«Детектив США. Книга 2»

2444

Описание

В настоящий сборник детективов США вошли повести Эда Макбэйна «И пусть даже одержимые злом», Оливера Блика (псевдоним Росса Томаса) «Честный вор» и Джадсона Филипса «Город слухов».



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Детектив США Выпуск 2

Эд Макбейн И пусть даже одержимые злом…

Глава первая

Бобу и Фей посвящается

Они сели на паром в Вудз-Хоуле — высокий темноволосый мужчина с карими глазами и девятилетняя белокурая девочка, его дочь. Под колесами их «плимута» скрипнули доски грузового трапа, огромный люк парома поглотил машину, и мужчина, последовав указаниям бешено жестикулировавшего оператора, принял вправо и остановил «плимут» сразу за «кадиллаком».

Дочь плыла на пароме впервые, и в лобовом стекле отцу было видно отражение ее карих глаз, широко раскрытых и испуганных. Руки крепко вцепились в маленькую сумочку, лежавшую на коленях. Она была одета в голубое хлопчатобумажное платье с пышной юбкой, а золотистый «конский хвост» был стянут на затылке ярко-синей лентой. Выглядела она очень взрослой и очень нарядной. Он положил ладонь на ее руки, вцепившиеся в сумочку.

— Одно пенни для Пенни, — прошептал он, и улыбка расцвела на ее губах, а на щеках образовались ямочки. «Именно улыбка выдавала теснейшее родство, — подумал он, — эта внезапная сияющая улыбка». Именно эта улыбка проникала в самое его сердце, именно от этой улыбки становилось больно, и от этой саднящей боли не могли защитить никакие наслоения привычной суровости. На какое-то мгновение улыбка мелькнула и в его карих глазах. На какое-то мгновение воспоминания, закружившись, заметались под потолком паромного трюма и, низвергшись вниз, в темные углы машины, вернулись к нему.

Он попытался заглушить их. Осознанно холодно попытался изгнать их. Именно память привела его сюда, но он не должен позволять памяти затмить разум. Мысль должна быть холодной, четкой и ясной. Мысль…

В окне, с той стороны, где сидела Пенни, показалась голова. Голосу была предпослана вежливо-ненавязчивая улыбка:

— Будьте любезны выключить мотор, сэр, и поставьте, пожалуйста, машину на ручной тормоз.

— Разумеется, — ответил он. Голос у него был глубокий и хорошо модулированный, тренированный, сразу запоминающийся. Он посмотрел вслед оператору, повторяющему то же самое водителям остальных автомобилей. Был ли в прошлом году на пароме этот же человек? Он не мог вспомнить.

— И все лицо у него покрыто веснушками… — напомнила Пенни.

— Ну конечно же, это Конопатый Малахия, — ответил он, — разве ты не знала?

Он с восхищением взглянул на нее, на ее цветущее личико, мгновенно ставшее очень внимательным. Глаза ее глядели на него с состраданием.

— Расскажи мне о Конопатом, — попросила она.

— По пути наверх, — ответил он, — пошли, моя хорошая.

Он выключил двигатель и помог ей выбраться из машины. Как только ее ноги коснулись палубы, она взяла его за руку. Так, держась за руки, они прокладывали путь между припаркованными автомобилями, направляясь к переднему трапу.

— Ну, что там насчет Конопатого? — напомнила она.

Рассказы о Малахии всегда начинались одинаково. Однако именно это стандартное начало и приводило ребенка в восторг. Однажды вечером четыре года назад — Пенни тогда было только четыре — так начала этот рассказ Мэри. Тогда они еще жили в Стьювезанттаун. Первый рассказ о семействе Малахией был о дядюшке Майке Малахия, крепком парне, который мог сдерживать дыхание под водой в течение невероятных двенадцати часов.

— Давным-давно, — начала тогда Мэри свой рассказ, — в семействе по фамилии Малахия жил-поживал человек по имени дядюшка Майк Малахия.

Таким было начало. Он остановился тогда на пороге дочкиной комнаты и поглядел на жену, рассказывавшую сказку. Свет от туалетного столика заплетал ее волосы в воздушную, искрящуюся золотом паутину. В течение пятнадцати минут Пенни слушала, затаив дыхание, затем Мэри закончила рассказ словами, также ставшими позднее образцом для всех историй: «И дядюшка Майк Малахия со всей семьей Малахия зажили счастливо до конца своих дней».

«Семейство Малахия, — подумалось ему, — но не семейство Блейк. Ни Мэри Блейк, и ни Закария Блейк, ни даже, может быть, Пенни Блейк». Он бессознательно сжал рукой ладошку дочери.

— Давным-давно, — начал он, — в семействе по фамилии Малахия жил-поживал мальчишка по имени Конопатый Малахия.

— Он был его кузен? — спросила Пенни.

— Да, он был его кузен, — ответил Зак.

— Значит, его звали кузен Конопатый Малахия, правда?

— Да, его звали кузен Конопатый Малахия.

— А дальше, пап?

— У него были самые яркие, прямо-таки светящиеся веснушки. Больше ни у кого на свете таких не было, но эти самые веснушки доставляли ему немало огорчений…

Паром отчаливал. Он тихо отошел от причала и взял курс на Уайнгард-саунд. Зак продолжал свою сказку, пока они карабкались на верхнюю палубу. Он нашел свободную скамейку, и они сели. Спустя минут двадцать он закончил рассказ теми же словами, что так давно придумала Мэри, и сидел, обняв девочку, глядел на чаек над головой. Всякий раз, когда они вскрикивали, ему казалось, что они повторяют единственное мучительное слово.

И слово это было «Мэри».

Остров Виноградник Марты выглядел зловеще.

Год назад он таким не казался. Даже когда Зак покидал его после всего случившегося, даже когда паром вез страшный груз, — даже тогда остров не выглядел таким страшным, каким он показался сейчас. Может, просто день такой. Может, все дело в сером тумане, покрывшем остров.

Прошлым летом светило солнце, это был невероятно яркий, солнечный месяц, который он провел с женой и который они назвали своим вторым медовым месяцем, хотя первого у них не было. Для того путешествия вдвоем они оставили Пенни с бабушкой. Они отправились на Виноградник Марты, так как слышали, что это островок, нетронутый временем, островок грохочущего прибоя и удаленных от моря прудов, островок пустынных прибрежных тропинок, кружащих в небе крачек и крикливых стай чаек — островок, удаленный от ежедневной суеты и гонки.

А тем летом он как раз и оказался в крупнейшей в истории телевидения схватке на стороне одной из противоборствующих компаний, в этой драке без правил, где все средства хороши, в борьбе не на жизнь, а на смерть, за самое теплое место в телекорпорации «Резеньяк». Эд Лиггет, безжалостный интервьюер, превративший серьезнейшую получасовую программу в товар, о котором мечтали рекламодатели, ушел из студии. Во всей теле- и радиосети «Резеньяк Броудкастинг» не было журналиста, который бы не жаждал заполучить это место.

Получил его Зак.

Ему пришлось как следует выложиться, чтобы получить его. Всегда приходится выкладываться, чтобы заполучить то, чего ты действительно хочешь. Но потом, после всего случившегося на «Винограднике», он этого больше не хотел. Он сообщил об этом обоим боссам. Сначала Розенвальду, а затем Дебуаньяку. Они сказали, что понимают его. Они вернули ему его старую коротенькую радиопрограмму новостей с комментариями в 18.15. Сейчас он понимал, что отказался от своего единственного счастливого шанса. Его лицо могло бы стать таким же известным, как лицо Эда Лиггета. Но в то время ему не хотелось демонстрировать свое лицо. Он желал лишь темного тихого угла и анонимности радиомикрофона.

Судно причалило к разгрузочной пристани в гавани Уайнъярд.

Зак и Пенни вернулись к своей машине и ждали очереди на выгрузку. Пристань была запружена автомобилями и людьми. Женщины махали прибывающим. Мужчины в шортах приветственно раскрывали объятья. Какой-то человек, стоя за мольбертом у обшитой деревом стены зала ожидания, рисовал вид пролива, безразличный к толпе; он поворачивал голову от рисунка к морю и обратно. «Плимут» выбрался на пристань. Рядом остановился «кадиллак», ожидая пока аборигены не очистят пристань. Толпы прибывших на регату «с коктейлями» совершали моцион, автомобили были набиты гостями. Зак развернул «плимут» в противоположном направлении и направился в глубь острова.

— Как красиво, папа, — произнесла Пенни, — мы остановимся здесь?

— Мы едем в глубь острова, — ответил он, — в Менемшу.

— Правда? А индейцы там есть, папа?

— Есть. Рядом, в Гей-Хед.

Пенни на мгновение задумалась. Затем спросила:

— Это индейцы убили маму?

Вопрос встревожил его. Он замкнулся в собственном горе, и не предполагал, что и ребенок так много думает об этом.

— Нет, — сказал он, — мама утонула.

Как бы размышляя вслух, Пенни произнесла:

— Мама хорошо плавала.

— Да, — ответил он, — мама хорошо плавала.

Глава вторая

Почти все дома на острове Виноградник Марты серые.

Дранка, которой покрыты крыши, быстро выцветает от солнца, влажности и воды, принимает серебристый оттенок, как волосы престарелой гранд-дамы, и этот цвет больше уже не меняется. Серым был цвет того дня. Серые, крытые дранкой дома, серое небо, серая вода, плещущаяся в лагунах, серые волны, мрачно накатывающиеся на побережье. Единственным проблеском солнца в тот день были светлые волосы Пенни, сидевшей рядом с ним в машине.

В Менемше он снял дом у женщины по имени Кэрол Даброу, управляющей имением в Чилмарке. Прошлым летом они с Мэри ненадолго заезжали к ней, чтобы взять ключи от дома. Вчера он разговаривал с ней по телефону и безошибочно узнал ее решительный голос. Он хорошо помнил эту женщину: миссис Даброу было далеко за шестьдесят, это была внушительная женщина с серо-стальными волосами, и казалось, металлическим стержнем вместо позвоночника. Ее глаза были такими же зелеными, как океан, а рот походил на капкан или на раковину, каких полно в лагунах. Она была высокой, тощей женщиной, казалось так же изношенной непогодой, как и серая дранка, покрывавшая ее дом.

Когда Зак остановился у ворот Даброу, Пенни спросила:

— Это наш дом?

— Нет, мне нужно здесь взять ключ. Хочешь зайти?

— Я подожду в машине. — Она растянулась на сиденье, раскрыла юмористический журнал и тут же погрузилась в него. Зак взошел по ступенькам на переднюю веранду, остановился перед раздвижной дверью, поискал глазами звонок и, не найдя его, постучал.

— Войдите, — отозвался девичий голос.

Он открыл дверь.

— Я здесь, — сказал голос, — в дальней комнате.

Он направился сквозь холодный, сумрачный коридор, миновал старый стол, на котором стояла керосиновая лампа с проволочной сеткой. В доме пахло сыростью, как может пахнуть только в доме на острове в непогожий день. Он почти чувствовал соленый привкус в отдающем плесенью воздухе.

Девушка сидела за письменным столом, стоявшим в нише напротив кухни. Она сидела совершенно прямо и что-то быстро писала. Когда она подняла голову, он увидел ее глаза цвета морской волны, такие же, как у миссис Даброу. Но эти глаза смотрели на него с округлого личика, обрамленного волосами таким же черными, как грех, и такими же короткими, как добродетель. Глаза откровенно изучали его.

— Да? — произнесла девушка.

Она была одета в хлопчатобумажную рубашку и джинсы, но ни джинсы, ни рубашка не могли замаскировать совершенную женственность ее тела. Глядя на нее, Зак попытался определить, сколько ей лет, и ему показалось, что ей не может быть больше девятнадцати.

— Я пришел за ключом от Филдинг-хауз, — объяснил Зак.

— Филдинг… — повторила она и выдвинула верхний ящик письменного стола. Ему был виден целый ворох ключей с бирками. Порывшись в нем, она, наконец, нашла ключ с желтой биркой, на которой было написано «Филдинг», и протянула ключ Заку.

— Пожалуйста, мистер Карпентер, — сказала она.

— Меня зовут Блейк, — ответил он и повернулся, чтобы уйти.

— Эй! Подождите минутку!

Он взглянул на нее:

— В чем дело?

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Блейк. Зак Блейк.

— Значит, мне не послышалось. Верните-ка мне ключ!

— С какой стати?

— Филдинг-хауз снят для мистера Карпентера, вот с какой. — В ее голосе слышалась непоколебимая уверенность. Ему бы пришлось вернуть ключ, если бы он не переговорил с миссис Даброу накануне и не перевел ей сразу после разговора 500 долларов.

— А где миссис Даброу? — спросил он.

— Она в отпуске.

— Где?

— В Бостоне.

— Когда она уехала?

— Сегодня утром.

— А вы кто?

— Энн Даброу. Ее дочь.

— Значит так, мисс Даброу. Я перевел вашей матери вчера утром 500 долларов за Филдинг-хауз. Если вы проверите…

— Отдайте мне ключ, — повторила девушка.

— Я заплатил за этот ключ. Проверьте ваши…

— Мне и проверять не нужно. Сегодня утром наш агент снял этот дом для мистера Карпентера. Он уехал на пароме в Нью-Бедфорд, чтобы взять залог. Дом останется за мистером Карпентером до Дня Труда.

— Он сейчас здесь?

— Нет, он в Нью-Бедфорде. Вернется только через два дня.

— Сколько он внес в залог?

— Половину арендной суммы.

— И сколько же это?

— Полная арендная сумма — 1500 долларов. Он передал нашему агенту 750.

— Что ж, в таком случае вам придется их ему вернуть, — терпеливо произнес Зак. — Я вчера звонил вашей матери из Нью-Йорка и сказал, что хочу снять Филдинг-хауз на две недели. Она ответила, что это будет стоить 500 долларов. Я спросил, не многовато ли, но она ответила, что дом обычно сдается на весь сезон, а если я хочу на две недели, то весь сезон, считай, накрылся, поэтому некоторая дороговизна…

— Моя мать так не говорит.

— Это мои слова, мисс Даброу, но за смысл я ручаюсь. Как бы там ни было, но вчера утром в одиннадцать я перевел ей пятьсот долларов. Я не знаю, что это за мистер Карпентер из Нью-Бедфорда, но ему придется поискать себе другой дом. До свидания.

Она бросилась за ним с невероятной быстротой, схватила его за руку и развернула лицом к своим вспыхнувшим зеленым глазам.

— Секундочку, мистер! — воскликнула она, и ему показалось, что она вот-вот его ударит.

— Мисс Даброу…

— Отдайте ключ, — снова повторила она.

— Вам не кажется, что мы сейчас выглядим довольно глупо? Вам стоит лишь проверить ваши записи, и вы увидите…

— Ладно, идемте, — согласилась она. — Я уверена, что вы лжете, но если уж вам так хочется, то я…

— Я не привык, чтобы меня называли лжецом девятнадцатилетние девчонки, — раздраженно отозвался Зак. — Я подожду, пока вы справитесь, но… — Он замолк. Энн Даброу улыбнулась. — Какого черта вы веселитесь?

— Вы вот сказали… На будущей неделе мне будет двадцать четыре.

— С днем рождения. Но давайте все же уладим наши дела.

Они вернулись к столу. Она села и открыла книгу учета. Он первым заметил свое имя.

— Вот, видите, «Закария Блейк».

— Да, — она закусила губу. — Я думаю, Пит допустил ошибку. Это ужасно.

— Какой Пит?

— Пит Рэмбли. Это наш агент по сдаче в аренду. Я думаю, он не знал, что Филдинг-хауз уже снят. — В ее глазах появилась озабоченность. — Что же теперь делать?

— Позвоните этому мистеру Карпентеру, кто бы он ни был, и скажите, что произошла путаница. Скажите, что у вас для него есть другой дом. Скажите ему…

— Я не могу этого сделать.

— Почему не можете?

— Он хочет именно Филдинг-хауз.

— Я тоже. И у меня преимущество.

— Но это ведь такой домина. Вас много, или… — поинтересовалась она.

— Я и моя девятилетняя дочь, — ответил Зак, — и пока мы тут болтаем, ее уже, наверное, похитили из машины. Я не понимаю, какая разница, сколько нас…

— Я подумала, что вы могли бы поселиться в другом доме.

— Но я хочу именно этот дом.

— Ваша жена с вами? Могу я поговорить с ней?

В комнате вдруг стало очень тихо. Из рощицы за домом до него донесся птичий гомон. Он взглянул девушке прямо в глаза и очень медленно произнес:

— Моя жена утонула прошлым летом в бухте Менемша.

Девушка замерла на мгновение, пораженная.

— О, Блейк, — пробормотала она. — Конечно, Мери Блейк.

— Да.

— Извините, — она опустила глаза.

— Ничего. Так я могу идти?

— Видите ли… Не знаю, что и делать, мистер Блейк, — она все еще не отрывала взгляда от книги, как бы не в силах встретиться с ним глазами после того, как она узнала, что случилось с его женой. — Мистер Карпентер приезжает через два дня. Что я скажу ему?

— Это ваши заботы. Не знаю, и, если честно, то мне наплевать.

Зеленые глаза, вспыхнув, взглянули на него с неожиданной яростью.

— Вы, однако, очень злой человек, а? — спросила Энн Даброу.

— Да, — ответил он, — злой. Мы закончили?

— Закончили. Приятного отдыха.

Он повернулся и пошел к машине. Пенни оторвала глаза от журнала.

— Ты взял ключ?

— Угу.

Он завел мотор и повел машину в Менемшу.

В прошлое дороги нет. Вернуться в прошлое невозможно.

Он понял это в тот момент, когда увидел дом. Он вел машину по неровной песчаной дороге и, подъехав к дому, остановился на площадке. Серая дранка кровли хлынула на него и погребла под собой. Мэри вновь была с ним в это мгновенье. Она сидела рядом, широко распахнув восторженные глаза, глядя на этот дом и океанское раздолье позади него. Он почти слышал ее голос, почти слышал, как за ней захлопнулась дверь машины, слышал на утоптанном песке звук ее шагов, когда она шла по дорожке вокруг Дома к видневшейся над водой веранде.

— Вот этот — наш? — спросила Пенни.

— Что? — он медленно повернул голову и взглянул на нее.

— Вот этот?

— Да, — ответил он. — Да.

Она внимательно посмотрела на него.

— Тебе здесь плохо, папа?

— Да, хорошая моя, — сказал он. — Мне здесь очень плохо.

Он почувствовал боль, привлек Пенни к себе, крепко обнял и зажмурил глаза. Она медленно отстранилась от него и взглянула ему в лицо с детской искренностью и прямотой.

— Почему мы приехали сюда, папа?

И потому, что ее лицо и глаза были так искренни и чисты, потому, что он никогда не лгал своей дочери в эти невеликие девять лет ее жизни, он, не отрывая взгляда от ее глаз, прошептал:

— Потому что я думаю, что твою маму убили, Пенни.

Глава третья

Зак готовил обед, когда у дома остановился красно-черный автомобиль. На нем был массачусетский номер, начинавшийся на 750. Тогда он еще не знал, что в тот год цифры 750 были даны тем, кто живет на острове круглый год. Ничего не знал он и о вышедшем из машины мужчине, которого он на вид определил как здешнего. Мужчина был высок, светловолос, походка у него была легкой и самоуверенной. Наблюдая из кухонного окна, Зак видел, как мужчина бросил взгляд на «плимут», провел ладонью по подбородку и направился к дому.

Он остановился как раз напротив кухонной двери. В дверь он стучать не стал, а приблизил лицо к отверстию в двери и сказал:

— Привет.

— Привет, — ответил Зак.

— Вы Зак Блейк?

— Да.

Мужчина открыл дверь и вошел в кухню.

— Я Пит Рэмбли, — представился он.

Заку не понравилось, что Рэмбли вошел в дом без приглашения. Он взглянул на вошедшего пристальней. На губах Рэмбли угадывалась улыбка, а в глазах — что-то вроде сарказма.

— Вы по какому делу? — осведомился Зак.

— По поводу аренды дома.

— Что-нибудь не так?

— Похоже, у Даброу произошла небольшая путаница. Жаль, что Кэрол уехала, она бы разобралась с этим в одну минуту. Энн совсем не смыслит в делах.

— Совсем?

— Совсем, — Рэмбли пристально глядел на него все таким же чуть насмешливым взглядом. — Боюсь, что мы сдали этот дом кое-кому еще, мистер Блейк.

— Боюсь, что я уже слышал эту историю, — отозвался Зак.

— М-м-м, вы наверное, не очень внимательно выслушали все это в первый раз.

Зак поставил сковородку, которую все это время держал в руках, и отошел от плиты.

— Что это значит? — спросил он.

— А то, что, как я думаю, вам придется отсюда убраться, мистер Блейк.

Помедлив мгновение с ответом, Зак сказал:

— Не валяйте дурака. Я заплатил за дом и…

— Вы не платили, мистер Блейк.

— Вчера утром я перевел миссис Доброу пятьсот долларов. Даже если бы их послали почтовым голубем, они уже были бы здесь.

— Мы не получали никаких денег, мистер Блейк.

— Тогда позвоните в «Уэстерн-Юнион». Может быть, они еще там.

— Уже звонил.

— Я не верю вам, — решительно заявил Зак.

Рэмбли пожал плечами:

— Позвоните сами. У вас здесь есть телефон?

— Мне незачем звонить. Я отлично знаю, что послал деньги. Думаю, вам лучше убраться из моей кухни, мистер Рэмбли.

Рэмбли широко расставил ноги и сжал кулаки, будто приготовившись к драке. Затем, уже спокойнее, сказал:

— Думаю, мне придется обратиться в полицию.

— Я тоже так думаю, — резко бросил Зак.

— Рад был познакомиться, мистер Блейк.

Рэмбли вышел из дома. Зак видел, как он завел автомобиль, развернулся и уехал, подняв тучу пыли. Подождав, пока и пыль, и машина не исчезли, он подошел к телефону и вызвал телефонистку.

— Соедините меня с «Уэстерн-Юнион», — попросил он.

Пауза.

— «Уэстерн-Юнион», — раздался вдруг голос.

— Говорит Закария Блейк. Я перевел вчера утром из Нью-Йорка пятьсот долларов на имя Кэрол Даброу, в Чилмарк. Не могли бы вы сказать, получены или нет деньги адресатом?

— Вчера утром, сэр?

— Да.

— Минутку, пожалуйста.

Подождав, Зак услышал:

— Да, сэр. Миссис Даброу получила этот перевод вчера во второй половине дня.

— Сама миссис Даброу? — спросил Зак.

— Я не знаю ее лично, сэр, — ответила женщина, — но кто бы ни получал, он обязан предоставить удостоверение личности.

— Благодарю вас, — Зак повесил трубку и прошел на заднюю веранду. Пенни уже собрала на берегу две дюжины раковин и выстраивала их на деревянном столе наподобие британской пехоты.

— Как насчет обеда, маленькая? — спросил он.

— Умираю с голоду, — объявила она. — Тебе нравятся мои солдаты?

— Девочкам не следует играть в солдат.

— Девочки храбрее мальчишек, разве ты не знал, пап?

— Думаю, что они к тому же еще и голоднее. Омлет будет готов через пять минут. А пока мне надо позвонить.

— Ладно, — Пенни снова занялась своими раковинами.

Он прошел через дом к кладовой, расположенной на кухне. Там на полке стоял телефон. Он подтащил к полке табурет, открыл свой бумажник и достал письмо.

Письмо было отправлено с острова четыре дня назад. Оно было послано авиапочтой и адресовано в компанию «Резеньяк Броудкастинг» в Нью-Йорке. Он получил его лишь вчера утром. Он позвонил в справочную, а затем сразу же набрал номер человека, отправившего письмо, — женщины по имени Ивлин Клауд. Голос, звучавший в трубке, был полон страха. Она отказалась говорить о письме. Она отказалась говорить о Мэри. Она будет говорить с ним только при личной, встрече. Зак пообещал женщине, что прибудет на остров немедленно, затем позвонил миссис Даброу и договорился об аренде Филдинг-хауз.

Он намеренно выбрал дом, в котором они с Мэри жили прошлым летом. Он нарочно выбрал его, потому что письмо Ивлин Клауд приоткрывало завесу тайны, и если только в ее словах была хоть доля правды, то, возможно, Филдинг-хауз послужит логической отправной точкой его действий.

Он развернул письмо и снова перечитал его. Оно было написано торопливым небрежным почерком.

Гей-Хэд, 10 июля.

Дорогой мистер Блейк,

Моя совесть не может больше оставаться спокойной. Ваша жена Мэри не утонула.

Ивлин Клауд.

Он еще раз перечитал эти слова, затем еще. Потом он перевернул письмо обратной стороной, где записал номер телефона этой женщины, данный нью-йоркской справочной. Он торопливо набрал номер.

— Алло, — ответил мальчишеский голос.

На мгновение Зак почувствовал раздражение.

— Не могу ли я поговорить с Ивлин Клауд?

— А кто ее спрашивает? — поинтересовался мальчишка.

— Закария Блейк.

— А что вам нужно?

— Мне нужна Ивлин Клауд.

— Это моя мать. А зачем она вам нужна?

— Нельзя ли позвать ее к телефону?

— Она готовится выйти в море на лодке.

— Тогда надо ее позвать, пока она еще здесь.

— Одну секунду.

Зак подождал. Кладовая была тесной и душной. От нетерпения он забарабанил пальцами по полке.

— Алло?

— Миссис Клауд?

— Да.

— Говорит Закария Блейк.

— Кто?

— Закария Блейк.

— Я не знаю вас, мистер Блейк, — сказала женщина.

— Вы послали мне письмо, — произнес Зак, — а вчера я разговаривал с вами по телефону, помните?

— Я не посылала вам никакого письма. Я не говорила с вами.

— Миссис Клауд, речь идет о моей жене Мэри. Вы сказали…

— Я не знаю вашей жены Мэри, — ответила женщина.

— Но вы писали мне, что…

— Я не умею писать.

— Что такое? — спросил Зак. — Чего вы боитесь?

— Ничего я не боюсь. Я не знаю вас, мистер Блейк.

— Вы не можете говорить? Рядом с вами кто-то есть?

— Только мой сын. Я не знаю вас, мистер Блейк.

— Вам нужны деньги? Правильно?

— Мне ничего не нужно.

— Я еду в Гей-Хэд, миссис Клауд. Прямо сейчас. Мне нужно…

— Не приезжайте. Я выхожу в море. Меня здесь не будет.

— Я еду.

— Я не знаю вас, мистер Блейк. Всего хорошего, — она повесила трубку.

— Миссис Клауд, подождите ми…

Короткие гудки. Он нажал на рычаг и еще раз набрал номер. Либо Ивлин Клауд с кем-то разговаривала, либо просто сняла трубку с аппарата. Он открыл телефонную книгу с указанием местных номеров и адресов и спустя некоторое время нашел нужную фамилию «Джон Клауд, Гей-Хэд».

Вернувшись на заднюю веранду, Зак сказал:

— Пошли, Пенни.

Пенни увидела его глаза и не стала задавать никаких вопросов по поводу этой неожиданной команды. Она вскочила на ноги, подбежала к нему, оставив свои раковины на веранде, и взяла его за руку.

Глава четвертая

Как обнаружил Зак, найти на острове дом без специальных указаний относительно его расположения было почти невозможно. Он вспомнил прошлое лето, когда приглашения на коктейль сопровождались подробнейшими разъяснениями о том, как добраться до нужного места.

Он поехал в Гей-Хэд по Южной дороге, миновал Тернераунд-Хилли, где стояли художники, поглядывающие поверх мольбертов на укутанные серым туманом виды Квитсы и Менемша-Пондз, пересек Клэм-Пойнт-Коув, границу городка Гей-Хэд и затем стал останавливаться у каждого почтового ящика на шоссе, но так и не смог найти имени «Джон Клауд».

Наконец он добрался до гей-хэдского маяка и красноватых глинистых откосов, спадающих в море в конце острова. Куда ехать дальше, он не знал. Он припарковал машину и пошел вверх по крутому склону, к обрыву. Пенни крепко держалась за его руку. Два пожилых индейца сидели за своими прилавками с сувенирами. Один из них, седой, в штанах цвета хаки и спортивной майке, с меховой шкурой на голове, улыбнулся Пенни.

— А вы индеец? — спросила она.

— Да, — ответил тот.

— Настоящий?

— Алгонкин, — улыбнулся мужчина.

За следующим прилавком сидел, скрестив руки на груди, второй индеец. Табличка, приклеенная к прилавку липкой лентой, гласила:

ВЫ НЕ ПЛАТИТЬ 50 ЦЕНТОВ
ВЫ НЕ ПОЛУЧАТЬ КАРТИНКА

Зак решил попытать счастья с первым индейцем.

— Добрый день, — поприветствовал он его.

Индеец улыбнулся:

— Сувениры из Гей-Хэд, сэр?

— Сколько стоит томагавк? — спросил Зак.

— Один доллар.

— Ты хочешь томагавк, Пенни?

— А это настоящий томагавк? — поинтересовалась та.

— Сделан индейцами из Гей-Хэда, — ответил мужчина.

— Я беру его, — сказал Зак. Он взял томагавк с прилавка и прикинул на руке его вес. Тяжелый, плоский, весело разрисованный камень служил ударной частью к расщепленной деревянной палке — рукояти. Камень был крепко привязан.

— Не ударь кого-нибудь этой штукой, — Зак протянул томагавк Пенни и расплатился с индейцем.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил индеец.

— Я ищу одного человека в Гей-Хэд, — сказал Зак. — Как бы мне узнать, где он живет?

— Спрашивай, — индеец был настроен дружелюбно.

— Ее зовут Ивлин Клауд.

Индеец кивнул.

— Вы ее знаете?

— Да. Она индианка.

— Где ее найти?

— Возвращайтесь обратно этой же дорогой. Примерно через полмили вы увидите желтый почтовый ящик. Сверните за ним на первую грунтовую дорогу. В конце этой дороги дом Джона Клауда, — индеец сделал паузу. — Его может не быть сейчас дома. Он рыбак. Сегодня спокойно на море — в самый раз для рыбной ловли. Он может быть в море на лодке.

— Я ищу не его. Я ищу Ивлин Клауд.

Индеец пожал плечами:

— Она иногда выходит в море вместе с ним. Иногда выходит и мальчишка. Маленький Джонни.

— Спасибо, — поблагодарил его Зак.

— Это вам спасибо, сэр, — отозвался индеец.

Индеец за следующим прилавком, с табличкой, взглянул на Зака. Пенни заметила этот взгляд:

— Знаешь, а мы даже не захватили фотоаппарат.

Она дерзко тряхнула своим конским хвостом и пошла вниз к машине.

Проехав желтый почтовый ящик, они свернули на грунтовую дорогу. Песок был разъезжен на две колеи по обе стороны от травянисто-каменистого бугорка, который скреб по днищу «плимута». Зак медленно вел машину, не сомневаясь в том, что внутренности ее, деталь за деталью, посыплются из распоротого холмом брюха. Наконец сквозь сосны и дубовую поросль он увидел серое пятно. Пятно вытянулось в островерхую крышу, а затем и в сам дом, как только Зак обогнул поворот и выехал на поляну.

Он поставил машину на ручной тормоз и открыл дверь со своей стороны. Серая кисея на небе разорвалась, показались голубые лоскутки. Возможно, погода еще разгуляется.

— Я могу пойти с тобой, папа? — спросила Пенни.

— Хорошо.

Он подождал, пока она выберется из машины, и они вместе пошли к дому. На передней террасе стояли жестянки с краской, кисточками, лежали плоские камни различных форм и размеров, ярко раскрашенные якобы индейскими символами и оставленные для просушки. Пенни мгновенно провела связь между этими камнями и томагавком в своей руке.

— Его сделали здесь? — спросила она.

— Вероятно, — ответил Зак и постучал в дверь. Ответа не последовало. — Миссис Клауд, — позвал он, постучал снова, затем толкнул дверь. Она оказалась запертой.

— У тебя в сумочке есть пилка для ногтей? — спросил он Пенни.

— Кажется, есть.

Он подождал, пока она — совсем по-женски — рылась в содержимом своей сумочки. Наконец она протянула ему пилочку в чехле из голубой кожи, и он вставил узкую полоску металла между дверью и косяком. Протолкнув ее вверх, он откинул дверной крючок и открыл дверь.

— Миссис Клауд! — позвал он снова.

— Я думаю, ее нет дома, — сказала Пенни.

— Давай все-таки зайдем.

— Это невежливо, — заметила Пенни.

— Знаю, и никогда так не делал, — он взял ее за руку и вошел в дом. На плите что-то готовилось. Что это было — по запаху определить он не смог. В большой алюминиевой кастрюле кипела какая-то жидкость.

— Похоже, она куда-то вышла и оставила кастрюлю кипеть на плите.

Зак оглянулся по сторонам.

— Мама никогда не оставляла, — сказала Пенни.

— Нет, не оставляла.

Он остановился посредине кухни и позвал еще раз:

— Миссис Клауд! — его голос отозвался эхом в тишине дома. В противоположном конце кухни была закрытая дверь. Он направился к ней, Пенни — за ним по пятам. Зак открыл дверь, двинулся было в комнату, но вдруг резко остановился.

— Оставайся на месте, Пенни.

— Почему? За что..?

— Стой там! — крикнул он, и в его голосе послышались металлические нотки родительской команды. Пенни замерла на месте. Зак зашел в комнату и закрыл за собой дверь. О раздвижную дверь, ведущую в глубь дома, билась муха, ее жужжание, казалось, наполняла всю гостиную.

На полу в центре комнаты лежала женщина.

У нее были черные волосы и загорелая кожа. Ей было не больше тридцати восьми. Верхняя часть головы была сильно разбита — так, что кровь пролилась на лоб и вниз по лицу, по затылку и покрыла пятнами бледно-голубой с цветами халат. Рот был широко открыт, словно в последнем предсмертном крике. Широко раскрытые карие глаза, залитые кровью, глядели в потолок. В безжизненных зрачках застыл ужас, пойманный и замороженный смертью ужас.

Зак вдруг покрылся холодным потом.

Он вытер губы тыльной стороной ладони и взглянул вниз на мертвую женщину, не в силах ни говорить, ни двигаться, превозмогая внезапную тошноту. Усилием воли он подавил нахлынувший на него страх, словно захлопнул капкан, и тошнота пропала, уступив место ярости.

В комнате все вдруг стало отчетливым и ясным.

Здесь шла борьба. С одного из столов была сбита лампа, стул с прямой спинкой перевернут. Рядом с женщиной на полу лежало кухонное полотенце, из чего Зак сделал вывод, что она вошла в гостиную из кухни и попала в засаду. Он подошел к задней двери. Дверь была не заперта. Три ступеньки вели вниз к песчаной тропинке, уходящей под уклон в заросли. Он бросил беглый взгляд сквозь стекло двери и вернулся в комнату.

Орудие убийства лежало футах в трех от разбитой головы женщины. Его каменная головка так же, как и рукоятка, были испачканы кровью. Томагавк-сувенир, точно такой же как у Пенни в соседней комнате. Он наклонился к нему, чтобы получше рассмотреть, но руками трогать не стал. Затем он увидел медальон. Это был тонкий бронзовый кружок, и он бы не заметил его, если бы не наклонился к томагавку. Он поднял его и стал внимательно разглядывать.

Одно звено цепочки все еще держалось за металлическое ушко в верхней части медальона. Может, он был сорван женщиной с шеи нападавшего? На медальоне был изображен парусник. Над судном полукругом располагались слова: ТРЕТЬЕ МЕСТО. Под парусником, вдоль нижнего края медальона, образуя другой полукруг, были начертаны слова: РЕГАТА ТЕКСТОН КЛАБ, МАЙАМИ. Зак положил медальон в карман и снова склонился к женщине.

Ее правая рука была крепко сжата. Он приподнял ее: рука была еще теплой. Она, по всей видимости, скончалась не так давно. В кулаке были зажаты несколько длинных белокурых волос. Даже если бы он и не видел, что волосы выдраны с корнем, он все равно предположил бы, что это волосы нападавшего. В глаза ему бросилось серебряное кольцо на пальце женщины. Он осторожно разжал кулак, посмотрел на кольцо, и его внезапно охватило отчаяние и чувство полной безнадежности.

Он давно уже предположил — с того момента как открыл дверь и увидел тело женщины — он давно уже понял, кто она, понял, что смерть наложила печать безмолвия на ее уста и сделала бессмысленными строки письма. Кольцо лишь подтвердило эту уверенность, оно являло собой прямой и неизбежный факт, от которого никуда не деться.

На кольце были выгравированы инициалы И. К.

Мертвая женщина на полу гостиной была Ивлин Клауд.

Он осторожно опустил ее руку. Ему показалось, что он уже заранее знал и то, что не будет обращаться в полицию. Он, безусловно, не положил бы в карман медальон, если бы намеревался звонить в полицию. Внутренним чутьем он понял, что, будучи замешанным в убийстве, он не сможет выполнить то, зачем приехал сюда. У него просто нет времени на объяснения с полицией. Так же инстинктивно он догадался, что смерть Ивлин Клауд каким-то образом была связана с гибелью Мэри. Поэтому он повернулся, вытер носовым платком ручку двери гостиной, потом, не убирая платка с ручки, открыл дверь, закрыл ее и протер дверную ручку с внешней стороны.

— Что это ты делаешь? — спросила Пенни.

— Тш-ш-ш, — прошипел он. — Ты прикасалась здесь к чему-нибудь?

— Нет. Кто-нибудь умер?

Он взглянул на нее, удивившись на мгновение, затем, вспомнив советы по воспитанию детей, которые давали по телевидению, ответил:

— Да, умер.

Пенни вскинула голову:

— Кто?

— Та женщина, к которой мы приехали. Пойдем отсюда.

Он открыл застекленную дверь, выпустил Пенни и опять вытер дверную ручку. Когда они выезжали на главную дорогу, он подумал, не оставят ли следов на утрамбованном песке колеса их автомобиля.

Глава пятая

У дома их поджидала блондинка.

Она сидела на верхней ступеньке крыльца и курила сигарету. На ней были свободная юбка и жилетка, ноги небрежно скрещены — слишком небрежно. Она взглянула на подъехавший «плимут», но продолжала сидеть, положив ногу на ногу, и, казалось, не обращала никакого внимания на то, что ветер вытворяет с ее юбкой. Она все так же лениво курила, не отводя глаз от Зака, пока он выходил из машины и огибал ее, чтобы открыть дверцу Пенни. Затем она бросила сигарету на песок и вытянула обутую в босоножку ногу, чтобы затоптать окурок, ветер подхватил юбку, задрал ее так, что показалось длинное гладкое золотистое бедро.

— Привет, — сказала она глубоким хрипловатым голосом. — А я вот вас поджидаю.

Зак и Пенни подошли к ступеням крыльца.

— Правда? — небрежно бросил Зак.

— Закария Блейк — это ведь вы, не так ли? — улыбнулась она. Лицо ее было очень загорелым, улыбка широкой и белозубой. Ее глаза казались ярко-голубыми на фоне загара. Когда она улыбалась, в уголках глаз собирались крохотные морщинки. Зак сопоставил голос, лицо, тело вполне уже зрелой женщины и пришел к выводу, что ей, должно быть, года тридцать четыре или около того.

— Закария Блейк — это я, — ответил он. — Вы явились выселять меня из дома?

— Что? — она взглянула на него с откровенным недоумением.

— Это я так, не обращайте внимания. Чем могу служить, мисс?

— Мэрфи. Инид Мэрфи. Друзья на вечеринках зовут меня «Брайди», но это уже не смешно.

— Что ж, здравствуйте, — вежливо произнес Зак. — Это моя дочь, Пенни.

— Привет, — сказала Пенни.

— Привет, — кивнула ей Инид.

— Вы так и не ответили мне.

— Я из «Уайнъярд-Газетт», — пояснила Инид. — Это местная газета. Но я не постоянный сотрудник. Пишу время от времени для них заметки летом.

— Ну и?..

— Ну и стараюсь разыскать каких-нибудь знаменитостей, прежде чем меня не опередит центральная пресса.

— А я тут при чем?

— А вы и есть знаменитость.

— Я?

— Именно вы.

— Это для меня новость, — изумился Зак.

— Не такая уж и новость. Мы тоже в Массачусетсе, знаете ли, принимаем передачи компании «Резеньяк». Толпы народа здесь не садятся за стол без сладкоголосого Закария Блейка.

— Судя по вашему голосу, вам не очень-то нравятся мои передачи.

— Я их никогда не слушаю, — ответила Инид. — Мне пойти и встать в угол?

— Вы постоянно живете здесь, на острове? — спросил он.

— Нет. Я из Бостона.

— А здесь на лето?

— А здесь на лето, — подтвердила она.

— Чем же вы занимаетесь, когда не охотитесь за знаменитостями?

— Купаюсь. Загораю. Пью коктейли.

— Я имею в виду — в Бостоне.

— Я — свободный художник. Пишу статьи для женских журналов.

— Весьма похвально, — одобрил Зак.

— Судя по вашему голосу, вам не очень-то нравятся журналы для женщин.

— Я никогда их не читаю. Мне пойти и встать в угол?

Инид улыбнулась:

— Так вы согласны на интервью?

— А вам за это заплатят?

— Разумеется.

— Тогда согласен. Я дам вам интервью и что-нибудь выпить. Не могу же я лишать человека честного заработка.

Они направились в дом, а Пенни спросила:

— Можно мне пойти на пляж, папа?

— Только не купаться.

— Нет, буду собирать раковины.

— Тогда конечно.

— А можно взять с собой томагавк?

— Конечно.

— Спасибо, пап, — она поцеловала его и повернулась к Инид: — Очень приятно было с вами познакомиться, мисс Мэрфи. — Она выбежала из дома через заднюю террасу по ступенькам к пляжу.

— Она очаровательна, — заметила Инид.

— Благодарю.

— А ваша жена тоже с вами?

— Она умерла, — просто ответил Зак.

— О, простите…

В комнате на мгновение воцарилась тишина.

— Что будете пить? — спросил Зак. — У меня только водка.

— Что ж, выпью водки, — согласилась Инид. — Со льдом, пожалуйста.

Пока он готовил напитки, она стояла рядом.

— Итак, что мы имеем, — Инид достала блокнот и ручку. — Темные волосы, карие глаза, волевой подбородок. Я думаю, можно сказать так: «привлекательный и мужественный Закария Блейк». Годится?

Зак пожал плечами.

— Какой у вас рост, мистер Блейк?

— Пять футов и одиннадцать с половиной дюймов.

— Напишем шесть футов. Так звучит романтичнее.

— Это пойдет в женские журналы или только для местной прессы?

Инид рассмеялась. Смех ее оказался мягким и глубоким, и на мгновение он напомнил ему смех другой женщины, смех из прошлого, но он, сделав усилие, заглушил в себе воспоминание.

— Сколько вам лет, мистер Блейк?

— Тридцать шесть.

— Мне тридцать три. Где вы родились?

— В Бронксе.

— Матч «Бостон» — «Бронкс», — заметила она, перестала писать и изучающе посмотрела на него. От этого пристального взгляда ему стало немного не по себе. Он протянул ей бокал.

— Не выйти ли нам на террасу? — предложил Зак. — Там было бы удобней.

— Давайте.

Они сели лицом к океану. Ступени спускались от дома прямо в кустарник, поэтому пляжа с веранды видно не было. Но до них доносился отдаленный шум волн, ударяющихся о пирс, монотонный гул колокольного боя и дикие вопли чаек в небе.

— А вон там маяк Гей-Хэда, — сказала она.

— Ум-м…

— Вы слышали о женщине-индианке?

Зак ощутил внезапное напряжение. Стараясь казаться спокойным, он спросил:

— О какой такой индианке?

— О той, что торговала подлинными сувенирами из Гей-Хэда, сделанными в Бруклине?

— О, нет, — он провел рукой по губам и отхлебнул из бокала.

— Мне это показалось забавным, — Инид пожала плечами. — Как долго вы работаете на радио, мистер Блейк?

— Двенадцать лет.

— Справедливы ли слухи, что ваша кандидатура намечалась на место Эда Лиггета в его шоу в прошлом году?

— Да, верно.

— Что же случилось?

— Умерла моя жена, и у меня пропало желание вести это шоу.

Опять стало тихо. Инид отпила из бокала.

— А как она умерла?

— Это для вашей газеты? — ответил Зак вопросом на вопрос.

— Нет, это для меня. Хотя вы можете и не говорить об этом.

— Она утонула, — произнес Зак.

— Где?

Кивком головы он указал в сторону побережья:

— Как раз вон там.

— Вы были с ней?

— Нет. Я был здесь, в доме. Перепечатывал на машинке текст своей прощальной передачи по просьбе «Резеньяка». Предполагалось, что по возвращении из отпуска я займу место Эда Лиггета в том телешоу. В «Резеньяке» полагали, что было бы неплохо сделать прощальный выпуск вместо обычного обзора новостей в тот вечер, когда я оставлю радио. Я как раз работал над текстом передачи, когда Мэри… когда моя жена утонула.

— И этим летом вы вернулись сюда опять? — спросила Инид.

— Да.

— Почему?

Зак не ответил.

— Вы уже справляетесь с этим, — произнесла вдруг Инид.

— Что? Как вы сказали?

— Я сказала, вы уже справляетесь с этим. Мой муж был морским лоцманом. Мы были женаты два года, когда он погиб. Его застрелили, — она умолкла и сделала еще один глоток: — Для этого необходимо время. Но вы уже справляетесь со своей болью. Невозможно постоянно жить прошлым, мистер Блейк.

— Благодарю вас.

— Простите, если я была слишком откровенна.

— Не слишком.

— Интервью окончено?

— Если только у вас нет больше вопросов.

— Есть еще один.

— Какой же?

Инид Мэрфи поставила бокал:

— Что вы делаете сегодня вечером, мистер Блейк?

Зак внимательно посмотрел на нее:

— Вы говорите совсем как Веселая Вдова.

— Неужели?

— Правда.

— Это не очень-то любезно с вашей стороны, мистер Блейк. Забудьте мои слова. — Поднявшись, она направилась к двери. — Спасибо за интервью. Я пришлю вам оттиск статьи.

Он поспешно поднялся с кресла.

— Подождите! — он невольно протянул к ней руку, затем опустил. Инид остановилась на пороге, полуобернувшись. Ее голубые глаза смотрели очень серьезно. Ветер плотно прижал ее юбку к бедрам, и она придержала ее рукой с зажатым в ней небольшим черным блокнотом.

— Да?

— Простите мне мою грубость. Сегодня вечером я свободен. — Он вдруг почувствовал себя предателем по отношению к памяти, предателем по отношению к причине, которая привела его сюда. Но в глазах этой женщины сквозила с трудом сдерживаемая боль, и ему не хотелось обижать ее.

— У меня дома сегодня небольшая вечеринка, — объяснила Инид. — Будут некоторые из тех, кто приехал сюда на послезавтрашнюю регату. Я подумала, что и вам у меня будет интересно.

— А как же Пенни?

— Вы можете пригласить няню.

— Весь прошедший год я не пользовался услугами няни.

— Может быть, сейчас самое время начать, — предположила Инид.

— Может быть, — кивнул он в ответ.

— На стене магазина и Менемше расклеены объявления. Десятки нянек. Почему бы вам не пригласить одну из них?

— Хорошо, — согласился он. — Приглашу.

Инид улыбнулась:

— Значит, до вечера. В девять часов, ладно?

— Договорились.

— Мой дом как раз напротив станции морской пограничной службы. На окнах зеленые ставни. За Хоум-Порт.

— Я найду.

— Чудесно. Рада была встретиться с вами, Бронкс.

— Рад был встрече с вами, Бостон, — сказал он и удивился, обнаружив, что улыбается. Он проводил Инид до ее машины, затем поднялся на террасу подождать Пенни. Она вернулась с пляжа лишь полчаса спустя.

— Я потеряла томагавк.

С руками, полными раковин и камешков, она поднялась по ступеням.

— Где? — спросил он.

— Там где-то, в песке. Я положила его, пока искала раковины. Ты когда-нибудь видел красно-бело-синий камень?

— Нет.

— А у меня есть один такой, — она вывалила свою коллекцию у его ног и начала в ней копаться. — Вот, видел?

— Действительно, красно-бело-синий. Очень патриотический камень.

— Да. Я назову его «Камень Джорджа Вашингтона».

— Это похоже на название популярной песни.

Пенни восторженно рассмеялась.

— Послушай, хорошая моя, — начал он.

— Да?

— Ты не могла бы остаться сегодня вечером дома с няней?

— А-а… Ты разве уходишь куда-нибудь?

— Да.

— С мисс Мэрфи?

— К ней в гости. На вечеринку.

— Это хорошо, — кивнула Пенни, как бы соглашаясь с какой-то своей собственной теорией.

— А пока у нас с тобой есть еще несколько дел, — сказал он.

— Каких это?

— Сначала нам надо найти няню, верно?

— Верно.

— А затем мне надо побывать на причале, куда пристают рыбацкие лодки.

— А еще?

— А еще я закажу тебе на ужин омаров в Хоум-Порте. Не возражаешь?

— Знаешь, иногда ты мне нравишься. — Пенни обняла его за шею и поцеловала.

Глава шестая

Джон Клауд был шести футов четырех дюймов росту, с плечами и бедрами футбольного защитника. Его голова, словно высеченная из темного гранита, была массивной, но не крупной. Раскосые черные глаза, неправильные черты лица. Одет он был в холщовые штаны, хлопчатобумажную рубашку и белую брезентовую куртку. Черные волосы были непокрыты.

Он выпрыгнул из лодки на причал и помог выбраться сыну. Двигался он с небрежностью мускулистого человека. Легко было представить себе Джона Клауда крадущимся по лесу за оленем, с луком и стрелами в руках и в набедренной повязке.

Зак стоял в конце причала, держа Пенни за руку. С моря дул резкий ветер, и он похвалил себя за то, что настоял, чтобы она надела свитер. Они уже побывали в центральном магазине и на почте, в этих процветающих центрах летней жизни Менемшы. Он попросил женщину за прилавком порекомендовать ему няню — из двух-трех десятков тех, чьи объявления были расклеены в магазине. Женщина предложила девушку по имени Телоу Форд, и Зак позвонил ей из автомата у магазина. Мисс Форд обещала быть в Филдинг-Хауз ровно в 19.45. Да, она знает, где это находится. Нет, заезжать за ней не нужно; ее подвезет мать. Удовлетворенный, он купил Пенни с полдюжины книжек «Золотой серии» и отправился на причал поджидать Джона Клауда.

Ветер вырвал лоскуты из серой пелены сплошных облаков, и эти лоскуты разрослись, образовав над водой чистые голубые просветы. Эта голубизна резала глаза, яркая, однообразная, ослепительная голубизна, которая так резко контрастировала с темным цветом воды. Вдоль причала лениво покачивались прогулочные катера. Привязанные к прочным мачтам, вздымались в небо хвосты выловленных меч-рыб, широкие плавники чернели на фоне пронзительной голубизны. С яхты в конце причала до Зака доносился пьяный смех.

Затем он увидел высокого индейца и маленького мальчишку и инстинктивно догадался, что это и есть Джон Клауд с сыном. Он подождал, пока мужчина приблизится, и осведомился:

— Мистер Клауд?

Широкие шаги Клауда замедлились. Черные глаза хлестнули по лицу Зака. В глазах этих на мгновение промелькнул страх.

— Да?

— Джон Клауд, если не ошибаюсь?

— Да? — Это его «да» все еще звучало вопросительно, но испуг в глазах исчез, уступив место настороженности.

— Меня зовут Закария Блейк.

— Да?

— Я получил письмо от вашей жены.

— Это ее личное дело, — Клауд зашагал дальше. Зак догнал его.

— Одну минутку, мистер Клауд!

— Что вы хотите?

— Я говорил с вашей женой вчера по телефону из Нью-Йорка.

— Я об этом ничего не знаю, — он оглянулся через плечо. В его глазах вновь просочился страх.

— Мистер Клауд, моя жена утонула здесь в прошлом году. Она…

— Я об этом ничего не знаю, — повторил Клауд.

— Но об этом знала ваша жена!

— Это ее личное дело. Она женщина со странностями. Ее болтовня…

— Мистер Клауд, не уходите, пожалуйста!

Их глаза встретились. Губы Клауда нервно задергались. Он вновь оглянулся через плечо. Затем произнес шепотом:

— Возвращайтесь в Нью-Йорк, мистер Блейк. Я не могу помочь вам. У меня жена и маленький сын. Не беспокойте меня, мистер Блейк. Мне не нужны лишние заботы. Возвращайтесь в Нью-Йорк.

— Но вы уже замешаны в этом, — продолжал настаивать Зак.

— Разве? — Клауд повернулся, чтобы уйти.

— Ваша жена мертва, — сообщил ему Зак.

Он не смог бы более резко заставить мужчину остановиться, даже если бы ударил его бейсбольной битой. Клауд замер, будто слова Зака хлестнули его по лицу и по глазам. Брови его угрожающе поднялись:

— Что вы имеете в виду?

— Она мертва.

— Где она?

— В вашем доме.

— Откуда вы это знаете?

— Я видел ее.

Клауд на мгновение сник.

— Грязные сволочи, — пробормотал он и взял Джонни за руку.

— Теперь вы мне поможете?

— У меня сын, — обрезал Клауд. — У меня еще остается сын. Убирайтесь прочь с моей дороги, мистер Блейк.

— Кто убил ее, мистер Клауд?

— Убирайтесь с дороги!

Он рукой оттолкнул Зака в сторону так, что тот пошатнулся и чуть было не потерял равновесие. Зак выпрямился и крикнул:

— Клауд! Черт возьми, погодите минуту!

Клауд не отозвался. Он шел широким шагом, крепко держа сына за руку. Подойдя к старому «шевроле», он открыл дверь, посадил сына, затем сел сам, хлопнул дверцей и резко взял с места, подняв тучу пыли под визг задымившейся резины.

Зак наблюдал, как оседает пыль. Взяв Пенни за руку, он мрачно произнес:

— Пойдем-ка лучше поужинаем.

Глава седьмая

Няня прибыла точно в 19.45. Это была шестнадцатилетняя брюнетка с огромными карими глазами и слишком большим ртом. Губной помадой она не пользовалась. На ней были джинсы и спортивная майка. Она выглядела, как преподаватель физкультуры в женском колледже. Глядя на нее, можно было подумать, что в свободное от работы время она сражается с крокодилами.

Она начала обходить весь дом, и первое, что она заявила, было:

— Не люблю рок-музыку.

— Не любишь?

— Нет. Это удивляет вас, не так ли?

— Это и впрямь меня удивляет, — ответил Зак.

— Думаете, все подростки обязательно любят рок? А я вот не люблю. Я уверена, что нельзя быть конформистом. А подростки — это самые что ни на есть конформисты.

— Я тоже так думаю, — согласился Зак. — Вот спальня Пенни. Если пойдет дождь или станет прохладно, закрой окно, ладно?

— Ну конечно. Мое полное имя — Телониус Форд, вы этого не знали?

— Нет, не знал.

— Ну конечно. Мои родители назвали меня в честь Телониуса Монка. Есть такой джазовый музыкант.

— Понятно.

— Моего брата зовут Крупа Форд. Вы знаете Джина Крупа, конечно?

— Конечно.

— Мои предки просто балдеют от джаза, — сообщила Телоу. — Вот поэтому нам и достались такие имена.

— Это очень интересно, — отозвался Зак.

Еще перед ужином он узнал телефон Инид Мэрфи. Она постоянно отдыхала здесь летом, и за небольшую плату телефонная компания внесла ее имя в местную книгу. Он дал Телоу номер телефона со словами:

— Если что-нибудь случится, позвони мне по этому номеру.

— Не беспокойтесь, — ответила Телоу, — я опытная няня.

— Вижу. Но если что-нибудь будет не так…

— А что может быть не так?

— Ну, не знаю. Но на всякий случай меня можно найти по этому номеру.

— Ясно. А ну-ка, Пенни, иди сюда, — улыбнулась она, — я расскажу тебе одну историю.

Зак поцеловал Пенни:

— В полдесятого, хорошо, моя маленькая?

— Ладно, — ответила она. — Желаю приятно провести время. — И она вскарабкалась на мощные колени Телоу.

Когда он приехал, вечеринка уже была в самом разгаре. Он остановил машину возле пограничного берегового поста, закурил сигарету и не спеша направился к дому. Он вдруг почувствовал себя в странном и на удивление неудобном положении. Он нервничал: вот уже год как он избегает всех приглашений. Он буквально стал отшельником, и если выходил куда-нибудь, то только с Пенни. А вот теперь он шел на вечеринку. Один. Без Мэри. Он остановился у белого штакетника. Небо надо головой было почти черным, усеянным крупными серебристыми звездами. Он слышал шум океана, несмолкающие вопли чаек, собравшихся на свой птичий конгресс на Галл-Айленд. Он вспомнил, что как-то в прошлом году Мэри сказала по поводу ранней утренней перебранки чаек: «Они, наверное, обсуждают книгу под названием «Надо ли птицам объединяться?»». Он мрачно улыбнулся этому воспоминанию. Огонек его сигареты ярко тлел в темноте. Из дома доносился веселый смех. Кто-то начал наигрывать на пианино, и вдруг у него пропало всякое желание идти туда, ему захотелось уйти, быстро и незаметно, захотелось вернуться к дочери, вернуться к воспоминаниям о женщине, которая когда-то наполняла всю его жизнь. Он раздавил окурок и повернулся к машине.

— Зак? — позвал вдруг чей-то голос.

Он замер.

— Что же вы не заходите?

Он обернулся. В проеме двери стояла Инид Мэрфи. Мягкий приглушенный свет из дома искрился в ее белокурых волосах. Она была одета в черную блузку с глубоким вырезом. На бедрах вспыхивала бирюзовым светом юбка с пояском в виде серебряной цепочки. В ушах поблескивали серебряные сережки с бирюзой. Она шагнула из дверного проема, и золотистый ореол на ее белокурых волосах пропал. Белокурых волосах…

Тут он вспомнил, что волосы, зажатые в мертвом кулаке Ивлин Клауд, были тоже белокурыми, и задал себе вопрос: действительно ли Инид Мэрфи приходила к нему сегодня, только за тем, чтобы взять интервью?

— Да-да, — отозвался он, — иду.

Она взяла его руку и сжала ее ненадолго:

— Я рада, что вы пришли, Зак, — и проводила его в дом.

Публика собралась околохудожественная. Вспомнив прошлогодние вечеринки в Менемше, на меньшее он и не надеялся. Кинооператор, работавший вместе с японцами над «Воротами в ад», обсуждал превосходство их цветной пленки. Бородатый поэт жаловался бродвейскому продюсеру на культурный застой американской читающей публики, что на его взгляд, подтверждалось плохой продажей его последнего поэтического сборника. Пианист играл «Бульвар разбитых мечтаний», и автор бестселлеров о большом бизнесе подпевал ему с нарочитым французским акцентом. Кто-то сунул в руку Зака бокал с коктейлем, и он стал наблюдать, как хореограф одной популярной телекомедии, сбросив с себя юбку, принялась вскидывать ноги к потолку в такт музыке. Под юбкой оказались черные колготки, что было совсем не к месту.

Зак поднес бокал к губам.

— А вы чем занимаетесь? — спросил его поэт.

— Я — диктор на радио.

— Ну да?

— Ну да.

— Диск-жокей?

— Нет.

— А кто? Объявляете программу передач?

— Нет. Новости и комментарии.

— Эти самые новости, которые разрушают культуру Америки, — посетовал поэт. — Почему бы вам не отпустить бороду?

— А зачем она мне?

— А почему бы, черт побери, и не отпустить? Вы же мужчина, не так ли?

— Не сомневаюсь.

— А зачем приехали сюда, на остров?

— Развлечься, — ответил Зак. — Отдохнуть, повеселиться.

— Это звучит чертовски цинично. Вы, вероятно, один из тех подлецов, которые разрушают культуру Америки.

— Такое уж у меня хобби, — заявил Зак. — Извините, пойду налью еще.

Он стал проталкиваться сквозь толпу, направляясь к временному бару, устроенному на кухне. Мужчина, одетый в спортивные туфли, серые морские брюки и расстегнутую до пупа итальянскую спортивную рубашку, смешивал джин с тоником.

— Приветствую, — кивнул мужчина. — Меня зовут Фредди.

— Меня — Зак.

— Неплохая вечеринка, а? — осведомился Фредди.

— Ничего. Так держать, — отозвался Зак.

Фредди заинтересованно поднял свои голубые глаза. Его лицо имело разгульно-распутное выражение — от слишком больших денег и слишком большого количества виски.

— Зак, а дальше? — поинтересовался Фредди.

— Блейк.

— Никогда о вас не слышал.

— И я о вас никогда не слышал.

— Фредди Бартон, — произнес тот почти со злостью. — Мой отец владеет половиной кинотеатров в штате Нью-Йорк.

— А кому принадлежит другая половина? — спросил Зак, плеснул водки на кубики льда в бокале и собрался было отойти от стола, намечая в уме кратчайший путь к отходу.

— Моему дяде, — рассмеялся Фредди. — А вы приехали на регату?

— Нет, — Зак вернулся к столу. — А вы?

— Я — да, — ответил Фредди, и Зак поднял глаза на его лицо, задержав взгляд на белокурых волосах, зачесанных назад.

— Часто ходите под парусом? — спросил Зак.

— Часто. У меня своя яхта, «Ворон». Она небольшая, но обойдет любую посудину, я уверен. У меня есть кубки, чтобы подтвердить это.

— И медали тоже есть?

— Есть несколько. А что? Вы мне не верите?

— Верю, почему же. А в Майами приходилось участвовать в гонках?

— Я участвовал в гонках везде.

— И на приз клуба «Текстон»?

— Второе место, — подтвердил Фредди. — Вы там тоже участвовали?

— Нет.

— Так чего же спрашиваете?

— Так, просто взбрело в голову.

— М-м-м, — Фредди недоверчиво посмотрел на Зака, — вы что-то начинаете меня раздражать, Блейк.

Девушка в черных колготках, успевшая уже надеть юбку вошла в кухню.

— Инид попросила меня пригласить на танец симпатичного незнакомца, — сообщила она. — Кто из вас этот симпатичный незнакомец?

— Это скорее всего Фредди, — сказал Зак. — Его отцу принадлежит половина кинотеатров в штате Нью-Йорк. — И он вышел из кухни. Он нашел Инид беседующей с женщиной-врачом, которая только что вернулась из Восточного Берлина. Она дождалась паузы в беседе, прежде чем взглянуть на него.

— Разве Марсиа не нашла вас? — спросила она Зака.

— Нашла, но потом мы снова как-то потерялись.

— Доктор Рейтерманн, мне бы хотелось представить вам Закария Блейка. А это Инга Рейтерманн, — представила их друг другу Инид.

Зак обменялся с женщиной рукопожатием. Ее пожатие было твердым и сильным. Ладонь ее была по-мужски квадратной, а глаза за стеклами очков в роговой оправе глядели проницательно и умно.

— Вы радиокомментатор, верно? — Она говорила по-английски очень точно, произнося слова с тевтонской тщательностью.

— Да, верно.

— А, если точнее, вы комментируете новости или просто делаете сообщения?

— Комментирую, — ответил Зак.

— Тогда я могла бы рассказать вам что-нибудь о Восточном Берлине.

— Буду рад услышать, — вежливо поблагодарил Зак.

— Не сейчас, — прервала их Инид. — Я хочу потанцевать с вами, Зак.

— Но я…

— Пожалуйста, — настаивала она.

— Конечно. Извините нас, доктор Рейтерманн.

— Просто Инга, — улыбаясь, поправила доктор.

Пианист играл теперь «Дымку в твоих глазах». Полногрудая девица в свитере и шортах подпевала высоким сопрано. За дверью, на террасе, танцевали три пары.

— Это одна из моих любимых песен, — сказала Инид. — Но как она ее перевирает!

— И мне она нравилась когда-то, — усмехнулся Зак.

— Как вам компания?

Ее руки лежали у него на плечах, лицо было совсем близко. Он чувствовал легкий запах духов. Ее щека, касавшаяся его щеки, были нежной и гладкой.

— Люди как люди, — ответил он.

— И это лучшее, что вы можете сказать о них?

— Это лучшее, что я могу сказать вообще о ком-нибудь, — поправил ее Зак.

— А хозяйка?

— Хозяйка очаровательна, — он сделал паузу. — Расскажите мне о Фредди Бартоне.

— Избалованный мальчишка, богатый, как земля в Нью-Джерси. А что?

— Он много плавает на яхте?

— Это его жизнь. Он просто женат на этом чертовом «Вороне». Мне кажется, он и в постель ложится с якорем!

— Видели ли вы когда-нибудь у него на шее медальон?

Инид взглянула на него с удивлением:

— Ничего не скажешь, хорошенькую тему для разговоров во время танца вы придумали.

— Так видели?

— Медальон? На шее? Ну, не знаю. Никогда не обращала внимания. Вы что, серьезно?

— Да так, просто интересуюсь, — сказал Зак. — А регата проводится ежегодно в это время?

— Где-то в июле, да.

— Фредди Бартон был здесь на прошлогодней регате?

— Думаю, что был.

— Вы не помните, когда точно проходила регата в прошлом году?

— Нет, но могу уточнить. В «Газетт» наверняка есть свой архив, могу справиться там, хотите?

— Да, если не трудно.

— Завтра прямо с утра этим и займусь. Но я не понимаю, Зак…

— Я тоже. По крайней мере, пока.

Она прижалась к нему теснее:

— Вы еще не видели «вид Мэрфи»?

— Нет. А что это такое, «вид Мэрфи»?

— Идемте.

Она отстранилась, взяла его за руку и повела из дома. В саду было очень тихо и темно. Маяк Гей-Хэда мерцал красным и белым. Далекий свет на конце мола отражался в воде. В океане огней было еще больше, огни судов беззвучно скользили по воде.

— Вот это и есть «вид Мэрфи», — сказала она.

— Просто очаровательно.

И вдруг она прижалась к нему и обвила руками шею. Их губы встретились, и она поцеловала его долгим и страстным поцелуем. Ее губы были мягкими, живыми, он чувствовал запах духов, исходящий от ее волос, а затем она отстранилась он него.

— А это поцелуй Мэрфи.

— Понятно, — он достал носовой платок и вытер с губ помаду.

— Было не очень больно?

— Нет.

— Зак…

— Может, вернемся в дом?

Она бросила на него пристальный взгляд и совсем по-девчоночьи выпятила нижнюю губу:

— Конечно! Конечно, давайте вернемся.

Она оставила его с доктором Рейтерманн и пошла налить себе выпить. Он наблюдал, как она пересекала комнату. Бородатый поэт остановил ее и пожаловался на виски. По всей видимости, виски тоже разрушали культурный потенциал Америки.

— Это правда, мистер Блейк? — спросила его доктор.

— Если вы Инга, то зовите меня Зак, — попросил он.

— Зак, извините. Так это правда?

— Что правда?

— Что правительство размещает на этом острове пусковую ракетную установку?

— Не знаю.

— Это могло бы быть интересным, не находите?

— Я… я тоже так думаю, — он посмотрел на женщину более внимательно.

— Не смотрите на меня так, Зак, — прыснула она. — Я не русская шпионка. Я была в Берлине всего два дня на консилиуме по поводу одного сердечного заболевания. Я, видите ли, кардиолог.

— Я не знал.

— Так вот, я должна заявить, что размещение здесь, в песчаных дюнах, пусковой установки может иметь просто катастрофические последствия. Вы не согласны?

— Согласен, — он вдруг подумал, давно ли появились эти планы относительно размещения пусковой установки? Не с прошлого ли лета?

— Я должна сказать об этом тому парню, романисту. Как называется его последняя книга?

— «Пиратское золото», — ответил Зак с отсутствующим видом.

— Что-нибудь о морских грабежах?

— Нет. О большом бизнесе.

— Он известен в этой стране?

— Да.

— В Германии он не известен, — решительно заявила доктор Рейтерманн. — Но он может подумать, что все это выдумано, притянуто за уши. Я не могу даже предположить, что на этом прекрасном острове может идти речь о каких-то шпионах, а вы?

— Не знаю, — Зак пожал плечами.

— Но, опять же, ведь повсюду насилие, разве нет? Эта индианка сегодня…

В его мозгу как будто вспыхнула сигнальная ракета. С небрежным видом он прикурил сигарету:

— Какая индианка?

— А вы разве не слышали? Кто-то убил индианку в Гей-Хэд. Полиция ведет расследование. По радио передавали, да. Сегодня вечером. Неужели вы ничего не слышали об этом?

— Нет, — ответил Зак.

Откуда-то из дома до него донесся настойчивый телефонный звонок. Пианист прекратил исполнение «Я побреду один», чтобы прокричать: «Телефон!» и начал наигрывать «Я никогда больше не улыбнусь», плавно переходя из песни в песню.

«Какая-то ностальгическая ночь, — подумал Зак. — Ночь старых песен, берегового вида, поцелуев. Ночь влюбленных. Ночь внезапно нахлынувших воспоминаний о Мэри, черным камнем лежащих у меня на сердце. Этот Фредди с его гонками, эта Инга Рейтерманн с ее пусковыми установками. Ночь, чтобы задать себе вопрос, почему была убита моя жена, ночь, чтобы подпрыгивать от испуга, стоит кому-то упомянуть о мертвой индианке. Ночь замешательства и воспоминаний, и я заблудился, о боже, заблудился в этих джунглях!..»

— Зак!

Он резко вскинул голову. Его звала Инид.

— Да?

— Это вас.

— Что?

— К телефону.

— О, прошу прощения, Инга.

Он протиснулся сквозь толпу, и Инид проводила его в спальню в конце коридора. Телефон стоял на ночном столике у постели.

— Няня? — он протянул руку к трубке.

— Если только эта няня — мужчина, — ответила Инид. Она смотрела на него, прислонившись к косяку. Он сел на край постели и поднес трубку к уху:

— Алло?

— Блейк? — послышался приглушенный и неясный голос, словно звонили откуда-то издалека.

— Да, я слушаю.

— Убирайся из этого дома и вообще с острова, — приказал голос.

— Но…

— Убирайся! Иначе с тобой будет то же, что с Ивлин Клауд. Ты меня слышишь, Блейк? Убирайся!

— Кто гово…

На том конце провода повесили трубку. На мгновение он замер, уставившись на трубку, и тут вдруг в голову ему пришла мысль о Пенни, которая осталась одна с няней в доме на берегу океана. Он бросил трубку на рычаг и резко вскочил с кровати.

— Что случилось? — спросила Инид.

— Мне надо ехать домой, — ответил он. — Спасибо за вечер.

— И за поцелуй?

— И за него тоже. Спасибо за все.

— Мы еще увидимся, Зак?

— Да. Не знаю. Инид, мне надо ехать домой.

— Я поеду с вами.

— Как вы доберетесь обратно?

— Кто-нибудь меня подбросит. Или пойду пешком. Мне все равно.

— Что вы хотите, Инид?

— Сама пока не знаю. Просто сейчас я хочу поехать с вами.

— Поступайте, как знаете, — он не стал спорить. — Идемте.

Пианист в холле наигрывал «Городские сплетни».

Глава восьмая

Свет в доме был погашен.

Он почувствовал, как екнуло его сердце, когда он увидел абсолютно темные окна дома. Он начал проклинать себя за то, что оставил Пенни одну с шестнадцатилетней фанаткой джаза. Он открыл перчаточный ящик, выхватил фонарь, выскочил из машины и побежал к кухонной двери.

— Пенни! — крикнул он.

Ворвавшись в дом, он включил свет на кухне и вбежал в холл.

На полу без сознания лежала Телониус Форд.

Не задерживаясь возле нее, он побежал прямо в спальню Пенни и щелкнул выключателем. Покрывала с постели были сброшены. Постель была пуста.

— Пенни, — позвал он, и тут услышал за спиной шаги. Быстро развернувшись, он замахнулся фонарем, готовый использовать его как дубинку.

— Боже мой! — воскликнула Инид. — Что…

Он проскочил мимо нее в другую спальню. Затем взбежал наверх, заглядывая в каждую комнату, осмотрел ванную и даже туалеты. Дом был пуст. Вдруг внизу зазвонил телефон. Зак кубарем скатился по лестнице, побежал в кладовую, сорвал с рычага трубку.

— Алло?

— Ее нет, Блейк, — раздалось в трубке.

— Кто говорит? Что вы там…

— Заткнись!

Зак закрыл рот. Он крепко стиснул трубку, будто пытался выжать из нее какую-нибудь информацию.

— Заткнись и слушай, — произнес голос. — С твоей дочерью все в порядке. И с ней будет все в порядке до завтрашнего вечера. Завтра в 13.45. от острова отправляется паром, Блейк. Ты понял? В 13.45.

— Я понял.

— Отлично. Отправляйся на этом пароме. Когда выйдешь в Вудз-Хоул, сразу же поезжай в Провиденс. Ты будешь там к пяти часам, даже при интенсивном движении на дорогах.

— Да, но моя дочь…

— Заткнись, я сказал!

Зака охватила дрожь, но он умолк и стал слушать. Мужчина на том конце провода выждал мгновение.

— Готов слушать, Блейк?

— Да.

— В Провиденсе есть ресторан под названием «Голубой Викинг». Твоя дочь будет ждать тебя там в пять часов пополудни. Когда заберешь ее, тут же отправляйся в Нью-Йорк. Забудь об этом острове и никогда больше сюда не возвращайся. Ты понял, Блейк?

— «Голубой Викинг», в пять часов. Пенни будет там.

— Понял, значит.

— Откуда мне знать, все ли с ней в порядке сейчас? Дайте мне поговорить с ней.

— Забудь об этом, Блейк. Просто положись на мое слово. С ней все в порядке. Завтра садись на паром и уноси отсюда ноги. И больше не возвращайся. Наш человек на причале проследит, сел ты на борт или нет. Если он тебя не увидит, то с твоей дочерью…

— Я буду на пароме, — пообещал Зак.

— Отлично. И последнее. В полицию не обращайся. Ни сейчас, ни позже. Если мы услышим хоть намек на то, что стало известно о похищении ребенка…

— Я не буду обращаться в полицию, — быстро перебил говорившего Зак.

— Ты все хорошо понял?

— Да.

— Отлично. Счастливого возвращения домой, — мужчина повесил трубку.

Зак тут же связался с телефонистом.

— Да, сэр?

— Вы не могли бы установить, откуда мне только что звонили? Вы можете узнать номер?

— Сожалею, сэр. Мы не можем этого сделать.

— Это очень важно!

— Сожалею, сэр, но мы не в силах…

Зак бросил трубку. Инид ждала в дверях.

— Что случилось? — спросила она.

— Мою дочь похитили.

— Что? Ради бога, Зак, позвоните в полицию!

— Не могу. Нет, — он задумался на секунду. — Они должны быть где-то рядом. Звонок последовал сразу после того, как мы включили в доме свет. Где бы они ни были, они должны видеть дом. Быть может, они в одном из домов на холме.

— Или на одном из судов, — сказала Инид.

— Как они могут позвонить с судна?

— Им и не надо звонить. Они могли просигналить на берег, что в доме зажегся свет. И кто-то уже с берега мог сюда позвонить.

Он подозрительно взглянул на нее:

— Вы, похоже, чертовски здорово разбираетесь в таких делах.

— Я только лишь…

— Вы имеете к этому отношение, Инид?

— К чему этому? Вы имеете в виду…

— Все это.

— Никакого отношения, — категорически заявила она.

— Хочется верить, что это так, Инид. Но ведь именно вы пригласили меня на вечеринку, и вы же посоветовали мне оставить Пенни с няней. И если вы…

— За кого вы меня принимаете, Зак?

— Если вы замешаны в этом…

— Да вы шутите!

Он пристально посмотрел на нее, затем тяжело вздохнул:

— Простите меня, я… — он помотал головой. — Давайте посмотрим, что с няней!

Когда они вернулись в холл, Телоу Форд уже начала приходить в себя. Она села и, увидев Зака, собралась закричать, но он успокаивающим жестом положил руку ей на плечо.

— Что произошло, Телоу?

— Я не знаю. Кто-то постучал в дверь, и я спросила, кто это. Я не стала бы открывать дверь, пока не узнала, кто там. Тот, за дверью, ответил: «Это я. Мистер Блейк». Ну я и открыла. А потом кто-то ударил меня, и больше я ничего не помню. Это был грабитель? А с Пенни все в порядке?

— С Пенни все хорошо, — солгал он, и Инид с удивлением посмотрела на него. — Ну, вставай. Будет лучше, если я отвезу тебя домой.

Сначала он отвез Телоу, а затем доставил Инид обратно на вечеринку.

— Я прошу у вас прощения. Мне не следовало так набрасываться на вас.

— Что вы собираетесь предпринять, Зак?

— Следовать их указаниям.

— Вы не собираетесь звонить в полицию?

— Я не могу. Они мне… — он помотал головой. — Не могу.

— А какие условия они ставят?

— Они хотят, чтобы я покинул остров завтра в 13.45. Они проследят за этим. Мне придется… Инид, мне сейчас не до разговоров. Извините, но, похоже, я сейчас не в состоянии рассуждать трезво. Я хочу вернуться к себе. Черт побери, если они хоть пальцем тронут ее…

— С ней все будет в порядке. Не надо беспокоиться, — она сжала его руку. — С ней все будет в порядке. — Она вышла из машины и аккуратно закрыла за собой дверцу. — Если вам понадобится помощь, Зак, любая, какая угодно, позвоните мне. Просто позвоните, — она направилась к дому.

Некоторое время он смотрел ей вслед, потом отвел взгляд от дома. Он видел, как по воде скользили огни бесчисленных судов. Не было ли среди них и того, с которого на берег подали сигнал, чтобы кто-то позвонил? Не на одном ли из этих судов находилась сейчас Пенни? Он скрестил руки на руле и положил на них голову. Он почувствовал внезапную усталость, в голове его все перемешалось. Он хотел, чтобы рядом с ним опять оказалась жена, чтобы рядом оказалась дочь, и волна самообвинений нахлынула на него, когда он подумал что Пенни в руках чужих людей. Если бы он поехал сюда один, если бы он остался в Нью-Йорке и выбросил письмо Ивлин Клауд, если бы только он позволил ветру развеять пепел, Пенни была бы теперь в безопасности.

Он устало тронулся с места и повел автомобиль через Менемшу.

Полиция штата Массачуссетс ожидала его возвращения в Филдинг-Хауз.

Он выбрался из «плимута», и из темноты до него донесся голос:

— Мистер Блейк? — В лицо ударил свет фонаря.

— Да, — ответил он, заслоняя рукой глаза.

— Стойте там, где вы есть. Мы сами подойдем к вам.

Он подождал. Луч фонаря удерживал его лицо. Он слышал, как скрипел песок под башмаками полицейских. Они остановились рядом, не отводя фонаря от его глаз.

— Не могли бы вы опустить фонарь? — попросил Зак.

— Да, конечно, — луч опустился вниз, разлив на песке под ногами холодное пятно света. — Мистер Блейк, вам придется поехать с нами.

— Зачем?

— С вами хочет поговорить лейтенант.

— О чем?

— Об убитой женщине.

Его глаза понемногу привыкали к темноте. Он пристально вгляделся в строгое лицо полицейского:

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— О женщине по имени Ивлин Клауд, — пояснил полицейский.

— Я никогда о ней не слышал.

— Никогда? Мистер Блейк, в Гей-Хэд есть один индеец. Он торгует сувенирами. Он сказал, что сегодня после обеда какой-то мужчина с маленькой девочкой спрашивали об Ивлин Клауд. Он объяснил им, как ее можно найти. Еще он продал тому мужчине томагавк, мистер Блейк, — полицейский выждал немного. — Ивлин Клауд убита томагавком, мистер Блейк. Теперь вы не возражаете против того, чтобы поехать с нами?

— Я купил томагавк моей дочери, — сказал Зак.

— А где теперь ваша дочь, мистер Блейк?

— Дело в том, что ее… — Он замолк, вспомнив предупреждение по телефону: «Не обращаться в полицию». — Ее… Ее отправили домой, — продолжил он. — Я отправил ее домой. К бабушке.

— И, как я полагаю, она захватила томагавк с собой, а?

— Нет, она потеряла его на берегу сегодня вече… — он не закончил предложения. Это звучало нелепо, это звучало абсурдно, это звучало, как глупая, неубедительная выдумка.

— Все это очень интересно, мистер Блейк, — сухо произнес полицейский. — Вы сможете объяснить все это лейтенанту. Прошу вас.

Устало пожав плечами, Зак последовал за ними к полицейской машине.

Глава девятая

Был час ночи.

Полицейские штата приехали из Оук-Блафс, однако доставили они Зака в полицейский участок Эдгартауна. Полиция Эдгартауна была очень вежлива и дружелюбна. Лейтенант из Эксл-Сентер, располагавшегося на другой стороне пролива, тоже был очень дружелюбен и вежлив. Но никто из них не скрывал, что они подозревают Зака в причастности к убийству.

Лейтенант из Эксл-Сентер прибыл на пароме накануне во второй половине дня после звонка шерифа округа Дьюкс. Это был высокий мужчина, чуть за сорок, с ярко-рыжими волосами и темными карими глазами. Голос у него был глубокий и выразительный, а манеры сдержанными, но решительными. На нем был легкий в полоску костюм и простой хлопчатобумажный галстук. Его причудливая рубашка показалась Заку сшитой вручную: у нее был пристегивающийся на пуговицы воротничок и отложные манжеты. Запонками служили две серебряные миниатюрные копии автоматического пистолета 38 калибра, по одному на каждой манжете. Настоящий пистолет находился в кобуре под пиджаком.

— Меня зовут Уитсон, — представился он Заку. — Не желаете ли присесть, мистер Блейк?

Зак сел.

— Судя по вашему виду, у вас какие-то неприятности, мистер Блейк? — осведомился Уитсон.

— Мне так не кажется, — ответил Зак.

Уитсон снисходительно улыбнулся:

— Мне понятна ваша озабоченность, мистер Блейк, но в этом нет ничего личного. Если мы сможем вытянуть это дело из плоскости личного, многое прояснится. Уверен; вы меня понимаете.

— Я эту женщину не убивал, — решительно заявил Зак.

— Ну, ладно, — Уитсон сделал паузу, закурил сигару и продолжил: — Надеюсь, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

— Нисколько не буду возражать.

— Очень хорошо. Были ли вы в Гэй-Хэд со светловолосой девочкой лет девяти-десяти сегодня во второй половине дня?

— Был.

— Покупали ли вы там томагавк у одного индейца?

— Покупал.

— Где сейчас этот томагавк?

— Моя дочь потеряла его на пляже. Я уверен, что мы найдем его, когда взойдет солнце — если у вас есть такое желание.

— У нас есть желание сделать все, что угодно, если это может подтвердить вашу невиновность, мистер Блейк.

— Разумеется, — Зак удрученно кивнул.

— Вы спрашивали у этого индейца об Ивлин Клауд?

— Да.

— С какой целью?

— Мне нужно было ее увидеть.

— С какой целью?

— По личному делу.

— В чем же суть этого дела?

— Это дело слишком личного характера, — продолжал настаивать Зак.

— Мистер Блейк, вы не в армии, и полицейское расследование не признает святость личного дела. А теперь, если вы не осознаете всей серьезности…

— Я осознаю, — пробормотал Зак. — Если вы не возражаете, я бы хотел позвонить моему адвокату.

— Вы сможете сделать это позже. Так с какой целью вы хотели встретиться с миссис Клауд?

— По личному делу.

Уитсон тяжело вздохнул и выпустил облако дыма.

— Мистер Блейк, — добродушно поинтересовался он, — вы что нарочно стараетесь осложнить ваше положение?

— Нет, но…

— Что же, черт возьми, вы пытаетесь скрыть? — воскликнул Уитсон. — Вы понимаете, что было совершено убийство? — В его голосе прозвучала нотка недоверия. — Кого вы из себя строите? Простачка? Ведь это же убийство, мистер Блейк. Убийство! Что вы можете на это сказать?

— Я не убивал ее.

— Вы были у нее дома сегодня после обеда?

Зак поколебался.

— Были?

— Да.

— Вы говорили с ней?

— Нет.

— Почему нет?

— Она была уже мертва, когда я вошел в дом.

— Понятно, — Уитсон мгновение обдумывал его ответ. — Почему вы не заявили о ее смерти в полицию?

— Я не хотел быть замешанным.

— А вот сейчас вы оказались замешаны, мистер, — неожиданно резко бросил Уитсон. — И вам бы лучше быстренько начать говорить, если вы хотите выпутаться из этой истории.

— Мне нужно позвонить моему адвокату, — сказал Зак.

— Вам пока еще незачем звонить вашему чертову адвокату! — воскликнул Уитсон с яростью. — Подождите, ради Бога, пока мы не заведем на вас дело! Вам бы лучше помочь нам, Блейк!

— Я не убивал ее.

— С какой же целью вы ездили туда?

— Какое это имеет значение?

— Это может иметь большое значение. Пока же дело выглядит так, будто вы отправились туда, чтобы убить ее. Так убивали вы ее или нет?

— Не убивал. Я уже сказал вам, что она была мертва, когда я…

— Тогда зачем же вы ездили туда? — прорычал Уитсон.

Зак замолчал на мгновение. Он не мог рассказать Уитсону о письме без того, чтобы не объяснить ему все по порядку с самого начала. И если письмо было причиной смерти Ивлин Клауд, не было ли похищение Пенни продолжением попыток уничтожить само воспоминание об этом письме, а также все то чудовищное, что за ним стояло? Если бы он сообщил Уитсону о письме, если бы он сообщил ему, зачем он ездил встретиться с Ивлин Клауд, ему бы пришлось рассказать о похищении Пенни. А если он это сделает, он поставит под угрозу жизнь дочери.

Зак вздохнул:

— Мне нужно позвонить моему адвокату.

— О'кей, — согласился Уитсон, — поступайте как знаете. Я не думаю, что вы идиот, Блейк, но ваши поступки свидетельствуют лишь о том, насколько неправильно может вести себя человек. — Он пододвинул ему телефон. — Это будет междугородний звонок?

— Да.

— Тогда постарайтесь быть кратким. Этот городишко не из самых богатых в мире. — Он посмотрел на часы. — Даю вам пять минут, — он вышел из комнаты.

Зак снял трубку и набрал номер оператора междугородней связи. Он заказал разговор с Сэмом Дитрихом в Нью-Йорке и подождал, пока на другом конце не снимут трубку. Его часы показывали 1.35 ночи.

— Алло?

— Сэм?

— Хм-м-м?

— Сэм, ты проснулся?

— А? Кто говорит?

— Это Зак Блейк.

— О, привет, Зак, что… — последовала долгая пауза. — Сейчас полвторого ночи. Что у тебя..?

— Я нахожусь на острове Виноградник Марты, Сэм. Ты уже проснулся?

— Проснулся, проснулся. Что случилось?

— У меня неприятности с полицией.

— Что еще за неприятности?

— Они предполагают, что я убил человека.

— Что! Что ты сказал?

— Ты можешь приехать сюда, Сэм?

— Где ты находишься?

— В Эдгартауне.

— За решеткой?

— Пока нет. Но думаю, что посадят.

— Эдгартаун… Как мне туда добраться?

— У компании «Нортист» есть сюда рейсы. А до аэропорта ты можешь взять такси.

— А ночные рейсы есть?

— Не знаю. Тебе придется узнать в справочной.

— Узнаю. Если я не приеду ночью, то буду там рано утром. Ты не признался в чем-либо, нет?

— Нет.

— Ты не делал никаких заявлений?

— Нет.

— И не делай. Какой там номер телефона? — Зак дал ему номер. — О'кей. Я наведу справки насчет авиарейсов и, наверное, перезвоню тебе. Не говори ни слова, пока я не приеду. — Сэм помолчал. — Это точно не твоя работа?

— Да нет, черт возьми!

— О'кей, до встречи, — Сэм повесил трубку.

Зак положил трубку на рычаг. В комнату вошел Уитсон.

— Закончили?

— Да.

— Вам понравится у нас в тюрьме, — пообещал Уитсон. — Она старая, но очень чистая.

Зак промолчал. Полицейский в форме взял его за руку и поинтересовался в шутку:

— Вы останетесь на регату?

Глядя с улицы, догадаться, что это деревянное здание — тюрьма, было невозможно. Только взглянув сбоку, становилось ясно, что задняя часть сделана из кирпича. Фасад его выглядел как большой частный дом, обнесенный штакетником. Табличка слева от двери указывала всякому входящему, что в этом здании расположен полицейский участок округа Дьюкс. Даже изнутри здание выглядело, как обыкновенный жилой дом.

За исключением камер.

Камеры располагались в задней, кирпичной половине здания. По шесть камер — на первом и на втором этаже. В каждом блоке по три камеры в противоположных сторонах дома. Тяжелые металлические двери отделяли блоки камер от остальной части здания. В каждой двери было небольшое окошко, устроенное на уровне глаз, с плотно закрывающейся откидной металлической створкой.

Эдгартаунский полицейский позволил Заку идти между ним и тюремным охранником. Они открыли железную дверь в камерный блок по левую сторону здания и проводили Зака в камеру в конце коридора. Камеры были просторными, по крайней мере десять на десять футов. В каждой из трех камер находилась узкая койка и встроенная в стену металлическая кабинка с ведром для санитарных нужд.

— Если вам захочется до ветру, — объяснил охранник, — то просто крикните. В конце камерного блока есть настоящий туалет. — Он открыл камеру. — Я бы предложил вам какие-нибудь журналы, но свет уже давно выключен.

— Спасибо, — поблагодарил его Зак.

— Советую вам поспать немного.

— Это дельный совет, — согласился Зак.

Дверь камеры с лязгом захлопнулась. Охранник и полицейский ушли. Тяжелая металлическая дверь в дальнем конце камерного блока закрылась, и свет снова погас.

Глава десятая

Звонок от Сэма Дитриха раздался в восемь утра. Полицейские проводили Зака из камеры в комнату с письменным столом и телефоном. Трубка была уже снята с рычага. Он поднес ее к уху:

— Алло?

— Зак?

— Да. Это ты, Сэм?

— Да. Слушай, я…

— Где ты находишься?

— В Нью-Йорке.

— Когда ты отправляешься?

— Вот и я как раз об этом. Я никуда не отправляюсь.

— А в чем дело?

— Я не могу взять этот чертов авиабилет. Они, похоже, заказаны вперед на недели. От четверга до понедельника. По всей видимости ребятки летают на этот остров, как к себе домой. Я сказал служащим авиалинии, что мне нужно по неотложному делу, но единственное, что они смогли сделать, это внести меня в список ожидающих.

— А если поехать на машине, Сэм?

— Я и это попытался сделать. Мне нужно было заранее заказать место для автомобиля на пароме. А у них в этот уикенд нет ни одного свободного места.

— Но, ради бога! Ты ведь можешь оставить машину на материке!

— Разве? — спросил Сэм так, будто подобная мысль ни разу не приходила ему в голову.

— Конечно. Слушай, Сэм…

Дверь открылась. Зак обернулся. В дверном проеме стоял лейтенант Уитсон.

— Это звонит ваш адвокат? — осведомился он.

— Да.

— Скажите ему, что все в порядке. Я отпускаю вас.

— Что?

— Вы не ослышались. Передайте это вашему адвокату.

Зак сообщил об этом Сэму. Тот был явно сбит с толку, но в голосе его почувствовалось облегчение. Он посоветовал Заку бросить все к чертям, как можно скорее возвращаться в Нью-Йорк, и повесил трубку. Зак положил трубку на рычаг и повернулся к Уитсону.

— Это для меня сюрприз. Что случилось?

Уитсон пожал плечами:

— Рано утром, на заре, я послал несколько человек на пляж. Мы нашли ваш томагавк.

— И поэтому вы меня отпускаете?

Уитсон пристально взглянул на него:

— Я буду говорить с вами начистоту, мистер Блейк.

— Валяйте.

— Я знал, что вы ее не убивали. Я знал это, когда мы забрали вас. У вас темные волосы, а у убитой в кулаке были зажаты светлые волосы. Но вы ведь ездили туда на встречу с ней, и я хотел знать, почему. Я все еще хочу, чтобы вы сказали мне об этом.

— Я не могу, — откровенно признался Зак.

— О'кей, поступайте как знаете. Хотя вы могли бы избавить нас от многих хлопот.

— Прошу извинения.

— Разумеется. Но с вами не до конца еще все ясно, мистер Блейк. Вам следует помнить об этом. Многие вещи в этом деле очень дурно пахнут.

— А что еще случилось?

— Муж этой женщины и сын. Они оба исчезли.

— Куда исчезли?

— Мы не знаем. Его лодка все еще у причала, значит, он не выходил в море. На острове много лесов. Возможно, он прячется где-нибудь в зарослях. Мы найдем его. Рано или поздно, но мы его найдем.

— Почему вы думаете, что он прячется именно от полиции? Он может опасаться того, кто убил его жену. Об этом вы не подумали?

— Мистер Блейк, человеку, который имеет дело с преступлением и злом, приходится думать о многом. Слишком о многом, — Уитсон умолк на мгновение, уставившись в пол. — Знаете, чего бы я желал?

— Да?

— Даже если это означало бы для меня потерю работы, я бы все равно хотел, чтобы исчезла такая штука, как зло, — он мрачно улыбнулся. — «Но пусть даже сюда придут и те, кто одержим злом», сказал один человек. Думаю, он был прав.

— О чем это вы?

— Я говорю об этом острове. Вы знаете, что в действительности положило начало летнему курорту?

— Нет. Что же?

— Лагерь методистов в Оук-Блафс. Ежегодное религиозное собрание, мистер Блейк, которое стало самым большим в мире. Они приезжали, разбивали палатки, но через некоторое время стало приезжать слишком много народа, и им пришлось искать другое место для своих собраний, подальше от Тэйбернайкла. Это хороший остров, мистер Блейк. Теплые дни и прохладные ночи, море, запах восковницы и ежевики, умеренный ветер. Люди приезжали в лагерь на собрания и оставались здесь после Прощания и Святого Причастия. Они рассказывали об острове другим, и очень скоро сюда стали приезжать, чтобы просто отдохнуть здесь, без всяких религиозных мотивов. Вот тогда-то и прозвучало высказывание этого человека.

— Какое высказывание?

— Его звали Хеброн Винсент. Он сказал: «Пусть даже сюда придут одержимые злом, — ведь они могут появиться в любом месте, — этот приход неминуемо будет благом для них».

— Понимаю.

— Пусть даже и придут злодеи, мистер Блейк. Поэтому-то, наверное, у нас и случилось убийство. Поэтому-то у меня и есть работа.

— Жаль, что не могу помочь вам, — посетовал Зак.

— Можете. Почему вы ездили повидать Ивлин Клауд?

Зак не ответил.

— Чего вы боитесь, мистер Блейк?

— Ничего.

— Тогда скажите.

— Не могу.

Уитсон вздохнул:

— Ладно. Проваливайте. Дверь открыта. — Он сделал паузу. — Где я могу найти вас, если вы понадобитесь?

— В Нью-Йорке. Паром отходит в 13.45.

— Не валяйте дурака, мистер Блейк.

— Что такое?

— Я же сказал, что с вами еще не все ясно, и вы останетесь на острове.

— Что вы имеете…

— Я не разрешаю вам покидать остров. Ни в 13.45, ни в какое другое время, до тех пор, пока мы с вами окончательно не разберемся. Вам ясно?

— Но мне обязательно нужно уехать!

— Почему обязательно? — быстро спросил Уитсон. Зак не ответил. — О'кей. Вы будете под наблюдением. Не пытайтесь сесть на этот паром. До скорого, мистер Блейк.

Полицейские отвезли его в Менемшу. Он поблагодарил их и направился к дому. Все было так, как он оставил. Он посмотрел на часы. Было около девяти, до 13.45 оставалось еще пять часов. Он не собирался следовать приказу Уитсона. Он сядет на этот паром, даже если для этого ему придется вступить в борьбу со всеми полицейскими острова. Он подумал, не пора ли начать упаковывать вещи. Затем задался вопросом, почему Джон Клауд скрылся в лесу, и вспомнил выражение страха в его раскосых индейских глазах. Он снова посмотрел на часы. Еще оставалось время — много времени, — до отхода парома. Он закрыл дверь и направился к машине. К рулевому колесу была приклеена записка. Она гласила:

«Зак, я несколько раз пыталась дозвониться до вас по телефону, и в конце концов приехала. Ваша машина здесь, а вас нет. Я не представляю, что могло случиться. Я не мнительна, но сейчас я просто не нахожу себе места. После прошлой ночи и того, что случилось с Пенни, я не знаю, что и думать. Позвоните мне, пожалуйста, как только вернетесь, ладно? Ради Бога!

Инид»

Зак отклеил записку от руля и пошел домой. Листок с номером, который он предыдущим вечером оставил для Телоу, все еще лежал рядом с телефоном. Он набрал номер и подождал, пока на том конце снимут трубку.

— Алло? — голос был очень четким, говорили на правильном английском, но тем не менее с немецким акцентом.

— Алло, могу ли я поговорить с Инид?

— Ее сейчас нет. Простите, а кто говорит?

— Закария Блейк. Это вы, доктор Рейтерманн?

— Кто?

— Это доктор Рейтерманн?

— Нет.

— О, я думал…

— Это домработница. Мисс Мэрфи сейчас нет.

— А вы знаете, где она?

— Она ушла в редакцию газеты.

— Благодарю вас. Передайте, пожалуйста, что я ей звонил. И скажите ей, что со мной все в порядке.

— Хорошо, передам.

— Спасибо.

Он повесил трубку и, сам не свой, вышел к машине. Голос женщины звучал точно так же, как голос доктора Рейтерманн. Он вспомнил ее разговоры о предполагаемых ракетных установках, ее намеки на какую-то шпионскую историю.

«Пусть я идиот, — сказал он себе, — но, видит Бог, разве ракеты не являются секретным оружием, и разве моя дочь не была похищена, и разве вся эта треклятая история не попахивает бородатыми ребятами, перевозящими бомбы?

Видела ли Мэри что-нибудь?

Слышала ли Мэри что-нибудь?

Как могла моя жена Мэри, которая входила в университетскую сборную по плаванию и которая помогла университету выиграть чемпионат в 1939 году, как могла она утонуть?»

Он не переставал задавать себе этот вопрос в прошлом году, и вот сейчас он снова задает его себе, и снова не находит ответа.

И пока он заводил двигатель, разворачивался и направлялся в сторону Гэй-Хеда, в голове все крутились мысли о пусковых установках и о том, что голос домработницы, говорившей с ним по телефону, был поразительно похож на голос доктора Инги Рейтерманн.

Глава одиннадцатая

Дом Клаудов выглядел сегодня совсем иначе — веселее, хотя его и посетила смерть. День был солнечным, и солнечные блики играли на серой дранке крыши, на раскиданных по передней веранде жестянках с краской и ярко разукрашенных камнях сувенирных томагавков.

Никаких признаков жизни в доме. Полиция, медицинские эксперты, криминалисты, фотографы — все они, вероятно, уже покинули дом.

Зак не представлял себе, что он собирается искать. Он приехал сюда, повинуясь какому-то внутреннему порыву, а теперь, оказавшись здесь, он вдруг почувствовал себя в глупом положении. Надеялся ли он найти Клауда или его мальчишку? Он не знал.

Он вздохнул, вышел из машины и направился к дому. Входная дверь оказалась незапертой. Он вошел внутрь. В доме было тихо и пустынно. В гостиной полицейские на деревянном полу обвели мелом очертания тела Ивлин Клауд, и темное бурое пятно расползлось по дереву возле обведенного мелом контура головы. «Кровавое пятно и меловой контур, — подумалось ему. — Вот и все, что осталось от индианки, пытавшейся помочь ему. А ее муж убежал и скрылся — но почему?»

Потому что он перепуган.

Но чем?

Перепуган международной шпионской шайкой, пытающейся выкрасть планы размещения ракетной установки?

Звучит не очень-то правдоподобно. Как мог рыбак-индеец оказаться связанным со шпионами? Нет, ерунда какая-то. Где же тогда истина? Он оглядел комнату, пытаясь представить, как Ивлин Клауд боролась с этим напавшим на нее светловолосым человеком, как она сорвала с его шеи медальон и как она затем упала под ударами томагавка.

У Инид Мэрфи светлые волосы.

У Пита Рэмбли, агента по сдаче недвижимости, такие же.

И такие же волосы у Фредди Бартона, прибывшего сюда с вполне определенной целью: участвовать на своем «Вороне» в завтрашней регате.

А сколько вообще светловолосых на острове? Зак невесело усмехнулся при этой мысли. И сколько светловолосых способны совершить убийство? Он пожал плечами, еще раз оглядел комнату и с мрачным видом вышел на кухню.

Кухонное полотенце удивило его — он был уверен, что полиция не оставила бы его здесь. И все же оно висело на крючке над раковиной, а на нем — большое кроваво-красное пятно. Он с сомнением покачал головой и подошел к полотенцу поближе. В кухне стоял специфический запах, так пахнет…

Скипидар?

Конечно. Эти художества, которыми занималась Ивлин Клауд, ее сувенирные томагавки. Он снял полотенце с крючка и понюхал пятно. Краска. Не кровь, а краска. Он улыбнулся. Иногда получается весьма забавно, когда вы автоматически принимаете краску за кровь. Но висело ли здесь полотенце вчера? Он попытался восстановить в памяти, как он вошел в кухню вчера во второй половине дня, когда обнаружил тело. Он наверняка заметил бы это яркое красное пятно. И если тогда полотенца здесь не было, могла ли краска оказаться на нем позже?

Вчера вечером? И кто мог оставить это пятно? Джон Клауд? Перед тем, как они с сыном спаслись бегством?

Но почему?

Красная краска.

Ведра с краской стояли на террасе. Зак бросил полотенце и вышел на террасу. По крайней мере дюжина банок с краской стояла среди разукрашенных томагавков. Из них четыре банки были наполнены красной краской. Но только рядом с одной из этих четырех банок лежала отвертка. Он взял отвертку и подковырнул ею прилипшую крышку. Банка была почти доверху наполнена такой же яркой красной краской, как на полотенце. Не эту ли банку открывал Джон Клауд прошлой ночью или сегодня рано утром? Краска в банке выглядела нетронутой. Он взглянул на кисточки, лежавшие на куске холста на деревянном полу веранды. Все они были тщательно вымыты и вытерты. Ни на одной из них не было следов красной краски. Но если Джон Клауд ничего не раскрашивал, то зачем же тогда он открывал эту банку? Или же, использовав кисточку, он затем просто вытер ее?

Кухонным полотенцем?

А почему бы и нет? Он вытер им свои руки, разве не так? Зак еще раз обвел глазами веранду. Перепачканные разноцветной краской тряпки валялись на столе в дальнем конце веранды. Он подошел к ним. Ни одной из них не пользовались уже долгое время, во всяком случае сегодня утром точно не пользовались. Джон Клауд вытер пятно красной краски, и вытер он его кухонным полотенцем. Если только этот человек не был совершенным недотепой, такой поступок указывает лишь на то, что кто-то очень спешил. Но каким образом он испачкался краской? О крышку. Конечно. Ее невозможно было коснуться, не испачкав пальцев красной краской.

Зак вернулся к банке с красной краской. Повинуясь какому-то внутреннему движению, он сунул жало отвертки в банку и почувствовал, как оно на что-то наткнулось. Он еще раз потыкал отверткой. Внутри банки было что-то твердое и упругое. Он бросил отвертку, закатал рукав, снял часы и сунул руку в банку. Когда он вынул руку, в ней оказался прямоугольный сверток. С руки и свертка капала краска. Зак бросил пакет на холстину и попытался развязать прочную бечевку, которой был обмотан пакет. Бечевка намокла и не развязывалась. Он вернулся на кухню, вытер руку о кухонное полотенце, а затем поискал в кухонном столе нож.

Пока он перерезал веревку, пальцы его дрожали. Он осторожно развернул промокшую оберточную бумагу. Под ней оказался клеенчатый кисет. На мгновение он удивился, зачем понадобилось совать табачный кисет в банку с краской, но затем развязал кисет, сунул туда руку и обнаружил еще один сверток; на этот раз оберточная бумага не была испачкана краской. Он разрезал бечевку и развернул сверток. Глаза его широко раскрылись от удивления.

Он смотрел на сто тысяч долларов купюрами по одной тысяче.

В это мгновение он услышал шум приближающегося по грунтовой дороге автомобиля.

Глава двенадцатая

Он замер.

Первая его мысль была: полиция возвращается. Сегодня утром ему везло, но, вероятно, полоса удач уже заканчивается. Если они опять бросят его за решетку, как он сможет уехать с острова? А ему во что бы то ни стало нужно попасть на паром в 13.45, нужно, чтобы это увидели, нужно быть в Провиденсе к 5.00. И если это полиция…

Он поспешно сунул банкноты в карман брюк. Автомобиль приближался. Зак быстро подошел к столу с перепачканными краской тряпками, отвинтил крышку от бутылки со скипидаром и щедро плеснул им на руку. Когда автомобиль подъехал к дому, он уже вытирал последние следы красной краски. Он опустил рукав, застегнул ремешок часов и спокойно спустился с крыльца.

В машине сидела Энн Даброу. Ее короткие черные волосы плотно облегали голову, глаза цвета морской волны глядели настороженно. Она вылезла из автомобиля, подошла к нему, держась совершенно прямо, совсем как ее мать, а мать ее была женщиной целеустремленной.

— Что вы здесь делаете? — спросила она.

— Я как раз собирался спросить вас о том же самом.

— Мы сдавали этот дом Клаудам. Но после всего случившегося… — она передернула плечами. — Я полагаю, нам придется поискать других жильцов. Я пришла осмотреть дом.

— Вы пришли именно за этим?

— Да. Но судя по вашему голосу, вы мне не верите.

— С чего бы это мне не верить?

— А вы забавный тип. Но я не имею в виду ничего зловещего.

— Такой уж я и забавный?

— Ваша жена утонула, ладно. Но прекратите же вести себя так, будто каждый на острове держал ее голову под водой.

— Может, кто-то и держал, — коротко бросил Зак.

— Ну да, конечно. А может, я и есть та марсианка, которая…

— Моя жена была чемпионкой университета по плаванию, — объяснил Зак. — Она пошла на пляж, спустя целых три часа после завтрака, и у нее никогда не бывало судорог в воде. Я-то ее хорошо знал.

— Течения в бухте Менемша очень коварны, — заметила Энн.

— Именно это мне и сказали в прошлом году. Но я начинаю думать о гораздо более серьезных причинах, нежели эти коварные течения.

— То есть?

— То есть кто-то вполне мог держать ее голову под водой.

— Если вы в этом так уверены, почему вы не обратитесь в полицию?

— Благодарю, но я лучше воздержусь.

— И что же вы делаете здесь?

— Так, просто заехал взглянуть.

— Что-то ищите?

— А что мне здесь искать?

Энн, прищурившись, посмотрела на него проницательным, изучающим взглядом;

— Не знаю, не знаю, — медленно пробормотала она. — Об этом я вас и спрашиваю.

Зак пожал плечами.

— А где ваша дочь? — поинтересовалась Энн. Она смотрела на него, все так же подозрительно прищуриваясь.

— На материке.

— Где?

— А вы разве не знаете?

Его попытки заманить девушку в ловушку пока не удавались.

— Откуда же мне знать? — удивилась она, теперь уже широко раскрыв глаза.

— Я думал, что здесь все знают друг о друге все.

— Если уж вам так здесь не нравится, — сказала Энн, — то почему бы, черт побери, вам не вернуться туда, откуда вы приехали?

— Именно к этому вы и пытаетесь меня склонить с того самого момента, как я приехал, — ответил он. — Не переживайте. Я уезжаю сегодня паромом в 13.45. Вы можете сдать тот чертов коттедж вашему мистеру Карпентеру.

— Вы шутите? — переспросила Энн.

— Я абсолютно серьезен.

— Но вы же заплатили за коттедж.

— О? Теперь, оказывается, вы в этом уверены?

— Я звонила матери в Бостон вчера вечером. Она сказала, что вы перевели ей деньги, и добавила, что Пит Рэмбли просто дурак.

— Вы говорите совсем как ваша мать, — заметил Зак.

— Ладно, ладно. Если мистер Карпентер снимет дом, я верну вам ваши пятьсот долларов, — ответила Энн. — Это единственное, что я могу сделать.

— Это самое приятное, что я услышал с тех пор, как оказался здесь.

Лицо Энн смягчилось:

— Это неплохое место. Зимой здесь очень тоскливо, но все равно это неплохое место. Мне жаль, что вам здесь не понравилось.

— Думаю, у меня просто сложилось предвзятое мнение об этом острове, — он посмотрел ей в лицо. — Во время войны я служил в авиации, и мне кажется, на острове собираются обосноваться военные.

— Неужели?

— Да. Вы разве об этом не знаете?

— О чем?

— Они собираются разместить здесь пусковую ракетную установку. Я думал, это все знают, — он внимательно посмотрел на нее. — Вы ничего об этом не слышали?

— Нет, — она на мгновение задумалась. — Но все-таки я не понимаю, почему это так тревожит вас. Вы и в самом деле забавный тип, — она передернула плечами. — Вам, должно быть, совсем не по душе пришлась военная авиация.

— Я не вернулся бы туда и за сто тысяч долларов.

Энн рассмеялась:

— Вы, наверное, водите меня за нос. А мы, провинция, никак не можем оценить ваш юмор.

— Может быть и так, — согласился он. — Ну, ладно. Мне пора. Надеюсь, вы найдете то, зачем приехали.

— Я приехала посмотреть, надо ли делать какой-нибудь ремонт, прежде чем мы снова сдадим этот дом. Вот и все.

— А как насчет денег? — осведомился он.

Энн моргнула:

— Каких денег?

Он немного поколебался, прежде чем ответить. Вид у нее был совершенно невинный, но полностью в ее невиновности он не был уверен.

— Мои пятьсот долларов, — пояснил он. — Вы знаете, куда их переслать?

Она снова рассмеялась:

— Я просто восхищаюсь этим хладнокровным и расчетливым бизнесменом! Так куда же вы желаете, чтобы я их переслала?

— Компания «Резеньяк Броудкастинг», Нью-Йорк.

Он сел в машину и запустил двигатель. Энн Даброу поднялась на веранду, бросила беглый взгляд на банки с краской и прошла в дом.

Глава тринадцатая

Зак упаковывал вещи. В спальне царила полная тишина. Он вспомнил, что ровно год назад занимался здесь, в этой комнате, тем же самым. Только тогда тишина была еще более тягостной: каждая принадлежавшая Мэри вещь самим своим материальным бытием напоминала ему об утрате. Но он все же нашел тогда в себе силы кое-как упаковать в чемодан все вещи и, превозмогая отчаяние, граничащее с сумасшествием, отправиться на паром.

Теперь он упаковывал вещи Пенни: ее юбки, платьица, купальники, босоножки, джинсы. И снова каждая вещь заставляла его думать о самом близком человеке — на этот раз о дочери. Он никак не мог дождаться 13.45 — время, как назло, тянулось ужасно медленно. Оставшийся отрезок времени он мысленно разделил на несколько частей, с тем чтобы явственней ощущалось, что время все-таки движется. Чтобы доехать до Эдгартауна, потребуется полчаса. Если лейтенант Уитсон все еще там, он передаст ему найденные в доме Клауда сто тысяч долларов. Если же Уитсона на месте не окажется, он оставит их в полицейском участке. Однако разумно ли вновь связываться с полицией? Как бы там ни было, если он не хочет опоздать на судно, из Менемши нужно выехать без четверти час. Он взглянул на часы. Без пятнадцати десять. Выехать отсюда ему нужно через три часа. Через четыре часа отходит судно. А потом еще долгий путь в Провиденс. Все ли в порядке с Пенни? Или они уже?.. Могут ли они совершить что-либо подобное, могут ли они так же безжалостно?..

Он старался отогнать от себя эти мысли. С Пенни все нормально. Она будет ждать его в ресторане, который называется…

Он вдруг похолодел от ужаса.

Как же он называется, этот ресторан?

О, господи, да как же, как же?

«Голубой…»

«Голубой…»

«Вспоминай, вспоминай! — приказал он себе. — Так, ему позвонили по телефону, сказали, что Пенни будет ждать его в… Спокойно: эврика! — «Голубой Викинг»».

Он глубоко вздохнул и присел на краешек кровати. Прикуривая сигарету, Зак заметил, что пальцы его дрожат. Нужно взять себя в руки, нельзя расслабляться. Ни в коем случае — до тех пор, пока Пенни не окажется рядом с ним, живая и здоровая. Он вновь посмотрел на часы.

Без десяти десять.

Неужели прошло всего-навсего пять минут?

Как дотянуть до пяти вечера? А еще эти неотвязные мысли о том, что Пенни в руках этих подонков, что ее жизнь зависит от…

Стоп!

Не смей даже думать об этом! Без паники. Все будет нормально. Она там непременно будет. Она будет ждать тебя в ресторане. Она увидит тебя, она побежит тебе навстречу, она улыбнется, и в ее улыбке мелькнет отблеск улыбки Мэри, и ты крепко обнимешь и успокоишь ее, успокоишь…

«Голубой Викинг», — повторил он вслух, будто боялся снова забыть название ресторана.

Наконец он закончил укладывать вещи и стал закрывать чемодан. Однако сделать этого не смог, поскольку чемодан, как оказалось, был переполнен, да и потом — этот дурацкий замок! Он вышел из спальни и направился к пристройке, намереваясь отыскать там ящик с инструментами. Чтобы починить замок, нужна была, собственно, только отвертка. В пристройке ящика с инструментами он не обнаружил. Его это очень удивило. «Может, инструменты в доме», — подумал он. Но и там их не оказалось. Тогда вместо отвертки он решил воспользоваться кухонным ножом, однако, вскоре понял, что нужны еще и пассатижи. Неужели во всем доме не найдется подходящего инструмента? Не может быть! Надо только сообразить, где искать. Может, в подвале? Ну, конечно, же в подвале!

Он снова вышел из дома, подошел к погребу, открыл Дверь и стал спускаться вниз по лестнице. Потолок был затянут паутиной, сквозь которую он едва разглядел лампочку. Пригнув голову, он подошел к выключателю и нажал на него. Справа, в углу, аккуратной стопкой были сложены дрова, предназначенные для камина. Слева находился титан для нагрева воды, а за титаном располагались полки, к ним-то он и направился. Полки были сверху до низу заставлены всевозможными банками и коробками. Варенье, галеты, свечи — чего там только не было! Внимание его, однако, привлекли банки, содержимое которых по виду напоминало соль или сахар. Он взял одну из банок, открутил крышку, понюхал, опустил в банку палец, поднес его ко рту и слизнул порошок, — сладко, значит, сахар. Ох, уж эта миссис Филдинг, — наверняка опасалась новой войны, и потому запаслась изрядным количеством сахара. Да-да, — запаслась изрядным количеством сахара…

И Заку вновь пришла в голову мысль о пусковых ракетных установках.

Он поставил банку на место, рядом с другими банками, которые также были наполнены сахаром и осмотрел остальные полки. Ящика не было. Наконец он обнаружил и его — ящик стоял на чемодане в дальнем углу подвала. Он открыл его, достал отвертку и пассатижи, выключил свет и, стараясь не задеть паутину, вышел из подвала, в котором хранились тайные сахарные припасы миссис Филдинг.

Только он вышел из подвала, как к дому подкатил автомобиль и резко затормозил.

— Зак!

Он узнал голос Инид Мэрфи. Он аккуратно прикрыл двери подвала, развернулся, быстрым шагом направился к ней и вдруг почувствовал, что не в силах сдержать радостной улыбки. Но столь же внезапно улыбка исчезла с его лица, когда он обнаружил, что Инид приехала с Фредди Бартоном, чемпионом регаты.

— Что, — заготавливаем варенья-соленья — спросил Фредди.

— Да. Совсем немного, чтобы продержаться хотя бы до конца зимы, — ответил Зак. Инид подбежала к нему и взяла за руку.

— Я так беспокоилась, просто ужас, — заговорила она. — У вас есть еще какие-нибудь новости?

— Нет.

— Что вы намерены предпринять?

— Уехать, — ответил он.

К ним приблизился Фредди Бартон.

— Неплохой домишко, — одобрил он. — Хороший вид на море.

— Да, — отозвался Зак. — Может, вы пройдете на веранду. Оттуда вид еще лучше.

Фредди вопросительно поднял брови:

— Вы хотите остаться вдвоем?

— Да, — ответила Инид.

— Ну, конечно, конечно, — произнес Фредди с явной иронией. — Что ж, буду выступать в роли купидона.

Он обогнул угол дома, и когда стал подниматься по ступенькам, до их слуха долетел стук каблуков.

— Где вы были все это время? — спросила Инид. — Я вам звонила, звонила…

— В тюрьме. Послушайте, вы узнали…

— Как в тюрьме?

— А так, обыкновенно. Вы узнали, когда в прошлом году проводилась регата?

— В прошлом году она проводилась 13 июля, — ответила Инид. — Но выяснила я это только сегодня утром.

Зак кивнул головой.

— Это очень важно, Зак?

— Думаю, нет.

— Что вы имеете в виду?

— Мэри утонула двадцать пятого.

— Думаете, эти события как-то связаны между собой?

— Не знаю.

Они стояли, молча глядя друг на друга.

Первой тишину нарушила Инид.

— Вы сказали, что уезжаете. Без Пенни?

— Я заберу ее в Провиденсе.

— Вы вернетесь?

— А почему вы спрашиваете меня об этом?

Она прикоснулась к его руке и мягко, очень нежно произнесла:

— Потому что я очень хочу, чтобы вы вернулись, Зак.

— Зачем?

— Я могу показаться вам глупой…

— Нет, я…

— Безрассудной и…

— Да что вы…

— …утратившей стыд Веселой Вдовой.

— Инид!

— Но для меня это очень-очень важно, Зак. Так вы вернетесь?

В ее лице было столько растерянности, столько страха, словно она боялась, что ее вот-вот обругают, оскорбят.

— Но вы… вы ведь так мало знаете меня, — удивился он.

— Я знаю вас достаточно хорошо, Зак, — возразила Инид.

— Я… я не такой уж и славный парень. Болтаюсь тут с унылой физиономией, и…

— Вы славный парень. Вы очень славный парень. — Она вдруг поцеловала его в губы. На этот раз он ответил на поцелуй. Он ответил, потому что она была женщиной, милой и нежной, потому что сейчас в нем было только одно желание — желание любить и быть любимым, желание называть кого-то своей единственной, возможно, именно эту женщину. Она отстранилась от него, но продолжала держать его руку в своей руке.

— Вы вернетесь.

— Время покажет.

— Вы вернетесь, — повторила она.

Послышались шаги Фредди. Она отпустила его руку, но взгляд ее по-прежнему был прикован к его лицу.

— Вид как вид, — пробурчал Фредди. — Я уже устал им любоваться.

— Когда вы уезжаете, Зак? — спросила Инид.

— Паром в час сорок пять.

— Вы поедете на пристань? — спросил Фредди.

— Да.

— А меня с собой не прихватите?

— Но я еще задержусь дома на некоторое время.

— Ничего, я могу подождать.

Зак окинул Фредди изучающим взглядом. Человек, звонивший ему вчера по телефону, сказал, что за ним будут следить, чтобы убедиться в том, что он действительно сел на паром. Может, следить за ним должен Фредди Бартон?

— Простите меня, пожалуйста, — сказал Зак, — но я бы предпочел ехать один.

— Понимаю, — снисходительно улыбнулся Фредди. — Ладно, доберусь как-нибудь. Может, еще встретимся.

— Может и встретимся.

— Я почти в этом уверен, — Фредди повернулся к Инид. — А ты, радость моя, не подбросишь меня до теннисных кортов? Я уже на полчаса опаздываю.

— Позвоните мне, пожалуйста, из Провиденса, Зак! — попросила Инид.

— Хорошо.

Она взяла его руку и крепко ее сжала.

— Будьте осторожны!

— Буду, — пообещал он.

В 10.30 он вышел на причал.

Вглядываясь в морскую даль, он снова и снова задавал себе вопрос, что же могло случиться с Мэри в прошлом году. Как вообще тонет человек? К тому же, если это опытный пловец? Наверное, не сразу. Человек, наверное, долго, мучительно борется. А если ему еще и помогают утонуть?..

«Ваша жена Мэри не утонула».

«Течений в бухте много, они очень коварны, мистер Блейк. Вашей жене не следовало заплывать так далеко».

«Мэри больше нет», — пронзительным, жутким эхом отзывалось в то лето в его голове.

«А, может, просто судорога, мистер Блейк. Может, именно так все оно и было».

«Мэри больше нет, Мэри больше нет, Мэри больше нет», — глухими, тяжелыми ударами отзывалось в голове.

Теперь же, когда он глядел на воду, ощущения опасности не было. Ее спокойная гладь отражала голубое безоблачное небо. На горизонте, неподалеку от Элизабет-Айлендз, он увидел яхту с ярко-красными парусами. Какой чудесный день, особенно здесь, на причале, где жизнь острова, подобно морским волнам, плещется с приглушенной размеренностью. Он понял, почему приезжают сюда люди — даже те, которые несут в себе зло. Теперь он понял.

Он бы не узнал лодку Клауда, если бы не разглядел ее названия — «Ивлин». Это была обыкновенная рыбацкая лодка, светло-голубая, на борту которой черной краской было выведено имя мертвой женщины. Он подошел к лодке. Мускулистый мужчина в майке, копался в двигателе. В уголке рта торчала сигара. Мужчина беспрерывно жевал ее, не обращая внимания на то, что она давно погасла.

— Можно подняться на борт, капитан? — спросил Зак.

Мужчина поднял голову. Он был небрит, на правой щеке краснел длинный шрам. Он вынул сигару изо рта, пристально посмотрел на Зака и произнес:

— А вы кто будете?

— Закария Блейк. Это ваша лодка?

— Нет. А что? В чем дело?

— Я хотел бы поговорить с вами.

— О чем?

— Я предпочел бы говорить в лодке.

— Что ж, прыгайте.

Зак прыгнул в лодку. Он поискал взглядом, куда бы сесть, но не найдя ничего подходящего, устроился на пустой канистре. Мужчина продолжал копаться в двигателе. Пальцы у него были грубые, но с двигателем он обращался с деликатностью хирурга.

— Вы уже в лодке, — заметил он, не поднимая головы, — ну, так что вы хотите мне сказать?

— Вы знаете Джона Клауда?

— Нет, не знаю такого.

— Тогда каким образом вы оказались в его лодке?

— Меня наняли.

— Для чего?

— Чтоб выйти в море.

— Зачем?

— Рыбу ловить, наверное. Для чего ж еще выходить в море, к тому ж на рыбацкой лодке?

— А кто вас нанял?

— Один парень из Оук-Блафс. Я рыбак. Ураган был, и мою лодку разнесло вдребезги. А рыбак без лодки, что покойник. Строю сейчас новую, ну, а пока вот приходится наниматься.

— Как зовут человека, который вас нанял?

— А что это вы им интересуетесь?

— Да так просто, из любопытства.

— Из любопытства, говорите? Видите этот шрам? Тоже из любопытства. Моему напарнику однажды крупно повезло — поймал огромную рыбину. Я наклонился посмотреть, как он вытаскивает ее на борт, а эта гадина возьми да и полосни меня плавником по щеке. Вот до чего доводит любопытство, мистер!

— Может, вы и правы. Так кто вас все-таки нанял?

— Не скажу, пока не узнаю, зачем вам надо знать его имя, — заупрямился мужчина.

— Могу заплатить.

— Не надо, мистер, я зарабатываю себе на жизнь рыбной ловлей. — Он помолчал и добавил, — вам вряд ли стоит объяснять, как называют тех, кто продает информацию.

— Не надо, но я знаю и то, как называют тех, кто ее скрывает, — сказал Зак.

— Так все-таки почему вас так интересует имя этого человека?

Продолжая жевать сигару, мужчина посмотрел на него. Зак перехватил его взгляд.

— Здесь в прошлом году утонула моя жена, — объяснил он, наконец, — говорят — несчастный случай, но я не верю. Вам достаточно такого объяснения?

— Достаточно, — мужчина протянул Заку руку. — Из-за шрама мне дали прозвище Ахав. На самом же деле меня зовут Эбрахам.

Зак крепко пожал руку рыбака.

— Какое из этих имен вам больше нравится?

— А мне все равно. Я отзываюсь и на то, и на другое. Я помню этот случай. Женщину вроде бы звали Мэгги.

— Мэри, — поправил Зак.

— Точно, Мэри. Так вы все еще хотите знать, кто меня нанял?

— Да.

— Один тип. Фамилия — Карпентер.

— В Оук-Блафс, вы сказали?

— Да.

— Каким образом он нашел вас? У него что — контора?

— Да нет. Он сказал, что у него есть лодка, он хочет завтра выйти в море, вот и ищет человека, который знает толк в морском деле. Сказал, что спрашивал разных людей и ему рекомендовали меня. Что ж, правильно, я действительно хороший моряк.

— Где вы встретились с ним?

— В баре. Как раз напротив карусели. Вы бывали в Оук-Блафс?

— Нет.

— Там есть один итальянский ресторан, сразу как въезжаешь в город. Там что-то вроде перекрестка. И карусель еще напротив. В ресторанчике-то он меня и нашел. — Ахав опять немного помолчал, потом ухмыльнулся, — есть у меня одна слабость, люблю иногда выпить.

— Фамилия у него, значит, Карпентер, а имя?

— Про имя ничего не знаю.

— Когда вы завтра выходите в море?

— Рано утром.

— И далеко?

— Не знаю, он ничего об этом не говорил.

— Рыбу ловить?

— Наверное. Для чего же еще выходить в море на рыбацкой лодке? Это ведь вам не прогулочный катер.

— Сколько он вам обещал?

— Простите, мистер, но это уж дело мое, — сказал Ахав.

— Ничего, понимаю. В конце концов это не так важно. Что ж, спасибо.

— Не за что, — Ахав снова пожал Заку руку. — У меня тоже есть жена, мистер Блейк. Удачи вам.

— Еще раз спасибо.

Зак прыгнул обратно на причал и направился к дому.

— Он платит мне тридцать долларов в день, — прокричал ему вслед Ахав.

Глава четырнадцатая

Если у каждого людского сообщества должен быть свой Кони-Айленд, то Оук-Блафс был Кони-Айлендом этого острова.

Зак въехал в город около одиннадцати утра, минуя пришвартованные слева у берега суда. Первым признаком того, что он въезжает в карнавальный город, было множество колесных пароходов. Пароходы были предназначены непосредственно для развлекательных прогулок, и ни один уважающий себя моряк не приближался к ним ближе чем на десять футов.

По мере того как он углублялся в город, высматривая место, где можно оставить машину, он все больше поражался количеству баров на каждой улице. Он знал, что Оук-Блафс и Эдгартаун были единственными «мокрыми» городками на острове, и тем не менее, ему показалось, что Оук-Блафс слишком уж отчаянно пытается перещеголять своих «сухих» соседей.

Он припарковал машину в трех кварталах от карусели и пешком пошел назад по главной улице. На улице было полно народу, и он наверняка не обратил бы внимания на парня, идущего сзади, не будь на этом парне ярко-оранжевой рубашки. Эта полыхающая рубашка сразу бросилась ему в глаза, и по мере того, как он шел мимо прилавков с «хот-догами», с мороженым, с сахарной ватой, он все больше и больше убеждался в том, что парень в оранжевой рубашке следует именно за ним. Несмотря на все то, что произошло с тех пор, как он приехал на остров мысль о том, что за ним могут следить в этом карнавально-мишурном городе, все же казалась нелепой. Он быстро прошел мимо итальянского ресторана на углу, повернул направо и нашел тот бар, в котором человек по фамилии Карпентер нанял Ахава. Поколебавшись с минуту перед входом, он зашел внутрь. Парень в оранжевой рубашке зашел секундой позже.

Зеркало за стойкой бара было завешено рыболовной сетью. Зал был длинным и узким. Два человека, оба в рыбацких сапогах, играли в шафлборд. Стойка бара была вся изрезана и покрыта зазубринами. Судя по количеству пронзенных стрелой сердец с инициалами, Оук-Блафс был на редкость любвеобильным городом. Зак пододвинул обитый дерматином табурет и сел. Парень в оранжевой рубашке устроился у другого конца стойки и заказал пиво. Бармен принес ему пива и затем подошел к Заку.

— Вам? — спросил он.

— Водки, — ответил Зак. — И человека по имени Карпентер.

— Водка у меня имеется, — бармен подцепил щербатый стакан, достал бутылку с полки под сетью и налил.

— Хотите запить чем-нибудь?

— Дайте воды. Так как насчет Карпентера?

— Никогда о таком не слышал. Вы из полиции?

— А разве похож?

— Полицейские из Эксл-Сентер все похожи на выпускников Гарварда. — Бармен пожал плечами. — Если к тебе подходит какой-нибудь тип и задает вопросы, значит, он либо легавый, либо бандюга. А я не прислуживаю ни тем, ни другим.

— Я и есть ни тот, ни другой.

— А зачем вам нужен этот самый Карпентер?

— Он завтра выходит на лодке в море. Мне бы тоже хотелось порыбачить. Вот я и подумал, может, он возьмет меня с собой.

— Это большой рыбак, — вступил в разговор парень в оранжевой рубашке.

Зак повернулся к нему:

— Вы говорите о Карпентере?

— Я не знаю никакого Карпентера. Я говорю о вас, — усмехнулся парень. У него была прическа с высоким коком, лицо его обрамляли длинные черные баки. Глаза были карими, жесткими, с несообразно длинными, девичьими ресницами. На узких губах — едва заметная глумливая ухмылка. На вид ему было не больше семнадцати, но он был превосходно сложен; оранжевая рубашка туго обтягивала тренированные мускулы.

— Я бы посоветовал тебе заняться своими делами, сынок, — сказал Зак.

— Я не принимаю советов от незнакомцев, — ответил парень.

— Закрой пасть и не лезь не в свои дела, Роджер, — вмешался бармен.

— Разве я не плачу за пиво?

— Это не дает тебе…

— Не надо меня толкать, Билл. Я не люблю, когда меня толкают.

— Важная персона, — с отвращением произнес Билл, отпуская парня. — Если вам надо нанять лодку, мистер, так их здесь полным-полно. Разве она обязательно должна принадлежать Карпентеру?

— Да нет. Но я подумал, вдруг вы его знаете?

— Чужакам не следовало бы соваться со всякими вопросами, — бросил Роджер со своего конца стойки.

— Ты не хочешь пойти прогуляться? — поинтересовался Зак.

Роджер помолчал мгновение, затем кивнул:

— И в самом деле, пойду. — Он быстро поднялся с табурета, заплатил за пиво и вышел из бара.

— Никому от него покоя нет, — посетовал Билл. — Негодяй. Уже успел отсидеть.

— В его-то годы? — удивился Зак.

— Ему девятнадцать. Не связывайтесь с ним, если не хотите иметь дело с полицией.

— Как раз этого-то мне сейчас меньше всего хочется.

— Вот и держитесь подальше от этого Роджера. Мой вам совет.

— За совет спасибо. Значит, не знаете Карпентера?

— Никогда о нем не слышал. Сожалею, но…

— Что ж, ладно. Сколько с меня?

Он уже расплачивался с барменом, когда в бар вернулся Роджер. С ним были еще два подростка.

— Ну как, нашли лодку? — спросил он Зака.

— Нет.

— А Карпентера?

— Нет.

— Ой, как обидно!

— Ага.

Зак собрал сдачу и вышел из бара. Взглянув через плечо, он увидел, что Роджер и его приятели последовали за ним. И вдруг он вспомнил, что в кармане у него сто тысяч долларов.

Он перешел через дорогу, идя на звук каллиопы, раздававшийся в высоком деревянном строении, и вошел в здание. Половину этого деревянного сооружения занимала монотонно вращавшаяся карусель. К карусели была протянута длинная деревянная «рука», украшенная кольцами, одно из которых, как предполагалось, было золотым. Наездницы — по большей части девочки-подростки — тянулись к золотому кольцу всякий раз, когда проезжали мимо. Девочки были большими знатоками этой игры. Каждый раз какая-нибудь из них, подкатывая к руке, быстро-быстро хватала кольца — пока ее лошадка двигалась мимо, девочка успевала сорвать с полдюжины колец. Монотонно вращалось колесо. Монотонно демонстрировали ловкость девочки, срывая кольца. Музыка каллиопы наполняла просторное помещение, создавая мнимую атмосферу карнавала. Зак понаблюдал некоторое время, затем отошел к прилавкам напротив карусели.

Мужчина выхватил сахарную вату из быстро вращающегося металлического таза — розовый пух, вздымающийся вокруг горелки.

— Я ищу человека по имени Карпентер, — сказал Зак.

Мужчина поднял голову:

— Вроде, не знаю такого.

— Он рыбак, — донесся из-за спины Зака голос Роджера. — Этот человек тоже рыбак. Бо-ольшой рыбак.

— Все равно не знаю, — продавец сахарной пудры старался не смотреть на Роджера, тем самым показывая, что лучше с ним дела не иметь.

— Спасибо, — Зак обернулся. Три парня загородили ему дорогу.

— Вы мешаете мне пройти, — заметил он.

— Разве? — отозвался Роджер.

— Ну, ну, ребята, — терпеливо произнес Зак.

— И куда же мы идем?

— Дайте пройти.

— С какой стати? Вы можете запросто обойти нас, — Роджер продолжал хамить.

Зак почувствовал, как у него сжимаются кулаки. Он заставил себя расслабиться и обошел парней, Роджер хихикнул у него за спиной. Зак уже направился к двери, когда услышал позади себя стук их ботинок по деревянному полу.

Возвращаясь назад к своей машине, он заглядывал каждый встречный бар и спрашивал о Карпентере. Никто не мог ничего сказать об этом человеке. И каждый раз, когда он выходил на улицу, его поджидали Роджер с приятелями.

Связываться с малолетней шпаной ему не хотелось. Было почти 11.30. Немногим более чем через два часа ему нужно быть на пароме. Перспектива уличной потасовки с юными хулиганами не очень-то прельщала его — ведь в Провиденсе его ждала Пенни, и жизнь ее зависела от того, успеет ли он на паром. Он упрямо шел к машине. Роджер с приятелями подошел к автомобилю, когда он уже поворачивал ключ зажигания.

Роджер вскарабкался на капот, как бы оседлав его. Оба его дружка уселись на правом крыле. Зак опустил стекло.

— В чем дело, ребята? — поинтересовался он.

— Мы хотим прокатиться, — ответил Роджер.

— Марш с капота, — приказал Зак.

— Прокати нас, дяденька рыбак.

— Вы заслоняете мне стекло.

— Ах, какая жалость, — воскликнул Роджер.

Зак вздохнул, открыл дверцу и направился к Роджеру. Едва он успел вылезти из машины, как двое парней спрыгнули с крыла, открыли дверь с противоположной стороны и забрались на заднее сиденье.

— Эй! — крикнул Зак. — Какого черта..? — Он вернулся к машине. Просунувшись внутрь и склонившись над рулевым колесом, он сказал:

— Ребята, мне совсем не…

Он взглянул через переднее сиденье. У противоположной дверцы стоял Роджер. В его руке был зажат «смит-вессон» 38-го калибра.

— В машину, рыбак, — скомандовал он.

Зак уставился на револьвер.

— Полезай, я сказал!

Зак сел в машину.

— Закрой дверь.

Он закрыл.

— А теперь давай сюда добычу, — велел Роджер.

— О чем это ты?

— О ста тысячах.

— Каких ста тысячах?

— Хочешь, чтобы мы их у тебя отняли, рыбак?

— У меня их нет, как же вы можете их отнять?

— Заводи машину, — приказал Роджер. — Поезжай прямо по улице, затем свернешь налево. Мы найдем место, где сумеем тебя убедить.

Зак завел «плимут» и через некоторое время влился в общий поток машин. Толпы народа на тротуарах покупали сувениры, «хот-доги», сахарную вату. Автомобиль медленно ехал по главной улице.

— Впереди на перекрестке — регулировщик, — предупредил Роджер. — Не вздумай дурить. Я умею обращаться с револьвером.

— Думаешь, я остановлю машину и начну кричать?

— Я бы не советовал.

— А почему бы и нет? Что мне терять?

— Собственную жизнь, — ответил Роджер.

— И ваши жизни тоже. Держу пари, что вы не такие глупцы.

— Что ты мелешь?

Зак резко остановил автомобиль и поставил его на ручной тормоз. Тут же сзади послышались нетерпеливые гудки.

— Давай, поезжай! — забеспокоился Роджер. — Черт побери, последний раз предупреждаю! Двигай свой тарантас!

— Ну, валяй, стреляй, — ухмыльнулся Зак. — Этот полицейский будет здесь через две секунды. Ну, стреляй же, болван!

Роджер колебался. Его лицо покрылось мелкими каплями пота. С заднего сиденья один из парней зашипел:

— Рог! Легавый уже подходит.

— Поезжай давай, сволочь! — закричал Роджер. Рука с револьвером затряслась. Регулировщик приближался к «плимуту», размахивая руками. Это был высокий, краснолицый мужчина. На его синей рубашке проступали пятна пота. Сдерживая ярость, еще больше краснея лицом по мере приближения, он быстро шагал к машине.

— Ты бы лучше… — начал было Роджер.

— Ты бы лучше убрал пушку, — посоветовал Зак, и Роджер тут же засунул пистолет в карман.

— Ну, какого черта встали? — спросил полицейский.

— Да вот высаживаю ребят, сэр, — вежливо ответил Зак.

— На самом оживленном перекрестке? Боже мой, у вас с головой..?

— Да они уже выходят, сэр, — извинился Зак. — Поторапливайтесь-ка, ребята. Мы задерживаем движение.

— Если вам надо выходить, так выходите! — рявкнул полицейский. — Ну, побыстрей!

Роджер бросил на Зака угрожающий взгляд, открыл дверцу и вылез из машины. Ребята с заднего сиденья поспешили за ним.

— О'кей, мистер, поезжайте! — махнул рукой полицейский, и Зак незамедлительно тронулся с места.

— До скорого, Роджер! — крикнул он через плечо, повернул налево и погнал автомобиль в сторону Эдгартауна.

Глава пятнадцатая

По дороге в Эдгартаун Зак попытался связать факты в единое целое. Стычка с Роджером ясно указывала на одно: он имеет дело с серьезными людьми. По всей вероятности, он столкнулся с чем-то вроде организованной группы, группы, которая имела возможность нанимать местные таланты для выполнения грязной работы. Теперь, когда это ему стало известно, он задался вопросом, сколько же местных жителей замешаны в смерти Мэри, смерти Ивлин Клауд, похищении Пенни. Сто тысяч долларов — большая сумма, а убийства, бывало, совершались и за меньшие деньги. Но откуда у простого рыбака взялись сто тысяч долларов? И каким образом Роджер так быстро узнал о деньгах? Причастна ли к этому Энн Даброу? Она, в конце концов, была единственным человеком, кто видел его в доме Клаудов сегодня утром, и предлог, которым она объяснила свое появление, выглядел неубедительным. А если она приехала туда в поисках денег…

«Погоди-ка минутку, — сказал он себе. — Начни все сначала. Постарайся мыслить логически, проще. Сопоставляй факты».

Факт: Моя жена Мэри утонула в прошлом году в бухте Менемша.

Факт: В письме Ивлин Клауд говорится, что это не было несчастным случаем.

Факт: Ивлин Клауд была убита светловолосым человеком с медальоном.

Факт: Джон Клауд скрылся вместе с сыном. Но перед этим он оставил сто тысяч долларов, спрятав их в банку с краской.

Факт: Фредди Бартон — моряк.

Факт: Ахав был нанят, чтобы выйти завтра в море на лодке Клауда.

Факт: Он был нанят неким мистером Карпентером, тем самым человеком, который снял Филдинг-хауз у Пита Рэмбли.

Факт: Роджер знал, что сто тысяч долларов у меня, и пытался отнять их силой.

Факт: Кто бы за всем этим ни стоял, он хочет, чтобы я освободил Филдинг-хауз и сегодня же покинул остров.

Таковы факты. Как их сопоставить? Почему Филдинг-хауз так важен? Почему Карпентеру, кто бы он там ни был, понадобилась лодка Клауда? Для чего предназначены эти сто тысяч долларов?

Чтобы купить планы размещения ракетной установки?

Причастна ли к этому доктор Рейтерманн? Но, черт побери, насколько же секретной является эта чертова ракетная установка? Разве по телевидению уже не показывали фильмы об этом? И разве я не видел собственными глазами… погоди-ка, погоди-ка… по дороге сюда разве я не видел указателя в одном из городков штата Массачусетс? В Роуд-Айленде? Где-то по дороге разве указатель не гласил «ПУСКОВАЯ РАКЕТНАЯ УСТАНОВКА, ОТКРЫТО ДЛЯ ИНСПЕКЦИИ»? Разве не что-нибудь подобное было там написано? И если установка открыта для публики, не является ли несколько нелогичным предположение, что все случившееся связано с этой установкой?

Филдинг-хауз.

Филдинг-хауз и море. Мэри погибла в море, а Фредди Бартон моряк, и Карпентер нанял моряка для управления лодкой Клауда. Почему? Потому, очевидно, что Клауд удрал, и потому что выйти в море на лодке нужно именно завтра. Но что там, в море? Что же, черт возьми, может быть в море? Что Мэри увидела или услышала в прошлом году?

Я на карусели. Я тянусь за золотым кольцом, совсем как те девчонки. Я хватаю с полдюжины колец каждый Раз, проезжая мимо деревянной руки — но я не могу ухватить «золотое».

Он поехал прямо в яхт-клуб Эдгартауна.

Город был охвачен предстартовой суетой. Люди на улицах были одеты в псевдо-морские костюмы, несли под мышкой или на плечах парусиновые сумки на белых лямках. В воздухе пахло гонкой, возбуждением состязаний возбуждением искусных моряков, противостоящих океану на своих суденышках. Город был переполнен приезжими, каждый надеялся хоть косвенно поучаствовать в нервном возбуждении гонки. Зак задался вопросом, что это значит — быть таким человеком, как Фредди Бартон, человеком, который скитается от регаты к регате, человеком, который сделал море своей жизнью, человеком, который перепархивает с одного океанского берега на другой в поисках гонок.

Яхт-клуб был центром всей этой суеты. Если в городе царило возбуждение, то клуб был на грани настоящей истерии. Зак разыскал ответственного из судейского комитета и попросил показать список участников завтрашних гонок. Мужчина куда-то спешил, но был очень любезен. Он представил официальный стартовый список, и, полистав его, Зак нашел пункт «БАРТОН, ФРЕДЕРИК». Яхта Бартона называлась «Наследие».

— Вы знаете этого парня? — спросил Зак.

Председатель комитета взглянул на список.

— Фредди Бартона? Конечно. Каждый год участвует в здешней регате. Участвует в гонках повсюду, если уж говорить точнее.

— Когда-нибудь побеждал?

— В прошлом году нет. А в позапрошлом — выиграл. Он хороший моряк. Зимой он участвует в регате во Флориде. Везде участвует. Тихоокеанское побережье, Лейк-Джордж — повсюду, в общем. Он настоящий моряк. Это у него в крови. Везде, где есть вода, вы встретите Фредда Бартона.

— У него, должно быть, куча денег. Это дорогой спорт, по-моему!

— Не так уж он и богат, — возразил мужчина. — Фактически, у Фреди нет ни гроша. Его отец, тот при деньгах, а Фредди — «паршивая овца». Старик не оставит ему ни цента.

— Тогда как же он мог позволить себе купить…

— «Ворона»? Он достался ему по наследству. Один из его дядьев оставил ему эту яхту. Поэтому она и называется «Наследие». Думаю, все ясно, разве нет?

— Ну да. А на что же он живет?

— Понятия не имею.

— Он много тратит, когда он здесь?

— Столько же, сколько любой другой член клуба.

— Вы, кажется, сказали, что у него нет ни гроша.

— Ну… это он всегда так говорит.

— Но ведь он покупает выпивку, еду, оплачивает заявки на участие в гонках?

— Да, верно, — мужчина пожал плечами. — Может, у него есть накопления или что-нибудь вроде того.

— Может, и так, — согласился Зак. — Большое спасибо.

— Вы приехали на регату? — спросил мужчина.

— Можно сказать, что да, — ответил Зак и вышел из клуба.

Было начало первого. Через час сорок пять минут ему нужно сесть на паром. Он прикинул, следует ли отдавать сто тысяч долларов в полицию. Решил, что не стоит. Эти деньги послужили приманкой для Роджера и его юных друзей. Деньги играли важную роль — нельзя ведь ставить капкан без приманки. Кроме того, он был совершенно уверен, что полиция не следит за ним, и ему не хотелось лишний раз напоминать ей о своем существовании. Удовлетворившись принятым решением, он завел двигатель и поехал домой упаковывать багаж.

Перед домом стояла красно-черная машина. Он сразу узнал автомобиль Пита Рэмбли.

Агент по сдаче недвижимости внаем сидел за кухонным столом. Его рука лежала на столе, и в ней он держал автоматический пистолет 45-го калибра.

— Входите, Блейк, — пригласил он.

Зак вошел в кухню. Дверь за ним со стуком закрылась.

— Что вы хотите, Рэмбли?

— Деньги.

— Какие деньги?

— Которые Джон Клауд оставил у себя дома в банке с красной краской.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Постараюсь объяснить как можно быстрее, Блейк. Я-то не особо спешу, но вот этот пистолет может поторопиться. Клауд смылся. После того, что случилось с его женой, он, я думаю, опасается за сына. Он хочет выйти из игры. Поэтому он и прячется где-то.

— Из какой игры он хочет выйти?

— Это вас не касается. Все, что вам нужно знать, это то, что он оставил записку, прежде чем удрать. В записке говорилось, что то, что принадлежит нам, он спрятал в банке с красной краской на передней веранде. Это самое «то» — сто тысяч долларов, Блейк, и я пришел за ними.

— Почему вы думаете, что они у меня?

— Энн Даброу видела вас в доме Клаудов сегодня утром. Мы предполагаем, что вы случайно натолкнулись на эти деньги. А теперь выкладывайте их.

— Энн тоже участвует в игре?

— Энн абсолютно ни при чем. Просто она мимоходом сказала мне, что видела вас там. Давайте сюда деньги, Блейк.

— Вы полагаете, они у меня с собой?

— Я не полагаю, я просто-напросто обшарю ваши карманы после того, как вы отдадите концы.

— А если у меня их нет, то, выходит, вы никогда их не найдете.

— Может быть, и не найдем. Но мне просто не по себе становится при мысли о том, что может случиться с вашей дочуркой без папашиного присмотра.

Зак засунул руку в карман и бросил пачку купюр на стол. Не отводя пистолета, нацеленного Заку в живот, Рэмбли не спеша пересчитал банкноты.

— Все на месте, — прокомментировал он. — Вы честный человек.

— Что вы сделали с моей дочерью? — спросил Зак.

— С ней все в порядке. Вам ведь нужно успеть на паром, не так ли? — Рэмбли поднялся. — Вам нельзя опаздывать. Время не…

— Мне надо забрать багаж.

— Забирайте. И проваливайте. И забудьте все, что связано с этим островом, Блейк. Когда вы вернетесь в Нью-Йорк, обо всем этом даже не заикайтесь. Если вы не будете держать язык за зубами, мы сумеем снова разыскать вашу дочь. И тогда уже мы не будем такими обходительными.

— Да вы просто…

— Забирайте свои сумки. Я подожду, пока вы не уедете.

Зак положил вещи в багажник, сел в машину и поехал. В 13.30 он уже въезжал на паром, следующий в Вудз-Холл. Никаких полицейских машин он не заметил, но какой-то ничем не примечательный автомобиль въехал вслед за ним на судно. Два типа, сидевшие в нем, были похожи на выпускников Гарварда. Он решил не думать о них. Полиция так полиция. Ему наплевать.

Из Вудз-Холла он помчался на полной скорости, но добраться до Провиденса смог только к шести вечера.

Глава шестнадцатая

Она сидела одна.

Кресло было обито голубой кожей, и ее светлые волосы ярко сияли на голубом фоне. Она терпеливо сидела, скрестив на коленях руки и выпрямившись. Она не видела, как он вошел в ресторан, и у него была возможность тайком наблюдать за ней.

Он смотрел на нее, и впервые за все время не подумал о том, что она похожа на Мэри; для него было радостью думать лишь одно: «Это моя дочь, это Пенни». Наконец она увидела его, и на ее губах появилась улыбка, и опять это была не улыбка Мэри; это была улыбка Пенни, улыбка его дочери. Он кинулся к ней, сжал ее в объятиях, и она пробормотала:

— О, папа, папочка, я уж думала, ты не придешь.

— С тобой все в порядке, хорошая моя? Они ничего тебе не?..

— Все отлично. Папа, ты весь дрожишь! Со мной все в порядке.

Он еще крепче прижал ее к себе, вдруг почувствовав внезапную слабость, язык не слушался его. Он сел на диван, все еще не выпуская ее из рук, и когда снова смог говорить, то лишь произнес опять: — С тобой все в порядке?

— Да. Они меня не обижали.

— Кто, хорошая моя?

— Эти люди.

— Какие люди?

— Все трое. Двое, которые забрали меня из дома, и третий, который привез меня сюда сегодня.

— Расскажи все с самого начала, милая.

— В дом вошли двое. Вчера вечером, когда ты был на вечеринке.

— Как их звали?

— Я не знаю.

— Как они выглядели?

— Один был молодой, с черными волосами и бакенбардами. А другой светловолосый.

Роджер. Черноволосый — это Роджер. А тот, со светлыми волосами? Рэмбли, конечно. Фредди Бартон был на вечеринке у Инид вчера вечером. Тогда кто же звонил по телефону? Один из дружков Роджера? Вполне вероятно.

— Куда они тебя повезли, родная?

— На берег. У них там была лодка, папа.

— Это была лодка Джона Клауда? Она называлась «Ивлин»?

— Не знаю. Темно было. Мы недалеко уплыли, вдоль берега. Им было очень трудно. Никто из них, похоже, не разбирался в лодках. Черноволосый сказал, что здесь нужен индеец, а блондин ответил, что он готов биться об заклад, что индеец удрал и больше не вернется. Потом они все-таки причалили, мы пересели в машину и приехали на паром. — Она немного помолчала. — Это Провиденс? Они сказали, что мы едем в Провиденс.

— Да, это Провиденс.

— По дороге сюда они все время говорили об этом индейце.

— А что они говорили?

— Черноволосый сказал, что им ни за что не надо было доверять ему все деньги. Что, если индеец смылся насовсем? Как же тогда деньги? Они очень сильно беспокоились из-за денег.

— А что еще они говорили?

— Еще они беспокоились о том, кто будет управлять лодкой, когда им нужно будет выйти в море. Светловолосый сказал, что об этом он сам позаботится.

— Ты говорила, был еще кто-то третий, хорошая моя. Ты сказала, что он привез тебя в ресторан.

— Да. Прошлой ночью они привезли меня в какой-то дом, дали поесть и заперли. А сегодня днем за мной зашел вот этот третий. Он привез меня сюда и сказал, чтобы я сидела и ждала тебя, что ты приедешь за мной. У него тоже были светлые волосы.

Бартон? Каким образом Бартон оказался замешанным в этом деле? Или третьим был пресловутый мистер Карпентер, которого, похоже, никто не знает?

— Что еще они говорили, милая? По пути в Провиденс.

— Еще говорили о каком-то корабле, папа, и о том, что на нем находится товар.

— Какой товар?

— Не знаю. Они так и говорили, «товар». И что его двадцать фунтов.

— Двадцать фунтов чего?

— Товара.

«Корабль, — подумал Зак. — Корабль с двадцатью фунтами «товара» на борту. Может, эти сто тысяч долларов для покупки этого «товара»? И что это за «товар», который стоит сто тысяч — сто тысяч за двадцать фунтов? Золотая пыль? Алмазы?

Корабль.

А Мэри утонула в бухте Менемша.

Море.

И Филдинг-хауз.

Корабль. И рыбацкая лодка.

То, что Мэри видела в прошлом году, должно повториться этим летом.

В этом году свидетелем происходящего станет он, Зак».

— Ну, пойдем, крошка, — сказал он. — Сначала мне надо позвонить Инид Мэрфи. А потом мы поищем какой-нибудь аэропорт.

Нанятый Заком небольшой самолет приземлился в аэропорту Эдгартауна в 22.27. Зак заплатил пилоту и отправился на поиски телефона-автомата. Он впустил Пенни в кабину вместе с собой и еще раз набрал номер Инид Мэрфи.

— Алло? — отозвался голос. Это был тот же самый голос, который он уже слышал раньше, голос человека, говорящего с немецким акцентом.

— Могу ли я поговорить с мисс Мэрфи? — осведомился Зак.

— Минутку.

Он подождал. Когда Инид взяла трубку, он спросил:

— Кто это был?

— Моя домработница. А что?

— Так, ничего. Ну что, достали?

— Да. Где вы находитесь?

— В аэропорту Эдгартауна.

— Автомобиль у вас есть?

— Как раз собираюсь взять напрокат «джип», — ответил Зак.

— Хорошо. Вы не могли бы встретить меня у бухты Менемша-Понд?

— Хорошо.

— Я буду ждать, — сказала Инид. — Зак?

— М-м-м?

— Поскорее, пожалуйста.

— Хорошо.

— Вы больше ничего не хотите сказать?

— А что вы хотите, чтобы я вам сказал?

— Вы могли бы сказать… вы могли бы сказать о многом.

— Я как раз над этим думаю, — сказал Зак. — До скорой встречи. Вы никому об этом не говорили, нет?

— Нет.

— Отлично. Я скоро буду. Будьте осторожны.

Зак повесил трубку, затем узнал, где можно взять напрокат «джип». Взяв машину, он и Пенни отправились в Менемша-Понд. Небо было усеяно звездами. Завтра будет хороший день для регаты.

Инид ждала у причала. На ней был белый плащ, застегнутый доверху, ее светлые волосы повязаны зеленой косынкой. Как только Зак увидел ее, он погасил фары. Взяв Пенни за руку, он подошел к тротуару. Инид бросилась к нему, и он крепко ее обнял, удивившись, что не чувствует себя виноватым или смущенным, обнимая женщину в присутствии дочери.

— Расскажите мне, что происходит, — попросила Инид. — Пожалуйста, Зак.

— Давайте сначала уложим Пенни спать. У нее был трудный день.

Он взял дочь на руки и отнес ее в каюту, а когда они заботливо уложили Пенни в постель, девочка попросила, чтобы и Инид тоже поцеловала ее перед сном.

Они сидели на палубе спиной к каюте. Залив был тих черен. Лишь какая-то рыба плеснула в воде. На берегу б устали стрекотали сверчки. Луна, висевшая на небе ере; отблесков звезд, была почти полной. Вода мягко билась борт катера, они сидели и разговаривали шепотом, чтоб не мешать Пенни спать.

— Мой звонок из Провиденса не удивил вас? — спросил Зак.

— Нет. Вы ведь обещали позвонить. Но он напугал меня.

Зак умолк ненадолго, задумавшись.

— Вы достали бинокль? — спросил он.

— Да. И очень хороший. Человек, у которого я его купила, сказал, что это старый армейский бинокль. На линзах особое покрытие, они не дают бликов.

— Это хорошо. Когда вы брали напрокат катер, никто не задавал вам вопросов, зачем?

— Нет. Я сказала им, что хочу утром отправиться на рыбную ловлю. — Она сделала паузу. — Зак?

— М-м-м?

— Так куда же вы собираетесь отправиться утром?

— Не знаю. Думаю, буду лежать в дрейфе, пока не покажется лодка Клауда. Затем последую за ней.

— Куда?

— Туда, куда бы ни пошел тот корабль.

— На маяк Гей-Хэда?

— Почему вы так думаете?

— Потому что им пользуются океанские суда, когда идут в Бостон.

— Это далековато. Так далеко Мэри не стала бы заплывать. Если только…

— Что?

— Если только не случилось что-нибудь в бухте. Может быть, она увидела лодку… — Он в недоумении пожал плечами.

— Что, по-вашему, должно произойти завтра?

— Думаю, что между лодкой Клауда и прибывающим кораблем имеется какая-то связь. Думаю, что завтра сто тысяч долларов перейдут в другие руки.

Инид тихо присвистнула.

— Я полагаю, подобная сделка имела место и в прошлом году, Мэри случайно увидела это, и ее утопили. К этому делу может иметь отношение и Фредди Бартон, хотя я и не представляю, каким образом.

— Фредди?

— Да. Маршрут регаты обозначен буйками?

— Да.

— Как она проходит?

— Вы же знаете.

— Нет, не знаю.

— Яхты стараются занять выгодную позицию перед стартовой линией. У всех участников гонки есть секундомеры. За пятнадцать минут до старта на судейском катере поднимают белый вымпел, и участники гонки пускают часы. За десять минут до старта поднимается красный вымпел. А за пять минут до сигнального выстрела — синий вымпел. Яхты начинают выдвигаться на стартовую линию. Хороший яхтсмен пересечет линию одновременно с выстрелом. Если же он пересечет ее до выстрела, ему придется вернуться назад и повторить заход.

— Значит, говорите, маршрут гонки обозначен буйками?

— Да.

— А что происходит, если яхта проскакивает мимо буйка?

— Что вы имеете в виду?

— Ну… так что происходит?

— Если с яхтой что-нибудь не так, вы хотите сказать?

— Вроде того.

— Тогда за ней, вероятно, пойдет судейский катер.

— В прошлом году вы видели регату?

— Да.

— И Фредди Бартон участвовал, не так ли?

— Да.

— И он не проходил мимо буйка?

— Нет, если мне не изменяет память. Кажется, он финишировал четвертым. Он неправильно вышел на старт, и ему пришлось делать еще один заход. Из-за этого он потерял много времени.

— Значит, регата здесь ни при чем, — вздохнул Зак.

— Что вы имеете в виду?

— Или все-таки при чем? Может быть, это для Бартона просто законный предлог, чтобы иметь возможность оказаться в том месте, где ему нужно и где его ожидают. То есть оказаться на пути этого самого чертова груза.

— Не понимаю, о чем вы говорите, Зак.

— Я и сам не уверен, что мне все ясно, — улыбнулся Зак. — Ну а теперь вам лучше вернуться домой.

— Во сколько вы завтра отчаливаете? — спросила Инид.

— До рассвета.

— Я отплываю с вами. Вы ведь уже поняли, не так ли?

— Это может оказаться рискованным делом.

— Мне все равно.

— Ну что ж, хорошо.

— Поэтому… поэтому я бы хотела остаться сегодня ночью на катере.

— Инид…

— Зак, я не хочу оставлять вас. Я хочу быть с вами. Я… я хочу быть рядом с вами.

Он ничего не ответил. Затем обнял ее и привлек к себе. Он поцеловал ее в шею, коснулся губами уха, подбородка, нашел ее губы и потерялся в нежности этих губ, шепча «дорогая, дорогая», и слово это звучало для него странно; но, удивительное дело, он снова почувствовал себя живым, впервые за очень долгое время.

Глава семнадцатая

Зак стоял в рулевой рубке катера и смотрел в бинокль на лодку Клауда. Ему был виден Ахав и еще один, светловолосый человек. Он подумал, что этим вторым может быть Рэмбли.

— Они отплывают? — спросила Инид.

— Да. Как раз запускают двигатель.

Они дрейфовали, катер подпрыгивал на покрытых белыми бурунами волнах. Вот уже час, как взошло солнце, но воздух все еще был холодным. Инид сняла свой плащ, на ней был свитер с высоким воротником и свободные черные брюки. Ветер трепал ее светлые волосы, разбрасывая их по плечам. Пенни сидела, скрестив ноги, на носу катера и смотрела в морскую даль.

— Зак, я… мне страшно, — сказала Инид.

— Ну-ну, не надо, — он ласково успокаивал ее.

— Теперь ты со мной, и я не хочу тебя терять. Я не вынесу еще… еще… одной потери… — Она горестно покачала головой. — Ах, что это я! Прости меня, пожалуйста!

— Да не волнуйся ты, все в порядке.

— Все в порядке?

Он промолчал.

Лодка Клауда уже вошла в гавань и держала прямой курс на маяк Гэй-Хэд. Зак направил бинокль в сторону моря. На горизонте, на фоне ярко-голубого неба, он увидел судно.

— Так, — пробормотал он, — все идет по графику.

Они ждали. Теперь им оставалось только ждать. Когда лодка Клауда приблизилась к ним, они зашли в рубку. И оставались там до тех пор, пока лодка не прошла мимо. Зак снова поднес к глазам бинокль. Было очевидно, что лодка Клауда и судно движутся навстречу друг другу.

— Французский корабль, — заметил Зак и опустил бинокль. — Очевидно, идет в Бостон, где его и осмотрят таможенники, но будет уже поздно. — Он снова поднес к глазам бинокль. — Гляди-ка, они уже и шлюпку на воду спускают.

Инид стала напряженно всматриваться вдаль.

Лодка Клауда маневрировала по широкому кругу. Борясь с высокими волнами, шлюпка двигалась навстречу лодке. Зак все еще смотрел в бинокль. Обмен занял не более пяти минут. Лодка Клауда развернулась и направилась в сторону Менемши. Шлюпка повернула назад к кораблю.

— Так, прекрасно, — сказал Зак. — Регата уже стартовала?

Инид взглянула на часы.

— Да.

— Итак, Фредди Бартон в полной безопасности. Что бы они ни собирались провезти контрабандой, регата для Бартона — отличнейшее алиби. А теперь, Инид, нам нужно перехватить лодку. Тебе лучше спуститься в каюту.

— Нет, я останусь здесь, с тобой, — взмолилась она. — Пенни!

Пенни подняла голову.

— Что?

— Спустись в каюту, Пенни! — велела Инид.

Он посмотрел на дочь. Девочка промолчала, кивнув головой. Он очень удивился, что она так легко подчиняется командам Инид. Инид взяла Пенни за руку и повела ее в каюту.

— Оставайся здесь, что бы ни случилось. Договорились?

— Да, договорились! — серьезным тоном произнесла девочка.

— Кто бы ни появился на борту катера, из каюты не выходи. Как будто тебя здесь нет.

— Ладно, я все поняла, — сказала Пенни.

Инид улыбнулась.

— А теперь поцелуй меня.

Она прижала ребенка к себе. Пенни коснулась губами ее щеки. Спускаясь в каюту, девочка прошептала:

— Будьте осторожны.

— Ну что ты, что ты, конечно, — пообещала Инид. — И помни: ни звука!

Лодка Клауда приближалась. Опустив бинокль, Зак сказал:

— Так, это Рэмбли. А теперь, Инид, держись покрепче.

Он запустил двигатель и резко развернул катер носом к порту. Ахав, который стоял за штурвалом лодки Клауда, заметил этот внезапный маневр катера и тут же изменил курс. Зак снова повернул катер, — теперь уже носом к лодке.

— Эй, ты, идиот! — заорал Ахав. — Какого черты ты… — И он крутанул штурвал, пытаясь избежать столкновения.

Зак начал огибать лодку, лишая ее таким образом свободы маневра.

— Приготовься принять штурвал, — предупредил он.

Описав круг, Зак вплотную подошел к лодке и сбавил скорость.

— Давай! — крикнул он.

Он передал штурвал Инид, выскочил на корму и, перепрыгнув через узкую полоску воды, оказался на палубе рыбацкой лодки.

Рэмбли поджидал его. Пистолет опять был направлен Заку прямо в живот.

— Что ж, Блейк, — процедил он сквозь зубы. — Сам напросился.

— Что вам передали те люди с корабля? — спросил Зак.

— Не твое собачье дело!

— Ты что, боишься сказать мне об этом даже с пистолетом в руке?

— Да пошел ты!

— Так что все-таки передали?

— Героин! Двадцать фунтов героина! Ну что, доволен?! У тебя еще хватит времени поразмыслить над этим, пока я буду нажимать на курок.

У Ахава, все это время наблюдавшего за ними, внезапно изменилось выражение лица. Вытаращив глаза, он недоуменно переводил взгляд то на Рэмбли, то на Зака.

— Давай двигай к штурвалу. И побыстрей, — скомандовал Рэмбли, обращаясь к Заку.

Зак приблизился к Ахаву. Между тем Инид делала все возможное, чтобы идти вплотную рядом с лодкой.

— Вот так-то, Блейк, — сказал Рэмбли. — Ты что думал, — мы тут по маленькой играем? Шутки шутим? Ты знаешь, сколько мы заработаем на этих двадцати фунтах героина, когда смешаем его с сахаром? Полтора миллиона! И это за один заход! Ты, парень, ввязался в игру, где ставки слишком высоки.

— Что случилось с моей женой?

— Она утонула.

— Кто утопил ее?

— Она бы все равно утонула, — ответил Рэмбли. — Ее понесло течением, она не могла с ним справиться. Клауд подобрал ее. Поначалу я даже не знал, что она на борту. Я был в каюте, прятал товар, когда ее вытащили из воды. Он накрыл ее одеялом. Я вышел на палубу и начал болтать о героине. Он сделал было знак, чтобы я заткнулся, но было поздно — твоя жена все слышала.

— И тогда ты…

— И тогда я ударил ее по голове и выбросил за борт. Ты что думаешь, я стал бы риско…

Зак рванулся вперед.

— Убийца! Подонок!

— Не дергайся! Стой на месте! — крикнул Рэмбли.

Зак замер.

— Не спеши, Блейк, не спеши. Свое ты еще получишь. Зря ты сунулся в это дело. Та индианка тоже сунулась. Не надо было Клауду рассказывать ей о случившемся. Что ж, ничего не поделаешь, — пришлось отправить ее на тот свет. Вот и с тобой та же история. Мы тебе дали шанс, а ты им не воспользовался. Дурак ты, Блейк! Не пройдет и трех секунд, как ты будешь мертвым дураком. Ты и этот — за штурвалом.

— Кто такой Карпентер? — спросил Зак.

Рембли рассмеялся, но отвечать не стал.

— Теперь все понятно с этим Филдинг-хауз, с сахаром в подвале. Вот ты и не хотел, чтобы я там останавливался.

— Да, там мы смешивали товар с сахаром и потом расфасовывали. И уж поскольку мы…

— Инид! — крикнул Зак. — Давай к берегу!

Он увидел, как дернулось дуло пистолета, и прыгнул вперед. Выстрел эхом прокатился над водой. Он почувствовал резкую боль в левом плече. Его отбросило к борту, и он начал медленно сползать на палубу. Он попытался подняться, но не смог. Он сползал все ниже и ниже и теперь видел только ноги Рэмбли. Он с трудом поднял голову — Рэмбли улыбался, направив дуло пистолета ему прямо в голову. Зак сделал глубокий вдох и замер в ожидании выстрела. «Все, конец, конец», — мелькнуло у него в голове.

В это мгновение Ахав бросив штурвал, рванулся к Рэмбли и нанес ему мощнейший удар по голове. Рэмбли рухнул на палубу, как подкошенный. Что было дальше, Зак не видел: от боли в плече он потерял сознание.

Глава восемнадцатая

Больничная палата сияла чистотой, пахло лекарствами. Зак с перевязанным плечом приподнялся на кровати; лейтенант Уитсон из Эксл-Сентер подошел к Заку:

— Ну, Блейк, вы герой. Мне, конечно, неприятно вас огорчать, но тут можно было обойтись и без геройства. И ранения избежать. Мы бы и без вас распутали это дело.

— Каким же образом?

— Сегодня утром мы нашли-таки этого индейца. В лесу, на прудах. Он рассказал нам все.

— Что именно?

— Он моряк. Он единственный, кроме Бартона, кто мог управлять лодкой. К тому же он рыбак, а кому придет в голову подозревать рыбака? Для них он был просто находкой — прекрасный моряк, да еще вне всяких подозрений. В этом году они собирались отправить его за товаром одного. Вот почему у него оказалась эта сотня кусков.

— Ну и дальше?

— А что дальше? Они убили его жену — убили человека, которого он любил. В прошлом году он уже был свидетелем одного убийства, но здесь, сами понимаете, другое дело.

— Да, конечно.

— Он больше не хотел принимать участие в их грязных делах. И скрылся. Но, конечно, прекрасно понимал, что пока деньги при нем, он в опасности. Поэтому он оставил им деньги и написал записку, как их найти. Но деньги нашли вы. Надо было тогда сразу и прийти ко мне.

— Просто обстоятельства сложились таким образом, что я… Я опасался за дочь.

Уитсон кивнул головой.

— Если бы вы тогда в Провиденсе не ускользнули от моих людей, все было бы в порядке.

— Да я и не ускользал.

— Я знаю. Просто машин в Провиденсе в это время дня было чересчур много, вот мы и потеряли вас из виду.

— А что Карпентер? Индеец рассказал вам о нем?

— Карпентера никакого и в помине нет, — улыбаясь, ответил Уитсон. — Карпентер — это Бартон, а Бартон, соответственно, — это Карпентер. Мы взяли его сразу после регаты. Он думает, что пришел вторым.

— Не понял?

— На самом деле он пришел последним. Впрочем, его это не особенно волнует. Его интересуют те места, где проходит регата, — участие в гонках дает ему возможность быть там, куда должны доставить товар. Гонки дело обычное, появление корабля — и тут ничего подозрительного. Ему даже время точно не надо было рассчитывать. Товар мог прибыть месяцем раньше, месяцем позже, — неважно. Главное, гонки позволяли ему оказываться там, куда с разных концов света доставлялось белое золото.

— Да, хитер парень, — заметил Зак.

— Хитер, да не совсем. Он утверждает, что не имеет к этому делу никакого отношения. Посмотрим, что он запоет, когда мы предъявим ему результаты экспертизы. Я имею в виду волосы, которые были обнаружены в кулаке Ивлин Клауд.

— В кармане моей куртки вы найдете медаль за призовое место в регате. Я обнаружил ее в доме Клауда. Полагаю, она принадлежит Бартону.

— Сокрытие улик, а, Блейк? — лейтенант присвистнул.

— Тут есть еще один паренек. Роджер зовут. Так вот…

— Ну, Роджер — это наш старый знакомый. Мы уже упрятали его за решетку.

Зак пожал плечами. Левое плечо пронзила острая боль.

— Ну и слава богу, волноваться теперь не о чем. Вот вроде и все.

— Да нет, не все. Вам следовало бы поблагодарить этого молодчину Ахава, который так здорово обращается с гарпуном. Когда выйдете из больницы, загляните к нему.

— Непременно.

— И вот еще что. Там, за дверью, стоят две юные леди. Они жаждут как можно скорей увидеть вас. У обеих светлые волосы. Очень похожи друг на друга.

— Одна из них моя дочь, — улыбнулся Зак.

— А другая?

— Другая, надеюсь, станет моей женой.

Уитсон подмигнул Заку.

— Ну, в таком случае выметаюсь.

Он на мгновение задержался у двери.

— Но мы еще наверняка увидимся. Надеюсь, медовый месяц вы проведете здесь.

Когда, наконец, лейтенант вышел из палаты, Зак опустил голову на подушку и улыбнулся счастливой улыбкой. Жили-были Пенни, Инид и Зак. Это была дружная-предружная семья…

Дверь распахнулась. В палату вошли Пенни и Инид. И Зак растерялся: теперь он уже не знал, которую из них двоих целовать первой.

Перевод Мажирина И.

Оливер Блик (Росс Томас) Честный вор

Глава 1

Без пяти три. В сером, взятом напрокат «форде» я проехал мимо прачечной-автомата на Девятой авеню, неподалеку от Двадцать Первой улицы. Ехал я достаточно медленно, чтобы заметить двенадцать стиральных машин, шесть сушилок и полное отсутствие посетителей. Никто не хотел стирать белье в три часа ночи с субботы на воскресенье.

Проехав квартал, я развернулся, поставил «форд» во втором ряду напротив прачечной и вышел из кабины. Штраф меня не волновал. Сейчас я бы с удовольствием встретился с полицейским. Обойдя машину, я открыл багажник, достал голубую сумку с эмблемой «Пан-Ам», повесил ее на плечо и, захлопнув багажник, взглянул на часы. Ровно три. Я мог гордиться своей пунктуальностью.

Перейдя улицу, я открыл дверь и под мелодичную трель звонка вошел в прачечную. Сушилки стояли слева от двери, стиральные машины — справа. Интерьер дополняли две деревянные скамьи без спинок. Тишину нарушало лишь слабое жужжание люминесцентных ламп. Я бы предпочел услышать другой звук: мерное гудение работающей сушилки, в барабан которой вор обещал положить добычу, аккуратно завернутую в одеяло. Я приник к стеклу первой сушилки. Ничто не шевелилось в ее серых внутренностях. Я подошел ко второй, третьей, четвертой… Все сушилки были пусты.

Между стеной и сушилками имелся небольшой зазор, который, при необходимости, можно было использовать в качестве тайника.

Они поработали над стариком, прежде чем втиснуть его туда. Его ноги притянули изоляционной лентой к груди так, что подбородок покоился на коленях. Руки закрутили назад и, вероятно, связали той же лентой; лоб и щеки покрывали темные кровоподтеки. Нос был сломан по меньшей мере в одном месте, губы превратились в оладьи. Ярко-голубые глаза старика смотрели прямо на меня, но уже ничего не видели.

Я, конечно, сразу узнал Бобби Бойкинса, энергичного коротышку лет шестидесяти, из которых тридцать он обчищал карманы многочисленных туристов, круглый год наводняющих Нью-Йорк.

Я не верил, что искаженный голос, передавший мне инструкции вчера в одиннадцать утра, принадлежал Бобби. Скорее всего, со мной говорил сам вор, опытный взломщик сейфов. Бойкинс не обучался этому искусству. Ему не хватило бы духу влезть в чужой дом, не то чтобы вскрыть сейф.

Я начал подниматься на ноги, когда звякнул звонок и раздался громкий голос: «Полиция, парень. Не шевелиться!»

Я застыл, стараясь даже не дышать. Голос принадлежал юноше, а от молодого и неопытного полицейского можно ждать чего угодно.

— О'кей, повернись к стене и подними руки. Расставь ноги пошире.

Я беспрекословно выполнил его указания. Он направился ко мне.

— Это твой серый «форд»… — он шумно глотнул, так и не закончив вопроса.

— О господи! — вероятно, он принял Бобби Бойкинса за нашего создателя. А может, он всегда обращался к покойникам с этими словами.

— Он мертв?

— Да.

— Ты его убил?

— Нет.

— Ладно, парень, стой тихо, — он быстро обыскал меня. — А теперь — руки назад.

Тут же на моих запястьях замкнулись наручники. Со мной такое случилось впервые и, надо отметить, ощущение не доставило мне большого удовольствия.

— Повернись, — приказал голос.

Я повернулся, чтобы увидеть высокого ирландца, весом под двести фунтов, в защитном шлеме и высоких, до колен шнурованных кожаных ботинках нью-йоркской моторизованной полиции.

— Как тебя зовут, парень? — он достал из кармана записную книжку и карандаш и записал мои имя и фамилию, продиктованные мной по буквам.

— Где ты живешь?

— «Аделфи», восточная часть Сорок Шестой улицы.

— Что ты тут делаешь?

— Кое-что ищу.

— В прачечной? В три часа утра? — скептицизм голоса юноши прекрасно гармонировал с изумленным выражением, появившимся на его лице.

— Совершенно верно.

— Чем ты зарабатываешь на жизнь?

Мне пришлось подумать, прежде чем ответить на этот вопрос.

— Я посредник.

— Посредник?

— Да. Я помогаю улаживать различные конфликты.

— Между профсоюзами и предпринимателями?

— Нет, в основном между частными лицами.

Взгляд его темно-карих глаз упал на сумку.

— Что у тебя там? Грязное белье?

Сумка все еще висела у меня на плече, и он не мог взять ее, не сняв наручники. Подумав, он приказал мне повернуться к нему спиной, отомкнул левый наручник, сдернул сумку и вновь защелкнул его на моем запястье. Обернувшись, я наблюдал, как он отнес сумку к стиральной машине, положил ее на крышку и расстегнул молнию. Выражение его лица подсказало мне, что он никогда не видел девяносто тысяч долларов. Во всяком случае, наличными.

Сначала он покраснел, затем пробормотал: «Черт побери!» Он хотел сказать что-то еще, но звякнул звонок, и в прачечную ворвались двое мужчин с пистолетами наготове.

По внешнему виду им едва перевалило за тридцать, но один уже совершенно облысел. Второй, правда, сохранил светлые, чуть волнистые волосы.

— Что тут происходит? — спросил блондин.

Молодой полицейский круто обернулся на звук звонка, и его рука метнулась к нерасстегнутой кобуре. Но, разглядев вошедших, он вытянулся по стойке смирно.

— Я как раз собирался отвести его в участок.

— Кого его? — пистолет блондина по-прежнему смотрел мне в живот.

Полицейский махнул рукой в мою сторону:

— Этот крутился здесь, когда я проезжал мимо. Я зашел и увидел, что он разглядывает мертвеца. Тогда я заглянул в его сумку, а она набита деньгами.

Блондин убрал пистолет в кобуру. Лысый последовал его примеру.

— Ты говоришь, тут есть труп? — спросил блондин.

— Да, сэр.

— Ты знаешь, что надо делать при обнаружении тела?

— Да, сэр.

— Так чего же ты стоишь, как столб?

Полицейский кивнул и поспешил к выходу.

— Сейчас мы отведем тебя в участок, — сказал блондин, когда за юношей закрылась дверь. — Меня зовут Дил. Детектив Дил. Это детектив Оллер. Мы из отдела убийств южного сектора. Понятно?

Я кивнул.

— Загляни в его сумку, Оллер, — добавил Дил и прошел мимо меня к сушилке, за которой лежало тело Бобби Бойкинса. Постояв несколько секунд, он присел на корточки и правой рукой коснулся лба Бобби, будто хотел убедиться, что у того нет лихорадки. — Что в сумке, Олли? — спросил он, не сводя глаз с трупа.

— Деньги.

Дил встал и повернулся к своему напарнику.

— Сколько?

— Я их не считал, но, похоже, тысяч пятьдесят, — ответил Оллер. — А то и больше.

— Пересчитай, — Дил посмотрел на меня.

— Девяносто тысяч, — я попытался облегчить его труд. Я уже начал опасаться, что серые глаза Дила пробуравят меня насквозь, когда Оллер оторвался от сумки.

— Ровно девяносто тысяч, как он и говорил.

— Взгляни-ка за эту сушилку, — предложил Дил. — Ты не знаешь, кто это?

Оллер оставил сумку на стиральной машине и прошел мимо меня к сушилке.

— Запаковали его неплохо. Как новогоднюю индейку.

— Ты его знаешь?

— Первый раз вижу, — он подошел к Дилу и они принялись разглядывать меня.

При одинаковом росте, футов под шесть, Оллер был тяжелее фунтов на двадцать, большая часть которых приходилась на жир. Над его черными бегающими глазками нависали густые брови.

— Кто он такой? — Оллер кивнул в мою сторону.

— Не знаю, — пожал плечами Дил. — Наверное, он специально зашел в прачечную, чтобы найти тут труп и девяносто тысяч долларов.

— О'кей, мистер, — продолжил Оллер. — Как вас зовут?

— Филип Сент-Айвес.

— Где вы живете?

— Отель «Аделфи», восточная часть Сорок Шестой.

— Вы знаете этого человека?

— Я знал его раньше. Не слишком хорошо.

— Его имя?

— Бобби Бойкинс.

— Что он делал?

— Насколько мне известно, ушел на заслуженный отдых.

— Чем он занимался раньше?

— Кажется, обчищал карманы туристов.

— А что делаешь ты?

— В некотором смысле, я тоже удалился от дел.

— То есть ты хотел жить на эти девяносто тысяч? — вмешался Дил.

— Нет.

— Это твои деньги?

— Нет.

— Тогда чьи?

— Одного приятеля.

— Кто он?

Я покачал головой.

— На этот вопрос так же, как и на все последующие, я могу ответить лишь в присутствии адвоката.

Дил безразлично кивнул.

— Прочитай ему его права, Олли.

Оллер раскрыл записную книжку и нудным голосом зачитал постановление Верховного суда, касающееся прав гражданина Соединенных Штатов, оказавшегося в подобном положении.

— Вы арестованы, мистер Сент-Айвес, — сказал детектив Дил.

— За что?

— По подозрению в убийстве и грабеже.

— Хорошо.

— Вижу, вы не слишком огорчены, — заметил Оллер.

— Я огорчен, — сухо ответил я.

— На вашем месте я бы дрожал, как осиновый лист.

— Вы арестованы впервые? — спросил Дил.

— Да.

— Боюсь, вам это не понравится.

— Полностью с вами согласен.

Глава 2

Вместе с вернувшимся патрульным, Френсисом X. Франном, они отвели меня в Десятый полицейский участок на Двадцатой улице.

— Вы можете позвонить, — сказал Дил, когда пожилой сержант записал мою краткую биографию и снял отпечатки пальцев.

Я назвал номер в городе Дариене, штат Коннектикут.

— Кого позвать?

— Майрона Грина.

— Он — ваш адвокат?

— Даже больше. Он втянул меня в эту неприглядную историю.

Все началось в пятницу, когда мне привезли большую тыкву, а пятнадцать минут спустя появился Майрон Грин. Я уже срезал верхушку и как раз выбрасывал в мусоропровод семечки и мякоть, когда раздался стук в дверь. Закрыв крышку, я отнес тыкву на восьмигранный столик для покера, загодя накрытый вчерашним номером «Таймс», и пошел открывать дверь.

— Что ты знаешь о фонарях из тыквы? — спросил я, когда он вошел в комнату.

— Все, — ответил Майрон, оценивающе оглядывая тыкву.

— И что ты скажешь?

— Крупный экземпляр, — он снял верхушку.

— Ты ее отлично вычистил. Сколько она стоит?

— Десять долларов.

Грин печально покачал головой.

— Когда ты в последний раз покупал тыкву?

— Довольно давно.

— Она стоит три доллара. Максимум три с половиной. В Дариане я бы купил ее за два.

— Такую большую?

— Почти.

Он снял пальто, вытащил из-под стола табуретку и сел.

— О ком ты не мог говорить со мной по телефону? — спросил я, повесив его пальто в шкаф.

— Я не сказал, что не мог. Просто не хотел.

— Он очень богат?

— С чего ты взял, что он богат?

— Потому что он — твой клиент, а ты не связываешься с бедняками. Если не считать меня.

— Но ты тоже не умираешь с голода.

— Тем не менее, я — безработный.

— Ты не работаешь всего девять месяцев.

— Это не так уж мало.

— И у тебя были возможности найти работу.

— Я бы этого не сказал, — я нарисовал на тыкве глаза, нос и рот с оскаленными зубами и достал из ящика острый нож.

— Эта нефтяная компания пользуется заслуженной репутацией, — Грин встал, обошел стол и остановился сзади, чтобы следить за моими успехами.

— Не знаю, какова ее репутация, но не так уж много фирм готовы платить выкуп за похищенного южноамериканского генерала.

Грин снова сел.

— Я по-прежнему убежден, что, получив выкуп, похитители вернули бы генерала живым.

Я посмотрел на него и покачал головой.

— А я уверен, что у посредника, в конце концов нанятого фирмой, хватило ума сбежать вместе с деньгами. Иначе похитители шлепнули бы его так же, как и генерала.

— Ну, на этот раз я предложу тебе совсем другое.

— Будем надеяться.

Я был клиентом Майрона Грина почти шесть лет. До этого я работал в газете и писал о нью-йоркцах, зарабатывающих на жизнь не совсем законными способами, — ворах, вымогателях, сутенерах, игроках на скачках.

Один из моих постоянных читателей, специализирующийся на квартирных кражах, как-то раз обчистил квартиру клиента Майрона Грина, а потом предложил ему купить украденные драгоценности при условии, что я буду посредником в этой сделке. Грин связался со мной, и я согласился. Вскоре после того, как я принес драгоценности, газета закрылась и я оказался на улице. Но Грин не забыл меня и пару недель спустя предложил мне передать деньги похитителям ребенка его другого клиента.

Так как существовала большая вероятность того, что моя миссия закончится пулей и затылок или купанием в Ист-Ривер с камнем на шее, мне заплатили десять тысяч, десять процентов суммы выкупа. Я и представить не мог, что моя жизнь стоит так дорого.

После этого я стал клиентом Майрона Грина, вернее, он взял на себя заботу о моих делах. Он оплачивал счета, улаживал конфликты с налоговым управлением, представлял меня в бракоразводном процессе и получал десять центов с каждого заработанного мной доллара. Нельзя сказать, что я был перегружен работой, но чувствовалось, что я еще долго смогу заниматься этим делом, во всяком случае до тех пор, пока продолжались кражи вещей и людей.

Три или четыре раза в год я выступил в роли посредника. Полученных гонораров хватало на аренду приличного номера на девятом этаже отеля «Аделфи», позволяло посещать лучшие рестораны Нью-Йорка и путешествовать по Америке и даже Европе…

И вот, покончив с тыквой, я взглянул на Майрона Грина.

— Расскажи мне о своем клиенте.

Грин, склонив голову набок, внимательно разглядывал будущий фонарь.

— У него есть небольшие сбережения.

— Что значит небольшие?

Грин наконец оторвался от тыквы.

— Полагаю, миллиона два. Может быть, три.

— Ну, с такими деньгами можно перебиться с хлеба на воду.

— Хорошо, черт побери, он не бедняк. Если б не было богачей, тебе пришлось бы искать другую работу.

— Ты ошибаешься, Майрон. Мне бы пришлось искать работу, если бы не было воров.

Грин взял нож, пододвинул к себе тыкву и начал что-то делать с нарисованным ртом.

— Будем считать, что на жизнь ему хватает. Тебя это устраивает?

— Вполне.

Он повернул тыкву ко мне. Не знаю, что он сделал со ртом, но тыква стала куда мрачнее.

— Ну как? — спросил Грин.

— Гораздо лучше.

Он откинулся назад, наслаждаясь своей работой.

— Он стал моим клиентом три недели назад, по рекомендации его биржевого маклера, моего давнего друга. Вчера он позвонил мне, чтобы узнать, нельзя ли воспользоваться твоими услугами. Я обещал поговорить с тобой.

— Что ему нужно?

— Видишь ли, когда он уехал на уик-энд, кто-то влез в его дом и украл некие важные документы. Два дня назад вор позвонил ему и предложил продать их за кругленькую сумму.

— Какую именно?

— Сто тысяч долларов.

— Что это за документы?

— Мой клиент предпочел бы не говорить об этом.

— Перестань, Майрон, ты же понимаешь, что я должен знать, о чем идет речь.

— Ну, скажем, это дневник, который он вел последние двадцать пять лет.

— Должно быть, в нем содержатся сведения, компрометирующие твоего клиента. Вряд ли он стал бы тратить столько денег, чтобы удостовериться, болел ли он ангиной в шестидесятом году или шестьдесят первом.

Майрон нахмурился.

— Человек может оберегать свое прошлое от посторонних глаз, даже если он не сделал ничего предосудительного.

Я не стал возражать, хотя и чувствовал, что утверждение Грина довольно спорно.

— Хорошо, а кто предложил меня?

— Вор. Или воры.

— И твой клиент согласился?

— Да. Поэтому он и позвонил мне.

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Мне кажется, тут все чисто. Да и тебе не помешают десять тысяч. Кстати, они входят в сумму выкупа.

— Ну хорошо, — ответил я после недолгого раздумья. — Я согласен. Как зовут твоего клиента?

— Абнер Прокейн.

От неожиданности я поперхнулся и закашлялся.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Грин.

— Ничего, — я достал носовой платок и вытер рот. — Просто твой новый клиент, вероятно, лучший вор Нью-Йорка.

Глава 3

Детектив Дил набрал номер и передал мне трубку. После десятого звонка на другом конце провода раздался сонный голос Грина: «Слушаю».

— Это Сент-Айвес, — представился я. — Меня арестовали.

— О боже, сейчас же четыре утра.

— Если ты не проснешься, то будет пять, а я по-прежнему останусь за решеткой.

Последовало короткое молчание.

— Хорошо, я проснулся, — бодро продолжал Грин. Вероятно, жена окатила его ведром холодной воды. — Где ты?

— Десятый полицейский участок на Двадцатой улице.

— В чем тебя обвиняют?

— В убийстве и грабеже.

— О господи, — простонал Грин. — Что случилось?

Я коротко обрисовал ситуацию.

— Что ты им сказал?

— Мои имя и адрес.

— Ну ладно. Мне надо кое-кому позвонить, и на это уйдет время. Я не хочу, чтобы имя моего клиента связывалось с этой историей. Так что тебе придется побыть в участке еще пару часов.

— Мне тут не нравится, — ответил я.

— Я постараюсь приехать как можно быстрее.

— Постарайся, — и я повесил трубку.

— Вы хотите позвонить кому-то еще? — спросил детектив Дил.

— Нет, — я отрицательно покачал головой.

Меня отвели в какую-то маленькую комнатку с двумя столами и четырьмя стульями, закрыли дверь и, казалось, забыли обо мне. К счастью, мне оставили сигареты и, закурив, я задумался об Абнере Прокейне, воре, ведущем дневник.

Не так уж много людей подозревало, что Абнер Прокейн — вор. Несколько детективов, но они не смогли ничего доказать и махнули на него рукой. Воры, с которыми я сталкивался, работая в газете, но их слова никто не воспринимал всерьез.

Когда я объяснил Грину, почему считаю Прокейна лучшим вором Нью-Йорка, тот пожал плечами.

— Слухи. Это все, чем ты располагаешь. Только слухи.

— Иногда репортеру достаточно и этого.

— Сейчас ты не репортер.

— Но я узнал о его существовании, когда работал в газете.

— Тем не менее, ты не написал о нем, не так ли?

Я оставил его шпильку без ответа.

— А если он вор, ты бы все равно представлял его интересы?

— Я знаю его финансовое положение. Этот человек не может быть вором.

— Но все-таки?

— Каждый гражданин имеет право на юридическую защиту, — ответил Грин, поджав губы. — Разумеется, я стал бы его адвокатом.

— Тогда я стану его посредником…

Впервые я услышал об Абнере Прокейне лет семь назад, когда Билли Фоулер решил тряхнуть стариной и попробовать свои силы на новейшем стенном сейфе. Там лежали двадцать пять тысяч долларов, о которых хозяин кабинета, врач-отоларинголог, «забыл» сообщить налоговому управлению, Билли без труда открыл сейф, но не успел налюбоваться добычей, как у него начался сердечный приступ. Рано утром доктор нашел его лежащим на полу у открытого сейфа. Он предпочел не обращаться в полицию, а отвез Билли в ближайшую больницу. А Билли, в свою очередь, обещал никому не говорить о содержимом сейфа.

Это была одна из тех историй, которые не публикуются в газетах, и Билли, чувствуя мое разочарование, спросил, запахнув больничный халат: «А почему бы тебе не написать об Абнере Прокейне?»

— Кто это?

— Я тебе ничего не говорил, понятно?

— Разумеется. Так кто он такой?

— Лучший вор города, вот кто. А может, и всего мира. И знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что крадет только деньги и никогда не попадается. Но я тебе ничего не говорил, хорошо?

— Хорошо.

Потихоньку я начал наводить справки, и вскоре старик Крайвен, до сих пор гордящийся тем, что помогал Френку Норфлиту в знаменитом ограблении универмага в Денвере в тридцатых годах, заявил, что, по его мнению, Прокейн украл больше пяти миллионов.

— Ты представляешь, сколько это денег? — заключил он, но пропустив еще по паре стопочек, мы оба пришли к выводу, что сумма несколько преувеличена.

— Один бывший вор, ударившийся в религию, подтвердил, что слышал об этом несчастном грешнике и даже молился за спасение его души.

— Но если слухи, касающиеся Прокейна, поражали многообразием красок, то факты оказались удивительно бесцветными и сухими.

— Он родился в Нью-Канаане, штат Коннектикут, в 1920 году, в 1941 получил диплом инженера, в 1943 был призван на военную службу и послан в Европу, в 1945 демобилизовался в Марселе и прожил там больше года. В конце 1946 он вернулся в Нью-Йорк и женился на Вилметте Фоулкс, которая пять лет спустя погибла в авиационной катастрофе. В связи с этим печальным событием имя Прокейна первый и последний раз попало на страницы нью-йоркских газет.

Его ни разу не арестовывали, он никогда не работал. Жил Прокейн в собственном доме, в восточной части Семьдесят Четвертой улицы. За порядком следила приходящая домработница-негритянка. Уик-энды Прокейн проводил на принадлежащей ему ферме в Коннектикуте. Номер его городского телефона не значился в справочнике, на ферме телефона не было совсем.

Как-то днем, спустя шесть месяцев после разговора с Билли, я пил пиво с Сеймуром Райнсом, вышедшим на пенсию манхаттанским детективом, и Говардом Кэллоу, старшим инспектором крупной страховой компании. Когда мы исчерпали все темы, я упомянул Абнера Прокейна.

— Я слышал, что он — вор.

— От кого? — хмыкнул Райнс.

— От других воров.

— Они ничего не знают. Держу пари, они не смогут назвать ни одного его дела.

— Я смогу, — вмешался Кэллоу.

Райнс пристально посмотрел на него и кивнул.

— Ты, наверное, сможешь.

— О чем вы говорите? — спросил я.

— Примерно пять лет назад один сенатор заключил договор с нашей компанией, — ответил Кэллоу. — Так вот, каким-то образом у сенатора оказалось сто тысяч долларов наличными. Он хранил их в чемодане в своей квартире в Вашингтоне. И как-то раз Прокейн стучится к нему в дверь, под дулом пистолета ведет к стене, защелкивает наручники на руке сенатора и батарее, вставляет ему в рот кляп, открывает шкаф, достает чемодан с деньгами и уходит.

Через пару часов служанка находит сенатора и вызывает полицию. Сенатор звонит нам, чтобы узнать, покроет ли страховка сто тысяч наличными. Мы интересуемся, упомянуты ли эти деньги в договоре. Он отвечает, что нет, потом начинает что-то мямлить и говорит, что, возможно, у него украли меньшую сумму. Короче, в полицейском протоколе записано, что грабитель унес двести долларов и чемодан.

— А как вы узнали, что это дело рук Прокейна?

Кэллоу пожал плечами.

— Случайно. Один из наших агентов летел из Вашингтона в Нью-Йорк вместе с Прокейном. Тот нес красивый чемодан, как две капли воды похожий на тот, в котором сенатор хранил деньги.

— И что дальше?

Кэллоу задумчиво посмотрел на полупустую кружку.

— Мы возместили сенатору двести долларов, украденных у него, а также стоимость чемодана.

— А Прокейн?

— А что Прокейн? Мы ничего не могли сделать.

— Разве сенатор не мог опознать его?

— Мог, — кивнул Кэллоу, — но не захотел. Раз Прокейн знал о существовании этих ста тысяч, ему было известно, как они попали к сенатору. Вероятно, сенатор понимал, что ему не поздоровится, если об этом узнают и другие.

Райнс взял кувшин и разлил пиво по кружкам.

— Говорят, в шестьдесят четвертом он обчистил сейф психоаналитика с Парк-авеню, а прошлой осенью перехватил взятку в семьдесят тысяч, предназначенную члену городского совета. Тот, во всяком случае, не получил ни цента.

— О взятке я слышал, — кивнул Кэллоу, — а о психоаналитике — нет.

— Разумеется, официально эти случаи нигде не зарегистрированы: так же, как и ограбление сенатора.

— И никто не обращался в полицию? — я удивленно взглянул на Райнса.

Тот покачал головой.

— В полицию? А кто мог обратиться в полицию? Член городского совета, не получивший взятки? Или психоаналитик, увиливающий от уплаты налогов.

— А почему вы решили, что их ограбил Прокейн?

— Что бы вы сказали о показаниях очевидца? — спросил Райнс.

— Мне кажется, это весомое доказательство.

— Так вот, тот парень, что нес семьдесят тысяч члену городского совета, пришел к нам. Он полагал, что человек, давший ему эти деньги, примет его довольно сурово. А чем мы могли ему помочь? Мы показали ему несколько фотографий, и он сразу указал на Прокейна. Но что из этого следовало? Если бы мы вызвали его в полицию, он бы рассмеялся нам в лицо. В общем, мы отпустили этого парня.

— И что с ним стало?

— Он отправился в дальние страны.

— Должен отметить, что этот Прокейн — образец вора, — добавил Кэллоу. — Во-первых, он ничего не крадет, кроме денег. Во-вторых, он крадет только у тех, кто не рискнет обратиться в полицию. И в-третьих, его никогда не поймают.

Глава 4

В шесть утра за мной пришли и, не говоря ни слова, отвели к дежурному. Молоденький полицейский выложил на стол содержимое моих карманов.

— Что теперь? — спросил я.

— Проверьте, все ли тут есть, и распишитесь, — он протянул мне стандартный бланк.

Я пересчитал деньги в бумажнике и расписался.

— Все в порядке? — спросил полицейский.

— Не хватает девяносто тысяч, — спокойно ответил я.

— Странно, — полицейский встал и вышел за дверь. Меня провели в другую комнату, всю обстановку которой составляли обшарпанный стол и два стула. Пятнадцать минут спустя открылась дверь и вошли детективы Дил и Оллер. Дил нес голубую сумку.

— У вас прекрасные связи, Сент-Айвес, — сказал он, положив сумку на стол. — Нам приказано отпустить вас.

— Когда?

— Как только вы пересчитаете деньги, — ответил Оллер. — Можете начинать.

Я дошел до двадцать первой тысячи, когда Дил сказал:

— Бедный юноша не сомкнул глаз из-за этих денег.

— Какой юноша? — спросил я, чуть не сбившись со счета.

— Патрульный Франн. Вы помните Франна? Он надел на вас наручники.

Я кивнул.

— Он всю ночь переписывал номера банкнот, — продолжал Дил. — Пока нам не сказали, чем вы зарабатываете на жизнь. У вас в этом городе солидная репутация. Надеюсь, вам об этом известно?

— Нет, — я закончил двадцать третью тысячу и перешел к двадцать четвертой.

— Мы с Дилом работаем в отделе убийств и поэтому никогда не слышали о вас, — добавил Оллер. — Пока еще никто не требовал выкупа за труп.

— Это точно, — протянул Дил.

В молчании я пересчитал оставшиеся деньги и застегнул сумку на молнию.

— Ровно девяносто тысяч, — я подписал другой бланк, поданный мне Оллером.

— Если деньги все-таки будут переданы, вы скажете, что мы переписали номера банкнот? — спросил Дил. — В протоколе вашего ответа не будет. Я задаю этот вопрос из чистого любопытства.

— Нет, — ответил я. — Я ничего не скажу, но передам совсем другие банкноты.

— То есть станете сообщником воров?

— В некотором смысле, да.

Дил кивнул.

— Вы не будете возражать, если мы с Оллером как-нибудь заглянем к вам и зададим несколько вопросов? Естественно, как свидетелю, а не подозреваемому в убийстве.

— В любое время, — я попытался улыбнуться.

— Мы можем заехать не один раз, — заметил Оллер.

— А может, вы захотите повидаться с нами? Например, завтра в десять утра?

— Вам нужны мои письменные показания?

— Совершенно верно.

— Где вас найти?

— Вы знаете, где находится отдел убийств южного сектора?

— Да.

— Приезжайте туда и спросите кого-нибудь из нас.

— Оллера или Дила?

— Карла Оллера или Френка Дила, — поправил меня Дил.

— Теперь я могу идти?

— Несомненно.

Майрон Грин ждал меня у дверей Десятого участка.

— Кому тебе пришлось звонить? — спросил я, когда мы сели в машину и отъехали от тротуара.

— Помощнику окружного прокурора и одному парню из муниципалитета, с которым я учился в школе.

Иногда мне казалось, что Майрон Грин сидел за партой с половиной американских чиновников. С другой половиной он общался в Йельском университете.

— Кому-нибудь еще?

— Да, — кивнул Грин. — Прокейну.

— И что он сказал?

— Он озабочен случившимся.

— Я тоже.

— Он хочет тебя видеть.

— Когда?

— Немедленно, если это возможно.

— Вообще-то, я чертовски устал.

— Он считает, что это очень важно, и я с ним полностью согласен.

— Почему?

— Потому что сегодня утром ему звонил человек, который хочет продать его дневники.

* * *

Впервые с Абнером Прокейном я встретился днем раньше, в субботу, тринадцатого октября, в десять утра.

— Вы моложе, чем я ожидал, — сказал он, крепко пожав мне руку. Зеленоватые глаза, широко посаженные по обе стороны крупного носа и с интересом разглядывающие меня, хорошо гармонировали с рыжеватыми, чуть тронутыми сединой, начавшими редеть волосами, узкой полоской усов над подвижным ртом и круглым подбородком.

Он провел меня в просторный холл и открыл одну из дверей.

— Я думаю, нам тут будет удобно.

Мы прошли в небольшую комнату, то ли кабинет, то ли библиотеку. Два окна выходили на Семьдесят Четвертую улицу. Одну из стен занимали полки с книгами. На других висели картины, изображающие сельские пейзажи. У камина, в котором потрескивали горящие поленья, стояли два кожаных кресла. Обстановку дополняли письменный стол, заваленный книгами и бумагами, и большой глобус, стоящий на полу у окна, Прокейн подошел к электрической кофеварке и наполнил две чашечки.

— Сливки и сахар? — спросил он.

— Только сахар.

— Пожалуйста, присядьте.

Я выбрал одно из кресел у камина, он передал мне чашку и сел напротив.

— Я полагаю, мистер Грин ввел вас в курс дела.

— Он рассказал мне то, что знал, — ответил я. — Но не упомянул об одном важном обстоятельстве.

— Каком именно?

— Он не сказал о том, что вы по всей видимости лучший вор этого города.

Прокейн холодно улыбнулся.

— Шесть или семь лет назад, работая в газете, вы интересовались моей особой, не так ли?

— Да.

— Но, к удивлению, не написали обо мне ни строчки.

— Потому что я не нашел ничего, кроме слухов.

— А теперь вы хотели бы узнать некоторые конкретные факты?

— Да.

Прокейн повернулся к огню и задумался.

— Ну что ж, мистер Сент-Айвес, — он широко улыбнулся, — будем откровенны. Я — вор.

Глава 5

Первый раз Абнер Прокейн преступил закон в двадцать пять лет. Он служил в армии и украл грузовик с американскими сигаретами, чтобы продать их на черном рынке Марселя. Сигареты он продал некоему Кожемесу и, если бы не Кожемес, сейчас сидел бы в тюремной камере, а не в мягком кресле у камина. Так, во всяком случае, думал сам Прокейн, Кожемес научил Прокейна красть только деньги, причем у тех, кто не мог сообщить об этом в полицию. Каждой краже предшествовала тщательная подготовка. Информация о будущей жертве стоила недешево, но Прокейн никогда не скупился, так как выручка с лихвой окупала вложенный капитал.

— Воровство ассоциируется у меня с живописью, — говорил он, глядя на один из пейзажей: обветшалый амбар, окруженный раскидистыми деревьями. — Оно вызывает у меня ощущение… завершенности.

— Это ваши картины? — спросил я.

Он кивнул. Я более внимательно всмотрелся в пейзаж. Прокейн рисовал летом, и ему очень точно удалось передать игру света и тени.

— Должно быть, эти дневники вам очень дороги, — сказал я.

— Скорее, это журнал, а не дневник, — заметил Прокейн. — Дневники ведут лишь девочки-подростки, и то до тех пор, пока реальность жизни не разрушит их розовые мечты.

— И как выглядит ваш журнал?

— Это пять тетрадей по сто страниц каждая в черных коленкоровых переплетах. Такие можно купить в любом писчебумажном магазине.

— Как это произошло?

По лицу Прокейна пробежала легкая улыбка.

— Вероятно, я оказался в положении сапожника, дети которого бегают без сапог. У меня есть маленькая ферма в Коннектикуте, — он указал на картины. — Эти пейзажи я рисовал там. Прошлый уик-энд я провел на ферме, а вернувшись, обнаружил, что меня обокрали.

— Где вы держали тетради?

— В старом сейфе. Его установил еще прежний владелец дома. Я уже давно собирался заменить его, но… — он пожал плечами.

— Сейф взломали или открыли замок?

— Они открыли замок и через дверь вошли в дом без всяких трудностей.

— Разве у вас нет системы сигнализации?

— Есть, но вор сумел отключить ее. Или воры.

— Когда они позвонили вам? Почему-то мне кажется, что вор был не один.

— Мне тоже, — кивнул Прокейн. — В среду утром мужской голос известил меня о том, что я могу получить мой журнал в обмен на сто тысяч долларов. В качестве посредника он предложил вас и особо указал, что ваши услуги будут оплачены из этих ста тысяч и составят десять процентов от общей суммы. И добавил, что с вами я могу связаться через Майрона Грина. Меня это насторожило, так как я только что стал его клиентом, Дело в том, что я с большим недоверием отношусь к подобным совпадениям.

— Полностью с вами согласен. А что он обещал сделать с тетрадями в случае вашего отказа?

— Он сказал, что передаст их в полицию.

— Вы бы этого не хотели?

— Нет, мистер Сент-Айвес, я этого не хочу, — он встал, взял мою пустую чашку и вновь наполнил ее ароматным напитком, не забыв положить кусочек сахара. — Я первый раз вижу профессионального посредника, — сказал он, передавая мне полную чашку.

— Возможно, и в последний, — ответил я. — Мне еще не приходилось дважды встречаться с одним и тем же клиентом.

— Я хотел бы знать, существует ли в вашей профессии определенный моральный кодекс?

— Так же, как и в вашей. Правила я устанавливаю сам и не требую их неукоснительного выполнения. В противном случае никто не стал бы прибегать к моим услугам. Но, если бы эти правила не охраняли интересы человека, который нанял меня, я бы тоже остался без работы. Пока на меня никто не жаловался.

— Я плачу сто тысяч долларов, чтобы уберечь от посторонних глаз подробности моей личной жизни.

Я покачал головой.

— Вы платите эти сто тысяч, чтобы не попасть в тюрьму. О том, что вы — вор, знают многие, но не могут этого доказать. А вот тетради это докажут. Я не могу дать вам обещание не заглядывать в них после того, как они окажутся у меня. Для этого я слишком любопытен. Но уверяю вас, что никому не расскажу о том, что я их прочту. Не знаю, удастся ли мне убедить вас поверить мне на слово, но другого выхода нет.

— Я понимаю, — вздохнул Прокейн и взглянул на часы. — Уже десять сорок пять. Он сказал, что позвонит в одиннадцать, чтобы передать вам инструкции, — он помолчал. — Вы всегда работаете один?

— Теперь, да, — ответил я. — Дважды я пытался работать с напарниками, и оба раза неудачно.

— Кожемес, француз, о котором я вам рассказывал, учил меня действовать в одиночку. Но предупреждал, что возникнут некоторые заманчивые проекты, от которых придется отказываться потому, что они непосильны для одного. Я помню, как он говорил: «Найди кого-нибудь и подготовь его к делу, как я нашел и подготовил тебя». Два года назад я последовал его совету. Теперь у меня есть помощники, мужчина и женщина. Они прекрасно знают свое дело. При необходимости вы можете рассчитывать на них.

— Буду иметь это в виду.

В молчании мы дождались телефонного звонка. Прокейн снял трубку, сказал: «Слушаю», — и тут же передал ее мне. Неизвестный на другом конце провода первым делом поинтересовался, есть ли у меня требуемая сумма.

— Я ее достану, — ответил я.

— Тогда слушай внимательно, а еще лучше запиши, что я тебе скажу.

— Говорите.

— На Девятой авеню, между Двадцатой и Двадцать Первой улицами есть прачечная-автомат, работающая круглосуточно. Ясно?

— Да.

— Ты возьмешь одну из дорожных сумок с эмблемами авиакомпании и положишь в нее деньги.

— Девяносто тысяч.

— Да, девяносто тысяч. Я даю тебе десять процентов от всей суммы. Это значит, что ты работаешь и на меня. Так?

— Так.

— Ты положишь деньги в сумку.

— В каких банкнотах? По пятьдесят, двадцать или десять долларов?

— По сто и пятьдесят, — ответил незнакомец. — Главное, чтобы они не были новыми. Ровно в три часа ты войдешь в прачечную. В пять минут четвертого положишь сумку в барабан одной из сушилок. Все равно, в какую. Там их шесть. Понятно?

— Да.

— В шесть минут четвертого ты бросишь в нее десятицентовик. Она будет крутиться двенадцать минут. Еще через минуту остановится единственная работающая сушилка. В ней ты найдешь пять тетрадей, завернутых в одеяло. Ты успеваешь за мной?

— Конечно.

— Тебе даются четыре минуты, чтобы убедиться, что тетради подлинные. Еще через минуту ты должен уйти. Тебя это устраивает?

— Вполне.

— И не вздумай класть в сумку нарезанную бумагу или ждать, пока остановится сушилка с деньгами.

— Я не пользуюсь такими методами.

— Да, я знаю. Поэтому я и выбрал тебя. Но хочу предупредить, что я снял ксерокопии, они читаются ничуть не хуже оригиналов.

— И что вы собираетесь делать с копиями?

— Если получу деньги, то сожгу, если же нет — перешлю в полицию.

— А где гарантия, что копии не окажутся в полиции, даже если вы и получите деньги.

— Тебе придется поверить мне на слово, Сент-Айвес, — ответил незнакомец, и в трубке раздались короткие гудки. Я пересказал Прокейну полученные инструкции.

— А как насчет денег? Сегодня же суббота.

— Да, — кивнул Прокейн, — тут могут возникнуть некоторые сложности, но я все улажу.

Я не спросил, как он собирается это сделать. Вероятно люди имеющие на своем счету несколько миллионов, могут достать сто тысяч в любое удобное для них время. Лично мне в эти дни, субботу и воскресенье, с большим трудом удавалось превратить в наличные чек в двадцать долларов. Возможно, Прокейн собирался их украсть.

Глава 6

— Я передумал, — сказал я, когда мы пересекли Сорок Пятую улицу. — Я не могу ехать к Прокейну. От меня пахнет тюрьмой.

Грин недовольно хмыкнул.

— Но ты же не был в тюрьме.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

— Но он ждет.

— Майрон, не будем спорить.

Грин надулся, но остановил машину у «Аделфи».

— Спасибо за помощь, — я открыл дверцу и вылез из кабины.

— Не забудь позвонить Прокейну, — напомнил Грин.

— Первым делом я должен принять душ.

В отеле я подошел к портье и попросил его положить сумку в сейф. Затем поднялся к себе, открыл воду, разделся и залез в ванну, вспоминая события вчерашнего вечера, когда мужчина и женщина (которых, будь они моложе на два-три года, я бы назвал юношей и девушкой) принесли мне сто тысяч долларов…

Я дремал в своем любимом кресле перед включенным телевизором, когда в половине десятого в дверь постучали. На левом плече мужчины висела голубая сумка с эмблемой «Пан-Ам». Правую руку он держал в кармане пальто. Женщина стояла чуть сзади, слева от него.

— Вы всегда открываете дверь, не спросив, кто к вам пришел, мистер Сент-Айвес? — поинтересовался мужчина.

— Если только я не принимаю душ, — ответил я. — Тогда я вообще не открываю дверь.

— Я — Майлс Уайдстейн, — представился он. — Это Джанет Вистлер. Нас послал мистер Прокейн.

— Заходите, — я отступил в сторону.

Уайдстейн снял сумку и поставил ее на столик для покера.

— Мы бы хотели, чтобы вы пересчитали деньги.

Нельзя сказать, что они стояли у меня над душой, но не спускали глаз с моих рук. Среди сотенных банкнот оказалось несколько новых, но я решил не обращать на это внимания.

— Вам нужна расписка? — спросил я, убедившись, что они принесли ровно сто тысяч.

— Если вас это не затруднит, — ответила Джанет. Мне всегда нравились высокие стройные женщины, особенно с большими карими глазами и длинными, ниже плеч, распущенными волосами. Я вставил в пишущую машинку лист чистой бумаги и напечатал: «Получено от Майлса Уайдстейна и Джанет Вистлер сто тысяч долларов». Затем фамилию и дату, вытащил лист, расписался и отдал его Уайдстейну.

Тот внимательно прочел написанное, кивнул и передал лист Джанет. Я решил, что ему двадцать четыре года, а ей — двадцать три.

— Мистер Прокейн просил узнать, не потребуется ли вам наша помощь, — сказал Уайдстейн.

— Как я понимаю, вы — те самые ученики, о которых он упоминал в разговоре со мной.

Уайдстейн улыбнулся.

— Он настаивал на том, чтобы мы спросили вас об этом, — добавила Джанет, передавая расписку Уайдстейну. Тот сложил ее вчетверо и сунул в левый карман пальто.

— Передайте ему мою благодарность за столь любезное предложение, но справлюсь один.

Уайдстейн оглядел груду денег, лежащих на покерном столике.

— Ваша доля — десять процентов, не так ли?

— Да.

— Если у вас откроется вакансия, имейте меня в виду.

— Вы недовольны своим местом?

Он покачал головой.

— Конечно, доволен. Но ваше занятие выглядит весьма привлекательным. Никакого риска и высокий заработок.

— Если вы будете прилежно учиться у Прокейна, возможно, мы еще вернемся к этому разговору.

— Возможно, — повторил Уайдстейн и повернулся к Джанет. — Пошли.

Она улыбнулась мне, и они направились к двери. На пороге Уайдстейн обернулся.

— На вашем месте, мистер Сент-Айвес, я бы вел себя более осторожно, открывая дверь. С другой стороны может оказаться кто угодно.

— Вы имеете в виду воров?

На этот раз они улыбнулись вместе.

— Совершенно верно. Именно воров.

Глава 7

В три часа дня мы собрались в кабинете Прокейна. Сам он сидел за столом, Джанет Вистлер, в темно-зеленом брючном костюме, в кресле перед ним, мы с Майлсом Уайдстейном расположились у камина.

Телефон зазвонил в половине пятого. Прокейн снял трубку, послушал и передал мне.

— Сент-Айвес? — произнес приглушенный мужской голос.

— Да.

— Как я сказал Прокейну сегодня утром, условия остаются прежними, меняются только время и место.

— Где и когда?

— Завтра, в десять утра…

— Десять утра мне не подходит.

— Почему?

— Как раз в это время два детектива из отдела убийств собираются поговорить со мной о Бобби Бойкинсе и его смерти. Вы знали Бобби, не так ли?

— Хорошо, если понедельник тебя не устраивает, — ответил голос после короткого молчания, — встретимся во вторник, тоже в десять.

— Где?

— Ты знаешь, где находится Вестсайдский аэровокзал?

— На углу Десятой авеню и Сорок Второй улицы.

— Точно. В десять часов ты поднимешься на второй этаж, в мужской туалет. Войдешь в крайнюю левую кабинку. Если она будет занята, подождешь, пока не освободится. Зайди в нее, сядь на стульчик и жди. Деньги принеси в той же сумке с эмблемой «Пан-Ам». Из соседней кабинки тебе под перегородкой просунут другую сумку. Одновременно и точно таким же способом ты передашь свою.

— Не одновременно, — возразил я. — Сначала я должен посмотреть, что в вашей сумке.

— Ладно, можешь посмотреть. А затем отдавай деньги и быстро выметайся из туалета и из аэровокзала. И не вздумай сшиваться поблизости и ждать человека, который выйдет с твоей сумкой. Ты это понял?

— Да.

— Деньги принесешь банкнотами по пятьдесят и двадцать долларов.

— Хорошо.

— И не говори детективам, что ты собираешься делать во вторник утром.

— Вы знали Бобби Бойкинса, не так ли? — вновь спросил я.

Мне ответило молчание, секунд через десять сменившееся короткими гудками. Я положил трубку и передал присутствующим содержание нашего разговора.

— Что он сказал насчет Бойкинса? — спросил Прокейн.

— Ничего.

— Вы думаете, что он убил старика?

— Возможно.

— Но вы не собираетесь говорить об этом полиции?

— Пока мне нечего им сказать. Я даже не знаю, замешан ли Бойкинс в этом деле. Но его тело оказалось в прачечной-автомате, когда я зашел туда в три часа утра.

— Тут должна быть какая-то связь, — заметил Уайдстейн.

— Возможно. Но Бобби Бойкинс — мелкий карманник. Он понятия не имеет, как влезть в чужой дом, не то что вскрыть сейф. А вот среди его знакомых есть неплохие специалисты.

— Вы предполагаете, что он мог быть посредником вора? — спросил Прокейн.

Я покачал головой.

— Я ничего не предполагаю. Но до встречи в аэровокзале я собираюсь кое-что выяснить. Я знаком с людьми, которые знали Бойкинса. Возможно, им что-то известно. Перед смертью Бобби долго били. Он — старик. А в старости отказываются говорить, так как уже знают, что это ни к чему не приведет. Есть только одна причина, по которой Бойкинс мог молчать: он понял, что его убьют, как только он удовлетворит любопытство тех, кто задавал вопросы.

Прокейн перевел взгляд на один из пейзажей, изображавший оленя, стоящего в нерешительности на залитой солнцем опушке. Судя по всему, Прокейн любил рисовать солнечный свет.

— Я вижу, что этот довольно простой обмен становится все более сложным, мистер Сент-Айвес, — сказал он.

— Сложным до предела, — ответил я. — Но убийство никогда ничего не упрощало, хотя большинство из них совершается именно с этой целью.

Прокейн задумался.

— Но вы по-прежнему настаиваете на том, что будете работать в одиночку?

— А что?

— Вы сказали, что собираетесь выяснить, участвовал ли Бойкинс в краже моих журналов. Надеюсь, вы не станете возражать, если мисс Вистлер и мистер Уайдстейн займутся тем же самым, разумеется, используя свои каналы.

— Конечно, нет. Я бы даже хотел, чтобы во вторник утром они оказались неподалеку от мужского туалета Вестсайдского аэровокзала. И, если через двадцать-двадцать пять минут я не выйду оттуда, мистер Уайдстейн мог бы заглянуть в туалет, чтобы убедиться, не лежит ли мой труп на полу крайней кабинки слева.

— Да, я как раз собирался предложить вам этот вариант.

— Может быть, вам следовало упомянуть и о временном факторе, мистер Прокейн, — заметила Джанет Вистлер. Он взглянул на Уайдстейна, который согласно кивнул.

— Мистер Сент-Айвес, журналы должны быть возвращены мне не позднее среды.

— Я не могу этого гарантировать.

— Да, я знаю. Но если человек, только что говоривший с вами, позвонит еще раз, чтобы перенести встречу на более поздний срок, вы должны настоять на уже достигнутой договоренности.

— А если он будет тянуть время и я не смогу получить их до среды?

Они обменялись многозначительными взглядами, которые мне ровным счетом ничего не говорили.

— Тогда, мистер Сент-Айвес, нам придется принять определенные меры и, возможно, обойтись без вашей помощи.

— Что-то я вас не понимаю, — ответил я.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет.

* * *

На Сорок Второй улице, сразу после пересечения с Девятой авеню, есть бар под названием «Нитти Гритти». Несколько лет назад он назывался «Козырной Туз», еще раньше — «Гинг Хо». Кто-то говорил мне, что во время второй мировой войны на вывеске было написано «Хабба-Хабба», но я в это не верю. Хотя название бара постоянно менялось, хозяин и клиентура оставались прежними. Бар принадлежал Френку Свеллу, а в основном контингент посетителей составляли сутенеры и проститутки, воры и фальшивомонетчики.

Френк Свелл не любил своих клиентов и менял название бара в надежде, что они перестанут приходить к нему. Иногда, когда на душе скребли кошки, я появлялся у Свелла, чтобы уйти от него в значительно лучшем настроении. Потому что я видел, что мне еще очень далеко до самого дна.

В воскресенье, в шесть часов вечера, я сидел у стойки и слушал Френка, который зачитывал мне список новых предполагаемых названий, которые могли бы отпугнуть завсегдатаев.

— Послушай вот эти, Фил.

— Сначала налей мне шотландского с содовой.

— Конечно, — он пододвинул мне полный бокал и продолжил чтение.

— «Третий Джордж», «Водолей», мне кажется, вполне уместные названия.

— Это точно.

— «Голубое Яблоко», «Зеленая Борода», «Третий Орел», а вот это мне очень нравится: «Синий Блейзер».

— Высший класс.

— Да, то, что мне нужно. Чтобы выгнать отсюда этих подонков. Ты только посмотри на них.

Я посмотрел. За дальним столиком сидели две проститутки. За другими — три пары, и только одна из них не ссорилась. У стойки примостились двое. Один, бледный и худой, казалось, только что вышел из тюрьмы и не увидел в свободе ничего хорошего. Другой, лет тридцати восьми, с круглым добродушным лицом, в темно-сером драповом пальто с меховым воротником и почти белой фетровой шляпе, напомнил мне бостонских политиканов моей молодости. Его звали Финли Камминс. На жизнь он зарабатывал воровством и встретил мое появление в баре дружеским кивком и улыбкой.

Я повернулся к Свеллу.

— Все те же лица.

— Ты знаешь, кто они? — фыркнул Свелл. — Отбросы общества, вот кто, — ему нравилась эта фраза, и я слышал ее уже раз десять.

— Мне казалось, что Бобби Бойкинс заходит к тебе в это время. Он все еще при деле?

Свелл покачал головой.

— Он слишком стар и может выронить бумажник, который только что достал из чужого кармана, на мостовую, прямо у ног хозяина.

— Когда ты видел его в последний раз?

— В пятницу. Он о чем-то долго говорил с Камминсом. Если ты хочешь что-то узнать о Бобби, спроси у Камминса. Еще один подонок.

— Я так и сделаю, — я взял бокал и пересел к круглолицему подонку.

— Как дела, Финли?

— Нормально. Что занесло тебя в эту дыру, Сент-Айвес?

— Я думал, что смогу встретить тут Бобби Бойкинса.

— Ты так не думал, — возразил Камминс.

— Не… думал?

— Рано утром Бобби нашли мертвым где-то на Девятой авеню. Ты должен знать об этом. Ты там был.

— Новости распространяются быстро.

— Об этом тебе тоже хорошо известно.

— О'кей, — я кивнул, — я там был.

— А как попал туда Бойкинс?

— Откуда мне знать.

— Свелл сказал, что ты говорил с ним в пятницу.

— Эй, Свелл, — позвал Камминс.

Я взглянул на Френка. Тот с интересом разглядывал книжку комиксов.

— Что?

— У тебя слишком длинный язык, — проревел Камминс. Никто не прореагировал, даже Свелл.

— Если тебе тут не нравится, — процедил тот, переворачивая страницу, — можешь катиться на все четыре стороны.

Камминс подозрительно взглянул на меня.

— А что ты там делал?

— Работал.

— Что-то выкупал?

Я кивнул.

— И сколько это стоило?

— Девяносто тысяч.

— Черт побери! Значит, старик не врал.

— О чем?

Камминс нахмурился и покачал головой.

— Я не хочу впутываться в это дело.

— Не волнуйся, — ответил я. — Во всяком случае, я тебя никуда не впутаю.

Камминс задумчиво смотрел на пустую кружку. Если я хотел что-то услышать, сначала следовало заплатить, хотя бы за кружку пива. Я заказал виски для себя и пиво для Камминса.

— В пятницу вечером он намекнул, что обтяпал выгодное дельце, — сказал Камминс, когда Свелл обслужил нас и вернулся к комиксам. — Он предлагал вступить с ним в долю.

— А что он от тебя хотел?

— Отнести что-то в прачечную-автомат. В районе Двадцать Первой улицы и Девятой авеню.

— Он не сказал, что именно?

— Нет. Но я понял, что краденое, — Камминс щелкнул пальцами. — Бойкинс сказал, что отдал шесть тысяч, но рассчитывает получить тридцать. Он не говорил о девяноста. У тебя правда было столько денег?

Я кивнул.

— А где Бойкинс взял шесть тысяч?

— Он получил наследство. В августе у него умер дядя. В Калифорнии.

— Бойкинс не говорил, что он купил?

Камминс покачал головой.

— После того, как я отказался ему помочь, он не стал вдаваться в подробности. Но назвал продавца.

— Кого же?

Камминс вновь взглянул на пустую кружку. Я раскрыл рот, чтобы позвать Свелла, но он остановил меня.

— Я не хочу пить.

Я вздохнул.

— Ну ладно. Сколько?

— О боже, раз ты нес девяносто тысяч, значит, твои дела идут неплохо.

— Ты же знаешь, Финли, это не мои деньги.

— Сто долларов.

Я покачал головой.

— Семьдесят пять.

— Пятьдесят.

— Дай мне взглянуть на них.

Я достал из бумажника две двадцати- и одну десятидолларовую купюры и положил их перед Камминсом — тот сунул их во внутренний карман пальто.

— Ты слышал о Джимми Пескоу?

— Кажется, да. Он медвежатник?

Камминс кивнул.

— Один из лучших. Иначе не получил бы десять лет. Он только что вышел из тюрьмы. Каким-то образом он прослышал об одном сейфе и вскрыл его. Денег там не оказалось, и он схватил то, что было. А когда понял, что взял, то занервничал. Я слышал, ему очень не понравилось в тюрьме и не хотелось попадать туда снова. И он продал добычу Бойкинсу за шесть тысяч. По крайней мере, так сказал Бойкинс. Но он любил приврать.

— Где мне найти Пескоу?

— Я не справочное бюро.

— Вот еще десять долларов за адрес Пескоу.

С видимой неохотой Камминс назвал отель на Тридцать Четвертой улице.

— Краденое действительно стоило девяносто тысяч? — спросил он, когда я записал адрес.

— Так думали по меньшей мере три человека.

Камминс на мгновение задумался.

— Пока я знаю только двоих, Бойкинса и того парня, что дал тебе девяносто тысяч. А кто третий?

— Тот, кто убил Бойкинса.

* * *

Когда я вышел из такси, перед дешевым отелем на Тридцать Четвертой улице уже собралась небольшая толпа. Они смотрели на распростертое на асфальте тело. Один из стоящих мужчин, лет пятидесяти, даже без пиджака, как я понял, портье, непрерывно повторял: «Это мистер Пескоу из восемьсот девятнадцатого».

Я повернулся к высокому старику, пристально разглядывающему мертвеца сквозь толстые линзы очков.

— Что случилось?

Тот презрительно скривил губы.

— Самоубийство, вот что. Какой-нибудь пьяница. Их теперь полно. И в правительстве тоже. В Вашингтоне. В Олбани. Везде, — он подозрительно взглянул на меня, будто проверяя, не отношусь ли я к указанному множеству.

Если бы я не отвернулся от него, то не заметил бы мужчину и женщину, спешащих по Тридцать Четвертой улице. Я без труда узнал в них Майлса Уайдстейна и Джанет Вистлер.

Глава 8

Два часа спустя, когда я вошел в холл моего отеля, Джанет, в темно-зеленом кожаном пальто и том же брючном костюме, бросила в пепельницу недокуренную сигарету и поднялась мне навстречу.

— Нам надо поговорить, — сказала она.

— У меня или в баре? Нам не помешают ни тут, ни там.

— В баре, — твердо ответила она.

Мы без труда нашли свободный столик, потому что в зале не было ни души. Мы сели около двери, она заказала бурбон с содовой, я остановился на шотландском.

— Где Уайдстейн? — спросил я, когда бармен обслужил нас и удалился за стойку.

— Он заедет за мной чуть позднее.

— И на что это похоже?

— Что?

— Работать с Прокейном.

— Мне нравится.

— Ваш ответ не объясняет мне, на что это похоже.

Джанет сняла пальто.

— Во всяком случае, это совсем не то, чем я занималась раньше.

— Вы учились в колледже?

— Три курса.

— Хотите, отгадаю в каком?

— Не надо. В Холиоуке.

— А потом?

— Ездила по свету. Была манекенщицей. В Париже, в Лос-Анжелесе.

— А как вы оказались у Прокейна? По объявлению в газете?

— Меня рекомендовал его психоаналитик. Я встречалась с ним. Он сказал Прокейну, что я обладаю задатками первоклассного вора. Мы познакомились, поговорили и стали работать вместе.

— И какие у него проблемы?

— Разве к психоаналитику обращаются только те, у кого возникли какие-то проблемы? У вас удивительно старомодные взгляды.

— Мне говорили, что я отстал от жизни.

— Разве вы никогда не ощущаете потребности просто поговорить? У такого человека, как Прокейн, может появиться подобное желание. А может, он просто боится высоты. Неужели вы никогда не испытывали сомнений или страхов, причины возникновения которых вам не ясны?

— Вероятно, вы правы. Ничто человеческое мне не чуждо.

— И это совсем не означает, что вы чокнулись и нуждаетесь в психиатрической помощи.

Я улыбнулся.

— Мне кажется, вы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать различные аспекты деятельности психоаналитиков.

— Нет, — она отпила из бокала. — Я хочу поговорить с вами о Джимми Пескоу, — Джанет взглянула мне прямо в глаза.

— А чем он вас заинтересовал?

— Вы его знали?

— Я слышал о нем.

— Он мертв.

— И?

— Мы думаем, что именно он украл журналы Прокейна.

— Мы?

— Майлс и я.

— Почему вы пришли к такому выводу?

— Майлс нашел человека, которому Пескоу пытался продать эти журналы.

— Кто он?

Джанет пожала плечами.

— Это не важно. Он — надежный человек. Пескоу предлагал журналы за десять тысяч.

— Но он не купил?

— Нет.

— Он знал, что в них написано?

— Нет, но Пескоу сказал, что хозяин журналов с радостью выложит за них сто тысяч.

— А почему Пескоу сам не предложил их владельцу?

— Он слишком нервничал.

— Однако ему хватило смелости вломиться в чужой дом.

— Тут требовалось совсем другое.

— А почему этот парень не купил журналы у Пескоу?

— Потому что у него не было десяти тысяч.

— И вы говорите, что Пескоу мертв?

— Да.

— Когда это случилось?

Джанет взглянула на часы.

— Часа два назад. Он выпрыгнул, выпал или его выкинули из окна отеля. Комната восемьсот девятнадцать в отеле «Джоплин». На тридцать четвертой улице.

— Вы были там?

— Сразу же после того, как он выпрыгнул. Или его выкинули, или…

— Он выпал, — закончил я фразу Джанет. — И что вы сделали? Смогли ли вы ему помочь?

— Мы не знали, кто это, и подошли взглянуть на тело. Несколько секунд спустя на улицу выскочил портье и воскликнул: «Это мистер Пескоу из восемьсот девятнадцатого». Он повторял это снова и снова. Мы вошли в отель, взяли ключ от восемьсот девятнадцатого, поднялись на лифте на десятый этаж, спустились по лестнице на восьмой и осмотрели его комнату. Журналов там не было.

— Вы нашли что-нибудь еще?

Ее глаза сияли, когда она рассказывала об обыске номера Пескоу. Тут действительно требовалось немалое самообладание.

— Мы ничего не нашли. А что там могло быть?

— Шесть тысяч долларов, — ответил я, довольно улыбнувшись.

— Какие шесть тысяч?

— Которые Бобби Бойкинс заплатил Пескоу за украденные журналы.

Она взглянула на меня с нескрываемым уважением. Во всяком случае, я именно так истолковал выражение ее глаз.

— Однако вы не такая уж соня, как кажется с первого взгляда. Как вы узнали об этом?

Я рассказал ей о встрече с Финли Камминсом и о визите на Тридцать Четвертую улицу.

— Однако вы не теряли время даром.

— Просто я знал, у кого спрашивать. Впрочем, и вы довольно быстро вышли на Пескоу. Но нам по-прежнему неизвестно, у кого сейчас эти журналы. Скорее всего, именно этот человек убил Бойкинса и Пескоу. Вы выяснили, что, кроме Бойкинса, Пескоу пытался продать журналы кому-то еще. Я узнал, что Бойкинс предлагал Камминсу войти с ним в долю. И одному богу известно, к кому еще обращались Бойкинс и Пескоу. Вероятно, один из них решил получить всю добычу. Он убил Бойкинса и взял журналы. Пескоу знал имя убийцы или догадался, кто это мог быть. И он выпрыгнул из окна или выпал, или его выкинули.

— Мистеру Прокейну это не понравится, — заметила Джанет.

— А где сейчас Уайдстейн? Рассказывает ему о ваших находках?

— Да.

— Ему не следовало торопиться.

— Почему?

— Тогда он мог бы сообщить мистеру Прокейну, что я тоже не в восторге от создавшейся ситуации.

Глава 9

Детективы Оллер и Дил без энтузиазма восприняли мой отказ сообщить им имя человека, давшего мне девяносто тысяч.

— Похоже, вы разработали кодекс чести посредника, — фыркнул Карл Оллер.

— Честь тут ни при чем, — возразил я. — Это моя работа. Если я буду много говорить, ко мне перестанут обращаться, а я слишком стар, чтобы ходить на биржу труда.

— Вам еще нет сорока, — заметил Френк Дил.

— Я говорю не о теле, а о душе.

Мы сидели в маленькой душной комнатушке уже больше часа. Дил напечатал, а я подписал протокол допроса, и теперь мы вели светскую беседу.

— Вы же понимаете, что мы можем обвинить вас в сокрытии тяжелого уголовного преступления, — его голос звучал не слишком убедительно, будто он сам не верил в то, что говорил.

— Вам это не удастся, потому что вы не знаете наверняка, совершено ли преступление. Вам известно, что я принес в прачечную девяносто тысяч и нашел там тело Бойкинса. Я не должен рассказывать вам, где я взял эти деньги. Я даже не знаю, нес ли я их Бойкинсу, а не кому-то еще.

Дил неторопливо достал пачку сигарет, спички и закурил.

— Бобби Бойкинс проворачивал какое-то крупное дело. Во всяком случае, крупное для него. Ходят такие слухи.

— Не понимаю, какое отношение они имеют ко мне.

— Если вы скажете нам, кто ваш клиент и что у него украли, мы сможем понять, кто убил Бойкинса и почему.

Я покачал головой.

— Вы ведь не рассчитываете на то, что я скажу вам его имя.

— Мы не знаем, что вы можете сказать, — ответил Оллер. — Поэтому мы задаем так много вопросов. Вдруг вы ответите на один из них.

Оллер стоял справа от меня, прислонившись к стене. Засалившиеся на локтях рукава и узкие лацканы его темно-синего костюма указывали на то, что детектив купил его лет пять назад. Чуть ниже узла на его красно-голубом галстуке темнело какое-то пятно. Вероятно, у Оллера было много детей и мало денег.

Я встал.

— Если у вас будут доказательства того, что эти девяносто тысяч предназначались Бойкинсу, я, возможно, помогу вам.

— Возможно, — хмыкнул Оллер. Ему явно не нравилось это слово. Он взглянул на Дила, — Френк, мне пришла в голову одна мысль.

— Какая?

— Когда-нибудь нам позвонят и скажут, что кого-то застрелили или зарезали и засунули в багажник автомобиля. Мы откроем багажник и знаешь, кого мы там найдем?

— Его, — ответил Дил.

— Меня это не удивит. Сент-Айвес понесет кому-то деньги, например, в обмен на драгоценности, а вор решит, что ему нужно и то, и другое. Поэтому Сент-Айвес и окажется в багажнике.

— Ты забыл упомянуть еще кое о чем, — сказал Дил, обращаясь к Оллеру, но глядя на меня. — О чем же?

— Я надеюсь, что на наши вопросы, касающиеся личности убийцы, мы получим такие же исчерпывающие ответы, как и сегодня.

Оллер улыбнулся.

— Это было бы неплохо, не правда ли, Френк?

На улице я поймал такси и попросил отвезти меня в уютный ресторанчик на Лексингтон-авеню, между Пятьдесят Пятой и Пятьдесят Шестой улицами. После двух виски я успокоился, съел сэндвич, выпил кофе и поехал в «Джоплин».

В просторном холле стояло несколько обшарпанных кресел, продавленный диван и сломанный телевизор.

— Вам не нужна комната, — сказал портье, когда я подошел к конторке.

— Нет.

— Вы хотите задать несколько вопросов о парне, что выпрыгнул из окна восемьсот девятнадцатого номера? О Пескоу?

— Я мог бы представиться вам как его брат.

— Могли бы.

— Но вы бы мне не поверили?

Бледно-голубые глаза портье скользнули по моему пальто, за которое я не так давно заплатил сто пятьдесят долларов.

— Нет, не поверил бы.

— Тогда считайте, что я из полиции.

Портье нахмурился.

— Вы — не полицейский, — твердо заявил он. — Вы могли бы сойти за репортера. Вы выглядите, как репортер.

— Когда-то я работал в газете.

— А теперь?

— Теперь нет.

— Сколько сейчас платят репортерам? Сотни три в неделю?

— Примерно. Кому больше, большинству — меньше.

— Значит, вы не репортер. Человека, получающего три сотни в неделю, не пошлют собирать сведения о таком, как Пескоу.

— Давно он тут жил?

— Вы знаете, как я получил эту работу? — неожиданно спросил портье.

— Как?

— Меня выгнала жена, и я переехал сюда. Потом меня выгнали с работы, я задолжал за номер, и меня взяли ночным портье. Я пытался найти что-то другое, но кому нужен работник, которому уже пятьдесят три года.

— А чем занимался Пескоу?

Но портье, казалось не слышал моего вопроса, погруженный в собственные проблемы.

— Я получаю шестьдесят шесть долларов в неделю и жилье. Двадцать пять идут на алименты, еще шесть на страховку. Остается тридцать пять. Разве можно прожить на тридцать пять долларов в неделю?

— Это довольно сложно, — я достал из бумажника двадцать долларов и положил их на конторку. Две секунды спустя деньги исчезли в кармане портье.

— Пескоу жил тут месяц. Он ничего не делал. Я хочу сказать, не ходил на работу. К нему никто не приходил, не звонил, не писал писем. Из номера он выходил, чтобы поесть. Несколько раз он не ночевал в отеле.

Я достал пачку сигарет и предложил одну портье. Мы закурили.

— И что сказала полиция?

Портье пожал плечами.

— Выпрыгнул из окна или выпал.

— Но его не выкинули?

Портье прищурился.

— Да кто будет о него мараться?

— Может, он задолжал кому-то немного денег и не хотел платить.

— Но зачем его убивать? Пока он был жив, оставался шанс на то, что он когда-нибудь отдаст долг.

— И немалый шанс. Пескоу был взломщиком сейфов. Одним из лучших. Перед тем, как Пескоу выпрыгнул из окна или выпал, к нему никто не заходил?

Портье опустил глаза.

— Как я уже говорил, тридцать пять долларов…

Я положил на конторку еще десятку. Он убрал деньги в карман и оглядел пустой холл.

— Я не говорю вам ничего из того, что не сказал полиции.

— Конечно.

— Двое мужчин поднялись наверх как раз перед тем как Пескоу вывалился из окна.

— Куда они пошли?

Он покачал головой.

— Не знаю. Они могли подняться и на восьмой этаж, и на пятый, и на двенадцатый. Я не знаю.

— Они поднялись вместе?

— Да.

— Как они выглядели?

— Не знаю. Клянусь богом, я их не запомнил. Я не приглядывался к ним. И упомянул о них только потому, что не видел, как они спустились вниз.

Глава 10

Во вторник, в восемь утра, Майлс Уайдстейн принес мне девяносто тысяч в банкнотах по пятьдесят и двадцать долларов. Он выпил чашечку кофе, пока я считал деньги, и получил от меня новую расписку. В десять часов я входил в мужской туалет на втором этаже Вестсайдского аэровокзала. На моем плече висела сумка с эмблемой «Пан-Ам».

Первая кабина слева оказалась свободной. Я закрыл за собой дверь, сел на унитаз, положив сумку на колени, и стал ждать.

Через восемь минут соседняя кабина поменяла посетителя. Спустя еще тридцать пять секунд под перегородкой показалась дорожная сумка с эмблемой «Юнайтед Эйрлайнз». Я наклонился, поставил свою сумку на пол, поднял чужую, расстегнул молнию и заглянул внутрь. В ней лежали пять толстых тетрадей. Я вытащил крайнюю, раскрыл ее и получил полную информацию о том, как украсть семьдесят пять тысяч долларов у скупщика краденого из Питтсбурга, который слишком откровенно беседовал с некоей девицей с Манхаттана. Запись, сделанная четким, напоминающим детский, почерком, датировалась девятнадцатым марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. В конце указывались причины, по которым питтсбургский скупщик не мог пожаловаться на то, что его ограбили. Будь сегодня девятнадцатое марта указанного года, я бы не устоял перед искушением.

Я положил тетрадь в сумку, достал вторую и пролистал ее. В ней содержались сведения, охватывающие деятельность Прокейна за пять лет, начиная с шестидесятого года. Я потянулся за третьей, когда в перегородку постучали. Я все-таки достал ее. Эта тетрадь помогла бы мне разбогатеть, попади я сейчас в пятьдесят пятый год. Я клал тетрадь в сумку, когда повторился нетерпеливый стук в перегородку. Застегнув сумку с тетрадями, я ногой вытолкнул другую, с деньгами, в соседнюю кабину, встал, открыл дверь и вышел из туалета.

Майлс Уайдстен стоял метрах в десяти, засунув руки в карманы пальто. Он взглянул на меня, и я коротко кивнул. Джанет находилась чуть левее.

— Пошли, — бросил я Уайдстейну.

— Они у вас? — спросил он, пристроившись рядом.

— Да.

— Вы уверены?

— Я не прочел всего, что там написано, но несколько страниц убедили меня, что эти тетради стоят девяносто тысяч, если Прокейн не хочет попасть за решетку.

Нас догнала Джанет.

— Не надо ли нам подождать и посмотреть, кто вынесет деньги из туалета?

Не сбавляя шага, я покачал головой.

— Оставайтесь, если хотите, но я должен уйти. Увидев меня, человек, получивший деньги, может открыть стрельбу.

— Вы уверены, что журналы у вас? — вновь повторил Уайдстейн.

— Все пять, — ответил я.

Джанет коснулась моего локтя.

— У нас машина.

Мы вышли на Сорок Вторую улицу и сели на заднее сиденье ждущего лимузина. Уайдстейн назвал шоферу адрес Прокейна и нажал кнопку, приводящую в действие стеклянную перегородку. Сумка с журналами лежала у меня на коленях.

— Можно мне взглянуть? — попросил Уайдстейн.

Я вежливо улыбнулся и покачал головой.

— Сначала я хотел бы отдать их Прокейну.

Уайдстейн задумчиво посмотрел на меня.

— Значит, вы берете на себя всю ответственность?

— Это входит в мои обязанности.

— Он не доверяет нам. Майлс, — вмешалась Джанет.

— Это плохо, — пробурчал Уайдстейн, и больше мы не обмолвились ни словом, пока не вошли в кабинет Прокейна и я не передал ему сумку с журналами, полученную двадцать шесть минут назад.

Когда он брал сумку, его руки слегка дрожали. Прокейн положил ее на стол, расстегнул молнию, достал журналы и взглянул на меня.

— Вы просмотрели их?

— Да.

— Достаточно тщательно?

— Во всяком случае, я понял, почему вы хотите их вернуть.

Прокейн кивнул и, выбрав один из журналов, раскрыл на середине и пролистал несколько страниц. На его щеках выступили пятна нездорового румянца. Он повернулся к Уайдстейну и покачал головой.

— Черт побери, — пробормотал тот.

— Вы уверены? — спросила Джанет, подходя к Прокейну.

Он протянул ей журнал.

Джанет взглянула на раскрытую страницу, бросила журнал на стол и выругалась.

Прокейн медленно обошел стол, осторожно опустился в кресло, вытащил из кармана пузырек, достал таблетку и положил ее в рот. Затем взглянул на меня.

— Это не ваша вина, мистер Сент-Айвес.

Джанет Вистлер и Уайдстейн также смотрели на меня. Судя по выражению их лиц, они не разделяли мнения Прокейна.

— Это не его вина, — повторил Прокейн, перехватив их взгляды. — Определенно, не его, — казалось, он хотел убедить самого себя.

— Ну хорошо, — заметил я, — тогда чья же?

Они обменялись многозначительными взглядами. Впрочем, содержащаяся в них информация предназначалась не для меня.

— Мне кажется, вам лучше присесть, мистер Сент-Айвес, — предложил Прокейн. — Нам надо поговорить. Хотите что-нибудь выпить?

— С удовольствием.

— Джанет, налейте что-нибудь мистеру Сент-Айвесу.

— Шотландское с содовой? — спросила она.

Я кивнул.

Джанет принесла мне бокал и села рядом. Уайдстейн остался стоять, прислонившись к стене около пейзажа, на котором Прокейн изобразил свою коннектикутскую ферму в солнечный зимний день.

— Мне следовало довериться вам, мистер Сент-Айвес, — пятна румянца на щеках Прокейна существенно поблекли. — Я этого не сделал и теперь оказался в крайне сложном положении.

— Журналы подлинные, не так ли?

— Да, они подлинные. Вы прочли, что в них написано?

— Я прочел о скупщике краденого из Питтсбурга. Что-то еще. Это учебное пособие для вора. Но я не понимаю, как вы могли, с такой тщательностью подготовив кражу, оставлять столь неопровержимые улики.

Лицо Прокейна порозовело.

— Излагая на бумаге план операции, я еще раз проверял каждый шаг, находил слабые места, вносил необходимые коррективы, — он провел рукой по лежащему перед ним журналу. — Потом я не открывал его несколько недель, затем вновь просматривал план операции. Как говорится, свежим взглядом.

— Это стоило вам сто тысяч долларов, — сказал я. — Но сейчас вас волнует совсем другое?

— Тут не хватает четырех страниц, — вмешался Уайдстейн.

— Где?

— В этом журнале, — Прокейн указал на черную тетрадь, лежащую на столе. — Я записываю в нее текущие дела.

— Я обратил внимание, что план каждой операции занимает четыре страницы.

Он кивнул.

— Как я понимаю, украден план вашего следующего ограбления. Когда вы собирались провести его? Через неделю? Месяц?

Прокейн покачал головой.

— Мы готовили ее почти полгода.

Я не спеша отпил из бокала.

— Так когда?

— Завтра. Завтра ночью мы хотим украсть миллион долларов.

Глава 11

— До свидания, — я встал и направился к двери. Но не сделал и двух шагов, как Уайдстейн оказался передо мной. Я не мог выйти из комнаты без его разрешения. А он, судя по всему, полагал, что мне не следует торопиться с уходом. Он протянул руку и взял у меня пустой бокал, который я забыл поставить на стол.

— Позвольте мне наполнить ваш бокал, мистер Сент-Айвес.

Мне предстояло выбрать между дверью и виски. Но и я, и Уайдстейн понимали, что выбор заключался совсем в другом. Мы улыбнулись друг другу, и я отметил, что он чуть выше меня, чуть тяжелее и гораздо моложе. Он вопросительно поднял бокал, казалось, читая мои мысли.

— Шотландское с содовой, — вздохнул я и вернулся в кресло, чтобы услышать, как кто-то скажет мне, почему я должен делать то, что мне совсем не хотелось делать. Эту миссию взял на себя Прокейн.

— Миллион долларов — большие деньги, мистер Сент-Айвес.

Я молча наблюдал, как он откинулся назад, заложив руки за голову, и уставился в потолок, собираясь с мыслями.

— Миллион долларов в этой стране являются символом успеха. Имея миллион, человек может уверенно смотреть в будущее. Только проценты составят сорок-шестьдесят тысяч в год, а на такую сумму можно прожить даже в Нью-Йорке, — он улыбнулся. — Мечта любого вора — украсть миллион. Наличными. За один раз. Такое случалось. Мне вспоминается бостонское ограбление в тысяча девятьсот пятидесятом, нападение на почтовый грузовик в Плимуте, Массачусетс, в шестьдесят втором. И, конечно, великое английское ограбление в следующем году. Тогда добыча составила семь миллионов долларов.

Промолчав, Прокейн печально покачал головой.

— Большинство участников этих ограблений за решеткой, причем до того, как успели потратить свою долю. Психиатры, разумеется, скажут нам, что они сами хотели, чтобы их поймали, наказали и так далее. Должен признать, я никогда не испытывал подобного желания. Это не только мое мнение, я консультировался с опытным специалистом.

Я кивнул.

— То есть вы обращались к психоаналитику, чтобы выяснить, не движет ли вами подсознательное желание быть пойманным и понести наказание.

— И вас это удивляет?

— Да, именно удивляет.

Взгляд Прокейна остановился на одном из пейзажей, одиноком старом дубе, растущем в некотором отдалении от леса. Судя по всему, Прокейн рисовал весной и вновь очень удачно уловил игру света. Солнечные зайчики, казалось, плясали на темной коре.

— Во всяком случае, теперь я уверен, что ворую не для того, чтобы быть пойманным. Так же, как мистер Уайдстейн и мисс Вистлер.

— Этот парень проверил и меня, — улыбнулся Уайдстейн. — А Джанет он знал раньше.

— Вы сказали, что крадете только у тех, кто не может обратиться за помощью к закону. Но где вы найдете преступника, у которого можно украсть миллион?

Прокейн усмехнулся.

— Кого бы вы предложили?

— Я еще думаю над этим.

— Если поставить цель просто украсть миллион, логичнее всего обратить внимание на бронированные грузовики, которые перевозят деньги из банков. Просто удивительно, где они берут таких некомпетентных охранников. Возьмем, для примера, прошлую осень. Преступники захватили бронированный грузовик и уехали вместе с деньгами. Вот тогда-то я начал думать о том, как можно украсть миллион.

— Как мне кажется, это произошло в Нью-Йорке?

— Совершенно верно. Три охранника везли недельную зарплату сотрудникам четырех крупных фирм. В шесть утра они остановились у закусочной, и двое пошли выпить чашечку кофе. Когда один из них вернулся, чтобы сменить третьего, налетчики, застав их врасплох, захватили грузовик и четыреста шесть тысяч долларов.

— Кажется, они бросили грузовик где-то на пустыре, перенесли деньги в две другие машины, и больше о них не слышали.

— И не услышат, если они будут держать язык за зубами.

— Или не захотят, чтобы их поймали, — добавила Джанет.

Прокейн согласно кивнул.

— Во всяком случае, им не придется опасаться полиции или ФБР. Согласно последним данным, эти организации раскрывают лишь одно преступление из двадцати.

— Просто удивительно, что воров не так уж и много.

Прокейн выдвинул ящик стола и достал газетную вырезку.

— «Таймс» пишет, что только в четырех случаях из ста, официально зарегистрированных в полиции, производится арест предполагаемого преступника.

— Значит, для среднего вора вероятность успеха составляет девяносто шесть процентов, — заметил я. — Очень неплохое соотношение.

— К сожалению, шансы на успех резко падают, когда речь заходит о миллионе. Я бы сказал, украсть миллион сложнее, чем заработать честным трудом. Особенно, если его надо украсть у тех, кто не имеет возможности пожаловаться в полицию.

— Действительно, — усмехнулся я, — тут могут возникнуть некоторые сложности.

— Как вы догадались, меня интересовали незаконные сделки, при которых миллион долларов наличными мог перейти из рук в руки. Я нашел два возможных варианта. Первый — торговля оружием, второй — наркотиками. Я остановился на последнем.

— Вы собираетесь украсть миллион у торговцев наркотиками? — я покачал головой, показывая, что не желаю участвовать в этой безумной затее.

— Пусть он договорит, Сент-Айвес, — процедил Уайдстейн. — Сначала я почувствовал то же самое.

— Я не хочу ничего слушать. Я общался с оптовыми торговцами героином. Не слишком близко, но общался. И кое-что слышал об их методах. В них нет ничего человеческого. У них в голове чего-то не хватает. Я говорю не о том, чем они занимаются, а какие они есть. Как они воспринимают окружающий мир. Лучше обокрасть ФБР. Тут больше шансов остаться в живых.

Слушая меня, Прокейн сухо улыбался. Вероятно, он уже задавал себе эти вопросы и нашел приемлемые ответы.

— Подготовка, мистер Сент-Айвес, — он поднял указательный палец. — Не забывайте о подготовке. Мы учли все самые мельчайшие детали. Только на информацию потрачено семьдесят тысяч долларов.

— Забудьте о них и отправляйтесь путешествовать. Во Флориде сейчас просто рай. И не так много народа. Я с удовольствием поеду туда сам.

— Боюсь, это невозможно, — ответил Прокейн.

— Но почему? Вам же нужны деньги. Вы же украли миллион. Пусть не сразу, но по частям. А теперь вы хотите схлестнуться с торговцами героином. И вам известно, что они из себя представляют. Они найдут вас, даже если им потребуется на это десять лет. Даже в кошмарном сне я не могу представить, что они с вами сделают, когда это произойдет.

Прокейн кивнул.

— Если бы журналы вернулись ко мне в полном объеме, я, возможно, согласился бы с вами. А теперь мне не остается ничего другого, как действовать согласно первоначальному плану.

Я встал и, опершись руками о стол, наклонился вперед. Начал я спокойно, но потом сорвался и перешел на крик.

— По меньшей мере три человека держали в руках ваши журналы. Вор, укравший их, упал с восьмого этажа. Старик, который купил их у вора, найден мертвым. Одному богу известно, с кем еще они говорили о содержимом журналов перед тем как умереть. Вполне возможно, что человек двадцать знают о том, как вы собираетесь украсть миллион. Я понимаю, что вы потратили много времени и денег на подготовку операции, но теперь весь Нью-Йорк и половина Чикаго в курсе ваших планов.

— Замолчите, Сент-Айвес, и послушайте, что вам скажут, — рявкнул Уайдстейн. — Может быть, тогда вы что-нибудь поймете.

— Хорошо, — я сел. — Я послушаю. Не знаю, должен ли я слушать то, что не хочу слышать, но я послушаю.

— Ну и отлично, — продолжил Прокейн. — Узнав о краже журналов, мистер Сент-Айвес, я понял, что их можно использовать не только для шантажа. Мои подозрения усиливались по мере того, как стало известно о смерти Бойкинса и Пескоу. А четыре страницы, вырванные из последнего журнала, подтвердили мои самые худшие опасения.

— О том, что написано на этих страницах, Бойкинс и Пескоу могли рассказать кому угодно.

— Я придерживаюсь иного мнения, — возразил Прокейн.

— Почему?

— Именно потому, что эти четыре страницы вырваны из журнала. Это означает, Бойкинс и Пескоу ничего никому не говорили. Человек, вырвавший страницы, убедился в этом и позаботился о том, чтобы они молчали и в будущем. Поэтому они и умерли.

— Вы в этом уверены?

— Я уверен только в одном. Эти страницы будут использованы.

— Чтобы шантажировать вас?

— Это одна из трех возможностей. Но дальнейший шантаж возможен, если только ограбление пройдет успешно. Вы со мной согласны, не так ли?

Я кивнул.

— А в чем заключаются другие возможности?

— Теперешний владелец страниц может переслать их торговцам наркотиками. Они могут щедро заплатить за них.

— Заплатят наверняка.

— И, наконец, он может сам воспользоваться моим планом. В этом случае при минимальном риске он получит максимальную прибыль. Я убежден, что тот, кто вырвал страницы, попытается украсть миллион у торговцев наркотиками. Вернее, те, потому что для выполнения моего плана необходимы, как минимум, два человека.

— А зачем вырывать их из журнала? — спросил я. — Не проще ли снять ксерокопию?

— Они хотели, чтобы я знал о том, что эти страницы у них.

— И отказались от ограбления?

— Это одна причина. Но, как вы заметили, все записи в журналах сделаны моим почерком.

Я кивнул, понимая, к чему он клонит.

— Чуть раньше вы совершенно справедливо отметили, что торговцы наркотиками очень расстроятся, узнав о пропаже миллиона. Предположим, вы — тот самый торговец, у которого украли миллион. И тут вы получаете по почте четыре страницы, на которых детально расписана операция по похищению этого миллиона. А вместе с ними записку с предложением поинтересоваться почерком некоего Абнера Прокейна и сравнить его с записями на этих страницах. Как бы вы поступили, Сент-Айвес?

— На месте торговца?

— Да.

— Вы бы не увидели следующего рассвета, мистер Прокейн.

Глава 12

Прокейн еще минут пятнадцать объяснял мне, почему он уверен в том, что шантажисты, уже получившие девяносто тысяч, обязательно предпримут попытку украсть миллион, а потом постараются убедить потерпевших, что виноват он.

— О'кей, мне все ясно, — устав слушать, я прервал его на полуслове. — Так почему бы вам не обратиться в полицию, и пусть они отловят и торговцев наркотиками, и этих шантажистов.

Прокейн упрямо покачал головой.

— Не забывайте, что в эту операцию вложены большие деньги.

— Мне кажется, дело не в этом.

— Не в этом?

— Нет. Просто вас обуревает желание стать вором, укравшим миллион. Я слушал вас почти час и понял, что это желание превратилось в навязчивую идею. Вы мечтаете о том, чтобы ваш бюст стоял в воровском зале славы. Вы так стремитесь к признанию, что потеряли связь с реальным миром.

В комнате повисла тяжелая тишина. Прокейн внимательно разглядывал свою правую руку. Уайдстейн изучал что-то на ковре. Джанет не отрывала взгляда от любимого пейзажа.

— Разумеется в ваших словах есть доля правды, — наконец прервал молчание Прокейн.

— Расскажите ему все до конца и покончим с этим, — пробурчал Уайдстейн.

Прокейн глубоко вздохнул.

— Мы бы хотели, чтобы вы присоединились к нам, мистер Сент-Айвес.

— Никогда, — не колеблясь ответил я.

— Не в качестве участника.

— Все равно, нет.

— Как стороннего наблюдателя.

— Это противозаконно.

— Вы получите соответствующую компенсацию.

— После смерти мне вряд ли понадобятся деньги.

— Что вы скажете о двадцати пяти тысячах?

— Пожалуй, я вас выслушаю.

— Это все, о чем я вас прошу.

И все-таки мной руководила не жадность, а любопытство. Я только что заработал десять тысяч, на моем банковском счету лежали триста двадцать пять долларов; акции, купленные мной полгода назад за пять тысяч, все еще стоили, согласно финансовой странице «Таймс», не меньше девятисот. Так что я мог спокойно смотреть, во всяком случае, в ближайшее будущее.

Определив цель — торговцев наркотиками, Прокейну предстояло найти конкретную жертву. Это оказалось не так просто и стоило немалых денег. Прежде всего, Джанет Вистлер и Майлс Уайдстейн стали наркоманами, естественно, только номинально. Они нашли себе продавца и обеспечили ему надежный источник доходов. Через три месяца они объявили себя банкротами и сами стали продавать героин в одном из кварталов Истсайда.

Товар они получали от пуэрториканца, которого они знали, как Альфредо. За пару месяцев они передали ему сорок шесть тысяч долларов. Героин, будто бы проданный за эти деньги, они приносили к Прокейну и выбрасывали в канализацию.

Наконец, Джанет нашла ниточку, ведущую к источнику героина. Ею оказался южноамериканский дипломат, который любил развлекаться в Нью-Йорке, подальше от жены и официального Вашингтона. Джанет познакомилась с ним через Альфредо. Дипломат любил похвастаться близкой дружбой с сотрудником посольства, зарабатывающим большие деньги на торговле героином. Как-то дипломат намекнул, что намечается крупная сделка, и Прокейн решил, что пора переходить к активным действиям.

Уайдстейн ворвался в номер отеля, который занимали дипломат с Джанет и сфотографировал их нагишом в постели. И пригрозил, что отправит фотографии послу, который, кстати, являлся братом жены дипломата, если тот не сообщит им подробности процедуры обмена партии героина на шуршащие банкноты, выпущенные казначейством Соединенных Штатов.

Дипломат ошалел от страха, но предоставил им требуемую информацию. Он получил ее, установив подслушивающее устройство на телефон своего коллеги. Он чуть не плакал от радости, когда Уайдстейн отдал ему негативы фотографий вместе с десятью тысячами долларов в качестве вознаграждения за оказанные услуги.

— Итак, мистер Сент-Айвес, — закончил Прокейн, — потратив семьдесят три тысячи долларов и почти шесть месяцев, мы знаем, где и когда можно украсть миллиону неких лиц, причастных к международной торговле наркотиками.

— Я хотел бы знать, в чем будет заключаться моя роль. Вы сказали что-то насчет наблюдателя. Я должен стоять рядом и аплодировать?

Прокейн вновь откинулся в кресле и заложил руки за голову. Вероятно, это была его любимая поза.

— Я полагаю, что каждый человек, достигнув моего возраста, неожиданно осознает, что он тоже смертей, — заметив поскучневшие лица Джанет и Майлса, я понял, что они слышали эту фразу не один раз. — А вот кража миллиона войдет в историю. Во всяком случае, в «Мировой Альманах».

— Эту заметку вы сможете прочитать в тюрьме.

— Я никогда не прочту ее.

— Почему?

— Об ограблении узнают только после моей смерти.

— А, — я, кажется, начал понимать, чего он хотел от меня. — Вы хотите, чтобы я описал ваш подвиг?

— Да.

— А потом?

— Отдали бы рукопись мне.

— Чтобы ее нашли в вашем архиве?

Прокейн кивнул.

— В кожаном переплете, если вы не возражаете.

— А ваши друзья? — я кивнул в сторону Джанет и Майлса.

— Вы можете изменить наши имена, — ответил Уайдстейн.

Идея казалась мне все более привлекательной.

— И я получу двадцать пять тысяч долларов?

— Совершенно верно, — кивнул Прокейн.

— За полную историю ограбления с упоминанием вашего подлинного имени? Только фактический материал, никакого вымысла?

— Да.

— А почему вы не напишите ее сами?

— Мне хотелось, чтобы это сделал профессионал, причем лицо незаинтересованное.

— И давно вам пришла в голову такая идея?

— В общем-то, да, — ответил Прокейн. — Но я не мог найти повод обратиться к кому-нибудь из писателей.

— Если бы вы шепнули хотя бы одному о двадцати пяти тысячах, через час у вашего дома стояла бы очередь в полквартала.

— Я не хочу огласки.

— Двадцать пять тысяч купят и гробовое молчание.

— Так вы отклоняете мое предложение?

— Конечно, нет. Если вы останетесь живы, позвоните мне. Вы расскажете мне об ограблении, я все запишу и даже куплю кожаный переплет.

— Мне очень нравилась ваша колонка в газете. Я уверен, что вы прекрасно справитесь с заданием. Но я хочу, чтобы ваша статья базировались не на моем рассказе, а на свидетельстве очевидца.

— И что я должен делать? Смотреть, как вы тычете кому-то пистолетом в ребра?

— Это не слишком занятная история.

— Пусть ее напишет кто-то еще.

— Я бы хотел, чтобы вы выслушали меня до конца.

— Вы и так рассказали больше чем достаточно.

Прокейн улыбнулся.

— Это моя последняя операция.

— Назовите ее «Последний шаг».

— Самое интересное в том, куда пойдут эти деньги.

— Куда? — я не мог не задать этот вопрос.

— Мне, естественно, они не нужны, — продолжил Прокейн. — Половину получат мисс Вистлер и мистер Уайдстейн. После этой операции они начнут работать самостоятельно.

— А вторая половина?

— Я не знаю, поверите ли вы мне, но я могу попросить мистера Грина подтвердить мои слова. Я думаю, он уже подготовил необходимые документы.

— Документы?

— В Гарлеме есть клиника, в которой лечат наркоманов.

— И?

— На следующей неделе она получит полмиллиона долларов от анонимного дарителя, — Прокейн помолчал и, улыбнувшись, добавил: — От меня.

Глава 13

Конечно, я согласился. Сначала я сказал себе, что мне нужны деньги. Потом попытался возложить вину за свою слабость на наркоманов Гарлема, которым следовало протянуть руку помощи. Но мне пришлось признать, что даже пара миллионов оказалась бы каплей в море, не говоря уже о пятистах тысячах. И тогда я смирился с истинной причиной моего согласия. Я хотел присутствовать при краже миллиона долларов.

Вероятно, у нас с Прокейном было немало общего. Он хотел украсть миллион, я — наблюдать за кражей. Все репортеры излишне любопытны, даже те, кто ушел из газеты и занялся более серьезными делами. Никто не грозил мне пистолетом, не запугивал разоблачением. Меня поманили пальцем и, поупиравшись для приличия, я с живостью схватился за предоставленную возможность.

Короче, сочетания нормальной человеческой жадности, все-таки двадцать пять тысяч на дороге не валяются, и чрезмерного любопытства оказалось достаточно для того, чтобы я согласился стать вором. Прокейн выглядел удивленным, когда я сказал «да». Похоже, он полагал, что ему потребуется еще минут пять, чтобы убедить меня, и расстроился из-за того, что я не позволил ему выложить все аргументы.

— Значит, вы согласны? — переспросил он.

— Мне казалось, что слово «да» имеет именно это значение.

— И условия вас устраивают?

— Не совсем. Вы упомянули двадцать пять тысяч. Половину я бы хотел получить сейчас.

Прокейн выдвинул ящик стола, достал жестяную коробочку и отсчитал двенадцать с половиной тысяч банкнотами по сто и пятьдесят долларов. Получилась маленькая стопка высотой не более дюйма. Я наклонился вперед, взял деньги, положил их в карман и снова сел.

— Теперь вы с нами, Сент-Айвес, — сказал Уайдстейн. — До конца.

— Я в этом не уверен, — ответил я.

Они вновь переглянулись. Рот Прокейна превратился в узкую полоску, глаза сузились, и что-то случилось с его подбородком. Он стал куда тяжелее. Впервые я увидел в Прокейне вора. Причем совершенно безжалостного.

— Не сочтите за труд объяснить ваши слова, — процедил он.

— С удовольствием. Я с вами, как и говорил Уайдстейн, но согласен делать лишь то, за что мне платят. Если кого-то застрелят, не надейтесь, что я заменю шофера или помогу нести деньги, или буду прикрывать ваш отход, Я — просто наблюдатель. А если мне покажется, что меня могут убить, я тут же сбегу. Другими словами, не рассчитывайте на мою помощь.

На губах Прокейна вновь заиграла улыбка.

— Мы и хотим, чтобы вы внимательно следили за ходом событий, но ни во что не вмешивались.

— А иначе вы можете нам помешать, — добавил Уайдстейн.

— Ну и отлично. Где вы намерены взять деньги и когда?

— Как я упоминал ранее, операция назначена на завтра, — ответил Прокейн. — Надеюсь, вы понимаете, почему мне не хочется вдаваться в подробности?

— Чтобы я не продал их за кругленькую сумму.

— Я уверен, что вы этого не сделаете.

— Но не хотите и рисковать.

Он улыбнулся.

— Разумеется, нет.

Я тоже улыбнулся. Мы понимали друг друга с полуслова.

— Тогда скажите, куда мне завтра прийти и в какое время?

На мгновение он задумался.

— Приходите сюда. Что-нибудь около полудня.

— Прекрасно. Что-нибудь еще?

Он взглянул на Джанет Вистлер. Та покачала головой. Прокейн встал и протянул мне руку.

— Я рад, что вы с нами, мистер Сент-Айвес. Очень рад.

Мы обменялись рукопожатием.

— До завтра, — сказал я.

— Мистер Уайдстейн отвезет вас домой. Ему все равно ехать в ту сторону.

— Отлично.

Попрощавшись с Джанет и Прокейном, я вместе с Уайдстейном вышел на Семьдесят Четвертую улицу.

— Я думаю, что вы псих, — сказал он, когда мы отъехали от тротуара.

— Потому что согласился?

— Потому что согласились выслушать его.

— Но почему?

— Вполне возможно, что завяжется перестрелка и кого-то убьют. Значит, вы станете соучастником убийства.

— Разве стрельба входит в планы Прокейна?

— Нет. Он никогда не стрелял. Во всяком случае, в человека.

— Так почему он должен изменить своей привычке?

— Потому что ему не оставят другого выхода.

— Он должен предусмотреть и такую возможность.

— Он предусмотрел все.

— Создается впечатление, что вы хотите отговорить меня.

— Нет, я стараюсь показать, что вы должны быть готовы ко всему, — он помолчал. — К любым неожиданностям.

— А как насчет тех, кто собирается украсть миллион и возложить вину на Прокейна? Чем они будут заниматься все это время?

— Следовать плану Прокейна.

— Каким же образом?

— Их вероятные действия — часть общего плана.

— И вы не можете рассказать мне о них?

— Совершенно верно.

— Тогда скажите мне, как он составляет свои планы? С помощью компьютера?

— Он пользуется более совершенными методами.

— Какими?

— Своей головой.

Прошло несколько минут, прежде чем я прервал затянувшееся молчание.

— А что вы собираетесь делать со своей долей? Уйти на заслуженный отдых в двадцать четыре года?

— В двадцать шесть, — поправил меня Уайдстейн.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Рано думать об отдыхе, имея всего двести пятьдесят тысяч.

— Где он нашел вас?

— Прокейн?

— Да.

— В канаве, — Уайдстейн усмехнулся. — В девятнадцать лет я закончил Стэндфордский колледж. В двадцать три оказался в канаве.

— Наркотики?

— Нет.

— Женщина?

— Вы слишком романтичны. Спиртное.

— И куда оно завело вас?

— Очень далеко. Чуть ли не до белой горячки. Прокейн подобрал меня где-то в Грин Виллидж и привез к себе.

Я недоуменно покачал головой.

— Вы не верите?

— На Прокейна это не похоже.

— Он искал меня. Или такого, как я. Эту идею ему подкинул психоаналитик.

— Когда-нибудь я с удовольствием побеседую с ним.

— Он сказал Прокейну, что из смышленого, бросившего пить алкоголика может получиться превосходный вор. Прокейн хотел, чтобы он, к тому же, был и молодым. Так он нашел меня.

— Но как я понимаю, в канаве вы валялись мертвецки пьяным?

— Да, но я чувствовал, что пора завязывать. Или мне казалось, что я это чувствую. Я жил у Прокейна полгода. Он начал учить меня своим методам. Еще через три месяца я напился.

— И что произошло потом?

Уайдстейн свернул на стоянку у моего отеля.

— Прокейн дал мне еще один шанс. Иначе, сказал он, мы расстанемся навсегда. Еще через месяц он взял меня на дело, и я вылечился. Меня больше не тянуло к рюмке. И знаете, почему?

— Почему?

— Одна страсть заменила другую. По мне, воровать лучше, чем пить.

Глава 14

Майрон Грин не обмолвился ни словом о полумиллионе долларов, предназначавшемся для гарлемской клиники, пока не узнал у Прокейна, следует ли ввести меня в курс дела.

— Мистер Прокейн действительно хочет пожертвовать эти деньги клинике и попросил меня оформить необходимые документы. Все это несложно, но существуют некоторые тонкости, связанные с уплатой подоходного налога.

— То есть государству он заплатит на полмиллиона меньше?

— Не совсем. Все зависит оттого, откуда мы решим взять эти деньги. Это может быть прибыль с капитала или другие источники, но я не буду утомлять тебя этими скучными подробностями.

— Наоборот, мне очень интересно.

— Не понимаю, что могло заинтересовать тебя, Филип.

— Я хочу знать, можно ли заработать деньги, пожертвовав полмиллиона.

— Заработать не заработаешь, но сохранишь приличную сумму за счет уменьшения подоходного налога.

— Каким образом?

— Доходы мистера Прокейна таковы, что каждый год он должен отдавать половину в качестве подоходного налога.

— Хотел бы я иметь такие доходы.

— У тебя ничего не получится. Так вот, возможно, мы решим подарить клинике ценные бумаги, стоимость которых не увеличилась со дня их покупки.

— Вроде тех акций, что лежат у меня?

— Да. Между прочим, я отговаривал тебя от той покупки. Итак, в этом году мистер Прокейн пожертвует полмиллиона долларов. Тогда он, согласно соответствующему постановлению, получит право на пятилетнюю скидку. Это значит, что в последующие пять лет он будет списывать половину суммы годового дохода на благотворительность.

— И каков его годовой доход? Тысяч двести?

— Я не уверен, что тебе следует знать об этом.

— Учитывая образ жизни Прокейна, я ошибся не на много. Отдав в этом году полмиллиона, в следующие пять лет он не будет платить подоходный налог. То есть, этот подарок не стоит ему ни цента.

— Ты все упрощаешь.

— Но в общем я прав?

— Да.

— Он очень великодушен, этот Прокейн, не так ли?

— Я думаю, что немногие способны на такую щедрость.

— Прокейн придерживается того же мнения. До свидания, Майрон.

Я понял, что мне еще долго придется искать честного, если хотите, бескорыстного, вора. Пятьсот тысяч, которые Прокейн собирался пожертвовать гарлемской клинике, ему все равно пришлось бы отдать в виде подоходного налога. Половину же украденного миллиона он, вероятно, намеревался вывезти в Швейцарию или Панаму. Кража миллиона вряд ли могла считаться законным способом обогащения, но, учитывая, что в роли жертвы выступали торговцы наркотиками, я не мог подобрать закон, который нарушал Прокейн. Проконсультироваться по этому поводу у Майрона Грина я не решился.

После разговора с Грином я почувствовал, что страшно голоден, и вспомнил, что не ел с самого утра. Я отрезал два куска ржаного хлеба, открыл банку сардин, нарезал лук и только начал сооружать сэндвич, как раздался стук в дверь.

Я узнал его не сразу. В сером двубортном костюме в мелкую полоску, голубой рубашке, темно-коричневом галстуке и сверкающих ботинках, он мог сойти за агента компании по торговле недвижимостью. В прошлый раз, однако, я видел его в полицейской форме, с парой наручников в руках. Я решил, что Френсиса Х. Франна, а передо мной стоял именно он, повысили, переведя из патрульных в детективы. И причиной столь быстрого продвижения по служебной лестнице послужила его оперативность при аресте некоего мистера Сент-Айвеса.

— Здравствуйте, мистер Сент-Айвес, — сказал он.

Я молча кивнул.

— Я бы хотел поговорить с вами.

Я отступил в сторону, он прошел в комнату и огляделся, присматриваясь к обстановке, вероятно, подозревая, что большая ее часть где-то украдена.

Заперев дверь, я последовал за ним.

— О чем вы хотите со мной поговорить?

— Сегодня у меня выходной.

— Жаль.

— Почему?

— Увидев вас в штатском, я подумал, что вас повысили и перевели в детективы.

— Поэтому я и пришел к вам. Мне надоел мой мотоцикл.

— Вас интересует убийство Бобби Бойкинса?

Он кивнул.

— Вы решили расследовать его самостоятельно?

Он снова кивнул.

— Ну что ж, хочу пожелать вам удачи.

Его темно-карие глаза вновь обежали мою комнату.

— У меня есть друзья в отделе убийств южного сектора.

— Друзья — это прекрасно. Я хочу выпить пива. Вам можно пить пиво по выходным?

После короткого колебания он согласно кивнул. Я достал из холодильника две бутылки, открыл их, разлил пиво по стаканам и пододвинул один Франну.

— Благодарю, — сказал он.

— Садитесь, пожалуйста.

Он отодвинул стул, сел и одним глотком выпил полстакана.

— Хорошее пиво.

— Филиппинское.

Он подозрительно взглянул на стакан, но пиво допил.

— Как я уже говорил, в отделе убийств у меня есть друзья.

— И что из этого следует?

— Они разрешили мне взглянуть на протокол вашего допроса детективами Оллером и Дилом.

— И?

— Мне показалось, что вы сказали им далеко не все, что знали.

— Они пришли точно к такому же выводу.

— Да, я прочел их докладную записку. Они отметили, что вы отказались помочь следствию.

— Мне остается только сожалеть, что я произвел на них такое впечатление.

Франн покачал головой.

— Ни о чем вы не сожалеете.

— Возможно, вы правы, — улыбнулся я.

— Вы не сказали им, на кого вы работаете.

— Вы пытаетесь расследовать дело Бойкинса в одиночку?

— Да. Мне никогда не приходилось иметь дело с убийством. Драки были, но убийство — первый раз.

— Меня радует рост вашей квалификации.

— У меня появился шанс показать, на что я способен.

— Насколько я понимаю, вы хотите стать детективом?

— Мне надоело ездить на мотоцикле.

— И вы рассчитываете на мою помощь?

Франн кивнул.

— Вы можете мне помочь, но не испытываете такого желания.

— И, тем не менее, вы решили обратиться ко мне.

— Я хочу задать вам несколько вопросов.

— На которые я не обязан отвечать.

Он пожал плечами и вытянул вперед ноги. Похоже, он готовился к долгому разговору.

— Я вижу, быть посредником совсем неплохо. Судя по всему, вы прилично зарабатываете.

— Не очень.

— Ну, не скажите, — его левая рука описала широкую дугу.

— Номер в приличном отеле, импортное пиво, столик для покера. Вы, как мне кажется, любите играть по-крупному и редко проигрываете.

— У вас хорошее воображение.

— Не жалуюсь. Я прикинул, что в ночь с субботы на воскресенье вы заработали тысяч девять-десять. Я считал деньги, лежащие в сумке.

— Мне об этом говорили.

— Деньги заставляют меня думать.

— О чем же?

— О деньгах.

Я начал догадываться, что меня собираются шантажировать.

— Я решил, что смогу найти ниточку, ведущую к убийце Бойкинса, выяснив имя человека, давшего вам эти девяносто тысяч.

— Это интересная мысль.

— Поэтому сегодня я следил за вами.

— О?

Франн достал из кармана записную книжку.

— В девять тридцать три вы вышли из отеля, поймали такси и поехали в Вестсайдский аэровокзал. Вы прибыли туда в девять пятьдесят одну и некоторое время прохаживались по улице. На вашем плече висела голубая дорожная сумка с эмблемой «Пан-Ам».

— Я ждал моих друзей.

— Как бы не так. Ровно в десять вы вошли в здание и прямиком направились к мужскому туалету на втором этаже. Оттуда вы вышли в десять тринадцать, с голубой дорожной сумкой. Только вместо «Пан-Ам» эмблема принадлежала «Юнайтед Эйрлайнз».

— В полиции вас ждет блестящее будущее.

— В туалете вы отдали деньги и получили то, что интересовало вашего клиента, не так ли?

— Вы, разумеется, имеете право на собственное мнение.

— Выйдя из туалета, — продолжал Франн, не отвечая на мою колкость, — вы встретились с мужчиной и женщиной. Втроем вы сели в «кадиллак», который доставил вас на Семьдесят Четвертую улицу. Вас интересует номер дома?

— Нет.

— Я без особого труда выяснил, что дом принадлежит Абнеру Прокейну. О нем я, правда, еще ничего не узнал. Но держу пари, вы работаете на него.

— В каком смысле?

— Сегодня утром вы отдали его деньги, получив что-то взамен.

— Что?

— О господи, откуда мне знать.

— Вы даже не знаете, работаю ли я на Прокейна. Он может быть моим старым другом. Сегодня утром я действительно встретился в аэропорту с мужчиной и женщиной. Возможно, они только что прилетели из другого города.

— У них не было багажа.

— Вероятно, его украли.

— А как же голубые сумки? Вы вошли в туалет с «Пан-Ам», а вышли с «Юнайтед».

— Помыв руки, я случайно взял чужую сумку. И обнаружил это, только приехав на Семьдесят Четвертую улицу. Вы ошиблись, Франн, и напрасно потеряли выходной.

Его розовое лицо порозовело еще больше. Он встал и поставил на стол пустой стакан.

— Я проверю, кто этот Прокейн, и тогда мы посмотрим, кто из нас ошибся.

— Хотите совет?

— От вас?

— Не спешите с проверкой Прокейна. У него есть несколько миллионов, и вы можете представить, что произойдет, если он рассердится на вас.

— Деньги меня не пугают.

— Значит, с нервами у вас все в порядке.

Франн покачал головой и холодно улыбнулся.

— Я сказал вам еще не все, Сент-Айвес.

— И что же вы упустили?

— Пока я ждал у туалета, туда вошел человек с голубой дорожной сумкой с эмблемой «Юнайтед».

— И?

— Так уж получилось, что я его узнал.

— Но вы не собираетесь назвать мне его имя.

Он покачал головой.

— Нет. Я думаю, что для мистера Прокейна оно представляет несколько больший интерес.

Как только он ушел, я позвонил Прокейну и рассказал о встрече с Франном.

— И что вы думаете? — спросил он.

— Мне кажется, он попытается шантажировать вас, но я в этом не уверен. Я постараюсь, чтобы он не докучал вам хотя бы несколько последующих дней. Но за это мне придется кое-что пообещать.

— Что?

— Назвать имя моего клиента. То есть ваше.

— Когда?

— Не раньше пятницы или субботы.

— Хорошо, — ответил Прокейн. — Поступайте так, как считаете нужным.

Я позвонил в полицию.

— Детектив Дил слушает, — рявкнули на другом конце провода.

— Это Сент-Айвес.

— Что вы хотите?

— В вашем лесу появился браконьер.

— Кто?

— Вы помните молодого полицейского, который оказался в прачечной-автомате в ту ночь? Его зовут Франн.

— И чем он вас заинтересовал?

— Он тратит свое свободное время на расследование убийства Бобби Бойкинса.

— Ага, — в голосе Дила мелькнула искорка интереса. — Он приходил ко мне.

— Я не люблю, когда ко мне приходят полицейские.

— Мне остается только посочувствовать вам.

— Я-то ладно. Это может не понравиться моему клиенту.

— Если хотите, я пожалею и его. Кто бы он ни был.

— Остудите пыл Франна и я назову вам его имя.

— Вы меня удивляете, Сент-Айвес. Чем насолил вам этот Франн?

— Во-первых, он следил за мной.

— Когда?

— Сегодня утром… и днем.

Последовало короткое молчание.

— Когда вы хотите заглянуть к нам?

— Не раньше пятницы.

— Хорошо, пятница нам подходит.

— А как насчет Франна?

— Мы с Оллером позаботимся о нем.

Глава 15

Я, конечно, рисковал, обращаясь к Дилу, но человек, который принес сумку «Юнайтед», наверняка имел отношение к тем, кто убил Бобби Бойкинса, выбросил Джимми Пескоу из окна и теперь намеревался украсть миллион долларов у торговцев наркотиками, возложив вину на Прокейна. И я полагал, что, встретившись с Франном, Оллер и Дил узнают имя этого человека. Патрульный Франн не мог не назвать его детективам, расследующим убийство, если, конечно, не хотел нажить серьезные неприятности.

Узнав, кто принес сумку, Оллер и Дил могли бы перехватить его и помешать украсть миллион у торговцев наркотиками, освободив дорогу Прокейну.

Настроение у меня значительно улучшилось. Я похвалил себя за ловкость, с которой мне удалось помочь Прокейну. И даже набросал несколько строчек, которые могли бы войти в заказанный мне репортаж о краже миллиона.

Часов в семь зазвонил телефон.

— Вы заняты? — спросила Джанет Вистлер.

— Нет.

— Я внизу. В холле. И хочу есть.

— Поднимайтесь ко мне и мы что-нибудь придумаем.

— Я полагал, что вы готовите завтрашнюю операцию, — я помог Джанет снять пальто.

— Подготовка закончена, — ответила Джанет. — Прокейн считает, что в последний вечер надо расслабиться.

— И как он это делает?

— Беседует с доктором Констэблом, — заметив мой вопросительный взгляд, она добавила: — Доктор Джон Констэбл — психоаналитик мистера Прокейна.

Я прошел на кухню.

— Хотите что-нибудь выпить?

— Если можно, мартини.

Она опустилась на стул, где не так давно сидел Франн.

— И о чем они говорят? — спросил я, передав ей полный бокал.

— О завтрашнем деле. Прокейну необходимо кому-то выговориться. Сейчас психоаналитик во многом заменяет духовника. Как говорится, тайна исповеди гарантируется.

— А где Уайдстейн?

— С женой и детьми.

— Я не знал, что у него есть семья.

— У него трое детей. Девочки-близнецы и мальчик. И жена — итальянка, которая считает его самым энергичным коммивояжером Нью-Йорка. Поэтому ему удается уходить из дома по вечерам.

Она оглядела мою комнату, будто попала сюда впервые.

— Вы тут неплохо устроились.

— Я получил этот номер благодаря алиментам.

— А что случилось?

— С алиментами? Я перестал их платить. Моя бывшая жена нашла себе богатого мужа.

— У вас есть дети?

— Мальчик. Ему шесть лет.

— И что ей не понравилось?

— Смена профессии. Быть женой журналиста — это одно, посредника — совсем другое. Она думала, что это шаг вниз.

— А как по-вашему?

— Я с ней полностью согласен.

— Но вы, тем не менее, сделали этот шаг?

— Я не страдаю избытком честолюбия.

— Я вам не верю. Мне кажется, что честолюбия у вас хватает.

— Может, мне пора обсудить этот вопрос с психоаналитиком Прокейна?

Она искоса взглянула на меня.

— Нет, для него вы слишком нормальны.

— Хотите еще выпить? — спросил я, заметив пустой бокал Джанет.

— Нет, — она покачала головой. — Я умираю от голода.

* * *

Мы вышли из отеля и повернули налево. Джанет предложила пойти в маленький ресторанчик на Четырнадцатой улице, и мы решили прогуляться.

Я заметил его за рулем машины желтого «камаро», стоящей под знаком «Остановка запрещена». Он не посмотрел на меня, вероятно, полагая, что, будучи неподвижным, он станет невидимым. Я помахал ему рукой, но он не прореагировал на мое приветствие.

— Подождите, пожалуйста, — сказал я Джанет и попытался открыть дверцу «камаро», обращенную к тротуару. Она оказалась запертой, так же, как и дверца водителя. Ключ зажигания торчал из гнезда, ремень безопасности прижимал Франна к сиденью. Его открытые глаза уже ничего не видели.

— Он мертв? — прошептала Джанет.

— Да.

— Кто это?

— Полицейский по имени Френсис Х. Франн.

— Вы его знаете?

— Да, и боюсь, что нам придется обойтись без обеда.

Джанет кивнула.

— Он имеет отношение к нашему делу?

— Да. Я попрошу вас найти Прокейна и рассказать ему об этом.

— О чем?

— Скажите ему, что мы нашли Франна мертвым в машине, рядом с моим отелем. И теперь я должен позвонить в полицию, и Прокейну, возможно, придется объяснять, чем он занимался сегодня вечером.

— Что-нибудь еще?

— Хватит и этого.

Она вновь кивнула и быстро пошла вдоль Сорок Шестой улицы. Я обошел машину Франна и записал ее номер. Затем поднялся к себе и нашел в справочнике телефонный номер Дила. Трубку сняла женщина.

— Френк, это тебя — крикнула она, когда я осведомился, дома ли мистер Дил.

— Слушаю, — послышался знакомый голос.

— Это Сент-Айвес.

— Что там еще?

— Опять патрульный Франн.

— Мы с Оллером не смогли его найти. Оллер сейчас у меня. Франн все еще крутится вокруг вас?

— В некотором роде.

— Где он?

— В машине, напротив моего отеля.

— Ну ничего, он подождет до завтра.

— Он может ждать вечно.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что он мертв, — ответил я и положил трубку.

Глава 16

Полицейский тягач увез желтый «камаро», машина «скорой помощи» — тело патрульного Франна, а детективы Оллер и Дил поднялись ко мне.

— Его закололи, — сказал Дил. — Прямо в сердце, — они сидели за столиком для покера, а я бродил по комнате, поправляя картины, перекладывая книги, задергивая занавески.

— Почему бы вам не сесть, Сент-Айвес? — пробурчал Оллер. — От вашего бесконечного хождения у меня рябит в глазах.

— Выпейте что-нибудь, — предложил Дил. — Вам сразу полегчает.

— Пожалуй, вы правы, — я прошел на кухню и плеснул себе виски. — Вам налить?

— Мне не надо, — ответил Оллер.

— Мне тоже, — поддержал его Дил.

Я вернулся в комнату, поставил бокал на столик для покера и сел.

— О патрульном Франне я рассказал вам все, что знал.

— Похоже, он собирался шантажировать вашего клиента, — заметил Оллер.

— А вы так и не назвали нам его имя, — добавил Дил.

— И не сказали, что же вы выкупили для него.

— Личные бумаги, — ответил я.

— Мы хотим поговорить с ним.

Я кивнул.

— Я сказал ему об этом.

— И что он ответил? — спросил Дил.

— Ему это не понравилось.

— Но он согласился встретиться с нами?

— Да.

— Когда?

— Сегодня.

Дил взглянул на Оллера. Тот кивнул.

— Нам это подходит. Кто он?

Я неторопливо отпил виски.

— Прокейн, Абнер Прокейн.

Детективы переглянулись, и Дил картинно пожал плечами.

— Никогда о нем не слышал.

— Он богат? — спросил Оллер.

— Пара-тройка миллионов у него найдется.

— Если бы Франн попытался вытрясти из него несколько тысяч, мог бы он расстроиться до такой степени, чтобы ткнуть того ножом?

— Нет, — я покачал головой. — Подозревая его, вы только потеряете время.

— С вашего разрешения, мы сами решим, кого следует подозревать в убийстве, а кого — нет, — сухо улыбнулся Оллер.

— Разумеется, — согласился я.

— Вы, вероятно, сможете сказать нам, где вы были после двух часов дня?

— Здесь.

— Один?

— В основном, да.

— Кто еще был с вами?

— Во-первых, Франн.

— А во-вторых?

— Во-вторых, женщина.

— Мы хотели бы знать ее имя, — сказал Оллер.

— Я думаю, оно вам не потребуется.

— Примите к сведению, Сент-Айвес, нам наплевать на то, что вы думаете.

— Я рассказал вам все, что знал. Даже назвал имя моего клиента. И больше никого не буду впутывать в это дело. Даже если вы официально предъявите мне обвинение в убийстве.

— Он у нас настоящий джентльмен, не так ли, Френ, — хмыкнул Оллер. — Вам известен телефон Прокейна?

Я продиктовал номер.

— Он дома?

— Скорее всего, да.

Дил подошел к телефону.

— Инспектор Дил из отдела убийств, — представился он, когда на другом конце провода сняли трубку. — Мы хотим поговорить с вами, мистер Прокейн. Наверное, Сент-Айвес сказал вам, по какому поводу, — несколько секунд он внимательно слушал. — Мы будем у вас ровно в десять, — он положил трубку и повернулся ко мне.

— Мы занялись этим делом, Сент-Айвес, так как уверены в том, что оно связано с убийством Бойкинса. Но Франн не просто какой-то воришка. Он — полицейский. На этот раз у нас будет много помощников, потому что полицейские не любят, когда убивают кого-то из них. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Конечно.

— Так вот, если вам известно что-нибудь о Франне или его возможном убийце и вы забыли упомянуть об этом, а потом выяснится, что вы рассказали нам не все, вас ждут неприятности. Серьезные неприятности.

На мгновение я задумался.

— Я рассказал вам все.

— Но вы по-прежнему не уверены в том, что он собирался шантажировать Прокейна?

— Он не говорил мне об этом. Но сказал, что Прокейн, по его мнению, хотел бы знать, кто принес дорожную сумку с эмблемой «Юнайтед» в мужской туалет аэровокзала. Мне показалось, что он намеревался содрать пару тысяч с этого парня. Но, может быть, он расследовал убийство Бойкинса совсем по другой причине.

Оллер и Дил остановились на полпути к двери и оглянулись.

— По какой же? — спросил Дил.

— Ему надоело ездить на мотоцикле.

Прокейн позвонил около полуночи.

— Как прошла встреча? — спросил я.

— Неплохо. Они вели себя очень тактично.

— Они спрашивали вас о Франне?

— Да. Знаю ли я его и говорил ли я с ним.

— И что вы ответили?

— Я сказал, что никогда о нем не слышал.

— Они вам поверили?

— Вроде бы, да.

— Вы рассказали им о журналах?

— Я сказал, что это личные документы, и я не хотел, чтобы они попали в чужие руки. Поэтому и выкупил их у вора.

— Они не просили разрешения взглянуть на них?

— Нет, но упрекнули меня в том, что я сразу не обратился в полицию. Тогда я бы смог сэкономить эти сто тысяч.

— Долго они были у вас?

— Почти два часа. Они только что ушли. Они осмотрели дом и сейф.

— Они собираются встретиться с вами еще раз?

— Да. Я предупредил их, что завтра меня не будет, но они не возражали, потому что завтра у них выходной. Или уже сегодня? В среду.

— И ваши планы остаются без изменений?

— У меня нет другого выхода, мистер Сент-Айвес, — в голосе Прокейна слышались стальные нотки.

— Вероятно, вы правы.

— Надеюсь, вы не передумали? — спросил он после короткой паузы.

— Мы должны встретиться у вас?

— Да, сегодня в полдень. Вы придете?

Я ответил не сразу, потому что мне пришлось перебрать три дюжины причин моего отказа, чтобы выбрать наиболее убедительную.

— Я буду у вас ровно в двенадцать, — услышал я голос, который, казалось, принадлежал не мне, а кому-то еще.

Глава 17

Я думал о том, чтобы завести себе кота и назвать его Осберг, когда серый рассвет прокрался в мою комнату. Часы показывали четверть восьмого, и самая длинная ночь в моей жизни подошла к концу. Самая длинная, потому что каждую ее секунду я пересчитал, как минимум, дважды.

Давно уже я не встречал зарю и, встав с кровати, подошел к окну. Тяжелые облака затянули небо, готовые разразиться холодным дождем, и я решил, что ничего не терял, просыпаясь не раньше десяти утра.

Выпив натощак чашечку кофе, я принял душ, побрился и плотно позавтракал. Затем надел темно-синий костюм, голубую рубашку, черный галстук и туфли того же цвета. Такой наряд выглядел пристойно и на похоронах, и при краже миллиона долларов.

В половине девятого я мог бы пойти куда угодно, даже на работу. Вместо этого я включил телевизор. Подремав на программе новостей, я с удовольствием посмотрел мультфильмы. Особенно мне понравился фильм с двумя тиграми и медведем, говорящим с бруклинским акцентом. Тигры, несомненно, приехали из южных штатов.

В одиннадцать часов я спустился в холл отеля. Увидев меня, Эдди удивленно поднял брови.

— О боже, вы сегодня рано.

— Уже одиннадцать, — возразил я.

— Для вас это рано. Или вы нашли себе работу?

— Еще нет.

— Ну, я думаю, что-нибудь подвернется.

— Будем надеяться, — ответил я и вышел на улицу.

К Прокейну я решил прогуляться пешком. Долгая прогулка, двадцать восемь кварталов, должна была, по всем литературным источникам, пойти мне на пользу.

На полпути я свернул в небольшой бар выпить шотландского с содовой. Я просидел там минут двадцать, потому что не хотел являться к Прокейну раньше условленного срока.

Пять минут первого я подошел к знакомому дому. Прокейн встретил меня у дверей и провел в кабинет. В камине весело потрескивали дрова.

— Вы пришли первым, — заметил он, когда я сел в кресло. Он стоял у окна, в сером костюме, белоснежной рубашке и полосатом, черно-белом галстуке. Казалось, он собрался идти на совет директоров крупной фирмы, чтобы сообщить коллегам приятные новости. Его глаза ярко блестели, а с лица не сходила улыбка. — Я как раз собирался что-нибудь выпить, мистер Сент-Айвес. Надеюсь, вы составите мне компанию?

— Не откажусь, — ответил я.

Он принес мне бокал и сел во второе кресло.

— Сегодня для вас большой день, — заметил я.

— Это точно, — он сиял, как начищенный самовар. — Я встал в шесть утра. А вы, я вижу, прекрасно выспались.

— Да, неплохо, — пробормотал я.

— Ну, — Прокейн поднял бокал, — выпьем за удачу. Разумеется, удача — далеко не самое главное в нашем деле, — добавил он, когда мы выпили.

— Подготовка, — кивнул я.

— Тщательная, всесторонняя подготовка, — подтвердил он. — Когда действия каждого расписаны по минутам.

— А что, если ваши… жертвы где-то задержатся или в чем-то поспешат?

— Мы учли и такую возможность, — Прокейн просто лучился счастьем. Его планы вот-вот должны были стать реальностью.

— Что вам больше нравится, подготовка операции или ее исполнение? — спросил я.

На мгновение он задумался.

— Пожалуй, что исполнение, но, право, мне трудно отдать предпочтение чему-то одному. Мне не хотелось бы сравнивать кражу с написанием картины, но это единственное, в чем я хоть немного понимаю. Я получаю огромное наслаждение, выбирая сюжет, всматриваясь в форму, цвет, игру света и тени, но все это ничто по сравнению с тем ощущением, которое я испытываю, когда моя кисть касается девственно чистого холста. Остальное уже пустяки. Я рисую очень быстро, мистер Сент-Айвес, — он улыбнулся. — Так же, как и ворую.

— А потом?

— Потом? — задумчиво повторил Прокейн. — Да, в обоих случаях потом приходит покой, этакая меланхолия.

— А вина?

— Только сожаление. После того, как картина завершена. После кражи — никогда.

— И о чем же вы сожалеете?

— Мне всегда кажется, что я мог бы нарисовать ее лучше. Хотя я и не знаю, что мне следовало для этого сделать. После кражи я не испытываю ничего похожего.

— И никаких угрызений совести?

— Я не представляю, что это такое, — ответил Прокейн. — Угрызения совести подразумевают чувство вины, а я не знаком с этим чувством.

— А вас не интересовало, почему? Почти каждый из нас чувствует себя виноватым в том или другом.

— Я думал об этом и пришел к вполне определенному выводу. Дело в том, что я доволен тем, кто я есть, — превосходный вор и терпимый художник. Я не стремлюсь быть кем-то другим. Мне кажется, что чувство вины свойственно людям, которые ставят перед собой недостижимые цели. Они не могут стать кем-то еще, но думают, что это им по силам, и в результате возникает комплекс вины перед самим собой.

— Что вы ощущаете при краже? — спросил я. — Какие у вас возникают эмоции и возникают ли они?

— Вам это нужно для репортажа, мистер Сент-Айвес? — Прокейну явно нравилось, что разговор в основном шел о нем. А это немаловажно.

— Возможно.

— Мое внимание целиком приковано к операции. Все остальное как бы отсечено. Мне кажется, что я держу все нити и в каждый момент знаю, за какую надо дернуть. Иногда мне хочется по памяти нарисовать картину ограбления. Там было бы на что посмотреть, особенно на лицо, как вы говорите, жертвы.

— Например, вашингтонского сенатора.

Брови Прокейна удивленно поползли вверх.

— О, разве они знают об этом?

— Во всяком случае, догадываются.

— Это был совершенно продажный человек. Он уже умер. Но, прикованный к батарее, он поневоле вызывал жалость.

— Я успел прочесть только несколько страниц, — заметил я, — но от ваших журналов невозможно оторваться.

— Вы думаете, они могут заинтересовать широкого читателя?

— Несомненно.

Прокейн оживился.

— Пожалуй, их стоит опубликовать. К сожалению, это возможно лишь после моей смерти.

— Не раньше, — согласился я.

— Вы действительно думаете, что их опубликуют?

— Майрон Грин знаком с некоторыми издателями. Он все устроит.

— Если их опубликуют, — Прокейн скромно потупил глаза, — то книгу могут экранизировать?

— Конечно, — я с трудом удержался от улыбки.

Он помолчал.

— Главную роль мог бы сыграть Стив Макквин, или Брандо…

Открывшаяся дверь прервала рассуждения Прокейна. В кабинет вошли Джанет Вистлер и Майлс Уайдстейн. К моему разочарованию, Уайдстейн совершенно безответственно отнесся к такому важному событию, как кража миллиона долларов, надев твидовое пальто спортивного покроя, серый шерстяной костюм и рубашку с открытым воротом. Правда, его башмаки белели каучуковыми подошвами. В руке он держал черный плоский «дипломат». Поздоровавшись с нами, Уадстейн поставил его на пол.

Джанет Вистлер пришла в темном брючном костюме и невыразительных черных туфлях. По внешнему виду они напоминали молодую пару, направляющуюся в ближайший магазин за продуктами.

Они сели, и Джанет ответила отказом на предложение Прокейна что-нибудь выпить. Уадстейну он ничего не предлагал.

— Я звонил вам вчера ночью, чтобы рассказать о встрече с детективами, — сказал Прокейн. — Я пришел к выводу, что их интерес к моей особе не должен помешать нам в выполнении наших планов.

— Это дело начинает обрастать трупами, — заметил Уайдстейн.

— Прошлой ночью мы уже обсудили этот аспект, — ответил Прокейн.

Я упомянул об этом только потому, что у Сент-Айвеса могли возникнуть какие-нибудь идеи.

— Только одна, — ответил я. — Те, кто убил Бойкинса и Пескоу, могли зарезать и Франна.

— Да, это логичное предположение, — кивнул Прокейн. — Они же намереваются украсть миллион долларов и возложить вину на нас.

— Я не понимаю, как вы собираетесь удержать их от контактов с торговцами наркотиками, даже если вам и удастся опередить их в краже миллиона.

Они переглянулись.

— Я думаю, мистер Сент-Айвес, — сказал Прокейн, — что о каждой последующей стадии нашего плана вы будете узнавать в самый последний момент. Я уверен, вы понимаете, почему. Но, позвольте вас уверить, что нами приняты все меры предосторожности, — он повернулся к Джанет. — Вы звонили в аэропорт?

— Да. Самолеты вылетают точно по расписанию.

Прокейн взглянул на часы.

— Лимузин у дома?

— Мы в нем приехали, — ответил Уайдстейн.

— Думаю, нам пора. Прошу вас, Майлс.

Уайдстейн поднял черный «дипломат» и открыл его. На черном бархате, каждый в отдельной выемке, лежали четыре пистолета, длина ствола каждого из которых не превышала и шести дюймов.

Право первого выбора получила Джанет Вистлер. Она взяла пистолет, убедилась, что он заряжен, и бросила его в сумочку.

— Это семизарядные «вальтеры», мистер Сент-Айвес, — пояснил Прокейн. — Модель тридцать первого года, хотя эти пистолеты изготовлены совсем недавно, — он сунул пистолет во внутренний карман пиджака. Вероятно, Прокейн шил костюм у опытного портного, потому что на пиджаке не появилось никаких выпуклостей.

Уайдстейн повернулся ко мне.

— Сент-Айвес, — он протянул «дипломат».

— Благодарю, — ответил я. — Я этим не пользуюсь.

Глава 18

Черный «кадиллак», двойник нью-йоркского собрата, встретил нас в Национальном аэропорту Вашингтона. Над Потомаком плыли низкие облака, предвещая мокрый снег. В Вашингтоне мне вечно не везло с погодой. Я попадал сюда или в пронизывающий холод, или в нестерпимый зной.

Прокейн посмотрел на облака и повернулся к Джанет.

— К пяти вечера должно проясниться, — сказала она.

Я спросил у Прокейна, почему он интересуется осадками.

— Если пойдет снег, все отменяется, — ответил тот.

— Снега не будет, — вмешался в наш разговор словоохотливый водитель. — Мой нос чувствует снег за три дня. Снега не будет.

Мы ехали на восток по авеню Независимости. Справа, в леске, показалось какое-то здание, отдаленно напоминающее греческий храм.

— Что это? — спросил Прокейн у водителя.

— Мемориал погибшим во Второй мировой войне. Их имена выбиты в камне. Всех убитых американцев.

— Красивое здание, — кивнул Прокейн.

— А это мемориальный комплекс Линкольна, — продолжал водитель. — Очень знаменитый.

Мы мчались по широкому шоссе, отделявшему Центр искусств имени Кеннеди от Потомака. Рядом с Центром располагался жилой комплекс Уотергейт, самая дешевая однокомнатная квартира которого стоила сорок четыре тысячи долларов, а цена за трехкомнатную, с камином и видом на реку, достигла ста пятидесяти тысяч.

Вскоре «кадиллак» свернул направо и, увидев знакомый ресторан «Райв Гоше», я понял, что мы въехали в Джорджтаун. Минут десять мы петляли по узким улочкам, обсаженным аккуратно подстриженными деревьями. Последний поворот на Эн-стрит и, проехав два или три квартала, водитель остановил «кадиллак» у трехэтажного кирпичного особняка, выкрашенного белой краской.

— Если я не ошибаюсь, Джон Кеннеди жил на этой улице, когда был сенатором? — спросил я.

— Да, в следующем квартале, — ответил Прокейн и велел водителю приехать ровно в десять вечера. Он поднялся по ступенькам, достал ключ, вставил его в замок и открыл дверь.

— Это вы, мистер Прокейн? — послышался из глубины дома женский голос.

— Да, — ответил он и повернулся ко мне. — Это моя домоуправительница, миссис Вильямс. Она прилетела вчера, чтобы подготовить дом к нашему приезду.

В холл спустилась негритянка лет пятидесяти пяти в строгом темном платье и белоснежном фартуке. Прокейн представил ее мне и, взяв наши пальто, она повесила их в стенной шкаф.

— Кого вы ждете к обеду? — спросила она.

— Кроме нас никого не будет, — ответил Прокейн и пригласил пройти в гостиную, освещенную старинным канделябром со свечами. Пол покрывал восточный ковер, чей почтенный возраст, как минимум, не уступал канделябру. По стенам висели портреты давно умерших людей, потемневшие от времени, над каминной доской — большое зеркало в золоченой раме. Домоуправительница последовала за нами.

— Я думаю, вы хотели бы выпить кофе.

— Да, с удовольствием, — согласился Прокейн. Она кивнула и через столовую, отделенную от гостиной высокими резными дверями, прошла на кухню. Я заметил длинный, узкий стол черного дерева, несколько стульев с высокими спинками, еще один канделябр, также со свечами.

— Ну, мистер Сент-Айвес, как вам это нравится? — спросил Прокейн.

— Дом принадлежит вам?

Он покачал головой.

— Нет, я снял его на шесть месяцев. Четыре уже прошло. Я приезжаю сюда раз в неделю и обычно приглашаю на обед кого-нибудь из влиятельных конгрессменов или сенаторов. Видите ли, на время я стал лоббистом.

— И какой же законопроект вы проталкиваете?

— Мне надо было найти предлог для аренды этого дома и пребывания в Вашингтоне. И я выбрал законопроект о защите диких животных. Оказывается, мы просто варварски уничтожаем их.

— Я слышал об этом.

— Вот я и решил им помочь.

— А в остальное время вы занимались подготовкой операции?

— Да, стараясь не упустить ни одной мелочи.

— Это довольно сложно.

— Но необходимо.

— А почему вам не подошел мотель? — спросил я, положив ногу на ногу и вызвав негодующий скрип кресла, в котором сидел.

— Если что-нибудь случится и в это дело вмешается полиция, проверят все мотели, но не частные дома на Эн-стрит.

— Вы приказали водителю вернуться в десять часов. Значит, ограбление назначено на более ранний срок. Могу я узнать точное время?

— Девять вечера.

— И где это произойдет?

Прокейн на мгновение задумался.

— Полагаю, уже можно сказать вам об этом. В открытом кинотеатре для автомобилистов.

— Там, где миллион долларов обменяют на партию героина?

— Да.

— Открытые кинотеатры очень удобны для такого вот обмена, — кивнул я. — Я сам пользовался ими три раза.

— В вашем деле они просто незаменимы, — согласился Прокейн. — В открытом кинотеатре постоянное движение. Ходят люди, ездят машины, темно и достаточно многолюдно, чтобы гарантировать хоть некоторую безопасность.

Домоуправительница внесла поднос с кофейником, кувшинчиком сливок, сахарницей и четырьмя фарфоровыми чашечками. Прокейн поблагодарил ее и взглянул на Джанет. Та разлила кофе.

Наступило неловкое молчание. Казалось, мы обговорили все, кроме одного, ради чего мы и собрались в особняке на Эн-стрит, но никто не решался упомянуть о цели нашей встречи.

— А что случится с нашими конкурентами? — спросил я.

— Конкурентами?

— Он имеет в виду тех, кто попытается украсть миллион и подставить нас под удар, — пояснил Уайдстейн.

— Это зависит от них самих.

— В каком смысле?

— Последуют ли они украденному у меня плану или нет.

— А если последуют?

— Тогда я им не завидую.

Глава 19

На обед нам подали свиные отбивные с косточками, украшенные бумажными розетками, чтобы не испачкать руки, картофельное пюре, салат и яблочный пирог. Я съел все, не забыв поблагодарить миссис Вильямс за вкусную еду и попросить добавки пирога.

После обеда мы вернулись в гостиную. Майлс Уайдстейн поднялся на второй этаж и принес переносной телевизор. Шла программа новостей, и Уолтер Кронкайт рассказал нам, что делалось в мире.

— Таково положение на сегодня, семнадцатое октября тысяча девятьсот… — Уайдстейн выключил телевизор, не дав Кронкайту договорить, какого года.

— Ну что ж, — Прокейн встал, — я вижу, что сегодняшний день ничуть не лучше предыдущего. Пожалуй, нам пора собираться.

Миссис Вильямс достала наши пальто, и мы неторопливо оделись.

— Машина придет за вами в десять часов, миссис Вильямс, — сказал Прокейн.

— Да, сэр.

— Я вернусь в Нью-Йорк завтра.

— К ленчу или обеду?

— Скорее всего, к обеду.

— Да, сэр.

— Спасибо за обед, миссис Вильямс, — он повернулся к нам. — Мы выйдем через черный ход.

По бетонной дорожке, петляющей между клумбами и кустами, мы подошли к гаражу. Прокейн достал из кармана ключ, открыл дверь и, подняв правую руку, щелкнул выключателем. В гараже стояли две «шевроле-импалы», одна — темно-зеленая, другая — черная. Прокейн нажал кнопку в стене, и дверь гаража плавно поднялась вверх.

— Мы поедем на зеленой, мистер Сент-Айвес, — сказал он. Джанет Вистлер и Майлс Уайдстейн уже садились в черную «импалу».

Прокейн подождал, пока Уайдстейн выедет из гаража и завел мотор.

С Эн-стрит мы свернули на Висконтин-авеню и далее на Эм-стрит. Уайдстейн ехал в крайнем левом ряду, мы за ним. При выезде на Кей-бридж нам пришлось остановиться перед светофором.

— Куда мы едем? — спросил я. — В Мэриленд или Виргинию?

— Виргинию, — ответил Прокейн. — Вы там бывали?

— Один раз.

Зажегся зеленый свет, мы пересекли Потомак и повернули направо, к мемориалу Джорджа Вашингтона. Прокейн держался метрах в двадцати от «импалы» Уайдстейна.

— Мне показалось, что они нервничали, — заметил я.

— Разумеется. А разве вы совершенно спокойны?

— Нет, я просто боюсь.

Прокейн довольно хмыкнул.

— А мне все это очень нравится.

— Вероятно, вы — прирожденный вор.

Он снова хмыкнул.

— Возможно, вы правы.

Пятнадцать минут спустя мы подъехали к развилке и повернули налево, к Виргинии, затем вновь налево и оказались на кольцевой дороге Вашингтона.

— Вы меня очень удивили, Сент-Айвес, — сказал Прокейн через несколько минут.

— Чем же?

— Тем, что не нашли причины отказаться от участия в нашем мероприятии.

— Я нашел три дюжины причин.

— Но, тем не менее, вы здесь.

— Да, я здесь.

— Своими действиями вы нарушаете закон.

— Полагаю, что да.

— И вас это не беспокоит?

— Не слишком.

— Вам кажется, что кража миллиона долларов у торговцев наркотиками и ограбление банка на ту же сумму — две большие разницы?

— Я старался убедить себя в этом.

— И вам это удалось?

— Частично.

— Как это?

— Меня радует, что вы хотите помешать торговцам наркотиками. Я ненавижу героин. Он загубил слишком много жизней.

— И этим вы оправдываете свое участие?

— Не оправдываю, но нахожу какой-то смысл в том, что делаю.

— После этой кражи цена героина, несомненно, подскочит. Это означает, что наркоманам придется красть больше, чем теперь, чтобы заплатить за эту отраву. Уровень преступности повысится. Если кто-то из них решится на вооруженный разбой, погибнут невинные люди. Вы думали об этом?

— Нет.

— И не надо.

— А вы?

— Я принимаю себя таким, какой я есть. Я — вор. Но я краду только у тех, кто нарушил закон. Этим я успокаиваю свою совесть, — он помолчал. — Если она у меня есть.

Глава 20

Проехав шесть или семь миль по кольцевой дороге, мы свернули на шоссе 27. Уайдстейн по-прежнему держался метрах в двадцати впереди. Наступившая ночь не позволяла разглядеть окрестности. Изредка мелькали освещенные дома, мы пересекли три речушки, проехали мимо двух бензоколонок.

Я думал о том, каким же образом я оказался рядом с вором, готовящимся украсть миллион. Вряд ли он рассчитывал получить деньги, приставив пистолет к чьему-то виску. Дело обстояло гораздо сложнее, поскольку на этот миллион нацеливался кто-то еще. И не только нацеливался, но и знал, что для этого надо сделать. Прокейн предоставил своим конкурентам подробнейший план ограбления.

Меня подмывало спросить Прокейна, что ждет этих людей, но, не надеясь получить ответ, я вспомнил Бобби Бойкинса, избитого до смерти за то, что он захотел жить несколько лучше, чем уготовила ему судьба. Я вспомнил Джимми Пескоу, выброшенного из окна из-за того, что он слишком внимательно читал дневники Прокейна. И гордость моторизованной полиции Нью-Йорка, Френсиса X. Франна, жаждущего сменить форму патрульного на штатский костюм детектива. Или собравшегося шантажировать Прокейна и кого-то еще, принесшего дневники в туалет аэровокзала.

Слежка за мной обошлась Франну слишком дорого. Те, кто принес журналы, скорее всего, разделались с ним так же, как с Бойкинсом и Пескоу.

А убив троих, они, я не сомневался, что это они, а не он, не остановились бы перед тем, чтобы отправить на тот свет еще двоих, троих или шестерых. Гораздо больше людей нередко гибло за куда меньшую сумму, чем один миллион долларов.

И тут мне показалось, что я нащупал ниточку, связывающую смерть Бойкинса, Пескоу и Франна, но мои размышления прервал возглас Прокейна: «Мы почти на месте».

Кинотеатр располагался слева от шоссе. Красная неоновая вывеска гласила: «Биг Бен Драйв-Ин». Чуть ниже следовали названия фильмов, демонстрировавшихся в тот вечер: «Раздень меня», «Венок из незабудок» и «Ненасытный».

Мои часы показывали восемь пятьдесят.

— Мы приехали чуть раньше, — сказал Прокейн.

— Тем лучше. Я бы не хотел пропустить начало.

— Не волнуйтесь, вы все увидите.

Он сбавил скорость и свернул к открытому кинотеатру. Уайдстейн уже брал билеты, передавая кассирше деньги через окно автомобиля. Прокейн притормозил, ожидая, пока он отъедет от будки.

— Сколько? — спросил он у кассирши, женщины средних лет.

— Три доллара с человека, — ответила она. — Если вы поторопитесь, то успеете к началу «Венка из незабудок».

Подъездную дорогу к кинотеатру с двух сторон ограждал высокий забор. Слева он оканчивался в пятнадцати ярдах, а справа шел вокруг всей площадки, ограждая экран от взоров безбилетников.

Посреди кинотеатра шла широкая дорога, по обе стороны которой располагались ряды стоянок с индивидуальными динамиками и обогревателями. В приземистом квадратном здании находились киноаппаратура и буфет.

Пока Прокейн, потушив огни, медленно ехал вдоль забора, я насчитал три дюжины машин. Судя по всему, популярность кинотеатра среди вашингтонцев оставляла желать много лучшего.

Прокейн въехал на стоянку последнего ряда и заглушил двигатель.

— А где Уайдстейн и Джанет? — спросил я.

— В следующем ряду, справа от вас.

— В машине их нет.

— Они пошли в буфет.

— Куда я должен смотреть, чтобы не упустить самого главного?

— Третий ряд от нас, левая часть.

— Но там нет ни одной машины.

— Они приедут.

— Когда?

Прокейн взглянул на часы.

— У вас есть еще пять минут. Расслабьтесь и посмотрите фильм.

Я взглянул на экран. Одна женщина помогала другой снять бюстгальтер. Когда его, наконец, сняли, в комнату вошел мужчина. Женщина без бюстгальтера застеснялась и закрыла грудь руками. Ее подруга улыбалась. Так же, как и мужчина. Они начали говорить друг с другом, и я отвернулся.

— Если вам не трудно, возьмите динамик в машину, — попросил Прокейн.

— Хорошо, — ответил я, открыл окно, поднял динамик с подставки и перенес его в кабину.

— Вы хотите, чтобы я включил звук?

— Только, если вы будете слушать.

— Мне больше нравится тишина, — ответил я. Прокейн вновь взглянул на часы.

— Через тридцать секунд в третий от нас ряд въедет голубой «додж».

— И кто в нем приедет?

— Южноамериканец.

Тридцать секунд спустя третий ряд по-прежнему оставался пустым.

— Он опаздывает, — пробормотал я.

— Вы нервничаете, — усмехнулся Прокейн.

— Это точно.

Прошло еще пятнадцать секунд, и голубой «додж» с белым верхом вполз в третий от нас ряд. Вероятно, водитель тоже предпочитал тишину, потому что динамик остался на подставке.

Я увидел Уайдстейна и Джанет Вистлер, идущих к своей «импале». Уайдстейн нес картонную коробку, как мне показалось, с пакетом воздушной кукурузы и двумя бутылочками «кока-колы». Они залезли в кабину и приникли друг к другу.

— Изображают влюбленных? — спросил я.

— Да.

— Кого мы теперь ждем?

— Автомобиль с четырьмя пассажирами.

— Какой марки?

— Не знаю.

Несколько секунд спустя «олдсмобиль», черный или темно-синий, остановился рядом с «доджем». Их разделяла лишь подставка с двумя динамиками. Четырех пассажиров «олдсмобиля» также не интересовали экранные разговоры.

— Посмотрите налево, — сказал Прокейн. — Видите двух мужчин?

— Они что-то несут.

— Да. Они только что вышли из буфета.

— А чем они вас заинтересовали?

— Именно они собираются украсть миллион долларов.

Я не спросил, откуда ему это известно. Я не спускал глаз с этих мужчин. Они были в пальто и низко надвинутых шляпах. Каждый нес в руках по подносу. Подойдя к «доджу», они, как по команде, поднесли к лицу правую руку.

— Маски, — прошептал Прокейн. — Они в точности следуют плану.

Резким движением мужчины отбросили подносы. Один, более высокий, метнулся вперед и, схватившись за ручку, рванул на себя дверцу «доджа». Второй нырнул в кабину и через три секунды выскочил обратно. К моему удивлению, выстрела я не услышал.

— Шелуха мускатного ореха, — пояснил Прокейн. — Попадая в глаза, она вызывает дикую боль.

Оставив дверцу «доджа» открытой, мужчины обогнули его сзади и бросились к «олдсмобилю», один — справа, другой — слева. Все четыре дверцы большого автомобиля открылись одновременно. Кто-то выскочил с заднего сиденья и тут же повалился на землю, прижав руки к лицу.

— Снова мускатный орех? — спросила я.

— Да.

Один из мужчин вытащил с заднего сиденья «олдсмобиля» небольшой чемодан. Вернувшись к «доджу», они достали оттуда еще два, судя по виду, более тяжелых, бросились бежать. От «олдсмобиля» доносились крики и стоны. Кто-то сполз на землю с переднего сиденья и стоял на коленях, качаясь из стороны в сторону. Издалека казалось, что он молится.

Двое похитителей бежали к буфету. Тяжелые чемоданы не давали им набрать скорость.

— Они взяли героин, — в голосе Прокейна слышалось недоумение.

— Похоже, фунтов сто десять, — кивнул я. — Разве это не входило в ваши планы?

— Нет, — он завел двигатель, — в мои планы это не входило.

— А что теперь?

— Поставьте динамик на место и следите за Уайдстейном.

Тот уже не обнимал Джанет, а, вырулив со стоянки, мчался к выезду из кинотеатра. Несколько мгновений спустя его «импала» исчезла меж высоких заборов.

— Теперь наша очередь, — Прокейн выехал со стоянки. — Правда, придется немного подождать.

Маленький зеленый «мустанг» показался из-за здания буфета. Я не заметил, чтобы его пассажиры куда-то спешили.

— Надо сказать, сработали неплохо, — заметил Прокейн.

— Как профессионалы.

— Правда, они затратили несколько больше времени.

Я взглянул на «додж» и «олдсмобиль». Там все осталось без изменений.

— И сколько это будет продолжаться? — спросил я.

— Еще несколько минут. Или чуть дольше. Потом они придут в себя. Мускатный орех — штука очень капризная.

— Я слышал об этом. А чем в это время займемся мы?

— Мы? Мы украдем миллион долларов у двух воров.

Глава 21

«Мустанг» угодил в ловушку. Я понял это, как только Прокейн выехал за ворота. В тридцати метрах впереди, там, где оканчивались заборы, Уайдстейн перегородил дорогу, поставив машину поперек узкой полоски асфальта.

Сердито вспыхнули тормозные огни «мустанга», и он остановился метрах в пяти от «импалы» Уайдстейна. Дверцы «мустанга» раскрылись, и справа из кабины выскочил мужчина. Я увидел блестящий нейлоновый чулок, натянутый на его голову. Он что-то кричал.

Уайдстейн выглянул из-за капота, освещенный фарами «мустанга», и беспомощно развел руками, как бы говоря, что не в силах завести мотор. Мужчина в маске нырнул в кабину и через мгновение появился вновь. В руке он держал автоматический карабин с обрезанным стволом.

Прокейн включил фары. Мужчина взглянул в нашу сторону, крикнул что-то водителю «мустанга» и пошел к машине Уайдстейна. Водитель «мустанга» вылез из кабины. Дуло его пистолета смотрело прямо на нас.

— Держитесь крепче! — рявкнул Прокейн, вдавливая в пол педаль газа. Я схватился руками за ремень безопасности, и мы врезались в «мустанг» на скорости пятнадцать миль в час. Раздался треск и скрежет металла, «мустанг» прополз вперед сантиметров двадцать. Вероятно, водитель поставил его на ручной тормоз. Тут же раздался выстрел и в лобовом стекле нашего автомобиля появилась большая дыра.

— На вашу сторону! — крикнул Прокейн. Я открыл дверь и вывалился на асфальт, больно ударившись коленом. Прокейн последовал за мной.

— Закройте дверь! — приказал он.

— Мне ничего не видно, — пожаловался я, захлопывая дверцу «импалы».

— Напрягите ваше воображение, — огрызнулся Прокейн. Он уже достал «вальтер» из внутреннего кармана.

Раздалось три выстрела. Мужчина с автоматическим карабином появился из-за «мустанга» и, низко согнувшись, побежал к машине Уайдстейна, обходя ее справа. Я решил, что стрелял его напарник, отвлекая внимание.

— Стой! — властно крикнул Прокейн.

Мужчина с карабином мгновенно обернулся. Если бы он нажал на спусковой крючок секундой раньше, то разорвал бы нас пополам.

От него нас отделяло метров девять. Прокейн выстрелил, но промахнулся. Я начал пятиться к багажнику «импалы». Прокейн снова выстрелил и вновь неудачно. Я понял, что стрелять он не умеет.

Как мне показалось, мужчина с карабином улыбался. Во всяком случае, сквозь его маску проглядывало что-то белое. Он поднял карабин к плечу. Я продолжал пятиться. Прокейн выстрелил в третий раз, но я уже не надеялся на успех. Мужчина прицелился в Прокейна. Следующая пуля досталась бы мне.

Джанет Вистлер выступила из-за поднятого капота машины Уайдстейна и тремя выстрелами в спину уложила мужчину с карабином.

При первом выстреле тот дернулся назад и его руки взлетели, как птицы. Карабин отлетел куда-то в сторону. Мужчина шагнул вперед, но тут его настигла вторая пуля. Он уже начал падать, когда третья пригвоздила его к земле.

— Я плохо стреляю, — попытался оправдаться Прокейн.

— Это заметно, — ответил я.

Джанет Вистлер на мгновение застыла, глядя на свою жертву, а затем повернулась и скрылась за поднятым капотом.

— За мной, — прошептал Прокейн и на четвереньках заковылял к багажнику нашей машины.

С левой стороны, освещенной уцелевшей при столкновении фарой «импалы», никого не было. Дверца «мустанга» оставалась открытой.

Мы добрались до передних колес, когда Прокейн крикнул: «Нас четверо и мы вооружены. Ваш напарник мертв. Вам лучше сдаться».

Ответа не последовало. Прокейн поднялся на ноги. Я — за ним, но гораздо медленнее.

— Положите руки на голову и выйдите вперед, чтобы я мог вас видеть, — продолжил Прокейн. Я искоса взглянул на него. Глаза Прокейна сверкали, а усы воинственно топорщились.

Мужчина выступил из-за открытой дверцы «мустанга», но его руки не лежали на голове. Наоборот, правая сжимала пистолет, а левая служила ей опорой. Для устойчивости он чуть присел, как делают профессиональные стрелки, когда хотят попасть наверняка. Целился он в меня.

И тут мне все стало ясно, включая тот факт, что мне предстояло умереть. Интуитивная догадка нашла подтверждение в некоторых мелочах, на которые я сначала не обратил внимания. Если бы не близкая смерть, я мог похвалиться своей превосходной памятью и блестящим анализом, который мне удалось провести, чтобы найти тех, кто убил Бобби Бойкинса и выбросил из окна восьмого этажа Джимми Пескоу.

Прокейн попытался меня спасти. Он нажал на курок «вальтера», но вместо выстрела раздался сухой щелчок. Мне оставалось лишь смотреть на дуло пистолета, направленного мне в грудь.

— Эй, приятель! — раздался голос за спиной мужчины в маске.

Тот круто обернулся, и тут же его ударила первая пуля. Ответный выстрел, естественно, не мог попасть в цель. Уайдстейн шел к мужчине, продолжая стрелять. Тот повалился на землю, перевернулся на спину и застыл, раскинув руки. Пиджак и пальто расстегнулись, на белой рубашке темнели три красных пятна. Прокейн повернулся ко мне, протягивая «вальтер».

— Осечка, — виновато пробормотал он.

— Я знаю.

— Наверное, мне следовало швырнуть в него пистолет.

— Теперь это уже не имеет значения.

Он взглянул на мертвого мужчину.

— Да, разумеется.

Уайдстейн подошел к нам в сопровождении Джанет. Мне показалось, что с нашей последней встречи они здорово побледнели.

— Он молодец, — Уайдстейн коснулся носком плеча мертвеца.

— И его напарник ничуть не хуже, — добавил Прокейн.

— Я не ожидал от них такой прыти, — продолжал Уайдстейн. — Давайте посмотрим, кто они.

Прокейн присел, чтобы снять маску с лица убитого. Джанет Вистлер отвернулась. Уайдстейн поднял голову, вероятно, чтобы убедиться, что осадков не ожидается.

— Снимать маску совсем не обязательно, — сказал я.

Прокейн взглянул на меня.

— Почему?

— Я знаю, кто они.

Я старался, чтобы в моем голосе не слышалось самодовольства. Кажется, мне это удалось.

— Кто же?

— Это Френк Дил. А тот, с карабином, Карл Оллер.

— Детективы, — кивнул Прокейн. — Они беседовали со мной вчера, — в его голосе звучало недоверие.

— Если вы мне не верите, снимите маску.

Прокейн осторожно стянул нейлоновый чулок. Холодные глаза Френка Дила, казалось, смотрели прямо на меня.

— Вы хотите взглянуть на второго? — спросил я.

— Нет, — Прокейн встал. — Почему они это сделали?

— По двум причинам, — ответил я.

— Как именно?

— Во-первых, миллион долларов.

— А во-вторых?

— Сегодня среда.

— И что?

— Это их выходной день.

Глава 22

Я помог вытащить три чемодана с заднего сиденья «мустанга». Мы положили их в багажник машины Уайдстейна. Я нес самый легкий, весом не больше тридцати фунтов. Миллион долларов наличными весил куда меньше, чем купленный на него героин.

— И что вы собираетесь с ним делать? — спросил я, залезая на заднее сиденье рядом с Джанет.

— С чем? — Прокейн повернулся ко мне.

— С героином.

— Разумеется, уничтожим его. Но я никак не пойму…

Он не успел закончить фразу, потому что Уайдстейн взглянул назад и крикнул: «Ложись!»

Вместо этого я обернулся и увидел темный «олдсмобиль», подкативший к «импале» Прокейна. Из него выскочило четверо мужчин, и я спрятался на заднее сиденье.

Наша машина рванулась с места одновременно с первыми выстрелами. Джанет полулежала на сиденье, с закрытыми глазами. Несколько мгновений спустя, когда мы выехали на шоссе 27, она открыла глаза и подмигнула мне. Мы сели.

— Они попытаются использовать въезд в кинотеатр, — сказал Прокейн.

— Я знаю, — кивнул Уайдстейн. — Мне казалось, что мускатный орех действует дольше.

— Если его правильно использовать.

— Они выглядели очень расстроенными.

— Что же им прыгать от радости? Мы сможем оторваться от них?

Уайдстейн покачал головой.

— Вряд ли.

Въезд в кинотеатр мы проскочили на скорости восемьдесят миль в час. Прокейн снова оглянулся.

— Я их вижу. Может, мы все-таки сумеем замести следы?

— Я не знаю этих дорог, — ответил Уайдстейн. — И могу заехать в тупик.

Прокейн кивнул.

— Тогда воспользуемся альтернативным вариантом.

— Да, — согласился Уайдстейн. — Другого выхода нет.

Я хотел спросить, что это за альтернативный вариант, сколько жизней он должен унести, и не окажусь ли я в числе тех, кому не повезет, но у Прокейна тоже накопились вопросы. Ему пришлось кричать, перекрикивая шум воздушного потока, потому что стрелка спидометра приблизилась к девяноста. Шоссе 27 давно не знало таких гонок. Даже днем по нему ездили со значительно меньшей скоростью. Я следил за дорогой, механически отвечая на вопросы Прокейна. Особенно меня волновали приближающиеся фары «олдсмобиля».

— Как вы узнали, что эти двое — Оллер и Дил?

— Это могли быть только они.

— Почему?

— Я догадался, вспомнив некоторые подробности.

— Подробности чего?

— Например, прачечную-автомат.

— Причем тут прачечная?

— Они появились, как только я нашел тело Бойкинса.

— Возможно, это совпадение. Такое случается.

— Это еще не все. Они знали, где находится тело.

— С чего вы это взяли?

— Бойкинса засунули за последнюю сушилку. Его не было видно. И, тем не менее, Дил пошел прямо к нему.

— Тогда вас это не взволновало.

Я покачал головой.

— Тогда я об этом не думал.

— Это все?

— Нет.

— А что же еще?

— Вспомните второй телефонный звонок к вам. Когда мы договорились о встрече в аэровокзале.

— И что вас насторожило?

Прежде чем я успел ответить, Уайдстейн крикнул: «Пристегните ремни!»

Мы с Джанет тут же выполнили его приказ. Я оглянулся. Расстояние между нами и «олдсмобилем» неуклонно таяло.

— Так что вас насторожило? — повторил Прокейн. Ремень безопасности не давал ему повернуться, и ему приходилось кричать в ветровое стекло.

— Он сказал: «Принесите деньги в той же сумке с эмблемой «Пан-Ам»».

— И?

— Значит, он знал, с какой сумкой я пришел в прачечную. А кто видел сумку? Два детектива, Дил и Оллер. И юноша-патрульный, Франн.

— И все?

— Еще несколько полицейских в участке, но они не в счет. Также, как и Майрон Грин. Он тоже видел сумку.

— А патрульный Франн опознал кого-то из них в Вестсайдском аэровокзале.

— Совершенно верно.

— И когда вы рассказали об этом детективам, они убили Франна.

— Нет.

Чтобы обернуться, Прокейну пришлось отстегнуть ремень.

— Они не убивали Франна?

— Они не могли этого сделать, — ответил я.

— Почему?

— Его убили незадолго до того, как я вышел из отеля. Когда я позвонил Дилу, он был дома. Вместе с Оллером. Жил он в Бруклине. Они не успели бы убить Франна и добраться до Бруклина.

— У них был мотив для убийства.

— Возможно, но я думаю, они предпочли бы взять его в долю, а не убивать.

— Так кто же убил Франна?

— Этого я не знаю.

— Вы?

Брови Прокейна удивленно поползли вверх.

— Нет, я его не убивал, — ответил он после короткого молчания.

— Тогда я не знаю, кто это сделал.

— А кто убил взломщика сейфов?

— Пескоу?

— Да.

— Они.

— Оллер и Дил?

— Да.

— Опять догадка?

— Не совсем.

— Объясните.

— Портье в отеле, где жил Пескоу, сказал мне, что перед тем как тот выпал из окна, он видел двух мужчин, поднявшихся на лифте.

— Оллера и Дила?

Я покачал головой.

— Он не запомнил, как они выглядели. Но обратил внимание на одно обстоятельство.

— Какое же?

— Он не видел, как они спустились вниз.

— И?

— После смерти Пескоу отель наводнила полиция. Они смешались с другими детективами. Трудно было найти лучшее прикрытие. Никому бы и в голову не пришло спросить, что они тут делают. Расследование убийства — их работа. Поэтому портье их и не видел. Наверх они поднялись обыкновенными людьми, которые не заслуживают внимания. Вниз они спустились полицейскими.

— Пристегните ремень, — напомнил Уайдстейн Прокейну.

— Да, конечно, — Прокейн пристегнул ремень. — Ваша версия не лишена смысла, мистер Сент-Айвес.

Я взглянул на спидометр.

— Сколько? — спросила Джанет.

— Девяносто пять, — ответил я и оглянулся. Фары «олдсмобиля» по-прежнему приближались.

— Скоро? — спросил Прокейн Уайдстейна. Тот кивнул.

— Сейчас пойдет извилистая дорога, а потом будет подходящее место. На поворотах мы немного оторвемся от них.

Несмотря на резкое торможение, Уайдстейн вписался в первый поворот на слишком большой скорости. Я почувствовал, что задние колеса начало заносить, но Уайдстейн вдавил педаль газа, и мы рванулись вперед.

Я до сих пор не понимаю, чем он руководствовался, проходя эти повороты. Их было четыре, и перед каждым висел знак, предупреждающий о том, что скорость не должна превышать сорока пяти миль. Днем. Уайдстейн входил в поворот при восьмидесяти. Ночью. Затем тормозил до шестидесяти пяти. А на прямом участке вновь разгонялся до восьмидесяти пяти миль. Тем не менее, я думаю, что он рассчитывал не на удачу, а на мастерство.

Проскочив последний поворот, Уайдстейн выключил фары.

— Зачем он это сделал? — спросил я.

— Сейчас некогда объяснять, — ответил Прокейн. — Вы все увидите сами.

Некоторое время мои глаза привыкли к темноте. Облака рассеялись, и на небе появился молодой месяц. В его бледном свете я увидел уходящее вдаль, прямое, как стрела, шоссе.

Я оглянулся. «Олдсмобиль» все еще боролся с поворотами. Мы выскочили на перекресток, и тут Уайдстейн нажал на тормоз и одновременно выжал до отказа педаль газа. Вывернув руль налево, он отпустил тормоз, и наша машина, в одно мгновение совершив классический поворот, который так часто показывают в гангстерских фильмах, помчался навстречу «олдсмобилю».

Я уверен, что его водитель, справившись с последним поворотом, не увидел нас, пока Уайдстейн не включил фары. Мы находились в двухстах футах от «олдсмобиля», на его полосе движения, и сближались с ним с суммарной скоростью сто семьдесят миль в час.

У водителя была лишь доля секунды, чтобы выбрать между мгновенной смертью в лобовом столкновении и более определенными шансами остаться в живых, нырнув в кювет. Он предпочел кювет. Сбив ограждающий шоссе рельс, «олдсмобиль», кувыркаясь покатился по пологому склону канавы и застыл на дне, каким-то чудом встав на колеса. На этот раз двери остались закрытыми.

— Он загорелся? — спросил Уайдстейн.

— Кажется, нет, — ответил я.

— Мы вернемся в Вашингтон другой дорогой…

Никто не произнес ни слова, пока мы не добрались до Джорджтауна.

— Десять минут одиннадцатого, — сказал Прокейн, взглянув на часы. — Все идет точно по плану.

Он отстегнул ремень безопасности и повернулся ко мне.

— Ну, мистер Сент-Айвес, как вам понравилась кража миллиона долларов?

Глава 23

Уайдстейн остановил «импалу» перед особняком на Эн-стрит. Мы вылезли из кабины, Уайдстейн открыл багажник и достал чемоданы. Прокейн поднял два и повернулся ко мне.

— Вы мне поможете, мистер Сент-Айвес?

— Разумеется, — я подхватил оставшийся чемодан.

Прокейн взглянул на Уайдстейна.

— Избавьтесь от машины.

— Я оставлю ее вместе с ключами, — ответил тот. — Ее кто-нибудь украдет.

— Я вернусь в Нью-Йорк завтра, около полудня.

— Мы к вам заедем, — пообещала Джанет.

— Ну хорошо, до завтра.

Уайдстейн и Джанет сели в «импалу» и поехали по Эн-стрит. Мы с Прокейном поднялись по ступенькам к двери особняка.

— Если хотите, можете переночевать здесь, мистер Сент-Айвес, — сказал Прокейн, доставая ключи.

— Я подумаю. Возможно, я вернусь сегодня в Нью-Йорк.

— Как вам будет угодно.

Прокейн открыл дверь, прошел в холл и зажег свет. Сняв пальто, мы взяли чемоданы и вошли в гостиную. Прокейн щелкнул выключателем. Комната выглядела так же, как и два часа назад, если не считать длинноногого мужчины, сидевшего в кресле с пистолетом в руке, дуло которого смотрело прямо на нас, на вид ему было лет сорок шесть.

— Убери пистолет, Джон, — улыбнулся Прокейн. — Он нам уже не потребуется.

— Поставь чемоданы на пол, Абнер, — ответил Джон. — Вы тоже, Сент-Айвес.

Я все еще не понимал, кто это, но чемодан поставил.

— А теперь положите руки на голову.

Я выполнил его приказ, Прокейн — нет.

— Это же нелепо, — сказал он.

— Положи руки на голову, Абнер, — повторил мужчина.

На этот раз Прокейн подчинился.

— Кто это? — спросил я, повернувшись к нему.

— Джон Констэбл.

— А, психоаналитик.

— Правильно, Сент-Айвес, — кивнул Констэбл. — Психоаналитик.

— Тот, с которым вы обсуждали свои проблемы, — я не сводил глаз с Прокейна. — Насчет того, движет ли вами желание быть пойманным и понести наказание.

Прокейн молча кивнул. Его лицо порозовело.

— Вы рассказали ему о сегодняшнем вечере?

— Да.

— Надеюсь, с этим все ясно, Сент-Айвес? — спросил Констэбл, поднимаясь с кресла.

Для столь длинных ног у него оказалось очень короткое туловище, он пытался скрыть этот недостаток удлиненным пиджаком, но все равно напоминал журавля. Костюм, сшитый из дорогого материала, французская рубашка и туфли крокодильей кожи стоимостью не меньше ста пятидесяти долларов указывали на то, что гонорары, полученные от благодарных пациентов, позволяли доктору Констэблу спокойно смотреть в будущее.

На клинообразном лице выделялись густые брови, под которыми прятались глубоко посаженные темно-карие маленькие глазки, из-под вьющихся, тронутых сединой волос торчали большие оттопыренные уши с длинными прозрачно-розовыми мочками. Крупный мясистый нос нависал над широким тонкогубым ртом.

— Я задал вам вопрос, Сент-Айвес.

— Я помню. Вы спросили, все ли мне ясно.

— Я жду ответа.

— Мне ясно, что вы собираетесь нас убить. И не испытываете при этом угрызений совести.

— Неужели? А почему?

— Говорят, что совершить убийство во второй раз легче, чем в первый, а в третий — сущие пустяки.

— И вы полагаете, что я уже кого-то убил?

— Не полагаю, а знаю наверняка. Вы убили полицейского по имени Френсис Х. Франн.

Констэбл искоса взглянул на Прокейна, не упуская меня из виду.

— Ты говорил мне, что он очень умен, не так ли, Абнер?

— Я вообще говорил тебе слишком много, — пробурчал Прокейн.

— Ты любил говорить, а я — слушать. До поры, до времени.

В гостиной повисла тяжелая тишина.

— Почему? — спросил наконец Прокейн.

Констэбл ответил не сразу. Сначала он поднялся на носки и вновь встал на пятки. Поправил волосы над левым ухом. Погладил подбородок.

— А почему вы думаете, что я убил молодого полицейского, Сент-Айвес? Франна, как вы его назвали.

Я с радостью пересказал бы ему цепь умозаключений, приведших меня к такому выводу. Я мог бы говорить всю ночь, если бы он согласился слушать. Я рассказал бы ему о переделках, в которые мне приходилось попадать. О моем детстве в Колумбусе, штат Огайо. О том, как мои родители решили, что я заболел полиомиелитом летом 1942 года, и как оказалось, что это всего лишь грипп.

В третий раз за ночь на меня наставляли пистолет, но теперь ни Джанет Вистлер, ни Майлс Уайдстейн не могли прийти мне на помощь. Рядом со мной был лишь Прокейн, сразу постаревший на десять лет, а напротив, с нацеленным на нас пистолетом, его психоаналитик, который пожелал узнать, прежде чем застрелить меня, почему я решил, что именно он убил Френсиса X. Франна.

— Кроме нас четверых, Оллера и Дила, только вы знали о его причастности к этому делу.

Констэбл покачал головой.

— Этого недостаточно.

— Почему же? Джанет была со мной, Уайдстейн — дома, с женой и детьми, детективы — в Бруклине. Остаетесь вы и Прокейн. Прокейн сказал, что не убивал Франна. Значит это вы. В тот вечер вы обедали с Прокейном. Он, должно быть, рассказал вам все довольно подробно о Франне по телефону.

— Да, я говорил ему, — глухо пробормотал Прокейн.

— Когда в восемь вечера я вышел из отеля, Франн был мертв. Его убили не позже половины восьмого, — я взглянул на Прокейна. — Когда ваш приятель появился у вас?

— Около восьми.

— А когда вы рассказали ему о Франне?

— Как только вы сообщили мне о визите. Примерно в два часа дня.

Я повернулся к Констэблу.

— Значит, у вас было шесть часов. Сначала вы нашли Франна, затем договорились с ним о встрече, убили его и отвезли к моему отелю. Очень ловкий ход.

Констэбл усмехнулся.

— Я полагал, что сумею всех запутать.

— Почему? — повторил Прокейн.

Во взгляде доктора сквозило презрение к своему пациенту.

— Потому что ты мог все испортить. Если бы Франн вышел на тебя, ты бы отказался от операции. Я знаю тебя, Абнер. О боже, как хорошо я тебя знаю! И я позаботился о том, чтобы Франн умер, а ты узнал о его смерти.

— Он спрашивал не об этом, — заметил я.

— Не об этом?

— Его не интересуют причины, по которым вы избавились от Франна.

— О, — усмехнулся Констэбл. — Я понимаю.

— Ну? Вы собираетесь ответить на его вопрос?

— Мы и так говорим слишком долго.

— Тогда позвольте ответить мне.

— Не знаю, будет ли у вас время.

— Я вас не задержу.

Констэбл на мгновение задумался.

— Хорошо. Говорите.

— Миллион долларов, — сказал я Прокейну и повернулся к Констэблу. — Видите? Я вас не задержал.

Мой вывод разочаровал Констэбла. Он нахмурился и покачал головой.

— Нет, это не так. Деньги всего лишь повод, но не причина.

— Ну хорошо. Скажите ему сами.

— Сколько лет мы знаем друг друга, Абнер? — спросил Констэбл. — Пять, шесть?

— Примерно так.

— И все это время ты говорил о том, как ты бесконечно счастлив, будучи тем, кто ты есть. И как прекрасно выбранная тобой профессия. Целыми часами ты приводил доказательства того, что быть вором — высшее счастье на земле. И раз в год, максимум два, ты вылезал из своей норы и крал больше денег, чем я зарабатывал за целый год, шесть дней в неделю беседуя с такими, как ты. А потом ты возвращался ко мне, чтобы рассказывать, как это просто, и спрашивать меня, почему другим умным людям не пришло в голову заняться этим прибыльным делом. Поверишь ты мне, Абнер, или нет, но я тоже человек. Особенно остро я это почувствовал, когда речь зашла о миллионе долларов. И я задал себе старый как мир вопрос: «Почему он, а не я?» Я не нашел удовлетворительного ответа и оказался здесь. И еще, если говорить откровенно, ты мне сразу не понравился, Абнер. И мое мнение о тебе не изменилось.

В подтверждение своих слов он дважды выстрелил в Прокейна. Тот зашатался и отступил на шаг. Я не видел, как он упал, потому что прыгнул в ноги Констэбла. Мое левое плечо ударило по его коленям, он взмахнул руками и рухнул на пол. Пистолет отлетел к дверям столовой.

В следующий момент я бросился к телу Прокейна, Констэбл — к пистолету. Открытые глаза и рот Прокейна указывали на то, что он — мертв. Сунув руку во внутренний карман, я достал «вальтер». Моя рука была в крови. Все еще на коленях, я повернулся к Констэблу и наставил на него «вальтер». Он как раз подобрал с пола свой пистолет и начал поворачиваться ко мне.

— Не шевелиться, — крикнул я.

Он увидел «вальтер» и на мгновение застыл.

— В вашей рубашке появятся три дырки, прежде чем вы сделаете хоть один выстрел.

Рука с пистолетом пошла было вниз, но тут же начала подниматься в мою сторону. Мне не оставалось ничего другого, как нажать на курок. Я ожидал услышать лишь сухой щелчок, как у Прокейна на выезде из открытого кинотеатра. Я даже не целился. Грохот выстрела удивил меня.

Еще больше удивила меня большая красная дыра, появившаяся на месте верхней губы Констэбла.

Глава 24

Прошло еще две секунды, прежде чем Констэбл упал на пол. На восточном ковре под его подбородком быстро увеличивалось темно-красное пятно.

Я взглянул на Прокейна, потом на «вальтер». Вероятно, он перезарядил пистолет в машине. Он не любил неисправностей.

Я прошел в ванную, оторвал полоску туалетной бумаги и размазал кровь по рукоятке и дулу «вальтера». Бумагу я спустил в унитаз, оставив лишь маленький клочок, обернутый вокруг рычажка предохранителя. Держась за этот рычажок, я отнес «вальтер» в гостиную.

Наклонившись к Прокейну, я взял его правую руку, сунул ее под пиджак и вытянул обратно. Окровавленная рука упала на ковер. Рядом я положил «вальтер».

На руке они бы нашли следы пороха, следствие выстрелов в кинотеатре. Что же касалось отпечатков пальцев, то размазанная кровь не позволяла определить, кто держал в руках этот пистолет. А на патронах остались лишь отпечатки пальцев Прокейна.

Я отступил назад, чтобы лучше оценить свою работу. Репортерам понравилась бы эта история. Не так уж часто в особняках на Эн-стрит устраивались дуэли. Да и полиция приняла бы ее на веру.

Я взглянул на три чемодана, положил самый маленький на стол и попытался его открыть. Запертые замки не смутили меня. Шестнадцатилетний воришка из Гарлема однажды провел со мной полдня, показывая, как надо открывать простые замки.

Я откинул крышку. В чемодане лежали ровные пачки банкнот по пятьдесят и сто долларов, аккуратно перевязанные полосками коричневой бумаги. На каждой полоске чья-то шариковая ручка нарисовала единичку с четырьмя нулями. Я закрыл чемодан и отнес два других на кухню. В них лежали полиэтиленовые мешочки, заполненные белым порошком. Я поднял один из них. Он весил чуть больше фунта. Открыв воду, я разорвал мешочек и высыпал его содержимое в раковину. Вода подхватила порошок и унесла его в канализацию. Мне потребовалось почти полчаса, чтобы освободить сто полукилограммовых мешочков от ядовитого содержимого. Пустые мешочки я сложил в один из чемоданов, затем нашел губку и протер раковину, стол и пол. Выключив воду, я вернулся в гостиную.

Мешочки я отправил в унитаз. Покончив с ними, я подхватил пустые чемоданы и поднялся на чердак, заваленный, как и во всех старых особняках, старой рухлядью. Отодвинув пыльную кушетку, я поставил чемоданы у самой стены и навалил сверху несколько стопок прошлогодних журналов.

Спустившись вниз, я оглядел гостиную. Мои часы показывали четверть двенадцатого. Все было в полном порядке, если не считать двух мертвецов, которым я уже ничем не мог помочь. Я поднял чемодан, в котором лежал миллион долларов. Он весил примерно тридцать фунтов. Десять тысяч пятидесятидолларовых банкнот. Пять тысяч стодолларовых. Четыреста девяносто банкнот на фунт. Тридцать фунтов денег. Один миллион долларов.

С чемоданом в руке я спустился в сад, прошел по бетонной дорожке к гаражу и вышел на улицу.

На Висконтин-авеню я поставил чемодан на тротуар и стал ловить такси. Скоро я начал махать любому проезжающему автомобилю. Какой-то юноша лет двадцати с пышной шевелюрой и усами некоторое время наблюдал за мной. Он стоял, подпирая стену дома и кутаясь в старую шинель. Наконец он отлепился от стены и подошел ко мне?

— Извините, сэр, не найдется ли у вас несколько лишних центов?

Я выудил из кармана брюк сорок два цента и протянул их юноше. Я никогда не отказываю молодым. Они — будущее страны.

Он взглянул на монеты.

— Благодарю, сэр. Теперь я смогу купить галлон бензина.

— У тебя есть машина? — заинтересовался я.

— В общем-то, да.

— Я дам тебе десять долларов, если ты отвезешь меня в Национальный аэропорт.

При упоминании десяти долларов он просиял.

— Считайте, что вы уже там. Я сейчас вернусь.

Он вернулся. Пятнадцать лет тому назад на его машине, вероятно, развозили молоко. Теперь фургон сиял всеми цветами радуги и пестрел яркими надписями, вроде «Спасите пиранью» и «Нам не нужна бомба». Юноша помог мне занести чемодан.

— Вы коммивояжер? — спросил он, когда мы подъезжали к аэропорту.

— Да.

— Я так и подумал.

— Почему?

— Этот чемодан очень тяжелый.

Я согласно кивнул.

В одиннадцать сорок пять мы подъехали к восточному входу. Я дал юноше десять долларов и вытащил чемодан.

— А не смогу я получить образец продукции вашей фирмы? — спросил он, не сводя глаз с чемодана. Я покачал головой.

— Тебе это не понравится.

— Почему?

— Некоторые люди заболевают от этой штуки.

Мои слова заинтересовали его. Вероятно, он подумал о наркотиках.

— И болезнь тяжелая?

— В большинстве случаев со смертельным исходом, — ответил я и вошел в здание аэропорта.

Мне удалось купить билет на ближайший самолет, вылетающий через полчаса. Затем я вошел в телефонную будку и позвонил в полицию.

— Дежурный Велч слушает, — ответил мужской голос.

— На Эн-стрит двое убитых, — я назвал номер дома.

— В северо-восточной части? — спросил он.

— Нет, в северо-западной. В Джорджтауне.

Глава 25

Майлс Уайдстейн и Джанет Вистлер молча выслушали мой рассказ о встрече Прокейна и Констэбла о том, что я сделал с героином.

— Полицейские узнают, что мы там были, — сказала Джанет. — Это подтвердит и миссис Вильямс.

— Мы обедали с Прокейном. Это все, что ей известно. Потом мы уехали. В восемь двадцать.

— И ездили по городу, — добавил Уайдстейн. — Осматривали достопримечательности.

Я кивнул.

— Совершенно верно.

— А если нас заметили соседи? — не унималась Джанет.

— Это не имеет значения, — ответил Уайдстейн. — Они видели только четверых. Двое мужчин вошли в дом. Это были Прокейн и Констэбл, а не Прокейн и Сент-Айвес.

— После обеда я решил погулять один. Посмотрел кинофильм. Потом улетел в Нью-Йорк.

Джанет взглянула на Уайдстейна.

— Каким образом Констэбл попал в наше общество?

— Приехал к Прокейну, — ответил тот. — Мы встретили его в аэропорту после того, как расстались с Сент-Айвесом.

Мы помолчали, обдумывая наши хлипкие алиби. Но, если бы полиции не улыбнулась удача, нам бы не пришлось доказывать свою невиновность. А в случае удачи нас не спасли бы никакие алиби.

Уайдстейн встал и прошелся по комнате.

— Какой должна быть ваша доля, мистер Сент-Айвес?

— От миллиона долларов мне не нужно ни цента.

— Ни цента!

Он удивился.

— Угрызения совести? Сейчас поздно вспоминать о них, не так ли?

— Совесть тут ни при чем, — ответил я.

— Как насчет одной трети? Вы убили Констэбла. Такое стоит трети миллиона.

— С вашей точки зрения?

Он кивнул.

— Да. Разве нет?

Я покачал головой, Уайдстейн повернулся к Джанет.

— Ну?

— Что ну?

— Как бы ты хотела их разделить?

— Мне все равно, — ответила Джанет. — Только не будем ссориться. Иначе кто-то из нас окажется на полу с простреленной головой. Деньги этого не стоят. Дели их как хочешь.

— Значит, ты не станешь возражать, если я назову твою долю?

— Нет.

— Четверть миллиона.

— Четверть, — кивнула Джанет. — Прекрасно. Двести пятьдесят тысяч. Просто чудесно.

— Отсчитай их.

Джанет встала, подошла к столику для покера и повернулась к Уайдстейну.

— Ты возьмешь остальное?

— Если ты не возражаешь.

Она покачала головой.

— Нет, не возражаю.

Джанет протянула руку к чемодану, но тут же отпустила ее и взглянула на меня.

— Мне их некуда положить.

— Я что-нибудь найду, — я прошел в кладовку и, перерыв ее сверху донизу, принес сумочку, закрывающуюся на молнию.

Джанет откинула крышку чемодана и почти минуту стояла неподвижно, глядя на деньги.

— Отсчитай свою долю, — повторил Уайдстейн. Она кивнула и начала перекладывать десятитысячные пачки из чемодана в сумочку. С двадцать пятой пачки она сорвала полоску коричневой бумаги, положила половину пятидесятидолларовых банкнот в кошелек, остальные бросила в сумочку и застегнула молнию.

— Вот и все, — сказала Джанет.

— Не совсем, — ответил Уайдстейн.

— А что еще?

— Страховая премия.

Он выложил на столик пятьдесят пачек, закрыл чемодан и взглянул на меня.

— Вы тоже участвовали в этом деле, Сент-Айвес.

— И заработал полмиллиона?

— Это доля Прокейна.

— Мне они не нужны, — возразил я. — Что с ними делать?

Уайдстейн остановился на пороге, обернулся.

— С полумиллионом долларов?

— Да.

— Вы что-нибудь придумаете.

Глава 26

Большой стол Майрона Грина, казалось, сжался, когда я вывалил на него полмиллиона.

Грин пересчитал деньги.

— Ровно пятьсот тысяч. Как ты и говорил.

— Ну?

Он нахмурился и покачал головой.

— Это краденые деньги.

— По-моему, они ничем не отличаются от других, выпущенных казначейством Соединенных Штатов.

— Видишь ли, они появились неизвестно откуда. Во всяком случае, не из законного источника.

— Пусть это будет анонимное пожертвование.

Он вновь покачал головой.

— Ты когда-нибудь слышал о человеке, который отдал бы полмиллиона и остался неизвестным?

— Я как-то раз отдал пять долларов.

— А налоговое управление… я не хочу даже думать об этом.

— Мы можем разделить их между собой.

Он взглянул на меня.

— Ты, конечно, шутишь?

— Отнюдь. Если нет возможности их отдать, придется оставить их у себя.

— Но это деньги Прокейна.

— Прокейн мертв, и это его деньги. Они принадлежат торговцам наркотиками. Я помогал ему их украсть. Получены они от наркоманов. Прокейн хотел передать их гарлемской клинике, где лечат этих несчастных. Его забавляла ирония ситуации, когда наркоманов будут лечить на деньги тех, кто снабжает их этой отравой. Но ты говоришь, что это невозможно.

Майрон Грин нахмурился.

— Я этого не говорил. Я сказал, что это сложно.

Я встал и пошел к двери.

— Не забудь рассказать мне, как тебе это удалось.

— Подожди, — он обошел стол, взял пачку денег, пристально посмотрел на нее, потом на меня. — Ты мог бы оставить их у себя, не так ли?

— Да.

— И никто не смог бы проследить их путь от вашингтонского кинотеатра?

— Скорее всего, нет.

— Но ты не хочешь оставлять их у себя?

— Нет, не хочу.

— Я собираюсь спросить у тебя, почему.

— Спрашивай.

— Ну хорошо, почему ты не хочешь оставить у себя эти деньги?

— Ты мне не поверишь.

Он кивнул.

— Я знаю, — адвокаты никогда не ждут правды от своих клиентов.

— Но ты все равно хочешь услышать ответ?

— Да.

— Отдавая деньги, я, возможно, пытаюсь кое-что доказать.

— Что именно?

— Существование одного понятия.

— Какого же?

— Честный вор.

Майрон Грин задумался.

— И тебе это удалось?

— Не знаю.

Грин улыбнулся.

— Кажется, я тебя понимаю.

Перевод Вебера В.

Хью Пентикост (Джадсон Филипс) Город слухов

Часть I

Глава 1

Стоило Сейру Вудлингу пропустить несколько стаканчиков виски, как в глазах у него начинало двоиться. К сожалению он не мог определить заранее, когда наступит этот неприятный момент. Иначе он предупреждал бы бармена в клубе «Рок-Сити», чтобы тот не обслуживал его, скажем, после девятой порции. Возникновение двойного зрения зависело от многих обстоятельств. Иногда оно появлялось лишь после того, как бармен в пятнадцатый раз наполнял его стакан. О том, что у него в глазах двоится, Сейр узнавал, увидев двух пожилых тучных мужчин, уставившихся на него из зеркала за стойкой бара. И каждый из этих совершенно одинаковых толстяков, с одинаковыми сигарами во рту и стаканами в руках, был Сейром Вудлингом. Закрыв один глаз, он мог стереть с зеркала одного близнеца, но второй Сейр Вудлинг, теперь одноглазый, все так же смотрел на него.

Потом он поворачивался к Эдди, бармену клуба.

— Мой тебе совет, Эдвард, — обычно говорил он, — не увлекайся спиртным. Я рассказывал тебе, что в колледже меня считали самым красивым парнем курса?

На мгновение он закрывал оба глаза и с надеждой открывал их вновь. Из зеркала его разглядывали те же два толстых близнеца, с сигарами меж дряблых губ, темными мешками под налитыми кровью глазами, глубокими морщинами, тяжелыми челюстями над когда-то квадратными подбородками.

С появлением близнецов Сейр Вудлинг уходил из клуба. Он их не выносил.

Его дальнейший маршрут не отличался разнообразием. Он садился в машину и через холм Кобба ехал в центральную часть города. Винные магазины обычно уже закрывались, но «Бар и Грилль» Тимоти работал до двух часов ночи, и Тимоти всегда продавал Сейру Вудлингу бутылку пшеничного виски. Положив ее в пакет из плотной бумаги, Тимоти громко объявлял, если у стойки кто-то был: «Сырой гамбургер и пакет молока». Иногда, в особо хорошем расположении духа, он говорил: «Лягушачьи ножки и горячий шоколад». Если в баре никого не было, следовало простое: «Ваши сердечные капли, судья». В матовом, чтобы отражение разноцветных лампочек красивой люстры не мешало работать, стекле за стойкой бара Тимоти близнецы никогда не появлялись. И душа Сейра немного успокаивалась.

Отъезд из клуба позволял избавиться от близнецов, но оставались другие проблемы, связанные с раздвоением зрения. И действия Сейра Вудлинга за рулем старого «бьюика» могли бы стать предметом обстоятельного научного исследования. Для него шоссе разделяли две белые полосы, а приближающаяся машина имела четыре фары. Закрыв левый глаз, Сейр мог убрать две фары и одну разделительную линию, но та, что оставалась, резко прыгала вправо. Если вместо левого он закрывал правый глаз, линия мгновенно смещалась влево.

Особую трудность представлял полуторамильный подъем на холм Кобба. Где-то на полпути пальцы в цилиндрах «бьюика» начинали постукивать, и Сейру приходилось переключать передачу. Водители машин, идущих навстречу, зачастую не обращали внимания на знак ограничения скорости на вершине холма, и Сейр ехал с крепко закрытым левым глазом, зная, что при этом разделительная линия уходит вправо и он наверняка не выедет на встречную полосу движения. Столкнись он с кем-нибудь из этих лихачей, ни от него, ни от развалюхи «бьюика» не осталось бы и мокрого места.

Вот и в ту октябрьскую пятницу зеркальные близнецы вышибли Сейра Вудлинга из клуба «Рок-Сити» и отправили в дальний путь к бару Тимоти. Одолев треть подъема на холм Кобба, он заметил впереди четыре фары. Сейр тут же закрыл левый глаз и, в соответствии со смещением разделительной линии, подал машину вправо. Тут же угрожающе застучали пальцы цилиндров «бьюика», и Сейр опустил руку на переключатель скоростей, чтобы перейти на вторую передачу. Но почему-то не нашел рукоятку переключателя. Сейр выругался и открыл оба глаза, чтобы отыскать ее в полутьме. Найдя рукоятку, он включил вторую передачу и поднял голову. Четыре фары приблизились почти вплотную. Сейр тут же закрыл один глаз, левый. Белая линия прыгнула вправо. Как бы не угодить в кювет, подумал он и резко крутанул руль налево.

Слишком поздно Сейр понял, что и так находился далеко от обочины. Фары встречной машины оказались перед ним, взвыл автомобильный гудок. Изо всех сил Сейр налег на руль, выворачивая его вправо. Скрипя тормозами, машина пронеслась мимо, и Сейру показалось, что он слышал женский крик. С закрытым правым глазом он уставился в зеркало заднего обзора. Фонари машины метнулись поперек дороги. Ее несло прямо на ограждение. Фонари как бы взлетели вверх, донесся звук резкого удара, вспыхнуло пламя.

По спине Сейра текли струйки пота. Никто не ехал навстречу, никто не догонял сзади.

В голове у него мгновенно прояснилось. Помоги он пострадавшим, и все узнают, что авария произошла по его вине. Приедет полиция и, несмотря на дружбу с лейтенантом Хоганом, сразу выяснит, что он пьян. Хоган не сможет защитить его, будет слишком много свидетелей. И у него обязательно отберут права.

Сейр Вудлинг решительно нажал на педаль газа, и старичок «бьюик» пополз на холм, подальше от затихающих криков.

Глава 2

С закрытым правым глазом Сейр Вудлинг забрался на холм Кобба и, перейдя на четвертую передачу, по более пологому склону быстро спустился в город. На главной улице Рок-Сити он сбросил скорость и остановился у тротуара, примерно в квартале от бара Тимоти. Он наклонился вперед, чтобы вынуть ключ зажигания, и только тут понял, что его руки накрепко впились в руль, будто срослись с ним. С большим трудом ему удалось разжать пальцы.

Несмотря на бодрящий холодок октябрьской ночи, Сейр взмок от пота, пока добрался до бара. Он уже полностью протрезвел, а потрясение, вызванное происшедшей на его глазах аварией, вернуло ему нормальное зрение. Неуклюжей походкой, столь знакомой жителям Рок-Сити, волоча ноги, он подошел к бару, спустился по двум ступенькам, ведущим к двери, и вошел в зал. Лишь два человека, мужчина и женщина, сидели в одной из дальних кабинок. Тимоти, костлявый, лысый, всегда улыбающийся ирландец, протирал стаканы.

— Привет, ваша честь! — весело поздоровался он.

— Добрый вечер, Тимоти, — ответил Сейр и удивился естественности своего голоса.

— Вам как обычно? — спросил Тимоти.

Сейр покосился на кабинку.

— Да, сырой гамбургер и пакет молока. Но сначала, Тимоти, налей мне двойное виски со льдом.

— С удовольствием, ваша честь, — улыбнулся Тимоти.

Смогли они выбраться из кабины до того, как огонь добрался до них, гадал Сейр? Он вынул из кармана брюк грязный носовой платок и вытер шею и лицо.

— Жарковато у тебя, Тимоти, — сказал он, взяв стакан с виски.

— По мне нормально, — ответил ирландец.

— Может, у меня подскочило давление, — Сейру удалось хмыкнуть. — Город сегодня словно вымер.

— Почти все уехали на карнавал в Латроп, — пояснил Тимоти. — Они разыграли по лотерее пару автомобилей. Вчера и позавчера. Лучше б я закрыл бар и тоже поехал туда, — он кивнул в сторону сидящих в кабинке и, понизив голос, добавил: — За целый час два пива и пакетик хрустящей картошки.

— Будь любезен, повтори то же самое, Тимоти.

— Как вам будет угодно. Вы редко доставляете нам такую радость, судья.

— Не могу допустить, чтобы за весь вечер ты ничего не заработал. Добавь, пожалуйста, горькой настойки. Что-то у меня заболел живот.

Сейр только пригубил второй стакан, как с главной улицы донесся вой сирены. Мимо окон бара в сторону холма Кобба пронеслась патрульная машина. И тут же зазвонил телефон. Тимоти снял трубку.

— Да… где? Буду через десять минут, — он положил трубку и обернулся. — Извините, судья… и вы тоже, в кабинке. Должен закрыть бар. Я — третий запасной водитель машины «Скорой помощи», а двое первых уехали в Латроп на карнавал. На холме Кобба авария.

— Я там только что проезжал, — сказал Сейр, всматриваясь в стоящий перед ним стакан. — И ничего не заметил.

Тимоти позвал жену, чтобы та закрыла двери, не стал брать платы с посетителей, так как, по существу, выгонял их, выбежал на улицу и помчался к гаражу пожарной команды, где стояла машина «Скорой помощи».

Сейр допил виски, поклонился миссис Тимоти и вышел из бара.

В глазах у него уже не двоилось, если не считать воспоминания о двойных задних фонарях поперек дороги. Его рубашка еще не просохла от пота, но руки и ноги внезапно похолодели.

Сейру хотелось уехать отсюда, уехать домой, куда угодно. Но он не мог не последовать за Тимоти на холм Кобба. Иначе его поведение вызвало бы кривотолки. Тимоти вспомнил бы, что сказал ему об аварии. И он должен принять все меры, чтобы ни у кого не зародилось ни малейшего подозрения.

Все шестьдесят четыре прожитых года, казалось, навалились на Сейра, когда он садился в «бьюик». Мимо пронеслась машина «Скорой помощи», с включенной красной мигалкой на крыше, с ревущей сиреной. Сейр завел мотор, развернулся и медленно поехал следом.

С вершины холма он увидел зажженные фары полдюжины автомобилей, стоящих на обочине. Меж ними мерцала красная мигалка машины «Скорой помощи». Сейр остановил «бьюик» ярдах в тридцати. Разбитый автомобиль напоминал обгорелый скелет, кто-то неумело поливал его пеной из огнетушителя.

— Не останавливайтесь! — услышал Сейр чей-то крик. — Проезжайте!

К нему бежал Гейвигэн, молодой полицейский. Сейр неторопливо вылез из кабины.

— О, это вы, судья.

— Привет, Пит. Что случилось?

— Тяжелое дело, — Гейвигэн привык к авариям, но случившееся потрясло и его. — Четверо старшеклассников. Две пары. Трое сгорели в машине. Спастись они не могли. Одну девушку от удара вышвырнуло через лобовое стекло. Шарон Джейгер. Вы ее знаете, не так ли, судья?

Сейр облизал пересохшие губы.

— Да. Дочь Эда Джейгера. Она сильно ушиблась?

— Во всяком случае, не сгорела, — ответил Гейвигэн. — Сейчас без сознания. Доктор Паттон уже едет сюда.

Сейр оперся о столб дорожного ограждения.

— Этот костоправ! — буркнул он.

Его беспокоил какой-то неприятный едкий запах, природу которого он никак не мог определить.

Подбежал Тимоти. Белым, как мел, лицом он напоминал клоуна.

— Неужели мы не можем увезти ее, Пит? О господи, нельзя же оставлять ее там.

— Паттон должен подъехать с минуты на минуту, — ответил Гейвигэн. — Я говорил с ним по телефону. Он запретил прикасаться к ней.

Из-за поворота у подножия холма показались автомобильные фары, и вскоре, скрипнув тормозами, машина остановилась на другой стороне шоссе. Рыжеволосый мужчина в очках с золотой оправой, с черным чемоданчиком в руке бросился к Гейвигэну.

— Где они? — спросил доктор Дэвид Паттон.

— Трое превратились в пепел, — ответил полицейский. — А девушка вон там, на траве.

Доктор Паттон направился к обочине, но толстый живот Сейра Вудлинга преградил ему путь.

— Сукин ты сын! — тихо, чуть запинаясь, сказал Сейр.

Глаза Паттона превратились в щелочки.

— Паршивый ты сукин сын, — повторил судья.

Паттон повернулся к Гейвигэну. Его голос дрожал от ярости.

— Уберите этого пьяницу! — и пошел к неподвижному телу Шарон Джейгер.

— Спокойнее, судья, — пальцы Гейвигэна сомкнулись на руке Сейра. — Я представляю, что вы сейчас чувствуете, но вы не должны ему мешать.

— Неужели, Пит? Ты представляешь, что я чувствую? — прохрипел судья.

— Конечно, судья, конечно. Послушайте, вы пропустили несколько стаканчиков, да? А теперь посидите тут, в сторонке. Когда все уляжется, я попрошу кого-нибудь отвезти вас домой.

— Я доберусь сам, благодарю, Питер, — голос Сейра звучал ровнее, но тяжелое дыхание указывало на то, что он еще не успокоился.

— Я бы не хотел, чтобы вас задержали за управление автомобилем в пьяном виде, — ответил Гейвигэн. — Патрульные машины из Вудбриджа, Латропа и других городов ищут этого парня по всем дорогам. Люди нервничают. Возможно, вам не удастся легко отделаться, судья.

— Какого парня? — спросил Сейр.

— Того, что вынудил их свернуть с проезжей части.

— А откуда ты знаешь, что они врезались в ограждение по чьей-то вине?

— Когда я приехал, девушка была в сознании, — пояснил Гейвигэн. — Она сказала, что какая-то машина ехала прямо на них и свернула в самый последний момент. И даже не остановилась. Водитель смылся, оставив их умирать.

— Надо повесить этого мерзавца! — пробормотал Сейр.

— Для него это слишком легкая смерть, — проворчал Гейвигэн. — Присядьте, судья. Вас отвезут домой.

— Спасибо, спасибо, Питер.

Он опустился на рельс ограждения. В свете затухающих языков пламени Сейр видел доктора Паттона, склонившегося над Шарон Джейгер. Потом доктор дал знак Тимоти принести носилки. Девушку понесли к машине «Скорой помощи». Паттон шел рядом. Когда его спрашивали, выживет ли она, доктор лишь неопределенно пожимал плечами.

Сейр насупился, стараясь определить, откуда же взялся этот странный запах. И наконец понял, в чем дело. Пахло горевшим мясом. Сейр наклонился вперед. Его вырвало.

Глава 3

На холме Кобба Сейр Вудлинг второй раз стал причиной смерти. Почти тридцать пять лет он жил с тенью убитой им женщины. Бессонными ночами он слышал, как старуха кричит ему: «Убийца!» Крик доносился только до его ушей. В Рок-Сити тот случай не расценивали, как убийство. Лишь Элтон Грейвс придерживался иного мнения. Большинство же жалело Сейра. А старожилы даже прощали ему многолетнее пьянство.

— Так и не оправился от удара, увидев ее мертвой, — говорили они.

Сейр больше не женился, подтвердив в глазах публики свою преданность Френсис.

Он не любил ее. Ненавидел. И поэтому его не оставляло чувство вины. А теперь к этому добавились вид задних фонарей автомобиля, метнувшихся поперек дороги, девичий вскрик, запах сгоревшей плоти.

Семьи Вудлингов и Сейров жили в Рок-Сити еще в 1740 году, когда он получил статус города. Томас Вудлинг во время войны за независимость был адвокатом, членом первой законодательной ассамблеи штата. Потомки Томаса пошли по его стопам. Один из Вудлингов стал губернатором, другой — конгрессменом, третий — членом Верховного суда. Отец Сейра, Винсент Вудлинг, также адвокат, остался в маленьком, но процветающем городке. Он улаживал различные юридические проблемы богачей, консультировал корпорации. А вскоре женился на Эмили Сейр, дочери богатого лесопромышленника. В нравственном ли отношении, социальном или финансовом — это была образцовая семья.

Эмили Вудлинг родила только одного ребенка. Сейр стал последним в длинной череде Вудлингов, и многое зависело от его будущего, его женитьбы, его потомков. Не хотелось и думать, что род Вудлингов перестанет существовать.

Сейр, родившийся в 1896 году, рос красивым мальчиком. Им гордился отец, восхищалась мать. Со временем и сам Сейр стал смотреть на себя ее глазами.

Сейр еще учился не дуть в штаны, а родители уже предопределили его жизнь на долгие годы. Академия Рок-Сити, колледж в столице штата, юридический факультет Колумбийского университета. А затем работа в конторе отца, над которой к тому времени появится новая вывеска «Винсент Вудлинг и сын».

Если не считать перерыва, вызванного первой мировой войной, с которой Сейр вернулся молодым капитаном пехоты и без единой царапины, все шло согласно плану. В Академии Рок-Сити Сейр был капитаном футбольной команды, в колледже его имя упоминали среди лучших полузащитников студенческого чемпионата. Колледж он окончил вполне пристойно, его называли первым красавцем курса и пророчили блестящее будущее. Ростом шесть футов два дюйма, подтянутый, широкоплечий, с хорошими манерами, короче, мамаши самых знатных невест Рок-Сити не могли и мечтать о лучшем женихе.

Благодаря заботам отца, Сейр никогда не испытывал недостатка в деньгах, кое-что тайком перепадало ему и от Эмили. Нельзя сказать, что Винсент баловал сына, но хотел, чтобы никто и никогда не принимал отпрыска Вудлингов за бедняка. Дети богачей учились и в колледже, и в Колумбийском университете. Винсент старался, чтобы его сын не уступал им ни в чем.

Роскошную жизнь Сейр воспринимал с добродушной улыбкой. Он никогда не задирал носа, ни с кем не ссорился, и многие помнили его щедрость и сочувствие по отношению к менее удачливым.

Сейр неплохо учился и на юридическом факультете. Не отличаясь особым прилежанием, он обладал гибким умом, четко излагал свои мысли и хорошо запоминал прочитанное. Поэтому экзаменов он не боялся, хотя потом быстро все забывал. Приезжая домой на каникулы, Сейр обычно слышал от отца два вопроса: «Учишься нормально?» и «Тебе что-нибудь нужно?» Эмили Вудлинг грезила о том, каково быть женой такого красавчика, как ее сын.

До второго курса университета у Сейра не было секретов от родителей, и они думали, что у него открытая душа. Причина, однако, заключалась в том, что скрывать было нечего, во всяком случае, до встречи с Люси Тэннер.

В 1920 году вошли в моду ночные клубы. Сейр еще в армии узнал, что такое вино, и даже его отец, придерживающийся самых строгих правил, не одобрял «сухого закона». В Рок-Сити не считали зазорным пропустить рюмку-другую, не говоря уже о Нью-Йорке. Правда, спиртное стоило очень дорого, но щедрая помощь родителей позволяла Сейру посещать самые роскошные заведения.

Однако Сейр мог бы удивить старика Винсента, поделившись с ним своей, пожалуй, единственной тайной. В двадцать четыре года, два из которых он провел на военной службе за океаном, Сейр Вудлинг еще ни разу, как бы выразился его отец, «не познал женщину». Не раз у него возникала возможность исправить это упущение, но в самый критический момент ближайшее будущее представлялось ему несколько комичным и даже пошлым. Последнее исходило от Эмили, его матери. Время от времени она поучала Сейра, говоря, что он будет стократ вознагражден счастливой полнокровной жизнью, если устоит перед искушением и, следовательно, придет «чистым душой и телом» к женщине, которую полюбит и захочет назвать своей женой. К тому же он хорошо запомнил армейские лекции по гигиене, предупреждавшие о широком распространении венерических заболеваний. Смущали его и разговоры отца. Винсент Вудлинг утверждал, что запас семенной жидкости ограничен, и, растратив его в разгульной жизни, можно остаться без наследника.

Главное же заключалось в том, что все эти годы Сейр прожил без малейших потрясений и кровь ни разу не заиграла в его жилах. Современные психоаналитики, возможно, нашли бы причину в его взаимоотношениях с матерью, но ни она, ни Сейр не имели об этом ни малейшего представления, да и не было в те времена психоаналитиков, которые могли бы запугать их до смерти. И для простоты скажем, что Сейр не испытал естественного влечения мужчины к женщине.

А потом он встретил Люси Тэннер, и с треском лопнула пуповина, о существовании которой он даже не подозревал.

Пышная рыжеволосая Люси работала в ночном клубе, хозяйка которого, по существу, была содержательницей публичного дома — «мадам», а Люси Тэннер — одной из ее «девочек».

В тот вечер Сейр с двумя сокурсниками собирался на эстрадный концерт. Давно забылось, почему его друзьям в самый последний момент пришлось изменить свои планы. Каким-то образом у Сейра оказался пригласительный билет в «Джоллити-клаб», самое популярное из ночных увеселительных заведений Бродвея и слишком дорогое для большинства студентов. Но не для Сейра. Предоставленный самому себе, он решил посетить это изысканное логово беззакония.

«Джоллити-клаб» показался Сейру более роскошным, чем другие клубы. Кругом красный бархат, громкая музыка, что указывало на хорошие отношения с полицией, и двойные цены.

Официант, подозрительно косясь на Сейра, отвел его к маленькому угловому столику. Цены «Джоллити» были не по карману многим молодым людям. Сейр заказал коктейль и положил на стол двадцатидолларовый банкнот. Официант сразу успокоился.

Тут же к столу Сейра подошла Люси Тэннер. Она лишь выполняла порученную работу — выкачать из посетителя как можно больше.

— Привет, Одинокий, — сказала она.

Сейр поднял голову. Ее фигура приковывала взгляд, а вырез вечернего платья открывал гораздо больше, чем могли позволить себе самые решительные женщины Рок-Сити. Несмотря на улыбку, светло-голубые глаза Люси оставались холодными, а в голосе слышалась горькая насмешка.

— Мне будет приятно, если вы позволите предложить вам что-нибудь выпить, — ответил Сейр.

— Если ты этого не сделаешь, — с той же насмешкой продолжала Люси, — я уйду. Мне платят за то, чтобы я уговаривала таких, как ты, угощать меня.

Сейру понравилась откровенность Люси. Он не догадывался, что она лишь выполняла указания Мардж, хозяйки клуба. «Можете развлекаться как угодно, — поучала она, — но только с пользой для заведения». И «девочки» не скрывали, что их главная задача — облегчить кошельки посетителей клуба.

Люси села за столик Сейра. Впервые в жизни он почувствовал сухость во рту, чуть быстрее забилось сердце… лишь от одного взгляда на женщину.

— Меня зовут Сейр Вудлинг, — представился он. В ночных клубах, подобных «Джоллити», посетители обычно называли себя вымышленными именами. Сейр даже не подумал об этом.

Люси подозвала официанта. Тот принес бледно-розовый напиток. Если б Люси спросили, она бы ответила, что заказала сливовую настойку. На самом деле ей принесли гранатовый сироп с водой, по два доллара за бокал!

— Попробую отгадать, кто ты такой, — сказала Люси. — Студент, получивший из дома нежданный перевод, — она взглянула на двадцатидолларовый банкнот. — Хватит нам на пять бокалов каждому.

— Учусь в Колумбийском университете, — пояснил Сейр. — На юриста. И это не последние мои деньги, — он похлопал по бумажнику во внутреннем кармане пиджака.

— О, о, — улыбнулась Люси, — да ты у нас кутила!

Прежде чем Сейр успел ответить, какой-то мужчина лет пятидесяти, очень пьяный, наклонился над столом, не отрывая от Люси веселых, налитых кровью глаз.

— Я надеялся, что увижу тебя, крошка, — проворковал он. — Я договорюсь с Мардж, хорошо?

Люси пожала плечами.

Мужчина похлопал ее по руке и нетвердой походкой отправился на поиски Мардж.

— Счастливо оставаться, Одинокий, — Люси встала. — Мистер Смит, должна сказать тебе, здесь не меньше сорока мистеров Смитов, сегодня позаботится обо мне.

Сейр облизал губы.

— А не могли бы мы пойти куда-нибудь вдвоем?

Холодные голубые глаза пристально смотрели на Сейра.

— Боюсь, для тебя это будет дороговато, Одинокий. Чтобы я пошла с тобой, в потную ладошку Мардж надо положить сотню зелененьких.

— Я должен отдать их вам или ей? — спросил Сейр.

С профессиональной точки зрения Люси вполне устраивала такая замена. В мистере Смите не было ничего привлекательного. Она взяла деньги и исчезла. Пять минут спустя они стояли на тротуаре у дверей «Джоллити».

— Полагаю, мы не можем пойти в твое общежитие, — сухо заметила Люси.

— Ваше появление там произвело бы неизгладимое впечатление, — ответил Сейр.

— Тогда поедем ко мне.

Сейр подозвал такси. Сел рядом с Люси. Она сказала шоферу адрес и откинулась на сиденье. Сейр робко коснулся ее руки.

Он все еще не знал имени своей спутницы.

Дальнейшее происходило по заведенному распорядку. Когда они поднялись к Люси, она спросила, не хочет ли Сейр чего-нибудь выпить. Тот согласно кивнул. Она напомнила, что по правилам «Джоллити» ему придется заплатить за целую бутылку. Сейр не возражал.

Ей потребовалось довольно много времени на приготовление напитков, но когда она вернулась, под почти прозрачным пеньюаром не было ничего, кроме ее тела.

Они выпили. Сейр рассказывал о Рок-Сити и его жителях. Люси смотрела на него с все возрастающим изумлением. Если не считать легкого прикосновения в такси, он ничем не проявил своих желаний. Наконец она не выдержала.

— Что ты все смотришь на меня? Ты хочешь, чтобы я сняла все остальное или что?

Когда Сейр ответил, его голос немного дрожал.

— Я не так наивен, как вам может показаться. Я знаю, в чем заключается ваша работа, и что вы готовы сделать за сто долларов. Мне трудно объяснить вам, Люси, но… в общем, мне этого не надо. Мы обнимем друг друга, но лишь когда вы захотите этого так же, как и я. Я согласен ждать. Но, разумеется, я не собираюсь отказываться от встреч с вами. Не могли бы мы… не могли бы мы вместе пообедать и провести вдвоем завтрашний вечер?

Она смотрела на него, как на идиота.

— Это будет стоить тебе еще сотню, — внезапно осипшим голосом ответила Люси.

— Об этом можете не беспокоиться, — кивнул Сейр.

Вот так Сейр Вудлинг влюбился в женщину, продающую любовь. Три недели они встречались каждый день. Сейру это обошлось в сумму, на которую другие живут целый год. И ни разу он не прикоснулся к Люси.

А однажды вечером эта холодная падшая женщина, разрыдавшись, бросилась в объятья Сейра. Она не смогла устоять перед слабеньким, едва мерцающим огоньком надежды на возвращение с самого дна. И на рассвете Сейр, захваченный бушующими в нем чувствами, нежно прижал к себе Люси Тэннер и попросил ее стать его женой.

Он понимал, какие препятствия встанут на его пути. Отец и мать воспримут его выбор в штыки. Отец может лишить его финансовой помощи. Возможно, ему придется уехать из Рок-Сити. Но его не пугали никакие трудности. Первый и единственный раз в жизни Сейр решился на доброе дело. Он заботился не только о собственном благополучии, но, в большей степени, о счастье Люси.

В то утро и Люси немного любила Сейра, потому что он протянул руку, чтобы вернуть ее в мир живых людей, о чем она уже и не мечтала.

В общежитие Сейр вернулся к завтраку. Его ждали несколько записок с просьбой позвонить в Рок-Сити и телеграмма:

«ПРИЕЗЖАЙ НЕМЕДЛЕННО. МАМА ТЯЖЕЛО БОЛЬНА. ОТЕЦ».

— Болезнь Эмили непонятна и загадочна, — говорил Винсент сыну по пути от станции до большого дома на улице Вязов. — Она заболела внезапно и теперь лежит при смерти. Доктор Уотерс считает, что ей не хочется жить. Если б мы могли хоть чем-нибудь поддержать ее!

Проезжая по Рок-Сити, Сейр заметил, что город кажется ему не таким близким, как всегда. Раньше, возвращаясь из столицы штата или из Нью-Йорка, он ощущал, что является плоть от плоти этого города. Тут жили друзья, соседи, семьи, многие поколения которых росли бок о бок. Проходя по улице, он вряд ли насчитал бы десяток незнакомых лиц. От станции до дома человек пятьдесят приветственно махнули бы ему рукой. Он приезжал домой.

Но сегодня Сейр видел все в ином свете. Мир стал не таким, как раньше. Рок-Сити казался враждебным, и он знал, в чем причина такой перемены. Приветственные улыбки уступят место неодобрительному покачиванию головой, как только в городе узнают о Люси Тэннер. Общественное мнение Рок-Сити никогда не примирится с Люси.

Эмили лежала на большой кровати с пологом, бледная, хрупкая, почти прозрачная. Появление сына она встретила слабой улыбкой.

Последующая сцена могла бы украсить любой роман девятнадцатого века. Сейр сидел на постели матери, держа ее за руку. Голова Сейра шла кругом. Слова Эмили с трудом доходили до него.

— Единственное, о чем я мечтала, о чем молилась, Сейр… увидеть твою свадьбу, начало твоей семейной жизни, — голос Эмили не оставлял сомнений в том, что она уже приготовилась к встрече с создателем. Сейр не сразу понял, чего от него добиваются. Лишь когда Эмили забылась в полусне и они с отцом спустились вниз, Винсент внес полную ясность.

— Как тебе хорошо известно, твоя мать и я всегда надеялись, что придет день, когда ты и Френсис Эндрюс станете мужем и женой. Я знаю, что до ухаживаний дело еще не дошло, но вы дружите с детства, нравитесь друг другу, наши семьи также связывают добрые отношения. Я уверен, что ваше бракосочетание возродит в Эмили желание жить.

Сейр пробормотал, что это невозможно. Он должен закончить учебу.

— Ты можешь перевестись из Колумбийского университета в университет нашего штата. И каждый день ездить на занятия из дому, — голос Винсента дрогнул. — Я чувствую, что этим ты спасешь Эмили.

Сейр не нашел в себе сил объясниться с отцом начистоту. Он не мог сказать, что влюблен в профессиональную проститутку, что сделал ей предложение и она согласилась выйти за него замуж. Он мог бы сказать об этом, если б Винсент приехал в Нью-Йорк. Но в Рок-Сити, на улице Вязов, рядом с умирающей матерью, такое казалось немыслимым.

Сейр повидался с доктором Уотерсом, который со всей серьезностью заверил его, что свадьба может вдохнуть в Эмили новую жизнь.

Мнение Френсис Эндрюс никого не интересовало. Сейр решил, что сможет выпутаться из брачных уз после того, как мать выздоровеет… или не выздоровеет. Тогда он преспокойно разведется. Сейр согласился жениться на Френсис, и буквально через час невеста и ее отец появились в доме на улице Вязов. Сейру даже не пришлось ехать к ней. Она приехала сама. И покорно кивнула.

Специальное разрешение они могли получить не раньше чем через двадцать четыре часа после подачи заявления. Доктор Уотерс обещал, что Эмили доживет до следующего дня. Сейр сказал отцу, что ему необходимо лететь в Нью-Йорк, чтобы уладить кое-какие дела.

В ночь перед бракосочетанием с Френсис Эндрюс он рыдал рядом с Люси Тэннер, превратившейся в айсберг от сознания того, что она теряет не столько Сейра, сколько свободу.

На следующий день Сейр и Френсис Эндрюс соединились в браке. Если б не болезнь матери, Сейр никогда бы не обратил внимания на эту скромную миловидную девушку.

Учитывая слабое здоровье Эмили, в свадебное путешествие молодые не поехали. Поселились они в доме Вудлингов на улице Вязов, с умирающей Эмили и Винсентом, необычайно довольным собой.

Состояние Эмили чудесным образом изменилось к лучшему. Не прошло и недели после бракосочетания, как она вновь была на ногах.

Сейр жил, как в тумане, не замечая никаких несообразностей. Однажды вечером он пошел в клуб «Рок-Сити», чтобы спокойно напиться. Оказалось, что не ему одному пришла в голову такая счастливая мысль. Молодой человек по имени Элтон Грейвс, бывший кавалер Френсис, уже успел нализаться до чертиков. И потерял всякое благоразумие.

— Здорово, простачок, — приветствовал он Сейра. — Я никогда не был о тебе высокого мнения, Вудлинг, но не ожидал, что тебе смогут продать «Бруклинский мост».

Сейр добродушно улыбнулся.

— Продать что? — переспросил он.

— Эх, дружище! — воскликнул мистер Грейвс. — Неужели ты думаешь, что Френсис пошла за тебя по доброй воле?

— По-моему, да, — ответил Сейр. — Напрасно ты петушишься.

— Ты всегда покупаешь своих женщин? — спросил мистер Грейвс. Он понятия не имел, что означает этот вопрос для Сейра.

— Мне кажется, будет лучше, если ты заткнешься, — прорычал Сейр.

— Ты хочешь сказать, что действительно попался на уловку своего старика? — не унимался Грейвс. — Мой отец посоветовал ему нанять частного детектива после того, как увидел тебя в Нью-Йорке с той потаскушкой.

— Детектива?

— Конечно. Он следил за тобой, а потом выложил Винсенту всю правду, — Грейвс расхохотался. — Неужели ты думаешь, что твоя мамаша и вправду заболела? А Френсис вышла за тебя только потому, что хотела спасти своего отца.

Сейр оперся о стойку бара, все поплыло у него перед глазами.

— Ее отца?

— Банкротство! Бесчестие! Твой старик согласился вытащить его из долговой ямы при условии, что тот отдаст тебе Френсис. Ты же заметил, как быстро поправилась твоя мамаша, не так ли? Эх ты, простачок.

Сейр швырнул в мистера Грейвса кувшин для воды. Ему наложили одиннадцать швов, а Винсент заплатил круглую сумму, чтобы замять скандал и не доводить дело до суда.

Сейр вернулся домой совершенно трезвый, дрожа от холодной ярости, и прямиком направился к Френсис. Она сидела перед туалетным столиком, готовясь ко сну. Сейр смотрел на ее отражение в зеркале.

— Ты вышла за меня замуж, чтобы спасти отца от банкротства? — спросил он.

Френсис опустила глаза. Воспитанная девушка, она во всем подчинялась родителям, но ее мучила совесть.

— Я буду тебе хорошей женой, Сейр, можешь не сомневаться. Прошу тебя, дай мне немного времени.

— Значит, это правда?

Френсис медленно кивнула.

— Узнав, что ты хочешь жениться на мне, я почувствовала, что смогу дать тебе счастье. Я уверена, все будет хорошо. Вот увидишь.

Сейр глубоко вздохнул.

— Я ничего от тебя не хотел, — процедил он. — И теперь ты мне не нужна.

До самой смерти жены Сейр не переступал порога ее спальни. Френсис умерла четыре года спустя. Внешне их отношения оставались в рамках приличий, внутри была пустота.

Винсент Вудлинг скончался от инсульта на первом году этого мрачного фарса. Френсис, должно быть, думала о том, чтобы покинуть Сейра, развестись с ним, пока не узнала, что векселя отца находятся у Винсента. Они приковали ее к Сейру. Старые Вудлинги не хотели и слышать о разводе. После смерти Винсента векселя перешли к Эмили.

Сейр хотел было развестись. Но роскошь дома на улице Вязов и хорошая должность, полученная благодаря связям отца, быстро подавили это не слишком сильное желание.

Так они и жили, Сейр и Френсис, под тенью Эмили. Презираемая сыном, ненавидимая загнанной в клетку невесткой, она по-прежнему оставалась главой семьи.

Как-то вечером, возвращаясь с работы, Сейр увидел на стенде около аптеки большую афишу. В ней сообщалось, что гастролирующая труппа даст в местном театре три постановки. Пьеса «Секрет лорда Торрингтона» имела «шумный успех в Лондоне». Главную роль исполняла звезда Бродвея и многих фильмов. ЛЮСИ ТЭННЕР.

Сейр застыл, глядя на афишу, внезапно во рту у него пересохло, вновь, как прежде, учащенно забилось сердце. Люси! Здесь, в Рок-Сити. Люси! Люси!

Сейр пошел домой. В холле ему встретилась миссис Бронсон, их горничная и кухарка.

— Ужин через десять минут, — объявила она.

— Я не буду ужинать дома, — ответил Сейр.

Миссис Бронсон поджала губы. В такой семье слуги не могли не брать чью-то сторону. Миссис Бронсон симпатизировала Френсис.

Сейр отвернулся от кухарки и оказался лицом к лицу с женой. Френсис, высокая, стройная, стояла в дверях библиотеки. Как повелось, к шести вечера она выпивала не меньше четырех «мартини».

— Ты не останешься на ужин? — спросила она.

— Нет.

— Я не хочу, чтобы ты уходил!

— У меня деловое свидание, — привычно солгал Сейр.

— Знаю я, что это за свидание! Афиши расклеены по всему городу. Ты идешь к ней!

Брови Сейра удивленно поползли вверх. Он не рассказывал Френсис о Люси. Не потому, что щадил нервы жены. Он хотел, чтобы память о Люси принадлежала только ему. Кто мог ей сказать? Эмили, чтобы еще раз уколоть ее? Или мистер Элтон Грейвс?

— Не говори глупостей.

Френсис быстро подошла к нему, ее пальцы сжали руки Сейра.

— Я ни о чем не просила тебя с той… с того вечера. Не делай этого, Сейр! Не превращай меня в посмешище! Мне наплевать, как ты относишься ко мне дома, Сейр, но, кроме положения в обществе, у меня ничего не осталось в этом ужасном мире!

— Жаль, что твои друзья не видели тебя после нескольких «мартини».

Френсис упала на колени, обхватив его ноги.

— Пожалуйста, Сейр! Умоляю тебя! Не ходи к ней… Только не здесь, не в Рок-Сити.

— Извини, — Сейр оторвал от себя ее руки.

— Прошу тебя! — прокричала вслед Френсис.

Выходя из дома, он с треском захлопнул дверь.

Пьеса «Секрет лорда Торрингтона» не выдерживала никакой критики, да и актеры играли ужасно. Несмотря на заверения афиш, мисс Люси Тэннер наверняка не выступала на Бродвее и не снималась в Голливуде. От Сейра потребовалась немалая сила воли, чтобы досидеть до конца. Только ли от недостатка мастерства Люси казалась такой холодной и бесчувственной? И… неужели она могла так состариться всего за четыре года?

Сейр подождал, пока разойдутся недовольные зрители, и прошел за кулисы. Его пропустили без звука. В Рок-Сити Сейра уважали.

— Довольно паршивая постановка, мистер Вудлинг, — сказал привратник.

Сейр протянул ему сигару, но ничего не ответил. Дорогу он нашел без труда. Еще школьником он участвовал в любительских спектаклях. Подойдя к двери, он постучал. Голос Люси, грубый и нетерпеливый, предложил ему войти.

Люси повернулась к нему. Она еще не успела стереть с лица кольдкрем, которым удаляла грим. Сидела она в грязном халате, Сейра поразила блеклость ее кожи. Ему показалось, что она не узнала его, но тут же на губах Люси появилась горькая улыбка.

— Уж не Одинокий ли пожаловал ко мне? — сказала она.

— Привет, Люси.

Она стерла с лица остатки кольдкрема.

— Ты видел спектакль?

— Да.

Она засмеялась.

— Наверное, зрители восприняли этот вечер, как наказание. Я — паршивая актриса, не так ли?

— Это не имеет значения.

— Для меня это важно!

— Я подумал, что мы могли бы провести этот вечер вместе.

Холодные глаза Люси оценивающе оглядели Сейра.

— Теперь я примадонна, и вечер обойдется тебе дороже, чем в первый раз. Как насчет двухсот долларов?

Сейр чуть не согнулся пополам от острой боли в животе. Ледяной пот выступил у него на лбу.

— Я… боюсь, для меня это дороговато.

Люси расхохоталась.

— Ну, я рад нашей новой встрече и… удачи тебе.

Пошатываясь, он вышел на улицу. Клуб «Рок-Сити» находился лишь в квартале от театра. В своем шкафчике Сейр держал там пару галлонов контрабандного джина. Забрав джин, он вернулся к театру, где стоял его автомобиль. И поехал за город. Боль в животе усиливалась с каждой минутой.

Ради Люси он хотел пожертвовать всем на свете, и вот оказывается, что она ему не нужна. Будто он выпрыгнул из самолета, дернул за кольцо парашюта, а тот не раскрылся.

Когда огни последних домов скрылись из виду, Сейр съехал с шоссе и принялся за джин.

Он вернулся в «Рок-Сити», когда на востоке затеплилась заря, промерзнув до костей. С похмелья раскалывалась голова. Он выпил не меньше полгаллона. Но остался совершенно трезвым, если не считать бьющего в виски парового молота.

Около дома на улице Вязов стоял какой-то автомобиль. В окнах первого этажа и в спальне матери горел свет. Он узнал машину доктора Уотерса. Наконец-то, подумал Сейр, его мать действительно заболела.

Он вошел в холл. Миссис Бронсон сидела на нижней ступеньке широкой лестницы и плакала, уткнувшись в фартук. При виде Сейра слезы высохли, будто в глазах миссис Бронсон закрылся кран. Она встала.

— Убийца! — вырвался из нее яростный шепот.

Ничего не понимая, Сейр молча смотрел на нее. Из библиотеки появился доктор Уотерс. Галстук его съехал набок, в руке он держал стакан.

— Где тебя носило, Сейр? — спросил доктор.

— Ездил за город.

— Я позволил себе налить виски из твоих запасов, Сейр, — смутившись, добавил Уотерс.

— И правильно сделали. Что случилось? Неужели мать…

— С ней все в порядке. К сожалению, должен сказать тебе, что Френсис, по всей видимости, приняла большую дозу снотворного. Я приехал, как только мне позвонили, но уже ничем не смог ей помочь. Мне очень жаль.

— Убийца! — во всю мощь выкрикнула миссис Бронсон.

— Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, миссис Бронсон, — повернулся к ней доктор Уотерс. — К чему такие слова.

Глава 4

Молодой патрульный Гейвигэн, что усадил Сейра на рельс ограждения неподалеку от сгоревшего автомобиля, родился гораздо позже той ночи 1924 года, когда Френсис Вудлинг нашла выход из окружавшего ее ада. Но он знал, что Сейр овдовел много лет назад, что миссис Вудлинг трагически ушла из жизни. Кто-то сказал Гейвигэну, что она была алкоголичкой.

Для Гейвигэна Вудлинг представлялся незаурядной личностью. После смерти матери в середине тридцатых годов он жил один в старом доме на улице Вязов. Он был преуспевающим адвокатом и в конце концов стал судьей. Когда Гейвиген учился в школе, по городу ходили слухи о безумных ставках игроков в покер, собиравшихся в доме Сейра. В Рок-Сити судья Вудлинг пользовался большим влиянием, и из-за давней трагедии ему прощались многие выходки. Он пил больше, чем следовало, но приходил на работу трезвый как стеклышко. Оставшееся от отца наследство в значительной мере пошло прахом, когда в 1929 году лопнула Нью-Йоркская биржа. Однако адвокатская практика позволяла ему содержать дом и не отказывать себе в маленьких радостях. Он постоянно вносил деньги в различные благотворительные фонды. Особенно его интересовала спортивная программа для мальчиков. И все же Гейвигэну с трудом верилось, что старый джентльмен с толстым животом когда-то считался чуть ли не лучшим полузащитником студенческого футбола. Вот, говорил себе Гейвигэн, к чему приводит злоупотребление спиртным.

Небо разверзлось над головой судьи Вудлинга пять лет назад, когда Гейвигэн только поступил в полицию. Джошуа Винтерс, самый богатый человек Рок-Сити, назначил его попечителем своего наследства. В завещании Джошуа разделил принадлежащие ему миллионы совсем не так, как это сделало бы большинство его сограждан. Из родственников у него оставалась только Аннабелль Винтерс, дочь его единственного сына, с которым он порвал всякие отношения задолго до ее рождения. Когда за два или три года до начала второй мировой войны сын Джошуа и его жена погибли в авиационной катастрофе, Аннабелль едва исполнилось девять лет. Дедушка Винтерс еще ни разу не видел внучку. Тут, однако, старик слегка оттаял, вероятно, под давлением общественного мнения, и взял Аннабелль к себе. Позаботился о том, чтобы она получила лучшее образование. Но люди говорили, что ей так и не удалось преодолеть барьер, который Джошуа возвел перед сыном и всем, связанным с ним.

В двадцать два года Аннабелль влюбилась. Но не вышла замуж, потому что ее жениха отправили в Корею. Назад он уже не вернулся. И Аннабелль, высокая, красивая девушка, решила стать учительницей.

По завещанию Джошуа оставил Аннабелль сто тысяч долларов с разрешением пользоваться лишь процентами с основного капитала. Остальные деньги он отписал больнице Рок-Сити, оговорив, что они будут выдаваться по частям, через определенные промежутки времени.

В один из таких дней, указанных в завещании, возникла неожиданная помеха. Судья Вудлинг, доверенное лицо покойного, не смог передать больнице означенную сумму. Деньги, сказал он, вложены в акции, продавать которые в настоящий момент нецелесообразно.

Последовало расследование, проведенное по настоянию доктора Дэвида Паттона, члена административного совета больницы, и Аннабелль Винтерс. После смерти Джошуа ее избрали почетным председателем Фонда Джошуа Винтерса. От такого известия старик мог бы перевернуться в гробу. Гейвигэн не слишком пристально следил за расследованием, но после показаний Аннабелль и доктора Паттона Сейр Вудлинг оказался в трудном положении.

Видимо, окружной прокурор не нашел достаточных оснований для возбуждения уголовного дела, но губернатор снял Вудлинга с должности судьи, а коллегия адвокатов лишила его права заниматься адвокатской практикой.

Последующие пять лет Сейр детально объяснял всем и вся, что он невиновен в приписываемых ему проступках. Некоторые считали, что он обманом воспользовался чужими деньгами. Другие думали, что он просто оказался плохим финансистом. Для первых наказание представлялось смехотворно легким. Вторые жалели Сейра, похохатывали над его пьяными шутками, с грустью наблюдая, как приходит в упадок когда-то элегантный дом на улице Вязов, превращаясь в лачугу, будто сошедшую с карикатур Чарльза Адамса.

Некоторые молодые члены клуба «Рок-Сити» забавлялись с Сейром, как жестокие дети мучают раненое животное. Как бы невзначай в разговоре упоминались Аннабелль Винтерс или Дейв Паттон, и Сейр, как по команде, начинал изрыгать проклятия и угрозы отомстить. Ему покупали двойное виски. Чуть позже он уже всматривался в свое отражение в зеркале, закрыв один глаз, как чудовищная горгулья.

А потом Сейр уходил из клуба, залезал в старый «бьюик» и через холм Кобба ехал в бар Тимоти.

Рок-Сити спал, не подозревая о трагедии на холме Кобба. Жизнь в городке текла очень ровно, без нервного напряжения, свойственного гигантам вроде Нью-Йорка или Чикаго. Местные предприятия конкурировали с внешним миром, но не между собой. Возникали мелкие ссоры, как между Сейром и доктором Паттоном, велась борьба за небольшие привилегии: президентство в клубе ротарианцев, женском клубе, место в законодательном собрании штата. И в Рок-Сити жили богатые и бедные, но различие банковских счетов не мешало бедным обращаться к богатым по имени, и наоборот.

Во время войны за освобождение англичане сожгли Рок-Сити, но соседи помогли его жителям отстроить город. В 1955 году Рок-Сити сильно пострадал от ураганов, пронесшихся над Новой Англией, но соседи и друзья вновь восстановили разрушенное. Это был милый, спокойный, уютный городок, с неспешной жизнью, не слишком требовательный, со своими чудаками, поступки которых воспринимались как забавы несмышленых детей.

Рок-Сити спал, с чистой совестью, уверенный в безоблачном будущем, умиротворенный. И одновременно крупица его будущего гибла в белых горячих языках пламени, причиной которых стала пьяная небрежность одного из заботливо лелеемых городских чудаков.

Никто не смог отвезти Сейра домой. Поднявшись с рельса, он уже не решился сесть за руль. Гейвигэн предложил Сейру поехать с ним в полицейский участок. Он сказал, что отвезет старика на улицу Вязов после доклада лейтенанту Хогану.

Они с трудом нашли свободное место на стоянке у полицейского участка. Несмотря на поздний час, там собралась целая толпа. Двое мужчин, с сигаретами в руках, остановили Гейвигэна у дверей.

— Есть новости, Пит?

Гейвигэн покачал головой.

— Я не уезжал с места аварии. Новости могут быть только у лейтенанта.

Один из мужчин отбросил сигарету.

— Мой сын поехал на карнавал в Латроп, — сдавленным голосом проговорил он. — До сих пор не появился дома. Кто там был, Пит?

— Сгорела машина Эда Джейгера, — ответил Гейвигэн. — В живых осталась только его дочь.

— Что она говорит?

— Практически ничего. Кто-то вырулил на их полосу движения. Им пришлось свернуть, чтобы не столкнуться. А тот даже не остановился.

— Мерзавец! Проклятый мерзавец! — прорычал мужчина.

Сейр, казалось, пробудился от глубокого сна.

— Он должен радоваться, если его просто повесят, — пробормотал он.

— Хотел бы я добраться до него.

— Это все, что сказала Шарон. И еще, в машине их было четверо, — добавил Гейвигэн. — А теперь мне пора к лейтенанту.

В полицейском участке Сейра любили. Когда-то он заботился о том, чтобы местные ребятишки не испытывали недостатка в спортивном снаряжении. Лейтенант Пат Хоган был лучшим защитником в футбольной команде, которую Сейр тренировал двадцать лет назад.

Сейр и Гейвигэн прошли через комнату дежурного, где десять или двенадцать мужчин и женщин, хорошо знакомых Сейру, озабоченно ждали новостей.

Хоган, мрачнее тучи, разговаривал по телефону в своем кабинете.

— Мы не знаем, миссис Калберсон… Пока нам ничего не известно… Да… Конечно… Скоро мы все выясним… Если мы что-то услышим, плохое или хорошее, я сразу же позвоню вам.

Он положил трубку и, подняв голову, посмотрел на вошедших Сейра и Гейвигэна.

— Добрый вечер, судья, — сказал он. — Какой-то кошмар, — его кулак с силой опустился на стол. — Больше тридцати семей не знают, где находятся их дети. И тревожатся, не оказался ли кто-то из них в… ну, вы меня понимаете.

За соседним столом сидел сержант Джордж Телицки — темноволосый красавец лет тридцати, с резкими чертами лица, родившийся и выросший в Рок-Сити. В школе он не раз выигрывал спортивные соревнования, а от взгляда его черных глаз и сейчас трепетало не одно женское сердечко. Но чувствовались в Телицки какая-то надменность и жестокость, отчего в городе его не любили. Быть может, поэтому жители Рок-Сити предпочитали обращаться со своими жалобами к лейтенанту Хогану, а большинство самых неприятных дел перепадало Телицки.

— Когда я был ребенком, — сказал Телицки, не отрывая взгляда от лежащих перед ним бумаг, — я приходил домой вовремя. Иначе папаша задал бы мне хорошую трепку.

Сейр достал сигару из нагрудного кармана и отрезал кончик золотыми ножничками, подаренными ему родителями на окончание колледжа.

— Вы так и не узнали, кто был в машине? — спросил он.

— Эд Джейгер сказал, что его дочь поехала с Паулем Теллером. Его пока не нашли. Мы думаем, что он сидел за рулем. Ну и дела!

— А как насчет машины, выехавшей навстречу? — спросил Гейвигэн.

— Пока ничего, — ответил лейтенант.

— Девушка сказала, что кто-то выехал на их полосу движения и слишком поздно свернул назад, — заметил Гейвигэн. — Естественно, она видела только фары.

Сейр поднес к сигаре зажженную спичку.

— А как вы найдете его? — спросил он. — Машины же не столкнулись.

— Этого мы пока не знаем, — возразил Хоган.

— Все произошло очень быстро, — добавил Гейвигэн. — Да и девушка едва могла говорить.

— Мы его найдем, — сухо сказал Телицки.

Открылась дверь, и в кабинет вошел невзрачный мужчина, невысокий, хрупкого телосложения, с волосами песочного цвета, в очках с тяжелой роговой оправой.

— Я пришел сюда, чтобы удрать от собственного телефона, лейтенант, — его светло-серые глаза оглядели кабинет. — Привет, Сейр.

— Привет, Эвери, — кивнул Сейр. — Тяжелое дело!

— Тяжелое! Все гораздо хуже. Ничего нового, лейтенант?

Хоган покачал головой.

— Мы думаем, что один из погибших — Пауль Теллер. Кто остальные двое, пока не известно, мистер Хэтч.

— Док Паттон не знает, когда девушка сможет говорить, — добавил Телицки. — Возможно, через час-другой мы все выясним через родителей. А сейчас полиция всего округа ищет виновника аварии. И мы его найдем!

— Мне кажется, это совсем неважно, — пронзительным голосом воскликнул Хэтч. — На вашем месте, Хоган, я бы занялся настоящими преступниками, несущими ответственность за случившееся несчастье.

Трое полицейских и Сейр уставились на Хэтча, у которого от столь длинной тирады даже перехватило дыхание.

Эвери Хэтч учился с Сейром Вудлингом в одном классе, и в Академии Рок-Сити, и в колледже. Они родились в один год, но на этом сходство кончалось. Эвери, насколько помнилось Сейру, всегда был вялым, сухим и бесчувственным. Образование детей стало его профессией, и в шестьдесят четыре года он руководил школами всего округа. Меньше чем через год ему предстояло выйти на пенсию. Сейр никогда не задумывался о соответствии Эвери занимаемой должности. Раз в округе есть начальные и средние школы, кто-то должен координировать их деятельность. Так как Эвери не пил, не курил, не играл в карты и, насколько знал Сейр, не интересовался женщинами, у них никогда не было общих интересов. Несколько раз их избирали в один общественный комитет. Во время второй мировой войны Сейр подчинялся Эвери, как начальнику службы оповещения о воздушных налетах. Сейр не встречал большего зануды. И, если б ему пришлось перебрать всех знакомых, вряд ли кто пользовался у него меньшим уважением, чем Эвери Хэтч.

— Настоящими преступниками? — переспросил Хоган, будто желая убедиться, что не ослышался.

Эвери шумно вдохнул.

— Да, сэр. Настоящими преступниками. Теми, по чьей милости наша молодежь, пятнадцати-шестнадцатилетние подростки носятся по городу в быстрых автомобилях, не думая ни о чем, кроме секса. Ужасный, непоправимый вред наносится нашим детям и в конце концов приводит к трагедии, вроде той, что произошла на холме Кобба. А мы качаем головами и гадаем, как поймать какого-то водителя, оплошность которого привела к аварии. Бедняжка, сейчас он прячется где-нибудь, дрожа от страха. А настоящие преступники благочестиво восседают дома и пишут ханжеские письма с соболезнованиями! — голос Эвери сорвался на фальцет.

— О чем вы говорите, черт побери? — не выдержал Хоган.

— Сексуальное воспитание! Вот о чем я говорю, — прокричал Эвери. — Разве вы не знаете, Хоган, что наши пятнадцати— и шестнадцатилетние мальчики и девочки, обратите внимание, в смешанном классе, проходят в школе курс сексуального воспитания? Стоит ли удивляться, что, покинув классы, они пьют, усаживаются в автомобили и едут куда-нибудь, чтобы применить на практике то, чему учили в школе.

— Постойте, — нахмурился Хоган. — Если вы имеете в виду биологию, то моя дочь изучала этот предмет и полученные знания ничем ей не повредили.

— Биологию! — Эвери почти кричал. — Биологию! Говорю вам, это сексуальное воспитание. Их возбуждают. Рассказывают о том, что они должны узнавать только в семье. Подстрекают к невоздержанности. Им показывают фильмы, сексуальные фильмы! А учебники держат под замком, чтобы дети не взяли их домой и родители не узнали, что проходят на уроках. Подростков на холме Кобба убили те, кто ввел этот курс и…

— Подождите, — прервал его Хоган. — Если в курсе биологии есть какие-то недостатки, почему вы не запретили его? Вы же руководите всеми школами округа.

— Я поднимал этот вопрос на школьном совете. Я убеждал директора. Но мне осталось совсем немного до пенсии. Кто будет меня слушать?

— Кому же так нравится биология? — вкрадчиво спросил Телицки. Его черные глаза блестели, как пряжки башмаков.

— Я вам скажу! — Эвери буквально обезумел. — Директору, доктору Нортону. Его вина не так уж велика, но он робок и позволяет водить себя за нос. Доктору Паттону, медицинскому консультанту школы, Марку Свенсону, председателю школьного совета, старикашке с грязными мыслями, притворяющемуся, будто ему хочется идти в ногу со временем. Но хуже всех — преподаватель-воспитатель девушек.

— Аннабелль Винтерс? — в изумлении спросил Хоган.

— Аннабелль Винтерс! — взвизгнул Эвери. — Она предложила ввести биологию пять лет назад! Она уговорила Свенсона, Нортона и доктора Паттона! Она преподает в одном из классов. Эта высокомерная мисс Аннабелль Винтерс с ее так называемыми прогрессивными идеями о сексе — консультант попавшей в больницу девушки! Налогоплательщики Рок-Сити платят жалованье женщине, которая разлагает наших детей… и губит их!

— Это бред сумасшедшего, — покачал головой Хоган.

— Если вы верите в то, что говорите, мистер Хэтч, — тем же вкрадчивым голосом проворковал Телицки, — почему бы вам не подать официальную жалобу?

— Я и жалуюсь! — крикнул Эвери. — Я жалуюсь прямо здесь, в полицейском участке! Надо что-то сделать с Аннабелль Винтерс и теми, другими, чтобы они перестали убивать наших детей.

— Вот и хорошо, — кивнул Телицки. — Нарушение нравственных норм входит в сферу наших полномочий, не так ли, лейтенант?

— Это же биология! — сердито фыркнул Хоган. — Ее изучают по всей стране. И, насколько я помню, дочь говорила, что это факультативная дисциплина. Учащиеся не обязаны изучать биологию.

— Но они ее изучают! — ответил Эвери. — В этом возрасте подростков тянет к противоположному полу. Естественно, они включают биологию в список изучаемых предметов. Аннабелль Винтерс калечит наших детей. Людей сажают в тюрьму за гораздо меньшие прегрешения.

Сейр Вудлинг смотрел на кончик потухшей сигары. Аннабелль Винтерс и Дэвид Паттон! Имена доктора Нортона, директора школы, и Марка Свенсона, председателя совета просвещения, тут же забылись, будто и не упоминались в его присутствии. Аннабелль Винтерс и Дэвид Паттон, ханжи, загубившие остаток его жизни. Они, а не он, ответственны за трагедию на холме Кобба. Если бы не Аннабелль Винтерс и Дэвид Паттон, эти подростки не гоняли бы по холму Кобба после полуночи!

— Я думаю, в словах Эвери есть разумное зерно, — заметил Сейр. — Беднягам, попавшим сегодня в аварию, уже ничем не поможешь, но, если это симптом болезни, грозящей поразить город, мы все должны знать об этом. На твоем месте, Эвери, я бы подал официальную жалобу.

— И подам! Что я должен сделать? Покажите мне, где писать?

— Хватит! — рявкнул Хоган. — Не забывайте, что командую тут я!

— Как и любой гражданин, платящий налоги, Эвери имеет право подать жалобу, — заметил Сейр. — Исходя из того, что я услышал, ему есть, о чем писать.

— Перестаньте, судья, — Хоган раздраженно махнул рукой. — Мне начинает казаться, что вы и мистер Хэтч выжили из ума.

Но Эвери уже вошел в раж.

— Что я должен сделать? — повторил он.

Сержант Телицки сухо улыбнулся.

— Присядьте сюда, мистер Хэтч. Я вам помогу.

Глава 5

В пределах Рок-Сити проживало около пятнадцати тысяч человек. Почти все они спали, когда машина с подростками врезалась в ограждение на холме Кобба, и не подозревали о случившейся трагедии. В Рок-Сити выходила дневная газета, но подписчики получали очередной номер лишь после полудня. Тем не менее известие о смерти трех учащихся и критическом состоянии Шарон Джейгер, доставленной в больницу, распространилось, как степной пожар. И за завтраком большинство жителей уже знали о ночном происшествии.

Вскоре после того, как Эвери Хэтч подал официальную жалобу, выяснилось, кто погиб на холме Кобба. Многие из тех, кто также ездил на карнавал в Латроп, видели, как Шарон Джейгер садилась в машину с Паулем Теллером, Лайлой Каммингс и Джимми Оренго.

Их семьи не принадлежали к элите Рок-Сити. Эд Джейгер работал сторожем в школе, получая четыре с половиной тысячи долларов в год. Шарон была его единственной дочерью. Теллеры, Джордж и Мод, держали автозаправку и придорожную закусочную на шоссе 71. Френку Каммингсу принадлежала небольшая фирма грузовых перевозок. Отец Джимми Оренго был механиком в гараже Девери.

Но как сказала миссис Чарлетон Виллоби, общественная деятельница Рок-Сити, во время одного из нескольких десятков утренних телефонных разговоров: «Не имеет никакого значения, кто эти люди. Там мог оказаться ваш ребенок или мой».

Сейр Вудлинг в это время спал. За ночь он совершенно вымотался, несмотря на то, что жалоба Эвери Хэтча вдохнула в него новые силы. Ложась в постель, он с наслаждением думал о том, что теперь-то Аннабелль Винтерс и Дэвид Паттон узнают, почем фунт лиха.

Обычно Сейр просыпался рано, но в то утро поднялся лишь в одиннадцатом часу. Побрившись, он спустился на кухню, поставил воду для кофе, достал из холодильника коробку яиц, и тут раздался телефонный звонок. Сняв трубку, Сейр услышал голос Гейвигэна. Молодой полицейский справился о здоровье Сейра и, убедившись, что тот чувствует себя прекрасно, сообщил имена погибших. Сейр шумно вздохнул.

— Представляю, как тяжело сейчас родителям, — сказал он.

— Я привез вашу машину с холма Кобба, судья, — продолжал Гейвигэн. — Я подумал, что вы, как всегда, пойдете завтракать в кафетерий, и отдал ключи Максу. Только что я проезжал мимо, увидел, что машина так и стоит там, и решил позвонить.

— Большое тебе спасибо, Питер, — ответил Сейр. — Я уже иду.

Он убрал яйца в холодильник, вышел из дома на улице Вязов и направился к кафетерию Макса. К счастью, среди родителей погибших не оказалось его близких друзей. Иначе ему было бы неловко смотреть им в глаза.

По пути Сейр заглянул в аптеку Лафферти, чтобы купить нью-йоркскую газету. Каждое утро для него оставляли «Таймс». Лафферти поспешил ему навстречу.

— Вы слышали, что случилось с детьми, судья?

— Это ужасно, — печально покачал головой судья.

Лафферти поджал губы.

— Наконец-то мы сможем добраться до настоящих преступников. Вы знаете, как используются деньги налогоплательщиков, которые должны расходоваться на обучение наших детей?

— Хотелось бы думать, что да, — вежливо ответил Сейр.

— Возможно, вы согласитесь с нами, возможно, и нет, — ему очень хотелось продолжить разговор, но в аптеку кто-то вошел и попросил Лафферти заполнить рецепт. Сейр ушел, зажав под мышкой «Таймс», улыбаясь про себя. Эвери, судя по всему, удалось потревожить осиное гнездо.

Старый «бьюик» стоял у тротуара рядом с кафетерием. Сейр бросил «Таймс» на переднее сиденье. Он понимал, что ему не придется почитать за завтраком. Макс всегда знал самые последние городские новости.

— Судья Вудлинг! — раздался женский голос.

Повернувшись, Сейр оказался лицом к лицу с мисс Генриеттой Колдуэлл, старой девой лет пятидесяти. Она работала учительницей с тех пор, как сама окончила школу. В последнее время она преподавала домоводство. Сейра всегда умиляло, что эта угловатая, с горбатым носом, сморщенным личиком, похожая на чучело женщина, к которой, возможно, за всю ее жизнь не прикоснулся мужчина, учила девочек, как создавать семейный уют.

Сейр галантно приподнял шляпу.

— Доброе утро, мисс Колдуэлл.

Мисс Колдуэлл вспотела, над ее верхней губой блестели маленькие прозрачные капельки.

— Не могли бы вы уделить мне одну или две минуты, судья Вудлинг?

— Я как раз собираюсь позавтракать в кафетерии, — ответил Сейр. — Буду рад, если вы составите мне компанию, мисс Колдуэлл, — и чуть не рассмеялся от ее застенчивой, как у юной девушки, улыбки.

— Я с удовольствием выпью чашечку кофе. Я тружусь, как вол, с семи утра.

Сейр открыл дверь в кафетерий, пропустил мисс Колдуэлл и прошел вслед за ней. Стоявший за стойкой Макс уже открыл рот, чтобы приветствовать судью обычной, достаточно непристойной шуткой, но увидел мисс Колдуэлл, и от изумления его глаза чуть не вылезли из орбит.

Сейр степенно проводил мисс Колдуэлл в одну из кабинок у дальней стены. Она села спиной к стойке, Сейр — напротив. Макс ухмыльнулся и, подняв руки, потер одним указательным пальцем о другой. «Ах, шалунишка, шалунишка», — беззвучно шевельнулись его губы. Затем Макс вышел из-за стойки и направился к дорогим гостям.

— Мисс Колдуэлл выпьет чашечку кофе, — сказал Сейр.

— Черного, — уточнила Генриетта.

— Не удастся ли мне уговорить вас скушать гренок с маслом или кусочек кекса? — спросил Сейр.

— Ну, разве что гренок.

— Мне, как обычно, — Сейр взглянул на Макса. — Томатный сок, яичницу из трех яиц с ветчиной, рогалики и кофе. — Из-за постоянно растущего живота он ел на одно яйцо меньше, чем раньше.

Генриетта заговорщически наклонилась вперед. Сейр обратил внимание на едва заметную россыпь веснушек на ее переносице, будто давным-давно на нее брызнули коричневой краской, выцветшей от времени.

— Вы слышали об аварии на холме Кобба? — с придыханием спросила она.

Сейр мрачно кивнул.

Генриетта открыла сумочку, размерами с небольшой чемодан, и достала кипу смятых листков.

— С семи утра я собираю подписи под этой петицией, судья Вудлинг, — она протянула Сейру один из листков.

Напечатанные в верхней части несколько строчек требовали проведения открытого заседания совета просвещения с целью «выяснения истинных причин правонарушений, совершаемых подростками, приведших к трагической смерти трех учащихся на холме Кобба в ночь на 7 октября и тяжелым ранениям девушки, оставшейся в живых».

Сейр поднял голову.

— Истинных причин? — спросил он, будто не понимая, о чем идет речь.

— Разве вам не известно, судья, — прошептала Генриетта, — что в школе введен курс сексуального обучения?

— До меня доходили кое-какие слухи.

— К сожалению, понадобилась такая трагедия, чтобы тайное стало явным. Но, как я всегда говорила, и из самой худшей ситуации можно извлечь какую-то пользу. Необходимо положить конец коварному подстрекательству наших детей.

— И от кого все это исходит?

— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, — потупилась мисс Колдуэлл. — Я терпеть не могу обвинять кого-либо. Но приходит время, когда нужно действовать невзирая на лица. Источник зла, судья Вудлинг, не кто иной, как мисс Винтерс, ответственная за воспитание девочек.

Сейр подождал, пока Макс поставит перед Генриеттой кофе и тарелочку с гренком, а перед ним — томатный сок.

— Честно говоря, меня это не удивляет, — сказал он.

— Возможно, я лишусь работы, — голос Генриетты дрогнул, — но останусь с мистером Хэтчем до самого конца. К случившемуся он относится так же, как и я.

— Закон, действующий в нашем штате, защитит вашу работу, мисс Колдуэлл, — успокоил ее Сейр. — Вас не могут уволить без веской причины. Вряд ли можно считать таковой действия, вызванные велением совести, — он улыбнулся. — Вы хотите, чтобы я подписал вашу петицию?

— Пожалуйста, судья Вудлинг.

— С огромным удовольствием, — Сейр потянулся за ручкой, любезно предложенной мисс Колдуэлл.

После ухода Генриетты Сейр взял яичницу и кофе и перебрался за стойку. Макс не приминул поддеть его по поводу завтрака с такой женщиной, как мисс Колдуэлл. В обычный день дело не ограничилось бы одной или двумя шутками, но сегодня мысли Макса занимало совсем другое.

— Вот что я вам скажу, судья, — с жаром продолжал он. — Никто не имеет права рассказывать об этом моим детям кроме меня. А если кто и попробует, то получит бейсбольной битой по зубам.

Дочь и сын Макса учились еще в начальной школе.

Когда после завтрака Сейр выходил из кафетерия, в голове у него уже созрел план дальнейших действий. Садясь в «бьюик», он увидел подъезжающую патрульную машину. Она остановилась на противоположной стороне улицы. Из кабины вылез сержант Телицки и направился к цветочному магазину Джерри Мэлони.

Маленького роста, невзрачный, Джерри жил на доходы магазина, едва сводя концы с концами. В то же время он был одним из пяти членов совета просвещения Рок-Сити.

Рок-Сити ничем не отличался от многих других городков Новой Англии тех же размеров и достатка, за исключением одной особенности.

На окраине Рок-Сити находился молитвенный дом.

В 1955 году Рок-Сити, как и вся Новая Англия, сильно пострадал от ураганов. В считанные часы потоки воды смыли целые кварталы Главной улицы. Вышедшая из берегов река уносила дома и сараи. Были разрушены обе крупные фабрики, каждая из которых имела свою гидроэлектростанцию. Вначале казалось, что Рок-Сити выбросит белый флаг, но стойкость его жителей в сочетании с финансовой помощью штата и федеральных властей позволили заново отстроить город.

В те тяжелые дни в Рок-Сити появился незнакомец. Его звали Бредли Коннорс. Он называл себя странствующим евангелистом. На окраине городка он поставил небольшой тент и читал проповеди всем, кто хотел его слушать.

Широкоплечему, мускулистому, с мощной шеей и копной рыжих курчавых волос, Коннорсу было чуть больше сорока лет. Бог привел его в Рок-Сити, утверждал он, в тот момент, когда жители города особенно нуждались в возрождении веры, очищении, стремлении к лучшей жизни. Говорил он хорошо, но завоевал уважение жителей не проповедями, а немалой физической силой, приходя на помощь тем, кто в ней нуждался. Коннорс мог без устали махать киркой или топором. В своих красноречивых проповедях он не позволял себе никаких вольностей, но, спустившись с кафедры, не стеснялся ввернуть в разговор крепкое словцо. Надо быть таким, как все, полагал Коннорс. Живя среди людей, следует говорить с ними на их языке.

Если Коннорс и собирался уехать из Рок-Сити после ликвидации последствий наводнения, то потом передумал. Из неизвестных источников стали поступать деньги на содержание молитвенного дома. Кто-то пожертвовал землю, на которой стоял шатер Коннорса. По воскресеньям у него собиралось больше прихожан, чем в любой другой церкви. Коннорса считали обычным парнем, таким же, как все, с той лишь разницей, что его коснулся святой дух. Он не отказывался от стаканчика виски в местных салунах. «Нечего ждать, когда грешники придут к тебе. Нужно встречаться с ними на их территории», — рассуждал он.

Многие в Рок-Сити стояли бы насмерть за Бредли Коннорса и его странный брезентовый храм. Другие думали, что он опасный человек, сеющий зло.

Сейр Вудлинг, далекий от религии, со дня прибытия Бредли Коннорса в Рок-Сити считал его мошенником и шарлатаном.

Но сегодня Сейр сам ехал к молитвенному дому, и на его губах играла легкая улыбка.

Коннорс, раздевшись по пояс, косил траву. Несмотря на ничтожный вес сенокосилки, на его плечах, спине и шее бугрились могучие мускулы.

— Привет, судья, старый ты хрен, — проревел он, как только Сейр вылез из «бьюика». — Проходи и садись. В том кувшине осталось немного крепкого сидра. Надеюсь, в этом году больше косить не придется.

Сейр опустился на скамью у стены молитвенного дома, отхлебнул из кувшина. Сидр ему понравился. Подошедший Коннорс накинул на потные плечи шерстяную рубашку.

— Позволь угадать, судья, — он уселся на траву. — Ты пришел поговорить о грехе, о зле… об убийстве?

— Я, скорее всего, обошелся бы без столь высокопарных слов, — ответил Сейр, ставя кувшин на скамью.

— Ерунда! — воскликнул преподобный Бредли Коннорс. — Ладно, не будем ходить вокруг да около. Ты заодно с Эвери Хэтчем. Так он мне сказал.

— Должно быть, Эвери поднялся ни свет ни заря.

— Он разбудил меня в три часа утра. Его душа мучилась неопределенностью. Я убедил Эвери, что он поступил правильно, — кулак Коннорса с такой силой опустился на скамью, что кувшин подпрыгнул. — Я сказал, что он может рассчитывать на меня. Я буду бороться до последнего вздоха, чтобы избавить этот город от скверны, зловоние которой поднимается до самых небес. Видел петицию, что ходит по городу?

— Я ее уже подписал.

— Отлично. К окончанию моей завтрашней проповеди под ней будет тысяча подписей. Мы выставим их напоказ. Чтобы они не тянули свои грязные руки к нашим детям. Если ты пришел сюда за моей поддержкой, считай, что ты ее получил, — глаза Коннорса сверкали праведным гневом. — Возмездие настигнет эту привередливую мисс Винтерс… и поделом ей!

Сейр задумчиво смотрел на гиганта. Тут, решил он, нечто большее, чем религиозный пыл. Чем же насолила ему Аннабелль Винтерс, чтобы вызвать такую ярость? На губах Сейра вновь заиграла улыбка. Так или иначе, вода лилась на его мельницу.

К часу дня по давно заведенному порядку Сейр заехал в клуб «Рок-Сити», чтобы выпить «мартини». Обычно по субботам во время ленча клуб пустовал. Его члены оставались дома, в кругу семьи, или, в зависимости от сезона, играли в гольф, ловили рыбу, охотились.

На этот раз в клубе собралась целая толпа. Джон, дневной бармен, буквально сбился с ног.

Лишь несколько шагов по залу потребовалось Сейру, чтобы выяснить причину столь необычного сборища. Воздух вибрировал от негодования и жарких споров. Обсуждалась трагедия на холме Кобба и ее скрытая подоплека.

К полному удовлетворению Сейра, большинство присутствующих выражало глубокую озабоченность «сексуальным воспитанием, которое получали дети в школе без родительского ведома». Меньшая часть никак не могла взять в толк, о чем идет речь. И лишь один голос, громкий, ясный, смелый, отрицал всякую связь между курсом биологии в школьной программе и смертью трех подростков.

У Сейра этот голос вызывал откровенную неприязнь.

Что бы ни говорилось о Сейре Вудлинге, жизнь которого разбилась вдребезги при его непосредственном участии, надо признать, что бывали редкие мгновения, когда он видел себя таким, какой он есть. Вот и этот неприятный голос служил поводом к трезвой самооценке.

За шестьдесят четыре года, прожитые в Рок-Сити, Сейр считанные разы общался с Марком Свенсоном. Хотя их семьи принадлежали к одному кругу, Марк родился на шесть лет раньше, и в детстве они никогда не играли друг с другом. Разница в возрасте помешала их встрече в школе и в колледже. В первую мировую войну Марк был летчиком, а Сейр служил в куда менее престижной пехоте. Но из-за этого Сейр не чувствовал себя ущемленным. Он и Марк выбрали разные пути и разных друзей. Лишь гораздо позже Сейр ощутил острую ненависть к Марку Свенсону.

Сейр наблюдал за ним, стоящим спиной к стойке бара, единственным защитником биологии. Светлые, коротко подстриженные волосы, высокий, стройный, без признаков живота, в отличной физической форме. В семьдесят лет он ничем не напоминал дряхлого старика. Одевался Марк с этакой элегантной небрежностью, фланелевые брюки, дорогие твидовые пиджаки. Депрессия тридцатых годов, уничтожившая состояние Вудлинга, каким-то образом обошла Свенсона стороной. Вероятно, он лучше разбирался, куда надо вкладывать деньги. Он был богат, возможно, очень богат. На принадлежащих ему землях к югу от города он разводил породистых коров, и все знали, что на востоке страны молочные фермы создавали для того, чтобы уклониться от уплаты налогов. В семьдесят лет Марк по-прежнему привлекал женщин, которые давно уже не смотрели на Сейра. Он собирал картины и покровительствовал искусствам. Отличался изысканным вкусом. И возглавлял совет просвещения Рок-Сити.

Сейр сухо улыбнулся. Зависть, простая зависть. В Марке Свенсоне он завидовал всему. Ненавидел и его богатство, и его самого.

На этот раз Марк Свенсон оказался в уязвимом положении, более уязвимом, чем он предполагал. Марк напоминал человека, увидевшего брошенную в корзинку для бумаг непотушенную сигарету и повернувшегося к жене или ребенку, чтобы отчитать их за беспечность. Когда же он вновь посмотрит на корзинку, та будет вся в огне, и вот-вот сгорит весь дом.

У Марка были очень белые зубы, а его улыбка могла бы украсить любой рекламный проспект. Улыбка не сходила с его губ даже тогда, когда в неестественно ярких голубых глазах сверкала искорка гнева. Марк заметил Сейра, подходящего к стойке бара, и воспользовался его появлением, чтобы отделаться от наседавшего на него местного адвоката.

— Вот идет еще один враг современной науки, — спокойно заметил он. — Как я понимаю, Сейр, вы подписали петицию, требующую исключения биологии из школьной программы.

Сейр сонно улыбнулся.

— Мне кажется, это удар ниже пояса, Марк. Вопрос в том, чему учат на этих уроках.

— Скажите ему, судья! — раздался чей-то голос, и присутствующие одобрительно захлопали.

Глаза Марка Свенсона сердито блеснули.

— Ну, скажите вашим друзьям, Сейр, чтобы они не очень задирали нос. Я уже попросил Билла Джейсона объявить через «Вестник», что открытое заседание совета просвещения назначено на следующую среду.

— К тому времени уже забудут о похоронах, — пробурчал кто-то.

Глава 6

Сейр Вудлинг довольно давно отметил для себя, что большая часть конфликтов — социальных, экономических, военных — проигрывается потому, что одна из сторон недооценивает грозящую ей опасность.

В споре двух мнений по поводу сексуального воспитания время работало на Эвери Хэтча и других авторов петиции. Особенно помог им уик-энд. Собрания, большие и малые, проходили одно за другим. Неистовствовали прихожане Бредли Коннорса после его зажигательных утренней и вечерней проповедей в молитвенном доме. Более спокойные католики и те пришли в ярость, узнав, чему учат их детей в школе. Сексуальное воспитание, говорили они, противоречит догматам веры. Те, кто не принадлежал к основным религиозным группам, испытывали всевозрастающее давление сторонников пересмотра школьной программы. Эвери, как директор школ округа, представлял «власть». Мрачная старая дева Генриетта Колдуэлл — учительский корпус, знающий наверняка, что творится в школе. Сейр занялся городскими повесами, пьяницами и бабниками, которые не упустили возможности оказаться на стороне правого дела и вербовали новых последователей, распространяя слово правды от дома к дому, в барах, ресторанах, магазинах. А на заднем плане маячила зловещая фигура сержанта Телицки. Он обходил родителей учащихся, прозрачно намекая, что за курсом биологии кроется нечто аморальное.

К понедельнику, дню похорон трех подростков, Рок-Сити напоминал грохочущий вулкан.

Те же, против кого готовилась яростная атака, не воспринимали ее как реальную угрозу. Аннабелль Винтерс, высокая, гибкая, с прекрасной фигурой юной девушки, темно-русыми волосами, открытым взглядом серых глаз, предполагала, что нападки на нее вызваны личными побуждениями: у Сейра — из-за давней стычки по наследству Джошуа, у Эвери — из-за разногласий в подходе к школьной программе. Она не боялась ни того, ни другого. Доктор Дэвид Паттон не испытывал ничего, кроме раздражения. Мнения членов совета, замученных бесконечными телефонными звонками и личными визитами рассерженных родителей, разделились. Гармон Руз, владелец тарной фабрики и бывший член законодательного собрания штата, ознакомился с существом дела и выяснил, что этот же курс биологии читается по всему штату. Он не собирался уступать истеричным старухам. Мисс Сара Маршалл, ушедшая на заслуженный отдых школьная учительница, обеими руками поддерживала биологию и верила в «неизбежный триумф разума». Джерри Мэлони, цветочник, после долгих бесед с сержантом Телицки заявил, что будет голосовать за исключение биологии из школьной программы. Таково желание жителей Рок-Сити, выбравших его в совет просвещения. Кларк Сэксон, богатый торговец скобяных товаров, ярый сторонник Бредли Коннорса, не остановился бы и перед тем, «чтобы передать дело в суд».

Решающий голос в совете принадлежал Марку Свенсону. Председатель голосовал, когда голоса членов совета разделялись поровну. Марк полагал, что поднятая буря не стоит и выеденного яйца. И не придавал особого значения предстоящему заседанию. Курс биологии входит в школьную программу. Совет должен принять решение, оставить его или нет. Марк знал, что может рассчитывать на Гармона Руза и Сару Маршалл. Раз и навсегда. Несогласные получат возможность высказаться, и дело будет закрыто.

Только один человек, Билл Джейсон, издатель и редактор «Вестника», представлял мощь лавины, нависшей над силами разума и готовой их поглотить, если они не сплотятся и не отнесутся к угрозе с должной серьезностью. Тридцатипятилетний Билл Джейсон не был уроженцем Рок-Сити. Он купил влачащий жалкое существование «Вестник» у семейства Томасов, издававшего газету многие поколения. Единственный либеральный демократ в городе закоренелых республиканцев, Билл писал задорные, хотя и спорные передовицы. После их публикации читатели бурно выражали свое несогласие с автором. Но «Вестник» процветал. Миссис Чарлетон Виллоби выразила словами чувство всего города: «Я покупаю газету, чтобы посмотреть, что натворил сегодня этот человек».

Передовицы Билла Джейсона могли быть очень резкими, но он хорошо знал, что требуется от газеты маленького городка. Он не печатал сплетен. Задерживал статьи, которые могли причинить вред кому-нибудь из горожан или членов их семей. Информация, сообщенная ему «не для печати», никогда не попадала на страницы «Вестника». И манеры яростного спорщика скрывали удивительную сентиментальность и искреннюю любовь к простым людям.

В воскресенье вечером Джейсон заехал к Марку Свенсону и предупредил, что тому грозят серьезные неприятности.

— Вполне возможно, что их тяжелая артиллерия вышибет вас из этого округа, Марк.

Свенсон взглянул на молодого человека, чем-то напоминавшего его самого четверть века назад. Ему нравился Билл Джейсон.

— А может, до среды из них выйдет весь пар? Факты неумолимы, знаете ли.

— Факты, шмакты, — сердито пробурчал Билл. — Вы упускаете из виду одну мелочь, Марк. Не ждите мирных дебатов. Весь сыр-бор разгорелся по милости нескольких мерзавцев, которые нежданно-негаданно получили возможность утолить свою злобу. Взять, к примеру, Сейра Вудлинга…

Марк рассмеялся.

— Уж его-то ты не можешь воспринимать всерьез, Билл. Этого старого беззубого пьянчужку. Он давно проиграл последнюю битву.

— Надеюсь, что вы правы, — не слишком уверенно ответил Билл Джейсон.

Первые признаки открытой враждебности проявились на похоронах Лайлы Каммингс и Пауля Теллера в конгрегационной церкви. Джимми Оренго, католика, отпевали в тот же день, но в католическом храме.

На службу пришли сотни и сотни жителей Рок-Сити, не знакомых ни с членами семей, ни с погибшими подростками. Поговаривали, и довольно сердито, что преподобный Чарльз Роджерс, пастор конгрегационной церкви, высказал неодобрение такой активности сограждан.

Пришла на похороны и Аннабелль Винтерс. Лайла Каммингс обращалась к ней со всеми заботами и проблемами. Паулю Теллеру она преподавала биологию. Аннабелль сидела в первых рядах, красивая, стройная, сдерживая чувство истинного горя и злости на столь бессмысленную смерть.

Так как она сидела впереди, то после службы вышла из церкви одной из последних. Пройдя половину тропинки, ведущей от дверей церкви к улице, Аннабелль внезапно поняла, что идет по живому коридору. Люди ждали ее появления.

Она переводила взгляд с правой стены на левую и видела лишь гнев и ненависть. Плечом к плечу стояли Сейр Вудлинг, Эвери Хэтч, Генриетта Колдуэлл и многие, многие другие. Аннабелль ускорила шаг. На противоположной стороне улицы застыла патрульная машина. За рулем, не сводя с нее глаз, сидел сержант Телицки.

Пронзительный женский вопль разорвал тишину:

— Держись подальше от моего сына, Аннабелль Винтерс! Не смей тянуть к нему свои грязные руки!

Живые стены одобрительно загудели.

Аннабелль пришлось собрать волю в кулак, чтобы не пуститься бегом.

Если Марк Свенсон надеялся, что к среде страсти улягутся, то он жестоко просчитался. Он предполагал провести заседание совета просвещения в помещении школьной столовой, вмещавшем человек двести. Но люди начали собираться задолго до начала и в таком количестве, что Марк перенес заседание в большую аудиторию на шестьсот мест. Хотя уже понял, что всех желающих не удастся разместить и там.

Сейр Вудлинг пришел одним из первых и облюбовал стул в пятом ряду у центрального прохода. Усевшись, он заметил, что его сосед — Билл Джейсон, издатель «Вестника».

— Похоже, сегодняшнее заседание совета вызвало значительный интерес, — сказал Сейр.

— Примите мои поздравления, — не без ехидства ответил Билл.

— С чем?

— Вы же один из главных зачинщиков, не так ли, мистер Вудлинг?

У края сцены поставили длинный узкий стол. За ним виднелись спинки стульев. Перед каждым стулом на столе стоял микрофон.

Ровно в восемь часов на сцене появились члены совета, доктор Нортон, директор школы, Эвери Хэтч, Аннабелль Винтерс и еще один учитель — Гамильтон Платт. Мистер Платт преподавал вторую часть курса биологии. Шум поутих, но сердитый гул переполненного зала продолжался до тех пор, пока Марк Свенсон, поднявшись, не постучал молотком по столу. Широко улыбаясь, он скользнул взглядом по залу, затем посмотрел на заполненный до отказа балкон.

— Начинаем специальное заседание совета просвещения Рок-Сити, — сказал он в наступившей тишине. — Все заседания совета, по закону штата, проводятся при открытых дверях. Но сначала я хотел бы внести определенную ясность. У нас приняты парламентские нормы. Никто не имеет права говорить, ни члены совета, ни сидящие в зале, не получив разрешения председателя совета.

— Хочешь держать вожжи в руках, не так ли, Марк? — крикнули из зала.

Молоток Свенсона вновь опустился на стол.

— Именно так. Если выкрики будут продолжаться, я перенесу заседание на более поздний срок. А теперь перейдем к делу. Мы собрались, чтобы…

— Мистер председатель! — прогремел густой баритон.

Улыбка застыла на губах Марка.

— Мистер Коннорс.

— Этот шарлатан! — пробормотал Билл Джейсон.

Сейр, с полузакрытыми глазами, чему-то улыбался.

— Мистер председатель, — грохотал Коннорс, — цель этого заседания чрезвычайно серьезна и преисполнена исключительной важности для каждого жителя нашего города. И я уверен, что мы все нуждаемся в духовном напутствии. Поэтому прежде всего я хочу попросить всех присутствующих присоединиться ко мне в молитве нашему господу.

— Отче наш… — и шестьсот голосов слились в один.

— Один ноль в пользу психов, — резюмировал Билл Джейсон, когда молитва закончилась.

Сейр искоса взглянул на редактора «Вестника».

— Вы не верите в молитвы, Джейсон?

Прежде чем Билл успел ответить, со всех сторон закричали: «Мистер председатель! Мистер председатель!»

Молоток Марка забарабанил по столу.

— Я предупреждаю вас, дамы и господа, — глаза Марка сверкали ледяной яростью. — И это предупреждение последнее. Заседание будет проводиться по установленному порядку. Когда придет время задавать вопросы, вам скажут об этом. Слово предоставляется мистеру Мэлони.

— Вопрос по порядку ведения собрания, — внезапно крикнул Билл Джейсон.

Марк с неприязнью взглянул на голос, но, увидев друга, смягчился.

— Мистер Джейсон?

— Прежде чем мы начнем обсуждение, мистер председатель, я хотел бы узнать, есть ли особая необходимость присутствия представителя полиции штата, находящегося при исполнении служебных обязанностей?

Головы повернулись к одетому в форму сержанту Телицки, сидящему в центре зала, у самого прохода.

— Насколько мне известно, — продолжал Билл, — сержант Телицки не платит налогов в этом городе, и его дети не учатся в нашей школе.

— В школе учатся дети его брата, — крикнул со сцены Эвери Хэтч.

— При чем здесь его брат? — отрезал Билл. — Мы говорим о сержанте Телицки.

— Присутствие полиции вполне уместно при столь большом скоплении народа, — пискнул Хэтч.

— Может ли сержант сказать, что его присутствие не вызвано ничем иным, кроме заботы о поддержании порядка?

Уголки тонких губ Телицки чуть дрогнули.

— Сержант пришел сюда именно по этой причине.

Аудитория одобрительно загудела.

— Слово предоставлено мистеру Мэлони, — напомнил Марк Свенсон.

Джерри Мелони, маленький цветочник, наклонился вперед, сжав микрофон с такой силой, что костяшки его пальцев побелели.

— После долгих, мучительных размышлений, мистер председатель, — начал он дрожащим голосом, — я счел необходимым внести предложение, заключающееся в том, что курс биологии в том виде, как он читается в настоящее время, с упором на вопросы, касающиеся размножения человека, должен быть исключен из школьной программы немедленно… сегодня и…

Громовые аплодисменты вынудили его замолчать.

— И, — продолжил Мэлони после того, как молоток Марка восстановил тишину, — мы должны создать специальную комиссию, независимую от совета просвещения, для выяснения методов преподавания биологии в прошлом и определения тем, которые войдут в состав этой дисциплины в будущем.

— Я поддерживаю это предложение, — успел добавить Кларк Сэксон, прежде чем грянули аплодисменты.

Вновь застучал молоток.

— Я уверен, что мистер Мэлони благодарен аудитории за столь благожелательный прием его выступления, — сухо заметил Марк, — но должен просить вас, дамы и господа, сдерживать ваш энтузиазм. Иначе наше заседание никогда не закончится.

— Голосуйте! — крикнули из задних рядов.

Марк не повел и бровью и повернулся к Эвери Хэтчу, отчаянно размахивающему правой рукой, будто приветствуя приятеля, спускающегося с трапа «Королевы Элизабет».

— Мистер Хэтч.

Сейр кивнул, улыбаясь про себя. Заседание было тщательно спланировано, а милейший Марк, рассчитывавший на честную игру, похоже, ни о чем не подозревал.

— Дамы и господа, — Эвери зашуршал лежащими перед ним бумагами, — как вам известно, я уже одиннадцать лет являюсь директором школ округа. Пять лет назад мисс Аннабелль Винтерс представила для одобрения совета просвещения этот новый курс сексуального воспитания.

Гневный рокот пробежал по залу. Побледневшая Аннабелль застыла.

— Я позволю себе перебить мистера Хэтча, — вмешался Гармон Руз, владелец тарной фабрики. — Мы обсуждаем не курс сексуального воспитания, а биологию.

Послышались жидкие хлопки, а Эвери поинтересовался у председателя, сможет ли он продолжать речь без помех.

— Это курс сексуального воспитания! — торжествующе воскликнул он, вновь получив слово. — Совет отклонил мои рекомендации и проголосовал за введение новой дисциплины в школьную программу. Я заявлял тогда и заявляю теперь, что не этому надо учить пятнадцати— и шестнадцатилетних мальчиков и девочек в смешанных классах. — Эвери подождал, пока стихнут аплодисменты: — Я заявлял тогда и заявляю теперь, что эта дисциплина приведет к росту правонарушений среди подростков. Интересно, многим ли из сидящих в зале известно, что за последний год в старших классах выявлено пять случаев беременности?

Ему ответил сердитый рев толпы.

— Пожалуйста, послушайте меня, — призвал Эвери. — Известно ли вам, что учебники по этой дисциплине находятся под замком, чтобы учащиеся не могли взять их домой, а родители — увидеть, чему учат детей. Знаете ли вы, что им показывают заснятый на пленку половой акт? И не пришло ли время, когда мы должны обезопасить наших детей от этих знаний, столь омерзительных для христианской скромности? И не пора ли налогоплательщикам перестать выплачивать жалованье учителям, разлагающим наших детей? — указующий перст Эвери уперся в Аннабелль Винтерс и Гамильтона Платта. — Не пора ли нам, — пронзительно выкрикнул он, — положить конец злу, ответственному за трагедию на холме Кобба?

Эвери мог бы сказать что-то еще, но нескончаемая овация вынудила его опуститься на стул, вытереть с лица пот и счастливо улыбнуться.

— Мистер председатель! Мистер председатель! — кричали десятки голосов.

В конце концов с помощью молотка Марку удалось добиться какого-то подобия тишины.

— Прежде чем я дам слово кому-нибудь из зала, — хмуро процедил он, — должны выступить члены совета, которым предстоит голосовать по внесенному предложению. Мисс Маршалл.

Сара Маршалл, простая миловидная женщина, ушла из школы, получив небольшое наследство. До этого заседания она пользовалась в городе заслуженным уважением.

Сара по-дружески улыбнулась залу. Там сидели ее соседи, бок о бок с которыми прошла вся ее жизнь.

— Что ты знаешь о сексе, Сара? — раздался насмешливый голос. — Ты же не была замужем. Или тебе кое-что известно?

Лицо Сары Маршалл окаменело. Марк, кипя от ярости, вскочил на ноги. Его сильный голос и без микрофона достиг самых дальних углов.

— Еще одна подобная реплика — я перенесу заседание и очищу зал!

— Уж не диктатор ли ты у нас, Свенсон? — выкрикнул кто-то еще.

— Еще одно слово, — напомнил Марк. — Не стесняйся, приятель. Ты сбережешь нам массу времени, — коротко стриженные седые волосы Марка блестели под ярким светом ламп. Наконец в полной тишине он повернулся к Саре. — Примите от меня извинения за всех присутствующих, мисс Маршалл.

Но Сара Маршалл уже овладела собой. На ее губах заиграла привычная теплая, добрая улыбка.

— Этот вопрос задал мне Эд Петерсон, — сказала она. — Уж он-то превосходно разбирается во всем, что касается секса. Если мне не изменяет память, у него одиннадцать детей, — в зале добродушно засмеялись. — Все они, надо добавить, ходят в обносках и всегда голодны!

Я хотела бы отметить, что мистеру Рузу, возможно, не следовало прерывать мистера Хэтча, но по сути его слова полностью соответствовали истинному положению дел. В школьной программе нет курса сексуального воспитания. Но есть курс биологии. В том же объеме эту дисциплину изучают во многих школах нашего штата и в сотнях, если не в тысячах школ по всей стране.

— Так почему они запирают учебники? — спросил исполненный негодования женский голос.

— Я объясню и это, — спокойно продолжала Сара Маршалл. — Но сначала мне хотелось бы ознакомить вас с содержанием курса биологии, — она взглянула на лежащий на столе лист бумаги. — Он включает девять разделов и восемь подразделов. Первый — введение. Второй — протоплазма. Третий — клетка. Четвертый — растения. Пятый — виды животных. Шестой — человеческий организм. Эта часть состоит из восьми подразделов: мышцы, скелет, органы пищеварения, система кровообращения, железы, мозг, нервная система, органы размножения. Далее следуют седьмой раздел — болезни, восьмой — наследственность и девятый — охрана здоровья, — Сара оторвалась от записей. — Таково содержание курса биологии, уважаемые дамы и господа. Никакого сексуального воспитания. Но давайте остановимся на подразделе «Органы размножения».

Замечу попутно, что ни один из разделов не является обязательным. Биология — факультативная дисциплина. Даже изучая биологию, каждый студент имеет право пропустить часть, касающуюся размножения человека, если на этом настаивают родители, обычно по религиозным соображениям. Действительно, специальная брошюра, поясняющая подраздел «Органы размножения», хранится в школьной библиотеке. Она не выдается на руки не потому, что некоторые родители, увидев ее, станут возражать против использования брошюры для обучения их детей. Она остается в школе потому, что мисс Винтерс и мистер Платт, преподаватели биологии, твердо убеждены, что ее следует изучать только с пояснениями учителя под его непосредственным наблюдением.

Да, мы показываем фильм по разделу «Размножение человека». Фильм создан старейшей, известной во всем мире издательской фирмой по выпуску учебных пособий. В нем, методом мультипликации, показывается рост и питание ребенка до его рождения. И, естественно, нет никаких съемок полового акта. Это просто абсурд. Разумеется, на иллюстрациях, поясняющих подраздел о размножении человека, показаны половые органы, так же, как и в разделе о кровообращении — различные вены и артерии. В курсе биологии нет ничего омерзительного для христианской морали. Никто не собирался развращать ваших детей. Их учат прекрасные, преданные делу преподаватели.

Сара Маршалл замолчала. В зале захлопали. Но насмешливый голос не унимался.

— А как же пять беременных?

Марк тут же вскочил.

— Предупреждений больше не будет. Я не…

— Я отвечу на этот вопрос, — не повышая голоса прервала его Сара Маршалл.

Поколебавшись, Марк кивнул и сел.

— В старших классах нашей школы в прошлом году отмечено пять случаев беременности. Я сгущу краски, но скажу, что таких случаев, возможно, гораздо больше, но нам о них ничего не известно. Совет просвещения назначил меня председателем специальной подкомиссии по изучению этого вопроса. Могу вам сказать, что отношение числа беременностей к общему количеству учащихся в нашей школе меньше, чем в среднем по Соединенным Штатам. Каждый из вас может ознакомиться со статистическими выкладками. Неизвестные случаи беременности, разумеется, не учитывались, — она помолчала. — Позвольте упомянуть о совпадении, которое, возможно, ничего не означает. Ни одна из забеременевших не изучала биологию. Повторяю, это всего лишь статистика, но от нее никуда не денешься.

Аудитория загудела. Даже непосвященный мог бы заметить изменение настроения.

— Очко в пользу безбожников, — подытожил Билл Джейсон.

Сейр все еще улыбался, тяжелые веки закрыли его глаза.

Он думал о том, что Саре Маршалл в значительной мере удалось утихомирить зал.

— Мистер председатель! — послышался ровный, ледяной женский голос.

Головы повернулись, и легкий вздох прошелестел над рядами. К Марку обращалась миссис Френк Каммингс, дочь которой, Лайлу, похоронили два дня назад.

Как не хотелось Марку Свенсону, также почувствовавшему, что Сара Маршалл положила конец всеобщей истерии, предоставлять слово этой высокой женщине с окаменевшим лицом, но отказать он не мог.

— Миссис Каммингс, — сказал он.

В зале повисла мертвая тишина, будто все перестали даже дышать.

— Я знакома с мисс Маршалл много лет. Я уважаю ее. Я пойду даже дальше и скажу, что полностью доверяю ее суждению.

На сцене губы Марка Свенсона расплылись в улыбке. Слово скорбящей матери могло быстро вернуть собрание в нормальное русло.

— Я верю всему, что сказала нам мисс Маршалл, — продолжала миссис Каммингс. — Я не разбираюсь в тонкостях биологии. Но, раз этот курс изучают во многих школах, значит, ни учебники, ни фильмы ничем не могут повредить нашим детям. Моя дочь… — на мгновение ее сильный ясный голос дрогнул. — Моя дочь, Лайла, изучала биологию. Она умерла в ночь с пятницы на субботу, по пути неизвестно откуда и бог знает куда. Я не виню мальчика, с которым она ехала, пусть господь успокоит его душу. Но, мистер председатель, я хочу задать вопрос мисс Аннабелль Винтерс.

Аннабелль, побледнев как полотно, замерла за длинным столом. Миссис Каммингс говорила все громче.

— На уроках биологии, мисс Винтерс, дети, несомненно, должны задавать вопросы, выходящие за пределы фильма, учебника, статистических данных. Что вы говорили детям о половых отношениях, мисс Винтерс? — она уже кричала. — Какие советы давали вы моей Лайле?

Аудитория вновь забурлила.

— Святая корова! — пробормотал Билл Джейсон. Он не мог оторвать глаз от Аннабелль Винтерс. Раньше он не приглядывался к ней, а теперь его поразила красота Аннабелль. Вопрос миссис Каммингс, казалось, поразил ее в самое сердце.

— Ну что же, мисс Винтерс! Скажите ей! Скажите, какие советы вы давали ее ребенку! — проревели из задних рядов.

Молоток Марка барабанил по столу.

— Давайте послушаем, что она скажет! — прокричал кто-то еще. — Дадим ей возможность ответить.

Наступила тишина, будто в зале выключили звук. Все наклонились вперед, ожидая ответа. Как свора диких собак, подумал Билл Джейсон.

Аннабелль потянулась к микрофону.

— Громче! — крикнули из зала, прежде чем она успела открыть рот.

— Дети задают учителю вопросы по изучаемой теме, — тихо сказала она. — Не только по биологии, но и по истории, математике и литературе. Если вы спрашиваете, отвечала ли я на вопросы учеников, изучающих биологию, касающихся отношений между полами…

— Именно это нас и интересует, сестричка!

Аннабелль запнулась.

— Я лишь могу сказать, что такие вопросы задавались мне крайне редко. Они не характерны для тех, кто изучает биологию. Как преподаватель-воспитатель, я сталкивалась с подобными вопросами, которые задавали мне девушки. Если вопрос по программе, мы стараемся дать точный ответ. В других случаях рекомендуем детям обратиться к родителям, доктору, священнику или пастору.

— По крайней мере, они обращаются к пастору! — голос Бредли Коннорса заполнил зал. Он не ждал, пока председатель предоставит ему слово. Да и кто услышал бы стук молоточка. — Они обращаются ко мне и спрашивают, можно ли верить тому, что говорят им на уроках биологии! Нам известно ваше прошлое, мисс Винтерс! Мы знаем о ваших неудачах и крушении надежд! Разве не замещаете вы естественное возбуждение рассказами о сексуальной жизни наших детей, которых вы должны воспитывать? Разве вы не советуете им упражняться в грехе? Разве, затаив дыхание, вы не вслушиваетесь в их чистые признания? Разве…

— Заседание переносится! — во всю мощь легких прокричал Марк Свенсон. Он поспешил к Аннабелль Винтерс. Та сидела, подняв руку, будто защищаясь от ударов кнута. Марк помог ей встать и увел со сцены, с глаз разбушевавшейся толпы.

— Маленький оловянный гитлер может перенести это заседание, — гремел Коннорс, — но дело, ради которого мы пришли сюда, не терпит отлагательств. Мы должны собраться еще раз и решить, что делать дальше. Завтра вечером я проведу открытое собрание в молитвенном доме. Я прошу вас всех прийти туда. Огненными языками мы выметем зло из нашего города.

Последние слова потонули в реве обезумевшей толпы. Билл Джейсон переступил через неподвижного, улыбающегося Сейра Вудлинга и протолкался к сержанту Телицки. Тот стоял, задумчиво глядя на сцену.

— Я думал, вы находитесь здесь, чтобы поддерживать порядок, — сказал Билл.

— Они успокоятся, — ответил Телицки.

— Аннабелль Винтерс потребуется помощь, чтобы выйти из этого зала.

— Рядом с ней верные друзья, — пробормотал Телицки.

Билл Джейсон, такой же высокий и широкоплечий, как сержант, смотрел ему прямо в глаза.

— Сукин ты сын! — наконец сказал он.

Лицо Телицки пошло пятнами. Правая рука дернулась к пистолету. Затем на его губах появилась холодная улыбка.

— Что это ты так разнервничался, Джейсон? — спросил он.

Глава 7

Довольно быстро все разошлись. Возбуждение спало, Выплеснувшиеся наружу чувства потрясли многих благоразумных горожан, пришедших на заседание совета просвещения лишь для того, чтобы воспрепятствовать так называемому курсу сексуального воспитания. Они могли настаивать на исключении биологии из школьной программы, но не хотели иметь ничего общего с истеричной перепалкой, полной взаимных обвинений.

Другие все еще кипели от негодования, и назначенное на следующий день собрание у молитвенного дома не сулило всеобщего успокоения.

Разумные люди, вроде Марка Свенсона или Сары Маршалл, надеялись, что заседание совета просвещения пройдет своим чередом, и ход событий просто ошеломил их. Внезапно они осознали, что ввязались не в интеллектуальный спор по образовательным проблемам, а в жестокую драку, которая не могла обойтись без жертв. Одной из них уже стала Аннабелль Винтерс.

Разъяренный Марк Свенсон отвез ее домой, бормоча извинения за унижение, которому подверглась Аннабелль по его милости.

— Я не подозревал о таких настроениях, — неоднократно повторил Марк.

Аннабелль, сжавшаяся в комочек на переднем сиденье, не отвечала. Она не чувствовала ничего, кроме внутренней опустошенности. Когда автомобиль остановился у маленького коттеджа в северной части города, она вышла из кабины, машинально поблагодарив Марка.

— Не волнуйтесь, — в голосе Марка не слышалось былой уверенности. — Через день-два все образуется.

Аннабелль представляла, что будет дальше. Зазвонит телефон. Друзья выразят сочувствие и предложат поддержку. Она прошла на кухню и плеснула в стакан немного бренди. Лед в ее жилах начал подтаивать.

Но телефон молчал. Должно быть, многие хотели позвонить, но потом решили, что лучше ее не беспокоить.

Прошел час или чуть больше, прежде чем Аннабелль подумала о том, что от нее все отвернулись. Время близилось к полуночи, и ей стало ясно, что звонков не будет. Оставалось только одно, лечь в постель и попытаться заснуть.

Позвонили в дверь.

На пороге стоял Билл Джейсон, издатель «Вестника».

Аннабелль глубоко вздохнула.

— Извините, мистер Джейсон. Мне нечего сказать. Никакого заявления для печати или как это у вас называется?

— Святая корова! Мисс Винтерс, я пришел сюда не как газетчик. В такую минуту вам необходим верный друг.

О боже, как ей хотелось опереться о чью-то сильную руку. Аннабелль почувствовала, что вот-вот разрыдается, как десятилетняя девочка. Но отпустить Джейсона она не смогла.

— Пожалуйста… пожалуйста, заходите, — сказала она.

Как только за Биллом Джейсоном закрылась дверь, в кабине патрульной машины, стоящей неподалеку, зажглась лампочка. Сержант Телицки что-то записал в маленький красный блокнот.

Разбираясь в калейдоскопе событий той холодной октябрьской ночи, важно уяснить, что Эвери Хэтч по натуре не был злодеем. Робкий, застенчивый, он не привык отстаивать свои убеждения и, встречая сопротивление, тут же давал задний ход.

В полицейском участке, ожидая, пока станут известны имена погибших подростков, Эвери сказал, что необходимо найти настоящих преступников. Подобные заявления он делал всю жизнь, и почти всегда кто-нибудь одергивал его: «Не мели чепухи, Эвери». И он согласно кивал: «Да, вероятно, вы правы».

В субботнюю ночь этого не случилось. Первым его поддержал Сейр. Потом сержант Телицки. Они настоятельно советовали ему обратиться к общественности. Они убедили Эвери, что он, как официальный представитель системы просвещения, обязан выступить в защиту интересов детей.

Подписав жалобу, слегка ошеломленный проявленной решительностью, Эвери несколько часов не мог найти себе места. Наконец, не выдержав, он сел в машину и поехал к молитвенному дому. Было три часа ночи. Он хотел посоветоваться с Бредли Коннорсом, правильно ли он поступил или ему следует поехать в полицейский участок и забрать жалобу?

Эвери восхищался Коннорсом. Он восхищался им, как мышь восхищается львом. Недюжинная физическая сила, громовой голос, стремление изгнать грех из грешного мира. Он обожал яркость Коннорса, блистающую на фоне его собственной серости.

Эвери представлял, что ждет его в молитвенном доме. Коннорс скажет, что открытая борьба против курса биологии и людей, ответственных за его включение в школьную программу, — ошибка. А авария на холме Кобба никак не связана с преподаванием этой дисциплины.

Коннорс сказал ему совсем другое. Они долго сидели в его фургоне, и он полностью согласился с Эвери. Убеждал его стоять на своем. Назвал доблестным солдатом армии господней. Помог составить петиции с тем, чтобы распространить их по городу. Впервые в жизни Эвери почувствовал, как играет кровь в жилах. Сейр и Телицки были сомнительными союзниками, поддержка Коннорса кардинально меняла дело.

С этого разговора начались самые бурные и радостные дни его жизни. Люди, не замечавшие Эвери шестьдесят лет, говорили, что он честно выполняет свой долг. Целых пять дней Эвери ходил в героях, а вершиной успеха стала его речь на заседании совета просвещения.

Из школы Эвери уходил вместе с Кларком Сэксоном, владельцем магазина скобяных товаров и членом совета просвещения, который объявил, что готов обратиться в суд, но прекратить сексуальное воспитание детей в Рок-Сити. Он также поздравил Эвери за проявленные прямоту и мужество.

— Отличное собрание, — сказал Эвери, когда они спустились с лестницы.

Сэксон хмурился.

— Все шло хорошо, пока этот сумасброд Коннорс не сорвался, — ответил он.

— Сорвался? — робко переспросил Эвери.

— Если б не он, мы могли бы покончить с этим уже сегодня. Голоса членов совета разделились поровну, а в такой обстановке Марк Свенсон не пошел бы против общественного мнения.

— Но вам все равно придется голосовать? — удивился Эвери. — Он это понимает, не так ли?

Сэксон криво усмехнулся.

— Ты не политик, Эвери. Самое худшее, что мог сделать Коннорс, так это обрушиться на Аннабелль Винтерс. Ее очень любят в Рок-Сити. О, сейчас они готовы ее повесить! Но дай им ночь на раздумья, и от сегодняшнего единства не останется и следа. Они начнут собираться вокруг того, кого только что топтали, и забудут об истинном зле. Непростительная тактическая ошибка.

Чудесные краски лучшего дня в жизни Эвери начали блекнуть.

— Ты хорошо знаешь Коннорса, Эвери? — спросил Сэксон. — Ходишь в его церковь, не так ли?

Эвери признал и то и другое, чувствуя, что в чем-то провинился.

— Будет неплохо, если ты переговоришь с ним, — добавил Сэксон. — Пусть он направляет свою тяжелую артиллерию на настоящую цель.

По пути домой Эвери думал о предложении Сэксона. На душе у него скребли кошки. Он уже слышал громовой голос Коннорса: «Надо говорить правду, независимо от того, кто при этом пострадает! Вы можете быть политиком, мистер Хэтч, а я лишь солдат армии нашего создателя».

И все же… и все же… одна тактическая ошибка не должна решить исхода всей битвы.

В конце концов, когда Рок-Сити уже крепко спал, Эвери поехал к молитвенному дому, второй раз за последние пять дней. И облегченно вздохнул, увидев, что в окнах фургона Коннорса горит свет.

Эвери оставил машину на обочине и по траве пошел к фургону. Поднявшись по трем ступенькам, ведущим к двери, он постучал. Изнутри не доносилось никаких звуков. Он постучал еще раз. Затем наклонился к стеклу.

Коннорс сидел за маленьким столиком, перед ним стояла чашечка кофе. Может, подумал Эвери, он молится? Прежде чем постучать вновь, он подождал, пока Коннорс шевельнется.

А потом из горла Эвери вырвался пронзительный вопль ужаса.

Он повернулся и побежал.

Забыв про машину, он бежал по пустому шоссе и кричал.

— На помощь! Помогите!

Кругом было пусто. Криков никто не слышал. А перед глазами Эвери стояла черная дырка от пули между глазами Бредли Коннорса.

Часть II

Глава 1

Примерно за два часа до того, как Эвери Хэтч, спотыкаясь, брел по шоссе, крича о помощи, в сотне ярдов от коттеджа Аннабелль Винтерс остановился ветхий драндулет с пятью подростками.

Быстрая разведка показала, что в окнах, несмотря на позднее время, еще горит свет. Перед домом стоял автомобиль с наклейкой «Пресса» на ветровом стекле.

Патрульной машины, спрятавшейся в тени изгороди соседнего дома, разведчики не заметили, так же, как и красного огонька сигареты Телицки.

Еще через несколько минут все пятеро направились к лужку перед коттеджем Аннабелль. Один тащил кувалду. Другой — пятигаллонную канистру. Остальные трое — какой-то непонятный предмет. В слабом свете, падающем из окон, Телицки увидел, что они притащили на лужок.

Это был крест.

Заранее намотанные на него тряпки щедро полили керосином из канистры. Двое подняли крест, а третий кувалдой забил его основание в землю.

Чиркнула спичка, крест вспыхнул ярким пламенем.

Подростки отступили к своей развалюхе. На полпути они остановились, и ночную тишину разорвали грязные ругательства.

Распахнулась дверь коттеджа, и на крыльцо выскочил Билл Джейсон.

— Дайте мне огнетушитель, если он у вас есть, — крикнул Билл в открытую дверь и, наклонив голову, побежал на голоса.

Подростки попрыгали в кабину, вспыхнули фары, ослепив Джейсона. Взревел мотор. Автомобиль, как скаковая лошадь, рванулся вперед.

Если б не прекрасная реакция Джейсона, он оказался бы под колесами. Перевернувшись через голову, Билл упал в придорожные кусты. Номеров он, естественно, не разглядел.

Поднявшись, Джейсон побежал к коттеджу, высвеченному горящим крестом. Аннабелль Винтерс, бледная как мел, стояла на крыльце, держа в руках огнетушитель.

Бормоча проклятия, Джейсон направил на крест пенную струю. Патрульная машина не тронулась с места.

Никто не видел сухую улыбку Телицки. Часы на приборном щитке показывали восемь минут второго.

В больнице молодой доктор Дэвид Паттон, в зеленом халате и шапочке, в маске, съехавшей на одно ухо, вышел из операционной. Сняв маску и шапочку, он швырнул их на скамью в коридоре. Его волосы слиплись от пота. Он достал носовой платок и тщательно протер стекла очков. Доктор Паттон только что закончил сложную операцию. На карнавале в Латропе парень угодил под копыта быка.

По коридору к Паттону уже спешил интерн.

— Нет отдыха измученной душе, док, — сказал он. — Просят прислать «скорую» к молитвенному дому.

— Молитвенному дому?

— Что-то случилось с Бредли Коннорсом. Позвонили с бензозаправки Теллера.

Глаза доктора Паттона превратились в щелочки. Он вытащил из нагрудного кармана сигарету и зажигалку, закурил и пошел в регистратуру. Ночная дежурная сидела у коммутатора и читала какую-то книгу.

— Соедините меня с доктором Бенсоном, — попросил Паттон.

— Хорошо, доктор, — дежурная набрала номер. — Как этот мальчик с карнавала?

— Он выкарабкается, — Паттон надел очки. — Хотя, возможно, и пожалеет об этом. Думаю, он не сможет владеть правой рукой.

— Доктор Бенсон слушает.

Паттон взял трубку.

— Извини, что бужу тебя посреди ночи, Фред… Да… половина четвертого. «Скорая» только что уехала к молитвенному дому за Бредли Коннорсом. Что-то случилось… Да… Я хочу, чтобы ты приехал, Фред. Всем известно, как я ненавижу этого сукиного сына. Если он помрет во время моего дежурства, пойдут разговоры. Так я тебя жду.

Не отвечая на безмолвный вопрос, застывший в глазах дежурной, доктор Паттон повернулся и пошел по коридору. Остановился у двери четырехместной палаты.

На кровати у дальней стены лежала девушка с ногами, поднятыми на вытяжение. Паттон подошел к ней и коснулся ее лба.

— Сестра? — послышался слабый шепот.

— Это доктор Паттон, Шарон, — ответил он. — Зашел посмотреть, как ты себя чувствуешь.

Белокурая головка Шарон заметалась по подушке.

— Лучше б я умерла.

— Не говори так, ты будешь жить, — успокаивал ее Паттон. — Попытайся заснуть.

Сейр Вудлинг, полностью одетый, развалился на кровати в своей спальне в доме на улице Вязов. В воздухе стоял запах виски. На ночном столике, рядом с телефонным аппаратом, пепельницей, пустой бутылкой и высоким стаканом, горела лампа.

Раздался звонок, второй.

У Сейра дернулась щека. Не меняя позы, он медленно протянул руку и снял трубку.

— Да? — прохрипел он.

— Сейр?

— Да, — он не сразу узнал писклявый голос.

— Это Э-эвери.

— О господи, Эвери. Который теперь час?

— Б-без ч-четверти ч-четыре.

— Что на тебя нашло? Звонишь людям в такую рань!

— К-коннорс, — у Эвери перехватило дыхание. Сейр слышал, как он шумно втянул в себя воздух, — он… он мертв. Его убили.

— Убили?!

— Застрелили. Он… он мертв, Сейр. Я… я нашел его.

— Когда?

— Ок-коло трех часов ночи.

— Где?

— В его фургоне. Сейр, эт-то убийство.

— Ты позвонил в полицию?

— Лейтенант Хоган уже поехал туда.

Сейр долго молчал.

— Мы все умрем когда-нибудь, Эвери.

— Но убийство! — взвизгнул тот.

— Хорошо, что ты позвонил, Эвери. Все это очень интересно, не правда ли?

Положив трубку, Сейр несколько секунд лежал, уставившись в потолок. Затем потянулся к бутылке. В ней не осталось ни капли.

Со стоном Сейр сел, сбросив ноги на пол. Прижал пальцы к вискам.

— Должна быть еще… — пробормотал он. — В этой могиле должна быть хоть одна бутылка.

Марк Свенсон крепко спал, не подозревая ни об убийствах, ни о горящих крестах. Когда он проснулся, часы показывали половину седьмого. С возрастом он привык рано вставать.

Марк включил электроплитку, на которой стоял медный котелок с водой. Банку с растворимым кофе он держал в ночном столике и каждое утро выпивал чашечку ароматного напитка перед тем, как встать, побриться, принять душ и одеться.

Марк ругал себя за вчерашний вечер. Заседание совета просвещения прошло ужасно. Он не уловил настроения публики, и собрание вышло из-под контроля, прежде чем он успел что-то предпринять. Если б он почувствовал заранее, сколь враждебно отношение к биологии, то пригласил бы специалистов, преподавателей из соседних городков, врачей, священников. И тогда собрание стало бы средством воспитания, а не трибуной для воинствующих демагогов.

Аннабелль Винтерс он проводил не только из вежливости. В такой ситуации ей могла грозить и физическая опасность.

Черт бы побрал Бредли Коннорса с его идиотским фанатизмом!

Когда в начале одиннадцатого Марк подвез Аннабелль к ее коттеджу и сказал, что «через день-два все образуется», он не очень-то верил в свои слова. Ничего не образуется, думал он, если не принять быстрых и решительных действий по пресечению всеобщей истерии.

После того, как он расстался с Аннабелль, ему не хотелось ни домой, ни в клуб «Рок-Сити», где наверняка продолжался жаркий спор. Вместо этого он кружил по улицам, раздумывая, что же следует предпринять. Он с удовольствием отвесил бы Бредли Коннорсу пару оплеух, но это не принесло бы пользы, да и Коннорс мог дать сдачи. Эвери Хэтч не стоил даже и оплеух, бедный жалкий червяк, которого использовали, чтобы заварить кашу.

Когда же гнев Марка поутих, ему вспомнилось трагическое лицо миссис Каммингс, пожелавшей узнать, какие советы давала Аннабелль ее дочери. Именно эта несчастная женщина взорвала собрание. Но Марк мог понять горе матери и, несмотря ни на что, жалел ее.

Марк Свенсон был человеком щедрым и без лишней саморекламы помогал многим жителям Рок-Сити. Так уж получилось, что среди них оказались Френк Каммингс и его жена. После наводнения Марк ссудил ему денег без всяких процентов, чтобы Френк мог рассчитаться по срочным платежам и купить кое-какое оборудование взамен сломанного и унесенного водой. Неразговорчивый, трудолюбивый Френк выплатил все, до последнего цента, но Марк полагал, что за ним остался долг дружбы.

Поэтому в половине одиннадцатого он подъехал к дому Каммингсов. Френк и его жена, судя по всему, недавно вернулись с заседания совета просвещения. Подойдя к крыльцу, Марк увидел в окно, что они пьют чай.

Когда Френк открыл дверь, его лицо напоминало маску.

— Привет, Френк, — сказал Марк. — Я бы хотел поговорить с тобой и Эммой.

— Даже не знаю, — Френк переминался с ноги на ногу. — Если вы насчет собрания… ну, Эмма еще не остыла, мистер Свенсон.

Из кухни донесся твердый голос Эммы:

— Если вы пришли насчет собрания, я не заберу назад ни единого слова. Ни единого.

— Я не собирался просить вас об этом, Эмма, — ответил Марк. — Но мне необходима ваша помощь. Как председатель совета просвещения я должен знать, чем вызвано ваше выступление.

Френк Каммингс смотрел на седовласого мужчину, стоящего на пороге его дома и вспоминал то серое утро, когда, выглянув из окна, он увидел, что вокруг все залито водой. Казалось, что для него все кончено. На помощь банка рассчитывать не приходилось. Ссуды просили все, а доставались они только богатым, тем, кто мог что-нибудь заложить. А такие, как Френк, едва сводили концы с концами. И разве мог он забыть, как два дня спустя на его пороге возник улыбающийся Марк Свенсон и сказал: «Похоже, стихия не обошла тебя стороной, Френк. Ты можешь подсчитать, сколько нужно денег, чтобы привести все в порядок? Если ты не будешь возражать, я с радостью помогу тебе».

Френк все помнил и отступил в сторону.

— Проходите, мистер Свенсон. Хотите чашечку чая?

— Благодарю.

Марк сел напротив Эммы. Та встретила его ледяным взглядом.

— Эмма, мне не совсем ясно, о чем вы говорили в школе?

— Остальные меня поняли.

— Я не уверен, что сидящие в зале разобрались в значении ваших слов. Вы сказали, Эмма, причем публично, что, по вашему мнению, ваша дочь, скажем так, сбилась с пути истинного благодаря советам мисс Винтерс.

— Именно это я и сказала.

— Если вы заметили, что Лайла вела себя неподобающим образом, почему вы разрешили ей поехать на карнавал? Почему вы не остановили ее? Почему вы раньше не обратились ко мне или к кому-нибудь из членов совета?

— Потому что мы ничего не знали, — выкрикнула Эмма. — Мы ничего не знали, а потом было уже поздно.

— Я ничего не понимаю, — покачал головой Марк.

Френк подошел к столу и поставил перед Марком чашку чая.

— Мы ничего не подозревали до того… до того, как она умерла, мистер Свенсон.

Марк неотрывно смотрел на Эмму.

— Чего же вы не знали? — спросил он.

По белому как мел лицу миссис Каммингс покатились слезы, но заговорила она тем же ровным голосом.

— Только после аварии мы выяснили, что она собиралась делать… с Джимми Оренго.

От жалости к Эмме у Марка защемило сердце.

— Как вы это выяснили?

— Нас надоумил сержант Телицки, — ответил Френк.

Марк резко повернулся к нему.

— Сержант Телицки?

Френк кивнул.

— Он приходил к нам в воскресенье, когда Лайла лежала здесь… в соседней комнате… Он сказал нам.

— И что же он вам сказал? — голос Марка задрожал от внезапного приступа ярости. — Что он вам сказал, Френк?

— Он сказал, что подростки распутничают. Что в школе их учат не тому, чему следует. Он сказал, что полиция расследует обвинение в безнравственном поведении, выдвинутое против мисс Винтерс и других. Мы ответили, что Лайла тут ни при чем. Только не Лайла.

— Но он оказался прав! — вмешалась Эмма.

— Почему вы решили, что он прав?

— Он попросил посмотреть, не осталось ли у Лайлы каких-нибудь записей, писем, дневника, если она его вела.

— Мы еще не разбирали вещей Лайлы, — добавил Френк. — Еще… прошло так мало времени, вы понимаете?

— Разумеется, — кивнул Марк. — И вы показали ее бумаги Телицки?

Френк кивнул.

— Ее тетрадь по курсу секса с картинками, — ответила Эмма. — Не смею сказать, мистер Свенсон, что я там увидела.

— Это были схемы, — поправил ее Френк. — Скелет человека и все такое. Не картинки.

— Называй их как хочешь, Френк, но я видела неприличные картинки, — стояла на своем Эмма. — И еще мы нашли дневник.

Френк отвернулся.

— Там все и было, прямо в дневнике. Она писала, что Джимми Оренго попросил ее, она ответила «нет», но ей хочется, и она намерена спросить совета у мисс Винтерс. Нужно ли вам что-то еще, мистер Свенсон?

— Могу ли я взглянуть на дневник, Эмма? — спросил Марк.

— Мы отдали его сержанту Телицки, — ответил Френк. — Он сказал, что это важная улика.

— Вы можете вспомнить, какие именно слова записала Лайла?

— Я их никогда не забуду! — воскликнула Эмма. — Она написала: «Джимми Оренго попросил меня сегодня, и я сказала «нет». Но мне очень хочется, и я собираюсь посоветоваться насчет этого с мисс Винтерс». А потом она поехала на карнавал и погибла… потому что ей «очень хотелось».

— Вы ничего не упустили, Эмма? — спросил Марк, его лицо потемнело.

— Она написала именно эти слова, — подтвердил Френк.

Марк встал, так и не пригубив чая.

— В одном вам обоим повезло, — сердито сказал он.

— Повезло? — повторила Эмма.

— Лайла никогда не узнает, как легко вы ее предали. Спокойной ночи.

Сев в машину, Марк развернулся и погнал к полицейскому участку. Обвинение в аморальном поведении? Кто его выдвинул? В скольких домах побывал Телицки, распространяя эту гнусную ложь?

В дежурную часть он влетел, кипя от ярости. Но застал там лишь молодого патрульного Маккарти. Он сказал Марку, что у лейтенанта Хогана выходной и тот уехал к родственникам, а Телицки «на задании» и связаться с ним невозможно.

Марк вернулся к машине и поехал домой. Все дела откладывались до утра.

В начале девятого Марк вошел в кабинет Хогана. Лейтенант поднял голову, его лицо осунулось от усталости.

— Доброе утро, мистер Свенсон.

— Мне необходимо поговорить с вами.

— Если только вы хотите дать показания, — ответил Хоган. — Мы сейчас заняты по горло.

— Какие показания? — переспросил Марк. Он приехал в участок прямо из дома.

На лице Хогана отразилось удивление.

— Вы хотите сказать, что ничего не знаете?

— А что, собственно, произошло?

— Наверное, вы единственный во всем округе, — покачал головой Хоган. — Ночью кто-то убил Бредли Коннорса. Застрелил его прямо между глаз.

— Что?!

— Эвери Хэтч нашел его примерно в три часа ночи, без признаков жизни.

Марк ошеломленно смотрел на Хогана.

Открылась дверь, и в кабинет вошел Телицки. Бросив на Марка короткий, подозрительный взгляд, он проследовал к столу и положил перед лейтенантом заполненный бланк.

— Как я и думал, у Винтерс есть пистолет тридцать второго калибра. Мы выдали ей разрешение около года назад.

Хоган вздохнул.

— Надо проверить, где он сейчас.

Марк не верил своим ушам.

— Вы предполагаете, что Аннабелль Винтерс застрелила Коннорса?

— Мы не нашли пистолета на месте преступления, — ответил Хоган. — Но доктор Паттон передал нам пулю. Стреляли из пистолета тридцать второго калибра. Телицки выясняет, кто из жителей Рок-Сити имеет разрешение на хранение пистолета такого типа. Одно из них получила мисс Винтерс.

— И только она? — спросил Марк.

— В городе порядка двадцати пистолетов этого калибра, — ответил Телицки.

— И вы собираетесь проверить всех владельцев?

— Зачем? — удивился Телицки. — Коннорс публично обвинил ее в безнравственности. На лужке перед ее домом вчера зажгли крест. Она наверняка ненавидела Коннорса. Мы не будем беспокоить десятки людей, если, скорее всего, виновата именно она. О них мы подумаем, когда она докажет свою невиновность. И, держу пари, у нее ничего не получится.

Впервые в жизни Марк почувствовал себя глубоким стариком. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он пришел жаловаться на Телицки. Теперь стало ясно, что это бесполезно. Жаловаться надо выше. Тут он ничего бы не добился.

Глава 2

Между учителем и жителями города, в котором он или она живет и работает, всегда возникают особые отношения. Умная, интеллигентная Аннабелль Винтерс понимала это лучше, чем кто-либо другой. Тысячи учеников, проходящие через руки учителя, ощущают на себе его воздействие как личности, прислушиваются к его мнению на многое из того, что выходит за рамки школьной программы, разделяют его предубеждения и восторги, подражают его примеру. Появление любимчиков и некомпетентность, таковы два обвинения, постоянно нацеленных на учителя. Редкие родители готовы признать, что их ребенок отстает в развитии или у него какие-то сложные проблемы, комплексы. Если ребенок плохо учится, родители скорее всего скажут, что учитель отдает предпочтение другим или просто не знает своего дела.

Хорошему учителю эти жалобы не причинят вреда, потому что они составляют малую толику его работы. Но если под сомнение поставлена личная жизнь учителя, если брошена тень на его моральный облик, все кончено. Нет дыма без огня. Когда дело касается учителя, этому верят все родители.

Нельзя сказать, что, сидя на сцене школьного зала во время заседания совета просвещения, Аннабелль Винтерс не подозревала о сгущающихся тучах. Она почувствовала враждебность горожан уже на похоронах Лайлы Каммингс. Неприятная сцена с Генриеттой Колдуэлл, преподающей домоводство, в понедельник утром укрепила ее опасения. Разговор с Эдом Джейгером, отцом Шарон Джейгер, единственной, кто остался в живых после аварии на холме Кобба, глубоко тронул Аннабелль, он подтвердил, что на заседании она может подвергнуться нападкам сидящих в зале. Но она не ожидала такого неистовства, отсутствия логики, истеричной жестокости.

В понедельник, через два дня после аварии, Генриетта Колдуэлл зашла в кабинет Аннабелль. Смерть трех учащихся и критическое состояние Шарон Джейгер потрясли всю школу. На утренней пятиминутке доктор Нортон произнес длинную, но не слишком вразумительную речь. Друзьям погибших разрешили уйти после двух уроков, чтобы они могли успеть на похороны. Впрочем, Нортон мог сразу распустить всех по домам, во всяком случае, за те два урока знаний у школьников не прибавилось.

Особенно тяжело переживала случившееся Аннабелль. Лайла Каммингс и Шарон Джейгер находились под ее личной опекой. В пятницу она поехала к подруге в Нью-Йорк, посмотрела два спектакля и узнала об аварии лишь в воскресенье вечером, вернувшись в Рок-Сити. Даже в понедельник утром, до визита Генриетты, она не подозревала о существовании, как выразился Сейр Вудлинг, «осиного гнезда Эвери».

Генриетта, без всякой косметики, с россыпью веснушек вперемежку с капельками пота на лице, встала навытяжку перед столом Аннабелль.

— Я отправила весь класс в библиотеку, — объявила она. — Сегодня они не могут воспринимать объяснения учителя.

— Для всех нас это не самый счастливый день, — ответила Аннабелль.

Общение с Генриеттой всегда требовало особого такта. Мисс Колдуэлл, казалось, прилагала непомерные усилия, чтобы изгнать из себя всякую женственность. И Аннабелль в ее присутствии чувствовала себя неловко даже из-за того, что подкрашивала губы и одевалась в соответствии с модой. Аннабелль считала, что внешний вид преподавателя имеет важное значение. Девочки всегда обращали внимание на наряд учительницы. И одевалась современно, но без излишеств, подчеркивая женственность, но не вызывающе. Генриетта, с другой стороны, делала все, чтобы не отойти от комического образа старой девы девятнадцатого века.

— Я бы хотела сразу перейти к делу, Аннабелль, — решительно заявила Генриетта.

— Пожалуйста, я вас слушаю.

— Вы уезжали на уик-энд, и я не знаю, известно ли вам о назначении на среду заседании совета просвещения?

Аннабелль нахмурилась.

— Я нашла на столе записку доктора Нортона. О чем пойдет речь?

— Я не из тех, кто прячет камень за пазухой, поэтому и пришла к вам, — продолжала Генриетта. — Заседание проводится по просьбе мистера Хэтча. Он уверен, так же, как и многие другие, что причиной трагедии на холме Кобба является наша школьная программа.

— Боюсь, я не понимаю вас, Генриетта.

— Курс биологии! — выплюнула мисс Колдуэлл, будто ее заставили произнести при свидетелях грязное ругательство.

Аннабелль ощутила растущее в ней раздражение из-за такого образа мыслей, от отношения Генриетты, которая смотрела на нее, как на секс-бомбу.

— В субботу утром мистер Хэтч начал распространять по городу петицию с требованием немедленно исключить из школьной программы курс сексуального воспитания, расследовать методы преподавания этой дисциплины в прошлом и определить, что же делать дальше.

— Во-первых, в школьной программе нет курса сексуального воспитания, — резко ответила Аннабелль. — Во-вторых, что тут расследовать?

Но Генриетта уже набрала ход.

— Я привыкла действовать открыто, Аннабелль. И пришла сказать вам, что помогала мистеру Хэтчу собирать подписи под этой петицией.

— Это ваше право.

— И, если из-за петиции у вас будут неприятности, Аннабелль, я хочу, чтобы вы знали, что я ничего не имею против вас лично.

— Я не ожидаю никаких неприятностей, — пожала плечами Аннабелль. — И не хочу, чтобы вы отягощали этим свою совесть.

Генриетта вспыхнула:

— Я могу лишь посоветовать вам, Аннабелль, отнестись к моим словам со всей серьезностью.

Генриетта ушла, а Аннабелль не знала, то ли ей смеяться, то ли сердиться.

Тем же утром в кабинет Аннабелль заглянул доктор Дэвид Паттон. Отношения Аннабелль с Дэвидом, медицинским консультантом школы, также складывались непросто. Они вместе выросли в Рок-Сити. Дэвид был одним из двух молодых людей, ухаживавших за Аннабелль в школе и колледже. Но она влюбилась в другого, Майка Прентисса. Они обручились. Дэвид стойко перенес удар судьбы и уехал учиться в медицинский институт. Майка вскоре призвали в армию и отправили в Корею, откуда он не вернулся. Дэвид не предпринимал попыток завоевать сердце Аннабелль до тех пор, пока Сейра Вудлинга не уличили в махинациях с наследством Джошуа Винтерса. Они вместе участвовали в расследовании. Со времени смерти Майка прошло пять лет.

Однажды вечером, уже после завершения следствия, Дэвид предложил Аннабелль руку и сердце. Она едва не согласилась выйти за него замуж. Дэвид ей нравился, они оба помнили Майка, а мысль о том, что она останется одна, казалась непереносимой. Но Аннабелль ответила отказом, потому что не любила Дэвида. Уважение и разделенные воспоминания не могли заменить любовь, пока не могли.

— Мисс Винтерс, как всегда, прекрасна, — Дэвид вошел в кабинет и положил чемоданчик на стол.

— Выбирайте слова, когда открываете рот в этом здании, — с притворной озабоченностью ответила Аннабелль. — Здесь занимаются сексуальным воспитанием.

— Смеяться тут не над чем, — худое лицо Дэвида перекосила яростная гримаса. — Это не смешно.

— А ты чересчур серьезен, Дэвид, — заметила Аннабелль.

— Ты чертовски права. Эвери Хэтч — всего лишь пешка. Если б его поддерживали только такие люди, как вечно потеющая мисс Колдуэлл, только что встретившаяся мне в коридоре, я бы охотно посмеялся вместе с тобой. Но у него есть союзники, которые не играют по правилам маркиза Кунзборо, а кое-кто из них с большим удовольствием обольет тебя грязью, дорогая моя мисс Винтерс.

— Я не знаю человека, который хотел бы облить меня грязью, — нахмурилась Аннабелль. — За исключением, возможно, Сейра Вудлинга.

— Возможно, надо опустить, — отрезал Дэвид Паттон. — Он залез в это дело по самые уши, здесь что-нибудь скажет, там на что-то намекнет. А что произошло у тебя с Бредли Коннорсом?

— Коннорсом?

— Его преподобие, мистер Коннорс, вчера прочел две зажигательные проповеди по поводу биологии. Тебя упомянули, как толкача этой грязной дисциплины, и Коннорс достаточно ясно потребовал твоего скальпа, — доктор Паттон сухо рассмеялся. — Ты должна гордиться такими врагами.

Коннорс! Не забыть Аннабелль той короткой стычки с Коннорсом. Его лица, побагровевшего от злости, его глаз, сверкающих ненавистью, сколько раз после этого просыпалась она по ночам, дрожа от страха. Нет, она не боялась Коннорса, но долго не могла прийти в себя от неистовства его страстей.

Ей пришлось столкнуться с Коннорсом шесть месяцев назад, но та встреча имела отношение к сегодняшней трагедии на холме Кобба. Как-то днем, после занятий, к Аннабелль зашел Эд Джейгер. Эд работал школьным сторожем, и они виделись практически каждый день. В его обязанности входила уборка кабинета Аннабелль. Если та задерживалась после уроков, они обычно немного беседовали. Эд нравился Аннабелль, и она сочувствовала его нелегкой жизни.

Эду было около сорока. Родился он в Рок-Сити, рано женился, вскоре на свет появилась крошка Шарон. В сорок четвертом его забрали в армию и послали в Европу. Вернувшись после окончания войны, он узнал, что жена сбежала с заезжим коммивояжером, оставив дочь у его родителей. Эд решил сам вырастить своего единственного ребенка, хотя его материальное положение не сулило радужных перспектив. В школе он получал небольшое, но постоянное жалованье да еще подрабатывал летом и во время каникул.

Шарон выросла писаной красавицей. Эд каждый день работал по двенадцать часов и не мог уделять много времени ее воспитанию. И в старших классах за ней утвердилась репутация легкомысленной девицы. «Яблоко от яблони недалеко падает», — говорили в городе, имея в виду распутную мамашу. В тот день Аннабелль сразу поняла, что Эд Джейгер чем-то расстроен.

— Она неплохая девочка, мисс Винтерс. Но мы — никто, понимаете? Матери других девочек состоят в церковных организациях и всяких клубах. У Шарон есть только я. Ей некуда приткнуться. И приходится вести себя вызывающе только для того, чтобы привлечь внимание. Я старался вразумить ее. Она говорила с мистером Коннорсом.

— Вы ходите в церковь мистера Коннорса? — спросила Аннабелль.

— Да, мадам. Он сказал мне, что с Шарон все в порядке, просто энергия бьет в ней ключом. Но ей необходима женщина, которой она могла бы довериться, мисс Винтерс. Я подумал, раз уж она учится в вашем классе, может быть, вы смогли бы уделить ей чуть больше внимания.

— Ну конечно.

— Я не имею права просить вас о таком одолжении, мисс Винтерс, но…

— Вы не просите ни о чем особенном, Эд, — прервала его Аннабелль. — Это моя работа.

Попытку Аннабелль сблизиться с ней Шарон встретила сдержанно, даже недоверчиво. Как скоро выяснила Аннабелль, учеба давалась девочке очень легко. Энергия действительно била в ней ключом. Довольно быстро выяснилась и причина ее экстравагантного поведения. Шарон чувствовала, что люди относятся к ней подозрительно, ставя на одну доску с матерью. Отсюда и излишек косметики на лице, и смелые наряды, и желание казаться более взрослой, более независимой. Аннабелль поняла, что Шарон стремится к знаниям, хочет приобрести умение и опыт, чтобы прочно стать на ноги. Поначалу она решила, что Аннабелль хочет перегородить ей дорогу к желанной цели. Но недоверие уступило место обожанию, почти обожествлению, когда девушка убедилась, что Аннабелль стремится ей помочь. Теперь Шарон старалась во всем подражать Аннабелль. Говорить, как она, думать, как она, одеваться, как она.

Но лишь когда Шарон пришла к ней, чтобы поговорить о Бредли Коннорсе, Аннабелль поняла, что одержана полная победа.

— Отец хочет, чтобы я продолжала ходить к мистеру Коннорсу за духовным, как он говорит, наставлением, мисс Винтерс, а я не могу.

— Почему? — спросила Аннабелль.

— Потому что он похотливый старый козел, — резко ответила Шарон. — Всегда говорит, как он гордится мной и как хочет мне помочь, а сам постоянно лапает меня. Я боюсь идти к нему, мисс Винтерс.

Аннабелль ужаснулась, но не удивилась.

— И что я могу сделать? — спросила она.

— Если я скажу отцу, он мне не поверит. Он думает, что в голове у меня один секс.

— Я поговорю с ним, — предложила Аннабелль.

— А как же мистер Коннорс? — спросила Шарон. — Если я перестану ходить к нему, он захочет узнать, почему. И пойдет к отцу.

— Мистером Коннорсом я займусь сама, — сдерживая гнев, ответила Аннабелль.

В тот же день она отправилась к фургону Коннорса.

— О, прекрасная мисс Винтерс, — улыбаясь, Коннорс поднялся ей навстречу. — Пожалуйста, проходите.

Она зашла, но не села на предложенный стул. И стояла в узком проходе, стараясь говорить спокойно и ровно.

— Я хочу поговорить с вами о Шарон Джейгер.

— Интересный ребенок, — кивнул Коннорс. — Сложный характер, очень интересный.

— Я пришла сказать, что она больше не придет к вам за духовным наставлением.

— О?

— Шарон рассказала о возникших у вас осложнениях.

— Осложнениях? Шарон и я — лучшие друзья.

— Я могла бы обратиться к ее отцу, — холодно продолжала Аннабелль. — Или в полицию. Но не собираюсь делать ни того, ни другого, если только вы не вынудите меня к этому.

Глаза Коннорса сузились, и она увидела вспыхнувшую в них ненависть. Его щеки пошли красными пятнами.

— Вы прислушиваетесь ко лжи, — сказал он дрогнувшим голосом.

— Шарон боится вас. Я не задумываясь устроила бы публичный скандал, мистер Коннорс, если бы дело касалось только вас. Но у Шарон трудная жизнь. Я не хочу выставлять ее на всеобщее обозрение. Поэтому я говорю обо всем вам. Шарон не вернется. Если вы попытаетесь воздействовать на нее или на других моих девочек, готовьтесь к самому худшему, мистер Коннорс. Второго предупреждения не будет.

На какое-то мгновение Аннабелль показалось, что Коннорс набросится на нее с кулаками. Но тот лишь пристально смотрел ей в глаза.

— Ваша взяла, мисс Винтерс. Но игра еще не закончена.

Коннорс! Она не могла рассказать об этом Дэвиду. Она обещала защищать Шарон.

— Ему известно, что я не вхожу в число его почитателей, — сухо ответила Аннабелль. — Но не думаю, что он попытается выступить против меня. Видишь ли, я знаю, как держать его в узде.

Дэвид нахмурился.

— Может, ты скажешь и мне?

— Я не имею права, Дэйв. Но не волнуйся о мистере Коннорсе. Он будет ворчать, но не решится открыть рот.

Какая насмешка! Сколь обманчивой оказалась ее уверенность!

Аннабелль сидела на сцене во время заседания совета просвещения, слушала речи Эвери Хэтча и других, требование Коннорса помолиться, и холодный страх медленно прокрадывался в ее душу. Она не могла представить, чем завершится собрание, но, когда Эмма Каммингс внезапно обрушилась на нее, интуиция подсказала Аннабелль, что Коннорс не упустит своего шанса.

Это была превосходная западня, и Коннорс блестяще воспользовался представленной возможностью. Эмма и половина сидящих в зале тут же поверили, что во всем виновата Аннабелль. И теперь ей не удастся выступить против Коннорса. Он скажет, что она лжет, и весь город согласится с тем, что она лишь стремится отомстить. Ее слово уже не имело той силы, что раньше. Даже Шарон из страха могла заявить, что не говорила с ней о Коннорсе, если Шарон вообще выживет. Коннорс полностью контролировал положение. Возможно, он сам расскажет о том разговоре в фургоне. Она приходила к нему, чтобы обвинить его в нарушении норм морали, она, Аннабелль Винтерс, советующая детям жить в грехе, ведущая уроки сексуального воспитания. Какой бы путь ни избрала Аннабелль, все козыри оставались у Коннорса.

Оставшись одна, после того, как Марк Свенсон подвез ее к коттеджу, Аннабелль дала волю воображению. Коннорс мог пойти и дальше. Например, утверждать, что Аннабелль пыталась соблазнить его, ревнуя к воображаемой увлеченности Шарон. Чтобы погубить ее репутацию, достаточно и намека на аморальность.

Несколько часов назад ее уважали, ей доверяли. Именно на это рассчитывала она в первоначальной стычке с Коннорсом. Она знала, что ее слово имеет не меньший вес, чем его. Собрание все изменило. Эвери Хэтч, Сейр Вудлинг, Генриетта Колдуэлл, Эмма Каммингс в пять дней, предшествующих заседанию совета, растоптали и доверие и уважение, и теперь Коннорс мог делать все, что заблагорассудится.

Когда незадолго до полуночи к ней приехал Билл Джейсон, Аннабелль пребывала в полной растерянности. Как она ждала хоть одного телефонного звонка. Не могли же ее друзья не понимать, сколь необходимы ей поддержка и участие?

Позвонили в дверь, и Аннабелль буквально бросилась к ней. Наконец-то кто-то откликнулся на зов ее души. Может быть, Дэйв? Он не смог прийти на собрание, так как дежурил в больнице. Уж он-то будет стоять за нее до конца.

Но надежды рухнули при виде Билла Джейсона. Ему, подумала Аннабелль, нужно интервью или заявление для печати. И сказала, что не может удовлетворить любопытство его читателей.

— Святая корова! — воскликнул Билл. — Я пришел сюда не как репортер. Вам нужен друг.

За те шесть лет, что Билл провел в Рок-Сити после покупки «Вестника», они встречались на официальных приемах или в гостях у кого-либо не более десятка раз. Общался он в основном с бизнесменами, обеспечивая «Вестник» рекламными объявлениями. Как холостяк, Билл мог бы и поухаживать за Аннабелль, но его не влекли женщины. Билл хорошо играл в гольф и свободное время проводил на зеленой лужайке загородного клуба. При этом его резкие статьи значительно подняли тираж газеты.

Скажи он что угодно, кроме «Вам нужен друг», и Аннабелль захлопнула бы перед ним дверь. Но после этих слов не могла не пригласить Билла в коттедж.

В гостиной он начал оглядываться, будто Аннабелль и не было. Он понимал, что ей необходима минута-другая, чтобы взять себя в руки. Аннабелль действительно немного успокоилась. Высокий, широкоплечий, курносый, с короткой стрижкой, в пиджаке спортивного покроя, выглядевший моложе своих тридцати пяти лет, Билл излучал уверенность. Так велика была потребность Аннабелль в дружеском участии, что в этот момент она всем сердцем потянулась к Биллу, единственному человеку в Рок-Сити, осознавшему, как она одинока и испугана.

Он точно угадал момент, когда Аннабелль окончательно пришла в себя.

— На улице стоит патрульная машина, — прервал молчание Билл. — Они предупредили вас, что будут следить за вашим домом?

— Нет, — ответила Аннабелль. — А зачем им следить за моим домом?

— Защищать вас от всяких слухов, — пояснил Билл. — Но я сомневаюсь, что истинная причина именно в этом. Вы хорошо знаете Телицки?

— Джорджа Телицки? Когда я училась в школе, он был одним из лучших наших спортсменов. Мы, можно сказать, выросли вместе. — Она вспомнила весеннюю ночь, лет пятнадцать назад, когда Джордж неуклюже попытался поцеловать ее. В тот романтический момент самоуверенность «знаменитости» получила хороший урок. Потом Аннабелль даже жалела, что отвергла такого красавца.

— Он не слишком расположен к вам, — добавил Билл. — Он в одной команде с Коннорсом, Хэтчем, Вудлингом. Мог он затаить на вас зло?

— О господи, нет. Я… — Аннабелль замолкла на полуслове, ее глаза широко раскрылись.

— После этого нелепого собрания уже и не знаешь, кто есть кто, не так ли? — спросил Билл.

Аннабелль глубоко вздохнула.

— Я так благодарна вам. Если б вы только знали, насколько вы правы… насчет того, что мне нужен друг.

— Вас не затопило уверениями в любви и преданности?

— Это точно, — Аннабелль попыталась улыбнуться.

Билл достал пачку сигарет, зажигалку, неторопливо закурил.

— Послушайте, мне бы не хотелось вас пугать.

— Пугать? Чего мне бояться?

— Массовая истерия — вот причина судов Линча. И прошедшее собрание — наглядный тому пример: убитая горем мать, неумелый, но честный директор школ, слуга господний с карающим мечом. Добавьте к этому беспомощных идиотов, которые понимают, в чем правда, но не готовы защитить ее. За исключением милейшей Сары Маршалл всех сторонников биологии могли заменить резиновые куклы.

— Но никого не линчевали, и такое вряд ли случится и в будущем, — не слишком уверенно возразила Аннабелль.

— Нет? Ну, это вопрос вкуса, мисс Винтерс. Лично я убежден, что линчевали вас, прямо на сцене школьного зала. И это, если я не ошибаюсь, только начало. Прежде чем приехать к вам, я побывал в нескольких барах. Страсти очень накалены, мисс Винтерс.

Аннабелль подняла глаза. На открытом лице Билла Джейсона не было и тени улыбки.

— Вы хотите сказать, что мне грозит физическая расправа?

Билл раздраженно махнул рукой.

— Как знать? Для большинства жителей этого богом забытого городка вы внезапно стали олицетворять нечто похожее на заразную болезнь.

— Вы можете дать мне дельный совет?

— Да, мадам. Нападайте сами, и как можно скорее! У вас есть адвокат?

Аннабелль покачала головой, ее губы изогнулись в горькой улыбке.

— Сейр Вудлинг был нашим семейным адвокатом до тех пор… в общем, несколько лет назад. А потом он мне не требовался и…

— Вы знакомы с Сэмом Крамером из Латропа?

— Я слышала о нем.

— Он большой выдумщик. Знает закон как свои пять пальцев и любит хорошую потасовку.

— Но чем мне поможет адвокат?

— Дорогая, наивная мисс Винтерс, он может предъявить иск Коннорсу, миссис Каммингс, Эвери Хэтчу, Сейру Вудлингу и всем остальным, кто распространяет слухи о том, что вы растлеваете наших детей. Обвините их в клевете.

— Это же абсурд! — воскликнула Аннабелль и тут же почувствовала холодок, пробежавший по ее спине.

— Совсем нет, — возразил Билл. — Вы сможете доказать, что нанесен урон вашей карьере учителя и репутации гражданина. Если вы не перейдете в наступление, мисс Винтерс, их обвинения будут расти, как снежный ком, и вам не останется ничего другого, как барахтаться в бесконечных оправданиях.

— Но вы-то не верите…

— На вашем месте, — резко оборвал ее Билл, — я бы немедленно нанес ответный удар и вложил в него все, что имеется в вашем распоряжении. У вас есть чем прижать Вудлинга. Сэм Крамер наверняка найдет корыстные мотивы в действиях остальных. Не ждите, пока они погребут вас под лавиной, мисс Винтерс.

Аннабелль присела на кушетку около камина.

— Вы думаете, дело зашло так далеко?

— Да!

— Все вышло столь нелепо, — вздохнула Аннабелль. — Если бы собрание прошло в нормальных условиях и касалось только биологии, любой разумный человек выступил бы за сохранение этой дисциплины в школьной программе.

— О каких нормальных условиях вы говорите? — спросил Билл. — Если уж Марк Свенсон не смог вести собрание, то кому это по силам? Вам?

— Но к завтрашнему дню…

— Завтра они только наберут скорость, мисс Винтерс. Подождите еще одного собрания, и вас прямо на сцене назовут шлюхой. Ударьте в ответ, мисс Винтерс, и немедленно. Хотите, я сам позвоню Крамеру?

— Так поздно? Но…

— Дело не терпит отлагательств! — отрезал Билл.

— Если вы так думаете…

— Я в этом уверен!

— Ну, хорошо. Если мистер Крамер придет к тому же мнению… — она замолчала. На стене напротив окна запрыгали странные световые блики. Билл Джейсон, направившийся к телефону, остановился на полдороге.

— Ух, мерзавцы! — воскликнул он.

Билл бросился к двери и распахнул ее настежь. Из-за его плеча Аннабелль увидела горящий крест. Ноги подогнулись, она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Билл крикнул что-то насчет огнетушителя и метнулся на лужок.

Потом до Аннабелль донеслись голоса, она различила обращенные к ней грязные ругательства. «Потаскуха» было самым мягким из них. Шатаясь, она доплелась до кладовой, где хранился огнетушитель.

Когда Аннабелль вернулась к двери, мимо дома с ревом пронесся какой-то автомобиль. Подбежал Билл, в испачканном грязью костюме, и выхватил у нее огнетушитель. Несколько секунд спустя от горящего креста остался лишь почерневший дымящийся остов. Билл пинком свалил его на землю и продолжал заливать пеной, пока не исчез и дым. Аннабелль так и застыла на пороге. Лицо подошедшего Билла побледнело от ярости.

Он оставил пустой огнетушитель у двери и молча прошел мимо Аннабелль к телефону. Набрав номер телефонистки, он попросил соединить его с гостиницей Рок-Сити.

— Позвоните сами. Не помню я номера, — рявкнул он. Потом добавил, более сдержанно: — Райерсон? Это Билл Джейсон из «Вестника». У тебя есть свободный номер с ванной? Отлично. Я привезу тебе гостя. Через пятнадцать минут, — он положил трубку и повернулся к Аннабелль. — Собирайте сумку и поехали.

— Но я…

— Будьте добры, ради бога, делайте то, что я говорю, — проревел Билл.

И вновь снял трубку.

— Соедините меня с домом Семюэля Крамера в Латропе. — Ожидая ответа, он нетерпеливо махнул рукой Аннабелль.

Как во сне, она прошла в спальню. Положила в сумку ночную рубашку, туалетные принадлежности. Горстка хулиганов выгоняет ее из дома. Немыслимо. И тем не менее она понимала, что не сможет остаться одна. Правда, если позвонить подруге и попросить ту приехать к ней… Утром она придет в себя. Она не поддастся панике. Джейсон, без сомнения, преувеличивает. Но громкие ругательства подростков все еще отдавались в ушах. Аннабелль закрыла сумку на молнию и спустилась в гостиную.

Билл Джейсон стоял у входной двери.

— У вас есть снотворное? — спросил он.

— Я им никогда не пользовалась.

— Ну, ничего. По пути заедем ко мне. У меня есть несколько таблеток. Крамер полагает, что вам необходимо выспаться. Он встретится с вами в гостинице «Рок-Сити» ровно в половине восьмого утра.

Аннабелль предприняла последнюю слабую попытку распорядиться своей судьбой по собственному усмотрению.

— Я ценю вашу заботу, мистер Джейсон. Я вам очень благодарна. Но мне кажется, что я не должна в испуге убегать из дома. Я думаю…

— Вы не думаете, в этом-то и беда, — прервал ее Джейсон. — Оставшись здесь, вы не сможете заснуть. Вы будете чего-то ждать, прислушиваться, потеть и вздрагивать от каждого шороха. А к утру превратитесь в выжатый лимон. Какой из вас получится боец? Я отвезу вас в гостиницу, а потом вернусь сюда — на тот случай, что кому-нибудь придет в голову идея поджечь ваш дом.

— Но разве нам не следует поставить в известность полицию?

— Дорогая моя, наивная мисс Винтерс, я же говорил вам, что машина Телицки стоит в сотне ярдов от вашего дома. Он все видел. Но не вмешался. Ключ у вас?

Аннабелль кивнула. С Джейсоном она чувствовала себя совершенно беспомощной.

— Дайте его мне. И пора в путь!

Она села на переднее сиденье рядом с Биллом. По пути они остановились у его дома, он ушел и через несколько минут вернулся с пластмассовым пузырьком.

— Примете две таблетки и уснете, как младенец.

Джед Райерсон, ночной портье, удивленно взглянул на Аннабелль, когда она вошла в сопровождении Джейсона, но Билл в корне пресек его очевидные вопросы.

— Мисс Винтерс сейчас поднимется к себе в номер. Она хочет выспаться, Джед. Ясно? Она примет две таблетки снотворного. Никто не должен беспокоить ее, кроме меня и Сэма Крамера. Понятно?

Райерсон кивнул.

— Ее надо разбудить в семь утра. От таблеток она может спать очень крепко, поэтому, если она не снимет трубку, ты должен послать кого-нибудь наверх, чтобы постучать в дверь. Запомнил?

— Разумеется.

— И еще, — Билл наклонился к Райерсону. — Если ты решишь, что тут есть о чем посплетничать и скажешь кому-либо, что мисс Винтерс ночевала в гостинице, я обещаю, — он улыбнулся, но в его улыбке не чувствовалось шутки, — что вырву твою правую руку и буду колотить тебя ей, пока ты не сдохнешь.

Аннабелль двигалась как автомат. Поднялась в обшарпанный номер. Проглотила две таблетки. Заснула.

Телефонный звонок вытащил ее из глубокой пропасти. Она взглянула на часы, лежащие на ночном столике рядом с телефоном. Ровно семь. И тут же в ней начал подниматься ужас прошедшей ночи. Аннабелль сняла трубку.

— Это Билл Джейсон, мисс Винтерс. Я ждал, пока вы выспитесь. Таблетки сработали?

— Еще как.

— Вы окончательно проснулись?

— Кажется, да.

— Так вот, ночью убили Бредли Коннорса. Кто-то всадил ему пулю в лоб, когда он пил кофе в своем фургоне. Вы не уходили из гостиницы?

— Мистер Джейсон!

— Я спросил на всякий случай. Одевайтесь. Как только подъедет Крамер, я позвоню.

— Спасибо, — едва слышно ответила Аннабелль, у нее перехватило дыхание.

— Вы не будете возражать, если я закажу завтрак и попрошу принести его в ваш номер? В ресторане нам не дадут спокойно поговорить.

— Похоже, я целиком в вашей власти, мистер Джейсон.

— Вот и хорошо, — весело ответил Билл.

Глава 3

Странная перемена произошла с Аннабелль, пока она принимала душ и одевалась. Происшедшее казалось все менее и менее реальным, будто яркий сон, что исчезает вдали по мере того, как человек вступает в день. Собрание… сердитые лица… горящий крест… и, наконец, слова Билла Джейсона: «Ночью убили Бредли Коннорса». Невероятно. Нереально. Немыслимо!

Окна ее номера выходили на главную улицу. Она отдернула занавеску. Жизнь текла привычным, знакомым до мелочей чередом. Старик Лафферти раскладывал газеты на лотке перед аптекой. Она услышала гудок утреннего поезда, пересекающего Главную улицу в нескольких кварталах от гостиницы. Старик Грейвс, должно быть, опустил черно-белый шлагбаум, перегораживающий проезжую часть. Скоро из гаража выедут школьные автобусы, которые привозят детей с окраин. Скрипнув тормозами, у светофора остановился огромный молочный трейлер.

Рок-Сити — обычный, неизменный.

Память выхватила из прошлого удивительно схожий случай. Воскресенье, восемнадцать лет назад. Она и дедушка сидят в библиотеке дома Джошуа Винтерса на улице Адамса. Она читает газету, Джошуа слушает по радио футбольный репортаж. Внезапно передача прерывается выпуском новостей.

— Белый дом сообщает, что японцы бомбили Перл-Харбор, — говорит диктор.

Джошуа раздраженно смотрит на нее, недовольный тем, что ему помешали следить за ходом футбольного матча.

— Где находится Перл-Харбор? — спрашивает он.

Аннабелль одиннадцать лет, и ей стыдно, что она этого не знает. Впрочем, так ли это важно? Просто точка на военной карте, не имеющая к ним ни малейшего отношения.

В дверь постучали.

В коридоре стоял Билл Джейсон, перед ним — столик на колесиках с завтраком.

— Обслуживание тут не на высоте, — сказал он. — Звонил Крамер. Он немного задержится. Я подумал, что вам стоит выпить кофе.

Он так бодр, будто спал не меньше десяти часов, подумала Аннабелль. Билл вкатил столик в номер и поставил у окна.

— А теперь выпейте кофе и поешьте. Вам предстоит тяжелый день.

Сок, вареные яйца, ветчина, мармелад, несколько кофейниц. Она никогда не ела так много по утрам. Билл пододвинул стул. Аннабелль села, чувствуя себя марионеткой. Он налил кофе.

— Сахар, сливки?

— Нет, благодарю.

— Похоже, что ночью нашего друга Эвери Хэтча охватила тревога за его бессмертную душу. — Джейсон поставил стул напротив Аннабелль и сел. — Если говорить точнее, в три часа утра. Чтобы развеять ее, Эвери поехал к Коннорсу. На столе перед Коннорсом стояла чашечка кофе, а во лбу чернела дырка от пули.

— Но кто?!

— Так, во всяком случае, говорит Эвери, — Билл закурил. — Он добежал до бензозаправки Теллера, вызвал полицию. Вы, к счастью, в это время должны были спать в вашей уютной постельке.

— Но…

— Я говорю, к счастью, потому что подозрение в первую очередь падет на вас, мисс Винтерс. Вы ненавидели его. Вы его боялись. Он намеревался раздавить вас. А теперь ешьте.

Аннабелль, не отрываясь, смотрела на него. Джейсон улыбнулся одними губами, а глаза остались холодными и злыми.

— Никогда не были в разбомбленном городе сразу после налета? — спросил он. — В этот период не существует никаких законов. Грабители и насильники правят бал. Опасность грозит всем до той поры, пока не утвердятся здравый смысл и мужество. Вчера вечером я сказал, что вы должны бороться. После нашего разговора положение изменилось к худшему.

— Вы пытаетесь запугать меня, — возразила Аннабелль. — Вы привезли меня сюда. Я не выходила из номера. Это нелепо, мистер Джейсон.

— Билл.

— Билл.

— Отсюда можно уйти без всяких хлопот. Кроме Джеда Райерсона по ночам тут никого нет. Это не Хилтон-Тауэрс, знаете ли. А Джед не может оторваться от «Любовника леди Чаттерлей». Он не станет подтверждать ваши слова о том, что вы не покидали номера. И, спрашивая об этом, я хотел убедиться, что этой ночью вас никто нигде не видел.

— Я же сказала, что не выходила из номера! — сердито воскликнула Аннабелль.

— Хорошо. Прошу вас, съешьте хоть что-нибудь.

Вареные яйца вкусом напоминали изжеванную промокашку. Аннабелль с трудом заставила себя проглотить пару кусочков. В дверь вновь постучали. Билл подвел к столику Сэма Крамера, мужчину лет сорока, тощего, с резкими движениями, квадратным подбородком и буравящими насквозь серыми глазами, с короткой, как у Джейсона, стрижкой, щедро тронутой сединой.

— Ты знаком с мисс Винтерс, Сэм?

Аннабелль понравилась его улыбка.

— Я пытался с ней познакомиться. Прошлым летом на танцах в загородном клубе мне выпала честь пройти с мисс Винтерс восемь па, но я не успел даже представиться.

Тот вечер Аннабелль помнила довольно смутно.

Крамер налил себе кофе.

— Должен отметить, вы попали в веселенькую историю.

— Я просто не могу поверить, что положение так, серьезно, как полагает мистер Джейсон.

Серые глаза Крамера смотрели на нее над ободком кофейной чашечки.

— Когда Билл позвонил мне вчера вечером, у вас были одни неприятности, — он поставил чашечку на стол. — Сегодня утром они совсем другие.

— Она не выходила из этой комнаты, — заметил Джейсон.

— Прекрасно, — кивнул Крамер. — Послушайте, мисс Винтерс, я могу представлять вас при одном условии. Вся правда и ничего, кроме правды, да поможет вам бог. Я скажу вам, что нужно говорить другим людям. Но я должен знать все, до последней мелочи. Ничего не скрывайте от меня. Ничего.

Аннабелль едва сдерживала злые слезы.

— Но почему я должна что-то скрывать?

— Не знаю, — пожал плечами Крамер, — но такое случается, — он достал из кармана трубку и начал набивать ее табаком. — Вчера вечером вам предстояло защищать репутацию учителя. Вас публично оскорбили. В ваш адрес выдвинули беспочвенные обвинения. Билл дал вам хороший совет. Вам следовало нанести ответный удар, в особенности осадить Коннорса. Теперь Коннорс мертв, и вы не можете опровергнуть его. Сейчас вы не просто учительница, подозреваемая в аморальном поведении. Половина населения Рок-Сити видит в вас убийцу. И сегодня утром, вместо того чтобы подавать иск по обвинению Коннорса в клевете, вам надо готовиться к защите от обвинения в убийстве.

— Но Билл был со мной от полуночи до двух часов ночи, пока не привез меня сюда, — ответила Аннабелль. — А потом я не выходила из этой комнаты!

— Докажите это!

Страх внезапно перехватил ей горло.

— Я не должна этого доказывать, не так ли? Разве не им надо доказывать, что я выходила из гостиницы?

Крамер ответил ледяным взглядом.

— Мисс Винтерс, вы склонны к половым извращениям?

Аннабелль мгновенно вскочила на ноги, расплескав кофе из всех трех чашек.

— Я думаю, что нам лучше прекратить этот разговор, мистер Крамер! — Ее голос дрожал от гнева, она побледнела как полотно.

— Сядьте и перестаньте идиотничать, — отрезал Крамер. — Коннорс публично обвинил вас в аморальном поведении. Вчера вы могли вызвать его в суд и доказать, что он оклеветал вас. Сегодня это невозможно, но обвинение осталось и висит над вами, как тонна угля. Ему не нужно подтверждать свою правоту, а вы можете все отрицать хоть до второго пришествия. Люди все равно будут верить Коннорсу, тем более, что этому поспособствуют ваши друзья.

— Друзья?!

— Сейр Вудлинг, Хэтч, мисс Колдуэлл, два члена совета просвещения, которым не нравится биология.

— Но вы же не…

— На вас падет подозрение в убийстве, — бесстрастно продолжал Крамер. — Вы не можете доказать ваше алиби. Но, по крайней мере, мы знаем, что никто не мог видеть вас вне стен этой комнаты. Мы это знаем, не так ли, мисс Винтерс?

— Да, — Аннабелль безвольно упала на стул.

— Отлично. Мисс Винтерс, у вас есть пистолет?

Она широко раскрыла глаза, попыталась облизнуть пересохшие губы.

— Правду, мисс Винтерс!

— Да, да, у меня есть пистолет.

Крамер наклонился вперед.

— Какой марки? — резко спросил он. — Какого калибра?

— Я не знаю. Это… просто пистолет. Револьвер.

— У вас есть разрешение на его хранение?

Аннабелль кивнула.

Крамер взглянул на Джейсона.

— Будем надеяться, что это не «особый» тридцать второго калибра, — он повернулся к Аннабелль. — Пистолет у вас дома?

Она покачала головой.

— Я держу его в школе. Видите ли, я часто задерживаюсь по вечерам. Школу несколько раз взламывали, что-то украли. Поэтому я держу пистолет в кабинете, на всякий случай.

Крамер не торопясь разжег трубку. Когда он вновь взглянул на Аннабелль, выражение его лица смягчилось.

— Это важный момент, мисс Винтерс. Если ваш пистолет не тридцать второго калибра, мы вздохнем свободнее. Между прочим, вы не стреляли из него в последнее время? Не чистили его?

— Я никогда из него не стреляла. И не чистила. Я уже много месяцев не прикасалась к нему.

— Значит, если окажется, что ваш пистолет тридцать второго калибра марки «особый», сразу станет ясно, что из него давно не стреляли?

Билл встал.

— Пожалуй, нам пора идти.

Крамер сухо улыбнулся.

— Спешить нам незачем. До вчерашнего собрания у вас не было стычек с Бредли Коннорсом, мисс Винтерс?

Кровь отхлынула с лица Аннабелль.

— Были, — едва слышно прошептала она. Крамер ждал. Тогда она рассказала о Шарон Джейгер и своих угрозах в адрес Коннорса.

— Святая корова! — выдохнул Джейсон, когда она закончила.

Крамер помрачнел.

— Вы никому не говорили об этом?

Аннабелль покачала головой.

— Нет. Даже Шарон. Просто сказала, что ей уже не нужно видеться с Коннорсом. И объяснила Эду Джейгеру, что Шарон необходимы советы женщины.

— Не мог ли Коннорс рассказать кому-либо о вашем разговоре?

— Откуда мне знать?

— Теперь ясно, как работала его мысль, — вмешался Билл. — Как только кто-то другой выступил против Аннабелль, он тут же поддержал выдвинутое обвинение. После этого она могла говорить что угодно, но люди увидели бы в ее словах лишь желание отомстить. Тем самым на собрании ему удалось соскочить с крючка.

— Мы можем повторять вашу версию до посинения, но нам никто не поверит, — согласился Крамер и повернулся к Аннабелль. — Вы виделись с Шарон Джейгер после аварии?

— Нет. К ней никого не пускают, кроме отца.

— Доктор Паттон ваш друг. Он сможет провести вас к ней?

— Я могу попросить его.

Крамер глубоко затянулся и выпустил струю дыма.

— С ней стоит поговорить. Узнать, подтвердит ли она при необходимости ваши слова, — он выбил трубку на металлический поднос. — Слушайте меня внимательно, мисс Винтерс. Мне кажется, вам не стоит нарушать обычного распорядка. Идите в школу. Я сомневаюсь, что вам удастся провести все уроки, но попробовать стоит. Если вам будут задавать вопросы, не отвечайте на них. Говорите, что вы обратились ко мне вчера, сразу после собрания. Вчера, понимаете? Если вас захочет допросить полиция, скажите, что будете говорить только в моем присутствии. Ясно?

Аннабелль кивнула.

— Билл и я покрутимся в городе, выясним, куда дует ветер. Если я понадоблюсь вам, звоните в «Вестник». Ты не возражаешь, Билл? Мне нет резона возвращаться в контору. Используем редакцию как связной пункт?

— Разумеется, — кивнул Джейсон. — Ты думаешь, нам надо пойти в школу и поискать пистолет?

Крамер покачал головой.

— Если это «особый» тридцать второго калибра, они сами придут в школу. У мисс Винтерс не должно возникать и мысли о том, чтобы взять пистолет и положить его в другое место. Мы им будем всячески содействовать. На все сто процентов. До тех пор, пока они не предъявят официальное обвинение.

Аннабелль испуганно посмотрела на Крамера.

— Вы считаете, что меня могут в чем-то обвинить?

Крамер ответил не сразу.

— Если они быстро не найдут убийцу… и у вас разрешение на хранение пистолета марки «особый» тридцать второго калибра… да.

Глава 4

Слова Крамера подействовали на Аннабелль, как ледяной душ, и мысли о нереальности происходящего уступили место паническому страху. К тому времени, как она вышла на улицу с Биллом Джейсоном и Крамером, Рок-Сити, ее дом, милый дружелюбный городок, превратился в жестокую враждебную тюрьму. Как тяжело осознавать, что у нее, возможно, больше нет друзей, за исключением этих двух мужчин, один из которых — случайный знакомый, а со вторым она танцевала несколько секунд.

Казалось, она перенеслась в другую страну, не зная ни языка, ни законов. Как можно понять язык, на котором тебя называют безнравственной, распущенной, склонной к сексуальным извращениям? Как можно смириться с законом, позволяющим людям, которых ты считала друзьями, за одну ночь превращаться в обвинителей и лжесвидетелей?

Бежать, бежать отсюда, повторяла и повторяла она себе. Однако, если Сэм Крамер окажется прав, время уже упущено.

Первый серьезный удар она получила, стоя на тротуаре у гостиницы с Сэмом Крамером. Билл ушел за машиной. Они договорились, что он отвезет Аннабелль домой, та переоденется и поедет в школу на своем автомобиле. Крамер тихим голосом убеждал Аннабелль, что необходимо вести себя так, будто ничего не произошло. Она не должна ни перед кем оправдываться. Ее защитой должно стать тщательно спланированное нападение.

Слова, слова, слова.

И тут Аннабелль увидела идущую к ним Хильду Робинсон, свою близкую подругу, учительницу старших классов. Хильда входила в число тех, чей телефонный звонок ждала она вечером прошлого дня. Они проводили с Хильдой немалую часть свободного времени. Их взгляды на город и на школу во многом совпадали. Аннабелль рассчитывала, что Хильда подойдет к ним, посмеется над нелепым исходом собрания, выразит негодование поведением Коннорса.

Вместо этого Хильда остановилась, будто наткнулась на невидимую стену. Даже не кивнув Аннабелль, она резко повернулась и перешла на другую сторону.

Аннабелль окаменела.

— Когда все закончится, они первые прибегут к вам, — резко заметил Крамер.

В глазах Аннабелль стояли слезы.

— Я этого не хочу… никогда, — в ее голосе проступила обида.

Подъехал Билл. Крамер посоветовал Аннабелль «держать хвост морковкой», и она села в кабину.

— Хильда Робинсон — ваша подруга, не так ли? — спросил Билл.

— Вы видели?

— Свинья, — несколько минут Билл молчал. — Послушайте, Аннабелль, я хотел бы остаться с вами. Я с удовольствием помахал бы кулаками, но, думаю, принесу больше пользы, занимаясь своим делом. Я должен выпустить газету и написать передовицу о всей этой кутерьме. Но помните, я все время на другом конце провода. Вам надо только позвонить.

— Спасибо, — прошептала Аннабелль. — За все.

Машина остановилась у шлагбаума, перегораживающего Главную улицу. Мимо них медленно тянулись товарные вагоны. Аннабелль повернула голову и встретилась взглядом со стариком Грейвсом. Сколько раз она здоровалась с ним по утрам, и всегда его загорелое лицо со странным шрамом на левой щеке расплывалось в дружеской улыбке. Кивнула она и сейчас. Грейвс отвернулся, будто видел ее впервые в жизни.

Аннабелль сжалась в комочек, моля бога, чтобы шлагбаум скорее открылся.

— Вы не переживете этот день, если будете так реагировать на каждое отвернувшееся лицо, — спокойно заметил Билл. — Сегодня их будет больше, чем достаточно.

Оставшись одна, Аннабелль почувствовала, что ее душит страх. Она еще держалась, ощущая плечо Крамера или Билла. Но Билл уехал. Она видела обугленную траву на лужке, где горел крест, и, казалось, до нее вновь донеслись грязные ругательства.

На кофейном столике стояла пепельница, полная окурков. На кушетке лежала мятая подушка, остальные валялись на полу. Билл спал здесь после того, как отвез ее в гостиницу.

Теперь Билл уехал. А Сэм Крамер выяснял, куда дует ветер.

Она осталась наедине с громкими криками в ночи, испуганным бегством Хильды Робинсон, враждебностью старика Грейвса.

Ты уже большая, говорила она себе, переодеваясь в костюм из темной шерсти. Нормальная, трезво мыслящая женщина. Твоя совесть абсолютно чиста. Куда бы ни дул ветер, он не принесет тебе вреда, потому что в том, что летит в тебя, нет ни грана правды.

Не все твои друзья похожи на Хильду Робинсон. Они встанут рядом с тобой, как только поймут, сколь необходима их поддержка.

Дейв Паттон! Как же она забыла о нем. Аннабелль чуть не улыбнулась при мысли о том, как он будет возмущаться, узнав, что ей пришлось пережить. И она могла не волноваться о работе. Марк Свенсон, Сара Маршалл, Гармон Руз на ее стороне. Они удержат совет от опрометчивых решений.

Подъехав к школе без десяти девять, Аннабелль с удивлением обнаружила, что автомобильная стоянка забита до отказа. У нее было определенное место, которое не занимали другие учителя, приезжающие на своих машинах. Сегодня машины стояли не только на стоянке, но и по обочинам шоссе.

Проехав вдоль ряда машин и найдя свободное место, Аннабелль пешком вернулась к школе и тут заметила стоящие у входа две патрульные машины. Она направилась к ступенькам, ведущим к двери, когда навстречу поспешила знакомая фигура Эда Джейгера, отца Шарон.

На тротуаре никого не было, и Аннабелль поняла, что все учащиеся и преподаватели собрались в школьном зале на обычное утреннее собрание, пока она искала место для стоянки.

Эд Джейгер был мастером на все руки. Он мог починить что угодно, наладить электропроводку, прочистить канализацию, прострогать доску, покрасить забор. Когда он увидел Аннабелль, на его лице появилось испуганное выражение.

— Я надеялся, что вы не придете, — сказал он.

— Это моя работа, — ответила она, стараясь не подавать виду, что чем-то озабочена. — Почему же мне не приходить? Что сегодня слышно о Шарон?

— Она еще плоха, мисс Винтерс, но доктор Паттон уверен, что она выкарабкается. Хорошо, что я состою в общей кассе сотрудников школы по оплате медицинского обслуживания. Не знаю, что бы я иначе делал.

— К ней пускают посетителей, Эд?

— Только меня, — ответил он и торопливо добавил: — Но, если вы выкроите минутку, чтобы заглянуть к ней, доктор Паттон наверняка не станет возражать. Я думаю, ей это поможет. Вы для нее господь бог, мисс Винтерс.

— Я постараюсь заехать к ней после уроков. А теперь мне пора, Эд. Я и так опоздала.

— Мисс Винтерс, не ходите туда, — сказал Эд Джейгер.

— Но почему?

— Видите все эти машины, мисс Винтерс? Почти две сотни родителей приехали, чтобы узнать, разрешат ли вам вести уроки. Они собрались в зале и ждут выступления доктора Нортона.

Аннабелль остолбенела.

— Меня послали встретить вас, мисс Винтерс. Сказать, чтобы вы зашли в кабинет доктора Нортона. Там мистер Свенсон, лейтенант Хоган, сержант Телицки. Послушайте, садитесь в машину и уезжайте. А я скажу, что не видел вас.

— Но Эд…

— Все сегодня как сумасшедшие, мисс Винтерс. Дайте им остыть. Скройтесь из виду, и пусть они успокоятся.

Аннабелль сцепила руки.

— Я не могу, Эд. Я не сделала ничего плохого. Если я уеду…

Эд Джейгер коснулся ее руки.

— У Шарон не было лучшего друга. Я сходил из-за нее с ума, мисс Винтерс, пока вы не помогли ей. Для вас я готов на все. Помните об этом и просите о чем угодно.

Аннабелль едва сдерживала слезы. Друг. Этот простой человек, и Билл Джейсон, и Дейв… и Крамер, хотя ему за это и платили. Четыре человека из всего города.

— Вы можете оказать мне услугу, Эд. Прямо сейчас.

— Говорите.

Она порылась в сумочке и достала десятицентовик.

— Позвоните, пожалуйста, в «Вестник». Телефон-автомат в кафетерии.

— Конечно, мисс Винтерс. Не волнуйтесь. У меня есть мелочь.

Она вложила монету в его мозолистую ладонь.

— Спросите мистера Крамера. Сэма Крамера. Если его нет, позовите Билла Джейсона. Больше ни с кем не говорите.

— Понятно.

— Расскажите мистеру Крамеру или мистеру Джейсону о том, что здесь творится.

— Мистер Крамер — адвокат?

— Да.

— Я рад, что вы нашли человека, который поможет вам, мисс Винтерс. Я сейчас же позвоню.

— Если их не будет, подождите немного и позвоните снова. Мистер Джейсон должен быть в редакции или приедет с минуты на минуту.

— Обязательно. Не волнуйтесь, мисс Винтерс, я дозвонюсь до него.

Аннабелль открыла дверь и вошла в кабинет доктора Нортона, гордо подняв голову. Гул голосов, слышавшийся в коридоре, мгновенно стих.

Она увидела Марка Свенсона и впервые поняла, что он глубокий старик. Дорогой твидовый пиджак стал ему велик, а голубые глаза, обычно такие яркие и ясные, глубоко запали в глазницы.

Эвери Хэтч, директор школ округа, сидел за столом доктора Нортона, просматривая какие-то бумаги. Аннабелль показалось, что она узнала учительский контракт — вероятно, заключенный с ней.

Лейтенант Хоган склонился над его плечом. Они подняли головы, когда открылась дверь, и поспешно отвели взгляд.

Сержант Телицки отвернулся от окна и сухо улыбнулся.

— Я уже подумал, что вы собираетесь удрать, мисс Винтерс.

Марк Свенсон быстро подошел к Аннабелль и взял ее за руки.

— Мне очень жаль, Аннабелль. Очень жаль. И еще это происшествие с Коннорсом… Вскрылись новые обстоятельства.

— А какое отношение имеют они ко мне? — Такой вопрос, подумала она, мог бы прозвучать в салонной комедии.

Прежде чем Марк успел ответить, подал голос Эвери Хэтч:

— Может, нам следует подождать доктора Нортона?

— Думаю, вы правы, — кивнул Марк. У него дернулась щека. Он отпустил руки Аннабелль. — Доктор Нортон проводит общее собрание, Аннабелль. Вы, вероятно, заметили, что приехали многие родители. Хочу довести до вашего сведения, что доктор Нортон объявит, что вас отстраняют от преподавательской работы на неопределенный период.

— Без всякого разбирательства? — услышала Аннабелль свой голос, донесшийся откуда-то издалека.

— Речь идет о детях, мисс Винтерс, — взвизгнул Эвери. — Об угрозе их нравственности. Мы не можем рисковать. Если выяснится, что подозрения беспочвенны, мы посмотрим, что делать дальше. А пока мы не имеем права разрешить вам общаться с учащимися Рок-Сити.

— Против меня выдвинули официальное обвинение в аморальном поведении? — спросила Аннабелль.

— Я подал на вас жалобу, — ответил Хэтч.

— Мы незамедлительно проведем заседание школьного совета, — заверил ее Марк. — Директор школ штата сможет приехать к нам только завтра. Он сообщит нам точное время приезда, и я тут же соберу совет.

— Понятно, — Аннабелль не расслышала своего голоса.

— Я думаю, что вам необходим знающий человек, который мог бы защитить ваши интересы, — продолжал Марк. — Я советую вам найти адвоката.

— Я уже обратилась к мистеру Крамеру.

Эвери резко поднял голову.

— Вы уже наняли адвоката? Это означает…

— Это означает, — с былым жаром оборвал его Марк, — что у Аннабелль есть голова на плечах.

Хоган снял фуражку и вытер вспотевший лоб носовым платком.

— Все это входит в компетенцию школьного совета, — сказал он. — Мы занимаемся жалобой мистера Хэтча, но, честно говоря, сейчас нас интересует совсем другое. Мисс Винтерс, у вас есть пистолет марки «особый» тридцать второго калибра. Мы выдали вам разрешение на его хранение.

У Аннабелль похолодело внутри. Значит, «особый» и тридцать второго калибра.

— У меня есть пистолет, — она приложила все силы, чтобы не дать голосу дрогнуть. — Но я не помню ни его марки, ни калибра.

— Где этот пистолет, мисс Винтерс? — продолжал Хоган.

— В моем кабинете, в столе.

— Вас не затруднит сходить туда в сопровождении сержанта Телицки и принести пистолет мне?

Мы будем им содействовать на все сто процентов, вспомнились Аннабелль слова Крамера.

— Разумеется, нет.

Она повернулась и вышла в коридор. Телицки последовал за ней. В кабинете Аннабелль села за стол, не глядя на Телицки выдвинула правый нижний ящик и сунула руку за папки с бумагами.

И тут же во рту у нее пересохло. Она не нашла пистолет. Лихорадочно Аннабелль начала доставать папки, рыться в бумагах.

Пистолета не было.

Она взглянула на Телицки. Тот довольно улыбался.

Она перерыла остальные ящики.

Пистолета не было.

— Его нет.

— Может быть, вы переложили пистолет в другое место?

— Нет. Он лежал в нижнем ящике. Я не прикасалась к нему много месяцев.

— Интересное совпадение. Бредли Коннорса застрелили из пистолета марки «особый» тридцать второго калибра, а вашего пистолета, той же марки и того же калибра, нет на месте.

Он подождал, пока Аннабелль встанет и пойдет в кабинет доктора Нортона.

— Пистолета нет, — сказал он, когда они вошли в кабинет.

— Вы не знаете, где он, мисс Винтерс? — спросил Хоган.

Аннабелль покачала головой.

— Я… я давно не видела его. Он мне не требовался. Он лежал в ящике… за папками.

Хоган глубоко вздохнул.

— Я думаю, будет неплохо, если вы поедете с нами в участок и расскажете нам обо всем, мисс Винтерс.

— Я арестована?

— Конечно, нет, — ответил Хоган. — Мы ведем обычное расследование. Но, если вы не хотите ехать добровольно, мы можем вызвать вас официально.

— Я… я бы предпочла, чтобы меня вызвали. И я хочу переговорить с мистером Крамером, моим адвокатом.

Хоган помрачнел.

— Вы сможете позвонить ему из участка, мисс Винтерс, — он двинулся к Аннабелль.

— А как же контракт? — вмешался Эвери. — Мы имеем право разорвать его прямо сейчас. Я в этом уверен. Нарушение норм поведения. Думаю, этот вопрос следует решить немедленно.

— Мы решим его на заседании совета, — отрезал Марк. — А вам, Эвери, придется ответить там на несколько вопросов.

— Мне?

— Например, почему, обращаясь с жалобой в полицию, вы не поставили в известность совет просвещения? Если вы не хотели говорить с нами, почему не связались с директором школ штата, вашим непосредственным начальником? Почему полиция, Эвери? Она не имеет никакого отношения к школьной программе.

— В жалобе шла речь об аморальном поведении, — пришел на помощь Телицки.

Пальцы Хогана сомкнулись на руке Аннабелль.

— Нам лучше поговорить в участке, — мягко сказал он. — Оттуда вы позвоните Сэму Крамеру.

Глава 5

Однажды, сравнительно давно, Аннабелль побывала в полицейском участке. Ей исполнилось восемнадцать лет, и она пришла сдать экзамен на получение водительских прав. Седовласый, улыбающийся патрульный проверил остроту ее зрения по таблице на стене, ответ на билет по правилам дорожного движения, поездил с ней по городу в ее автомобиле. Аннабелль нервничала, но и радовалась своему очевидному успеху. Другого повода посетить полицейский участок ей уже не представилось.

Как преподавателю-воспитателю, Аннабелль приходилось иметь дело с лейтенантом Хоганом и одним или двумя полицейскими при разборе мелких нарушений правопорядка учащимися школы. Полицейские всегда были предельно вежливы, много шутили и не забывали, что перед ними красивая женщина. С Джорджем Телицки она лишь здоровалась при встречах на улице. Правонарушения малолетних не входили в круг его обязанностей.

До этого утра Аннабелль видела в полицейских умелых, благоразумных стражей общественного порядка.

В машине они не разговаривали. Родной город Аннабелль, ее мир, повернулся против нее. Несколько раз она открывала рот, чтобы высказать предположение насчет пропажи пистолета. Она случайно выбросила его с ненужными бумагами, отдала на школьные соревнования по стрельбе, забыла, что драмкружок не вернул пистолет после спектакля. Все знали, что у нее был пистолет. Возможно, его взяли на время, один из сторожей, кто-то из учителей, поехавший в банк с крупной суммой.

Но Аннабелль промолчала.

Полицейский участок оказался совсем другим. Никто не улыбался. Неприятно пахло хлоркой. Она видела блекло окрашенные стены.

Патрульный Маккарти, что-то печатавший на машинке, с интересом оглядел вошедшую Аннабелль с головы до ног. Телицки прошел к окну. Хоган сел за стол и углубился в лежащие перед ним бумаги.

Аннабелль осталась стоять у двери.

Наконец, Хоган посмотрел на нее.

— Давайте разберемся с пистолетом, — сказал он.

— Я бы хотела позвонить мистеру Крамеру, — настаивала Аннабелль.

Хоган повернулся к Маккарти.

— Позвони Сэму Крамеру в его контору в Латропе.

— Там вы его не найдете, — заметила Аннабелль. — Вы можете связаться с ним через редакцию «Вестника».

— Я предупреждал тебя, Пат, — тут же вмешался Телицки.

— Что он делает в «Вестнике»? — спросил Аннабелль Хоган.

— Мистер Крамер находится в нашем городе, — ответила Аннабелль. — Он просил позвонить в «Вестник», если мне понадобится его помощь. Вероятно, время от времени он сам звонит туда.

— Не надо звонить в «Вестник», — не уступал Телицки. — Мы должны искать Крамера в его конторе. Стоит позвонить в «Вестник», как Джейсон тут же прискачет сюда и напечатает в своей газете черт знает что. Нам это ни к чему, Пат.

После короткого раздумья Хоган велел Маккарти позвонить в Латроп и передать, что мисс Винтерс находится в полицейском участке и хочет поговорить с мистером Крамером.

Маккарти нашел номер в справочнике и снял телефонную трубку.

— Я вас слушаю, мисс Винтерс, — снова обратился Хоган.

— Я не знаю, где мой пистолет. Он лежал в ящике стола, когда я видела его в последний раз, несколько месяцев назад. Сейчас его там нет. Это все, что мне известно.

Хоган долго разминал сигарету, наконец закурил и прищурился на Аннабелль сквозь облако голубого дыма.

— Многие из нас совершают поступки, о которых потом сожалеют, — в его голосе слышалось неподдельное сочувствие. — Когда крыша рушится нам на голову, мы зачастую начинаем махать руками, не успевая подумать о том, что делаем. Нам кажется, что мы в безопасности, и вдруг — бум! Наши действия не поддаются логике. Мы безумствуем.

— Я не представляю о каких совершенных мной безумствах идет речь, — ответила Аннабелль.

Телицки отвернулся к окну, будто ему наскучила процедура допроса.

— Когда рушится крыша, мисс Винтерс, — продолжал Хоган, — начинают убирать обломки и вытаскивают на свет многое из того, что, казалось, исчезло раз и навсегда. Мы сталкиваемся с этим постоянно. Допустим, мы поймали парня, совершившего вооруженное ограбление бензоколонки. До этого он не попадался. Но вот его поймали, он признается, а потом оказывается, что он воровал еще в школе, но тогда отделался лишь воспитательной беседой. Мы выясняем, что он груб с женщинами, пьет слишком много, или играет на бегах, или что-то еще.

— В прошлую пятницу, когда ваши ученики погибли на холме Кобба, я бы собственными руками удушил человека, который вынудил их свернуть с дороги. Мы все еще ищем его. Но в результате аварии выясняется, что происходит с нашими детьми. Чему их учат? Кто их учит? Я доверял вам, как себе, мисс Винтерс. Но на заседании совета крыша обрушилась над вашей головой. И с этого момента на поверхность всплывают разные мелочи, давно похороненные на дне. Мне не следовало говорить вам об этом. Я должен говорить с вами жестко и сурово, но я представляю, что у вас сейчас на душе. Это ужасное чувство вины. Страх, страх и стыд. И вам станет гораздо легче, если спрятанное внутри вырвется наружу, станет достоянием гласности. Если мы с этим согласимся, признаемся в том, в чем должны признаться, и пойдем на это добровольно…

— Мне не в чем признаваться! — выдохнула Аннабелль. — Я не чувствую вины… или стыда. Страх? Да, я боюсь, потому что люди, похоже, сошли с ума.

— Господи, когда же это кончится? — воззвал от окна Телицки.

— В конторе не знают, где мистер Крамер, — доложил Маккарти. — Если он позвонит, они передадут просьбу мисс Винтерс.

Хоган кивнул.

— У вас есть право, мисс Винтерс. Вы можете ничего не говорить, пока не приедет ваш адвокат. То есть мы можем приказать вам отвечать на наши вопросы, вы можете отказаться, и тогда нам придется запереть вас в камеру. Итак, у вас есть право молчать. Таков закон. Но мы сбережем массу времени и нервов, если побеседуем о том, что произошло на самом деле. Мы даже не будем вести протокол допроса. Просто побеседуем.

— Нам не о чем говорить, — ответила Аннабелль. От долгого стояния на одном месте у нее заболели ноги. — Я не знаю, куда делся мой пистолет. Это все, что я могу вам сказать.

— К черту пистолет! — взорвался Телицки. — Возможно, мы найдем его, возможно, вы бросили его в реку около молитвенного дома. Вернемся к более важному. Например, где вы были после половины второго ночи? Ваше гостиничное алиби не имеет веса. И что вы можете сказать о ваших отношениях с Коннорсом? И какой ваш совет привел Лайлу Каммингс и еще двух подростков к их смерти? И почему бы не рассказать нам о ваших извращенных вкусах?

При каждом слове Аннабелль отступала назад, пока не коснулась спиной серой холодной стены.

— Полегче, Джордж, — в голосе Хогана слышалась притворная жалость. Таков был их метод допроса, Хоган — мягкий и вежливый, Телицки — крутой и настойчивый.

— Полегче! — взревел Телицки. — Будь это мужчина, мы бы вышибли из него все, что нужно, за пять минут. Ты знаешь это не хуже меня. Бросаться на Коннорса, как публичная девка. Ненавидеть его, потому что он отверг ее притязания, потому что выставил ее перед людьми такой, какая она есть.

— Прекратите! — вскрикнула Аннабелль, вжимаясь в стену.

— Детям этого города хорошо известно, кто она такая! Прошлой ночью они назвали ее истинным именем! — гремел Телицки. — Да, им не следовало жечь крест перед ее домом, но назвали они ее правильно! — отвернувшись к окну, он замолчал.

Аннабелль, ошеломленная услышанным, стояла у стены. Кожа ее лица с такой силой обтянула скулы, что, казалось, вот-вот лопнет.

— Нам известно о вашей встрече с Коннорсом, — подхватил инициативу Хоган. — Мы знаем, что вы приходили к нему из-за Шарон Джейгер. Он пригрозил рассказать обо всем, если вы не прекратите неестественную связь с этой девушкой. А вы предложили себя, чтобы подкупить его. Коннорс понимал, какая ему грозит опасность, и поделился подробностями вашего разговора со своими друзьями. Такие сведения не следует хранить в тайне. Он боялся вас, и не без оснований.

— Это ложь! — пролепетала Аннабелль. — В сказанном вами нет ни слова правды!

— Такое трудно переварить, мисс Винтерс. Я не верил своим ушам. Но Коннорс был пастором, и он рассказал обо всем судье Вудлингу и Эвери Хэтчу, чтобы защитить себя от вас. Мы пытались поговорить с Шарон Джейгер, но она еще очень слаба для настоящего допроса. Она сказала то, что мы и ожидали от нее услышать. Вы говорите то же самое, мисс Винтерс. Она испугана. Так же, как и вы.

У Аннабелль перехватило горло. Она должна выбраться отсюда. Она должна выбраться, прежде чем этот зыбучий песок не засосал ее в зловонную трясину, о существовании которой она даже не подозревала. Аннабелль повернулась и, ничего не видя перед собой, побрела к двери.

Не успела она пройти и двух шагов, как Телицки оказался перед ней.

Его сильные пальцы впились в плечи Аннабелль.

Она закричала, громко, истерично.

Аннабелль не видела, как распахнулась дверь и появился Сэм Крамер.

— Что здесь происходит, черт побери? — воскликнул он.

Билл выскочил из-за Крамера и отшвырнул Телицки от Аннабелль. Тот упал на колено, тут же поднялся на ноги с пистолетом в руке. Билл Джейсон шагнул к нему.

— Джордж! Убери пистолет! — заорал Хоган. Он и Маккарти выскочили из-за столов.

Крамер успел первым и вырвал пистолет из руки Телицки. Билла, побелевшего от ярости, держали Хоган и Маккарти. Телицки испепелял его взглядом.

— А теперь уходи отсюда, Билл, — твердо заявил Хоган. — Идет допрос, а не заседание суда. Если у нас будет что сообщить прессе, я дам тебе знать.

— Подожди меня в коридоре, Билл, — дрожащим от возмущения голосом добавил Сэм Крамер.

Билл повернулся, подошел к Аннабелль, обнял ее за плечи.

— Я не знаю, что эти сучьи дети сделали с вами, Аннабелль, — сказал он. — Но я узнаю. И об этом узнает весь город, округ, штат.

Часть III

Глава 1

Каким-то образом в это безумное утро Биллу Джейсону удалось выкроить время, чтобы написать передовицу «Вестника». Газета появилась в киосках и у подписчиков, когда в полицейском участке еще продолжался допрос Аннабелль Винтерс.

Рок-Сити понял, что Билл Джейсон ринулся в бой, и за ленчем многие горожане почувствовали жало его резких слов. Передовица начиналась двумя колонками на первой странице под общим заголовком:

ИСТИННАЯ ТРАГЕДИЯ РОК-СИТИ.

«Это черный день для Рок-Сити.

День, когда одна трагедия громоздится на другую.

В ранние часы субботнего утра город ошеломило известие о том, что трое учащихся старших классов погибли в автокатастрофе на холме Кобба, а девушка, оставшаяся в живых, находится в критическом состоянии.

Сегодня новость об убийстве Бредли Коннорса, пастора так называемого молитвенного дома, усилила всеобщее потрясение.

Но самое худшее заключается в том, что большая часть жителей нашего города не представляет, в чем истинная трагедия Рок-Сити.

В скорби родителей, понесших невосполнимую утрату? Нет.

В безжалостном убийстве, унесшем человеческую жизнь? Нет.

Истинная трагедия Рок-Сити состоит в том, что его жители, подхваченные волной истерии, забыли о здравом смысле, терпимости, трезвости суждений.

Рок-Сити превратил себя в линчующую толпу.

Можно простить семьи, понесшие утрату. Их стойкость подверглась непосильному испытанию. Но их вытолкнули в середину линчующей толпы заблуждающиеся, легкомысленные и злобные люди.

Репутация тех, кто верно служит городу, обливается грязью, которую вряд ли удастся смыть.

Этой ночью перед домом честной женщины горел крест и одновременно дети наших добропорядочных горожан осыпали ее мерзкими ругательствами.

Нелепый исход заседания совета просвещения превратил город в улюлюкающую толпу, беснующуюся у подножия полыхающего креста.

В жажде человеческой крови взрослые люди публично признают отсутствие всяких приличий и моральных устоев у своих детей. Если бы это соответствовало действительности, стоило ли возлагать вину на единственную учительницу. Что произошло с семьей и ее влиянием? Не пора ли выставить на всеобщее обозрение родителей, забывших о своих прямых обязанностях, воспитании детей?

Убийце не место среди нас!

И мы узнаем имя виновника трагедии на холме Кобба, если полиция займется своим делом вместо того, чтобы тайком направлять ослепленных и жаждущих крови.

Со временем мы узнаем всю правду. Но что, если истина откроется слишком поздно?

Будем ли мы собираться на перекрестках и шептаться о том, что мы «немного поторопились»?

Наши сожаления в будущем не загладят жестокости и насилия настоящего.

Есть вопросы, на которые необходимо получить ответ.

1. Существует ли крупица доказательств того, что авария на холме Кобба явилась следствием безрассудства или безнравственности кого-либо из погибших подростков? Девушка, чудом оставшаяся в живых, сообщает о другой машине, ехавшей навстречу по их полосе движения. За рулем сидел пьяный? Преступник, бежавший с места еще не раскрытого преступления? В лучшем случае, это трус, который мог спасти детей, если б остановился. Как идут поиски этого человека?

2. В ночь аварии директор школ округа Эвери Хэтч подал в полицию официальную жалобу, обвинив учителей старших классов в аморальном поведении и использовании недопустимых методов преподавания. Так называемое недостойное поведение и вышеупомянутые методы и стали, по утверждению мистера Хэтча, причиной катастрофы на холме Кобба. Почему мистер Хэтч никогда не говорил об этом раньше? Учебная дисциплина, которая ему особенно не нравится, введена в школьную программу пять лет назад, при его согласии. Учительница, которую он обвиняет, преподает уже десять лет, и ее контракт подписан мистером Хэтчем. Как получилось, что мистер Хэтч внезапно прозрел в час ночи с пятницы на субботу? Почему мистер Хэтч не высказал свои опасения совету просвещения? Не поставил в известность директора школ штата, своего непосредственного начальника?

Пусть мистер Хэтч ответит на эти вопросы, потому что на нем лежит основная ответственность за массовую истерию, охватившую город. Пусть он ответит!

3. Сержант полиции, не кто иной, как Джордж Телицки, ходил от дома к дому, будто бы расследуя жалобу Хэтча, но на самом деле распространяя яд подозрений и недоверия. Расследование так не проводят!

В час ночи сержант Телицки сидел в патрульной машине в сотне ярдов от горящего креста и грязных криков, упомянутых выше. Сержант Телицки не пошевельнул и пальцем, чтобы прекратить это безобразие и арестовать хулиганов.

Почему?

В этот черный день Рок-Сити поддерживает действия Эвери Хэтча. Поощряет странное поведение сержанта Телицки.

Почему?

Пришло время ответить на эти вопросы, прежде чем массовая истерия не завела нас слишком далеко».

Билл Джейсон, вне себя от гнева, сидел в машине почти полчаса, прежде чем из полицейского участка вышел Сэм Крамер.

Один.

— Для первого коктейля еще слишком рано, — сказал он. — Ты сможешь отвезти меня в суд округа, Билл?

— Где она? — спросил Джейсон. — Что они с ней сделали?

Крамер сел рядом с Биллом.

— Они задержали ее по обвинению в убийстве.

— Мерзавцы! — прорычал Билл.

— Она останется в камере, пока я не получу распоряжения судьи о представлении арестованной в суд для рассмотрения вопроса о законности ее ареста, то есть последует предварительное разбирательство дела, на котором суд решит, достаточно ли у них улик, чтобы держать Аннабелль под стражей. При других обстоятельствах я бы сказал, что она будет на свободе через несколько часов. У них ничего нет. Никто не видел ее на месте преступления. Нет никаких свидетелей. Нет и орудия убийства. Ее пистолет пропал, но это не означает, что Коннорса убили из ее пистолета. Все притянуто за уши, но если судью Эджерсона заразила местная болезнь… Поехали.

Билл завел мотор.

— Мотив — публичное оскорбление на заседании совета просвещения? — спросил он.

— Если бы, — Крамер достал трубку. — Ну и гусь этот Коннорс!

— Коннорс?

— Он сказал Хэтчу и Сейру Вудлингу, каждому в отдельности, о неестественных отношениях мисс Винтерс и Шарон Джейгер.

— Что?!

— Он будто бы угрожал предать гласности их связь, а мисс Винтерс пришла к нему и предложила отдаться, чтобы заставить его молчать.

— О господи, — с отвращением пробормотал Джейсон.

— Над этим не посмеешься, — продолжал Крамер. — Они допросили Шарон, которая сказала им то же самое, что и Аннабелль нам. Они говорят, что Шарон и мисс Винтерс не могли сказать ничего другого. И это так, если они виновны…

— Всему городу известно, что Сейр Вудлинг ненавидит Аннабелль, — заметил Билл.

— Но не Хэтч, — возразил Крамер. — Объективно говоря, он честен. Если он утверждает, что Коннорс говорил ему о мисс Винтерс и Шарон, я уверен, что так оно и было. Таким образом, становятся весомыми и показания Вудлинга. Юридически эти сведения получены через вторые руки, и, возможно, их нельзя использовать как доказательства вины в судебном процессе. Но хороший прокурор может добиться, чтобы присяжные услышали эту историю.

— Святая корова!

— Опасность состоит в том, — Крамер наклонился вперед, прикрыв рукой спичку, поднесенную к трубке, — что они соберут достаточно улик, чтобы обвинить Аннабелль в нарушении общепринятых норм поведения, даже если им удастся повесить на нее убийство. Я вытянул из них версию Коннорса только потому, что они все рассказали Аннабелль, а она — мне. Поэтому и разгорелся весь сыр-бор. Но они намекнули еще на одну улику, дневник какой-то девочки. Мы должны добраться до него и как можно скорее, — Крамер изучающе посмотрел на Билла. — Ты по-прежнему веришь ей на все сто процентов?

— Я знаю ее не намного больше, чем ты, Сэм, — ответил Джейсон. — Но вся эта история дурно пахнет. Человек с извращенными половыми влечениями десять лет крутится среди детей, и никто никогда не слышал об этом ни словечка. Коннорс был и остается для меня мошенником и подонком, причем опасным для общества. Я сразу же поверил тому, что рассказала нам Аннабелль. И не сомневаюсь, что Коннорс сознательно оболгал ее перед Хэтчем и Сейром Вудлингом, — он улыбнулся. — Считай, что это моя женская интуиция.

Они уже подъезжали к зданию суда.

— Ты действительно хочешь помочь, а не только выполняешь свой долг как репортер «Вестника»? — спросил Крамер.

— А чем я, по-твоему, занимаюсь последние двенадцать часов?

— Хорошо, — кивнул Крамер. — Ты издаешь местную газету, значит, должен быть в курсе городских событий. Ты знаешь женщину, которая перешла на другую сторону улицы, увидев Аннабелль?

— Хильду Робинсон? Она учительница и, как мне казалось, близкая подруга Аннабелль.

— Попробуй поговорить с ней, Билл. Почему она отвернулась от подруги? Ей что-нибудь известно или она о чем-то догадывается? Нам нужна правда, независимо от того, поможет она нам или повредит. Выясни, кто из учащихся особенно близок с Аннабелль. Мы знаем о Шарон Джейгер. Кто еще?

— Будет сделано, — Джейсон остановил машину у здания суда.

Крамер остался сидеть, посасывая трубку, глядя прямо перед собой.

— Что тебе известно о Телицки?

— Мужлан, надевший пару начищенных краг и пояс с пистолетом. В Германии из таких, как он, формировали отряды штурмовиков.

— Мне кажется, у него что-то не в порядке с головой, — заметил Крамер. — Наблюдать за подростками, жгущими крест. Ходить по домам и вынюхивать не пойми что. Ему не понравится твоя передовица, Билл.

Крамер успел просмотреть оттиск, прежде чем звонок Эда Джейгера выдернул их из редакции и послал в полицейский участок.

— Я не стремился содействовать росту его популярности, — ответил Джейсон.

Крамер все еще хмурился.

— Он чертовски быстро схватился за пистолет, Билл. Прошу тебя, будь осторожен.

Глава 2

Как и большинство молодых людей его поколения, Билл Джейсон спешил жить. Он учился в школе, колледже, служил в авиации. У него появилось много друзей, но после армии они разлетелись по всей стране. Родители Билла развелись, когда ему было десять лет, и он едва помнил отца, иностранного корреспондента одного из крупных информационных агентств. Хью Джейсон остался для сына далекой знаменитостью. Билл читал его статьи, время от времени появляющиеся на первых страницах газет. Четыре года назад он узнал, что отец должен выступить в Пресс-клубе Нью-Йорка. Он приехал и выслушал остроумного, прекрасно информированного незнакомца.

После лекции Билл представился отцу. Сцена получилась довольно комичной. Они оба не знали, как себя вести. У них не было общих воспоминаний. К тому же Хью Джейсон не знал, как объяснить появление тридцатилетнего сына пышной рыжеволосой девице, повисшей у него на руке. В конце концов они крепко напились.

Мать Билла умерла, когда он учился в колледже. Они были очень дружны, хотя последние годы виделись редко, после того как Билл в двенадцать лет уехал в частную школу. Мать оставила Биллу скромное наследство в пятьдесят тысяч долларов. Он решил купить небольшую газету и после долгих поисков остановил свой выбор на «Вестнике Рок-Сити». Последующие годы львиную долю времени Билл уделял газете, стараясь вернуть ей былой престиж и соответственно поднять тираж и прибыль. Близко он ни с кем не сошелся. Многим он нравился, другие ненавидели Билла за его взгляды на различные злободневные проблемы, в том числе и политические, но почти все уважали.

Марк Свенсон, дожидавшийся Билла в редакции «Вестника», относился к самым стойким его сторонникам. «Вестник» умел пробуждать спящую совесть, выступая с резкими, нетерпимыми статьями, он никогда не придирался к мелочам.

— Привет, Марк, — Джейсон сухо улыбнулся. — Я вижу, что достопочтенный совет просвещения, не теряя времени даром, распластался перед горсткой психов. Неужели вы не могли постоять за Аннабелль хотя бы двадцать четыре часа?

— У меня не было выбора, — ответил Свенсон. — Мне нравится Аннабелль. Я восхищаюсь ею. Я готов заявить публично, что верю в нее. Но выдвинутые против нее обвинения поставили нас к стенке, Билл. И совету пришлось временно отстранить ее от преподавательской работы, по крайней мере, до разбирательства ее дела. Оно назначено на пятницу, приедет директор школ штата. Если обвинения окажутся ложными, ее тут же восстановят во всех правах. Это я вам гарантирую.

— Аннабелль будет счастлива, — хмыкнул Билл. — Потом означает слишком поздно, Марк, и вы это прекрасно понимаете. Если уж вы решили постоять за Аннабелль, вам следовало выступить сейчас, а не потом.

В глазах Марка появился опасный блеск.

— Беды Аннабелль тронули вас, Билл, и меня это радует. Ей необходим отважный витязь. Но, допустим, кто-то выдвинул бы такие же обвинения против Эвери Хэтча? Не вы бы написали разгромную передовую с требованием немедленного отстранения его от должности?

Билл коротко взглянул на Марка, затем сел за стол. Его рот растянулся в широкой ухмылке.

— Конечно, написал бы, спасибо вам за напоминание.

— Но я бы хотел поговорить о сегодняшней статье. Той части, что касается Телицки. Вас, возможно, заинтересует, что вчера вечером я ворвался в полицейский участок, чтобы пожаловаться Хогану на Телицки. Тогда я не знал, о чем вы собираетесь писать в передовице. Я должен вам кое-что рассказать.

— Я слушаю.

И Марк рассказал о разговоре в кухне Каммингсов, о визите Телицки и дневнике Лайлы, который сержант унес с собой как важное вещественное доказательство.

— Я весь кипел, — продолжал Свенсон. — Гневные фразы роились в моей голове от этого возмутительного вторжения в личную жизнь погибшей девочки. Чем больше я думал о том, что этот мерзавец спокойно и методично уничтожал веру Каммингсов в единственную дочь, тем больше я распалялся. Но Хогана не было, а Телицки, как я понял из вашей статьи, наслаждался зрелищем горящего креста. Я решил, что заеду в участок утром. Но утром все заслонила смерть Коннорса. Я растерялся, не зная, что предпринять. Если бы я поднял шум из-за дневника, возможно, это повредило бы Аннабелль. Поэтому я поехал сюда, понимая, что вы — ее друг и, скорее всего, помогаете Сэму Крамеру.

Билл закурил.

— Да, в хорошенькую историю угодила Аннабелль, — он взял карандаш. — Вы уверены, что запомнили все слово в слово, Марк? «Джимми Оренго попросил меня сегодня, и я сказала «нет». Но мне очень хочется, и я собираюсь посоветоваться насчет этого с мисс Винтерс», — он записал оба предложения в блокнот.

— Именно это сказала мне миссис Каммингс. Разумеется, дневника я не видел. Его взял Телицки.

— Ох уж этот Телицки, — вздохнул Билл. Карандаш в его пальцах переломился надвое. — Интересное получается дело, Марк. Коннорс сообщает Хэтчу и Вудлингу невероятные подробности личной жизни Аннабелль. Но мы не можем допросить его. Он мертв. Девушка пишет в дневнике странные фразы, но мы не можем узнать от нее, что они означают. Она мертва. Нельзя вколотить ложь в горло мертвеца. Нельзя просить погибшую девочку излагать свои мысли в дневнике не столь двусмысленно, — нахмурившись, Билл вновь взглянул на блокнот. — Каммингсы не сомневаются в значении этих слов?

— Нет. И я уверен, что тут не обошлось без Телицки.

— Телицки! — вспыхнул Джейсон. — И какая муха его укусила?

Тут в кабинет влетел Джерри Хейвенс, единственный репортер «Вестника».

— Думаю, я узнал все, что известно об убийстве, — выпалил Джерри. — Набирается не так уж много, Билл. Стреляли снаружи, через одно из окон. С расстояния примерно пятнадцать футов, если убийца приставил пистолет к стеклу. Земля очень твердая. Следов от обуви нет. Я не знаю, выбрасывает ли «особый» при выстреле гильзу или нет, но пока ее не нашли. Убийца не заходил в фургон, поэтому нет и отпечатков пальцев.

— Надо быть хорошим стрелком, чтобы попасть из пистолета между глаз с пятнадцати или двадцати футов, — заметил Марк.

— Или стрелявшему просто повезло. Именно на этом будет настаивать братец Телицки, — возразил Билл. — Аннабелль, я в этом не сомневаюсь, не попадет в амбарную дверь, бросая горстью риса, но ей может улыбнуться случай. Когда его убили, Джерри?

— Время установлено достаточно точно. Док Паттон произвел вскрытие. В желудке Коннорса оказался бифштекс, хлеб, какой-то томатный соус, скорее всего, кетчуп, и кофе. Он поел не больше, чем за час до смерти. И нашелся свидетель, разделивший эту трапезу.

— Кто?

— Сейр Вудлинг.

Кресло Джейсона отлетело назад. Он вскочил на ноги.

— Вудлинг?

— Да. После заседания совета просвещения он поехал с Коннорсом к нему домой.

— Обсудить планы на следующий день, — кивнул Билл.

— Вудлинг говорит, что около часа ночи они ели гамбургеры и пили кофе. Потом он отправился в клуб «Рок-Сити».

— Кто это сказал?

— Сам Вудлинг. Бармен подтвердил, что он появился в клубе примерно без четверти два. Есть другие признаки, температура тела, что-то еще. Они также указывают, что смерть наступила около двух часов ночи.

— Я бы отдал руку, чтобы узнать, о чем они говорили в фургоне Коннорса, — сказал Билл, — пока младшая группа жгла крест на лужке перед домом Аннабелль.

Пьер Ледюк, священник римской католической церкви святой Катерины, сидел в кабинете, когда домоуправительница доложила о приходе Билла Джейсона. Святой отец, франко-канадец по рождению, невысокого роста, широкоплечий, с коротко стриженными курчавыми волосами и грустными черными глазами, иногда сверкающими яростью, получил этот приход пятнадцать лет назад.

Билл Джейсон нечасто сталкивался с отцом Ледюком. Он не был католиком. Билл знал о существовавшей в городе определенной предубежденности к некоторым католическим постулатам и старался ни в коей мере не потворствовать этой предубежденности в своей газете. В отце Ледюке Билл видел образованного, культурного человека, с присущим ему чувством собственного достоинства, без малейших проявлений ханжества. Священник поднялся навстречу Биллу, приветствуя его улыбкой и крепким рукопожатием.

— Я как раз читаю вашу передовицу, мистер Джейсон, — Ледюк кивнул на газету, лежащую на столе. — Думаю, в ней заданы вполне уместные вопросы.

— Благодарю, святой отец, — ответил Билл и сел на предложенный стул.

— Чем я могу вам помочь? — спросил священник.

Билл потер подбородок тыльной стороной ладони.

— Я не уверен в вашем отношении ко всей этой истории.

В глазах Ледюка сверкнула веселая искорка:

— Вас интересует мое мнение по вопросу сексуального воспитания?

— Для начала, да.

— Католическая церковь, за исключением редких случаев, не одобряет сексуального воспитания в школах. Мы убеждены, что в этом вопросе ответственность лежит исключительно на семье и, при особых обстоятельствах, на самой церкви. Мы всегда…

— Одну минуту, святой отец, — прервал его Билл. — Не думаете же вы…

— Мистер Джейсон, в своих передовицах вы можете без помех высказать все, что считаете нужным. Если вас не затруднит, предоставьте такую возможность и мне.

— Извините, святой отец.

— Мы всегда возражали против любой формы сексуального воспитания вне семьи. Но, мистер Джейсон, католическая церковь не имела ничего против преподавания биологии в наших школах. Мне представилась возможность ознакомиться с содержанием этой дисциплины, не только теперь, но и пять лет назад, когда ее ввели в школьную программу. Родители-католики приходили ко мне за советом, так как это факультативный предмет. Я им сказал, что, по моему мнению, эта дисциплина абсолютно пристойна, так же, как и используемые учебные материалы, в том числе и склоняемый всеми фильм. И рекомендовал сомневающимся родителям разрешить детям изучать биологию.

— В городе повсюду говорят, что католическая церковь выступает за запрещение биологии, — заметил Билл. — Многие оправдывают этим захлестнувшую город истерию.

Священник помрачнел:

— Для истерии нет оправданий. Если она будет нарастать, я встану с вами плечом к плечу, лицом к толпе, — он глубоко вздохнул, но по его лицу проскользнула улыбка. — Я не психоаналитик, мистер Джейсон. Хотя у нас есть определенный навык. Исповедальня научила меня многому, а кое-что из услышанного применительно даже к создавшейся ситуации. Мне кажется, вам следует иметь это в виду.

— Я слушаю, святой отец.

— Когда у человека болит живот, мы спрашиваем, что он ел за обедом. Мы узнаем, что он съел гренок с сыром, понимающе киваем и говорим: «Вот причина его недомогания». Но также уместно спросить, мистер Джейсон, а как привык питаться этот человек? Почему его пищеварительная система не смогла справиться с гренком с сыром? Катастрофа на холме Кобба и есть гренок с сыром, вызвавший боль. Но что произошло раньше, задолго до катастрофы, много лет назад? Где-то там, мистер Джейсон, лежит истинная причина. Где-то там закопаны корни зла. Теперь вам ясна моя позиция, мистер Джейсон?

— Да, и я рад, что мы в одной лодке, — кивнул Билл. — Могу я процитировать вас в газете, если возникнет такая необходимость?

— Если вы процитируете меня правильно, — улыбнулся священник. — Поймите, я не собираюсь обелять или осуждать того или иного учителя. Биология, в том виде, как она преподается в школе, не является курсом сексуального воспитания. Но учитель может давать советы, противоречащие принятым нравственным нормам.

— Вы верите, что Аннабелль Винтерс могла дать такой совет? — спросил Билл.

— У меня нет фактов, которыми я мог бы обосновать свое мнение. А вы в это верите?

— Разумеется, нет, — Билл наклонился вперед. — Джимми Оренго, один из мальчиков, погибших на холме Кобба, был вашим прихожанином?

— Хороший мальчик, — глаза Ледюка затуманились.

— Я понимаю, что вы не можете повторить того, о чем говорится в исповедальне, святой отец. Но вы назвали Джимми хорошим мальчиком. Возмутитесь ли вы, узнав, что он намеревался соблазнить девочку-подростка?

— Я возмутился бы, узнав такое про любого мальчика.

— Вы бы поверили этому, если б речь шла о Джимми Оренго?

— Человеческая плоть слаба, мистер Джейсон. Уступить искушению — не такое уж необычное событие.

— Я хочу вам кое-что рассказать, — и Билл передал содержание разговора Марка Свенсона с Каммингсами. Выдержку из дневника Лайлы он зачитал по листку.

Ледюк внимательно выслушал его, а затем, к изумлению Билла, рассмеялся.

— И это одно из обвинений против мисс Винтерс? — спросил он.

— Документированное обвинение. Полиция забрала дневник как улику.

— Все это очень забавно, мистер Джейсон, но, должен признаться, давно уже я не испытывал такого приступа гнева. Похоже, что вам и, вероятно, мне следует потолковать с Каммингсами и как можно быстрее.

— Я не совсем понимаю вас, святой отец.

Смех исчез из глаз священника.

— За несколько дней до смерти Джимми Оренго приходил ко мне, мистер Джейсон. У него возникли затруднения, не касающиеся религии, сугубо практические, связанные с искусством и любовью, — священник помолчал. — Джимми руководил школьным театральным кружком. Они собирались ставить пьесу «Остролист и плющ». Какого-то английского автора. Джимми хотел, чтобы Лайла Каммингс сыграла главную женскую роль. Это не секрет, мистер Джейсон, что Джимми ухаживал за Лайлой. Однако имелась преграда, мешающая осуществлению его планов. Возражали родители Лайлы. Они не разрешали ей заниматься в театральном кружке или просто играть в пьесе. А ей очень хотелось. Джимми попросил меня поговорить с родителями Лайлы. Они не католики, мистер Джейсон. Мне казалось, что им не понравится вмешательство католического священника. И я сказал Джимми, что мисс Винтерс сможет убедить родителей Лайлы лучше меня. Она, в конце концов, преподаватель-воспитатель.

Билл смотрел на священника, не в силах вымолвить ни слова.

— Я думаю, — Ледюк потянулся к шляпе, — что запись в дневнике должна выглядеть следующим образом: «Джимми Оренго попросил меня сегодня сыграть в пьесе, и я ответила «нет». Но мне очень хочется получить эту роль, и я собираюсь спросить об этом мисс Винтерс. Спросить о том, как убедить мою семью!»

Священник надел шляпу.

Глава 3

Аннабелль Винтерс перевели из полицейского участка в тюрьму при суде округа. Охранник наотрез отказал Сэму Крамеру, который хотел привести Билла в комнату для посетителей, чтобы тот мог поговорить с Аннабелль. Он заявил, что, согласно полученному приказу, с Аннабелль мог видеться только ее адвокат.

— Они особо упомянули Билла Джейсона. Никакой прессы. Никакого Джейсона.

Крамер даже вздрогнул, когда Аннабелль ввели в маленькую обшарпанную комнатушку. Удивительная перемена произошла с ней за два часа, прошедших с тех пор, как он уехал из полицейского участка. Милое лицо стало серым и безжизненным. Крамер даже подумал, что она не узнает своего адвоката.

Она села напротив Крамера, положив руки на деревянный столик, стоящий между ними.

— Встряхнитесь! — воскликнул Крамер. — До конца света еще далеко, мисс Винтерс.

Ее губы дрогнули, но она промолчала.

— К сожалению, вам придется остаться здесь до завтрашнего утра, — сухо продолжил Крамер. — Судья назначил предварительное слушание вашего дела на половину десятого утра. После этого вы будете на свободе. Если они решатся выдвинуть против вас это нелепое обвинение в аморальном поведении, мы найдем вам поручителя. Но пока вам придется остаться здесь.

— Какая разница, где я останусь, — пробормотала Аннабелль.

— Послушайте, вы же знали, что нас ждет жестокая борьба.

— И безнадежная. Никто не пришел ко мне. Даже не прислал записки, чтобы поддержать меня.

— Никто и не мог прийти. Сюда никого не пускают, кроме меня. Билл Джейсон тоже здесь. Он посылает вам наилучшие пожелания и уже сумел оказать вам неоценимую услугу.

— Услугу?

— Благодаря ему и отцу Ледюку лопнуло одно из основных выдвинутых против вас обвинений, мисс Винтерс. — И Крамер рассказал о дневнике Лайлы Каммингс и пояснениях священника. — Билл и Ледюк побывали у Каммингсов.

Глаза Аннабелль широко раскрылись.

— Каммингсы поверили им? Это же чистая правда. Лайла подошла ко мне в пятницу, ее последний день в школе, и попросила поговорить с ее матерью. Я уезжала в Нью-Йорк на субботу и воскресенье, но обещала, что в понедельник зайду к миссис Каммингс. А в понедельник… было уже поздно, и я никуда не пошла.

— Разумеется, они поверили. Они с радостью схватились за возможность поверить. Миссис Каммингс пыталась повидать вас, но безрезультатно. Ее не пустили. Но она готова выступить на суде и дать показания в вашу пользу. Для нас это удача, мисс Винтерс. Если одно обвинение оказывается ложным, люди начинают сомневаться и в остальных. Не думайте, что наступил конец света, ладно? Я борюсь за вас. Билл Джейсон борется за вас. Марк Свенсон оказался в трудном положении, но он вывел нас на дневник Лайлы.

Глаза Аннабелль блестели от слез, но она уже не напоминала загнанного в угол зверька.

— Благодарю вас, мистер Крамер. Я… я уже собиралась выбросить белый флаг.

— Ну, теперь это ни к чему. Перейдем делу. Скажите, мисс Винтерс, как вы стреляете из пистолета?

Аннабелль покачала головой:

— Никак.

— А каким образом у вас оказался пистолет?

Она задумалась.

— Дейв Паттон, доктор Паттон дал его мне. В школе было несколько ночных краж. Дейв сказал, что мне необходим пистолет, хотя бы для того, чтобы помахать им перед грабителями.

— Вы часто стреляли из него?

— Нет. Когда Дейв принес пистолет, он показал мне, как им пользоваться. Мы поставили консервную банку на бетонный столб у меня во дворе. Я все время смеялась, потому что не могла попасть в нее. Дейв сказал, что я должна ждать, пока не увижу белков глаз грабителей или что-то в этом роде. Больше я из него не стреляла.

— Хорошо, — кивнул Крамер. — Мне бы не хотелось, чтобы в суде появился какой-нибудь тип и заявил, что вы — непризнанная чемпионка мира по стрельбе. Видите ли, мисс Винтерс, стрелявший в Коннорса умел пользоваться пистолетом, — он замолчал, взгляд его сузившихся глаз впился в Аннабелль.

— Что еще, мистер Крамер? Вы знаете что-то еще, неприятное для меня.

Крамер вытащил желтый кожаный кисет, трубку и начал набивать ее табаком.

— Честно говоря, я не боюсь обвинения в убийстве. Я знаю, что вы не убивали Коннорса. Они не могут этого доказать. Но с обвинением в аморальном поведении дело обстоит гораздо сложнее. Тут нам придется как следует попотеть. Даже если мы выиграем, на вашей карьере учителя будет поставлен крест. Вероятно, вам даже придется уехать из Рок-Сити. С Каммингсами нам повезло. Но обвинение, выдвинутое против вас сегодня утром, чрезвычайно серьезно.

Кровь вновь отхлынула от лица Аннабелль.

— Если вы сомневаетесь, мистер Крамер…

— Не болтайте ерунды, — нетерпеливо прервал ее Крамер. — Эвери Хэтча прижали к стенке. На него ополчился Марк Свенсон, в «Вестнике» его бичует Билл. Если он не обоснует своих действий, его песенка спета. Его защита — сведения о ваших отношениях с Шарон Джейгер и Коннорсом, сведения, полученные от Коннорса. Коннорс мертв, и тут ничего не попишешь. Сейр Вудлинг поддержит Хэтча. Сейр Вудлинг не подходит на роль главного свидетеля обвинения. Всем известна его ненависть к вам и доктору Паттону. Но в этом деле от него требуется лишь подтвердить слова Хэтча. А Хэтчу, мисс Винтерс, предстоит борьба за жизнь. Он лишился показаний Каммингсов, и теперь ему необходима замена. Сможет он раскопать что-то еще, любую нелепицу, и выдвинуть против вас новое обвинение?

— Нет! — отрезала Аннабелль.

— У вас не было трений в школе?

— Нет!

Крамер уселся поудобнее.

— Не стоит кипятиться, мисс Винтерс. Я знаю, что вы были помолвлены с молодым человеком, по фамилии Прентисс, также родившимся и выросшим в Рок-Сити. Как я понимаю, он погиб в Корее?

— Да, — тихо ответила Аннабелль.

— Скажите, мисс Винтерс, у вас были близкие отношения с Прентиссом? Может быть, вы оставались с ним где-нибудь до того, как он уплыл за океан?

— Это может рассматриваться как аморальное поведение? — на щеках Аннабелль вспыхнули красные пятна.

— Не мной, — ответил Крамер. — Но, если Хэтч и компания смогут доказать…

— Не смогут… — голос Аннабелль дрогнул. — У нас ничего не было. Потом я так жалела об этом. Он не хотел жениться, боялся того, что действительно произошло. Но он просил меня… а я была такой ханжой.

Она отвернулась.

— Извините, мисс Винтерс, но мне не хотелось бы получить удар ниже пояса в самый критический момент. Еще один вопрос.

— Да?

— Вы хорошо знаете сержанта Телицки?

— Джорджа Телицки? Мы вместе учились в школе. Но он не входил в число моих друзей.

— Не мог ли он затаить на вас зло?

— Нет! — твердо ответила Аннабелль.

Хильда Робинсон рыдала на переднем сиденье машины Билла Джейсона. В полдень Билл зашел в школьный кафетерий и буквально силой увел ее на автомобильную стоянку.

— До сегодняшнего утра, Хильда, я был о вас высокого мнения, — сказал он. — А потом увидел, как вы перешли на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с Аннабелль, и понял, что вы ничтожество. Но даже ничтожество должно чем-то объяснять свои поступки.

Так как Хильду с самого утра грызли стыд и чувство вины, в ответ брызнули слезы. Билл, закурив, ждал, пока она возьмет себя в руки.

— Аннабелль видела меня? — всхлипнув, спросила Хильда.

— Не увидеть вас мог только слепец, — ответил Билл. — Она считала вас близкой подругой. Она думала, вы одна из тех, на кого можно опереться в трудную минуту. Она надеялась, что вы позвоните ей после этого идиотского собрания. Но оказалось, что вы — ничтожество.

— Я собиралась зайти к ней сегодня, — Хильда повернулась к Биллу. — Клянусь, я собиралась. Сара Маршалл говорила со мной на перемене. Она удивилась, услышав, что я не видела Аннабелль. Она знала, что мы дружим. Когда я сказала, почему не зашла к Аннабелль, мисс Маршалл чуть не набросилась на меня с кулаками.

— Так почему вы предали Аннабелль? Хотя, позвольте мне угадать. Эвери Хэтч?

Хильда тут же кивнула.

— Он задержал меня после собрания. Ему, сказал он, известно, что я подруга Аннабелль. И посоветовал держаться от нее подальше, пока все не выяснится, если я хочу сохранить работу. Мне бы послать его куда следует, но я не решилась. Я должна работать, мистер Джейсон. У меня на руках мать. Она… не совсем здорова. Я… в общем, я испугалась. Я подумала, что мне не стоит встречаться с Аннабелль день или два, а потом все образуется. Ведь все образуется, не так ли, мистер Джейсон? Все, что говорят про нее, — просто чушь.

— Неужели? — холодно спросил Билл.

— Вы же в это не верите, мистер Джейсон?

— А почему мне не верить?

— Потому что… потому что это ложь. В этом нет ни грана правды. Я знаю Аннабелль всю жизнь. Если б у нее были неестественные наклонности… Это невозможно, мистер Джейсон.

— Прекрасно. А как вы можете это доказать?

— Зачем? Я… я могла бы рассказать все, что мне известно об Аннабелль.

— Но не станете этого делать, чтобы не потерять работу.

— Пожалуйста, мистер Джейсон!

Билл, задумавшись, откинулся назад.

— Ладно, Хильда, — прервал он затянувшееся молчание. — Считайте, что вас выпороли. Судя по всему, Саре Маршалл удалось научить вас уму-разуму. Вот уж кому не занимать мужества. Как она выступила на собрании! — он глубоко затянулся и выпустил струю дыма. — Я борюсь за Аннабелль, и мне нужна ваша помощь.

— Все что угодно! — с готовностью воскликнула Хильда.

— Дело обстоит следующим образом, — продолжал Билл. — В аварии на холме Кобба гибнет трое подростков. Эвери Хэтч, который не может отличить ушную раковину от третьего позвонка, заявляет, что настоящие виновники катастрофы Аннабелль Винтерс, доктор Нортон, Дейв Паттон и Марк Свенсон. Эту идею подхватывают Генриетта Колдуэлл, Сейр Вудлинг, Коннорс. Почему мисс Колдуэлл? Мне представляется, она завидует Аннабелль. Вудлинг уже давно пытается отомстить мисс Винтерс. Исходя из того, что нам известно, Коннорс тоже ждал своего часа. Обратите внимание, Хильда, что Паттон, Нортон и Свенсон давно забыты. Осталась Аннабелль, только Аннабелль. Жалоба Хэтча против директора, преподавателей, совета просвещения и медицинского консультанта убрана в дальний ящик. Атака идет только на Аннабелль. Миссис Каммингс, убитая горем, позволила сержанту Телицки убедить себя в том, что советы Аннабелль сбили ее дочь с пути истинного. Теперь оказывается, что это не более, чем шутка, но на собрании мне было не до смеха. Сейчас весь город косится на Аннабелль. Первоначально речь шла о том, хорош ли курс биологии для наших детей. Потом убивают Коннорса, и подозрение вновь падает на Аннабелль. Почему? Есть ли доказательства того, что преступление совершено ею?

— Они говорят, что пропал пистолет Аннабелль.

Билл сухо улыбнулся.

— Совершенно верно. Я хотел спросить, не вы ли взяли его?

— Мистер Джейсон!

— Невероятно, не так ли, Хильда? На сегодня Аннабелль — паршивая овца Рок-Сити. Возможно, убийство Коннорса никак не связано с гвалтом, поднятым вокруг биологии. Убийцей может оказаться человек, знавший Коннорса до его приезда в Рок-Сити. Интуиция подсказывает мне, что у него осталось немало врагов. Хоган сможет найти убийцу, лишь перестав крутиться вокруг Аннабелль. Но… и это важное «но», Хильда. Хэтч, Вудлинг, Телицки, да еще мелкая сошка вроде Генриетты Колдуэлл, методично топчут репутацию Аннабелль. Это надо прекратить.

— И я могу помочь? — спросила Хильда.

— Да, если будете вести себя, как друг, а не испуганный кролик. Вы должны встать рядом с Сарой Маршалл и теми из нас, кто стоит за Аннабелль. Держите глаза и уши открытыми. Где-то рядом ходит убийца, который хочет, чтобы всеобщее внимание по-прежнему концентрировалось на Аннабелль. Он или она, возможно, проявят при этом излишнюю активность. — Билл помолчал. — Ваши предложения?

Хильда задумалась, затем покачала головой.

— Судья Вудлинг, — сказала она. — Он давно пытается очернить Аннабелль. После той истории с деньгами для больницы. Для него сейчас праздник.

— Всем известно его отношение к Аннабелль, — кивнул Билл. — Но он очень осторожен. Поддерживает Хэтча, соглашается с Коннорсом, вовремя брошенными репликами подливает масла в огонь. И не надо забывать, что он последний, кто видел Коннорса в живых. Судья сам признал, что был в фургоне Коннорса до половины второго.

— Полиция подозревает его? — спросила Хильда.

— Милая моя девочка, — горько усмехнулся Билл, — он покупал им бейсбольные биты, когда они были детьми. Естественно, они не подозревают его.

Глава 4

Когда Билл вернулся в редакцию «Вестника», в кабинете его ждал Эвери Хэтч.

— Сидит уже больше часа, — сказал ему Джерри Хейвенс.

Сквозь стеклянную перегородку Билл мог видеть, как Эвери, склонившись над столом, сосредоточенно и методично протирает носовым платком стекла очков в тяжелой роговой оправе. Входя в кабинет, Билл, к своему изумлению, понял, что не испытывает к этому испуганному человеку ничего, кроме жалости.

При звуке открывающейся двери Эвери подпрыгнул, будто его кольнули снизу. Он встал, нацепил очки.

— Вы хотели меня видеть, мистер Хэтч? — какие бы чувства ни испытывал Билл, голос его звучал враждебно.

— Я пришел к вам, мистер Джейсон, — писклявым, как обычно, голосом ответил Хэтч, — чтобы просить вас вести честную игру.

— Что-то я вас не понимаю, — Билл двинулся к своему креслу.

— Я прочел вашу передовицу, так же, как и весь Рок-Сити, мистер Джейсон, — он указал на лежащую на столе газету. — Что вы со мной сделали?

— А что вы сделали с Аннабелль Винтерс, мистер Хэтч?

Эвери в отчаянии раскинул руки.

— Я только исполнял свой долг, мистер Джейсон! А вы написали… вы написали, что я ответствен за массовую истерию. Повторяю, я только выполнял свой долг.

— Вы верите в выдвинутые вами обвинения?

— Я не говорил, что верю в них. Но нет дыма без огня, мистер Джейсон. Вы… вы задали в передовице несколько вопросов, — он поднял со стола экземпляр «Вестника». Его руки дрожали. — Вам известны не все факты, мистер Джейсон.

— Я готов вас выслушать.

— В ночь аварии я… я был дома. Мне начали звонить родители. Они звонили, звонили и просили меня что-то предпринять. А что я мог? Я… я поехал в полицейский участок. Все, все находились в шоковом состоянии, мистер Джейсон. Я что-то сказал, не придавая этому особого значения, о причине аварии. Но мне всегда казалось ошибочным введение биологии в школьную программу. Эта дисциплина вызывает повышенный интерес к отношениям между полами. Я сказал об этом и в полицейском участке. Я заявил, что, по моему убеждению, благодаря знаниям, полученным на уроках биологии, наши дети носятся по окрестностям в грохочущих автомобилях, пьют и упражняются в сексе. Я сказал тогда и скажу теперь, что ответственность за аварию несет не тот бедолага, что ехал им навстречу, но люди, нарушившие спокойствие детских душ. Это… это не было официальной жалобой, мистер Джейсон. Я просто выразил свое мнение. Я мог бы высказать его вам, на углу улицы. Или кому-то еще, за обеденным столом. Но… в общем, судья Вудлинг и сержант Телицки решили, что в моих словах есть рациональное зерно. Они убеждали меня подать официальную жалобу. И… и я ее подал!

— Там был судья Вудлинг? В полицейском участке?

— Да. Он приехал с места аварии вместе с Гейвигэном, патрульным Гейвигэном. Он был… ну, он был слегка навеселе, как обычно в это время ночи.

— Он был пьян?

— Я… я думаю, что можно сказать и так, мистер Джейсон. Степень опьянения понятие относительное, знаете ли. В таком состоянии он оказывается почти каждый вечер. Об этом всем известно. Полицейские присматривают за ним, когда он едет домой. Выпив, он ведет машину очень осторожно. Никому не причинит вреда.

— Но в тот вечер он напился до такой степени, что Гейвигэну пришлось привезти его с холма Кобба?

— Патрульные машины перекрыли все дороги. Они искали виновника аварии. Гейвигэн подумал, что будет нехорошо, если Сейра задержат за управление автомобилем в нетрезвом виде. Полицейские из других городов не знакомы с привычками судьи. Я хочу сказать, для него это обычное дело.

— Я вижу, что вы хотите сказать. Значит, по совету этого пьяницы вы написали официальную жалобу на мисс Винтерс?

— Телицки не был пьян, — отбивался Хэтч. — Он уговаривал меня более настойчиво, чем судья.

— И той же ночью, поддавшись уговорам садиста-полицейского и пьяного бывшего судьи, как всем известно, ненавидящего мисс Винтерс, вы официально обвинили ее в безнравственности?

— Я… я поторопился. Я был возбужден и… потрясен случившимся. Но потом, потом я понял, что поступил правильно.

— Неужели?

— Когда Бредли Коннорс рассказал мне то, что знал о мисс Винтерс, у меня не осталось сомнений в правомерности моих действий. В передовице вы спрашиваете, почему я не обращался в совет просвещения с требованием запретить курс биологии. Я обращался, мистер Джейсон. Посмотрите протокол заседания совета, на котором мисс Винтерс предложила ввести биологию в школьную программу. Я попросил отметить мое несогласие с этим решением, — Эвери покачал головой. — Я не пользуюсь большим влиянием. Марк Свенсон и остальные не прислушиваются к моему мнению. Я помню, как Марк назвал меня ретроградом. Но мое отношение к курсу биологии зафиксировано документально. Пять лет назад!

Билл закурил.

— Я хочу, чтобы все, сказанное здесь, попало на страницы моей газеты, мистер Хэтч.

— А как же еще? — удивился Эвери. — Я сказал вам чистую правду.

— Понятно. Но я собираюсь задать вам один вопрос, и вы должны знать, что я воспользуюсь вашим ответом так, как сочту нужным.

— Мне нечего скрывать, — взвизгнул Хэтч.

— Коннорс сказал вам, а вы передали полиции его слова о том, что мисс Винтерс поддерживает неестественные отношения с Шарон Джейгер и пыталась… скажем так, соблазнить Коннорса, когда тот пригрозил, что объявит об этом публично.

— Да, — едва слышно ответил Эвери.

— И вы в это поверили?

— Разумеется, поверил! Он был пастором моей церкви, мистер Джейсон!

— Пусть так, — сухо признал Джейсон. — Мой вопрос заключается в следующем, мистер Хэтч. Когда Коннорс рассказал вам эту историю о Аннабелль Винтерс?

Эвери облизал бескровные губы.

— В ночь аварии, написав жалобу, я поехал в молитвенный дом. Меня грызла тревога, мистер Джейсон. Я не знал, прав я или нет.

— Браво, — хмыкнул Билл.

— Я хотел сказать, что, подавая жалобу, я имел в виду биологию как школьную дисциплину. Я не выдвигал обвинений против учителей лично! Я… у меня не было компрометирующих улик. Я возражал против биологии, которая, как мне казалось, развращает наших детей. Но потом… потом я подумал, что моя жалоба может причинить вред репутации учителей. Я разнервничался. Я поехал к Коннорсу за советом. Он… он ободрил меня. Он сказал, что пришла пора решительных действий. А потом раскрыл мне глаза на мисс Винтерс. Вот тогда я окончательно уверовал в то, что поступил правильно.

— Мистер Коннорс пояснил, почему он сам не обнародовал эти «факты», касающиеся поведения мисс Винтерс?

— Разумеется, — кивнул Эвери. — Из-за Шарон Джейгер. Он полагал, что ее надо любой ценой уберечь от скандала.

— Уберечь?

— Сохранить ее душевный покой, — ответил Эвери. — Мисс Винтерс, говорил Коннорс, не посмеет посягнуть на нее под угрозой разоблачения. Наказание мисс Винтерс, считал он, не стоит скандала, в который будет вовлечена девушка.

К горлу Билла подкатила тошнота.

— И что заставило его передумать?

— Дурное влияние мисс Винтерс, приведшее к гибели детей, не оставило ему другого выхода! — взвизгнул Эвери.

Билл вдавил окурок в стоящую на столе пепельницу.

— То же самое Коннорс рассказал и Сейру Вудлингу?

— Да. Сейр это подтвердил.

— И когда состоялся этот разговор?

— Вероятно, на следующий день. Точно я не знаю. Но наверняка до заседания совета просвещения.

Билл встал.

— И что вы от меня хотите, мистер Хэтч?

— Я хочу, чтобы все знали, что я лишь выполнял свой долг. Что в аналогичной ситуации я поступил бы точно так же. Из вашей передовицы можно понять, что до аварии я никогда не возражал публично против курса биологии. Это не так. Мое мнение зафиксировано в протоколе заседания совета просвещения. Вы написали, будто у меня не было оснований обращаться в полицию. Разве свидетельства мистера Коннорса недостаточно для оправдания моих действий?

— До свидания, мистер Хэтч, — процедил Билл.

— Но, мистер Джейсон…

— Я могу дать вам один совет.

— Да?

— Идите домой и молитесь.

У Эвери отвисла челюсть.

— Идите домой и молитесь, чтобы господь бог дал вам способность различить похотливого мерзавца, когда доведется еще раз встретиться с ним.

Крамер пришел в редакцию «Вестника» около пяти часов. Билл уже собирался домой. Адвокат почти ничего не узнал. По совету Марка Свенсона он спросил лейтенанта Хогана, почему они не проверяют других обладателей разрешений на хранение пистолета марки «особый» тридцать второго калибра. Но не получил вразумительного ответа. На месте преступления не нашли ничего нового. Эксперты по баллистике подтвердили, что убийца стрелял, стоя у самого окна. Они определили это по расположению осколков стекла.

Сейр Вудлинг дал показания полиции. Он был с Коннорсом примерно до половины второго ночи. Потом поехал в город и зашел в клуб «Рок-Сити» без четверти два, как раз перед закрытием.

— Я надеялся, что нам удастся заставить Хогана взглянуть на Вудлинга как на возможного убийцу, — продолжал Крамер, — несмотря на бейсбольную амуницию! Его алиби не так уж надежно. Паттон считает, что смерть наступила в два часа ночи. Гамбургеры они могли съесть чуть раньше или позже, чем показал судья, но и тогда момент смерти сдвинется не больше, чем на полчаса. Во всяком случае, кроме пищеварительных процессов есть и другие критерии, указывающие, что он не мог умереть раньше половины второго. Без четверти два Вудлинг появился в клубе, в четырех милях от молитвенного дома. Такое возможно, хотя и с большой натяжкой. Бармен сказал, что Вудлинг, как обычно, приехал выпивши. Но у него еще не начало двоиться в глазах.

— Что?

— Похоже, это местная шутка, — пояснил Крамер. — Когда Вудлинг выпивает слишком много, у него двоится в глазах. Они узнают об этом, потому что Вудлинг закрывает один глаз, глядя на себя в зеркало. Он видит в нем своих близнецов! В ночь убийства он не дошел до такого состояния. Другими словами, не был столь пьян.

— И что теперь? — спросил Билл.

— Предварительное слушание завтра утром, в половине десятого. Мы снимем с Аннабелль обвинение в убийстве. Но я чувствую, что они обвинят ее в нарушении нравственных норм. Тогда мы внесем залог, и ее выпустят на свободу.

Билл вкратце передал содержание разговора с Хэтчем.

— Как нам разоблачить Коннорса?

Крамер пожал плечами.

— Паттон пока не пускает меня к Шарон Джейгер. Она и ее отец, несомненно, станут нашими главными свидетелями. Юридически ее оправдают, так как доказательств вины нет, если не считать услышанной кем-то сплетни. К сожалению, только время очистит мисс Винтерс в глазах публики, время или новый скандал.

— Вудлинг и Телицки так легко не сдадутся, — покачал головой Джейсон. — Если им удастся поддержать слова Коннорса чем-то еще…

— Если мисс Винтерс сказала нам правду, они ничего не найдут.

— А пока среди нас ходит убийца. И где-то есть ведущая к нему ниточка.

Крамер, прищурившись, взглянул на Джейсона.

— Тебе не приходила в голову мысль, Билл, что у сержанта Телицки психическое заболевание?

Последние пятнадцать часов, подумал Билл, он то поднимался на гребень волны, то скатывался в глубокую впадину. Все началось с желания помочь Аннабелль Винтерс. Оно возникло под влиянием разговоров в местном баре, где закончили вечер многие из тех, кто присутствовал на заседании совета просвещения. Тогда Билл еще не решил, в чем может выразиться его помощь, но по пути домой, проезжая мимо дома Аннабелль, увидел, что в окнах горит свет, но никто из друзей не утешает ее.

И в нескольких десятках ярдов притаилась патрульная машина сержанта Телицки.

А после того как на стенах гостиной Аннабелль заплясали блики от горящего креста, им овладела ярость, холодная, до боли, завязанная тугим узлом.

Эта ярость не покидала Билла весь день. Она выплеснулась в его передовице. Она раскалилась добела в полицейском участке, когда он и Крамер увидели кричащую Аннабелль.

Приходила ли ему в голову мысль, что Телицки — псих? Не меньше десятка раз. Отнюдь не чувством долга руководствовался сержант в своих действиях. Какой полицейский в своем уме будет сидеть и спокойно смотреть на горящий крест и выкрикивающих ругательства подростков.

Билл вспомнил сухую улыбку Телицки на заседании совета просвещения. Ему нравилось то, что он видел.

Но убийца? Именно это имел в виду Крамер. Трудно представить, что такой человек, наслаждающийся своей жестокостью, подойдет к фургону и застрелит Коннорса через окно. Нет, Телицки хотел бы сначала увидеть, как корчится его жертва. Вдохнуть аромат страха, которым пропитается воздух.

Впрочем, ситуация могла сложиться и по-другому. В последние дни Коннорс показал свое истинное лицо. Негодяй чистейшей воды, он искусно скрывался под маской добродетели. Билл мог поклясться, что Коннорс частенько прибегал к шантажу. Он всячески поощрял доверительные беседы и признания. Аннабелль стало известно о его пристрастии к молоденьким девушкам, и Коннорс тут же попытался уничтожить ее. Возможно, каким-то образом он узнал что-то компрометирующее о Телицки и стал шантажировать сержанта. Вот тогда Телицки мог убрать его, тихо, без свидетелей, лишив себя удовольствия услышать предсмертные мольбы.

Следовало учесть и такой вариант.

После того как Билл заскочил к себе на несколько минут по пути в гостиницу, чтобы взять снотворное, ему не удалось попасть домой до самого вечера. Спал он в гостиной Аннабелль, брился в кабинете в редакции. За день он совершенно вымотался и мечтал о коктейле и горячей ванне. Предстояло сложить воедино известные ему отрывочные сведения. Журналистская интуиция подсказывала Биллу, что слишком долго его поступками руководили эмоции, а не разум.

Подъезжая к коттеджу, он заметил, что входная дверь открыта. Бывали случаи, когда он не запирал дом, но на этот раз помнил, как, уходя, подергал дверь. Ключ был также у миссис Ларсен, убиравшей его комнаты, но она обычно приходила по понедельникам и пятницам.

Билл осторожно вылез из кабины. По его спине пробежал холодок. Что-то в этой открытой двери?..

Он поднялся на крыльцо и прислушался. Из глубины дома, из кухни донесся какой-то звук. Звук бьющейся посуды, будто кто-то бросил тарелку на линолеум.

Билл вошел и застыл на пороге, изумленно оглядывая гостиную. Казалось, в ней бушевал тайфун. Сорванные со стен картины. Изрезанная ножом обшивка кресла и дивана. Разломанный в щепки старинный стул. Во всю стену огромные красные буквы, нарисованные краской или губной помадой:

ТЫ И ТВОЯ ШЛЮХА, УБИРАЙТЕСЬ ИЗ ГОРОДА!!!

В кухне вновь что-то загремело, вероятно, на пол сбросили целую полку с посудой. Донесся пронзительный истерический смех.

В висках Билла гулко застучала кровь, в глазах потемнело. Он вернулся в прихожую. Клюшки для гольфа он оставлял в клубе, но одну держал дома, чтобы иногда потренироваться на лужке. Она стояла за вешалкой. Билл достал клюшку, задумчиво посмотрел на металлическую рукоятку и метнулся к кухне.

Все бьющееся валялось на полу. Посреди стояли три парня в черных кожаных пиджаках.

Клюшка для гольфа описала дугу и обрушилась на плечо самого ближнего. Он рухнул на пол, крича от боли.

Второй парень бросился к двери черного хода, но от испуга не смог ее открыть. Клюшка угодила ему в голову, ноги подогнулись, и он свалился, как куль с картошкой. Побелев от ярости, Билл повернулся к третьему и оказался лицом к лицу с наставленным на него дулом пистолета.

— Не подходи или буду стрелять! — крикнул парень.

Не задумываясь о последствиях, Билл прыгнул вперед. Прогремел выстрел, его лицо опалило жаром пороха, но пуля чудом пролетела мимо. Клюшка вышибла пистолет из руки парня, Билл прижал его к стене.

— Отпусти меня! — орал парень. — Мой дядя отплатит тебе за это, сутенер! Отпусти меня!

Со всей силы Билл вогнал кулак в раззявленный рот. Парень сполз на пол и застыл.

Билл поднял пистолет и огляделся. Подросток у двери не шевелился, в волосах густо проступила кровь. Второй сидел, прижав руку к ключице, и стонал.

Билл присмотрелся к пистолету. «Особый», тридцать второго калибра.

Подойдя к стонущему парню, Билл рывком поднял его на ноги.

— Кто ты? Как тебя зовут? — спросил он, не узнавая собственного голоса.

— Я Джек Рэскоб. Отвяжись от меня, Джейсон. Мы еще разберемся с тобой и твоей шлюхой!

— Заткнись! — проревел Билл, влепив ему затрещину. Затем хорошенько встряхнул его левой рукой.

— Как зовут того, с пистолетом? Говори! Быстро!

— Это Уолли Телицки, — пробормотал Рэскоб. — Ты за это поплатишься, Джейсон. Его дядя — полицейский.

— Вон телефон. Иди и позвони в полицию, — приказал Билл. — Тогда и поглядим, кому придется платить, приятель. Пошевеливайся!

Шестнадцатилетние подростки! Шестнадцатилетние чудовища! Не убил ли я того, у двери, подумал Билл.

Глава 5

Хныкающий голос у телефона подействовал на Билла, как холодный душ. Он проверил пистолет. Полностью заряжен, если не считать пули, просвистевшей у него над плечом.

Парень у двери дернулся и застонал. Значит, не умер, безучастно подумал Билл. Переступив через тело, он запер дверь, пересек кухню и вырвал трубку у подростка с ушибленным плечом.

— Стань рядом со своими дружками, — Билл махнул пистолетом. — И не вздумай пошевельнуться. Пристрелю на месте.

В этот момент в трубке раздался ровный, будто механический, голос.

— Полицейский участок Рок-Сити, говорит патрульный Маккарти.

— Соедините меня с лейтенантом Хоганом, — потребовал Билл.

— Лейтенант сейчас занят.

— Это Билл Джейсон! Мне надо с ним поговорить! Меня только что пытались убить.

Хоган взял трубку.

— В чем дело? — спросил он осипшим от усталости голосом.

— Я только что вернулся с работы, — ответил Билл. — И обнаружил, что в моем доме все переломано и трое подростков, учащихся старших классов, добивают на кухне последнюю тарелку. Я отлупил их клюшкой для гольфа. Один из них выстрелил в меня из пистолета. Из «особого», тридцать второго калибра, если вас это заинтересует. Приезжайте побыстрее, Хоган, потому что пистолет у меня и, если эти мерзавцы что-то предпримут, я их перестреляю. И привезите врача.

— Мы выезжаем, — коротко ответил Хоган.

Билл тут же перезвонил Крамеру и рассказал ему о случившемся.

— Возможно, ты мне понадобишься, Сэм. Эти подростки находятся под особой опекой сержанта Телицки.

В третий раз, не отрывая взгляда от пленников, Билл позвонил Джерри Хейвенсу, своему репортеру.

— Мне нужны фотографии, Джерри, — сказал Билл после того, как ввел его в курс дела. — Их надо сделать быстро, так что поторопись.

Положив трубку, он достал из кармана сигарету и с некоторым удивлением заметил, что его рука чуть дрожит.

Уолли Телицки пошевелился и провел рукой по лбу. С трудом поднялся на четвереньки. Во взгляде, брошенном на Билла, горела ненависть. Биллу стало нехорошо. Дети! Всего лишь дети! Но ожог на щеке напоминал, как близко пролетела смерть.

— Кто вас на это надоумил? — спросил Билл, уже зная ответ на этот бессмысленный вопрос. Их надоумил весь город!

— Нам все известно о тебе и твоей женщине, Джейсон! — выкрикнул Уолли Телицки. — Мы выгоним вас из Рок-Сити! Вот увидишь! У моего дяди достаточно улик. Вот увидишь!

— Лучше б ты заткнулся, щенок, — спокойный голос Билла напугал их сильнее крика.

Первым приехал Джерри Хейвенс. Он жил меньше чем в полумили от коттеджа Билла. Войдя в гостиную, он остолбенел.

— Сфотографируй все, что можно, — попросил Билл. — Особенно надпись на стене. Хоган может не разрешить съемку. Он должен приехать с минуты на минуту.

— Тот черноволосый — племянник Телицки, — заметил Джерри.

— Займись делом!

— Сей момент.

Вспышка — и на пленку попали трое подростков, сбившихся в кучку у двери черного хода. Джерри ушел в гостиную.

Патрульная машина и доктор Паттон прибыли почти одновременно. Маккарти сидел за рулем, Хоган и еще один незнакомый Биллу офицер — на заднем сиденье. Полицейские оглядывались вокруг, не веря своим глазам. Хоган представил незнакомца.

— Это капитан Левис из полицейского управления штата.

Левис приветственно кивнул.

— Вот пистолет, — Билл передал оружие Хогану. — В меня стрелял молодой Телицки. Пулю вы найдете в той стене, — у него дернулся рот. — Чтобы вы не подумали, что стрелял я, лейтенант, пуля пролетела вот здесь, — он коснулся обожженной щеки.

— Не надо так говорить, Билл, — Хоган осмотрел пистолет, достал из кармана маленькую записную книжку. — Номера совпадают, — сказал он Левису. — Это пистолет Аннабелль Винтерс.

— Возьмите его с собой, — Левис повернулся к Биллу. — Я привез эксперта по баллистике. Мы скоро узнаем, из этого ли пистолета стреляли в Коннорса, — он глубоко вздохнул. — А теперь, мистер Джейсон, расскажите, что здесь произошло?

— Вы все видите сами. Когда я пришел, эти щенки были на кухне. Я схватил клюшку для гольфа и бросился на них. Телицки выстрелил в меня.

— Дайте-ка я взгляну на вашу щеку, — раздался знакомый голос. Лицо доктора Паттона посерело от гнева. Проходя через гостиную, он прочитал надпись на стене. — Вам повезло, — доктор раскрыл черный саквояж. — Легкий ожог, — он начал втирать в щеку какую-то мазь.

— С ним ничего не случится, — захныкал Рэскоб. — А у меня сломана рука, док.

Паттон резко обернулся.

— Будь это мой дом, Джекки, я бы тебя прибил, — его пальцы продолжали втирать мазь.

— Он это заслужил! — взвизгнул Уолли Телицки. — Он, и его женщина, и его газета, и его болтливая пасть.

— Где ты взял пистолет? — спросил капитан Левис.

— Где-то нашел.

— Скорее всего, в ящике стола мисс Винтерс, — добавил Билл.

— Поговорим с ним в участке, — решил Левис. — Взгляните на двух остальных, доктор.

— Надеюсь, им крепко досталось, — пробурчал Паттон.

Выйдя в гостиную, Билл увидел Сэма Крамера. Как и каждый вновь прибывший, адвокат изумленно озирался.

— Тебя могли убить, Билл, — сказал он.

— Это точно. А где Джерри? Я хотел…

— Он уехал. Просил передать, что все в порядке. Он подумал, что ему не стоит связываться с Хоганом. А что тут делает Дик Левис?

— Вероятно, приехал, чтобы помочь Хогану в деле Коннорса.

Их разговор прервало появление сержанта Телицки. Он хмуро оглядел разгромленную гостиную.

— Что случилось? — спросил он. — Я услышал по радио…

— Пойдите на кухню и спросите вашего племянника, — ответил Крамер.

Телицки дернул головой, будто зверь, почуявший приближение охотника. Затем молча прошел на кухню.

Он взглянул на трех подростков и доктора Паттона, потом повернулся к капитану Левису. В его глазах блеснула искорка удивления.

— Я не знал, что вы в городе, сэр, — сказал Телицки.

— Вы можете убедиться сами, сержант, эти парни виновны в совершении самого дикого акта вандализма, с которым мне случалось сталкиваться, — нахмурившись, заметил Левис. — Как я понимаю, один из них — ваш племянник. Кроме упомянутого вандализма он обвиняется в незаконном хранении оружия и попытке убийства.

— Он хотел ударить меня клюшкой для гольфа, — выкрикнул Уолли Телицки. — Я должен был защищаться, не так ли? Это он пытался убить меня, — дрожащий палец указал на Билла.

Сержант с ненавистью взглянул на Джейсона.

— Что вы на это скажете?

— Я поймал их на месте преступления, — ответил Билл, с трудом сдерживая себя. — Я не дал им уйти. Прошлой ночью, когда они жгли крест на лужке мисс Винтерс, вы поступили иначе.

— О чем идет речь? — спросил капитан Левис.

— Прошлой ночью сержант Телицки сидел в патрульной машине в полусотне ярдов от дома мисс Винтерс, когда эти трое и пара их дружков жгли крест на лужке перед домом и выкрикивали в адрес мисс Винтерс грязные ругательства, вроде того, что написано на стене моей гостиной. Сержант не пошевелил и пальцем, чтобы остановить их. Не помешал он им и уехать.

— Мы знаем, что это за женщина, — не унимался Уолли Телицки. — И ты был у нее, Джейсон, в час ночи.

— Успокойся, Уолли, — бросил Телицки.

Билл искоса взглянул на сержанта. Телицки пытался думать. Давалось ему это с трудом.

— Как же ты узнал, что за женщина мисс Винтерс, Уолли? — спросил Билл. — Вероятно, тебя просветил твой дядя?

— Конечно, — хмыкнул Уолли. — И рассказал кое-что о тебе. Таким, как ты и мисс Винтерс, не место в Рок-Сити. Мы…

— Замолчи, Уолли! — взревел Телицки.

— Вернемся к горящему кресту, сержант, — вмешался капитан Левис. — Вы при этом присутствовали и позволили им уехать?

Билл наблюдал за Телицки. На раздумья у того оставались доли секунды. Билл буквально видел, как вертятся колесики в его голове. Если он станет отрицать свое присутствие, подростки могут сломаться при допросе и сказать правду. Подростки — ненадежные союзники.

— Да, я там был, — ответил Телицки. — Действительно, я не остановил их, так как не знал, что они затевают, пока не вспыхнул крест. Потом я увидел, что мисс Винтерс не нуждается в помощи, — по лицу Телицки пробежала грязная ухмылка. — С ней был мистер Джейсон, как и сказал Уолли, в час ночи. Я не остановил их, потому что знал, куда они поедут. Я нашел их через полчаса в доме Уолли и призвал к порядку.

— К порядку? — в голосе Крамера слышалась откровенная насмешка.

— Все это отражено в вашем ежедневном рапорте? — спросил капитан Левис.

— Нет, сэр. Они же несовершеннолетние. Мы не всегда подаем такие сведения, капитан. Ребята из хороших семей. Мы не хотим создавать сложности для родителей. Обычно достаточно припугнуть мальчиков.

— Значит, вы припугнули их, — усмехнулся Билл, — и не прошло и двадцати четырех часов, как они разнесли мой дом? Хорошенький испуг! И вообще, не слишком ли мы оберегаем родителей таких вот деточек? Мы бережем родителей, даже не печатаем подобные истории в газете, а потом всю ответственность возлагают на нас.

— Это обычное дело, — заметил Телицки, — не только у нас, но и по всему штату.

— Довольно болтовни! — сердито воскликнул Крамер. — Капитан, последние шесть дней сержант Телицки преследует мисс Винтерс, распространяет о ней слухи, собирает ложные улики. Должен признаться, я собираюсь подать на него в суд.

— Что вы можете сказать в свое оправдание, сержант? — спросил капитан Левис.

— Ему нечего сказать, — доктор Паттон оторвался от своих пациентов. — У Рэскоба сломана ключица. Его надо отвезти в больницу на рентген. Этих двух можно забрать в тюрьму, — он повернулся к Телицки. — Ему нечего сказать, потому что он болен. Он сам не знает, что с ним происходит. Он преследует Аннабелль, но не шесть дней, а пятнадцать лет. И знаете почему, капитан? Потому что, когда он был лучшим спортсменом школы, поцеловал Аннабелль на танцах. Она подумала, что это забавно. Рассказала подругам. Те пришли к тому же мнению. Возможно, Аннабелль давно забыла об этом. Но разве можно смеяться над Телицки? Они вам это припомнят. Его место не в полиции, капитан. В психиатрической больнице.

Глава 6

Билл Джейсон вышел из редакции «Вестника» далеко за полночь. Он написал передовицу завтрашнего номера и статью о вечерних событиях.

Доктор Паттон не зря говорил, что Телицки пора отправить в психиатрическую больницу. В полицейском участке, куда его отвезли из коттеджа Билла, Телицки вел себя как безумец. Ушаты грязи выливались на Аннабелль и вообще на всех женщин Рок-Сити. Казалось невероятным, что неистовство Телицки, его стремление отомстить вызвано смехом нескольких школьниц.

— Современная психиатрия подтверждает, — объяснял доктор Паттон потрясенному Хогану, — что толчком для возникновения навязчивой идеи может послужить невинное и ничего не значащее для окружающих событие прошлого. Полдюжины школьниц посмеялись над юным Телицки. И эта шутка, вместо того чтобы забыться, осталась открытой, кровоточащей раной, определившей всю его дальнейшую судьбу.

— Один поцелуй на танцах, — Хоган недоверчиво покачал головой.

— Для вас — да, — ответил доктор. — Для него это раскаленный прут, вонзившийся в самое сердце.

Билл никогда не испытывал такой невероятной усталости. Свалившиеся на него потрясения, физические и душевные, полностью опустошили его. Он едва передвигал ставшие чугунными ноги.

В полицейском участке капитан Левис и лейтенант Хоган честно пытались докопаться до истины, но оказались у разбитого корыта. Эксперт по баллистике, выстрелив несколько раз из пистолета Аннабелль, найденного у Уолли Телицки, пришел к выводу, что Бредли Коннорса убили из другого пистолета. Молодой Телицки признал, что украл пистолет из стола Аннабелль.

— Мне хотелось иметь пистолет. Я знал, где она его держит, — большего от него не добились.

Выдвинутое против Аннабелль обвинение в убийстве лопнуло как мыльный пузырь. Прошли почти сутки после смерти Коннорса, а у полиции не было ни одной ниточки, ведущей к преступнику. Телицки, ведущего дело Коннорса, отстранили от работы. А без Телицки зашаталось и обвинение Аннабелль в аморальном поведении. Исход завтрашнего судебного слушания не вызывал сомнений, и Крамер прилагал все силы, чтобы еще вечером освободить Аннабелль из тюрьмы.

— Да здравствует биология, — сказал Билл Джерри Хейвенсу, печатая передовую статью. — Если бы Марк провел заседание совета завтра, в зале не собралось бы больше десятка зевак. С массовой истерией покончено!

Несмотря на усталость, Билл чувствовал, что едва ли сможет заснуть. На другой стороне улицы сияли окна клуба «Рок-Сити». Тут Билл вспомнил о разгроме, учиненном в его коттедже. Возвращаться туда ему не хотелось. Он знал, что в клубе есть несколько спален. Скорее всего, ему разрешили бы провести ночь в одной из них. Это его бы устроило. Пара стопочек спиртного в баре вместо снотворного, раз не надо ехать, можно и выпить, и через полчаса он будет крепко спать.

Билл пересек улицу, вошел в клуб и направился к бару. В дверях он остановился. Кроме Эдди, ночного бармена, у стойки был лишь один человек, Сейр Вудлинг, уставившийся на свое отражение в зеркале.

Ну и черт с ним, подумал Билл.

Он вошел, сел на противоположном конце стойки и заказал двойное пшеничное виски.

— Хорошо, что вы пришли, — сказал Эдди. — В городе полно слухов, но точно никто ничего не знает. Говорят, что полиция нашла пистолет, из которого застрелили Коннорса, и он принадлежит Аннабелль. Это правда?

— Нет, — Билл пригубил виски. — Они нашли пистолет Аннабелль, но в Коннорса стреляли не из него.

— И как вам все это нравится?

— Виски неплохое, — ответил Билл. — Я бы только добавил капельку лимонного сока.

— Конечно, конечно. Значит, мисс Винтерс невиновна?

— Абсолютно, — Биллу не хотелось продолжать этот разговор.

— Я никогда не думал, что она убила Коннорса, — послышался голос с другого конца стойки. — А теперь ее новые друзья, я говорю и о тебе, Джейсон, очистят ее и от остальных обвинений.

— О каких обвинениях вы говорите, судья? — поинтересовался Эдди.

Сейр повернулся к Биллу.

— Мистер Джейсон знает, о чем идет речь. Все занесено в протокол.

— Мне она всегда нравилась, — продолжал Эдди. — И я не мог поверить тому, что говорили о ней в городе.

— Всегда находятся люди, которые не верят правде, — пробубнил Сейр.

Эдди подмигнул Биллу.

— Уже набрался. Сейчас у него начнет двоиться в глазах.

— Люди быстро забывают, с чего все началось, — говорил Сейр своему отражению в зеркале. — Эти бедные дети… убитые на холме Кобба. Вот с чего все началось. И Эвери Хэтч, хотя его редко посещают стоящие мысли, точно указал истинного виновника. Образование, которое мы даем нашим детям, ответственно за их поведение, сказал он. Это было прямое и честное заявление, пусть он тогда и не понял всей его важности. Разумеется, когда Коннорс рассказал нам о мисс Винтерс… — он пожал плечами. — Теперь, когда ее признали невиновной в убийстве, люди слепо поверят, что она чиста и в остальном. А это не так.

Какого черта, думал Билл. Зачем спорить со старым дураком. Пусть он подаст на Аннабелль в суд. Иначе об истории Коннорса забудут. И хорошо, если забудут, по крайней мере, до завтра. Сегодня он слишком устал, чтобы связываться с пьяницами.

Но Эдди обрадовался представившейся возможности поговорить.

— Я не могу понять, как же они собираются найти того водителя, что вынудил их свернуть с дороги. Полиция, похоже, забыла о нем.

Сейр разглядывал пустой стакан.

— Они никогда не найдут его. Машины не столкнулись. Как они могут его найти? На его машине нет и царапины.

— Откуда вам это известно? — заспорил Эдди. — Машина с подростками сгорела. Полиция не установила личность водителя. Как же им искать царапину на его машине?

Сейр перевел взгляд на зеркало. Нахмурился. Закрыл один глаз.

— Поверь мне на слово, Эдвард. На ней нет ни одной царапины, — он медленно встал и поплелся к двери. — Прислушайся к совету старика, Эдвард, и никогда не злоупотребляй алкогольными напитками, — Сейр невесело рассмеялся. — Я говорил тебе, что считался в колледже первым красавцем?

Волоча ноги, он направился к выходу, а по спине Билла побежали мурашки. Что-то в словах Сейра задело его. Но что? В нем чувствовалась какая-то скорбь. Но он не будет жалеть Вудлинга. Слишком уж велико его участие в организации в городе охоты за ведьмами.

Однако Билла не покидало предчувствие, что он находится на пороге важного открытия.

Эдди взглянул на наручные часы и хмыкнул.

— По этому пьянице можно проверять время.

— О чем это вы? — спросил Билл.

— В половине первого он уезжает в бар Тимоти. На другой стороне холма Кобба. Знаете почему, мистер Джейсон?

— Нет, мистер Боунс. Так почему он едет к Тимоти?

— Там нет зеркала, — ответил Эдди.

— Чего?

— Зеркала. После полуночи от выпитого у него начинает двоиться в глазах. Он не выносит вида своих близнецов в зеркале. И едет к Тимоти. Там зеркала нет.

— Он часто приезжает сюда, не так ли?

— Так часто, что вчера меня удивило его отсутствие. Он был у Коннорса, знаете ли, до того, как его застрелили. Впервые он приехал после полуночи. Во всяком случае, я не помню ничего подобного.

Билл облизал губы.

— Он был здесь в ночь аварии на холме Кобба?

— Конечно. И уехал в обычное время.

Пальцы Билла впились в стойку, гулко забилось сердце.

«На его машине нет и царапины, — вспомнились ему слова Сейра. — Поверь мне на слово, Эдвард. Ни единой царапины».

Билл расплатился за виски.

— Я бы хотел переночевать в клубе, Эдди. Попроси приготовить мне комнату. Я скоро вернусь.

— Хорошо, мистер Джейсон. Если я уже закрою бар, сторож проводит вас.

Потом Билл не мог сказать, догадался он обо всем прямо в баре или несколько минут спустя, следуя за «бьюиком» Сейра, ползущим на холм Кобба.

Он буквально видел машину, спускающуюся с вершины холма, навстречу хрипящему «бьюику», попытку водителя избежать столкновения, взяв влево, удар о рельс ограждения, полет вниз по склону. С трудом ему удалось прогнать прочь эту картину, чтобы не видеть языков пламени, не слышать криков.

«Можешь поверить мне на слово, Эдвард. На ней нет ни единой царапины».

О боже! Кому можно поверить на слово, кроме водителя этой машины?

Несколько минут спустя Билл входил в бар Тимоти. Он подождал на улице, пока Сейр не добрался до стойки, за которой не было зеркала.

Сейр сел у самого края, тяжело нависнув над стойкой, подальше от единственного посетителя бара. В нем Билл узнал старика Грейвса, который днем открывал и закрывал шлагбаум, перегораживающий Главную улицу в месте пересечения с железной дорогой. Много раз проезжал Билл мимо этого старика со шрамом, но никогда не видел его вечером, без рабочей одежды, в твидовом костюме и галстуке, бывшими в моде лет тридцать назад.

Билл подошел к стойке. Он еще не решил, с чего начать разговор с Сейром.

— Рад вас видеть, — улыбнулся Тимоти. — Давненько вы у нас не были. Что будете пить?

— Пшеничное виски со льдом.

— Пожалуйста, — Тимоти наклонился к Биллу. — Я действительно рад, что вы пришли, мистер Джейсон. Уже неделю эти старики встречаются здесь каждый вечер. И постоянно ссорятся.

— Я вижу, Элтон приоделся, — заметил Билл.

— Вечером он всегда такой, — кивнул Тимоти. — До краха нью-йоркской биржи в двадцать девятом году его семья входила в высшее общество Рок-Сити.

Билл с любопытством взглянул на Элтона Грейвса. Старик поглаживал шрам на щеке. Билл никогда не интересовался его прошлым. Для него Грейвс был лишь человеком у шлагбаума. И сегодня, подумал Билл, не Грейвс будет главным героем.

— Кто-нибудь патрулирует эту часть города? — приглушенно спросил он у Тимоти.

— Да. Пит Гейвигэн. Он ездит по улицам, пока не закроется последний бар. Иногда заглядывает ко мне, чтобы выпить чашечку кофе.

— Позвони в полицейский участок, Тимоти. Пусть они кого-нибудь пришлют.

У Тимоти широко раскрылись глаза.

— Зачем, мистер Джейсон? Они спросят, зачем мне нужен полицейский?

— Скажи, что в баре драка.

— Но, мистер Джейсон…

— Этого достаточно. А драка скоро начнется, можешь не сомневаться, Тимоти.

Билл взял стакан и подсел к Вудлингу. Старик поднял голову и посмотрел на Билла одним глазом.

— Я преследую тебя или ты — меня, Джейсон? — спросил он.

— Пожалуй, что я, — ответил Билл. — Причуда репортера. Мы всегда преследуем кого-нибудь, чтобы найти интересный материал для газеты.

— Я сегодня не в настроении и не собираюсь давать интервью, молодой человек, — сухо сказал Сейр и потянулся к своему стакану.

— Я представляю, как могла произойти та авария, — продолжал Билл. — Вы выпили, и машину бросало из стороны в сторону, как и сегодня, когда я ехал следом за вами. Многие из нас садятся за руль, когда делать этого не следует, и наша безответственность приводит к трагическим последствиям.

Сейр с силой опустил стакан на стойку.

— О чем ты говоришь, черт подери? — пробормотал он.

— Я представляю, как произошла авария, — повторил Билл. — Но то, что вы уехали, не укладывается у меня в голове, мистер Вудлинг! Вы могли остаться. Вытащить одного или двух до того, как они сгорели заживо. Вы могли спасти их, мистер Вудлинг!

— Ты сошел с ума? — прохрипел Сейр.

— Как репортер, я восстановил хронологию событий. Машину «Скорой помощи» вызвали без пяти час. Мужчина, сообщивший об аварии, звонил с фермы Меррита. Если взять время на дорогу да еще учесть, что он минуту-две, остолбенев, смотрел на горящую машину, авария скорее всего произошла без четверти час. Вы уехали из клуба «Рок-Сити» в двенадцать тридцать. Сегодня вы сами сказали нам, что на вашей машине не было ни единой царапины.

— Не было! — вскричал Сейр и тут же сник, навалившись на стойку.

— Аварии случаются, особенно если водитель пьян, мистер Вудлинг!

— Убийство для него не в диковинку, — раздался за спиной Билла голос Элтона Грейвса. — Тридцать пять лет назад он убил свою жену.

— Заткнись, старый идиот! — проревел Сейр. — Заткнись! Заткнись!

Он оторвался от стойки. Наткнулся на стоящий рядом стол. Перевернул его.

— Заткнись! — отчаянно выкрикнул он и начал крушить столы и стулья. Вновь метнулся к стойке, схватил кувшин для воды, повернулся к Элтону Грейвсу. — Лучше б я убил тебя в тот раз, — и шагнул к нему.

Билл попытался остановить Сейра, но старик отшвырнул его прочь. Тимоти вытащил из-под кассы дубинку, обежал стойку и стукнул Сейра по голове. Тот рухнул на пол, как срубленное дерево.

— Тридцать пять лет назад он убил свою жену и изуродовал мне лицо, — ровным голосом, будто читая «Мировой альманах», повторил Элтон Грейвс. — Я знал, что детей убил он. Всем известно, как он водит машину. Я знал, что он сбежал с места катастрофы, испугавшись, что вину возложат на него. И с Хэтчем он объединился только для того, чтобы подставить под удар кого-то еще. Но я не мог ничего доказать. Мне не пришло в голову прямо обвинить его, как сделали вы, мистер Джейсон.

Открылась дверь, и в бар вошел Гейвигэн.

— Что тут творится? — спросил он.

Билл отвернулся. Ему не пришлось открывать рта. Тимоти не терпелось рассказать обо всем.

— Я подумал об этом той ночью, — услышал Билл голос Гейвигэна. — Мы все знаем, что он садится за руль пьяным. Но он добрый старик, всегда заботится о молодежи. Обычно мы присматриваем за ним, когда он едет из клуба. Но в ту ночь почти всех направили на карнавал в Латроп.

— В чем его обвинят? — спросил Элтон Грейвс.

— Управление автомобилем в нетрезвом виде. Вероятно, в убийстве. И Хогану не понравится его попытка свалить вину на мисс Винтерс. У полиции и без этого полно забот. Помоги мне поднять его, Тимоти.

Они подняли Сейра и потащили его к выходу. У дверей Гейвигэн обернулся:

— Мистер Джейсон, вы сможете подъехать в участок и дать показания?

— Почему бы и нет? — усмехнулся Билл. — Мне уже кажется, что я там поселился.

— Не могли бы вы подвести меня, мистер Джейсон? — спросил Элтон Грейвс.

— Конечно, — кивнул Билл. — Доставлю вас, куда пожелаете.

Старик сел на переднее сиденье, рядом с Биллом, кончики его пальцев поглаживали шрам на щеке.

— Ударил меня кувшином для воды. Сегодня он схватился за точно такой же. Я только сказал ему, что его жена вышла за него, чтобы спасти отца от банкротства. Ее звали Френсис Эндрюс. Я… она была моей невестой. Но семья Сейра пыталась оторвать его от женщины, за которой он ухаживал в Нью-Йорке. Забыл ее имя. Это случилось очень давно.

Билл искоса взглянул на Грейвса. Тот по-прежнему поглаживал шрам.

— Я ждал, что придет день, когда я расплачусь с ним за Френсис. Она отравилась, знаете ли, потому что Сейр опять начал волочиться за той женщиной. Я… у меня не хватило мужества самому отомстить ему. Я думал, что его прикончит растрата денег Джошуа Винтерса. Но нет. Ему удалось выскользнуть. В ту ночь я сразу понял, что он виновен в смерти детей, но как я мог это доказать? А потом я увидел, что они делают с мисс Винтерс. Она хороший человек, прекрасный человек. А Сейр и его друзья решили погубить ее. Снова убийство, а он опять вышел бы сухим из воды.

— Ну, с этим мы уже разобрались, — мягко заметил Билл.

Пальцы Элтона не отрывались от шрама.

— Странная штука, время. Когда человек молод, ему кажется, что он — пуп Земли, основной мотор, заставляющий двигаться все вокруг. Перед ним открыты все дороги. Я собирался жениться на Френсис Эндрюс, воспитывать детей, иметь собственное дело. Из этого ничего не вышло. Если бы Сейр не встретил проститутку в Нью-Йорке и не влюбился в нее, если бы мой отец не увидел их и не сказал старику Вудлингу, все пошло бы по-другому. Возможно, вас удивляет, мистер Джейсон, что выпускник колледжа открывает и закрывает железнодорожный шлагбаум. Я… когда я потерял Френсис, мне все стало безразлично. У меня не хватило силы воли, чтобы убить Сейра, и я не смог убить себя.

— Возможно, и для того, и для другого требуется особое мужество.

— А когда я наконец решился, то все испортил.

Билл резко повернул голову, его нога уперлась в педаль тормоза.

— Испортил?

— Как комическая опера, — голос Элтона дрогнул. — Знаете, как зовет нас теперь молодежь, мистер Джейсон? Таких, как я, Сейр, Эвери Хэтч. Они называют нас чучелами. А почему? Потому что мы ничего не можем сделать как полагается. Ничего. Ну разве можно промахнуться с пятнадцати футов, стреляя в такую широкую спину, как у Сейра? При выстреле он упал со стула, и я подумал, что попал в него. Я не мог допустить, чтобы он уничтожил мисс Винтерс. Потом я ушел и бросил свой пистолет, марки «особый» тридцать второго калибра, в реку. И только утром узнал, что промахнулся и убил Коннорса. Как кино Чарли Чаплина. Старое, смешное чучело навсегда останется старым смешным чучелом.

Взвизгнули тормоза, машина остановилась.

— Вы застрелили Коннорса, Грейвс?

Пальцы Элтона поглаживали и поглаживали шрам.

— Разумеется, я стрелял в Сейра. После собрания в школе я поехал за ним. К фургону Коннорса. Он убил Френсис, но я не решился отомстить ему. Он убил этих детей на холме Кобба, и вновь я ничего не сделал. Теперь он вознамерился погубить мисс Винтерс. Знаете, что я вам скажу, мистер Джейсон?

— Что? — почти выдохнул Билл.

— Я знаю Аннабелль Винтерс лет двадцать, а то и больше. Практически каждый день она проезжала мимо моей будки. И никогда, ни одного раза, не забывала справиться о моем здоровье. Она — единственный человек в Рок-Сити, кто интересовался, как я себя чувствую. Вся жизнь пропала зря. Я хотел принести хоть какую-то пользу, но промахнулся и убил другого человека. Вот почему я хочу поблагодарить вас, мистер Джейсон. Вы рассчитались за меня с Сейром.

Билл смотрел на старика, не в силах вымолвить ни слова.

— Вы думаете, что Сейру следовало сказать полиции, что он был с Коннорсом, когда раздался выстрел? — продолжал Элтон. — Знаете, почему он промолчал?

— Почему, Грейвс?

— Не смог принять на себя вину и за эту смерть. Слишком много накопилось у него на душе. Любовь к проститутке, гибель Френсис, кража денег Джошуа, убийство детей на холме Кобба. Преступления стали для него тюрьмой, из которой не было выхода.

У Билла пересохло во рту. А на бледных губах Элтона Грейвса появилась и исчезла слабая улыбка.

— Ее звали Френсис Эндрюс. Я собирался жениться на ней. Но она вышла за Сейра, и он убил ее. Тридцать пять лет назад… — у Грейвса задрожало лицо, затуманились глаза.

Медленно, будто с неохотой, Билл отпустил педаль тормоза, нажал на газ и поехал к полицейскому участку.

Рок-Сити спал так же мирно, как и в прошлую пятницу. Утром весь город узнает, что буря, пронесшаяся по его улицам, стихла. Последуют смущенные извинения. Рок-Сити вновь станет городом друзей и соседей. Но исчезнут ли без следа нанесенные раны, думал Билл. Скорее всего, решил он, об этих днях не забудут и после того, как уйдут старики, с которых все началось.

Перевод Вебера В.

Оглавление

  • Эд Макбейн И пусть даже одержимые злом…
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  •   Глава девятая
  •   Глава десятая
  •   Глава одиннадцатая
  •   Глава двенадцатая
  •   Глава тринадцатая
  •   Глава четырнадцатая
  •   Глава пятнадцатая
  •   Глава шестнадцатая
  •   Глава семнадцатая
  •   Глава восемнадцатая
  • Оливер Блик (Росс Томас) Честный вор
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  • Хью Пентикост (Джадсон Филипс) Город слухов
  •   Часть I
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •   Часть II
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •   Часть III
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Детектив США. Книга 2», Эван Хантер

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!