Евгений Монах Братва. Пощады не будет
Об авторе
(газета «Известия» № 39, 1997 г.)
ПИСАТЕЛЬ ПО ПРОЗВИЩУ МОНАХ
На вопрос прапорщика-контролера при выходе из лагеря: «Чем будешь заниматься на воле?» – он, не задумываясь, обронил: «Убивать. Больше я ничего не умею...»
Но судьба распорядилась по-иному. Монах – таково его имя в криминальном мире – не окунулся в бутылку, как большинство соратников при аналогичных обстоятельствах, а... сел за письменный стол. Очень скоро появилась на свет в журнале «Урал» первая повесть Монаха «Смотрю на мир глазами волка», в которой он попытался показать современный преступный мир без выдумок и вранья. Необычного автора тут же разыскало московское издательство и выпустило уже целую книгу под одноименным названием. Менее чем за год книга выдержала четыре переиздания в Москве и даже успела выйти в Германии в издательстве «Контакт».
Судьба Монаха по-своему уникальна.
«В свое время у нас была спаянная группа единомышленников, которая контролировала наркоту и ресторанных проституток. Случались и накладки – меня пару раз арестовывали по подозрению в убийстве нескольких сутенеров, но обвинения в суде благополучно рассыпались в прах благодаря моему адвокату Черняку из так называемой «золотой пятерки». Однако к середине 80-х у нас наметились серьезные трения с конкурирующей группой. Переговоры, к сожалению, очень скоро вышли из дипломатических рамок, в результате чего образовалось шесть трупов. Два из них органы старательно «шили» мне. Угрозыск тогда всерьез под меня копал – кроме двух «мокрух», бандитизма и разбоя, обвинил меня также в госхищениях в особо крупных размерах – всего в общей сложности по десяти статьям УК, пять из которых предусматривали высшую меру наказания. Продержали в тюремной камере под следствием почти два года, но на суде практически все пункты обвинения отпали за недоказанностью. Дело направили на доследование. Я твердо рассчитывал, что все закончится, как и прежде. Но для Свердловского облсуда честь мундира оказалась важнее соблюдения законности – «впаяли» мне тринадцать лет заключения по одной из 102-х, основываясь лишь на слабых косвенных уликах. Да еще пункт «г» – особую жестокость приписали. Отсидел только десять лет. Первое же прошение о помиловании на имя президента «стрельнуло», как у нас говорится. Понятно, что главная в этом заслуга писателя Анатолия Приставкина – председателя комиссии по помилованиям. На моем примере он может убедиться, что даже особо опасные преступники, освободившись, не всегда возвращаются «на круги своя».
Почему я попал в криминальный мир? С этим вопросом я попытался разобраться в повести «Игра». Рос в интеллигентной преподавательской семье. В школе учился неплохо – одной десятой балла до золотой медали не хватило. Особых предпосылок не было. Разве что моя неуемная страсть к такому виду спорта, как пулевая стрельба. Уже со школьной скамьи защищал спортивную честь общества «Динамо» на всевозможных соревнованиях и сборах. В семьдесят третьем году, к примеру, на соревнованиях в Адлере занял третье место, выбив малокалиберным «марголиным» девятьсот шестьдесят очков из тысячи возможных. Этот неказистый с виду пистолет стал моим любимым инструментом на многие годы.
Думаю, криминальные предпосылки надо искать в генной инженерии – оба моих деда были расстреляны. Правда, по политическим статьям.
С мамой у меня отличные отношения. Она довольна, что преступления я теперь совершаю только на бумаге, а не в реальности. Что не надо снова дежурить в реанимации, куда меня раньше неоднократно доставляла «скорая» после очередной «разборки» с ножевыми и огнестрельными ранениями. С отцом мама была в разводе, и я его не видел с семьдесят четвертого года. Но он прочел в журнале повесть «Смотрю на мир глазами волка» и прислал письмо, что хоть судьба моя и ужасная, но я состоялся как личность. Жаль, до выхода книги он не дожил несколько дней. Признаться, я даже на похороны не пошел. Во-первых, мы были чужие друг другу люди, во-вторых, кладбища мне надоели до чертиков. Чуть не каждый месяц приходится хоронить кого-то из друзей.
Кстати, я специально снялся у памятника Кучину, чтобы наглядно опровергнуть «утку». Бельгийский журнал «ВИФ/Экспресс» в статье «Русская мафия. Привет с Урала» напечатал, что Монах убит снайпером за свою книгу, в которой раскрыл секреты отмывания грязных денег. И что настоящая его фамилия Кучин. Вот я и продемонстрировал их наглую ошибку. С Кучиным я даже никогда общих дел не имел, хотя и был с ним знаком. Убрали его совсем за другое и не снайперской пулей, а банальной очередью из «Калашникова». Кстати, кличку Монах он никогда не носил.
Уйти из криминала всегда не просто. Только освободился, как вокруг меня мигом сколотилась устойчивая группа из старых друзей. Начали поступать выгодные деловые предложения... Но я сумел убедить ребят, что рентабельнее заняться легальным бизнесом. В ногу со временем и хлопот меньше. Литературных доходов, к сожалению, на комфортную жизнь не хватает. За год мой гонорар составил меньше, чем гонорар Аллы Пугачевой за один концерт в «Олимпийском». Так что приходится пополнять свой бюджет и из других источников. Мы с ребятами занимаемся сделками с недвижимостью и немного крутимся в сфере индустрии развлечений.
Фирм у нас несколько. Но о названиях скромно умолчу – подобная сомнительная реклама может пагубно сказаться на их вполне приличной репутации.
Продолжаю заниматься литературным трудом. Только что закончил новую книгу. Мои друзья и коллеги собрались в главном офисе и читали ее вслух. Не буду скромничать – ребята просто в восторге. В тексте они ведь легко узнают друг друга. Хотя клички в произведении даны другие.
Считаю, что навсегда сошел с «волчьей тропы». Правда, органы все еще бдительно не верят в мою перековку. Постоянно прослушивают телефоны. Я бандитское «перо» окончательно сменил на писательское».
(Материал дан с незначительными сокращениями.)
От редакции
Читатели уже давно привыкли к тому, что за писательское перо частенько берутся следователи, оперативники и другие представители силовых спецслужб. Как бывшие, так и действующие.
Мы же предлагаем вниманию публики нечто разительно отличное от традиционных классических детективов и занимающее совершенно особенную нишу в современной остросюжетной литературе.
Эту книгу написал бывший гангстер, имеющий многократные «ходки» в места не столь отдаленные. Последняя его судимость – за умышленное убийство – стоила ему тринадцати лет строгой изоляции от общества.
Думаем, читателям небезынтересно будет взглянуть на сегодняшнюю криминальную жизнь с другой, непривычной стороны «барьера» глазами профессионального преступника, главаря одной из екатеринбургских бандгруппировок по кличке Монах, от лица которого и идет основное повествование.
Игра, или начало пути
* * *
Над землей клочьями нависли дождевые облака, сквозь них с трудом протискивались солнечные лучи. Ранняя уральская осень уже отняла у лета бразды правления, но упорное светило не желало признавать поражение и с тихой настойчивостью согревало землю, кое-где уже покрытую мертвым желтым листом.
Я не спеша шел по улице родного города. За четыре года, что отсутствовал, интерьер почти не изменился. Только на месте глухих пустырей, прибежище бродячих собак, развернулось строительство девятиэтажек, а по краям тротуаров шумели, приветствуя меня, вытянувшиеся, заматеревшие тополя.
Никто из прохожих не обращал на меня ни малейшего внимания. И это было приятно и странно одновременно. Привыкнув в зоне ежеминутно ощущать на себе настороженно-внимательные либо откровенно ненавидящие чужие взгляды, я вдруг осознал прекрасную очевидность: я – дома... наконец-то дома!
Слабый, но крепчавший день ото дня ветер злорадно раскачивался на ветвях деревьев, радостно предвкушая, как будет срывать беспомощные листья и таскать их по грязным улицам, превращая в прах.
Я свернул в городской парк, так как еще не был готов к встрече с матерью. Та могла встретить меня равнодушным или настороженным взглядом, что было горше любых упреков, а может быть – радостной улыбкой...
Парк оказался безлюден. Лишь на одной скамейке расположилась компания мальчишек-школьников. Тут же грудой лежали их портфели. Пацаны играли в карты. На отполированных временем досках скамейки тускло поблескивала кучка монет.
Я подошел ближе. Мальчишки почему-то сразу прекратили игру, разобрали свои портфели и двинулись к выходу из парка.
«Меня испугались! – невесело усмехнулся я. – Да и немудрено: землистого цвета суровая морда с привычным жестким взглядом исподлобья, улыбка, больше смахивающая на зверино-кровожадный оскал, словно предупреждали окружающих: вы, земляки, сначала хорошенько пораскиньте, стоит ли со мной связываться... Поберегите-ка личное здоровьишко!..»
Ну да ладно! Через некоторое время отталкивающее выражение лица и хищная повадка должны измениться в лучшую сторону. Здесь не лагерь, где жизненная необходимость заставляет ежеминутно демонстрировать всем, что ты опасная зверюга и не потерпишь даже малейшего ущемления своих прав.
Присел на скамейку и закурил «Родопи», купленные на железнодорожном вокзале. В зоновском лабазе в наличии только рабоче-крестьянские «Прима» и «Беломорканал», осточертевшие за четыре года, как лагерная баланда, в которой заположняк плавают куски даже неопаленной свиной кожи. Как заменитель мяса, надо полагать.
С наслаждением набрал в легкие душистый болгарский дым. Хотелось обдумать, как повести себя при встрече с матушкой, что сказать, но непослушные мысли невольно убегали на четыре года назад, когда мне было семнадцать...
Глава 1
Был ясный весенний день. Приближались каникулы. Желание зубрить скучные правила и формулы в такую пору испарилось начисто. Правда, оно и в другое время года не слишком мне докучало.
Промучившись пять уроков в душегубке класса, я больше вытерпеть не смог. Меня манили шумно-бездумные улицы, сверкающие на солнце витрины-зеркала, детский лепет молодых тополей, скинувших ледяные оковы зимнего сна.
Слиняв с шестого урока с идиотским названием «трудовое воспитание», решил идти домой не сразу, а побродить по парку, чтоб мамуля ничего не заподозрила. Она ведь знает расписание моих уроков даже получше меня.
Свернул на боковую аллейку, где всегда было прохладно из-за густо росших деревьев и акаций, не пропускавших жарких солнечных посланцев на землю.
В глубине аллеи, в тупичке под шатром дикой акации, находилась скамейка. Но давно облюбованный мною уютный уголок оказался нахально захвачен неизвестной компанией.
Четверо парней, моих сверстников, шпилили в карты, а пятый, рыже-пегий детина лет двадцати, равнодушно-скучающе следя за ходом игры, наигрывал что-то на гитаре, почти сплошь покрытой западными наклейками бесстыдно оголенных девиц в явно вызывающих позах.
– Подойди-ка, пацан! – сказал один из играющих.
Я послушался.
– Ты чего, не в курсях, желторотик, что это место лично нам принадлежит и чужакам здесь очень вредно для здоровья? – явно издеваясь, оскалился игрок.
– Во-первых, не в курсях, а во-вторых, это мое место! – Я сбросил на землю свой школьный ранец, с какой-то даже веселостью чувствуя, как привычно напряглось тренированное тело. Я отлично понимал, что драки не избежать – они сами нарывались. Но нисколько не боялся – меня не напрасно считали в классе специалистом по мордобою. Я никогда не отказывался от схватки, воспринимая ее таким же видом спорта, как бокс или карате.
– Отвяжись от малыша, Серый! – явно подначивая, сказал гитарист. – А то он тебя размажет, а нам отскребать придется!..
Серый, мерзко усмехаясь, встал со скамейки:
– Это мы щас будем поглядеть, кого отскребать придется!..
Но он даже не успел сделать замах для удара, как я применил свой коронный прием: левой в солнечное сплетение, а правой – снизу в челюсть. Мой самонадеянный противник отлетел к скамейке и рухнул под ноги своим ошарашенным приятелям. Попытался подняться, надсадно выплевывая ругательства, но не смог и опять уткнулся разбитой мордой в траву.
На ближайшее время он стал уже не опасен.
Игроки несколько мгновений ошалело глазели то на своего поверженного товарища, то на меня, а затем без слов кинулись на победителя. Лишь парень с гитарой остался на скамейке, со странной улыбкой наблюдая происходящее.
Первому из нападавших крупно не повезло. Защищая живот, он по-глупому открыл шею, и я не преминул этим воспользоваться. Короткий скользящий удар ребром ладони, и атакующий, хватая ртом воздух, повалился кулем на землю.
Второй нападавший, не рискуя вступать в ближний бой, пнул меня в пах – подлейший прием, которым я никогда не пользовался. Невыносимо резкая боль скрючила меня пополам, и, получив новый удар ногой, теперь уже в голову, я упал.
«Все», – неожиданно равнодушно подумалось мне. Сил сопротивляться и даже кричать уже не осталось.
– Ша! Кончай свару! – внезапно вмешался гитарист. – Помогите ему встать!
Явно неохотно ребята повиновались.
Меня, грубо залапав, усадили на скамью.
– Займитесь Дантистом!
Дантист, невысокого роста кряжистый парень с калмыцки раскосыми глазами, сидел на земле и обеими руками старательно растирал себе шею. Ему помогли принять вертикальное положение.
– У-у! Падла! – прохрипел-просипел Дантист.
В руке он сжимал тяжелый медный кастет.
– Убери, идиот! – скользнул по нему пренебрежительным взглядом гитарист.
Дантист сразу как-то весь съежился, обмяк. Кастет скользнул в карман.
– Так-то лучше. Сбегай-ка в гастроном за водярой. Тяжкий грех не вспрыснуть такое славное знакомство с современным Гераклом!
Дантист, вмиг повеселев, ушел.
– Давай знакомиться. Жора, по прозвищу Артист! – протянул руку гитарист.
– Евгений, по прозвищу Женя! – я улыбнулся и искренне ответил на рукопожатие, понимая, что если бы не он, то не миновать мне вынужденного отдыха в травматологической клинике. – Выношу благодарность Жоре за своевременное вмешательство от имени и по поручению моей школы и любящей семьи!
Артист захохотал, обнажив крупные лошадиные зубы. Видя это, засмеялись и остальные ребята. Больше всех старался в усердии Серый, чей хохот мощными раскатами разносился под деревьями, почти покрывая и подавляя все другие звуки.
– Сергей. Можно попросту – Серый, – представился он и, явно дурачась, поклонился.
– А это братья Бобровы, – небрежно кивнул Артист на двоих очень похожих ребят, с широко распахнутыми, словно постоянно чему-то удивляющимися, карими глазами.
Появился Дантист. Из карманов брюк у него торчали два зеленых бутылочных горлышка. Встретили Дантиста, а вернее его алкогольную ношу, коротким троекратным «ура!».
Откупоренные бутылки пошли путешествовать по кругу.
– Глотни, Джонни! – протянул мне водку Артист.
Чтобы не оказаться мишенью всеобщих насмешек, я не отказался. Вскоре бутылки, уже пустые, валялись в кустах акации.
С непривычки в мозгах моих бродил тяжелый дурманный туман, навевая дрему.
Раскрасневшийся Дантист по-приятельски положил руку на мое плечо, видно, полностью предав забвению недавний инцидент между нами.
В парке начинало заметно темнеть. Обессиленные за день, косые лучи солнца освещали уже лишь верхушки тополей.
– Нам пора, – словно извиняясь, сказал старший из братьев Бобровых, – а то тетка хай поднимет.
– Топайте, топайте, детки малые! Вам уж давно пора в постельку бай-бай. И не забудьте шевельнуть извилинами над моим предложением! – улыбнулся-оскалился Жора Артист. – А мы пока еще не в силах оставить столь высокий кайф – вдыхать вечернюю прохладу.
– Я тоже пойду, – заявил я, глянув на часы. – Все уроки уже давно закончились.
– Ну, бывай, Джонни! Вечерами мы почти всегда здесь, – панибратски хлопнув меня по плечу, сказал Артист. – Забегай!
– Ол райт!
Я подхватил с земли ранец и направился к выходу из парка. Братья успели значительно меня опередить, и теперь их темные фигуры мелькали между деревьями далеко впереди.
Сзади доносились аккорды гитары и приятный баритон Жоры:
Когда я жил в Одессе,
Носил я брюки клеш,
Соломенную шляпу,
В кармане – финский нож...
Я скоро шагал по широкой гравийной дорожке. Приятно похрустывало под ногами, вечерний ветер, молодчага, освежал разгоряченное лицо.
Кусты с угрожающим треском раздвинулись, и на дорожку вышли двое.
«Братья! Меня караулили!» – пронеслось в голове.
Я сделал шаг назад, ожидая нападения.
– Зря ты это, – наблюдая оборонные приготовления, хмуро буркнул старший Бобров. – Побазарить просто надо.
– Говори! – на всякий случай не сходя с места, разрешил я. От них вполне можно было ожидать какого-нибудь подлого приема, каким угостил меня старший Бобров во время драки.
– Как тебе Артист показался? – совсем неожиданно спросил Бобер.
– Нормальный пацан, – я не скрывал удивления.
– Даю бесплатный совет, – продолжал старший, – не связывайся с их кодлой. Особенно с Артистом! Свяжешься – после не развяжешься. Ржавые они...
– А чего ж вы, мальчики, с ними? – я проницательно усмехнулся, но понять, что задумали братья, так и не смог.
Старший брат вопросительно взглянул на младшего. Тот молча кивнул.
– Законный вопрос! Но мы больше сюда ни ногой. Коли встретишь Артиста, так ему и передай! – сказал старший. – Ну, нам и на самом деле пора. По-моему, ты неплохой пацан. Сам решай.
Кусты акации сомкнулись за братьями. Когда их торопливые шаги стихли совсем, я пошел дальше, стараясь держаться середины дорожки, чтобы не подвергнуться неожиданному нападению. По пути пытался уяснить потайной смысл подозрительно-странного предупреждения недавних врагов.
«По ходу, темные лошадки эта компания Жоры, – пришел к выводу. – Но с такими куда интереснее, чем с пай-мальчиками и трусливыми рохлями вроде Бобров!»
Я жил рядом с городским парком, всего в трех кварталах. Поднявшись на второй этаж, позвонил в электроколокольчик.
Открыла мама. Мы жили вдвоем. Папашу я помнил смутно, в основном по фотографиям в старом семейном альбоме. Он давно был женат на другой женщине.
Я удивлялся, отчего мама не вышла замуж вторично. Но однажды, еще в детстве, когда прямо спросил ее об этом, мама усадила меня к себе на колени и грустно спросила:
– Женик, нам разве плохо вдвоем?
– Нет. Но...
– Что и требовалось доказать, – она облегченно вздохнула. – Нам обоим хорошо. И никто нам больше не нужен! Согласен, мой маленький? – Мама улыбнулась сквозь слезы и нежными, теплыми руками привлекла меня к своей мягкой груди... – Все пятерки в ранце поместились? – спросила мама по давно заведенной традиции.
– В основном. Оставшиеся рассовал по карманам, – я привычно поддержал игру, чтобы сделать маме приятно.
– Быстро марш в ванную комнату руки мыть. Ужин почти уже совсем простыл!
Наскоро проглотив омлет с «Докторской» колбасой и запив стаканом кефира, я уединился в своей комнате. Врубил магнитофон и плюхнулся в кресло.
Полуприкрыв глаза, наслаждался любимой подпольной кассетой под названием «Хулиганы». Эти песни были не из повседневной скучно-плебейской жизни-прозябания, а из другой – малоизвестной, запретной и потому притягательной. Они чуть-чуть приоткрывали щелку в эту романтично-рискованную жизнь и из-за этого так мне нравились.
Заунывно-бодрячески звучала семиструнная гитара, и юный, но сипловато-хриплый голос пел, срываясь на нервно-надрывную тональность:
Здравствуй, мама, разве не узнала
Своего любимого сынка?
Юношей меня ты провожала,
А теперь встречаешь старика...
В комнату, постучавшись, заглянула мама.
– Тебе все еще не надоели эти пропитые голоса?
– К крику моды надо прислушиваться. Даже если он с хрипотцой... И потом, это народный фольклор, – ответил я, не открывая глаз, чтобы мамуля не засекла, что я натурально «поплыл» от недавнего возлияния.
– Будь по-твоему. Но все-таки убавь громкость этого фольклора, – попросила мама и плотно прикрыла за собой дверь.
...Так наливай, мамаша, больше водки!
Боль в груди я водкою залью!
Позабуду лагерные муки
И для сердца что-нибудь спою...
Глава 2
Таранным ударом ноги я распахнул высокую тяжелую дверь, которая крокодильски-злобно клацнула за моей спиной, и оказался на улице.
Оглянувшись, отвесил шутливо-издевательский прощальный поклон общеобразовательной школе, над входом которой какой-то циник огромными красными буквами вывел нитрокраской: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»
Насвистывая «Миллион алых роз», направился домой. В голове на разные лады победно звучало долгожданное слово: каникулы? каникулы... каникулы!!!
Ранец, казавшийся во время школьной учебы пудовым, сейчас вдруг невероятно полегчал.
Красные полированные бока трамваев отсвечивали на солнце, радостно ожидая свою летнюю недогрузку в связи с тем, что большинство горожан отправятся в отпуска. И практически исчезнет час «пик», когда бедным трамваям приходилось вмещать в себя вдвое больше пассажиров, чем предусмотрено нормой.
Придя домой, я первым делом закинул ранец подальше в шкаф, переоделся в джинсовый костюм и выскочил во двор.
«Здесь мне делать нечего!» – сделал я вывод, увидя, что, кроме малышни в песочнице, сопящих от усердия над сооружением чего-то понятного только им, во дворе никого нет.
У кинотеатра «Октябрь» терпеливо томилась очередь. Показывали новый американский боевик. Мне нравились подобные фильмы. В них главным бессменным героем обычно был крутой парень с вечным «кольтом» у бедра, всегда готовый постоять за себя, находчивый и неунывающий даже тогда, когда жестокая судьба гладит его против шерсти.
Вдруг кто-то тронул меня за плечо.
– Есть лишний билетик. Рубль – и он твой! – услышал я знакомый голос.
Оглянувшись, увидел Дантиста. Тот удивленно сморгнул и неестественно захихикал.
– Здорово, Джонни! Что поделываешь?
– Я-то ничего. Дневной моцион. А ты что, в фарцовщики заделался? Или у тебя хобби такое? – поинтересовался я, насмешливо прищурившись.
– Да нет, браток, что ты! Это я так... – почему-то понизив голос почти до шепота, ответил Дантист – Погоди чуток, я мигом!
Он юркнул в очередь. Уже через несколько минут вернулся. На его бордовой, потной физиономии с раскосыми глазами было написано явное замешательство.
– Ты не бери в голову, Джонни! Это я так... – повторил он. – Понимаешь, кореш, у младшей сестренки день рождения завтра. Край подарок надо. – Он словно оправдывался.
– Лады! Все ол райт. Каждый зарабатывает, как умеет. Диалектика.
– Только не говори, будь человеком, Артисту... вот, возьми, – Дантист сунул мне в руку тяжеловесный медный кастет. – Дарю на память!
Я, не очень понимая эту неожиданную щедрость, взвесил подарок в руке.
– Не беспокойся. У меня еще есть. Высший класс! С шипами! – прибавил Дантист, явно опасаясь, что я откажусь.
– Ладушки! Коли тебе не жаль...
– Все путем! – облегченно вздохнул Дантист. – Куда двинем? В парк?
– Айда.
У скамейки, где произошло наше боевое знакомство, подстелив под себя пиджак, сидел Артист. Перед ним в правильном порядке были разложены игральные карты. Он на них раскладывал пасьянс со скуки. Слева от него лежала гитара, справа бутылка вина «Бычья кровь».
– Привет честной компании! – гаркнул он нам навстречу.
Заметив мой удивленный взгляд, ухмыляясь, пояснил:
– Скамейка – атрибут гнилой цивилизации! Сидя на живой травке, сильнее чувствуешь интимное общение с дикой природой, зов предков, так сказать!
Дантист, помешкав, тоже устроился на земле. Я последовал его примеру, стараясь не думать о том, что безусловно зазеленю джинсы.
– Скучновато жить на свете, скажу вам я! Маленькие удовольствия хоть как-то разнообразят наше прозябание на этом комке навоза, который умники почему-то назвали земным шаром! Предлагаю перекинуться в стиры. Нет возражений? – сказал Артист и начал профессионально ловко тасовать колоду.
– В карты, что ли? Можно, – я согласился, так как карточная игра – мое любимое развлечение.
– Я в отказе. «Капусты» – ноль, – отвечая на взгляд Артиста, буркнул Дантист.
– Бура? Очко? Хлюст? – уточнил Жора.
– Бура интереснее, – я высыпал перед собой на траву монеты, оставшиеся от школьного обеда.
Эта игра была моей излюбленной. Я в ней изрядно поднаторел, упражняясь с приятелем Вовчиком по кличке Шулер. Он научил меня «ломать» колоду и вмиг различать крапленые карты.
– Из копеек складываются рубли, как нас учит политэкономия! – съязвил Артист и нарочито небрежным жестом швырнул перед собой несколько смятых красненьких червонцев.
Игра началась. Первые партии протекали с переменным успехом. Но вот наконец-то мне, как говорится, широко заулыбалась фортуна. Подряд повалили козыри и одномастье. Ставки поднялись с копеек до рублей, а затем и до червонцев. За какие-то полчаса вся наличность Артиста перекочевала в мой карман.
– Жадность фраера погубила! – кисло констатировал Жора. – Пустяки! Деньги что навоз – сегодня нет, а завтра воз!
Дантист, с живым интересом следивший за игрой, равнодушно сплюнул и развалился на траве.
– Ну что ж! Помянем мой провал и достойно отметим удачливость Джонни! Он, видать, профессионал... Ха-ха!
– Возражения отсутствуют! – машинально сказал я, еще не вполне освоившись с мыслью о нежданном куше. Сорок рублей я еще никогда зараз не имел, и эти четыре червонца казались мне не совсем реальными.
В руке Артиста щелкнул боевой кнопарь. Длинным узким лезвием ножа он явно тренированным движением ловко сковырнул жестяную пробку «Бычьей крови».
– Откуда такая роскошь? – невольно позавидовал я, с восхищением рассматривая эбонитово-черную, с удобными ложбинками для пальцев рукоятку с медной перекладиной для упора при ударе.
– Где взял, там уже нет! – осклабился Артист и протянул мне бутылку. – Истинные друзья пьют прямо из горлышка, без глупых дешевых церемоний! Давай, Джонни, как победитель!
Остатки красного вина достались Дантисту. Опрокинув пустую бутылку кверху донышком, он с сожалением заглянул в горлышко, но, ничего не обнаружив, зашвырнул ее под скамейку.
Приятно было вольготно раскинуться на травке, глядеть на ленивое перемещение туманных облаков, на едва покачивающиеся верхушки тополей и не думать ни о чем.
О чем-то перешептывалась молодая листва, потревоженная заигрываниями ласкового ветерка. Сюда, в глубину парка, никакие посторонние звуки «гнилой цивилизации» не долетали, и можно было легко представить в своем воображении, что ты крутой авантюрист-ковбой из американского боевика, прилегший в девственном дремучем лесу Эльдорадо отдохнуть после удачного налета на золотоносный прииск...
И, словно гипнотизер, прочитав мои мысли, Жора Артист настроил свою семиструнную и запел «Ковбоя».
Дантист продолжал сидеть с отсутствующим выражением лица. Только когда в парке уже стало темнеть, мы разошлись, условившись о завтрашней встрече.
Глава 3
– Все еще нежишься в постельке? – спросила мама, раздвинув плотные портьерные шторы.
Я открыл глаза и сразу зажмурился от яркого света, залившего потоком комнату.
– Вставайте, граф, вас ждут великие дела – завтрак стынет!
Я улыбнулся: у меня с утра было отличное настроение. И не из-за привычной маминой шутки. Просто солнечные лучи, бившие веером из высокого окна, напомнили, что пришло наконец беззаботно-веселое лето, настали долгожданные каникулы. С сегодняшнего дня я свободен от нудно-скучных школьных занятий и противных заданий на дом.
В окно, любопытствуя, заглядывал кусок голубого безоблачного неба.
– И почему люди не летают?! – засмеявшись, задал я риторический вопрос Катерины из «Грозы» Островского, но не Николая.
– Потому что тогда никто не остался бы на нашей грешной многострадальной земле! – ответила мама не то в шутку, не то всерьез.
После сытного завтрака я устроился на балконе в шезлонге дочитывать детектив Агаты Кристи.
...Раздался глухой бой старинных настенных часов.
«Пора в парк», – встрепенувшись, вспомнил я.
Захлопнув за собой дверь, все еще слышал за спиной монотонно-торжественные удары часов: пора! пора! пора!
В этот день непостоянная удача явно демонстрировала мне свою задницу. Колесо карточной фортуны как-то незаметно быстро повернулось на сто восемьдесят градусов, и я остался ни с чем.
Серого и Дантиста на этот раз в парке не было. Не появились они и к вечеру. На мой вопрос Артист многозначительно осклабился и ответил, ткнув указательным пальцем куда-то в небо:
– Они заняты весьма важным делом, достойным внимания всех деловых людей!
Я хотел было уточнить, что это за дело такое, но передумал, увидев мрачно-хмурое лицо Артиста, который только за последний час уже несколько раз нетерпеливо поглядывал на наручные часы, не объясняя своего странного беспокойства.
– Завтра можешь не приходить. Нас здесь не будет, – пожимая мне руку на прощание, обронил Артист.
– Почему? – я не сумел скрыть разочарования, так как твердо рассчитывал на завтрашний карточный реванш.
– Решили устроить маленький пикничок на лоне природы. Прошвырнемся на мото за город.
– А я? Разве не могу с вами?
– Чудак человек! Мотоцикл рассчитан только на троих, – снисходительно объяснил Жора. – Для тебя, Джонни, просто нет места.
– Проблема лишь в этом? Пустяк! – я воспрянул духом, вновь обретая надежду отыграться. – У меня свой мотоцикл имеется, «Ява».
– Красиво жить не запретишь! Любопытно, откуда бабки? – Жора изучающе уставился мне в глаза. – Или я тебя недооценивал, или ты трахаешь дочурку миллионера?..
– Промахнулся, Жора! Просто мама подарила «Яву» на шестнадцатилетие.
– А-а! Ясненько. Ну тогда добро. Завтра по утряне в семь часов будь здесь на колесах, как из рогатки! Бензобак залей под завязку.
– Лады!
Глава 4
Неописуемый кайф было мчаться на второй скорости по ровно-гладкой, блестящей от недавнего дождика, асфальтированной дороге.
Мощно ревел мотор. В его басистом голосе слышалась могучая уверенность машины в своих силах. И в то же время к этой солидности примешивалось что-то ребяческое, нахально-бесшабашное. В самоуверенном рокоте мотора, казалось, угадывалось: «Прочь с дороги! Всех сомну! Все снесу!»
Если бы не реальное опасение нарваться на пункт ГАИ – я все еще не обзавелся водительскими правами, – было бы совсем замечательно.
Победно разбивая грудью воздушный поток, я первым несся по шоссе. За мной, азартно пригнувшись к рулю, мчался Жора Артист.
Капитулировавший ветер льстиво свистел мне в уши: «С-сам черт тебе не бра-ат-с!»
Наконец, выжав из взвывшего от перепряга «Урала» все, что он был в состоянии выдать, Артист вырвался вперед, несмотря на то, что его мотоцикл тащил на себе тройную тяжесть.
– Улю-лю! Ха-ха! – насмешничали Дантист и Серый, демонстрируя мне «дулю».
Я хотел, пусть даже рискуя слететь в кювет, дать по газам, но в это время мы свернули с тракта на узкую ухабистую проселочную дорогу. Из-за предательских кочек и рытвин оба вынуждены были сбавить безрассудно-бешеную скорость. Роль камикадзе ни меня, ни Жору не прельщала.
Мигом проскочив перелесок, мотоциклы выкатили на берег речки. Если б берег спускался к воде не полого-ровно, мы наверняка перевернулись бы – столь неожиданно резким оказался переход из лесочка к самой воде.
Как дикие чудо-кони, насильно остановленные на всем скаку, мотоциклы издали сдавленный хрип и мертво замерли.
– Прибыли! – весело гаркнул Жора.
Я снял мотоциклетный шлем и с любопытством оглядел окрестности. Речка была неширокая. Прикинул, что при надобности могу переплыть ее в два счета. На высоком противоположном берегу высились стройные ряды корабельных сосен. Их строгую величественную сдержанность немного смягчал беспорядочно разбросанный между ними березовый молодняк.
Темно-зеленая вода, нефритово искрящаяся на солнце, нежно-голубое небо, сосны, казавшиеся издали сиреневыми, – все это вносило в мою душу чудно-легкое настроение.
Поймал себя на мысли, что мне, как маленькому мальчугану, хочется, беззаботно смеясь, пробежаться босиком по самой кромке воды, чтобы разлетались подо мной многоцветные фонтанчики радужно-радостных брызг...
– Умаялся с дороги? – дружелюбно хлопнул меня по плечу Артист. – Сейчас развеемся – будь спок!
В это время ребята расстелили на мелком песочке какое-то подобие покрывала-скатерти, странно сочетавшей в себе малиновый, желто-коричневый и фиолетовый цвета.
По-турецки поджав под себя ноги, вся братва полукругом разместилась за этим импровизированным столом.
Из коляски «Урала» была извлечена литровая переплетенная бутыль и множество съестной всячины.
– За вчерашнюю удачу! – поднял наполовину наполненный стакан Артист.
– За тебя и Генриха! – вставил Серый, в два глотка заглотив свою дозу.
– А кто такой Генрих? – полузадохнувшись от мутного самогона, поинтересовался я.
– Великая голова с умопомрачительным множеством умственных извилин! – сострил Жора, с удовольствием захрустев малосольным болгарским огурчиком.
– Его старшой брательник, – пояснил Дантист.
Пригладив пятерней непослушно-растрепанную рыжую шевелюру, Жора взял гитару.
Над спокойной гладью воды томно полилась песня. Все-таки Артист пел профессионально, что называется, искренне-чувственно. В его голосе слышались то бесшабашно-удалой кураж, то безысходная смертельная тоска:
...Пейте, пойте, друзья, веселитесь,
Вспоминайте кента своего!
Жил когда-то в Свердловске Кучеренко,
А теперь расстреляли его...
– Ну что ж, помянем бедолагу Кучеренко! – криво усмехнулся Серый и плеснул всем из бутылки.
Солнце уже поднялось довольно высоко. Мы разделись. Вода была теплая, освежающая и такая чисто-прозрачная, что свободно просматривалось золотое песчаное дно. Кое-где сквозь песок настырно пробивались слабые кустики водорослей. Их мохнато-косматистые лапки, причудливо закручиваясь, хватаясь друг за дружку, жадно тянулись вверх, к безнадежно далекому солнцу.
– Хочешь жить – умей вертеться! – сделал я вывод, взглянув на них, и поплыл саженками к берегу.
Когда вышел из воды, ребята уже разлеглись на песочке, подставив горячим лучам свои когда-то успевшие загореть тела.
– Небось сыграть желаешь? – взглянув на меня, спросил Жора и, не дожидаясь ответа, вынул из валявшейся рядом куртки колоду засаленных карт.
Повторилась вплоть до мелочей вчерашняя история. Вся моя наличность – двадцать семь рублей, выуженные из моей домашней копилки, в мгновение ока перекочевали к Артисту. Жора почему-то остался совершенно равнодушным к своему везению, сунув смятые бумажки в боковой карман куртки, и закурил.
– Завтра обязательно отыграешься, браток! – успокоил он, виртуозно выпуская серию колечек табачного дыма.
Настроение мое совсем упало в минус – я так твердо рассчитывал на выигрыш, что совсем не учел последствий проигрыша. А они были далеко не из лучших. Мама, без сомнения, вскорости узнает о внезапно опустошенной копилке, и будет крупная неприятность.
Не спрашивая разрешения, наполнил до краев граненый стакан из оплетенной бутылки и залпом выпил обжигающую, ставшую тепло-противной на жаре жидкость, чем-то напоминавшую морилку для тараканов.
Жора скосил на меня смешливо-издевательский взгляд.
– Не гони, Джонни, по пустякам – дело житейское. Суета сует!
– Душно что-то. Искупнусь.
Тяжело ступая, безуспешно стараясь держаться прямо, я вошел в реку по грудь. Вода обладала живительно-волшебной силой. Недаром, видать, я родился под знаком Рыб. Хмель почти испарился, осталась только какая-то мрачная подавленность.
Случайно блуждающий взгляд остановился на кустике водорослей.
– Жить хочешь? – я вдруг озлобился и нырнул.
Когда вышел на берег, в руке у меня были намертво зажаты вырванные кустики подводных растений. Отшвырнул их подальше от воды.
– За жемчугом охотишься? – захохотал Серый, наблюдая за этими моими манипуляциями.
– Угадал! – Я растянулся на песке.
«Где достать «капусту» для реванша?» – не давала покоя нудная мысль.
Из лесочка медленно выехала «Волга»-такси.
Но это не была пьяная фантазия, не мираж, как я поначалу подумал.
Дверца машины хлопнула, и появился водитель с шапкой кудрявых рыжих волос – точно таких, как у Жоры. За ним из автомобиля вышла молодая девица в ярком красном платье.
Артист с трудом поднял отяжелевшую голову; он успел уже весьма изрядно приложиться к самогонке.
– А-а! Наша ненаглядная принцесса Тамарка прикатила! – хохотнул он.
– Отстань, козел. Надоел, – скривив напомаженные губки, отмахнулась Тамара.
– А меня, пьяная твоя харя, ты и в упор уже не видишь? – спросил рыжий таксист.
Артист осоловело воззрился на него.
– Генрих?! Ты как здесь очутился?
– Закусывать надо, милый братик, и поменьше хлебать водки – она, как нам доказывает история, и так массу замечательных людей сбила с панталыку. А нашел я вас запросто – ты же сам сказал, на старом месте будете.
– Между прочим, эт-то не водка, а самогон! – заплетающимся языком попробовал оправдаться Артист.
– Тем более! – засмеялся Генрих. – Ладно. Покемарь децал. Позже побазарим.
Жора не заставил себя уговаривать, обессиленно уронил голову и больше не подавал никаких признаков жизни.
Серый с Дантистом встали, как солдаты перед командиром, ожидая от таксиста приказаний.
– Садитесь! – махнул тот рукой. – Как водичка? Ништяк?
– Первый сорт!
– Как парное молоко!
– Отлично. Отдохну немного от служения Родине и Отечеству! – Генрих скинул одежду, удобно прилег на песочке.– Забавная, скажу я вам, эта штучка – жизнь, братишки! – сладко зевнул он, интеллигентно прикрыв рот ладонью.
Тамара присела рядом с ним. Ее карие глаза задумчиво смотрели на воду.
Я даже позабыл про карточное поражение, глядя на Тамару. Это была стройная девчонка лет двадцати с длинными вьющимися черными волосами, с приятным, по-детски чуть капризным выражением лица. Ее изящная, аппетитная фигурка притягивала жадные, плотоядные взгляды всех ребят.
Генрих, явно по-хозяйски, положил голову на колени Тамары. Та снисходительно усмехнулась и нежно-ласково провела ладонью по его курчавой шевелюре.
– Скучно что-то, – томно вздохнул таксист.
Серый с готовностью взял гитару и стал старательно настраивать струны.
– Нет уж, уволь! – притворно испугался Генрих. – Только не это! С гитарой Жорик мне уже все мозги перетрахал! Дантист, глянь-ка в машине на заднем сиденье.
Дантист, покачнувшись, встал и приволок кассетный магнитофон.
В скором времени все птахи в лесу сильно перепугались: из мощного динамика понеслись лихие вопли ансамбля «ХУ». Пташки волновались не напрасно – голоса певцов смахивали то на вой, то на мяуканье, то на плач изголодавшегося волка, жалующегося на луну.
Стая птиц поднялась в небесную синь и упорхнула подальше от опасного соседства.
Лишь сороке, казалось, шизоидные выкрики ансамбля пришлись по душе. Она устроилась недалеко на ветке, восхищенно вертя маленькой головкой и треща без умолку, словно даже солидарно подпевая.
А может, она, наоборот, сердилась и выражала тем свое бурное птичье недовольство.
– Вот это я понимаю – современная цивилизация! – мечтательно заявил Генрих. – Не то что наша балалаечная пьяная Русь! Знаете, ребятишки, сколько «ХУ» зашибает за одно турне по Штатам? Два миллиона долларов! – он завистливо вздохнул. – Вот настоящая красивая жизнь!
Генрих вдруг вспомнил обо мне.
– Новенький, что ли? Серый, почему я не в курсе?
– Да нет, это так... Жора с ним в карты шпилит.
– А-а! Цыпленок! Неравнодушен, значит, к дензнакам? Логично! Но поосторожнее, дружок. Жорик дока в этом деле. Талант! Враз ощиплет. «И радостно не вой, – как в песне поется, – ты бежишь домой раздетый и босой!» Информация к размышлению – сопли и слезы позднего раскаяния Жорика не разжалобят! Давай задний ход, мальчонка, пока времечко позволяет!
– Я не цыпленок! И не лезь в мои личные дела! Тебя они нисколько не касаются! – процедил я, еще более распаляясь, заметив заинтересованно-удивленный взгляд Тамары.
– Брось, Джонни, не связывайся ты с ним! – шепотом посоветовал Дантист.
– Нет, ты – цыпленок! – не меняя удобной позы, словно выдавливая из себя слова, смакуя, сказал Генрих, хищно прищурясь. – А сейчас ты к тому же станешь еще и жареным!
Он скользнул взглядом по Серому и Дантисту. Те послушно поднялись и направились ко мне.
Дантист сочувственно вздохнул, а Серый оскалился в злобной ухмылке.
Как говорил вождь мирового пролетариата: промедление – смерти подобно!
Поэтому я быстро прыгнул к своей одежде и мигом выхватил из кармана медный презент Дантиста.
«Попробуйте-ка меня сейчас взять, чайки облипанные!»
Серый растерянно огляделся – ни камней, ни палок поблизости не наблюдалось.
– Крутой пацан! – улыбнулся Генрих. – Уважаю! Признаю, ты не цыпленок, а матерый волчара! Не хотел бы я повстречаться с тобой в темном переулке... Мне бы с десяток таких хватов – весь мир перевернули бы запросто, без всяких там идиотских рычагов Архимеда! Ха-ха!
Серый и Дантист, будто ничего и не произошло, снова устроились на бережку.
Солнце стояло в зените. Прошитый его агрессивными лучами, даже слабенький бриз с реки рассеялся и сховался, спасаясь в густой тени листвы, лишь легким пошевеливанием в ветках напоминая, что еще жив.
Тамара, кокетливо изгибаясь, стянула через голову цветастое полупрозрачное платье-мини и осталась в голубеньком купальнике.
Когда она шла к воде, соблазнительно покачивая главной своей достопримечательностью, мы восхищенно уставились ей вслед. Тонкий импортный купальник совсем не скрывал, а, наоборот, подчеркивал замечательные прелести ее гибкого тела.
– Не насилуйте девочку глазами, братва! – усмехнулся Генрих. – Она пока не про вас!
Дантист бросил на Тамару последний алчный взгляд и потянулся к плетеной бутыли. Серый зло сплюнул и перевернулся на живот. А я зарыл ноги в прокаленный песок. На душе было и легко, и как-то грустно.
«Вот ради таких мужики, не раздумывая, идут и на подвиги, и на преступления... И прыгают с отчаяния в пролеты лестниц», – подумалось вдруг мне.
По грудь зарывшись в теплый песок, я почувствовал себя как-то по-особенному. Будто, как дерево, расту на земле.
«Все мы оттуда, – улыбнулся, засыпая. – Все в землю ляжем, все прахом будем...»
Весьма довольный своими нехилыми познаниями Горького, я забылся в тяжком сне.
Мне снилась очаровательная Тамара. Она задорно смеялась и нежно ласкала пальчиками мои волосы. Рядом кружился в мистическом танце шамана Артист. С каждым взмахом рук у него из рукавов пиджака почему-то вылетали игральные карты с голыми девками на их «рубашках». Они тут же превращались в крупных черных ворон и, противно каркая, кружились надо мной. Особенно выделялись три вороны: пиковый туз, шестерка треф и бубновая голая дама.
Я возмутился, сам не понимая почему.
– Отчего дама бубновая, а не пиковая?! Это неправильно! – кричал я до полной хрипоты, до изнеможения, хотя никак не мог понять, что меня здесь так раздражает.
Артист продолжал свой фантастически-страшноватый танец, крутя над головой гитару в наклейках хохочущих девиц, которые все вдруг приняли облик Тамары. Они, заигрывая, подмигивали и лукаво шептали:
– Приклейся к нам, и тогда мы навсегда будем вместе!..
Вдруг появился Генрих, в руках у него болталась хозяйственная сетка, битком набитая пачками денег. Смешно подпрыгивая, он бежал по картофельному полю. А за ним, вопя, мчались длинноволосые парни и орали:
– Отдай наши два миллиона долларов!
Опять появилась Тамара. Ее насмешливые карие глаза оценивающе смотрели на меня из-под длинных ресниц. Внезапно черты лица стали мгновенно расплываться, и голова превратилась в яркий золотой диск. Он так невыносимо сверкал, что я зажмурился от острой боли в глазах.
– Мальчик, проснись! – услышал я голос откуда-то издалека.
С трудом разлепил веки. Надо мной склонилась Тамара. Она случайно заслонила от меня солнце, и ее голова оказалась как бы в золотом ореоле.
– Богиня! – прошептал я хрипло.
Тамара звонко рассмеялась, довольная комплиментом.
– Дурашка! Хватит нежиться на солнышке! И так, по-моему, лицо сжег! Пойдем-ка обедать, мой облезлый дурачок!
Я выбрался из плотных песочных объятий и перебрался к ребятам.
Импровизированный стол был обставлен уже по-новому. Опустошенная литровая бутыль куда-то исчезла, ее место заняли принесенные из автомобиля две бутылки виски «Белая лошадь», несколько банок шпрот и термос с пивом.
– Командовать парадом буду я! – явно подражая Остапу Бендеру, заявил таксист, сворачивая бутылочные пробки и наполняя граненые стаканы.
– Без тостов! Каждый пьет за свое! – предложил успевший отоспаться Артист.
«За то, чтобы Тамара стала моей!» – загадал я и залпом осушил свои полстакана. Виски, хоть и было теплым, оказалось приятным и мягким на вкус.
В скором времени Генрих с Тамарой укатили. Жора Артист почему-то заметно сник. Серый протянул ему гитару, но тот лишь отрицательно покачал головой, продолжая потухшими глазами смотреть на покрывающуюся к вечеру мелкой рябью поверхность реки.
– Паршиво жить на свете! – тяжело вздохнул он. – Размаха настоящего нет! Счастья хочется! Хотя, как сказал русский классик араб: «На свете счастья нет, но есть покой и воля...»
– Твой араб – конченый дурак! Есть «капуста» – имеешь все, что пожелаешь. В этом и есть счастье! – завистливо разглядывая заграничную этикетку американского виски, высказался Серый.
– Не в деньгах, братцы, счастье! – кисло улыбнулся Жора Артист. – Покой и воля...
Его глаза наполнились слезами. Непослушной тяжелой рукой он взял гитару. Сначала его баритон звучал тихо и тоскующе, но затем, все более распаляясь, Жора запел с настоящим надрывом.
«Под Высоцкого подделывается», – решил я.
...Сижу на нарах, как король на именинах,
И пайку черного мечтаю получить,
Гляжу, гляжу в окно, теперь мне все, равно –
Решил я факел своей жизни потушить!..
– Кончай гнать, Жора! Вчера мы сработали чисто! – сказал Дантист. – Или, может, хвостов просто нахватал в институте?
– Всего-то один. Лажа! – устало отложил семиструнный инструмент Артист. – И к чему, спрашивается, я вообще туда поступил? Все одно хирург из меня не выйдет, а быть заштатным терапевтом – не цель моих мечтаний!
– Так отчислись, и все дела! Генрих же бросил юридический – и ничего, – посоветовал Серый.
-Не выгорит. Характера не хватит, – вяло махнул рукой Жора. – Привык плыть по течению. Видно, придется волочь свой крест. Ну, да и черт с ним!
Назад ехали в обратном порядке. Артист с Серым, а я с Дантистом – нам оказалось по пути.
– Гуд бай! – крикнул Жора, перекрывая рев мотора, на развилке дорог и свернул налево.
«Налево пойдешь – богатство найдешь; направо пойдешь – любовь найдешь, прямо пойдешь – смерть найдешь», – почему-то вспомнилась мне надпись на валуне древней русской сказки.
Мне стало весело: «Не знаю, как насчет право-лево, а прямо – верная смерть – девятиэтажка стоит. На скорости вмиг расшибешься!» – подумал я, катя по правой дороге.
Вспомнилась Тамара.
– Хорошо бы предсказание о правой сбылось!
– Что ты сказал? – не понял Дантист,
– Ничего! Проехали! – засмеялся я и дал полный газ.
– Тормозни здесь, – попросил попутчик через некоторое время. – Ну, бывай, Джонни! Завтра по новой играть придешь?
– Непременно!
– Не советую... Повадился кувшин по воду ходить... Ну, как знаешь. Хозяин – барин.
– Да, а почему у брательника Артиста заграничное имя?
– В натуре-то он Геннадий. Просто ему в кайф, когда его Генрихом зовут. Ничего парняга. Но не пофартило ему в жизни. Если б не турнули с третьего курса, сейчас юристом бы зажигал, а не баранку крутил!
– А что так?
– Точно не знаю. Какая-то история с однокурсницей... Кажется, даже уголовное дело завели. Но родичи-профессора отмазали. Ну, бывай! И лучше больше не играй, Джонни!
– Ладушки! Бай-бай!
Глава 5
Какое-то странно-неприятное ощущение – будто скользкий холодный зверек забрался в мою душу, шевелится там, перебирает лапками мысли, желания, а ты с тоскливой безнадежностью ждешь, что он сейчас отыщет что-нибудь интересное для себя и вонзит в «это» остренькие зубки.
Я с надеждой взглянул на книжку Агаты Кристи, но она была уже прочитана и не могла отвлечь от этого глупого шизоидного состояния самочувствия.
«Предчувствие шевелится, – вяло подумалось мне.– Опять продуюсь, наверное. Азарт!..»
Мне пришел на память любимый книжный герой – профессиональный игрок Джек Гемлин Брет Гарт.
«Основное, – говорил тот, – быть равнодушно-спокойным во время партии. Ни в коем случае не повышать ставки, уметь вовремя остановиться...»
Я резко поднялся с кресла – жребий брошен – и подошел к маминому письменному столу. Выдвинул верхний ящик, никогда не запиравшийся. Бумажник лежал на виду, даже искать не потребовалось. В нем обнаружил пять десяток, сберкнижку и собственную фотографию в детском возрасте. Из-за этого фото чуть было не отказался от затеи и не засунул все обратно на место.
Но, подумав, деньги я все же забрал и выскочил на улицу. Настроение заметно поднялось.
Холодный зверек в душе почти затих, чего-то ожидая, мерзкая бестия!
– Ничего! Все будет ладушки! Пять червонцев – это сильный актив! – шепнул я сам себе, убыстряя шаги к парку.
Артист уже сидел в своей излюбленной позе – нога на ногу. Под его опухшими глазами были болезненно-черные круги – не слишком дорогая дань за вчерашнее усиленное веселье.
Доброжелательно кивнув мне, он лениво выплюнул сигарету и вынул колоду карт:
– Ставка?
– Червонец.
Артист удовлетворенно хмыкнул и, дав мне сдвинуть колоду, раздал карты.
– Бура! – облизнув невольно пересохшие губы, заявил я и выложил перед Жорой тройню старших козырей.
– Повысим? Удачу надо хватать за попочку! Ей, как женщине, это очень по вкусу! – ухмыльнулся Артист.
Ставка удвоилась, затем утроилась.
– Как плебеи по мелочам размениваемся! – пренебрежительно скривил тонкие губы Жора. – Давай, как серьезные деловые – ва-банк! Кто не рискует, тот шампанского не пьет!
И на отполированные временем доски скамейки веером легли четыре банкноты по полсотни рублей.
Я с досадой почувствовал, что на лбу выступила испарина, по всему телу пробежала горячая, а следом ледяная волна.
– Лады! – проглотив застрявший комок, предательски дрогнув голосом, согласился я. – Давай на все. Пан или пропал!
Я очень медленно, чтобы не спугнуть удачу, раздвинул розданные Жорой карты. И облегченно перевел дух.
– Моя партия! – сдерживая ликование, я выложил перед Артистом самую мощную «молодку» из туза, десятки и короля треф.
– Молоток, Джонни! Но есть у тебя маленький недостаток – говорить гоп, пока не перепрыгнул! – широко осклабился Артист и смачно шлепнул передо мной свои карты. – Три туза в паре с козырями. Московская бура, не бьющаяся даже козырями!
Со смешанным чувством нереальности происходящего, опустошенности и боли наблюдал я, как Жора нарочито-небрежно складывает купюры и кладет к себе в карман.
– Что это, Джонни, у тебя морда вытянулась? – захохотал Артист, насмешливым взглядом изучая мою физиономию.
– Ну ладно! – выдохнул я, стараясь, чтоб голос звучал бодро. – Пора мне. Прощай, Жора!
Я поднялся на ватных ногах со скамьи и сделал несколько шагов по аллее.
– Постой-ка, Джонни! А завтра придешь?
– Нет, пожалуй... Нет.
Артист прищурил серые глаза, губы его скривила снисходительная усмешка.
– Погодь, Джонни. Сядь. Побазарим давай.
Я послушно вернулся на скамейку. Домой идти совсем не хотелось. Предстояло нелегкое объяснение с матерью по поводу опустевших копилки и бумажника.
– Где «капусту» взял? У мамаши-учительницы надыбал?
Я нахмурился, ощущая, как привычно-крепко сжимаются кулаки и напрягается тело. Жора был один, и выхлестнуть его труда не представляло.
– Не нервничай, Джонни! И можешь не отвечать – все и так ясно. – Артист, страхуясь, отодвинулся от меня и будто ненароком сунул руку в карман, где у него лежал пружинный нож.
– Не крал я, а только на время взял, – буркнул я.
– Ага. Ясно. Каким же манером собираешься возвращать?
– Жорик, не суй нос не в свое дело! Это моя проблема!
– Хочу тебе помочь, чудак человек! И не гляди на меня волком!
– Я не нуждаюсь в акте благотворительности, Жора-филантроп!
– Речь вовсе не о благотворительности! И я не филантроп. И никогда им не стану – слишком не верю в людскую благодарность. Ведь человек по сути своей – неблагодарное животное. Не согласен? – Артист, криво ухмыляясь, глядел на меня как на одного из представителей животного мира.
– Нет. А благодарность детей к родителям?
– Пальцем в небо попал! Это же не благодарность, а банальный животный инстинкт, зов родства крови! Не будь таким наивным!
– Не знаю...
Глаза Жоры насмешливо сузились. Они словно говорили:
«Младенец! Как смеешь сомневаться в общепризнанных истинах?!»
– И что за помощь хочешь предложить? – деланно-равнодушно поинтересовался я.
– Материальную помощь не жди. Дураки давно вымерли. Могу лишь дать дельный совет, как раздобыть столь необходимые тебе дензнаки.
Я, почему-то наивно ожидавший, что Жора предложит мне по-братски взаймы, разочарованно отвернулся.
– Ну и как, любопытно?
– Очень даже просто! Надеюсь, тебе знакомо понятие – экспроприация экспроприаторов?.. Грубо выражаясь, выхожу один я на дорогу... Все на бочку и живей!
– Грабеж? – я не очень удивился. – Ты шутишь, Жора?
– Да? – лицо Артиста стало серьезным. – Ничуть! Так что решайся, будь мужиком! Или тебя смущает такое детски-наивное понятие, как мораль?! Не смеши, браток! Кто придумал это словечко? Слабые и никчемные людишки. Ничтожества, для которых предел мечтаний – домашние шлепанцы, телевизор и теплая баба под боком! И эти животинки изобрели мораль, чтоб превратить сильных личностей в таких же тупо-послушных скотин, как они. В стадо! А что мешает нам, сильным личностям, создать собственную мораль? Мертвый лист отпадает, чтобы не мешать живому, слабый обязан уступать место сильному, трусливый – смелому! Разве не это истинная мораль? И ее придумала сама Природа, а не человечишки! Что молчишь, Джонни?
– Сказать правду, я над этим никогда не задумывался. Но как так – хватать без причины человека и... экспроприировать?
– Тебя тормозит подобная чушь? Не будь дешевым чистоплюем! И запомни: нет на свете человека без греха! Каждый когда-то принес горе кому-то! А за все надо платить! И мы – те Черные ангелы, взимающие долги! Добрые, кстати, так как будем наказывать быдло лишь материально, оставляя им их никчемную жизнь!.. Да и нет у тебя, браток, другого реального выхода из финансовой ямы! Ну, по рукам?
Я вяло ответил на рукопожатие.
– Джонни! Я с самого начала понял, что на тебя положиться можно! От судьбы не уйдешь – ты хищник, а не овца! Я это с первой встречи просек!
...Я торопливо шел по направлению к своему дому. Четко печатали по мостовой каучуковые подошвы. Прохожих не было. Людишки-плебеи давно устроились перед телевизорами или с газетами в руках в своих квартирах-норах.
Стоял теплый вечер. Солнце уже загасилось за крышами домов, но небо было еще светлое, наэлектризованное за день прожектором-светилом. Кое-где на небе угадывались холодные точки далеких равнодушных звезд.
Я чувствовал себя Гулливером в стране лилипутов – большим и сильным.
«Глупые, маленькие, смешные людишки! – думал я, глядя на мирно светящиеся окна близлежащих домов. – Вы и не подозреваете своими куриными мозгами, что сейчас идет под вашими окнами гангстер-мститель. Черный ангел, от которого вам не спрятаться и под дюжиной замков-засовов!»
Сунул руку в карман – там приятно хрустнули ассигнации.
«Даже ангел задаром работать не станет! Наказал козлов – и сам не внакладе! Ха-ха!»
Все еще смеясь, поднялся по старым, выщербленным ступеням подъезда.
– Нынче ты поздно что-то, – встретила меня мама, стараясь скрыть в голосе обеспокоенность. – И не скучно одному гулять? Ведь все твои друзья разъехались на лето.
«Ладушки! – радостно подумал я. – Значит, она пока еще не засекла пропажу денег!»
– А я не один. Друзья не копченая колбаса – их везде найти можно!
– Познакомился с кем-то?
– Да. В парке. Клевые ребята. Двое учатся в строительном училище, а третий – в мединституте на третьем курсе мается.
– Как так – мается?
– Его истинное призвание – музыка. Артист, одним словом!.. – мне стало смешно от этой случайной двусмысленности.
– Вот и замечательно, а то я все голову ломала, куда бы тебя на каникулы пристроить, чтоб совсем не закис.
– Пустяки! Мне вовсе не скучно! Даже наоборот.
– Да? Ты какой-то странный последнее время был. Я думала, что от одиночества и безделья измаялся.
– Нет. Все ладушки!
Я открыл глаза, уставясь в потолок. Сон, видать, совершенно про меня забыв, не приходил.
«Вот почему всегда так получается? – подумалось. – Когда хочешь заснуть – ну ни в какую! А желаешь просто поваляться, помечтать о чем-нибудь – враз засыпаешь! Лады. По этой теории бог сна сейчас ко мне примчится как ошпаренный!»
Я до мельчайших подробностей стал восстанавливать в памяти события прошедшего вечера.
Почти сразу после откровенного разговора с Артистом на аллее появились Серый и Дантист.
Последовало ставшее уже традиционным алкогольное возлияние, вмиг рассеяв последние мои сомнения в принятом решении.
Затем мы всей компанией направили свои уже немного нетвердые шаги на облюбованную Артистом еще днем улочку, где висели только два фонаря, да и то слепые – с выбитыми лампами.
Ждать клиента пришлось недолго. Из-за поворота вынырнул какой-то прохожий с портфелем и, беспечно насвистывая модный мотивчик, направился в сторону нашей засады.
– Ну?! – ухмыльнулся Артист. – Давай, Джонни, покажи-ка братве, на что способен!
Я неуверенно взглянул на быстро приближавшуюся фигуру, враз вспотевшей ладонью, до боли в пальцах сжав медный кастет.
– Ладно, Джонни! Впервой завсегда трудно. Смотри, как это делается! Учись, пока я на свободе!
Артист вынырнул из мрака густых акаций и разболтанной походкой подвыпившего гуляки побрел по тротуару. Прохожий на какое-то мгновение остановился, но, увидя, что встречный всего-навсего один и в стельку пьян, уверенно продолжил путь и даже возобновил свои глупые музыкальные упражнения.
Артист внезапно-резко прекратил ходьбу так, что прохожий чуть не налетел на него.
– Ты что, малый?! Сдурел?
– Дай-ка закурить, землячок! – сквозь зубы процедил Артист, загораживая дорогу.
Тип с портфелем, видно, не любил осложнений и сунул ему сигарету.
– А ты, оказывается, законченный жлоб! Всю пачку, фраер! – оскалился Артист.
– Тебе что, парень, мозги давно не вправляли? Иди-ка проспись, а то уложу тебя спать прямо здесь на тротуаре!
– Шутишь ты, фраер! Но я-то человек серьезный, и чувство юмора у меня начисто отсутствует!
В руке Артиста металлически щелкнул пружинный нож, тускло блеснула сталь длинного лезвия. Держал нож он профессионально – одними пальцами, чтобы свободно можно было менять направление острия.
– Ах ты, гаденыш! – Прохожий отскочил в сторону, хотел было замахнуться портфелем, но его локти надежно-крепко уже были зажаты Серым и Дантистом, неслышно подошедшими сзади.
– Без истерики, козел безрогий! Нам нужны монеты твои, а вовсе не ты! – процедил Артист и сунул руку в карман клиента.
Тот сделал отчаянную попытку вырваться, но ребята вывернули ему руки. От нестерпимой боли клиент упал на колени. Портфель отлетел в кусты.
Из-за угла, крутя мигалкой, выехал «газик» ПМГ.
– Милиция! Помо...
– Не рыпайся, тварь! – Артист с оттяжкой пнул кричащего в поддых.
Тот захлебнулся и больше не выступал. Подхватив под руки, его оттащили с тротуара в кусты акации.
Артист, профессионально-быстро ошмонав карманы клиента, расстегнул портфель. Выудил оттуда лишь смену белья, бритвенные принадлежности и комок слипшихся леденцов в целлофановом пакетике.
– Эй, командированный! Очухался? Мы люди деловые и не раздеваем граждан, как какие-нибудь мелкотравчатые сявки! Так и сообщи ментам в отделении!
Артист презрительно отшвырнул не представлявший никакой ценности портфель в кусты.
– Рвем когти, братва!
На одном дыхании проскочив несколько темных проходных дворов, мы достаточно удалились от ставшей опасной улицы.
– Навар не хилый! Пожалуй, разбежимся, чтоб зря не рисковать, – заявил Артист, исследовав содержимое бумажника командированного. Там оказалось больше трех сотен рублей мелкими купюрами.
– Что у вас?
Серый и Дантист вынули золотой перстень-печатку и часы «Полет». Перстень и часы Артист сунул в карман, а пустой бумажник с паспортом зашвырнул в заросли акации.
Серому и Дантисту отсчитал по стольнику.
– На, держи, Джонни, свою долю! – протянул мне деньги Жора. – Здесь восемьдесят рваных. Хватит?
– Да... Но ведь я ничего не делал...
– Пустяки. У тебя еще все впереди! – усмехнулся Артист. – Отработаешь. Кстати, сволочной судейской шатией-братией присутствие рассматривается как прямое соучастие!.. Учти!
...По моему телу прошла теплая расслабляющая волна, накрывая с головой. Обыкновенная перовая подушка вдруг показалась пухово-мягкой.
– Я же точно знал, что сон сейчас прибе... – полуулыбнулся я и тут же провалился в бездонно-глубокий свинцовый сон.
Глава 6
– О, Джонни! Ты пунктуален, как часы «Полет», что мы вчерась экспроприировали у командировочного лоха. Точность – вежливость королей! Ты случаем не загримированный принц? – как всегда, встретил меня плосковатой шуткой Артист.
– От тебя ничего не скроешь! – улыбнулся я и плюхнулся рядом с ним на скамейку.
– Как почивали, Ваше Высочество? Комары не беспокоили? – Жора щелчком сбил с моего плеча несуществующую соринку и, сняв воображаемую шляпу, приложил ее к сердцу, всем своим верноподданническим видом демонстрируя почтение, смирение и еще целую кучу разных чувств, присущих слуге по отношению к своему господину.
– Благодарю, неплохо. Вот тебе на водку, то бишь на чай! – я щедро-небрежно опустил гривенник в руку Артисту. Тот благодарно поклонился и загоготал, весьма довольный игрой.
– По ходу, я крупно промахнулся! Следовательно, не в медицинский, а в театральный подаваться!
– Вы почему постоянно опаздываете?! Главное – это у вас вошло уже в привычку! Генрих ждать не станет, он не сявка какая-нибудь!
– Мы же не нарочно. Наверно, часы у Серого отстают, – извиняющимся тоном попробовал оправдаться Дантист.
– Хрен с вами, – смилостивился Артист. – Потопали.
– Генрих решил устроить у себя маленький междусобойчик, – объяснил мне по дороге Жора.
Через десять минут ходьбы мы вошли во двор пятиэтажного дома, выстроенного буквой П.
– В натуре, похоже на тюрягу? – оскалился Жора, обводя взглядом обшарпанные, во многих местах с обвалившейся штукатуркой, унылые стены дома. К тому же на первом этаже размещалось какое-то учреждение – все окна были зарешечены.
– Да, – согласился я. – Копия.
– Здесь и проживает мой брательник.
«Тут ему самое место!» – хотел добавить я, но благоразумно промолчал.
Поднялись на второй этаж. Жора трижды коротко надавил на кнопку звонка.
Открыл Генрих:
– Пламенный салют Черным ангелам, отбросившим никчемные условности. Входите!
За солидным столом под малахит я чувствовал себя несколько скованно, разглядывая дорогую импортную мебель комнаты.
Серый восхищенно-одобряюще кивнул. В его маленьких глазках читалось: «Вот это личность! Когда-нибудь и я таким буду!»
– Прозит, господа! – поднял наполненный пузатый бокал хозяин квартиры.
Жора, не глядя, нажал на клавишу магнитофона. Полилась тревожная, как-то странно щекочущая нервы песня группы «АББА» «Деньги-деньги».
Артист блаженно прикрыл глаза и откинулся на спинку кожаного кресла.
– Ну как, Джонни? Перековка в супермены состоялась? Идиотские иллюзии о долге, совести, морали и подобную бодягу ты наконец выбросил в унитаз и слил за ними воду? – с улыбкой поинтересовался Генрих.
– Да. Очень похоже на то!
– Весьма похвально! Глотнем за это славное знаменательное перерождение!
Прозрачные разноцветные бокалы из богемского хрусталя сошлись с чистым звоном, напомнив мне маленькие церковные колокола, слышанные в Нижнем Новгороде, куда ездил с мамой прошлым летом.
У входной двери раздался настойчивый звонок.
Серый нервно встрепенулся:
– Кто это?
– Пока не в курсе. Но не дергайся, дурашка! Накрайняк, уйдем через балкон. Внизу цветочный газон. Можно смело прыгать.
Генрих выдвинул верхний ящик секретера. В его руке оказался тяжелый вороненый «ТТ».
Заметив мой взгляд, Генрих усмехнулся:
– И мы не лыком шиты!..
В комнату вошла-влетела полная, раскрасневшаяся женщина в домашнем сарафане.
– Гена, ну разве так можно?!
– В чем, собственно, дело, сударыня?
– Твоя сумасшедшая музыка не дает моему маленькому спать. Он искричался до слез! Нельзя же только о себе думать!
– Вы серьезно так считаете? – прищурился Генрих, придерживая карман стеганого халата, где лежал пистолет, чтобы тот не оттопыривался. – Постановление вам, думаю, известно. Или неграмотная? До двадцати трех часов я имею полное право у себя в квартире хоть волком выть – советская власть разрешает.
– Вот, значит, каким ты стал!.. И с таким-то отцом! Избаловал он тебя, даром что генерал!
Генрих смахнул с лица снисходительно-презрительную мину и готов был уже высказать что-то резко-грубое, но соседка, видно догадавшись, вовремя перебила.
– Сделай хотя бы потише, – попросила она. – Дай Сашику поспать. Или я буду вынуждена обратиться в домоуправление!
– Ладно, сударыня! Обойдемся без эксцессов! – Генрих убавил громкость и оскалил зубы в широкой улыбке. – О'кей?
– Спасибо! – поджала тонкие губы соседка и ушла, громко хлопнув дверью.
Артист хохотнул:
– Чертова бабенка!
– Ничего. Она заслуживает пощады хотя бы за то, что шкета ее Александром кличут, как и великого Солженицына – моего кумира, – подмигнул, ухмыляясь, Генрих и снова наполнил бокалы.
Часов в восемь пришла Тамара, оживившая уже довольно крепко набравшихся и вследствие этого поскучневших ребят. Сегодня она была в желтом декольтированном коротком платье.
Теперь я смотрел только на нее, и мой восхищенно-пристальный взгляд вызвал у Тамары лукаво-снисходительную гримаску.
Наша теплая компания засиделась до позднего вечера. Когда расходились, Генрих задержал меня, покровительственно хлопнув по плечу:
– Загляни, братишка, завтра ко мне в пять. Есть для тебя приятный презент. Заслужил! Пацан ты стоящий – не то что Серый и дебильный Дантист. Нервы у тебя – что надо! Засек, как Серый в штаны наложил, когда в дверь позвонили? Дешевка! А ты не струсил даже, когда я пушку вынул. Кстати, стрелять не стал бы при любом раскладе. Я не кретин. Ну, бывай. До завтра!
При прощании Тамара, шутя, позволила мне поцеловать ей руку, и я почти перестал ревновать ее к Генриху, у которого Тамаре зачем-то нужно было еще задержаться.
Этот дом уже не казался мне таким мрачно-унылым, так как там находилась очаровательная милая Тамара.
Спускаясь по крутому лестничному маршу подъезда, старался не обращать внимания на острые кошачьи запахи и исписанные матом стены.
Вспомнив многообещающую улыбку Тамары, ее соблазнительные губы бантиком, я не сдержал счастливой улыбки, заметив которую Серый захохотал-залаял, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в перила лестницы.
– Ты чего?! – с трудом согнав с лица улыбку, я остановился.
Увидев бордовые пятна на моих щеках и сжатые кулаки, Серый вмиг заткнулся и, отводя глаза, весь напрягся.
– Просто веселое винцо у Генриха. Особенно мадера – так и хочется со смеху лопнуть!
– А... Лады. Лопайся себе на здоровье! – щедро разрешил я.
– До встречи, Джонни!
Не ответив, я развернулся на каблуках и скорым шагом направился домой. Может, мне показалось, что вслед раздался ненавидяще-свистящий шепот Серого:
– Влюбленный сосунок! Когда-нибудь я рассчитаюсь с тобой за все!
Но оборачиваться счел необязательным. По пути я думал о Тамаре и усердно жевал сухой мускатный орех, который мне подогнал Артист, пояснив, что тот полностью гарантирует уничтожение запаха спиртного
Глава 7
В окна через тюлевые занавески сочились бойкие улыбчивые лучи. Я проснулся, но вылезать из уютной постели желания не было. Приятно валяться в полудреме, никуда не спешить, ни о чем не думать и наслаждаться покойной ленью.
Вспомнился один из героев Стивенсона, утверждавший, что ничегонеделание – лучшее из развлечений.
«Он прав», – вяло подумал я, переворачиваясь на другой бок.
Мама уже ушла в школу прививать молодым оболтусам любовь к русской классике. На прощание пожелав мне не слишком перетруждать магнитофоном уши и нервы и разочароваться наконец в хрипло-пропитом крике моды, подразумевая вокальную группу «Одесские хулиганы».
Я лежал, смежив веки и боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть ненароком эту блаженную расслабленность.
С улицы доносились фырканье автомашин и деловитое погромыхивание трамваев на стрелках.
«Лениться все-таки не самое приятное занятие на свете, – решил я. – Куда лучше развлекаться с ребятами, изымая излишки у прохожих – то бишь проходимцев. Продразверстка своего рода! А совесть – давно устаревшая антикварная химера, как говорят Артист и Ницше. Первый из них дока во всем. Если б не его мускатный орех – влип бы вчера как пить дать! Мамуля и так странно поглядывала, а с запахом – вообще крышка! Тамара... Обратит вот на меня внимание, а там уж я покажу, на что способен! По крайней мере, я лучше Серого с его вечной ухмылкой на лисьей физиономии и Дантиста, глуповатого коротышки со слюнявыми, толстыми губами».
Настенные часы пробили половину двенадцатого. В полдень была назначена встреча в парке. «Слет молодых, да ранних», – так пошутил Артист.
Я мухой позавтракал, оделся и легкой пружинистой походкой направился на место сбора. Все ребята уже были там. Рядом со скамейкой притулился мотоцикл Жоры. Последний приветственно помахал рукой и усадил меня рядом с собой;
– Слушай сюда, Джонни! Не пора ли нам заняться серьезными делами?
– В каком смысле?
– Генрих предложил экспроприировать выручку пары магазинчиков. Ты как?
– Даже не знаю... Я как все...
– Молоток! Хватит нам кусочничать, а то мелочевка затягивает не хуже болота! Значит, сделаем так. Мы с тобой сейчас рвем к тебе. Ты садишься на «Яву», и катим сюда. Цепляем Серого с Дантистом – и на улицу Блюхера. Там, в тупичке, два магазина есть – «Мясо» и «Молоко». Тормозим у перекрестка и дальше топаем на своих двоих. Спокойненько входим. Мы с тобой в «Мясо», а Серый с Дантистом в «Молоко». Изымаем дензнаки и рвем когти на мото к центральной улице. Оставляем колеса на автостоянке и исчезаем в толпе. Да, чуть не забыл – номера заляпайте до неузнаваемости и шлемы на деле не снимать! Все ясно?
Дантист хмуро кивнул. Серый, глубоко затянувшись сигаретой, выдохнул:
– Опасное мероприятие... Жареным попахивает. Ну да кто не рискует – тот шампанского не пьет! Согласен!
– Я как все, – невольно изменившимся голосом повторил я.
Артист, поправляя упавшую на глаза челку, провел ладонью по осунувшемуся лицу:
– Все о'кей! Приступаем к реализации!
– Я могу один смотаться за мото. Дом-то рядом.
– Не хочешь, чтоб я знал адрес, Джонни? – глаза Жоры остро прищурились. – Не доверяешь, выходит?
– Да нет... Пошли!
Дальнейшие события промелькнули для меня, как ускоренно прокрученная пленка в сломавшемся видеомагнитофоне.
Уже через полчаса мы были на Блюхера. Оставив мотоциклы недалеко от перекрестка, прошли полквартала до торговых точек. Сначала, для страховки, оценили обстановку через витрины.
– Всего несколько бабенок с авоськами. Приступаем! – приказал Артист.
Покупателей в магазине «Мясо» почти не было, так как в ассортименте вместо мяса почему-то присутствовала мороженая рыба.
Молоденькая толстушка-продавщица, ойкнув, замерла, увидев направленный на нее черный зрачок «ТТ».
– Коли вякнешь – хана тебе, крошка! – ласково сообщил Артист. – Джонни, за прилавок!
Немногочисленные покупатели ошарашенно-испуганно замолкли.
Я перемахнул через прилавок и, выдвинув ящик, стал лихорадочно рассовывать по карманам смятые банкноты. Мешали мотоциклетные перчатки – были великоваты.
– Заканчивай! Рвем когти!
Мы с Жорой выскочили из магазина и побежали к припаркованным у тротуара мотоциклам. Скорость я развил натурально спринтерскую – во мне явно пропадал бегун-рекордсмен. Из соседнего магазина «Молоко» донесся сдавленный женский крик, и оттуда вырвались Серый с Дантистом.
Артист, чуть не упав, резко остановился – на тротуаре у мотоциклов стоял сержант милиции.
– Здесь стоянка транспорта запрещена. Придется уплатить штраф. Предъявите водительские права! – казенным тоном сказал тот, раскрывая свой засаленный блокнот.
Из магазинов выскакивали люди.
– Держите! Держите бандитов! – вопили они.
Милиционер кинулся на стоявшего к нему ближе всех Артиста.
– А-а! Легавая падла! – прохрипел тот и дважды выстрелил. – Получай, сука!
Потом-то я узнал, что целил он в ноги, но от отдачи ствол увело вверх, и одна пуля угодила менту в живот.
Сержант продолжал по инерции бежать, но вот ноги его подкосило, лицо исказила судорога боли, и он рухнул под ноги Жоре. Тот, видно, в шоке застыл перед телом с опущенным пистолетом.
Серый дернул его за плечо, круто разворачивая:
– Сматываемся, короче! Заметут же!
Жора, очнувшись, встрепенулся и бросился к мотоциклу. Моторы завелись с пол-оборота. Мотоциклы взревели и сразу взяли предельную скорость.
Проскочив несколько улиц, мы уже были на центральном перекрестке. Здесь из-за плотного встречного движения сбавили обороты. На стоянке пристроили мотоциклы в разных концах и поодиночке просочились в парк.
Встретились на старом облюбованном месте у скамейки. Отсутствовал только Артист. Минут через десять появился и он. Карманы его пиджака заметно топорщились. По контурам было ясно, что это винные «бомбы» по ноль восемь.
– Для профилактики необходимо срочно промыть мозги, – мрачно сказал он и выставил на доски скамейки две бутылки «Волжского». – Черт бы побрал поганого мента! Надо же – так не вовремя нарисовался!
Жора необычно долго возился с полиэтиленовой пробкой, но вот наконец, справившись, стал жадно, не отрываясь, пить.
Серый, завладев второй бутылкой, последовал его примеру.
– Не стоило палить, Жора! Мент был без оружия, к тому же совсем зеленый. И без пушки бы его уделали! – передавая вино Дантисту, заметил он.
– Да? Много времени у меня оставалось прикидывать, болван? – Артист, утолив жажду, передал наполовину опустошенную бутылку мне.
Серый, закуривая, усмехнулся:
– Не кипятись, Жора! Нас не найдут. Номера на мотоциклах были замазаны грязью, и зацепок у ментов просто-напросто нету.
– По теории, конечно. Но кто их знает... А у вас там что за крики были, Серый?
– Да ерунда! – пренебрежительно отмахнулся тот. – Продавщица на руке повисла, и я врезал ей в ухо, чтоб не больно усердствовала.
– А я думал – ты перышком ее.
– Вот еще! Зачем к грабежу «мокруху» еще вешать. Это ж верная вышка! Прости, Жора, я не про тебя говорил.
Дантист, в полминуты разделавшись с бутылкой, зашвырнул ее в кусты.
– Отлегло чуток! Ну и натерпелся я... – он тяжело плюхнулся на скамейку и закурил.
Я, даже не заметив, прикончил «Волжское», но опьянения или тошноты не чувствовал. Только почему-то обострились зрение и слух.
– Ну, братва, пора поделить навар, ради которого все шкурами своими рисковали! – заявил Артист, не увидя поблизости посторонних.
Серый и я выложили на скамейку мятый ворох разноцветных дензнаков. Жора, старательно мусоля большой палец, сосчитал добычу. Всего оказалось тысяча пятьсот семьдесят шесть рублей.
– Я думал, будет куда больше! – подозрительно покосился он на Серого.
Тот, ухмыляясь, вывернул карманы.
– За дурака держишь?! – взвизгнул Артист. – Если ты догадался прикарманить часть навара, то наверняка додумался и припрятать по дороге! Ну, черт с тобой! Здесь каждому по триста пятнадцать рваных, так как в долю входит и Генрих. Разбирайте!
Когда деньги исчезли в карманах у ребят, Артист поднялся:
– Сейчас расходимся. Встречаемся здесь в шесть. Забуримся в какое-нибудь приличное заведение отметить выгоревшее дельце по-культурному. Не забудь, Джонни, отогнать свои колеса в гараж. Ну, бывайте до вечера!
Глава 8
Я медленно шел по парковой аллее. В голове был какой-то сумбур. В памяти всплывал то Артист с поднятым пистолетом и перекошенным лицом, то ухмыляющийся Серый: «Я и врезал ей в ухо, чтоб не усердствовала...»
«А я бы смог ударить женщину? – совсем некстати возникла откуда-то наглая мыслишка. – Да никогда!»
«Не ври хотя бы сам себе! – говорил какой-то внутренний голос тоном, с каким похлопывают по плечу. – Ударил бы, а может, и убил, если от этого зависела бы твоя свобода! Но не расстраивайся! Все такие...»
– А вот и нет! – сквозь зубы процедил я.
«Все едино! Ты ничем не лучше Серого и остальных. Такой же супермен! Черный ангел, так сказать...»
«Заткнись! Надоел!» – устало подумал я, хотел прибавить еще какие-нибудь умные слова Артиста для собственного ободрения, но все они куда-то подевались.
Навстречу попался какой-то прохожий, физиономия которого словно лучилась от радости и счастья.
«И чего, козел, цветет?!» – со злостью невольно позавидовал я.
«А почему ему не улыбаться? – сразу откликнулся настырный внутренний голос. – Его-то не ждет арест и тюремная баланда за соучастие в убийстве!»
Все тело ныло от усталости. Как от яркого света, стало резать глаза. Я прибавил ходу, чтобы хоть немного приободриться и освободиться наконец от навязчивой мыслишки о скором аресте.
Когда загнал «Яву» в гараж, домой идти сил уже не было. Да и не хотелось. Я прилег в углу прямо на доски и моментально улетел в бездонную черную яму.
Сон продолжался недолго – по наручным часам всего два часа. С трудом поднялся, меня знобило. Закружилась голова, но слабость быстро прошла. Заперев гараж на висячий замок, без всякой цели пошел по шумно-суетливой улице. Все казалось каким-то нереально чужим. Бегали по двору малыши, визжа от непонятного восторга. Деловито урчали на шоссе автомобили, люди на тротуарах спешили куда-то. В сквере голодные худые воробьи ссорились из-за хлебных крошек, щедро разбрасываемых какой-то допотопной старушенцией с клюкой.
Все было старо и одновременно ново.
Я удивился, что раньше не обращал на подобные житейские мелочи внимания, равнодушно проходил мимо. А сейчас они вызывали в душе какое-то щемящее чувство грусти, даже умиления, как по безвозвратно утерянному.
«А ты ведь просто боишься тюрьмы. Вот и запаниковал!» – шепнул противно-насмешливый внутренний голос, будто я и без него этого не знал.
Глава 9
Выпив подряд три стакана пива у автомата, взглянул на часы и тут только вспомнил, что в пять часов меня приглашал к себе Генрих. Было уже без четверти.
«Пойти или нет? Можно и не ходить, раз собираюсь расстаться с компанией Артиста. Но там я могу встретить Тамару... Пойду! Да и надо предупредить ее. Она, конечно, и не догадывается, с кем связалась. Нужно вытягивать девчонку, пока никуда не вляпалась по наивности».
В это время я проходил мимо городского ювелирного салона «Бриллиант». «Дельная мысль, – оживился я. – Подарю-ка Тамаре какую-нибудь безделушку. Да и бабки надо скорее истратить – улики все же. А если не примет? Ну, там видно будет!»
Когда вышел из «Бриллианта», в кармане у меня покоилась семидесятирублевая сафьяновая коробочка с миниатюрным изящным кулоном из золота под весьма символическим названием «Фортуна».
Вот и место назначения. Поднявшись на второй этаж, неуверенно позвонил. Открыла Тамара.
– О, ты верен слову, молодчага! – томно улыбнулась своими чудными губками бантиком. – Верность – вежливость царей...
– А Генрих где? – я немного смешался от такой фамильярной встречи.
– Да... Не знаю. Он не скоро появится. Времени у нас вагон. Ты мне не рад разве? Ой-ой, какое хмурое лицо! Сейчас же улыбнись! Вот так! Люблю послушных мальчиков!
Тамара открыла бар на колесиках.
– Пригубишь что-нибудь для смелости?
– Нет... Но чуть-чуть можно.
– Ах ты, пай-мальчик! – Тамара разлила в мелкие рюмки зеленый ликер «Шартрез».
Я заглотил крепко-сладкий напиток залпом, очень надеясь, что алкоголь вернет обычную уверенность и поможет мне как-то освоиться с неожиданной ситуацией.
Не найдя нужных слов, просто вынул из кармана сафьяновую коробочку и выложил перед девушкой.
– Это правда мне? – захлопала в ладоши Тамара, раскрыв ее. – А ты опасный сердцеед... Где уж тут бедной студентке устоять?.. А деньги откуда? Ах да! Совсем из головы вон – вы же сегодня с дела. Признаюсь, совсем не ожидала от тебя такой супергалантности! – Она, любуясь, приложила кулончик к платью. – Блеск! Золото на голубом смотрится просто шикарно! В каком виде желаешь получить благодарность, милый котеночек?
Я поднялся с кресла, настроение было такое, как если бы вместо коньяка я по ошибке выпил кислого самогона.
– Раз Генриха нет, то я, пожалуй, пойду, – я сделал шаг к двери.
– Погоди, негодник! Куда это ты улепетнуть от меня намылился? – притворно-обиженно надула губки Тамара. – Генрих, видишь ли, ему срочно понадобился! Если хочешь знать – он нарочно пригласил тебя в гости, а сам ушел. В этом и заключается его презент. Разве не рад? – Тамара откровенно-вызывающе посмотрела на меня и нарочито медленным движением расстегнула «молнию» на платье. Оно сползло на ковер, выставив на обозрение молодое гибкое тело, прикрытое лишь белыми кружевными трусиками. Бюстгальтер отсутствовал. Да он был и совершенно излишним приспособлением при ее высоком и упругом бюсте.
– Сам разденешься или помочь? – нахальная девчонка подошла вплотную и, нисколько не стесняясь, расстегнула «молнию» на моих джинсах, запустив руку в плавки. – Ого! Даже не ожидала такой мощи от мальчонки! Небось лет с тринадцати девочек портишь? Признавайся, негодник!
Рассказывать этой развратной девке, что сексуальный опыт у меня не богат, если не считать краткий бурный роман с одноклассницей Иринкой, закончившийся крупным скандалом с ее матерью, совсем некстати вернувшейся с работы, – желания не было.
– Как тебе больше нравится: по-азиатски, по-европейски, а может, по-уголовному развращенно – «тигриный глаз»? Или французский минет?
– Не знаю, – враз охрипшим голосом выдавил я, не имея даже представления, о чем таком она говорит.
– Тогда остановимся на французско-азиатском варианте! – Тамара уже успела стянуть с себя шелковый кружевной треугольник. – Это самые острые ощущения! Иди ко мне, мой ласковый и нежный зверь!
Когда через час мы закончили изучение сексуальных премудростей и оделись, Тамара, порывшись в своей красивой дамской сумочке, сказала:
– Ты мне понравился. Вот, держи визитную карточку. Я живу одна... Вечерком жду! Надеюсь, любимый, ты не поскупишься на кордовую цепочку в пару к кулону?
Дверь за мной захлопнулась.
Оказывается, Тамара плотно с ними повязана! Даже в курсе дел, хоть и обычная продажная девка! – это открытие меня поразило.
Если честно, я был уязвлен в лучших своих чувствах. Как тот язычник, что рабски поклонялся золотому идолу и вдруг обнаружил в нем не высшее божество, а простой товарный кусок драгметалла, который можно свободно купить и продать...
Я в мелкие клочки разорвал визитную карточку Тамары и бросил в пролет лестницы. Обрывки, кружась белыми воронами, словно насмехаясь надо мной, лениво падали вниз. Они будто шелестели:
– Ну и что ты этим доказал?
Глава 10
Я шел в парк, твердо решив порвать, пока не поздно, с компанией Артиста. Данное решение придало мне уверенности и ощущение какой-то легкости и свободы, которых так не хватало мне в последние часы.
Хоть и опоздал, в парк я пришел раньше всех. Вторым появился Дантист. Хотел сказать ему о своем уходе из банды, чтобы тот поставил в известность Артиста, но передумал, справедливо рассудив, что Жора тогда примет мое отсутствие за банальную трусость. Да и неприлично вот так уходить, без объяснений – все-таки Жора относится ко мне по-дружески.
– Что молчишь? – спросил я у Дантиста, чтобы хоть что-то сказать.
– Тяжело на сердце, – вздохнул Дантист. – Обрыдло все! Предчувствую палево. В натуре.
– Бросай эту кодлу – враз полегчает!
Дантист непонимающе уставился на меня своими телячьими глазами.
– Ты о чем, Джонни?
– Сам должен понимать, не маленький! Одно дело – грабеж, другое – налет с убийством. Лично я выхожу из игры. И тебе советую, если мозги вконец не пропил – уходи со мной. Группа на грани провала! Пистолет Генриха наверняка именной – его папаши-генерала. Серьезный след для легавых. Группа, ясно, обречена – надо линять, пока есть время! Или тебе под «вышку» приспичило?
Коротышка перекинул ногу на ногу и натянуто засмеялся, как залаял.
– И зачем, спрашивается, мечу бисер перед свиньей?! – всерьез разозлился я. – Сам о себе беспокойся, а я не нанимался!
Из-за поворота аллеи показались Артист, Генрих и Серый. Жора помахал рукой, знаками подзывая нас к себе.
– Что это у вас такие постные монашеские морды? – загоготал он при нашем приближении. – Перепили, да? А я вот, как с вами расстался, пошел домой, отоспался, как белый человек. Потом к брательнику заглянул. Глотнули по капельке из источника Ипокрена, и, как видите, я по новой бодр и полон сил. Как говорится – готов к труду и обороне! Сейчас двинем в «Большой Урал». Там нынче мюзик-холл зажигает.
– А где Тамара? Занята? – спросил Серый у Генриха, кося на меня насмешливый взгляд.
– Ерунда какая! Для меня у нее всегда найдется время. Просто она уже приелась. В «Большом Урале» подыщу достойную замену, – самодовольно ухмыльнулся Генрих. – Да и вы, мальчики, не теряйтесь. Там самая дорогая девчонка пять червонцев всего стоит. Секс – главный двигатель прогресса! И запомни, Серый, женщина – как книга. Прочтешь – и она теряет всю привлекательность.
– Но ведь есть любимые книги! – подыгрывая, вмешался Артист.
– Естественно! К ним возвращаешься под настроение, но читаешь-то новые!..
Мы вышли из парка.
– Артист, я ухожу... – начал я, на всякий случай сунув руку в карман за кастетом. Но Жора меня перебил, радостно оскалившись:
– Ба! Кого имеем счастье лицезреть? Его высочество Бобер-старший, собственной персоной! Наверно, нарисовался, чтоб выразить нам свое почтительное смирение?
Бобров, видно, случайно встретившийся нам, остановился и молча, выжидающе уставился исподлобья на Артиста.
– Это один из тех братьев, которые нагло отказались с нами работать? – спросил Генрих с интересом, будто какую редкую инфузорию, рассматривая старшего Боброва.
– Он самый! Ну как, милейший, ты, надеюсь, искренне раскаялся в содеянном и готов по новой вернуться в лоно нашей церкви? Не вижу что-то смирения на роже!
– Пропустите, ребята, я спешу! – сделал безуспешную попытку ретироваться Бобров.
– Ах-ах-ах, какие мы стали занятые!.. – Артист сделал едва заметное движение, и Бобров со стоном упал на колени.
«Солнечное сплетение», – догадался я.
Серый с Дантистом, привычно подхватив его за ноги и руки, поволокли жертву за парковую ограду.
– Здесь нам никто не помешает! – удовлетворенно хмыкнул Серый, вдевая пальцы в свинцовый кастет.
– Не трогайте пацана! Пусть уходит. Это его право! – вмешался я в происходящее.
Серый, не слушая, с размаха ударил Боброва кастетом в челюсть. Ломая ветви акации, тот отлетел к ограде и, разлепив окровавленные губы, выдохнул:
– Падла дешевая!
Серый размахнулся снова, но я перехватил его руку.
– А-а! Сосунок! С тобой-то я еще не рассчитался за первую встречу! – Серый вырвал руку и ударил, метя мне в висок, но я вовремя пригнулся и с силой, в которую вложил всю свою ненависть, полоснул ребром ладони Серого по кадыку, а когда стал падать, пнул его в печень.
Серый тонко ойкнул и бесчувственным кулем рухнул на землю.
Бобров, воспользовавшись моментом, вырвался на улицу, сбив на пути Артиста с ног. Тот, рассвирепев, выхватил нож и хотел броситься за ним вдогонку, но Генрих остановил его, влепив отрезвляющую пощечину.
– Не будь ослом, Жорик! Мы с ним еще встретимся, и навряд ли тогда он отделается больничной койкой! Будь уверен!
– А как это понимать?! – еще не вполне охолонув, повернулся ко мне Артист. – Что ты сотворил с Серым, Джонни?
– Пустяки! – я напряженно улыбнулся. – Минут через пяток очнется и будет как новенький! Кстати, Жора, я покидаю вашу теплую компанию, прощай! – резко повернулся на каблуках и пошел к выходу из парка. Заслышав за спиной торопливые шаги, вынул кастет и обернулся. Меня догнал Дантист.
– Джонни, я с тобой. Будь что будет!
– Лады! Ты не так глуп, как кажешься.
– Постойте! – к нам подошел Артист, его морду аж перекосило от ярости. – Вы что, донести на меня собрались?
– Нет, Жорик. Ты и без наколки спалишься – нервишки тебя опять подведут. Скорее всего к стенке!
– А-а, понял! Схватил кусок и решил больше не рисковать? – Артист чуть не срывался на крик.
– Ты ко всему еще и дурак! – я швырнул на землю смятые ассигнации. – Держи на чай, то бишь на водку!
Жора, как я и был уверен, не побрезговав, стал собирать деньги.
Глава 11
– Куда двинем? – нарушил молчание Дантист, когда парк остался далеко позади.
– Не знаю... А впрочем, пойдем-ка, посидим в один уютный скверик.
По дороге я купил в булочной длинный батон хлеба за двенадцать копеек.
– Ты чего? Голоден? – спросил Дантист. – Тут кафе недорогое поблизости, на углу.
– Нет, – усмехнулся я. – Просто очень вдруг захотелось совершить что-нибудь этакое...
Мы вошли в сквер. Я был сильно разочарован – непоседы воробьи отсутствовали! Вечный закон подлости!
– Ну да ладно! Будет воробьишкам приятная неожиданность – сытный завтрак! – Я присел на скамейку и раскрошил хлеб на тротуар.
– Знаешь, – попыхивая сигаретой, сказал Дантист, – я уже давно хотел завязать с Артистом, да духу не хватало. А когда ты заговорил об этом, я подумал – берешь на пушку. Провоцируешь... – Дантист провел ладонью по своему свекольному лицу. – Даже не верится, что все-таки развязался! А здорово ты вздул Серого! Так ему и надо, шакалу!
Мне бы остаться одному, отдохнуть от впечатлений, но не мог я вот так просто прогнать коротышку, которого, как видно, никто нигде не ждал.
– Слушай, я все хотел спросить – зачем ты тогда билетами в кино торговал? Ведь бабки, как понимаю, у тебя всегда водились. Верно?
Дантист, казалось, был сильно смущен, даже глаза отвел в сторону.
– Да. Бабки имелись – точно. Но... не мог я на них сестренке подарок купить... Короче, не хотел, чтоб она возилась с игрушкой, купленной на такие деньги... Ворованные!
Я даже немного растерялся от такой неожиданной щепетильности и тонкости души – мне, признаться, подобная мысль и в голову не пришла бы.
– Ну ладно! А спекуляция билетами – чистый благородный труд?
– А что? Тут никакого обмана. Желают – берут, не желают – не берут. И, главное, никакого насилия...
Вечерело. Суетливый шум улиц начал понемногу утихать. Солнце еще не скрылось, но на темной голубизне небосвода уже угадывалась ущербная луна.
Отоспавшийся за день, свежий ветерок без дела бродил по городу, из шалости забираясь иногда в водосточные трубы и весело посвистывая оттуда, призывая своих братьев-ветродуев на игру.
– Ну, пожалуй, простимся, Дантист! – протянул я руку.
– Меня зовут Альберт, – как-то смущенно улыбнулся тот, отвечая на рукопожатие.
– Прощай, Альберт!
– Счастливо, Евгений! Зря все же бабки отдал, они бы тебе еще пригодились.
– Пустяки. Все ол райт.
Не спеша, я направился домой. Какое-то чувство неясного беспокойства заставляло невольно замедлить шаги. Вот и не верь после этого предчувствиям!
Дома меня поджидал наряд милиции и мама с посеревшим лицом, твердившая, как заклинание, что все это недоразумение...
После обыска, на котором в качестве понятых присутствовали соседи, меня, втолкнув в милицейский «газик», доставили в камеру предварительного заключения.
Дело в том, что покойный сержант, еще когда мы были в магазинах, записал, бюрократ, номера мотоциклов, не поленившись стереть грязь.
Как я позже узнал, Генрих, Артист и Серый были задержаны уже в парке – какой-то сознательный гражданин звякнул в дежурную часть, что там дерутся хулиганы.
Следствие и суд прошли для меня кошмарным сном. На суде, уже наголо обритый, я вел себя вызывающе-нагло – только это помогло мне не унизиться до слез.
Мама, мгновенно постаревшая, сидела в зале заседаний, опустив голову, будто это судили ее.
Через день после оглашения приговора мне передали от нее записку: «Первый раз в жизни я рада, что твой отец с нами не живет. Ему не пришлось пережить позора, который принес ты».
Глава 12
Самые тяжкие в неволе, шутят зеки, это первые пятнадцать лет. Потом привыкаешь...
Когда нашу группу в три десятка осужденных наконец отправили на этап в зону, я воспринял это как счастливый лотерейный билет. Тюрьма за полгода обрыдла до предела. Бывало, в камеру на тридцать человек набивали до сотни. Понятно, что за климат, в прямом и переносном смысле, там царил. Дышать было нечем, и братва, озверев от этого ментовского беспредела, готова была по любому пустяку глотку порвать. Даже своему брату заключенному. Плюс ко всему – неудобоваримая тухло-прокислая баланда и постоянная напряженка с куревом и чаем.
Нервы у всех были на крайней точке кипения. Хотели мы уж бунт поднять, но в камере оказался стукач, и самых активно-агрессивных опера быстренько водворили в тюремную больничку. Естественно, для профилактики, сначала сломав им несколько ребер и отбив почки коваными сапогами и резиновыми палками, которые какой-то мрачный шутник окрестил «демократизаторами». Впрочем, кажется, это название появилось попозже – при горбачевской перестройке. Сейчас уже не припомню точно.
Что меня всегда удивляет – своей жестокостью менты, может, рассчитывают перевоспитать уголовников? Тогда они просто дебилы. Ладно бы наш брат сидел за колючкой всю оставшуюся жизнь. Тогда еще можно было бы отыскать в пыточных методах зачатки логики и смысла. Но ведь все мы когда-то выйдем из-за забора. И девяносто девять процентов освободившихся – законченные зверюги, которые отыграются за личные мучения на простых обывателях. Потому как все люди по ту сторону забора зеками воспринимаются заклятыми врагами. Такой вот парадоксальный расклад. И виноваты в этом извращенном восприятии действительности люди в погонах и с дубинками в руках. Между прочим, складывается стойкое впечатление, что работают в тюрьмах и лагерях исключительно садисты и алкоголики, которые не только чужую, но и свою жизнь в грош не ставят. Да и из кого формируется контролерский контингент лагерей? Проштрафившихся, заворовавшихся и спившихся ментов, уволенных из райотделов милиции. Факт общеизвестный.
И какой выход? Нет его – тупик. В эту систему нормальные люди никогда работать не пойдут. Ниже их человеческого достоинства. Надо перестать лицемерить, считаю, и назвать исправительно-трудовые колонии настоящим именем – фабрики преступников. Честнее будет.
Ко мне сокамерники не вязались. Дело тут в уголовной статье, по которой я проходил – семьдесят седьмая – вооруженный бандитизм – внушала братве если не опаску, то почтение. Хотя и срок-то был у меня «детский» – четыре года, так как на момент преступления я еще относился к малолеткам, несовершеннолетним.
Даже месячные продуктовые передачи мои не половинили, как у других мужиков. Правда, здесь, возможно, сыграли роль моя спортивно-натренированная фигура и мрачноватый взгляд исподлобья, ясно говорившие, что со мной так просто не совладать.
Ехали в зону мы в переполненном автозаке. Что любопытно – перестройка еще не началась, а бензина уже на все машины не хватало, впрочем, как и всего остального... Думаю, за счет всех этих наглых хищений госимущества и выросли грибы-мухоморы – «новые русские», миллиардеры. Негде им было просто-напросто взять денег, кроме как из дырявого кармана государства. Конечно, мысль эта явно не нова и всем гражданам очевидна.
Иногда даже приходит в голову: для разболтанно-расхристанной, проворовавшейся России свой Пиночет необходим на годик-другой. Ясно, при непременном условии, что он добровольно, по чилийскому примеру отдаст власть обратно парламенту. Но маловероятно – власть, как известно, затягивает посильнее, чем алкоголь, некоторых наших нынешних лидеров. Между прочим, генерал Лебедь принципиально в рот не берет спиртного, что является уже огромным плюсом для российского политика.
Впрочем, я, как всегда, отвлекся на второстепенные темы.
Лагерь, куда нас доставили, считался образцово-показательным – то бишь верховодили здесь администрация учреждения, опираясь на «козлов» – зеков, продавшихся ей за мелкие привилегии, вроде добавочных продуктовых передач и свиданий с родственниками. В основном это физически развитые кретины, не сознающие единственной извилиной, что на долгожданной воле их ожидает перо в живот или пуля в затылок. Существуют, конечно, и более изощренно-жестокие способы возмездия. «Колумбийский галстук», например, почему-то нечистоплотными журналистами прозванный в России «чеченским». Это когда надрезают горло и высовывают язык наружу. В натуре, похоже на галстук.
Первое в своей жизни убийство я совершил в этой зоне. Так уж вышло – вины за собой не чувствую ни на децал. Просто другого выхода не видел. Да и не было его. Поэтому и приговорил падлу. Даже личного вафельного полотенца не пожалел для этого дела.
Следственный изолятор Екатеринбурга удобно располагается впритык к исправительно-трудовой колонии. Так что ощущали мы себя сельдями в бочке всего каких-то пять минут. Хотя оформление бюрократических бумажек на нашу передачу в учреждение заняло в несколько раз больше времени.
Но наконец железные двери автозака распахнулись, и весь этап оказался в «предбаннике» – в каменном мешке под бдительной охраной десятка прапорщиков с овчарками на коротких поводках. Псы, к слову, вели себя смирно – разинув клыкастые пасти, не лаяли и не рвались из жестких ошейников, глядя на нас умными человечьими глазами. Правда, из каждой собачьей пасти текла почему-то обильная слюна. Но мысль, что они собираются нами пообедать, я сразу отбросил как неосуществимую – скорее мы порвем глотки псам. Человечья стая поопаснее волчьей. Псы, наверно, это чувствовали.
Пройдя дотошную регистрацию, мы, построившись в маленькую колонну по двое, посетили вещевую каптерку, где нас переодели в одинаковые рабочие робы и кирзовые сапоги, выдали матрасы, постельное белье и полотенца. Затем, также под конвоем, отвели в «карантин» – двухкомнатное помещение на первом этаже штаба – главного административного здания зоны. Дешево и сердито, как говорится, – штаб был всегда полон ментами, которые при возникновении возможных эксцессов в карантине легко могли их локализовать и ликвидировать.
Всех этапников рассадили в ряд на стулья перед длинным столом и положили перед каждым лист бумаги.
– Чтоб через пять минут были написаны заявления на вступление в секцию профилактики правонарушений! – заявил мордоворот-завхоз из зеков. – Иначе буду беседовать с каждым в отдельности. – Для убедительности он продемонстрировал свой кувалдообразный кулак. – Усекли, чайки?
Почти все послушно начали заполнять листочки, когда я встал и заявил:
– Это беспредел! По закону вступление в общественность – дело сугубо добровольное!
– Ого! – искренне удивился завхоз. – Законник нашелся! Запомни – все законы остались по ту сторону забора. А тут действительны только законы хозяина – начальника колонии. Он и есть для всех нас закон! Не вкурил? Тогда айда ко мне в каптерку. Популярно объясню!
Вторая, меньшая комната карантина и была каптеркой завхоза. Неплохо он устроился. Здесь стояли телевизор, холодильник и диван. На стенах висели цветные плакаты голых девиц в вызывающих позах.
Не успел я оглядеться, как получил мощный удар в солнечное сплетение, сразу потеряв возможность к сопротивлению
– Мы люди грамотные! – криво улыбнулся хозяин каптерки. – Щас от тебя живого места не останется, а синяков не будет!
Он подошел к умывальнику и, намотав на руку полотенце, подставил под струю холодной воды умывальника. – Учись, салага!
К этому времени я уже успел немного оклематься – просто везение, что получил удар при выдохе, а то б не меньше десяти минут приходил в норму. Завхоз явно о тонкостях карате не имел понятия. Ну что ж – ему же, козлу, хуже!
Когда завхоз без малейшей опаски приблизился ко мне, я с силой пнул его в голень, а когда он растянулся на полу, тараща на меня изумленные глаза, добавил носком кирзового сапога в печень и уже без всякой надобности, а лишь для собственного удовольствия – по почкам. Мордоворот от болевого шока потерял сознание.
Стараясь держаться спокойно, я вышел из каптерки и, не обращая внимания на испуганно-удивленную реакцию собратьев по этапу, порвал свой чистый листок и стал ждать дальнейшего хода событий.
Прошло не меньше четверти часа, прежде чем из каптерки, держась за стены, выбрался завхоз карантина и, кося на меня трусовато-злобным взглядом, исчез за дверью, ведущей в коридор.
Через несколько минут майор, дежурный помощник начальника колонии, закоцав для надежности в стальные браслеты, уже вел меня под охраной двух контролеров в штрафной изолятор – миниатюрную тюрьму при лагере.
– Устрой-ка этого дикого «баклана» в восьмую камеру! – распорядился майор прапорщику ШИЗО, злорадно ухмыляясь. – Пусть переспит с опущенными. Полагаю, к утру «голубые» его живо в свой цвет перекрасят! Дырявые черную воровскую масть на дух не переносят!..
Наручники с меня все же сняли, посчитав, что сокамерники не дадут разгуляться, имея в виду их значительный численный перевес.
Лязгнула замками открываемая дверь, и я буквально был катапультирован в камеру хромовым сапогом ДПНК, заржавшего мне вслед.
«Это он не по злобе, – понял я. – Просто таким нехитрым манером ясно показал камерникам, что церемониться с новеньким не следует...»
Квадратное помещение было рассчитано на четыре шконки. Трое «голубых» стучали костяшками домино на привинченном к полу столе, а двое, явно не по-братски обнявшись, лежали на крайней шконке и занимались делом, которое выглядит нормальным лишь в случае, если партнеры разнополы.
Доминошники, азартно увлеченные игрой, не обращали на безобразно-мерзкую сцену совокупления ни малейшего внимания. Да и понятно – они ведь тоже были из «голубой» армии опущенных.
Парочка, кое-как прикрывшись, поманила меня к себе.
– Отрицаловка, что ли? – поинтересовался жирный бугай, только что с явным удовольствием исполнявший роль пассивного гомика.
– В каком смысле? – не понял я.
– Дурочку из себя не строй! Против администрации буром попер, верно? Ну и бычара! Станешь нынче из кобелька сучкой! Се ля ви! Молоденький – большим спросом в зоне будешь пользоваться. Меньше чем полкило чая с клиента не бери. Договорились? Не сбивай, сосунок, цену! Усек? Кстати, познакомимся – я Миша, а этот мой милый дружок – Гришуня. Доминошников в расчет можно не брать – банальные терпилы от тюремного беспредела. В зоне отказываются трахаться, хоть и были весьма выгодные предложения. Дешевое быдло, которому наивысший интимный кайф не понять! Колхозники, одним словом!
– Я Евгений. Но сразу предупреждаю – педерастом не буду, хоть убейте!
– Раз к нам кинули, будешь, никуда не денешься! – осклабился Миша. – И успокойся – убивать тебя никто не собирается. После вечерней проверки загнем ласточкой – и все дела! Метода многократно отработана. Смирись, дорогуша! Если разобраться, ничего страшного – один раз не пидорас, как говорится.
Миша вдруг захохотал-закудахтал:
– Кстати, и имечко у тебя здорово подходящее – Женя! Двуполое! Как нарочно! Выходит – судьба!..
План вчерне у меня уже был составлен, вплоть до мелочей и с учетом возможных неожиданностей.
По заведенному порядку в девять вечера в камеру ввалились два полупьяных опера и ДПНК.
– Смотри-ка, жив еще! – наигранно удивился майор. – Погляжу по утряне, что от тебя останется!
Защелкали замки и засовы, отрезая мне последний путь к спасению.
– Ну и как? – заухмылялся Миша. – Как предпочитаешь?..
– Стыдно признаться, – состроил я смущенную физиономию. – Но мне нравится с элементами садизма.
– Как так? – удивился Миша. – А сам говорил – чистый.
– У каждого свои маленькие секреты и слабости,– промямлил я. – Со связанными руками как-то сильнее кайф. И, признаться, кончаю только в таком положении...
– Каких извращенцев не встретишь! – загоготал Миша. – Ну, давай! Полотенце сойдет?
– Вполне! Я уже приготовил.
– Гляди-ка, предусмотрительный дырявый попался! Чего только не бывает в жизни! Умора!
Это были его последние слова. Подойдя вплотную к нему, я захлестнул полотенце вокруг его бычьей шеи и во всю мощь мускулов потянул в разные стороны. Тот даже и захрипеть не успел. С выпученными глазами на свекольном лице шлепнулся на цементный пол и застыл в неестественной позе.
Я мигом скинул тяжелый кирзовый сапог и, зажав голенище в руке, приготовился обороняться от остальных дырявых.
Но никто из них не тронулся с места.
– Зря хипишуешь, Евгений! – в глазах Гришуни застыл страх. – Мишке давно пора было крякнуть. Плакать по нему некому. А мы, к твоему сведению, все это время спали и ничего не слыхали и не видели... Кстати, надо бы его подвесить – авось за самоубийство проканает.
– Действуй! – распорядился я, но сапог из руки все же на всякий случай не выпустил.
Гришуня, стараясь не смотреть в лицо трупу, затянул полотенце петлей и зацепил конец, с помощью подавленно молчавших дружков, к оконной решетке.
– Кажись, выглядит вполне натурально, – заметил Гришуня, явно рассчитывая на мою похвалу.
– Сойдет! – я кивнул. – А теперь всем спать!
Подъем и утренняя проверка в штрафном изоляторе в пять утра. Менты, ошалело уставившись на повешенного, некоторое время стояли разинув рты, а потом побежали за врачом, хотя сразу было ясно, что тело уже окоченело. Все-таки в лагерях работают одни дураки и дебилы.
Всех сокамерников, естественно, оперативники тут же раскидали по одиночкам, чтобы поймать на несоответствиях в показаниях.
Я твердо держался версии, что спал и ничего не знаю, несмотря на неинтеллигентное ведение допроса, выразившееся в нескольких ударах по почкам и голове.
Через два часа меня вызвали в кабинет начальника колонии.
– Ну что, дорогой? – пятидесятилетний полковник закурил «Кэмел» и оценивающе уставился в мои глаза. – Не успел прибыть в учреждение, и сразу пришил осужденного, не говоря уж о дерзком избиении завхоза карантина. Ты хоть сознаешь, что идешь на раскрутку минимум лет на десять строгого режима? А может, ты у нас просто маньяк-садист?
– Ладно, начальник! – обозлившись, я решил не запираться. – Избил завхоза и повесил вашу голубую «шестерку» я! Сами они напросились. Издевательств над собой никому не позволю. Не так воспитан!
– А ты мне нравишься, – неожиданно заявил полковник. – Терпила твой законченная сволочь была. За «мокруху» не переживай – спишем на случай суицида. За что он срок тянул, знаешь? Мамашу родную придушил, когда та на опохмелку не дала. Так что туда ему и дорога. А завхоза я списал на прямые работы. Не справляется. Не пойдешь на его место?
– Нет.
– Я так и думал. Дам тебе теплое местечко – кладовщиком. Только сильно не заливайся и держи себя в рамках. Тогда взаимоотношения у нас с тобой будут правильные. Лады?
– Не знаю даже! – я был растерян, уверенный, что из кабинета меня уведут в наручниках и с червонцем в перспективе.
– Между прочим, Евгений! Ты станешь сейчас крупным уголовным авторитетом в зоне. Но отношения, надеюсь, у нас останутся дружески-доверительные... Кличку надо тебе подобрать – лагерный контингент очень клюет на эту глупую воровскую атрибутику... Придумал – раз ты у нас равнодушен к гомосексуализму – пусть будет Монах. Оригинально и запоминается враз. Не возражаешь?
– Мне все едино.
– Тогда чуток обмоем по традиции твое уголовное прозвище! – Полковник вынул из письменного стола плоскую бутылочку коньяка и плеснул на донышко двух миниатюрных стопок. – Давай, Монах, чтоб все у нас с тобой было путем!..
«Ладно! Лучше бы все это из памяти стереть раз и навсегда! Еще образуется жизнь! Водительские права у меня в наличии. Устроюсь куда-нибудь инструктором по автоделу. И заживу, как все...»
Я поднялся со скамейки, отбросил давно потухшую «родопину» и направился к выходу из парка.
Было прохладно. Небо невольно хмурилось кустистыми бровями туч. По краям аллеи тревожно шумели тополя, предчувствуя суровую зиму.
Вдруг вся природа на мгновение замерла и хлынул крупный дождь. Тяжелые водяные капли хлестко били по листьям, по гравийной дорожке, создавая несмолкаемый гул.
Неожиданно из-за мрачных туч выглянул краешек солнца, словно напоминая, что осень не вечна – придет зима-спокойствие, весна-любовь и лето-счастье...
Глава 13
Не догадывался я тогда, что неразлучная парочка – Судьба и Случай – уже не позволит мне сойти с узкой волчьей тропы...
Всего несколько месяцев спустя я снова оказался в Екатеринбургском следственном изоляторе по обвинению в двойном умышленном убийстве. На сей раз мне явственно светила «вышка», но пронесла нелегкая – отделался всего лишь тринадцатью годами строгой изоляции.
Побеждающий наследует все
Глава 1
Пиво было кисловатым и с осадком, как и тринадцать лет назад. Словно не прогремела победно перестройка и страна не поменяла цвета – с красного на бело-голубой.
По крайней мере, на качестве отечественного бочкового пива это никак не отразилось. Разве что на цене.
С неприязнью обвел взглядом полуподвальное помещение пивнушки. Даже в Екатеринбургской исправительно-трудовой колонии номер два, где я «чалился» последнюю пару пятилеток, хотя бы частично поменяли плакаты-лозунги.
А здесь как висели «Чистота– залог здоровья», «Потехе – час, работе – время», так и висят на давно не штукатуренных стенах.
Хотя, как понял, забегаловка уже давно не государственная, а частная. Вон за липкой стойкой и хозяин заведения – «новый русский», с позволения сказать. Толстый боров с мясистым, в прожилках носом на лице, чем-то напоминающим куриную попку.
«Ладно, – сказал я сам себе, – не будь занудой. Все же демократия... Вот курить теперь в заведении разрешено».
Что-то маловато посетителей, раньше, помню... Хотя ясно – осень, холодновато для пива. Мужики предпочитают более горячительный опохмел – благо водку сейчас можно взять в киоске в любое время суток.
Так что кой-какие успехи и достижения у общества все же есть. Просто надо пошире открыть глаза и держать нос по ветру – глядишь, и на мою долю кусочек от новой капиталистической жизни отломится.
Но главное условие благополучия и процветания при капитализме – сам капитал. Коего в моем голодном бумажнике всего восемь тысяч – примерно пять рублей по уровню того года, когда я «влетел» за «мокруху», забыв по молодости вовремя избавиться от свидетеля.
Правда, свидетелем был мой кореш. Но все одно продал, сука, когда припекло. Ладно, не люблю вспоминать грустное.
Дверь на стальной пружине распахнулась и с пушечным треском захлопнулась за новым посетителем.
– Эй, хозяин! – весело заорал он. – У тебя не дверь, а петарда! Замени пружину, а то сломаю.
Боров за стойкой сердито-оценивающе смерил вошедшего взглядом, но, по-видимому, приняв во внимание спортивную фигуру и нагло-бесшабашные глаза, с деланно-равнодушным видом занялся протиранием кружек вафельным полотенцем грязно-желтого цвета.
Знакомая личность. Ну конечно, это же Вадим по кличке Могильщик, «откинулся» примерно год назад.
Вадим тем временем взял три кружки «Бархатного» и сел напротив, хотя вокруг буквально кишело пустыми столиками.
– Привет, Монах, – обронил он так, будто мы только вчера расстались. – Как делишки? Давно от «Хозяина»?
– Полмесяца, как освободился. А дел никаких. Сам же видишь – лакаю паршивое пойло и мечтаю встретить кого-нибудь из корешей, может, помогут опериться...
– И как успехи?
– Да ты первый.
– И сколько тебе надо?
– Чтобы комфортно себя чувствовать? – невинно уточнил я. – «Лимона» два хватит. На первое время.
– Ого. Да я столько «с дела» имею.
– Ну так дай мне такое дело.
– Узнаю хватку. Ладно, позже обсудим. Сейчас тебе надо отдохнуть хорошенько, расслабиться. С «капустой» у меня ништяк как раз. Поехали?
– Веди, Сусанин. С тобой хоть на лесоповал.
Мокрый асфальт, обледенелый по краям дороги, бесшумно бежал под колесами такси и вскоре доставил нас к помпезным воротам сауны «Маргаритка» с призывным разноцветным плакатом поверху: «Добро пожаловать, господа!»
В небольшом уютном холле нас встретила радушно-приклеенная улыбка полноватой брюнетки в красном бикини.
– Господа желают только сауну или комплексные услуги?
– Комплексные, сударыня, комплексные, – заявил Вадим, вытаскивая бумажник и отсчитывая деньги. – За двоих. Пойдем, Мон... Евгений.
В боковой комнатушке, уставленной номерными шкафчиками, мы разделись и «нырнули» в сухую парилку.
– Что-то клиентуру не видать, – заметил я, усаживаясь на низкую дубовую полку. – Ну и душегубка!
– А ты в курсях, какие здесь цены? Да и утро еще. – Вадим разлегся, отдуваясь. – Все-таки турецкая баня отлично похмелье вышибает. Лепота!
Когда обжигающе-горячий воздух расплавил мое разомлевшее тело в мало что уже соображающий кусок бифштекса, а легкие, смирившись со своей участью, почти перестали сокращаться, Могильщик вытолкнул меня в соседнюю комнату-залу с бассейном посередине, выложенным голубой кафельной плиткой.
Он оказался неглубоким, а то я точно пошел бы ко дну, едва не задохнувшись в ледяной воде. Правда, уже через минуту вполне освоился, чувствуя, как мускулы наливаются свежей, словно бурлящей кровью. Живительная вода растворила томную усталость, превратив ее в бодрую энергию.
Тут только я заметил, что у бассейна стоит на коротких ножках столик, а рядом в шезлонгах сидят две девушки, с веселым любопытством наблюдая за нашим плесканием. Купальники им заменяли обернутые вокруг бедер красные махровые полотенца. Высокие молодые груди с вызывающе торчащими сосками не прикрывались ничем.
– Это десерт – массажистки... – поймав мой взгляд, расхохотался Вадим. – Девочки, айда купаться! Обожаю секс в воде.
«Массажистки» не заставили себя уговаривать – тут же сбросили полотенца и, глуповато хихикая, прыгнули в бассейн.
– Чур, моя рыженькая! – предупредил Вадим и в два мощных взмаха, разбрызгав тысячи изумрудно-фиолетовых капель, очутился рядом с ней.
Мне досталась девчонка с пепельными, явно крашеными волосами а-ля Патрисия Каас. Не дожидаясь проявлений активности с моей стороны, она мягко обхватила мою шею руками, а ее ноги, перекрестившись у меня за спиной, уперлись пятками в мои ягодицы. Податливо-упругое лоно касалось мужского начала, щекоча колечками волос.
– Тебе понравится, – улыбнулась юная массажистка и, слегка подпрыгнув, насадила себя, как кольцо «серсо» на шпагу.
Через некоторое время мы расслаблялись за столиком, в центре которого гордо возвышалось серебряное ведерко с двумя бутылками шампанского. Перемежая секс с шампанским, меняя партнерш, через два часа я пресытился платными ласками чуть не до отвращения.
Как ни странно, в подъезде у Могильщика была относительная чистота, даже кошками не пахло. Хотя фатеру он имел на окраинно-трущобном Уктусе. Ясно – в центре жилплощадь не по карману.
– Дело не в деньгах, – словно прочитал мои мысли Вадим, отпирая дверь длинным, похожим на гаражный ключом. – Тут лес рядом, речушка. Первейшее средство от нервишек. Сам в курсе – в зоне только о природе и вспоминаешь.
Принимая во внимание сложный многобородчатый ключ, я ожидал увидеть по меньшей мере дорогие апартаменты, уставленные престижной мебелью и техникой. Посему был немного разочарован убожеством обстановки однокомнатной «хрущевки».
Тяжелый доисторический комод соседствовал с пошарпанным кожаным диваном и парой продавленных кресел около обеденного стола. Из техники присутствовали всего лишь отечественный телевизор «Горизонт» и трехпрограммный радиоприемник.
– Располагайся, – кивнул на диван Могильщик, направляясь на кухню. – Я в момент что-нибудь пожевать сварганю. Хавка, конечно, не из «Пекина», но и не лагерная баланда.
– Слишком не усердствуй, – напутствовал я его.– В зоне мой гурманский пыл начисто отбили. Потребность упала до минимума – с меня довольно яичницы и стакана чифиря без сахара.
– Маска бедного, скромного родственника тебе плохо идет, – усмехнулся Вадим. – Я-то уж тебя знаю от и до. Если желаешь, закажем ужин из ресторации. Телефон в наличии, через полчаса привезут.
– Не суетись, Могильщик. Ты ведь на разговор позвал. Так что давай перекусим наскоряк и займемся делом. Или телом? «Мокруха» намечается?
– Ну ты сразу, Монах, норовишь быка за рога. У меня принцип – на голодный желудок о делах ни полслова. Потерпи децал.
Пока Вадим химичил на кухне, я, по возможности, скрупулезно осмотрелся. Факт, что бытовые мелочи ярче всего характеризуют хозяина.
В первую очередь бросалась в глаза крупная настенная фотография молодой улыбчивой женщины в траурной рамке. Должно быть, это и есть жена Вадима, за убийство которой он «оттянул» восьмерку. Так гуманно схлопотал потому, что сам прибежал с повинной к ментам. Банальный «бытовик» – второй сорт в уголовной среде.
Не удержавшись, сунул руку в бельевой ящик комода. Почему-то почти все люди обычно под бельем прячут самое сокровенное. Так и есть – под рубашками рядом с пухлым бумажником нащупал револьвер. Это оказался «наган» сорок третьего года выпуска с навинченным на конце ствола цилиндриком глушителя. Откинул крышку барабана. Медные птенчики смерти тускло поблескивали во всех семи гнездах.
Что ж, думаю, эта «фигура» нужна мне не меньше, чем Могильщику. К счастью, мы никогда не были кентами, и с его интересами я считаться не обязан. Сунул «наган» за брючный ремень сзади. Глушитель нахально уперся в копчик, ну да черт с ним. Стоящее приобретение никогда не обходится без некоторых жертв.
И как раз вовремя – Вадим уже входил в комнату, неся на вытянутых руках расписной жостовский поднос с холодными закусками и бутылкой «Арарат» посередине.
Через час, когда две трети золотой жидкости из литровой емкости благополучно перекочевали в наши желудки вместе с немудреным овощным салатом и дежурными бутербродами из хлеба, сыра и колбасы, Могильщик удовлетворенно откинулся в своем допотопном кресле и щелкнул крышкой портсигара, доставая два «косяка».
– Пыхнем, Монах. Жизнь плотно забита неожиданностями, как эти папиросы анашой. Так что давай расслабляться. Может, это последний кайф, что мы словим...
– Рановато ты копыта отбрасывать собрался, – усмехнулся я, закуривая предложенную «беломорину». – Я вот выходить в тираж в обозримом будущем не намерен. Кстати, откуда пошла кликуха Могильщик?
– Не в курсе? Я ведь по воле могильщиком вкалывал. А попросту – землекопом на кладбище. Стольник в день, как с куста. Золотая жила, но и соблазнов вагон с двумя тележками. – Вадим щелкнул прокуренным ногтем по стакану. – Там и пристрастился к этому делу... А может, просто гены деда-алкаша проснулись. По пьянке и жену порешил. А на следствии выяснилось, что зазря ревновал – не изменяла Наташка... Ты ведь тоже за «мокруху» парился? Расскажи, что почем, все одно тебя никуда не отпущу... на ночь глядя. Под травку истории слушать – самый кайф.
– Рассказывать тоже. – Я взял из раскрытого портсигара новую папиросу. – Слушай, если охота. Но заранее предупреждаю – коли заснешь, разбужу ударом в челюсть. Тогда без обид – сам напросился, а вспоминать я люблю обстоятельно.
Марихуана возымела свое обычное действие – тело ощущалось как нечто чужеродное и малозначительное, а мысли плавно и стройно кружились в ласково-теплом тумане, ненавязчиво-мягко окутывающем сознание. В таком состоянии время и пространство перестают существовать, и поэтому я с необычайной легкостью перенесся в прошлое, которое виделось так ясно и отчетливо, словно не прошло с тех пор томительных тринадцати лагерных лет.
Глава 2
Неожиданно хлынувший мелкий сентябрьский дождь освежил разгоряченное лицо.
Я остановился у шестиэтажного здания ЦУМа и взглянул на себя в витрину. Модный симпатяга. Светлый костюм и черная расстегнутая кожаная куртка неплохо гармонировали с моим загорелым, чуть скуластым лицом.
Огляделся. Место будто подходящее. Людно и рядом стоянка автомашин. Подошел, фланируя, к киоску «Союзпечать» и стал разглядывать выставленные на стенде марки какой-то недоразвитой африканской странешки. Краем глаза внимательно-настороженно следил за прибывавшими легковушками.
Сегодня должно выгореть... Уже два дня ребята ждут в гараже. Если опять сорвется, Мохнатый по головке не погладит. Хотя скорее всего погладит, но после этого вряд ли встанешь без посторонней помощи.
Щелкнул газовой зажигалкой, закуривая. Душистый болгарский табак хорошо бодрил, давая нервам разрядку.
К стоянке подкатили лимонные «Жигули». Фигура водителя, невзрачного мужичонки в широкой блинно плоской кепке, скрылась в ЦУМе. Я отбросил сигарету и пересек улицу, направляясь к машине. Наверно, хозяин отлучился ненадолго, но рискнуть стоило. Тянуть в таких делах хуже некуда – перегораешь и теряешь уверенность в себе.
Еще издали заметил, что кретин в кепке даже не позаботился поднять боковое стекло. Подойдя, уверенно просунул в дверь руку, дернул рычажок и открыл дверцу. Стараясь не глазеть по сторонам, чтобы не сбиться с ритма из-за чужого взгляда, натянул резиновые перчатки телесного цвета, поднял капот и запустил мотор.
Машина взяла с места рывком. Увидел бегущего по тротуару хозяина «Жигулей». Он что-то кричал, размахивая руками.
– Погуляй пешочком, папаша. Для здоровья пользительно, – мои губы дрогнули в полуулыбке. – Все, Дело выгорело. Мохнатый будет доволен.
Самое сложное позади. Осталось отогнать машину в гараж на окраине города, где ребята заменят госномера, ночью пошоферить – и можно расслабиться на всю катушку до следующего дела.
Вдруг, взглянув в зеркало на ветровом стекле, увидел шедший за мной милицейский «коробок» ПМГ. Что это? Случайность? Или...
Резко свернул с проспекта на боковую улочку. «ПМГ» не отставал.
Руки в тонких перчатках стали влажными. Дьявольщина! Научились менты оперативности. Со злостью вдавил педаль газа, выжимая из мотора предельную скорость. Но менты висели на хвосте как приклеенные. Ясно – наверняка у них стоит форсированный двигатель.
«Долго так не продержаться! – в душе колыхнулось отчаяние. – Перекроют дороги – и финита ля комедия. Надо бросать машину и уходить на своих двоих».
Проезжая мимо проходного двора, до упора нажал на тормоз, нимало не беспокоясь, что может полететь коробка скоростей. Раздался страшный скрежет, автомобиль остановился. Я выскочил и, срывая с рук перчатки, ринулся в проходной двор. Через минуту был на соседней улице. Сбавил ход с бега на шаг.
Кажется, пронесло, – вздохнул с облегчением, подняв руку навстречу «Волге»-такси.
– Куда вы так торопитесь, молодой человек?! – услышал насмешливый голос сзади.
Круто обернулся. Передо мной стояли запыхавшиеся старшина и сержант в милицейских формах. Они разом шагнули, оказавшись у меня по бокам, и профессионально-жестко взяли под локти.
– Что ж вы «жигуленок»-то без присмотра бросили? – усмехнулся старшина. – Уведут, не ровен час. Ведь такие хваты пошли – на ходу подметки рвут. Да сами знаете?..
Сержант рассмеялся шутке:
– Остряк ты, Палыч. Ну, повели его, что ли?
– А чего вести? Щас машина будет. Молодой человек, сразу видать, к комфорту привык.
У обочины бесшумно затормозил милицейский «газик».
– В чем дело? По какому праву?! – враз охрипшим голосом запротестовал я.
Старшина стал серьезен, затвердел лицом.
– Закрой пасть! Там разберутся! – И увесистым кулаком втолкнул меня в кабину с зарешеченными окнами.
В отделении дежурный занес мои данные в книгу задержаний и забрал все карманные вещи, оставив только сигареты.
Под лестницей, ведущей на второй этаж, находилась металлическая дверь. За ней была крохотная комнатка – «предбанник», из которой прямыми линиями шли два коридора: налево – к пятнадцатисуточникам и направо – в камеры предварительного заключения. Меня повели направо. Одну из дверей открыли, и я очутился в камере, почти не слыша, как массивные стальные двери захлопнулись за мной. Царапающий скрежет ключа, стук засовов – и весь мир сузился в пространстве четыре метра на три.
Две трети камеры занимали нары, покрашенные, как пол, буро-коричневой краской. В одном углу жестяной бачок с привязанной кружкой, в другом – ведро. Стены и потолок грязно-серые. Стены «шубой» – шершавые, чтоб на них не писали. Небольшое оконце, забранное тройной решеткой. Кроме него, источником света служила тусклая лампочка над дверями, надежно защищенная оргстеклом и железной сеткой.
Положение серьезное, но не критическое. Доказательств у ментов нет. На одних косвенных далеко не уедут. Странно, что сразу на допрос не выдернули. Они же обожают «тепленьких» раскалывать, когда нервы еще оглушены задержанием...
Зажигалку у меня забрали, но я отыскал кем-то оставленный почти полный коробок спичек и закурил. Табак возымел обычное действие – напряжение начало понемногу спадать.
Загремели засовы, дверь приоткрылась.
– Выходи на допрос!
Конвойный проводил меня на второй этаж, в кабинет следователя. За письменным столом сидел немолодой капитан с усталыми глазами.
– Садись, – кивнул он на стул у стены. – Фамилия, имя, отчество, год, место рождения и жительства?
Когда формальности были соблюдены, капитан задал вопрос, на который мне совсем не хотелось отвечать:
– Ранее судим?
– Был осужден по семьдесят седьмой к пяти годам лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. В прошлом году «откинулся».
– Вооруженный бандитизм?.. – капитан с живым интересом взглянул на меня. – Молодой, да ранний... Мало дали. Трудоустроен?
– Месяц, как уволился. Работал инструктором по автоделу в седьмой школе.
– По автоделу... Не обжегся случаем, запуская «жигуль»? Покажи-ка пальчики?
Я не сдержал усмешки:
– Как понял, подозревают в угоне? А доказательства? Свидетели? Руки мои в полном порядке – любуйтесь.
– Перчаточками воспользовался? Не зря баланду хлебал. Сколько всего за тобой угонов?
– Порожняковый базар, гражданин начальник. Свидетелей давайте.
– Будут. В свое время. Сейчас проводится экспертиза машины. Не наследил? Все одно хлебать тебе по новой баланду. Владелец «жигуля» тебя видел. Выгоднее самому признаться, а не ждать, когда уликами припрут. Где находился с двенадцати до половины первого? Конечно, гулял, наслаждаясь осенней сыростью?
– Как в воду смотрите.
– Это штамп. И ты вот свеженького ничего не придумал.
Я прищурился:
– Желаете новенького? Пожалуйста: в двенадцать с мелочью я увел тачку со стоянки у ЦУМа. Довольны?
Следователь вскинул внимательно-настороженный взгляд, я ответил насмешливой улыбкой.
– Только не спешите заносить в протокол – не подпишу. А слова, как известно, показанием не являются.
– Железно подкован. Умный ты. Но дурак. Так что запишем? Настаиваешь, что гулял? Догадываюсь, подтвердить твою версию никто не может...
Через четверть часа вернулся в камеру и поспел как раз к кормежке. В дверное окошечко получил алюминиевую миску борща, перловку и полбуханки хлеба. Одно хорошо в КПЗ – хлеб дают «вольный» из магазина, а не спецвыпечку тюремную, больше похожую на коричневатый пластилин.
Еду разносили хмурые, видно, мучающиеся похмельем пятнадцатисуточники – это вменялось им в обязанность.
«Так. Теперь надо ждать опознания, – решил я, машинально проглотив обед. – Авось пронесет. Хозяин тачки видел меня лишь мельком... Ребята, должно, все еще ждут в гараже. Мохнатый, ясно, рвет и мечет... Без санкции прокурора промаринуют не более трех суток. Если не опознают, прокурор «добро» на арест не даст...»
Эти мысли меня успокоили. Кинув на нары куртку, лег, закрыв глаза.
Почему-то представилось сухое лето, бесконечные поля пшеницы, рабски поникшей в поклоне знойному небу, в напрасном ожидании спасения – дождя.
За желтыми полями виднелись холмы, на которых расположился мой городок Верхняя Пышма. Родной дом... Я не был в нем уже несколько месяцев. После освобождения обосновался в Свердловске, не было ни малейшего желания ловить на себе подозрительно-настороженные взгляды соседей. Водительские права второго класса, полученные еще в школе, помогли устроиться инструктором по автоделу.
С несколько запоздалым раскаянием подумал, что маму навещал до неприличия редко...
Защелкали замки, и в камеру вошел худощавый мужчина лет пятидесяти, в темном твидовом костюме и лакированных туфлях без шнурков. В глаза бросился глубокий старый шрам на шее.
Новоприбывший коротко взглянул на меня прищуренными серо-голубыми холодными глазами и по-турецки устроился на нарах, аккуратно пристроив снятые туфли у стенки.
– Давно телевизор смотришь? – спросил он, закуривая папиросу.
Заметив мое удивление, ухмыльнулся:
– Из желторотых, что ли? Телевизор – это вон та лампочка за стеклом. Кликуха?
– Монах. Кстати, когда я сидел, у нас телевизором тумбочку с продуктами называли.
– Ну да. Это в тюряге. А я Церковник. Не слыхал?
– Не приходилось...
– Могешь просто Петровичем звать. Давно от Хозяина? По каким статьям горишь?
– Год, как «откинулся». Сейчас угон шьют.
– Двести двенадцатая? Фуфло. А у меня букет: разбой и сопротивление при задержании. Чую, чертова дюжина строгача корячится. По ходу, в зоне отбрасывать копыта придется...
В коридоре что-то монотонно загудело.
– Вентилятор врубили, – в голосе Церковника сквозил сарказм. – Проветривают. Наше здоровье драгоценно для правосудия...
Он бережно свернул свой фасонистый пиджак и подложил под голову.
– Покемарю децал. День выпал суетливый.
«Если не приду ночевать трое суток, хозяйка квартиры поднимет хипиш, – вдруг подумалось мне. – Хотя нет. Во-первых, менты у нее нарисуются наверняка, а во-вторых, не так уж редко, не предупредив, оставался на ночь в других местах».
В памяти всплыл день, когда познакомился с Леной.
Это произошло месяца полтора назад. Получив очередную зарплату в школе, уплатил хозяйке вперед за комнату и стол, так как испытывал после лагеря непреодолимую неприязнь к столовкам. Решил немного проветриться. Карман грел «полтинник», впереди целый июльский вечер и завтрашний выходной, в душе звучат песенки из игрового репертуара «Одесских хулиганов» – в общем, налицо все условия, чтобы с легким сердцем пуститься на поиски приключений.
План был прост: сходить в киношку, а затем, если не проклюнется что-то более заманчивое, в кафе «Театральное» послушать музыку.
У кинотеатра «Совкино» любители французского эротического детектива образовали плотную извилистую цепочку. Бодро пристроившись за симпатичной девушкой в желтом плотно облегающем свитере, стал прикидывать свои шансы на знакомство.
Ближайший сеанс на электротабло погас. Девушка разочарованно пожала плечами и уже собиралась уйти, как я мягко тронул ее за локоть:
– Секундочку. Сейчас билеты будут.
Не дав времени на возможные возражения, исчез в толпе, лихорадочно отыскивая глазами какого-нибудь спекулянта билетами. Кинотеатр посещал частенько и знал всю эту братию в лицо. Наконец, заметив в толпе знакомую кепку, устремился к ней.
– Привет торговому дому! – по-свойски ткнул кулаком молодого перекупщика меж ребер. – Почем нынче товар?
Паренек снял кепку, задумчиво полюбовался ею и, вздохнув, решительно водрузил ее на место.
– Пустой. Все билеты толкнул.
– Кончай прибедняться. Сколько шкур сдерешь за парочку на этот сеанс?
– Гадом буду, расхватали вмиг... Есть два, но самому до зарезу. С телкой иду.
– Ну, как желаешь. Я думал, ты деловой...
Подающий большие надежды фарцовщик, явно прицениваясь, ощупал меня взглядом.
– За червонец, пожалуй, могу. Исключительно по дружбе...
– Ай-ай, – я укоризненно покачал головой. – Билет, помнится, котировался за рваный. Ну, шут с тобой, золотая рыбка. Держи пятерку и гони билеты. Да не жмись, как проститутка на выданье!
Паренек еще раз вздохнул и расстался со своим товаром.
Обладательница желтого свитера оказалась на месте.
– Все путем. Пошли, уже первый звонок был. – Я решительно увлек ее в кинозал.
Во время журнала мы познакомились. Ее звали Леной, работала она на кондитерской фабрике, но мечтала поступить в театральное училище.
Когда фильм начался, я про нее почти забыл, так как в кино всегда терял связь с окружающим, всецело уходя в сюжет. А картина была лихо закручена – с яростными погонями и страстной любовью между вспышками выстрелов.
Но после сеанса, когда мы вышли на расцвеченную неоном улицу, оцепенение с меня спало, и я стал галантно-учтивым, приятным кавалером.
Мы гуляли по историческому скверу, и я сам восхищался, слушая свой треп. Взгляд Лены понемногу теплел, а с лица сходило недоверчиво-настороженное выражение.
– А вот эта скамейка останется в памяти поколений, – продолжал я вдохновенно врать. – На ней обожал сидеть сам Павел Петрович. Сюда доносится гул плотины, слышишь, как таинственно вода бормочет. Она на пару вот с этими каменными глыбами массу сказок нашептала. Присядем.
– Ты романтик, – улыбнулась Лена. – Откуда все эти сведения?
– Недоверие – пережиток мрачных времен. Из-за него страдали даже умнейшие люди. Вспомним Коробочку Гоголя. Так что не искушай судьбу. Живи по классику: «Доверие – признак роста».
– По-моему, тот философ говорил «сомнение»... Ну да все равно. Судя по твоему росту, ты очень доверчив. На голову выше меня.
– Проверим! – Я встал со скамейки, увлекая за собой Лену. Мои руки скользнули по ее чудно-тонкой талии к волнующе округлым упругим бедрам. Лена чуть вздрогнула, но не отстранилась.
– Пожалуйста, Женя, не надо...
– Если женщина говорит «нет», то это значит – может быть, когда произносит «может быть», то это – да, а если говорит «да», то какая же она после этого женщина?..
Лена подняла затуманившийся взгляд, хотела что-то сказать, но слов не последовало – помешал поцелуй.
«Как обычно, слабый пол, он и есть слабый! – мелькнула у меня самодовольная мысль. – Ни одной осечки, как вышел с зоны».
Лена несколько смущенно рассмеялась:
– Я думала, ты только рассказывать байки хорошо умеешь... Но все одно – не бери в голову. Это ничего не значит. Минутная слабость.
– Я за минутные слабости! Только они дают силы бодро шагать по жизни. Неплохой тост, а? Его надо поднять. Давай заглянем в «Театральное». У меня как раз лишняя монета! Будущей артистке грех не побывать в театральном кафе.
– Почему ты решил, что я там не была? Ладно, согласна. Только за себя сама рассчитаюсь.
– Как желаешь. Настаивать пока не смею.
Поднявшись по проспекту до оперного, свернули к кафе. В уютном его холле монументом стоял швейцар.
– Граждане, местов нет, – встретил он нас словами, явно самому уже набившими оскомину.
Лена потянула меня за рукав: «Да ну их, обойдемся», но я услышал доносившиеся из зала бодрые старания ансамбля, который выступал здесь не часто, и отступать не спешил.
– Вот молодежь нынче пошла! – пророкотал сзади насмешливый голос. – Не умеет со швейцаром договориться. Дипломатически...
Эти слова принадлежали невысокому кряжистому рыжему мужчине лет тридцати в добротном сером шерстяном костюме. Вокруг его бычьей шеи был небрежно повязан цветной галстук «удавка». Двое молодых спутников говорившего стояли чуть сзади него и ухмылялись. Тот вразвалку подошел к швейцару и о чем-то с ним пошептался.
– Завсегда рад услужить хорошим людям, – расплылся швейцар в угодливой улыбочке, пряча что-то в карман. – Проходите во второй зал. Там слева свободный столик. Снимите табличку «Занято» и располагайтесь со всеми удобствами. Там как раз пять стульчиков.
– Прошу с нами, молодые люди, – повернулся ко мне незнакомец. – Сегодня мне весело, и у всех должно быть хорошее настроение. Такой мой принцип.
Наша группа миновала первый зал и отыскала незанятый столик. Когда все уселись, я смог более внимательно рассмотреть эту троицу. У тридцатипятилетнего были тонкие губы и серые глаза с прищуром под мохнатыми рыжими бровями. Двое его спутников примерно моих лет имели на удивление непримечательные лица. У одного были светлые, почти белые волосы, а у другого – черные вороные.
– Давайте знакомиться, – предложил мужчина с цветным галстуком. – Имею честь представиться – Альберт Иванович, преподаватель. А это мои лучшие студенты. Морозов и Воронов. Сегодня они успешно сдали труднейший экзамен, и мы решили это событие скромно отметить.
– Евгений.
– Елена.
– Вы из породы грызунов, обгладывающих гранит науки? Студенты? – неуклюже попытался сострить Альберт Иванович.
– Не угадали. Я инструктор по автоделу – ваш коллега в некотором смысле. А Лена специалист по конфетам.
К нам подошла официантка.
– Восемьсот грамм коньяка пятизвездочного, бутылку «Гроно» и пять порций поджарки. Фруктов каких-нибудь, – заказал преподаватель. – Надеюсь, Евгений, вы не сердитесь, что я распоряжаюсь? Вот и чудненько.
В зале был приглушен свет, музыканты не слишком насиловали барабанные перепонки посетителей – играли ненавязчиво и негромко. Заказ не заставил себя ждать, и настроение за столиком быстро поднималось. В отличие от своих подопечных Альберт Иванович выделялся многословием и излишней игривостью в тостах.
– Поднимаю бокал за прекрасных женщин! – уже с раскрасневшимся от алкоголя лицом провозгласил он, плотоядным взглядом раздевая Лену. – Женщины – это цветы. Цветы наиболее прелестны, когда распущены. Так выпьем за распущенных женщин!
Студенты довольно загоготали и, перегнувшись через столик, чокнулись с покрасневшей Леной.
– Давай уйдем, – сказала она, почти умоляюще взглянув на меня. – Уже поздно. Ты говорил, только на минуту зайдем.
– Извините, но вынуждены вас покинуть. Дела. Рады были знакомству.
– Ну да, конечно. Время – деньги, – растянул губы в благодушной улыбке Альберт Иванович. – Вот возьмите, Евгений, мою визитку. Коли появится желание научиться жить – милости прошу. Это не банальная учтивость, а искреннее стремление помочь ближнему...
Уходя, мы услышали за спиной уже не сдерживаемый хохот подвыпивших студентов.
Вечерний свежак выветрил небольшую дозу хмеля, и настроение у меня стало легкое и одновременно почему-то грустное. Наверное, из-за того, что все неповторимо. Этот вечер с ласковым шепотом тополей по краям тротуара, это темное небо в далеких прозрачных облаках, и желанная девочка, что идет со мной под руку, о чем-то задумавшись...
– Мне пора, – тихо сказала Лена, отводя взгляд.
– Провожу. А что, у тебя предки из породы церберов? – Я остановился и поправил ее челку, упавшую на глаза.
– Я живу одна. А провожать не надо – мы пришли. Вот эта пятиэтажка.
– Страшная жажда что-то появилась. Не угостишь глотком воды?
– Нет, – она лукаво погрозила пальчиком. – Знаю я эту воду: дайте попить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде...
– Хитрить с тобой бесполезно. Ну подари поцелуй на прощание.
Через минуту Лена мягко отстранилась и как-то странно посмотрела на меня затуманившимися глазами.
– Ладно. Пойдем, жених...
Утром проснулся поздно. Солнце слепящими трассерами било через легкие тюлевые занавески окна, осердясь на людей, которые могут спать в столь чудесное утро.
Лена уже не спала. Я заподозрил, что проснулся не от буйства светила, а от ее нежно-внимательного взгляда.
– Давненько бодрствуешь? – поинтересовался я, устроившись на постели в полусидячем положении, по-восточному скрестив ноги.
– Что ты должен сейчас обо мне думать! – Лена грустно и как-то виновато посмотрела в мои глаза. – Ну и думай!..
– Что ты, глупышка! Ты очень, очень славная. Иди ко мне...
...Железная дверь на мгновение открылась, впустив в камеру высокого парня лет двадцати семи с голубыми водянистыми глазами.
– Привет братве, каждый рубль в чужом кармане считающей личным оскорблением! – Он швырнул кожаную кепку в угол и подошел к бачку напиться.
– Полегче, Штабной! – Церковник сел, прислонясь к стене. – И спрашивай разрешения, когда пользуешься общей кружкой.
Под взглядом его холодных серых глаз вновь прибывший как-то весь слинял и даже будто уменьшился в росте.
– Церковник? Выхватили?
– Как видишь. Не покатило, фарт пропал.
– Зря масть поменял. Освобождал бы церквушки от серебряной и рыжей посуды, икон, как раньше. А то разбой – это ж пятнашка голимая.
– Не каркай! Лучше молись, чтоб я в тюрьме не сказал братве, что ты завхозом в лагере был. Враз ведь переделают из Штабного в Голубого. – Церковник, оскалив прокуренные гнилые зубы, загоготал. – Сейчас-то опять по сто четвертой отработался?
– Да. Квартирная кража с применением технических средств. Но прицепом. Основная сто вторая с пунктами «а» и «г». Хозяин квартиры неожиданно вернулся...
– Ну, с «а» все ясно – умышленное убийство из корысти, а как «г» – с особой жестокостью – ты зацепил? – удивился Церковник.
– Из-за множества ранений. Тридцать ножевых... – Штабной захлопал своими длинными ресницами и вдруг заорал: – Да не садист я! Не кончался он никак! Вот я и старался, чтоб он быстрее крякнул и не мучился!
– А ты у нас гуманист! – усмехнулся Церковник. – Так на суде и лепи. Авось поверят и «вышку» не дадут.
К вечеру соседние камеры словно проснулись. Доносился гул голосов. Кто-то загорланил козлиным голосом заунывную песню. Раздражал монотонный повтор одних и тех же слов: «Говорят, что дети – это счастье. Значит, я несчастный человек...»
Церковник некоторое время крепился, потом подошел к двери и рявкнул в волчок:
– Задохнись, падаль! На этапе я тебе разжую, что такое несчастный, в натуре!
Голос сорвался и смолк.
Скоро Петровича увели на допрос. Штабного после ухода угрюмого рецидивиста словно подменили. Он тяжело опустился на нары и обхватил кудрявую голову руками.
– Что с тобой?
Штабной поднял голову и странно взглянул на меня, влажные губы свела жалкая, судорожная улыбка.
– Интересуешься, почему я не в восторге, оказавшись в этом клоповнике? – Он нервно провел ладонью по глазам. – Действительно, умора – месяц, как женился, завод выделил квартиру в общежитии. Думал, наконец жизнь начнется!.. И главное, хотел после отсидки в другой город податься! Вовремя не сорвался – и по новой небо в клетку!
– Не возникай! Я тебя сюда не звал.
– Да! Сам исковеркал! Но что же было делать?! Старые корешки откопали, взяли на дело. Отказаться не мог – они такое не прощают...
Штабной вдруг замер и испуганно оглянулся на дверь.
– Не проболтайся, земляк, – жарко зашептал он. – Церковнику сгубить человека – одно удовольствие. На всех пересылках его знают. Из высшей хевры. Шепнет словечко – и каюк.
Заскрежетал ключ, и в камеру вернулся Церковник.
– С легким паром! – подобострастно осклабился Штабной.
Тот, не обращая внимания на шутку, лег на нары и отвернулся к стене.
– Можете базлать, но не громче медуз. Спать буду.
Штабной устроился у противоположной стены и накрыл лицо кепкой, чтоб не мешал свет лампочки.
Мне спать не хотелось. В пачке оставалось всего семь сигарет, но, махнув рукой на экономию, снова закурил.
Табачный дым показался едким и прогорклым. Я отбросил сигарету, но, тут же одумавшись, загасил окурок и сунул в пачку.
Решил: буду думать о чем-нибудь приятном, как в детстве советовала мама. Может, усну.
Мама работала преподавателем литературы и русского языка. Относился к ней, как к человеку не от мира сего. Для нее главный интерес в жизни – работа. Целыми днями пропадала в школе. Развлечений, в моем понимании, для нее не существовало. Даже в гости редко ходила, предпочитая в выходные бесконечно пить кофе, читая Диккенса или Библию, к которой пристрастилась, пока я чалился в зоне. И совсем я не понял матери, когда она отказалась от директорского кресла.
– Куда уж мне в начальники, – оправдывалась она. – Мое дело – литература. Да и в партию директору необходимо вступать...
Святая – так про себя называл маму. Я-то точно знал, чего хочу от жизни. Основное – деньги, которые обеспечат независимость от этого быдла, называемого обществом.
То, что не «попал в струю» после освобождения, означало отдаление независимости на неопределенное время. По уму следовало остаться дома в Верхней Пышме с матерью, но я обосновался в Свердловске, не допуская мысли, что могу появиться перед кентами в роли нищего зека; признать себя таким же обыкновенным, как они.
В тот день у меня было минусовое настроение; к своим обязанностям инструктора я относился халатно, и директору школы это наконец надоело. После разговора по душам я накатал заявление об уходе по собственному желанию и тут же получил расчет.
Решив ободриться рюмкой «Старой крепости», направился в «Театральное».
За тем самым столиком, что в прошлый раз, сидели Альберт Иванович и его студенты. У меня мелькнула дикая мысль, что они так вот и сидят, не отлучаясь, со дня нашего знакомства.
Преподаватель приветственно помахал рукой, казавшейся рыжей от обилия волос и украшенной массивным золотым перстнем с черным камнем.
– Рад видеть вас, Женя! Подсаживайтесь. А ко мне так и не решились заглянуть. Ох уж эта застенчивая молодежь! Переняли бы чуток зубастости вот у таких, – он кивнул на своих подопечных, – цены б вам не было...
– Зубы в порядке, – оскалился я в улыбке, демонстрируя этот факт. – Сегодня опять удачный экзамен?
– Вся наша жизнь – сплошной экзамен, молодой человек. А точнее – игра с судьбой, со случаем. Плебеи играют честно, с соблюдением всех правил, а свободные индивиды давно поняли, что цель оправдывает любые средства, и никакие законы их не связывают...
– Уже думал над этим, – наливая себе из графинчика принесенный официантом коньяк, кивнул я. – Суть в том, что выигрыш не единственно возможный вариант. А проигрыш означает бесплатную путевку на нары.
– Кто не рискует, тот шампанского не пьет, – довольный проявленным интересом, нашелся Альберт Иванович. – А игру можно начать сначала...
– Не сразу, правда, а через энное количество лет, – усмехнувшись, добавил его черноволосый студент.
Преподаватель досадливо поморщился:
– Ну и что? Это время не пропадет для умного индивида. Он подготовится к следующей ставке, обмозгует свой прокол и дальше будет действовать наверняка...
Я чувствовал, что пьянею, но было приятно находиться в этой теплой компашке, возведшей в принцип беспринципность.
– Что, земляк, понурился? Или твоя красотулька упорхнула к другому? Ты шепни координаты соперника. Мои ребятишки с ним побеседуют – они умеют быть очень убедительными – и все станет в елочку.
– На интимном фронте без перемен, – я не выдержал – зевнул. – Просто сегодня остался без работы. Деньги, впрочем, есть.
– И много? – взгляд Альберта Ивановича хищно напрягся.
– Стольник, – ответил я, выпуская в потолок беспечное облачко табачного дыма.
Преподаватель расхохотался, его примеру последовали светло– и черноволосый.
– Этой «капусты» хватит разве на неделю. Тебе крупно пофартило, что встретил нас. Заходи завтра вечерком – уладим твои проблемы. Визитку не потерял? Вот и чудненько.
Свет в окнах Лены не горел, но это меня не смутило.
– Ты пьян? – с непонятной дрожью в голосе спросила Лена, открыв дверь, но не снимая цепочки.
– Глупый и нескромный вопрос, – я ухмыльнулся. – Я ведь не спрашиваю, сколько мужиков ты имела и почему в двадцать три все еще не замужем?
Даже при призрачном свете коридорной сороковаттки заметил, как она побледнела.
– Уже была. Муж пил, и мы расстались... Пьяным больше не приходи – все равно не пушу.
Совсем некстати мне вспомнилась одна из острот Альберта Ивановича:
– Знаешь разницу между статуей и женщиной? Статуя падает, а уж после ломается. А женщина наоборот. Ты уже упала, так чего ломаешься?
Лена хотела что-то сказать, но я, хохоча, уже запрыгал через три ступеньки вниз.
Вечером следующего дня был по указанному на визитке адресу. Дверь открыл хозяин:
– Евген! Милости просим!
В гостиной у овального низкого столика развалились в креслах два знакомых студента.
– Полку прибыло, – насмешливо констатировал чернявый. – Добро пожаловать первый раз в первый класс!
– Повежливее с гостем, Ворон! Тем паче, сам в гостях! – негромко, но с нажимом сказал Альберт Иванович, ногой придвигая к столику еще одно кресло.
Наливая из бутылки «Старого Таллинна» в нефритовые рюмки, он провозгласил:
– За индивида, чтоб он оказался именно тем, кем кажется!
Я не большой любитель ликеров, но этот мне понравился вкусовым букетом, смахивающим на коньяк.
– Для начала познакомимся по-настоящему. Это Ворон, а это Мороз. Прозвища пошли от цвета волос. Моя кликуха – Мохнатый. – Альберт Иванович подозрительно взглянул на меня из-под кустистых пшеничных бровей. – И ничего в имени смешного нет! В определенных кругах многие сменяли бы свои пышные клички вроде Кардинала или Князя на мою, невзрачную. Потому как у нее авторитет. А какое погоняло выберешь ты? Или есть?
– Зовите просто – Индивид, – усмехнулся я. Рассказывать этой приблатненной шпане, что уже много лет ношу кличку Монах, полученную в зоне за полное равнодушие к «голубым», не хотелось. Если они готовы засвечиваться перед первым встречным, то у меня иные привычки. – Кстати, что за работу вы собираетесь предложить?
– Деловой, сразу видать! – заулыбался Мохнатый.– Ты, помнится, шофер? Вот и будешь баранку крутить. По ночам. Доставлять до места и обратно. За рейс – штука. Покатит такой расклад?
– Звучит заманчиво. Когда на дело?
– Сегодня. – Мохнатый достал из секретера блеснувший синим пламенем трехгранный стилет с наборной ручкой. – Держи перо на всякий случай...
– Разве как сувенир, – обернув в носовой платок, сунул его под куртку за ремень сзади. – На «мокруху», помнится, я не подписывался.
– Не дрейфь. Это так... пугнуть при надобности.– Мохнатый повернулся к своим «шестеркам». – А вы при козырях?
Ворон распахнул пиджак, засветив финку в ножнах на широком офицерском ремне.
– И что хорошего в ножах? – ухмыльнулся Мороз, пренебрежительно проследив осоловелыми глазами за этими манипуляциями. – Вот моя вещь – классная и не пачкает.
Он вынул из кармана медный кастет и, подбросив, на лету вдел в него пальцы. Самодовольно засмеялся, будто захрюкал.
– Кончай балаган. И то и другое – по-своему хорошо, – подвел черту Мохнатый, доставая из кладовки чемоданчик-«дипломат». – Время... Уходим.
Мы вышли из троллейбуса на Малышева. В сгустившихся сумерках прошли во двор девятиэтажки.
– Вон гараж. Откроешь седьмой слева, заведешь «Москвич» и к нам. Мы будем у остановки. Ключи к гаражу подобраны. Держи. – Мохнатый сунул мне два ключа и кожаные перчатки. – Не наследи.
– Не люблю играть втемную. Дальше что?
– Машина нужна на час-два. После дела бросим. – Мохнатый еле сдержал досаду. – Кстати, за усложнение задачи получишь пять кать сверху.
Угон прошел удачно. Я притормозил у остановки и забрал ожидавшую меня компанию.
– Остановись у музея, высадишь нас и кати дальше, – инструктировал Мохнатый. – Через полчаса вернешься. Если ментовские машины засуетятся, начнут оцеплять район – вертайся и посигналь дважды. Мы выскочим. Удачи, Индивид!
Троица выбралась из «Москвича» и слилась с темными очертаниями тополей, густым кольцом обхватывающих двухэтажное здание музея.
Как договорились, через полчаса забрал их на том же месте.
– Рвем когти! – рявкнул Мохнатый, бережно устраивая у себя на коленях чемоданчик.
– Срослось? – поинтересовался я у Ворона.
– Дело выгорело. Товар с нами. Но сторож, падло, вдруг решил показать служебное рвение, и если бы Мохнатый его не оглушил, мы все были бы в браслетах.
Через несколько минут Мохнатый велел остановиться.
– Мотор бросим здесь. Расходимся. Завтра, Индивид, нарисуйся за своей долей. Пока.
Мне с Вороном оказалось по пути.
– Мохнатый в натуре преподаватель? – спросил я, когда мы прощались.
– Хо! Да он часовщиком в быткомбинате робит. Покеда.
На следующий день получил причитающиеся мне полторы тысячи и почувствовал себя комфортно.
Вскоре Мохнатый подготовил новое дело, но в детали не посвятил, сказав только, что необходимы «колеса». Я подписался угнать машину и доставить в гараж по указанному адресу.
...Вспоминая эти события, не заметил, как заснул. После утренней проверки снова впал в тяжелый сон, а когда очнулся, обнаружил, что из камеры исчез Штабной.
– В тюрьму этапировали, – объяснил Петрович, завистливо вздыхая. – Подфартило суке. Кормежка трехразовая, матрац, баня, домино... А, дьявол! Только растравил себя.
Церковник размял «беломорину» и закурил, мрачно уставившись в грязный потолок.
– Петрович, ты Мохнатого не знал?
– Погоняло не редкое... Года три назад встречал одного в Ивдельлагере. Рыжий такой. За изнасилование малолетней ему зеленкой лоб мазали, но заменили на пятнашку. Почти половину срока оттянул и сорвался в бега. Боле не слыхал. Сгинул, должно, а могет, под чужой ксивой залег. А в чем суть?
– Пустяки, просто слышал где-то, – неопределенно ответил я и закурил предпоследнюю сигарету.
Ну, что Мохнатый дегенерат, я сразу подозревал. Но он еще и во всесоюзном розыске! Голимое палево! В любой момент могут выхватить – и потянет за собой на нары всю группу.
От мрачных мыслей отвлек вызов на допрос.
– Как спалось? За ночь не решился в сознанку пойти? – первым делом поинтересовался следователь.
– Не в чем каяться, начальник. Прошлая судимость – ошибка молодости, ничего не доказывает.
– Мы с тобой отлично знаем, кто угонял. Вчера ты точно указал место, где «жигулю» приделали ноги, этим выдав себя с головой.
– Когда везли в отделение, я слышал разговор милиционеров. Они упоминали стоянку, – жеванул я доморощенному Пинкертону, лениво разминая последнюю сигарету.
– Возможно, – капитан явно расстроился. – Сейчас проведем опознание, и, может, тогда улыбаться ты перестанешь...
Владелец «Жигулей», к невыразимому моему облегчению, как старательно ни протирал очки, не узнал меня среди понятых – двух парней, одетых в черные кожанки. А возможно, просто не захотел ввязываться в уголовное дело, раз машина нашлась.
– Твое счастье, – с сожалением сказал следователь. – Но пока не отпускаю. Возвращайся в камеру и поразмысли, стоит ли рисковать свободой из-за глупого желания покаяться. Через часик вызову.
– Весьма огорчен, что принес столько хлопот, – полуулыбнулся я, вставая с привинченного к полу табурета.
– Разве это хлопоты? Против таких не имел бы ничего против, – капитан нажал на кнопку, вызывая дежурного. – Убийство музейного работника – вот хлопоты.
В камеру вернулся каким-то оглушенным.
– Во менты научились показания снимать! – захохотал Церковник. – Монаха аж трясет! Бледный вид и холодные ноги!
Я подошел к бачку с водой и выпил подряд две полные кружки.
Что значит влипнуть по темечко, когда Мохнатого возьмут, меня потянут и как соучастника убийства! Нет, от удачливости Мохнатого зависеть не согласен!..
Наконец вызвали к следователю.
– Распишись в подписке о невыезде из города, – сказал капитан, придвигая заполненный лист. – Оснований для ареста нет – пока свободен. Считаю, счастливо отделался. Ну, гуляй. Невеста уж заждалась, поди.
Получив в дежурке свои карманные вещи, вышел на воздух. Со скамейки порывисто поднялась Лена:
– Женя! За что тебя арестовали? Нелепость какая!
– Было задержание, а не арест. До выяснения... Откуда узнала?
– Хозяйка квартиры сказала. У тебя обыск делали. – Лена виновато улыбнулась. – Все еще дуешься? Но пойми, пьяный ты напомнил бывшего мужа, и я прямо сама не своя стала.
Чтобы привести мысли в относительный порядок, несколько часов провел у Лены. Объяснять ей ничего не понадобилось – взаимные ласки не оставили времени ненужным словам.
Приняв решение, ближе к вечеру от Лены ушел, пообещав завтрашнюю встречу.
Трехэтажку Ворона я помнил. Правда, не знал его этаж. Оплывшая бабуля на скамейке перед подъездом указала нужную мне квартиру.
Дверь открыл Ворон. У него было помятое лицо с гримасой недовольства. Провел меня в комнату.
– Садись, – вяло махнул на широкую кушетку. – Где загулял? С Мохнатым не виделся?
Ворон поднял с пола початую бутылку лимонной водки и приложился из горлышка.
– Знобит что-то. Греюсь вот. Не желаешь?
– Давай о деле. Ты в курсе, что Мохнатый в розыске, оборвался из колонии. Кстати, сидел за изнасилование малолетки.
– Шутишь!
– И не думаю. Мохнатый засвечен, битая карта, с ним нужно кончать. Если его повяжут, потянет и нас под «вышку» – «мокруха» на группе. Забыл музейного сторожа?
Как ни туп был Ворон, я сумел ему втолковать, что при живом Мохнатом жизнь для нас станет сплошным ожиданием ареста.
Уходя, велел передать Мохнатому, что буду в девять вечера в городском сквере.
– Не дрейфь, братишка! Всю работу беру на себя. Ты только грамотно организуй «стрелку», чтобы он пришел, не заподозрил ничего. Усек?
Ворон вяло кивнул и снова жадно припал губами к бутылке.
Время я решил зря не транжирить – до условного часа осталась какая-то минутная сотня.
Зашел к себе на квартиру и, прихватив из тайника подаренный Мохнатым стилет, направился в сквер. Символично – сегодня подарок, видимо, вернется к прежнему хозяину...
Сквер был пустынен, над раскатистыми тополями и акациями повисла тревожная тишина. Сквер, хоть и в центре города, пользовался дурной репутацией, и вечерами прохожие обходили его стороной, на чем и был построен мой расчет.
Устроился на небольшом возвышении в сени тополя, чтобы иметь возможность, оставаясь незамеченным, обозревать окрестности.
Предосторожность не оказалась излишней – вскоре увидел на главной аллее Мохнатого в сопровождении Ворона и Мороза. Их нетвердая походка свидетельствовала, что они изрядно набрались для храбрости.
Достал стилет и, зажав в кулаке, спрятал клинок в рукав. Хотел обернуть рукоятку носовым платком, но передумал – она была сработана докой в своем деле – шероховатой и мелко-ребристой. На такой поверхности пальцевые отпечатки не остаются.
Ну что ж, пора играть ва-банк. По ходу, эти дешевки на стороне Мохнатого, что говорит только об их низком интеллекте или вообще об отсутствии оного.
Я был уверен, что при необходимости справлюсь с этими наивняками, даже если они достаточно трезвы и сохранили реакцию. Другого выхода для себя я не видел – концы надо безжалостно обрубить, если не жажду по новой очутиться на нарах.
Давно заметил, что курящий человек выглядит со стороны несобранным, почти беспечным, а следовательно, неопасным.
Прижег сигарету и, когда кончик ее малиново зарделся, неторопливо вышел на аллею и направился к своим бывшим подельникам.
Увидев меня, они пошли навстречу. Противный хруст гравия под их тяжелыми шагами почему-то вызывал у меня холодок по спине. Неужели боюсь? Обнадеживал тот момент, что они прилично отдалились от кустов, где сидел в засаде Мохнатый. Значит, на крайняк, схлестнуться придется только с двумя. И то вперед.
– Привет, Индивид! – дыхнул перегаром Мороз, подходя вплотную. – Значит, на Мохнатого бочку катишь? В лидеры захотел? Гляди, пупок надорвешь...
– С пьяным дебилом базарить не о чем, – я наклонился и выплюнул сигарету ему под ноги.
Это движение спасло меня. Занесенный Морозом кастет со свистом рассек воздух, только чуть оцарапав мне висок.
На чистом автоматизме я выбросил правую руку со стилетом и утопил его трехгранное жало в солнечном сплетении Мороза. Тот распахнул рот в немом вопле, зрачки его закатились, и Мороз бесчувственным кулем ткнулся в траву.
Крутнувшись на каблуках, развернулся к Ворону. Попытки к нападению он не предпринимал, Я наотмашь ударил ладонью по студенисто-дрожащему лицу.
– Продал, сука! Где Мохнатый?
– Это Мороз подмутил! Я за тебя, гадом буду! Мохнатый поджидает выше по аллее.
– Ладно, верю. Завтра встретимся и все обсудим. Но, сам понимаешь, вынужден подстраховаться. – Я пнул Ворона носком туфли в голень, а когда он упал на колено, нанес ему боковой в челюсть. Ворон распластался рядом с Морозом.
Очень натурально изобразив панику, кинулся вверх по аллее, пряча за спиной окровавленный стилет.
Как и ожидал, кусты акации с треском раздвинулись, и на дорожку передо мной вывалился Мохнатый. Правую руку он держал в кармане, в его налитых кровью глазах я без труда прочел вынесенный мне приговор.
Сворачивать я не стал и тем сбил Мохнатого с толку, оказавшись почти в его объятиях.
– Вот и чудненько, Индивид! – хищно осклабился Мохнатый, в его лапе тускло блеснул длинный узкий нож.
Но мой стилет оказался проворнее, и после двух коротких уколов в грудь к моим ногам опустилась, скорчившись, грузная фигура.
– Индивид! – Мохнатый, хрипя, пытался что-то сказать.
Мои губы на одеревеневшем лице свел судорожный кривой оскал – я почему-то вспомнил Штабного:
– Не Индивид, а Гуманист! – и обрушил на Мохнатого новый раздирающий удар под сердце.
Стилет выдергивать не счел целесообразным – кровью в момент запачкаешься, да и «вещдок» таскать мне совершенно ни к чему.
Дома, на всякий пожарный, выстирал брюки, вымыл куртку и туфли, но все оказалось напрасным. Ворон, козел, дал на меня показания ментам.
Так я отхватил свои тринадцать лет...
Ворон был главным свидетелем обвинения и остался на воле. О музейном стороже ни ему, ни мне на суде вспоминать, понятно, смысла не имело...
Глава 3
Могильщик, как ни странно, очень внимательно слушал мои полупьяные излияния и повода будить его правой в челюсть не дал.
А жаль – после этих невеселых воспоминаний мне необходим был выплеск эмоций. «Травка» почему-то не расслабила психику, а напрягла почти до агрессивности. А может, в этом виноват какой-то странный, мрачно-изучающий взгляд Могильщика, который заставил меня невольно насторожиться.
Чему я благодарен лагерным годам, так это тому, что они вырабатывают в человеке бессознательно-звериное чутье к опасности.
– Занимательная историйка. Жаль, раньше не был в курсе... – Могильщик плеснул в рюмки остатки коньяка и глянул на наручные часы. – Давай на посошок. У тебя длинная дорога впереди.
– Не понял. Уже полночь, автобусы не ходят. – Не притрагиваясь к рюмке, я ждал ответа.
– В том и суть, что время твое уже вышло. Слышишь?..
В замке входной двери повернулся ключ, и в комнату зашли два молодых субъекта с лицами, явно не предвещавшими ничего хорошего. Я узнал обоих.
– Как же так, Могила?! – недовольно проворчал Киса, черноволосый парень лет двадцати пяти, которого я встречал в Екатеринбургской колонии. – Машина у подъезда, а клиент все еще не запакован... До места путь не близкий.
Цыпа, ровесник Кисы, но с хохлятской наружностью, невозмутимо прислонился к стене и неторопливо закурил.
– Не по правилам сдаешь карты, Могильщик. Мы подписывались только вывезти труп на карьер. Об участии в «мокрухе» базара не было. Это твоя проблема. Монаха помню по зоне, сукой он не был и причин валить его без убедительного стимула не вижу... Заказ и «капусту» получил ты – тебе и банковать.
– Да накину я вам! Крохоборы дешевые! – взвился Могильщик. – Киса! Неужто и ты в кусты?!
– Я – пас, – флегматично ответил Киса и, узрев на журнальном столике забитую папиросу, тут же сунул ее себе в рот. – Пыхну, пока вы разбираетесь. Если в силах, кончай Монаха сам. Но лучше и не пытайся – Монах тебе не по зубам – на моих глазах в штрафном изоляторе одного бугая на больничку спровадил. Тот так и остался калекой.
Поведение соратников Могильщика меня приободрило, особенно грела мысль о «нагане», больно упиравшемся цилиндриком глушителя в копчик. Кстати, в сложившихся обстоятельствах эта боль показалась чуть ли не наслаждением. Должно быть, все же бытие на самом деле определяет сознание.
– Лады, Могильщик, – я беспечно взял рюмку и опрокинул ее в рот, решив немного поиграть и выяснить интересующие меня моменты. – Жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться. По крайней мере, моя забубенная. На карьер так на карьер. Обрыдло барахтаться, как той лягушке. Все одно из сметаны мне масло не взбить... Но напоследок удовлетвори любопытство – значит, встреча в пивнушке не случай? И кому за каких-то полмесяца на воле я успел солнце заслонить?
– Ты настоящий мужик! – голос Могильщика обрел прежнюю уверенность. Воспрянув духом, он достал из комода плоскую бутылку коньяка. – Убийца и к своей смерти должен относиться философски-спокойно. Все там будем. К тому же гарантирую – отправлю «в Сочи» безболезненно, и почувствовать ничего не успеешь. Желаешь – пей, сколько душе угодно. Я не садист какой-то. Понимаю...
– Ты не ответил на вопрос.
– Встретились, ясно, не случайно. Два дня тебя пас. Клиента светить не в моих правилах, хоть он и прижимистый, гад. Дал за тебя два «лимона» всего. Между прочим, чуть не половину этой «капусты» я спустил у «Маргаритки». Хотел, извини, чтобы последний день жизни ты провел в удовольствиях... Празднично.
– Поразительно, но есть в тебе что-то человеческое, – я усмехнулся и решительно отставил предупредительно наполненную рюмку. – Пить не буду. Уверен – отравлено...
– Но мы ведь обо всем договорились! – глаза Могильщика зло прищурились. – А ты луну крутить? На попятный?! Не выгорит! Работа уже оплачена, и я тебя сделаю!
Могильщик рывком выдернул ящик комода и лихорадочно стал в нем рыться, бормоча что-то невнятное.
Когда, уразумев наконец всю бесполезность своих поисков, он обернул ко мне перекошенное багровое лицо, то увидел направленный ему в лоб зрачок собственного «нагана». И сразу потерял дар речи. Его морковная физиономия приобрела пепельный оттенок. Я даже посочувствовал ему где-то в глубинах души.
Киса, поперхнувшись дымом, расхохотался:
– Я же, Могильщик, давал тебе цинк – не связывайся с Монахом. А теперь, по уходу, нам на карьер везти придется тебя...
Цыпа, до того времени остававшийся сторонним наблюдателем, лениво оттолкнулся от стены и сел за столик. Но с завидной предусмотрительностью – подальше от все еще немого Могильщика, чтобы случайно не оказаться на линии огня.
Видно, и Киса, и Цыпа не сомневались, что участь Могильщика мною уже решена. Цыпа, не спрашивая разрешения, взял из портсигара папиросу и с явным удовольствием закурил, глубоко затягиваясь.
– Тебе уже не пригодятся, – цинично объяснил он Могильщику, насмешливо глядя на его застывшее лицо-маску. – Кстати, Монах, как понял, у этого неудачливого киллера еще «лимон» в наличии. Считаю, трофей надо разделить на троих. По двести пятьдесят нам с Кисой и пятьсот тебе. Покатит?
– Вполне. Но только при условии, если мы с Могильщиком не придем к обоюдному согласию.
Я с удовольствием отметил, что лицо Вадима чуть разгладилось, в глазах появились некоторые проблески надежды.
– Мне необходимо знать, кто заказал для меня деревянный бушлат? Предупреждаю – версия о таинственном посреднике не прокатит. Ты не кретин и не взялся бы за дело, о котором известно третьему лицу. Тем паче, с тобой рассчитались вперед, а это убеждает, что заказчик тебя знает и верит. Поручение от него, по всему, не первое. Учти – все одно расколешься. Правда, боюсь, это уже не изменит судьбу твою...
– Ты похож на того джинна из кувшина, который, как подарок, предложил рыбаку способ смерти на выбор. – Могильщик затравленно улыбнулся. – Коли задание я не выполнил, да и бабки истратил – мне кранты. Так что выбор небогат: либо ты меня кончишь, либо заказчик. Не понтуйся и стреляй в голову. С детства боль не переношу...
– Такая же история. Особенно зубную, – я плеснул в рюмку Вадима из плоской бутылки. – Хапни, встряхнись. И поговорим по-деловому.
Могильщик к рюмке даже не притронулся.
– Цианит? – усмехнулся я.
– Мышьяк, – неохотно признался тот.
– Фу, гадость какая! Мог бы припасти что-нибудь посолиднев и покруче. Не уважаешь, как погляжу.
– Цианистый калий – дефицит, да и стоит поболе героина. – Могильщик покосился на рюмку. – Но ты не гони зря. Мучиться я бы тебе не позволил – добил бы из «нагана».
– И на том нижайше благодарю, благодетель! Ладно, покончим с реверансами. Вернемся к нашим баранам. Предлагаю сделку: ты мне заказчика, а я, кроме жизни, одарю тебя своей дружбой и возьму на серьезное дело, которое враз ликвидирует твои материальные проблемки. – Я кивнул Кисе с Цыпой. – Считайте, что тоже в доле. А то труповозами ишачить, уверен, не предел ваших мечтаний.
Должно быть, уяснив ситуацию и врубившись, что куда ни кинь – всюду клин, Могильщик решился:
– Ты отлично знаешь этого человека. Заказ на убийство получен от Ворона... После твоего рассказа мне стал ясен мотив. Он боится, что будешь мстить за свои годы тюремной баланды.
– Что-то в этом роде я и предполагал. Выходит, Ворон жив-здоров и все еще в городе обретается?
Могильщик принес из кухни литровую бутыль «Смирновской» и стаканы.
– Ворон здесь, шерстью оброс, заматерел – контролирует целую армию ресторанных и даже надомных проституток. – Вадим плеснул всем по полстакана. – Но в прошлом году, вконец оборзев, он сунулся в «Большой Урал». А этот кабак – вотчина Хромого. Думаю, по его инициативе вскоре неизвестный «хулиган» перебил молотком Ворону позвоночник. Так что ныне он паралитик, на каталке по квартире передвигается. Из дома носа не кажет.
– Есть все же судьба! – подвел я итог, отправляя «Смирновскую» по прямому назначению. – Как говорится, Бог шельму метит. Забудь про него. Я лично разберусь с Вороном и верну ему твой долг. Не хмурься, брат, не гони. Ты переживешь заказчика, гарантия. И знаешь, почему?
– Потому что сдал его тебе?
– Примитивно мыслишь, дорогой. Я никогда не забуду, что ты не пожалел половину «гонорара», чтобы украсить мой последний день. Ты мне нравишься. Держи «краба» в знак дружбы.
Могильщик неуверенно пожал мою руку, стараясь не опустить взгляда.
– Вот за это я Монаха уважаю! – захлопал лопатообразными ладонями Киса. – В натуре, бродяга по жизни! Но ты упоминал о каком-то солидном деле...
– Будет и дело, – я невольно усмехнулся молодому энтузиазму Кисы. – Но сначала договоримся о долях... В пивнушке часами просиживал не зря. Напротив, если помните, расположен коммерческий магазин «Престиж», торгующий импортными мехами и кожей. По четвергам один и тот же фургончик доставляет товар из аэропорта Кольцово. Кроме водилы еще охранник. Сегодня среда...
– Значит, будет два трупа, – подал голос Цыпа. – Есть ли понт мараться? Каков хоть куш?
– По моим прикидкам, каждый завоз тянет от восьмидесяти до ста миллионов товара. Барыгу я уже нашел, он дает треть от стоимости. Следовательно, навар составит примерно тридцать «лимонов». А теперь основное – каждый получит по пять, а оставшиеся десять пойдут в нашу общую кассу. Хранителем общака назначаю себя, как руководителя группы. Дело надо ставить по-деловому, чтобы вся группа была жизнеспособна, нам необходимо легализоваться, иметь надежную «крышу» – свой маленький бизнес. А перекрасить банду налетчиков в коммерсантов в силах только деньги. И не маленькие. Прошу высказываться.
Ребята некоторое время молчали, казалось, всецело занятые курением и сосредоточенным созерцанием причудливых колечек дыма, лениво поднимавшихся к низкому потолку.
Но я в них не ошибся. И в бандитских башках часто имеется какой-то уголок для здравого смысла.
– Монаху верю, – медленно, словно взвешивая слова, проговорил Киса. – Не думаю, что он собирается нас кинуть. Не дешевка он и не дурак. Неплохо бы узнать детали операции и велик ли риск палева?
Цыпа с Могильщиком кивнули, выражая полную солидарность с Кисой.
– Рад убедиться, что в ваших чайниках масло в наличии. Для реализации идеи нам нужны две пары камуфляжных пятнистых униформ типа «афганок» и транспорт.
– С колесами проблем нет. У нас «Жигули»-фургон. – Цыпа ухмыльнулся. – И к нему целая коллекция запасных госномеров...
– К завтрему «афганки» не достать, – забеспокоился Киса. – А черные спецназовские подойдут?
– Будет даже круче, – обрадовался я. – Где урвал?
– Так, купил три по случаю. Как чувствовал, что в тему будут.
– Тогда можно считать, что дело на мази. Езжайте за фальшивыми номерами и спецназовскими шкурами. Салон машины освободите от всего лишнего – пусть станет повместительней. А к восьми утра заедете за нами. Я остаюсь у Могильщика. Надеюсь, он уже отказался от пагубной затеи попотчевать меня мышьяком на десерт...
Мои последние слова утонули в хохоте жизнерадостных головорезов.
Глава 4
Все шло по плану. Цыпа оказался неплохим шофером – машина была отлажена, в моторе ничего не бренчало, да и вел он профессионально, без рывков, плавно, но сохраняя привычную скорость.
За ночь слегка подморозило, и деревья по краям дороги, покрытые серебряной изморозью, смотрелись мертвой бутафорией из сказочного фильма.
Я заговорил, чтобы нарушить молчание, становившееся уже тягостным:
– Валить охранника и водилу, только если окажут активное сопротивление. Когда выйдут из фургона, их надо просто вырубить и оттащить в кусты.
– Не согласен, – не отрывая взгляда от дороги, процедил Цыпа. – Свидетелей оставляют или чистоплюи, или дебилы. И тем и другим нечего соваться в наш бизнес.
– Полностью согласен, Цыпа. Но в кустах я сделаю им укольчик, и свидетелями они быть не смогут.
– Перышком? – догадался Киса.
– Нет. Это примитив. Работать надо в ногу со временем, – Я вынул из внутреннего кармана куртки продолговатый футлярчик. В нем, заботливо обложенный ватой, помещался шприц, наполненный мутноватой жидкостью. – Паркопан-пять, стирающий память и временно блокирующий рассудок. После такой лошадиной дозы наших клиентов месяц будут откачивать в дурдоме. Но вспомнить, что с ними приключилось, все одно они никогда не смогут...
– Ты голова, Монах! – восхитился Киса. – Уверен – дело с тобой пойдет.
– Ко всему требуется рациональный подход. Лишние трупы ни к чему. Мы не маньяки... – Я сунул футлярчик обратно в карман. – Да и маховик уголовного розыска раскрутится не так интенсивно, как при нераскрытой «мокрухе».
– Верно, береженого Бог бережет, – подал голос Могильщик. – Но раз стрелять не собираешься, верни мой «наган».
– Погожу пока. Волына, как грелка, мне душу согревает. Я с детства мерзляк. Как заимею другую – верну, будь спок.
Наконец город остался позади, и мы выехали на многокилометровую трассу, связывающую Екатеринбург с аэропортом.
Кстати, весьма неудобное место для налетов – сплошные голые поля, дорога со всех сторон как на ладони. Но ничего не попишешь, взять объемный товар без хипиша и пальбы можно лишь на трассе.
А вот и намеченный мной загодя перелесок с сиротливыми кустиками дикой акации.
Повинуясь моему приказу, Цыпа легко загнал туда «жигуль» по выщербленной боковой дорожке, больше похожей на сдвоенную тропинку.
Черная, как эсэсовская, униформа спецназа пришлась мне впору. Как говорится, хорошему вору... Один Цыпа остался в своем джинсовом костюме. Но и он времени не терял – пока мы переодевались, заменил госномера.
Ждать пришлось долго. Еще раз убедился, что ждать и догонять – самые мерзопакостные занятия. Ребята явно нервничали, курили так, словно задались целью создать дымовую завесу. Правда, окурки все-таки предусмотрительно складывали в бумажный кулек. Это ж уму непостижимо, сколько ребят спалилось из-за паршивого чинарика, забытого на месте преступления.
Движение на трассе было слабое, и потому я издалека засек нужный нам микрофургон со счастливым номером 57-75.
В сопровождении Могильщика и Кисы вышел на середину дороги и властно взмахнул рукой, приказывая остановиться. В последний момент сообразил, что меня вполне могут сбить – если, к примеру, везут они не кожу, а наркотики. Но фургончик дисциплинированно затормозил на обочине, и из бокового окошка высунулась курчавая рыжая шевелюра водилы.
– Что случилось, командир? Правила я не нарушал...
– Разберемся! – заявил я казенным голосом и требовательно протянул руку. – Предъявите путевой лист и накладные, если везете груз.
Так как я стоял не у самой кабины, шофер сделал именно то, на что я и рассчитывал, – распахнул дверцу и спрыгнул на землю, подавая мне пачку бумаг. Могильщик шагнул и оказался у него за спиной.
– Кто с вами в машине? – листая документы, поинтересовался я, лихорадочно соображая, как выманить верзилу-охранника из кабины.
– Да это экспедитор наш, от фирмы «Престиж».
Неожиданная помощь пришла от Кисы.
– Прошу выйти из машины, – сказал он. – Мы должны проверить, не прячете ли что под сиденьями.
– Пожалуйста. Я ж понимаю – служба... – Охранник спрыгнул на обочину.
Киса не стал рассусоливать и ударом мощного кулака по затылку отправил его в глубокий нокаут. Не дав времени шоферу осознать происходящее, я ткнул большим пальцем ему в солнечное сплетение. Могильщик от души добавил сцепленными в «замок» руками по почкам и поволок бесчувственное тело в наше убежище. Киса со своей жертвой последовал за ним.
Я огляделся. На шоссе не было ни одной машины. Есть все же фарт! Сел за руль и загнал фургон в кусты впритык к «Жигулям».
– Перегружайте тюки, а я займусь этими наивными ребятами.
Достал шприц и прямо сквозь брюки сделал обоим инъекцию. Обратил внимание, что охранник не дышит. Расстегнул «молнию» на его куртке, чтобы нащупать сердечную мышцу, а нащупал пистолет в наплечной кобуре. Это оказался длинноствольный десятизарядный «марголин». Хоть и малокалиберная волына, но натворила бы она дел, будь у охранника чуток побольше опыта или ума. Но придурки тоже имеют право на жизнь. Посему я встал одной ногой на грудную клетку верзилы и немного попрыгал, производя своеобразный массаж. С удовлетворением отметил, что охранник захрипел и начал, пусть тяжело, с надсадой, но дышать. В качестве скромного гонорара за спасенную жизнь забрал пистолет вместе с кобурой и запасной обоймой.
Все тюки в наш «жигуль» не вместились, и мы рискнули пару тюков привязать на машину сверху, задрапировав брезентом.
– Куда сейчас, шеф? – спросил Цыпа. – К барыге в Екатеринбург?
– Верно. Но в аэропорт.
– Там же ментов полно!
– А мы – спецназ. Ворон ворону глаз выклюет. Гони, кончай пустой треп. Все идет по плану.
Когда подъезжали к порту, протянул Могильщику «наган».
– Если произойдут неприятные неожиданности, у нас в наличии два ствола...
– Недооцениваешь ты нас, Монах! – оскалился Цыпа и, открыв бардачок, засветил двадцатизарядный пистолет-пулемет Стечкина. Ухмыляющийся Киса расстегнул куртку. За брючный ремень был заткнут вороненый «ТТ».
– Ну, тогда не о чем базарить, – почему-то расстроился я. – Любую группу захвата разменяем.
Свернули на бетонную дорожку, ведущую к складам-ангарам, составлявшим мини-городок.
У высоких двустворчатых ворот крайнего ангара сидел на табурете субъект лет пятидесяти в коричневом замшевом пальто и такой же кепочке, смотревшейся довольно легкомысленно.
При моем приближении Леонид Исакович вытаращился так, будто увидел черт-те знает кого, а не давнишнего лагерного знакомого. Он даже привстал с табурета, но тут же обессиленно плюхнулся обратно.
– Леня, веди себя прилично, – хлопнул я его по плечу. – Или у тебя условный рефлекс выработался – при виде спецназа в штаны накладывать?
– Монах?! Так это ты?
– Гарантирую. Товар привез, как условились. Куда сгружать?
– А кто это с тобой? Хотя не говори – морды, кажись, знакомые. Тоже с «двойки», что ли?
– Не твое дело. Долго порожняк гнать будем?
Достойный сын Исака бодренько вскочил и утащил табуретку в глубь склада.
– Загоняйте сюда! – крикнул оттуда уже без мандража в голосе.
Разгрузились споро. Неплохие грузчики из ребят могли выйти, но они избрали иную судьбу. И куда она их заведет – один Бог знает. Если трезво смотреть на вещи – скорее всего к «стенке». Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!
– Ты и накладные обещал, – напомнил Леонид Исакович, теребя в руках кепку.
– Держи на память, – я протянул ему пачку бумаг. – Когда расчет?
– Как договаривались. Вечерком подкатывай. Посидим по-человечески. Жену я как раз к теще спровадил. А сейчас отчаливайте. Мне еще рассортировать да перепаковать все это хозяйство надо.
– Хочу надеяться, что ты не поволокешь товар в город сегодня? На дорогах могут быть кордоны.
– Да понимаю я все! – замахал маленькими, словно детскими, ручками Леонид Исакович. – Товар в городе и не появится. Уже нынче улетит в неизвестном направлении.
– Это по-деловому, – похвалил я. – Тогда до вечера.
Возвращались в Екатеринбург объездной дорогой. По пути переоделись и поставили на «жигуль» родные госномера.
Договорились встретиться у Могильщика в семь часов и разошлись.
Добравшись до комнатенки, которую снимал на Сакко и Ванцетти, остаток дня потратил на изготовление разборного глушителя к «марголину». Все необходимое у меня было припасено. Латунную трубку заполнил пятью титановыми шайбами с постепенно уменьшающимися диаметрами отверстий таким образом, чтобы выходное отверстие было под калибр. Спилил мушку и разверткой на конце ствола нарезал мелкую резьбу. Уложил между шайбами тонкие прокладки из войлока, и дело было в шляпе.
Тут же испробовал, всадив две пули в том «Советской Энциклопедии». Пули застряли в середине книги. Ясное дело, глушитель гасил в себе чуть не половину убойной силы, но и такого удара вполне достаточно, чтобы, к примеру, прострелить человеческую голову навылет.
Звук выстрела выходил глухим, каким-то кашляющим. Я остался им доволен, хотя немного и позавидовал западным коллегам, не имеющим проблем с приобретением бесшумных пистолетов. При стрельбе из таких «игрушек» звуковой выхлоп начисто отсутствует и слышен лишь удар бойка о капсюль.
Я подбодрил себя мыслью, что с укреплением рыночных отношений, возможно, и в России скоро свободно станет гулять моя давняя мечта – натовская «астра» – компактный малокалиберный бесшумный пистолет-пулемет, имеющий двадцатизарядную обойму разрывных пуль с цианистым калием.
Нарисовавшись в семь вечера у Могильщика, обнаружил всю группу в сборе. Решили для страховки ехать к Исаковичу всем скопом.
Жил он на шестом этаже девятиэтажки по Энгельса. Увидев мой внушительный эскорт, кладовщик нахмурился, но все же, поколебавшись, снял цепочку с двери и выдавил радушно-слащавую улыбку:
– Прошу, господа. Будьте как дома.
Я здесь уже бывал, а вот мои ребята чувствовали себя явно не в своей тарелке, оказавшись в столь помпезно-роскошной квартире.
Вместо привычных обоев или ковров на стенах была драпировка из розового щелка, рубинно отражавшаяся в многочисленных висюльках огромной хрустальной люстры. Видеодвойка, музыкальный центр, телефон с автоответчиком – все западных образцов. Видеотека составляла около тысячи кассет. Об обстановке кабинета и двух спален можно было лишь догадываться.
Мы расположились в уютной нише-«фонаре» рядом с балконом. Там легко умещался круглый стол по соседству со шведским камином-баром, инкрустированным слоновой костью.
– Банкуй, Монах, – открывая бар, сказал хозяин квартиры. – А я вас на минутку покину. Дело превыше всего.
Он скрылся в кабинете и тут же вернулся с потрепанным кейсом.
– Тут тридцать три миллиона. Возраст Христа... Прошу проверить, чтобы не возникло в дальнейшем недоразумений.
– Всегда считал, что евреи в Христа не верят. – Я передал кейс Кисе. – Глянь, не на цветном ли ксероксе отшлепаны.
– Мы не верим в Иисуса, как в сына Бога, – чему-то усмехнулся Леонид Исакович. – Но что он был величайшим экстрасенсом в земле иудейской – признаем.
– Тридцать три пачки десятитысячными. Как в аптеке, – довольно рассмеялся Киса, закончив бухгалтерскую ревизию.
– Ну, раз с делами покончено к полному удовлетворению сторон, предлагаю отведать мой фирменный напиток собственного изобретения. – Леонид взял из бара пузатенький графинчик темного стекла и наполнил всем рюмки.
– Первым пусть отведает хозяин, – полушутя предложил я. – А то недавно меня уже пытались обрадовать мышьяком.
Под моим насмешливым взглядом Могильщик покраснел. Это обнадеживало. Пока человек умеет краснеть – он еще человек.
– Это слабая настойка лауданума, – пояснил кладовщик, отправляя содержимое рюмки в золотозубую пасть. – Очень рекомендую.
– Опий мы не употребляем! – пресек я попытку Кисы последовать примеру хозяина квартиры. – Цыпа! Принеси из кухни стаканы. Я тут присмотрел вполне приличную водку «Зверь».
– Закусывайте, – сын иудейского народа достал из бара овальную коробку конфет. – Так как жена отсутствует, ничего более аппетитного предложить не могу.
Водка была приятно-мягкой, но недостаточно охлажденной.
Исакович, слегка обидевшись за свой фирменный напиток, придвинул к себе наши рюмочки и времени не терял – две из них уже были пусты. Расслабленно откинувшись на спинку кресла, он дымил «Кэмел» и быстро стекленел глазами.
– По-моему, тебе достаточно, – заметил я, наблюдая, как он опорожняет очередную рюмку опийно-спиртовой смеси.
– Не лезь, Монах, в чужой монастырь! – противно заблеял наркоман, совсем сейчас не похожий на серьезного «делового», каким я воспринимал его прежде, – Ступай в свой монастырь и читай проповеди монашкам. И мне выдели одну, но чтобы жопка на луну полную смахивала...
Мне понадобилось время, чтоб переломить в себе что-то, принимая единственно верное решение.
– Киса, проверь комнаты. Может, кто из врожденной скромности не вышел. Перчатки надень.
Не удивившись, Киса встал из-за стола, натягивая лайковые перчатки. Франт, что тут скажешь.
Из спальни он вышел с филигранной шкатулкой в руках:
– Никто. Вот ларец надыбал. Женские побрякушки, есть и «рыжие», – выжидающе уставился на меня.
– Поставь, где взял. На ограбление не должно походить. Банальный несчастный случай...
Киса подчинился, но явно нехотя.
– Цыпа, ступай на кухню стаканы помыть.
Я провел ладонью перед сузившимися зрачками хозяина квартиры. Тот никак не реагировал, уже полностью провалившись в нирвану. Сунув пустую водочную бутылку в карман, протер платком подлокотники кресла. Уже все поняв, ребята проделали то же самое со своими креслами.
Открыв балкон, убедился, что подъезды с другой стороны.
– Все складывается удачно. Наркоманы часто выпадают... Могильщик, давай оправдывай кликуху...
Могильщик перевалил податливое тело Леонида через перила балкона. Летя в жуткую пустоту, тот даже ничего не понял, так как не закричал.
Прихватив со стола кейс, вышли из квартиры. За спиной лязгнул, защелкиваясь, английский замок.
– Кто-то не согласен с моими действиями? – спросил я, когда наш «жигуль» отъехал от злополучного дома.
Ребята молчали, почему-то стараясь не глядеть мне в глаза.
– Все правильно, – глухим, но убежденным голосом сказал Могильщик. – Еврей был наркоша, значит, ненадежен. А я не желаю зависеть от неуправляемого языка, хоть даже и кента. Леонид же моим кентом не был. Барыга захребетная. Дешевка!
– Не думай, Монах, что мы с Цыпой не согласны, – наконец подал голос Киса. – Просто неожиданно как-то все вышло... Понятно, он тебя знал, да и наши портреты срисовал. Был опасен... черт с ним!
– Вот и ладушки. В группе должны существовать единодушие и полное взаимопонимание, – подвел я итог дискуссии.
Деньги разделил тут же в машине и, условившись держать связь через Могильщика, покинул салон.
К глубокому моему удовлетворению, никто из мальчиков не выстрелил мне в спину. Это лишний раз подтвердило, что в людях я все же редко ошибаюсь...
Глава 5
Утром поднялся поздно. Рано вставать вообще не в коих привычках. Зажарил яичницу с колбасой и запил сухим виноградным напитком «Виорика».
Стрелка на барометре моего настроения указывала на головокружение от успехов.
Главное – начало положено. Как с куста – «марголин» и пятнадцать «лимонов». Да и ребятишки с транспортом весьма приличный актив.
Решил посвятить этот день развлечениям. Может, совершить поход к «Маргариткам»? Хотя нет, в подобных заведениях запросто можно подхватить... Но душа и тело настойчиво требовали женского общества. А если? Я даже удивился, почему эта мысль не забрела в мою голову раньше. Конечно! Надо попробовать отыскать Лену! Правда, прошло тринадцать лет... Но, говорят, старая любовь не ржавеет. Вряд ли она проживает по тому же адресу, а если и там – наверняка не одна. Все одно стоит попытаться. Конечно, по жизни нужно идти не оглядываясь, но я почему-то постоянно делаю не то, что нужно, а то, что хочется. Натура такая.
Через час, вооружившись бутылкой коньяка и тортиком «Птичье молоко», звонил в знакомую дверь. Ее долго не открывали. Хотя с той стороны слышалось какое-то неясное движение. Наконец дверь распахнулась.
Понятно, время не красит, но такого я не ожидал. В толстой бабе с красным, кирпичного оттенка лицом, с перекрашенными в черный цвет волосами я не сразу признал Лену, мою бывшую подружку с кондитерской фабрики.
– День еще, а тебе уж невтерпеж? – хрипловато рассмеялась она, покачивая крупными шарами бюста под красным шелковым халатом типа кимоно. – Проходи в комнату, располагайся. А я сейчас...
Немного сбитый с толку, присел на широкую желтую софу перед низким столиком, куда и сгрузил свои свертки.
Лена прошла в ванную, по пути припечатавшись о косяк. Ко всему прочему она еще и под мухой!
Так как хозяйка долго не показывалась, достал из серванта пару средних рюмок и наполнил принесенным коньяком. Свою сразу опустошил, чтобы причесать мысли – все-таки довольно тягостно расставаться с иллюзиями.
Закурил «родопину» и осмотрелся. Гостиная больше походила на будуар. Кроме трюмо, заваленного всевозможной косметикой, комнату украшали еще несколько настенных зеркал. На окнах кокетливые розовые шторы. У изголовья софы бар на колесиках. Обратил внимание на стопку глянцевых цветных журналов на столике. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться в их неприкрыто порнографической направленности.
А вот и Лена. Густой слой макияжа превратил ее лицо в маску, выделялись ярко накрашенные, будто кровавые, губы.
– Ай-я-яй! Котик заскучал и пьет в гордом одиночестве! – Ее наигранно-веселый смех вдруг оборвался, и она вытаращилась на меня быстро трезвеющими глазами.
– Узнала, что ли? – хмуро буркнул я, наливая себе следующую порцию.
– Женик?!
– Гарантирую. Вот навестить зашел.
– Какой ты молодец!.. Освободился? – Лена неуверенно присела на краешек софы, тщательно запахнув полы халатика.
– «Откинулся»... Шел к милой близкой женщине, а пришел к затасканной проститутке! – намеренно безжалостно констатировал я, отправляя коньяк в рот.
Лена молчала, и, повернувшись, я с поздним раскаянием увидел, что по ее странно застывшему лицу текут слезы, оставляя безобразные темные бороздки. Губы кривились, подрагивая от через силу сдерживаемых рыданий.
– Ну ладно, кончай! – невольно почувствовал к ней острую жалость. – Не мне тебя судить. Не бери в голову. Иди лучше умойся, а то на вампирку смахиваешь.
Лена без слов поднялась и быстро ушла в ванную, плотно прикрыв за собой дверь.
Я уже начал подумывать, не исчезнуть ли мне по-английски – без предупреждения и прощания, когда наконец она снова появилась. Лицо было бледным, но без краски и помады смотрелось как-то по-домашнему мило.
– Давай-ка выпьем, – я решительно придвинул ей рюмку. – У меня и торт в наличии. Твой любимый – «Птичье молоко»...
Лене опять едва не потребовалось очередное, отступление в ванную, но она овладела собой, подавив рвавшиеся наружу эмоции коньяком. Я тут же налил ей снова. Мгновение поколебавшись, она с этой рюмкой поступила так же, как с предыдущей.
Нет, женская логика и резкие перепады настроений уму моему непостижимы. Лена рассмеялась:
– Каким ты был – таким остался!
– Удивительно, что вообще вспомнила.
– Я не забыла... В зону писала, но ты не пожелал ответить...
– Молодой был, глупый. Пожалел твою судьбу об мою ломать. Было два письма, на третье я бы ответил, капитулировал. Но оно так и не пришло...
– Прочь воспоминания! И грусть прочь! – Лена неестественно беззаботно передернула плечами и наполнила рюмки, продолжая оживленно щебетать: – Главное, ты вернулся из тех жутких мест. Уже решил, где будешь работать? А жить? Если хочешь...
– Только не надо обо мне беспокоиться! – оборвал я ее, возможно, искренние излияния. – Жильем обеспечен, уж полмесяца в городе. А работать, в твоем понимании, у меня просто нет времени. Уже тридцать восемь, полжизни истрачено зря. Вторую половину решил посвятить развлечениям и удовольствиям. По-моему – справедливо. Фифти-фифти.
– Но это же дорога опять в тюрьму.
– Пути Господни неисповедимы. Авось кривая выведет. – Меня потянуло пофилософствовать – обычная реакция после нескольких рюмок хорошего коньяка. – Я вот Библию в зоне осилил со скуки. И нашел истину: главное – вера, она все создает и разрушает.
Лена недоверчиво улыбнулась.
– Ты не поняла! – продолжал я, входя в раж. – Не зашоренная узколобая вера в Святое Писание, Мессию и так далее. А Вера с заглавной буквы и даже совершенно не важно, во что именно. «По Вере вашей дано вам будет», – сказал Господь. Врубаешься? Или еще цитата: «Если б имели Веру с горчичное зернышко, то двигали бы горами...» А вот наглядный пример: когда увидели Апостолы, что к их лодке прямо по воде идет Иисус, Петр спросил Его: «Можно ли мне пойти навстречу Тебе?» И, получив разрешение, вышел из лодки и пошел по воде, как по тверди. Но, убоявшись высоких волн, провалился и стал тонуть. Христос спас его, сказав: «Безумец! Зачем ты усомнился?!»
Понимаешь? Достаточно искренне поверить, что можешь ходить по воде – и будешь. И так во всем. Я верил, что на воле у меня все будет в елочку. Так и вышло...
– Для меня это слишком сложно. – Лена закурила из моей пачки. – Будто и не было тринадцати долгих лет... Такой же выдумщик и фантазер.
– Дьявольщина! Фантазии здесь ни при чем! Смотри, если заменить в Евангелии от Иоанна «слово» на «вера», то все станет ясно: «Вначале была Вера и Вера была у Бога и Вера была Бог». Улавливаешь?
– Не очень.
– Ну и ладно. Масло в твоем чайнике явно давно прогорело – очевидное не просекаешь. Завяжем. Лучше поведай, как из будущей актрисы ты превратилась в то, что имею счастье лицезреть?
– Какое уж там счастье! – горько вздохнула Лена, не поняв моего черного юмора. – В театральное дважды проваливалась. А с этим ускорением и реформами многих уволили с кондитерской фабрики. И я попала под сокращение, как малоквалифицированная работница. Что было делать? Ты за решеткой и не отвечал даже на письма... Ну и пошла нашей бабской проторенной дорожкой... Пробовала по ресторациям клиентов снимать, но отовсюду гнали, понятно – жесткая конкуренция при рыночных отношениях. Уже подумывала бросить это дело, да подвернулся один знакомый, тот, что главным свидетелем на твоем суде проходил. Чернявенький такой...
– Ворон?!
– Он не любит, когда его так называют. Для меня он Александр... Поставил даже на поток. Стали клиенты прямо на квартиру приходить с его подачи. Поначалу косяками шли, иногда не успевала даже под душ сбегать. Но привлекательность молодости быстро увяла... Как говорил горьковский актер: «Мой органон отравлен алкоголем». А выпивка, сволочь, известно, как на внешности сказывается. Вышла в тираж. Сейчас хорошо, если два клиента за неделю.
– И много нагорает?
– Такса двадцать штук в час. Да и из этих крох половину Александр забирает. Не сам – человек от него приходит. Александра-то прошлым летом изувечили, инвалидом сделали. Теперь уж сам-то не бегает...
– И много у него людей? Костяк группы знаешь?
– Без понятия. За «капустой» все разные приходят. Молодняк. Шпана районная. Думаю, группы и нет. По найму просто у него разные ребята калымят.
– Ладушки. Это сильно упрощает. А штат девочек большой?
– Целая записная книжка. Я там значусь как Леонора, сама видела. Зачем тебе?
– Для расширения кругозора. Я же только-только в мир вошел, хочу поскорее освоиться. Ну ладно. В общем-то мне пора, на минуту забегал. Бывай, Лена, или, верней, Леонора?
– Если можно, для тебя я хотела бы остаться Леной, – она нерешительно поднялась с софы и быстро спрятала руки за спину, явно опасаясь, что те выдадут ее состояние, потянутся ко мне.
– Хорошо, Лена. Счастливо. Рад был повидаться. – Я встал и сверху вниз посмотрел на застывшую женскую фигуру, почему-то показавшуюся в этот момент хрупкой и беззащитной.
Шагнул к двери.
– Женик... Может, останешься?
В ее голосе была такая боль и полная безнадежность, что я невольно остановился и повернулся к ней.
Лена стояла вполоборота к окну, и я вдруг увидел отразившийся в ее наполненных слезами глазах луч заходящего за крыши домов солнца...
Что тут скажешь?.. Я остался.
Утром проснулся поздно. Ночь была бурной. Лена удивила меня неутомимой страстностью и неистово-нежными ласками, о наличии которых в ней я и не подозревал. Хотя, должен признать, что, может, это и не страсть вовсе, а просто многолетний профессиональный опыт.
Завтракали по-семейному на кухне и со стороны выглядели, наверно, добропорядочной любящей парой. Бандит и проститутка... Вполне подходящая друг другу парочка.
Впрочем, сарказм в данной ситуации показался мне неуместным, и я выкинул крамольные мысли из головы. Этому способствовал замечательный омлет с мелко нарезанной ветчиной и необычно вкусный натуральный кофе.
Ленка почти не ела, а, подперев ладошками голову, неотрывно смотрела на меня радостно искрящимся нежным взглядом.
Мне даже стало неловко. Я-то знал, что ответить ей тем же никогда не смогу. Есть такой недостаток – честен с женщинами до неприличия.
– А профессию ты не хочешь поменять? – спросил я, стараясь не встречаться с ней глазами. – Сейчас ведь такие возможности... «Комок» могла бы, например, открыть, торговлишкой какой-никакой заняться.
– Да я хоть к черту в зубы готова, только бы от Александра отвязаться. Но ты знаешь, сколько киоск стоит? Больше миллиона! Мне столько никогда не накопить. Да и товар на какие шиши закупать?
Я неторопливо допил кофе и закурил, наслаждаясь первой утренней сигаретой.
Лена, должно быть, почувствовав, что разговор мною начат неспроста, напряженно ждала продолжения.
– Спасибо. Завтрак просто замечательный. А что касается начального капитала... Если дело только за этим, то я, пожалуй, могу помочь.
Мы вернулись в гостиную, и я, как фокусник из цилиндра, вынул из куртки, висящей на спинке кресла, две пачки десятитысячных купюр.
– Два «лимона». На обзаведение хватит, – положил деньги на порножурналы, прикрыв ими вызывающую позу красотки на обложке. Довольно-таки символично получилось.
– Женя... Не знаю даже, что и сказать.
– Ничего не нужно. Как говорил кто-то из корифеев: «Мысль высказанная – есть ложь». Так что обойдемся без слов. Мы же друзья, а значит, должны поддерживать друг друга. Верно?
Лена, как-то смущенно улыбнувшись, кивнула и недвусмысленно посмотрела на софу.
– Нет. – Я решительно встал с кресла. – Это будет смахивать даже не на благодарность, а на плату. Не опошляй мой чистый порыв благотворительности. Рву когти, загляну через несколько дней узнать, как продвигается твоя перековка. Ладушки? Поцелуй на дорожку.
На улице меня охватило сомнение – правильно ли поступил, из филантропии урезав общак на два «лимона»?..
Впрочем, это как посмотреть. Если придется отчитываться, то бабки можно списать за счет полученной информации о Вороне.
В настоящий момент он – мой главный враг, а следовательно, враг и моей группы. В ближайшее время с ним необходимо разобраться, и любые траты на сведения о нем оправданны.
Успокоившись на сей счет, я бодро зашагал к трамвайной остановке. На такси пусть зажравшиеся плебеи, «новые русские» раскатывают, а я человек нормальный, для меня общественный транспорт не западло.
Барометр настроения показывал на «солнечно», несмотря на мерзопакостную сырость уральской осени. Все-таки чертовски приятно совершать добрые дела.
Где-то на небесных весах наверняка прибавилась гирька в мою пользу.
Глава 6
На следующий день заглянул по привычке на главпочтамт. Дело в том, что со многими кентами, освободившимися раньше меня, поддерживал связь через письма «до востребования». Удобно во всех отношениях.
Очереди к знакомому окошечку не было, и через минуту я держал в руках конверт на мое имя, надписанный известной мне рукой.
Сначала не врубился, но, дважды прочитав надпись – Леонид Исакович Фельдман, сунул письмо в карман и, стараясь идти неторопливо, вышел на проспект. Дойдя до исторического сквера, убедился, что слежки за мной нет.
Присел на покрытую изморозью скамейку и вскрыл конверт. Внутри оказался тетрадный листок, исписанный ровным твердым почерком:
«Привет, Монах!
Если не ошибся на твой счет, то сегодня мои похороны.
Приглашаю.
Я сразу понял, что ты именно тот, кто мне нужен. Дело в том, что решение уйти из жизни принял давно, да все случая подходящего не представлялось. Самому наложить на себя руки – грех, а честнее – силы духа не хватает.
Ты, конечно, в курсе, что в лагере я увлекался «голубыми» мальчиками. Считал – баловство со скуки и озверения, ан нет – и на воле меня на них потянуло. Жена мирилась с тем, что у нас интим не клеится, думала, лагерь меня импотентом сделал. Но, на грех, спалила меня однажды с гей-мальчиком. Не скандалила, просто уехала к своей матери, даже шмотки, что ей дарил, не забрала. Ушла с концом.
После этого у меня и с мальчиками уже ничего не выходит. Стал искать удовольствие в наркоте. Но скоро понял, что опий не выход – или крыша поедет, или сдохну бродягой в канаве. Это пошло и унизительно. Тогда и подписал себе приговор. Очень кстати и ты тут нарисовался со своим товаром.
Прости, но о твоей милой манере убирать подельников наслышан еще с зоны.
Надеюсь, дельце ты провернул грамотно, и я не слишком мучился. Уверен – под несчастный случай сработал.
Впрочем, наплевать, вечером застрахуюсь – приму лауданум. Он избавит и от страха, и от боли.
Жму руку, спи спокойно, Леонид.
P.S. Моя доля от сделки будет в автоматической камере ж/д вок. Под номером шестьдесят шесть. Шифр – мой срок и статья. Дарю – не жалко.
Л.»
Первым делом свернул письмо в трубочку и запалил зажигалкой. Только тогда, когда бумажка превратилась в стайку пепельных хлопьев, улетевших в неизвестность с порывом ветра, я поднялся, ощутив, как основательно заморозился на обледенелой скамье.
Прислонившись к чугунной ограде, чем-то напоминавшей кладбищенскую, полюбовался на бурный поток Исети, деливший сквер на две половинки.
«Да, Леонид, даже не подозревал, что ты такого мнения обо мне. Но ты ошибался! Кончать тебя и в мыслях не держал. А «в Сочи» отправил тебя только из-за наркоты... Хотя какая сейчас разница. Продуманный ты все же еврей, и пускай фишки выпали на другой номер, но сумма получилась твоя...
– Ну лады, – я решительно встряхнул головой. – Пусть земля будет пухом. За нежданное наследство, ясно, весьма благодарен. Но на похороны не приду – суеверен. Бывай, Леня, до встречи на той стороне луны!»
Поймав такси, поехал на свидание с памятником сталевару и воину, что на железнодорожном вокзале.
Уже направившись к автоматическим камерам хранения, неожиданно нарвался на остановившую меня мысль: а что, если Леня не так прост? И вместо ожидаемых бабок меня поджидает рука с того света в виде пластиковой бомбы?..
Лучше перестраховаться. Пусть груз из камеры возьмет какой-нибудь нищий бродяга, которому терять нечего.
Я вышел из здания вокзала и уверенно пошел налево к известной забегаловке, где почти круглосуточно терся самый разнородный, но отчаянный люд – от бродяг и шпаны до профессиональных карманников и залетных громил. Широкое поле деятельности для оперов и стукачей. Посему никто из «деловых» сюда и носа не покажет.
Взяв кружку «Жигулевского», как оказалось, разбавленного водой из-под крана, обосновался за мраморным столом, сразу натолкнувшим на неприятную ассоциацию.
Из посетителей внимание мое привлек хмурый старик с беззубым ртом, безуспешно пытавшийся разжевать вчерашний бутерброд с сыром.
Я, подхватив кружку, перешел за его стол.
– На, батя, запей пивком, оно лучше сладится.
Старикан недоверчиво оглядел меня и, не сказав ни слова, зацепил мою кружку прокуренным пальцем и опрокинул ее содержимое в рот. Я увидел на его шее застарелый глубокий шрам. Всмотревшись в поблекшие серо-голубые глаза, вспомнил знакомого представителя «спецконтингента».
– Петрович? Церковник?! Каким ветром? Давно «откинулся»?
– Привет... э-э, Кардинал, – прошамкал Петрович, ничуть не удивившись. – Второй месяц гуляю.
– Склероз у тебя. Монах я, а не Кардинал! В КПЗ встречались.
– Угу. Помню, кликуха твоя с моей схожа. Монах – в натуре! – старик заулыбался, очень довольный своей памятью.
– Чем промышляешь?
– Да на что я годен под семьдесят годков! – снова нахмурился Петрович. – Сил хватает только пьяных шмонать. И до чего, поражаюсь, в людишках инстинкт собственника переразвит! Лезешь в карман пьянчуге, а он, сучара, тут же просыпается! Так что бедствую, брат. Раскидываю, не возвернуться ли обратно в зону... Там хоть похоронят боле-мене прилично. А то вон в центральном парке откинул копыта ханурик какой-то, так четыре дня протухал, пока труповозка соизволила подобрать. Не вру, сам ходил смотреть.
– Крыша-то есть?
– Какое там! Всю жизнь бобылем бесквартирным. А щас в теплотрассе кантуюсь. В парке уже не климат.
– Могу дать подзаработать.
– Сколько?
– Десять штук.
– Подписываюсь. Что надо делать?
– Пустяк. Сходи в автокамеру хранения и принеси из шестьдесят шестого сейфа пакет или кейс. Шифр – пятнадцать девяносто три. Запомнил?
– Обижаешь, Монах! За червонец я таблицу умножения по новой выучу.
– Ладушки. Тогда двигай, а я недалеко буду.
В зале камер хранения встал за, колонну – предосторожность нелишняя, если все же взрыв будет.
– А я тебя потерял, – вынырнул у меня из-за спины Петрович. – За этим посылал, что ли?
В руках он держал обычный, неопасный с виду, заклеенный конверт из плотной коричневой бумаги.
– Тут написано чегой-то, – Петрович приблизил конверт к глазам. – А глянь, верно тебе: «Монах, пусть благодаря этому сувениру твоя дистанция до стенки хоть на децал удлинится». Подпись отсутствует.
Я взял конверт. Нет, для бомбы он явно легковат. На ощупь в нем было несколько записных книжек или денежных пачек. Я уже почти поверил в последнее. В конце концов не все же евреи Иуды и Каины.
Надорвал. В конверте оказались две пачки стодолларовых ассигнаций. С этого дня я согласен – евреи, Богом избранный народ, в натуре. И как только позволил себе сомневаться в искренности Леонида, подозревать в коварстве! Все-таки часто предубеждены и несправедливы на Руси к представителям иудейского племени.
Петровича поселил в гостинице «Свердловск», снабдил на первое время деньгами, велев не лезть в криминал, не запиваться и на днях ждать от меня известий.
Позвонил Могильщику и назначил сбор группы на девять вечера у него на квартире.
Киса и Цыпа уже сидели в гостиной за столом, уставленным разнокалиберными бутылками в обществе тарелок с различными консервами, извлеченными из заграничных банок и баночек. Но к еде никто не притрагивался, должно быть, ждали меня. Что ж, в таком случае дисциплина в нашей банде стоит на весьма похвальном уровне.
– Монах! Я по тебе скучал! – вскочил Киса, разливая по рюмкам коньяк. – Для нового дела вызывал?
– Не угадал. Значительно круче – собрал сходняк для дележа незаработанного вами куша... – Я эффектным жестом выдернул из куртки две пачки баксов и хряснул ими об стол, чуть не опрокинув тарелку с икрой.
Ребята оторопели, а зевающий Могильщик, появившийся из кухни с сифоном, так вообще забыл пасть закрыть.
– Двадцать штук зелененькими. Половина сразу изымается в мою пользу, так как их добыл я. Половина из остатка идет в нашу общаковскую кассу. – Я взял одну пачку, присоединил к ней половину второй и спрятал их обратно в карман. – Вам досталось по тысяче шестьсот шестьдесят шесть долларов. Довольны? Не слышу аплодисментов!
– Ну, ты зажигаешь, Монах! – искренне восхитился Киса. – Кстати, как твое имя-отчество?
– Евгений Михалыч.
– Я как увидел тебя, враз просек, что с тобой, Евгений Михалыч, дело у нас пойдет. И как в воду глядел!
– Мне нравится энтузиазм, но давайте выпьем и обсудим план действий. Освободите стол от мусора.
Могильщик, не долго думая, спрятал свою долю зеленых в комод, а Киса с Цыпой – в одинаковые бумажники из тисненой кожи.
Утолив голод и жажду, мы закурили из нового Кисиного приобретения – серебряного портсигара с двуглавым орлом на массивной крышке.
– Киса, ты пижон, – констатировал я, раскурив «косяк». – Догадываюсь, что весь навар от дела ушел у тебя на травку.
Киса нахмурился и тут же рассмеялся:
– В точку, Михалыч. Но обрати внимание на качество! Это ж не третьесортная солома, а натуральная пыльца. Двенадцать штук за грамм. И то по блату. Есть у меня узбек знакомый. Умудряется привозить, несмотря на сплошные кордоны на железке.
– Возьми килограмм для общака. Пригодится. Чем черт не шутит – может, сами наркодельцами заделаемся. В любом случае, это неплохое помещение капитала. – Я отсчитал четыре тысячи долларов и выдал их Кисе. – Когда будет товар?
– Завтра, – не задумываясь, ответил тот и вернул мне четыре сотни. – За оптовую сделку положена скидка. Я не кусочник, Евген.
– Похвально. Переходим к идее трансформации группы в иное качество. Нам необходимо легализоваться. Станем владельцами какого-нибудь заведения попроще, вроде пивной, где меня выцепил Могильщик. Кстати, мысль плодотворная. Цыпа с Кисой, завтра нарисуйтесь там под видом рэкетиров и обложите хозяина невозможно-диким налогом, к примеру, пятьдесят процентов от прибыли. Это морально подготовит его к продаже заведения. А если все-таки упрется, то найдем что-то другое или будем беседовать уже с его наследниками...
– На кой хрен нам бодяга эта?! – насупился Киса. – Похмелять всяких ханыг... Я за стойкой стоять не буду. В натуре!
– Никто и не требует. Найдем деваху без комплексов, она там будет смотреться получше, чем твоя морда. Ты вполне потянешь на должность вышибалы. Цыпа, естественно, шофер, а Могильщик пройдет экспедитором.
– А у тебя какая будет должность? – подозрительно поинтересовался Киса.
– Мне она вовсе не нужна, – щедро-благодушно заявил я. – С меня хватит сознания, что стал капиталистом-владельцем питейной «точки».
– Прости, Монах, но мне все это не нравится! – Киса напрягся, ожидая моей реакции на саботаж.
Но он зря волновался. Стучать по столу пистолетом не в моих привычках. Я пошел дипломатическим путем:
– Ты просто не подумал. Разжевываю для непонятливых: во-первых, группа станет мобильной и стойкой, во-вторых, у нас будет отличная ширма, и ни у кого не возникнет праздный вопрос, что связывает четверых уголовников и почему они неразлучны. А эти два условия нам необходимы, коли мы всерьез собираемся контролировать местных проституток.
– Как так? – распахнулись глаза-озера Кисы.
– Предельно просто. Мы скоро наследуем бизнес Ворона и доходы его девочек.
– Чего ж ты сразу не пояснил? – виновато захлопал ресницами недавний саботажник. – Тогда я согласен, мы должны держаться вместе, страховать друг друга.
– Вот и ладушки. Ни у кого возражений больше нет? В таком случае давайте прикинем, как подобраться к Ворону. Могильщик, ты, конечно, знаешь его координаты, охрану и другие важные детали. Поделись с братвой.
– Кое-что знаю. Постоянной охраны у него нет. Прихлебателей много, но шелупень. Настоящий боевик один – Жора Интеллигент. Я был с ним в деле – грамотный и отчаянный мужик. Две или три ходки в багаже. Все по тяжким статьям. Его адрес имеется. Интеллигент – правая рука Ворона, доверенное лицо. Не знаешь его?
– Встречались в Ивдельлаге...
– Какие двери у Ворона и какой этаж? – вмешался Цыпа.
– Четвертый, а двери двойные. Первая – стальная.
– Можно снайпера напротив окошек посадить, – предложил Цыпа. – У меня брательник охотой увлекается, имеется карабин с оптикой...
– Не покатит, – не раздумывая, отверг я. – Нужно не просто убрать Ворона, а и завладеть его записной книжкой. В ней его основной капитал – наше наследство.
– За двумя зайцами погонишься... – кислым голосом высказал плебейское сомнение Могильщик.
– А я максималист, – усмехнулся я. – Ладно, давай сюда адреса Ворона и Жоры. Дальше буду думать сам.
Могильщик черкнул нужные мне координаты, и драгоценный листок исчез в моем бумажнике.
Ребята явно начинали скучать. Мне попалась на глаза «Ярмарка», газета, всегда пестрящая зазывной рекламой «массажных» эротических салонов.
– Киса, полистай газетенку. От твоей травки «приход» скоро и девочки будут в самый кайф. Выбери бордель на свой вкус.
– Меня исключите. Я в эти игры сегодня не игрок, – заявил Могильщик. – Пойду спать на кухню. Приятных ощущений!
– Вот «Гейша», два телефона указаны. По ходу, солидная фирма. – Киса оживленно засверкал глазами. – Звонить?
– Валяй. Хотя дай-ка сам попробую.
Трубку подняли сразу, как закончил набирать номер.
– «Гейша» слушает... – раздался мелодичный игриво-веселый женский голос.
Конечно, диспетчером может оказаться и мымра не первой молодости, но голос должен быть на высшем профессиональном уровне.
– Заказ на трех девушек до двадцати лет. Можете устроить? Ладушки. Ваши расценки нас не волнуют. Главное – чтобы товар был качественный. Диктую адрес...
Через полчаса требовательно затренькал входной электроколокольчик.
С той стороны двери, прислонившись к косяку, стоял крепко сбитый мужик в кожаном плаще.
– Девочки прибыли, ждут в машине. Берете на час или больше? – осведомился он, не меняя позы.
– Думаю, часа два хватит; – Я окинул взглядом лестничную площадку. – А почему они в машине?
– Все своим чередом. Сначала расплатитесь – с вас двести семьдесят тысяч.
– Это называется покупать кота в мешке! – я хотел возмутиться, но тут подошел Киса.
– Все путем, Михалыч. У них так принято. А если старых уродин подбанчат, мы ж их публичный домишко на уши поставим!
Мужик по-звериному раздул ноздри, хотел огрызнуться, но, видно, оценив по достоинству борцовскую комплекцию Кисы, благоразумно воздержался.
Я сунул ему в лапу стодолларовую купюру, и он тут же растворился.
«Пусть «Гейша» продолжает коптить небо. Разносить по кирпичику не станем», – великодушно решил я, рассмотрев «товар».
Все три путаны были молодо-свежи и сексапильны. Мне приглянулась рыжеволосая хохотушка Ксюша с умопомрачительно аппетитной попкой, туго обтянутой лилово-розовыми брюками.
Без ложной скромности хочу заметить, что и я произвел на нее неизгладимое впечатление, так как, прощаясь, она дала мне свой домашний телефон, прозрачно намекнув, что готова встречаться со мной даже без денежного стимула...
Глава 7
Я сидел в гостиной у Жоры, чинно попивая кофе и с любопытством разглядывая высокие книжные шкафы мореного дуба, занимавшие три стены комнаты. Преобладали собрания сочинений, причем в основном весьма солидные авторы: Бальзак, Диккенс, Голсуорси, Золя...
– Около двух тысяч томов, – сказал Интеллигент, поймав направление моего взгляда. – Но я так и не вкурил, чего тебе от меня надо? И где адрес надыбал?
– Ты что, не рад старому солагернику?
– Да рад я, рад! Если нужно, помогу... чем смогу. В делах, правда, сейчас застой...
– Зря не переживай, Жора. Денег просить не собираюсь – сам в силах отстегнуть, коли у тебя застой.
Интеллигент облегченно вздохнул и откинулся в кожаном кресле.
– Благодарю, брат, но особой нужды нет. Кручусь помаленьку.
– Навестил тебя, чтобы помог разобраться в нынешней обстановке. А то суну сдуру храповик не туда, отшибут же в момент.
– Понятно... Чем хочешь заняться?
– Полмесяца всего гуляю. Не решил еще. Подскажи, как бродяга бродяге.
– Сложновато. В «кожаные затылки» ты явно не пойдешь?
– В боевики-телохранители? Нет. Не для того я срок мотал.
– Раньше, кажется, ты по мокрому ходил? Что, если «по контракту»? Для начала.
– Наемником-киллером? И прилично башляют?
– Два «лимона» за человечка. Впрочем, как профи, тебе и круче могут отстегнуть. Волыну бесплатно получишь. Хочешь «Калашников»?
– Громоздко чересчур. Я уважаю компактные вещи. Не откажусь от «астры» или «узи».
– Губа не дура. Но «узи» в четыре раза дороже. Покупай сам, Монах. Могу свести с людишками.
– Пока без надобности. – Я распахнул куртку, засветив рифленую рукоятку пистолета. – Подкован на первое время. Думаю взять под контроль кабак или гостиницу. В смысле – проституток доить. Поддерживаешь идею?
– Тебе по плечу. Но конкуренция... Сейчас ведь вся молодежь, вся шушера, зоны не нюхавшая, в рэкет поперлась. А какой именно кабак?
– Меня «Большой Урал» привлекает. Говорят, валютные «бабочки» в основном там обретаются.
– Ну, что ж, – Жора явно повеселел. – Солидное заведение. Попробуй, Монах... Кстати, там Хромой зажигает. Помнишь козла старого? Сразу загоняй его в стойло, какой он, к черту, тебе конкурент...
Мы еще немного поболтали, Интеллигент предложил вспрыснуть встречу, но я, сославшись на дела, стал прощаться.
– Заходи в любое время, – пожимая мне руку, сказал Жора. – Держи в курсе событий. Две головы в оконцовке всегда лучше одной.
– Не всегда, Жорик! – усмехнулся я. – Вон у Змея Горыныча сколько их было, а Иван-дурак их все посшибал...
Я хлопнул по плечу Интеллигента, напряженно старавшегося отыскать истинный смысл моих слов.
– Не гони, братишка! Я не Змей, а ты, очень надеюсь, не дурак... До скорого!
Выйдя из подъезда, сел в поджидавший «жигуль». Цыпа тронул машину с места.
– Встреча прошла в теплой, дружеской обстановке? – не сдержал любопытства Киса.
– Само собой. Интеллигент, как истинный друг, сразу указал мне кратчайший путь на кладбище. Решил с ходу столкнуть лбами с Хромым. Наверно, чтоб и мне позвоночник молотком промассажировали... Падла! А у вас как дела? Что с нашей пивнушкой?
– Все тип-топ, Михалыч. Мы с Цыпой хозяину такую жуть привили, что, мыслю, он будет прям счастлив избавиться от забегаловки.
– Лады. Катим к нему. Надо ковать железо, пока не остыло.
Как и в прошлый раз, в полуподвальном заведении клиентов было не густо. Мальчиков оставил в машине, заботясь о нервной системе хозяина, который стоял за стойкой и с унылым видом читал «Вечерний Екатеринбург». Газета была развернута на криминальной рубрике «Тревожная хроника».
Заказав пару кружек «Жигулевского», за столики я не пошел, а взгромоздился на один из высоких табуретов у стойки.
– Как идет торговля, земляк? – невинно поинтересовался я. – Почему народу мало? Ведь центр города, можно сказать.
– А в чем дело? – насторожился боров, забегав маленькими недоверчивыми глазками под низким скошенным лбом.
– Да вот собираюсь тоже бар открыть. Народ наш выпить не дурак – бизнес обещает быть сверхрентабельным. Помещение подыскиваю. В этом районе арендная плата какая?
– Двадцать тысяч за метр ежемесячно.
– По-божески, мне кажется.
– Еще бы! Дешевле щас трудно найти. Разве в трущобах окраинных. Зато там и бандиты на каждом шагу. Рэкет проклятый!
– А здесь как, не донимает шпана?
– Нет, – хозяин помрачнел и, насупившись, опять уткнулся в газету.
Я тоже замолк, чтобы излишней настойчивостью не выдать свою заинтересованность. Неторопливо покончив с пивом, поднялся с табурета.
– У меня к вам деловое предложение. Если услышите, что в этом районе сдается подходящее помещение, позвоните мне. – Я вырвал из блокнота листок и черкнул телефон Могильщика. – Если за пару дней ОТЫЩЕТЕ требуемое, считайте, что заработали сотню баксов, освободив меня от обивания порогов. Времени вечно катастрофически не хватает. Желаю удачи!
На прощание я широко, доброжелательно улыбнулся хозяину, обнажив свою золотозубую пасть и тем почему-то испугав этого идиота.
Остаток дня посвятил благотворительности. На пару минут заехал к Лене, узнать, как ее дела. Если честно, то очень боялся застать ее пьяной или в обществе клиента, но опасения оказались совершенно напрасными. У нее все было в елочку.
– Завтра приступаю к новой работе, – радостно сообщила Лена, как девчонка кружась по комнате. – Около железнодорожного вокзала, наискосок от гостиницы, где подземный переход, киоск очень выгодно купила. Прямо с товаром. Бывший владелец – немец – визу на выезд в Германию получил. Продал, не торгуясь. Повезло первый раз в жизни! Это ты мне удачу принес!
– Ерунда. Я не Санта-Клаус, а Монах.
– В том и соль, – рассмеялась начинающая коммерсантка. – Ты – милый Женик, а это больше, чем Санта-Клаус и Монах, вместе взятые.
– Не вгоняй меня в краску, – я по-братски чмокнул Лену в щечку. – Завтра загляну на вокзал с ребятами. Посвечусь перед твоими коллегами-лоточниками. Пусть знают, что ты под прикрытием. Надеюсь, их сарафанное радио отведет от тебя местный рэкет. А если все же рискнут подкатить, скажешь мне, я с ними быстро разберусь. От Ворона никаких известий?
Лена явно погрустнела.
– Дважды уже от него приходили. Денег требуют, угрожают расправой.
– Козлы! А ты что?
– Я их послала...
– Правильно сделала. Не переживай, очень скоро вся компашка Ворона разбежится кто куда. И тебя беспокоить будет просто некому. У них появятся проблемы поважней – как сохранить свои шкуры непродырявленными...
После Лены заехал с мальчиками к Церковнику. Он тоже был как стеклышко. Не наступила ли эра всеобщей трезвости, пока я занимался суетой сует? Чтобы проверить эту мысль, заказал бутылку коньяка в номер. К моему тайному разочарованию, Петрович от выпивки и не думал отказываться.
– Познакомьтесь, ребята. Это – Петрович, администратор нашего будущего бара. Киса недовольно скривился:
– Этот божий одуванчик?!
– Внешность обманчива. У Церковника шесть ходок. Последняя за разбой, – я усмехнулся, наблюдая, как вытянулись лица моих подручных.
– Тогда беру слова обратно, – Киса заглотил свою порцию алкоголя и, видно, за неимением корочки хлеба понюхал свой мощный кулак. – Просекаю. Петрович – подставное лицо, как Фунт у Остапа Бендера?
– Вроде того. И как тебе «Золотой теленок»?
– Лафа! Лучше чуйской травки настроение подкидывает. В зоне раз пять перечитывал. Обхохатывался, как дурак.
– Молодец! Ты растешь в моих глазах.
– А я тоже «Теленка» читал! – Цыпа, явно ревнуя к популярности Кисы, капризно надул губы.
Мы встретились с ним глазами и, поняв всю нелепость ситуации, расхохотались. Киса, не удосужившись выяснить причины веселья, с готовностью присоединился к нам солидно-громоподобными раскатами.
Один Петрович остался не при делах, удивленно помаргивая и глядя на нас, как на беглецов из дурдома.
– Что, Петрович, согласен стать командиром забегаловки? – немного успокоившись, спросил я. – Будешь сидеть на двух окладах – управляющего и ночного сторожа. Там и жить можешь.
– Подписываюсь, – важно кивнул старикан. – Когда приступать? За номер-то только до конца недели уплачено.
– Думаю, через день-два пасьянс сложится. – Я повернулся к Кисе. – Чтобы ускорить мыслительный процесс хозяина бара, мальчики, децал порезвитесь в заведении. Но без телесных повреждений, просто меблировку обновите.
– Сварганим в лучшем виде! – расплылся в широкой улыбке-оскале Киса, явно предвкушая приятное развлечение.
Обнадеженный в скором изменении своей судьбы, Петрович будто даже помолодел и, провожая нас, долго благодарно жал каждому руку.
Следующий день выдался хлопотным и суетливым. Как я и рассчитывал, бармен после визита ребят стал соображать в нужном направлении и попросил по телефону о встрече.
Войдя в бар, я сразу заметил следы недавнего погрома. Многих стульев, должно быть изломанных до полной негодности, в зале не хватало, на полированной поверхности стойки остались безобразные царапины и трещины от ударов, а настенный плакат «Делу время, потехе – час» поменял цвет на грязно-желтый от разбившейся на нем кружки пива. Пулевых отметин нигде не было. Это хорошо, – значит, мальчики все-таки знают чувство меры.
– Нашли для меня помещение? – с невинным видом спросил я, взяв пару кружек пива и одну из них дружески придвигая хозяину.
Сначала отчего-то поколебавшись, бармен все же принял презент.
– Есть вариант получше, – опустошив кружку, сообщил он, уставившись хитрыми глазками мне в переносицу. – К чему вам, господин хороший, конкурент в моем лице? Покупайте это заведение, и вся недолга. Сын давно в Челябинск к себе зовет. И я наконец решился. Дорого не запрошу...
Верный своему принципу брать быка за рога, я тут же предложил хозяину десять миллионов за переоформление бара на мое имя. В конце концов сошлись на тринадцати.
Бюрократическая волокита у юристов и в мэрии заняла весь день, и то только потому, что мне известен их заветный пароль: «Не подмажешь – не поедешь».
Став полноправным владельцем заведения, приступа восторга почему-то не испытал, а наоборот, расстроился, так как запоздало вспомнил, что обещал Лене навестить ее вокзальный «комок».
По складу характера из двух пословиц: «Точность – вежливость королей» и «Обещанного три года ждут» – мне ближе первая. Но уже наступил промозглый осенний вечер, ехать было бессмысленно – киоск наверняка прекратил функционировать.
Посему, прихватив мальчиков, направился не на железку, а в ближайший приличный ресторан «У Миши», радовавший глаз «новых русских» пошловатой помпезностью в виде двух декоративных колонн у входа. Правда, кухня оказалась на высоте, а цены вполне приемлемыми.
На другой день всей группой прибыли на вокзал. Оставив машину на стоянке у гостиницы, занялись розыском Лениной коммерческой точки.
Она оказалась в полусотне шагов от черного зева подземного перехода, среди десятка таких же металлических близнецов. В крохотное окошко мне немного смущенно, но явно радостно улыбалась Лена.
– Натуральный бункер! – похвалил я, для верности подергав массивные решетки, надежно закрывавшие стеклянную мини-витрину.
– Мой «стечкин» прошьет его насквозь, – заметил Цыпа, измерив пальцем толщину перегородки.
– Надеюсь, местной шпане подобная артиллерия не по карману. – Я подмигнул Лене. – Сударыня, проявите милосердие и впустите честных гангстеров погреться.
Еле втиснулись в коробку киоска, габаритами напоминавшую мне «стакан» – тюремный пенал, где «спецконтингент», стоя, ожидает вызова на допрос. За неимением стульев расселись на тарных ящиках с водкой.
Лена гостеприимно распечатала литровую емкость «Смирновской». Пили, как бродяги, без церемоний – из горлышка, пустив бутылку по кругу.
– Как торговлишка идет? Не худо, вижу? – поинтересовался у Лены, успевавшей и с нами общаться, и отпускать товар покупателям.
– Место бойкое, – немного замялась Лена. – Думаю, месяца за два долг смогу тебе вернуть. Даже с процентами.
– Да я совсем не к тому! – возмущение мое было искренним. – Деньги не к спеху. Отдашь, когда в силах будешь. Скажем, через полгода. И никаких процентов!
– За полгода всякое может случиться! – Лена как-то странно взглянула мне в глаза, передернув плечами. – Вчера от Александра два гаврика приходили. Сюда. Потребовали десять процентов от выручки. В толк не возьму – как узнали?!
– Это просто. Либо следили, либо случайно засекли – третьего не дано. И что ты?
– Я ведь тебя ждала, сказала, что вечером отвечу. А когда поняла, что не придешь, подрядила за пятьдесят тысяч ребят каких-то, и они отметелили вымогателей. Те еле ноги унесли.
– Рискованное мероприятие... Надо было согласиться для вида и ждать нас. – Я озабоченно задумался. – Ладно. Черт с ними. Сегодня-завтра мы с Вороном разберемся... А ты возвращайся-ка лучше домой и сделай себе каникулы на несколько дней. Дверь никому не открывай.
– Вот еще! И не подумаю! – лицо Лены раскраснелось то ли от водки, то ли от волнения. – Ничего Александр мне сделать не посмеет. Десять лет на него горбатилась – хватит, ни рубля больше с меня ему не отломится!
– Ну-ну, малышка! Не пори горячку. Лучше перестраховаться. – Я встал с импровизированного стула. – У нас дельце в гостинице, а ты пока успокойся и запирай лавочку. Через пяток минут встретимся на автостоянке. Подбросим тебя до дома.
Петровича искать не понадобилось – он дисциплинированно сидел в номере и смотрел телевизор.
Я бросил ему на колени связку ключей.
– Записывай адрес своих владений... Ремонт кой-какой учини, вывеску закажи, обнови мебель. Сам прикинь, что нужно. Бочки будут с пивзавода завозить – складируй в подсобке. Все усек?
– Что на вывеске изобразить? – по-деловому стал уточнять Петрович. – И «капуста» потребуется.
– Само собой. – Я выдал старику пачку денег. – Надеюсь, за недельку управишься, а то пиво закиснет, не дай Бог. Название пусть будет «Только для двоечников». Люблю потаенный смысл – мы же все прошли Екатеринбургский лагерь номер два... Нет возражений?
Мальчики не возражали.
На автостоянке Лены не оказалось. Оставив ребят в машине, направился к киоскам, проклиная ее детски-глупое упрямство.
На окошке висела табличка «Закрыто», но оно почему-то было распахнуто. Сунув в него голову, собрался высказать резкую нотацию, но слова буквально застряли у меня в горле. Лена сидела напротив, косо привалившись к стенке, глядя на меня удивленными невидящими глазами. В середине лба зияло пулевое отверстие, сочившееся черными сгустками крови.
Я осмотрелся, непроизвольно нащупывая под курткой пистолет. Ничего подозрительного. Только какой-то мужик торопливо спускался в подземный переход. Что-то в его фигуре показалось мне знакомым.
Вывел из оцепенения Киса, мягко обхвативший меня за плечи и почти насильно увлекший к автостоянке.
– Рвем когти, Михалыч! Свидетелями проходить нам резона нет.
«Жигуль» резко рванул от вокзала, словно от погони.
– Легче, Цыпа! – прикрикнул Киса. – Не привлекай внимания!
Автомобиль сбавил ход и влился в транспортный поток.
– Да, плакали, Монах, твои денежки, – неверно истолковал мое молчание Цыпа. – Куда держим курс? Бензина мало.
– Давай на ближайшую заправку, а затем к Интеллигенту. Пора его перевербовывать – хватит Ворону небо коптить!
Жора открыл дверь только после третьего звонка. На нем был шелковый стеганый халат и домашние тапочки. И то и другое бордового цвета.
– Ты не один? – Интеллигент окинул взглядом нашу четверку, задержавшись на Могильщике.
– Откровенный разговор предстоит. Не удивляйся, что Могильщик с нами. Я его распропагандировал, и, как умный человек, сейчас он работает на меня.
Мы прошли в комнату и расселись за круглым столом, на котором стояла глубокая фаянсовая тарелка. В ней лежали широкий столовый нож и оплавленная свеча. На краях тарелки застыли ровные пластинки воска. Интеллигент сразу унес тарелку на кухню и вернулся оттуда с бутылкой яичного ликера и стопками.
– Раз базар серьезный, без поллитры не обойтись! – попытался он юморить, разливая жидкость в стопки. – Да и перебрал ночью, недавно только встал. Душа требует безотлагательного опохмела.
Я буквально впился глазами в его правую руку – тыльная сторона ладони выглядела, как только что ошпаренная.
– Говоришь, спал до самого нашего прихода? И на вокзале, ясно, не был? – Я поднял на Жору тяжелый взгляд, наливавшийся ненавистью.
– Непонятка какая-то! – Интеллигент попытался вскочить, но Киса, вмиг уяснив ситуацию, навалился ему на плечи, усадив обратно.
– Не врубаешься, значит? – я вынул «братишку» и передернул затвор, загоняя патрон в ствол. – Объясняю напоследок. Умный ты, но дурак, как говаривал один мой знакомый мент. Я в курсе, что такое парафиновый тест в судебно-медицинской экспертизе. Перед нашим визитом ты капал свечкой на лезвие ножа и наносил воск на руку, чтобы вывести пороховые пигменты, остающиеся после стрельбы. Ты здорово перестраховался... Хотя я бы тебя все одно вспомнил, так как видел спускающимся в переход.
– Из тебя мог выйти крутой следователь, – напряженно ухмыльнулся Жора, косясь на мой взведенный шпалер. – Был на железке, признаю. И что из того? Выполнял работу. Какие у тебя претензии вдруг вылупились?
– Лена моя давняя знакомая... – стараясь не нажать раньше времени на курок, ровным, каким-то чужим голосом сказал я.
– Мне это было неизвестно! – вспылил Жора, явно почуяв в моем тоне приговор. – Предъявлять не имеешь права! Скажите, мужики!..
– По закону – Интеллигент чист, – неохотно подтвердил Могильщик.
Киса с Цыпой сидели с отсутствующим видом, давая понять, что вмешиваться в дебаты не намерены.
– На воровской закон мне глубоко наплевать! – процедил я, чуть переместив ствол, чтобы и Могильщик оказался в секторе огня. – В наше время авторитетов нет, а которые есть – пашут на угро! Сейчас король один – беспредел, основанный на чисто личном интересе. И ко всему – ты правая рука Ворона, моего врага. Вывод напрашивается...
– Не гони лошадей! Ты же не все знаешь! На прошлой неделе Александр заплатил мне за твою жизнь, а я на дело не пошел!
– Но отправил на него Могильщика! – для ясности дополнил я, неожиданно поняв, как перетянуть Могильщика на свою сторону. – Кстати, Жора, во сколько Ворон оценил мою особу? Если начнешь луну крутить – стреляю.
– Четыре «лимона» отстегнул... Не вру, гадом буду!
– Ты и так гадина! – лицо Могильщика прямо перекосилось благородным негодованием. – Сука! Ты же мне всего два дал! Монах, позволь, я эту падлу сам сделаю!
– Это же не по закону, – не удержался я от издевки. – Ладно. Перейдем к сути. Что, Жора, можешь предложить, исходя из ситуации?..
– Жизнь Александра! – не задумываясь, выпалил Интеллигент, лихорадочно блестя глазами. – Поехали прямо сейчас, и я при вас его кончу.
– Каким образом попадем в квартиру?
– Легче простого. У меня ключи от обеих дверей. Сволочуга эта меня за «шестерку» держал – даже в лабаз за хавкой должен был ходить. Придушу, как котенка, он ведь беспомощен совсем.
– Понятно. Без интереса будешь работать или как? Между прочим, много за Ленку отхватил?
– Обижаешь, Монах! Ясно – бесплатно сделаю. А за девку только два «лимона» Ворон дал. Да она больше и не стоила. Обыкновенная простит...
Договорить он не успел. Мой «братишка» кашлянул, и пуля, выбив передние зубы, вошла в его затылок, навсегда заставив замолчать поганый язык.
– Цыпа, ты у нас завзятый мойщик посуды. Займись рюмками, а потом стол и стулья протри, – сказал я, пряча пистолет в наплечную кобуру. – Киса с Могилой – за шмон. Основное – ключи.
– Не такой уж он умник был, – сообщил Киса через некоторое время, держа раскрытый том словаря Даля. Книга была обезображена – середина вырезана, а в образовавшейся нише помещался «ТТ» с навинченным глушителем.
– Да, – согласился я, укоризненно покачав головой. – К тому же такое неуважение к классику. А еще Интеллигент...
Кроме интересующих нас ключей и оружия, в разных тайниках были обнаружены «рыжие» николаевские червонцы в количестве тринадцати штук, шесть тысяч баксов и около четырнадцати «лимонов» деревянными. Золото, валюту и пистолет я изъял в пользу нашего фонда, а рубли тут же поделил между мальчиками. После чего лица их явно прояснились и они наконец перестали обращать какое-либо внимание на торчащие из-под стола ноги в домашних тапочках цвета бордо.
Глава 8
Чем мне нравятся многоквартирные девятиэтажки, так это тем, что соседям совершенно наплевать друг на друга, их всецело занимает только сугубо личная жизнь. Такая вот парадоксальная закономерность.
Поэтому мы поднялись на нужный нам четвертый этаж, не привлекая чреватого опасностью праздного любопытства квартиросъемщиков.
Ключи подошли к замкам, и мы почти бесшумно проникли в трехкомнатное гнездо Ворона с высокими потолками, по-старинному украшенными лепниной.
Ворон был в кабинете один. Удобно расположившись в электрокаталке, он смотрел какой-то порнофильм, потягивая пиво прямо из банки. При виде нас резко сунул руку под сиденье, но Киса оказался проворнее и, подскочив, выбил у него точно такую же пушку, что была на вооружении у Интеллигента.
– Нехорошо встречаешь гостей, Сашок! – укоризненно заметил Киса, обыскивая Ворона на предмет наличия у того боевого дублера. Второго пистолета не оказалось, но зато на свет Божий была извлечена пухлая записная книжка. Я сразу занялся ее тщательным изучением.
– Там ничего интересного, Монах-Индивид! – проскрипел Александр севшим голосом. – Мой любовный послужной список... Девочки, что отвечали мне взаимностью, когда был здоров. Храню как память.
– Не бей на жалость и не хитри, Шура! – я захлопнул книжку и убрал в карман. – Здесь список проституток, обеспечивающих безбедное существование твоей кодле. Благодарим за щедрый подарок. Твое наследство попало в надежные руки. Можешь спокойно отправляться на отдых «в Сочи»...
– И билет для меня приготовил ты?! – Ворон натурально каркал, захлебываясь от бессильной ярости и став очень смахивать на прототип своей клички.
Ребята, не дожидаясь команды, уже принялись за шмон.
– Выпей, расслабься, – предложил я, вспомнив, как Могильщик пытался скрасить мне последний день на этом свете.
Ворон минуту молча смотрел в мои глаза, а затем потянулся к бару. Выбрал он шестидесятиградусное шотландское виски. Закономерно – на его месте я напоследок избрал бы тот же напиток.
– Никак не можешь забыть мне свой срок? – оторвав влажные губы от бутылки, криво усмехнулся Ворон. – А ведь я знал, что так будет.
– И ошибаешься, должен тебя огорчить, – я выключил телевизор и сел на диван напротив каталки. – Разыскивать твою персону и в мыслях не держал. «В Сочи» отправишься за убийство Ленки.
Ворон снова жадно присосался к горлышку.
– Совсем не бережешь печень, – заметил я, с удивлением наблюдая, как стремительно убывает шестидесятиградусная жидкость. – Может, какое-нибудь последнее желание имеешь? Говори – я добрый... В пределах разумного.
Ворон выронил пустую бутылку и вдруг захохотал, вращая осоловелыми глазами:
– Что, Индивид? Думаешь, отправишь меня «в Сочи» и победил? Хрен тебе! Очень скоро и ты туда же пойдешь!
– Сожалею, но придется снова тебя огорчить, – усмехнулся я. – Если имеешь в виду своего киллера Интеллигента, то он уже на курорте, место для вашего превосходительства бронирует...
То ли от моих слов, то ли от алкоголя Ворон бессильно уронил голову на грудь и потерял сознание.
Из спальни Киса приволок спортивную сумку «Адидас» и тяжело бухнул мне под ноги.
– Глянь, Монах! По ходу, шлюхи умеют нестись золотыми яйцами! В натуре! – довольно загоготал он.
– Лады. После разберемся... – я физически чувствовал, как невыразимая усталость оккупирует мое тело. – Рвем когти.
– А с этим как? – Могильщик кивнул на бесчувственное тело в каталке.
– Им ты займешься. Мы будем ждать в машине. – Подходя к двери, я обернулся. – Работай под самоубийство. Мы же воспитанные люди – незачем ментам лишнюю головную боль подкидывать...
Глава 9
В нарушение своих привычек встал очень рано. Какой-то неясный дискомфорт тревожил душу, заставляя беспокойно ворочаться во сне.
Бреясь, присматривался к вискам. У двух седых волосков новых близнецов не обнаружил. Эта парочка появилась давно, сразу после разборки с Мохнатым и Морозом. Тогда я даже подумал, что сие есть некое небесное знамение, и подсознание таким странным образом ведет счет моих «мокрух», так сказать, зарубки на память... До чего только в тюрьме не додумаешься! Глупая мнительность и абсурд, как оказалось. Больное воображение.
Позавтракал с относительным аппетитом. Понимаю, что пить по утрам – неприличный признак, но для поднятия тонуса осилил почти полную бутылку «Уральского напитка». Вот хоть и отечественная, а весьма высококачественная вещь.
Чтобы развеяться, решил совершить давно планируемый поход в магазин. Пора утепляться. В куртке уже не климат, хотя и надеваю под нее связанный мамой толстый мохеровый свитер.
Промозглая уличная сырость с порывами ледяного северного ветра убедили меня в своевременности предпринятого похода.
«Земля промерзла. С родственников Ленки могильщики двойную цену за яму сдерут, – совсем некстати подумалось мне. – Впрочем, в Екатеринбурге функционирует основное достижение века – крематорий. Жаль, на похороны нельзя пойти – там наверняка опера из угро будут пастись».
Направился в фирменный магазин «Престиж». Моя покупка компенсирует в какой-то, пусть и символической степени урон, нанесенный налетом.
С помощью предупредительно-вежливого продавца подобрал себе черное кожаное пальто с нежно-мягким меховым подкладом. Цена, правда, оказалась кусаче-злой, но я без колебаний отбил чек. Ребят можно понять – наверно, подняли расценки, чтобы прикрыть убытки от исчезновения целой партии товара.
Таскаться со свертками не люблю, посему надел пальто прямо поверх куртки. С большого, во весь рост, настенного зеркала на меня глядел этакий крутой купчина новой формации. Общий благоприятный вид портила только моя лохматистая черная шевелюра. В зоне за три месяца до освобождения сейчас разрешается отращивать волосы – главное достижение лагерной гуманизации...
Дело легко поправимое. Рядом с магазином находился салон-парикмахерская «Космос». Я завернул туда. Устроившись в удобном кресле, похожем на зубоврачебное, с удовольствием вдыхал парфюмерно-одеколонные ароматы и любовался очаровательными ножками молодой мастерицы, которые не мог скрыть мини-халатик.
– Какую желаете прическу? – кокетливо надув губки, спросила она, колдуя расческой.
– Полагаюсь на ваш вкус. Что-нибудь модельное, – поощрительно улыбнулся я.
– Тогда рекомендую «Гарсон». Очень молодит и освежает лицо. Может быть, и седину уберем?
– Эта пара волос не заслуживает вашего милого внимания.
– На виске для шарма можно и оставить. А вот на затылке целая прядка вам совсем не идет. От потери каких-то четырех волосков ваша богатая шевелюра ничуть не пострадает.
– Трех, – не узнавая своего голоса, устало поправил я. – Бесполезно. Это ничего не изменит...
Педикюрная акция, или проклятие царя Мидаса
Глава 1
На этот раз я решил слегка проконтролировать работу моих мальчиков, ненавязчиво поприсутствовав на месте, где у намеченного «клиента» должен был случиться «инфаркт». Который благополучно и без лишнего хипиша разрешит проблемку.
Впрочем, сподвигнуло меня на данный ревизорский шаг не одно чувство ответственности, но и простительное любопытство.
Хотелось полюбоваться не столько на работу верных помощников, сколько на их необычную экипировку. Раньше мне еще ни разу не приходилось видеть ребят в белых накрахмаленных халатах.
Нынче это была у них спецодежда, так как они играли роль косметологов в моем любительском спектакле. Впрочем, основная идея постановки звучала прямо-таки классически и почти по-гамлетовски: жить или не жить?
Хотя, зная длинный послужной список моих подручных, в ответе на данный вопрос можно было не сомневаться. Ясно, что Данила Абрамыч сегодня навестит салон «Аполлон» последний раз в жизни. Либо я не Монах, а Киса и Цыпа не лучшие мои ученики. Ума, признаться, у них не Грановитая палата, но они берут старательностью и полным отсутствием нервов. Психика у ребятишек железобетонная.
Техническое обеспечение намеченной акции потребовало серьезных финансовых затрат. Но искусство, как известно, требует некоторых жертв. А искусство грамотного убийства – в особенности. Если, понятно, нет большого желания сразу угодить на крючок уголовного розыска.
В данном деле все будет убедительно смахивать на простой несчастный случай. У «клиента», как нам удалось доподлинно узнать, и раньше бывали медицинские проблемы с сердцем. Точнее – с одним из его желудочков. Что и определило мой выбор метода ликвидации. Как говорится, что естественно – то небезобразно... Какой-то черный юмор висельника получился. Ну да ладно, привычка к сарказму – моя вторая натура. Тут уж ничего не изменишь. Высококачественный материал перелицовке не подлежит, так сказать.
Настенные антикварные часы, скрипнув своей допотопной пружиной, довольно мелодично сыграли фрагмент из «Реквиема» Моцарта, минорно-торжественно возвещая о наступлении полдня. Пора шевелить ногами в сторону «Аполлона» – если не хочу пропустить закономерный финал бурной карьеры Данилы Абрамыча.
Так как ответственные за исполнение акции Киса с Цыпой загодя укатили в салон, то «девятка» у моего подъезда отсутствовала. Зато стояла белая «двойка-пикап» с весьма символичным госномером: К-77-ЕМ. Человек с прилично развитым воображением свободно мог расшифровать его примерно так: К – крутой, 77 – вооруженный бандитизм, ЕМ – Евгений Монах. Полный, можно сказать, оперативный расклад. К счастью, богатое воображение – большая редкость, в особенности у ментов.
Между прочим, этакое многозначительное сочетание букв и цифр было чистым совпадением, случайностью.
Пару недель назад тормознул данный «жигуль», заинтересовавшись любопытным дубликатом моих инициалов на его номерной табличке. Это оказался, к тайному моему разочарованию, обыкновенный «левак» – частный таксист то бишь. А желтые «шашечки» по бортам машины отсутствовали из вполне понятного нежелания платить грабительские налоги за свою индивидуально-трудовую деятельность.
Накачанная мышцами фигура и твердый открытый взгляд голубых глаз водилы мне сразу понравились, и я тут же нанял его на постоянную работу. Не в пару к мальчикам, конечно. Просто личным шофером. Приятно ведь иногда сознавать, что рядом с тобой не одни только головорезы и костоломы обретаются, но и вполне приличный человек со своими нормальными человеческими понятиями, не имеющими ничего общего с воровскими. Чистейшая блажь, понятно. Но нет большего удовольствия, чем удовлетворять личные прихоти. Пусть и минутные.
Левака звали Александром, он был майором ВДВ в отставке. По той неимоверной легкости, с какой сорокалетний старший офицер добровольно полгода назад сменял свои золоченые погоны на малопочтенную работу извозчика, можно себе представить, в каком финансово-катастрофическом состоянии ныне пребывает наша доблестная российская армия. Если даже ее элитные подразделения разбегаются.
Куда катится страна? Сама не знает!
Ладно. Я-то точно знаю, куда надо срочно катить мне – в косметический салон, чтоб не пропустить момент отправки Данилы Абрамыча «в Сочи».
«Аполлон» находился в пяти минутах езды – на Челюскинцев. Занимал частицу первого этажа серой типовой девятиэтажки. Состоял салон всего из трех комнат – ясно, что ранее это была обычная жилая квартира. Первая комната играла роль парикмахерской, вторая – массажного и косметического кабинета, а третья была служебного пользования.
Оставив Александра прохлаждаться на близлежащей автостоянке, я направил стопы к месту назначения, которому суждено было, по моим замыслам, уже через несколько минут стать местом преступления.
Миновав маленькую безлюдную прихожую и парикмахерский зал, я прошел в косметический кабинет. Там все уже было готово к фатальному обслуживанию Данилы Абрамыча. Качественному и профессионально грамотному, как только и умеют мои славные ребятишки.
Оба были одеты поверх костюмов в иссиня-белые накрахмаленные халаты. А на шевелюре Кисы красовалась еще и белая круглая шапочка. Наверно, он таким незамысловатым образом подчеркивал, кто из них двоих главный. Видок потрясный. Я даже залюбовался. Правда, мне показалось, что мальчики сейчас больше смахивают на хирургов травмпункта, чем на безобидных мастеров-косметологов. Их волосатым рукам явно привычнее было бы держать нож-скальпель и пилу, а не массажную щеточку и пилочку для ногтей.
– Михалыч! – широко разулыбался всегда жизнерадостный Киса. – Я по тебе скучал! Клиент пока не прибыл. Ждем его минут через пятнадцать-двадцать. Говорят, он пунктуален до отвращения! В натуре.
– Ладушки! Мне местечко удобное приготовили?
– Само собой. – Цыпа отдернул тяжелую красную штору, закрывавшую вход в третью комнату. На пороге служебного помещения стояло наготове кресло. – Здесь Абрамыч тебя не засечет, сам же будет полностью на виду, как на ладони.
– Отлично! – похвалил я Цыпу за старание и устроился в кресле, задернув за собою бархатную маскировку. Лишь узкую щель оставил, чтоб иметь возможность ненавязчиво присутствовать при развитии событий в косметическом кабинете – этом импровизированном перроне для скорого поезда «в Сочи».
В голову забрела вдруг мысль, что Данила Абрамыч может ведь опознать в салонных «мастерах» моих верных подручных, но я успокоил себя парочкой весомых соображений: во-первых, если он и видел ранее Кису с Цыпой, то мельком, а во-вторых, войдя в помещение, инспектор, безусловно, выйти из него своими собственными ногами уже не сможет – и никакой хипиш его тут не спасет. Да и навряд ли Данила Абрамыч хотя бы вскрикнуть сумеет. В своих мальчиках я уверен на все сто. Они очень даже убедительно умеют внушать «клиенту», что рыпаться сильно поздно, надо смириться с неизбежностью и по-тихому отправляться куда билет для него заказан – на тот свет то бишь.
Узнал о существовании Данилы Абрамыча я всего-то неделю назад. И причем не по собственному желанию. Он сам неожиданно нарисовался в пивной «Только для двоечников», Когда мы с Петровичем играли в нардишки у него в кабинете, мирно попивая пятнадцатиградусное чешское пивко. Киса с Цыпой в это время отсутствовали, проводя рейд – катались по адресам девочек, взимая «подоходный налог» за «крышу».
– Глянь-ка, Евген! – брезгливо поморщился Петрович, указуя своим крючковатым прокуренным перстом на экран телевизора, где шел эстрадный концерт. – Педиков уже и по «ящику» казать стали! Натуральный дурдом! Наверху кумекают, по ходу, что коль флаг у государства ныне голубой, то и всех остальных «голубых» надо славить!
– С чего ты взял? – снисходительно усмехнулся я новой, явно завиральной идее нашего старикана. – Это же Влад Сташевский. Известный столичный певец.
– Да ты только вслушайся в его базар: «дай мне глаза чайного цвета!» Не врубаешься, что ли? «Подпрашивает» парень! Задницы, вишь, ему подавай, и все тут!
– Просек! – я еле сдержал гомерический хохот. – Ты имеешь в виду, что «карий», «тигриный» и «чайный» глаз – это на жаргоне одно и то же?
– Ну ясно! «Очко»! Гомик он, точно тебе говорю! – заверил старый рецидивист и убежденно добавил: – Все московские мужики – педики. Это ж аксима!
– Аксиома, – без улыбки поправил я этого ярого любителя всовывать в разговор разные заграничные слова. – Конечно, в наших лагерях почти все москвичи и правда «обиженные», но это потому лишь, что уральская братва их терпеть не может. Ладно, завяжем пустой треп. По-моему, ты просто от партии отлыниваешь! «Кокс» ведь тебе, Петрович, светит! Не успеешь даже за бортик «домой» фишки перегнать!
В этот момент дверь в кабинет управляющего без предварительного стука отворилась, и мы поимели сомнительное удовольствие лицезреть сильно седоватого упитанного человечка с острыми живыми глазками, настороженно-пристрастно ощупывающими нас не хуже опытного прапора-контролера при лагерном шмоне.
– Позвольте представиться: Даниил Абрамович, – слащаво проворковала эта наглая «птичка», усаживаясь в кресле напротив. – А вы – Евгений Михайлович, если не ошибаюсь? Господин Монах?
– А в чем, собственно, дело? – я не стал гасить в себе приступ внезапного раздражения. Терпеть не могу слышать свое блатное имя от совершенно незнакомых мне людей. Тем паче от необоснованно нахальных толстых евреев.
– А в том, уважаемый Евгений Михайлович, что не соблюдаете вы правила игры! Очень это неприлично! – уже с металлом в голосе заявил странный гость и выжидающе уставился мне в переносицу.
Я удивленно поглядел на раскрытую деревянную «доску» с двуцветными круглыми фишками из оргстекла. При чем тут нарды? Лажа какая-то!
– Вы не так поняли, господин Монах! – краешком губ улыбнулся пегий боров, поймав направление моего, признаюсь, малоосмысленного взгляда. – Мы с покойным Вороном деловыми партнерами были. Не знали? После его странноватого самоубийства, – Данила Абрамыч многозначительно кашлянул, – вы наследовали процветающий бизнес Ворона... Делиться надо, уважаемый! Партнер мне кусок зеленых в месяц отстегивал за прикрытие. Для вас это не слишком накладно будет?
– За прикрытие? – проявил я некоторый интерес. – И в чем оно выражается? От уличного хулиганья мы и сами в силах отмахнуться. Ноу проблем, как говорят в интеллигентных кругах.
– Моя забота, прикрытие то есть, заключается в том, что я в упор проституток ваших не замечаю. Будто и нет их вовсе! Лучшая забота в данном случае – отсутствие заботы... Я ведь старший инспектор полиции нравов. Слышали об этом новом подразделении?
– Угу, – хмыкнул я. – Краем уха. И что дальше?
– А то, драгоценнейший, что мы можем ведь и заняться твоими ночными «бабочками». Плотненько и всерьез. То, чем вы занимаетесь, на языке закона звучит однозначно – сутенерство и сводничество. До пяти лет строгой изоляции... Вам это надо? Или сильно по лагерю соскучились?
– Убедительно. Весьма. А на удостоверение ваше можно краем глаза глянуть? Я почему-то с детства неравнодушен к красным корочкам. Обожаю любоваться.
– Сейчас они голубые, – усмехнулся инспектор. – Не будьте бюрократом. Поверьте на слово. Вы же умный, как сразу видно, человек.
– Умные люди как раз никогда на слово не верят, – заметил я, оставшись равнодушным к его неприкрытой грубой лести. – Ладушки! Ссориться не будем, как люди интеллигентные. Оставим все как было, Я всегда уважаю правила игры – если их придумали еще до меня.
Выудив из внутреннего кармана куртки свой пухлый «лопатник», я отсчитал инспектору десять хрустяще-новеньких стодолларовых ассигнаций:
– Надеюсь, вы удовлетворены моим необычайно покладистым характером?
– Вы очень умный и дальновидный бизнесмен! Рад, что в вас не ошибся, – уже не скрывая насмешливой, наглой ухмылки, сказал Данила Абрамыч, приватизируя мои кровные деньги себе в карман – Только учтите, будьте так любезны, тот немаловажный факт, что в мое внезапное самоубийство не поверит ни один человек. Я большой жизнелюб, к вашему уголовному сведению!
– Это сразу заметно. Давайте обойдемся, Данила Абрамыч, без необоснованных подозрений, слишком смахивающих на прямое оскорбление. Ладушки?
– Даниил! – строго поправил этот формалист, вставая с кресла. – До следующего месяца, дорогой Монах!
– Это ты у нас истинно «дорогой»! – не сдержал я сарказма, когда дверь за ментом уже закрылась.
– Не узнаю тебя, Евген! С такой коммерцией мы быстренько в трубу вылетим! – возмутился Петрович, решительно захлопывая «доску» с нардами. – Надо было быка этого в «стойло» ставить иль в ментовку сдать!
– Воспользовался, значит, моментом, чтоб партию не доигрывать! – съязвил я, закуривая душистую «родопину». – Хитрован! А с проститутским инспектором не так просто сладить. Факт вымогательства недоказуем, да и схвачено у него все с коллегами – гарантия! Мы же крайними и оказались бы! Нет. Убирать гада преждевременно. Надо сперва точно узнать – в одиночку еврейчик «шерсть» стрижет или нет. Спешить в подобных делах чревато. У тебя, Петрович, с общим образованием хреновато, вот что! Небось не помнишь научную статью «Шаг назад – два вперед»? Ее ведь раньше в обязаловку в школах проходили!
– В каком классе? – озабоченно зашевелил кустистыми белыми бровями Петрович, испугавшись, наверно, что я заподозрю его в старческом маразме или как минимум в прогрессирующем склерозе.
– В восьмом, кажется.
– А я всего пять закончил! – радостно и гордо сообщил наш старикан, заметно успокаиваясь. – И про что там?
– О тактике борьбы.
– С уголовным элементом? – Петрович явно заинтересовался.
– Нет. Ладно, ни к чему тебе это – только мозги засорять! А насчет убытков сильно не переживай. Завтра разберемся мы с легавым халявщиком. Будь уверен!
Конечно, с «завтра» я несколько поспешил. Понадобилась почти целая неделя времени, чтобы план грамотной ликвидации окончательно созрел в моей голове.
Даниил Абрамович Лившиц действительно служил в полиции нравов в чине капитана МВД. Занимался он вымогательством в одиночку или в паре с кем-то из коллег, выяснить не удалось. Но зато мы узнали о его серьезных проблемах с сердцем и, главное, что инспектор каждый вторник около часа дня посещает салон «Аполлон», стараясь свести до визуального минимума свои пятьдесят девять лет. Принимал для этого оздоровительный массаж лица, а также травяные и молочные маски.
Свои конечности инспектор тоже не оставлял на произвол возраста и природы – делал маникюр и даже педикюр. Такой вот оригинал оказался. Впрочем, у каждого человека есть свои маленькие странные слабости. Я, к примеру, люблю перед сном пропустить рюмашку хорошо выдержанного неохлажденного коньяку. Для насыщения звука и цветности сновидений. Называю это «ночной колпак», как и англичане. Вся их нация, кстати, почему-то имеет ту же аристократическую привычку. По ходу, в прежней жизни мне довелось быть каким-нибудь лорд-герцогом или, на худой конец, бароном.
Командовал салоном «Аполлон» тридцатилетний блондин Александр Пустовит, долговязый парень с очень блестящими, словно набриолиненными волосами и сонно-рыбьим взглядом. Он являлся не только хозяином заведения, но и мастером косметического кабинета. Из экономии финансовых средств, наверно.
В салоне, кроме него, работал еще один человек – парикмахер Вася. На сегодняшний день Пустовит, следуя указанию Кисы, спровадил того с каким-то поручением в соседний город. Таким нехитрым способом место без хипиша было освобождено от нежелательного свидетеля и подготовлено к акции. Правда, пришлось изрядно раскошелиться – хозяин салона, наглый козел, за содействие и дальнейшее молчание затребовал с Кисы аж три «штуки» баксов. По ходу, принял его за фраера. Киса хотел было тут же, не сходя с места, вышибить это явное заблуждение из белобрысой головы Пустовита кастетом, но сначала все же решил поехать посоветоваться со мной. Дисциплинированный мальчик, это у него никак не отнять. За что и ценю бродягу.
– В нашем деле необходимо быть щедрым – в оконцовке значительно дешевле выйдет, – разжевал я верному соратнику истину, понятную любому нормальному «деловому». – Так что не станем по-глупому скупердяйничать. Мы же не мелкотравчатые бандиты с большой дороги, а солидные люди, бизнесмены. Отстегни блондину его три тысячи – глядишь, подавится!
– Ты намекаешь, что тварь эта вскорости «крякнет» от внезапного несварения желудка? – радостно высказал догадку Киса, мысливший всегда прямолинейно и только в одном, привычном ему, направлении.
– Нет, браток! – я даже слегка поморщился от такой странной трактовки моих совершенно невинных слов. – Пусть косметолог пока живет. Когда-нибудь жадность его, ясно, погубит, но мы к этому руку не приложим – смысла не вижу. Ступай, заплати Иуде тридцать сребреников.
Засомневавшись вдруг в сообразительности подручного, поспешил добавить:
– Три «косаря» имею в виду!
Таким образом, пользуясь моей чисто королевской щедростью, хозяин «Аполлона» сразу стал богаче на три тысячи долларов. Ладно. Каждый «рубит» «капусту» как умеет. Да и не очень-то легко ему отрабатываются вожделенные грязно-зеленые банкноты проходя в косметический кабинет, я мельком увидел бледную физиономию Пустовита. Он сидел в пустой парикмахерской, тупо уставясь своими безжизненными рыбьими глазами в окно. По напряженной подрагивающей спине косметолога можно было подумать, что это его самого сейчас будут «мочить», а не какого-то левого клиента.
Данила Абрамыч оказался верен старой привычке, как все евреи, и пунктуален, как большинство ментов. Без пяти минут час я понял, что он появился, по суетливому говору Пустовита, как-то уж слишком раболепно приглашавшего клиента пройти в косметический кабинет.
Из своего тайного убежища я хорошо разглядел этого заядлого любителя маникюра-педикюра. За эту неделю, что мы не виделись, Данила Абрамыч нисколько не изменился – все та же темная шерстяная «тройка», явно пошитая у дорогого мастера и отлично скрывавшая дефекты излишне полноватой фигуры. И прежнее кругло-упитанное лицо, лоснящееся безграничным самодовольством и жизнелюбием. Я с интересом внимательно-детально вглядывался в это лицо, зная, что через каких-то несколько минут оно разительно поменяет свое выражение. Уже окончательно и навсегда. И ничего тут не изменить – так уж неудачно и фатально легли карты насмешницы Судьбы. О чем он и не догадывается, бедолага. В глубине души я даже искренне посочувствовал инспектору – мне ведь, как интеллигенту в третьем поколении, очень понятны и близки по духу такие благородные понятия, как гуманизм и человечность. В натуре.
– Усаживайтесь поудобнее. Сегодня вас обслужат наши новые косметологи, – не слишком убедительно блеял Пустовит. – Что у нас по плану, уважаемый? Педикюр? Отлично! Располагайтесь, а я сейчас...
Хозяин салона чуть ли не бегом слинял в соседнюю комнату. Наверно, слабохарактерно не желал видеть дальнейшее развитие событий, а может, просто ответственно спешил запереть на ключ входную дверь в заведение, чтоб наше интимное мероприятие не нарушил какой-нибудь случайный посетитель.
Перспектива организовать экспромтом поездку «в Сочи» возможному свидетелю и меня совсем не прельщала. Молодец все же косметолог, не зря мы ему такие деньги платим. Объяснить вечно подозрительным ментам сразу два одновременных смертельных инфаркта было бы дело если не дохлое, то весьма и весьма проблематичное.
Данила Абрамыч, занятый своими, судя по блуждающей улыбке, какими-то шаловливыми мыслями, на нервозную суетливость Пустовита ни малейшего внимания, к счастью, не обратил. Спокойно уселся в глубокое кожаное кресло у окна, разулся, снял носки и закатал до колен брючины.
Цыпа тем временем наполнил горячей водой из титана в углу эмалированный таз с нарисованными на нем веселенькими цветочками и с поклоном поставил его перед креслом клиента.
Данила Абрамыч, осторожно опустив босые ступни в тазик, удовлетворенно крякнул – температура воды, видать, была в самый раз.
– Ваши «фотокарточки» кажутся мне знакомыми, – вдруг подал голос кандидат в покойники, продолжая, нежась, лениво шевелить в воде пальцами ног. – Мы ранее нигде не встречались?
– Это навряд ли, господин хороший, – доброжелательно осклабился Киса и ласково-нежно приобнял любителя педикюра одной рукой за шею, а другой придерживая за плечи. Уже не скрывая насмешки, жестко добавил: – И больше, верняк, не встретимся! Гарантирую! Цыпа, коли!
Мой второй подручный не заставил повторять приказ. Выхватив из кармана своего халата пустой шприц средних размеров, вонзил иглу в хорошо видную вену на распаренной лодыжке инспектора. Тот не делал попыток сопротивляться, словно сладко задремав в объятиях Кисы. Оно и понятно. Киса грамотно пережал ему пальцем сонную артерию на шее, прервав на время поступление крови в мозг и тем отправив Данилу Абрамыча в глубокий обморок.
Только когда Цыпа, раскрасневшись от старательного усердия, выдавил из шприца все «кубики» воздуха, Киса отпустил наконец плечи клиента, аккуратно привалив тело к спинке кресла для сохранения им равновесия.
Данила Абрамыч некоторое время оставался совершенно неподвижен, но вот по телу пробежала короткая судорога, и его пальцы, до этого сжатые в кулак, самопроизвольно разжались.
– Кислород дошел до сердечного клапана, – по-научному констатировал я, выйдя из-за портьеры и для полной страховки приподняв у новоиспеченного трупа еще теплое веко. Зрачок, как ему и было положено, почти весь закатился в черепную коробку. – Инспектор уже «в Сочи» загорает. Ладушки. Пора рвать когти. Где наш дорогой косметолог?
Тот, по ходу, подслушивал – мигом нарисовался в проеме дверей, как резиновый черт из коробочки.
– Привет, Александр! – усмехнулся я. – Чего прячешься, будто неродной? Не скромничай, заходи, будь как дома. В заведении твоем маленькая неприятность приключилась. Мужик в возрасте – наверно, сердечной недостаточностью страдал. Когда горячую ножную ванну стал принимать, схватился вдруг за грудь и отдал Богу душу. Бывает... Сочувствую. Нам, сам понимаешь, свидетелями этого несчастного случая проходить совсем не в кайф. Мы исчезаем, а ты уж сам легко с ментами разберешься. Бывай пока!
Ребята уже сняли с себя белые халаты, и вышли мы из салона, как нормальные люди – в цивильных костюмах. На Кисе даже цветной галстук красовался, ничего тут не попишешь, он у нас франт по жизни. Если б манекеном работал – ему равных на свете не нашлось бы. Серьезно.
На улице все было спокойно, никакого подозрительного оживления не наблюдалось. Да и природа не сочла необходимым как-то заметно реагировать на происшедшее в «Аполлоне» – по-прежнему ласкало землю весеннее солнце, без устали чирикали воробьи обсуждая свою птичью проблему. Скорее всего: где дармовую хлебную крошку урвать. Каждому свои заботы. «По силам вашим дано вам будет», как верно подмечено в Новом завете.
Цыпа укатил на «девятке» проведать по моему поручению Могильщика, а мы с Кисой забрались на заднее сиденье «двойки». Александр повернул ключ зажигания и выжидающе глянул на меня в зеркальце салона.
– Держи курс на «Только для двоечников». Я, кажется, весь насквозь пропитался парфюмерными ароматами. Надо их срочно погасить чисто мужскими запахами нашего заведения. Жми!
Когда машина выезжала с автостоянки на проспект, дверь салона «Аполлон» открылась и на крыльце появился Пустовит, демонстративно делавший вид, будто в нашу сторону не смотрит.
– Чего это он? – подозрительно прищурился Киса. – Не номера ли срисовывает?
– Да нет! – отверг я это неприятное предположение, хотя точно такая же мысль посетила и мою голову. – Наверно, просто «скорую» поджидает. Не так он крут, чтоб спецом на неприятности нарываться.
В пивной царила обычная атмосфера безудержного веселья, смахивающая на прощальный кутеж обреченных. Оно и понятно. Большинство посетителей, судя по испещренным фиолетовыми наколками кистям рук, являлись постоянными клиентами тюрем и лагерей. Выходили на волю они, как в краткосрочный отпуск, и, по ходу, давно с этим смирились. Не сегодня-завтра органы загребут их обратно на новые сроки за гоп-стоп или квартирную кражу. Круговорот воды в природе, так сказать. Вот и отвязывается братва на всю катушку, заливая предчувствие близкого палева пивом и водкой. Рядовой состав блатного мира, короче. Настоящие деловые в подобные заведения носа не покажут – здесь запросто можно нарваться на стукача или даже на переодетого сотрудника уголовного розыска.
Мы, естественно, прокуренную общую залу миновали без задержек, сразу пройдя в уютный кабинет управляющего.
Петрович занимался привычным ничегонеделанием – крутил мультфильмы на японской видеодвойке.
– Привет! – кивнул я старому рецидивисту. – Развлекаешься? Организуй-ка нам по баночке чешского пивка. Пятнадцатиградусного. Какое люблю я и все настоящие мужчины.
– На меня не рассчитывайте, – сразу отказался законопослушный Александр. – Я за рулем.
Петрович извлек из холодильника три банки «Пражского» и торжественно водрузил их на стол, будто это марочный «Наполеон» – не меньше. Оно и понятно. Я строго-настрого запретил ему употреблять любые алкогольсодержащие напитки без моего особого на то разрешения. Петрович скрепя сердце неукоснительно соблюдал табу и всегда радовался, как пацан, легальной возможности «принять за галстук». Впрочем, галстук старик не носит, предпочитая черную водолазку с глухим воротом, скрывавшим безобразный ножевой шрам на его шее. Кстати, я неоднократно интересовался происхождением глубокой косой отметины, но Петрович почему-то всегда отшучивался, старательно уходя от прямого ответа. Да я не слишком и настаивал. Понимаю: каждый имеет право на свою маленькую личную тайну. Если, конечно, она не отражается негативно на моем бизнесе. Собственный интерес превыше любых чужих. Это закономерно. При нынешней идеологии – оскале дикого капитализма каждый индивид мыслит в строго эгоистическом русле. Се ля ви, как говорят высокообразованные люди.
От выпитого пива на верхней губе Кисы образовались белые пенистые усики. Я чуть было не рассмеялся такому пивному «гриму».
– Все же фраер этот не зря на крыльце нарисовался, – заметил Киса, раскуривая «косяк». – Чего улыбаешься, Михалыч? Дело-то сильно паленым попахивает. По мне, так лучше хозяина салона поскорее на отдых спровадить... Спокойнее будет.
– В городок рядом с Адлером? – полюбопытствовал я, хотя заранее знал ответ.
– Ну да, «в Сочи»! Ведь коли всерьез на него надавят – враз расколется, мозгляк!
– Ладно! – поспешил я прервать соратника, смущенно покосившись на Александра. – Мелешь ерунду какую-то! Сашок, чего доброго, черт-те что о нас может подумать! – И, блюдя моральную девственность майора в отставке, я решил избавить его уши от дальнейшего испытания: – Александр, ты сегодня мне больше не понадобишься. Отдохни, друг, или подкалымь на трассе – как больше в кайф. До завтра!
Когда тот, попрощавшись, покинул кабинет, я, не сдержавшись, напустился на бедного Кису:
– Ты чего варежку разеваешь, кретин?! Совсем базар не шлифуешь! Он же не в курсе наших дел – уверен, что возит обыкновенного коммерсанта! И дальше пусть так думает! Усек?
– Понял, Михалыч, – Киса повинно опустил голову, признавая справедливость моих жестких слов. – Одно только не вкурю: на кой леший нам в группе левый кадр? Разные неприятности могут быть...
– Не твоего «чайника» варево! – отрубил я, не желая признаваться в своей глупой прихоти – иметь рядом с собою столь редкий экспонат – человека чистого, не запятнанного ни одной каплей чужой крови. Соратник просто бы меня не понял. И был бы прав.
Глава 2
На следующий день еще в постели на меня обрушилось тяжелое печальное известие. Правда, я давно ожидал данной смерти, но факт кончины Малыша не стал от этого менее огорчительным или более легким.
Где-то в полдень позвонила из Верхней Пышмы мама и сообщила, что ее карликовый пудель Малыш умер от чумки. К счастью, слишком сильно не мучился – болезнь доконала его за пару дней всего.
К Малышу мама была очень привязана. Оно и понятно – песик прожил у нее почти двадцать лет, побив все рекорды продолжительности собачьей жизни. Правда, на собачью его жизнь мало походила – питался карликовый пудель исключительно только парным мясом и копченой колбасой, аристократически отвергая любые гарниры. А таким заботливым уходом и любовью, какими он с рождения пользовался, редкий даже человек мог бы похвастать.
Слова мамы прерывались паузами-всхлипами, к которым скоро прибавились тоненький скулеж и нервное тявканье. Должно быть, это проявляла полную солидарность с хозяйкой Милашка – комнатная белая собачонка неизвестной породы. В своей малогабаритной двухкомнатной квартирке мама держала двух четвероногих друзей: кобелька Малыша и сучку Милашку. Последней, кстати, на днях уже одиннадцать лет исполнится. Но пока еще вполне бодренькая – резвится и носится по квартире, будто молоденькая. Не зря, видно, существует народная пословица: маленькая собачка до старости щенок.
Естественно, я тут же поехал разделить мамино горе. Благо от Екатеринбурга до Верхней Пышмы всего четыре километра. Весь путь занял чуть больше двадцати минут. Хотя Цыпа, как всегда, вел машину сверхаккуратно и правил дорожного движения ни в чем не нарушал. Это у него в крови, наверно.
Мой молодой светловолосый подручный подробно доложил о результатах вчерашнего своего визита к Могильщику.
– Становится неуправляем и поэтому опасен. Крыша у него здорово дымится – пытается алкоголем залить. Безуспешно пока, – закончил рассказ Цыпа, въезжая во двор нужного мне дома. – Поговорил бы ты с ним, Михалыч. Авось угомонится, а то ведь до белой горячки ему уже самый децал остался. Надо что-то делать...
– Ладно, заедем к нашему алконавту на обратном пути, – согласился я. – Жди в машине. Сильно не задержусь.
Поднявшись на третий этаж, позвонил в седьмую квартиру. Музыкальный электрозвонок проиграл веселенькую мелодию из мультфильма «Бременские музыканты» прозвучавшую если не кощунственно, то по меньшей мере легкомысленно, учитывая печальную причину моего сегодняшнего здесь появления.
Мама открыла дверь быстро. Наверно, поджидая меня, сидела на балконе и заметила, как я прикатил.
Чмокнув родную морщинистую щечку, прошел в гостиную, ожидая увидеть там сам не знаю что именно. Что-нибудь нелепо-диковатое – к примеру, убранный живыми цветами дубовый гробик с Малышом на обеденном столе в центре комнаты. Но, слава Всевышнему, ничего подобного лицезреть мне не привелось.
– Где же Малыш?
– Я его, Женя, на балкон вынесла. Там все же немного попрохладнее будет. Он ведь почти сутки мертвенький лежит...
Малыш находился в объемной картонной коробке из под телевизора «Панасоник», который я подарил маме на прошлый Новый год. Рядом, напрягшись всем дрожащим тельцем, сидела глупенькая Милашка, подозрительно принюхиваясь к коробке и жалобно-тоненько поскуливая. Ясное дело. Ее умишко такое глобальное понятие, как Смерть, осознать было не в силах. Ничего удивительного. Я сам частенько поражаюсь в глубине души. Вот, казалось бы, человек только что был полон жизненной энергии, надежд на будущее, улыбался даже, и вдруг – бац! – все мгновенно и кардинально изменилось: бессмысленные потухшие глаза, улыбка превратилась в неприятно-резиновую гримасу, тело стало простым куском мяса. И все это из-за какой-то махонькой пулевой дырочки. Признаюсь, мне всегда удивительно наблюдать такие фатальные превращения, происходящие всего за какие-то пару-тройку секунд. В натуре.
– Так не годится! – заявил я мамуле. – Милашке лучше быть в стороне. Нужно поберечь ее слабенькие нервишки, а то, не ровен час, у собачонки истерика случится.
Я вынул из кармана заранее припасенную плитку «Сникерса» и, сорвав блестящую обертку, дал понюхать сучке. Сначала она никак не реагировала на вкусный запах, даже отвернулась, будто негодуя. Но вот белый мохнатый хвостик ее неуверенно шевельнулся раз-другой, Милашка переключила свое внимание на меня, а точнее на любимое шоколадное лакомство, и завертела хвостишком с таким азартом, словно тысячу мух отгоняла.
– Все правильно! – усмехнулся я. – Чужая смерть – совершеннейший пустяк по сравнению с собственными потребностями и удовольствиями! Айда за мной, умница ты моя!
С помощью «Сникерса» увел Милашку в спальню и, бросив шоколадку на ковер, закрыл дверь.
– Все хлопоты беру на себя! – безапелляционно сказал я, понимая, что именно этого от меня и ждет милая матушка. – Похороню Малыша со всем уважением и любовью, как положено. Не беспокойся. Все будет по уму. Обещаю.
– Плохо, что у нас в России нет кладбищ для домашних животных, – вздохнула мама, изо всех сил стараясь не расплакаться. – Весь цивилизованный мир имеет такие!
– Ничего. Мы идем по тому же проторенному пути. Скоро и у нас подобный сервис образуется, – успокаивающе обронил я, взваливая коробку с покойным маминым любимцем себе на плечо. – Давай не хандри! Все там будем! На днях обязательно загляну, не сомневайся. Накрайняк – в следующий вторник.
Цыпа по своему обыкновению так увлекся чтением бульварной газетенки «Ярмарка», что не сразу даже меня, заметил.
– В ремонт? – кивнул он на коробку «Панасоника». – А еще базарят, что япошки лучшую в мире технику варганят!
– Нет, – я аккуратно пристроил ношу на заднем сиденье. – Поехали на природу. Надо подобрать приличное местечко для захоронения по-настоящему бескорыстного и верного друга...
После полутора часов блуждания по уральским природным достопримечательностям я выбрал наконец живописную полянку недалеко от озера Балтым.
– Копай здесь! – велел я Цыпе. – Лопатка, помнишь, где?
Цыпа отлично помнил. Мигом выудил из багажника острую саперную лопатку. Да и немудрено – недели еще не прошло, как он где-то в этих же местах обустраивал уютную нелегальную могилку для двух фраеров, возомнивших себя «крутыми» и сдуру пытавшихся взять под контроль наше невинное с виду питейное заведение.
Меня так очаровала эта солнечная полянка, что я решил организовать тут небольшой пикничок. Благо, на всякий пожарный все необходимое заранее имелось в «девятке».
Земля поддавалась плохо, чуть не час понадобилось Цыпе, чтоб сбацать яму глубиной в метр.
– Ладушки! Хватит. Для людишек и то больше не копаем. Засыпай наш японский «гроб».
Поминальную скорбную речь говорить над свежей могилкой я посчитал совершенно излишним и по-простому поднял хрустальную стопку с коньяком «Матр»:
– Упокойся с миром, Малыш! Пусть земля будет тебе лебяжьим пухом!
Чисто по-человечьи посидели у маленького костерка, молча поминая четвероногого друга.
– А знаешь, – поделился я с соратником вдруг народившейся идеей, – ведь здесь можно приличное собачье кладбище обустроить! Пробей-ка: кому конкретно эта землица принадлежит. Если местному колхозу – всего за ящик водяры все купим на корню! Без базара!
Обратный путь в Екатеринбург я проспал как убитый. Да и немудрено. Накануне спал лишь четыре часа всего.
Глава 3
Пасмурный день не прибавил мне оптимизма, когда я проснулся. Тем более что предстояло навещать спивающегося Могильщика. Вчера, признаться, я отказался чисто из лени от этой запланированной затеи, хоть и обещал Цыпе.
Выглянув с балкона, с удовлетворением убедился в дисциплинированности обоих своих водителей. И «девятка» и «двойка» были на положенном месте. У подъезда моего дома.
Чтоб пообщаться между делом с хорошим человеком, выбрал для передвижения «жигуль» Александра, подав Цыпе знак, что он пока может быть свободен.
Сидя на заднем сиденье пикапа, любовался проносящимися мимо окрестностями и почти голым черепом водителя.
– Мы ведь с тобой ровесники, а «кумпол» твой уже лысый основательно, как задница у шимпанзе! – не очень тактично заметил я, закуривая.
– Виновата, Евгений Михайлович, глупейшая случайность, – бывший майор даже не думал обижаться, как и положено человеку нормальному, не страдающему комплексом неполноценности. – В начале восьмидесятых пришлось мне по делам службы побывать на Сахалине. Недельная по плану командировка, но задержался на полмесяца. Есть на острове радиолокационная станция типа РП-15. При работе она излучает СВЧ – сверхвысокие частоты. Навроде как микроволновая печь, чтоб понятнее вам было. Когда прямо под ней стоишь, опасности нет, но на высоте в пять-шесть метров СВЧ уже во всю мощь шпарят. Достаточно пару раз всего подбросить живую курицу вверх, и она становится хорошо зажаренной. Пальчики оближешь! Не вру. Сам подбрасывал. В последний день перед отлетом на материк дернул меня черт за грибами отправиться. Но до леса еще с километр было, когда услышал за спиною протяжный вой сирены – так всегда предупреждают людей о включении станции. От нее я успел отойти метров на двести. Бегом рванул к лесу, но выскочить из опасной зоны не успел. Получил тепловой удар прямо по темечку. Сразу сознание напрочь отключилось. Потом неделю провалялся в местном госпитале под капельницей. Ничего. Оклемался. На половых функциях, к счастью, облучение не отразилось, а вот шевелюру мою за несколько месяцев как ветром сдуло. Такие вот невеселые дела.
– Ты ошибаешься, считая это простой случайностью, – убежденно заявил я и – сам точно не знаю – то ли в шутку, то ли всерьез добавил: – Неприкаянная душа той зажаренной курочки таким способом тебе отомстила. «Какой мерой меряете – той же и вам отмерено будет», как нас предупреждает Библия. Почитай на досуге. Там громадная масса любопытнейших мыслей в наличии имеется.
– Хорошо,– улыбнулся мне в зеркало салона Александр. – Полистаю как-нибудь. Правда, я убежденный атеист с самого раннего детства.
– Весьма полезно менять старые убеждения на новые. Хотя б изредка, – выдал я ценный совет. – Все. Прибыли. Тормози у крайнего подъезда.
Убежденного лысого атеиста я оставил прохлаждаться в машине, так как присутствовать при моем разговоре с Могильщиком было явно противопоказано для его невинно-наивного взгляда на окружающий мир. Пусть лучше остается в счастливом неведенье, сохраняя свою кристальненькую душеньку от грязной и жестокой действительности.
Дверь в квартиру моего профи-головореза оказалась запертой изнутри, как и ожидал. Приоткрылась только после пятого настойчиво-требовательного звонка.
В образовавшуюся узкую щель выглядывала бледная морда с давно не бритыми щеками. На всякий случай я прежде поставил свою ногу между дверью и косяком, а уж потом сказал:
– Привет, Вадим! Гостей принимаешь?
– Заходи, коли пришел, – не слишком любезно пригласил хозяин, отступая в прихожую.
Обстановка однокомнатной квартиры Могильщика нисколько не обновилась за те месяцы, что я здесь не был. Все тот же пошарпанный пенсионный комод и стол в окружении деревянных колченогих стульев. Довольно странно. Под моим чутким руководством Вадим уже где-то около тридцати зеленых кусков «срубил». Приличный куш. Пропить такой весомый капиталец нормальный человек не в силах за столь малозначительный срок. Даже если будет лакать исключительно только марочный «Наполеон».
А на столе, кстати, стояла всего лишь батарея банальных поллитровок сорокаградусной «Русской». Полных. Пустые валялись под столом. Целая груда водочной стеклотары, словно тут как минимум банда уголовников обмывала свой удачный налет на винную лавку.
– Гуляешь, значит? – я присел к столу и неторопливо закурил любимую «родопину». – Ежели не секрет – по какому такому знаменательному поводу?
– А без повода! Просто обрыдло все. Имею право!
– Ясно, имеешь! Кто ж спорит? – успокаивающе помахал я сигаретой в его сторону. – Иногда даже полезно выпить для молодецкого куражу. Но что гласит народная мудрость? «Пей, да дело разумей!» Вторую часть пословицы ты явно игнорируешь. Нехорошо! Давай-ка не темни – что с тобой происходит? В чем проблемы? Может, я смогу помочь.
– Чем?! Пришьешь опять кого-нибудь, да?! – почему-то окрысился боевик, смешно вращая налившимися кровью глазами. Чудак-человек. Неужто он напугать меня пытается? Кретин. На подобный случай агрессивно-неуправляемой белой горячки у меня под курткой сногсшибательное «лекарство» припасено – верный десятизарядный «братишка» с глушителем.
– Могу и пришить, – спокойно и несколько двусмысленно подтвердил я. – Если очень попросишь... Ну так в чем загвоздка? Или ты, как алконавт, просто в очередной запой сорвался?
Могильщик перестал злобно ерепениться и сел наконец за стол, вселяя в меня оптимистичную надежду, что огневое вмешательство свинцовых аргументов сегодня, возможно, и не потребуется. Я ведь крупный гуманист по жизни и в ход пускаю пистолет лишь в случаях крайней на то необходимости. В натуре.
– Плохо мне, – устало признался Вадим, подрагивающей рукой наплескав себе полстакана водяры. – Те два гаврика так и стоят перед глазами. Которых мы по-тихому в лесу захоронили. Даже по ночам снятся, гады!
– Крыша дымится, – констатировал я. – Бывает. Тебе надо отдохнуть хорошенько, расслабиться на всю катушку, покувыркаться с девочками попкастыми. И все пройдет – станешь как новенький! На курорт не хочешь смотаться?
– «В Сочи»? – подозрительно вскинул на меня острые глаза Могильщик.
– Ты не так понял! За кого меня держишь?! – я чуть было не оскорбился даже. – Совсем другое имею в виду! Тебе, браток, крайне необходимо с матушкой-природой интимно пообщаться. Поверь слову – помогает от депрессий лучше алкоголя и наркоты.
– Ничего мне уже не надо! – тяжко вздохнул боевик, заглатывая полстакана своего «успокоительного» и одновременно косясь на мой слегка оттопыренный левый локоть. Точно сбрендил Могильщик – не верит, козел, в мою искренность и порядочность. Да если б я решил его замочить, то не стал бы рассусоливать и ходить вокруг да около. Радикальные меры не терпят пустых базаров и принимаются мною – когда надо – быстро и решительно. Как и положено в таком ответственном мероприятии, как «отправка клиента в Сочи».
– Ладушки! С тобой все ясно. – За отсутствием пепельницы я сунул, не мудрствуя, свой окурок в горлышко початой бутылки.
Выждал некоторое время, с любопытством разглядывая перекосившуюся от негодования физиономию Могильщика. Но тот благоразумно смолчал – видать, понял наконец, кто в доме хозяин.
– Давай завязывай, браток, разлагаться, – дружески посоветовал я, поднимаясь со скрипучего стула. – Мы ведь не совки и пахать «за того парня» не согласны. Возвращайся и приступай к работе. В Екатеринбурге, сам же в курсе, ее край непочатый... А то с пьянкой своей ты уж заговариваться начал – идею с «Сочи» имею в виду. Хотя, возможно, в этом и есть рациональное зерно... Я поразмыслю на досуге. Обещаю. Бывай пока!
Спускаясь по лестничным маршам, я щедро решил дать Могильщику на перевоспитание целых три дня. Как-никак мы ведь старые приятели, и слишком уж спешить с его ликвидацией было бы с моей стороны просто неинтеллигентно. Да и что такое, если разобраться, три дня? Семьдесят два часа всего лишь.
Александр мигом доставил меня до главного штаба нашей конторы-забегаловки «Только для двоечников». Кстати, надо бы сменить название и вывеску, а то Петрович все время жалуется, что ему постоянно приходится шугать из пивной разных оболтусов явно школьного возраста. Судя по дебильным мордам, сплошных двоечников. По поведению – уж точно.
Вдыхая приятно-привычные ароматы «Жигулевского» и «Бархатного», смешанные с табачным дымом, я спустился в полуподвальное помещение. Александра оставил стеречь машину, да и нечего ему в этом вертепе разврата делать.
Все были на месте. Киса с Цыпой, как обычно, азартно резались в нарды, а Петрович развлекался диснеевскими мультиками.
– Евген, я у Цыпленка уже больше стольника гринов выиграл! – совсем по-мальчишески похвастался Киса, восторженно сияя темно-ореховыми глазами.
– Ты у нас известный «катала», – поощрительно усмехнулся я, устраиваясь в своем любимом кожаном кресле. – Мастер широкого профиля, можно сказать.
– Стараюсь, шеф! – довольно заулыбался подручный, приняв похвалу за золотую монету девятьсот девяносто девятой пробы. – А как Могильщик поживает? Могу поспорить на полста баксов – после беседы с тобой он стал шелковый и трезвый!
– И проиграешь! Все не так просто, – вынужден был признаться я. – Боюсь, Вадим залез в бутылку окончательно и бесповоротно. По-любому: в боевики он уже не годится. Выдохся мальчик, сломался. Галлюцинации даже, кажется, начались...
– Конкретно? – удивился Киса. – А такой бугай с виду! Если бы не ты сказал – ни в жизнь бы не поверил! В натуре!
– А я давно знал, что этим кончится, – встрял в базар Цыпа, пренебрежительно выпятив нижнюю губу. – Могильщик дешевка и слабак – не замечали разве? После каждого «ликвида» у него завсегда морда бледная, как у потерпевшего! Сколько раз наблюдал! Не нашего он поля ягода, не профессионал. Хоть и чалился за убийство, но на бытовой почве – супружницу свою из ревности кокнул по пьянке.
– Тогда понятно. Не нашего Вадим разлива, – важно кивнул Киса. – Что ж, дело ясное, Евген! Предлагаю с ним разобраться, пока этот чирей не лопнул. Один справлюсь. Гарантия!
– Между прочим, у Могильщика приличная кучка долларов должна быть в наличии... – поддакнул Цыпа, выжидающе скосив на меня свои небесно-голубые глаза, невинно-чистые, как у младенца.
Такое похвальное единодушие в рядах соратников меня искренне порадовало, но я решил пока поубавить их пыл и почти против собственного желания отверг заманчивое предложение:
– Нет. С этим подождем пару-тройку дней. Дадим алкашу последний шанс. Бог даст, проблемка исчезнет сама собой. Ну а коли нет – поможем ей исчезнуть вместе с другом Вадимом. Ладушки, на том и порешим! Петрович, как дела в забегаловке? Бизнес процветает, надеюсь?
– Все путем, Михалыч, – отозвался с дивана наш старикан, гася экран «Панасоника». – Народишко пивко шибко уважает, посетителей хоть пруд пруди. Но одна штукенция меня децал беспокоит.
– В чем суть? – насторожился я. – Очередной «наезд»?
– Да нет! Шпана вроде пока угомонилась. Тут другой ракурс. Зачастил к нам тип один. Шибко подозрителен он мне. Нутром чую: не к добру наведывается. Гадом буду! Под мышкой у него, кажись, «шпалер» болтается. Пьет мало совсем, приглядывается и прислушивается боле. В штатском прикиде, но на легавого сильно смахивает. Спину, когда сидит, всегда очень прямо держит. Чисто военная выправка.
– А что, если он тех пропавших фраеров ищет? – вдруг заволновался Киса, привыкший вечно «дуть на воду». – По ходу, надо организовать менту свиданку с той парочкой. В могилке как раз еще место для одного оставалось. А, Евген? Сварганим как положено – грамотно и по-тихому.
– Не гони лошадей! – осадил я неугомонную прыть молодого соратника. – Сперва нужно хорошенько разобраться, что к чему и что почем! И вообще – не лезь поперед батьки в пекло! Петрович, твой кадр с плоской спиной сейчас здесь?
– Угу. В зале. Минут десять назад видал его за столиком у окна. Всего с одной кружкой сидит, пройдоха!
– Лады. Скоро наверняка новую закажет. Организуй-ка ему в пойло нашего фирменного «лекарства». Среднюю дозу. Тогда все и выясним до самого донышка. Действуй!
– Понял тебя, – усмехнулся управляющий. – Сбацаю в лучшем виде, даже не сомневайся! – и мигом исчез за дверью.
Вскоре вернулся обратно в кабинет. Плюхнувшись на диван, хитро подмигнул мне, хихикнув:
– Все на мази, Михалыч! Ты как в воду глядел – заказал гад вторую кружку! Через четверть часа отключится, никуда не денется. Все будет в елочку!
Закурив, я засек время на наручном «Ролексе» и, когда истек положенный срок, добавил к нему еще пяток минут для верности.
– Все, пора! Мальчики, составьте добрую компанию типу у окна. Ему, боюсь, что-то дурно стало. Выведите по-хорошему на воздух, прислоните куда-нибудь. Все карманные вещи клиента чтоб через минуту у меня тут оказались! Дерзайте! Петрович, покажи ребятам «объект», а то перепутают еще ненароком.
Насчет минуты я, конечно, просто для понта загнул. Мальчики появились, как я и предполагал, превысив данный им временной лимит раз в пять-шесть.
Не торопясь, я тщательно-придирчиво изучил принесенную добычу. Она состояла из потертого кожаного портмоне, тупорылого пистолета Макарова и «корочек» с эмблемой герба Российской Федерации. Особо пристальное внимание уделил, ясно, ментовскому удостоверению личности. Разглядывал его чисто профессионально. Но напрасно старался. Фактура, краска, оттиск, бумага и печать точно соответствовали подлинным.
Из документа следовало, что капитан милиции Пилипчук является участковым инспектором района, на территории которого расположено и мое питейное заведение. Ничего опасного, по-моему. Этот тип явно не по нашу душу сюда пожаловал. Даже стало где-то жаль чуток бедолагу – за утерю табельного оружия и служебного удостоверения его наверняка из органов выпрут. Не посмотрят ведь и на прошлые заслуги, если таковые, конечно, имеются. Достаточно и так пострадает мужик за свою любовь к пиву – «мочить» его совсем не обязательно. И слава Богу, мы же нормальные «деловые», а не головорезы какие-то.
Неожиданная мысль вызвала на моих губах улыбку. С детства неравнодушен к пословицам и поговоркам. Лагерный афоризм «Сегодня кент, а завтра мент» можно рассматривать под углом другого: «От перемены мест слагаемых сумма не меняется». В таком случае вполне правомерно поменять местами слова, и получится: «Сегодня мент, а завтра кент».
Пожалуй, есть смысл проверить народившуюся идею на жизнеспособность. Чем черт не шутит. Все возможно в нашем подлунном мире. «Свой» участковый инспектор неплохо впишется в структуру фирмы. Будет даже полезен. Если взять его в оборот грамотно, без особого нажима.
– Где клиента оставили? Он в порядке?
– Все по уму! Отвели на соседнюю улицу, – доложил Киса. – Как ты велел, прислонили к какой-то чугунной ограде. Гарантирую – он все еще там с ней обнимается. Что с ним сделать?
– Ничего. Пусть продолжает свое интимное общение с чугунной леди, извращенец! – усмехнулся я. – Через пару часиков «приколюсь» с ним за жизнь. К тому времени, наверно, боле-мене очухается и приканает сюда на поиски своих причиндалов. Короче, дальше с Пилипчуком работаю лично. Думаю, он в нашей колоде пригодится.
– Козырной «шестеркой»! – весело подыграл мне Киса, явно восхищенный хитромудростью своего шефа.
– Будет бубновым валетом! – решил не отставать от приятеля в юморе Цыпа.
На блатном языке «валет» означает никчемного, глупого человека. Лоха то бишь. То есть даже значительно ниже слуги, которого, как известно, обычно именуют «шестеркой».
В портмоне ничего любопытного не обнаружилось. Сорок тысяч рублей мелкими купюрами, несколько трамвайных абонементов, один жетон на метро – вот и все богатство. Валюта отсутствовала напрочь. Ни одного доллара, ни одной дойчмарки. Мент, безусловно, не сын миллионера, что нам весьма на руку.
Организмы у людей сильно отличаются друг от друга. Поэтому отправил Цыпу в зал «пасти» инспектора заранее. Судя по фотоморде, Пилипчук весил никак не меньше восьмидесяти пяти килограммов. В таком внушительном объеме наше «лекарство» могло бесследно раствориться значительно раньше положенного времени.
Мое предположение подтвердилось – не прошло и полутора часов, как Цыпа сообщил о появлении капитана в заведении.
Я вышел в общую залу. Пилипчука все еще заметно штормило – пробираясь между столиками, качался из стороны в сторону с периодичностью маятника. Его бледно-зеленая физиономия с налитыми кровью глазами смотрелась в пивной как нельзя лучше. Инспектор сейчас убедительно походил на заслуженного ветерана алкогольного фронта, завсегдатая подобных дешевых забегаловок. Мутный, блуждающий по полу взгляд хорошо дополнял это впечатление. Так алкаши обычно ищут чудесное воплощение своей лучезарной и почти несбыточной мечты – оброненный каким-нибудь ротозеем пухлый кошелек.
– Господин капитан, прошу вас следовать за мной! – без лишних обиняков заявил я, доброжелательно ему кивая и улыбаясь. И сразу ушел в кабинет управляющего – скандал при свидетелях не входил в мои планы. Я ведь еще не знаю характера клиента, который вполне может оказаться вспыльчивым дураком, любящим, не разобравшись, поорать и помахать кулаками.
Мент не заставил себя дожидаться. Только я успел расположиться в кресле, как дверь с треском распахнулась и в кабинет, как слон в посудную лавку, ввалился Пилипчук. Его сжатые рыже-волосатые кулаки и агрессивно-враждебный, набыченный взгляд ясно указывали на то, что гость сдуру так и норовит нарваться на крупные неприятности. В виде моих плечистых мальчиков, тут же привычно вставших по бокам вошедшего, чтобы быстро и жестко, при надобности, подавить возможный хипиш сразу в зародыше.
Узрев на столе все свое хозяйство в целости и сохранности, капитан не сдержал глубокого вздоха облегчения и плюхнулся на диван, позабыв спросить разрешения. Но я не счел нужным сердиться – его, по ходу, просто ноги не держали от вида внезапной счастливой находки.
– Как мои вещи у вас оказались? – хрипло поинтересовался Пилипчук, стараясь не выдать своего радостного возбуждения. – Что требуете взамен?
– Да ничего, Боже ты мой! – решил я слегка оскорбиться в лучших чувствах. – Как вам не стыдно, уважаемый! За кого нас принимаете?! Ребята случайно увидели, как вы беспечно спите в полном отрубе, а из-под куртки рукоятка «макара» выпирает. Ну и прибрали вещички ваши от греха подальше, чтоб не спер какой-нибудь ханыга. Наивно думали: проспитесь – спасибо скажете!
– Спасибо, хлопцы, раз так, – недоверчиво оглядывая невинные морды моих костоломов, через силу выговорил Пилипчук. – Ничего не помню! И почему вырубился, не пойму? Выпил-то самую чуть!
– Бывает, – сочувственно кивнул я. – В заведении духота страшенная и накурено, как в преисподней. Надо, пожалуй, разориться хотя б на один кондиционер от греха. Петрович, организуй-ка кофейку покрепче. Господину участковому сейчас в самый раз будет. Глянь, какой у него видок измученный.
Управляющий выпорхнул из кабинета прям как молоденький. Был явно очень доволен, что разговор с клиентом на этот раз получился культурный, без надоевшего уже мордобоя с телесными увечьями.
Пилипчук, прежде чем убрать свое табельное оружие в кобуру под мышкой, бдительно выщелкнул обойму и скрупулезно убедился, что все восемь патронов на положенном месте. Даже ствол придирчиво понюхал зачем-то. Умора! Все-таки менты тупорылые с рождения. Если б из его волыны кого-то успели «замочить», то и почистить пистолет догадались бы. Глядя на эти глупые манипуляции, я начал сомневаться в правильности общепринятого убеждения, что хохлы хитромудрые даже больше, чем евреи. Сильно преувеличивает, видать, пословица: «Где хохол прошел, там еврею делать нечего». А может, ее сами хохлы и придумали для поднятия своего рейтинга.
Пилипчук открыл портмоне и изумленно вытаращился на несколько новеньких стотысячных казначейских билетов. Я еле сдержал улыбку:
– Они ваши, если согласны иногда в свободное время посещать мое заведение и присматривать здесь за порядком. Неспокойное нынче времечко, сами знаете – без охраны никуда! Особенно в славном Екатеринбурге. Куда ни плюнь – сплошные ведь бандиты. Не зря родной город лидирует в России по уровню преступности. При рыночных условиях даже органы внутренних дел вполне легально охраной подрабатывают. Офисы разные, магазины страхуют. Нормально.
Капитан оказался мужик деловой. Сунув портмоне в карман, уточнил только:
– В милицейской форме?
– Ну зачем же! Нам такая помпезность совсем без надобности. Да и контингент наш, чего доброго, распугаете грозными погонами. Тогда доходность заведения катастрофически упадет. Нет. Приходите в штатском, как раньше. Да и вам удобнее – глядишь, ненароком какое-нибудь преступленьице раскроете. Премию и благодарность от государства заработаете. Вы ведь именно для этого сюда наведывались? И очень мудро! Признаться, пивная наша сплошной рассадник уголовников. Сильно полюбила братва местного «ерша», наверное.
– Желуди от дуба недалече падают, – приторно улыбнулся участковый, фамильярно мне подмигивая. – Вы, господин Монах, те же решетчатые «университеты» проходили, что и ваша публика. Так что все логично. Волки всегда стремятся сбиться в стаю.
– Сразу два незаслуженных оскорбления, – посетовал я, снова вдруг начав доверять пословице про хохла. – Дубом вот величаете, да еще и волком. Надеюсь, хоть не тряпочным?
– Не прибедняйтесь, Евгений Михайлович! Вам это совсем не к лицу, – продолжал нахально улыбаться Пилипчук, должно быть, успев полностью оклематься после своего недавнего отравления паркопаном. Впрочем, ничего удивительного – он почти всю пол-литровую кружку крепчайшего черного кофе уже вылакал.
– Ладушки! – решил я поскорее переменить окраску разговора со скользко-юмористической на серьезно-деловую. – И что же в оконцовке, капитан?
– Ничего особенного. Я принимаю предложение. За пол-«лимона» в месяц согласен изредка заглядывать в ваш притон для профилактики. Довольны? Надеюсь, ожидаете от меня чисто охранной деятельности, а не раскрытия служебных секретов?
– Ни Боже мой! – заверил я, закуривая. – Если бы держал в голове последнее – предложил бы значительно более весомый гонорар. Логично?
– Логики вам не занимать! – ухмыльнулся участковый, поднимаясь с дивана на явно еще нетвердые ноги. – Мне пора. Ухожу.
В дверях капитан вдруг тормознулся и, не оглядываясь, добавил как бы между прочим:
– Любопытно все же, что за дрянь вы мне в пиво подмешали?.. Ладно, замнем для большей ясности! Счастливо оставаться! – и исчез за дверью.
– Вот козел! – возмутился Киса, непроизвольно сжимая свои кулаки-кувалды. – Делового из себя еще корчит, мент задрипанный!
– На кой ляд он нам сдался? – солидарно поддержал приятеля Цыпа. – Охрана нам и задаром не нужна! Сами с любым «наездом» справимся!
– А ты что об этом думаешь? – поинтересовался я у Петровича, желая, шутки ради, немного поиграть в демократию и заодно проверить умственный уровень нашего старикана.
– Я мыслю, Евген, что все идет путем, – важно и неторопливо начал управляющий, стараясь дипломатической витиеватостью задрапировать, по возможности, свою явную приверженность моим действиям и не задеть самолюбие наших молодых головорезов, которых, похоже, немного побаивался. – Как и положено в таких архисерьезных делах. Конечно, хороший мент – мертвый мент, но надоть все же учитывать и новомодные понятия. Нонче и живой мент может в тему оказаться. У нас ведь солидный бизнес, а не бандитизм шалый. В основном сегодня мозгами шурудить смысл, а не перышком. Я верно базарю, Евген?
– Все верно, – успокоил я вконец зарапортовавшегося старика. – Мы кинули наживку, и участковый ее с лету схавал. Охрана нам без надобности – согласен. Но в открытую вербовать инспектора в стукачи было бы идиотизмом непростительным. Спугнули б просто пташку. А так все в елочку будет. Коли коготок увяз – всей птичке пропасть! Не сомневаюсь – очень скоро Пилипчук станет со мною не только оперативной информацией делиться, но и страховать нас от вредного внимания своих коллег. Так-то, мальчики. Необходимо на несколько ходов вперед ситуацию просчитывать, раз сели играть!
– А вот садиться нам резону, кажись, нет! – съязвил Киса, широкой улыбкой демонстрируя полное единодушие с моими выкладками. – Я сразу вкурил, Михалыч, что ты морду хохлятскую не в охрану берешь. Больно комплекция у него хиловатая для «кожаных затылков»!
Закончив речь, Киса невольно погляделся в большое овальное зеркало на стене и явно остался доволен осмотром – его-то внушительные физические данные были вне всякой конкуренции.
Но природа, к сожалению, не терпит совершенства. «Масло» в «чайнике» верного соратника было где-то на уровне пятнадцатилетнего пацана. Ну да ничего. Мозгов Монаха на весь «монастырь» хватит, даже с излишком!
Да и Цыпа, по ходу, недалече от приятеля в развитии ушел. Вот сидит и молчит угрюмо. Дуется, как мышь на крупу. Понятно, никому неохота одному в оппозиции к коллективу оставаться. Могут принять за белую ворону.
– А я что – я ничего! – выдавил он наконец из себя, полностью капитулируя.
– Вот и ладушки! – подбодрил я его, дружески ткнув кулаком в плечо. – Как поживает тот участок земли у Балтыма? Удалось отыскать хозяина?
– Еще вчера! – похвалился Цыпа, обрадованный столь быстрому переходу на другую тему. – Но есть кой-какая загвоздка. Дело в том, что земелька не колхозу, а мэрии Верхней Пышмы принадлежит.
– Печально, – согласился я. – Городская чиновничья шантрапа семь шкур сдерет за регистрацию нашего малого предприятия – кладбища собачьего то бишь. Ладно. Сам этим займусь на досуге. А сейчас домой поеду. Надоела всяческая суета мирская, хочу отдохнуть на пару с каким-нибудь добрым классиком.
– Мы отвезем, – вскочил с дивана Киса, чуть стол не опрокинув.
– Не суетись. Меня Александр до фатеры доставит.
– И чего ты, Михалыч, в этом вояке бывшем нашел? – обидчиво надул губы Киса, сразу став походить на избалованного капризного мальчугана. – Да и не «подкован» он! А ствол шоферу просто необходим, раз тебя возит! Мало ли что!
– Пустяки, – отмахнулся я. – Серьезных врагов у нас, слава Господу, на сегодня нет! Да и «братишка» всегда со мной. До завтра, мальчики!
Подъехав к дому, отпустил Александра катить на все четыре, а сам поднялся на четвертый этаж, в свою холостяцкую однокомнатную квартирку.
Скоротал вечерок в обществе коньячного французского императора и увлекательнейшей книжки.
В эти дни я читал «Легенды и мифы Древней Греции». В лагере я ее, правда, уже читал, но все равно кайф космический. В отличие от одного импортного философа я никогда не считал, что «Повторение – признак скудости ума».
Нынче мне попалась легенда про царя Мидаса. Был такой фригийский правитель в седьмом веке до нашей эры. Крупно не повезло бедолаге – бог Дионис наделил его даром превращать в золото все, к чему бы он ни прикоснулся. Страшное проклятие, в натуре. Я бы в таком переплете оказаться не хотел! Это ж муки смертные! Потянулся, к примеру, «Наполеончика» хапнуть – бац! – бутылка из чистого червонного золота! Или еще вот: только взялся за желанный пышный задик молоденькой красотки – бац! – упруго-нежные ягодицы превратились в бездушно-холодный презренный металл! Б-р-р!! Да ни за какие коврижки! Хоть даже бриллиантовые!
Мало того. Мидас однажды дурканул и не похвалил музыкальную игру бога Аполлона. Так тот, крепко осердясь, наградил царя еще и длинными ослиными ушами. Беспредел натуральный! Похлеще, чем в «красной» зоне! Зря Шекспир сказал, что «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». История о бедняге Мидасе куда печальнее!
Глава 4
Чуть не полдня израсходовал на ликвидацию массы бюрократических препон на моем пути к намеченной цели – стать владельцем лесного участка у озера Балтым. Насовсем земельку не дали из-за каких-то закавык в действующем земельном кодексе. Получил желанное лишь в долгосрочную аренду.
Когда вышел наконец из мэрии, пачка стодолларовых банкнот в моем кармане заметно похудела. Но ничего не попишешь. На Руси издавна так заведено: не подмажешь – не поедешь. Черт им судья, этим хапугам-крючкотворам. Каждый зарабатывает в меру своих мерзких способностей.
По пути в родное заведение заскочил в знакомую строительную фирму и договорился, что уже сегодня мой участок начнет принимать цивилизованный бетонно-деревянный вид. Плотницкая и землекопные бригады тоже влетели в копеечку, но это меня ничуть не расстроило – физический труд надо всегда хорошо оплачивать. Хотя б из жалости к работягам – они же, несчастные, не в силах собственными атрофированными мозгами даже на буханку хлеба себе нашевелить.
– Евгений Михайлович! – не оборачиваясь, сказал Александр, когда мы уже подъезжали к пивной. – Разрешите обратиться к вам с большой просьбой?
– Разрешаю, – усмехнулся я этому официальному базару, въевшемуся в бывшего офицера, видно, на службе. Ничего не попишешь: привычка – вторая натура.
– Не смогли бы вы зарплату мне выдать за полгода вперед?
– Зачем?
– Случай представился «Волгу» тридцать первой модели по сходной цене взять. И вам, думаю, комфортнее и солиднее будет на «волжанке» передвигаться, чем на «жигуле».
– Обо мне, выходит, заботишься? Похвально! Ладно, подумаю на досуге, – я вышел из затормозившей у забегаловки машины и, прежде чем захлопнуть дверцу, щедро разрешил: – На сегодня свободен. Подкалымь на стороне. Счастливо!
В полуподвальное заведение спустился в раздосадованном состоянии духа. Еще бы! Идиотское положение – не стану же я разжевывать водиле, что мне не автомобиль интересен, а лишь его госномер! Не поймет, гарантия. Примет, чего доброго, за шизанутого самовлюбленного нарцисса...
В кабинете управляющего был только Киса. Закатав рукава своей черной котоновой рубашки, раскладывал на столе сложный карточный пасьянс, сосредоточенно-мрачно попыхивая папиросным «косяком».
– Привет, Михалыч! – приветствовал меня верный подручный, на секунду уважительно приподняв из кресла свои девяносто килограммов. – Глянь, одни трефи прут! По ходу, я в натуре прав!
– И в чем же? – равнодушно полюбопытствовал я, вооружаясь банкой пива из холодильника.
– Да насчет Могильщика. Сегодня мне вдруг прям в башку ударило: а ведь он, слабак, может и явку с повинной сдуру накатать! Пьет по-черному, «гуси» уж давно из его «чердака» улетели! И карты вот подтверждают – сплошь кресты могильные выпадают...
Я отхлебнул холодную пенную жидкость и задумался. Дабы подстегнуть мыслительный процесс, выудил из помпезного Кисиного портсигара «забитую» папиросу и закурил.
А что? Выглядит весьма реально. Мания вины у Вадима уже налицо – сам признался в галлюцинациях. Если еще добавится мания преследования, то результат очевиден и не заставит себя ждать: либо вздернется, либо покакает в органы с повинной. Куда, короче, ни кинь – всюду клин, как говорится... Нет уж. В таком случае для него пусть выпадет лучше первый вариант. Петля то бишь. Впрочем, пуля мне больше как-то по душе. Поприличнее будет выглядеть...
Я покосился на карточный пасьянс. Действительно на столе лежали одни траурные трефы. Наверно, Киса спецом так хитро намухлевал. Ладно, это уже не имеет значения. Решение принято.
– А где Петрович? И Цыпа?
– Старик в зале с утра за стойкой зажигает, – ответил Киса, напряженно вглядываясь мне в лицо. – Бармен, сука, снова на работу не нарисовался. А Цыпленок за сигаретами ушел. Так как с Могильщиком порешим? Предлагаю...
– Ладно. Будь по-твоему! – не дал я ему договорить роковые слова, слышать которые в данном конкретном случае мне было бы неприятно из-за свойственной всем интеллигентным людям щепетильной совести. – Поехали! Цыпу ждать не будем.
Наша «девятка» отдыхала на положенном месте – автостоянке «Только для двоечников». Дорога до фатеры Могильщика заняла времени почти ничего, к сожалению. Я так и не успел придумать, чем именно облегчить мучения старинного приятеля при отправке «в Сочи».
Киса благоразумно затормозил не у нужного подъезда, а у соседнего. Страхуется мальчуган – школа Монаха!
– Под самоубийство мыслю сварганить, – деловито сообщил мой заплечных дел мастер, натягивая на руки резиновые перчатки телесного цвета. – Подвешу к люстре – и все дела.
– Нет! – мне даже стало как-то неловко за циничную обыденность Кисы. – Оставайся на месте. Сам лично пойду. В тебе ж ни капли сострадания к человеку! Напортачишь излишне жестоко, как обычно! Надо хотя бы культурно и безболезненно для нашего друга сработать! – Я в сердцах захлопнул дверцу «жигуля» и решительно направился к подъезду. Никого из жильцов дома по пути не встретил, что в некоторой мере улучшило мое пасмурно-паскудное настроение.
Прежде чем вдавить кнопку звонка, вынул из наплечной кобуры «братишку» и передернул затвор, переселяя «птенчик смерти» из обоймы в ствол. Поставив на предохранитель, сунул пистолет обратно.
На этот раз Вадим открыл дверь довольно быстро. Да и пьян был кажется, в значительно меньшей степени. Моему неожиданному визиту совсем почему-то не удивился.
– Проходи, Монах! – широко распахнул дверь Могильщик и устало-угрюмо заглянул мне через плечо. – Ты один? Впрочем, я так примерно и представлял...
Несколько озабоченный этими странноватыми словами, я проследовал за хозяином в гостиную, бодренько осведомляясь о его здоровье и кося взглядом в сторону кухни – нет ли там посторонних?
– На здоровьишко не жалуюсь. Дышу пока, – Вадим присел к столу и кивнул на стул напротив, не спуская с меня напряженно-выжидающего взгляда исподлобья. – Просто проезжал мимо? Верно?
– В точку угодил, брат! – я обезоруживающе улыбнулся приятелю, устраиваясь на предложенном месте.
На столе царил все тот же алкогольный бардак. Полные и порожние водочные емкости стояли вперемешку, скатерть некультурно отсутствовала, тарелка с какими-то рыбными остатками распространяла вокруг запах ржавых гвоздей. Рядом с граненым стаканом лежали «наган» и промасленная тряпка. Похоже, перед самым моим приходом Могильщик занимался профилактическим уходом за личным оружием. Я сделал вид, что не обратил внимания на эту весьма любопытную и опасную деталь сервировки обеденного стола.
– Негостеприимно старых друзей встречаешь! – посетовал я, закуривая «родопину». – Радушия ни на децал не наблюдаю! Убери, к дьяволу, эту дурацкую тарелку. Принеси второй стакан и приличной закуски какой-нибудь. Можно просто соленых огурчиков или хлеба с сыром. Ты ж в курсе – мне водяру всегда зажевать требуется. Чтоб ослабить спиртовой удар по печени.
– Сейчас соображу что-нибудь, – Вадим, прихватив грязную тарелку со стола, ушел на кухню. Револьвер остался беспечно валяться на прежнем месте.
Дабы не искушать судьбу лишний раз, я взял «шпалер» и, отщелкнув боковую крышку, крутнул барабан. Все семь тупорылых желтых патронов благополучно выпали в мою ладонь. Ставший неопасным «наган» положил обратно и продолжил наслаждаться душистым болгарским табаком, скользя по комнате чисто профессиональным взглядом:
«Очень много гладких поверхностей, отлично сохраняющих отпечатки пальцев. Придется здорово повозиться с полотенцем. Сделать генеральную уборку помещения, так сказать. Да и доскональный шмон необходим. Зря все же не прихватил с собой Кису, да и Цыпленка надо было дождаться. Он у нас непревзойденный мастак по части уничтожения пальцевых визитных карточек. Старая надоевшая история – задним умом мы все доки. Ладно. Уж как-нибудь и один управлюсь. Да и полезно будет – физические нагрузки давно мне требуются. А то застоялся вконец – жирком уже заметно стал обрастать. Так что нет худа без добра!»
Могильщик приволок чистый стакан и две тарелки. На одной высились ломтики колбасы и сыра, на другой – мелкие импортные огурчики, сплошь пупырчатые, как спина болотной жабы.
– Угощайся, Монах, коли желание появилось. Закусь, понятное дело, наипервейшее средство, чтоб не спиться в одночасье.
Довольно твердой рукой Вадим набулькал из бутылки наши граненые емкости почти до краев и сказал тост:
– За то, чтоб этот стакан стал последним в моей карьере алкоголика! – и залпом заглотил водку, словно какое-то пиво безалкогольное.
– Что? Неужто завязать надумал? – даже не поверил я, пытаясь по выражению его глаз определить – пьяный это треп или всерьез выношенное мужское решение. – И в нашу «фирму» обратно вернешься?
– Нет. Не вернусь, – убежденно ответил Вадим, спокойно глядя на мою ладонь, непроизвольно сжавшуюся в тугой кулак. – Надоело постоянно по «мокрому» ходить. Не по душе такое «плаванье»! У тебя же, Монах, что ни неделя – новые трупы. Обрыдло все это до блевотины! Так что без Могильщика обходись как-нибудь. Усвоил?
Как бы ненароком рука Вадима легла на рифленую рукоять «нагана».
Признаться, я прямо возликовал в душе и еле сдержал вздох огромного облегчения. Если Могильщик попробует меня «замочить», то я буду вправе считать его ликвидацию уже не убийством старого лагерного приятеля, а банальной самообороной. Чтобы сподвигнуть Могильщика к дальнейшим активным действиям в нужном мне направлении, я высказался жестко-провоцирующе:
– Так не покатит, братишка! Хочешь нарушить воровской закон? Назад пути никому нет! Из нашего монастыря можно уйти только на монастырское кладбище! Усвоил, коллега?!
Провокация вполне удалась – боковым зрением засек, как пальцы Вадима с силой сомкнулись на рукоятке револьвера. Указательный лег на крючок курка, а большой на «собачку» взвода. Еще одно наглядное подтверждение, что Могильщик не наш кадр, не профессионал. В подобных ситуациях профи оттягивать «собачку» никогда не станет – непростительная это и опасная трата драгоценного времени. При пальбе в упор вполне достаточно просто на курок нажать – не промахнешься! «Наган»-то не зря «самовзвод» называется! Лично я вот ставлю боевую пружину «нагана» на предварительный взвод только при прицельной стрельбе. Чтобы спуск был мягче и ствол не подрагивал.
– Ну и что дальше, браток? – все же не смог я лишить себя удовольствия поиграть напоследок с бывшим кентом. – Ты оборзеешь до такой свинячьей подлости, что выстрелишь в друга? Падла ты мразотная после этого!
– Опять ты ни хрена не просек, Монах! – как-то криво улыбнулся Могильщик и поднял револьвер со стола. Щелкнула боевая пружина, оттянув и застопорив «иглу», барабан децал приподнялся, вдавившись в ствол «гнездом». «Шпалер» был готов к эксплуатации.
Я чуток повел плечом, решив ударом в челюсть сначала сбить врага на пол, а уж потом без спешки задействовать пистолет, дабы поставить ювелирно-фатальную «точку» подлецу промеж глаз. Ну и парочку в затылок для полной гарантии. А то я где-то читал, что один итальянский общественно-политический деятель благополучно выжил, схлопотав пулю прямо в лоб. Как выяснили эскулапы, пуля прошла между полушариями мозга, даже нисколько их не повредив. Чего только не бывает на свете! После того, как узнал про такой невероятный медицинский казус, всегда стреляю в голову трижды. Лучше перестраховаться, чем потом, стоя у «стенки», локти себе кусать.
Но произошло неожиданное. Могильщик вдруг приставил револьвер к собственному виску и спустил курок. Выстрела, естественно, не последовало. Лишь боек злобно-разочарованно клацнул.
– Дьявольщина! – хрипло выдохнул самоубийца, по новой судорожно и безуспешно пытаясь вышибить себе мозги. Не шибко умные, надо отметить.
– Бывает, – философски посочувствовал я, любуясь такой редкой живописной картиной. Патронам-то небось лет полста. Осечки у «нагана» за постоянку. Потому я и предпочитаю другие системы. Поновее. Но если долго мучиться, как утверждает в песенке Аллочка, что-нибудь да получится! Пощелкай еще хотя б с полчасика, браток! Авось срастется!
Могильщик наконец вкурил, что почем, и отшвырнул бесполезный порожний револьвер в сторону. Я думал, он с расстройства бросится на меня с кулаками, и приготовился дать достойный отпор, но Вадим снова удивил непредсказуемостью поведения. Обхватив свою лохматую голову руками, скрючился на стуле и затих. Плечи его слегка подрагивали, а из зажмуренных глаз текли слезы. Окончательно крыша съехала, по ходу. Впрочем, чему тут стоит удивляться? Все заядлые алкаши по жизни шизофреники и маниакальные неврастеники, как известно. Если часто и плотно не закусывать, алкоголь махом нервную систему расшатывает – по себе неоднократно замечал. Лучше всего закусывать тяжелой пищей вроде мяса, но, на худой конец, можно и простой шоколадкой. Главное – не оставлять спирт один на один с пустым желудком. Тогда всасывание молекул алкоголя не будет смахивать на татаро-монгольское нашествие.
Мне надоело смотреть на этого, до полного безобразия раскисшего слюнтяя, совсем недавно считавшегося в нашей группе вполне даже приличным боевиком. Ладно! Надо дело делать. Поезд «в Сочи» давно уж дожидается своего запаздывающего пассажира.
Рука привычно скользнула под куртку к десятизарядному «братишке», заскучавшему уже, наверно, в своей кожаной «засаде». Вороненый металл пистолета был холодным, призывая для себя немедленной огнестрельной работы для согрева. Рукоятка требовательно и нежно-интимно прижалась к моей ладони своими рифлеными «щечками».
Вытягивая «шпалер» из кобуры, я вдруг наткнулся взглядом на широко распахнутые и совершенно уже сухие глаза Вадима.
– Чего тормознул? – без всякого волнения спросил Могильщик, выпрямляясь на стуле. – Действуй, брат Монах! Только шмаляй в голову. Я ж с детства если помнишь, боль не переношу.
Мне почему-то стало так неловко, словно я вляпался в дерьмо прямо посреди главной городской площади на глазах у тысячи хохочущих обывателей.
«Братишка» недовольно впорхнул обратно в свое тесное кожаное «гнездышко», и моя рука вынырнула из-под куртки девственно-порожней.
– Очухался? – невинно поинтересовался я. – Молодец! Что это с тобой за бабская истерика была?
– Это не истерика, – все так же спокойно сказал Вадим, не меняя позы. – Хотел красиво уйти, дверью хлопнуть. Не вышло. Вся жизнь такая – сплошные нескладухи. Невезучий уродился, по ходу. Так что придется тебе, Евген, еще один грех на душу взять. Не взыщи уж, сам виноват – зачем патроны втихаря украл, как мелкий воришка базарный?
Могильщик уже улыбался! Глядя на эту насмешливую и одновременно простодушную улыбку, мне внезапно совсем расхотелось превращать ее в резиново-застывшую. Сам даже не знаю, почему. Вообще сегодня день неожиданностей, видать. Надо будет глянуть потом по гороскопу прогноз на нынешнее число. Хотя бесполезно – гороскопы так хитроумно сочинены, что их, при желании, можно толковать и так и сяк. Свобода выбора, так сказать, малонаучно, но очень демократично. В ногу со временем.
– А я даже рад, – продолжал Вадим. – Все проблемы разом отпадут. Не меньжуйся, Евген, шмаляй! Буду, в натуре, благодарен! Ведь нет ничего лучше, как лежать на природе в лесочке. Пташки щебечут, муравьи ползают... Лепота! Я ведь в лагере мечтал где-нибудь на хуторе поселиться, на покой уйти и грехи замаливать... Опять не вышло!
– Серьезно? – удивился я, искренне обрадованный до самых глубин души неожиданно народившейся идеей. – В натуре, в лесу жить мечтал? Не заливаешь?
– Нет. Не вру, – непонимающе захлопал пушистыми, как у Кисы, ресницами Вадим. – А в чем дело?
– Да в том, братишка, что я нынче участок земли на Балтыме купил! – В порыве чувств я так треснул Могильщика по плечу, что тот чуть со стула не слетел. – Сплошь тебе птички и муравьи, куда ни плюнь! Подписываешься?
– В смысле?
– Пойдешь туда начальником и одновременно сторожем работать? Я там малое предприятие решил организовать. Думаю, будет рентабельным – кладбище для собак состоятельных буржуа.
– Буржуев? – уточнил Вадим, отводя наконец от меня глаза и потянувшись к бутылке.
– Пусть буржуев! – не стал я спорить и слегка приврал для убедительности: – Бригада строителей там уже пашет вовсю. Свой домик у тебя будет, приусадебный участок. Огурчики там, помидорчики, лучок репчатый. Теплицу можно сварганить. Озеро почти рядом! Лепота, как ты точно выразился!
– А что? – вдруг загорелся Могильщик, возбужденно засверкав глазами. – Может, я там, подале от винных магазинов, и пить брошу! Отдохну душой на просторе! – и намахнул полстакана водки, просто в знак прощания с горькой, наверно.
– Вот-вот! – энергично поддержал я его лучезарную, но явно невыполнимую мечту. – Бросишь как пить дать! Гадом буду!
– Пчелок заведу, мед натуральный пойдет! В детстве, Евген, я ведь пасечником хотел стать!
– Вот и ладушки! – Мне уже, признаться, надоел его блаженно-пьяный треп, и я тут же объяснил новому наемному работнику, как попасть на участок. – Сегодня же и отправляйся! Нечего кота за хвост тянуть! Поруководи там работягами, чтоб фатеру для тебя по уму сбацали. Если дело заладится, перепишу МП на твое имя, нормальным буржуа станешь. Буржуем то бишь. Просекаешь заманчивость перспективы? То-то! Ну а доход, сам понимать должен – шестьдесят процентов нашей фирме и сорок тебе. Устраивает такой расклад?
– Без базара! – счастливо и хмельно улыбаясь, кивнул Вадим. – Да я и бесплатно готов там работать! В натуре. Благодарю, конечно.
– Тогда заметано. И вот еще что, – я выгреб из кармана револьверные патроны и высыпал на стол. – Не желаешь больше участвовать в «ликвидах» – дело твое. Никто не неволит! Но «шпалер» тебе вполне еще может пригодиться. Для самообороны, к примеру. Ну, счастливо! Я линяю – и так уж задержался сверх всяких мер приличия! Неинтеллигентно это. Ну, живи, браток!
Киса встретил меня у машины. Предупредительно открыл дверцу и понимающе-сочувственно вздохнул:
– Замаялся со шмоном, Евген? Надо было вместе идти. Улов-то хоть богатый? Стоило возиться?
– Ни грамма золота, ни доллара, ни цента! – отрезал я, любуясь вытянувшейся физиономией наивного соратника. – Пусть живет, алкаш! Он неопасен. Да и в такую я его глушь загнал, что уже не будет путаться под ногами. Подальше от ментов и винных точек. Потом объясню. Поехали!
В душе у меня пели медные трубы и звенели серебряные литавры – весьма приятно ведь из чистого благородства совершить иногда что-то доброе, большое и светлое. Не убить человека, к примеру.
Где-то на небесных весах наверняка прибавилась гирька в мою пользу.
Решив, что и на грешной земле заслужил некоторую, пусть и символическую награду, я поехал не в заведение, а домой к Ксюше.
С нею я кувыркался уже несколько месяцев, вытянув из публичного дома, как котенка из мусорного бака, и полностью взяв на содержание. Веселая смышленая девчонка своей ролью ни капли не тяготилась и, кажется, даже была мне благодарна. По крайней мере, встречала всегда приветливо-ласково, и соперников в платяном шкафу я ни разу не находил.
Так и сегодня. Отправив Кису вместе с машиной на вольные хлеба до утра, я поднялся на второй этаж и из врожденного чувства юмора просигналил в хорошо знакомую дверь три коротких, три длинных и снова три коротких звонка – сигнал SOS то бишь.
Через какую-то минуту я уже восседал в своем любимом велюровом кресле с высокой спинкой, любуясь новшеством в обстановке гостиной – полированным журнальным столиком из мореного дуба. Восхищенно потрогав блестящую гладкую поверхность столешницы, совершенно машинально стер рукавом рубашки оставленные ненароком отпечатки пальцев. И тут же всерьез на себя рассердился – что за дурацкая привычка?! Эта комната, уверен, никогда не станет местом моего преступления, и об уликах здесь беспокоиться натуральная шизофрения! Мания преследования! Чтоб успокоиться, спецом залапал ладонями всю поверхность стола, оставив с добрую сотню отчетливых и годных для идентификации личности отпечатков. Вот, пожалуйста!
Вовремя сообразив, как нелепо, наверно, выгляжу со стороны, я поспешно откинулся в кресле и закурил, прислушиваясь к звукам из кухни. Там умница Ксюша мудрила легкий ужин на двоих. Секс лучше воспринимается в паре с остренькими закусками и рюмкой-другой хорошо выдержанного французского коньяка. Заявляю это как специалист с богатым постельным опытом и стажем. Правда, стаж прерывистый, но весьма «горячий».
Скоро Ксюша закончила свою кухонную суету и появилась с объемным деревянным подносом, плотно уставленным тарелочками с холодными закусками. Непрозрачная бутылка «Наполеона» смотрелась аппетитно в окружении аккуратно-маленьких бутербродов с черной и красной икрой, масляно лоснящихся ломтиков балыка и горки очищенных мандаринов.
– Что будете сегодня слушать, Евгений Михайлович? – поинтересовалась моя рыжая подружка, включая музыкальный центр. Признаться, меня поначалу немного коробило, что Ксюша так официозно ко мне обращается, но я привык. Смирился, точнее. Как-никак, а я почти вдвое ее старше. Пусть уж.
– Как хочешь, милая, – щедро разрешил я. – На твое усмотрение.
По комнате ритмичными волнами из стереодинамиков поплыли звуки «диско», легким звоном отдаваясь в многочисленных висюльках хрустальной люстры под розовым лепным потолком.
Отведав марочного коньяка и слегка закусив, мы поменяли вертикальное положение на горизонтальное, перейдя из гостиной в спальню.
Ксюша, надо признать, профессионалка высокого класса. Я каждый раз заново восхищаюсь ее тренированно-ласковой и изумительно «отзывчивой» вагине. Стоило только члену в нее скользнуть, как она начала ритмично-всасывающе сокращаться, нежными пожатиями заставляя мое мужское начало набухать до высшей точки напряжения, когда удовольствие уже переходит в боль. Впрочем, это единственный вид боли, который я согласен терпеть каждый Божий день. Неоднократно и подолгу.
Ну а о том, что и в оральном сексе Ксюша являлась умелой мастерицей, можно даже и не упоминать – и так ясно, зная недавнюю ее профессию.
Все же Ксюше удалось меня приятно удивить своей необузданной фантазией.
– Я вам, Евгений Михайлович, сюрприз приготовила! – таинственно улыбаясь, сообщила рыжая девчонка, когда мой первый мощный прилив страсти уже благополучно схлынул в предназначенное для того природой уютное, хоть и тесное местечко. – Закройте глаза на минуточку. Только, чур, не подглядывать!
Я безропотно и спокойно зажмурился, так как был уверен, что тут моей беспечностью никто не воспользуется и, к примеру, не треснет чем-нибудь тяжелым по башке.
Ксюша соскользнула с широкой низкой софы и открыла дверцы платяного шкафа – как я легко понял по звуку. Через полминуты шаловливым голоском разрешила:
– Теперь можно смотреть.
Зрелище, представшее моему взору, вполне заслуживало маститой кисти какого-нибудь авангардного художника-натуралиста. Пикассо, к примеру. Чисто в его оригинально-похабной манере.
На голом теле Ксюши вызывающе-нахально красовался милицейский китель с погонами старшего лейтенанта, а на копне золотых волос девчонки была залихватски заломлена офицерская фуражка с высокой тульей и красным околышем. Выдающиеся округлости Ксюши китель вместить был явно не в состоянии – застегнуть ей удалось лишь среднюю пуговицу.
Кроме кителя с фуражкой, на девчонке присутствовали еще лакированные туфли на высоком узком каблуке.
– Возбуждает? – Ксюша кокетливо изогнулась, упершись руками в спинку софы и принимая вызывающе-эффектную позу, часто встречающуюся на разворотах иллюстрированных порножурналов. – Я так и знала! Все мужики вашей профессии мечтают милиционершу трахнуть! Правильно?
– Какой такой профессии? – уточнил я, слегка заинтригованный.
Ксюша, не меняя соблазнительной позы, многозначительно покосилась на кресло, где ворохом лежала моя одежда вместе с тяжелой наплечной кобурой.
– Это лишь косвенное доказательство, – усмехнулся я. – Может, я сам сотрудник уголовного розыска.
– Не держите, Евгений Михайлович, меня за дурочку! – протестующе надула губки хитрая девчонка. – Милиция, конечно, пистолеты носит, но без глушителей!
Крыть мне было нечем, да и не хотелось напрягать извилины, так как сильное напряжение уже наблюдалось в другой части тела, возбужденно призывая к немедленному удовлетворению.
– Ладушки! Уговорила! – Я мигом соскочил с софы и подошел к подружке сзади, встав между ее широко расставленных изумительно стройных ног. – Милиционершу трахнуть восхитительное удовольствие. Особенно с тыла!
Наклонившись вперед, ухватился за плечи в погонах и рывком насадил Ксюшу на себя, как курочку на вертел.
Когда обоюдное желание было полностью удовлетворено, Ксюша обернула ко мне лукаво улыбающееся личико:
– Чашечку кофе между сеансами? Как обычно?
– Нет, – немного поразмыслив, отказался я. – Ночевать, пожалуй, домой отправлюсь. Дела кой-какие закончить к завтрему крайне необходимо.
Насчет «дел» я приврал, признаться. Просто почему-то устал сегодня, как негр на знойной плантации. Девчонка же ненасытна в любви и поспать нормально мне, ясно, не даст. Не учитывает, легкомысленная глупышка, что я давно уже не пылкий двадцатилетний мальчик. К сожалению.
– Какие такие дела на ночь глядя? – подозрительно осведомилась настырная Ксюша. – Небось другая женщина? Ну вы и «ходок», Евгений Михайлович!
– Ерунду говоришь, – улыбнулся я, польщенный данным предположением ревнивицы, и сказал первое пришедшее на ум: – Надо бармена нового подыскать в заведение. Бывшего-то я нынче уволил за хронические прогулы.
– Ой, возьмите меня на это место! – захлопала в ладошки Ксюша. – Надоело сидеть в квартире как привязанной и вас ждать. Я ведь не только нижним местом работать умею. И у вас, Евгений Михайлович, завсегда под рукой буду без проблем!
– А что? Очень даже возможный вариант, – сдуру поддержал я и тут лишь сообразил, что теряю обоснованный повод для ухода. – Хотя вряд ли тебе там понравится! Во-первых, всегда накурено – хоть топор вешай, а во-вторых, контингентик в пивном баре такой собирается, что палец в рот даже на секунду положить нельзя!
– Я понимаю! – весело отмахнулась легкомысленная особа. – Клиенты из тех, кто глушители предпочитает носить. Да? Но я нисколечки не боюсь! Честно-честно! Да и вы в обиду меня, думаю, не дадите! Правильно?
– Само собой, – со вздохом подтвердил я, смиряясь с женской причудой. – Ладушки! Считай, что принята в пивбар. Кстати, пусть ментовская форма будет твоей рабочей амуницией. Контингенту должно понравиться!
– Как? Прямо вот так? – несколько опешила кандидатка в барменши.
– Ну зачем же?! – усмехнулся я. – Трусики, конечно, наденешь от греха. А вот на туфлях махом уставать станешь. Замени-ка лучше их на удобно-легкие кроссовки.
– А власти не заругаются? – озаботилась Ксюша. – Китель-то милицейский и фуражка тоже!
– Пустяки, милая. Форма уже безнадежно устарела – советская. Сейчас другую органы носят. Так что не придерутся!
– Ну, раз вы так говорите, тогда ладно! – снова повеселела глупая девчонка. – Вот только пуговки надо переставить чуть-чуть.
– Так как у тебя дела, то... – я потянулся к личным вещам в кресле.
– Нет-нет, Евгений Михайлович! Утром успею. Честно-честно!
– Замечательно! – я старательно изобразил на лице искреннюю радость. – Тогда остаюсь. Свари-ка кофе покрепче. А я пока душ приму, пожалуй.
– Я с вами хочу! Обожаю водные процедуры! – захлопала в ладошки моя азартная пассия. – Вот только воду на огонь поставлю. Я мигом!
Как я и предвидел, выспаться в эту ночь настырная девчонка мне так и не дала. Верно в народе говорят – юность эгоистична. До полного безобразия – хочу от себя добавить.
Глава 5
Ну почему большинство людишек не в меру жадны и корыстолюбивы, как какое-то шакалье?! Даешь им из лучших побуждений палец, а они нагло норовят отхватить всю руку до плеча. Чисто зверино-плебейская привычка. Глупо-безрассудная к тому же. И очень скоро в последнем Пустовит убедится на собственном печальном опыте. Правда, в будущем опыт этот ему уже совсем не пригодится. Будущего просто не будет. Никакого.
– Значит, говоришь, вчера хозяин «Аполлона» к тебе прямо на квартиру наведался? – переспросил я Александра, безуспешно стараясь скрыть досаду и раздражение. – Повтори поточнее, что он там говорил. А то я что-то не понял этого козла.
В кабинете управляющего сгустилась напряженная тишина. Киса с Цыпой даже бросили неоконченную партию в нарды, молча многозначительно переглядываясь и буквально ловя на лету каждое слово Александра. Лишь Петрович сидел с сонно-равнодушным лицом. Оно и понятно. Он ведь не был в курсе нашей «педикюрной» акции.
– Хорошо, – кивнул мой водила, усаживаясь на диван рядом с Петровичем. – Так вот. Вчера около двадцати двух часов ко мне пришел человек, которого я мельком видел тогда на крыльце. Представился хозяином косметического салона «Аполлон». Вел себя как-то странно, явно многое недоговаривал. Заметно трусил почему-то. Сказал, что после смертельного несчастного случая его салон стал пользоваться дурной репутацией. Немногие постоянные клиенты и те начали обходить «Аполлон» стороной. Заведение дышит на ладан, окончательно попало в разряд убыточных. Пустовит дословно сказал следующее: «В моем разорении и ваша есть вина. Поэтому, считаю, будет вполне справедливо, если выкупите у меня «Аполлон». Тогда я смогу уехать из вашего криминального Екатеринбурга в родной Чехов и перестану мозолить вам глаза». Запросил одиннадцать тысяч долларов. Ответ он будет ждать сегодня до девятнадцати часов в своем заведении. Вот и весь разговор.
– Падла одеколонная! Я же говорил, Михалыч, что он неспроста на крыльце вдруг нарисовался! – не сдержал праведного гнева Киса, сжимая свои пудовые кулаки молотобойца. – Номера Шурика зафиксировал! И по ним без труда фатеру его вычислил! Это ж как два пальца обоссать!
– Ну-ну! – поморщился я. – Только без вульгаризмов! Выражайся культурно! Ты же не в разбойничьем вертепе, а в приличном пивном баре находишься! Не забывайся! Я тоже не в восторге от перспективы потерять такие «бабки», но держу себя в руках. Нужно спокойненько обмозговать ситуацию и принять наиболее оптимальное решение.
– Нечего тут обмозговывать! – взъерепенился Киса, так врезав по столу кулаком, что доска нард припадочно подскочила и почти все фишки попадали на ковер. – Сучонок этот вообще добра не понимает! Пора косметолога без задержек «в Сочи» отправить!
– Согласен, – кивнул я, закуривая «родопину». – Но быстро только шлюхи кончают! И то понарошку, чтоб клиента раззадорить! Обмозгуем сперва без спешки все детали... Александр, ты на сегодня свободен. К вечеру заедь, пожалуйста, в «Аполлон» и скажи Пустовиту, что согласны и покупаем его лавочку, но нам необходима пара дней, чтоб «капусту» собрать. Ладушки? Ну, счастливо!
Когда Александр покинул кабинет, мы уже без лишних обиняков обсудили создавшееся критическое положение.
– Пустовит не лох и наверняка крепко застраховался – оставил где-нибудь в надежном месте свою «маляву» в прокуратуру, – мрачно заметил Цыпа, озвучив мысль, которая и мне не давала покоя.
– На дыбу подвесить голубчика – обо всех «заначках» расскажет! – заявил радикальный Киса. – Никуда не денется! Гарантия!
– А это еще бабушка надвое сказала! – сбил я излишек спеси с возбужденного соратника. – К этой акции надо аккуратно и грамотно подойти. Прикинув все возможные расклады.
– Ежели по уму, то необходимо и твоего шоферюгу ликвидировать, – буквально огорошил меня Цыпа, скромно опустив глаза. – У Пустовита ведь выход только на Александра в наличии. Нас он не знает. Если страховочная бумаженция существует – менты в первую голову за бывшего вояку возьмутся. А через него в два счета и до нас доберутся...
– Верняк! – нетерпеливо вмешался Киса. – Кончать надо обоих, чтоб разом все концы отрубить! Оказывается, Цыпленок, у тебя есть «масло» в «чайнике»! Не пригорело, как Михалыч говорит!
Поразмыслив немного, я был вынужден скрепя сердце признать безусловную правоту подручных. Но лишаться Александра мне было совсем не в кайф. Даже ради сохранения одиннадцати зеленых «штук».
– Ладушки! – поспешил я закончить дискуссию, вошедшую в весьма опасное для майора русло. – Я сам все обдумаю и приму наиболее оптимальное решение. Возможно, если купить у Пустовита салон и перепрофилировать его в питейную забегаловку, то сделка себя окупит... Короче, лично пораскину мозгами на досуге. Петрович, угости-ка нас пивком из холодильника. Мальчикам сейчас полезно охолонуть децал. Все важные решения, как говорил самый крутой «мокрушник» двадцатых годов Дзержинский, надо принимать на холодную голову! Чтоб руки были чистыми!
Ребята явно остались недовольны таким неожиданным завершением нашего оперативного совещания, но дисциплинированно смолчали, отлично зная, что спорить со мною – дохлый номер. Сизифов труд то бишь.
Но чешское баночное пиво «вприкуску» с длинными папиросами из Кисиного портсигара быстро развеяли в кабинете флюиды оппозиционного напряга, установив атмосферу непринужденности и благодушного довольства всем и вся.
К вечеру в мою голову лениво забрела одна идейка, связанная с гуманитарной помощью и научной организацией труда подчиненных.
– Слышь, Петрович! Ксюша нынче здесь отлично и одна управится. А тебе явно нечем заняться, и с нами не куришь! Смотайся-ка на Балтым, проверь, как там друг Могильщик поживает. Привет пламенный передашь и продукты питания. Наш долг заботиться о ближних, как учит Святое писание! Или ты нехристь среди нас затесался?
– Что ты, Евген! – забеспокоился о своем имидже старикан, поспешно выуживая из-за ворота водолазки нательный алюминиевый крестик. – Я с детства православный! Крестила меня мамаша – вот вещественное доказательство! А как к Могильщику добираться? Он в деревне обретается?
– Нет. Вадим в лесу живет анахоретом, грехи замаливает вдали от шума городского и винных магазинов. Первое в России кладбище собачье охраняет. Я тебе план сейчас набросаю в блокноте.
– На погост посылаешь? – даже отшатнулся в непонятном испуге Петрович. – Я ж туда лишь к ночи дошкандыбаю! Глянь в окно – темнеет уже! Нет, Евген, уволь за-ради Бога. Я тебе потом все объясню, будь человеком, Монах!
– Ладушки, – не смог я устоять перед таким напором явно страдающего суеверием нашего старикана. – Будь по-твоему! Мальчики, вы не слишком плотно чуйского дымка наглотались? Отлично. Сгоняйте к Вадиму, проветритесь на природе. Продукты в кладовке цепляйте! Не скупясь! Действуйте!
Когда Киса с Цыпой ушли выполнять мои ценные указания, Петрович выудил из холодильника бутыль «Смирновской» и, отвечая на мой неодобрительный взгляд, виновато пояснил:
– Необходимо принять чуток для согрева души. Не люблю я, Евген, ту давнюю историю рассказывать. Но коли обещался, то слово держу. Приключилась со мной одна история лет пятнадцать тому назад. Тогда, если помнишь, я носил кликуху Церковник. И в тему – крупным был спецом по «реквизиции» старинных икон и разной культовой серебряной утвари из церквей...
...Церковник уже два дня терпеливо обхаживал эту полуразвалившуюся, давно не действующую часовню. Приглядывался. Объект казался легкодоступным и никаких особых сложностей не предвещал. Кованная железом дубовая дверь часовни держалась на навесном «амбарном» замке, который даже перед банальной фомкой всегда пасовал, не говоря уж об отмычках, солидный набор коих слабо позвякивал при ходьбе в боковом кармане драпового пальто Церковника.
Кирпичное культовое здание находилось на небольшой возвышенности в самом сердце городского кладбища, и лишнего внимания к себе взломщик не привлекал – выглядел простым обывателем, пришедшим навестить могилку какого-то усопшего родственника. Чтобы убедительно соответствовать образу, Церковник и сегодня купил у входа на кладбище скромный букетик фиалок, нарочно держа его на виду и состроив на лице постную, скорбную мину.
Конечно, никакой гарантии, что в часовне сохранилась хотя б парочка «досок» – икон то бишь, – не было. Но больно уж заманчиво легкая добыча – ни сторожа тебе, ни электронной сигнализации. Грех не воспользоваться случаем. Возможно, и подфартит децал – отыщет несколько полусгнивших «досок» с полустертым изображением полустертых святых ликов. Реставратор есть знакомый на подхвате – махом превратит любой старинный хлам в ценный антиквариат. «Бриллиантовые руки, золотая голова», – как поет про подобных специалистов известный уголовный бард, который и сам из таких, раз хватило ума и сноровки слинять под видом правозащитника в Америку – эту благословенную Мекку аферистов и бандитов со всего света.
Оставив букетик фиалок у подножия какого-то надгробного памятника, Церковник не спеша покинул кладбище, решив до ночного «рабочего» времени прокантоваться, не мудрствуя, в ближайшей пивной. За любимым «Жигулевским» часы значительно активней тикают.
Так и сделал. Отправился на дело после закрытия питейной точки в двадцать три часа. Проник на городской погост не через главные, «парадные» ворота, так как к этому времени они уже запирались, а через дыру в деревянной ограде, примеченную им заранее еще днем.
Не зажигая пока из осторожности фонарик, Церковник медленно пробирался к месту назначения при бледном свете луны, стараясь не слишком часто наступать на многочисленные холмики. Могилы и в особенности надгробные памятники смотрелись какими-то таинственно-неземными и даже нереальными сооружениями. Ерунда все это, пустые суеверия и выкрутасы психики.
Вскоре на фоне звездного неба вырисовался торчащий черный «палец» часовни. Подойдя вплотную к ее дверям, Церковник включил карманный фонарь и тут же погасил, неприятно пораженный. Массивный «амбарный» замок был уже кем-то открыт и аккуратно висел на стальной дужке. Церковник нервно огляделся. Все тихо по-прежнему. Никаких людей поблизости, если не считать тех, что спали под землей, не было.
Может быть, его просто успел опередить какой-нибудь «коллега»? В таком случае тому придется по-братски с ним поделиться! По воровскому закону!
Решившись, Церковник толкнул дверь. Та без малейшего скрипа и легко подалась внутрь, словно петли были недавно смазаны жиром. Та деталь еще больше утвердила взломщика в мысли, что здесь поработал собрат по ремеслу. Но ведь он, гад, мог уже благополучно слинять со всей добычей!
Вытянув из-за брючного ремня увесистый стальной пруток, сплющенный и загнутый на одном конце, Церковник, держа фомку в качестве холодного оружия прямо перед собой, нырнул в черный зев открытой двери и тут же захлопнул ее за собой, включив фонарик. Желтый электрический луч суетливо скользнул по сторонам, осветив полукруглое высокое помещение. Пусто. Никаких следов присутствия «коллеги». Со стен на Церковника мрачно глядели многочисленные святые лики в деревянных окладах. Невероятный фарт! Церковник сразу же забыл о подозрительной отпертой двери, двигаясь по помещению слева направо и поочередно «начерно» пытаясь оценить «доски». Их было никак не меньше дюжины. Но даже приблизительно вычислить стоимость находки не представлялось возможным. Ясно, что иконы старинные, так как писаны на меловой основе, а вот манера исполнения, «школа» то есть, совершенно не подходила ни к одному известному Церковнику образцу монастырского искусства. Лики старцев на всех «досках» выражали чувства, мало подходящие святым отцам. На них легко читались ненависть, презрение и глумливая насмешка. Мастерски живо выписанные глаза прямо пылали злорадством и каким-то неясным внутренним огнем. А может, это просто неверный свет фонарика так безобразно-ужасно исказил старинные изображения.
В глубине помещения у стены находилось вообще что-то безумно-дикое. Сначала Церковник подумал было, что это алтарь. Но, во-первых, как ему было доподлинно известно, в часовнях алтарей никогда не ставили, а во-вторых, на алтарь странное сооружение совсем не походило.
У обшарпанной кирпичной стены высилось дубовое кресло-трон, на котором восседал страховидный деревянный истукан с тремя рогами. Два из них, по-козлиному изогнутых, помещались на голове, а третий, полированный и прямой, торчал вверх полуметровым колом между ног. Церковника аж передернуло от такого отвратительного соседства. Он отвел луч фонаря от похабного истукана, решив прихватить наиболее древние, на его взгляд, «доски» и поскорее рвать когти из этого места. Вдруг внимание Церковника привлекли какие-то подозрительные шорохи снаружи. Подобравшись к зарешеченному оконцу у входа, он глянул в мутное стекло и обомлел. Совсем рядом с часовней копошились четыре покойника в белых саванах, сдвигая надгробную плиту с могилы. При бледном свете луны Церковник заметил и пятое потустороннее существо. На том было что-то темное и долгополое, похожее на монашескую рясу с капюшоном. Оно неподвижно застыло у входа в часовню, упираясь в землю древком блестящей кривой косы. Именно вот так себе и представлял Смерть Церковник.
Четыре мертвеца, сдвинув мраморную плиту в сторону, исчезли под землей, но вскоре появились на поверхности вновь. Уже со страшной ношей. Взломщика пробил холодный пот, когда он понял, что они направляются в часовню.
Смерть с косой осталась на страже у входа, а все остальные покойники вошли в здание, торжественно неся на плечах труп молодой женщины, одетой в длинное дорогое платье с серебряными блестками в виде звездочек.
Церковник затаился за троном рогатого чудища и судорожно пытался припомнить хотя б строчку из какой-нибудь святой молитвы, но ничего путного из памяти не всплывало, хотя в зоне он, бывало, и Псалтырь почитывал со скуки.
А вот выходцы с того света были явно значительно лучше подкованы в молитвах. Запалив две толстых восковых свечи, стали тихо напевать что-то речитативом на непонятном языке. Церковник разобрал лишь одно слово – «мори», что означало «смерть». По-латыни, кажется. Его кент по лагерному бараку имел наколку на плече: моменте мори – помни о смерти то бишь. Из интеллигентов был – школьным учителем по физкультуре. Понахватался, по ходу, всякой разной книжной ерунды от коллег.
Мертвецы занимались чем-то странным – срывали с женщины одежды, в считанные секунды раздев ее догола. Должно быть, похоронена она была совсем недавно – никаких трупных пятен на обнаженном теле Церковник не заметил.
Два свеченосца встали по бокам трона, всего на расстоянии вытянутой руки от перепуганного взломщика, а другая пара покойников, продолжая заунывно петь, подняла женщину за руки и за ноги и, примерившись, усадила ее на колени истукану. Прямой рог чудища полностью вошел в тело. И тут произошло нечто невообразимо ужасное. Женщина, ожив, вдруг задергалась в конвульсиях и пронзительно закричала, вытаращив безумные от боли глаза на Церковника, прятавшегося за спинкой кресла-трона.
Уже ничего не соображая, Церковник выскочил из своего тайного убежища, сбив на пол одного из свеченосцев, и рванулся к выходу, дико заорав во всю мочь прокуренных легких:
– Отче наш, иже еси!!!
Когда оказался уже снаружи часовни, на его пути встала Смерть, молча замахнувшись своей зловещей кривой косой. Вспомнив о спасительной силе крестного знамения, Церковник суетливо перекрестился правой рукой и для верности наложил еще троекратный «крест» на страшный призрак. Но тот почему-то не растворился испуганно в пространстве, а злорадно закаркав-засмеявшись, коротко взмахнул своей косой...
Очнулся неудачливый грабитель только на следующий день в избушке сторожа кладбища. Веселый, жизнерадостный толстячок, охранявший покой усопших, оказался неплохим фельдшером и травником. Его чудодейственные повязки и мазь из подорожника всего за пару дней зарубцевали косой шрам на шее Церковника. Правда, сторож был явно придурковат. Рассказывая, как нашел его около часовни, истекающего кровью и без сознания, он посмеивался и восторженно блестел своими зелеными глазами.
– Делал по утряне обход владений, вдруг гляжу: валяешься ты, мил человек, на дорожке в луже крови, а рядом разбитая трехлитровая банка – тоже вся в кровище! По пьянке сверзся ты, мужик, прям на ее острые стеклянные края, выходит. Но повезло! Яремную жилу не зацепило, поверху шаркнуло. Вот ведь до чего водка нашего брата довести может! Ты что ж ночью-то на кладбище удумал попереться? За каким лешим?
– Не помню, – хмуро буркнул Церковник. – Случайно вроде забрел. Сильно выпимши был.
– Ну да, ну да! Я так и уразумел – разило от тебя перегаром, мил человек, как от бочки винной! Хе-хе! Не переживай – дело житейское, со всяким могет случиться!
На третий день Церковник покинул холостяцкое жилище веселого сторожа городского погоста, отблагодарив за лечение двумя червонцами – последними своими деньгами.
Все ж не утерпел, навестил часовню на прощание. Подергал запертый «амбарный» замок на кованых дверях, долго всматривался в подслеповатое зарешеченное оконце, не обращая внимания на подозрительно косящихся на него прохожих. Внутри часовни никакого трона с рогатым истуканом не наблюдалось, как и икон со злыми ликами. «Доски» на обшарпанных стенах вообще начисто отсутствовали...
– С тех пор я потерял всякий интерес к профессии! – закончил рассказ старый рецидивист, незаметно успев прикончить уже полбутылки «Смирновской». – Переквалифицировался! Занялся налетами на магазины!..
– Кучерявая история, развлек ты меня, Петрович, как книжка «Влюбленный дьявол». Но хитер, брат, не в меру! Зубы мне заговаривал, а сам тем временем чуть ли не всю бутыль ухайдакал! – Я решительно взял литровую емкость со стола и спрятал в холодильник. – Завязывай разлагаться! Или с Могильщика пример вздумал брать?
– Ни на децал я не выдумал, Евген! Гадом буду! – обиженно стал оправдываться Петрович, с явным сожалением глядя в свой безнадежно пустой стакан.
Но разжалобить меня старику так и не удалось. Не то чтобы я гранитно тверд – просто ребята вскоре нарисовались, вытеснив своим появлением вопрос о початой бутылке из повестки дня.
Сообщение, что Вадим находится на положенном месте, трезв, а хибара для него почти уже построена, привело меня если не в восторг, то в хорошее расположение духа уж точно. Люблю, в натуре, когда события развиваются в полном соответствии с моими планами, без неприятных «сюрпризов».
Глава 6
Зато на следующий день «сюрпризов» хватало, даже с излишком.
Добирался до родного заведения на «девятке» Цыпы. Пикап Александра у моего подъезда отсутствовал почему-то. Небось обижается вояка, что я долго молчу насчет его просьбы о полугодовом жалованье. И таким наивно-незамысловатым способом намекает о своем недовольстве. Глупый солдафон в таком случае.
Когда откупорили по традиционной «утренней» банке пива, в кабинете Петровича наконец появился Александр.
– А я всегда думал, что в нашей доблестной армии люди очень ответственные и дисциплинированные, – заметил я, отхлебывая пенной ледяной жидкости и подмигивая ребятам.
Киса с Цыпой заулыбались, весьма довольные шпилькой в адрес не любимого ими офицера-водилы.
– У меня уважительная причина, – как-то странно полуулыбнулся Александр, по-свойски присаживаясь к столу.
– Какая? – полюбопытствовал я. – А, догадался! Будильник запамятовал с вечера завести? Верно?
– Пальцем в небо, Евгений Михайлович! – не принял моей шутки майор. – У меня была встреча с владельцем «тридцать первой» «волжанки». Мотор в полном порядке, а пробег всего двенадцать тысяч километров. Новенькая машина практически. В общем, ударили с продавцом по рукам. Так что к концу этой недели мне необходимо получить от вас недостающую сумму. Сущие пустяки – восемь миллионов.
Я чуть не поперхнулся пивом от такого неслыханного нахальства.
– Почему ты вдруг решил, что я согласен на эту дурацкую сделку? Меня твой «жигуль» вполне даже устраивает! Снобизмом не страдаю, как некоторые знакомые офицеры ВДВ!
– Вы неправильно поняли, Евгений Михайлович! – прищурил свои серо-голубые глаза Александр. – Я деньги прошу не в долг, а в качестве скромного вознаграждения за оказанную вам услугу... Так как сберег ваши одиннадцать тысяч баксов, то вправе, по-моему, рассчитывать на небольшую благодарность. Материальную. В виде восьми всего-то «лимонов».
– Как так? – тупо спросил я, хоть потихоньку начал уже просекать, где собака зарыта.
– Вам теперь нет необходимости салон «Аполлон» выкупать. Вчера вечером там второй «несчастный» случай произошел. Но на этот раз без вашего непосредственного участия... Когда мы с Пустовитом выходили из салона, он нечаянно споткнулся и грохнулся о край бетонного крыльца. Головой. Летальный исход...
– Тебя там видели? – перебил я, стараясь говорить спокойно.
– Нет! – отрезал майор-десантник. – Как только убедился, что у косметолога сломано основание черепа и он не дышит, я быстренько испарился. Свидетелей происшедшего не было. Все в елочку, как у вас говорят...
– Он верняк умер? – по-деловому уточнил Киса, разглядывая Александра совсем новыми глазами. Так смотрят на неожиданного коллегу, наверное.
– Пустовит уже второй день «в Сочи» загорает, – усмехнулся мой шофер. – Даю слово мастера по кун-фу!
– Ладушки! – бодренько сказал я, стараясь не выдать своих истинных чувств. – Завтра получишь гонорар. Сегодня отдыхай, расслабляйся, как больше в кайф. Заслужил!..
Кивнув всем на прощание, Александр покинул кабинет, ступая твердо и с чувством собственного достоинства, как солдат, получивший от командования хоть и высокую, но давно им уже заслуженную награду.
– Н-да! – озвучил Цыпа общую мысль. – А еще говорят, что все офицеры тупые и недалекие люди! Он нас вмиг расшифровал, будто желторотиков!
– А все из-за твоего языка! – повернулся я к задумчиво курившему Кисе. – Базарил при нем за постоянку! Нынче даже обыватели отлично жаргон понимают. Уголовная «феня» в России уже давно второй государственный язык! Соображать надо!
– Да, – легко согласился Киса, сосредоточенно прикуривая новый «косяк» от старого. – Надо соображать...
– Ладно! – махнул я рукой на обкурившегося соратника. – Факт остается фактом! – добавил без всякого энтузиазма. – Поздравляю всех с прибавлением в команде! Цыпа, отвези-ка до фатеры. Хочу пораскинуть мозгами в одиночестве. Прошевелить ситуацию.
Дома послонялся по квартире, явственно ощущая какое-то внутреннее беспокойство. Даже любимый «Наполеон» заглушить его был не в силах. Покормил аквариумных рыбок, позавидовав им в глубине души – никаких тебе проблем! Плавай сколько хочешь между водорослями и ракушками, размножайся всласть, о хлебе насущном голова не болит. На то хозяин и есть – я то бишь. А главное, никогда не испытают чешуйчатые создания такого горько-паскудного чувства, как разочарование в ближнем своем!
И до чего же круто ошибался я в Александре! За приличного простого обывателя принимал. А может, в расхристанной России вообще нормальные люди перевелись? Все поголовно стали проститутками и бандитами, а я отстал от реальной жизни и не в курсе? Или еще того проще: на мне лежит печать проклятия, как на том царе Мидасе? Но не в червонное золото превращаются те, к кому прикасаюсь, а в злодеев и убийц?..
Чтоб отвлечься от мрачных стрессовых мыслей, включил телевизор и смотрел все передачи подряд в привычном обществе единственного честного друга, который никогда не подведет, не обманет ожиданий и не разочарует в лучших чувствах. Сорокаградусный французский коньяк имею в виду.
В полночь, когда я уже почти утешился, основательно набравшись оптимизма из черной пузатой бутылки, неожиданно получил новый сильный удар по мозгам и всей нервной системе. Из телевизора. В местных «Ночных новостях» среди прочего показали видеосюжет о дорожно-транспортном происшествии. Я увидел пикап со знакомым госномером К-77-ЕМ. Передок машины был смят в гармошку. Тут же стоял грузовик «ЗИЛ-130» без видимых внешних повреждений. Сообщалось, что водитель грузовика, видно, по неопытности не справился с управлением и, выехав на скорости сто километров в час на полосу встречного движения, буквально протаранил «жигулевскую» легковушку. Сидевший за ее рулем Александр Громов от полученных травм скончался, а виновник трагедии водитель «ЗИЛ-130» с места аварии скрылся. Ведется его активный поиск, осложнившийся тем, что грузовик, как выяснилось, был нынче угнан прямо с территории неохраняемой автобазы.
В одиночестве переваривать, эту новость я был просто не в состоянии и, дотянувшись до телефона, набрал номер пивного бара.
– Петрович, у тебя сейчас из наших кто-нибудь ошивается? Киса? Зашли его ко мне! И пусть пива захватит, чтоб было чем утром освежиться!
Киса прибыл через четверть часа, нагруженный, как верблюд. По ходу, весь холодильник Петровича утолкал в свои сумки.
– Ну ты и проглот, Киса! – осуждающе покачал я головой. – И как же мы эти двадцать литров осилим?
– Тут десять всего-то, – флегматично заметил мой молодой соратник, аккуратно выстраивая на кухонном столе пивную батарею. – Ты только сейчас так говоришь, Михалыч, а по утряне – гарантирую – пива опять не хватит!
– Верно, – вынужден я был согласиться. – Глаза боятся, а руки делают. Желудки то бишь. Ладно, проходи в гостиную на теплую аудиенцию с «Наполеоном»!
– По какому поводу пьем? – полюбопытствовал Киса, устраиваясь в своем обычном кресле. Тут только я обратил внимание на обширный кровоподтек на его лбу.
– Видать, так обкурился, что на дверные косяки уже налетаешь?
– Вроде того, – не захотел вдаваться в подробности самолюбивый Киса. – Так за что пьем?
– Поминки у нас нынче, – мрачно сообщил я, разливая коньяк в рюмки. – Александр в дорожной аварии погиб. Только что по телевизору в «Новостях» было. А ведь я ему, дураку, говорил: читай Библию! Там строго-конкретно обывателя предупреждают – «не убий!». Вот Судьба и наказала майора, по ходу.
– Может, оно и к лучшему, – обронил Киса, нисколько не удивившись. – Теперь даже если Пустовит и оставил где-то «заяву» ментам, они на нас уже не выйдут. Очень своевременно твоего шофера судьба наказала – все концы в воду!
Выпив, мы помолчали, думая каждый о своем.
– Впрочем, философски-космические изыскания здесь не при делах, – усмехнулся я, закуривая. – Не так ли, Кисуля?.. Одно меня лишь удивляет – как ты, профи, не учел, что при лобовом столкновении надо почти лечь на сиденье, упираясь руками в руль, а ногами в приборную доску для лучшей амортизации?! Ты ж, брат, башкой мог стекло запросто разбить и все лицо себе в лоскуты порезать!
Киса вскинул на меня напряженный взгляд исподлобья, но, поняв, что я не сержусь, расслабился и широко улыбнулся, засветив свои красивые, замечательно ухоженные зубы:
– Лады, Михалыч! В следующий раз обязательно учту! Гарантия!
Меня разбирало любопытство: какой он зубной пастой пользуется – импортной или отечественной?
Но прямо сейчас интересоваться у Кисы подобными бытовыми пустяками было, ясно, верхом неприличия. И я интеллигентно промолчал, наполняя поминальные рюмки по новой.
Вдохновившись молекулами алкоголя, мозг вдруг выдал в сознание оригинальную догадку:
«Похоже, некое проклятие на меня все же наложено. Но, близко соприкоснувшись с Монахом, люди не преступниками становятся, а трупами...»
...Как у людей
Глава 1
Нынче был день получки. Неофициальной, понятно. Я подсчитывал недельный доход от наших ночных «бабочек».
Контролировал их по моему заданию Киса, имея в наличии «золотоносную» записную книжку почившего Ворона. Впрочем, проявив недюжинные способности, Кисе удалось за короткий срок привлечь под «крышу» нашей фирмы еще несколько десятков «левых» проституток, работавших в основном на улице. С каждого по нитке – голому рубаха, как говорится,
В кабинете управляющего пивбаром присутствовали все основные члены группы – я, Киса с Цыпой и Петрович. Дверь благоразумно заперли, а то случайный кадр, заглянув в кабинет, вполне мог свихнуться от зависти – весь стол был завален денежными ассигнациями. Всех номиналов, начиная с десятитысячных купюр. Присутствовала и зеленая «капуста». Правда, незначительной по объему пачкой стодолларовых билетов.
– В прогаре что-то! – жестко заметил я, вскинув взгляд на Кису. – Всего восемьдесят «лимонов»! В чем дело, брат? Борзеешь?!
Цыпа, уловив явное недовольство в моем голосе, слегка придвинулся к своему приятелю, страхуя его руки, пока что мирно лежащие на столе. Хотя это была совершенно излишняя предосторожность. Быстрее Монаха выхватывать «шпалер» из наплечной кобуры никто не умеет. По крайней мере, из членов нашего «монастыря».
– Я не виноват, Евген! – начал оправдываться Киса, глядя на меня, как кролик на удава. – Дело в том, что чуть ли не все уличные шлюхи забастовку объявили. Не выходят, мокрощелки, на работу, хоть по частям их режь!
– Как так? – не смог скрыть я искреннего изумления. – Почему, черт возьми?! Они что, свой профсоюз создали?
– Пока нет, тьфу-тьфу! Но и их понять, Михалыч, можно! Уже третья за месяц девочка исчезла с горизонта. Как корова языком слизала! Я тут не при делах, Монах! Гадом буду!
– Фатеры проверял?
– Само собой! Они в квартиры не возвращались. Даже «лавэ» на месте! Вот эта крайняя стопка.
– Ладушки! – я щелкнул пальцами, давая привычный знак Петровичу.
Тот не заставил себя ждать – перед каждым из нас моментально возникла очередная банка пива.
– Молоток! – обрадовал я нашего старикана, зная, как он искренне неравнодушен к похвале. – Яичницу еще на всех сваргань. Что-то на хавку прибило. С ветчиной желательно.
– А у меня завсегда все наготове! – похвастался Петрович. – Через пять минут срастется в лучшем виде!
Он ошибся лишь на пару-тройку пунктов. И десяти минут не прошло, как на столе появилась объемная сковорода с аппетитно шипящей на масле яичницей из двух десятков не успевших народиться на свет цыплят. Ничего не попишешь: кто не успел – тот опоздал, как говорится. Жестокая логика жизни. Се ля ви то бишь.
– Скорее всего пропажи где-нибудь на шалмане наркоманов тормознулись, – высказал личное мнение Цыпа. – Почти весь контингент колется. Потому и на панель подались – бабок ведь запостоянку на наркоту не хватает. Меры же ни в чем не знают, шалавы!
Яичня вполне удалась. Я за один присест умял чуть не половину сковородки. Без хлеба, правда. Его я вообще очень мало потребляю, как и большинство цивилизованных западных граждан. Обжорство никогда не вписывалось в число моих основных недостатков. Не то что у наших мальчиков. Киса с Цыпой очистили сковороду до зеркального блеска и, кажется, собирались продолжить свой волчий набег на съестные припасы Петровича, который порывался накормить молодых оглоедов еще и бутербродами с ветчиной.
– Не суетись, как однорукий при клейке обоев! – наставительно умерил я пыл старика. – Излишества ни к чему хорошему не приводят! Молодость обязана уметь ограничивать себя в желаниях, чтоб благополучно дожить до старости. Разделим-ка лучше наш скромный недельный навар.
Сорок миллионов и худощавую пачку баксов я без лишнего базара сразу изъял в общак фирмы, а оставшееся разделил строго по справедливости – по червонцу «лимонов» ребятам и двадцатку мне. Петрович с самого начала был у нас на простом окладе, и потому его доля в дележе прибыли не предусматривалась. Да и много ли старику надо? Живет на полном гособеспечении, так сказать. А жадность в людях я никогда не приветствовал, так как алчность разлагает душу человеческую похлеще всего семейства опиатов.
Впрочем, Петрович на долю и не претендовал, вполне довольствуясь своим положением управляющего пивбаром. Люблю, признаться, вот таких скромных рецидивистов – без излишних понтов и необоснованных амбиций частенько присущих представителям уголовного спецконтингента.
– Надеюсь, ты за недельку разберешься с девочками, и они прекратят наконец свою идиотскую забастовку! – повернулся я к Кисе. – Беспорядок в фирме недопустим! Убытки – в особенности! У нас не колхоз, а солидное предприятие, усек?
– Само собой! – заверил молодой соратник. – Хоть из-под земли выкопаю пропавших телок и успокою женскую публику. Выйдут на панель – никуда не денутся! Гарантия!
– Ловлю на слове, брат! – усмехнулся я самонадеянности Кисы. – Ладушки! Доставай свой заветный серебряный портсигар. Расслабимся децал после трудов праведных! «Капусту» считать самое пакостное дело – каждый раз пальцы ноют, словно в карты всю ночь резался!
Глава 2
Зря я сразу не придал серьезного значения исчезновению трех наших девчонок. Всего через несколько дней к числу без вести пропавших прибавилась четвертая. Это уже здорово смахивало на систему. На планомерную акцию конкурентов. Сами-то не умеют поставить «дело» на широкую ногу, заиметь солидную постоянную клиентуру – вот и мутят, падлы. «Масла» в уголовных «чайниках» хватает лишь на подлости и «мокруху». Наверняка кончили моих милых «бабочек» и сховали где-нибудь в лесном массиве или на дне водоема. Но напрасно эти пока неизвестные кретины радуются раньше времени! Очень скоро и сильно они пожалеют, что «наехали» на нашу контору – если, конечно, успеют перед своей собачьей смертью!
Я решительно снял телефонную трубку и набрал номер Гоши Шепота, содержателя целой разветвленной цепи «массажных» салонов и двух десятков спецзаведений, поставляющих проституток по телефонному вызову.
– Гоша? Привет, брат! – я старался говорить без агрессивных ноток в голосе. – Узнал? Плохая для меня примета. Впрочем, я не суеверен. Вот что: кой-какие моменты надобно с тобою срочно прошевелить на нейтральной территории. Принципиальных возражений нет?
– А в чем суть, дорогой Монах? – после небольшой, но подозрительной паузы осторожно поинтересовался мой собеседник. – Давай у меня в офисе, или я сам к тебе подскочу.
– Маленький базар по нашему общему бизнесу. Одна проблемка некстати вдруг нарисовалась. Требует немедленного разрешения тет-а-тет. А ты никак опасаешься чего-то? Неужто есть причины?.. Возьми охрану – я не против.
– Хорошо, Монах. Забивай «стрелку».
– На двенадцатом километре, как обычно. Через пару часиков. Покатит?
– Вполне. Ну что ж, до скорой встречи, не прощаюсь тогда.
– Вот и ладушки! Не опаздывай, браток! Сам же в курсе – ждать и догонять не наше занятие, а ментовское!
– Буду в срок, Монах, не хипишуй зря.
Я повесил трубку и повернулся к Кисе с Цыпой.
– Волыны в наличии?
Оба кивнули: мол, как всегда.
Петрович, врубившись в происходящее, тут же выключил телевизор и бойко-суетливо забегал по сторонам своими поблекшими светло-голубыми глазенками, стараясь не показать охватившее его волнение.
– Евген, мне тоже надо ехать? Толку, правда, при разборках от меня чуть, но с пяти шагов не промахнусь, будь уверен!
– Ерунда! Успокойся, старик, без тебя справимся. Тут нужна сила, а главное – молодая реакция! Ты же, пока только еще «шпалер» будешь вытаскивать, дуршлагом вполне успеешь стать. Мальчонки у Шепота резкие, не хуже наших. Чуть шевельнешься не в тему – махом переведут в разряд покойников.
– А тебе еще жить да жить! – хихикнул Цыпа. – Ведь всего-то шестьдесят годков натикало!
Киса солидарно хохотнул. У мальчиков часто так – перед горячим делом возбуждение у них выражается в плоском юморе. Психика, видать, так устроена. Ничего особенного: я тоже ощущал сейчас мощный выброс адреналина в кровь. Это хорошо – теперь тело станет работать как точный, отлаженный механизм – на одних рефлексах и импульсах из подсознания, которые никогда не ошибаются и не требуют драгоценных секунд на оценку неожиданно возникшей ситуации. Звериное чутье к опасности – наипервейшее условие в нашей профессии, если, конечно, не хочешь враз стать безработным трупом.
– Времени не так уж много у нас, – напомнил я развеселившимся соратникам. – Подбери, Киса, с дюжину надежных ребятишек в зале. А ты, Цыпа, организуй легковой транспорт. На трех машинах покатим. Даю полчаса на все. Действуйте!
Когда надо, подручные умеют все делать мухой. Не прошло еще назначенного времени, как наши два «жигуля» и «волжанка» отъехали от пивного бара, взяв курс на Пышминский тракт, где была забита «стрелка» с Гошей, главным моим конкурентом в торговле женскими прелестями.
По дороге Цыпа познакомил меня со своим старшим братом Василием, плохо выбритым тридцатилетним детиной, сидевшим на переднем сиденье.
– Брательник свой в доску! – нахваливал «товар» Цыпа, азартно крутя руль, обгоняя попутный транспорт. – Охотник со стажем – снайпер, можно сказать. Его карабин с оптикой в багажнике. И не жлоб – «штуку» зеленых за голову ему за глаза хватит!
– Ладушки! Поглядим в деле, чего он стоит в натуре. Ты жми на газ давай – крайне надо раньше Шепота на месте оказаться! Вопрос жизни и смерти, как при жизни любила говаривать мавзолейная мумия.
Только когда наша автокавалькада свернула с асфальтового шоссе на пригородную «щебенку» и поползла в гору к водонапорной башне, я полностью и окончательно успокоился – мы оказались первыми. Значит, сильно переоценивал я умственный потенциал господина Гоши – он и не думал подстраховываться, приехав заранее. Засады я нисколько не опасался. Местность здесь просматривалась, как на ладошке ребенка, несмотря на лес вокруг. Но он был очень редкий, словно гордые корабельные сосенки страдали манией величия и индивидуализма, никак не желая – хоть руби их под корень – сближаться с соплеменницами ближе чем на метр. А диаметр сосновых красавиц не позволял скрыть крепко сбитые фигуры боевиков. Потому и выбрано братвой столь удачное местечко для интимных бесед с коллегами и выяснения отношений. Неожиданно нагрянуть сюда можно было бы лишь с вертолетов, не иначе.
И отличное объяснение скопления автомашин для грибников и вечно подозрительных ментов было налицо – рядом с водонапорной башней имелся мелкий водоемчик, а точнее – большая мутная лужа. В ней некоторые автомобилисты, желавшие чуток сэкономить, самолично мыли свой транспорт. Так что к нам не придерешься, хоть пуп пусть менты себе надорвут вместе с портупеей. От оружия-то мы в любой момент можем избавиться, побросав в водоем.
В настоящий момент копеечно-хозяйственных автолюбителей у лужи, к счастью, не наблюдалось. Оно и понятно – самое начало лета. Грязи уже нет, а пыли еще нет. Лепота.
Из живых существ присутствовали только птички, беззаботно порхавшие в кронах деревьев и с любопытством разглядывавшие вторжение в их владения трех автомашин с серьезными дядями, столпившимися полукругом около мужика, одетого во все темное, несмотря на солнечный день.
– Слушай сюда, братва! – обратился я к плотно обступившим меня ребятам. – Для таких орлов, как вы, дело предстоит плевое. Минут через сорок сюда подъедут наши недоброжелатели. Думаю, не более пятнадцати рыл. Но мы запросто с ними разберемся, так как умнее и опытней. Не толпиться, не базарить, не курить во время моего разговора с их главшпаном. Стоять в ряд, прикрываясь за машинами. На всякий случай пусть каждый сразу выберет себе цель. Чтоб не было накладок, разжевываю для ясности: крайний слева в нашей шеренге стреляет в их крайнего справа, а последний справа шмаляет в их последнего слева. Остальные – в том же порядке. Это увеличит нашу огневую и убойную силу раз в пять. Те, кто сюда прибудет, не профессионалы и, ясно, станут палить беспорядочно. Таким образом, мы потеряем максимум два-три человека, уложив их всех за какую-то минуту. Усекли?
– Может, их сразу в машинах «замочить»? – подал голос один из наемников. – Проще. Кучность попаданий увеличится, а риск для нас уменьшится.
– Нет! – благородно отверг я. – Мне необходимо сначала все выяснить наверняка. Возможно, Шепот и не при делах – тогда разойдемся миром, каждый при своих интересах. Волыны все получили?
Ребята, как по команде, распахнули свои куртки и пиджаки, засветив заткнутые за поясные ремни вороненые «ТТ».
– Ладушки! Пока можете перекурить, чтоб потом не так сильно хотелось. – Я повернулся к Кисе: – А тяжелой артиллерии разве нет?
– В наличии «Калашников» и карабин. В багажнике «девятки» лежат.
– Василий, цепляй свою волыну с оптикой и залазь на крышу водонапорной башни. А автоматчик пусть спустится метров на семьдесят вниз по дороге и заляжет вон в тех кустах. Если начнется заварушка и какая-нибудь Гошина машина попытается вырваться на трассу, «Калашников» с ней разберется в два счета. Организуй, Кисуля! Мухой! Время поджимает!
Я присел на капот «жигуля» и закурил «родопину», наблюдая от нечего делать, как брат Цыпы, по-солдатски закинув карабин за спину, карабкается по металлическим скобам, вбитым в бетон башни, на верхотуру. Крыша пятиметрового водонапорного строения была круглой и плоской. Но вместо того, чтоб по-умному на ней распластаться, Василий встал во весь рост, видный на пять верст окрест.
– Падай, идиот! – не сдержался я. – Ты же не на свадебных смотринах, а в засаде!
Брательник Цыпы внял моим ласковым увещеваниям и без базара исчез из вида.
Сигарета почему-то горчила, и я отшвырнул ее в сторону.
Гоша Шепот проявил глупую – в данном случае – пунктуальность, прибыв точно по расписанию. Я увидел, как с трассы свернули два автомобиля и бойко стали взбираться в гору. Первым шел форсисто-черный «Опель-Капитан», а за ним натужно постреливал мотором микроавтобус «ПАЗ» с задернутыми белыми шторками.
– Сколько же там может быть спрятано гавриков? – обеспокоенно спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Цыпа, перещелкивая под курткой свой «стечкин» на режим работы очередями.
– Сколько б ни было – все здесь лягут! – убежденно заявил-отрезал я, чтоб вселить в молодого подручного уверенность в успехе и снять возможный вредный мандраж.
Автомашины затормозили в десятке метров от нашей компании, но двигатели предусмотрительно не заглушили. Из «пазика» повыпрыгивали восемь ребятишек с сосредоточенно-хмурыми мордами и оттопыривавшимися левыми локтями. Ясно, не профи – «шпалеры» в подобных ситуациях правильнее держать за поясом, быстрее можно предъявить в качестве сногсшибательных аргументов. Да и встали они группами по два-три человека вместо того, чтобы рассредоточиться. Хоть не курили, желторотики, – и то вперед.
Только после этого открылась задняя дверка «Опеля» и на землю ступила нога Гоши в черной лакированной туфле на высоком каблуке с золотой шпорой. Оно и понятно – роста в Шепоте «полтора метра с кепкой», как говорится. Вот и вынужден использовать каучуковые «постаменты» для солидности. Фраер, одним словом. Серьезные «деловые» на такие мелочи, как собственные внешние недостатки, внимания не обращают. У нас других забот предостаточно. Например: как перебить эту уйму вооруженного народа, не потеряв свои кадры. Проблемка.
– Цыпа, если что – шмаляй по автобусу. Там у Гоши вполне может резерв ховаться. Айда, Киса!
Мы с соратником сделали несколько уважительных шагов в сторону черного автомобиля и остановились, выжидающе уставившись на туфлю с золотой шпорой.
Шепот понял, что это вся вежливость, на которую мы способны по отношению к нему, и, тяжко вздохнув, был вынужден покинуть автомобиль. Неуверенно приблизившись ко мне на своих коротких ножках, Гоша попытался изобразить на мясистом лице какое-то подобие радостной улыбки, но у него ничего не вышло.
– Привет, Монах! Вижу, разговор серьезный намечается, коли столько костоломов с тобой.
– Да и ты, брат Шепот, почему-то не в одиночку сюда заявился! – жестко усмехнулся я. – Сколько за шторками еще спрятал человечков? Ты же запостоянку так – обожаешь краплеными картами с друзьями играть! Натура такая!
– Зря ты так, Монах! Я тебе солнце никогда и нигде не заслонял! – обиженно насупился Шепот, не ответив – по забывчивости, наверно, – на самый важный сейчас для меня вопрос о резерве. Вдруг Гоша задрал голову вверх и спросил так задушенно-тихо, что сразу оправдал свою милую кличку:
– Снайпер?! В чем проблемы, Монах? Я перед тобой чист! Гадом буду!
– В натуре? А зачем девчонок моих втихаря крадешь? Своих мало? – Я встал почти вплотную к собеседнику, чтобы хоть частично прикрыться толстеньким Шепотом от его телохранителей, если те вздумают открыть огонь. Придется, по ходу, даже обняться с падлой напоследок – в шефа его «шестерки» навряд ли станут палить. Ничего, на минутку сольемся телами, как старые друзья, – пока все не будет кончено. От меня не убудет. Не впервой подобная «интимная» близость.
– Ты про Нинку, что ль? – часто заморгал Гоша, сразу «вкурив» мой нехитрый маневр. – Дак я и не ведал, что она твоя! Сама вчерась ко мне в постель сиганула! Я не при делах – сильно подшофе был! Вот ведь мутная шалава – даже не обмолвилась, что ты на нее глаз уже положил! Чуть не поссорила, сучка, старых лагерных кентов! Бери, брат, из моих девок кого хочешь в знак примирения! А Нинку, стерву, я нынче же выгоню!
Искренность Шепота не вызывала ни малейших сомнений – знал я пройдоху от и до, как говорится. Не хватило бы у него ума и сноровки так грамотно оправдываться. «Масло» в Гошином «чайнике» давно уж окончательно пригорело от непомерного увлечения алкоголем, наркотиками и доступными женщинами.
– Не знаю я никакой Нинки! Не крути луну! Ты четырех наших уличных пришил, чтоб бизнес мне подпортить! – продолжал я гнуть свое уже чисто по инерции.– Признайся – закопал или утопил?
– Как? – удивился Гоша, вытаращив глаза. – У тебя, значит, тоже девки пропадают?
– В смысле? – пришел уже мой черед удивляться.
– Дак и у меня «бабочки» исчезают непонятно куда. С концами! Главное, и ксивы и шмотье на месте! Даже доллары!
В течение последующих десяти минут весьма сумбурного разговора я выяснил, что фирма Шепота также терпит лишения – за последние два месяца пропали три его проститутки, промышлявшие обычно на углу Малышева и Вайнера.
– Я уж собирался всем девкам радиомаяки в трусы засунуть для страховки, – поделился своими оригинальными идеями Гоша. – Да потом прикинул – овчинка выделки не стоит! Дороговато слишком. Хрен с ними, пусть пропадают!
– Да. Чертовщина какая-то творится, – согласился я. – Ладушки! Прости, браток, что из-за порожняка вызвал. С меня ящик шампанского.
– Непонятка благополучно разрешилась? Расход? – неуверенно спросил Гоша, косясь куда-то вверх.
– Да. И у тебя, и у меня дел навалом. Расход! – я дружески ударил в податливое мясистое плечо конкурента и, развернувшись на каблуках, зашагал к своим ребятам. Киса топал сзади, почти дыша мне в затылок. Прикрывал, милый головорез, спину шефа.
Мальчики встретили меня внимательно-настороженно, напряженными позами своими сильно смахивая на хорошо натасканных псов, ждущих только сигнала-команды хозяина. Чтобы у них не оставалось и тени сомнений в мирном исходе переговоров, я оглянулся и вежливо помахал, прощаясь, Шепоту ручкой. Впрочем, совершенно зря старался. Вся его банда уже поспешно скрылась в автомашинах, как и сам Гоша. Круто развернувшись, черный «Опель-Капитан» покатил восвояси. «ПАЗ» с задернутыми шторками на коротком расстоянии последовал за ним.
С разочарованной мордой слез с крыши водонапорной башни брательник Цыпы со своей невостребованной сегодня оптикой. Автоматчика, потешно с ног до головы усыпанного прошлогодними сосновыми иголками, мы подобрали на обратном пути, не став дожидаться, пока тот сам поднимется к башне.
Глава 3
Вообще-то я не так уж слишком суеверен, как большинство моих коллег, и к разным современным колдунам и экстрасенсам отношусь если не с явным недоверием, то с большой осторожностью и долей здорового скепсиса. Но обстоятельства выше нас. Ночные дежурства ребят на улицах положительного эффекта не дали. Ничего подозрительного они не заметили, а между тем опять исчезла, словно сквозь землю провалилась, очередная наша путана.
Решив, что на безрыбье и рак рыба, я однажды вечером поехал навестить известную ведунью и прорицательницу, практиковавшую в небольшом уютном особнячке на центральной улице. Гадалку звали Маргарита Соломоновна Звездина. Слишком громкое ФИО. Наверняка это был ее профессиональный псевдоним. Просто самодельная кличка то бишь.
Судя по респектабельному району, где находилась резиденция Маргариты Соломоновны, бизнес прорицательницы приносил весьма приличные дивиденды. Много, видать, доверчивых простаков в Екатеринбурге. И я, по ходу, один из их числа, раз сюда приперся.
Последнее время Киса с Цыпой сопровождали меня неотлучно всюду. Не то чтобы я опасался похищения или еще чего-то. Просто береженого Бог бережет.
Оставив «жигуль» на охраняемой автостоянке у дома знаменитости, мы прошли в просторный холл на первом этаже. Все было солидно и чинно. Стены обшиты дубовыми панелями, под потолком хрустальная люстра, на высоких окнах красные бархатные портьеры, хорошо скрывавшие витые чугунные решетки – наипервейшее средство против «домушников». Должно быть, заколдовать даже свой собственный особняк от воров известная ведунья была не в состоянии. Зря пришел к этой шарлатанке. Но давать обратный ход не в моих принципах, и я решил довести начатое дело до логического конца.
Мы подошли к миловидной девушке, сидевшей за журнальным столиком и выглядевшей частью интерьера, так как платье на ней было из красного бархата, словно она, не мудрствуя, в одну из портьер обернулась. Но изумила меня не эта пикантная деталь, а кассовый аппарат на столике.
– Вы предварительно записывались? – спросила секретарша, скромно глядя на верхнюю пуговицу моей рубашки.
– Ясное дело. По телефону. Евгений Михайлович меня зовут. Поищите в своем талмуде. Мне на девятнадцать часов назначено.
– Реестре, – спокойно-доброжелательно поправила эта любительница точных слов, листая толстенную кожаную тетрадь.
– Вход только по одному. С каждого по двести пятьдесят тысяч. Аудиенция с Маргаритой Соломоновной не должна превышать получаса.
– Ничего себе расценочки! – присвистнул нетактичный Киса. – Пятнадцатилетняя «конфетка» меньше за час берет!
– В том и суть! – оборвал я праведное негодование соратника и добавил, совсем уже сбив того с толку: – Тем более что госпоже Звездиной лет сорок, не меньше!
Киса поглядел на меня как на окончательно сбрендившего и пренебрежительно поджал губы:
– Ага, вкурил! За опытность, значит, берет...
– Вот-вот! – усмехнулся я, любуясь на Кису, находящегося в явном глубоком заблуждении. – Ладушки! Расплатитесь тут за меня и вон на креслицах у стеночки посидите, поразмышляйте о смысле жизни на досуге. Куда мне идти, барышня?
– Прямо по лестнице первая дверь направо.
Поднявшись по короткой деревянной лестнице, застланной ковровой дорожкой, на второй этаж, я нетерпеливо стукнул костяшками пальцев в указанную дверь. Не дожидаясь ответа, повернул бронзовую ручку в виде полумесяца и вошел в рабочий кабинет гадалки.
Овальное помещение тонуло в розовом полумраке. Хотя шторы были задернуты, верхний электрический свет не горел, и освещался кабинет лишь канделябром о четыре свечи на массивном письменном столе, сработанном, кажется, из благородного красного дерева. Красиво жить не запретишь.
За столом восседала хорошо упитанная женщина в темном парчовом платье с длинными рукавами и глухим воротником.
– Не стойте в дверях, любезный Евгений Михайлович. Проходите, присаживайтесь, – низковатым грудным голосом сказала хозяйка, указывая на круглый велюровый пуфик напротив своей квадратной цитадели из красного дерева.
Когда я послушно сел на предложенное место, гадалка решила, по ходу, удивить меня своей прозорливостью:
– Аура практически вся черная, во многих местах нарушена, что не может не сказываться на состоянии здоровья. Печень и почки беспокоят? Постоянные нервные перегрузки и приступы депрессии? Правильно?
– Это костюм у меня черного цвета, – усмехнулся я. – Насчет почек верно, но это любой определит, глядя на мои мешки под глазами. Нет, дорогая Маргарита Соломоновна! Я не по поводу личного здоровья. Свои физические и психические проблемки решу уж как-нибудь сам. Я хотел бы выяснить судьбу нескольких очаровательных девушек. Служащих моей фирмы. Пропали они куда-то, ни слуху ни духу, как говорится. – Я выудил из кармана тонкую пачечку заранее приготовленных фотографий и положил перед прорицательницей. – Обращаюсь к вам как к авторитету в области симпатической магии. Не к кому просто больше за советом обратиться – вы моя последняя инстанция и надежда. Авось срастется?
Маргарита Соломоновна взяла полароидные фотографии своими холеными пальчиками, по-мещански унизанными перстнями с разноцветными камушками, и стала неторопливо их перебирать, словно карточную колоду тасуя.
– Это что же, любезный Евгений Михайлович, такая у ваших симпатичных сотрудниц рабочая одежда? – лукаво улыбнулась Маргарита Соломоновна, отчего редкая щеточка пробивающихся черных усиков над ее верхней губой хищно встопорщилась, встав дыбом.
Забыл упомянуть, что фото я вынул из нашего журнала для клиентуры. Естественно, позы у девчонок там были самые соблазнительно-вызывающие и даже нахально-вульгарные. Из одежды присутствовали только черные чулки и туфли на высоком узком каблуке. Очень специфические, ясно, фото.
– Не распыляйте на такие глупые мелочи ваше драгоценное внимание! – уклонился я от ответа. – Лица ведь довольно отчетливо видны. Насколько сведущ в искусстве прорицания – это главное, чтоб прочесть участь человека. Верно?
– Вы неплохо осведомлены, молодой человек, – польстила гадалка, заново начав тасовать порнографическую колоду.
– Много занимался самообразованием, – счел я нужным пояснить. – В свободное от работы время. Почитывал разные популярные брошюрки.
– И такого времени, чувствую, у вас было предостаточно, – не отрывая внимательных глаз от фотографий, обронила прорицательница. – Лет пятнадцать – не меньше...
– Талант сразу видать! – пришла моя очередь говорить комплименты. – Но давайте, драгоценная Маргарита Соломоновна, ближе к теме. Моя скромная персона пусть останется в покое.
– Как скажете, любезный, как скажете, – медленно проговорила ведунья, возвращая фотографии. – У всех ваших сотрудниц судьба одна. На лицах явственно проглядывает печать смерти. Сожалею, но их уже нет в живых...
– Да? – я старательно всмотрелся поочередно в каждое фото, но ничего особенного почему-то не заметил. Красивые сексапильные «телки» – только и всего.
– Вы ничего не увидите, – тоном превосходства пояснила ясновидящая. – Лишь глаза себе напрасно намозолите. Чтобы проникать в тайную материю, нужен сверхчувствительный «третий глаз». Конечно, он есть у каждого человека, но слепой. Спящий, так сказать. Дабы его разбудить, необходимы специальные знания и способности.
– В курсе. Читал про это дело, – я разочарованно сунул бесполезные картинки обратно себе в карман.– Он во лбу помещается. Как глаз циклопа. Что еще можете добавить? Хотелось бы конкретных деталей. Если возможно.
– Все возможно в подлунном мире, – серьезно, почти наставительно сказала Маргарита Соломоновна и затуманенными карими глазами уставилась долгим взглядом на хрустальный шар на столе.
Я с готовностью последовал ее примеру, так как знал, что такие вот шары называют у магов-чародеев «оком мира», в котором будто бы можно запросто увидеть ответ практически на любой волнующий тебя вопрос.
Судя по сосредоточенному и в то же время какому-то странно-отстраненному выражению лица колдуньи, я сразу понял, что она в отличие от меня видит в прозрачном хрустале шара не только колеблющееся отражение язычков горящих свечей канделябра.
– Души ваших девушек взял Пермори Адастра, – глухо сообщила ведунья.
– Иностранец? – удивился я.
– Нет, – достойная дочь Соломона с явным трудом оторвала взгляд от «ока мира». – Это далекая звезда из созвездия Козерога. Олицетворяет собой в магической астрологии звериное мужское начало.
– Зачем Адастре этому меня-то разорять? – возмутился я. – Нельзя, случаем, как-нибудь наколдовать децал, чтоб он отстал наконец от моих девчонок? Мало ли женщин других на свете! Несправедливо получается как-то! В натуре – беспредел!
– Это не в моей власти, – развела пухлыми ручками ясновидящая, жутковато улыбнувшись резиновыми губами в ярко-красной помаде. – Любая звезда сильнее человека! Разве об этом не упоминается в ваших брошюрках?
– Ладно! – не стал я дискутировать на столь скользкую тему. Чего доброго, этот Адастра и за меня, озлясь, возьмется. – А больше вы ничего не увидали? – я с некоторой опаской кивнул на магическую хрустальную штукенцию.
– Насчет вас, Евгений Михайлович?
– Нет уж! – отрезал я, решительно поднимаясь с пуфика. – Обо мне, пожалуйста, не надо! Еще крыша задымится и гуси улетят! Спасибо, обойдусь как-нибудь! Я девчонок имел в виду.
– Видела зеленую гладь водную, бескрайнюю, а под ней рыб и водоросли мохнатые, усыпанные пузырьками воздуха, как бисером...
– И о чем это говорит? – полюбопытствовал я, ощущая, как по моей спине пробежалась чья-то холодная, скользкая рука.
– Я не уверена, но мне кажется, что среди водорослей мелькнули раз-другой длинные рыжие волосы. Женские, по всей видимости...
– Ладушки! Я, пожалуй, пойду. Да и норма в полчаса уже, наверно, на исходе. Рад был знакомству, хоть вы меня ничем не порадовали. Даже огорчили, если уж честно. Бог с вами, уважаемая госпожа ясновидящая!
Уже повернув бронзовую ручку дверей, оглянулся:
– Кстати, Маргарита Соломоновна, с самого начала забыл спросить – чего у вас внизу кассовый аппарат установлен, как в банальном магазине?
– Это тоже не в моей власти, – тяжело вздохнула прорицательница, сразу став похожей на обыкновенную старую женщину. – Государство с моего дела неплохой доход имеет. Налоги...
– Да уж! – солидарно кивнул я. – Налоги у нас в России прямо драконовские! – и вышел вон.
Спускаясь по лестнице, окончательно сбросил с мозгов явно гипнотическое влияние современной колдуньи и полностью вернул себе временно утраченные уверенность и здоровый оптимизм.
«Черт с девками, в конце-то концов! Хорошо хоть, что это не опасные конкуренты, а какой-то далекий полумифический Адастра! Может, он уже удовлетворен и перестанет досаждать нашей фирме. У Шепота, к примеру, девок навалом, да и вообще на земном шаре их никак не меньше двух миллиардов. Есть где разгуляться! Мне, понятно, сильно льстит ваше внимание, уважаемый Адастра, но совсем не стану возражать, если вы переключитесь на другие фирмы. Даже очень благодарен буду! Может, свечку в его честь поставить? Хотя навряд ли в потустороннем мире взятки берут. Это не Россия. Жаль, конечно...»
Но на всякий пожарный я все же вынул из кармана неразлучный блокнот и, изловчившись, выудил из памяти полное уважительное имя космического злодея. Занес его в свои рабочие записи – мало ли, закажу на это имя поминальную молитву, глядишь, отважу Адастру. Есть такой хитрый прием в белой магии – неоднократно самолично о нем читал.
Киса с Цыпой явно скучали, блуждая полусонными взглядами по надоевшему красному интерьеру и замкнуто-скромной секретарше, читавшей какой-то роман в яркой глянцевой обложке.
При моем долгожданном появлении ребятишки радостно вскочили с кресел, с удовольствием разминая ноги. Как застоявшиеся жеребцы, в натуре.
– Я ж говорил – опытность у женщин не самое главное! – довольно загоготал Киса, разглядев мою кислую физиономию. – Нужна еще и молодость. Попка должка быть гладко-ядреной, а не морщинистой, га-га!
– Вполне достоин конкурировать с гусями! – констатировал я. – По умственным способностям – тоже! Я к знаменитой гадалке ходил, а не к старой проститутке, кретин!
Киса тут же заткнулся, махом растер всю свою молодую неуемную веселость. Зато разулыбался Цыпа – он был счастлив лицезреть приятеля в неловко-глупом положении, так как вечно ревновал меня к нему. Ведут себя чисто как дети малые по отношению к родителю. Дурдом! Пора бы уж, кажется, посерьезнее стать децал – у обоих ведь молодчиков руки по плечи в крови!
– Ладно, хватит дуться по сущим пустякам! – примирительно хлопнул я Кису по литому плечу. – Погнали лучше до нашего заведения. Пора холодненьким чешским глотки промочить. В тему будет.
По дороге я подробно рассказал ребятам об увиденном и услышанном в полутемном кабинете. Мальчики слушали затаив дыхание, как страшную сказку перед сном.
– Идея про заупокойную молитву дельная! – одобрил Киса. – Со всякой непонятной нечистью надо ее же оружием воевать! Пистолетом тут не отмахнуться!
– Это как сказать! – оспорил Цыпа. – Ежели на пуле крестик ножом вырезать – любую потустороннюю тварь укокошит за милую душу! Всем известно!
– Да? А куда стрелять будешь, кретин?! – резонно ответил Киса. – Где Адастру эту сыщешь? К тому ж на земле он невидим – гарантия!
– Ша! Кончай треп! – поспешил вмешаться я, пока соратники не переругались всерьез. – Подъезжаем уже. Петровичу про всю эту чертовскую трехомудию не вякайте. Перепугается еще, не дай Бог, наш старикашка! Он ведь, бедняга, излишне суеверен, как недалекий, малообразованный человек.
Глава 4
Не прошло и недели, а доблестная армия наших проституток потеряла очередного своего «бойца» постельного фронта. Это известие разобрало меня не на шутку. Куда потустороннему злодею столько красивых девушек?! Солит он их, что ли, гад?!
Я тут же спровадил Кису в городскую церковь внести имя врага в поминальный список, а Цыпу – в библиотеку за картой звездного неба. Хотелось хоть глянуть на того ненавистного Адастру, почему-то возжелавшего во что бы то ни стало разорить нашу процветающую фирму.
Оставшись с Петровичем в кабинете одни, мы попробовали развлечься в нардишки, но «камень» толком не шел, да и голова сейчас была занята совсем другими мыслями, очень далекими от «кокса» и «марса». Поэтому даже первую партию не доиграли.
– Глянь-ка, Петрович, в общую залу. Нет ли там участкового? – сказал я, закуривая «косяк» с расстройства. – Он еще на прошлой неделе обещал поразузнать об исчезающих женщинах в своем ведомстве. Может, просто сексуальный маньяк в городе объявился?
Капитан Пилипчук обретался в заведении. Через минуту появился в кабинете, сияя полуботинками, начищенными до неприличного блеска. Все-таки военных и ментов даже в штатском прикиде легко вычислить – все они почему-то «повернуты» на излишней ухоженности личной обуви. Пунктик такой.
– Добрый день, Евгений Михалыч! – ухмыльнулся вошедший, по-свойски усаживаясь на диван. – Что за проблемы? В пивнушке вашей тишь и гладь да Божья благодать, как договаривались.
– Кому добрый, а кому не очень, – буркнул я, отводя взгляд от его нахально-зеркальной обуви. – Помнится, ты обещал в архиве покопаться насчет похищении молодых особ женского пола.
– А как же! Порыскал в бумажной пыли до полного одурения. Давши слово, всегда его держу. Принцип мой.
– Ладно, принципиальный ты наш! Есть какие-то зримые результаты? Или пустышка?
– Отчего же, есть небольшой позитив, – Пилипчук явно тянул резину, многозначительно поглядывая маслеными глазами на мой карман. Хохол всегда остается хохлом.
– Не волнуйся, капитан, будет тебе премия! – успокоил я этого мелкого вымогателя. – Рассказывай! Поподробнее!
– Ну, слушайте, хлопцы. Разведал я вот что: дивчины разные уже много лет подряд пропадают. Годиков двадцать напасть эта длится, не менее. В основном из так называемой «группы риска», женщины, ведущие разгульный образ жизни...
– Ты намекаешь, что вылупился какой-то шизанутый моралист, решивший уничтожить в обществе антисоциальный элемент? – научным языком высказал я осенившую меня догадку.
– Может, и так, – с сомнением отозвался капитан. – Но я лишь просто констатирую фактический материал, без каких-либо выводов и умозаключений.
– Ладушки. Констатируй дальше.
– Ну так вот. Сгруппировав тех, кто так и не был найден, я понял, что похищения происходили скорее всего прямо на улице.
– И никаких концов? А трупы? Неужто ни одного тела так и не обнаружили?
– Ну почему же, – усмехнулся капитан. – Цельная гора голых женских тел, но уже непригодных для идентификации личностей.
– Так сильно изуродованы?
– Да нет. Никто их не уродовал. Природа разве.
– Не тяни резину! – Я выдернул из кармана бумажник и, не считая, выдал хохлу несколько пятидесятитысячных банкнот. – Давай короче: в чем суть?
– Я и говорю, – удовлетворенно ухмыльнулся Пилипчук, пряча деньги во внутренний карман пиджака, – природа постаралась над лицами потерпевших до полной их неузнаваемости. Слишком долгое время трупы в воде находились. Водичка разлагает быстрей и лучше земельки, чтоб ты знал.
– Короче!
– Есть недалече от города по течении реки Исеть мрачно известная коса. Ее давно местные жители «отмель русалок» прозвали. Ране не слыхал? Впрочем, я тоже. Вот там-то регулярно женские трупы течением на мелководье выносит. И – обрати внимание – все женщины поголовно голые!
– Точно, Евген, это маньяка рук дело! Рубль за сто! – подал голос Петрович, осуждающе качая своей седой головой. – Вот стервец! Ну изнасиловал, раз нетерпеж был, но убивать-то бабенок зачем?!
– Конечно, точно трудно определить, но на трупах отсутствовали внешние признаки насильственной смерти. Хотя, хлопцы, сами понимаете, что за экспертиза, когда человек вовсе уже не человек, а тухлый кусок мяса с отслоившимися от черепа волосами...
– Гадость какая! – не выдержал слишком впечатлительный Петрович. – Евген, коньячку не желаешь тяпнуть?
– Можно! – усмехнулся я, легко разгадав невинную хитрость старика. – Себе, так и быть, тоже плесни полстаканчика. Но не больше!
По закону пить с ментом западло, конечно, но я придерживаюсь в повседневности простого правила: если нельзя, но хочешь, то можно. Да и вел себя капитан прилично, без панибратства и плебейской фамильярности. А как только в кабинет управляющего вошли Киса с Цыпой, участковый скромно удалился вон, мигом осознав, что он здесь уже лишний.
– Вот, увел прямо из читального зала, – явно гордясь собой, сказал Цыпа, кладя на стол толстенную книгу «Атлас звездного неба».
– Всю неделю подряд имя Адастры будут читать в номинальном списке. Сто тысяч рубликов наглый поп с меня стребовал, – доложил в свою очередь Киса, усаживаясь на диван рядом с поддатым Петровичем.
Усилием воли я стряхнул с мозгов сиреневый туман алкогольного дурмана и сосредоточил свое внимание на книге, углубившись в ее алфавитный указатель. Но сколько ни рыскал взглядом по буквам П и А, ничего похожего на известное мне название звезды не находил. Скрупулезное рассматривание таблицы созвездия Козерога также не принесло положительного результата.
– Дьявольщина! – рассердился я, устав напрягать понапрасну зрение. – Где же этот задрипанный Пермори Адастра?! Всю книжку насквозь перерыл, как дурак.
– Что ты говоришь, Евген? – встрепенулся, как курица на насесте, до этого сонно клевавший носом Петрович.
– Пермори Адастра куда-то запропастился! Ладно, пустяки. Отдыхай дальше, брат.
– Пермориадастра? – зачем-то повторил глупый старик. Осоловелые глаза его вдруг начали стремительно трезветь. – Я уже слыхал это раньше!
– Ну и что? Я тоже слыхал. И что из того? – не понял я странного возбуждения управляющего пивной.
– Да нет! Давно! Помнишь, я тебе про случай в часовне рассказывал? Ты еще не поверил, Евген! Так те четверо покойников это вот слово тогда, кажись, напевали навроде молитвы! Перед тем как мертвую бабу на член истукана посадить! Мори – смерть означает! По-латыни, кажись.
– В натуре? – Я надолго задумался, окутавшись синим табачным дымом и взвешивая все известные мне на данный момент факты.
Если хотя б на время отбросить плотную завесу мистики и суеверий, став скучным материалистом, то та история, приключившаяся с Петровичем, приобретает вполне реальный и понятный смысл. Конечно, то были не мертвецы, а живые люди, одетые в саваны. Да и женщина не покойницей являлась, а просто без сознания была. Хотя ее из могилы ведь вынули... Впрочем, могила могла играть роль схрона, где женщину держали до момента чудовищного по жестокости ритуального жертвоприношения, после которого сбрасывают трупы, видно, в Исеть. Река-то ведь как раз рядом с городским кладбищем протекает! И длятся эти ритуальные убийства примерно два десятка лет... В натуре – гора трупов! Сторож кладбища, весьма вероятно, тоже в этом замешан. И чего они тогда Петровича не добили? Странная беспечность. Впрочем, сектанты эти шизанутые, исключительно только женщин приговаривают, да и сочли Петровича пьяным в стельку. Он же пивом изрядно накачался – разило, по ходу, как из медвытрезвителя в день получки! Да и уважаемая госпожа Звездина под таким материалистическим углом зрения сильнейшие подозрения вызывает. Конечно, может, она просто ясновидящая и экстрасенс, но просветить ее на ржавость явно не помешает...
– Вот что, ребята! – подвел я итог размышлизмам, с силой вдавив окурок в пепельницу. – Быстренько организуйте две группы круглосуточного наружного наблюдения. Одна пусть пасет за сторожем городского кладбища и часовней, а другая за Маргаритой Соломоновной Звездиной. Обо всех малейших движениях подозреваемых сообщать мне моментально!
– Как? – восхитился Киса, блестя черными смородинами глаз. – Ты уже вычислил, кто девок наших ворует? Не голова у тебя, Михалыч, а натуральный арифмометр!
– Надо говорить – компьютер, – скромно поправил я верного соратника. – Арифмометр в современном мире давно уже анахронизмом является. Цыпа, отвези домой. Хочу в латинском словаре слегка покопаться.
К латыни, кстати, я с детства неравнодушен. Знаю несколько десятков афоризмов на этом мертвом языке. Поэтому, вооружившись дома словарем, довольно быстро сумел перевести интересующие меня слова. Их оказалось четыре: пэр мори ад астра. В дословном переводе они звучали несколько мрачновато: через смерть – к звезде...
Глава 5
У Вадима, к моему искреннему облегчению, все пока катило в елочку. Я с Цыпой заявился в «Приют для друга» не с ревизией, а просто с дружеским визитом. Чтобы тому были наглядные доказательства, багажник «девятки» ломился от коробок с импортными консервами и копчено-вяленых деликатесов. Не забыл я и известную страстишку бывшего боевика – ящик сорокаградусной «Русской».
Строители уже неделю как укатили восвояси в Екатеринбург, сварганив для начальника будущего собачьего кладбища вполне приличный бревенчатый домишко и даже сарай. Ежели Могильщик проявит децал хозяйской хватки и трудолюбия, то сможет запросто обустроиться здесь довольно сносно и даже с элементом комфорта, превратив дом в этакую усадьбу со всевозможными полезными пристройками. Крестьянская жилка в Могильщике иногда явственно проскальзывает – вот ему и карты в руки. Можно, к примеру, овечек и барашков начать разводить, не говоря уж о курах и гусях. Не жизнь – малина, кто понимает, Кстати, овечий сыр, говорят, весьма пользителен для здоровья, которого у Вадима, судя по его серо-синюшной физиономии, осталось не так уж и много. Поправлять надо в срочном порядке. И Могильщик, словно услыхав мои мысли, тут же начал его поправлять. Правда, далеко не лучшим, но традиционно-русским способом – распечатав бутылку «Русской».
– Черт с тобой, золотая рыбка! – безнадежно махнул я рукой на неисправимого алкаша. – Рассказывай про свое житье-бытье. В чем особенно нехватку здесь ощущаешь?
– Вот в этом! – ухмыльнулся Могильщик, щелкнув прокуренным пальцем по поллитровке. – Большой дефицит!
– Кто о чем, а голый все о бане! – подмигнул Вадиму Цыпа. Видать, мое благотворное влияние сказывается – начал уже, бродяга, афоризмами, как умный, выражаться.
– А в целом мне здесь нравится! – накатив чуть не полный стакан водки, заявил Могильщик. – По кайфу такая лесная жизнь! Спасибо тебе, Монах!
– Не за что, – отмахнулся я. – Закусывать, браток, не забывай! Одиночество не угнетает? Может, тебе книжек в следующий раз привезти? Или девочку попкастую?
– Благодарю, ничего не надо! – решительно поставил крест на моей благотворительности Вадим. – Не скучаю я. Занятие себе по душе нашел. Соединил приятное с полезным.
– Да? – слегка заинтересовался я. – И что же это?
– Айда, покажу! – Могильщик тяпнул «на посошок» еще полстакана и встал из-за стола.
Мы втроем вышли из избушки и направились к сараю. Впереди вышагивал выпавший в тираж боевик, азартно размахивая своими руками-граблями.
– Это моя художественная мастерская! – гордо сообщил Могильщик, распахивая дощатую дверь сарайки. – Входите, господа. Обувь можно не снимать, ха-ха!
Признаться, поначалу я не воспринял его слова всерьез, посчитав за глупую шутку. И напрасно, как тут же выяснилось. В стенах сарая были вырублены четыре окна, и лучи заходящего солнца проникали в него свободно, без помех, отлично освещая внутренность помещения. Посередине мастерской на гипсовых постаментах стояли две статуи собак в натуральный рост. Как я понял – сенбернара и карликового пуделя. Тоже из гипса, по всей видимости.
– Пуделя, если разрешишь, я на могилке Малыша установлю, – сказал новоявленный скульптор. – Цыпа мне в прошлый раз место захоронения показал.
– Не очень-то он похож, – засомневался я, обходя вокруг памятника. – Малыш черного цвета был.
– Это не проблема! – отмел возражения Могильщик. – Я все уже продумал до донышка! Буду красить скульптуры сверху нитрокраской под цвет почившей собаки. Заказчикам, мыслю, должно прийтись по душе.
– Тогда ладушки. Можешь устанавливать. А сенбернар для кого? Клиент появился?
– Нет. Это просто плод моего художественного воображения. Чистой воды творчество, так сказать. Высший пилотаж!
– Ну да, – кивнул я, соглашаясь. – Но зазря нечего искусству в сарае пропадать. Оборудуй-ка на досуге хорошенький тайник для нашего арсенала, а сверху свой плод художественной фантазии поставь для блезиру. В тему будет. А то меня постоянно мыслишка тревожит: вдруг менты неожиданно со шмоном в пивбар нагрянут? Лучше подстраховаться и все лишнее оружие сюда сховать. Надежней будет.
– Подальше положишь – поближе возьмешь! – поддержал мою идею Цыпа, который сегодня прямо-таки сыпал пословицами направо и налево. Растет на глазах, можно сказать.
Общаться с пьяным уголовником дело малопочтенное. Посему, побазарив еще чуток с Вадимом для соблюдения приличий о том о сем, я стал прощаться:
– Растяни ящик хотя б на неделю. Сгоришь ведь, брат, от водки. Самая паршивая смерть. Ну ладно, бывай пока! Скоро у тебя отбоя от клиентуры не будет – дам рекламу собачьего кладбища во всех местных газетах. Жди!
Обратный путь в Екатеринбург занял, как и в прошлый раз, всего полчаса.
– Странная все-таки психика у этих алкашей, – поделился я соображениями с молча крутившим баранку Цыпой. – Вот на творчество Могильщика с чего-то потянуло. Наверно, это такая разновидность шизофрении.
– Кстати, Михалыч, давно хотел спросить – зачем ты писаниной вдруг увлекся? – невинно полюбопытствовал Цыпа, хитро блеснув на меня в зеркальце салона своими хохлятскими глазенками.
– Это совсем другое! – тут же нашелся я, уловив подвох. – Даже нечего и сравнивать! Все великие личности мемуары писали! И что из того? По-твоему, они поголовно алкаши и шизики?!
– Да я же ничего такого не говорил! – отозвался наглый подручный, явно пряча улыбку. – Ты ведь сам...
– Ладно! – поспешно оборвал я эту никчемно-дурацкую дискуссию. – Подъезжаем уже.
В кабинете Петровича, кроме хозяина, был еще Киса. Но вместо того, чтобы, как обычно, пыхтеть «забитой» папиросой, глядючи в пространство мутным, блаженным взглядом, он суетливо расхаживал по комнате, хмуро уставившись себе под ноги. Прямо как на прогулке в тюремном дворике, в натуре.
– Евген! – облегченно выдохнул Киса при нашем появлении. – Ты очень вовремя! Есть важные новости от наружки. Гражданка Звездина нынче в пять часов вздумала покататься по городу на своей «БМВ». В районе ЦУМа подсадила к себе молодую женщину в кожаной мини-юбке. Не нашу, но явно из таких же. Вернулась в особняк вместе с ней. Гостья до сих пор оттуда не вышла, хотя три часа уже прошло. Смотритель кладбища также вел себя подозрительно – весь день таскал из своей сторожки в часовню какие-то коробки. Ребята спрашивают разрешения сбить замок с дверей и выяснить, что в тех коробках.
– Ни в коем случае! – отрезал я, начав твердо верить, что история с пропажами наконец-то сегодня придет к логическому завершению. – Так мы лишь спугнем эту банду! Сколько у нас людей на кладбище?
– Четверо.
– Вполне достаточно. Пусть не светятся раньше времени. Поехали, поглядим на домик госпожи ясновидящей. Думаю, неспроста она девочку сняла. Не для лесбиянства, а для жертвоприношения!
– В натуре? Так мы едем на свидание с дьявольским Пермори Адастрой? – догадался Киса.
– В елочку, брат! – подтвердил я. – Этой ночью мы с потусторонним чудищем разберемся! Раз и навсегда!
– Минуточку, Евген! – попросил-потребовал Цыпа, выдергивая из наплечной кобуры свой тяжелый «стечкин». Из его обоймы выщелкнул несколько тупорылых патронов и карманным ножом нанес на медные головки пуль насечки в виде крестов. Снарядив пистолет уже «магическим» боезапасом, удовлетворенно хмыкнул:
– Теперь порядок! Ни один черт против девятого калибра, помеченного крестом, не устоит!
К дверям особняка госпожи Звездиной мы, естественно, подъезжать не стали. Тормознулись на автостоянке, затерявшись среди дюжины других автомобилей. К нам тут же подскочил Кисин филер, наблюдавший за домом, и доложил обстановку:
– Хозяйка с гостьей не выходили. В шесть вечера в дом заявился какой-то пожилой мужик. По виду ханыга. Я сначала подумал, что он сантехник на вызове. Но сейчас сомневаюсь – больно уж долго он там прохлаждается! За это время можно свободно все краны и бачки на обоих этажах поменять.
– Посетителей у прорицательницы много? – поинтересовался я, хотя заранее предвидел ответ.
– Никого. Сегодня приема нет, свою молоденькую секретаршу Звездина с самого утра под каким-то предлогом домой отпустила.
– Ладушки! Снимай своих ребятишек и отправляйтесь отдыхать. Считай, что мы вас сменили. Смывайтесь по-тихому отсюда!
– Четырех стволов лишились, – как бы между прочим заметил перестраховщик Киса, наблюдая за серой «Ладой», отчалившей с автостоянки.
– Не узнаю тебя, брат! – посетовал я, закуривая «родопину». – Не веришь в благополучный исход? Помни, что на кладбище еще четверо наших обретаются! Главные события, убежден, произойдут именно там! Так что не дрейфь! Семь «шпалеров» с любой чертовщиной мигом справятся. Вот увидишь!
– Так мы не будем налет на офис делать? – удивился Киса.
– Нет, конечно! Ладно, не отвлекай по глупым пустякам! Курни лучше для успокоения, коли требуется!
Обидчивый Киса, как раз в этот момент вытащивший из серебряного портсигара «косяк», тут же затолкал его обратно и демонстративно от меня отвернулся, якобы засмотревшись в окно.
– Знобит что-то. Нервы, по ходу, шалят, – сделал я хитро-дипломатический ход. – Угости-ка, Киса, из портсигара! В натуре – с нечистой силой лучше под кайфом сражаться!
Оттаявший Киса тут же одарил меня с Цыпой из заветного портсигара, не забыв и себе в рот сунуть «косяк». Таким простым способом в нашей «девятке» снова воцарились дружеское взаимопонимание и теплая атмосфера полного единства.
Но, к сожалению, нет добра без худа, как известно. Атмосфера в салоне «жигуля» через какую-то минуту стала еще и невыносимо душной от терпкого дыма трех «забитых» папирос. Я опустил окно со своей стороны, дав доступ слабому вечернему ветерку, насыщенному запахом цветущей акации.
В девять вечера двери особняка отворились, и на крыльце нарисовалась примечательная троица, сразу направившаяся к синей «БМВ». В середине, еле волоча ноги, шла, пошатываясь, девушка в кожаной мини-юбке. С обеих сторон ее крепко придерживали за локти госпожа Звездина и какой-то небритый мужик.
– Напоили девку или наркотиками напичкали, – высказал свое мнение Киса. – Гарантия!
Троица уселась в машину и выехала с автостоянки на шоссе. Когда синяя иномарка удалилась на полсотни метров, наши «Жигули» без лишней спешки последовали за ней. Потерять «БМВ» из виду я не боялся, так как был уверен, что точно знаю ее маршрут. И оказался прав – машина прорицательницы свернула с центральной магистрали и покатила прямиком к городскому погосту. Как только иномарка въехала на территорию кладбища, высокие железные ворота его захлопнулись, оставив нашу «девятку» с внешней стороны забора.
– Езжай по периметру! – приказал я Цыпе. – Наверняка где-то дыры в заборе имеются!
И как в воду глядел – не успели мы проехать и ста метров, уже нашли в деревянном заборе две выломанных доски. Загнав «жигуль» в густые заросли акации, я в сопровождении мальчиков покинул автотранспорт и нырнул в обнаруженный зазор, нелегально проникая в царство мертвых.
Часовня стояла на взгорке и на фоне уже загорающихся звезд была видна издалека. Продвигались к цели мы осторожно-медленно – во-первых, чтоб не налететь в сгущающихся сумерках на какой-нибудь могильный монумент, а во-вторых, неизвестно ведь, где в настоящий момент обретается госпожа Звездина со товарищи.
Прежде чем выйти на открытую площадку перед часовней, я долго внимательно прислушивался и приглядывался. Но ни черта не увидел и не услышал.
– Ну и где же твоя хваленая наружка? – оглянулся я на Кису. – Дрыхнут небось гаврики в своей машине!
– Не может того быть! – убежденно заявил соратник и, вынув газовую зажигалку, щелкнул ею несколько раз над головой.
В ответ откуда-то сбоку дважды коротко мигнул фонарик и под торопливыми тяжелыми шагами захрустел гравий на дорожке. Через несколько мгновений передо мной предстала плотная фигура одного из Кисиных костоломов. Прокуренный или простуженный голос сообщил новости:
– Только что неизвестные мужик с бабой, приехавшие на «БМВ» темного цвета, сбросили в могилу какую-то девку. Та не подавала признаков жизни.
– Как так сбросили? – придрался дотошный Цыпа. – Наверно, не в могилу, а в яму, приготовленную для завтрашних похорон?
– Нет. В старую могилу, – спокойно опроверг коррективы докладывавший. – Сдвинули вон ту белую мраморную плиту и просто скинули тело. Если желаете, Евгений Михалыч, я сейчас достану оттуда вещественное доказательство.
– Пока, пожалуй, не стоит, – отказался я. – Кто сбросил, тот и достанет тело вскорости, насколько понимаю. Чтобы в часовню отволочь. Конвейер, по ходу, у них такой: особняк – могила – часовня – река. Не будем ломать без особой надобности привычный сценарий варварского ритуала. Неинтеллигентно это – в чужой монастырь со своим уставом... Ладно. Где сейчас приехавшие на «БМВ»?
– В доме сторожа. Сходняк там какой-то. Уже собралось пять человек, с хозяином ежели считать. Три наших кадра за домом пасут.
– Ясно. Часовня заперта?
– Просто навесной замок. В две секунды могу отпереть – плевое дело!
– Ладушки. Дай-ка сюда твой фонарь. Сделаем так: откроешь замок и впустишь меня в часовню. Потом снова закроешь. Сможешь?
– Само собой. Пустяк.
– Я с тобой, Михалыч! – вмешался верный Киса.– Мало ли что там внутри!
– Нет. Вы все здесь останетесь. Кроме деревянного истукана трехрогого, там никого нет. Рубль за сто, как выражается наш старик! Разведаю все сам. К полуночи госпожа Звездина со товарищи здесь нарисуются, достанут девку и в часовню пройдут. У дверей на стреме оставят мужика с косой и в черном балахоне. По-тихому его вырубите и в часовню пройдете. Если мне вдруг срочно помощь потребуется, подам сигнал выстрелом. Тогда уж не до антимоний-церемоний – врывайтесь напролом и без базара пускайте в ход оружие, коли потребуется. Усекли?
Мальчики, переглянувшись, согласно кивнули.
Кисин боевик открыл «амбарный» замок простым и оригинальным способом – сунув в скважину самый обыкновенный штопор. А я и не знал раньше, что им можно не только бутылки открывать. Век живи – век учись, как гласит народная мудрость.
Когда за мною захлопнулась дубовая кованая дверь и лязгнул замок, защелкиваясь, я поспешил включить фонарь, чтоб не позволить разгуляться в темноте своему богатому творческому воображению. Самая страшная действительность всегда воспринимается легче и спокойнее, чем бурно-необузданная фантазия.
Все в помещении было точно так же, как описывал Петрович, словно не минуло с тех пор пятнадцати с лишним лет. По углам заброшенного помещения скопились целые заросли паутины, на обшарпанных стенах с обвалившейся штукатуркой висели строго в ряд иконы в резных деревянных окладах. Их оказалось тринадцать – чертова дюжина то бишь. Любят сектанты символику, видать. Внимательно присмотревшись к изображениям седовласых старцев, я понял, что это и не иконы вовсе, а какие-то издевательские карикатуры на них. Доброты и святости в лицах не было ни на грош. Наоборот, в них легко читались все пороки, известные человечеству. Вон тот тип явно олицетворял собой скупость и алчность – хитрый, ускользающий взгляд, крупный жадный рот и хищный, «клювом» нос с горбинкой. А вот этот типаж – жестокость, судя по тонким, змеевидным губам, торчащим скулам и злому взгляду исподлобья. Да уж, весьма оригинальная коллекция всех смертных грехов.
Тут же у стены была свалена целая груда картонных коробок. Должно быть, именно в них иконы транспортировались сюда сторожем кладбища. А где же главный персонаж интерьера для жертвоприношений? Я сделал еще несколько шагов вдоль стены и обнаружил его.
Истукан был сработан из красного дерева, как и трон под ним. Ну и рожа! Толстые губы сластолюбца кривила препротивная злорадная ухмылка на изборожденном зигзагами морщин лице. Круглые красно-рубиновые глаза вообще вызвали у меня даже легкий озноб по спине. Мастерская работа, надо признать. Как же этакую махину с места на место переносят? Скорее всего – по частям. С помощью фонарика я быстро просек, что к чему – истукан был разборный: всюду виднелись шляпки шурупов, которые и соединяли элементы оригинальной конструкции в единое целое. Самым примечательным у трехрогого чудища был, естественно, его третий рог в полметра, нахально торчащий вверх между ног. Натуральный кол из красного дерева, чуть ли не кинжально острый на конце. При мысли, сколько девчонок нашли на нем свою жуткую смерть, я хотел тут же отстрелить «мужское достоинство» истукана, но сдержал порыв. Глупо это и наивно: все равно что возненавидеть нож, а не того, кто им кроваво орудует.
В часовне было совсем неуютно. Отовсюду веяло промозглой сыростью и запахом плесени. Я чувствовал, как холод своими длинными пальцами-щупальцами нагло залазит мне под куртку. Пришлось даже поприседать децал, чтоб разогнать в жилах кровь. Остро жалел сейчас лишь об одном – что не догадался прихватить походную фляжку коньяку.
Наручный «Ролекс» показывал без четверти полночь, когда наконец-то послышался близкий хруст гравия под чьими-то ногами. Я тут же погасил фонарь и встал за троном истукана, плотно прижавшись к стене, как Петрович когда-то.
Брякнул снимаемый замок, и дверь в часовню широко распахнулась, впуская четыре странные личности, обряженные в белые покойницкие саваны с низко опущенными капюшонами. На плечах они несли пятого представителя рода человеческого – уже известную мне визуально девушку в кожаной мини-юбке. По всей видимости, жертва была в полной отключке.
При неровном, колеблющемся свете четырех горящих свечей я не смог разобрать, кто из вошедших госпожа Звездина. Я был уверен, что ведунья здесь обязательно присутствует и даже играет главную скрипку в этом жутковатом любительском спектакле.
Врубив фонарь, я вышел из укрытия, предусмотрительно вооружив свою правую руку верным десятизарядным «братишкой». При моем внезапном появлении «покойники» выронили жертву, и та с глухим стуком упала на пол, так и не очнувшись.
– Доброй ночи, госпожа Звездина! – не стал я отказывать себе в легком сарказме. – Вот шел мимо – дай, думаю, навешу известную прорицательницу, чтоб засвидетельствовать почтение! Но с прискорбием замечаю, что мне здесь почему-то совсем не рады!
Один из «покойников» скинул с головы капюшон, открыв бледное разъяренное лицо ведуньи. Я сразу направил ствол в ее лоб, чтоб враз утихомирить возможный взрыв агрессивной истерики.
Но Маргарита Соломоновна повела себя в совершенно неожиданном ракурсе – вдруг улыбнулась красно-резиновыми губами и доброжелательно кивнула. Признаться, мне даже как-то нехорошо стало.
– Здравствуйте, любезнейший! Винюсь: сильно недооценила я вашу крупицу интеллекта, Евгений Михайлович! Но кто ж мог подумать? Ведь по физиогномике вы являетесь самым обыкновенным дебилом с уголовным прошлым. И настоящим, как сейчас убеждаюсь.
– И на старуху бывает проруха! – назидательно заметил я сквозь зубы, сдерживая острое желание дать волю указательному пальцу, лежавшему на курке.
– И что же дальше, любезнейший? – продолжала жутковато улыбаться госпожа Звездина. – Сколько потребуете в счет возмещения ваших убытков? Не скромничайте, говорите прямо в валюте. Я заранее согласна на все ваши условия. Обмана не будет.
– Не все продается! – высказал я весьма даже спорную аксиому, старательно прислушиваясь к звукам с внешней стороны часовни.
– Но все покупается, Евгений Михайлович! Разве не знали? Вы же деловой и неглупый человек, несмотря на свою обманчивую простоватую внешность!
За дверями послышались звуки короткой потасовки, и в часовню гурьбой ввалились шестеро моих мальчиков с огнестрельными «козырями» в лапах. От слепяще-ярких лучей нескольких фонарей в помещении стало светло, как на праздничном майском салюте в День Победы.
В авангарде выступали Киса с Цыпой, толкая перед собой упиравшуюся и тоненько повизгивающую «смерть». Косу у нее уже предусмотрительно отобрали. Киса без всякого почтения сдернул с черной фигуры брезентовый капюшон, явив на всеобщее обозрение круглую упитанную физиономию мужика лет пятидесяти. Тот что-то испуганно блеял, кося по сторонам вытаращенными глазами.
– Сторож кладбища, – пояснил Киса. – Пытался еще сопротивляться, козлина безрогая!
– Где этот дьявол Адастра? – подойдя ко мне, деловито поинтересовался Цыпа, рыская хищно прищуренным взглядом.
– Вон у стенки прохлаждается, – равнодушно махнул я рукой себе за спину и тут же понял, что уже не успею помешать молодому соратнику.
Цыпа, будто ковбой из вестерна, мигом вскинул свой «стечкин», и тот дважды глухо «кашлянул», выбрасывая длинные снопы пламени.
Оглянувшись, я увидел, что на месте глаз у истукана зияют две крупные сквозные дырки.
– Ты чего расточительной самодеятельностью занимаешься, идиот?! – мягко попенял я, слегка рассердившись. – У него же буркалы из натуральных рубинов были!
– Пустяки, Михалыч! – заступился за покрасневшего приятеля Киса. – Зато сейчас можно о чертовщине всякой больше не думать и выкинуть ее наконец из головы!
– Глядите, поосторожнее с этим! – усмехнулся я, быстро остывая. – Не так уж много в ваших буйных головушках накоплено, чтоб так легко разбрасываться! Ладно, пора ставить нашу точку в деле. Снимите с сектантов их идиотские капюшоны!
Приглядевшись к трем открывшимся угрюмым мужским мордам, с удовлетворением убедился, что на своем жизненном пути никогда их раньше не встречал. И то вперед. Мне только случайного знакомства с маньяками-сатанистами и не хватает для полного счастья.
Конечно, я глубоко уважаю библейский постулат «око за око, зуб за зуб», но глупо отдаваться одним эмоциям и плебейскому желанию отомстить во что бы то ни стало. Бизнес есть бизнес, он не терпит слабонервных чистоплюев и зашоренных моралистов. Поданная госпожой Звездиной идея о денежном возмещении моих убытков выглядит довольно привлекательной и плодотворной. Я прикидывал в уме сумму, которую можно «срубить» с сектантов, производя сложные арифметические подсчеты, когда меня отвлек возглас Кисы:
– Михалыч! А девка-то в отрубе не из-за алкоголя и наркоты! Глянь на ее шею!
Я посмотрел в указанном направлении, и все математические премудрости махом вылетели у меня из головы. На шее несчастной имелась специфическая ранка-прокус с запекшейся кровью по краям. Жертва госпожи Звездиной находилась в глубоком обмороке просто от сильной кровопотери – как дважды два.
– Не отвлекайтесь по пустякам, любезный Евгений Михайлович! – глухо подала голос Маргарита Соломоновна, прочитав в моем взгляде собственный приговор. – Называйте сумму и забудем о наших недоразумениях. Вы же деловой человек! Хотите тридцать тысяч долларов?
– Нет, не хочу! – сказал я и даже сам в этот момент себе поверил. – С вампирами не договариваюсь! Западло! Но вы другим способом можете расплатиться за свои садистско-мистические наклонности.
– Каким? – живо спросила ведунья-кровопийца, заметно приободрясь.
– Простым. Око за око! Садитесь на кол своему любимому рогатому идолу и отправляйтесь по тому же пути, что и ваши многочисленные жертвы – пер мори ад астра! По-моему – справедливо!
– Ни за что! – взвизгнула ясновидящая, отшатываясь от меня, как черт от ладана. – Вы сошли с ума!
– Все мы несколько сумасшедшие. Только каждый по-своему, – поучительно довел я до сведения Маргариты Соломоновны сей доказанный медицинский факт. – Ладушки! Можно чуток изменить сценарий, принимая во внимание ваше упрямое нежелание платить по счетам...
Я повернулся к четырем сатанистам и полюбовался на их застывшие мрачные морды с затравленно бегающими зрачками глаз.
– Предлагаю сделку, мужики! Вы проделаете с госпожой Звездиной то же, что и с другими, а я за это не буду вас убивать. Слово джентльмена. Подписываетесь? Кто согласен – шаг вперед! Ну?!!
Как и предполагал, колебались подручные ведуньи недолго, почти одновременно сделав неуверенный шажок навстречу моему поднятому пистолету.
– Вот и ладушки! – я сунул «шпалер» в наплечную кобуру. – Действуйте!
Вампирша пыталась сопротивляться, но ее небритый дружок решительно оборвал хипиш, припечатав кулак к затылку подруги. Та сразу обмякла и перестала дико визжать. Хорошо поставленный удар профессионала. Немудрено. Наверно, нехило потренировался мужик на прошлых жертвах.
Я скромно отвернулся, так как никогда не являлся приверженцем жестокости и наблюдать происходящее мне было неприятно. Слишком нежно-ранимую имею душу, сентиментально-романтическую, можно сказать. Поэтому, кстати, всегда обычно стреляю в голову – чтоб не мучился лишку «клиент», не переживал ужас конца. Я же крупный гуманист в глубине души, как и все высокоинтеллектуальные сильные личности, имеющие свое понятие о добре и зле.
Вдруг прорицательница снова противно заверещала, перемежая нечленораздельные выкрики стонами. Я невольно оглянулся. В голом виде Маргарита Соломоновна выглядела значительно более толстой, чем в одежде. Сплошные жировые складки на спине и ягодицах. И ведь не такая уж и старая женщина, чтоб эдак варварски запустить свое тело. Впрочем, возможно, это высосанная чужая кровушка ее так разбарабанила. Похоже на правду.
Насаженная на полуметровый деревянный член идола, ведунья, крича, извивалась, пытаясь с него спрыгнуть. Ясно – не соображает уже ни черта. С такого кола самостоятельно слезть никто не в состоянии. По мясистым ляжкам обильно текли ручейки крови. Я вынул «братишку», охваченный чисто добрым побуждением – шмальнуть ведунью в затылок, чтоб не трепыхалась зря, но моя благотворительность не понадобилась. Вампирша, всхрипнув последний раз, безвольно повисла на «мужском достоинстве» идола, свесив руки на плечи истукана, словно его обнимая. Довольно-таки неприличное зрелище, стоит отметить.
Я повернулся к группе сектантов, хмуро ожидавших своей участи.
– Как и обещал! – демонстративно засунул пистолет под куртку в кобуру. – Слово Монаха – закон! Мочить вас не буду. Пойдем, Цыпа, к машине. Киса, оставляю все на твою ответственность. – Я глянул на толстый брус потолочной балки. – Крепкая, по-моему, штукенция...
– Девку тоже? – уточнил Киса, кивнув на бесхозно валявшееся тело в кожаной мини-юбке.
– Нет, – подумав, отверг я. – Забросишь ее на обратном пути в какой-нибудь травмпункт. Пускай живет, шалава!
– Погодите, братва! – вдруг отделился от группы сотоварищей сторож кладбища, норовя упасть на колени и схватить меня за руку. – Помилосердствуйте! Я-то не шизик и не маньяк! Ей-богу! С этими придурками связался из деловых соображений – они мне шмотки и рыжье с девок отдавали! Я свой брат, уголовник! Четыре годишника отсидел!
– По какой статье? – деловито поинтересовался Киса, мне подмигивая.
– За кражу! Со взломом!
– Не наш профиль. Выходит, что не брат! – сочувственно вздохнул Киса и, не выдержав игры, рассмеялся. – Мы-то «мокрушники» по жизни! Ступай обратно, тварь!
Ударом кулака в челюсть Киса вернул сторожа на прежнее место.
– Ладно, погнали домой, Цыпа! – хлопнул я по плечу молодого соратника. – Нам не стоит всякие зверства лицезреть. Вредно для оптимистического восприятия жизни!
* * *
Бойкие солнечные зайчики весело прыгали по полировке австрийской спальной мебели, напоминая мне, что жизнь прекрасна и удивительна и пора вставать.
Только успел принять привычный контрастный душ, как нарисовался Киса, блаженно улыбающийся, словно школьник-хулиган, случайно получивший пятерку по поведению.
– Тут, Михалыч, про наше дело пропечатано, – пыжась от самодовольства, сообщил он, кладя передо мною на столик камина-бара местную газету. – В тревожной хронике глянь.
Я пробежал глазами короткую газетную заметку. В ней говорилось, что вчера утром в заброшенной часовне городского кладбища произошло массовое самоубийство пяти человек – видимо, членов тайной секты сатанистов. Четверо мужчин повесились, а женщина покончила с собой ужасным способом, свидетельствующим об извращенно-мазохистских пристрастиях самоубийцы. Подробности в газетке скромно умалчивались.
– Замечательно! – удовлетворенно обронил я, закуривая первую за день и потому самую вкусную сигарету.
– А ты, что ль, сомневался, Евген? – насупился Киса. – Чисто сработано! Массовое самоубийство – и все дела! Не подкопаться!
– Да я вовсе не о твоем профессионализме, браток! – усмехнулся я, выпуская парочку колечек дыма, тут же соединившихся в симпатично-замысловатую «восьмерку». – Мне в кайф, что и в России наконец-то красивые массовые самоубийства появились в наличии, как и во всем цивилизованном мире! В новостях постоянно передают – то в Англии, то в Штатах целая секта из жизни добровольно ушла. Экзотика! Завидно даже! А у нас – ничего подобного. Все не как у людей! Зато сейчас ништяк – пусть все видят, что и Русь лапотная хоть в чем-то начинает смахивать на высокоразвитые западные цивилизации!.. Замечательно, Кисуля!
Кровавая Мэри
Глава 1
За низким круглым столом без скатерти, навалившись локтями на исцарапанную, некогда полированную столешницу, напротив меня сидели двое.
Должно быть, оба являлись ярыми индивидуалистами – перед каждым отдельно стояли початая бутылка портвейна «Три семерки» и граненый стакан. Я следовал их примеру – негоже отрываться от коллектива. Раскрасневшиеся лица с неестественно ярко блестящими мутными глазами безоговорочно выдавали тот факт, что это уже не первая наша успешная атака на спиртные запасы заведения.
Несколько подслеповатых сороковатток под невысоким серым потолком полуподвального помещения без излишней назойливости освещали пустые в этот поздний, а вернее, очень ранний час столики с перевернутыми на них колченогими стульями.
Кроме теплой мужской компании, в заведении находился только усталый бармен, сонно клевавший носом за стойкой. Входная дверь бара была надежно заперта изнутри на стальной штырь-засов, чтобы какой-нибудь загулявший выпивоха не нарушил сдуру наш деловой «прикол», приперевшись в «Полярную звезду» за утренним опохмелом.
– Засиделись мы, братва! Пять утра уже! – глянув на наручные часы, заметил я.
– Куда торопиться, Монах? Под лежачий камень все одно не опоздаем! – благодушно отозвался Февраль, обязанный своей кличкой совершенно белым волосам. Даже его густые ресницы над «замороженными» синими глазами выглядели, словно тронутые инеем.
– Хорошо сидим! – поддержал напарника Шило. – Ноги делать резона нет. Дело-то на послезавтра назначено – успеем еще отоспаться, чтоб ручонки не дрожали. Закажем еще по бутылочке?
– Я – пас! – пришлось мне наотрез отказаться, так как ощущал после портвейна какое-то подозрительное брожение в животе. Говорить же ребятам, что предпочитаю марочный коньяк, явно не стоило. Воспримут, не дай Бог, за сноба, задирающего клюв перед менее удачливыми коллегами. За понтовитого дурака то бишь. А «дразнить гусей» самое глупейшее занятие, если, понятно, не желаешь спецом испортить отношения с собутыльниками.
– Ладушки! Разлагайтесь здесь хоть до опупения, – заявил я, когда мне прискучило любоваться на эти уголовные блаженно-пьяные рожи. – Мероприятие мы обсудили в деталях от и до. Хочется надеяться, вы ничего не перепутаете и не забудете! Потопал до фатеры, у меня рефлекс – с восходом солнышка в сон начинает клонить. Бывайте, мужики! Удачи!
– Это у тебя, Монах, память сбой дает, буксует на ровном месте! – ухмыльнулся Февраль. – Билеты-то где? И авансик с тебя получить следует!
Мысленно чертыхнувшись – ведь прав, бродяга! – я достал бумажник и выложил на стол пару билетов в театр музкомедии и две «штуки» баксов.
– Два билета, но в ложе одни будете – все места в ней купил, – пояснил я. – Так что работайте спокойно во время первого антракта, когда зажжется верхний свет. Впрочем, мы это все уже обсудили. Аж в зубах навязло. Остальной гонорар получите после успешного исхода. Счастливо, братва! Глядите, в запой не сорвитесь!
Справившись с тугим дверным засовом, вышел на волю. Свежий утренний ветерок, пока еще не испоганенный бензиновыми выхлопами автомобилей, хорошо освежил мое разгоряченное алкоголем лицо и проветрил задымленные легкие.
Цыпа дремал в «девятке», прикрыв мордаху кожаной кепкой.
– Не спи – замерзнешь! – хлопнул я ладонью по крыше «жигуля», выводя подручного из блаженного забытья.
Цыпленок очнулся мгновенно, будто и не кемарил вовсе. Молодой тренированный организм с отлично отлаженными рефлексами – даже завидно децал. Впрочем, «у природы нет плохой погоды», как говорится. Я хоть и не мальчик уже, но и до старой развалины мне еще весьма далеко. К тому же несколько обнадеживало трезвое соображение, что до антикварно-почтенного возраста люди навроде меня редко доживают. Нет худа без добра, так сказать.
Когда «девятка» выехала с автостоянки в общий утренне немногочисленный поток, соратник осуждающе глянул на меня в зеркальце салона:
– И чего ты, Евген, людей со стороны цепляешь? Февраль, не спорю, признанный спец, но и мы с Кисой не лыком шиты! С любым заданием справимся! Или сомневаешься?
– Нет, браток! – нагнувшись вперед, я дружески потрепал непослушную рыжую шевелюру своего водителя. – Но не все золото, что блестит! Позже сам спасибо скажешь, что не привлек тебя к данному делу!
Задумавшись над моими довольно туманными, надо признать, словами, молодой соратник некоторое время молча крутил баранку, но все же, не утерпев, уточнил:
– Такой сложный ликвид?
– Не в сложности суть, а в последствиях! – устало пояснил я. – Ладно, после поймешь весь смысл. Давай-ка жми на газ. Спать хочу, никакого терпежа уж нет!
Как всегда, восприняв мои слова буквально, исполнительный Цыпа так вдавил педаль газа, что меня мощным рывком резко откинуло на сиденье. Но от сурового выговора я благоразумно удержался – ясно ведь, что Цыпленок не нарочно эдак лихо газует, а лишь по простоте души.
Через несколько минут дикой гоночной езды «Жигули» доставили мою скромную особу к месту назначения – к подъезду дома, где я проживал в непритязательной однокомнатной квартирке на четвертом этаже.
– До вечера отдыхай всласть, – пожелал я Цыпе на прощание, захлопывая за собой дверцу автомашины. – Пока!
Оказавшись в родных пенатах, первым делом заботливо уложил верного десятизарядного «братишку» в его уютную постельку – тайник под валиком дивана, и только после этого стал укладываться сам. Натянув на тело фланелевую пижаму, принял внутрь английский «ночной колпак» – рюмку коньяку – и нырнул под одеяло. Так как нынче я благополучно успел сделать все запланированное, то совесть моя была пушисто-чиста и заснул я мгновенно и сладостно-глубоко, словно в плотном сиренево-оранжевом тумане потерявшись.
Глава 2
Петрович, смешно повязавшись цветастым женским передником, самозабвенно мудрил над газовой плитой в углу своего кабинета, ежесекундно переворачивая на сковороде яичницу, чтоб та вышла одинаково зажаренной с обеих сторон. Ответственный у нас старикан, ничего не скажешь. Не зря двойную зарплату получает – как сторож и управляющий пивного заведения.
Кстати, недавно я наконец сменил вывеску бара «Только для двоечников» на «Вспомни былое», ликвидировав идиотскую двусмысленность, доставлявшую Петровичу массу неоправданных хлопот с нерадивыми школьниками-лоботрясами.
Словно спеша на аппетитные запахи, в комнату буквально влетел проглот Киса. Но на шипящую сковороду с яичницей совсем почему-то внимания не обратил, сразу подойдя к моему креслу:
– Михалыч, как я и предупреждал. Шепот вконец оборзел! Уже не только на Вайнера и Куйбышева его сучки отрабатываются, но и на всех прилегающих улицах. Внаглую отбивают клиентов у наших девочек! Разреши провести профилактические мероприятия! Враз слиняют с чужой территории!
– Что за мероприятия? – полюбопытствовал я, вооружаясь вилкой и нетерпеливо поглядывая на Петровича, закончившего наконец свои кулинарные старания.
– Обреем наголо башку нескольким шлюхам Шепота – и все дела! Мигом уберутся на свои прежние места у ЦУМа. Гарантия!
– Тогда будет война, – напомнил я, с удовольствием отправляя добрый кусман яични по прямому назначению. Прожевав, добавил: – А мы к ней не готовы. Или у тебя иное мнение?
– Как же так?! – явно упал духом только что энергично-агрессивный соратник. – Значит, будем терпеть убытки? Да еще молчать в тряпочку? Но тогда Шепот точняк нам на голову сядет и ноги вытирать о всех начнет! Ты же хорошо эту скотину знаешь!
– Знаю, – подтвердил я, ловко приканчивая сковородку, будто и не было на ней всего минуту назад дюжины зажаренных яиц. – Потому и не хочу на рожон лезть. Глупо. Петрович, плесни-ка пивка, чтоб твою вкуснятину запить! Для активного пищеварения пользительно. Больше калорий усвоится, как в одной брошюрке утверждают.
Не торопясь опорожнив высокий бокал с пенистой приятно-горьковатой амброзией, глянул на мрачно курившего на диване Кису:
– Не переживай, брат! Все как-нибудь да устроится. Надо больше доверять Провидению – оно завсегда на стороне терпеливых и расчетливых. Давай-ка спокойно посчитаем. Сколько человек в группе Шепота?
– Ну, два-три десятка гавриков он, ясно, в силах собрать, – немного подумав, сказал Киса. – Ну и что? Надо не числом, а умением воевать, как ты часто говоришь!
– Положим, я лишь только повторяю слова великого Суворова, – скромно признался я. – Но суть не в этом.
– А в чем? – перебил мою неспешную речь нетерпеливый соратник, нервно сжимая и разжимая свои лопатообразные ладони, словно невидимого врага душил.
– А в том, брат, что мы с недавних пор с Шепотом большими друганами стали. Прямо не разлей вода! Завтра, к примеру, он меня в театр музыкальной комедии пригласил. Билетом вот щедро наделил на оперетку «Мэри Поппинс, до свиданья!». Знатная, говорят, оперетка! Не слыхал?
– Я такое кино смотрел в лагере, – нехотя признался Киса. – Думал, в натуре, порнуха – даже на ужин не пошел, как дурак! Но хоть и Поппинс называется, а к женской заднице ну никакого отношения! Лажа, короче. Обычная комедь.
– На вкус и цвет товарищей нет! – усмехнулся я. – Петрович вот лишь мультфильмы обожает глядеть, а Цыпа – боевики штатовские. Ладно. У меня на сегодня рандеву с Шепотом еще назначено, пора ногами шевелить, если не хочу прослыть невежливым.
– Где «стрелка» забита? На двенадцатом километре? – с нескрываемой надеждой подался вперед Киса, готовый при утвердительном ответе тут же радостно засиять своей смуглой физиономией.
– Нет, – пришлось мне огорчить наивно-хитрого соратника. – В его офисе. Мы же с ним кенты – не забывай!
– Выходит, вы партнерами стали? – поскучнев, вяло уточнил Киса. – И конкуренция побоку?
– В цвет, братишка! Но не куксись. Каждом овощу свой фрукт. Всему свое время то бишь. Лично я сильно рассчитываю на активную помощь Провидения. И тебе советую! Где Цыпа?
– Как обычно – с той стороны двери ошивается – страхует от нежданных сюда гостей.
– Отлично! Он у нас бдительный, как шестидесятилетний молодожен у спальни двадцатилетней супруги! Поехали, навестим милого кентуху Шепота!
Через пять минут колеса «девятки» бодренько несли нас по улицам родного Екатеринбурга к месту встречи с новоприобретенным партнером по бизнесу. Вспомогательную охрану я, чтоб напрасно не нервировать Шепота, решил с собой не брать, ограничившись лишь Кисой с Цыпой.
Нужный мне офис размещался в деловом центральном районе города и занимал весь второй этаж девятиэтажки.
Парочка крепко сбитых охранников-амбалов у входа пропустила нашу троицу без проверки и лишних словопрений, заранее предупрежденная, видать, о визитерах.
Кабинет Шепота прятался в самом конце коридора, как редутами отгородившись от посетителей десятком дверей в другие кабинеты. Впрочем, «редуты» в настоящий момент вели себя довольно скромно и неагрессивно. Находившиеся в проходных комнатах люди в нас культурно не палили из карманных орудий, а лишь провожали внимательно-настороженными, цепкими взглядами.
– Если возникнет хипиш, назад трудно будет пробиваться, – вздохнув, негромко заметил Киса, морща в раздумье лоб. Наверное, сопоставлял количество патронов в наших обоймах с числом встреченных сотрудников Шепота.
– Накрайняк выпрыгнем в окно, – успокоил я соратника. – Всего-то второй этаж. Верно, Цыпленок?
– Плевое дело, – флегматично подтвердил Цыпа, но все же расстегнул две верхние пуговицы своей джинсовой куртки, чтоб освободить руке доступ под мышку к верному двадцатизарядному «стечкину».
В предбаннике – приемной то бишь, – как в натуральном заправском учреждении, – сидела за компьютером миловидная молоденькая секретарша. Судя по сверхсерьезному, сосредоточенному личику, чувству меры в употреблении помады и макияжа, к основному контингенту Шепота – проституткам – она никакого отношения не имела. Либо здорово умело законспирировалась, введя в заблуждение даже такого прожженного доку, как я.
– Как о вас доложить? – смущенно спросила секретарша, стараясь не замечать нахально-пристальных взглядов моих молодых подручных.
– Господин Монах с компаньонами! – доброжелательно-подбадривающе улыбнулся я этому невинному созданию.
Девчушка исчезла за высокой, обитой натуральной кожей дверью в кабинет шефа. Через мгновение появившись вновь, строго-официально заявила:
– Григорий Алексеевич примет только вас одного, так как разговор предстоит конфиденциальный. Компаньонов просит подождать в приемной.
– Ничего не попишешь, – не стал я глупо лезть в бутылку. – Отдохните пока, ребята, в приятном обществе очаровательной церберши. Но без лишних вольностей, пожалуйста, с девочкой! Если она мне потом пожалуется на вас – уволю без выходного пособия! Зарубите себе на носу!
Подмигнув мальчикам, чтоб не приняли по наивности мои слова за чистую монету, я повернул бронзовую ручку двери и проник в святая святых офиса.
Ожидал увидеть более солидный интерьер, даже разочаровался децал. Кабинетик занимал менее десяти квадратных метров площади. На стенах банальные обои в мещанский цветочек, из мебели только письменный двухтумбовый стол и несколько круглых кресел-«ракушек» рядом. По ходу, редкий скромняга Шепот либо скуповат до дурости. Никогда бы раньше ни в том, ни в другом его даже не заподозрил. Чужая душа – потемки, как наглядно смог убедиться на данном простеньком примере.
– Привет, брат Монах! – с наигранным воодушевлением просипел Шепот, в знак уважения чуток приподняв свою тяжелую тушу в кресле и протягивая мне руку. Впрочем, тут же плюхнулся обратно, не дожидаясь, пока я тоже приму сидячее положение.
– Привет, Гоша! Ты никак серьезно захворал, браток? Даже встать навстречу старому лагерному кенту сил уже не осталось? Искренне сочувствую, но довожу до сведения – рукопожатия, сидя, не производятся. Это явно против правил этикета. А мы с тобою люди культурные как-никак.
– Ну ты и формалист, Монах! – недовольно скривился Шепот, с трудом выбираясь из глубокого кресла. – Сейчас ништяк?
– Более или менее, – усмехнулся я, пожимая его мясистую теплую ладошку, и, платя Гоше той же фамильярно-мелкой монетой, первым уселся в кресло, закинув ногу на ногу.
– Чай, кофе? – заметно стал исправляться хозяин кабинета, изобразив на лице благодушно-радушную мину. – Может, коньячку? «Наполеончика»?
– Пока не в кайф, – отказался я, отметив про себя, что Гоша не так уж и прост, коли так неплохо информирован даже о моих пристрастиях в напитках.
– Тогда сразу обсудим наши взаимовыгодные партнерские отношения. Согласен?
– Ладушки. Внимательно тебя слушаю, дружище.
Шепот вскинул на меня настороженно-подозрительный взгляд, желая убедиться, что я не иронизирую, но ничего путного прочесть на моей серьезно-спокойной, честной физиономии, ясно, не сумел. Оно и понятно. Лицо Монаха не букварь для дошколят, а как минимум учебник тригонометрии.
– Ну так вот, – волнуясь, собеседник полностью оправдывал сейчас свою кликуху, – раз ты проявил благоразумие и свойственную тебе деловую хватку, мудро согласившись на слияние наших усилий в общем бизнесе, то и доход, полагаю, мы будем делить поровну... Не стану скрывать – да ты и сам отлично в курсе – девочек на меня работает поменьше, чем на тебя. Но, соединив всех «ночных бабочек» под одной крышей, не только я, но и ты, уважаемый Монах, получишь неплохие дивиденды.
– Какие именно? – полюбопытствовал я, неторопливо закуривая.
– Весьма даже приличные, брат, будь уверен! – заявил Шепот, отводя бегающие глазки в сторону. Не умеет он все же врать убедительно, надо с прискорбным сочувствием отметить.
– Ты, Монах, очень неглупый человек и не фраер. Должен понимать, что дивиденды далеко не всегда в рублях или долларах исчисляются. Чего морщишься?
Признаться, я на какое-то краткое мгновение утратил жесткий контроль над собственной мимикой. Совершенно непроизвольно. Просто когда меня величают «очень неглупым человеком», это обычно всегда означает, что думают при этом как раз обратное.
– Зуб ноет, – нашелся я, мигом снова надевая на лицо привычно-полусонную «рыбью» маску.
– Лечить вовремя следует, – назидательно посоветовал Шепот, демонстрируя в снисходительном оскале свои превосходные фарфоровые зубные протезы. – У меня замечательный стоматолог в знакомцах есть. Знатный специалист! Могу порекомендовать, если желаешь.
– Не желаю! – усмехнулся я. – Твой специалист заместо обезболивающего новокаина наверняка, якобы по ошибке, мне цианит вколет. Шутка! Давай дальше. Ты что-то о недолларовых дивидендах поведать собирался, как крупный дока в данном вопросе.
– Ну да! – собеседник опять почему-то заметно напрягся, подозрительно на меня косясь. – Существует целая масса и разных других весомых плюсов, не связанных напрямую с валютой!
– Не в деньгах счастье, – философски согласился я, подбадривающе ему кивая. Прямо как добрый опытный педагог на экзамене туповатому абитуриенту, который от волнения и испуга начал нести уже полнейшую архиахинею. Неправдоподобную дикую «дичь» то бишь.
– Вот именно! – искренне обрадовался поддержке Шепот, подтверждая тем мое личное нелестное мнение о нем как о недалеком, плоскомыслящем уголовном индивиде. – Не в деньгах счастье – ты это точно подметил! Сечешь поляну, Монах! Скооперировавшись со мной, ты получаешь не только расширение своей фирмы, но и надежного сильного партнера. Мы с тобой весь екатеринбургский рынок проституции запросто монополизируем! Всех мелких конкурентов передавим, как клопов! Помяни слово! Ни одна «бабочка» без нашей лицензии на панель выйти не рискнет! Так что в оконцовке прибыли твои возрастут многократно.
– И когда же эта миленькая оконцовка наступит? До второго пришествия ждать, по ходу, придется?
– Не будь черным пессимистом, Монах! За какой-то месячишко-другой ты с несерьезными фирмочками запросто покончишь. Ребятишками я тебе подсоблю, если понадобится. Хотя навряд ли в этом необходимость есть – как я собственными глазами мог совсем недавно убедиться на двенадцатом километре, у тебя и своих головорезов достаточно вполне. Даже снайпер в наличии имеется!
– Будет натуральная бойня, – заметил я, с любопытством изучая довольную пухлую мордаху этого доморощенного Атиллы. – Несерьезных, как ты выражаешься, фирмочек в городе насчитывается более двух дюжин. И все поголовно клыкасто-зубастые! Рыбки пираньи, кстати, тоже маленькие, но даже быка вмиг в клочья растерзают, буде он сунется сдуру в их тихий с виду водоем...
– Мы-то не быки! – недовольно скривил губы Шепот. – Не узнаю тебя, Монах! Уж не трусишь ли, брат? На воду дуешь!
– Нет. Просто констатирую ситуацию, не закрывая глаз, как глупый страус, на возможные опасные осложнения и подводные камешки.
– Лажа! Не так страшен черт, как его малюют! Тем более что со стороны властей нам будет оказана всяческая поддержка. С этой стороны мы застрахованы выше крыши – как танковой броней, одним словом. Думаешь, зачем я тебе билет в правительственную театральную ложу прислал?
– И зачем же? – по-настоящему заинтересовался я, так как этот вопрос уже вторые сутки не давал мне покоя. А плавать в тумане домыслов и предположений мне никогда не было в кайф. Люблю во всем ясность и полную определенность – имею сию простительную слабость в характере. К тому же от ответа Шепота зависело сейчас слишком многое: отменять, корректировать или претворять в жизнь уже разработанный мною вчерне план.
– По двум причинам, Монах, – Шепот хитро прищурил левый глаз и сразу стал похож то ли на Мефистофеля, то ли на площадного паяца. – Я продуманный не хуже тебя, браток! Во-первых, пусть все увидят, что мы с тобою в паре отныне, а во-вторых, чтоб ты в натуре осознал – моя ликвидация тебе боком выйдет. Ты же не дурак, Монах! – Гоша цедил слова так искренне-убедительно, что верить ему совершенно не хотелось. – Ежели со мною вдруг что-то случится, брат, то и ты совсем ненадолго меня переживешь! Будь спокоен!
– А я и так спокоен. Что за детские подозрения?! – посетовал я, машинально прикуривая новую сигарету от старой. – Мы ведь друганы! Или ты в другом ракурсе мыслишь?
– Ни Боже мой! – серьезно заверил Шепот. – Но береженого Бог бережет. В театре я тебя познакомлю с моей «крышей». С этим человеком, уверен, грубить не рискнешь!
– Как? Ты содержишь «крышу»? Какая в ней нужда? – не стал я скрывать изумления. – С твоими-то крутыми ребятками! Вы же сами для любой фирмы «крышей» можете быть!
– Ясное дело, – важно кивнул Шепот. – Но ты сильно отстал от реальной жизни, Монах! Как обычный уголовник рассуждаешь! В наше непростое времечко не только на бицепсы и стволы следует опираться, но и на поддержку властей. Они сейчас и есть самая крутая мафия. С ними надо крепко дружить и взаимовыгодно сотрудничать, если не желаешь рано или поздно под их жернова попасть.
– Просек! Твоя «крыша» – какой-то крупный мент из управы?
– Бери значительно выше! – просипел Шепот, довольно хохотнув. – Первый заместитель главы администрации города! Он в силах не только от полиции нравов и налоговой инспекции, но и от РУОПа запросто отмазать. Величина! В прошлом годе даже в мэры баллотировался. Жаль, не прошел. Ну да ничего, в следующий раз я ему такую знатную предвыборную кампанию сварганю – проскочит в мэры как салом намазанный! Гадом буду!
– Ну что ж, поздравляю с таким нехилым приобретением! – полил я елеем Гошино самолюбие. – Как удалось на шишку эту выйти? Через кого?
– Ага! Осознал наконец, с кем в долю входишь? – осклабился Шепот. – Так-то, брат! У меня двойная страховка: ребята и Юрий Николаевич. Ну, ребят ты, понятно, можешь запросто перекупить и на свою сторону перетянуть. Народишко пошел ненадежный, дрянь – за лишний доллар мамашу родную продадут, сам знаешь. А вот Юрий Николаевич тебе не по зубам. Мы с ним в одном дворе росли, друзья с детства. Усек? Если со мною несчастный случай какой приключится – он всю твою контору на уши поставит, будь спокоен! Валюту любит, как и все, конечно, но ни за что тебе мою смерть не простит! Так и знай!
– У тебя проблемы с головой, по ходу, – сочувственно заметил я. – Заклинило на подозрительности. Это манией преследования называется, как я узнал в одной медицинской книженции.
– Может, и так, – не спуская с меня тяжелого взгляда, согласился Гоша. – Но я тебя знаю и поэтому предупредил. Не пытайся, брат, силой со мною сладить, лучше давай по-хорошему... Сам рассуди – услуги Юрия Николаевича окупят со временем нынешние твои убытки. Ты же неглупый мужик, Монах!
– Ладушки. Считай – договорились. Буду рад знакомству с вельможной «крышей» твоей.
– С нашей. Монах, с нашей! – поправил Шепот, нажимая кнопку переговорного устройства на столе. – Машенька, организуй-ка нам коньячку. И лимончики не забудь, пожалуйста.
Должно быть, все было приготовлено загодя – уже через мгновение дверь в кабинет приоткрылась, впуская молоденькую секретаршу с серебряным подносиком, на котором гордо высились пара стаканчиков и черная бутылка «Наполеона» в окружении золотистых лимонов. Поставив ношу на стол, секретарша собралась наполнить французским эликсиром серебряные стопки, но Гоша махнул рукой:
– Ступай, милая. Мы сами управимся.
– Подруга дней твоих суровых? – подмигнул я новому партнеру, когда за секретаршей закрылась дверь.
– По-видимому, зря я на тебя грешил! – совсем не по теме высказался Шепот, смерив меня насмешливым взглядом. – Ты даже не в курсе моих дел. Выходит, ничего не пробивал и не вынюхивал. Вывод: черных коварных замыслов не вынашиваешь. Я не ошибаюсь, Монах?
– В цвет, Гоша! Но я не понял...
– Мария моя родная дочь, а не постельная пассия,– пояснил хозяин кабинета, поднимая наполненный стаканчик. – Выпьем, брат, за сотрудничество и полное взаимопонимание!
Делать было нечего. Пришлось бодренько опорожнить стопку с любимым напитком.
– Закусывай, Монах! Правда, ты больше мандарины уважаешь, но и лимончики вещь изумительная. Поверь слову!
– Нда! – я пожевал дольку желтой кислятины и поморщился. – Но, судя по твоей осведомленности, это ты, браток, какие-то замыслы вынашиваешь... Небось, и график моих передвижений по городу имеешь на кармане? Ну ты и пройдоха!
– А как же! – хохотнул Шепот, явно польщенный.– Надо во всех направлениях мозгами шевелить. Как говорили древние мудрецы: хочешь мира – готовься к войне! Я ведь навроде тебя – имею слабость к умным афоризмам...
Прежде чем расстаться, мы тяпнули еще по одной стопке, закрепляя взаимопонимание.
– Как прошла встреча? – не стерпев, поинтересовался Киса, когда мы погрузились в нашу «девятку».– Все путем?
– Нет, – признался я. – Дело оказалось даже паршивее, чем я думал. Господин Шепот не только на нашу территорию претендует, но и на долю в доходах. И всех конкурентов нашими руками хочет убрать. Любит Гоша пословицы, а главную забыл: жадность фраера погубит! Ладно. Домой хочу. Бей по газам, Цыпленок!
Так как с давних пор имею устойчивое пристрастие ко всякого рода научным опытам и экспериментам, то остаток дня истратил на дегустацию четырех марок греческого коньяка, желая установить, какая из них достойна прописаться в моем домашнем баре.
Еще раз досконально убедился, что любое искусство требует серьезных жертв, а искусство ответственно-старательного экспериментатора – в особенности. Короче, до такой степени увлекся сравнительным анализом вкусовых качеств и ароматов напитков, что еле в оконцовке отыскал в комнате собственную постель. Но требуемый результат все же был, хоть и с невероятными трудностями, достигнут: с сегодняшнего дня со всей ответственностью могу утверждать, что греческие коньяки даже в подметки не годятся французским. Такая же грубая алкогольная подделка, как и итальянские. Впрочем, коробку-другую «Царицы» стоит, пожалуй, закинуть в запасник на антресоли. Она, правда, больше смахивает на крепкий ликер, чем на коньяк, но пить вполне можно. Оригинальный «букет» – не исключено, что «Царица» состоит в каком-то дальнем родстве с благородным «Императором».
Глава 3
Вот и настал решающий день посещения театра музыкальной комедии. Но то вечером, а до того времени мне предстояла еще масса всяческих хлопот и суеты.
Приняв освежающий контрастный душ, первым делом звякнул капитану Пилипчуку, назначив немедленную встречу у меня на квартире. Участковый инспектор проявил весьма похвальную дисциплинированность и не заставил слишком долго ждать своего появления.
– Привет служивому люду! – поприветствовал я капитана, впуская в квартиру.
– Хэлло, Монах! – панибратски ответствовал Пилипчук, как видно, так и не уяснивший себе до сих пор своего незаметно-скромного номинала в моей колоде.
– А я наивно полагал, что в твоих родных краях принято говорить: здоровеньки булы! – усмехнулся я, устраиваясь в глубоком кресле и радушно указывая на противоположное.
– Стараюсь не отставать от новой жизни, идти в ногу со временем! – осклабился капитан. – Нынче же все на американский манер. Подмял под себя Запад нищую Русь, как старый опытный развратник глупую пьяную малолетку. Хорошо хоть, что не только всеми своими болезнями наградил страну, но и долларов отстегнул на бедность! Субсидии ихние имею в виду.
– А ты, оказывается, завзятый политолог! – несколько даже удивился я. – Тебе бы лектором от КПРФ работать, а не участковым ментом!
– Ноу! – покачал головой капитан. – В коммунистах я окончательно разочаровался. Пустобрехи. Если у кого и хватит духу дать обнаглевшей Америке по зубам, так это Жирику. Подумываю в его партию вступить. Как считаешь?
– Бог навстречу! Но навряд ли ваш псевдолиберальный теляти сможет матерого волка забодати. Да и не верю я ему ни на полушку. Стоит Жириновскому на престол вскарабкаться – тут же остатки России запродаст кому угодно – тем же Штатам. У него ведь на морде крупными буквами написано: хапуга, интриган и алкаш. А зубами против Запада клацает для того, чтоб нашему придурковатому обывателю потрафить. Модно быть патриотом!
– Ну, не знаю, – с явным сомнением-недоверием протянул Пилипчук. – А ты на кого поставил бы?
– На Явлинского. Единственный трезво-здравомыслящий мужик. К сожалению, стопроцентный интеллигент. Из-за этого наша пока что быдло-плебейская Родина за него не проголосует в обозримом будущем. Ладушки! Вернемся из заоблачных эмпиреев на твердую землю, чтобы драгоценное время не разбазаривать. Кстати, пословица «время – деньги» тоже американская. Ты, капитан, помнится, интересовался у меня возможностью как-то подзаработать слегка. Верно говорю?
– Да. Было дело, – тяжко вздохнул Пилипчук. – Жена, вишь, моду взяла: пилит изо дня в день – вынь да положь ей японский телевизор с видиком. Не разумеет, дура, что мне уж третий месяц зарплату задерживают!
– Ну, это не беда! – широко улыбнулся я расстроенному собеседнику. – Могу легко выправить твое финансовое положение. А заодно и по службе помочь. Если не повышением, то премию годовую от своей конторы точно получишь! Без всяких задержек и проволочек! Гарантирую!
– Это как же? – весь подался вперед Пилипчук, чуть не вывалившись из кресла от избытка заинтересованности.
– Очень просто, – я вынул из секретера загодя приготовленную долларовую пачку и кинул на колени капитану. Тот рефлекторно сомкнул колени, и денежная пачка, зажатая между ног, стала напоминать детородный орган. Правда, какой-то плоский и странного грязно-зеленого цвета. Я чуть было не расхохотался.
– Баксы твои, если сумеем договориться и прийти к общему взаимовыгодному знаменателю...
– Серьезная сумма! – Пилипчук неуверенно повертел в руках пресс пятидесятидолларовых банкнот, явно борясь с жгучим желанием сразу сунуть «зелень» себе в карман. – И что ты за нее потребуешь? Дважды умереть и только один раз воскреснуть?
– Все не так страшно, инспектор! – продолжал я ободряюще улыбаться, любуясь на моментально вспотевшую морду легавого. – Тебе сегодня вечером представляется возможность с честью выполнить свой служебный долг. Как истинному блюстителю правопорядка и непримиримому борцу с преступностью! В глубинах души ты же именно такой и есть! Верно, капитан?
Пилипчук какое-то время таращился на меня, хлопая глазами, затем пробурчал:
– Не крути динамо, Монах! Завязывай темнить! В чем конкретная суть?
Я подробно, в деталях изложил предстоящее дело и под конец инструктажа придвинул по столу к капитану тонкий бумажный квадратик.
– Билет в музкомедию на вечер... Подписываешься?
Пилипчук полностью оправдал мои надежды – без лишних слов сгреб билет и сунул вместе с американской пачкой себе в карман.
– Вот и ладушки! – похвалил я. – Теперь сможешь не только видеодвойку своей благоверной купить, но и спальный гарнитур из орехового дерева. К тому ж еще и героем прослывешь! Ну скажи, разве я не натуральный Санта-Клаус? Буквально засыпал твою скромную особу знатно-щедрыми презентами!
– Ага! – кивнул инспектор, не спуская с меня прищуренного взгляда. – Но подарочки твои, Монах, имеют одну неприятную особенность – все ладаном попахивают!..
– А идеала вообще в природе не существует, – нашелся я. – В любой бочке меда при желании легко можно отыскать ложку-другую дегтя... Такова реалия жизни. Не желаешь ее французским коньячком подсластить? Для поднятия тонуса?
– Нет. Надо в театре трезвым как стеклышко быть. Дело ответственное шибко.
– Правильно мыслишь! – поддержал я вынужденную трезвость инспектора. – Кстати, надеюсь, ты в штатском прикиде на культурное мероприятие заявишься?
– Ясное дело! Мог бы и не предупреждать, – кисло скривил свои тонкие губы капитан. – Соображаю, что к чему! Не кретин, поди!
– Вот и ладушки, предусмотрительный ты мой! – усмехнулся я. – Тогда до вечера разбегаемся. Увидимся на оперетке!
Заперев за капитаном входную дверь, я ненадолго задумался, прислонившись к вешалке. Не прокололся ли в расчетах? Сумеет ли Пилипчук сварганить дельце как надо – без сучка и задоринки? Признаться, хохлы никогда не внушали мне особого доверия. Подозрительная нация, себе на уме. Но уж слишком заманчиво было привлечь к акции именно мента – все карты в моем вечернем пасьянсе лягут тогда идеально-убедительно для всех. Ладно, черт не выдаст, свинья не съест! Понадеемся на воровской фарт, который всегда на стороне мудро-продуманных личностей. На моей стороне то бишь.
Успокоенный этим не слишком скромным соображением, я вернулся в гостиную и продолжил подготовительную работу к сегодняшнему культпоходу в святилище Мельпомены.
Первым делом извлек на свет Божий из стенного платяного шкафа аккуратно-небольшой кожаный чемоданчик-«дипломат». Положив его на журнальный столик, щелкнул замками и откинул крышку. В пенопластовых гнездах чемоданчика матово поблескивали вороненые части короткоствольной винтовки Мосина. Чтобы их собрать в единое боевое целое, потребовалось всего около минуты. Пятнадцатисантиметровый дюралевый цилиндр глушителя я навинтил на укороченный ствол, а оптический прицел крепить не стал, посчитав его совершенно излишним в данный момент. С семи метров даже ребенок не промахнется, не говоря уж о профессионале.
Из того же шкафа снял с вешалки чешский офицерский бронежилет, купленный мною давеча специально для сегодняшнего мероприятия. Конечно, значительно надежней было бы использовать солдатский шестнадцатикилограммовый, а не эту трехкилограммовую «игрушку». Но солдатский при всем желании под пиджаком не скроешь.
Повесив броник на спинку кресла, надел на него сверху белую котоновую рубашку и прошел с винтовкой в другой конец комнаты. Следовало подальше удалиться от цели, чтоб не попали на рубашку после выстрела предательские пороховые сегменты, ясно свидетельствующие, что палили не с приличного расстояния, а практически в упор.
Уже прицелившись в собственную свеженовенькую сорочку, в последний момент передумал и опустил ствол. Конечно, глушитель подавит в себе около пятидесяти процентов убойной силы заряда, но и в этом случае пуля вполне может проделать в легком бронежилете сквозное отверстие. А это в мой план никак не вписывалось. Лучше подстраховаться от греха.
Передернув затвором, выщелкнул патрон на ковер. Осторожно раскачав пулю пальцами, отделил ее от гильзы. Ополовинив пороховой заряд, успокоился и вернул конусообразный медный «птенчик смерти» назад в «гнездо».
Винтовка натужно «кашлянула», и моя замечательная импортная рубашка приобрела посередине «спины» весьма некрасивый дефект в виде рваной дырки. Ничего не попишешь – искусство требует жертв. Зато, к моему искреннему облегчению, если не радости, бронежилет остался практически цел. Урезанная пороховая энергия обессилила пулю, и та плотно увязла в многослойном пластике бронежилета, не сумев его прошибить. Что мне и требовалось.
Теперь предстояло самое основное и малоприятное – обзавестись необходимым наглядным доказательством в виде синяка. Сначала хотел сварганить просто и действенно – присобачить лейкопластырем марганцовую примочку на спину, но вовремя одумался. Марганец сделает лишь ожог, и если на него глянет профессиональный эксперт-криминалист, то вмиг обнаружит грубую подделку кровоподтека. Нет, надо, чтоб все было по уму и выглядело убедительно-натурально.
Вычислив по расположению дырки на рубашке нужный мне участок тела, я прислонился спиною к дверному косяку и стал старательно о него тереться, как косолапый мишка об осину чешется. Со стороны мое ерзанье смотрелось, наверное, до ужаса смехотворно. Но я успокоил себя трезвым соображением, что здесь мною любоваться некому. Косяк оказался малоэффективен, и я переключился на острую дверную ручку. Понадобилось приличное время, пока смог прекратить это натуральное самоистязание. Но и результат был налицо – точнее, на спине – багровый синяк расплылся под моей правой лопаткой, как крупная клякса из пролившейся чернильницы. Ладушки. Теперь можно наконец и одеться. В комнате, несмотря на лето, было довольно-таки прохладно, так как балконную дверь я почти никогда не закрываю. Постоянный приток свежего воздуха благотворно сказывается на жизнедеятельности организма. А тело в моей профессии тоже является оружием, которое рачительный хозяин всегда должен держать в отличном, боеспособном состоянии.
Стараясь излишне не тревожить ноюще-саднящую спину, осторожно надел бронежилет, а сверху натянул покоцанную пулей рубашку. Темно-серый костюм и вишневый галстук в мелкую серую полоску завершили мой гардероб. Вообще-то подобный прикид я не часто использую, но не заявишься ведь в театр в удобно-привычных черных джинсах и кожанке. Чего доброго, за плебса примут.
Так что придется весь день рассекать в таком глуповатом виде – заскочить домой переодеться времени уже не будет.
Перед уходом, прежде чем уложить винтовку в «дипломат», старательно протер ее носовым платком, смоченным водкой, уничтожая личные дактилоскопические «визитные карточки».
Прикинув напоследок в уме, не забыл ли чего, покинул родные пенаты, захватив с собой увесистый «дипломат».
Квартира, что снимали Февраль с Шилом, находилась в типовой пятиэтажке в самом конце улицы Бажова. Оба боевика были нездешние, залетные – прикатили в Екатеринбург из своего Каменска-Уральского по каким-то собственным – скорее всего, «мокрым» – делишкам и угодили в поле моего зрения практически случайно. Так уж распорядилась с ними Судьба. Ничего тут уже не изменить – видно, это них на роду написано...
Оставив Цыпу в машине у подъезда, поднялся на нужный этаж. К моему глубокому удовлетворению, оба наемника оказались совершенно трезвы. Признаться, на то я мало надеялся. Февраль даже в зоне перед вечерней поверкой умудрялся нагло напиваться в стельку. Исправился, выходит, бродяга под конец жизненного пути. Молодец, ничего не скажешь. Лучше поздно, чем никогда.
Шило, сидя за столом у окна, чистил шомполом полуразобранного «тотошу», то и дело напряженно поглядывая на улицу. Здорово, по ходу, в этот раз накуролесили ребятки в городе, коли ежеминутно нападения ожидают. Чьего, любопытно, – ментов или своих братьев-головорезов? Впрочем, теперь это не имеет уже принципиального значения. Нынче все их проблемы и головняки благополучно закроются сами собой. Нет худа без добра, как говорится.
– Вот. Инструмент доставил, как договаривались, – сказал я, ставя чемоданчик на стол. И тут же засунул руки в карманы пиджака, чтоб ненароком не наследить в квартире своими пальчиками.
Вернувшийся из прихожей Февраль сразу пристрастно ознакомился с содержимым «дипломата». Оно и понятно. От надежности инструмента в нашей профессии зависит не только жизнь «объекта», но часто и твоя собственная.
– Хороший винторез! – одобрил Февраль, опробовав работу затвора и спускового механизма. – Обойма лишь одна? А запасная?
– И одной будет за глаза! – отмел я нарождающиеся возражения. – Тебе нужно произвести всего три выстрела. Два – в цель, а третий куда душенька пожелает. Он все одно холостой.
– Ну да! Ты в прошлый раз говорил, – осклабился Февраль. – Третья пулька якобы в тебя попала. Верно?
– Естественно! Чего тут не ясно?
– Как раз все ясно, Монах, не хипишуй. Я просто восхищаюсь твоей продуманностью. Мутный ты, навроде самогонки моего деревенского дядьки! Как в зоне главным суперинтриганом был, так и на воле зажигаешь.
– Каждому, знаешь ли, свое, – отмахнулся я от этого сомнительного панегирика. – У меня голова устроена не только для того, чтобы есть. Ладушки! Не будем отвлекаться от темы. Значит, так: не меньше трех выстрелов. Усвоил? Отлично! Остальной гонорар получите после дела в «Полярной звезде» от Цыпы.
– Ясно, хозяин! – Февраль закурил и выпустил насмешливое дымовое облачко в потолок. – Одно не всеку – зачем ты нас нанял? Твои ребятки – тот же Цыпа – вполне справились бы с заданием. Разжуй, браток, чтоб я не думал лишнего...
– Здесь все просто, на поверхности, можно сказать, – заверил я, ничуть не смутившись. – Зря гонишь, Февраль! Раз даже мне понадобилась оправдательная дырка, то и моим мальчуганам отмазка необходима. И она будет в наличии – во время акции и Цыпа, и другие постараются оказаться в значительном отделении от места действия. Уразумел, брат?
– До донышка! Зря нервничаешь, Монах! Сляпаем твое дельце – останешься доволен! Все будет в ажуре, как положено. Точно, Шило?
Шило, оторвавшись от своих вороненых железок, молча кивнул, ухмыльнувшись: мол, базара нет!
– Кстати, вы давно в паре? – поинтересовался я, наблюдая такое полное единодушие наемников. – В одиночку же выгоднее отрабатываться – делиться не надо. Или кенты – не разлей вода?
– Дело не в этом, – пояснил, как старший в их дуэте, Февраль. – Я, понимаешь, когда с «объектом» работаю, отвлекаться по сторонам не могу. Психика так устроена. А это чревато палевом. Вот Шило со своей пушкой и страхует меня с тыла и с боков. Накладно, конечно, выходит. Но зато работаю без суеты, спокойно. Знаю, что все в ажуре будет.
– Мудро! – согласился я. – Пути отхода подготовили?
– Само собой. Слиняем по боковой служебной лестнице. Все надежно. Шило проверял. Дверной замок на соплях держится, одного доброго пинка хватит, чтоб вышибить его из гнезда.
– Ладушки. Сразу рвете когти в Каменск?
– Да нет, – усмехнулся Февраль. – Сперва заглянем в «Полярную звезду». Иль ты запамятовал?
– Ерунду городишь! Цыпа с валютой будет вас ждать, как договаривались. Я имел в виду – сегодня или завтра домой обрываетесь?
– Сегодня. И так уж подзадержались с твоим дельцем. Так что, по ходу, уже не увидимся с тобой в ближайшие месяцы. Можем сейчас заранее попрощаться, Монах, а ежели мы вообще больше не нарисуемся в Екатеринбурге – не удивляйся. Всех денег все одно не заработать... Если честно: подумываем с Шилом завязать и фермерское хозяйство наладить. Коли со сметкой и хваткой взяться – дело заладится. Как думаешь?
– Вполне возможно, – с нескрываемым сомнением сказал я. – Кулаками, значит, решили стать? Усадьбу из белого кирпича на взгорке построить со всеми причиндалами, да?
– Не! – пренебрежительно выпятил нижнюю губу Февраль. – Каменные хоромы красивше, но для здоровья пагубны. Деревянный двухэтажный дом поставим. Из дуба иль, накрайняк, из сосны. Пользительней будет.
– Оно конечно, – согласился я, поймав себя на крамольной мысли, что Февраль как в воду глядит, мечтая о деревянной домине. Очень даже скоро, уверен, мечтания наемников благополучно претворятся в жизнь. Но в совсем неожиданном для них ракурсе.
– Ладно, братва! – я поднялся со стула. – Мне уже пора ноги делать. Весь погряз в делах, не обессудьте. Прощайте, мужики! До встречи в ином месте и другом времени, как говорится!
Дружески пожав напоследок обоим наемникам их крепкие ухватистые ладони, я покинул явочную фатеру. Спускаясь по лестничным маршам, поразмышлял немного о странностях сударыни Судьбы, которая обожает, как видно, позабавиться да поиграть с людишками. Те строят планов громадье, надеются, рассчитывают на что-то, а тут – хлоп! – и ваши уже не пляшут...
Цыпа, заметив, что я вернулся без чемоданчика, многозначительно кашлянул, предупредительно распахнув дверцу машины:
– Что затевается, Евген? Не скажешь?
– Всему свое время, – отмахнулся я, усаживаясь на заднем сиденье. – Давай-ка в наше родное заведение погоняй лошадей!
Так как в форсированном двигателе «жигуля» этих самых «лошадей» было около сотни, то и домчались мы до «Вспомни былое» в считанные буквально минуты.
В кабинете управляющего застал привычную картину: Петрович глядел по «ящику» приключения Тома и Джерри, а Киса самозабвенно раскладывал на столе карточный пасьянс, пыхтя очередной «забитой» папиросой.
– Что день грядущий нам готовит? – полюбопытствовал я у соратника, кивнув на карты. – Вернее, меня интересует нынешний вечер.
– Лажа какая-то прет, – отозвался Киса, обозревая мутным взглядом свое «хозяйство». – Тут и нечаянный интерес выпал, и кресты могильные. Сплошная непонятка!
– Все смешалось в доме Облонских! – усмехнулся я. – И много крестов? Впрочем, дай-ка сам попробую угадать! Три?
– В цвет! – удивился молодой соратник. – Ты, Михалыч, прямо ясновидящий!
– Не говори больше, пожалуйста, при мне это пакостное слово! – поморщился я. – Госпожу Звездину сразу напоминает... Совсем не в кайф, знаешь ли. Это у тебя тонкая материя по молодости начисто отсутствует, а у меня натура нежная, сверхчувствительная, как у всех глубоких, незаурядных личностей. Давай, братец, лучше про что-нибудь веселенькое приколемся. К примеру, о предстоящей работе...
– Есть работа? Выходит, не врали карты? – с Кисы мигом слетела расслабляющая марихуанская дурь. – Я всегда готов, как пионер! Правда, Михалыч! Вот только кофе сейчас хапну чуток!
– Не суетись, брат! Если и будет работенка, то лишь поздним вечером. Отдыхай пока, блуждай дальше в своем оранжевом конопляном тумане, – щедро улыбнулся я, видя такой похвальный трудовой порыв.
Но утихомирить холерика Кису было не так просто – он у меня как боевой конь, почуявший близкую битву, сразу начинает бить от нетерпения копытом, в радостном предвкушении жаркой схватки. Пацан, что с него взять. Пришлось разжевать ему, как маленькому, детально-популярно:
– Да ничего особенного или интересного не предвидится! Вечером я отправлюсь в театр, а ты с Цыпой – к заведению «Полярная звезда». Если там вдруг появятся Февраль с Шилом – вы их тихо ликвидируете. Ну, охолонул? Так-то! Я ж говорил – дело простенькое, без затей и наворотов. Обыденная текучка, так сказать. Ладно, дай-ка мне тоже «косячок». Со скуки сдохнуть можно! До оперетки еще целых два часа с мелочью!..
Глава 4
У парадного входа в академический театр музыкальной комедии я отпустил машину с мальчиками на все четыре. Впрочем, все их дороги сейчас вели в «Рим». К забегаловке «Полярная звезда» то бишь.
Еще было довольно светло. И потому многолюдно. Сытая, хорошо одетая праздношатающаяся публика вселяла сомнение – действительно ли в России ужасный экономический кризис и голод, как о том ежедневно трубят все газеты? Всматриваясь в беспечно-веселые лица прохожих на театральной площади, я сделал оптимистический вывод, что если кризис с прогрессирующей нищетой и есть, то затронули они далеко не всех моих сограждан.
А когда я прошел в просторное фойе театра, то был буквально ослеплен. И не от блеска тысячи граненых висюлек на огромной хрустальной люстре, а от сияния драгоценных камней и золота, которые в неимоверном количестве украшали запястья, грудь, уши и пальчики лучшей половины человечества. Впрочем, мужчины не слишком отставали от своих жен и любовниц – щеголяли золотыми и платиновыми печатками, запонками и галстучными заколками. Здесь собрались так называемые сливки общества. Оно и понятно. Другие попасть сюда были не в состоянии – самый дешевый билет в этот театр стоил ровно месячную зарплату рядового госслужащего.
На фоне того плебейски-роскошного великолепия я смотрелся, наверно, нищим интеллигентом, нахально проникшим в святилище Мельпомены по простой контрамарке. Правда, так оно почти и было. Попал на оперетку совершенно бесплатно, но не по банальной контрамарке, а по вызывающе-глянцевому пригласительному билету в правительственную ложу.
На всех холеных лицах окружающих не замечалось даже намека на трудовые темные круги под глазами, как у меня. Сразу ясно – все поголовно нагло нарушают библейскую заповедь и не в поте лица своего зарабатывают хлеб насущный. Хотя на многих красовались крестики и распятия из драгоценных металлов.
К счастью, у меня не имелось ни времени, ни желания долго любоваться на это сборище «новых русских». Ни Шепота, ни других знакомых личностей в фойе не наблюдалось, и я направил стопы в буфет. Не в поисках своего нового партнера, признаться, а просто чтоб слегка промочить горло рюмкой-другой живительной влаги. Мандраж меня не бил, но ощущалась острая необходимость несколько приподнять жизненный тонус. Чуток взбодриться, короче.
Заполучив у миловидной барменши свои сто пятьдесят граммов, я чинно устроился за свободным столиком. Прежде чем оприходовать коньяк, понаслаждался его благородным терпким ароматом, чтоб перебить им устойчивые запахи разных французских духов, буквально пропитавших весь театр и делавших его похожим на дорогой бордель.
Но я недолго пребывал в гордом одиночестве. Без всякого на то разрешения напротив меня уселся капитан Пилипчук, одетый в черную тройку, которой давно стукнуло лет десять – заметно лоснившийся на всех сгибах материал с головой выдавал почтенный возраст костюма. Мент старательно не встречался со мной взглядом, делая вид, что мы незнакомы.
– Все по плану? – ни к кому конкретно не обращаясь, тихо спросил этот задрипанный конспиратор. – Никаких изменений?
Я неодобрительно покосился на полный стакан в его руке.
– Все по-старому. Но сомневаюсь, что ты справишься с делом, накачавшись шартрезом!
– Это сок киви! – поспешил опровергнуть мои подозрения капитан. – Я не идиот, чтоб сейчас напиваться!
– Тогда ладушки, – облегченно вздохнул я. – Слушай сюда. Открылась важная деталь: у снайпера замедленная реакция. Поэтому сперва нейтрализуй его напарника. Он более для тебя опасен. Допивай, короче, свой киви и ступай осваиваться с местом. Первый звонок уже был!
Когда Пилипчук ретировался, я не спеша прикончил коньячную дозу и после второго предупредительного звонка направился по широкой, застланной богатым ковром лестнице на второй этаж, где размещались театральные ложи.
Я довольно быстро отыскал в длинном полукруглом коридоре нужную мне ореховую дверь с литерой «Б», но путь мне решительно преградили два крепких моложавых мужика в одинаковых темно-синих костюмах и голубеньких галстуках. У одного из них за ухом торчал шнурок микрофона, а в руке была мобильная рация. Телохранители – тут же определил я. Как видно, досуг госчиновника охраняется ничуть не хуже, чем тайный воровской сходняк.
Мой красивый пригласительный билет на этих натасканных овчарок ожидаемого впечатления не произвел.
– Будьте любезны предъявить к билету документ, удостоверяющий вашу личность, – проскрипел один из «близнецов», оттирая меня своим мощным плечом от вожделенной двери.
Но глупую ситуацию благополучно разрешил Шепот, вовремя выглянувший на шум в коридор.
– Пропустите гостя! – важно приказал он государственным церберам, и те неохотно раздвинулись, давая мне скупо-узкий проход в правительственную ложу.
Театральные спецапартаменты оказались невелики по метражу, но выглядели весьма просторными благодаря тому, что в ложе стоял всего один-единственный ряд из пяти массивных кресел, обитых роскошным сиреневым бархатом. В середине ряда одиноко восседал седоватый импозантный мужчина в сером, как и у меня, костюме. Я сразу почувствовал к нему некоторое расположение, хотя при моем появлении он даже не потрудился встать и лишь слегка повернул голову.
– Дорогой Юрий Николаевич, позвольте представить вам Евгения Михайловича, моего старинного приятеля и нового партнера по бизнесу, – разливался соловьем Гоша, стараясь за слащавой улыбочкой скрыть свое явное раболепство перед важным чиновником городского масштаба. Странные довольно-таки сложились отношения между друзьями. Если, конечно, Шепот нагло не наврал мне об их совместном детстве, чтоб повысить личный рейтинг. Что ж, в таком случае пусть это останется на его совести – все одно скоро с нее все прегрешения благополучно спишутся. Я очень строг в правилах приличия и хорошего тона. Поэтому твердо стою на том, что о мертвых не только плохо говорить нельзя, но также и думать. А Шепота уже вполне можно считать стопроцентным покойником. Я не формалист какой-то – те несколько десятков минут, что отделяют Гошу от небытия, в расчет не беру.
Юрий Николаевич равнодушно кивнул, приглашающим жестом указывая на кресло слева от себя.
– Рад знакомству, Евгений Михайлович! – высокомерно-холодно обронил он, когда я сел на предложенное место. – Григорий мне много о вас любопытного рассказал!..
– Неужели? – не сдержал усмешки я. – Наверно, о том, как я ему в БУР курево и хавку загонял? Или о том, как его однажды в деберц проиграли, а я его отмазал?
Чинуша аж в кресле заерзал, не зная, как реагировать на мои слова, чтоб не потерять лицо. В конце концов он благоразумно сбросил с себя маску высокомерной заносчивости и улыбнулся почти добродушно:
– Не будем вдаваться в подробности вашей с Григорием нелегкой судьбы. В настоящее время вы оба солидные уважаемые бизнесмены – от этой точки и станем плясать. Договорились, Евгений Михайлович? Или, как емко-точно выражаются в тех джунглях, о которых вы совершенно не к месту упомянули, покатит?
– Ладушки! – я ответил такой же дипломатически-доброжелательной улыбкой, отметив мысленно, что Юрий Николаевич далеко не глупец и не чванливый зануда, каким я ошибочно воспринял его в первый момент.
Шепот устроил свое жирное тело в кресле справа от Юрия Николаевича, подчеркивая этим, что тот здесь главный. Меня данный нюанс чуток покоробил, но и вполне удовлетворил – сидеть впритирку с мишенью мне, признаться, было бы мало в кайф. Хотя в профессионализме Февраля ни капли даже не сомневался, так как имел весьма позитивную информацию о некоторых прошлых его акциях, выполненных достаточно грамотно и аккуратно. Без прокламаций со стороны заказчиков.
– Предлагаю отметить достигнутый консенсус! – продолжал бодро наводить мосты высокопоставленный друг детства Шепота. – Давайте выпьем, господа, за укрепление плодотворного сотрудничества между властью и капиталом! В единении – сила, как очень верно утверждал ныне оплеванный основоположник марксизма! Григорий, наполни бокалы!
Шепот готовно нагнулся вперед и, зацепив лапой, подкатил поближе к нам низкий столик на колесиках, стоявший у барьерчика. На столике радовали глаз серебряное ведерко с выглядывавшей из него бутылкой марочного шампанского и три фужера на точеных хрустальных ножках. Управляться со всем этим хозяйством Гоше пришлось почти в темноте. Третий звонок давно прозвенел, и постепенно угасающий свет люстры под сводами театра как раз в этот момент умер окончательно. Из оркестровой ямы раздалась бравурная музыка, и тяжелый занавес разошелся в стороны, открывая взглядам сцену, освещаемую разноцветными софитами. Перед публикой, видно, предварительно разогревая ее к началу спектакля, выпорхнула дюжина размалеванных девиц, зачем-то обряженных в коричневые школьные передники и исполнивших, высоко задирая свои длинные голые ноги, игриво-фривольный канкан.
– Прозит, господа! – поднял наполненный фужер Юрий Николаевич.
Оторвавшись взглядом от сверкания аппетитных ляжек кордебалета, я последовал его примеру. Шампанское оказалось полусухим и довольно приятным на вкус. Правда, я не получил от этого удовольствия, так как дегустацию напитка испортило неожиданно народившееся в мозгах подозрение: а вдруг Шепот не так уж прост и приготовил мне встречный аналогичный сюрприз? Вот это будет номер! Под названием «Бумеранг»!..
Я отставил фужер с недопитой итальянской кислятиной на столик и пробежался пытливым взглядом по ложам напротив. Видимых причин для беспокойства не обнаруживалось. Все ложи были битком набиты зрителями, кроме одной, где смутно угадывались две хорошо знакомые фигуры – Февраля и Шило. Практически рядом с ними, в первом ряду соседней ложи, сидел Пилипчук. Отсюда лицо его казалось каким-то размытым бледным пятном. Из-за неровно падающего со сцен света, наверно.
С переполненной галерки и из партера опасность тоже не грозит – слишком много свидетелей, которые могут вмешаться в события. По ходу, я просто дую на воду.
Несколько успокоенный данными трезвыми соображениями, я, не торопясь и смакуя, допил свою шампань. Все же, надо признать, пойло довольно качественное – совсем не выдохлось, пока я страховался по сторонам. Кстати, хорошее шампанское в состоянии определить даже не знаток: в нем очень долго держатся пузырьки. В «Мадам Клико», к примеру, целую ночь, как я имел возможность лично и неоднократно убедиться.
И все-таки врожденное чувство ответственной предусмотрительности, свойственное тонким личностям, не позволило мне полностью расслабиться. Поэтому я значительно больше интересовался поведением зрителей, чем любовными перипетиями английской учительницы Мэри Поппинс, происходившими на сцене. Чуть было даже не забыл сделать главное – снять с себя пиджак. Из-за жары якобы. Впрочем, оба соседа так были увлечены глупой опереткой, что не обратили на мой «стриптиз» никакого внимания. Да в этой желтой полутьме они и при всем желании не сумели бы разглядеть странную малосимпатичную дырку на моей рубашке.
Когда первое действие театрального представления наконец закончилось и на сцену спустился занавес, я невольно весь напрягся, не спуская глаз с противоположной ложи. Медленно начал загораться верхний свет люстры, подводя последнюю черту под жизнью Шепота. Важно было вовремя засечь вспышки, так как на звук выстрелов рассчитывать не приходилось – глушитель у винтовки Мосина сработан по уму, почти как заводской.
Одновременно с первой вспышкой коротко вскрикнул Шепот, выпучив глаза и раззявив рот, словно удар под дых получил. После тут же последовавшего второго огненного выхлопа мой компаньон захрипел, схватился за грудь и стал заваливаться набок, судорожно елозя по паркетному полу каблуками своих черных лаковых туфель.
Больше ждать было нельзя. Неуклюже-резко вскочив с кресла, я будто случайно запнулся за столик и, не удержав равновесия, всей своей тяжестью обрушился на ошалевшего Юрия Николаевича, противно заверещавшего в моих объятиях, как недобитый заяц. Я не стал излишне долго «прессовать» перепуганного госдеятеля – слабо застонав, сполз с него на пол и обессиленно привалился к барьеру, тараща на Юрия Николаевича глаза, полные страдания и изумления. По крайней мере, я очень старался изобразить именно эти чувства.
Гулко отдаваясь под высокими сводами театра, загрохотали торопливые пистолетные выстрелы, так плотно слившиеся, что напоминали автоматную очередь. Всего я насчитал девять ударов «грома», что свидетельствовало о похвальной предусмотрительности капитана – дополнительно к обойме он загнал еще один патрон в ствол своего табельного «макара». Грамотно, ничего не скажешь.
Проявляя сильно запоздалый героизм, с пистолетом в руках в ложу ворвались два молодчика в синих костюмах. Телохранители явно не имели опыта в экстремальных ситуациях. Не зная, что предпринять сначала, они тупо переводили взгляды с сидячей статуи своего шефа и повисшего на подлокотнике кресла Шепота на мою скромную особу, валявшуюся у деревянного барьера.
Мне надоело находиться в глупой и неудобной позе потерпевшего. Поднявшись на ноги, отряхиваться не стал – нужды не было. Как смог только что убедиться, паркетный пол здесь являлся образцом девственной чистоты. По ходу, перед самым визитом знатного чиновника ложу тщательно пропылесосили и вымыли. Мысленно я вынес искреннюю благодарность театральной уборщице, а вслух сделал выволочку двум амбалам:
– Я бы вас к себе в кожаные затылки не взял! Чего замерзли?! Стреляли из ложи напротив – мухой проверьте, что почем! Ментов и «Скорую» вызовите по рации!
Синие «близнецы» повернулись к своему шефу, начисто игнорируя мои приказы. Чайки наглые.
– Выполняйте, – с трудом выговорил Юрий Иванович, выходя из заторможенного состояния прострации. Должно быть, раньше под прицельным огнем ему бывать ни разу еще не приходилось.
Когда муниципальные сосунки, топоча своими тяжелыми ботинками, выбежали в коридор, я склонился над телом Шепота. И был весьма неприятно поражен – оно все еще продолжало дышать, будто это не в него только что всадили две крупнокалиберные винтовочные пули. Я быстро разобрался, в чем дело. Оба попадания были в грудь, а не в голову, как я рассчитывал. Полнейший кретинизм! А еще за профи Февраль канал! Вот будет фокус, коли Шепот возьмет да и выживет!
Словно подтверждая мои мрачные опасения, Гоша шевельнулся в кресле и открыл затуманенные глаза. Зрачки уже подернула прозрачная пленка – это визитная карточка с того света, но взгляд пока что оставался вполне осмысленным.
– Монах, спрячь Машеньку! – прохрипел Шепот, цепляясь окровавленными пальцами за мою левую руку и безуспешно пытаясь выпрямиться.
– Не шевелись, брат, и не переживай! Тебе это сейчас вредно! – Я высвободил запачканную ладонь из его ледяных клещей и добавил совершенно искренне: – С дочерью твоей все будет в порядке! Обещаю!
Должно быть, тревога о судьбе дочери была той единственной ниточкой, что удерживала Гошу на этом грешном свете. Успокоенный моими словами, он слабо благодарно улыбнулся и закатил глаза. В уголках губ лагерного приятеля появились обильные капельки крови – видно, у него были пробиты легкие. Так и отдал концы Шепот, улыбаясь. Красивая смерть, ничего не скажешь. Я даже позавидовал слегка где-то в глубинах души.
– Вы же опасно ранены! – услышал я обеспокоенный возглас за спиной.
Оглянувшись, увидел круглые глаза Юрия Николаевича, явно удивлявшегося моей невероятной живучести. Он, святая простота, даже руки вперед протянул, желая, по ходу, подхватить меня, когда я начну падать.
– Пустяки. На мне хороший бронежилет, как всегда. Ударило довольно сильно, но, чувствую, ранение не проникающее.
– Пуля, Евгений, предназначалась мне! – убежденно заявил бледный госдеятель. – А ты, дружище, меня заслонил, жизнь спас!
Из врожденной скромности я не стал с ним спорить, лишь обронил:
– Это вышло совершенно случайно, Юра. Не бери в голову.
– Как бы там ни было, а я твой должник по гроб жизни! – уже полностью обретя свой обычный самоуверенно-командный тон, сказал мой новый вельможный друг. – Обращайся в любое время суток! Я добро не забываю!
– Ладушки! – легко согласился я. – Буду иметь в виду, Юрий Николаевич!
– Никаких больше отчеств! Для тебя с сегодняшнего дня я просто Юра!
Этим нервным реверансам, боюсь, не было бы конца, но тут очень вовремя нарисовались телохранители. При своих «шестерках» Юрий Николаевич поспешил напялить на физиономию непроницаемо-высокомерное выражение.
– Оба террориста убиты наповал сотрудником милиции, случайно оказавшимся поблизости, – доложил шефу тот, что был с рацией. – Он остался охранять место происшествия до приезда своих коллег. «Скорая помощь» тоже уже выехала.
«Ну что ж, все пока катит в елочку. По плану то бишь. Я закурил «родопину», облокотился на мягкие велюровые перила барьера, любуясь сверху на тихую панику, царившую в партере. Часть публики торопливо спешила к выходам, а другая часть, застыв как стоячими, так и сидячими истуканами, задрав головы, глазела на ложи. Поведение людей обусловливалось, ясно, их характерами. Ипохондриков, судя по количеству сидячих «статуй», нынче в театре музыкальной комедии было больше всего.
* * *
Освободился я от докучливых вопросов любознательного следователя уже поздней ночью.
Выйдя из управления внутренних дел на воздух, обнаружил, что мою скромную особу дожидаются двое, тут же поднявшиеся со скамейки навстречу. Первый – капитан Пилипчук, а второй – плюгавый мужичонка с репортерской сумкой через худосочное плечо. По микрофону в его руке я махом просек, что почем.
– Уважаемый Евгений Михайлович, вас беспокоят «Екатеринбургские ведомости». Будьте добры ответить на несколько вопросов! – сразу взял быка за рога корреспондент, нахально сунув мне в лицо микрофон, как дуло пистолета.
– Какие такие вопросы? – не слишком любезно отозвался я, отстранив рукой в сторону журналистское оружие.
– Что заставило вас, рискуя собственной жизнью, заслонить телом первого зама руководителя города?
– На моем месте так поступил бы каждый! – усмехнулся я, вспомнив недавнее газетное интервью с пожарником, спасшим из горящего дома девчонку-малолетку.
– Это общее место! Штамп! – недовольно скривился репортер. – Поконкретнее, пожалуйста! Какие мотивы или чувства вами двигали? Вы с Юрием Николаевичем друзья?
– Без комментариев! – отрезал я любимым выражением нашего министра внутренних дел, которое он обычно употребляет, когда ему нечем ответить на вопросы журналистской братии об очередном громком преступлении.
– Назовите хотя бы свою фамилию! – взмолился мужичонка. – Мне утром материал в редакцию сдавать, а господин Пилипчук не захотел сказать или сам не знает!
– Ничем не могу помочь. Разве что заголовок подкинуть тебе на бедность. Пользуйся: «Скромный герой решил остаться неизвестным». Покатит? Вот и ладушки! Гуляй отсюда, короче, пока я остатки скромности не растерял, глядя на твою шакалью морду. Может, тебе ее набить для доходчивости? На бульдожью мигом станет похожа... Капитан, проводите меня домой. Неважно что-то себя чувствую. Тут недалеко.
Пилипчук готовно подставил свое плечо, но я лишь просто взял его под руку и увлек в ближайший темный переулок. Назойливый репортеришка хотел было нагло увязаться за нами, но вовремя благоразумно воздержался от столь чреватого для его физиономии шага.
– Чего смурной такой? – полюбопытствовал я, когда убедился, что мы с капитаном остались одни. – Премию коллеги зажимают?
– Какая, к черту, премия! – сплюнул, некультурно выругавшись, участковый. – Козлы безрогие! Выговор мне светит, что табельное оружие с собой в общественное место взял!
– Козлы! – согласился я. – Ладно. Дам я тебе премию, не хандри!
– Да ничего мне не надо! – почти выкрикнул Пилипчук. – И учти, Монах, больше я на такие дела не ходок! Кончено! Заруби себе на носу!
– Охолони, капитан! – потрепал я по плечу этого хлюпика-неврастеника. – И не вздрагивай! Вон бар светится. Заглянем-ка на огонек, причастимся святой сорокаградусной водицей! Для нервишек пользительно!
– Можно немного, – устало кивнул Пилипчук, видно, растеряв, пока базарил, весь свой агрессивный пыл. Слабаком капитан оказался, дешевкой. Да из мента ничего путного выйти и не могло!
В заведении приятно пахло жареным картофелем, пивом и табачным дымом. Родная атмосфера.
Мы забрались на высокие табуреты у стойки бара.
– А ведь нынче я первый раз в театре был, – смущенно признался вдруг Пилипчук. – Жаль, судьбу этой Мэри так и не узнал...
Ну не шизик ли? Дальше использовать его на «мокрухе», ясно, нельзя. Крыша окончательно поедет и задымится.
– Пустяки, капитан. Что вот пить будем? – Я случайно обратил внимание, что молодая барменша как-то странно косится на мою левую руку, спокойно лежащую на стойке. Глянув туда же, с неудовольствием обнаружил, что недостаточно хорошо вымыл руки – на тыльной стороне ладони сохранилось три ржавых пятнышка засохшей крови.
– Не волнуйтесь, барышня! – я улыбнулся ей как можно доброжелательнее. – Это всего лишь краска. Я художник по призванию. Дайте-ка нам, милая, два коктейля «Кровавой Мэри» для затравки!
Я потрепал по плечу опять чего-то заскучавшего Пилипчука:
– Коктейль очень в тему будет, не так ли?.. Не хмурься, дружок, жизнь продолжается! Для нас по крайней мере!
Рассчитывай на лучшее!..
Посвящаю памяти братьев-близнецов Огурцовых
Побег
Моторная лодка, несмотря на встречный ветер, шла по реке ходко. Мощный подвесной «Буран» властно-весело вздыбливал своими стальными лопастями буруны за кормой. При свете заходящего за лесистый горизонт солнца вода за бортом казалась густо-фиолетовой.
Макс, сидевший у рулевого рычага, повернул к приятелю рыжую кудлатую голову:
– Как мыслишь, Ягода? На ночь тормознемся или без передыху до Екатеринбурга поканаем?
– Нет. Бензина мало. – Ягода, тридцатипятилетний крепко сбитый мужик, отвечал неторопливо-нехотя, думая о чем-то своем. – Причалим. Пригляди тихое местечко. Светиться лишку нам не в цвет.
Подходящая природная бухточка вскоре нашлась. Здесь почти к самому берегу подходил сосново-березовый лес, надежно укрывая ее от близкого пригородного шоссе с его оживленным даже в вечернее время движением автотранспорта.
Вытянув лодку за якорную пеньковую веревку на песчаную отмель, нашли сухое место на ближнем бугорке и расположились перекусить.
Запас провизии был весьма небогат. Полбуханки ржаного хлеба и неполная алюминиевая фляжка с самогоном. За отсутствием стакана пили прямо из горлышка, передавая друг другу фляжку как некую эстафету.
За пять часов непрерывного плавания их лодка проделала приличный путь, отдалившись от колонии-поселения Кундинка почти на сотню километров. Побег был незапланированный и потому плохо подготовленный. Еда, гражданская одежда и крайне необходимые документы у беглецов отсутствовали. Впрочем, одеты Ягода с Максом были не в черные лагерные робы, а чисто по-деревенски – в телогрейки и холщовые штаны, заправленные в стоптанные кирзачи. Обычная для поселенцев экипировка. Но любой, даже малограмотный, мент при встрече мигом определит в них лагерный контингент – у телогреек воротники были по-зоновски отпороты. С оружием также ощущалась напряженка. Лишь у Ягоды имелся в наличии финский нож с цветной наборной рукояткой, спрятанный за голенищем сапога.
Положение сложилось явно критическое. Побег без должной тщательной подготовки – практически стопроцентное палево. Но другого выхода для них просто не существовало. После нынешних утренних событий...
А дело было так. Ранним утром толпу зеков выпустили из бараков жилой зоны в деревню Кундинка на рабочие места – кто пошел в коровник, кто в ремонтную мастерскую, кто на свиноферму.
Последнюю обслуживали трое заключенных – Сергей Максимов по кличке Макс, Василий Ягодин по кличке Ягода и Петр Калмыков по прозвищу Калмык.
В лагерях давно уже не мудрствуют и присваивают кликухи в основном по фамилиям. Простота – сестра гениальности, так сказать. Да и легче запоминается. Как братвой, так и лагерной администрацией. Так что еще большой вопрос, кому из них именно принадлежит столь плодотворно-банальная идея.
Натаскав ведрами воды из близкого колодца, залили ею комбикорм и дали свиньям. По уму следовало воду сначала вскипятить, но возиться с этим никому не хотелось. Сойдет и так.
После трудов праведных далеко не святая троица занялась удовлетворением своих насущных потребностей. Электричество на ферме отсутствовало, и чифир варили во дворике на костерке, подвесив над ним на проволоке закопченную от многократного использования алюминиевую кружку. Щедро сыпанув на пол-литра воды всю пятидесятиграммовую пачку «со слоном», полностью выварили чай, доведя жидкость до кипения трижды. С помощью ложки отжав «кашу» в другую кружку, получили около трехсот граммов густо-черного, как деготь, напитка.
Кружка пошла гулять по кругу. С каждым ее оборотом поселенцы, делавшие по два традиционных лагерных глотка, заметно веселели. Все-таки при отсутствии водки чифир наиболее бодрящий напиток. Хотя в нем как раз и содержится самый главный враг алкоголя – кофеин.
Ягода блуждал взглядом по приземистым, большей частью покосившимся бревенчатым домишкам Кундинки. Строили их явно еще при царе Горохе и, по ходу, с тех пор ни разу капитально не ремонтировали. Да и кому охота? Пара десятков ветхих строений давали приют лишь старикам и старухам, которые мечтали, наверное, только об одном – скорее получить успокоение на красивом зеленом пригорке, где широко раскинуло свои владения деревенское кладбище.
Молодежь давно подалась в города за лучшей долей, не желая прозябать в этаком захолустье, где даже клуб отсутствовал. Работали в Кундинке одни заключенные колонии-поселения, что притулилась своим серым заколюченным забором к деревушке, как пьяная бродяжка к телеграфному столбу.
Слушая жадное чавканье, доносившееся из распахнутых ворот свинарника, Ягода ощутил острый приступ голода. Нищенски-скромный сухой паек, что они получили утром в зоне, лежал тут же на пеньке – холщовый мешок с ржаным «кирпичом» и шесть ржавых селедок, завернутых в лагерную газетку «Трудовое знамя».
«На таком рационе ноги можно запросто протянуть! – тоскливо подумал Ягода, со злостью сплевывая набежавшую голодную слюну. – До перестройки этой хреновой получше все ж нашего брата кормили. Факт!»
– Братва, предлагаю поросенка приговорить и без обжалования зажарить! – словно прочитав его мысли, высказал идею Калмык, хитро кося на приятеля своими бесшабашными карими глазами. – Я и соли из столовки прихватил! Крупноватая, правда, но сойдет!
– Гони перышко, Ягода! – с воодушевлением поддержал его Макс. – Я махом высшую меру свинке сварганю! Без права на кассацию!
Ягода вынул из рукава финку и воткнул рядом с сапогом Макса:
– Банкуй, малолетка!
И он, и Калмык были чуть не вдвое старше Макса и поэтому относились к нему несколько свысока и панибратски. Да и статья у того была «детская» – хулиганка, смотревшаяся рядом с их сто второй – умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах – просто смехотворно и несолидно. Хоть и «чалились» Ягода с Калмыком совсем по разным делам, но одинаковая статья сблизила их еще в лагере строгого режима. Вместе и документы на перевод в колонию-поселение подали. И обоим подфартило – месяц назад суд, приняв во внимание отсутствие грубых нарушений дисциплины, перевел их сюда, в Кундинку. Впрочем, сменяли друзья, как скоро выяснилось, шило на мыло. Посвободнее тут, понятно, но и голодней в два раза. Когда желудок постоянно пустой, тот факт, что конвойные по бокам отсутствуют, ценится уже не как козырной. К хорошему, как известно, очень быстро привыкают.
Через четверть часа куски розовой свинины, шипя, потрескивали на угольях, распространяя вокруг аппетитный аромат свежего жареного мяса. Так как головой месячного поросенка все, чисто по-городскому, побрезговали, Макс зашвырнул ее обратно в свинарник.
– Сородичи махом сожрут и имя позабудут спросить! – ухмыльнулся он. – Одно слово – свиньи!
– К такой знатной закуси надо бы и выпивку сообразить, – высказал дельное рацпредложение Калмык. – Можно парочку поросят толкнуть за самогонку или брагу местному населению. Старикашка-сторож только в пять нарисуется, никаких следов не останется уже...
– Но он же засечет, что вместо тридцати двух поросят осталось лишь двадцать девять! – показал осведомленность в арифметике и заодно свою трусоватую мелкую сущность Макс, пытаясь не допустить «рацпредложение» к «госприемке», которую всегда осуществлял Ягода, как «старшой» в их маленькой бригаде.
– Идея стоящая, – подумав чуток для вящей солидности, кивнул Ягода. – Тебе и банковать, Калмык, как зачинщику!
Того уговаривать не пришлось. Мигом вытряхнув на траву селедку и хлеб из холщового мешка, больше похожего на объемную котомку бродяги, Калмык скрылся с нею в свинарнике. Уже через пару минут вынырнул во двор, победно держа обеими руками мешок, в котором активно шевелилась и повизгивала их «валюта».
– Я мухой! – обронил Калмык, перепрыгивая через низкий тростниковый частокол, огораживающий дворик. Скоро его приземистая сутулая фигура исчезла из виду за палисадником ближайшего к ферме домишки.
Отшвырнув сапогом не в меру ретивую беременную дворнягу, Калмык без стука вошел в сени, а из них в горницу.
За широким деревянным столом сидел сухонький старик, уныло уставив свои бесцветные, поблекшие глаза в мутное оконце. Из хрипящей радиолы, наверное, одного возраста с хозяином, лился мощный поток металлического рока.
– Привет, металлюга! – оскалился вошедший, усаживаясь на скамью напротив хозяина.
– Ошибочка. Меня Мефодием зовут, – прошамкал старикашка, вздевая на нос круглые очки с выпуклыми стеклами в железной оправе. Некоторое время удивленно изучал незнакомое и небритое лицо непрошеного гостя.
– Тебе что нужно, мил человек?
– Бартер хочу предложить, – Калмык положил на стол копошащийся мешок. – Самогон есть в наличии?
– А на что он мне сдался? – Старик неуверенно потыкал своим кривым заскорузлым пальцем мешок. – Живой, кажись?
– Ясно, живые! – отрезал Калмык. – И нечего лапать, раз самогонки нет!
– Как нет? – изумился старик. – Навалом! Куда ж я без родимой? Даже огород обиходить сил уже нема. За все приходится платить нонче. Деньжонок-то нет, да и не шибко мужики их и берут! Первачок-то пшеничный залучше всего!
– Чего ж ты, мухомор, голову мне морочишь?! – окрысился Калмык. – В маразме плаваешь? Короче – берешь поросят или без надобности?
– Так это порося? – оживился хозяин дома, с удивительным проворством развязывая мешок. – Здоровенькие, кажись. Бартера твоего не надо, а порося беру! Сколько просишь за пару?
– Не прошу, милейший, а требую! – сразу внес полную ясность Калмык, отлично знавший, как надо вести торг с такими вот простоватыми с виду, но ухватистыми и прижимистыми деревенскими дедами. – За пару таких жирненьких, сочных поросят отстегивай три литра!
– Дак они же небось краденые! – проявил недюжинную смекалку старикан, хитро поблескивая своими застекленными бесцветными глазками.
Поразмыслив, подергал зачем-то поросят за уши и твердо добавил:
– Больше двух не дам! Поощрять воровство колхозного имущества не в моих крестьянских понятиях!
– Значит, «по понятиям» живешь? – насмешливо ощерил свои стальные зубы Калмык. – Братья мы, выходит! Давай, по-родственному, три и не жмись, как шлюха на сватанье!
Хозяин часто заморгал, с явным трудом усваивая сказанное, но так и не нашел в своей седой голове достойного ответа.
– Два с половиной – распоследнее слово! – гордо выпятив впалую худосочную грудь, неуверенно промямлил старикашка.
– Шут с тобой, барыга, по рукам! – согласился Калмык, вдруг вспомнив, что его дожидается, быстро остывая, зажаренная свининка. Да и братва, наверно, уже костерит его почем свет за медлительность.
Старик, суетливо шаркая ревматичными ногами, скрылся за печкой, плотно задернув за собою ситцевую занавеску.
«Страхуется, падла!» – ухмыльнулся Калмык, с удовольствием ощутив себя опасным и сильным, как в прежние времена на воле.
Мысль, что боится его всего лишь какой-то полудохлый Божий одуванчик, он и рассматривать не стал. Как ненужно-вредную и нагло ущемляющую его самолюбие.
Вскоре хозяин появился, бережно неся в руках двухлитровую стеклянную банку с прозрачной, но подозрительно отдающей в голубизну жидкостью. Под мышкой у него была зажата старая алюминиевая фляжка армейского образца.
– Вот, мил человек, как порешили. Токмо зараз договоримся – емкости обратно возвернешь. Тогда и сумку тебе отдам.
– Коли опохмелиться децал нальешь, то верняк тару в целости получишь! – ухмыльнулся Калмык, принимая алкогольную плату за колхозных поросят.
– Налью, куды ж деться, – вздохнул старик. – Ежели еще где-нито порося найдешь – дорогу знаешь...
– Заметано, хозяин! Наладим наш взаимовыгодный бартер, не сомневайся! – Калмык заспешил к выходу, ощущая жаркое, приятное томление от близости спиртного. Пусть и ядовито-сивушного оттенка.
Дворовая сучка на этот раз не стала геройствовать. Лишь порычала для понта из своей дощатой конуры, боязливо кося на Калмыка голодные, тоскующие глаза.
Крышку к банке прижимистый старикашка не дал, и идти приходилось медленно-осторожно, чтоб случайно не расплескать драгоценную влагу и до капли сохранить ее для трех страстно жаждущих желудков.
Ягода с Максом, единодушно решив, что ждать и догонять – самое паскудное дело, уже вовсю лакомились мясцом, слизывая с пальцев стекавший по ним теплый густой жир.
Если бы Калмык еще немного задержался, то велика вероятность, что и его доля свинины благополучно исчезла бы в азартно жующих ртах приятелей. Кстати, это и не жадность вовсе. Просто таков непреложный лагерный принцип: кто не успел – тот опоздал.
Но, увидав Калмыка с замечательной ношей, Ягода с Максом сразу перестали двигать жерновами-челюстями, приветствуя дружка невнятным радостным мычанием.
– Оглоеды! – засмеялся Калмык, заранее догадывавшийся, что застанет именно такую картину. – Мой кусман еще цел? Ништяк!
Принесенную банку уважительно установили на пеньке и мигом расселись вокруг, всеми фибрами предвкушая питейное удовольствие. У Калмыка имелся в наличии раздвижной пластмассовый стаканчик – его и пустили по кругу.
С непривычки к жирному Макс и Ягода давно насытились, но уже после нескольких глотков шестидесятиградусной сивухи снова обрели аппетит, переключившись на лагерную селедку.
– Эй! Мне-то хоть одну рыбку оставьте! – очень вовремя напомнил Калмык, все еще смакуя, справлявшийся со свиной ляжкой.
– А я целую бочку рыбы и дюжину свинок сменял бы сейчас на один соленый огурец. Пупырчатый! – сыто откинувшись на траву, поделился с братвой личными мечтаниями Макс.
– Козел потому что! – хохотнул, чавкая, Калмык.
– Это как понимать?! – набычился Макс, сразу потеряв счастливое ощущение полного единения со всем окружающим миром. Только что таким прекрасным и добрым.
– А так! Лишь козлы мясо на овощи готовы сменять!
– Отвечаешь за базар?! – взвился Макс, вскакивая на нетвердые ноги – чуть не грохнулся сгоряча всей своей тяжестью на ополовиненную банку с самогоном.
– Ша! Кончай базлать! – вмешался Ягода, никогда не любивший пьяных потасовок. Впрочем, как и пьяных лобызаний с ежеминутными заверениями в совершеннейшем искреннем уважении собутыльника.
– А чего он ко мне вяжется?! – совсем по-детски шмыгнув носом, пожаловался Макс, под взглядом свинцовых глаз Ягоды мигом растеряв всю свою агрессивность.
– Он шутит просто. В натуре, – терпеливо пояснил Ягода, выуживая из кармана телаги пачку «Примы». – Закуривай, мальчики, на халяву! И давайте выпьем за тех бедолаг, что сейчас на тюремном режиме чалятся! Они о травке-муравке лишь мечтают и во сне видят. Не говоря уж о спиртном!
– За братву! – сразу посерьезнев, поднял стаканчик Калмык, уставив осоловелый взгляд куда-то в небо.
– За «крытников»! – получив от приятеля полный стакан, сказал Ягода и неторопливо выпил.
– За черную масть! – рявкнул в свою очередь Макс так свирепо, что можно было подумать, будто он матерый рецидивист-«тяжеловес», а не банальный глупый «баклан».
Они лежали на траве и лениво курили, подставив лица теплому полуденному солнцу.
Весна догуливала последние беззаботные денечки. Очень скоро лето, подмяв ее под себя, страстно-жаркими ласками своими растерзает и заглотит красотку-весну, как самка-скорпион партнера после любовного соития.
– Свинарник давненько не чистили, – проявил вдруг неожиданную трудовую сознательность Макс. – Скоро дерьмо из окошек потечет!
– Верно! – поддержал инициативу Ягода. – Наведи-ка марафет. Лопата за дверью.
– А почему опять я? – недовольно скривил губы Макс, видно, не ожидавший такого неприятного поворота. – Я и в прошлый, и в позапрошлый раз дерьмо разгребал!
– Вот я и говорю: опыт у тебя уже весьма богатый накопился, так что можно смело поручить столь ответственное и важное дело, – усмехнулся Ягода, выплюнув окурок в полузатухший костер.
– Ты у нас знатный ассенизатор-профессионал! – поддакнул Калмык, пьяно ухмыляясь. – Специалист по говну! Непревзойденный!
– Ладно, мужики! Сделаем по справедливости, – поспешил вмешаться Ягода, предотвращая вспышку негодования новоявленного специалиста. – Потянем спички. У кого окажется длинная – тому и лопату в руки. Банкуй, Калмык!
Очень неплохо зная последнего, Ягода не сомневался в исходе жеребьевки. Так оно и вышло – длинная спичка оказалась у Макса, которому Калмык первому протянул свой волосатый кулак с торчащими между пальцами спичечными головками.
– А ну, покажь остальные! – вдруг заартачился обычно смирный и легкосговорчивый Макс.
– Пожалуйста! – осклабился Калмык и, как заправский фокусник, быстро взмахнув рукой, раскрыл ладонь. Две оставшиеся спички были короткими.
– Ты только сейчас их сломал и выбросил! – нахально обвинил в нечестности «банкомета» проигравший.
– По ходу, ты нормального языка, в натуре, не понимаешь, сявка. Будь по-твоему, козлик! – процедил Калмык и, оперевшись на колено, с размаху припечатал свой кулак к челюсти Макса. У того даже зубы сбрякали навроде живых кастаньет.
Оба вскочили на ноги. Калмык, скорее всего просто чтоб запугать молодого неопытного противника, хищно-угрожающе оскалившись, вытянул из-за голенища сапога финку. Полированное лезвие ее не блестело – было покрыто мутными разводами запекшейся крови недавно заколотого поросенка.
– Ну что, «баклан»? Пощекотать?!
– Дешевка! Ты только с перышком смелый! – вскрикнул, как всхлипнул, Макс, затравленно глядя на запятнанный клинок.
Он довольно-таки резво отпрыгнул назад – может, испугался, а может, ему просто категорически не нравилась эта перспектива – смешать свою личную кровь со свинячьей. Хотя он был и не еврей.
Красная морда Калмыка аж побелела от ярости.
– На, держи! – он швырнул финку под ноги Максу. – Я такого фраера сопливого и голыми руками уделаю! Даже перо тебя не спасет! Им работать еще уметь надо!
Калмык, приплясывая, как заправский боксер, делая ложные выпады то левой, то правой клешней, стал азартно наступать на Макса, беспорядочно махавшего перед собою поднятым с земли ножом.
– Завязывай дурью маяться! – рявкнул Ягода, пытаясь вернуть ситуацию в управляемое русло.
Но уже было поздно.
Калмык, сделав ложный выпад вправо, тут же прыгнул в противоположном направлении, метя левым кулаком в голову Макса. Но он где-то явно просчитался. Его желторотый противник тоже шарахнулся влево и оказался буквально в объятиях Калмыка.
Два тела, слившись, на мгновение замерли, как в любовном экстазе. Но вот ноги Калмыка подломились, и он тяжело рухнул на землю, вытаращив в небо уже бессмысленные, пустые глаза. Пару раз глухо всхрипнув, затих.
Из груди мертвого поселенца торчала красивая наборно-разноцветная рукоятка, смотревшаяся со стороны этаким совсем неопасным сувениром. Впрочем, это и был сувенир, но специфический, лагерной работы – с тринадцатисантиметровым, бритвенно заточенным жалом.
Посеревшее лицо Макса мелко студенисто подрагивало. Испуганно-удивленный его взгляд, блуждая, остановился на закаменевшей у костра фигуре Ягоды.
– Я не хотел... Гадом буду!
– И что же нам теперь делать прикажешь? На раскрутку идти? – с враждебными нотками в голосе поинтересовался Ягода, машинально обозревая исподлобья окрестности на предмет обнаружения нежелательных свидетелей происшедшего.
– Я все возьму на себя! – истерично заверил Макс, зачем-то суетливо расстегивая и снова застегивая пуговицы своей засаленной телогрейки. – Ты лишь свидетелем пойдешь! Гадом буду!
«Так я тебе и поверил! – зло подумал Ягода, немного успокоившись отсутствием поблизости посторонних глаз. – Отрезвеешь, сука, чуток и враз вкуришь, что на меня «мокруху» повесить как дважды два! Судим по тяжкой, нож мне принадлежит – твоему слову легкостатейника менты поверят без базара, а моими показаниями просто подотрутся!»
Но он промолчал, покусывая губы и быстро прогоняя в голове план дальнейших действий, которые могли бы спасти его от верной «раскрутки» – добавочного срока за убийство, совершенного даже не им.
– Хватай-ка жмурика за ноги! – приказал Ягода, приняв решение и беря за плечи мертвого приятеля.– Тащим в свинарник!
Макс подчинился безропотно, наверно, все еще плохо воспринимая действительность. Оно и понятно – маячила в мозгах, начисто все заслоняя, мысль о своей загубленной жизни. Должен был через полгода освобождаться, а вместо этого светит уже лет пять «строгача». Трешка – самый минимум. Если настроение у судьи будет хорошее. А сделать его таковым денег нет. В прошлый раз у мамаши и так все накопления пройдоха-адвокат выкачал подчистую. Правда, и «отстегнули» Максу вместо верных семи только четыре года лишения свободы. Не зря тот сучара денежки выманивал, надо все же признать.
Занеся тяжелое тело в ворота свинарника, положили его, где было посуше – у штабеля мешков с комбикормом. Ягода для страховки выглянул во двор, чтобы еще раз убедиться, что их суета с трупом осталась незамеченной.
Склонившись над бездыханным Калмыком, Ягода, сам не зная зачем, сперва аккуратно закрыл ему глаза, а уж потом только взялся обеими руками за торчащую рукоять ножа. Та была теплой и почему-то противно-влажной. Слегка нажимая ладонями на модную шишечку на ее конце, стал осторожно раскачивать рукоятку влево-вправо. Эта предусмотрительность дала свой позитивный результат – кровь не выбросилась фонтаном, а ровными потоками начала растекаться по груди Калмыка, в одно мгновение пропитав надетый на нем грубошерстный свитер. Вскоре внутреннее давление у трупа упало, и кровь стала поступать на поверхность скупее.
Примерно так же происходит с бутылкой шампанского, если ее откупоривает аккуратный официант.
Медленно-осторожно потянув за рукоятку, Ягода наконец высвободил клинок из груди.
– Держи! – протянул орудие убийства бледному Максу. – Вымой-ка его хорошенько. Во дворе, помнится, бочка с дождевой водой имеется. Сюда не возвращайся, у костра жди. Дровишек в него подбрось!
Когда Макс, вяло кивнув, вышел из свинарника, Ягода прикрыл за ним скрипучие ворота и вернулся к останкам своего старого лагерного дружка.
– Извиняй, Калмык, – сказал он, словно тот мог его слышать. – Но ничего лучшего для тебя я не придумал. Думаю, со мною ты сделал бы это же самое.
Раздев труп догола, ухватил его за запястья и волоком оттащил в тесную клеть, где в лужах собственного дерьма прохлаждались четыре хряка. Животные тупо уставились на странного нового соседа, но, видно, быстро учуяв свежую кровь, начали проявлять некую нервозность, о чем-то оживленно хрюкая меж собой.
Прихватив кучу ставшего бесхозным тряпья, Ягода поспешно вышел во двор, не желая быть свидетелем последующего развития событий.
Швырнув одежду Калмыка в весело пылавший огонь костра и добавив сверху еще несколько березовых поленьев, отправился мыть руки в бочке, стоявшей под водостоком сарая. Кровь смывалась плохо, успев глубоко въесться в многочисленные трещины ладоней.
Закончив водную процедуру, Ягода хмуро глянул на солнце. По расположению светила на небосводе определил, что сейчас не больше часа дня. До конца рабочей смены и возвращения в барак жилой зоны оставалось никак не меньше четырех часов. Вполне достаточно, чтоб благополучно успеть замести следы преступления.
– Слушай сюда, Макс! Давай-ка обсудим положение. – Ягода плеснул себе из банки полный стаканчик и залпом выпил. Удивленно поглядел на донышко – на секунду ему показалось, что заглотил не самогон, а обыкновенную воду. Но вот в желудке жарко полыхнуло, и горячая волна пошла по всему телу, снимая мускульное и психологическое напряжение.
– На-ка, хапни лекарство! – протянул пластмассовый стаканчик Максу.
Тот, сидевший у костра, обхватив колени руками и уставясь неподвижным взглядом на чадяще сгоравшие шмотки Калмыка, вдруг резко отшатнулся от руки Ягоды и, диковато кривя серые губы, отказался:
– Нет! Я прямо из банки выпью! – взяв на две трети уже пустую стеклянную тару, жадно присосался к ней, постукивая о край зубами.
– Не стучи как дятел! Ране надо было переживать! – жестко заметил Ягода, швырнув злополучный стаканчик – наследство от Калмыка – в костер. – Успокойся, чистоплюй! Глянь – он уже сгорел в пепел! Как не было!
– А что с телом? – убийца поднял испуганные глаза, готовый услышать самое страшное.
– С ним все в порядке! – отрезал Ягода, поздно пожалев, что по-глупому уничтожил питейную емкость. Пришлось последовать некультурному примеру Макса. – Сделаем так! – заявил Ягода, забросив пустую банку под куст бузины у забора. – Скажем, что Калмык все утро про жену свою говорил: мол, изменяет ему, наверно. А ближе к полудню пошел за водой и не вернулся. Ведро мы недалеко от околицы нашли. Решили – крыша у него задымилась, и он в бега сорвался... Как идея? По-моему – в цвет.
– Может, и прокатит, – не слишком уверенно отозвался Макс. – А как же тело? Если найдут?
– Далось тебе это тело! – вспылил Ягода. – Не дрейфь, его никогда не отыщут. Калмык на обед нашим свинкам пошел. А это, я тебе скажу, такие прожорливые твари, что даже костей и кишок не оставляют! В натуре, я ж деревенский, знаю!
Макс, схватившись за живот, согнулся в три погибели, постанывая и широко разевая рот.
– Сопляк! – констатировал Ягода, неодобрительно глядя на сильные спазмы товарища и образовавшуюся алкогольно-вонючую лужу с полупереваренной пищей. – Нечего было зазря добро переводить! Мне бы самогонки больше досталось!
Тут он вспомнил о фляжке, сиротливо приткнувшейся к пеньку, и сразу заметно повеселел.
Несколько глотков из горлышка повернули мысли Ягоды совсем в другом направлении:
«А ведь этот козел не сдюжит настоящего допроса, – убежденно подумал он. – Расколется, сволочь! И на меня свою «мокруху» повесит! Рубль за сто!»
Машинально выдернув из пенька чистенькую уже финку, задумчиво погрел-побаюкал ее в ладонях. Наконец сунул перо за голенище и закурил, чтоб отогнать навязчиво свербившую мыслишку.
«Нет. С этим спешить никогда не стоит... Надо сперва все хорошенько в голове прогнать. Как базарят умные люди: семь раз отмерь – один зарежь!»
Макс явно не заметил ни этой внутренней борьбы приятеля, ни даже его подозрительных манипуляций с ножом. Обессиленный после обильной рвоты, он безучастно сидел у затухающего костерка, снова, по ходу, впав в тупую прострацию.
«Придется рвать когти отсюда», – окончательно решил Ягода, с нескрываемой брезгливостью обозревая сгорбленную фигуру своего напарника, выражавшую сейчас лишь апатичное безволие.
Докурив сигарету, Ягода направился в свинарник. Необходимо было убедиться, что оголодавшие твари благополучно уничтожили основное свидетельство недавнего убийства.
Невольно замешкавшись у входа, ударил сапогом в деревянные ворота. Противно заскрипев, те подались внутрь, открывая взгляду длинный ряд свиных клетей. Прислушался. Ничего необычного. Привычные звуки глупой животной жизни. Ни подозрительного урчания, ни жадного чавканья-хруста не слыхать.
Сначала подумал было, что ошибся клетью. Калмыка – даже частично – тут не наблюдалось. Но огромная буро-черная лужа на земляном полу мрачно засвидетельствовала, что зашел Ягода именно туда. Четыре жирных хряка, с сыто-пьяными бессмысленными зенками на окровавленных мордах, устало развалились по углам клети, переваривая на редкость обильный обед.
Ягода, стерев со лба вдруг выступившие капельки пота, пристально всматривался диковатыми глазами в эти четыре серые туши, словно пытаясь разглядеть сквозь их гладко лоснящуюся кожу очертания исчезнувшего лагерного кента.
Он слыхал, что свиньи в своем неуемном прожорстве не оставляют от человека даже берцовых костей и черепа, но лично убедился в этом впервые.
На нетвердых ногах выбравшись из жуткого места, ставшего надежной четырехместной могилой Калмыку, Ягода сразу направился к спасительной алюминиевой фляжке.
Жадно припав сухими горячими губами к горлышку, сделал пару добрых глотков и обернулся к Максу:
– Все! Завязывай страдать зазря! Вставай на ходули!
Грубо встряхнув Макса за вялые плечи, силой заставил того подняться на ноги.
– Очухайся, размазня! Из-за тебя ведь когти рвать приходится! А мне, чтоб ты сдох, всего два годишника до воли оставалось! Уходим! Хлеб прихвати.
Примерный план побега у Ягоды уже практически созрел. Оставалось лишь быстро и грамотно претворить его в жизнь.
Уходить от преследования по тайге глупо. Шансов сбить со следа ушлых лагерных овчарок и благополучно обойти ментовские кордоны на дорогах и тропах слишком уж мало.
Оставалось единственное – обрываться по реке. Если повезет, пока их хватятся, они успеют достаточно удалиться от поселения и вырваться из квадрата, где будет проводиться первоочередная облава.
Огородами добрались до околицы деревни. Вот и река – надо лишь с горки спуститься.
Ягода, остановившись с Максом в тени дикой яблони, внимательно-настороженным взглядом скользил по густым кустам боярышника, окаймлявшим причальную песчаную косу. Дюжина вытащенных на берег лодок никем, как и обычно, не охранялась. На двух-трех даже весла были беспечно оставлены. Людишки поблизости не просматривались, кроме одного низкорослого мужичка, деятельно копошащегося с длинными удочками у своей моторной лодки. На рыбалку, видно, собрался.
Широкая лента реки была покрыта частой рябью, как чешуйками спина некой огромной рыбины, голова и хвост которой терялись где-то за линиями горизонта.
Скользя сапогами по влажному глинистому склону, поселенцы спустились к причалу.
– Привет, земляк! – доброжелательно улыбнулся Ягода рыбаку, опасливо кося глазами по сторонам. – Одолжи посудину на часок покататься. Мы хорошо заплатим, останешься доволен.
– Вам не положено! – коротко взглянув исподлобья на их безворотниковые телогрейки, буркнул мужик, отвязывая лодку от деревянного колышка. – Читать разучились?
Недалеко от берега прямо к стволу сосны был прибит лист фанеры. На нем черной нитрокраской было старательно выведено грозное предупреждение за подписью администрации учреждения: «Собакам и поселенцам купаться строго воспрещается!»
– Ты у нас ярый законник, значит? – улыбка на губах Ягоды превратилась в злобный оскал, но он тут же стер проявление эмоций, чтоб не испугать собеседника ненароком. – Мы ведь купаться и не собираемся! В холодную воду лезть не климатит! Просто покататься на моторке охота. Будь человеком, земляк!
– Пустой разговор, – пренебрежительно отмахнулся рыбак. – Ясно же сказал – не положено!
– В натуре – охота пуще неволи! – изобразив наивно-глупую морду, ухмыльнулся Ягода. – Полста тысяч не пожалею!
– А ты не брешешь? – махом вдруг изменил своей недавней принципиальности «законник». – А ну, покажь деньги!
– Я не пес, чтоб брехать! – наигранно оскорбился Ягода. – Айда в кусты. Денежки у меня к ноге прибинтованы, от жлобов конвойных подальше. Не стану же на виду портки скидывать.
– Да уж, твоя правда, – солидарно хохотнул мужик, уже прикидывая, наверно, сколько бутылок водки сможет приобресть на эту нежданно свалившуюся халтурку. – Конвойным палец в рот не клади – враз откусят! Жадные до чужого, прям как ваш брат уголовник! Хе-хе!
– А это уж с кем поведешься... – Ягода увлек за собой рыбака в заросли цветущего боярышника.
– А коли начальство, не дай Бог, пронюхает? – засомневался мужик, явно просто набивая себе цену.
– Рассчитывай на лучшее! – хмуро посоветовал Ягода начальными словами своей любимой лагерной пословицы, скрываясь в зарослях боярышника.
Через минуту вышел к бледному Максу уже один и, вытирая запачканный клинок ножа пучком травы, глухо выговорил пословицу уже полностью:
– Рассчитывай на лучшее, а худшее само придет! Козел!
Навесной лодочный мотор «Буран» завелся после первого же сильного рывка за его короткий стальной тросик.
Направление Ягода выбрал самое трудное, но со знанием дела – вверх против течения. Когда их побег будет обнаружен, менты, безусловно, начнут искать в первую голову вниз по реке. По самому простому и очевидному маршруту. Они же по себе о людях судят, волки тряпочные!
Когда рокот моторной лодки потерялся вдали за излучиной реки, в кусты боярышника забрела в поисках чего-нибудь съестного старая облезлая дворняга. Наткнувшись на недвижимое человеческое тело, собака с опасливым любопытством обнюхала лицо трупа и тоненько, жалуясь кому-то, переходя на вой, заскулила. Ее напугал не запах крови, а открытые светло-голубые глаза, уставившиеся удивленно в какую-то неведомую точку на пасмурно сереющем небосводе.
– Запасливый был фраер! – удовлетворенно отметил Ягода, кивнув на почти полную пластмассовую канистру с бензином.
Макс, сидевший у руля, не отозвался. Видно, все еще не мог вполне освоиться с резким изменением в своей судьбе.
Валявшиеся на дне лодки бесхозные бамбуковые удочки почему-то действовали на Ягоду нервозно-раздражающе. Подавив в себе рачительно-хозяйственную мысль, что рыбацкие принадлежности еще вполне могут пригодиться, он поднял удочки и швырнул их за борт. С глаз долой, из сердца вон, как говорится.
После нескольких часов томительно-однообразного плавания беглецы удалились от колонии-поселения и места двойного убийства почти на сотню километров.
Скромный ужин, состоящий из одного хлеба, прикончили молча, каждый думая о своем. В стремительно опустевшую фляжку Ягода запасливо набрал воды из речки и сунул ее в карман телогрейки.
– Уж чего-чего, а этого добра у нас навалом! – хихикнул Макс, наблюдая осоловевшими глазами за глупыми, на его взгляд, манипуляциями с флягой. Самогонка явно улучшила его самочувствие, приведя в веселое расположение духа. – До второго пришествия нам водицы хватит!
«Дальше уходить надо лесом, – подумал Ягода и, выудив из пачки предпоследнюю сигарету, закурил, глубоко вгоняя дым в легкие, чтоб побольше хапнуть никотина из-за вынужденной экономии табака. – На реке завтра начнется крупный хипиш. Катера вэвэшников будут каждую лодку останавливать для досмотра. Незамеченным проскользнуть уже не удастся, рубль за сто!»
Солнце окончательно спряталось за горизонтом, натянув на себя дырявое одеяло из перистых облаков. Быстро, как всегда в мае, темнело. Кое-где на небе уже угадывались редкие звезды.
«До Балтымки, где живет брательник, отсюда рукой подать – километров сорок-пятьдесят по тайге, не больше. Пойду один. Этот нервный фраер мне без надобности. Но отпускать его опасно, да и за кентуху Калмыка надо бы сполна рассчитаться...» – Ягода покосился на Макса и поймал голодный взгляд приятеля, направленный на его дымившийся чинарик.
– Курево, что ль, кончилось?
– Ага. Давно уже, – вздохнул Макс. – Да мне много не надо. Коли не жалко, оставь на пару затяжек – и все дела.
– Ладно уж. Я не жлоб, – буркнул Ягода и отдал ему свою пачку с последней сигаретой. – Курни децал, братишка, на дальнюю дорожку...
Благодарно улыбаясь приятелю, Макс с явным удовольствием скурил «Приму» до последнего предела – пока пальцы не обжег. Никотин, плотно наслоившись на алкоголь, прибил Макса на блаженную дремоту. Привалившись к сосне, он устало полузакрыл глаза.
– Покемарь, отдохни пока, – кивнул Ягода. – Путь предстоит длинный.
Шум проезжавших по близкому шоссе автомашин стал совсем редким. Зато заметно оживал лес, готовясь к ночной потаенной жизни. Отовсюду слышались какие-то странные тревожные шорохи, из черной лесной глубины донеслось злорадное уханье совы, предвкушавшей свою удачную кровавую охоту на мелких зверьков.
Макс клевал носом, вскоре начал даже похрапывать тихонько. Правая рука Ягоды скользнула по штанине за голенище сапога, нащупывая медную шишечку на теплой рукоятке финки.
Так кстати заснувший приятель ничего понять и даже вскрикнуть не успел. Клинок вошел в тело легко и грамотно – слева между третьим и четвертым ребром грудной клетки. Острие ткнулось в один из желудочков сердца, взрезав нежную мякоть и навсегда остановив его ритмичную жизнедеятельность.
Прихватив бывшего товарища за лодыжки, Ягода отволок оказавшееся довольно тяжелым тело к лодке. Перевалив труп через борт, забрался в лодку сам и оттолкнулся веслом от берега.
Далеко отплывать Ягода смысла не видел. Когда отдалился от береговых кустов на десяток метров, освободил суденышко от мертвого груза, предварительно для страховки ткнув несколько раз ножом в живот трупа.
– Теперь уже верняк не всплывешь, дорогуша! – выдохнул Ягода, распрямляясь. – А ведь ты как в воду глядел – водички тебе до второго пришествия уж точно хватит!
На какой-то миг ему показалось, что из черной воды высунулась рука с крючковатыми пальцами, но, приглядевшись, он вздохнул с облегчением – это была всего лишь мирно плывущая по течению березовая ветка.
Причалив к берегу, хотел было затопить лодку, пробив дно, но передумал. Ударом сапога оттолкнув посудину от берега, отправил ее плыть в сторону Кундинки.
«Я не мародер! Пусть моторка рыбака его жене в наследство достанется!»
Очень довольный проявленным благородным великодушием, Ягода исчез в черной лесной чаще.
Ему предстоял нелегкий пеший переход без единой крошки хлеба и табака.
Брат Михаил
Подпрыгивая на лесных ухабах и рытвинах в своем мини-тракторе «Уралец», Михаил костерил на чем свет тупорылую отечественную промышленность, не понимавшую, что надежные рессоры в любой машине – наипервейшее дело.
Невидимые в зелени ветвей пичуги заливисто-весело щебетали, словно насмехаясь над его кульбитами. Михаил чуть не пальнул по наглым птахам из неразлучной двустволки для острастки, но в последний момент пожалел жечь патрон на этакую ерунду. Цены на боеприпасы нынче кусаются, как бешеные псы. Лучше приберечь заряд на возможную встречу с лопоухим. Халявная зайчатинка на обед – самое милое дело, а ежели еще и стаканчик сорокаградусной для аппетита приговорить – вообще полный тип-топ. Кайф то бишь.
Ехал Михаил по личной крестьянской заботе. Надобно было осмотреть новое приобретение – взятый у хиреющего колхоза в долговременную аренду участок земли под покос. Михаилу-то сено до лампочки было, но соседи не откажутся прикупить у него копну-другую травки-муравки. Все ведь и лошадей, и коровенок держат, куркули. Хотя их тоже можно понять – без крепкого подсобного хозяйства давно бы зубы на пыльную полку поскладывали. Колхоз-то вон третий месяц зарплату задерживает. По ходу, вконец обанкротился коллективизм-социализм.
Сам Михаил никакой живности, окромя курей да гусей, не имел. К чему эти суетливые хлопоты? Он на своем солярном железном коне в десять раз больше сробит. Даже огород вспахать под картошку почти все селяне к нему идут с полным уважением и денежкой в потном кулаке. Оно и понятно – самим бы пришлось несколько дней с лопатой горбатиться, а так – час работы агрегата Михаила, и все тип-топ. Колхозным-то махинам «Кубань» на огородиках даже не развернуться толком. Прежних хозяев жизни – показушников-коммуняк – хлебом ведь не корми, а дай учудить мировой рекорд. Вот и сварганили, умники, не трактор, а натуральный крейсер. Дурость одна, короче. Хорошо, что частное предпринимательство и бизнес догадался кто-то с Запада к нам притаранить. Мигом ушлые коммерсанты стали не амбициозные трактора-монстры на заводах выпускать, а неказистые, но удобные в крестьянском деле «Уральцы». Маленькие, как Конек-Горбунок, но и такие же незаменимые.
Михаилу за своего «конька» пришлось чуть ли не весь навар с налета на инкассатора угрохать. Ну да черт с ним. Деньги что навоз – сегодня нет, а завтра воз. Кстати, вот это ружьишко, что брякает сейчас под ногами, и помогло урвать приличный куш восемь лет назад. Помнится, вот такой же туман и тогда по земле стелился...
...По земле расползался голубовато-фиолетовый утренний туман, скапливаясь в низинах и оврагах, словно отряд лазутчиков, скрытно готовящий атаку. Впрочем, поползновения совершенно напрасные – стоит лишь появиться прямым солнечным лучам, и туманная «оппозиция» будет, как тысячу и миллион лет назад, победоносно рассеяна гордым небесным светилом.
Братья расположились на уютно-крохотной полянке. От проселочной дороги, ведущей из Верхней Пышмы в Балтымку, их отделял лишь редкий живой забор из кустов дикой акации. На расстеленной прямо на траве газете стояли бутылка «Русской» и граненая стопка в единственном числе. Из закусок присутствовали только кусок полукопченой колбасы и пара сырых луковиц.
Если бы кто-то сейчас увидал эту мирную картинку, то подумал бы, что братья просто трапезничают, а не сидят в засаде. Правда, могла навести на некоторые размышления тульская «вертикалка» двенадцатого калибра, прислоненная к сосне. Охотничий сезон официально не был еще открыт.
– Давай-ка, младший, хапнем водочки для куражу! – предложил Михаил, сковырнув охотничьим ножом жестяную шляпку с бутылки. – В Афгане, помнишь, перед «зачистками» ротный завсегда нам спиртику выделял.
– Та война давно позади, – буркнул Василий, не любивший вспоминать кровавый путь их спецназа по горным селениям Афганистана.
– Та для нас закончилась, – кивнул Михаил, – но началась другая! За выживание и место под солнцем... Мы и сегодня солдаты. Солдаты удачи! Хо-хо!
Василий, последовав примеру брата, залпом выпил стопку и захрустел луковицей, то и дело косясь на дорогу и чутко прислушиваясь к лесным шумам.
– Не дергайся и не суетись, Васек! – заметив его нервозность, сказал Михаил. – Колхозный «уазик» должен появиться не раньше чем через полчаса. У меня в стволах десять картечин – за глаза и бухгалтеру, и шоферу хватит. Так что я один с ними справлюсь, а ты всего лишь на подхвате будешь. Не дрейфь и наливай по новой!
Но в расчеты Михаила вкралась ошибка – братья только-только успели выпить по второй, как из-за близкого поворота дороги донеслось знакомое астматическое кашлянье изношенного мотора колхозного авто.
Мигом вскочив на ноги, Михаил взвел курки своей двустволки и, ломая кусты, вывалился на обочину дороги. И очень вовремя. «Уазик», тяжело переваливаясь на рытвинах и кочках, уже почти поравнялся с местом засады.
Хлестко ударил ружейный дуплет, отдаваясь гулким эхом в лесу. Стая синих ворон, вспугнутая выстрелами, понеслась прочь, бурно выражая злобное недовольство на своем хрипло-трескучем птичьем наречии.
Машина, потеряв управление, съехала в кювет и, врезавшись в сосну, заглохла. Лобовое стекло было разбито вдребезги, а брезентовый верх, разорванный свинцовыми залпами и колючими кустами, практически полностью оторвался, открыв взглядам кабину. Шофер, уронив на руль курчавую рыжую голову со слипшимися от крови волосами, не подавал признаков жизни. А вот пассажир – седой сухонький старичок – проявил неожиданную для своего преклонного возраста прыть. Подхватив под мышку потертый кожаный портфель с колхозной зарплатой, он перескочил через бортик «уазика» и, не разбирая дороги, помчался в глубь леса.
Михаил, распахнув дверцу машины, поглядел на вывалившегося водителя и убедился, что тот, получив две картечины в лоб, уже благополучно преодолел трудный путь в лучший из миров. Выдернув из-под переднего сиденья допотопную трехлинейку, Михаил швырнул ее в руки подошедшего брата.
– Догоняй бухгалтера! Он выдохнется быстро, не уйдет, старый козел!
До боли сжав обшарпанную ложу винтовки вспотевшими подрагивающими пальцами, Василий бросился в погоню. Троекратная разница в возрасте у соревнующихся в беге сразу дала себя знать – уже через какую-то минуту Василий увидал мелькавшую среди деревьев сутулую фигуру с портфелем, нелепо высоко задиравшую в прыжках ноги, как спринтер на дистанции с препятствиями.
У преследователя на губах невольно проступила насмешливая улыбка, больше смахивающая на оскал. Бежать Василию стало вдруг легко и даже как-то весело – видно, где-то в подсознании проснулись дремавшие до времени гены предков-охотников. В азарте он уже не обращал ни малейшего внимания на больно хлеставшие по его лицу ветки.
Старик, вылетев на берег озера Балтым, засуетился, явно не зная, куда бежать дальше. Но в нерешительности он пребывал недолго. Заслышав за спиной прерывистое дыхание преследователя, не оглядываясь, кинулся вправо. Но снова укрыться за спасительными стволами деревьев так и не успел. Свинцовая пуля в медной оболочке как тяжелой дубиной ударила колхозного бухгалтера в поясницу. Ноги у него враз отнялись, и он кубарем покатился по земле. Портфель отлетел в сторону, застряв в когтистых лапах куста боярышника.
При виде беспомощно суетившегося в высокой траве старика, Василий вдруг растерял весь свой охотничий азарт и резко остановился, словно на невидимую стенку натолкнувшись. Раненый слабо сучил конечностями, то ли пытаясь подняться на ноги, то ли уползти куда-то. Он узнал своего палача, изумленно вытаращив бесцветные глаза, даже стонать почти перестал.
– Ягодин?! Что же ты творишь, гад? Я ж тебя слагать-вычитать выучил!
Старикан не заговаривался и не врал. Бухгалтером в колхоз он устроился лишь после выхода на пенсию, а до того четыре десятка лет учительствовал в младших классах сельской школы.
– Хо-хо! Вот Васька и вычитает тебя из жизни! – язвительно рассмеялся подошедший Михаил. – И складывать скоро будет – денежки колхозные. Так что не переживай зазря. Все тип-топ. Арифметика твоя на пользу брательнику пошла! Голову даю на отсечение – Васька в счете не промахнется! Отличник!
Но бывший учитель уже ничего не слышал, судорожно выгнувшись всем телом, он закатил глаза и потерял сознание.
– Добей! – жестко велел Михаил. – Чего старикашке зря мучиться? И поровну у нас выйдет: за тобой эта бухгалтерская крыса, а за мной водила. По справедливости!
Василий передернул затвором, засылая патрон в ствол и, невольно зажмурившись, спустил курок. Второй свинцовый заряд, полученный стариком в упор, порвал последнюю слабую ниточку, за которую еще цеплялась жизнь подранка. На впалой груди сразу умиротворенно затихшего бухгалтера быстро расползалось малиновое пятно с черной обуглившейся дыркой посередине.
– Чего застыл памятником? – недовольно-презрительно скривил губы Михаил, взведя курок своей «тулки». – Сейчас будем прятать концы в воду!
Ткнув стволом ружья в живот мертвого старика, произвел одиночный выстрел и, отвечая на немой вопрос Василия, пояснил:
– Бросим старикашку в озеро. Тут водоворотов навалом. Течением утащит на глубину, а с дырявым животом труп уже никогда не всплывет. Учись, салага, пока я жив! Хо-хо!
Вдвоем ухватив бухгалтера за ноги, обутые в светлые молодежные кроссовки, отволокли тело на берег и бултыхнули в воду. Пару секунд труп продержался на поверхности, словно никак не мог насмотреться напоследок своими вдруг раскрывшимися невидящими глазами в ясное синее око неба, а затем медленно пошел в мутно-зеленую глубину.
Выдернув из зарослей боярышника заветный портфель, Михаил открыл его и удовлетворенно выпятил нижнюю губу.
– Все тип-топ! Деньги на месте. Айда обратно – надо от машины с водилой еще избавиться. Я ее от дороги в лес отогнал.
Изувеченный «уазик» стоял на середине солнечной земляничной полянки. За его колесами тянулся жутковатый ярко-красный след. Но это была не кровь, а всего лишь сок раздавленных спелых ягод, распространявших вокруг приторно-сладкий аромат.
Заглянув под брезент, Василий увидел лежащего на заднем сиденье шофера. Признаков жизни тот не подавал.
– Готов он! – ободряюще хлопнул по спине брата Михаил. – Пошукай лопату. Должна где-то быть. По нашим дорогам без нее ни один дурак не ездит.
Он оказался прав. Лопата с укороченным черенком нашлась под мертвым шофером. Василий с трудом вытянул из-под него нужный инструмент – казалось, труп понимает, для чего вдруг понадобилась лопата, и не хочет ее отдавать.
– Давай ямку сваргань! – Михаил что-то прикинул в уме, совсем по-детски наморщив лоб. – Метра полтора длиной и полметра глубиной должно хватить. Будет у нас маленький филиал татарского кладбища – полусидячим шоферюгу закопаем. Хо-хо!
Так и сделали. Чтобы скрыть следы свежей могилы, утоптали место захоронения и запалили на нем костерок, отодрав с близрастущих сосен сухие, мертвые ветки.
– Тип-топ! – осклабился довольный Михаил. – Теперь ни одна собака запашок не учует, ни грибники с охотниками на место это внимания не обратят. Учись, салага!
– Сам ты салага! – не стерпев на этот раз, возмутился Василий. – Я всего-то на пятнадцать минут позже тебя родился!
– Не кипятись по пустякам, младшой! – ухмыльнулся Михаил, присаживаясь к костру. – Тащи-ка лучше из «УАЗа» нашу бутылку и колбасу. Под передним сиденьем глянь. Надо помянуть сгинувших рабов Божьих. По доброму христианскому обычаю! Как-никак, а мы люди православные! Хо-хо!
Водки Василий выпил и даже с жадностью, а от закуски наотрез отказался. Нутром чувствовал: коли съест хоть кусочек – махом вывернет наизнанку.
Сгорая, сучья в костре ежеминутно постреливали, разбрасывая желто-фиолетовые искры, словно поминально салютуя по только что жестоко загубленным человечьим жизням.
– Все пачки мелкими купюрами! – радостно сообщил Михаил, вскрывая одну из них. – Сборные к тому же. Нам знатно пофартило – номера на купюрах не подряд идут! Лафа! Без опаски тратить можно.
«Уазик» загнали в глубь леса и, пробив ножом бензобак, подожгли.
Только к вечеру, измотанные длинным пешим переходом по лесу, добрались до озера. В прибрежном густом камыше их дожидалась спрятанная лодка. На ней доплыли до острова, где еще накануне разбили лагерь, натянув двухместную палатку. То была идея хитрована Михаила, считавшего, что таким незамысловатым способом они обеспечат себе слабенькое, но все же алиби. Мол, ничего ведать не ведаем – несколько дней уже на острове робинзонами отдыхаем от дел праведных – посевной то бишь.
– Надо бы портфель утопить иль сжечь! – вдруг забеспокоился Василий, когда они уже расслабленно сидели в палатке, распечатав новую емкость «Русской». – Да и от винтовки лучше избавиться от греха!
– Ты желторотый салага, братец! – хмыкнул Михаил, закусывая консервированной килькой. – Все будет тип-топ! Если помнишь, на прошлой неделе Фрол освободился из мест не столь отдаленных. Ну, тот уголовник, что на окраине деревни живет! На него милиция в первую голову грешить станет. Верно? Обыск обязательно в доме сделают. А я нынче ночью сплавлю до Балтымки и в сарай этого рецидивиста винторез вместе с портфелем подкину. Пускай доблестные органы махом налет на инкассатора раскроют! Хо-хо!
Но в тот раз у Михаила промашка вышла – идея подставить Фрола почему-то не увенчалась успехом. Правда, нагрянувшая из Верхней Пышмы следственная бригада обыск у него произвела, но ничего подозрительного не обнаружила. То ли такие паршивые сыскари попались, то ли какая-то непредвиденная случайность спасла Фрола от голимого нового срока по двум особо тяжким статьям Уголовного кодекса – вооруженный бандитизм и двойное убийство...
– Везет дуракам! – сплюнув, подвел итог своим воспоминаниям Михаил. – Вывернулся как-то, гад! Заматерел на свободе, охрюкался! В гору попер, чисто как вездеход! Ферму даже у колхоза откупил, морда кулацкая! Где он только деньги взял, интересно. Нарисовал, что ли?
Вот и арендованная делянка показалась. Глухомань несусветная, Тмутаракань, но трава на лугу чуть не в человеческий рост вымахала, сочная и духмяная. Натуральное лакомство для крестьянских буренок.
Оставив «Уралец» на опушке леса, Михаил, прихватив неразлучную двустволку, пошел размять затекшие ноги и заодно осмотреть свое новое приобретение, обещавшее дать не менее двух десятков копен душистого сена.
Пройдя по краю луга с полкилометра, внезапно ощутил знакомый приятный запах. Застыв на месте, Михаил удивленно вдыхал невольно расширившимися ноздрями кисловато-терпкий аромат горячей сивухи.
Послюнив указательный палец и подняв его вверх, легко определил, откуда идет воздушный поток. Скинув с плеча и подхватив под мышку верную «тулку», направился в глубь леса.
У устья мелкой речушки увидел бревенчатую избушку с единственным всего подслеповато-мутным окошком. На забор и намека не было. Входная дверь из плохо пригнанных нетесаных сосновых досок была распахнута настежь, и изнутри слышалось какое-то неясное шевеление. Кося карим глазом на Михаила, лениво прядала ушами пегая лохматая лошаденка, запряженная в телегу, на которой стояло несколько ящиков с водкой «Экстра».
Из низких дверей избушки вынырнул молодой незнакомый детина, неся на вытянутых руках очередной ящик алкоголя. Грохнув его на телегу, он вдруг замер от неожиданности.
Михаил выступил из-за сосны и уверенно зашагал к парню, настороженно наблюдавшему за непрошеным гостем тяжелым исподлобья взглядом.
– Бог в помощь! – ухмыльнувшись, приветственно покачал стволами ружья в сторону парня Михаил. – Чем это ты занимаешься тут, вдали от глаз людских?
Не дожидаясь ответа, заглянул в раскрытую дверь избушки. Одного поверхностного взгляда хватило, чтобы окончательно утвердиться в возникших еще на опушке леса подозрениях. Двухведерная емкость из нержавеющей стали с вившимся из нее змеевиком не оставляла и тени сомнения в ее предназначении. Самогонный аппарат стоял на компактной газовой плите, питавшейся от баллона с пропаном. Баллонами со сжиженным газом был заставлен целый угол. Приличный запасец для этого подпольно-спиртового мини-заводика.
Фрол, находившийся в чулане в поисках куда-то запропастившейся старой брезентовой плащ-накидки, которой он обычно укрывал в телеге ящики с водкой от посторонних глаз, заслышав со двора нагло-громкий чужой голос, насторожился и прильнул к щели между досок, желая разглядеть визитера. Сразу признав в фигуре с ружьем Михаила, посчитал за лучшее не светиться раньше времени и посмотреть, что будет дальше. Михаила он с юности недолюбливал, как и брательника его Василия за их постоянную привычку держаться особняком, будто все остальные им неровня. Тоже бояре нашлись задрипанные! На танцы в клуб, помнится, надевали модные тогда болоньевые курточки. Словно от них не пахло землей и навозом точно так же, как от телогреек и брезентух остальных ребят, которые не форсили и заявлялись на танцы в обычной своей повседневной одежде. Да и кому пыль в глаза пускать? Все же друг друга знают в Балтымке как облупленных!
– Роскошно устроился, земеля! – обернулся Михаил к хмуро молчавшему детине. – Водяры – хоть залейся! И менты не надоедают. Ты кто? Я тебя чегой-то не припоминаю. Не местный вроде?
– Нет, – коротко буркнул тот и облокотился о бортик телеги, делая вид, что его совершенно не интересуют вороненые стволы двустволки, направленные ему в живот.
– А зовут тебя не леший, случаем? – куражась, ухмыльнулся Михаил, с удовольствием сознавая свою полную безраздельную власть над собеседником, которую надежно обеспечивали два двенадцатикалиберных патрона, заряженных крупной дробью.
– Нет, Иваном, – парень выудил из кармана ветровки пачку «Беломора» и неторопливо закурил. – А в чем проблемы, мужик?
– А в том! – стерев с лица наигранное благодушие, жестко-наставительно изрек Михаил. – Свой подпольный цех ты расположил на моем участке! Так что, Ванятка, придется тебе раскошелиться, коли и дальше мыслишь тут робить!
– Можешь ошмонать – денег у меня нет, – парень, у которого слово «нет», видно, было самым любимым, демонстративно-старательно вывернул карманы своих джинсовых брюк.
– А я нынче добрый! – при виде такой покорности снова приходя в хорошее расположение духа осклабился Михаил. – Возьму натурой. Ну-ка, три шага в сторону и сядь на землю! Не боись, она теплая уже, геморроя не заработаешь! Хо-хо!
Когда Иван, повинуясь недвусмысленному движению ружья, сел на указанное место, Михаил приблизился к телеге и снял с нее верхний ящик самопальной «Экстры».
– Ядовитый суррогат небось, ну да шут с тобой. У меня желудок луженый, любой самогон запросто в мочу перегоняет. Без проблем! – хохотнул Михаил, отступая к деревьям и благоразумно не выпуская Ивана из прорези прицела. Ведь никогда не знаешь точно, на какое именно проявление эмоций способен даже самый тихий человек при наглом попирании его имущественных интересов. К тому же Иван на тихоню совсем не походил.
– Каждую неделю наведываться буду, – пообещал на прощание Михаил. – Чтоб ящик завсегда для меня готовый стоял! И днем, и ночью! Счастливо оставаться. Ванятка! Трудись спокойно и качественно. С нонешнего дня ты под моей надежной «крышей». Хо-хо!
Ящик был увесистый, но Михаил, споро вышагивая к трактору, этого не ощущал. Верно все же говорят в народе: своя ноша не тянет. Тем более такая – почти случайная и чисто халявная.
Когда он скрылся из глаз за стволами деревьев, Фрол покинул свое пыльное убежище и вышел на свежий воздух. Набросив брезентовую маскировку на ящики, обернулся к вопросительно глядевшему на него Ивану:
– Не бери в голову Я этого фраера знаю. Больше он сюда не сунется, рубль за сто! С этикетками напряга нет?
– Этого добра хоть завались, – доложил Иван. – Вот сахара пару-тройку мешков привези в следующий раз.
– Заметано! – подвел черту в разговоре Фрол, взбираясь на скрипучие козлы. Подбодрив полудремавшую старую лошаденку ударом вожжей, обронил на прощание почти те же слова, что и недавний нахальный гость:
– Работай спокойно! За моей спиной ты застрахован надежнее, чем в Госстрахе!
Бодрый оптимизм его был наигранным – просто Фрол терпеть не мог суетиться и волноваться на людях. Всегда старался «сохранить лицо», чтоб не упасть во мнении окружающих. Но, отъехав на приличное расстояние от избушки, дал наконец волю своим истинным чувствам:
– Вот козел! Мразота тупорылая! Ружьишком еще помахивает, как деловой! Да я таких «бакланов» пачками в зоне давил! Решил, падла, присосаться к моему бизнесу! Ну, я тебе устрою кучерявую жизнь! Может, ты и будешь сосать у меня, но совсем не то, на что рассчитываешь!..
Столь бурное словоизвержение дало хороший плод – Фрол, сбив громкой руганью накал праведного гнева, сразу успокоился и даже повеселел немного.
«Бугай колхозный, не сознает, кому солнце заслонить собрался, – уже почти беззлобно подумал подпольный спиртоцеховик. – Зоны даже не нюхал, а туда же – в рэкетиры. Шантрапа навозная».
Лошаденка хоть и дышала на ладан по глубокой старости, но была прежнережимной советской закалки – бодренько тащила тяжеленную телегу из последних сил и без допинга – кнута. Привыкла, видать, к повседневной каторжной работе и без нее своей лошадиной жизни не представляла. У малоразвитых существ бытие определяет сознание, как верно подметил один бородатый импортный теоретик.
Полутораэтажный бревенчатый дом Фрола гордо высился на краю деревни и своей удаленностью от остальных домишек, а также солидным количеством хозяйственных пристроек смахивал на настоящий зажиточный хутор. Да и сам дом больше походил не на крестьянскую избу, а на коттедж – по-городскому оштукатуренный со всех четырех сторон, являлся этаким аристократом на фоне плебейских серых изб и покосившихся сараев Балтымки.
Фрол был хозяином рачительным: прежде чем пройти в дом, распряг животину и щедро насыпал в кормушку полведра зерна. Лошаденка, благодарно скосив на Фрола подслеповатые, слезящиеся глаза, тут же принялась старательно перемалывать любимое овсяное лакомство своими стертыми желтыми зубами.
Фрол тоже решил чуток перекусить перед дорогой. Предстояла деловая поездка в Екатеринбург – скинуть ящики самопальной водки в одно питейное заведение. С этим делом он всегда поспешал, по въевшейся зековской привычке не желая даже сутки хранить в доме вещественные доказательства своей подпольной деятельности, чреватой новым сроком. Благо бортовой грузовик «ЗИЛ-130», стоявший сейчас под навесом давал возможность смотаться в город туда и обратно за какой-то час с незначительной мелочью. «Зилок», правда, числился за местным колхозом «Путь к коммунизму», но из-за хронического отсутствия бензина в хиреющем коллективном хозяйстве директор с радостью сбагрил ненужную автотехнику Фролу в долгосрочную аренду за символическую, можно сказать, цену. Прямо смехотворную по нынешним рыночным временам.
Жил Фрол бобылем, и потому горячий обед в печи его не ждал. Впрочем, к разносолам ему негде и некогда было привыкать – с юности жизнь его проходила с небольшими перерывами в тюрьмах и лагерях. А после надоедливо-однообразной баланды простая колбаса кажется восхитительным деликатесом.
Ее-то он и нарезал аккуратными ломтиками на тарелку, добавил туда квашеной капусты из пятилитровой банки и уселся трапезничать, подмигнув по заведенной традиции святым угодникам, хмуро и свысока глядящим на него из «красного» угла просторной горницы.
Стараясь не вспоминать о пузатом литровом графинчике с сорокаградусным «Демидовским бальзамом», Фрол выудил из вместительного нутра холодильника «ЗИЛ» бутылку пива и, тренированно отщелкнув пробку ногтем большого пальца, жадно припал губами к горлышку.
Обжигающе ледяная пенистая жидкость окончательно смыла у него нервозную встрепанность мыслей и активно стимулировала здоровый аппетит. Копченая колбаса с овощным гарниром мигом исчезла с тарелки. Махнув рукой на возможные неприятности с госавтоинспектором, Фрол опустошил «на посошок» еще одну бутылку «Жигулевского» и стал собираться в путь-дорогу.
Загрузив две дюжины ящиков «Экстры» в автомобиль, надежно закамуфлировал груз сверху пустыми ящиками и поднял деревянные борта. Главный источник его еженедельного дохода был готов к дальнейшей транспортировке.
Пышминский тракт, прямой асфальтовой линией пролегавший по лесистым уральским горам, без каких-либо происшествий привел шипованные колеса фроловского «ЗИЛа» в Екатеринбург.
В областном центре кипела обычная деловая суета. По тротуарам озабоченно сновали люди туда-сюда, по дороге лился сплошной поток автомашин всех возможных цветов и марок. Заглядевшись на нахальную позу голой плакатной девки на фонарном столбе, рекламирующей адрес и телефонный номер ближайшего публичного дома, Фрол чуть было не врезался в беспечную новенькую «Тойоту». Чисто машинально ударил в самый последний момент по тормозам и спас благородную лакированную задницу иномарки от грубого зиловского надругательства.
Свернув с центральной улицы в переулок, грузовик прибыл к месту своего назначения.
Полуподвальная питейная забегаловка «Вспомни былое» в этот полуденный час обилием жаждущих клиентов похвастать не могла. Круглые столики пивнушки в большинстве своем пустовали. Рыжеволосая молодая барменша, явно скучая, глазела в окно зелеными кукольными глазками, не замутненными даже слабым намеком на наличие хотя бы одной мысли.
Фрол толкнул боковую дверь с надписью «Управляющий» и оказался в небольшой овальной комнате. Низкий стол посередине, диван, пара глубоких кресел, холодильник и видеодвойка не загромождали служебное помещение, а делали его уютным и чуть ли не домашним.
За столом в белом адидасовском костюме восседал крепко сбитый мужик лет тридцати пяти, мечтательно уставившись в общую тетрадь и задумчиво покусывая кончик авторучки.
– Привет, Фрол! – оторвался от своего умственного занятия управляющий. – Товар привез? Молоток! По тебе часы можно сверять! В натуре!
– Привет, Виктор! – не смог сдержать довольной улыбки Фрол. – А ты все рифмоплетством балуешься? Не надоело с Пушкиным наперегонки бегать?
– Не базарь о чем не смыслишь! – усмехнулся Виктор. – Ты находишь кайф в физическом труде, а я в умственном. Как любит говорить шеф – каждому свое! И переплюнуть я хочу не Пушкина, а Есенина. Вот послушай-ка мое новое четверостишье. «Кабак» называется:
Здесь все туманно от куренья,
Тут хохот слышен и мольба,
Бутылки бьются, и веселье
Гуляет здесь, как Сатана.
– А вот с этим делом ты поаккуратнее будь! – строго заметил Фрол, усаживаясь в свободное кресло. – С тарой нынче напряженка.
– Ты о чем? – не понял управляющий, недовольно захлопывая заветную тетрадку.
– С порожними бутылками туго приходится, говорю, – пояснил Фрол, удивляясь тугодумству неглупого на вид собеседника. – Снабжение подводит. Ты уж поосторожнее как-нибудь с тарой обращайся!
– Да это ж просто поэзия, деревня ты неумытая! – рассмеялся Виктор, но тут же смолк, заметив посуровевшее лицо Фрола с оскорбленно поджатыми губами. – А насчет бутылок напрасно беспокоишься, браток. У меня вся подсобка ими забита – можешь забирать. Хоть сегодня.
– Про поэзию я понимаю, не дурак, поди! – немного оттаял Фрол. – Но ты все же поимей в виду – бутылки бить негоже! Даже ради поэзии. Экономика вот, к примеру, на чем держится? Не знаешь? На экономии!
– Ладно, друг! – отмахнулся Виктор, вдруг осознав всю бесперспективность втолковать своему явно недалекому партнеру такие понятия, как аллегория и творческая фантазия. – Пойду организую выгрузку товара. Можешь пока видео покрутить. Там кассета «Том и Джерри» стоит. Обхохочешься!
Когда дверь за управляющим закрылась, Фрол последовал его совету. На плоском экране «Панасоника» замелькали злоключения несчастного кота Тома, вконец затерроризированного наглым до полного беспредела мышом Джерри. Фролу, вопреки предсказанию Виктора, совсем не было смешно. Глядя в телевизор, он скептически скривил губы. Но даже при большом желании принять эту гримасу за улыбку было нельзя.
Вскоре в кабинет вернулся Виктор. Увидев хмурое лицо Фрола, поинтересовался:
– Что это с тобой? Зуб заболел?
– Нет. Просто я вот в толк не возьму – для каких придурков такую муть гонят? – Фрол кивнул на телевизор. – Неправдоподобно же! Сплошные выдумки и враки!
– Не веришь, значит? – усмехнулся управляющий, выключая видеодвойку. – Станиславский ты у нас, оказывается! Ладно. Товар уже в подсобке. Видно, с тарой у тебя и правда напряженка. Вместо обычных двадцати пяти ящиков я лишь двадцать четыре насчитал.
– Да нет. Тут другое, – Фрол заметно помрачнел. – Кой-какие головняки нарисовались. Один лох колхозный вздумал на халяву нашей продукцией снабжаться. Уволок нынче ящик прямо с заимки.
– Как так?! – не поверил своим ушам управляющий, невольно даже приподнимаясь в кресле. – И ты позволил ему уйти? Живым и здоровым? Не узнаю тебя, братишка!
– Он, гад ползучий, вооружен был, – отводя глаза, попробовал оправдаться Фрол, чувствуя, что теряет уважение приятеля.
– И что из того? – жестко отмел данный аргумент Виктор, насмешливо поблескивая своими темно-серыми глазами. – А куда твой германский «парабел» подевался? Помнится, ты им знатно управляться умел!
– «Шпалер» вышел в тираж. Затвор вконец износился – перекос патрона дает. И обойма постоянно сама выпадает, как у наших отечественных «ТТ». Сейчас «парабеллумом» только орехи колоть, а не отмахиваться от вымогателей, – не сдержал вздоха Фрол.
– Сочувствую. Могу выручить по-товарищески. – Виктор встал и выдвинул деревянную плиту подоконника. Покопавшись в образовавшейся нише-тайнике, извлек на свет Божий тяжелый вороненый пистолет с навинченным на ствол цилиндриком глушителя. – Держи презент на память. «ТТ» китайского производства. Новенький. Из него обойма сама никогда не выскочит. Гарантия!
– Не! Без надобности, – отказался от огнестрельного подарка Фрол, пренебрежительно на него глянув. – Этой городской пукалкой в наших краях только баловаться, а не робить! Есть у меня в наличии винтовка-«трехлинейка». Если б нынче под рукой оказалась – другой бы расклад получился. И ящик водяры остался бы на положенном месте. Верняк!
– Ну, хозяин – барин, – Виктор зашвырнул волыну обратно в тайник и задвинул подоконник. – А где, любопытно, ты раритетное оружие откопал? Грабанул небось музей гражданской войны?
– Винторез мне какая-то падла мутнорылая спецом подбросила лет восемь назад. На пару с портфелем убиенных инкассаторов. Уже пустым, ясно. Хотел кто-то списать на меня свое мокрое дело. Но не выгорело! Случайно наткнулся я в сарае на «подарочки» эти и мигом вкурил, что почем. Портфель в озере утопил, а ствол сховал в надежное местечко. И очень вовремя! На следующий день менты понаехали шмон производить. Всю усадьбу перелопатили, даже в колодец лазали, но все дохлый номер. Так и умотали восвояси несолоно хлебавши.
– Вот везунок! – восхитился Виктор, в порыве чувств хлопнув себя по коленям. – Если б ты не подсуетился тогда – уж давно бы в земельке сгнил, расстрелянный ни за что ни про что! По ходу, рядом с тобою ангел-хранитель в то время обретался!
– Ясно – судьба! – важно кивнул Фрол, с заметным сожалением покидая уютное мягкое кресло. – Пора и честь знать! В гостях хорошо, а дома завсегда лучше. Через неделю жди новую партию товара.
– Думаю, в следующий раз незапланированных вычетов не окажется? – хитро прищурил глаз, словно подмигивая, управляющий.
– Не сомневайся! Весь товар будет в наличии, как в аптеке! – ответно улыбнулся Фрол, обнажив в оскале свои блестящие стальные зубы лагерной работы.
Через две четверти часа старенький трудяга «ЗИЛ-130», загруженный под завязку сотней ящиков со стеклотарой, старательно отфыркиваясь выхлопными газами, уже бодро колесил по Пышминскому тракту в обратный путь.
Тамара
Нынче наступила суббота, день народился безоблачно ясный и по-весеннему ласково-теплый, но Тамару с раннего утра бил озноб, она места себе не находила – маялась, чувствуя какую-то непонятную тревогу, тяжко сдавившую невидимыми лапами грудь.
Явного повода для беспокойства или апатии не было. Вернее, таких причин существовало немало, но они носили привычный хронический характер, и сегодняшний внезапный всплеск депрессии объяснить ими было нельзя.
Воспользовавшись тем, что муж Михаил чуть ли не с рассветом укатил куда-то на тракторе, Тамара решила заняться своей внешностью. В их просторной пятистенной избе в горнице у окна стояло высокое зеркальное трюмо – одна из немногих радостей Тамары.
Принеся из кухни табурет, молодая женщина устроилась напротив троекратного своего отражения и начала методично расчесывать роскошно-длинные, волосы металлической щеткой – эта нехитрая процедура всегда ее успокаивала, отвлекая от постоянных и тягостных мыслей о Михаиле, его жестокости и унизительно-животном к ней отношении.
Жили вместе они уже почти девять лет, но лишь первый год после свадьбы прошел более или менее нормально, как у людей. А после суда над братом мужа Василием их дальнейшую совместную жизнь можно было точно определить всего одним емким словом: пытка.
А как замечательно и красиво все начиналось! Почти как в индийском кино!
Познакомилась она с братьями в тот же день, как приехала в Балтымку, на вечерней дискотеке в клубе. Срезу обратила на близнецов внимание, как вошла. По-другому и быть не могло – их до последней черточки одинаковые лица и статные, крепко сбитые фигуры просто бросались в глаза. Да и одеждой они выгодно выделялись из серой толпы молодежи – по-городскому красовались в модных тогда болоньевых куртках. Только разного цвета. На одном была коричневая, а на другом черная – чтобы хоть как-то различаться меж собой, наверно.
На Тамару близнецы тоже мигом глаз положили. И совсем не из-за ее пышных рыжеватых волос, загодя старательно уложенных с помощью обыкновенных бигудей в прическу а-ля Софи Лорен. Причина мужского любопытства оказалась совершенно прозаичной.
– Новенькая? – спросил один из братьев, подходя к полуразбитому деревянному алтарю, где стояла Тамара. В незапамятные времена здесь располагалась местная церковь и в клуб превратилась по идее партийного начальства без лишних мудрствований и дорогостоящей перестройки – просто выкинули иконостас и церковную утварь во двор, откуда все эти культовые реликвии моментально растащили веселая хохочущая ребятня и богомольные плачущие старушки.
– Откуда взялась в нашей Тмутаракани? – подал голос точный дубликат первого любознательного парня. Даже голоса у них были поразительно схожи, как и серо-свинцовые глаза, бесшабашно поблескивавшие из-под широких темных бровей.
– Все оттуда же, – без тени смущения улыбнулась Тамара, сразу переняв от собеседников их чисто деревенскую манеру не отводить при разговоре прямого взгляда и держаться так, словно они уже давным-давно знакомы. – По распределению. Закончила Тагильский сельскохозяйственный техникум и приехала укреплять научно-технический прогресс на селе.
– Новый зоотехник, что ль? – ухмыльнувшись, высказал догадку парень в черной куртке.
– Агроном! – гордо поправила Тамара и, так как в этот момент был объявлен «белый» танец, бесстрашно ухватила парня за руку и увлекла в середину прокуренного зала, где не слишком ловко уже извивалась полупьяная сельская молодежь, истово пытаясь изобразить нечто похожее на модный в то время заграничный шейк. У большинства отплясывающих выходило что-то среднее между гопаком, твистом и фрагментами утренней физзарядки с интенсивными приседаниями. Впрочем, и музыкальное сопровождение было под стать – допотопный ламповый магнитофон «Дайна» с двумя усилительными колонками безбожно фальшивил и агонизирующе хрипел, словно предчувствуя свою неизбежно скорую отправку на свалку в глубокий овраг за околицей деревни.
Ритмичный танец не располагал к обстоятельной беседе, но они все же успели познакомиться. Партнера Тамары звали Михаилом, а его двойника в коричневой болонье – Василием.
Несколько запыхавшиеся, но довольные друг другом, они вернулись к алтарю.
Тамаре нравились одинаково оба брата. Было в их атлетически сложенных фигурах нечто притягательное и волнующее для девушки. Но Михаил оказался более настойчив и инициативен – он вообще в дуэте близнецов всегда и во всем старался играть главную скрипку.
С той дискотеки он ежедневно преподносил Тамаре целые охапки цветущей сирени, сладко-пряный аромат которой действовал на девушку не хуже приворотного любовного зелья.
Особую нежность, смешанную с жалостью, Тамара стала испытывать к братьям, узнав о схожести их трех судеб. Все трое были круглыми сиротами. Только ее выкормил Нижнетагильский детский дом, а близнецов – вся Балтымка. Кто нес в их дом ведро картошки, кто пакетик с мукой. Всем миром подняли на ноги малолеток-сирот. Оно и понятно. Каждый крестьянин хорошо понимал, что завтра и в его семью может такое же горе незваным прийти. Обычное дело. Осудили родителей малолеток за кражу мешка колхозного зерна на пять лет лагерей. Властям ведь не втолкуешь, что от многого немножко – это не грабеж, а дележка. Сытый голодного не разумеет. А как на голые колхозные «трудодни» семью можно прокормить?!
Обратно в деревню родители близнецов так и не вернулись. Сгинули, должно, в лютых колымских вьюгах, как и тысячи других подобных горемык.
Ухаживания Михаила продолжались недолго – меньше месяца и закончились простенько, но со вкусом, как говорится, – свадьбой. Разочарование в семейном счастье не заставило себя ждать. Михаил почти перестал обращать на нее внимание, решив, видно, что окольцованная птичка уже никуда не улетит. Внешний атлетизм мужа тоже себя не оправдал – на любовную игру молодожен сподабливался лишь раз в неделю. Обычно по субботам после жаркой баньки.
При такой вопиющей холодности супруга немудрено, что Тамара как-то однажды не устояла перед откровенными заигрываниями Василия. Вот говорят, будто близнецы во всем копия друг друга. Ничего подобного, Василий, в отличие от Михаила, был готов к постельным подвигам постоянно – хоть семь раз на дню.
Но недолго бабское счастье длилось. Посадили Ваську в тюрьму за смертоубийство. Пьяная ссора, люди сказывали. Да к тому же Михаил – по вечному закону подлости – пронюхал каким-то образом о ее измене с братом. Ладно бы просто прибил или вовсе перестал выполнять свой супружеский долг. Не тут-то было! Садистом натуральным оказался, извращенцем половым.
– Долги свои я завсегда плачу! – заявил, криво ухмыляясь. – И ты по субботам свое будешь и дальше получать. Но теперича уже не спереди, а сзади, как и положено сучкам! Чего глазами хлопаешь? Не поймешь никак? Объясню наглядно! А ну, вставай на четвереньки, шалава!
Однажды, после очередного унизительного, и весьма болезненного акта «собачьей любви», Тамара не стала, как обычно, греть в тазике воду, а направилась на подгибающихся ногах к бабке Агафье.
Ее маленький, всего о двух оконцах, домишко буквально утопал в густых зарослях цветущей сирени. Но на сей раз сладко-пряный душистый аромат не тревожил и не ласкал сердце. Наоборот, даже добавил душевных мук и горечи.
Смазанные гусиным жиром, железные петли калитки без малейшего скрипа впустили позднюю гостью во двор. Собаку бабка Агафья не держала. Да и нужды в сторожевом звере не было никакой. За глаза бабку в деревне звали не иначе как ведьма или Баба Яга и сторонились утопающего в сирени домика, как вертепа всяческой нечисти. Впрочем, когда припирала нужда, деревенские жители, стараясь делать это незаметно друг от друга из-за какого-то непонятного им самим стыда, тайно навещали бабку Агафью. А куда ж деваться? Никто, кроме этой полусгорбленной старухи с диковатыми глазами на удивительно свежем, без единой морщинки лице, не умел так быстро и, главное, недорого снять порчу со скотины, точно предсказать роженице, девочку или пацана та вынашивает в утробе, и сколько еще дней продлится сухостой – жгучий враг урожая. Да и по другим, не менее важным житейским вопросам бабка могла всегда дать дельный совет – не зря прожила свою долгую жизнь, опыта поднакопила предостаточно. Все население деревушки это доподлинно знало – всем ведь известно, что среди ведьм дур не найдешь. Даже днем с огнем.
Сеней избушка не имела, и поэтому, толкнув низкую дубовую дверь, Тамара сразу оказалась в горнице. Бабка еще бодрствовала, сидючи за круглым столом без скатерти, занималась своим обычным любимым делом – перебирала пучки разных трав и корешков, росших на болоте в основном. Может, любовалась причудливыми мертвыми лепестками, а возможно, просто подбирала ингредиенты для какого-нибудь тайного колдовского снадобья. Тамара очень рассчитывала именно на последнее.
– Вечер добрый, бабушка Агафья! – с порога вымученно улыбнулась гостья, отвечая на вопросительный, хитровато-прищуренный взгляд хозяйки. – Я по недоброму делу к тебе. Коли поможешь извести муженька – проси что хочешь! Ничего не пожалею, Богом клянусь!
– Не поминай Бога всуе и не клянись именем его! – строго заметила бабка и кивнула на свободный стул. – В ногах правды нет. Присаживайся, голубушка, и поведай о горести своей. Сядем рядком, поговорим ладком. Небось налево кобель твой гулять повадился?
– Нет, бабушка, – Тамара присела на краешек деревянного стула и невольно болезненно поморщилась.
– Исполосовал, изверг, задницу? – живо заинтересовалась старуха. – Вожжами? Надо бы смазать жиром гусиным. Наипервейшее средство, поверь, милая. Выходит, это ты налево кому-то подвернула?
– Нет, бабушка! – через силу улыбнулась фиолетовыми губами Тамара, начиная сомневаться в общепризнанной прозорливости хозяйки. – Все значительно хуже!
Превозмогая женскую стыдливость, Тамара рассказала об их совместном житье-бытье с мужем, не скрыв даже своей кратковременной связи с его братом-близнецом. Лицо ее, только что синюшно-серого оттенка, сейчас пунцово пылало, но она, почти не сбиваясь, досказала все до конца – вплоть до ежесубботнего над ней скотско-унизительного надругательства.
– Вредно это, – сочувственно покачала седой головой практично мыслящая старуха. – Геморрой запросто заработать можно. Свечи вот хорошо помогают. Или специальную мазь могу предложить. Никакой боли уже не почувствуешь – как по маслицу пойдет! Недорого совсем.
– Ты все не о том, бабка! – Лицо поздней гостьи опять стало бледнеть, но уже от искреннего негодования. – Я ведь правда не шучу – помоги сжить со света Михаила! Хватит гаду такому уж небо коптить!
– Грех великий это, – лукаво прищурилась Агафья. – А чего по-доброму не разбежитесь? Нонче это запросто. Аль имущество делить резону нет?
– Само собой! – без тени смущения, цинично призналась Тамара, невольно стискивая ладони в два маленьких, но убедительных, упрямо-твердых кулачка. – Не для того я восемь лет мучилась, чтоб на бобах остаться! Родичей, как знаешь, у меня нет. Некуда мне отсюда подаваться. Никто нигде не ждет!
– Сиротинушка ты у нас, – вздохнула Агафья, нежно поглаживая натруженные руки Тамары своими морщинистыми ухватисто-крючковатыми коричневыми пальцами.
Очень скоро кулачки той безвольно разжались и остались расслабленно лежать на столе, напоминая пару развернувшихся розовых ежиков.
– И то верно! – продолжала ласково ворковать старуха. – Даже при социализме сироткам негде голову приклонить было, а уж при нонешнем капитализме – и подавно! Надо, видать, помочь горю твоему. Я хоть и стара, но сердце у меня не каменное – живое, жалостливое. Только с умом нужно все сладить, чтоб шито-крыто было. Нонче это не просто. Шибко грамотного фершала из области прислали – враз мышьяк в желудке отыщет. Пройдоха, одним словом! А ведь наипервейшее ране это средство было: знай подмешивай в чай постылому мужу-злыдню каждый день по нескольку крупинок мышьяка – через месячишко, глядишь, он и преставился от внутреннего воспаления. А залучше всего фотокарточку мужа в гроб к покойнику подложить. Но шибко долго ждать – год сухотка глодать его будет, пока истает, как снежок на солнышке. Тебе-то, милочка, к спеху, поди, надоть? Сможешь еще хотя б месячишко-другой перетерпеть? В таком деле поспешать – себе дороже! Поверь уж, голубушка, слову бабки старой, много чего повидавшей на своем веку.
– Столько лет терпела, сумею и еще подождать! – устало кивнула Тамара. – Только уж так подсоби, чтоб в тюрьму за смертоубийство мне не попасть.
– Все шито-крыто, девонька, будет. Строго по науке! – Старуха многозначительно покосилась на выпирающую грудь гостьи, где явственно угадывалось нечто чужеродное. – Деньги я вперед в таких случаях беру...
Тамара, готовно сунув руку за пазуху, извлекла на свет Божий увесистую бумажную пачку, собранную из купюр самого разного достоинства – от пятисотрублевок до десятитысячных. Без колебаний придвинув ее по столу к бабке Агафье, заказчица безвременной смерти мужа, не мигая, уставилась в бесцветные, но странно живые глазки старухи, ожидая без промедления получить требуемое тайное зелье.
– Все мои сбережения. Хватит на яд?
– Окстись, милочка! Что за слова страшные говоришь?! – закудахтала старуха, пряча денежную пачку где-то в складках своих многочисленных цветастых юбок. – Ядами я не торгую! Просто по доброте и сердобольности помогаю страждущим всякими разными средствами. Советами то бишь. И тебе добрый совет уж приготовила. Слушай и запоминай, девонька: чтоб избавиться от изверга проклятого, возьми в аптеке пару дюжин градусников. Да в городе покупай, не здесь. Чтоб лишнего внимания людского не привлекать. В таком деле оно нам без надобности совсем. Градусники те разбей, а ртуть в пузырек порожний собери. В сапоги мужа под стельки потихоньку подливай каждую седмицу. Потому как она шибко испаряется. Эти вот пары ртутные и изничтожат горесть твою. Через месяц-другой сляжет изверг от болезни. Белокровие называется. Уж не подымется, поверь слову! И никакой фершал тут ничего не отыщет. Пусть хоть лопнет от старания!
Сердобольная старушенция пискляво захихикала, очень собою довольная. Может быть, даже счастливая в данный момент от близкой возможности вставить хорошую шпильку ненавистному фершалу. Со всем его специальным медицинским образованием и хваленым практическим опытом.
Солидарно с хозяйкой начали весело подрагивать красные бархатные кисти на шелковом абажуре под потолком. По стенам запрыгали причудливые тени каких-то зверей, и Тамаре на мгновение стало страшно. Но она быстро успокоила себя трезвой мыслью, что, наверно, просто где-то рядом проехал тяжелый грузовик – вот абажур и закачался, словно живой.
– Только сапоги те не забудь потом изничтожить, – вдруг вспомнила Агафья, становясь вновь серьезной. – Ну, давай прощаться, миленькая. Мне до полуночи надо еще травяной настой сварить – пацаненок у соседки от падучей хвори мается. Буду лечить болезного. Нужно завсегда помогать ближним. Тем мы и отличаемся от зверей лесных.
– Не забуду, бабушка, будь покойна, – кивнула Тамара, с некоторой опаской косясь по сторонам. Но никто по стенам на этот раз не прыгал. Абажур тоже было мертво неподвижен.
Вернулась домой вмиг материально обедневшая, но приобретя твердую лучезарную надежду в скором избавлении от Михаила с его мерзопакостной «собачьей любовью».
На следующий день, сказавшись мужу, что поехала в город за электролампочками, бывшими в их сельпо большим дефицитом, отправилась на местном автобусе в Верхнюю Пышму.
Провинциальный городишко заметно видоизменился за тот год, что она здесь не была. Отовсюду навязчиво лезли в глаза фанерные щиты с рекламой, почему-то сплошь на иностранном языке. Хотя нет. Вон на торце противоположного от здания милиции дома аршинными буквами выведена реклама фирмы «Фантазерка» с указанием контактного телефона. А чтоб у неискушенного обывателя не оставалось сомнений в специфическом профиле фирмы, тут же была соблазнительно изображена голая толстозадая красотка с призывно полуоткрытым красным ртом и нахально высунутым языком. Прозрачно намекая, видно, что «фантазерка» непревзойденная специалистка не только в обычном, но и в новомодном оральном сексе.
Аптека находилась поблизости. У безнадежно закрытого окошечка для обслуживания ветеранов Отечественной войны и пенсионеров покорно-терпеливо стояла очередь из глубоко пожилых людей. Прошел обнадеживающий слух, что нынче будут давать с пятидесятипроцентной скидкой нитроглицерин и аскофен. С давно просроченным сроком годности, правда.
Зато на других витринах радовало глаз красочное многообразие заморских товаров – одних женских прокладок было представлено на обозрение около десяти разновидностей. Нитроглицерин с аскофеном тоже присутствовали. Германского и финского производства.
Приобретя для полной гарантии аж тридцать градусников, Тамара неожиданно почувствовала нечто, похожее на раскаяние. В ее златокудрой головке вдруг народилась спасительная идея, как избежать смертного греха. Скрывая радость, решительно подошла к витрине с противозачаточными средствами. Ведь Михаил настаивает на жестоком анальном сексе лишь из нежелания иметь от нее детей. Но такого же результата можно достичь и при нормальном половом акте, просто используя презерватив. Купила целую упаковку самых дорогих резиновых изделий под малопонятным названием «Фаворит». Ее заинтересованное внимание привлек также «Дидлоу» – очень натуральная каучуковая имитация мощного фаллоса какого-то полового гиганта. Немного засмущавшись молоденькой продавщицы, купила и его, спрятав на самое дно хозяйственной дерматиновой сумки.
– Проще, гражданка, надо к этому делу относиться, – усмехнулась густо накрашенными губами деваха-аптекарша. – Мужики вот себе резиновых баб покупают, а мы чем хуже? Равноправие должно быть во всем! На той недельке обязательно загляните. Американские электрические вибраторы к нам должны завезти. Супер, говорят. Никакого мужика после него уже не требуется. Честно-честно.
Занятая своими радужными мыслями, Тамара чуть было не забыла купить перед отъездом домой экономных и потому весьма редких лампочек-сороковатток.
Вечером того же дня протопила березовыми полешками баньку во дворе и попарилась всласть, исхлестав себя веником до устало-блаженного состояния и тела, и души. На своей половине их пятистенного дома щедро обрызгалась любимыми духами «Красная Москва» и старательно высушила волосы, открыв доступ теплому ветру. В распахнутое окошко проникали запахи недавно оттаявшей земли и близкого соснового леса, будоража в Тамаре полузабытые приятные воспоминания.
Накинув на голое тело короткий махровый халатик, сунула в кармашек коробочку «Фаворита» и прошла в комнату Михаила. Тот занимался своим привычным времяпрепровождением – развалившись на диване, смотрел по телевизору все передачи подряд, прихлебывая между делом ядреную яблочную брагу из литрового деревянного ковшика.
– Совсем, что ль, сбрендила, дура? – неласково встретил раскрасневшуюся супругу Михаил. – Не суббота же нынче, а ты баню топить зачем-то удумала!
Подозрительно принюхавшись, уловил терпкий аромат духов и брезгливо выпятил нижнюю губу.
– Воняешь, как дешевая шлюха вокзальная! Чего это тебе вдруг в башку ударило? Э? – удивленно воззрился на странное поведение суженой. Та сбросила с себя халатик и осталась нагишом, жеманно протягивая Михаилу желто-розовую коробочку с изображением целующейся парочки.
– Чего это? Гондон, кажись?
– Надо говорить по-культурному – презерватив, – мягко поправила Тамара, присаживаясь на краешек мужнего дивана. – Раз ты деток не хочешь, то это наипервейшее средство. Высшего импортного качества! Городские исключительно только «Фаворитом» пользуются. А они-то, поди, понимают толк в этих делах.
– Ага! – осклабился Михаил, припечатав свою широкую волосатую длань к розовым ягодицам супруги. – Просек, что почем! Рассчитываешь, что задницу застраховала? Не надейся, дура! Таких сучек только в «очко» надо трахать. Чтоб осознавали, кто они такие есть. А ну, падай на четвереньки! Вчерась, видать, мало тебе показалось – так сейчас повторим! Можно и с «Фаворитом», коли ты стала культурною такой. Вставай в позу, шлюха!
...Ночью, сидя в тазике с горячей водой, Тамара переломала все градусники, вытряхнув красиво-серебристый и совсем неопасный с виду жидкий металл в порожний пузырек от валерьянки. Уже под утро, крадучись, пробралась в сени и, вынув кожаные стельки, плеснула ртути в хромовые сапоги мужа. Как-то сразу успокоившись после этого, наконец забылась в глубоком тяжелом сне, по-кошачьи свернувшись калачиком на скрипуче-пружинистой кровати в своей комнате.
Яркий лунный свет, отражаясь в стальных шариках кровати, делал их очень похожими на четыре поминальных свечи у гроба покойной.
Нашлось достойное применение и другой аптекарской покупке.
«Дидлоу», изготовленный в далекой цивилизованной Швеции, получил теплый прием в этой дремучей по части сексуальных новшеств уральской деревушке. Стоило только Тамаре случайно показать соседке заморский муляж мужского детородного члена, как об этом мигом проведала вся взрослая женская часть населения Балтымки. Пришлось одалживать каучуковую штуковину сестрам по полу, жаждавшим приобщиться к высоким западным технологиям. Впрочем, возможно, ими двигала простая бабская потребность в ласке. Пусть и бездушно-резиновым «ласкателем». Зато можно отдаться безграничному сексуальному удовольствию, воображая, что со своим милым дружком развлекаешься. Забыть хоть на время, что милые дружки поголовно все горькие пьяницы и импотенты, чье мужское «достоинство» безвольно падает уже после трех минут работы. «Дидлоу» же был несгибаемо-неутомим и всегда давал ласк ровно столько, сколько от него требовали.
Таким образом, веселая импортная игрушка победно путешествовала из дома в дом, оказываясь у своей законной владелицы не чаще раза в месяц. Тамара, наверно, из-за свойственной ей хозяйской рачительности не могла потерпеть простоя в так хорошо налаженном интимном процессе. Для этого она хитроумно использовала деревянную табуретку с отверстием посередине. В нем надежно крепился «Дидлоу», когда Михаил отлучался из дому. Ритмично раскачиваясь-приседая на табурете, Тамара всегда беззвучно плакала, запрокинув вверх мокрое лицо – то ли от острого наслаждения, то ли поливая слезами свою загубленную молодость, да и всю жизнь.
Со дня той первой инъекции ядовитого серебристого металла в мужнины сапоги прошло уже около двух месяцев. Тамара, строго следуя полученной инструкции, аккуратно раз в неделю повторяла ночные манипуляции с ртутным пузырьком, но ожидаемый результат все почему-то не достигался. Она уже стала было подумывать предъявить гневный счет за обман бабке Агафье, но решила прежде дождаться окончания второго месяца неудачных попыток отравления.
Заслышав с улицы хорошо знакомое тарахтение, Тамара прекратила расчесывать волосы и отодвинула оконную занавеску. Так и есть. Трактор Михаила въезжал во двор, распугивая кур и гусей, никак не желавших привыкать к чадящему и громоподобно «кудахтающему» железному соседу. А может, просто у глупой домашней птицы с условными рефлексами была большая напряженка.
Загнав «Уралец» под навес сарая, Михаил, тяжело топая сапогами, ввалился в горницу, победно неся на вытянутых руках ящик с водкой. Коротко глянув на поднявшуюся ему навстречу супругу, скривил губы в ухмылке:
– Опять прихорашивалась? Для кого, любопытно? Ага, допер! Нынче же суббота, банный день. И ночь нашей страстной любви! Хо-хо! Хвалю за старания. Ступай-ка баньку хорошенько протопи. Как я люблю – одними березовыми полешками. А я пока хапну «Экстры» с устатку. Для поднятия половой активности. Не сомневайся – оттрахаю, как отстираю! Готовься, сучка!
Ягода
Ночной лес лишь издали выглядит таинственно-пугающим.
Ориентируясь по железобетонным столбам высоковольтной линии электропередачи, Ягода тренированно-спорым шагом, почти по-спринтерски, приближался к Екатеринбургу. Узкая просека местами была завалена бесхозяйственно неубранными срубленными деревьями, но Василий, загодя замечая препятствия при ярком неоновом свете луны, ловко перепрыгивал полусгнившие стволы, не сбавляя хода.
Смертельно хотелось курить, но он и не думал жалеть о той последней своей сигарете, щедро подаренной Максу. Не зверь же он какой-то, а нормальный человек – просьба обреченного на смерть священна. По любому закону. Хотя лагерный приятель даже и не подозревал, что банальное желание курнуть станет последним в его загубленной жизни.
Ягода жалел лишь об одном – что сейчас не лето и сухого мха днем с огнем не сыщешь. Завернув его в клочок газеты, можно было бы сварганить знатную самокрутку. Горло дерет натурально – не хуже моршанской махры.
Главное, добраться до областного центра. Потом останется уж плевое дело – отыскать широкий Пышминский тракт и топать параллельно ему до самой Балтымки. На шоссе, ясно, не выйдешь: любой желторотый мент враз просечет по его прикиду, из каких именно мест он вдруг на трассе нарисовался.
«Занятно будет глянуть в удивленную морду брательника, никак не ожидающего столь скорой встречи. Навряд ли обрадуется. Ну да черт с ним! Отдаст свою ксиву и деньгами, не скупясь, поможет – никуда не денется! Сидел-то я за его «мокруху». Восемью годами под остервенелый лай овчарок сполна уж рассчитался с ним за обиду – случайную любовную связь с его женой Тамаркой. Соблазнительная лярва, и монах бы не устоял!»
А если разобраться, обычная пробежала между братьями-близнецами «черная кошка». Наверно, ни одна баба не выдержит перед неуемным женским любопытством: проверить на практике, есть какие-либо отличия у близнецов в половом плане или нет.
Почти сразу после свадьбы Михаила и Тамары произошла старая банальная вещь. Стала делить молодая жена свою постель с обоими братьями. Правда, надо признать, главная инициатива в данном случае исходила не от женщины, а от мужчины. Василия то бишь.
Тишь и гладь да Божья благодать сохранялись в любовном треугольнике до того момента, пока об адюльтере между женой и братом не прознал Михаил. Сам бы он ни в жизнь не догадался их заподозрить, но донес ему бдительный сосед о зачастившем к Тамаре в отсутствие мужа Василии. Кстати, соседу его чистоплюйское доброхотство вышло крутым боком. Фатальным, можно даже сказать. Конкретно.
Получив донос, Михаил тут же рванул к брательнику на разборки. После женитьбы брата Василий благородно покинул родной дом и перебрался на окраину деревни в ничейную, давно пустовавшую брошенную избу. Огород там напрочь зарос бурьяном и чертополохом. В тот момент Василий как раз деятельно занимался его прополкой, обнажив свой мощный торс страстно-жарким лучам полуденного солнца. Узрев близнеца, Михаил, прежде чем начать трудный разговор, благоразумно выдернул из забора увесистый дрын – без его солидной помощи «беседовать» было бессмысленно и даже опасно – по физическим данным Василий ничем не уступал брату. А в рукопашном бою и вовсе превосходил его: служа в спецназе, заработал черный пояс по карате. Михаил же, при всем старании, выше коричневого так и не поднялся.
Заслонив ладонью лицо от солнца, Василий удивленно наблюдал за странным поведением ближайшего родственника, хотя подсознательно давно ожидал нечто подобное. С самого первого дня тайной связи с Тамаркой.
– Снюхались, значит, с моей женушкой-паскудой?! – без долгих предисловий взял быка за рога Михаил, недвусмысленно-угрожающе подымая деревянный кол над головой.
– Полная чушь! Чего это тебе в голову ударило? Моча, наверно! – заявил Василий, рыская глазами по сторонам в тщетных поисках аналогичного оружия. Верно говорят: против лома нет приема – окромя другого лома.
– Отмазаться не выйдет! – злобно оскалился оскорбленный муж. – У меня верный свидетель имеется! Он видал, как ты, крадучись, Тамарку навещаешь, пока я, как дурак, в поле горбачусь!
Не обнаружив поблизости ничего подходящего, что можно было бы противопоставить дрыну, Василий прибег к единственно доступному сейчас оружию – подняв на брата невинные глаза, выдал целую речь о несусветно-наглых выдумках всяких грязных сплетников, особо напирая на скудоумие людей, всегда готовых принять на веру любой гадостный поклеп.
Сбитый с толку этим напористо-убедительным словоизвержением, Михаил медленно опустил дрын, начав вдруг сомневаться в зоркости соседа.
– Айда к Василь Иванычу! – буркнул он, зашвырнув свое березовое орудие возмездия в кусты. – Поглядим, что ты ему в глаза скажешь!
– Пойдем, – тут же согласился Василий, обрадованный, пусть и кратковременной, но оттяжке выяснения отношений. – Все ему выскажу, мухомору подлючему! Вот только рубаху накину.
Заскочив в дом, Василий не одной рубахой обзавелся, но и кухонным ножом, незаметно сунув его за хромовое голенище своего фасонистого сапога.
Василий Иванович жил один, год назад расставшись со своей женской половиной – Агафьей, которая излишне явно увлеклась на старости лет знахарством, колдовством и еще Бог знает какими тайно-темными делишками с нечистой силой. «А что я могу поделать? – оправдывалась Агафья. – Матушка мне перед смертью свои знания и силу передала. Я обязана силу эту тайную в миру показать». Сбрендила, короче. Расстался Василий Иванович с женой легко – благо деток Бог им не дал – и просто – выгнал из дома. Агафья поселилась на окраине деревни в одной из брошенных изб.
В тот момент, когда к нему в горницу ввалились два брата-амбала, Василий Иванович занимался своим любимым делом – поливал из лейки диковинное разлаписто-махровое красно-фиолетовое растение под названием «чертов корень», сохраненный им в память об этой заблудшей овце, Агафье, которую в деревне уже давно и недвусмысленно называли не иначе как Бабой Ягой. Все соседи наперебой предлагали ему поскорее избавиться от «чертова корня» вместе с деревянной кадкой, предрекая, что тот накличет в дом беду, но Василий Иванович лишь посмеивался: ну какая злая напасть может с ним приключиться, коли он каждый воскресный день исправно посещает местную церквушку? Ерунда это, одни глупейшие суеверия. Ей-богу.
Недовольный, что его прервали, старик обернулся к непрошеным гостям, тут же верно сообразив, что к чему.
– Ты не обижайся, Вася, но смолчать я не в силах был, глядючи на ваше с Тамаркой непотребство! – сразу перешел дедок в наступление, невольно, как щитом, загораживаясь от бугая Василия своей смешной жестяной лейкой.
– Напраслину возводишь, пень старый! – взвился уличаемый и подскочил к Василию Ивановичу, потрясая для большей убедительности кулаками. – Ты нас в постели видал?!
По вдруг заострившимся чертам лица пенсионера Василий со всей очевидностью вдруг понял, что сейчас тот честно ляпнет утвердительный ответ, и, чтоб не допустить этого, использовал свой главный сногсшибательный довод – левой в солнечное сплетение и правой снизу в челюсть.
Старик отлетел к стене, чудом не сбив по пути любимую кадку с красивым махровым растением. По-рыбьи жадно разевая рот и обеими руками схватившись за поврежденную скулу, он некоторое время приходил в себя.
Плаксиво-жалкое выражение на морщинистом лице старика неожиданно кардинально изменилось.
– Ты же мне челюсть сломал, паршивец! – прошамкал Василий Иванович, сверкая злобными глазами. Видно, вспомнив, что он как-никак является полным тезкой бравого рубаки Чапаева, разъяренный сосед, необычайно быстро для своего почтенного возраста поднявшись на ноги, схватил табуретку и начал агрессивно наступать на молодого обидчика.
Василий не нашел ничего лучшего, как вытащить спрятанный за голенищем сапога хлеборез. Впрочем, засветил нож он лишь для визуального устрашения не в меру развоевавшегося старикашки. Всерьез это смехотворное нападение божьего одуванчика Василий не воспринимал и поэтому легкомысленно пропустил момент удара. Обрушившийся на его голову тяжелый дубовый табурет вмиг доказал всю несостоятельность наивных умозаключений Василия, щедро вознаградив за проявленную глупую неосторожность глубоким нокаутом.
Выронив нож, Василий распластался на полу, не проявляя уже более ни малейшего интереса к происходящему.
Старик будто осатанел – снова замахнулся своим дубовым оружием, желая, по ходу, окончательно проверить на прочность череп поверженного врага.
Михаил, до сего момента равнодушно взиравший на потасовку, с силой отпихнул ополоумевшего пенсионера в сторону.
– Совсем опупел, козел?! – прорычал Михаил. – Ты ж убьешь моего братана!
– Тоже схлопотать хочешь? – взвизгнул Василий Иванович и, угрожающе размахивая своей нелепой табуреткой, стал наступать на нового обидчика.
Михаил подобрал с пола кухонный тесак брата и недвусмысленно покачал его на ладони.
– Лучше погасни, мужик! А то я сам лично тебя загашу!..
Но старик, взбесившийся от невыносимой боли в сломанной челюсти, не внял предупреждению. За что тут же и поплатился. Ловко уклонившись от метившего в голову табурета, Михаил насадил потерявшего равновесие старика на нож, как курицу на вертел.
Василий Иванович умер тихо, как и жил. Пару раз лишь судорожно всхлипнул и испустил дух.
Очнувшись, Василий застал только финальную сцену. Еще плохо соображая, уставился на валявшийся рядом труп с торчащей из его груди очень знакомой рукоятью ножа.
– Чего зенки вылупил? – скривил губы Михаил. – Мертвяков мало в жизни видал? Вспомни профилактические рейды по горным аулам. После наших «зачисток» в них не только живых «духов», но и самого духа человечьего не оставалось! Хо-хо! Между прочим, он тебя кокнуть хотел, вот и пришлось... Хоть и не стоило шкуру твою спасать! Спишь ведь с Тамаркой, гад! Ладно, пока замнем для ясности. Позже разберемся. Сейчас сделаем так: я слиняю до хаты за канистрой с бензином, а ты подготовь тут все к поджогу. Заметем следы, раз уж так вышло. Спалим хибару вместе с хозяином к черту!
Когда брат ушел, Василий окинул комнатенку взглядом, прикидывая, какими вещевыми горючими материалами завалить тело, чтоб оно наверняка сгорело дотла. Но прежде следовало убрать с места преступления главную улику. Взявшись обеими руками за рукоятку ножа, Василий дернул вверх. Нож-то он вытащил, но из раны брызнула горячая кровь, препротивно запятнав его руки чуть не до локтей.
Выругавшись, Василий отступил от трупа и оглянулся на скрип входной двери. В комнате он уже был не один. Участковый инспектор держал Василия на мушке табельного «макара», а из-за его спины испуганно выглядывала соседская старуха, которая, как позже выяснилось, и сбегала за представителем власти, заслышав из дома пенсионера подозрительный шум и крики.
Таким вот манером и угорел Василий на лагерный срок вместо родного брата. Даже хитромудрый адвокат, которому обвиняемый в умышленном убийстве рассказал все как на духу, недоверчиво-сочувствующе вздохнул:
– Я-то тебе верю, мил человек, но суд эмоции в расчет не берет – только исключительно факты. А они, сам знаешь... отпечатки на орудии преступления, кровь на рубашке, свидетели... Короче, советую понатуральнее показать полное чистосердечное раскаяние – глядишь, поменьше годков припаяют. А я буду стараться свести дело всего лишь к превышению пределов необходимой обороны. Это «трешка» всего. Не падай духом! Пробьемся!
Но пробиться не удалось. Василию отвесили по максимуму: червонец. Даже «чистосердечное раскаяние» не помогло – потерпевший оказался боевым орденоносцем в прошлом, да еще и депутатом сельсовета в придачу. За убийство таких кадров снисхождения не бывает никогда.
Через сутки после трагедии на «чертовом корне» неожиданно проклюнулся нежно-фиолетовый цветочек, словно приветствуя установленный в горнице дешевый сосновый гроб с покойником.
...Весь путь до Балтымки преодолевать пешедралом Василию не пришлось. Он вовремя вспомнил, что рядом с деревней проходит железная дорога. Отыскать нужную «ветку» труда не составило. Вынужден был пропустить пару электричек, прежде чем появился нужный товарняк. Забравшись в пустой вагон, недавно использовавшийся, судя по острому запаху, для перевозки лошадей, Василий смог наконец передохнуть и собраться с мыслями. Ноги гудели и были вроде как чужие, а вот голова работала вполне исправно: «Основное сейчас – побыстрей разжиться цивильной одеждой, деньгами и документами. Одежду и свой паспорт Михаил, ясно, отдаст без базара. А вот с «капустой» наверняка проблема будет – прижимист брательник, как жлоб. Ну да ладно, сумеем договориться. Родственники все же».
Вот и знакомый с детства мост. Хоть поезд и сбавил ход, Василий, прыгая, чуть не промахнулся. Упал на крутую насыпь перед самым мостом. Чуть не сорвался в реку. Ладно бы в реку, но в этом месте она давным-давно пересохла, и сверзись он с этой десятиметровой высоты – стопроцентная «крышка». Под мостом не вода ждала, а грозно торчавшие крупные валуны, заросшие мхом.
От места рискованной высадки до деревни было рукой подать – километр всего. Прошел его беглец не таясь, прямо по обочине дороги. Во-первых, сбил он ноги о лесные колдобины и овраги, а во-вторых, риск был минимальный – время приближалось уже где-то к трем часам ночи. В эту пору даже дворовые собаки дрыхнут без задних лап в своих конурах.
Лишь одна какая-то старая псина, видно, страдавшая бессонницей, лениво побрехала вослед неясной человеческой тени. Но, не получив голосистой поддержки от хвостато-клыкастых сородичей, разочарованно умолкла.
Василий, миновав свою заколоченную избушку на околице деревни, направился к дому брата. Невольно замедлил шаги, занятый мыслью, как его неожиданное появление воспримет Михаил. Характер у него взбалмошный. Основательно пожег себе нервишки, как; и все, кто принимал участие в «спецоперациях» спецназа.
Во двор зашел без опаски – собаку они сроду не держали, считая ее совершенно неоправданной роскошью. Какой дурак сунется к двум амбалистым мужикам? А когда малолетками были, у них красть нечего было.
За цветастой штапелевой занавеской бокового окна теплился свет. Василий слегка побарабанил подушечками пальцев по оконному стеклу и отступил в тень – страхуясь, если на стук выглянет кто-то чужой.
Занавеска отдернулась, и показалось бледное, осунувшееся лицо Тамары. Хворает, что ль?
Вглядевшись в приблизившуюся темную фигуру, жена брата прикрыла себе рот ладонью, явно сдерживая рвавшийся на волю возглас испуганного изумления.
Через пять минут ночной гость уже сидел напротив брата в просторной горнице. Тамара поспешно собирала на стол, а Михаил, тяжело уперев локти в дубовый стол, хмуро разглядывал «младшого». Если и был рад встрече, то ничем этого не выдал.
– В бегах, значит... – Михаил со вздохом отвел взгляд от своего живого отражения, прикидывая в уме нежданные и неприятные расходы. – Паспорт, конечно, дам. О его потере в ментовку заявлю месяца через два-три. Успеешь за это время новой ксивой обзавестись. С одежкой тоже без проблем. А с деньгами худо совсем. И занять не у кого. Зарплату в колхозе уж пять месяцев не выдавали. Тысяч триста наскребу, не боле. Ты уж не обессудь, младшой.
«Жлоб! – убежденно подумал Василий, кося мрачным взглядом на ящик водки, стоявший у стены. – Денег, говорит, нет! А сам водяру ящиками покупает!»
– Выпить хочешь? – неправильно истолковал Михаил внимание брата к ящику. – Без проблем! Отметим по-людски твое освобождение! Но все же по утряне линяй куда подальше. Органы здесь в первую голову тебя шукать станут. Прохлаждаться тут тебе не след!
«Даже дать переночевать пожадничал!» – наливаясь тяжелой ненавистью, отметил про себя Василий.
Михаил тем временем торжественно водрузил на стол две «Экстры». Тамара принесла из кухни вместительную чугунную сковороду с дымящейся яичницей и тарелку с солеными огурчиками в обрамлении синеватых луковок.
– За твое условно-досрочное освобождение! – хохотнув, поднял граненую стопку Михаил. – Чтоб зону ты уже только в страшном сне видал!
Выпив, хозяин застолья удовлетворенно крякнул, приходя в хорошее расположение духа, и азартно захрустел ядреным пупырчатым огурцом.
Василий опорожнил стопку без всякого удовольствия – угнетала мысль, что вскоре опять придется тащиться по лесу, избегая из опаски дорог и даже троп. В Екатеринбурге можно сесть на электричку, но куда, черт возьми, ехать?..
После третьего стопаря физиономия Михаила раскраснелась, глаза маслено блестели, а речь приобрела некоторые, несвойственные ему обычно цветистость и многословность.
– Вот припекло тебя до самого темечка, и к кому пришел за помощью? Ко мне! Так как братаны мы единородные. И я тебя принял, обогрел, денег даже выделю. Хотя ты мне в душу втихаря кучу дерьма наклал! Во всю моченьку свою постарался, кувыркаясь с моей личной женой, этой, как выяснилось, сучкой ненасытной! Ладно, я зла не держу! – Михаил залпом заглотил очередную дозу спиртного и вдруг кривовато ухмыльнулся какой-то своей мысли. – А чтоб ты, братишка, до конца осознал широту души моей, предлагаю использовать шлюху эту по прямому назначению на пару. Поставим на карачки – ты спереди в хлебало, а я сзади. Как говорит ваш брат уголовник: «вертолетом». Ну как? Просекаешь, какой я щедрый и добрый? Тамарка, а ну, сучка, становись раком!
Супруга в этот момент убирала со стола начисто опустошенную усилиями братьев сковороду. Нынче после бани она уже испытала еженедельную унизительную экзекуцию, и воспоминания были еще слишком болезненно-свежи. Да и невыносимо стыдно было перед Василием. Даже не успев осознать, что творит, Тамара обернулась и с размаху ударила муженька-изверга тем, что оказалось в руках – чугунной сковородой. Михаил, никак не ожидавший такого крутого развития событий, уклониться не сумел, и сковорода проставила на его лбу глубокую неизгладимую печать. Навроде штемпеля браковщика на фабрике манекенов. Лицо Михаила стало похоже на застывшую резиновую маску, буквально на глазах менявшую цвет с красного на противно синюшный. Несколько мгновений тело каким-то непонятным образом сохраняло равновесие, а потом грохнулось вместе со стулом на пол. Да так и осталось лежать в жутковатой неподвижности.
Оттенком щек Тамара вполне могла составить конкуренцию супругу. Вытаращившись на дело рук своих, она плаксиво дрожала губами и смахивала сейчас на нашкодившую девчонку, пойманную с поличным.
– Кажись, ты наглушняк брательника ухайдакала, – неожиданно равнодушно подытожил Василий, наливая себе по новой. – Послушай: дышит аль нет?
Тамара неуверенно присела над телом и, не решаясь к нему притрагиваться, просто склонила голову, прислушиваясь.
– Не дышит он! – через полминуты хрипло выдохнула она, попыталась подняться, но ее как-то нелепо повело в сторону, и Тамара потеряла сознание, почти коленопреклоненно застыв кулем у ног лежащего Михаила. Словно прощение вымаливала.
– Ишь, слабонервная какая! – желчно отметил Василий, обозревая полупьяным взглядом эту живописную картину. – Нехилый дуэтик у них сложился! Прям как два жмурика разлеглись!
В том, что Михаил жив, Василий ни капли не сомневался. Удар сковородой пришелся в лоб – самое защищенное место черепа. Вот если бы в висок или затылок, тогда верняк брательник выпал бы в осадок. Скоро очухается. Фартит все же этому жлобу! Сама судьба мастит!
Неожиданная мысль остановила руку с наполненной стопкой на полпути, и Василий быстро трезвеющими глазами уже совсем по-новому взглянул на происшедшее:
«А ведь сейчас неплохой шанс чуток подправить Судьбу в мою пользу... И махом решить все свои проблемы.»
Василий, чтоб хоть немного оттянуть неприятную минуту исполнения задуманного, неторопливо выцедил водку и усердно-старательно пережевал безвкусную луковицу, стараясь не глядеть в сторону все еще неподвижного Михаила. Не отдавая себе в том отчета, он надеялся, что тот наконец очнется и тогда не нужно будет приводить кровавый план в исполнение. Глядя в глаза родного брата, он уже просто не сможет убить его. Не дикий зверюга ведь он, а вполне нормальный человек.
Но проказница Фортуна, насмехаясь, сейчас показывала Михаилу свои розовые задние округлости – тот не очнулся.
«Значит, так тому и быть!» – Василий решительно двинулся к телу брата и застыл над ним, прикидывая, как и чем сподручнее нанести грамотный смертельный удар.
Самое надежное и многократно испытанное в лагерных драках – кованым каблуком сапога в височную область, но сапоги он давеча культурно снял еще в сенях, оставшись в одних шерстяных носках. Не долго думая, Василий подобрал с пола чугунную сковороду и со всего маха опустил ее на затылок Михаила. У тела конвульсивно дернулись ноги, и оно опять застыло в мертвой неподвижности. Василий хотел было для полной страховки повторить удар, но передумал – все ж таки брат это, а не какой-то левый фраер. Излишняя жестокость совсем ни к чему. С опаской скосил глаза на Тамарку и облегченно перевел дух – та пока все еще находилась в счастливом беспамятстве и ничего видеть не могла. Удачно карты ложатся! Глупо будет в таком пасьянсе концы с концами не свести!
Бросив кухонное орудие преступления на прежнее место, Василий увесисто похлопал Тамару по бледным щекам. Жена брата прерывисто задышала, но глаза остались закрытыми. Веки не подрагивали – значит, она не симулировала.
Твердым и быстрым шагом Василий прошел на кухню и зачерпнул из ведра ковшик воды. Импровизированный холодный душ не заставил долго ждать результата. Тамара со стоном поднялась на ноги, вытирая со лба струйки воды, стекавшие с ее роскошных рыжих волос. Блуждающий, еще плохо осмысленный взгляд женщины остановился на восковом лице скрючившегося на полу Михаила.
– Да уж, милая! – тяжко вздохнул Василий, разливая водку в две стопки, – Нехорошо вышло. Наглушняк ведь ты моего брательника вмазала. Что теперь делать будем? Э? – обернулся к новоиспеченной вдове. Кажется, мокроты на ее лице сильно прибавилось – капало уже не только с волос, но и из сразу покрасневших глаз. Только бабской истерики ему сейчас не хватало! Если Тамарка сдуру запаникует – весь его хитрый план может накрыться к чертям собачьим.
Насильно всунул в занемевшие ледяные пальцы женщины стопку с «Экстрой»:
– Выпей-ка давай! Махом полегчает! Ты не боись, я тебя в беде не брошу. Не таковский! Помогу уйти от ответственности. Все сварганим по уму, комар носа не подточит! Слушай сюда, милая. Раз уж все так получилось, то сделаем вот что...
Посвятив в свой план безвольно кивавшую, как китайский болванчик, Тамарку, Василий распорядился:
– Тащи сюда одежку какую-никакую. И на ноги что-нибудь.
Как незрячая, натыкаясь на стены, женщина безмолвно ушла в соседнюю комнату. Донесшийся оттуда скрип выдвигаемых и задвигаемых ящиков комода рассеял сомнения Василия в том, что она поняла его верно.
Намеревался поначалу раздеть Михаила только до трусов, но на том оказались голубые плавки, которые в зоне носить считалось западло. Менты могут обратить внимание на эту мелкую, но весьма странную деталь, никак не вязавшуюся с серьезной лагерной репутацией Ягоды.
Преодолевая брезгливость, Василий стянул с брата атрибут нижнего белья и полностью переодел труп в свою спецовку, включая сюда и сапоги с телогрейкой, принесенные из сеней. Мрачно полюбовавшись на полученный результат – двойника, во всем идентичного зеку-поселенцу, Василий, как истинный мастер, добавил еще один очень существенный штрих – сунул в потайной карман поменявшей хозяина телогрейки свой финский нож с нацарапанным на медном шарике рукоятки именем «Васек».
Тамара копалась в комоде так долго, что Василию пришлось основательно приложиться губами к водочной бутылке, чтоб вконец не озябнуть в своем голом виде. Надеть на себя снятый с Михаила свитер он посчитал просто-напросто неприличным. Западло то бишь.
Наконец появилась Тамара, снабдив его необходимой амуницией – рубашкой, джемпером, джинсами и кроссовками мужа. Все вещи были новые, должно быть, выходная сменка покойного. Неразношенные тесноватые кроссовки чуток жали, но Василий этого даже не заметил, спеша завершить начатое до восхода солнца.
Времени оставалось в обрез. Небо на востоке уже понемногу начинало бледнеть, скоро все петухи станут наперебой приветствовать нарождающееся утро.
Уже через десять минут трактор Василия, деловито урча, выехал за околицу деревни на дорогу, ведущую к мосту. Недавний владелец трактора был тут же – лежал на дне тесной кабины. Машину безбожно потряхивало на колдобинах, так как Василий, не зажигая из осторожности фары, ехал напрямки. Но на сей раз Михаил безмолвствовал, нисколько не возмущаясь бездорожьем и некачественными рессорами.
Когда Василий сбрасывал тело с моста, ему вдруг показалось, что брат дышит. Хотел было пощупать его сердечную мышцу, но тут же передумал, хрипло чертыхнувшись:
– Нет уж, старшой! Карты розданы – надо играть! – И столкнул брата с железнодорожных путей на крутую насыпь.
Все вышло, как он и рассчитывал. Прокатившись по хрустящему гравию насыпи, тело сорвалось вниз и глухо шмякнулось на валуны под мостом.
«Все в елочку! – мысленно подытожил Василий, забираясь в кабинку трактора, ставшую заметно просторнее. – Менты решат, что я расшибся насмерть, неудачно спрыгнув с проходящего поезда. Обычный несчастный случай!»
Въезжал в деревню под голосистые – и не очень – приветственно-истошные крики со всех сторон. Петушиное племя, следуя тысячелетнему своему инстинкту, радостно сообщало всем о наступлении нового дня.
До тех, для кого он уже никогда не наступит, петухам, понятно, дела никакого не было.
Судьба
С той ночи прошла неделя.
День выдался солнечный и душно-безветренный. Лето уже окончательно задушило в своих жарких объятиях беспечную красотку-весну и заправляло в природе единолично, безжалостно уничтожив оппозиционные ручейки и приятную свежую прохладу мощными солнечными залпами прямой июньской наводкой.
Но Василию, как представителю гордого племени гомо сапиенс, было на природу, со всеми ее коллизиями, глубоко наплевать. Его волновал судьборешающий вопрос – удался план с двойником или нет.
Ответ можно было получить только в Верхней Пышме. До отправления в город рейсового микроавтобуса оставался час с мелочью. Расписание за восемь лет не изменилось. Замечательная российская стабильность, которую не поломала даже нежданно-негаданно ворвавшаяся в Балтымку рыночная экономика. Стоимость автобусного билета, правда, весьма заметно подскочила. Сейчас вместо прошлых десяти копеек нужно было заплатить кондуктору уже полторы тысячи рублей.
Тамара за эту неделю изменилась разительно. Исчез с головы вечный темный платок, освободив волнистые рыжеватые волосы. Обычно бледно-осунувшееся лицо оживилось и порозовело. На губах угадывался легкий слой помады, а над бровями явно потрудился черный косметический карандаш. В общем, в ней проснулась женщина, дремавшая последние восемь бесконечных лет в каком-то тяжко-однообразном летаргическом сне.
Василий, поедая завтрак, состоящий из пельменей со сметаной, радовался этим изменениям, поощрительно похохатывая, когда Тамара заботливо подкладывала ему на тарелку добавку за добавкой. Видно, ее перестала угнетать мысль о дурной смерти Михаила, и она полностью отдалась настоящему, выкинув прошлое из головы.
Если бы Василий знал о «собачьей любви» и ртутных махинациях, он бы сразу прекратил волноваться за психическое состояние подруги – та давно ждала смерти супруга, и свершившееся не стало для нее тяжелым моральным ударом. Облегчением скорее.
– Ты куда-то собираешься? – заметила Тамара нетерпеливые поглядывания Василия на настенные часы с кукушкой.
– Надо в город скататься, Гляну на милицейский стенд «Их разыскивает милиция». Коли мой портрет сняли, значит, все в елочку – Михаил проканал за меня.
– Рано еще, Вася, на людях появляться! – обеспокоилась Тамара. – Подожди хоть с месяц!
– Заглохни, дура! – не сдержался Василий. – Если фото на месте – мне нужно рвать когти, пока менты здесь не нарисовались! Могли ведь догадаться снять отпечатки пальцев с трупа. Тогда кранты, разве не ясно?!
– Успокойся, милый! – Тамара опустилась на колени перед стулом Василия и шаловливо пробежалась умелыми пальчиками по тому органу, который подвластен лишь инстинкту, а не трезвому рассудку. – Поезжай на велосипеде. Он в сарае стоит. – Тамара многообещающе улыбнулась, продолжая нежно массировать быстро набухающий ствол. – Дешевле и безопасней, чем на автобусе, а скорость почти та же.
– Уговаривать ты умеешь! – против воли согласился Василий, не в силах устоять перед жаркой волной вожделения. – Пойдем-ка на постельку, милашка!
На утоление обоюдного приступа животной страсти потребовался почти час интенсивной постельной работы.
Механическая кукушка, высунувшись из своего деревянного гнезда, бойко напомнила о том, что время не стоит на месте и невидимым аллюром приближается к полудню.
Спортивный велосипед был на ходу – даже шины не понадобилось подкачивать.
Распугивая нагло развалившихся в пыли дороги кур, Василий вовсю жал на педали, чтоб побыстрей проскочить деревню. Но у околицы пришлось все же тормознуть – дорогу загораживала лошадь с телегой. Приветствуя знакомого возницу, Василий даже кепку вежливо приподнял:
– Здорово, Фрол!
– Здорово, коль не шутишь! Далеко ли навострился, Михаил?
– В город решил смотаться. Надо подарок Тамарке приглядеть. У нее день рождения не за горами.
– Дело хорошее! – одобрил Фрол, чему-то усмехаясь. – Бог навстречу! Но, родимая! – Хлестнув лошадь вожжами, Фрол съехал колесами телеги на обочину, давая велосипедисту дорогу.
Сплюнув с досады, что заговорил с этим нахальным типом, Василий снова бешено закрутил педалями, за минуту оставив далеко позади бывшего рецидивиста с его дурацкой телегой.
Фрол, полуобернувшись, мрачно наблюдал за велосипедистом, пока тот не скрылся в лесу.
– Ишь, как улепетывает! – оскалил в недоброй усмешке прокуренные зубы Фрол. – Но от судьбы все одно не убежишь, друг ситный!
До Верхней Пышмы вела хорошо утрамбованная асфальтовая дорога, и десять километров, отделявших Балтымку от райцентра, Василий преодолел играючи, даже не устал совсем. Наоборот, чувствовал свое разгоряченное тело сильным и безотказным живым механизмом, готовым для хозяина на любые физические перегрузки.
В черте города пришлось значительно сбавить скорость из-за большого автомобильного движения во всех направлениях. Транспортная забитость трассы говорила не о деловой суете города, а лишь о начале купального сезона – люди в основном ехали из Екатеринбурга, чтобы хапнуть солнечной радиации на ухоженных галечных пляжах озера Балтым и окунуться в сравнительно чистую зеленоватую водичку.
Приближаясь к горотделу милиции, где у входа с незапамятных времен был установлен деревянный щит с объявлениями о розыске преступников и сгинувших в неизвестность людей, Василий, чтоб не привлекать лишнего внимания к своей персоне, слез с велосипеда и пошел пешком, ухватившись враз вспотевшими ладонями за руль своего спортивного транспорта. Осторожно и сосредоточенно толкал велосипед вперед, как санитар каталку с тяжелобольным.
Поравнявшись с доской объявлений, будто бы скучая, закурил и начал бродить взглядом по белым бумажным листочкам с фотографиями. Специфическим в основном – анфас и в профиль.
«Ну и рожи! Все просят кирпича!» – бодрясь, усмехнулся он, со страхом ожидая натолкнуться взглядом на собственное обритое изображение.
Но пронесла нелегкая. Фотографии Василия ни под одной грозной надписью «Разыскивается опасный преступник» не наблюдалось. Для верности еще разок пробежавшись глазами по лицам менее удачливых собратьев по несчастью, убедился, что ошибки нет. Злополучное объявление отсутствовало. Пылится уже, по ходу, где-то в архиве, перечеркнутое крест-накрест красным карандашом какого-нибудь милицейского бюрократа...
Под равнодушно-сонным взглядом отдыхавшего на скамейке прапорщика внутренних войск Василий культурно выплюнул окурок не на землю, а в жестяную урну и, оседлав велосипед, неспешно покатил к выезду из города.
Проезжая мимо обувного магазина, пожалел, что не захватил с собой денег. Дурочка Тамара сожгла зачем-то совсем новые хромовые сапоги Михаила. Суеверная, видать, слишком. Теперь надо тратиться на обновку, в кроссовках по Балтымке долго не позажигаешь. Любой маломальский дождичек превращает дороги в грязь непролазную.
В душе Василия пели медные трубы победы под аккомпанемент литавр радостных надежд. Ноги, как заведенные, без устали крутили педали – не терпелось поделиться счастливым известием с Тамаркой, верной подругой дней его суровых. Небось так обрадуется, что в обморок грохнется. Опять водичкой придется обливать дурочку. Хо-хо!
Смех вдруг застрял в горле. Василию на миг почудилось, что смеется совсем не он, а брат Михаил. А, ерунда! Мертвые не кусаются! Просто у близнецов все одинаковое.
На одном дыхании проскочив длинное пшеничное поле, Василий въехал в сосновый лес. Природа, словно разделяя его чувства, величаво-торжественно покачивала навстречу верхушками прямых корабельных сосен и удальски посвистывала ветром.
«А ведь без сучка и задоринки проканала моя хитрая мутка с двойником! – важничал сам перед собой Василий, восторженно вдыхая полной грудью пьянящий ветер свободы. – Теперь-то уже можно смело рассчитывать на лучшее!»
Но человек лишь предполагает, а Судьба располагает, как давно известно. Должно быть, на роду Василия начертано было, чтобы он до конца своей забубенной жизни отвечал за художества брата-близнеца.
Когда он сбавил скорость, спускаясь в неглубокий овраг, кусты дикой акации слева от дороги бесшумно раздвинулись и показался черный ствол «трехлинейки».
Фрол поймал в прорезь прицела знакомую клетчатую кепку и, для верности затаив дыхание, плавно нажал на курок.
Грохот выстрела вспугнул с деревьев стаю красногрудых снегирей. Но совсем ненадолго. Сделав широкий круг над лесом, пичуги успокоились. Все осталось по-прежнему: солнце продолжало ласково греть, перистые облака все так же безмятежно плыли куда-то по небу, стройные верхушки молоденьких сосенок кокетливо покачивались, робко отвечая на заигрывания шаловливого ветра.
Все в мире было привычно и замечательно.
Внизу под деревьями тоже появилась красненькая «птичка». Она угнездилась на затылке валявшегося на обочине дороги мертвого велосипедиста и, растекаясь, ежесекундно увеличивалась в размере.
Над дымящейся лужицей крови, словно желая напиться, склонил нежно-фиолетовую головку странного вида цветок с красивыми разлаписто-махровыми листочками.
Дура Лекс, или Убийство как профессия
Глава 1
Франт восседал в ресторации «Большой Урал», наслаждаясь и отлично сервированным овальным столом, покрытым хрустящей, накрахмаленной до синевы скатертью, и роскошным ужином, состоящим из омаров в белом вине, и легкой танцевальной музыкой, умело добываемой из своих инструментов музыкантами в солидных черных фраках. А сиреневые «бабочки» на их манишках вообще вызывали у Франта чувство, сходное с восторгом.
Добавляла хорошего настроения и та немаловажная мысль, что все это великолепие не стоит ему ни рубля, даже платить за ужин не придется. Такая приятная традиция. По пятницам, когда он сюда наведывается, ресторанный счет оплачивает здешняя «крыша».
Вон за крайним столиком у эстрады сидит ее рыжеволосый представитель, носящий смешную кличку Цыпа. По мнению сорокалетнего Франта, слишком уж тот розовощек и молод, чтоб контролировать такой солидный кабак, но нынче ведь все перевернулось с ног на голову. Желторотые юнцы и бывшие «шестерки» вес набрали, такими делами заправляют, о которых раньше и «паханы» не мечтали в пьяном угаре. Беспредел, в общем. Гримасы нарождающегося капитализма. Заработанный в лагерях и тюрьмах авторитет ни черта уже не стоит, сейчас достаточно заиметь «шпалер», чтобы тебя зауважали.
Рыжий детина за крайним столиком, похоже, с пистолетом даже спать ложится. «Вон как левый локоть нагло оттопырен! – Франт кривовато-пренебрежительно усмехнулся. – Форсит малолетка! Зоны, по ходу, еще не нюхал, а то бы поостерегся двести восемнадцатую статью цеплять. Ведь пять лет строгой изоляции ломится».
Сам Франт брал оружие исключительно только на дело и даже держал его подальше от греха – в автоматической камере хранения железнодорожного вокзала. Береженого Бог бережет. Франт не амбициозный щенок, а битый волчара. Пятнадцати лет в общей сложности за колючей проволокой с него вполне достаточно, более «залетать» охоты нет. Нахлебался баланды на всю оставшуюся жизнь, до блевотины. Пускай глупые малолетки зря рискуют, а ему лагерная «романтика» уже давно без надобности.
Никогда уважающий себя Франт не стал бы пахать на этого сосунка Цыпу, если б не стечение обстоятельств. Год назад погиб его работодатель Хромой при разборке с конкурирующей бандой «Каратисты Урала». Последние с этого поиметь так ничего и не успели. Начавшаяся кровавая бойня уничтожила обе враждующие группировки. Франту тогда даже не хватило времени вникнуть в ситуацию и принять посильное участие в междуусобице, как он лишился хозяина. Но «Большой Урал» недолго оставался без «крыши». Тут мигом нарисовался этот Цыпа с целой кодлой таких же зеленых мордоворотов. Конечно, свято место пусто не бывает.
Уже успевший привыкнуть к регулярным контрактам на «ликвиды», дававшим хороший постоянный доход, Франт, подавив в себе самолюбие и гордость, предложил свои специфические услуги новому «куратору» кабака. К его удивлению, Цыпа воспринял его жертву как должное и пообещал посоветоваться с неким шефом по вопросу трудоустройства киллера. Слово, видать, сдержал, сообщив Франту через неделю, что все катит в елочку и тот может твердо рассчитывать на благополучное продолжение контрактных отношений. А еще через пару дней Франт получил от Цыпы проверочный заказ. Качество выполнения «ликвида» не вызвало нареканий со стороны новых хозяев, и он снова заимел привычную постоянную работу. Все оказалось даже легче и проще, чем при Хромом. Нужно было всего лишь в последнюю пятницу месяца появляться в «Большом». Заказ поступал через Цыпу в обыкновенном почтовом конверте. Там находился необходимый набор: фотография «клиента» с домашним адресом и три тысячи гринов гонорара. Иногда на фото была проставлена цифра – желательный срок исполнения приговора. Эти цифры Франт воспринимал за чистой воды пижонство, но, дорожа своей незапятнанной проколами репутацией, неукоснительно старался им следовать.
Вздохнув, Франт отвел взгляд от пузатенького графинчика с водкой. У него был принцип, который он сам считал глупым, – до получения задания не принимать за воротник ни капли спиртного. А сегодня рыжий детина, как будто специально тянет время, проверяя этот старый принцип на прочность. Но не на того, мальчишка, напал! Франт откинулся в кресле, чтоб быть подальше от соблазнительно-манящего хрустального сосуда, и демонстративно-равнодушно закурил.
Краем глаза наблюдал, как Цыпа поднялся из-за стола и направился наконец-то к нему.
– В одиночестве разлагаешься? – ухмыльнулся представитель «крыши», усаживаясь напротив. – Может, девочку тебе подбанчить? Со своих они совсем недорого берут. Подписываешься?
– Благодарю, не нуждаюсь, – Франт неодобрительно оглядел пышущую здоровой молодостью и наглым самодовольством физиономию собеседника.
– Хозяин – барин, – Цыпа вынул из своей джинсовой куртки запечатанный конверт и бросил перед Франтом на стол. – Халтурка тебе подканала. Дельце простенькое, за денек-другой сварганишь.
– Охрана? «Козырь» клиент носит?
– Охрана отсутствует, а вот пугач какой-нибудь у него вполне может оказаться в наличии. Пустяки. Ведь право первого выстрела всегда за тобой, верно? – рыжий детина насмешливо прищурил свои небесно-невинные глаза. – Ладно. Отдыхай. Мне шефа встречать пора.
Оставшись за столом один, Франт первым делом налил себе полный фужер из графина, совершенно проигнорировав стоявшую рядом красивую, но маловместительную рюмку. Надежно поместив приятно пухленький конверт во внутренний карман своего твидового пиджака, поднял фужер и, стараясь не глядеть на публику за соседними столиками, мелкими смакующими глотками загнал огненную жидкость туда, где ей давно уж пора было находиться. По сторонам Франт не смотрел из-за глупого «пунктика» – всегда почему-то стеснялся чужих взглядов, когда принимал внутрь первую за день порцию алкоголя.
Сразу заслезившимися глазами увидал, как гордо-неприступный с виду метрдотель вдруг согнул спину, почтительно встречая новоприбывшего гостя. Это был средних лет мужик с очень бледным лицом, одетый во все черное. Лишь кроваво-красный галстук, небрежно повязанный на мощной шее, немного смягчал нарочито-траурный прикид незнакомца. Кроме мэтра, его встречал и Цыпа, радостно улыбавшийся своим детски-наивным круглым лицом.
«В натуре, как простая «шестерка» стелется! – подумал Франт. – И на такого фраера мне пахать приходится!»
Впрочем, воспоминание о толстеньком конверте сбило его раздражение и почти примирило с действительностью. В конце концов, главное – приличный навар, и совсем не важно, из чьей «кастрюли» он добывается. «Деньги не пахнут», – говорил какой-то импортный король. И в этом с ним Франт был безусловно согласен.
«За солидарность короля и киллера!» – усмехнулся Франт, наполняя фужер по новой. Как и всегда, спиртное настроило его на фривольно-игривый лад.
За полчаса опустошив пятисотграммовый графинчик, Франт уже подумывал повторить заказ, но вовремя одумался. Не следует Цыпе с черным типом видеть его сильно подшофе. Из тактико-стратегических соображений – они все-таки являются работодателями...
Придя к этим очевидным выводам, Франт благоразумно покинул «Большой Урал», отправившись добирать свою ежедневную дозу по месту жительства. Благодаря регулярным поручениям Цыпы с финансами у Франта напряженки не ощущалось, и бар-холодильник в его квартире, чисто по-пионерски, всегда был готов к исполнению своих прямых обязанностей.
Проживал Франт недалеко от ресторана, в многоквартирном доме на седьмом этаже, в двухкомнатной квартире. Одиночество его скрашивал маленький волнистый попугай, свободно летавший по комнатам и любивший спать, зацепившись кривыми коготками за люстру в гостиной. Франт прозвал его Наркошей, так как попугай соглашался есть только семена конопли. Хозяин все еще надеялся научить птицу разговаривать. Приобрел он Наркошу три года назад. Продавщицы зоомагазина уверяли, что попугай обязательно когда-то заговорит, мол, порода у него такая.
Но либо нагло накололи Франта ушлые продавщицы, либо попугай попался на редкость тупой. Всего-то одно-единственное заветное слово пытался втолковать ему упорный хозяин, но упрямый попка ни в какую не желал запоминать такое простое и милое сказуемое – «наливай!».
В клетке Наркоша не хотел селиться принципиально. Видно, в хозяина характером пошел. Эта гордая его черта немного утешала Франта, и он не препятствовал свободолюбию, хотя попка, по недомыслию птичьему, гадил где ни попадя.
Франт долго ковырялся с многочисленными замками квартирной двери, больше похожей на металлический вход в секретный бункер.
Чтоб сохранить невесомо-парящее настроение, зажег в обеих комнатах и даже кухне электрический свет. Зачвокав что-то неодобрительное, Наркоша перепорхнул с любимой люстры на шкаф, с опаской кося оттуда на своего хозяина оранжевым глазом. Он-то отлично знал, какие непредсказуемые поступки случаются у того. Вчера вот тапки в него швырнул. Если б бдительный Наркоша вовремя не увернулся – запросто заимел бы сотрясение своих попугайских мозгов.
По укоренившейся привычке Франт никогда не смешивал алкогольные напитки. Поэтому достал из бара немецкую «Смирновку», с которой и начал сегодняшний полет в искристо-лазурное пространство счастливого забытья.
И только после этого вынул из кармана конверт с вынесенным кому-то смертным приговором.
– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! – хохотнул Франт, вытряхивая содержимое надорванного конверта на обеденный стол. Сначала, как всегда, пересчитал деньги. Три тысячи долларов полусотенными купюрами. Аптечная точность. С цветной фотографии «Полароида» на него жизнерадостно глядел пятидесятилетний импозантный мужик с ухоженной седой бородкой клинышком. Франт пристрастно всматривался в глянцевое фото, стараясь отыскать какую-нибудь неприятную черту в благообразной внешности мужика. Всегда легче работать, если «объект» не внушает тебе ни малейшей симпатии. Не найдя в лице даже намека на скрытые пороки, Франт за неимением лучшего придрался к улыбке:
– Ишь, как лыбится ласково-нежно! По ходу, гомик по жизни! И бородку мефистофельскую отрастил! Гонит, в натуре, что такой же продуманный! Козел мохнорылый!
Успокоившись этими, весьма полезными для будущей работы проблесками неприязни, Франт повернулся в кресле к нахохлившемуся Наркоше:
– Ну что, браток? Западло тебе «наливай» сказать? Чудо в перьях! Обойдусь и без тебя.
Плеснув в высокий бокал импортной водки, смакуя, выпил. Уже немного непослушными пальцами вставил в видеомагнитофон кассету с концертом Любы Успенской. Хрипловатый и одновременно трогательно-нежный голос русско-американской певицы, с успехом «зажигавшей» в кабаках на Брайтон-Бич, давал Франту необходимый настрой. Непритязательные, казалось бы, песенки, пропитанные волнующим грустным весельем, являлись важной приправой, превращавшей заурядную выпивку в милое интимное мероприятие. Даже чуточку праздничное.
В своих потаенных мечтах-грезах Франт любил представлять, что он женат на подобной породистой женщине. Не девочке уже, конечно, но умеющей держать себя в отличной форме и красиво, с шармом, одеваться. И пахнет от Любы, наверно, возбуждающе-головокружительными парижскими духами «Черная магия».
Жениться Франту ни разу не пришлось. Просто времени не было. С двадцати лет начал кувыркаться по статьям особой части Уголовного кодекса, начав с банального «гоп-стопа» и закончив «мокрухой». Хотя женщин в его жизни было немало. Но все какие-то малоопрятные, цинично-грубые и полупьяные. Мысль связываться с кем-то из них всерьез и надолго даже случайно в голову не забредала. Разве что в «головку». Но та, получив желаемое, становилась вяло-равнодушной и не реагировала уже на женские прелести мимолетных подруг.
К собственной внешности Франт относился трепетно, с детства усвоив истину, что «по одежке встречают». Даже в лагере щеголял в до блеска начищенных хромочах, а под рабочей спецовкой постоянно имел рубашку, что в зоне было большой редкостью. Там и заработал от братвы кликуху Франт. Чувствовалась в этом прозвище, правда, толика пренебрежительной насмешки, но оно почему-то ему нравилось.
А уж на воле Франт отрывался на всю катушку в неуемном стремлении производить на окружающих впечатление человека состоятельного и с большим аристократическим вкусом. Стенной платяной шкаф в его квартире был битком набит всевозможными атрибутами мужской одежды, включая даже сшитый на заказ смокинг. Правда, Франт никак не мог решиться выйти в нем куда-нибудь. На великосветские рауты «новых русских» его, понятно, никто никогда не приглашал. Но он не терял надежды. Когда-нибудь, накопив крутых деньжат, махнет в столицу-матушку и сам станет вальяжным бизнесменом. Дом мод, к примеру, откроет. В Москве ведь одни жулики и прохиндеи скучковались. Никому и в голову не взбредет поинтересоваться, откуда у него взялся первоначальный капитал.
Литровая бутыль «Смирновской» уже опустела на треть. Франт любовался Любашей Успенской и грустил. Но долго хандрить он не умел. Печаль, как всегда, привычно переросла в озлобленную агрессивность. Блуждая взглядом слезящихся глаз по комнате в поисках, на что бы выплеснуть душившую беспричинную ярость, наткнулся на фотографию «клиента».
– А, дорогуша! Щас я тебя уважу! – списав в блокнот адрес с фотографии, прицепил ее булавкой к оконной шторе.
Таким незамысловатым образом Франт часто развлекался, испытывая при этом истинное удовольствие. В такие моменты его вполне можно было бы принять за играющего великовозрастного мальчишку, если б не злобно ощеренный рот и не налившиеся кровью глаза.
Не считая, привычно зарядив обойму игрушечного «кольта» восемью пластиковыми шариками, Франт азартно стал расстреливать нагло улыбавшийся портрет. Уже первым шариком точно угодил в цель, продырявив левый глаз «объекта». Через минуту от красивой глянцевой фотографии остались одни ошметки.
Удовлетворенный своими снайперскими способностями, Франт снова до краев наполнил бокал. Покосился на милую Любашу, душевно певшую с экрана про какой-то кабриолет. Накал агрессивности он с себя сбросил, теперь можно немного и взгрустнуть...
Глава 2
Джамиль долго стоял у окна, придирчиво рассматривая из-за тюлевой занавески улицу. Как будто ничего подозрительного. Обычная для центра города суета. Бегают туда-сюда автомобили, прохожие спешат по своим делам, никто и не думает заглядываться на его окна на втором этаже.
Пора линять из города. Промозглый и неуютный Екатеринбург Джамилю никогда не нравился. Эти ледяные северные ветры, старательно гнавшие из-за Уральского хребта на город дождевые тучи, словно им за это деньги платят! Вот опять его где-то прохватило сквозняком. С утра левый глаз чешется, не иначе, простудный печь-ячмень набухает. Была бы его воля – еще вчера укатил бы в родной Душанбе. Там тепло, уже алыча давно расцвела, люди в одних рубашках ходят. Но бизнес есть бизнес. Ахмет говорит, ему надо еще два-три дня, чтобы весь чеснок по настоящей цене на базаре столкнуть. Восемьдесят ящиков всего осталось из ста пятнадцати, что пригнали они три дня назад на грузовике из благословенного Таджикистана на этот забытый Аллахом, неприветливый Урал. Чеснок лишь прикрытие. Главный товар – опийный сырец, спрятанный в ящиках.
А сколько страха натерпелся он в пути с этим грузом! ОМОН прямо свирепствует на трассе. Ясно, тоже хочет свою жирненькую долю поиметь, не за ментовский полунищий оклад так стараются. Найдут наркотики и делят меж собою, а владельцу драгоценного товара «выпишут» для профилактики «выговор» в печень или в зубы и – «гуляй, Вася!». Так уж с Джамилем пару раз случалось. Глупый был – опий в помидорах возил. Натасканные на мак собаки за три метра ханку чуяли. Даже обрызганную одеколоном. Сейчас-то Джамиль поумнел, черные катыши опия-сырца в чесноке транспортирует. Псины все поголовно нос воротят, не нравится, вишь, терпкий чесночный дух.
Но в этот рейс Джамиль чуть было не спалился на выезде из Магнитогорска. Как увидел, что у ног патрульных автоматчиков меланхолично лежит тощая кудлатая собачонка, даже подумал, что отвернулся от него за что-то всемогущий Аллах. Было сразу ясно, что сучка старая наркоманка, а такие гору Арарат насквозь когтями пророют, чтоб свою поощрительную дозу дурмана получить. Но пронесло. Выгружать ящики для проверки содержимого не заставили, а через пять ящичных слоев чудесного спасительного чеснока даже эта полумертвая тварь ничего не смогла учуять, как ни старалась.
Все бы ничего, да начинал его беспокоить Ахмет. Совсем недавно тот был нищим попрошайкой без роду и племени, а туда же, наглец, лезет. Хочет иметь долю с навара за опийные рейсы. И так ведь получает чуть не половину от продажи чеснока! И что с того, что Ахмет скупает сырец по аулам? Это ничего не значит, ведь все сделки происходят на деньги его, Джамиля! И риск для него значительно больше, чем для нищего Ахмета. Тому же нечего терять!
Да, трудно сейчас найти честного и бескорыстного напарника. Верно старые люди говорят: зависть и жадность разъедают человека похуже сифилиса.
Расстроившись от этих мыслей, Джамиль включил воду и забрался в просторную ванну. Та всегда повышала его жизненный тонус, вызывая приятные воспоминания о неглубоких арыках, в которых он пацаненком обожал часами бултыхаться.
Как он и ожидал, мысли тут же плавно потекли в оптимистичном направлении. Рейс на этот раз вышел очень удачным. Весь товар ушел Монаху. С ним Джамиль успешно сотрудничал более года. Знающие люди посоветовали навестить пивную «Вспомни былое». Стоило лишь намекнуть рыжей разбитной барменше чего хочет, как та мигом свела его с нужным человеком. И даже комиссионных за посредничество с Джамиля почему-то не взяла. Монах тогда забрал всю партию – пять кило – по оптовой цене в пятьдесят миллионов. Так и покатило. И дальше бы все продолжалось к обоюдному удовлетворению сторон, не познакомься он случайно позавчера в ресторане «Космос» с явно деловым цыганом. Только одного золота на том висело миллионов на тридцать, что сразу внушило Джамилю почтительное уважение и расположило к доверию.
Цыган представился Бароном, а узнав, что сосед по столику из Душанбе, тут же, без лишних слов предложил ему доставлять в Екатеринбург опий по цене двенадцать «лимонов» за кило. Джамиль, решив пока не посвящать нового знакомого в то, что он уже привез пять килограммов, промолчал. Барон, видно, неправильно истолковав молчание, добавил:
– Могу десять зараз взять. Прикинь – дело стоящее. Если решишься и доставишь груз – шепни любому здешнему официанту. Я махом нарисуюсь. Меня тут каждая собака знает. По рукам, брат Джамик?
Уклонившись от прямого ответа, Джамиль заказал новую бутылку шампанского и перевел разговор на женщин. Благо их в «Космосе» было предостаточно. Доступных и красивых, но шибко дорогих – сто долларов за час нахально требуют. Вперед причем. Подозрительны и недоверчивы, как, наверно, все здесь на Урале. «Богатый город, все с жиру бесятся, – подумал Джамиль. – У нас в Душанбе проститутки поскромнее. За десятку баксов любую можно на всю ночь взять».
Барон создает впечатление делового и серьезного партнера. С ним бизнес не только станет прибыльнее, но и вдвое увеличатся объемы продаж. Если в следующий раз пригнать сразу десять кило, то наварится аж сто двадцать миллионов! Десять – крестьянам, собирающим для него маковое молочко, а сто десять – чистая прибыль! Даже, пожалуй, можно будет и голодранцу Ахмету что-то отстегнуть, чтоб перестал коситься на хозяина с плохо скрываемой злобной завистью...
Немного жаль терять проверенного постоянного клиента. Но Монах сам должен понимать, что прибыль превыше товарищеских отношений. Мужик он не промах, найдет себе другого поставщика по старой цене, раз новая не устраивает. Хотя вчера Монах взял все же весь товар с наценкой по два «лимона» за каждое кило. Чуть полноватые губы Джамиля растянула довольная улыбка. Десять «лишних» миллионов, как с куста! Чтобы укрепить свое радостное настроение, Джамиль стал вспоминать удачную вчерашнюю сделку во всех деталях.
Монах появился в квартире в полдень, как и было условлено заранее по телефону.
– Привет, джигит! Чего смурной такой? Хотя не говори. Я уж догадался. Небось своей любимой бараниной объелся. Верно? – снисходительно усмехнулся гость, проходя в комнату.
– Нет. Дело в другом, – искусно-ловко изобразив на загорелом лице искреннюю печаль, Джамиль уселся на диван и сложил пальцы «домиком». – Видишь ли, уважаемый, я вынужден отказаться от сделки.
– Как так?! – не сдержал эмоций Монах. – Неужто «груз» спалился? Вот досада!
– С товаром все в порядке, – успокоил Джамиль. – Просто у меня появились более выгодные предложения.
– Но так дела не делаются! – сразу посуровел Монах. – Обязан был заранее цынкануть! У меня же договор с реализаторами! Нынче я должен им товар предоставить!
– Ничем помочь не могу, – неискренне вздохнул таджик, искоса наблюдая за гостем. – Бизнес есть бизнес. Мне двенадцать тысяч за грамм дают... Сам должен понимать, уважаемый господин Монах.
– С тобой все ясно! – гость вынул пачку «Родопи» и несколько минут задумчиво курил, как-то странно и по-новому разглядывая хозяина. – Ладушки! Как качество?
– Высший сорт, без дураков! Сбор исключительно только с белого мака! – облегченно заулыбался Джамиль, теребя от волнения свою «чеховскую» бородку. – Засветить?
– Действуй.
Джамиль, покряхтывая от усердия, выудил из-под дивана чемодан. Откинув крышку, продемонстрировал содержимое. Среди одежды и целой коллекции пакетиков с цветными французскими презервативами беспорядочно ютились десять завернутых в фольгу катышков по пятьсот полновесных граммов каждый.
Монах, зная на опыте аккуратность Джамиля, «товар» никогда не перевешивал. Просто взял, как обычно, один из «мячиков» и, понюхав, лизнул сырец, очень похожий визуально на банальную коровью жвачку.
– Ништяк! – похвалил покупатель, заворачивая черный «мячик» обратно в фольгу. – Ты меня припер к стенке, джигит. Вынужден взять по двенадцать. Кстати, твоя новая цена оказалась совсем рядышком с мрачноватой чертовой дюжиной. Примета нехорошая, как считаешь?
– Я не суеверен, – отмахнулся хозяин, пакуя опий в непрозрачный пластиковый пакет. – Да и десятка сверху убедительно склоняет к материализму! Хе-хе!
– Тебе видней! – Монах выложил на стол у дивана толстую стопку стодолларовых купюр. – Здесь одиннадцать тысяч восемьсот гринов – все, что имею с собой. Оставшуюся мелочь доставит кто-нибудь из моих людей. Лады? Не беспокойся, все, что тебе причитается, получишь.
– Да пустяки! – неожиданно для самого себя вдруг расщедрился Джамиль, проворно пряча серо-зеленые банкноты во внутренний карман пиджака. – Не стоит даже беспокоиться!
– Ну уж нет, джигит! – как-то деревянно улыбнулся гость. – Расчет получишь полностью и в срок. Слово я привык держать. Бывай пока!
Прихватив со стола увесистый пакет с опием, Монах в качестве прощания дружески хлопнул по плечу хозяина и покинул квартиру.
Джамиль повернул краник горячей воды. Ванна уже порядком остыла и требовала добавочных вливаний для согрева. Решив соблюсти внешнюю и внутреннюю градусную гармонию, Джамиль извлек из аптечки хранившуюся там чекушку со спиртом. Обычно он им протирал ноги перед сном. Климатические перепады температур, а, может, его опасная нервная работа вредно на них сказывались – ноги постоянно потели, как у какого-нибудь простого батрака-крестьянина. Себя же Джамиль считал аристократом, так как предки его произошли от ханских кровей. И старался высокому званию соответствовать. По мере сил и денежных возможностей, понятно.
Спирт был питьевой и вполне годился не только для ухода за ногами. Сделав пару добрых глотков из чекушки, Джамиль удовлетворенно крякнул и вновь погрузил свое волосатое тело в ласково-теплую воду, отдаваясь нахлынувшему блаженству. «Наташку сюда бы сейчас, – мечтательно подумалось в сладкой истоме, – чтоб спину потерла... И я бы что-нибудь хорошенько ей натер...»
Наташка работала проводницей фирменного поезда «Урал» и сейчас находилась в рейсе. Квартира принадлежала ей, а Джамиль лишь снимал комнату. Оплачивать приходилось не только жилплощадь, но и любовные утехи. Проводница была девахой жадной, но большой чистюлей, что внушало постояльцу спокойную уверенность в невозможности венерического заражения. Наташка соглашалась заниматься сексом исключительно только с презервативом, развратно отдавая предпочтение французским изделиям с «усиками».
Замечтавшись, Джамиль опять не заметил, как вода в ванне остыла. Но корректировать температуру не стал, так как водные процедуры уже наскучили. Набросив на тело Наташкин махровый халат, вернулся в гостиную. По привычке подошел к окну и понаблюдал за внешней обстановкой. Ничего тревожного и подозрительного. Скорей бы уж в родной Душанбе. Зухра хоть и не так дородна и бела телом, как Наташка, но тоже женщина ничего себе. Да и законная жена ведь, как-никак, мать его троих сыновей...
Глава 3
Огуречный рассол пошел в тему – охладил воспаленные после вчерашних возлияний горло и язык, а также обманул желудок, принявший едко-соленую смесь за желанный алкоголь.
С наслаждением опустошив литровую эмалированную кружку, отдышался. Разорванно-клочковатые мысли утихомирились и поплыли плавно-последовательной чередой.
Нынче просто край необходимо вернуться в норму. Тело должно стать привычно послушным, отработанные годами навыки-рефлексы надежно безотказными и быстрыми. Киллер, как минер, ошибается всего один раз. Но если минеру прокол в работе приносит лишь спокойное небытие, то киллеру – очень беспокойное бытие в заколюченной зоне с вышками автоматчиков по периметру и надоедливо-круглосуточным остервенелым лаем овчарок из лагерного вольера. Могут, конечно, и просто «лоб зеленкой намазать», и все дела. А верней, никаких тебе уж дел – кранты, одним словом.
Сидя на люстре, трещал что-то невразумительное Наркоша, требуя себе привычный завтрак.
– Чего разоряешься? – уставился слезящимися красными глазами на попугая Франт. – Безмозглое чудо в перьях, а туда же – права качать!
Но все же насыпал в миску-кормушку горсть зеленых конопляных семян. О себе тоже позаботился. Зажарил яичницу из трех яиц и, преодолевая приступы тошноты, заставил себя все съесть. Долго и мучительно боролся с внутренним «я», убеждавшим, уговаривающим принять хотя бы стограммовую дозу живительной сорокаградусной влаги. В конце концов сошлись на примирительном компромиссе – банке пива.
Выходя на улицу, Франт чуть не запачкал свой бежевый твидовый пиджак. Опять стены в подъезде побелили. «Деньги некуда ЖКО девать! – чертыхнулся Франт. – Голову можно прозакладывать, что и недели не пройдет, как малолетки испоганят побелку! Лучше бы облезлый фасад обновили, олухи!»
Первым делом заехал на железнодорожный вокзал. Извлек из автоматической камеры хранения кожаную сумку-планшет. Там лежали его «инструмент», рабочая роба и парик. Не мудрствуя, прямо в туалете вокзала переоделся. Точнее, просто натянул на свой костюм черную спецовку, которая специально для таких целей была на два размера больше. Застегнув все пуговицы, полностью скрыл предательски торчащий ворот пиджака. Курчавый темный парик сделал его весьма похожим на татарина. Перекинул планшетку с пистолетом «ТТ» через плечо и вышел из воняющей хлоркой кабинки.
Работать заказ Франт предпочитал днем. Люди не так внимательны и настороженны, как вечером. Беспечны даже.
Правда, недисциплинированные «клиенты» иногда подводят и не оказываются дома. Но нынче суббота, а накрайняк можно и в подъезде гулену подождать. Не впервой.
Добравшись на троллейбусе до нужной улицы, пружинистым деловым шагом отправился на поиски дома. Похмелья уже почти не ощущал, бодро-агрессивная энергия уничтожила вялость и апатию, устремив все мысли и силы на выполнение задания. Так с ним было всегда. Словно повинуясь какому-то звериному чутью, в считанные минуты нашел пятиэтажку клиента.
Заходя в подъезд, Франт даже не взглянул на автостоянку, расположенную рядом. И напрасно. В шеренге разномастных авто стояла серая «Волга», за рулем которой сидел Цыпа, наблюдавший за киллером задумчиво-туманным взглядом своих небесно-голубых глаз.
После требовательно-настойчивого звонка Франта долго разглядывали через дверной «глазок». «Все-таки работать наскоком, без предварительной «пробивки» не всегда оправданно, – немного занервничал Франт. – А если там несколько вооруженных человек?»
– Вам кого, уважаемый? – спросил в полуоткрывшуюся дверь мягкий бархатный баритон.
Франт увидел знакомую по фотографии бородку, рука его непроизвольно дернулась к планшетке, но он вовремя сдержал порыв. Дверь была на массивной стальной цепочке. Если первый выстрел не окажется смертельным и лишь отбросит клиента в невидимый с лестничной площадки коридор, то каким же манером ему потом добивать подранка?
– Горгаз! – буднично представился Франт, изобразив сонное безразличие затурканного однообразной скучной работой трудяги. – Разрешите вытяжку посмотреть.
– Конечно, конечно, – засуетился восточный мужичонка, сбрасывая цепочку. – Я сам вас на кухню провожу.
Франт решил не суетиться и выяснить сперва, есть ли кто-либо еще в квартире. Покрутившись для блезиру вокруг газовой плиты, зажигая конфорки, Франт наконец повернулся к терпеливо наблюдавшему за его манипуляциями хозяину. Никакой посторонний шум не указывал на присутствие в квартире нежелательных третьих лиц. «Наплевать! – решил Франт. – Если кто высунет храповик – кокну, и все дела!»
– Распишись, хозяин, что профилактику у тебя сделали, – обронил Франт, расстегивая планшетку.
– Авторучка имеется, уважае... – начал Джамиль и осекся, увидев направленный ему в лоб пистолет с трубой глушителя. Пролепетал вмиг посеревшими губами: – Не стреляйте! Я всю валюту отдам! – И зачем-то глупо добавил: – Честное благородное!
При волшебном слове «валюта» указательный палец Франта, уже почти вдавивший курок, замер.
– Отдавай, – благосклонно разрешил киллер. – Она где? В комнате? Веди!
Держа пистолет наготове, Франт, слегка подталкивая хозяина в спину свободной рукой, прошел за ним в гостиную.
– Ну?! Где? Или луну крутить вздумал?
Джамиль немного оправился от ужаса, по крайней мере, к нему уже вернулась привычная восточная сообразительность.
– Почти двенадцать тысяч долларов в чемодане под диваном, а остальные восемнадцать в камере хранения на вокзале. Они тоже будут ваши.
– Ну конечно! Ты еще золотой запас России мне пообещать забыл! – осклабился Франт и, бдительно не опуская пистолет, вышиб ударом ноги чемодан из-под дивана. – Сядь на пол и руки на голову!
Чемодан оказался даже не заперт на ключ. Вытряхнув его содержимое на диван, Франт не сдержал злобный смешок:
– Вот эти резинки валютой зовешь?! Старый козел!
– Нет-нет! – загораживаясь трясущимися ладонями от пистолетного зрачка, запротестовал Джамилъ и поспешно добавил: – Там второе дно.
Он не врал. Сковырнув обтянутую дерматином картонку, Франт наглядно в этом убедился. Сложив вместе аккуратно разложенные по всему днищу стодолларовые ассигнации, Франт сунул приятно пухлую пачку в свою планшетку. От такой неожиданной удачи почувствовал нечто похожее на головокружение от успехов.
«А может, это чудо в перьях не лепит горбатого?» – вкрадчиво шепнул его внутренний голос. – И в камере хранения в натуре лежит еще восемнадцать зеленых кусков?»
– Уважаемый, неужто вам мало тридцати тысяч, чтоб не брать грех на душу? – подал с пола голос Джамиль, всем нутром чувствуя близость страшной развязки. – Я даже не спрашиваю имя того, кто велел меня убрать! Я уеду нынче же из города, а вы доложите, что меня не нашли. Все очень даже просто! Подумайте сами!
«Что, если рискнуть? – не отставал от Франта приставучий внутренний голос. – Придется мочить «клиента» при множестве свидетелей, правда...»
Когда Франт скрылся в подъезде «объекта», Цыпа глянул на наручные часы, засекая время. Прикинул: на «ликвид» уйдет минут пять, а после Франт обязательно шмоном в квартире займется, разыскивая ценности. Есть у него такая милая привычка... Итого – минут двадцать ему на все потребуется. Значит, через четверть часа и мне там пора придет нарисоваться...»
Вчера за ужином в «Большом Урале» Монах посвятил Цыпу в план действий.
– Передал заказ Франту? – поинтересовался Монах, принимаясь за десерт, состоящий из торта-мороженого. – Кстати, сколько за ним уже дел?
– Точно не знаю. Раньше он ведь на Хромого работал. – Цыпа задумался, производя мысленный подсчет. – Лично я поручал ему восемь заданий. Пока ни одного прокола.
– Ясно. Думаю, достаточно за Франтом уже грехов собралось. Пора рубить концы...
– Понял тебя. Завтра все устрою. – Цыпа нисколько не удивился, зная привычку шефа отправлять киллеров следом за их жертвами после пяти-шести выполненных заказов.
– Сам лично этим делом займись, – благополучно прикончив десерт, Монах сыто откинулся в кресле. – Нужно грамотно сработать. Франт, конечно, как всегда, на фатеру Джамика заявится. Своей излюбленной кавалерийской атакой. Как он закончит, ты его хлопнешь и создашь видимость гибели обоих в схватке меж собой. Справишься?
– Ясное дело! – самодовольно усмехнулся Цыпа. – А к чему такие сложности?
– Так мы махом решим сразу несколько проблемок. Во-первых, застрахуемся от возможных разборок с кентами Джамиля, раз убийца будет налицо. Во-вторых, отделаемся от Франта и не доставим ментам новую головную боль. Они, бедненькие, и так зашиваются вконец. Дадим же им удачный случай списать обоюдную «мокруху» в архив. Не поскупимся для органов на столь щедрый подарок. Я ведь, брат, в глубинах души большой гуманист и филантроп...
В связи с этим вчерашним разговором и сидел сегодня Цыпа в машине неподалеку от «объекта», высматривая исполнителя уже с одиннадцати часов дня.
Когда пунктуальный Цыпа по истечении пятнадцати минут собрался выходить из «Волги», чтобы поставить последнюю пулевую точку в жизни Франта, тот неожиданно сам показался из подъезда, по-дружески придерживая за локоток совершенно живого и невредимого Джамиля.
Пока Цыпа соображал, что бы это вдруг могло значить, странная парочка остановила такси и покатила к центру. Дав их машине немного удалиться, Цыпа выехал на шоссе, незаметно пристраиваясь сзади.
Такси на обычной скорости и не виляя по переулкам прибыло на железнодорожный вокзал.
Расплатившись с водителем, Франт жестко ухватил Джамиля за правое запястье и шепнул в бледно-серое, студенисто подрагивающее лицо коммерсанта:
– Без глупостей, чучмек! Только дернешься – враз пулю промеж глаз схлопочешь! Идем!
У кабинок-сейфов автоматических камер хранения было многолюдно.
– В которой? Давай открывай! – Физиономия Франта пошла бордовыми пятнами от волнения.
– Простите, но у меня больше ничего нет, – заикаясь, проблеял Джамиль, бродя загнанным взглядом по сторонам в поисках спасения.
– Луну крутишь, козел старый! Давай сюда баксы! – прошипел Франт, так стискивая руку Джамиля, что тот, не выдержав, охнул. – Молчи, сука! В которой камере?! Убью, падла!
– Честное благородное, все отдал! А про восемнадцать тысяч придумал, чтоб живым остаться! Здоровьем детей клянусь!
Тупая покорность Джамиля перед ликом смерти была непонятна Франту и поэтому сбивала его с толку. Если бы тот попытался бежать или хотя б закричал, то Франт, не раздумывая, выстрелил бы. Но Джамиль, возможно, понимая все это каким-то шестым звериным чувством, ничем не провоцировал киллера, обреченно замерев на месте и уставив пустой взгляд куда-то в пространство.
Франт мысленно оценил обстановку. После выполнения заказа шансы убраться отсюда невредимым есть. Но их не так много, как хотелось бы. В здании вокзала полно ментов, зорко высматривающих подозрительных субъектов. Да и опера в штатском небось тут тоже тусуются. Можно попробовать рвануть через подземные переходы на железнодорожные пути... Был бы у него в наличии автомат-пистолет Стечкина вместо слабенького «ТТ»... А так – слишком рискованно. Накрайняк, вернет он Цыпе три «штуки» гринов – и все дела. На кармане ведь останется двенадцать тысяч этой трусливой овцы...
– Кончай журиться! – Франт оскалился в улыбке, от которой Джамиля передернуло. – Верю я тебе! Ладно, живи. Но рви когти из города. Иначе – сам понимаешь... Покеда!
Резко развернувшись на каблуках, Франт спорым деловым шагом покинул здание вокзала, благополучно миновав у главного входа двух милиционеров с немецкой овчаркой на коротком поводке.
«Сволочуги! – позволил себе мысленно ругнуться киллер. – Даже намордник на этакую зверюгу не надевают! Ведь общественное место!»
Еще не до конца поверив в свое спасение, Джамиль обессиленно опустился на скамейку, не забыв все же пробормотать слова благодарности всемогущему Аллаху, спасшему раба своего от неминучей, казалось, смерти.
Наблюдавший за ним из-за колонны Цыпа пребывал в сомнениях. Первым его порывом было догнать Франта и потребовать объяснений, но «клиент» вполне может за это время «сделать ноги», и потом его днем с огнем разыскивать придется. Нет, разборки с недобросовестным наемником подождут, в первую голову – дело, которое, как часто повторяет Монах, – превыше всего.
Словно специально облегчая Цыпе работу, Джамиль вдруг поднялся со скамьи и скрылся за дверью общественного туалета. От пережитых волнений у него скрутило живот.
Стараясь не глядеть по сторонам, чтоб не привлечь к себе случайное внимание, Цыпа исчез за той же нулевой дверью.
Через пятнадцать секунд появился снова. Над головой приятный женский голос сообщил через репродуктор, что рейс 666 Екатеринбург – Сочи задерживается по техническим причинам.
«А вот и ошиблась, детка! – усмехнулся Цыпа, покидая ставший опасным вокзал. – Один пассажир, ручаюсь, «в Сочи» уже улетел!»
В крайней туалетной кабинке сидел на унитазе, привалившись к стенке, Джамиль. Вместо левого глаза у него было кровавое месиво.
Выстрела никто не услышал. Глушитель со своего многозарядного «АПСа» Цыпа свинчивал лишь в редких случаях, когда возникала необходимость заменить выгоревшие прокладки на новые.
Глава 4
Екатеринбургский городской рынок деятельно просыпался рано, радуя глаза покупателей разнообразными и многочисленными дарами щедрой матушки-природы.
В дальнем закутке его огромной территории, где размещались «кавказские» ряды, стоял пошарпанный грузовичок «ЗИЛ-130» с откинутым задним бортом. В кузове, прямо на ящиках с чесноком, понуро сидел чернявый мужик в брезентовой робе и стоптанных кирзовых сапогах.
Сегодня Ахмет не радовался, как прежде, ласково-теплому весеннему солнцу и высокой безоблачной синеве неба. И причины тому были веские.
Ночью – а спал он в грузовике, охраняя товар от расхитителей – его разбудил луч карманного фонаря, направленный в лицо. Решив, что подвергся нападению злоумышленников, Ахмет схватился за монтировку. Но тут же выронил железяку, узрев в луче фонаря руку с пистолетом Макарова. Собрался было упасть на колени с мольбой о пощаде, но тут выяснилось, что нежданные гости не рэкетиры, а милиционеры. Хотя если по большому счету – хрен редьки не слаще. И те и другие так ловко навострились обкладывать заезжих торговцев данью, что частенько можно было смело ставить знак равенства между понятиями «милиция» и «бандиты».
Эти оказались из уголовного розыска. Без каких-либо объяснений защелкнули на Ахмете наручники и доставили в горотдел. Правда, вели себя с задержанным на редкость уважительно и прилично – всего один синяк поставили под глазом. Не со зла, а так, чисто для профилактики. Ахмет это понимал и был искренне благодарен уральским блюстителям законности и правопорядка.
В тесном кабинете с зарешеченными окнами Ахмету популярно-доходчиво разъяснили, что для его здоровья будет полезнее, если он не станет валять дурака и облегчит душу чистосердечным признанием в убийстве своего земляка и партнера по чесночному бизнесу.
К счастью, хвала Аллаху, очень скоро выяснилось, что в момент убийства Ахмет мирно торговал на рынке и даже при самом хитром раскладе на вокзале оказаться был не в состоянии физически. Это могли подтвердить десятки свидетелей.
Несколько опечаленный данным неоспоримым фактом, следователь скрыл свое разочарование за казенной процедурой – сводил Ахмета в морг на опознание трупа Джамиля.
Таким образом, в шесть утра Ахмета уже выпустили на волю, взяв с него обещание, что завтра он труп заберет для отправки в Душанбе. Мол, у мэрии Екатеринбурга на похороны и своих-то «жмуриков» денег нет, не то что на погребение разных там незваных пришельцев с юга, нагло заполонивших город, как голодная саранча.
Транспорт еще не ходил, и пришлось Ахмету на своих двоих добираться до рынка.
Сидел сейчас он на ящиках с чесноком, весь в тяжких заботах, нежданно свалившихся на его стриженную под ноль голову. Последняя даже вспотела под тюбетейкой от непривычного умственного напряжения.
«Придется отдать оставшийся товар за полцены жучкам-перекупщикам, чтобы было на что отправить хозяина самолетом в Душанбе. Коли его на грузовике домой везти – протухнет вконец. Ох, совсем неудачный рейс получился. Но на все воля Аллаха! Конечно, Джамиля тоже жаль, хоть и никудышный был человечишка, скупердяй и бабник. Небось из-за какой-то толстозадой русской шлюхи и отправили к праотцам...»
Ахмет не сразу заметил появившегося у грузовика рыжеволосого детину, беззастенчиво разглядывавшего его своими ясными голубыми глазами.
– Привет, земеля! Базар есть. К тебе забраться или ты ко мне спустишься? – спросил рыжий.
– Мы же и так на базаре, – не понял жаргона Ахмет.
– Разговор, говорю, есть, – усмехнулся детина и, легко запрыгнув в кузов, нахально уселся рядом с немного растерявшимся таджиком.
– Ты кто будешь, уважаемый? – забеспокоился Ахмет, ощутив неприятный холодок в животе от этой близости с атлетически сложенным странным типом.
– Не хипишуй, братишка! Все путем! Мы не меньше тебя огорчены безвременной смертью Джамиля, но о деле не забываем. Дело, земеля, оно превыше всего!
– Ты о чем говоришь-то? – Ахмет снял тюбетейку и вытер ею струившийся по лбу едкий пот.
– Не строй из себя целку! – строго заметил рыжий бугай, но тут же дружески полуобнял вздрогнувшего Ахмета за плечи. – Джамиль для нас молочко доставлял. Просекаешь? Надо решить, как дальше работать будем. Бизнес не должен останавливаться.
– Какое молоко? Мы чеснок возили, – враз охрип Ахмет, вспомнивший вдруг о недавней болезненной жестокости стальных наручников.
– Маковое молочко, маковое, дорогуша, – терпеливо пояснил атлет, насмешливо кривя губы. – Не пугайся. Я не мент и не ихний провокатор. Джамиль возил нам ежемесячно по пять кило сырца, упакованных в фольгу. Верно? В виде мячиков по пятьсот граммов каждый. Убедился? Предлагаем тебе, брат, такие же выгодные условия. Пятьдесят «лимонов» за рейс. Подписываешься?
– Пятьдесят? – от волнения Ахмет окончательно взмок и снял брезентовую куртку, оставшись в одной полинявшей футболке. Из скромности, наверно, он постеснялся сказать, что негодяй Джамиль называл ему вдвое меньшую сумму навара от их поездок.
– Да. Десять тысяч в долларах, – подтвердил оптовик, понимающе улыбаясь. – Значит, договорились! Рекомендуем транспортировать товар по-прежнему в чесноке. Вполне надежно, как показывает практика. Грузовик тебе принадлежит?
– Мне, – важно кивнул Ахмет, ощутив себя крупным наркодельцом, вроде тех, которых он видел в красивых американских кинобоевиках.
– Отлично. Значит, все остается по-старому. Джамиль тебе говорил, как он сообщал о прибытии товара?
– Нет, – отвел взгляд Ахмет, но тут же очень ловко, как ему казалось, нашелся: – А может, я просто позабыл...
– Ясно, дорогуша! – сказал Цыпа, чья странная привычка постоянно брать собеседника за плечи и заглядывать в глаза вызвала у Ахмета сильное подозрение, уж не гомик ли тот. – Тогда сделаем так. В следующем месяце, как нарисуешься с товаром в городе, зайди в пивной бар «Вспомни былое» и цынкани управляющему, что «привез корм для цыплят». Управляющий все сделает, как надо. Усвоил, земеля? Лады! Я только тебя увидал, сразу вкурил – мужик ты весьма мозговитый! Хо-хо! Ну, бывай! Удачи!
Быстро управившись с поручением Монаха, Цыпа поехал к нему докладывать об успешном выполнении своей дипломатической миссии.
Монах, видно, был поднят прямо с постели. Длиннополый стеганый халат и недовольное выражение помятого лица свидетельствовали о том, что он явно не намеревался так рано прекращать дружеский контакт со сновидениями.
– Добрый день, Михалыч! – бодро приветствовал Цыпа. – Не помешал?
– Ладно. Пустяки. Проходи, раз невтерпеж.
Устроились на привычных местах у камина-бара.
– Так как ты у нас по утрам не потребляешь, придется выпить в гордом одиночестве, – свинчивая золотую головку с коньячного «Матра», улыбнулся Монах. – А чтоб ты не портил удовольствие своей постной физиономией, ступай-ка, Цыпленок, на кухню. Сваргань нам легкий завтрак из яичницы с ветчиной. В этом деле тебе, в натуре, равных нет.
Цыпа дисциплинированно удалился на кухню, подавив в себе желание хвастливо дополнить, что и в разных других делах он тоже крупный дока.
Полюбовавшись сквозь наполненный бокал на солнечных зайчиков, игравших на полированной мебели, Монах заглотил ароматную жидкость, чтобы прополоскать склеившиеся после короткого сна мозги. Почти физически ощутил, как умственные извилины, получив необходимый допинг, начали привычно-весело изгибаться в энергичной утренней зарядке.
Появился Цыпа, неся на жостовском подносе две тарелки с яичницей, присыпанной для аппетитной красоты и духовитости зеленым укропом.
– Догадываюсь, что с Ахметом все в елочку? – поинтересовался Монах, когда с завтраком было покончено.
– Само собой. Он весьма доволен старыми расценками, и перебоев с товаром можно не опасаться. Джамик, по ходу, не посвящал его в финансовые детали бизнеса. – Цыпа закурил «Кэмел». – С Ахметом выгорело, как ты и говорил. А вот с Франтом что будем делать? Он же, козел, отпустил «клиента», нагло нарушив закон.
– Тут надо хорошенько все обмозговать, – заметил Монах, доставая свои излюбленные «Родопи».
– А чего мозговать? – удивился Цыпа, ярый приверженец простых решений. – Выписать ему «путевку в Сочи» – и вся недолга!
– Да? И что мы с этого поимеем? Конкретно!
– Это ж ясно! – еще больше удивился Цыпа. – Уберем уже ненужного исполнителя и заодно накажем за неисполнение заказа!
– Это лирика! – отмахнулся Монах, наполняя свой бокал снова. – А какие материальные стимулы?
– Не знаю даже, – признался Цыпа, сунув вдруг загорчившую сигарету в пепельницу.
– А ведь у Франта наверняка приличный запасец валюты имеется. Да и Джамиля, думаю, он не за красивые глаза отпустил.
– Ага! Понял тебя! – заулыбался довольный Цыпа. – Налет на фатеру?
– Может не дать результата, – усомнился Монах. – Баксы, конечно, надежно в тайниках затарены. Не пытать же коллегу! Это было бы совсем неинтеллигентно. У меня народилась одна дельная мыслишка... Помнишь, как Япончик любил работать? Позвонит жене какого-нибудь торгового воротилы-взяточника и предупредит, что сейчас к ней явятся менты с обыском. Та в панике соберет по углам самое ценное и выскакивает из фатеры, чтоб припрятать добро, неправедным путем нажитое. А в подъезде мальчики Япончика уже дожидаются... Улавливаешь идею?
– Не совсем, – признался Цыпа, старательно морщивший свой детски-гладкий лоб. – У Франта жены ведь нет.
– И Бог с ней! – усмехнулся Монах.
– Главное, есть ценности! Нужно, чтоб Франт запаниковал и выудил свои накопления из «курков», дабы слинять от опасности, на дно залечь.
– И тут я нарисуюсь! – догадался Цыпа.
– В точку! Сделаем так, – Монах достал из ящика секретера фотографию, исполненную на «Полароиде», и что-то черкнул фломастером снизу на обороте.
– Дура лекс, – прочитал Цыпа. – Твоя любимая латынь?
– Верно. «Закон жесток» в переводе. Отдашь Франту в конверте. Сегодня он обязательно в «Большом Урале» засветится, чтобы сообщить об исчезновении «объекта» и вернуть тебе гонорар.
Глава 5
Разноцветные неоновые вывески многочисленных питейных заведений призывно подмигивали, но Франт стоически удерживался от соблазна, держа курс на «Большой Урал».
Было только начало вечера, и публика в зале ресторана являла собой разношерстную братию среднего достатка. Завсегдатаи прибудут на иномарках и с обязательными телохранителями значительно позже, когда начнет функционировать мюзик-холл с круто-бедрыми девочками.
Узнав «своего», к столику Франта мигом подплыл молодой официант, предлагая значительно более полную, чем на столе, книжку меню.
– Полагаюсь на твой вкус, милейший! – отмахнулся Франт, рыская взглядом в поисках Цыпы.
Он немного нервничал, хотя и считал, что этого рыжего верзилу бояться глупо. Ведь у того на морде прямо написано, что молоко на губах еще не обсохло. Пустое место против такого матерого волчары, как он, Франт.
Цыпа неожиданно вынырнул откуда-то сбоку, по-хозяйски усевшись напротив киллера.
– Нынче воскресенье, а не пятница, – напомнил он, странно улыбаясь. – Какие-то проблемы?
– «Клиент» потерялся. По ходу, вы его спугнули раньше времени, – Франт вынул из кармана бумажный сверток и положил перед заказчиком. – И вчера, и сегодня наведывался по адресу – без понта. Загасился он наглухо. Вряд ли уже объявится. Это твои три «штуки». Возвращаю, раз прокол получился. Хоть и не по моей вине.
– Ну что ж! – Цыпа сунул руку под куртку, очень довольный тем напряженным взглядом, с каким следил за его движениями Франт. – Есть новый заказ. Даем только сутки на выполнение. – Положив тонкий почтовый конверт поверх свертка с деньгами, придвинул все это к Франту. – Так что бабки можешь обратно взять.
– Заметано! – испытывая большое облегчение, кивнул Франт. – Сделаю в лучшем виде! Останешься доволен!
– Ты уж постарайся, – ухмыльнулся Цыпа и, полуобняв киллера за плечи, заглянул ему в глаза. – Помни: только сутки у тебя! Ну отдыхай. Удачи!
Оставшись один, Франт с удовольствием приступил к ужину, запивая остро наперченную баранью поджарку ледяной «Смирновской» из пузатенького запотевшего графинчика. Мысль о неожиданно быстро вернувшихся к нему в карман трех тысячах долларов приятно грела душу не хуже, чем водка желудок.
Домой прибыл на такси, спеша по-тихому удвоить алкогольный отряд, орудовавший в его нервной системе, чтобы окончательно победить остатки черной депрессии, всегда накатывавшей на Франта по вечерам.
Выпив рюмку, расслабленно откинулся в кресле и вскрыл конверт, вытаскивая фотографию приговоренного к смерти «клиента».
Целая минута потребовалась ему, чтобы со всей очевидностью осознать, что с любительской цветной фотографии на него глядит он сам.
Только что лениво плавающие в разных направлениях мысли, словно заслышав трубный сигнал тревоги, мигом выстроились в единый ряд. Опьянение практически полностью улетучилось, только предметы окружающей обстановки смотрелись все так же выпукло и красочно-сочно.
«Выходит, Цыпа со мною просто играл! Крутым умником себя считает, малолетка тупой! Но как он узнал, что я отпустил «клиента» на все четыре? Или только подозревает? Хотя уже все равно. Надо срочно рвать когти. Кретин Цыпа мне щедро целые сутки на самоубийство выделил. Что ж, времени вполне достаточно, чтобы вы, ребятки, меня уже никогда не нашли! – Франт перевернул фото и прочел непонятную надпись. – Падла обмороженная! Дурой какой-то еще обзывает!»
Машинально порвал фотографию и запалил обрывки в пепельнице. Наблюдая за зеленоватыми язычками пламени, прикинул, что из шмоток необходимо взять с собой в дорогу. Если б твердо был уверен, что располагает временем, вывез бы все свои костюмы и видеодвойку. Цыпа, ясно, заявится сюда не один и, не обнаружив хозяина, сожжет со злости фатеру к чертовой матери! Ну и ладно, снявши голову, по волосам не плачут. Да и двенадцать тысяч гринов послужат ему неплохой компенсацией грядущих материальных потерь.
Отвинтив внутреннюю крышку холодильника, открыл нишу-тайник, где хранилась вся его денежная собственность. Около сорока тысяч в купюрах пятидесяти– и стодолларового достоинства. Сложил их в кейс-«дипломат», добавив туда же семь миллионов рублей из стола секретера.
У платяного шкафа решил не задерживаться, чтоб не оплакивать по-глупому свой гардероб. Все же сунул в объемную туристическую сумку шведскую дубленку и смокинг. Сам же переоделся по-походному – в джинсовый костюм и легкие черные кроссовки.
Перекинув ремень сумки через плечо и взяв кейс, хотел уже покинуть квартиру и только тут вспомнил о Наркоше, который неподвижным чучелом восседал на шкафу, кося на хозяина подозрительный глаз. Четверть часа потребовалось, чтобы загнать свободолюбивого попугая в ненавистную ему клетку. Франт изрядно запыхался и вспотел.
По новой нагрузившись, протянул руку к клетке и услышал злобно-насмешливый скрипучий голос:
– Чудо в перьях!
Перепугался не на шутку, пока не понял, что слова принадлежат попугаю. Волна дикой ярости буквально затопила мозг Франта, выступив на лице бордовыми пятнами.
– И ты туда же, сволочуга! Издеваешься?! – сграбастав клетку, Франт с размаху швырнул ее на пол. Клетка треснула и распалась на части. Выпавший Наркоша, перевернувшись на спинку, засучил своими голыми лапками, вытянулся и затих, широко разинув клюв.
Несколько минут хозяин смотрел на погибшего пернатого дружка пустыми, бессмысленными глазами. Затем, подхватив кейс, поспешно покинул ставшую ненавистной квартиру.
«Глядишь, еще и не все потеряно! Выпутаюсь! – успокаивал он себя, запирая по привычке дверь. – Можно ведь опередить ребятишек. Если оперативно «разменять» Цыпу вместе с его шефом...»
Додумать мысль до конца Франт не успел. Просто нечем уже было. Девятимиллиметровая медная пуля Цыпиного «шпалера» начисто снесла крышку его черепной коробки, выплеснув хитрые мозги Франта на недавно побеленную стену и сразу превратив их в простую буро-фиолетовую грязь.
Похоронили киллера в его черном смокинге – нашлось все же тому достойное применение.
Среди малочисленной траурной процессии, состоящей в основном из полупьяных уголовных дружков покойного, выгодно выделялся молодой рыжий детина с небесно-чистыми трезвыми глазами на детски-наивном цветущем лице. В руках он торжественно-печально нес роскошный венок из живых черных роз, перехваченный шелковой лентой с надписью, исполненной красиво-строгими готическими буквами: «С ЛЮБОВЬЮ ОТ МОНАХА».
Краткий словарь воровского слэнга
Б
Базар – разговор
Баклан – хулиган
Бодяга – ерунда
Борзый – нахальный
Борода – неудача
Бродяга – свой парень, с понятиями
Булки – ягодицы
Буркалы – глаза
Буром – нагло
Бык – глупый
В
Валет – никчемный человек
В елочку – правильно
Вестись – опасаться
Вертухай – конвоир в зоне
Включить счетчик – возрастающий процент на просроченный долг
Вкурил – понял
В натуре – на самом деле
Возбухать – нервничать, скандалить
Воздух – деньги
Волына – пистолет
Вор в законе – коронованный в это звание на сходке авторитетными ворами
Выпас – выследил
Г
Гадом буду – честное слово
Голимое – наверняка
Головняк – неприятность
Гревак – передача в зону
Губы раскатал – невыполнимое желание
Гуси улетели – потерял рассудок
Д
Дельфин – незаконно пострадавший
Децал – чуточку
Догнался – понял
Драп – марихуана
Дурь – марихуана
Дырявый – пассивный гомосексуалист
Дятел – внештатный сотрудник оперчасти
Ж
Жаба – зависть
Жлоб – скупой
3
Забить «стрелку» – назначить встречу
Загасить – спрятать
Закоцать – надеть наручники
Зарядить – дать информацию
Засветится – попасть в поле зрения органов
«Зелень» – доллары
И
Иван – главарь
К
«Капуста» – деньги
Карась – состоятельный человек
Качок – атлет
Кент – друг
Киллер – убийца по найму
Кинул – обманул
Кнопарь – пружинный нож
Когти рвать – быстро уходить
Кодла – пренебрежительное название криминальной группы
Кожаный затылок – телохранитель, охранник
Козел – зек, продавшийся администрации
Козырь – оружие
Колоться – признаваться, принимать наркотики внутривенно
Король – активно-пассивный гомосексуалист
Космос – наркотики
Косорезить – грубо ошибаться
Косяк – забитая марихуаной папироса
Косяк носить – повязка общественника в зоне
Косяк пороть – нарушать воровской закон
Красный – активист в зоне
Кругосветка – анально-оральный секс
Крутой – солидный, опасный
Крученый – хитрый
Крытка – тюремный режим
Крыша дымится – психоз
Крякнул – умер
Ксива – документ
Кукла – муляж денежной пачки
Курок – тайник
Кусок – тысяча
Л
Лавэ – деньги
Лажа – ерунда
Лепить горбатого – врать
Лечить – задабривать
Лоб зеленкой намазать – приговорить к расстрелу
Лох – мужик, которого можно одурачить
Луна – обман
Лупара – обрез охотничьего ружья
М
Малява – записка
Масло – сообразительность
Мокруха – убийство
Мужик – зек-работяга, не принадлежащий к касте воров
Музыка – чай
Мутный – интриган
Н
Наглушняк – насмерть
Нарисоваться – появиться
Наружка – визуальная слежка
О
Обиженный – педераст
Облом – неудача
Обмороженный – наглец
Общак – касса воровского сообщества
Оборваться – уйти от погони
Окно – задний карман брюк
Опрокинул – ввел в заблуждение
Опущенный – насильно сделанный гомосексуалистом
Орех – пуля
Особняк – колония особого режима, рецидивист
Откинулся – освободился из мест заключения
Отмазать – прикрыть, защитить
Отпад – последняя точка
Отправить в Сочи – ликвидировать
Отстегнуть – дать денег
Оттянуться – расслабиться
Очко – задница
П
Палево – провал
Пасти – следить
Перо – нож
Петух – пассивный гомосексуал
Пластилин – гашиш
Погоняло – кличка
Подбанчить – дать
Подогреть – помочь материально
Подснежник – оттаявший по весне труп
Покатит – согласен
Понт – смысл, блеф
Понтовитый – высокомерный
Понты колотить – пускать пыль в глаза
Порожняк – никчемный разговор
По ходу – наверно
Прикол – шутка
Приколоться – поговорить
Продернул – ушел
Понятия – воровские правила поведения и морали
Пурга – вранье
Пыхнуть – покурить анаши
Р
Разборка – борьба между бандами за влияние
Разгон – налет
Разлагаться – кайфовать
Разменять – убить
Ржавый – подлый
Рыжье – золото
С
Семечки – патроны, пустяки
Семьянин – самый близкий друг в зоне
Сечет – смотрит
Сечет поляну – смотрит в корень
Синие – криминальная группа, состоящая из ранее судимых
Скок – ограбление
Смотрящий – назначенный авторитетами главным в зоне, бараке, камере
Сходняк – воровская деловая встреча
Сявка – ничтожество
Т
Таски – кайф
Темный – подозрительный
Терпила – потерпевший
Тигриный глаз – анальное отверстие
Травка – анаша
У
Унесенный ветром – сброшенный с балкона, из окна
Ф
Фатера – квартира, дом
«Фигура» – пистолет
Фрайер – гражданский человек, потерпевший
X
Халява – бесплатно
Ханка – опийный сырец
Хата – камера в тюрьме
Хипиш – скандал
Хозяин – начальник лагеря, тюрьмы
Храповик – нос
Хрюкнуть – серьезно поговорить
Ц
Центровые – бандгруппа, контролирующая центр Екатеринбурга
Центряк – качественный
Цынкануть – дать знак
Ч
Чайка – никчемный человек
Чайник – череп
Чалиться – отбывать срок
Черная масть – зеки, признающие воровские законы
Ш
Шерстяной – зек, работающий на администрацию колонии
Шило – напасть, неприятность
Ширяться – колоться наркотиками
Шифер съехал – сошел с ума
Шмаль – анаша
Шмальнуть – застрелить
Шмон – обыск
Шпалер – пистолет
Штабной – стукач
Шугаться – бояться
Шухер – опасность
Шнырь – уборщик, слуга
Я
Яма – воровской притон
Комментарии к книге «Братва. Пощады не будет», Евгений Михайлович Монах
Всего 1 комментариев
гаркуша
15 дек
школьные сочинения на тему... как я провел...