«Наши люди в Шанхае»

Наталия Манухина Наши люди в Шанхае

Глава 1

Нет, это невозможно! Дожила, называется, не с кем в отпуск поехать!

С пристрастием осмотрев отменный кусок парной телячьей грудинки, я тщательно его вымыла, положила в кастрюлю и, залив холодной водой, поставила на огонь.

Пусть, пока суд да дело, поварится.

Согласитесь, обиды обидами, а семью кормить надо. Муж уже неделю борща просит.

Я тяжело вздохнула и достала из шкафчика корзинку со свеклой.

Недаром говорят: человек предполагает, а бог располагает. Какие грандиозные у меня были планы!

В этом году я собиралась непременно, во что бы то ни стало съездить в страну своего детства. Сколько можно откладывать?

Я даже в новогоднюю ночь эту поездку загадала. Написала на клочке тонкой папиросной бумаги слово «Китай», бумажку эту сожгла, золу высыпала в бокал с шампанским, а потом этот наспех приготовленный напиток выпила. Залпом!

Все это нужно было проделать в те считанные секунды, пока куранты били двенадцать. Я так спешила, что чудом только не захлебнулась.

И в результате?

В результате сезон отпусков на исходе, на дворе сентябрь, а я так никуда и не съездила. И, наверное, уже не поеду. Не с кем!

Я открыла кастрюлю, сняла шумовкой пену, посолила бульон, положила в него луковку, прикрутив конфорку, убавила огонь и еще раз мысленно пересчитала по пальцам все вероятные кандидатуры.

И так, что же мы имеем?

Муж. Муж — изумительный вариант! Потрясающий, я бы сказала. Самая подходящая кандидатура!

Больше всего на свете мне хочется поехать в Китай именно с мужем. Во-первых, потому что Слава сам мечтал об этой поездке. Во-вторых…

Во-вторых, путешествовать с мужем комфортно: ни о чем думать не надо, ни о чем не надо беспокоиться. Вся ответственность за организацию путешествия целиком и полностью ложится на Славочку. Это у него болит голова о билетах, путевках, чемоданах, сохранности денег и документов — за все это отвечает он, я же в отпуске отдыхаю.

Согласитесь, это справедливо! Весь год обустройством быта в нашей семье занимаюсь я, а муж всего какие-то две недели отпуска.

Вот только одно «но»! Отпуска в этом году у мужа не будет. Совсем! Ни двух недель, ни одной.

— Ты знаешь, Наташа, — с притворным вздохом заявил сегодня за завтраком мой благоверный, — ничего у меня, видно, с отпуском не получится. Очень много работы! Не смогу вырваться.

— Ничего себе! — Я с силой воткнула столовый нож в податливо-нежный брусочек сливочного масла. — Не получится! То есть как это — не получится?! А как же я?!! Ты же второй год без отпуска, Слава! Ты с ума сошел, да?! Ты ведь обещал! Клятвенно обещал, что в этом году мы поедем в Китай!!! Помнишь?

— Помню, лапочка, помню. Но, извини, никак не смогу. Работа. Слушай, а может, тебе поехать одной? В смысле без меня. А что? Это идея! Поезжай, правда! Отдохнешь, развеешься.

Гм, легко сказать: «Поезжай без меня!»

А с кем?!! С кем я могу поехать?!

С детьми?!!

Но оба наших сына, и Миша, и Кирилл, уже взрослые и вышли из того возраста, когда путешествуют с мамочкой. Им это неинтересно.

Безусловно, я могла бы их уговорить. Расставить правильно акценты, прикинуться сиротой казанской, слезу пустить, наконец.

И сыновья дрогнут, согласятся со мной поехать. Обязательно! Я в этом нисколечко не сомневаюсь. У нас со Славой хорошие мальчики. Не один, так другой выручит.

Мне это надо? Нет!

Материнское сердце — не камень. Не так уж много у Миши с Кириллом свободного времени, чтобы я вынуждала своих сыновей тратить его на мои прихоти.

Поехать в Китай с Ниночкой тоже невозможно.

Наша приемная дочь для этой поездки еще слишком мала. Она дошкольница, и такое дальнее путешествие ей будет в тягость, а не в радость. Один перелет чего стоит.

Нет, Ниночке лучше пожить лишний месяц на даче, с бабушками.

Бабушки… То есть моя мама и мама Славы. Тоже вариант, на самом деле.

На худой конец я могла бы отправиться в путешествие и с бабушками. Все лучше, чем ехать одной.

Да, вот беда — они со мной не поедут!

Маме не позволит здоровье, а свекровь недолюбливает китайцев.

— Как подумаю, что их на земном шарике полтора миллиарда, жуть берет! — В притворном ужасе передергивает плечами «мама в законе» каждый раз, когда проходит мимо китайского ресторанчика.

Подруги…

Я отложила в сторону нож, которым резала свеклу. Чтобы пересчитать всех моих подружек, пальцев на одной руке не хватит.

Лиза свой отпуск уже отгуляла.

Митрофанова поехать со мной в Китай тоже не сможет. Вчера утром она улетела на три недели в Карловы Вары.

Валя опять на курсах повышения квалификации. Честное слово, иногда мне кажется, что правильная безотказная Валечка отдувается на этих самых курсах за всех нерадивых невропатологов славного города Питера.

Дуська готовится к свадьбе. Через три недели наша Чумакова наконец-то выходит замуж за очень и очень достойного человека.

Наташа тоже готовится к свадьбе. Выдает замуж дочь. Рановато, правда. Анечке всего-навсего двадцать лет, ну да кто нас, старых дур, слушает.

Гале предлагать бесполезно. Со дня на день должен появиться на свет ее четвертый внук, а Галя — примерная бабушка и внука на Китай не променяет ни за какие коврижки.

Ира отпадает из-за грибов. На дворе грибной сезон, а Ирка заядлая грибница.

Зоя выхаживает очередную тяжелобольную тетушку. Как они ее находят, эти престарелые троюродные тетки, уму непостижимо. Еще с институтских времен помню, Зойка все время за кем-нибудь да ухаживает.

Лариса в Китай не поедет. Она бредит Англией, а материальные возможности школьных преподавателей английского языка, увы, ограничены.

У Надин бесконечный медовый месяц.

Лилька уже полгода гостит у сына в Израиле, и вызвонить ее оттуда для поездки на другой конец света представляется мне делом сомнительным.

Нина… Нет, Нина отпадает по определению. Она фанат горнолыжного спорта и отпуск свой берет исключительно зимой.

У Лены на носу защита докторской диссертации.

У Тамары любимая работа. Она в отпуск не ходит годами, впрочем, как и мой Славочка.

Ну, кажется, все… Всех перечислила. Никого из девочек не забыла.

Я снова взялась за свеклу.

Осталась только Верочка Васильева, но про нее и думать нечего.

У нас с Веруней общий бизнес — брачное агентство «Марьяж». Отъехать в отпуск одновременно, оставив агентство без присмотра, мы, к сожалению, не можем, ведь дела наши идут далеко не блестяще.

Я быстро обжарила мелко нарезанную свеклу в сковородке с растительным маслом, выложила в маленькую кастрюльку, посолила, добавила томатной пасты, немного бульона и поставила тушиться.

Время летит, просто кошмар какой-то! Второй год пошел, как мы с Верочкой ступили на скользкий путь предпринимательства, а «Марьяж» до сих пор лихорадит. Не одно, так другое!

Бизнесменши мы с ней аховые. Ни опыта, ни чутья, ни хватки деловой не имеем. От налогов, кредитов, бизнес-планов и прочего голова кругом идет.

По образованию мы с Веруней библиотекарши. Почти двадцать лет проработали бок о бок в Публичной библиотеке, занимались систематизацией экономической литературы, а потом вдруг раз и стали свахами.

Должна признаться, это я сбила Верочку с панталыку.

Блажен, кто верует. В тот момент я искренне верила, что сватовство занятие не только интересное, но и прибыльное, и сумела убедить в своих бредовых фантазиях подругу.

Я к тому времени уже не работала. Уволиться из Публички уговорил меня муж. Славочка испугался, когда я начала прихварывать, стал настаивать, чтобы я ушла с работы и занялась своим здоровьем, а я сдуру послушалась.

Просидела дома полгода и поняла — все! Больше не могу. Тошнехонько, хоть волком вой!

Целыми днями одно и то же: стирка, глажка, уборка, готовка… С утра до ночи как белка в колесе крутишься, к вечеру с ног валишься от усталости, а результат ровно такой же, что и у рыжей симпатичной зверюшки с пышным хвостом.

Нулевой результат!

Сядешь вечерком, вокруг себя глянешь — обед съеден, посудомоечная машина полна грязной посуды, полы затоптаны, цветы в вазах завяли, а еще завтра с утра неплохо было бы поменять постельное белье и полотенца в ванной.

Домашнюю работу не переделаешь! Какое уж тут моральное удовлетворение.

К тому же домашняя работа самая неблагодарная.

Редко кто из членов вашей семьи в состоянии оценить ее адекватно. Разве что мама или свекровь понимают, что на фаршированную индейку, съеденную за воскресным обедом, я потратила, как минимум три часа своего драгоценного времени.

Я с ожесточением шинковала капусту для борща.

Борщи, салаты, компоты…

Вот оно — бесценное мое времечко — на что уходит! Незаметно уходит. Как в песок!

День, ночь, день, ночь… Лег, встал, лег, встал…

А жизнь у человека одна! Единственная! И проходит она стороной.

Мимо, мимо, мимо….

Я ведь не живу, я смотрю, как живут другие. По телевизору смотрю.

Виртуальные героини знойных латиноамериканских дебилиад мне про свою насыщенную событиями жизнь рассказывают, а я на телеэкран смотрю и за них радуюсь.

Дона Летиция замуж выходит? Какая прелесть! Я так за нее рада.

Жозе Карлос выиграл в лотерею? Изумительно! Наконец-то они с Хуанитой смогут позволить себе поездку в Париж.

Жука с Хукой в Париж поедут, а я нет!

Корешки! Корешки, будь они неладны! В пылу душевной маеты я чуть было не забыла про петрушку с сельдереем. Кошмар какой! Еще немного и приготовила бы борщ без кореньев и зелени.

Я сунула пучок сельдерюшки под струю холодной воды.

Нет, это невозможно. О чем я думаю? У меня, можно сказать, жизнь не складывается, в отпуск не с кем поехать, а как заведенная готовлю обед.

Зомби, одним словом.

Я вымыла зелень и почистила корешки.

Безобразие! Я даже Алсуфьева не могу с собой пригласить. От кого, от кого, а уж от Сергея я такого подвоха не ожидала.

Сережа Алсуфьев мой давний друг. Настолько давний, что честно признаюсь, как мы с ним познакомились, я не помню. Я была тогда слишком мала.

О знакомстве с семейством Алсуфьевых я знаю из рассказов мамы.

Моего папу направили в длительную зарубежную командировку. В Шанхай. В Китае в те годы работало много специалистов из Советского Союза. Усердно и бескорыстно помогали они братскому китайскому народу в деле постройки социализма.

Нет, нет, я не ерничаю, упаси бог. Я просто цитирую строчки из благодарственного письма, которое получил мой отец по возвращении на Родину. Там именно так и написано: «Позвольте выразить вам благодарность за бескорыстную и усердную помощь в деле постройки социализма в нашей стране». Подписано это послание самим премьером Совета Министров КНР Чжоу Энь Лаем.

Мама поначалу в Китай с папой не поехала. Осталась в Ленинграде. Из-за меня.

Нет, первоначально мои родители, конечно же, думали, что поедут вместе.

Конец пятидесятых годов прошлого века, холодная война, железный занавес. Ни о каких туристических поездках за границу в Советском Союзе и слыхом не слыхивали. Загранкомандировка в те годы была единственной возможностью посмотреть мир, и выпадала такая удача на долю очень и очень немногих счастливчиков.

Родители просто бредили этой поездкой. У них и в мыслях не было отказываться от той счастливой возможности, которую посылает им судьба.

Отговорила их бабушка.

— Вы собираетесь ехать в Китай все вместе? Всей семьей? — ледяным тоном осведомилась Наталья Андреевна, узнав о счастье, привалившем зятю с дочкой.

— Да! — в один голос заверили бабушку счастливые мама с папой.

— С Татулей?!!

— Конечно с Татулей. А как же?!

— Ну, уж нет!!! С Татулей не пущу! — категоричным тоном заявила баба Таля. — Только через мой труп! — Она грохнула об пол пару тарелочек из остатков фамильного кузнецовского сервиза.

Для пущей убедительности грохнула.

С бабулиным мнением в семье считались. Она умела себя поставить.

Молодые родители поразмыслили и решили здоровьем единственной дочери не рисковать.

Кто знает, что ждет их в Китае? Какие там будут жилищные условия, и как субтропический климат Шанхая отразится на здоровье грудного ребенка, а еще там водятся сколопендры, и можно заболеть малярией, и бог его знает, какие еще опасности поджидают ребенка в чужой стране.

Подумаешь, год!!! Что значит разлука в каких то двенадцать месяцев по сравнению с безопасностью драгоценной Татуленьки?

Родители приняли единственно правильное, по их мнению, решение — папа поехал в Китай один.

Через год командировку ему продлили. Он должен был проработать на судостроительном заводе Шанхая еще два года.

Тут уж бабушка сама заговорила с мамой об отъезде.

Спасибо за это надо сказать любопытным соседкам по дому! Это их нелепые домыслы вынудили бабу Талю инициировать нашу поездку в Китай.

— Лельку Подольскую из двадцать второй квартиры сейчас в гастрономе на Кузнечном встретила. Вместе за мясом стояли, — кипя слезами, кричала бабуля еще с порога. — Опять про Колю спрашивала. Где, говорит, у вас, Наталья Андреевна, Катюшин муж? Что-то не видно его совсем. Говорили, что он в командировке, якобы вот-вот вернуться должен, а я смотрю Катюша, бедняжка, все одна да одна с ребеночком. Жалко, говорит, девочку, без отца растет. Хорошенькая, говорит, такая девочка у вас, полненькая, ручки, ножки, говорит, в перевязочках. Хабалка! — Бушевала бабушка, разбирая сумку с продуктами. — Морда бесстыжая эта Лелька! Чем сплетни сводить, лучше б за мужем своим как следует смотрела. Ходит вечно как гопник: ботинки нечищеные, брюки неглаженные, целую неделю в одной и той же рубашке.

Всю жизнь баба Таля стремилась к тому, чтобы все у нее в семье было как у людей. И даже лучше.

Самый любящий муж, самый умный сын, самая красивая дочь… У нее все самое-самое. Это так! Это все знают. Она этого достойна! Потому что она сама труженица, умница и красавица.

А тут вдруг такие дикие, ни на чем не основанные подозрения!

Да, что они себе позволяют? Как смеют эти бездельницы, злословить на всех углах о семейной жизни ее дочери.

Кто дал им право перемывать косточки ее, Натальи Андреевны, близким?

В семье Ведененковых не может быть разведенной дочери. Не может!!! И говорить тут не о чем!

Сплетни окружающих не давали бабе Тале житья, выводили ее из равновесия, лишали сна.

Но как говорится: на каждый роток не накинешь платок.

Чтобы кардинально решить проблему, бабушка была вынуждена смириться с нашим отъездом.

Начались сборы в дорогу: оформление документов, беготня по магазинам, стояние в очередях.

Жена и дочь советского специалиста должны были достойно представлять свою страну за рубежом.

По вечерам на кухне стрекотала швейная машинка «Зингер». Это Ксенечка, портниха из соседней квартиры, шила мне платья.

Одно из них, самое, по словам мамы, нарядное, сшитое из шотландки в бело-голубую клетку, я помню прекрасно. После меня, лет десять еще, наверное, это платье носила моя любимая кукла Танюша. Она же донашивала и фетровый голубой беретик, который очень удачно прикупила мне к этому платью бабуля, отстояв за ним в «Пассаже» всего-навсего двухчасовую очередь.

Как бы то ни было, документы были получены, наряды упакованы, черный хлеб и килька с селедкой (угощение для папиных русских коллег в Шанхае) закуплены, настало время прощаться.

Мы с мамой выехали в Китай.

Отправились мы в столь дальнее путешествие почему то поездом. Поездом!!! Можете себе представить?!

Мама говорит, такова была рекомендация министерства.

Как подумаю, что пришлось пережить моей молоденькой маме за время пути, жуть берет. Одна-одинешенька, избалованный годовалый ребенок на руках и куча вещей в придачу: чемоданы, баулы, коробки и детский, простите за столь интимные подробности, ночной горшок.

Ехали долго, с двумя пересадками. Сначала в Москве, потом в Пекине. В общей сложности до Шанхая добирались почти две недели.

С Алсуфьевыми познакомились уже в самом начале пути, в вагоне поезда «Москва — Пекин».

Сережа с мамой тоже ехали к отцу и тоже в Шанхай. К тому же выяснилось, что жить в Шанхае нам предстоит в одной и той же гостинице. По счастливой случайности наши отцы, и мой, и Сережин, проживали в отеле «Пикарди».

Неудивительно, что наши мамы подружились, а как следствие подружились и мы с Алсуфьевым.

Ведь в раннем детстве дружишь с теми, с кем тебе приходится общаться. Водят тебя родители гулять именно в этот сквер и в эту песочницу, вот ты с обитателями этой песочницы и дружишь.

Какие могут быть варианты? Выбор у тебя невелик. Человек ты до определенного возраста подневольный.

Наша дружба с Сергеем пережила и школьные годы, и студенческие, и даже мое замужество. Мы дружим до сих пор!

Вполне естественно, Алсуфьев был первым, про кого я подумала, когда узнала, что Слава не сможет поехать со мной в Китай.

Вот только Алсуфьев тоже не может со мной поехать. Не может по той простой причине, что в это самое время он и так уже будет в Китае. Один. Без меня.

Через неделю в Пекине состоится какая-то международная научная конференция по психотерапии, и Сергей будет выступать на ней с докладом.

Предатель!!!

Я попробовала в борще соль, добавила еще пару ложек томатной пасты и мелко нарезанный чеснок, подождала, пока борщ закипит и, выждав пару минут, сняла кастрюлю с огня.

Глава 2

Телефон зазвонил, как всегда, не вовремя.

Только-только простодушный добряк дон Педро Хуан Гарсия из сериала «Моя маленькая Карменсита» стал наконец-то подозревать свою неверную жену, коварную дону Лусию Даниэлу, в том, что она наставляет ему рога в его же собственном роскошном доме с его собственным племянником, этим мерзким прощелыгой Роберто Антонио, как раздался звонок.

Нет, это невозможно. Вот так всегда! В кои-то веки соберешься спокойно посмотреть дебилиаду и погладить белье, как на тебе — опять кто-то названивает.

— Покоя нет, — пробурчала я и, поставив утюг на попа, сняла трубку:

— Слушаю вас.

— Наташечка?

— Привет, Сережа, — сдержанно поздоровалась я со своим приятелем.

Легок на помине!

— Извини, я, наверное, опять некстати? — мгновенно отреагировал на мой отстраненный тон деликатный Алсуфьев. — Откуда я тебя выдернул на этот раз?

— Белье глажу, — с тяжелым вдохом пояснила я и выдернула шнур от утюга из розетки.

Не могу же я гладить, смотреть сериал и болтать с Алсуфьевым одновременно. Придется чем-то поступиться.

Дебилиадой я пожертвовать не смогла. Это выше моих сил. Поэтому предпочла расстаться с бельем.

Пес с ними, с мужскими сорочками! Успеется еще, выглажу.

— Все ясно. — искренне огорчился он. — Ты трудишься как пчелка, а Алсуфьев, как всегда, отвлекает тебя от борьбы.

— Да, нет, — вяло отнекивалась я, не отрывая глаз от экрана телевизора. — Ты же знаешь, я всегда тебе рада. Просто быт замордовал, сил никаких нет!

— Да, да, конечно. Извини, пожалуйста. Я не представляю себе, как ты со всем этим справляешься. Ты такая умница, Наташечка, все успеваешь, а я вечно тебя отрываю от дел. Извини, я ненадолго. У меня к тебе только один вопрос: ты не хочешь поехать со мной в Китай?

— Куда? — Я прилипла к экрану.

Ой, как не вовремя этот Алсуфьев со своим звонком. У них там в Рио-де-Жанейро сейчас такое начинается! Самое интересное!

Подлая дона Лусия Даниэла сумела-таки настроить против наивного простофили дона Педро его сына от первого брака, своего пасынка, Луиса Альберто, и завладела ключом от сейфа. Интриганка!

— Алло, Наташечка? Ты меня слышишь? Ты куда то пропала.

— А? Нет, Сережа, я не пропала. Я просто не расслышала, что ты сказал. Извини…

Похоже, хитрой Лусите и на этот раз удалось обвести мужа вокруг пальца и выйти сухой из воды.

Все-таки выглядит эта злодейка, Лусия Даниэла, бесподобно.

Прическа, макияж — все на уровне. Всегда! В любых ситуациях!

И одевается она, надо признать, с большим вкусом. Вроде бы и фасоны платьев у нее чересчур откровенные, на грани фола, и цветовые сочетания в своих нарядах она использует совершенно неожиданные, но всегда попадает в десятку. Ни убавить, ни прибавить.

А аксессуары? А драгоценности?!

Кошмар какой! Хоть беги и покупай себе точно такие же!

Вот этот вот топ, например. Вот этот, леопардовый, что надет на Лусите в настоящий момент! К моему деловому костюму цвета перевернутого кофе он подошел бы идеально. Впрочем, сумочка и перчатки тоже. Да и от туфель синьоры Гарсия я бы не отказалась.

— Алло, Наташечка!

— Да?

— Я спросил, не хочешь ли ты поехать со мной на недельку в Китай?

— Куда?!! — Я схватилась за пульт и усилием воли заставила себя выключить телевизор. — Куда ты сказал?

— В Китай.

— В Китай?!! — У меня перехватило дыхание.

Бог с ними, с малохольным доном Педро и мерзавкой Луситой. Не маленькие! Пусть сами разбираются со своими проблемами. Без меня.

Мне сейчас некогда.

Как это «в Китай?!» Какой Китай?! Я не могла поверить своим ушам.

Почему это вдруг Алсуфьев звонит и ни с того, ни с сего предлагает мне поехать в Китай?

Неужели он — телепат? Ясновидящий!!!

Очень может быть.

Иначе с чего бы это вдруг?

Только вчера я занималась самоедством из-за поездки в Поднебесную, дескать, не с кем мне, сироте казанской, отправиться в столь дальнее путешествие, а сегодня звонит он и предлагает мне эту поездку на блюдечке с голубой каемочкой.

Весьма и весьма странно.

Нет, это выше моих сил. Я с ума сойду с этим Алсуфьевым.

Интересно, давно это у него? С каких это пор он научился читать мои мысли?

И скрывал, главное… Вы подумайте!

Нет, это невозможно! Как же мне теперь с ним дружить прикажете?

Психолог, обладающий телепатическими способностями — такого друга не пожелаешь и врагу.

От такого друга сокровенные мысли не скроешь. Ничего личного за душой не останется…

А может, я все усложняю?

Есть у меня такая, невинная на первый взгляд слабость — переживать события дважды. До того, как свершилось, в предвкушении неприятностей, и после того как эти неприятности уже случились.

Хлебом не корми, дай только попереживать. По поводу и без повода.

Идиотка несчастная!

К чему сходить с ума раньше времени? Вот когда Алсуфьев расскажет мне о своих экстрасенсорных задатках, тогда я и буду расстраиваться.

Возможно, это обычное совпадение? Не более. Бывают же в жизни совпадения, чтобы там ни говорили.

Или же, например, Слава позвонил Алсуфьеву?

Тоже вариант, кстати сказать.

Очень на него похоже, на моего Славочку.

Расстроился вчера из-за того, что я расстроилась, и позвонил сегодня с утра пораньше Сергею. Позвонил и попросил съездить со мной в Китай. Вместо себя.

А что? Логично.

Кого и просить об этом, как не Алсуфьева?

Да нет, глупости! Как Славка мог обратиться с такой просьбой к Алсуфьеву, если знает прекрасно, что тот и так едет в Китай на конференцию.

Нет, Слава не стал бы ставить его в неудобное положение. Мой муж человек деликатный.

— Алле, алле, Наташечка, ты опять куда то пропала.

— Я пропала? Нет, Сережа, я не пропала. Я просто хотела уточнить, я правильно тебя поняла, ты приглашаешь меня поехать в Китай?

— Ну, да, в Пекин. Через неделю.

— То есть как это через неделю? А как же конференция? Ее отменили?! Ты не едешь на конференцию?! Сере-ежа, мне так жаль. Ты же говорил, это для тебя очень важно. Кошмар какой…

— Да, нет, все нормально. Успокойся, пожалуйста. Никакого кошмара. Никто ничего не отменял. И конференция в Пекине состоится, и мой доклад состоится и твой, я надеюсь, тоже.

— Чей доклад?

— Твой. Ну, не совсем твой, конечно. Ты у нас прирожденный клинический психолог, Наташечка. Психоаналитик от бога, так сказать. Я давно тебе об этом говорю, но в данном случае твои психотерапевтические способности тебе без надобности. Доклад уже готов. Тебе нужно будет только прочитать его с трибуны. Доклад написан, отредактирован, согласован и переведен на английский язык.

— На английский? — ахнула я. — Доклад нужно читать по-английски?!!

— Конечно, — в свою очередь изумился Алсуфьев. — Чему ты так удивилась? Это международная практика. На международных научных конференциях все доклады идут на английском. Ты это прекрасно знаешь. Какие проблемы, Наташечка? Ты ведь владеешь языком, не понимаю, что тебя смущает.

— Меня?!!! Алсуфьев, я тебя умоляю, ты спрашиваешь, что смущает меня?!! Меня смущает все! Ты, наверное, надо мной издеваешься? Да? Ты сошел с ума, Алсуфьев? Звонишь в тот момент, когда у меня и так ум за разум от глажки белья заходит, говоришь всякие глупости и ждешь, как я на эти глупости буду реагировать?

— Какие глупости, Наташечка? Помилуй бог, я не хотел тебя обидеть. Я думал ты обрадуешься. Ты ведь давно хотела побывать в Китае, а тут такая возможность… Не знаю… Я думал… Тебе ведь нужно просто прочитать с трибуны уже написанный доклад и все.

— И все?

— И все. Просто прочитать.

— Нет, это невозможно. Я, наверное, все-таки схожу с ума. Алсуфьев, я тебя умоляю, можешь ты мне по-человечески объяснить, почему именно я должна буду выступить с докладом по клинической психологии на международной научной конференции в Пекине? Почему? Пусть даже этот доклад уже написан, отредактирован, согласован и переведен на английский язык, почему прочитать его должна буду я? С какого такого перепугу? Можешь ты мне это объяснить так, чтобы я поняла? Или не можешь?

— Могу. Таковы условия игры. Тебе оплачивают дорогу и гостиницу, ты читаешь доклад.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказала я и, раздраженно отодвинув гладильную доску, плюхнулась на стул.

В ногах правды нет.

— Почему все-таки я? Почему этот окаянный доклад не может сделать человек, написавший его?

— Кхе, кхе, кхе, кхе, — смущенно закашлялся мой мучитель. — А я разве не сказал тебе почему? Нет? Ну, извини, Наташечка. Совсем, видно, плох стал, извини. Все забываю, все из рук валится. Устал, забегался. Хотел вот на пару недель в Кисловодск смотаться, нарзану попить, в себя прийти, да разве отъедешь сейчас, когда вокруг сплошные проблемы. Издатель торопит, монографию никак не могу закончить, в университете полный завал, конференция на носу… А тут еще дома полная неразбериха. Холодильник сломался, соседи сверху на меня протекли, кухню залили, а я сдуру ремонт всей квартиры затеял. Хотел как лучше, а получилось как всегда. Нанял солидную фирму, обещали, что сделают качественно и быстро, и обманули, конечно. Задаток получили, квартиру разбомбили и слиняли на другой объект. В квартире черт ногу сломит, грязь, пыль, все в штукатурке, краской воняет. Я от этих запахов задыхаться стал, того и гляди, астма начнется, а им хоть бы хны. Каждый божий день им звоню, интересуюсь, когда же закончится это безобразие. Они уже по голосу меня узнают. Узнавать узнают, а рабочих не присылают. Бессовестные люди. С них все как с гуся вода. Наобещают с три короба, дескать, завтра, завтра, завтра… Завтра с утра специалисты будут на вашем объекте, обязательно будут. И ни с места! Совсем оборзели! Вот такая вот, Наташечка, складывается у меня ситуевина, и я не в силах ее переломить. Видно, пора мне на свалку.

— Жениться тебе, Алсуфьев, пора, а не на свалку. — С чувством сказала я, устраиваясь поудобнее. — Женись! Давно тебе говорю. Женишься, и жена решит все твои проблемы. Во всяком случае, те их них, что связаны с бытом.

— Одни решит, других прибавит. Нет, женитьба это не для меня!

— Но почему, Сережа, я тебя умоляю….

— Все, Наташечка, все! Вопрос с женитьбой не обсуждается. Вернемся лучше к нашим баранам. Я, с твоего позволения, начну все с самого начала. От печки, так сказать. Итак, конференция в Пекине должна состояться 15 сентября, то есть времени у нас осталось меньше недели. От России было заявлено два доклада, и оба от нашей кафедры. Один доклад — мой, со вторым докладом должна была выступить наша аспирантка. Во-от…

— Ну?

— Извини, у меня тут горит. Я сковородку на огонь поставил и забыл. Теперь все горит.

— Выключи!

— Уже выключил. Надо только окно открыть, а то все в дыму. Во-от! Так о чем это я?

— Об аспирантке.

— Да, аспирантка… Аспирантка…

— Со вторым докладом должна была выступать ваша аспирантка…

— Да, должна была. А она, представь себе, заболела. Неожиданно. Сегодня утром на кафедру позвонила ее мама и сказала, что ночью Юле стало плохо, она вызвала «скорую» и ее увезли в больницу.

— А…?

— Не знаю. Но, похоже, что что-то очень серьезное. Женщина говорила сбивчиво, волновалась, плакала… Наша секретарь четко поняла только одно: поехать в Пекин и участвовать в конференции Разгон не сможет из-за болезни.

— Разгон?

— Ну, да. Это фамилия аспирантки.

— А имя ее ты назвал — Юля?

— Все верно — Юля. Юлия Разгон. Тебя что-то смущает?

— Такая высокая, стильная девица? Тощеватая, я бы сказала? Очень надменная и высокомерная? Короче, препротивная особа!?

— Надменная и высокомерная, говоришь. Не знаю… Я бы так не сказал. По-моему, очень милая, вежливая, достаточно толерантная и хорошо воспитанная особа.

— Конечно, конечно, Алсуфьев, я и забыла, тебя послушать, так у тебя все милые, вежливые и воспитанные.

— Но она действительно…

— Верю, Сережечка, верю. Ты мне лучше скажи, ваша аспирантка Разгон любит черный цвет и перламутровые украшения?

— По поводу перламутровых украшений сказать что-либо затрудняюсь. Не обращал внимания, знаешь ли. А вот волосы у нее, действительно, темные.

— Волосы? Сережа, я тебя умоляю, при чем здесь волосы?

— Ты же сама спросила меня про волосы…

— Я?! — опешила я. — Я спрашивала у тебя про ее волосы?!

— Ну, да, только что. Ты спросила, любит ли Разгон перламутровые украшения и черный цвет?

— Сережа, я спрашивала тебя о цвете одежды, а не о цвете волос. Я тебя умоляю, цвет волос можно менять хоть каждый день. Сегодня она брюнетка, завтра блондинка, а послезавтра рыжая или цвета баклажан. Это непринципиально!

— Что ты говоришь? — искренне удивился мой приятель. — Непринципиально? А одежда?! — повелся он.

Психотерапевт, называется. Нет, это невозможно, можно подумать, он не знает, как дамы выбирают себе наряды!

— Одежду можно менять по несколько раз на день, — не унимался Сергей.

— Правильно, можно. Только если, мой дорогой, я отдаю предпочтение черному цвету в одежде, то и большинство вещей в моем гардеробе так или иначе связано с черным цветом. И хоть сто раз на дню переодевайся, все равно на мне будет надето что-то черненькое: либо черная блузку в полоску, либо черный кардиган в горошек, либо черные джинсы, либо шубка, либо шляпка, либо… Господи, Сережа, да у меня даже купальники черного цвета. Не обращал внимания?

— Тебе, Наташечка, черный цвет к лицу, — ввернул этот подлиза.

— Ты думаешь? — Я не сумела сдержать улыбку.

Что ни говори, а все-таки Алсуфьев — классный психотерапевт. Одна такая фраза и ты чувствуешь себя на коне.

— Уверен! Ты у нас самая красивая, обаятельная, привлекательная и вдобавок еще и самая умная.

— Гм, — поперхнулась я.

Эк его разбирает, моего Алсуфьева. Еще немного, и я всерьез поверю в свою исключительность. Что-то здесь не то. С чего это он так распелся?

— Ладно тебе, Алсуфьев, кончай ерничать. Я и так знаю, что ты ко мне хорошо относишься. Кстати о Разгон… Тему можно закрыть. Пес с ними: и с черным цветом, и с перламутровыми украшениями. Моя Разгон по любому не может быть вашей аспиранткой. Ваша — медик, а моя нет, и не имеет к медицине никакого отношения.

— Вот и ладненько, — хихикнул Алсуфьев. — Тему личностных характеристик мадемуазель Разгон мы закрыли, переходим к ее докладу. Доклад, должен тебе заметить, средненький. Никаких сенсаций, никаких научных открытий там нет. Поэтому никаких дополнительных вопросов к докладчику, скорее всего, не возникнет. А если и будут по теме доклада какие-то вопросы, то задавать их будут уже в кулуарах, по окончании заседания. Это я узнал наверное. Регламент конференции очень жесткий, докладов заявлено много, поэтому время у каждого докладчика строго лимитировано. Ну, а в кулуарах я всегда буду рядом с тобой и отвечу на все вопросы, дабы они возникнут. На правах твоего научного руководителя, так сказать. Наташечка, я серьезно, соглашайся! Ты справишься. Я уверен. Как только узнал сегодня о болезни Разгон, то первым делом подумал о тебе. Почему нет? Ну, что ты смеешься? Ничего смешного. Опыт участия в научных конференциях у тебя есть. Ты ведь выступала на своих библиотечных конференциях и в Публичке, и в Ленинской библиотеке? Выступала. Вот видишь! Английский знаешь. Ну, что значит забыла? Прочитать по написанному сможешь? Сможешь. А большего в данной ситуации и не требуется.

Соглашайся, Наташечка. Представляешь, Пекин, раннее, раннее утро… Мокрые тротуары, велосипедисты, рикши, разносчики фруктов с полными корзинами персиков на бамбуковых коромыслах… Желтые крыши пагод, Храм Неба, сады Императорского дворца Гугун, маленькие уличные ресторанчики, утка по-пекински…

— Кончай соблазнять, Алсуфьев. Я и так со вчерашнего дня сама не своя. Думаешь, мне не хочется поехать в Китай? Хочется! Еще как хочется! Я последнее время просто брежу этой поездкой. Мне так хочется вернуться в Шанхай, Сережа! Это, наверное, странно звучит, но тебе я могу об этом сказать. Ты знаешь, иногда мне кажется, что я связана с этим городом какими-то незримыми нитями. Я не могу назвать это ностальгией. Ностальгия, она другая. Наверное, другая. Человек скучает по стране, которой лишился и не может никак ее забыть. Но мне то забывать нечего, Сережа! Я ведь мало что помню, можно сказать, вообще ничего не помню. Так, кое-что, обрывками, на уровне запахов и детских впечатлений. Тебе, наверное, трудно меня понять. Ты ведь постарше меня, ты уже в школу ходил, там, в Шанхае, ты многое помнишь. А я? Все в сплошном тумане. Какие-то золотые рыбки, которых мы с мамой кормили большими мучными шариками, змеиная кожа на дорожке в парке… Помнишь, мы нашли прозрачную шкурку, сброшенную змеей, когда гуляли с няней? А еще мороженое! Сережа, я помню мороженое, которое продавали с лотков в сквере перед нашим отелем. Трехцветный бело-розово-голубой пломбир. Помнишь? Я помню его вкус и запах. У нас такого мороженого нет…

— Вот видишь, сколько всего интересного ты помнишь. А сколько вспомнишь еще, когда приедешь в Китай. Человеческая память имеет такую особенность — актуализироваться. Ты возвращаешься туда, где некогда бывал, видишь какие-то знакомые детали, предметы быта, и запускается механизм актуализации. Актуализируются твои воспоминания о событиях, произошедших в этих местах. Это потрясающе интересно, уверяю тебя. У нас получится незабываемая поездка. Не понимаю, почему ты отказываешься.

— Сережа, я тебя умоляю, чего тут непонятного? Не понимает он! Ты ведь не просто приглашаешь меня, поехать с тобой в Китай, ты ставишь мне определенное условие: прочитать доклад. А я боюсь! Боюсь, что не справлюсь, подведу тебя, опозорюсь сама…

— Ты не можешь опозориться, Наташечка. Не можешь по определению. И тем более не можешь подвести меня. Ты справишься. Я все продумал. Это совсем несложно.

— Несложно! — недоверчиво фыркнула я. — Тебя послушать, Алсуфьев, так все проще простого. И доклад прочитать несложно, и дорога с гостиницей оплачены. Не жизнь, а малина!

— Почти.

— Тогда скажи мне, пожалуйста, почему на вашей кафедре не нашлось ни одного желающего съездить в Пекин на таких условиях?

— Кто сказал тебе, что на кафедре не нашлось желающих? Желающие завсегда найдутся! На то они, так сказать, и желающие. Только, видишь ли, Наташечка, какая у нас складывается с этим докладом странная ситуевина. Старшие товарищи поехать не могут. Я говорил тебе уже, что доклад средненький, аспирантский, из тех докладов, которые пишутся для того, чтобы у аспиранта была еще одна публикация. Маститому ученому предстать перед зарубежными коллегами с докладом такого уровня просто несолидно. А аспиранты… Участие в международной научной конференции пусть даже и под чужим именем это позитивный опыт для любого молодого ученого. Не думаю, что кто-либо из аспирантов нашей кафедры откажется от счастливой возможности слетать в Пекин и поучаствовать в конференции. Просто им этого еще никто не предлагал.

Скажу тебе по секрету, Наташечка, этот доклад, доклад Юлии Разгон для пекинской конференции, написал я. Меня попросил об этом заведующий кафедрой. Думаю, что именно по этой причине он и согласился с твоей кандидатурой. Наш шеф — научный руководитель этой особы. У нее возникли какие-то там сложности то ли с написанием, то ли со временем, и он обратился за помощью ко мне. У меня со свободным временем, сама понимаешь, тоже напряженно, но отказывать шефу в силу ряда разных причин, я не стал. Старшие товарищи приказали, сама понимаешь… В общем, доклад для Разгон я написал, а когда узнал, что поехать она не сможет, то счел для себя возможным замолвить словечко о тебе. Завкафедрой в принципе не возражал. Теперь все зависит от тебя. От твоего согласия. Что скажешь?

— Не знаю.

— Наташечка, ну что значит «не знаю». Не зря же я так старался. И доклад для Разгон по ночам писал, и перед шефом прогибался. Я думал, ты обрадуешься. У нас должна получиться классная поездка. Три дня в Пекине, потом съездим в Шанхай. Побродим по городу, разыщем отель, в котором жили с родителями, вспомним молодость, так сказать. Билеты на поезд из Пекина в Шанхай я уже заказал, номера в отеле тоже. Соглашайся!

— Ты думаешь?

— Уверен, Наташечка. А хочешь, съездим в Циндао? Помнишь Циндао? Желтое море, парк с акациями, цикады стрекочут. У тебя была цикада. Помнишь? Она жила в маленькой-премаленькой бамбуковой клеточке. Ты с важным видом повсюду таскала с собой эту дурацкую муху. Я так тебе завидовал. Помнишь?

— Еще бы не помнить. Помню, конечно. Ты дразнил меня «Муха, муха-цокотуха, позолоченное брюхо». Только это было не в Циндао, а в Шанхае. Цикаду в клетке мне подарил лифтер в отеле.

— Вот, видишь, как здорово. Все-то ты помнишь. Ну что, Наташечка, едем?

— Не знаю, Сережа.

Глава 3

Юлия закончила разговор с матерью, отключила мобильный и с облегчением откинулась на подушки.

Что ж, пока все идет по плану. На кафедре благополучно проглотили наживку, поверили в историю с ее внезапной болезнью и госпитализацией.

В Китай вместо нее поедет кто-то другой. Уже хорошо.

Жаль, конечно, что накрылась халявная поездка за рубеж, ну да ничего не поделаешь, жизнь по-любому дороже.

Теперь надо сделать так, чтобы в эту немудреную сказочку поверил и недоверчивый, подозревающий всех и вся Леонид Левандовский.

А для этого ей надо еще подумать. Хорошенько подумать!

Юля не сомневалась, что у нее все получится. Она найдет достойный способ выпутаться из этой патовой ситуации.

Не из таких выпутывалась!

Нужно только выиграть время. Всего-навсего, каких-то несколько дней.

Поэтому она и лежит сейчас здесь, в отдельной палате хозрасчетного отделения одной из лучших больниц Петербурга.

Хочешь жить — умей вертеться.

На самом деле Юля попала в больницу не с «острым животом», как велела матери сообщить на кафедру, а легла на обследование.

Обычное медицинское обследование, которое должен проходить каждый гражданин, мало-мальски интересующийся состоянием своего здоровья. А Юлиана о себе любимой заботилась и диспансеризацию проходила ежегодно. Только вот на этот раз Юлечка предпочла стандартному обследованию в родной академической поликлинике стационар.

Она с удовлетворением оглядела свою палату-люкс. Чисто, просторно, уютно, никаких тебе жутких больничных запахов. Вежливый квалифицированный медицинский персонал и новейшее оборудование.

Правда, обойдется ей такая диспансеризация в копеечку.

Ну, да оно того стоит!

За свою жизнь Юля не раз прибегала к услугам этого отделения и знала, что соблюдение анонимности ей гарантировано.

Справок о здоровье пациентов хозрасчетного отделения медперсонал «Справочного» в Михайловской больнице не дает. Никакой информации. Никому.

Ни родственникам, ни знакомым. Ни по телефону, ни лично.

Таковы правила.

Узнать что-либо о пациенте хозрасчетного отделения можно только у заведующего этим самым хозрасчетным отделением и только с согласия самого пациента.

И это для нее сейчас главное. Вся информация, а вернее, дезинформация о ее, Юлечкином, состоянии здоровья — только с ее собственного, Юлечкиного, ведома.

Левандовский должен поверить в эту неожиданную болезнь и госпитализацию. Должен! Иначе ей кранты.

Трындец котенку, не будет больше плакать!

Да, она согласилась помочь своему любовнику. Пообещала, что убьет Алсуфьева.

Ну и что?!

А вы бы на ее месте не согласились?!!!

То-то и оно!

Разве у нее был выбор?

Не было у нее выбора. Не было!

Мысль о том, что можно не соглашаться, даже не посетила расчетливую головку прагматично-циничной аспирантки Юлианы Сергеевны Разгон.

Разве можно отказывать в просьбах таким опасным людям, как Левандовский?

Нельзя! Нельзя ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах. Она это знала наверное.

Левандовский церемониться не станет. Ни с кем. Даже со своей любовницей.

К тому же Юлька трезво смотрела на жизнь и не питала иллюзий по поводу того, насколько дорога ее светлость криминальному авторитету Леониду Левандовскому.

Их любовная связь началась довольно давно. Юля тогда еще совсем девчонкой была, в десятом классе училась. Левандовский только-только отслужил в ВДВ и шестерил в одной из приезжих бандитских группировок.

Да, когда-то их отношения были пылкими. Она знала, что Ленчик Левандовский готов был ради нее на многое.

Только вот, когда это было?

Что было, то было и быльем поросло. И Юлька уже не девочка, и Леонид не бандитская шестерка.

Страшно представить, сколько лет они с Ленчиком тянут эту тягомотину. Некогда пылкий роман давным-давно перерос в нечто вялотекущее, привычно-необременительное.

Временами ей льстило, такое постоянство Левандовского. Крутой мэн, в авторитете, при делах, бабла немерено! У него теперь таких «Юленек» — молоденьких, глупеньких, с ногами, растущими от коренных зубов, — вагон и маленькая тележка. Только пальцем помани!

А он, несмотря на это, до сих пор не дал ей отставку. Значит, есть в ней что-то, что удерживает его. То, что не находит он в других женщинах и без чего не может обойтись?

Временами же она этими отношениями тяготилась, думала: «На кой ты мне сдался, Ленечка? Пристал как банный лист к одному месту. Не один же ты у меня, офигевшее животное, честное слово!»

Но прекратить надоевшую, ненужную ей связь сама, по своей собственной инициативе Юлька не осмеливалась. Опасалась реакции Левандовского.

Не буди лиха, пока тихо!

Взрывной, непредсказуемый Леонид Левандовский даже после стольких лет близости оставался для нее закрытой книгой. Как он поступит, предложи она ему прекратить затянувшийся роман, спрогнозировать сложно.

Может, кивнет равнодушно, дескать, молодец, Юлька, давно пора, надоела ты мне хуже горькой редьки. А может, и вскинется, как стреноженный конь, психанет и затаит на нее злобу.

Как ни крути, а все мужики собственники по определению. Сам не ам и другому не дам!

Злить Левандовского она не хотела. Пусть будет, как будет. Значит, так надо.

Все проходит. Пройдет и это.

Со временем и эти затянувшиеся отношения сойдут на нет.

А пока… Пока все будет так, как хочет Леонид.

Юлиана у себя любимой одна такая, единственная и неповторимая, другой у нее не будет, чтобы подставляться из-за каких-то пустяков, вот так, за здорово живешь. Нет уж, увольте!

Хочет Ленчик с ней спать? Пожалуйста! Она будет с ним спать. И не просто спать, а еще и делать при этом вид, что офигенно счастлива.

От нее не убудет!

Одним любовником больше, одним меньше… Ей это на самом деле фиолетово. Подумаешь! Кто их считает?

Юля уж точно такими глупостями заниматься не станет. Есть у нее дела и поважнее, чем мужиков по пальцам пересчитывать: этому дала, этому дала, а этому не дала…

Юлиана Разгон ляжет под любого, от кого хоть в малейшей степени зависит осуществление ее желаний. Благо теперь, она сама точно знает, чего хочет.

Левандовский беспокоил ее нечасто. Звонил от силы раз в месяц.

Юля откладывала все дела, переносила уже назначенные встречи и неслась к нему на свидание.

Просить себя дважды она не заставляла.

Их последняя встреча резко отличалась от предыдущих. Началось все с того, что Левандовский, вдруг, ни с того, ни с сего поинтересовался, как у нее обстоят дела с диссертацией.

Юлька от удивления чуть виноградом не подавилась.

Только-только она коньяку пригубила, виноградинку в рот положила, а тут он со своими странными вопросами:

— Как дела с диссертухой? Далеко ли продвинулась? Когда защита? Готов ли доклад к пекинской конференции?

Вопрос о докладе для конференции в Пекине ее добил.

Какая неожиданная осведомленность!

Откуда?!

Левандовский давно уже не говорил с ней о ее диссертации. Очень давно. Пожалуй, с тех самых пор, как подкинул ей эту идею: получить ученую степень и встать во главе частной элитной клиники.

— Помнится, ты у нас на психолога училась? — поинтересовался он как-то раз, паркуясь возле ресторана «Русская рыбалка».

— Училась, — лениво подтвердила она.

— Ну и как?

— Что как?

— Выучилась?

— Выучилась.

— И корочки есть?

— Есть, конечно, — удивилась она. — Зачем же еще люди учатся, если не для того, чтобы диплом получить?

— Ай, молодца-а! — восхищенно присвистнул Ленечка. — Вот за что я тебя, Юлька, люблю, так это за твою обстоятельность. Все у тебя в голове по полочкам разложено, все по порядку. Если училась в институте, значится, и диплом о верхнем образовании имеется. Все верно! Железная логика. Не придерешься!

Юлиана недоуменно пожала плечами, дожидаясь, пока он поможет ей выйти из машины.

Левандовский широко распахнул перед ней дверцу новенького лимузина «Ауди»:

— Прошу Вас, мадам главный врач.

— Главный врач, Ленечка? О чем ты? — изломом вскинув бровь, лениво переспросила она.

Переспросила безо всякого интереса, просто так, для поддержания разговора. На самом деле ей совершенно пофиг были эти его глупые шуточки. Главврач так главврач!

Как говорится, хоть горшком назови, только в печь не ставь.

— Дельце одно хочу замутить, — лучась от самодовольства, пояснил он. — Есть тут у меня одна идейка, понимаешь Хорошая, на мой взгляд, идейка, уж такая, блин, хорошая-расхорошая, что лучше и не бывает.

— Да-аа, — Юлиана сосредоточенно изучала меню в дорогом кожаном переплете. — Хорошая-расхорошая, говоришь.

— Да-а!.. — передразнил ее Левандовский. — Между прочим, напрямую тебя касается.

Юлька демонстративно отложила меню в сторону:

— Я - вся внимание.

Ленчик удовлетворенно кивнул:

— Как ты, моя милая, посмотришь на то, чтобы возглавить клинику? Проще говоря, больничку для неизлечимо больных на всю голову. Заметь, лучшую частную больничку в Питере. Лучшую! Что скажешь? Возьмешь под себя?

— Легко, — в тон ему ответила она.

— Значится лады, берешься?

— Я-то возьмусь, только вот кто мне даст?

— Тебе?

— Мне.

— Больничку для богатых психопатов?

— Больничку для богатых психопатов.

— Обижаешь, моя дорогая. — Широко осклабился Ленчик. — Обижаешь, Юленька. А я на что? Сказал, что будет у тебя клиника, значит, она у тебя будет. С чего это ты в моих словах сомневаться надумала? Вроде я никогда в пустобрехах не числился. За базар, блин, всегда отвечал. Или ты поела чего несвежего? Так тяпни водочки. Для профилактики. Чекушечку на грудь прими, вмиг полегчает.

Увидев, что Юля собирается ему что-то возразить, он нетерпеливым жестом остановил ее.

— Так как? Возьмешься? Кандидатские корочки тебе для солидности прикупим, а то и докторские. Как скажешь, так и сделаем. Хозяин — барин. Все в нашей власти! Остепенишься и будешь рулить за милую душу. И за меня, и за себя. А если честно, так мне, Юлька, не столько специалист на том месте нужен, сколько свой человек. Специалистам только свистни, живо набегут. Знай раскошеливайся, плати денежки. А вот верного человека, да еще и не дурака к тому же, такого найти ох как непросто. Это я тебе как на духу говорю. Ты ведь не кинешь меня? А, Юленька? И воровать больно много не будешь. Или будешь? Не-ет. Не будешь. Знаю, что не будешь. Побоишься. Ты ведь умная девочка. Умная, верная, да еще и психолог. А? Где я еще такую найду? Чтобы все в одном флаконе! Это ведь по твоей специальности дуриков лечить? Психолог, психиатр — один хрен!

Юлиана неопределенно хмыкнула. Она боялась поверить своим ушам. Вот оно — дело! Собственное дело, о котором она мечтала. И не какая-нибудь там вошебойка, типа кабинета психологической помощи или центра семейной психологии. Нет! У нее будет настоящая суперсовременная клиника с новейшим медицинским оборудованием и большим штатом самых лучших в городе профессионалов.

Почему нет? Почему бы и не вложить Левандовскому свои грязные денежки в медицину. Надо ж ему их где-то отмывать. А оказание медицинских услуг — занятие прибыльное.

Вон сколько новых клиник за последние годы в Питере появилось. Растут как грибы после дождя!

Значит, есть смысл в медицину вкладываться?

Ленчик — хитрая лиса. Его на кривой козе не объедешь. Небось давным-давно уже все просчитал. И бизнес-план составил, и здание под клинику присмотрел. А может, и прикупил уже. С него станется.

И предложение — стать во главе клиники — он сделал ей не с бухты-барахты. Знает, что характера и амбиций Юльке не занимать.

Ей стервозности и самоуверенности не только на одну, на две клиники хватит. Да еще и с походом!

И образование у нее самое что ни на есть подходящее. Психолог! От психолога до психотерапевта со степенью один шаг. И она его сделает. Сделает по-умному!

Она не будет покупать себе ученую степень кандидата наук. Целиком и полностью не будет. Конечно, выложить энную сумму за корочки и проще, и быстрее. Но это только на первый взгляд.

Ложь — неэкономична. Нет-нет да и сболтнет кто-нибудь где-нибудь, что аспирантки Разгон никто никогда в глаза не видывал.

К чему ей такая дурная слава, что ученую степень ей любовничек прикупил, сама она, дескать, ноль без палочки?

Не-ет. Юлиана — приверженица золотой середины. Куда разумнее поступать по жизни так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

Она и в институте по такому принципу училась. Особо не напрягалась. На лекциях бывала нечасто, с преподавателями не церемонилась.

Что хотела, то учила, что учить было лениво — по тем предметам договаривалась.

Наглость — второе счастье.

С кем переспит, кому заплатит. Со всеми можно договориться, ко всем можно подход найти.

Ну, а если уж заупрямится какой преподаватель, встанет насмерть, дескать, Разгон мой предмет не сдаст, пока не выучит, так ведьбезвыходных положений не бывает. И незаменимых людей нет.

Не в лесу живем! Не тот, так другой преподаватель экзамен примет и в зачетке распишется.

Эти свои доводы она и выложила тогда Левандовскому.

Тот на удивление легко согласился.

— Делай, как знаешь, — сказал. — Время у нас еще есть. Управишься за год? Ну, смотри. Денег, узнаешь, сколько там надо, скажешь, я дам. Лады, значится. По рукам!

Левандовский слово свое сдержал. Денег дал столько, сколько просила. Не поскупился.

Юля занялась диссертацией, а он словно и забыл об их договоренности. Никогда ничего про ее аспирантские дела не расспрашивал. Ждал, видно, когда год закончится.

Юлька тоже к нему с разговорами не лезла. Чего попусту языком молоть?

А тут вдруг такая осведомленность. С чего бы это, с какого такого перепугу у Левандовского пробудился интерес к клинической психологии?

Что ему нужно? Что Ленчик хочет от нее услышать?

Юлька прокашлялась, виноградинку дожевала, вздохнула поглубже и, как в воду с обрыва:

— Какие проблемы, Леня? Нужна моя помощь?

Леонид ухмыльнулся. Видно было, остался ее прямотой доволен. Оценил. И тоже не стал ходить вокруг да около.

Так же прямо, как Юлька спросила, ответил:

— Нужна.

— Какая? — прищурилась Юленька. — Хочешь об этом поговорить?

Кретинка! Решила поиграть в добрую тетю доктора. Доигралась!

— Хочу! — кивнул Левандовский. — Слыхал, у вас на кафедре есть некий профессор Алсуфьев. Знаешь такого?

— Да. Сергей Алексеевич Алсуфьев. Мы вместе едем в Китай.

— Знаю. Я знаю, что он тоже едет в Пекин. Поэтому и обратился к тебе. Я хочу, чтобы ты его там убила, в Китае.

— Я?!

— Ты.

— Но почему я? Я ведь никогда раньше…

— Именно потому, что ты никогда раньше этим не занималась. А еще потому, что у тебя нет мотива. На тебя не подумают. Понимаешь? То есть ты не похожа на киллера и у тебя нет мотива для убийства этого профессора. Какие к тебе могут быть вопросы? Никаких! Согласна? Чтобы убить человека, нужно иметь причину. Мотив, как говорят следаки. У тебя, насколько я понимаю, мотива нет. Ты ведь не ссорилась с ним никогда, с этим самым Сергеем Алексеевичем? Нет? И конфликтов между вами не было? Не было. И неприязненных отношений между вами не было? Не было, не было. Я узнавал. Вот видишь, как чудесно все складывается. Ты мне поможешь, и никто тебя ни в чем подозревать не будет. Спишут все на китайцев. Говорят, их там, в Китае, уже полтора миллиарда. Неужели доблестная китайская милиция не найдет из этой туевой хучи народу никого, кто должен будет ответить за совершенное преступление?

— Да, но…

— Никаких «но». Он мне мешает.

— Мешает? Алсуфьев? Я правильно поняла? Тебе мешает профессор нашей кафедры? Этот книжный червь?! Но почему? Могу я узнать…

— Нет, не можешь. Так будет лучше для тебя. Меньше знаешь, лучше спишь! Ты просто подсыплешь ему в чай вот это, — он вынул из нагрудного кармана маленький стеклянный пузырек с белыми гранулами и потряс им перед носом у Юленьки. — Это яд. Смертелен даже в малых дозах. Не имеет ни вкуса, ни запаха, не оставляет следов в крови покойного. Что интересно, произведено сие чудодейственное средство от любых жизненных неприятностей в Китайской Народной Республике. В этом есть своя логика. Согласись? Отравить в Китае китайским же ядом. Неплохо задумано?

— Гм, — рассеянно кивнула она, лихорадочно пытаясь найти выход из страшного капкана, так ловко расставленного для нее Левандовским.

— Уверяю тебя, моя дорогая, — Ленчик сверлил ее взглядом, — для тебя это мероприятие совершенно безопасное. А меня ты здорово выручишь. К тому же я заплачу. Хорошо заплачу. Ты меня знаешь, я не обижу. Так как? По рукам? Ты согласна помочь?

— Да, — твердо сказала она. — Согласна.

Левандовский предложил, она согласилась. От таких предложений не отказываются!

Поэтому она и согласилась. У нее не было вариантов!

Она даже взяла у Левандовского за свою услугу аванс.

Взяла для отвода глаз. Для того чтобы Леонид не сомневался в ее лояльности по отношению к нему.

Деньги она ему вернет. Подумаешь — пять тысяч баксов! Ей не нужны проблемы.

Взяв доллары, она просто-напросто рассчитывала ввести его, таким образом, в заблуждение.

И была права. Левандовский купился. Купился как последний лошара.

Отслюнил пятьдесят купюр, отдал Юльке и успокоился. Решил — дело в шляпе!

Индюк отмороженный!

Развалился в кресле, разулыбался, размяк, стал вспоминать прошлое. Поверил в Юлькину искренность.

Самодовольный придурок!

Отказать Леониду в его просьбе она не могла. Но и выполнять эту просьбу не собиралась.

Знала, что не выполнит, уже в тот самый момент знала, когда без колебаний давала свое согласие.

И вовсе не потому, что ей стало жалко этого Алсуфьева. Ничуть! Одним хорошим психоаналитиком больше, одним меньше, ей, Юленьке, по большому счету абсолютно пофигу.

Никакой особой симпатии к этому доктору она не испытывала. Впрочем, какой-либо особой антипатии тоже.

Занудный до тошноты в своей правильности дядечка, закоренелый холостяк, чудаковатый ученый сухарь, погруженный в свои научные мысли и не замечающий никого и ничего вокруг. Ни рыба ни мясо, не пробивной, не инициативный, не интриган, не опасный…

Короче, сплошные «не».

В ее личном списке доктор наук, профессор Сергей Алексеевич Алсуфьев проходил по графе: «Ненужные люди».

Этот список Юля вела давно. Пожалуй, с тех самых пор, как поняла, что хочет чего-то добиться от этой жизни. Тогда-то и начала она делить всех окружающих на нужных ей людей и ненужных.

Нужных людей Юлиана обхаживала. Оказывала им различные знаки внимания, не забывала поздравлять с праздниками, делала им подарки…

Да что там подарки!

Люди, занесенные в эту графу, априори могли рассчитывать на любую благодарность с ее стороны. Любую! Вы понимаете?

Профессор Алсуфьев в эту графу не попал. Никакого проку от него для себя Юлиана не видела.

Да, Сергей Алексеевич написал за нее доклад для конференции в Пекине.

Ну и что?

Она вовсе не считала себя чем-то ему обязанной.

За этот доклад она уже сполна расплатилась. С заведующим кафедрой.

Алсуфьев ведь не за ее красивые глаза согласился написать доклад, а по распоряжению заведующего кафедрой. Тот ему приказал — он и написал.

Ты начальник — я дерьмо, я начальник — ты дерьмо. Такова жизнь!

Юлиана знала, что на кафедре ее называют «Меркантильная стерва».

Она и не думала обижаться. Ей было забавно. Пусть люди тешатся, если им от этого легче.

Более того, Юля была с ними согласна. Да — стерва! Да — меркантильная!

Ну и что?!

Да, она лжет, притворяется, хитрит, интригует… Спит и с заведующим кафедрой, и с проректором по науке.

Ну и что?!

Она делает карьеру. Карь-е-ру! Ради карьеры она пойдет на все. На любую подлость.

Цель оправдывает средства!

Ах вы не согласны? Вы знаете массу примеров, когда женщина сделала карьеру не через постель! Не нарушив ни одной из десяти заповедей Христовых, не поступившись моральными принципами строителя коммунизма!

Что ж, бывают и такие. Согласились!

Только у этих белых и пушистых есть для такого достойного поведения определенные веские основания, а именно наличие достойных родителей: состоятельных, деловых, предприимчивых, расторопных, с большими деньгами и обширными связями.

У Юлианы Разгон таких родителей не было. Не повезло ей с предками, ничего не поделаешь.

Отец с утра до ночи горбатился конструктором второй категории в заштатном КБ. Мать и того хуже: всю жизнь пропердела в фондах Публичной библиотеки — книжки на полках расставляла.

Выпускница библиотечного техникума! Институт окончить ума у маменьки не хватило. Вот ее на этом верхнем образовании и переклинило.

Сколько Юля себя в детстве помнит, любой разговор у матери заканчивался словами:

— Учись, Юлька. Образование в нашей жизни — все. Без диплома теперь никуда!

Без диплома никуда!

А с дипломом куда? Куда, спрашивается, с дипломом?!!

Все в ту же Публичку? Только не в фонде по местам книжечки расставлять, а в читальных залах читателям выдавать.

С повышением вас, Юлиана Сергеевна. Стоптанные тапочки, юбка пузырем…

А по выходным на дачу. В Пупышево.

Пупышево-Глупышево!

Шесть остановок на трамвае, сорок минут на метро, два с половиной часа в переполненной электричке. Потом пять километров пехом по глинистой дороге с рюкзаком за плечами. В рюкзаке колбаска докторская, толстые серые макароны, кофейный напиток «Здоровье».

Кто б объяснил, какое такое бывает здоровье от напитка из пережженных молотых желудей?

Полдня в пути? И вот он предел мечтаний дачников страны Совдепия — «фазенда». Заболоченный участок в шесть соток, посредине избушка на курьих ножках размером с хороший сортир. Ни воды, ни электричества. Ни тебе помыться, как следует, ни тебе телик посмотреть.

Нет уж, увольте, мама с папой! Такая жизнь не по ней.

Юля уже с пятого класса знала, что не будет ни конструктором, ни библиотекарем и никогда не будет ездить на дачу в Пупышево.

Она не хотела жить так, как живут ее родители. Жить от получки до получки, перебиваясь долгами, считая каждую копейку, годами мечтая о новом телике, который они смогут, совсем скоро смогут себе позволить, надо только расплатиться за полированный трехстворчатый шкаф, купленный в прошлом году, и тогда сразу же можно будет оформить кредит на покупку цветного телевизора «Радуга».

Про школу фотомоделей Юля узнала от одноклассницы. Они тогда уже в одиннадцатом классе учились.

— Вы что? — Захлебываясь от чувства собственной значимости рассказывала та на переменке. — Это реальное агентство. Там такой отбор. Вы что! Кастинг вначале бесплатный. А если девочка им своими внешними данными подходит, тогда надо заплатить. За обучение. Вы что?! У них же лучшие преподаватели. Их девочки за границей работают. Ва-аще по всему миру. Вы что! Их везде-везде на показы приглашают. Нам с мамой альбом с фотками показали, портфолио называется. Ва-аще! Там та-акие красавицы! Вы что! И все их выпускницы. В Ленинграде это первый набор. Раньше не было. Вы что?! Они раньше только в Москве работали. Эта школа московская. Туда очень трудно попасть. Не всех берут. Зато всех, кто ее заканчивает, работой потом обеспечивают. У них контракты с лучшими модельными агентствами. Не все девочки, правда, за границу попадают. Туда только самых лучших посылают. Кто лучше всех учился, ну и ва-аще самых-самых лучших. А так ва-аще! Вы что!

Девчонки слушали, разинув рот. Это сейчас спроси любую первоклассницу: «Что такое «дефиле»?» Она ответит.

А тогда, в начале девяностых, модельный бизнес в России только начинал развиваться, и слова «кастинг» и «портфолио» звучали волшебной музыкой, манили, завораживали своей непонятностью.

Юля сразу поняла — вот оно! Вот ее шанс. Верный и легкий путь в новую жизнь!

Три месяца занятий, и ты уже не ученица средней школы, ты — фотомодель, разъезжающая по всему миру. Многомиллионные контракты, виллы, яхты, поклонники, бриллианты, фотографии на обложках глянцевых журналов.

Школа моделей — это то, что ей надо!

Непонятный кастинг она пройдет. В этом Юлия не сомневалась. Ни минуты!

Уж если Дашка прошла отбор, с ее-то внешними данными, то Юлю в школу моделей возьмут и подавно.

И в школе, и во дворе Юлечка Разгон слыла признанной красавицей. Гибкая, длинноногая, с тонкой талией и высокой грудью, легко и грациозно вышагивала она по грязным тротуарам родной Гражданки. А волосы! А глаза!

Всем взяла: и лицом, и фигурой. Тот редкий случай, когда даже завистникам придраться не к чему.

— Не в мать, не в отца, а в прохожего молодца, — шипели соседки на лавочке у подъезда.

— Юленька в бабушку. На маму мою покойную похожа, — словно оправдываясь, лепетала мать.

Ага, в бабушку. Как же, вылитая бабуля! Надо же было такое придумать. Ай да мамочка! Врет и не краснеет. Думает, так ей Юля и поверила. Да бабкиной фотографией только детей пугать.

Вот характером… Характером Юля действительно пошла в бабку по матери. Та тоже себе на уме была. Бывало, всех на уши поставит, а на своем настоит. По-любому своего добьется, не мытьем, так катаньем.

Вот и Юля в нее. Уж если что захочет, вынь ей да положь!

Неделю она тогда родителей терзала, деньги на школу фотомоделей выпрашивала. Знала, что нет у них такой суммы, а все равно не отставала, давила предкам на психику.

А что?! Пусть ищут! Взаймы возьмут, украдут, заработают… Не важно! Зачем рожали, если обеспечить не могут? Любишь кататься, люби и саночки возить.

Ведро слез она пролила, пока выклянчила у родителей эти несчастные то ли пятьсот, то ли триста рублей. Сейчас уж и не вспомнить, сколько денег с них тогда содрали за три месяца обучения.

На занятия в школу моделей Юлиана ходила с удовольствием. Там учили правильно двигаться, делать макияж, прически. Были у них занятия и по актерскому мастерству, и по этикету, им там даже итальянский язык преподавали.

Правда, в средней школе, родной Юлькиной школе, в которой она училась с первого класса, у нее начались проблемы.

А что вы хотите? Ей катастрофически не хватало времени на учебу. Ежевечерние занятия в школе фотомоделей плюс страстный роман с Ленчиком Левандовским…

Когда тут учить уроки? То-то и оно. Некогда!

Учителя только за голову хватались, что стало с хорошисткой Разгон? Постоянно опаздывает, ходит по школе вечно сонная, со стеклянными глазами, будто спит на ходу, на уроках не работает, домашние задания не выполняет. Выпускной класс, а она вдруг пустилась во все тяжкие. Юбка короче некуда, прически стала носить какие-то сумасбродные. Не успели еще к ее фиолетовым волосам привыкнуть, как она уже в морковный цвет перекрасилась.

Полугодие она закончила с тремя двойками: по химии, по биологии и по литературе. ЧП районного масштаба!

Юлю с матерью вызвали на педсовет. Вот где паноптикум, честное слово! Музей восковых фигур!

И все эти доисторические экспонаты, все в один голос, как одна навалились на Юльку:

— Девочка совершенно перестала заниматься. За полгода не написала ни одного сочинения.

— Неужели так трудно выучить формулы. Я не требую невозможного.

— Где реферат по беспозвоночным? Все сдали, кроме Разгон.

Потом слово взяла Гусыня, в миру завуч Марья Ивановна. Юбка на бедрах в натяг, вот-вот по швам лопнет, под прозрачной блузкой из белого капронового гипюра ходуном ходит грудь необъятных размеров.

Гусыня встала, подбоченилась «руки в боки», могучим бюстом зазывно колыхнула и предложила ученицу выпускного одиннадцатого «Б» класса Разгон Юлиану из школы исключить, дабы не совращала она своим внешним видом учеников и не позорила в глазах районной общественности славный педагогический коллектив школы.

Мать в слезы! А Юлечка развернулась на каблуках и из кабинета директора вышла.

Молча вышла. Только каблучки по паркету: цок, цок, цок.

Горите вы все синим пламенем! Старые таратайки!

Думали, Юлиана испугается, унижаться перед вами будет. Умолять, чтоб оставили ее в школе, не выгоняли, дескать, она так больше не будет: и двойки все исправит, и подол у юбки отпустит.

Нетушки! Не дождетесь. Юльке теперь ваш аттестат зрелости без надобности.

Зачем он ей сдался, если ее ждут подиумы Милана и Парижа!

Несмотря на все старания матушки (уж и поплакала она тогда, пообивала пороги, пытаясь разжалобить училок своими слезливыми воплями), педсовет школы единогласно принял решение Юлиану Разгон из школы отчислить.

А та и рада стараться, у нее теперь на занятия в школе фотомоделей времени больше стало.

Честолюбивая Юленька лелеяла надежду заявить о себе в мире моды уже на выпускных экзаменах в модельном агентстве.

Увы! С многомиллионными контрактами и мировыми столицами моды Юлечка пролетела как фанера над Парижем.

И не только она!

Все они тогда с этой школой моделей лоханулись.

Пришли как-то раз на занятия, а на дверях замок висит. Ни тебе объявления, ни тебе записочки, только тяжелый амбарный замок.

Вахтершу, что внизу на входе сидит, стали спрашивать, та только руками разводит. Ничего, говорит, не знаю, съехала, говорит, ваша модельная школа еще вчера утром, а куда съехала, про то мне не доложили. Вот тебе и весь разговор.

— Юлиана Сергеевна, — в палату заглянула медсестра. — У Вас на двенадцать часов электрокардиограмма назначена.

— Да, спасибо, я помню. — Юлия подошла к зеркалу, улыбнулась своему отражению, поправила челку, мазнула по губам помадой и, накинув кокетливый халатик, поспешила на отделение кардиологии.

Глава 4

Сколько раз я твердила себе: «Наташенька, не пори горячку».

Бесполезно! Горбатого могила исправит.

Сегодня опять наступила на те же самые грабли. Весь день прособиралась на международную научную конференцию в Пекин, а вечером выяснилось, что, скорее всего, ни на какую конференцию я не поеду.

Славочка категорически против!

— Нет, Наташа, ты меня поражаешь. Ты вообще-то отдаешь себе отчет в своих действиях?! Понимаешь, на что согласилась?! — с пол-оборота завелся мой благоверный.

Руки даже не успел домыть. Только мылом намылил, а тут я со своими радостными новостями…

Он как про конференцию услыхал, побелел весь и давай меня отчитывать. Как маленькую.

Распалился, руками намыленными размахивает, пена во все стороны по всей ванной летит.

Кошмар какой-то!

Нет, я, конечно, сама виновата. Знаю ведь, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Надо мне было повременить маленечко с новостями.

Славка ведь с порога еще доложился, что сегодня не обедал. Дескать, работы много, не успел. Поэтому голодный как волк.

Мне бы сначала накормить его, напоить, а уж потом радовать.

А я баранину в микроволновку разогреваться сунула и скорее в ванную к нему побежала. С разговорами.

Еще бы! Такое радостное известие! Мне предложили бесплатную поездку в Китай!

Ведь до Пекина один билет на самолет только тысячу долларов стоит. А тут на всем готовом: и дорога, и отель, и экскурсии. Все включено.

Я ведь еще в течение дня несколько раз пыталась ему дозвониться, поделиться радостью.

Не дозвонилась.

Раз сто, наверное, номер набирала. Безуспешно! То занято, то вне зоны, то совещание.

Я потом уж и не пыталась с ним связаться. Какой смысл понапрасну телефон терзать?

Все равно, думаю, он скоро домой придет. Сколько бы много работы у Славочки ни было, ночевал он всегда дома.

А что вы хотите? У нас ведь дети, детям нужен отец. Не фотографию же мне им было на ночь показывать: «Пожелай папочке спокойной ночи!»

Конечно, я не сдержалась, когда он пришел, кинулась новостями делиться.

Кто ж знал, что Славка так неадекватно отреагирует?

Я вышла из ванной, тихонечко дверь прикрыла и скорее на кухню. От греха подальше!

Холодильник открыла и давай метать на стол все, что Славочка любит.

Не первый год замужем!

Маринованные миноги на тарелку выложила, рядышком кусочки нежной малосольной форели пристроила, с другого бока осетринки горячего копчения подложила и все это великолепие украсила тонко нарезанным лимоном и кружевной розочкой из сливочного масла.

А к сему рыбному ассорти еще и водочки холодненькой, «со слезой» подала.

— Слава! Иди ужинать!

Пришел. Сел. Водки в серебряную стопку налил, выпил. Рыбкой с лимончиком закусил. Сидит, надулся, как мышь на крупу.

Врешь, думаю, батюшка, меня голыми руками не возьмешь. Я буду не я, если уболтать тебя не сумею.

— Славочка, тебе салатик чем заправить? Сметаной, оливковым маслом или майонезом?

— Все равно.

Все равно так все равно. Я и сама, без тебя знаю, чем лучше салат из помидоров заправлять.

Пока салат заправляла, микроволновая печь уже пищит: баранина на ребрышках разогрелась.

Хорошо все-таки, что я баранину сегодня на ужин решила приготовить. Баранина на ребрышках — любимое блюдо моего благоверного!

А ведь я еще колебалась, думала, может, лучше чанахи сделать. Ужасно не хотелось мне в магазин за виноградом для маринада бежать. Самое обидное, что виноград этот вчера вечером в доме был. Я специально его для баранины купила, а Славка съел.

Пока ночные новости по телевизору смотрел, за здорово живешь умял целый килограмм. Ни ягодки не оставил!

Я в холодильник утром глянула — пусто! Нет винограда! Все подчистую съедено.

Как гусеница мой благоверный, честное слово, сытости не понимает.

Конечно, я разозлилась. Кому охота за одним только виноградом тащиться в супермаркет?

Вот я и развредничалась. Сам, думаю, виноват, пусть сам и расплачивается. Будет есть на ужин чанахи. Мне же проще. Меньше возни.

Потом зажадничала, уж больно хорошую баранину я вчера купила. Просто великолепную баранину. Чанахи можно и в следующий раз приготовить, когда баранина будет не столь хороша.

В магазин за виноградом я все-таки не пошла. Подумала, подумала и нашла выход из положения, обошлась без винограда. Положила в маринад вместо винограда изюм.

Очень даже неплохо получилось. Рекомендую.

Я украсила бараньи ребрышки мелко нарезанной зеленью и поставила тарелку на стол перед мужем.

Посмотрим, кто кого?

Вопреки ожиданиям, Славка при виде баранины нисколечко не оживился. Даже глазом не повел.

Вот нервы железные!

Я на стульчик напротив него присела, локотком на стол облокотилась, пригорюнилась и задушевно так, с сексуальной хрипотцой в голосе спрашиваю:

— Слав, ну, что ты молчишь? Вкусно?

Муж сопит, баранину вилкой нехотя ковыряет, и с таким видом, будто я ему ленивые голубцы подала.

Мне даже обидно стало. Готовила, готовила, два часа провозилась, а он ест безо всякого аппетита.

Ни стыда, ни совести! Узурпатор! Подмял меня под себя, подавил девичьей души высокие порывы, превратил в девку-чернавку и думает, так и надо?! Так он и будет срывать на мне свое дурное настроение, а я так и буду под его дудку плясать?!

Нет, дорогой, не на ту напал.

Я ведь не на помойке найдена, чтобы позволять себя так третировать.

От этих мыслей я так распалилась, что чуть было сцену своему благоверному не устроила. Едва сдержалась.

Вовремя вспомнила: «На сердитых воду возят!»

Нет, сейчас обижаться на мужа мне невыгодно. Добьюсь своего, тогда и пообижаюсь всласть. А пока что обижаться на Славочку резона мне никакого нет.

Он обиделся, я обиделась, слово за слово… А время идет. И работает оно не на меня.

Документы в Китайское консульство надо подавать завтра с утра, иначе будет поздно. Не успеют визу сделать.

Мы со Славкой все равно потом помиримся, никуда не денемся. Но время-то будет упущено, и останусь я без визы.

А без визы меня в Поднебесную не пустят.

Я припала грудью к столу:

— Слав, ты обиделся на меня? Из-за поездки? Но ты ведь сам вчера сказал, что у тебя много работы, и предложил мне съездить в отпуск одной.

— Предложил, — кивнул он. — Я предложил тебе съездить отдохнуть. А ты куда собралась? На научную конференцию? С докладом?

— Ну, и что?! Зато бесплатно.

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — отчеканил Славочка и впился зубами в баранье ребрышко.

— Какая мышеловка, Слава?! О чем ты?!

— О чем? Ты у нас такая храбрая стала? Да? Такая уверенная в себе? Тебе теперь море по колено?!

— Какое море, Слава?! Я тебя умоляю, при чем здесь море?

— Я опасливо покосилась на початую бутылку «Русского стандарта» и на всякий случай задвинула ее за вазу с ярко-красными гладиолусами. — В Пекине вообще моря нет.

— Да что ты?! — дурашливо выкатил глаза Славочка. — Правда? В Пекине, говоришь, вообще моря нет?! Ай-яй-яй! Не хитри! «При чем здесь море?» — противным писклявым голосочком передразнил он. — Притом! Знаем мы твои штучки. Так и норовишь перевести разговор на другое. И вообще, — он выхватил у меня вазу с цветами, — оставь ты в покое свои гладиолусы.

— Почему это они мои? — искренне возмутилась я. — Я к гладиолусам абсолютно равнодушна. Их, к твоему сведению, мамочка твоя обожает. Для нее и стараюсь, сотнями выращиваю, хочу свекровушку побаловать. А мне самой, если хочешь знать, все равно: есть они, нет их… Мне без разницы!

— Без разницы так без разницы, — устало кивнул муж. — Тебя не переспоришь. Правильно баба Таля твоя говорила: «С тобой говорить — язык наварить!» Ты мне лучше скажи, как ты себе это представляешь…. Ну, это твое выступление перед мировой ученой элитой? Как это будет выглядеть?

— Алсуфьев сказал… — радостно начала я.

— Вот именно, Алсуфьев! — выразительно фыркнул он. — Алсуфьев сказал… А своя голова у тебя на плечах есть? Ты своей головой хорошенько подумай, во что хочешь ввязаться. Алсуфьев сказал, а ты и уши развесила. Алсуфьев преподаватель, он привык к аудитории. Каждый день читает лекции перед студентами, на конференциях выступает. Ему на международной научной конференции с докладом выступить, как два пальца «об асфальт». А ты?!

— А что я?

— А то! Вспомни свое последнее выступление на конференции в Публичке. Как ты тряслась перед презентацией терминологического справочника?

— Словаря.

— Что? — вскинулся муж.

— Не справочника, а словаря, — пояснила я. — Это был «Терминологический словарь библиотекаря по социально-экономической тематике». — Меня не так то легко сбить с толку.

— Какая разница! Словарь, справочник! Вспомни, как ты волновалась. Всю семью на уши поставила. Всех извела и сама извелась. Переживала так, что с сердцем плохо стало. Нет, ты поправь меня, поправь, не стесняйся, если я что-то не так сказал. Может, я что-то напутал?

— Слав, я тебя умоляю, конечно, я волновалась. Я ведь не железная.

— Вот и я о том, что не железная. Ты только представь себе, во что ты хочешь ввязаться! Это бред какой-то! Согласилась выступить с чужим докладом, по чужой специальности, в чужой стране, перед чужими людьми… Ты вообще-то своей головой думаешь хоть иногда, или она у тебя только для того, чтобы разговоры разговаривать?

— Она у меня для того, чтобы есть! — огрызнулась я. — Между прочим, Славочка, прежде чем согласиться, я обо всем подумала. Все твои вопросы, ну те, что ты задаешь сейчас мне, я уже задавала Алсуфьеву. И он сказал, что ничего страшного. Он уже все продумал, он меня подстрахует.

— Ну, если Алсуфьев подстрахует, тогда конечно. Тогда я молчу. Вопросов нет!

— Да, подстрахует. Не понимаю твоей иронии.

— Не прикидывайся. Не понимает она. Все ты прекрасно понимаешь. Твой Алсуфьев — это отдельная тема.

— Что значит «отдельная тема»?

— Ничего.

— Как это «ничего»?

— Так. Ничего.

— Нет, уж, Славочка, начал, так договаривай. Что ты имеешь против Алсуфьева?

— Я? Ничего. Против твоего Алсуфьева я не имею абсолютно ничего. Пусть едет куда хочет и с кем хочет. Но без тебя! Тоже мне парочка — гусь да гагарочка. Оба неприятности к себе притягиваете, как магнитом! Или это неприятности вас к себе притягивают? Не знаю. Но и ты, и твой Алсуфьев, вы вечно попадаете в какие-то скверные истории. Представляю, в какой заднице вы оба окажетесь, если отправитесь в это путешествие на пару.

Слава вышел из кухни, саданув дверью так, что у соседей ниже этажом залаяла собака.

Я не расплакалась и не стала кричать вслед мужу все, что о нем думаю. Сдержалась. Решила: «Буду выше этого!»

Прошептав про себя: «Идиот ненормальный», я молча покрутила пальцем у виска и принялась убирать со стола.

Недоеденную баранину сложила в мешочек (отнесу потом соседской собаке, не пропадать же добру), салат из помидоров съела сама, рыбу и водку убрала в холодильник, грязную посуду составила в посудомоечную машину, вазу с гладиолусами водрузила посреди стола.

Все. Порядочек!

А потом я взяла телефонную трубку и позвонила мамам на дачу.

Должен же кто-то привести моего мужа в чувство. Не могу же я из-за его глупых капризов отказываться от такой чудесной поездки.

Но и ехать против Славкиной воли я не хотела.

Поэтому решила заручиться поддержкой старшего поколения.

На самом деле это не в моих правилах. Обычно я стараюсь обходиться своими силами, не привлекая тяжелую артиллерию.

Но сегодня… Сегодня я побоялась, что в одиночку с мужем не справлюсь. Слишком уж он разъярился.

Алсуфьев действительно человек не от мира сего. Вечно погружен в свои мысли и попадает из-за этого во всякие передряги: то ключи от дома потеряет, то у него бумажник вытащат, то портфель ему подменят, то в милицию его заберут, потому что он документы дома забыл.

Но ведь в Китае Алсуфьев будет не один. С ним буду я! Я присмотрю и за ним, и за чемоданами.

Что же касается доклада, то время у меня еще есть. Я успею подготовиться.

Не понимаю, чего Славка бесится.

— Мам, Славка совсем с ума сошел! — выпалила я, едва услышав в трубке мамочкино «да!»

— Не обращай внимания, — прошелестела мама. — Помиритесь. Ты, главное, не расстраивайся, а то с сердцем плохо будет.

— Да, не расстраивайся… Мам, я тебя умоляю. Как же мне не расстраиваться, если он меня в Китай не пускает! Можешь себе представить? Ушел, надулся и дверью, ка-ак саданул. А я…

— Что значит «не пускает в Китай»?

— Не пускает и все. Не хочет, чтобы я ехала в Китай. Не хочет, хоть ты тресни. У самого, главное, в этом году отпуска нет, а меня одну не пускает.

— Дикость какая! Как он это объясняет?

— Никак не объясняет, — прикинулась я ягненочком. — Не хочет, и все.

Конечно, я лукавила и сознательно не рассказывала маме ни о докладе, ни о конференции. Понимала прекрасно — этого делать нельзя!

Если мама узнает о поездке всю правду, она примет сторону здравомыслящего Славочки. Это и к бабке не ходи.

Моя мама помешана на моем здоровье.

— Странно… — недоверчиво удивилась моя проницательная мамочка. — Должны же у Славы быть какие-то причины для такого поведения. Ты давно мечтала съездить в Китай. Он знает об этом. Почему же так категорически настроен против? Что ему может не нравиться? Что это вообще за поездка? Ты раньше ничего о ней не рассказывала.

— Мам, я тебя умоляю, обычная поездка. Самолетом до Пекина, три дня в Пекине, поездом из Пекина в Шанхай, потом несколько дней в Шанхае и обратно самолетом домой в Питер. Не рассказывала раньше, потому что сама о ней только что узнала. Алсуфьев сегодня утром позвонил и предложил…

— Сережа?! Наш Сережа Алсуфьев? Он тоже едет?

— Ну, да. Ты ведь знаешь, одна в такую даль я не поехала бы ни за какие коврижки. А тут Алсуфьев позвонил и…

— Это тот Алсуфьев, что куму лечил? — Неожиданно перебила меня свекровь.

Ну, наконец-то! Наконец-то «мама в законе» не выдержала и решилась обозначить свое присутствие.

Признаюсь, ее молчаливое сопение в трубку параллельного телефонного аппарата, уже стало действовать мне на нервы.

Подслушивает и сопит. Сопит и сопит, молчит и молчит, ни словечка, ни гу-гу!

Я уж думала, она так и будет играть в молчанку. А ведь я позвонила в расчете именно на ее помощь.

Нет, конечно, Славочка с уважением относится к моей маме и считается с ее мнением, но, похоже, сложившуюся ситуацию под силу переломить только свекрови.

Необычайная легкость мысли «мамочки в законе» и туманность ее рассуждений кого угодно способны довести до безумия.

Я надеялась, что на этот раз маман сведет с ума своего сыночка, и он разрешит мне поехать с Алсуфьевым в Китай.

Необходимо только заручиться ее поддержкой.

— Да, Наталья Васильевна! — радостно завопила я в трубку. — Он самый! Психотерапевт! Тот, что лечил Идею Петровну.

— Хороший доктор, — задумчиво сказала свекровь. — Очень даже хороший. Кума часто его вспоминает. Вежливый такой, внимательный, и рост у него высокий. Очень даже приятный мужчина. Сутулится, правда. Ты знаешь, Наташа, мне кажется, это его портит. Ему бы надо упражнения от сутулости по утрам поделать. Знаешь, такие, комплекс для улучшения осанки. Лежа на спине. Туда-сюда, туда-сюда… И ногами так, и руками, а потом корпусом туда-сюда, туда-сюда… В общем, ничего сложного, очень даже простенькие движения. Приедешь в выходные на дачу, я тебе покажу. Не забудь только мне напомнить. Память у меня теперь, сама знаешь, какая стала, как говорится, где обедала, туда и ужинать иду. Я тебе покажу, а ты Сергея потом научишь. Как его по батюшке? Не знаю. Маму-то его покойную я хорошо помню. Я ее на днях рождения Екатерины Федоровны встречала. А вот с папой его знакома не была. Не довелось. Как ты говоришь? Алексеевич? М-м, красивое отчество. Сергей Алексеевич. Ну да для меня он просто Сережа. Я ему в матери гожусь. Только ты не забудь предупредить его, что делать эти упражнения надо регулярно. Несколько раз пропустит, заленится, и все! Весь труд насмарку. Ну, и очки! Очки, конечно, его портят. Вид у него такой, как бы это помягче сказать, странновастенький, что ли. Как у этого… Как его? Дай бог памяти! С сачком который. Фильм еще такой был в нашем детстве, Екатерина Федоровна, помните?

— «Дети капитана Гранта»?

— Именно. Именно что «Дети капитана Гранта». Скажите, какая память у вас прекрасная, Екатерина Федоровна. Очень даже! Сразу вспомнили. А я вроде помню, так и вертится на языке, а сказать не могу. Там еще Николай Черкасов играет. Я его так любила. Все спектакли в Александринке с ним пересмотрела. То есть не с ним, конечно, а с Колей, Славикиным папой. Мы с Николаем Максимовичем, царство ему небесное, любители были по театрам ходить. Часто бегали. Очень даже. Коля все больше оперетту любил, а мне в Александринке нравилось. Какие там артисты прекрасные в те времена были. Очень даже. Николай Симонов, Юрий Толубеев, Василий Меркурьев. Он в этом фильме совсем еще молодой снимался. Черкасов-то. До войны. Сыграл этого, как его? Екатерина Федоровна?

— Паганеля.

— Именно. Именно что Паганеля. Гм. Паганеля. Чудесно сыграл. Изумительно! Гм. Очень достоверно. Очень даже. Гм. Прекрасно сыграл. Да. Только вот к чему это я про него вспомнила?

— Вы говорили про то, что Паганель похож на Алсуфьева, — ангельским голосочком напомнила я свекрови.

— Точно, точно. На Паганеля похож. Очень даже. Ученые они все такие. И многие, между прочим, в очках. Вот память… Ни к черту стала! А твоему Сергею, мне кажется, лучше контактные линзы носить. Ему в них гораздо лучше будет. Гораздо лучше. Очень даже. Ты ему посоветуй. Ну и, конечно, борода! Она его старит, Наташа! Без бороды он будет выглядеть значительно моложе и симпатичнее. Нет, бывает, конечно, что без бороды никак невозможно. Некоторым борода очень даже к лицу. Это когда подбородок скошенный. Вот как у соседа моего по лестничной клетке, того, что в двухкомнатной квартире живет. Ему бы борода, мне кажется, была бы к лицу. А он, наоборот, бороду не носит. Говорит, не любит. Я его спрашивала. Мы с ним как-то в лифте вместе ехали, ну и разговорились. Я возьми и спроси у него, дескать, почему вы бородку себе не отпустите, мне кажется, вам пойдет. А он говорит, мол, не нравится. Вот видишь, кому надо, не нравится, а кому не надо — тому лучше сбрить. Гм. Вот твоему Алсуфьеву лучше сбрить! Ты ему посоветуй. Мне кажется, он к тебе прислушивается. И потом этот портфель. Наташа, что он повсюду с этим портфелем таскается. Нет, я понимаю, конечно, мужчина он холостой, живет один-одинешенек, самому приходится хозяйство вести, то, другое, третье… Сам и покушать себе готовит, сам и по магазинам ходит. Это я все понимаю прекрасно. В этом отношении с портфелем повсюду ходить очень даже удобно. Глядишь, прикупит чего-нибудь по дороге, ветчинки там или чего другого, ну и положит в портфель. Портфель в этом отношении очень даже подходящий вариант. Это тебе не авоська, из которой все просвечивает. В портфеле не видно ничего, что там лежит, хоть тебе сырки плавленые, хоть грязное белье в прачечную. Все одно — выглядит солидно. Да, плохо без жены. Странно, почему он не женится? Ты ведь давно замужем.

В ответ я только тяжело вздохнула. Прикинулась, что сочла вопрос «мамы в законе» риторическим.

— Вот видишь, Наташа, и сама не знаешь, что сказать, — обиженным тоном выговорила мне свекровь. — Неудивительно, что Славик ревнует.

— Кого к кому? — мрачно уточнила я.

На всякий случай уточнила. Исключительно из тактических соображений. Лишь для того, чтобы выиграть время.

На самом деле ход мыслей маман был мне предельно ясен:

а) Женитьба — дело хорошее.

б) Женатому мужчине живется на этом свете, легче, чем холостому.

в) Если мужчина предпочитает неустроенный быт холостяка счастливой беззаботной жизни в лоне семьи, у него должна быть для этого веская причина.

г) Для Алсуфьева такая причина — любовь ко мне.

д) Слава об этом догадывается и ревнует меня к Алсуфьеву.

Или Алсуфьева ко мне?

Впрочем, это неважно!

Важен вердикт, который с минуты на минуту огласит дорогая свекровушка. Похоже, она решила, что ее сыночек прав. У него действительно имеются все основания для того, чтобы возражать против моей поездки в Китай в обществе Алсуфьева.

Нет, это невозможно. Ревнующий Слава и влюбленный Алсуфьев! Хоть стой, хоть падай!

Любовь! Ревность! Какие страсти! Боже мой! Прямо как в латиноамериканской дебилиаде. Надо же такое придумать!

А может…? Нет, ерунда. Не может!

Или все-таки может?

Может быть Алсуфьев действительно испытывает ко мне какие-то романтические чувства?

Да, но почему он молчит? Ни разу, ни словом, ни намеком, ни единым взглядом Алсуфьев не дал мне понять, что я ему нравлюсь.

Не хотел разбивать семью? Я люблю Славочку, у нас с ним трое детей…

А что? Похоже на правду…

Глупости! На самом деле это полная чушь. Замужем я всего-навсего каких-то двадцать с хвостиком, пусть и длинным, а Сергея знаю всю жизнь.

Чего ж он раньше молчал, мой влюбленный Ромео? Ждал, пока я влюблюсь в другого, чтобы потом страдать?

Случается в жизни и такое. Тайная многолетняя любовь без надежды на взаимность, самопожертвование, душевные муки, терзания.

Нет, на Алсуфьева это не похоже. Он другой! Про него не скажешь: однолюб. Пересчитать романы Алсуфьева не хватит пальцев на руках. Он очень влюбчивый!

А что если влюбчивый Алсуфьев влюблялся себе, влюблялся в других, а потом вдруг взял и влюбился в меня? Недавно влюбился? Прямо сейчас?!

Жил себе, жил спокойненько, не обращая на меня внимания, а потом вдруг раз! И все! Пелена с глаз спала. Он влюбился?!

Любовь зла, полюбишь и козла…

Ой, нет, нет, нет! Какого козла? Господи, о чем это я? Тьфу, тьфу, тьфу, совсем у меня крыша съехала. Еще немножко, и обозвала бы себя любимую козлом.

Какой же я козел? И ничуточки я на козла не похожа. Ни на козла, прости, господи, ни на козу.

Я подошла к телевизору и посмотрела на свое отражение. Что ж?

Облик вполне человеческий. И местами вроде ничего. Но в целом? В целом — жуть!

Нет, нет, я не преувеличиваю. Наедине с собой я честна. Конечно, серебристый экран выключенного телевизора это не зеркало. Он, мягко говоря, слегка искажает. Я понимаю.

И все-таки в юности я была гораздо милее. Гораздо! И привлекательнее к тому же. Тут и говорить не о чем.

Надо ж было свекровушке такое придумать: я и Алсуфьев! Пора, видно, старушке с любовными романами завязывать. Хватит с нее. Почитала.

Буду ей теперь детективы покупать. Пусть их на сон грядущий запоем глотает.

А то я ей книжечки про lowe story стопками на дачу вожу, а она за мою же доброту подозрениями всякими нехорошими на мой же счет меня же и потчует.

Хотя… Хотя, Наталья Васильевна — дама приземленная, не фантазерка. С выдумкой у нее напряженно, моя «мама в законе» предпочитает строить свои догадки, основываясь на жизненном опыте окружающих. Если уж утверждает свекровушка, что Алсуфьев ко мне не равнодушен, то так оно на самом деле и есть. Напраслину возводить она не станет. У нее на любовные дела нюх. Маман на них собаку съела!

Нет, не понимаю я Алсуфьева.

— Алло! Алло! Наташа! — надрывалась свекровь на том конце провода.

— Да, Наталья Васильевна…

— Я вижу, ты меня совсем не слушаешь. Ты куда-то пропала! Может быть, тебя не интересует мое мнение?

Этого мне только не хватало. Хотела заполучить в лице свекрови союзника, а могу получить врага.

Не рой яму другому…

— Вы и впрямь думаете, что Сережа влюблен в нашу Наташу? — поспешила на выручку моя мама.

Обычно она предпочитает не вмешиваться в мои разборки со свекровью.

Бережет, то хрупкое равновесие, которое уже столько лет позволяет нам мирно, не нарушая душевного комфорта, сосуществовать в одном пространстве.

— Очень даже, — не стала запираться «мама в законе».

— Но это не так, Наталья Васильевна, уверяю вас. Вы ошибаетесь, — мягко попеняла ей мама. — Я знаю Сережу с раннего детства. У них с Наташей всегда были ровные дружеские отношения. Между ними не было даже детской влюбленности. А вы говорите о сильном, серьезном чувстве, которое…

— Тогда почему же ваш любимый Сережечка до сих пор ходит в холостяках? — резонно парировала «мамуля в законе».

— Не знаю. Не берусь судить. Тому может быть масса причин. Я знаю только одно, ревновать к нему мою дочь, по меньшей мере, смешно.

— Смешно, — с тяжелым вздохом согласилась свекровь. — Со стороны это выглядит смешно. Но вы ведь знаете мужчин, Екатерина Федоровна, миленькая, им не важен объект, для них важен процесс. Они наслаждаются своей ревностью. Николай Максимович мой, царство ему небесное, тоже бывало ревновал меня к каждому столбу. Тот не так посмотрел, этот не так улыбнулся, к этому близко подошла… Иной раз целый день дудит: ду-ду-ду и ду-ду-ду. Голова кругом! А вы говорите: «Смешно!» Тут уж, милая моя, не до смеха.

— Наталья Васильевна, я вас умоляю, вы же сами себе противоречите. Почему тогда Слава молчит? Сказал бы сразу, что ревнует меня к Алсуфьеву, мне бы и в голову не пришло проситься в эту поездку. Я ведь не враг сама себе.

— Враг не враг, а мужа и без слов надо учиться понимать. Все люди разные. Ничего не поделаешь, так природой задумано. Одному выговориться надо, на каждом углу по секрету всему свету жу-жу-жу, а другой скрытный, все молчком да молчком. Помалкивает себе в тряпочку и переживает.

— Наталья Васильевна, я вас умоляю, вас послушать, так я прямо нарасхват. Звезда экрана! Зазвездилась так, что глаза слепит. А бедные Слава с Алсуфьевым от такой моей звездности язык проглотили. Ни с того, ни с сего стали вдруг скрытными. Один скрывает свою ревность, другой скрывает, что влюблен без памяти. А, по-моему, на самом деле все обстоит не так. Славочка ничего от меня не скрывает. Это все ваши домыслы. Догадки! — Выпалила я, решив, что хватит испытывать судьбу.

Настала пора выбрасывать припасенного в рукаве козырного туза и переключать разговор на любимую тему «мамули в законе».

— Я из-за этих ваших догадок большие деньги потеряю.

— Деньги? — насторожилась свекровь. — Какие деньги? Ты ничего мне раньше про деньги не говорила. Ты что, отдала уже деньги за путевку?!

— Нет, но…

— Что «нет»? Тебе их не вернут?!! Ты уже спрашивала?

— Я…

— Правильно. Нельзя никому верить на слово. Все равно обманут. Знаешь, люди какие есть? Жуткие люди, Наташа. Такие и соврут, недорого возьмут. Наврут, наплетут с три короба, посулят, что вернут все до копеечки, а сами и не подумают. Только время будут тянуть. Судись потом с ними. Ничего не высудишь. Бесполезно. У них все уже куплено: и судья, и прокурор. Нет, в таких случаях надо брать быка за рога. Может, нам их припугнуть? Сказать, что бандитов нашлем. Пусть раскошеливаются.

— Наталья Васильевна…

— А что? Не хочешь бандитов, тогда только через суд. Нет, правда, Наташа, можно ведь попробовать вернуть наши денежки через суд. Будем действовать по закону. Как говорится, за спрос не бьют в нос. Пусть не всю сумму вернем, но хотя бы часть. И то дело! Другая-то у тебя на адвоката пойдет да на судебные издержки. Если дело проиграешь, судебные издержки тебе придется платить. Помнишь, когда кума с зятем своим судилась, все ведь ей присудили тогда платить. Где справедливость? Не знаю. Видишь, как получается, Славик работает, работает…

— Да, но…

— Верно. Верно, говоришь. Получить с них не всю сумму полностью это будет обидно. Очень даже. С какой это стати? Ты ведь и не ездила никуда. Я про такие случаи читала. И по телевизору показывали. У Малахова, у того, который «Пусть говорят». Чудесная передача. Очень даже. Актуальнейшая, можно сказать. Такие злободневные темы поднимают. Знаешь, какие люди есть алчные до денег? Просто уму непостижимо. Не знаю, раньше, мне кажется, люди добрее были. Гораздо добрее, Наташа, очень даже. Сейчас посмотришь, страшно делается. Хоть телевизор не включай! Я ведь Малахова каждый день смотрю. И того, и другого. Мне «Малахов +» тоже очень нравится. Очень даже. Такие там советы чудесные дают. Я очень многому там у них научилась. Очень даже. И все это в тетрадочку к себе записываю. На память не надеюсь. А, тебе, Наташа, видно придется ехать. Ничего не поделаешь. Пусть Славик не выдумывает. Совсем с ума сошел? Это ж надо додуматься, такие деньги и псу под хвост! Так ему и скажи, дескать, мама с дачи звонила и велела тебе передать, что мне, мол, с Алсуфьевым в Китай ехать надо. Надо! Поняла? И раздумывать тут нечего. Ну, да я ему сейчас сама позвоню. Оно вернее будет. С ума с вами можно сойти! Честное слово.

Глава 5

Я улыбалась, улыбалась, улыбалась… И улыбка моя становилась шире, шире, шире… Пока не превратилась в оскал.

Я пальцем поправила верхнюю губу, прилипшую к десне, и помахала мужу рукой.

Славка тотчас ответил: закивал, заулыбался, вскинул руку.

Все-таки, он очень у меня хороший, мой Славочка. Я сглотнула ком в горле и, растянув губы в улыбке, оскалилась с новой силой.

Пусть Слава думает, что я счастлива.

Таможенный контроль пройден, муж остался среди провожающих, а оттуда, из-за стеклянной перегородки мой жалкий оскал вполне возможно выглядит счастливой улыбкой.

Помнится, когда я занималась хореографией, преподавательница характерного танца учила:

— Сыр, девочки, сы-ы-ыр!!! Растягиваем губы и говорим про себя: сы-ы-ыр!!! На сцене надо улыбаться так, чтобы щеки болели, тогда зрителям, сидящим в зале, ваша улыбка будет казаться естественной и непринужденной, а не вымученной.

Ах, как было бы хорошо, если бы мы с Алсуфьевым отправились в Китай поездом. Сидели бы сейчас развалясь на мягких диванах в уютном купе. На окне накрахмаленные занавесочки, за окном мелькают знакомые пейзажи питерских пригородов: Колпино, Поповка, Саблино… Колеса мирно стучат: ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту…. В руках хороший детектив, на столе жареная курочка, огурцы, помидоры, яйца, сваренные вкрутую… Проводница чай принесет. Красота!

Зачем только придумали эти самолеты?!! Кто их придумал?

Я так мечтала об этой поездке, так ждала, когда же наступит день вылета, так боялась, что произойдет какой-нибудь форс-мажор, и я не смогу поехать с Алсуфьевым на конференцию…

И вот, пожалуйста! На календаре четырнадцатое сентября, и дома, и на работе все в порядке, а лететь мне никуда не хочется.

Не хочется, и все тут!

Я боюсь!!! Да, боюсь. Элементарно боюсь такого долгого перелета.

Шутка сказать — десять часов в воздухе! Да еще посадка в Новосибирске!

Авиакатастрофы чаще всего и случаются во время взлета или посадки.

Я с удивлением наблюдала за Алсуфьевым, готовящим наш багаж к регистрации.

Перетаскал все чемоданы к стойке, занял очередь. Никакой нервозности. Неужели ему ни капельки не страшно? Впечатление такое, что он готовится к поездке на трамвае, а не к десятичасовому перелету.

Вот тебе и человек не от мира сего. Ученый до мозга костей!

Кто б мог подумать, что в лихорадочной толчее аэропорта неприспособленный Алсуфьев будет чувствовать себя как рыба в воде.

Во всяком случае, суетился, круша все вокруг и непрерывно извиняясь, мой приятель не более чем обычно.

— Виноват, — это свирепой толстухе, получившей от него тычок в спину.

— Извините, пожалуйста, — стоящему в соседней очереди старичку, запнувшись о чемодан которого, едва не навернулся секундой ранее.

— Прошу прощения, — проходящим мимо блондинкам, которым он, неожиданно шарахнувшись в сторону, умудрился наступить на ноги, причем сразу обеим.

— Ты чо, ка-азе-ел! Ваще в натуре! — свирепо пролаяли гламурные дивы, недвусмысленно покрутив пальцем у виска. — Смотреть надо!

Алсуфьев вспыхнул. От растерянности у него даже веснушки покраснели.

— Еще раз простите великодушно, — пробормотал он, растерянно поправляя очки.

В ответ молодые нахалки злобно ощерились и презрительно фыркнули.

— Сережа! — Я шагнула к нему, окинув девиц неприязненным взглядом, дескать, что это люди себе позволяют?

Поражаюсь, как можно так неприкрыто надменно относиться к незнакомому человеку.

Да, я согласна, в толпе Алсуфьев выглядит слегка странновато. Он рассеян, неловок, постоянно погружен в себя и, наверное, поэтому бывает временами чрезмерно суетлив. Про таких говорят: «тридцать три несчастья».

Ну и что? Если человек не похож на вас, это не значит что он хуже. Он просто другой, со своими особенностями.

Разве можно над ним так откровенно подсмеиваться?

Если хотите знать, мой Алсуфьев умница! У него острый аналитический ум и прекрасная память. Он классный профессионал, энциклопедически образован, знает несколько европейских языков, он добрый, честный, порядочный, хорошо воспитанный человек…

В отличие от некоторых!

Да, я согласна, перед этими молодыми особами он виноват — наступил им на ногу. Кому это понравится?

Но он ведь извинился! Извинился искренне, а не вскользь, формально.

К чему оскорбления? К чему эти смешки?

Давно пора успокоиться.

Я взяла Алсуфьева под руку.

Пускай не думают, что он путешествует один, и за него некому заступиться. Еще слово, и я в долгу не останусь.

«Зеркалить» хама — дело нехитрое.

Они еще пожалеют, что со мной связались.

С деланным недоумением я демонстративно оглядела обидчиц Сергея с головы до ног.

Что ж, суду все ясно. Тот самый случай, когда деньги есть, ума не надо.

Три килограмма золотых украшений, а в голове полторы извилины. Причем на двоих. Это я про извилины.

Деньги эти искательницы приключений раздобыть каким-то способом умудрились (я даже знаю каким), а об уме не позаботились, равно как и о хороших манерах.

Да и деньги у них, похоже, случайные. Гламурный лоск молодых особ при ближайшем рассмотрении оказался дешевкой.

Тот самый случай, когда увлекаясь косметикой декоративной, пренебрегают косметическими средствами по уходу за кожей. «Наштукатурились» девоньки сверх всякой меры, не лица, а маски, но под слоем тональной пудры все равно прыщи видны.

Да уж, девочки явно не сторонницы здорового образа жизни, не чувствуется в них холености.

Вон и целлюлит «верхних ножек», спасибо коротким юбчонкам, просматривается, и осанка у обеих далеко не безупречна.

Скупятся девочки тратить денежки на фитнесс и массаж, предпочитая вкладываться в золотые украшения и удушливый парфюм.

Девицы между тем времени даром не теряли и профессиональным оценивающим взглядом в четыре глаза рассматривали меня.

Я не без удовольствия наблюдала за тем, как они отметили дорогую дорожную сумку Cacharel, замшевые мокасины Louis Vuitton и изящные наручные часики Longines, были неприятно удивлены наличием обручального кольца на безымянном пальце правой руки.

Только теперь я поняла, какие же эти стервочки еще молоденькие. Даже мысли свои скрывать не научились. Все эмоции на лице и налицо.

Стоят обе столбом, глазами хлопают, и, не скрывая зависти и разочарования, оценивают, что почем. Постояли этак пару минуток, прикинули, чего я, по их понятию, в этом мире стою, и сочли для себя за благо ретироваться, не ввязываясь в драку.

Вот и славно, не люблю конфликты. Худой мир лучше доброй ссоры.

— Сережа, — я протянула приятелю свой паспорт с билетом.

— Виноват, Наташечка.

Мы переглянулись и, не сдержавшись, прыснули со смеху. Хорошо, когда тебя понимают без слов.

Алсуфьев успокоился. Паспорта и билеты сдал на регистрацию. Чемоданы поставил на весы.

Улыбнулся регистратору, смутился, пожевал губами и попросил, чтобы места нам дали рядышком, в середине салона и поближе к иллюминатору.

Похоже, Сергей всерьез воспринял Славкино пафосное заявление, что отныне и до окончания поездки он отвечает за меня головой, то бишь, не за меня, а за мою безопасность.

Я поскучнела. Какая в самолете безопасность?! О чем он думает? Какая Алсуфьеву разница, где сидеть?

Если самолет грохнется, все равно ведь не выживем. Что в хвосте будем сидеть, что в середке — абсолютно никакой разницы.

И завещания у меня нет. Так и не удосужилась сходить к нотариусу и составить завещание. А ведь собиралась, честное слово себе давала. Год назад, когда мы со Славой и Ниночкой летали отдыхать в Турцию.

Удивительная беспечность! Вспоминаю про завещание, только когда собираюсь куда-нибудь лететь.

Пока гром не грянет, мужик не перекрестится!

Хорошо еще, что лечу одна. Без Славки. Если не дай Бог что, будет кому позаботиться о детях.

А если нет? Если он женится? Мой Славочка?! Возьмет и женится. Погорюет, погорюет и…

Не век же ему вдовствовать?

Жить-то надо! Все проходит. Живой о живом и думает!

А новая Славина жена? Будет ли мадам Фадеева номер два любить наших детей? Вдруг она окажется злой, бессердечной стервой и станет сживать наших крошек со свету.

— Наташа! На-та-шеч-ка-а…

— А?! — Я с трудом оторвалась от созерцания виртуального образа будущей мачехи своих детей.

— Наташечка…

Две пары глаз. Алсуфьев смотрит сочувственно, с пониманием, молодая регистраторша с бейджем «Анна» — раздраженно.

— Эту сумку ты тоже сдаешь в багаж?

— Какую? Эту? Эту не-ет!!! — Я коршуном кинулась к транспортеру и стащила с него свою красную дорожную сумку. — Ты что?! Ни в коем случае. Эту сумку я беру с собой. Она мне нужна.

— Ух, ты! — крякнул Сережа, забирая у меня сумку. — Тяжеленная какая. Что у тебя там? Золото, бриллианты?!

— Кирпичи! — в тон ему огрызнулась я и, деланно рассмеявшись, заговорщицки улыбнулась регистраторше.

Дескать, все мужики — идиоты. Что с них возьмешь? Им бы все шуточки.

Похоже, Алсуфьев, действительно здорово поглупел. Ишь, развеселился.

Врач, называется. Психотерапевт. Никакого понятия!

Видел ведь, в каком состоянии я заполняла таможенную декларацию. Я же никакая была, просто никакая! Вся на нервах!

Могла я ошибиться? Могла. Запросто!

Алсуфьев должен был это спрогнозировать. Знает ведь, какая я неуравновешенная.

А он: «Золото! Бриллианты!»

А я как раз про золото и про бриллианты указать в декларации и запамятовала. Нет, те драгоценности, что надеты на мне, я таки в соответствующую графу вписала. Ума на это у меня хватило. А вот про прабабушкины александриты и дорогущий парадный комплект от Cartier, что лежат на дне красной сумки, забыла.

Верите, забыла начисто!

Кошмар какой! Мне для полного счастья только проблем с таможней не хватает.

Вон регистраторша уже стойку сделала, позовет сейчас таможенника, тот попросит открыть мою сумку, а там, под папкой с докладом, лежат две бархатные коробочки с драгоценностями.

— У меня там доклад! — громко, хорошо поставленным голосом возвестила я всем присутствующим. — Я собиралась над ним еще немного поработать в дороге.

Алсуфьев хмыкнул, регистраторша поскучнела, стоящие в очереди на мое заявление вообще никак не отреагировали.

Я же при воспоминании о докладе вконец потеряла самообладание.

Немного поработать. Ничего себе «немного»! Я ведь даже толком прочитать доклад не удосужилась.

Все дела, дела, дела… В брачном агентстве, дома, на даче…

Одних продуктов только закупила и перетаскала на себе целую тонну, наверное. Не меньше!

А что вы хотите? Славе с мальчиками пить, есть без меня надо? Надо!

И на дачу продукты мы возим из Питера. Наши бабушки местным лавочникам не доверяют.

Обрекать мужа на хождение по магазинам и давать ему тем самым еще один повод для упреков в свой адрес, я не хотела, поэтому забила продуктами все три холодильника до отказа.

К тому же мне надо было подготовиться и к самой поездке. Продумать в чем буду читать свой доклад, в чем слушать доклад Алсуфьева, что надену на фуршет в первый день, во что наряжусь на торжественный ужин по случаю завершения конференции.

Это, знаете ли, все не так просто. Один лишний бантик на блузке, и вот уже в глазах мирового психотерапевтического сообщества ты выглядишь не серьезным ученым, а легкомысленной особой.

Вот и получилось, что на сам доклад времени у меня не хватило. Единственное, что успела сделать, — это распечатать его крупным шрифтом. На дискете, что дал мне Алсуфьев, был четырнадцатый кегль, а я переделала на двадцать четвертый.

Количество печатных страниц, конечно, значительно увеличилось. Доклад получился, прямо скажем, неподъемный, и это не слишком удобно. Ну, да ничего страшного, переживу.

Зато теперь я смогу прочитать его без очков.

Должна признаться, очки меня не красят. А если уж быть до конца честной, в очках я смахиваю на озабоченную мартышку. Самую малость. Чуть-чуть. Но отдаленное сходство все-таки есть!

Мне это надо? Нет! Поэтому я предпочла неподъемный доклад.

Что поделаешь, если жизнь устроена так, что из двух зол нам всегда приходится выбирать меньшее.

Нет, это невозможно! Зачем я согласилась на эту аферу?

Идиотка несчастная!

Это же авантюра чистой воды.

Доклад по клинической психологии! Неизвестная, совершенно непонятная мне область знаний, в которой я ни ухом, ни рылом… Ни в зуб ногой… Вообще ничего, ничегошеньки не понимаю, не понимала, и не буду понимать никогда, хоть вы меня стреляйте.

Чужой, малознакомый язык. Да, именно малознакомый! Будем смотреть правде в глаза.

Последний раз я читала книгу на английском, когда работала в Публичке.

А разговаривала… Кошмар какой! Я вообще затрудняюсь вспомнить при каких обстоятельствах, с кем и когда говорила по-английски. Те несколько расхожих фраз, которыми пользуешься в зарубежных поездках, в данном случае меня не спасут.

Кому нужны мои примитивные «How much?» и «Tell me please…?»

Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Соглашаясь на предложение Сергея, я была уверена, что успею подготовиться. Ведь у меня было в запасе семь дней. Семь! Это целая неделя!

Господь за неделю сотворил мир.

А тут какой-то доклад. Я предполагала, что за оставшуюся неделю успею выучить этот доклад наизусть. Причем на двух языках сразу. На русском и на английском!

Благими намерениями…

Может, мне лучше уйти? Прямо сейчас. Развернуться и молча выйти. Пока муж не уехал.

Слава поймет. Он привык к моим выкрутасам.

Сядем с ним вместе в машину, приедем домой. Я приготовлю ужин: салат, котлетки, пиво холодное… Скоро уже сериал начнется.

Господи, господи, господи… Что я делаю?! Ну, куда? Куда я иду?! Зачем?! Это же паспортный контроль. Граница!

Вот перешагну сейчас через желтую черту, зайду в стеклянную будочку, и…

— Здравствуйте, — прошептала я помертвевшими губами пограничнику.

— Счастливого пути.

— Спасибо. До свидания.

Все! Назад дороги нет!

И зачем только я согласилась ехать в этот Китай. Я ведь уже бывала там. Два года жила. Хватит.

Ну и что ж такого, что ничего не помню. Можно было бы китайские фотографии в семейном альбоме посмотреть, книги о Китае почитать, глядишь, что-нибудь и припомнила бы.

На свете есть множество стран, в которых я вообще никогда не была. Вспоминай не вспоминай, вспомнить нечего. Англия, Бельгия, Греция… И все они тут, под боком, в старой доброй Европе.

Такую даль лететь в этот Китай! Ужас!

А тут еще Верочка со своей шпионской теорией и «мама в законе» со своими рассказами.

Всю душу мне маман Фадеевскими семейными преданиями растравила.

— Не знаю, не знаю, Наташа, — завела под вечерок свою песню свекровушка, мирно покачиваясь в гамаке. — И чего так тебя в этот Китай тянет? Не знаю. Я б на твоем месте, лучше б в Париж поехала. Или бы в Рим, например. И дешевле, и спокойнее. Медом там тебе, что ли, в этом Китае намазано? Не понимаю. Заладила как попугай, честное слово: «Китай, Китай, Китай…». А как по мне, так этот твой Китай — самое гиблое место на земле. Очень даже. Дядя Вася наш когда еще уехал в этот твой Китай, а так ведь и не вернулся. Мать ждала, ждала от него весточки, надеялась. Не дождалась. Так и умерла не повидавшись.

— Какой дядя Вася? — удивилась я и отложила в сторону тяпку, которой рыхлила землю возле кустов жасмина.

— Как это «какой дядя Вася»? — Обиженно поджала губы маман. — Наш дядя Вася. Фадеев. Василий Максимович Фадеев. Старший брат моего Николая Максимовича, царство ему небесное. Родной дядюшка Славика и Валерки. А Миша с Кириллом получаются ему уже внучатые племянники.

— Родной дядя Славы?! Наталья Васильевна, родной Славин дядюшка живет в Китае?!!

— Ну, да, — секунду поколебавшись, подтвердила свекровь, — живет.

— Я вас умоляю! Я и не знала. Вы же не говорили никогда.

— Не говорила, — тяжело вздохнула она. — А чего говорить? Я и сама мало что знаю. Знаю только, что живет он где-то в Китае. То ли в Харбине, то ли в Шанхае. Не знаю. По началу он будто бы в Харбин поехал и жил там, а потом будто бы переехал в Шанхай, и живет там. А может, и не живет. В том смысле, что нет его уже на этом свете. Не знаю. Скорее всего, что Василий Максимович уже умер. Прости, господи, мою душу грешную, спаси, сохрани и помилуй. — Размашисто, с удовольствием перекрестилась маман. — Нехорошо так говорить про живого человека, только жизнь есть жизнь. И в Китае люди умирают, а Василию уже много лет должно быть. Он ведь намного старше моего Коли. Лет двадцать у них разница, а то и все тридцать. Не знаю. И спросить теперь не у кого. Коля мой самый младший в семье был, Василий наоборот, — самый старший. У них в семье девять человек детей всего было. Когда Коля мой на свет появился, в самый что ни на есть канун революции, старшие братья уже отдельно от родителей жили. Своими домами, что называется. Василий из них был самый состоятельный. Очень даже. Бизнесом, как теперь говорят, занимался. То ли предприятие у него свое было, то ли по коммерческой части, точнее не скажу. Знаю только, что дело у него свое было. А тут революция… Великая Октябрьская социалистическая! Вася революцию не принял и подался в Китай. В эмиграцию. Туда в двадцатые годы много русских эмигрировало. От коммунизма бежали. И дворяне, и буржуазия, и интеллигенция, и офицеры разгромленной Белой армии. Наш-то Василий Максимович с красными не воевал. Упаси бог, крови на нем не было. Так, уехал просто, и все. Не захотел жить под Советской властью. Один он из всех Фадеевых уехал. Остальные все здесь остались.

Свекор мой, дед Максим, от дел к тому времени уже отошел. Он ведь всю жизнь управляющим у Саввы Морозова проработал. А перед самой войной в отставку вышел. Перед Первой мировой. Люди они были зажиточные, рассчитывали пожить в свое удовольствие на покое. Какой уж тут покой? Покой нам только снится! Ну, значит, как только вся эта революционная катавасия началась, дед Максим жену и младших ребятишек в охапку и из Москвы прочь. В Мансурово подался, в Подмосковье. До революции они туда только на лето выезжали, на дачу как бы. Грибы, ягоды, сама понимаешь, речка. Очень даже. А так постоянно в Москве жили. В каком месте, правда, не скажу. Не знаю. Не любили они об этом вспоминать. У них ведь до революции в Москве дом свой был, ну а после семнадцатого года, сама понимаешь… Кому охота воспоминаниями душу травить? Свекровь у меня разумная женщина была. Умница! Вот ты смотри, Наташа, как интересно получается, ты ведь у нас в семье уже третья будешь. Я — Наталья, ты Наталья и свекровь у меня тоже была Наталья. Не иначе это судьба такая. Не забыть Мише сказать, что ему тоже надо обязательно на Наталье жениться.

— Ну, это вряд ли, Наталья Васильевна. Среди девушек его возраста Наташ практически не встречается. Во всяком случае, я не встречала. Ни в школе, ни в институте у Миши ни одной Натальи не было. Все больше Ани да Маши. Не модное у нас с вами имечко.

— Тогда пусть Кирилл женится на Наташе, — упорствовала маман. Ее не так то легко сбить с толку. — Это еще и лучше. Коля мой тоже в семье младший был. Знаешь, Наташа, я тебе так скажу, Мише вообще уже пора женится. Кирке надо еще университет закончить, а этому нужно сказать: пусть женится. Интересно ведь посмотреть, кто у него родится: мальчик или девочка. Давно у нас в семье девочек не было.

— А Ниночка?

— Что Ниночка? Ниночка совсем другое дело. Она мне внучка. Приемная, правда, но ты же знаешь, люблю ее как родную. Я тебе про правнуков толкую. Очень мне хочется на правнуков посмотреть. Очень даже. Вот свекровушка моя, царство небесное, так детишек Василия и не увидела. Не привелось.

— У него были дети?

— Какая ты смешная, Наташа! Говорю же тебе: не знаю. Не знаю я про Василия ничего. Ровным счетом ничегошеньки. Может, и были. Как не быть! Мужчина он был видный. Фадеевы все видные. Очень даже. Женился, поди, в Китае, и дети, должно быть, были. Живой человек. Очень даже. Как без детей? Наверняка были. Чего б тогда их свекровь дожидалась, если б их не было?

— Они переписывались?

— Кто?

— Василий с родителями.

— Может, и переписывались. Нерегулярно, конечно, но весточки из Китая от него приходили. Это я знаю наверное. Пока родители живы были, связь между ними какая-то была. Только не особенно старики на эту тему распространялись. Боялись другим своим детям и внукам жизнь испортить. Рудольф в Министерстве иностранных дел работал, Коля мой, сама знаешь, замполитом полка был, а тут родственник заграницей. Родной брат! Не успеешь оглянуться, как и сам в «нежелательные элементы» попадешь или еще куда подальше. Говорю же тебе: не принято было про прошлое вспоминать. Времена такие были. Это сейчас, после перестройки, модно стало. Все кинулись себе родословные выправлять, корни искать дворянские. А раньше этого не было. Раньше про такие дела молчок. Мы ведь с Николаем Максимовичем моим сразу после войны поженились, а Мао Цзэдун к власти только в пятидесятые годы пришел, сама знаешь.

— В сорок девятом, — поправила я. Меня не так то легко сбить с толку. — Китайская Народная Республика была провозглашена в 1949 году. Коммунистическая армия победила в гражданской войне с националистами, Чан Кайши бежал на Тайвань, и к власти пришел Мао Цзэдун. Это было в сорок девятом.

— В сорок девятом или в пятидесятом — какая разница? — возмутилась свекровь. — Я ведь тебе про другое совсем толкую. Наши-то русские, которые после революции в Китай эмигрировали, после окончания Второй мировой войны потихоньку на Родину возвращаться стали. Вертинский, например, Александр Николаевич. Ваши пальцы пахнут ладаном… Помнишь? Какой чудесный был романс. Я вообще все романсы в его исполнении очень люблю. Очень даже. Так вот он вернулся в Советский Союз со всей своей семьей. Жена и две маленькие девочки. Марианна и Анастасия. Тоже потом артистками стали. Ну да ты сама знаешь. Они много раньше в кино снимались. Красивые такие. Прелесть! И жена у него, между прочим, тоже актриса была. И тоже очень, очень красивая. Очень даже. Она, помнится, еще в детском фильме играла. В этом… В… Как его? Забыла название. Да ты видела этот фильм. Не могла не видеть. Папа у нее там жабой был. Толстый такой, неприятный мужчина. Фамилию его я, конечно, не помню. А правду сказать, никогда и не знала. Неинтересно мне это было. Очень уж он там неприятный. Удивляюсь я, Наташа, как артисты на такие роли соглашаются. Такой страшный, жуть прямо, а фильм сам по себе очень даже хороший, вот только название не помню. На языке вертится, а сказать не могу. Прямо беда у меня, Наташа, с памятью стала. Вроде и помню все, все, все, а вроде и не помню ничего. Вот теперь вот мучиться буду, пока не вспомню.

— «Королевство кривых зеркал», — сжалилась я. — Вы говорите про фильм «Королевство кривых зеркал». Только папа у нее там не жабой был, а то ли ястребом, то ли орлом. В общем, птицей какой-то.

— Точно, точно, — согласно закивала маман, — птицей. Носатый такой. Это я хорошо помню. Очень даже. Породистый такой мужчина. Тоже, наверное, из эмигрантов. Белая косточка. Многие тогда на Родину после войны возвратились. А Василий наш, видишь ты, не приехал. Ни в сороковые, ни в пятидесятые не приехал. В пятидесятые годы, когда Мао к власти пришел, свекровь все глаза проплакала. Все Васю своего ждала, надеялась повидаться перед смертью. Не дождалась, умерла. Вскоре за ней и отец умер. С их смертью связь с Василием совсем оборвалась. Мы ведь с Колей в Прибалтике жили, потом в Ленинграде, сама знаешь, а родители Колины в Москве. Честно сказать, так я свекровушку свою всего два раза в жизни и видела. Один раз вскоре после свадьбы мы к ним в гости ездили, другой раз — когда Славик родился. Так что я мало что знаю про Василия-то Максимовича. Коля мой, царство ему небесное, вообще не любил на эту тему говорить. А может, и самому ему мало что было известно. Говорю же тебе, родители у него хорошие люди были, разумные, оберегали своих детей от неприятностей. Ничего лишнего им не рассказывали. Знаешь, Наташа, я свекровь свою, царство ей небесное, очень даже понимаю. Очень даже! Сама мать. Только у меня всего двое детей, Славик да Валерка, а у нее их девять человек. Почти столько же, сколько пальцев на руках. Ну-ка, попробуй, резани ножом по любому, одинаково больно? То-то и оно. Так и с детьми. За каждого душа одинаково болит. И за Василия Максимовича у нее вся душа изболелась, и за других своих детей переживала. Потому и не рассказывала им ничего лишнего. Все молчком. Хотя, конечно, интересно. Интересно было бы мне посмотреть, какие они из себя наши китайские родственники. Вдруг он на китаяночке женился. Василий-то? А что? Очень может быть. Очень даже. Среди китаянок очень даже красивые попадаются. Вон статуэтки фарфоровые какие красивые у мамы твоей в горке стоят. Руки у них очень даже изящные, и черты лица тонкие, и платья такие необычные, и прически. Прелесть! Я слыхала, смешанные браки не такая уж большая редкость в те годы была. Особенно в Харбине. У нас соседка была, еще до войны в одном доме на Удельном проспекте жили, так вот она тоже родилась и выросла в Харбине. Отец у нее строитель был и строил Китайскую Восточную железную дорогу. Еще при царе строил. Так вот эта тетя Маня, помнится, вспоминала, что у них в школе училось много ребятишек от смешанных браков. Отец, например, китаец, мать русская, это чаще встречалось. Отец русский, мать — китаянка, это реже было. Но ведь было же. Может, и наш Василий на китаянке женат? Представляешь, если у нас в Китае и сейчас родственники живут. Идешь ты себе по Пекину, гуляешь, ни о чем таком и не помышляешь, а навстречу тебе Славикин двоюродный брат идет. Или сестра, например. Интересно ведь, правда же? На-ка вот! — «Мама в законе» достала что-то из кармана передника и протянула мне. — Возьми, пока не забыла.

Я с подозрением посмотрела на знакомую темно-фиолетовую баночку. От нехороших предчувствий заныло сердце.

Этот дорогущий швейцарский крем для лица Слава подарил мне еще на Новый год. Пользоваться же им я начала лишь пару недель назад.

До этого все жадничала. Жалко мне было такой дорогой крем на себя тратить.

Пока глянула как-то утром в зеркало и ужаснулась. Караул! Вылитая черепаха Тортилла.

Вот тогда-то я и решилась вскрыть бесценную баночку. В порыве отчаяния.

Пес с ними, с деньгами!

— Что это? — упавшим голосом поинтересовалась я у «мамы в законе».

— Баночка из-под крема.

— Из-под крема?!! То есть, вы хотите сказать, она пустая? А где же крем? — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Кончился. — Охотно пояснила маман. — Там было всего-ничего. Один раз пятки помазать.

— Пятки? — Я боялась поверить в случившееся.

— Хороший крем, — с чувством глубокого удовлетворения сказала свекровь. — Жирный. Хорошо помогает. Очень даже. Один раз как следует, густо так, с желанием намазала, и порядок. Все прошло. У меня знаешь, Наташа, пятки с возрастом сохнуть стали. Особенно, когда босиком похожу. А ведь охота другой раз по травке босиком походить. Очень даже! И полезно. Я сама читала. Через босые ноги все лишнее электричество, которое в организме оседает, в землю уходит. А ноги болят!

— Наталья Васильевна, я вас умоляю, есть же специальный крем для ног. На нем так и написано: «Крем для ног». В красном тюбике. Я недавно вам покупала.

— Так он же в тюбике, сама говоришь.

— Ну и что?

— Как это что? Голова твоя садовая! В тюбик ведь землю не положишь. Говорю же тебе, мне баночка нужна была. Я поискала, поискала, вначале у себя, потом у Екатерины Федоровны спросила — ничего нет. Ничего подходящего. Потом у тебя в комнате посмотрела, гляжу — стоит. По размеру вроде подходит, симпатичненькая такая. Ну, я ее заранее и подготовила. А то у вас вечно, на охоту собираться, собак кормить. На-ка вот, пока руки в грязных перчатках, положи земельки туда. В Китай поедешь, с собой возьмешь. На всякий случай. Может, доведется тебе Василия Максимовича нашего разыскать, так отдашь ему от меня, скажешь, сноха ваша, Наталья Васильевна, вдова брата вашего покойного Николая Максимовича, просила Вам передать, дескать, это земля с Родины. Ему приятно будет. А если поздно, сама понимаешь, если преставился наш Василий Максимович, так ты в могилку к нему эту земельку подсыплешь. Все ж таки, что бы там кто ни говорил, а всякому человеку охота в родной земле покоится.

Глава 6

— Вот и ладушки, Юлиана Сергеевна, порядочек. Можете теперь отдыхать себе спокойненько, — наигранно бодрым тоном распорядилась словоохотливая медсестра, вколов Юлиане лошадиную дозу витамина «B».

— Спасибо, Леночка, — она перевернулась на спину.

— Через полчасика у вас подводный массаж, в двенадцать тридцать — УЗИ органов малого таза, а в тринадцать ноль-ноль — лечебная физкультура. Потом обед, бла-бла-бла, бла-бла-бла, — неугомонно стрекотала сестра милосердия, бессмысленно кружа по палате.

Есть же люди навязчивые! Болтуха! Неужели не понимает, что ее разговорами тяготятся.

И голос такой неприятный, будто рашпилем по металлу: туда-сюда, туда-сюда. Аж мурашки по коже.

«Можете отдыхать!» — мысленно передразнила она надоедливую визгуху.

С тобой отдохнешь, пожалуй. Дожидайся!

Подавив раздражение, Юля с благодарностью посмотрела на свою мучительницу:

— Да, да, я помню. Спасибо большое! — Лучезарно улыбаясь, она достала из тумбочки плитку шоколада.

— Ну что вы, Юлиана Сергеевна? Зачем? — Увесистая шоколадка молниеносно исчезла в бездонном кармане.

— Как это зачем? К чаю, Леночка, — едва сдержавшись, чтобы не скрипнуть зубами, приветливо пояснила она, — к чаю. Мне никто не звонил?

— Ой! — Схватившись за грудь нулевого размера, Леночка вполне правдоподобно изобразила искреннее огорчение. — Звонили! Юлиана Сергеевна, миленькая, звонили. А как же! Два раза звонили. Мужской голос. Оба раза один и тот же. Первый раз звонили, вы спали еще. А второй — на кровь ходили. Бла-бла-бла, бла-бла-бла…Я еще подумала, надо же какой голос приятный у мужчины. Счастливая какая, думаю, Юлиана Сергеевна. Бла-бла-бла, бла-бла-бла…. Не забыть, думаю, сказать. Надо же из головы вон! Бла-бла-бла, бла-бла-бла… Баритон, прямо, бархатный. Бла-бла-бла…

— Кто звонил? Не представились? — светясь доброжелательностью, мягко перебила она.

— Представились, представились. Обязательно представились. А я не сказала разве? Вот голова! Вы уж извините меня, закрутилась. Представились, Юлиана Сергеевна. Надо же, не сказала! Бла-бла-бла, бла-бла-бла… Первый раз, правда, это когда вы спали еще, не представился. Ничего не сказал, врать не стану. Только спросил, есть ли на отделении пациентка Юлиана Сергеевна Разгон и не может ли она подойти к телефону. Я говорю, нет, мол, не может, у нее, мол, постельный режим. Бла-бла-бла, бла-бла-бла… А он еще раз позвонил, чуть позже, когда вы на кровь пошли. И вот тогда уже представился. Если честно, Юлиана Сергеевна, я тут его сама спросила: «Вы кто ей, говорю, Юлиане Сергеевне, будете?». Это когда он в подробности стал вникать. Мол, какой-такой у Разгон диагноз, да давно ли она у вас на отделении лежит, да какое у нее самочувствие, да какое у нее состояние, да какой, мол, у вас в больнице режим, и когда можно будет подъехать, чтобы навестить больную? Я тут его и обрезала. Нет, вы не думайте, я ему вежливо так сказала, по инструкции, дескать, посторонним справок не даем. Бла-бла-бла, бла-бла-бла… Кто, говорю, вы больной Разгон будете? Он тогда и представился. Я ему говорю, очень, говорю приятно. Бла-бла-бла, бла-бла-бла…

Юлиана утомленно прикрыла глаза. Смирилась, поняла, что задавать наводящие вопросы бессмысленно. Будет только хуже. Наводящие вопросы лишь подстегнут неуемную словоохотливость сестры милосердия.

Прикрикнуть на болтунью? Бесполезно.

Офигевшая кретинка от медицины не поймет, чем вызвана такая бурная реакция всегда спокойной и выдержанной пациентки Разгон.

Не поймет и обидится. От обиды начнет пакостить по мелочам.

Подставлять свою попу обиженной медсестре это, знаете ли, развлечение на любителя. Кто даст гарантию, что в ее шприце окажется именно то лекарство, которое доктор прописал? То-то и оно!

Нет уж, пусть поговорит. Должна же эта тупица когда-нибудь наговориться?!

Должна, должна. Так не бывает, чтоб говорили вечно.

Перпетуум-мобиле — понятие из разряда мистического.

Пусть поговорит. Юлиана подождет, потерпит. Вот так, расслабившись и прикрыв глаза.

Глаза — зеркало души. Глаза могут выдать.

Глянет недалекая Леночка в Юлькины неземной красоты глаза и вмиг поумнеет. А, поумнев, поумневшая Леночка не успеет своим умом и воспользоваться, так как в ту же секунду рухнет замертво.

Потому что ненависть убивает. Юлиана это знает наверняка.

Иначе, какой тогда был бы смысл в ненависти?

Во всем должна быть своя логика.

— Бла-бла-бла, бла-бла-бла… Не волнуйтесь, говорю. У Юлианы Сергеевны вашей, говорю, состояние, говорю, сейчас хоть и тяжелое, но стабильное, и самое страшное, говорю, уже позади. А он опять про свое гнет, когда можно будет больную Разгон навестить. А я ему: посещения, говорю, запрещены. На отделении карантин. Бла-бла-бла, бла-бла-бла… Он говорит, мол, спасибо, и отключился. А я, помнится, еще подумала, Юлиана Сергеевна, спасибо-то оно спасибо, только почему же он раньше-то не звонил, если он действительно ваш муж. А?

— Муж? — Юлиана слегка приподняла бровь.

— Муж! Муж! — Неизвестно чему обрадовалась вконец распоясавшаяся от ее внимания Леночка. — Муж, он самый. Так и сказал: «Муж спрашивает». Бла-бла-бла, бла-бла-бла…

— Му-уж, — неторопливо, с чувством повторила она.

Словно попыталась припомнить, какое оно на вкус, это подзабытое словечко «муж».

С последним своим мужем Юлиана рассталась уж года четыре тому назад или три? Дай бог памяти!

Она презрительно наморщила носик. Если честно, то вспоминать о том, с каким жутким скандалом она разводилась со своим последним «папиком», ей совершенно не хочется.

Одна радость, именно в этом своем, третьим по счету браке она наконец-то поняла, что быть мужниной женой это занятие не по ней. Она не хочет быть замужем ни за этим конкретным мужчиной, ни за каким-либо другим. По определению не хочет.

Нет, она не поменяла сексуальную ориентацию. Упаси бог! Просто в один прекрасный момент Юлька четко осознала, что иметь при себе мужчину в статусе любовника всяко приятнее и выгоднее, нежели иметь того же мужчину, но уже в статусе законного супруга.

Здесь нужно оговориться, что все вышесказанное относится только к отношениям с состоятельными мужчинами, ибо опыта замужества с малообеспеченными горемыками у Юлианы, слава тебе господи, никогда не было и быть не могло.

Неудачников и лохов она к себе и на пушечный выстрел не подпускала. На фига козе баян, по кустам его таскать?

К счастью для нее, Юлиана не принадлежит к той «редкостной» на Руси породе любительниц лепить себе мужа своими собственными руками, дескать, выйдешь замуж за лейтенанта, помотаешься с ним по гарнизонам, затерянным по медвежьим углам нашей необъятной родины и на исходе жизни станешь ты, моя терпеливая, генеральшей. При хорошем раскладе, разумеется. Всего-то ничего подождать придется, лет двадцать, тридцать. Не больше! Не успеешь и оглянуться.

Нетушки! «Я его слепила из того, что было», эта песенка не про нее.

Юлиана хотела получить от жизни все и сразу, поэтому замуж выходила не по любви, а по расчету.

Не ее вина, что расчет этот оказался неверным в принципе.

Кто же знал, что женатые мужики все, как один, отмороженные! Думают, осчастливили девушку штампом в паспорте, значит, купили ее со всеми потрохами.

Что дает замужество женщине? (Речь идет, повторимся, только об удачном замужестве).

Совершенно справедливо. Удачный брак дает замужней даме материальную стабильность и уверенность в завтрашнем дне.

Чем грозит замужество женщине? Даже самое, самое со всех точек зрения идеальное замужество?

Правильно. Зависимостью! Социальной, духовной, материальной зависимостью от мужа!

Вот и решайте теперь, стоит ли игра свеч?

С кем вам по жизни будет комфортнее, с прижимистым мужем, уверенным в том, что никуда вы от него не денетесь, или же с щедрым любовником, готовым постоянно доказывать вам свою заинтересованность в продолжении ваших отношений?

Вот только не надо «ля-ля»! Не надо сейчас этих розовых соплей про любовь-морковь. Все романтические сказочки про неземную любовь и высокие отношения на самом деле — нереальная фигня. В реальной жизни такого нет и быть не может!

Ах в литературе… В классической?

Кому вообще она на фиг нужна эта долбаная любовь, воспетая в классической и в не очень классической литературе?

Что же касается физиологии, или страсти, это как вам будет угодно, то на силу и глубину страсти штамп в паспорте, если и влияет, то совсем не в ту сторону, на которой настаивают ханжи вроде оголтелых библиотечных подружек ее маменьки.

Тьфу, тьфу, тьфу, не к ночи будут помянуты!

К сожалению, эти умозаключения были сделаны Юлианой не на пустом месте. К такому выводу она пришла, изрядно потрепанная выяснением семейных отношений, имея за плечами три замужества, потратив на своих бывших мужей уйму сил и времени.

Смешно теперь вспоминать, как несостоявшаяся фотомодель Юлечка Разгон стремилась выйти замуж. Какие надежды возлагала она на брак, как тщательно выбирала подходящего, с ее точки зрения, кандидата на роль мужа, на какие уловки и хитрости пускалась, чтобы охмурить этого вожделенного кандидата и женить его на себе. Как искренне радовалась, подцепив достойного, по ее понятиям, мужа.

И что? Да ничего!

Ничего плохого про финансовое состояние своих экс-супругов Юлиана Разгон сказать не может. Они не обманули ее ожиданий в том, что касалось их финансового благополучия. Все три ее бывшеньких были людьми обеспеченными, а по меркам того времени их даже можно было считать людьми богатыми.

Беда в том, что они не хотели делиться своим богатством с ней, своей законной супругой.

И первый, и второй, и третий благоверный Юлианы предпочитали самостоятельно распоряжаться своими состояниями.

Сами зарабатывали денежки, сами их и тратили. Вот такая вот у них была тупая козлиная логика.

Юлечку к своему бизнесу они не подпускали!

Нет, нельзя сказать, что мужья держали ее в черном теле. Такого не было.

Она получала ежемесячно энную сумму на «булавки» и могла тратить ее по своему усмотрению. Этих денег хватало на фитнес, на салон красоты, на шопинг. И только!

Такое положение дел ее не устраивало. Юлиане хотелось большего. Она не желала оставаться в тени богатого супруга, прозябая всю жизнь на вторых ролях.

Она сама рвалась к власти!

Вот уж действительно, аппетит приходит во время еды.

В первый раз собираясь замуж, она и в мыслях подобные глупости не держала.

Какая власть? О чем вы? Не до жиру, быть бы живу!

Тогда, в лихие девяностые, восемнадцатилетняя Юлька считала, что, выйдя замуж, решила все свои проблемы.

Квартира, машина, красивые шмотки из дорогих магазинов, поездки за границу…

Благодаря материальному достатку, она и в моральном отношении почувствовала себя гораздо увереннее. Взяла, так сказать, реванш за прошлые унижения.

Она ведь тогда чуть в «дурку» не загремела после того, как ее «голубая» мечта о блестящей карьере фотомодели в одночасье разбилась вдребезги.

Школу бросила, работы нет. Сутки через трое продавщицей в ларьке на автобусной остановке, куда ее пристроил Ленчик Левандовский, разве ж это работа для девушки с амбициями?

Разве о таком будущем она для себя мечтала, с кровью выдирая из родителей деньги на школу фотомоделей?

Когда эта, с позволения сказать, модельная школа накрылась медным тазом, Юлька не сдалась, не опустила руки.

Нет, всеми правдами и неправдами она раздобыла денег и кинулась на кастинг в другое модельное агентство. Благо агентств этих расплодилось тогда уже в славном городе Санкт-Петербурге великое множество.

Пришла на кастинг, а там снова облом. Да еще какой!

От безысходности и позора она тогда на себя чуть руки не наложила.

Ей до сих пор ночами один и тот же кошмарный сон снится, как идет она по двору, а девчонки ей вслед пересмеиваются:

— Смотрите, смотрите, наша крысавица идет. Какие люди и без охраны! Пешедралом. Небось мерина покупатели скоммуниздили, пока в ларьке пивом торговала. Эй, неперспективная, широко шагаешь, штаны порвешь!

Накрепко к ней тогда приклеилось это «неперспективная».

Откуда девчонки узнали, что Юльку в модельном агентстве бортанули, назвав «неперспективной», сказать сложно.

Скорее всего, это маменька с кем-нибудь из соседок поделилась. Вот уж действительно недержание у человека.

Как бы то ни было, именно так и сказала ей менеджер агентства: «Ты неперспективна».

Сказала как припечатала, когда Юлька обратилась к ней за разъяснениями, по какой причине не прошла кастинг.

— Почему? — растерянно лепетала красная как рак Юленька. — Почему нет?

— Потому что вы нам не подходите, — равнодушно пожала плечами холеная дама с лицом партработника.

— Но почему?

— Не представляете интереса.

— Как это?

— Очень просто. Ты нам неинтересна, потому что у тебя рост маленький. Ты неперспективна!

— Как это маленький? У меня?! У меня рост метр шестьдесят семь, — гордо сказала она и поспешно добавила: — Это если без каблуков.

— Это и ежу понятно, что без каблуков, — ухмыльнулась мадам. — Ты на показах бывала когда-нибудь? Видела, какие девочки на подиуме работают? Ты вообще моделей вживую видела?

— Я?! — Возмутилась Юленька. — Конечно, видела. Я, между прочим, сама модель. Я школу модельную закончила. Почти закончила, — смешалась она под ироническим взглядом своей собеседницы.

— Почти, говоришь. Почему же тебя отчислили, если не секрет?

— Меня не отчислили, — обрадовано затарахтела она, — просто школа закрылась. — Ей показалось, что тетка смягчилась, узнав, что перед ней стоит не неопытная девчонка, а без пяти минут фотомодель. — Всего неделя осталась до конца занятий. Уже дипломы готовились вручать, но что-то там такое у них случилось… Я не знаю…

— Директора твоей школы моделей не Вероникой случайно зовут?

— Вероника Анатольевна.

— Понятно, — устало кивнула дама-менеджер. — Я вижу, ты девочка неглупая, и буду говорить с тобой откровенно. В модельном бизнесе главное не диплом, а внешность. Внешность в нашем деле это все! Поняла? Внешность и характер. Ну, характер у тебя, положим, есть. Девочка ты, я вижу, настойчивая, своего добиваться умеешь. А вот рост у тебя не тот! С таким ростом на подиумы не пробьешься. Не обижайся. Я тебе добра желаю, потому и трачу на тебя сейчас свое время. Ты можешь еще хоть сто таких модельных школ, как у этой Вероники Анатольевны, закончить и в каждой получить по диплому, только толку от этого не будет. Пойми: модельный бизнес не для тебя. Все! — Она взмахнула рукой. — Следующий!

Юлиана нашла в себе тогда силы. Справилась. Не стала ни вешаться, ни травиться, и даже экзамены сдала на аттестат зрелости.

Правду сказать, в этом была больше мамашина заслуга. Это она тогда подсуетилась.

Подружка у маменьки в школе рабочей молодежи библиотекаршей работала. Вот они на пару Юльку в эту самую вечернюю школу и пристроили. На птичьих правах, в самом конце учебного года, но сумели-таки. Впихнули, как говорится, в последний вагон.

Получила Юлька аттестат об окончании средней школы и засобиралась замуж.

Обстоятельно, со всей ответственностью она стала подыскивать себе подходящего спутника жизни.

Не за Ленчика же Левандовского ей было замуж идти. В самом-то деле!

Да тот и не звал!

Жениха себе Юлиана нашла довольно быстро. Что неудивительно при ее-то уме и внешности. Будущему супругу, в отличие от модельного бизнеса, Юлькиных 167 см роста за глаза хватило.

Правду сказать, сам жених и ростом не вышел, и внешностью был неказист. Ну да с лица не воду пить!

«Были бы деньги, остальное приложится!» — так думала она тогда.

Так думает и сейчас.

Изменять мужу Юлечка начала в первый же месяц после свадьбы, едва-едва из свадебного путешествия успели вернуться.

А что? Ничего удивительного. Она ведь живой человек, у нее кровь играет, а тут этот, прости господи, кошелек с ушками!

Впрочем, погуливала Юлька от мужа предельно аккуратно, благоверный о том, что молодая супруга ходит на сторону, не подозревал, и брак этот распался вовсе не по причине ее измен.

Просто Юлиана нашла себе более подходящего мужа. Более состоятельного и более привлекательного, нежели предыдущий.

К сожалению, более подходящий оказался и более требовательным. Второго супруга Юлианы переклинило на желании иметь детей.

— Хочу от тебя ребенка! — С этим они ложились.

— Почему ты не хочешь детей? — С этим они вставали.

— Почему это не хочу? — кротко возражала она. — Хочу. Очень хочу. Двоих. Мальчика и девочку.

На самом деле иметь детей она не хотела. Ни сейчас, ни потом, никогда!

Рожать ребенка, сознательно повесив себе тем самым ярмо на шею на всю оставшуюся жизнь, — это занятие не для нее. Увольте, пожалуйста!

Юлиана не пошла бы на это ни за какие деньги!

А уж тем более за те, что были у ее второго мужа.

Сказать мужу прямо, что дети, по ее глубокому убеждению, это все фигня, и не просто фигня, а фигня инфернальная, Юлиана побаивалась.

Ей не хотелось выглядеть в его глазах этакой циничной оторвой, которой она по сути и являлась.

Она опасалась, что такими откровениями может разрушить не только свой «светлый образ», но и вполне благополучный брак, поэтому предпочитала тянуть время и водить мужа за нос, потчуя его фантазиями на тему о своей неготовности стать матерью.

— Мальчик пусть будет похож на тебя, дорогой, а девочка на меня. Или нет, девочка лучше тоже пусть будет похожа на тебя. Пусть все наши дети будут похожи на тебя, дорогой. Ты такой у меня красивый, такой умный, такой образованный. — В этом месте дорогой, как правило, самодовольно ухмылялся, а Юлиана пускала слезу. — А я… Я… Дорогой, я боюсь, что не смогу стать нашим детям хорошей матерью. Понимаешь, мне кажется, я не смогу им дать достойного воспитания. Ты же знаешь, я так хотела продолжить образование, но мои родители… Они… В общем, у них совсем не было денег. А тут мне предложили эту работу, я согласилась, чтобы помочь им. Я думала, что смогу учиться и работать. Но… Ты же знаешь модельный бизнес. Там это невозможно по определению, постоянные показы, разъезды… Нет, я не жалуюсь, я любила свою работу, ты же знаешь, меня очень ценили. Все просто плакали, когда я отказалась возобновлять контракт. Но теперь… Дорогой, меня мучает это жуткое чувство неуверенности в себе, чувство собственной несостоятельности. Я боюсь, это может повредить нашим детям.

Дорогой повелся, внял доводам и уговорил ее поступить на платное отделение психологического факультета Гуманитарного университета.

Долгожданная беременность и получение диплома совпали по времени. Муж был на седьмом небе от счастья.

А потом разразился этот ужасный скандал со свекровью, угроза выкидыша, больница, потеря ребенка.

Дай бог памяти, не в этой ли самой палате она тогда лежала. Нет, кажется, в другой. Та была чуть поменьше.

Да, сколько лет прошло, страшно подумать.

Муж тогда очень переживал. Бедняжка! Он до сих пор не знает, что никакой беременности не было.

Юлечка с удовольствием потянулась. Жаль, в ней пропала не просто хорошая, а очень хорошая актриса!

И психологию в универе она изучала не зря. Вон как все правильно рассчитала.

Если и удивилась сегодня звонку «своего мужа», то совсем чуть-чуть. Самую малость. Можно сказать, не удивилась вовсе.

Она ведь умница. Так и думала, что от Левандовского ей позвонят именно сегодня. В понедельник тринадцатого. Ни днем ранее.

Ленчик сам это предложил:

— Не звони мне попусту, не надо. Ни к чему лишний раз светиться. И не думай ты об этом, Юль. Забудь. Не стоит оно того. Я сам за всем прослежу. Все будет окейно. Позвони мне… — он глубокомысленно закатил глаза, — позвони дня за два до вашего отъезда. Да, точно, за два дня. Вы когда улетаете? В среду вечером? Тогда контрольный звонок назначим на понедельник. Это какое число у нас получается? Тринадцатое, говоришь? Нет, тогда понедельник отпадает. Понедельник тринадцатое — это не мой день. Я человек суеверный. А ты? А? Юленька? Ты у нас суеверная? Что скажешь? В приметы веришь?

Юлиана неопределенно пожала плечами и, тяжело вздохнув, закатила глаза.

Понимай как знаешь.

— Вот и ладненько, — удовлетворенно кивнул Левандовский. — Это хорошо, что мы понимаем друг друга с полуслова. Я рад. Значит, ты позвонишь мне в воскресенье, и мы договоримся о встрече. Тогда и обговорим все детали, тогда же получишь реквизит. — Он гаденько ухмыльнулся.

Вербовщик фигов!

— А пока… Пока отдыхай, не суетись. Такой элегантной дамочке суета не к лицу. Расслабься и получай удовольствие. Побалуй себя! — Самодовольно улыбнувшись, Ленчик снисходительно кивнул на жиденькую пачку зеленоватых бумажек, сиротливо лежащую на столе.

Офигевшее животное этот Ленчик. Организует заказное убийство и расплачивается с киллером долларами. Дол-ла-ра-ми!

Крохобор!

Кому нужны эти фантики? Все цивилизованные люди давным-давно перешли на евро.

По нынешним временам за баксы только птички чирикают.

Побалуй себя! Ага, разбежалась! Ноги в руки и бегом тратить денежки, неправедным путем нажитые.

Скупердяй в авторитете!

Как можно себя побаловать на пять тысяч долларов? Как он себе представляет такое баловство?

Юлиана сдержанно улыбнулась и смахнула доллары в сумочку:

— Спасибо.

— Значит, договорились? — Недоуменно вскинул бровь Левандовский.

Не ожидал, видно, от Юли такой сдержанности. Придурок! Думал, она зарыдает от счастья при виде этакой «прорвы деньжищ».

— В воскресенье, двенадцатого! — Она подставила щеку для поцелуя. — Пока, дорогой. До встречи. Позвоню, как договаривались.

Как договаривались, она не позвонила. Не смогла! Попала в больницу.

— Ах, Ленчик, это ужасно! Я так виновата перед тобой. Прости, мне страшно неудобно. — Она снова и снова прокручивала в уме слова, которые скажет Левандовскому в свое оправдание. — Прямо не знаю, что и делать. Я жутко подвела тебя!

Нет, не годится. Ее оправдательная речь должна быть естественной.

Так обвинять себя — это уже чересчур. Перебор будет!

Ленчик — человек неглупый. Почувствует фальшь, сразу заподозрит неладное.

Здесь очень важно соблюсти меру. Не слишком себя оправдывать и не переборщить с извинениями.

О чем говорит человек, недавно перенесший тяжелую операцию? Правильно, о своей операции и о себе любимом. Это нормально. Это здоровый эгоизм.

Больного человека волнуют только проблемы, связанные с его собственной болезнью и с его собственным выздоровлением. Все остальное отходит на второй план.

— Это так ужасно, Леня. Ты себе не представляешь! Мне было так плохо, я даже «скорую» не могла себе вызвать. Спасибо мама приехала. — Здесь, пожалуй, будет уместно пустить слезу. — Понимаешь, я была без сознания. Очнулась, лежу под капельницей. Я в шоке, Леня, просто в шоке. Все произошло так неожиданно. У меня даже времени не было тебе сообщить…

Она вздрогнула и посмотрела на часы. Без десяти двенадцать! Еще немного и опоздала бы на подводный массаж.

А все медсестричка Леночка с ее пустой болтовней.

Юлиана достала из стенного шкафа купальник и махровое полотенце.

Хорошая штука этот подводный массаж. Всего три сеанса было, а уже чувствуется результат. И шею не тянет, и поясница не болит.

Не забыть сказать лечащему врачу, чтобы назначил ей еще пять дополнительных сеансов.

Все-таки интересно, чем помешал Левандовскому невезучий профессор Алсуфьев.

Что движет Ленчиком? Месть или корысть?

Для мести нужны причины.

Юлиана на поиске этих самых причин разве что голову себе не сломала.

Был бы Ленчик студентом, тогда понятно! Этот урод с завышенной самооценкой вполне способен шлепнуть незадачливого преподавателя за поставленную двойку. Даже много лет спустя.

Но Ленчик никогда не учился в вузе. Она это знает наверное. Он за версту обходил все учебные заведения.

Что мог такого страшного сделать профессор авторитету, чтобы подвигнуть того на мщение?

Ногу в метро отдавил?

Ленчик не пользуется общественным транспортом. Лет эдак двадцать уже как не пользуется.

Месть на почве кровного родства?

Юлиана и этот вариант обкатала. Чего только не передумаешь, лежа на больничной койке.

А что? По возрасту, профессор вполне годится Ленчику в отцы. Убежденный холостяк Алсуфьев заделал по молодости ребеночка и соскочил…

А дальше — классика жанра! События развиваются по классическому сценарию классической мыльной оперы.

Левандовский мстит за поруганную честь дражайшей маменьки и свое босоногое детство?

Юлиана не выдержала и рассмеялась себе в лицо, благо стояла в этот момент перед зеркалом.

Абсолютная фигня!

Слишком уж они разные. Харизматичный, самоуверенный до наглости хозяин жизни Левандовский и рефлектирующий интеллигент Алсуфьев.

К тому же нельзя сбрасывать со счетов и папеньку Леонида, Левандовского старшего, известного в своем микрорайоне алконавта и дебошира. Если Ленчик не прекратит глушить вискарь ведрами, то лет через десять, пятнадцать внешне превратится в полную его копию.

Юлиана заколола волосы гребнем и натянула купальник.

По всему выходит, что кончать с Алсуфьевым Ленчик вознамерился из корыстных побуждений.

Недвижимость! Вот он ключик к разгадке.

Алсуфьев — коренной петербуржец, из хорошей семьи.

Юлиана слышала, как лаборантки на кафедре стрекотали о квартире в центре и профессорской даче, то ли в Репино, то ли в Комарово…

Ленчик, конечно же, человек не бедный. У него этой недвижимости как грязи! И в Питере, и под Питером, и в Испании, и в Финляндии…

Но ведь денег много не бывает. Это всем известно. Азбучная истина!

А Левандовский своего не упустит.

Она поправила бретельки и, озабоченно улыбнувшись своему отражению, покрутилась перед зеркалом.

Похоже, солярий ей тоже не помешает. Месяца не прошло, как с Кипра вернулась, а вид у загар уже не тот. Пожалуй, пяти сеансов будет достаточно. Верно, всего по пять: солярий, подводный массаж и еще пять дополнительных жемчужных ванн.

Сама о себе не позаботишься, никто не позаботится. Чего даром время терять? Выписываться она в ближайшее время отсюда не собирается.

Где это видано, чтоб из хорошей клиники тяжелобольную пациентку через неделю выписывали?

Нет, она еще здесь побудет, пока все не устаканится.

Ленчик должен поверить, что она больна всерьез и надолго. Для него самого будет лучше, если поверит.

Юлиана подставляться не намерена. Не на ту напал!

Если что — пускай пеняет на себя!

Церемониться она не станет. Сдаст ментам и все дела!

Глава 7

Пекинский аэропорт ошеломил, сбил с ног своими масштабами.

Необозримое, какое-то бесконечное, без конца и края летное поле и самолеты, самолеты, самолеты… И на каждом иероглифы, а на хвосте нарисован большой красный дракон.

Ой, нет, вон на том самолете нарисован совсем не дракон, а кто-то другой, больше похожий на некую стилизованную птичку, нежели на сказочное чудовище. И на этом самолете тоже. И на том!

Очевидно, это сказочная птица Феникс. Да, наверное. На одних самолетах изображен символ китайского императора — дракон, а на других — символ императрицы — птица Феникс. Хотя, если хорошенько вдуматься, при чем здесь императорские символы? Ведь Китай — республика и у власти стоят коммунисты.

Странно, почему так безлюдно? Одни самолеты кругом, а людей не видать. Кроме пассажиров с нашего рейса и небольшой группы людей вдалеке (то ли пассажиров, то ли служащих аэропорта, отсюда не разглядеть) на аэродроме больше никого нет.

Наш автобус подъехал к зданию аэропорта. Громадное суперсовременное сооружение из стекла и бетона, и внутри никого. Опять никого. Пусто! Гулкие пустые коридоры, пустые травелаторы, пустые эскалаторы, народ не толпится ни у паспортного контроля, ни у конвейеров с багажом.

Мне представлялось, что в Пекинском аэропорту должно быть крайне шумно, тесно и очень много народу. Этакий «желтый Вавилон».

Все-таки Пекин — гигантский город, и населения в нем почти двенадцать миллионов человек.

Я посмотрела на часы: без пяти минут четыре. Ну, конечно, надо же быть такой дурой! Какое может быть вавилонское столпотворение, если сейчас ночь. Вернее, раннее утро. Четыре часа утра по Москве.

Я еще раз отогнула рукав куртки и внимательно посмотрела на часы. Вот именно, по Москве! Если по московскому времени у нас сейчас утро, то по пекинскому получается… По пекинскому времени у нас сейчас получается… Получается… Что же у нас получается?

Если разница во времени четыре часа, то получается, что в Пекине сейчас двенадцать часов вечера.

Или восемь часов утра?

Нет, это невозможно. Я совсем запуталась. Где Алсуфьев? В какую сторону убавлять-прибавлять эти несчастные четыре часа?

— Сережа!

— Минуточку, — отмахнулся Алсуфьев и, поставив чемодан возле моих ног, умчался за очередной порцией нашего багажа.

Ладно, пес с ними, с этими четырьмя часами. Какая мне на самом деле разница, который сейчас час? Приедем в отель, спрошу у портье.

Я открыла пудреницу и посмотрела на себя в зеркальце. Что ж, учитывая бессонную ночь и десять часов полета, выгляжу я вполне сносно. На свои!

Я поправила тени на глазах, слегка попудрилась и, ободряюще улыбнувшись своему отражению, убрала косметичку в сумку.

Пока все идет прекрасно. Перелет оказался не таким уж утомительным. Правда, из-за чрезмерного нервного возбуждения я не сомкнула глаз, но нет худа без добра. Не выспалась, зато успела подготовиться к докладу. Несколько раз прочитала все от корки до корки, а первые две страницы даже умудрилась выучить наизусть. Почти наизусть.

Теперь я уже не так сильно боюсь этой дурацкой конференции. Почти не так сильно.

— Вот! — Запыхавшийся Алсуфьев прикатил мой чемодан и бодрой рысью вернулся обратно к конвейеру.

Похоже, он нисколько не тяготится своими рыцарскими обязанностями. Во всяком случае, Сергей достойно с ними справляется. Надо же! Кто б мог подумать.

Молодец я! Сумела настоять на своем. Послушалась бы Славочку, сидела бы сейчас на даче, готовила грядки под чеснок. Очень интересное занятие. Очень даже, как сказала бы мама в законе.

Я настояла на своем решении, и вот я в Китае! Даже не верится. Я и в Китае!

В загадочной стране, историческое прошлое которой теряется в библейских временах.

Китай всегда притягивал меня, манил, будил воображение.

Я люблю китайскую поэзию, мне нравятся изысканные сюжеты китайских картин, написанных на рисовой бумаге: туманные водные ландшафты, качающийся на ветру бамбук, усыпанные снегом гроздья рябины.

Меня всегда влекла история Поднебесной и памятники ее пятитысячелетней культуры.

Наконец-то я здесь. Я запросто смогу пройтись по Запретному Городу, увижу Врата Высшей Гармонии, Дворец Небесной Чистоты и Чертог Соединения. Побываю в Ламаистском монастыре, посмотрю на тридцатиметровую фигуру Будды, полюбуюсь…

Мое благостное настроение улетучилось тотчас, как только выяснилось, что Сергей потерял свой багаж.

«Начинается!» — недовольно подумала я и закружила вместе с Алсуфьевым возле конвейерной ленты.

— Это бесполезно, Сережа! Здесь уже ничего нет. Весь багаж с нашего самолета закончился. Посмотри, все пассажиры, с которыми мы вместе летели, ушли, и на табло погасло название нашего рейса. Значит, в самолете ничего не осталось. Надо спросить у кого-нибудь.

— Спросить? — оживился Алсуфьев. — Ты думаешь, надо у кого-то спросить?

— Ну, да. Спроси, пусть узнают. Чего ждать у моря погоды? Мы так только время теряем.

— А у кого, ты думаешь, надо спросить?

— Не знаю, — я огляделась. — У кого-нибудь из служащих, у того, кто за это отвечает, или у того, кто говорит по-английски. Не знаю. Ты ведь уверен, что у тебя было два чемодана?

— Уверен, — слегка помедлив, ответил он.

— Так уверен или нет? Сережа, я тебя умоляю, мне показалось, ты приехал вчера в аэропорт с одним. Небольшой, черный чемодан на колесиках. Ты вез его за ручку?

— Вез.

— А второй? У тебя точно был второй чемодан? Мне кажется, что нет. Сережа, я не помню, чтобы у тебя был еще какой-то чемодан.

— Был, — упрямился Алсуфьев. — Только это не совсем чемодан. Это большой пластиковый кейс.

— Но он у тебя был? Ты в этом уверен? Ты не мог оставить его дома?

— Не мог!

— То есть, когда ты вышел вчера из дома, у тебя были заняты обе руки?

— Да.

— А в такси? Сережа, может быть, ты забыл свой кейс в такси?

— Нет, — упрямо твердил Алсуфьев. — Я не мог оставить его в такси, потому что не выпускал из рук. Всю дорогу до аэропорта я держал этот кейс на коленях.

— Ну, хорошо. А потом? Сережа, что было потом! Ты оба своих чемодана сдал в багаж? Или нет? Может, ты взял его с собой в самолет и там оставил? Вспомни, Сережечка!

Алсуфьев послушно закатил глаза и пожевал губами.

— Нет! — твердо сказал он. — Я не мог забыть его в самолете. В самолет я взял только твою сумку. Вот эту. С докладом. А вторая рука у меня была свободна. Я держал в ней паспорт и билет.

— Гм. Получается, у тебя одна рука была занята и у меня одна рука была занята. У меня было всего три места: сумка, сумочка и чемодан, и у тебя было два места: чемодан и еще чемодан.

— Кейс!

— Подожди, Сережа, не путай меня! Я сама запутаюсь. Без твоей помощи. Итак, у нас с тобой получается, что в багаж мы сдали на двоих три вещи, и тебе должны были дать три багажных талона. Где они?

— У меня, — он достал из бумажника талончики и протянул мне.

— Алсуфьев! Здесь же всего два талона. Где третий?

— Не знаю. Может, я потерял. Или мне его вообще не давали?

— Вот именно, не давали. Если ты уверен, что не забывал свой кейс дома, значит, ты просто не сдал его в багаж. Оставил у регистрационной стойки. Поставил на пол и забыл.

— Ты думаешь? — растерянно пробормотал он. — Думаешь, я оставил кейс в Питере и искать его здесь бесполезно?

— Уверена, — я пожала плечами. — У нас ведь только два талона. — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Да, но…

— Сереж, я тебя умоляю, давай без паники. Пожалуйста! Ничего непоправимого не случилось. Уверяю тебя, твой кейс в целости и сохранности. Сейчас такие времена, что на чужой бесхозный чемоданчик никто не позарится. Тем более в аэропорту. Наверняка, когда пассажиры обратили на него внимание, то подумали, что там бомба, и вызвали службу безопасности. Лежит себе сейчас твой кейс тихо-мирно на полочке в бюро находок, лежит и похохатывает, тебя дожидается. Хочешь, я позвоню Славе, он съездит за ним в Пулково и заберет? Тебе будет спокойнее.

— А это удобно?

— Почему нет?

— Ну-у, не знаю даже. Слава и так крайне загружен, а тут я еще со своими проблемами на его голову…

— Не выдумывай! Скажи мне лучше, что у тебя в нем лежит, в этом кейсе? Ты помнишь? А то Славке чего доброго его не отдадут, если он не сможет точно перечислить, что там находится. Зря только время потеряет.

— Да, я помню. Помню! Сейчас, Наташечка, сейчас скажу. У меня там ноутбук, во-от, запасное зарядное устройство для телефона, во-от, электронный переводчик, второй том монографии Хайнца Хекхаузена «Мотивация и деятельность», во-от, в твердой обложке черного цвета, во-от, и…

Алсуфьев побелел как полотно. У него даже веснушки побелели.

— И?!! Сережа, я тебя умоляю, прекрати меня пугать. Что «и»?!! Что у тебя там было еще?!

— Доклад, — потерянно сказал Алсуфьев. — У меня там лежал доклад, с которым я должен выступать на конференции.

— То есть как доклад?!! Доклад?!! Кошмар какой. Сережа!!! И что теперь? Что ты будешь делать? Нет, это невозможно! Он у тебя один? То есть, я хотела спросить, доклад у тебя распечатан в одном экземпляре?

— Нет, не в одном, — совсем сник несчастный Алсуфьев. — Я распечатал его в двух экземплярах. На всякий случай! — горько усмехнулся он. — И оба печатных экземпляра положил в кейс, там же электронная версия на CD и еще один экземпляр доклада в ноутбуке, который соответственно тоже остался в утраченном кейсе. Видишь, какой я предусмотрительный.

Я хотела было наорать на него, нельзя, дескать, хранить все яйца в одной корзине, но вовремя спохватилась, прикусила язык.

Лежачих не бьют!

Поэтому я сказала совершенно не то, что думала.

— Подумаешь! — с наигранным оптимизмом бодро заявила я. — Потерял доклад! С кем не бывает? Я тоже постоянно что-то теряю, то перчатки, то зонт, то записную книжку. Ну и что? Ничего! Ничего страшного. Не бывает безвыходных положений. Я уверена, ты сможешь восстановить свой доклад по памяти. Напишешь его заново. Память у тебя, Сережечка, хорошая. И времени достаточно. Целые сутки! Ты успеешь. Ты справишься. Не волнуйся!

Я уговаривала Сергея и лихорадочно терзала заевшую молнию на своей сумке. Нет, это выше моих сил!

Если эта идиотская молния сейчас не откроется, я сойду с ума. Совершенно точно сойду с ума. От неизвестности.

А что вы хотите? Я живой человек. У меня есть и нервы, и склонность к безудержным фантазиям.

Как и всякая слабонервная, не уверенная в себе особа с живым воображением, я уже спроецировала ситуацию Алсуфьева на себя.

Я не сомневалась, что тоже утратила свой доклад. Потеряла. Забыла в самолете.

А самолет улетел!

В тот момент мне казалось, что я с точностью до мелочей помню, как это все случилось.

Весь полет я час за часом читала и читала доклад, потом утомилась и положила эту тяжеленную папку с кипой бумаги под кресло, на котором сидела. На минуточку положила. Чтобы передохнуть.

В этот самый момент подошла стюардесса и спросила меня, что я буду пить. Я сказала, что выпью воды без газа, и откинула крышку столика. Потом попила воды, вернула пустой стаканчик, столик закрыла и отправилась в туалет.

В туалет, что находится в хвосте самолета, стояла очередь. Томиться в очереди перед дверью в отхожее место на глазах у всего честного народа мне вдруг стало неловко (со мной, знаете ли, временами такое случается: нападают приступы детской стыдливости), и я отправилась в тот туалет, что в середине самолета.

Мне показалось, что там никого нет. Конечно, я ошиблась. Та очередь оказалась еще длиннее.

Когда я, наконец, вернулась на свое место, то уже горела надпись: «Пристегните ремни».

Самолет начал заходить на посадку.

Я засуетилась, поскорее уселась в свое кресло и пристегнулась, а про доклад забыла. Он так и остался лежать под креслом.

Я его оттуда не вынула. Забыла вынуть. Начисто забыла!

Идиотка несчастная!

Господи, господи, господи! Помоги! Сделай, пожалуйста, так, чтобы вся эта история с креслом, стаканом воды и туалетом мне просто привиделась, почудилась, померещилась! Пусть мой доклад окажется в сумке.

Боливар не вынесет двоих!

Алсуфьев не сможет восстановить сразу два потерянных доклада. Не сможет, даже будь он семи пядей во лбу. Просто-напросто не успеет.

Нет, это невозможно. Какая нелегкая понесла меня в этот Китай?!! Что я здесь забыла?

Я дернула молнию изо всех сил, и она поддалась-таки, открылась. Хвала создателю, желтая папка с докладом лежала в сумке.

Вот он! Мой миленький, любименький, хорошенький! Лежит себе мирно, полеживает на своем месте. Ура!

Ура, ура, ура….

— Алсуфьев! — Я испуганно посмотрела на друга. — Как, ты говоришь, называется твой доклад?

— Что, Наташечка, прости?

— Как называется твой доклад? — нетерпеливо повторила я.

— Э-э-э… клинико… э-э-э… клинико-психологические э-э-э…

— Клинико-психологические аспекты преодоления каких-то там аддикций?! — нетерпеливо продолжила я.

— Д-да, совершенно верно. Клинико-психологические аспекты преодоления аддикций. Девиантных аддикций. Ты, Наташечка, как всегда, абсолютно права. Мой доклад так и называется «Клинико-психологические аспекты преодоления девиантных аддикций (профилактика, терапия, реабилитация)». А откуда ты, собственно говоря…

— Оттуда, Сережечка! Оттуда! Вот, видишь, а ты боялся! Аддикций! — ликующе заорала я. — Конечно же, аддикций! Потому что туалетная вода так называется!

— Туалетная вода?! — поперхнулся мой бедный Алсуфьев. — Какая туалетная вода? При чем здесь вообще какая-то туалетная вода?

— Притом, Сережечка, притом! И не какая-то она, а французская. Моя любимая туалетная вода Dior Addict. Новый запах от Диор. Новинка сезона! Красивый розовый флакон, тяжелый, граненный, а в нем водичка с легким свежим запахом. Пахнет лимоном, земляникой и еще чуть-чуть, совсем капельку отдает какими-то экзотическими цветами. Это Dior Addict 2. А до этого у них была еще просто Dior Addict, безо всякой двойки, так вот тот запах мне не нравился. Я тогда душилась Coco Chanel. А потом, когда у них появился Dior Addict 2, я попробовала, мне понравилось, и я перешла на нее. То есть «Coco Chanel» мне нравится и посейчас, но я так давно уже ими пользуюсь, лет десять, наверное, и настолько привыкла к этому запаху, что перестала его замечать. Понимаешь? Наслаждение получаешь только в тот момент, когда душишься, а потом все. Ничего не чувствуешь, как будто вообще не душилась. Наслаждаются запахом окружающие, а ты нет. Я так обрадовалась, Сережа, когда открыла для себя Dior Addict 2. Ты себе не представляешь! Я уже полгода ими пользуюсь. Вот и обратила внимание. Понимаешь? Моя любимая туалетная вода называется «Пристрастие» и в докладе про пристрастия. Я и запомнила. Пляши, Сережечка! Пляши! Мы спасены. Вот он, твой доклад. Здесь. У меня в папке!

— В смысле? — Непонимающе таращился на меня вконец растерянный Алсуфьев. — Как он к тебе попал?

— Да очень просто, Сережа. Я его распечатала. Он был на дискете, той, что ты мне дал. Ну, та дискета, Алсуфьев, с моим докладом! Помнишь? То есть, не совсем с моим, конечно, а с докладом Разгон. Хотя, он такой же ее, как и мой, ведь писал его ты. Ну, что ты так смотришь, Сереж? Я тебя умоляю, не пугай меня, пожалуйста. Очнись! Я и так на пределе.

— Нет, нет, Наташечка, я не пугаю. Прошу прощения. Все нормально. Это я от радости плохо соображаю. Я и не знал, что мой доклад был на той дискете, что я тебе дал.

— Так и я не знала. Я только сейчас догадалась, что это твой доклад.

— Вот видишь, как хорошо, что ты со мной поехала. Что бы я без тебя сейчас делал?

— Не преувеличивай, Сережа! Я ведь не специально его распечатала, а случайно. Ты мне дискету дал, а я и не посмотрела, что там. Просто не успела. Понимаешь? Печатать стала, ну и распечатала все. Я ведь думала, там только мой доклад. А когда стала читать, смотрю, там еще какой-то текст. Не по моей теме. Про бешенство.

— Про бешенство? — упавшим голосом переспросил он. — Но позволь, Наташечка, наверное, это не мой доклад. Мой доклад совсем о другом. Я никогда не писал о бешенстве. Это не моя тема. Ты ничего не путаешь?

— Я?! Нет, Алсуфьев, я не путаю. Как говорит «мама в законе», память у меня очень даже прекрасная. Ты сам-то сосредоточься, вспомни, о чем писал. Дословно я, конечно, передать не берусь, но смысл первой фразы того доклада в том, что бешенство неизлечимо.

— Ах, вот ты о чем! — счастливо рассмеялся он. — Тогда ты абсолютно права, Наташечка. Абсолютно. Беру свои слова обратно. Мой доклад, действительно, начинается именно с такой фразы: «С медицинской точки зрения не вылечивается только одна болезнь — бешенство». И если судить по первой фразе, то мой доклад, действительно о неизлечимости бешенства. Ты безусловно и категорически права. Прошу прощения.

— Да, ладно тебе, — укоризненно вздохнула я. — Скажи лучше спасибо, что я этот доклад о неизлечимости бешенства не выбросила за ненадобностью за борт самолета.

— Да уж! Спасибо тебе большое, Наташечка. Если б не ты, не знаю, что бы со мной сейчас было.

— Ладно, Алсуфьев, не хвали, захвалишь!

Глава 8

Клевать носом я начала еще в такси, по дороге из отеля в Центр китайской медицины, где должна была проходить конференция.

Не буду скромничать, я усердно боролась со сном. Треща без умолку, я непрерывно меняла положение и ерзала на сидении. Боялась, усну, пропущу самое интересное.

Шутка сказать, первый раз в жизни попала в столицу Поднебесной. Согласитесь, пара дней, проведенных мной здесь в годовалом возрасте, не в счет.

Старательно приникнув к стеклу, я таращила сонные глазоньки и из последних сил любовалась видами Пекина. Смотрела на проносящиеся мимо стайки велосипедистов, яркие цветущие клумбы, огромные небоскребы с чистейшими окнами…

Вот какой-то канал или река с плакучими ивами по берегам. А вот пагода с зеленой крышей…

Я с интересом разглядывала старинную пагоду, пыталась прочитать, что там написано на вывеске перед входом, как вдруг, открываю глаза, а передо мной уже вовсе не пагода, а современное здание океанариума.

Задремала-таки!

Сказалась усталость от долгого перелета, бессонная ночь и нервотрепка из-за совсем было утраченного доклада Алсуфьева.

Надо ли говорить, что на конференции я уснула тотчас, как только завершилась церемония открытия и начался первый доклад.

Периодически я все-таки просыпалась (меня будили аплодисменты), нервно вздрагивала, виновато улыбалась сидящему рядом Алсуфьеву и через минуту благополучно засыпала опять.

А что вы хотите? Я ведь не двужильная. Не робот и не терминатор, и не такая уж и молоденькая, мне трудно не спать сутками. К тому же кресла здесь мягкие, удобные, с подлокотниками и подголовниками.

О чем они, интересно, думали, эти китайцы, когда проектировали такие кресла для конференц-зала?

Я ущипнула себя за руку. Сильно ущипнула. И смогла продержаться пару минут без сна.

Хорошо Алсуфьеву. Сидит, свежий как огурчик. Конечно, ему-то что. Он же все понимает, на все реагирует, все ему интересно. Это же не библиотечная конференция про информационно-поисковые языки в информационно-поисковых системах, где я как рыба в воде.

Посмотрела бы я на него, окажись он на моем месте.

— Сережа, — яростно зашипела я, склонившись к Алсуфьеву, — долго еще?

— Что, прости? — слегка отстранился он.

— Долго еще, говорю?

— Не знаю. — Алсуфьев пожал плечами и прижал палец к губам. Дескать, помолчим, а то неудобно.

Я замолкла, а сон уже тут как тут. Навалился влажной тяжелой подушкой на лицо и давит, давит. Не на жизнь, а на смерть давит. Нет, это уже не легкая дрема, приносящая минутное облегчение и восстанавливающая силы, нет, это общий наркоз какой-то.

Чтобы взбодриться, я пошаркала по полу ногами.

— Надо мне было остаться в отеле. А, Сереж? Выступать нам завтра. Чего я здесь зря кисну. Я уже не могу больше, я на пределе, Сережа. Еще немножко и упаду в проход. Тебе это надо?

Сидит, сверкает очками, даже не повернулся в мою сторону.

— Сережа, — я потрясла Алсуфьева за рукав. — Ты ж опозоришься из-за меня. Сам опозоришься и всех своих коллег опозоришь. — Я без зазрения совести сгущала краски. Я хотела спать. — Давай, знаешь, как сделаем? Давай ты здесь останешься, на конференции, а я вернусь в отель? Высплюсь, отдохну, и завтра со свежими силами…

— Хорошо, хорошо, — свистящим шепотом перебил он. — Я провожу тебя в отель во время перерыва.

— А когда у них будет перерыв? — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Кажется, скоро.

— Скоро — это как?

Алсуфьев послушно зашуршал программкой:

— Через три доклада.

— Ой, нет, — взвыла я, — это невозможно. Еще три доклада я не вынесу. Вот, смотри! — Я закинула ногу на ногу и ткнула пальцем в слегка оплывшую лодыжку. — Ноги отекли. Видишь? Сердце, наверное, не справляется.

Алсуфьев беспомощно пожевал губами.

— Ну-у…

— Да ты потрогай, Сережа, потрогай. Пощупай сам, если не веришь. — Я схватила его руку и силой притянула к своей щиколотке. — Видишь?

Он дернулся как от удара электрическим током и в смятении уставился на меня.

Уловив в алсуфьевских глазах некий намек на сочувствие, я резво поднялась. Куй железо, пока горячо.

— Так я пойду, Сережечка? Буду ждать тебя в своем номере, — ангельским голосочком доложилась я и начала поспешно пробираться в конец ряда.

Ученые мужи удивленно вскидывались, испуганно подбирали ноги, я же, непрерывно извиняясь и скорбно вздыхая, упорно протискивалась к выходу.

Отдавила кому-то ногу:

— Извините, пожалуйста.

Мазнула «конским хвостом» по чьей-то лысине:

— Простите ради бога.

Смахнула бюстом очки с чужого носа внушительных размеров:

— Ой, виновата!

Очки, громко хрустнув под моим каблуком, приказали долго жить.

— Еще раз простите!

Нет, это невозможно! Вести себя так недопустимо. Непозволительно!

Бедный, бедный Алсуфьев. Сидит, наверное, как на раскаленных углях. Сто раз уже пожалел, что со мной связался.

Я все понимала, но ничего не могла с собой поделать. Я хотела спать. Очень хотела спать.

Тот самый случай, когда и полцарства отдала бы за возможность выспаться. Да что там полцарства, я бы сейчас и своей новой, ни разу не надеванной норковой шубки не пожалела, лишь бы растянуться на кровати и поспать хотя бы часок. Лучше два!

Ну, наконец-то! Вот он — вожделенный выход!

Я потянула на себя тяжелую дубовую дверь и выскользнула в пустой гулкий коридор.

Вышла из зала, и тотчас стало легче. Будто пелена с глаз спала. Я не стала дожидаться лифта и спустилась вниз по лестнице. Подумаешь, четвертый этаж!

А уж когда на улицу вышла да глотнула свежего воздуха, тут мне совсем полегчало. Будто второе дыхание открылось. И в голове прояснилось, и настроение поднялось. Сон как рукой сняло.

Мне расхотелось ехать в отель. Чего я там не видела?

Нет, отель у нас хороший. Грех жаловаться! Организаторы конференции расстарались. Забронировали места для членов российской делегации, то бишь для нас с Алсуфьевым, в весьма и весьма достойном отеле (не смогу воспроизвести название по памяти) на улице Юнгань. Красивое респектабельное здание в историческом центре Пекина (я смотрела по карте), комфортабельные номера, роскошный холл-атриум, бесшумные лифты, безукоризненно вежливый, вышколенный персонал и много, много живых цветов.

Хоть меня и предупреждали, что четырехзвездочный отель в Китае по уровню комфорта отличается от европейских отелей той же звездности, я этой разницы не заметила. Во всяком случае, пока.

Все на уровне. Вполне соответствует мировым стандартам. Более того, кроме ресторанов, баров и сувенирных магазинов в нашем отеле имеется даже собственный театр. Я видела афишу на ресепшен. Каждый вечер в театре нашего отеля идут представления пекинской оперы.

Я посмотрела на часы: пятнадцать минут первого. До вечера еще далеко.

Успею и выспаться, и погулять. И вообще, я ведь не спать в Китай приехала.

Я подошла к кромке тротуара и помахала рукой, остановила такси.

— Ни хао! — вежливо поздоровалась я по-китайски. — Тяньаньмэнь, please, — просунув в открытое окно такси карту Пекина, я наугад постучала по ней пальцем. — Тяньаньмэнь?

— Тяньаньмэнь, Тяньаньмэнь! — радостно закивал таксист, немолодой китаец с ежиком иссиня-черных волос, и распахнул передо мной дверцу.

Я села на переднее сиденье, покрытое кипенно-белым кружевным чехлом, и принялась удивленно разглядывать стальную решетку, отгораживающую водителя от пассажиров.

— Хо! — улыбнулся водитель, плавно трогаясь с места.

— Хо, — легко согласилась я, — хорошо.

И мысленно возразила: «Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего!»

Чего же может быть хорошего в том, что в городских такси предусмотрены такие меры безопасности. Неужели в Пекине так развита преступность, что водителям приходиться сидеть в клетке?

Вот тебе и коммунистический режим и правопорядок.

Я-то думала, в Китае вообще нет преступности. Почти нет! Они же чуть что — расстреливают. И за сбыт наркотиков расстреливают, и за коррупцию. Я сама читала про показательные публичные казни на стадионах. Или нет? Или я что-то напутала? На стадионах расстреливал Пиночет, а в Китае просто расстреливают, но сразу помногу. Они даже секретарей райкомов расстреливают.

Кошмар какой!

Выходит, стреляй не стреляй, всех не перестреляешь. Вот что творится. Таксисты в клетках. Знала бы, ни за что бы одна не поехала. Дождалась бы Алсуфьева.

Он ведь хотел меня проводить, а я не дождалась. Сдуру!

Я покрепче прижала к себе сумочку. И главное, деньги у меня все с собой. И наличные, и кредитка. Хотела ведь оставить в номере, но не успела разобраться, как работает сейф.

Идиотка несчастная.

Бог с ними, с деньгами. Может, оно и к лучшему, что деньги у меня есть. Если встанет вопрос: кошелек или жизнь, конечно, я выберу жизнь. А если денег у меня не будет, что преступники могут попросить? То-то и оно!

Я опасливо покосилась на водителя.

— Тяньаньмэнь? — напряженно заглядывая мне в глаза, переспросил он.

Очевидно, решил, что за последние двадцать секунд я передумала и изменила свой маршрут.

— Тяньаньмэнь, — утвердительно сказала я и широко, настолько, насколько позволила клетка водителя, развела руки в стороны. — Тяньаньмэнь.

А потом для большей убедительности еще и добавила: «Гугун». Это чтоб китаец окончательно перестал сомневаться, что правильно меня понял.

Ведь императорский дворец Запретный Город Гугун находится рядышком с самой большой в мире площадью Тяньаньмэнь. Во всяком случае, именно так написано в путеводителе.

— Кукун, — понимающе кивнул таксист.

— Гугун, — не сдавалась я.

В путеводителе было написано «Гугун», я своими глазами видела.

— Кукун, — утвердительно сказал он.

— Кукун? — секунду помедлила я, потом, смирившись, кивнула:

— Кукун.

«Кукун» так «Кукун» — какая мне разница. Китайцу виднее, как правильно называется дворец китайских императоров. Возможно, в путеводителе опечатка. Или в китайском языке звук «г» произносится глухо, и я на слух воспринимаю его как звук «к».

И даже если «Кукун» водителя и «Гугун» из путеводителя совершенно разные достопримечательности и находятся в противоположных концах Пекина, мне по большому счету все равно. Я не была ни там, ни там, не видела ни Кукун, ни Гугун.

Я первый раз в жизни в Пекине, и это само по себе прекрасно.

Таксист повеселел и включил радиоприемник.

Я открыла сумочку и проверила, на месте ли гостевая карточка. Слава богу, жесткий глянцевый прямоугольник с названием отеля лежал в кармашке.

«Цяньмэнь Отель», Юнгань Роуд, 175 — прочитала я английский текст и окончательно успокоилась.

Куда бы ни завез меня мой «китайский Сусанин», я не заблужусь и не потеряюсь. Я отовсюду сумею вернуться в отель.

Стоит только показать гостевую карточку отеля, и любой таксист отвезет меня по указанному в ней адресу. Во всяком случае, именно так написано в путеводителе по Китаю издательства «Томас Кук».

Правда, там же путешественников предупреждают о том, что честные водители такси в Китае встречаются редко, и часто разрешить проблемы можно, только обратившись за помощью к ближайшему офицеру полиции.

Впрочем, не будем думать о грустном. Не стоит переживать события дважды. Проблемы надо решать по мере их поступления.

Пока все идет хорошо.

Я откинулась на спинку сиденья. Какое оживленное в Пекине движение. И дороги такие хорошие. С трехуровневыми развязками! Не дороги, а мечта автомобилиста. Ни рытвин, ни ухабов. Асфальт ровный, будто вчера положенный. А широченные какие! Машины идут в четыре ряда. Четыре полосы в одну сторону, четыре — в другую. По краям дорог и на разделительных полосах растут цветы — живые цветы. Повсюду! Даже на втором и третьем уровнях развязок. Висят на металлических ограждениях ящики, а в них роскошные цветы.

Можете вы представить себе такое в Питере? Я — с трудом!

Может быть, когда-нибудь потом, через много-много лет и у нас будут такие же чудесные дороги с цветами. Только это вряд ли.

Кольцевую автомобильную дорогу вокруг Санкт-Петербурга еще достроить полностью не успели, а на готовых участках уже проблемы. Оно и понятно. Разве могут две полосы питерской кольцевой справиться с потоком транспорта в таком мегаполисе.

О чем городские власти думали, когда утверждали этот проект? Не знаю.

А вы говорите — цветочки!

Нет, я, конечно, понимаю, В Пекине и климат другой, и рабочая сила дешевле. Наверное, дешевле. Правда, если судить по состоянию автомобильного парка китайской столицы, то заработная плата у пекинцев весьма и весьма достойная. Я не видела на дороге ни одной развалюхи, извергающей из выхлопной трубы клубы черного ядовитого дыма.

Такси свернуло с оживленной магистрали на тихую улицу, идущую вдоль парка. Над кронами деревьев показалась высокая трехъярусная крыша, крытая синей черепицей.

Где-то я такое уже видела…

Я открыла путеводитель. Все верно, вот здесь, на сорок девятой странице очень похожая фотография. На фотографии изображен символ Пекина — Храм Неба в парке Тяньтань.

— What is it? — Я показала таксисту на синюю крышу храма.

— Хо! — Радостно кивнул он. — Хо!

— Это Храм Неба?! — почему-то очень громко спросила я и почему-то по-русски. — Тяньтань?

— Хо! — Снова кивнул он.

Я тоже ему покивала. Из вежливости покивала. Мол, слышала я, слышала. Но спрашивать у него ничего больше не стала.

Зачем? Не хочет говорить — не надо. Насильно мил не будешь.

Неужели так трудно было прямо ответить на заданный вопрос? Всего одно слово: «да». Если это, действительно, Храм Неба.

Или «нет». В том случае, если я ошиблась и приняла за Храм Неба какое то другое здание.

А то раскивался: «Хорошо, хорошо». Что «хорошо»? При чем здесь «хорошо»?

Китайский болванчик какой-то. Только и знает, что кивать. Я вспомнила фарфоровую статуэтку, привезенную родителями из Шанхая, — маленький бритоголовый китайчонок, начинающий часто-часто кивать, стоит лишь до него дотронуться.

Если таксист решил, что я пустоголовая туристка, ни слова не понимающая по-китайски, то он глубоко ошибается. Я знаю целых пять, нет, целых шесть китайских слов. Помню их с детства.

Признаю, что словарный запас у меня небольшой. Этакая Эллочка Людоедка на китайский манер. Но слово «хо», как ни удивительно это звучит, как раз таки из моего репертуара.

Я молча смотрела в окно.

Водитель ткнул пальцем куда-то влево и вверх и сказал что-то радостное. По-моему, по-китайски.

Я посмотрела в том направлении и вежливо покивала. Дескать, спасибо, поняла, все очень красиво.

Китаец счастливо хрюкнул и опять что-то сказал, показав направо.

Я опять покивала и улыбнулась.

Господи, какой огромный город Пекин! Когда мы уже приедем на место? Я устала от этих бессмысленных кивков и перемигиваний.

Чего он от меня хочет? Может, он не знает английского, вот и кивает…

Но ведь в путеводителе было написано, что таксисты в Пекине говорят по-английски.

Очевидно, мой водитель не хочет говорить со мной на чужом для него и для меня языке? Понял, что я русская, вот и не хочет.

Нет, наверное, это его произношение виновато. Я ведь не носительница языка, не англичанка, и не американка, мой разговорный английский лишь условно можно назвать хорошим. Китаец говорит, как ему кажется, по-английски, а я его английский просто-напросто не понимаю.

Я с сомнением посмотрела на своего добровольного гида.

Он обрадовано кивнул и стал рассказывать про здание Национального банка Китая, мимо которого мы только что проехали.

Я опять вежливо кивнула.

Мог бы и не стараться. Я сама уже прочитала надпись на здании.

В Пекине почти все вывески сделаны сразу на двух языках: китайском и английском.

Китаец засмеялся и опять что-то сказал, а я в ответ опять учтиво закивала.

Когда же это закончится? Говорливый какой попался. Говорит и говорит, без умолку. Знать бы еще, на каком языке. Слово «банк», например, он, несомненно, произнес по-английски. Я слышала это явственно.

Хотя банк, он и в Китае банк. Разве нет?

Я пожалела, что не взяла с собой словари. Как бы они мне сейчас пригодились. Особенно русско-китайский. Идиотка! Притащить на себе такую тяжесть из Питера и оставить в отеле.

— Do you speake English? — Я решилась прояснить ситуацию.

— Хо! — ликующе прокричал таксист и, бросив руль, обеими руками радостно хлопнул себя по ляжкам.

Машина, предоставленная сама себе, угрожающе вильнула в сторону. Слева предупреждающе посигналили. Мой экспансивный собеседник схватился за руль.

Я, хоть и с запозданием, но все-таки заорала:

— Осторожней!!! Машина!!!

Водитель несказанно удивился.

— Мадам — фрэнз! — Восхищенно присвистнув, он восторженно ткнул меня пальцем в плечо.

Я не позарилась на такое лестное для меня сравнение. Я отрицательно мотнула головой:

— Нет, мадам — не француженка. Мадам русская.

— О! — серьезно, с уважением покивал он. — Итали.

— Нет! — Меня не так то легко сбить с толку. — Не Италия, Россия. Мадам из России. Русская.

— Русс? — Брови водителя взметнулись вверх.

— Да! — Я твердо стояла на своем.

Я не блондинка, у меня не славянский тип лица, но я русская. Нас русских — много. Мы все разные. Чему удивляться? Пусть привыкает.

— Русс?! What is it «русс»?

— «Русс» is «Рашен»! Ра-шен!!! — проорала я по слогам и вопросительно уставилась на непонятливого таксиста, дескать, теперь-то — понял?

Он отрицательно покачал головой.

Мимо!

Я обхватила себя за плечи руками:

— Бр-р-р-р-р! — Как в лихорадке затряслась я. — Бр-р-р-р! Cold! Холодно! В России очень холодно. Cold! Идет снег. — Я закатила глаза к потолку. — Snow! Снег! Понимаете? Не понимаете?!

Таксист беспомощно заморгал, не отрывая от меня взгляда. Казалось, он совсем забыл и про руль, и про дорогу. Китаец силился понять, откуда взялась малопонятная мадам.

Я вскинула руки и вытаращила глаза. Хотела показать ему русского медведя. Знаете, как делают взрослые, когда играют с детьми? Растопырят пошире скрюченные пальцы, брови свирепо сдвинут, глаза выпучат и ревут не своим голосом. Получается очень страшно и натурально.

Именно поэтому я и передумала. Испугается еще мой таксист моего медведя и врежется куда-нибудь с перепугу.

Мне это надо? Нет.

Согласитесь, нелепо пугать водителя, когда сам находишься в салоне автомобиля.

Я опустила руки, отвернулась к окну и нервно забарабанила пальцами по своей сумочке.

Дожили! Китайский таксист ничего не знает о России. Понятия не имеет. Слово «русский» ни о чем ему не говорит. И это в Пекине! В столице. Что ж говорить о глубинке.

А ведь еще недавно, всего каких-то полвека назад китайцы считали русских братьями. Была даже песня такая: «Русский с китайцем — братья навек».

— Суляни? — нерешительно спросил водитель. — Суляни! — уже более твердо повторил он.

— Суляни? — Я резко повернулась к нему лицом. — Как вы сказали? Су-ля-ни? Советские?

Он удовлетворенно кивнул.

— Да! — неожиданно громко закричала я. — Да, советская! Я советская! Я из Советского Союза. Из Ленинграда!

Я так обрадовалась, что вспомнила это слово. Я не могла себя поверить. Надо же! Суляни! Советские! Какая прелесть! Я умудрилась вспомнить давно забытое китайское слово. Слово из своего раннего детства, которое я не слышала ни разу после возвращения из Китая.

Суляни! Удивительно! Прав был Алсуфьев, человеческая память имеет такую особенность — актуализироваться.

Меня распирало от эмоций, и я выплеснула их на водителя.

— Мой папа был суляни специалистом, — восторженно сообщила я, — советским специалистом. Он три года проработал в Китае. Только не в Пекине, а в Шанхае. Мы жили там, мои родители и я. Правда я еще совсем маленькая была, мало что помню. А вот вы сказали: «суляни», и я вспомнила. Вы знаете, мы жили в отеле, и там был сквер. Круглый такой, небольшой сквер, с чугунной оградой, перед самым отелем. Вернее, это и была территория отеля. То есть, этот сквер принадлежал отелю, поэтому иногда нам разрешали гулять там без родителей и без няни. Редко, но это случалось. И вот когда мы гуляли одни, без взрослых, то китайские дети (их почему-то в этот сквер не пускали) забирались на самый верх чугунной решетки и кричали нам сверху: «Суляни! Суляни!». И корчили нам смешные рожицы. Дразнились, одним словом. Мы, конечно, тоже не оставались в долгу. Забавно, правда? Ведь в нашем отеле жили не только советские. Там было много и венгров, и чехов, и поляков, а еще там жили немцы из ГДР. Правда, сама я этого не помню. Мне мама рассказывала. Вот я и думаю, если специалисты из Советского Союза жили в отеле с семьями, то и специалисты из других стран соцлагеря тоже жили там вместе со своими семьями. А это значит, что их дети тоже жили там и играли в том же сквере, что и мы. Почему же китайчата кричали только: «Суляни!». Странно. Но может быть, я еще вспомню и это. Раз уж я начала вспоминать. Не думаю, что это были какие-то проявления детского шовинизма по отношению к советским людям, скорее китайчата кричали так потому…

Я испуганно смолкла и посмотрела на таксиста. Он молча крутил баранку, не обращая на меня никакого внимания. Обиделся, наверное.

Еще бы! Кому это может понравиться? Я готова была надавать себя по губам. Надо же было такое ляпнуть: «китайчата!» Идиотка! И не один, а несколько раз подряд брякнула.

Да, еще про шовинизм завела разговор. Рассуждаю о шовинизме, а мое уничижительное словечко «китайчата» разве не из того же разряда?

Я вспыхнула от неловкости за свою болтливость. Пристала к постороннему человеку со своими глупыми воспоминаниями. От возбуждения говорила сбивчиво, косноязычно, наверняка, чересчур громко. Бедный таксист! Если все пассажиры начнут доставать его своими громогласными разговорами, у него к вечеру голова будет раскалываться.

— Хо? — робко сказала я, пытаясь загладить свою вину.

Конечно, уместнее было бы в моем случае извиниться, но я не знаю, как будет по-китайски «извините, пожалуйста», а таксист не знает русского.

Нет, это невозможно. Определенно, от недосыпа у меня помутился рассудок. Если китаец не знает русского, то не мог на меня обидеться из-за одного неосторожно сказанного слова. Он вообще ни словечка не понял из моего путаного рассказа.

Кошмар какой! Это просто счастье, что он ничего не понял.

Я ведь клятвенно обещала Верочке перед отъездом, что не буду болтать с посторонними о своем китайском прошлом. Для своей же пользы не буду. Ни за что и никогда. И сама не буду, и за Алсуфьевым пригляжу, чтобы не наговорил лишнего.

Потому что это может быть очень опасно! Очень!

— Тяньаньмэнь, please! — водитель широко улыбнулся и гордо показал на открывшуюся вдруг нашему взгляду площадь необъятных размеров. — Тяньаньмэнь!

— Тяньаньмэнь?! — очнулась я.

— Тяньаньмэнь, — доброжелательно закивал он.

— Се се ни, — вежливо поблагодарив, улыбнулась я и сунула нос в путеводитель.

Все верно — это она, центральная площадь Пекина.

Я тут же себе представила миллионы китайцев, которые во времена Мао собирались здесь на торжественные митинги и скандировали тщательно заученные лозунги.

Вот высоченный гранитный обелиск — монумент Народных Героев, вот мавзолей Мао Цзэдуна (куда я не пойду ни за какие коврижки), а вон там виднеются Ворота Тяньаньмэнь, Врата Небесного Мира, которые обозначают вход в Императорский Город.

— Се се ни, — я еще раз поблагодарила таксиста и, расплатившись, поспешила выйти из такси.

Глава 9

Бывают дни, когда все у вас ладится. Все получается так, как задумано, и даже лучше. Редко, но они бывают.

Похоже, у меня сегодня один из таких удачливых дней. За что ни возьмусь, все удается лучше некуда.

Проснулась ровно за минуту до того, как должен был зазвонить будильник. Тютелька в тютельку.

Я не люблю вставать по будильнику. Со сна пугаюсь звонка.

От испуга сердце начинает бешено колотиться, и настроение сразу от этого портится.

Сегодня я проснулась сама.

Я подошла к окну, раздвинула шторы и выглянула на улицу.

Надо же, такое раннее утро, а на улице уже полно людей. Городская жизнь бьет ключом.

На автобусной остановке толпится народ, садовники поливают из шлангов газон, дворники подметают тротуар. Подметают парами, один держит совок, второй заметает туда уличный мусор.

У входа в отель в ожидании пассажиров стоит вереница такси. Машин на дороге пока еще мало, зато много велосипедистов и оживленно снуют по проезжей части велорикши.

У входа в супермаркет, что на противоположной стороне улицы, разыгрывается целое театрализованное представление. Нечто подобное мы наблюдали вчера с Сергеем в аэропорту, и очень по этому поводу веселились. Мы даже название сему театральному действу придумали — «развод караула».

Вчера производственный инструктаж проходили стюардессы, сегодня я имела удовольствие наблюдать за работниками торговли.

Юные и не очень юные продавцы и продавщицы выстроились на тротуаре перед магазином в две ровные шеренги. Вытянулись в струнку, стоят по стойке смирно и с серьезными лицами внимают молоденькой хрупкой китаянке небольшого росточка.

Это явно их менеджер, начальник. Тут и гадать не надо. Стоит только понаблюдать за ее поведением. Оно не оставляет никаких сомнений в том, что эта девушка здесь самая главная.

С очень строгим, суровым лицом, заложив руки за спину, эта юная особа торжественно вышагивает перед строем и что-то громко и сердито выговаривает своей маленькой армии. Иногда она останавливается и яростно рубит воздух взмахами маленькой изящной ручки. Ее недовольный птичий клекот хорошо слышен даже в моем номере на третьем этаже.

Многочисленные прохожие, не обращая на эту уличную сценку абсолютно никакого внимания, равнодушно пробегают мимо по своим делам. Никто не улыбнется, не удивится. Очевидно, такие дисциплинарные экзерсисы здесь в порядке вещей.

Ветер разогнал облака, и выглянуло солнце. Нам сказали, что в Пекине теперь это редкость — яркое солнце и безоблачное небо. Мегаполис задыхается от смога. Солнце светит только при очень сильном ветре.

Что ж, сегодня нам повезло с погодой. Я верю, что солнечный день принесет мне удачу.

Я приняла душ и сделала макияж. Краситься особенно не пришлось. Слегка подвела глаза, чуть-чуть подкрасила ресницы, на губы нанесла бесцветный блеск. Не понадобились ни румяна, ни губная помада, ни тон для лица. Вот что значит хороший сон!

Вчера на то, чтобы нарисовать свое личико, я потратила времени втрое больше, чем мне понадобилось сегодня, а выглядела куда хуже.

И деловой костюмчик сидит на мне сегодня как влитой, и тонкие как паутинка колготки безупречно обтягивают ножку. Даже высоченный каблук туфель меня сегодня радует, а не тревожит.

Я сильная, я все смогу, я целый день сумею относить высокий каблук так, будто на мне балетные тапочки. И походка моя будет летящей!

Позвонил Алсуфьев и пригласил спуститься на завтрак. Сказал, что уже двадцать минут, как он ждет меня у входа в ресторан.

— Бегу, Сережечка, уже бегу! — прощебетала я, выходя из номера.

И действительно чуть ли не бегом устремилась к лифту. Только сейчас я поняла, как проголодалась. Ведь последний раз я ела еще в самолете, позапрошлой ночью.

За весь вчерашний день у меня, кроме чашечки кофе, росинки маковой во рту не было.

Ой, вру! Было. Как же это не было? Как я могла забыть. Вчера я съела роскошный персик, купленный у разносчика фруктов неподалеку от входа в Императорский Город, очень вкусный спелый персик, издающий умопомрачительно нежный аромат и истекающий липким соком.

Я съела его на ходу, не присев, прямо на улице сполоснув минеральной водой из бутылки.

А потом вновь отправилась бродить по Запретному Городу, время от времени сверяясь с путеводителем.

«В течение пятисот лет Запретный Город Гугун был средоточием власти в Китае, престолом Сына Неба и личной резиденцией всех императоров династий Мин и Цин».

Ой, какая прелесть! Я замерла возле статуи свирепой львицы, нежно ласкающей львенка, лежащего кверху пузом.

«Этот монументальный дворцовый комплекс раскинулся на площади в несколько десятков гектаров и насчитывает около восьмисот отдельных построек, предназначенных для государственных церемоний и повседневной жизни императорской семьи».

Проще говоря, что ни комната, то отдельно стоящий дворец. Чертог Сохранения Гармонии использовался для императорских банкетов, Дворец Небесной Чистоты был местом приема зарубежных послов, Чертог Самосозерцания — спальные покои императора, Дворец Земной Безмятежности — спальня императрицы.

Я понимала, что все это великолепие невозможно обойти за один день. Впрочем, я к этому и не стремилась.

Свернув с главного туристического маршрута, я остановилась в одном из просторных открытых дворов и постаралась отрешиться от шума разноязычной галдящей толпы.

Я представила себе одну из пышных придворных церемоний прошлого.

Красные кирпичные стены и желтые черепичные крыши зданий окутаны клубами благовонного дыма, поднимающегося из курильниц для благовоний.

Сотни придворных в парадных шелковых одеждах низко кланяются и опускаются на колени, касаясь лбом земли. Они приветствуют Сына Неба, которого слуги проносят в паланкине к фантастически пышному Драконовому трону. На заднем плане толпится «массовка» — десять тысяч евнухов и девять тысяч придворных дам.

Я так живо представила себе эту картинку из времен императорского Китая, что мне вдруг стало не по себе. Словно повеяло могильным холодом в этот душный теплый день.

Нет, не хотела бы я оказаться на этом самом месте в те времена дворцовых тайн и интриг. Ни в каком качестве не хотела бы: ни придворной дамой не хотела бы оказаться, ни императрицей, ни тем более евнухом. Вот разве что императором…

Нет, императором, пожалуй, тоже нет. Жестокое было времечко!

По садам и дворам Запретного Города я гуляла почти до самого закрытия. Только к пяти часам вечера я сумела добраться до Императорского Сада, через который вышла к Чертогу Имперского Благоденствия и Вратам Покорности и Чистоты, а затем через Врата Божественного Совершенства смогла покинуть территорию дворцового музея.

Хорошо еще, что у меня был с собой путеводитель, иначе я так и плутала бы до сих пор по Запретному Городу Гугун, а может, и осталась бы там навеки вечные где-нибудь между Дворцом Долгого счастья и Чертогом Созерцания.

Надо ли говорить о том, что в отель я вернулась совершенно разбитая и идти вечером с Алсуфьевым в ресторан на утку по-пекински категорически отказалась.

— Ой, нет, Сережечка, я тебя умоляю, не уговаривай. Наверное, я все-таки не смогу с тобой сегодня пойти. У меня сил нет на это. Я очень устала. Да знаю я… Знаю, что побывать в Пекине и не отведать утку по-пекински это смешно. Не надо мне объяснять прописные истины. Думаешь, мне не хочется пойти вместе со всеми в этот ресторан? Еще как хочется! Но я ни капельки не отдохнула, а ведь завтра у меня доклад, я должна подготовиться. Быть в форме, — лепетала я в свое оправдание расстроенному Алсуфьеву, топтавшемуся на пороге моего номера. — Сходи без меня. Ты ведь не один там будешь, а с коллегами. Сходи! Потом мне все расскажешь.

Я чувствовала себя неловко, но тащиться с Сергеем незнамо куда ради кусочка утки, пусть даже и по-пекински, была совершенно не в состоянии. Вчера вечером у меня не было ни сил, ни аппетита.

Зато сейчас я была голодна как волк. Мой аппетит не мог испортить даже предстоящий доклад, и я воздала должное великолепной кухне нашего отеля. Сделав несколько подходов к длинному столу, на котором в изобилии были представлены блюда китайской и европейской кухни, я наконец-то поняла, что насытилась, и подозвала официантку:

— Чаю, пожалуйста. Tea, please.

Игнорируя недоуменный взгляд Алсуфьева, я выпила две чашки хорошего крепкого чаю.

— Изумительно! Изумительный чай. — Я отодвинула пустую чашку. — Но мне, пожалуй, уже достаточно. Спасибо этому дому, пойдем теперь к другому! — Я откровенно подтрунивала над Сергеем, поражаясь его растерянности.

Неужели он никогда не видел, как едят проголодавшиеся? Похоже, сегодня я развеяла еще одну иллюзию закоренелого холостяка, и в мыслях не державшего, что дамы по утрам кушают так плотно и с таким нескрываемым удовольствием.

Вот уж действительно человек не от мира сего. Напрочь утратить душевное равновесие из-за одной лишней порции омлета с беконом и трех сдобных булочек, съеденных мною, — это, знаете ли, чересчур!

К слову сказать, булочки были обалденно вкусные, но такие малюсенькие. На один укус.

Я посмотрела на часы.

— Сережеа-а, Сережечка! Ау! — Я постучала пальцем по циферблату наручных часов, привлекая внимание моего оторопевшего приятеля. — Мы не опаздываем?

— Нет, нет, время у нас еще есть, — встрепенувшись, ответил он и снова примолк, с отрешенным видом погрузившись в себя.

Нет, это невозможно! Доктор, называется! Психотерапевт! Он что, больных не видел?

Булимия, например, очень распространенное заболевание. Даже принцесса Диана страдала булимией. И при этом была и остается кумиром для очень и очень многих людей.

А тут, можно сказать, первый раз в жизни хорошо покушала, и на тебе! Попала в записные обжоры.

Я посмотрела на тарелку Алсуфьева.

Почти полная. Вообще ничего не съел! Только понадкусывал. И бледный какой… Может, устал?

Или заболел?

Нервным жестом поправив очки, погруженный в свои думы Алсуфьев закатил глаза, пожевал губами и с довольным видом покивал головушкой. Самому себе покивал.

Порадовался, что правильно ответил на заданный вымышленным оппонентом вопрос.

Все ясно. Волнуется! Сергей волнуется и от волнения разговаривает с умным собеседником, то бишь с самим собой. Сам себе вопросы задает, сам на них и отвечает.

Беспроигрышный вариант на самом деле. Невидимый собеседник всегда окажется глупее тебя.

Вот опять! Опять покивал и почмокал губами. А потом поморщился. Неудачно ответил на этот раз.

Как же это я сразу не догадалась? Все признаки налицо: отсутствующий вид, плохой аппетит…

Надо же было так разволноваться.

Вот я ни капельки не волнуюсь!

Я с явным удовольствием поправила свои сережки — тяжелые прабабушкины александриты в золотой оправе. Эти серьги — мой талисман. Они должны принести мне сегодня удачу.

Я их всегда надеваю в критических ситуациях. И еще, когда чего-нибудь очень боюсь, или чего-нибудь очень хочу, и еще, когда нервничаю или когда волнуюсь, или… Впрочем, неважно.

Сегодня я надела счастливые серьги совсем не поэтому. Александриты сверкают нынче в моих ушах лишь потому, что подходят к моему костюму. Я ведь приготовила костюм заранее и не могла предвидеть, что в день доклада буду спокойна как динозавр. Если б я могла такое предугадать, то взяла бы с собой для выступления совершенно другой костюм, тот, что ношу с изумрудами. Изумруды больше подходят к моим глазам.

Ну да что теперь об этом говорить. Снявши голову, по волосам не плачут. Старинные прабабушкины александриты тоже неплохо на мне смотрятся.

К тому же мировая психотерапевтическая общественность, не посмотреть на меня в Пекин приехала, а послушать.

Вот и пусть послушают. Уж я им почитаю.

Сегодня я поймала кураж и с самого утра пребывала в несокрушимой уверенности, что все у меня пройдет отлично и доклад я прочитаю блестяще.

И ведь так оно и вышло. Во всяком случае, именно так сказал Алсуфьев.

— Блестяще, Наташечка. Просто блестяще, — взволнованно прошептал он и ласково сжал мне предплечье.

— Спасибо, — кокетливо зардевшись, мурлыкнула я, усаживаясь на свое место. — Ты, правда, думаешь…

Но он уже не слушал меня. Сергей поднялся и размашистыми шагами направился к кафедре. Объявили его доклад.

— Ни пуха ни пера, — запоздало прошипела я вслед и, усевшись поудобнее, приняла умный вид, подобающий случаю: корпус слегка наклонен вперед, брови сложены скорбным домиком, взгляд неотрывно следит за докладчиком.

Но, несмотря на позу внимательного слушателя, я умудрилась ни слова не услышать из сказанного Алсуфьевым.

Нет, вы не подумайте, пожалуйста, что я черствая бездушная эгоистка. Я переживала за Сергея, но при этом никак не могла сосредоточиться. Я все еще пребывала во власти ощущений от своего выступления.

Меня захлестывали эмоции. Я наслаждалась своим триумфом и снова, и снова с чувством глубокого удовлетворения пережевывала переполнявшие меня впечатления.

Об успехе Сергея я догадалась по бурным овациям.

«Мне хлопали не так громко и не столь долго», — тотчас ревниво подумала я. Но сумела взять себя в руки. О чем я? Кошмар какой! О чем я думаю? Ведь мой доклад писал Алсуфьев. Это ему я обязана своим триумфом.

На фуршете я с удовольствием принимала поздравления. На самом деле ученые мужи подходили к нам, чтобы поздравить Алсуфьева, но поскольку я находилась рядом, перепадало восторгов и на мою долю.

Я благосклонно кивала, благодарила, ослепительно улыбаясь всем подряд, и, честно признаюсь, не очень-то понимала, с чем это все поздравляют Алсуфьева.

Легкое недопонимание всего происходящего нисколько не мешало мне наслаждаться жизнью. Я купалась в лучах Сережиной славы, бокал за бокалом пила ледяное шампанское, лакомилась суши с икрой летучей рыбы и была счастлива.

Как все-таки хорошо, что Алсуфьев уговорил меня поехать с ним на эту конференцию в Китай.

Еще бы сменить надоевшие туфли на высоких каблуках на удобные балетки, и можно считать, что жизнь удалась.

— Нам пора, Наташечка, — неожиданно прошептал мой приятель в самый разгар веселья.

— Пора? — не на шутку расстроилась я. — Но еще никто не уходит! — Меня не так то легко сбить с толку. — Почему же нам пора?

— Потому что у нас опера, — подталкивая меня к выходу и непрестанно раскланиваясь во все стороны, сообщил он. — Начало представления в семь тридцать, а нам еще добираться почти час.

Выяснилось, что неугомонно-любознательный Алсуфьев еще вчера купил билеты на пекинскую оперу в театр Лиюань.

Да, да, вы не ослышались. Самый известный в Пекине театр, где идут представления пекинской оперы, театр Лиюань находится именно в нашем отеле. Нам просто сказочно повезло. Я даже успела перед началом спектакля забежать в номер и переобуться.

— Сережа, — я в изумлении разглядывала красочные манекены, стоящие в стеклянных витринах уютного театрального фойе.

Высокие, в полный человеческий рост фарфоровые куклы, одетые в яркие национальные костюмы, очевидно, должны были изображать актеров театра.

— Сережа! — Я оглянулась.

Растерянный Алсуфьев в молчаливо-яростном исступлении шарил по карманам.

Нет, это невозможно. Опять что-то потерял.

— Сережа! — Я помахала в воздухе яркими картонными прямоугольниками. — Билеты у меня! Ты мне их только что отдал.

— Ах, да. Совсем забыл. Прости, Наташечка. — Он подошел и встал рядом. — Классно сделаны. Прямо как живые артисты.

— Гм, — задумчиво кивнула я, — действительно, как живые — Ты знаешь, мне кажется, я их уже видела. Я видела артистов точно в таких же костюмах и в таком гриме. И видела на сцене. Я помню это отчетливо. Темный зрительный зал, освещенная сцена, а на сцене эти персонажи. Как думаешь, мы были в детстве на пекинской опере?

— В Шанхае? В Шанхае — нет. Не думаю…

— Но я их помню. Вот эту девушку в голубом кимоно помню, и молодого красивого китайца в красном, и старика с седой бородой. Я даже помню, кто он, этот старик. Он волшебник. А этот с черной бородой и в маске — разбойник.

— Ну да, что-то подобное мы видели. Ты права. Родители часто брали нас с собой в театр. Но не думаю, что мы были когда-либо на пекинской опере. Нет, не думаю. Эти персонажи — характерные персонажи китайской драмы, а то, что известно за рубежом под названием «пекинская опера», лишь одна из ее разновидностей. Пойдем лучше в зал и там посмотрим. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— Очень актуально, — хихикнула я. — Особенно, когда собираешься слушать оперу на китайском языке, не имея возможности ознакомиться с либретто.

Зря я хихикала. Пекинская опера — зрелище столь живописное и выразительное, что все понятно без слов.

Красочная одежда и грим актеров позволяют судить об их амплуа, а стилизованная жестикуляция артистов и сценические эффекты ярко и образно объясняют вам смысл всего происходящего на сцене.

К тому же места у нас были очень удачные. С них видно было не только потрясающую мимику актеров, но даже выражение их глаз.

Спасибо Алсуфьеву. Расстарался и купил самые дорогущие билеты за столик на две персоны у самого края сцены.

Оказывается, театр пекинской оперы это не только большой зрительный зал, но и чайная, то есть во время представления вы еще можете наслаждаться ароматным зеленым чаем с засахаренными фруктами.

Почти на ощупь я налила нам с Алсуфьевым по чашке чаю. Мне даже на мгновение было жалко оторваться от сцены. Игра китайских актеров завораживала. Они играли руками, телом, глазами. Я не хотела пропустить ни жеста, ни шага из этой мастерской игры.

Я даже не стала читать бегущую строку с английским текстом. Поначалу пристроилась было, потом прекратила. Пес с ним, с переводом. Выяснила, что опера называется «Нефритовый браслет», и успокоилась. Хватит. И так все понятно.

Да и китайский текст, как я успела заметить, не отличался разнообразием. Все китайские певцы и певицы пели одно и то же. Во всяком случае, так я воспринимала на слух.

— Ху-и-и-и!!! — пронзительно заливалась молоденькая инженю, обрадованная тем, что нашла нефритовый браслет.

— Ху-и-и-и!!! — столь же пронзительно вторил ей герой-любовник в замысловатом головном уборе, подбросивший этот самый браслет всего минуту назад.

— Ху-и-и-и-и! — надрывался плутоватый простак, который случайно проходил мимо и оказался невольным свидетелем этой сценки.

Пронзительное пение актеров, сопровождаемое резкими звуками струнных и ударных инструментов, создавало в зрительном зале какую-то неповторимо стилизованную волшебную атмосферу.

Сказочное очарование пекинской оперы нарушил официант, подошедший к нашему столику принять заказ.

«Спохватился, батюшка! — раздраженно подумала я. — Тебя только за смертью посылать».

О чем человек думает? Непонятно. Винную карту принес еще перед началом спектакля, а за заказом пришел только сейчас.

Интересно, вино он принесет, когда артисты выйдут на поклон?

Я закатила глаза и красноречиво передернула плечами. Алсуфьев успокаивающе похлопал меня по руке и сделал заказ. Я недовольно фыркнула и вернулась к опере.

Что это? Кошмар какой. Стоило всего лишь на минуту отвлечься на нерадивого официанта, и на тебе, потеряла нить спектакля.

Откуда появилось столько новых персонажей?

Стройные красивые китаянки буквально заполонили сцену. Может, это хор?

А этот старец? Кто он?

Важный седобородый седобровый старец в белых одеждах откуда ни возьмись появился в центре сцены, ровно в том месте, где раньше топтался парнишка плутоватого вида. Он встал в величественную позу и запел нечто героическое. Нельзя сказать, что героическая ария старца мне не понравилась. Но эта красивая ария по моим представлениям никак не вписывалась в прежний ход событий.

Как говорится, ни в колхоз, ни в красную армию.

Может быть, началась какая-то другая опера? Трогательная комическая история про нефритовый браслет уже закончилась, а я и не заметила. Прозевала.

Похоже на то.

Я поискала глазами плутоватого парнишку-простака. Испарился! Исчез бесследно.

А где же инженю с красавцем вельможей?

Эти здесь. Испуганная инженю и поникший герой-любовник все еще пребывают на сцене. Они безропотно внимают разгневанному старцу.

«Нефритовый браслет» продолжается?

Внезапно хрупкая беспомощная инженю, сделав двойное сальто на месте, выхватила тонкой изящной ручкой откуда то из-под полы своего кимоно огромный стальной меч и принялась им ловко жонглировать.

«Какая же это, к чертовой матери, инженю?» — удивилась я.

Ничего не понимаю.

Хор девушек грянул пронзительно бодрое: «Ху-и-и-и-и!» — и пустился в пляс.

Из-за кулис им на подмогу горохом высыпал хор «мальчиков». Певцы все были маленького, роста, кривоногие, и все как на подбор с переломанными ушами и носами.

Они молча разбежались по сцене и выстроились в две ровные шеренги.

«Господи, страшненькие какие!» — мысленно содрогнулась я.

И одеты невзрачно. Все в серых одинаковых шароварах с серыми же поддевками, а на головах у них такого же мышиного цвета шапочки неудачного кроя, еще больше подчеркивающие уродливость и без того уродливых поломанных ушей.

Странно.

Наверное, у них голоса красивые, поэтому их сюда и взяли. Ведь для оперного певца самое важное — это голос. Внешние данные: лицо, фигура — вторичны.

Я пыталась найти разумное объяснение своеобразному вкусу руководителя мужского хора. Во всем должна быть своя логика, согласитесь.

Пока я разглядывала «хор мальчиков», Алсуфьев разговорился с пожилым китайцем, сидящим за соседним столиком.

Не понимаю! Хоть убейте, не понимаю, о чем можно столь оживленно беседовать с совершенно незнакомым человеком. Да еще с таким, мягко говоря, неординарным.

Я ведь его давно приметила, этого незнакомца, сразу, как только официант проводил нас к нашему столику. Китаец уже сидел на своем месте и, не снимая кепки, с удовольствием пил чай. Время от времени этот любитель пекинской оперы рыгал самым бессовестным образом.

Правда, я где-то читала, что китайцы рыгают вовсе не потому, что дурно воспитаны или страдают болезнью желудка. Отрыжка гостя свидетельствует о хлебосольстве хозяев.

Но все равно! Даже если допустить, что «благородная» отрыжка нашего соседа — это дань традиции, что общего может быть с ним у Сергея? Какую они нашли тему для разговора?

И вообще, лучше бы Алсуфьев оперу послушал, чем сомнительные байки сомнительного соседа. Мы ведь не разговоры сюда пришли разговаривать.

Я положила на блюдечко засахаренные сухофрукты и пододвинула их к Сергею.

Ноль внимания.

Я фыркнула и налила себе еще одну чашку чая, раз уж официант с нашим вином опять куда-то запропастился.

На сцене в это время началось нечто невообразимое. Молчаливые певуны, до сих пор спокойно стоявшие на заднем плане, сорвались вдруг со своих мест и заскакали по сцене словно мячики. С непроницаемыми лицами они крутили сальто и умудрялись при этом ловко жонглировать то ли пиками, то ли короткими копьями, украшенными разноцветными лентами.

Эти пики-копья мелькали так быстро — не разобрать!

Время от времени певуны этими острыми пиками-копьями еще и перебрасывались.

Тут и певицы в красочных нарядах к ним присоединились. От их разудалых прыжков и стремительных перемещений по сцене зарябило в глазах.

Нет, это не опера, это, извините за выражение, вакханалия какая-то.

Музыка гремит, певцы с певицами крутят сальто, инженю пошла вразнос и запустила копьем в героя-любовника. Кошмар!

Алсуфьев что-то горячо доказывал соседу-китайцу.

Я прислушалась.

— Шанхай, — важно кивнул китаец, — Шанхай.

— Yes, — неизвестно чему обрадовался мой безумный Алсуфьев. — Шанхай.

Какой Шанхай? Нет, это невозможно. О чем он? Совсем рехнулся, не иначе. Говорить о сокровенном с первым встречным.

Просила ведь!

— Сережа, — я предостерегающе дотронулась рукой до не в меру разговорившегося Алсуфьева.

Никакой реакции!

— Сережа! — я требовала внимания. — Прекрати, пожалуйста, — я кивком поблагодарила официанта, соизволившего таки принести наш заказ, и под столом тихохонько пихнула ногой Алсуфьева.

Он вскинулся было и смолк на полуслове, но ненадолго. Заметил официанта, успокоился, разулыбался, раскланялся и как ни в чем ни бывало вернулся к прерванной беседе.

— Thank you, — я в свою очередь тоже одарила официанта лучезарной улыбкой и пнула Алсуфьева посильнее.

Мистер Отрыжка напрягся и широко раздул и без того широкие ноздри своего приплюснутого носа.

Я запаниковала:

— Алсуфьев! — я долбанула по ноге своего приятеля уже изо всех сил.

— Виноват, — удивленно пробормотал он и почему-то нырнул под стол.

— Тунчжи! — хрипло выдохнул побледневший как смерть собеседник Алсуфьева.

Прямо перед ним, прямо перед самым его лицом раскачивалось древко копья, украшенное разноцветными лентами из атласного шелка.

Само же копье, брошенное чьей-то сильной коварной рукой, прочно вонзилось в спинку кресла Алсуфьева.

Глава 10

Ну и ночка у меня сегодня выдалась! Жуть!!!

Каких и каких только снов мне этой ночью не понапоказывали?!

Чего и чего я только в этих сновидениях не насмотрелась?! Где только не побывала, чего только не выделывала!

И по неприступным горным вершинам, да не где-нибудь, а в Гималаях, я полазала, и верхом на ракете от зенитной установки «Град» полетала, и от карлицы женского пола в уродливой соломенной шляпке отбивалась, и с Владимиром Вольфовичем Жириновским о преимуществах преференционального голосования побеседовала, и…

В общем, всего не упомнишь. Да лучше и не вспоминать. Воспоминания, прямо скажем, не из приятных.

Хватит с меня и того, что перечислила.

Одни только ощущения от полета верхом на боевой ракете чего стоят. Как вспомню, так дыхание перехватывает!

И ведь что самое обидное, ракета мне попалась чересчур маленькая. Ракеты, они ведь все очень разные бывают, всевозможных размеров: и большие, и маленькие.

Я сама это видела, своими собственными глазами в Военно-историческом музее артиллерии в Санкт-Петербурге. Когда наши сыновья росли, а росли они долго (разница в возрасте у Миши с Кириллом в одиннадцать лет), мы частенько туда с ними ходили по выходным.

Почему же тогда, скажите на милость, для ночного полета мне досталась именно эта ракета — размером чуть больше старинной бутыли емкостью в два с половиной литра — да еще скользкая такая…

А самое главное, держаться не за что. Абсолютно не за что ухватиться! Совершенно!

О чем только ее конструктор думал? Не знаю! Ни ручек никаких не предусмотрено, ничегошеньки такого мало-мальски подходящего, чтобы приличной даме можно было за это ухватиться.

И летело это чудо технической мысли не ровно, не по заданной траектории, а рывками какими-то: то туда, то сюда!

Попробуй усиди!

Я вниз глянула — караул!!! Земля уже где-то там, далеко-далеко внизу, осталась. Дома, как детские кубики, а люди вообще как муравьи, маленькие-премаленькие.

Ну, думаю, главное для меня сейчас — это ракеты не лишиться. Не упустить ее от себя! Не утратить.

Не то с этакой-то высоты я так навернусь, что и костей потом не соберешь.

Пригнулась я, чтоб сопротивление ветра уменьшить, и ракету свою вертлявую так коленями сдавила, даже колготки полопались.

Жаль, конечно, колготок, хорошие были, ну, да пес с ними. Жизнь дороже!

Лечу — в ушах ветер свистит, голова кружится, тошнота комом к горлу подкатывает…

А тут еще китайчонок к спине прижался, цепкими смуглыми ручками за шею меня обхватил и давит, давит. Оно и понятно, мальчишечка ведь совсем маленький, страшно ему на такой высоте лететь, вот он и вцепился в горло чужой тетке изо всех сил.

Да, пожалуй, самое печальное во всей этой истории то, что летала я в своем сне не одна, а с маленьким китайским мальчиком.

Я протянула руку и включила лампу, стоящую на прикроватной тумбе, чтобы посмотреть, который час.

Полшестого утра! Еще бы спать да спать. А я боялась, боялась, усну, а там опять мальчик.

У вас так не бывает? Сны с продолжением?

У меня, к сожалению, случается. Особенно если сон привиделся плохой. Проснешься, подумаешь, слава богу, что все это мне только приснилось. Порадуешься за свое мнимое благополучие, и на другой бок — досыпать.

А кошмар с продолжением уже тут как тут.

Как черт из коробочки — вот он я, явился, не запылился. Вторая серия начинается!

Я взбила подушку и уселась, прислонившись к спинке кровати.

Возможно, все еще не так плохо. Во сне легко спутать мальчика с девочкой. Одевают маленьких детей часто одинаково и, вообще все малыши между собой чем-то похожи.

Вы заметили, что не бывает некрасивых детей? Взрослые люди с некрасивыми лицами есть и довольно много, а вот детей нет!

Все пока маленькие — славные, трогательные и симпатичные. Все! И мальчики, и девочки.

Вот интересно, похожи-то они между собой, похожи, а во сне снятся совсем по разным поводам. Маленькие девочки снятся к диву, то бишь к приятной неожиданности, мальчики же снятся к неожиданности неприятной, то бишь к неприятности.

С кем же я сегодня ночью летала? С мальчиком или с девочкой? Я прикрыла глаза, восстанавливая в памяти ночную картинку.

Тепленький, стеганный на вате комбинезон из коричневого ситца в мелкий цветочек (такие носили китайчата из моего детства) на пол ребенка никоим образом не указывает. С этим разобрались.

Ботиночки…, ботиночки…? Какие же на малыше были ботиночки?

Впрочем, это не важно. Фасон и цвет ботинок ни о чем нам не скажет. Ботиночки у деток одинаковые.

Почему же я решила, что это был мальчик? По каким таким признакам?

Точно! Прическа! У ребенка была мальчиковая стрижка: бритая голова и только маленькая трогательная челочка спереди. Привет из Шанхая пятидесятых годов прошлого века.

Да, вне всяких сомнений, летала я с мальчиком.

А это значит, что нам с Алсуфьевым надо ждать неприятностей.

Нет, это невозможно! Какие неприятности?! У нас и так неприятности.

Вчера в опере Алсуфьева чуть не убили!

Ему просто-напросто сказочно повезло. В таких случаях говорят: «В рубашке родился».

Каких-то полсекунды, и все! Острие копья вонзилось бы не в мягкую обивку спинки стула, а в грудь Сергею.

Кошмар какой!

Правда, сам пострадавший убежден, что это случайность. Совпадение.

Хотелось бы верить.

На самом деле я тоже верю и в случайности, и в совпадения. Они в жизни случаются, и случаются чаще, чем можно себе представить.

Но, согласитесь, три совпадения подряд…

Нет, в это невозможно поверить!

— Играя пекинскую оперу, не обойтись без акробатических приемов, — монотонно бубнил Алсуфьев в ответ на мои истерические причитания и всхлипывания.

Вчера вечером я не пожелала принять извинения администрации театра и наотрез отказалась от материальной компенсации за причиненный моральный ущерб (нам предлагали роскошный ужин с французским шампанским и деликатесами из морепродуктов в одном из ресторанов отеля).

Романтическому ужину за счет заведения я предпочла выяснение отношений без присутствия посторонних.

Слегка всплакнув (это оказалось нетрудно, я действительно была очень напугана), я вынудила Сергея подняться в мой номер и, заливаясь слезами, тупо требовала объяснений по поводу всего того, что происходило на сцене.

— Если это не покушение, то что?! Что это было?! Скажи мне на милость? Зачем были нужны все эти «прыжки и ужимки» на оперном спектакле? К чему они? Ведь опера это не цирк.

— Пекинская опера, Наташечка, это слияние всех жанров театрального искусства: оперы и балета, трагедии и комедии, пантомимы и акробатики. — Дудел в свою дуду Алсуфьев. — В «пекинской опере» есть такие персонажи, которых можно представить, только применяя акробатическое искусство. Это так называемые амплуа «военного героя» и «военной героини». Играя «женщину-воительницу» не обойтись без акробатики, потому что «женщине-воительнице» иногда необходимо «помахать кулаками». Искусством жестикуляции должен обладать каждый персонаж и соответственно актер. Посмотри только на формальные стилизованные жесты артистов. Как тебе должно быть известно, еще в середине прошлого века великий китайский актер Мей Ланьфань, прославившейся исполнением женских ролей…

— Ну, хорошо, хорошо, — я протестующе подняла руку, чтобы остановить поток Сережиного красноречия.

Меня раздражали не только его аргументы, построенные на экскурсе в театроведение, меня раздражал сам тембр его голоса.

Поражаюсь! О чем только думает? Зачем спорит, если заведомо ясно, что не прав?

Говорит, говорит, остановиться не может. Что называется, без обратной связи.

За версту видать, что мой Алсуфьев — старый холостяк.

Никакая жена такой манеры разговора не потерпит. Живо скорректирует, объяснит, что к чему.

Зачем, скажет, женился, мой дорогой, если слушать не хочешь? Думаешь, ты у нас самый умный?

Нет проблем! Умного человека не грех и послушать. Разводись и разговаривай целыми днями сам с собой.

Я мешать не стану, быстро найду, кому рубашки погладить.

— Сережечка, — проникновенно сказала я, удивленно примолкшему под моим неприязненным взглядом Алсуфьеву. — Допустим, это так. Допустим, что не только сегодня, а на всех спектаклях пекинской оперы певцы и певицы скачут по сцене как заведенные, крутят сальто и кидают друг в друга острыми копьями. Допустим, это нормально. Вполне вероятно и то, что копье улетело за пределы сцены случайно. Безо всякого на то злого умысла со стороны артиста. Не ошибается тот, кто не работает. Я это прекрасно понимаю. Среди жонглеров и акробатов тоже есть новички. Но, Сережа, я тебя умоляю, почему это копье попало именно в тот стул, на котором сидел именно ты?

— Э-э-э-э…

— Подожди, не перебивай. Я ведь тебя не перебивала. Вспомни лучше, сколько в нашем первом ряду стояло столиков. М-м? Вспомнил? Правильно, много. А копье почему-то попало именно в тебя!

— Э-э-э-э…

— Хорошо, не в тебя, а в стул! Но скажи мне за это спасибо, Я тебя лягнула, оно и не попало.

— Спасибо большое тебе, Наташечка. Если бы не ты! А, собственно, почему ты…

— Потому! — Меня бесила недогадливость Сергея.

— Я ведь полез под стол, потому только, что думал, что ты что-то уронила и просишь меня это что-то достать. А ты говоришь…

— А я говорю, что ничего не роняла. Руки у меня еще не дырявые, слава богу, а вот тебе, Сережечка, надо поменьше болтать. Я тебя специально лягнула, чтобы привлечь твое внимание. Я ведь просила тебя помалкивать про то, что мы жили в детстве в Китае, а ты первому встречному готов выложить про себя всю подноготную. Какой же ты психолог? Он тебя выспрашивает, а ты и рад стараться, рассказываешь, все как на духу. А он выслушал и подал знак, а сообщник на сцене уже тут как тут. Только того и ждал.

— Но…

— Что «но»?! Почему копье полетело в тебя сразу после того, как ты рассказал этому китайцу про Шанхай. Не знаешь? А я знаю. Он специально выуживал у тебя эту информацию! Скажешь, нет? Скажешь, он у тебя ничего не выспрашивал?

— Ну…

— Нет, это невозможно. Что «ну»?! Сережа, я тебя умоляю, я ведь все слышала. Он спросил: «Шанхай?», ты ему: «Да, Шанхай», а он: «Ах, Шанхай!». О чем можно говорить про Шанхай с первым встречным? — Я сверлила Алсуфьева взглядом, я требовала ответа на свой отнюдь не риторический вопрос. — Скажешь, что все это мне послышалось? Ты не сказал ему, что жил в Шанхае?

— Да, нет, не послышалась. Сказал. Но он у меня ничего про Шанхай не выспрашивал. Я сам сказал. Этот мужчина, он инженер из провинции Шаньси, и в Пекин приехал первый раз. По делам приехал. В командировку. И в театр попал первый раз в жизни. Представляешь, пожилой человек, а в театре никогда не был.

— Ну и что? К тебе то он зачем полез с разговорами, этот подозрительный командированный из провинции? Ты-то здесь причем?

— Не при чем, — легко согласился Сережа. — Мы просто перекинулись с ним парой слов, вот и все. Он спросил, нравится ли мне пекинская опера и бывал ли я раньше в Китае. Я ответил, что да, дескать, и опера нравится, и в Китае бывал, ребенком два года прожил в Шанхае.

— Вот видишь! — я захлебнулась от негодования. — А ты говоришь, случайность. Какая же это случайность? Я ведь просила тебя, предупреждала.

— Но, Наташечка, — беспомощно сверкнув очками, развел руками Алсуфьев. — Я не сказал ничего лишнего. Напрасно ты так все драматизируешь.

— Я драматизирую?!! Ну, знаешь ли…

Я деланно захлюпала носом и отвернулась к окну, дескать, расстроилась — сил нет никаких, но не хочу, чтобы Алсуфьев видел мои слезы.

На самом деле ни слез, ни аргументов у меня не осталось. В глубине души я прекрасно понимала и недоумение, и упрямство Сергея.

У меня была точно такая же реакция, когда Верочка впервые сказала мне о том, что она на моем месте в Китай не поехала бы ни за что на свете. Ни за какие миллионы!

— Почему? — искренне удивилась я, зная ее практичность.

— Потому! — театральным шепотом сказала она и нервно огляделась по сторонам, притом, что в офисе в этот ранний час никого, кроме нас с ней, не было.

— Вер, — тотчас занервничала и я от такого многообещающего начала, — я тебя умоляю.

Верочка удовлетворенно кивнула:

— Ты папу помнишь?

— Помню.

— Я не про отчима, я про твоего родного отца спрашиваю, про Николая Николаевича. Его ты помнишь?

— Помню, конечно. Плохо, правда, но помню. Я ведь маленькая была, когда он умер.

— Вот и я про то, что ты была маленькая. Ты рассказывала, он умер сразу, как только вы из Китая вернулись?

— Ну, не совсем сразу. Через два года. А что?

— Да, — мрачно сказала Веруня, — одноклассница была права.

— Какая одноклассница, Вера? — взвыла я. — Говори толком!

— Валина одноклассница, — ангельским голосочком пояснила эта любительница напускать тумана. — Я вчера после работы к сестре забежала за кассетами Илоны Давыдовой, а к ней Инка Мартынова в гости зашла. Они с ней в одном классе учились, пока Инка с родителями в Среднюю Азию не уехала. Отец у нее военный был, вот они и мотались по стране, по всему Советскому Союзу. Школу она уже в Хабаровске заканчивала и в институте там же училась, а потом замуж на пятом курсе вышла, да так там, в своем Хабаровске, и осталась. Но с Валей моей связь не теряла все эти годы, переписывалась, и когда в Питер к родителям приезжает, отец у нее, сама понимаешь, уже давно в отставку вышел, то обязательно с Валей моей встречается. Разговорились мы с ней, мол, чудесно выглядишь, туда, сюда, да как дела, да как дети, да есть ли внуки… Слово за слово, и дошла у нас очередь до китайцев. Ты знаешь, Наташа, она говорит, у них в Хабаровске просто засилье сейчас этих самых китайцев. Русские мужики, говорит, работать не хотят, а китайцы, говорит, мама дорогая! Китайцы теплиц понастроили и работают, работают, работают, словно, ненормальные. Овощи выращивают. А я говорю, ну и хорошо, говорю, чего такого-то, пусть работают, если им нравится. Вам же лучше. А она говорит, нет, говорит, моя дорогая, все, говорит, не так просто. И такого она мне тут понарассказывала, что жуть берет. Просто жуть.

Верочка пристально на меня посмотрела.

— Ладно, не буду тебе голову морочить и все ее россказни пересказывать, скажу сразу про самое главное. Только обещай мне, что никому ничего не скажешь.

— Ве-ера!

Верочка вскинула голову и еще раз изучающее оглядела меня, словно сомневалась, в состоянии ли я буду сохранить ту важную информацию, которой она так щедро готова была со мной поделиться.

Я приняла деланно безразличный вид:

— Не хочешь, не рассказывай!

— Для твоей же пользы предупреждаю, между прочим, — обиженно передернула плечами она. — Про такие дела лучше помалкивать по определению, всем будет спокойнее: и тебе, и мне, и болтливой Инке Мартыновой.

— А то ты меня не знаешь, — в свою очередь засобиралась разобидеться и я.

— Знаю, — согласилась она. — Потому и рассказываю. Только ты не подумай, пожалуйста, что я про тебя Инке рассказывала. Я ей ни словечка не сказала. Ее выслушала, а сама ни-ни. Могила!

— Верочка, я тебя умоляю. Рассказывай уже! Не тяни кота за хвост.

Она навалилась грудью на стол.

— Только учти, я ничего не выдумываю, я просто передаю тебе то, что сказала мне Инка.

Честно признаюсь, в тот момент я была близка к тому, чтобы встать и выйти вон. Выйти, не сказав ей ни слова.

Мне казалось, что Верочка просто испытывает мое терпение. Хотя это ни капельки на нее не похоже. Вера — человек разумный и доброжелательный, и, если хорошенько подумать, действительно предельно осторожный. Поэтому я просто молча кивнула.

Веруня с чувством глубокого удовлетворения покивала в ответ, осталась мною довольна.

— Так вот…, - торжественно начала она. — Даже не знаю… В общем, всех наших, кто в пятидесятые годы работал в Китае, всех устранили! — на одном дыхании выдала она малопонятную фразу и испуганно смолкла.

— В смысле?

— Это Инка сказала.

— Я поняла про Инку. Я не поняла, что именно она сказала. Что значит «устранили»?

— Физически устранили.

— Выслали, что ли? Так это всем известно. Когда у Хрущева отношения с Мао Цзэдуном вконец испортились (это когда в шестьдесят первом Сталина из мавзолея вынесли, чтобы у кремлевской стены похоронить), все советские специалисты из Китая уехали. Только вот я не уверена, что их выслали, по-моему, все-таки не выслали, а отозвали.

— Да, нет, не выслали и не отозвали. Инка говорит, они все умерли. Вернее, — слегка замялась она, — вернее, их всех убили!

— Господи, Вера!

— Вот тебе и Вера, — тяжело вздохнула она.

— Что за бред? Почему это всех убили?

— Потому!

— Почему, Ве-ера! С чего это твоя Инка так решила? С какого такого перепугу?

— Но ведь твой папа тоже умер.

— Умер. Но он сам умер. Сердечный приступ. Его никто не убивал.

— А лет ему было?

— Тридцать четыре года.

— Сердечный приступ с летальным исходом в тридцать четыре года… Он был сердечник?

— Нет. Сердце у него никогда не болело. Приступ случился внезапно, прямо на работе. Был поздний вечер, в лаборатории уже никого из сотрудников не было, ну и… Мама говорит, его нашли только утром, он лежал у окна. Очевидно, ему стало плохо, и он хотел открыть форточку.

— Вот видишь…

— Вер, но это было спустя два года после того, как мы вернулись из Китая!

— Именно что из Китая! Китай, моя дорогая, это такая загадочная страна. У них, знаешь, какие яды есть? Тебе и не снилось!

— Ты думаешь?

— Уверена! Одно слово — Восток!

— Не знаю. Не знаю, Верочка, что тебе и сказать. Ты меня просто огорошила. А как же Алексей Евгеньевич? Алексей Евгеньевич Алсуфьев? Сережин папа. Он ведь умер в конце восьмидесятых. Через тридцать лет после возвращения из Шанхая.

— Нет правил без исключений, — вздохнула она. — Может быть, ты знаешь еще кого-нибудь из сослуживцев твоего отца, из тех, с кем вы были в Китае?

Я задумалась.

— Знаю. Дядя Ваня Белинский. Он работал в Шанхае какое-то время вместе с папой. И тоже жил в отеле «Пикарди». Еще до нашего с мамой приезда туда. Но я видела его в Ленинграде. Я помню, мы ходили к ним в гости. Они жили где-то в районе Исаакиевского собора. У него было два сына, один чуть постарше меня, другой — чуть помладше. И жена очень веселая, такая толстушка-хохотушка. А их бабушка варила очень вкусный компот из клубники. Родители часто встречались, пока папа был жив. А потом… Ты знаешь, Вера, а ведь дядя Ваня тоже умер. Вскоре после папы. В детстве я не придавала этому значения, а может, мне и не сказали тогда о его смерти, я узнала об этом, когда выросла. Глупость, конечно, но я спросила у мамы про дядю Ваню именно в связи с компотом. Компот у меня клубничный как-то раз неожиданно вкусный получился. Вроде готовила как всегда, пропорции те же, а получился не компот, а напиток богов, прямо как тогда у дяди Вани в гостях. Вот я и вспомнила про дядю Ваню и его семейство, почему, дескать, перестали встречаться. А мама сказала, что он умер. Кошмар какой!

— Да уж.

— Не знаю, Верочка. С одной стороны, дядя Ваня и папа, с другой — Алексей Евгеньевич. Он ведь прожил после возвращения из Китая еще почти три десятка лет. Не знаю…

— Алсуфьев старший тоже работал вместе с твоим отцом?

— Нет.

— Вот видишь. Может, у него была совсем другая работа, никак не связанная с гонкой вооружений, несекретная, одним словом. Вот его и оставили в живых, потому что он им неопасный.

— Вер, я тебя умоляю, какие ужасы ты говоришь. Что значит «неопасный» и кому-то «им»? Китайцам?

Верочка завозилась в кресле, потянулась к окну и плотно закрыла жалюзи.

— Первый этаж все-таки, — рассудительно сказала она, — не забывай! А то болтаем тут обо всем открытым текстом, а у нас дети. «Им», моя дорогая, — это «им»! Спецслужбам. Нашим или китайским, тебе виднее. Это ведь ты у нас прожила два года в Китае, и за каким-то фигом мечтаешь попасть туда снова. Хорошо живешь, если мечтать больше не о чем!

— Гм, — задумчиво кивнув, согласилась я. — А почему ты вдруг решила, что мой папа работал на оборонную промышленность Китая?

— А он на нее не работал?

— Не знаю, — честно призналась я. — Я не знаю, чем мой папа занимался в Китае. Знаю только, что работал он на судостроительном заводе. Но ведь корабли бывают не только военные, есть много других судов, самых разных, сухогрузы, например, или же пассажирские лайнеры всякие. Может, он не имел никакого отношения к военным заказам?

— Может, и не имел, — охотно согласилась она. — Только вот что я, Татуля, думаю, если ты не знаешь, чем занимался твой отец в Китае, значит, тебе нельзя об этом знать. Его работа была засекречена.

— Ну и что, что засекречена?! — не сдавалась я. — За это нужно убивать?! Алсуфьев тоже работал в Китае. Но он ведь жив! То есть жил долго. Нет, Верочка, я не верю!

— Как знаешь, — надула губы она. — Мое дело предупредить. Согласись, я не могла от тебя скрыть то, что рассказала мне Инна. Нет, если бы Мартынова была безмозглой, вздорной сплетницей, я бы и слова тебе не сказала. И не подумала бы докладывать об этом разговоре. Мели, Емеля, твоя неделя! Но Инка ведь не такая, Инка умница. К тому же остепененная. Доктор наук! Это тебе не хвост собачий! Она в вузе математику преподает. А математика, моя дорогая, это не научный коммунизм, когда в темной комнате ищут черную кошку, заведомо зная, что ее там нет. Математика — наука точная, она приучает человека мыслить логически, а не фантазировать на пустом месте. И отец у нее… Я говорила тебе, что родитель у Инки — военный? Так вот, он не просто военный, он этот… В этом служил… В как его? Помнишь, в конце восьмидесятых все читали «Аквариум» Виктора Суворова?

— В военной разведке?

— Точно. В ГРУ! В Главном разведывательном управлении. А ты говоришь…

Я жалобно застонала и откинулась на спинку стула.

— Нет, это невозможно.

— Не хочешь, не верь, — неожиданно кротко сказала она. — Хочешь поехать с Алсуфьевым на халяву в Китай — поезжай. Только хорошенько подумай, прежде чем рассказать там кому-либо о том, что твой папа на них работал. И сама подумай, и Сереженьку своего предупредить не забудь. Пусть тоже хорошенько подумает. Это у нас сын за отца не в ответе, а у них, у китайцев, менталитет совершенно другой. Кто их знает, какие у них насчет вас планы. Может, они вас туда специально заманивают. Ты ведь не знаешь, почему Алсуфьев-старший так долго прожил. Может, это случайность, а? Не нашли его китайцы, опростоволосились. Всякое бывает. И на старуху бывает проруха.

— Все, Вера, хватит меня запугивать. Это просто шпиономания какая-то! Давай лучше поработаем. Дел куча!

Верочка обиделась и остервенело заколотила по клавиатуре. Я уткнулась в альбом с фотографиями клиенток.

Неприятный разговор был окончен.

Разговор прекратился, а досадный осадок от него остался. В моей душе поселились сомнения, и поделиться мне ими было не с кем.

Рассказать о Верочкиных инсинуациях мужу я не могла. Не хотела рисковать, подозревала, первое, что он сделает после моего рассказа, — это запретит мне ехать с Алсуфьевым. Я и так его еле-еле уговорила, а тут такой прекрасный повод для отказа.

Я была уверена, что Славочка им воспользуется.

Жаль, конечно, что нельзя поговорить с мужем. В отличие от меня, он разбирается и в политике, и в истории советско-китайских отношений, и в оборонной промышленности много лет проработал.

И младший брат у него полковник ФСБ. Нет, это невозможно!

Если бы не Славкино негативное отношение к моей поездке, я могла бы доверять его мнению целиком и полностью.

Но рисковать… Нет, рисковать поездкой я не могла. Поймите меня правильно, я уже настроилась на этот вояж с Алсуфьевым.

Именно поэтому я ничего не рассказала и Алсуфьеву. Вдруг, он поверит в Верочкины россказни и откажется от поездки.

Не могу же я поехать на его конференцию без него самого? То-то и оно!

Я решила, что в выходные постараюсь выведать что-либо у мамы. Исподволь постараюсь, аккуратненько, так, чтобы она ничего не заподозрила.

Доводить до ее сведения последние Верочкины бредни я, естественно, не собиралась.

Половину субботы я с умильным видом ходила вокруг мамы кругами, собиралась с духом. Собралась только к обеду.

— Мам, — как бы между прочим завела я, накрывая большой круглый стол белой накрахмаленной скатертью.

Семейный обед в субботний летний день на дачной веранде — это всегда праздник.

— Ты помнишь, у меня в Китае была подружка? Леночка. Беленькая такая, с двумя косичками. Я ничего не путаю?

— Нет, — подтвердила мама. — Лена Ковалева. Вы с ней хорошо играли.

— Я помню, мы с ней кукол каких-то делали.

— Кукол? — Мама методично расставляла тарелки.

— Из бумаги.

— Да, помню, бумажные куколки на новогоднюю елку. Это Нина с вами делала, Леночкина мама. Она рисовала хорошо, поделки всякие мастерила. У нее такие чудесные елочные игрушки получались. В Китае тогда елочных украшений не было. Это сейчас они своими игрушками весь мир заполонили. В те годы елочные игрушки в Шанхае днем с огнем было не сыскать. А нам так хотелось встретить Новый год по нашему русскому обычаю. Поставить елку до потолка, нарядить ее, чтоб и игрушки на ней висели, и мишура, и орехи в золоченой бумаге, и мандарины с конфетами, чтобы все было, как дома, в Союзе. Помню, за месяц уже начали к Новому году готовиться. Мы с Галей Алсуфьевой цепи делали. Накупили несметное количество маленьких шоколадок в разноцветной фольге и из этой фольги клеили цепи для елки. А шоколадки, стыдно признаться, пришлось выбросить. Китайский шоколад и вообще-то невкусный, солоноватый, все говорили, что он из сои сделан, не знаю. А те маленькие шоколадке в разноцветной фольге оказались совсем несъедобными. Да, всем тогда работы хватило. Но больше других, конечно, Нине Ковалевой досталось. Зато и праздник получился на славу. Никто из детишек, даже тех, что постарше, и внимания не обратил на то, что вместо елки у нас кипарис был наряжен. Елку, как и елочные игрушки, в Шанхае тогда купить было невозможно. Продавались только кипарисы в горшках. А вот Дед Мороз у нас был самый настоящий. Володю Распопова уговорили Дедом Морозом нарядиться. Костюм сшили, бороду сделали, а валенок нет. Зачем в Шанхае валенки? Пришлось ему в резиновых сапогах хороводы с вами водить. Детям всем сшили карнавальные костюмы. Ты снежинкой была, помнишь?

— Да, — поспешно согласилась я, — помню. Мне кажется, я и дядю Володю помню. Мы с ним вместе в Союз возвращались?

— Нет, — погрустнела мама. — Володя с нами не возвращался. Мы уехали раньше. Он еще оставался в Шанхае. А потом умер.

— Умер? В Китае?

— Да, в одночасье. Врачи сказали, вирус какой-то неизлечимый китайский он подхватил. Не сумели спасти. Как представлю, что Зиночке пришлось тогда пережить…

— Вы с ней дружили?

— С кем? С Зиной Распоповой? В общем-то, да. Все русские жены дружили между собой. Мужья на работе, мы с детьми целый день в отеле. «Русская колония» отеля «Пикарди» жила в Шанхае очень обособленно. Русским женам не разрешалось самостоятельно гулять по городу, ходить по магазинам. Вернее, не то чтобы нам это официально запрещалось, скорее, это не приветствовалось. Но все старались придерживаться рекомендаций, данных свыше, и за ограду отеля без особой надобности не выходили. Тем более что это было нетрудно. Территория при отеле была большая: сад, стадион, и еще небольшой сквер. Так что вынужденным затворничеством мы особенно не тяготились. У всех дети маленькие, к тому же все мы были безъязыкие. Ну что ты смеешься, это правда, английский еще туда-сюда, а китайского языка из наших не знал никто. Все экскурсии, все поездки по магазинам проходили организованно. В выходной день к отелю подавали автобус, все дружно рассаживались и ехали туда, куда повезут. Но мы многое в Китае успели посмотреть. Нас возили не только по Шанхаю и его окрестностям, были мы и в Сучжоу, и даже в Ханчжоу. Вот где красота необыкновенная. Жаль, ты не помнишь. Китайцы говорят: «Рай на небе, а Ханчжоу на земле».

— А как же вы покупали продукты? Хлеб, например, или фрукты, если вы никуда не ходили?

— При отеле был свой продовольственный магазин. В основном покупали все там. Или же в магазине, который когда-то принадлежал русскому эмигранту купцу Чурину. Правда, в конце пятидесятых магазин этот был уже китайским. Рассказывали, что Чурин в обмен на возможность вернуться с детьми на Родину, передал все свои магазины Советскому Союзу, а советское правительство передарило их КНР. Как бы там ни было, продукты там были очень вкусные, как у нас в России. У «Чурина» можно было купить и настоящий шоколад, и вареную колбасу, и русскую водку, и красную икру русского посола.

— Да, помню, — нетерпеливо перебила я, уже не раз слышавшая от мамы о том, что икру, засоленную по китайским рецептам, есть с непривычки было невозможно.

Я не хотела маму обижать, но меня поджимало время. Стол уже почти накрыт, вот-вот домочадцы на веранду заявятся, а самого главного я у мамы так и не выведала.

— Про икру ты рассказывала, — я упорно гнула свою линию, — очень невкусная.

— Кошмар, — согласно кивнула она. — Они солили икру вместе с пленками от кишок.

— Ужас! — Смирилась я.

— А у «Чурина» икру продавали хорошую. И находился он неподалеку от нашего отеля, во Французском квартале. «Чуринский» магазин, пожалуй, единственное место, куда мы ходили, не боясь навлечь неприятности на своих мужей. Ведь за малейшее нарушение режима проживания провинившегося высылали на Родину. Так, советским гражданам запрещалось ездить на рикше, дескать, это эксплуатация чужого труда. Один москвич из нашего отеля однажды этот запрет нарушил, взял велорикшу. На его беду кто-то его увидел, тот, кому надо, и несчастного вместе с семьей выслали в Москву в течение суток. На его карьере, как ты сама понимаешь, был поставлен жирный крест. Хотя те же венгры и чехи, которые жили в нашем отеле, раскатывали на рикшах совершенно свободно.

— Кошмар какой, — я достала из буфета супницу. — У нас был большой отель?

— Да. На тот момент это было самое высокое здание в Шанхае. Двадцать этажей!

— Ты знаешь, мам, мне кажется, я даже помню, как он выглядел. Большая серая громадина. Что-то типа сталинской высотки. Там было много русских?

— Нет, — покачала головой мамочка. — Семей пятнадцать. Не больше. И еще было несколько человек без семей.

— Холостяков?

— Нет, у них были семьи, но они остались в Советском Союзе. Вызвать свою семью разрешалось далеко не каждому, — гордо заключила она.

— А кем папа работал?

— Кем? Н-ну… Он работал на судостроительном заводе Ху Дун.

— Понятно, — я разложила на столе салфетки. — А остальные? Они тоже работали вместе с папой?

— Кто как, — сказала мама, не подозревающая о моих коварных замыслах.

— А Алексей Евгеньевич?

— Не знаю, — мама как-то странно на меня посмотрела.

— Странно, — я аккуратно раскладывала салфетки.

Мама пожала плечами:

— Что ж тут странного? Время было такое.

— Я говорю, странно, что в Китае вы все дружили, а потом ни с кем, кроме Алсуфьевых, не общались.

— Почему это не общались? Общались.

— Правда? А почему я не помню.

— Не знаю, — мама пожала плечами. — Возможно, я тебе не рассказывала. Но мы переписывались. Первое время очень активно переписывались, и с Ниной Ковалевой, и с Зиночкой Распоповой. Потом все реже, потом открытки по праздникам, потом и вовсе переписка сошла на нет. Сама знаешь, как это бывает, когда нет живого общения. Все ведь были из разных городов. Из Ленинграда только мы и Алсуфьевы.

— А… — я хотела было напомнить маме про ленинградца дядю Ваню Белинского, но вовремя прикусила язык.

Побоялась, что моя проницательная мамочка может насторожиться.

— Значит, ты никогда больше ни с кем из русских «шанхайцев» не виделась и ничего о них не знаешь?

— Н-нет, — запнулась мама.

— Я просто так спрашиваю, — поторопилась я успокоить ее.

Она понимающе кивнула.

— Я понимаю, тебе интересно, но, к сожалению, и сама мало что про кого знаю. Один раз, правда, Аню Потапенко встретила на Невском. Она из Твери в Ленинград в командировку приехала. Давно это было, лет двадцать назад, наверное, если не больше. Я еще тогда работала. Иду, помнится, мимо Казанского собора, задумалась, слышу, кричит кто-то: «Катя! Катя!». Оборачиваюсь, женщина какая-то мне машет. Я присмотрелась — Аня! Очень она, конечно, изменилась. Постарела. Горе никого не красит. Леша ее ведь сразу, как из Китая вернулись…

— А вот и мы! — На веранду торжественным шагом вплыла раскрасневшаяся свекровь с огромной кастрюлей борща на вытянутых руках.

— Ой, заболтались мы с тобой, — мама всплеснула руками. — Вот сюда, Наталья Васильевна, сюда ставьте, на подставку. Я сейчас быстренько в супницу перелью, и будем обедать.

— Нет, это невозможно, — насупившись, пробурчала я и загремела тарелками.

Вопреки ожиданиям, разговор с мамой не успокоил, а только разбередил. Не могу сказать, что после него я безоговорочно поверила Верочке. И все-таки…

Все-таки я была так взволнована, что даже на пальцах погадала. С закрытыми глазами. Как в детстве!

Раскрутила руки, держа их перед собой, потом развела в стороны и начала медленно сводить вместе так, чтобы вытянутые указательные пальцы встретились. Встретятся пальцы кончик к кончику, значит, можно ехать в Китай, невзирая на предупреждения Верочки. Не встретятся, значит, так тому и быть, Верочка была права!

Думаете, мое гадание прояснило ситуацию?

Ничуть! Шесть раз руками крутила, шесть раз сводила-разводила, и каждый раз получалось по-разному. Три раза так, три раза эдак, баш на баш. Три раза выходило, можно ехать, три раза — нет.

Искушать судьбу и гадать в седьмой раз я не стала.

Все равно ведь поеду. Будь что будет!

Но и взять всю ответственность на себя я не могла. Я отвыкла! А что вы хотите, я столько лет замужем.

Я посчитала, что, как честная девушка, должна поделиться своими сомнениями с Алсуфьевым. Предупредить его. Просто обязана. Несмотря ни на что! Даже если Сергей передумает ехать.

Нет, это невозможно! Никаких «если». Я хочу поехать в Китай, во что бы то ни стало, и я туда поеду!

Я немножко подумала и приняла поистине иезуитское решение: рассказать Алсуфьеву только часть из того, что известно мне.

И нашим, и вашим!

Я позвонила Сергею и добросовестно пересказала все, что узнала от Верочки. Если и были в моем рассказе купюры, то очень незначительные. Для пользы дела.

Про разговор с мамой я предпочла благоразумно умолчать.

Алсуфьев выслушал меня очень внимательно. Он хороший слушатель, мой давний приятель Алсуфьев.

Выслушал и не поверил. Посмеялся.

Я даже разобиделась:

— Ну, знаешь ли, Сережа, я серьезно, а ты…

— Прости, пожалуйста, Наташечка, — искренне повинился он. — Я знаю, Вера это сделала из лучших побуждений. Спасибо ей. Только не надо на этом зацикливаться. Не думаю, что у нас с тобой есть серьезные причины для каких-либо опасений.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Не знаю, Сережа. Береженого бог бережет. Давай договоримся, что в Китае не будем никому ничего про себя рассказывать. Мне так спокойнее.

— Хорошо, — рассмеялся он, — не будем.

Ему бы все смешки. Пообещал и не выполнил! Кому нужны такие посулы? Зачем было обещать, если знал, что не сможет удержать язык за зубами? Только для того, чтобы я отстала?

В этом все мужчины!

Он, видите ли, знает Верочкину экспансивность. Ну и что ж, что знает?! Об этом все знают. И я в том числе.

Но я же Верочке поверила! Почти поверила.

Почему он не может?

Я смахнула несуществующие слезы и повернулась к Алсуфьеву:

— Ладно, — жестко сказала я. — Ты не поверил мне в Питере, не хочешь верить и сейчас. Не хочешь, не верь! Это твое право. Будем считать, что нападение на тебя — это чистая случайность. Договорились?

Он поспешно кивнул:

— Договорились.

— Тогда обещай мне одну вещь!

— Все что в моих силах, Наташечка.

— Это в твоих силах, Сережа, — серьезно сказала я. — Мы завтра собирались с тобой на экскурсию в Ламаистский монастырь. Верно?

— Верно.

— А я предлагаю, сделать иначе. Нет, мы обязательно съездим в монастырь. Но не сразу. Давай сначала поедем на Великую Китайскую стену, а уже потом — в монастырь. Мы просто слегка изменим маршрут, и не спрашивай меня почему. — Я предупреждающе вскинула руку. — Просто сделай это ради меня.

— Хорошо, Наташечка, как скажешь.

Глава 11

За завтраком выяснилось, что наша вчерашняя договоренность ничего для Алсуфьева не значит.

Он, видите ли, вообще не сможет никуда поехать: ни на Великую стену, ни в Ламаистский храм. Никак не сможет. Потому что у него встреча, о которой он знал заранее.

Знал, но забыл. С кем не бывает?

Я заподозрила неладное еще до завтрака, сразу, как только увидела в каком смятении он топчется у входа в ресторан.

— Доброе утро.

Он вздрогнул как от удара и шарахнулся в мою сторону. Хорошо, я была начеку и успела отскочить, иначе он отдавил бы мне ногу. Как пить дать, отдавил бы.

Я взяла его под руку, он смутился:

— Виноват, Наташечка, извини, пожалуйста.

— Ничего страшного, — отмахнулась я и пристально посмотрела на Алсуфьева. — Сережа, что-то случилось?

— Э-э-э…

— О чем я не знаю? Да?

— Нет! — наигранно-бодрым тоном заявил он и решительно потащил меня к столику у окна. — Ничего не случилось.

— Сере-ежа!

— Ничего не случилось, Наташечка, — он выдвинул стул, подставил его под меня, запнулся о ножку стола, зацепился пуговицей пиджака за мой «хвост», извинился, чертыхнулся и чуть ли не бегом направился к столу с закусками. — Тебе как всегда? — поинтересовался Алсуфьев уже на ходу. — Яичницу с беконом?

— Нет, — я припустила за ним следом, — не яичницу. Я не хочу яичницу. Я вообще ничего не хочу, — я положила на тарелку пару кусков ветчины, — и вообще ничего не буду, — добавила я и подложила к ветчинке пару кусочков какого-то жареного мяса аппетитного вида и немного салата из огурцов. — Ты слышишь, Сережа, я вообще не буду сегодня завтракать, если ты сейчас же мне все не объяснишь. — Я задержалась у блюда с сырами. — И никуда не поеду, — пригрозила я, пристраивая на тарелку кусочки сыра трех видов. — Вообще никуда, — я застыла у столика с выпечкой.

Взять, что ли, одну булочку к чаю? Вот эту, самую маленькую? Пожалуй, не стоит! И так полная тарелка еды.

Я догнала Сергея:

— Ты слышишь? Никуда не поеду! Ни на стену, ни в монастырь.

— Правда?! — почему-то обрадовался он. — Может, мы тогда вместе поедем в университет?

— В какой университет? — От неожиданности я так накренила тарелку, что едва не растеряла свой завтрак, только что сформированный с такой любовью.

— В Пекинский, — как ни в чем не бывало, объяснил этот путаник. — Я как раз собирался тебе предложить. Это займет всего пару часов. Э-э-э, наверное. А потом мы сможем сходить куда-нибудь еще. Если успеем. В Храм Неба, например. Или на Тяньаньмэнь? Что скажешь? Так даже лучше. Ты ведь сама вчера предложила, изменить наши планы.

— Я?!

— Ну да. В целях безопасности.

— А-а-а… да, помню. Я предложила. Но, Алсуфьев, я тебя умоляю, я, конечно, идиотка, но не до такой же степени! Я не могла предложить тебе вместо Ламаистского монастыря пойти на площадь Тяньаньмэнь. Не могла по определению. Я уже была там позавчера!

— Не хочешь на Тяньаньмэнь, не надо. Пойдем куда-нибудь еще. После университета у нас останется достаточно времени.

— Но я и в университет не хочу.

— Не хочешь? — несказанно удивился он. — А я думал, тебе интересно. Я… э-э-э… видишь ли, какая ситуевина, Наташечка, в университете мне нужно быть обязательно. Я сам назначил эту встречу именно на сегодня. Давно назначил, еще в Питере. Я не могу ее отменить. Неудобно получится, люди готовились, а я, видите ли, забыл. Просто из головы вон, что сегодня в одиннадцать меня ждут на кафедре клинической психологии. Как я мог запамятовать, не понимаю. Совсем, видно, плох стал. Да еще эта вчерашняя история в опере совершенно выбила меня из колеи. Э-э-э… Да. Хорошо еще, что вовремя вспомнил. Среди ночи проснулся и вспомнил.

— Хорошо, хорошо, это я поняла, в университете ты должен быть по-любому. Но ведь, — я сделала последнюю попытку прояснить ситуацию, — если мы сейчас с тобой поедем в университет, то ни в Ламаистский монастырь, ни на Великую Китайскую стену уже не попадем? Мы не успеем по времени?

— Скорее всего так, Наташечка. Я утром посмотрел по карте, это большие расстояния. Прибавь сюда пробки… Думаю, рисковать не стоит. Ведь мы сегодня уезжаем. Поезд на Шанхай отходит в семь вечера, если я ничего не путаю.

— Вот именно, — мрачно согласилась я. — Сегодня в девятнадцать ноль ноль мы уезжаем из Пекина. Навсегда уезжаем, Сережечка. А это значит, что ни Великую стену, ни Ламаистский монастырь мы уже не увидим. Никогда в жизни не увидим, потому что упустили свой шанс.

— Да, но, Наташечка, ты ведь можешь поехать в монастырь и на стену одна, без меня. Я в университет, а ты по своему маршруту. Если ты не против, конечно.

— Как?! — восторженно каркнула я, не сумев скрыть радости.

Еще бы я была против! Конечно же, я «за». Обеими руками «за»!

Неужели Алсуфьев действительно отправится на свою деловую встречу, а я смогу спокойно, ничего не опасаясь, погулять по Пекину? Не надо оглядываться по сторонам, всматриваться в лица встречных прохожих, подозревать их в дурных намерениях в отношении Алсуфьева, вздрагивать от каждого чиха.

А чихают китайцы, должна заметить, очень часто, очень громко и с явным удовольствием. Абсолютно невзирая на соблюдение элементарных гигиенических норм!

То и дело, на каждом углу, то тут, то там раздается оглушительное «апчхи!!!» и сонм брызг человеческой слюны орошает всех, оказавшихся в зоне досягаемости, будь то случайный прохожий или же собственное дитятко чихающего. Обчиханный при этом никак на чихающего не реагирует, а чихающий и не подумает сдержать свой чих или прикрыться рукой.

То же самое и с плевками! Знакомый звук откашливания, когда кто-то пытается прочистить свои легкие, служит предупреждением: будьте готовы отскочить в сторону. Чуть зазевался и ты на «линии огня».

Это не преувеличение. Любовь китайцев к чиханью и плевкам является одним из главных общественных недугов. Правительство время от времени (как было, например, после эпидемии атипичной пневмонии) проводит кампании по «запрету плевков», но, надо признать, с очень незначительным результатом.

Плюют почти все: мужчины и женщины, молодые и старые, культурные и не очень культурные, на улице и в помещении. Это в порядке вещей, так принято, и я никого не осуждаю. У каждой нации свои традиции.

Вполне возможно, привычки некоторых европейцев тоже вызывают тошноту у китайцев.

Я напряженно всматривалась в лицо своего приятеля. Неужели он готов отпустить меня?

Признаться, на такое великодушное предложение со стороны Алсуфьева я не смела рассчитывать. Я была уверена, что после вчерашнего инцидента с копьем, он не захочет ходить по городу один. Побоится!

А что? Я бы на его месте побоялась.

Ведь это я лягнула его на опере в нужный момент. Что было бы с ним вчера, не окажись меня рядышком?

Если не я, то кто присмотрит за ним сегодня?

Я лихорадочно возила вилкой по опустевшей тарелке. Тянула время. Я не могла решиться, что же делать?

Я не хотела отпускать Сергея одного. Согласитесь, вдвоем ему в сложившейся ситуации должно быть спокойнее.

Ехать с ним в университет я тоже не хотела. Чего я там забыла в этом университете?

Хватит с меня участия в конференции, я чуть со скуки там не умерла.

Если я еще отправлюсь вместе с Алсуфьевым на заседание кафедры клинической психологии, то вся эта поездка в Пекин потеряет для меня смысл.

Сплошные заседания-совещания. Разве за этим я летела сюда аж десять часов.

Нет, свой сегодняшний день я представляла себе совсем иначе. Я во что бы то ни стало, хотела выполнить ту экскурсионную программу, которую наметила еще в Питере.

Но Алсуфьев… Как быть с Алсуфьевым? Он ведь такой невнимательный! Невнимательный, рассеянный и беспечный…

Этот его вечно отрешенный взгляд и отсутствующий вид кого угодно могут спровоцировать.

Не подумайте, что я хочу сказать, будто в Пекине сложная криминальная обстановка. Нет. За все время, что я здесь, я не видела ни одного пьяного, ни одного бомжа, нищие, правда, попадались, но только на площади Тяньаньмэнь.

— Сережа…

— Да, Наташечка, я весь внимание.

— Сереж, ты только пойми меня правильно. Не подумай, что я нагнетаю обстановку и как-то тебя запугиваю, но я сегодня видела очень неприятный сон. Не хочу его рассказывать, потому что есть такая примета. Говорят, если плохой сон никому не пересказать, то он и не сбудется. Так что поверь, мне на слово. Будь, пожалуйста, сегодня предельно внимателен и осторожен. И ни с кем незнакомым, пожалуйста, не заговаривай. А если заговорят с тобой, то ни в коем случае разговор не поддерживай.

— Наташечка, — он улыбнулся краешком рта.

— Не вижу ничего смешного, — возмутилась я. — Я знаю, что ты не веришь в сны, но я-то верю, поэтому не могу отпустить тебя одного, не предупредив об опасности.

— Какая опасность, Наташечка? Ну что ты, ей богу, заладила про какую-то мифическую опасность. Я всегда тебе говорил, что у тебя прекрасная интуиция, но сейчас, Наташечка, право слово, ты хватила через край.

— Хватила через край?! Я?! Алсуфьев, я тебя умоляю, может быть вчерашнее, неудачно брошенное, как ты утверждаешь, копье мне просто привиделось? Приснилось? Так ты так и скажи. Ты ведь у нас специалист, поставь мне диагноз, заяви во всеуслышание, что никакого копья не было, а я, дескать, того-с, нездорова-с. Скажи так, скажи, и я от тебя отстану.

— Не надо передергивать, Наташечка. Я всегда говорил и говорю, что у тебя острый природный ум и хорошо развитая интуиция. Я прекрасно понимаю, какое впечатление произвело на тебя вчера это неудачно брошенное копье. Поэтому и говорю тебе — не волнуйся. Не волнуйся, Наташечка. Не нагнетай обстановку, а поезжай спокойно на экскурсию. Вчерашний инцидент — это нелепая случайность, а не шпионские страсти по Верочке. Уверяю тебя, у нас нет повода для беспокойства. Никто за нами не охотится.

— А я и не говорю, что за НАМИ охотятся, я говорю, что ТЕБЕ надо быть осторожнее.

— Мне?

— Тебе.

— Почему только мне, Наташечка? — Искренне заинтересовался Алсуфьев. — Ведь в Китае мы были в одно и то же время. Почему ты решила, что угроза есть только для меня?

— Потому, — невозмутимо сказала я. — Потому что еще в XVII веке испанский драматург Педро Кальдерон сказал, что «Лучше всего хранит тайну тот, кто ее не знает».

— Ах, ну если так, если Кальдерон действительно это сказал, тогда я снимаю перед ним шляпу. Только, Наташечка, я не пойму, какое отношение имеет это мудрое высказывание к нашей с тобой истории.

Я недовольно посмотрела на Сергея. Прикидывается или действительно не понимает?

— Я тебя умоляю, Сережа, — я незаметно огляделась и, не заметив ничего подозрительного, приникла к столу, — если ты утверждаешь, что ничего не понял, я объясню еще раз. Мне не трудно. Только не говори потом, что я зануда.

— Наташечка…

— Да ладно тебе, обойдемся без реверансов, иначе мы целый божий день проторчим в этом ресторане и не попадем ни в университет, ни на экскурсию. Скажи мне, что я такого сказала непонятного? Лично мне все понятно — лучше всего хранит тайну тот, кто ее не знает! Я, например, не знаю никакой тайны Китая. Мой папа умер, когда я была еще маленькой. При всем желании он не мог мне ничего рассказать, поэтому я ни для кого здесь не представляю опасности. Никому в Китае нет до меня никакого дела. Надеюсь, с этим ты не можешь не согласиться.

— Да, но я тоже не знаю никакой тайны, связанной с работой отца в Китае.

— Правильно, ты никакой тайны не знаешь. Но об этом знаешь только ты. Никто другой не может быть в этом уверен на сто процентов. Гипотетически твой отец вполне мог рассказать тебе что-то такое, что тебе знать не следует. Ведь ты был взрослым, когда не стало твоего папы. Он мог с тобой поделиться какими-то своими секретами, воспоминаниями. Ну, я не знаю, Сережа, что ты смеешься? Я лично ни в чем таком тебя не подозреваю. Мне все равно, даже если ты знаешь секретный план дислокации стратегических сил Китайской Народной Республики. Я просто прошу тебя, обещай мне, что будешь осмотрительнее, чем обычно.

— Хорошо, Наташечка. Обещаю тебе, что буду вести себя более осмотрительно, нежели обычно. Но мне не нравится твой настрой. Ты ведь прекрасно знала моего отца. Если принять во внимание, что в словах Верочки есть некая доля правды, мог мой отец рассказать мне нечто такое, что поставило бы меня под удар? Разве похож он был на легкомысленного, беспечного человека, не замечающего, что творится вокруг?

— Нет, конечно, нет, — я выразительно фыркнула, беспристрастно разглядывая Алсуфьева.

Внешне полная копия своего отца — высокий, худощавый, рыжеволосый, — характером Сережа пошел не в родителя. Алексей Евгеньевич Алсуфьев был человеком прагматичным, жестким и рациональным.

— Но, Сережа, ты не слышишь меня. Или не хочешь услышать, не знаю. Я тебе про Фому, а ты мне про Ерему. У меня и в мыслях не было, что Алексей Евгеньевич мог рассказать тебе нечто такое, что поставило бы тебя под удар. Я говорю совсем о другом. О том, что кроме тебя, никто об этом знать наверняка не может.

— И я о другом, Наташечка, и я о другом. Ты тоже не слышишь меня. Допустим, то, о чем тебе поведала Верочка со слов своей дальневосточной знакомой, действительно имело место быть, и внезапная кончина твоего отца тому подтверждение. Неужели ты думаешь, что мой папа не предупредил бы меня. У нас ведь, как ты знаешь, были очень доверительные отношения. Я убежден, что все это инсинуации, которые гроша ломаного не стоят.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Ладно! — Я обреченно махнула рукой. — Поезжай в свой университет. Я поеду на экскурсию. Но при одном условии! Каждые полчаса мы на связи. Если что, я сразу приеду.

Алсуфьев дернулся было, хотел возразить, потом задумчиво пожевал губами.

— Хорошо, Наташечка. Я буду тебе позванивать.

— Не позванивать, Сережа, не позванивать, а посылать смски. Тоже мне, Крез выискался, позванивать он будет. Мы ведь в Пекине, в Китае, не забывай. Сам разоришься и меня разоришь! Смски, Сережечка, смски. Ты мне, я тебе. Договорились?

Он покорно кивнул.

Глава 12

Обещание свое я сдержала и каждые полчаса бомбила Алсуфьева вопросами:

— Ты где?

— В университете, — послушно отвечал он.

Я облегченно вздыхала и принималась карабкаться дальше, все выше и выше по ступенькам Великой Китайской стены. Я хотела подняться на самый верх и увидеть своими глазами, как выглядит это восьмое чудо света с самой высокой смотровой площадки.

Толпа туристов осталась далеко внизу, из-за разреженности воздуха стало трудно дышать, каменная лестница становилась все уже и круче, а ступени все выше, но я упорно лезла вперед.

Я просто зациклилась на этом. Идиотка!

Мне ведь никто не объяснил, что спускаться будет еще труднее, чем подниматься.

И в путеводителе издательства «Томас Кук» о трудностях спуска нет ни словечка. Там только сказано, что большинство туристов ограничивается короткой прогулкой по стене.

Библиотекарша непутевая! Всю жизнь книжки читаю, а читать между строк так и не научилась.

Раз написано, что большинство туристов предпочитают не лезть высоко, значит, следовало подумать, по какой причине они этого не делают. Ясно ведь, что сверху вид лучше!

Вниз с Великой стены я слезала на автомате. Включила автопилот и поползла. Пять шагов, передышка, еще пять шагов, передышка, двадцать передышек, смс Алсуфьеву.

Кровь прилила к лицу, сердце бьется не в груди, а в горле, колени дрожат, во рту пересохло.

Я осталась одна. Молодые китайцы в одинаковых желтых бейсболках из последней немногочисленной группы туристов, что еще оставались на вершине, бодрым галопом проскакали вниз мимо меня.

Нет, это невозможно!

Почему я такая закомплексованная? Почему я не крикнула им: «Help! Помогите!»? Глядишь, помогли бы. Чего им стоит? Молодые, здоровые… Вон как скачут!

Подхватили бы меня под белы рученьки и спустили бы вниз, а дальше уж я сама как-нибудь.

Я подошла к парапету и глянула на площадку, где паркуются такси и туристические автобусы. Машин, к моему несказанному ужасу, значительно поубавилось. Значительно!

«Вот и хорошо, что никого нет, — успокаивала я себя. — Просто чудесно, что никого нет. Никто не увидит моего позора».

Я плюхнулась на четвереньки и продолжала спускаться, пятясь раком. Спуск пошел веселее, но, честно признаюсь, тут уж мне стало не до смс и не до Алсуфьева.

Шансов спуститься на парковку до захода солнца у меня практически не было.

В воспаленном мозгу, ослабленном кислородным голоданием, настойчиво и методично билось: «В горах темнеет неожиданно рано. В горах темнеет неожиданно рано».

Еще я боялась, что мой таксист уедет, не дождавшись меня. Увидит, что все разъехались, и тоже вернется в Пекин. Один вернется. Подумает, что я уехала на другом такси. Я ведь не предупреждала его, что буду гулять по стене так долго.

А до Пекина отсюда семьдесят два километра.

Как я выберусь? Как буду ловить машину, если не знаю языка?

И поезд на Шанхай в семь вечера! И вещи еще не собраны… Кошмар какой!

Все хорошо, что хорошо кончается.

И спустилась я со стены засветло, и таксист меня дождался.

Он мирно спал, откинув сиденье, а, пробудившись, похоже, нисколечко не удивился ни моему долгому отсутствию, ни тому, с каким трудом я усаживалась в машину.

— Хо? — жизнерадостно поинтересовался он.

— Хо, — утомленно согласилась я и показала ему карточку отеля.

Говорить не было сил. Я поскорее закрыла глаза, недвусмысленно дав тем самым понять, что собираюсь вздремнуть и болтать ни о чем и ни с кем не намерена.

Таксист хохотнул и включил радио.

Я отвернулась к окну и действительно задремала. Умаялась.

Пробудилась уже на подъезде к отелю и тотчас вспомнила про Алсуфьева. Я достала из сумки мобильник.

Бедняжка «разбух» от не принятых сообщений Алсуфьева: «Ты где?», «Ты где?», «Ты где?».

Бесконечные «Ты где?».

Никакой фантазии!

А вот и что-то новенькое: «Ты уже вернулась в отель? Почему не отвечаешь? Что случилось?»

Что случилось, что случилось? Ничего не случилось! Спала.

Я нажала на кнопочку, чтобы прочитать еще одну, только что полученную смс от Сергея.

«Стоим в пробке. Таксист сказал, это надолго. Боюсь, опоздать на поезд. Собери, пожалуйста, мои вещи».

Собрать вещи?! Ну, Алсуфьев дает!

Как я могу собрать его вещи, если я и свои-то собрать едва-едва успеваю. Он, видите ли, боится опоздать на поезд, а я не боюсь? Мы же вместе едем. Просто поразительно, какой Алсуфьев беззаботный. О чем только думает?

Как я могу собрать его вещи, если у меня нет ключа от его номера? Кто мне его даст? На каком основании?

Как объяснить портье на ресепшен, что он может доверить мне ключ от номера другого постояльца? Сказать, все как есть? Мистер Алсуфьев, дескать, возражать не будет, наоборот, он сам настоятельно просил меня проникнуть в его номер.

Вдруг портье не поверит?

На самом деле, правильно сделает, если не поверит. Что это за портье, который выдает ключи от номера постояльца X постоялице Y, по первому требованию последней.

Соврать, сказав, что я жена Алсуфьева?

Глупо! Портье, если только он в здравом рассудке, никогда не поверит, что супруги, остановившиеся в четырехзвездочном отеле, проживают в разных номерах.

Я уже расплатилась с таксистом и в нерешительности топталась возле входа в отель.

Благообразный швейцар подобострастно распахнул передо мной стеклянные двери.

Я прекратила топтаться на одном месте, улыбкой поблагодарила швейцара, мысленно послав его к черту (лезет, когда не спрашивают), и уверенно прошла внутрь.

Мне не хотелось привлекать к своей персоне внимание служащих отеля.

Медленно, черепашьим шагом я двинулась к стойке ресепшен, лихорадочно пытаясь найти разумный выход.

А что, если сделать проще? Не вдаваясь в лишние объяснения, просто назвать номер комнаты Алсуфьева?

Авось выгорит. Вряд ли портье точно помнит, кто из постояльцев в каком номере остановился.

Ну а если помнит…

Если помнит, будем считать, что Алсуфьеву не повезло.

Я же сделаю вид, что ошиблась и извинюсь. Простите, дескать, дуру косноязычную, но мне был нужен ключ совсем от другого номера. Я попросту оговорилась.

— Ни хао! — бодреньким голосочком хорошо воспитанной девочки я обратилась к вышколенному молодому китайцу за стойкой.

— Ни хао, — церемонный поклон, голливудская улыбка и вежливо-проницательный взгляд энкавэдэшника из советских кинофильмов пятидесятых.

— Номер… Number, please, — бойко залопотала я, стараясь не растерять уверенности, — Number… э-э-э…

— Number? — Тонко-очерченные брови вопросительно поползли вверх, взгляд стал жестче.

— Three hundred twenty five! — выдохнула я и сама себе удивилась.

Портье вынул из ячейки ключ и протянул мне.

— Се се, — поблагодарила я и взяла ключ от номера 325, моего собственного номера, между прочим.

Ну и что теперь делать? Как я попаду в номер Алсуфьева? Идиотка! Чего, спрашивается, испугалась? Собиралась сказать: «326», а в последний момент ляпнула «325».

Вот уж действительно, когда боженька раздавал мозги, меня там не было.

Костеря себя на все лады, я вышла из лифта и направилась к своему номеру.

Стоп! Я не верила своим глазам. Дверь в номер Сергея была слегка приоткрыта.

Что это? Алсуфьев приехал в отель раньше меня и теперь сам собирает свои пожитки?

Очень хорошо у нас получается! Я, значит, вся на нервах, кручусь, словно уж на сковородке, придумываю, как обмануть всех и вся, дабы заполучить ключ от его номера, а он уже вернулся и даже не удосужился мне об этом сообщить?

Нет, не может быть! Последняя смска от него пришла всего три минуты назад. Если это глупые шутки…

— Сере-ежа! — Позвала я, приоткрыв дверь пошире.

Тихо. Никакого ответа.

— Се-ре-е-жа!!! — Я просунула в щель голову.

Точно, так и есть. Горничная! В номере Сергея идет уборка. Вон и тележка с грязным бельем и всякими моющими средствами.

Интересно, сегодня работает та же горничная, что и вчера? Если да, то все в порядке. Она должна помнить, что мы с Алсуфьевым всегда и всюду ходим парой и, я надеюсь, позволит мне, если не забрать, то хотя бы собрать его чемодан.

— Ни хао! — Вежливо поздоровалась я, топчась на пороге.

Никакой реакции.

— Ни хао! — Крикнула я погромче, проходя в номер.

Никого ответа!

Я заглянула в ванную. Тоже никого. Пусто! Очевидно, горничная отлучилась по каким-то своим хозяйственным нуждам.

Что ж, пока она где-то ходит, у меня есть шанс быстренько покидать вещи Алсуфьева в чемодан и покинуть номер незамеченной, не вступая ни в какие объяснения.

Я поспешно прошла в комнату и огляделась. Номер Алсуфьева как две капли воды походил на мой собственный. Помпезные шелковые драпировки на окнах, такое же покрывало на огромной кровати красного дерева. Что интересно, вся мебель, вопреки ожиданиям, не из прессованных опилок, а из настоящего дерева. Прикроватные тумбы по обе стороны кровати, письменный стол у окна, маленький круглый столик между двумя креслами, высокая тумба, за резными дверцами которой скрыт телевизор, и даже специальная лавка для чемодана — все выполнено в одном стиле.

В случае чего, можно сказать, что я просто ошиблась номером.

Я лихорадочно подбежала к лавке, на которой лежал чемодан Алсуфьева, и торопливо открыла крышку.

Ай да Сережечка! Кто б мог подумать, что у него в чемодане такой идеальный порядок. Все вещи на своих местах, все аккуратно разложено по пакетикам. Даже костюм, который он надевал вчера, уже сложен и упакован. Осталось только положить пижаму, домашние тапочки и зарядное устройство для мобильного телефона.

Я нервно огляделась. Вроде ничего не забыла. Стенной шкаф проверила, на стульях тоже ничего не разбросано. Да мой неприспособленный Алсуфьев, оказывается, педант!

Я уже хотела было закрывать чемодан, как вспомнила про туалетные принадлежности. Вот растяпа, чуть не оставила своего приятеля без зубной щетки!

Я кинулась в ванную, споткнулась о сумку, собственную сумку, собственноручно поставленную на полу у кровати, попыталась устоять на ногах, ухватилась за крышку чемодана, не устояла-таки, рухнула на пол, опрокинув на себя чемодан и вывернув все содержимое прямо на пол.

От обиды слезы из глаз брызнули. Нет, это невозможно! Где тонко, там и рвется!

Чертыхаясь и охая, я поднялась с пола и побежала в ванную.

Идиотка несчастная! Верно говорят, поспешишь, людей насмешишь. И так времени в обрез, а теперь еще придется все укладывать заново.

Я влетела в ванную, похватала с умывального столика бритвенные принадлежности, зубную щетку, зубную пасту, туалетную воду, еще какую-то малопонятную мелочевку, покидала все это в небольшую пластиковую косметичку, попыталась туда же запихнуть и шампунь, но только сломала на косметичке молнию, и разозлилась.

Зачем, спрашивается, тащить с собой за тридевять земель шампунь (да еще такую большую бутылку), если знаешь, что в каждом отеле дают одноразовые пакетики и с шампунем, и с бальзамом, и с кондиционером для волос?

Ничтоже сумняшеся я выбросила шампунь в мешок для мусора.

В крайнем случае, Алсуфьев может взять шампунь у меня, я всегда беру в дорогу с запасом.

Я вернулась в комнату и принялась собирать разбросанные по полу вещи: костюм, пижама, тапочки, футболки, джинсы, трусы, прости господи…

Нет, это невозможно! Шампунь! Опять шампунь! Большая белая пластиковая бутылка с синей крышкой, на которой синими же буквами написано: «Head & Shoulders». Точно такую же я только что выбросила в ванной комнате.

Уму непостижимо! Зачем Алсуфьеву целый литр шампуня против перхоти? Пьет он его, что ли?

Вторая бутылка последовала за первой. В мусорный мешок!

Подобранное с пола я кое-как сложила в чемодан. Будет у меня время, сложу вещи аккуратно, но только сделаю это уже в своем номере. Оставаться здесь дальше было опасно.

С минуты на минуту в номер может вернуться горничная.

Хорошо же я буду выглядеть выходящей из чужого номера с чужим чемоданом в руках. Ведь кроме «ни хао» и «се се ни» сказать мне ей в свое оправдание нечего.

Алсуфьев заявился, когда я уже перетаскала весь наш багаж к лифту.

— Сережа! Мы же опаздываем!

— Виноват, Наташечка, попал в жуткую пробку. Думал, вообще никогда не выберемся. Вещи собраны? Ну и прекрасно. Можно ехать, такси ждет внизу. — Он посмотрел на часы. — У нас с тобой в запасе еще час времени. Если не случится ничего непредвиденного, то мы успеваем на поезд даже с запасом. Таксист сказал, что до железнодорожного вокзала езды всего двадцать минут.

И мы действительно доехали до привокзальной площади всего за двадцать минут.

Вот только попасть в сам вокзал оказалось не так-то просто. Перед входом в здание творилось настоящее столпотворение. Выяснилось, что для того, чтобы войти внутрь, необходимо пройти досмотр. Прямо как у нас в аэропорту.

— Просто кошмар какой-то, — возмущенно шипела я, пристраиваясь в самый хвост длиннющей очереди, — и так опаздываем дальше некуда, а тут еще стой как дурак. Ты думаешь, это обязательно? А? Сережа? Нам обязательно надо стоять в этой очереди. Может, есть какой-то другой вход?

— Не думаю, что это так, Наташечка, — беспомощно пожал плечами Алсуфьев. — Контроль должен быть тотальным, в противном случае такая мера безопасности теряет всякий смысл.

— Мера безопасности! — Я закатила глаза. — Террористов они что ли бояться? Ты когда-нибудь что-нибудь про китайских террористов слышал? Я, например — нет!

— И я, Наташечка, нет, и я ничего не слышал. Но это в наших же интересах. Досмотр проводится в целях безопасности пассажиров. Успокойся, у нас есть еще время в запасе.

— Сколько? Сколько у нас этого времени, Сережа? Сорок минут? А китайцев впереди нас сколько? Ты видишь? Нет, это невозможно, мы сегодня определенно опоздаем. Я уверена. Ну что ты улыбаешься, словно кот на ярмарке. Ничего смешного. У меня нехорошие предчувствия. Причем весь день, с самого утра. Ты слышишь? Я это чувствую, Сережа, у меня нюх на неприятности. Я уже вижу, как мы с тобой остались ночевать на вокзале и нас забирают в китайскую кутузку.

Вопреки моим дурным предчувствиям, очередь продвигалась на удивление быстро. Дисциплинированные граждане социалистического Китая проворно ставили свои вещи на движущуюся ленту транспортера и, не задерживаясь ни на секунду, чуть ли ни бегом проходили сквозь рамку металлоискателя.

Я слегка успокоилась. Если так пойдет и дальше, мы на самом деле успеваем на поезд.

— Сережа, — я с любопытством разглядывала окружающих, — ты обратил внимание — ни одного европейского лица! Одни китайцы вокруг. Ни одного иностранца! Только мы с тобой. Почему? Как ты думаешь? Иностранцы предпочитают не ездить на поездах? Или же я права, и есть какой то отдельный вход для иностранцев?

— Не знаю, Наташечка, — пропыхтел Алсуфьев, укладывая мой чемодан на транспортер. — Проходи, пожалуйста. Наша очередь.

Слава тебе, господи. Я резво побежала к металлоискателю.

— Ой, какой мальчишка, — засюсюкала я и протянула руку, чтобы погладить кинувшегося мне под ноги симпатичного кокер-спаниеля, — Кто у нас такой сладкий?

Пес завилял хвостом.

— Кто у нас такой умный, — не унималась я, по-дружески улыбаясь его хозяйке, молоденькой китаянке в какой-то непонятной военной форме.

«Таможня, наверное», — почему то подумала я. Хотя какая же таможня без границы?

«Таможня» нахмурилась, потянула за поводок и что-то грозное сказала своей собачке. Спаниель жалобно заскулил и поджал хвост.

Я растерянно оглянулась, ища моральной поддержки у Сергея, и увидела, что к нему подошли два молодых человека в точно такой же форме, что и у «таможенницы».

«Это же полиция, — дошло до меня. — Вернее, милиция».

Но что им нужно от Алсуфьева? Зачем они его отвлекают? Мы же опаздываем на поезд, нам некогда лясы точить.

— Скъюз ми, — завела было я, но милиционеры не обратили на меня абсолютно никакого внимания.

На скверном английском они попросили Алсуфьева показать им, где его вещи.

Он, почему-то жутко разнервничался, смешался и показал им на мой чемодан.

Я хотела было уже вмешаться, и даже открыла рот, но строгая милиционерша со спаниелем жестом попросила меня помолчать, отойти и не вмешиваться.

Я притихла и отошла в сторонку.

Алсуфьев к тому времени и сам уже спохватился и ткнул пальцем в свой видавший виды чемодан.

Милиционеры с важным видом кивнули и принялись за досмотр.

В четыре руки они деловито и тщательно перетряхнули все содержимое его чемодана, не оставив без внимания даже пластиковую косметичку с туалетными принадлежностями. Покончив с косметичкой, они о чем-то спросили у Алсуфьева.

Тот радостно кивнул и присоединился к ним. Теперь в многострадальном чемодане они рылись уже втроем.

Я мысленно похвалила себя за то, что так и не удосужилась аккуратно сложить вещи Сергея. Представляете, как мне было бы сейчас обидно. Весь труд насмарку!

Что они ищут? Спросили бы меня, я б им сразу сказала. Зря только время теряем, а у нас, между прочим, поезд.

Интересно, если мы опоздаем по вине милиции, нам обеспечат ночлег и билеты на завтра?

Ну что я говорила? Так и есть. Опять ничего не нашли. Алсуфьев только руками беспомощно развел, мол, затрудняюсь ответить.

Нет, это невозможно, я просто сгорала от любопытства, что же они на самом деле так настойчиво ищут и не могут найти?

Оружие, бомбу, взрывное устройство?!

Что им от нас нужно?

Не шампунь же от перхоти, который я выбросила, в самом-то деле!

Ничего не пониманию.

Алсуфьев что-то сказал милиционерам и показал на часы, дескать, цигель, цигель, ай-лю-лю.

Они понимающе кивнули и подозвали милиционершу со спаниелем.

Я закатила глаза. Кошмар какой-то! Теперь они еще два часа будут искать это «нечто» с собакой.

Спаниель все тщательно обнюхал и тоже, к немалому изумлению китайских товарищей, это «нечто» не нашел.

Блюстители порядка о чем-то посовещались и пригласили подойти к столу с вещами меня.

Соизволили-таки, догадались.

Я с достоинством подошла:

— Ни хао.

— Ни хао. Это ваши вещи?

— Мои.

— Откройте, пожалуйста.

Я открыла.

Китайцы все мои вещи перелапали, перещупали, разве что на зуб не попробовали, и подозвали спаниеля.

Тот все своим мокрым носом переворошил, перенюхал и сделал стойку над маленькой темно-фиолетовой баночкой из-под швейцарского крема для лица.

Унюхал-таки!

Милиционеры радостно загалдели.

Я напряглась. Далась им эта баночка! Совсем про нее забыла. Начисто!

Кошмар какой! Я тогда здорово психанула, когда выяснилось, на что употребила «маман в законе» мой чудодейственный крем, но потом успокоилась.

Человек я отходчивый, а после драки кулаками не машут!

Какой смысл возмущаться, если крем уже не вернуть?

Посулила я Наталье Васильевне, скрипнув зубами, что поручение ее выполню, убрала баночку с землей в дорожную сумку, и думать о ней забыла.

Идиотка несчастная!

Ну, как китайцы откроют ее сейчас и спросят?

Что отвечать? Что эту землицу из-под жасминового куста, растущего на русском севере, я привезла сюда, за тридевять земель, по просьбе своей любимой свекрови?

Боюсь, трогательная история «мамы в законе» о дяди Васиной могилке не произведет на китайских стражей порядка должного впечатления.

Мне и самой, признаться, она кажется полным бредом!

Землицу, меж тем, уже рассыпали по столу.

— Mask. Маска! — поспешно пояснила я, не дожидаясь вопросов. — Маска для лица! — Для пущей убедительности я похлопала себя пальцами по лицу, а потом показала на надпись на баночке. — Видите, написано: «для лица».

— О! — Дружно удивились китайцы.

— Новая разработка, — я твердо стояла на своем, — земляная маска для лица. Есть маски из глины, а это из земли.

Алсуфьев приглушенно всхлипнул. То ли от смеха, то ли из сочувствия.

Я предупреждающе зыркнула.

Милиционеры с милиционершей опять о чем-то посовещались, надо признать, недолго, сложили землю обратно в баночку и заявили, что мы можем идти.

Наконец-то. Не прошло и года!

Что искали? Пес их знает.

Поставить меня в известность китайская милиция не сочла нужным.

Глава 13

— Зачем так переживать, Наташечка? — Пыхтел Алсуфьев, старательно заталкивая тяжелый чемодан на верхнюю багажную полку. — Ничего страшного не случилось. Мы же успели! Не надо расстраиваться.

— Гм, успели. Вскочили в самый последний момент в отходящий поезд!

— Но ведь вскочили же! И уже едем. Успокойся.

— Легко сказать «успокойся». У меня сердце колотится как овечий хвост. Я до сих пор в себя прийти не могу. А если б я оступилась и упала с платформы? Вниз?! На рельсы?!! Ой, даже представить страшно… Лучше не напоминай мне об этом. Я и так вся на нервах. Ты знаешь, Сережа, я поражаюсь, есть же люди настойчивые! Видят, что мы спешим, нет, пристали как банный лист к одному месту! Идиоты, прости, господи! Они же мне все вещи скомкали. Распотрошили весь чемодан, раскидали все по грязному столу, перепачкали, перемяли и обратно запихали как ни попадя. Теперь придется все заново перекладывать. Можно подумать, мне делать больше нечего, как только по два раза на дню чемодан переупаковывать. Я и так еле на ногах держусь. Кстати, где он? — Я растерянно оглядела тесное пространство купе.

— Кто, Наташечка?

— Мой чемодан.

— А-а, — понимающе закивал он и показал пальцем вверх. — Вон он, лежит на полке.

— Как на полке? Когда ты успел? Нет, Сережа, это невозможно. Зачем было запихивать такую тяжесть на самую верхнюю полку. Теперь придется опять снимать. Я ведь сказала, что мне надо заново аккуратно сложить вещи. Не могу же я ходить по Шанхаю мятым чучелом, будто меня корова жевала.

— Не переживай так, Наташечка. Право, не стоит. Ты в любом случае выглядишь отлично. К тому же в отеле, наверняка, найдутся и утюг, и горничная, которая выгладит все за символическую плату.

— Я тебя умоляю, — я раздраженно передернула плечами. — Приехать за тридевять земель на какие-то несчастные три дня и два из них потратить на глажку. Нет уж!

Я решительно встала на цыпочки.

Алсуфьев поспешно вскарабкался на нижнюю полку и потянул громоздкий чемоданище на себя.

Тот даже не шелохнулся.

Алсуфьев беспомощно сверкнул очками.

— Подожди, не трогай, я помогу, — я бестолково запрыгала, пытаясь дотянуться до багажной полки.

Последовать примеру Алсуфьева и встать ногами на нижнюю полку я не решалась, боялась, что мой неуклюжий приятель меня с нее спихнет или же, чего доброго, уронит на меня мой же чемодан. Нет, нужно всегда сохранять свободу для маневра.

Я огляделась в поисках чего-нибудь подходящего.

— Вот, — я протянула Сергею белое махровое полотенце, лежавшее на подушке. — Возьми и просунь его одним концом под ручку чемодана. Правильно, вот так, и передай оба конца мне. Так, изумительно. А теперь ты сверху, я снизу, на счет «раз» тянем за полотенце рывком на себя. Хорошо?

Алсуфьев понимающе кивнул.

Я скомандовала:

— И-и, раз!

Раздался оглушительный треск рвущейся материи, я повалилась вверх тормашками. Следом за мной спланировал и Алсуфьев, и приземлился ровнехонько возле меня.

Это, конечно, плюс. Все могло быть значительно хуже. Алсуфьев мог спланировать прямиком на меня.

К тому же упали мы не в проход, а на полку. Там все-таки помягче.

Хотя, кто его знает, что хорошо, а что плохо. Время покажет. Сейчас я в шоке и боли не чувствую, а что со мной будет дальше после такого падения еще неизвестно. Может, я из-за этого Алсуфьева вообще инвалидом останусь.

Тьфу, тьфу, тьфу! Я постучала по деревянной обшивке купе. Не дай, бог, конечно.

Алсуфьев с кряхтением поднялся и помог встать мне.

— Ручка оторвалась, — удивленно сообщил он, вытаскивая из полотенца ручку от чемодана.

— Ну, и пес с ней! — Отмахнулась я. — Велика важность, ручка. У чемодана еще одна есть.

— Есть, но она с другой стороны. Боюсь, мне к ней не подобраться, а без ручки мне с твоим чемоданом не справиться. Надо, наверное, было его другим концом положить.

— Да какая разница, Сережа? Что ты пристал к этому чемодану? В Шанхай приедем, носильщики нам его в два счета достанут. Давай лучше чай пить. Стакан крепкого чаю с коньяком, и, возможно, я доживу до завтрашнего утра. Иначе я за себя не ручаюсь.

— Гм, гм, конечно, — согласно закивал Алсуфьев и оправился на поиски проводницы.

Отсутствовал он довольно долго. Я даже синяки на ногах пересчитать успела.

— Чаю у них нет, — растерянно сообщил он.

— То есть как это нет? — Я опустила штанину. — Совсем нет, или будет, но позже.

— Совсем нет. Не предусмотрено. Но зато есть вагон-ресторан.

— Про вагон-ресторан я и без них знаю. Мы же его видели, когда мимо пробегали.

— Верно, совсем недалеко от нас. Всего через пару вагонов пройти, если не ошибаюсь. Может, и правда сходим?

— Нет, это невозможно, Сережа, я тебя умоляю, как это сходим? Ты что забыл? Нас же предупреждали, что в поезде в ресторан ходить нельзя. Помнишь? На фуршете? Это нам молоденькая аспирантка твоего знакомого профессора из пекинского университета сказала, когда узнала, что мы едем в Шанхай на поезде. Линь, кажется, ее зовут. Помнишь, она еще очень удивилась, что мы поездом, а не самолетом, и предупредила, чтобы еду в дорогу взяли с собой, а в вагон-ресторан ни в коем случае не ходили. Помнишь? Я специально нам булочек вкусненьких в ресторане отеля купила, тех, что с повидлом, думала, чаю попьем… А ты говоришь, что чаю у них нет. Ты, наверное, что-нибудь не так понял, Сережа, не может быть, чтобы в поезде в вагоне повышенной комфортности нельзя было выпить стакан чаю. Сходи, пожалуйста, уточни. Если нет чая, попроси просто стаканы. Пустые. У меня есть пакет апельсинового сока.

— Бесполезно, Наташечка… — неожиданно заупрямился обычно покладистый Алсуфьев. — Я ведь уже спрашивал.

Я выразительно фыркнула:

— Нет, если тебе трудно, то, конечно…

— Дело не в том, что мне трудно, — уныло возразил Алсуфьев. — Дело в том, что это невозможно по определению. Китайские проводницы меня в принципе не воспринимают. Ни меня, ни мой английский.

— Но у тебя ведь хороший английский! — Я вспомнила свой печальный опыт общения с пекинским таксистом.

— Очевидно, не настолько хороший, чтобы напиться чаю в поезде «Пекин — Шанхай». Посуди сама, я им говорю, айд лайк ти, плиз, дескать, я бы хотел чая, пожалуйста, а они в ответ только глазами хлопают да извиняются, дескать, извините, не понимаем. Что характерно, извиняются, на английском. Вполне сносном, кстати сказать. Я тогда с другого боку зашел, ту гласиз, говорю, айд лайк ту гласиз оф ти, плис, я бы хотел два стакана чая. Они только плечами пожимают, да хихикают. Может быть, ты мне объяснишь, что я такого смешного сказал? В общем, и так я у них чаю просил и этак, и жестами себе помогал, и мимикой, театр одного актера устроил, все впустую, не понимают они меня, хоть плачь. Потом вроде сообразили, удивились, правда, обе несказанно, в кулачок прыснули и говорят: ах, гласиз! Я обрадовался, гласиз, говорю, гласиз. Думаю, бог с ним, с чаем, обойдемся. Пусть хоть стаканы дадут, не из горлышка же нам с тобой «Курвуазье» распивать. Во-от… — он неожиданно смолк и принялся озираться по сторонам. — Кстати, где он?

— Коньяк? Здесь! — Я постучала по дорожной сумке, стоящей возле моих ног. — Под надежным присмотром. А вот стаканы?.. Алсуфьев, скажешь ты мне, в конце концов, где же те гласиз, которые тебе посулили смешливые китаянки.

— Ты не поверишь, Наташечка, но они принесли мне… Очки!

— Очки?!!

— Очки.

— Очки?!! Ну, да, гласиз! Правильно. Очки по-английски тоже будет гласиз. Но почему, Алсуфьев? Я тебя умоляю, почему они решили, что ты просишь у них очки, а не стаканы? Ты ведь и так в очках! Зачем тебе вторые очки? Ты же не в оптику пришел?! Мы же в поезде едем. Ой, не могу! — Я так и покатилась со смеху. — Бедные девочки! Представляю себе их растерянность. Пришел всклокоченный бородатый дядька в очках и просит у них еще одни. Своих ему, видите ли, мало. Какие просит? С какими диоптриями? Не важно! Любые сгодятся! Были бы очки, а там разберемся.

Надувшийся было Алсуфьев тоже рассмеялся, не выдержал:

— Очевидно, в китайских поездах стаканы — предмет более экзотичный, нежели очки.

Мы посмеялись.

Алсуфьев достал из сумки приобретенную еще в питерском аэропорту бутылочку «Курвуазье ХО» и предложил мне хлебнуть коньячку прямо из горлышка.

Я не стала жеманничать, глотнула. Он последовал моему примеру.

Мы выпили, закусили вкуснющими слоеными булочками с ананасным повидлом, потом еще выпили, потом я вспомнила про персики, выпили и под персики, и просто так, за все хорошее, а потом еще и за Шанхай, и за удачную поездку в целом…

На этом коньяк у нас закончился, и Алсуфьев стал укладываться спать. Заявил, что устал, перенервничал и валится с ног. Ему, дескать, необходимо как следует выспаться, чтобы прийти в себя.

Можно подумать, я не устала. Устала, да еще как! И перенервничала не меньше, чем он, если не больше.

К тому же настроение, которое поднялось было после истории с очками-стаканами, катастрофически стало портиться.

А когда я в плохом настроении, то все равно не усну, пока не успокоюсь.

Я доела последнюю булочку, убрала со стола, и меня потянуло на разговоры.

— Сереж, — позвала я, устраиваясь поудобнее. — Сережа?

— М-м?

— Ты уже спишь?

— Почти.

— Подожди, не спи. Поговори со мной.

— О чем, Наташечка?..

— Какая разница?!! — Возмутилась я. — Мне абсолютно все равно, о чем ты будешь со мной разговаривать. Я просто хочу отвлечься, чтобы успокоиться. Я на пределе, Сережа. Вполне возможно, ты не обратил внимания, но у меня сегодня весь вечер глаза на мокром месте. Еще немного, и я за себя не ручаюсь, — беззастенчиво педалировала я.

На самом деле я прекрасно знаю, что каждый человек потенциально способен выдержать любой стресс. Ведь самый сильный физический и психологический шок каждый из нас уже испытал при появлении на свет.

Вот только восстанавливаются люди после стресса каждый по-своему.

Согласитесь, все мы разные.

Кто-то, как Алсуфьев, восстанавливается сном, кто-то свои стрессы заедает, кто-то предпочитает алкоголь, кого-то тянет на душевные разговоры.

Да мало ли способов, привести себя в чувство. Сколько людей, столько и мнений.

Кому, как не психотерапевту, знать об этом.

— Ну что ты так расстроилась, Наташечка, — проникновенно сказал Алсуфьев, адекватно среагировавший на мои стенания. — Все идет хорошо. Я уверен. Нет, если ты хочешь поговорить, давай, конечно же, поговорим. Хоть я и думаю, что нет никаких причин для беспокойства.

— Нет причин для беспокойства! — передразнила я. — Все идет замечательно! Тебя, Алсуфьев, послушать, так ты просто вселенский утешитель, а не психотерапевт. По-твоему, все, что не убивает нас, — делает нас сильнее.

— Это не по-моему, Наташечка, это Ницше сказал: «Was mich nicht umbringt, macht mich starker»[1].

«Ну наконец-то пробудился», — мысленно поаплодировала себе я, а вслух сказала:

— А то я не знаю, что это Ницше. Весьма приблизительный перевод, кстати сказать.

— Абсолютно с тобою согласен, весьма приблизительный.

Я удовлетворенно кивнула и открыла занавески.

— Кошмар какой! — через секунду заявила я, разглядывая черноту за окном.

Такая темень, хоть глаз коли. Время-то детское, всего восемь вечера, а за окном не просто сумерки, а самая настоящая южная ночь. Я ведь думала, поедем на поезде, будем в окошко смотреть. Пекин и Шанхай — это еще не весь Китай. Помню, когда мы со Славочкой ездили в Штаты, то специально поехали из Нью-Йорка на Ниагару автобусом. Далековато, конечно. Девять часов езды. На самолете за час бы управились. Зато «одноэтажную Америку» посмотрели. Девять часов туда да девять обратно. Сережа, вот интересно, китайские крестьяне по-прежнему носят конические шляпы из рисовой соломы, помнишь, как на пасторальной картинке в школьном учебнике, или же перешли на бейсболки?

— Не знаю, Наташечка.

— Вот и я не знаю, а хотелось бы посмотреть. Я читала, в Китае лотос на специальных плантациях выращивают. Представляешь, большие водные пространства и все в цвету. В бело-розовом. Красиво, наверное. А лотос когда цветет?

— Не знаю…

— Жаль. Я вообще не понимаю, зачем мы поехали поездом. Только время теряем, и выспаться толком не выспимся, и впечатлений никаких. Знать бы, что в Китае так рано темнеет, полетели бы самолетом. Тем более что процедура досмотра у них, что в аэропорту, что на вокзале — одинаковая. Все перемяли, перелапали…

— Ложись спать, Наташечка, — попытался переключить меня с неприятной темы Алсуфьев. — Поезд приходит рано. Завтра у нас большая программа, целый день на ногах. Надо отдохнуть.

— Уже, ложусь, — мирно сказала я, убаюканная перестуком колес. — Вот только, — я попышнее взбила подушку, — мне интересно, что же они у нас такое искали?

— Кто?

— Как это кто? Сережа! Я вижу, ты уже спишь, а вот я не смогу уснуть, пока не пойму, что же искали в наших вещах китайские милиционеры? Ты ведь с ними разговаривал.

— Да, бог с ними, Наташечка, забудь. Ничего в этом нет интересного.

— То есть как это нет? Я ведь должна знать… Сережа! Не спи!

— Я не сплю, Наташечка.

— Ну?

— Наркотики…

— Наркотики? У нас?!! Это они тебе сказали?

— Нет, никто мне ничего про наркотики не говорил. Я сам догадался.

— Почему это? — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Ты на собаку обратила внимание?

— На кокер-спаниеля? Конечно, обратила. Хорошенький такой…

— Так вот этих, как ты говоришь, хорошеньких, во всем мире натаскивают на обнаружение наркотиков. Вот и делай выводы.

— Кошмар какой! А мы здесь при чем? Сережа! Я не понимаю. Как-то это все странно. Странно и неприятно. Почему китайцы решили, что у нас могут быть при себе наркотики? Собаке только наши вещи понюхать давали. Больше ничьи. Милиционеры с собакой ни к кому другому не подходили. Я видела. Ты же знаешь, я внимательная.

— Я знаю, Наташечка, — еле слышно пробормотал полусонный Алсуфьев.

— Сережа, не спи! Я боюсь. Я читала, в Китае за наркоту расстреливают. Почему подошли именно к нам? Разве мы похожи на наркоманов?

— Ну что ты, Наташечка, конечно, нет. Ты-то уж точно не похожа. Я думаю, это случайность. Обычный выборочный досмотр. Так масть легла. Нам повезло!

— Ничего себе, повезло! Мы из-за них чуть на поезд не опоздали.

— В том смысле, что не повезло. Все, Наташечка, давай лучше поспим.

— Хорошо, давай. Но сначала ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Только честно ответь. Обещаешь? — Неразборчивое бурчание Алсуфьева было растолковано мною, как согласие, и я с жаром продолжила. — О чем они у тебя спрашивали?

В ответ все то же глухое, неразборчивое бормотание.

Я встала с полки и подошла к Алсуфьеву. Нет, это невозможно, так я и знала, он давно уже спит. Нагло спит и в ус не дует.

— Алсуфьев? — Я склонилась над спящим и потрясла его за плечо. — Ты меня слышишь, Алсуфьев, я ведь все равно не отстану. Не спи! О чем тебя спрашивали менты?

— Э-э-э…

Я тряхнула приятеля посильнее:

— Сережа!

— Про шампунь, — выпалил несчастный и отрубился.

Я вернулась на свое место. Продолжать беседу со спящим Алсуфьевым не было смысла. Несет какой-то бред про шампунь. Пусть лучше поспит.

Мне тоже надо поспать. Завтра действительно тяжелый день.

Я легла и закрыла глаза.

Ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту, мерно стучали по рельсам стальные колеса.

Этот перестук успокаивал, усыплял. Сознание стало путаться. В голове бились отрывки несуразных мыслей: пятью пять — двадцать пять, три лицевых, накид, одна изнаночная, одну снимаем, пользуйтесь шампунем против перхоти «Head & Shoulders», летайте самолетами Аэрофлота.

Глава 14

Я беспомощно разглядывала карту Шанхая. Ничего не понимаю! Сплошные иероглифы.

Странно. Эту карту мне только что дали внизу на ресепшен.

Зачем? Я ведь не знаю китайского языка.

Не мог же портье ошибиться и принять меня за китаянку?

Разве что мой «конский хвост» ввел его в заблуждение? За эти дни я обратила внимание, что жительницы Поднебесной в большинстве своем предпочитают носить именно такую прическу.

И волосы у меня темные, я шатенка, и кожа смуглая, и в разрезе глаз присутствует некая легкая восточная раскосость…

Нет, не может быть! Это уж чересчур, это я того-с, хватила-с. Есть, конечно, раскосость, но не такая же, как у китайцев. Да и рост у меня для китаянки слишком высокий.

К тому же портье видел мой паспорт, следовательно, знает, что я из России.

И говорила я с ним по-английски…

Зачем было давать мне карту города, где все улицы обозначены иероглифами?

Возможно, он просто перепутал? Хотел дать одну, ту, что на английском, а дал совсем другую.

Вполне вероятно. Этот молодой человек показался мне не очень то внимательным.

Судите сами, я его спросила про отель «Пикарди», дескать, есть ли такой в настоящее время в Шанхае.

— Мы с мистером Алсуфьевым, — я показала рукой на Алсуфьева, — жили когда-то в этом отеле. Очень, очень давно. Мы были тогда еще совсем-совсем маленькие, — я согнула ноги в коленях и, опустив руки вниз, ладошками показала, какие мы с Алсуфьевым были маленькие.

Меня распирало от волнения, и я думала, что портье будет умиляться вместе со мной.

Согласитесь, история довольно трогательная: двое взрослых, солидных людей, убеленных сединами (это я про Алсуфьева), через много-много лет возвращаются в город своего детства.

Я даже всхлипнула от волнения.

А портье мне в ответ с учтивым поклоном и безукоризненно вежливой улыбкой на устах:

— У мадам имеется внук?

— Нет, — растерянно сказала я.

Я даже не сообразила, что должна была бы обидеться.

— У мадам внучка? — Поклон стал более низким, а оскал более приторным.

— Нет! — Опомнилась я и в недоумении вскинула бровь. — У мадам нет ни внука, ни внучки.

В полном изумлении я уставилась на портье. Чего он от меня добивается? Непонятно!

А еще говорят, что китайцы — это азиатские немцы, в их поведении превалирует логика и расчет. Ничего себе логика!

— Мадам чересчур молода для внуков, — галантно пришел мне на помощь Алсуфьев.

Я важно кивнула, соглашаясь с приятелем. К чему кокетничать?

Напрашиваться на комплимент?

Мне это не нужно.

Мне незачем скрывать свой возраст Я действительно молода. В том смысле, что молодо выгляжу. Никто не дает мне моих лет. У кого хотите спросите, хоть у Славочки, хоть у Алсуфьева, любой это подтвердит.

К тому же портье в шанхайском отеле не может знать о наличии у мадам двух сыновей детородного возраста.

И вообще, при чем здесь внуки? Какие внуки?!!

Я что, должна перед всеми отчитываться?

Еще спросил бы про правнуков!

Я свирепо посмотрела на Алсуфьева. Это по его милости я сегодня так жутко выгляжу, что меня принимают за бабушку.

Хорош, нечего сказать. Сам дрых всю ночь без задних ног, а я рекламные слоганы про его любимый шампунь сочиняла.

«Head & Shoulders» — любовь с первой ложки! Убивает всех известных микробов наповал! Всего за 9999 рублей. А в Китае дешевле!

И так далее, и тому подобное всю-то ноченьку напролет.

Дал установочку, доктор хренов!

Знает ведь, что я впечатлительная, к тому же устала вчера как собака, нет, надо было ему мне перед самым сном про этот свой шампунь напомнить.

А я и рада стараться, вместо того, чтобы спокойно спать и восстанавливать силы, смотрела кошмарные сны.

И что интересно, вроде бы сплю, а сама во сне думаю: «Не забыть бы узнать у Алсуфьева, зачем он взял с собой аж целых две больших бутылки шампуня? Зачем, спрашивается, если знал, что пробудет в Китае меньше недели?»

Мало этого! Мало мне было снов про шампунь против перхоти!

Мне сегодня еще и ягоды приснились!

Крупная, спелая, истекающая соком земляника и неестественно красная, гигантских размеров малина.

Ягоды росли на одном кусте, чего, к сожалению, никогда не бывает в природе, а куст, обильно усыпанный этими ягодами, рос прямо перед моим носом.

Каждая уважающая себя дама, мало-мальски смыслящая в сновидениях, знает, что ягоды снятся к слезам. Да, да, не смейтесь! Видеть во сне ягоды это к слезам и к неприятностям.

Я же в своем сне не только ими полюбовалась. Нет! Для начала я полила ягодный куст густым голубым шампунем известной вам марки, а потом этих ягод наелась. До отвала наелась!

Идиотка несчастная!

Одно утешает, ягоды были красного цвета.

Будь то черника или же черная смородина, я б уже билась в истерике. Потому что не хочу неприятностей. Хватит с меня! Свой лимит по неприятностям в Китае я уже выбрала. Сколько можно?!

Черные ягоды всегда снятся только к нехорошим событиям в вашей жизни. Это я знаю по личному опыту. Увидеть во сне ягоды черного цвета, все равно что увидеть цветы. Почти так же плохо, если не хуже.

А вот красные…

Насчет красных ягод у меня такой уверенности не было.

Слезы, они ведь разные бывают. Не все же плакать с горя. Иногда плачут и с радости.

Поразмыслив, я успокоила себя тем, что ягоды красного цвета вполне могут присниться к слезам от умиления.

Я сегодня утром действительно растрогалась до слез, едва лишь сошла с поезда. Ступила на платформу, и от нахлынувших эмоций «в зобу дыханье сперло».

Кто б мог подумать, что я настолько сентиментальна!

С каким-то необъяснимым, непонятным мне, безудержным волнением я разглядывала большие листья платанов, раскидистые вязы, пальмы, качающиеся на ветру. Восторженно вглядывалась в лица встречных прохожих…

У меня было стойкое ощущение, что я вернулась домой. В свой, родной для меня, Китай.

В Пекине я воспринимала окружающее несколько отстраненно, как это и бывает обычно на экскурсии по чужой стране. Да, интересно, да, необычно, кто б мог подумать, что такое бывает, у нас в России все совсем по-другому.

В Шанхае я воспринимаю действительность совершенно иначе. Я не чувствую себя здесь чужой, иностранкой, приехавшей на трехдневную экскурсию. Я ощущаю себя здесь своей.

Я бывала уже в этом городе, я все это уже видела: и эти деревья, и этих людей, и эти дома. Все мне знакомо!

Смешно, если вдуматься, в сколь нежном возрасте я отсюда уехала. К тому же Шанхай сильно изменился за эти несколько десятилетий. Да что там десятилетий! Шанхай кардинально изменился за несколько последних лет. Взять те же небоскребы! Они здесь на каждом шагу. Я где-то читала, что даже типовые дома в Шанхае имеют тридцать два этажа.

Я это понимала умом, а сердцем?..

Сердцу не прикажешь! Я помнила этот город и была уверена, что город помнит меня.

Наверное, поэтому я вела себя как экзальтированная идиотка.

— Сережа! Что это?! — восторженно заверещала я, увидев двух пожилых китайцев с корзинами на бамбуковых коромыслах. — Посмотри! — Я как маленькая ткнула пальцем в корзину, наполненную круглыми красновато-коричневыми плодами. — Ты не знаешь, как они называются?

— Не знаю, — пропыхтел Алсуфьев, толкая впереди себя тележку с нашими вещами.

— Может, это такие гранаты? Как «райские яблоки», малюсенькие такие, их еще называют «Китайка». Может, в Китае и гранаты такие же малюсенькие выращивают? Вывели сорт по типу «Китайки»? Смотри! Очень похожи. И кожура такая же жестковатая, и по цвету почти такая же. Только они совсем маленькие и более круглые!

— Не знаю, Наташечка, — он выгрузил чемоданы на тротуар и взмахом руки подозвал такси.

Я с шумом втянула носом воздух:

— Понюхай, как пахнет, Сережа!

Алсуфьев послушно раздул ноздри и огляделся:

— Ничего удивительного, Наташечка, на той стороне улицы ресторан на открытом воздухе.

— Ты тоже чувствуешь? Запах чеснока, китайских приправ и еще чего-то такого… Давно позабытого… Может, так пахнет соевое масло?

— Может быть, — отмахнулся Алсуфьев, неловко суетясь возле таксиста, с невозмутимым видом укладывавшего вещи в багажник.

— Нет, это не масло. Понюхай, это что-то другое.

— Не знаю, Наташечка, — он подтолкнул меня к распахнутой дверце машины.

— Подожди, подожди, я сейчас вспомню. Еще немножко и… У меня прямо на языке вертится. Сережа, я знаю, я уверена, что ела это в детстве, тогда, когда мы жили в Китае. Мне кажется, с этим запахом связано что-то важное.

— Вполне вероятно, Наташечка, вполне вероятно. Ты ведь знаешь, что человеческий мозг устроен таким образом, что участки мозга, которые отвечают за обоняние, расположены рядом с центрами памяти и удовольствия. Именно поэтому даже спустя много лет запах может пробудить в нас воспоминания о давно прошедших событиях.

«Начинается», — недовольно подумала я, усаживаясь в такси.

Вместо того чтобы как следует принюхаться и вспомнить то, о чем тебя просят, неугомонный Алсуфьев собирается парить мне мозги про возможности человеческого мозга. Теоретик!

Но Алсуфьеву было не до моего просвещения, он бился над неразрешимой дилеммой: как объяснить таксисту, куда нас надо отвезти. Так как ни карты города, ни карточки гостя с названием отеля у нас при себе, к сожалению, не было, бился с китайским водителем Алсуфьев на хорошем английском.

— Сережа, — не выдержала я на пятой минуте пространных объяснений с извинениями, — я тебя умоляю, говори попроще. Ты уже достал беднягу. Еще немного и он нас высадит.

— Се се, — неожиданно развеселился китаец.

— Не за что! — Я выдержала театральную паузу. — Пекин! Улица Пекин-Роуд! Хо?

Таксист с пониманием кивнул:

— Хо.

Я с превосходством посмотрела на Алсуфьева:

— Проще быть надо, товарищ профессор. Проще и ближе к народу. Как там отель-то у нас называется?

— Э-э-э, — растерянно заморгал мой профессор, — э-э-э…

— Сережа, я тебя умоляю, говори односложно. Никаких извинений. Не пугай шофера. Он и так тебя уже боится.

— «Бунд Риверсайд», — потерянно пробормотал Алсуфьев и вымученно улыбнулся.

Таксист обернулся и вопросительно посмотрел на меня.

— «Бунд Ри-вер-сайд» хо-тэл, — сказала я по слогам.

Китаец удовлетворенно кивнул и тронул такси с места.

— Слава тебе господи, — с облегчением сказала я, устраиваясь поудобнее.

Алсуфьев беспокойно заерзал на переднем сиденье:

— Ты уверена, что он тебя правильно понял?

— Мы едем, значит, понял. — Меня не так-то легко сбить с толку. — Когда не понимал, мы стояли на месте.

— Да, но…

— Я тебя умоляю, Сережа. У нас есть выбор?

— Не знаю, Наташечка, но мы могли бы, наверное, взять другое такси.

— Бесполезно, — заявила я. — Меня еще в Питере Ольга Фролова предупредила, что китайским таксистам объяснить что-либо по-английски нельзя по определению. Не стоит и пытаться.

— Это какая Ольга? Та, у которой своя галерея в Париже?

— Ну да. Она ведь заядлая путешественница и сто раз уже бывала в Китае. Так вот, она приспособилась и делает так: объясняет портье в отеле, куда хочет поехать, и тот пишет ей по-китайски записочку для таксиста. Говорит, очень удобно. Она мне специально позвонила, когда узнала от Верочки, что я еду в Китай не от турфирмы, а с тобой, хотела предупредить, а я вот только сейчас вспомнила.

Вопреки опасениям, таксист нас привез правильно. Доставил прямо по указанному адресу: Пекин Роуд, отель «Бунд Риверсайд».

А вот общение с портье, вопреки ожиданиям, проходило далеко не так гладко, как я рассчитывала.

Нет, в отеле нас приняли очень любезно. Рассыпались в приветствиях, мгновенно зарегистрировали, мгновенно выдали ключи от номеров.

Да и сам отель, должна признаться, превзошел мои ожидания. Фешенебельное высотное здание в самом центре Шанхая. Я и представить себе не могла, что буду жить в небоскребе.

Жаль только разговор об отеле «Пикарди», в котором мы с Алсуфьевым жили в детстве, никак не клеился. Я-то надеялась, что в ответ на вопрос об отеле портье даст нам его адрес, а он вместо этого засыпал меня вопросами о несуществующих внуках.

Понятное дело, я расстроилась. Как мы будем искать наш отель, если никто нам не сможет в этих поисках помочь? Шанхай огромный мегаполис, а мы здесь пробудем всего-навсего три дня.

Я не могла смириться с тем, что побывав в Китае, не увижу то место, где жила когда - то с родителями. С тех самых пор, как я ступила на землю Шанхая, это желание стало моей навязчивой идеей. Идефикс!

— Вы не знаете, где это? Вы не можете дать нам адрес отеля «Пикарди»? — на всякий случай еще раз уточнила я.

— Нет, — твердо ответил китаец. — Отеля с таким названием в Шанхае нет.

— Нет, но был? — Спросил Алсуфьев.

— Подожди, Сережа! Ты его только путаешь! — возмутилась я. — Что значит «был»?! Был!!! А куда он делся? Огромное двадцатиэтажное здание! Мама сказала, в те годы это было самое высокое здание в Шанхае. Куда оно могло, по-твоему, подеваться. Не могли же его снести? Бред какой то! Это же не развалюха тебе какая-нибудь допотопная. По тем временам это был роскошный фешенебельный отель… Может быть, у него просто сменилось название? Само здание сохранилось, только называется оно теперь по-другому? Спроси у портье! Я не хочу сама спрашивать, боюсь, он опять ко мне с внуками привяжется.

Алсуфьев подумал, пожевал губами и спросил у портье про Французский квартал, дескать, есть ли такой в настоящее время в Шанхае.

Удивительно, но на этот раз отпираться китаец не стал. Подтвердил, сказал, да, квартал такой существует, называется он, правда, уже совсем по-другому, но все знают, что раньше этот район назывался Французским кварталом.

— Вот видишь! — не выдержала я. — Что я тебе говорила. Даже целый квартал переименовали, а тут какой-то отель! Спроси у него про отель!

Алсуфьев согласно кивнул, но спросил почему-то не про отель, а про улицу Хуай Хай Лу.

— Да, — бесстрастно согласился портье. — Такая улица в Шанхае есть. И находится она как раз во Французском квартале.

Я довольно кивнула.

Портье осклабился и всучил мне карту города на китайском.

Вынул с довольным видом откуда-то из загашника, разложил на стойке, молча, чего-то там на ней понаписал, и с торжественным поклоном вручил мне:

— Мадам.

— Се се ни, — расплылась я в улыбке.

Я же не знала тогда, что в ней все по-китайски написано.

Интересно, на каком языке писал сам портье? Я надела очки и подошла к большому светлому эркеру, поближе к окну.

Разложила карту на широком подоконнике. Посмотрим… Что тут у нас?

Удивительно! Но портье-недотепа все сделал так, как следует.

Вот этот кружечек, обозначенный буквами BR — это, надо понимать, наш отель «Бунд Риверсайд». Это наша улица Пекин Роуд, полоска воды, идущая параллельно — это канал Сучжоу Крик…

Я выглянула в окно: вот он справа.

С моего пятнадцатого этажа он кажется таким узким! И вода, прямо скажем, грязноватая. А ведь это часть Великого шелкового пути! Если я ничего не путаю.

Я снова уткнулась в карту города: улица Нанкин Роуд! Класс! Это же очень известная пешеходная улица, один из символов современного Шанхая. Настоящая мекка для шопоголиков. Я читала, там можно купить все, начиная от фирменной модной одежды всемирно известных брендов до суперсовременных электронных приборов и всевозможных грошовых товаров на дешевых распродажах.

Надо же, знаменитая Нанкин Роуд, самая оживленная, модная и дорогая торговая улица во всем Китае, совсем неподалеку от нас. Судя по карте, всего в пяти минутах ходьбы.

Оказывается, наш отель расположен в самом сердце Шанхая.

Широкая полоска воды — это река Хуанпу. Тоже совсем рядышком. Если идти по Пекин Роуд, попадешь прямо на набережную. Сегодня же сходим.

Ну, пожалуй, и все. Больше никаких пометок портье не сделал…

Ой, нет! Есть еще какая-то непонятная окружность и надпись: Хуай Хай Лу. Все ясно. Портье пометил эту улицу с весьма экзотическим для русского слуха названием потому, что его спрашивал о ней Алсуфьев. А этой окружностью он, очевидно, обозначил район так называемого Французского квартала.

Я подивилась четкой логике Алсуфьева. Как ловко ухватил он именно за ту ниточку, потянув за которую можно будет распутать весь клубок.

Название «Пикарди» имеет явно французские корни. Пикардия — так называется историческая область на севере Франции. Поэтому вполне вероятно, что здание, в котором некогда был отель «Пикарди», находится именно во Французском квартале.

А про торговую улицу Хуай Хай Лу частенько вспоминали наши мамы. И она, оказывается, тоже расположена в так называемом Французском квартале.

Что ж, если ход мысли Алсуфьева верен, то мы с ним не сегодня-завтра отыщем-таки отель своего детства.

Я повеселела и отправилась в ванную, ополоснуться с дороги. В Шанхае жарко. Вторая половина сентября, начало дня, а термометр на улице показывает тридцать пять градусов. К тому же влажность высокая.

Я встала под душ. Хорошо еще, что конференцию у Алсуфьева назначили на сентябрь, а не на август. Мама рассказывала, что август в Шанхае самый жаркий месяц. Бедная моя мамочка просто умирала от жары и спасалась только горячим душем. После горячей воды, знойный воздух казался уже не таким жгучим.

Я на такие подвиги не способна. Терпеть во имя будущего и шпариться горячей водой — это не для меня.

Я покрутила кран и сделала воду попрохладней.

«Лучше умереть от жары потом, но наслаждаться прохладой сейчас!» — размышляла я, нежась под струями чуть теплой летней водички.

Нет, это невозможно! Почему я должна по такой жаре таскаться по улицам? Почему я постоянно ставлю перед собой какие-то задачи? Вечно я кому-то чего-то должна!

Никто нас с Алсуфьевым не гонит на поиски отеля прямо сию минуту, в самое пекло.

Хозяин — барин! Мы вполне можем сделать это сегодня вечером или же завтра утром.

Лучше, наверное, завтра, чем сегодня.

Я вышла из душа и, завернувшись в мягчайший махровый халат с логотипом отеля, устроилась в кресле у окна.

Да, лучше все-таки завтра. Я еще раз сверилась с картой. Он слишком большой этот бывший Французский квартал и находится чересчур далеко от нашей Пекин Роуд. Пешком по такой жаре не дойдешь. Да и заблудиться легко без знания языка и, не имея при себе нормальной карты. По-любому выходит, придется брать такси. А я на сегодня весь лимит своего терпения, необходимого для общения с таксистами, исчерпала.

Разве что Сережа возьмет на себя переговоры с водителем…

Но Алсуфьев целиком и полностью согласился с моим предложением отложить поиски на завтра.

— Ты как всегда абсолютно права, Наташечка, — обрадовался он, когда я позвонила ему в номер. — Я тоже собирался тебе это предложить. Ты говоришь, мы рядышком с рекой Хуанпу? Чудесно! Нельзя побывать в Шанхае и не пройтись по набережной Бунд. Это же центр деловой и светской жизни колониального Шанхая. Предлагаю, отправиться туда прямо сейчас.

— А как же обед? Сережа?! Я тебя умоляю, мы ведь сегодня еще не завтракали. И не ужинали толком вчера. Между прочим, по твоей милости. Я поражаюсь…

— Э-э-э… Наташечка…

— Кошмар какой-то! Ты, наверное, святым духом питаешься? Тебе жениться пора!

— Вот чего мне точно делать в этой жизни не следует, так это жениться. Что же касается обеда, то я хотел предложить тебе пообедать в каком-нибудь ресторанчике на набережной. Думаю, их там должно быть много.

— Какая набережная, Сережа?! Где эта набережная и где мы? Ты карту видел? Я не доживу до набережной! Я голодная как волк. Ни о чем другом думать не могу, только о еде. Я, Сережечка, женщина семейная. У меня режим!

— Хорошо, Наташечка, как скажешь. Твои предложения?

Я предложила пообедать, не выходя из отеля.

Алсуфьев безропотно согласился, и мы на лифте поднялись в ресторан на двадцать пятом этаже «Бунд Риверсайд».

И, надо сказать, ни капельки об этом не пожалели. Один только вид на Шанхай с высоты птичьего полета чего стоит!

Мы сидели за столиком у окна и в буквальном смысле этого слова наслаждались и панорамой города, и шанхайской кухней.

Суп из акульих плавников, креветки, сваренные в гуанчжоуском чае, жареные баклажаны с чесноком и даже китайское белое сухое вино — все это было выше всяких похвал.

— Шанхай благоволит к нам, Наташечка, — умиленно сказал разомлевший от вкусной еды Алсуфьев.

— Да уж, — растроганно согласилась я.

В тот момент я не видела никаких причин для того, чтобы не согласиться с Сергеем.

Знать бы тогда, как глубоко мы оба заблуждались.

Глава 15

Высокое серое здание в стиле «ар деко» я заприметила издалека. Оно выделялось среди других небоскребов Нанкин Роуд своим старомодным классическим фасадом.

Я напряженно всматривалась в знакомые очертания. Элегантный, узкий, как у сталинских высоток, фасад в верхней своей части сужается еще больше.

Похоже на «Пикарди»?

Похоже. Очень похоже! До того похоже, что даже не верится.

Я замедлила шаг и принялась пересчитывать этажи подозрительно знакомого мне здания. Если их окажется двадцать, значит, это, действительно, он, наш отель.

Один, два, три, четыре…

Считать на ходу с такого дальнего расстояния было сложно. Глаза слезились от яркого солнца, нагретый воздух большого города дрожал от жары и выхлопных газов.

Один, два, три, четыре, пять…

Тьфу ты, черт!

Несколько раз я сбивалась со счета, несколько раз пересчитывала. Пересчитывала до тех пор, пока не получилось двадцать.

Двадцать? Двадцать. Двадцать!

Нет, это невозможно!

Неужели я нашла его? Нашла случайно?! В громадном, чужом, многомиллионном городе… Не зная адреса!

Вот так вот запросто шла, шла и нашла?! Это нереально! Это полный абсурд! Этого не может быть!

Я посмотрела на Алсуфьева. Видит ли он?

Он не видел. Тяжело загребая ногами, он шел, рассеянно скользя взглядом по зеркальным витринам магазинов, шел, погруженный в свои мысли, полностью отрешившись от мирской суеты многоголосой Нанкин Роуд.

«Устал», — виновато подумала я.

Еще бы ему не устать! Это я в Китае на отдыхе, порхаю, как беспечная птичка, не зная забот.

А он, бедный, все эти дни работает. Сплошные совещания-заседания, переговоры и деловые встречи.

К тому же переезд этот дурацкий на поезде. Одних только чемоданов сколько перетаскать пришлось!

И зачем я так много шмоток с собой всегда набираю? Уму непостижимо! Натолкаю вечно барахла… Дальше некуда! Чтобы закрыть чемодан, крышку коленом подпирать приходится.

Идиотка несчастная!

Вполне могла бы в этой поездке обойтись парой деловых костюмов да парой джинсов с футболками. Знала ведь, что еду не с мужем.

Это Славочка у нас любитель поднимать тяжести. И дома, и на даче по всем углам гири понаставлены.

Одним чемоданом меньше, одним чемоданом больше — моему благоверному без разницы. Он привык.

Алсуфьев же мало того что неспортивный, так он еще и холостой! Тяжело ему с дамскими чемоданами с непривычки приходится.

Нет, он, конечно, крепится, виду не подает. Но я-то не слепая, все вижу!

Видела ведь, что он уж часа два, как начал томиться. Как только свернули с респектабельной солидной набережной Бунд на шумную, пеструю Нанкин Роуд, так он и заскучал.

Правду сказать, я его понимаю. С непривычки от такого обилия магазинов любой заскучает.

Мне ведь тоже непросто. Вон сколько роскошных универсальных магазинов, и в каждый хочется зайти!

И не просто зайти посмотреть, пробежавшись по холодку из конца в конец, да проехаться на эскалаторе, а рассмотреть все товары внимательно, с чувством, с толком, с расстановкой. А потом из этого насмотренного что-то выбрать, из выбранного что-то примерить, из примеренного что-то купить.

А я терплю! Жалею Алсуфьева. Понимаю, что для него все эти магазины и магазинчики — клиническая смерть.

Я это понимаю. Поэтому взяла себя в руки и остановилась уже после захода в третий универмаг. Сказала себе: «Хватит, Наташечка, потерпи. Потерпи, моя дорогая, до завтра. Завтра утречком пойдешь одна, без Алсуфьева, и нашопишься всласть. Будем считать, что сегодня у тебя разведка боем!»

Я шла и не сводила глаз с серой громады заинтриговавшего меня здания.

Все-таки странно, что у нас дома нет ни одной фотографии «Пикарди»! Согласитесь, столько времени прожить в гостинице и не удосужиться ее сфотографировать, это противоестественно! Ведь в тот период своей жизни мои родители увлекались фотографированием.

У нас дома целый семейный альбом с фотографиями из Китая. Это мы на отдыхе в Циндао, это на званом обеде у директора завода, это на концерте, это Татуля кормит рыбок в Ханчжоу, это мама на шелковой фабрике в Сучжоу, здесь папа с учениками на ходовых испытаниях, папа там, мама сям, я повсюду….

И ни одной фотографии на фоне «Пикарди».

Я взяла Алсуфьева под руку. Не хотела пропустить момент, когда мы подойдем настолько близко, что можно будет прочитать название отеля. Я ни минуты не сомневалась в том, что это наш отель, и так и шла с открытым ртом, дожидаясь, когда смогу крикнуть Сергею:

— Смотри! Пикарди!!!

Сюрприза для Алсуфьева у меня не получилось. Сам виноват. Все испортил!

Оторвавшись от созерцания собственных ботинок, он неожиданно вскинул голову и, радостно всхлипнув, удивленно сказал:

— Наташечка!

— Да, вижу я. Вижу! Давно уже вижу! А ты только сейчас заметил?

— Э-э-э…

— Ну что? Что скажешь, Сережа? Ты тоже так думаешь? Это, правда, он?

— Посмотрим, — уклончиво сказал Алсуфьев и прибавил шагу.

Я припустила следом за ним. Серое здание притягивало нас как магнит. Мы спустились в подземный переход, чтобы перейти на другую сторону проспекта с оживленным автомобильным движением, затем пересекли небольшую площадь, усаженную деревьями, перешли еще одну оживленную улицу и остановились как вкопанные.

— Park Hotel, — потерянно прочитала я надпись над входом.

— Park Hotel, — эхом повторил Алсуфьев. — Мы ошиблись, Наташечка. Это не наш «Пикарди».

— Что значит ошиблись, Сережа? — Оптимистично возразила я. — Я не могла ошибиться. Я уверена, что уже видела это здание когда-то. Определенно видела.

— Конечно же, видела, Наташечка. Это же «Парк Отель», известнейший отель колониального Шанхая. Он назывался так с тридцатых годов прошлого века, с момента постройки. О нем столько написано! Взять те же мемуары Натальи Ильиной. Ты ведь читала!

— Ну и что, что читала? Может быть, его переименовывали. Временно. Знаешь, как это бывает? Когда в Шанхае жили русские белоэмигранты, мемуары которых мы читали, он назывался «Парк Отель», а когда жили мы с родителями — «Пикарди», а сейчас опять называется «Парк Отель». — Я вопросительно посмотрела на Алсуфьева.

Он неопределенно пожал плечами:

— Есть еще кое-что, — устало сказал он, — на что я сразу не обратил внимания. Посмотри! — Он развернул меня спиной к отелю. — Видишь? Дорога? А в «Пикарди» дороги не было. Там перед входом был сквер. Помнишь?

— Круглый? — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Круглый.

— С чугунной оградой?

— С чугунной оградой.

— А это, по-твоему, что?! — Я торжествующе показала на небольшой полукруглый сквер на другой стороне улицы. — Смотри! Даже решетка чугунная сохранилась!

— Не думаю, что это та же самая решетка, Наташечка.

— Ну, почему ты такой скучный, Алсуфьев? Я тебя умоляю. Ведь столько лет прошло. Не могло же все остаться без изменений! Согласись, что в целом все очень похоже. Окна, например. В «Пикарди» были такие же окна, как здесь. Я помню, что любила сидеть на подоконнике и смотреть на улицу, на этот вот сквер.

— Разве я спорю, Наташечка? Это действительно очень похоже на нашу гостиницу. Вот только название…

— Зачем напрасно спорить, Сережа? Давай, зайдем внутрь и там все узнаем. Мне кажется, я помню, как выглядит холл. Мы сразу поймем, если это не наш отель. Вот увидишь!

— Наташечка…

— Подожди, подожди, не перебивай, я сама его опишу, а ты скажешь потом, так ли это на самом деле. Ты ведь постарше Сережа, я на твою память больше полагаюсь. Может, я это все себе напридумывала в своих детских фантазиях на тему из прошлого. Подожди!

Я зажмурилась (чтобы отрешиться от шума улицы и настроиться на нужную волну) и представила, как у входа в отель стоит маленькая девочка в легком синем пальтишке с пелеринкой и вязаном капоре.

Значит, я попала в зиму. Ни летом, ни весной, ни даже осенью в Шанхае в вязаной шапочке не походишь. Здесь ведь субтропики, пальмы растут, чего вы хотите?

Девочка постояла, задрав кверху голову в пушистой оранжевой шапочке, полюбовалась на плывущие по небу тучи, а потом шагнула вперед и потянула на себя тяжелую дубовую дверь…

Стоп! Вру! Этого я не помню. Я не помню, чтобы тянула дверь на себя. И вообще, я не помню, как открывались тогда двери в отель.

Я открыла глаза и внимательно посмотрела на блестящие вращающиеся двери «Парк Отеля».

Нет, тогда вход выглядел иначе. В этом я уверена.

Вполне возможно, двери были именно такими, какими я их только что себе представила — добротными и внушительными, как в сталинских высотках из старых советских кинофильмов.

Вот только открывала я их не сама. За меня это делал кто-то другой: либо мама, либо папа, либо мой непременный паж Алсуфьев.

Я с сомнением посмотрела на задумавшегося приятеля.

— Сережа, когда мы здесь жили, то дверь открывал швейцар?

— Что? — встрепенулся он.

— У входа раньше стоял швейцар? — Я ткнула пальцем в стоящий у входа вазон с цветами.

— Нет, прости, я задумался, швейцара в нашем отеле не было. Был сторож, охранник, его называли по-разному. Кому как вздумается. Он стоял у ворот и не пропускал на территорию посторонних. Здесь раньше ограда была, если помнишь. Сторож открывал нам ворота или калитку, а двери постояльцы открывали сами.

— Понятно.

Я снова крепко зажмурилась.

Моя девочка вошла в вестибюль. Высокие потолки, деревянные панели. Достаточно мрачно, внушительно, все в казенном стиле интерьера середины прошлого века. Это действительно вестибюль, никак не холл.

Девочка посмотрела налево и поздоровалась с портье, молодым человеком в синей хлопковой толстовке, стоящим за конторкой.

— Ни хао, Натаса, — улыбнулся он.

Девочка повернула направо и направилась к лифту.

— Тунчжи, маманди! — неожиданно для себя громко сказала я и вопросительно посмотрела на Алсуфьева. — Что я сейчас сказала? Так говорили лифтеру, чтобы он подождал и не отправлял лифт?

— Верно, Наташечка, — растроганно сказал он. — Лифтеру кричали: «Тунчжи, маманди!», что значит «Товарищ, момент!».

— Товарищ? «Тунчжи» это по-китайски «товарищ»?

— Абсолютно верно. Товарищ. Помнишь в пекинской опере китайца за соседним столиком? Он крикнул мне «тунчжи!».

— Помню, — скрепя сердце призналась я. — Только мне тогда показалось, что он крикнул вовсе не это. Мне послышалось слово «туше!». Вот почему я так сильно испугалась.

— Туше? Но это же на французском. Тебе показалось, что китаец крикнул мне по-французски?

— Сережа, я, в отличие от тебя, не знаю французского языка, но я знаю, что в фехтовании «туше» это значит касание. Укол! А твой китаец радостно заорал «туше!» именно в тот момент, когда копье вонзилось в спинку твоего стула.

Я изо всех сил пыталась оправдать свое вчерашнее поведение. Какой дурой, должно быть, выглядела я в глазах Алсуфьева. Полной дурой и трусихой!

Всех переполошила. И в опере, и в отеле. Стыдно представить. Даже не верится, что это была я.

До конца жизни, наверное, буду съеживаться от неловкости при одной только мысли о пекинской опере. Вот уж действительно тот самый случай: как вспомнишь, так вздрогнешь. Хоть в оперу теперь не ходи!

Еще и разговор этот дурацкий затеяла вчера за завтраком. Поистине, у страха глаза велики!

Какие тайны? Господи ты боже мой! Кому мы нужны со своими замшелыми тайнами? Ведь столько лет прошло!

Битва с тенями прошлого!

Верочке спасибо надо сказать. Это с ее подачи я и папу своего, царство ему небесное, вспомнила, и Алексея Евгеньевича покойного сюда же приплела. Что было, чего не было и быть никогда не могло — все в одну кучу смешала. Понапридумывала себе, бог знает что.

Какое-то воспаленное воображение!

— У тебя живое воображение, Наташечка, — сказал Алсуфьев, словно прочитал мои мысли. — Живое воображение и феноменальная память. Я и представить себе не мог, что ты столько всего помнишь.

— Скажешь тоже, — я расплылась в улыбке, не сумев скрыть удовольствия, — феноменальная память! Скажи, пожалуйста… Я просто хочу себя лишний раз проверить… Сережа? Лифтер? Он ведь был в белой униформе?

Алсуфьев радостно закивал:

— Совершенно верно, Наташечка, совершенно верно. Лифтеры, в отличие от портье, носили не синюю, а белую форму. Лифтеры и уборщики были в белом, охрана и портье в синем.

Я удовлетворенно кивнула:

— Можем идти. Мне кажется, я все вспомнила.

Алсуфьев толкнул дверь, и мы вошли в сверкающий холл «Парк Отеля».

Я разочарованно крутила головой во все стороны. Ничего мало-мальски похожего на то, что я только что себе представляла.

Роскошь, мрамор, светлые тона. Абсолютно ничего общего с интерьером нашего старого доброго «Пикарди».

Разве что ресепшен тоже находится слева, а лифты — справа.

Алсуфьев между тем вступил в оживленную дискуссию об истории «Парк Отеля» с молодым китайцем за стойкой для портье.

Обе стороны показали хорошее знание предмета, но к консенсусу не пришли.

Портье твердо стоял на своем: ему ничего неизвестно о том, что «Парк Отель» был некогда временно переименован, он также ничего не может нам сказать о некоем шанхайском отеле с названием «Пикарди», так как никогда и ничего не слышал о таком.

Алсуфьев настаивал и засыпал собеседниками все новыми и новыми подробностями о мифическом отеле из нашего детства. Он добивался положительного ответа на свой отнюдь не тривиальный вопрос.

— Э-э-э, — возбужденно посверкивая очками, не унимался он, — возможно, на наш вопрос сможет ответить кто-то другой, тот, кто работает в вашем отеле уже долгие годы. Возможно, такой служащий лучше владеет этим вопросом. Не могли бы вы быть столь любезны и пригласить сюда этого человека, чтобы мы могли порасспросить у него самого.

— Нет, — молодой человек с сожалением развел руками. — В настоящий момент такого служащего в отеле, к сожалению, нет. Но вы можете пройти в наш музей. Он находится на втором этаже. Я надеюсь, что там вы найдете ответы на все вопросы, связанные с историей «Парк Отеля».

Алсуфьев рассыпался в благодарностях и направился к лифту.

Я поспешила юркнуть в сверкающую золотом и зеркалами кабину.

— Сережа, — жарко зашептала я, едва дождавшись, чтобы двери лифта закрылись, — он нас обманывает. Этот портье! Я уверена.

— Почему? — искренне удивился наивный до одурения маститый психолог.

— Потому! Ты не обратил внимания на китайца?

— На китайца?

— Ну да. Старый китаец в синей тужурке и черных матерчатых туфлях. Он стоял в том закуточке, что справа возле лифта, и все это время, пока ты разговаривал с портье, наблюдал за нами. Наблюдал и прислушивался. Мне даже показалось, что он хочет что-то сказать, а портье его не позвал. Да еще выдумал, что никого из старых сотрудников отеля сейчас нет на месте. А этот китаец тогда, по-твоему, кто?

— Не знаю, Наташечка. Я ведь не видел его.

— Правильно, ты его не видел, но я-то видела! Видела своими собственными глазами. И если уж этот старик не старый служащий отеля, то и свинья была бы не красавица!

— Ну что ты, Наташечка. Ты сегодня чудесно выглядишь, впрочем, как и всегда, — скороговоркой пробормотал Алсуфьев, внимательно изучая фотографии, развешанные по стенам холла.

— Гм, — я только рукой махнула.

Что толку объяснять Алсуфьеву, что он ошибся? Ослышался. Что вовсе не себя я имела в виду, а свинью! Это поговорка такая. Любимая поговорка моей бабушки, между прочим.

Ну что тут скажешь? Алсуфьев в своем репертуаре. Уткнулся в надписи под старыми фотографиями и весь в счастье. Не видит и не слышит ничего вокруг. Вот такой вот у меня приятель. Всю жизнь такой! С детства.

— Ну, что там? — нетерпеливо поинтересовалась я. — Нашел что-нибудь?

— Э-э-э, — пожевал губами Алсуфьев.

— Зря я тебе сразу про него не сказала. Наверное, надо было самим к нему подойти. Он так смотрел на нас, как будто узнавая. А, вдруг, он нас знает? Сережа?! А что?! Вполне вероятно. Мне ведь тоже показалось, что я его где-то видела. И он, кстати сказать, тоже смотрел на нас, как на старых знакомых. Сережа?! Ты меня слышишь?

— Я весь внимание, Наташечка. Э-э-э… Весь внимание. Смотри! На этих старых фотографиях «Парк Отель» как две капли воды похож на нашу гостиницу.

— А надпись? — я полезла в сумочку за очками. — Что там на нем написано?

— Написано «Парк Отель».

— Раз написано «Парк Отель» значит это не наш «Пикарди»! — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Да, но здесь нет ни одной фотографии конца пятидесятых годов. Тридцатые годы, сороковые… И фотографии последних лет. — Он двинулся осматривать фото по второму кругу.

Нет, это невозможно! Терпеть не могу такую манеру ходить по музеям. Сколько раз можно рассматривать одно и то же?

— На нет и суда нет! — безапелляционно заявила я. — От того, что ты еще раз все здесь своим носом проутюжишь, ничего нового не появится.

— Это точно, Наташечка, — пробубнил он, не приходя в сознание.

Я достала фотоаппарат и сделала несколько снимков с тех фотографий, к которым прилип Алсуфьев.

— Все! Хватит, Сережа. Я тебя умоляю. — Я потрясла фотоаппаратом перед его носом. — Видишь, я уже все сфотографировала. Дома еще раз посмотрим. А сейчас пойдем лучше вниз, я хочу, чтоб ты увидел этого китайца. Пока он еще не ушел. Сережа! Говорю же тебе, он мне безумно кого-то напоминает. Чем больше думаю, тем больше в этом убеждаюсь.

Я потянула Сергея к лестнице. Мне казалось, так будет быстрее, чем спускаться на лифте.

Меня охватило непонятное возбуждение. Какой-то охотничий азарт. Так бывает, когда идешь по следу. Наверное, бывает. Я ведь никогда не была на охоте.

Едва сдерживаясь, чтобы не перепрыгивать через две ступеньки, я ринулась вниз. Алсуфьев сопел следом.

Китайца, понятное дело, на месте не оказалось!

— Вот здесь! — упавшим голосом сказала я. — Он стоял здесь, в этом самом коридорчике, и наблюдал за нами.

Я оглядела холл.

Пусто! Никого! Никого, кроме швейцара, портье и толстого американца, рассматривающего большую китайскую вазу в углу.

— Здесь, говоришь? — Алсуфьев толкнул закрытую дверь, рядом с которой мой китаец стоял всего каких-то несколько минут назад.

Дверь не поддалась.

В слабой надежде я подергала за дверную ручку. Бесполезно. Заперто!

Старый китаец испарился бесследно.

— У вас проблемы? — Старший менеджер подошел незаметно.

— Нет. Спасибо. Никаких проблем. Мы просто осматриваем ваш отель. С любезного разрешения, — Алсуфьев махнул рукой в сторону ресепшен, — вашего сотрудника.

Я не сводила глаз с портье. Болезненно напряженный, он смотрел в нашу сторону.

Что-то здесь не так! Чего он боится, этот парнишка?

— У вас очень красивый отель. Великолепный! Он нам очень понравился, — мелким бисером рассыпался между тем Алсуфьев.

— Очень! — вклинилась я, сияя улыбкой до ушей. — Очень, очень. Вот только я хотела бы у вас спросить… Здесь только что стоял человек… Возле этой двери… Пожилой господин…

Тонко очерченные брови служащего вопросительно поползли вверх.

— Очень пожилой. Совсем старый китаец, — сочла нужным добавить я и, в свою очередь, с ожиданием уставилась на своего собеседника.

— Мы хотели бы с ним сфотографироваться, — непринужденно пояснил Алсуфьев. — На память.

— Нет, к сожалению, это невозможно, — бесстрастно огорчился менеджер. — Этот господин, он очень болен. Очень! Его сейчас нет в отеле. Он дома. Да. Дома.

— Жаль, очень жаль. Э-э-э…

— Спасибо, — пропищала я, подталкивая своего приятеля к выходу.

— Да, спасибо. Спасибо вам. Спасибо большое. Извините нас за беспокойство. Всего доброго, — усердно расшаркивался Алсуфьев, уходя восвояси.

— Черт знает что! Кошмар какой — то! — прошипела я, хватая его под руку. — Пойдем отсюда, Сережечка. Не оглядывайся. Ты видел, как они на нас смотрели? Ужас! Что они себе позволяют, Сережа? Они что, сговорились? Я уверена, что это была наша гостиница. Посмотри! — Я махнула рукой на оставшееся за нашими спинами здание. — Видишь?! Они врут, будто ничего не слышали про «Пикарди»! Причем делают это нагло и неумело.

— Зачем, Наташечка? Какой смысл?

— Если это не наглая ложь, то что? Что это было? Объясни! — Я энергично тащила за собой своего медлительного приятеля.

— Не знаю, — уныло признался он, останавливая такси.

— Вот и я не знаю, — плюхнувшись на сиденье, устало проворчала я.

Я поняла, что безумно устала.

Дался нам этот отель с его названиями! Честное слово! Иногда сама себе удивляюсь.

Скорей бы добраться до постели. И спать, спать, спать…

Глава 16

Старый Чжан Сяо сидел в каморке, что в коридорчике возле лифта. Он часами просиживал здесь, среди тряпок для пыли, ведер со швабрами и моющих средств.

Горничные отеля привыкли и не гнали его со своей территории.

К тому же Чжан Сяо не просто бывший служащий отеля, пристрастившийся к курению опиума, он еще и родной дядюшка управляющего. Если бы товарищ Пей Ли, главный менеджер этого фешенебельного отеля на Нанкин Роуд был против визитов своего родственника, он бы давно прекратил эти визиты. Верно ведь?

Чжан Сяо прислушался. Он ждал приезда новых постояльцев, караулил их в надежде на чаевые.

Сегодня в отеле наплыв посетителей. Ему шепнул об этом портье. Вышколенный молодой человек, свободно говорящий на нескольких иностранных языках и в совершенстве владеющий компьютером, он, как и горничные, жалел старика и никогда не выдавал его начальству.

Племяннику не нравится, когда Чжан Сяо показывается на глаза постояльцам отеля. Чжан это знает, поэтому старается не попадаться на глаза ему самому. Не хочет огорчать.

У него хороший племянник. Заботливый и уважительный. Пей Ли помнит добро, ценит то, что сделал для него дядюшка, и не его это вина, что он бывает с ним строг. Он вынужден вести себя так, это его работа.

Пей Ли ему как сын. Чжан Сяо с женой растили его с малолетства, с тех самых пор как мальчик потерял отца.

Когда Чжан Сяо узнал, что его сестра, живущая в деревне, овдовела, он написал, что хочет взять ее старшего сына к себе. Сестре трудно одной с тремя ребятишками, а в Шанхае у мальчика будет больше возможностей.

Они с женой растили его как своего сына, не делали между мальчиками никакого различия. Будь сейчас жив старший сын Чжан Сяо, они были бы ровесниками.

Но его мальчика нет в живых. Сын погиб совсем молодым, пал жертвой «культурной революции».

Это было в 1967 году. Мао Цзэдун почувствовал, что контроль над партией начинает от него ускользать и переходить к так называемым сторонникам капиталистического пути и объявил о начале «Великой пролетарской культурной революции». Это была попытка стареющего председателя КПК покончить со старыми ценностями партии, общества и культуры, якобы препятствовавшими достижению коммунизма.

В течение десяти лет Китай находился в тисках фантазий и предрассудков престарелого Мао, одержимого идеей перманентной революции.

Отряды «красных охранников», хунвейбинов, к которым он обратился с призывом снова зажечь очистительный огонь революции, опустошили страну.

Молодые хунвейбины, набранные из числа учащихся средних школ и студентов, развязали кампанию террора. Политических оппонентов по всей стране отправляли в ссылку, пытали и убивали.

Были уничтожены многие бесценные произведения искусства, архитектурные памятники и достижения науки. Храмы, книги, картины, оперные декорации — все горело в огне фанатизма «красных охранников».

В 1967 году сын Чжан Сяо учился в шанхайском университете. Был студентом второго курса. Его мальчик мечтал стать инженером.

Как получилось, что тихий, застенчивый юноша, дни напролет проводящий за книгами, вступил в отряд хунвейбинов и стал ярым адептом «культурной революции» — судить сложно?

Кто его знает? У Чжан Сяо ответа на этот вопрос нет.

Не знает он и того, как и при каких обстоятельствах погиб его сын. Чжан Сяо знает только, что трагедия произошла в провинции Сычуань.

Он никогда и ни в чем не винил своего сына. Его мальчик заплатил за свои ошибки ужасную цену — он поплатился за них жизнью.

Трудно смириться с потерей единственного сына. Невозможно!

Именно тогда, вскоре после похорон, Чжан Сяо впервые отправился в опиекурильню.

Он понимал, что пристрастие к опиуму — это не что иное, как добровольно рассчитанное самоубийство.

Понимал, и все равно прибегнул к опиуму.

Чжан Сяо жаждал тогда одного — забыться. Забыться, чтобы не думать о сыне, о его гибели.

Ему нужна была передышка.

Он устал. Жутко устал. Он думал о сыне ежечасно, ежеминутно. Эти мысли разрывали его сердце. У него не было больше сил.

Он нуждался в помощи…

Приятное умиротворение наступило после первой же трубки. Чжан Сяо почувствовал удивительное спокойствие. Опиум открыл ему видения необычайной красоты, опиум научил его предаваться мечтам.

Чжан Сяо хватило тогда всего двух затяжек.

Впрочем, с одной трубки больше не сделаешь. Опия, приготовленного с благовониями, в металлическую чашечку трубки закладывается очень мало. Хватает на одну, две затяжки. Курильщик тянет дым сильно, ведь длинный бамбуковый чубук в том конце, где насаживается курительная трубка, в которой горит опиум, имеет отверстие не более булавочной головки.

Для новичка бывает довольно одной, двух трубок.

Сейчас Чжан Сяо может курить по несколько часов. За последние годы он превратился в раба этого адского зелья. Он стал натуральным опиофагом.

А ведь он не притрагивался к трубке с опиумом почти три десятка лет.

Тогда, сорок лет назад, он сумел побороть в себе это пагубное пристрастие.

Избавился от привычки к опиуму в одночасье, хотя успел уже побывать в опиекурильне не раз и не два. Он ходил туда несколько субботних вечеров подряд.

Чжан Сяо сказал себе: «Нет!», как только узнал, что его жена ждет ребенка. У него получилось, он сдержал данное самому себе слово.

Слишком велика была его неожиданная радость.

Ведь Мэй Лю было уже далеко за сорок. Они и не мечтали о том, что она сможет забеременеть.

Беременность у жены протекала сложно. «Соответственно возрасту» — говорили врачи. Роды тоже были тяжелыми, с осложнениями.

Мальчик появился на свет в срок. Он родился на редкость здоровым и крепеньким. Их младший сын был самым умным, самым красивым ребенком на свете!

Дети — это великое счастье!

К несчастью, сама Мэй Лю после родов так полностью и не оправилась. За первой операцией последовала вторая, после двух наркозов у жены стало сдавать сердце.

Чжан Сяо пришлось взять на себя почти все заботы по дому. Но он не унывал. Своя ноша не тянет!

Он работал, занимался хозяйством, растил сына.

Можно сказать, что они с Мэй Лю были тогда счастливы. Счастливы, несмотря на потерю старшего сына и тяжелую болезнь жены.

Они растил сына, строили планы, мечтали о его будущем.

Их младший сын погиб в 1989 году. В Пекине. Он был среди сотен других студентов, устроивших демонстрацию на площади Тяньаньмэнь, когда правительство отдало приказ разогнать их танками.

Оба сына Чжан Сяо погибли совсем молодыми. Они даже жениться не успели. Поэтому у него нет родных внуков. Только внучатые племянники. Дети Пей Ли. Два мальчика, погодки, семи и восьми лет.

Племянник с женой поначалу не думали о втором ребенке, не хотели идти против государственной политики «одна семья — один ребенок». Ведь за рождение второго ребенка в Китае полагается штраф.

Чжан Сяо сумел их переубедить. Что значит штраф в три тысячи долларов США по сравнению с жизнью ребенка?! Дети — это такая радость! Его племянник может себе это позволить. Он занимает в «Парк Отеле» большую должность и получает хорошую зарплату. Собрать три тысячи долларов для него не проблема.

Племянник прислушался к его словам и теперь у него два сына. А у Чжан Сяо два внучатых племянника. Это прекрасно! Что может быть лучше большой семьи?

Чжан Сяо сам всегда мечтал о большой семье. Пожалуй, с тех самых пор, как подростком приехал из деревни в Шанхай и поселился у дядюшки.

Его дядюшка работал садовником у русского фабриканта, который жил со своей семьей во Французском квартале Шанхая в красивом особняке, окруженном большим тенистым садом. Он и посейчас стоит на Линг Сен Роуд, этот каменный дом с большими колоннами. Там располагается какое-то важное учреждение. Сохранился и сад, и высокие каменные ворота, и даже гараж, к которому некогда примыкал маленький домик садовника.

Чжан Сяо жил в этом маленьком домике вместе с дядюшкой и его женой, которая работала в доме прачкой. Сам Чжан поначалу был младшим помощником садовника, а потом, когда дядюшка стал совсем стареньким, занял его место.

Кроме семьи старого садовника в доме было еще девять слуг. Так было принято. Семью из пяти человек (сам хозяин, жена хозяина, его мать и двое детей) обслуживали двенадцать человек, по двое слуг на каждого члена семьи.

Белый человек не должен был сам снимать ботинки. Нельзя. Бою звонили, чтобы тот принес стакан воды.

Таковы были неписаные правила колониальной жизни.

Его Мэй Лю тоже работала в этом доме. Она была няней у детей хозяина.

В 1949 году в Китае произошла революция. К власти пришли коммунисты во главе с Мао Цзэдуном. Была провозглашена Китайская Народная Республика. Национальная освободительная армия Китая вошла в Шанхай.

В стране установился другой режим. Постепенно прекращали свою деятельность иностранные концессии, иностранные фирмы отзывали своих служащих. Иностранцы и состоятельные китайцы начали покидать эту новую страну, с новыми правилами и законами, не дожидаясь, когда официально объявят национализацию. В Шанхае началась спекуляция продуктами и товарами первой необходимости. Город постепенно пустел.

В начале пятидесятых решились на переезд и измученные неопределенностью русские хозяева Чжан Сяо. Уехали все, всем многочисленным семейством. И стар, и млад. Продав за бесценок дом и фирму, они переехали на постоянное жительство в Австралию. Подальше и от России, и от Китая, так неожиданно для них повторившего почти через три десятилетия путь их исторической Родины.

Все четверо: Чжан Сяо, его жена и престарелые дядюшка с тетушкой — потеряли работу. Относительно сытое благополучие их большой семьи рухнуло в одночасье. Они остались ни с чем: ни работы, ни крыши над головой.

Чжан Сяо с содроганием вспоминает то время. Они поселились в самом бедном квартале на окраине Шанхая. Денег хватило только на то, чтобы снять половину маленькой хижины, крытой травой. Кроме них там ютилось еще и многодетное семейство хозяина жилища.

Хижина была настолько мала, что спать им приходилось на улице. Выносили вечером циновки, раскатывали их прямо перед хижиной, на проезжей части, и укладывались спать. Соседи не удивлялись. В этом квартале многие так спали. Даже семейство менялы — владельца меняльной лавки, человека по местным понятиям достаточно обеспеченного, летом предпочитало спать на улице.

Чжан Сяо не сидел без дела. Хватался за любую случайную работу, не гнушался ничем, соглашался на любые условия. Лишь бы прокормить семью!

Сын накормлен, сами сыты, и ладно! О том, что будет с ними со всеми завтра, он старался не думать.

Им тогда повезло. И года не прошло после отъезда хозяев, как Мэй Лю нашла постоянную работу. Ее взяли няней в огромный фешенебельный отель на Нанкин Роуд. А потом и Чжан Сяо приняли в этот отель лифтером.

Супруги получили эту работу благодаря тому, что знали русский язык.

В Шанхае опять появились русские.

Вначале это были советские военные — коммунисты во главе с Мао Цзэдуном обратились к СССР за помощью.

Затем по приглашению китайского правительства из Советского Союза приехали советские специалисты. Они-то и поселились в роскошном двадцатиэтажном отеле на Нанкин Роуд.

Чжан Сяо, конечно же, говорил по-русски далеко не так хорошо, как его жена. Ведь Мэй Лю была няней и целыми днями общалась со своими воспитанниками, которые говорили на русском. А он был всего лишь садовником. Ему достаточно было понять, что хочет от него хозяин. И Чжан Сяо хорошо понимал русский, он был прилежным работником.

Администратор «Парк Отеля» счел, что знаний русского языка для работы лифтера у Чжан Сяо достаточно.

Спустя неделю после того, как он начал работать в отеле, его вызвали к директору.

Директор был не один, в его кабинете находился человек, представившийся сотрудником Бюро Государственной Безопасности. Он сказал, что отныне Чжан Сяо поступает в его подчинение и должен будет присматривать за советскими специалистами, которые живут в этом отеле.

Так Чжан Сяо стал осведомителем БГБ.

Изо дня в день он наблюдал за советскими специалистами и их женами, прислушивался к разговорам, а потом докладывал обо всем, что видел и слышал своему руководству в Бюро безопасности.

Чжан Сяо встрепенулся. Сквозь дремоту ему послышалась русская речь. Русские туристы дают хорошие чаевые. У русских широкая душа, а ему нужны деньги.

Хозяин опиекурильни сказал ему, что не даст больше выкурить в долг ни одной трубки.

Чжан Сяо с трудом поднялся и на дрожащих ногах побрел к двери.

Проклятый опий! Он убивает не только морально, он разрушает физически.

Человек, принимающий опиум превращается в развалину. Тело его сгибается, руки дрожат, в ногах нет устойчивости, лицо покрывают морщины. Бледный, с блуждающими глазами опиоман походит на живой труп.

Чжан Сяо открыл дверь и выглянул в холл. Он не ошибся. В холле действительно звучала русская речь. Разговаривали двое незнакомцев: мужчина и женщина.

Он вышел из своей каморки и, подойдя чуть ближе, увидел, что высокий рыжеволосый мужчина — это, оказывается, товарися Алисуфиев. Советский инженер из Ленинграда, проживающий с женой и сыном в трехкомнатном номере на восьмом этаже гостиницы.

Чжан Сяо смутился. Не узнать постояльца, прожившего в отеле не один год… Такое с ним случилось впервые.

Правда, товарися Алисуфиев выглядел сегодня довольно-таки странно. В первую очередь это касалось его одежды. Строгий европейский костюм и рубашку с галстуком советский специалист почему-то сменил на легкую рубашку поло ярко-синего цвета и белые джинсы, неприлично обтягивающие ягодицы.

Чжан Сяо осуждающе покачал головой.

Советские специалисты не носят таких штанов. Им это запрещено!

Немцы и венгры — эти да, эти и на работу могут заявиться в шортах. Советские не позволяют себе такого, даже отправляясь в свой выходной день на экскурсию.

Он неодобрительно фыркнул. Отмочил сегодня товарися Алисуфиев!

Под стать штанам была и прическа. Аккуратная короткая стрижка «полубокс» непостижимым образом превратилась в хаотичный рыжеволосый беспорядок.

Свои привычные очки в тонкой темной роговой оправе советский инженер сменил на несолидные дымчатые стеклышки с металлическими дужками.

Чжан Сяо внимательно разглядывал изменившийся облик постояльца из 803 номера, чтобы в мельчайших подробностях доложить обо всем по инстанции.

Он посмотрел на часы. Четверть восьмого, точнее сказать, девятнадцать часов пятнадцать минут.

Это важно. Его начальство в Бюро Государственной Безопасности требует соблюдения точности при составлении отчета.

Товарися Алисуфиев между тем внимательно слушал свою собеседницу, которая выговаривала ему что-то с недовольной миной.

Между этими двумя определенно существуют какие-то отношения. Это не похоже на случайную встречу двух незнакомых людей.

Чжан Сяо забеспокоился. Он не узнавал эту женщину. Он был уверен в том, что видел ее впервые. Она никогда раньше не приходила сюда. Если быть точным, она ни разу не появлялась в отеле в его смену.

Он бы ее запомнил. Увидев раз, такую экстравагантную особу не забудешь. Не китаянка, а в брюках. К тому же эта необычная для советской женщины прическа…

Чжан Сяо негодующе фыркнул. Конский хвост! Жены советских специалистов не носят «конских хвостов». Они вообще не носят распущенные волосы, а либо скалывают их в пучок на затылке, либо коротко стригут и делают шестимесячную завивку. Перманент!

Ему эта новоиспеченная знакомая товарися Алисуфиева не понравилась. Не по годам вертлявая, капризная, командирша…

У Чжан Сяо складывалось впечатление, что товарися Алисуфиев каким-то образом от этой женщины зависит.

Любовная интрижка? Похоже на то.

Морально устойчивый до недавнего времени товарися Алисуфиев позволил себе кое-что лишнее на стороне, и теперь боится, что об этом узнает его жена.

Раньше он назначал свои встречи с любовницей где-то вне отеля, а сегодня она неожиданно заявилась прямо сюда и грозится устроить скандал?

Женщина надменно вскинула голову и показала рукой в сторону лифта.

Товарися Алисуфиев поспешно кивнул.

Чжан Сяо двинулся было вперед, поближе к лифту, чтобы послушать их разговор и убедиться в правильности своей догадки, но увидел, что портье подает ему предупреждающие знаки.

Он понял, что скоро в холле появится его племянник, и поспешил вернуться в свою каморку.

Глава 17

Дрались двое. Два китайца. Дрались вяло, нехотя, без азарта. Словно по заказу.

Вспомнился старый анекдот: «Драку заказывали?»

Нападал молодой — довольно высокого роста, жилистый, с неприятным оскалом тонкогубого рта и злыми глазами.

Он неспешно кружил возле своего противника и лениво наносил короткие точечные удары.

Его противник — постарше годами, маленький коренастый крепыш с потухшим взглядом сонно уворачивался от ударов, изредка выбрасывая попеременно то руку, то ногу, пытался дать сдачи.

Смотреть на такую драку было не страшно. Казалось, что дерущиеся не собираются причинять друг другу никакого вреда и машут руками и ногами просто так. Понарошку.

Внезапно характер драки изменился. Из вялотекущей она превратилась в яростную.

В руках у молодого парня, откуда ни возьмись появился стул. Крепкий дубовый стул с резной спинкой и подлокотниками. Не стул, кресло — настоящее старинное деревенское кресло грубой ручной работы.

Держа кресло обеими руками, он выставил его перед собой вперед ножками и в исступлении попер на противника.

Крепыш проворно отскочил в сторону, очень медленно, как это бывает только в замедленной съемке, наклонился и поднял с земли лом.

«Отмороженный!» — ахнула я.

Не знаю почему, но в тот миг я безоговорочно поняла, что так оно и есть. Кроткий безответный на первый взгляд дядечка, на самом деле, человек опасный. Страшно опасный! Он задумал убийство!

Мягко улыбаясь, он спокойно стоял в сторонке и поигрывал ломом, а глаза у него при этом были белые, белые…

Высокий тугодум между тем так и не уразумел, что ситуация изменилась и складывается не в его пользу. Он не чувствовал опасности и явно недооценивал своего недруга.

Сила есть, ума не надо!

А еще про таких говорят: «Длинная палка хороша, чтоб дерьмо мешать!»

Я должна была остановить эту драку.

«Не надо!» — хотелось мне крикнуть. — «Не смейте!»

Я силилась крикнуть и не смогла! Язык стал сухим, неповоротливым, он словно прирос к гортани.

Момент, и детина лежит в пыли с пробитой башкой.

А крови-то, крови…

Проснулась я вся в испарине. Дышать нечем. Пульс частит, в горле пересохло…

Духота в номере стоит страшная!

Может быть, кондиционер не работает?

Я сглотнула слюну и прислушалась. Вроде жужжит? Или не жужжит? Жужжание мне мерещится?

Я встала с кровати и прошлепала босыми ногами к стене с кондиционером.

Все ясно! Температурный режим: плюс двадцать пять градусов. Опять забыла отрегулировать. Кошмар какой!

Конечно, по такой жаре будут сниться кошмары.

Хотя, если хорошенько подумать, кошмаром этот сон не назовешь. Ординарный, заурядный сон, который легко поддается разгадке. Толкование сна с дракой вы найдете в любом соннике.

Драка снится к неожиданному приезду. Увидали во сне, как кого-то били, значит, кто-то к вам в скором времени прибьется.

Если снится драка без крови, то и прибьется к вам, то бишь приедет кто-то некровный, либо друзья, либо приятели, либо просто знакомые.

Ну а если драка в вашем сне была кровавой, ждите к себе в гости родственников.

Согласитесь, все имеет свое объяснение. Во всем должна быть своя логика.

Я подошла к окну и откинула тяжелые занавески.

Только вот откуда им взяться сейчас в Китае, моим родственникам?

Как они могут ко мне приехать, если я сама завтра уезжаю.

Идиотка!

Собираюсь уезжать, а подарки не куплены! Никому! Ни мамам, ни Ниночке, ни мальчишкам.

Я даже себе ничего еще не купила! Вообще ничего! Кроме ниточки морского жемчуга да скромных жемчужинок в уши.

И мужу… Славке тоже надо будет обязательно что-то прикупить. Что-нибудь экзотическое, с национальным колоритом. Наподобие того роскошного, расшитого золотыми драконами халата из черного атласного шелка, что я видела вчера в витрине магазина на Нанкин Роуд.

Носить такой халат мой благоверный, конечно же, не станет, но хоть примерит… Примерит и посмеется. У него заразительный смех, у моего Славочки.

Я вспомнила мужа, его улыбку и поняла, что жутко соскучилась и хочу домой. Слава богу, завтра мы улетаем.

Нет, я нисколечко не жалела о том, что согласилась поехать с Алсуфьевым. Поездка получилась интересной.

Конечно же я устала, перенервничала, но Китай того стоит. Это удивительная страна. Поразительная, ошеломляющая, странная!

Особенно город Шанхай.

Я обязательно приеду сюда еще. И обязательно вместе с мужем. Он должен увидеть Китай своими собственными глазами. Увидеть, чтобы разделить со мной эти незабываемые впечатления.

Я посмотрела на часы — пять минут девятого.

Гид заедет за нами ровно в двенадцать. Мы договаривались, что сегодня поедем на экскурсию в Храм Нефритового Будды и в Сад Радости Юйюань (Сережа утверждает, что именно в этом саду мы в детстве кормили золотых рыбок).

Та-ак. Я еще раз посмотрела на часы. Все те же пять минут девятого. Это значит, что на все про все и магазины у меня чуть меньше четырех часов.

Не густо! Но при известной сноровке и самодисциплине успеть можно многое.

Я побежала в ванную. Сначала душ, потом легкий завтрак в ресторане отеля, и Нанкин Роуд у моих ног!

Есть только одна маленькая проблема — Алсуфьев. Куда девать Алсуфьева, пока я буду ходить по магазинам?

Таскать его с собой нельзя. Как показала практика, шопинга он не выдерживает.

Этот допинг — не для него!

Вечно у меня все не слава богу! Я встала под душ. Не одно, так другое. Все какие-то надуманные проблемы и проблемки, высосанные из пальца. Взрослая тетка, столько лет топчу эту землю, а так и не научилась жить в ладу сама с собой.

Пока я приводила себя в порядок, к проблеме: куда деть Алсуфьева, добавилась еще одна…

Туман!

Густой, плотный туман. Он опустился на Шанхай внезапно. Словно, по мановению волшебной палочки.

Всего каких-то четверть часа назад я стояла у окна в своем номере и любовалась небоскребами, а сейчас… Сейчас небоскребы исчезли.

Да что там небоскребы? Даже верхние этажи обычных пятиэтажек скрылись в тумане. Будто гигантское мокрое ватное одеяло сползло с неба, укрыв под собою весь город.

Просто не верится, что только что светило солнце. Я зябко поежилась.

И что теперь?

Отказаться от магазинов, сидеть в номере и дожидаться, когда погода разгуляется?

Ну уж дудки! На это я пойти не могу. У меня как-никак есть определенные обязательства перед своей семьей, я не могу вернуться из поездки с пустыми руками.

Представляю, что скажет на это «мама в законе».

И потом…

Эта шубка… Она не дает мне покоя. Так и стоит перед глазами. Из голубой норки, элегантная, легкая как пушинка, с изящным капюшоном…

Я давно такую хотела, а вчера увидела и даже не успела толком примерить. Набросила на плечи, крутанулась разок перед зеркалом и, сжалившись над Алсуфьевым, отложила покупку.

Продавщица пообещала, что шубку для меня оставит. Не могу же я ее подвести!

Я не могу вернуться из Китая без шубки. Не могу!!! Не могу по определению.

В Питере такая шубка будет стоить уже в три раза дороже.

Не требуйте от меня невозможного! Я не могу отказаться от того, что само идет мне в руки. Я еще не выжила из ума. Надеюсь.

Да, у меня есть три шубы из норки. Одна из низ ненадеванная. Ну и что? Что в этом такого страшного?

Они все разные! Отличаются и по цвету, и по фасону. Их ни за что не спутаешь!

Я нормальная женщина и люблю шмотки. Самые нормальные люди, на мой взгляд, это те, которые занимают позицию разумного эгоизма.

Должна же я что-то купить себе на память о Шанхае!

Пусть это будет шубка.

Кому нужны сувениры? Все эти значки, флажки, открыточки… Это только выброшенные деньги.

С годами весь этот копеечный хлам перебирается на антресоли и пригоден разве что для того, чтобы пыль собирать.

А норка, она и в Африке норка!

Та шубка, что я намерила вчера, или какая-либо другая. Не важно. Хватать первую попавшуюся, когда в шанхайских магазинах такой богатый выбор, я, должна заметить, не собиралась.

Я открыла сумку, достала кошелек и пересчитала деньги. Проверила на месте ли кредитная карточка. Вдруг мне не хватит наличных?

Нет смысла экономить, покупая дешевку. Согласитесь, скупой платит дважды.

Заметалась было по номеру в поисках карты города, потом махнула рукой.

Авось не заблужусь! Дорогу приблизительно знаю… Из отеля налево и прямиком по Пекин Роуд, потом поворот… То ли налево, то ли направо…

Спрошу у кого-нибудь.

У Алсуфьева, например.

Действительно, зачем мне спрашивать у других, если Алсуфьев помнит дорогу. Точно помнит. Я уверена. У него память лучше моей.

Решено, пойдем с ним вместе, и он мне все покажет. Он и тот магазин, в котором я шубку примеряла, наверняка запомнил.

Чего ему сиднем сидеть в номере, меня дожидаючись? Пусть лучше по магазинам со мной пройдется.

И мне хорошо, и ему польза, между прочим. Когда он еще в Шанхай попадет — неизвестно. А так какие-никакие, а новые впечатления. Новые наблюдения! Он же психолог. Ему все пригодится.

К тому же Алсуфьеву вовсе не помешает позаботиться о своем гардеробе. Должен же он его когда-то пополнять. Кто ему купит ботинки, кроме него самого? Ботинки, рубашки, костюмы, трусы, носовые платки, наконец! Все эти предметы имеет одно общее свойство — снашиваться.

Глядишь, Алсуфьев, со мной гуляючи, себе чего-нибудь полезного и прикупит. Я ведь буду заходить и в мужские отделы тоже.

Нельзя прожить всю жизнь, витая в облаках.

Я вышла из номера и нос к носу столкнулась с Алсуфьевым. Оказалось, что у него с утра телеконференция с коллегами из Петербурга.

Надо же? Зря только переживала. Он же вчера при мне договаривался на ресепшен. Совсем запамятовала.

Поражаюсь. Есть же люди настойчивые. Настойчивые и нетерпеливые! Неужто им так неймется?

Мы ведь завтра уже возвращаемся. Неужели коллеги Алсуфьева не в состоянии дождаться, когда он сам приедет и все расскажет? Нет, надо обязательно испортить человеку отдых.

Впрочем, мне же лучше! Алсуфьев и магазины — две вещи несовместимые.

А так, он при деле, я при деле, и все довольны.

Мы поднялись на лифте в ресторан. За панорамными окнами видимость была нулевая. Мне показалось, что туман стал еще гуще.

— Кошмар какой, — посетовала я Сергею.

— Ничего не поделаешь, Наташечка, — согласно покивал он. — Седьмой закон подлости!

— Седьмой?

— Ну, да. Как только соберешься на прогулку, погода начинает портиться.

— Действительно. Я тоже заметила, что в выходные дни погода, как правило, гораздо хуже, чем в будни.

— Вот, видишь, Наташечка, — захихикал Алсуфьев, — Я же говорил, что ты умница. Ты только что сформулировала девятнадцатый закон подлости. Э-э-э… Прошу прощения, не девятнадцатый, а двадцатый. Да, — лучась от самодовольства, сказал он, — пожалуй, это уже будет двадцатый.

— Двадцатый? Почему двадцатый, Сережа, я тебя умоляю? Ничего себе, двадцатый закон подлости! Их у тебя уже двадцать?!

— Совершенно верно — двадцать. Причем девятнадцатый я сформулировал только на днях, если быть точным, в последний день нашего пребывания в Пекине, когда попал в пробку по дороге из университета в отель: «Когда едешь в пробке, соседний ряд всегда движется быстрее. А на встречной полосе вообще не бывает заторов».

— Да уж. А первый?

— Ну, первый! Наташечка! Первый закон подлости — это, ясное дело, «закон бутерброда».

— Бутерброд всегда падает маслом вниз?

— Именно, Наташечка. Именно! — Алсуфьев так развеселился, что не донес до рта свой недоеденный бутерброд. Уронил.

Блямс! Тост из белого хлеба, обильно намазанный маслом и джемом, упал, естественно, намазанной стороной вниз.

— Прощу прощения, — смутился мой приятель.

— Ничего страшного, — я отлепила злополучный бутерброд от стола и вытерла бумажной салфеткой жирное клейкое пятно с белой накрахмаленной скатерти. — С кем не бывает! Сейчас я другой сделаю. Тебе с каким джемом? С вишневым?

— Нет! — Алсуфьев схватился за нож. — Спасибо, Наташечка, я сам, — он потянулся за тостом и влез рукавом пиджака в свою собственную тарелку.

— Сережа! — запоздало крикнула я.

— Что и следовало доказать, — уныло сказал он, счищая прилипшую к рукаву яичную скорлупу. — «Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается» — четвертый закон подлости!

— Четвертый? Почему сразу четвертый? А где же второй? — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Все, что начинается хорошо, кончается плохо. Все, что начинается плохо, кончается еще хуже, — торжественно провозгласил Алсуфьев.

— Кошмар какой, — вздохнула я, протягивая ему намазанный тост.

— Спасибо, Наташечка. А третий…

— Все. Хватит, Сережа, я тебя умоляю. Хватит с меня и того, что я слышала. Я и так на пределе, а тебя послушать, так шансов нет! Вся жизнь состоит из законов подлости. Как ни крути, обязательно, во что-нибудь вляпаешься. — Я протянула ему салфетку. — Вытрись. Испачкался.

— Ты, правда, так думаешь?

— Вон, на локте пятно от масла!

— Где? Спасибо, я вижу. Э-э-э… Ты действительно думаешь, что я напрасно это затеял? Всю эту систематизацию?

— Не знаю, Сережа. Дыню будешь?

— Спасибо. Я думал…

— Спасибо, «да» или спасибо, «нет»?

— Спасибо, Наташечка — Алсуфьев поспешно протянул мне свою тарелку. — Врага нужно знать в лицо. Согласись! Вот я этим и занимаюсь, составляю свод законов подлости. Для меня эта некая своеобразная система координат, в которой мне комфортно существовать. Ты ведь знаешь, Наташечка, что даже мама называла меня «Тридцать три несчастья». Со мной вечно что-то приключается. Какие-то мелкие бытовые неприятности, которые здорово усложняют жизнь. Жить с мыслью, что ты не такой, как все, более невезучий, что ли, довольно неприятно. Согласись, это напрягает. А с этим сводом законов подлости я чувствую себя увереннее. Я попытался систематизировать наиболее часто встречающиеся неприятности и вывел их некую закономерность. Это доказывает, что неприятности происходят не только со мной, они происходят со всеми. Понимаешь?

— Сережа, — я напряженно всматривалась в Алсуфьева.

Чушь какая-то! Ничего не понимаю. Несет какой-то наукообразный бред! Говорит вполне серьезно. Разволновался, раскраснелся. Чего он от меня хочет?

Я неуверенно кивнула:

— Не лечите доктора! Ты хочешь сказать, что сам себя вылечил?

— Именно, Наташечка, именно! Теперь ты меня понимаешь? Ты только представь: ты приходишь в метро, опаздываешь, жетона у тебя нет, а в кассу стоит большая очередь. Твои мысли?

— Мои мысли? Ну, это смотря по тому, куда и насколько я опаздываю. Иногда бывают и такие, что вслух не скажешь.

— Вот, видишь, Наташечка, даже с твоим здравомыслием и выдержкой бывает, что ты реагируешь неадекватно. А я благодаря своему своду, теперь в такой ситуации спокоен. Я просто констатирую факт. «Пятый закон подлости, — говорю я себе. — Жетоны на метро заканчиваются как раз тогда, когда ты опаздываешь, а в кассу большая очередь». Или вот, например, девятый закон подлости, тоже очень хороший закон. Я часто им пользуюсь: «Утерянное всегда находишь в последнем кармане». Или десятый, он тоже встречается довольно часто: «Когда нужно срочно позвонить, садится батарейка».

— Потрясающе! — только и смогла сказать я.

Алсуфьев торжествующе улыбнулся и уронил солонку.

— Ладно, Сережа, соловья баснями не кормят. — Я посмотрела на часы. — Что там у нас в твоем своде законов о скоротечности времени? Есть что-нибудь?

— Э-э-э… Обижаешь, Наташечка, есть, конечно. Закон подлости под номером пять гласит: «Всякое дело требует гораздо больше времени, чем вы планировали». В моем своде много чего есть. Я ж говорил тебе, что составляю его уже несколько лет. Во-от. Ты меня перебила, не захотела слушать про четвертый закон подлости, а зря. Он, между прочим, самый симпатичный из всех. Самый симпатичный и самый оптимистичный, я бы сказал. Э-э-э… Как только созреет урожай, и жизнь начинает потихоньку налаживаться, сразу набегут татары, половцы и прочие печенеги. Иными словами, Наташечка, расслабляться нельзя! Жизнь, она полосатая. Как зебра!

— Гм. — мрачно согласилась я. — Только черные полосы значительно превышают по ширине светлые. Опять же по закону подлости.

Глава 18

Разговор тех двоих Чжан Сяо услышал случайно. Он стоял у витрины фруктовой лавчонки, что неподалеку от отеля «Бунд Риверсайд» на Пекин Роуд, и равнодушно разглядывал корзину с красноватыми и коричнево-фиолетовыми плодами мангостана.

«Глаз дракона» — так называла эти плоды Мэй Лю.

Странное название для изумительно вкусных тропических фруктов. Странное и в то же время удивительно точное.

Он никогда раньше не задумывался об этом. А ведь нежная, иссиня-белая мякоть плодов и цветом, и размером своим поразительно напоминает глазное яблоко огромного доисторического чудовища.

Его Мэй Лю обожала «глаз дракона». Она считала, что в мире нет ничего вкуснее этих сочных и нежных плодов.

Те двое подошли со стороны канала Сучжоу Крик. Подошли и встали рядышком с ним.

Он посторонился, чтобы не загораживать вход в лавочку.

К чему мешать торговле?

Он ведь ничего покупать не собирался. Просто стоял и смотрел. Тупо смотрел на фруктово-овощное изобилие осени.

Парни его любезностью не воспользовались — внутрь магазинчика не пошли. Остались топтаться на улице.

Стояли и вяло переругивались.

Один говорил, надо, другой говорил — не надо.

Один говорил, будем, другой говорил, что не будем.

Тот, что повыше, убеждал, деньги взяли, надо делать.

Маленький, жилистый отвечал, да, делать надо, но ох как не хочется. Боязно! За такое по головке не погладят. Может, не будем? Что, если не делать? Сказать — не получилось, не было подходящего момента, а деньги, дескать, готовы вернуть.

Тоже не катит, возражал ему первый. Заказчику нужен результат. А нам нужны деньги!

Парни переругивались, Чжан Сяо невольно слушал. Именно слушал, а не подслушивал. Да и что там было подслушивать?

Кому может быть интересен никчемный разговор двух никчемных парней?

То, что парни наркоманы, Чжан Сяо понял сразу. Ему одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что к чему. Иссохшие землистого цвета лица, потухший взгляд.

Он старый человек, много пожил, много повидал на своем веку. Сейчас он на самом дне, дальше падать некуда. Дальше — смерть.

Чжан Сяо не боялся смерти. Он ждал ее. В этой жизни его страшило только одно — он боялся одиночества. Поэтому и начал принимать опиум. Только поэтому.

Пока жива была жена, он и не думал об этом. Смирился с потерей младшего сына, посвятил свою жизнь уходу за женой.

Последние годы своей жизни Мэй Лю почти не вставала с постели. Она нуждалась в его поддержке, в его помощи.

Он держался ради нее, не хотел огорчать. Ей и так в этой жизни досталось.

Но Мэй Лю умерла, тихо угасла во сне, и Чжан Сяо сорвался. Он вновь прибегнул к опиуму.

В один из невыносимо тягостных субботних вечеров он, как когда-то, тридцать лет назад, снова отправился по старому адресу.

В опиекурильню.

Ему показалось тогда, что время остановилось. Что он никогда и не переставал ходить сюда, в этот грязный притон в полуразвалившейся лачуге.

Здесь ничего не изменилось.

Все тот же сладкий, щекочущий ноздри запах… Этот запах не спутаешь ни с чем. Другого такого на свете нет.

Низкое подвальное помещение, полное одуряющих паров и густого коричневатого дыма…

Едва теплятся в полутьме крохотные красные огоньки в чашечках металлических трубок…

Сгорбленные, безвольно сидящие фигуры…

Бессильно лежащие на лавках тела…

Желтые, одутловатые лица с бессмысленными улыбками…

Сонные, одурманенные глаза…

Блаженно зажмуренные глаза…

Потухшие глаза с нависшими веками и сузившимися зрачками…

Опиоманы, забывшиеся тяжелым сном…

Опиоманы, зашедшиеся глупым смехом…

Опиоманы, только что очнувшиеся от наркотического опьянения…

Все эти люди пришли сюда за «ключами от рая».

Опиум дает им не только временное спокойствие и умиротворение.

Несколько затяжек возвращают курильщику опия силы и возбуждают его умственную деятельность.

Опиум стимулирует способность предаваться мечтам и фантазиям.

Он доставляет видения небывалой красоты и мощи, возврата которых так жаждет каждый опиоман при каждом приеме.

Нет сил устоять против этой потребности.

Этим опиумным видениям присущи чувства вечности и беспредельности, грандиозность времени и пространства.

Опиоманы видят в своих снах безбрежные океаны и гигантские города…

Но за краткими минутами видений блаженства наступают видения безграничного ужаса.

Приходят кошмары и тяжелый бред.

Опиум вызывает миллион терзаний, физических и душевных.

Ни эти терзания, ни упадок сил, следующий за опьянением, не страшат курильщика.

Болезненное состояние настает уже после того, как он успеет насладиться в своем воображении всеми радостями восточного рая.

Чжан Сяо не искал в опиуме удовольствия и чувственных наслаждений, он искал утешения, возможность увидеть своих близких, так рано покинувших его.

Одна трубка с опием, и через час, а может и раньше, из самого несчастного человека он превращался в счастливчика.

Опиум открывал ему прекрасные сладостные видения невероятной силы. То видел он себя, плывущем в лодке по озеру, полноводному и спокойному, теплый ветер ласкал его разгоряченное лицо, то будто бы сидел на вершине горы, окруженный цветами, издающими благоуханный запах.

И всегда казалось ему, что рядом с ним она, нежная и прекрасная Мэй Лю.

Она являлась ему в этих снах не в безликой синей хлопчатой униформе времен Мао Цзэдуна, а в красивых национальных одеждах. Черты лица ее ничуть не изменились, она нисколько не постарела за эти годы, разве что стала еще прекраснее…

Рожденные опиумом картины позволяли ему видеться с его любимой женой.

Мальчики тоже приходили к нему в этих видениях, навеянных опиумным дурманом. Правда, не так часто, как Мэй Лю, но все-таки…

Все-таки он видел своих сыновей, он мог с ними общаться.

Он готов был скорее умереть, чем отрешиться от упоительных призраков.

Он жил только опиумом. Он не мог от него отказаться!

Это значило бы предать Мэй Лю и мальчиков. Похоронить их вторично.

Сейчас они с ним. Они продолжают жить в его сновидениях.

Не будет опиума, не станет сновидений, Мэй Лю и мальчики не смогут приходить к нему.

Они перестанут существовать.

А эти двое?

Чжан Сяо неприязненно покосился на парочку наркоманов, топтавшихся рядом. Они так увлеклись обсуждением своих делишек, что перешли на повышенные тона.

Чжан Сяо отошел от витрины и медленно побрел на другую сторону улицы Пекин Роуд.

Он не хотел проблем. Кому, как не наркоману со стажем, знать, как бывают необоснованно агрессивны люди, принимающие наркотики. Сейчас парни выясняют отношения между собой, еще минута, и они могут перекинуться на него.

Кто знает, что может померещиться воспаленному воображению?

Женщину, которая вчера вечером приходила в «Парк Отель» вместе с товарисем Алисуфиевым, он увидел, когда она спускалась по ступенькам «Бунд Риверсайд».

Он узнал ее сразу. Снова в брюках, так же как и вчера, с той же прической «конский хвост», она медленно сошла вниз и недовольно огляделась. Постояла в раздумье, открыла сумочку, достала книжку в мягкой яркой обложке, пролистала ее, стоя прямо посреди тротуара, и углубилась в чтение.

Товарися Алисуфиева сегодня с ней не было.

Чжан Сяо тяжело вздохнул.

Потребитель опиума недолго сохраняет память и рассудок.

Проклятый опий! Он убивает вас не только физически и морально, он разрушает ваши умственные способности.

Вчера у него помутилось в голове. Не иначе!

Ведь он принял спутника этой русской за товарися Алисуфиева! Того самого товарися Алисуфиева, высоченного, сухопарого, рыжеволосого советского специалиста из Ленинграда, о котором полвека тому назад он строчил свои докладные записки в Бюро Государственной Безопасности.

Он даже начал было составлять в уме очередную записку, будто и не было всех этих лет…

Верно, видно, люди говорят, что бывших гэбэшников не бывает.

Почти пятьдесят лет прошло с тех пор, как Чжан Сяо подал свой последний рапорт. Его служба осведомителем БГБ закончилась с отъездом последнего советского специалиста.

Чжан Сяо стал обычным лифтером. Как все!

Столько лет прошло, а ему кажется, что все это было вчера.

Вот и товарися Алисуфиев… Он почти нисколько внешне не изменился. Та же осанка, тот же внимательный взгляд из-под очков…

Чжан Сяо горестно усмехнулся, поймав себя на мысли, что опять начал думать о вчерашнем посетителе отеля как о своем давнем подопечном.

Хотя… Вполне вероятно, что фамилия этого человека тоже Алисуфиев, и он приходится сыном тому товарисю Алисуфиеву.

Портье шепнул ему вчера (уже после того, как управляющий ушел из холла и Чжан Сяо выполз из своей каморки), что эти русские расспрашивали о том, как назывался «Парк Отель» в середине прошлого века. Он понял из их разговора, что они жили когда-то в Шанхае…

Неужели это действительно так и есть? Он встретился с сыном товарися Алисуфиева?

Чжан Сяо помнит, что у того был сын. Именно сын, а не дочка. Рыжеволосый мальчик в школьной форме, он был тогда такого же возраста, что и старший сын Чжан Сяо.

Он вообще хорошо помнит все, что связано с товарисем Алисуфиевым. Этот советский специалист чаще других попадал в его отчеты.

Он был очень активный товарися. Другие советские специалисты, насколько помнится Чжан Сяо, были несколько поспокойнее. Не такие инициативные в том, что касается перемещений по городу.

Рано утром все вместе в одно и то же время они организованно рассаживались по машинам и уезжали на работу. Поздно вечером те же водители на тех же машинах привозили советских специалистов в отель.

И только товарися Алисуфиев мог неожиданно появиться в отеле в разгар рабочего дня. Наверное, поэтому им так интересовалось начальство в Бюро Государственной Безопасности.

За спиной Чжан Сяо громко заспорили.

Он удивленно обернулся.

Спорили давешние наркоманы.

Увлеченный своими мыслями, он и не заметил, как эта парочка перешла вслед за ним на другую сторону Пекин Роуд.

Не обращая на Чжан Сяо никакого внимания, эти двое яростно переругивались, рассматривая какую-то большую фотографию.

Чжан Сяо не удержался и тоже взглянул.

На фото двое: сын товарися Алисуфиева и его русская спутница. На заднем плане виднеется вход в «Парк Отель». Он догадался, что эта фотография была сделана вчера вечером.

Во всяком случае, вчера эти русские были одеты так же, как на этом фото.

Он поднял голову и посмотрел на давешнюю незнакомку.

Она все еще не ушла. Стояла посреди тротуара, растерянно оглядываясь по сторонам.

Чжан Сяо убедился, что не ошибся. Сегодня на женщине были надеты брюки другого цвета, нежели вчера. Ярко-красные! Такие не спутаешь ни с какими другими.

Чжан Сяо едва заметно ухмыльнулся. Он понял причину спора наркоманов.

Их смутил цвет брюк!

Парни никак не могли определиться и идентифицировать даму на тротуаре с дамой на фотоснимке.

Наркоманы меж тем с новой силой схлестнулись в неистовом споре:

— Она?!

— Не она!

— Точно она!!!

— Говорю тебе, не она. Где же тогда этот? Сказали, они повсюду ходят вместе!

Чжан Сяо разволновался. Он вспомнил обрывки нечаянно подслушанного им разговора этих двоих возле фруктовой лавки, сопоставил с тем, что услышал сейчас, и понял, что парни спорят вовсе не из праздного любопытства, как ему показалось вначале.

Они явились сюда специально из-за этой женщины. Они следят за ней.

Они явно что-то задумали.

Вернее, задумал это что-то кто-то другой, и нанял для выполнения задуманного этих двух отморозков.

Женщина в красных брюках убрала книжку в сумку и, решительно тряхнув «конским хвостом», уверенно направилась в сторону перекрестка.

Наркоманы хлопнули по рукам.

Тот, что пониже росточком, сложил фотографию и, перебежав через улицу, вернулся на свой наблюдательный пост. К фруктовой лавочке.

Тот, что повыше, крадучись двинулся вслед за женщиной.

Чжан Сяо машинально побрел следом.

У него не было какого-либо определенного плана.

Ведь он не знал тогда, что задумали эти парни? С какой целью они следят за этой русской?

Возможно, все обойдется. Он ошибается! Парни и не думают делать ничего плохого.

Чжан Сяо решил, что просто пойдет и посмотрит, как будут развиваться события.

Он старый человек. Ему так будет спокойнее.

Глава 19

Я зябко поежилась и с тоской посмотрела на услужливо распахнутую дверь отеля.

— Бай, мадам, — вежливо склонив голову, бесстрастно пропел швейцар, провожая меня из уютного мира «Бунд Риверсайд» в промозглую сырость Шанхая.

— Бай, — я замешкалась на ступенях. — Се се ни.

Меня поразила тишина Пекин Роуд. Такая оживленная и шумная вчера — многоголосый гомон пешеходов, перемежающийся гудением автомобилей, — сегодня эта длинная узкая улица показалась мне пустынной.

Не видно ни людей, ни машин.

Только на той стороне, наискосок от входа в отель маячили какие-то три подозрительные фигуры.

Я спустилась на тротуар.

Может, мне тоже лучше никуда не ходить и подождать гида в отеле?

Я оглянулась на ярко освещенные окна «Бунд Риверсайд». Посижу пока в баре… Прямо здесь, на первом этаже… Попью кофейку, почитаю путеводитель…

Должна же я подготовиться к встрече с прекрасным?

Бог даст, к полудню распогодится, выглянет солнышко. Почему нет?!

На дворе сентябрь. В сентябре в Шанхае еще стоит хорошая погода. Мама сказала, сезон дождей начинается только в ноябре.

Или в октябре?

Не помню.

Память у меня в этой поездке стала резко сдавать. Вероятно, от недосыпа. Забываю всю прямо на ходу!

Надо с этим что-то срочно делать. Без памяти плохо! Соврешь и забудешь, что и кому соврал.

Доказывай потом, что это была ложь во спасение… Все равно все будут считать тебя врушкой.

Придется, наверное, вместе с Ниночкой начинать учить стихи. Говорят, это помогает.

Зайку бросила хозяйка, Под дождем остался зайка…

— Зайка, блин! — ругнулась я, резко остановившись перед загоревшимся красным сигналом светофора.

Не зайка, а ежик в тумане! Глупый, жадный до норковых шубок ежик!

Даже китайцы в такой туман по домам сидят!

Одна я по Шанхаю шарюсь.

Прусь, сама не знаю куда. Чуть под машину не попала!

Я недовольно посмотрела по сторонам. Нет, это невозможно! Откуда здесь светофор? Вчера его точно не было.

Во всяком случае, я не помню, чтобы мы с Алсуфьевым переходили дорогу по сигналу светофора, едва спустившись с крыльца «Бунд Риверсайд». Я растерянно оглянулась, чтобы привязавшись к отелю, сориентироваться на местности, и нос к носу столкнулась со вчерашним китайцем.

Помните, того старого китайца у лифта в «Парк Отеле», который вчера меня так напугал?

Сегодня он стоял на перекрестке, всего в двух шагах позади меня.

— Здравствуйте, — растерялась я.

Старик от неожиданности испуганно моргнул.

Я тут же поправилась:

— Ни хао!

Откуда старый китаец может знать русский язык? Ясное дело, он не понял, что я с ним поздоровалась.

Он не ответил и на этот раз и как-то по-черепашьи втянул голову в плечи.

Я ободряюще ему улыбнулась.

Чего привязалась к старику? Сама не знаю.

Набросилась: «Здравствуйте! Ни хао!»

Нужны ему мои приветствия? Наверняка он меня не узнал. Не узнал и испугался. Старые люди весьма подозрительны.

К тому же я и сама была уже не очень уверена в том, что это вчерашний старик.

Скорее даже была уверена в том, что это не он.

— Извините, — едва слышно пробормотала я и, обойдя застывшего, словно изваяние, китайца, направилась в противоположную сторону.

Он?! Не он?! Похож?! Не похож?!

Какая мне разница?

Мало ли в Китае старых, похожих друг на дружку китайцев?

В старости все будем на одно лицо!

Нашла о чем беспокоиться. Лучше б подумала, как поскорее попасть на Нанкин Роуд.

Я уже пожалела, что изменила направление и пошла в сторону набережной Бунд.

Выбрала самый длинный путь!

Все основные магазины, как я успела вчера заметить, начинаются достаточно далеко от реки Хуанпу, где-то в середине улицы, сразу за станцией метро.

А до метро будет гораздо ближе, если идти налево!

Я ведь сама только что смотрела по карте. Из отеля по Пекин Роуд налево, потом еще раз налево, и выйдешь прямо к станции метро.

Не сбавляя шага, я круто развернулась и чуть не врезалась в китайца.

Ой! — отпрянула я, испуганно глядя на него.

Потерпевший моргнул и по-черепашьи втянул голову в плечи.

Кошмар какой! Это снова был он. Тот самый старик, с которым я несколько минут назад столкнулась на перекрестке.

Чего он ходит за мной по пятам? Тоже ищет короткую дорогу к Нанкин Роуд?

Я запаниковала и со всей дури ломанулась на другую сторону улицы.

А вы бы, скажете, на моем месте не запаниковали? Вам безразлично, что за вами по пятам ходят старые китайцы?

Что ж, могу вас поздравить, вы человек не робкого десятка.

Я оглянулась. Старик безмолвно стоял посреди тротуара. Там, где я его оставила.

Странный какой! Совсем без эмоций. Может, он в шоке? Испугался?

Или ударился?

Я по сравнению с ним просто великанша. Он такой худенький, маленький. В чем только душа держится?

Может быть, он ушибся? Стукнулся об меня и теперь нуждается в помощи?

Да, нет. Вроде бы я его не задела?

Я машинально поправила сползшую бретельку лифчика.

Не задела?

Тогда почему лямка у моего бюстгальтера свалилась, а старый китаец пребывает в прострации?

Я сама, очевидно, находилась в прострации, когда долбанула бедняжку.

Я перекинула сумку с плеча на плечо.

Тяжеленная… Будто камнями набита.

Неужели я тюкнула старика этой увесистой сумкой и не заметила?

Так и убить недолго!

Много ли такому тщедушному надо?

Нет, это невозможно! Почему я даже в Шанхае не могу спокойно пройтись по магазинам? Почему со мной вечно что-то приключается? Почему этот старик выбрал для столкновения именно меня?

Вокруг полным-полно фонарных столбов!

Может, призвать на помощь портье, пока я еще недалеко ушла от отеля? Пусть он разберется со стариком. Выяснит, не нужно ли ему чего?

Не спуская глаз с пострадавшего, я двинулась в сторону отеля.

Что вы думаете?

Дед на той стороне Пекин Роуд развернулся на 180 градусов и тоже побрел в сторону «Бунд Риверсайд».

Все-таки этот старый китаец очень похож на того, что был вчера в «Парк Отеле». Я, конечно, не поручусь головой… Но…

Та же тужурка, те же черные матерчатые туфли…

В общем, я решила не мучиться и проверить свою догадку прямо сейчас. Недолго думая, я поступила так, как делают в кинофильмах шпионы, проверяя, есть ли за ними хвост.

Я медленно, нога за ногу дошла до ближайшего переулка, круто свернула за угол, пробежала вперед и как вкопанная остановилась возле первой же сувенирной лавочки.

В витрине — шелковые халаты, смеющиеся будды из нефрита и бронзы, фарфоровые вазы, веера — обычный ассортимент шанхайских сувенирных магазинов.

Прилипнув к стеклу, я старательно делала вид, что разглядываю товар, сама же косила взглядом направо. Ждала, появится ли в переулке мой старый китаец.

Он появился. Неспешно шаркая, вывернул из-за угла и медленно побрел в мою сторону.

Даже тогда я еще не очень сильно испугалась и действовала на автомате, как будто понарошку. Будто бы все это происходит не со мной, а с кем-то другим.

Я здесь просто сторонний наблюдатель.

Не дожидаясь, пока мой предполагаемый преследователь поравняется со мной, я открыла дверь и вошла в лавочку.

Громко звякнул дверной колокольчик.

— Ни хао, — за прилавком улыбчивая китаянка.

— Ни хао, — я вымученно улыбнулась и направилась прямиком к зеркалу.

Большое овальное зеркало в старинной бронзовой раме висело на стене напротив окна (лучшего места, чтобы незаметно наблюдать за происходящим на улице, для зеркала не придумаешь).

— Ни хао! — китаянка широко развела руками, предлагая товар.

— Се се ни, — я ткнула пальцем в первый попавшийся на глаза веер.

Сладко улыбаясь, продавщица прикрыла глаза, показав, что одобрила мой выбор, и пустилась в пространные объяснения.

Старый китаец уже добрел до витрины и сквозь запыленное стекло отрешенно смотрел то ли на меня, то ли на товар.

Я не сводила глаз с зеркала. Я все еще надеялась, что обозналась.

Мало ли стариков в Шанхае, с его шестнадцатимиллионным населением?

К тому же я где-то читала, что для европейцев все китайцы кажутся на одно лицо, так же как для китайцев — европейцы.

Возможно, я просто ошиблась. Увидела похожую одежду, синюю тужурку и черные матерчатые туфли, и с перепугу приняла одного старика за другого?

Продавщица меж тем стрекотала, не умолкая. Нахваливала свой товар.

Показала рисунок с одной стороны, потом с другой, с треском веер закрыла, с треском открыла, обмахнулась, с чувством его понюхала и дала зачем-то понюхать мне.

Я послушно вдохнула. От сладкого запаха сандалового дерева закружилась голова.

Я напряженно всматривалась в узкое лицо, отраженное в зеркале. Ошиблась?

Нет! Определенно это он!

Тот же ежик седых волос, то же иссохшее лицо цвета пергамента, а главное взгляд. У этого старика такой же безучастный и настороженный взгляд, что и у вчерашнего.

Я понимаю, это звучит странно. Взгляд не может быть одновременно и настороженным, и безучастным. Но этот человек за окном смотрел именно так. По-другому не скажешь.

Я забеспокоилась. А вдруг это правда? Старик здесь потому, что вчера узнал нас с Алсуфьевым. Это не случайная встреча. Он следит за мной? Следит со вчерашнего вечера.

Мне не померещилось. Он смотрел на нас, узнавая. Он действительно нас узнал.

Он работал в «Пикарди» лифтером! Теперь я в этом уверена. Ведь вчера он тоже толкался возле лифта.

То-то он показался мне смутно знакомым. Что-то такое было в его облике… То ли посадка головы, то ли манера поворачивать голову…

Не знаю. Знаю только, что напрасно я как страус прятала голову в песок, успокаивая себя где-то вычитанным, будто бы на европейский взгляд все китайцы на одно лицо.

Может, оно и так, может кому-то все едино, только не мне.

Все эти дни, что я в Китае, я прекрасно различала людей по лицам, а не по одежде.

Точно. Мы с Алсуфьевым были знакомы с этим лифтером в детстве. И не узнали его потому только, что были детьми. Мы и отель-то свой, который внешне мало изменился, узнали с большим трудом. Что ж говорить про человека. Прошло столько лет.

Мы его не узнали, а он нас узнал. Еще бы ему нас не узнать! Это сейчас он древний старик, а в те далекие годы был в самом расцвете лет.

К тому же внешне Алсуфьев, как две капли воды, похож на своего отца.

Не удивлюсь, если этот старый маразматик, вообще принял Сережу за Алексея Евгеньевича.

Кто его знает, что ему померещилось?

Не все ведь в старости остаются адекватными, как моя мамочка или та же «мама в законе», например. Светлая голова после восьмидесяти скорее исключение, нежели правило.

Я-то уж точно в этом возрасте буду полной идиоткой. С моими-то нервами и образом жизни.

Это не жизнь, нет, это сплошные нервные перегрузки!

Я вернула веер хозяйке и снова посмотрела в зеркало.

Кошмар какой! Старик все еще топтался возле витрины и, не отрываясь, смотрел на меня.

Сомнений нет! Он выследил нас еще вчера вечером. Отправился следом, когда мы вышли из «Парк Отеля», проводил до Пекин Роуд, выяснил, где мы с Сергеем остановились, и сегодня с утра поджидал у дверей.

Нет, это невозможно!

Что ему нужно? Неужели, Веруня права?! Мне нельзя было возвращаться в Китай? Тем более в Шанхай! Ни мне, ни Алсуфьеву!

Я усердно гнала от себя эти мысли, почти теряя сознание от страха и чувственного дурманящего запаха сандала.

Потом загадала: если китаянка предложит мне сейчас другой веер, то все пропало, если нет — все обойдется.

Китаянка загадочно улыбнулась и поманила меня к прилавку. Я с трудом отлепилась от зеркала и на дрожащих ногах двинулась к ней.

«Только не веер. Только не веер. Пусть это будет все, что угодно, только не веер», — молила я, все еще надеясь, на лучшее.

Может быть, попросить китаянку о помощи?

Пусть вызывает милицию! Нет, лучше пусть позвонит в наше консульство.

Как я буду разбираться с китайской милицией, не зная китайского языка, если я и по-русски то не знаю, что сказать?

Решено. Сейчас попрошу хозяйку вызвать сюда представителя российского консульства.

Должно же быть в Шанхае консульство Российской Федерации? Если нет консульства, то уж почетный консул наверняка есть.

Пусть вызывает почетного консула.

А еще лучше и тех, и других, то бишь и консульских, и милицию одновременно.

Много — не мало!

Пусть разбираются!

Я за чужие грехи отвечать не намерена! У меня семья.

Ниночка даже в школу еще не ходит. Как ребенок будет расти без меня?

В общеобразовательную школу отведи-приведи, в музыкальную школу отведи - приведи, на хореографию отведи-приведи…

Бабушки у нас не железные! Для них, в их то преклонном возрасте, это будет еще та нагрузка.

Черт знает, что творится!

Паны дерутся, у холопов чубы трещат.

Кто их там знает, что не поделили полвека назад Хрущев с Мао Цзэдуном.

То всем миром на всех углах во весь голос распевали: «Русский с китайцем — братья навек», а то разругались, чуть ли не до разрыва дипломатических отношений.

Мой папа китайцам не навязывался. Он приехал в Шанхай не сам по себе, а по приглашению китайского правительства и помогал Китаю строить социализм не по своей инициативе, а по его же просьбе.

Кто объяснит мне теперь, в чем состоит его вина перед Китаем и за что меня, его дочь, здесь преследуют?

Как говорится, не делай добра, не получишь зла!

За добро надо платить.

Китаянка тем временем нырнула куда-то под прилавок и, радостно улыбаясь, раскинула на прилавке элегантный халат из тончайшего шелка.

Я ахнула. Красота необыкновенная! Глубокий тон цвета горького шоколада, изящная, лаконичная вышивка золотом, хорошая длина…

Это именно то, что я хотела для Славы. Мой благоверный будет в нем неотразим!

Я полезла в сумку за сантиметром. Главное, чтобы халат подошел по размеру.

— Хо? — довольная моей реакцией китаянка движением фокусника набросила халат мне на плечи.

— Нет, — рассмеялась я. — Это не для меня. Для мужа! — Я гордо раскинула руки в стороны, показывая, какой у меня муж.

Она понимающе закивала и подтолкнула меня к зеркалу.

Я в зеркало на себя глянула и сама себе не понравилась.

Ничего удивительного. Я знаю, что коричневый цвет мне не к лицу. Он меня съедает.

Одна радость, кроме нас с халатом в зеркале больше никого не было.

Я резко обернулась. Пусто! Старый китаец исчез.

Вот идиотка!

Пуганая ворона куста боится.

Даже если этот старый лифтер признал в Алсуфьеве Алсуфьева, идентифицировать меня он не смог бы по определению.

Нет, я, конечно, похожа на папу. Все говорят, что я папина дочка.

Но даже при таких исходных данных признать в заезжей тетке нежного предклимактерического возраста взрослую дочь своего давнего знакомого, которого ты не видел с молодых лет, практически невозможно.

С этим нельзя не согласиться!

Я повеселела и достала-таки из сумки сантиметр и записную книжку с размерами и мерками всех членов моего многочисленного семейства.

От добра добра не ищут! Зачем тратить время, таскаясь в такую погоду по магазинам, когда можно подобрать подарки для своих домашних здесь, у этой милой китаянки.

Я решила купить всем своим по халату.

Приветливая хозяйка лавочки без слов поняла всю серьезность моих намерений и завалила прилавок халатами всех цветов радуги.

Я разволновалась. Сложно выбрать среди такого разнообразного многообразия. Я даже расчихалась, то ли от пыли, то ли от волнения.

Китаянка озабоченность мою поняла и, потрясая в воздухе пачкой юаней, объяснила на пальцах, что даст мне хорошую скидку, прямо пропорциональную количеству покупок.

Я удовлетворенно кивнула. Всегда лучше купить больше, чем меньше. Чтоб потом не жалеть!

Я выбирала, измеряла отобранное портновским сантиметром, сверялась с записями, торговалась, откладывала…

Мне, как всегда, хотелось купить самое лучшее по самой лучшей цене.

Понятное дело, я совсем позабыла о старом лифтере.

Покончив с халатами, я накинулась на фигурки из нефрита. Смеющиеся будды и будды со строгими лицами, драконы, львы, резные шары… Я сортировала их по цвету нефрита и по размеру.

Потом перекинулась на бронзу. Мне показалось, что фигурки из бронзы выглядит изящнее нефритовых.

Я была в ажиотаже и боялась упустить свою выгоду.

Опомнилась только, когда увидела, как хозяйка с довольным видом пакует две парные вазы из перегородчатой эмали.

Как я все это потащу?

— Се се ни, се се ни, — испуганно заверещала я. — Хватит! — Я поспешила расплатиться.

Китаянка с низким поклоном вручила мне пару объемистых, битком набитых пакетов и небольшой яркий пакет с веерами.

— Презент, — с достоинством пояснила она.

Я уныло поблагодарила.

Плакала моя шубка!

Придется теперь возвращаться в отель. Куда я пойду с такой тяжестью? Я посмотрела на часы.

Впрочем, если поднажать, то вполне можно успеть и за шубкой.

Первым кого я увидела, выйдя из лавочки, был старый китаец!

Он невозмутимо подремывал возле водосточной трубы, стоя прямо на моем пути к «Бунд Риверсайд».

Признаюсь, я сглупила.

Мне надо было спокойно идти своей дорогой. К своему отелю. Либо спокойно идти, либо же прорываться с боями. Это уж как получилось бы!

Нельзя было отступать, а я оплошала.

Потому что от спешки, всех этих треволнений и дурацких мыслей у меня разболелась голова.

К тому же я растерялась! Ведь я думала, что китаец давным-давно ушел.

«Доигралась!» — с непонятным удовлетворением подумала я и, развернувшись на каблуках, направилась в совершенно противоположную от отеля сторону.

У меня и в мыслях тогда не было прощаться с жизнью, я просто решила обойти препятствие и выйти к отелю с другой стороны.

«Нужно будет свернуть на ближайшем же перекрестке налево, потом еще раз налево, и тогда я выйду на Пекин Роуд прямо напротив «Бунд Риверсайд»», — думала я.

Мне казалось, я хорошо сориентировалась.

Перекрестка почему-то все не было. Прохожих тоже не было.

Мне стало жутко от звука собственных шагов.

Я шла и боялась оглянуться. Знала, если оглянусь, то увижу старого китайца.

Далее события развивались так стремительно, что у меня совершенно не было времени подумать.

То есть думать-то я думала, но делала это в таких экстремальных условиях, так резво и настолько скверно, что, правду сказать, лучше б не думала вовсе, а прислушалась к интуиции.

Но, как говорится, горбатого только могила исправит.

Я прибавила шагу и неожиданно вышла к реке.

«Хуанпу!» — подумала я и испугалась.

По моим понятиям я никак не должна была выйти на набережную. Ведь я направлялась совсем в другую сторону.

Я тотчас решила, что заблудилась. Меня не смутило ни то, что широкая полноводная река Хуанпу превратилась за одну ночь в узкую речушку, ни отсутствие на ней теплоходов и круизных катеров.

Я была уверена, что заблудилась и не знаю дорогу к отелю.

Мне даже в голову не пришло, что это не Хуанпу, а Сучжоу Крик. Тот самый канал, что я видела вчера из окна своего номера.

А это значит, что шла я правильно. Мне нужно было только повернуть налево… Потом еще раз налево…

Идиотка несчастная!

Не сбавляя шага, я перешла по узкому мосту на другую сторону реки.

Туман, казалось, стал еще гуще.

Я уже не шла, я бежала. Волосы растрепались, тяжелые мешки с сувенирами больно били по ногам…

Я перебежала дорогу и свернула в какой-то тихий переулок, потом еще раз, и еще…

И вот я уже в другом мире! Я попала в другой город! В другой Шанхай!

Узкие улочки, низкие двухэтажные домишки… На первом этаже лавочка, на втором живут хозяева.

Противно пахло канализационными стоками.

Узкие улочки становились все более узкими (по ним не смогла бы проехать даже легковая машина), низкие двухэтажные домики кончились, начались одноэтажные.

Да нет, какое там одноэтажные?

Эти вросшие в землю полуразвалившиеся лачуги были от силы в пол-этажа.

В окнах полощется мокрое белье, висят ощипанные тушки уток, подвешенные за лапки вниз головой.

Господи, помоги! Вразуми и наставь, господи!

Неожиданно для себя я завернула в какой-то маленький квадратный дворик.

Я огляделась. Спрятаться здесь было негде!

— Ни хао! — позвала я хозяев. — Ни хао! Помогите, пожалуйста. Help!

Никакого ответа!

Я подошла к открытой двери и отодвинула бамбуковую занавеску.

В нос ударил запах лапши.

— Help me, — свистящим шепотом сказала я и бочком вошла внутрь. — Help me…

Никого!

Я поставила тяжелые пакеты на пол и беспомощно огляделась.

Похоже, что в домике всего одна комната. Наверное, хозяева вышли на минутку на улицу?

Тяжелый топот, раздавшийся за моей спиной, не оставил времени на раздумья.

Отпихнув свои пакеты ногой, я поспешила спрятаться за дверь.

Мой преследователь громко сопел на пороге, пытаясь выровнять дыхание.

Я замерла, не дыша.

Мне показалось, что даже сердце у меня остановилось, чтобы не выдать своим стуком мое присутствие.

Легонько брякнули друг о друга бамбуковые палочки занавески.

Я догадалась, что мой старый китаец вот-вот переступит порог и войдет в комнату.

Я вся обратилась в слух.

Нельзя было упустить момент.

Я должна была сработать четко и синхронно.

Судорожно сжимая дверную ручку, я выжидала, когда он начнет движение.

Едва заметное колебание воздуха, и я с силой толкнула дверь от себя, резко выбросив обе руки вперед.

Чвак!!!

Отвратительный чавкающий звук! Будто бы огромный кусок парного мяса выскользнул из рук и, упав с большой высоты, ударился о каменную плитку пола.

Я громко сглотнула и потеряла сознание.

Глава 20

Я открыла глаза и увидела деверя.

Он сидел у окна и, не обращая на меня абсолютно никакого внимания, что-то быстро-быстро писал в своем блокноте.

Слава богу! Валерка не заметил, что я проснулась.

Я снова закрыла глаза. Пусть он думает, что я еще сплю.

Мне нужно было выиграть время, чтобы оценить ситуацию.

Мой деверь, если кто не знает, полковник Федеральной Службы Безопасности. Человек умный и проницательный.

Впрочем, умными и проницательными полковниками ФСБ теперь никого не удивишь. Тому есть масса примеров.

Понятное дело, что младшего брата своего мужа я опасаюсь. Иной раз, мне так кажется, он видит меня насквозь.

Мне это надо?

Нет!!!

Каждый человек имеет право на тайну. Тем более, если этот человек — женщина!

В женщине должна быть загадка. Согласитесь!

Даже после стольких лет брака я не могу стать для Славочки прочитанной книгой.

На самом деле, это вовсе непросто сохранять в отношениях с мужем некую легкую интригу, прекрасно сознавая при этом, что никакой интриги нет и в помине.

Мне и так достается… А тут еще деверь!

Вот и не верь после этого в сны! Сон с дракой оказался в руку.

Уж кого-кого, а Валерку я никак не ожидала сегодня увидеть.

Интересно, что он здесь делает? Он ведь не собирался в ближайшее время ехать в Китай.

Насколько мне помнится, сама я нахожусь в Китае?

Или нет?

Почему-то неприятно засосало под ложечкой.

Я приоткрыла глаза и с любопытством огляделась. Маленькое помещение со светлыми стенами и большим окном. За окном иероглифы вывесок.

Все в порядке. Я ничего не путаю, я — в Китае.

Точнее, в китайской больнице.

Это унылое, казенное помещение со специфическим запахом иначе как больничной палатой не назовешь. К тому же рядом с моей кроватью стоит капельница…

Я с удивлением разглядывала пластиковую прозрачную трубочку, по которой лекарство поступает к больному.

Мои опасения подтвердились. Больная — это я.

Бесцветная жидкость из большущей бутылки, прикрепленной к штативу капельницы, стекая по трубке, капала именно в меня.

Я осторожно пошевелила рукой.

Нет, мне не померещилось, у меня в вене иголка.

Я действительно лежу под капельницей.

Значит, я заболела и попала в больницу.

Я удовлетворенно перевела дух. С этим разобрались!

А Валерка? Что здесь делает деверь? Пришел меня навестить?

Наверное.

У «мамы в законе» так принято. Если кто заболел и попал в больницу, его нужно обязательно в этой самой больнице навестить. С иными дальними родственниками она может годами не видится, но как только те попадают на больничную койку, моя свекровь с гостинцами уже тут как тут.

Либо сама приедет, либо кого-нибудь из домашних пришлет, но без внимания не оставит. Бутылка собственноручно приготовленного свекровушкой клюквенного морса и парочка отварных куриных лапок по-любому будут обеспечены заболевшему.

Вот такие вот в нашем семействе правила хорошего тона.

Это я знаю. Это мне понятно.

Но ведь здесь Китай!

Даже для воспитанной в православных традициях «мамы в законе» отправить сына с морсом и вареной курочкой за тридевять земель это, знаете ли…

Неужели, мои дела настолько плохи?

Я при смерти?!!

Я испуганно замерла, прислушиваясь к своему организму.

Вроде не похоже. Видеть — вижу, слышать — слышу, понимать — понимаю…

Память тоже в порядке. Вроде бы…

Валерку узнала. Свекровь помню.

Не помню только, как я сюда попала?

Почему я в больнице?

Чем заболела?

Идиотка несчастная!

Я вообще ничего не помню.

Где Алсуфьев?

Где Славочка?

Почему не приехал муж?

От жалости к себе я даже всплакнуть собралась. Согласитесь, обидно!

Если я на смертном одре, почему рядом нет любящего мужа? Слава должен быть здесь!

Почему вместо мужа приехал деверь?

Очевидно, я не настолько плоха?

Валерка здесь просто по случаю? С оказией?

Тогда все понятно.

Деверь в Китае на задании.

Я непроизвольно пошевелилась и тотчас поймала на себе взгляд деверя.

— Валера, ты? — явно переигрывая, жалобно простонала я. — Какими судьбами? В командировке или отдохнуть решил?

— Угу, — мрачно кивнул деверь, — с вами отдохнешь, как же! Дожидайся! Слышь, мать, сколько лет тебя знаю, не перестаю удивляться: где ты их находишь?

— Кого?

— Неприятности! Неприятности, мать, их ведь к тебе, как магнитом притягивает. Интеллигентная женщина с мирно-скучной библиотечной профессией, благополучный брак, любящий муж, безпроблемные дети, налаженный быт, дача, машина, квартира. Мама у тебя такая хорошая, под судом и следствием ты не была, круг знакомых вполне определенный, надежный круг, я бы сказал, как ты умудряешься постоянно попадать в нелепые, дикие, с точки зрения нормального обывателя, ситуации — уму непостижимо!

— Свинья грязи найдет! — неожиданно для себя брякнула я и, утомленно прикрыв глаза, откинулась на подушки.

Кошмар какой! Ничего не понимаю! Какие неприятности? Чего он от меня хочет? Я же не виновата в том, что заболела.

— Да ты не спи, мать. Не спи! Ты лучше послушай. Тебе полезно будет. И мне уважение сделаешь. Слышь, Наталья, я ведь сутки почти добирался к тебе сюда. На перекладных. Думал, успею. Не успел!

Я, когда от мамаши узнал, что ты с Алсуфьевым в Пекин на конгресс наркологов подалась, прям обалдел.

— Не наркологов, а психотерапевтов, — справедливости ради умирающим голосом поправила я. — Конгресс был у психотерапевтов.

— Нет, мать, это ты ошибаешься. Конгресс был наркологический, а вот доклады у вас с Алсуфьевым были по психотерапии. Ладно, Алсуфьев — человек не от мира сего, разворошил осиное гнездо и не заметил, но как Славка мог так лопухнуться и позволил тебе во всем этом участвовать — не понимаю. Про ситуацию, сложившуюся в наркологическом бизнесе Питера, не знает разве что лениво нелюбопытный. Об этом и в газетах писали, и по телику столько сюжетов прошло.

— В наркотическом? — машинально уточнила я.

Меня не так-то легко сбить с толку.

— Что? — вскинулся деверь.

Вот характер. Ничего не скажи! Подумаешь, полковник ФСБ. Если он полковник, я должна его слушать, открыв рот?

Держи карман шире!

— Ты оговорился, — стараясь не реагировать на раздраженный Валеркин тон, спокойно пояснила я. — Наркология это не бизнес, а раздел психиатрии, изучающий проявления и развитие хронического алкоголизма и наркомании и разрабатывающий методы их предупреждения и лечения. Наркология, Валерочка, не может быть бизнесом. Ты имел в виду ситуацию в наркотическом бизнесе, а сказал «в наркологическом». Оговорился. Я просто тебя поправила, только и всего.

— Молодец, — усмехнулся младший брат моего мужа, — возьми с полки пирожок. Чешешь как по писанному. Только я не оговаривался. Я сказал то, что хотел сказать, а именно НАРКОЛОГИЧЕСКИЙ бизнес. «Левая» наркология на сегодняшний день способна приносить не меньший доход, чем продажа наркотиков.

Слыхала, небось, в Петербурге судили бывшего главного нарколога Северо-Западного округа.

Не за мошенничество судили и не за злоупотребление служебным положением. По версии следствия, он заказал убийство своего предшественника на посту главного нарколога.

Заказал с одной лишь целью — занять освободившееся кресло.

Казалось бы, должность главного нарколога нельзя назвать хлебной. Руководство наркологией приносит больше проблем, нежели дивидендов. Скромная зарплата, большое децентрализованное хозяйство, устаревшее оборудование, нехватка кадров, медикаментов и т. д. и т. п.

Однако современная система в наркологии делает эту отрасль медицины «золотым дном», где оборачиваются десятки миллионов долларов.

На лечении наркоманов можно заработать не меньше, чем на продаже наркотиков.

По мнению некоторых экспертов, десять процентов населения России страдают алкоголизмом, два процента — наркоманией. И цифры эти с каждым годом растут.

Эффективность лечения в учреждениях Минздрава невысока, поэтому многие готовы платить огромные деньги за чудо-методики, новые медикаменты и стационарное лечение в человеческих условиях.

В трех случаях из четырех за лечение больного платят его близкие.

В большинстве своем наркоманы — это молодые люди до тридцати лет, родители которых имеют средства. Некоторые из них не оставляют попыток спасти своего ребенка, «срывающегося» и после десяти курсов лечения.

Ни для кого не секрет, что в нашей стране «алкоголик» или «наркоман», даже бывший, это клеймо, с которым очень тяжело устроиться в жизни.

Результаты опроса петербургских наркопотребителей показали, что семьдесят процентов из них никогда не обращались в лечебные учреждения из-за страха огласки.

Постановка на учет в наркологическом диспансере означает для человека автоматическое поражение в правах: невозможность работать на фармацевтических производствах, в метро, на предприятиях, где существует государственная тайна, невозможность получить право на ношение оружия и сдать на водительские права.

Понятно поэтому, что люди стараются лечиться анонимно или подпольно. А для этого нужно договариваться с наркологами.

Самый простой вариант: заведующий отделением обычного районного диспансера может лечить пациента в общей палате за наличный расчет, не оформляя нигде факт пребывания данного больного.

Использованные на лечение медикаменты можно списать на «мертвые души». Человека выписали из больницы 1 сентября, а выписку оформили с 1 октября.

Наркоман вряд ли будет возмущаться, даже если узнает об этом подлоге.

Стандартный курс лечения алкоголизма в государственной хозрасчетной клинике длится четыре недели и стоит порядка двадцати тысяч рублей. Вот и считай!

В частном секторе суммы крутятся уже совсем другие. Разброс цен — от пяти до пятнадцати тысяч долларов.

И в значительной степени это лечение — обычный «лохотрон».

Чем выше у нарколога задатки шоумена, тем больше он зарабатывает. Врачу нужно убедить пациента в том, что только он, доктор Имярек, может ему помочь.

Нигде в мире, кроме России и Украины, не лечат алкоголизм за один сеанс, а у нас подобные чудеса предлагает каждый второй медицинский центр.

Кодирование от алкоголизма стоит в среднем десять тысяч рублей, но нередко пациент получает вместо «алкостоп-коктейля» укол пенициллина. Расчет делается на то, что пациент и так поверит, что теперь ему нельзя пить.

Да, я знаю, никто ни в одной стране мира не может гарантировать выздоровление наркологического больного. Но у нас самая циничная система: врачу не выгодно это выздоровление, потому что тогда пациент перестанет приносить ему доход.

Чуешь, откуда ветер дует?

— Какой ветер? — встрепенулась я.

Я не лукавила. Я, действительно, не поняла, о каком ветре толкует Валерка. Причем здесь ветер? Какой ветер?

Должна признаться, что последние четверть часа я слушала разглагольствования деверя вполуха.

Как только он про наркологов заговорил, так я и отключилась.

Странный народ эти мужики. Человек в больнице лежит, вымотанный и морально и физически, а он с наркологическими проблемами навалился.

Родственничек называется! Нашел время и место грузить меня чужими бедами. У больничной койки сидит и грузит, и грузит! То плохо, это плохо!

Только не подумайте, что я всегда такая черствая и индифферентная.

Нет! Я читаю газеты и знаю, что Питер является лидером среди крупных российских городов по уровню наркотизации, а государственные наркологические диспансеры — это — бесчеловечные заведения. Холод, грязь, никаких лекарств, никакого ухода.

Там не лечат, там просто держат, и все.

И про то, как медсестры торгуют справками о том, что гражданин не состоит на учете в наркологическом диспансере, я тоже знаю.

Не сегодня на белый свет родилась! Сама такую справку покупала, когда поступала в автошколу.

В регистратуру районного диспансера обратилась, а мне два варианта на выбор предлагают: либо платное обследование у них пройти и потратить не только деньги, но и время, либо заплатить медсестричке всего-навсего сто рублей и получить справочку на руки тут же, «не отходя от кассы».

Естественно, я предпочла второй вариант и была при этом безумно рада, что легко отделалась.

Признаю, так поступать дурно. Нельзя потакать коррупционерам и взяточникам. Мне стыдно за свое поведение.

Из-за таких, как я, в нашей стране никогда не будет порядка.

Избитая фраза: «Все так делают!» — не оправдание. Я понимаю.

Мне должно было возмутиться, пожаловаться на порядки в районном наркологическом диспансере в вышестоящую организацию и вывести предприимчивых медицинских работников на чистую воду, а я предпочла борьбе за справедливость сторублевую справочку.

У меня не хватило гражданского мужества, сознательности и времени. Каюсь!

Я умильно посмотрела на деверя. Может, намекнет хотя бы, о чем он меня спросил? О каком ветре идет речь?

У Валерки на лице ни один мускул не дрогнул.

— Ладно, мать, — жестко сказал он, — кончай придуривать. Не прикидывайся глупее, чем ты есть на самом деле. Не разжалобишь!

Что значит «не разжалобишь»? Я с беспокойством заерзала в постели. С какой стати я должна стараться его разжалобить?

Разве я что-то натворила?! Нет!

Я не помню!

Я чиста!!!

За последнюю неделю я не сделала абсолютно ничего противозаконного, а если и были с моей стороны какие-то из ряда вон выходящие, не свойственные мне в обычной жизни поступки, то совершала я их только в силу стечения обстоятельств.

Ситуация складывалась таким образом, что я просто вынуждена была защищаться.

Да, признаю, я действовала не всегда адекватно, но ведь и условия, в которых я находилась, для меня непривычны. Одна, без мужа, в чужой стране, без знания языка…

Удивительно, как я вообще не сошла с ума и не натворила глупостей.

Так, были, конечно, кое-какие мелочи, незначительные проступки…

По здравом размышлении их и проступками-то нельзя назвать. Подумаешь, устроила скандал в пекинской опере и сломала туалет в поезде «Пекин — Шанхай».

У меня были на то причины.

Во всяком случае, я не совершила ничего непоправимого. Никого не убила, и даже не испортила дипломатические отношения между Россией и Китаем.

А могла бы, для этого имелись все основания.

Взять хотя бы то же покушение на Алсуфьева.

Я ведь искренне думала, что на его жизнь покушались! Потому и устроила истерику. Я испугалась.

Они сами виноваты. Зачем выпускать на сцену неопытных жонглеров? Они же у них не апельсинами жонглировали, а холодным оружием. Пиками и копьями, между прочим.

Пусть скажут спасибо, что я не знаю китайского. А то б вдобавок к истерике я на них еще и заявление в китайскую милицию накатала.

Честное слово, я бы не стала церемониться. Нельзя все и всем спускать! Каждый человек должен иметь мужество отвечать за свои проступки!

Что же до сломанного туалета, то, по большому счету я вообще здесь не при чем!

За туалет отдельное спасибо надо Наталье Васильевне сказать. Это она во всем виновата.

Пусть Валерка с ней и разбирается.

Посмотрим, как у него это получится?

На «маму в законе» где сядешь, там и слезешь.

Она никому спуску не дает. Особенно своим сыночкам!

Я, например, обсуждать с ней инцидент с фиолетовой коробочкой из-под швейцарского крема не намерена.

Мою свекровь убеждать в чем-либо бесполезно.

А для меня главное — быть уверенной в своей правоте.

Навязывать свою точку зрения я никому, а тем более своей свекрови, не собираюсь. Я еще не сошла с ума.

Признаюсь, я перестраховалась!

Из-за Алсуфьева. Это он напугал меня своим рассказом про наркотики, дескать, тот кокер-спаниель, что наши вещи обнюхивал, наверняка на наркотики натаскан.

Ну, думаю, караул! Пропала!

Может, у китайцев мода такая: проверять вещи на всех железнодорожных вокзалах, и не только на входе в вокзал, но и на выходе?

Вдруг нас в Шанхае опять будут с собаками обыскивать?

Все ведь знают, как собаки на кошек реагируют.

А у нас на даче кот!

Своенравный, самовлюбленный и самоуверенный сиамский кот по имени Тим Чен Вей, которому никто не указ.

Господи, как же я по нему соскучилась!

Так вот, Тимка писает на нашем дачном участке в том месте, где захочет. А хочет он, понятное дело, там, где земля рыхлая. Зарывать удобнее!

Я как вспомнила, откуда землю в баночку насыпала, так в панику и ударилась.

Ясное дело, шанхайская псина сразу унюхает, что баночка котом воняет. Пекинская ведь унюхала.

Милиционеры, можете в этом не сомневаться, тотчас баночку велят открыть. Я открою…

А там земля!

Что они подумают?!

Что мне им говорить?! Как объясняться?!

Опять лепетать про земляную маску для лица или же выдать на голубом глазу трогательный рассказ свекрови об эмиграции дяди Васи?

Хрен редьки не слаще!

Я ведь не «мама в законе», которая говорит все, что ей взбредет в голову. Я себе такого позволить не могу, я должна думать о последствиях. Тем более что нахожусь в зарубежной поездке.

Поэтому я предпочла от баночки с землей избавиться.

Нырнула под полку, вытащила оттуда свою дорожную сумку, из сумки достала баночку из-под дорогого когда-то моему сердцу крема и кинулась к окну…

Не тут-то было!

Как я ни старалась, как ни мучилась — открыть окно не смогла.

Я — к Алсуфьеву!

Думала, разбужу, пусть откроет.

Снова неудача! Алсуфьева добудиться не смогла.

Есть же люди счастливые! Спят, хоть из пушки пали!

Вот я и решила, что самое разумное в сложившейся ситуации — это выбросить баночку в туалет.

Я ведь не думала, что она там застрянет!

Нет, не так! На самом деле я как раз таки об этом подумала.

Сразу, как только увидела унитаз, так и подумала. Поэтому я не стала выбрасывать баночку целиком. Я решила, что будет достаточно высыпать в унитаз только землю, а баночку можно вымыть и оставить на подоконнике, или еще где-нибудь.

Пустая баночка из-под крема ни у кого не вызовет подозрений. Верно ведь?

Я думала, так будет лучше всего.

В этом моя беда! Я слишком много думаю!

Поезд качнуло на повороте, баночка выскользнула из рук и упала в горшок, а я нажала на педаль спуска. Машинально нажала.

Круглая баночка фиолетового цвета скользнула с потоком воды в трубу и там застряла. Я схватилась за сердце. Унитаз с громким журчанием быстро заполнялся водой.

Я опомнилась, сняла ногу с педали и поспешно покинула место преступления.

После нас хоть потоп!

Не думаю, чтобы меня мог кто-то увидеть. Дело было глубокой ночью. Я, например, никого не видела.

К тому же туалет был мужской!

Я ведь не знала, что в китайских поездах повышенной комфортности туалеты делятся на мужские и женские. Вот и зашла в первый попавшийся, совершенно не обратив внимания, что над дверью висит светящееся табло с мужской фигуркой.

А утром смотрю… Кошмар какой!

Нет худа, без добра!

Вряд ли на меня теперь кто подумает. С какой стати интеллигентная женщина будет ночами шариться по мужским туалетам?

Хотя, конечно, все равно неприятно. Глупая такая ситуация. Глупая и смешная. Я даже Алсуфьеву ничего не сказала.

Неловко как-то!

Все языковой барьер виноват. Если бы проводницы говорили по-английски, я бы, вполне вероятно, пошла к ним и сказала: «Девочки, у вас туалет не работает. Сломался!»

А так куда я пойду? Да еще ночью?

Страшно вспомнить, сколько мне пришлось пережить за эту поездку. Сплошная нервотрепка, а не поездка!

А мысли?! Чего и чего я только за эту неделю не передумала, чего и чего себе только не нафантазировала! Особенно по ночам.

В постель ложишься, а сна нет. Лежишь и думаешь, думаешь, думаешь…

Иной раз до того без сна долежишься, что ум за разум заходит. Какие только фантастические версии не лезли мне в голову в эти часы ночного бдения.

Пыталась отвлечься, думала о том, как переделать клумбы на даче, куда пересадить тюльпаны, куда крокусы…

Пробовала слонов считать. Овечек.

Все для того, чтоб уснуть!

Толку чуть. Не идет сон, хоть ты тресни.

А если и задремлешь, покою все равно нет. Нелепые ночные мысли и предположения плавно перетекают из яви в сновидения и усиленные фантастическими образами из ночных кошмаров с утроенной силой терзают воображение.

«Свят, свят, свят! Господи, милостив, буди мне грешной».

Достала меня эта поездка, ничего не скажешь!

Украдкой перекрестившись, я посмотрела на деверя.

Странный он сегодня какой-то. Сидит, набычился и смотрит волком.

Совсем с ума сошел? Зачем он так на меня смотрит? Того и гляди дырку просверлит.

Мне от такого Валеркиного взгляда даже дурно стало. Под ложечкой засосало, тошнота поднялась и слабость в членах, как при сотрясении мозга.

А может…?

Глупости! Не может! Сотрясения мозга у меня не может быть по определению.

Я ведь только что все проанализировала и пришла к выводу, что ничего со мной страшного не случилось.

Обычное дело. Я просто не знаю, почему нахожусь в больнице. Не помню. Забыла!!!

Бывают же у людей провалы в памяти. Не у меня одной!

Главное — не расстраиваться и не паниковать. А то только хуже будет!

Когда я в расстроенных чувствах, я вообще себя плохо помню.

Хотя память у меня на самом деле хорошая. Все говорят.

Я справлюсь. Уверена. Не сейчас, так потом, но я обязательно вспомню.

Нужно только привести нервы в порядок.

Я глубоко вдохнула, задержала дыхание и с шумом выдохнула.

Я ведь не падала?! Где я могла упасть?!

Если бы я упала, у меня бы чего-нибудь болело. Обязательно.

Я это знаю наверное. Я уже столько раз за свою жизнь падала — не сосчитать.

У меня и по гороскопу выходит, что ноги — это мое слабое место.

Не в том смысле слабое, что ноги у меня некрасивые, а в том смысле, что они у меня травматические.

И действительно, чаще всего меня подводят именно ноги. Лодыжки. Подворачиваются.

А там уж как повезет. Каким местом приложишься, то потом и болит.

Я поочередно подвигала под одеялом ногами. Обе на месте! Нет ни гипса, ни бинтов.

Интересно, который сейчас час?

За окном светло. И туман рассеялся!

Какой густой туман был сегодня утром. Когда мы завтракали.

Точно! Я ж говорила себе, что все вспомню. Вот и вспомнила.

Был страшный туман, и мы с Сергеем завтракали в ресторане отеля. Я еще, помнится, сокрушалась, что из окна ничего не видно. Такой вид был бы красивый, и на тебе!

Мы позавтракали…

Может, я отравилась? Чего-нибудь съела не то? Или несвежее, например…

И попала в больницу с отравлением?

Нет. Это не отравление. Можете мне поверить.

Абсолютно не те симптомы.

Я заискивающе посмотрела на деверя. Может быть, скажет, что со мной случилось? Наверняка ведь знает!

А еще говорят: «Лучше четыре деверя, чем одна золовка».

Сомневаюсь, чтобы золовки служили полковниками в Федеральной Службе Безопасности. Хотя…

Хотя мне то какая разница, есть женщины-полковники в ФСБ или нет. Я ведь заново выходить замуж не собираюсь. Меня в браке со Славочкой все устраивает.

Послал же бог родственничка!

Пусть не надеется, сама я расспрашивать его больше не буду. Не хочет говорить, не надо!

Надулся, видите ли, что я невнимательно его слушала.

Да, я пропустила кое-что из сказанного Валеркой мимо ушей.

Ну и что?! Что в этом такого страшного?

Какой спрос с больного человека?

Он бы, окажись на моем месте, внимательно меня слушал?

Сомневаюсь.

Как можно внимательно слушать, когда все болит?

Нет, это невозможно! В том-то и дело, что у меня ничего не болит!

Дискомфорт возникает только под пристальным взглядом деверя.

Чего он злится? В чем меня подозревает?

Можно подумать, я в чем-то перед ним виновата.

Да, он действительно пару раз вытаскивал меня из неприятных ситуаций.

Ну и что?

Я ведь его невестка! Жена старшего брата, между прочим. Для чего же существуют на свете родственники?

Кошмар какой!

Итак, начинаем от печки…

Моя мама всегда говорит, если что-то забыла, вспоминай по порядку.

Я позавтракала… Свежевыжатый арбузный сок, обезжиренный натуральный йогурт с кукурузными хлопьями, яичница глазунья с жареным беконом, свежие овощи (помидоры, огурцы, зеленый салат), сыр, оливки, жареные грибы (совсем немножко, можно сказать, только попробовала), чай с молоком, парочка слоек (выпечка в Китае отменная, кто бы мог подумать), фрукты (персик, дыня, мангостан).

Ничего удивительного, я всегда много ем, когда нервничаю.

Вспомнить бы еще, почему я сегодня понервничала?

Не из-за шубки же в самом-то деле?

Смысл нервничать из-за покупки, которую еще не сделала?

Обычно переживаешь потом, дескать, правильно ли сделала, что купила, не переплатила ли, того ли цвета выбрала, того ли фасона.

Нет, сегодня утром меня беспокоило что-то другое…

Что?!

Не помню.

Итак, я позавтракала, вышла из отеля и отправилась за покупками.

На Нанкин Роуд.

Ну, отправилась и отправилась. Молодец!

А дальше то что было?

Что со мной произошло потом?

Почему я затрудняюсь восстановить в своей памяти последующие события?

Закон самосохранения?

Мою память отшибло от страха?

Я боюсь вспоминать, потому что натворила что-то ужасное?

Оберегаю себя?

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!….

— Валерочка, — прошелестела я внезапно онемевшими губами, — скажи мне правду. Не томи! Я убила его?! До смерти?!!

Глава 21

— Ну все, мать, все. Хватит, уймись. Виноват. Совсем забыл, что у тебя такое неуемное воображение, — оправдывался деверь, наливая воду из бутылки в стакан. — На-ка вот, выпей и успокойся.

Я послушно протянула руку. Пить совсем не хотелось.

Хотелось плакать.

— Нет, это невозможно! Валера, ты меня не обманываешь? Нет?! Точно не обманываешь? А почему же тогда?.. Ой, я не знаю, что и думать. Валера, лучше скажи мне правду. Сразу. Я тебя умоляю! Я ведь все вспомнила. Все! Валерочка! Понимаешь?! Этот ужасный звук… Валера, он до сих пор стоит у меня в ушах. Он жив?

— Опять двадцать пять! Говорю же тебе, жив! Жив твой китаец. Оклемался. Зачем мне тебя обманывать? Правда, не могу сказать, что здоров. Звук у нее в ушах стоит… А ты как думала? Приложила мужика дверью будьте-нате, а теперь жалуешься. Звук ее, видите ли, беспокоит. Скажи спасибо, что лоб у твоего преследователя крепкий.

— Ничего я не жалуюсь, — на мои глаза навернулись слезы, а уголки рта поползли вниз. — Просто я не понимаю. Сколько можно смаковать подробности? Думаешь, мне приятно?

— Да, уж, история, мать, не из приятных. Это ты верно сказала. Старика надо благодарить, что все так благополучно закончилось.

— Старика? — В голове мелькнула какая-то неясная мысль. Сверкнула молнией и пропала. — Ты имеешь в виду доктора?

— Доктора? А, ну конечно, докторам тоже надо спасибо сказать. Они достаточно быстро привели тебя в чувство. Китайская медицина творит чудеса. Но я другое хотел сказать…

— Подожди, подожди, Валера, что значит другое? Ты про меня еще ничего не сказал. Что со мной? Какие чудеса китайской медицины? Почему я под капельницей?

— Все нормально, мать, успокойся. Про чудеса это я к слову сказал. Ничего с тобой страшного не случилось. Обычный обморок.

— Обычный обморок, — задумчиво повторила я, недоверчиво глядя на деверя.

Что-то он явно не договаривает.

Я ведь не сегодня на белый свет родилась. В том смысле, что это у меня далеко не первый обморок. Я уже столько раз за свою жизнь туда падала (раз шесть, наверное, если не семь), и никогда мне после этого не ставили капельницу.

Правда, я и к врачу после обморока ни разу не обращалась.

Какой резон обращаться за медицинской помощью, если знаешь причину, по которой ты в этот самый обморок упала?

Вот, например, последний раз, то есть теперь уже в предпоследний, я потеряла сознание от духоты. Стояла в метро на «Техноложке», внизу, на переходе, зимой, в шубе. Ждала подругу.

Та опаздывала.

Я постояла, постояла, чувствую, жарко, душно, сейчас упаду. И упала.

Рядом стоящие, тоже кого-то поджидающие тетки меня быстренько подобрали и прислонили к стенке.

Я вроде бы как очухалась. Стою, правда, чуть жива, но звон в ушах прошел, желтая пелена с глаз спала…

Тут и подружка моя запоздавшая подоспела. Поблагодарила теток за оказанную помощь, подхватила меня под руку и поволокла к эскалатору.

Поднялись мы наверх, и наверху, на свежем воздухе мне тотчас стало легче.

Я отдышалась, потом мы зашли в кафе, посидели, выпили чайку с пирожными и отправились по своим делам, то бишь по магазинам.

Ни мне, ни подруге и в голову тогда не пришло скорректировать планы, и вместо шопинга отправиться в поликлинику.

Лучшее — враг хорошего.

На этот раз все тоже предельно ясно. Я упала в обморок от страха. Понятное дело!

Я испугалась, что китаец умер. В том смысле, что я сама его того-с… Отправила на тот свет. Нечаянно, разумеется.

Конечно же, я не хотела его убивать! Зачем?

Я действовала импульсивно. Я защищалась.

В юриспруденции это называется — превысить меру самообороны. Или как-то там по-другому, но очень похоже. Вот я и превысила. То есть на самом-то деле я не превысила, китаец жив (если верить Валерке), но тогда я подумала, что превысила.

Испугалась и грохнулась в обморок.

Зачем было вызывать врача?

Может, на этот раз меня очень долго не могли привести в чувство? Не справились своими силами, вот и позвали?

Кто? Кто пытался привести меня в чувство? Кто вызвал врача?

Как я попала в больницу?

Хорошо еще, что в больницу, а не в тюрьму…

Кошмар какой!

Как Валерка узнал, что я в больнице?

Слишком много вопросов…

Я вообще ничего не помню и ничего не знаю.

— Валера!

— Аюшки?

— Что «аюшки»? Валера?! Можешь ты толком объяснить, что происходит? Почему я должна вытягивать из тебя информацию клещами? Кто меня сдал в больницу?!

— Я ж тебе говорю: старик.

— Старик?

— Старый китаец. В чем душа только держится. Кстати, немного говорит по-русски. Он шел за тобой от самого отеля. Говорит, хотел предупредить. Боялся, что этот наркоман отберет у тебя сумочку.

— Стоп, Валера. Подожди. Я не поняла, сколь их было, этих стариков?

Один хотел отобрать сумочку, другой хотел предупредить… Получается, их было двое?

— Нет, мать, старик был один. Тот старый лифтер из «Парк Отеля», куда вы заходили с Алсуфьевым. Он случайно встретил тебя сегодня утром и узнал в тебе вчерашнюю посетительницу. Старик обратил внимание, что тобой интересуется парочка молодых наркоманов. Сначала парни разглядывали твою фотографию, потом один из них отправился за тобой. Старик пошел следом. Говорит, что на всякий случай. У него было нехорошее предчувствие. В какой-то момент он отстал и потерял вас из виду. Когда прибежал в тот двор и зашел в хибару, то увидел, что вы оба, и ты и твой преследователь, лежите без чувств. Он вызвал милицию и врача.

— Теперь понятно, почему старичок остался жив. Я ударила совсем не его, а другого. Бедненький. Оказывается, он вовсе и не думал меня преследовать. Он хотел мне помочь. Идиотка несчастная! Я ведь думала, что он следит за мной. Понимаешь, Валера? Я тоже его узнала. Я так себя накрутила, ты не представляешь! Молодого я даже не заметила. Странно! Ой! А где моя сумочка? Там паспорт! Ты проверял? Деньги целы?

— Думаю, да. — Он достал из стенного шкафа сумку и подал мне. — Посмотри!

— Не знаю, Валера, — я пошарила свободной рукой в сумке. — Кошелек на месте, паспорт тоже… Вроде бы все цело…

— Так я и думал, — с довольным видом кивнул деверь. — Парень сказал правду. Он следил за тобой вовсе не с целью ограбления. Ему был нужен Алсуфьев. Китаец надеялся, что ты выведешь его к Сергею. Когда ты вышла из отеля одна, парни разделились. Один остался дежурить возле отеля, другой отправился за тобой. На тот случай, если Сергей к тому времени уже покинул отель и поджидает тебя в каком-то условленном месте. За тобой, мать, следили из-за Алсуфьева.

— Выходит, что мне ничего не угрожало?

— Выходит, что так. По крайней мере, до тех пор пока ты была одна. Без Алсуфьева.

— А-а-а, понятно. То есть ты хочешь сказать, что этот молодой китаец не хотел ничего плохого. Он не собирался меня обижать? Просто шел за мной по пятам? Молча? Получается, я первая на него напала?

— Получается, так.

— Не знаю, Валера. Тебя послушать, так я сама во всем виновата, — фыркнула я обиженно.

Согласитесь, обидно? А вы бы на моем месте не обиделись?

Деверь гневно фыркнул в ответ:

— А тебя послушать, так ты всегда не при чем. Как говорится, не при делах! Вся из себя белая и пушистая. Удивляюсь Славкиному терпению. Почему он тебе во всем потакает?

— А почему бы ему мне не потакать?! — приосанилась я. — По-твоему, я плохая жена?

— Не выдумывай! Я совсем не это хотел сказать. Ты прекрасно знаешь, о чем я, но специально уводишь разговор в сторону.

— Я специально увожу разговор в сторону?! Ну, знаешь, Валера! Это ты уводишь разговор в сторону. Битый час уже жду не дождусь от тебя объяснений, а ты мне все зубы заговариваешь. Не хочешь говорить?! Не надо. Не говори! Только зачем на меня все сваливать?

Деверь надулся, поиграл желваками.

— Ладно, Валера, — я примирительно протянула к нему руку, — не обращай на меня внимания. Признаю, я перегнула палку. Но ты сам виноват. Ты же видишь, в каком я состоянии? У меня голова болит! Просто раскалывается…

— Может, доктора? — вскинулся деверь.

— Спасибо, не надо. Не до этого. Мне кажется, я сама справлюсь. Лучше объясни толком, чем и кому помешал Алсуфьев? Не понимаю. Он ведь не бизнесмен. Не политик! Он психолог. Обычный профессор. Зачем китайцам понадобилось за ним следить? Неужели же… Нет, так я и знала! А ведь я говорила… Я просила его, чтоб помалкивал. Умоляла. Я как чувствовала, Валера. Я права? Это как-то связано с прошлым?

— Нет, мать, прошлое здесь не при чем.

— Но ведь следили за ним китайцы. Я сама видела!

— Ну, положим, китайцы — простые исполнители. Заказчика надо искать в России.

— Что значит «заказчика надо искать в России»? Какой заказчик, Валера?! О чем ты?! Ты хочешь сказать, что Алсуфьева заказали? Моего Алсуфьева?! Эти китайцы должны были его убить? Ой, нет… — Я хлопнула себя по губам ладошкой. — Ч то я такое говорю?! Кошмар какой! Тьфу, тьфу, тьфу! Прости меня, господи. Он жив?!! Валера, что с ним?! Что с Сергеем?!!

— Жив-здоров твой Алсуфьев. Не волнуйся.

— Ты уверен?!!

— Уверен.

— Тогда почему ты решил, что его заказали?

— А ты думала, эти парни хотели взять у него автограф? Нет, мать, в этом деле замешаны очень и очень серьезные люди. Не устаю поражаться беспечности уважаемого профессора. Знал ведь, какая реакция может последовать. Должен был знать! Обязан.

— Но почему, Валера?! Почему?! Я тебя умоляю?!

— Как это почему, мать? Ты ведь была на конференции? Слышала доклад Алсуфьева?

— Слушала, — поправила я Валерку. — Слушать и слышать — это далеко не одно и то же. Да, я сидела в зале во время Сережиного выступления, но… Валера, что ты ко мне пристал? Психология не моя специальность. Я не могу вникнуть, когда мало что понимаю из сказанного. Не знаю, как ты, а я сразу же отвлекаюсь. У меня мысли сами перескакивают на другое. Зачем мне голову забивать всякими непонятными терминами, которые, я это знаю наверное, все равно через пять минут у меня из головы выскочат? У меня и так голова слабая! Ты хочешь, чтобы я в самом деле с ума сошла? Да? По-твоему, мало я в ней держу всякой полезной и бесполезной информации, я теперь должна была еще и психотерапией заняться.

— Ты сама захотела. Разве не так? Я тебя в Пекин на научную конференцию не посылал. — Моего деверя не так-то легко сбить с толка.

— Правильно, — негодующе фыркнула я, — не посылал. Я не спорю. Сама поехала, сама и расплачиваюсь. Не знаю, правда, за что. Неужели это так трудно, сказать, что натворил Алсуфьев? Буквально в двух словах.

— Ну, если в двух словах, то твой Алсуфьев ни много ни мало, а создал алгоритм освобождения от психологической зависимости от наркотиков.

— ???

— За что купил, за то и продаю. Не удивляйся. Ты ведь знаешь, наркота не мой профиль. Я не в теме. Повторяю с чужих слов. Мне сказали, что твой Алсуфьев — гений. Якобы решение проблемы лежало на поверхности, а додумался только он.

— Ты хочешь сказать, что Сережа решил проблему излечения от наркотической зависимости?

— Так мне объяснили специалисты.

— То есть у нас в стране теперь не будет наркоманов? Во всем мире не будет?! Всех вылечат?!!

— Не совсем так. Положительный результат дает только комплекс лечебных мероприятий: медикаментозная терапия, психотерапия, работа психологов по мотивации пациента на воздержание от потребления наркотиков. Алсуфьев, как ты сама понимаешь, работает только в одном из этих направлений. Насколько я понял, разработанный им метод состоит в индивидуальном подборе особых приемов на основе наблюдений за поведением больного, дескать, организм человека сам подбирает действия, помогающие снять напряжение. Это в общих чертах, разумеется.

— Та-ак! Я помню… Сережа говорил мне, что ошибка многих психологических методов в том, что предлагаемые рекомендации не подходят конкретному человеку в конкретный период времени. Он говорит, одному, например, чтобы погасить возбуждение и прийти в расслабленное состояние, необходимо походить из угла в угол. Другого в состоянии возбуждения колотит нервная дрожь, значит, для того, чтобы он успокоился, ему нужно потрястись.

— Что-то типа того. Повторяю, я не специалист. Но отзывы специалистов весьма и весьма положительные. Говорят, это прорыв!

— Так это же хорошо, Валера! Ничего не понимаю. Столько лет ученые всего мира бились над этой проблемой, а Алсуфьев, получается, ее решил. Это же Нобелевская премия! Почему он должен кого-то опасаться?

— Я вижу, мать, ты совсем с ума съехала…

— А мне не с чего! — огрызнулась я. — Где у меня ум-то? Знаешь, как говорится, волос долог, ум короток. — Я разъяренно тряхнула гривой неприбранных волос.

— Ладно тебе прибедняться. Уничижение паче гордости. Ты лучше мозги включи! Недаром же я распинался тут перед тобой о наркологическом бизнесе. Это же очевидно, как дважды два — четыре. Все лежит на поверхности.

— Правильно, для тебя все очевидно! Все лежит на поверхности! Потому что ты, Валерочка, привык. А мне каково? Ты себя на мое место поставь. Я в шоке! В шо-ке! Понимаешь? Нет, ты не понимаешь. Алсуфьева заказали, а ты улыбаешься. Не вижу ничего смешного. Сережа, между прочим, мой единственный друг. В смысле мужчина. В том смысле, что у меня только подруги. Я с другими мужчинами вообще не дружу. Только с ним! С детства дружу. А ты?.. Ты, Валерочка!.. Я от тебя такого не ожидала!

— Я сам от себя такого не ожидал, — устало сказал Валерка. — Если честно, ругаю себя последними словами. Знал ведь, что ты в Китае. Знал. Мне мамаша сказала. Надо было бы сразу к коллегам обратиться, выяснить, что это за конференция такая, на которую ты отправилась. А я тянул до последнего. Дождался, пока этот Погребняк…

— Погребняк?

— Известный питерский авторитет Леонид Погребняк, он же Погреб, он же Леонид Левандовский… Кстати, фамилия Левандовский тебе ни о чем не говорит?

— Почему это не говорит? Говорит. В параллельном классе со мной учился мальчик с такой фамилией. Только имя у него было другое. Ты сказал, Леонид? Нет, в нашей школе другой Левандовский учился. Дай бог памяти, то ли Вова, то ли Витя. Точно не помню. Давно дело было. А что?

— Да так, ничего. Проехали, мать. Не парься. Это я на всякий случай спросил. Ты ведь у нас дама общительная. Вдруг, думаю, ты и с этим в приятельских отношениях. С тебя станется.

— Гм, — вскинулась было я.

Мне показалось, что деверь иронизирует. Потом подумала и успокоилась. Рассудила, что это комплимент. Чего здесь такого-то? Я действительно девушка общительная. Этого у меня не отнимешь. Мне со всеми интересно общаться, вот я и общаюсь. Чего букой-то быть? Что в этом хорошего?

— Так вот Леонид Левандовский попал в поле зрения правоохранительных органов в начале девяностых годов прошлого века. Поначалу как член одной из питерских преступных группировок, потом как ее лидер. Свой криминальный капитал этот преступный клан сколотил в основном на торговле наркотиками. Лет пять назад в ходе одной масштабной операции, подготовленной коллегами из Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков, Левандовский был задержан. Доказательств его вины, казалось бы, собрано было достаточно для того, чтобы засадить его за решетку лет эдак на…цать, но в суде адвокаты дело развалили, и Левандовский оказался на свободе. От такого бешеного успеха он совсем оборзел и вдобавок к наркотическому бизнесу решил заняться еще и бизнесом наркологическим. Он сменил свою одиозную фамилию Левандовский на менее благозвучную Погребняк (не стал мудрствовать, воспользовался своим же старым погонялом Погреб) и открыл в предместьях Питера парочку частных наркологических клиник. Сейчас на подходе еще одна. Уже в самом Питере. Получается, безотходное производство! Прости за цинизм.

— Гм, сами лечим, сами и калечим.

— В корень смотришь. Все под контролем одной криминальной группировки. Все схвачено! А тут твой Алсуфьев со своим научным открытием! Сечешь момент?

— Я - то секу, а он-то откуда узнал? Этот твой Леонид Левандовский? Ведь доклады публикуют после научной конференции, а не до нее? — Меня не так то легко сбить с толку.

— Как Левандовский узнал про новый метод лечения, разработанный Сергеем, я не знаю. Это еще предстоит выяснить. Очевидно, в деле появятся новые фигуранты. Знаю только, что обеспокоился Левандовский не на шутку и собирался устранить Алсуфьева физически. Что называется, решить проблему кардинально. По-своему! Нет человека, нет проблемы. Но, к нашему всеобщему счастью, дело у Погреба на этот раз не заладилось.

Первоначально предполагалось, что профессору дадут возможность уехать на конференцию в Китай, и там уберут. Отравят. Естественно, что сделать это намеревались прежде, чем Алсуфьев успеет прочитать свой эпохальный доклад. Но от этой задумки пришлось отказаться. Левандовского подвели. Человек, который должен был подсыпать яд профессору, внезапно заболел.

— Не рой яму другому, — с удовлетворением сказала я. — Вот проститутка!

— Кто? — Опешил деверь.

— Как это кто? Аспирантка, конечно. Разгон! Ни стыда, ни совести. Отравить хотела… Это за все-то хорошее. Нет, это невозможно! Вот она, людская благодарность. Ведь это он ей доклад написал. Алсуфьев! А она!.. Проститутка! По-другому не скажешь. Ну что ты так смотришь на меня, Валера? Не ожидал? Думаешь, я совсем уже дурочка? Не в состоянии вычислить преступника?

— Признаться, не ожидал…

— Это же очевидно! Ты сказал, что человек Левандовского внезапно заболел и не смог поехать, чтобы… Чтобы… Нет, язык не поворачивается такое сказать. Жуть! Просто жуть. Кошмар какой! В какое время мы живем? Валера?! Скоро страшно будет детей одних на улицу выпускать. Ведь если б я не поехала вместо нее с Сережей в Китай, она бы там его… Проститутка! Ну что ты смеешься? Не могу, Валера. Честное слово! Это нам крупно повезло, что она внезапно заболела и нарушила планы этого… Твоего Левандовского. Тоже хорош… Не знаю даже, как и обозвать его? Нет слов, одни буквы. Живого человека «заказать»! Из-за денег! Я уверена, эта Разгон с Левандовского тоже деньги получила. Это она разболтала ему о Сережином открытии. Больше некому. Они ведь с Алсуфьевым на одной кафедре работают. Небось шпионила, рылась в его бумагах, подслушивала, а потом сдала этому… Проститутка!

— Да нет, мать…

— Что нет?! Что нет, Валера, я тебя умоляю?! Скажешь, она не…

— Скажу, что ты ошибаешься. Разгон не знала о научном открытии Сергея. Левандовский узнал о нем из других источников. Он действительно предполагал привлечь свою давнюю приятельницу для устранения Алсуфьева, но использовал ее вслепую. Она говорит, что не знала причины…

— Правильно, она тебе скажет! Ты ее больше слушай. Отвечать за свои проступки никому неохота. Поражаюсь, Валера, твоей доверчивости. Разве можно верить на слово такой…Такой!..

— Проститутке. Согласен, мать, верить на слово таким людям нельзя. Но в данном случае я ей верю. У меня есть для этого все основания.

— ???

— Это она сдала Левандовского!

— Как сдала???

— Просто. Просто позвонила в милицию и сдала. Рассказала, что некий Леонид Погребняк со товарищи готовят покушение на всеми уважаемого профессора Алсуфьева. Звонок, понятное дело, был анонимным. Но спецслужбы вычислили Разгон на счет раз. Многолетняя любовница известного питерского авторитета давно была у них на примете. Разгон допросили, и она все выложила как на духу. Левандовский якобы прочил ее на должность главного врача своей новой клиники. Она дала согласие на совместную работу, понятное дело, ни сном, ни духом не подозревая о криминальной деятельности своего давнего знакомого. Такая вот она по жизни вся недогадливая. Доверчивая вся такая. Поступила наша доверчивая в аспирантуру, начала писать диссертацию, и тут, как гром среди ясного неба, просьба Левандовского оказать ему «маленькую услугу». У нее, говорит, словно глаза открылись. Она, естественно, тут же позвонила в милицию. Как всякая честная и добропорядочная гражданка.

— И вы ей поверили?

— Почти. Как говорится, доверяй, но проверяй. Понятное дело, что все, что говорит Разгон, нужно делить на десять. И о многолетней криминальной деятельности своего любовника она знала прекрасно, и сдала его вовсе не из человеколюбия, а из страха за свою жизнь, и в милицию позвонила не сразу, как узнала о готовящемся преступлении, а только тогда, когда жареным запахло. Тянула до последнего, сказавшись больной. Надеялась, что Левандовский поверит в ее болезнь и место главврача наркологической клиники останется за ней. Позвони она сразу, все сложилось бы иначе. А так спецслужбы узнали о готовящемся покушении буквально в день вашего отъезда в Китай. Левандовского задержали, но вы с Сергеем были уже во власти его китайских подельников. Как бы то ни было, все равно Разгон нужно сказать спасибо. Во-первых, сообщила, куда следует, во-вторых, здорово спутала карты преступникам тем, что отказалась ехать в Китай перед самым отъездом. В последнюю минуту можно сказать. Им пришлось перестраиваться буквально на ходу. Хотел, кстати, у тебя спросить: Алсуфьев обнаружил пропажу портфеля или, как всегда, ничего не заметил?

— Почему это не заметил? — обиделась я. — Очень даже заметил. Сразу, как только прилетели в Пекин.

— Ну, положим, это не совсем сразу. Ведь портфель у него увели еще в Пулково. На стоянке такси.

— Ну и что? Думаешь, если б сразу заметил, смог бы его отобрать у воришек? Сомневаюсь.

— Да уж.

— Я вообще поражаюсь, Валера, о чем люди думают? Есть у них голова на плечах или нет? Зачем воровать у профессора доклад? Какой смысл? Он ведь сам его написал, значит, может написать еще раз. Восстановить по памяти. Даже если бы у нас не оказалось с собой случайно второго экземпляра, — тут я скромно потупилась, — я уверена, что Сережа прочитал бы доклад наизусть. Может, они дураки?

— Кто?

— Преступники.

— Нет, мать, — устало сказал деверь, к сожалению, это не так. Левандовский далеко не глуп. Положим, с портфелем это они, действительно, сглупили, но что касается их дальнейших действий, здесь, мать, не смеяться, здесь плакать хочется. Ты знаешь, что в Китае расстреливают за хранение наркотиков?

— И что?

— А то. В пекинское отделение милиции позвонил неизвестный и сообщил, что у русского туриста по фамилии Алсуфьев, отбывающего вместе со своей спутницей вечерним поездом из Пекина в Шанхай, имеется при себе героин, спрятанный в пластиковую бутылку…

— Из-под шампуня «Head & Shoulders», — торжественно закончила я.

— Гм, так я и думал. Героин все-таки был?

Я пожала плечами:

— Был, наверное. Не знаю. Я бутылку не открывала. Так что с уверенностью сказать не могу, что там в ней было. Я просто предположила. Вот ты сказал про анонимный звонок, и я вспомнила, как удивилась, что Алсуфьев так много шампуня с собой в дорогу набрал. Одна бутылка в ванной стоит, вторая в чемодане лежит. Совсем, думаю, чокнулся. Жениться пора. Сколько раз говорила ему, все без толку. И слышать не хочет. Женился б и горя не знал. Сидел бы, писал бы спокойно свои статьи и доклады, знал бы, что все остальное за него жена сделает.

— Про хорошую жену это понятно. Непонятно, куда ты бутылку с наркотой пристроила?

— Я?! Выбросила, конечно. На что она мне нужна? Я ведь не знала, что там наркотики. Я думала в ней шампунь. Разозлилась и выбросила. Обе!

— Куда?

— В корзину для мусора. Наверное. Нет, вру! Не в корзину, а в мешок. Точно, в мешок. В номере Сергея стояла тележка горничной, а рядом с ней мешок для мусора. Черный такой, большой. Пластиковый. Я выбросила бутылки прямо в этот мешок.

— Вот почему наркотик исчез из номера бесследно. Мои аплодисменты, мадам! — Деверь слегка поклонился.

— Да, ладно тебе, — зарделась я, не сумев скрыть удовольствия. — За оперу, между прочим, спасибо тоже мне надо сказать.

— За оперу?

— Ну да! — Гордо сказала я. — Сергей пригнулся в нужный момент из-за меня. Это ведь я его лягнула, когда мы были в Пекинской опере.

— Возможно, — задумчиво сказал Валерка, удивленно глядя на меня. — Возможно, ты и права, там тоже что-то готовилось. Прости, но про ваш с Алсуфьевым культпоход в оперу я не в курсе. На самом деле моим коллегам еще многое предстоит выяснить. Дело запутанное, сама понимаешь, много белых пятен. Так что готовься, мать, к беседе со следователем. А пока отдыхай. До завтрашнего дня ты еще побудешь в больнице, под наблюдением врача. Утром я тебя заберу. Завтра с утра у нас самолет. Надеюсь, ты помнишь, что у вас с Алсуфьевым билеты на завтра? Помнишь?! Вот и отлично. Значится, летим в Питер. — Он встал со стула и направился к выходу. — Да, забыл сказать, в коридоре у твоей двери охранник сидит. Китайские товарищи позаботились. Так что не думай ни о чем, не беспокойся, набирайся сил. Давай, мать! — Он подмигнул и вышел из палаты, плотно притворив за собой дверь.

Я тяжело вздохнула. Плакала моя шубка из голубой норки.

Примечания

1

Что не убивает меня делает меня сильным (нем.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg