Леонид Словин Война крыш
Утро в российской столице стояло пасмурное.
Кутузовский проспект выглядел особенно серым, придавленным густыми, низко спустившимися облаками. Вдоль тротуара уже двигались одна за другой несколько поливальных машин — вернейшие провозвестники приближающегося ливня…
Я не люблю гнать Кутузовским.
Неродной, помпезный. Начальство, охрана.
Сколько бар и их холуев тут обитало когда-то.
Да и сейчас…
Как-то при мне перед черной «Волгой» в неположенном месте перебежал дорогу старик пенсионер.
Что тут было! Визг тормозов. Мат. Старик отступил.
Холуй выскочил из машины. Молодой, упитанный. Врезал старику по лицу. Гаишники тут на каждом шагу, один оказался не далеко — свистнул с тротуара. Холуй подошел. Не выпуская из рук, показал документ.
Машина оказалось непростой.
Я увидел пассажира на заднем сиденье. Мы узнали друг друга.
Гаишник козырнул. Машина ушла.
Вокруг старика уже собирались возмущенные граждане. Старлей-гаишник объяснил правдолюбцам:
— Тут моей власти мало, друзья! Ничего не поделаешь!
— Да кто он?!
Гаишник долго не думал:
— Второй секретарь американского посольства…
— Сволочи!..
— Да брось ты, старлей. Какой секретарь?! Японский бог…
Того, кто сидел позади холуя, я зал как облупленного.
Мы вместе учились.
Потом я стал опером на земле. Он сразу назначен был замом начальника управления… по комсомолу! Вот так он стартовал! Первое звание, которое он получил, было капитан милиции. Из управления тесть перетащил его а ЦК. Дальше пошло как по маслу.
— Ты чё имеешь в виду? — Гаишник вроде не понял.
— Ладно. Пора, блин, учить этих козлов…
Это было время моего короткого восхождения к звездам. Меня подняли с земли.
Управление внутренних дел на железнодорожном транспорте иногда делало такие подарки начальникам отделений вокзальных розысков.
Сыграло роль и мое забытое первое образование — журналистика. Мой генерал поверил, что приблизил к себе нового Джерома Сэлинджера…
Я уже начал забывать про случай на Кутузовском.
Через месяц начальник управления встретил меня в коридоре. Была пятница. В понедельник после селекторного совещания он улетал в Германию…
— Надо поговорить. В субботу я тебя жду…
— Буду, товарищ генерал.
У него оставалось два дня.
Я был уверен, что ему нужна справка на немецком, и стал решать, кто сможет её быстро перевести.
В субботу он вызвал меня. В кабинете кроме него сидел мой непосредственный руководитель — начальник штаба.
— Знаешь, о чем мы тут подумали.
Я сразу понял: речь пойдет не о справке.
— Как смотришь на то, чтобы вернуться назад на землю. Мужик ты молодой. Борзый. Чего тебе в управлении штаны просиживать…
Я промолчал.
Это был привет от моего однокашника, проезжавшего Кутузовским проспектом. Старлей-гаишник подсуетился, стукнул кому следует.
— Давай-ка прямо с понедельника…
Тут все было ясно.
Уголовный розыск большого московского вокзала — обычное место производственной ссылки.
Клоака. Бомжи, срач. Огромная вошебойка с прачечной… Вечная война с транспортной прокуратурой. Рутина… Непрекращающаяся отмывка управленческой ерунды, которую они там наверху напридумывают. Нескончаемый рабочий день, долгая неделя без выходного.
Начальники розысков — факиры на час…
Должность, с которой можно уйти только вниз — до опера.
Или на «выкинштейн»…
Трижды я проходил этот короткий путь моей карьеры и каждый раз оказывался на том же месте.
Вт понедельник генерал объявил на селекторном совещании по всей линии:
— … В заключение о кадровых перемещениях. На Павелецкий вокзал в розыск возвращается из управления имярек…
«Имеющий уши да услышит!»
Не помню, кто из начальников розыска до меня удостаивался такой чести…
Проезжая это место, я всегда вспоминал тот случай.
Моя служба в конторе благополучно закончилась.
Можно сказать, что сегодня меня это совсем не трогало. Но это не совсем так. Несправедливость не забывается, горькая память живет в нас.
В это утро я не искал приключений.
Они искали меня.
Марина — Курагина по первому мужу, молодая крашеная блондинка, подтянутая, ухоженная — привычно сделала несколько приседаний, пару минут помахала гантелями и еще минут пять покрутила педали на тренажере.
С утра она ни куда не собиралась.
В прошлом бывшая спортсменка, модель, директор картины на киностудии «Центрнаучфильм», перепробовавшая с тех пор с десяток способов зарабатывания денег, соучредитель фирмы по продаже недвижимости, еще несколько лет назад о таком начале будничного дня она могла только мечтать.
В восемь часов, уже вся в мыле, она бежала бы к остановке, а если троллейбуса не было на горизонте — они часто ломались, и как правило в часы пик, то и вовсе мчалась бы прямо к метро на Киевский…
А потом почти час на метро — на другой конец города, на Речной Вокзал, и снова на автобус. Ехать и ехать…
Сейчас это было уже позади.
Теперь она была материально обеспеченной, поездившей по миру и достаточно повидавшей в этом мире.
Она заварила кофе, положила на стол рядом пачку сигарет «Морэ», достала органайзер. Взглянула в зеркало.
«Яркая блондинка, моложавая, свежая…»
К этому следовало добавить и все остальное:
«Физически развитая, спортивная, когда-то начинавшая даже в женской футбольной команде „Наука“, с университетским дипломом, в данное время абсолютно свободная, привыкшая рассчитывать на себя…»
Такую характеристику она вполне могла бы написать в своем резюме, рассылаемом в иных странах с предложением услуг.
Еще можно было указать, что проживает в собственной, приватизированной квартире на Кутузовском проспекте — огромной, «генеральской», с залом, спальней, детской, помещением для прислуги, большим холлом, такой же большой кухней и подсобными помещениями.
Но теперь Марина в работе не нуждалась — кормилась собственным бизнесом.
Марина пришла в бизнес вроде случайно, это было вызвано крайне неблагоприятно сложившимися обстоятельствами.
Главным из них было отсутствия стабильного заработка. Заказы на художественные фильмы перестали поступать. Ничего не снимали. Студия опустела. Зарплату не платили несколько месяцев, а потом и вовсе предложили уйти в неоплаченные отпуска.
Первое время все они, бывшие администраторы и директора картин, столько лет жившие общими интересами, звонили друг другу, плакались в жилетку, справлялись о делах и возможностях.
Потом наиболее энергичные пристроились.
Постепенно вырисовались кое-какие перспективы… Директора картин, набившие в свое время руку на составлении календарно-постановочных планов и на их основе — финансовых смет фильмов, в отличие от многих других граждан, имели некоторое представление о системе нынешних денежных отношений между клиентами и товаропроизводителями…
Перед администрацией ставили головоломные задачи, решить которые не могли помочь никакие распределители, ни Госснаб, ни даже обком.
На последнем фильме — с согласия предприимчивого молодого заместителя главы Госкино Игоря Воловца, которого она знала по его прежней работе на студии, — ей пришлось на съемках в Крыму выстроить целый поселок старателей Клондайка, а потом сжечь его…
Профессионалы кино знали, что это! Найти, привезти, напоить десятки макетчиков, работяг, положить им зарплату, не положенную никакими расценками… Изыскать деньги, а потом узаконить расходы, провести все по каким-то безобидным, нарочно включенным в смету статьям. Создать на бумаге здание салуна с барной стойкой для золотоискателей…
Рисковать, ублажать, обещать, динамить. Избежать ОБХСС и наконец предать поселок огню — списать на пожар все, что было и не было.
Сейчас навыки эти пригодились.
Именно административные деятели кино, привыкшие работать с «живыми» деньгами, умевшие «покупать» людей, проснулись первыми…
Бывший приятель предложил ей сотрудничество. Вдвоем они быстро нашли свою золотую жилу. Вскоре вокруг них уже кучковались все бывшие директора и администраторы.
Но сегодня Марину интересовало состояние её личных дел, не связанных с фирмой…
Сорок тысяч долларов, оставшиеся ей от её последнего мужа — кинорежиссера, подавшегося на «дикий» Запад, она раздала в долг. За большими процентами не гналась, и все равно года за полтора сумма почти утроилась…
Некоторых клиентов рекомендовали ей коллеги, других она нашла сама.
Минимальная накрутка на капитал их вполне устраивала, и они предпочитали Марину любому коммерческому банку.
Однако, как всякая постоянная связь, эта тоже развращала, делала клиентов необязательными.
Марина закурила, пробежала глазами по записям. Учет её был в образцовом порядке.
Все верно…
Список был не особенно велик, все были людьми разными.
Левон…
Армянин, женатый на русской. Недавно купил квартиру в новом районе, родил себе девочку…
За ним постоянно было 10–15 тысяч долларов.
Сколько Марина помнила, Левон значился студентом Московского автодорожного института и собирался оставаться им до старости. В действительности он мог быть кем угодно.
Несколько армянских бригад, отличные работяги, вопреки распространенному мнению о кавказцах, ставили дачи по Подмосковью, неплохо зарабатывали. Левон мог быть одним из них
Мог он, и торговать, и воровать.
Отдавать долг никогда не спешил.
В очередной раз, когда Марина позвонила, к телефону подошла его жена, она кормила ребенка. Марине она сказала, что Левон будет дома вечером и ей позвонит.
— Только обязательно!..
— Я передам.
У Марины, кстати, находился его паспорт, но, судя по всему, у Левона был, видимо, и другой, потому что он не спешил заполучить его назад.
На это дело она полагала поднарядить старую тайную свою связь — актера, с которым они время от времени еще встречались с соблюдением строжайшей конспирации из-за его жены, удивительно ревнивой мерзкой молодой бабы. Он мог запросто под видом крутого охранника позвонить кормящей жене Левона и по телефону решить все вопросы.
Следующей в списке значилась Люба-торгашка оптового рынка на «Тушинской». На нее, кстати, указал другой её партнер по «Центрнаучфильму» — Володя Яцен.
Молодая официантка из Нальчика, из Кабардино-Балкарии, которую сманил в Москву её друг-одноклассник, мечтавший о карьере киллера.
Друг быстро сел, а Люба выплыла.
Крепкую выносливую лимитчицу заметила одна из деятельных женщин-челноков, мотавшаяся по миру в поисках дешевых тряпок.
Люба — ласковое теля — смотрела ей в рот, таяла от восхищения. Не отказывалась ни от каких вояжей. Начала с Турции. Постепенно прибрала к рукам связи. Как только поднакопила деньжат, бортанула подругу, поехала одна, не зная, кроме русского, никаких языков, только еще кабардинский, на котором в мире говорят всего несколько малочисленных народов вроде адыгов и черкесов.
В первой же поездке выяснилось, что её кабардинский — дар бесценный. В и вообще в этой части суши оказалось черкесов. Любу приняли как родную. Снабдили адресами сородичей по всей Передней Азии.
Марина заговорила с ней на Тушинском оптовом рынке. Подошла не одна. С Володей Яценом.
Он еще не был в то время Людкиным постоянным клиентом. Они только присматривались друг к другу. Людке он нравился: молодой, хорошо со вкусом, одетый, не развязный. «Внимательный. Врасплох не застанешь…»
В Москве нельзя быть другим, если ты не хотел, чтобы тебя кинули… А это могло произойти запросто в любую минуту и где угодно. Чуть вдалеке маячил худощавый, такой же серьезный юноша. Телохранитель.
Марина спросила насчет детской дубленки.
— Хочу подарить племяшке…
— Я могу привезти. Хотите, оставьте телефон.
Так и познакомились.
— Может, оставить Вам задаток?…
— Да. У меня проблема с наличными баксами. Если бы кто-то мог ссудить мне под разумный процент, мы были бы в выигрыше оба…
— Стоит подумать.
С Мариной у них наладилось дело.
Первые три тысячи долларов сроком на месяц — для поездки в Турцию и на время реализации товара — под тридцать процентов Марина дала ей с некоторой опаской. Но Люба вернула все полностью уже через две недели.
Люба слетала в Японию, добралась до Таиланда, Сингапура.
К этому времени в жизни Марины неожиданно произошли большие перемены, в корне изменившие стиль её жизни.
Люба быстро это ощутила. Теперь она уже брала в месяц до сорока тысяч баксов и больше — на нее работали несколько девок-челночниц. Сама теперь почти не летала, только если предполагалось освоение нового рынка.
В Москве Люда держала уже более десятка мест на оптовых рынках, познакомилась с бандитами; купила микроавтобус, водительские права… Быстро перекидывала товар с рынка на рынок…
Деньги Марине отдавала регулярно.
Только теперь Марина приезжала за ними сама к ней на квартиру в Теплый Стан: той было некогда.
Квартиру оставила ей старуха пенсионерка. Люба взяла её на содержание до смерти. Раз в неделю навещала, набивала холодильник жратвой. Оставляла на карманные расходы. Старуха умерла года через полтора…
После её смерти Люба сделала «евроремонт» — испанская отделка, итальянская сантехника. Американская кухня. Поменяла паркет на буковый. Повсюду витражи, искусственные цветы…
В квартире Марину встречали запахи французских духов, дезодорантов и арабского кофе с кардамоном.
И, конечно же, Люба, толстенькая, с грудью, перевешивающей задницу, с короткими ножками. Непременно в мини-юбке!
Марину это не касалось.
Знала: Люба трахалась по очереди с ментами и бандитами. Принимала и иностранцев. Долгое время у нежил какой-то серб — то ли любовник, то ли компаньон. Может, и то, и то вместе. Потом — венгр, художник.
Обычно Люба звонила сама:
— Приезжай!
Или наоборот;
— Мариночка! Лапуль, потерпи недельку!
Отдавала всегда целиком. С процентами. И когда за ней было двадцать тысяч баксов, и тридцать.
Сейчас должок составлял семьдесят тысяч.
«Ну, с Любой-то проблем не будет. Дело известное…»
Марина взглянула в окно. Утро началось пасмурно. К вечеру обещали дождь.
Мысли прервал звонок. Она взяла трубку.
— Алло!
Люба. Легка на помине. Голос шалый!
Произошло, как Марина и предполагала.
— Маринка! Лапуль! Можешь подъехать? Только прямо сейчас, а то уеду! Я богатенькая… Возьми тачку. Да! И все бумажки тоже!
Что заставило меня тормознуть?…
В женщине стоявшей на тротуаре, был естественный шарм, который я сразу отметил.
«Красивая дорогая женщина… Потенциальный клиент…»
Я был не из сексуально озабоченных. Красивые дорогие бабы не были девушками моей мечты. Вслед за поэтом, кажется, это был Михаил Светлов, я мог сказать что-то вроде того: «Зачем мне одному этот дворец?»
Я не представляю, как бы привез её к себе, пользуясь тем, что жена и сын были в отпуске.
Вдвоем мы бы странно смотрелись в подъезде нашего дома в Химках, бывшего в свое время предметом особой гордости жильцов, работников знаменитого ОКБ, руководимого не менее знаменитым Главным Конструктором, на нашей широкой лестничной площадке, ныне — с кисловатым запахом общественного неустройства.
Я не мечтал о дворце. Мне достаточно было этого дома довоенной постройки, с четырех-пятикомнатными квартирами, высокими потолками, большими кухнями и не удобными узкими балконами, не доросшими до лоджий.
Уволившись из конторы одновременно со своим другом — нынешним президентом охранно-сыскной ассоциации Рэмбо, тоже покинувшим розыск, мы недолго еще занимались личкой — играли в опасные игры телохранительства.
На короткий период попали в качестве секьюрити в германский город Оффенбах в немецко-американскую охранную фирму, не имевшую названия.
Тогда все было впервые.
В кампусе, куда нас привезли, жили одни россияне. Даже обслуга. Инструктора, официанты. В первый же вечер каждому из нас предложи самому выбрать себе оружие по руке. Я выбрал «вальтер-супер», Рэмбо — «глок». Нас вывели во двор, там стояли два «мерседеса».
Предложили пострелять по ним.
Это было, кстати, в канун нашего национального праздника — Дня работников уголовного розыска, 5 октября.
Все стреляли, я тоже разрядил обойму. Потом мы осмотрели «мерсы». А них не оказалось ни одной пробоины.
— Это будут ваши машины.
Фирма просуществовала не долго.
Рэмбо — дипломированный авиационный технолог по своему первому образованию — ушел на завод, чтобы вскоре снова оставить его уже будучи начальником сборочного цеха и заняться созданием ассоциации — знаменитого «Лайнса».
На короткое время я вернулся к первой своей профессии — к журналистике, но потом оставил ее. Был вице-президентом, отвечающим за службу безопасности большого банка…
Как и большинство граждан, мы не были виноваты ни перед Союзом, ни перед Россией, не затевали переворотов, денежных реформ, не приватизировали общественную собственность в качестве личной, не грабили сберегательные вклады, не крали сбережения пенсионеров.
Мы зарабатывали деньги, ставя на кон свои жизни.
Когда-нибудь будет установлено точно, что фанаты-менты — люди, с каким-нибудь двойным Y-хроматином в клетках, свидетельствующим об аномальном развитии…
Высокого роста, все выше своих родителей, агрессивные по характеру, идеалисты по своему сознанию, которым для утверждения себя постоянно требуется риск, опасности…
Уверовав в это окончательно, я пришел в «Лайнс» частным детективом, работающим по контракту, оставаясь при том руководителем собственной стремной фирмы по востребованию долгов, организованной на паях…
Устойчивая тенденция неисполнения решений судов по гражданским делам давно уже вызвала к жизни отработанную систему способов возвращения утраченного имущества фирмами, подобной нашей.
Финансовые вложения в такую фирму были минимальные.
Правда, клиентов было тоже негусто.
Фирма гонялась за заказами.
— Вам далеко? — Я притормозил.
— Теплый Стан…
Она поймала мое ненаигранное восхищение.
Как ей было не возгордиться: «Отлично причесана, свежа, дорогой деловой костюм, губы бабочкой. Ямочки на щеках…»
Мне казалось, я читал её мысли: «Долго торчать на углу не пришлось. Первый же водила проезжавшей „девятки“, высокий, худой, из типа „усталых“ — со впалыми щеками, серебром в короткой стрижке, которую народ уже прозвал „типа киллер“, — тут же притормозил… Я кажусь ему девочкой».
Я взглянул на часы.
Мои личные дела начинались через час.
Рэмбо — президент «Лайнса», мой шеф, ждал меня после обеда.
— Что ж, садитесь.
— Сколько?
— Назовите Вы сумму.
— Как насчет пятидесяти баксов?
— Согласен. И уже давно.
Она взглянула внимательно. Улыбнулась.
По дороге разговорились.
Не прямо — обиняками обозначили границы собственных интересов в бизнесе: у меня — ТОО с длинным перечислением возможных услуг.
По дороге она рассмотрела меня.
Я не комплексовал: «Не самый богатый, но и не нищий мент, каким был когда-то…». Туфли и галстук были абсолютно новые, дорогие. Костюм модный, сто процентов шерсти. Не бросающийся в глаза. Галстук, сорочка, носки подобраны со вкусом.
Между сиденьями сзади стоял тоже дорогой, темноватого цвета кейс с шифровым набором, выглядевший как кожаный.
— Я не представился. Александр. Можно Саша…
— Марина.
За разговором с Кутузовского проспекта в Теплый Стан — не ближний свет! — домчали быстро. Показалось: даже слишком!
— Вот и приехали…
Марина показала на семнадцатиэтажный дом, место парковки находилось сразу у торца.
Я перегнулся со своего места, открыл ей дверцу.
— Даже жалко расставаться.
— Я пригласила бы Вас с собой, но я тут по делу. Не предупредила заранее…
Ей тоже хотелось закрепить удачное знакомство.
Мы могли быть полезны друг другу.
Такая жизнь, если решаешь не надеяться на дядю, а кормить себя и свою семью сам. И притом на достойном уровне.
«Связи — это деньги!»
— Я в этот дом всего на несколько минут. А может, Вы подождете? Это недолго…
Я достал сигареты…
— Трах-тах-тах… — Звонок на дверях был заграничный. Послышавшийся звук невозможно было назвать звонком, просто посыпались на пол легкие куски пластмассы.
— Маринка…
Люба распахнула бронированную дверь настежь. Ахнула, увидев костюм и макияж:
— Ну, ты даешь! Гранд-дама!
На самой Любе был прозрачный короткий пеньюар телесного цвета. Сквозь него на груди темнели крупные торчащие соски.
— Давай-ка почеломкаемся!
Квартира была двухкомнатная (гостиная и спальня) светлая. С широким коридором, огромной кухней. После «евроремонта».
— Кофе пить будешь?
— Нет, пожалуй. Там водила ждет.
— Бери орешки. Сколько у нас набежало? Расписки захватила, талмуды свои?
Марина открыла сумку. Расписок было три: две по двадцать тысяч долларов каждая, третья — на тридцать тысяч долларов.
Люба убедилась.
— Они. Все точно…
Пошли в спальню, там у нее хранилась наличность. Марина подошла к картине над туалетным столиком. Рассвет в Булонском лесу. Туман. Красные куртки всадников. Время от времени ей удавалось купить и продать хорошую работу. «Катя Уварова… Откуда она у Любки?»
Дверь спальни позади хлопнула.
— Люба, эта картина… — Она осеклась.
Незнакомый невысокого роста мужик с порога спальни следил за ней быстрыми маленькими глазками. Длинные собачьи уши, вытянутый острый лоб над выступавшими, как у африканца, губами на абсолютно европейском лице. Большим, с вывернутым суставом пальцем он щелкнул зажигалкой, в другой руке он держал расписки. Пламя взбежало по краю. Мужик подождал, пока бумаги догорели. Поднял взгляд. Один зрачок, черный, ушел под веко, второй косил в сторону Марины.
— Беги отсюда! И быстро! И если я тебя, сука, снова увижу тут — пеняй на себя! Ну!..
Я заметил её состояние, вернувшись, она постарела на десять лет…
— Неприятности? Какие проблемы?
— Бывает…
Она постаралась взять себя в руки.
— Могу помочь?
— Все в порядке. Спасибо. Я не очень долго?
— Нет, нет… Как Вы отнесетесь к моему предложению? — Без нее я все обдумал. — Через пятнадцать минут я должен быть в офисе у метро «Профсоюзная». Это тут рядом.
— Да…
— Суть предложения. Мы заезжаем по пути на пять минут. Я должен передать деньги… А потом я с удовольствием доставляю Вас назад на Кутузовский. Или вообще куда заходите. Куда Вы сегодня собирались?
— На футбол…
— Серьезно?
— В самом деле. В девятнадцать, если погода не станет еще хуже, я с кем-нибудь из знакомых поехала бы на «Динамо». Я твердо решила.
— Что там сегодня?
— Отборочный матч Россия — Израиль…
— Вы болельщица?
Она пожала плечами:
— Можно встретить посольских или из «Сохнута» — такие связи всегда полезны…
Итак, я не ошибся: потенциальный мой партнер или клиент.
— Тогда в офис…
Под впечатлением визита она не расположена была говорить, и я помалкивал. Особенно спешить было некуда. Собирался дождь. Люди торопились укрыться от него. Столица в последние годы становилась все более многолюдно. Все больше привлекала она приезжих с юга. Скептики утверждали, что через несколько лет Москва превратится в мусульманский город. Я вел машину небыстро, в первом ряду. Наконец она решила, что молчать дольше неприлично.
— У Вас дела?
— Я сегодня покупаю дачу.
— О-о! Далеко?
— На Истре.
— Место отличное… Лет сто назад министр здравоохранения Семашко предложил его Сталину как экологически наиболее чистое…
Мысли её где-то блуждали. К ней с трудом пробивалось главное из того, что я объяснил.
— Дачу мы оценили в сто пятьдесят тысяч. Естественно, в баксах. Договор на пятьдесят, из-за налогов. Сто наличными я должен отдать сейчас. Остальное мой представитель передаст уже в присутствии нотариуса…
— А где покупатель?
— Они оба тут, в офисе. Покупатель и мой представитель с генеральной доверенностью. Заодно увидите, где мы работаем. Между прочим, я сейчас Вам открою одну тайну, а Вы можете это принять, как захотите.
— Вся внимание!
— Я всю жизнь мечтал иметь частную охранную фирму, а моим постоянным клиентом — такую женщину, как Вы. Образованную, обаятельную, энергичную.
— Вы ставите на первое место образование?
— Некий сплав. Внутреннего и внешнего, с обязательным знанием языка.
— Одного? Двух?
— В идеале — трех. Вы кто по образованию?
— Лучше не напоминайте. Экономист со знанием языка.
— Английский…
— Еще иврит.
— А это с какой стороны?
— Она процитировала расхожее теперь: «Тайна сия есть…» и так далее, что заменило модное прежде шекспировское — «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам!»
Наш офис значился как дочерняя фирма охранно-сыскной ассоциации «Лайнс». В многоподъездном доме. С чем-то вроде КПП. С высоким охранником снаружи у автостоянки. И вторым охранником за дверью, у телевизора. На черно-белом экране, когда проходили внутрь, было одна и та же картинка — прилегающая часть двора, две «девятки» — моя и моего партнера Петра. Появившись из коридора, он ткнулся взглядом в Марину и тут же замер. На нем был узкий костюм, готовый лопнуть. Тесная, по меньшей мере, на два размера сорочка. Галстук. Простое хитроватое лицо деревенского жителя, короткие рыжеватые усы. Впечатление, которое Марина произвела на партнера, легко читалось на красном вытянутом лице: словно к нам в офис приехала Клаудиа Шиффер или принцесса Диана.
— Петр, — представил я их. — Госпожа Марина.
— Очень приятно.
Они кивнули друг другу.
— Как дела? — Я вернул его на землю.
— Покупатели уже здесь.
— Ты готов?
— Да, ждали тебя. Сюда…
Петр открыл дверь своего кабинета, пропустил Марину, потом меня. Я отдал ему кейс, который вез с собой в «девятке». Марина женским придирчивым взглядом оглядела кабинет и как будто одобрила наш вкус. Ничего особенного внутри не было — обычная офисная мебель, белые шторы, искусственные цветы в простенках. Продавцов дачи было двое — мужчина лет тридцати пяти и шестидесяти. Сын и отец. Им предстояло получить сто тысяч долларов сверх суммы, обозначенной в договоре. Один из них — по-видимому, сын — должен был увести деньги. У его ног стояла спортивная сумка, второй — отец отправлялся с Петром в нотариальную контору для оформления сделки. Оба сидели в креслах друг против друга по разные стороны приставного стола, напряженные, готовые к любому повороту событий. В Москве могли убить и за сотню баксов. Я показал Марине на свободное кресло у окна. Поздоровался с каждым из клиентов.
— Как дела?
— Вроде нормально…
Продавцы бодрились.
— Возьмем быка за рога. Прошу…
Петр поставил кейс на приставной столик и открыл. Доллары были в новых сотенных купюрах. Пачку за пачкой Петр извлекал из кейса и складывал на столе. Отец и сын пересчитали деньги.
— Все точно… — Отец поднял голову. Петр вышел, вернулся с двумя бутылками — шампанского и кока-колы.
— Кто что будет пить?
Отец и сын от шампанского отказались.
— Верите ли, уже месяца три стоит. — Петр показал на бутылку. — Все вокруг завязали…
— Расписку? — Отец обернулся ко мне.
— Зачем?!
Можно было ехать к нотариусу… Петр налил на дорожку полный стакан колы. Выпил. Протер усы.
— В путь?
— Не рискуете? — Марина с любопытством взглянула на меня, когда оба продавца и Петр вышли. — Все-таки сто тысяч долларов. Расписка не помешала бы…
— Да нет. Ничего.
У меня на этот счет было свое мнение: «Что я буду делать с их распиской? Пойду в суд?! Скажу: „Я хотел обмануть казну на сто тысяч баксов! А меня самого кинули! Помогите! Меня — формального главу фирмы, которая занимается возвратом долгов!»
— Можно было оформить как заемное обязательство.
— А-а… — Я махнул рукой. — Сейчас не то время. И отец, и сын это знают. Честность — самое верное, если хочешь жить. Куда они денутся! Вам кофе, чай?
— Чай, пожалуй.
Я распорядился.
— А теперь, если Вы не против, давайте поговорим о Вас. Что случилось? Вы вернулись в машину неузнаваемая… По случаю покупки дачи я намереваюсь давать советы и оказывать помощь совершенно бесплатно…
— Хорошо… — Она посмотрела на часы. — Только… Вы позволите мне сделать от Вас короткий международный звонок?
— Господи! Пожалуйста… — Я, не снимая трубки, набрал 8-10… — Код?
— 972.
— О, Израиль!..
День в Иерусалиме выдался знойным еще с рассвета. Перед тем несколько дней подряд дул хамсин — жесткий, с песком, душный ветер пустыни.
Улица Бар Йохай в районе Катамоны, прибежище местной бедноты, поднялась, как ей и положено, спозаранку. Ицхак Выгодски — пейсатый, с утонувшим в бороде рыбьим коротким ртом, в прикиде религиозного ортодокса хасида — черный костюм, черная шляпа, белоснежная сорочка, — спустился с четвертого этажа, направляясь к машине. На «карке», буквально «на дне», нижний ярус, по израильским меркам, этажом не считался, входная дверь в квартиру сбоку была приоткрыта.
— Амран!.. — позвал хасид.
Никто не ответил. Металлическая дверь в это время была обычно закрыта, как, впрочем, и почти во все другое время суток. За дверью обитал профессиональный нищий Амран Коэн. В это время его не должно было быть. Рабочий день нищего, как и любого труженика, начинался рано. Около семи часов, небольшого росточка, с высоким яйцеобразным черепом, чернявый, вымазанный чем-то вонючим — против шелушения кожи, Амран Коэн уже гремел кружкой с монетами в центре, на Кикар Цион…
— Амран… Ата бе сэдер? (Ты а порядке?)
Выгодски тихо открыл дверь. Внутри было тихо. Хасид был тут впервые. Любопытство погнало его дальше внутрь. Планировка квартир была, в принципе, стандартной: салон, переходящий в кухню, «удобства», спальня… В квартире горел свет. Салон выглядел просторным. Центральную его часть занимал пестрый машинной работы ковер. Другой такой же спускался со стены на тахту. Низкий квадратный стол посередине, холодильник большой — «Амкор де люкс — 15». На стенах — книжные полки наполовину пустые. Лишь кое-где за стеклами блестели корешками золоченные переплеты религиозных книг. Треть салона занимала американская кухня со стойкой. Отсюда исходил вкусный запах натурального кофе.
— Амран!..
Сбоку была еще комната неясного назначения, коробки, сумки — дверь из салона в нее оказалась открытой. В ней тоже никого не было. Хасид прошел через прихожую в другую часть квартиры. Туалет, совмещенный с ванной, был пуст. Оставалась спальня. Можно было предположить, что Амран Коэн открыл дверь на лестницу, а сам что-то вспомнил — вернулся назад в спальню. Хасид открыл дверь. Здесь тоже горел свет… Амран Коэн, узкоплечий, похожий на подростка, лежал одетый, в брюках, в пиджаке, лицом вниз на цветном покрывале поперек большой двуспальной кровати против двери. Худые ладони прикрывали макушку. Руки и голова были в крови. Кровь виднелась и на постели. Затылок представлял собой застывшее кровавое месиво.
Ицхак Выгодски молнией, словно за ним гнались, бросился к двери, его истошный крик врезался в ранний привычный гомон на Бар Йохай…
Иностранные рабочие слиняли с работы первыми, до обеда. Вечером предстоял праздник Лаг ба-Омер. По преданию, в этот день несколько тысячелетий назад прекратилась эпидемия, унесшая много жизней. По такому случаю румын отпустили раньше. Они ушли со стройки, мечтая о первой с утра бутылке пива, которая ждала их уже за углом, тут же на Яффо.
Гия — шестнадцатилетний, коротко подстриженный, со сросшимися на переносице бровями — приветствовал уходящих слышанным от кого-то:
— Траяска Романиа марэ! Да здравствует великая Румыния!..
Ему предстояло убрать инструмент и запереть в шкаф. Румыны засмеялись.
— Марэ! Марэ! Ариведерче!
Гия снял потную рабочую рубаху, сунул её в сумку. Достал чистую. Не спеша переоделся — в кожаную куртку, несмотря на жару, джинсы, кроссовки — униформу крутых здешних «русских». Спустился по настилу со строительных лесов. К этому времени зной стал и вовсе нестерпимым. К тому же снова дул хамсин. Во дворе Гию уже ждала Вика, его хавера, подруга. Сероглазая, смешливая девочка из Белоруссии, низенькая с маленькой грудью и тяжелыми широкими бедрами.
— Знаешь, что случилось! — Вике было не до смеха. — Амрана Коэна убили!
— Амран Коэн?! Кто это?
Гия жил с матерью и младшей сестрой на той же улице, в начале, за несколько домой от убитого.
— Нищий! Черный, маленький! Да ты знаешь его! Он с тобой здоровался!
— А… — Гию трудно было удивить.
Нищий знал несколько русских слов: «спасибо», «молодец». С репатриантами из России был подчеркнуто дружелюбен. Мог дать несколько шекелей на сигареты, на возвращении не настаивал.
— И что?
— Сейчас по Бар Йохай ходит полиция, спрашивает… Не в курсе?
— Откуда?!
Гия на работу уехал рано.
— Стучат в каждую квартиру. Интересуются.
В связи с приближающимся праздником людей в центре было больше обычного. Гия и Вика пересекли несколько узких улиц.
— Тут он стоял! — показал Гия.
— Кто? — Вика не поняла.
— Амран Коэн.
Она думала, что он забыл о нищем.
— И чего спрашивают?
— Не видел ли кого? Может, кто подозрительный ходил, подсматривал? К нам тоже приходили… — Вика жила в соседнем блоке.
— А Вы?
Гия был немногословен.
Трудно было понять, о чем он думает, когда хмурит черные грузинские брови. Они двинулись вдоль древней крепостной стены Старого Города к Яффским Воротам.
— А откуда мы знаем?!
Она подняла на него лучистые ясные глаза. Солнце палило. В крохотных участках тени под крепостной стеной неизвестного происхождения профессиональные нищенки с детьми попрошайничали на непонятном языке. Дети их переползали с места на место, не переставая тянуть колу из банок. Яффские Ворота, крутой поворот стены, который в соответствии с военной стратегией древних давал шанс оборонявшимся, несли, как обычно, тень, прохладу и даже легкий ветерок. Вика подрабатывала тут, присматривая за двумя малышами в американской религиозной семье. Хозяйка предложила ей прийти за деньгами именно сегодня перед праздником.
— Я сейчас, Гия…
Она оставила его в чистеньком каменном дворике. Тротуар, стены, забор — все было из камня. Скамья — тоже. До этого он несколько раз поднимался наверх вместе с Викой. Американцы были людьми легкими, богатыми. В Израиль репатриировались по убеждению, как здесь говорили — «с высокой мотивацией» своего поступка. Быстро устроились. Он — программистом, она окончила в Штатах факультет славистики — знала русский. Работала экскурсоводом. Несколько раз брала Вику и Гию не экскурсии… Вика действительно возвратилась очень быстро. Гия встретил её вопросом, который она меньше всего ожидала от него услышать:
— Полиция быстро уехала?
— Ты что! Когда я уходила, полицейские только съезжались.
— Много?
— Порядочно. Машины, мотоциклы. Хочешь взглянуть?
— Нет.
— Как ты думаешь, кто его?…
Гия не поддержал разговор.
— Куда пойдем?
— Как обычно…
Попадая в Старый Город, Гия любил заглянуть к христианским святыням, в храм Гроба Господня. У себя в Грузии, где он жил мальчиком, одно время Гия считался христианином, даже носил крест. Ходил с бабкой, матерью отца в церковь.
— Может, в Храм Петуха?
Через ближайшие ворота — Сионские — они вышли наружу, двинулись вдоль крепостной стены. Перейдя через дорогу, которую называли Папской, в честь кого-то из Пап, приезжавших сюда, они спустились к католической церкви Петушиного Крика, Храму Петуха — совсем новому, с золотым петушком на куполе.
Тут ощущалось близость Восточного Иерусалима…
По другую сторону долины поднималась серая, цвета старых костей арабская деревня Сильван. В стороне виднелась знаменитая Масличная Гора. Остатки синагог и могильника сына царя Давида тянулись вдоль дороги, вперемежку с кручеными стволами тысячелетних маслин. Несколько месяцев назад Гия работал здесь с бригадой, сооружавшей каменную ограду, напротив храма. Арабы-христиане, сторожившие этот уголок Святой Земли, его знали. Пропустили без платы. Они прошли к чистенькой, смотревшейся, как игрушечная, католической церкви. Церковь была построена на месте, где две тысячи лет назад стоял дом легендарного первосвященника Каиафы. В ней заседал синедрион. Сегодня святыня была абсолютно пуста. Вике храм нравился именно этим. Особой симпатии ни к одной из религий у нее не было. В крови у нее тоже было намешано всякого… Постояли в верхнем пустом зале.
Археологам тут сложно работать. «Ткнешь в пол, проткнешь чей-то потолок!»
На этом месте судили Иисуса…
В каменном полу было отверстие, в которое после суда осужденных опускали на веревке на шестиметровую глубину. Специальный страж обрезал веревку. Каменный мешок был с отвесными стенами. Осужденный в одиночку уже не мог оттуда выбраться. Туда же спустили Христа…
Неожиданно Гия поймал взгляд хаверы. Понемногу он научился в нем разбираться. Вика смотрела своими лучистыми безгрешными глазами животного — чистого перед Богом и людьми…
— Прямо тут? В храме?
Она молча показала на другую сторону зала. На хорах было что-то вроде класса с партами, с черной доской. Дальний конец скрывала ширма. С этой минуты они двигались неслышно — слаженно. Дверь в класс была не заперта. За ширмой стоял обтянутый синтетическим покрытием стол. Гия помог ей спустить трусы, приподнял на край стола. У нее были белые полные колени, которые и созданы-то были только для того, чтобы их раздвигать. Гия обнял ее. Они ритмично плавно раскачивались. Вика стонала. Все сильнее и громче. Она не контролировала себя, могла закричать на весь храм. Гия ладонью накрыл ей рот.
Крик замер вместе со всем непереносимым, острейшим, невозможным…
Она открыла глаза, все вокруг было как в тумане. Помещение наполнял естественный свет, проникавший сверху — через купол. Зал впереди был вроде концертного. Со сценой.
Изображения трех женщин и трех мужчин смотрели на них с обеих сторон алтаря.
— Это — три Марии…
— Да?
К Вике словно ничего не приставало. Гия разглядывал фрески. Он быстро загорался и так же быстро остывал. В этот момент он был уже далеко от нее. Его больше всего на свете интересовали фрески. Вика привела себя в порядок. Его отстраненность её не расстроила. «У ребят свой бзик… Чего-то ищут, выдумывают, мучаются. А кончается и у них, и у нас одним и тем же… Только они не хотят это признать…» У нее уже было до него несколько парней.
Богоматерь Мария не фреске сидела, а две другие Марии — Мария Магдалина и Мария Египетская — стояли. Двоих из тех мужчин, что были изображены по другую сторону алтаря, казнили вместе с Иисусом, но за другие дела…
— Две бывшие проститутки и два первых вора в законе…
Гия будто стал мягче.
Церковь Петушиного Крика была посвящена грешникам… Они оба слышали это объяснение от американки-экскурсовода, и, как обычно, Вика вроде пропустила все мимо ушей. Но оказалось, именно она каким-то образом догадалась о главном! В этом храме, посвященном грешникам, грехи заранее отпущены. Именно на этом месте в том году два раза прокричал петух, а потом и в третий — после того, как Петр трижды отказался от Учителя.
Вика показала на барельеф.
— А при чем здесь ягненок?
— Заблудшая овца, которая не останется без пастыря, который вернет её назад, в стадо…
Он изредка приобщал её к своим знаниям.
— Пойдем…
Гия помог ей спрыгнуть со стола. Они вышли наружу. Солнце палило все так же нещадно.
— Смотри…
Рядом с домом сохранился кусок старой древнеримской дороги, цепочка грубо отделанных тяжелых плит.
— Христа судили в ночь с четверга на пятницу. В пятницу на рассвете вынесли приговор. Подняли из мешка сюда. На этой площадке народ всю ночь ждал решения синедриона…
«Ну, хитрец!» — Она-то думала, ему неинтересны объяснения американки-экскурсовода — ходил хмурый, ничего не спросил. На самом деле все запомнил.
Дом Каиафы находился за Сионскими Воротами Старого Города. Ставки римлян тут не было. Вводить осужденного Христа в город через эти ворота было опасно. Священнослужители боялись: собравшиеся у дома иудеи могли убить Иисуса, а по другой версии, наоборот, освободить. Старой римской дорогой, той, что шла у дома Каиафы, Спасителя повели вдоль стены к дому Понтия Пилата, где несли службу солдаты римского легиона. Таи через Львиные Ворота ввели Иисуса в город. Дальше он шел по Скорбному Пути, по Виа дела Роса…
— Это было уже в пятницу…
Привести в исполнение приговор, и похоронить осужденного надо было успеть еще до наступления субботы, поскольку в субботу евреи не хоронят и не ходят к местам погребений.
— Поэтому в субботу к мертвому Иисусу никто не мог подойти, а в воскресенье он воскрес.
— С чего ты вспомнил?
— Не поняла?
— Не-е…
— Храм-то покаявшихся грешников! Убийцы! Проститутки, воры… Познавшие грех и раскаяние ближе Богу, чем те, кому не было дано искушений. Пошли…
Он заспешил домой.
— Поедем на такси, как белые люди. Я плачу.
— А откуда деньги? Хозяин дал?
Ничего другого не пришло ей в голову.
— Вроде того.
Многоквартирный дом на Бар Йохай бурлил с самого утра, с того самого момента, когда раздался безумный вопль хасида Ицхака Выгодски… На всех этажах узкого подъездного колодца кричали, жестикулировали возбужденные люди. Они и при других-то обстоятельствах вели себя шумно. А теперь и подавно!..
Борька Балабан — кареглазый, с золотистыми патлами, с бледным веснушчатым лицом — на лестничной площадке второго израильского этажа нутром отзывался на все разговоры вокруг. Попервости это никому не бросалось в глаза. Парней — выходцев из СНГ, «русим», в доме было трое, они жили своей жизнью, тесных отношений соседи с ними не поддерживали, только здоровались, встречаясь на лестницах, на галерее внизу. Бар Йохай населяли в основном выходцы из Марокко и тайманцы — смуглые, похожие на арабов симпатичные уроженцы Йемена.
— Кетель… Кетель… — раздавалось во всех углах.
«Кетель…»
Когда-то в Санкт-Петербурге решением комиссии по делам несовершеннолетних Борька был направлен на год в спецПТУ. Там он и нахватался российской уголовной фени и язык этот знал отлично.
«Укецали»! Иначе — убили!
Он примчался к месту происшествия одним из первых, едва вой полицейской сирены оповестил улицу. Далеко бежать не пришлось: несколько прыжков по лестнице с четвертого этажа, где он и еще двое парней снимали на троих комнату и салон за 500 долларов в месяц. Все трое приехали по молодежной программе как школьники, приняли гражданство. Теперь вели самостоятельную жизнь. В ожидании призыва в ЦАХАЛ, Армию обороны Израиля…
Балабан вертел головой, перехватывая отдельные фразы. Он едва успевал поворачивать голову.
Кто-то вспомнил:
— Амран жаловался, что у него хотят отобрать место на Кикар Цион, где он сидит. А отдавать не собирался…
Сосед с третьего этажа — смуглый выходец из Йемена, по-здешнему тайманец, облезлый, с выцветшими клочками волос на подбородке и щеках — вытянул перед собой сложенные щепотью пальцы:
— Люди перестали жить по Торе! А ведь умирать будем!
Он повторял это по любому поводу много раз в день.
Собеседник, такой же старый курд, возразил:
— Может, наследники?
Тайманец удивился:
— Я тут десять лет! Ни разу не появлялись, ни брат, ни сестра…
— Какая сестра?! Я говорил о сестре?!
— А куда он уезжал каждый год?! — вмешался кто-то еще. — И дома не каждую ночь ночевал!
— Кто спорит? Чтоб нищий — и без денег!
— На деньги наследники всегда найдутся!..
С ним согласились.
Облезлый тайманец высказал свою версию:
— Это сделали не нищие, не конкуренты. Нищие, они никогда бы не пришли в дом — там бы, на Кикар Цион, где-нибудь во дворах и прибили!
Несколько человек беззвучно молились, раскачиваясь и опустив головы над молитвенниками.
У квартиры Амрана Коэна на площадке зажгли поминальные свечи — в плоских баночках со стеарином. Колеблющиеся светлячки напоминали об огоньке жизни, который может быть задут в любую секунду могущественным проведением…
В квартире убитого работали полицейские эксперты.
В подъезде уже появились четверо бородатых мужиков — в черных костюмах-тройках, шляпах, белых сорочках, служители иерусалимского погребального общества «Хевра Хадиша» — «Святое Общество». Главное похоронное бюро обеспечивало точное исполнение религиозного закона: ритуальное омовение, прощание в закрытом гробу, быстрые, в течение уже нескольких часов после смерти, бесплатные с соблюдением обряда похороны.
— Иначе нищего и хоронить не на что! Деньги-то откуда?!
— Можешь не сомневаться! Им хватит! — Седой уроженец Йемена дернул облезлым подбородком. — Амран стоял на Кикар Цион лет пятнадцать. Каждый день! Меньше ста долларов оттуда в день не приносят… И наследник появиться! И не один! Если деньги, конечно, не украли. Убийцы ведь тоже поживились!
Тело убитого все не выносили.
— Борька…
Балабан оглянулся — снизу, с первого израильского этажа в лестничный пролет высунулась Ленка, длинноногая, с гладкой прической, узкой талией, и хитро подмигнула. На ней было широкое лимонного цвета платье «до живота», обтянувшие зад блестящие «велосипедки» — тайцы и ниже спущенные» гармошкой» черные шерстяные чулки и высокие ботинки. Она не расставалась с тяжелыми ботинками и плотными чулками в любой зной. Одевалась и вела себя абсолютно независимо.
«Прям израильтянка…»
Она и в дом, где лежал убитый Амран Коэн, вошла с собакой — с керри-блю-терьером, тщательно причесанным, с курчавой копной черных, с голубым отливом волос над глазами. Израильтяне, в массе своей невероятно боявшиеся собак, пугливо озирались.
— На минутку…
Она поманила Балабана рукой.
— Ты чего?
Ленка считалась его хаверой, хотя они только вовсю целовались, едва оказывались вдвоем — в темном подъезде, в сквере. Несколько раз ему удавалось просунуть пылающую ладонь под коротко обрубленные джинсы, где впрочем, оказались тесные плавки. Ленка извивалась змеей, гнулась, льнула, стонала… Время от времени она разрешала ему поцеловать её цветную наколку — бабочку-махаон на изгибе груди. А на другой день могла пройти не здороваясь. Каждый вечер её приходилось завоевывать заново. На несколько ночных часов.
— Борька…
Она снова поманила его рукой.
Он как бы нехотя спустился. Тут было еще больше людей. Они пугливо оглядывались на собаку.
— Выйдем…
На Бар Йохай стояло несколько полицейских машин. Кто-то сказал, что ждут Яира Ицхаки — командующего Иерусалимской окружной полицией. Синие форменные куртки с шапочками на манер бейсбольных сновали из машин в подъезд и обратно. На галерее, тянувшейся вдоль здания, повсюду тоже виднелись люди. На всей Бар Йохай, у подъездов в основном, собрались возбужденные женщины. Взрослые мужчины были на работе. Старики стояли отдельно. Вдоль галерей с криками носились дети. На всех балконах висели десятки белых носков, детских маек, трусиков. Еще несколько недель назад по всей Бар Йохай точно так же висели бело-синие с шестиконечной звездой флажки в честь Дня Независимости. Стены домов, сложенные из обтесанных разномастных камней, в который раз напоминали восточные сладости в меду. Их продавали в России. Назывались они смешно… «Гозинаки!» На мусорных ящиках — каждый величиной с десантный катер, с острым носом, люками и кольцом, как для швартовки, — важно восседали израильские — со скошенной мордой и примятым носом — бродячие кошки…
Палило нещадно. На солнцепеке было не меньше сорока.
— Я сейчас… — Она нагнулась, демонстрируя обтянутый жаркими тайцами, или «велосипедками», зад, подтянула чулки.
«Сама напрашивается… — подумал Балабан. — Давно следовало её трахнуть…» В принципе для этого были все условия: два его сожителя и он работали в разные смены. Сегодня оба пришли с ночной — спали, а у него была пересменка. «На следующей неделе, когда обоих не будет…»
— Насчет вечера сегодня… — Ленка разогнулась. Нарочно, чтобы позлить старух у домов, обняла его за талию. — Не забыл?
С заходом солнца наступал светлый иудейский праздник Лаг ба-Омер. По преданию, во время оно в этот день прекратилась эпидемия, унесшая множество тысяч жизней. Праздник отмечали кострами и пением. что-то наподобие православного Ивана Купалы.
— Нет, конечно.
Ленка передвинула руку ему на живот, он напряг пресс. Каждое движение нежного пальчика больно отдавалось у него внизу. Керри-блю-терьер на ходу терся о ногу. Они остановились у детского скверика. Экскаваторы, машины были залиты обжигающими лучами, сейчас тут не было ни души.
— Здесь постоим!
— Ну чего? — спросил он недовольно.
Она подтянула ему на шее золотую цепочку-ладанку сглаз против порчи. Ладанка подтянулась под горло.
— Ваша работа?
— Ты о чем?
Она дернула плечом в сторону дома, из которого они вышли.
— Об Амране-нищем!
— Сдурела?!
— Да ладно! Не маленькая.
— Больше делать нечего, как нищего прибить…
— Не доверяешь? — Она пренебрежительно прищурилась. — Ладно. Бай! Мне еще в лавку. Мать заказала еще постного масла купить.
Она не обернулась, пошла между домами.
Бар Йохай была третьей из концентрических окружностей, опоясывавших склон. Вершина приходилась на перекресток Йаков Пат. Подъем был крутой: перепад между улицами составлял метров пятьдесят. Впереди была лестница. Борька пошел следом. На Йаков Пат можно встретить знакомых пацанов, попить пивка. Он свистнул несильно:
— Ленка, погоди, вместе пойдем!
Она дернула собаку, рванувшуюся было с поводка к кошкам на мусорном танкере. Взглянула на подходившего Балабана.
— Тайманцы говорили, у нищего денег куры не клюют… — Ленка подождала, пока он приблизится. — И знаешь, что я подумала?
Они снова пошли рядом.
— Почем я знаю?
— Мы бы могли смотаться с тобой ненадолго…
— Ты о чем?
— Испания. «Восемь дней, двухразовое питание, 849 долларов. Экскурсия на русском языке…» Сама читала. Без портовой пошлины и чаевых. Чаевые можно вообще не давать. Перебьются.
— А матери что сказала бы?
— Выиграла в лото!
— И она поверила бы?
— А какие возражения? Мадрид, Севилья, Толедо… Мать любит, когда экскурсии с историческим уклоном.
— А какое агентство?
Она назвала.
Балабан вытер пот. Веснушчатое бледное лицо его загар не брал.
— Дерьмо…
— Можно найти другое. Честно говоря, я предпочла бы Канары, или Гавайи… Были бы деньги.
Ленка остановилась. Теперь они стояли близко друг к другу.
— Это вы, Борька! Кроме Вас некому!
— Ты в своем уме?!
— Я слышала, Вы говорили: «Нищий-миллионер…»
— Не помню!
— Ладно! Бай!
— Ленка!
Ленка вернулась, снова положила руку ему на плечо. Провела вверх по голове, убирая патлы. Борька оглянулся. Никого не было вокруг. Выжженная трава, неровный выщербленный камень. В галереях на первых этажах домов малыши гоняли на роликах… У мусорного ящика румын или араб, а может, свой брат — новый репатриант разглядывал выброшенные вещи…
— Значит, все-таки Вы! Я так и знала!
По воскресеньям — и в это тоже — на северо-западе Москвы, как, впрочем, и в Измайлове, Конькове, от метро «Пражская», «Юго-Западная» и других, с раннего утра шел поток людей с поклажей — тележками, колясками, огромными сумками, рюкзаками, мешками из прочного парашютного шелка. Это помимо тех, кто привез товары в багажниках собственных транспортных средств или такси. Из метро «Тушинская» мощный людской поток повалил уже в начале седьмого и тут же бурно устремился в сторону бывшего аэродрома Центрального аэроклуба имени В.П. Чкалова, места воздушных парадов в Дни авиации. Целью прибывших было огромное обихоженное легкими торговыми рядами, палатками, павильоном поле с выходом к каналу имени Москвы, где двести лет назад стоял лагерем «Тушинский Вор» Лжедмитрий II. Торговля начиналась от самого метро. Вдоль тротуара до ворот рынка непрерывной цепочкой стояли «штучницы», предлагавшие товары «с рук». Сигареты, дамские комбинации, бюстгальтеры, щенки, самопальные халаты… Платные активисты раздавали газеты, листовки экстремистских групп, рекламки несуществующих иностранных фирм, которые будто бы рвались из последних сил и все никак не могли набрать достаточное число дармоедов, чтобы тут же их облагодетельствовать. Фофанов, готовых дать согласие на совсем непыльную высокооплачиваемую работу для добрых дядей из-за рубежа, приглашали немедленно связаться по телефону и сообщить о себе данные. Продолжения это, как правило не имело. Сведения заносились в компьютер. Продавались… Их можно было включить в число опрошенных при фальсификации очередного опроса общественного мнения. Или, например в списки избирателей, которые будут поданы для регистрации очередного кандидата… В подземном переходе, у входа в рынок, людская река устремилась мило молодого инвалида чеченской войны, на секунду устыженная пристальным его взглядом и собственной очевидной заботой о материальном. Тут же, как обычно, развернули свои плакаты представители киевской комсомольской дивы Марии Христос — горластая дивчина и несколько здоровых хлопцев с Украины. Поднявшись наружу и втекая в ворота, толпа немедленно успокаивалась, сбиваясь в большое людское море, даря себе и друг другу, покупателям и продавцам новый ежедневный праздник, названный Большим Столичным Оптовым Рынком.
Обширный павильон в центре делил «Тушинский» на продовольственный и промтоварный. В самом же павильоне, под крышей, шла главная торговля. Обувь, одежда, меха… Товары, производители которых в жизни не предполагали, куда прилетит, приплывет их продукция… Предметы, без которых обходились десятилетиями, над чем смеялись… Средство от кариеса, от блох, палочки с уже наверченной ватой для удаления серы из ушей. Корейские паучки… Но больше всего дешевых вьетнамских комнатных тапок, кроссовок, кожаных турецких курток, шуб, пальто…
Был день больших покупок, легких трат, счастливых приобретений.
— Женщина, сколько за это? Смотри, какая прелесть!
— Пять тысяч зеленых, женщина!
Пара новых русских — он и она — положили глаз на кожаное изделие с бахромой, висевшее позади продавщицы. Изделие можно было лишь за неимением других слов, за бедностью торгового языка именовать курткой. Может, давно пора каждой такой вещи давать собственное имя?! Покупательница попалась легкая, простая. Цену сбивать не собиралась. её спутник хладнокровно крутил на пальце брелок с ключами…
— Нравиться — бери. И пошли.
— Надо померить…
Продавщица, бойкая молодая девица, повела опытным взглядом:
— На Вас хорошо будет…
Она крючком аккуратно подцепила плечики, на которых висела куртка…
— Господи, что такое?
Вся спина куртки была поражена крупными грубыми пятнами наподобие псориаза. Вопрос о покупке отпал сам собой. Продавщица бросилась к сумке, в которой лежало злополучное изделие. На пол полетела вторая куртка — у нее были поражены обе полочки. Третья… Четвертая… Из сумки несло чем-то вроде горького миндаля.
— Господи… — У продавщицы началась истерика. Из соседних отсеков высунулись товарки.
— Девчонки, смотрите… Первый месяц всего торгую! И товар чужой…
Кто-то сжалился, протянул телефон:
— Звони хозяйке…
Она набрала номер.
— Люба! Несчастье… Кто-то товар испортил. какой-то кислотой… Тысяч на сорок…
Весь вечер Марине в квартиру на Кутузовском звонили — она не брала трубку. Автоответчик тоже был отключен. Мы договорились, что она станет отвечать только по сотовому телефону. Кроме Петра за столом сидел еще высокий молодой охранник, которого она тогда тоже увидела впервые, — Глеб. Втроем играли в «дурака». Пили чай. Я приехал незадолго до ожидаемой развязки. Случайное знакомство наше, ознаменовавшееся неудачной поездкой Марины за деньгами в Теплый Стан к Любе, получило продолжение. Может, её подкупило отсутствие навязчивых приставаний.
В тот день она все-таки попала на футбол. Я уговорил её не менять планы и взять меня с собой:
— Я хочу как-то отметить знакомство и покупку дачи. Кроме того, я уверен: и то и другое в один день — перст судьбы. У меня на это чутье. Нам обоим сегодняшний день принесет удачу… Наконец, я не был на «Динамо» сто лет.
Но, кажется, дело было не во мне. Я это понял. Не пахло тут и ностальгией по исторической родине. У Марины было назначено деловое свидание на стадионе. Партнер, однако, не явился. Может, испугался дождя.
На стадионе царил приятный ажиотаж, как всегда на отборочных матчах первенства мира. И основные компоненты: истинные болельщики, шпана и плохая погода. Вот-вот должны были разверзнуться хляби небесные…
Марина оказалась знатоком и вполне могла заменить спортивного комментатора.
— Израильтяне приехали на матч в Россию без двух основных игроков обороны — Таля Банина и Гади Брумера… И вообще, они на спаде спортивной формы — у них в стране завершение футбольного сезона. Главный их тренер Шломо Шарф ошибся в выборе игровой схемы.
— Откуда Вы их всех так хорошо знаете? — спросил я, прикрывая зонтом её и себя. — И вообще футбол? Играли?
— Приходилось
— В том числе там? — Я не шутил. Я знал про израильский женский футбол. И вообще страну. Совсем недавно мне пришлось там работать в связи с одной финансовой группой. Сейчас некоторые из её членов еще сидели в Израиле, в тюрьме Бейт-Лит для опасных, других уже выслали. Я не хотел упоминать об этом уже при первом знакомстве.
— Я играла за команду Петах-Тиквы. Благодаря бабке.
— Она там?
— Умерла.
Ответственный матч в Москве проходил при мерзкой погоде на отвратительном поле. Шел проливной дождь. Начало матча задерживалось. Представители ФИФА потребовали обновить разметку. Одинокая фигура в плаще и капюшоне с ведерком белой краски, мажущая кистью по лужам, долго маячила на кочковатом неровном поле, пока дождь не сровнял его. Где-то рядом пацаны в шарфах, со свастиками, нарисованными на лицах, время от времени начинали отчетливо скандировать:
— Бей жидов! Хайль Гитлер!
Какой-то мужик, по виду араб, размахивал палестинским флагом.
Марина, напротив, горячо болела за гостей, я ей подыгрывал. На нас уже начали обращать внимание. Сидевшие несколькими рядами позади израильские болельщики прислали даже нам букет гвоздик в знак солидарности.
Уже на седьмой минуте россияне, игравшие превосходно, забили первый гол в ворота вратаря Рафии Коэна. До конца игры вратарю нашей команды Овчинникову удалось отстоять свои ворота. Матч закончился проигрышем израильтян 0: 2.
Возвращаясь на Кутузовский, в машине, она рассказала о том, что произошло днем в Любкиной квартире.
— Семьдесят тысяч долларов!..
— Жалею, что я не поднялся с Вами. Но ладно. Кто-то сказал: «Месть — такое блюдо, которое нельзя подавать горячим…»
— Это Иосиф Виссарионович…
— Точно. Люба Ваша сильно пожалеет о сделанном. Неблагодарность — тяжкий грех… Она не знает, с кем связывается. Мой партнер, несмотря на то что технарь, а может, как раз поэтому, человек очень решительный…
Марина, Глеб и Петр играли в карты долго. Я расположился в соседней комнате у телевизора, иногда я оборачивался, через открытую дверь видел всех троих. Марине везло. Можно предположить, что она была из тех, кто вырос с игральными картами в руках. Она играла лучше своих партнеров-мужчин. Высокому молодому охраннику Глебу тоже везло. В дураках сидел Петр — взмокший в костюме, сорочке, галстуке…
— Вы хотя бы верхнюю пуговицу на сорочке расстегнули! Под галстуком! — Марине было жаль мужика.
— Нельзя! — Он показал на меня. — Мы с ним дали слово. Кого поймают незастегнутым или без галстука, лишат премиальных…
Он всю дорогу проигрывал. Даже с отличными картами. Простоватое лицо выражало почти детское наивное недоумение.
Я познакомился с ним случайно. В первые же минуты знакомства он рассказал свою жизнь.
Жил в Истринском Районе, в Подмосковье, сызмала увлекался физикой. В восьмом классе учитель оставлял его вместо себя вести занятия с одноклассниками. После школы поступил в престижное Высшее Техническое Училище имени Баумана. Женился рано. На своей, деревенской. Попивал водочку. В роду все пили. Из Бауманского вылетел…
— Из-за чего гибнут российские гении? — была его любимая приговорка. — из-за пьянки!..
Когда мы познакомились, он работал грузчиком на товарной станции. Я заканчивал свою службу — начальником розыска. Мне принесли на него материал: бригадир послал его обменять ворованный сахарный песок на водку…
Он был из неудачников, которых отличает исполнительность и точность при отсутствии инициативы.
Я был зол на начальство, на всю жизнь. Я заставил его закодироваться. Взял с собой. Он восстановился в Бауманском. В руках удачливого направляющего неукоснительная старательность и абсолютная честность делали его бесценным сотрудником. Через год он купил машину…
— Опять в дураках!..
Игру продолжили.
Молодой охранник Глеб был из воздушно-десантных войск. Постоянно поддерживал форму — даже за столом все время сжимал и разжимал кулаки, подрагивал мышцами… Карточная игра не вызывала в нем интереса.
— Думаете, приедут? — спросил он, когда Петр в двадцатый или тридцатый раз принялся сдавать карты. Петр был уверен:
— Без сомнения. Сколько сейчас?
— Двадцать один, пятнадцать.
— Скоро подтянуться.
Звонок, которого ждали, раздался сразу после десяти.
Охранник, стоявший во дворе, предупредил по сотовому телефону:
— Приехали. Торгашка, с ней мужик. В «девятке», 18–31. Цвет «мокрый асфальт»…
За месяц, истекший прежде, чем произошло происшествие на Тушинском оптовом рынке, выполняя полученный от Марины официальный заказ, мы подвергли жизнь и деятельность Любки тщательному негласному анализу. Выяснилось, что Любка крепко переоценила свои возможности. Иначе: «взяла не по чину…»
— Идут к подъезду…
Домофоном Любка не воспользовалась. В подъезд как раз входила соседская семейная пара. Надрала код. К лифту поднялись все вместе. Через несколько минут тренькнул дверной звонок. Марина подошла к глазку. Любка стояла на площадке необычно серьезная.
— Марина! Это я… Пришла поговорить. Так глупо тогда получилось.
— Ты одна?
— Да, он уехал в Кабарду! Полный отморозок!
Марина словно колебалась.
— Не беспокойся, Марина! Я не обижаюсь! Это мне урок! Знаешь, как я тогда переживала! Мне и мама моя все время твердила: «Только чтобы все по-честному, Люба!»
— Ладно! Входи… Я уже спать легла. Побегу, что-нибудь накину…
Так и было задумано, Марина открыла замок, выскочила назад в комнату. Любка уже входила. Свет в огромном — генеральском — холле был выключен, однако узкой полосой падал в неприкрытую дверь из зала впереди, от люстры. Справа и слева по обе стороны холла темнели двери: туалет, ванная, помещение для прислуги, кухня. Люба прошла вперед — она уже была в квартире. её спутник скользнул следом. Прихожая была пуста. Осторожно открыл дверь. Любка была уже в зале. Это был все тот же бандит — невысокого роста, с овчарочьими длинными ушами и вытянутым острым лбом над выдававшимся вперед хищным лбом. Он ступал неслышно. Глеб-охранник стоял в темном проеме большой — генеральской — ванной, натянув на лицо черный с прорезью чулок…
Момент — и вошедший, выдернутый за руку и волосы из холла, влетел в ванную, вбил подбородок вместе с носом плашмя во вскинутое кверху стремительное колено бывшего десантника… Бандит, однако, оказался тоже подкованным по части единоборств. Не заорал, сгруппировался. Сильно, как палашом, врезал сбоку по почкам. Локтем другой руки снизу вверх проехал по хрящам носа… Схватку он, однако, не выиграл. Использовав элемент внезапности, Глеб успел поймать кисть — большой, с вывернутым суставом палец хрустнул…
Глеб успел приставить «Макаров» к голове бандита.
— Руки на стену! Ноги шире!
Охранник обыскал его. Во внутреннем кармане лежал газовый пистолет. Глеб переложил его в свой карман.
«Военный трофей…»
Вытащил бумажник с документами.
— У Любки получишь…
И не отпуская вывернутую назад кисть, он подвел бандита к дверям
— И без глупостей!
Отголосок схватки в передней проник в комнату. Любка поняла, что произошло, кинулась назад к дверям, охранник опередил ее. Любка вскинула ногу — хотела попасть в пах…
— Ах, сука… — Глеб схватил её за волосы. Любка вцепилась ему зубами в плечо. Успокоилась, лишь получив сильный плашмя удар тыльной стороной ладони в лицо.
— Гад, зуб выбил!
Он врезал еще. С силой толкнул в комнату.
«Шутить не будут…»
Любка это быстро усекла.
Когда из другой комнаты появились Марина и Петр с черным, с прорезью, чулком на лице, Любка была уже совсем в другом образе.
— Я ведь зачем приехала, Марин? Ты не думай! Переписать расписку. Что было, то было. Не сердись, Марина. Была бы умней — так бы не сделала, ей-богу! Бумага у тебя найдется? Ручка у меня с собой…
На столе лежала школьная тетрадь в линейку. Люба достала ручку.
— Сколько я теперь должна, Марин? У меня голова кругом идет. Я ведь тоже потеряла. Тысяч сорок, наверное!..
— Это — твои проблемы. И твоего бандита.
— Ты права! Золотые слова!
— Учти, с ними… — Марина показала на Петра, — тебе отдельно рассчитываться…
— Что ты имеешь в виду, Марина?
— Это фирма по возврату долгов…
Петр сказал коротко:
— Треть от невыплаченных сумм. В расписке укажи срок. Пять суток. Больше ни дня…
Любка молча написала расписку. Ушла.
Мы еще поговорили. Петр обрисовал положение нашей фирмы, её возможности.
— Нашей базовой является ассоциация «Лайнс»…
— Я в этом мало разбираюсь
— Это лидер на рынке охранного бизнеса и информации…
Петр сдвинул на миллиметр тесный галстук.
— Чтобы убедиться в её возможностях, один раз в году наши клиенты могут получить данные о себе. Причем совершенно бесплатно.
— Любопытно. Теперь я тоже могу?
— Пожалуйста. Как называется ваша фирма?
— «Босса Нова».
— Не слышал. — Петр черкнул в блокноте.
Марина взглянула на часы.
— Я должна позвонить… Нет, нет. Вы мне не мешаете… — Марина подсела к телефону. Я подсчитал количество цифр набора. Без сомнения, она звонила в Иерусалим…
«В то же время, когда она звонила из офиса…»
Видимо, это был час для контрольного звонка. Трубку долго не снимали. Я насчитал примерно семь гудков. Наконец трубку сняли. Марина машинально сказала:
— Извините.
— Не туда попали? — спросил Петр.
Голос её звучал расстроено:
— В том-то и дело. Попала я правильно это уличный телефон-автомат. Трубку только снял не он, а кто-то другой.
— А может, кому-то надо было звонить, перехватил трубку из рук…
Там такого не бывает. С ним что-то случилось…
По особенностям номеров полицейских машин, прибывших на место происшествия на улицу Бар Йохай, можно было судить об их принадлежности, а следовательно, о важности, которую израильская полиция — миштара — придает раскрытию преступления. Желтый ободок красных номеров отличал Иерусалимскую окружную полицию. Однако были тут и красные целиком номера — Генерального штаба полиции, и даже неизвестно каким образом оказавшийся тут белый ободок тоже на красном — полиции Тель-Авивского Округа…
Научный отдел полиции на осмотре был представлен всеми тремя его уровнями. Прибывший первым эксперт полицейского участка Катамоны занялся первоначальной обработкой следов, получением отпечатков пальцев на месте преступления. В его компетенцию входил также поиск и экспресс-анализ возможных наркотиков на месте преступления. Полицейский эксперт отнес следы на теле Амрана Коэна к потекам. По их характеру можно было определить, истекала ли жертва кровью стоя или лежа, и изменялось ли первоначальное положение её после ранения. Его первоначальное предположение было: «Амран Коэн получил повреждения стоя…»
Прибывшие почти одновременно специалисты криминалистической «лаборатории на колесах», находящейся в ведении Генерального штаба израильской полиции, так называемые «длинные руки Генштаба» — подтвердили его заключение.
На следующем этапе в работу предполагалось включить и специалистов стационарной лаборатории…
Следы крови линейной формы, образовавшиеся за счет стекания капель под силой тяжести, многое проясняли. Нижняя часть их была окрашена более интенсивно, поскольку кровь из ран текла и затем высохла. Удары были серьезные — дальнейшее обязательное в таких случаях исследование придаточных полостей черепа должно было показать, имеется ли кровоизлияние в барабанную полость, разрывы барабанной перепонки и смещение слуховых косточек. Основные исследования трупа предстояло произвести в Институте Судебной Медицины в Абу-Кабире.
Одежду нищего отправили в лабораторию для производства спектрального анализа — исследования микрочастиц пыли, сохранившейся в одежде, инфракрасных лучах… Там же должны были начать работу специалисты — трассологи, как водится, они должны были осмотреть её на портняжном манекене, расправив все складки и сопоставив края одежды.
Все, однако, сходились на том, что первые потеки на рубашке и куртке образовались, когда жертва стояла. В момент нанесения ударов Амран Коэн находился лицом к двери в спальне. Добивали его уже лежащего вниз лицом. Смертельный удар мог быть нанесен молотком.
Все присутствовавшие на осмотре отметили полный порядок в квартире. Вещи не были разбросаны, лежали аккуратно, все белье было уложено в шкафах.
Предполагаемое орудие убийства — молоток — валялся тут же, рядом с трупом вместе с рулончиком белой туалетной бумаги…
Юджин Кейт — еще несколько дней назад полицейский детектив Центрального Отдела Всеизраильского Генерального штаба полиции — Матэ Арцы, а ныне детектив полиции Иерусалимского округа — прямо с места происшествия подался на мотоцикле в цент, на площадь Кикар Цион. Покойный Амран Коэн в течение многих лет — независимо от времени года, при любой погоде с раннего утра до захода солнца — подвизался именно здесь. Кейт видел его тут много раз.
«Нищий как часть сервиса, предоставляемого городом…»
Площадь была крошечной, примыкавшей к отелю, носившему то же название. По другую сторону стоял другой отель, «Рон», окна которого постоянно находились перед глазами убитого. Самый центр пешего туризма. По обеим сторонам площадь обтекали небольшие улочки, заполненные многочисленными кафешками, пабами, лавками с сувенирами. Сто лет назад, когда город выполз за крепостную стену Старого Города, тут были первые поселения. Узкие переулочки, тупики, сохранившиеся еще со времен Османской Империи, множество небольших синагог, дверь в дверь одна к другой, старая надпись на двери по-английски. Живой след подмандатной британской Палестины.
Кейт поставил свою тяжелую «ямаху-диверсию» на виду у джипа военной полиции. Кивнул солдату на мотоцикл. Вес «ямахи» был 270 килограммов, и скорость, которую Кейт мог развить на ней по шоссе, была тоже до 270 километров…
Он двинулся вверх по Бен Йегуда. Каменную гулкую плитку пешеходной зоны под ногами, как всегда, заполняла праздная пестрая толпа. Похожий на героев американских боевиков — плечистый, с мужественным сильным лицом, в кожаной куртке и джинсах, — Кейт обращал на себя внимание. Его фотография — удачливого полицейского детектива Матэ Арцы — Всеизраильского Генерального штаба полиции — не раз появлялась в «Едиот Ахронот» и других газетах, однажды ею даже украсили обложку «Ньюсуик», когда номер был посвящен русской мафии… Его перевод из Матэ Арцы вниз, в округ, где он когда-то начинал, был данью прессе, постоянно перекладывавшей на полицейских вину за неудачные действия политиков. Теперь общественность требовала полицейской крови за то, что некоего финансового дельца долго держали под стражей, но не доказали вину. Деньги, которые он щедро раздавал в виде добровольных пожертвований, не могли не сыграть свою роль. Те, кто их давал, и кто получал, понимали, кому и что надо делать, на случай его успеха или неуспеха… Безымянные пугливые пенсионеры с транспарантами «Сегодня — он, завтра — любой из нас!», митинговавшие у Матэ Арцы, в конце концов, чего-то добились. Им отдали лучшего полицейского детектива Юджина Кейта, у которого было больше всех поощрений за раскрытие опасных преступлений, за задержание вооруженных преступников… Не было смысла возвращаться к этому. В полиции Иерусалимского округа он когда-то начинал. С тех пор тут все изменилось. Теперь тут были свои корифеи, а его появление нанесло ущерб их честолюбивым планам.
«Появление чужака их на время сплотит…»
Каждый его промах не будет обойден молчанием…
Дело об убийстве Амрана Коэна — пробный шар. Получив его в производство, он обязан подтвердить свой класс…
Кейт внимательно приглядывался к толпе. Кто из детективов не надеется на случайную удачу? Многие физиономии читались как открытые книги.
«А кто его знает! Вдруг какой-то козел публично покается в совершенном убийстве!»
Кейт читал Достоевского. Корни его отца уходили в Польшу. Сам отец, прожив всю жизнь в Израиле, еще мог говорить по-русски. Юджину русский язык не достался…
Бледная замарашка бежала прямо на него — опаздывала в банк. В руках она держала дите, такое же жалкое, замурзанное.
«Этой-то что раздвинуло ноги?»
Кейт не был женат. Со своей последней подругой — ведущей радиостанции «Коль Исраэль», легкой, компанейской саброй — уроженкой страны — он расстался недавно. И довольно безболезненно. Юджин не мог уделять ей столько времени, сколько она хотела. Но, возможно, была и еще причина. Однажды, когда ему показалось, что она обессилена и полностью удовлетворена его ласками, подруга спросила как бы, между прочим: «Отчего бы нам не попробовать как-то иначе? Тебе не кажется, что у нас все теперь как-то однообразно?» Она зачитывалась «Кама Сутрой», увлекалась эротическими танцами. Все развязалось само собой. На Пасху она ездила в Европу — в группе вместе с ней оказался симпатичный молодой обозреватель из Тель-Авива. Кейт случайно увидел их вместе в кафе у Мельницы Монтефиори через несколько дней после её возвращения. Она сделала ему ручкой…
Сбоку от пешеходной зоны Бен Йегуда, спускавшейся из центра к площади Кикар Цион, текла многолюдная Яффо, одна из старейших в мире улиц… Яффо соединяла древний Иершалаим с потерявшим ныне свое значение портом Яффа на Средиземном Море.
…Нескончаемый поток машин. Сверкающая лента витрин дорогих магазинчиков, лавочек — золото, юдаика, сувениры. Обе улицы — и Яффо, и Бен Йегуда — были полны туристов. Но еще больше было полицейских, вооруженных солдат военной полиции. Их джипы с пуленепробиваемыми лобовыми стеклами, с открытыми бортами стояли у Кикар Цион. Уголовная преступность в стане росла. Начальство опубликовало сведения о росте преступности: убийств по сравнению с прошлым годом стало больше на 14 процентов, ограбления выросли на треть; каждые четырнадцать минут совершается угон машины, каждые десять — квартирная или другая кража… Кроме того, были еще «Хамаз», «Исламский Джихад», другие организации арабских экстремистов. На пешеходный зоне еще не так давно слышна была пальба, лилась кровь…
Как бывший коммандос, Юджин никогда не упускал это из виду. Правительство вроде смогло устрашить Арафата, террор в Иерусалиме одно время прекратился. Пока не прогремели два мощных взрыва на иерусалимском рынке Маханэ Йегуда, унесшие четырнадцать жизней. Более ста человек были ранены…
Кейт успевал просеивать глазами толпу. У витрины «Моды» две девочки-полицейские проверяли документы молодого араба.
Иногда, решая одну задачу, неожиданно находишь решение другой…
В полицию Кейта привела служба в израильских коммандос — «савэрет маткал» Генерального штаба — подразделение по борьбе с терроризмом. До этого эго преследовали неудачи. Еще до последних школьных экзаменов он в числе других шестисот счастливчиков получил приглашение на недельные сборы кандидатов, отобранных на службу в военной авиации, считающейся наиболее престижным родом войск. В конкурсе одновременно участвовали и девушки. На следующий тур оставляли двести соискателей, а всего вакантных мест было пятьдесят. Требования на сборах были серьезные: сон не более двух часов в сутки, умение принимать мгновенные решения в экстремальных условиях… На пятый день он взял назад документы. Родители его не одобрили: «сломался». В действительности авиация была не его делом. Последующий отбор в подразделения по борьбе с терроризмом было много сложней. Будущий детектив прошел его с отличием.
— Хэлло! — Какая-то туристка помахала Кейту рукой, завороженная его обтянутыми джинсами бедрами и ростом.
— Хэлло!.. — Он прошел мимо. У него не было времени на болтовню. Юджин достал ксерокс, сделанный с удостоверения личности потерпевшего. «Амран Коэн, сын Зеева и Ханы, 66 лет, уроженец страны, мужского пола, еврей…» Он все запомнил правильно.
«Тут он нищенствовал…»
Столики кафе, вынесенные на середину Бен Йегуда, все были заняты. Красавицы официантки демонстрировали загорелые пупки над джинсами, где кончались короткие, прикрывавшие грудь туники и висели обязательные кожаные сумки-напузники.
Нищий при жизни находился в самой гуще столичной жизни. Место убитого пустовало. Никто из коллег не спешил его занять.
«Как ему удалось отвоевать его у конкурентов, а потом удерживать…»
На этот вопрос мог дать ответ крутой полицейский служака израильский араб, христианин-католик Самир, который стоял на Кикар Цион ничуть не меньше, чем нищий Амран Коэн, и знал тут все и вся. Кейт позвонил на его сотовый. Самир должен быть вот-вот появиться.
— Шалом… — раздалось сзади.
Он самый!
Усы как у Саддама Хусейна…
В полицейской форме, приземистый, с жирными складками на толстой шее под бритым затылком. Еще издалека крикнул традиционное:
— Ма шломха? (Как живешь?)
Кейт контактировал с ним, еще служа в подразделении по борьбе с терроризмом. Он ответил на арабском:
— Мархаба, Самир!
— Ассалом…
Говорили доверительно.
— Начальство нас уже инструктировало.
— В подробностях?
— Да. Больно жестко его убили. Не ножом, не пулей.
— Меня это тоже удивило. Ты видел его последние дни, Самир? Как он себя вел?
— Амран Коэн? — Самир переспрашивал машинально. Отвечал, как, обычно не ожидая подтверждения. — Я вчера его видел. Все как всегда. Сидел себе на коробке «Мальборо». Вон валяется. Туристов много. Сиди, тряси банкой. Шекели так и падают на дно. Успевай перекладывать в карманы…
— Днем он отлучался?
— На обед? А как же! Тут напротив столовая. «Яд Сара» — субсидированные обеды. Для репатриантов, неимущих. Два шекеля с носа. Арман обычно у них обедал. А вечером на углу брал овощную питу или творог.
— Допоздна сидел?
— Нет, вечерами его не было. Вечером вообще не подают. Не та публика.
— А как насчет ресторана? Кафе?
— Кафе? Сколько помню — никогда не ходил. Вина не пил. Не курил.
— Насчет женщин?
— У него их не было.
— Святой человек!
— Он никому не мешал. Всю жизнь один. Оно и понятно — чокнутый, культура — культура…
— Ходил по врачам? В какой он больничной кассе?
— «Леуми». По врачам? Тоже не особенно. Больше так, через других больных. У одного болит колено и у другого тоже… Дают советы друг другу — кому что помогает…
— Не помнишь, кто сидел до него?
— А как же! Хромой Лот! Благословенна его память. Он ушел на Яффо к Маханэ Йегуда…
— А что? Почему?
— Разное говорили. То ли Амран Коэн привез людей из Тель-Авива. Самые отбросы, ничего не боятся… То ли Хромой Лот продал место. Ни тот, ни другой никогда ничего не говорили.
— А как насчет конкуренции?
Самир ухмыльнулся. Жирные бугры на шее пришли в движение.
— Тут уж мы его поддерживали.
— Помогали?
— Приходилось. Чего скрывать. И он помогал. Если что узнает — всегда подскажет. Прости, Юджин, мне надо подойти на автостоянку. На Рав Кук…
— Если что-нибудь вспомнишь, позвони на мой сотовый. Номер у тебя есть… Маассалам!
— Шалом!
Кейт прошел вверх по Бен Йегуда. Праздная толпа смеялась, пела, фотографировала. Над магазинами детских игрушек раскачивались воздушные шарики, цветные рюкзачки для самых маленьких. Выше, напротив банка «Дисконт», Юджину встретился нищий, пожилой, в костюме, в теплых ботинках, — совал проходившим подрагивающий стаканчик с мелочью. Нищий двигался к Кикар Цион, где отныне Амран Коэн уже не снимал обычную жатву…
«Свято место пусто не бывает…»
Кейт вернулся к домам на Бар Йохай, поставил мотоцикл. Огляделся. Время не перевалило еще за полдень. Иерусалимские городские холмы — и необжитые, и те, что заросли негустым лесом, и застроенные, с наползшими снизу домами из белого камня, — были в мареве.
«Жаркий ступенчатый город крыш…»
На месте убийства — в квартире еще работали эксперты, криминалисты, медики. Служители из «Хевра Хадиша ГАХША» — бородатые мужики в черных парадных тройках и шляпах уехали, так и не получив мертвого тела… Труп отправили в Абу-Кабир, в Институт Судебной Медицины.
Оперативники участка Катамоны еще обходили жильцов Бар Йохай. Народ на лестнице и галерее внизу и не думал расходиться. Тут было чуть прохладней. Полицейский детектив постоял несколько минут — на верхних площадках его не видели. Продолжали судить — рядить.
Крика убитого никто не слышал, только крик Ицхака Выгодски, взбудораживший всю Бар Йохай…
Рассказ о происшедшем все начинали с утреннего истошного вопля. Никто не мог припомнить, чтобы не то в самом доме — на всей извилистой, узкой, как ручей, улице Бар Йохай, многоголосой, с запутанными номерами блоков, стандартной унылой планировкой квартир, с дюжиной детей на каждом этаже, кого-нибудь убили! Перемалывание одного и того же в пустой ступе давало говорившим ощущение самостоятельного расследования.
— А где этот молодой идиот, который к нему приходит?… — вспомнила крупная крашенная блондинка. — Что же он не явился?
Она выглядела представительно, несмотря на наряд — тапки на босу ногу, длинная майка, глубокие черные рейтузы, натянутые на крутые бедра, как на многоведерный котел, сужающийся книзу. Никто, впрочем, в жару не обращал внимания на одежду. На руках она держала малыша, другой, должно быть, уже шевелился внутри нее. Обычное состояние религиозной женщины.
— Почему он не приехал до сих пор? Не знает? — Блондинка затянулась сигаретой, с которой ни на секунду не расставалась — это был израильский «Тайм». — Обычно Амран не успевал чихнуть, как он уже здесь…
— О ком она? — Кейт нагнулся к уху старика тайманца.
— У Амрана Коэна был друг. Навещал его. Такой же, как он, чокнутый… Люди перестали жить по Торе! А ведь умирать будем!
— А кто он? Как с ним поговорить?
— Может, она знает? — Старик махнул рукой в сторону черных рейтуз. Детектив начал осторожно перемещаться, пока не оказался рядом с женщиной.
— Шалом. Как здоровье?
— Все в порядке. Как ты?
— Тоже все хорошо.
Они с секунду смотрели друг на друга. Женщина оценила его мужскую стать, мгновенно рассмотрела серебристые джинсы «Ливайс», туго обтягивавшие ноги выше колен. Он скользнул взглядом по её ногам и дальше вверх, по животу.
— Как тебя зовут?
— Варда.
— А я Юджин Кейт…
Они быстро нашли общий язык, как его находят крупные, физически здоровые люди
— Как он был как сосед?
— Амран? Нормальный. Я, правда, никогда не подавала ему милостыню. Другие соседи тоже. Зачем? Он мог сам меня содержать. С моими детьми…
— Много их у тебя?
— Четверо, слава богу! Я даю двести шекелей в год на благотворительность. Достаточно. Это еще с тех пор, как была в армии… Но не нищим!
— Нет?
— Нет. Поровну — на борьбу с раком, со СПИДом, на детей-инвалидов, сирот… И еще солдатам.
Получалось вроде интервью.
— В Иерусалиме еще недавно и нищих особенно не было. Человека три. Один стоял по пятницам у банка «Дисконт». В «Едиот» писали: у него вилла за городом. Может, и нашего тоже…
Разговор плавно перешел на связи Коэна.
— Молодой друг. Каждый четверг приезжал…
— На машине?
— «Судзуки» серая. Ночует и утром рано в дорогу. Там одна постель?
— Да. Еще тахта.
— Тахта в салоне. Спят в другой комнате. Они спали в одной постели…
— Откуда это известно?
— Ты сам сказал! Там негде больше! Не знаю, сладко ли им было вдвоем!
— Думаю, твоему мужу слаще.
Она огладила на боках рейтузы. Почесала спину под майкой.
— Надеюсь…
— Молодой этот, он женат?
— Я слышала: женат и имеет двоих детей…
— Как его зовут?
— Не знаю. Амран при мне никогда не обращался к нему по имени…
— Действительно молодой?
— Лет тридцать… Да! Хасид. Черная кипа под шляпой…
— Твоя квартира тут, на «дне»? Я бы с удовольствием выпил стакан холодной воды. Как у тебя с этим, Варда?
— Что-нибудь найдем…
В квартире было просторно. Мраморная плитка под ногами блестела. В салоне работал кондиционер. Кейт осмотрелся. На стенах висели акварели самодеятельного художника. Скалы Масады над Мертвым Морем, раскопы какой-то крепости.
— У тебя в семье кто-то рисует?
— Это я. Когда была в армии. После ни разу не взяла кисти в руки.
— Неплохо, честное слово.
— У меня мать не плохо рисовала… — Варда поставила перед ним на стол холодное питье, орешки. — Прошу…
— Большое спасибо. Я хотел спросить: женщины не было у Амрана?
— Нет.
— Он был женат?
— Не знаю. Я ничего об этом не слыхала.
— Меня интересует парень, который постоянно приходил к Амрану Коэну. Что ты знаешь о нем?
— Его зовут Рон. Мне кажется, он из Меа-Шеарим.
— Думаешь?
— Да. Я не помню, кто мне об этом сказал…
Кейт не мог себя с этим поздравить: религиозный район Меа-Шеарим был наиболее многолюдным, тесным, суетным. Полиция в нем сама чувствовала себя неуютно, особенно с наступлением субботы, когда хасиды принимались атаковать машины, нарушавшие святость дня — проезжавшие по Бар Илан.
— Откуда ты знаешь его имя?
— Мне было слышно. Пойдем. Покажу.
Они прошли в совмещенную с туалетом небольшую ванную. Обтянутый рейтузами круп Варды заполнил половину помещения между дверью и умывальником. Свет в ванной включен не был. Кружек отверстия, прорезанного в стене для вентиляции, белел в темноте.
— Видишь? Ванная Амрана прямо напротив…
Отверстия вентиляторов выходили в общую шахту колодца с домовыми коммуникациями, тянувшегося с «карки» до крыши. Кейт поспешил выйти в прихожую. Варда занимала в темной ванной слишком много полезной площади. Они вернулись в салон.
— Когда молодой его мыл, Амран все кричал:! Рон, ты меня ошпарить решил! Рон!»
— Он часто его мыл?
— Раз в неделю. По четвергам. Потом переносил в спальню.
— На руках?
— Он ведь легкий!
— Не понимаю, что же у них за отношения…
— Рон помогал ему по хозяйству. Стирал, это точно. Я слышала, когда он тянул проволоку за окном. Вешал белье.
Кейт подумал.
— Он может появиться. Я буду тут поблизости. Хорошо, если бы ты показала его мне.
С уличного автомата детектив вначале с ходу позвонил сыщику полицейского участка района Катамоны, который должен был обеспечивать поиск агентурной информацией. Тот был где-то поблизости, разговаривал по сотовому телефону.
— Алло, Джерри! — Юджин Кейт рассказал о молодом Роне, связи убитого. — Тебе что-то известно о нем?
— Нет…
— Надо, насколько окажется возможным, поинтересоваться этим человеком.
— Хорошо, Юджин.
Служба Джерри прошла в десантной дивизии «Гивати». Через два месяца ему предстояло получить первое офицерское звание. Незаметный, худой, вроде бы даже медлительный — для тех, кто представляет себе коммандо тушей дикого мяса, — в черной куртке с короткими рукавами, униформе секьюрити, он не выпускал из рук блокнот с «паркером». К своей работе Джерри относился чрезвычайно серьезно. Аккуратно записывал все задания, которые ему поручали.
— Это все, Юджин?
— Все.
Следующим был араб-христианин — полицейский на Кикар Цион.
— Самир! Это Юджин! Как ты?
— В порядке. Сам-то ты как?
— Спасибо!
Можно перейти к разговору.
— Мне рассказали о друге Амрана Коэна. Ты слышал о нем?
— Молодой религиозный! Я упустил его из вида…
Когда говорили о связях, черных религиозных ортодоксов, как правило, не принимали в расчет.
— Он каждый день звонил сюда на угол Кикар Цион в телефон-автомат. Около четырех Амран уже обычно подтягивался. Ждал звонка.
— А кто он? Что?
— Лет двадцати трех, в черном…
— Откуда?
Мне кажется, что он из района Меа-Шеарим…
«Варда, соседка, тоже упоминала Меа-Шеарим…»
— Амран никогда не о чем не говорил. — Полицейский помолчал. — Однажды только сказал: «Если два дня подряд я не подойду к телефону, он все бросит — приедет на Бар Йохай меня проведать…»
Кейт взглянул на часы.
— До четырех я еще позвоню. Скажу, что делать…
Полицейский детектив вернулся в квартиру убитого. Тут еще кипела работа.
— Все гоняешь, Юджин…
Роберт Дов — следователь, корифей отдела полиции округа, высокий, с крупными маслеными глазами, улыбкой, припечатанной к пунцовым губам, сделал вид, что не видел вошедшего. Его шансы на выдвижение заметно понизились с появлением в отделе бывшего детектива Центрального отдела. Кейт тоже сделал вид, будто ничего не замечает. Положил шлем на подоконник, прошел в спальню убитого. Их взаимоотношения с Довом были секретом Полишинеля. Эксперты помалкивали. У Юджина Кейта возникло чувство, что в его отсутствие они набрели на что-то важное. Он похлопал себя по карманам.
— Забыл сигареты…
Эксперт, к которому он обратился, кивнул на дверь в комнату непонятного назначения, что-то вроде подсобного помещения, забитого коробками, сумками…
— Держи.
Они уединились.
— У Вас сенсация! Все знают. Только я, твой лучший друг, не в курсе!
— Никто еще ничего не знает.
— А Роберт Дов?
— Роберт Дов тоже.
Они закурили.
— А как со мной?
— Ты узнаешь. Но, Юджин, если у тебя что-то будет… Я хочу написать об этом деле.
— Я сразу тебе позвоню!
Эксперт пописывал детективы. И неплохие. Их печатали в ивритских газетах.
— Я проверяю сейчас его молодого друга… Представляешь, какой поворот темы!
— Хорошо. — Эксперт погасил сигарету. — Тогда шире открывай уши. И держись, чтобы не упасть! Готов?
— Да!
— Мы сняли штаны с убитого.
— Представь, я это предполагал.
— Затем трусы…
— Надеюсь, он не двухснастный…
— Нет. Просто мужчина этот не обрезан!
— Амран Коэн?!
— Мы чуть не попадали…
Над убитым не был произведен известный древнейший ритуал иудаизма — церемония, включающая удаление крайней плоти, осуществляемая над еврейскими младенцами мужского пола в возрасте восьми дней. Та же операция, но уже с мальчиками, производилась у мусульман. Отказ родителей-евреев от процедуры ставил их ребенка вне религии, делал невозможным его будущий брак, поскольку гражданского брака в Израиле не существовало. Даже захоронение такого человека становилось в будущем проблематичным. Десятки парней, погибших в войнах и от арабского террора, будучи не обрезанными, подолгу оставались незахороненными… Судьбу их решали на уровне Совета Министров, поскольку вопрос об открытии альтернативных кладбищ все не был решен. Необрезанный ребенок в детском саду, в школе, в бассейне становился объектом насмешек сверстников…
Кейт в последний раз затянулся. Надо было уходить. Остаться одному, чтобы все обдумать.
— Может, были у Амрана противопоказания медицинского характера?
— Нет. Он в порядке…
Маленький, обмазанный вазелином, с овальной яйцеобразной головкой Амран, носивший фамилию Коэн и происходивший, следовательно, из рода первосвященника Аарона, обслуживавшего древний храм, профессиональный нищий, которого никто на протяжении многих лет не представлял себе без черной бархатной кипы, оказался… не иудеем!
«И не мусульманином!..»
— Правда, на обоих коленях — эксперты еще не решили для себя, что это может означать, — на самых чашечках, у него вытатуированы «Щиты Давида». Шестиконечные звезды…
— Странно… Сколько ему лет?
— Ты спрашиваешь это у меня?
— По медицинским показателям… По удостоверению личности он пенсионер. Но теперь я сомневаюсь
Эксперт-писатель пожал плечами:
— Установление возраста трупа, ты знаешь, дело сложное.
— Согласен.
— Тем более я трассолог. Мое дело — следы… Облик быстро меняется. Остаются такие свидетельства, как морщины на ушных раковинах, верхних губах. Пигментные пятна, сношенность зубов…
— Не томи!
— Мне кажется, он не достиг пенсионного возраста. Может оказаться, что он моложе, и значительно…
«Амран-то Коэн — с неосмысленным выражением лица, подчеркнутой аморфностью поведения, выглядевший беспомощным стариком!..»
— Не путаешь?
— Увы!
Проверка в компьютере Министерства Внутренних Дел Израиля установила, что удостоверение личности — так называемый «теудат зеут» — значилось выданным Амрану Коэну, скончавшемуся в городе Герцлия двадцать с лишним лет назад и захороненному в тот же день на тамошнем кладбище по полному обряду…
Примерно в то же время Амран Коэн купил квартиру на Бар Йохан…
На этом цепочка обрывалась.
Виной была его фамилия. По степени распространенности её трудно было сравнивать даже с такими, как Ли, Смит, Смирнов, потому что «коэн» было общим названием всех лиц духовного сословия, обслуживающего древний храм, обозначением многочисленного потомства священнослужителей… Двухтомный телефонный справочник Иерусалима на четверть состоял из номеров телефонов Коэнов… В израильских тюрьмах они составляли едва ли не половину обитателей…
Следственная группа с ходу провела ряд первичных действий. Всех интересовало подлинное финансовое положение нищего. Большинство сходилось на том, что причиной убийства Амрана Коэна является ограбление. Попрошайки испокон веков считались людьми богатыми. Ходило множество сказок о рваных одеялах, в которые они кутались, замерзая, в долгие холодные зимние ночи и в которых после их смерти находили толстые пачки долларов… Опровержение этой версии не заставило себя ждать. Амран Коэн держал деньги на текущем счете в банке «Дисконт». Точнее, в отделении банка, расположенном недалеко от площади Кикар Цион, где он собирался милостыню. В одежде убитого находилась банковская карточка. Компьютерная проверка с помощью банковской карточки заняла минуты. Следователи тут же получили подробную распечатку движения денег на счете. Иерусалимский нищий жил на получаемое от государства небольшое пособие по старости с надбавкой на бедность. Пособие поступало к нему на счет 28 числа каждого месяца, и он его полностью выбирал в несколько приемов через наружный банкомат, порой даже залезая в долг. За день до гибели он снял со счета последние четыреста шекелей, которые и были обнаружены в его одежде…
В 16.00 в автомате на Кикар Цион прозвучал звонок. Полицейский Самир стоял рядом, наблюдал за тем, чтобы никто случайно не снял трубку. Хотя такое практически никогда не происходило. Последовавшие пять гудков прозвучали безответно. Телефонная компания «Бэзэк», предупрежденная полицией, зафиксировала вызов. Он последовал из телефона-автомата, который находился недалеко от Кикар Цион — на улице Меа-Шеарим, напротив отделения банка «Дисконт». Еще в течение пяти минут линия усилиями той же компании «Бэзэк» была занята. За это время детектив Кейт домчался до места. Теперь он стоял у своей полицейской «ямахи» на углу Меа-Шеарим и Малкей-Исраэл. Время от времени светофор перекрывал движение полностью. Тогда толпы людей пересекали перекресток во всех направлениях одновременно. Бесконечно черные костюмы, длинные юбки, черные круглые шляпы, ветхозаветные дамские шляпки, черные бархатные кипы… Религиозный район был особо перенаселенным в Иерусалиме. Казалось, никого не осталось в домах, все вышли на улицу. У автомата никого не было. Кейт, высокий, широкоплечий, поправил мотоциклетный шлем под мышкой. Оставалось смотреть по сторонам. Две девочки-полицейские, не глядя по сторонам, прошли мимо, занятые своей болтовней. Шагах в пяти сзади шла точно такая же вторая пара. Все четверо вели себя беззаботно, как уволившиеся на берег матросы… Хасид, читавший на ходу молитвенник, с неодобрением глянул в их сторону, что-то сказал…
Каждый раз Кейт думал, попадая сюда: «Эти спешащие в синагоги парни в черном, в белоснежных сорочках… Это могла быть и твоя судьба, Голан, родись ты не в семье полицейского, а тут десятым сыном кого-то из здешних хасидов, в огромной семье, на задворках этих набитых детьми домов…»
Люди все шли и шли.
Имя Рон было распространено едва ли не меньше, чем фамилия Коэн. Проверять каждого Рона, проживающего на Меа-Шеарим, — это сизифов труд…
«Рон звонил Амрану Коэну в 16 часов, потому что у него у него заканчивались занятия на Меа-Шеарим…»
Вариант был беспроигрышный:
«До этого времени, как и положено ортодоксу, Рон учится в ешиве!»
Поблизости находились десятки религиозных школ — ешив. Одну из них Рон мог посещать…
Девочки-полицейские на перекрестке болтали не переставая. Теперь они собрались тут все четверо. Можно было попросить их о помощи. Но это было бесполезно. Они занимались очевидными происшествиями и арабами. Но главным образом их интересовали мужики. Не прекращая наблюдать за автоматом, Кейт подошел к соседнему магазину с юдаикой. Сквозь витрину с серебряными подсвечниками, изображениями Стены, шестиугольными «Шиитами Давида», тиснеными корешками святых книг был виден пустой зальчик. Покупателей не было. Кейт заглянул в открытую дверь. Продавец в бархатной кипе над выбритым лбом поймал его взгляд. Кейт вошел.
— Шалом! Как здоровье?
— Бэ сэдер. (В порядке.) Как ты?
— У меня тоже.
Разговор начат…
— Чем могу помочь?
— Ты Рона знаешь? Он тут рядом в ешиве…
— Женат?
— Двое детей.
— Спроси напротив. Там есть Рон. Не знаю, он ли, который тебе нужен…
— Бай.
У телефона-автомата было все еще пусто. Ешива оказалась рядом. Кейт увидел в окне первого этажа десятка два молодцов в белых сорочках, в кипах, со свисающими с пояса кистями ритуальных плащей…
— Шалом! Мне нужен Рон… — Кейт переступил порог. На него оглянулись. Заговорили на идиш, что в ходу между хасидами — наследниками польско-украинского еврейства. Кейт его не знал.
— Рон! — наконец крикнул кто-то.
Худенький мальчик поднял голову над Талмудом.
— Я вот…
— Мне нужен другой…
— Я тут один.
— Может, в соседней ешиве есть? Не знаешь? Он женат, двое детей…
— Может, ты придешь вечером? — Мальчик снова нагнул голову над книгой. — Мне сейчас некогда…
«Окончательно чокнулись…»
Сотовый прозвучал неожиданно. На связи был Самир — араб-полицейский с Кикар Цион.
— Юджин? Сейчас снова позвонили дважды…
— Да…
— Я снял трубку. На том конце опустили.
Кейт представил себе жирного, со складками на бритой шее, полицейского служаку Самира, устраивающего телефонную засаду подозреваемому в убийстве Амрана Коэна.
— Ты позвонил в телефонную компанию, Самир?
— В «Бэзэк»? Конечно. Они все засекли. Он звонил из автомата на Штрауса, у банка, а потом на углу у дома репатриантов.
— Он движется к тебе. Я еду на Кикар Цион!
Площадь Кикар Цион плыла в мареве. Был самый зной. Выжаренные за сто с лишним лет пребывания в пекле дома, стертый подошвами до гладкости камень с нанесенными на него когда-то насечками — причина многих серьезных травм…
Самир уже ждал на краю тротуара. Усатый, под Саддама Хусейна, чем он втайне гордился, Самир надвинул фуражку на лоб. Позади бугрился загорелый бритый затылок.
— Шалом, Юджин…
— Алейкум-ассалом…
— Как же мы будем его ловить, Юджин? Вон сколько людей…
Толпа, несмотря на жару, не уменьшалась.
Рон, если он двигался в сторону площади, шел сверху по Яффо по той же стороне, где располагалась Кикар Цион. Или должен был перейти улицу на светофоре перед самой площадью. Это был кратчайший маршрут.
— Он идет один. Даже если за ним команда…
Кейт объяснял Самиру, заодно себе:
— Он не простой прохожий. Представь его состояние. Возможно, он постоит тут. Во всяком случае, не должен просто так пройти…
Самир потер складки на шее сзади.
— Если Рон — убийца Амрана Коэна, зачем ему звонить своей жертве на Кикар Цион? Убедиться в том, что тот не воскрес?!
— Дело тонкое. Может, чтобы продемонстрировать свою неосведомленность. А значит, непричастность… Если он не явится сюда или исчезнет, он себя выдаст!
— Это я понимаю.
— Он догадывается, что мы его ждем. Сам спешит сдаться.
— Да.
— Я останусь тут, у тротуара, ты пройди в глубь Бен Йегуда. Если что — сразу подойдешь!
Ортодоксов, одетых в черное, среди прохожих оказалось меньше, чем можно было предположить. Кейт отвергал одного за другим. «Трое вместе. Этот — в годах… Бритый лоб и косы вдоль щек. Свидетели этого не отметили… Этот спешит, не смотрит по сторонам…»
Молодой парень шагал, уткнувшись в дорожный маленький молитвенник. Погруженных в молитву в толпе хватало. Не глядевших под ноги, никого не замечающих вокруг. Кейт положил глаз на этого. Смерил взглядом. Действительно, без примет. Вот только это, пожалуй. Волосы в мелких завитушках, словно каждый завили в отдельности. И кожа белая. Не загорает, только краснеет… Такие своими корнями уходили в Польшу, в Белоруссию. Знали идиш. А глаза удлиненные, как у выходца Юго-Восточной Азии…
Хасид был в положенных ему кафтане, шляпе, костюме — во всем черном. Отглаженная сорочка без галстука была ослепительно белой. Перед самой площадью хасид захлопнул молитвенник, поцеловал, опустил в карман. И вышел прямо на полицейского детектива. Детектив не думал уступать дорогу.
— Шалом! Рон?
— Да… Шалом…
— Юджин Кейт… — Он представился. — Миштара… (Полиция). Твое удостоверение личности, пожалуйста!
Хасид полез в карман.
«А он крепкий, хотя выглядит тощим. Явно служил. Может, даже в боевых частях! Не исключено, и сейчас качается!»
— Пожалуйста…
Специальное распоряжение Министерства Внутренних Дел обязывало каждого гражданина носить документы, поскольку из-за непрекращающегося террора проверки были необходимы.
«Рон Коэн!»
— Ты родственник Амрана Коэна?
— Что с ним?
— Не знаешь?
— Я только что приехал из Бней-Брака…
— А когда ты видел его в последний раз?
— В прошлый четверг…
— Пройдешь со мной. В Центральный Отдел Полиции…
— Я могу сначала повидаться с ним?
— Потом.
— В чем дело?
Кейт уже теснил хасида в направлении перехода. На углу, у улицы Харав Кук, напротив Кикар Цион, с полудня ждала машина. Полицейский Самир стоял на площадке перед банком «Апоалим», все видел. В любую минуту был готов вмешаться…
Рон только спросил:
— Это надолго? Я успею к вечерней молитве?
В отделе полиции Иерусалимского округа на так называемом Русском подворье для допроса Рона Коэна к детективу Юджину Кейту прислали еще двух коллег, оказавшихся в этот момент свободными…
Их цель была — подготовить задержанного для следователя Роберта Дова.
Следаки — белая кость, как и во всем мире, — не утруждали себя грязной работой.
Здоровяки, под стать Кейту, они должны были нагнать страху на допрашиваемого. Время от времени то один, то другой пересаживался с дивана на стул и оказывался за спиной Рона Коэна… Это был неприятный момент.
Иногда тот, кто сидел рядом на стуле, пододвигал его вплотную, казалось, он может схватить Рона Коэна белыми здоровыми зубами, словно у крепкого откормленного жеребца.
Допрос, однако, направлял Кейт.
Он сидел напротив Рона, за столом, рядом с телефонами и компьютером. Полицейские досконально исследовали биографию задержанного…
Тут Кейту открылась неизвестная прежде подробность.
Задержанный Рон Коэн оказался мамзером.
Понятие это пришло в израильское семейное право, основанное на Торе, из тьмы тысячелетий.
Оно означало ребенка, родившегося либо в результате кровосмесительной связи или супружеской неверности жены, либо во втором или последующих браках, если предыдущий не был расторгнут по религиозному обряду, по Галахе…
Мамзер, по семейному праву, являлся изгоем.
Религиозные законы запрещали родниться с мамзерами и их потомками. И разрешали детям блудниц вступать в брак только между собой.
Библия свидетельствовала:
«Да не войдет мамзер в общество Господне, и поколение его десятое не войдет в общество Господне…»
Народная мудрость не обошла их молчанием, правда, с иным оттенком: «Голова, как у мамзера». Это означало: «Головастые! Им надеяться не на кого! Приходится вертеться самим!»
— Моя мать, Дани, жила в Кейсарии… её муж был много старше ее. Привез в Тель-Авив…
Со слов задержанного, госпожа Дани родила сына в браке, после долгих лет изнурительного лечения от бесплодия. Однако не от мужа.
Рон объяснил без тени смущения:
— Господь не дал им детей. Мать ездила по врачам — в Германию, во Францию. В Тель-Авиве познакомилась с моим настоящим отцом. Имя его я узнал два года назад. Из записки, я нашел её у матери.
— Она жива?
— К сожалению…
Госпожа Дани из Тверии скончалась несколько лет назад в преклонном возрасте в Тель-Авиве.
— Ты узнал это при жизни матери?
— После её смерти.
— Где она умерла?
— В Герцлии. Там и похоронена. В записке был адрес отца.
— Бумага сохранилась?
— Зачем?!
Проверка того, что наговорил мамзер, требовала бездну времени. Кроме того, половины тех, на кого он ссылался, не было в живых…
— Ты приезжал из Герцлии?
— Сейчас мы живем в Бней-Браке… Я стал бывать у отца по четвергам каждую неделю — стирал, готовил…
— Постой, как его зовут? Амран Коэн?!
— Я к тому и говорю!
Все происходило как в добрых романах Диккенса.
Мамзер покорил черствое сердце необщительного одинокого старика нищего, никогда не знавшего семьи и радости общения с близкими.
— Он такой маленький, добрый. Я думаю, мать была с ним из жалости и недолго… После этого я в первый раз приехал в Иерусалим к отцу. Он принял меня, расспросил о моей жизни. К этому времени я уже был женат, у меня было двое крошек. Две девочки. Он пригласил меня приезжать… А воспитал меня старик Алтер. Он, к сожалению…
— Умер…
— Да. Мир его памяти!
— Амран помогал тебе материально?
— Он бедняк! Иерусалимский нищий. Вы не знали?
— Хочешь сказать, что из вас двоих ты богаче?!
Детективы громко засмеялись.
— Безусловно! Я подрабатываю. Мою посуду в ресторане. Убираю. Плюс пособие… — На их глазах разыгрывался спектакль. — Кроме того, жене помогают родители. Её отец — резник в синагоге…
— Откуда он?
— Курд.
Курдская община, переехавшая в Израиль из Персии в семидесятые, была большой и сплоченной. Курды жили в основном в центре страны.
«Если все это проверять, тут до конца века работы!»
— Амран давал тебе денег? — Кейт не пользовался навязываемым Роном словечком «отец».
— Десять-пятнадцать шекелей — детям на конфеты.
— Деньги у него были?
— Он их жертвовал. На солдат, на больных детей, на синагогу…
Ни с какой стороны Кейт никак не мог к нему подступиться. Мамзер был абсолютно спокоен. В отличие от большинства религиозных ортодоксов — «черных кип», не туживших в израильской армии, Рон Коэн выглядел физически развитым.
— Ты служил в боевых частях? — спросил детектив.
— Да.
Это была редкость.
Рон Коэн воспользовался паузой:
— Вы не задержите меня? Мне сидеть ешиву…
Согласно Торе в течение всей недели после похорон родные умершего должны оставаться в доме, сидя на низких стульях, скорбя о покойном и принимая выражения соболезнования знакомых и соседей…
Почувствовав замешательство полицейских, Рон Коэн разошелся.
Возвращаясь с площади Кикар Цион, где он попрошайничал, домой, Амран Коэн будто бы превращался в идеального отца, доброго дедушку…
— Я привозил к нему детишек. Он благословил их…
— Он молился? Был набожным?
— Безусловно!
— Ходил в синагогу?
— По праздникам? Всегда! Хотя это было тяжело: ноги! По-моему, у него было постоянное место…
— В какой он бывал обычно?
— Я привозил его в Главную синагогу. На Кинг-Джордж!
Рон беззастенчиво врал.
— Он читал молитвенник?
На лицо мамзера впервые словно набежала неясная тень облачка, хотя солнце давно зашло. В кабинете на втором этаже Центрального отдела зажгли свет.
— Конечно…
— Ты говорил, что мыл его в ванной…
— Да, приходилось.
— И ты не заметил, что он не обрезан? Гой?!
Рон Коэн укоризненно взглянул на полицейского: в уголках губ едва уловимо мелькнула насмешливая улыбка.
— Смотреть на детородный орган своего отца?!
Иудаизм строжайше это запрещал.
Кейт не выдержал, грохнул ладонью по столу:
— Святоша…
— За что вы нас не любите? — Рон Коэн был неплохим актером. Лицо его покраснело, он словно приготовился заплакать. — За то, что мы молимся за вас?! Просим Бога отпустить вам грехи?!
В аллее позади Бар Йохай в ночное небо взметнулись первые брызги искр и яркое пламя. Десятки костров зажглись почти одновременно.
Веселый праздник Лаг ба-Омер начался!
Взрослые и дети, в том числе даже самые маленькие, тащили в руках, везли на колясках обрезки досок, выброшенные на свалки ящики, коробки, разбитую мебель.
Костры жгли на пружинистых зеленых израильских газонах, на которые дерн привозили скатанным в рулоны, на пластмассовой основе, и потом расстилали машиной…
Всюду, на пригорках, на асфальте, даже в опасной близости от деревьев, горели костры…
Многие семьи зажгли свои небольшие костры.
Израильтяне сразу же поспешили заняться «общенациональным спортом», а попросту — жратвой, появились шампуры, соки, специи…
Святой город трех религий к ночи наполнился запахом гари, жареного мяса, трелями пожарных машин, хороводами, пением детей и лаем собак.
Рассыпавшиеся по склону огни мерцали вокруг, сколько хватало глаз, до арабской деревни Бейт-Сафафа и вверх в сторону Малки и дальше, к Кирьят-Йовель.
В парке у железнодорожного полотна в Катамонах исюду горели костры.
Иностранные рабочие — в большинстве румыны — на каменных бордюрах попивали свое любимое пиво «Голд-стар» — просоленные, прокаленные солнцем, в белых от строительной пыли майках и шортах, в крепко сбитых рабочих ботинках.
Две молодежные компании выходцев из СНГ — человек по десять-пятнадцать — сидели по обе стороны олив. Совсем чужие друг другу: только «Здравствуй!» и «Пока!».
Улица Бар Йохай против улицы Сан-Мартин…»
Ребята с Сан-Мартин были постарше, серьезнее. Группировались вокруг молодежного паба с многозначительным зловещим названием «Сицилийская мафия».
Паб принадлежал двоим.
Макс — из молодых авторитетов, он иногда ненадолго приезжал в аллею. Сидел с пацанами. Вел себя как старший.
Про второго — по слухам, полковника Советской Армии, афганца — говорили с опаской. Он был темной личностью…
Вечерами в аллее ребята курили, валяли дурака, выгуливали собак, привезенных, как и они сами, за тридевять земель хлебать ближневосточного киселя…
Одинокое дерево со взъерошенной ветром кроной, отделяло боковой придел, закрытый оливами от глаз гуляющих по Главной аллее.
Гия сидел со своими. Слушал. Помалкивал.
Разговор с убийства Амрана Коэна перешел на попрошаек вообще.
— Я видел там у нас одного нищего. Рвал сотенные…
Высокий, с темным плоским лицом, с маленькими
глазками. Арье был с собакой, выбракованным альбиносом-бульдогом Блинки. Он попридержал Блинки на поводке, вспомнил доисторическую родину.
— Лень было считать… Ему говорят: «Ты чего, мужик? Крыша поехала?»
— А он? — спросил рыжий Дан.
— А чего он? Дерьмо не ценишь, даже если его очень много!
— Козел… — В голосе прозвучало уважение.
Арье и рыжий Дан-харьковчанин были сожителями Борьки Балабана по квартире.
Оба ничего толком не знали о случившемся, большую часть событий проспали. Хорошо еще сегодня не ушли в ночь — по случаю праздника Лаг ба-Омер. Им было все интересно.
— Ко мне подошел нищий, — говорил Арье. — В Рехавии, недалеко от банка. Просит. Серьезно так… Я дал десять агорот. Он посмотрел, сначала хотел швырнуть на тротуар! Потом стал мне объяснять свои проблемы. Сколько ему и чего надо в день съедать за сутки…
— Козел, падло!
Рыжий Дан реагировал на все одинаково. Ленка, сидевшая впереди них, рядом с Балабаном, беспрестанно оборачивалась. Мало ли что выкинут эти за спиной.
«Оба отмороженные. Попали в чужую страну, ничего не знают, оттого ничего не боятся. Матерятся, хамят. Эти точно угодят в тюрьму!..»
Третий с ними — жирный Боаз — был не такой оборзевший. Работал охранником муниципалитета. Попросту — сторожем. Проверял сумки на входе в офис…
— Амран Коэн предлагал мне у него убирать.
Боаз явился в аллею прямо со службы — в джинсах, в белой форменке с синими погончиками и клапанами на карманах, такого же цвета галстуке. Ремень врезался глубоко под толстый, навыкате живот.
— Я бы согласился! Да ему надо как раз в те дни, когда я работаю…
— С твоим-то жирком?!
Девица Боаза, жидкая телка Мали — у себя в Брянске Мила — полулежала у него на плече. У нее, как и у Боаза, были вечно проблемы. То её оскорбляли, то пытались трахнуть.
— А чего?!
— Брось ты! Уборщик из тебя… Между прочим, Ципи, марокканка, видела тут двоих… Похожих на «русских».
Арье попридержал пса.
— И чего?
— Вроде подошли со стороны аллеи, постояли. Все смотрели на окна Амрана Коэна… Ну, а нам-то что?!
Жирный Боаз погладил Мали сзади. Его волновали её пышные формы.
— Пусти… Ведь так? Я права, Гия?
Все знали, что Мали неравнодушна к нему. Помани её Гия пальцем — тут же бы послала Боаза далеко…
Вопрос повис в воздухе.
Гия сидел на каменном бордюре сбоку. Сросшиеся на переносье черные брови нахмурены, воротник кожаной куртки поднят…
Темноликий Арье поднялся.
Начал гонять альбиноса Блинки за апортом.
Он таскал с собой еще приемник. Не переставал слушать музыкальные композиции. На седьмом канале всегда была современная клевая музыка.
— Главное, чтоб к нам не привязались!
Он снова швырнул апорт. Блинки с шумом рванул за ним в кусты.
— Осторожнее с собакой! — крикнул Борька Балабан. — Напугаешь!
— С них хватит, с козлов!
— Платить будешь!..
Ленка сидела рядом с Борькой Балабаном — тихая, в длинной куртке, под которой вроде и не было другой одежды. Она думала о том, что сказал Арье, и о том, что знала уже с утра. Ей уже бросилось в глаза: Борька и Гия не говорят друг с другом…
Керри-блютерьер лежал в задумчивости у её ног. Ленка не спускала его с поводка. Запахи мяса, доносившиеся с аллеи, волновали собачье воображение.
Вика поддержала начавший было угасать разговор:
— Я тоже видела этих людей под окнами…
На этот раз Гия поинтересовался. Вроде лениво:
— И чего делали?
— Просто стояли у окна и смотрели в квартиру нищего.
— А шторы?!
— Жалюзи старые. Полно щелей. А Ципи ничего не стала говорить полиции!..
Дан поддержал:
— Оно ей надо? У нее самой сын сидит за наркоту!
Несколько человек свернули под оливы с аллеи.
Арье подхватил бульдога за ошейник. Керри-блю-терьер, напротив, поднялся. Боящиеся собак израильтяне, даже взрослые, запросто могли поднять крик.
Подошедшие оказались полицейскими, во всем своем израильском мусорском прикиде. С фонариками, наручниками. Вместе с ними подошли еще и в штатском. У того, что был старше и крупнее, сквозь нагрудный карман под курткой светился фосфором короткий полицейский жезл — на случай разбирательства на трассе.
Полицейские поздоровались. Они поняли, кто перед ними, внимательно оглядели компанию…
Борька Балабан узнал штатского в куртке с жезлом — он приезжал утром на мотоцикле на место происшествия. Детектив его тоже узнал.
— Русим. Ельцин… — Он улыбнулся.
Компания подтвердила.
— Точно. Ты прав, мусор.
— Мафия русит… — протянула Мали.
На этот раз засмеялись полицейские, покачали головами.
— Ло! Нет-нет…
Русская община составляла чуть ли не пятую часть израильского общества. Существовала «русская партия» — «Исраэль бэ-Алиа», входившая в коалиционное правительство.
Израильской прессе пеняли на то, что газеты указывали общинную принадлежность уголовников, хотя все равно все знали, что процент преступников — выходцев из СНГ выше, чем марокканцев, а тем более местных уроженцев — сабров.
Руководство полиции инструктировало подчиненных не допускать выражений, которые могли быть истолкованы как оскорбительные для «русских».
Простились даже приветливо.
— Бай!..
— Бай, мусора!
Несмотря на праздник, собрались уходить рано.
Компания с Сан-Мартин тоже поднялась. Макс собирался уезжать.
Когда выходили на Главную аллею, произошло непредвиденное.
Парень с Сан-Мартин, шедший с Максом, случайно толкнул Мали, жидкую телку Боаза. Мали, как её в Брянске учили, не мешкая ни секунды, изо всех сил двинула его коленом в пах.
— Осторожно, козел!..
Девчонка того — с Сан-Мартин — с ходу бросилась:
— Ты чего на моего парня наехала?!
Вцепились друг другу в космы. Та, с Сан-Мартин, подсекла ногой с вывертом — каблуком по кости! Мали, хоть и жидкая, не отпустила её лохмы. Так и свалились обе…
Израильтяне бросили свои костры и жратву, выскочили из-под деревьев, взрослые и дети, смотреть, как женщины русит дерутся…
Кто-то уже по сотовому вызывал полицию — миштару…
Будто у них бабы не бьются!
Пацаны обступили, хотели разнять.
Харьковчанина Дана толкнул плечом приземистый, с тяжелой золотой цепочкой на шее парень. Рыжий Дан — отмороженный — долго не думал, тоже толкнул.
Драка мгновенно прекратилась. Тут уже было другое: Дан поднял руку на крутого. Макса.
Владелец паба для молодежи «Сицилийская мафия», с мясистой шеей, короткими руками — бывший чемпион по борьбе среди юниоров Северокавказской зоны — предложил:
— Ну-ка, отойдем…
Дан и сам догадался, что получилось неладно.
Машинально сделал пару шагов в сторону, под деревья и тут же улетел в кусты. Второй удар получил носком ботинка в лицо и еще — под ребра…
Выскочил Боаз-охранник.
— Ребята, не надо!
Макс только стрельнул глазом:
— Уйди — пожалеешь…
Боаз дрогнул. Макс снова врезал лежавшему под ребра. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Гия не вмешался. Что-то сказал на грузинском. Мпкс ответил,
Стало ясно: предстоит разборка. В аллее после этого останется один хозяин. Какой-то из компаний придется искать себе для прогулок другое место…
Праздник Лаг ба-Омер затянулся за полночь.
Во всех скверах, аллеях горели костры. Израильская столица не спала, все не могла успокоиться. Разъезжали пожарные. Громкоговорители предупреждали особенно активных огнепоклонников.
Гия, Вика, Балабан с Ленкой и собакой, а за ними остальные не спеша направились в сторону арабской Бейт-Сафафа.
В обе стороны по шоссе проносились машины.
Арье дергал поводок, укрощая альбиноса-бульдога, и рассказывал:
— Днем сплю. Звонят. Женский голос. «Анкета по телефону. На русском». — «Ну!» — «Как ты относишься к современным фильмам о Франции?» Японский бог! «О ком? О ком?» — «О Франции». Я пришел с ночи, наломался, как Папа Карло… Смеется, что ли? Оказывается, их премьер приезжает. «Фильмы Франции смотрел?» — «Смотрел!» — «Отлично! Сколько ты лет в стране?» — «Два». — «Какой фильм видел последний?» — «Этот… „Фанфан Тюльпан“. — „Это же лет за тридцать до того, как ты родился!..“
Несколько пар шли по аллее. Гуляли. В основном пожилые репатрианты. Названия мест, откуда они прибыли, звучали экзотикой: Золотоноша, Черновцы, Белая Церковь. Кому не повезло там, решали начать тут сызнова. И в семьдесят пять, и в восемьдесят через бюро знакомств, радиопередачу «Любовь с первого слова» пытались найти не встретившийся в юности в России, на Украине идеал…
В компанию молодежи, двигавшуюся навстречу, старики всматривались с опаской: не привыкли, чтобы в темном месте ночью молодые парни не оскорбили, не толкнули…
Арье тем временем продолжал:
— «И чего тебе там понравилось?» — «Вот это!.. (Он дернул бульдога.) Когда Тюльпан смотрит с крыши на Джину Лоллобриджиду, видит её грудь, а она спрашивает: „Что вам оттуда видно?“ А он: „Какая панорама… Японский бог!“ — „Да-а… Спасибо“. И положила трубку… А я уже не усну! Из-за нее, из-за суки… — Он слегка косил маленькими глазками. — А потом включаю радио, слышу: „…Большая работа по изучению адаптации молодежи и оказанию психологической поддержки наиболее проблемной её части…“ Она!
Арье выругался.
С утра надо было снова вкалывать.
Он уставился на встречных.
— Сейчас бы на пенсию! Это дело!
Первым чувством, возникшим при виде интеллигентной пожилой пары, держащей друг друга за руку, была беспричинная злоба…
Предки создали тут удобный для себя мир, с ежемесячными пособиями, социальными надбавками, возможностью потихоньку работать — сторожить, обихаживать лежачих больных, сидеть с детьми…
Возле паба «Сицилийская мафия», закрытого по случаю праздника — особенность здешней жизни! — они развернулись в сторону лежащего на холмах района Гило.
Вдоль не затихавшего ни на минуту шоссе тянулась арабская деревня. В каменных особняках горели огни.
Такси-«мерседес» остановилось чуть впереди у ближайшей лавки. Худой, лет сорока араб вышел из машины. Оказался рядом с компанией.
Ленка рассмотрела его.
Продолговатое тонкое лицо без щек, острая бородка торчком, быстрые глаза, на голове то ли узкая чалма, то ли белый шарф вокруг лба, распущенный конец вольно отброшен на спину. Халат, белые носки, брюки. Рядом показалось существо женского рода, во всем черном шелковом, с лицом, закрытым накидкой. На ней были черные блестящие туфельки, маленькие руки облекали черные перчатки.
Два израильских араба на машине встречали приехавших — отъевшиеся, веселые. Женщина, словно не заметив их, прошла мимо к машине. Прибывшие и встречавшие радостно не менее четырех-пяти раз приложились друг к другу щеками…
Ленка на секунду прижала Борькину ладонь к груди, он ошутил почти каучуковую твердость теннисного мяча.
— Тебе интересно, какая она там вся из себя под вуалью? Как ты себе её представляешь?
— Вроде тебя…
— Ну все же!
— Трусики, резинки.
— Небогатая же у тебя фантазия, Боря!
— Надеешься развить…
— В Кордове…
— Я тебе говорил, оставь это!
Они говорили довольно громко.
Вика шла рядом, украдкой поглядывала на часы: ей хотелось уединиться с Гией в подъезде до того, как они разойдутся. Внутри у нее все ждало…
Но, похоже, этому не суждено было сбыться.
Вика не обратила внимания на разговор, но Гия, по-видимому, понял в чем дело, взглянул косо-неодобрительно.
Ленка добавила, не понизив голоса — пусть слышит!
— А еще лучше — на Гавайях. Какие там кровати в отелях! Я видела рекламу.
Повернули назад.
У домов пышно цвела бугенвиллея — фиолетовые, сиреневые, красные цветы, совсем разные на одном дереве… Ленка сломала веточку.
— Удивительное дерево. В курсе? Растет только там, где само захочет. Где для него благоприятная аура… Обычно в монастырях, у храмов…
У Борькиного дома еще постояли, напротив окон, за которыми было совершено убийство.
— Я слышала: если человека погубили, душа несколько дней после смерти приходит на место, где это случилось… Смотри! Не заметил?! Мне показалось, мелькнул огонь внутри!
Я приехал на Кутузовский проспект с опозданием.
Марина и мой партнер Петр ждали меня. На Тушинском рынке, куда они ездили с охраной, Любка вручила им кучу денег. Оба вернулись довольные.
Марина накрыла стол в зале, под хрустальной люстрой. Цветы, свежие фрукты, торт… Крахмальная белейшая скатерть — «ретро»…
— Фирменный кофе мы, бесспорно, заслужили…
— Можно заваривать…
Я осмотрелся.
«Красиво выстроенная мизансцена…»
Безыскусно подобранные гирлянды цветов. Уходящий в глубь квартиры широкий нескончаемый коридор. Врезанная в квадрат цельного стекла панорама проспекта за окном.
— Садитесь, мальчики…
Спортивная, отлично причесанная, с шелковистыми волосами Марина — чуть в тени — выглядела моложе своих тридцати пяти…
«Ну, прямо принцесса Диана…»
Петр — в неизменном пасторском узком костюме, тесной сорочке и галстуке, затянутом морским узлом, выглядел бедно-провинциально. По пьесе он мог быть уличным филером, следившим за преступником…
Втроем мы, наверное, хорошо смотрелись — словно персонажи классического детектива. Высокий, худой, со впалыми щеками, подстриженный под киллера частный сыщик в дорогом неброском костюме, со вкусом подобранных сорочке и галстуке.
Как и многие, в той, другой, своей жизни я думал, что, когда у меня появятся деньги, я стану завзятым театралом. Любовью моей был театр Маяковского. Гам у меня даже был друг Александр Фатюшин…
Увы! Я был по-прежнему далек от сцены…
Бандит, которого наш охранник Глеб прихватил в прихожей этой квартиры на Кутузовском, оказался весьма непростым субъектом.
Никакого отношения к Любке и к Пальчику, откуда она приехала в Москву, он не имел. А был из ментов. В прошлом работал в Тувинском ОМОНе в Кызыле.
«Король Николай Алексеевич…»
В факсе из Кызыла, который по моей просьбе запросили, значилось:
«Инструктор боевой подготовки ГУВД. Зарекомендовал себя положительно. С большим рвением относился к порученному делу. Неоднократно поощрялся руководством за достигнутые успехи в работе. Награжден медалями „За безупречную службу“ и „За охрану общественного порядка“. Уволен по собственному желанию из органов. Разведен. Жена работает инспектором по делам несовершеннолетних в Абазе…»
Уехав из Кызыла, вчерашний инструктор ОМОНа попал в Москву. Случайно оказался на «Центрнаучфильме».
Мои друзья с «железки» прокачали его по всем учетам и связям.
Владимир Яцен — тогда второй оператор — взял его охранять кинопленку. Дорогую «акву» и «кодак», которую продавали на сторону. Это было незадолго до раздела Госкино СССР.
Следующая работа Короля была уже в фирме «Босса Нова» в её первой ипостаси — посредник в продаже за рубеж картин молодых художников…
Разгадки, скорее всего, следует искать не столько в экономической истории фирмы, сколько в связях и образе жизни её сотрудников.
Это был прием, проверенный временем.
Если верить поданным в налоговое управление декларациям, «Босса Нова» полгода посредничала в выставках-продажах художественных картин в Германии, в одной из нескольких малоизвестных картинных галерей, и едва сводила концы с концами.
Немецкие партнеры норовили не отвечать на факсы, исчезать вместе с деньгами и картинами.
Постоянный персонал фирмы кроме самого Яцена состоял из двух человек технического персонала — секретаря и секьюрити-водителя.
Короля…
Король большую часть времени проводил в разъездах.
Появление бывшего омоновца в картинных галереях должно было действовать на недобросовестных партнеров-немцев отрезвляюще.
По мнению установщиков, занимавшихся фирмой, Король выбивал деньги за картины, которые Я цен продавал за рубеж. Там он пообтерся. Не шутка: Антверпен, Франкфурт-на-«Майне, Бремен…
Секьюрити-водитель исчез из штата фирмы, как только от выставки-продажи картин фирма перешла к продаже недвижимости.
Его вытащили. Определили в фирму «Пеликан»…
«Пеликан» покупал жилье не под конкретного покупателя, а впрок, в надежде на положительную игру цен, а главным образом, по случаю. Затем на деньги пайщиков производился европейский ремонт квартир, после чего жилье как бы выставлялось на продажу.
Чувствовалось, что это все липа.
Теперь Король значился в СБ — службе безопасности «Пеликана».
Итак, Яцен скрыл от Марины свое знакомство с торгашкой, приставил к Любке известного ему бандита из СБ…
Все это внушало мне опасения.
Постепенно я отвлекся от своих тревог.
Марина вспомнила.
— Кстати! В прошлый раз кто-то обещал рассказать о моей фирме…
— Это точно.
Я был готов дать справку.
— «Босса Нова». Покупка квартир у тех, кто уезжает за границу. Пересылка денег за рубеж. Это в идеале. В повседневности — продажа недвижимости. Генеральный директор Яцен Владимир Ильич. Тут у меня есть данные, телефоны нескольких его людей. В основном крутят деньги бывшие ваши коллеги по киностудии…
— «Центрнаучфильм» — моя альма-матер!
Мы с минуту курили молча.
— Все правильно. Что ж… У меня проблема. Этот самый Яцен Владимир Ильич… Вы видели его когда-нибудь?
— Только фотографии.
— Яцена можно часто встретить в Доме кино, его там все знают. В ресторане «Бизнес-клуба». Красивый, жесткий. Из нынешних. Смешанных кровей. Там и цыганская, и еврейская, и русская. Татарская. Даже немецкая!
Марина рассказала о нем довольно подробно. В то же время явно упуская какие-то линии.
Яцен — из известной семьи киноартистов, гремевших в семидесятых, даже являлся каким-то её родственником.
— Седьмая вода на киселе…
Ее мать, на много лет пережившая своего последнего мужа, погибшего во время ракетных испытаний недалеко от Ленинска, говорила ей об этом родстве.
«Ну, вылитый хан Батый!»
— Он мой должник. Ему благоволит Игорь Воловец. Знаете?
— Бывший зампред Госкино…
— Да.
Имя это последние годы стало весьма известным в связи с раскручиванием новой финансовой пирамиды. Тут стоило призадуматься.
— Воловца вы тоже не видели?
— Нет.
— Фигура весьма колоритная. Рост 190, вес 120 кг … Спортсмен. Занимался регби. Начал с администратора на студии. Прошел весь путь. Свой, как говорят, в доску… Любит себя показать. Не без этого… Девчонки под него стелились. Сейчас, правда, это уже совсем другой человек…
Я мог бы больше поведать об этих людях.
Однако Рэмбо не советовал с этим торопиться. Бывший зампред Госкино, в свое время самый молодой из руководителей этого ведомства, возглавил администрацию «Пеликана». Так называлась пирамида. На её эмблеме был изображен занесенный в Красную книгу полутораметровый представитель отряда веслоногих, питающийся рыбой…
Администрация «Пеликана» жила словно в ожидании конца света.
Игорь Воловец фактически управлял самовластно и деспотично, распоряжаясь огромными деньгами, в то время как номинальный руководитель делал политическую карьеру.
Показывать себя Воловцу особенно было негде.
— Они все скрываются от держателей билетов. Все больше обитают в загородных пансионатах… — сообщил наш источник, сотрудник фирмы. — Пьют по-страшному. Раньше Воловец этого себе не позволял.
В пятницу теперь ближайшим соратникам обычно давалась команда:
— Сегодня гуляем. Заказать пять столиков в «Бристоле». С собой везем эротический ансамбль, трио цыган…
Кто-нибудь спохватывался:
— В пятницу?! Да они давно расхватаны!
— Давай, давай! Деньги им всем нужны! Разберитесь, кто за кем едет, кого кто берет…
Гуляли широко. Бесшабашно. Непутево. С бессмысленным размахом. В понедельник с утра Воловца одолевала тяжелая щемящая скупость.
Начинал постыдную разборку:
— Я не собираюсь всех вас поить за свой счет. Каждый пусть внесет свою долю…
Или вдруг все бросал.
На субботу и воскресенье приезжал в тихий маленький дом творчества «Голицыне».
Из окна была видна сельская улица с «говновозкой» на обочине — в доме существовала автономная система канализации. Дальше на проезжей части куры гоняли голубей.
Читал детективы. Политические, кондовые, покойного писателя — завсегдатая «Голицына».
Герой — убийца по кличке Апостол был совершенный изверг по самому происхождению… Потомок активного бундовца, женившегося на племяннице атамана Тютюника! К тому же прошел практику в литовском антисоветском подполье. Потому отличался особым цинизмом и жестокостью…
Неожиданно в одночасье бросал все. Детектив летел в туалет. Собирал кодлу:
— Едем, господа! Сегодня удивительно легкая рука!
Гнали в казино к южанам.
Там уже его знали, принимали с почтением. Как барина.
Охрана смотрела сквозь пальцы на сумятицу, которую он вносил своим приездом…
Конечно, оказывалось все лажей. Никакого фарта не было.
Однажды вышел из казино, подошел к амбалу, который следил за машинами, пожаловался:
— Сейчас проиграл пять тысяч баксов…
Тот не знал его, сунул на такси.
Воловец отошел к «мерседесу». Ничего он в ту ночь не проиграл, наоборот, выиграл. Наутро все повторялось… Кто-то докладывал:
— Игорь, ты вчера мне велел взять коллекционного шампанского. Двести баксов за бутылку. Я взял пять штук…
— Одну бы и взял! А то ты обрадовался: не самому платить!.. Слыхал такую фирму «Лабеан»?
— Нет…
— Прочти с конца!
Владимир Яцен был с ним всю дорогу. Правая рука, постоянный собутыльник. Много раз Яцен его подводил! Но и выручал тоже…
Однажды Воловца — тогда зампреда Госкино, находившегося в командировке в Брянске у бывших сослуживцев, хотели заловить на пьянке.
Кто-то стукнул в Москву, что Воловец в глубоком загуле. Голый гоняет персонал по гостинице, крушит мебель…
Совладать с ним никто не мог.
Два сотрудника Госкино специально приехали, чтобы взять пьяного. Запротоколировать. Сдать в вытрезвитель. Воловцу после этого был бы конец. На него давно точили зуб. Говорили, что он открыто торгует дефицитной импортной пленкой…
Спас Яцен: добавил в водку сильнейшего средства, понижающего давление. Потерявшего сознание Воловца под наблюдением врача на время закрыли в слоновозке…
Пару лет спустя в Москве, в «Босса Нове», Воловец назначил Яцена директором пункта продажи билетов, и тот вдруг исчез со всей наличностью. Проиграл в казино, пропил.
Воловец приказал отобрать у него пропуск и не впускать. Месяца два его не видели. Он возник случайно на другом конце провода, когда Воловец однажды собирался кому-то звонить:
— Игорек! Это Володя! С «Центрнаучфильма». Не забыл?
— Тебя забудешь! С тобой, как с фальшивой монетой…
— Не говори так! Полжизни вместе… Брянск помнишь? Как мы сидели тогда!..
Воловец расчувствовался.
Нигде так не пилось, как у них на студии.
— Может, поэтому многие и стали алкоголиками? Где плохо пьется — там не сопьешься…
— Где ты сейчас? — спросил Воловец.
— Я каждый день прихожу к проходной, чтобы к тебе попасть. Но твои амбалы!..
Воловец помягчал душой:
— На киностудии, говоришь, работал?
— Ты знаешь.
— Значит, пробьешься. — Бросил трубку. Приказал начальнику службы безопасности: — Этого парня пустить. Но предупреждаю. Если ко мне еще хоть одного из киношников пропустят, я лично всю смену секьюрити с лестницы спущу…
Вид у Яцена, представшего перед Воловцом, был жуткий. Опухшее одутловатое лицо, синяки.
— У меня беда…
— Опять? Я же вытащил тебя!..
— Игорь!..
— Что «Игорь»! Сколько не просыхаешь? Месяц?
— Меньше!
— Ладно. Сегодня баня. Завтра выходишь на работу в «Босса Нову»…
— Воловец поставил его во главе «Босса Новы». Выступил гарантом. Собственно, деньги, который Яцен задолжал, частично крутит Воловец…
Марина по-прежнему обходила какую-то сторону своей деловой жизни, и это чувствовалось. Зато в подробностях и деталях её рассказа недостатка не ощущалось.
— Яцен разбогател на глазах! В последние месяцы из «шестерки» пересел в «вольво». Затем как-то подъехал на Кутузовский в новеньком «мерседесе». В данный момент я не очень хорошо знаю о состоянии его дел…
Мы обсудили ситуацию.
Возвращать долг Яцен не собирался, хотя в дни окончания очередного срока кредита без напоминания сам приезжал к ней на Кутузовский — пунктуально в назначенный час, всегда с цветами, чтобы провести переговоры.
Говорил про форс-мажорные обстоятельства. Извинялся.
Договор продлевали еще на три месяца с учетом процента. При визите присутствовал частный нотариус. Его услуги включались в дебиторский счет.
Ежеквартальная процедура, превратившаяся в пустую формальность.
Так продолжалось полгода…
Петр, однако, отметил это как положительный факт:
— Все-таки приезжает, переписывает!
— И чем он объясняет неуплату? — спросил я.
— «Пока нет денег, Марина! Как только что-нибудь…» Поймите. Мое положение весьма щекотливое. Мы все — друзья, одна компания. Вместе выплывали, когда рухнула система…
— Понимаю.
День очередного продления договора с обязательством перерасчета в последующие три месяца приближался.
— Я хочу заключить с вами официальный договор на истребование его долга… Со времени нашего знакомства у меня, может, впервые возникло ощущение защищенности…
— Это после Любки… Что ж, я — за этот заказ! — Петр был даже готов приспустить галстук, лишь мое присутствие удерживало его от этого. — Если вы решили нам это поручить, я готов работать. Как, Саша?
Я спросил:
— Большую сумму Яцен должен?
Марина помолчала.
— Полмиллиона баксов.
Это был стоящий заказ, чтобы за него взяться. Она объяснила:
— В данном случае он должен не мне, а человеку, интересы которого я представляю. Моего партнера…
— Расписка на ваше имя?
— Да.
— То есть мы можем подписать договор с вами?
— Прямо сейчас.
Петр поднялся. У него в кейсе всегда были бланки для заключения договоров.
Наши отношения с Мариной могли стать полномасштабным сотрудничеством. Со временем, можно было надеяться, наша фирма смогла бы оказывать ей и другие существенные услуги.
Судя по телефонным переговорам с Иерусалимом, можно было предположить, что её финансовые амбиции распространяются намного дальше оптового рынка в Тушине…
Петр набросал в общих чертах пункты договора.
Мы договорились в качестве подарка от нашей фирмы оградить Марину от возможных угроз со стороны бандита, который сопровождал Любку в эту квартиру, и помочь в истребовании её других долгов…
— Срок платежа у Яцена заканчивается не завтра?
— Через три дня.
— Есть время…
Кофе был готов.
— Ну и аромат! — Петр повел носом.
Кофе был с арабского рынка из Иерусалима, Марине его регулярно высылали — пахучий, приправленный пряным гелем— кардамоном.
Марина налила всем по полчашки. Аромат сразу исчез. Кофе содержал запах кардамона лишь в молотом виде.
— А что так мало? — Наша клиентка буквально сводила моего партнера с ума. — Дань уважения?
— Полную чашку подают последней, Петр…
Марина подвинула торт.
Больше в этот вечер к Яцену и его долгу мы не возвращались.
Откажись я с ходу от этого заказа — поверив интуиции и своему опыту, — мы с Петром не попали бы в эпицентр криминальных разборок бывших деятелей Госкино, ставших теперь очень крутыми.
Ничего бы не было, если бы в то утро, проезжая по Кутузовскому проспекту, я не положил глаз на ухоженную молодую женщину на тротуаре, останавливавшую попутный транспорт…
Президент ассоциации «Лайнс» Рэмбо ждал меня.
Накануне я позвонил ему и поставил в известность о принятом нами заказе.
С утра Рэмбо в срочном порядке уже направил своих установщиков к Яцену домой. На очереди были Левон и Воловец.
Сам я должен был навестить офис фирмы «Босса Нова».
Петр через наши связи должен был проверить данные на человека по имени Король, приезжавшего с Любкой на Кутузовский проспект…
Но сначала я заехал в «Лайнс».
Вооруженный секьюрити в прихожей наблюдал за мной на экране монитора, он открыл мне дверь раньше, чем я коснулся звонка. Мимо всегда закрытой второй двери в президентские апартаменты Рэмбо я прошел в приемную с коллекцией полицейских головных уборов, которые Рэмбо собирал по всему миру.
— Проходите, — кивнула девочка-секретарь, тоненькая смуглая змейка в шуршащем легком платье.
Когда я вошел, Рэмбо давал интервью по телефону.
— Сейчас… — Он подмигнул мне, прикрыв трубку ладонью.
Чувствовалось, что дававший и бравший интервью общались не в первый раз. Оба были довольны друг другом. Интервью заканчивалось.
— «Первый вопрос частного сыщика новому клиенту?» — Рэмбо засмеялся. — Вот он, пожалуй: «Как вы на нас вышли?»
На том и закончили.
Он положил трубку. Встал из-за стола. Высокий, скуластый, с темными глазами, в прошлом авиационный технолог, старший опер управления Московского уголовного розыска и замнач РУВД, неслышно-легко перешел в другой конец кабинета. В шкафу за стеклом стояли аккуратные папки с названиями государств, в которых «Лайнс» вел дела.
Под два метра ростом, с близко посаженными глазами, Рэмбо напоминал большого русского медведя.
— Вот… — Он держал в руках папку с надписью «Израиль». — У нас все есть. Если госпоже Курагиной необходимо, мы готовы вести работу в Иерусалиме. Тем более, что ты там уже работал…
Мы несколько дней не виделись, и я обрадовался, поймав искреннюю улыбку.
Мы пожали друг другу руки. Иногда мы встречались по нескольку раз на день и каждый раз здоровались. Я привез эту привычку из Средней Азии, с Памира, где служил. Там, даже если вы виделись час назад, обычай требовал вновь осведомиться о здоровье другого, о здоровье семьи, ближайших родственников.
Девочка-секретарь поставила перед каждым из нас кофе.
Кофе был отличный, дорогой. Другого тут не признавали.
— Итак, Яцен, — сказал Рэмбо. — Ты видел общее досье?
— Нет пока.
— Сейчас познакомишься.
Без глубокой информации о Яцене и стоявшем за ним Воловце пытаться заставить должника возвратить полученный долг было немыслимо.
Рэмбо вызвал по телефону начальника информационного центра:
— Зайди с досье на «Босса Нову»… — Тот что-то спросил, потому что Рэмбо уточнил: — Это в первую очередь…
Начальник информационного центра скоро присоединился к нам — молодой, светлоглазый, в очках. В нем с первого взгляда угадывался хакер, проникший в компьютерные тайны еще в детстве.
Игры, программы, Интернет, взломы чужих файлов…
По данным общего досье охранно-сыскной ассоциации, «Босса Нова» под руководством Яцена собирала не шибко большой урожай на обочине Большого Дела. Обходилась без рекламы, которой грешил покойный «Изра-совбанк», занимавшийся тем же и оставивший клиентов без средств.
— Я просил его заняться руководящим составом фирмы. С кем сочетались, в каких организациях прежде работали, какие фирмы учреждали…
Начальник информационного центра обрисовал картину:
— «Босса Нова» основана не Яценом. Он — подставное лицо. За ним стоит Воловец…
По его сведениям, Воловец, несомненно, заработал миллионы, ловко играя в финансовой компании типа покойных «МММ», «Чары» и «Властилины», но предпочитал не афишировать себя.
— Что касается «Босса Новы», то она практически не функционирует. Экономическая история фирмы у нас записана. Если она вам интересна…
— Нет. Что Яцен?
— Полностью неплатежеспособен. За ним кредит в не скольких коммерческих банках. Мы можем дать список с перечислением взятых сумм…
— Да.
— В большой бизнес продажи недвижимости путь Яцену перекрыт: там крутятся огромные деньги и крутые люди. Начал же Яцен с продажи картин за рубеж. Несколько раз его сильно накалывали. Дельцы в Голландии, в Италии не. возвращали ни денег, ни картин. Приходилось снаряжать гонца, а то и гонцов…
Мы выпили еще кофе. Посоветовались.
— Есть опасность ввязаться в их внутрисемейные дела. Ты понимаешь. Тут, должно быть, не все просто. Студийцы. Марина — Яцен — Воловец. Я сегодня же закажу установку на Воловца. И на другого…
— Левона.
— Да. А на Яцена установку уже везут.
— К вам Валентин и Валентина.
Я сидел в кабинете Рэмбо, когда прибыли установщики.
Никто в охранно-сыскной ассоциации, кроме Рэмбо и кадровика, не знал их настоящих имен.
Мое положение в «Лайнсе» позволяло мне оставаться во время конфиденциальной беседы.
Они уже входили.
Бывшие сотрудники КГБ СССР, веснушчатые, симпатичные, востроглазые. Оба словно сошли с агитплаката «Комсомольцы Подмосковья дают родному ЦК нерушимое колхозное слово!».
Они не выказали удивления, увидев меня.
Рэмбо поручил им сбор сведений — установку — на Яцена по месту его жительства, в Крылатском.
Установщики укатили еще до рассвета. И только прибыли.
Секретарь принесла на подносе чай.
Докладывали, сверяясь со% своими записями.
Квартира Яцена в Крылатском пустовала уже полгода, никто в ней не жил.
— Мы пропустили мимо себя почти всех жильцов подъезда, кто шел на работу. — Установщик привычно улыбался. — В последний раз Яцена здесь видели очень давно…
Они выступали под видом журналистов-молодоженов из дальнего Подмосковья, пытающихся зацепиться в столичной газете. Их ненавязчивые подробные расспросы как бы имели целью сбор оперативной информации.
В действительности их отношения были чисто деловые. У каждого была семья, дети.
— Д-да…
Установщик продолжил:
— Из Крылатского поехали по второму адресу. Чистые Пруды. Там его родители.
— Что там?
— Квартиру осаждают кредиторы. Матери при нас дважды на лестнице давали сердечное. Валентина даже сама ей накапала, у той руки дрожали…
Партнерша добавила:
— Смотреть на это спокойно невозможно. Яцен позанимал человек у пятидесяти. Все знали его, его родителей, друг друга… Всех наколол.
— Как это получилось?
Установщики довольно красочно обрисовали картину.
Деньги Яцену предоставили многочисленные, знакомые его родителей — актеры, театральные деятели.
Одних он соблазнил, другие обращались сами. Каждому обещал: «Сто пятьдесят долларов за каждую сотню на месяц… Сейчас самый момент! Сейчас или никогда! Никакого риска. Только, пожалуйста, никому ни слова!»
Каждый соблазненный тут же звонил приятелям:
— Я вам ничего не говорил…
Слух распространился немедленно.
«Кто смел — тот и съел!»
Некоторым из друзей семьи Яцен звонил, ссылаясь на родителей: «Ты ведь знаешь, как они к тебе относятся!..»
— Мы только появились… — установщица обернулась к Рэмбо, подставив взгляду многочисленные конопушки, прядь русых волос и ряд ровных белых зубов, — а один — в очках, в джинсах — увидел нас и говорит: «Разрази меня Бог, если этот подонок и их не нагрел долларов на триста…»
Установщики снова заулыбались.
Валентин выпустил вперед напарницу. В сборе этих сведений заслуга принадлежала ей.
— Начались расспросы: «Как? Что?» Мы говорим: «Дали ему сто баксов!» — «Ну, вам легче, тут люди сами залезли в долги, насобирали по десять тысяч и принесли!» Нам дали телефон адвоката, который представляет их интересы…
— Есть ли разговоры о связи «Босса Новы» с «Пеликаном»?
— Пирамидой Воловца? Нет. Если связь и есть, о ней никто не знает…
— В рапорте укажите телефон адвоката.
— Обязательно.
— Я думаю послать вас и на квартиру к Воловцу тоже. В офис к нему поедет Саша…
Я кивнул.
— На сегодня у вас еще объект?
— Да. Левон.
— Адрес у секретаря.
— Мы не прощаемся…
Установщица подарила нам с Рэмбо все ту же белозубую улыбку, которая, видимо, открывала ей сердца источников информации.
«Установка — тот же шпионаж!..»
Они укатили.
Нам предстояла в этот день еще встреча с Мариной.
Но прежде я поехал в «Босса Нову».
Время было предобеденное.
На утро некоей инициативной группой был назначен сбор пайщиков «Босса Новы».
Фирма помещалась на Новокузнецкой.
К моему приезду у одного из довоенных домов уже стояло не меньше сотни человек.
Люди все прибывали.
«Босса Нова» находилась в двухэтажном особняке внутри двора.
У подъезда двое милиционеров преграждали вход.
Никаких нарушений порядка тут не предвиделось. Несколько интеллигентного вида старичков и старушек, называвших себя представителями пайщиков, требовали, чтобы им разрешили подняться наверх, где в это время заседали прибывшие аудиторы.
Кое-кто выступал весьма возбужденно. Требовали прокурора Москвы, канцелярия которого находилась под боком.
— Лужкова!.. — кричала какая-то женщина.
— Пусть хоть пенсионерам отдадут деньги!
Поодаль кучками располагались остальные.
В стеклянном киоске у ворот охрана играла в домино — в дверь были видны милицейские плащи… Я подошел к коллегам.
— Здорово…
Это могло считаться моим хобби. Будто на пари я снимал с цепи здоровенных сторожевых псов. У меня не было ни одного документа, который бы доказывал мою видовую принадлежность.
Просто я знал этот народ. Долго жил в их шкуре.
— Ребята, они вам не говорили — как будут рассчитываться за охрану?
На меня взглянули с удивлением.
— А чё? Думаешь, не заплатят?
Я уже был своим. Объяснил:
— Мы стоим у них в Крылатском. Нас там трое. Завтра нам заступать. Не знаем, что делать. Бесплатно стоять — дураков нет! А как вы решаете?..
— Ждем…
Милицейский капитан, сидевший ближе других, обернулся:
— В Крылатском — это не Яцена!
— Воловца! Какая разница…
Никто не возразил.
— Сколько платят? — спросил капитан.
Я объяснил.
— Могу составить протекцию. Сам тоже капитан.
— Откуда?
— С «железки».
Процесс пошел.
Капитан передал кости разводящему.
Мы вышли перекурить.
— Не пойму, что он за человек, Яцен. Как он допустил?
— Жадность фраера сгубила… — вздохнул капитан. — Яцен, он целеустремленный. Напористый… Покупка квартир с переправкой денег за рубеж — бизнес стремный…
— В рекламке написано: «Кредит узкому кругу проверенных лиц и перевод валюты за границу при минимальных накрутках…»
— Яцен — он стихийный эксплуататор! Марксизм учил?
Капитан рассказал любопытные вещи. Служащие Яцена, родственники их и даже знакомые до последнего дня были обязаны постоянно вкладывать часть денег в фирму.
— С этой целью он выпустил что-то наподобие внутренних облигаций на развитие и требовал, чтобы подчиненные их приобретали.
— От нас не требовал.
— От нас тоже. Был кругом всем должен…
Я не ошибся, приехав.
— Я-то знаю его! Я даже за рубеж гонял — выбивать ему деньги, когда он занимался продажей картин…
Кризис, который переживала фирма, развязал языки. То, о чем вчера молчали, боясь потерять хлебное место, сегодня говорили свободно.
— Самое главное: деньги-то он вкладывает не в «Босса Нову», а в «Пеликана». «Босса Нову» он просто грабит! Несет деньги мимо… Какая-то здесь афера. Скажем, ему дают там двести долларов на каждую сотню. Проценты он тоже сразу там же и вкладывает… Он завяз по самые-самые яйца…
— Думаешь?
— Абсолютно точно. Несколько раз он просил наших ребят купить ему билетики «Пеликана»! На сто-двести тысяч! Откуда он брал? Из «Босса Новы».
— Постой! А на какое имя он покупал? На свое?
— Ты что! Он свое не ставил! Своим запрещено покупать!.. Воловец их строго всех предупредил!
О должнике Марины по имени Левон ничего не было известно.
Валентин звонил по месту его учебы.
Оказалось, Левон давно исключен из Московского автодорожного. Живет тоже в Крылатском, в больших новых домах. В двух шагах от Яцена.
Установщики «Лайнса» нанесли визит под иной легендой.
Общественность ратовала за безопасность подъезда, денег не собирала, а лишь узнавала мнение жильцов и разъясняла преимущества закрытых дверей.
Прежде чем впустить, обоих долго рассматривали изнутри в широкоугольный дверной глазок.
Все было так, как и предполагалось.
Веселые конопушки на лице установщицы и пачка проспектов фирмы послужили рекомендацией.
Фирма устанавливала в новых домах металлические двери с внутренним замком, связанным с переговорным устройством.
Валентин в свое время раздобыл их целую пачку.
Наконец им разрешили войти.
— Проходите…
Сам Левон отсутствовал.
Дома была только его жена, почти подросток. Вчерашняя продавщица Петровского пассажа. До того студентка Коммерческой академии.
— Как у вас уютно… — Установщица все углядела. Квартира была трехкомнатная, с современным огромным холлом.
Валентин попросил воды.
— Можно из-под крана…
Дверь в комнату напротив была открыта. Пока хозяйка ходила на кухню, нескромные взгляды установщиков отмечали все детали быта.
На стене висели две кожаные новые наплечные кобуры, на спинке стула — бронежилет. На телефонной тумбочке в передней лежала повестка.
Хозяина квартиры вызывали на Петровку.
Потом прошли в гостиную.
Валентин рассказал о плюсах закрытого подъезда. Углубился в проспект.
Молодые женщины нашли общий язык.
Обе страшно боялись за мужей, когда те, возвращаясь, шли из машин в подъезд.
Левон возвращался очень поздно.
Но его, правда, провожали.
— Два человека. Как правило…
— Только работа такая. Начальство может загрузить, чем захочет. В командировку может послать. Иногда по нескольку дней отсутствует.
— Путешествовать по нынешним временам дело не самое безопасное…
— Вот именно. Его нет, и я места себе не нахожу.
Должность Левона называлась крупье.
— Дело это тонкое и опасное. Да еще народ такой приезжает — пулю запросто можно получить… Но, правда, там следят, чтобы все было в порядке. Два милиционера. Секьюрити…
На крупье Левон специально учился. Кроме того, хозяин брал его в Лондон посмотреть, как себя держать с
посетителями.
— Это непросто, чтобы отстраненно-официально и вежливо…
Бабки платили неплохие, так что молодая семья смогла в короткий срок сменить машину. С «форда» пересели на «мерседес». Хозяйка показала Валентине новый, недавно купленный матрас — «молодежный».
— Армяне, они хорошие мужья… — заметила Валентина. — Ну и помогают друг другу…
Установщики улыбались, покидая квартиру. Женщина подтвердила. Обаятельные, привычно-смущенные. Это было их визитной карточкой.
Левон работал у своих земляков, она назвала адрес. Хозяева Левона держали одновременно магазин и кафе, работавшее в ночное время как казино…
Когда установщики перешли к другим делам, я вышел от Рэмбо в приемную.
Мой партнер был уже здесь вместе с Мариной. Петр демонстрировал нашей гостье коллекцию полицейских головных уборов Рэмбо.
— Какие же у них головы?!
Марина пробовала примерить каску английского «бобби» — убор прикрыл лишь макушку.
— Это сувенир…
Я шепотом сообщил им новости.
Сбоку в прихожей вооруженный секьюрити, охранявший вход к президенту «Лайнса» и заодно всегда закрытую дверь в подсобные помещения, примыкавшие к кабинету, следил на экране монитора за происходящим на лестничной площадке.
Рэмбо должен был закончить разговор с установщиками с минуты на минуту.
— Чаю? — предложила секретарь.
— С удовольствием…
— С лимоном и сахаром?
— Обязательно… — Петр потянул носом.
— Мне просто чай.
— Добрый день. Заходите…
Рэмбо — моторный, улыбчивый, рослый, в костюмных брюках, тонкой белой рубашке с галстуком — возник на пороге кабинета, протянул руку.
— Очень рад…
В прихожей сбоку щелкнул замок — установщики ушли в другую дверь рядом с секьюрити. Марина и Петр их не увидели.
— Таня, мне тоже чаю, и покрепче…
Мы сели вокруг приставного столика.
Марина огляделась. Кабинет должен был ей понравиться.
Рэмбо любил черную офисную мебель на фоне белоснежных занавесей.
Он не стал её томить.
— Свой долг вы с него не получите. У Яцена сегодня пустые карманы, Марина. Вариант почти проигрышный. Денег у него не должно быть.
Петр, не упускавший возможности обратить на себя её внимание, выразил ту же мысль цветисто:
— Печень банкрота в валюту не превратить. Даже если поджаривать на медленном огне…
— Но все-таки… Мне что-нибудь светит? — Она закурила.
— Да.
Рэмбо достал уже знакомую папку с израильскими делами.
— Почитайте это…
Он вручил ей ксерокс.
— Это «Вести».
Петр прокомментировал:
— Крупнейшая израильская русскоязычная газета. И, кстати, крупнейшая русскоязычная вне России.
Марина улыбнулась.
— Это вы мне объясняете?!
— Простите.
Одна из статей была отчеркнута:
«Кейсария — жемчужина Средиземноморья…»
— Вот!
Марина быстро просмотрела статью.
«…Прошлое Кейсарии удивительно многообразно. Здесь размещалась резиденция Понтия Пилата. В местной тюрьме сидел апостол Павел. Крестоносцы захватили тут „Святой Грааль“ — чашу из цельного изумруда, из которой, по преданию, Иисус пил вино во время Тайной Вечери…»
Она опустила исторические сведения.
Главное содержалось в последнем абзаце:
«…Современная Кейсария — небольшой курорт, застроенный роскошными виллами. В нынешней Кейсарии они стоят безумно дорого. Тем не менее их охотно покупают. Последний пример. Одну из вилл — 450 квадратных метров, с большим бассейном в поместье площадью 5 дунамов приобрел за два с половиной миллиона долларов некий миллионер, так называемый новый русский…» Рэмбо достал конверт.
— Это документы на русском…
На бумаге внизу стоял штамп: «Материал представлен охранно-сыскной ассоциацией „Лайнс“.
— Там еще подлинник на иврите и копия на английском…
Верхний листок был переводом справки инвентаризационного отдела муниципалитета. Копия, заверенная израильским нотариусом, скрепленная круглой красной печатью на ленточках.
Марина прочитала вслух:
— «Собственником домовладения в городе Кейсария, в Израиле, улица… номер… на основании записи папка номер… раздел номер… внесена в книгу… является… Так. Господин Владимир Яцен…»
Яцен подъехал в назначенный час в «мерседесе».
Мы наблюдали за ним в окно.
Худощавый, с манерами и походкой намеренно устрашающими, в кожаной куртке «Первой кражи мне век не забыть», как её уже успели окрестить новые русские, уверенный в себе, Яцен захватил с собой цветы, в которых, надо признать, знал толк.
Он привез орхидеи.
В подъезде он воспользовался переговорным устройством:
— Марина, добрый день. Я могу войти?
— Конечно!..
Два охранника остались ждать его снаружи.
Кроме Марины нас в квартире было еще четверо.
Утром сюда поднялся наш молодой секьюрити Глеб, он вроде бегал трусцой и потом возвратился, чтобы принять душ…
Мы сделали так на случай, если за домом Марины велось наблюдение. Незадолго до часа встречи вслед за ним появилась частный нотариус — женщина, в качестве помощника её сопровождал Петр.
Еще раньше приехал я — у меня был ключ от подъезда, я будто бы жил в доме.
Глеб, я и Петр расположились в комнате по соседству с залом…
Марину и нотариуса генеральный директор «Босса Новы» застал за беседой.
Все было как и три месяца назад.
Состоятельная свободная женщина. Богатый дом. Хрусталь. Слоновая кость. Пианино. Мальчик из известной актерской семьи, несостоявшийся режиссер, без пяти минут миллионер…
— Какой великолепный букет…
— Не прекраснее, чем ты, Марина!
— Володя, кажется, я краснею.
Яцен поцеловал руку хозяйке. Обаял другую даму.
Частный нотариус — молодая женщина, быстро постигавшая азбуку жизни нового общества и правила его игры, была сама любезность:
— Я всегда рада с вами работать…
— Что это? Какая милая вышивка! Я ни разу не видел её тут!
Марина — сама светскость и обаяние:
— Из Италии. Подруга прислала. Может, заказать тебе?
— Я был бы признателен! Мои старики обожают такие вещицы!
Пора было приступать к делу. Обе стороны надеялись, что удачно обманывают друг друга. Яцен сказал небрежно:
— Увы! Мне опять приходится пересоставить мою долговую расписку. Снова форс-мажорные обстоятельства… Еще на квартал. Разумеется, с учетом прогрессирующего процента… — Он посмотрел на часы. — Время летит. Мне сегодня еще ездить и ездить. Сплошные визиты…
Для Яцена наиболее трудная часть переговоров была позади.
Марина была еще и сама кротость.
— Нет проблем. Единственно: я попросила внести в текст одно изменение. Я думаю, ты не будешь возражать…
— Да?..
Она улыбнулась.
— В конце осени я буду за границей. Я хочу получить деньги там.
Яцен быстро сообразил, насколько его это устраивает. «Марина уезжает. Она там, я здесь…»
— Никаких проблем! Любое место, которое укажешь…
— Пожалуйста… — Нотариус достала бумаги из кожаной сумки — портфеля деловой женщины.
Оставалось подписать. Яцен подсел к столу.
Текст не вызывал возражений. Новым был лишь один пункт — страна, где должна была быть произведена оплата, — «Израиль».
Сразу по горячему следу «Лайнс» выдал информацию о результатах проверки Левона.
— У него есть возможность рассчитаться… По-видимому, он так и сделает, но надо чуть-чуть нажать.
Секретарь — узкая смуглая змейка — снова предложила чай.
Мы могли приступить к следующему этапу. Марину заботил её партнер, живший в Иерусалиме.
— В последнее время на него наезжают…
Рэмбо, достав свою израильскую папку, спросил:
— В чем конкретно выражается наезд?
— Незадолго до этого был убит его родственник. Достаточно крутой человек… Как у нас сказали бы — мафиози.
— Тоже в Иерусалиме?
— В Рамат-Гане. Ян — это имя моего партнера — говорил со мной об этом достаточно серьезно. Раньше за ним этого не наблюдалось. Средства на оплату командировки частного детектива в Израиль, если мы договоримся о заказе, я могу перевести уже сегодня.
Мы внимательно слушали.
— Я хочу знать — если наезд идет отсюда, из России, кто в этом заинтересован. Связано ли это с людьми, на которых я тут опираюсь… Знаете, как бывает.
— Предательство.
— Да.
— Если с ним что-то произошло, я хочу, чтобы было произведено глубокое исследование причин и обстоятельств. Возможно, мне придется тогда принять меры личной безопасности. Я уверена, вы меня не оставите.
— Без сомнения.
— Пока же речь идет о нем. В последний раз, когда мы с ним разговаривали, он сказал: «Самое верное, если бы ты прислала сюда человека, на которого можно положиться…» Итак, что это может стоить?
— Оплата зависит от степени риска…
— Я готова к верхней ставке. Если она разумна. И готова заключить договор…
Рэмбо прикинул на микрокалькуляторе. Показал сумму.
— Это максимум. Мы будем отчитываться документами, счетами…
Рэмбо вызвал помощника с проектом типового договора.
Пока готовился текст, Марина спросила:
— У вас есть опытный детектив, которого вы можете послать?
Рэмбо пожал плечами.
Он мог сказать: «Бывший крутой московский мент…»
Или: «Детектив, имеющий опыт работы на Ближнем Востоке. Состоит в контакте с иерусалимским адвокатом „Лайнса“ и несколькими детективными бюро в Каире, Иерусалиме, Тель-Авиве. Вел все дела, связанные с Израилем. Ввиду этого ассоциация „Лайнс“ и сейчас оплачивает ему квартиру в Иерусалиме, используемую под офис».
Любое явилось бы веским аргументом.
Рэмбо выбрал самое простое и убедительное.
— Мой коллега и личный друг… В любой момент, как только вы сочтете нужным, он немедленно вылетит в Израиль…
— Вы перед этим нас познакомите?
— Я его вам непременно представлю. Что касается суммы, которую вы вносите… Остаток мы возвратим вам на счет… Но если мы будем осуществлять и физическую охрану…
— Нет, нет. Это пока совершенно не нужно.
Рэмбо осторожно пытался её разубедить:
— Береженого Бог бережет…
— Меня это стеснит. По крайней мере, сейчас. В нужный момент мы вернемся к этому… — Марина посмотрела на часы.
— Вы можете с ним сейчас связаться? — спросил Рэмбо.
— Через несколько минут.
В 16.00 Марина набрала номер.
— Ян должен быть сейчас у аппарата…
Еще в прошлый раз, когда Марина звонила в Иерусалим из офиса, я проверил номер. Телефон-автомат был установлен на площади Кикар Цион в Иерусалиме.
Гудки разнеслись по кабинету. Трубку в Иерусалиме никто не снимал. Затем вдруг прозвучал голос. Грубый, гортанный.
— Ми зэ? Кто это? — Марина его не признала.
Это был полицейский, араб-христианин Самир. Но никто из нас об этом не догадывался. Марина повесила трубку.
— Какое-то чувство мне подсказывает: с Яном беда…
— Когда ваш следующий выход на связь?
— Через день.
Компания подростков, поднявшаяся к дому на Бар Йохай, еще постояла. В иерусалимском районе Катамоны было по-ночному тихо. Улица спала. В окнах квартиры Амрана Коэна горел неяркий свет.
Ленка предложила:
— Давайте заглянем в окно! Что там?..
Они осторожно приблизились. В плотной шторе, закрывавшей окно, одна из планок была погнута. Сквозь отверстие виден был большой пустой салон. Стол, книжные полки. Свет исходил от маленькой поминальной электросвечи.
Арье неосторожно хрустнул кустом. Бульдог рванулся.
Они увидели тень, упавшую на середину комнаты. Кто-то шел к окну, неся перед собой свечу…
— Религиозный! Хасид! Кто же это?
— Может, кто-то из соседей. Родственников у Амрана не было. Обычай велит сидеть по покойному шесть дней…
Боаз предположил по простоте душевной:
— А может, полиция. Засада? А? Убийцы обязательно приходят на место преступления…
— В России!
— Почему?! И в Израиле тоже…
Юджин Кейт вырвался на Бар Йохай только под вечер.
Начальник отдела приказал отпустить Рона Коэна и дать ему ключ от квартиры.
— Пусть сидит, молится. Мы там все перетряхнули. Ничего нет.
Юджин Кейт старался не думать о мамзере: против начальства не попрешь…
В Катамонах у Кейта было несколько своих людей. Когда-то давно он пришел сыщиком именно сюда, на этот участок — зеленый, молодой, недавно из армии, с нашивкой за участие в военных действиях в Ливане.
У него не было никакого опыта в раскрытии преступлений. Прошлая его специализация была узкой — борьба с арабским террором, чтение следов, оставленных террористами на местности, опрос жителей…
Тут все было по-другому. Его признанная наблюдательность оставалась невостребованной…
Кейт собирался воспользоваться праздником Лаг ба-Омер, чтобы встретиться со своими информаторами. Жители на участке его прежнего оперативного обслуживания до сих пор охотно контактировали с ним.
Он навестил некоторых из них, живших поблизости от дома убитого. Раньше эти люди уже не раз тайно помогали ему в выявлении продавцов кокаина и марихуаны.
После непременных «Как здоровье?» — «Бэ сэдер!» — «В порядке!» — «А как твое здоровье?» бросил привычное:
— Как мои подопечные?
— Все по-прежнему. Курят и колются.
— Новые люди появляются?
— Пока не видно.
Он и сам не знал, на что рассчитывает.
— Меня интересуют связи убитого Амрана Коэна — дружеские, родственные, интимные…
— Никто не замечал его…
Оставил мотоцикл у дома убитого, прошел по галерее. Несколько детей еще играли в футбол. Они увернулись от его расставленных рук…
Двое из них были детьми Варды.
Когда он минут пять назад позвонил ей, она сказала, что собирается на галерею за детьми.
— Идите сюда! Как вас зовут?
Ему показалось, что он узнал их — смуглых, с нежными щеками, длинными ресницами…
— Как зовут вашу маму? Варда?
Тут сразу подошла и сама Варда.
— Как здоровье?
— В порядке. Как ты?
— Слава Богу!
Варда, похоже, так и не меняла наряд в течение всех дней жары и хамсина — трикотажные рейтузы, только другого цвета — красные. Майка. Под майкой словно надутый спасательный круг. Еще шлепанцы на босу ногу. В руке сигарета…
— Мы тут поговорили с женщинами. И Ципи… Ты знаешь ее?
— Нет.
— Она тебя знает. Она вспомнила: тут как-то появлялась женщина с Амраном. Высокая, крупная. Лет двадцати пяти…
Варда глубоко затянулась, долго и медленно выпускала дым.
— Давно?
— Это на Кристмас.
— Нищая?
— Да нет! Самое интересное: Ципи говорит, что мы вместе были. Но я — хоть убей! — не помню!..
— Она приезжала сюда, на Бар Йохай?
— Да нет… — Варда принялась рассказывать сначала, теперь уже подробнее. — В конце сезона объявили распродажу в магазине на Бен Йегуда… А Кикар Цион, где он всегда сидел, вот она…
— Да.
— Женщина ждала его в глубине площади, у входа в банк «Апоалим». А до этого, примерно за день, другая соседка их обоих видела на рынке Маханэ Иегуда. Они садились в такси…
Кейт слушал внимательно.
— В такси?
— Он часто ездил в такси. И еще соседка сказала, что говорили они не на иврите, не на английском.
Подспудно он предполагал эту версию. Даже высказал нечто подобное Джерри, сыщику участка Катамоны… Варда взглянула на него участливо.
— Ты неприкаянный какой-то, Юджин. Я имею в виду — душой…
— Ты думаешь?
— Чувствую.
Она положила руку ему на плечо.
С тех пор как он расстался со своей журналисткой, это было первое женское прикосновение. Все внутри отозвалось в нем в ответ на тихое это касание.
— Я хочу снова посмотреть квартиру Амрана Коэна. Ты сможешь пойти со мной? И кто-нибудь из соседей…
Кейт провел в квартире убитого Амрана около часа.
Варда пригласила с собой еще хасида с четвертого этажа — пейсатого Ицхака Выгодски. Все время, пока Юджин Кейт осматривал нехитрое имущество нищего, хасид, не прерываясь, истово молился при зажженных свечах.
Детектив мелочно-внимательно присматривался.
Кремы, мази, натирки… Свежие и высохшие, покрывшиеся плесенью. Нищий воевал с кожными болезнями.
Кейт уже знал, что, состоя на учете в больничной кассе «Леуми», Амран Коэн туда практически не обращался. Лекарства были приобретены в частных аптеках.
Все эти мази следователь Роберт Дов намерен был вскоре предъявить знающему фармацевту.
В комнате неясного назначения было полно пустых коробок, сумок; вещей, которые находились прежде в картонной этой таре, в квартире не было. Это были коробки от компьютера, принтера…
Юджин Кейт двигался по часовой стрелке.
Судя по стойкому запаху натурального кофе, напиток этот был верным спутником одинокого хозяина квартиры. Гурманом он тоже не был. Большой холодильник «Амкор де люкс-15» мог считаться полупустым. Молочные йогурты, овощи.
Кейт не знал, на чем сосредоточиться.
Два чисто выбитых ковра, один, свисавший со стены на кровать, другой под ногами…
Еще религиозные книги с золочеными переплетами на книжных полках, похоже, оставшиеся от кого-то, кто жил тут лет двадцать назад, и с тех пор ни разу не открывавшиеся…
Детектив терпеливо переставил и перетряхнул каждую.
Было известно, что Амран Коэн ночевал тут не каждую ночь.
«Где он обитал в действительности? Зачем приезжал сюда? Что он делал один в огромной квартире? Почему Амран Коэн оказался здесь в ту ночь? Может, кого-то ждал?»
Кейт попробовал представить убитого за этим столом, на этой кухне.
Небольшого росточка человечек, с овальной высокой головой, с макушки до пят вымазанный пахучими снадобьями…
Считал ли он в это время шекели, полученные за день? И где они?
Кейт перешел в спальню. Не менее десятка небольших подушек-думок наполняли постель нищего…
Все они были прощупаны, просвечены во время осмотра. Кроме пуха, в них ничего не оказалось…
Ни денег, ни банковских бумаг.
Между тем деньги должны были быть.
Амран Коэн, или кто он был в действительности, не проживал суммы, которые зарабатывал.
Можно было, конечно, предположить, что все попало в руки убийц. Но что-то обязательно бы и осталось.
Вместе с банковской перепиской, которая должна была находиться в квартире, отсутствовал и заграничный паспорт хозяина — даркон…
Не было ни писем, ни документов, ни фотографий, кроме одной — на удостоверении личности.
Кейт осмотрел посудный ящик: дюжина серебряных ложек — единственная ценность хозяина — была клеймена необычным квадратным клеймом…
Все подтверждало, что Амран Коэн не был обычным нищим. Убийство его не было обычным убийством.
Убитый при жизни словно сделал все, чтобы уничтожить любые сведения о себе.
Преступление было связано со вчерашним днем человека, принявшего имя Амрана Коэна. Прошлое нищего был темно и опасно, все это время оно не оставляло его, жило рядом с ним.
Кейт погасил свет в салоне. Бар Йохай уже спала, чтобы утром снова подняться спозаранку.
— Может, мы пойдем, Юджин? — Варда зевнула. — Поздно уже!
— Сейчас!
Уже выходя, они внезапно услышали голоса.
Хасид Ицхак Выгодски со свечой вернулся в салон. Кейт приблизился к окну.
Несколько подростков — девчонки и парни — стояли по другую сторону стекла, напротив, не видя его.
Окно квартиры «на дне» — в нижнем ярусе было вровень с подошедшими.
Кейт хорошо их рассмотрел.
Один из парней был вихрастый, белокожий. Кейт видел его днем на лестнице — он жил в этом доме. Девчонка его была гибкая, стройная…
«Русим!» — «Русские…»
Кейт ночевал на вилле у отца в Гиват Зеев. После смерти матери отец жил один. Вилла стояла на краю ущелья. Ночью непроглядная темень окружала её словно толща воды, утром вилла как бы всплывала. Корабельные сосны со дна ущелья карабкались к людям в небольших каменных особняках.
Когда Кейт приехал, отец уже спал. Утром Кейт тоже его не видел — отец уехал раньше, чем сын встал…
В 8.00 детектив поставил «ямаху» на стоянку у КПП на Русском подворье — тут располагался отдел полиции Иерусалимского округа. Снял шлем. Рядом ставили мотоциклы его новые коллеги.
Большинство, однако, предпочитали машины.
Из припарковавшейся «японки» вышел следователь Роберт Дов, грузный, ширококостный, с кривой улыбочкой, черными маслеными глазками.
Роберт Дов уже почувствовал в новом детективе главного соперника при выдвижении на административную должность.
Кейт остановился, прикурил, дав Роберту Дову время уйти через КПП. Но тот махнул рукой. Ждал.
— Привет, Юджин. Как ты?
— В порядке… — Кейт сунул шлем под мышку. Отмолчаться было бы теперь неприлично. — Как ты?
— Слава Богу!
Они и раньше, до того как Кейт ушел в Матэ Арцы — Всеизраильский Генеральный штаб полиции, — знали друг друга. Их отношения нельзя было назвать теплыми.
Как следователь Роберт Дов отличался удачливостью и цепкой хваткой. Его специализацией были профессиональные организаторы подпольных казино. Он вламывался в их ночные катраны с грохотом, как медведь, что, собственно, на иврите и означала его фамилия.
— Что у тебя есть по этому делу?
— Ничего особенного.
Вопрос, безусловно, был задан неспроста. Разговоры, которые Дов вел, крутились обычно всегда вокруг него самого, его дел, интересов.
— Зря ты мамзера отпустил! Я бы держал его на Русском подворье в камере до посинения…
— Это ты начальству скажи…
Дов махнул рукой.
— Прессу видел сегодня? «Барон Ротшильд с площади Кикар Цион».
— Я вообще газет не читаю.
— А ты посмотри. Там и о тебе есть.
Вместе молча прошли КПП. Поднялись к себе. Уходя, Дов с обычной кривой улыбочкой объяснил:
— Шмулик сказал, что, поскольку я умею ладить с прессой, он очень просит меня заткнуть рот этой братии. Короче, ты прочтешь — поймешь, о чем речь.
Дов знал два противоположных состояния. В одном он был в ладах собой. Считал, что все мужики мечтают быть его друзьями, каждая баба — лечь с ним. Его восхищение собой было безмерным и органичным. Во втором состоянии все было наоборот. Все подсиживали, интриговали, завидовали…
— Ну, давай! Держи меня в курсе…
— Бай!
Кейт свернул к себе.
«Скотина…»
Зная характер начальника управления Шмулика, можно было предположить, что Дов, любивший видеть своё имя на страницах прессы, сам предложил себя, намекнув, что у него уже есть данные и он быстро — в неделю — свернет все дело.
Значит, тучи сгущались, хотя начальство и Делало вид, что ничего не происходит.
«Роберт Дов мог намекнуть Шмулику на то, что я сам просил об этом… Впрочем, так ли все, как Дов преподнес?!»
«Неподнявшийся однослойный пирог…» — сказал о Роберте Дове прежний начальник Генерального штаба.
Итак, пресса опять его нашла. Начало положила журналистка, которой захотелось дать ему прямо в кабинете по окончании интервью…
Теперь было поздно искать причины случившегося.
Коллега-детектив, проходивший по коридору в туалет, отвернулся как-то поспешно…
Несколько детективов, постоянно державших нос по ветру, уже вели себя как-то отстраненно. Не хотели быть замеченными в компании с коллегой, отмеченным знаком беды.
«Что же они на этот раз написали?»
Кейт сходил в соседний кабинет, принес газеты.
Большая часть прессы сочла своим долгом уделить хотя бы несколько строк такому необычному происшествию, как убийство иерусалимского нищего. Мнения о мотивах преступления, впрочем, были одни и те же, как и заголовки…
«Барон Ротшильд с площади Кикар Цион…»
«Иерусалимский миллионер на реке Стикс…»
В упоминании одной из рек подземного царства, в котором, по греческой мифологии, обитали души умерших, содержался намек на неиудейское происхождение нищего миллионера.
«О чем он говорил… А, вот!»
В конце мелькнуло имя м а м з е р а.
Журналист не стал затруднять себя размышлениями и просто назвал услышанное имя подозреваемого: Рон.
Он, по-видимому, успел переговорить с кем-то из жителей Бар Йохай. Описание соответствовало действительности:
«Молодой хасид из религиозного квартала… Странные отношения с убитым: мытье в ванной… Совместные ночевки…»
В последней строке журналист вспомнил полицейского:
«Это недавно переведенный из Матэ Арцы в Иерусалимский округ детектив Юджин Кейт, звезда которого закатилась так же стремительно, как и взошла. Трудно объяснить взаимопонимание, которое полицейский быстро установил с задержанным.
Юджин Кейт тут же распорядился отпустить подозреваемого на все время совершения им обряда траура над убитым… Трудно сказать, что так умилило одинокого неженатого полицейского… Может, совместное мытье мужчин в ванной… В полиции Иерусалимского округа нам никак не смогли прокомментировать данный факт…»
Кейт бросил газеты на подоконник…
«Набить морду журналисту? Или подать в суд на газету…»
В редакции, должно быть, только и ждали этого…
В море израильской журналистики стоял полный штиль. Писать было не о чем. Дальше на несколько недель должно было наступить настоящее бестемье.
Приближались парламентские каникулы. Глава правительства Биньямин Нетаньяху с женой Сарой и деть-. ми собирался в отпуск. «Как и каждой молодой супружеской паре, — ответила на вопрос интервьюера Сара Нетаньяху, — нам тоже приходится ограничивать расходы…»
Миллионер Григорий Лернер, который должен был быть представлен израильскому обществу как злой гений русской мафии, уже был арестован…
Выбора не оставалось.
Пресса снова напала на него. На этот раз по делу об убийстве Амрана Коэна…
Журналисты старались наперебой. Тем более, что следствие о преступлении, совершенном в доме на Бар Йохай, перешло в кризисную стадию.
У потерпевшего обнаружилось полное отсутствие корней на этой земле. Было неясно, родился ли он в стране или попал извне. На основании чего? Откуда? Каким образом?
Убитый по-прежнему именовался в документах Амра-ном Коэном, на деле оставаясь все тем же «иксом» — абсолютно неизвестной величиной. Он мог запросто оказаться подданным иностранной державы и её агентом в Израиле.
Кейт связывал свои надежды с комплексной судебно-медицинской и биологической экспертизой.
В распоряжение специалистов покойный предоставил все, что уже не в состоянии был скрыть, — тело, внутренние и наружные органы, поверхностный волосяной покров…
Эксперты должны были дать однозначный ответ на вопрос о происхождении убитого и возможных путях идентификации его личности.
Скрытая от глаз, вторая жизнь подпольного миллионера должна была очень быстро указать на его убийц.
Снизу детективу позвонили:
— Юджин, к тебе человек. Ты знаешь кто…
— Иду…
На стенах кабинета Кейт развесил портреты убитого — многократно увеличенную репродукцию с удостоверения личности и еще несколько снимков, сделанных в Институте судебной медицины после «туалета трупа».
Кроме того, Кейт достал и увеличил фотографии еще одного Амрана Коэна — умершего двадцать лет назад и похороненного на кладбище в Герцлии.
Выставка фотопортретов ждала своего зрителя, о котором сообщили снизу, с КПП.
Иаков Бен Дор, широкий плешивый старик, старый полицейский служака, живая история израильской полиции, приехал на недавно купленной новенькой «даятсу», модели «шарейд», наиболее популярной у покупателей автомобилей в этом году.
Он еще с КПП направо и налево демонстрировал свою мощь, II особенности ставшую легендой цепкую память.
Бен Дор помнил еще первого израильского убийцу Эли Гольдберга, по кличке Рыжий, из Польши, который сел в 1948 году! На его памяти было грандиозное ограбление банка «Апоалим» в Иерусалиме в 1982-м — Ицхак Дрори, по кличке Мозговитый, загремел тогда на 12 лет…
Сделал он и все, чтобы сведения о себе довести до израильского общества.
О Иакове Бен Доре то и дело вспоминала пресса.
Разоблачение шайки ростовщиков в Манхэттене во главе с Харви блчином тоже имело к нему отношение.
Бен Дор принадлежал к «золотому веку» преступности и полиции. В баре «Пуэрто-Рико» на Дизенгоф в то время сидели рядом бандиты, полицейские и вместе с ними видные израильские интеллектуалы. Все вместе. Курили, пили кофе…
Кейт терпеливо ждал.
— Шалом, Йаков… Ты в порядке?
— Шалом, Юджин. Да, в порядке. Как ты?
— Спасибо. Ты готов подняться ко мне?
— Пошли. Я тут заболтался с мальчиками…
Бен Дор и в кабинете Кейта не мог хотя бы на секунду не предаться воспоминаниям:
— Бат-ямская группировка! О, это было серьезно! А шайка из Пардес-Кац! Тель-авивская «Шхунат ха-Тиква»… — Старик упивался реминисценциями. — Крупнейший специалист по контрабанде гашиша Эли Тамуз выпустил книгу «Рассмешить Всевышнего»…
Наконец он замолчал и внимательно вгляделся в развешанные по стенам фотографии. Это была напряженная минута. Йаков Бен Дор снял очки.
— Юджин. Этого человека я не знаю… — Он показал на фотографии убитого. — Я могу дать тебе только один совет.
— Да…
— Обрей его. Можешь?
— Минуту, Йаков…
В шкафу у него сохранился огрызок мела.
Нищий с выбеленными щеками выглядел молоденьким.
И сам облик заметно изменился.
Служака удовлетворенно крякнул:
— Это уже другое дело. Что-то есть. Кажется, я видел его. Знаешь, где надо искать концы? Удивишься! В тюрьме Бейт Лит. Для особо опасных. Сдается мне, кто-то из стариков должен его помнить… А может, в тюрьме Цаламон. Их туда сейчас переводят, у кого примерное поведение…
Кейт заваривал себе кофе, когда сотовый в кармане куртки неожиданно прозвенел.
— Юджин, шалом! Это Джерри!
Звонил оперативник с участка Катамоны.
— Шалом, Джерри! Все в порядке. Как ты? Что нового?
— Пришла распечатка телефонных разговоров Амрана Коэна, которую ты заказал.
— Да. И куда он звонил?
— То-то и оно, Юджин! Это номера уличных телефонов-автоматов…
— И где они установлены?
— По Иерусалиму. В центре. В Старом городе. Кто-то ждал звонка в определенное время, и Амран Коэн звонил в автомат.
— А междугородные звонки?
— Тель-Авив, Рамат-Ган. В Бейт-Лехем, между прочим! И тоже в автомат!
— Странно…
Бейт-Лехем, или, в христианской традиции, Вифлеем, — родина царя Давида и Иисуса Христа — находился на территории Палестинской автономии, обычно большую часть года в связи с арабским террором город оставался закрытым для посещения израильтян…
Кому уж там звонить?!
— А что международные разговоры?
— Ни одного разговора с заграницей… Юджин!
У сыщика участка Катамоны было еще что сказать.
— Слушаю, Джерри. Что там…
— Я получил распоряжение…
— Да.
— Наша оперативная группа расформирована. С сегодняшнего дня я поступаю в распоряжение следователя Роберта Дова.
— Да?
— Мне очень жаль, Юджин.
— Мне тоже, Джерри.
— Я вечером буду его сопровождать на Бар Йохай.
— Успехов, Джерри. Бай…
— Бай, Юджин. Еще вопрос: я могу ему сказать, какие версии у нас были?
— Что за вопрос? Конечно…
Он убрал кофе. Сейчас он не был нужен. Ему незачем было себя подстегивать…
«Стоит только появиться в деле каким-то зацепкам, ниточкам, как тут же возникают очередной журналист и Роберт Дов с его напором…»
Он потянул телефон. Начал даже набирать номер.
Вовремя остановился.
«Вопрос решен. Начальство обязано докладывать каждый вечер наверх. Что с того, что все друг с другом на „ты“ и только по имени! Отбреют чище бритвы!»
Его подруга, с которой он расстался, умела физически лечить невидимые моральные раны…
«Может, ей позвонить?»
Номер был записан на трубке…
Но тоже вовремя отказался.
«Ты чего, Юджин! Любая шлюха с Бен Йегуда пропишет тебе то же средство…»
В окнах квартиры убитого на Бар Йохай неярко горели свечи.
Это мамзер Рон, отпущенный из Русского подворья, сидел там на расстеленном по полу ковре тихо, как мышь, не выходя и не открывая двери никому…
— Пусть потрясется…
Следователь Роберт Дов предполагал взяться за него по окончании обряда ешивы, если за это время ничего путного не попадет в поле зрения.
— С квартирой все ясно! Преступники внутри не наследили. С этим следует примириться и сразу забыть! Меня интересует не нищий, а его убийцы…
Вместе с сыщиком участка Катамоны Джерри он знакомился с местностью, прилегающей к дому.
Было темновато.
На детской площадке — с обязательными песочницами, самолетами, паровозами — еще играли дети.
Повсюду вдоль узкой извилистой Бар Йохай были припаркованы машины. Их было много.
Роберт Дов кивнул на окно.
— Смотри, смотри!
Хасид истово кланялся, крученые колбаски пейсов отлетали за спину.
— Знает, что я из него всю душу вытрясу… Разберемся!
Детектив внезапно нагнулся, он что-то заметил под ногами. Поднял.
— Знаешь, что это?
Джерри увидел на ладони сиреневый увядший цветок. Он взял его, подержал, вернул детективу.
— Нам говорили в школе… Бугенвиллея?
Детектив засмеялся.
— О чем это говорит, знаешь?
— Ломают ветки.
— К окну подходили русские…
Израильтяне, как правило, цветов не рвали. И на природе, и в общественных местах. Слишком велики были штрафы"
— Ты понял?
— Да. Кстати…
Джерри рассказал о русском следе, который почувствовал Юджин Кейт.
— …Хотя за границу он не звонил.
— И Кейт тоже? — У Дова заметно поднялось настроение. — Где тут у тебя можно кофе выпить, Джерри? Спокойно потолковать?
Кафе называлось «Рамзор».
Название ему дал светофор, регулировавший довольно мощные потоки машин, направлявшихся в большие районы — такие, как Пат, Гило.
Красные сигнальные огни плыли высоко вверх вдоль по красной реке. Там был центр.
Вечером «Рамзор» выглядел очень даже прилично: столики под развесистым дубом, площадка, огороженная ящиками с геранью…
Роберт Дов, как оказалось, любил цветы.
Пили кофе.
Следователь вошел в курс дела.
Две группировки молодежи из СНГ в районе Катамо-ны враждовали между собой. Преступление могла совершить либо одна, либо другая. Обе были замкнуты, посторонние в них не допускались.
Во главе обеих стояли люди, имевшие кавказские корни.
Джерри располагал достаточной информацией на Макса и на Гию.
Приземистый, с короткой мясистой шеей, крепкими ногами — бывший чемпион по борьбе среди юниоров одной из кавказских зон, жестокий, сильный, Макс имел преступное прошлое.
— На него заводились уголовные дела, но ввиду отсутствия улик их приходилось прекращать… Он совладелец паба для молодежи. Есть сведения, что там сбывают наркотики. Заведение откровенно вызывающее. На вывеске — череп и кости на черном фоне… «Сицилийская мафия»…
— А клиентура?
— В основном из СНГ, молодые парни. Сам Макс в аллее бывает редко. Больше у себя в пабе. У него связи со взрослыми уголовниками из Тель-Авива, Ашдода… У меня на него ничего нет. Недавно, правда, он отделал тут в аллее парня из той группировки, с Бар Йохай…
Джерри рассказал, как Макс избил рыжего Дана.
— Носком ботинка в лицо и под ребра…
— Надо с ним потолковать!
— Дан скажет: ничего не было. Они предпочитают выяснять отношения сами. Или через авторитетов…
— Макс — судимый?
— Он привлекался к ответственности за драку.
— А приговор?
— Условный. И общественно полезные работы. Год он каждую неделю перевозил рабочих от Центральной автобусной станции до Ботанического сада…
— А что его друзья?
— Из-за него разгорелась драка между девицами в аллее на празднике Лаг ба-Омер. Тоже парни крутые…
— Крутые! А зачем они ходят в аллею?
— Из-за собак. У всех собаки. Больше негде выгуливать. Там пустырь и дальше железная дорога и арабская деревня…
Кафе «Рамзор» пользовалось популярностью благодаря выигрышному местоположению — движение машин на перекрестке не ослабевало ни на минуту. То одна, то другая останавливалась рядом.
Роберт Дов взглянул на часы. Время было еще детское.
— В доме, где жил Коэн, есть новые репатрианты?
— Трое ребят.
— Что они?
Джерри пожал плечами.
Борька Балабан, косой Арье и Дан прибыли по программе юношеского образования из стран СНГ. Приняли израильское гражданство. Теперь работают в ожидании призыва в армию.
— Что у них за работа?
— Подсобные рабочие, один на стройке, двое — на заводе пластмасс…
— Нам известны?
— Только Арье. Попался с ящиком пива, буквально на второй день, как появился, украл со склада лавки. Социальный работник проводила проверку. Простили. Он действовал под влиянием старших ребят, известных полиции… Был тогда предупрежден. Поставлен на учет. Дан, друг его, ни в чем особенном не замечен…
— Образ жизни, увлечения?
— Как все. Радиоприемник, собака — белый боксер. Альбинос. В ту ночь они работали. Один оставался дома.
— Кто?
— Борис Балабан.
Дов достал из кармана блокнот. Сделал пометку.
— Расскажи подробнее?
— Веснушчатый, белокожий. Работает подсобным рабочим на стройке. Последнее время постоянно с хаверой. Ленкой. Я тебе их всех покажу. В авторитете у них Гия, по-грузински Георгий.
Детектив записал.
— А что Гия?
— Самостоятельный парень. Много не говорит.
Роберт Дов спрятал блокнот.
— Какое у тебя в целом мнение о них?
Джерри подумал.
— Я спрашивал наших ребят. Они говорят: «Никогда не видим их по одному. Только группой. И всегда только свои!» Одна девочка сказала: «Друзей среди нас у них нет. Русское телевидение, русские песни… Если вам так хорошо там, почему вы не соберете вещички и не отвалите к себе?!»
Роберт Дов пожал плечами. Закрыл блокнот.
— То же самое я слышал о курдах. Потом про марокканцев. Пойдем. Я хочу посмотреть, как они живут…
— Я думаю, дома их нет. В это время они всегда на аллее.
У подъезда на галерее внизу на стульях сидело несколько человек — мужчины и женщины. В основном пенсионеры. Они немедленно догадались, кто пожаловал и к кому направляется. Проводили полицейских понимающими взглядами.
Квартира оказалась закрытой.
Роберт Дов осмотрел лестничную площадку, она была чистой.
Когда полицейские снова появились внизу, их уже ждали.
Один из сидевших — бородатый, с серебряным веночком курчавых волос — остановил Дова.
— Секунду! Ты ведь полицейский? Миштара? — Он протянул детективу сложенные щепотью пальцы. — Как же так, люди? Опять нас убивают? За что?! — Дед был опытный демагог. — Сколько я тут живу — такого не было!
Остальные поддержали:
— Теперь уже убивать стали!
— Нищие-конкуренты это бы не сделали! Нищие, они никогда бы не пошли в дом — там бы, на Кикар Цион где-нибудь во дворах и прибили! Сюда бы не пришли!
Толстуха в майке, в трикотажных рейтузах, под которыми на бедрах словно лежал спасательный круг, щелкнула зажигалкой.
— Помню, когда-то был случай с групповым изнасилованием в кибуце Шомурат… Так весь Израиль был в курсе! На ушах стоял — а сейчас насилуют каждый день. И не одну!
— Я и спрашиваю вас. Полиция! Куда мы идем?!
После стычки в праздник Лаг ба-Омер обе соперничающие группировки в полном составе занимали свои обычные места на аллее. Неявка могла быть воспринята как признание поражения, отказ от продолжения борьбы.
В этот вечер было то же.
Около 19.00 аллея опустела; гуляли лишь несколько пенсионеров с собаками. И все! Исконные жители Бар Йохай в это время тут не появлялись.
В 19.30 трусцой традиционно пробежал сумасшедший старик в белой футболке, шортах, с рюкзаком за спиной — он жил в Гило и каждый день бегал на работу и обратно за десять километров…
Гия сидел на привычном месте сбоку, в аппендиксе аллеи, за оливой. Тут уже был Балабан со своими сожителями — Арье и Даном. Арье держал на коротком поводке боксера-альбиноса Блинки. Эти были ударной группой команды.
Жирный Боаз явился в своей форме охранника-шомера.
Женскую половину компании представляли Вика, Ленка, Мали. Еще несколько девчонок.
В группировке с Сан-Мартин было примерно столько же бойцов. Около 19.00 приехал Макс.
Бригады якобы не замечали друг друга.
Ждали решения третейского суда, которое должны были доставить из Ашдода…
И дождались.
В двадцать с минутами несколько крепких незнакомых парней вышли из «субару», припарковавшейся у входа на аллею со стороны «Теннис-центра».
Гия и Макс поднялись навстречу.
Мосластый парень с черными набриолиненными волосами передал решение ашдодского авторитета:
— Ибрагим пригласил обоих в Ашдод на конец субботы…
Он все время улыбался — виной тому была порезанная, криво сросшаяся нижняя губа.
Ибрагим — крутой авторитет из Ашдода, сын чеченки или татарки, папа, как говорится, юрист — успел после российской отсидеть еще и в израильской тюрьме Бейт Лит. Считался отмороженным.
М'ежду тем посланец сменил тему. Его интересовал убитый нищий. Кто видел его в последний раз? Где? Какие отношения? Что слышали?.. Кто бывал у него из «русских»?
Похоже, что из-за Амрана Коэна и приезжал…
Притом открыто демонстрировал предпочтение Гие.
Ашдодцы уехали.
Макс и его друзья с Сан-Мартин еще посидели — вроде ничего не произошло. Макс делал хорошую мину при плохой игре.
Роберт Дов и Джерри действительно нашли обе компании на аллее. Следователь был тут впервые.
Дорожки делали две большие петли, образуя площадки, отделенные друг от друга оливами. В каждом таком приделе стояли две скамьи.
Дальше тянулся каменный бордюр, он отделял аллею от полосы отчуждения железной дороги.
Со стороны Талышота навстречу полицейским плыла огромная полная луна.
Светильники горели только над круглой заасфальтированной площадкой в центре. Тут резались в футбол самые юные. Над всеми газонами рассеивалась мелкая водяная пыль — там включили оросительную систему.
Едва Роберт Дов и Джерри приблизились к оливам, со скамей их сразу заметили.
Темный высокий парень схватил альбиноса-бульдога за ошейник.
«Арье…» — догадался детектив.
Они вышли на компанию Гии.
Полицейские не поняли, о чем там говорили. Между тем все сказанное было связано с их появлением.
Одна из девиц сказала громко:
— Видишь, кто идет? Мусора!
Девица держала на поводке красивую стриженую собаку, в которой Роберт Дов узнал керри-блю-терьера.
— Чего им надо? — спросила другая, жидкая, напоминавшая желе.
— Кто их знает! — Девица с собакой нервничала.
Полицейские поздоровались.
Джерри задал пару вопросов на иврите:
— Как жизнь? Бываете ли на экскурсии? Знакомитесь со страной? Как она вам нравится?
Отвечали в основном двое — полная девчонка-желе и её кавалер — толстый, с выпавшим на ремень животом, в форме охранника.
Детектив внимательно разглядывал сидевших.
Он сразу узнал Гию — сумрачное дерзкое лицо кавказца, сросшиеся на переносье черные брови нахмурены, воротник кожаной куртки поднят…
Боря Балабан — бледный, с нервными руками, с рыжеватыми патлами — сидел рядом с девицей и её керри-блю-терьером.
Рыжий Дан и Арье в разговор не вступали, переговаривались с девицами на русском, уверенные, что их не понимают.
Разговор не получался. Джерри скоро прекратил его.
Девчонка — хозяйка керри-блю-терьера явно нервничала, лезла на рожон. Балабан несколько раз её осаживал.
В руке она держала цветок.
Роберт Дов глаз с него не сводил.
Девица заметила его интерес, однако не поняла причину, с вполне дружелюбной улыбкой что-то сказала и показала цветок.
Детектив в ответ тоже улыбнулся.
«Сиреневая бугенвиллея!..»
Он недаром верил в свою удачу.
Это они подходили к окну убитого Коэна!..
— Бай!..
Полицейские уже прощались.
У всех сразу тоже нашлись дела.
Вике надо было в Старый город: американцы просили побыть с детьми до полуночи. Гия ехал с ней. Боаз и Мали собирались на дискотеку. С ними увязались Арье с рыжим Даном.
Борька взял два билета на премьеру Романа Виктюка…
Спектакль начинался в 21.00 в «Жерар Бахар», где в свое время проходил суд над фашистским палачом Адольфом Эйхманом, единственным преступником, приговоренным здесь, в Израиле, к смертной казни.
Здание основательно перестроили.
Теперь это был настоящий концертный зал.
Перед входом на развале торговали русскими книгами…
Публика не спешила войти внутрь. Жара спала, и стало уже чуточку свежо.
Погода в Иерусалиме была предсказуема: с марта и до октября все вечера были одинаковы.
На спектакль собрался весь русскоязычный иерусалимский бомонд. Билеты были довольно дорогие. Не каждый мог себе позволить…
Обычный репатриантский вопрос читался на лицах:
«Откуда люди берут деньги?»
Шестнадцатилетних на спектакле было и вовсе немного.
Патлатый бледный парень в куртке, джинсах и его подруга обращали на себя внимание. На Ленке, как обычно, были высокие ботинки и черные чулки, тесная юбка-мини и телесного цвета кофточка с цветными нитями на груди.
Народ всматривался до рези в глазах — есть ли лифчик, или девчонка пришла в театр с открытым верхом.
— Безобразие…
— Поэтому их и заворачивают сразу в аэропорту! Израильтянка этого бы себе не позволила!
В ожидании скандала Ленка чувствовала себя как рыба в воде. Она-то знала, что кофта была подобрана ею у мусорного бака на Бар Йохай, где она собирала почти все свои туалеты.
Скандал был предотвращен совершенно неожиданно.
Подошли девочки лет пятнадцати. Одна, побойчее, держала в руках полиэтиленовый пакет с мелочью.
Она обратилась на английском. Подчеркнуто учтиво.
Толстое поросячье личико, приплюснутый розовый веселый носик с поднятыми по-свинячьи уголками безгубого рта. Рыжеватая, в шортах, в высоких ботинках.
Ленка пожала плечами:
— Не понимаем…
— А на каком вы говорите? — спросила девочка на иврите. Она была организатором проводимого ими мероприятия.
— На русском.
— Очень хорошо!
Толстушка перешла на русский:
— В настоящий момент вы держитесь достаточно абсорбированно в израильском обществе. Это можно только приветствовать. Меня зовут Зоя. Мы уверены, что вы готовы сделать символическое пожертвование в фонд детей, которые живут за чертой бедности…
Ленку возмутила её прыткость.
— Ты, что ли, за этой чертой, сучка?..
Девчонка не смутилась:
— Закурить не найдется? Часа три не курила…
Борька угостил сигаретой. Зойка жила в Пате, по соседству. Ходила с компанией Макса, хозяина «Сицилийской мафии»…
Тут вскоре появилась и компания Макса. Они приехали на двух такси, по дороге поддали.
Пока Макс в кассе брал билеты, девчонки, в том числе та, которая подралась на аллее с Мали, присматривались к Ленке. её тоже в конце концов заинтересовал Ленкин туалет.
Казалось, вот-вот вспыхнет драка.
Положение спасла новая знакомая — Зойка, её все знали.
Подошел Макс — компания окружила его.
Драки не получилось. Народ потянулся в театр.
— Пошли…
Спектакль Романа Виктюка в «Жерар Бахар» начался как-то сразу, без звонка, без занавеса.
Четверо сексапильных существ неясного пола в тельняшках-купальниках в углах сцены неожиданно ожили, закурили, закружились, размахивая яркими банными полотенцами.
Главная героиня принялась взбираться на лестницу-времянку, стоявшую посреди сцены, тяжело-устало, отдыхая на каждой перекладине, пока вдруг не застыла неподвижно…
Спектакль назывался «Путана, или Люди с легким поведением».
В афишке приводилась ремарка Романа Виктюка: «Путана в каждом из нас».
Усталая женщина на времянке была главной героиней. Халат на ней постоянно распахивался: похоже, под ним она была в чем мать родила.
На сцене появился Ефим Шифрин, тоже в халате.
Ленка кайфовала. Она давно не была в театре. Тем более в таком. её «открытый верх» был на этом спектакле как нельзя кстати. Все на сцене было насыщено эротикой.
Борька подумал: «Завтра будет разговоров…» Она словно уловила его мысль, не поворачиваясь, взяла его руку, положила себе выше колена. И по-прежнему не оборачиваясь, спросила:
— Знаешь, о чем я думаю? Как мы запишемся в отеле? Муж и жена Балабан? Или придумаем себе фамилию? Мистер и миссис Смит…
— Какой отель? С чего ты взяла?!
— Ладно. Слышали. Тем более я ни о чем не спрашиваю. Смотри, что Шифрин с ней делает! — Она сбросила с колен его руку.
Спектакль закончился поздно.
История, сыгранная актерами, порождала неясные мысли.
«Сколько лет Шифрину? Лучше бы уж трахались, чем болтали про это…»
После «Жерар Бахар» Ленка с Балабаном еще прогулялись по Бен Йегуда. Тут было еще много людей. Работали кафе, играла музыка.
Завтра пятница — у многих короткий или вообще свободный день.
Они спустились к Кикар Цион.
На площадке вокруг военных джипов тусовались девчонки-полицейские. Ребята в джипах не выпускали из рук автоматы.
Место, где обычно сидел Амран Коэн, пустовало.
Настроение у Ленки почему-то упало.
О театре больше не вспомнила.
К себе в Катамоны приехали совсем поздно.
В темном подъезде прижались друг к другу.
— Может, поднимемся ко мне… Арье и Дан спят как убитые…
— А Блинки? Я хочу, чтобы все по-человечески…
— Завтра их не будет.
— Нет, к вам я не приду. В мужскую вашу общагу. Один запах только чего стоит.
— Придумай что-нибудь…
— Постараюсь… Знаешь, у меня такое чувство, что все вокруг догадались про вас. А значит, скоро узнает и полиция…
Утро следующего дня у Марины выдалось свободным. Подумав, она оставила велотренажер, оделась, до завтрака спустилась вниз.
На углу должны были открыть новый супермаркет, в связи с чем покупателям обещались низкие цены, подарки и прочее.
С наступлением лета в Москве стало не так многолюдно. Студенты, школьники, дачники на лето уезжали, скрывались с глаз.
Накануне, когда она с Петром возвращалась из «Лайнса», настроение было легким. Закованный в узкий пиджак вышибатель долгов с высшим физико-техническим образованием был очень забавен.
У него никогда не было в жизни такой женщины.
Он проводил её домой. Лез из кожи, чтобы ей не было скучно.
Напоследок взял у нее номер телефона Левона. Набрал номер.
— Как говорят англичане, «гуд уилл»… Подарок от нашей фирмы для доброго расположения.
Трубку взяла жена. Петр говорил вежливо, но достаточно твердо. Жена Левона сказала, что свяжется с мужем и он обязательно перезвонит через несколько минут…
Звонок действительно раздался. Очень быстро.
Марина сняла трубку. У телефона был Левон.
— Твой человек звонил мне…
— Да.
— По-моему, не надо было к этому прибегать.
— Но ты сам понимаешь…
— Долг я верну. Завтра же. Но без процента. Не обижайся.
— Почему?
— Процент я отдам, когда встречусь с тем, кто сейчас говорил с женой. Он напугал ее. Она кормящая…
Марина пожалела его.
— Не делай этого, Левон. Прошу.
— Почему?
— Ради тебя же самого. Эти люди заставят платить за свой приезд. Это может обернуться большими деньгами. Фирма солидная.
Левон неожиданно показал характер.
— Я решу этот вопрос сам…
Бывший студент автодорожного института, ныне крупье-частного казино вместе с новой работой приобрел и связи, и амбиции.
Петр настроен был оптимистически:
— Выплатит! Куда он денется?!
По этому поводу они выпили. Марина позволила ему некоторые вольности:
Супермаркет на углу был действительно открыт. Народу, кстати, оказалось не так много. Все действительно выглядело на уровне международных стандартов.
Как и цены.
Дешевыми оказались только шмотки: трусы «поза» производства США, «тайцы» для девочек, «бермуды» «стоун-уош» (когда в Москве уже закончился купальный сезон!), джинсы угольно-черные и еще брюки «дагмах»…
Не обошлось, как водится, и без подвохов: непременное поддельное виски «Джонни Уокер», зеленый крокодил фирмы «Лакост» на самопале, как и джинсы «Ливайс-501» того же пошива.
Марина купила несколько кремов. Еще «тайцы» для дочери подруги. У самой Марины детей не было. Два скоропалительных брака её закончились бесплодно.
Уже выходя, она взглянула на себя в зеркало на стене — модная молодая дама, обитательница Кутузовского проспекта…
Приятное чуть сплющенное — круглым яблоком — лицо, губы «бантиком», маленький рот… Иногда вокруг нее начинали увиваться молодые парни, которым она годилась в матери…
За спиной отразилась еще витрина, часть окна с видом на проспект, прохожие…
«Стоп!..»
Двое мужчин, шедшие прежде как чужие, незнакомые друг другу, приблизившись, как в дурном шпионском фильме, на ходу, не поднимая глаз, обменялись короткими репликами.
Марине показалось, один кивнул на супермаркет, сразу же резко изменил маршрут, двинулся назад. Второй продолжил движение.
Марина обратила на них внимание, потому что человек, который сразу же повернул назад, — неброско одетый, сухопарый, с вытянутым острым лбом, с выступающими, как у африканца, губами, был ей знаком. Она помнила, как он вдруг повернул к ней лицо, словно задумавшись: черный зрачок почти полностью ушел под веко, второй косил в сторону…
Она словно видела его вывороченные суставы на пальцах, когда в квартире у Любки, в Теплом Стане, он сжигал расписки, которые она, Марина, привезла.
Это был бандит по фамилии Король. Потом он попытался проникнуть в её квартиру…
Король сразу повернул назад, исчез из поля зрения. Его партнер продолжал идти в начало проспекта. Он был одет во что-то не очень запоминавшееся.
Впереди неподалеку был вокзал.
Неброская одежда приезжих, обитателей оптового продуктового рынка, гарантировала невнимание к себе со стороны властей и таможни.
Марине в глаза бросился только общий абрис фигуры. Головы. Короткая прическа. Черные волосы.
«Лицо кавказской национальности!..»
Необходимо было убедиться в том, что это действительно направлено против нее.
Время от времени она уже проводила такие проверки.
Она двинулась в ту же сторону, что и кавказец.
За спинами прохожих его не было видно.
Марина спустилась в переход, перешла Кутузовский. Шла, поглядывая на противоположную сторону. Несколько человек стояли на остановке.
У Марины было острое зрение и злая память на лица…
«Вон он…»
Кавказец, проходивший мимо окна супермаркета, оказался на квартал впереди, рядом с киоском на углу. Он никуда не спешил.
«А с Королем разговаривал на ходу! Даже не останавливались!»
Не выдавая волнения, она вошла в продуктовый магазин. Теперь уже намеренно сразу подошла к окну, не к прилавку, — словно что-то искала в кошельке.
Неизвестный быстро направлялся к пешеходному переходу, по которому только что шла Марина.
Сомнений не оставалось: за ней следили!
Свет дня сразу померк, как для человека, которому сообщили страшный диагноз его болезни.
Она больше не оглядывалась, быстро пошла в направлении дома.
На пути её ждало испытание.
В «девятке», припарковавшейся в нескольких метрах от туннеля, ждали несколько молодых мужчин, кто дремал, кто лениво посматривал по сторонам.
Машины у тротуаров в Москве, набитые дремлющими днем молодыми людьми, всегда тревожны…
Марине показалось, что её собирались окликнуть. На первом сиденье опустили стекло.
Но все обошлось. На тротуар выбросили дымящийся окурок.
Она шла словно по минному полю.
Марина закурила. Сделала первый короткий глоток кофе.
Длинной энергичной струей послала дым к потолку.
Это была её первая сигарета с того самого момента, когда она обнаружила слежку за собой.
Было ясно: она зря отказалась от личной охраны, которую ей предложили в «Лайнсе»..
Обстановка вокруг быстро и неузнаваемо криминализировалась. Еще недавно уголовники были отдельно, а все остальные профессии отдельно.
Года три назад на своих коллег со студии можно было полностью положиться. Сегодня не исключалось, что вчерашний директор картины, администратор, второй режиссер делают деньги вместе с рэкетирами.
Совесть, старая дружба, совместная работа как гарантии надежности уже ничего не стоили. Положиться можно было только на силу.
Впрочем, и сама она тогда была другим человеком.
Марина включила телевизор. На всех каналах не было ничего интересного: реклама, мультики и мыльные оперы…
Покурила, медленно отхлебывала кофе.
«Береженого Бог бережет!»
Она не воспользовалась своим телефоном.
Подумав, сложила расписки своих должников в плотный полиэтиленовый конверт, который обычно используют фельдъегеря. Сняла защитную полоску — конверт мгновенно заклеился. Теперь, не повредив оболочку, его уже невозможно было вскрыть.
Затем Марина вышла на лестничную площадку.
Соседкой по площадке была дама из «сильно бывших».
К её услугам когда-то были и «кремлевка», и госдачи, и книжная экспедиция вместе с персональной пенсией…
Соседка давно уже вдовела. Жила одна. Марина время от времени, идя из магазина, заносила что-нибудь лакомое, чего старуха уже не могла себе позволить: французские сыры, маслины. Как-то раз попались миноги.
Время меняло людей.
Во время оно жена члена ЦК вряд ли поддерживала отношения с невесть кем, а Марина еще много раз подумала бы, может ли она довериться бывшей…
Марина постучала в дверь.
Соседка прильнула к глазку, потом забренчала ключами.
— А, Мариночка…
— Серафима Александровна, я могу от вас позвонить одному симпатичному юноше? Что-то у меня опять телефон барахлит…
— Что за вопрос. Я даже перейду в другую комнату, чтобы вас не стеснить…
— Ради Бога! Присядьте, я прошу…
В моем кабинете раздался звонок.
Это был прямой телефон. В обход секретаря.
— Вы еще меня помните?
— Марина! Ну что это вы? — Я сразу понял, что она чем-то расстроена. — Как вам могло прийти в голову спросить такое? Мы с Петром только что говорили о вас. Вот он как раз сидит напротив. Передает вам привет… Вы у себя?
Цифры на определителе номера были чужие. Но, судя по первым трем, номер был установлен там же, на Кутузовском проспекте.
— У Серафимы Александровны, очень хорошего человека и моей соседки…
На всякий случай я записал номер телефона себе в черновик.
— Есть проблемы?
— По крайней мере, мне так кажется. Саша, вы не могли бы с Петром заехать?..
— С радостью. Прямо сейчас?
— Нет, сейчас я должна отдохнуть. Скажем, в пять!
— В семнадцать.
— Возможно, я еще позвоню. До встречи…
Марина больше не позвонила.
Около семнадцати мы припарковали свою «девятку» цвета «мурена» довольно далеко от её дома и порознь двинулись к подъезду.
Наработки на поприще возврата долгов убеждали, что нам всегда следует чуть дистанцироваться от наших заказчиков.
Мы выступали как партнеры на коротком, хотя и нередко судьбоносном для них этапе. Но и только!
Наши клиенты не делились с нами секретами, каким образом им удавалось заработать миллионы, которые мы потом брались им возвращать. Мы не проверяли, праведными или неправедными путями они шли к богатству.
Тем не менее мы, как все наемники, становились друзьями их друзей и врагами их могущественных врагов, и с этим ничего нельзя уже было поделать.
Я шел впереди.
Народу было немного.
Я был виден издалека, наблюдаем, просматриваем…
Кутузовский проспект по-прежнему пользовался вниманием спецслужб, еще с того времени, как превратился в главную правительственную трассу. Каждый пятачок асфальта, каждый перекресток тут держался под контролем, проверялся, а может, и простреливался.
Я постоял на остановке, подождал Петра.
Он все понял. Замедлил шаг, достал сигарету, подошел прикурить.
— Я пойду один. Понаблюдай за подъездом. Перед тем как подняться, позвони по мобилю…
Подъезд бывшего генеральского дома пребывал в запустении. В ночное время его использовали для ночлега вокзальные бомжи и пьяницы. Тут стоял застоявшийся запах мочи, к которому в иных подъездах и лифтах уже притерпелись.
Я нажал на кнопку домофона. Подождал.
Марина не ответила. Возможно, планы её изменились.
Она не смогла об этом сообщить.
Я мог уходить.
Тем не менее я предпочел во всем убедиться.
У меня был ключ, которым я пользовался в день, когда Яцен приезжал на Кутузовский, чтобы переписать свою расписку. Я не вернул его тогда. Теперь он пригодился. Я открыл дверь. Прошел в лифт. Старенький, раскачивающийся, он вез меня долго, покряхтывая, стуча на этажах, без всякой уверенности в благополучном исходе.
Дверь в квартиру Марины была металлической, я обратил на нее внимание еще когда приехал впервые — фирменная, с итальянским и финским замками.
Такое вот сочетание…
Я оставил лифт открытым, чтобы в любой момент им воспользоваться…
Позвонил. Никто не ответил.
Без надежды я попробовал повернуть ручку.
К удивлению моему, она не была закреплена. Засов подался в сторону. Наружная металлическая дверь плавно открылась. За ней была вторая — та, что существовала тут с самого начала. её навесили, должно быть, еще полвека назад.
«Марина наверняка бы закрыла за собой дверь! Последними уходили чужие!»
В секунду я выдернул «Макаров», передернул затвор.
Я уже догадался, что меня ждет внутри…
С силой ногой ударил во вторую дверь. Она открылась.
Прихожая не была освещена, но в нее попадал одновременно свет с лестничной площадки и кухни. Никого внутри я не увидел.
Направляя ствол то в одну, то в другую сторону, я сделал шаг внутрь, левой рукой не глядя нашарил выключатель.
В этот стремный момент я был открытой мишенью!
Свет вспыхнул.
Дверь в гостиную была открыта.
Сначала я увидел поваленный стул. Потом…
Марина лежала в зале на ковре.
В нее стреляли с близкого расстояния. В грудь. Кофточка была в крови. Контрольный выстрел был произведен в висок.
Она была мертва.
Трупное охлаждение уже началось.
Сбоку был брошен «Макаров».
Те, кто побывал тут недавно, спешили скрыться.
Об этом свидетельствовала дверь, которую они не стали за собой закрывать.
Я подошел к телефону, не вынимая из кармана руки, через подкладку пиджака захватил телефонную трубку, набрал 02:
— Женщина убита в своей квартире… Кутузовский… дом… квартира…
— Кто звонит?..
— Я случайно вошел. Дверь оказалась открытой. Я ничего не видел. Все. Мне надо идти. Я еще позвоню.
Я бросил трубку.
На Кутузовском менты реагировали мгновенно. Я не хотел, чтобы меня тут застали.
Уходя, я бросил взгляд вокруг.
Преступники повыбрасывали все вещи из всех шкафов…
«А теперь — ноги!»
Больной старенький лифт, ожидая меня, немного набрался сил, вниз он двигался заметно бодрее.
Мы с Петром только еще отходили от дома, а машина «Скорой помощи», а за ней и милиции уже разворачивались на красном светофоре… За ними шел реанимобиль и другая оперативная машина…
Замешкайся я еще чуть-чуть, и меня бы застали на месте!
Назавтра об этом бы сообщил любимый «Городской комсомолец»!
«Ноги!» — безотчетно повторял я себе.
Оставаться в машине и вести наблюдение за происходящим было заманчиво, но опасно.
К дому подъехало еще несколько машин. Появились люди в штатском. Похоже, ожидалось прибытие большого начальства.
Мимо нас прошел «топтун», рысьими глазками скользнул по номерному знаку.
— Поезди, — предложил я Петру, вылезая из машины. — Через полчаса приедешь за мной…
Вдоль тротуара, по другую сторону дома, у машин «Скорой» уже собирались любопытные граждане.
Их сбивчивый шепоток означал, что случившееся в доме больше не является для всех тайной… Общее мнение было: заказное убийство. «Глас народа — глас Божий!»
— Уже на Кутузовском стреляют, падлы… — Старичок в спортивном костюме из чесучи был крайне недоволен последним обстоятельством. Жители привилегированного района не хотели расставаться с иллюзией собственной безопасности.
Мы встретились с ним глазами. Он прочитал мой немой вопрос.
— Женщину убили! Молодая, симпатичная… В своей квартире прикончили, падлы. Среди бела дня!
— Ее вынесли?
У меня была тайная надежда на то, что я ошибся и Марина жива…
— Нет еще. Почему-то не увозят!..
Тому могли быть причины весьма прозаические.
Бывало, милиция требовала увезти труп в морг, а «скорая» отказывалась. Перевозкой трупов занимались другие…
В данном случае, когда ждали начальство, место происшествия стремились сохранить в неприкосновенности.
Я вернулся к машине. Петр уже ждал.
— Поедем. Покатаемся…
Мы поехали мимо Поклонной и вернулись. Петр еще не мог никак прийти в себя.
— Останови…
Я собирался звонить в квартиру, где только что произошло убийство, и первое, что милиция наверняка сделала, — это поставила телефон на кнопку.
«Ни один телефон-автомат проспекта не гарантирует того, что тебя не возьмут сразу после того, как ты положишь трубку…»
Преступление такого рода на Кутузовском проспекте в Москве рассматривалось всегда как преступление, вызывающее общественный резонанс. Они автоматически ставились на контроль МВД РФ и надолго становились головной болью глав МУРа и ГУВД.
Как оно портило жизнь сотрудникам внизу, на земле, лучше и не говорить.
Петр погнал, не разбирая улиц, куда-то в сторону Студенческой.
Наконец я рискнул.
— Давай!
Телефон-автомат стоял в достаточно захолустном месте.
Сбоку на другой стороне виднелся киоск со спиртным.
Автомат был ржавый, изрядно покореженный. Я набрал номер.
«Есть!»
Трубку сняли. Мужской голос!
Я бросил жетон. Для верности долбанул еще кулаком точно посередке корпуса.
— Извините, можно врача скорой помощи…
Секундная пауза.
— Он подойти не может…
«Ясно! Марины нет в живых! Врача нет!»
— А кто его спрашивает? — спросил мент.
— Из Первой Градской… Мы его ждем.
Было слышно, как он повторяет кому-то: «Врача… Из Первой Градской…» И сразу другой — энергичный голос, привыкший командовать: «Тяни время…»
— Извините. — Мент стал необычайно вежлив. — Если вы можете, подождите пару минут. Доктор хочет вам что-то передать о лекарстве, которое следует срочно доставить…
Я знал эти игры.
Я правильно набрал номер. Хотя с этим нынешним бардаком может быть все, что угодно!
Я еще раз врезал по ящику. Вскочил в машину.
Петр район этот знал неплохо. Подъехал к метро, погнал назад к Студенческой улице.
Мы вернулись на ту же улицу с другой стороны. У киоска с сигаретами припарковались.
Я вышел, купил блок «Кэмела».
Телефон-автомат, из которого я только что звонил, был занят двумя бакланистого вида парнями. Сбоку их ждала девица.
Я успел еще закурить.
Дальше все произошло как в детективном сериале…
Две «девятки», проносившиеся мимо, внезапно резко затормозили, раскрыв на ходу дверцы и выбросив сидевших внутри.
Это был ОМОН.
Парни у телефона-автомата уже падали на мостовую, а потом, словно в замедленной съемке, взлетали с асфальта, устремлялись к машинам омоновцев, еще в полете расставляя руки, чтобы положить их на кузов…
Через пару минут их всех увезли…
Менты взялись за дело серьезно.
У себя в офисе я достал черновик.
Тут был записано имя-отчество и номер телефона соседки, от которой мне звонила Марина.
Соседка могла ожидать моего звонка.
При розыске преступника по горячим следам обычно происходил тотальный опрос всех проживавших в доме. В огромный бредень, который спешила забросить милиция, могла попасть и золотая рыбка.
«Не исключено, что с соседкой уже говорили…»
Милиция могла уже знать, что перед гибелью Марина позвонила некоему Саше, для чего перешла в чужую квартиру!
«Назначила свидание на тот самый час, когда совершено преступление!..»
Меня могли уже искать!
Все же я набрал её номер.
Наш аппарат был абсолютно защищен.
— Алло… — Голос был надтреснутый. Немолодой. В нем звучал осторожный вопрос.
— Добрый вечер. Серафима Александровна?
— Да.
— Меня зовут Саша. Сегодня я разговаривал с Мариной. Она мне звонила от вас. Вы уже знаете, что с ней произошло…
— Это какой-то ужас… Даже не верится.
Мы помолчали.
Оперативная группа могла её проинструктировать на случай моего звонка. Оперативники могли сидеть сейчас в её квартире и на месте подсказывать соседке варианты вопросов и ответов.
В любом случае разговор мог записываться.
Я продолжил:
— Марина догадывалась об опасности. Я частный детектив. Она обратилась ко мне за помощью… Я должен с вами поговорить…
— Вы хотите заехать?
— Да. Если можно…
Если в её квартире были менты, они, скорее всего, должны были предложить мне приехать прямо
сейчас.
Никто из моих бывших коллег не отложил бы задержание преступника даже на час! К чему рисковать?!
Ответ прозвучал неуверенно.
Это был хороший признак.
— Я готова встретиться в любой другой день. Только не сегодня. Сами понимаете.
Было достаточно поздно.
Рэмбо связывался с МУРом.
Мы с Петром ждали в его кабинете на третьем этаже бывшего дома культуры «Созидатель», в котором размещалась охранно-сыскная ассоциация.
Кроме нас, девушки-секретаря в приемной и секьюрити за тремя дверями, в помещении никого больше не
было.
У наших коллег в МУРе был самый час пик.
Наконец Рэмбо положил трубку. Сказал только:
— Для них это дело — полный мрак.
У Рэмбо был налаженный канал обмена информацией с бывшими коллегами.
По сведениям, полученным им, все в квартире Марины было перевернуто, бумаги перерыты. Судя по всему, охотились не за ценностями.
— Золотые украшения, несколько бриллиантов лежали на виду, их не взяли…
Рэмбо поднял на меня темные глаза.
— И единственная зацепка — звонок в «Скорую помощь». Непосредственно из самой квартиры. В МУРе на это ставят…
Он догадывался о том, что произошло.
— Передай, это путь совершенно тупиковый. Пусть сразу отбросят… — сказал я.
— Уверен?
— Абсолютно.
Он не стал расспрашивать.
— Я тоже подумал: кто мог звонить в «Скорую»? Соседи? Кто-то из убийц?
Мы проанализировали причины, по которым Марина звонила мне днем от соседки в офис.
— Я предложил сразу встретиться, но она хотела отдохнуть. Я решил, что она ждет кого-то.
— Ты видел её после звонка?
— Можно сказать, нет.
— Ну да…
С минуту Рэмбо обдумывал ситуацию.
По закону мы должны были предоставить милиции информацию, которая касалась убийства.
Кроме того, существовали моральные обязанности бывшего мента. Я не должен был создавать на их пути дополнительные препятствия. Этого они не простили бы. Но!..
« Я вызвал «скорую» и милицию к месту происшествия, но не явился в милицию, чтобы об этом сообщить!.. Я сделал достаточно!»
— Твои проблемы, — мудро рассудил Рэмбо. — Я намекну кому надо, чтобы он особо не ставил на зеро.
К этому вопросу мы больше не возвращались.
— Что Маринины родственники?
— Их, можно сказать, нет. Только отчим. Профессор в университете в Балтиморе, в США. Еще подруга. Им сообщили. Подруга знает, что Марина последнее время работала с нами. Она разговаривала с отчимом. Он просил нас взять события под контроль.
— Что имеется в виду?
— Нам поручают содействовать милиции в поисках преступников. Завтра придут деньги. Какие у вас обязанности по возврату долгов Марине?
— Я тебе скажу… — сказал Петр. Договорной частью нашей маленькой фирмы ведал вчерашний физик. Он обращался к Рэмбо на «ты» с того дня, как я их познакомил.
Рэмбо объяснил ему с самого начала:
— В конторе я говорил «гражданин» и «вы» только тем, кого хотел посадить… С нормальными людьми я только на «ты»…
— Итак, мы должны были взыскать долг Владимира Яцена, обратив взыскание на недвижимость. Через три месяца в Кейсарии в суде твой адвокат должен был начать дело о наложении ареста на имущество…
Голос моего партнера пробился сквозь сдавленное тесным воротником горло.
Петр положил на стол бумаги.
— Однако у нас на руках только копии расписок…
— А что подлинники?
— Марина не успела передать.
Рэмбо покачал головой:
— Ксерокс суд не примет.
— Вот и я тоже об этом думаю.
Мне пришлось вмешаться:
— Возможно, завтра я смогу что-то предложить. У меня свидание с одной женщиной.
— Я понимаю, что не с мужчиной, — вздохнул Петр.
Мы с Петром стали прощаться.
Перед тем как уехать, я поинтересовался:
— У твоих ребят из наружного наблюдения утром много работы?
Рэмбо взглянул испытующе:
— Хочешь заказать?
— Я буду это знать завтра утром.
Роберт Дов, следователь полиции Иерусалимского округа, принявший в производство дело об убийстве нищего на Бар Йохай, вцепился в него сразу и намертво.
Роберт Дов остановил внимание на компании Гии. Он был опытный следователь. Его не смутило даже то, что авторитет противоборствующей группировки Макс, совладелец паба «Сицилийская мафия», хотя и несовершеннолетний, но уже дважды успел предстать перед израильским судом…
Косвенные улики против подростков с Бар Йохай показались ему весомее.
Группировка была невелика, сплоченна. Наряду с ребятами в нее входили девушки.
Вскоре, с помощью сыщика участка Катамоны Джерри, Роберт Дов имел представление о каждом, принадлежавшем к компании Гии.
Глава группировки Гия работал на стройке. Школу бросил, с домашними, матерью и младшей сестрой, находился в затяжном конфликте.
Среди сверстников пользовался непререкаемым авторитетом.
Когда рыжего Дана задержали за кражу ящика пива со склада магазина, Гия находился неподалеку, в сквере, и наверняка имел отношение к краже, но друзья его всеми способами отмазали. Гию вызывали тогда в полицию вместе с матерью. Он был предупрежден. Поставлен на учет.
Большую часть свободного времени он проводил с друзьями — на аллее, в пабах. Не учился. Имел связи со взрослыми уголовниками, прибывшими с Кавказа, — в Тель-Авиве, в Лоде, в Ашдоде…
Правой рукой его был Балабан. Он был старше Гии — кареглазый, с золотистыми патлами, с бледным нервным веснушчатым лицом; полная его противоположность — мягкий, отзывчивый. Мать Балабана, украинка, со всей семьей жила на севере страны.
Балабан, Арье и рыжий Дан жили в одном подъезде с убитым.
Амран Коэн мог открыть дверь каждому из них, не опасаясь. Они знали его образ жизни, распорядок дня, привычки. Амран Коэн знал их как облупленных. Не исключалось, что вся компания бывала у него в квартире.
Кроме того, живя по соседству, ребята имели время и возможности беспрепятственно в течение нескольких месяцев или недель спокойно подбирать ключ к двери…
Роберту Дову сообщили об интересе, проявленном Балабаном к следствию по делу уже на первом его этапе, сразу же после обнаружения трупа.
Борька Балабан был в числе наиболее подозрительных.
Крутого Арье Роберт Дов в качестве убийцы всерьез не рассматривал. Высокий, с темным плоским лицом, с маленькими косившими глазками, Арье работал на заводе пластмасс подсобным рабочим.
Информаторы докладывали Джерри.
Прибегал с работы, падал в койку. Спал. Выгуливал собаку, слушал радио. Бежал на работу.
«Пахарь»! У этого две ценности в жизни.
Первая — транзистор «Сони», был набит современными музыкальными композициями седьмого канала — радиостанции, объявившей войну налоговому управлению и вещавшей с корабля, стоявшего вне израильских территориальных вод.
Вторая — выбракованный альбинос-бульдог Блинки.
Ближайшим напарником Арье был рыжий Дан, харьковчанин, с того же завода пластмасс…
Оба в ночь совершения преступления были на заводе, и у них имелось твердое алиби.
Непосредственное участие в убийстве могли принять Гия и Балабан.
«А может, и Боаз…»
Роберт Дов держал в ящике стола фотографии членов компании.
На всех снимках охранник, проверявший сумки при входе в офисах, в магазинах, — пухлый, смешной — был в белой форменке с синими погончиками, такого же цвета клапанами на карманах и галстуком. Ремень врезался глубоко под толстый, навыкате живот.
«Нет… Этот не может!»
«Страх» — было огромными буквами написано у Боаза на лице. Надпись невозможно было не заметить…
Остальные были девицы.
Про подружку Гии Вику Роберту Дову было известно мало: её ничего не интересовало, кроме самого Гии. Красивые спокойные глаза овцы. Крепкие ноги и бедра.
Следователь знал этот тип, распространенный и тут тоже.
«Судьба окрестных кобелей. Постоянно задранный хвост…»
Лена — хавера Балабана.
На её счет у Роберта Дова было точное мнение.
«Девица нервничает!..»
Сыщик участка Катамоны Джерри оказался идеальным помощником Роберту Дову.
И идеальным слушателем.
Готовившийся в офицеры полиции питомец бригады «Гивати» — старательный, не расстающийся с записной книжкой, куда он записывал даваемые ему задания, — Джерри обещал в будущем стать хорошим профессионалом.
— Знаешь, почему эта девчонка так нервничала? Я про Лену… Что заставляло её это делать, знаешь?
— Нет, мефахед.
Джерри величал его то по имени, то — командир.
— Она хотела отличиться перед парнями! Доказать, что ей можно доверять! Она что-то знает или догадывается! И вот она лезет из кожи, чтобы убедить их! Согласен?
— Наверное, ты прав.
— Если все пойдет, как я рассчитываю — я выдеру ее, как козу… Обещаю, Джерри! Ты заметил? Расколоть — это как трахнуть…
Он выразил мысль предельно просто.
В иврите не было непроизносимых слов. Все прилично. Все слова есть в ТаНаХе.
— Тут тоже все средства хороши, если ты мужик! Знаешь что, Джерри!..
— Да?
— У меня такое предчувствие, что мы с тобой это убийство нищего уже раскрыли…
Начинать с Ленки было нельзя.
Идеальным вариантом была Мали — подруга Боаза.
Роберт Дов, услышав её характеристику от Джерри, сразу понял:
«Эта владеет информацией. Болтлива. Не оценена сверстниками. Она будет говорить…»
Мали сидела напротив стола социальной работницы — в майке, в мятых шортах, расставив широко белые большие колени, крупная не по возрасту, жидкая, с пышной, без намека на упругость грудью.
Социальная работница участка Катамоны, дама лет тридцати пяти, худая, костлявая, отрекомендовалась, как принято, по имени:
— Илана.
Демократичность на Мали не произвела впечатления.
«У вас своя свадьба, у нас — своя».
Она не испытывала ни смущения, ни страха.
Эти чувства ей заменяло любопытство.
«От рядового до начальника — вы все с посетителями на „ты“ и только по именам — Мошэ, Эли, Барух! Обольщаться этим не приходится…»
Илана формулировала вопросы вежливо-жестко. Русская речь её была с завыванием.
«Рижанка…»
Бабы-прибалты все были сухие и плоские. И завывали.
— Почему ты бросила учиться?
«Опять двадцать пять! Суки! Сколько раз им говорить!..»
— А чего я понимала на уроках?! Языка не знаю. Кто обещал изучение иврита при школе, ульпан… Сидеть, как попка?! Извиняюсь!
— Не учишься, не работаешь… Только парни на уме.
— А чего?! У принцессы Дианы тоже…
— Только она плохо кончила!
— Это как кому повезет, Илана!
— Помнишь, тебя задержали в супермаркете — ели с полок то, что выставлено…
Мали помнила, но все же спросила:
— Когда?
— Тебя же вызывали! — Дама на всякий случай заглянула в компьютер.
— Не ели, а пробовали! Израильтянам можно, а нам нет?!
Непонятно, что интересовало социальную работницу на самом деле.
Сначала выходило, что вызвали из-за драки, затеянной на аллее на празднике Лаг ба-Омер. Теперь вроде бы возник супермаркет…
Следователь Роберт Дов вошел во время разговора.
Показал Илане, что подождет. Вроде ему даже интересно. Улыбнулся Мали, подвинул стул. Мол: «Не тушуйтесь, девчонки. Посижу капельку и уйду. Устал как собака!»
Высокий, в рубашке с короткими рукавами, джинсы, белые кроссовки.
Социальная работница сразу стала любезной, сделала кофе. Предложила и Мали. Атмосфера в кабинете потеплела.
Илана перешла все-таки к происшедшему на аллее.
— …Ты набросилась на девицу… Не стыдно?
— А может, она на меня первая налетела?!
— Девочки дерутся — израильтяне смотрят!..
— У них этого не бывает?! Да?!
Роберт Дов попросил перевести, о чем они говорят. Илана перевела.
К происшедшему на аллее следователь отнесся юмористически. Не перестал улыбаться.
— Мало ли что бывает!
Сухая Илана смягчилась. Заговорила по-человечески.
— Дерево пересади на другую почву, и то болеет! А что, если подростка! — Заговорили о ребятах из компании. — Как же ребята живут одни? Кто им варит, стирает? Наконец, просто моет посуду…
— С этим просто! Они экспериментируют… — Мали, почувствовав внимание, преобразилась. — Составят посуду в унитаз, добавят порошка, жидкого мыла — спускают воду… Все!
Илана переводила. Роберт Дов смеялся. Иногда переспрашивал — все весело, с улыбкой. Удивлялся.
— А то Блинки дают облизать…
Альбинос Блинки следил за гигиеной в квартире.
— «Общество чистых тарелок». Как у Михаила Генделева… Не слыхали?
Блинки же таскал за хозяином приемник с музыкой седьмого канала.
— Впереди Арье, затем Блинки и позади Дан. Подталкивает его. У Блинки вся задница в синяках.
Роберт Дов интересовался всем исподволь.
Об убийстве Амрана Коэна вообще не было упомянуто.
— Работают?
— На пластмассе. Сами знаете, какие там условия!
— А как девочки устраиваются?
— Кто как. В основном на уборке.
На иврите называлось это никайон.
— Никайонить — первое слово на исторической родине…
Отличная подработка, за которой многие гонялись.
— Помыть лестницы в своем подъезде — это запрос-то! Только бы платили как положено!
По закону минимальная зарплата составляла 13 шекелей в час. Около 4 долларов.
— А видят — новая репатриантка! Олахадоша! Дают десять… За десять пусть сами моют!
Следователь не ошибся — Мали ничего об убийстве не знала, не предполагала. Но была в курсе всего происходившего на «р у с с к о й» улице.
— Многие сидят с детьми…
Она рассказала о Вике.
— В американской семье. В Старом городе…
— А свободное время? Хоть бы книжки в руки брали! Иврит не знают, русский забудут…
— Читают. Гия, например, — он всегда с книгой. Берет в библиотеке в Общинном доме. Начитанный парень…
— И на концерты ходите?
— Билеты дорогие. Хотя… Ленка с Борей недавно были на Романе Виктюке… Знаешь такого?
Социальная работница созналась, что впервые слышит это имя.
— Режиссер, транссексуал. Такое отмачивает…
— Как ты сказала?
— Роман Виктюк.
Илана записала.
Постепенно подошли к приближающимся осенним праздникам.
— За границу не собираетесь?
— Какое… Хотя вроде Лена со своим хавером хотела!
— Небось во Францию. Русские балдеют от Парижа! Монмартр, Фоли Бержер…
— Она говорила про Испанию…
— А деньги? Неужели с никайона?
— Ленка никайоном не занимается. Если только где-нибудь, где её не знают… Посидеть с ребенком, полить цветы… Это, должно быть, Борька подсуетился…
Роберт Дов наматывал на ус.
Под вечер социальный работник Илана поднялась на верхний этаж, где Ленка жила вместе с матерью и бабкой.
Бабки дома не было — пенсионерки тут устроились лучше всех: ходили в клуб, ездили на экскурсии, по очереди собирались друг у друга — играли в карты.
Ленка и собака тоже отсутствовали.
Дома была только мать Ленки — законопослушная, пуганая — бывшая преподавательница английской литературы…
— Можно к вам?
— О-о!.. Какая гостья…
Илана следила за жизнью социально слабых слоев вновь прибывших, через нее можно было пробить небольшие льготы — на протезирование зубов, на очки, денежную помощь на отопление…
— Разрешите я заварю чайку. Как вы любите? С лимоном?
— Не волнуйтесь, я на несколько минут. Просто проходила мимо…
Ленкина мать заварила чай, выставила цукаты. Илане они понравились.
— Страна апельсинов, а никто не умеет делать цукаты! Это Лена делала…
— Очень вкусно.
— Она уже в детстве была лучшей хозяйкой, чем я!
Стала рассказывать.
У девчонки действительно все получалось.
Умела вести себя в компании. Когда там, в Запорожье, у них дома собирались коллеги-преподаватели, Ленка оказывалась прекрасной собеседницей.
Не повезло ей только с отцом, точнее — с отцами: их было трое, и все не удержались.
— Как она, кстати?.. — спросила Илана.
Мать Ленки не умела скрывать.
— Дома почти не бывает. Сейчас у нее хавер — Боря! Где пропадают, чем заняты?..
— Трудный возраст!
— Тут и не принято, чтобы родители верховодили. Разве я могу ею командовать! Запретить пойти куда-то, куда она хочет? В крайнем случае я добьюсь, что она сегодня не пойдет, а потом пойдет тайно…
— Да, да…
— Зато, давая свободу, я знаю, где она, мы можем с ней обсудить, как сделать, чтобы устранить последствия…
Социальная работница поддакнула:
— Вы правы…
— Кроме того, они не пьют! У них выпить — это банка пива. В России родители решали за шестнадцатилетних! А у этих право решать самим…
— Работает?
— Пока нет.
— Я тут кое о чем подумала для Лены. Единственно… Мне бы не хотелось, чтобы кто-то знал. Пойдут разговоры. Даже Лене, по-моему, можно не говорить, что это через меня.
— Да…
— Скажите: подруга по ульпану…
Илана открыла сумку, достала ключ.
— Мои знакомые уехали. Это тут недалеко, в районе Сен-Симон. Им нужен человек — раз в неделю полить цветы. Небольшие деньги. Тем не менее… Вот адрес.
Поливать цветы Ленка поехала вместе с Балабаном. Квартира оказалась чистенькой, уютной. Она была расположена на двух уровнях — с супружескими спальнями, ванной и библиотекой внизу; просторным салоном с кухней, с балконом — выше.
Чтобы попасть из одной половины в другую, надо было преодолеть несколько мраморных ступенек…
Ленка и её хавер обследовали помещение.
Несколько акварелей, полка с книгами. В основном на английском. Коллекция минералов.
Нигде не было ни одной брошенной вещи. За квартирой следили. Все было чисто выстирано, тщательно уложено.
В ванной висело несколько белых махровых халатов.
— Я думаю, они квартиру сдают…
— Наверное, американцы.
Цветы, которые предстояло полить, были на балконе и еще в каждой из комнат внизу. За цветами следили. Земля в цветочных горшках еще сохраняла влагу.
— Иди ко мне…
Борька Балабан не мог ничего с собой поделать — едва они вошли, он несильно потянул Ленку к себе. Он не мог пройти мимо ни одной из кроватей…
— Сходи в кухню, проверь, есть ли тут кофе… — Ленка вывернулась из его рук. — Я начну поливать цветы…
— Зачем мы сюда шли?
— Разве за этим?
— Какая ты правильная! Организованная! Я тебе скажу, как ты будешь трахаться с мужем. Как моя тетка. Все по графику. Он моет на ночь ноги, она в это время стелет кровать. Она мажет крем, он идет в ванную. Она ложится. Пока он в ванной, читает газету. Он гасит свет… Она раздвигает ноги.
— Откуда ты все это знаешь?
— Вычислил. Ни страсти, ни фантазии.
— Подумай, какой умный! Потом сходи на балкон. Посмотри садовый ножик…
— Ленка!
— Мы отложим все на Испанию. Я узнала о новом агентстве «Туре»…
— Я же дурака валял!
— Иди! — Ленка поцеловала его в лоб.
Он покорно поплелся на кухню.
В ящиках над кухонным столом нашлось два сорта растворимого кофе — «Классик» и «Голд». Борька выбрал «Голд». В электрическом чайнике была вода. Он понюхал: вода была еще свежая. Он машинально сменил ее…
Ленка появилась в кухне.
— Представляешь, Мали ходила в бутик «Малха», там распродажа летней коллекции года…
— Да брось ты об этом!
— Подожди! И в основном изготовлено модельерами ведущих фирм готовой одежды. Представляешь? «Поль Матисс»… Длинные летние платья и сарафаны из вискозы… «Банана рипаблик», «Френч коннекшн»… Видел коллекцию «Леди Феррари»?
— Хочешь, чтобы я купил?
— Кольца, колье, серьги и браслеты. Чистые бриллианты! С международным сертификатом…
— Представляешь, сколько это стоит?!
— В честь праздника Рош а-Шана сорок процентов скидка. Десять беспроцентных платежей…
Она говорила не умолкая. Все какую-то чушь.
— Может, сделаем себе татуировки. Я читала в «Вестях». Сроком на три года. Пожалуйста. Местный наркоз.
В Тель-Авиве, около площади Дизенгоф…
Ленка сама торчала от этой близости, от запертой двери изнутри…
— Ленк!
Он двинулся на нее буром…
— Нет, нет, нет… Тут еще на балконе цветы. — Она вырвалась. Убежала на балкон.
Между тем все было ясно с той секунды, когда они вошли в эту квартиру.
Борька не знал, куда себя деть. Прошел по квартире.
«Странный дом!»
Не было детских вещей и фотографий.
Вешалка у двери была пуста.
Он не придал этому значения. Заглянул на балкон.
— Заснула?
— А куда спешить?..
Его тащило, он ничего не мог поделать с собой.
— Ну, Ленка…
Он просунул руки ей под мышки, положил ладони на грудь. Ленка обернулась.
— Как ты считаешь, о н сейчас видит нас оттуда?
Балабан не сразу догадался, о ком она…
— Думаешь, оттуда каждый видит, что хочет?
— Во всяком случае, своих близких. И тех, кто причинил им зло. Они за ними следят и вредят, как могут. Ты веришь?
— Я его и при жизни никогда не боялся!
— Трусите сейчас? Все-таки полиция!
Он взорвался:
— Кто — я?.. Да я ничего не боюсь! Хоть сейчас на детектор лжи! Полиция тут слаба! Она меня не расколет! Если хочешь знать, я могу кого угодно уделать…
— И меня?!
— Запросто.
— Борька, я тебя боюсь! С чего бы это вдруг?! Мы ведь тут вдвоем!
Он прижал её к себе.
— Я же шучу! Неужели я могу тебе причинить зло…
Он положил руки сверху ей на пояс джинсов. Осторожно расстегнул верхнюю пуговицу. Ленка не шевелилась.
Борькина рука спустилась. Ленка накрыла её ладонью. Каждое его движение отзывалось у нее внутри.
— Ну, ведь ему вы причинили!
— То другое.
Ленка боролась с его рукой. Отвлекала разговором. Еще секунда — и он был готов уйти, бросить её тут, в этой квартире.
— Как вы это сделали?
— Неужели ты поверила!
— Не доверяешь?
— Я разыграл тебя! И вообще! Зачем ты спрашиваешь? Тебе говорят: «Не надо тебе это знать! Не лезь в то, что тебя не касается!» А ты все добиваешься: «С кем? Как? За что?»
— И кому от этого плохо?
— В первую очередь, тебе.
— Морально?
— Не только. Есть закон: «Если узнал — обязан сообщить!»
— Да ладно! Как вас на это хватило?..
— Мы не хотели…
Его рука теперь могла действовать свободно.
На Ленке были джинсы «Биг стар» с пятью пуговицами на ширинке вместо «молнии». Он принялся их расстегивать. Ленка превратилась в слух.
— И чего же?!
— Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать деньги. Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж. «Воры!» Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. Специально подготовил на такой случай. Пришлось этим же молотком и… Пару раз по голове…
— А потом?
— Взяли ключи. Убежали… Он остался на полу. Рядом молоток, сбоку рулончик белой туалетной бумаги…
— Вы пошли вдвоем?
— Не важно.
— Я и так знаю: Гия! Один бы ты не пошел! Но хоть деньги у него были? Нам хватит на поездку?
— Триста тысяч.
— Шекелей?
— Долларов!
— Господи, по сто пятьдесят тысяч на брата… Где же он их прятал?
— В подушке…
Казенный конверт без марки Борьке принесли через день. Под вечер. Он был дома. Почтальон — тоненькая эфиопка с тысячью узеньких косичек в прическе — послала ему ослепительно белозубую улыбку.
Он вскрыл послание.
Месячные курсы электросварщиков, на которые он вместе с другими пацанами хотел поступить, теперь ждали его.
«Официальное приглашение…»
На сборы, увольнение с работы и улаживание всех прочих дел давалось трое суток.
Посылаемые на курсы должны были прибыть в среду на Иерусалимский желдорвокзал (таханат ракэвэт).
«Сбор у входа в 13 часов, старшая Элла…»
С собой следовало захватить только документы, смену белья. Купальные принадлежности…
«Отлично…»
Впереди у него было трое суток и «своя» квартира, где они с Ленкой могли уединиться.
После того, самого первого дня в чужом доме они теперь сразу, едва успев закрыть за собой дверь, начинали раздеваться. Майки, джинсы, трусы валялись на их коротком пути. В прихожей, на ступеньках лесенки, которая вела наверх. В коридоре…
Вечером третьего дня они собрали «у себя» гостей.
Пришли Гия, Виктория, она же Вика, Мали с Боазом, Арье, Дан…
Выставили пиво «Голд стар», кока-колу, «Спрайт»…
На вокзал Борьку провожала только хавера.
Всю дорогу они держались за руки.
Была самая жара.
Иерусалимский железнодорожный вокзал, а на самом деле — маленькая, по масштабам России, дачная станция, запираемая с вечера, с одной кассой, с вечно пустым зальчиком ожидания, не отгороженным от короткого перрона, с бельем, сушившимся рядом с путями, несколькими пригородными поездами в сутки…
Будущие однокашники по курсам-тоже пацаны из России и Украины, курили по одному и группками. Строили из себя крутых. Смачно и часто плевали.
Коренных израильтян на курсах не было.
Элла, старшая — черноволосая, с живыми глазами, была из прежних пионервожатых — деятельная, заботливая.
— Балабан Борис. — Она проверила по списку. — В вагоне ко мне подойдешь…
— Поеду, пожалуй… — сказала Ленка.
Других пацанов никто не провожал.
Они отошли в сторону.
— Я сразу тебе позвоню, как устроят.
— Может, тебе удастся приехать на Шаббат.
— Было бы здорово. Держи наши ключи…
— Борис! — Элла-пионервожатая уже махала ему рукой. — Поезд!
Наспех поцеловались.
— Давай…
Всей группой забрались в один вагон.
Борька еще не ездил здесь в поездах.
«Похоже на электропоезд, только двери закрываются не автоматически и сиденья мягкие…»
И еще в купе были столики. Окна не открывались. Мощные кондиционеры гнали сверху прохладу…
Курить не разрешалось нигде.
Борька вышел в тамбур. Там втихую уже покуривали двое пацанов. Его предупредили:
— Не все сразу!
— Ничего…
Он отчего-то разволновался.
В окне возникла знакомая арабская деревня Бейт-Сафафа с игрушечными резными минаретами. Дорога на Гило. Паб «Сицилийская мафия»… Знакомые места.
По другую сторону линии показалась и х аллея. Днем она выглядела короткой и пыльной. Казалось, солнце прокалило её насквозь — ни клочка тени… И ни одного человека!
Ее проскочили за минуту. Дальше начинались Иерусалимские горы, неровные складки породы, высокие террасы вверху, долины…
— Балабан!
Старшая Элла вышла в тамбур.
— Ты поедешь с другой группой. На третьей остановке ты должен выйти. Группа собираете» на станции. Вы едете дальше автобусом…
Борька растерялся. Высокий, в клетчатой рубашке навыпуск, в джинсах, за минуту до этого крутой, независимый…
— А чего?
Парни в тамбуре бросили курить, внимательно слушали.
— Все в порядке…
— Вот твое направление… — Элла подала запечатанный серый конверт. — Тут все необходимые документы. Мне сказали, занятия проводятся где-то неподалеку…
Я приехал на Кутузовский с утра на следующий день.
Подъезд Марининого дома встретил уже знакомым запустением.
Никто из бомжей не ночевал этой ночью в подъезде — я мог бы в этом поклясться.
У бродяг дьявольское чутье на опасность.
Они обходят такие места…
Вчерашняя трагедия в доме не прибавила подъезду флера таинственности. Сколько таких мест, отмеченных злодейством, вокруг, о которых мы не догадываемся, поэтому спокойно проходим. Останавливаемся. Разговариваем.
Я нажал на кнопку домофона.
— Да. Входите… — Меня ждали.
Перед этим я позвонил соседке Марины из офиса. Она сразу меня узнала:
— В любое время. Только в тринадцать у меня будет врач. Он пробудет минут сорок…
— Понял.
Я поехал немедленно.
В лифте и на лестничной площадке неожиданностей не было.
Квартира Марины была опечатана сургучной печатью с бумажкой.
Я позвонил в дверь напротив.
— Пожалуйста…
Сердце екнуло.
Дверь уже открывали.
«Один… Два… Три запора! Порядок!» Милиция, будь она внутри, ограничилась бы минимумом задвижек.
— Серафима Александровна? Добрый день.
Полная пожилая женщина. Уложенные парикмахером
седые волосы. Маникюр. Аккуратный фартук поверх сарафана.
Генеральша!
— Здравствуйте, входите.
Квартира как и у Марины, но с явно выраженным уклоном в сторону Министерства обороны. Фотографии маршалов. Жуков, Сталин в форме генералиссимуса. Помпезные подарки коллективов ВПК: миниатюрные пушки, самолеты.
— Какая красота…
Я показал на игрушки.
— Нравится?
— Очень трогательно.
До моего прихода она сидела перед телевизором. Он и теперь продолжал беззвучно работать.
Генеральша оказалась ничуть не чопорной, какой я себе её представил. Генерал, видимо, женился на ней еще старлеем. Вспомнив Марину, помолчали… Еще вспомнили прошлую жизнь.
— Жили красиво. Надеялись. Ходили на премьеры. Парады. Что-то менялось каждый год. Главное, никто не думал: «Вот прежде, десять лет назад, все было лучше!»
— Наверное, вы правы…
Я уже давно дал себе слово быть вне политики.
— Садитесь… — Она показала на громоздкие кожаные кресла вокруг журнального столика. — Что-то все-таки стояло тогда за этим. Согласны? — Она села в кресло и продолжила скорее по инерции: — Тяжело вспоминать. Если бы тогда знали, что так будет, — разве бы так надо было жить?! Какие возможности были! А мы даже дачи себе не оставили. Вообще ничего…
Основания для такого доверия вскоре выяснились:
— Марина перед тем, как позвонить, сказала, что звонит надежному и хорошему юноше…
«Юноша бледный, со взором горящим…»
Что могло лечь в основу такого портрета: тяжелая грация, перебитый давно, искривленный нос, впалые щеки, сплошь металлическая белая верхняя челюсть российского уголовника…
Когда я был начальником розыска, это выглядело довольно экзотично.
— Насчет юноши — конечно, очень точно.
Тем не менее было приятно это услышать. Марина не играла двойной игры. Оказалось, мы относились друг к другу одинаково хорошо.
— Не будем её очень критиковать…
— Тем более после того, что случилось. У вас в доме ничего не говорят об этом? Может, кто-то что-то видел?
— В нашем доме ничего не узнать. Разве от милиции.
— С вами они не беседовали?
— И не будут! У них хватит помощников помоложе…
Она произнесла это весьма решительно.
— Я и не открою…
У нее сложились непростые отношения с участковым.
— Только с санкции прокурора! — Мысль её работала четко. — А если я еще расскажу о звонке Марины и о нашем разговоре, они меня вообще затаскают…
Все сильно упрощалось само собой.
— Теперь вы расскажите! Что вы об этом обо всем думаете?
Я собрался с мыслями.
— Поскольку Марина звонила именно от вас, я могу быть с вами откровенен…
— Надеюсь.
Я обрисовал ей финансовую деятельность Марины.
— А ваша роль?
— Наша фирма занимается помощью в возврате долгов. Несколько человек в Москве были ей должны крупные суммы. Вы что-нибудь знали? Ей, наверное, не раз приходилось звонить от вас…
— Марина боялась, что её телефон прослушивается… — Генеральша встала. — Как вы относитесь к чаю? Не возражаете?
— С удовольствием, спасибо.
— Я поставлю…
Душистый, крепкий чай был подан в фарфоровых фирменных чашках известного российского завода. За чаем мы продолжили разговор.
— Родители её разошлись. Воспитывал отчим. Не сколько лет до совершеннолетия она жила за границей. В Израиле. Потом вернулась в Россию, восстановила гражданство. Купила квартиру…
Все это я уже знал.
— Друзья — все больше нынешние новые русские. Но были и иностранцы. Я как-то видела иностранную машину, в которой к ней приезжали. С красными номерами. Посольская. Я думаю, израильтяне. Слишком хорошо говорили по-русски, без всякого акцента…
— Вы не помните, она упоминала имя Ян?
— Она звонила ему. Примерно два раза в месяц. Всегда днем. По международному. Счета она сама оплачивала…
— Что у них за дела, не слышали?
— Сама она говорила мало. Что-то записывала. Я думаю, это деловые отношения…
Она взглянула на меня. Ей хотелось спросить.
— Да?
— Кто же оплатит ваш труд?
Я объяснил:
— В договоре обусловлен процент, который идет фирме при возвращении долга.
— Деньги Марины пропадут?
— Есть одна беда…
Генеральша внимательно слушала.
— Подлинники расписок остались у Марины дома. Не думаю, что милиция займется выбиванием её долгов…
— Это так…
Она уже несколько минут что-то обдумывала.
— Наверное, я смогу вам помочь… — Она поднялась. — Марина что-то чувствовала. Она оставила вчера небольшой пакет. Вы частный детектив. Я отдам его вам. Под расписку. Думаю, милиция не будет на меня в обиде, если узнает…
Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с пакетом.
Я сразу узнал рисунок: фирма — производительница пакетов презентовала свою продукцию на выставке «Безопасность» в Манеже, Марина наверняка получила его там.
— Я в свою очередь хочу тоже вас обрадовать…
Во внутренней инструкции фирмы мы с Петром предусмотрели пункт о небольших премиальных для людей, оказавших услуги в выполнении заказов. Процент, правда, был крайне мал.
— Но когда речь идет о сотнях тысяч долларов! Если все сложится хорошо, вас ждет довольно крупное вознаграждение…
Она откровенно обрадовалась.
Мы вскрыли пакет. Внутри оказались бумаги. Это были подлинники расписок.
«Господи! Да тут целый банк!»
— Пожалуйста… — Женщина передала мне бумагу и китайскую ручку с золотым пером, заправленную чернилами. — Мы перепишем, распишемся. И я спрячу…
— Обязательно…
О всех бумагах я знал от Марины.
Расписка Любки была написана округлым ученическим почерком…
«Левон…»
Сумма была тоже крупной.
«Яцен Владимир Ильич… С выплатой суммы полностью в Израиле…»
Огромная сумма в долларах…
«Не ею ли Марина подписала себе смертный приговор?..»
Направляясь к машине, я видел прохожих, шедших навстречу, а переходя на другую сторону проспекта, мельком оглядел тех, кто шел за мной.
Расклад был знакомый: пара пенсионеров, тетка с сумкой на колесах, лицо кавказской национальности.
Никто не привлек моего внимания.
Я снова оставил машину на расстоянии от дома, но уже в другом месте, не там, где вчера. Не проверяясь — для этого где-то сзади двигался Петр — двинулся пешком.
Главная опасность слежки за мной, конечно, была теперь, а не тогда, когда я ехал сюда.
За подъездом могли следить две полярные силы: менты и участники вчерашнего налета на квартиру. И тех и других интересовали связи Марины. Они наверняка должны были тут появиться.
Теоретически менты могли задержать меня прямо в квартире соседки… Но они никогда не стали бы это делать…
Сколько раз у меня самого как начальника розыска были подобные ситуации.
«Они наверняка дадут мне уйти. Затем их наружка вцепится в меня намертво. Слежку поведут квалифицированно. Зафиксируют адреса, связи, места встреч. А задержат только в конце пути. К этому времени уже будет установлена и моя личность…»
Это была не фантазия — прогноз глазами специалиста.
«При обыске у меня найдут расписки должников, ключ от подъезда. Никто не поверит, что Марина сама дала его…»
Бандиты будут действовать практически так же.
«Только в первом случае я рискую свободой, а во втором — жизнью…»
Следят ли за мной или нет, я должен был узнать уже очень скоро. Петр двигался где-то метрах в пятидесяти сзади меня по другой стороне.
«А вот и он!»
Петр окликнул меня по рации:
— По-моему, тебя ведут! Проверься!
— Понял.
Я прошел еще метров сто.
Небольшой супермаркет на углу выглядел привлекательно: цветные навесы над витринами, реклама…
«Похоже, этот…»
Молодой парень — в джинсовом костюме, в кроссовках…
Он нагнул голову, как будто что-то бормотал в воротник.
«Не исключено, что под курткой работает рация…»
Я побродил по супермаркету.
Когда я вышел, парень что-то рассматривал у газетного киоска на другой стороне проспекта. Контролировал переход. Если бы я двинулся дальше, он воспользовался бы туннелем — перебежал бы на мою сторону.
«Еще одна задачка на засыпку…»
Я прошел под арку.
«Обязательный детский сад…»
Сбоку под аркой висело объявление: «Починка обуви».
Мастерская обувщика находилась в подвальном помещении, чтобы в него попасть, надо было пройти вдоль здания.
Двор был проходным.
«Топтуны» всегда начинали нервничать, когда объект пускался в странствия по дворам. Маневр обычно Давал результат уже на второй минуте…
Чтобы не потерять меня из виду, филер должен был обязательно появиться под аркой.
Со двора навстречу выезжал грузовик с газовыми баллонами.
Нежный ксилофонный звук чугунных баллонов плыл в воздухе.
Вход в подвал был за боковым выступом здания. Он не бросался в глаза. Чтобы его увидеть, надо было свернуть.
Я не спеша свернул под арку, быстро побрел вдоль дома, замедлил шаг, спускаясь в подвал.
Позади никто не шел.
«Вот и все…»
В эту минуту рация у меня под курткой вновь заработала. Я окунул ухо в воротник.
«Петр!..»
— За тобой побежал мужик. Он у арки.
— Понял… Надо подключить «Лайнс».
Без разведки охранно-сыскной ассоциации нам было не выкрутиться.
— Хорошо.
— Конец связи…
Я поздоровался с обувщиком.
Немолодой энергичный человек, в очках, в галстуке, властно указал на стойку, предлагая показать товар. В прошлом он мог быть директором комбината, технического училища. Я знал этот тип.
— Меня интересует ремонт модельной обуви…
— Приносите, — сказал он просто.
— Хорошо. Вы каждый день работаете?
— Каждый день.
Я поднялся по цементным ступенькам во двор. Какой-то человек метался у арки. Его глаза бегали. Он не знал, куда я мог деться.
Внезапно он резко замер, отвернулся, окунул голову в воротник. Из рации под курткой, по всей видимости, поступил вызов.
В это время я прошел рядом.
Он не обернулся. Я слышал, как в унисон, толчками, сотрясая артерии, одинаково быстро бьются наши сердца.
Что можно сказать о человеке со спины?!
Тем не менее я узнал его.
Это был бандит, который приходил вместе с Любкой в квартиру Марины. Король…
Он не видел меня.
Я свернул назад на Кутузовский, аккуратно прижимая локтем под курткой пакет с бумагами Марины…
Разведка «Лайнса» заняла опорные места в районе нескольких переулков между Большой и Малой Пироговской.
Я выбрал это место пару лет назад для целей перепроверки. Наверняка у других клиентов ассоциации были свои излюбленные места в других районах Москвы.
Тут у нас было нечто вроде полигона. Переулки, магазины.
Не раз мы проводили тут совместные учения.
Когда возникала необходимость вроде сегодняшней, я немедленно вытаскивал свой «хвост» в район Большой Пироговской.
Я поставил машину недалеко от кинотеатра «Спорт», вышел, не спеша двинулся по Пироговке.
Теперь мы все вместе составляли нечто вроде трехслойного пирога, с Кутузовского проспекта переместившегося на Большую Пироговскую…
Я — впереди.
За мной — те, кто приняли меня на проспекте у дома Марины и всю дорогу вели.
Наконец, профессионалы-разведчики «Лайнса», которых прислал Рэмбо.
Петр из игры вышел, чтобы не путаться в ногах у «профи», просто погнал в сторону Новодевичьего…
Главное было — не насторожить…
Держаться спокойно. Не беспокоить тех, кто двигался позади, — не оборачиваться, не заглядывать в витрины…
За забором у бывшего общежития Военно-политической академии имени Фрунзе возились в песке дети. Я тоже играл тут пацаном, когда отец недолгое время был слушателем…
Длинные коридоры с общими кухнями на несколько четырехконфорочных газовых плит, гостиничного типа комнатки с крохотной прихожей на две семьи…
Школа на Усачевке. Знакомая обстановка улицы. Редкие прохожие днем…
У старика передо мной что-то упало. Женщина нагнулась помочь. Засмеялась: «Зеркальце!»
Старик прихорашивался…
«Бывает…» Я не оглянулся.
Прошло не меньше двадцати минут. Сигнала уходить все не было. Топавшие сзади должны были начать беспокоиться:
«Что это он так долго гуляет?»
Если это были действительно менты, мне было бы лучше просто слинять!
Ни милиция, ни я не могли помочь друг другу в розыске убийц…
Я машинально прижал локоть к пакету.
Я ждал сигнала от людей Рэмбо.
Топающим сзади предстояло самим определить, кто из них искуснее, тоньше, профессиональнее…
Старший неизвестных топалыциков, среди которых находился бандит Король, через минуту-другую обязан был обо всем догадаться — послать все к едреной матери. Сломать схему:
— На Пироговке ему ничего не надо. Нас водят!
«Единственно верное в данной ситуации решение…»
Под курткой раздался зуммер.
Петр достал меня по радиотелефону:
— Пройди вправо. Там обувной. Вроде идешь отлить.
— Да.
— Потом — назад, в машину.
— Все?!
— Потом сваливаешь! У них «девятка» и «шестерка». Вот номера…
— Кто они? Известно?
— Частные детективы. «Шведский квартал», фактически обслуживают кавказские рестораны, казино… И еще «Пеликан».
— Пирамиду?
— Да.
Я не сразу врубился.
— Мы-то при чем?
— Не знаю. Во сколько тебя вызывает следователь?
— Вообще-то пора собираться…
Следователь прокуратуры Мотыль оказался мне знаком, однако предпочел не узнать.
Работая в отделе оперативной информации солидной газеты, я как-то обратился к нему за материалом по квартирной краже у некоего аппаратчика.
Мотыль пригласил меня приехать.
Мы встретились у него дома. Новенький, отличной застройки блочный дом в районе Болотниковской. Аккуратная квартирка, молодая жена.
Мы выпили кофе с семилетним молдавским «Кала-рашем», который я прихватил у метро.
Послушали стереосистему.
Потом хозяйка нас оставила, и мы с Мотылем уединились в его кабинете. Я достал диктофон. За окном обозначилась неяркими огнями Варшавка.
— В чем там суть… — начал я.
Мотыль улыбнулся. Положил руку на панель диктофона.
Выключил запись. Улыбнулся.
— Сколько сможешь заплатить?
У меня были свои представления об интервью с работником городской прокуратуры. Но я не подал виду.
— А сколько ты бы хотел?
— Тысячу баксов.
— Я должен поговорить с главным редактором.
— Думаю, это нормально.
— Возможно, ты прав…
От чая я отказался и вскоре откланялся.
Попав к Мотылю на допрос, я точно знал, что передо мной никакой не представитель закона, а обычный хапуга. Окажись я за столом у следователя-фаната, я бы обязательно сообщил ему все подробности случившегося с Мариной…
Кроме того, Рэмбо передал в МУР людям, которых лично знал, детали происшедшего. Они могли в любой момент вызвать меня и допросить.
— Фамилия, имя, отчество… Паспорт у вас с собой? — сухо спросил Мотыль.
Я удовлетворил его любопытство.
— Расскажите, как вы оказались в квартире убитой? Какие у вас взаимоотношения?.. Почему вы не дождались прибытия сотрудников милиции…
Он важно оглядел меня.
— Согласитесь, все это выглядит подозрительным…
— Только на первый, весьма поверхностный взгляд, — заверил я. — Я вошел только потому, что дверь в квартиру была открыта. Немедленно вызвал «Скорую помощь». Я выбежал из квартиры, потому что попытался преследовать преступников по горячим следам…
— И не вернулись.
— Я ничем не мог помочь следствию. Все, что я увидел, я сообщил по «02».
— Вы не оставили свои координаты…
— Спешил… Кстати, как вы-то? — Я спросил как ни в чем не бывало. — Живете все там же, на Варшавке? Как супруга?
Мотыль хмуро посмотрел. Буркнул:
— Нормально.
— С повышением вас. Вы ведь были следователем в районной прокуратуре. Сейчас в городской…
— Гм.
— Между прочим, я получил тогда согласие редактора…
Он внимательно взглянул на меня.
— Шеф отпустил средства. Они у меня. Если вы не забыли о той краже и захотите вернуться к истории…
— Отчего же…
Оказалось, он отлично помнит все обстоятельства.
— Я с удовольствием вам позвоню…
— Договорились.
Мое появление в квартире потерпевшей сразу перестало выглядеть подозрительным. Как мужики, мы теперь лучше понимали друг друга. Мотыль поделился впечатлением об убитой:
— Сильная баба… Прошла Крым и Рим. Я тут заглянул в её дневник. У них на студии там процветал групповой секс…
Он посмотрел испытующе.
— Комментариев не будет.
Я ничего не мог к этому добавить.
В том, что самого Мотыля тоже ждет нечто подобное где-нибудь в Бутырке, как только он там окажется, у меня не было сомнений.
В коридоре, уходя, я увидел торгашку с вещевого рынка в Тушине. Я не сомневался, что Мотыль начнет именно с нее. Его тянуло к живым деньгам…
Любку менты задержали быстро. При входе на рынок. Главное: милиционер был знакомый. И с ним двое в штатском.
«Такие дела…»
А ведь, кажется, уже плачено-переплачено ментам.
— Вы чё, ребята? Опохмелить некому?
— Сейчас мы тебя опохмелим. Давай в машину.
Все было странно.
Повезли на Петровку. Долго манежили в коридоре.
В кабинет ввели только на минуту — начальник хотел посмотреть на нее, перед тем как послать оперативников к ней на обыск.
«Хорошо хоть начальники — мужики, а не бабы! Баба бы совсем заманала!»
Начальник сразу все увидел, оценил: ум и образование — грудь, белые ляжки…
— Откуда сама?
— Из Нальчика.
Женщина-следователь, правда, тоже появилась. С двумя другими.
«Понятые…»
Мужики отошли.
Следовательша ощупала её всю. Стащила бюстгальтер. Полезла в трусики.
Потом они ушли. Начальник обернулся.
— Марину знаешь? С Кутузовского…
— Ну, как знаю! — Стало ясно, откуда ветер дует. — Знакома вообще-то… А что?
Он обернулся к оперативникам:
— Езжайте с ней. Поговорим потом.
«Черт бы вас побрал!»
Настроение испортилось.
Оперативники до самого Теплого Стана разговаривали между собой, обсуждали начальство. На обыске интересовались в основном записями. Забрали все блокноты, записные книжки. Письма.
На Петровку вернулись часа через три.
Начальник достал из сейфа бумагу, показал ей,
Это была Маринина записка. Против имени «Любка» стояли цифры её последнего долга.
«Как они адрес-то узнали?»
Начальник поинтересовался:
— Давно знаете друг друга? Где познакомились?
— Случайно разговорились на рынке. Она попросила привезти дубленку для дочурки подруги…
— Далеко ездили?
— В основном в Турцию.
— С кем?
— Я их не знаю.
Контакт не возникал.
— Мужчины, женщины?
— Женщины.
— Еще куда ездили? С кем?
— В Японию.
— С кем?
Настойчивое «С кем?» открыло глаза. «Бандит — Король, отморозок этот!.. Они его ищут!» Сочетание «отморозок» и «Марина» могло быть только в одном варианте: «Он убил ее!» Она припомнила.
«Собственно, он и пообещал что-то вроде этого!» Начальник и сам уже открыл карты:
— Король Николай Алексеевич? Имя говорит вам что-нибудь? Коля. Помните?
— Секьюрити. Я его знаю. Он на оптовом рынке работал. В Тушино.
— Какие у вас отношения?
— Какие могут быть отношения? Только товарищеские.
— Спали вместе, что ли?
— Зачем?
— Что произошло между ним и Мариной, когда она приезжала к вам…
— А я не видела. Вроде он порвал мою расписку нечаянно. Мне пришлось поехать к Марине, написать новую.
— Король ездил с вами?
— Ездил. Но в квартиру не входил. Оставался в машине.
— Всё?
— Да.
— И вы не знаете, что с ним произошло?
— Он мне не говорил. Я не спрашивала…
— Как вы с ним связывались? Звонили?
— У меня и телефона его не было! Иногда вдруг подойдет на рынке — вот он! Объявился! А то неделями невидно!
— У него был ваш телефон?
— Я дала. Он попросил: «Вдруг кто из друзей чего захочет купить!» У меня полно кож — и Турция, и Таиланд!
— Короче, вы не знаете, где его искать…
— Нет…
Начальник с сожалением оглядел её всю сразу по диагонали — от груди до задницы, захватив крутые белые ляжки с полными коленками…
— Что ж! Сейчас я тебя, б…. упеку в камеру… Там ты у меня все вспомнишь…
Сведения о Любке попали в распоряжение МУРа неожиданно. Доброжелатель, пожелавший остаться неизвестным, позвонил из автомата, сообщил паспортные данные и подробности.
К этому времени МУР уже располагал протоколом допроса главы фирмы по возврату долгов. Были известны установочные данные бандита, который пытался снять Любку с крючка, уничтожив её расписку Марине.
Неизвестный, таким образом, подтверждал все добытое по делу.
Несколько лучших муровских голов, собравшихся у заместителя начальника управления, попытались сообща дать ответ по поводу этого необычного шага, предпринятого неким весьма осведомленным анонимом.
Собственно, версий могло быть две: нас толкают на ложный путь; нам дают зацепку.
В первом случае все ясно.
Проверяя Любку и её бандита, следовало помнить, что ложную версию могли подкинуть именно в тот момент, когда менты, сами того не зная, вышли на настоящего убийцу.
Во втором случае — если через Любку и Короля они могли действительно выйти на раскрытие преступления — возникали многочисленные недоуменные вопросы:
— Зачем нам сдают преступника? Хотят нашими руками убрать киллера? Не боятся, что он вдруг запоет?! Даст показания на заказчика?!
— А если, сдавая киллера, они выигрывают время… Может, заказчик за это время слиняет?
— Или к этому времени хотят убрать и киллера, и заказчика…
Любку продержали в камере три дня.
Конечно, не одну.
В камеру подсадили Нинку — молодую девку, «прости-Господи».
Несмотря на возраст, Нинка уже объездила полмира, торгуя крепким здоровым телом, которое пока ничто не брало.
Работала по сопровождению и в массажных кабинетах за границей. Рисковала. Добиралась даже до Эмиратов. Несколько раз её ловили, высылали. Такие страны, как Германия, Бельгия, Турция, — где больше всего работы для проституток, — были для нее уже. закрыты.
Последний раз Нинке отказали во въездной визе в Венгрию.
— Хозяин наш сам был виноват. Меня с подружкой оформили в тургруппу как для лечения. Представляешь? Вся группа — пенсионеры, старики. И мы двое. Тут и на фото все уже видно. Естественно, что нас бортанули…
Нинка не падала духом.
Все трое суток по утрам в камере нагишом делала гимнастику.
Ментов называла только по именам. Они то и дело заглядывали в камеру. Девчонка была симпатичная — было что показать мужикам. Любку она сразу зауважала, узнав про её дело.
— Может, к себе возьмешь? Будем на пару торговать… Ты кожей, я — телом…
— А чё? Можно и наоборот. Иногда я — телом, а ты кожей. Из Анталии такие косухи идут, закачаешься…
— Я не против. Только сначала надо выйти…
Ей шили кражу бумажника у иностранца.
— Тысяча баксов! Да чтобы я из-за этого имидж себе испортила! На что мне тогда рассчитывать?!
Любка неожиданно для себя рассказала про Марину. Новая подруга внимательно выслушала. Схватила самую суть.
— Где-то могла проколоться. А мог и кто-то из тех, кто вошел в доверие… Ты друзей её знаешь?
— Да нет!.. Хотя!..
Любка вспомнила об их знакомстве на Тушинском вещевом рынке.
— Сначала он один подходил пару раз. Познакомился. Потом вместе подошли. Это он посоветовал взять у нее баксы в долг.
— Какой из себя-то?
— Серьезный мужик. И прикид нормальный. Был он с секьюрити. Похож на банкира. Короче, из этих. Я думаю, он мог знать о моей расписке. Между прочим, назвался её мужем…
— Назваться можно кем угодно!
— При Марине…
Ей удалось восстановить впечатление того дня.
— Кстати, с тех пор я больше его не видела ни разу. Свел меня с ней и исчез.
Любка рассказала еще о Короле и его наезде на Марину в Теплом Стане. В ее, Любкиной, квартире.
— Ментам я не стала об этом говорить…
Была она отнюдь не глупа — понимала, что сокамерница все обязательно сообщит кому следует. Заодно присовокупит о её простоте, наивности.
— Как ты его нашла, Короля?
— Это он меня. Не я.
— До знакомства с Мариной?
— Примерно в то же время.
— Они были знакомы?
— Он мог видеть ее, когда она приезжала за детской дубленкой. Он стоял в сторонке, потом спросил, кто это…
— А вообще, откуда он? Как вы сошлись?
— Тоже подошел на рынке. Сказал, что из Нальчика. Но там мы друг друга не знали. Он уехал оттуда еще пацаном. Короче, разговорились. В Турцию он со мной летал…
— Живешь с ним?
— Случалось.
— А где он сейчас, твой друг?
— Не знаю. Мне кажется, путешествует со своим боссом по свету. В начале зимы как-то разделся. Смотрю: загорелый! Только где плавки белое. «Ты где это?» — спрашиваю. «На Средиземном. В Кейсарии…» А где это, кого ни спрошу, никто не знает!
— Между Хайфой и Тель-Авивом. Израиль.
Гию взяли прямо со стройки на третий день после отъезда Борьки Балабана на курсы электросварщиков.
— Гия! — позвал бугор снизу.
Они работали наверху. Прямо под ними в переулке было кафе — несколько огромных зонтов над столиками, переползавшие, как червяки, люди. Одинаково черные головки, продетые сквозь рубашки.
Каждый раз, когда Гия подходил к краю, непонятная сила словно подталкивала его сделать еще шаг…
— Ты меня, что ли? — Он обернулся.
— Ну! Тут тебя спрашивают…
— Сейчас…
Он догадался, кто эти люди, приехавшие за ним.
По разным причинам он постоянно встречал их на Бар Йохай. Один — уже в возрасте, лет тридцати пяти, обрюзгший — с застывшей кривой улыбочкой на мясистом лице и маслеными блестящими глазами. Второй — недавно из армии, с короткой стрижкой. Незаметный, молчаливый. Привыкший к дисциплине.
— Роберт. Можно Боб… — представился следователь. — А он Джерри. Мы из полиции. Где твои вещи? Там?
Гия постарался взять себя в руки.
— Ну!
— Возьми. Поедешь с нами.
— Мне переодеться надо.
— У нас оденешься. Мы тебе привезли из дома.
Гия молча посмотрел.
Мать, сестра. Они уже знали, что он арестован. Вика…
Румыны-рабочие оставили инструменты, смотрели, как его уводят.
— Ариведерче, Гия!
Он махнул рукой.
— Траяска Романия марэ! Да здравствует великая Румыния!
В голове у него царила полная неразбериха. Румыны засмеялись.
Цель была рядом — Окружное управление полиции, Русское подворье.
«Русское»! Надо же было так совпасть!» Они уже приехали.
Повсюду висел понятный каждому знак — поднятая ладонь внутри красного круга.
«Стой!»;
Стеклянный киоск КПП под красной черепичной крышей. Рядом вместо забора сетка. Тут же у входа мотоциклы полицейских, телефоны-автоматы…
На противоположной стороне, где камеры, уже не сетка — глухая каменная стена с выступающими «намордниками», а выше, по краю, метра на два еще колючая проволока.
Несколько арабских женщин с передачами арестованным, в белых платках, в платьях до земли, стояли поодаль.
Группа полицейских на тротуаре — чисто выбритые, в рубашках с короткими рукавами, в синих брюках и таких же шапочках с козырьком.
У того, кто стоял к Гии ближе, когда его проводили, под ремень сзади была засунута кобура — фигурная рукоятка с черными «щечками» виднелась снаружи… «Каждому свое…»
Гия отвел взгляд.
Дежурный на КПП поднял шлагбаум. Дальше был короткий двор с увитым зеленью трехэтажным зданием бывшего Русского подворья. Тут была тень. Водитель затормозил.
— Дальше пешком… — пошутил Роберт Дов. Сразу же за входом начиналась лестница наверх с решеткой на лестничной площадке. Проход не был заперт.
В распахнутую дверь мужского туалета была видна широкая религиозная дама в платье до пола, в плоской круглой шляпе. Она водила щеткой по полу…
Поднялись на второй этаж.
В коридоре висели фотографии: полицейские с дубинками, построенные в две шеренги, поджидали демонстрантов…
Коридор, когда Гию проводили, был пуст.
Внезапно полицейские замедлили шаг. Дверь в конце коридора впереди отворилась.
Там кого-то вывели. Повели впереди.
Человек шел между двумя полицейскими. На повороте он вдруг на мгновение открылся.
Гия узнал его.
«Борька Балабан здесь!»
Гия оглянулся на следователя. Их взгляды встретились.
Следователь Роберт Дов с усмешкой следил за ним.
Телевизор в кабинете следователя был из старых, с большим экраном. Гия видел такой: «Telecommander»…
Столы были составлены буквой «Т».
Гию усадили напротив телевизора за приставной стол. В центре, под спортивными вымпелами и картинками, устроился Роберт Дов.
Сверху на телевизор водрузили видеомагнитофон.
Джерри вставил кассету.
— Кино будет? — Голос Гии неожиданно сел.
Роберт Дов понял, ответил на иврите:
— Кен, кен…
«Да, да…»
Появился третий полицейский. Тоже молодой, ровесник Джерри, спортивный, с короткой стрижкой. Типичный уроженец Северного Кавказа.
«Переводчик…»
По знаку следователя Джерри пустил пленку.
На экране был этот же кабинет, в котором они находились. В центре за столом, как и сейчас, сидел Роберт Дов. Его куртка висела поодаль, на плечиках. Выше виднелись те же картины и спортивные вымпелы, флажок на вешалке, какими обмениваются футболисты.
Съемка велась с торца приставного стола, Дов находился постоянно в центре кадра. Справа и слева симметрично сидели двое: кавказец-переводчик и…
Гия не ошибся — Борька Балабан…
На нем была синяя джинсовая куртка; в которой он уехал на курсы электросварщиков.
Роберт Дов задавал вопросы, кавказец-переводчик повторял на русском. Пока Борька отвечал, он записывал, одновременно вслух переводя на иврит…
Пленку перекрутили на начало.
— Хочешь чашку кофе?..
Роберт Дов на экране вышел из кадра, вернулся со стопкой бумажных стаканчиков. Занял место за столом под спортивными вымпелами.
Кто-то сбоку разлил кофе по стаканчикам.
Раздался голос переводчика, обращавшегося к Борьке:
— Одет ты во что был?
Следователь в кадре громко чихнул.
Борька смотрел вниз, на колени.
— Можно закурить? — Он достал сигареты.
— Да.
— На мне была куртка…
— Жакет… — Кавказец переводил, одновременно записывал под копирку в бювар. — Цвет…
— Зеленый…
— Ярукот. Обувь? «Найк», когда полиция поймала…
— Кроссовки эти…
Следователь в кадре высморкался в салфетку, бросил её в корзину под стол.
Борька курил, не убирая руку от подбородка.
— Ты понял, что ты сделал… Атамевин, ма ата…
— Я был в критическом состоянии…
— Мацавкрити…
Борька сказал странно:
— Напиши, что я прошу, чтобы со мной обращались как с человеком…
Борька погасил сигарету, взял зажигалку. Ему надо было что-то вертеть в руках.
— Потому что я понял свою ошибку, потому что я жалею очень и потому что…
Переводчик с треском вырвал из блокнота лист, подложил копирку под следующий.
Борька подписался в конце листа. «15 AVG» виднелось сбоку на пленке. Переводчик прочитал:
— «Деньги мне были нужны, только чтобы платить за квартиру…» Хочешь добавить?
Гия напрягся: «Что он говорит?!»
— Пиши. У меня очень тяжелое положение. Отец умер, когда мне было тринадцать с половиной лет. Мы с мамой сейчас живем в Израиле хуже, чем нищие…
— «…Как бедные люди».
— Я не мог смотреть на это. Я ушел из дома от мамы, чтобы мама на меня не тратилась.
Зазвонил телефон. Словно протрубила труба.
— Я осознаю то, что сделал. И больше никогда в жизни этого не сделаю…
Роберт Дов на экране почесал спину.
Борька прикрывал лицо ладонью от видеокамеры, курил. Ему было плохо.
Следователь что-то спросил на иврите. Откинулся в кресле. Рука, чесавшая спину, все время находилась за головой.
Гия замер, услышав последовавший затем вопрос:
— Почему вы убили его?.. Вместо того чтобы просто убежать и не трогать его…
— Мы пришли поискать денег. И тут вошел старик. Мы не хотели убивать его. Просто он стал у двери, и у нас не было выхода… Я ничего не помню, только потом в себя пришел. Мне было все равно, взяли мы деньги или нет. Полицейские Ицик и Моше в камере помогли мне понять…
— О'кей… — Следователь на экране продиктовал формулу концовки. Поднялся.
Борька обхватил голову руками.
— Что с тобой?
Борька поднял голову. Пригубил кофе.
По сигналу следователя Джерри выключил телевизор.
Роберт Дов, уже не на экране, а в кабинете, за столом, спросил с усмешкой:
— Что скажешь? Борька правду говорит? Не хотели его убивать?
Гия нахмурился:
— Я этого пацана вообще не знаю.
Гия попал в камеру, которая была в самом конце коридора справа. Камера была угловой…
Гия сразу представил себе, где он находится. Справа за стеной был белоснежный Троицкий собор. Площадь, на которой сидели родственники арестованных. В основном арабки.
Гия перекрестился.
Собор был обычно пуст. В нем можно было бы укрыться, если бы чудом удалось отсюда вырваться. Церковь была из той — другой его жизни. Однажды, когда они шли с Викой, он нашел место, с которого видны были все семь крестов на куполах Троицкого собора и еще восьмой — небольшой, над восточным приделом.
В камере стояли две кровати. На второй лежал пиджак. Его владельца, видимо, увели на допрос. Тут же лежала вырезка из газеты на русском. «Совершенно секретно. Международный ежемесячник». Газета была старой.
«Поезд-призрак»… «Королева крыс»… Внизу с фотографии грустно смотрел Кобзон.
Гия не взял её в руки. Парни давно объяснили: в тюрьме чужую вещь не берут без спроса.
Сквозь каменные стены звуки снаружи не проникали. Между тем в нескольких метрах, за узкой улочкой Иакова Голдмана, находилась платная стоянка, а по другую сторону автостоянка полиции — миштары.
В белокаменном здании с вывеской «Московский патриархат. Московская духовная миссия в Иерусалиме» в 100 метрах от его камеры размещался Мировой суд по небольшим делам.
Место было связано с Россией.
Все это называлось Русским подворьем в той части города, которая называлась Русским Иерусалимом.
Все это было важно на случай побега…
Когда его вели, он заметил во дворе магазин. Сзади к нему примыкала часовня со странным символом — перечеркнутым овалом с надписью на церковно-славянском: «…ради Сиона и ради Иерусалима не успокоюся…»
«Скорее всего, бежать отсюда невозможно…»
Каменный забор был увит колючей спиралью.
«(Хотя, с другой стороны… Из тюрьмы Ашморет, где когда-то сидел советский шпион Калманович, бежали же двое, прорыв одиннадцатиметровый туннель!..»
В дверях загремел замок.
Двое полицейских ввели напарника.
Худой, с вытянутой головой, небритый уже несколько дней, в шортах на тонких длинных ногах, напарник шагнул в камеру.
— А, гости у нас!
Дверь за ним закрылась.
— Травку пронес? — Он говорил как выходец с Кавказа.
— Нет.
Напарник взглянул внимательно — проверял.
— Ну и дурак! Сейчас бы покайфовали… Сигареты есть?
— Пачка.
— Держи пока.
Он подошел к двери и заорал:
— Рафик! Там я сигареты заказывал купить! — Он орал на русском и на иврите. — Макара? Что случилось?! Что нам тут, подохнуть без курева…
— Говно кури! — крикнули из коридора по-русски. — Суши и разминай!
— Сын б…
Гия достал сигареты:
— Кури.
— Не буду… — Он подошел к двери и долбанул по ней ногой. — Знаешь, какое первое правило израильтянина? — Он обернулся к Гии. — Соблюдать права человека. Второе — непримиримость к нарушениям прав человека. Третье… Ты видел, как они сигналят на дорогах? Машина впереди чуточку только замешкалась — они уже давят кнопку… «Имею право!»
Дверь открылась. Полицейский, не говоря ни слова, бросил на пол пачку самого дешевого курева.
— Дыми.
— Козел…
Напарника звали Илья. Он был из Махачкалы. Ему шили транспортировку наркоты. По делу проходили несколько человек, его первый друг и подельник — араб — сидел в тюрьме Беер-Шевы…
— Тебе что шьют?
— Убийство.
— Убийство?!
— Да.
— Брось. Со мной это не проходит. Ящик пива утащили из паба. Полиция накрыла и посадила… Я их знаю… — Что-то в лице Гии все-таки остановило его. — В самом деле убийство?
— Да.
Гия почувствовал вторую сторону дела, которая отныне поднимала его в глазах тех, кто теперь его окружал.
— Ты один тут?
— С Борькой.
— Рыжий? Дерганый… То смеется, то плачет. Я знаю. Он со мной сидел. Его сегодня утром отправили. Он твой друг? Я и не знал. Нищего, что ли, уделали в Катамонах?!
— Ну!
— Ты — Гия! Ну понятно.
В дверях загремел замок.
— Началось…
Результаты первого допроса Гии Роберт Дов посчитал неплохими.
— Для нас лучше, что он врет… — Дов обернулся к Джерри, тот играл при нем такую же роль, что и хор в греческой драме. — Свидетели тут?
— Да.
— Заводи.
Ленка явилась на допрос вместе с мамашей. На этот раз в её одежде была перемена: вместо верха был открыт низ. Короткая кофточка заканчивалась на бедрах, ниже начинались колготки.
Роберту Дову показалось, что в самом центре шов разошелся, и он бесцеремонно рассматривал промежность.
— Ну чего он не начинает?!
— Лена! Веди себя как следует!
— Какая жирная скотина!
Роберт Дов намеренно их выдерживал:
— Сейчас придет парень-переводчик…
Ленка только ждала повода, чтобы разораться.
— Ничего не скажу этому козлу… Что он мне может сделать, козел?!
Роберт Дов поднял голову. Насмешливая кривая улыбка не сходила с его губ.
— Лена!
— Ненавижу! Сидит красногубый, яйца чешет…
— Как тебе не стыдно…
Подошел переводчик. До этого он помогал Роберту Дову допрашивать Балабана — спортивный, с крутыми плечами, коротко стриженный кавказец. Начал переводить:
— Борьку знаешь? Что ты с ним делала, какие у вас отношения? Ты спала с ним?
— Вы что себе позволяете? — возмутилась Ленкина мать. — Я учительница с тридцатилетним стажем. Как вы с ней говорите?
— А что? Если учительница, не спишь с папашкой?
Говорил он абсолютно беззлобно, на языке, которым
жители нальчикской «Колонки» говорят с русскими покупателями.
Следователь попросил перевести суть спора.
Переводчик тут же перевел возражения Ленкиной матери на иврит.
Роберт Дов улыбнулся и тут же попросил перевести:
— Я тебя посажу в тюрьму. И надолго.
Улыбка его не могла обмануть. Следователь не шутил.
— Ты, может, еще не знаешь. Есть закон. Как только человек узнал о совершенном убийстве, он обязан тут же сообщить. А иначе он сядет вместе с убийцами. Закон о недоносительстве. Он и в России, и в Израиле одинаковый. Будешь, миленькая, париться с уголовницами в Бейт-Лиде…
Дов включил лежавший перед ним на столе диктофон.
— Узнаешь?
Ленка не узнала свой голос, зато сразу узнала слова. Это было в квартире, куда они приехали поливать цветы…
«— Как ты считаешь, о нсейчас видит нас о т т у д а?
— Думаешь, оттуда каждый видит, что хочет?
— Во всяком случае, своих близких. И тех, кто при чинил ему зло. Они за ними следят и вредят, как могут. Ты веришь?
— Я его и при жизни никогда не боялся!
— Трусите сейчас? Все-таки полиция!»
Запись сопровождал синхронный перевод на иврит.
«— Кто — я?.. Да я ничего не боюсь! Хоть сейчас на детектор лжи! Полиция тут слаба! Она меня не расколет! Если хочешь знать, я могу кого угодно уделать…
— И меня?!
— Запросто.
— Борька, я тебя боюсь! С чего бы это вдруг?! Мы ведь тут вдвоем!
— Я же шучу! Неужели я могу тебе причинить зло…
— Ну ведь ему вы причинили!
— То другое.
— Как вы это сделали?
— Неужели ты поверила!
— Не доверяешь?
— Я разыграл тебя!»
Роберт Дов дал ей прослушать еще несколько фрагментов: узнала?
«— …Как вас на это хватило?..
— Мы не хотели…
— И чего же?!»
Ленка хорошо помнила, когда это было сказано. Он уже расстегнул на ней джинсы. Горячая рука опускалась под резинку трусиков. Ленка сжимала колени скорее от желания, чем для того, чтобы, остановить его руку.
«— Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать деньги. Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж. „Воры!“ Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. Специально подготовил на такой случай. Пришлось этим же молотком и… Пару раз по голове…»
Роберт Дов начал говорить. Переводчик перевел:
— Если кто-то кого-то убивает из-за денег, здесь за это приговаривают к пожизненному заключению…
Следователь разъяснил через переводчика:
— Что происходит дальше…
Практически те, кто совершил убийство, и их близкие потом уже живут разными жизнями. Хотя в израильских тюрьмах и разрешают неограниченно пользоваться телефоном, звонить родным, а после половины срока — и получать свидания.
— За хорошее поведение президент может скостить срок. Но через десять лет. Девушка не будет ждать парня столько лет… Другое дело недоносительство. Можешь получить года три. В Израиле только одна женская тюрьма… Если по-хорошему, дело закроют…
— А Борис?
— Он уже признался. Почерк его знаешь?
— Да.
— Читай!
— На иврите?!
Переводчик по знаку Роберта Дова перевел с листа:
— «Три недели тому назад я пошел с Гией в дом, где жил старик. Мы хотели только украсть что-нибудь. Взять кесеф… Деньги, которые у него были. Гия взял молоток, чтобы открыть дверь…»
Роберт Дов крикнул, чтобы принесли кофе.
— Все ясно?
— Ну!
— «Только сейчас я понял… Мое сердце разорвалось от страха, я растерялся…»
Всех обнесли кофе в бумажных стаканчиках.
— «Я тут два года. Я ушел от матери, чтобы найти другую дорогу. И не надеяться на маму…»
Переводчик отхлебнул кофе.
— «Вопрос следователя: „Каашер у баа бабайт…“ Когда этот человек увидел вас в доме, как он себя вел? Что сделал?..»
Переводчик читал дальше:
— «Кто твоя хавера, с которой ты разговаривал про убийство? Что ты ей говорил?»
Переводчик замолчал.
Подвинул чистый бланк протокола допроса.
— Теперь к тебе… Следователь говорит, что может показать тебе и твоей матери видеопленку… Хочешь?
Он перевел сказанное Робертом Довом:
— Вопрос следователя: «Что Боря сказал про убийство?» Будешь врать — пойдешь в тюрьму. Следователь знает все, что там у вас происходило в квартире…
Роберт Дов ждал, по-прежнему откинувшись на спинку кресла, заложив руки за голову.
Эта минута была его, Роберта Дова!
Он все-таки выдрал эту девку с её колготками, с выпяченным круглым задиком. С её звериным криком в пустой квартире, который Балабан безуспешно глушил…
Заодно утер нос Юджину Кейту, детективу, переведенному из Центрального отдела Всеизраильского Генерального штаба — Матэ Арцы, супермену с его мотоциклом — 270-«XJ 900s Diversion», на котором запросто доберешь до двухсоткилометровой скорости…
По существу, следствие началось и закончилось записью в пустой квартире, куда Ленка привела своего хавера.
Остальное было лишь делом техники. Игрой в костяшки домино: каждая предыдущая, падая, валила следующую…
— Не поцелуетесь? — Роберт Дов взглянул сначала на Гию, потом на Вику. — А то давайте. Мы с Джерри отвернемся… Давай, Гия. Не стесняйся!
Вика сидела у стены. Напротив, чуть поодаль. Молча, не поднимая глаз. Гия посмотрел на нее и понял: она ни жива ни мертва от страха. Полицейские могли делать с ней что угодно.
Это была другая девка. Готовая на все. Смятая, потухшая. Лишенное чистоты животное.
Роберт Дов, без сомнения, ей объяснил:
— Не хочешь в тюрьму — говори все, о чем спрашиваю. Та твоя жизнь закончена. Когда Гия освободится, у тебя будет самое малое двое детей. Старший уже пойдет в школу. Девушка ты красивая. В девках не засидишься…
Гия и сам никак еще не мог прийти в себя от обрушившихся на него событий. Для начала надо было хотя бы все обдумать.
Следователь учитывал это, потому спешил, волок дальше.
Роберт Дов знал: после нескольких дней тюрьмы, нстреч, разговоров с другими заключенными в кабинет пойдет уже не этот Гия, а другой человек.
За приставной стол сел переводчик. Положил перед собой папку с протоколами.
— Вопрос: знаете ли вы друг друга и какие между вами отношения? Вопрос к тебе, Вика…
Она не поняла.
— Ну, ты знаешь, кто это?
Вика впервые подняла глаза.
— Гия…
— Было ли что-то у вас или нет?
— Ничего.
— Вопрос тебе, Гия; знаешь, кто это?
— Мать видела? — спросил Гия. — Как она там?
— Она тут, во дворе. Сестра тоже… Ленка, Боаз. Все наши…
— Потом поговорите. Вопрос Вике… Есть ли у Гии друг по имени Борис? Где он живет? Видела ли ты их вместе?
— Борька…
— Говори, как ты в протоколе допроса показывала…
— Есть…
— Ты что скажешь, Гия?
— Не знаю. Какой Борис?!
— Балабан! Пойми, Гия, это глупо — врать! Там во дворе твои друзья, мать. Все знают, что он твой друг…
Джерри за столом соединял и разъединял пальцы рук. Ему было скучно.
— Вопрос Вике: что Гия сказал тебе, Вика, про Бориса, когда он уехал на курсы электросварщиков и не позвонил…
Она вздохнула.
— Как ты показала в протоколе допроса?
Вика молчала.
— Может, я сам прочту? — Переводчик достал протокол. — Тут правильно записано? «Гия сказал: „Если Борьку посадят, мне конец“»…
Напарник Гии по камере Илья вел себя беспокойно.
Ему требовалась травка.
Ночью не мог уснуть. Орал. Не переставая просил, чтобы вызвали врача. У него и в самом деле поднялась температура.
— Суки!.. Врача! Умираю!
В соседних камерах тоже начали кричать:
— Помоги! Видишь, человек умирает! — Почти в каждой камере были «русские».
Напротив запели популярную песню: «Черти окрестили меня вором…»
Кто-то из полицейских не выдержал:
— Завтра придет врач в соседнюю камеру. Я скажу ему…
— Дай хотя бы шампунь! Грязь смыть…
Полицейские знали все его приколы. Все же отсыпали у соседей — у кого сколько было — стакан порошка. Илья развел его водой — влил внутрь. Ночью его рвало. До утра не вставал с параши…
Все знали, что его ломает.
Утром караулили врача. Он не должен был пройти мимо их камеры, но Илья все равно боялся его пропустить.
К обеду он совсем отчаялся. Снова кричал не переставая.
Дежурный пообещал надеть на него браслеты, ручные и ножные, если он не прекратит.
Худой, в кипе, заросший рыжеватой щетиной, в мятых шортах до самых худых икр, Илья качался, как маятник, — от двери к кровати.
Врач наконец пришел — смешливый, неудачливый, в белом халате, в кипе. С любопытством взглянул на Гию.
— Рэцах!..
«Убийца…»
Потом занялся напарником. Состояние наркомана он определил сразу. Дал каких-то таблеток.
— На ночь тебе принесут еще…
Уходя, оглянулся на Гию:
— Шалом…
Серьезность совершенного преступления поднимала Гию над другими сидевшими в Русском подворье.
Илья, приняв таблетки, успокоился. Поднял с лежака газету с портретом Иосифа Кобзона.
Они еще не успели поговорить о нем.
— Земляк. Я эту «Совершенно секретно» везде с собой ношу… — Илья ткнул в заголовок. — «Кобзон: „Я знаю имя своего убийцы“
Под коллажем с портретом предполагаемого убийцы, заранее пригорюнившись, и, как оказалось, совершенно напрасно, страдал сам певец.
— Твой нищий мог тоже сказать: «Я знаю имена моих убийц — Гия и Борис». Так?
— Получается.
— И его ты убить бы мог? — Илья показал на портрет.
— Почему нет?
Он, Гия, был рэцах в глазах сидевших! Убийца, обвиненный в совершении одного из 72 убийств этого полугодия…
— Обрадовать тебя не могу, парень…
Напарник, уже побывавший в нескольких тюрьмах, в том числе в тюрьме Дамон, где сидели особо опасные, повидал многое.
— Если твой адвокат ничего не придумает, вам светит пожизненное… Я тут ехал с суда в машине с одним…
Он назвал имя. Гия слышал об этом деле.
Окружной суд Иерусалима приговорил к пожизненному заключению троих содержателей бюро по сопровождению, убивших свою служащую. Чтобы замести следы, они увезли труп проститутки в район Эйн-Хемед и засыпали там камнями…
— Ну, ты даешь, Илья… Во-первых, мы несовершеннолетние!
— Кто у вас следователь?
— Роберт Дов.
— Они тут все одинаково работают. Прокуратура предложит сделку: «Мы не будем просить вам пожизненное — только по 15, а вы признаете обвинение…»
— Следователь тоже так говорит.
— Пятнадцать лет. По половинке выскочите! Что ваши годы!
— А если так, чтобы хоть один выскочил!..
— Кто?
— Бросили бы жребий!
— Это с самого начала надо думать. Борька признался. Значит, его адвокат заключит соглашение с прокуратурой. Тебе как-то надо войти с ним в контакт… Может, когда повезут на суд. Для продления… Отношения у вас нормальные?
— Да вроде. А что?
— Обычно ломаются. Подельники никогда не воруют по новой вместе…
Тем временем пацаны в камерах начали обычный концерт. Завели все вместе нестройно:
«На крутом косогоре стоит крест деревянный…»
Срок содержания под стражей продлевали в Восточном Иерусалиме на улице Салах-эт-Дина в Окружном суде. Автозака для арестованных, как в России, тут не было, роль «воронка» выполнял микроавтобус с отгороженным решеткой отсеком для конвоя в «задке».
Гии надели браслеты еще в камере. У порога добавили еще ножные кандалы.
— Давай! — напутствовал Илья. — В суде железо сымут — тогда решай! Может, чего сможешь!
К этому времени они стали своими. С Ильей можно было сидеть, пока поступали колеса от врача. Иногда только на него находило: «Знаешь, блин, кто я? Кликуху слыхал Хатуль Закен? Старый Кот? Это я! Меня вся израильская мафия боялась!»
— Не бзди! — крикнул он Гии напоследок. Микроавтобус подали к самым дверям изолятора временного содержания.
Двое полицейских устроились за решеткой по обе стороны от входа. Жалюзи на окнах позволяли видеть двор. Ничего необычного внутри Русского подворья не происходило.
У главного здания автобус остановился. Полицейские вышли. У них были какие-то дела. Заперли за собой обе дверцы — в перегородке и в кузове. Железо с Гии не сняли…
Вернулись они скоро и не одни. Кто-то шел в середине. Гия не мог рассмотреть. Один из полицейских поднялся в кузов, открыл замок, снова подался назад…
— Борька, блин!
— Гия!
Заорали.
Ткнулись ладонями, насколько позволяли наручники.
— Японский бог! Чем тут пахнет? — Борька принюхался.
Красноглазый, веснушчатый, с бледным лицом. На нем была клетчатая рубашка, в которой его проводили на курсы электросварщиков.
— Мазут. Машина новая…
— Да нет. Это солидол. Вике звонил?
— Не разрешил Роберт Дов. Я в несознанке.
— Я подписал.
— Мне показали видеозапись.
— Я чего-нибудь не так сказал?!
— Сказал и сказал…
— А ты?
— Я говорю: «Его не знаю…»
— Все без пользы. Как у тебя? Я тут Ленке звонил. Что-то произошло. «Боря, я спешу. Нет базара…»
— Суки…
— Сижу ни за что! Из-за её прикола! Следователь дал нам поцеловаться. Я вцепился, чуть ей губу не оторвал…
— Жвачки хочешь?
— Дай две штучки… С кем ты сидишь?
— Я со Старым Котом… Держи!
— Спасибо. Хатуль Закен? Ребята говорят: «Будь осторожнее с ним!» Он может стучать следователю!
— Я даже не верю, Борька, что мы с тобой вместе!
— Я тоже. Мы там в камере поем: «Ой, мама! Как прошла незаметно жизнь…» Знаешь?
— «Что ж ты, мама, не зажигаешь огня?..»
Ехать было недалеко.
В арабском квартале исчезли вывески на иврите. У Шхемских ворот Старого города шумел восточный
базар.
— Давай, Гия, споем эту: «Их чекисты поймали, на расстрел повели…»
Песня была грустная. Гия подхватил:
— «И по трупам, как по тряпкам ненужным, шесть чекистов прошли…»
Машина остановилась у здания суда на жаркой улице. Полицейские открыли дверцу, парни выпрыгнули один за другим, стреноженные.
Внизу, в арестантской, не задержались. Мимо буфета с картой Израиля, сделанной со спутника, их повели наверх…
Судья сидел в зале заседаний на втором этаже на председательском месте за компьютером. Второй компьютер стоял перед секретарем. Судья на экране своего следил за тем, что набирает секретарь.
Процедура заняла не более трех минут.
Судье было достаточно пристального взгляда, брошенного на каждого. Срок содержания под стражей был немедленно продлен.
Потом они снова оказались в машине.
Борьке, как приехавшему из тюрьмы Беер-Шевы, принесли обед в фирменной пластмассовой упаковке.
— Как в самолете… Будешь?
— Нет, я не хочу. — Гию обед ждал на Русском подворье. — Сосиски соленые?
— Точно. Но есть можно. Макароны ничего…
На обратном пути ни о чем таком не говорили. Обсудили девку — секретаря суда:
— Видел, как у нее джинсы на ляжках?
— Сейчас лопнут!
Борька вспомнил:
— Если хочешь — могу дать телефон Зойки! Познакомились перед спектаклем Виктюка у «Жерар Бахар». Малолетка. А задница, все остальное…
— Напиши мне на руке…
Борька вывел ручкой.
— Она из Писгат Зеев. Сейчас переехала в Пат. Рядом!
— Рядом! В другом временном пространстве. Мы когда туда попадем? Поскольку нам тогда будет?!
— Ладно. Смотри! — Борька уткнулся в стекло. — Да не там! Все, проехали! Бюстгальтер как бронежилет…
— Девки тут что надо. Как тебе эта?
Пышногрудая молоденькая солдатка с толстым задом, к сваливающихся штанах, волокла на плечах огромный рюкзак и еще автомат.
— Хоть бы такси взяла…
— И тебя обратно в суд!
— Тебя следователь спрашивал про деньги нищего?
— Ну! Я говорю: «Не видел!» — «Может, Боря взял?» — «Не знаю!»
— Мне нужно что-нибудь на ноги. «Доктор Мартине»…
— Смотри, чтобы не облажали. У фирменного «Мартинса» желтый шов между подошвой и верхом…
— Подъезжаем, падло!
Впереди был Успенский собор. Семь крестов в голубом, без единого облачка небе. И дальше закрученная спиралью колючка на крыше тюрьмы…
— Так и не поговорили. Ты подпишешься на 15 лет?
— А что делать? Все у них в руках…
— Отпечатков пальцев наших нет!
— Они на это не смотрят…
— А я говорю, что не знаю. В доме у вас не был… Пашку с Арье никогда не видел…
— Думаешь, лучше?
— Не знаю…
— Гия, выходи! — крикнул полицейский.
Гию завезли на Русское подворье.
— Иду, Эли!
Полицейские, тюремщики, следователи, арестованные — всех называли только по именам на этой земле…
— Ничего не знаю! Может, тоже придется подписывать. Куда денешься! Не на пожизненное же идти! Верно?
— Пока, братан…
Они поцеловались.
Запели, не сговариваясь:
«Что ж ты, мама, не зажигаешь огня?..»
Роберт Дов при прослушивании записи, сделанной в машине, не преминул отметить:
— «Как выйду — покупаю себе японскую тачку…» Да-а… «Мицубиси-лансер» машина дорогая…
Общение арестованных было устроено как раз с целью получения новых доказательств.
— К сожалению, сказано весьма неопределенно. Как тебе, Джерри?
— Согласен.
Джерри ждал распоряжений следователя. Теперь он был рад, что не остался с Юджином Кей-том и попал к настоящему профессионалу.
Убийство нищего было раскрыто в короткий срок.
— Что у нас на прослушивании телефонов? — спросил Дов.
— Разговор матери Гии с отцом. Он звонил из Москвы. Беседа довольно длинная, интересная. Я дал перенести.
— Ставь.
Пленка пошла. Переводчица, как могла, интонацией выделяла реплики говоривших. Разговор начал отец Гии:
«— Перхай-ка ему трубку! Я скажу ему пару слов как отец!
— Думаешь, он дома?!
— У вас в Иерусалиме уже час ночи! Ты хоть знаешь, где он ходит?!
— У парня сейчас трудный возраст! Я могу ему приказывать?!
— Я говорил: возвращайтесь! Что ты ответила?
— Куда? К разбитому корыту?! Или к стерве этой, к моей золовке — к проститутке?!
— Снова здорово! Как у него отметки?
— А ты спроси: он начинал учиться в этом году?!
— Бросил школу!
— Вся его компания…
— И что делают?..
— Днем в Старом городе или где-нибудь на стройке. Там, где берут на неделю, на две. Сшибут на сигареты, на качалку. На мороженое. Вечером бренчат на гитарах на аллее. С ними и девки такие же. Курят. Насчет наркотиков, правда, не знаю.
— Смотри, чтоб не натворили чего!
— Об этом поздно. Тут такое делается. Не приведи Господь…
— А что такое?
— Да так! Ничего! Не знаешь и легче живешь!
— Что еще?! Говори быстро!
— Все! Проехали. Помочь все равно ты не можешь!
— Не мотай душу! Что там?
— Помнишь нищего через два дома, маленький, головка яйцом…
— Нет.
— Увидел бы — вспомнил! Амран Коэн!
— И что с ним?
— Убили! Вот что! Сейчас их всех таскает полиция! Сегодня к нам тоже приходили, взяли его одежду. Обувь. Гмерта чемо! (Господи Боже!)
— И ты не знаешь, где он! Да я тебе отсюда скажу! Из Москвы! Посадили его! Вот что! Утром иди с передачей в полицию…
— Господи!
— Не видишь, в какое время живем? Что творится! В Москве сегодня тоже кого-то угрохали! Утром по радио передали…»
Похороны Марины прошли быстро, наспех.
Их организовали её ближайшие друзья, сослуживцы. Среди них были и Яцен, и бывший зампред Госкино Воловец, первое лицо пирамиды «Пеликан»…
Марину похоронили на территории крематория у Донского монастыря, где покоилась её мать.
От «Лайнса» на похоронах присутствовали только установщики — Валентин и Валентина. И те негласно.
Мы с Рэмбо помянули нашу клиентку у себя в фирме.
Я — рюмкой коньяку, президент «Лайнса» — колой.
По смыслу договора, заключенного нами с убитой, на нас с этого дня лежал розыск её убийц. Он обещал быть трудным, хотя основные направления его мы уже знали.
— Команда, которая пасла тебя на Кутузовском и потом, на Пироговке…
— «Шведский квартал»? Это точно?
— Абсолютно.
Информация у Рэмбо была от кого-то из разведчиков, участвовавших в контрслежке.
Специалисты по наружному наблюдению — как правило, бывшие сотрудники спецслужб — вращались в устойчивом мире профессионалов, знали друг друга, переходили из одного агентства в другое.
«Кто-то из разведчиков кого-то узнал, а может, узнали друг друга. Созвонились…»
Я помнил «испанцев».
Мы еще только начинали в районе метро «Отрадное», где Рэмбо удалось выхлопотать под офис двухкомнатную квартиру в жилом доме, а детективное агентство «Шведский квартал» уже вовсю рекламировало свои услуги.
В дальнейшем обе фирмы двигались в двух разных направлениях. «Шведский квартал» плыл под бандитскую крышу, «Лайнс», напротив, занял место во главе лицензированных частных охранных структур, готовых оказывать посильную помощь коллегам из органов внутренних дел.
Итак, за подъездом Марины, а потом и за мной следили бандиты… Не МУР и не Региональное управление по борьбе с организованной преступностью…
От слежки я уходил тогда долго, боясь их насторожить.
Выйдя со двора магазина «Обувь», еще минут десять сидел в машине. Достал газету. Поглядывал на часы. Вроде кого-то ждал. И этот кто-то опаздывал…
Потом плюнул, включил зажигание.
Сначала поехал в сторону Лужников. Разогнался. Проскочил на красный. Слежка предпочла не повторять маневр.
Я сбавил скорость, не спешил.
Номера на моей машине стояли списанные. По регистрации действующих номеров не значились.
По-настоящему я ушел от них в районе Плющихи. Там был выезд в три стороны. На 1-й Неопалимовский переулок я выскочил совсем чистым. Поехал через двор старого здания из красного кирпича, многократно перестроенного, довоенного… И был таков.
Петр уже ждал меня на месте.
На стоянке у офиса Глеб-секьюрити сменил на «девятке» номера.
Стремная наша работа с Петром не нуждалась в визитной карточке. Слишком много недругов у фирм по возврату долгов. Так во всем мире…
— «Шведский квартал» обслуживает и казино, где работает Левон… — рассуждал Рэмбо. — Накануне я посылал установщиков к нему на квартиру. Помнишь? Мы познакомили с результатами установки Марину и Петра… Неужели установщики прокололись? С другой стороны, есть сведения о том, что «шведы» работали и на «Пеликан». То есть на Воловца.
Рэмбо передал мне пепельницу. Мы курили в ожидании установщиков. Они должны были явиться с минуты на минуту.
— Король тоже оттуда. И Яцен.
— Все повязаны!
Рэмбо прошелся по кабинету, остановился у полки с сувенирами. Повертел в руках клюшкой от гольфа, разбитую для него знаменитым Риком Стауном — чемпионом Тихоокеанского побережья США по каратэ — во время посещения «Лайнса»…
— Возможно и такое: мы щипнули главу «Босса Новы» Яцена. И на нас наехал «Пеликан» с Воловцом. Все они знают друг друга, и все коллеги по киностудии и по бизнесу. Будем проверять оба варианта…
Он остановился у глобуса, копии первых представлений о земном шаре.
— А вертит всем Воловец. В его руках и «Босса Нова», хотя там заправляет Яцен… Установщики уже позвонили. Сейчас будут. Между прочим, Воловец в спорте тоже работает. Недавно он вел переговоры в Израиле о покупке игрока команды «Бейтар»…
Я вспомнил. Марина все кого-то искала на «Динамо» под дождем во время игры сборных России и Израиля… Несомненно, Воловца!
Может, Воловец играет двойную игру за спиной Яцена?
Или Марина с Яценом за спиной Воловца.
Кто из них крутил полмиллиона баксов, на которые Яцен давал расписку Марине? Под чью гарантию были получены деньги?
Какая-то фантастика…
Мы не сговариваясь Думали об одном и том же.
«Пеликан» был настоящей бандитской пирамидой.
Никаких инвестиционных программ.
— Берут деньги и никуда не вкладывают. Поначалу дают большой процент. Потом внезапно прекращают выплату…
— Яцен крутит деньги в «Пеликане» у Воловца. Это факт. Но как должен относиться к этому Воловец?
— Яцен вносил деньги через охрану.
Рэмбо легко пронес свои сто с лишним килограммов через кабинет.
— Яцен не имеет права это делать! Свои обязаны играть только через президента! Через Воловца! Они там делят пирог между собой! А Яцен играет под человека с улицы… Поймают — ему голову оторвут…
— Можно представить, сколько он вытянул денег из «Пеликана», прокручивая полмиллиона баксов.
— Если только он не связан с кем-то за спиной Воловца!
— Тогда наоборот: Воловца кинут! И очень скоро.
Я спросил, поскольку это касалось меня:
— Наш заказ профинансирован полностью?
— Деньги пришли. Кроме того, её отчим из Балтимора прислал факс. Вот он.
Факс был сформулирован очень корректно: «Не снимая ответственности за меры, принимаемые правоохранительными органами МВД России, а также учитывая полученные положительные рекомендации о „Лайнс“ со стороны Всемирной ассоциации детективов „WAD“ и Американской ассоциации промышленной безопасности „ASIS“…»
Девочка-секретарь позвонила из приемной:
— Валентина и Валентин…
— Пусть заходят.
Рэмбо поднялся навстречу.
— Сначала вопрос на засыпку. Что произошло в квартире у Левона? Вы ушли чисто?
Кагэбисты мгновенно стали серьезными.
— Абсолютно все в порядке…
— А что?
— Казино, где он трудится, наняло «Шведский квартал». За нашим человеком следили…
Валентин решительно помотал головой.
— Не наш след… Расстались спокойно…
— Ладно. Что нового?
Установщики ничего нового не сообщили, кроме мелких подробностей. После похорон часть прибывших вместе с ближайшей подругой Марины поехали в ресторан, там были заказаны столики.
Установщики с несколькими сотрудниками фирмы уехали в ведомство Воловца…
— Воловец выглядел весьма импозантно. Прямо идеал мужчины года по журналу «Плейбой»… Я обратила внимание на вырезку. Она упала со стола, я подняла совершенно машинально… — Валентина невинно захлопала ресницами. — Вот. Может, вам интересно. Все это на нем и при нем…
Рэмбо взглянул мельком: «Пиджак „Impasse“, жилет „J-L Scherre“, рубашка „Кот“, брюки „Georges Rech“, ремень „EL Сатрего“, туфли „TJ Collection“, очки „Ray-Ban“, портфель „Desley“, брелок из страусиной кожи, компьютер „Notebook Aser-950i“. А также изящные зажигалки „Ив Сен-Лоран“.
— Воловец тебя очаровал, — ревниво заметил Рэмбо.
— Работа есть работа… — улыбалась Валентина.
Ее партнер во время похорон успел побеседовать с несколькими сотрудниками «Пеликана». Ему удалось что-то узнать, но в принципе мы знали об этом от самой Марины.
Воловец крепко держал руль в своих руках.
Он приезжал на работу раньше всех и уезжал последним.
Слухи о состоянии его дел, ходившие среди посвященных, жестко пресекались.
Воловец не собирался выпускать из рук ничего, что в них плыло. Ради этого он готов был прикидываться наивным, непомнящим или непонимающим, хлопать неудачников по плечу, вздыхать, разводить руками, обещать…
Тем, кто особенно его доставал, он мог и напомнить:
— В расписке на деньги, что я у тебя взял… Там доллары, рубли?
— Доллары!
— Они что, вот так и допущены к хождению внутри страны? И ты уверен, что найдется суд, который примет твою сторону?
Клиент поднимал крик:
— Старика грабишь! Пенсионера!
— Ас твоей стороны все честно? Давать кредит под триста процентов?! Ты про Раскольникова слыхал? «Преступление и наказание»? Помнишь, сколько убитая процентщица брала?
Клиент не помнил.
— Ты хочешь за три месяца утроить сумму! Так? Да и я должен что-то себе заработать и им… — Он кивал на рыхлых крупных мальчиков за спиной. — Представляешь, на что ты меня толкаешь? Мне ведь остается только кого-то обмануть или убить… Это честно? Интеллигентно?
Но такие аргументы он использовал нечасто.
Предпочитал обещать, а не спорить. Обычно он оборачивался к календарю на стене.
— Знаешь… Позвони на следующей неделе… Где-то в середине. Только не в среду… — Почему «только не в среду», он и сам не мог бы объяснить. — Телефон у тебя есть? Запиши. Это прямой ко мне в кабинет…
Трубку Воловец приказал приклеить скотчем к аппарату, чтобы по ошибке не снять… Рэмбо внимательно слушал.
— А что его сотрудники?
— Партнеры, особенно из бывших коллег по студии, поклялись, что будут с ним до конца…
— Яцен тоже?
— Так, по крайней мере, я слышал.
— Как они вас приняли?
— Нормально. Журналисты, оперативная информация. Светская хроника. Вот только под самый занавес… Что-то у них произошло. С нами простились наскоро…
Глава службы безопасности фирмы, в прошлом капитан-комитетчик, попросил Воловца выйти вместе с ним. В кабинете было полно людей — брокеры, хакеры, сталкеры…
Крупные сырые мальчики из интеллигентных киносемей сидели на стульях, подоконниках и просто на корточках, как лагерники или дети.
— Надо два слова шепнуть…
— Давай!
На лестнице было стыло — старый московский дом, даже в жару не согреешься.
— Когда ты был на похоронах… Я посылал двух секьюрити к институту…
— Димка! Что с ним?!
Речь шла о брате Воловца, студенте Высшего технического училища имени Баумана. Служба безопасности «Пеликана» ежедневно сопровождала его в институт, а потом домой.
— Он должен был ждать у проходной. Как обычно. Они его не нашли. Вроде с кем-то уехал. Не звонил тебе?
— Нет.
— Я думающего увезли…
— Господи, только не это!
Через несколько минут на телефон Воловца позвонил неизвестный:
— Своего брата хочешь видеть?
— Кто это?
— Не важно. Готовь полмиллиона баксов. Я вечером позвоню.
Если Воловец еще кого-то любил в этой жизни, это были его близкие — мать, отчим, сводный брат…
Последнее, что осталось.
Воловец не был судим. Биография его была внешне проста.
На студии он считался крепким директором картины. У него было полно корешей. Умел пить. Почему и попал в Госкино СССР.
Был дважды женат. Оба раза неудачно. Последняя его жена — актриса — играла в театре в Киеве.
В Киеве же рос его сын, школьник, воспитанный тешей. Говоривший на украинской мове.
Время от времени Воловец бросал все, летел в Киев.
В сущности, сам он был прост, предсказуем.
Сводный брат ничем не напоминал его — крутого, огромного, необузданного, сильного.
Застенчивый, внезапно вытянувшийся, тонкошеий, брат вращался в другом мире. Они бренчали на гитарах в подъезде, спорили — существует ли дружба между мальчиками и девочками или все исчерпывается сексом. Брат сдал по-честному в МВТУ и прошел.
Ездил в институт на трамвае, пока старший брат не счел это рискованным. У родителей не было с ним хлопот…
После звонка похитителей Воловцу больше ничего не шло в голову. Он поглядывал на телефон. Аппарат молчал.
Неизвестный не звонил. Позвонила мать…
Мать — завуч лицея в Конькове — не плакала, не упрекнула ни словом. Говорили спокойно, по существу.
Всем, что в нем оставалось хорошего, он был обязан матери.
— Ты считаешь, в милицию не стоит обращаться?
В лицее училось много детей преподавателей бывшей Высшей школы милиции, переименованной в Юридический институт МВД. Институт находился поблизости — на улице Академика Волгина.
— Боюсь сделать хуже. Мне должны позвонить. Я жду звонка с минуты на минуту.
— Тогда я освобождаю линию.
Еще несколько близких друзей, включая Яцена, не уходили — ждали вместе с ним.
Воловец привел с киностудии свою команду.
Они работали вместе с ним на художественных лентах. В первую очередь Белова, Яцена, директоров картин и администраторов. Голых, нищих, ограбленных…
А сейчас иномарка у каждого…
Делали деньги, гуляли.
«Босса Нова», отданная под начало Яцену, строительством квартир и продажей недвижимости не занималась. Все это было липой.
Собранные деньги подпитывали основанного на принципе «пирамиды» «Пеликана», развернувшегося достаточно широко, чтобы правоохранительные органы и частные сыскные агентства не могли его тронуть.
Имидж «Пеликана» создавался на телевидении силами крепко сплоченной, умно подобранной команды, включавшей помимо представителей властной, судебной и законодательной структур также народных любимцев — талантливых артистов эстрады, цирка. Звонкими и чистыми российскими голосами…
Каждый регулярно получал свой суперпроцент.
Все раскручивалось.
Однако хозяева «Пеликана», стоявшие над Воловцом, не заблуждались: судьба фирмы была предсказуема: полное банкротство, крах, судебное разбирательство.
Хозяева умело и незаметно вели дело к концу.
Ждали только момент, чтобы прекратить платежи и возложить, как это было уже с «МММ» и «Властилиной», вину на интриги и противодействие властей…
Дальше все было тоже известно. Политики подадутся в Государственную Думу, исполнители, в том числе Воловец в первую очередь, паровозом пойдут в тюрьму…
Накопать компроматы ничего не стоило.
В «Пеликане» работали без установленного лимита остатка наличных денег в кассе, норм использования выручки, не сдавая наличные деньги в банк, не утруждая себя составлением платежных ведомостей…
Сотрудники в получении заработной платы в бухгалтерских документах не расписывались, не было ни журналов регистрации приходных и расходных кассовых ордеров, ни кассовой книги, ни приказа о назначении кассира и о его материальной ответственности. В связи с отсутствием валютного счета выручка в иностранной валюте в банк не сдавалась…
Звонок в «Пеликан» раздался около полуночи.
Воловец был уже весь на нервах. Он знал, мать тоже не спит. Ни с кем, кроме него, она не может поделиться горем. Отчим лежал в больнице после инфаркта. Сообщение убило бы его!
— Игорек!
Звонил Шрам — новый глава группировки, дававшей крышу «Пеликану».
— Как жизнь?
— Да так…
Судьба Шрама была необычной.
Мастер спорта, он сел по обвинению в рэкете и попытке убийства. Бывший чемпион по вольной борьбе, Шрам был дружен с кавказцами, спецами единоборств.
Свое прозвище он получил за красный большой шрам, уходивший под волосы на шее сзади: наркоман с поехавшей крышей в зоне в лесу пытался отрезать ему голову бензопилой «Дружба»…
Освободившись, Шрам пришел к бандитам. Некоторое время входил в курс дела, пока не стал вторым лицом в группировке. Совсем недавно с помощью нескольких кентов произвел внутренний переворот, пользуясь тем, что прежняя головка банды успела испортить отношения со всеми авторитетами в округе. В том числе с кавказцами.
Шрам был образован, смел, жесток. В отличие от своих предшественников, не чурался любой самой грязной бандитской работы.
— Как настроение?
— Все нормально.
Поговорили о том о сем.
Неожиданно Шрам спросил:
— У тебя, я слышал, проблема с братом. А чего молчишь?
— Да тут, понимаешь…
— Для начала заплатишь штраф. Сто тысяч баксов. Слышал?
— Да.
— Потому что скрыл. Мне только что об этом доложили. Я сейчас этим займусь. Никому ничего не давай…
— Я понял.
Воловец положил трубку.
Шраму хорошо рассуждать. Если Димку похитила другая группировка и он не заплатит, брата ждет смерть…
Все в кабинете молчали.
Большая серая крыса вышла из угла, быстро двинулась по комнате. Они видели, как она вскарабкалась на стол, пробежала мимо компьютера. Яцен шевельнулся. Крыса спрыгнула со стола. Исчезла. На столе остались пыльные следы крупных лапок.
Прозвонил телефон.
Звонил Шрам. Воловец ожидал самого худшего.
— С тобой будут говорить…
Сразу раздался голос брата:
— Ты просил позвонить? — Похоже, он ничего не понял.
— Где ты?
— У твоих друзей. Они подъехали к училищу, сказали, что ты просил меня поехать к ним…
Трубку снова взял Шрам:
— Я отправляю его со своими ребятами, сейчас он будет у тебя…
— Я твой должник.
Воловец положил трубку. Его трясло как в лихорадке.
— Все! Пора сваливать.
Яцен удивленно взглянул на него.
— Из-за Димки?
— Больше нет сил…
Воловец его не боялся — Яцен был своим. Поднятый им, вскормленный, обласканный. Опасность приближалась.
— Убийство Марины. Иерусалим. Димка…
Выходя, он случайно увидел себя в зеркале.
Виски у него были совершенно седые.
Мы так и остались с фамилией Коэн и именем Ян.
Неожиданная гибель нашей клиентки лишила нас возможности все проверить, уточнить и вообще составить подробный портрет человека, которым нам предстояло заняться.
Если Марина что-то напутала, нам его там никогда не найти…
Коэн — фамилия наиболее распространенная в Израиле.
Собственно, даже не фамилия, а имя целого сословия иудейских первосвященников…
Пять тысяч Коэнов в городе…
Тем не менее начинать расследование следовало именно оттуда.
На вечер у Рэмбо назначен был разговор с Леа, адвокатом «Лайнса», работавшей в Иерусалиме.
Звонок адвоката раздался достаточно поздно. Слышимость против обычного оказалась неудовлетворительной. Каждое слово сопровождало эхо, они переговаривались словно с помощью длинной трубы.
Обоих это не могло не насторожить.
Разговор вполне мог попасть под выборочное прослушивание междугородных линий, которое принято вести во всем мире.
Могло и проводиться целенаправленно.
Не сговариваясь, перешли на аллегории.
Заговорили витиевато.
Почти одновременно положили трубки.
Я был у себя в Химках, когда Рэмбо неожиданно нашел меня по телефону.
Наш разговор с Рэмбо был коротким.
— Похоже, Яна действительно устранили.
— Когда я вылетаю?
— Завтра. Билет уже привезли. Рейс «Эль-Аль»…
— Что Леа?
Сообщение адвоката понимать следовало так: «В Иерусалиме убит некто Коэн. Однако не Ян, а Амран. Убийцы арестованы. С этим делом в полиции, насколько известно Леа, происходят диковинные вещи…»
Роберт Дов вцепился в преступную группировку, убившую нишего на Бар Йохай, мертвой хваткой. Не давал покоя ни себе, ни Джерри, своему помощнику, ни переводчику.
В основе лежало соперничество с новым детективом, пришедшим из Генерального штаба полиции — из Матэ Арцы. Оба они — Дов и Юджин Кейт — значились в списке кандидатов на выдвижение…
Гию Роберт Дов на время оставил в покое. Показания Гии о том, что он не знает ни Бориса, ни других своих приятелей, были только на пользу следствию.
«Не стоит опровергать! С ними и вывести на суд!»
Нужда была в косвенном подкреплении показаний Бориса.
Данные прослушивания его разговора с Ленкой в пустой квартире, предоставленной полицией, говорили сами за себя.
«Триста тысяч долларов, которые лежали в подушке…»
Ленку изводили допросами.
— Где деньги?
— Откуда я знаю.
— Разговор обязательно должен был быть об этом! Вы собирались вместе за границу. У вас были другие совместные планы… Вы обязательно должны были об этом говорить…
— Не было разговоров…
— На обратном пути из квартиры домой вы возвращались к этому вопросу? Что он сказал? Когда вы собирались ехать в Испанию?
— Мы точно не договаривались.
— Ты эту рекламу из газеты показала ему? Или только на словах был разговор?
— На словах.
Переводчик записал:
«Я не показывала Гии рекламу агентства о туре в Испанию, уговор поехать туда был только на словах…»
Это было косвенное подтверждение. Из крупиц должна была образоваться глыба.
— Я думаю, трехсот тысяч долларов вам должно было хватить. Как считаешь?
Ленка пожала плечами.
— Не знаю.
— Кто еще знал об этой поездке?
Ее допрашивали каждый день и подолгу.
Двое несовершеннолетних не могли подготовить преступление так, чтобы никто из сверстников ничего не знал. Наверняка были разговоры, намеки. До убийства, на следующий день…
Компания должна была знать…
Теперь все они находились вблизи Русского подворья. Каждый должен был быть готовым в любую минуту предстать перед Робертом Довом. Отвечать на вопросы.
— Как ты узнал об убийстве Амрана Коэна? Кто тебе сказал? Что ты ответил? Что он на это сказал?
Кроме Вики и Ленки, наиболее перспективным Роберт считал жирного Боаза, он был болтлив, любопытен, не давал никому молчать.
Боаз находился с Борькой и Арье, когда Гия на другой день после убийства вечером зашел к друзьям.
— Он был в белой рубашке, веселый. Он всегда улыбается… «Нищий с Божьей помощью помре…»
— Он с жалостью это сказал?
— Нет.
— Скорее весело? Ну давай правду! Они уже все рассказали, а ты телишься…
Он и Боря посмотрели друг на друга…
— Вроде…
— Засмеялись?
— Не помню.
— А ты вспомни! Я сейчас приду.
В коридоре Роберт Дов налетел на своего соперника Юджина Кейта. Все последние дни они не виделись. Роберт посмотрел хитро, но это была его постоянная маска, к которой привыкли. Как к репродукциям импрессионистов во всех мало-мальски солидных израильских учреждениях и гостиницах: Моне, Дега, Сислей…
— Шмулик хочет, чтобы я продемонстрировал видео кассету с допросом Гии. Заходи… — пригласил Дов.
Неистребимый дух соперничества исходил от него постоянно.
— Непременно, Боб.
Видеокассету с признанием Гии продемонстрировали в Центральном отделе для всех, кто оказался в этот момент свободным.
Юджин Кейт смотрел её вместе с другими детективами.
Гия — красивый малый, с тонкими чертами лица, со сросшимися на переносье бровями — сидел сбоку за приставным столиком по левую руку от Дова, напротив переводчика.
«— Тебя предупреждают: все, что ты говоришь, может быть использовано против тебя как юридическое доказательство. Понимаешь?»
Видеозапись была короткой и важной.
«— Да».
Доносился визг несмазанных петель. В соседнем кабинете громко разговаривали. Звонил то один, то другой телефон.
«— Я пишу: „Показания даю добровольно и без насилия“. Так?
— Да.
— Вы его убили?
— Да. Но неспециально. Мы не хотели…»
Следователи и детективы зашевелились.
Роберт Дов на экране несколько раз выходил из кабинета.
Его место занимал Джерри. Он не задавал вопросов, сидел скрестив пальцы — смуглый, опасный следопыт, проявивший себя в борьбе с террором.
«— Что это значит? „Неспециально“.
— Ну, возвращались домой. Увидели — дверь внизу открыта. Решили зайти посмотреть…
— Может, что найдете… Да? Деньги, например…
— Ну да.
— Так. Нашли что-нибудь?
— Нет.
— Где искали? В шкафу? В кровати?
— Да.
— Так. Свет зажигали?
— Не помню. Тут сразу Амран зашел.
— Что он сразу сделал?
— Закрыл дверь.
— И что? Ничего не сказал?!
— Нет.
— Совсем ничего? Вот я вхожу, вы что-то у меня ищете… Он кричал?
Звук телефона оказался неожиданно резким. Кое-кто даже вздрогнул.
На экране снова появился Роберт Дов. Присутствие его при записи не требовалось. Он сделал свое дело. Дов ответил по телефону, снова вышел.
— Не кричал.
— Говорил громким голосом?
— Да. И закрыл за собой дверь. Я сказал: «Пусти. Дай нам выйти, мы ничего тебе не сделаем…» Он спрятал ключ в карман. Потом бросил в меня молотком. Я поднял молоток и ударил его один раз…
— По голове?
— Да. Увидел кровь. Испугался. Вытащил у него ключ из кармана.
— Он что, поднял руки к голове?
— Да. Я схватил ключ и убежал.
— А Борис?
— Он еще оставался.
— Борис наносил ему еще удары? Может, врезал?
— Я не видел. Я же убежал.
— Они сцепились друг с другом?
— Да.
— Где ты увидел потом Бориса?
— На аллее.
— Что он сказал?
— Мы не говорили.
— Ничего не говорили? Как же так?!
— Нет.
Дов вернулся, когда зачитывался протокол, Джерри уступил ему место за столом. Роберт Дов выслушал внимательно перевод. По ходу у него возникло несколько замечаний.
Переводчик перевел:
— Вопрос: для чего у Бориса были с собой перчатки?
— Не знаю. Он всегда их носит. На всякий случай.
— Чтобы не оставлять отпечатков пальцев?
— Не знаю.
— Что тогда означает «на всякий случай»?
— Не знаю. Может, дать кому по морде!
Следователи в комнате засмеялись.
— Вопрос: где молоток?
— Может, хватит? Не знаю.
— Давай, вспомни еще.
— Все. Напиши, все получилось случайно. Ничего больше не знаю…
— Когда ты узнал, что старик умер?
— Не помню. Я заплакал: Я не знал, что мы его убили. Когда я убежал, он стоял…
— Еще вопрос: есть ли у тебя что сказать нам об убийстве?»
Юджина Кейта, смотревшего видеокассету вместе со всеми, вопрос покоробил.
«Сказать нам об убийстве».
Роберт Дов смаковал эти слова.
«Он думает: если вставляет в каждое предложение по „убийству“ и обвиняемый не протестует, то вроде создается еще одна — вторая цепь доказательств вины…»
Гия на экране покачал головой.
«Я все сказал».
Запись закончилась.
Это была, конечно, победа. Роберт Дов был награжден негромкими аплодисментами.
К чужим успехам в любой полиции, в том числе израильской, относятся с ревностью…
Юджин Кейт испытал необъяснимое чувство досады и неприязни.
Роберт Дов был дерьмовый мужик.
Но ему повезло. А он, Юджин Кейт, теперь может смело заткнуться со своими версиями…
Начальник Центрального отдела штаба Иерусалимского округа Шмулик ждал Роберта Дова за столом у себя в кабинете, под репродукцией картины «Первый Храм», доставшейся ему от предшественника.
Дов вошел с обычной своей кривой улыбкой на пунцовых губах, поблескивая маслеными глазками.
— Садись, Роберт. Как ты?
— В порядке. — Дов подвинул стул. — Ты тоже?
— Да. Все в порядке.
Полковник Шмулик, плечистый амбал в форменной, с короткими рукавами сорочке, сидел в излюбленной позе — сложив на столе перед собой оба огромных кулака, большие, как мячи для регби.
Роберт Дов устроился сбоку у приставного столика. У него не было причин для беспокойства в связи с вызовом начальства. Все последнее время дела шли хорошо. Результаты расследования дела об убийстве Амрана Коэна доложили министру.
Правда, со Шмуликом следовало всегда держать ухо востро. Никто не знал, что от него можно ждать в следующую минуту.
Полковник поделился смешной новостью:
— В Герцлии выпустили домашний детектор лжи. Слыхал?
— Нет. Очень интересно!
— Подключаешь к телефону и начинаешь говорить. Собеседник не догадывается, что происходит. А ты следишь: нервничает? Спокоен? По прибору.
— Первый раз слышу…
— Называется «трассер». Запомни! Полезная штука…
Никто не видел, чтобы Шмулик нервничал, был растерян или спешил. Распекал всегда тоже с улыбочкой.
Начинал непонятно. Обычно не с того, что его заботило.
Когда подчиненный, успокоившись, наконец незаметно переводил дух, тема разговора резко вдруг менялась.
Начальник Центрального отдела никогда не заканчивал тем, с чего начинал…
— Когда к нам прибудут «трассеры», я тебе первому дам, Роберт!
— Почему мне?
— Может, тебе он нужней, чем остальным. Не понимаешь? Сейчас объясню. По делу Амрана Коэна у тебя оба обвиняемых допрошены. И Гия, и Борис…
— Да.
— Один говорит, что они пришли с молотком и сбили замок с двери. А второй: «Дверь была открыта. Молоток лежал у нищего в доме…»
«Ну вот! Не соскучишься…»
— Но ты сам знаешь, Шмулик: тут не до мелочей. Надо быстро зафиксировать. Начнешь копаться — можешь все потерять… Так?
— Но почему ты потом не устранил противоречия? Ты ведь мастер. Не мне тебя учить. Взял бы и уточнил…
Несколько раз звонили телефоны. То один, то другой. Шмулик отвечал точно и коротко. Все так же не спеша.
Дов объяснил:
— Я боялся: как только их сведут вместе — они могут от всего отказаться! А кроме того, и Гия, и Борис согласились подписать соглашение с прокуратурой… Так что разницы нет! Принесли с собой молоток или там взяли!
— Сдается, с этим делом будет еще хлопот…
— Не думаю.
— Я взял аудиокассету с допросом Бориса. Он спрашивал твоего переводчика: «Может, сказать, что мы сбили замок молотком?» Советовался.
— А тот?
— Ты у своего переводчика лучше спроси.
— Спрошу.
— А что ты скажешь, если встанет вопрос об Амране Коэне? Жил ли такой человек на свете?
— Все будет в порядке, Шмулик. Адвокаты подпишут соглашения с прокуратурой — дело пойдет в архив.
— Мне звонил генеральный комиссар. Известные авторитеты в Тель-Авиве и в Ашдоде проявляют активный интерес к обстоятельствам гибели Амрана Коэна… И что с деньгами, которые они взяли? Триста тысяч долларов — не шутка! Где они?
— Тут все глухо.
— Банки запрашивал? На их имена, на имена их подруг?
— Да, но счетов нет.
— Я к чему спрашиваю! Не догадываешься?
— Нет.
— Твой Боря в тюрьме в Беер-Шеве сегодня пытался покончить с собой. Порезал себе вены…
Борька лежал на высокой американской кровати у самого окна. Внизу в окно была видна часть тюремного двора, сбоку, за плоской крышей какой-то постройки, почти вровень тянулись уступы красной черепицы. Там были улицы. На закате тень от здания тюрьмы ложилась темным квадратом на асфальт двора.
Рядом с Борькиной койкой стояла передвижная капельница на колесиках.
Обстановка в тюремной больничке была нормальной.
Разрешалось выходить на лестницу курить, таская за собой капельницу. Рядом с решетчатой металлической дверью всегда курили несколько заключенных.
Болтали о том о сем.
Некоторые отбывали свои срока в Союзе тоже.
— В Израиловке сидеть — это санаторий! Жратвы на валом! Хоть жопой ешь! Ты бы на лесоповале погорбил…
Они привезли сюда лагерные песни.
Вечером пели негромко: «Тихо вечер за решеткой догорает…», «Еще не скоро я вернусь пешком…».
Похожий на гриб, крепкий невысокий дедок появился в больничке на другой день вслед за Борькой — рыжеватый, с облезлой, словно обесцвеченной бородой. Первые сутки проспал как убитый.
Один из пацанов объяснил:
— Ворина. Лет десять в стране мотает. В Союзе оттянул порядком. Кличка Старик.
— В законе?
— Был. Потом его землянули. Ребята рассказали.
Борька любил такие истории.
— Дело вроде было так.
Старик, тогда еще не старик, кончал срок. Их пригнали на новое место. Зима, север. Воры сидели у костра, мужики, как водится, прыгали на снегу всем табуном. Грелись. Ночью пришел еще этап. Мужики пошли к мужикам. Воры — к ворам. Мест у костра было ограниченно.
Один вор из прибывших обошел тех, которые грелись. К каждому присмотрелся. Подошел к Старику. Дернул от костра, сел на его место.
— Ну!
— Чего? Воры сидят. Ждут, что будет. И тот ждет, кто его двинул. Старик должен был замочить его тут же. Сесть на свое место. А утром подписаться на новый срок… Он не захотел. Назавтра он был уже с с у ч е н…
— Струсил.
— Просто тот вор, который его дернул, почувствовал в нем слабину. Старик в этом месяце должен был освобождаться!
Борьке еще предстояло только знакомиться с этими людьми.
— А чего он здесь?
— С каким-то смыслом. Гнилой заход… Ложку заглотил.
— Ё-мое…
— Он уже их переглотал больше десятка. Теперь оперировать будут. У него и без того весь живот изрезан. Ты с ним осторожнее… Он тут хозяин. Не смотри, что старый. Для него лишить кого-нибудь глаза или, скажем, нос откусить ничего не стоит…
Старик выглядел нестрашным. Большей частью молча лежал на кровати или курил. Все так же молча. Персонал его знал, относился уважительно-осторожно.
С Борькой он ни разу не заговорил. Тем не менее Борька чувствовал к себе интерес старого вора.
Борька объяснял это тем, что он рэцах — убийца.
Старожилы еще помнили сидевшего тут знаменитого убийцу — он прибыл из Америки, чтобы замочить бывшего главаря израильской мафии Лос-Анджелеса, который последние три года жил в Тель-Авиве.
Рэцах, подойдя вплотную, спокойно расстрелял его в ресторане на Дизингоф, после чего спокойно удалился.
В отличие от Борьки, у того не было причин задерживаться в Израиле надолго.
Других убийц, кроме Борьки, в больничке не было.
Разговор со Стариком состоялся скоро.
Поздно ночью Борька вышел курить. В коридоре было пусто. В ординаторской сидел тюремщик, поглядывал в открытую дверь.
Борька засмолил вторую сигарету. Спать не хотелось.
В это время дверь палаты скрипнула. На пороге показался Старик. Несколько минут курили вместе.
— Тебе убийство шьют? — Голос у Старика был прокуренный. Звучал отрывисто, с напором.
Было очевидно, что Борька обязан ответить.
— Ну!
— В Иерусалиме, я так слышал.
— Да. Нищего. Амрана Коэна…
— Ты в сознанке?
— Да.
— Тогда проще. Можно спрашивать. Второй, с тобой… Он тоже пацан?
— Да, Гия.
— Сколько ему?
— Шестнадцать лет и три месяца.
— Как же это вышло?
Борька снова понял, что должен ответить.
Он повторил то, что говорил на допросе переводчику.
— Мы пришли поискать денег. Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать…
Старик вор не спускал с него глаз. Слушал внимательно.
— Ну…
— Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж.
— Хипеж?!
— Точно! «Воры!» Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. У него, видно, подготовлен был на такой случай. Пришлось пару раз этим же молотком…
Старик вор издал хлюпающий звук. Борька отвел глаза.
— По голове… — Он говорил заученно. — Мы не хотели убивать его. Просто он стал у двери, и у нас не было выхода… Мы ничего не нашли, выбежали…
До Борьки вновь дошел тот же звук. Вор смеялся до слез.
— Не смеши меня больше!
Потом взглянул на него:
— «Ударили по голове!», «Ничего не нашли!». Это у Яна-то, блин! Полиции можешь говорить что угодно! Только не мне — блатняку! Понял? Или все было не так, или вы там не были! Вы запутались, и вас заставили говорить! Ну!
Старик ждал.
— Я тут из-за тебя. Воры хотят знать, кто вас направил. Ну!
Борька оглянулся. Тюремщик в ординаторской по-прежнему смолил сигаретку.
— Мы не были у него. Нас впутали.
Ленка сидела на каменном бордюре во дворе полиции, позади небольшого флигелька дознавателей, когда в дверях появилась Зойка.
Они познакомились перед началом спектакля Виктюка — Зойка вроде собирала деньги для детей из малообеспеченных семей.
— Привет. Тебя-то чего?
— У Борьки нашли мой телефон. Он записал тогда.
— Ну и видок у тебя, мать…
Малолетка явилась в полицию в шокирующем черном комбинезоне: шорты, майка на бретельках — все на пуговках, от груди до подбрюшья.
— Переводчик как увидел, так едва не кончил…
— И чего?
— Поспрашивал-поспрашивал. А что я знаю? Все! Как ты хоть? Как там Борька?
— Злой как черт. Видела его на очной ставке.
— Увидишь — привет передавай. Когда им разрешат, пусть позвонит…
— Это еще нескоро!
— Не важно! Отсидят, зато миллионеры! Я бы тоже согласилась! Думаешь, по полмиллиона долларов отхватили?
— Сомневаюсь.
— Я все думаю про этих ребят. Как они узнали, что у нищего полно денег? Следили?
— Зачем это тебе?
— Мне это надо. У меня разные планы.
— Тогда ты у них спроси. Я не думаю, что им было что-то известно.
— Что ж они — ку-ку? — Зойка покрутила у виска. — Не зная, полезли?
— Для Борьки деньги не главное.
— Значит, Гия был в курсе…
Малолетка была из молодых, да ранних. Ленка не забыла, как она подвалила к ним у концертного зала «Жерар Бахар», выставив вперед маленьких израильтянок, которым навесила лапши на уши.
— Ты все собираешь шекели для детей из неполных семей?
— Бросила… — Зойка достала пачку «Морэ». — Будешь? Кто-то сообщил социальной работнице. Она вызвала меня вместе с матерью. Такая взбучка была…
Они закурили.
— А чего делаете?
— Ничего. Ходим в кино. На американские фильмы.
— Билеты дорогие!
— Я и не беру. Я где угодно могу пройти…
Она вернулась к разговору об арестованных парнях.
— Я почему спросила про деньги у нищего?..
— Ну!
— Об этом нищем я еще года полтора назад слышала! Ребята у нас говорили в пабе «Сицилийская мафия». Жора Полковник, компаньон Макса. Я подслушала. «Денег у него куры не клюют!» Кстати, он ведь никакой не убогий был, нищий этот… Даже крутой!
— Ты уверена?
— Я тебе сейчас расскажу. Кроме тебя никто не знает.
Малолетка глубоко затянулась.
— После Жориных слов я сама попыталась его раскрутить…
— Амрана Коэна?!
Ленка смотрела на нее во все глаза.
Рыжеватый нежный комочек в комбинезоне, голубые глазки, куриная грудка… Что же из нее дальше будет?!
— Короче, упаковалась поприличнее. Пришла с еще одной дурочкой! Местной. Ну, опять: «Немного денег для детей из неполных семей…»
— Да…
— Он дал шекелей десять. Мы не уходим. Вернее, я. Говорю: «Вы такой добрый. Мне очень понравились. У меня родителей нет…» Ну так, смехом. Чтобы проверить. «Живу у тетки на птичьих правах. Я бы вам убирала, заботилась о вас зимними ночами…»
— А он?
— Дверь открыл. «Иди!» Видит, конечно, что я приезжая, олимка из России. Ну и добавил по-русски…
— По-русски?!
— Пошла, говорит, к такой-то матери! Суфлера! — Зойка засмеялась. — Надо же, такое слово узнал! Я и сама никогда не слышала…
Это выглядело странно.
Ни Борька, ни Гия никогда не бывали в «Сицилийской мафии». Конечно, не могли об этом знать.
— А что за человек Жора?
— Компаньон? Он уже старый. Худой, резкий такой. Как увидит телку покрупнее, так сразу лоб у него потеет.
— Можешь мне показать?
— В субботу они с Максом дискотеку затевают в «Теннис-центре»…
— Я знаю. А с чего у них зашел разговор про нищего?
— В те дни в Иерусалиме другого нищего ограбили. Из Писгат Зеева…
Детектив Юджин Кейт воспользовался все же советом старого полицейского служаки, рекомендовавшего обратиться за помощью к преступникам-рецидивистам.
Кейт выбрал Рамма, отбывавшего очередной срок за вооруженный грабеж. Рамму было за сорок, коллеги рассказывали, что он прочно решил завязать и… Кто поверит! Учится на курсах в тюрьме Цаламон. Осваивает профессию парикмахера, мастера по современной женской прическе.
В семь часов заказанная Кейтом накануне машина уже стояла на стоянке Всеизраильского Генерального штаба полиции — Матэ Арцы — помытая, заправленная «тойота» с легко запоминающимся номером 1881 (миштара-полиция), с исправным кондиционером, но без радио…
Спасибо, что есть хоть кондиционер!
Тюрьма находилась в Галилее в трех с половиною часах езды.
От Матэ Арцы Кейт направился на север в сторону Ги-ват Зеев, в объезд ставших традиционными жутких пробок на центральной столичной трассе на Тель-Авив.
Дорога была знакомой.
Камни вокруг шоссе сбегали вниз. Хвоя уходила вверх. Шоссе петляло среди камней. Выше оставались высаженные людьми леса, белые распады…
Ни одной машины. Огромные валуны по обочинам.
Сбоку промелькнул знакомый скромный памятник. «Неаккуратному водителю? Неумелому полицейскому?»
Красные черепичные крыши еврейских поселений далеко на холмах. Мощные трейлеры на параллельном шоссе за саженцами. Арабские деревни вдоль дороги. Мусульманское кладбище с невысокими памятниками, округлыми, серыми…
В Цаламон, построенной два года назад тюрьме, где Рамм отбывал срок, у Кейта работал друг. Тюрьма была необычной.
Тут отбывали наказание в основном жители Севера, кому оставалось до освобождения не больше 10 лет, не имевшие нарушений режима. 50 процентов заключенных составляли арабы. Остальные евреи, местные и репатрианты из СНГ.
Все порвали с наркотой, однако не хотели завязать окончательно. Тех переводили в другую тюрьму — в Ша-рок, Всеизраильский центр борьбы с наркоманией.
Из 15 израильских тюрем в Цаламон режим был самый «щадящий». Считалась четырехзвездочной гостиницей. Всем сидевшим в ней каждый месяц полагался 48-часовой отпуск.
По возвращении их проверяли на «остаточное зелье», чтобы наказать нарушителей.
Первое время отправляли на клизму. Кончилось это плохо. Зеки, мстя за унижения, убили начальника тюрьмы.
Теперь вместо клизмы они сдавали анализ, как все. Евреи и арабы — уголовники в тюрьме не враждовали, еще раз подтвердив, что у преступников нет национальности. Они вместе воровали и убивали. Даже террористические акты не нарушали преступного согласия, тогда как на воле люди готовы были разорвать друг друга…
Городки сменялись пустошами.
Колышимые ветром пыльные деревья. Сгоревшая, сухая, колкая трава. Кусты, похожие на камыши. За ними тянулись длинные, похожие на коровники, пакгаузы…
Кейта обгоняли сверкавшие лаком машины. Междугородные туристические автобусы престижных туров.
Серебристая «каролина» впереди долго не давала себя обойти. Наконец он вырвался вперед. Слоновых размеров дама за рулем жевала полуметровый батон-багет, начиненный овощами.
«Заколдованный круг — чем ты толще, тем больше хочешь есть. Ешь и снова толстеешь…»
И снова бетонные стены промышленных предприятий. Флаги каких-то обществ над воротами. Новые, только что нанесенные белым полосы на четырехрядном шоссе. Остролистные пальмы на разделительной полосе. Свалки разбитых машин. Серые заплеванные остановки рейсовых автобусов промзоны.
Через два часа он был уже за Афулой. Поднимавшаяся на ровном месте конусообразная Гар Табор, метров 900 высоты, выглядела издалека как огромный террикон.
Оставалось не так много. Кейт прибавил газку.
Тюрьма располагалась среди невысоких холмов, без стен, без вышек. Без решеток. Узкие окна камер выходили на Галилейские холмы.
Надпись на указателе шоссе гласила: «Тюрьма Цаламон».
Друг и коллега, заместитель начальника, уже ждал его.
— Сотовый с собой?
— Да.
— Придется сдать, Юджин.
Внутри тюрьмы, как в самолете, действовали те же правила.
Сотовый положили в стенной сейф, заперли. Специальный лифт внутри стены отправил его на полку, в склад.
— Пошли. У меня сегодня не очень легкий день. Приехало начальство… Короче, сам знаешь. Сейчас тебя проводят к Рамму.
— Как он?
— Нормально. Срок кончает.
Рамму оставалось еще три года.
Короткое время Рамм был его осведомителем.
— Иди с ней, она отведет… — В дверях показалась женская головка. — Это Оснат. Юджин… — Он представил их друг другу.
Контролер выглядела совсем девчонкой. Она пошла впереди. Кейт видел складки жира под её коленями, словно их перевязали суровой ниткой.
Внутри тюрьмы был двор. Множество парней слонялись по нему взад и вперед.
— В камере Рамма нет, — сказала девушка. — Или на тренажерах. Или в классе.
Тренажерный зал был пуст.
— Жарко. — Оснат словно извинялась.
Они прошли мимо библиотеки, там тоже никого не было.
У входа висел лозунг «Терпение ведет к успеху». «Знаменитый ивритский „савланут“. „Терпение“…
Какие-то шныри убирали территорию. Тюрьма за это платила.
— Как к вам устроиться? — спросил Кейт. — На воле устаешь как собака…
Рамма он увидел в классе парикмахерской в обществе других учащихся и двух женщин — преподавателей. Он расчесывал парик на манекене. Дверь во двор была открыта.
— Рамм!
Вор почти не изменился — улыбчивый, с веселыми глазами.
По жизни он был танцор и заводила. Любитель хорошо одеться. Сейчас на нем была форменная коричневая куртка с коротким рукавом, на спине стояли три буквы — инициалы Центрального управления тюрем.
— Юджин! И ты здесь?!
— Как видишь…
— За что?
— Следователя угрохал. Роберта Дова.
— Этого стоит…
— Ты зайдешь ко мне?
— С удовольствием.
— Я сейчас.
Они снова пересекли двор. Теперь уже вдвоем. В здании было прохладно. У двух телефонов-автоматов в холле болтали зеки, они расположились с большим комфортом на стульях.
Рамм открыл камеру своим ключом.
— Прошу…
— У тебя уютно.
Кровать, в углу за занавеской туалет, душ. Над столом висела доска с семейными фотографиями. Телевизор.
Телевизоры в камеры брали из дома.
Решетки на окне не было, но само окно было узким. Бежать через него было невозможно.
— Работаешь?
Тут шили спальные мешки для армии. Министерство обороны платило по обычным ставкам.
— Треть беру себе, наличными, треть — семье. Еще треть выдадут при освобождении. Что еще? Получил права парикмахера. В удостоверении Министерства труда не указано, что я окончил курсы в тюрьме. Отлично!
— Как тут жизнь?
— Что тебе сказать? Построение утром в шесть, вечером в девять уже в камере. Попка на компьютере. Если что, может перекрыть тебе замок, не выпустить. Выключить свет… Могут сразу перекрыть все камеры в отсеке… У тебя проблемы?
Кейт достал фотографии нищего.
— Ты должен его знать…
— Он жив? — Рамм взял в руки фотографии.
— Убит.
— Я так и думал… Ты дашь их мне на несколько минут? А сам посиди.
— Я лучше выйду. Вдруг попка перекроет.
Кейт вышел в коридор. Зеки у телефона еще разговаривали, развалившись на стульях.
Кейт вернулся через несколько минут.
— Ты знал Маленького Эли? — спросил Рамм.
— Из Тель-Авива? Грабителя? — В Маленьком Эли было 190 сантиметров, за что он и получил такое прозвище. — Которого два месяца как убили?
— Точно. Так вот, этот твой тип имел с ним дело.
— Ты уверен.
— Я несколько раз видел их вместе. Потом он исчезал и с концами.
— Откуда он?
— Появился тоже как-то в одночасье. Что? Откуда? Никто не знал. А исчез… Тоже неясно. Повернулся, уехал. Больше не видел…
Маленький Эли был заметной фигурой на местном уголовном горизонте. Жил в Америке, потом перебрался в Тель-Авив. За последние пятнадцать лет пять раз имел дело с правосудием, представая каждый раз в качестве обвиняемого в грабежах. Кроме того, один раз он был допрошен в качестве свидетеля-«дворха», по израильской юридической терминологии, — на грани подозреваемого, чьи ответы могли быть поставлены ему в вину.
Его имя упоминалось в связи с застреленным Евсеем Аргоном — первым боссом русско-еврейской мафии на Брайтон-Бич. Главным подозреваемым был другой еврей — Пепе Найфельд, поставлявший героин для итальянской мафии.
«Амран Коэн появлялся среди самых крупных фигур. Маленький Эли не стал бы встречаться с человеком, стоящим низко в криминальном бизнесе…»
Это было единственное, что было вывезено Кейтом из тюрьмы Цаламон. Впрочем, он и сам догадывался об этом. Догадка только получила подтверждение.
И снова. Желтые крыши бензозаправок. Новая дорога с асфальтовым покрытием. Стена сухих колючек, спустившиеся низко нити электропередачи. Старые мусорные баки, поставленные друг на друга. Поле под зябь. Серые краски арабских поселений. Окруженный проволокой караванный поселок новых репатриантов. Акведук над железной дорогой. Остатки крепости крестоносцев, поле пожухлых подсолнухов. Поля кукурузы. Белая пыль мелового карьера. Желтые комья плодов кактусов, символ местных уроженцев. Ржавые металлические шлюзы на поле. Для чего это? Спираль «бруно» вокруг военной базы. Окрестные горы в дымке. И наконец, полицейский вертолет — маленькая стрекоза над шоссе…
Прозвонил сотовый.
Первый раз за это утро.
Звонили из Центрального отдела полиции.
— Ты что, не в курсе? Такое творится.
— Нет. У меня не работает радио. Я третий час в дороге.
— Взрывы на Бен Йегуда! Есть убитые, человек сто пятьдесят раненых… Сколько еще людей надо перебить, чтобы был мир? А, Юджин? — На связи был дежурный. — Я чего еще звоню. Тебя разыскивает полицейский Самир с Кикар Цион. Ты ему очень нужен…
Самир, араб-полицейский, вытер платком жирную шею, снова набрал номер детектива Кейта.
— Слушаю…
Голос был незнакомый.
— Юджина все нет?
— Кто его спрашивает?
— Самир. С площади Кикар Цион. Я уже звонил.
— Да, я передал ему. Кейт уже знает, что он тебе нужен. Как там, на Кикар Цион?
— Что я могу сказать? Ты, наверное, смотришь телевизор…
— Ужас какой-то…
— Значит, в курсе.
Он все видел. Около двух часов назад три мощных взрыва, прогремевшие один за другим, превратили пешеходную зону в центре столицы в жуткое месиво тел, стекла, разлетевшихся осколков заряда, начиненного гвоздями, гайками, металлом, — кричащее, истекающее кровью.
Со всех сторон на грохот и крики сюда бросились с ближайших улиц сотни людей. Ортодоксы, солдаты, женщины и мужчины… Все поняли, что это такое: из больниц еще не выписались последние оставшиеся в живых жертвы двух предыдущих взрывов на рынке Маханэ Йегуда…
Страшные картины…
Официантка выбежала из кафе, закричала. У магазина игрушек лежал десятилетний ребенок. Уже бежали с телекамерами. Бросились проверять мусорные баки, там могли быть еще заряды.
Из аптеки выносили бинты и пакеты. Два потока бежали навстречу — оглушенные спасающиеся и жаждущие видеть, что случилось, узнать…
Не прошло и трех минут, а уже надрывались сирены «амбулансов» скорой помощи и полиции. Солдаты и полицейские перекрывали доступ в район. Под грудами стекла, содержимым вылетевших витрин лежали убитые и раненые, на этот раз молодежь. Привычная жатва террористических актов.
Уже закрыли сорванным тентом тела первых убитых — троих детей школьного возраста. Они выходили из магазина игрушек и письменных принадлежностей: учебный год только начался.
«Для них он уже закончился…»
В провалах магазинов и лавок искали жертвы. К машинам выводили раненых — их оказалось около ста семидесяти…
Черные хередим собирали разбросанные по плитке вдоль мостовой кусочки внутренностей.
Каждая частица человеческого тела должна быть предана земле…
Уже стояли заслоны, были изменены маршруты автобусов — их направили в объезд. Отменили остановки…
Самир, полицейский-араб, эти два часа делал то же, что и другие полицейские. Поддерживал патруль, расположившийся на Кикар Цион, отсекал желавших попасть на Бен Йегуда… У многих именно в это время там должны были находиться близкие, друзья. Другие там жили…
Самир особо не выступал.
Толпу в её праведном гневе наводящий порядок израильский араб-полицейский мог только распалить еще больше.
«Смотри, что они с нами делают, твои братья!»
Это словно висело в воздухе…
Странный звонок в общественный телефон-автомат 2543231 раздался в четыре ровно. Как всегда, когда звонили Амрану Коэну.
Нищий был давно похоронен. Мамзер Рон Коэн был отпущен и сразу скрылся из страны.
«Надо срочно сообщить Кейту…»
После звонка в Центральный отдел полиции Самир не отходил далеко от телефона-автомата. Полицейскому детективу могли сообщить о звонке с площади, и тот наверняка позвонил бы сюда, на Кикар Цион.
И Кейт действительно позвонил.
— Шалом. Как ты?
— В порядке…
В хаосе крови, криков, стекла, ржавых гаек он оставался в порядке…
— Сегодня снова был звонок. Ровно в шестнадцать.
— Увы, Самир… У меня отобрали это дело. Я подбираю крохи. Ты подошел к телефону?
— Да.
— Там бросили трубку?
— Сегодня да.
— А раньше?
— В первый раз — женский голос. Было слышно отлично. Молодая женщина. Но не девочка. Лет тридцать. «Извините». И положила трубку. Главное, Юджин, сказала-то она не на иврите.
— Аравит, англит?
— Русит. Я знаю-то по-русски пять слов с того времени, как стоял у Московского патриархата. Московская духовная миссия в Иерусалиме. Там меня монахиня научила. Мать Елена. «Спасибо», «пожалуйста», «извините», «хорошо»…
— Она сказала…
— «Извините». Я очень хорошо разобрал.
— Да, я слушаю.
— Я два четверга в шестнадцать часов беру автомат поднаблюдение. На прошлой неделе какой-то мужчина спросил: «Ян?» Что-то еще сказал…
— Да…
— Сейчас снова мужской голос. Опять: «Ян?» Я сказал по-русски: «Пожалуйста». Он начал говорить. Я, конечно, ничего не понял…
— Давай встретимся!
— Я могу завтра…
На другой день Самир повторил все за столиком в кафе на Бен Йегуда.
— Такие дела, Юджин!..
Они помолчали.
Кейт огляделся.
Вчера еще камни, стены домов вокруг были в крови.
Муниципалитет подсуетился. Всю ночь работали стекольщики, мусорщики. Сметали осколки стекла, вставляли витрины в зияющие провалы. Из брандспойтов смывали красное месиво.
Теперь улицу снова заполнили толпы, противоестественный интерес влек сюда людей.
Снова вынесенные на улицу столики кафе, болтающие девчонки из пограничной охраны, вооруженные автоматами, полицейские.
Несколько российских музыкантов на достаточном расстоянии друг от друга наигрывали свои чуждые восточному слуху мелодии.
Девочки на роликовых коньках вручали прохожим меню соседнего ресторана.
Юджин Кейт заказал еще кофе.
— Два капуччино.
Надо было снова включаться. Несмотря на видеофильм с признанием убийцы, который им показал Роберт Дов.
Соседка Амрана Коэна, Варда, тоже звонила ему, просила приехать…
Никакие ссылки на следователя Роберта Дова не действовали.
— Если вам — миштаре — не надо, мне-то что?
Действительно, если полиции неинтересно, информатору и вовсе до лампочки.
Кейт все не мог поймать мысль, которая увертывалась, как скользкий обмылок из мокрых рук.
— Ты знал Маленького Эли?
Самир ответил, как и он сам в тюрьме Цаламон.
— Из Тель-Авива? Его убили пару месяцев назад.
— Ты никогда не видел его с Амраном Коэном?
— Нет.
Детектив привычно нашел взглядом «ямаху», он, как всегда, поставил мотоцикл ближе к перекрестку.
Самир тоже замолчал.
Для арабских полицейских в Иерусалиме наступили черные дни. Руководители полиции Палестинской автономии предложили им подать заявление об отставке из израильской полиции. Многие, как Самир, не представляли себя без нее. Кроме того, выслуга, пайковые…
Санкции за невыполнение были самые строгие…
Заместитель генерального инспектора палестинской полиции Мухаммед Сайд Асфур предпочитал не видеть арабов-полицейских.
Окончивший полицейскую академию в Каире, затем юрфак Каирского университета, он отвечал за порядок в так называемом районе «А» — Дженин, Туль-Карем, Ра-малла, Хеврон, который обслуживала Палестинская автономия.
У полицейского и без того всегда полно врагов.
Многие его друзья уже рассчитались.
«Надо уходить, пока не пристрелили…»
Напротив кафе два солдата охраны на каменных тумбах ели свои бутерброды с яйцами и огурцами. Между ними стоял прозрачный пакет со снедью, который им привезли. Запивали кока-колой, не снимая черных своих карабинов.
«Может, последний раз тут сижу…»
Кейт понимал его. Это мешало сосредоточиться.
Рядом играл латиноамериканский ансамбль — тамбурин, бубен. Красавица негритянка раскачивалась на высоких каблуках.
Место Амрана Коэна на площади перед банком «Апоалим» занимала стройная девка, с кудряшками, с красноватым лицом, не желавшим загорать. Кейт не заметил у нее видимых физических изъянов.
Подавали ей неохотно.
«Без чулок. Голова не покрыта. Это не Амран Коэн. Религиозные не станут подавать… С такими доходами тебя, девка, долго не ухлопают!»
Нищенка собиралась уходить, ненадолго исчезла и появилась снова — держа десяток полиэтиленовых пакетов с продуктами.
Она оставляла их в ближайшей лавке.
Юджин Кейт наблюдал.
Нищенка прошла рядом со столиком. В прозрачной сумке сверху виднелись золотистые крупные яблоки.
В это время у угла остановилась машина.
«Кая» серого цвета, последней модели. Сидевший за рулем амбал взглянул через плечо. Ничего не сказал. Нищенка пролезла на второе сиденье. Амбал повел машину дальше по Яффо: У классического здания банка с английской надписью на фронтоне вверху «кая» свернула направо.
«Тальпиот? Сен-Симон? Пат?»
Кейт наконец поймал начало ускользавшей мысль.
«Тот, кто звонил в автомат 2543231, не знает, что Амран Коэн убит…»
Сквозь открытую дверь пункта продажи валюты виднелись светящиеся цифры на доске. Доллар шел по 3, 60 шекеля. Курс его рос, а с ним привязанные к индексу цены на дома, квартиры…
Они простились.
Вскоре гул «ямахи» взбудоражил вялую Бар Йохай.
«Теперь ясно…»
Нищий оказался непростым человеком. Он подозревал, что его телефон прослушивается, поэтому не звонил из дома. Только с Кикар Цион…
Его абонент где-то далеко и ничего о нем не знает.
Скорее всего, в России.
В ближайшее время этот человек может появиться здесь — на Бар Йохай. Начнет интересоваться…
«Надо срочно предупредить Варду!»
Мой перелет на Ближний Восток происходил в ночные часы.
Знакомые этапы-вехи.
Обязательный инструктаж пассажиров на русском и английском: как вести себя в полете. Стюард демонстрировал с медвежьей грацией, как пользоваться спасательным жилетом при посадке на воду.
И вот уже заломило в ушах, в затылке. Послышалось громкое сипение. Давление куда-то быстро утекало вместе с воздухом.
Но заработали вентиляторы. Набрали высоту.
Две приблатненного вида стюардессы у угла туалета втихую покуривали.
Красный мартини, виски. Сок грейпфрута, нигде, кстати, не получивший особого распространения…
Три с половиной часа полета…
Дремота.
И снова духота и безветрие аэропорта Бен Гурион.
Плоские шляпы религиозных — хередим. Малочисленные туристы — из-за взрывов туризм резко идет на убыль.
Профессиональная улыбка израильской пограничницы, проверяющей мой паспорт.
Я сверил свой портрет глазами симпатичной военнослужащей.
Высокий, тяжелый. Жесткие, с проседью волосы. Прижатые уши. Металлические коронки впереди, вверху. «Ужасные зубы», как говорят тут про наши блатные фиксы. Впалые щеки…
Еще — свороченный в детстве нос.
Для физиономиста-психолога — поле для изучения природы человека.
Действительно ли, как утверждают французы, характер — это судьба?
«Частный лицензированный российский детектив, работающий по контракту в охранно-сыскной ассоциации „Лайнс“, разрешите представиться…»
— Шалом!
Очередной штемпель в моем израильском дарконе — и вот он уже у меня в руке.
— Бай!
Двухэтажный автобус Тель-Авив — Иерусалим.
В окне равнинный Израиль. Желто-красный трактор на поле.
Белые валуны в зелени пальм. И горы вдалеке. Широкой раструб — вход в ущелья.
Неожиданно облачное молочно-серое мутное небо.
И сразу красные черепичные крыши на складках серого с зелеными заплатами выгоревшего одеяла до дымки горизонта.
Израильские поселения — ульи с красными крышами. Острые верхушки сосен на склонах. Кипарисы, как поминальные свечи между горными складками. И паутинки дорог внизу.
Разбитая машина. Как она попала туда, в ущелье? По сторонам вдоль дороги изломанные складки породы на разных уровнях.
И наконец, Иерусалим.
Сбоку мелькнула надпись на русском: «САДЫ САХАРОВА».
Здесь почитали знаменитого правозащитника…
Квартира ждала меня все это время.
Я распахнул окна в салоне и в спальне — на грохочущую Элиягу Голомб и во двор.
В первое ворвался непрекращавшийся гул машин.
Снова на половину окна впереди простирался Байт ва-Ган, один из семи иерусалимских холмов, высоко вознесенный и на две трети застроенный виллами.
Строительство новой дороги под ним заканчивалось, но по склону еще двигались дорожно-строительные машины.
У меня было связано многое с вершиной Байт ва-Ган в мой прошлый приезд.
В другое окно — со двора — доносился лай собаки.
В квартире, которую «Лайнс» оставил за собой, стоял устойчивый жар.
За то время, пока никого тут не было, помещение лишилось запаха жилья. В первую очередь, конечно, потому, что тут не готовили.
Я включил телефон, воду, газ.
Испробовал компьютер — в прошлый раз я писал на нем простенькие рецензии для «Нашего Иерусалима» по просьбе моих друзей, владельцев дома русской книги «Золотая карета».
Компьютер работал как часы.
Я выставил на письменный стол мои амулеты, которые повсюду таскал за собой. Две серебряные фигурки — зажимы для бумаг, стилизованные под персонажей китайского театра теней… В боевике «Однажды в Америке» их использовали в качестве заставок в финале…
Мои неотложные дела подходили к концу.
Еще я принял душ. Сделал несколько звонков знакомым. В том числе хозяину, квартиры. Одних не оказалось дома, другие успели съехать. Хозяин квартиры — выходец из Болгарии — был рад моему появлению.
Хозяева «Золотой кареты» тоже приветствовали мой приезд. К ним только что поступил из России контейнер с книжными новинками.
— Ты надолго?
— Не думаю.
— Может, даже на несколько дней?!
— Все может быть.
Я надеялся на их помощь в розыске Яна, если она понадобится. На этом ритуал возвращения закончился.
Я набрал справочную службу телефонной компании «Бэзэк»:
— Номер автомата 2543231…
Меня не спросили, кто я, зачем мне это нужно.
Мой английский тоже вполне их устроил.
Я интересовался, где установлен телефон-автомат с номером, указанным Мариной.
— Площадь Кикар Цион. Рядом с банком «Апоалим»…
В телефонной компании не делали из этого тайны.
— Спасибо.
Телефон-автомат оказался на краю площади, ближе к Яффо, внутри защитной прозрачной скорлупы — помидорного цвета, новенький, словно сегодня с производства, как все другие его собратья тут.
«Печка, от которой мне предстоит танцевать…»
Рядом была Яффо — вечно забитая пешеходами, машинами. Отель «Рон» — невысокий, недорогой — «смотрел» прямо на автомат.
Я прошел по Яффо в направлении Старого города.
Свои дела частного детектива я всегда начинал с него.
В прозрачном воздухе Старый город вырисовывался словно на гравюре древней книги. Каменные стены, поросшие пучками зелени. Зной, неподвижные веера пальм. Смуглые нищенки неизвестного народа — не еврейки, не арабки. Переползающие с места на место младенцы.
Я вошел в Яффские ворота.
Единственные с необычной надписью — измененным текстом из Корана:
«Будь благословен во имя Аллаха милостивого и милосердного и Авраама, друга его…»
Общий праотец двух народов впервые был поставлен рядом с Богом…
«Поэтому и дерутся за его могилу в Хевроне…»
Кафе «Самара» метрах в двадцати от ворот было пусто. Два или три туриста сидели внутри за своим кофе.
«Самара», естественно, означала не нашу Самару — Куйбышев, а провинцию Самарию.
Я кивнул хозяину-арабу, мы были знакомы. — Наша жизнь, как кофе, — черная, с осадком и горькая, но пьем и получаем кайф… — Он узнал меня.
Дверь кафе оставалась открытой. Я пил кофе с кардамоном, смотрел на площадь впереди.
Она называлась Омар ибн-Хаттаб.
Тут ничего не менялось.
Несколько православных греческих священников в черных мантиях, беседуя, прошли мимо. Две арабские женщины в непременных белых платках, строгих платьях сопровождали пожилого мужчину в галабее.
Рядом с «Самарой» был отель «Империал», где в свое время останавливался Бунин, выходил на балкон. У отеля стоял первый в городе газовый фонарь. Теперь, как я слышал, «Империал» принадлежал Ватикану.
Расплатившись, я еще прошел мимо Армянского квартала.
Две улицы внутри стен Старого города повторяли направление древних Кардо и Декуманис, какие были еще в то время, когда город назывался Элиа Капитолина.
Легко было представить их — мощенные булыжником, с тянувшимися вдоль улиц зловонными канавами, за которыми паслись лошади и верблюды.
Местная знаменитость — мужик в хитоне, с арфой, в золоченой короне, работавший то ли под царя Давида, то ли под купца Садко, — шустро сиганул через дорогу: впереди двигалась очередная группа христиан-паломников…
На каменные плиты под ногами были нанесены насечки, чтобы не поскользнуться.
Западная стена храма была где-то рядом.
Я знал правило:
«Нельзя не подойти к ней, даже если случайно здесь оказался…»
На полицейском КПП вместе с солдатом-эфиопом стоял светлый российский парень…
— Привет…
— Спасибо.
Я не написал записку Всевышнему с моими просьбами и не оставил в стене.
Господь не был бюрократом, требовавшим письменного ходатайства. Записки передавали от тех, кто не мог прибыть сюда лично…
На обратном пути я прошел мимо белого Троицкого собора и Русского подворья, принадлежащих Московскому патриархату.
Здания последнего арендовало Иерусалимское окружное управление полиции.
В направлении Русского подворья, где помещались тюрьма и полиция, с трелью пронеслась полицейская машина.
Я постоял, наблюдая за израильскими ментами.
В помещении, где принимали передачи для арестованных, толпились несколько арабских женщин в белых платках, соседняя дверь вела в лабораторию Минздрава.
Высокая длинноногая дама-полицейский — в зауженных форменных брючках и голубой сорочке, в шапочке с козырьком — садилась за руль. её «тойота» с красными полицейскими номерами преградила путь подъехавшему полицейскому микроавтобусу с опущенными жалюзи… В нем везли арестованных.
Они пели. Я узнал мотив. Знакомая лагерная мелодия. Молодые голоса.
Я разобрал слова. Православный Троицкий собор. Израильская полиция. Зной. Ивритские буквы. Иудейские горы…
Какое-то наваждение… В машине пели на русском:
«Голуби летят над нашей зоной…»Я вернулся к автомату на площади Кикар Цион. Улица Бен Йегуда после недавнего взрыва, о котором я услышал в Москве накануне вылета, была снова само спокойствие и беспечность.
Какие-то дамы с цветными пляжными зонтами проплыли мимо. Я услышал русскую речь, она звучала тут все чаще.
Пенсионерка «золотого возраста» прошла рядом со мной рука об руку со спутником. Вся в белом. Круглая широкая шляпа. Цветок в руке.
Какая-то женщина впереди не давала себя обогнать. Когда её крупная верхняя половина уходила вправо, нижняя, не менее мощная, — по синусоиде отклонялась влево.
Я обошел ее, постоял у горящих на тротуаре десятков поминальных свеч — тут были убиты дети, выходившие из магазина с игрушками.
Мимо закрытого в этот час офиса Леа, нашего адвоката в Иерусалиме, вышел к остановке автобуса.
Какой-то пацан лет шестнадцати вынес из супермаркета ящик колы, поставил в багажник «тойоты».
Еще в самолете я прочитал о том, что компания «Кока-Кола» объявила приз — бесплатную поездку в США и еще ряд подарков, стоимостью поменьше, для любителей кока-колы.
Участвовавший в игре должен был собрать определенное слово из букв, скрытых под колпачком-пробкой каждой бутылки. Повсюду на улицах можно было видеть пустые бутылки со свинченными колпачками…
Москва, Шереметьево постепенно удалились от меня.
Я мог теперь ехать на Бар Йохай.
Усатый, с жирными складками на бритом затылке полицейский разговаривал с широкоплечим высоким мужиком, по виду полицейским детективом. Высокий держал в руке шлем мотоциклиста.
Мне следовало держаться от них подальше.
Как человеку, статус которого трудно определить однозначно:
«Телохранитель? Бандит?»
Через несколько минут я был уже на Бар Йохай. Тут жил прежде мой друг, который за это время нашел себе другое пристанище.
Меня смутил район, в котором жил партнер Марины. По моим представлениям, он должен был жить в престижных районах Рехавии, или Бейт-а-Кэрем, или в Восточном Тальпиоте…
«Катамоны — прибежище иерусалимской бедноты…» — охарактеризовал этот район ведущий израильского телевидения, сообщая о терактах в автобусах.
Узкая Бар Йохай вилась по склону одного из застроенных домами холмов, приютивших Святой город. Вдалеке виднелись холмистые складки Иерусалимских гор — и лесистые, и застроенные.
Если Воробьевы горы в Москве перенести в район площади Маяковского, чтобы автобусы огибали их, направляясь к Белорусскому вокзалу на дне глубокой впадины у предгорья, это было бы похоже на то, что я увидел…
Вокруг стоял не колышимый ни малейшим ветерком тяжелый сухой зной. Скрипела проволока… Кто-то подтаскивал вывешенное на просушку за окно белье. Где-то далеко рассыпалась трель мчавшегося на вызов «амбуланса» скорой помощи…
Череда многоподъездных стандартных зданий, построенных во время массового приезда репатриантов из Марокко, — пятиэтажных, на столбах — тянулась по кривой.
Точная копия один другого.
Нужный мне дом не отличался от других. Я его помнил.
На балконе в торце виднелось несколько пар джинсов, похоже, их не снимали со дня моего отъезда.
Тут же рядом высился огромный мусорный контейнер с люками и целым выводком диких израильских кошек…
Все было мне уже знакомо. Нижний, поднятый над тротуаром израильский нулевой этаж, наполовину сквозной, с несколькими квартирами. Незастроенная часть — нечто вроде галереи, закрытой сверху этажами на опорах. В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах,
Летом — обсуждали домашние дела, скрываясь от зноя.
Так было и сейчас.
Молодая великанша — в майке навыпуск, в тапках, в узких, обтягивающих рейтузах, с сотовым телефоном в одной руке, с сигаретой в другой — трепалась с соседями. Беседа текла лениво.
Дети рядом гоняли на роликах…
Первое же, что бросилось мне в глаза, когда я ступил на галерею, был прикрепленный скотчем к стене белый с траурной каймой листок — типографское объявление о смерти…
Я подошел. Сложил ивритские согласные буквы. Мысленно расставил гласные. Это можно было прочитать и как «Амран Коэн»…
Цифры внизу означали возраст, дату и часы погребения.
«На 50-м году жизни… 17-го в 12.30…»
«Мир его памяти…»
Я был готов к этому.
Болтавшие на галерее женщины сразу положили на меня глаз. Замолчали.
Я поздоровался.
Великанша — с гипертрофированными ляжками и грудью, с сотовым в руке — сразу приблизилась. Принялась объяснять:
— Ты не слыхал? — Инициатива исходила от нее.
Все они тут сносно знали английский. А кроме того', выходцы из арабских стран владели арабским или персидским. Марокканцы говорили еще и на французском.
Женщина была определенно марокканка.
— Прямо тут убили, в доме!
— Я, кажется, слышал. Кто он был?
— Нищий…
— Нищий?! Poor?
— Yes…
У миллионеров и уголовников могли быть свои прихоти.
— Нищий. С площади Кикар Цион…
Все сходилось. Адрес, площадь Кикар Цион…
— Я могла тебя видеть с ним? — Она называла меня на «ты», словно мы были знакомы много лет. Другого обращения тут не знали.
— Никогда…
— Почему ты интересуешься?
— Я журналист. Из Тель-Авива… — её напористость мне не понравилась. — И за что его убили?
— Из-за чего убивают нищих?! Из-за денег!
Ей не терпелось кому-то позвонить. Она выдернула короткую антенну сотового, набрала номер. Одновременно продолжала болтать со мной.
— Полиция их уже задержала. Молодые парни. Жили тут, по соседству. Один в нашем доме — Борис… — Она сделала ударение на первом слоге. — Может, хочешь холодной воды? Я принесу…
— Нет, спасибо тебе.
— Другой — вон там, напротив, через пять домов, Гия… — Ей явно не хотелось меня отпускать. — Меня зовут Варда…
Она сделала паузу.
Я не собирался представляться.
— На третьем этаже. А напротив — там тоже русские. Лена, хавера Бориса… Ты пошел?
— Мне пора.
— Бай! Когда ты еще придешь?
— Не знаю.
В лавке по дороге я купил газеты, издаваемые на русском языке. В «Магазине» — приложении к «Вестям» — мне бросилось в глаза короткое сообщение:
«Координатор по связям с прессой Иерусалимской окружной полиции Зеев Руби дал понять журналистам, что через несколько дней он будет готов сделать заявление по поводу лиц, виновных в убийстве иерусалимского нищего Амрана Коэна…»
Хозяин квартиры, которую «Лайнс» оплачивал в Иерусалиме, репатриант из Болгарии, был рад моему возвращению.
— Поздравляю… — Бецалел сносно говорил порусски.
Осанистый красивый мужчина, он был вдовец. После
смерти жены он почти не выходил из дома. Сидел в кресле, понемногу выпивал, смотрел телевизор…
Когда я пришел, Бецалел смотрел научно-популярный фильм об австралийских кенгуру.
— Привет, Алекс!
Он достал из холодильника напитки. Традиционный болгарский набор: ракия, мастика, плиска… Отведали каждого. Между прочим я завел разговор об убитом нищем.
— Он был богатый человек…
— Ты уверен?
— Абсолютно. Он даже одолжил деньги одному моему другу — болгарину…
Удивительно, что именно домосед, проводивший свое время у телевизора, оказался столь информированным.
— Еще рюмку мастики? Самое высокое качество…
— Спасибо. Ты знаешь такого должника?
— Один мой земляк из Габрова. Он брал у него взаймы года два-три назад, когда покупал квартиру.
— Земляк тоже живет на Бар Йохай?
— В Рехавии.
— Там дорогие квартиры!
— Поэтому и занимал. Сколько — я не знаю. Думаю, много.
— Ты сведешь меня со своим земляком?
— Подожди, я позвоню.
Земляк оказался дома.
Несколько минут Бецалел быстро говорил с ним по-болгарски. Я разбирал с пятое на десятое. Наконец он положил трубку.
— Сейчас подъедет.
— Как его зовут?
— Мы зовем его Митко. Не знаю, как он тут по документам. Может, Моше. Полиция, кстати, его уже допросила…
Земляк Бецалела приехал на новенькой «Даяцу-аплауз GLI».
После традиционных: «Шалом». — «В порядке?» — «Да, в порядке…» — «Ты тоже в порядке?» — «Да тоже»… — мы расселись вокруг журнального столика.
Митко оказался кареглазым, коренастым. Настоящим болгарином.
Пригубили ракии. Он тоже сносно говорил по-русски.
— На здравие… — Закурили «БТ».
Было Митко уже за 70. Он водил машину, посещал сауну, бассейн. Недавно с женой ездил в десятидневный тур за границу. Жизнь, судя по всему, не потеряла для него своей прелести.
Информация, полученная мною от Бецалела, подтвердилась.
— Амран был моим соседом по Бар Йохай. Я тогда не знал, есть ли у него деньги. Но что-то подсказало мне спросить. Он себя вел независимо. Как бы ему на все наплевать. Скажем, ездил только на такси, никогда в автобусе.
Болгары снова только пригубили ракию. Я выпил свою рюмку разом.
— Нищенство в Иерусалиме настолько прибыльное занятие?
— Я, случалось, наблюдал за ним на Кикар Цион. Он перекладывал шекели из стакана в карман, оставлял только медь. Так же поступал, если ему давали доллары… В принципе ведь он не просил. Ставил стакан и наблюдал за наполнением.
Туристы, направлявшиеся в Старый город, шли протоптанным путем: улица Бен Йегуда — маленькая площадка Кикар Цион — и дальше по Яффо в Старый город…
— Мне оставалось посчитать, сколько раз он полезет в карман. Короче, для меня не было тайной, что он богатый человек.
— Как он отнесся к вашей просьбе?
— Спокойно. Мы сходили к нотариусу, он заверил мою подпись на расписке.
— А кто нотариус?
Митко уклонился от прямого ответа.
— Где-то в центре. Амран сам меня вел. Какими-то улочками. Мы шли от супермаркета, от «Машбира».
Это был действительно самый центр, вокруг, на близлежащих улицах, были офисы десятков адвокатов, нотариусов.
— А деньги?
— Он принес с собой.
— Как вы думаете, где он их хранил?
— Не знаю. Я человек осторожный. Подумал: «Узнают, что он снял деньги со счета, могут выследить по дороге…» Признаюсь — я послал на Кикар Цион младшего своего сына. Таля. «Посмотри за нищим, куда пойдет… Как бы чего не случилось…»
— Настоящий габровец, — заметил по этому поводу Бецалел. — Израильтяне о них не знают. А они самые скупые и хитрые на свете…
«Должно быть, он боялся, что Амран Коэн придет не один, — подумал я. — Покажет кому-то! А те проводят и ограбят…»
Я поддержал шутку Бецалела, хотя она не показалась смешной:
— Габровцы скупее, чем персы?
— У-у! Куда персам!..
Митко продолжил:
— Таль наблюдал за ним от самой Кикар Цион. Амран привез всю сумму наличными… Так что деньги у него были спрятаны дома…
— Полиция не нашла?
— Не думаю. В газетах бы написали…
— С вами беседовали полицейские?
— Следователь. Роберт Дов…
Митко пересказал некоторые вопросы, заданные До-вом. Я узнал этот стиль: «Полицейский в любом видит потенциального подозреваемого…»
Митко не заблуждался в отношении следователя.
— Дов сразу спросил: «Ты еще должен Амрану? Или выплатил долг полностью?»
— А ты? — Бецалел разлил напитки по рюмкам. — На здравие!
— Я говорю: «Коэна ведь убили? Квартира его осмотрена?» — «Да». — «Если я не отдал деньги — полиция нашла бы мою расписку! Она там или её нет?»
— Я же говорил — габровец!
— Никакой расписки в квартире не было. Я говорю: «Дело это в компетенции суда по гражданским делам. Мнекажется, я не должен распространяться о наших денежных взаиморасчетах… Если я скажу, что рассчитался, ты мне все рано не поверишь. — Митко рассказывал прочувствованно, обстоятельно. — Ты — полицейский! Каждое мое слово впоследствии может использоваться как доказательство. И ты будешь обязан точно повторить то, что я сегодня сказал… Поэтому я подожду отвечать тебе, Роберт. Вначале посоветуюсь со своим адвокатом…» — Митко помолчал. — Дов спросил: «Твой младший сейчас в Иерусалиме? Я хочу видеть тебя вместе с ним…» — «Он в боевых частях. В Ливане, — отвечаю, — дивизия „Голани“… (Митко произнес это не без гордости.) Можно съездить…»
— Ездили?
— Следователь ездит только к министрам… Дов его допросил в Иерусалиме, когда Таль вышел из части. Его интересовало, где Таль был в вечер убийства. Но у Таля с этим в порядке. У него хавера. Болгарка. Хорошая девочка. Кстати, офицер. Они были вместе…
У меня было два вопроса, которые я отложил на конец: «Сколько он дал вам в долг?» и «Видели ли вы его с кем-нибудь из России?».
Он удовлетворил мое любопытство полностью:
— Он дал мне двести тысяч.
— Шекелей?
— Долларов.
Я почувствовал себя как средневековый монах с известной старинной гравюры, который высунул голову за границу плоской, как монета, Земли и внезапно увидел бесконечность Вселенной.
Митко продолжил:
— Доллар, шел тогда за три шекеля с небольшим. Плюс процент. Он взял десять годовых…
— Немного.
— Как на закрытом счете в банке.
Границы представления о доходах ничем не примечательного заурядного иерусалимского нищего неожиданно и сразу раздвинулись.
— Насчет людей из России? Однажды я встретил его в ресторане. В «Мориа». Он был с женщиной. С русской. Молодая, интересная женщина…
Рано утром за окном раздались знакомые звуки, от которых я уже успел порядком отвыкнуть.
Трижды, по христианской традиции, далеко в арабской деревне прокричал петух. Затем донеслась усиленная электроникой утренняя мусульманская молитва.
Я подошел к окну.
Иудейский Иерусалим, напротив, был тих.
Хасиды — мужчины и мальчики, точная копия взрослых, — в черных костюмах и шляпах, с наброшенными на плечи белыми с полосами молитвенными плащами, направлялись в синагоги…
По другую сторону Элиягу Голомб был яблоневый сад.
На рассвете по субботам здесь можно было увидеть косуль. Они переходили практически пустынное в эти часы шоссе Элиягу Голомб и известными им тропами пробирались в сад.
Я взял в руки бинокль.
Выше, на Байт ва-Ган, — многоэтажные виллы.
Солнце еще не поднялось. Но тени уже отделили детский городок в сквере на углу. Почти на каждой улице были сооружены детские площадки — металлические карусели, песочницы, корабли.
В 7.00 заработала радиостанция на русском.
Я отложил бинокль. Усилил звук.
После сводки последних известий был утренний концерт. По субботам не передавали крикливых реклам. Музыка, литературный обзор. Музыкальный ведущий пыжился, стараясь поднять планку интеллектуального разговора.
Готового текста у него не было, ставка делалась на модуляции сочного голоса. Каждую вторую фразу он тут же повторял на середине, чтобы сразу же начать её снова, октавой выше… И снова останавливался на полуслове, и повторял все сначала. Тянул жилы…
Ничего путного ему не удалось. Я снова убрал звук.
Мои друзья из «Золотой кареты» были людьми слова.
Вернувшись вечером, я нашел на полу у двери пакет с первой книгой, доставленной мне на рецензию, — детектив Вильяма Дж. Каунитца «Если арест невозможен».
Накануне я читал его до полуночи.
Речь шла о серии загадочных убийств молодых женщин в Нью-Йорке. Детектив предварялся длинным списком людей. Автор выражал им признательность за помощь в создании бестселлера.
Один только перечень профессий и мест их работы наводил на мысль о повествовании зловещем и правдивом:
«Хирург медицинской экспертизы полиции штата Коннектикут», «специалист пластической хирургии», «заведующий отделом протезирования Школы стоматологии», «начальник управления полиции Нью-Йорка»…
Один открыл Вильяму Дж. Каунитцу двери полицейских архивов, другой любезно объяснил, как полностью изменить внешность, третий продемонстрировал, как устроен наш рот, и позволил изготовить парочку длинных симпатичных клыков…
Дело в том, что наводивший ужас на Нью-Йорк убийца оставлял на горле своих жертв глубокий след этих самых зубных протезов…
Я отложил детектив, снова просмотрел газеты.
Кроме «Магазина», ни одна из них не напечатала заявление полицейского координатора по связи с прессой об убийстве АмранаКоэна.
По-прежнему было полно самых различных объявлений, реклам. Страничка с предложениями зажигательных эротических бесед пополнилась новыми увлекательными позами девушек под девизом «Прямо в дело!». Цены указаны были с 17-процентным налогом на добавленную стоимость.
Другая реклама была обращена к лучшей половине человечества.
Бюстгальтеры для женщин с большим объемом груди — «минимайзер» и для других — «пушап» — «поднять вверх»: «придают сексапильный вид и увеличивают объем на два размера…»
Я отложил газету.
Итак, убийцы Амрана Коэна были найдены и арестованы.
Ими оказались приехавшие из России подростки.
Ясно, что они вряд ли были связаны с московской «пирамидой» и её крышей…
Между тем ниточки преступления должны были тянуться в Москву. Люди, которые дергали за ниточки персонажей израильского криминального театра, меньше всего могли быть заинтересованы в успехе моей миссии.
Убийство нищего — партнера Марины стояло в ряду последовавших затем новых преступлений: убийств самой Марины, Воловца…
Было ясно, что ниточки, ведущие за границу, оборваны.
Сделать это, учитывая особенности израильского уголовного процесса, было очень легко.
Тут действовало английское право, в основе которого лежал прецедент — решения, вынесенные судами прежде по аналогичным делам.
Адвокатский компьютер по первому требованию выдавал множество сведений о судьбе подобных исков…
Прокурор, от лица государства, и адвокат, уполномоченный своим подзащитным, на любой стадии судебного разбирательства могли заключить между собой сделку.
Адвокат признавал выдвинутое обвинение, если прокурор, в свою очередь, соглашался на приемлемую для подсудимого меру наказания.
Что-то вроде игры в покер. Обе стороны блефовали. Карт до конца никто никому не показывал. Судью суть дела не интересовала. Если стороны не находили общий язык — свое слово говорил суд.
Судья в Израиле назначался пожизненно. Зарплата рядового судьи приравнена была к зарплате министра, а областного — и вовсе к зарплате премьер-министра…
Мое вмешательство было нежелательным не только для братвы, но и для израильской полиции. Поведение гипертрофированных форм дамы в рейтузах и майке вчера на улице Бар Йохай было весьма подозрительно.
Я отогнал неприятное воспоминание.
«Нельзя начинать день с мысли, что ты попал в поле зрения осведомителя полиции, иначе к вечеру тебе начнет мерещиться арест, обыск, черт-те что…»
У меня были все основания остерегаться встречи с израильской миштарой. Косвенно я наверняка проходил по уголовному делу о кровавой мафиозной разборке на Байт ва-Ган, а потом еще в Рехавии.
Несколько рядовых обвиняемых по этому делу и сейчас еще ждали суда в тюрьме Шаат. Другие были выпущены под залоги в миллионы шекелей. Их Аль Капоне — О'Брайен давно убыл к себе в Бельгию.
Периодически тут составляли списки находящихся в Израиле выходцев из стран СНГ, подозреваемых в преступной деятельности, а также в связях с международной организованной преступностью. Составление последнего такого списка, по моим сведениям, завершало сейчас Следственное управление полиции Израиля.
Ушедший в отставку Генеральный инспектор полиции Асаф Хефец дал понять, что в этот список включены лица, имевшие израильские и заграничные паспорта.
Внесен ли я в этот список?
У меня были все шансы в него попасть.
Об этом я мог тут узнать, выезжая, прямо в аэропорту.
Неожиданный телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Я успел забыть его громкое завывающее «у-лю-лю…».
Словно летело вниз в колодезь раскручивающееся на веревке ведро…
«Нет мира под оливами…»
Кажется, был такой итальянский фильм.
Телефон звонил, я не снимал трубку, я сидел напротив, у письменного стола. Серебряные фигурки — персонажи китайского цирка, угловатые, в напряженных позах — смотрели на меня с компьютера…
Мне не от кого было ждать звонков.
По-видимому, это была проверка.
Кто-то периодически мог набирать мой номер в надежде узнать однажды, что я в Израиле.
В любом случае следовало быть настороже.
Люди, убившие Амрана Коэна, затем Марину и Волов-ца, не собирались предоставлять мне статус наибольшего благоприятствования.
В отличие от Тель-Авива, обычного крупного промышленного города, на Иерусалиме лежал присущий ему глубокий отпечаток ортодоксального иудаизма.
По субботам абсолютно все до одного торгующие заведения, мелкие лавочки, кафе, киоски, не говоря уже о крупных, были закрыты.
Общественный транспорт не работал.
Деловая жизнь полностью прекращалась.
Звонить по телефону людям, степень религиозности которых неизвестна, в этот день считалось непринятым.
По этой причине невозможно было договориться о встрече с адвокатом «Лайнса», хотя и необходимо было как можно скорее положить в сейф документы, связанные с долгом Яцена и его виллой в Кейсарии.
Выпив чашку кофе, я вышел из дома.
В сквере под деревьями уже были разожжены мангалы, пахло шашлыками… Вдоль улицы были припаркованы машины.
Израильтяне вставали рано.
Особенностью района было отсутствие замкнутых огороженных дворов. В сущности, это была одна возвышенность, опоясанная на разной высоте извилистыми улицами, повторявшими профиль горы.
Я пересек ее, спустившись на Бар Йохай прямо к дому, указанному мне накануне тучной дамой в рейтузах и майке.
На галерее внизу играли дети. Балконы были завешаны детским бельем. Марокканские семьи славились своей многочисленностью.
Я прошел вдоль подъездов.
Только две фамилии на смежных почтовых ящиках оказались со знакомыми корнями…
«Терпение, умение и везение…» — гласила мудрость, которую я когда-то прочел в «Настольной книге следователя».
Мать Лены стояла на пороге.
Костистая, большая. Мне показалось, что одна нога у нее чуть короче другой.
Так и оказалось. Все остальное было уже несущественно: серьги, какие-то брошки, красная шелковая нитка «от сглаза» на кисти…
«Учительница младших классов…»
— Извините, здравствуйте. Я должен с вами поговорить по поводу Бориса…
Женщина оглянулась. В квартире кто-то был.
— Может, потом?.. — спросил я едва слышно.
Учительница услышала. Махнула рукой.
— Входите, Я сейчас…
В комнате сидела крупная, расплывшаяся девица. Под майкой тяжело лежала уродливая грудь, короткие мятые шорты открывали белые большие ляжки.
— Вы по поводу контрольных… — Она подмигнула. — Посидите, я сейчас поищу.
Женщина при ходьбе по-утиному покачивалась.
— С вашего позволения, я посмотрю пока библиотеку.
Девица мгновенно утратила ко мне интерес и продолжала:
— …Парнишка один освободился. Он сидел с ним. Говорит, спать им совсем не дают…
Они говорили на интересующую меня тему. Я подошел к книгам. Библиотека — литература шестидесятых — уместилась на десяти румынских полированных полках.
В простенке над полками висели цветные репродукции: актриса Шарон Стоун и топ-модель Синди Бар.
— Они ему говорят: «Половину отсидишь и выйдешь! На воле тебе все равно три года трубить в армии, так что получается всего четыре с половиной года. Выйдешь в двадцать три — вся жизнь впереди! А будешь запираться — пожизненное!» — Девица поднялась. — Ладно, пойду…
— Заходи, Мали. — Хозяйка не пошла проводить её до двери.
Мы остались вдвоем.
— Вот какие у нас дела… Чай будете? С цукатами.
— Спасибо. С удовольствием.
Она что-то поняла. Спросила:
— Вы кто, извините, по профессии?
— Литератор. Может, вы даже знаете меня, я пишу короткие рецензии для «Нашего Иерусалима». — А вы?
— Биолог. Педагог.
Она действительно меня знала.
— Вашей рубрики давно не видно. Большой перерыв.
— Да, меня не было. Я уезжал.
— Вы много странствуете?
— Было. Япония, Франция, Германия…
— А где лучше?
— В Японии.
Я нуждался в доверии. Какая-то моя фраза, воспоминание должны были нас соединить.
«Что там было в Японии…»
Внезапно меня осенило. Я достал блокнот с изображением маленькой рыбки на обложке.
— Узнаете?
— Кари — рыбка, которая плывет против течения. Символ ищущих!..
Рыбка нас сблизила.
— Наши дурачки тоже собирались путешествовать… — Она постаралась скрыть волнение, но руки у нее дрожали.
— Далеко?
— В Испанию.
— Замечательная страна.
— Но, наверное, дорого. Борю обвиняют как раз в том, что ради этих денег они убили нищего! Слышали? Мали рассказывала…
В передней хлопнула входная дверь. Я понял, что пришла дочь.
— Здравствуйте…
На дочери было легкое платье на бретельках, заканчивавшееся на кромке коротких плавок. Сильные загорелые ноги украшали тяжелые модные ботинки.
Девчонка взглянула на меня с любопытством.
— Это родственник Бори…
— Да?
Я уточнил:
— Со стороны отца.
— Родители его разошлись…
Она подсказала мне правильную версию.
— Поэтому семья ничего не знает о том, что я здесь. Все очень волнуются…
Ленка долила воды в электрочайник, включила. Мать обернулась ко мне.
— Вы думаете, девчонок могут посадить за то, что они знали и молчали? — По-видимому, она всем задавала один и тот же вопрос.
— Если хотите, я могу узнать.
— У вас есть адвокат?
— Да.
— Пожалуйста. А то я даже хотела идти… — Она ткнула в газету на столе.
Я увидел объявление: «Изольда Гальшвили входит в известную пятерку великих предсказателей будущего. Видит прошлое, сегодняшнее и предстоящее…»
Лена налила чаю.
— Вы сами видели этого нищего? — спросил я ее.
— Тысячу раз… — Мой вопрос её успокоил. — Маленький спокойный человечек…
— Боря встречался с ним?
— Никогда!.. Ни он, ни Гия. Ни разу не говорили о нем!
— Я думаю, если бы они намеревались его ограбить, когда-нибудь они бы обязательно проговорились… — Меньше всего это должно было походить на допрос. — Вы от кого-нибудь слышали об этом нищем?
Она задумалась.
— Зойка рассказала. Тут одна малолетка. Она слышала о нем в пабе «Сицилийская мафия»…
— Что это за паб?
— Держат харьковские крутые ребята. Они, собственно, взрослые. Жоре лет тридцать пять. А Макс — его компаньон. Наши с ними не дружили…
— И что Зойка?
— Она слышала. В пабё шла речь, дескать, у Амрана Коэна денег куры не клюют!
— Ты не могла бы рассказать подробно, Лена? Кто, что…
— Это говорил Макс своему компаньону, Жоре. Зойка случайно подслушала.
— Давно?
— Еще год назад, когда в Иерусалиме убили другого нищего — в Писгат Зеев…
Она снова внимательно взглянула на меня, словно что-то почувствовав, однако не пришла ни к какому решению.
Чужой незнакомый мужик… Около сорока, тяжелый, с длинными руками. Впалые щеки, чуть сваленный набок нос и верхний ряд зубов «белого металла», который я больше ни у кого не видел в Израиле. Этого было достаточно, чтобы вызывать из подсознания тревожащие ассоциации.
Но она мне поверила:
— Я как раз сегодня их всех увижу.
— Ты уйдешь? — Мать напряглась. — Может, хоть теперь посидишь дома?!
— Сегодня дискотека в «Теннис-центре»… — Она от щипнула несколько виноградин на блюде, положила в рот. — Мне вам позвонить?
— Лучше, если это сделаю я. Причем в телефон-автомат. Приемы здешних следователей известны…
— Вы думаете, телефон прослушивается?
— Почти уверен. Вы знаете автомат напротив, у банка?
— Да.
— Я буду звонить вам в 21 час. Если я буду вам нужен, вы подойдете. Если вас нет, будем считать, что все по-прежнему…
Она кивнула.
— Вы покажете мне их сегодня?
Мать Ленки встрепенулась.
— Я буду в скверике перед входом. Это рядом…
Я стал прощаться.
На улице прогрохотал тяжелый мотоцикл. Звук прервался где-то неподалеку. Я сразу вспомнил детектива в штатском с мотоциклетным шлемом под мышкой, стоявшего рядом с полицейским на Бен Йегуда…
Я спустился. На галерее внизу было по-прежнему много детей. Я подхватил одного — на роликах, не сделай я этого, он распластался бы у моих ног.
— Спасибо…
Я поднял голову. Женский голос был мне знаком.
— Шалом!
Передо мной стояла мама мальчика — в рейтузах и майке и в шлепанцах.
— Машлоха?
— В порядке…
В руках у нее были телефон и зажженная сигарета. Рот полон дыма. Варда загадочно улыбалась.
Улыбка предназначена была кому-то, кто за нами наблюдал в этот момент…
Детектив Кейт привел в систему все, что узнал в разговоре с Раммом и тюрьме Цаламон.
Докладывать о результатах поездки он никому не стал.
Этого и не требовалось. В Центральном отделе Иерусалимского округи каждому хватало своих дел.
Рабочий день заканчивался.
Если на пейджер не поступит очередной вызов, он мог считать себя свободным.
Накануне снова напомнила о себе его радиожурналистка. Она звонила очень поздно из какой-то компании. Кейт понял, что она сильно подшофе.
— Как ты, Юджин?
— В порядке. Надеюсь, ты тоже. Судя по музыкальному фону.
— Фон ничего не определяет. Его меняют с декорациями. Ты не хочешь заехать за мной?
— Твой югославский друг, он разве не рядом?
— Он вылетел в Белград…
— Что будет, когда он возвратится?
— Мы взрослые люди. Правда?
— Ты что-то еще хотела сказать?
— У тебя хорошие пропорции, Юджин. Бедра. Все прочее. — Журналистка была совершенно пьяна. — Пусти!.. — Кто-то был с ней рядом. — Мне нравится, как ты выбираешь себе трусы…
— Это секс по телефону?..
— Я предпочла бы натуральный. Ты хотел бы меня сегодня увидеть?
— Оставим этот разговор.
— Как хочешь…
Кейт вышел в подсобку, включил чайник.
«Может, следовало поехать…»
У журналистки были свежие чувственные губы. Темперамент. Несколько точек в верхней и нижней части её гибкого тела приводили в действие скрытый источник сексуальности. Едва он касался их, как она мгновенно сбивалась с дыхания…
«Нет, нет. Только не сегодня!»
Свидетельства рецидивиста Рамма, добивавшего остаток срока в камере образцово-показательной тюрьмы Ца-ламон, обещали интересное продолжение в полицейском компьютере.
Рамм был отлично информирован в области криминальных биографий и связей.
Маленький Эли — двухметровый грабитель, с которым Рамм видел в прошлом убитого нищего, был неоднозначной фигурой в преступном мире Тель-Авива. Он грабил и жертвовал деньги на спорт, держал под крышей несколько подпольных казино и за свой счет лечил наркоманов…
Центральный полицейский компьютер располагал на него подробной информацией. Юджин Кейт моментально извлек её из архива. Как он и полагал, криминальные связи преступника были интернациональны — тянулись за пределы страны: евреи, арабы, русские…
Полицейский компьютер все добавлял имеющиеся сведения.
Юджин Кейт следил за строкой.
В конце шел список информаторов, дававших на него при жизни сведения оперативного характера.
Цви, Аля…
Как и положено, имена были ненастоящие.
Раскрыть псевдонимы Кейт самостоятельно не мог. А процедура согласования с детективами, которые работали с информаторами, была довольно сложной.
Некоторые из информаторов были, возможно, живы и продолжали работать. Но на это было мало надежды. Да и результаты не стоили усилий по их восстановлению из небытия.
Большинство давно благополучно переселились в лучший из миров и умерли не своей смертью, не в постели — от пули или ножа коллег — задолго до пенсионного возраста.
Да и сам Маленький Эли, у которого здоровья хватило бы на положенные каждому от Бога 120 лет, ушел из жизни достаточно молодым — едва успев отпраздновать тридцатипятилетие.
Это произошло два года назад у подпольного казино в Рамат-Гане, в районе алмазной биржи.
Рамат-Ган был частью Большого Тель-Авива.
Казино считалось наиболее крупным и популярным игорным заведением в Израиле. Минимальная ставка там равнялась почти 30 долларам — 100 шекелям. Но публика была солидная, игроки помечали в книжечках суммы выигрыша или проигрыша. Никто не являлся с чемоданом наличных…
Полиция систематически устраивала облавы, но дня через три после очередного посещения стражей порядка казино снова открывалось. По существующим законам владельцы игорного предприятия могли быть приговорены только к штрафу или к нескольким месяцам условного заключения.
Толком никто ничего не узнал.
Одни уверяли, что Маленький Эли был совладельцем казино, другие — что кроме крыши он поставлял крупье — молодых англичан для «блэк-джека», а также уголовников, отвечавших за порядок и то, чтобы каждый проигранный шекель, записанный в книжечку, был возвращен.
Маленького Эли убили двумя пистолетными выстрелами из «глока» поздно ночью, когда он покидал казино.
Наемный убийца, как и водится, задержан не был.
Он стрелял из припарковавшейся на стоянке машины, которая, как потом оказалось, была угнана той же ночью из Холона.
В компьютере этот эпизод значился в файле, посвященном «крупнейшим разборкам между авторитетами преступного мира за установление сфер влияния»…
Подобные формулировки встречались все чаще.
Кейт дочитал распечатку до конца.
Приметы убийцы Эли были слишком общие, чтобы полиция могла его задержать. Дававший их секьюрити — он стоял рядом с Эли в момент выстрела, увы! — должен был позаботиться не только об Эли, но и о себе тоже!
Если псевдонимы информаторов были тщательно блокированы, то самая суть их сведений — выжимка, квинтэссенция — все же давалась одной короткой строкой…
Некая женщина под псевдонимом Синди, близко знавшая Маленького Эли, сообщила, что убийство Эли — месть братвы за потерю крупных сумм грязных денег, переданных им для отмывки неизвестно кому… в России!
Это уже было близко к тому, что он слышал в тюрьме Цаламон. И это было его, Юджина Кейта, открытие!
Роберт Дов обошелся без биографии убитого.
Его не интересовало, что по четвергам кто-то звонил нищему в телефон-автомат на площади Кикар Цион. Начинал разговор, как правило, не на иврите…
Что связи нищего были в основном из Восточной Европы.
Что двухметровый покойный грабитель Маленький Эли не имел отношения к арестованным убийцам…
Мамзер, назвавшийся сыном Коэна, воспользовавшись моментом, слинял в Америку. Между тем его имя оказалось в компьютере: мальчишкой он пытался совершить грабеж в филиале банка на Сан-Мартин, но был задержан. Труп его друга и наставника был обнаружен в том же месяце на свалке автомашин в Гиват-Шауль, внутри неислравного холодильника «Амкор», дверца которого открывается только снаружи… И тот тоже был выходцем из России!..
История, предложенная Робертом Довом, выглядела как детский лепет:
«…Дверь нищего по какой-то причине оказалась открыта. Подростки — новые репатрианты, мелкие уголовники — тут же этим воспользовались. Вошли, стали искать деньги. Амран Коэн явился не вовремя. Повел себя уверенно. Не только не прогнал, но и запер дверь изнутри. Может, думал привлечь для каких-то своих дел…»
Крутой коллега Маленького Эли, прятавшийся под личиной нищего, конечно, не должен был броситься с воплем вон, подобно хасиду с верхнего этажа, огласившему криком всю Бар Йохай!
Роберт Дов действовал напористо и прямолинейно. В его арсенале было в основном два приема: подслушивание и скрытая видеозапись…
Второй был, в сущности, только продолжением первого. Этого было достаточно. Видеопленки хватало. Роберт Дов снимал на допросе, в камере, в микроавтобусе, на котором подсудимых везли для продления срока содержания под стражей в окружной суд.
«Убийство нищего должны были совершить те же самые люди, которые расквитались с Маленьким Эли!..»
Думать об этом было интересно, хотя, по-видимому, не имело смысла.
Правда, теперь со всеми его изысками и криминальными биографиями, вывезенными из тюрьмы Цаламон, он, Юджин Кейт, мог заткнуться.
«Роберт Дов заканчивает дело. Суд санкционировал аресты. Кто захочет расписаться в собственной профессиональной несостоятельности? Роберт Дов, судья окружного суда?!»
Юджин Кейт позвонил в информационный центр. У него остались друзья в Матэ Арцы даже после того, как его оттуда выперли в округ.
Один такой друг, точнее — подруга, был у телефона.
— «Привет…» — «Привет». — «Как ты? Как дети?». — «Спасибо, Юджин. Как ты сам?» — «Все о'кей!..»
— Итак…
— Инна, твоя память сильнее любого компьютера…
— Преувеличиваешь, Юджин. Что тебя интересует?
— Была такая дама. Синди. Она пела…
Вести разговоры по телефону об агентуре строжайше запрещено не только в Израиле. Но во всем мире профессионалы умудряются хитроумно обходить этот запрет…
— Я сейчас думаю о покойном Эли…
— Маленькие сроки. — Она поняла, о ком идет речь. — Позвони минут через пятнадцать. Я буду у Зоара. А может, я звякну к соседям…
Она не хотела, чтобы кто-то соединил вместе два звонка, если они будут подслушаны инспекционной службой по личному составу.
Кейт, соответственно, тоже должен был позвонить с другого номера.
«Разговоры должны затеряться в море других звонков…»
Через несколько минут в смежном кабинете послышались звонки. Кейт в это время курил в коридоре. Звонки телефонных аппаратов в Центральном отделе были абсолютно одинаковыми. Тем не менее он уже отличал свой — чуть протяжный, заунывный.
Он вошел к соседям, взял трубку.
— Небеса благоприятствуют… — Это было название улицы — Шамаим. Номера дома и квартиры она зашифровала буквами. — Беатрис. Передай привет от… — Она назвала имя коллеги, который с ней работал до ухода на пенсию.
Беатрис — было настоящее имя женщины-информатора, имевшей псевдоним Синди.
Вскоре на пейджер поступил еще и номер её телефона.
«Верные друзья — главное, что есть в жизни…»
На Беатрис были короткий, на молнии, жакет, вязаная водолазка-гольф, узкие брюки. При желании все быстро-легко снималось.
Она смотрела на рослого Кейта как на подарок судьбы.
Беатрис жила на шумной улице Шамаим, в самом центре. Первые этажи дома занимали многочисленные магазины, лавки, выше в квартирах располагались офисы адвокатов, нотариусов. Еще выше располагались стоматологи, дантисты…
— Проходи.
Он тоже положил глаз на нее. Беатрис оказалась жгучей брюнеткой в возрасте до 30 лет, искусно работавшей под девятнадцатилетнюю. Она приняла Кейта в светлом большом салоне.
— Я хотел поговорить об Эли…
— О Маленьким Эли? А чего о нем говорить? Разве нет тем более актуальных? Я, например!..
Одну руку Беатрис держала на талии, ладонь другой слегка просовывалась под пояс брюк. Затемненные очки мешали рассмотреть глаза. Тем не менее Кейт поймал её досадливый взгляд на настенные часы.
«Время идет… А мы занимаемся черт-те чем!..»
Ярко накрашенные большие коровьи губы жаждали деятельности.
Беатрис зациклилась. У нее несколько дней не было мужчины.
Юджин Кейт понял, что оба они думают об одном и том же.
Он положил руку на пряжку ремня.
— Кондом, я надеюсь, в этом доме есть?
Придя в себя, Беатрис потащила его вниз, в кафе.
— Оставь свой шлем. Мы еще поднимемся…
— Давай в другой раз. Хорошо?
— Ты правда приедешь?
— На сто процентов.
— Буду ждать.
Теперь на ней было короткое, закрытое сверху бежевое платье-сарафан на двух пуговичках, с отложным воротничком, ложным поясом и симпатичными пряжками по бокам. Резкость её исчезла. Когда они шли по лестнице, она повисла у него на руке.
— У тебя сейчас есть хавера?
— Была.
— Отлично…
Она поднесла его руку к губам.
Кафе было маленьким, веселым. Беатрис тут хорошо знали. Столик накрыли исходя из её прежних пристрастий.
Капуччино. Круассаны. Сок грейпфрута…
— Расскажи про Эли. Ты хорошо его знала?
— Конечно! Мы же родственники. Правда, не близкие. Когда я была маленькой, мы часто встречались. Все праздники проводили вместе. Иногда по субботам…
— У него родители религиозные?
— Только отец. Мать давно умерла.
— Откуда он?
— Русия.
— Ты уверена? Его отец значится как Моше Коэн…
— Ванкоэн! Моше-Герш…
«Понятно…»
Итак, отца Маленького Эли следовало искать в другой группе файлов.
— Что говорят, почему его убили?
— Никто точно не знал.
— А все же?
— Считали, что это связано с деньгами, которые он должен. Если тебя интересуют детали…
— Да.
— Дело в следующем. Его друзья собрали деньги, которые вместе вложили в какое-то дело. Предполагалось наварить. И немало. По-видимому, его убили те, кому он дал в долг. Должника ведь не убивают. Только кредиторов.
— А кто должники?
— Приезжие. Ты собираешься идти?
— Я должен взглянуть в компьютер. Я тебе позвоню вечером.
— Ты не представляешь, как это будет здорово!
Теперь Кейт мог глубже заглянуть в биографию Маленького Эли. В компьютере материалы на его отца имелись.
Фамилия его значилась как «Ванкоэн».
Переделанное «Ван-Коган» либо «Ванкоган»!
Моше-Герш Ванкоган и его жена Идее были выходцами из Польши, а точнее, из восточных её районов, переданных России согласно пакту Молотова — Риббентропа.
Репатриировались они тоже через Польшу.
В страну прибыли уже как Коэны.
Изменение фамилии было произведено элементарно: она была просто разъединена.
Ван Свитен, Ван Дейк, Ван Гог…
«Ван» отлетел.
Коган с мягким, почти непроизносимым «г» в середине, похожим на украинское, стал Коэном. И тут же пропал среди десятков тысяч израильских Коэнов.
По имевшимся сведениям, Моше-Герш Ванкоган имел дело с польской полицией. В последний раз он освобождался из тюрьмы в городе Лодзь, где тоже сидел за грабеж.
Как, впрочем, позднее и в Израиле. Отбыв срок в тюрьме Бейт Лит для особо опасных преступников, Коэн в конце пятидесятых похоронил жену и отбыл в Австралию, оставив сына — будущего Маленького Эли — на попечение бабушки.
Кейт мысленно вернулся к убитому нищему.
«Тоже Коэн в числе десятков тысяч других. Бог знает какую операцию он проделал со своей фамилией, чтобы она стала такой…»
Юджин Кейт поднялся от компьютера, прошел по кабинету.
Если бы он мог проделать обратную операцию с данными Амрана Коэна.
«Интересно, во что обратится его фамилия!..»
Необрезанный Коэн в Израиле!
Юджин Кейт поднял последние материалы о личности убитого нищего.
Заключение комплексной судебно-медицинско-биологической экспертизы, проведенной в стационарных условиях, было выдержано в уклончивых формулировках, обусловленных многочисленными предположениями и оговорками…
Начиналось уже с первой фразы.
«С большой долей вероятности можно предположить, что труп потерпевшего, поименованного в постановлении Амраном Коэном, принадлежит человеку, родившемуся между декабрем 1932-го и декабрем 1934 года…»
Вручая заключение генералу Йоси Леви, начальнику оперативного отдела, пожелавшему с ним ознакомиться, председатель экспертной комиссии не мог утверждать ничего определенного.
Главное следовало искать между строк, потому что эксперты ни за что не соглашались взять на себя ответственность за тот вывод, что логически вытекал, хотя и не был сформулирован подписавшими документ.
«Есть основания полагать, что местом рождения потерпевшего — опять же с большой долей вероятности — является местность севернее градусов широты…»
Постоянное пребывание на улице под солнцем и ветром, жирная кожа, крем для загара быстро превратили человечка в смуглого тайваньца, в то время как его родители были ашкеназами…
Таким образом, неизвестный, оставивший этот мир с чужим удостоверением личности, выписанным на имя уже один раз умершего в Герцлии двадцать лет назад Амрана Коэна,
— родился и вырос в Европе;
— его еврейское происхождение оставалось под вопросом…
Курьезные результаты проверок были доложены министру Авигдору Кахалани, курировавшему полицию, и одновременно главе ШАБАКа, или ШИНБЕТа, кому как нравится, — что-то вроде израильского КГБ, Ами Аялону, а заодно и начальнику военной разведки — АМАН генерал-майору Моше Яалону.
«Если бы Матэ Арцы — Генеральный штаб проверил сведения через МВД России…»
Но ради дела какого-то нищего полиция на это вряд ли бы пошла! Тут действовал принцип паритета! МВД РФ, в свою очередь, могло запросить нужные ему данные, давать которые по каким-то причинам было бы неудобным.
«Другое дело — решить этот вопрос в Москве на уровне рядового следователя или детектива…»
Убитому еще раньше «откатали» пальцы.
Компьютеризованная система «Морфо» стоимостью 5, 5 миллиона баксов отдела криминалистики Матэ Арцы с бешеной скоростью прокрутила их по картотеке отпечатков, изъятых с мест нераскрытых убийств, краж…
Все чисто!
Проверки по дактилоскопическим учетам подвергавшихся административному наказанию, задержанных, подозреваемых в совершении преступлений и судимых, тоже не дали результатов.
Жизнь того, кого называли Амраном Коэном, была безупречной. Он оказался совершенно неизвестным израильскому правосудию.
«Но такого не могло быть, если он был связан с Маленьким Эли!»
К Кейту заглянул полковник — начальник отдела.
Шмулик был в отличном настроении — его только что поздравил министр, потому он был великодушен:
— Переживаешь? Фактически ты оказался в стороне по этому делу…
— Я хочу узнать, кто был убитый. Адвокаты обвиняемых на суде наверняка заявят: «Вы утверждаете, что они убили человека!..»
Шмулик, лысый, крепкий, — в прошлом из пограничной службы, — сразу сообразил, куда гнет Юджин Кейт. То же он говорил Роберту Дову.
— Именно.
— «А какого? Кто он? Назовите! Амран Коэн давно умер и похоронен!»
— Роберт мне говорит: «Мы предъявим труп…»
— Труп надо идентифицировать. Существует еще экспертиза: исследование ДНК — дезоксирибонуклеиновой кислоты. Кровь идентифицируется на молекулярном уровне…
Шмулик кивнул.
Такую экспертизу провели с целью установления личностей террористов, взорвавших себя на рынке Маханэ Йегуда. Кровь останков сравнили с кровью предполагаемых родителей…
Результаты исследования в Институте судебной медицины позволили сделать выводы о степени родства с высокой степенью достоверности…
— Но преступление раскрыто!
Кейт очнулся.
«Действительно…»
После ареста убийц — Гии и Бориса — все, что он, Кейт, добыл, уже не имеет значения. Так же как и новая экспертиза, на которую Шмулик согласился, и предполагаемое заключение специалистов, на которое Кейт возлагал большие надежды.
«Хотя…»
— Может, удастся раскрыть убийство Маленького Эли…
Убийство Маленького Эли специалисты считали заказным, а потому глухим, нераскрываемым.
— Ты так считаешь? — Шмулик ушел весьма озадаченный.
Неожиданный телефонный звонок прервал компьютерные упражнения Кейта.
— Это Варда…
Он не узнал соседку Амрана Коэна.
— Варда. С Бар Йохай… Как ты, Юджин?
— В порядке. Как ты?
— Слава Богу! Я звоню насчет того человека, которого ты ищешь…
— Да…
— Ты предупредил, будет интересоваться Амраном Коэном!
— Да, да!
— Он здесь. В доме на Бар Йохай! Напротив. Я тебе его покажу…
— Все! Я сейчас буду!
Треск «ямахи» разорвал мирные звуки Бар Йохай с её криками детей и лаем собак.
Варда ждала его на галерее дома.
— Пойдем. Он еще тут. Мои младшие смотрят заним…
Из окна её позвали. Она отмахнулась.
— Потом… Пойдем. Ты не подходи…
На дискотеке, устроенной пабом «Сицилийская мафия» в «Теннис-центре», собралась местная молодежь. Многие израильские парни — сабры — в не заправленных в джинсы сорочках, с длинными болтающимися рукавами — примчали на мотоциклах.
Это была первая вылазка хозяев паба «Сицилийская мафия». Рекламная кампания была пробной.
Народу на дискотеке было немного.
Под дискотеку отвели вестибюль и кафе под навесом.
«Теннис-центр», построенный на средства десятков спонсоров, чьи имена были начертаны на мраморных досках, находился недалеко от дома, где жил Амран Коэн.
Свет прожектора с крыши «Теннис-центра» бил в центр площадки перед входом.
Израильтянки — смуглые, марокканки из соседних домов, тонкие в талиях, одетые в брючные расклешенные костюмы, с кружевными рюшками на белых жабо, перекликались прокуренными грубыми голосами.
Синкопическая мелодия повторялась сверканием огня на стенах, на одеждах. Отдавалась прерывистой дрожью света внутри и вокруг.
В центре площадки извивались несколько патлатых девчонок сопровождения — в джинсиках, с голыми пупками, в коротких распашонках.
Дискотека не имела успеха. О ней мало знали.
Обе репатриантские группы молодежи двух смежных улиц района Катамоны впервые за последние пару лет сошлись вместе. Больше нечего было делить.
Группировка с Бар Йохай — Дан, Арье, толстый Боаз, еще несколько парней и девчонок, потеряв вожаков — Гию и Борьку, выглядели как команда, вышедшая на финальную игру без своих основных игроков.
Арье привязал своего альбиноса-боксера у дерева, время от времени оттуда слышался лай. Это пробегали мимо помоечные кошки.
Из глубины «Теннис-иентра» доносился звук ударов ракеток по мячу. Там еще играли.
Ленка разговаривала с Викой, с другими девчонками, когда появилась Зойка-малолетка. Зойка нарядилась пажом. Короткая накидка, узенькие брючки на толстой попке, шапочка с пером.
Ленка её окликнула:
— Привет, Суфлера!
Толстое поросячье личико обернулось. Приплюснутый розовый носик, поднятые по-свинячьи уголки рта…
— Сейчас сколько времени, Зойка? Ты же малолетка! Мать знает?
— Я вроде у подруги.
— Уроки учишь?
— У нас вроде девичник в пижамах…
Девчонки-школьницы любили собраться у кого-нибудь
из подруг с ночевкой. Приносили с собой сок, пирожные. Пижамы. Болтали допоздна, объедались сладким…
— Потанцуем?
Они вышли на середину. Ритм, сверкание огня.
Цветомузыка, упругий резонанс, создаваемый мощной стереоустановкой. Двери были широко раскрыты. Появился Макс. Владелец паба куда-то уезжал и теперь вернулся. Приземистый, с широкой грудью, большой головой и короткими руками. Он обходил площадку и улыбался. Даже простил Дана, толкнувшего его во время злополучной последней драки на аллее.
После танца Ленка с Зойкой отошли в тень.
Зойка заметила:
— Что-то Жору не вижу. Полковника. Но сейчас уз наем.
— У вас такие отношения?!
— У нас такая игра: вроде он меня трахает…
Зойка обернулась.
Макс стоял в двух шагах. За ним возвышался телохранитель. Они только что подъехали на такси.
— О, Макс! Ты классный мужик. Я еле сдерживаюсь!
— А чего сдерживаться?! Предохраняться научилась?
— Ты видел мою мать, Макс? Она меня два раза в месяц водит к гинекологу…
— Была бы ты чуть постарше.
— Жорка так не считает. Я тоже. Где он?
— Сейчас появится. Потерпи.
Макс обратился к Лене:
— Борька вместе с Гией сидит?
Ответил подошедший Арье:
— Борька в Беер-Шеве. А Гия тут, на Русском подворье. Нас тоже всех таскали.
— Не знаешь, Гии дали адвоката?
— Не знаю.
— Обыск был?
— Приезжали без нас. Мы были на работе. Борьку привозили из тюрьмы.
— А чего искали?
— Доллары…
— Нашли?
— Откуда, блин?!
— А сколько у старика пропало? Говорили?
— Вроде триста тысяч. Боаз слышал!
— За триста я бы нищего сам удавил… Я открываю сейчас детективное агентство. Слышали?
— Нет.
— Теперь слышал. Мне понадобятся деньги и люди. Наша цель — организовать вокруг паба молодежь… Мы — сила, если один за всех и все за одного!
Сначала он и Полковник видели своими клиентами таксомоторные компании. «Сицилийская мафия» предполагала взять на себя защиту шоферов. За полгода в Иерусалиме было убито семь таксистов.
Ничего из этого не вышло.
Две иерусалимские компании — «Ха-Пальмах» и «Исраэль» — использовали систему «Хай-тек», применяемую для слежения за коммерческими самолетами. Сигнал через спутник связи попадал на компьютеризованную карту. Шоферу было достаточно нажать кнопку, и сигнал попадал в офис фирмы, высылавшей полицию и «скорую помощь».
Теперь было другое.
Со временем обязательно должны были найтись люди, которые оценят организованную силу.
В первую очередь политики, бывшие репатрианты.
Можно расставить пацанов в пикетах с транспарантами. Что требуется, то и будут демонстрировать.
«Мы приехали не для того, чтобы быть тут рабами!»
«Требуем чистые руки в новый горком партии!»
Можно и наоборот:
«Люди из Русской партии, проснитесь!»
Да мало ли где можно найти себе применение!..
— Приглашаю всех в «Сицилийский клуб» на исходе недели в субботу. Придете? Кто зовет, тот и угощает. Посидим, поболтаем.
— Обязательно…
— Жду. И девчонок приводите.
Макс был старше и видел дальше их.
С присоединением еще одной молодежной компании — Гии и Борьки — «Сицилийская мафия» могла выставить до сотни пацанов и девиц, прибывших из СНГ, которыми он располагал.
Пока он наметил новые существенные шаги.
Были даны четкие инструкции адвокату.
Тот должен был зарегистрировать его дело. Официальную крышу. Объявления об агентстве уже появились в «Нашем Иерусалиме», крупнейшей столичной русскоязычной газете, «Иерусалимском вестнике», в «Иерусалимском взгляде»…
«Мы поможем в сложной ситуации…»
«Специалисты по взысканию долгов с тех, кто взял кредит у частных фирм на так называемом „сером рынке“…»
Макс пробыл на дискотеке недолго. Кого-то ждал. То и дело оглядывался. И все же не заметил, как у входа остановился черный «джип-чероки». Никто не вышел из него.
Телохранитель подвинулся ближе, шепнул.
Макс наскоро простился, пошел к машине…
Я курил снаружи, рядом со стоянкой.
Тут одиноко высился замысловатый памятник, оставленный строителями, — кусок породы с дырками внутри, похожий на кусок голландского сыра.
Феерия огня. Мелькание света. Голые круглые коленки девиц. Полусогнутые ноги. Откляченные зады. Впечатление грубой мультипликации. Рев диск-жокея. Мельтешение огней.
Я рассмотрел всех.
Несколько групп молодежи — местных и репатриантов — прошли мимо. Я заметил, что они не смешиваются. Да и между компаниями моих бывших соотечественников существовали непростые отношения.
В одной я заметил уже знакомую мне молодую телку Мали, которую я увидел в квартире Ленкиной мамы. её держал за руку толстенький, с брюшком парень в форме охранника. С ними были еще несколько высоких худых парней и девчонок, чувствовавших себя необыкновенно крутыми…
— Ползи! — подтолкнул один из парней подругу по-русски.
Она огрызнулась:
— Пошел…
Несколько израильских пацанов прокричали заученное:
— Твой мама проститутка! Япанамат!..
Они явно не отдавали себе отчета в сказанном. Говорили, в Тель-Авиве даже существовало кафе с таким названием.
Молодежь все прибывала.
Почти все были «наши» — из Украины или России. Несколько парней были из Грузии.
Компания Гии и Бориса прошествовала мимо, готовая отразить любой натиск. Словно речь шла не о танцах, а о рейде по тылам врага.
Сбоку остановилось такси. Несколько парней прошли к дискотеке. Во главе шел приземистый, большеголовый, с короткими руками — лидер. Он по-мужски оглядывал девушек.
— Это Макс, о котором шла речь…
Я обернулся.
Мать Лены стояла сзади, подле меня.
За Максом одел личный телохранитель — в куртке с короткими рукавами, с пистолетом за поясом. Две девчонки сопровождения — в джинсиках, худенькие, патлатые, выглядели как обычные российские соски…
— Кроме паба «Сицилийская мафия» у него еще фирма по выбиванию долгов. В «Нашем Иерусалиме» у них большая реклама…
Я спешил запомнить наиболее колоритные фигуры.
— Кто вон там у входа? Только не оборачивайтесь сразу! Смотрит в нашу сторону…
— Отец Гии. Недавно приехал. Познакомить вас? Он интересуется тем же, что и вы…
— Пожалуй, в другой раз.
Для отца Гии у меня была другая версия. В качестве дяди Бориса я был бы быстро разоблачен.
— А тот, с собакой?
— Арье, он и Дан, рядом с ним, снимали на троих квартиру.
— А охранник? С Мали?
— Ее друг. Боаз. Так, ни с чем пирожок…
— Они не в одной компании…
— С Максом? Нет.
Несколько взрослых израильтян пришли из близлежащих домов. Я услышал: «Мафия русит…» Моя собеседница переводила:
— «Их пенсионеры палец о палец тут не стукнули, а им 400 долларов платят в месяц и еще 200 на квартиру…» — «Как это палец о палец не стукнули? А оружие арабам? А „катюши“, которые падают на Кирьят Шмону? Их работа!» — «Слышал, один тут недавно явился: „Я — заслуженный ракетчик СССР…“
Убийство Амрана Коэна, арест Бориса и Гии, как водится, являлись еще одним новым поводом для возникновения межобщинных споров.
— «Наша молодежь подъемных на покупку квартир не получает. А этим — пожалуйста!» — Она на этом закончила. — Ну вы знаете эти разговоры…
— Да.
Я думал, это тут закончилось.
— Партнер Макса приехал…
Между нами и дорогой тянулись высокие кусты с крупными, неизвестными мне цветами.
Двое шли от длинной сверкающей «Ауди-100», припарковавшейся у домов по другую сторону улицы. Высокий лысый израильтянин и наш — русый, худой, в кроссовках, в сорочке, выпущенной сверху на джинсы.
Израильтянин явно был ведущим: шагал широко, спортивного вида, в деловом прикиде — в джинсах, куртке-безрукавке со множеством карманов и карманчиков поверх джинсовой рубашки.
Моя собеседница кивнула на худощавого в кроссовках.
— Жора. Партнер Макса…
— Я оставляю вас.
Я побрел вдоль кустов вслед за прибывшими по направлению к «джипу-чероки», в который перед тем сел Макс.
Машина стояла, поблескивая мертвыми непроницаемыми стеклами. Был ли кто-нибудь внутри, о чем там разговаривали, можно было только гадать…
В джипе открыли дверцу.
Я подошел к кустам, отделявшим джип. От кустов шел густой сладкий аромат.
Израильтянин и его сопровождающий стояли ко мне спиной. В машине было темно. Изредка там вспыхивали светлячки сигарет. Было довольно хорошо все слышно.
Израильтянин заговорил на иврите в здешней рассудительной манере, все больше увлекаясь и добавляя эмоций, чтобы часть улицы и половина населения Катамонов могли оценить его риторику.
Я разобрал в его эскападе только два известных мне слова. Название города — Кейсария и второе — весьма тут распространенное. На этот раз оно было произнесено с отрицательной частицей «ло» — «не»:
— Ло фраер!..
Он замолчал, и я услышал русский перевод. Партнер Макса перевел сидящим в джипе:
— Клиенты его серьезные мужики… Привыкли вести дела по правилам. Долги надо платить, и дальше все в таком роде. Они забивают нам стрелку в Кейсарии…
— Чего он там насчет фраеров? — спросили из джипа.
— Ну типа того, что среди них, мол, нет фраеров…
Израильтянин заговорил снова. С большим апломбом,
столь же убежденно. Теперь он напирал на слово «мотивация», которое произнес дважды…
— Приедут крутые мужики… Хотят знать, чем вы мотивируете свои действия…
— Скажи, чтобы сосал он…
— Он лично вопросы не решает. К нему обратились, чтобы он помог выбить долг. Кличка его Хариф. Тут он известный человек, в прошлом работал в полиции…
— Мусор…
— Стрелка в третий день недели — во вторник…
— Может, в среду?
— Тут неделя начинается с воскресенья. Он повезет нас на встречу с его клиентами…
— Скажи, ладно. Там поглядим…
Жора перевел ответ.
Кто-то сидевший в джипе рядом с водителем хлопнул дверцей.
Жора проводил Харифа к машине.
Я не шевелился.
На дискотеке танцы были в разгаре. Музыка не входила в меня.
Я вспомнил строчку Анны Ахматовой: «Предупреждаю, что живу в последний раз…»
Я прошел метров триста в сторону от домов и тут понял, что меня пасут.
Конечно, был определенный риск в том, что я отправился на Бар Йохай в субботу. Общественный транспорт не работал. Такси появлялись здесь, как правило, лишь по заказу. Тем более в субботу.
Но то, что я увидел и, главное, услышал, оправдывало все.
Победителей не судят.
Моей главной задачей теперь было благополучно выбраться.
Свет неярких светильников застревал в листве многолетних акаций. Самая нижняя из опоясывавших склон холма улиц была одной из самых населенных, запущенных. Особенно в эти дни — после забастовки городских служб.
Мусор был вышвырнут на узкую проезжую часть. По обеим её сторонам вдоль тротуаров нескончаемой цепью двумя рядами тянулись машины, припаркованные накануне.
Я повернул к ближайшей лестнице наверх между домами.
«Двинуться в сторону перекрестка?»
Я не оглядывался.
Между домами показался подъем. По каменным ступеням я поднялся на следующий уровень улиц, опоясывавших по склону холм Пат.
Несколько раз я слышал сзади негромкие шаги.
Все зависело от того, кто за мной шел…
Этот человек мог представлять три различные группировки.
На первом месте стояли узнавшие о моем приезде боевики из окружения О'Брайена и Тамма, против которых я работал во время моей прошлой командировки сюда. Выезд из страны был для них перекрыт.
От этих я мог получить только нож или пулю. Причем в любом месте в любой удобный для них момент. Этот вариант был для меня наиболее опасным.
«Шустрые ребята, готовые запросто перерезать глотку…»
Лестница была пуста. Я приближался к вершине холма.
«Неизвестный французский офицер был прав, говоря: „Если бы вы боялись, как я, вас давно бы тут никого не было…“
Я не исключал также, что сведения о моем приезде могли просочиться и к тем, кто при жизни Яна — он же Амран Коэн — наезжал на него. Об этом Ян сообщил Марине в Москву. По моим предположениям, эти люди тоже запросто могли приложить руку к его убийству. При таком раскладе было неизвестно, какие инструкции получены ими из Москвы в отношении меня…
Из индивидуальных средств защиты, кроме складного ножа, с которым я никогда не расставался, я мог рассчитывать еще на бодигард, портативную сирену, включавшуюся удалением предохранительной чеки.
Наконец, это могла быть израильская полиция.
«Миштара»…
Возможность отсечь «хвост» еще оставалась. Завернув за угол, я мог броситься бежать. Тут существовали десятки проходов…
«Если это бандиты из первых двух группировок, мне надо линять любыми способами…»
Другое дело, если это миштара!
Полиция рано или поздно меня бы установила.
Это не так трудно в городе с пятидесятитысячным эмигрантским населением.
Как представитель «Лайнса» в Израиле я собирал данные на группу О'Брайена — Окуня, кинувшую крупный московский банк.
За мною был полный набор нарушений закона, которыми обычно грешит любой частный сыщик: незаконное прослушивание разговоров, секретный обыск — посягательства на неприкосновенность жилища, покушение на основу основ права частной собственности и прочее. Данные об этом наверняка имелись в компьютере полиции, но на что, если не поступит приказ свыше, понимающий полицейский смотрит, как правило, сквозь пальцы…
Профессионалам я многое мог бы объяснить.
Но для этого я не должен был сейчас бежать, дав понять, что обнаружил наружное наблюдение.
«В этом случае я не смогу рассчитывать на понимание…»
Люди с чистыми руками и намерениями не бегут от полицейских… Верхняя улица холма была пустынна. Отсюда просматривалась вся огромная долина с холмами Южного Иерусалима на другом её краю.
Звездное небо, полная луна, Млечный путь и мироздание.
За холмами белел край неба. Там, в нескольких километрах находился легендарный Бейт-Лэхем, или Вифлеем. Это была уже Палестинская автономия.
Я заглянул вниз. На лестнице кто-то стоял. Он держался в тени. Я не мог его рассмотреть.
По другую сторону улицы возвышалось здание школы и еще несколько строений, прилегавших к ней.
Над пустым школьным двором стояла тишина.
Я вошел в тень. Сбоку от входа была небольшая каменная стенка, я встал за нее. Под ногами лежал маленький школьный стул — фанерные сиденье и спинка, прикрепленные к гнутому металлическому остову. Я поднял его за ножку.
Сейчас он был моим оружием.
Я ждал.
Высокий, спортивного вида человек вступил на школьный двор. Он остановился под деревом, по-прежнему стараясь держаться в тени. Он потерял меня из виду. Несколько секунд вслушивался.
Я отшвырнул свое оружие дальше, в сторону спортивной площадки. Стул прокатился по камням.
Услышав удалявшийся шум, мой преследователь вступил во двор. Площадка была освещена двумя прожекторами, бившими с двух сторон.
Человек остановился. Он был теперь мне хорошо виден.
Это был израильтянин. В куртке, джинсах, белых кроссовках. Под мышкой у него я увидел мотоциклетный шлем.
В день моего приезда я видел этого человека на площади Кикар Цион — он разговаривал с приземистым, толстым полицейским, носившим усы а-ля Саддам Хусейн…
Я вышел из темноты. Остановился.
Услышав шаги, он обернулся, мое появление сзади было для него полной неожиданностью.
Я махнул рукой, приветствуя. Через пару секунд я уже шел дальше через двор.
В ответ он тоже поднял руку.
Я не сомневался, кто он: «Полицейский детектив…»
Дворами я вышел на перекресток.
Тут чувствовалось окончание субботы. Открылись лавки, было полно машин, ходили автобусы.
Негласно сопровождать меня было тут намного легче. Как, впрочем, и мне. Проверяться.
В витринах автобусных остановок на фоне реклам в стекле отражалась улица. Глядя на поясной портрет парня, я видел улицу за спиной, а не только его модную куртку, надетую на голое тело.
Впереди показался яблоневый сад по другую сторону Элиягу Голомб — и мой дом.
Я мог войти в подъезд, поднявшись на галерею с трех сторон: от автобусной остановки, из-за угла улицы Сан-Мартин и с тыльной стороны дома — узкой малозаметной тропинкой, между кустов, рядом со входом в бомбоубежище.
Я выбрал третий вариант. Завернув за дом, я быстро бегом пробежал к тропинке. Поднялся на галерею. Отсюда мне был виден угол дома и тротуар.
Впереди темнела дорога, которая вела к «Теннис-центру» и дальше в аллею. Улица Сан-Мартин поднималась к холму, с которого мы только что благополучно спустились. Сбоку был еще переулок…
Когда полицейский оказался на Сан-Мартин, он увидел перед собой разветвление пустых улиц. Где-то впереди мелькали огни поворотников. Там шла машина.
Он понял, что его провели.
Я и сам бывал в таких положениях.
Он еще постоял, прежде чем вернуться к мотоциклу на Бар Йохай. В это время тихий предупреждающий свист коснулся его ушей. Свист доносился сверху. Он поднял голову.
Я пригласил его подняться.
Я хотел завоевать доверие полицейского, который шел за мной.
Он ответил мне по-английски:
— Спасибо.
Поднявшись к себе, я подошел к окну.
Я словно чего-то ждал. Затем включил свет.
В моем иерусалимском доме пахло порохом.
«Почему мной заинтересовалась израильская полиция?»
Неужели это — эхо моего последнего приезда во время бандитской разборки? Рядовые исполнители давно получили свои 15 лет и отбывали наказание — кто в тюрьме Шаат, кто в тюрьме Лид. А сами организаторы вроде О'Брайена плюнули на внесенный миллионный залог и скрылись…
«Нет…»
Похоже, это связано с убийством Яна — Амрана Коэна. Недаром первые опасения у меня возникли на Бар Йо-хай у дома убитого.
«Меня взяли под наблюдение именно там…»
Я не знал, должен ли я радоваться результатам этого дня или, наоборот, сожалеть.
Я почитал еще детектив «Если арест невозможен» Вильяма Дж. Каунитца, который начал накануне. Я твердо пообещал, что напишу о нем рецензию в городскую газету.
Заработаю свои 100 баксов.
Это было вроде проверки на выживание.
Кандидатам в разведшколы во многих странах мира давали такие задания.
Оказавшись в далекой стране с чужими документами, раздобыть денег, не прибегая ни к чьей помощи, и вернуться на родину. Или незаметно пройти мимо паспортного контроля в аэропорту. Подменить во время визита мембрану в телефоне, войти в чужой дом, выйти на балкон, сфотографироваться с хозяином…
Детектив был неплохо написан.
Нью-йоркский маньяк, оставлявший на горле своих жертв глубокий след страшных зубных протезов, сам по себе не очень меня заинтересовал.
Дело было в другом, сделавшем книгу бестселлером.
Отдавая должное своим консультантам — патологоанатомам и полицейским, автор забыл поблагодарить блестящего Артура Хейли. От него, от Артура Хейли, было это доскональное изучение материала, обаяние точного знания сути и, главное, выбор героя.
Герой — лейтенант Винда — был мне знаком, словно он, Рэмбо и я работали в одном главке. Мы все были из тех полицейских профессионалов, которых первыми отдают на заклание публике, когда начальство ищет, на ком сорвать зло за нераскрытое особо тяжкое преступление.
Общественное мнение всегда сурово по отношению к полицейским. Быстро забываются и постоянный риск, и прежние успехи, и раны, и силы, которые они отдали…
Я просмотрел еще пятничные «Вести».
Бывший московский, а ныне тель-авивский журналист возвращался к ночи августовского путча в столице.
«Меня одолевало любопытство: что побудило сотни нормальных, в меру трусливых людей рисковать жизнью? Ну, со мной, положим, ясно — я опасаюсь, что запретят выезд в Израиль. А остальным-то чего не спится?..»
«Всех облил дерьмом!»
Я отбросил газету.
Вот кому бы я с удовольствием набил морду.
Вышел на улицу.
Благо, тут все еще было лето.
Зеленый, без заднего борта, чтобы удобнее выпрыгивать, джип военной полиции с воем проскочил мимо. Я перешел дорогу.
Яблоневый сад по другую сторону Элиягу Голомб заливала светом луна.
Знакомая дырка в колючке еще сохранилась. Возможно, косули пробирались в сад именно здесь. Я прошел под деревья. Достал сигареты.
«В полнолуние у нас не солят, не квасят. Наверное, и тут тоже…»
Разбросанные немногочисленные светильники вверху, на гребне Байт ва-Ган, как обычно, напомнили дорогу к кишлакам на Памире, где проходила моя армейская служба.
Вершина Байт ва-Ган со строившимися по склону виллами была бедна огнями.
Этим и ограничивалось сходство.
Автор «Памирских походов» Рустам Бек писал об обитателях суровых тех мест: они влачат жалкое существование, испытывая нужду и голод…
Служба была суровой. Но жизнь казалась такой устойчивой, прочной. Отгремели кровавые бои с бандами Джанибека, Тохтарбая Шокиргиза. В Ленинской комнате вывешивали стенгазеты с портретами отличников боевой подготовки. Устраивали экскурсии в колхозы. На поле в Поршневе, в горах проводили игры, скачки, коз-лодранье. Через Пяндж с другой стороны границы смотрели жители, которые потом стреляли в нас, когда мы выжигали огнем их кишлаки, выполняя интернациональный долг у них в Афганистане…
«Господи! Какую страну потеряли…»
Утром я вышел из дома рано.
Мощные потоки машин вливались из боковых ответвлений на всем протяжении узкой Элиягу Голомб. Выше, на нерегулируемом светофором перекрестке, несли службу ГАИ школьники.
В воздухе стояла трель свистков.
Я разговаривал с Москвой из уличного автомата 6480300 на перекрестке Пат.
Рэмбо был у себя в офисе. Новостей для меня у него не было, они ожидались здесь. Сегодня. Вчерашний полицейский должен был обязательно появиться. И скоро.
— А еще паб «Сицилийская мафия»… — Рэмбо должен был знать, чем я занимаюсь и где именно меня следует искать, если что-то случится. — В привязке с фирмой по возврату долгов…
Рэмбо внимательно слушал.
— Все. Вечером позвоню.
— Давай.
Ступенчатый город поднимался вверх над районом Ка-тамоны метров на сто.
Дома росли как бы один на крыше другого.
В той стороне был центр.
Я еще постоял.
Катили в обе стороны мощные, снабженные кондиционерами автобусы — неповоротливые с виду, неизвестно как разъезжавшиеся на узких улочках.
Я прошел к магазинчику — маленькому, белому, с витринами, забитыми продуктами.
Его держали соотечественники.
Магазин был еще закрыт. Но продавцы уже съехались.
Перед домом стояло несколько японских машин и отдельно маленький крепенький «фольксваген» хозяина.
Надпись на тетрадной странице, косо висевшей на двери, была сделана по-русски:
«Ценностей в магазине нет, просим не рисковать напрасно!»
Было ясно, для кого написано.
Мне позволили купить сигарет. Угрюмо, желчно…
Жертвы наемного труда были повсюду одинаковы, у себя ли — в Харькове и Мариуполе или тут — в Израиле…
В придачу я получил газету «Наш Иерусалим».
Еще по дороге я прочитал рекламу. О ней мне накануне говорила мама Лены.
Большими буквами в центре листа было напечатано:
«ВОЗВРАТ ДОЛГОВ. ФИРМА „SM“
«СМ» должно было означать название паба — «Сицилийская мафия».
«Мы поможем в сложной ситуации, которая кажется вам безвыходной, частное расследование, выявление очевидцев, розыск друзей и недругов, помощь в возвращении долгов…
Наши телефоны…
ПОЗВОНИТЕ НАМ СЕЙЧАС! МЫ НИКОГДА НЕ СПИМ!»
Я включил радио на русском.
Повторяли все ту же рекламу:
«Мой папа страдал от скопления газов в пищеварительной системе. Я говорил ему: „Папа, такие проблемы нельзя держать внутри!..“
Тому, кто в это время ел, можно было лишь посочувствовать.
«Приятного тебе аппетита, земляк!»
За то время, что меня тут не было, на радио не появилось ни одного незнакомого голоса.
Все точки над «i» в эфире были давно расставлены.
Пирог поделен между успевшими к столу. Я подошел к окну.
На Элиягу Голомб грохотал транспорт.
Чувство, что что-то должно произойти, не оставляло меня.
Реклама на радио тем временем закончилась. Началась консультация адвоката. Пошли звонки радиослушателей.
«— Я живу с сожителем, — говорила какая-то дама, — который в последнее время плохо себя чувствует. Он не предполагает, насколько все обстоит неважно. Я хочу знать, получу ли я пенсию после его смерти…
— Вы звоните из дома? Он вас слышит? — спросил ведущий.
— Он сидит рядом, но не понимает по-русски…
Люди не менялись.
— Не будет ли этичнее, если позвонит он сам? — спросил адвокат.
Ведущий перебил:
— Несколько коммерческих реклам. «На этой неделе в лото, 20 миллионов шекелей…»
Я выключил радио.
С улицы раздался рев мощного мотоцикла.
Я обратил на него внимание, когда звук еще только приближался со стороны центра. Теперь он был уже под моими окнами. Я ожидал услышать, как мотоциклист удаляется.
Шум, однако, резко прервался внизу у подъезда.
Я выглянул в окно.
Высокий, широкоплечий израильтянин, в черной куртке, с мотоциклетным шлемом под мышкой быстро взбежал по бетонной лестнице на галерею внизу.
Черная мощная «ямаха» была припаркована у металлической ограды, отделявшей проезжую часть.
Еще через минуту в дверь позвонили.
— Ми? Кто? — спросил я на иврите.
— Полиция. Миштара. Юджин Кейт.
Глазок слегка как бы отдалял звонившего по другую сторону двери, позволял лучше его разглядеть.
Высокий, с решительным лицом, полицейский смотрел перед собой. Куртка была расстегнута. Он был в джинсах. На ногах белые кроссовки.
Справа, за поясом, пистолет. Черные «щечки» рукоятки выглядывали из желтой кожи поясной кобуры.
Я узнал его.
«Вчера он пас меня на Бар Йохай и потом, до самого дома…»
Я открыл дверь.
— Шалом!
— Шалом…
Полицейский показал жестом, чтобы я отступил в глубь салона, к кухонной мойке. Потом крутанул кистью руки — «спиной к двери!».
Я покачал головой. Он положил руку на пистолет.
Я отвернулся, положив руки перед собой на кухонную мраморную раковину, как на капот машины. Полицейский сзади коснулся кроссовкой моей щиколотки. Во всем мире этим понятным всем жестом полиция приказывает отставить ноги дальше от опоры и как можно шире…
Он провел по моим карманам, вдоль брюк, живота. Зрелище моей спины было необходимо ему, чтобы убедиться в том, что за поясом сзади у меня тоже ничего нет.
Он двигался осторожно.
Не выпуская меня из виду, поставил на стол шлем.
Шлем был в ярких синеватых разводах, с пластмассовым козырьком, с назубником, отделанный изнутри пружинящим слоем синтетики.
Не закрывая входную дверь, окинул взглядом соединенный с американской кухней салон.
Возможно, он предполагал встретить у меня в квартире несколько российских воров в законе — «российскую мафию», которой их пугали газеты.
Успокоившись, он осмотрел еще ванную и туалет. Прошел в спальню.
Я закрыл дверь. Моим соседям по подъезду не обязательно было видеть эту картину.
Услышав щелчок замка, полицейский быстро обернулся.
Все было, однако, в порядке.
Чтобы окончательно его успокоить, я вывернул карманы и сел.
Он подошел к окну и открыл его. Поставил шлем на подоконник, устроился рядом. Взглянул вниз.
Я понимал смысл всего, что он делает. В случае нападения он мог в любую секунду получить помощь снизу, с автобусной остановки.
С другой стороны, это выглядело как забота о «ямахе».
— Меня зовут Юджин Кейт… — Он наконец представился. — Можно Женя.
— Александр. Можно Алекс.
Я постарался быть спокойным.
— Ты в порядке?
— Да, спасибо. Как ты…
«Ритуал соблюден…»
Кто-то из коллег рассказывал, как, приезжая на обыск в Узбекистане, они, прежде чем начать работать, обязательно пили чай с хозяином. Не переломить лепешку было бы непростительным оскорблением…
— Ты и вчера был с мотоциклом.
— Да. Я как Рони Лейбович…
— Кто это? Я его не знаю.
— Ты и не должен знать. Двадцать ограблений банков… — Юджин Кейт был не уверен в моем английском. Говорил небыстро. — Всегда приезжал к банку на мотоцикле… Твое удостоверение личности, Алекс…
Я перешел к письменному столу, за которым сидел, когда услышал «ямаху». Достал из ящика и подал «теудат зеут» — внутренний паспорт.
Юджин Кейт погрузился в его изучение.
Хотя изучать там было в общем-то нечего: страничка малого формата в пластмассе, несколько строчек на иврите и арабском.
— Пожалуйста.
Полицейский вернул мне мой внутренний паспорт.
Теперь у него был вполне дружелюбный вид, отчасти даже смущенный.
Может, он полагал, что у меня не окажется документов?
— Я приехал говорить с тобой неофициально, Алекс…
— Сначала официально… — прервал его. — Я могу пригласить своего адвоката? Что у тебя ко мне?
— Почему ты интересуешься Амраном Коэном? Убитым…
— Ты записываешь разговор?
— Нет.
— Предпочитаю убедиться.
— Хочешь, чтобы я разделся?
Он спрыгнул с подоконника.
— Снимай по одной вещи. Клади на стул.
— Дверь запер?
Он был мне симпатичен как полицейский. Если он меня не обманывал, мы могли бы найти общий язык.
— Запер.
— Смотри!
Куртка, сорочка, кобура полетели на стул. Затем джинсы. Майка. Носки. Он остался в белых трикотажных трусах.
Оружие он положил на подоконник.
Я внимательно ощупал каждую вещь. Заглянул в бумажник. Там были несколько сотен шекелей, фотографии, банковская и телефонная карточки…
Я показал на трусы.
— Ты хочешь увидеть, мужчина ли я?
— Считай, что так.
Он скинул трусы. Стал лицом к окну. Нагнулся. «Чист…»
— Одевайся!
Пока он приводил себя в порядок, я снова включил радио. Передавали концерт по заявкам.
Музыки было немного. Зато каждый мог передать привет друзьям, родственникам, землякам. И не лично, а в открытом эфире. На всю страну. Поздравлявшие искали новые слова для самовыражения, кончалось же это хорошо знакомыми советскими штампами. У всех одинаково.
— …Мирного вам неба над головой и крепкого здоровья!
Кейт оделся.
— Теперь поговорим. Только не здесь.
— Согласен.
В багажнике мотоцикла лежал второй шлем.
Я надел его. Опустил на глаза прозрачный щиток. Он был из непробиваемого «пи-ви-си». Кейт погнал вверх по Элиягу Голомб в сторону центра, у греческого монастыря Креста он дважды плавно переложил руль.
Мы повернули вначале влево, потом вправо.
Казалось, что «ямаха-диверсия» в состоянии преодолеть звуковой барьер.
Это было не так. И звук в шлемах оказался вполне терпимым.
Мы выскочили на трассу Иерусалим — Тель-Авив.
Здания, остановки, прохожие — все отлетало назад!
Плоские шляпы хередим, солдаты, рюкзаки, крученые стволы маслин.
Я ни о чем не спрашивал.
Мелькали огромные камни, словно сломанные челюсти великанов, дорожная техника, магазины с надписями на арабском и английском… Показался полицейский пост. Мешки с песком.
Кейт сбросил скорость. Я понял, что мы на границе территории.
Солдаты приветственно махнули руками.
Впереди было поселение. Красные черепичные крыши.
Еще минуты через три Кейт затормозил.
Трехэтажная вилла уходила вниз, под склон. Дорога шла на уровне верхнего этажа. В салон, в кухню надо было спускаться. Там же был разбит небольшой сад — ухоженная зеленая лужайка и три фруктовых дерева.
Пожилой плотный человек открыл нам дверь.
— Знакомься… — Кейт показал на меня. — Алекс. Офицер российской полиции…
Я уточнил:
— Бывший.
— А это — мой отец. Иосиф. Кстати, из России. Из Вильнюса. Тоже полицейский.
Хозяин добавил по-русски:
— Тоже бывший…
Он был немногословен. Наверняка жил один.
— Мойте руки и идите к столу, ребята… У меня якнине, паштет. И цепелинай. Литовская кухня…
— Выпить у тебя найдется?
— Останетесь на ночь?
— Да.
— Найдем. К кофе будет коньяк.
Кофе пили на балконе верхнего этажа.
Внизу глубоко лежало дно долины. Кроваво-красный уголек солнца светился в межгорье.
Мы говорили обо всем, кроме дел. Присматривались. Отец Кейта неожиданно спросил:
— Ты «Три мушкетера» любил? Хорошо помнишь?
Я пожал плечами. Когда-то я действительно считал роман любимой книгой.
— Вроде…
Кейт с усмешкой следил за нами. Он знал, что за этим последует. Хозяин улыбался:
— Что сказал д'Артаньян, когда Ришелье предложил ему звание лейтенанта?
«Господи! Сколько же лет прошло с той поры, когда все это трогало, было так важно! В школе меня звали Ато-сом. Я же представлял себя д'Артаньяном…»
Нас, живших в разных странах, соединяли книги!
Я помнил этот эпизод.
— «Ваше преосвященство, — сказал д'Артаньян, — так уж получилось, что все мои друзья служат в королевских мушкетерах, а все недруги — гвардейцы вашего преосвященства. Меня не поймут ни те, ни другие…»
— Примерно… А как назывался трактир, где миледи получила индульгенцию кардинала на убийство д'Артаньяна?
— «Красная голубятня».
Кейт уже откровенно смеялся:
— Ты прошел тестирование. Отец — он полицейский психолог.
— Ты полагал, что я имею отношение к случившемуся с Амраном Коэном? — спросил я.
— Да ладно… Один полицейский всегда поймет другого! Тем более, что виновные, или кто они там, уже сидят.
Мы еще выпили.
Юджин рассказал, как его поперли из Матэ Арцы — Генерального штаба полиции. Потом про Роберта Дова,
Кейт не раз терпел фиаско. Его обходили более шустрые.
— Теперь Роберт Дов в Центральном отделе…
Казалось, я сижу с кем-то из своих.
Гребаное начальство. Несвобода. Несправедливость…
Я рассказал, как мой генерал, изгоняя меня из управления после случая на Кутузовском, на селекторном совещании объявил на всю Московскую дорогу:
«На вокзал возвращается начальник отделения уголовного розыска имярек…»
Я попытался еще с помощью Иосифа, который пил мало, перевести с русского на иврит:
— Блядям, ворам и ментам долго оправдываться…
Кейт все понял.
Еще я пробовал объяснить про линейное отделение на станции «Кусково» под Москвой, так называемое Шушенское:
— Штрафняк. Там в розыске как-то одновременно трудилось сразу семь погоревших начальников розысков…
Но тут возникли сложности: Иосиф не знал про Шушенское, его сын — смутно о Ленине…
— Бог не фраер, он все видит…
Юджин Кейт коротко обрисовал мне дело Амрана Ко-эна, от которого его отстранили.
— С убитым этим нищим не все просто, Алекс! Это дело дурно пахнет. Дов — он из такой породы людей… Ты в шахматы играешь?
— Не то чтобы очень!
— Есть такие. Если сделают удачный ход, начинают постукивать по столу или ногой по полу. Напевают…
— Понимаю.
— «Управляй своим настроением, сказал Гораций. Ибо оно если не повинуется, то повелевает…» — вставил Иосиф.
— Ладно, папа, ты его не знаешь! Он сначала солит, потом пробует. Холодный интерес исследователя. Такому все в пользу, все любопытно…
Я тоже не любил этих людей.
— Сытые, выспавшиеся следователи изгаляются в своей моральной чистоте над запутавшимися обвиняемыми…
Мы хлопнули по рукам.
— Точно!
И еще выпили.
— Пошли они к такой матери, Юджин. В чем проблема?
— Я хочу, чтобы ты помог проверить по России одного человека…
Он достал из бумажника несколько фотографий. Человек, изображенный на одной, мне кого-то напоминал. Но я не мог вспомнить, кто он.
— Почему вы не обратитесь в Москву официально?
— Никому не интересно. Я занимаюсь этим лично. Сможешь?
— Попробую.
На второй была уменьшенная дактилоскопическая карта. Я заметил характерные особенности: «Отпечатки пальцев сняты с трупа…»
Еще была фотография с изображением татуировок на коленных чашечках: шестиконечные звезды…
В России это была привычная татуировка блатняка-от-рицалы, придерживавшегося воровских традиций, не соблюдавшего режима содержания в местах заключения.
Тут их приняли за «щиты Давида».
— Сионистская мотивация?.. — Кейт указал на татуировки.
Я объяснил.
— Очень похоже. Судя по его связям.
— Ты скажешь, кто это?
— Амран Коэн. Убитый… Кто он в действительности — неизвестно. Я считаю, что это убийство — дело рук мафии. Человек этот был связан с уголовниками и их общаком. А это — большие деньги. Роберт Дов их не нашел…
Мы еще долго сидели.
Перед сном Кейт-старший не без умысла показал мне свою коллекцию полицейских атрибутов разных стран мира: фуражки, вымпелы, значки. Новейших российских там не было. Я все понял.
Утром Кейт подбросил меня на Центральную автобусную станцию Иерусалима.
— Я не хотел вчера говорить при отце. Он бы разволновался. Ко мне поступили сведения по поводу Гии. Приехал его отец. Бывший футболист грузинской команды…
— Да…
— Первым делом он спросил: «Где Гия?» Жена ответила: «В тюрьме. За убийство…» — «Как в тюрьме?» Пришел на Русское подворье. Роберт Дов дал свидание…
— У нас подследственным не дают.
— Роберт вел тайную видеозапись. Он хотел найти новые доказательства…
— Да.
— Отец спросил: «Сынок, ты убил его?» — «Нет, папа, я не убивал!» — «Посмотри мне в глаза!» — «Папа, я не убивал! Как мне быть? Мне советуют признаться — тогда мне дадут меньше срок!» Дов прекратил свидание. Отец еще успел крикнуть Гии: «Не признавайся, сынок!..»
Дальнейшая дорога — из Иерусалима в аэропорт Бен Гурион в двухэтажном автобусе — заняла около часа.
Я привычно отвернулся к окну. Отмечал местные достопримечательности. Дремал.
Кто-то другой во мне отвлеченно анализировал отношения, завязавшиеся у меня с одним из детективов Центрального отдела полиции Иерусалимского округа.
Привлекательный образ американского и итальянского полицейского создавался свободными мастерами кино. Их герои говорили языком улицы, могли выпить на службе, обмануть начальство, уйти с проституткой, но это было так понятно.
Завязавшиеся у нас отношения можно было оценить как успех, но противники Кейта, узнав обо мне, легко могли сделать его и меня своими легкими мишенями.
Из частного российского детектива я мог запросто превратиться в лицо, скрывшее при въезде в страну подлинные цели своего визита. Хотя, с другой стороны, отец Кейта за годы его работы в Генеральном штабе полиции наверняка заимел хорошие связи в верхах, в Министерстве государственной безопасности.
Своему сыну, правда, он помочь не смог…
Со второго этажа автобуса человечки внизу выглядели непропорционально уменьшенными, с маленькими ножками.
Два хередим — в традиционной черной одежде, шляпах — стояли по обе стороны пустой улицы, друг против друга, терпеливо ждали, когда зажжется зеленый. Высокие, в черных чулках, с открытыми щиколотками под куцыми, чуть ниже колен, брюками.
Трое других хередим шли к молитвенному дому. Молодые, с пробивавшимся пушком на подбородках. У каждого в руке была книга…
«Разночинцы-демократы…»
«Суров ты был, ты в молодые годы умел рассудку страсти подчинять…» — что-то в таком роде, если память мне не изменяла, писал Некрасов.
Людей в автобусе было немного. Я огляделся. Кто из них ехал в аэропорт, чтобы дальше лететь в Москву, Сказать было трудно.
Моя соседка — молодая женщина со следами угрей на лице — всю дорогу грызла ноготь. Так и заснула с пальцем во рту…
Эта не могла помочь в моем деле.
В аэропорту Бен Гурион меня интересовали соотечественники. Несколько человек, обративших на меня внимание, были явно сотрудниками охраны порта — мятые брюки, куртки с короткими рукавами. На поясе мог быть пистолет.
Прежде я принимал их за сотрудников израильской контрразведки, впрочем, если я и ошибался, то не намного.
Постепенно в аэропорт начали прибывать соотечественники. Они отличались даже внешне. Иначе одевались, иначе себя вели.
Я подождал начала регистрации на московский рейс.
Мне надо было найти человека, который возьмет у меня конверт и по прибытии в Москву позвонит по телефону, который на нем написан.
Не каждый готов был взять конверт в самолет у незнакомца — здесь, где террористические акты часты, как нигде!
Во избежание недоразумений я готов был вручить конверт в присутствии израильского секьюрити…
К материалам Юджина Кейта я присовокупил корреспонденцию о криминальных войнах в стране…
Я долго ходил по залу. Даже заглянул в туалет в поисках достойного человека. Тут было тоже пусто. У соседнего писсуара стояла коротко остриженная тонкая девочка и что-то доставала из джинсиков на подтяжках…
«Ну и дела!»
Наконец рядом с баром я увидел того, кого искал.
Пассажир оказался из Грозного, летел в Москву. Он охотно взялся выполнить мою просьбу…
— Гия, к адвокату! — крикнул надзиратель.
Небольшое, по-казенному оформленное помещение для встреч такого рода находилось тут же, в изоляторе временного содержания на Русском подворье.
Адвокат — крупный рыхлый мужчина в очках в роговой оправе — сидел за столом.
— Шалом. Ты в порядке? Я твой адвокат. Мое имя Йаков.
Разговор предстоял на иврите.
Гия, общаясь в камере с Хитрым Лисом, уже успел малость пообтереться. Это был не тот сбитый с толку подросток, которого Роберт Дов привез в полицию прямо со стройки.
— Тебя наняла моя семья?
— Мне поручил это суд. Если я тебе не понравлюсь, ты можешь отказаться от моих услуг…
— Зачем? Я пока не против!
Йаков поправил очки.
— Прокуратура предъявляет тебе обвинение в шоде…
Хитрый Лис в камере толковал:
— Шод это грабеж. Грабеж с насилием тут всегда идет как покушение на убийство. По старому кодексу РСФСР как статьи 19 и 138 и еще 146…
— …Наказание — пожизненное заключение, то есть восемнадцать лет, из них половина — реальные. В тюрьме…
Йаков поднялся, включил электровентилятор.
Грузность распределялась в нем неравномерно. Основная Тяжесть сосредоточивалась в верхней половине. Тяжелая голова без шеи, длинное туловище, живот. Ноги были от другого человека — нормально развитого…
— Ты меня понял?
— Да.
— Ты признаешь себя виновным?
Гия сдвинул густые черные брови к переносью.
— Я не знаю, как лучше…
— Прокуратура наверняка предложит тебе судебную сделку. Я от твоего имени, разумеется, признаю непреднамеренное убийство, если они, в свою очередь, откажутся от умышленного убийства…
— Ничего не поймешь!
— В результате ты получаешь пятнадцать лет…
За дверью, за окном слышались громкие голоса…
— Суда в этом случае уже не будет?
— Суд только утвердит сделку.
— Выходит, так лучше?
— И я так думаю! Потом получишь свидания, телефон…
— Борьку ты защищаешь?
— У него свой адвокат. Тоже от суда.
Йаков взглянул на часы. Главное было сказано. Гия еще потянул. Ему не хотелось в камеру.
— Когда ты еще придешь?
— Как только мне позвонит прокурор…
— Сигарет нет у тебя?
— Я не курю. Ты хочешь, чтобы я кому-то передал приветы?
— Нет.
— Что сказать матери?
— У меня все в порядке… — В глазах защипало.
После рождения третьего ребенка, два года назад, с ней что-то случилось. Вроде нервного расстройства.
— Что мой брат?
Младший брат жил на севере, в кибуце.
— Я слышал, его полиция допрашивала. Друзья твои все в порядке…
— Не сомневаюсь.
«Ты сидишь, а на воле продолжается жизнь…» Когда вели назад, в камеру, затянул:
— «Что же ты, мама, не зажигаешь огня…»
Иерусалимский паб «Сицилийская мафия» был стилизован под салун золотоискателей в местном варианте. Навес, металлические сетки, затянутые рогожкой, стойка.
Это была идея Макса. Так же, как и амбициозное название: у деревянной коновязи, рядом с традиционным колесом от повозки, прибывшая молодежь ставила мотоциклы, мотороллеры.
Жора — полковник или кто он там был на самом деле — предоставил партнеру полную свободу действий.
Он смотрел сквозь пальцы на наезды, которые Макс совершал на иерусалимских нищих, и даже незаметно поощрял их. Знающие люди были совершенно уверены, что он управляет младшим партнером, как опытный наездник, — едва уловимым движением ноги.
Внутри паба расставили холодильники с напитками. На тротуар перед входом выдвинули столики. За спиной бармена укрепили витрину с экзотическими бутылками.
Для Макса это была счастливая пора.
Организованная им фирма по возврату долгов неожиданно сразу начала раскручиваться. Позвонил темный мужик-сабра: на него работали двое нищих, собиравшие в районе улиц Гилель. Мужик просил поддержки против конкурента.
Макс гарантировал.
Но самые крутые бабки обламывались от приехавшего из Грузии отца сидевшего за убийство нищего Гии. Грузин обратился за помощью лично к нему, к Максу. И они уже встречались и говорили с глазу на глаз…
Тайное становится явным.
Скоро стало известно, что к Максу потянулась ниточка от сильных крутых мужиков из России, которые прибыли в Израиль. Всю свою недолгую жизнь приблатненного Макс мечтал, чтобы кто-нибудь из настоящих авторитетов положил на него глаз.
И вот!..
Бывший израильский полицейский Хариф — представитель здешних блатных — накануне на дискотеке назначил им встречу в ночной час в районе Кейсарии. Полковнику и Максу предстояло участвовать в разборке вместе с русскими…
Приезд крутой российской братвы снял другие проблемы.
Ашдодский авторитет Ибрагим не рискнул забить стрелку. Теперь и команда с Бар Иохай подняла белый флаг…
Команда с Бар Йохай явилась в паб в полном составе.
Макс встретил их подчеркнуто радушно. Приземистый, большеголовый, каждого едва не облобызал.
— Кто что будет пить? Что у нас для самых дорогих гостей, Артур?
Беленький юный бармен улыбнулся:
— «Джонни Уокер», босс. «Бренди 777 захав»… Черное безалкогольное пиво «Нешер». Для марокканцев водка «Кеглевич»…
— «Джонни Уокер» всем…
— Поддельный… — шепнул Арье, изучив бутылку.
На стеклянном горлышке настоящего шотландского виски обязательно присутствовал портрет Джонни Уокера. Этот был без него.
— За встречу!
Ленка сидела за столиком рядом с Зойкой.
Вики, подруги Гии, не было. Она сидела с детьми американцев в Старом городе. Подрабатывала.
Пили мало. Девчонки и вовсе отказались.
Ребята за соседними столиками строили из себя крутых:
— Швейцарские «Тиссот» за тысячу сто!
— Он говорил, «Ситизен»! А у самого золотая «Заря». Выиграл в Табе…
— А что Таба? — спросил кто-то.
— Можно сыграть в рулетку, баккара или на игральных автоматах. Казино! Надо только пройти контрольно-пропускной пункт на границе…
— Не-ет! После этого теракта в Луксоре!..
Ленка почувствовала, как Зойкина коленка под столом коснулась ноги.
— Обернись… — сказала Зойка.
Хозяева паба перекинулись несколькими словами на ходу.
Полковник — худой, с впавшими щеками — вел от припарковавшегося у тротуара джипа двух мужиков.
— Ко мне приходил отец Гии… — вспомнила Зойка. — Он занялся самостоятельным расследованием…
— Да?..
— Я рассказала, как Макс и Жора говорили про Амрана Коэна.
— А теперь трусишь?
— Посмотри на них…
Шедший впереди был небольшого роста, с вытянутым лбом. Второй был худощавый, с серым лицом, кавказец. Для них был зарезервирован стол позади девчонок.
— Ну и морды!
— Я первый раз вижу их.
В ближайшей деревне зажигались огни. Тьма постепенно поглотила зелень, оставив еще видимыми серые арабские виллы.
Макс немедленно подошел к гостям.
Официантка почувствовала жажду прибывших и принесла воду.
— Добрый вечер. Хотите «соды»…
Женщина была в мини. Взгляд невольно утыкался ей куда-то выше колен. Официантку переманили из паба на Кинг-Джордж, она переспала там со всеми клиентами и теперь собиралась повторить это в «Сицилийской мафии».
В Петербурге она работала похоронным агентом.
— Отлично…
Кавказец спросил Макса:
— Музыка есть у вас? Музыкальный центр?
— А как же! Артур!
Музыкальная часть базировалась на блатных мелодиях — их гнали через усилитель на весь район, включая арабскую деревню Бейт-Сафафа.
При первых же звуках кавказец скривился:
— Нет, нет. Может, классика?
— Извини, Муса. Завтра же дам команду…
Невысокий, с вытянутым лбом разговаривал с Полковником. Ворот его сорочки был раскрыт. С крепкой шеи спускалась золотая цепь с мизинец толщиной…
Ленка перевела взгляд на шоссе.
Мужчина вышел из такси, припарковавшегося вятда-лении. Двинулся к пабу… Навстречу ему вышел Полковник и тот, кого назвали Мусой.
Ленка узнала приехавшего.
В прошлый раз с ним была женщина — во всем черном, в блестящих туфельках, черных перчатках, с закрытым лицом.
Худой, лет сорока, араб. Продолговатое тонкое лицо без щек, острая бородка торчком, на голове, как и в тот раз, когда она его видела по дороге в Гило, — то ли чалма, то ли белый шарф. Халат, белые носки.
Они встретились на полпути. Муса и приехавший в такси дважды обнялись…
Первой очнулась Зойка.
— Аптека приехала!
— Думаешь?
— Я все думала: откуда у них марихуана?!
Ленка тоже вспомнила: «Борька говорил, у них все есть. Спичечный коробок марихуаны 50 шекелей, а дальше все на 10 шекелей дороже. ЛСД, „Дональд Дак“, „Хоф-ман“, „колдунья“. Таблетка „экстази“ 75-150».
Известие о посланце из Иерусалима достигло Рэм-бо в тот же день. Самого курьера как лицо кавказской национальности притормозили в Москве уже в аэропорту.
— Простите…
В дверях кабинета Рэмбо появилась девочка-секретарь.
— Тут звонят из отдела милиции Шереметьева. У них человек задержан с письмом для нас из аэропорта Бен Гурион. Бывший комитетчик из Грозного. Значится в розыске. Он упросил опера, чтобы вам позвонил!
Рэмбо отреагировал мгновенно:
— Вызывай машину. Я еду!..
Опер с «воздушки» был из молодых, но борзой. Побывавший в разборках. Рано ставший крутым.
Он сразу понял все о Рэмбо, едва взглянул на его прикид, прическу, увидел марку машины за окном.
— Письмо, вот оно! Но мужику твоему я ничем не могу помочь!
— Да не мой он! — Рэмбо поставил рядом с ножкой стола бутылку «Армении» в пакете. — Я и не видел его никогда…
— В письме там дактокарта, фото трупа. Мой шеф, если б узнал, наклал бы в штаны…
— Спасибо. Вот визитка на всякий случай.
Опер прочитал.
— «Лайне»… Может, приду.
— А это для мужика… Передашь?
Рэмбо достал еще сверток.
— «Абсолют»?
— Да.
— Если не смогу отдать, сами выпьем… Но стакан ему налью — обещаю.
В машине Рэмбо глянул на фотографию. Он сразу узнал убитого.
— Ванкоган!
Из короткой сопроводительной записки Рэмбо узнал о связях Ванкогана с израильской братвой.
Ближайший кент, возможный родственник российского криминального авторитета Маленького Эли, погиб первым, потому что при его жизни невозможно было убрать Ванкогана.
Маленький Эли мог бы запросто разобраться с теми, кто наедет на иерусалимского «нищего»…
Убийцы Маленького Эли учитывали и то, что вычислить их будет нелегко, — иерусалимская братва могла выдвинуть не менее десятка версий насчет того, кому было выгодно его уничтожить. Это могли быть и недовольные совладельцы казино, и партнеры-уголовники, и молодые англичане, выгнанные им по подозрению в нечестности…
Два пистолетных выстрела из «глока» поздно ночью, когда Маленький Эли покидал казино, сделали убийство Яна Ванкогана вполне предсказуемым.
«Поэтому он позвонил Марине и сообщил, что на него наезжают…»
Убийство в Иерусалиме одного из бывших королей российского преступного мира было связано с гибелью в Москве самой Марины…
«Процесс пошел!»
Тяжелый, высокий Рэмбо легко пересек приемную.
Детективы уже входили вслед за ним в кабинет, рассаживались вокруг приставного стола.
— Знакомьтесь…
Рэмбо пустил фотографию по рукам.
Один из сидевших, муровец, как и Рэмбо, узнал вора.
— Ванкоган Ян Романович, точнее, Рувимович…
Они словно встретили старого друга.
— Он… — Рэмбо передал ему дактилокарту из Иерусалима. — Надо получить официальную справку. И кроме того, сведения об особых приметах…
— Татуировки…
— Да.
Остальным Рэмбо коротко объяснил:
— Живая легенда преступного мира. С десяток судимостей. Все за квартирные кражи… Во время пика воровской карьеры — по сто краж в течение трех месяцев. В некоторые дни по пять кряду. Всегда действовал один. И ни разу не крал у бедняков. Только номенклатура и торгаши…
Молодые детективы ничего не знали о воре. Им было все интересно. Рэмбо счел нужным дополнить:
— Начинал преподавателем физкультуры в средней школе в Галиче. В старом Музее криминалистики ему был посвящен стенд…
Попав в чужую квартиру, Ванкоган всегда запирался изнутри.
Однажды в то время, когда он грабил квартиру, дверь открыли ключом снаружи. Хозяина квартиры, офицера в форме майора госбезопасности, знаменитый вор встретил в прихожей.
Под фотографией приводилось сказанное Ванкоганом:
«Товарищ майор! У вас в квартире идет секретный обыск. Сдайте оружие!»
Старший офицер отдал пистолет, позволил препроводить себя в дальнюю комнату…
Рэмбо позвонил в информационный центр «Лайнса»:
— Материалы на Ванкогана… — Там, конечно, не знали и не могли его знать. — У нас должны быть данные…
Он положил трубку.
— Я потерял его из виду. Даже не предполагал, что он может оказаться в Израиле… Что-то хотел спросить? — спросил он, поймав взгляд Петра.
— Мог ли вор превратиться в нищего?
Петр держался скованно: в вопросах преступности его легко было разыграть. В отличие от его предмета — физики многое тут наживалось ногами, риском, перебитыми ребрами.
— Надо узнать, воровал ли он тут, перед тем как эмигрировать. Надо думать, визу ему дали без проблем…
Вскоре доставили материалы информационного центра.
Последний раз имя вора промелькнуло в сводках ГУВД почти 20 лет назад. Дерзкая квартирная кража была совершена днем.
Ванкоган снова тряхнул стариной.
Жулик воспользовался тем, что хозяева квартиры были в отъезде. К дому подогнали машину лицензированной фирмы и вывезли все ценное, включая мебель. Машина стояла груженой, ожидая, пока вор закончит играть на пианино. Потом пианино тоже погрузили, отвезли на Москву-Третью. Для отправки малой скоростью.
Соседи опознали преступника по фотографии.
До этого особо опасный рецидивист по-крупному практически уже не крал. Жил в доме для престарелых на севере Костромской области. Все добытое барахло раздавал сожителям.
Однажды Ванкоган уехал в Москву и больше уже не вернулся…
В эту командировку Рэмбо поехал сам.
Президент «Лайнса» выехал поездом поздно вечером с Ярославского вокзала. Ночью он был на берегу знаменитого Галичского озера. Утром на станции пересел на междугородный автобус. Город находился в стороне от железной дороги.
«За это время я был бы уже в Хамамеде…»
Случайно попав на тунисский курорт, он потом еще несколько раз летал туда. Плавал, читал в номере пронинскую «Банду»…
Очередная серия у него и теперь была с собой. Читать в автобусе было неловко. Пассажиры ехали не отдыхать, везли тяжелые сумки, кто-то — похоронные венки.
Попутчики в автобусе поглядывали на него как на чужого.
Секьюрити Рэмбо — молчаливый афганец, погруженный в свои мысли, всю дорогу молча держался позади, не выражая внешне ни радости, ни уныния. При этом он ни на минуту не забывал работать мускулами — качал то живот, то бицепсы.
Порой Рэмбо напрочь забывал о его присутствии.
Городок, в который они прибыли часа через три, был из купеческих, старых. В центре были ряды и Красная площадь…
Такси они не увидели. Зато заметили иномарки. Несколько кавказцев, проезжавшие мимо, удивленно покосились в их сторону.
Тут тоже строили. Смотрели видео. Торговали. На витринах торговых палаток лежали товары, привезенные из заморских стран.
В милиции было пусто и тихо. Ничего нового для себя Рэмбо не узнал. Со времени, когда Ванкоган находился в доме для престарелых, почти весь личный состав тут обновился. Бывший участковый, обслуживавший стариков, скончался пару лет назад.
— Заснул на спине. А был, как водится, поддатый. Стакана четыре в нем уже сидело…
— Фамилия Ванкоган ни о чем не говорит?
— Что-то не помню.
— Знаменитый уголовник, жил тут в доме для престарелых…
— А-а! Говорили старики. Из дома для престарелых краденое тогда на грузовике вывозили. Список изъятого на телетайпе стучали весь день: ножи, вилки, ложки, скатерти, зонты… Вам надо туда подъехать…
Последние километры добирались на допотопном «пазике», тряском, медленном. На остановках водитель с помощью рычага открывал и закрывал переднюю дверцу.
Певуче переговаривались пассажиры.
Рэмбо не открывал рта. Московская речь по сравнению со здешней, мягкой, звучала резко, чужой — как если бы он вдруг заговорил на немецком.
У дома престарелых никто не выходил.
Когда он и секьюрити поднялись к выходу, все замолчали, глядя в их сторону.
Цель их маршрута обозначил сломанный навес остановки рядом с обочиной. Дальше шла тропинка, протоптанная сквозь объеденный, беспризорный газон с редкими деревцами.
Тропинка вела к кирпичному зданию.
Дом престарелых помещался в бывшем монастырском корпусе — с маленькими окошками, окруженными наличниками.
Давно не беленное неухоженное здание. Пооббитые, намертво схваченные старинным неразгаданным раствором кирпичи. Тусклые окна, у подвала куча мелкого угля, привезенного на зиму.
Уныние, безлюдье погоста.
Находившимся тут вместе с Ванкоганом, если они попали сюда шестидесятилетними, сейчас должно было быть не меньше восьмидесяти.
Все же Рэмбо не пожалел, что приехал.
Он предпочитал получать информацию из первых рук.
У входа в дом престарелых никто им не встретился.
Темные коридоры. Свет из квадратных окон над дверями. Запах сиротства.
— Где заведующая?
Кто-то шел им навстречу.
— Все в столовой, милый. — Встречная оказалась старушкой в неслышных вязаных тапочках.
— А вы чего?
— Я ить иду…
— Мы с вами. Вы давно здесь?
— Считай, третий год.
— А есть такие, что тут лет двадцать?
— Не-е… Долго так не живут!
В столовой сидело несколько пожилых людей.
Заведующая — сухая, с серым лицом, в очках, — увидев чужих людей, встревожилась. Узнав, что приезжих интересует родственник, живший в доме для престарелых двадцать лет назад, оттаяла.
— Я тут второй год…
— А может, кто-то здесь проживает с тех пор? Мы хотели помянуть Яна Ванкогана…
Рэмбо выставил привезенные гостинцы: перец, московскую сырокопченую колбасу, сосиски.
— Как вы сказали? Ян?
— Ян Ванкоган…
Заведующая вышла. Вернулась через несколько минут.
Молодая крупная женщина, шедшая следом, чему-то улыбалась.
— Знакомьтесь. Мой заместитель по хозяйственной части. Мать её работала техничкой. Они жили здесь на служебной площади. Мария Евгеньевна отлично помнит вашего родственника…
Ванкоган выбрал эти места, потому что отсюда происходил его отец, родившийся в Галиче.
Отсюда он когда-то уехал в Москву, где женился по любви и где после рождения дочери очень скоро впервые сел за квартирную кражу. Ян Ванкоган обычно воровал в Москве и, освобождаясь из мест заключения, возвращался в столицу, чтобы месяца через три, максимум через полгода в очередной раз снова сесть.
Его бывшая жена жила с дочерью в Москве. У жены была новая семья, муж — научный работник, которого боготворили теща и тесть.
Прежний — обманом вкравшийся в семью уголовник Ванкоган — был прощен в обмен на отказ от всех прав на дочь.
Его преемник удочерил девочку. Своих детей у него не было, всей душой он привязался к падчерице.
Ванкогану разрешалось несколько раз в году встречаться с дочерью под видом маминого брата, проживавшего где-то на Севере.
Годами, находясь в отсидке, он не использовал свое право.
Зато после освобождения он по нескольку раз в месяц являлся на Метростроевскую с игрушками и подарками. Бывшая жена и её второй муж обыкновенно отправлялись в этот день в театр или на концерт. Ванкоган играл с дочкой, ходил с ней гулять на Гоголевский бульвар…
Отошедший от дел вор надеялся, что теперь он сможет чаще встречаться с дочерью, приезжая из дома для престарелых. Остальное время он будет проводить на природе, поблизости от Галичского озера, вдалеке от соблазнов, с удочкой, с книжками…
Вместо этого Ванкоган окунулся в убогий нищенский мир, ограниченный обшарпанными стенами бывшего братского корпуса. В общих спальнях — кровати на довоенных пружинах, с торчащими клочками ваты пропахшие мочой матрасы, ветхое постельное белье. В столовой — закрученные алюминиевые вилки, общепитовские тарелки…
А вокруг — захолустный голодный райцентр. На прилавках в магазинах тут и в лучшие годы не было никаких продуктов, кроме рыбных консервов, срок годности которых истек. А в окрестных деревнях все гнали самогон…
Участковый инспектор, предупрежденный о приезде особо опасного рецидивиста, лично явился в дом престарелых и в присутствии всех обитателей пообещал быстро вернуть ворюгу туда, где его настоящее место.
— За решетку…
Ванкоган в первый же вечер хотел уехать.
— …Не спал. Курил на крыльце. Я как раз ждала мать со смены. Автобус сломался. Она шла пешком. Я тогда что? Школьница. Безотцовщина… Мы сидели на крыльце. Заснула…
Заместитель по хозяйственной части увлеклась детскими воспоминаниями.
— Голова у него на плече. Мама приехала поздно. Что бы не будить, он отнес меня на руках. Так повторялось не раз. Он говорил маме, что я похожа на его дочь.
— Мама ваша жива?
— Нет.
— И никого нет здесь, кто его помнит?
— Из тех, кто здесь, нет. Он прожил тут года два.
— Безвыездно?
— Только вначале. Я знаю об этом со слов мамы. Потом стал выезжать. Возвращался обычно на машине. Всегда с подарками. Еда, постельное белье, одежда. Завхоз интересовался: «Откуда, Ян Рувимович?» Он объяснял по-разному: то леспромхоз списал и он выпросил; то кто-то выбросил. Раз, помню, привез японские зонтики-автоматы…
Рэмбо слышал о них в милиции.
— Новые?
— Разные. Десятка два.
— Догадались откуда…
— Потом уже сказали. Приехали отбирать…
— Отобрали?
— Не все. Постельное белье так и осталось. Что-то еще…
— Ясно… Последний вопрос. На засыпку, как говорят.
Он сказал, что вы напоминали ему дочь…
Женщина улыбнулась.
— Он не оставил у вас её фотографии?
— Нет…
— Вы что-нибудь знаете о ней?
— Только имя… Марина.
К вечеру Рэмбо начал собираться. Главное он уже знал.
Партнером Марины в Израиле был её родной отец — Ян Ванкоган…
На девятый день после гибели Марины к её подруге в подмосковный Подольск приехал Петр — в черном пасторском костюме, полузадушенный галстуком, в тесной сорочке.
Выбор президента «Лайнса» пал на выпускника физтеха.
Он не послал ни Валентина, ни Валентину — своих профессиональных установщиков. В прямом контакте мягкая, но настойчивая манера профессионалов лезть в душу не могла сработать.
Рэмбо рассчитал верно…
Наташа — молодая, с высокими выщипанными бровями — по едва уловимым признакам сразу поняла, что похожий на священника гость голоден.
— Как насчет тарелочки борща?
— А что? С удовольствием.
Он сел к столу.
Борщ оказался наваристым, на свиных ребрышках, с морковью, томатным пюре. По краям тарелки расплывались морковно-желтые глазки жира.
— У Маринки тоже всегда был неплохой аппетит… — сказала Наталья.
— Вы вместе росли?
— В одном подъезде. С первого класса за одной партой сидели… Потом я в техникум ушла. А она закончила школу. Поступила в Коммерческую академию. Тогда был Институт народного хозяйства. Плехановский… — На второе было жаркое. — Берите еще. Это не мясо. Чернослив…
— Спасибо. А потом?
— Уезжала, приезжала. Мать расходилась с отчимом. Это был уже второй отчим. Первый был ракетчик, облучился. Рано ушел из жизни. А это второй, который сейчас в Штатах… Он с матерью увез её девчонкой в Израиль. Она там года три прожила. Потом мать и с этим мужем развелась, он тогда уехал в Штаты. Предлагал Маринке жить у него. Он её очень любит. Он вам звонил в фирму? Вы, наверное, убедились… — Петр кивнул. — Они вернулись сюда… Марина пошла снова на студию. Берите горчицы.
— Спасибо. Отличная горчица…
— Я сама делала. Могу научить…
— Как её жизнь сложилась потом?
— Мама умерла вскоре после того, как Маринка первый раз выскочила замуж… Картошка понравилась?
— Прекрасная. Я, пожалуй, еще возьму.
— Отлично. Мы потом еще чай поставим.
— А кто был её первый муж?
— Студент с её же курса. Из МИНХа. Примерно год они прожили… Второй у нее был офицер. Хороший мужик. Пил только. Его отправили в Хакасию служить. Маринка пожила там с год — вернулась. Работы не было.
— Это уже недавно, наверное…
— Лет пять. Потом она еще раз выскочила…
— Всего она три раза выходила замуж?
— Официально четыре. Последнего я не считаю. Это фиктивно. её сослуживец с «Центрнаучфильма» хотел получить израильское гражданство. А у нее оно было.
— Он уехал?
— Нет, здесь. Чего ему там делать? Он не еврей. Ему был нужен паспорт. Даркон. С ихним паспортом он по всему миру может ездить без виз. Кроме США, по-моему…
— Он был на похоронах?
— Был.
— Кто же это? Вы знаете его фамилию?
— Нет.
— А где они вступали в брак?
— Она не говорила. Зачем, чтобы все знали. Это ведь, можно сказать, уголовщина. Сказала только мне. Да и то месяц назад. А теперь я — вам. Ей уж все равно сейчас!
— Наверное, он ей заплатил?
— Она говорила. Но я сейчас не помню сколько.
— Зарегистрировались и разошлись?!
— Нет! Столько еще мороки! Консульский отдел, посольство. Виза! Пришлось еще съездить с ним в Израиль. А потом он вообще заартачился! Стал тянуть время! Так и затянул!
— У вас нет его фотографии?
— Нет.
— Слушайте… — Петр отложил вилку. Вытер платком губы. Полез в карман. — Тут его нет?
Он достал несколько фотографий.
Наташа отошла со снимками к окну. Она была в белой кофточке, черной короткой юбке. Без чулок. Несколько завитушек волос над ухом выглядели по-девичьи нежно…
Она обернулась.
— А вы знаете! Вот он…
— Этот?
Она держала фотографию Яцена.
Обратная дорога в Москву показалась Рэмбо короче. В Галич приехали к опаздывавшему скорому, ходившему от Улан-Батора. На одном из вагонов еще сохранилась надпись «Москва — Баганур». Поезд мчался с ветерком. Стоянки были сокращены.
Утром Рэмбо был уже на Ярославском — втором по величине на площади трех вокзалов.
Как и прежде, поезда приходили переполненные. Пассажиров встречали импортной снедью, чужим спиртным, отечественными книжными развалами.
Рэмбо ждала машина.
Через несколько минут он уже входил в «Лайнс».
Прямо на лестнице узнавал новости — приглашение в Думу, звонки коллег. Мэрия, газеты…
Девочка-секретарь в приемной доложила о рутинных, сугубо домашних делах. У одного из сотрудников был день рождения.
— Подарок от фирмы у вас в кабинете. В холодильнике в столовой торты к чаю — он привез…
— Петр здесь?
— Он ждет в информационном центре.
— Позвони. Пусть заходит.
— В Иерусалим сообщили насчет личности Амрана Коэна?
— Я разговаривал с Сашей…
Рэмбо ходил по кабинету.
Петр сидел за приставным столиком.
Жалюзи в кабинете были опущены во избежание нескромных взоров и ушей из соседних домов и чердаков. Президент «Лайнса» предпочитал не маячить у окон.
— Так они развелись?
— У меня нет сведений. Может, долг Яцена тянется со времен регистрации брака? — предположил Петр.
Рэмбо внимательно взглянул на него.
— Чем тебя там накормили? Что-нибудь особенное?
— Все обычное. Борщ, жаркое.
— Глазки сонные… Ты что же думаешь, это плата за получение гражданства? Сколько, по-твоему, стоит фиктивный брак?
— Не представляю.
— Все-таки?..
— Нет.
— Пятьдесят тысяч долларов? Сто?!
— Честно, не знаю.
— Речь идет самое большее о нескольких тысячах!
— Значит…
— Объясняю.
Марина, обращаясь в «Лайнс» и формулируя заказ, сочла невозможным для себя открыть весьма существенные для дела обстоятельства.
Тем не менее они должны были всплыть.
Убитый в Иерусалиме нищий Амран Коэн, которого она представила как партнера, был в действительности бывшим российским уголовником Яном Ванкоганом. её родным отцом.
Сактированный по состоянию здоровья из колонии Ян Ванкоган подал заявление на выезд, которое было немедленно удовлетворено тогдашним ОВИРом МВД СССР.
Экспорт уголовников за рубеж поощрялся.
Новоиспеченный гражданин Израиля немедленно вернулся к занятию, снискавшему ему славу Первого Домушника на его доисторической родине. Одновременно Ян Ванкоган установил тесные взаимоотношения с воровскими кругами Тель-Авива, и в первую очередь с Маленьким Эли.
Дальнейшие события произошли через несколько лет после того, как рухнул Советский Союз и на всем бывшем его пространстве установилась система свободного предпринимательства.
Кому пришла в голову гениальная мысль прокручивать неотмытый израильский общаковый капитал в российском криминальном бизнесе, где учетная ставка гораздо выше, сказать трудно.
До этого еще никто не додумывался…
Большинство делало наоборот!
Скорее всего, это было ноу-хау бывших административных сотрудников «Центрнаучфильма» Марины, Воловца и Яцена.
Посредником выступила сама Марина, родная дочь Ванкогана, имевшая налаженные связи со вставшими крепко на ноги бывшими деятелями Госкино СССР.
Под новый проект была создана фирма «Босса Нова».
К чести коллег Рэмбо никто из них не знал про известный любителям джаза латиноамериканский ритм-танец босанова. Рэмбо — профессорский сынок — сразу вспомнил саксофониста Стена Гетса, с чьим именем он был связан…
«Новая хозяйка — Новая „босса“!»
Фирма, названная в честь Марины.
Идея была проста, как все гениальное.
Ввоз валюты в Россию не составлял труда.
Проблему охраны обеспечивала собственная служба безопасности фирмы.
Обратный перевод денег за границу брали на себя партнеры фирмы — иностранцы.
Однако за ширмой «Босса Новы» шел обычный крутеж.
В силу вступили привычные в России законы.
Как любой не защищенный государством криминальный бизнес, этот тоже обрел крышу в виде одной из преступных группировок.
Мастер спорта СССР, бывший специалист по спортивным единоборствам, выученик кавказских мастеров боя, отбыв срок за рэкетирство, возглавил соответствующую крышу.
К нему, известному в определенных кругах под кличкой Шрам — за страшный красноватый след, тянувшийся, сзади на шее, пришли его друзья-бандиты во главе с Королем, Мусой и его кавказскими корешами, чемпионами спортивных единоборств.
Последними к делу были привлечены политики.
Под крышей Шрама находилась не только «Босса Нова», но и «Пеликан» и уже известное казино, принадлежащее кавказцам. Именно они потребовали, чтобы из «Босса Новы» капитал переливался в «Пеликан»…
Рано или поздно должна была наступить развязка.
Переправленные израильскими ворами деньги закупорили там, где они временно находились.
В «Пеликане».
Партнерам в Израиле преподнесли жесткий урок.
Ванкоган и его дочь были убиты с разницей почти в несколько дней в своих квартирах: Амран Коэн — в Иерусалиме, Марина — на Кутузовском проспекте в Москве…
«Но это еще не конец войны крыш…»
Похищение брата Воловца, несмотря на то что он был освобожден в тот же день, свидетельствовало о том, что музыку в «Пеликане» заказывает не Воловец, а другие люди… Воловца сдадут. И очень скоро.
Рэмбо не ошибся.
Атака на Воловца началась массированно и внезапно.
Первой под огонь прессы, радио и телевидения попала «Босса Нова».
Некий пенсионер Козлов рассказал ведущему «Журналистского расследования» центральной молодежной газеты о том, как он еще около четырех лет назад обратился с целью приобретения трехкомнатной квартиры лично к г-ну Воловцу в бытность его президентом фирмы «Босса Нова».
«Последний сказал мне, — писал Козлов, — что фирма осуществляет строительство жилых домов в микрорайоне Северное Бутово. Строительство дома, где мне будет предоставлено жилье, уже начато, и квартира будет сдана под ключ в течение восемнадцати месяцев. Согласно договору я передал ему 6 тысяч 58 марок ФРГ. Мне выписали приходный кассовый ордер, а затем удостоверительный сертификат. Через год я попросил г-на Воловца сообщить мне адрес строящегося дома, и последний его назвал: г. Москва, микрорайон Северное Бутово, Подольская ул., д. 6. Однако ни улицы, ни дома я не нашел… В связи с тем, что срок договора истек, я неоднократно приезжал в офис фирмы „Босса Иона“, где пытался встретиться с г-ном Воловцом, но тот от встреч уклонялся…»
Мгновенно начался обвал откликов читателей и бумаг, адресованных как ведущему рубрики, так и в Управление по экономическим преступлениям…
УЭП начало проверку.
Кто-то немедленно обратил внимание на рекламу, которая распространялась в огромном количестве и все в обход существующих структур…
Аккуратно заполненные листочки:
«Фирма предлагает заинтересованным частным лицам, а также представителям предприятий и организаций сотрудничество на рынке жилья…»
«Босса Нова» — компания по строительству квартир, многоквартирных жилых домов и других объектов в Москве и Подмосковье по государственным расценкам в самые короткие сроки…
Спешите стать вкладчиками и получить в течение полутора лет новую квартиру…»
По указанным в рекламе телефонам специальные секретари — диспетчеры-надомники информировали обращавшихся об адресе фирмы, часах работы и других сведениях, относившихся к деятельности предприятия.
Создалось удивительное положение!
Столичные пайщики требовали возвращения денег, в то время как периферия еще только подтягивалась, желая тоже принять участие в игре.
Посланцы провинции везли деньги чемоданами. Их выгружали в отдельном офисе, чтобы не допустить общение новообращенных с разочарованными и требующими немедленного возврата денег пайщиками.
Все претензии были почему-то обращены только к Воловцу, а не к нынешнему главе фирмы — Яцену.
«Пеликан» еще работал. Но все происходило словно в условиях осады.
Воловец вел личный прием как особо нервных, так' и особо влиятельных пайщиков. Объяснял одним, урезонивал других, умасливал третьих…
Колеса фирмы крутились, но на педали никто больше не нажимал.
Об этом знали всего несколько ближайших соратников. В том числе, Яцен.
Хозяева фирмы, союзники, политики интересовались:
— Как дела, Игорь?
Воловец держал марку.
— Пару месяцев еше продержусь смело! Сегодня уже из Якутии едут клиенты — узнали о нас! Закруглять дело сейчас никак нельзя! Оно только раскрутилось!
— Держись…
Воловец уже знал, что слиняет.
Теперь ему требовались воистину огромные силы, чтобы ничем себя не выдать.
Для начала следовало укрыть близких.
Мать со дня на день должна была уехать. Увезти отчима на его родину — в Крым. Сводный брат уже отбыл на учебу в университет в Швейцарию.
Дата отбытия была намечена.
Валюта ежедневно утекала на заранее открытые счета зарубежных банков небольшими — чтобы никого не насторожить — порциями.
Документы, билеты — все было готово.
Воловец тянул до конца…
Когда я звонил из автомата с перекрестка Цомет Пат в Москву, Рэмбо я не застал. На автоответчике меня ждала информация, связанная с Яном Ванкоганом.
Имя знаменитого квартирного вора мне было знакомо, но я никогда не имел с ним дел.
Столичная «железка», как известно, практически не занималась раскрытием квартирных краж ввиду отсутствия более или менее значительного жилого фонда в полосе отвода.
Сведения «Лайнса» предназначались нашему новому другу из полиции Иерусалимского округа…
«Надо полагать, Юджин Кейт проделает спою часть работы сам…»
Юджин Кейт ночевал у Беатрис.
Они легли в кровать еще с вечера.
Девушка находилась на грани обморока, вызванного сильнейшим сексуальным возбуждением, которое она и не пыталась скрыть.
Ночью в самый неподходящий момент на сотовый к Юджину позвонил его новый друг — российский частный детектив, он получил важное сообщение из Москвы. Юджин Кейт едва смог дотянуться до телефонной трубки.
— Дактилокарта убитого проверена по картотеке пальцевых отпечатков в Информационном центре МВД России…
— Да…
— Убитый — известный российский уголовник Ян Ванкоган. Знаменитый квартирный вор…
— Да, да…
Разговор был недолгим.
Беатрис стонала и извивалась под Юджином Кейтом.
— До последнего времени находился в провинциальном доме для престарелых. Хостеле…
— Да, да… — дергаясь, повторял Кейт.
— Нет, нет… — шептала Беатрис.
Заснуть обоим удалось только на рассвете.
Тем не менее утром у Юджина Кейта было отличное настроение.
В самом деле…
Он, Юджин Кейт, здесь, в Израиле, сопоставив сведения, полученные от араба-полицейского Самира и своего информатора Варды, вычислил связь убитого Амрана Ко-эна с Москвой и предстоящее появление в Иерусалиме российского детектива.
Он доверился своему чутью, не возмутился, когда ему — офицеру полиции — предложили раздеться догола, чтобы доказать, что он не ведет негласной записи. Он, Юджин Кейт, не предал коллегу, не сдал его, а привез на виллу к отцу в Гиват Зеев… Они стали партнерами.
И в результате — это сообщение из Москвы.
Он быстро собрался.
— Бай, Беатрис!
— Ты поцелуешь меня?
— Вечером.
Когда он подходил к мотоциклу, увидел девочку с черным королевским пуделем.
Это был добрый знак.
Всегда хорошо с утра встретить человека, здорового телом, с приятным лицом, добрыми глазами. Красивую женщину, ребенка, породистое животное…
Сверху, высунувшись из окна, махала рукой Беатрис.
Она перегнулась за подоконник. Складки ночной рубашки оттеняли рельеф груди.
«Сорвется!..»
Воображение нарисовало её небыстрый полет между домами на уровне крыш в развевающейся короткой ночнушке, с раскинутыми руками и широко расставленными согнутыми коленками…
Кейт в последний раз махнул ей рукой, надвинул на глаза щиток.
Мысленно теперь он был уже далеко от нее.
Прибывший из России Ян Ванкоган был профессиональный преступник, и в Иерусалиме он, безусловно, занимался не только нищенством…
«Домушник, он и на Ближнем Востоке — квартирный вор».
Среди десятков тысяч нераскрытых квартирных краж только за эти восемь месяцев должны были, несомненно, оказаться и преступления знаменитого российского домушника…
Полиция, как правило, не «открывала» дел. На место происшествия выезжали не всегда. Чаще предлагали потерпевшим явиться с заявлением в полицию. Понятно, что таким розыском по горячим следам особенно не наработаешь…
Зато когда брали кого-то, то вешали на пего все.
Пятидесятидвухлетнего уголовника из Бат-Яма полиция обвинила в том, что он за одну ночь обчистил 18 квартир в Рамат-Гане, а всего за пять месяцев после выхода из тюрьмы — все 50. Чтобы его поймать, полиция наблюдала за ним в прибор ночного видения…
Вор сознался только в одной краже, той, на которой его взяли. —
Общее удивление вызвало сообщение агента, которому преступник рассказал, что знает в Иерусалиме старика — квартирного вора много старше его самого…
Старый вор будто бы гибок, ловок, проворен. Лазит по крышам, балконам многоэтажных домов как кошка. Уходит с краж, как правило, через дверь.
— При мне он по водопроводной трубе взобрался на балкон и оттуда в квартиру…
Кейт, пожалуй, знал теперь, о ком шла речь…
Амран Коэн, он же Ян Ванкоган, был партнером Маленького Эли и, по-видимому, его родственником.
Ванкоэн или Ванкоган — суть в звуковом произношении одной единственной буквы. У одних она звучит как «г», у других наподобие легкого, едва слышимого придыхания.
Отец знаменитого Маленького Эли, застреленного у казино, носил ту же фамилию.
Оба пали жертвами криминальной разборки на международном уровне…
Причиной, несомненно, были очень большие грязные деньги… Некриминальных денег у обоих не должно было быть.
«Но откуда большие?..»
Ответ напрашивался сам:
«Амран Коэн до последнего дня, до самого конца, даже мертвый, не был засвечен полицией! Это значит, что он мог быть казначеем здешней братвы — распоряжаться воровским общаком…»
Юджин Кейт поставил «ямаху» рядом со входом в полицию на Русском подворье.
Несколько человек поздоровались с ним, пока он занимался мотоциклом. Какой-то мужчина из посторонних следил за каждым проходившим внутрь. Всем было не до него.
Кейт слышал, как он спросил:
— Могу я пройти к начальнику Центрального отдела?
Иврит выдавал иностранца. Кейт узнал акцент: «Грузин…»
— У тебя дело к нему?
— Да. Мне надо к начальнику…
— Ты звонил ему? Он знает?
— Нет. У меня сын арестован за убийство.
«Перст судьбы!»
— Гия!
Ошибиться было невозможно.
— Ты в курсе?
— Да. Пойдем.
Кейт провел отца Гии к себе на третий этаж.
Кабинет Роберта Дова был закрыт. Шмулика тоже не было.
— Кофе? Чай?
— Кофе.
Они сидели друг против друга.
— Одна девочка слышала разговор о нищем Амране Коэне, когда тот был еще жив. Еще полгода назад. Обсуждали его богатство.
— Да…
— Ясно — эти люди и убили его. А не мой сын.
— Как тебя зовут?
— Отари.
— Я — Юджин Кейт. Детектив. Балаш на иврите. Где состоялся этот разговор?
— В пабе «Сицилийская мафия». Я встречался с одним из них. Его зовут Макс. Я прикинулся простым. То, се… Теперь он у меня в руках! Я все записал на пленку. Весь разговор!
— Он у тебя с собой? Можно послушать?
— Пожалуйста.
Грузин держался с достоинством. Израильтяне с уважением относились к «бичо», как их тут начинали.
Кейт достал из шкафа магнитофон.
Тут до него дошло. Он спросил:
— На каком языке?
— На русском.
— Тогда бесполезно.
Отари смотрел бесхитростно:
— Я оставлю. Только никому не давай чужому. Я не хочу, чтобы они уничтожили девчонку, которая о них рассказала. Это ведь у бандитов просто — не оставлять свидетелей!
— Хочешь совет?
— Да.
— Отнеси эту пленку своему адвокату.
— У нас его нет… Мы отказались. Он посоветовал Гии сознаться, чтобы получить пятнадцать лет вместо пожизненного. Но как он сознается в том, чего не делал?!
Грузин смотрел раскрытыми круглыми глазами.
«Чужая ментальность… — подумал Кейт. — Когда он врет, так же раскрывает глаза?!»
Если бы Отари был марокканец, тайманец, сабра, как и он, все было бы проще, понятнее…
— Оставь свой телефон, Отари. Я дам одному человеку. Он тебе позвонит.
— Израильтянин?
— Русский. Его зовут Алекс. Если он не дозвонится, подойди вечером к дискотеке в «Теннис-центре». Я ему передам.
— Думаешь, он узнает меня?
— Не сомневаюсь.
Коренастый молодой грузин показался из сквера. Я узнал отца Гии, о котором предупреждал Юджин Кейт. Пошел навстречу. Перед тем я успел переговорить с Отари по телефону.
У входа в сквер мы пожали друг другу руки.
— Тут пять кассет, — сказал он.
Карман куртки у него оттопыривался…
Я вернулся к себе. Сел за магнитофон.
Записи на кассетах были разные по качеству и по значимости. Отец Гии не предупреждал собеседников о том, что запись ведется. Писал, где пришлось.
Скрипели несмазанные петли дверей, передвигали посуду. Шелестели шины. Работал телевизор или мотор.
Записи, сделанные в машине, оказались особенно некачественными.
Отари разговаривал с разными людьми. В основном с молодыми. Тем не менее среди них были уже опытные демагоги. Но говорили с ним уважительно.
Как мог, каждый отвечал на его вопрос.
Было ли это данью уважения и боязнью перед «бичо», которые держались сообща, общим кланом? Связано ли это было персонально с Отари, в котором чувствовали физическую силу и, главное, бесстрашие? Может, трогало отцовское горе?!
Наиболее интересной была кассета с записью разговора отца Гии и уже известного мне совладельца паба «Сицилийская мафия».
У Макса был тонкий уверенный голос. Держался он как человек, на чьей стороне сила.
«— Я знаю, кто убил нищего! Ты внесешь деньги, я тебе помогу…
— Ты скажешь на них: «Вы убили!» А они скажут на тебя! — Отец Гии плел свои сети.
— Если они на меня пойдут — у них ничего не выйдет! Они говорят: я убил! Я говорю: они убили! Мое слово против их слова! Но я им скажу — и они расколются!
— Нужно твердое доказательство!»
Пока Отари говорил три-четыре слова, Макс успевал произнести не менее дюжины. Он был отнюдь не дурак.
«— Как только ты внесешь бабки, я гарантирую тебе полное содействие. Есть доказательство, о котором я пока не могу говорить. Кроме того, существует еще вариант. Втянуть настоящих преступников в какую-то игру…»
Я вдруг поймал себя на том, что уже несколько минут не слушаю запись, на которой Отари и Макс по-разному повторяют одно и то же.
Совладелец «Сицилийской мафии» подал мне мысль:
«Надо заманить Макса с его фирмой в игру!»
Адвокат «Лайнса» в Иерусалиме, Леа, маленькая, приятная рижанка и чрезвычайно жесткий и знающий профессионал, встретила меня своим обычным приветливым:
— О, Алекс!
Хотелось думать, что она действительно рада мне. При её уровне культуры и интеллигентности (я полагаю, что там было никак не менее трех поколений видных рижских стряпчих и профессоров — преподавателей права) ввести меня — бывшего российского мента — в заблуждение на первых минутах было совсем нетрудно.
— Рэмбо звонил мне! Как вы устроились, Алекс?
— Спасибо. Хорошо, Леа. Как вы?
— В порядке…
Через минуту мы могли начинать деловой разговор.
Первым пунктом стояло взыскание долга по расписке Яцена и наложение ареста на виллу в Кейсарии.
— По нашим данным, вилла может стать фишкой в игре заинтересованных лиц. Разменной монетой.
— Тут, конечно, есть сложности, но есть основания и для оптимистического прогноза. Долг, по условиям договора займа, должен быть выплачен именно здесь.
У Леа были готовы документы для обращения в окружной суд.
— А дальше?
— Суд предоставит нам 45 дней — «для уведомления ответчика, находящегося за границей»… Одновременно суд в обеспечение иска наложит арест на виллу. Вы были в Кейсарии?
— Нет.
— Очень интересно. — Леа ненадолго оставила дело вой аспект. — Сегодня это небольшой курортный поселок, застроенный виллами богачей. Такой же престижный, как Саньон, Герцлия-Петуах… Очень любопытная дорога. Смотря откуда вы едете.
Второй пункт нашей повестки дня — убийство Амрана Коэна — оказался, безусловно, сложнее…
Я предупредил её вопрос, сообщив о звонке отца Гии и имеющихся у нас источниках выплаты гонорара адвокату.
— Сейчас Гию защищает адвокат, назначенный судом, — сказала она. — Конечно, в любой момент Гия и его родители могут прибегнуть к помощи другого адвоката, которого они пригласят. Но, как мы только что выяснили, за собственный счет!
— В том числе и к вашей…
Она улыбнулась.
— Насколько там все серьезно?
— Я навела справки через знакомого адвоката. Он защищает второго обвиняемого…
— Бориса.
— Да. Как только обвиняемые признают себя ви новными, с точки зрения защиты дело можно считать законченным. О чем можно говорить, если человек признал себя виновным и подписал судебную сделку, то есть согласился с мерой наказания, которая ему заранее известна! — Леа сделала неопределенный жест. — Может, мы спустимся вниз, на Гилель, выпьем по чашке кофе?
— Вы, как обычно, с утра ничего еще не ели…
— Нет.
Через несколько минут мы уже сидели в маленьком кафе на углу.
— Позвольте…
— Вы мой гость. — Она никогда не разрешала платить за себя. — Вам чай? Кофе?
— Кофе.
— Пожалуйста. Господину — растворимый. С молоком. Две ложечки сахару…
— У вас потрясающая память.
— Только на кофе. Муж говорит, что я ничего не запоминаю. Особенно когда он пытается объяснить, как выключать микроволновую печь.
Мы выпили по чашке кофе. Закурили.
Длиннющий неповоротливый автобус, похожий на надутый «колбасой» детский воздушный шарик, высунулся из припаркованной колонны, где машины стояли вплотную. Почти на треть перекрыл встречную полосу…
«Как они разъезжаются на этих узких улицах?»
— Рэмбо считает, что за убийством Амрана Коэна стоит более глубинный процесс… Каким образом суд выяснит истину, если обвинение и защита заключат соглашение? Ведь процесс суда не приостановится…
Леа отлично меня поняла.
— Наш суд не ставит перед собой такой цели…
Израильская прокуратура, как выяснилось, состояла из таких же адвокатов, что и адвокатура!
— Только оплаченных государством… В уголовном процессе с двух сторон участвуют адвокаты — одни защищают интересы государства, другие — подсудимых. Уголовный и гражданский процессы в принципе схожи. И в том, и в другом случае одной из сторон нанесен ущерб…
Обе стороны имели право заключать между собою сделку.
— Как при бракоразводном процессе. Или при определении суммы алиментов!
— Прекрасный пример…
— Прокуратура снимает одно из обвинений, а за это подсудимый признает себя виновным в другом и получает наказание, которое прокуратура считает целесообразным и достаточным…
— Но если преступление совершено, как можно не предъявить обвинение?
— Послушайте. Человек нанес ущерб другому человеку… Тому же Амрану Коэну…
— Убил его!
— Сейчас вы лучше поймете! Представьте, что кто-то должен вам деньги! Он тоже нанес вам ущерб. Но ведь это ваше дело — подавать на него в суд или нет… Государство именно так и поступает в случае с этим убийством.
— Ну, знаете…
Леа подозвала хозяйку.
Та подошла с газетой, положила её перед Леа и что-то сказала. Обе переглянулись.
Хозяйка получила деньги и ушла.
— Что она говорит?
Леа подвинула газету.
— Она показала мне статью. Называется «Неутомимый трепач». О нашем президенте. В России, по-моему, до этого еще не дошли…
— Ну, вы о нас хорошо думаете!
— И у вас пишут?
— Давно.
Мы еще покурили. Я подумал: «Суд над Гией и Борисом не установит, кто стоит за убийством Ванкогана! Мне придется заниматься этим самому! С помощью Юджина Кейта — полицейского детектива и знакомого мне частного сыщика…»
— Как там Шломи? — поинтересовался я.
Шломи был главой детективного агентства «Нэшек» («Оружие»), с которым Леа сотрудничала в спарке. Мне дважды пришлось обращаться к нему.
— У него все в порядке.
— Как раз сегодня я должен ему позвонить.
— Мальчик знает, что вы здесь. Шлет вам привет. Меч тает вместе работать… — Леа вынула сигарету. Я щелкнул зажигалкой. — Спасибо…
Глава детективного агентства «Нэшек» Шломи ждал меня в офисе — стеклянном аквариуме, одном из нескольких внутри огромного, сверкающего никелем и мрамором торгового центра.
Вообще-то специализацией агентства была слежка за супругами. Но могло оно исполнять и другую работу.
В прошлый приезд я был одним из наиболее крупных его клиентов. По нашему заказу «Нэшек» осуществил сложную оперативную комбинацию — с виллы на Байт ва-Ган были удалены охранник и его жена.
Шломи сделал это мастерски — супружеская пара «выиграла» бесплатную путевку в отель на Красном море, в Эйлате.
Пока они отсутствовали, я осмотрел виллу и слушал разговоры супругов, которые Шломи транслировал мне из отеля.
Вел он и наружное наблюдение за рэкетирами, кото^ рые меня тут пасли…
Прямо у входа в офис на зеркальном подиуме медленно-непрерывно вращалась новейшая «тойота». В прошлый раз это была модная модель «мицубиси».
Увидев меня в дверях, Шломи поднялся — накачанный смуглый выходец из Йемена.
Он был в традиционной форме секьюрити, которые тут мелькают на экранах телевидения, в судах, парламенте, — белая сорочка, джинсы, широкая черная куртка, скрывавшая кобуру.
Персональные «гориллы» тут узнаются по молчаливому присутствию за спиной. Зимой на них модного покроя костюмы, обязательные галстуки, летом легкие рубашки, такая как на Шломи, с короткими рукавами. В отличие от своих коллег из других служб безопасности, они всегда как бы не вооружены.
Однако, пишут израильские газеты, «за них можно не беспокоиться»! Под безупречно сшитой одеждой спрятан небольшой по объему, но разнообразный по составу арсенал боевого оружия. В том числе и для рукопашного боя!
В прошлом мы со Шломи быстро нашли общий язык.
Он был из полицейских агентов, работавших по выявлению продавцов наркотиков, поднявшийся позднее до резидента.
— О, Алекс! Как дела?
— Бе сэдер. В порядке. Мне нужно сдать под наружку кое-кого…
Я мог бы обратиться к Юджину Кейту, но не стал впутывать нового друга полицейского в свои дела.
— Нет проблем, Алекс. Кто это?
— Они называют себя твоими коллегами…
— Частным детективом? Кто это?
— Хозяева паба «Сицилийская мафия»…
— Не слыхал.
— Тем лучше.
Мы оформили заказ. Шломи тщательно все записал.
— Теперь еще один твой коллега. Хариф. Вышибатель долгов. Знаешь его?
— Как облупленного.
— Популярная личность?
— Необыкновенно. Особенно в определенных кругах. — Шломи улыбнулся. — Бывший полицейский детектив. Балаш. Обширные связи в полиции.
— Что он сейчас?
— Обслуживает преступников. Хозяев массажных кабинетов, казино. Если кто-то играл и отказался заплатить, можно быть уверенным, что он познакомится с Харифом… «Сицилийская мафия» с ним связана?
— По крайней мере, я сам видел Жору и Харифа вместе у «Теннис-центра»… — Я задал последний вопрос: — Цены не изменились?
— Для наших постоянных клиентов они те же…
Шломи предпочел не произносить сумму заказа вслух, показал на микрокалькуляторе.
Он воспринимал меня посланцем российских полуделовых-полукриминальных кругов. Не пытаясь разобраться в тонкостях, большинство израильтян уже махнули на все рукой…
Я достал бумажник.
Шломи с любопытством следил за мной.
Как и положено «человеку из Москвы», я заплатил ему наличными, на что он и рассчитывал…
— Я надеюсь, вы развернетесь уже сегодня?
— Безусловно. Дай мне полтора часа.
— О'кей.
Я позвонил Максу на его сотовый только вечером.
— Слушаю…
Послышались звуки «Лунной сонаты», но я не допустил и мысли о том, что попал на концерт симфонической музыки.
Что-то подсказывало мне, что он говорит из паба.
Об этом свидетельствовали ответы. Макс не углублялся в детали. Больше того, пытался о них умолчать. Для находившихся поблизости было понятно лишь, что речь идет о заказе для нового детективного агентства.
— Да, конечно… В любой день. Правда, пока еще не в офисе. Скажем, в моем пабе… Вы не могли бы намекнуть, о чем идет речь?
Он, похоже, не предполагал, что его афера с созданием агентства будет кем-то воспринята на полном серьезе.
Я коротко объяснил:
— Речь идет об уголовном деле, по которому работает полиция. Я заинтересован в частном расследовании.
— Это будет недешево стоить…
— Я располагаю достаточными средствами.
Он явно обрадовался.
На халяву и уксус сладкий!
— А что это за дело такое? В Иерусалиме?
— Убийство нищего Амрана Коэна.
Он резко перешел на «ты».
— Надо обговорить. Можешь позвонить завтра? Или послезавтра? В любое время. Хоть после полуночи… — Он поверил, что на него вышел крутой заказчик. — Видел наш девиз? «Мы никогда не спим!»
Примерно через час со мной связался Шломи.
— Твои друзья сейчас гонят куда-то в сторону Тель-Авива. Джип и «мерседес». За ними идут две мои машины. Но если они направляются дальше, за Тель-Авив, мы проводить их не сможем. Не готовы.
— Друзья эти… Они были в пабе? Что там?
— Мы зафиксировали встречу с арабом — курьером, перевозящим наркотики. Но это уже мои проблемы… Затем прибыл какой-то человек на «мерседесе». Припарковался у паба. Из машины не выходил…
— Не Хариф?
— Нет, это не его машина! Жора, Макс и еще двое сразу подошли…
— Эти двое. Кто они?
— Русские. Может, румыны… Джип и «мерседес», оба — прокатной фирмы. В «мерседесе» не менее двоих. В джипе охраны этот придурок Макс, Жора и эти двое… Жора — за рулем. Макс хотел взять с собой кого-то из своих парней, но ему не позволили…
В джипе, гнавшем по шоссе Иерусалим — Тель-Авив, действительно сидели еще четверо.
Двое были российские бандиты — Король и Муса.
В зависимости от политики своих авторитетов они то воевали друг с другом, то объединялись для совместных действий.
Сейчас оба представляли интересы крыши «Пеликана» и «Босса Новы».
Макс переживал события отъезда: ему не разрешили взять свою охрану. Король — с быстрыми маленькими глазками, с толстой золотой цепью на груди — вытянул худую с вывороченными суставами руку. Ткнул в телохранителя Макса.
— А это кто еще?
— Мой секьюрити…
— Не надо. Мы сами себя охраняем.
Пришлось снисходительно-шутливо подчиниться:
— Гостю не перечат…
«Лучше не возникать».
Это была мафия — настоящая, не та, которую он тут имитировал.
Полковник воспользовался моментом:
— Молодняк из Ашдода забил нам стрелку. У них авторитет Ибрагим… Этот друг… Который приезжал на такси, вы видели его. Он раньше работал с ребятами из Ашдода. Я перехватил канал. — В голосе прозвучала беспокойная нотка. — Ибрагим и его ребята, они с Северного Кавказа…
— Переведи на меня… — только и сказал Муса.
И с этим было покончено.
Человеческую жизнь эти двое ценили не больше, чем куриную или рыбью.
С их приездом тут, в Израиле, вовсю начались криминальные разборки. Конечно, это могло быть простым со —, впадением.
Прямо на работе в гараже Бней Брака был тяжело ранен Эли Неэман, свояк известного уголовника Моше Аджми. Самого Моше Аджми убили перед тем на улице, когда он подходил к своей машине. Эли Неэману киллер всадил две пули с близкого расстояния. В тяжелом состоянии тот был доставлен в больницу Ихи-лов, где и скончался от ранений. Все полагали, что Эли имел отношение к банде Пардес-Кац, а убийц подослали из криминальной группировки Рамат-Амидар. А еще раньше на той же улице был взорван в своей машине другой известный уголовник из Пардес-Кац — Саар Азулай…
Жора дал понять, что это связано с трениями между братвой из России и местными.
— После разборок обычно начинают договариваться на высшем уровне…
Не исключалось, что именно такого человека, направленного для переговоров, они сопровождали сейчас в Кейсарию.
Кварталы Кейсарии разрастались с потрясающей быстротой на исчезающих песках древнего римского городища. Об этом много писали газеты. Упор архитекторы делали на свободный обзор — открытое пространство и низкую этажность построек.
Городу будущего между Хайфой и Тель-Авивом было что предложить.
Кроме израильской интеллигенции — врачей, судей, людей свободных профессий, тут жили вновь прибывшие, уплатившие свои миллионы не чеками, а кейсами со стодолларовыми купюрами…
Они уже подъезжали.
Впереди был ослепительно белый забор, окружавший двухэтажную виллу. Участок был небольшой — примерно пятьсот квадратных метров.
Обе машины ткнулись в бортик тротуара.
Пассажиры джипа и секьюрити, охранявшие виллу внутри, образовали живой коридор от «мерседеса» к воротам.
Из машины показался авторитет, которого они сопровождали, единственный из всех вокруг он был в костюме, в галстуке, словно возвращался с дипломатического приема. В нем угадывался спортсмен. Держался он прямо, свободно. Русые волосы были расчесаны на пробор.
На шее сзади чуть виднелся мощный красноватый шрам, уходивший к затылку под волосы…
Муса и Король прошли вместе с авторитетом.
Остальных чуть придержали.
В виллу вела широкая надежная дверь. Вся противоположная стена была из стекла, и через него был виден красивый бассейн с голубоватой водой. Участок был подсвечен. За бассейном тянулись зеленые лужайки. Дальше виднелся римский акведук. Совсем близко плескалось Средиземное море, поблескивающее среди мелких песчаных дюн.
Пока приезжие устраивались наверху, в апартаментах, Макс осмотрел холл и бельэтаж. Стены огромного холла были в виде римских колонн.
В бельэтаже находились семейные апартаменты, отделанные черным мрамором, и бассейн с джакузи. Были тут еще спальни с видом на море сквозь стеклянную стену, витражи. Прозрачный купол пропускал свет извне.
— Купить хочешь? — Компаньон возник незаметно.
Он был тоже неизвестной фигурой. То ли действительно полковник-афганец, то ли российский уголовник. По крайней мере, братва, приезжавшая сюда, сразу чувствовала в нем своего.
— Небось дорогая!
— Полтора миллиона. Со всем, что внутри.
— Со всем, со всем?
— Кроме картин… Вот что, Макс! Надо тут присмотреться. Может, нам придется взять её потом под охрану…
Полковника вскоре позвали наверх, Макс остался один.
Он не обижался на то, что его не принимают за равного.
«Это ненадолго».
Он был моложе, но уже сейчас обладал недюжинной хваткой и считал себя умнее и хитрее партнеров.
Недавний звонок по сотовому был тому доказательством.
На частном расследовании убийства Амрана Коэна он собирался заработать большие деньги. Правда, при этом следовало сдать двоих своих корешей, которые совсем оборзели.
«Все равно засвечены и все равно сядут…» Он уже решил для себя, что будет прокручивать это дело в одиночку.
— Макс!.. — Полковник спустился в холл.
Он держал пистолет. Это был бельгийский браунинг. Второй был у него за поясом.
— Держи. На всякий случай… Они берут нас на встречу с Харифом. Может, им понадобится переводчик…
Макс ощутил холодок в коленях.
Хариф должен был свести гостей со своими клиентами и сразу все решить. По десять раз по таким вопросам серьезные люди не встречаются…
Предстоящая разборка была нешуточной. Тем более, что он и Полковник выступали на стороне чужих…
«Могут запросто отвернуть башку…»
В холл спустились приехавшие. Они берегли нервы. Помалкивали. Смотрели потухшими глазами.
— Погнали…
У Короля были длинные собачьи уши, вытянутый острый лоб, губы как у африканца.
Макс знал от Полковника: на два дня Король куда-то улетал через Кипр. Полковник отвозил его к самолету в аэропорт Бен Гурион. Как-то быстро возвратился… Вроде и не уезжал!
Король задумался, левый черный зрачок почти полностью ушел под веко, второй косил в сторону.
«Даже для него разборка с Харифом дело нешуточное…» — понял Макс.
Авторитет вышел к машине первым. Высокий, плотный, с широким красным шрамом сзади на шее.
Все дальнейшее вспоминалось как страшный сон. Место встречи было уединенное. Хариф сам его выбрал. Хотел пощекотать нервы приехавшим из другой страны гостям. Всем известно, что он ничего и никого в жизни не боялся.
Король вышел из джипа один.
«Чтобы не вспугнуть…»
Авторитет со шрамом на шее приказал всем оставаться на местах.
Выстрелы послышались внезапно.
Макс пришел в себя, когда киллер выстрелил в Хари-фа в последний раз в упор, приставив дуло к виску.
Макс подумал, что все кончилось, как раз в это время раздался еще выстрел. Какой-то водитель затормозил «каю», чтобы понять, что происходит.
Он получил пулю в голову…
Потом киллер быстро пошел к джипу.
Когда они отъезжали, кто-то из местных бездельников пропахал мимо на трактороне.
Тут было модно ездить на небольшом тракторе — трактороне — из одного квартала в другой и на пляж…
Утром, словно что-то чувствуя, с утра на сотовый Во-ловца в «Пеликан» позвонили два известных московских банкира.
Вопли разоренных пайщиков до них доходили тоже, но крики шушеры свидетельствовали лишь о том, что задуманная комбинация проходит успешно. Считалось, что они действуют совместно и на днях разделят пирог.
Шрам — глава крыши — позвонил тоже. Звонок раздался в конце дня. Шрам плотно держал руку на пульсе. Бандиты крутили в «Пеликане» несколько миллионов баксов. Два общака. Свой и привезенный израильским криминалом.
— Как наши дела, Игорь? Может, пора брать?
— Ни в коем случае! Еше пару-тройку недель…
Воловец не забывал, что именно Шрам, чтобы припугнуть, похитил его сводного брата.
«Ты у меня первый все потеряешь! Твои же кенты тебя за это опустят!»
— Сейчас только и пошел клиент!
— Успеха, Игорь… Надо бы, пожалуй, посидеть, попариться…
«Проверяет!» Воловец знал — на самом деле он где-то за границей! Может, на том же Ближнем Востоке! Улаживает дела с израильскими авторитетами!
— Ты как завтра с утра, Игорек? Какие планы?
— Да никаких! Подгребай…
— С утра созвонимся…
Сотрудники вокруг все слушали. Большинство ничему уже не верило. Но Воловец был твердый орешек.
— Сегодня поработаем поплотнее, часиков до десяти. Зато завтра кончим пораньше. Где-нибудь после обеда. Кто поедет со мной в сауну, с утра скажите. Кто не поедет, может заняться своими делами…
Около двадцати он взглянул на часы:
— Никому не расходиться. Я отъеду на пару часов. Перекушу.
Ужинал он обычно с телохранителями.
Сопровождение в этот вечер было обычным: две машины. На третьей сам Воловец. Босс. В начале Нового Арбата Воловец приказал начальнику службы притормозить.
— Ждать на Поварской. Могу вернуться минут через двадцать, могу через час. Позвоню. Если звонка не будет, возвращайтесь в офис. Я вызову.
Он подмигнул.
Прецеденты бывали.
Босс мог снять любую путану с Арбата.
С собой из машины Воловец взял кейс, с которым практически не расставался. Охрана осталась рядом со зданием какого-то издательства.
«Мерседес» с Воловцом рванул в лабиринт знакомых арбатских переулков. Его тайная квартира на Староконюшенном была снята давно.
Стояла абсолютно чистая.
Никто из соратников о ней не слышал.
За последние три месяца Воловец приезжал сюда всего дважды с одним и тем же шофером-секьюрити. Но и тот не знал ни номера квартиры, ни того, кто в ней живет.
Выходя, Воловец — высокий, молодой, в пиджаке от Версаче — оглянулся. Шоферу сказал:
— Посиди почитай…
Появился он через несколько минут.
С другой стороны дома, в другом переулке.
В машине за рулем сидел Яцен и второй доверенный Воловца, похожий на него комплекцией, — Олег Белов.
Увидев босса на тротуаре, Яцен включил зажигание.
В этот момент где-то далеко прогремели выстрелы.
Воловец упал, он словно споткнулся.
Его двойник Олег Белов выскочил из машины. Стрельба не возобновилась. Немногочисленные напуганные прохожие по другую сторону переулка бросились по подъездам.
Яцен уже звонил в «Скорую помощь», в милицию…
Заказное убийство было осуществлено испытанным за последние годы банальным способом, каким уничтожили десятки московских бизнесменов и бандитов.
Так убит был и знаменитый Отари Квантришвили, имевший весьма громкую, хотя и противоречивую репутацию.
Убийца выстрелил с расстояния 50–70 метров в голову, шею и грудь выходившего из Краснопресненских бань лидера.
В обоих случаях снайпер находился на чердаке одного из ближайших домов. Всего он произвел три выстрела.
Яцен и Белов затащили тело Воловца в подъезд.
Кто-то из дома напротив тоже вызвал милицию.
Менты и «скорая» прибыли быстро. Милицейские сразу рассыпались между домами. Киллер, спустившийся вниз с чердака, мог оставаться внутри оцепления, наблюдать. Менты останавливали, проверяли подозрительных
Несколько омоновцев побежали в соседние дома.
Место, которое киллер выбрал для нападения, милиция обнаружила не сразу — только проверив не менее десятка чердаков.
Снайпер стрелял с довольно большого расстояния, сверху, через крышу одного из старых домов/
Рэмбо приехал на Арбат сразу, едва узнал о нападении, вместе с Петром, который находился у него в кабинете, когда поступило сообщение.
Воловец лежал перед домом, накрытый машинным чехлом.
На тротуаре виднелись следы крови. Сбоку был брошен кейс «Джеймс Бонд».
— Пройдите…
Один из ментов показал, чтобы Рэмбо и его спутник отошли.
— Мне нужен старший.
Предстоял деликатный момент, не отработанный пока российским законодательством.
«Лайнс» выступал как орган, который взял на себя обязательство содействовать раскрытию убийства Марины Курагиной, которое было, несомненно, связано с убийством её партнера по бизнесу Игоря Воловца.
«Закон о частной детективной и охранной деятельности в РФ» именовал это активным сбором сведений по уголовному делу, и Рэмбо в течение 24 часов с момента получения факса с заказом от отца Марины из США письменно уведомил об этом следователя.
Впрочем, качать права с ментами не пришлось.
Следователь прокуратуры, возглавлявший осмотр, оказался знакомым — он просто махнул Рэмбо рукой…
В этот момент следователь фиксировал время начала осмотра, как положено, по всем часам — своим, по «Сейко-феррари» на руке мертвого Воловца, по часам в «мерседесе», все еще стоявшем против подъезда…
Как всегда при выстреле с неблизкого расстояния, возможности осмотра трупа были ограничены: описания элементов входного пулевого повреждения на ткани одежды и еще на теле…
«Много с этого не возьмешь…»
Положенные признаки были налицо.
Минус — ткань в трех местах на груди пиджака от модного кутюрье, разволокнение ткани вокруг.
В присутствии понятых из карманов одежды Воловца извлекли содержимое.
Глава «Пеликана» был аккуратен — наружные карманы были посажены на липучку — чтобы не оттопыривались. Во внутреннем находился бумажник.
Содержимое было осмотрено отдельно, в стороне, разложенное на газете: несколько банковских карточек, пачка стодолларовых купюр, паспорта, авиабилет.
Следователь взглянул на дату. Потом на часы:
— Он мог бы еще успеть в Шереметьево…
Чердачное окно в доме, из которого были произведены выстрелы, оказалось чуть приоткрытым.
Внизу как на ладони была видна крохотная часть Староконюшенного, как раз в том месте, где произошло убийство.
Подъезд, «мерседес» Воловца. Закрытый чехлом труп на асфальте…
Между обоими зданиями стоял еще дом — трехэтажный, старый, с наличниками на окнах.
Киллер стрелял с чердака вниз по диагонали, поверх его крыши. На чердаке было устроено приспособление наподобие козел: широкая доска опиралась на два стояка из кирпичей.
Доска была тщательно вытерта. По-видимому, стрелявший слыхал об исследованиях пыли — об этом писали во всех учебниках и пособиях последние 60 лет все авторы, начиная со знаменитого австрийца Ганса Гросса, основоположника и создателя первого в мире музея криминалистики…
Под ноги преступник положил пару кирпичей и фанерку — очевидно, из тех же соображений.
Покидая чердак, стрелявший бросил свое оружие в глубь помещения, на другую сторону. Там его и нашли — немецкий автоматический карабин с оптическим прицелом…
Менять обстановку на месте происшествия киллер не стал.
Обе кирпичные стойки было легко сбить ударом ноги. Но может, он боялся быть услышанным снизу.
Сбоку, недалеко от козел, валялась одна из гильз, калибра 5, 56. Другие две тоже обнаружили очень быстро, не прибегая к металлоискателю.
На доске, служившей преступнику опорой, оказалось большое количество пепла — убийца ждал Воловца долго. Должно быть, беспрестанно курил. Тут же виднелись следы гашения сигарет, но ни одного окурка не нашлось. Значит, клал их в пакет.
— Грамотный… — Следователь попался достаточно хладнокровный. Уверенный в себе важняк городской прокуратуры. — Слюни побоялся оставить, чтобы мы не вышли на группу крови. А может, прикус особенный!..
С чердака киллер, скорее всего, спустился на лифте, вышел из подъезда на другую улицу. Там могла ждать машина.
Оперативники, как водится, уже начали обход квартир. Кто-то мог спускаться вместе с преступником в лифте. Кто-то вошел в лифт, когда киллер из него выходил…
Лифтерша, дежурившая в подъезде, никого чужого не заметила. И все же один свидетель нашелся.
— Это было не сегодня. Третьего дня. Он вошел в подъезд. А я за ним. Я вызвал лифт. Он вроде замешкался — отошел к почтовым ящикам. Я еще спросил: «Поедете?!» Он: «Езжайте!»
— Почему вы решили, что это он?
— Ну как же?! У нас почтовые ящики по секциям. Он подошел к нашей — с четвертого по шестой этаж. А тут я всех знаю!..
— Лицо запомнили?
Он как-то смотрел в сторону. Потом вообще отвернулся. Вот, пожалуй. Уши торчком, как у овчарки! И палец на правой руке как бы вывернут в суставе…
— Какой палец?
Свидетель мысленно примерился.
— Указательный.
Петр повернул голову в тесном воротнике. Он слышал об этом человеке от Марины. Она хорошо рассмотрела его в квартире у Любы в Теплом Стане, когда он сжигал долговые обязательства торгашки…
«Король!»
Рэмбо сжал его локоть.
— Мы, пожалуй, откланяемся.
Убийство Воловца стало крахом обеих фирм — «Пеликана» и «Босса Новы».
Уже через несколько часов с фронтона здания, где последнее время размещался «Пеликан», кто-то сбросил герб фирмы — изображение веслоногого, пожирающего рыбу. Сутки поверженный символ еще валялся под ногами, пока обозленные пайщики окончательно не втоптали его в грязь.
На следующий день после похорон никто из служащих фирм не явился на службу, кроме ментов-охранников, надеявшихся получить не выданную за последние месяцы зарплату.
Да если бы служащих и удалось допросить, их показания мало бы что дали…
Единственный источник, который мог быть действенным, — это канал оперативной информации.
Делом Воловца занялись РУОП и УЭП — Региональное управление по организованной преступности и Управление по экономическим преступлениям, малоизвестный широкой публике наследник свирепствовавшего некогда УБХСС (Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией), — наиболее профессиональные и специализированные в системе МВД.
Дело обещало быть трудным.
Совсем недавно еще мотивы убийств легко комментировались: ограбление, месть, ревность, клевета…
Человека убивали за что-то…
При заказном убийстве убивали для чего-то — ради будущих результатов: не возвращать долги, устранить потенциального конкурента, сделать партнера сговорчивее…
Инициатор не убивал сам, находил профессионального исполнителя.
Исполнитель и инициатор преступления могли не знать друг друга. У заказчика, скорее всего, имелось твердое алиби. В день убийства он вообще мог находиться в другом городе или за границей.
К тому же киллер и его жертва до этого наверняка никогда в жизни не слышали друг о друге.
Братва из бандитской крыши болталась где-то за бугром. Политики, стоявшие во главе «Пеликана», все находились в разъездах, их помощники в Москве от имени патронов единодушно выразили соболезнования в связи с происшедшим…
Согласно уголовной статистике, почти все причины заказных убийств, совершенных за последние годы, проистекали из области финансовых взаимоотношений и недобросовестного партнерства.
Мотивы преступления надо было искать в этом.
Убийство Воловца могло служить типичным примером заказного убийства. Только наивный человек мог предположить, что физическое устранение Воловца и Марины обошлось без участия группировки, дававшей крышу обеим фирмам.
Только там это было известно в точности.
Там располагали данными об израильских авторитетах — Маленьком Эли и Амране Коэне, а также о соглашении, заключенном ими с братвой…
Еще об этом знали в «Лайнсе» — охранно-сыскной ассоциации.
В главке разработкой авторитетов преступного мира занималось специальное подразделение. От его сотрудников и агентов требовались умение и высокий профессионализм.
Те, кому это удавалось, рисковали головой.
Таково было положение в тот момент, когда новый руководитель УЭПа, пришедший из Национального бюро Интерпола, вышел на контакт с Рэмбо.
Судьбоносное решение об обмене информацией государственной структуры с частной детективной структурой было принято.
Уголовного дела охранно-сыскная ассоциация не вела.
От нее требовалось вести за собой официальное следствие.
В принципе заказ был исполнен.
Соглашение было оформлено протоколом.
«В полном соответствии с заказом клиента г-на… содействовать российским правоохранительным органам в раскрытии убийства г-жи Марины Курагиной…
Охранно-сыскная ассоциация «Лайнс» предоставит информацию, относящуюся к убийству…
А также обязуется содействовать установлению местонахождения причастных к преступлению лиц, находящихся в данный момент на территории другой страны, с целью их выдачи…»
— Когда вы сможете дать указание своему человеку?
Рэмбо заглянул в почасовой план на день. Сеансы
связи с Иерусалимом могли состояться по телефонам-автоматам, установленным на Кинг-Джордж и у Яффских ворот.
— Уже через час…
Слышимость была отличной.
— Как там у вас с погодой?
— Как всегда, жара. Про случай под Кейсариёй уже известно?
— Сообщили. Это наш след. Идет раздел капиталов Маленького Эли и Ванкогана.
— Что у нас?
— «Пеликан» потерял капитана…
Я не знал об убийстве Воловца.
— Молодой парень. Жаль. Что ко мне?
— Коллеги будут рады любой нашей помощи.
— Петровка?
— Вроде того. Им нужна наша помощь. Я обещал. Они хотят знать, где команда…
— «Узнаю Григория Грязного…» Сначала ты им не ну жен и тебе показывают на дверь. Потом приходит день, и становишься лучшим другом… Я как раз об этом детектив прочитал…
— Давай. Это первоочередное. Они могут сопровождать этого… со шрамом! Может оказаться большая серьезная компания… Второе — с нищим.
— Послужим родному отечеству…
— Надо.
— Постараюсь, что могу.
— Поинтересуйся отелями…
— У вас там тоже становится слишком жарко… — напомнил Рэмбо, прощаясь. — Пора менять климат.
— Это финиш.
Мы понимали друг друга.
Заказ Марины, а потом и её отчима точно определяли задачи. В них не было указано, что мы должны бороться. с российской и израильской мафиями до последней капли крови…
— Береги себя.
— Ты тоже.
По дороге в агентство «Сохнут», занимающееся вновь прибывшими репатриантами, я купил русскоязычные газеты.
«Вести», «Русский израильтянин», «Новости недели»…
Ночное убийство под Кейсарией подняло на ноги всех.
«Два еще теплых трупа… — значилось в перепечатке из ивритской „Едиот ахронот“, — у шоссе, соединяющего историческую часть Кейсарии с, наверное, самой престижной и тихой её современной частью — районом вилл, предстали перед глазами дорожного патруля. Шауль Фин-кель, известный больше под кличкой Хариф, был убит тремя выстрелами, в том числе одним контрольным — в голову.
Хариф — бывший полицейский, заметный атлет и спортсмен — владел фирмой по взысканию долгов. По характеристике знавших его людей, никого не боялся. Врукопашную выяснял отношения с клиентами. Второй жертвой убийц стал нечаянный свидетель, он затормозил, чтобы посмотреть, что происходит… Полиция начала расследование…»
Фотографии расстрелянного Харифа были опубликованы на первых страницах всех ивритских и русскоязычных газет вместе с портретом убитого бедолаги, случайно оказавшегося свидетелем преступления…
Агентство «Сохнут» располагалось в центре города.
Мне уже приходилось обращаться сюда за необходимыми сведениями. Не было бы ничего удивительного, если бы кто-то из российских криминальных авторитетов достал свидетельство о своем еврейском происхождении — метрики или даже только выписку из старой домовой книги о том, что его дед, а лучше всего — бабка были евреями.
В этом случае по приезде сюда он мог обратиться в Министерство иностранных дел в Тель-Авиве с просьбой о предоставлении ему гражданства.
«Закон о возвращении», принятый израильским парламентом — кнессетом, автоматически давал право на получение гражданства каждому еврею, его детям и внукам, а также их супругам — неевреям.
Полвека назад это, в первую очередь, необходимо было для чудом оставшихся в живых жертв гитлеровских лагерей смерти.
В принятом тогда «Законе о возвращении» содержался гордый вызов только что созданного еврейского государства всем палачам, расистам, преследовавшим каждого, у кого даже в третьем поколении была хоть капля еврейской крови…
Народу в справочной «Сохнута» было мало.
Обаятельная дама, говорившая на русском, предоставляла всем желавшим необходимую информацию о родственниках и друзьях.
Я проверил данные на известных мне лиц из руководства «Пеликана» и «Босса Новы», а также группировки, дававшей им крышу.
— Нет у меня сведений…
Служащей «Сохнута» показалось, что её ответ меня расстроил.
Это было не так. Я не был удовлетворен.
Братва могла прибыть по туристической визе…
Начинать следовало с турбюро и отелей.
По дороге в «Золотую карету» я снова уткнулся в газеты.
Пресса интерпретировала случившееся по-своему.
«Убит владелец компании по взысканию долгов с тех, кто взял кредит у частных фирм на так называемом сером рынке…»
Это было так далеко от истины.
Ясно: братва пытается урегулировать отношения с местным криминалом после того, как здешний воровской общак застрял в России…
В иерусалимском доме книги «Золотая карета» вдоль полок бродили покупатели. В свежем номере «Нашего Иерусалима» я увидел свою рецензию на детектив Каунитца. Хозяевам «Золотой кареты» она понравилась.
— Может, еще рецензию? Скажем, на это… — Я наугад раскрыл поданную книгу.
«В процессе дознания следователь уголовного розыска…»
В шести словах было две ошибки: следователь не вел дознания и в уголовном розыске нет следователей.
— Да, ладно, Саша! Ты это знаешь, а читателю все равно!
— Нет. Тогда это другой жанр…
— Как знаешь. Тебя подвезти? Я еду в сторону Пата.
— Спасибо. Нет.
Что-то удерживало меня в центре.
В принципе российские боевики из крыши «Пеликана» и «Босса Новы» могли остановиться в любой иерусалимской гостинице.
Может, они не выбрали бы отель «Царь Давид», который возлюбили иностранные дипломаты, американские посредники в мирном процессе между Израилем и палестинцами. Но любые другие были к их услугам!
«Холидей», например.
Я, однако, склонялся к тому, что в первую очередь следует проверить «Рон» — маленький дешевый отель на Яффо. Из него можно было запросто следить за Ванкоганом, собиравшим в обличье Амрана Коэна свою жатву на площади Кикар Цион…
К остановке подходил автобус.
«Шестерка…»
Я ускорил шаг.
В Москве автобус с этим номером останавливался недалеко от моего дома и через всю столицу шел к Павелецкому вокзалу — месту моей службы.
Никому, кроме москвича, ничего не говорили названия остановок, непрерывно доносившиеся из динамика: «Ваганьковский рынок», «Платформа Беговая», «Балчуг»…
В иерусалимском транспорте остановки не называли.
Водителю хватало шоферских забот. Кроме того, он компостировал талоны и продавал все виды проездных билетов.
Длинный автобус повернул на узкую центральную Кинг-Джордж, по обыкновению заехал далеко на встречную полосу, плавно вписался, стал разворачиваться.
Иначе не выберешься…
Высоченный туристский автобус рядом тактично покашливал, вместо того чтобы гудеть.
По узкой Яффо машины катили, почти касаясь друг друга.
Народу в автобусе было много.
Я уступил место школьнице, завороженный размером её живота. Религиозная пара — хасид, распаренный, точно только что из бани, и его жена — вся в золоте, молоденькая, с выщипанными бровками под шляпкой, в строгом с широким воротником платье — посмотрели на меня с удивлением…
Пора было выходить.
Я нажал кнопку на автобусной стойке. Сбоку от водителя вспыхнули ивритские буквы, обозначавшие «выход».
На площади Кикар Цион жизнь шла своим чередом. Нищая, занявшая место убитого Амрана Коэна, простоволосая, с красным лицом, совершенствовалась… Ей подавали.
Отель «Рон» выходил окнами на площадь.
Седой марокканец в киоске под крутой парадной лестницей поднял на меня черные большие глаза.
Я поднялся на второй этаж. Малиновые дорожки разбегались в обе стороны коридора. Те, кто мог интересовать меня, наверняка снимали номер, выходивший окнами на Кикар Цион.
Я прошел вдоль дверей:
«7, 8, 11, 15…»
Номера тянулись по одной стороне. По другую я увидел небольшое, на несколько столиков кафе.
Угольно-черная эфиопка с белой наколкой, в передничке, с симпатичными ямочками на щеках подала кофе. Я сел, отгородившись свежим номером «Едиота», который взял со стола.
Кроме изображения убитого Харифа внизу, с первой страницы на меня смотрело пышущее здоровьем лицо премьер-министра, разговаривавшего со стариком хасидом.
Одолеть подпись на иврите под фотографией было мне не по силам.
«Сия тайна велика есть…»
В коридоре со стороны лестницы послышался смех, и я безошибочно определил, что смеются мои соотечественницы.! Местные леди иначе смеялись, пугались, вскрикивали.
Я положил газету, вышел в коридор.
Две российские девочки, похоже, подрабатывали во время летних каникул, дружно махали приспособлениями из тех, что в России одно время называли «лентяйками».
— Извините, гвирти… — обратился я к одной.
Моя госпожа весело прыснула.
— Вы верите в физиогномику?
— А что это?
— По лицу можно судить о человеке… — Я не дал им время на обдумывание. — Жулик он или честный человек. Я, например, верю.
— Мы тоже, — сказала одна из девочек.
— Тогда вы можете заключить, что я не собираюсь вас обмануть. У меня просьба. Могу?..
— Валяйте, — разрешила вторая школьница.
— Тут жил мой друг…
Сейчас их тут не было. В этом можно было быть уверенным.
«Не только мне — любому полицейскому могла прийти в голову мысль о слежке за Амраном Козном из окна отеля…»
— Не знаю, как он записан и в каком номере жил…. Вот мое теудат зеут… — Я потянулся за удостоверением личности.
— Да ладно… Какой он из себя?
Я обрисовал Короля, напирая на вывернутые суставы и острый лоб.
— С ним мог быть друг…
— Попробуем узнать… — Они все еще продолжали смеяться. — Посидите в коридоре, там стул.
— На столике книга на русском. Кто-то оставил. Мо жете почитать…
Я прошел к столику. Там действительно лежал детектив.
Я перелистал его.
Как-то незаметно исчез известный всем герой российского детектива, к которому за десятки лет успели привыкнуть. Приукрашенные менты, собиравшие огромную читательскую и зрительскую аудиторию, выглядели сегодня наивными…
Поезд ментов ушел.
Гуд бай, Знаменский и Томин. Не говоря о Кибрит.
Что им оставалось? Разглядывать в лупу следы бандитских «мерседесов» и джипов, прошелестевших на стокилометровой скорости мимо? Или ловить обрывки криминальных переговоров по спутниковой связи, игнорируя сканирующие устройства и элитных телохранителей с помповыми ружьями и «Макаровыми»… Истинный лик преступности обнажился во всей его суровости.
Новые персонажи рассаживались на подиуме.
В короткой аннотации к книге было сказано: «Роман-драма из жизни современных бандитов».
Книгу могли оставить те, кого я искал…
«Неоценимую помощь в собирании материала мне оказал уникальный человек, ставший живой легендой как для правоохранительных органов, так и для криминальных кругов. По ряду причин этот человек выбрал себе псевдоним…»
Иначе, бандит…
Бывшие цензоры бывшего Политуправления МВД СССР, дававшие разрешение на публикацию произведений о воспитании и правопорядке, должны просыпаться в холодному поту.
А между тем роман из бандитской жизни читался так же легко, как и тот, что был из жизни милиции. Менялись оценки, позиции.
«Бандит тоже смел, честен, не оставит друга в беде…»
Не сразу замечаешь, что мир перевернулся.
Минут через пятнадцать горничные вернулись.
— Такие люди тут жили. Они выбыли…
«Накануне дня убийства Воловца в Москве!..»
— У них было два смежных номера. Седьмой и восьмой.
«Точно! С видом на Кикар Цион!»
— Между прочим, одна горничная, тайманка, живет в Старом городе… Она их видела.
— Давно?
— Вчера или позавчера. По-видимому, они теперь где-то там. В Старом городе…
— Вы меня очень выручили. Спасибо.
— Да! Как вы назвали это?.. По поводу лиц.
— Физиогномика. Искусство толкования внешнего облика…
Разномастная публика вливалась в Яффские ворота Старого города. Черные, в черных сюртуках и шляпах ортодоксы-хасиды, монахи-францисканцы в сандалиях на босу ногу, в рясах, подпоясанные просто веревками, мусульмане в белоснежных куфиях на головах…
Солнце палило нещадно.
На асфальте, вдоль стены, построенной 300 лет назад Сулейманом Великолепным, дымился свежий навоз арабских лошадей.
Я прошел в ворота.
За ними и начинался, собственно, Святой город с его святынями трех крупнейших религий: Стеной Плача, храмом Гроба Господня, золотым мусульманским Куполом над Скалой.
Святой город был как лакмусовая бумажка межнациональных, межрелигиозных, политических отношений. Страсти начинали бушевать, в первую очередь, именно тут. Здесь не только торговали, но и стреляли. И резали.
Проход круто поворачивал влево. Так было во всех крепостных воротах, кроме Сионских. Левый поворот ограничивал возможности конного воина-правши, штурмовавшего город…
Для начала я выпил кофе в кафе «Сент-Мишель» у отеля «Новый империал», откупленного Ватиканом.
Напротив у небольшого фонтанчика для питья — сабиля — частные гиды предлагали свои услуги проводников по святым местам. На каменных ступенях, положив под голову рюкзак, полулежала чистенькая хорошенькая солдатка в форме службы тыла Армии обороны Израиля. Она кого-то или что-то ждала. Читала английский журнал…
Я выпил маленькую чашку кофе с гелем за 5 шекелей, столько же оставил на чай.
Араб-хозяин со своего места в глубине кафе смотрел перед собой не мигая, пристальным взглядом хищного пернатого…
Я не стал ни о чем его спрашивать.
Из автомата я позвонил в офис нашему адвокату.
Леа сообщила новость:
— К нотариусу в Кейсарии обратился новый владелец виллы, которая, по нашим данным, принадлежит Яцену…
— Кто он, что?
— Некто новый русский. Я разговаривала с господином Рэмбо.
— Он знает его?
— Вы его тоже должны знать. Это господин Шрам.
«Бандитская крыша „Пеликана“ и „Босса Новы“ здесь… Мы предположили верно…»
Леа тоже верно понимала обстановку, потому что добавила:
— Господин Рэмбо предложил временно воздержаться от предъявления имущественных претензий в суде и сосредоточить усилия на деле о гибели Амрана Коэна…
«Лайнс» предпочел «тихое расследование».
Еще я позвонил полицейскому детективу Юджину Кейту на Русское подворье.
Дверь в кабинет Роберта Дова была открыта. Проходя по коридору, Юджин Кейт увидел за столом Джерри. Стажер соединял страницы уголовного дела.
Протоколы допроса и постановления в двух экземплярах продевались в металлические кольца скоросшивателя. Каждый скоросшиватель становился томом уголовного дела.
Сбоку, за приставным столом, Роберт Дов прослушивал магнитную пленку.
Записи телефонных разговоров…
Об этом легко было догадаться.
При полицейском телефонном прослушивании каждому звонку предшествовало сообщение о точном времени включения — отчетливое, произнесенное механическим голосом…
«19.34…»
«Кого еще на этот раз он записал?..»
С Довом надо было быть осторожнее.
Словно что-то почувствовав, следователь оглянулся.
— Заходи, Юджин! Читал газеты? — Он говорил о статьях в прессе относительно убийства Харифа. — Какую глупость пишут! «Разборки между израильской и русской мафией!..» Приплели убийство Амрана Коэна…
Он ожидал реакцию Кейта. Не дождавшись, продолжил:
— Они не знают, что и Гия, и Борис сознались…
Юджин Кейт дал понять, что его это не интересует.
Тут же спросил:
— У тебя счет в каком банке, Боб?
— Как и у тебя, в отделении «Апоалим» для госслужащих! — Роберт Дов удивился.
— Ты бумаги получаешь из банка? В конце квартала, в конце года…
— Безусловно.
— И наверное, немало! И по закрытым счетам, и по сберегательным программам…
— Что ты выпытываешь, Юджин? Моя жена за этим следит!
— А куда делись бумаги Амрана Коэна?! Ты нашел их!
Дов успокоился.
— Все знают, что ты классный сыщик, Юджин. Это известно даже в Генеральном штабе полиции… — Он усмехнулся. — Но ведь надо еще доказать, что у Коэна были счета в банках…
— А болгарин, который у него занял?!
— Митко? Это все разговоры…
— Смотри… — Кейт пожал плечами.
В крупных израильских банках «Апоалим», «Дисконт», «Мизрахи» счетов на имя Ванкогана не было, так же как и на имя Амрана Коэна. Кейт проверил еще ПРИФК — «Первую российско-израильскую финансовую компанию» Цви бен Ами, или Григория Лернера, миллионера, сидевшего в израильской тюрьме по обвинению в мошенничестве.
Ответ был: «Не значится».
Тем не менее счета должны были быть.
— Меня это не смущает, так же как и то, что мы не знаем, кто он в действительности… — Роберт Дов размазал по губам свою кривую улыбочку.
Юджин Кейт мог дать на этот счет точную справку. Однако не спешил.
— Хоть сам Ришай Авив! — Он назвал имя осведомителя, который, по общему мнению, подстрекал убийцу Ицхака Рабина к его преступлению. — Какая, собственно, от этого разница?! Что это для Гии и Бориса! Богат, беден… Они могли ничего не знать! Ты ведь наверняка имеешь в виду не только шекелевые вклады, но и валюту…
— Да.
— А с валютным счетом дело обстоит еще сложнее…
Формально Дов был прав.
Обращение доллара внутри страны исключалось.
Валютные счета без ограничений открывали иностранцы.
Гражданин Израиля имел право внести иностранную валюту на свой счет только после поездки за границу. И то — в первые десять дней после приезда. Это помимо поступлений на его счет из-за рубежа.
Но только формально.
Кроме официального курса валют в банках существовал и ежедневно печатался в газетах курс доллара на черном рынке. В Иерусалиме существовало по меньшей мере с десяток мест, где всегда можно было приобрести доллары в обмен на шекели.
В долларах объявляли цену на продаваемые и снимаемые квартиры…
«Стоп!..»
Мысль была проста.
«Счет в банке могла открыть Марина…»
Роберт Дов намеренно сменил тему разговора, как бы давая понять, что она полностью исчерпала себя.
— Насчет убийства Харифа ничего нового?
— Нет вроде. Прости, Роберт, мне звонят…
Кейт оказался в курсе дела:
— Никаких сообщений о прибытии российских преступных авторитетов в Генеральный штаб полиции не поступало. Я бы знал!
— Что ж…
— Ты где сейчас?
— В Старом городе. У меня экскурсия…
Поиск Короля и его спутника я начал с площади Ибн-Хаттаба, прямо с бунинского «Империала»…
Небольшие отели Старого города могли иметь в глазах московской братвы одно преимущество — в них не было назойливых израильских секьюрити.
В секьюрити не было необходимости.
В основном в отелях обитали верующие.
Представители трех главных мировых религий останавливались тут при посещении своих святынь…
Сюда же устремлялись и адепты всех тончайших ответвлений каждого учения. Методисты, адвентисты, лютеране, баптисты, представители англиканской церкви… Эти представляли протестантизм. Не менее адептов олицетворяло направления католицизма! Иудаизм был представлен тремя главными ветвями — ортодоксы, консерваторы, реформисты…
Места проживания были расположены в трех существовавших тут испокон веков кварталах: Еврейском, Арабском и Армянском…
Из более или менее крупных отелей лишь «Империал» у Яффских ворот не принадлежал, как я понял, целиком ни одной конфессии, но к этому моменту в нем не проживал ни один русский…
К вечеру я обошел не менее дюжины гостиниц, какими бы скромными ни была их вывески, даже если это только была надпись «Push» — «Толкните» на двери.
Удача нашла меня сама под вечер недалеко от молитвенного дома, известного под именем Синагога Беременных Невест. Синагога знаменита была тем, что юноши и девушки молились в ней совместно…
Я свернул на узкие улочки, в глубину Арабского квартала. Никого из туристов тут я не увидел. Нескончаемые заборы, выщербленные каменные ступени с углублениями для стока под ногами в середине. Выложенные камнем стены…
Несколько арабских детей встретили меня, ничего не сказав.
— Отель есть тут?
— Есть. Вон там…
Привыкшие к туристам, как большинство здешних школьников, они говорили на английском.
— Сюда.
Снаружи отель выглядел неказисто. Я нажал на кнопку. Звонок не раздался. Однако сработал механизм. Я повернул ручку двери. Вошел.
В глаза бросились арочные своды, ковры на стенах.
Холл был освещен неярко, демонстрируя интим и приглушенность красок. Сбоку вела лестница наверх.
Молодой араб что-то писал за высокой стойкой. Он тут же оставил бумаги, кивнул. На стойке я увидел проспекты. Они были на английском.
«Дом для гостей… Хостел…»
Отель предоставлял услуги главным образом лютеранам с 6 до 10.45 вечера.
— Я могу взглянуть? — Я показал глазами на лестницу.
Он улыбнулся, приглашая.
Лестница была крутой. Я поднимался осторожно, готовый в любую минуту лицом к лицу столкнуться со своими российскими знакомыми.
Со второго этажа доносилась тихая музыка. Там оказалась гостиная с огромными овальными окнами, выходившими на великие мусульманские святыни. Прямо впереди недалеко виднелся Золотой Купол над скалой. Сбоку была видна мечеть Аль-Акса. Стена Плача оставалась где-то внизу, вровень с окном была лишь её верхняя кромка.
Время на мгновение словно остановилось…
Какой-то человек из постояльцев за пианино в углу слева от меня наигрывал мелодию, показавшуюся мне знакомой…
«Шербурские зонтики»…
Мое оцепенение исчезло. Боковым зрением я увидел игравшего.
Это был Муса, работавший теперь на пару с Королем. Правая рука Шрама. Киллер в детстве учился, в музыкальной школе. Я повернул к лестнице.
Я слышал, как позади прервалась мелодия…
Что-то подсказало мне, что сбоку открылась дверь. Я не обернулся. Не видел, кто появился в дверях номера. Что-то подсказывало, что, скорее всего, это был Король.
«Эти двое и жили прежде в отеле „Рон“, напротив площади Кикар Цнон…»
Я был уже внизу. Не останавливаясь, кивнул портье. Вышел.
Каменные лестницы предоставили выбор:
«Вверх, знакомой дорогой, к площади Ибн-Хаттаба? К такси? Или в глубь неизвестного квартала, навстречу опасности межобщинных разборок, вниз?»
Я повернул вниз. Позади хлопнула дверь. Я ничего больше не слышал. Может, Король и Муса тоже надели привычные тут неслышные кроссовки?
Я не был до конца уверен в том, что эти двое находятся так близко…
Будь на моем месте миллионер, он нанял бы телохранителя.
Например, Бена Томаса…
Грудастая голливудская кинозвезда Розанна вышла замуж за телохранителя, предпочтя его актеру! Третьим по счету её мужем как раз и стал Бен Томас…
Сгодился бы и такой, какого играет Кевин Костнер.
Тут, в Израиле, я узнал, что настоящим телохранителем Уитни был Дэвид Роберте. Лучших телохранителей поставляло агентство Гэвина Беккера. Там выбрали для себя телохранителей и Мадонна, и Майкл Джексон за круглую сумму — миллион долларов в год.
Кстати, в иврите не «тело» и «хранитель», а «хранитель» и «голова»… Наверное, неплохих поставлял тут «Шалевет», охранявший Ван Бастена и модель Клаудиу Шиффер.
Увы! Телохранителю не положен телохранитель!
Я всегда надеялся, что умру легко — лежа на спине, задохнувшись той самой массой, приняв изрядно на грудь с хорошими людьми…
Но уж никак не от руки кавказца на Святой Земле!
Навстречу попался черный хасид в привычном черном костюме, в круглой шляпе. Учащийся религиозной хшивы.
Я пошел за ним. Вскоре мы оказались вблизи Сионских ворот. Внутри одного из храмов я услышал громкую ликующую мелодию.
Казалось, там идет торжественная служба.
Я оставил хасида. Вошел в удивительно высокий чистый храм.
Он оказался пуст. Внутри шел ремонт.
Где-то за стеной звучала фанера…
Выйдя, я замешался в группу туристов. В этой части Старого города вдоль святых мест их ходило немало.
Мои преследователи наверняка ждали мня у Яффских ворот.
С паломниками я поднялся в горницу Тайной вечери Христа…
Я был тут не первый раз.
Все великие события прошлого происходили в одних и тех же местах.
Дом апостола Иоанна, в котором проходила Тайная вечеря, находился как раз над гробницей царя Давида.
Крестоносцы оставили тут после себя узкие стрельчатые окна, мусульмане — обращенное к Мекке углубление в стене — михраб. Чтобы не мешать друг другу, радиофицированные паломники слушали своего гида в наушниках.
В наушниках стояли они и в гробнице царя Давида, с закрытыми глазами, вытянув руки к саркофагу — навстречу проникающей в них биоэнергии…
Узкой дорогой, то и дело прижимаясь к каменным стенам, чтобы пропустить идущие навстречу машины, я вернулся к Яффским воротам, на стоянку такси…
Похоже, «хвоста» за мной не было.
Таксист всю дорогу переговаривался по радиотелефону с диспетчером. На всякий случай я вышел не у дома, а проехав еще метров триста. У входа на аллею.
Машин было мало. Я слышал, как другое такси затормозило неподалеку — позади. Вышедшие двое перешли на другую сторону, к коттеджам.
Я же повернул к себе на Сан-Мартин.
Пешеходов вокруг почти не было. Сбоку, по соседней Элиягу Голомб, несмотря на поздний час, проносились машины.
Двое приехавших в такси мужчин в какой-то момент неожиданно оказались впереди меня. Они шли в том же направлении. Дальше улица была пуста. Время от времени с соседних улиц сюда сворачивал какой-нибудь припозднившийся израильтянин на своей «японке».
Как и прежде, в моде тут были «мазды», «даятсу», «дейху». Хотя угонщики предпочитали им «мицубиси-лансер» и «субару», а остальные марки брали, когда уже нечего было прихватить.
Я рассмотрел шедших впереди. Один высокий, второй — ниже на голову. На ногах кроссовки, рубахи поверх джинсов. Израильтяне по большей части не заправляли в брюки ни рубах, ни маек…
И все же эти оба были моими соотечественниками. Я ни на секунду в этом не усомнился. Своих я безошибочно узнавал даже со спины. По фигуре, походке, одежде.
Они проходили как раз мимо мусорного контейнера с четырьмя люками поверху. Совсем еще новый матрас стоял сбоку… Тут же на каменном заборчике стояли совсем еще новые кроссовки.
По взгляду на чужие вещи железнодорожная милиция безошибочно срисовывала вокзальных воров… Таким же образом тут вычислялся недавний репатриант.
Я внимательно следил.
Эти двое не повернулись к вещам. Мысли их были заняты. Старательно обходили освещенные участки.
Я не мог решить, откуда они вынырнули и как оказались впереди меня.
«Неужели это Муса и Король? И они случайно увидели меня в такси у Яффских ворот в Старом городе?!»
Я никак не мог их рассмотреть.
Они шли небыстро.
Через несколько минут я должен был их догнать. Мы направлялись к моему дому. Кроме нас на улице никого не было.
Кто бы они ни были, я решил не рисковать.
Сбоку, за низким ограждением тянулся необихоженный, заросший кустарником участок сквера. Он отделял улицу, по которой мы шли, от Элиягу Голомб, магистрали, которая словно притягивала к себе автотранспорт со всего города.
В глубине кустарника находилось невидимое в темноте каменистое ложе безымянного иерусалимского ручья, засыпавшего летом и просыпавшегося в период зимних проливных дождей. Бурный поток нырял в широкую бетонную трубу под Элиягу Голомб. Дальнейшие следы его терялись…
Улучив момент, когда очередная лавина машин с шумом рванула от перекрестка, я осторожно переступил невысокое ограждение, поднырнул под колючки кустарника. Замер. Несколько минут ничего не было слышно, кроме шума машин.
Потом раздались шаги.
Мои попутчики потеряли меня.
Они возвращались.
Я больше не сомневался. Это были Муса и Король, которых я видел в лютеранском отеле в Старом городе.
Я не стал медлить.
Неглубокий крутой спуск вел на сухое дно ручья. Внизу, в гуще дикой растительности, начиналась труба…
«Рэмбо прав: тут тоже становится жарко… Совсем как в Москве…»
Оба дела — по убийству Марины на Кутузовском проспекте и Воловца в Староконюшенном переулке на Арбате — формально не были объединены, но никто не сомневался в том, что за обоими преступлениями стоят одни и те же заказчики…
Контрольно-ревизионная служба Минфина, привлеченная к анализу деятельности «Босса Новы» и «Пеликана», привычно фиксировала массу нарушений бухгалтерского учета, абсолютно одинаковых в той и другой фирме.
И там и там действовала одна рука.
В розыске убийц Марины и Воловца это не могло помочь.
Следователи документировали все скорее по привычке.
Не собирались же они привлечь к ответственности оставшихся в живых членов совета учредителей и политиков!
Спекуляции «Пеликана» напоминали скандальное дело «МММ», который прекратил выплату в июле 94-го, когда обнаружилось с полной очевидностью, что старые вклады выдаются за счет новых — так называемая структура пирамиды.
Только вот судьба руководителей «МММ» была иной.
Бизнесменов не убили.
Г-н Мавроди, арестованный в августе и затем освобожденный из-под стражи, в октябре того же года был избран депутатом Государственной Думы.
С Воловцом этого не произошло.
— Не занялся вовремя политикой… Мельче фигура. Не тот размах, и покровители рангом ниже…
— Вот именно. — Рэмбо был согласен с коллегой из МВД, высказавшим крамольную эту мысль.
— …Из Балтимора дважды выходил на связь господин Курагин, — доложила Рэмбо девочка-секретарь. — Наверное, сейчас снова позвонит.
Вызов пришел через несколько минут.
Отчим Марины был совершенно обескуражен.
— Звонил некий молодой человек из Москвы. Он представился законным мужем Марины! Девочка никогда мне о нем не говорила. Я уверен, что никакого мужа не существует…
— Какова цель его звонка?
— Речь шла об имуществе Марины. Иными словами, о наследстве. У него будто бы какие-то нерешенные материальные вопросы, общая с Мариной собственность. Я хочу поручить вам ведение этого дела… Он показался мне наглецом. Хотя и желал произвести впечатление человека интеллигентного…
— Вы что-нибудь говорили о наследственной массе? О тратах?
— Я сказал, и, как я понимаю, делать этого не следовало, о гибели её родного отца в Иерусалиме…
— Да-а…
Было поздно что-либо предпринимать.
— Что мы оплачиваем адвоката, который должен помочь нам найти настоящих убийц. Я заподозрил его в том, что он, может статься, один из них. Хотел припугнуть.
— Вам известны его данные?
— У меня телефон и адрес.
— Записываю…
— Яцен Владимир Ильич…
— Да.
— Живет в Крылатском… Я просил его связаться с вами, поскольку вы представляете интересы нашей семьи в Москве…
«Лайнс» все-таки столкнулся лоб в лоб со Шрамом!
— По-видимому, он позвонит в ассоциацию уже сегодня.
— Я сообщу результаты.
— Что вы обо всем этом думаете?
— То же, что и вы. Это афера! Да!.. Попытка завладеть чужой собственностью людей и так в достаточной степени обеспеченных…
Рэмбо вспомнил:
«Детский дом…»
В самом начале становления фирмы они привезли туда мягкие игрушки. Потом был отремонтированный катер… «Там деньги действительно пойдут на детей…»
— Вы по-прежнему хотите пожертвовать часть денег Марины на благотворительные цели в России?
— Безусловно.
— Мне известен детский дом под Москвой. Там нуждаются в благотворительности и ценят ее…
Профессор задал еще несколько вопросов, которые его там, в Балтиморе, взволновали.
— До нас докатились волны российских разборок…
Оказалось, что нью-йоркская газета «Новое русское слово» напечатала корреспонденцию из Москвы с описаниями подробностей убийства Воловца.
— Он был близким другом Марины. Может, это прольет свет на несчастье с девочкой… Но вот… — Профессор был удивлен. — Неужели милиция в Москве до сих пор никого не задержала?
— Подозреваемую соучастницу… — Рэмбо имел в виду Любку.
— Но сейчас её отпустили. Возможно, она невольно сможет способствовать…
За Любкой ходили. Менты, не осведомленные о международных связях Шрама и его ближайших боевиков, надеялись выйти на Короля где-нибудь в Марьиной Роще или Теплом Стане…
— Перспективы неясны.
— Я смотрел российскую прессу. Отклики на случившееся. Некоторые выражают удовлетворение по поводу лопнувшей фирмы…
— Увы!..
Яцен позвонил в тот же день.
— Генеральный директор «Босса Нова». Может, вы слыхали о нас.
— Конечно.
— Строим квартиры для москвичей. Марина тоже работала в фирме, пока не произошел этот трагический случай.
— Примите наши соболезнования…
— Мне надо ознакомиться с делами, которые вам поручила моя покойная супруга…
— Видите ли… Как раз в этом вопросе я не могу быть полезным вам… — Рэмбо щелкнул зажигалкой. — Наши заказы сугубо конфиденциальны. Мы даем письменное обязательство нашим клиентам…
— Да нет. Я уверен, мы найдем общий язык… Я оплачу услуги. Тут все очевидно. Не может быть двух мнений. Вам хорошо, и мне тоже…
— Вы меня не поняли!
— Прекрасно понял! Это не телефонный разговор… При встрече мы найдем общий язык. Я уверен.
— Мы никого не знакомим с заказами наших клиентов. Таково правило.
Яцен наконец сообразил.
— Правило!
— Любые другие вопросы мы готовы обсуждать.
— Любые другие я не собираюсь обсуждать. Тем более с вами.
— Ваше право. Я не настаиваю.
Яцен переменил тон:
— Ты, видно, не представляешь, в какие дела ввязываешься и чем рискуешь!
— Почему же? Отлично представляю. Поэтому и пишу разговор. А потом решу, как поступить с записью…
Яцен на том конце провода бросил трубку.
Рэмбо закурил.
«За что ты бьешься, мент? — Об этом стоило подумать, в первую очередь теперь, когда Яцен попытается поднять против „Лайнса“ бандитскую крышу. — За справедливость? В этом заказе её все равно нет и не может быть!»
Убийцы будут наказаны своими коллегами.
«Чего же ты можешь добиться?!»
Отобрать у московской преступной группировки миллион баксов, который она украла у израильских воров в законе, и вернуть прежним владельцам — тель-авивским авторитетам?!
А как деньги попали к их ворам?
Какая разница менту, в чей воровской общак попадут грязные деньги?!
Был в этом заказе один стоящий аргумент.
Братство полицейских!..
Воловца хоронили в неприличной спешке. Очень скромно. В основном сослуживцы, родственники. Из Лондона на сутки прилетел сводный брат…
В квартиру к родителям Воловца днем и ночью звонили обозленные пайщики. Оскорбляли, ругались, бросали трубки… На лестнице толпились чужие люди. Жильцы подъезда, весьма уважаемые в прошлом люди, лишний раз боялись появиться на лестнице.
Кто-то из рассерженных людей потребовал описать имущество родителей. 'Пустить с молотка.
Существовала опасность, что обманутые пайщики сведут счеты с уже мертвым главой фирмы.
Как сквозь строй, в темных очках, мать с отчимом спустились вниз. На вызванном к дому такси поехали к моргу. Друзья сына, работники «Центрнаучфильма», оставшиеся ему верны, подогнали черный лимузин, погрузили гроб.
Один из прибывших заметил недоуменно:
— Жулье из «Израсовбанка», ограбившее столько людей, все живет припеваючи. Никаких претензий! Больше того, теперь их долги выплатит изральский налогоплательщик! Вот уж по кому если не пуля, так решетка плачет… А тут! Мертвого достают!
Мать Воловца — с белым каменным лицом — была погружена в себя, только взглянула в сторону говорившего.
Пока мальчик не упокоился, было не до слез, не до скорби!
Задача состояла в том, чтобы достойно проводить сына, позаботиться, чтобы не выкопали назавтра, не выбросили из гроба, не надругались над трупом…
Тогда можно было наконец подумать о постигшем их горе.
Сын принадлежал уже не родителям, а какому-то страшному молоху, пожиравшему молодое поколение новых русских, банкиров, бандитов, политиков, бизнесменов, секьюрити — всех, ринувшихся со щенячьей радостью навстречу возможностям свободного рынка, экономики, реализации собственных творческих сил…
Сколько их уже расстреляли в этой необъявленной войне на порогах собственных квартир, в подъездах, банях, офисах, вышедших из машин или садившихся в них… Сколько легло под пулями снайперов, подорвано на минах, похищено, забито, зарезано…
— А говорят еще про какой-то тридцать седьмой! — продолжал рассуждать мужчина.
— Вот он и есть сейчас! Сколько ребят положили! Это не считая Чечни!
Мать не вникла.
Рано или поздно все должно было измениться. Вернуться к тому, что было. Она была в этом уверена.
«Обидно, что сын не дожил…»
Погоревать в машине им позволили недолго. Звонок по мобильному телефону вернул сидевших в лимузине к действительности.
— Будьте осторожны…
На Минском шоссе им в «хвост» неожиданно пристроились «джип-чероки» и «мерседес» с затемненными стеклами. Никто не мог рассмотреть, кто там внутри, что им надо…
Хоронить были должны на Троекуровском кладбище, в свое время считавшемся вторым по престижности после Новодевичьего.
Родители её учеников, работники Юридического института МВД РФ, смогли достать для нее разрешение на захоронение. Она и сама думала потом найти успокоение тут, когда придет её час.
Они почти уже приехали. Впереди виднелся Троекуровский некрополь. Позади Новокунцевское кладбище.
«Джип-чероки» и «мерседес» с затемненными стеклами позади внезапно резко пошли на обгон. Увеличили скорость. Они быстро приближались.
Пассажиры лимузина и сопровождающих машин не сомневались в том, что все произойдет именно здесь. Друзья покойного приготовились к нападению, окна заблокировали бронированными кейсами — «Джеймс Бондами»…
Родители пришли в отчаяние.
Со смертью их сына финансовые бои не закончились! Сидящим в лимузине вместе с ними предстояла борьба за раздел наследства «Пеликана» и «Босса Новы», захваты заложников, убийства, разборки…
В поравнявшемся с кортежем «мерседесе» неожиданно опустились стекла, показались автоматы. В ту же секунду оттуда грянули очереди. Мать Воловца в ужасе закричала…
Жертв, к счастью, не было.
Стреляли поверх машин. Ни одна пуля не была выпушена ни по катафалку, ни по траурному кортежу…
Через считанные секунды «джип-чероки» и «мерседес» были уже далеко впереди.
Скорее всего, это было грозное предупреждение команде… А может, и «Лайнсу».
На КПП Иерусалимского окружного суда в Восточном Иерусалиме на Салах-ад-Дин секьюрити указал мне на подкову металлоискателя. Тут было все как в аэропортах.
Я сделал шаг.
Хомут зазвенел.
Секьюрити показал мне рукой на стойку. Я выложил часы «Ориент», кошелек, перочинный нож, снял ремень с бляхой…
Металлоискатель продолжал греметь.
Пришлось обнажить свои блатные белого металла фиксы. Я оставил их как память о прежней моей жизни.
— О'кей!
Секьюрити пропустил меня, оставив мой перочинный нож и выкинув взамен пластмассовый талончик.
В самом здании, у входа в огромный полутемный вестибюль, толпились еще секьюрити. Несколько прокуроров или адвокатов — в одинаковых черных накидках — сновали по коридору. Длинноногая высокая девушка-полицейский, с тонкой талией, в брючках, вела пристегнутого наручником подсудимого — молодого здорового парня…
Дело об убийстве Амрана Коэна рассматривалось на втором этаже. В зале судебного заседания висел израильский флаг.
Прокурор уже выступил. Теперь он полулежал с газетой на скамье — сутулый, в очках.
Судьи удалились на перерыв.
По их возвращении ожидалось выступление адвоката. Он отдыхал тут же — полный, страдающий одышкой. Его накидка казалась грязно-серой, что свидетельствовало о солидном адвокатском стаже её владельца…
Пользуясь либеральностью конвоя, родственники столпились вокруг обвиняемого. Оказалось, что Гию судят одного — его дело как несовершеннолетнего не могло рассматриваться одновременно с делом Бориса.
Я подошел ближе.
Гия был в белой рубашке, кипе.
На мгновение я уловил на себе взгляд черных нерусских глаз под сросшимися бровями. На ногах у него были кандалы.
Рядом сидела его хавера Вика, сероглазая, с маленькой грудью и тяжелыми, развитыми не по годам бедрами.
Команда Гии была тут же. Несколько парней под метр восемьдесят ростом. С золотыми цепями в палец толщиной. Я словно попал к грузинским футболистам… Возможно, это было связано с отцом Гии Отари — бывшим игроком тбилисского «Динамо».
Увидев меня, Отари подошел.
— Борису дали пожизненное. Тридцать три года тюрьмы. Прокурор просил Гии пятнадцать. Когда социальная работница сказала, что у Гии в семье семь человек, в том числе больные старики…
— Да…
— …прокурор назвал это «трогательной историей».
Манеры прокуроров во всем мире были одинаковы.
— Израильтяне смеются над нашим ивритом. Думаю, Гии дадут, как просил прокурор…
Я вышел. Из буфета поднималась компания, которую раньше я видел на аллее и на дискотеке.
Лена, увидев меня, подошла. С ней увязалась Зойка. Мы поговорили накоротке. Все уже все знали.
— Борька выдумал, что убил нищего.
— Догадываюсь.
— А полиция нас подслушала, заставила его признаться… Это не они убили. Не Борька, не Гия…
— Макс знает, кто убил нищего… — уверенно объявила Зойка. — И Полковник тоже.
— Они сейчас в Иерусалиме? — спросил я. — Не уехали?
— Они не уедут. У них гости из Москвы.
— Ты их знаешь?
— Я слышала краем уха… — Не было ничего на их улице такого, чего малолетка не знала бы. — Это крутые мужики. Король и Муса. Есть еще третий. В «мерседесе». Это их босс. Узнать обо всем можно у Макса…
Толстое личико её с пятачком и поднятыми, как у свинки, уголками безгубого рта выглядело простовато-веселым.
— Но к нему нужен подход…
Я набрал номер Макса.
— Слушаю…
Голос я не сразу узнал.
— Макс? — Я записывал разговор. Важно было, что бы он назвал себя.
— Да, Макс. Кто это?
— У меня дело. Частное расследование…
— А-а… — Совладелец паба «Сицилийская мафия» успокоился. — Ты звонил по поводу нищего…
— Да.
— У меня кое-что есть для тебя. Надо встретиться. Это не телефонный разговор.
— Ты считаешь, что можешь решить проблему?
— «Сицилийскую мафию» об этом не спрашивают…
Я имел дело с явным случаем раздвоения личности. Он воображал себя крутым мафиози.
— Твоя проблема уже решена…
— Ты о пацанах, которых арестовала полиция? О них я знаю.
Ответ был неожиданным:
— Они невиновны…
Я взглянул на диктофон: пишет. В такие моменты диктофоны, как правило, отказывают!
— Я знаю убийц… — Он продолжил: — Приезжай ко мне в паб. Тут никто не помешает.
«Ну нет. Это мы уже проходили…»
— Встретимся в нейтральном месте.
— Согласен. Где?
Я выбрал место, которое мне было хорошо знакомо, — на проспекте Герцеля. В районе Бейт-а-Кэрем.
— У отделения банка. Напротив супера. В двадцать один.
— Как я узнаю тебя? Ты будешь один?
— «Сицилийская мафия» об этом не должна спрашивать…
Он умылся. Промолчал.
— Я подойду к тебе сам. Разговаривать будем с глазу на глаз…
— О'кей.
После этого я связался с Юджином Кейтом, он был на службе.
Всех полицейских бросили на поиск убийц Харифа. Я рассказал последние новости.
— Двое моих подопечных, о которых я говорил, до вчерашнего дня жили в лютеранском отеле в Старом городе.
— Я тебя понял, Алекс.
Вдвоем мы составляли теперь что-то вроде низовой ячейки межнационального бюро Интерпола.
Тускло-золотистые неяркие огни светильников на проспекте Герцеля напоминали мне о московской зиме, самосвалах, груженных мокрым снегом.
Ничего этого тут не было.
Пешеходов на проспекте было совсем немного.
В полумраке проносились автобусы. Прохожие катили к стоянкам машин металлические блестящие тележки с покупками. Несколько российских пенсионеров сидели на лавочках в центре маленького сквера перед супермаркетом, занимавшим нижние этажи многоэтажного дома. Прямо над супером находился еще торговый центр с двумя лестницами на две стороны.
Моя задача состояла в том, чтобы выведать больше и как можно меньше дать узнать о себе.
Макс тоже наверняка организовал за мной наблюдение, но я мог особо не волноваться.
«Он вряд ли обратится к профессионалам. Скорее всего, что-нибудь самодеятельное…»
Я пришел на час раньше.
Какой-то парень торчал у витрины внизу.
Мне показалось, что я видел его за баром «Сицилийской мафии». По ту сторону стекла лежала женская одежда — вязаные платья, кардиганы, френчи-жакеты. Но его интересовали люди, проходившие за спиной и отражавшиеся в витрине.
Тут же прогуливалась девица. Она была сильно обнажена, вид у нее был агрессивный и одновременно затравленный.
Обогнув супермаркет, я поднялся в торговый центр.
В углу за «Женской модой» был вход в туалет.
Хозяйка «Моды» — экстравагантная, в красном костюме, в черных колготках, стриженная наголо — видела со своего места всех, кто проходил. Она встретилась глазами и со мной.
«Опасное у нее место. Рано или поздно может плохо кончить…»
Туалет был пуст. В окно был хорошо виден угол проспекта Герцеля, деревья и вход в отделение банка «Апоалим», где была назначена встреча с Максом.
Позиция была идеальная.
Сбоку, близко, нависал балкон соседнего дома, но из него человека у окна в туалете не было видно.
У угла напротив притормозила красная «тойота».
Совладелец «Сицилийской мафии» — приземистый, с крупной головой, в черной куртке секьюрити — собственной персоной появился на тротуаре.
Макс подъехал в назначенное время.
Он демонстрировал пунктуальность.
Я не допускал возможности появления Короля и Мусы.
«Макс не захочет ни с кем делиться!»
Подождав, я спустился в сквер, вошел в кабину автомата у входа в супер, набрал номер его сотового.
Мне было видно, как Макс полез в карман за телефоном.
Интересно незаметно наблюдать за человеком, с которым говоришь по телефону. Макс находился от меня на расстоянии метров ста.
— Ты еще в дороге? — Он был недоволен. — Я на месте и тебя жду уже… четыре минуты!..
— Такая штука, Макс…
Было приятно его дурачить:
— Я попал в пробку на въезде в Иерусалим. Думаю, раньше чем через полчаса мне не добраться… Ты можешь подождать? Тут уже наметилось течение…
Макс был в отличном настроении. Уверенность в том, что он переиграет своего клиента, после звонка о пробке на дороге только укрепилась. Несколько минут он прогуливался, потом набрал номер Полковника.
— Новостей нет?
Новости были.
— Звонили давешние компаньоны…
Речь шла о Короле и Мусе.
— Они вчера встретили здесь человека из России. Он тут по их души…
— Полицейский?
— Нет, частный детектив…
— И что?
— Выходит, в России что-то стало известно. Просто так не пришлют детектива…
— А приметы?
— Высокий. Лет сорока. Главное, белые фиксы. Вся верхняя челюсть металлическая. Бывший российский мент…
Макс попробовал пошутить:
— «Сицилийская мафия» против ментов! Так?
Полковник не был склонен шутить:
— Как говорят: «В поле ветер, в жопе дым…»
— Да ладно…
Макс был уверен в том, что во многих отношениях он и сейчас превосходит своих партнеров. А ведь он моложе их.
«Умнее, хитрее…»
Сейчас за их спиной он сдает убийц Амрана Коэна…
— Ты где, Макс? — спросил Полковник.
— Заехал к девахе…
Настоящей откровенности между ними никогда не существовало. Не было и теперь.
Макс еще позвонил однему из корешей. По его заданию тот пас побирушку с Бен Йегуда. Она жила на улице Ха-Шомер в Катамонах, кореш снимал в том районе квартиру неподалеку.
Этот же кореш участвовал и в убийстве Амрана Коэна…
«Если подзалетит, он возьмет на себя оба дела. Все равно сидеть…»
— Как жизнь?
— Работаем…
— Сложное дело?
— С нищей? Думаю, не очень.
— Давай так. Вечером я позвоню.
Макс посмотрел на часы.
«Что там за пробка такая на въезде…»
Я все стоял у автомата.
Людей в сквере у входа в супермаркет заметно прибавилось. Среди них мог находиться и человек из детективного агентства «Нэшек», который наблюдал за Максом.
«Вот уж настоящий слоеный пирог из наружного наблюдения…»
Место это называлось площадью Дании.
В центре была установлена замысловатая скульптура в знак солидарности обоих народов. Две лестницы — из супермаркета и со второго этажа, из торгового центра, — сходились здесь. Со скамеек обе лестницы отлично просматривались.
Еще одна лестница из торгового центра, боковая, выходила не на проспект, а на улицу Халуцим. Скрытая деревьями, за спинами сидевших, она вела к автостоянке.
С места, которое я выбрал для наблюдения, мне было видно, как Макс набрал номер на телефоне. И тут же я услышал звонок, раздавшийся близко от меня, в сквере.
Сидевший ко мне спиной парень достал трубку. Я узнал его. До этого он рассматривал женскую одежду в витрине. Теперь вместо него там стоял другой наблюдатель.
Полуобнаженная красотка тоже сидела в сквере рядом с пенсионерами, по-прежнему агрессивно-затравленно смотрела вокруг.
Макс закончил говорить по телефону. Он и его человек в сквере одновременно сложили и спрятали трубки.
Постояв, Макс направился к супермаркету. Он прошел мимо меня, мимо своих людей в сквере, по лестнице поднялся в торговый центр.
Через минуту-другую я двинулся за ним следом.
Люди на скамейке не обратили на меня внимания.
На мне была выцветшая панама, надвинутая на лоб. Рубашка в клетку, не заправленная в джинсы. Кроссовки. В руках я нес видавший виды фирменный пакет «Мальборо».
Меня можно было принять за иностранного работягу. Румына, украинца…
Я подошел к Максу недалеко от лавки «Женская мода».
Он рассматривал витрину бутика с летней коллекцией.
— Привет… Я догадался, что ты сюда поднимешься…
Макс обернулся. Мой вид его смутил. Вряд ли он представлял своего заказчика в таком обличье.
— У нас с тобой встреча?
— Да. Пробка неожиданно быстро рассосалась… Зайдем. Тут туалет рядом. Там никого не бывает…
Я увлек его в сторону.
Экстравагантная хозяйка «Моды» глянула нам вслед.
Туалет был пуст:
Мы остановились у окна. Он впился в меня взглядом. Его интересовали мои фиксы.
«Король или Муса уже сообщили мои приметы…»
Было ясно: когда Макс поймет, что не сможет на мне заработать, он постарается отдать меня бандитам…
Осторожность моя была не напрасна.
— Может, поедем разговаривать ко мне? — предложил Макс.
Я включил диктофон на запись. Он находился у меня под одеждой.
— В другой раз, когда мы будем больше знать друг о друге…
Он протянул руку:
— Я Макс…
— Ицхак.
— Ты — Ицхак?!
В одной из пьес Константина Симонова была похожая сцена. Пленный русский танкист выдавал себя за француза. Немцы хотели его расстрелять. А он все твердил: «Же не парле па рюс! Не понимаю русский…» И тогда один из немцев крикнул типа того что: «С твоей-то рязанской, рожей!..»
Макс отлично видел — из каких я!
Я читал в его взгляде:
«Чего ты мне лапшу на уши вешаешь?!»
Мои фиксы были весьма красноречивы.
Он струсил. Не готов он был остаться один на один в пустом туалете закрывающегося торгового центра с профессионалом из другого мира.
— Давай о деле… — сказал я. — Мне нужно знать, кто замочил нищего. Ты сказал, у тебя что-то есть…
— Его убили совсем не те парни, которые сидят. Там были другие.
— Ты уверен?
— Я знаю точно.
— Можешь сказать кто?
Он поколебался. Но назвал:
— Леня и Гена. Но без меня ты их не найдешь.
— А как с доказательствами?
— Доказательства есть. Есть видеокассета, на ней видно, как эти двое входят в квартиру нищего…
— Сколько ей цена?
— Двадцать тысяч долларов.
— Не очень ли круто?
— Нет. Я объясню. Пацанам, которые сейчас в тюрьме, Гии и Боре, суд присудит деньги за то, что они сидели невинные. За моральный и материальный ущерб. Все деньги вернутся. Плюс свобода.
— Но сначала я должен тебе заплатить?
— Да.
— А потом загляну в кассету?
— Да.
— Ты думаешь, что говоришь?! А если ты наколешь? Дашь мне американский видеоклип «Бонни и Клайд»? Я должен сначала проверить, что покупаю…
— Пойми, я тоже рискую. Может, больше, чем ты! Ты потеряешь только деньги! А я — голову! Кроме того, если я тебе покажу заранее, ты можешь не заплатить. Согласен?
— Что там на кассете?
— Нищий имел свою систему охраны. Как в банке. Камера снимала. Весь фильм 40 секунд. Там видно, кто входил в квартиру Амрана Коэна. Дата и время…
В принципе такая кассета могла существовать.
— Чем ты подтвердишь, что это все не туфта?
— Видеокассетой…
— Откуда эти Гена и Леня?
— Из Ашдода. Больше я тебе ничего не скажу.
Похоже, он имел в виду реальные фигуры.
Под курткой у него зазвонил сотовый.
— Пока не отвечай… — сказал я. — Когда ты можешь передать кассету?
— В любой день. Ты позвонишь — и через час я её привезу.
— Хорошо.
Он воспрял духом:
— Разбегаемся?
Я видел его насквозь.
«Как только мы выйдем из торгового центра, кодла, с которой он приехал, возьмет меня под наблюдение…»
Мы вышли вместе.
Двинулись мимо манекенов, мимо длинных летних платьев, сарафанов из вискозы…
— Макс, я позвоню не позднее завтрашнего дня.
— Ты не идешь?
— Нет… — Меня вроде что-то заинтересовало в витрине.
— Давай…
Макс повернул к выходу.
Я выдернул из пакета легкую куртку, которую притащил с собой, шапочку с козырьком «Карлсбергер».
Панамка иностранного работяги, которая была на мне, вместе с пакетом «Мальборо» полетели в урну.
Я смешался с покупателями, выходившими на улицу Халуцим.
Мой путь лежал дальше — вниз к университету, через каменистое плато, пересеченное новым шоссе.
Я увидел сзади двух парней и уже знакомую девицу.
Мужчина в куртке, в шапочке, без пакета в руке не мог их заинтересовать…
Поздно вечером дома меня нашел по телефону Шломи — глава «Нэшека».
— Ты в порядке?
— Да. Как там с Максом?
— Мы заказ отработали, правда?
— Да. Меня просто интересует твое мнение.
— Макс этот очень моторный… Заволновался, когда ты исчез из торгового центра. Дал разгон своим. Вся команда забегала. Облазили весь район. Потом успокоились. Мне они показались опасной компанией…
— Где ты их оставил?
— В Катамонах. На аллее у «Теннис-центра».
— Большая команда?
— Трое парней и женщина.
Мы пожелали спокойной ночи друг другу.
Под утро меня разбудил телефонный звонок.
— Алло!
Звонил Юджин Кейт. Он крикнул в трубку:
— Знаешь новость? В Катамонах снова совершили на падение на нищую! Роберт Дов и Шмулик в шоке!
— Адрес?
— Тупик у Ицхак Садэ. Недалеко от Ха-Шомер…
Я знал эту узкую улочку. Дома смотрели окно в окно друг другу.
— Ты уже там?
— В дороге…
Я оделся. Вышел из дома.
Было рано. Солнце еще не взошло. По саду напротив разгуливали белые косули, спустившиеся с Гило.
Машин внизу было еще мало.
Не затихавшая всю ночь Элиягу Голомб щедро делилась ароматом нефтепродуктов.
В почтовом ящике внизу я обнаружил письмо некоей общины.
Мой приезд в Иерусалим не прошел для нее незамеченным.
Мне сообщали:
«В мае будет заложен первый камень двухэтажного здания нашего молитвенного дома. Предполагается также проведение большого праздника в честь 35-летия со дня основания общины…»
В конце шел примерный текст расписки, которую мне предлагали подписать и выслать:
«Я (мы) имя фамилия жертвую сумму новых шекелей в фонд строительства и в фонд организации торжеств. Эти средства я даю единовременно или в виде нескольких выплат. Освобождены от налогов…»
Я сунул бумагу в карман.
Двинулся прямиком через горку. По лестницам поднялся на улицу Ицхак Садэ. По склонам гор впереди и по сторонам высились белокаменные дома.
Улица была тупиковой, короткой — по два дома с каждой стороны. Заканчивалась калиткой, узким спуском между каменной стеной забора и решеткой, ограждавшей откос.
Спуститься на ближайшую улицу вниз было делом двух минут. Тут ночью наверняка стояла машина преступников.
Вряд ли кто-нибудь её видел. В этом месте не было ни одного дома. Ближайшее здание — типовое восьмиподъездное — стояло ниже на террасе вдоль склона.
Людей вокруг было немного: десятка два стариков и старух. Припаркованные полицейские машины — непременные признаки финала криминальной драмы.
Еще издалека доносились стенания женщин.
Были тут и бывшие российские граждане.
Скоро я уже знал; нишенка жила одна на первом этаже. Мне показали маленький тамбур у двери, за которым прятался поджидавший её грабитель.
Потерпевшую уже увезли.
— Может, останется в живых…
— Она собирала на Кинг-Джордж. В центре… — рассказала одна из старух — седая, с чистым, без морщин, лицом. — Место у нее было хорошее…
В Беер-Шеве у нищей жила дочь — мать-одиночка с двумя детьми. На праздники дочь с детьми приезжала к матери. Нищая содержала всю семью…
Я вспомнил, что видел её на Кикар Цион, на месте убитого Амрана Коэна — краснолицую, крепкую, без чулок и головного убора.
Из дома к машинам сновали израильские детективы — в теннисках, джинсах, кроссовках, с пистолетами за поясом…
Нечасто доводилось мне стоять среди любопытных у места происшествия, быть зрителем рядом со сценой, где разыгрывалось привычное действо. Обычно я был одним из действующих лиц спектакля. Чаще — главным героем…
Расследование нападения на нищенку не представляло трудности для профессионалов — преступление вполне укладывалось в известную всем полициям мира разработанную стандартную схему.
«Убийство в закрытом помещении. С причинением, как правило, большого количества телесных повреждений в разных частях тела…»
В этом случае предполагались две версии.
По варианту «А» убийство могло совершить лицо, находящееся в длительных конфликтных отношениях с убитым. Возможный убийца — родственник. В том числе тесть, сожитель, отчим…
По варианту «Б» убийство могло совершить также лицо, проживающее по соседству или даже по месту совершения преступления. Возможные мотивы: антиобщественное поведение убийцы, корысть…
Мне показалось, я узнал среди полицейских Роберта Дова, похожего на армянина, с мелкими кудряшками черных волос, с пунцовыми губами.
Юджина Кейта я не видел. Скорее всего, все это время он находился внутри…
Я набрал номер его сотового.
— Ты где? — спросил Кейт.
— Тут, в толпе.
— Подойди к мотоциклу. Я сейчас выйду.
Мы поздоровались.
— Как там? — Я показал на дом.
Кейт поморщился.
— Я думаю, у себя, в России, ты этого насмотрелся… Обычная картина разбоя. Кровь по всей квартире, все ящики шкафов перерыты…
— Роберт Дов здесь?
— Только что уехал…
— Чем он это объясняет? Гия и Борис осуждены. А тут снова нападение на нищую…
— Таких, как он, ничего не обескуражит.
— Что ты решил?
— Начну с «Сицилийской мафии». С Макса. Возможно, мне снова придется вернуться к убийству Амрана Коэна…
— В его команде Гена и Леня. Еще официантка. Имени не знаю. Вчера они допоздна сидели у «Теннис-центра»…
— Да это совсем рядом!
— Кстати! — Я передал Кейту аудиокассету с записью своего вечернего разговора с Максом в супермаркете.
— Такое чувство, что я сейчас самый информированный человек в израильской полиции после генерала Вилка… — Юджин убрал кассету в карман.
Вилка недавно назначили генеральным комиссаром.
— Наверное, так и есть.
Давно, в начале службы, я сделал важное для себя открытие. Даже два сержанта, если они крепко стоят друг за друга, представляют крепкий орешек для начальства. Не говоря о двоих лейтенантах или майорах…
Три мушкетера и один французский гвардеец представляли собой серьезную угрозу всей верховной власти страны…
— «Сицилийская мафия» — это нападения на нищих и наркотики…
Юджин был действительно хорошо информирован. Я перешел к теме, интересовавшей меня более других:
— Что с лютеранским отелем?..
— Король и Муса жили в нам. Оба слиняли.
Последнее слово он произнес по-русски. Я научил его.
— Начальство не намекает на появление гастролеров из России?
По моим предположениям, некий высокий чин из МВД России должен был связаться с комиссаром Вилком.
— Кстати, он тоже недавно назначен. Новая метла. Ему нужны и Король, и Муса. В Москве убит глава крупной финансовой компании…
— Сегодня гарнизонное совещание. Комиссар будет выступать. Может, что-то скажет. Если они убили Харифа, России их не выдадут. Но ваши смогут приехать и допросить…
Под глазами у него были круги. Он понял, что я вижу их.
— Не высыпаюсь…
Юджин был моложе меня, крепкий, широкий.
Ему пора было возвращаться на место происшествия.
— Меня интересуют Король и Муса.
— Ты будешь в курсе. Мы — естественные союзники, Алекс!..
Интересы российской милиции и израильской миштары совпадали.
Это было как в картах.
Союзник — тот, кто заинтересован в том, чтобы ты отбился, потому что иначе пойдут под него!
Нападения и убийства в Иерусалиме организовывала малоизвестная шайка молодежи, именовавшая себя «Сицилийской мафией». её услугами воспользовались люди московского авторитета Шрама. Им надо было вывести из игры своего кредитора Яна Ванкогана…
Кроме Юджина Кейта со мной была моя родная российская ментура, надеявшаяся с помощью израильской полиции раскрыть серию московских убийств…
Я был уверен, что смогу ей помочь.
— Я вытяну Короля и Мусу на встречу. Вопрос: захочет ли израильская полиция их задержать?
— Арестовать убийц Харифа?! Ты шутишь, Алекс… — Юджин надел мотоциклетный шлем, — Ты действительно в состоянии это сделать?
— Макс предложил встретиться. Я обещал подумать. Он наверняка рассказал обо мне Королю и Мусе. Если я соглашусь, Макс не преминет сдать меня братве. И тогда вы…
Юджин положил обе руки на руль.
— Остальное я беру на себя. Назначай встречу.
В письме заказчику в Балтимор охранно-сыскная ассоциация подробно сообщила о «Босса Нове». Деятельность фирмы по использованию грязных денег израильского криминалитета в российском черном бизнесе подвергнута была в нем тщательному анализу.
Фамилии Марины, Воловца и Яцена стояли рядом.
«Лайнс» полагал, что инициатором убийства Марины с большой долей вероятности можно было считать её фиктивного мужа.
Разборки с выбыванием заинтересованных лиц в России и Израиле выдавали личность организатора.
«К сожалению, будучи охранно-сыскной структурой, в соответствии с законодательством РФ мы не можем допрашивать подозреваемых и свидетелей, что не дает возможности для окончательного однозначного ответа о виновности конкретного лица… Последний может быть дан только после проверки материалов правоохранительными органами…»
И тем не менее…
Целью убийства Марины была хранившаяся в квартире расписка Яцена, которая обеспечивалась его виллой в Кейсарии. С гибелью Марины долг Яцена автоматически аннулировался, поскольку Яцен как муж формально становился наследником имущества погибшей. Это объясняло причину, по которой Яцен тормозил расторжение фиктивного брака и не возвращал взятую сумму.
Яцен намеренно свел Марину с Левоном и Любкой, за которыми стояли представители криминальных структур. Жизнь Марины в связи с этим постоянно находилась в условиях потенциальной опасности…
Пользуясь доверием Марины как многолетний её сослуживец, а позднее партнер, Яцен был одним из немногих, кому Марина Курагина могла открыть дверь квартиры перед гибелью…
Яцен вел двойную игру и в отношении её партнера — Воловца, также ныне убитого… В частности, Яцен был причастен к похищению брата Воловца…
«Решение о привлечении к уголовной ответственности Яцена должны принять следственные органы…»
Заказчик — в данном случае отчим Марины — мог использовать ответ ассоциации любым образом — передать в следственные органы или средствам массовой информации, положить в сейф… Иначе — распорядиться по своему усмотрению.
Перед тем Рэмбо позвонил в Балтимор и прямым текстом объяснил ситуацию с фиктивным браком:
— Отсутствуют основные цели и признаки брака — совместное проживание, ведение общего хозяйства. Адвокат в Москве легко добьется признания брака недействительным со всеми вытекающими из этого последствиями…
Тем временем под стенами обанкротившихся фирм — «Пеликана» и «Босса Новы» — в Москве каждый день с утра собирались обманутые пайщики.
С началом работы ревизоров-экспертов к митинговавшим то и дело поступала свежая информация о том, как их одурачили, оскорбили, оставили без денег, без надежды.
Собираясь линять за границу, руководители «Пеликана» полностью отменили оформление всех бухгалтерских операций. Документация, по существу, не велась. Записи производились на черновиках и в блокнотах.
Команда сделала все, чтобы спрятать концы.
Эксперты милиции сообщали о непонятных бухгалтерских проводках, совершенно бессмысленных с точки зрения прибыли…
Деятельность фирм никем не ревизовалась и не контролировалась.
Но это было не все.
Главный бухгалтер, соратник, с которым команда пришла из «Центрнаучфильма», вечером, сразу после убийства Воловца, немедленно покинул офис, и с тех пор никто не знал, где он находится. По-видимому, между Воловцом и им заранее существовала договоренность о действиях на случай наступления «дня икс».
Многие служащие фирм тоже сразу разбежались, захватив из офисов все, что удалось.
Кровавые разборки с людьми, причастными к деятельности «Пеликана» и «Босса Новы», тем не менее продолжались.
При странных обстоятельствах во время аварии на Минском шоссе погиб помощник Воловца, его правая рука — двухметровый шкаф, умница и верный друг.
Как и покойный уже Воловец, помощник обожал быструю езду. Водитель «тойоты», на которой помощник ехал на дачу, принужден был увеличивать и увеличивать скорость.
В результате на одном из поворотов водитель влетел в рельс, угрожающе торчавший из кузова тяжелого грузовика впереди.
Помощник скончался на месте.
Водитель, оказавшийся без единой царапины, затормозил, пытался оказать первую помощь на месте. Но было поздно.
Машина с торчащим из кузова рельсом уехала не остановившись. её так и не удалось найти.
Водитель доставил труп своего босса в ближайшую больницу. Там констатировали смерть. Вызвали милицию. Водитель три дня просидел в ИВС и по окончании этого срока был отпущен, учитывая, что в момент аварии был трезв и не имел в прошлом ни судимостей, ни нарушений…
«Несколько совершенно сторонних людей, банкиров, прочитав об этом в газетах, облегченно перекрестились…» — свидетельствовал «Городской комсомолец».
— Как ты считаешь, почему человек радуется чужой беде? — Рэмбо подвинул Петру пепельницу. — Хотя, казалось бы, все должно быть наоборот. Ведь завтра то же может случится и с ним. И с любым из нас!
Вопрос был философский.
На все простые точные вопросы существовали вполне определенные однозначные ответы, если вопросы удавалось сформулировать последовательно-правильно…
Рэмбо предлагал свой вариант:
— После того что произошло с одним бедолагой, у других меньше вероятности, что такое же произойдет с ними…
Он подписывал бумаги и разговаривал с Петром.
— Если я в одиночестве начну рассуждать вслух, народ решит, что у меня крыша поехала…
Петр в обычной своей черной униформе сидел за приставным столиком. Улыбался. Не мог понять, что от него требуется.
— Число смертей, самоубийств, банкротств, несчастных случаев — словом, бед — ограничено. Почти точно повторяется ежегодно…
Собственно, в чистом виде мысль эта принадлежала Адольфу Кетле. Отцу научной судебной статистики…
— Выходит, если у соседа умерла корова, у нашей увеличиваются шансы на жизнь… Тоже с людьми.
— Нет человека — нет проблем… — заметил Петр.
Рэмбо отнесся к этому с сомнением.
Он и сам был технарь по первому своему образованию.
Оставаясь в рамках полученных знаний, его коллеги нередко выглядели весьма ограниченными в житейских проблемах.
— Криминальным убийством ничего не заканчивается, старик. У деятелей «Босса Новы» и «Пеликана», которые все это раскрутили, проблем сейчас еще больше, чем было. В том числе и с нами. Яцен в последнем разговоре выразился об этом весьма недвусмысленно. Ты погнал?
— У меня дела в центре.
— Аккуратнее…
Рэмбо собрал детективов.
Новость из Израиля касалась последнего заказа.
Некий российский бизнесмен, отдыхавший на Красном море, в Эйлате, исчез из своего номера и больше не появился. Это произошло вскоре после убийства Харифа.
Ориентировка была подписана: «Отдел розыска пропавших без вести».
Израильская система подчинения криминальных служб отличалась от российской: отдел розыска пропавших без вести входил в следственное отделение полиции.
— Можете ознакомиться…
Человек «Лайнса» в Иерусалиме немедленно прислал ориентировку факсом в Москву вместе с фотографией, которая была опубликована во всех тамошних газетах.
Рэмбо предъявил снимок.
— Я знаю его!
Один из детективов «Лайнса» — в прошлом сотрудник Московского уголовного розыска, соратник Рэмбо по Петровке, 38 — опознал лицо на фотографии.
— Я видел его вместе с Яценом. Тут, в Москве, в казино. Это крупье!
— Левон?!
Разборки шли и в России, и в Израиле.
Одни замочили Харифа. Другие, в ответ, похитили из отеля в Эйлате крупье, находившегося под покровительством «Босса Новы» и, следовательно, под крышей Шрама…
Это было начало.
— Но…
Рэмбо успокоил:
— Братва быстро договорится. Уже сегодня или завтра. Это в их общих интересах…
— А конец?
— Финал будет таким. Наиболее оголтелыми бандитами пожертвуют. Королем, Мусой, Яценом. Одних Шрам уберет сам, других сдаст израильской братве… И тем не менее я призываю всех к осторожности…
Телефонный звонок прервал его. Звонил Петр:
— Я в районе Долгоруковской…
— Да…
— Меня ведут. Двумя машинами… Кто — неизвестно.
«Началось…»
Рэмбо реагировал мгновенно и спокойно:
— Значит, так. Место на опушке леса, где проводились занятия… Помнишь?
— Улица Островитянова.
— Правильно. Едешь туда. Предварительно погоняй минут двадцать по центру, чтобы мы поспели. Припаркуешься рядом…
Рэмбо положил трубку.
— По машинам…
Слежку обнаружил Глеб, охранник.
Он держался позади Петра, в «прокладке» из нескольких машин. В его задачу входило обнаружение «хвоста» за первой машиной, буде он появится.
Петр гнал к Садовому кольцу.
Все было как обычно.
Глеб присоединился к нему в пути, в районе Красной Пресни. Возможность одновременной слежки за обеими машинами от ворот «Лайнса» исключалась.
Чтобы облегчить Глебу наблюдение, Петр сделал небольшой крюк в районе улицы Заморенова. Глеб притормозил, записал номера свернувших вслед за Петром машин. Сам Глеб затем проехал прямо, по направлению к Садовому.
На выезде Глеб принял «девятку» Петра и следовавший за ним транспорт. Проверил по своему списку.
Две машины повторили маневр. Двигались вслед за Петром.
«Петра ведут!..»
Глеб передал результат в первую машину.
Преследователи действовали не очень профессионально.
За Петром проехали по Малой Никитской, потом снова вернулись за ним на кольцо.
Когда последние сомнения исчезли, Петр поставил в известность Рэмбо…
Взятие заложника — операция, ставшая обычной в сфере криминального бизнеса, достаточно проста.
Не в пример другой — задержанию группы, пытающейся захватить заложника.
Это требовало профессионализма.
Ассоциация отрабатывала приемы противодействия бандитам вблизи зоны отдыха на Юго-Западе. Как правило, тут было малолюдно. Вдоль дороги тянулись старые стандартные гаражи. За ними сразу начинался лес.
Прибыв первыми, детективы «Лайнса» поставили машины у гаражей. Сползли с сидений. С улицы обе их машины выглядели пустыми.
Петр ехал со стороны Конькова.
Преследователи оставили осторожность, шли в непосредственной близости. Не подозревали засаду.
Петр ткнулся между стоявших у гаражей машин.
Сразу следом с дороги свернули две новые «девятки», перекрыли ему выезд. Впереди у Петра был закрытый гараж.
Захлопали дверцы. Из машин вышли шестеро, включая обоих водителей…
Приближались нарочито медленно.
«Шестикратное превосходство. К тому же окраина. Лес. Безликие гаражи…»
Яцен оставался в машине. На нем была та же кожаная черная куртка, в которой он приезжал к Марине на Кутузовский.
Петру предстояло суровое испытание…
Яцен уже выходил из машины, когда сзади послышался шум подъехавшего джипа.
Яцен оглянулся.
Из джипа никто не вышел.
За тонированными стеклами внутри ничего не было видно.
В момент секундного замешательства стекла стоявших у гаража «пустых» машин неожиданно опустились. Наружу выставились стволы помповых ружей…
— Руки на капот!..
Рэмбо с минуту еще находился в джипе. Один из детективов передал ему по рации:
— Это снова «Шведский квартал». Лицензированная охранная фирма. Обслуживает казино…
— Чувствую, что не РУОП…
Рэмбо вышел.
Детективы «Лайнса» обыскали нападавших.
Оружия с собой у них не было.
Петр стоял растерянный.
«Вот когда подумаешь: не лучше ли спокойно преподавать в школе физику…»
Он шепнул:
— Это Яцен…
— Отойдем. — Рэмбо кивнул главе «Босса Новы» на опушку. Они отошли к деревьям.
— Что у тебя к нему? — Рэмбо показал в сторону Петра.
— Он звонил Левону — крупье казино — насчет долга. Напугал его жену, а она кормящая…
— Но Левон не забил стрелку, как положено… И уже не забьет.
— Тем более. Твой друг повел себя неэтично…
— Это ты будешь говорить мне об этике?! — Рэмбо удивился совершенно искренне. — Ты? Кто сдал брата человека, который привел тебя в бизнес? А потом и его самого?!
— Кого же это?
— Воловца.
— Все в жизни бывает…
— Нет! Что-то мешает, например, здоровому человеку мочиться в ванну. Даже в чужую. А уж тем более сдавать тех, кто тебя однажды поднял…
Глава «Босса Новы» не намерен был ронять свой престиж. Вокруг стояли его люди.
— Все это слова.
— Мы сейчас говорим с глазу на глаз. Ты знаешь, что я прав. Тебе нужна от Петра расписка, которую ты не нашел в квартире у Марины…
— Хоть бы и так! Й что дальше?
— А то, что ты подставил Шрама. Ты оформил на его имя виллу в Кейсарии. Если расписка попадет в израильский суд, вилла в Кейсарии пойдет с молотка…
Яцен не ответил. Короткий этот диспут он проиграл.
— Я скажу тебе твою судьбу. Заодно Короля и Мусы. Вас сдадут. И очень скоро.
Рэмбо уже шел назад к джипу.
По его знаку людей Яцена сняли с мушки. Они должны были отъехать от гаражей первыми.
Одинокий прохожий, свернувший с улицы Академика Волгина на улицу Островитянова, что-то почувствовал. Обернулся.
Солнечный ясный день. Опушка леса. Ряд гаражей. Красивые чистые машины. Молодые здоровые люди, которым суждена короткая жизнь…
Яцен остановился у джипа.
— Ты имеешь в виду израильскую полицию?
Рэмбо покачал головой.
— Зачем ей чужая головная боль? Наши тоже бы так поступили. Полиция просто закроет на все глаза. Они как рассуждают? «Пусть бандиты убивают друг друга…»
Полицейские еще возились в доме на месте происшествия. Юджин Кейт поехал к себе на Русское подворье. Я позвонил в паб «Сицилийская мафия».
— Алло, Макс…
— Привет!
Он узнал мой голос.
— Ты откуда звонишь?
Макс прислушался.
Я звонил из дома. В квартире работало радио.
Шла все та же набившая оскомину реклама.
— Я тут, в Иерусалиме.
— Слушаю тебя…
Макс явно обрадовался. Он не верил в то, что я снова объявлюсь.
— Деньги я достал, Макс. Полностью.
— Ну!
— Видеокассета у тебя?
Я понимал — никакой видеокассеты у него нет и не может быть. Я просто давал ему возможность сдать меня российским бандитам.
— Конечно! Что за дела!
Еще с минуту я демонстрировал неуверенность и сомнения, чтобы он не заподозрил меня в двойной игре.
— Не продинамишь?
Он серьезно заверил:
— Видеокассета в надежном месте. Назначай время…
— А если я привезу валюту, а ты не сможешь доставить?..
— Я отвечаю.
— Тогда сегодня в девять вечера.
— Отлично!
Я представлял, как их устроит поздний этот час.
«Еще бы им уединенное место…»
Макс дал понять: второй раз в Бейт-а-Кэрем, в туалет торгового центра приезжать не стоит. Там эта стриженая баба в «Моде» могла запомнить.
— Согласен.
У меня было предложение, которое они не могли не принять.
— Промышленный Тальпиот. Рядом с кинотеатром есть супермаркет…
— Выходит на железнодорожный путь…
— Правильно. Там столб «88 км». Пустая сторожка. Место достаточно уединенное.
Макс прекрасно представлял его:
— Впереди новый мост перед арабской деревней…
— Мне еще позвонить тебе, Макс?
— Все! Стопроцентно договорились. Ты будешь один?
— Конечно.
— Я тоже…
Я положил трубку.
Потом позвонил Юджину Кейту, поставил его в известность о времени и месте встречи с криминалитетом…
— Все будет о'кей! Я заеду к тебе!
Я снова положил трубку.
Радиоэфир был по-прежнему полон предложений.
Слушателей призывали немедленно что-то купить, на что-то подписаться, куда-то отправиться…
Какая-то особенная колбаса, прокладка, газета…
«Сегодня! Сейчас! Немыслимые скидки! Звоните немедленно!»
Надтреснутый голос ведущей в конце набрал головокружительную высоту. Я представил старуху, взметнувшую несвежими юбками у меня перед лицом…
До встречи в Тальпиоте оставалось мало времени.
Первым делом я поехал к Леа.
Адвокат ввела меня в курс последних новостей из зала суда. Ни Гия, ни Борис не признали себя виновными, не подписали сделку с прокуратурой…
Леа теперь взяла на себя защиту Гии.
— Я вступаю в процесс на стадии обжалования в Верховный суд…
Она ознакомилась с аудиокассетами, полученными от отца Гии, и их содержание внушало ей некоторый оптимизм.
Макс уверял, что убийство совершили другие парни…
В любом случае это был повод для кассации.
— Я использую эти записи, но… В Израиле, как и в России, как везде, прокуратура не любит признаваться в том, что посадила невиновных…
— Какой срок тут на подачу кассационной жалобы?
— Огромный: два месяца.
— Когда может быть суд?
— Нескоро. Я даже не уверена, что суд состоится в этом году. При возникновении новых обстоятельств дело передадут на новое рассмотрение. Для нас это хорошо…
Когда я появился в её офисе на Кинг-Джордж, Леа как раз собиралась в тюрьму на встречу с подзащитным.
— Я могу проводить вас?
— Конечно.
Мы ехали в такси.
— Показания Макса о том, что убийство совершили другие парни, могут помочь нам?
— Трудно сказать. Прокуратура может предложить Максу судебную сделку…
Мои знания израильского уголовного процесса были ничтожны.
— Прокуратуре важно, чтобы арест Гии и Бориса был оправданным. За это прокуратура может предоставить Максу статус так называемого государственного свидетеля…
— Но каким образом…
— Макс может сказать: «Да, настоящие убийцы — другие люди. Они сделали свое дело и ушли, а потом я увидел Гию…» — С лица Леа не сходила вежливая профессиональная улыбка. — Или Борю. Или обоих вместе… «Они вынесли из дома сумку». Или — «кейс с деньгами…».
— И Макс будет освобожден от ответственности?
— По этому делу — да! А Гия и Борис получат наказание.
— Хотя инициаторы убийства Король и Муса. А кейс с документами взял кто-то из них…
— Разве прокуратура признается в том, что арестовала невиновных?! Мальчишек, которые распустили павлиньи хвосты перед девочками!..
— Из тюрьмы общество получит преступников.
Прокуратура везде поступала одинаково…
Мы вышли из такси у здания полиции на Русском подворье.
Леа везла с собой пакет.
— Это Гии. У него день рождения.
— Я подожду вас.
В ожидании Леа я побродил по Яффо.
В кафе по соседству я увидел свободный столик. Сел у окна. Отсюда мне была видна площадь Кикар Цион. Место Амрана Коэна, которое потом заняла другая нищенка, тоже подвергшаяся нападению, пустовало. По соседству новый убогий уже тряс пластмассовым стаканом с мелочью.
Израильский уголовный процесс ничего не имел общего с российским…
Можно было лишь удивляться.
В суд из прокуратуры поступало тут не все уголовное дело, как у нас, а лишь несколько листочков — копия обвинительного заключения со списком свидетелей обвинения.
Первыми в списке шли следователи, которые вели дело. Они должны были засвидетельствовать перед судьями тот факт, что показания обвиняемыми давались добровольно, без всякого принуждения с их стороны…
Если обвиняемый соглашался с предъявленным ему обвинением и мерой наказания, которую предлагал прокурор, то они заключали между собой соглашение. Следствие прекращалось. Суду оставалось тогда только объявить меру наказания. Свидетели в суд не вызывались, материалы следствия не ревизовались…
Я расплатился за кофе. Горбатой улочкой, ведущей к Русскому подворью, поднялся к ИВС.
Леа уже ждала меня.
— Гии прокуратура тоже предлагала соглашение: «Мы не будем обвинять в убийстве, снимем грабеж. Оставим только организацию преступления. Будем просить минимальный срок…» Прокуратура знает, что с доказательствами у них негусто…
— И что?
— Гия отказался. «Только полное оправдание!» — «Тогда мы возвращаемся к первоначальному обвинению в убийстве и просим тебе пятнадцать лет!» То же с Борисом — пожизненное заключение!
Все это было для меня внове.
— Но насколько морально предложение прокурора?!
— О чем вы говорите! Какая мораль!
«Наша ошибка, ментов, была в том, что мы искали преступников и, когда находили, считали, что справедливость восторжествовала. А между тем какой торг начинался потом, за нашими спинами…»
Тема была неиссякаема.
Я стал прощаться.
Пока мы разговаривали, из ворот полиции выехал микроавтобус, служивший тут «воронком».
Изнутри до нас донеслась песня, которую затянуло сразу несколько молодых голосов на русском. Это была все та же:
«Что ж ты, мама, не зажигаешь огня?..»
До встречи на железной дороге в Тальпиоте оставалось уже совсем немного времени.
Мне предстояла еще встреча с полицией…
Юджин Кейт заехал ко мне вместе с Беатрис. Хорошенькая девочка в маечке до пупка, в мини выглядела голенькой.
— Обыскивать не будешь? — Юджин поставил мотошлем на подоконник, у которого он в прошлый раз стоял раздетый.
— Все равно бесполезно.
Мы обнялись.
— Сегодня Роберт Дов умылся собственной мочой… Пацаны, которых он посадил за убийство нищего, под стражей, а рядом, почти на той же улице, такое же нападение!
Это был звездный день Юджина Кейта.
Из банка «Апоалим» пришел официальный ответ:
«На интересующую вас г-жу Марину Курагину в Иерусалиме открыто два банковских счета: в денежной единице Израиля — шекелях и в американский валюте…»
Упомянутая госпожа Курагина участвовала в ряде сберегательных программ. Каждый раз, когда сумма на шекелевом её счете достигала обусловленного предела, деньги «закрывались» под увеличенный процент с последующим автоматическим продлением в случае их невостребования …
В документе упоминался и покойный Ян Ванкоган.
Согласно пожеланию владелицы счета, он значился полноправным её представителем. Он наделен был правом снимать со счета любую сумму. Он же, Ванкоган, как правило, и вносил деньги на счет…
Наличными, раз в неделю.
Так было еще недавно.
Все деньги с этого счета в конце концов были сняты.
В отличие от шекелевого счета, поступления на долларовый счет шли от Марины. Кроме того — из США и Канады. По-видимому, это возвращались деньги, прокрученные в России.
Последние полгода поступления на этот счет полностью прекратились.
О гибели госпожи Марины Курагиной и господина Яна Ванкогана в банке ничего не знали.
Полицейский детектив поставил их в известность.
С этого дня все распоряжения и доверенности вкладчицы теряли силу до появления законных наследников. Операции по счетам по распоряжению судьи Иерусалимского округа отменялись.
Юджин Кейт встретился также со служащим банка, который непосредственно вел счет, — выходцем из России, мягким, обходительным молодым человеком.
Счета российских вкладчиков, как правило, поручали ему.
— У нас была система страховки… — объяснил служащий. — Госпожа Марина должна была звонить в определенный час, чтобы я был уверен в том, что её не заставили отдать распоряжение под пистолетом…
— Она соблюдала это условие?
— Не так давно она позвонила в банк не в обусловленное время…
— В связи с чем, помните?
— Вот… — Он нашел файл. — Ей потребовалось перевести сто тысяч долларов США на счет господина Яцена Владимира Ильича…
— Ясно.
Кейт увидел дату.
Это была дата убийства Марины…
В банке Юджину Кейту вручили также ксероксы заграничных российских паспортов Марины Курагиной и Яна Ванкогана.
Судя по отметкам в паспорте, Марина регулярно посещала Израиль.
Представление о жизни нищего, влачившего, по общему мнению окружающих, жалкое существование на Земле Обетованной, полностью не соответствовало действительному положению вещей.
В ежедневном сидении на площади Кикар Цион давно уже не было никакой необходимости. Он находился там скорее для поддержания имиджа и общения. В остальном Ян Ванкоган вел жизнь обычного рантье.
Исчезнувший мамзер Рон Коэн оказался не просто добровольным уборщиком и нянькой. Он значился телохранителем в системе частного страхования, и за него исправно вносилась страховка.
Во избежание проверок заграничный паспорт — дар-кон — на имя Амрана Коэна в МВД Израиля никогда выписан не был.
Он пользовался паспортом на имя Яна Ванкогана. Под этой фамилией в сопровождении телохранителя он несколько раз выезжал за границу. В Европу. Но был и в Южной Африке. Не исключалось, что, бывая, в Европе, Ванкоган мог заглянуть и в Россию…
Открытие ждало Юджина Кейта и в Инвентаризационном городском бюро Иерусалима.
На имя Марины Курагиной были записаны два дома — в Бейт-а-Кэрем и Маале-Адумим, достаточно дорогих иерусалимских районах…
В этот же день об успехе полицейского детектива Юджина Кейта руководство Иерусалимского отдела полиции поставило в известность начальника уголовного розыска Израиля бригадного генерала Моше Миз-рахи.
Большая политика делалась наверху.
Сведения о попытке «русской мафии» прокручивать криминальные деньги израильских авторитетов в России оказались как нельзя кстати.
Так называемая русская партия требовала облегчения процедуры для въезда в страну соотечественников своих избирателей. Этому противился министр безопасности, принадлежавший к партии «Третий путь», полагавшей, что часть въезжающих под видом туристов устраиваются нелегально на работу, увеличивая процент безработицы среди местных.
Сведения Юджина Кейта были весомым доводом в пользу «Третьего пути».
В этот же день Юджин Кейт предстал перед ясными очами Генерального комиссара Всеизраильского штаба полиции, который приказал немедленно истребовать назад его личное дело из полиции Иерусалимского округа.
Возвращенный на прежнее место Юджин Кейт тут же получил приказ возглавить полицейские мероприятия в Беер-Шеве. В этом южном городке отмечался невиданный по здешним меркам разгул преступности…
— Где этот говнюк, Роберт Дов? Я бы с удовольствиием набил ему морду… — Юджин счастливо улыбался. — Выпить у тебя есть, Алекс?
— Молдавский «Калараш»…
— Давай…
Я наполнил рюмки.
Мы выпили не закусывая.
Беатрис пересела Кейту на колени. Я видел, как она шарит глазами вокруг. Ей захотелось уединиться с Юджином в моей спальне. Поэтому я не удивился, когда она попросила разрешения воспользоваться ванной.
Мы еще немного выпили.
Кейт рассказал, что звонил своей радиожурналистке.
— Она так обрадовалась. «Как раз ломаю голову, с кем ехать на тусовку в бикту. Там будет клево сегодня. Ты как?» — «У меня горло болит…» — «И ты звонишь, чтобы мне это сообщить?»
Я вздохнул.
Хорошие отношения всегда проигрывают, когда начинают делиться сугубо личным с людьми неблизкими.
Юджин Кейт быстро это понял. Перешел к делу.
— Одно плохо, Алекс!..
Он не мог участвовать в задуманной нами операции вечером на железнодорожном полотне в Тальпиоте.
— Шмулик объявил: «Ты теперь у нас не работаешь! Ты в командировке от Матэ Арцы. Там сложная оперативная обстановка…» Короче, они, по-моему, хотят реабилитировать этого говнюка Роберта Дова. Я еле смог вырваться на эти полчаса. Обстановка в Беер-Шеве действительно непростая…
Кейт был уже далеко от меня. В Беер-Шеве. В новой ипостаси.
— Проститутки и наркоманы захватили центральную часть города…
— Кто же будет в Тальпиоте? Роберт Дов?
— Начальство послало его. Он и Джерри готовят план мероприятий. Потом они утвердят у начальника отдела…
Железная дорога была слабо освещена.
Весь участок мог легко контролироваться приборами ночного видения. Место было выбрано мною достаточно пустынное, чтобы полиция могла призадержании применить оружие, не опасаясь, что причинит вред случайным прохожим.
Кроме того, Роберт Дов и его люди могли снять всю группу еще на подходе.
Тут тоже был супермаркет и — выше — торговый центр.
Он возвышался над железнодорожным полотном. Я постоял на его открытом балконе перед входом.
Вокруг был промышленный район. Жилых домов вблизи, по эту сторону полотна, почти не было. Только склады, автосвалки. Камнерезки.
Я услышал знакомую мелодию.
Какой-то человек, несмотря на поздний час, не глядя по сторонам, клал плитку вдоль парапета. Чуть поодаль, на пандусе, стояла его машина. Дверца была открыта, магнитофон нключсн. Пела Лайма Вайкуле.
«Заброшенная таверна…»
Я взглянул внимательно.
Это мог быть мой союзник.
Полиции всего мира действовали одинаково. Вместо плиточника у нас бы, наверное, поставили пару вооруженных оперов под видом работяг с теодолитом.
Так или иначе, я был не один.
Внизу, между площадкой супера и металлическими шпалами, в кювете даже в сушь стояли непросыхающие зловонные лужи. Я подозревал, что на дне их разлагается труп сбитого поездом животного.
«Может, осла…»
Запах гниющего мяса обозначил границу полосы отчуждения железной дороги.
До сих пор я не слышал поблизости никакого шума.
Это могло означать, что Король и Муса угадали ловушку и не прибыли…
«Не могли же их повязать без единого выстрела…»
В стене супермаркета темнела витрина. Позади был тусклый светильник над автостоянкой. Пара-тройка машин…
Несколько израильтян перегружали в багажники содержимое наполненных снедью стандартных магазинных тележек.
Внезапно я скорее почувствовал, чем увидел в витрине какое-то движение позади…
Я замер!
Это меня спасло!
Стрелок выстрелил на упреждение…
Это была его ошибка.
Они начали стрельбу раньше, чем я вышел на путь.
Кроме того, они не учли, что в этой маленькой стране, находящейся в состоянии перманентной войны со своими могочисленными грозными соседями, почти все мужики вооружены!
Израильтяне у машин мгновенно открыли ответный огонь.
Взлетели куски разбитых арбузов, клочки капустных кочанов…
Рядом был выступ стены.
Я прыгнул за него.
Плиточник, слушавший Вайкуле, что-то там забубнил в микрофон. Это действительно был полицейский. Он получил приказ не вмешиваться. А только информировать о происходящем.
Израильской полиции чужая головная боль была ни к чему…
Стрелок вновь обнаружил меня. Переместился. Я присел.
Пуля ударила в стену, где только что была моя голова…
Почти одновременно со стороны центра послышался гудок. Приближавшийся тепловоз засвистел, ударил светом по новому мосту и арабской деревне Бейт-Сафафа за ним…
Не раздумывая, я бросился через путь.
Меня должно было неминуемо сбить.
Сколько трупов видел я на «железке» в Москве, когда обслуживал свой двухсоткилометровый участок! Сколько поднял с насыпи туфель, сапог, которые обязательно слетали в мгновение страшного удара…
От супера успели еще ударить очередью из автоматического оружия, но я был уже по другую сторону состава!
Тепловоз прокричал снова, далеко, у арабской деревни!
Я быстро шел в сторону от железнодорожного полотна маленькими узкими улочками, пока не вышел на Азу — тесную, скудно освещенную. У тротуара в открытых витринах разложены были зелень, авокадо, виноград. Немногочисленные покупатели упаковывали овощи в целлофановые пакеты, которые срывали тут же с гвоздиков. Манекен с проваленным носом стоял посреди тротуара — все натыкались на него в зыбких огнях крохотных магазинчиков и огромных автобусов…
Оказалось, все это время я повторял слова песни, которую мы пели в отряде на Памире. Я даже не знал, что её помню.
«Вышел в степь донецкую парень молодой…»Сколько наворотов в башке!
Почему я её не забыл, почему вспомнил в минуту опасности?!
Мы пели се на узбекском. Рядом были Киргизия, Таджикистан. Тогда казалось: какая разница? Русский, узбек, сирей, киргиз. В отряде мы не разбирали, кто есть кто… Это было до того, как узбеки и киргизы сошлись насмерть в Ошской области!
«Господи! Какую же страну просрали!..»
У меня в ушах еще стояла автоматная очередь.
Все со мной могло закончиться несколькими минутами раньше, там, у супера…
Я был уже недалеко от перекрестка Цомет Пат. Откуда-то с верхних этажей, домов донеслась мелодия.
Это был известный израильский певец Дорон Мазар со своим шлягером «Ани хозер ха-байта…».
«Я возвращаюсь домой…»Шлягер этот пользовался здесь популярностью. Правда, жена певца ушла от него к крутому мафиози, у которого вскоре при взрыве его машины оторвало ногу…
Это только подчеркивало криминальность здешних будней.
В мире все перемешалось, как вода в аквариуме.
Судя по всему, комбинация израильской полиции не проводилась. Никто не участвовал в задуманной мною и Юджином Кейтом операции по задержанию Короля и Мусы.
Полиция не была в ней заинтересована.
«Мафия сама уничтожит себя!»
Меня не сочли нужным предупредить…
«Дураку не на кого обижаться!» — повторяю я себе один на один после того, как опасность отступает.
И мне становится легче.
К тому же я был трезв. И следовательно, это был тот настоящий уровень, который соответствовал моему интеллекту.
Я поступил так, словно Король и Муса были последние оставшиеся в мире преступники, словно нет ни продажных политиков, ни депутатов, и с арестом бандитов в мире немедленно воцарятся Справедливость и Порядок.
Нельзя пытаться творить Добро нетерпеливыми руками мента или частного детектива.
«Не наше это дело — устанавливать рай на земле… Тем более не у себя…»
Уже недалеко от дома, на Элиягу Голомб, ко мне пристал унылый вислоухий пес.
Удивительный закон парных случаев.
Несколько лет назад я возвращался с Елисейских Полей на окраину Расторгуева в неосвещенную мрачную дачу, где я отлеживался на тюфяках после такой же разборки.
Тогда на последнем десятке метров в темноте ко мне тоже привязался ничейный пес.
Собаки чувствуют родные души…
ЭПИЛОГ
Конец истории не заставил себя ждать.
Хозяина паба «Сицилийская мафия» задержали на следующий день рано утром. Его взяли, когда он спустился в подъезд, около семи утра. Джерри привычно схватил его кисть, ловко закинул хомут наручника. Замкнул щелчком. Другой браслет, соединенный цепочкой, был пристегнут к руке полицейского.
С этой секунды до прибытия в отделение на Русское подворье они были неразлучны. Тот же Джерри отобрал у Макса сотовый телефон.
— Тебе он теперь не нужен!
Макс закричал, как кричат в американских боевиках:
— Что это все значит? Я прошу срочно поставить в известность моего адвоката…
— Сейчас! Бегу и падаю… — был ответ.
В карманах арестованного были обнаружены тяжелые наркотики: ЛСД и марихуана…
Против их владельца было возбуждено уголовное дело.
Другая группа полицейских отправилась в «Сицилийскую мафию».
Полицейский налет состоялся рано утром.
В тайнике под баром было найдено 700 таблеток «экстази». Бармен прямо из паба был препровожден в камеру.
Леа оказалась права.
По делу об убийстве нищего Макс получил статус государственного свидетеля. Он показал в суде:
«Убийство совершили двое по поручению Гии! Я стоял на Бар Йохай и видел, как оба вышли из дома. У них ничего с собой не было. Потом в дом вошел Гия. Через минуту он появился снова. У него в руках был кейс…»
Суд приговорил Гию к 12 годам, с отбытием 10 лет в тюрьме. Борька был освобожден. Вынесение ему приговора было отложено на год.
Ленка встречала его у тюрьмы вместе с Зойкой и керри-блю-терьером.
Борька — незнакомый, новый, с нервным бледным лицом, неожиданными, косо торчащими резцами, патлатый, веснушчатый — пробежал мимо них не останавливаясь. У него отходил автобус на Кирьят-Шмону, на север, где жила мать…
«Что ж ты, мама, не зажигаешь огня?..»
Яцена застрелили тель-авивские боевики на вилле в Кейсарии, куда его просил срочно прибыть Шрам — для решения неотложных оперативных вопросов.
Московский уголовный авторитет показал себя искусным политиком — он заключил мир с первыми лицами криминального мира Тель-Авива…
Вилла в Кейсарии была подарена вдове Маленького Эли в качестве компенсации за убийство Королем и Мусой главы мафиозного семейства,
Самого Короля вместе с Полковником Жорой расстреляли в отеле на Кипре, прямо в номере.
Муса снова ушел.
Его видели на дипломатической работе за рубежом.
Он представлял там интересы своей маленькой беспокойной страны.
Комментарии к книге «Война крыш», Леонид Семёнович Словин
Всего 0 комментариев