«Лето мафии»

Глава 1

Лето 1950 года

Когда я впервые увидел этого паренька, он сидел на пожарной лестнице, на площадке четвертого этажа. Времени было уже около полуночи; паренек держал в руке фонарик и, щурясь за толстыми стеклами очков в тонкой стальной оправе, читал книгу. Я сам только что выполз на соседнюю площадку пожарной лестницы и устраивался на матрасе, который моя мать положила на железные прутья. Паренек был так поглощен книгой, что не увидел и даже не услышал меня.

Наши площадки пожарных лестниц находились всего в трех футах друг от друга на фасаде жилого здания на углу Одиннадцатой авеню и Тридцать шестой улицы. Если доминирующей чертой «Адской кухни» являются жилые дома с дешевыми квартирами внаем, то доминирующей чертой этих домов являются пожарные лестницы. Доступ на них имеется из окон всех гостиных всех верхних этажей.

Та ночь выдалась особенно душной. Лето обрушилось на Нью-Йорк в конце мая и тотчас же превратило мощенные асфальтом улицы «Адской кухни» в дьявольскую сковородку. К полудню температура поднималась до девяноста с лишним градусов по Фаренгейту при соответствующей влажности, и не помогал даже Гудзон, протекающий за соседним кварталом. Битум на мостовых прекращал пузыриться только к шести вечера, но даже к полуночи ртутный столбик не опускался ниже восьмерки. Дома было еще хуже, и единственная надежда обрести хоть какое-нибудь облегчение заключалась в коротком путешествии из удушливого помещения на пожарную лестницу за окном. Только там можно было рассчитывать на относительную прохладу, на случайный освежающий ветерок.

В спортивных трусах и футболке, я сидел, прислонившись к кирпичной стене, и краем глаза наблюдал за тощим пареньком, который совсем недавно перебрался в наш дом, — его звали Сидни Батчер. Одетый в пижаму, с ермолкой на голове, он сидел на подушке, скрестив ноги. Книга лежала у него на коленях, и он придерживал ее одной рукой, другой сжимая фонарик. На меня паренек не обращал никакого внимания, а я тем временем изучал его в отраженном сиянии фонаря на углу. Мальчишка был настолько тощий, что казался сделанным из щепок. По моим прикидкам, в нем было не больше сотни фунтов при росте пять футов и два или три дюйма. Его черные вьющиеся волосы ниспадали на уши, а кожа была очень бледной. В профиль его голова казалась слишком большой для тела, а нос с горбинкой — слишком большим для лица. Лицо это нельзя было назвать отталкивающим, но оно разительно отличалось от смуглых сицилийских физиономий, господствующих в нашем доме и вообще во всем квартале. Вскоре мне предстояло узнать, что Сидни только что исполнилось шестнадцать лет, что он болеет чуть ли не всю свою жизнь и всему выучился сам.

Наконец любопытство пересилило меня, и я сказал:

— Привет.

Сидни испуганно вздрогнул, резко поднимая голову. Несколько мгновений он смотрел прямо перед собой, затем его голова медленно повернулась в мою сторону. За стеклами очков глаза казались совиными; похоже, он был озадачен. Наконец ему удалось, запинаясь, выдавить:

— Э… п-привет…

Едва слышно, почти шепотом.

— Ну… что читаешь? — продолжал я.

Замявшись, Сидни бросил взгляд на книгу, затем снова посмотрел на меня, так, словно ответ был очевиден.

— Книгу.

— Сам вижу… — Помолчав, я добавил: — И часто ты этим занимаешься — читаешь в темноте?

Покачав головой, Сидни показал фонарик, словно демонстрируя, что раз у него есть фонарик, он читает не в темноте. Решив не спорить из-за формальностей, я указал на книгу:

— О чем она?

— Это «Одиссея».

Я изумленно раскрыл рот. «Одиссея». Я слышал про «Одиссею» Гомера, но мне казалось, никто не станет читать эту книгу по доброй воле… и уж определенно не в темноте, подсвечивая страницы фонариком. Склонив голову набок, я сказал:

— Ты меня дуришь…

На лице Сидни мелькнула боль; он покачал головой.

— Не-ет.

Судя по голосу, он был чем-то расстроен — наверное, тем, что я ему не поверил. Решив, что я его незаслуженно обидел, я протянул руку через стальную решетку и сказал:

— Винни… Винни Веста.

Сидни уставился на мою руку так, словно никогда не видел ничего подобного, после чего наконец снова поднял взгляд на меня и пожал ее. Уголки его губ чуть приподнялись, и он сказал:

— Сидни. Сидни Батчер.

В фас его лицо показалось мне ликом херувима, и я уже тогда мысленно отметил нелепость подобного сравнения, поскольку всем известно, что тощих херувимов не бывает. Так или иначе, лицо Сидни Батчера показалось мне ангельским. Улыбнувшись в ответ, я сказал:

— Вот и отлично. Ну… рад с тобой познакомиться.

— И я тоже, — ответил Сидни.

Его улыбка стала шире, он крепче стиснул мне руку и тряхнул ее несколько раз. В том, как Сидни это сделал, было нечто такое, что я сразу понял: этот паренек не похож на всех тех, кого я знаю, совсем не похож, и внешность его тут ни при чем. Мои размышления были прерваны женским голосом, донесшимся из квартиры Сидни. В нем прозвучал теплый, едва заметный восточноевропейский акцент.

— Сидни, с кем ты там разговариваешь?

— С соседским мальчиком, — ответил Сидни.

— Поговоришь завтра, — окликнула его женщина. — Уже очень поздно.

— Хорошо, мама, — бросил он через плечо, затем снова повернулся ко мне. — Увидимся завтра? — с надеждой спросил он.

Его вопрос прозвучал чуть ли не как мольба.

— Разумеется, — машинально ответил я, нисколько не уверенный в этом, и Сидни скрылся у себя в квартире.

Вот так все началось.

Я как раз окончил среднюю школу вместе с пятью из семи членов моей банды. Мы называли себя «Налетчиками» — пять сицилийцев, один негр, один ирландец. Пятерым из нас уже исполнилось восемнадцать, шестому, который этой осенью должен был пойти в выпускной класс, было семнадцать, а седьмой не знал свой точный возраст, поскольку у него никогда не было свидетельства о рождении. Я был главарем — не потому, что победил на выборах; просто так обстояли дела с самого начала. Мы росли вместе, и я всегда был чуть выше и сильнее остальных, поэтому к шестнадцати уже имел шесть футов росту и весил сто восемьдесят восемь фунтов, из которых большая часть приходилась на накачанные мышцы. Мне казалось, господь бог меня любит — он благословил меня крепким отцовским телом и его сицилийской внешностью: смуглой кожей, черными вьющимися волосами и прямым как стрела носом. Мать говорила, что у меня лицо с римской монеты. Конечно, ее мнение было предвзятым, но, возможно, она все же была права — девчонки любили меня так же, как я их.

Из семерых членов моей банды у троих отцы были членами мафии, а у четвертого вечно мечтал к ней примкнуть. У пятого и шестого отцы были «гражданские», а у седьмого — ветеран Второй мировой войны, контуженный на фронте. Мы росли вместе и с малых лет занимались тем, чем занимаются дети мафии и их друзья. Мы обчищали склады, железнодорожные пакгаузы, магазины, аэропорты — все, что обладало ценностью и не двигалось. Не так давно мы прослышали, что много добра скапливается в грузовом терминале аэропорта Ла-Гуардиа, и я внес его в список. Наступало лето, которое впоследствии станет известно как «лето мафии», но сейчас, в начале июня, все было тихо…

Однако в истории мафии понятие «тихо» является относительным. Если газеты не пестрят кричащими заголовками о гангстерских разборках и на улицах не льется кровь в результате дерзкого покушения, это и есть «тихо».

С точки зрения широкой общественности, чудовище спало. Однако на самом деле оно не спало — а отдыхало, набираясь сил. В то время в Нью-Йорке действовали пять крупных преступных семей — Лучано, Маньяно, Луччезе, Профачи и Боннано, получившие названия по фамилиям главарей. В свою очередь, Семьи подчинялись так называемой Комиссии, своеобразному «совету директоров», состоящему из главарей Семей. Самой многочисленной и могущественной была Семья Лучано, однако ее основатель Чарльз Лучано по прозвищу Счастливчик, в 1945 году депортированный в Италию, передал бразды правления Фрэнку Костелло, человеку, которому были знакомы все ходы и выходы. Половина судей, политиков и полицейских Нью-Йорка принадлежала Костелло с потрохами, а остальных он «брал внаем». Всем было известно, что он человек мафии, однако это не имело значения. Фрэнк Костелло был знаменитостью, а Нью-Йорк любит знаменитости — и неважно, чем именно они прославились.

Единственным исключением был Вито Дженовезе, очень могущественный капорежиме (глава банды) из той же самой Семьи, считавший, что Лучано должен был назвать преемником его. Дженовезе не любили, однако он, умный и необычайно хитрый, по части зарабатывания денег был настоящим «тяжеловесом». Его банда заколачивала миллионы, и солидный процент этих денег отправлялся наверх к Костелло и Лучано. Дженовезе не только завидовал отношению Лучано к Костелло; он никак не мог смириться с тем, что в отличие от Костелло, который пользовался всеобщим уважением, его самого лишь терпели. Дженовезе поклялся отомстить; на протяжении пяти долгих лет он вынашивал планы избавиться от Костелло. До сих пор этого не происходило потому, что Костелло был слишком силен и слишком хорошо защищен, но в мае 1950 года Дженовезе наконец представился шанс действовать: внимание пяти Семей, правоохранительных органов и вообще всей страны оказалось приковано к другим событиям.

В мае 1950 года сенатор Эстес Кифовер организовал Специальный комитет по расследованию участия организованной преступности в торговле между штатами и объявил о том, что слушания состоятся в четырнадцати крупнейших городах Соединенных Штатов. Однако существовала огромная разница между тем, что наметил Кифовер, и всем тем, что было до него. Слушания комитета Кифовера должны были транслироваться на всю страну с помощью нового средства массовой информации, которое называлось телевидение. Впервые вся нация должна была получить представление об организованной преступности, которая неукротимой колесницей смерти неслась по Америке. Мафия была в ужасе от того внимания, которое будет приковано к ней благодаря телевидению, и Комиссия вынесла постановление: ни в коем случае не допускать насилия, которое привлечет к мафии еще большее незаслуженное внимание. К несчастью, это предостережение не только не остановило Дженовезе; наоборот, он решил воспользоваться им, чтобы устранить Фрэнка Костелло и прибрать к рукам семейство Лучано. И, что самое страшное, по его замыслу участвовать в осуществлении этих планов суждено было моему отцу и мне.

Я был свидетелем или участником почти всех событий, происшедших тем летом, а обо всем остальном узнал вскоре после того, как это случилось. Ближайшее окружение моего отца… члены моей банды… Фрэнк Костелло, глава семейства Лучано… наводчики и осведомители, множество журналистов — полицейских хроникеров, и, наконец, «гражданские» — шесть монахинь, проститутка, два швейцара, директор похоронного агентства, жены двоих игроков и любовница третьего, — у всех нашлось, что рассказать про запутанные взаимоотношения нашего семейства и противоборствующего семейства Лучано. Всплыла вся подноготная о тайных совещаниях. Получили огласку разговоры с глазу на глаз. Были раскрыты источники информации и мотивы. И хотя кое-кто предпочел бы не вдаваться в подробности, мне удалось добиться своего — не без посторонней помощи. Но даже обладая всей той информацией, которую я собрал тогда, потребовалось ждать несколько лет, прежде чем наконец стали ясны истинные масштабы тех событий: руководство мафией перешло в новые руки, что предопределило ход событий на последующую четверть века.

Но началось все с Сидни. Отец Сидни был портным, и по невероятной прихоти судьбы в конце мая 1950 года Батчеры, еврейская семья из Куинса, перебралась в квартиру жилого дома в «Адской кухне» прямо по соседству с той, что занимала сицилийская семья, принадлежащая к мафии… то есть мы. Разумеется, когда мы с Сидни впервые встретились, выйдя вечером подышать на соседние пожарные лестницы, невозможно было предположить, что мы станем друзьями, невозможно было представить, что дружба эта сделает нас более близкими, чем родные братья. Этой связи предстояло изменить нашу жизнь, жизнь всех членов моей банды, жизнь наших родных, наших врагов и тех, кого мы любили.

Глава 2

В тот вечер я засыпал, чувствуя себя сбитым с толку. Сидни показался мне интересным, не похожим на всех моих знакомых, но поскольку у нас с ним не было абсолютно ничего общего, я не подумал, что мы будем видеться часто, несмотря на соседство. Однако я ошибался. Когда на следующий день в одиннадцать часов утра я выходил из дома, Сидни сидел на лестничной площадке.

Это была самая обычная суббота. Четверо мальчишек колотили мячом по стене соседнего здания, а чуть дальше на тротуаре девчонки прыгали через скакалки. За той стороной нашего дома, которая выходила на Тридцать шестую улицу, группа подростков играла в «стикбол», нашу уличную разновидность бейсбола. Вместо биты мы пользовались ручкой от метлы, а мячом служил очень старый, совершенно лысый мячик от большого тенниса. Роль площадки выполняла узкая дорожка прямо посреди улицы, с обеих сторон ограниченная припаркованными машинами. Основной базой был канализационный люк. В тот день первой базой служил бампер «Доджа» 1936 года выпуска, второй — холщовый мешок, а третьей — видавший виды «Студебекер» неопределенного возраста. Как и в настоящем бейсболе, были подающий и принимающий, вот только на поле не было восходящей звезды — Элли Рейнольдса. Никаких крученых и резаных подач — подающий должен был встать на люк и кинуть мяч в отбивающего. Ввиду отсутствия судьи спорных бросков не было — если отбивающий делал замах и не попадал по мячу, засчитывался промах, и тот подающий, кому удавалось трижды подряд заставить ошибиться отбивающего противника, становился героем дня. Остальные правила сохранялись, вот только двойным касанием считалось, если отбивающему удавалось «забамперить» мяч, то есть отбить его так, чтобы он застрял между верхом покрышки и бампером. После этого счастливчику, как правило, приходилось спешно уносить ноги. Нас такие правила полностью устраивали, хотя блюстителям чистоты бейсбола они наверняка показались бы еретическими, — однако эти люди играли на траве, а ближайшая к нам подходящая трава находилась в Центральном парке. Для нас это было все равно что на Луне.

Сидни был с головой поглощен шумной игрой в кости, которую вели у крыльца трое членов моей банды: Доминик Дельфина по прозвищу Мальчонка, Бенни Вил и Аттиллио Мазерелли по прозвищу Порошок. Как и я, все они были в хлопчатобумажных брюках, футболках и холщовых туфлях. В девять утра температура уже поднялась до девяноста градусов, однако Сидни был в свитере, надетом поверх белой рубашки с длинными рукавами и открытым воротом, отутюженных коричневых брюках, коричневых башмаках и неизменной ермолке. Если дополнить этот наряд галстуком, можно было подумать, что он собрался в церковь, что, как выяснилось, соответствовало действительности. Сидни только что вернулся из школы при синагоге. Его рука лежала на стопке из четырех книг, связанных отрезком бельевой веревки. Игроки не увидели, как я вышел из дома, но Сидни меня сразу же заметил. Подняв взгляд, он робко протянул руку и сказал:

— Привет.

Я посмотрел вниз и, машинально прищурившись, пробормотал:

— Как дела?..

Похоже, Сидни обрадовался тому, что я его вспомнил.

— Замечательно, — сказал он, потом, помолчав, добавил: — А у тебя?

— Полный порядок, — ответил я, вытаскивая из кармана пачку «Лаки страйк». Вытряхнув сигарету, я указал на свитер: — Тебе не жарко?

Сидни покачал головой.

— Не-ет. Врач говорит, у меня очень жидкая кровь.

— Наверное, у тебя вместо крови чистая вода, — заметил я, закуривая. Сделав глубокую затяжку, я выпустил носом две струйки дыма и, толкнув стопку книг мыском ноги, спросил: — Что это за книги?

Подняв стопку, Сидни протянул ее мне.

— Они из библиотеки. Я отношу их обратно.

— О, — сказал я.

Правила обращения с библиотечными книгами были для меня дремучим лесом. Я снова посмотрел на игроков в кости.

Бенни только что выбросил восемь очков.

— Во-осемь! Ро-овно во-осемь! — воскликнул он, растягивая гласные. Бросив на кон пятидолларовую бумажку, Бенни добавил: — Старина Эйб[1] говорит «да»!

Он всегда тряс кости у самого уха. Его кожа цвета черного дерева блестела тонкой пленкой пота. Чернее воронова крыла, Бенни был проворен, как щелчок пальцами. Мальчонка был убежден, что Бенни сможет убежать от пули.

Порошок тотчас же швырнул доллар, сказав:

— Один зеленый на крутую восьмерку.

Порошок Мазерелли при росте пять футов пять дюймов к своему пятнадцатому дню рождения весил уже двести фунтов. К восемнадцати он перевалил за двести сорок. У него было круглое смуглое лицо, темно-каштановые волосы и глаза в тон им. Ни шеи, ни талии, и сила, как у борца сумо.

— Принимаю, — сказал Мальчонка. Он повернулся к Бенни: — И твою пятерку я тоже бью.

Он хлопнул однодолларовой купюрой по доллару Порошка, затем бросил пятерку на пятерку Бенни. Мальчонка был моей правой рукой. Прозвище он получил от родных своей матери, еще когда писал в пеленки. Прозвище пристало надолго. Всех, кто встречался с ним впервые, поражали его узкое, как лезвие, лицо и близко поставленные черные глаза. Он обладал взрывным характером и огромными кулаками, которыми зарабатывал себе славу нового чемпиона во втором полусреднем весе.

— Уже катятся, — проворчал Бенни, бросая кости.

Порошок воскликнул:

— Малыш, покажи мне пару четверок!

— Шансы невелики, — тихо заметил Сидни.

Я удивленно посмотрел на него.

— Что?

— Восьмерка. Шансы невелики, — повторил Сидни с убежденностью Арни Ротштейна, шулера мирового класса, который в 1919 году якобы подстроил результат финального матча Мировой серии по бейсболу.

Я был потрясен. Если бы подобное замечание сделал кто-либо из моей банды, в этом не было бы ничего удивительного (за исключением Порошка, игравшего в кости из рук вон плохо); однако услышать его от чахлого паренька в ермолке, читающего «Одиссею»? Это невозможно было представить.

— Ты прав, — наконец признал я, снова прищуриваясь. — Но как ты догадался?

Поднявшись, Сидни подхватил стопку книг за конец веревки и пожал плечами так, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

— Хойл. Автор книги, в которой написано про все игры. Карты, кости, шахматы… Я ее прочитал.

Я недоверчиво покачал головой.

— И ты помнишь шансы на выигрыш всех вариантов игры в кости?

— Угу. На самом деле это всего лишь чистой воды математика. А математика дается мне легко.

Я посмотрел на стопку книг, затем снова перевел взгляд на Сидни. Если математика дается ему легко, с чем он может испытывать затруднения? У моего отца было много любимых пословиц, но самой любимой среди всех была; «Знания — сила». Внезапно я переменил свое мнение о Сидни: этот мальчишка знает, что к чему. Я уже собирался спросить, о чем остальные книги, которые он относит в библиотеку, но тут Бенни с громким криком исторг из стакана кости.

— Ну же, пять и три, шесть и два, придите к папочке!

Кубики из слоновой кости, покатавшись, остановились — пять и три… восемь, ровно столько, сколько нужно.

— Аллилуйя! — торжествующе воскликнул Бенни.

Стремительным движением он сгреб в ладонь пятерку Порошка, а Мальчонка забрал однодолларовые бумажки. Подняв взгляд, Бенни заметил на крыльце меня.

— Эй, мамочка, а ты не хочешь пожертвовать на благое дело, прежде чем мы тронемся в путь?

Прежде чем я успел ответить, Порошок заметил Сидни, и его брови удивленно взметнулись вверх.

— А это кто такой?

— Это… Сидни, — пробормотал я. — Сидни Батчер. Он совсем недавно переехал в соседнюю квартиру.

Все трое небрежно помахали Сидни, затем Мальчонка сказал:

— Я умираю от голода. Пойдем найдем что-нибудь пожевать.

— Отличная мысль, — согласился я. Повернувшись к Сидни, я, поддавшись внезапному порыву, предложил: — А ты не хочешь присоединиться к нам? Это как раз по пути в библиотеку.

— Правда? Я хочу сказать… конечно!

Спустившись по лестнице, Сидни поспешил вслед за мной по улице. Я поднял над головой скрещенные руки и зычно крикнул:

— Перерыв!

Подающий опустил занесенную руку с мячом, отбивающий поставил ручку от метлы на асфальт, а остальные игроки почтительно помахали членам банды, пересекавшим их площадку. Это были наши владения. Здесь мы были королями, а для младших ребят — даже богами. Когда я стал взрослым, мне частенько приходилось слышать, как «Адскую кухню» называют гетто. На самом деле, это было не так — по крайней мере, для моих ребят и для меня самого. Разумеется, это были не шикарные кварталы Саттон-плейс, но это была наша земля, наш дом. Шагнув на тротуар, я приветливо помахал малышам, и мы продолжили путь.

Этот субботний утренний ритуал существовал столько, сколько я себя помнил: поздний завтрак в нашей любимой точке на углу Восьмой авеню и Сорок первой улицы. Мы направились на восток по Тридцать шестой улице, повернули на север на Восьмую авеню и прошли мимо скопища открытых прилавков, выстроившихся по обеим сторонам улицы. Эти прилавки, выставленные перед витринами магазинчиков, были завалены всем — от свежих фруктов до живых цыплят. Опущенные брезентовые навесы защищали прилавки от солнечных лучей, и воздух был насыщен бодрящим ароматом спрыснутых водой овощей и фруктов. Тротуары кишели женщинами, которые перебирали, осматривали и ощупывали товар, выискивая сочные ингредиенты для роскошного воскресного стола, а затем запихивая их в уже битком набитые хозяйственные сумки. Назойливый гомон десятков торговцев, расхваливающих свой товар, смешивался с голосами спорящих покупателей и подчеркивался беспрестанным грохотом железных банок, висящих под круглыми весами.

Проходя мимо прилавка с особенно соблазнительными рубиново-красными яблоками, Порошок молниеносно выбросил руку в сторону и заполучил пробу. Даже если бы торговец смотрел в его сторону, он, скорее всего, ничего бы не заметил. Пусть у Бенни были самые быстрые ноги в «Адской кухне»; но самые быстрые руки и проворные пальцы принадлежали Порошку. Мальчонка любил повторять, что Порошок сможет снять с человека трусы, оставив на нем брюки. С аппетитным хрустом впившись зубами в украденную добычу, Порошок одобрительно кивнул. Мы тем временем принялись обсуждать различные повороты сюжета «Асфальтовых джунглей», кинофильма, который смотрели вчера вечером. Это был боевик про ограбление; банда из четырех человек — «головы», «носильщика», «водителя» и «силача» — задумала сорвать куш в миллион долларов. Фильм нам очень понравился, потому что он был про то, чем занимались мы сами. Мы замышляли ограбления и осуществляли задуманное. Конечно, до миллиона нам было далеко — но суть была та же. В фильме Джона Хьюстона замысел Стерлинга Хайдена не удался. На мой взгляд, Стерлинг и его люди совершили множество глупейших ошибок, почему и провалили дело. Я сказал, что у меня все прошло бы как по маслу. Мальчонка выразил сомнение, но Бенни, считавший меня гением, согласился, что я обязательно бы придумал что-нибудь получше. Порошок не сказал ничего определенного. По его словам, лучшим в фильме была музыка — а также блондинка, игравшая эпизодическую роль. Актрису звали Мерилин Монро. В течение всего обмена мнениями Сидни лихорадочно пытался следить за разговором, но было ясно, что он с таким же успехом мог бы слушать инопланетян.

Пройдя восемь кварталов, мы оказались на углу Восьмой авеню и Сорок первой улицы напротив огромной строительной площадки, где возводился автовокзал, и направились к Барни, торговавшему прямо на улице сосисками в тесте производства компании «Сабретт». Барни был беззаботным карликом неопределенного возраста, носившим усики в стиле Эркюля Пуаро и козлиную бородку на лице, исчерченном смешливыми морщинками. Облаченный в белый поварской колпак, фартук мясника и высокие ковбойские сапоги, он на моей памяти всегда стоял здесь, на одном и том же месте. Над его двухколесной тележкой красовался зонтик фирменных голубого и желтого цветов «Сабретт», а сам Барни стоял на трехногой табуретке, достаточно высокой, чтобы он мог обозревать все свои кулинарные владения. На наш взгляд, у Барни были лучшие хот-доги с квашеной капустой во всем Нью-Йорке. Приправленные маринадом, горчицей, кетчупом и луком, они являлись настоящим гастрономическим шедевром. А с шоколадным коктейлем его сосиски в тесте и вовсе становились чем-то, сопоставимым с сексом.

У тележки Барни нас ждали еще двое членов моей банды: Рыжий О’Мара, невозмутимый ирландец, считавший любое предложение, в котором больше шести слов, докторской диссертацией, и Прыгун Камилли, наивный добродушный семнадцатилетний парень, тощий заика с ввалившимися щеками. Мы прозвали его Прыгуном, потому что он при ходьбе слегка подпрыгивал. Прыгун приходился мне троюродным братом, и в свою банду я взял его из жалости. Рыжего О’Мару я взял к себе за бесстрашие, за беззаветную преданность и за чутье кобры. У него была привычка обстругивать деревянные спички своим ножом с выкидным лезвием — чем он и занимался сейчас, когда мы подошли.

Мы поздоровались с Рыжим и Прыгуном, но Рыжий лишь молча бросил на Сидни изумленный взгляд, красноречиво говоривший: «А это еще что за чертовщина?» Неизменно вежливый Прыгун, вероятно, почувствовав родственную душу, шагнул вперед, протягивая руку.

— П-прыгун… — заикаясь, произнес он. — П-прыгун Камилли.

Пожав ему руку, Сидни застенчиво представился.

— Вижу, т-ты в ерм-милке, — сказал Прыгун, гордый тем, что знает, как называется черная шапочка, прикрывающая макушку Сидни.

— Это ермолка, — как можно мягче поправил Сидни.

Мальчонка, потеряв терпение за время этого обмена любезностями, хлопнул руками и сказал:

— Ну, хватит. К делу. — Повернувшись к Барни, он выпалил заказ: — Сосиску с кетчупом, побольше квашеной капусты и шоколадный коктейль.

— Уже даю, — пропел Барни.

Рыжий протянул руку с зажатым ножом.

— То же самое.

— Три сосиски с кетчупом и два коктейля, — сказал Порошок. — Побольше капусты и лука, и маринада тоже не жалей.

Повернувшись к Сидни, я спросил:

— А ты что будешь?

— А здесь есть крем-содовая? — робко спросил он.

— Сосиску, коктейль и стакан крем-содовой, — сказал я Барни, и тот ответил кивком.

Достав из кармана пачку банкнот, я вытянул двадцатку и протянул ее Барни. В этот момент подоспел последний член моей банды.

Маленький Луи Антонио, голубоглазый светловолосый красавец. На самом деле назвать его маленьким было никак нельзя. Шести футов и трех дюймов роста, он был тощий словно железнодорожный рельс, однако у него был сводный старший брат, тоже Луи. Этого сводного брата, в котором было пять футов и пять дюймов, называли Большим Луи, потому что отец братьев, Луи-старший имел рост всего пять футов три дюйма. В этом можно было запутаться, если только вы не из «Адской кухни». Поздоровавшись с нами, Луи недоуменно уставился на Сидни.

— А это что такое? Талисман на счастье? — наконец спросил он.

— Это Сидни Батчер, — объяснил я. — Он направляется в библиотеку.

— А, — произнес Луи таким тоном, словно после моих слов все встало на свои места.

Прирожденный комик, Луи долго разглядывал Сидни, наконец, не подобрав подходящей шутки, протянул руку и ограничился простым:

— Привет, Сид.

Сидни пожал протянутую руку, однако с его уст не слетело ни звука. С тех самых пор, как он только увидел Луи, он словно лишился дара речи. Луи был одет в костюм-тройку, сорочку с запонками, широкий галстук и лакированные штиблеты, все черного цвета. Он был похож на актера Джорджа Рафта, одного из своих героев, в числе которых также были Хэмфри Богарт, Джимми Кэгни и вообще все, кто воплощал на экране «крутых» парней с чувством юмора. Луи безукоризненно пародировал любого из них, и сейчас он, перевоплотившись в Кэгни, обернулся к Барни и сделал заказ. Раскачиваясь на каблуках, он ткнул указательными пальцами в улыбающегося карлика, затем, стиснув зубы, процедил:

— Я хочу-у… пожалуйста-а… э-э… один хот-дог со всем, чем нужно… э… побольше капусты… и шоколадный коктейль…

Барни уже не раз слышал все это, однако сейчас снова пришел в неописуемый восторг. Замахав руками, он с укором промолвил:

— Черт побери, что ты делаешь в обществе этих оболтусов? Сколько тебе твердить — найди себе агента, снимись в кинопробе, своей игрой ты заработаешь не только на хлеб, но и на масло! В чем дело? Чего ты ждешь?

Усмехнувшись, Луи сбросил с себя маску.

— Всему свое время, Барни. — Откинувшись назад, он театрально воздел руку к небу и объявил: — Настанет день, и ты увидишь мое имя на афишах, коротышка.

Сидни зачарованно наблюдал за разговором. Луи стоял на самом солнцепеке, облаченный во все черное, и тем не менее на нем не было видно ни капли пота. Повернувшись ко мне, Сидни в благоговейном восторге прошептал:

— Вот у кого действительно жидкая кровь. Мой врач ни за что в это не поверит.

Наконец Барни доделал последний хот-дог, и мы набросились на творения его рук словно герои «Оливера Твиста». Допив крем-содовую, Сидни поблагодарил меня, попрощался со всеми и, счастливо качая связкой книг, направился наискосок к Нью-Йоркской публичной библиотеке, которая находилась на углу Пятой авеню и Сорок второй улицы. Проводив его взглядом, я покачал головой, недоумевая, какого черта кому-то может понадобиться идти в библиотеку в субботу утром.

Через четыре дня мне предстояло это выяснить. Через неделю я уже шел вместе с Сидни.

Глава 3

Лету 1950 года суждено было запомниться невыносимой жарой, которая четырежды накатывалась на Нью-Йорк, сенсационными данными, представленными комитетом Кифовера, и парадом по Бродвею в ознаменование ликвидации последнего трамвайного маршрута в Буффало. Тем временем где-то далеко в какой-то Корее началась война. Но в ту субботу, когда Сидни впервые присоединился к нашему завтраку, весь город только и говорил что про открытие тоннеля Бруклин — Баттери, связавшего южную оконечность Манхэттена с Бруклином. А Луи был в восторге, потому что ему довелось где-то прочитать о постановке на Бродвее нового мюзикла о шулерах — а поскольку все наши знакомые шулеры являлись членами мафии, этот спектакль был о нас. Он назывался «Парни и куклы».

В среду около полудня ребята ждали меня перед домом в фургоне «Форд» 1941 года выпуска, принадлежавшем отцу Луи. Дул слабый ветерок, но поскольку столбик термометра вскарабкался до девяноста трех градусов, он лишь дразнил, не принося настоящего облегчения. Все были в легких светлых брюках, футболках и штиблетах — все, кроме Луи, неизменно облаченного во все черное. Порошок сгонял к Барни и запасся двумя пакетами с дюжиной хот-догов и восемью коктейлями. Нам предстояло съездить в аэропорт Ла-Гуардиа, чтобы оценить перспективы нападения на грузовой терминал. Рассчитав временной фактор, Порошок пришел к выводу, что высока вероятность остаться без обеда… о чем не могло быть и речи.

За все три предыдущих дня я ни разу не встречал Сидни ни на улице, ни на пожарной лестнице. У него случился приступ астмы, и мать держала его дома. Однако сейчас, выходя из дома, я заметил Сидни. Он уныло брел по улице, с залитым слезами лицом. Ермолка куда-то пропала, одежда была в беспорядке, а взгляд не отрывался от мостовой под ногами. В руках Сидни сжимал книги, так, словно это был спасательный жилет. Нас он не замечал до тех пор, пока я не окликнул:

— Сидни! Черт возьми, что случилось?

Я сбежал по лестнице к нему; остальные ребята собрались у меня за спиной.

Остановившись, Сидни поднял взгляд и, запинаясь, пробормотал:

— Я… я возвращался д-домой из б-библиотеки…

Всхлипнув, он достал из кармана носовой платок и высморкался.

— Сидни, ради бога, успокойся. Сейчас ты говоришь совсем как Прыгун. Расскажи, в чем дело.

Кивнув, Сидни несколько успокоился и шумно вздохнул.

— Они попытались отнять у меня книги…

— Они? Кто? — спросил я.

— Обозвали меня грязными словами и попытались отнять книги…

— Сидни, как они выглядели?

Он покачал головой.

— Н-не знаю… их было трое… Я никогда раньше их не видел…

— Как они выглядели? — повторил я, начиная терять терпение.

— Они старше меня… затолкали меня в переулок… стали бить ногами… Я не отдал им книги, тогда они стащили с меня ермолку.

Схватив его за руку, я заорал:

— Черт побери, Сидни, как они выглядели?

Взгляд Сидни стал сосредоточенным. Он сказал:

— Один светловолосый, чуть повыше тебя… а двое других похожи на братьев… У светловолосого золотой зуб…

Золотой зуб расставил все по местам. Я понял, о ком идет речь. Светловолосый с золотым зубом мог быть только Ником Колуччи. Ник возглавлял «Гремучих змей», банду из Челси, а двое братьев были Сэлом и Алем Руссомано, членами его банды. Чтобы быть уверенным наверняка, я спросил:

— У светловолосого шрам на подбородке?

Задумавшись на мгновение, Сидни кивнул.

— Это он обзывал меня и стащил мою ермолку…

Почувствовав прилив ярости, я сжал кулаки. Этот паренек читает Гомера, знает вероятность выигрыша в кости и проводит субботы в библиотеке. Маленький, слабый, несомненно, больной — наверняка обойдет муравья, чтобы случайно не наступить на него, — и тем не менее ублюдки его избили. Стиснув зубы, я пробормотал:

— Сидни, сейчас ты поступишь вот как… Поднимайся домой и обо всем забудь. Те типы, что приставали к тебе, мерзкие подонки. Я разберусь с ними и верну твою ермолку. И больше такое не повторится… Обещаю.

— Хорошо, Винни. Но я не хочу, чтобы ты из-за меня впутывался в неприятности… Я хочу сказать — ты мне ничем не обязан, мы ведь едва знакомы.

— Мы с тобой знакомы… и этого уже достаточно. А теперь поднимайся к себе и больше ни о чем не думай.

Какое-то мгновение Сидни смотрел на меня, затем кивнул, изогнув губы в слабой улыбке.

— Хорошо, — пробормотал он, направляясь к крыльцу.

Обернувшись к ребятам, я сказал:

— Рыжий и Бенни, вы пойдете со мной. Нам предстоит немного поохотиться… Остальные возвращаетесь к дому Бенни и дожидаетесь нас. Как только мы вернемся, мы отправимся в Ла-Гуардиа.

Мальчонка прищурился не в силах поверить собственным ушам.

— Ты это серьезно?

— Совершенно.

— Ты хочешь поссориться с Колуччи? — спросил Бенни.

— Возможно. Все будет зависеть от него.

Луи взглянул на дверь нашего дома, за которой только что скрылся Сидни.

— Ничего не понимаю.

— Чего ты не понимаешь?

Луи поднял руки вверх.

— Как он сказал, вы с ним едва знакомы.

Я чувствовал, что мои ребята сбиты с толку. Какого черта мне ввязываться в войну с «Гремучими змеями» Колуччи ради тщедушного паренька в ермолке, с которым я только что познакомился? Все тщетно пытались найти какой-то смысл в моих действиях — все, кроме Рыжего. И не то чтобы у Рыжего были какие-то чувства по отношению к Сидни — он просто радовался возможности помахать кулаками. Это было у него в натуре. Улыбнувшись, Рыжий произнес свою первую и последнюю фразу:

— Я с удовольствием.

Бенни понимающе покачал головой. Посмотрев на меня, он пожал плечами, что красноречивее любых слов говорило: «Как тебе будет угодно». Развернувшись, я, Рыжий и Бенни направились в центр. Мальчонка остался стоять на лестнице вместе с Порошком, Луи и Прыгуном. Он до сих пор не мог поверить в то, что я действительно готов был идти на ссору с Колуччи.

— Да он ведь едва знаком с мальчишкой! — бросил мне вдогонку Мальчонка.

Порошок и Луи дружно закивали.

Прыгун сказал:

— А м-мне он п-понравился.

Остальные трое посмотрели на него так, словно у него вдруг выросли оленьи рога.

Хотя Колуччи и его банда были нашими заклятыми врагами и мы принадлежали к разным Семьям — Колуччи к Семье Лучано, мы к Семье Маньяно, — время от времени мы проворачивали совместные дела. Поэтому мне было известно, что Колуччи является завсегдатаем одного клуба в Челси на углу Десятой авеню и Семнадцатой улицы и обычно обедает в итальянской забегаловке по соседству. Поймав такси, мы попросили высадить нас на Восемнадцатой улице, за квартал до цели. Я хотел осмотреться и оценить обстановку перед тем, как заходить в забегаловку. На улице перед ресторанчиком были расставлены столики под парусиновыми навесами и бочонки с разливным пивом, гордость всей округи: восемь краников, предлагающих отведать различные сорта пива со всего света. Все столики были заняты, и у стойки толпилась небольшая очередь — как раз наступило время обеденного перерыва. Ник Колуччи и братья Руссомано сидели за столиком на улице, уплетая огромные булки, разрезанные вдоль и напичканные всевозможной начинкой, и запивая это разливным пивом из здоровенных кружек. Братья Руссомано представляли собой парочку трусливых дохлятиков, считавших себя крутыми ребятами. Выражением лиц они чем-то напоминали хорьков. Их излюбленным занятием было обирать торговцев наркотиками. Столик, за которым сидела компания, стоял на самой улице, однако Колуччи и его дружки заметили нас только тогда, когда мы остановились перед ними. Поймав на себе мой взгляд, Ник широко раскрыл глаза, и по всему его лицу разлилось недоумение.

— Как бутерброд — вкусный? — спросил я.

Медленно опустив булку с начинкой, Ник перевел взгляд на застывших у меня за спиной Бенни и Рыжего. У него хватило ума понять, что на его обед мне наплевать.

— Да, а что?

— А то, что парню, которого вы избили сегодня утром, кусок в горло не лезет.

— Я просто умираю от чувств. А тебе какое до него дело?

— Он мой друг.

— С каких это пор ты любишь евреев? — презрительно спросил Колуччи.

— Этого? — ответил я. — Уже четыре дня.

Отец Ника был сицилиец, однако его убили, еще когда Ник был совсем маленьким, после чего его мать перебралась к своему старшему брату Фреду Хейнкелю. Она больше так и не вышла замуж, и Ник воспитывался в семье Хейнкелей. И мать, и вся остальная семья были немцами первого поколения, настроенными яростно пронацистски — до, во время и после Второй мировой войны. Хейнкели были единственными родственниками, которых когда-либо знал Ник Колуччи, поэтому он впитал все их предубеждения.

— К чему ты клонишь? — спросил он.

— Ты украл у него ермолку. Я хочу, чтобы ты ее вернул.

— Ты что, издеваешься надо мной? — спросил опешивший Ник.

Я покачал головой.

— Или ты отдаешь ее сам, или я забираю ее силой. Выбор за тобой.

Ник долго смотрел на меня, затем перевел взгляд на Бенни и Рыжего. Он взвешивал свои шансы: уступить или ввязаться в драку. Затем Колуччи украдкой взглянул на братьев Руссомано; те, отложив недоеденные бутерброды, подались вперед. Их крошечные глазки бегали, тонкие усики топорщились. Ник снова посмотрел на меня, и я буквально услышал, как у него в голове вращаются шестеренки. Драться придется трое на трое… силы равные. Ник не любил драться на равных, он бы предпочел двое, а еще лучше — трое на одного. Его взгляд судорожно метнулся по заполненному людьми ресторанчику, и он понял, что большинство посетителей здешние. Он их знает, и, что гораздо важнее, они знают его. Если он встанет в позу, а мы намнем ему бока, он потеряет лицо — чего главарь банды никак не мог себе позволить. Увидев, что блеск у него в глазах гаснет, я понял, что победа за нами. Ник Колуччи не станет рисковать ради шапочки какого-то еврейчика. Именно на это я и рассчитывал, именно поэтому я и предпочел встретиться с ним в людном месте, там, где его все знают.

Неприятно усмехнувшись, Ник сказал:

— Ладно, приятель… забирай ее себе.

Сунув руку в задний карман, он вытащил ермолку и протянул ее мне.

— Спасибо, Ник… как приятно иметь с тобой дело, — лучезарно улыбнулся я.

— Ты еще пожалеешь об этом, Веста.

— С нетерпением буду ждать этого случая. Ну а пока если еврей, о котором мы говорили, снова вернется домой без своей ермолки, я сначала пришлю тебе замечательное кресло-каталку, а затем позабочусь о том, чтобы у тебя возникла в нем необходимость.

Мы вернулись обратно на такси, и я, сказав Бенни и Рыжему подождать внизу, поднялся наверх и постучал в дверь квартиры Сидни. Он открыл дверь, и я протянул ему ермолку. Сидни с восхищением посмотрел на нее, но брать не стал.

Всунув ермолку ему в руку, я сказал:

— Бери. Тот, кто ее отнял, приносит свои извинения. Он просил передать, что его больше не интересуют ермолки. Эту фазу он уже миновал и очень сожалеет о случившемся.

— Ого, — пробормотал Сидни.

— Пожалуйста, возьми ее… а потом объясни, черт побери, почему ты предпочел быть избитым, но не отдал какие-то библиотечные книги.

Взяв ермолку, Сидни сказал:

— Это же книги… а книги — это очень важно. Мой папа говорит, что книги — это самое важное, что есть в жизни. В них есть все, что когда-либо узнавали люди. И то же самое говорит наш раввин.

— Сидни, позволь объяснить тебе одну вещь. Это не Куинс — это «Адская кухня». Есть принципы, а есть практика. Принципы могут говорить, что надо поступить правильно, но практика говорит, что это, весьма вероятно, станет твоим последним поступком в этой жизни. Так что я предпочитаю мыслить практически… понятно?

Сидни неохотно кивнул.

— Понятно.

— Вот и хорошо. Ступай дочитывать свои книги.

— А ты не хочешь на них взглянуть?

— Меня ждут друзья.

— Тогда, может быть, как-нибудь потом?

В этот момент он показался мне таким хрупким и беззащитным, что я просто не смог его оборвать. Поэтому я вздохнул и сказал:

— Ну, хорошо, как-нибудь потом.

Лицо Сидни расплылось в ослепительной улыбке, а я поспешил вниз. Бенни и Рыжий ждали меня у подъезда, и мы повернули на север к последнему логову Бенни Вила, квартирке в полуподвальном этаже старого серого здания на Западной тридцать седьмой улице между Девятой и Десятой авеню.

Это была самая обычная квартира: короткая лестница к двери, расположенной ниже уровня мостовой, три окна в ряд. Половина большой комнаты представляла собой что-то вроде гостиной: мягкие кресла с протертой обивкой, пара таких же диванчиков, кофейный столик, сделанный из старой дубовой двери. В правом переднем углу у окна висела большая боксерская груша. Над головой люстра из оленьих рогов, на полу вязаные коврики, стены украшены афишами гангстерских фильмов. В дальней половине комнаты стояли пианола и антикварный бильярдный стол. Здесь было очень уютно, и квартира служила нам местом сборищ.

Бенни было лет восемнадцать-девятнадцать, но точно свой возраст он не знал, потому что свидетельства о рождении у него никогда не было. Он был нежеланным ребенком Великой депрессии, родившимся в гримерке ночного клуба в Гарлеме, в котором незаконно торговали спиртным. Его мать там пела, а отец работал барменом. Когда началась война, отца призвали в армию, и в день высадки в Нормандии он оказался в первой волне тех, кто штурмовал позиции немцев на побережье. Там он был серьезно ранен, а когда мать Бенни выяснила, что ее муж к тому же получил и сильную контузию, она с ним развелась. Через месяц она отдала Бенни в государственный приют. Сейчас, пять лет спустя, в начале лета 1950 года отец Бенни оставался умственно неполноценным инвалидом, помещенным в приют для ветеранов, а мать, спившаяся наркоманка, до сих пор пела в одной из самых захудалых гарлемских забегаловок. Бенни знал, кто его родители, но, судя по всему, никто из них не мог сказать, когда именно он родился. Пока он рос, его отфутболивали друг другу родственники и комиссия по делам несовершеннолетних; в шестнадцать лет Бенни бросил школу и оказался на улице. Я познакомился с ним за несколько лет до этого, сразу признал в нем уличного бойца, прирожденного атлета, и взял к себе в банду.

Когда мы добрались до квартиры Бенни, я заметил перед домом «Форд» отца Луи и увидел идущего навстречу Порошка, рядом с которым ковыляла Энджи, сука бассет-хаунд. Мы вошли вместе, и я сразу же направился к телефону, чтобы позвонить на работу отцу. Он уехал в Лас-Вегас, и я хотел узнать, не вернулся ли он.

Мальчонка стоял у бильярдного стола, Прыгун и Луи сидели, развалившись, на кушетке, — Прыгун листал комиксы, а Луи рассматривал старый журнал «Экран». Как всегда, Луи был во всем черном, и хотя он снял пиджак, сорочка оставалась застегнутой на все пуговицы, галстук был туго затянут, а брюки топорщились отутюженными складками, острыми, как лезвие бритвы. Оторвавшись от журнала, Луи поморщился, увидев у ног Порошка собаку. Он протянул руку, но ничего путного из этого не вышло. Энджи без раздумий прыгнула на диван рядом с Луи и уронила голову ему на колени. Вскрикнув, Луи вскочил с дивана, расправляя брюки. Собака осталась лежать на его месте.

— От этой псины воняет! — рявкнул Луи. — Ты когда-нибудь ее моешь?

Порошок пожал плечами.

— Энджи терпеть не может воду.

Потрепав собаку за шею, Прыгун спросил:

— Тогда п-почему у Энджи нет б-блох, раз ты никогда ее не моешь?

— Именно поэтому у нее и нет блох, — ответил Порошок. — Блохи любят воду.

— Это еще кто тебе сказал, черт побери? — спросил Луи.

— А что, у Энджи есть блохи?

— Нет.

— Вот видишь!

Логика была бесспорной. Подойдя к пианоле, Порошок начал исполнять в бешеном темпе «Атласную куклу» Эллингтона. Его музыкальное дарование ничуть не уступало его размерам. Это не переставало нас поражать, потому что Порошок лишь взял несколько уроков, когда учился в начальной школе, — но если он хоть раз слышал мелодию, то воспроизводил ее безошибочно. Если бы Порошок родился где-нибудь в американской глубинке, родители направили бы его учиться в консерваторию. Я набрал номер, и в этот момент Мальчонка, положив кий, попросил:

— Бенни, удели мне минутку.

— Лады, — откликнулся тот.

Он подошел к тяжелой груше и взял ее; Мальчонка выдал стремительную комбинацию ударов.

— Теперь, когда наступает лето, надо драться чаще, — заметил Бенни.

— Точно. Мне уже поручили парочку торговцев «травкой» из Гарлема. Может быть, и больше.

— Неважно. Ты убьешь на месте всех.

— Естественно, — согласился Мальчонка.

— Как насчет того, чтобы взять меня своим секундантом? — вдруг спросил Бенни.

Я услышал этот вопрос, когда вешал трубку. Мальчонка перестал колотить грушу. Похоже, он опешил от этой просьбы и мгновение изучал Бенни, убеждаясь, что это не шутка.

— Ты думаешь, что справишься?

— А то как, — уверенно заявил Бенни. — Я наблюдал за всеми твоими боями. Все видел и все слышал. Конечно, в тренеры мне еще рановато, но секундантом твоим я уже могу быть.

— С чего это ты?

— Так, просто подумал, — сказал Бенни.

— Что?

Бенни сказал:

— Придет пора, и нам надо будет заняться чем-нибудь «чистым», хотя бы для того, чтобы никто не спрашивал, откуда у нас деньги. В детстве ты очень неплохо дрался в «Золотых перчатках».[2] Сейчас ты неплохо расправляешься с торговцами «травкой». Уже начинаешь привлекать к себе внимание.

— Ну и?.. — Мальчонка до сих пор не мог понять, к чему он клонит.

— Скоро за тобой начнут охотиться менеджеры. Если ты попадешь в правильные руки, из тебя сделают чемпиона во втором полусреднем весе. Но для этого тебе понадобятся тренеры и спарринг-партнеры. И тут лучше меня никого не найти. Я готов тебе помогать, согласен? — Бенни с надеждой посмотрел на него, дожидаясь ответа.

Все мы считали Бенни лучшим прирожденным спортсменом из тех, с кем нам довелось встречаться. Мальчонка быстро понял, что из него, вероятно, получится замечательный тренер. Ему потребовалось меньше двух секунд на то, чтобы принять решение. Улыбнувшись, он положил руку в боксерской перчатке Бенни на плечо и сказал:

— Договорились. Как только у меня появится свой менеджер, ты в штате. За свое будущее можешь не опасаться.

— Ладно, пора в путь, — сказал я, и мы поднялись на улицу.

Запихнувшись всемером в старенький фургон, мы наконец поехали к аэропорту Ла-Гуардиа. Пока продолжался учебный год, мы проворачивали по два-три дела в месяц (поскольку класс был выпускной). Но сейчас, когда школа осталась позади, а впереди было лето, мы решили ускорить шаг. Все дела обязательно подбирались самым тщательнейшим образом и детально планировались, так чтобы опасность была минимальной, а вероятность попасться — и того меньше. И тем не менее мы проворачивали лишь половину того, что я намечал. У меня был прирожденный талант выбирать цель, определять слабые места, после чего составлять план, ведущий к победе. Однако некоторые дела казались нам слишком крупными, слишком мелкими или слишком рискованными, поэтому я продавал их другим подростковым бандам Вест-Сайда, без лишних хлопот зарабатывая неплохие деньги.

Другие банды, в том числе банда этого осла Колуччи, очень любили пользоваться моими планами, потому что они неизменно приводили к успеху и позволяли сорвать хороший куш — из которого половина отдавалась главарям мафии за разрешение работать на их территории. А члены банды тем самым становились «добытчиками». Хорошие добытчики привлекали к себе внимание старших, и те помечали их как «новичков». Ну а новичку со временем предоставлялась возможность отличиться, после чего он уже официально принимался в Семью в качестве «солдата». Это была заветная мечта, конец радуги, мешок с золотом.

Мы приехали к Ла-Гуардиа, и я достаточно быстро заключил, что затея напасть на грузовой терминал совершенно не осуществимая. Терминал представлял собой огромное открытое пространство, освещенное яркими прожекторами. Шесть ангаров, толпы рабочих, спрятаться негде. Бурная деятельность кипела здесь двадцать четыре часа в сутки. С трех сторон аэропорт был полностью окружен водой, следовательно, выйти с него можно было только одним путем — тем самым, которым пришел. Если тебя заметят, ты в ловушке. Я мысленно отметил расположение ключевых объектов — ограда, ворота, охрана, — после чего сказал Луи поворачивать домой. По дороге мы высадили Рыжего, Бенни и Прыгуна, и к шести вечера подъехали к моему дому.

— Когда встречаемся? — спросил Мальчонка.

— Концерт начинается в десять, так что предлагаю встретиться перед клубом в половине десятого.

Выйдя из машины, я сунул голову в опущенное стекло и сказал:

— Все в костюмах и галстуках, и чтобы выглядели как на картинке! — Улыбнувшись, я добавил: — Если мы хоть в чем-нибудь допустим прокол, мой старик меня прибьет — после того, как прибьет вас.

Рассмеявшись, Мальчонка хлопнул меня по спине, и Луи тронулся.

Глава 4

Я вошел в здание, и на меня тотчас же набросился неистребимый запах чеснока всех предыдущих трапез, приготовленных жильцами по большей части итальянского происхождения. Вдыхая этот аромат, которым пропахли, казалось, даже стены, я поднялся на четвертый этаж и вошел в нашу квартиру, которую мы называли железнодорожным вагоном, расположенную справа, окнами на фасад. На каждом этаже было по четыре квартиры — две на одну сторону, две на другую. Длинная и узкая, наша квартира состояла из гостиной спереди, кухни-столовой в середине и короткого коридора, который вел к двум спальням и ванной. Во многих домах в нашем районе удобства были общие, одни на весь этаж, но в нашем доме каждая квартира имела отдельную ванную. Мы с любовью называли его ночлежка-люкс.

По кипящему на медленном огне кофейнику я понял, что мать отправилась в церковь помогать в подготовке к праздничному вечеру, а отец до сих пор не вернулся. На столе лежала записка.

Джино и Винченцо!

Если голодны, подогрейте макароны. Есть еще салями, и я принесла свежий хлеб. Можете сделать себе бутерброды.

М.

Если мать писала записку, адресованную и отцу, и мне, она всегда подписывала ее одной буквой «М». «М» могло означать и «мама», и «Мики» (уменьшительно-ласкательное от Микелины). Мать считала, что это позволит избежать недоразумений. Она терпеть не могла недоразумения.

Я прошел через красиво обставленную гостиную, где два высоких кресла с надголовниками стояли напротив дивана и кофейного столика в стиле королевы Анны. Пол устилал большой восточный ковер; напротив декоративного камина стоял раздвижной стол в окружении мягких стульев — стулья также были в стиле королевы Анны. Этот стиль любила мать, но отец считал его чересчур женственным для жилой квартиры, поэтому родители пошли на компромисс, поставив в гостиную кожаные кресла. На мой взгляд, результатом были недовольны оба, но у меня хватало ума не заводить об этом разговор.

Окно гостиной было распахнуто настежь, но от этого не было никакого толка. В комнате стоял удушливый зной. Не было даже слабого ветерка, а температура до сих пор держалась выше девяноста. В воздухе стоял запах асфальта. У меня мелькнула мысль, что Сидни, возможно, спасается от жары на пожарной лестнице, и я высунулся в окно. Где-то в доме напротив плакал грудной младенец, по улице в четырех этажах подо мной проехала уборочная машина, но площадка пожарной лестницы перед квартирой Сидни была пуста. У меня за спиной открылась и закрылась дверь. Нырнув обратно, я прошел на кухню. У стола, читая записку, стоял мой отец, Джино Веста.

Отец был высоким и мускулистым. У него были темные, почти черные глаза, квадратный подбородок и прямой как стрела нос, доставшийся мне по наследству. В сочетании это придавало отцу мрачную, опасную красоту. Он родился на Сицилии в начале века и в 1928 году прибыл на остров Эллис.[3] Вскоре после этого отец стал членом Семьи Винченто Маньяно, одной из пяти крупнейших преступных группировок Нью-Йорка. Его наставником был Альберт Анастасия, правая рука Маньяно, наверное, самый жестокий убийца за всю историю мафии.

Я тепло поздоровался с отцом:

— Привет, папа!

На отце были консервативный костюм, сорочка и галстук; довершала наряд фетровая шляпа с полями, загнутыми спереди вниз, а сзади вверх. За исключением белой сорочки вся его одежда была различных оттенков коричневого цвета, дополняющих друг друга. Штиблеты со скругленными мысками были цвета какао. Как всегда, отец выглядел свежим и бодрым. Прочитав записку, он поднял взгляд, улыбнулся, снял шляпу и пиджак. В кобуре под мышкой левой руки у него лежал пистолет 45-го калибра. Положив пиджак и шляпу на стул, отец спросил:

— Винченцо, ты голоден?

У него был мягкий баритон, приправленный умеренным акцентом.

Покачав головой, я достал из холодильника бутылку молока.

— Не-ет. — Перед круглым компрессором в верхней части нашего старенького «Кельвинатора» выстроились в ряд кружки, и я взял пару. — Как прошла поездка?

Сев за стол, отец сказал:

— В Лас-Вегасе еще жарче, чем в Нью-Йорке. Как там живут люди — непостижимая загадка.

— А как «Дезерт инн»? — Я знал, что эта гостиница, открывшаяся в апреле, и была истинной целью поездки.

— Громкая, — сказал отец, показывая на ухо и глаз. — Вот здесь и вот здесь.

— И что ты думаешь?

Отец помолчал, затем своим излюбленным движением задумчиво почесал переносицу указательным пальцем.

— Семьи считают Лас-Вегас новым золотым гусем. — Пожав плечами, он добавил: — Возможно, так оно и есть. — После чего сменил тему: — А ты?

Наполнив кофе две кружки, я сказал:

— Мы сегодня приглядывались к грузовому терминалу Ла-Гуардиа.

— Что-нибудь придумали?

Я покачал головой.

— Все входы и выходы закрыты. Без своего человека в аэропорту не обойтись — а у нас его нет.

Отец отпил кофе.

— Разумно, — заметил он, затем достал из кармана сорочки небольшой белый конверт. Протянув его мне, он сказал: — Наслаждайся.

Отец, как и обещал, достал билеты на Тони Беннета, нашего любимого певца, который должен был выступить во всемирно известном клубе «Копакабана» на Восточной шестидесятой улице. «Копа» принадлежала мафии, и мой отец был в хороших отношениях с одним из теневых владельцев клуба, Фрэнком Костелло. Это в сочетании с тем, что отец Маленького Луи, Луис Антонио-старший, был метрдотелем клуба, гарантировало нам места за лучшим столиком. В конверте было всего четыре билета: Прыгун, которому только исполнилось семнадцать, оставался несовершеннолетним, Бенни не пустили бы в клуб, потому что он был негр, а Рыжий не надел бы костюм даже ради встречи с папой римским. Так что на концерт шли Мальчонка, Луи, Порошок и я.

Признательно улыбнувшись, я сказал:

— Спасибо, папа. Ребята сгорают от нетерпения с тех самых пор, как я их предупредил.

В этот момент в коридор вышел Анджело Мазерелли, застегивая ширинку.

Анджело был помощником моего отца; он заведовал доками Вест-Сайда. При взгляде на Анджело в голову невольно приходила мысль, что он похож на пожарный гидрант с приделанной головой: везде по сорок восемь дюймов — объем груди, талия, бедра. Даже в такую жару на нем был надет пиджак, под которым виднелась белоснежная сорочка. Между спиной и поясом была впихнута кобура с пистолетом 45-го калибра. Несмотря на ослабленный галстук и расстегнутую верхнюю пуговицу сорочки, ворот по-прежнему словно душил Анджело. В целом он являлся взрослой копией Порошка — что было неудивительно, поскольку был его отцом. Анджело еще совсем молодым женился на ревностной католичке, которая ежедневно слушала мессу, по четвергам ходила на заседания религиозного общества «Четки», никогда не ела мяса в пятницу и обладала почти такими же огромными габаритами, как и ее муж. Анджело никогда не ходил в церковь, не имел четок и ел то, что хотел. Он был атеистом, женатым на святой.

— Привет, малыш, — сказал Анджело, застегивая пиджак. — Как дела?

Пожав плечами, я сказал:

— План наведаться в Ла-Гуардиа сдох, зато появились наметки, как тормознуть машину с нелегальным виски.

— Расскажи поподробнее.

— Дело еще в стадии разработки.

Повернувшись к моему отцу, Анджело улыбнулся:

— Этот малый умеет держать язык за зубами. Очень хорошо. Когда за тобой заехать?

— Половина девятого меня устроит, — сказал отец.

— Тогда до встречи… — Открыв дверь, Анджело обернулся и подмигнул мне. — Осторожнее, молчун. Наслаждайся Тони Беннетом.

Помахав рукой, он ушел.

Отец спросил:

— Больше в мое отсутствие ничего не было?

— Ну, я познакомился с соседским мальчишкой.

— С сыном Батчеров… Сидни.

Я опешил.

— Откуда ты его знаешь?

Отец тряхнул головой.

— А я его не знаю. Просто когда я узнал, что в соседней квартире появились новые жильцы, я навел о них справки. Его отец портной. Человек честный. Порядочный. У сына слабое здоровье, так?

— Да. Но Сидни отличный парень. Умный. Он мне понравился.

— Постарайся не оказать на него дурное влияние.

— Договорились.

— Bene. Grazie…[4]

Отец допил кофе, мы поднялись из-за стола, заключили друг друга в abbraccio,[5] и я отправился переодеваться.

Глава 5

В половине девятого мы пробрались сквозь плотную толпу, которая, как обычно, выстроилась перед «Копакабаной». Вход был отгорожен десятком бронзовых столбиков, соединенных цепочками, одетыми в красный бархат. Однако вышибала у входа, заметив нас, тотчас же замахал рукой, приглашая нас пройти в начало очереди, и впустил нас в клуб. Как только мы оказались внутри, отец Луи, покинув свое место метрдотеля, поспешил к нам навстречу.

Мне всегда казалось, что внешне Луис Антонио напоминает Адольфа Менжу,[6] но только на итальянский лад. Луис Антонио был метрдотелем «Копы», но при этом у него были тесные связи с мафией, и хотя формально он не входил в группу моего отца, они были очень близки.

— Добрый вечер, джентльмены, — встретил он нас изящным поклоном.

— Привет, па! — сказал Луи, возвышающийся над отцом на целую голову.

— Никаких «па», — строго заметил Луис Антонио. — Не роняй мое достоинство!

— Извини, — виновато произнес Луи.

Улыбнувшись, Луис Антонио обвел нас взглядом.

— Привет, мальчики.

Улыбнувшись в ответ, я произнес с деланой строгостью:

— Молодые люди… я требую точности.

Рассмеявшись, Луис сказал:

— Очко засчитано.

Он проводил нас к заказанному столику.

Клуб был набит битком, но поскольку день был рабочий, толпа состояла в основном из туристов, бизнесменов и участников всевозможных съездов и конференций. Нам с Луи уже не раз приходилось бывать в «Копакабане» с нашими отцами, но Мальчонка и Порошок попали сюда впервые, и, пока мы шли к столику у эстрады, они восторженно озирались по сторонам.

Мы уселись, и Луис щелкнул пальцами. Тотчас же подскочил официант, и Луис сказал:

— Обслужишь их в лучшем виде, а счет принесешь мне. Эти… — бросив взгляд на меня, он улыбнулся, — …молодые люди — мои друзья.

Чувствуя себя взрослыми, мы решили отказаться от обычного пива: я заказал виски с содовой, Мальчонка — двойное виски, а Луи вежливо попросил принести бурбон с простой водой — этот рецепт он услышал в одном из фильмов с участием Богарта. Порошок заказал коньяк, потому что это было благородно. Через несколько минут официант принес наш заказ, мы чокнулись и стали пить. Мальчонка, Луи и я не спеша потягивали коктейли, одобрительно кивая, но Порошок, который не пил медленно ничего и никогда, опрокинул коньяк залпом и, поперхнувшись, закашлялся.

Через минуту свет погас, послышалась барабанная дробь, и оркестр исполнил первые такты «Из-за тебя», с первой пластинки Тони Беннета, разошедшейся миллионным тиражом. Публика взорвалась громом аплодисментов, свиста и восторженных криков, и из громкоговорителей послышался торжественный голос ведущего: «Дамы и господа, встречайте Тони Беннета!» Я не предполагал, что такое возможно, но овации стали еще громче, и, наконец, на сцену вышел Тони, взял микрофон и поклонился. Когда публика наконец начала успокаиваться, оркестр снова сыграл вступление к «Из-за тебя» и Тони запел. В течение следующих полутора часов все до одного присутствующие в клубе слушали его как завороженные.

После окончания концерта я встал и направился за сцену. Мой отец договорился о том, что Тони встретится со мной. Он понимал, что в гримерной будет настоящее столпотворение, поэтому я должен был прийти один и взять автографы для остальных ребят. Как и предсказывал отец, гримерная оказалась забита друзьями и знаменитостями, но Тони встретил меня очень любезно и даже поболтал пару минут, подписывая фотографии для ребят и для меня.

Я вышел от него с округленными от восторга глазами, сжимая фотографии, и, заворачивая за угол служебного коридора, столкнулся с шедшей навстречу девушкой. От удара мы оба растянулись на полу, словно марионетки, которым обрезали нити. После неуклюжих взаимных извинений мы улыбнулись, освободились друг от друга и поднялись на ноги. Освещение в коридоре было тусклым, но и его оказалось достаточно, чтобы разглядеть: девушка была сногсшибательно красивой. Пухлые губки, похожие на алые леденцы, ниспадающие до плеч янтарно-золотистые волосы и глаза, голубые как лед, которые оказались чуть ли не на одном уровне с моими глазами. Девушка была высокая, видная, а я был страсть как падок на видных девчонок с тех самых пор, как впервые увидел «Дом бурлеска» Билли Мински.[7] Однако эта девушка была на световые годы впереди всего того, что мне доводилось видеть на сцене Билли. Я сразу же обратил внимание на ее наряд: ныряющий вниз воротник, черные чулки в сетку, высокие шпильки каблуков. Судя по всему, гардеробщица, возраст лет двадцать пять. Внезапно до меня дошло, что девушка пристально смотрит на меня. Мне показалось, она меня оценивает — быть может, даже пытается прикинуть мой возраст — и мне тотчас же стало стыдно за свои восемнадцать лет. Оставалось только надеяться, девушка просто гадает, что я делаю за сценой. Наконец она одарила меня невероятно знойной улыбкой, намекавшей на то, что я произвел благоприятное впечатление, и первая нарушила молчание:

— Очень приятно было налететь на вас.

Я с трудом выдавил:

— И мне… тоже.

Девушка пошла дальше; судя по всему, ей предстояло заступить на смену с девяти вечера до четырех ночи. Не знаю, сколько времени ей потребовалось на то, чтобы так отточить походку, но результат был восхитительным.

Когда девушка скрылась за дверью в глубине коридора, я обратил внимание на блестящий предмет на полу и, нагнувшись, поднял его. Это была зажигалка «Ронсон» с инициалами «Т. Д.»; по-видимому, девушка выронила ее при столкновении. Мне потребовалось десять минут на то, чтобы выяснить, что за инициалами «Т. Д.» скрывается Терри Дворжак, и еще десять, чтобы узнать у Луиса Антонио адрес: Семьдесят шестая улица, за Лексингтон-авеню. Верхний Ист-Сайд… впечатляюще… и на противоположном конце галактики от «Адской кухни».

Когда мы покинули «Копу», было всего половина двенадцатого, и поскольку мы были одеты для выхода, все вчетвером направились в клуб «Боп-Сити», чтобы взглянуть на биг-бэнд Билли Экстайна, после чего заглянули в «Бердлэнд» послушать, как Диззи Гиллеспи выдувает сумасшедшие мелодии из своей загнутой к небу трубы, и лишь затем вернулись домой.

Когда я в пятнадцать минут третьего наконец попал домой, наша квартира напоминала духовку, разогретую для жарки пиццы. Раздевшись до трусов, я выбрался на площадку пожарной лестницы и устроился на матрасе. Сидни сидел на соседней площадке и снова читал при свете фонарика. Огромный том лежал у него на коленях, а сам он был одет так же, как и когда я впервые его увидел: в пижаму и ермолку.

— Привет, Винни, — сказал Сидни, как только я уютно уселся спиной к стене.

Нагнувшись к железным прутьям, я сказал:

— Ты до сих пор не спишь? Времени уже третий час.

— Знаю. Я ждал тебя… сегодня утром ты сказал, что, может быть, посмотришь мои книги.

— Да, но…

— Папа купил мне сегодня новую книгу, — возбужденно произнес Сидни. — Она просто замечательная!

— Сидни, ты или ослепнешь, читая в темноте, или разоришься на батарейках для фонарика.

Пропустив мое замечание мимо ушей, Сидни продолжал:

— Эта книга про Возрождение.

— Вот как?

Наклонившись ко мне, он заговорщическим тоном произнес:

— В ней полно рисунков голых женщин.

— Не шутишь? — сказал я, слегка заинтригованный. — Дай посмотреть.

Включив фонарик, Сидни протянул мне том. Возможно, для него эта книга была новой, но на самом деле она уже много повидала на своем веку. Размером дюймов пятнадцать на двенадцать и толщиной два, она сохранила обтрепанные остатки кожаного переплета, на котором еще виднелись следы золотого тиснения. Несомненно, когда-то эта книга стоила дорого.

— Папа купил ее у своего знакомого в букинистическом магазине на Второй авеню, — объяснил Сидни. — Она стоила целый доллар, но знакомый сбросил десять центов, потому что они с папой ходят в одну синагогу. — Раскрыв ее на развороте с репродукцией Сикстинской капеллы, он с гордостью объявил: — Микеланджело!

— Невероятно! — восхищенно произнес я. — Мой старик говорит, что однажды видел ее своими собственными глазами. Говорят, Микеланджело потребовалось много лет, чтобы написать все это.

Сидни кивнул. Его фонарик мигнул; батарейки уже садились. Он закрыл книгу.

— Если хочешь, завтра я покажу тебе еще, а потом можно будет сходить в библиотеку.

В его голосе прозвучало столько надежды, что я вынужден был задуматься. Определенно, меня тянуло к этому пареньку, и, определенно, в будущем он мог оказаться очень полезен. К тому же Сидни мне просто нравился. В нем было что-то от беспризорного щенка, подобранного на улице, с которым нельзя расстаться. Какого черта, подумал я.

— Завтра я весь день занят. Но… может быть, в пятницу?..

— Правда?

— Правда, — подтвердил я.

— Здорово! Когда?

— Не знаю… наверное, утром. Часов в десять-одиннадцать. А теперь давай немного выспимся.

Перевернувшись на бок, я закрыл глаза.

Через какое-то время Сидни тихо окликнул:

— Винни?..

— Да…

— Спасибо за то, что вернул ермолку.

— Не стоит.

— Нет, стоит… Спокойной ночи, Винни.

— Спокойной ночи, Сидни.

Именно в ту ночь я впервые решил пойти вместе с Сидни в библиотеку — именно та ночь изменила все.

Глава 6

На следующий день я отправился «на дело», одевшись так, чтобы произвести впечатление: серые габардиновые брюки, черная шелковая рубашка и начищенные до блеска черные штиблеты. Приехав в Верхний Ист-Сайд на такси, я ровно в час дня подошел к двери квартиры Терри Дворжак на шестом этаже с найденной зажигалкой, скрытыми мотивами и большими надеждами. Я понимал, что Терри, скорее всего, легла спать в лучшем случае около пяти, поэтому сознательно дал ей восемь часов сна, прежде чем нажал кнопку звонка. Меня удивил мелодичный перезвон первых восьми нот «Все мысли о Джорджии», но еще больше — то, что несколько мгновений спустя дверь отворилась. Терри была в темно-синих обтягивающих шортах, белой шелковой блузке и теннисных туфлях. Если такое только возможно, она выглядела еще более сексуальной, чем в чулках в сетку и туфлях на шпильках. Все утро я готовил несколько вступительных фраз, но все они бесследно испарились, как только Терри окинула меня взглядом с головы до ног и сверкнула улыбкой. Время, казалось, остановилось до тех пор, пока она наконец не сказала:

— Привет…

У нее был мягкий, живой южный говор с растянутыми гласными, так что получилось что-то вроде «при-иве-е-ет». С закрытыми глазами ее можно было принять за знаменитую актрису и певицу Дину Шор.

В тот миг лучшим, на что я был способен, оказалось простое: «Привет». Я застенчиво протянул зажигалку.

Приняв ее, Терри сказала:

— Спасибо… я думала, что потеряла ее…

— Я подобрал ее в коридоре, — выдавил я, а затем добавил, хотя в этом не было никакой необходимости: — Там, где мы упали.

Прыснув при воспоминании о нашем столкновении, Терри сунула зажигалку в задний карман шорт. «Странно, — подумал я, — кажется, она нисколько не удивлена моему приходу».

— Я как раз собиралась выйти и где-нибудь перекусить, — сказала Терри, а затем, подняв бровь, добавила: — Не желаете присоединиться?

— Конечно, — пробормотал я, помимо воли улыбаясь так, словно выиграл миллион долларов.

— Я только возьму сумочку, — сказала Терри и скрылась в спальне.

Оглядевшись вокруг, я увидел типичную однокомнатную квартиру Верхнего Ист-Сайда… просторную, красиво обставленную, дорогую. Цветовая палитра состояла из черного и белого: диван и кресла черные, кофейный, журнальный и обеденный столы из черного дерева, белый ковер от стены до стены, в котором нога утопала по щиколотку. И в довершение к этому — обилие зеркал. В целом гостиная напоминала декорации из фильма «Худой», в которых Уильям Пауэлл и Мирна Лой потягивали мартини из хрустальных стаканов. Не вызывало сомнений, что девушка, живущая здесь, зарабатывала серьезные деньги.

Вернувшись с сумочкой, Терри отвела меня в небольшое кафе на Третьей авеню. За поздним завтраком мы осторожно перепробовали все темы, которые обсуждают два человека, испытывающие влечение друг к другу: прошлое, чувства, мысли, устремления. И за весь разговор наша разница в возрасте никак не проявилась.

Я узнал, что Терри — дочь бакалейщика из Браунсуика, штат Джорджия, что сразу после окончания средней школы она добралась на попутных машинах до Большого яблока.[8] Ей хотелось «попасть на Бродвей» — в любом качестве. Мюзикл, комедия, драма, ревю — неважно. Хор, кордебалет или просто роль без слов — Терри была готова на все. Роли ей доставались в спектаклях, которые держались на сцене недолго, а между ними случались долгие перерывы, и все же кое-что у нее было, и каждый раз она отсылала в браунсуикскую газету фотографию труппы в качестве доказательства, что ей удалось стать актрисой. В длительные промежутки между игрой на сцене Терри подрабатывала моделью, официанткой, продавщицей и в конце концов устроилась гардеробщицей в знаменитый на весь мир клуб «Копакабана», где и стала получать прилично.

«Копа» принадлежала мафии, и крутые ребята любили похвастаться пухлой пачкой банкнот перед «тремя В»: Видными, Восхитительными и светловолосыми. Терри принадлежала ко всем трем категориям, и в свои двадцать девять лет она находилась на вершине могущества. На мой взгляд, она была чем-то похожа на актрису Лану Тернер — но только была выше, значительно выше, пять футов девять дюймов без каблуков, а в них и вовсе шесть футов. Терри выглядела недоступной, но, как она сказала, ей до сих пор постоянно приходилось уворачиваться от похотливых рук крутых ребят, которые стремились запихнуть несколько банкнот в опасно ныряющий вырез декольте.

Потом я заметил, что Дворжак — фамилия довольно необычная. Рассмеявшись, Терри сказала, что все знакомые спрашивали ее, не родственница ли она того самого композитора. Это раздражало ее, поэтому она в конце концов разыскала того самого Дворжака, узнала, что он из Чехословакии, что звали его Антон и что он очень знаменитый. Прыснув, Терри добавила, что отныне она всем говорит, что они дальние родственники. Судя по всему, в крошечном изолированном мирке родного городка Терри слава имела огромное значение — даже если на самом деле она была фальшивой, отраженной от славы несуществующего родственника.

Мы продолжали разговаривать по пути к Центральному парку и затем во время прогулки вокруг озера. В пять часов мы прошли через зоопарк и съели на двоих огромный сухой кренделек с горчицей, купленный у торговца с тележкой… Волшебство.

В шесть часов мы поднялись к Терри домой.

В семь она уложила меня к себе в кровать.

Снова волшебство.

К восемнадцати я уже успел переспать с достаточным числом девчонок, но это была женщина — животное совсем другой породы… что как нельзя лучше описывало сексуальный аппетит Терри. В восемь часов мы все еще были в кровати, блестя от пота, следствия непрерывных занятий тем, что Терри называла «любовными утехами», но мне больше напоминало сражение. Кондиционеры переставали справляться со своими обязанностями после того, как на город опускалась девяностоградусная жара; а против дополнительного тепла вожделения они оказывались просто бессильны. Скомкав простыню, я вытер мокрое лицо.

Рассмеявшись, Терри скользнула мне по щеке губами и встала с кровати.

— Мой сладкий, мне пора одеваться на работу.

— Хорошо, ;— согласился я. — Я тоже пойду.

Она ушла в ванную, откуда послышался шум душа. Я тоже встал с кровати и начал одеваться. Когда я закончил, Терри вышла из ванной в халате и проводила меня до двери.

— Отличный день, — сказал я.

— Замечательный, — согласилась Терри.

Открыв дверь, я спросил:

— Завтра?

— Позвони, мой сладкий.

— Договорились.

Перегнувшись через порог, Терри поцеловала меня, и я увидел ее сногсшибательную улыбку в третий раз за день. Подмигнув, она закрыла дверь. У меня было такое ощущение, словно я через искривление пространства попал в рай.

В девять вечера я заскочил к Бенни и застал его гоняющим шары с Рыжим и Мальчонкой. Прыгун ушел домой, Луи читал журнал, а Порошок сидел за пианолой, выколачивая из клавиш «Артистический ритм» Стэна Кентона.

При моем появлении Луи оторвался от журнала и спросил:

— Где ты пропадал весь день?

Порошок оставил в покое пианолу, а Бенни, Рыжий и Мальчонка положили кии на стол и выстроились передо мной.

— Мне пришлось вернуть зажигалку, которую я нашел вчера вечером.

Изогнув бровь, Луи недоверчиво спросил:

— И на это ушел весь день? Где обитает эта гардеробщица — в Буффало?

— Мы сходили погулять в парк, — оправдываясь, сказал я.

Мне хотелось защитить Терри, но ребята сразу же что-то заподозрили.

— Да… вот как?.. — сказал Мальчонка, вращая открытой ладонью, показывая этим, что он ждет продолжения.

— А потом перекусили, — пожав плечами, сказал я.

— Значит… — широко улыбнулся Порошок, — вот что у нас есть… возвращенная зажигалка, прогулка в парке, легкий ужин… и все это на протяжении восьми часов в обществе самой соблазнительной девчонки на свете!

Фыркнув, он посмотрел на ребят.

Луи, растянув рот в широкой улыбке, обнажившей ровные зубы, выпучил глаза и произнес голосом Берта Ланкастера:

— Порошок, мальчик мой, у тебя на уме одна только грязь! Да-да, повторяю — одна только грязь!

С восхищением посмотрев на меня, Бенни выпалил:

— Я восхищен! А я ведь даже не видел эту кралю!

— Ладно, хватит об этом, — не выдержал я.

— Это все, что ты хочешь нам сказать? — возразил Мальчонка.

— Да, — решительно произнес я. — Пора пожрать и завалиться дрыхнуть.

Встав, я вышел, оставив ребят гадать, что же было на самом деле. Увы, их догадки соответствовали истине.

Глава 7

В пятницу утром я проснулся поздно, принял холодный душ, чтобы хоть как-то развеять жару, и натянул брюки и футболку. Родители уже ушли из дома, поэтому я приготовил на завтрак омлет с луком и включил радио. Диктор болтал о результатах бейсбольных матчей, и это напомнило мне, что отец Луи достал нам билеты на очередной матч «Янкиз». Я совершенно забыл об этом из-за головокружительной интерлюдии с Терри.

Когда Баки Гаррис, менеджер «Нью-Йорк янкиз», наведался в «Копу», отец Маленького Луи усадил его за лучший столик, за что Гаррис дал ему дюжину билетов на предстоящую встречу «Янкиз» и «Ред сокс». Матч обещал быть великолепным: Йоги Берра будет принимать подачи Уайти Форда; Джо Димаджио выйдет на поле несмотря на травмированную щиколотку; его брат Дом Димаджио будет играть против него в составе «Ред сокс», а рядом с ним на дальней позиции будет находиться великий Тед Уильямс.

Мы собирались встретиться перед моим домом в одиннадцать утра, чтобы прийти на стадион пораньше, посмотреть разминку и, если повезет, взять автографы. До назначенного времени оставалось еще больше часа, и поскольку мне было известно, что Рыжий каждое утро помогает отцу наводить порядок в его пивной, я решил за ним зайти.

Зал «Ирландской пивной» О’Мары представлял собой длинное и узкое помещение; с одной стороны находилась стойка, напротив размещались кабинки, в середине несколько столов, а в дальнем конце бильярд. Рыжий ненавидел заведение отца. Ненавидел с той самой минуты, когда его впервые заставили подмести здесь пол. Ненавидел он и свою квартиру над пивной, в которой жил вместе с родителями. Пивная находилась между Сорок четвертой и Сорок пятой улицей и была одним из многих питейных заведений, расположенных на Девятой авеню и тайно помогающих повстанцам Ирландской республиканской армии.

Пройдя мимо горстки страждущих, которые жарились на утреннем солнце в ожидании колокола, возвещающего об открытии питейных заведений, я завернул за угол и оказался на Сорок пятой улице. Там был проулок, ведущий к служебному входу в пивную, и я оказался в нем.

Рыжий как раз предпринял последний штурм грязных опилок, которыми был усыпан пол. Увидев меня, он обреченно помахал рукой. Помахав в ответ, я поморщился от затхлого запаха прокисшего пива и окурков и взял стоявшую у стойки лопату. Собрав горку мусора, оставшегося после вчерашнего веселья, я высыпал его в ведро и понес к контейнеру, который стоял в проулке. Я уже направлялся назад, когда послышались громкие шаги Колина О’Мары, спускавшегося по лестнице. Отец Рыжего терпеть не мог нашу банду, поэтому я остался стоять за дверью.

Колин О’Мара был могучим пятидесятилетним здоровяком со скуластым лицом, толстыми ручищами и топорщащимися бровями под стать буйной рыжей шевелюре. В старые времена он наверняка стал бы пиратом. Двое его старших сыновей в составе ИРА сражались в Белфасте за «правое дело»; жена, порох и огонь в женском обличье, считала «правое дело» священной миссией. Она настаивала на том, что каждая настоящая ирландская женщина должна воздерживаться от секса со своим мужем до тех пор, пока тот не внесет свою лепту на алтарь свободы. Круг ближайших родственников замыкали двое ее младших братьев, следователей полиции Нью-Йорка. Оба они «брали на лапу», впрочем, как и половина фараонов города.

— В чем дело, а? — проорал Колин, завязывая фартук. — Пора уже открывать заведение, а весь пол еще в опилках!

Пропустив слова отца мимо ушей, Рыжий взял мешок с опилками и принялся рассыпать их по полу. Всегда немногословный, в кругу семьи он предпочитал вообще почти не говорить. Колин не сомневался, что в родильном доме случайно перепутали двух младенцев и всучили ему Рыжего вместо родного сына. Пока мальчишка рос, он постоянно пытался вбить в него с помощью ремня то, что он называл «здравым ирландским смыслом», однако толку от этого не было никакого. Рыжий молча терпел побои и не обращал на отца никакого внимания.

Продолжая свою гневную тираду, Колин направился к входной двери, чтобы открыть заведение. Взмахнув рукой, словно дирижер, он проворчал:

— Шлялся где-то до полуночи со своими треклятыми дружками-итальяшками! Тюрьма по ним плачет! А потом дрых все утро, так что до сих пор опилки не убраны. И этот никчемный балбес еще ожидает, что я буду его кормить и давать кров за здорово живешь! Продолжай в том же духе, мальчик, и я еще дам тебе отведать ремня!

Колин открыл входную дверь, и в мгновение ока его грозный оскал превратился в улыбку. Он радостно поздоровался с пятерыми жаждущими, которые, болтая между собой по-ирландски, прошли к своим излюбленным высоким табуретам у стойки и стали с нетерпением ждать «первую кружку дня». Колин зашел за стойку и начал наливать одновременно пять кружек, а первые посетители болтали, перемежая свою речь непонятными для меня галльскими словечками. Колин прыснул, судя по всему, веселясь шутке. Он все еще улыбался, когда Рыжий, подобрав с пола последнюю горсть опилок, пошел к выходу. В следующее мгновение на лице у Колина произошла обратная смена выражений: вместо улыбки вернулся оскал.

— И куда это, черт побери, ты направляешься? — рявкнул он, выскакивая из-за стойки.

Достав из заднего кармана бейсболку, Рыжий натянул ее козырьком назад и остановился перед отцом. На нем были футболка, парусиновые брюки и штиблеты на босу ногу. Сжатые в кулаки руки застыли на бедрах; казалось, его не сдвинуть и тягачом. Рыжий не был великаном, он имел средний рост — однако при своих пяти футах девяти дюймах был набит так же плотно, как банка сардин, и мышцы его вздувались канатами. Сплюнув на пол, Рыжий спокойно взглянул отцу в лицо и сказал:

— Я ухожу.

Колин стремительно выбросил вперед кулак, попав сыну в лицо. Голова Рыжего дернулась назад, глаза сверкнули. Почему он не ответил — для меня эта тайна была большей, чем Воскресение; но он лишь смерил отца убийственным взглядом и потрогал губу. Кончик пальца окрасился алым.

— Поздравляю, — сказал Рыжий, снова сплюнув на пол.

Затем он развернулся и вышел.

Смущенный присутствием посторонних, Колин не попытался его остановить и лишь проревел сыну вдогонку:

— Тебе это зачтется, парень, — тебе и твоим дружкам-итальяшкам! Это я тебе обещаю!

Посетители, которым уже не раз приходилось видеть подобные стычки, не обратили на эту никакого внимания. Сверкнув взглядом вслед удаляющейся фигуре, Колин вернулся за стойку. Я покачал головой и, пройдя переулком до Сорок четвертой улицы, встретил Рыжего на углу Девятой авеню.

Рыжий терпел придирки отца потому, что обещал матери не уходить из дома до окончания средней школы. Однако когда в начале июня он получил аттестат, мать упросила его остаться до конца лета, когда они должны были отправиться в Ирландию. Рыжий любил мать, поэтому рассудил, что, раз уж терпел хлещущее из отца дерьмо на протяжении восемнадцати лет, черт побери, можно потерпеть еще несколько месяцев, если матери так будет приятно. У всех членов моей банды были свои причины не уходить из дома. Мальчонку удерживало то же самое, что и Рыжего: его отец имел привычку регулярно напиваться и колотить жену, и Мальчонка решил уйти из дома только тогда, когда у него появится возможность забрать мать с собой. Луи не мог позволить себе завести собственное жилье потому, что все деньги тратил на наряды. Ну а Порошок считал, что его мать готовит лучше всех в городе, так зачем же ему куда-то уходить? Прыгун все еще учился в школе, Бенни уже имел собственную квартиру, а я до сих пор никак не мог определиться, чем заниматься в жизни.

Мы с Рыжим пошли по Девятой авеню, ни словом не обмолвившись о случившемся. Все наши мысли уже были с «Янкиз» на стадионе.

Подойдя к моему дому, мы застали Порошка сидящим на бампере машины; он подбрасывал вверх орешки и ловил их ртом. Мальчонка и Бенни перекидывались теннисным мячиком, Луи жонглировал несколькими лимонами, а Прыгун держал у уха портативный радиоприемник и — ну что еще можно было бы ожидать? — подпрыгивал в такт музыке. Как обычно, все, кроме Луи, были одеты по жаркой погоде. Никто не обращал внимания на щуплую фигурку, сидящую на крыльце.

Сидни.

«Библиотека!» — спохватился я. Не придя в себя после дня, проведенного с Терри, полный предвкушений предстоящего похода на игру «Янкиз», я начисто забыл о Сидни. А он, увидев меня, радостно вскочил, едва не свалив стопку книг. Несмотря на жару, на нем было обычное сочетание костюма, свитера и ермолки. Робко помахав рукой, Сидни окликнул меня:

— Привет, Винни!

Все ребята разом оставили свои занятия и повернулись на голос.

— Э… привет, Сидни, — ответил я, мысленно взвешивая перспективу посмотреть игру «Янкиз» против «Ред сокс» и обещание отправиться в библиотеку. Казалось бы, выбор должен был быть очевиден. Подумать только, «Янкиз»! Вся проблема была в невинном, сияющем, полном надежды лице Сидни. Несколько мгновений я еще пытался бороться, но тщетно.

— Ну… Сидни! — сказал я. — Как, ты готов идти в библиотеку?

— А то как же! — радостно воскликнул он.

Ребята как завороженные проводили взглядом, как Сидни сбежал вниз по лестнице и поздоровался с ними. От меня не укрылось смятение, исказившее их лица. Они виделись с Сидни всего третий раз и до сих пор не могли понять, как к нему относиться; однако все, и я в том числе, были удивлены, когда Сидни обратился к ним по именам.

После того как Сидни поздоровался со всеми, Мальчонка спросил:

— Ты хочешь, чтобы он пошел на стадион с нами? Билетов у нас хватит…

— Нет. Мы с Сидни не идем на бейсбол.

— Почему? — удивился Порошок.

— Мы… э… идем в библиотеку.

— Куда? — изумленно раскрыл рот Мальчонка.

— В библиотеку, — глупо улыбнулся я. — Я обещал Сидни.

Мальчонка не мог поверить своим ушам.

— Послушай, вчера мы поняли, что твой рассказ о гардеробщице был полной туфтой. Но сегодня ты говоришь, что идешь в библиотеку? Что с тобой случилось?

— Ничего. Просто у меня сегодня нет настроения идти на бейсбол.

Бросив взгляд на Сидни, Мальчонка снова повернулся ко мне.

— Можно тебя на минутку?

— Конечно, — ответил я.

Взяв за руку, Мальчонка отвел меня шагов на двадцать в сторону.

— Слушай, если у этого сопляка что-то есть на тебя, мы с ним разберемся.

— Что? — опешил я.

— Эти друзья держатся друг за друга… его старик что, приятель Лански?[9]

— Черт возьми, о чем это ты?

— О том, что, может быть, его старику выкрутили руку, чтобы он заставил своего сынка выкрутить руку тебе — мало ли что.

— Ты что, спятил? Что за бред ты несешь?

Сжав руку в кулак, Мальчонка стал считать, разгибая пальцы начиная с большого:

— Во-первых, ты вытаскиваешь этого еврейчика из ниоткуда и приводишь с собой в «Сабретт»! Во-вторых, ты ссоришься с Колуччи ради его тюбетейки! И, в-третьих, ты отказываешься от нью-йоркских «Янкиз» ради нью-йоркской библиотеки, мать ее за ногу! В твоих поступках нет никакого смысла!

Вздохнув, я уронил подбородок и покачал головой.

— Мальчонка… никакого заговора нет. Мой отец проверил Сидни. Он отличный парень… и очень умный. Может быть, он нам пригодится…

— Пригодится? Да он полудохлый, черт побери!

Я положил руку ему на плечо.

— Отправляйтесь на стадион и ни о чем не беспокойтесь.

Угрюмо кивнув, Мальчонка пробормотал:

— Если ты так уверен…

— Уверен.

Он хлопнул меня по плечу, и мы вернулись к остальным. Мальчонка небрежным тоном произнес:

— Пошли на бейсбол. Винни ведет Сидни в библиотеку.

Они направились на юг, чтобы на станции «Пенн» сесть в метро и поехать в Бронкс; мы повернули на восток, в библиотеку.

Огромный комплекс Нью-Йоркской публичной библиотеки, раскинувшийся между Пятой и Шестой авеню, с севера на юг тянется от Сорок второй до Сороковой улицы. Вместе с примыкающим парком Брайанта он является национальной исторической достопримечательностью. Внизу лестницы, ведущей ко входу в библиотеку со стороны Пятой авеню, лежат два огромных каменных льва, а на следующей площадке стоят две такие же огромные каменные вазы. Когда мы с Сидни впервые поднимались вместе по лестнице, он указал на львов и сказал:

— У них есть имена.

— У львов?

Кивнув, он объяснил:

— Терпение и Стойкость.

Настал мой черед сказать: «Ого!», но это был слишком мягкий ответ на то изумление, которое я испытал, когда Сидни провел меня в главный читальный зал. Сидни объяснил, что зал является шедевром изящных искусств. В этом не возникало никаких сомнений: отделанный изысканной резьбой по дереву, читальный зал был размером с футбольное поле. Его потолок с позолоченной лепниной поднимался на высоту пяти этажей, а на каждом из сорока массивных деревянных столов для читателей стояла бронзовая настольная лампа под зеленым абажуром. Я еще ни разу в жизни не видел ничего подобного. Наслаждаясь моим благоговейным восторгом, Сидни подождал, пока я впитаю в себя все это, и наконец улыбнулся и сказал:

— Пойдем выберем хорошие книги!

Поскольку он обратил внимание на мой интерес к его книге об эпохе Возрождения, мы начали именно с этого — ища ответы на вопросы, как, почему и когда все это началось. Первые два часа промелькнули как две минуты; поспешно проглотив по бутерброду, мы продолжили. Следующие два часа прошли еще быстрее. В пять часов вечера Сидни взял в абонементе «Государя» и «Мандрагору», и мы с неохотой направились домой.

По дороге Сидни рассказал, что у него не было возможности учиться в обычной школе, потому что скарлатина наградила его слабым сердцем, а астма — слабыми легкими. Ему пришлось превратить в классную комнату это огромное здание на Сорок второй улице, и именно здесь он получил свое образование. На протяжении нескольких лет Сидни постоянно ходил в библиотеку и брал на дом столько книг, сколько мог унести. Все его знания были результатом жадного чтения запоем. С ним лишь изредка занимались учителя из синагоги, но, как объяснил Сидни, он неизменно оказывался умнее и эрудированнее их. В конце концов раввин решил проверить его знания, и оказалось, что коэффициент интеллекта у Сидни равен ста шестидесяти… Я мысленно отметил: «Неудивительно, что он определяет шансы выигрыша в кости с такой легкостью, будто лузгает семечки».

В течение следующих месяцев мне предстояло узнать, что кругозор Сидни бескрайний, глубина его познаний неизмерима, а в уме ему нет равных. Он прекрасно разбирался во всем — в литературе, в искусстве, в истории. Его можно было сравнить с Гудини,[10] решавшим любые загадки, с Аладдином, который расшифровывал тайные письмена, с Али-Бабой, перед чьим волшебным «Сезам, откройся!» отворялись величественные двери Нью-Йоркской публичной библиотеки. Но все эти знания составляли лишь малую толику «здравого смысла улицы».

Я никогда не обращал особого внимания на те предметы, которые преподавали в школе, считая, какая, черт побери, разница, где именно сдался главнокомандующий южан генерал Ли, под Аппоматтоксом или под Анакостией, кто написал «Даму с зонтиком», Моне или Мане, и кто скрывается под псевдонимом Шекспир, Марлоу или Бэкон? Эти знания не помогут спланировать ограбление склада. Но Сидни показал мне, что получение знаний может быть сродни охоте за спрятанными сокровищами, и эта игра меня зачаровала.

Вернувшись домой, я поймал себя на том, что хочу продолжения. Поблагодарив Сидни за такой чудесный день, я сказал, что, наверное, на следующей неделе снова пойду с ним в библиотеку… а может быть, даже два раза… может быть, в понедельник и среду. Просияв, словно протуберанец, Сидни радостно закивал. На эти дни у меня не было намечено ничего важного, и я не сомневался, что с ребятами мне удастся обо всем договориться. Мы попрощались, Сидни вошел в свой подъезд, а я в свой.

Открыв холодильник, я достал бутылку пива и решил позвонить Терри перед тем, как она уйдет на работу. Она сняла трубку после третьего звонка.

— Терри слушае-ет.

Как только я услышал ее протяжный южный голос, мое сердце переключилось на высшую передачу.

— Это я, — сказал я.

— Я? И кто же это за «я»?

— Винни! — сказал я и, помолчав, сделал глупость, добавив: — Вчерашний.

Черт побери, сколько «вчерашних» Винни может быть?

— А… Винни. Извини… ну, как ты?

— Замечательно. У меня все замечательно, — сказал я. — Ты просила позвонить.

— Знаю. Просто я…

— Я подумал, может быть, нам с тобой как-нибудь встретиться…

Последовала пауза, потом Терри сказала:

— Винни, я тут размышляла… Ты мне очень нравишься… но, быть может, в этом нет ничего хорошего…

— О чем ты говоришь! Я полагал, мы прекрасно провели время.

— Это так, но… в общем, у меня такое чувство, будто мы что-то делаем не так.

— Мне никогда не было так здорово!

— Да, мне тоже было хорошо, но… Я хочу сказать, я гораздо старше тебя и…

— Мы провели вместе целый день, и разница в возрасте никак не дала себя знать!

— Согласна, но рано или поздно она проявится… и тут ничего нельзя поделать.

— Нет, можно! Я могу забыть обо всем. Терри, я хочу с тобой встретиться.

На противоположном конце последовала долгая пауза, и наконец Терри сказала:

— Я предлагаю вот что. Почему бы нам не поостыть немного, несколько дней? Вернемся к этому разговору на следующей неделе.

— Я хочу тебя видеть.

— Увидимся на следующей неделе, договорились?

— Договорились.

— Всего хорошего, мой сладкий… пока.

— И тебе того же. Пока.

Час спустя я по-прежнему чувствовал себя так, словно меня лягнул мул. Тут позвонил Мальчонка и сказал:

— Все готово!

Он имел в виду то дело по краже спиртного, которое мы пытались провернуть на протяжении целого месяца.

Различные компании, занимающиеся импортом, регулярно ввозили канадское виски через границу и направляли его по всему Восточному побережью. Мальчонка выяснил, что машины компании «Лайонс» обыкновенно переправлялись через Гудзон в Хэкенсеке, штат Нью-Джерси, в ночь на тот день, когда им предстояло доставить выпивку на склад в Куинсе. Поскольку оптовый склад открывался лишь в восемь утра, водители сворачивали в «Гарви» — круглосуточное заведение на канадской стороне реки, где можно было перекусить и урвать несколько часов сна перед последним этапом пути. Пока водители ужинали, грузовики стояли на парковке без охраны. На соревнованиях «Золотые перчатки» Мальчонка познакомился с сыном одного из водителей компании «Лайонс» и подружился с ним. Дождавшись подходящего случая, он спросил, не желает ли отец парня немного подзаработать. И вот сегодня пришел ответ. Водитель позвонил и сказал, что сегодня в половине одиннадцатого ночи подгонит к «Гарви» фуру, груженную тремя сотнями ящиков отборного виски.

Потребовалось два часа, чтобы собрать ребят и, добравшись до Хэкенсека, переправиться на противоположный берег. Там, как мы и рассчитывали, на стоянке уже стоял грузовик компании «Лайонс» в окружении десятка других фур. Порошок, Рыжий и Бенни встали на стреме, а мы с Мальчонкой тем временем замкнули нужные провода в обход замка зажигания и завели двигатель. Луи и Прыгун ждали неподалеку в «Форде», не глуша мотор, готовые срочно забрать нас, если что-нибудь пойдет наперекосяк. Но все прошло лучше некуда, мы переправились обратно через Гудзон и в час ночи уже въезжали через тоннель в Куинс. Подогнав фуру к одному складу на Флашинг-авеню, мы получили по четыре доллара за ящик виски — всего тысячу двести зеленых. Затем мы вернулись к Бенни, я отсчитал четыре сотни, долю водителя, после чего разделил оставшиеся семь сотен на семерых… неплохо за несколько часов работы.

Глава 8

На следующее утро, выходя из дома, я увидел Сидни сидящим на крыльце, в своем, как я уже успел выяснить, неизменном наряде: брюках, свитере, надетом на рубашку с галстуком, и ермолке. В то лето, какая бы ни стояла жара, единственным, что менялось, были цвета его брюк, рубашки и галстука. Ермолка неизменно оставалась черной. Рядом лежала стопка книг, взятых в абонементе в прошлую пятницу; было очевидно, что Сидни ждет меня.

— Ты уже готов? — спросил он.

— Конечно.

Я уже позвонил Бенни и предупредил, что встречусь со всеми позже.

Сидни встал, и мы спустились вниз. Сидни протянул мне книги.

— Подожди, дай я расскажу тебе про «Государя». Эту книгу написал Макиавелли. Он жил в шестнадцатом веке, был философом и политиком, состоял на службе у семейства Медичи и был знаком с семейством Борджиа — о них я расскажу позже. А эта книга целиком посвящена власти. — Он помахал второй книгой. — Ну а «Мандрагора» — это комедия, очень смешная, надеюсь, ты захочешь ее прочесть.

— Может быть, захочу, — сказал я. — Я получу читательский билет и возьму в абонементе.

— Ужасно здорово, Винни! — с гордостью воскликнул Сидни.

Когда мы вошли в главный читальный зал, там уже было довольно много народа, и нам пришлось стоять в очереди, чтобы вернуть книги. Затем я заполнил анкету, и мы направились к книжным шкафам. Сидни решил продолжить знакомство с эпохой Возрождения, но постарался не обращаться к политике до тех пор, пока я сам не прочитаю «Государя», поэтому мы потратили весь день на изучение жизни и творчества трех самых известных мастеров того периода: Леонардо да Винчи, Рафаэля и Микеланджело. Их работы уже говорили сами за себя, но история их жизни позволяла получить представление о той эпохе.

В этот день сложился распорядок наших посещений библиотеки: утро мы посвящали беглому знакомству с книгами, затем быстро обедали, возвращались в читальный зал и проводили там еще несколько часов, а в пять вечера отправлялись домой.

Проводив Сидни до дома, я заглянул к Бенни. Ребята решили еще раз сходить на «Белую жару» с участием Джимми Кэгни. Это был один из любимых фильмов Луи. Мы уже дважды смотрели его, когда он вышел на экран в прошлом году, но Луи нашел один захудалый кинотеатр в Куинсе, где был устроен повторный показ. Он вызвался сгонять за билетами на всех, кто захочет пойти вместе с ним на восьмичасовой сеанс. Все согласились, и я, подумав, тоже присоединился:

— Какого черта, а почему бы и нет? Здоровская лента!

Вернувшись домой в шесть вечера, я решил снова позвонить Терри. Мои родители ушли из дома праздновать годовщину свадьбы, и я знал, что они обязательно поужинают перед тем, как отправиться в Рокфеллеровский центр. Мать оставила в духовке восхитительные спагетти, и я поставил перед собой еще теплую сковороду и набрал номер.

После нескольких звонков послышалось знакомое:

— Терри слушае-ет…

— Винни слушае-ет…

Она прыснула.

— Привет, Винни. Я как раз говорила о тебе.

— Вот как? — радостно переспросил я.

— Угу. С Джилл, своей подругой. В клубе сегодня выходной, так что я отправляюсь ужинать с Джилл и ее знакомыми.

— Хорошо, — за неимением лучшего пробормотал я. — Когда можно будет с тобой увидеться?

— Как раз об этом мы и говорили. Похоже, у тебя появился новый друг. Джилл считает, что наши отношения — это просто замечательно.

Оглушенный счастьем, я выпалил:

— Здорово! Когда?

— Завтра не слишком рано?

— Ты шутишь? В какое время?

— Мы отправляемся ужинать в Вестхэмптон, так что, полагаю, домой вернемся поздно. Как насчет полудня? Заодно можно будет и пообедать.

— Замечательно! — воскликнул я. — Я обязательно приду.

— С нетерпением жду нашей встречи, мой сладкий. А теперь пока.

— Пока… и поблагодари от моего имени Джилл.

Когда Терри положила трубку, я подпрыгнул вверх, щелкая каблуками. Большее счастье я испытал бы, только если повторил знаменитое дело с ограблением инкассаторской машины «Бринке», перевозившей несколько миллионов долларов. В тот вечер я, кажется, не услышал ни одного слова, произнесенного с экрана Кэгни и другими актерами. У меня в ушах стояло: «Завтра не слишком рано?»

Когда завтра наконец наступило, я тщательно оделся, чтобы произвести впечатление, на этот раз во все светло-коричневое: брюки, шелковая рубашка, начищенные до блеска штиблеты. Поднявшись на шестой этаж в 12.01, я нажал звонок и снова услышал перелив колокольчиков, исполнивших «Все мысли о Джорджии». Через минуту дверь открыла Терри. На ней были лишь короткое махровое полотенце и обворожительная улыбка. Она только что вышла из душа, даже не успев как следует вытереться.

— Добрый день, — проворковала Терри.

Я стоял в дверях, наслаждаясь видом.

— Добрый, очень замечательный день, — наконец сказал я.

Очевидно, от былых сомнений по поводу того, следует ли встречаться со мной, не осталось и следа, потому что Терри бросилась мне на шею, роняя полотенце. Пробормотав: «А дальше будет еще лучше, мой сладкий», она привлекла меня к себе.

Где-то посреди этого долгого, страстного поцелуя из соседней квартиры вышел элегантный мужчина в летах с тростью и в мягкой фетровой шляпе. Увидев нас, он застыл на месте. Сначала упала его челюсть — затем трость.

Услышав звук открывающейся двери, Терри совершенно невозмутимо обернулась, позволяя насладиться всеми своими прелестями, и радостно поздоровалась нараспев:

— Здравствуйте, мистер Хоффлер, я очень рада вас видеть… Какой сегодня замечательный день, правда?

Она увлекла меня в квартиру, ногой захлопнула дверь и разразилась хохотом. Полотенце осталось в коридоре на полу, поэтому я открыл дверь и высунулся, чтобы его поднять. Мистер Хоффлер стоял как вкопанный с остекленевшим взглядом. Подобрав полотенце, я поднял трость, сунул ее Хоффлеру в руку и нырнул обратно в квартиру. Терри хохотала не переставая. Заключив ее в объятия, я получил в награду новый страстный поцелуй. Наконец она оторвалась от меня и приложила палец к губам.

— Ты подождешь, пока я приготовлю кофе? Я только что встала.

— Мне придется страдать, но я постараюсь. — Улыбнувшись, я протянул полотенце. — Не желаешь завернуться в полотенце?

— Полотенце нужно было только для того, чтобы произвести эффект. Я надену халат.

Пройдя через просторную гостиную, Терри скрылась в спальне. Дверь в ванную была распахнута настежь, и мне было видно, как Терри закончила вытираться перед зеркалом в рост. Ее тело представляло собой восьмое чудо света: точеные груди, торчащие вверх, талия, похожая на колбу песочных часов, и ноги, уходящие в бесконечность. Капнув себе за ушами «Шанель № 5», Терри вернулась в гостиную, одетая в белый шелковый халат, который обтягивал тело словно вторая кожа. Подойдя к столику, отделявшему гостиную от кухни, она поставила на него две кружки и начала варить кофе.

Сев на табурет, я спросил:

— Так что же сказала Джилл?

— Она сказала: «Живем мы на свете только раз… Это не генеральная репетиция, а само представление». И все такое. Джилл приехала из Лондона. Она пережила войну, поэтому у нее склонность к фатализму.

— Понял. Ну а ты сама что думаешь?

Обернувшись, Терри поставила локти на столик и опустила подбородок на руки.

— Ты здесь… вот что я думаю.

— Я все понял. Куда ты предпочитаешь отправиться обедать? — спросил я.

Не убирая подбородка с рук, Терри ткнула указательным пальцем в сторону спальни и сказала:

— Туда.

После приступа раскаяния по поводу «совращения младенца», обрушившегося на Терри, который, к счастью, оказался непродолжительным, мы стали встречаться почти каждый день. Единственной тенью на наших отношениях был маниакальный страх Терри, что мой отец все узнает. Она понимала, что он это не одобрит, а поскольку клуб принадлежал его близким соратникам, Терри опасалась, что ее выгонят с работы… в лучшем случае.

Глава 9

К концу июня мы с Сидни выработали свой график: мы стали ходить в библиотеку три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам. Библиотека и отношения с Терри превратили мою жизнь в сказку, и я не мог вдоволь насытиться ни одним, ни другим. Единственным неприятным последствием явилось то, что мои новые знакомства застопорили деятельность нашей банды. Хотя в июне я изучил несколько возможных целей, после угона грузовика с виски мы в течение нескольких недель не провернули ни одного дела. Мы обсудили причины этого временного затишья, и ребята сказали, что все понимают. Мы договорились вернуться к работе, как только я буду готов.

Зато были и отрадные моменты — Терри и Сидни образовали клуб взаимных симпатий, хотя до сих пор ни разу не встречались. Я рассказывал им друг о друге, и им нравилось то, что они слышали, поэтому я решил устроить обед на троих. Так как мне показалось, что Сидни получит удовольствие от экскурсии в квартал шелковых чулок, мы с ним встретились с Терри в том самом кафе на Третьей авеню, куда она отвела меня в тот день, когда я вернул зажигалку.

Невероятно, но они подружились с первого взгляда.

— Сидни… я о вас так наслышана… — проворковала Терри своим мягким южным говором.

— И я тоже, — сказал Сидни. — Я хочу сказать, я тоже о вас наслышан… вы правда очень красивая.

Взглянув на меня, Терри улыбнулась.

— По словам Винни, вы самый умный из всех тех, с кем ему только доводилось встречаться.

Радостно посмотрев на меня, Сидни сказал:

— Он так говорил?

— Ну да… и по тому, что он о вас рассказывал, я понимаю, чем это объясняется.

— Спасибо… Да, я много читаю. А вы?

— Ага… но в основном журналы… «Вог», «Нью-йоркер», «Ярмарку тщеславия»…

— О, — разочарованно промолвил Сидни. — Ну а книги?

— Если честно, мне очень понравилась «Я, суд присяжных». — Увидев недоуменный взгляд Сидни, Терри пояснила: — Мики Спилейн, да?

— Да, — подтвердил Сидни, однако я догадался, что он понятия не имеет, о чем идет речь.

Почувствовав это, Терри сказала:

— Быть может, вы составите список книг, которые, на ваш взгляд, мне следует прочитать?

У него округлились глаза.

— Правда?

— Ага… А потом, наверное, я запишусь в библиотеку, как Винни, и смогу брать книги домой, — с жаром произнесла Терри.

Я мысленно усмехнулся, уверенный, что такого не произойдет никогда.

— А вы не хотите сходить в библиотеку вместе с нами? — предложил Сидни.

Это застало Терри врасплох. Украдкой взглянув на меня, она уже собралась было отшутиться, но тут подошедшая официантка спросила, готовы ли мы сделать заказ.

Я спас Терри, ответив:

— Конечно! Кока-колу, бутерброд с ветчиной и салат из шинкованной капусты. Сидни, а тебе что?

— Стакан крем-содовой и бутерброд с сыром, запеченный в духовке.

— Терри? — продолжал я.

— Кока-колу и царский салат, — ответила она, затем, повернувшись к Сидни, сказала: — И я с огромной радостью пойлу с вами в библиотеку.

Это застало врасплох уже меня. Сидни просиял, а Терри, перегнувшись через стол, пожала ему руку, скрепляя сделку. Я рассмеялся: уж если мы с Сидни представляли собой странную парочку, я не мог себе представить, как встретят нас в библиотеке, если мы заявимся еще и с Терри!

Через неделю мое любопытство было удовлетворено. Гордое лицо Сидни, шедшего между нами, сияло словно солнце. На Терри были желтые шорты в горошек, лиф без спинки и рукавов с завязками на шее в тон им и белые туфли на шпильках. Реакция чопорной библиотекарши в очках была классической. Ей вдруг стало душно, и она принялась обмахиваться ладонью, чтобы не свалиться в обморок. Сведений о реакции читателей в главном читальном зале не сохранилось, но одно несомненно: когда они увидели Терри, время остановилось.

В начале августа, хотя я по-прежнему проводил много времени в обществе Сидни и Терри, мне удалось снова наладить дела нашей банды. Мы провернули две простенькие операции, которые принесли нам совсем немного. К этому надо добавить, что те денежные ручейки, что текли к нам за планы, которые я продавал другим бандам, иссякли, потому что у меня больше не было времени изучать потенциальные цели для нападения.

Летом 1950 года галлон бензина стоил двадцать центов, за новый «Форд»-седан просили тысячу восемьсот долларов, а средний рабочий получал в год чуть больше трех тысяч. За прошедшие двенадцать месяцев мы с ребятами сделали вдвое больше каждый. По сотне на брата, полученные за угнанный грузовик со спиртным, всего за несколько часов работы были целым состоянием, но к августу деньги у нас закончились… и не только у нас.

Я и не ведал о том, что другие банды Вест-Сайда очень разозлились на меня, потому что и они оказались лишены солидного источника доходов. Я не поставлял им детально проработанные планы операций, которые делали их «добытчиками», и они винили меня в том, что лишились стабильного дохода. Хуже всего, все были уверены, что во всем виноват Сидни, и возненавидели его за это.

Итак, ближе к концу августа, когда Нью-Йорк содрогнулся от третьей за лето, самой мощной волны жары, я понял, что пора предпринять какие-то шаги, чтобы заработать немного денег всем заинтересованным сторонам. Я уже прорабатывал парочку возможных вариантов, когда мне поступило предложение, показавшееся мне невероятно простым и в то же время соблазнительным. Нас попросили украсть сорок ящиков собольих шкур с открытого склада в Нижнем Вест-Сайде. По тридцать долларов за ящик — наша прибыль должна была составить тысячу двести долларов, целое состояние. Естественно, я согласился.

Обсудив дело с Мальчонкой, мы назначили операцию на вечер ближайшего четверга.

Глава 10

Четверг, 24 августа

Я наблюдал за тем, как Бенни медленно высунул голову за угол дома на Семнадцатой улице и бросил взгляд вдоль Десятой авеню. Он следил за охранником в форме, который расхаживал вдоль забора открытого склада, занимающего целый квартал. Охранник был разжиревшим верзилой — именно таким, какого я и ожидал увидеть. Подобная туша не может быть быстрой — а Бенни был самым быстрым человеком в «Адской кухне».

Достигнув южного конца своего маршрута, усталый охранник развернулся, отер пот с лица и направился обратно к Восемнадцатой улице. Шел последний час его восьмичасовой смены, от четырех до полуночи; температура до сих пор держалась за девяносто, а августовская влажность только усугубляла положение. Как всегда, от близости Гудзона было только хуже.

В тусклом полумраке иссиня-черная кожа Бенни и темная одежда делали его практически невидимым, — но я видел его, а он видел меня. Я находился в квартале к северу от него, выглядывая из-за угла Восемнадцатой улицы. В этот час район полностью опустел: ни машин, ни пешеходов, ни полицейских патрулей, ни жилых домов со страдающими бессонницей занудами, которые могли бы вызвать фараонов.

Нырнув обратно за угол, я сверился с часами: 23.28. У меня за спиной стоял Прыгун; он заметно нервничал и подпрыгивал на месте. Обернувшись, я легонько похлопал его по плечу:

— Будь добр, успокойся. Через две минуты Бенни начинает.

— Х-хорошо, — заикаясь, пробормотал Прыгун. Его голос был похож на писк попавшей в капкан мышки.

Бенни продолжал следить за движениями охранника, обходившего ограду склада. Многочисленные прожекторы, установленные на двадцатифутовых мачтах, образовывали островок искусственного дневного света среди погруженного во мрак промышленного района. Этот склад использовался Центральной железнодорожной станцией Нью-Йорка для хранения избыточных грузов, выгруженных на причалах на берегу Гудзона, которые находились всего в двух кварталах отсюда. Над складом нависала железнодорожная эстакада, выходившая из третьего этажа здания Национальной бакалейной компании, расположенного в двух кварталах к югу на Пятнадцатой улице. Эстакада пересекала Десятую авеню, проходила над территорией склада, удаляясь от центра города, и скрывалась в другом здании.

На полпути между Семнадцатой и Восемнадцатой улицей охранник прислонился к двустворчатым воротам склада и закурил сигарету. Из здания Национальной бакалейной фабрики с грохотом медленно выполз паровоз, и Бенни, услышав шум, тоже на мгновение отвернулся от охранника. Посмотрев на юг, он проводил взглядом проезжающий над головой товарный состав. Бенни считал надземную железнодорожную сеть Нью-Йорка восьмым чудом света. Сверившись с часами, он достал книжечку спичек, зажег одну и поднял ее в руке. Мы оставили Порошка в квартале от Бенни за рулем двух-с-половиной-тонного кургузого грузовика, предупредив, что когда он увидит огонек, это будет означать, что все готовы. Увидев зажженную спичку, Порошок завел двигатель.

Я кивнул Прыгуну, и мы, завернув за угол Восемнадцатой улицы, пересекли Десятую авеню и не спеша направились на юг, в сторону охранника. Я снова кивнул, и мы с Прыгуном запели «Белое Рождество».

Охранник, обернувшись, посмотрел на нас и нахмурился, судя по всему, думая: «Это еще что за чушь? „Белое Рождество“, в середине августа, черт побери!»

Услышав наше пение, Бенни начал подкрадываться к охраннику сзади. Расстегнув ширинку, он встал в футе у него за спиной и, пока все внимание охранника было отвлечено на наше выступление, помочился ему на ботинок. Прошло несколько мгновений, прежде чем охранник осознал, что происходит; но наконец он опустил взгляд и не смог поверить собственным глазам. Мгновение он как завороженный смотрел на свой ботинок, но затем поднял взгляд — и Бенни ему улыбнулся. С искаженным от бешенства лицом охранник протянул руку, чтобы схватить Бенни за глотку. Однако его рука поймала пустоту. Прежде чем охранник успел сдвинуться с места, Бенни уже добежал до середины Десятой авеню, направляясь в сторону Восемнадцатой улицы. Взревев, охранник изо всех сил дунул в свисток и припустил за Бенни, который к этому времени уже забежал за угол. Охранник, завернув за угол следом за ним, наткнулся прямо на кулак Бенни. Он отключился еще до того, как под ним подогнулись колени. Оттащив его к нише в стене, Бенни вернулся бегом к нам с Прыгуном, а тем временем кургузый грузовик с ревом выскочил из-за угла и помчался прямо на стальные ворота склада.

Порошок крепко стиснул рулевое колесо, втопил в пол педаль газа и постарался подготовить свою внушительную тушу к удару. За руль грузовика я посадил именно его потому, что в нем было добрых двести сорок фунтов веса. Я предположил, что, когда грузовик врежется в ворота и Порошок налетит грудью на рулевое колесо, последствия для него будут наименее серьезными. Так оно и произошло — он лишь потерял сознание. Но ворота оказались сорваны с петель.

Бенни, Прыгун и я подбежали к пролому, перелезли через упавшие ворота и поспешили к грузовику. Двери крытого кузова распахнулись, и оттуда выпрыгнули Рыжий, Мальчонка и Луи. Я указал на ящики из свежих сосновых досок, длиной шесть футов, шириной и высотой два на два, составленные в штабеля высотой семь футов.

— Вот они! — крикнул я. — Мальчонка, забирайся наверх — будешь передавать их нам. Рыжий, залезай в кузов. Луи, поможешь мне загружать ящики. Бенни, возвращайся на Восемнадцатую и взгляни, что с охранником. Прыгун, а ты проверь, как Порошок.

Все принялись за дело, и на протяжении пяти минут все шло хорошо. Но затем послышался отдаленный вой полицейских сирен. Мы застыли. Я прислушался, пытаясь определить, приближаются ли сирены. У меня возникло нехорошее ощущение, что это за нами. Черт возьми, что происходит? Готовясь к делу, мы тщательно изучили склад: никакой охранной сигнализации, никаких характерных проводов не было; охраннику предстояло смениться только через полчаса. Мы успели загрузить в машину всего два ящика; еще восемь уже лежали на земле, дожидаясь, когда мы с Луи передадим их Рыжему.

— Проклятие! — выругался я. — Шевелитесь! Живо!

Подхватив с земли один из восьми ящиков, я швырнул его Рыжему. Мальчонка спрыгнул со штабелей, и вместе с Луи мы принялись лихорадочно загружать ящики в грузовик.

Прыгун сидел в кабине, тщетно пытаясь привести в чувство Порошка. Высунувшись из окна с правой стороны, он крикнул:

— П-порошок все еще в отключке… он з-застрял за рулем!

— Вытащи его, — рявкнул я.

— Он слишком тяжелый, — возразил Прыгун.

— Так выкати его! Грузовик сам собой не поедет! — вздохнув, я взглянул на Луи и кивнул в сторону кабины: — Луи, помоги ему!

Луи полез в кабину. Мы продолжали грузить ящики; вой сирен нарастал. Наконец Луи высунулся из кабины и объявил:

— Мы вытолкали Порошка на середину сиденья, но вытащить его не удается… подлец слишком жирный!

— Забудьте о нем, — распорядился я. — Всем в машину!

Луи запрыгнул в кузов, Мальчонка последовал за ним, а я, бросившись вперед, втиснулся в кабину на место справа. Прыгун устроился за рулем, а Порошок оказался зажатым между нами.

— Гони что есть силы вверх по Десятой! — крикнул я.

Прыгун нагнулся было вперед, затем повернулся ко мне, совершенно сбитый с толку.

— Р-р-рулевое колесо погнуто!

— Ты что, хочешь попасть в утренние выпуски новостей? — заорал я. — Гони!

Прыгун сдал назад, разбрасывая щебенку, а затем выскочил на Десятую авеню. Переключив передачу, он понесся к Восемнадцатой улице. Я высунулся из окна и крикнул:

— Бенни!

Пока грузовик еще набирал скорость, Бенни рванул из-за угла и побежал рядом. Я протянул руку, Бенни схватил ее и запрыгнул на подножку. Наверное, он только что пробежал сорок ярдов за четыре секунды.

— Поворачивай вправо на Восемнадцатую и езжай к ангару, — приказал я Прыгуну, после чего принялся хлестать Порошка по щекам, пытаясь привести его в чувство.

Наконец у него задрожали веки, открылись глаза, и он простонал:

— В чем дело?

— Ты с-согнул рулевое колесо! — пробормотал Прыгун.

Мы повернули на Восемнадцатую улицу на двух правых колесах в тот самый момент, как в конце Десятой авеню появились первые патрульные машины — с воющими сиренами, с включенными мигалками. Фараоны опоздали на каких-нибудь несколько секунд, но когда они привели в чувство охранника и выяснили, что произошло, мы уже подогнали грузовик к стальным воротам склада в Швейном районе.[11] Бенни все еще стоял на подножке — а я все еще пытался сообразить, на чем, черт побери, мы прокололись.

Глава 11

Старый склад в Швейном районе, расположенный на Тридцать шестой улице между Восьмой и Девятой авеню, не имел никакого отношения к пошиву модной одежды, но самое прямое отношение к складированию — складированию краденого: радиоприемников, холодильников, стиральных машин… виски, черной икры, духов… Персидских ковров, меховых изделий, шкур. Какой товар ни назови, он уже был здесь — или находился в пути. Похищенный в аэропортах, на железнодорожных вокзалах, в грузовых причалах Нью-Йорка. Привезенный на угнанных грузовиках.

Прыгун посигналил, и в маленькой двери открылось окошко. Чьи-то глаза внимательно осмотрели грузовик, узнали нас, сидящих в кабине, и окошко захлопнулось. Стальные ворота поднялись вверх, и Прыгун проехал вперед футов тридцать, где нас остановили стеллажи с одеждой, тянувшиеся от одной стены до другой, которые надежно защищали внутреннюю часть склада от любопытных взглядов с улицы. Ворота за грузовиком начали опускаться, и как только они полностью закрылись, стеллажи впереди расступились подобно библейскому морю. Прыгун въехал в главный ангар и остановился. Под низкими сводами ангара тут и там стояли грузовики, которые разгружали и загружали десяток мокрых от пота рабочих. Повсюду возвышались ряды краденого товара.

Я выпрыгнул из кабины и вместе с Бенни, Порошком и Прыгуном поспешил к задней двери кузова, откуда уже вылезали Мальчонка, Луи и Рыжий.

— Выгружайте ящики к стеллажам с мехами, — сказал я, указывая на развешанные сплошной стеной собольи, норковые и шиншилловые шубы. — Порошок, избавься от машины. Возьми с собой Прыгуна. А я пойду за деньгами. — Развернувшись, я направился к лестнице, бросив через плечо: — Остальные ждите на улице.

Я поднялся к конторам, которые размещались на балконе второго этажа, проходившего вдоль задней стены ангара. Большие окна всех контор выходили внутрь ангара; внутри за заваленными бумагами столами работали люди — у стороннего наблюдателя сложилось бы впечатление, что он попал в нервный центр обычного транспортного узла.

Дойдя до последней конторы, я вошел внутрь и направился к дальней стене. Меня встретили рассеянные кивки и поднятые на мгновение руки, но никто не оторвался от работы. Это были не члены Семей, хотя они и знали, что работают на мафию. По сути своей, это были бухгалтеры, чья работа оплачивалась во много раз лучше, чем в компаниях «Мейси» или «Дженерал моторс», а в качестве дополнительной премии они имели возможность приобретать краденое по бросовым ценам. У всех были зеленые козырьки на лицах, защищавшие глаза от яркого света, и матерчатые нарукавники. Кожа имела нездоровый цвет золы; казалось, эти люди никогда не видят солнца.

Подойдя к дальней стене, я остановился перед большой доской объявлений, к которой разноцветными кнопками были приколоты всевозможные накладные, расписки и другие бумаги. Я нажал на одну из синих кнопок, и через мгновение стена повернулась, открывая просторный, уютный кабинет. За массивным письменным столом сидел мужчина, говоривший по телефону. Увидев меня, он прикрыл трубку ладонью.

— Что-то ты рановато.

Преждевременно поседевший в свои сорок с небольшим, он говорил без акцента; костюм и маникюр на руках были безукоризненные. Мужчину звали Джорджио Петроне, и он внешне напоминал преуспевающего поверенного с Уолл-стрит, — однако на самом деле это был капорежиме Семейства Лучано, наводящий ужас своей жестокостью.

— Как и фараоны, — ответил я, кивая угрюмому здоровяку с жирной сигарой, зажатой в зубах, который стоял у обтянутого красной кожей дивана.

Я уселся на такое же красное кожаное кресло, стоящее перед столом, и стена закрылась.

— Заказ ушел час назад, — продолжал Петроне в телефон. — Один из наших представителей встретит его во вторник. От него вы узнаете все подробности… Естественно… Мне тоже было очень приятно… Чао.

Кабинет Джорджио Петроне поражал вычурным изяществом, в котором отражался хозяин: мебель в стиле ампир, персидские ковры, писанные маслом холсты, стены, обшитые панелями из ценных пород дерева. В преступной среде у Джорджио было прозвище — Джи-джи. С Джи-джи шутки были плохи… провинившихся ждала неминуемая смерть. Положив трубку, он кивнул здоровяку, своему заместителю, и снова повернулся ко мне.

— Итак? — спросил Джи-джи, протягивая руки ладонями вверх.

Пожав плечами, я ответил:

— К тому времени как подоспели фараоны, мы успели загрузить всего десять ящиков.

Джи-джи зловеще прищурился.

— И?

— И мы смылись… фараоны нас даже не заметили.

Здоровяк принес стальной сейф и поставил его на стол. Его звали Недотрога Грилло; шеей и плечами он напоминал тибетского яка. Его черные волосы были коротко подстрижены на армейский манер, а холодные глубоко посаженные глаза серо-стального цвета придавали лицу вечно угрюмое выражение. Настоящего его имени никто не знал; неизвестно, было ли оно у него вообще. Даже в его полицейском досье было написано: Недотрога. Прозвище его означало, что если кто-нибудь его тронет, этого человека можно считать покойником. Ладони Недотроги были размером с лопаты, а пальцы напоминали сардельки. Ради забавы он ломал руками кирпичи.

— Собольи шкуры? — спросил Джи-джи, открывая сейф и доставая пачку десяток.

Я кивнул.

— Так написано на ящиках.

— Ровно три сотни, — сказал Джи-джи, пододвигая деньги.

Взглянув на хилую пачку банкнот, я подумал, что это просто смешно. Мне было прекрасно известно, что на черном рынке десять ящиков собольих шкур стоят в десять раз больше, поэтому я решил поторговаться. Я ни на что не надеялся, просто мне хотелось показать, что я не дурак.

— Каждый ящик стоит больше двух сотен, — небрежным тоном заметил я.

— Это я могу получить за собольи шкуры такие деньги… Я знаю, куда их пристроить, — ответил Джи-джи.

Я пожал плечами.

— И что с того? Вы в городе не единственный купец.

Уголки губ Джи-джи дернулись вверх, в глазах появился блеск. Он обожал столкновения, упивался ими — вероятно, потому, что почти никогда не проигрывал. Откинувшись на спинку кресла, Джи-джи спросил:

— Это угроза?

Улыбнувшись, я сказал:

— Нет, просто мысль.

Решив подыграть, Джи-джи тоже улыбнулся. Даже отделенный от него массивным столом, я чувствовал исходящий от него приторный запах одеколона. Джи-джи небрежно провел рукой по густой копне серебристых волос и сказал:

— Опасная мысль.

Я послушно уронил голову.

— Учту это.

— Вот и хорошо, — сказал Джи-джи. — Ну а тем временем подумай, где ты будешь искать еще тридцать ящиков собольих шкур.

— Когда вам нужен товар? — спросил я.

— Он был нужен мне сегодня! — сурово произнес Джи-джи. — Сейчас! То есть в пятницу до вечера.

Я опешил.

— Но на железнодорожный склад соваться опасно!

— Согласен, — сказал Джи-джи. — Но мне сообщили, что другая часть той же партии была отправлена на Федеральный.

На Федеральный? Мне показалось, я ослышался.

Федеральный склад принадлежал Полю Драго, капорежиме семейства Лучано, чьей территорией были прибрежные районы Челси. Хотя не было ничего необычного в том, чтобы выполнять заказы другой Семьи — как я уже говорил, мы с отцом принадлежали к Семье Маньяно, — это делалось только для нападения на «гражданские» цели (склады, ангары, железнодорожные станции, аэропорты). Но нанимать людей, чтобы те нанесли удар по заведению, принадлежащему Семье — и, что совсем уж невероятно, своей собственной Семье? Это уже было чистейшей воды безумие!

— Этот склад принадлежит Драго, — как можно спокойнее произнес я.

Джи-джи небрежно махнул рукой.

— Меня беспокоит только невыполненный контракт на поставку сорока ящиков собольих шкур. Драго — это уже твоя проблема. У нас есть контракт, и мой покупатель ждет товар. — Помолчав, он мрачно добавил: — Веста, не подведи меня… и себя самого.

У меня в голове словно прозвучал оглушительный сигнал тревоги, но я быстро решил, что сейчас не время отвечать на него. Молча посмотрев на Джи-джи, я сгреб деньги со стола.

Джи-джи ткнул кнопку на столе, и стена у меня за спиной распахнулась. Я направился к выходу, но, когда уже переступил порог, не удержался и нанес прощальный удар. Остановившись, я сложил из указательного и большого пальцев пистолет и направил его на Недотрогу. В самый последний момент перед тем, как стена закрылась, я улыбнулся, щелкнул пальцем и сказал:

— Бух!

Когда я вышел на улицу, Мальчонка, Рыжий, Бенни и Луи играли в «парные монетки». В этой игре игроки подбрасывают монетки, ловят их и накрывают ладонью. Затем открывают и смотрят, у кого «орлы», а у кого «решки». У кого нет пары, тот и забирает все монетки. Если же пары есть у каждого, монетки подбрасываются снова. Увидев меня, Мальчонка тотчас же остановил игру.

— Ну что, Джи-джи был здорово недоволен тем, что мы привезли только десять ящиков?

— Он хочет получить остальные тридцать, — ответил я и, помолчав, добавил: — К вечеру пятницы.

Широко раскрыв глаза, Мальчонка воскликнул:

— Он хочет, чтобы мы снова наведались на железнодорожный склад?!

Достав пачку «Лаки страйк», я вытряхнул сигарету, сунул ее в рот и зажег спичку.

— Нет. Он хочет, чтобы мы обчистили Федеральный.

Бенни, Рыжий и Луи недоуменно переглянулись. Им было известно, что Джи-джи и Драго принадлежат к Семье Лучано, и они понимали, что просьба напасть на склад, хозяином которого является член собственной Семьи, — это какая-то чертовщина.

Достав нож с выкидным лезвием, Рыжий раскрыл его и начал точить деревянную спичку.

— Ты не против сообщить нам свой ответ? — спросил Бенни.

Я ухмыльнулся. Луи прикусил губу, засунул большие пальцы за ремень и воспроизвел с небольшими изменениями знаменитую фразу Хэмфри Богарта из «Касабланки», мастерски пародируя его шепелявый говор:

— Из всех складов, на всех реках, в этом долбаном мире…

— Заткнись, Луи, — остановил его Мальчонка. — Винни, правда, что ты об этом думаешь?

Я сказал:

— Я думаю, сначала нам надо выспаться, а завтра утром встретимся в «Мустанге» и все обсудим.

— Можно спать хоть целую неделю, — возразил Мальчонка, — но, когда мы проснемся, это все равно будет склад Драго. Это же бред какой-то! — не унимался он. — Какого черта Джи-джи хочет натравить нас на склад, который принадлежит человеку из его собственной Семьи?

— Это мы и должны понять, — сказал я.

Мальчонка в отчаянии развел руками.

— Но как?

— Вероятно, обчистив склад. — Сделав глубокую затяжку, я медленно выпустил дым.

Мы поехали к Бенни, чтобы разделить деньги. Никто не сказал больше ни слова. Говорить было не о чем.

Было уже пятнадцать минут третьего, когда я вошел в наш дом на углу Тридцать шестой улицы и Одиннадцатой авеню и был встречен неистребимым запахом чеснока. Преодолев бегом четыре пролета лестницы, я открыл дверь в квартиру и получил в лицо свирепый удар плотного, душного воздуха. Раздевшись до трусов, я выбрался через открытое окно гостиной на площадку пожарной лестницы и устроился на матрасе. Сидни сидел на соседней площадке в обычной позе и в обычном наряде — но только сейчас он не читал.

— Привет, Винни, — сказал он, как только я уютно уселся спиной к стене.

Повернувшись к железным прутьям, я оперся на локоть и спросил:

— Сегодня книги нет?

— Батарейки сели. Но на самом деле я ждал тебя… Я тут подумал…

— О чем? — спросил я.

— Ну, мы посвятили целое лето классике… — Он оставил фразу недоконченной.

Я кивнул.

— Верно… ну и?

— Ну, я и подумал, может быть, нам надо перейти на что-то более современное.

— Например?

— Например, на американских писателей… Взять хотя бы Скотта Фитцджеральда. «Великий Гэтсби». Это о двадцатых годах. Я читал про эту книгу в книжном обозрении.

— Замечательно, — сказал я. — И добавь ее к списку Терри.

— Хорошо, — согласился Сидни. — Она идет с нами завтра?

Я виновато покачал головой.

— Сидни, я завтра не смогу пойти в библиотеку.

— Но завтра же пятница, — возразил Сидни. — Все понедельники, среды и пятницы, и так до конца лета. Ты же обещал.

С начала лета мы не пропустили ни одного дня, однако неприятности на железнодорожном складе поставили передо мной проблемы, которые требовали срочного решения.

— Сидни, я очень сожалею, — сказал я. — Честное слово. Но тут возникло одно дело, и мне надо встретиться с ребятами.

— Ну а днем?

— Может быть. Но в два я иду к Терри.

— Тогда, быть может, после?

— Может быть, — сказал я. — Я постараюсь, но это уже будет ближе к вечеру. Половина четвертого, а то и четыре. — Услышав, как хлопнула входная дверь нашей квартиры, я сказал: — Наверное, это пришли мой старик и Анджело. Поговорим завтра.

— Хорошо, — разочарованно произнес Сидни. — Но только ты обещай.

— Что? — спросил я, поднимаясь.

— Что ты постараешься освободиться, — выпалил Сидни. — Даже если это получится только вечером… Я буду ждать.

— Обещаю. — Похлопав его по плечу, я нырнул в комнату.

Как всегда, мой отец был одет безукоризненно: строгий консервативный костюм, сорочка, галстук. Когда я вошел на кухню, отец как раз снимал пиджак, открывая пистолет 45-го калибра в кобуре под мышкой, которая была такой же неотъемлемой частью его одежды, как галстук. Кивнув на кипящий чайник на плите, отец встретил меня словами:

— Привет, Винченцо… кофе будешь?

Покачав головой, я достал из холодильника бутылку молока, а отец, взяв с верха нашего старенького «Кельвинатора» кружку, налил себе кофе.

— Я слышал, у тебя кое-какие неприятности, — заметил он.

— Слухи распространяются быстро, — ответил я, подливая ему в кофе молоко.

Усмехнувшись, отец сел за стол.

— Джи-джи прямо-таки изнывал от нетерпения сообщить мне, что с тобой приключилась беда. Он приказал Недотроге Грилло позвонить Анджело. — Он указал на коридор, где как раз появился вышедший из туалета Анджело Мазерелли.

Кивнув мне, Анджело проворчал:

— У меня дела все хуже и хуже. Приходится мочиться уже каждые два часа.

Несмотря на то что он снял пиджак, расстегнул жилет и ослабил узел галстука, воротник сорочки удавкой стягивал его девятнадцатидюймовую шею, а лицо заливал пот.

Мой отец хихикнул:

— Что поделаешь, Анджело, мы стареем…

Неопределенно махнув рукой, Анджело повернулся ко мне.

— Костоправы говорят, это какой-то по… про… пос… в общем, какой-то «статит». Ну, да ладно, до нас дошло, что у тебя неприятности. Сам-то ты как?

— Со мной все в порядке, — ответил я. — Спасибо за беспокойство.

Но Анджело и не думал останавливаться на этом. Застегнув жилет, он надел пиджак и, сверкнув взглядом, спросил:

— Что-нибудь такое, о чем нам следует знать?

Поняв, к чему он клонит, я ответил:

— Пока что нет.

Посмотрев на моего отца, Анджело усмехнулся.

— Как я уже сказал, этот малыш умеет держать язык за зубами. Очень хорошо. В половине девятого?

Отец кивнул.

— В половине девятого.

— Увидимся утром… — Анджело открыл дверь. — А ты, молчун, будь осторожен.

Махнув рукой, он вышел.

Отец, отпив кофе, поднял взгляд и сказал:

— Он спросил, так как ему известно, что Аттиллио был с тобой.

Я сел напротив.

— Раз я был там, Порошок был там со мной.

Отец снова глотнул кофе.

— И теперь Джи-джи хочет, чтобы ты достал остальной товар, как и было обговорено.

— Совершенно верно — я должен обчистить склад Драго.

Отец изумленно поднял брови.

— Что?

— Сам знаю, — согласился я. — Это ни в какие ворота не лезет.

Шумно засопев, отец поставил кружку на стол.

— Я займусь этим сам!

Покачав головой, я ответил:

— Не надо, папа! Тут явно какая-то чертовщина. Пока что я не знаю, что и почему, но Джи-джи не случайно пытается натравить меня на склад, принадлежащий члену Семьи.

Отец вынужден был согласиться.

— Тут никаких вопросов! — раздраженно заметил он. — Тут что-то есть — но что именно?

— Послушай, папа, — сказал я, — я взялся выполнить заказ и должен достать товар. Джи-джи только что прямо не пригрозил, что если я не привезу ему оставшиеся тридцать ящиков… Если ты вступишься за меня и его остановишь, мы так и не узнаем, в чем дело.

— Ну а если Драго узнает, что ты обчистил его склад, у тебя вместо носа появится дырка от пули.

Я пожал плечами.

— Возможно… но или это, или мы будем и дальше блуждать в темноте.

Прищурившись, отец начал рассуждать вслух:

— Джи-джи должен был понимать, что ты обязательно расскажешь обо всем мне. Он понимает, что это полное безумие, и хочет, чтобы я об этом знал. Почему?

— Есть только один способ это выяснить, — сказал я. — Обчистить склад.

Отец махнул рукой, решительно отвергая это предложение. Подавшись вперед, я переменил тон:

— А как насчет того… я это сделаю, но представлю все так, будто за этим стоит кто-то другой?

Отец покачал головой.

— Джи-джи все равно будет знать, что это твоих рук дело.

— Но я обстрою все так, что он ничего не сможет предпринять, — сказал я. — У меня есть одна мысль.

Выпрямившись за столом, отец внимательно посмотрел на меня. Затем медленно взял кружку и допил кофе. Почесал переносицу указательным пальцем. Наконец улыбнулся, и я понял, что отец мной гордится, но вместе с тем его раздирают противоречивые чувства. Ему нужны ответы, но он сознает, что получить их будет очень опасно.

— Полагаешь, ты сможешь? — спросил он.

Я пожал плечами. Как я считал, мне пришел в голову очень неплохой план, но в нем были тонкие места, и я не сомневался, что отец станет возражать. Поэтому я решил пока что ни во что его не посвящать. Я ограничился уклончивым:

— Попробовать стоит.

На мгновение задумавшись над моим ответом, отец сказал:

— Уже поздно. Я хочу хорошенько все обдумать. Поговорим завтра и тогда уже решим.

— Последнее слово будет за тобой, — сказал я.

Встав из-за стола, отец сгреб пиджак и направился к двери. Я взял кружку, подошел к раковине и бросил через плечо:

— Спокойной ночи, папа.

Постояв в дверях, отец обернулся.

— Знаешь, если с тобой что-нибудь случится, твоя мать… она меня убьет.

Кивнув, я улыбнулся. Я был единственным ребенком. Когда мама меня рожала, возникли какие-то проблемы, и после этого она больше не могла иметь детей.

— Знаю… — сказал я. — Я буду очень осторожен.

— Спокойной ночи, Винченцо, — сказал отец и, развернувшись, направился в спальню.

Услышав, как за ним закрылась дверь, я вымыл кружку и прошел в гостиную. Взяв телефон, я размотал провод удлинителя и вылез в окно. Я набрал номер «Копакабаны».

Глава 12

Пятница, 25 августа

Все кварталы от Тридцать четвертой до Тринадцатой улицы между Шестой авеню и Гудзоном относятся к Челси… Территории Драго. Федеральный склад Драго располагается на Двенадцатой авеню напротив Двадцать четвертой улицы. Длинное четырехэтажное здание тянется к реке больше чем на пятьсот футов. Кафе «Мустанг» находится в квартале к северу, на Двадцать пятой улице, окнами на реку.

Мы с Рыжим пришли в «Мустанг» первыми. Это было претенциозное заведение с обилием хромированных поверхностей и яркого неона и убийственным кофе, где тусовалась творческая богема, так мастерски воспетая Раньоном.[12] Вдоль всей стены с окнами от пояса до потолка тянулись кабинки, каждая со своим небольшим музыкальным автоматом на столике. Напротив — длинная стойка из хромированной стали с сорока высокими табуретами, обтянутыми искусственной кожей, а на ней через каждые шесть футов — снова маленькие музыкальные автоматы. За стойкой у многочисленных разделочных столов, плит и духовок трудились повара, однако господствующее положение занимали кофейные турки. Эти цилиндры из нержавеющей стали имели в вышину пять футов. Официантки, готовившие кофе, утверждали, что турки никогда не моются, и гордились тем, что к концу дня в чашке можно поставить ложку. Однако в первую очередь кафе было знаменито своими бостонскими булочками с заварным кремом, которые действительно были первоклассными.

Мы с Рыжим вошли в «Мустанг» уже после окончания утреннего наплыва посетителей. Беглый взгляд по сторонам: несколько завсегдатаев у стойки и две небольшие компании в кабинках. Мы устроились у самого выхода, подальше от остальных посетителей, и к нам тотчас же подошла рыхлая, крашенная под блондинку официантка с карандашом и блокнотом наготове. На ней были шорты в обтяжку, крестьянская рубаха, завязанная узлом на животе и сапожки на низком каблуке — все белое; самый неподходящий цвет для тех, кто страдает избыточным весом, но в данном случае он был просто убийственным. На карточке в форме сердца было написано ее имя: «Агнес».

Я заказал:

— Кока-колу и бостонскую булочку с кремом.

Рыжий сказал:

— Кофе — черный.

Рыжий не только отличался крайней немногословностью; из всех ребят он был единственным, у которого хватало смелости заказывать легендарный кофе. Удостоив его одобрительным кивком, Агнес черкнула в блокноте и удалилась.

Через несколько минут появился Мальчонка. Увидев нас с Рыжим, он вдруг заметил человека, который только что вышел из мужского туалета в дальнем конце зала. Этот человек уселся на последний табурет перед стойкой. Мальчонка похлопал рукой воздух ладонью вниз, показывая, чтобы мы оставались на местах, а сам неспешной походкой направился в дальний конец зала и сел в угловую кабинку за спиной незнакомца.

Проследив взглядом появление Мальчонки, Агнес, стоявшая у одной из огромных турок, неодобрительно покачала головой. Мальчонка был в проклепанных черных джинсах, высоких ботинках из змеиной кожи и футболке с эмблемой «Золотых перчаток». Его лицо было растянуто в самодовольной ухмылке. Пряжку ремня украшал сверкающий череп, а из кармашка на рукаве футболки торчала пачка «Кэмел». Всем своим видом Мальчонка кричал: «Я уличный бандит».

Поставив на столик кока-колу, кофе и булочку, Агнес, покачивая бедрами, направилась к Мальчонке. С вызовом выпятив вперед грудь, она склонила голову набок и поднесла карандаш к блокноту.

— Ну, чем будем травиться? — насмешливым тоном поинтересовалась она.

Прочитав ее имя на карточке, Мальчонка заказал:

— Бостонскую булочку с кремом и кока-колу.

— И больше ничего, крутой мальчик? — презрительно фыркнула официантка.

Мальчонка скрестил руки на столе.

— Да, Агнес, номер телефона твоего страхового агента. Я хочу убедиться в том, что ты застрахована от несчастных случаев, потому что именно это с тобой сейчас и произойдет.

Вскинув подбородок, Агнес удалилась.

Мужчине, сидевшему за стойкой напротив Мальчонки, было под тридцать. Он был разодет по последнему писку тогдашней моды — небесно-голубой костюм с зауженными книзу брюками и огромными лацканами пиджака, нежно-розовая рубашка и широкий галстук в тон, завязанный таким же широким виндзорским узлом. Его осунувшееся, нездоровое лицо было покрыто оспинами, блестящие иссиня-черные волосы были слева гладко зализаны с пробором, а справа вздыблены в валик. Мужчина наблюдал за Агнес в зеркало на стене. Когда она ушла, он развернулся и слащаво улыбнулся Мальчонке.

Я сразу же узнал Карло Риччи, одного из заместителей Поля Драго. Несомненно, Мальчонка прошел в дальний конец зала для того, чтобы отвлечь на себя внимание Карло и дать нам с Рыжим возможность незаметно выскользнуть из кафе. Разумеется, он и знать не мог, что даже если Риччи и заметит нас, это ничего не изменит.

Поднявшись со стула, Карло подсел в кабинку к Мальчонке. С преувеличенным изяществом уложив шляпу на стол, он мрачно усмехнулся. Мальчонка сказал:

— Карло, я не слышал, чтобы кто-нибудь предложил тебе сесть.

Карло, буквально источая лживое дружелюбие, объяснил:

— Это потому, что ты был слишком далеко. От «Адской кухни» сюда, до Челси, звук доходит с большим трудом.

— Если ты хочешь мне что-нибудь сказать, вываливай, не тяни, — сказал Мальчонка. — Я человек занятой.

— Это как раз то, что и сбило меня с толку, — сказал Карло. — Такой занятой человек, как ты, находит время, чтобы уйти так далеко от своих мест только ради какой-то булочки. Я ничего не понимаю…

Мальчонка презрительно фыркнул.

— С каких это пор ты начал думать? Драго не платит тебе за то, чтобы ты думал. А я вот никак не могу взять в толк, как это у него хватает ума тебе платить вообще хоть что-то.

Карло побагровел, но тотчас же взял себя в руки и, улыбнувшись, встал и надел шляпу.

— Можешь не сомневаться, я обязательно передам Драго, что ты считаешь его дураком. И тогда, возможно, тебе придется подумать уже о том, чтобы связаться со своим собственным страховым агентом. — Он прикоснулся к полям шляпы. — Чао, крутой парень.

Приблизившись к выходу, Карло заметил нас с Рыжим, но как раз когда он собрался было что-то сказать, дверь открылась и появился Бенни, а следом за ним Луи с Порошком.

— Вот те на… настоящее совещание в верхах… Что ж, желаю вам насладиться бостонскими булочками.

С издевкой помахав рукой, он вышел.

Ткнув ему вслед большим пальцем, Порошок спросил:

— Это еще что за цирк?

Мальчонка презрительно махнул рукой.

— Да так, Карло пытался умничать… вот только теперь Поль Драго узнает, что мы здесь.

Разумеется, Карло обязательно доложит боссу, что видел нас на своей территории — всего в квартале от склада, в который мы намеревались наведаться сегодня вечером; но опять же, план, который я замыслил, делал это несущественным.

Вернулась Агнес, и Порошок схватил ее за руку. Указав на стоящие передо мной кока-колу и тарелку с булочкой, он сказал:

— Мне того же самого — но только две порции.

Бенни и Луи заказали по булочке и кока-коле. Рыжий знаком попросил повторить, затем раскрыл нож с выкидным лезвием и принялся стругать спичку. Бросив взгляд на руку Порошка, сжимающую ее запястье, Агнес собралась было возмутиться вслух, но, увидев в руках Рыжего нож, передумала и решила не строить из себя недотрогу. Осторожно убрав руку Порошка, она ушла.

— А где Прыгун? — спросил я.

Подняв бровь, Порошок сказал:

— У него урок пения.

— Что?

Я знал, что отец Прыгуна певец — он пел в хоре «Метрополитен-опера». Но Прыгун?

Пожав плечами, Порошок повторил:

— У него урок пения. В последнее время Прыгун стал подумывать о том, чтобы пойти по стопам своего старика.

Мальчонка пришел в ужас.

— Но он же заикается, черт побери! Как он собирается петь?

— Его старик считает, пение как раз вылечит его от заикания, — сказал Порошок. — И тогда, если выяснится, что Прыгун может петь, старик устроит его к себе в театр… чтобы тот ходил с копьем рядом с ним.

— В театр? — спросил Луи. — Прыгун собирается петь в опере?

Порошок устало кивнул.

— С копьем в руке, рядом со своим стариком, в хоре «Метрополитен».

Раскинув руки, Мальчонка пробормотал:

— Многое я слышал…

— Отлично, — сказал я, торопясь покончить с этим, — а теперь предлагаю перейти к делу. — Я помолчал, ожидая возможных замечаний, но их не последовало. Я продолжал: — Кажется, я придумал один способ, но только он очень сложный.

— И что же ты придумал? — спросил Мальчонка.

Пока что я не собирался раскрывать свой план. Я надеялся, что он приведет к успеху, однако ничего подобного мы до сих пор не предпринимали, и меня беспокоил недостаток опыта. Остаток дня я собирался потратить на то, чтобы придумать что-нибудь попроще, а это означало, что нам нужно будет установить за складом наблюдение. Я приказал Мальчонке угнать грузовик, поставить его на углу Двадцать четвертой улицы напротив Федерального склада и попытаться найти слабые места. Рыжему и Бенни предстояло по очереди сменять Мальчонку. Задача Порошка заключалась в том, чтобы проникнуть за ворота, выяснить, как работает система сигнализации, и установить распорядок охранников. Я сказал, чтобы он ждал до полудня, а затем, когда все на складе уйдут на обед, провернуть штучку с «Сабретт». Эту штучку мы уже не раз проделывали в прошлом, потому что она очень простая и невероятно действенная. Когда все будет закончено, я начиная с пяти вечера буду ждать Порошка и Луи в «Таверне Барлоу».

«Таверна Барлоу», кафе в Нижнем Ист-Сайде, было известно как место встречи банды Сокса Ланцы по прозвищу Носки.[13] Сокс Ланца заправлял знаменитым Фултонским рыбным рынком, который снабжал Нью-Йорк всей рыбой и значительной частью других морепродуктов. Ланца обкладывал данью каждую рыбину, проходившую через рынок; воистину это была курица, несшая золотые яйца, но только в чешуе. Мафия зарабатывала на Фултонском рынке целое состояние. Я знал, что после работы ребята Ланцы торчат в «Таверне Барлоу», и мне был нужен бумажник одного из них. План состоял в том, чтобы наметить жертву и, когда она отправится в туалет, пустить следом Порошка и Луи. Они зажмут парня Ланцы у писсуаров, и, пока Луи будет его отвлекать, Порошок стащит у него бумажник. Порошок вынимал из чужих карманов бумажники с такой же легкостью, с какой подбирал мелодию. Один раз, когда мы вернулись из кино домой к Бенни, он небрежным жестом бросил на дубовый стол все наши шесть бумажников, после чего отвесил торжествующий поклон. Никто из нас ничего не почувствовал.

Как только я упомянул про бумажник, Мальчонка все понял.

— Мы подбросим его на Федеральный склад? — спросил он.

— Точно, — подтвердил я.

— Ничего не получится, — возразил Мальчонка. — Во-первых, Джи-джи будет знать, что это мы наведались на склад. И во-вторых, у того типа, который останется без бумажника, наверняка будет алиби — и настоящее!

— Неважно, — сказал я. — Бумажник будет предназначаться исключительно для Драго. Он явится ниточкой, за которую тянуть. Ну а Джи-джи — да, он будет знать правду, но я заставлю его держать язык за зубами.

Луи высказал свое мнение голосом Джимми Кэгни:

— Ммм… я никогда не слышал… чтобы кому-нибудь удавалось… заставить Джи-джи сделать то… чего он не хочет.

Бенни покачал головой:

— Я так ничего и не понял.

— Вчера вечером я звонил Терри, — объяснил я. — У нее есть подруга-актриса, родом из Англии. Ее зовут Джилл. Джилл снимает квартиру в Ист-Сайде — а платит за нее Недотрога Грилло.

Порошок пожал плечами.

— Подумаешь, он снимает своей телке крышу. И что с того?

Я пропустил его замечание мимо ушей.

— Каждую пятницу Грилло одалживает квартиру Джи-джи, чтобы тот развлекался там с женой Дэнни Пизано.

— Матерь божья! — воскликнул Мальчонка. — Но ведь Пизано — капорежиме в Семье Джо Боннано! — Оглядев собравшихся за столом, он снова посмотрел на меня, ожидая продолжения.

Всем нам было известно, что Джо Банан был главой одной из пяти самых могущественных нью-йоркских Семей. Сознательно решиться выводить из себя его или его ближайших соратников мог только полный идиот.

Я кивнул.

— Совершенно верно… Поэтому я рассчитываю, что если припугнуть Джи-джи фотографиями, на которых он трахает миссис Пизано, — а их любезно согласилась сделать Джилл, — Джи-джи из страха развязать войну с Пизано и семейством Боннано даже не пикнет о том, откуда собольи шкуры.

Ребята долго молча смотрели на меня, затем переглянулись друг с другом. Все, кроме Рыжего, пробормотали слова одобрения. Рыжий, перестав строгать спичку, спросил:

— Почему?

— Что почему? — переспросил я.

— Джилл, — сказал Рыжий.

Мальчонка первым подхватил его мысль.

— Да. А ею-то что движет?

— Месть, — ответил я. — Недотрога ее бьет и вообще обращается как с последней скотиной. Кроме того, Джилл ненавидит его за то, что он заставляет ее пускать в свою кровать Джи-джи.

Лицо Порошка растянулось в широкой улыбке.

— Просто замечательно! — сказал он.

Да, замечательно, согласился я… если только Джилл удастся сделать фотографии. План заключался в том, что как только Джи-джи пожалует к ней в гости вместе с миссис Пизано, позвонит швейцар и предупредит Джилл и та спрячется в шкафу в спальне. Джи-джи даже в голову не придет искать ее там, потому что его будет интересовать миссис Пизано, а не гардероб. Джилл сделает обличительные снимки и передаст пленку Терри. Терри отнесет пленку фотографу, который снимал ее на сцене. Тот проявит пленку, отпечатает снимки и вернет все Терри, а та утром передаст фотографии мне. Единственное, я не сказал ребятам, как нам предстоит проникнуть на склад Драго, если в течение сегодняшнего дня я не смогу придумать ничего более простого.

— А ты сам где будешь? — спросил Мальчонка.

— С вами до часу дня, — сказал я. — Потом с Терри, а затем проведу пару часов с Сидни. После этого в пять вечера я встречаюсь с Луи и Порошком в «Таверне Барлоу», и как только нам удастся раздобыть бумажник, мы поспешим к вам. А вы будете ждать на Двадцать четвертой и следить за складом. — Бросив на стол десятку, я сказал: — Вот и все.

Хлопнув кулаком в ладонь, Мальчонка воскликнул:

— Тогда за дело!

Я вытянул руку вперед, ладонью вниз. Ребята повторили это движение, укладывая руки поверх моей. Через секунду Мальчонка сказал:

— Да!

Мы разобрали пирамиду. Это был акт единения. Мы выполняли этот обряд с тех пор, как перешли в среднюю школу.

Когда мы вышли из кафе, Мальчонка отвел меня в сторону. Сунув руки в карманы, он небрежно заговорил о каких-то пустяках, и мы постепенно отстали от остальных.

— Ты рассказал своему старику о Терри?

— Пока что нет.

— Бога ради, Винни, рано или поздно он все узнает.

— И когда это произойдет, отец меня убьет.

— Так попроси мать переговорить с ним.

— А если об этом узнает мать, она убьет Терри.

— В таком случае, купи пару гробов. О чем ты думаешь? Девчонка работает гардеробщицей в «Копакабане», черт бы ее побрал. Твой старик частенько наведывается в «Копу». Проклятие, может быть, Терри продает ему сигары! Наверняка она переспала уже с половиной ребят из мафии. Откуда ты знаешь, что она не на содержании у одного из них?

Я покачал головой.

— Она меня любит. Мы любим друг друга.

— Да она по возрасту тебе в матери годится! — воскликнул Мальчонка.

— Ей только двадцать девять, — возразил я.

— Ну и что? Она могла завести тебя совсем молодой. В мире есть места, где женщины рожают уже в двенадцать.

— Слушай, Мальчонка, не лезь не в свое дело, — как можно спокойнее произнес я. — Я знаю, что делаю.

Мальчонка покачал головой.

— Ну да, знаешь. И все же купи на всякий случай пару гробов.

— Заткнись! — отрезал я.

Мальчонка знал, когда надо остановиться. Он развел руками, склонил голову набок и поспешил догнать остальных.

С тех пор как мы начали встречаться друг с другом, Терри спала до того самого момента, пока я ее не будил, утверждая, что сексуально голоден, словно «старый будильник». Мне очень нравилась эта игра. Терри открывала дверь полусонной — без косметики, в сногсшибательном белом атласном халате, который каждый раз производил на меня то же впечатление, что и при первой встрече. Все остальное происходило на автомате.

Приблизительно через минуту после того, как перелив колокольчиков возвестил о моем приходе, Терри впустила меня к себе и обвила руками шею.

— Ммм… — ласково проворковала она.

Поцеловав ее в шею, я ответил:

— И тебя тоже ммм.

Отстранившись, Терри игриво ткнула меня в кончик носа указательным пальцем.

— Смотри не потеряй свое место, — сказала она и зашлепала босиком к столу, который отделял гостиную от кухни, где начала варить кофе.

Присоединившись к ней, я спросил:

— Ты уже переговорила с Джилл?

Терри кивнула.

— Вчера вечером, сразу после твоего звонка, она пришла в клуб вместе с Грилло. Как обычно, тот провел ее по залу словно породистого пуделя на выставке собак. — Ее голос наполнился негодованием. — Но знаешь, что произошло, когда они наконец сели за столик?.. — Терри помолчала для пущего эффекта. — Грилло просто перестал обращать на нее внимание — он встал и стал обходить знакомых за соседними столиками. Через пару минут Джилл встала и подошла поздороваться со мной.

Поставив на стол кофейник, Терри достала кружки и уселась напротив меня.

— Она готова? — спросил я.

— Все произойдет сегодня, — подтвердила Терри, бесконечно радостная. — Как только Джи-джи войдет в подъезд, швейцар позвонит Джилл и она юркнет в шкаф в спальне.

— Джилл должна понимать, что Джи-джи сразу догадается, откуда фотографии, — предупредил я.

— Это не имеет значения, мой сладкий. К завтрашнему вечеру ее маленький старый самолетик уже будет на полпути к Лондону. Джилл всегда мечтала о том, чтобы вернуться домой. Просто она ждала возможности сквитаться.

— Спасибо, Терри, — искренне произнес я. — Ты спасла мою задницу.

Перегнувшись через стол, Терри поцеловала меня.

— И очень неплохую задницу.

Поцеловав ее в ответ, я сказал:

— Я тебя люблю, Терри…

Она улыбнулась.

— То, что ты чувствуешь, мой сладкий, мы, вишенки из Джорджии, называем похотью.

— Я могу отличить одно от другого.

— Для этого ты слишком молод, — насмешливо произнесла Терри.

— Спорим?

Она снова ткнула мне в нос пальцем.

— Насколько сильно и как долго?

Я рассмеялся.

— Так сильно, как ты только хочешь, и столько, сколько это будет продолжаться.

Терри сразу стала серьезной.

— Так долго ничто не длится, мой сладкий… — покачала головой она. — У нас есть только настоящее, и мы должны им воспользоваться. — Встав, она взяла меня за руку. — Пошли… забудь о кофе.

Улыбнувшись, Терри провела меня в спальню. И снова… волшебство.

Глава 13

Возвратившись домой в три часа, я застал Сидни сидящим на крыльце. Было самое жаркое время суток, поэтому никто не колотил мячом в стену, не играл в стикбол и не прыгал через скакалку. Соседские ребята открутили кран пожарного гидранта и резвились в струе воды ватагой сумасшедших эльфов. Все они были раздеты донага — а Сидни был в свитере и ермолке.

Подойдя, я окликнул его по имени, и он тотчас же вскинул голову. Его лицо растянулось в широкой улыбке, и он торопливо сбежал по лестнице.

— Тебе удалось освободиться?

— Ну, разве я мог устоять перед Гэтсби?

Обняв Сидни за плечо, я уже собрался уходить, но тут из-за угла показался Прыгун. Он пел — страшно фальшивя, но пел: «До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до… До-си-ля-соль-фа-ми-ре-до-о-о-о». Устремив взгляд в небо, Прыгун прижимал одну руку к сердцу, а другую откинул параллельно земле ладонью вверх, словно исполнял арию. Он продолжал вокализ до тех пор, пока не заметил нас, после чего резко умолк. Похоже, он немного смутился, поэтому я сказал:

— Карузо! Что новенького в «Метрополитен»?

Приняв мои слова как комплимент, Прыгун радостно улыбнулся.

— Т-тебе понравилось?

— Тебя обязательно возьмут в оперу.

Он просиял.

— П-правда?

— Ну, конечно, — подтвердил я, поворачиваясь к Сидни. — Правда, Сидни?

Это застало Сидни врасплох. Он посмотрел на меня так, будто я спятил, однако не могло быть и речи о том, чтобы обидеть Прыгуна, поэтому, помявшись, Сидни промямлил:

— Ну… правда… это очень… здорово. Правда, здорово.

Широко улыбнувшись, Прыгун сказал:

— Спасибо, ребята. Мой папа говорит, опера в-вылечит меня от з-заикания. А вы ч-что думаете?

Сидни недоуменно наморщил лоб. Казалось, он молча взывал ко мне: «Черт побери, ну как ответить на такой вопрос?»

— Всякое возможно, — пришел на помощь я.

Повернувшись к Сидни, Прыгун спросил:

— А ты любишь оперу?

— Ну, я никогда не был в театре, но мой отец слушает оперы по радио, так что я кое-что слышал. Мне понравилось.

— Не хочешь сходить со мной з-завтра?

— Куда? — спросил Сидни.

— На субботний утренний спектакль в «М-метрополитен», — гордо ответил Прыгун. — «Аида»! Отец договорился с охранником, чтобы меня пустили через служебный вход.

— Ого! — обрадовался Сидни. — Конечно, хочу. Я спрошу у папы.

Прыгун повернулся ко мне.

— Ну а ты, Винни?

Я покачал головой. Если сегодня ночью мы обчистим Федеральный склад, в субботу нам предстоит отвозить товар — и я не знал, когда раздадутся первые отголоски и какими они будут.

— Завтра никак не могу, Прыгун. Как-нибудь в другой раз.

— Ладно… ребята, а вы, как всегда, идете в библиотеку?

— Спешим, — подтвердил я.

Прыгун виновато уронил голову.

— Винни… я насчет сегодняшнего утра. Извини. Порошок зашел за мной, и мы были уже у самой д-двери, когда нас схватил за шиворот мой старик. Оказывается, он договорился отвести меня на урок п-пения.

— Знаю. Порошок все объяснил. Ничего страшного. Позволь задать тебе один вопрос, — продолжал я. — Тебе нравится петь?

Прыгун замялся.

— Ну, н-нет. То есть, я хочу сказать, н-не знаю. Может быть. Просто я п-подумал, что, наверное, пора задуматься о будущем, понимаешь? — виноватым голосом продолжал он. — Вы все уже расквитались со школой, а м-мне еще год учиться. У меня никогда н-не было особой склонности к тому, чем мы занимались, — тебе это хорошо известно, Винни. Если бы к моменту окончания ш-школы я выучился п-петь, может быть, я н-начал бы честную жизнь. Конечно, в-великого певца из меня не получится, но, быть может, я смогу стать таким, как мой старик. Он зарабатывает н-неплохие бабки, воспитал нас нормально… ты понимаешь, к ч-чему я клоню?

Посмотрев на своего троюродного брата, я вдруг осознал, что он говорит правду. Прыгун не был отлит для такой жизни. Наверное, я совершил ошибку, из чувства жалости пригласив его в банду. Я не мог сказать, сможет ли он когда-нибудь зарабатывать на жизнь пением, но мафиози из него точно никогда не получится.

Я сказал:

— Да, Прыгун, я тебя прекрасно понимаю. Продолжай петь. Поговорим обо всем позже, ладно?

— Спасибо, Винни, — с нескрываемым облегчением произнес Прыгун. — Как скажешь.

— Ни о чем не беспокойся. — Я похлопал Прыгуна по плечу, отпуская его. — До встречи.

— Х-хорошо, — сказал Прыгун и пошел своей дорогой.

Я повернулся к Сидни.

— Ну что, ты готов поздороваться с Гэтсби?

Сидни с жаром закивал, и мы направились на восток по Тридцать шестой улице. Перебежав на противоположную сторону, чтобы не промокнуть насквозь под струей из пожарного гидранта, мы в шутку погрозили резвящимся малышам. Прозрачное облачко мелких капелек воды, поднятое бушующим гейзером, все-таки обдало нас, и ребятишки пришли в восторг. Радостно запрыгав, они закричали, призывая нас присоединиться к ним. Картина была знакомая, и я словно вернулся на десять лет в прошлое, когда сам был ее частью. Мир определенно стал другим. В Европе завершилась большая война, в Корее началась маленькая. Чак Йегер преодолел звуковой барьер, и мы впервые услышали о такой вещи, как компьютер. Но Нью-Йорк, наверное, в своей сути остался тем же. «Адская кухня», по-прежнему разделенная по национальному признаку, все так же не умела прощать и противилась переменам, и здесь все так же играли на улице дети. Рассмеявшись, я вытер лицо, и мы пошли в направлении Десятой авеню мимо рядов мусорных баков, которые дожидались утренней машины. Когда машина приедет за ними, разочарованные люди, питающие отвращение к своему уделу в жизни, будут колошматить проржавевшими баками по бетонным тротуарам, давая выход разочарованию. Эта металлическая симфония способна была разбудить и мертвого, и я всегда старался ее пропустить.

Дожидаясь сигнала светофора, мы остановились на углу Десятой авеню рядом с высокой блондинкой в туфлях на шпильках, обтягивающих розовых шортах и блузке, из которой грозило вот-вот вывалиться ее содержимое. Поймав многозначительную улыбку блондинки, обращенную ко мне, Сидни дернул меня за футболку.

— Как поживает Терри? — нарочито громким голосом спросил он.

Раскусив его намерения, я усмехнулся.

— Терри поживает хорошо. Лучше всех. Я объяснил ей, что сегодня мне надо будет уйти пораньше, чтобы встретиться с тобой, и она просила передавать тебе привет.

— Замечательно… и ты тоже передай ей привет от меня, — сказал Сидни.

Нам загорелся зеленый свет, и блондинка первой направилась на противоположную сторону. Обернувшись, она снова улыбнулась, и Сидни громко выпалил:

— Быть может, мы как-нибудь пообедаем с твоей подругой.

— Разумеется, — ответил я. — Я позабочусь об этом.

Я выразительно пожал плечами блондинке; она, снисходительно пожав плечами в ответ, ускорила шаг.

Когда мы дошли до библиотеки и стали подниматься по огромной лестнице, которая вела к главному входу со стороны Пятой авеню, я вдруг поймал себя на мысли, что за какие-то несколько месяцев успел полюбить подниматься по этим ступеням. Если знания действительно являются силой, то эта лестница, несомненно, вела к генератору. Но в самом конце этого лета она привела нас с Сидни к тому, что в корне изменило нашу жизнь.

Мы с Сидни вышли из библиотеки как раз тогда, когда только начинался вечерний час пик. Спустившись по лестнице, мы повернули на юг, вливаясь в людской поток. Кто спешил на свидание, у кого впереди был вечер в одиночестве с книгой; одних ждал ужин в кругу семьи, другие торопились «на водопой», хваля господа за то, что сегодня пятница. Судя по одежде, это были служащие низшего и среднего звена: мужчины в легких летних костюмах, многие с пиджаком, перекинутым через руку, чтобы спастись от жары; женщины в сарафанах или юбках и блузках. Но одно было общим у всех: все смотрели прямо перед собой, не обращая внимания друг на друга. Каждый спешил к своей цели, казалось, полностью сосредоточенный на том, что находилось где-то впереди, но оставалось недосягаемым. «Гражданское население», — подумал я, работяги, которые не замечают окружающего мира. Если я когда-нибудь разрешу Порошку запустить свои проворные пальцы в эту толпу, мы запросто сможем открыть магазин бумажников. Мне было даже жаль этих людей. Они живут тусклой жизнью без светлых пятен. У нас же, напротив, светлых пятен столько, что есть опасность получить ожог. Мы принадлежим к особому кругу: у нас есть Семья.

Мы пересекли Сорок первую улицу и направились на юг к Тридцать шестой. Сидни продолжал анализ романа Фитцджеральда, начатый еще в библиотеке:

— Так что хотя это и картина Америки двадцатых, по большому счету, это рассказ о человеке, который поднимается от лохмотьев к богатству, но обнаруживает, что на самом деле деньги не могут купить ему то, чего он в действительности хочет, — положения в обществе.

Он прижимал к груди экземпляр «Великого Гэтсби» так, словно это был новорожденный младенец.

— Он чем-то похож на Джорджио Петроне, — заметил я.

— На кого?

— На одного типа, тоже из книги — в которой перечислены преступники-рецидивисты. Этот Петроне…

Резко умолкнув, я схватил Сидни за руку, и мы остановились. Впереди прохожие поспешно расступались влево и вправо, освобождая дорогу шестерым наглым крепышам. Они шли развязной походкой, с презрительными усмешками взирая на расступающуюся перед ними толпу. Всем шестерым было лет под двадцать, все были в «форме» — черных футболках с пачкой сигарет, засунутой в закатанный левый рукав, зауженных книзу брюках и остроносых ботинках. Только слепой мог не узнать в них уличную банду, и только «штатский» мог не узнать Ника Колуччи и его «гремучих змей».

Я узнал самого Колуччи и братьев Сэла и Аля Руссомано, похожих на хорьков. Следом за ними шли двое новичков, которых я до этого не видел, и, наконец, Пит Станкович по прозвищу Вонючка. Он был чем-то похож на Распутина, только вдвое крупнее и вдвое крепче. На Пятой авеню банда выглядела чужеродным телом, что было очевидно по отвращению, с которым ее провожали взглядом прохожие.

Увидев нас с Сидни, Колуччи замедлил шаг и, злорадно ухмыльнувшись, засунул большие пальцы за ремень. Я не видел его с тех пор, как заставил вернуть ермолку Сидни; и вот сейчас, глядя на него во главе своей банды, я подумал, что он, вероятно, подкарауливал именно нас. Ник мельком взглянул на Сидни, затем снова уставился на меня.

— Винни… вот так встреча, — сказал он. — Вижу, ты продолжаешь свое высшее об-ра-зо-ва-ние.

Впервые до меня дошло, что Колуччи следил за моей дружбой с Сидни. Я решил, все дело в том, что он до сих пор не мог простить мне, что я вступился за еврея, однако на самом деле тут было нечто большее. Колуччи был одним из тех главарей банд, что покупали у меня планы операций, и сейчас его доходы упали, как и у многих банд Вест-Сайда. Недовольны были все, но в случае с Колуччи подмешивалась и личная обида. И сейчас его полностью устраивало соотношение сил: шестеро на одного с половиной.

Широко раскрыв глаза, Сидни испуганно перевел взгляд с Ника на меня и обратно. Сглотнув подступивший к горлу комок, он крепче стиснул книгу. Поток пешеходов разделился на два рукава, которые обтекали нас словно скалу, возвышающуюся на стремнине реки. Никто не осмеливался к нам приблизиться.

— Ник, тебя это чем-то задевает? — спросил я.

— Знаешь что, Винни, может быть… может быть, — ухмыльнулся Ник.

Стоявшие за ним Сэл и Аль Руссомано подобострастно хихикнули, похлопав друг друга по кулакам. Лицо Станковича оставалось каменным.

Ник Колуччи был одного роста со мной, но шире в плечах и старше. Как правило, он наводил ужас на своих противников одним своим видом: жидкие светлые волосы, золотой зуб во рту, изрытое оспинами лицо и подбородок со шрамом. Однако на меня это не подействовало — и Ник это понял. И тем не менее ему нужно было сохранить лицо перед своей бандой.

— В таком случае, Ник, у меня тоже к тебе одна претензия, — как можно более спокойным голосом произнес я. — Ты мне не нравишься.

— О-о… вот как? — язвительно поинтересовался Колуччи. Он оглянулся на своих дружков, ища у них поддержки, получил ее и, снова повернувшись ко мне с ледяной усмешкой на лице, пожал плечами. — Это еще почему?

— Потому что ты дурак, — ответил я абсолютно без злости в голосе.

Дружки Ника на мгновение опешили, затем, опомнившись, бросились было на меня. Ник поднял руку, останавливая их; от его фальшивой улыбки не осталось и следа.

— Ну а ты умник, Винни. Я слышал это от разных людей. Например, от Недотроги Грилло. Многие недовольны тем, что ты наживаешь себе врагов не там, где нужно. — Он бросил презрительный взгляд на Сидни. — И друзей ты тоже подбираешь себе не тех.

— Передай Грилло, — невозмутимо промолвил я, — что мне нравятся те, с кем я дружу. Ну а все остальные знают, где меня найти.

— Хорошо. — Ник медленно кивнул. — А сейчас слушай, что я тебе скажу, «налетчик». Настанет день, когда ты обосрешься по-крупному и твоего старика не окажется рядом, чтобы вытереть тебе задницу. И в этот день тебя и твоего жиденка закатают под асфальт на стоянке.

Я понимал, что Ник стремится вывести меня из себя. У него была солидная поддержка, а мне нужно было еще думать о Сидни, который наверняка не захочет расстаться со своей долбаной книгой. Ник ждал, что я сорвусь с катушек, но я поступил как раз наоборот — стал вежливым и учтивым. Одарив его признательной улыбкой, я сказал:

— Ай-ай-ай. Огромное тебе спасибо, Ник, за предостережение. Ты мне очень помог. Определенно, я постараюсь впредь держаться подальше от автостоянок. — Сложив из указательного и большого пальцев пистолет, я прицелился Нику в нос и сказал: — Щелк! — Затем подождал реакции, не дождался и добавил как можно небрежнее: — Какой чудный день! Полагаю, надо немного прогуляться.

С этими словами я тронулся вперед. Мой замысел сработал. Ник и его банда опешили — впрочем, как и Сидни.

Мы пошли своей дорогой, и я попытался успокоить Сидни, начисто забыв о столкновении с Колуччи. Я продолжил прерванный разговор так, словно ничего не произошло.

— Итак, ты говорил, что этот парень Гэтсби не смог купить себе положение в обществе, потому что люди помнили о его темном прошлом… Как ты думаешь, он в молодости был членом банды?

Пораженный Сидни молча вытаращился на меня.

Глава 14

Проводив Сидни до нашего дома, я ровно в пять часов вечера встретился с Луи и Порошком в «Таверне Барлоу». Кафе находилось на расстоянии одной бейсбольной подачи от Фултонского рыбного рынка, и близость к основному месту «работы» делало его естественным тусовочным местом Ланцы и его дружков. Зал был оформлен в духе «веселых девяностых», кондиционеры не справлялись с жарой, а вентиляторы под потолком лишь гоняли облака дыма из стороны в сторону. Посетители заказывали в основном «со льдом» и «стаканчик и кружку пива»; в зале было людно, душно, шумно. Жарко было всем — всем, кроме Луи. Для этого случая он добавил к своему полностью черному ансамблю фетровую шляпу с широкими полями и увеличил на дюйм рост, поставив набойки на каблуки штиблет. Я отметил, что его появление в кафе было встречено изумленными взглядами.

Мы протиснулись к стойке через толпу работяг и их подружек. К нам подошел бармен, чтобы принять заказ. Луи приподнял на несколько дюймов надвинутую на лоб шляпу и сказал:

— Виски с вермутом.

Лицо бармена превратилось в вопросительный знак. Он недоуменно спросил:

— Вы шутите?

Растянув губы в усмешке в духе Хэмфри Богарта, Луи прошипел сквозь стиснутые зубы:

— Если бы я шутил, я заказал бы лимонный сок!

Взглянув на это олицетворение благородного гнева шести футов четырех дюймов роста, облаченное во все черное, бармен решил не продолжать спор.

— Виски с вермутом — отлично, будет сделано.

Мы с Порошком заказали по кружке пива, и бармен удалился, качая головой.

Пока мы ждали, когда нам принесут заказ, я огляделся вокруг, пытаясь определить цель. В противоположном конце зала стояли несколько прилично одетых посетителей со своими трофеями женского пола. Я предположил, это и были ребята Ланцы, но твердой уверенности у меня не было. Я перевел взгляд на бармена, который раскрыл маленькую книжечку, и вдруг кто-то осторожно постучал меня по плечу, и послышался хриплый, пропитой голос:

— Привет, Винни… Луи… Порошок… Ребята, а что вы здесь делаете?

Обернувшись, мы увидели заморыша лет сорока пяти. Он был на голову ниже меня, на целых две головы ниже Луи, а его тощее тело было полной противоположностью мышцам Порошка. У него были растрепанные волосы и покрытый сизыми прожилками нос пьяницы. На нем были брюки армейского образца на клетчатых подтяжках, а звали его Лео Дельфина. Это был отец Мальчонки Дельфины.

— То же самое я могу спросить у вас, мистер Дельфина, — ответил я.

— Лео! Не надо официальности, Винни, — панибратским тоном произнес он. — Вы же друзья моего сына! Можно сказать, члены семьи, ведь так?

— Как скажете, Лео, — согласился я.

Порошок и Луи молчали. Они терпеть не могли Лео. Никто из нас не мог его терпеть, в том числе и Мальчонка, и на то были веские причины. Всю свою жизнь Лео Дельфина хотел отличиться и стать членом Семьи — с тех самых пор, как он подростком слонялся у доков и был на побегушках у мафии. Во время Второй мировой войны Лео призвали в армию, и он долго упрашивал, чтобы его отправили в Европу высаживаться на Сицилию, так как надеялся установить там контакты с местной мафией. Лео сказал командованию, что свободно владеет итальянским, что соответствовало действительности, однако это не помогло. Его отправили на Тихий океан, и он был ранен на Борнео.

После окончания войны Лео удалось устроиться на работу в порт грузчиком, и с тех пор он умолял, чтобы его взяли в мафию — кем угодно, на низшую ступень, в любую Семью. Он готов был на все — вооруженное ограбление, вымогательство, поджог, даже убийство. Особенно убийство. Лео мечтал об этом. Тогда его «произвели» бы в члены Семьи. Вся беда заключалась в том, что Лео был страстным игроком, пьяницей и болтуном. Опасное сочетание в любом ремесле, но для мафии — просто смертельное.

Когда мой отец взял под свой контроль доки Вест-Сайда, Лео попытался сблизиться с ним, используя нашу с Мальчонкой дружбу. У него ничего не получилось. Мальчонка вычеркнул отца из своей жизни — с той самой ночи, когда, вернувшись домой, застал его избивающим мать. Мальчонка нанес Лео стремительную комбинацию ударов, которая на неделю уложила того в кровать, и с тех пор они почти не разговаривали друг с другом.

— Итак, — продолжал я, — что вы делаете в этой части города?

— Ну, ты же знаешь, как все обстоит, — пожал плечами Лео. — Порой найти работу в Вест-Сайде бывает трудно. Кое-кто из присутствующих здесь ребят вошел в мое положение, понимаешь, что я хочу сказать?

Лео уже успел изрядно набраться, поэтому я решил чуть копнуть и проверить, по-прежнему ли соответствует истине его репутация болтуна.

— Ну, знаете, Лео, может быть, я поговорю со своим стариком.

Лео набросился на это предложение, как гиена на падаль.

— С Джино? Ты поговоришь с Джино?

— Ну, понимаете, обещать я ничего не могу, но…

Остановить Лео было уже нельзя.

— Если ты поговоришь с Джино, я сделаю все — все, что угодно! Я просил Мальчонку, но он не хочет даже говорить со мной. Я ему родной отец — а он меня ненавидит!

— Послушайте, Лео, я лишь поговорю… — Я не успел закончить, так как нас прервали:

— Эй, Лео, привет… как дела?

Это оказался коренастый коротышка с торчащими вперед верхними резцами и блуждающим взглядом. На вид ему было лет шестьдесят; солидное брюшко свисало поверх ремня, которым были перетянуты брюки армейского образца, такие же, как у Лео.

— Привет, Кармине! — воскликнул Лео, и они крепко обнялись. — Позволь представить тебе моих друзей из Вест-Сайда. — Повернувшись к нам, он перечислил, тыча пальцем: — Винни, Луи, Порошок… познакомьтесь с Кармине. Кармине… это Винни, Луи и Порошок.

Всем нам было прекрасно известно, что в подобных случаях фамилии не называются.

— Очень приятно, — сказал Кармине, пожимая нам руки. — Послушай, Лео, помнишь то дельце, о котором мы с тобой говорили на днях? Позвони мне. Кажется, наметился прорыв. — Повернувшись к нам, он махнул рукой. — Был рад познакомиться с вами, ребята.

Когда он ушел, я заметил:

— Кажется, неплохой тип…

Желая произвести на нас впечатление, Лео заговорщически наклонился вперед.

— Да… но видите вон того типа? — Он указал в противоположный конец зала на ту группу, которую я уже заприметил. — Того, что в клетчатом пиджаке, сорочке, как у Билли Экстайна, и белом галстуке?

Посмотрев в ту сторону, мы увидели броско одетого мужчину средних лет.

— Как можно не увидеть такого? — сказал Луи.

— Это Джонни Дикарло. Кармине работал на него до тех пор, пока не удалился на покой. Ему до сих пор по старой памяти перепадают от Джонни кое-какие крохи, и Кармине берет меня в долю…

Изобразив равнодушие, я спросил:

— И?

— Дикарло — главный добытчик Сокса Ланцы, — сказал Лео.

Этими словами он тотчас же завладел нашим вниманием. Подоспевший бармен принес две кружки пива и виски с вермутом. Поставив стакан перед Луи, он с гордостью объявил:

— Настоящий «Манхэттен»!

Луи не отрывал взгляда от Дикарло.

— Не шутите?

— Конечно, не шучу! — сказал бармен. — Там даже есть вишенка — взял на кухне!

— Я разговаривал не с вами, — сказал Луи, махнув бармену рукой, — а с ним, — добавил он, указывая на Лео.

— Нет, — подтвердил тот, — не шучу.

Луи улыбнулся. Я бросил взгляд на Порошка, и тот приветственно поднял кружку с пивом. Луи поднял виски с вермутом, я поднял пиво, и мы чокнулись.

— Замечательно, — сказал я.

Цель была перед нами. А Лео так ничего и не понял.

Глава 15

Когда мы вышли из «Таверны Барлоу», Луи решил сходить домой и переодеться соответствующим образом для вечерних похождений. Я сказал, чтобы он зашел за мной после ужина, а сам вместе с Порошком отправился к совершенно новому на вид черному грузовику с крытым кузовом, который стоял в конце Двадцать четвертой улицы. Мальчонка и Бенни сидели в кабине; Рыжий и Прыгун устроились в кузове на откидных деревянных сиденьях. Я втиснулся в кабину рядом с Бенни, а Порошок забрался в кузов и тотчас же принялся грызть арахис. Грузовичок стоял передом к Федеральному складу на Двенадцатой авеню. С обеих сторон склад обрамляли бетонные причалы, к которым могли подходить океанские транспортные корабли. Они пришвартовывались к чугунным кнехтам и разгружались. После этого погрузчики увозили контейнеры в ангар, откуда их уже забирали получатели. Вдоль той стороны, которая выходила на Двенадцатую авеню, стоял высокий забор с двустворчатыми воротами. За воротами находилась будка охранника и просторная автостоянка, которая занимала все пространство между оградой и огромным ангаром с двумя большими откидными воротами.

Пока мы наблюдали за складом, из-за южного угла ангара появился охранник на моторной тележке, который подъехал к другому охраннику, дежурившему в будке. Мальчонка доложил, что охранники сменились в четыре часа, а Порошок выяснил, что следующая смена заступит на дежурство в полночь.

Порошок был среди нас лучшим разведчиком. В полдень, когда грузчики прервались на обед, Порошок в сопровождении бассета Энджи весело вкатил в ворота тележку с сосисками в тесте «Сабретт». Эта тележка была такой же горячей, как и сосиски,[14] — Порошок и Луи угнали ее в ту самую минуту, как хозяин зашел в общественный туалет. Порошок стал бойко торговать своим товаром, дружески болтая с грузчиками на портовом жаргоне. Сын человека, который управлял значительной частью доков, принадлежащих моему отцу, Порошок владел портовым жаргоном как родным языком. За оживленной беседой он осмотрел ангар, отметив, что разгрузочные ворота с обеих сторон оснащены сигнализацией, подключенной к будке охранника. Последняя смена заканчивала работу в полночь, после чего на всей территории склада оставались всего два охранника, которые дежурили у въездных ворот. Раз в час один из них объезжал ангар по улице, проверяя все окна и двери. Этот обход продолжался пятнадцать минут.

Очевидно, из этого всего следовало, что проникнуть на склад можно было только сзади, со стороны реки. Я уже догадывался об этом, но до последнего надеялся, что нам все-таки удастся найти что-нибудь попроще. Поняв, что эти надежды тщетны, я изложил ребятам свой план. Он заключался в том, чтобы подойти к складу со стороны реки — на лодке. С Прыгуном едва не случился сердечный приступ, Мальчонка заявил, что я спятил, Порошок едва не поперхнулся орешками, Бенни нашел мой план блестящим, а Рыжий, как всегда, не сказал ни слова. Из нас Бенни был единственным, кому когда-либо приходилось плавать на чем-нибудь меньшем, чем паром до острова Стейтен-Айленд, поэтому я приказал ему взять с собой Рыжего и отправляться к лодочной стоянке на Семьдесят девятой улице. Там, на месте, им предстояло придумать способ угнать лодку.

Когда Бенни и Рыжий ушли, мы продолжили наблюдение за складом. Я заметил Мальчонке, что владелец угнанного грузовичка, вероятно, взбешен тем, что у него укатили совершенно новые колеса. Мальчонка успокоил меня, сказав, что владелец ни о чем не знает, потому что грузовичок был угнан с полицейской стоянки. Я нашел это слишком рискованным, но Мальчонка настаивал на том, что игра стоила свеч, потому что на стоянке полно новых «тачек». Он напомнил, что многие из тех, кто купил машину в рассрочку, вскоре приходят к выводу, что не имеют возможности делать выплаты, поэтому машины у них отбираются и помещаются на полицейскую стоянку. Что еще лучше — поскольку машины у владельца уже нет, он не может узнать о том, что она угнана, и поэтому не заявит в полицию. Я вынужден был признать, что, по крайней мере, в изобретательности Мальчонке не откажешь.

Прошел час, а Бенни и Рыжий не возвращались. Мы начали беспокоиться. Мальчонка, вздохнув, спросил:

— Ну, что ты думаешь?

Я пожал плечами. Я был уверен, что ребята наткнулись на неприятности, но не хотел высказывать это вслух.

Перекинув руку через плечо, Мальчонка щелкнул пальцами.

— Уже б-бегу, — ответил из кузова Прыгун, доставая из переносного холодильника, захваченного из дома, банку холодного пива. Протянув ее Мальчонке, он сказал: — Прошло уже с-слишком много времени. Г-где они застряли? Винни, а т-ты хочешь пива?

— Нет, спасибо, — сказал я.

Порошок, взяв банку, одним небрежным глотком опорожнил ее наполовину.

— Они должны б-были уже вернуться, — настаивал Прыгун.

Порошок сказал:

— Им еще никогда не приходилось угонять лодку. Бенни не умеет плавать, а Рыжий терпеть не может воду. Вероятно, они никак не могут решить, кому первому лезть за ней в реку. — Он прыснул, развеселенный этим предположением.

— Нашел время ржать, черт побери! — разозлился Мальчонка. — У нас серьезные проблемы!

Я привык к подобным перепалкам, и большую часть времени они меня только веселили, но Мальчонку это выводило из себя. Порошок прекрасно знал об этом, поэтому при любой возможности подкалывал его.

— Извини, — сказал Порошок, продолжая ухмыляться.

— Наверное, ребята просто осторожничают сверх меры, — пробормотал Мальчонка, однако в его голосе не было убедительности.

Его тревога передалась наконец и Порошку, и тот прекратил ухмыляться, внезапно осознав, что есть причина для беспокойства.

— Предположим, им не удастся стащить лодку. Что тогда? — спросил он.

— Тогда придется раздобыть ласты, — проворчал Мальчонка. — Будем добираться вплавь.

— Матерь божья! — воскликнул Порошок. — Я плаваю не настолько хорошо.

— Ты что, шутишь? Да у тебя столько жира, что ты без труда доплывешь до самой Кубы!

— Знаешь что, Мальчонка, иногда ты просто выводишь меня из себя.

Тут раздался тихий стук в дверь, и Прыгун соскользнул с сиденья, чтобы ее открыть. В кузов быстро забрались Бенни и Рыжий.

— Почему вы так долго! — взорвался Мальчонка.

— Возникли кое-какие проблемы, — объяснил Бенни.

— В чем дело? — спросил я.

— Лодок нет? — подхватил Порошок.

— Лодки есть, — с отвращением промолвил Рыжий.

— Но причал обнесли оградой, — язвительно добавил Бенни, — а у ворот маленькая будка с охранником. Судя по всему, сделано это совсем недавно. Должно быть, какие-то нечестные люди пытались украсть лодки.

— Так уберите охранника, — произнес Мальчонка таким тоном, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

Бенни покачал головой.

— Это непросто. Ограда проходит вдоль улицы — и у самых ворот фонарь.

— И движение оживленное, — добавил Рыжий. — Как машины, так и пешеходы.

— Надо совершить отвлекающий маневр, — предложил Бенни. — Как вчера ночью, но только быстрее. Вы отвлекаете охранника, я пробираюсь за ворота и исчезаю, словно дым.

— Хорошо, — согласился я. — Порошок и Прыгун, отправляйтесь вместе с Бенни. Дождитесь, когда совсем стемнеет. Часов в десять вечера будет в самый раз — к этому времени на улицах становится спокойнее. Вы отвлечете внимание на себя.

— Мы? К-как? — испуганно спросил Прыгун.

— Подойдете к будке охранника и завладеете его вниманием, — сказал я. — Как только он посмотрит на вас, начинайте ссору. Орите погромче и делайте вид, что лупите друг друга смертным боем. Порошок, схвати его за шиворот и швырни на землю. Прыгун, а ты вопи: «На помощь! Полиция! Убивают!»

— А если охранник н-не выйдет? — спросил Прыгун.

— Обязательно выйдет, — вставил Мальчонка. — Ему станет тебя жалко. Сначала он увидит, как ты подпрыгиваешь вверх и вниз, потом Порошок повалит тебя на землю, и охранник решит, что спасает педика от жирного сладострастца.

— Знаешь, сейчас ты точно выведешь меня из себя, — проворчал Порошок.

— Вот и отлично. Разозлись на меня, но выплесни свою ярость на Прыгуна. Тогда это будет выглядеть просто прекрасно.

— С-спасибо огромное, — пробормотал Прыгун.

Мне требовалось, чтобы отвлекающий маневр был совершен у лодочного причала, а не в грузовике, поэтому я опустил голову, дожидаясь, когда же перепалка утихнет. Когда это наконец произошло, я сказал:

— Вы закончили?

Порошок проворчал что-то нечленораздельное, но на этом все и завершилось.

— Хорошо, — обратился я к Бенни. — Как только уведешь лодку, гони ее к причалу на Кристофер-стрит и жди.

От Кристофер-стрит до Двадцать четвертой улицы было чуть меньше мили. По моим прикидкам, за полчаса это расстояние мы должны были преодолеть без труда.

— Встречаемся там в половине двенадцатого, трогаемся в путь в одиннадцать сорок пять и в двенадцать пятнадцать подходим к Федеральному складу — как раз когда охранник завершит полуночный обход. На ближайшие сорок пять минут склад будет полностью в нашем распоряжении.

— Если не брать в р-расчет охранников у ворот, — напомнил Прыгун.

— Прекрати же видеть только темные стороны! — рявкнул на него Мальчонка.

— И меня беспокоит т-также охрана лодочной с-станции, — не унимался Прыгун.

— А ты не беспокойся, Прыгун, — сказал Мальчонка. — Если наши дела будут действительно плохи — пой. Твой голос поднимет мертвых. Ну а теперь убирайтесь отсюда ко всем чертям и займитесь делом…

Прыгун и Порошок нехотя вылезли из машины и направились следом за Бенни. Бенни очень старался не смеяться, но у него ничего не получалось.

— Вы с Рыжим оставайтесь здесь и смотрите в оба, — сказал я. — А я сгоняю домой и получу добро от своего старика.

— Ты уверен, что он тебе его даст? — спросил Мальчонка.

— Вынужден будет дать, — сказал я, хотя на самом деле никакой уверенности у меня не было. — Если мы ничего не предпримем, то ничего не узнаем. А нам обязательно нужно узнать, почему нас подставили вчера вечером — и дело тут вовсе не в долбаных мехах.

Глава 16

Вернувшись домой в восемь вечера, я как раз поспел на обычный пятничный постный ужин: жареная камбала, запеченные баклажаны с сыром и салат из помидоров с луком. Отец мой не отличался особой религиозностью, но мать требовала соблюдать в быту основные требования католической церкви: по пятницам ничего мясного, по воскресеньям месса, Великий пост перед Пасхой, а по четвергам периодические посещения общества «Четки» вместе со своей сверхрелигиозной подругой Леной Мазерелли. В глубине души моя мать считала мать Порошка фанатичкой, как и его отец, который умышленно нарушал все христианские заповеди. Этим он буквально сводил жену с ума, для чего все и делалось. Страсть может существовать только в постоянных бурях.

Отношения между моими родителями были совсем другими. Они могли процветать только в мире и спокойствии — и родители прилагали к этому все силы. Отец не пускал жену в свою жизнь, попирающую закон, полную насилия, — и мать, хотя и знала об этом, никогда ничего с ним не обсуждала.

Мои родители познакомились на рождественской вечеринке, которую устроил Томми Луччезе, капо одной из пяти главных нью-йоркских Семей. Марио Дикаирано, отец моей матери, был приглашен на вечер потому, что был личным парикмахером Луччезе. Поскольку моей бабушки к тому времени уже не было в живых, он взял с собой дочь — мою мать Мики. В то время ей было семнадцать лет — оливковая кожа, зеленые глаза, фигура словно колба песочных часов и черные как смоль волосы до лопаток. Она произвела настоящий фурор. От того момента, как мой отец впервые пригласил ее на танец, до того, как он получил благословение Марио, прошел ровно год, и снова наступило Рождество. Мои родители сочетались браком в день праздника, и у них родился один сын. По их словам, они влюбились друг друга во время самого первого танца.

После ужина мать мыла посуду, а я вытирал, помогая ей, — и с нетерпением ждал, когда же отец заговорит о Федеральном складе. Мне хотелось, чтобы первый шаг сделал именно он, однако я был готов сам воспользоваться первым подходящим случаем. Зазвонил телефон, и отец снял трубку. В этот момент послышался тихий стук в дверь. Мать вытерла руки и пошла впускать гостя.

На пороге показался невысокий щуплый мужчина лет пятидесяти. Бледный, он сильно сутулился — следствие долгих часов за швейной машинкой. Очки сползали на самый кончик носа, шея была обмотана шарфом, на голове была ермолка, а под мышкой мужчина держал газету. Это был отец Сидни — Айра Батчер.

— А, это вы, мистер Батчер, — радушно приветствовала его моя мать. — Заходите. Я как раз сварила кофе… Джино, — окликнула она, — к нам пришел мистер Батчер.

— Благодарю вас, миссис Веста. Буду очень рад выпить чашечку кофе, — ответил мистер Батчер, и в его голосе прозвучал отчетливый восточноевропейский акцент. Он повернулся ко мне. — Сидни ушел в кино с матерью… по пятницам крутят очень хорошие фильмы…

Закончив разговаривать по телефону, отец встал, здороваясь с мистером Батчером. Они пожали руки, и отец сказал:

— Проходите, мистер Батчер, садитесь.

Мистер Батчер снова повернулся ко мне.

— Сидни рассказал нам о том, что произошло сегодня… Спасибо, Винни.

Мой отец встрепенулся.

— Что-то такое, о чем мне следует знать? — спросил он.

Мне показалось, более подходящий случай вряд ли предоставится. Небрежно пожав плечами, я сказал:

— Мы встретились с Ником Колуччи. Так, ничего серьезного, — и поспешно добавил: — Пап, можно тебя на минуточку?

Мать проводила мистера Батчера в гостиную и принесла ему чашку кофе, а я отвел отца к спальне.

Понизив голос, я спросил:

— Ну как, пап… ты даешь добро?

— Ты уверен, что вам удастся раздобыть лодку?

— Уверен на все сто. Мои ребята знают свое дело.

— И точно можно поставить все деньги на эту Джилл?

— У нее есть веские причины сыграть честно.

— Это сказала тебе Терри?

Мне показалось, на меня свалился фонарный столб. Я не просто лишился дара речи; у меня из легких будто выдавило до последней капли весь воздух. Отец, увидев на моем лице невысказанный вопрос, сжалился надо мной. Он показал на свое лицо.

— У меня два глаза вот здесь — и еще двести на улице. И я не глухой. Я слышу разные вещи. Завтра ты сможешь объяснить, почему я их слышу. — Помолчав, отец взглянул на мать и мистера Батчера, оставшихся в гостиной. Потерев указательным пальцем переносицу, он, словно приняв решение, повернулся ко мне. — Это звонил Костелло. Он хотел встретиться со мной и Анджело в «Копакабане». Настаивал на этом. Возможно, это связано с тем, что произошло вчера ночью. Не знаю. Если это так, значит, мы были правы — за всем этим действительно что-то стоит, и нам нужно выяснить, что именно. — Помолчав, отец сделал глубокий вдох, затем медленно выпустил воздух. — Сегодня ночью… будь осторожен. Сделай все быстро и тотчас же уходи. Следи за сигнализацией и охранниками… однако главная опасность — это Джи-джи. Если эта девчонка Джилл подведет и завтра утром фотографий не будет — тебе придется собирать вещички. Ты отправишься к нашим родственникам в Палермо до тех пор, пока здесь немного не поостынет.

— Хорошо.

Отец похлопал меня по щеке, и я вернулся вытирать посуду. Отец прошел в гостиную, уселся в кресло с высокой спинкой и развернул газету. Мать и мистер Батчер устроились на диване напротив.

За те несколько месяцев, что прошли с начала лета, мой отец успел подружиться с мистером Батчером. Узнав, что отцу Сидни приходится целыми днями просиживать за швейной машинкой, чтобы зарабатывать на жизнь, он попробовал ему помочь, предложив платить за то, что Сидни занялся моим «образованием», — но мистер Батчер не захотел и слышать об этом. Человек гордый, он ответил, что сам способен содержать свою семью. По его словам, достаточной платой для него была дружба с моим отцом и то, что я заботился о Сидни.

Раскрыв газету, мистер Батчер поправил очки, и у них с моим отцом начался своеобразный ритуал, ставший привычным. Мистер Батчер читал «Форвард», еврейскую газету; мой отец предпочитал «Прогрессо», газету итальянскую. Оба чуть ли не с религиозным прилежанием читали каждый свою газету и постоянно обсуждали противоречивые взгляды на все проблемы внутренней и мировой жизни. Предмет споров менялся, но ритуал обсуждения оставался одним и тем же.

— Вот в «Форварде» пишут, — начал мистер Батчер, — что мистер О’Дуайэр должен подать в отставку.

Полистав «Прогрессо», отец нашел заметку на ту же тему.

— «Прогрессо» утверждает, что наш мэр хочет стать послом.

— Здесь тоже это написано, — подтвердил мистер Батчер, постучав пальцем по соответствующей статье. — Еще здесь написано, что после мистера О’Дуайэра следующим мэром станет мистер Импеллиттери.

— Верно, — ответил мой отец. — Винченцо Импеллиттери возглавляет городской совет. Поэтому именно он должен стать новым мэром.

Задумчиво кивнув, мистер Батчер помолчал, затем спросил:

— Хорошо ли это будет для евреев?

Этот вопрос мистер Батчер задавал всякий раз, когда происходили любые перемены в политике, в экономике и вообще где угодно, которые могли хоть как-то повлиять на какую-нибудь строну жизни евреев. Моя мать внимательно следила за мужем, пока тот обдумывал ответ. Наконец мой отец сказал:

— Конечно, Импеллиттери мазурик тот еще, похлеще О’Дуайэра, — но он итальянец… — Помолчав, он улыбнулся. — А для евреев это всегда хорошо.

Прыснув, мистер Батчер хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Ха! Для евреев это хорошо!

Мать, рассмеявшись, спросила:

— Мистер Батчер, еще кофе?

Тот, протянув чашку, сказал:

— Благодарю вас, миссис Веста. С удовольствием.

Взяв у него чашку, мать отправилась на кухню за новой порцией кофе. Мистер Батчер поправил очки. Мой отец закурил сигару.

Раздался стук в дверь, и мать пошла открывать. На пороге стоял Луи, переодевшийся в спортивный костюм, спортивные туфли, бейсболку и перчатки — всё черного цвета. На шее у него был повязан платок, тоже черный. Понимающе улыбнувшись, мать посмотрела на меня.

— Это к тебе.

Она налила мистеру Батчеру свежий кофе, а я прошел к двери.

— Что это у тебя за наряд? — спросил я.

— Мне надоело мять костюмы.

— Принес? — Я был уверен в положительном ответе, но понимал, что задать этот вопрос необходимо.

Протянув бумажник Джонни Дикарло, Луи растянул губы, обнажая зубы, и безупречным голосом Хэмфри Богарта протянул:

— Он у тебя перед глазами, малыш. — Улыбнувшись, он добавил уже своим нормальным голосом: — Что-нибудь еще?

— Да. Молись, чтобы ребята достали лодку.

Хлопнув Луи по плечу, я взял бумажник и бросил через плечо:

— Всем до свидания…

Глава 17

Когда мы с Луи вернулись к грузовичку, над рекой висел запах гнилых водорослей, ветерок не мог разогнать пыль, а на джерсийском берегу, затянутом слабой дымкой, плясали огоньки. На той стороне все было тихо и безмятежно. Но на нашей…

Луи забрался в кузов, а я, усевшись в кабину, спросил:

— Ну, что нового?

— Ничего, — ответил Мальчонка.

— Где Рыжий?

— Ушел за бутербродами.

Федеральный склад был залит светом словно Таймс-сквер в полночь, а у северного причала разгружался большой корабль. Могучие краны снимали с палубы деревянные ящики, уложенные в сети, и переносили их на берег. Там грузчики огромными крючьями затаскивали ящики на поддоны, затем их поднимали вилами погрузчики и увозили в ангар. Сторона склада, выходящая к реке, напоминала растревоженный муравейник: постоянное движение, ворчание двигателей, скрип механизмов, громкие крики. Почти все грузчики разделись по пояс, а у остальных рубашки липли к телу, мокрые насквозь от пота.

Я знал, что без двадцати двенадцать суета прекратится, прожектора погаснут, а грузчики начнут переодеваться, чтобы отправиться домой. К полуночи на складе не останется никого, и именно тогда мы приступим к работе… если Бенни удастся раздобыть лодку, если мы сможем подойти со стороны реки, если на лодку можно будет загрузить тридцать ящиков собольих шкур, если она не потонет под этим грузом. Если, если, если…

— Тебе кошмары когда-нибудь снятся? — вдруг спросил Мальчонка.

— Иногда… да, снятся, — ответил я. — А что?

— Мне вчера приснился. Какой-то жуткий.

Вернувшийся с бутербродами Рыжий сел в кузов к Луи. Мальчонка протянул руку через плечо, и Луи вложил ему в ладонь бутерброд с ветчиной и сыром.

— И что тебе приснилось? — спросил я.

— Я лупил от всей души своего старика.

— И какой же это кошмарный сон? — спросил я, зная об отношениях между Мальчонкой и его отцом.

— А такой. Самое жуткое в нем было то, что сколько я ни укладывал ублюдка на землю, он как ни в чем не бывало вскакивал на ноги, словно долбаная резиновая игрушка. Мне так и не удалось его завалить.

— Ты прав, — согласился Рыжий. — Это действительно кошмар.

Развернув вощеную бумагу, Мальчонка впился зубами в бутерброд. Прожевав и проглотив кусок, он спросил Рыжего:

— А ты никогда не пробовал отдубасить своего предка?

— Нет, — ответил тот.

— Почему? Ты же говорил, он постоянно лезет на тебя с кулаками.

— Точно.

— Ну и?

— Если я дам себе волю, то обязательно его убью. — Выбросив лезвие ножа, Рыжий одним молниеносным убийственным движением разрезал свой бутерброд пополам.

Мы с Луи переглянулись. Все мы сходились во мнении, что Рыжий — потенциально опасный для общества человек.

Проглотив очередной кусок, Мальчонка пробормотал:

— Господи…

Рыжий ответил на это простым:

— Да…

Отвернувшись от них, я отхлебнул пива. Мальчонка снова куснул бутерброд, задумался и сказал:

— Знаешь что, Рыжий? В совершенном мире тебе не пришлось бы ничего делать. Понимаешь, когда твой старик лупит тебя, я луплю своего старика — и заставляю его лупить твоего старика.

Подумав над его словами, Рыжий сказал:

— А тебя кто будет лупить?

— Никто. Как я уже говорил, это будет совершенный мир.

Мальчонка хихикнул — и тотчас же насторожился. Я проследил за его взглядом. К воротам Федерального склада подкатил черный «Шевроле»-седан. Из машины вышли двое и направились к охранникам. Сзади послышался шорох, и вдруг между нами с Мальчонкой появилась голова Рыжего.

— Твою мать! — проворчал он.

— В чем дело? — спросил я.

— Твою мать! Твою мать, так ее растак!

— Объясни же, в чем дело, ради бога! — оборвал его Мальчонка.

— Это мои дядья, мать их! — выругался Рыжий.

Дэнни и Роберт Коллинз, младшие братья матери Рыжего, работали следователями в управлении полиции Нью-Йорка. Они уже много лет как были куплены мафией. Закрывая глаза на игорные притоны, наркотики и проституцию в своем округе, они умножали свое жалованье полицейского на десять. Сестра, ярая националистка, заставляла братьев отсылать часть грязных денег домой в Ирландию. Ей было наплевать, откуда эти деньги, — ее волновало только то, куда они шли: на «правое дело»!

— Проклятие, и чего они сюда приперлись? — спросил Мальчонка.

— Понятия не имею… но могу сказать точно, дядья не на службе. Они работают в Восемнадцатом округе. И они в полиции нравов. Это не Восемнадцатый, и охранников никак нельзя назвать шлюхами. — Вздохнув, Рыжий обмяк и рухнул на сиденье. Он только что выдал подряд четыре предложения. Для него это было длинное выступление в парламенте.

— Черт… и что ты думаешь? — спросил Мальчонка.

— Они здесь по наводке. Кто-то попросил их наведаться сюда, — сказал я. — Скорее всего, Джи-джи.

— Ты полагаешь, они предупреждают охранников, что сегодня ночью на склад наведаются посторонние? — спросил Луи.

— Не знаю, но все указывает на то.

Мальчонка молча кивнул. Некоторое время он смотрел на то, как дядья Рыжего разговаривают с охранниками, затем сказал:

— Ну что, отмена?

Я задумался: отец уже дал мне добро, мы оба уверены, что нам необходимо выяснить, что за чертовщина тут происходит, — и к тому же это лишь мое предположение, что продажные полицейские предупреждают охранников. Кроме того, может быть, со стороны реки нас никто не ждет. План мой с самого начала обещал трудности; теперь их просто стало чуть больше. Следовательно, нам придется действовать осторожнее.

— Об этом не может быть и речи. Будем действовать сейчас, — сказал я Мальчонке. — Подбрось нас с Луи до автомастерской. Мы возьмем еще одну «тачку» и встретимся с вами у причала на Кристофер-стрит. Порошок и Прыгун должны уже быть там, а Бенни должен быть в пути на лодке.

Я взглянул на часы. Было ровно десять.

Мальчонка высадил нас с Луи у ничем не примечательной авторемонтной мастерской на углу Тридцать восьмой улицы и Одиннадцатой авеню. Мы прошли по переулку, который отделял мастерскую от соседнего здания. Здесь пахло машинным маслом, выхлопными газами и ржавым железом. Я отпер дверь черного входа, и мы вошли внутрь.

В гараже стояли четыре машины. Зеленый «Бьюик» 1939 года выпуска рядом с черным «Фордом», модель 1940 года, на этот раз четырехдверным седаном. Обе машины были грязные и неприметные. «Форд» принадлежал Анджело Мазерелли. «Бьюик» принадлежал моему отцу. Это были их «рабочие» машины, те, на которых они разъезжали по делам в доках, не привлекая к себе внимания. В шкафчике у стены имелся ящик с двойным дном, в котором были спрятаны несколько комплектов номерных знаков на обе машины — все они были зарегистрированы на обитателей различных нью-йоркских кладбищ.

За «рабочими» машинами стояли две другие, новенький «Кадиллак» и новенький «Крайслер»-кабриолет — тоже принадлежащие моему отцу и Анджело, соответственно. На этих машинах они выезжали тогда, когда были уверены, что за ними не следят. Зарегистрированные, естественно, на девичьи фамилии их жен, эти лимузины использовались для поездок к шикарным особнякам за городом. Многие члены мафии вели двойную жизнь и, естественно, заботились о конспирации, для моего отца стремление к полной анонимности превратилось в религию. Он был свидетелем того, что сделала слава с Лучано, и постарался вдолбить этот урок всем своим людям. В отличие от любителей роскоши Джи-джи Петроне и Джозефа Дото по прозвищу Джо Адонис или от всем известного Костелло мой отец тщательно заботился о своем фальшивом фасаде и требовал того же от своих людей. Так, в случае с отцом за скромной квартирой на Тридцать шестой улице скрывался доход, исчисляемый шестизначными цифрами, и поместье в Коннектикуте. А в случае с Анджело за квартирой на пересечении Тридцать шестой улицы и Десятой авеню скрывался небольшой особняк в Спринг-Лейк, на побережье Нью-Джерси.

Луи прошел через гараж и поднял вверх створку ворот, а я сделал один короткий телефонный звонок. Луи вернулся, и мы набрали в кожаную сумку самый разный инструмент. Окинув напоследок взглядом мастерскую, я сел в «Форд» и выехал на улицу. Луи опустил ворота и подсел ко мне.

— Все готово, — сказал я. — Джилл отсняла фотографии, и знакомый Терри заберет их сегодня вечером. Снимки будут напечатаны завтра утром… осталось только раздобыть лодку.

— А что будет, если нам не удастся раздобыть лодку?

— Мы перейдем к плану «Б».

— И в чем заключается этот план «Б»?

— Понятия не имею, твою мать.

— Отлично. А я-то чуть было не испугался, что нам не миновать беды.

Луи сел за руль «Форда», и мы направились к причалу на Кристофер-стрит.

Глава 18

Примерно в то же самое время, когда мы с Луи ехали на встречу с друзьями, мой отец входил в клуб «Копакабана», расположенный в доме номер 10 по Восточной шестидесятой улице. Было уже почти одиннадцать часов вечера, когда он снял шляпу и протянул ее Терри.

— Добрый вечер, мистер Веста, — мило улыбнулась та, стараясь изо всех сил справиться с нервами.

Улыбнувшись в ответ, отец кивнул:

— Добрый вечер, Терри…

От него не укрылось, что она вот-вот потеряет самообладание.

К отцу поспешил Луис Антонио.

— Джино, твои друзья уже здесь. Они ждут тебя.

Клуб, как всегда в пятницу, был полон народу. На сцене Джерри Вейл пел «Ал-ди-ля». Луис отвел моего отца в сторону и понизил голос.

— Тут что-то нечистое. Я имею в виду ребят. Ты знаешь, в чем дело?

— А ты сам что слышал?

— Если честно, ничего. Но только Луи уходил из дома с таким видом, словно выиграл в лотерею. Так радуется он, только когда идет на дело.

— Я знаю, куда он пошел, — ответил мой отец. — Все будет в порядке.

— Ты уверен?

— Я никогда и ни в чем не бываю уверен, — был ответ отца. — Но я доверяю своему сыну.

Кивнув, Луи проводил моего отца к столикам, где тот поздоровался с представителями всех пяти нью-йоркских Семей.

По пятницам мафия устраивала в «Копе» так называемые вечера отдыха. Жен с собой никто не приводил. Их место заменяли похожие на куколок девочки. Эта давняя традиция восходила еще ко временам Усатых Питов.[15] Заглянув в «Копу» в пятницу вечером, можно было увидеть самых красивых женщин города в объятиях самых могущественных мужчин. К мафиози липли политики, кинозвезды и знаменитые спортсмены — все они стремились показаться на людях в обществе блистательных королей преступного мира.

Анджело, приехавший раньше отца, сидел за лучшим столиком в обществе двух одетых с иголочки мужчин. Он был похож на гранитную глыбу с бокалом вина в руке. За этим столиком женщин не было.

При появлении моего отца все трое поднялись с мест и поздоровались с ним. Старший из двоих мужчин, сидевших вместе с Анджело, был Фрэнк Костелло, действующий глава Семьи Лучано. Это положение он занимал уже в течение пяти лет — с тех самых пор, как знаменитого Счастливчика Лучано после окончания Второй мировой войны депортировали на Сицилию. Вторым был Джозеф Дото, прославившийся своей внешностью кинозвезды, известный всему миру как Джо Адонис. Он присматривал за всеми злачными местами, принадлежащими Семье, и был одним из теневых владельцев «Копакабаны».

Джерри Вейл закончил «Ал-ди-ля» и начал «Вечером в Риме». Зал взорвался громом аплодисментов.

Отец сел за столик, Джо Адонис налил ему бокал красного вина, и Костелло начал:

— Тебе что-нибудь говорит фамилия Кифовер?

Отец кивнул.

— Я читал в газетах, этот человек возглавляет комитет Конгресса.

— Специальный комитет, черт побери, посвященный организованной преступности, — проворчал Джо Адонис.

— Поговаривают, нам придется жарко, — снова заговорил Костелло.

— Такое уже бывало и раньше, — заметил мой отец.

— На местном уровне, — возразил Костелло. — С этим мы справлялись. Сейчас все вышло на уровень федеральный.

Отец посмотрел на Джо Адониса, затем снова перевел взгляд на Костелло. Он понял, что это будет не досужая беседа. Когда ему неожиданно позвонили и пригласили на встречу, было сказано, что надо будет просто «кое-что прощупать». На самом деле это было не так. При упоминании фамилии Кифовера отец понял, что наши подозрения были обоснованными: Костелло прознал о разладе, который назревал между Джино и Джи-джи Петроне. Как выяснилось в ходе разговора, ничего определенного пока известно не было — никто не знал и о моем неудавшемся нападении на железнодорожный склад — но не вызывало сомнения, что встреча была назначена с целью уладить распри между Семьями.

Мой отец и Джи-джи Петроне принадлежали к разным Семьям. Петроне принадлежал к Семье Костелло и непосредственно подчинялся Вито Дженовезе, одному из помощников Костелло. Мой отец принадлежал к Семье Маньяно и подчинялся правой руке Маньяно Альберту Анастасии. Костелло терпеть не мог Маньяно, но был близким другом Анастасии, и с годами он очень полюбил моего отца. Если бы не дружба с Анастасией, основанная на взаимном уважении, Костелло непременно постарался бы переманить моего отца к себе. А так отец понимал, что эта встреча закончится для него дружеским предупреждением.

— Есть что-то такое, о чем мне следует знать? — спросил он.

Костелло кивнул Джо Адонису, и тот объяснил:

— Мы прослышали, между тобой и Джи-джи Петроне пробежала черная кошка. Анастасия сейчас в Европе, а Маньяно, как нам всем прекрасно известно, дурак и тряпка. Поэтому у нас возникли опасения, что дело может зайти слишком далеко. Ты должен понять, что сейчас для этого самое неподходящее время.

Подавшись вперед, Костелло ударил ладонями по столу.

— Джино… ты знаешь, чем вызвано беспокойство Комиссии. Пока что даже ФБР и сам Гувер отрицают наше существование. Но этот комитет Кифовера собирается пролить много чернил. И любое наше действие, которое привлечет к нам внимание, будет раздуто в десятки раз. Чем бы ни была вызвана ваша размолвка с Петроне — а мне наплевать, чем именно, ибо я ненавижу этого ублюдка, — ради собственного блага ты должен положить ей конец.

— Понимаю, — как можно спокойнее произнес отец. — И спасибо за заботу… Даю слово, что я не сделаю ни одного неспровоцированного шага против Петроне. Однако он уже наступил мне на мозоль, и, подозреваю, это только начало.

Костелло и Джо Адонис переглянулись. Они оба отметили, что мой отец сделал ударение на слове «неспровоцированного».

Вздохнув, Костелло сказал:

— Береги себя, Джино, и помни, если станет действительно плохо, защитить тебя не смогут ни Анастасия, ни я… — Он откинулся назад. — Ну а тем временем Комиссия даст ясно понять Петроне, что провоцировать конфликт не в его интересах.

— При всем уважении к вам я сильно сомневаюсь, что он прислушается.

Подошедший официант разлил вино по бокалам и молча указал на пустую бутылку. Джо Адонис кивнул — да, повторить. Эта небольшая пауза позволила моему отцу уделить внимание тому, что происходило у гардероба.

Там очень сексуальная девушка с небольшим чемоданчиком протянула Терри конверт. Отец улыбнулся — судя по всему, жизненно важная часть моего плана реализовалась успешно. Он с удовольствием представил себе, какой ужас испытает Джи-джи Петроне, увидев свою голую задницу над обнаженным телом Сильваны Пизано.

Словно в подтверждение его мыслей толпа взорвалась овациями, и Джерри Вейл стал раскланиваться.

Глава 19

Когда мы с Луи подъехали к причалу и вышли из машины, Мальчонка дрожащими от волнения руками закуривал сигарету. Он стоял, повернувшись лицом к северу, и смотрел на Гудзон. Рыжий сидел на переднем бампере грузовичка и небрежно открывал и закрывал нож. Но я не увидел ни Порошка, ни Прыгуна, ни Бенни, ни лодку, и это меня встревожило.

— Пока что ничего? — спросил я.

— Ничего, — сказал Мальчонка.

Сделав глубокую затяжку, он снова уставился вверх по течению реки. На причале, кроме нас, никого не было, мне совсем не нравился яркий свет фонарей. Небо затянули тучи, скрывшие луну, и я подумал: «Хорошо… наконец-то нам начинает хоть немного везти». Меньше всего нам нужна была полная луна — сейчас, когда мы должны были проникнуть на склад со стороны реки, подплыв к причалу на лодке.

Повернувшись к Рыжему, Мальчонка спросил:

— Сколько там времени?

Рыжий даже не потрудился взглянуть на часы.

— Прошло две минуты с тех пор, как я смотрел в последний раз. Ровно половина двенадцатого.

— Что слышно о Порошке и Прыгуне? — спросил я, начиная тревожиться все больше и больше.

— То же самое, что слышно о Бенни, — ответил Мальчонка.

— Судя по всему, их что-то задержало, — предположил Луи.

Я кивнул. Время у нас еще было, но Бенни должен был появиться с минуты на минуту.

— Что будем делать? — спросил Мальчонка.

— Ждать, — ответил я.

— Ты думаешь, у Бенни получится? — спросил Луи.

— Обязательно получится, — заверил Мальчонка.

— Уж если кто-нибудь и сможет провернуть такое, — сказал я, — то именно Бенни.

Решив, что сигареты с него достаточно, Мальчонка швырнул окурок в черную воду, где тот с шипением умер.

— Да, — согласился он, — Бенни не из тех, кто выкидывает полотенце. — Он повернулся к нам. — Знаете, если я стану профессионалом, он будет моим тренером.

— Слышали, — подтвердил Луи. — Бенни считает, всем нам пора начать подыскивать себе честную работу. Вероятно, он прав.

— А я считаю, что Бенни готов заниматься чем угодно, лишь бы оставаться с нами, — заметил Мальчонка. — Мы — всё, что у него есть.

Отвернувшись, он снова уставился на реку. Мы с Рыжим подошли к нему, и я увидел окурок Мальчонки, медленно уплывающий от нас. «Хорошо, — подумал я, — начинается прилив». Течение будет попутным. Я решил, удача продолжает нам улыбаться.

Прислонившись к капоту, Луи закурил сигару. Все молчали.

Наконец Мальчонка, кивнув в сторону реки, спросил:

— А вы когда-нибудь задумывались, каково быть таким, как Бенни?

— То есть? — спросил я.

— Ну, негром и все такое. Иметь шизанутого отца и мать-наркоманку. Черт побери, посмотришь на Бенни — и начинаешь считать себя счастливчиком.

— Да, ему приходится дерьмово, но и нас счастливчиками никак не назовешь, — возразил Рыжий.

— Да уж… — Подумав немного, Мальчонка добавил: — Иногда мне хочется узнать, каково быть… нормальным. Как в кино.

Нашей главной страстью в ту эпоху до прихода телевидения было кино. Луи обожал гангстерские боевики, Порошок предпочитал комедии, Бенни тащился от вестернов, Прыгун любил фильмы на библейские сюжеты, я смотрел почти все, а Рыжий почти все ненавидел, — но Мальчонка любил мюзиклы. В них изображался идеальный мир, о котором он всегда мечтал. Мальчонка понимал, что этого мира не существует — особенно для него, — но это не имело значения. Он любил сюжет «Парень встречается с девушкой, парень теряет девушку, парень снова находит девушку, и все живут счастливо». Мальчонка любил абсолютно все мюзиклы, от «Сорок второй улицы» до «Оклахомы», но один был у него самым любимым.

— Помните «Встретимся в Сент-Луисе»? — спросил он.

Я кивнул.

— Конечно. Там снималась Джуди Гарланд.

— Точно… замечательные отец и мать… малыши… уютный домик, где все любят всех… и этот парень, соседский мальчишка — он знакомится с Джуди в трамвае, они влюбляются друг в друга… понимаете — когда смотришь этот фильм, видишь, каким мог бы быть рай…

Рыжий посмотрел на Мальчонку так, словно тот только что свалился с Марса.

— С тобой все в порядке?

— Да… а что? — удивился Мальчонка.

— Ты говоришь как полный идиот, твою мать.

Прежде чем Мальчонка успел ответить, с улицы донесся голос Порошка.

— Эгей!

Обернувшись, мы увидели, что он бежит трусцой к нам, а за ним ковыляет запыхавшийся Прыгун. Для человека крупных габаритов Порошок двигался достаточно проворно, и, подобно многим здоровякам, делал он это бесшумно. Как-то раз мы видели в театре Адамса в Ньюарке известного комика Джеки Глисона, и тот тотчас же стал кумиром Порошка. Он просто влюбился в то, как Глисон скользил по сцене со своей знаменитой фразой «И-и-и — начали!» Порошок даже научился копировать это движение — конечно, у него получалось хуже, чем у Глисона, но все равно чертовски неплохо.

Наконец Порошок и Прыгун добрались до нас — возбужденные, судорожно глотающие воздух. Оба вспотели, но одежда Прыгуна буквально промокла насквозь.

— Бенни уже здесь? — запыхавшись, спросил Порошок.

— Нет. В чем дело? — спросил Мальчонка.

— Вы не поверите, — промолвил Порошок, все еще не в силах отдышаться.

— Вы не достали лодку? — резко спросил Мальчонка.

— Достали, — сказал Порошок.

— Так где же она, черт побери? — спросил Мальчонка. Он уже начинал терять терпение — как и я.

Я спросил, как можно спокойнее:

— Порошок… что там у вас приключилось?

Набрав полную грудь воздуха, Порошок выпалил:

— Мы отвлекли внимание охранника… выманили его на улицу, Бенни проник на пристань… — Остановившись, он снова сделал глубокий вдох. — Он угнал лодку… завел подвесной мотор и поплыл…

— Нельзя ли поскорее?! — взорвался Мальчонка. — Черт побери, что у вас произошло?

— Мотор заглох, — ответил Порошок.

— Что? — заорал Мальчонка.

— Мотор… он взял и заглох, — повторил Порошок.

В подтверждение его слов Прыгун яростно затряс головой, подпрыгивая на пятках.

— 3-заглох, — повторил он, щелкая пальцами. — В-взял… и заглох.

Порошок сказал:

— Мы видели, как Бенни пытается его завести… дергает за этот гребаный шнурок… но мотор никак не заводился… и лодку понесло вверх по течению, твою мать! Сейчас же прилив!

«Вот тебе и повезло», — подумал я. Сделав еще один глубокий вдох, Порошок шумно выпустил воздух.

— Мы бежали за лодкой чуть не до самого моста Вашингтона, мать его… до Риверсайд-парка. Она шла рядом с берегом, и мы надеялись, нам удастся ее поймать. Один раз у нас чуть было не получилось. Я держал Прыгуна… он уже почти дотянулся до Бенни… но тут его рука выскользнула из моей, и он свалился в воду.

— Я уже п-почти с-схватил его, — подтвердил Прыгун.

Мальчонка бросил на него взгляд, который мог бы расплавить мрамор.

Порошок закончил свой рассказ:

— Затем Бенни удалось наконец завести этот долбаный мотор, и он поплыл вниз по течению. А мы поймали тачку и поскорее примчались сюда.

— Как давно это случилось? — спросил Мальчонка.

— С полчаса назад, — ответил Порошок.

— Это же совсем близко, — заметил Луи. — Где же Бенни, черт бы его побрал?

Ответом стало тарахтение подвесного мотора. Подбежав к краю причала, мы увидели приближающуюся тридцатидвухфутовую яхту белого цвета. Парус был убран, а Бенни стоял в открытой рубке. Как только яхта прикоснулась к сваям, Бенни заглушил мотор и бросил канат. Рыжий поймал канат и обмотал его вокруг кнехта.

Мальчонка был вне себя от отвращения.

— Это же яхта! Ты угнал яхту, твою мать!

— Послушай, приятель, в конце причала ничего другого не было, — обиженно крикнул Бенни. — Ты что, думаешь, я взял ее в салоне — где можно выбирать и примерять?

— Но она же белая!

— Она уже и была белой, когда я ее угонял! Или ты думаешь, что у меня было время ее перекрашивать? — спросил Бенни, перебираясь на причал.

— И у нее мачта, твою мать, — заметил Мальчонка, указывая вверх.

Подбоченившись, Бенни заорал:

— Это же яхта, черт побери! У них у всех есть мачты, черт побери!

— Но она же торчит вверх словно долбаный маяк! — завизжал Мальчонка. — Нас будет видно от самых ворот!

— А м-может быть, ее можно спилить, — предложил Прыгун, горя желанием помочь.

— Она стальная, — возразил Бенни.

— Что с двигателем? — спросил я.

— Все в порядке, просто залило свечи.

Я сказал:

— Яхта слишком маленькая, чтобы взять нас всех, да еще и ящики; к тому же, я подумал, нам понадобится грузовик, чтобы забрать товар… Мальчонка, ты берешь Рыжего и Прыгуна и угоняешь еще одну машину с полицейской стоянки. Остальные садимся в яхту и берем склад. Мы должны быть на месте, когда охранник завершит полуночный обход, и убраться оттуда до часу, когда он начнет следующий обход. Грузовик должен быть здесь в половине второго… — Остановившись, я обвел взглядом ребят. — Вопросы есть?

Переглянувшись, все покачали головой. Мальчонка ударил кулаком в ладонь и сказал:

— За работу!

Я протянул руку ладонью вверх; ребята накрыли ее своими ладонями, и Мальчонка крикнул:

— Да!

Ритуал был совершен. Подхватив рюкзачок с инструментом, я первый прыгнул в яхту. Луи и Порошок последовали за мной. Отвязав канат, Бенни прыгнул в яхту последним и завел мотор. Яхта стала отходить от причала, покачивая мачтой, словно прощаясь с теми, кто остался на берегу. Мальчонка все еще никак не мог поверить в то, что это происходит на самом деле.

— Это же белая яхта, черт побери, — пробормотал он. — Если все и дальше пойдет так же, вы посреди реки, мать вашу, налетите на коралловый риф!

Глава 20

Вместо того чтобы идти вдоль нью-йоркского берега Гудзона, я попросил Бенни пересечь реку и приблизиться к джерсийской стороне. И только оказавшись прямо напротив Федерального склада, мы повернули и направились к нему. Я надеялся, что ангар заслонит высокую мачту и нам удастся подойти незамеченными. К сожалению, этот обходной маневр потребовал значительно больше времени, чем я предполагал. Заметив, что я то и дело сверяюсь с часами, Луи спросил:

— Как у нас дела?

— Уже двадцать пять минут первого, — ответил я. — Еще не катастрофа, но я рассчитывал, что мы прибудем на место еще десять минут назад.

Бетонная дорожка за складом поднималась на шесть футов над водой и имела в ширину восемь футов. Она соединяла грузовые причалы, расположенные по обе стороны от ангара, и позволяла охраннику полностью объезжать вокруг него на своем каре.

Бенни заглушил двигатель, и мы пристали к дорожке. Подтянувшись, я забрался на нее, затем протянул руку и помог Порошку и Луи. Бенни передал им кожаный рюкзачок и трос, и Луи привязал яхту. Отметив, что треклятая мачта торчит на пятнадцать футов над дорожкой, я печально покачал головой. Если кто-либо завернет за угол ангара, саму яхту он, может быть, и не заметит, но вот мачте никуда не скрыться.

В задней части здания проходил ряд створных окон шириной четыре фута и высотой три. Каждое окно открывалось запорным рычагом в верхней части и поворачивалось относительно середины. Вот этим путем мы и должны были проникнуть внутрь.

Раскрыв рюкзачок, Порошок достал молоток и фонарик и протянул их мне. Пока я водил лучом света вдоль наружного периметра окна в поисках предательских проводов, никто не произнес ни слова. Убедившись, что проводов нет, мы натянули перчатки. Я держал фонарь, а Порошок достал моток изоленты и заклеил стекло прямо под запорным рычагом. Когда он закончил, я вручил ему молоток, и Порошок нанес быстрый, резкий удар. Заклеенное изолентой, стекло разбилось, но осколки остались на месте. Осторожно вытащив их, Порошок просунул руку и открыл окно. Луи, самый худой из нас, проскользнул внутрь, и Бенни передал ему плоскогубцы. Через несколько минут от петель остались одни воспоминания, и мы втроем, оставаясь снаружи, осторожно вынули оконную раму из проема и прислонили ее к стене.

Внутри полумрак озарялся редкими тусклыми лампами дежурного освещения. Мы разглядели длинные ряды ящиков самых разных размеров, уставленных штабелями на поддоны. Эти ряды уходили до самой противоположной стены. После относительной прохлады речной прогулки горячая духота замкнутого помещения буквально оглушила нас. Мы тотчас же покрылись потом. Взглянув на часы, я увидел, что времени уже двадцать девять минут первого.

— Рассыпаемся, — сказал я. — Как только кто увидит ящики с мехами… свистите.

Разделившись, мы пошли по длинным параллельным проходам между штабелями ящиков. Определить ящики с мехами будет нетрудно — в таких, размером шесть на два на два фута, ничего другого не перевозится. Но вот найти их… Здесь, на складе, были все мыслимые товары: электрогенераторы из Англии, виски из Шотландии, мебель из Испании и, хотелось надеяться, собольи шкуры оттуда, откуда только, черт побери, их сюда привезли.

Минут через десять я услышал приглушенный свист, донесшийся слева, и быстро направился в ту сторону, по пути встретив Бенни и Луи. Свист повторился еще дважды, и наконец мы нашли Порошка, который стоял, печально уставившись на ряд длинных тощих ящиков. Они были уложены в штабеля высотой двенадцать футов. Не было никакого сомнения, что это именно то, что нам нужно; однако опустить их на пол, вытащить в окно и загрузить на яхту будет адской работой.

Я сказал:

— Порошок, найди тележку. Бенни забирается наверх. — Я указал на стоявшую неподалеку стремянку. — Луи, ты будешь в середине — на стремянке. Бенни, осторожно спускаешь ящики Луи, затем Луи спускает их мне, а я складываю их на полу до тех пор, пока мы не раздобудем тележку. У нас есть полчаса.

Порошок отправился на поиски, Бенни забрался на ящики, а Луи завладел стремянкой. Забравшись до половины, он вытянул руки вверх. Бенни сдвинул верхний ящик и, накренив, начал спускать его. Однако он выпустил ящик до того, как Луи смог крепко его ухватить. Ящик выскользнул из рук Луи, проехал по его груди, свалился на меня и, прежде чем я успел его поймать, с грохотом рухнул мне под ноги. Я быстро обхватил ящик руками, чтобы он не потерял равновесие и не упал еще раз, однако хватило и первого удара. Грохот был такой, словно тяжелый молот обрушили на пустой мусорный бак.

Пока отголоски громыхали под сводами склада, мы стояли, застыв на месте, лихорадочно озираясь по сторонам. В течение нескольких секунд это было единственным звуком — затихающие отголоски, а потом тишина. Мы не шелохнулись, превратившись в изваяния. Затем послышался шум колес, и в проходе появился Порошок с тележкой четыре на восемь футов. Он был красным от злости.

— Козлы! Что это было, мать вашу?

— Мы уронили ящик, — сказал Луи.

— Я из-за вас наложил в штаны.

— Шш! Тише! — театральным шепотом произнес Луи.

— Ты хочешь, чтобы я вел себя тихо? Да вы сами только что мертвого разбудили, мать вашу!

— Заткнитесь! — остановил их я. — Порошок, сбегай к воротам и посмотри, не зашевелились ли охранники.

— Хорошо, но сначала мне нужно будет найти сортир.

— Поторопись, черт побери, а то мы все окажемся в сортире.

Проворчав что-то невнятное, Порошок удалился, странно переваливаясь с ноги на ногу. Я посмотрел на Бенни.

— Так, Бенни… попробуем еще раз. Только осторожно!

Когда второй ящик начал путь вниз, я снова взглянул на часы. Времени уже было тридцать пять минут первого… осталось всего двадцать пять минут до того, как охранник завернет за угол здания, увидит мачту и обнаружит отсутствующее окно. Мое сердце перешло с танго на самбу.

Наконец мы уложили на тележку тридцать ящиков — в пять рядов; Порошка по-прежнему не было видно. Луи, Бенни и я подкатили тележку к вынутому окну; Луи и Бенни вылезли наружу, а я начал передавать Луи ящики. Он принимал их и передавал дальше Бенни, а тот укладывал ящики рядом с яхтой. Я почему-то подумал про цепочку пожарных, но только вместо ведер у нас были ящики. Я передавал последний ящик, и тут к нам наконец подоспел запыхавшийся Порошок.

— Где ты пропадал, черт тебя побери? — спросил я.

— Стоял на сортире, — задыхаясь, вымолвил Порошок. — Охранник вышел помочиться, и я оказался в западне.

— Я считаю ниже своего достоинства после такого ответа продолжать расспросы, — сказал я. — Пошли.

Бросив украденный у Дикарло бумажник под окном, я выбрался наружу. Запрыгнув на яхту, я взглянул на часы: без восьми минут час.

— У нас осталось меньше десяти минут, — сказал я. — Порошок, встань на углу и смотри в оба.

Мы снова выстроились в цепочку — я, Луи и Бенни; Бенни укладывал ящики в кабине. Порошок подошел к нам и стал наблюдать за тем, как мы работаем. Подняв взгляд, Луи принюхался.

— От тебя несет дерьмом, — сказал он.

— Это сейчас от меня несет дерьмом. До того как вы уронили этот долбаный ящик, от меня пахло замечательно!

Порошок не спеша удалился к углу здания и вдруг бегом вернулся назад, неистово размахивая руками.

— Он едет сюда! К нам едет охранник! — заорал он.

— Нам нужна еще пара минут, — рявкнул я. — Задержи его!

— Что? Как?

— А я откуда знаю, твою мать? Если понадобится, сядь ему на шею — только задержи!

Мы ускорили погрузку, а Порошок стремглав вернулся к углу здания и осторожно выглянул. Охранник находился меньше чем в двадцати пяти футах от него и быстро приближался. Порошок прижался к стене, осенил себя крестным знамением и затаил дыхание.

В тот самый момент, когда охранник начал заворачивать за угол, Порошок прыгнул прямо перед каром, поднял руки и завопил как резаный. Опешивший от неожиданности охранник инстинктивно выкрутил руль, уходя от столкновения, — и через долю секунды кар, сорвавшись с узкой дорожки, нырнул в грязную воду. Охранник вопил до тех пор, пока не оказался в реке.

Передав последний ящик, я отвязал трос. Порошок, подбежав, запрыгнул на палубу. Я последовал за ним.

— Отличная работа, — похвалил я.

— Присоединяюсь, — сказал Луи и похлопал Порошка по спине — и тотчас же скорчил рожу и зажал нос.

Бенни, хихикнув, завел мотор.

Взбешенный охранник, вынырнув, снова принялся кричать. Он был настолько перепуган, что, на мой взгляд, едва ли заметил отходящую яхту — и мачту, помахавшую ему на прощание.

Повернув вниз по течению, мы направились обратно к причалу на Кристофер-стрит.

И все же мачту увидели — двое, сидевшие в ничем не примечательной машине. Машина стояла в самом конце Двадцать четвертой улицы, передом к складу, в той самой точке, откуда мы днем вели наблюдение. В ней находились мой отец и Анджело Мазерелли — начиная с полуночи, они следили за охранниками Федерального склада. Если бы охранники заметили, что на складе орудуют воры, наши отцы в мгновение ока пересекли бы улицу и ворвались к ним в будку.

Когда мы проплывали мимо Тринадцатой улицы, немного похолодало, и на реку опустился легкий туман. К тому времени как мы подошли к причалу на Кристофер-стрит, я уже с трудом различал на реке другие лодки. Наконец я увидел ярдах в сорока Рыжего, Мальчонку и Прыгуна, которые с тревогой всматривались в темноту, готовые подхватить трос.

— Ну как, забрали? — окликнул Мальчонка.

— Тридцать, ровно тридцать, и ни одним меньше, — ответил я, бросая Рыжему трос.

— Прыгун, подгоняй машину, — распорядился Мальчонка.

Бенни заглушил мотор, и мы по инерции проплыли последние несколько футов до причала. Рыжий быстро закрепил нос яхты, а я, спрыгнув на причал, закрепил корму. Бенни тотчас же принялся вытаскивать ящики из кабины и передавать их Луи, чтобы тот передавал их мне. Прыгун зачарованно наблюдал за нашими слаженными действиями, пока наконец Мальчонка не обратил внимание на то, что он так и не ушел за машиной.

— Прыгун, прекрати пялиться на них и дуй за машиной! — заорал он.

— Да я только посмотреть хотел, — обиженно заявил Прыгун.

Подняв руки вверх, Мальчонка ласково произнес:

— Прыгун… извини. Пожалуйста, подгони машину и сдай ее задом.

Прыгун по-прежнему не двигался с места.

— Д-д-да я т-т-только…

— Будь добр, пожалуйста, подгони машину, твою мать!

— Хорошо, — ответил Прыгун и поспешил обратно к улице.

Порошок, выбравшись с яхты, стал помогать разгрузке, и Мальчонка тотчас же принюхался.

— От тебя воняет так, словно ты наложил в штаны.

— А я и наложил в штаны! — огрызнулся Порошок. Он указал на Луи, Бенни и меня. — Спроси вот у них, почему!

Мы продолжали разгружать ящики, и через несколько минут Прыгун подогнал к причалу задом двухтонный грузовичок с крытым кузовом. На бортах и задних дверцах красовался логотип «Свежая рыба Фрателло».

— Господи, — пробормотал Луи, морща нос, — да от этой машины воняет еще хуже, чем от Порошка!

— Извини, грузовика «Шанель» не было, — язвительно заметил Мальчонка.

Прыгун вылез из кабины, открыл задние дверцы и забрался в кузов. Мальчонка протянул ему первый ящик. Я сказал:

— Как только все ящики будут на берегу, Бенни, оттолкни яхту. Когда ее обнаружат, все решат, что она просто сорвалась с якоря. Остальные отгонят грузовик к гаражу. Мы с Луи заберем легковую машину и встретимся с вами там. Закрасим логотип с рыбой, сменим номерные знаки и оставим грузовик на ночь в гараже. Завтра в полдень встречаемся дома у Бенни. Фотографии уже будут у меня. Заберем грузовик и доставим Джи-джи и Недотроге меха с фотографиями.

— А ты не боишься, что Джи-джи, увидев эти фотографии, попытается сделать какую-нибудь гадость?

Вопрос на миллион. Не было и речи о том, что Джи-джи весело посмеется нашей шутке и сразу же обо всем забудет.

— Полагаю, он попытается меня убить, — как можно спокойнее ответил я.

Глава 21

Домой я попал только около четырех утра. Открыв входную дверь, я тотчас же уловил в воздухе отчетливый аромат сигары «Динаполи». Эти знаменитые итальянские «разрыватели легких» были тонкими с обеих концов и толстыми посредине. Истинные любители разрезали их пополам и раскуривали с толстого конца. В безветренную погоду дым «Динаполи» можно было учуять за целый квартал. Увидев в затемненной гостиной тусклый красный кончик сигары, я понял, что отец дожидался моего возвращения.

Он встретил меня:

— Ну… все прошло хорошо?

— Мы достали тридцать ящиков, — подтвердил я.

Отец сидел в кресле с высоким подголовником, в сорочке с закатанными рукавами; узел галстука был ослаблен. Пистолет 45-го калибра лежал на столике рядом с креслом.

— Все прошло гладко? — спросил отец, попыхивая сигарой.

— Было кое-что… двое дядьев Рыжего — те, что служат в полиции, — около половины одиннадцатого заявились на склад. Это не их район.

Мой отец знал, кто такие дядья Рыжего, и знал, что они нечисты на руку.

— Джи-джи… — Не вопрос, категоричное утверждение.

— Мы тоже об этом подумали. Вполне возможно.

— Другого объяснения быть не может. Они работают в отделе нравов в Восемнадцатом округе. Оба куплены Дженовезе, а Дженовезе хозяин Джи-джи. Он пытался вас подставить — уже во второй раз!

Я пожал плечами.

— У него ничего не получилось.

— Не получилось, — согласился отец. Почесав указательным пальцем переносицу, он задумался, затем сказал: — Но теперь нам все известно. Сначала Джи-джи заказывает сорок ящиков собольих шкурок — но фараоны появились прежде, чем вы успели их добыть. Случайное невезение? Возможно. Затем Джи-джи требует достать остальное к завтрашнему дню из единственного места, где есть эти шкурки, — со склада Драго. Еще одна случайность? Возможно. Но тут на склад заявляются двое продажных полицейских, купленные Дженовезе. Три совпадения? Нет. Все это было подстроено умышленно — и вовсе не ради нескольких ящиков с мехом.

— Быть может, как я уже говорил, Дженовезе стремится расквитаться с тобой?

Отец задумчиво кивнул.

— Но почему? На меня Дженовезе наплевать. Ему нужен Костелло. Но при чем тут я? И почему он решил действовать именно сейчас? Потому что Анастасия в Италии? Возможно. Нам известно только то, что Дженовезе начал действовать против меня — и для этой цели он использует тебя.

— Джи-джи совершил ошибку. Завтра я пришью его к стене Сильваной Пизано.

— Возможно… но я так не думаю. Джи-джи увидит фотографии, придет в бешенство, — а затем найдет выход. Даже если ему придется замочить муженька красавицы Сильваны… как в Библии.

— Что?

Отец усмехнулся.

— Так Давид поступил с супругом Вирсавии. Ему была нужна жена, поэтому он убил мужа.

— Ловко.

Отец кивнул.

— И очень действенно. Нам нужно совершить прыжок, опередить Джи-джи, а затем прийти в движение до того, как он ударит по нас.

— А как быть с мехами? — спросил я.

— Доставь их по назначению — вместе с фотографиями. С вами поедут Анджело и кое-кто из ребят.

Я начал было возражать:

— Папа…

— Они останутся ждать на улице, но только позаботятся о том, чтобы их заметили, — остановил меня отец. — Ты со своими ребятами заедешь на грузовике внутрь. Джи-джи будет знать, что Анджело ждет на улице. Это удержит его от какой-нибудь глупости.

— Значит, дело становится серьезным, да?

— Не исключено. — Отец попытался меня утешить: — Если не это, то что-нибудь другое. — Загасив сигару, он встал. — О Терри мы поговорим позже. А сейчас иди к своему другу на пожарную лестницу. Он уже заждался тебя.

— Спасибо, папа.

Встав, отец обнял меня.

— Buona notta[16] — и помни, что я сказал тебе насчет матери.

Ущипнув меня за щеку, отец ушел.

Проводив его взглядом, я выбрался через окно на площадку пожарной лестницы. Низкие тучи на небе рассеялись, и яркая луна полила все вокруг серебром. Туман поднялся; ничто не шевелилось… ни машин, ни людей. Даже голуби заснули. Температура по-прежнему держалась в районе восьмидесяти с небольшим, но Сидни, укрывшись одеялом, лежал на спине. Мне показалось, он спит, поэтому я решил его не будить и полез обратно в квартиру.

— Я не сплю, — остановил меня Сидни. Усевшись, он пододвинулся к решетке, которая разделяла наши площадки.

Присев на корточки рядом с ним, я сказал:

— Господи, Сидни, уже четыре часа утра.

— Знаю, — ответил он. — Но я не смог заснуть.

Я сел, откинувшись спиной на стену.

— Снова астма?

— Не совсем. Я беспокоился.

Я прыснул.

— Ты начинаешь говорить совсем как Прыгун.

— С этого все и началось — с того, что он мне рассказал, — печально заметил Сидни.

— О чем? — встрепенулся я.

— Я попросил его объяснить то, что произошло сегодня, — сказал Сидни. — Я имею в виду, когда мы возвращались домой из библиотеки.

— Ты имеешь в виду Колуччи?

— Прыгун рассказал, почему этот парень так зол на тебя. Это из-за меня.

Развернувшись, я буквально заорал:

— Что?

Сидни повернул ко мне лицо.

— Из-за того, что ты тратишь так много времени на меня, ты не занимаешься тем, чем должен.

— Это тебе сказал Прыгун? — Я уже орал во весь голос.

— Не злись на него… он просто пытался помочь.

Я не мог поверить в то, что только что услышал, — хотя нет, на самом деле я как раз верил. Прыгун был настолько же туп, насколько Сидни — умен. Если бы он не приходился мне троюродным братом, я бы уже давно его придушил… впрочем, если бы он не приходился мне троюродным братом, я бы не взял его к себе в банду и он остался бы в стороне. Сделав глубокий вдох, я медленно выпустил воздух, стараясь совладать с собой. Что сделано, то сделано, и я не в силах ничего изменить. Однако необходимо успокоить Сидни.

— Послушай, Сидни, — как можно небрежнее произнес я, — то, что произошло, имеет отношение только к Нику Колуччи и ко мне — ты тут ни при чем. Сейчас происходит много разных событий. Наверное, ты слышал, как я упомянул про некоего Недотрогу Грилло. Это очень плохой тип, и я с ним в натянутых отношениях. Возможно, случившееся как-то связано с этим — я не знаю. Но я знаю, что сегодняшняя встреча имела целью нас запугать. Если мы испугаемся, верх одержит Колуччи. Ты хочешь, чтобы он одержал верх?

— Нет. Я просто не хочу, чтобы ты оказался проигравшим.

— Неужели ты действительно считаешь, что Колуччи может меня одолеть? — спросил я, изображая изумление.

— Я не хочу, чтобы он даже начинал. Я понимаю, что все это из-за меня. Даже мой папа все понимает. Он сказал, такие Ники Колуччи были всегда.

— Сидни, послушай меня. Ты мой друг. И ты совсем не такой, как остальные мои друзья. Ты показал мне то, о чем я даже не подозревал, научил меня тому, что я не знал. Никто, ни Ник, ни сотня таких ников не смогут помешать нашей дружбе. Я сказал все, и давай больше не будем возвращаться к этому.

Сидни предпринял последнюю попытку:

— Хорошо, Винни, как скажешь… но, может быть, нам следует хотя бы некоторое время воздержаться от походов в библиотеку…

— Согласен! — объявил я. — Завтра мы никуда не идем.

— Но ведь завтра же суббота.

— Знаю.

— А по субботам мы никогда не ходим в библиотеку.

— И это тоже знаю.

Сидни долго молча смотрел на меня, осмысливая мои слова. Наконец уголки его губ взметнулись вверх, и он улыбнулся — затем прыснул — и, наконец, громко расхохотался.

Я присоединился к нему, и через какое-то время в соседних окнах начал зажигаться свет.

Глава 22

Суббота, 26 августа

Я проснулся усталым и истощенным. Перекрашивать грузовик, удаляя логотип компании доставки свежей рыбы, мы завершили только к трем часам ночи, — а после разговоров с отцом и Сидни я ни черта не спал. Я крутился и ворочался в постели до восьми утра, затем встал, постоял под ледяным душем и позвонил Бенни. Он ответил, что тоже не мог заснуть, а в половине девятого утра к нему заявились Мальчонка и Прыгун со свежими пирожными, потому что и они также не могли спать. От Порошка и Луи пока что не было никаких известий, но я рассудил, что все должны быть возбуждены до предела. Единственным исключением мог быть Рыжий… его ничто не могло вывести из равновесия. Вероятно, он будет дрыхнуть до полудня. Я сказал Бенни, что отправляюсь будить Рыжего, затем еду за Луи и Порошком, после чего мы все вместе соберемся в половине десятого.

Просторная квартира над «Ирландским пабом» О’Мары состояла из кухни, обеденного зала и коридора, который вел из гостиной к трем спальням и двум ванным комнатам. В конце коридора была дверь, выходившая на черную лестницу, по которой можно было спуститься в переулок за пивной. Квартира была уютная и красиво обставленная, поскольку дела заведения шли очень неплохо. Разумеется, Рыжий ее ненавидел.

У меня не было никакого желания встречаться с отцом Рыжего, поэтому я поднялся по черной лестнице и осторожно вошел в квартиру. Дверь, как всегда, была незаперта: мать Рыжего, зная, что сын нередко возвращается домой только к рассвету, не хотела, чтобы он будил отца, громыхая в темноте мимо родительской спальни. Колин спал очень чутко, и она старалась избегать ненужных столкновений.

Как только я открыл дверь, мне в нос ударил острый аромат вареной капусты. И тотчас же затрезвонил будильник. Звук доносился из спальни Рыжего — первая дверь налево. Открыв дверь, я увидел Рыжего — он лежал на спине, раскинув в стороны руки и ноги, и храпел, словно слон. Будильник гремел так, что мог бы разбудить и мертвого, но Рыжий продолжал храпеть как ни в чем не бывало. Он был в одних трусах, постель была смята, а вентилятор на ночной тумбочке медленно водил струей воздуха по его вспотевшему телу. Поскольку по субботам в пивную доставляли товар, Рыжий поставил будильник на девять утра, однако преспокойно его проспал. Как я и предполагал, события прошлой ночи нисколько его не тронули.

Выключив будильник, я тряханул Рыжего, пытаясь его разбудить. Он открыл глаза, но прошло еще какое-то время, чтобы его взгляд смог сфокусироваться. Я объяснил, что мы все собираемся у Бенни. Молча кивнув, Рыжий встал и побрел в туалет. Ни «привет», ни «как поживаешь?» — вообще никакой реакции. Услышав, как Рыжий включил душ, я стал ждать. На ночной тумбочке лежал справочник «Пистолеты и боеприпасы». Я его взял и полистал. Через пару минут вернулся Рыжий, вытираясь полотенцем. С улицы донесся металлический лязг, и я выглянул в окно. В переулке стоял грузовик, и водитель выкатывал из кузова по откидному пандусу алюминиевые канистры с пивом и составлял их у лестницы, ведущей в погреб. Температура воздуха уже вскарабкалась под девяносто, и влажность не отставала. У меня мелькнула мысль, что по такой жаре спускать двадцать канистр с пивом в погреб будет адским мучением. Кроме пива, по субботам привозили также несколько десятков ящиков виски и содовой. Рыжий мучился со всем этим с тех пор, как ему стукнуло двенадцать. Это была одна из причин, почему он ненавидел пивную.

Я оставил дверь в спальню открытой, и пока Рыжий натягивал футболку и штаны, мы услышали донесшиеся с кухни голоса. Это спорили отец и мать. Молли О’Маре было под пятьдесят. Она сама не рада была своей излишней полноте, однако до сих пор не вызывало сомнений, что в свое время она была очень привлекательной женщиной. У нее были овальное лицо, золотисто-соломенные волосы и выразительные зеленые глаза, которые, казалось, сверкали, когда она сердилась. Кроме того, своим зычным голосом Молли могла остановить грузовик.

Сейчас она как раз произносила гневную тираду. Молли говорила на свою излюбленную тему, и ее голос был выразителен и наполнен чувством. Если верить Рыжему, его отец, хотя и сознавал тщетность своих усилий, никогда не отказывался от попыток урезонить жену.

— Молли, — сказал Колин, — мне просто не нравится твой подход ко всему этому…

— Я буду поступать так, черт побери, как считаю нужным! — крикнула Молли. — Но ребята, которые сражаются за правое дело в Белфасте, должны получить все необходимое! И не тебе учить меня, что я должна делать!

Послышался грохот кулака, с силой опущенного на стол.

— Я только хотел сказать… наши посетители недовольны твоей позицией, — робко промолвил Колин, пытаясь успокоить ее.

— У них не было бы никаких причин для недовольства, если бы они, как и подобает истинным ирландцам, тратили меньше на выпивку и больше — на правое дело!

— Но нельзя же убеждать их жен в том, что грешно спать со своим мужем до тех пор, пока тот не перешлет деньги в эту проклятую Ирландию!

— Черта с два нельзя, и я буду их убеждать!

Доведенный до отчаяния, Колин воскликнул:

— А тебе никогда не приходило в голову, что те деньги, которые наши посетители не пересылают в Ирландию, они тратят у нас в заведении?

Поймав на себе мой взгляд, Рыжий равнодушно пожал плечами. Мне не хотелось сталкиваться с Колином, поэтому я сказал Рыжему, что буду ждать его в спальне, после чего помогу перетащить канистры в погреб.

Кивнув, он спросил:

— Кофе?

— Черный, — ответил я, и Рыжий снова кивнул.

С того момента, как я его разбудил, и до того, как он вышел из комнаты, весь его разговор со мной состоял из одного слова: «Кофе?» Подойдя к двери комнаты, я выглянул в коридор, в сторону гостиной и кухни.

Колин и Молли все еще продолжали орать друг на друга, когда Рыжий прошел на кухню и стал наливать кофе в большой бумажный стаканчик. Он не сказал родителям ни слова и даже не посмотрел на них. Увидев сына, Колин переключил свой гнев на него.

— Ага! Еще один борец за «правое дело»! Где ты шлялся всю ночь, черт побери?

Рыжий ответил усталым тоном:

— Было жарко, я пошел прогуляться.

— Прогуляться, твою мать! — взорвался Колин.

— Следи за своим языком, — строго заметила Молли.

— Я должен следить за своим языком? — взвизгнул Колин.

Их перепалку прервал очень громкий звонок. Звонили во входную дверь, и звонили настойчиво. Колин пошел открывать. На пороге стояли Дэнни и Роберт Коллинз, братья Молли, полицейские. Обоим было по сорок с лишним лет, у обоих под мышками пиджаков топорщились кобуры, оба были в фетровых шляпах с загнутыми полями и тяжелых башмаках. У Дэнни, одутловатого верзилы с бычьей шеей, был расплющенный нос. Роберт, широкоплечий и длинноногий, сохранил живот плоским. У братьев, как и у сестры, были золотисто-соломенные волосы и зеленые глаза, однако у них в глазах застыла вечная злоба. Оба прослыли безжалостными сволочами. Братья Коллинз терпеть не могли Колина, и тот платил им той же монетой.

— Это твои братья, — проворчал Колин, впуская Дэнни и Роберта в квартиру. — Почему бы, черт возьми, тебе не заставить вот их жертвовать побольше своих заработанных не таким уж усердным трудом денег на треклятое правое дело и оставить моих чертовых клиентов в покое?

Не обращая внимания на Колина и Молли, братья прошли через гостиную прямо на кухню. Рыжий наполнял кофе второй бумажный стаканчик. Дэнни, старший из братьев, более грубый и жестокий, схватил Рыжего за плечи и развернул себе лицом.

— Где ты провел эту ночь? — резко спросил он.

— В чем дело, вы мне объясните? — вмешалась Молли.

— Вчера ночью был обчищен Федеральный склад, — сказал Дэнни, не отрывая взгляда от лица Рыжего. — У нас есть веские основания считать, что твой сынок и его дружки болтались в тех краях.

— Ну вот, допрыгался! — взревел Колин. — Говорил я тебе, что добром твое якшание с этими макаронниками не кончится!

«Проклятие, — подумал я, — мы были правы». Вчера братья Коллинз приезжали на склад, чтобы предупредить охранников… но почему те не прислушались к их словам?

— Я играл на бильярде, — ответил Рыжий, спокойный словно запруда у мельницы.

— Где? — спросил Роберт.

— Дома у Бенни Вила.

— Врешь, мерзавец! — рявкнул Дэнни.

— Кажется, ты только что сказал мне, что ходил прогуляться, — сказал Колин.

— Ну да, — невозмутимо подтвердил Рыжий. — К Бенни.

Я понял, что дело становится серьезным. Рыжий своим самоуверенным тоном выведет этих двух уродов из себя, и они разорвут его на части.

— Кто такой этот Бенни? — спросила Молли.

— Молодой ниггер — он тоже «налетчик», член той же банды, что и твой сынок, — объяснил Дэнни.

— И кто там был еще? — спросил Роберт.

— Все наши ребята. У нас был турнир.

— Опять врешь, — прорычал Дэнни. — Послушай, щенок, — сказал он, наклоняясь к Рыжему нос к носу, — мы прибьем твоих дружков гвоздями к стене. У тебя есть выбор: ты или окажешься вместе с ними, или расскажешь нам, что произошло вчера ночью.

— Хорошо, — сказал Рыжий. — Я проиграл вчистую. Победу одержал Бенни… треклятый ниггер катает шары лучше всех.

Я мысленно выругался. Ну вот, началось. Рыжий не смог удержаться.

В квартире внезапно наступила полная тишина. Мне показалось, сам воздух стал каким-то тяжелым. Я понимал, что подобную дерзость эти двое фараонов не стерпят. Рассудив, что Рыжему не помешает помощь, я вышел из спальни. Оказавшись в коридоре, я как раз успел увидеть, как Дэнни, побагровев, набросился на Рыжего и схватил его за шиворот.

Молли попыталась остановить брата.

— Дэнни! — воскликнула она.

Вмешался Роберт, не дав Дэнни зайти слишком далеко. Я остановился в дверях гостиной. Отстранив брата, Дэнни поднес толстый палец к самому носу Рыжего.

— Послушай, ты, наглый ублюдок! Отныне я тебя не знаю. Ты для меня лишь один из подонков с улицы, которых нужно давить без жалости. Если я поймаю тебя на чем-нибудь — все равно на чем, — ты загремишь по полной!

Развернувшись, он вышел с кухни, пересек гостиную и выскочил за дверь. Роберт, покачав головой Рыжему, взглянул на Молли и последовал за братом. Дэнни, проходя через гостиную, меня не увидел, но Роберт меня заметил. Он остановился, наши взгляды встретились, и Роберт криво усмехнулся. Не сказав ни слова, он вышел из квартиры, не закрыв за собой дверь.

«Замечательно, — подумал я. — Еще один гвоздь в крышке гроба».

На кухне воцарилась тишина. Молли и Колин молча таращились на Рыжего. Наконец Колин проворчал:

— Ну? Что скажешь?

Рыжий как ни в чем не бывало промолвил:

— Пиво стоит на солнце.

Взяв стаканчики с кофе, он направился к двери.

— И это все? — взорвался Колин. — Его обвинили в воровстве, твою мать, а он только и говорит: «Пиво стоит на солнце»?

Рыжий сказал:

— Да… канистры могут взорваться.

Он вышел с кухни, а родители лишь молча глядели ему вслед. Я встретил его в коридоре, и он протянул мне стаканчик с кофе. Колин и Молли меня так и не заметили. Когда мы выходили на черную лестницу, я услышал крик Колина:

— Во всем виноват роддом — я в этом уверен! Это не наш сын! Нашего сына подменили и дали этого ублюдка!

Я молча помог Рыжему спустить пиво и виски в погреб. Затем мы подобрали Луи и направились домой к Порошку.

Глава 23

Семейство Мазерелли жило в доме на Тридцать шестой улице между Девятой и Десятой авеню. У них была типичная квартира-«вагон», но только кухня сделала бы честь небольшому ресторану. В ней отражалась любовь Мазерелли ко всему, связанному с едой: здесь были большая промышленная плита, двухкамерный холодильник и широкий выбор миксеров, мясорубок и измельчителей.

Лена Мазерелли представляла собой уменьшенную копию своего мужа. В ней было пять футов шесть дюймов роста при тридцати шести дюймах в окружности — и груди, и талии, и бедер; при этом она носила пестрые платья, которые полнили ее еще больше. Лена затягивала волосы в узел на затылке, гордилась тем, что никогда не пользуется косметикой, и обладала силой быка и религиозностью папы римского. Ее излюбленной темой были рассуждения о том, что Анджело направляется прямиком в ад, а называла она его «моим язычником». Когда муж входил в комнату, Лена встречала его взмахом руки и словами: «А! Вот и мой язычник». Только получалось у нее: «А! Вота мой йизицник».

Когда мы постучали в дверь, Порошок как раз закончил одеваться. Зевнув, он пригласил нас в квартиру. Мы прошли следом за ним на кухню, поскольку Порошок решил перед тем, как пойти к Бенни, быстренько перекусить. Мы отказались от его приглашения присоединиться. Он отпилил от длинного итальянского батона двенадцатидюймовую горбушку, разрезал ее пополам, после чего основательно разгрузил холодильник: на столе появились ветчина, салями, пикантная свиная колбаса мортаделла, копченая колбаса из шейки капоколло, сыр проволоне, жареный сладкий перец, листья салата, несколько помидорин и луковица. Порошок обильно полил мякоть батона оливковым маслом, уксусом и горчицей и набил ингредиентами. В результате получился огромный бутерброд, похожий на подводную лодку. Если бы это была настоящая субмарина, она непременно была бы атомной. Вероятно, потребовалась бы целая жизнь только на то, чтобы научиться запихивать эту громадину в рот. Мы с Рыжим сидели и молча наблюдали за тем, как Порошок поглощает свое творение, наслаждаясь тем, что все до последней самой маленькой крошки отправляется ему в желудок.

От подводной лодки оставалось еще дюймов шесть, когда послышался стук ногой в дверь. Мы вздрогнули. Порошок пошел открывать, не расставаясь со своим творением. На пороге стояла его мать, обхватив своими мясистыми руками пять здоровенных пакетов с продуктами и тощую сумочку. В пакетах были фрукты, мясо, овощи и макароны — а из сумочки торчали шесть длинных итальянских батонов. Этих припасов должно было хватить на то, чтобы продержаться выходные… может быть. Протянув пакеты сыну, Лена сказала:

— Принимай сумки.

Невозможно было поверить в то, что она принесла все это одна.

Порошок вцепился зубами в остатки подводной лодки, удерживая ее во рту, и забрал у матери пакеты. Как только пакеты оказались в руках сына, Лена выхватила подводную лодку у него изо рта, откусила солидный кусок и удалилась на кухню. Порошок прошел следом за матерью и положил пакеты на стол. Лена, неистово работая челюстями, пыталась отдышаться и тут увидела за столом меня, Рыжего и Луи. Луи, как всегда, был в одном черном, и Лена приветствовала его неизменным:

— Кто-нибудь умер?

Мне она помахала рукой.

Луи, привыкший к подколке, улыбнулся и сказал:

— Здравствуйте, миссис Мазерелли. — Затем, желая произвести приятное впечатление, он добавил: — Решили попробовать бутерброд Порошка?

— Нет, — язвительно ответила Лена. — Просто упражняю зубы. — Повернувшись ко мне, она ткнула в Луи большим пальцем. — Он похож на сотрудника похоронного бюро, при этом слеп, как труп.

Плюхнувшись на стул, она откусила еще один солидный кусок от подводной лодки Порошка. Тот, глядя на то, как ест его мать, рассудил, что бутерброда ему больше не видать, и стал готовить себе другой.

— В котором часу ты вчера вернулся домой? — спросила Лена, расправляясь с кулинарным шедевром сына.

— Не знаю, — пожав плечами, небрежно бросил Порошок. — Было уже поздно.

— Отец сказал, ты пришел в четыре часа ночи.

— А он откуда знает?

— Он тебя ждал! — произнесла Лена таким тоном, будто речь шла о чем-то очевидном. — Он беспокоился!

Порошок неопределенно махнул рукой.

— А… беспокоиться было не о чем.

— Знаешь, твой отец — язычник, и ему предстоит вечно гореть в аду. Почему его до сих пор не отлучили от церкви — большая тайна, а почему я люблю его — тайна вдвойне, но он также любит тебя и поэтому беспокоится.

— Знаю, мама, и знаю, что он любит тебя. — Порошок откусил кусок от недоделанного бутерброда, после чего мать и сын продолжили разговор с набитыми ртами.

— Ха, ясное дело, он меня любит. Почему бы ему меня не любить? Я лучшая стряпуха во всей Америке. Меня с радостью бы взяли шеф-поваром в лучший ресторан! — Она снова впилась зубами в бутерброд.

— А папа считает, тебе надо было бы идти в монашки.

— Ха-ха! Теперь ты понимаешь, почему я постоянно твержу, что он насмехается над святой церковью!

— Разумеется, насмехается; это единственное, о чем вы с ним разговариваете.

Лена погрозила сыну пальцем.

— Это единственное, о чем мы спорим.

— Потому что это единственное, о чем вы говорите.

Доделав бутерброд, Порошок встал и поцеловал мать.

— Нам пора встречаться с ребятами. Пока, мама, — постараюсь вернуться к ужину.

Мы направились к двери, но Порошок, задержавшись, посыпал свое новое творение красным перцем.

Лена, откусив очередной кусок от оригинала, одобрительно кивнула и заметила;

— А у тебя неплохо получается, Аттиллио…

Услышав похвалу, Порошок улыбнулся и сказал;

— Спасибо, мама.

Мы вышли. За все это время Рыжий так и не произнес ни слова.

Глава 24

Когда я, Луи, Рыжий и Порошок пришли к Бенни домой, мы застали Мальчонку без воодушевления колотящим боксерскую грушу, Бенни — листающим комиксы, а Прыгуна — рассеянно раскладывающим пасьянс. Все были в напряжении, поскольку никто не сомневался, что когда мы доставим меха и я покажу Джи-джи фотографии, которые сделала Джилл, он совершит что-нибудь страшное. Все настояли на том, чтобы отправиться вместе со мной, сославшись на то, что «вместе будет спокойнее». Лично я не думал, что от этого будет какая-то польза, но свое мнение оставил при себе.

Я отправился к Терри за фотографиями, и мы договорились снова встретиться у Бенни дома в полдень. Поскольку сегодня была суббота, ребята с неспокойной душой отправились к Барни. Даже Порошок, который только что поглотил свою огромную подводную лодку, был настроен на сосиску в тесте и шоколадный коктейль.

Подходя к нашему дому, я уже за два квартала услышал громкие крики и вопли. Только тут я вспомнил, что на сегодня было назначено ежегодное первенство района по уличному бейсболу. Тротуары Тридцать шестой улицы от Десятой до Одиннадцатой авеню были запружены ревущими болельщиками. На лучших стоячих местах на лестницах домов толпился народ, а на припаркованных вдоль улицы машинах устроилась детвора — ребята постарше сидели на бамперах, а малышня забралась на крыши. Весь квартал вибрировал атмосферой праздника.

Завернув за угол, я увидел Сидни, сидящего на бампере нашего «Бьюика»-кабриолета; а шестилетний мальчишка радостно прыгал на брезентовой крыше, словно это был трамплин. Заканчивался третий иннинг игры, счет был равным: у «Бомбардировщиков» семь очков, и у «Бродяг» тоже семь. Это были «Янкиз» и «Доджерс» улицы, и «Бомбардировщики» только что сделали подачу через «центральную» сетку — воображаемую стену, ограниченную двумя метлами, вертикально воткнутыми в бамперы машин, которые стояли по обеим сторонам улицы. Мяч, залетевший за метлу, считался попавшим в базу, и вот сейчас после подачи мяч пролетел мимо «штанги» и под гром оваций покатился в направлении Десятой авеню.

Соскочив с бампера, Сидни вскинул кулаки вверх.

— 8:7! Вперед, «Бомбардировщики»!

Я еще ни разу не видел его таким возбужденным. Заметив меня, Сидни схватил мою руку и крикнул:

— Мы побеждаем!

Он был переполнен восторгом… и вдруг начал кашлять. Решив, что все дело в перевозбуждении, я взял Сидни за руку и повел за угол Одиннадцатой авеню, подальше от толпы.

Дождавшись, когда он перестанет кашлять, я сказал:

— А я и не подозревал, что ты страстный болельщик уличного бейсбола.

— Да я болею только за «Бомбардировщиков». Я люблю «Янкиз», но терпеть не могу «Доджерс», поэтому я всегда поддерживаю «Бомбардировщиков», когда они играют с «Бродягами». А ты вернулся, чтобы посмотреть игру? — спросил он.

— Нет, я вернулся за машиной… но там собралось столько народу, что нечего и думать о том, чтобы ее забрать. Пожалуй, я схожу к Терри. — Я должен был предупредить ее о том, что отец прознал о нашей связи, до того, как она услышит об этом от кого-то другого, и, на мой взгляд, сегодня для этого был самый подходящий момент. Однако мысль о предстоящем разговоре приводила меня в отчаяние.

Чутко уловив интонации моего голоса, Сидни сказал:

— Ты всегда так радовался встречам с Терри… но сейчас ты выглядишь совсем нерадостным.

— Мой отец узнал о нашей связи.

Широко раскрыв глаза, Сидни пробормотал:

— О боже…

— Вот именно… Не знаю, как отнесется к этому Терри, но безмерное счастье в повестке дня не значится.

— Почему Терри должна сердиться на тебя? Ты ведь ни в чем не виноват.

— Да дело вовсе не в этом, — сказал я.

Из-за угла донесся новый взрыв громких криков. Кто-то заработал очередное очко, и это было встречено воплями восторга и стонами разочарования. Две минуты назад Сидни был полностью поглощен игрой, но сейчас он не обратил никакого внимания на рев болельщиков, погруженный в раздумья. Внезапно его лицо просветлело, и он сказал:

— А может быть, сначала мне поговорить с Терри? Она относится ко мне хорошо и не разозлится, услышав признание. Ну а если все же разозлится, то на меня, а не на тебя. «Отрубит голову гонцу», понимаешь?

Я усмехнулся — Сидни разбирался во многих вещах, но женщины определенно были для него темным лесом.

Я сказал:

— Спасибо, дружище, но этим я должен заняться один… Возвращайся смотреть игру… А я поймаю такси.

Дружески потрепав Сидни по плечу, я развернулся и направился в сторону центра. Сзади снова донесся вой болельщиков, и я задумался о том, что принесло мне это лето… Я стал пешкой в разгорающейся гангстерской войне, у меня есть подруга, которая до смерти боится моего отца, шесть друзей, которые ради меня пойдут с голыми руками на танк, дохлятик-еврей, который пытается научить меня уму-разуму… но при этом я понятия не имею, к чему все это приведет.

Пятнадцать минут спустя такси высадило меня перед домом Терри, и я подумал: «Пятнадцать минут и две мили отделяют чемпионат по уличному бейсболу от района шелковых чулок. Где еще может быть такое, кроме как в Нью-Йорке?» Для меня именно в этом и состояла сущность города — нищие и богатые, черные и белые, счастливые и печальные, жестокие и… скучные.

Терри знала, что я приду рано, поэтому оставила дверь незапертой. Я вошел в квартиру без звонка. Окна в гостиной были занавешены, а свет не горел, поэтому в квартире царила темнота. Услышав доносящийся из спальни гул кондиционера, я ставшим уже привычным маршрутом пересек гостиную. Толкнув дверь спальни, я уловил аромат духов «Шанель № 5». Терри спала с тускло-желтым ночником, и я разглядел, что она лежит на животе, полностью обнаженная, раскинув руки и ноги. Присев на край кровати, я поцеловал Терри в затылок. Пошевелившись, она открыла глаза и перевернулась на спину. Затем, улыбнувшись, протянула ко мне руки… и снова началось волшебство.

Полчаса спустя я зажег две сигареты, протянул одну Терри и сказал:

— Однажды я видел это в кино. Так сделал для Бетти Девис один заморский тип.

— Поль Хенрейд, — сказала Терри.

— Кто?

— Заморский тип… это был Поль Хенрейд. А кино, которое ты имел в виду, это «Сейчас, путешественник».

— О, — поразился ее познаниям я. — После того как этот фильм вышел на экраны, парни нашего квартала целый год зажигали сигареты для всех знакомых девиц. Однажды я даже видел, как парень зажигал сигарету для другого парня. Вот так.

Хихикнув, Терри перекатилась на меня. Наши лица оказались нос к носу.

— А ты когда-нибудь видел это? — спросила она.

— Что?

— Парня с другим парнем?

— Ты что, шутишь? — с отвращением спросил я.

— Ну а как насчет девчонки с другой девчонкой?

— Что? Ты пишешь книгу?

— Просто любопытно. А как насчет парня с двумя девчонками?

— А как насчет того, чтобы отпустить меня и выпить кофе? Мне пора к ребятам.

— Ладно, мой сладкий, но если освободишься рано, заскочи ко мне перед тем, как я уйду на работу. — Хихикнув, Терри чмокнула меня в нос. — Старушка Терри приготовит что-нибудь вкусненькое.

Она поднялась с кровати и пошла на кухню. Точнее, не пошла — поплыла. Она напомнила мне нимфу, которую я видел в книге Сидни об эпохе Возрождения. Встав, я направился в ванную и зашел в стеклянную душевую кабинку. Но не успел я намылиться и до половины, как Терри прильнула ко мне сзади, обвивая руками.

— Эй, морячок, тебе не потереть спинку?

Передав через плечо мочалку, я прислонился к стене. Терри стала тереть мне спину, и я рассудил, что уж если нырять с головой в омут, то лучше всего сейчас.

— Отец все знает, — не оборачиваясь, сказал я.

Я почувствовал, что Терри застыла. Три проклятых слова — и она поняла, что именно я хотел сказать.

— Что? — судорожно выдохнула она.

— Мой отец знает, — повторил я, поворачиваясь к ней лицом. — Он знает о нас все.

У Терри вспыхнули глаза; тряхнув головой, она воскликнула:

— Господи Иисусе, Винни!

Швырнув мочалку, она выбежала из ванной и, яростно сорвав с крючка белый махровый халат, накинула его, шаря в поисках рукавов. Схватив полотенце, я поспешил за ней, пытаясь подобрать нужные слова. Ничего не найдя, я остановился на:

— Успокойся…

Стремительно обернувшись, Терри тщетно попыталась сохранить голос спокойным.

— Успокоиться? Успокоиться?.. Как? — Ее старания не увенчались успехом, и голос начал повышаться. — Меня вышвырнут с работы в два счета! А я не могу себе это позволить!

— Не волнуйся, никто тебя не выгонит, — пробормотал я, стараясь ее утешить.

— Это лучшее место из всех, где я только работала! — выпалила Терри, скатываясь в истерику. — Я прекрасно понимаю, что мне никогда не стать актрисой! Я десять лет безуспешно пыталась пробиться на сцену! А это честная работа, и она приносит чертовски неплохие деньги!

— Отец еще ничего не сказал.

— А как ты думаешь, Винни, что он скажет? «Прими мои поздравления»? «Ребята, желаю вам всего хорошего»? — У нее в глазах блеснули слезы.

— Я с ним поговорю…

Внезапно Терри сломалась.

— И что ты ему скажешь? Что? Что ты хочешь жениться на девчонке-гардеробщице из Джорджии, которая переспала с половиной его друзей!

Как только эти слова сорвались у нее с языка, Терри поняла, что совершила ошибку. Она зажала рот ладонью, и ее глаза округлились. Настал мой черед застыть. Я прислонился спиной к стене, ища опоры, но через несколько мгновений колени подо мной подогнулись, и я сполз на пол.

Сев на край ванны, Терри обхватила себя руками.

— О Винни, — всхлипнула она, — я собиралась когда-нибудь во всем тебе признаться… но только не так. Когда я только приехала в Нью-Йорк, единственным местом, куда мне удалось устроиться, была закусочная для автомобилистов в Куинсе. Я пробовала подрабатывать фотомоделью… снималась в обнаженном виде, но даже за это платили плохо. Однажды на съемках я познакомилась с Джилл — мы подружились, и я перебралась жить к ней. Джилл тоже родом из маленького городка, как и я, — но только ее родина где-то неподалеку от Лондона. Она тоже пробовала стать актрисой, и у нее тоже ничего не получилось, и для того, чтобы выжить, Джилл стала проституткой. Она познакомила меня кое с кем… — Умолкнув, Терри в отчаянии покачала головой. — Винни, мы обе занимались этим для того, чтобы свести концы с концами. Как только мне удавалось получить роль, я прекращала. Но потом всегда приходилось возвращаться к этому. И вот, наконец, мне повезло, и меня взяли в «Копакабану». Это устроил один человек, с которым я познакомилась. Твой отец его знает… — Помолчав, она медленно тряхнула головой. — Вот почему я так боялась, что он прознает про нас… потому что ему, скорее всего, известна вся моя история.

Оглушенный, я не мог вымолвить ни слова. Я лишь сидел на полу и молча тряс головой. Скорее всего, моему отцу известно все, как, вероятно, и многим другим… То есть эти люди знают, что сын Джино Весты влюбился в шлюху… О боже! Я жутко подставил своего отца.

В конце концов я поднялся с пола, пошел в спальню и оделся. Когда я уже собирался уходить, Терри вышла из ванной, остановилась в дверях и сказала:

— Относись к этому как хочешь, но я тебя люблю.

Она была укутана в старый махровый халат, у нее были мокрые, всклокоченные волосы и заплаканные глаза, она была без косметики — и все равно выглядела потрясающе.

— Я не допущу, чтобы тебя выгнали с работы, — сказал я.

Скептически усмехнувшись, Терри сказала:

— Благодарю.

Взяв конверт из плотной бумаги с фотографиями, я направился к выходу. Терри проводила меня до двери. Открыв дверь, я сказал:

— Относись к этому как хочешь, но я тебя тоже люблю.

Закрыв дверь, я спустился вниз.

Глава 25

По дороге к Бенни я захватил «Бьюик». Один из соседских мальчишек просветил меня, что победа осталась за «Бомбардировщиками» — 18:15. Защита никогда не была сильной стороной уличного бейсбола.

К дому Бенни я подъехал около двенадцати дня и увидел на улице грузовик, перевозивший рыбу, с закрашенным логотипом на бортах. Воняло от машины еще хуже, чем вчера ночью. Поставив «Бьюик» рядом с грузовиком, я спустился вниз, все еще безуспешно пытаясь отодвинуть разговор с Терри на задворки сознания.

Когда я вошел в комнату, ребята занимались своими обычными делами, но, увидев меня, все сразу же остановились. Показав конверт из плотной коричневой бумаги, я сказал:

— Итак, повторим еще раз… Я еду на грузовике с Мальчонкой и Рыжим. Луи едет на «Бьюике» с Бенни, Прыгуном и Порошком.

— Но внутрь заходите только ты, Мальчонка и Рыжий, — сказал Луи.

— Точно, — подтвердил я, — внутрь заезжает только грузовик. Остальные остаются на улице. Дайте нам пятнадцать минут, и если мы не появимся…

Не успел я договорить, как распахнулась входная дверь. В квартиру вошел Анджело Мазерелли. Он был в темном костюме при галстуке, на голове — неизменная фетровая шляпа: «рабочая одежда». Как всегда, верхняя пуговица сорочки была расстегнута. Анджело провел носовым платком изнутри по воротнику и спросил:

— Ну что, ребята, вы готовы?

— Папа… а ты что здесь делаешь? — изумился Порошок.

— Я с двумя друзьями решил немного прокатиться. Можете назвать это подстраховкой… а можете — приказом Джино. В любом случае, вы будете правы.

— Но вы ведь не станете заходить внутрь, правда? — сказал я.

Я хотел четко дать понять: это мое дело, я являюсь острием копья. Все началось с меня, и я должен довести это до конца.

— Ну что ты, и не подумаю, — махнул рукой Анджело. — Джино просто хочет, чтобы нас заметили, — у военных моряков это называется «пронести флаг». Если ребята Джи-джи будут знать о том, что мы неподалеку, они не наделают глупостей.

— Хорошо, — согласился я, — значит, наш караван будет состоять из трех машин. Как я уже сказал ребятам, внутрь заезжает только грузовик, в нем мы втроем. Дайте нам пятнадцать минут. Если мы не выйдем, приходите за нами.

— Договорились, — сказал Анджело.

Ударив кулаком в ладонь, Мальчонка бросил:

— За дело!

Моя рука легла ладонью вверх на бильярдный стол — ребята достроили пирамиду, и Мальчонка крикнул:

— Да!

Когда все направились к выходу, Анджело задержал меня.

— Малыш, не заходи туда один. Захвати с собой Мальчонку. Попроси его присмотреть за Недотрогой Грилло. Джи-джи не станет марать руки, но Недотрога придет в бешенство, увидев эти снимки, сделанные дома у его подружки. Мозгов у него нет, и он может отмочить какую-нибудь глупость. Следите за ним. Capisce?[17]

— Все ясно, — сказал я. — Спасибо, Анджело.

— Не стоит.

Мы вышли из квартиры Бенни и все распределились по машинам. Старенький «Форд» Анджело стоял за «Бьюиком». В нем сидели трое — двое сзади и один за рулем. Все трое в темных костюмах, при галстуках и фетровых шляпах. Опять «рабочая одежда». За рулем устроился Бо Барбера, парень, чем-то похожий на актера Ли Джея Кобба, бывший именно тем, чем он казался, — громилой. Но парочка, сидящая сзади, нисколько не соответствовала своей внешности. Дино и Матти Кавалло были похожи на добродушных учителей, однако жестокостью они не уступали никому из подчиненных моего отца. Родившиеся и выросшие в Детройте, они были чистокровными сицилийцами, но, судя по всему, где-то в отдаленном прошлом у них затесался какой-то нежелательный предок. Светловолосые, голубоглазые, бледнолицые, они были полной копией друг друга. Близнецы совсем недавно перебрались в Нью-Йорк, в городе их еще не знали, и Анджело внимательно следил за тем, чтобы они никогда не появлялись оба в одном месте.

Задержавшись у двери грузовика компании по доставке рыбы, Анджело повернулся ко мне.

— Кстати, малыш, — сказал он, — от твоей машины воняет.

К этому времени я уже смирился с очевидным.

— А то я не знаю, — ответил я, садясь за руль.

Анджело сел на переднее правое место в «Форд», и наш караван из трех разномастных машин направился в логово льва.

Когда мы приезжали на склад Джорджио Петроне в прошлый раз, была середина ночи и улицы оставались пустынными. Но суббота в Швейном районе — рабочий день, а рабочий день в деловом квартале Нью-Йорка можно описать только как полный транспортный хаос. И хотя с понедельника по пятницу улицы запружены машинами больше, чем по субботам, различие было приблизительно таким же, как между толпой и оравой. Грузовики выстроились вдоль тротуаров в два и даже в три ряда, принимая и забирая товар, а между ними сновала целая армия копошащихся рабочих с тележками. Повсюду заторы, оглушительный рев клаксонов, крики, шум, ругань. А если к этому еще добавить летний зной, получится картина, описанная Данте.

Наш маленький караван с трудом пробирался через это сплошное море машин, подобно змее, ползущей по лабиринту, и наконец я подъехал к складу. Остановившись перед подъемными воротами, я трижды посигналил. Анджело пристроился по одну сторону от ворот, Мальчонка — по другую, и мы стали ждать. В калитке открылось маленькое окошко, и знакомая пара глаз придирчиво осмотрела наш грузовик. И снова охранник удовлетворился, узнав нас, и ворота медленно поползли вверх.

По обе стороны от ворот застыли два человека Джи-джи, и когда я начал въезжать на склад, Анджело и один из близнецов подчеркнуто неторопливо вышли из машины и прислонились к капоту. Убедившись, что его узнали, Анджело улыбнулся и игриво погрозил охранникам пальцем. Те нырнули в здание, и створка ворот поползла вниз.

Когда мы оказались внутри склада, стеллажи раздвинулись, и я проехал дальше.

— Мальчонка, ты идешь со мной, — сказал я, выбираясь из кабины.

Мальчонка последовал за мной.

— Я все понял. Если Недотрога вздумает шутить, я с ним разберусь.

Я протянул ему конверт.

— Держи вот это.

Рыжий пошел было вместе с нами, но я приказал ему оставаться в грузовике.

— Убедись, что сосчитают все тридцать ящиков.

Я отметил, что двое подручных Джи-джи уже открыли двери кузова. Не вызывало сомнений, что нас ждали. Еще трое играли за столиком в карты, и, кроме них, на складе никого не было. Я первым поднялся по лестнице и прошел через пустую контору. Мальчонка неотступно следовал за мной. На него произвело впечатление, когда я нажал синюю кнопку и стена с мягким шелестом повернулась.

Джи-джи восседал за массивным письменным столом, словно император на троне. Перед ним был накрыт изысканный и прекрасно сервированный обед — лиможский фарфор, серебряные приборы, хрустальные бокалы. Джи-джи потягивал черный кофе из крошечной чашечки, готовясь приступить к тарелке обильно приправленного чесноком супа с морскими гребешками. В кабинете пахло, как на кухне ресторана мамаши Леоне. Недотрога сидел на кушетке в противоположном углу с незажженной сигарой во рту. Оба были в одних рубашках, и у Недотроги из кобуры под мышкой торчал короткоствольный револьвер 38-го калибра, явно выставленный напоказ для того, чтобы меня запугать.

— А, юный мистер Веста, — приветливо улыбнулся Джи-джи. — Добро пожаловать… Вижу, ты захватил с собой нашего подающего надежды боксера. Ты опасался, что у тебя возникнут какие-нибудь неприятности?

Улыбнувшись, я сказал:

— Если честно — опасался.

В кабинете внезапно наступила гнетущая тишина. Улыбка сползла с лица Джи-джи; он переглянулся с Недотрогой. Взгляд Недотроги метался между мной и Мальчонкой. Мальчонка не отрывал взгляд от Недотроги.

Медленно поставив чашечку на стол, Джи-джи сказал:

— Могу я поинтересоваться, почему?

— Можешь, — как можно любезнее ответил я.

— Вечно он умничает, — как можно более зловещим тоном пробормотал Недотрога.

Я пропустил его слова мимо ушей.

— Насколько я понимаю, тебе известно, что мы привезли тридцать ящиков собольих шкурок. Тебе также известно, что охрана просрала ограбление склада — даже несмотря на то, что была предупреждена фараонами.

Подавшись вперед, Недотрога вопросительно посмотрел на Джи-джи. Не вызывало сомнений, что я полностью завладел их вниманием. Я сказал Джи-джи, что уверен: он немедленно позвонит Драго и предупредит его, что я украл у него меха и подбросил бумажник. Разумеется, Джи-джи не станет меня выгораживать и великодушно возвратит украденное Драго — а Драго, в свою очередь, обрушит весь свой гнев на меня.

Джи-джи сидел, подавшись вперед, и слушал мой рассказ с деланым вниманием, то и дело сочувственно кивая.

— Умный ублюдок, — заключил он, когда я закончил. — Все правильно рассудил. Поздравляю… но только это ничего не меняет. Потому что хоть ты и знаешь, как я намереваюсь поступить, меня это все равно не остановит.

— А мне почему-то кажется, что ты передумаешь, — сказал я.

Джи-джи презрительно фыркнул.

— На какое-то мгновение я чуть ли не зауважал тебя за ум. Но теперь я начинаю думать, что ошибся.

Я небрежно махнул рукой.

— Думай что угодно.

Недотрога поднялся было с дивана, взбешенный моей дерзостью и, как ему показалось, непочтительным отношением к его боссу. Джи-джи остановил его, подняв руку. Напряжение в кабинете стало буквально осязаемым, но я продолжал как можно добродушнее, изображая полное безразличие к наэлектризованной атмосфере:

— А вот я думаю, что ты не сообщишь Драго о том, что я украл у него меха, оставишь их себе, скажешь Драго, что за ограблением стоит Сокс Ланца, так как на складе был найден бумажник Дикарло, — и предоставишь им самим разбираться между собой.

Снова наступило молчание. Джи-джи был умен и понимал, что я не заявился бы к нему в кабинет с таким нелепым предложением, если бы у меня не был припрятан в рукаве какой-то козырь. Впервые с того момента, как я вошел в кабинет, я почувствовал, что Джи-джи встревожен.

— Почему? — наконец спросил он.

— А! — сказал я, протягивая руку Мальчонке. — Конверт, пожалуйста.

Мальчонка вручил мне конверт, и я торжественно положил его на стол перед Джи-джи. Недотрога поднялся с дивана, обошел стол и встал у Джи-джи за спиной. Тот достал шесть глянцевых снимков шесть на восемь дюймов и начал рассматривать их с непроницаемым лицом. К пятой фотографии Недотрога наконец понял, где они были засняты.

— Джилл… — хрипло простонал он. Изумление мгновенно сменилось бешеной яростью. Выхватив сигару изо рта, Недотрога взревел словно раненый зверь: — Этот член подобрался к Джилл! — Он бросился вокруг стола, вопя: — Ты уже труп, долбаный козел!

Для своих габаритов Недотрога двигался на удивление проворно, но Мальчонка оказался проворнее. Отступив с дороги разъяренного быка, он нанес связку ударов Недотроге в корпус. Это замедлило продвижение верзилы, но не остановило его: он обрушил на Мальчонку свою похожую на лопату лапищу, и тот отлетел на диван. Я нанес отличный апперкот правой Недотроге в подбородок, но преуспел только в том, что разбил костяшки двух пальцев. Недотрога лишь поморщился. Он ударил меня прямым правой, от которого мне почти удалось увернуться — но только почти. Здоровенный кулак, скользнув по плечу, попал мне в подбородок. Левая рука у меня онемела, и я рухнул на пол. Недотрога отступил назад, чтобы лягнуть меня в лицо, но Мальчонка, успевший к этому времени подняться с дивана, запрыгнул ему на спину. Обвив ногами громадный торс, он стиснул руками шею. Недотрога отпрянул назад и с разбега впечатал своей тушей Мальчонку в стену, так что тот свалился с него, словно пиявка, которой прижгли голову. Недотрога занес ногу, собираясь добить Мальчонку, но тут дверь-стена вдруг распахнулась. Недовольный тем, что ему помешали, Недотрога поднял взгляд.

На пороге стоял Анджело Мазерелли, направив Недотроге в живот обрез двустволки. У него за спиной был Дино Кавалло с пистолетом-пулеметом.

— Очень плохая мысль, — сказал Анджело, указывая отпиленными стволами на ногу Недотроге.

Тот опустил ее.

Непочтительно схватив Недотрогу за руку, Мальчонка рывком поднялся с пола.

— Следи за тем, куда ставишь ноги. Настанет день, и ты вляпаешься в такое дерьмо, которое уже не отмоешь. — Выхватив у Недотроги из кобуры револьвер, он передал его Анджело, а затем помог встать мне.

— Как ты? — спросил Мальчонка.

— Ужасно, — поморщился я. Подбородок у меня горел, костяшки пальцев ныли, а левую руку я совсем не чувствовал.

— Грилло, не надо трогать детей, — сказал Анджело. — Меня это просто выводит из себя.

Я улыбнулся.

— А мне помнится, вы сказали, что останетесь ждать снаружи.

— Я солгал, — усмехнулся Анджело. Он ткнул большим пальцем за спину. — Встретимся внизу.

Мы с Мальчонкой вышли в приемную, но остановились и стали смотреть, что будет дальше. Анджело с любопытством оглядел накрытый перед Джи-джи обед.

— Суп с морскими гребешками… мой любимый, — заметил он. — Поднимайся.

— Что? — со страхом переспросил Джи-джи.

— Поднимайся! — уже строже повторил Анджело. — Встань рядом с Грилло.

Медленно выбравшись из-за стола, Джи-джи шагнул к Недотроге и поднял руки.

— Мазерелли, не делай глупостей.

Слушая этот разговор, мы с Мальчонкой тревожно переглянулись. Мы прекрасно знали, что Анджело запросто может нажать на спусковой крючок.

— Я? Не-ет, — протянул Анджело. — Если бы все зависело от меня, я бы разрядил в тебя левый ствол, а в него — правый, но, к сожалению, это не так. Джино попросил меня никому не делать больно — только проследить за тем, чтобы не наделали глупостей вы. Однако вы без глупостей обойтись не смогли. Теперь я позабочусь о том, чтобы вы хорошенько усвоили этот урок и в будущем больше ошибок не совершали.

Крутанув ружье в сторону стола, он разом разрядил оба ствола. Крышка стола превратилась в облако мелких щепок — вместе с едой, серебром, фарфором и хрусталем. В замкнутом помещении звук получился оглушительный. Недотрога и Джи-джи отпрянули назад, зажимая мучительно болящие уши.

Анджело подождал, пока они придут в себя, — затем достал из ушей ватные затычки.

— Приятного аппетита, — сказал он и ушел, а следом за ним ушел и Дино.

Анджело кивнул нам с Мальчонкой, приглашая следовать за собой, и мы направились к лестнице.

Оставшиеся в кабинете Джи-джи и Недотрога никак не могли опомниться и в растерянности стояли у стены. В воздухе кружил мелкий мусор. От едкого дыма у них слезились глаза, а аромат чеснока сменился запахом пороха.

На первом этаже склада семеро подручных Джи-джи стояли лицом к стене, согнувшись пополам и опираясь на руки — это выглядело прелюдией ко второй бойне Дня святого Валентина.[18] Бо Барбера и Матти Кавалло держали их под прицелом пистолетов-пулеметов. Мы с Мальчонкой сели в грузовик, где нас уже ждал Рыжий. Анджело нажал кнопку, и ворота гаража поползли вверх. Когда они поднялись до половины, мы вывели грузовик на улицу, и Анджело нажал другую кнопку. Дождавшись, когда ворота почти полностью закроются, он, Барбера и близнецы Кавалло поднырнули под опускающуюся створку.

Через пятнадцать минут после того, как наш грузовик въехал на склад Джи-джи, мы уже снова боролись с заторами на Тридцать шестой улице. «Форд» и «Бьюик» ехали следом под оглушительную какофонию автомобильных клаксонов. Через два квартала Анджело остановился у телефона-автомата и позвонил моему отцу. Он сказал лишь шесть слов:

— Они со мной, все в порядке.

Остальной рассказ подождет.

Анджело отвез нас в ресторан «Маленькая Италия», где мы пообедали, отмечая победу, после чего наши пути разошлись. Рыжий и Бенни отогнали грузовик компании по доставке рыбы на стоянку на острове Кони-Айленд, рассудив, что он простоит там целый месяц, прежде чем кто-нибудь сообразит, что его бросили. Луи и Порошок поехали следом за ними на «Бьюике», чтобы забрать их. Анджело, Мальчонка и я подвезли Прыгуна к нашему дому, где он должен был встретиться с Сидни, чтобы отправиться вместе с ним в оперу. Затем Анджело настоял на том, чтобы нас с Мальчонкой осмотрели в клинике. Мы пробовали спорить, но тщетно.

Клиника размещалась в старинном доме на Двадцать девятой улице между Восьмой и Девятой авеню. На фасаде не было никаких указаний на то, что находится внутри. Весь медицинский персонал получал жалованье от Альберта Анастасии и насчитывал специалистов почти всех отраслей — многие из врачей были пенсионерами, которым надоело сидеть дома без дела. Задачей клиники было лечение огнестрельных ранений и других травм, обычных в повседневной деятельности мафии. Деньги, шедшие на содержание клиники, подобно отступным и взяткам, считались просто еще одной статьей накладных расходов.

Анджело настоял на том, чтобы врач осмотрел нас с Мальчонкой с головы до ног. К этому времени моя рука уже «оттаяла», и врач подтвердил, что ничего серьезного со мной не произошло. Все ограничилось разбитыми костяшками пальцев, которые он тотчас же залепил пластырем. У Мальчонки ныла спина, а нижняя челюсть напоминала перезрелое яблоко, но его жизни тоже ничего не угрожало.

После того как Анджело убедился, что с нами в целом все в порядке, мы сели в «Форд» и поехали в контору к моему отцу. По дороге я обратил внимание на то, что ссадина у Мальчонки на подбородке начала кровоточить… очень плохо. Меньше чем через шесть часов ему предстояло выйти на ринг в Гарлеме.

Глава 26

Контора моего отца находилась на углу Двенадцатой авеню и Пятнадцатой улицы, фасадом к причалам — все причалы от Тринадцатой до Пятьдесят седьмой улицы находились в отцовских владениях. Все, что ходило, ездило и плавало на этой территории, попадало под юрисдикцию профсоюза портовых грузчиков. Заправлял этим профсоюзом Альберт Анастасия, и он назначил моего отца своим представителем.

Всей портовой деятельностью Нью-Йорка заведовал Винченто Маньяно, капо нашей Семьи, но он поручил контроль за всем этим Анастасии, а тот, в свою очередь, доверил это дело моему отцу.

Помимо разгорающегося конфликта между Костелло и Дженовезе назревала вторая война между Маньяно и его ближайшим помощником Анастасией. На время работы комитета Кифовера было объявлено перемирие, однако под внешним спокойствием на поверхности в глубине тлел огонь. Рано или поздно или Маньяно, или Анастасия должны были уйти… навсегда.

Контора моего отца не отличалась внешней роскошью, зато здесь имелось все для эффективной работы; не слишком просторная, она была очень уютной. Лучше всего ее можно было охарактеризовать словом «ставка»: массивный дубовый письменный стол, диван, небольшой кофейный столик, удобные кресла и маленький сервант. Всю стену за письменным столом занимала большая фотография центральной части Вест-Сайда с высоты птичьего полета, а окна выходили на причалы. От входа со стороны Пятнадцатой улицы посетители попадали сначала в приемную, где, как правило, дежурил Бо Барбера.

Анджело, Мальчонка и я зашли в приемную в половине пятого и, помахав Барбере, направились дальше в кабинет отца. Все мы обливались потом, но Анджело просто выглядел так, словно его окатили из шланга. Он снял пиджак, но его сорочка промокла насквозь, а кожаная портупея оставила темное пятно на спине за поясом. Мы с признательностью вошли в прохладу кондиционеров, где нас встретил знакомый запах оружейной смазки. Отец сидел за столом и протирал ствол своего пистолета 45-го калибра тряпочкой, смоченной в этой пахучей жидкости. Ее приятный аромат я ставил в один ряд с запахом чеснока, дикого майорана и свежего хлеба. Мы с Мальчонкой уселись на диван, а Анджело плюхнулся на стул перед столом.

— Ты готовишься к неприятностям? — спросил Анджело, указывая на пистолет.

— Всякое может быть. Я слышал, у вас прошло не все гладко. — Отец взглянул на нас с Мальчонкой.

— Ничего серьезного, — махнул рукой Анджело. — Недотрога немного разгорячился, поэтому я решил испортить Джи-джи обед. Кто звонил?

— Костелло. Он в ярости… Я ему обещал, что все будет спокойно.

Анджело презрительно фыркнул.

— Значит, Джи-джи сразу же завизжал как резаный. Он нажаловался Дженовезе?

Отец кивнул.

— А Дженовезе тотчас же позвонил Костелло. Ну а тот связан по рукам и ногам этим комитетом Кифовера. Он настаивает на том, чтобы всем встретиться и поговорить.

— Тут что-то не вяжется, — заметил Анджело. — Джи-джи известно, что у нас есть фотографии. Неужели он готов рискнуть, что мы покажем их Костелло? Он же должен понимать, что в этом случае все дерьмо полетит в его сторону.

— Согласен, — сказал отец, — но мне почему-то кажется, что Джи-джи не видит в этих снимках угрозы для себя.

— Да он patzo,[19] — выразительно покрутил пальцем у виска Анджело. — Как только Дэнни Пизано увидит, как Джи-джи трахает его жену, он не станет ни у кого спрашивать разрешения — он просто его замочит, и плевать ему на Кифовера. Костелло это прекрасно понимает.

— Ну а если Дэнни не пожалуется? — многозначительно промолвил мой отец, вопросительно подняв бровь.

— Черт побери, но что может его остановить?.. — Анджело умолк. Вдруг до него дошло, что существует и другая возможность. Я тоже увидел ее.

Отец кивнул. Мельком бросив взгляд на меня, он снова повернулся к Анджело.

— Как я уже говорил Винченцо… когда царь Давид влюбился в Вирсавию, ему понадобилось устранить препятствие в лице ее мужа. И царь послал его в сражение в первом ряду, чтобы тот обязательно погиб. Так и произошло. И никаких препятствий больше не осталось.

— Но Дэнни — один из ближайших помощников Джо Боннано, черт возьми, — возразил Анджело. — Если Джи-джи пришьет Дэнни, Боннано так просто это не оставит.

— Ну а если Дэнни просто исчезнет бесследно? Подозрения будут у всех, но трупа-то ведь нет. Боннано не сможет обратиться в Комиссию без доказательств.

— Мы сможем показать Костелло фотографии, — сказал Анджело.

— Верно, — согласился мой отец. — Но Дэнни пропал, а у Боннано нет доказательств, что он убит. Костелло меньше всего нужны внутренние раздоры. Комиссия и так только и думает, что об этом Кифовере. Нет — если Дэнни Пизано исчезнет, от фотографий не будет никакого толка.

«Господи, — подумал я, — возможно, Джи-джи нас перехитрил».

— А что, если мы предупредим Дэнни? — спросил Анджело.

— Не надо недооценивать Джи-джи, — возразил отец. — Если он согласился на встречу, значит, уже слишком поздно… Дэнни уже мертв.

— Когда назначена встреча? — спросил Анджело.

— На сегодня, на пять вечера, — ответил отец, снова бросив взгляд на меня. — И Костелло хочет, чтобы я захватил с собой тебя, поскольку, как ему сказали, все заварил именно ты. Заедем домой, чтобы ты надел костюм.

Закончив чистить пистолет, отец вставил обойму в рукоятку. Выждал мгновение и резким движением задвинул ее до щелчка.

Пятичасовая встреча состоялась в роскошных апартаментах Фрэнка Костелло в небоскребе «Маджестик-тауэрс» на Западной Сентрал-парк. Эта квартира была мне знакома, потому что я уже несколько раз бывал здесь, когда Фрэнк и Бобби Костелло приглашали нашу семью на свои царские ужины. Необъятная гостиная, выходившая окнами на Центральный парк, была дорого и со вкусом обставлена под стать высокому положению своего хозяина. На встречу были приглашены только те капорежиме, кто заправлял районами в центре города и в Вест-Сайде. Костелло решил, что, поскольку они территориально ближе всего к враждующим сторонам, им будет проще помочь уладить спор.

Джи-джи и Недотрога Грилло приехали раньше нас вместе со своим заступником Вито Дженовезе. Как только я, Анджело и мой отец вошли в гостиную и увидели их, мы сразу же поняли, что угроза со стороны фотографий устранена. Остальные присутствующие этого еще не знали, но Дэнни Пизано уже отправился на корм рыбам.

Следующими приехали Поль Драго и Карло Риччи. Драго, бывший портовый грузчик, не любил шутить. Поднимаясь к своему нынешнему высокому положению, он отправил на тот свет не меньше десяти человек. Плотным, накачанным торсом, квадратной физиономией и коротким ежиком на голове Драго больше всего напоминал сержанта из учебного центра морской пехоты.

Следом за Драго и Риччи появились три других капорежиме со своими помощниками. Все были в дорогих костюмах. Пока официантка в переднике обносила гостей подносом с затейливыми закусками, шел дружеский разговор ни о чем. Затем официант в смокинге подал напитки. Убедившись, что гости расслабились, Костелло пригласил всех в соседний кабинет.

Господствующее положение здесь занимал массивный стол в стиле Людовика Четырнадцатого на двадцать персон, а вдоль стен выстроился еще один ряд стульев для помощников, которым предстояло сидеть за спиной своих капорежиме. Костелло занял место во главе стола, Дженовезе уселся справа от него, а мой отец — слева. Джи-джи и Драго сели рядом с Дженовезе. Мы с Анджело сели рядом с моим отцом. Недотрога занял место позади Джи-джи, а Карло Риччи — позади Драго.

Только наблюдая за языком жестов, можно было безошибочно определить, что между Костелло и Дженовезе взаимная вражда.

— Перейду прямо к делу, — объявил Костелло. — Вот уже некоторое время между нашими друзьями Джино Вестой и Джорджио Петроне зреет неприязнь. Я не знаю, что стало причиной этого, и не хочу знать. Но мне известно, что эта неприязнь уже вылилась в конкретные стычки — одна из которых произошла сегодня.

Остановившись, он поочередно взглянул на моего отца и на Джи-джи, словно дожидаясь от них подтверждения своих слов. Оба кивнули.

— Я переговорил с остальными членами Комиссии, — продолжал Костелло, — и мы пришли к единодушному заключению. Этому нужно положить конец. Всем вам известно о слушаниях, посвященных работе комитета Кифовера. Любые наши действия — все, что привлечет к нам внимание прессы, — пока продолжаются слушания, станут катастрофой. Поэтому Комиссия ждет от нас заверений в том, что эти разногласия не выплеснут коза ностра на первые полосы газет. Итак, перед свидетелями… вы дадите слово. Джино? Джорджио?

Первым заговорил Джи-джи. Он поднял руки, демонстрируя свое миролюбие, и произнес самым умиротворенным тоном:

— То, что произошло, — это лишь небольшое недопонимание. Не сомневаюсь, мы оба этого не хотели. Мы с Винни, сыном Джино, — замечательным мальчиком, к которому я отношусь с огромным уважением, — провернули вместе одно дело. К сожалению, не все прошло гладко. Конечным следствием чего явилось то, что Анджело Мазерелли расстрелял из обреза мой очень дорогой письменный стол.

Анджело подался было вперед, чтобы высказать возражения, но тотчас же понял, что здесь не место для этого, и придержал язык.

— Но, — продолжал Джи-джи, — я не держу ни на кого обиды. Я хочу только мира. Поэтому я с готовностью протягиваю руку Джино Весте и даю слово, что не стану зачинщиком новых неприятностей.

Джи-джи откинулся назад, довольный собой. Он бросил взгляд на Костелло, ожидая от него одобрения. Тот, кивнув, повернулся к моему отцу.

— А ты что скажешь, Джино?

Заставив собравшихся потомиться в тревоге, отец наконец сказал:

— Как всем вам известно, я всегда стремился только к миру, как внутри La Gamiglia,[20] так и за ее пределами. Как сказал Джорджио, то дело, которое он провернул вместе с моим сыном, завершилось не слишком хорошо. Поэтому… я с радостью заплачу Джорджио за испорченный стол и займусь ссадинами и синяками, полученными моим сыном… — Он помолчал. — К которому Джорджио относится с таким огромным уважением.

Этот язвительный укол не остался незамеченным, и Джи-джи неуютно заерзал на стуле.

— Я также не держу обиды, — продолжал мой отец, — и даю слово, что не начну первым никаких враждебных действий… — Снова остановившись, он обвел взглядом всех сидящих напротив. — Однако я также обещаю, что если я лично или кто-нибудь из членов моей семьи подвергнется нападению… я дам достойный ответ — какими бы ни были последствия.

Костелло с силой хлопнул ладонью по столу.

— А это именно то, чего не должно произойти ни при каких обстоятельствах! — в гневе воскликнул он, переводя взгляд с Джи-джи на отца. — Не будет никакого нападения — не будет ответа — не будет последствий! В противном случае Комиссия начнет действовать… бесшумно, но решительно!

Костелло выждал, дав своим словам впитаться, затем встал. Все тоже встали.

— А теперь, — сказал он, протягивая руки врагам, — в знак дружбы пожмите друг другу руки, и вопрос будет закрыт.

Перегнувшись через стол, мой отец и Джи-джи пожали друг другу руки. Все потянулись назад в гостиную, и вдруг до меня дошло, что за все это время Костелло и Дженовезе не сказали друг другу ни слова, зато теперь Дженовезе, Джи-джи и Драго о чем-то заговорщически перешептывались. Я указал на это отцу.

У него по лицу пробежала невеселая усмешка.

— Как сказал бы мистер Батчер: «Для евреев в этом нет ничего хорошего».

Глава 27

Хотя супруги Батчеры выпивали редко, в половине восьмого вечера моя мать подала Айре и Саре марочный портвейн в фужерах на высокой ножке. Событие было праздничным, и все были в выходных нарядах. Мои родители пригласили Батчеров в театр на Бродвее. Мюзикл «Джентльмены предпочитают блондинок», поставленный в театре Зигфельда, произвел настоящий фурор, и достать на него хорошие билеты было просто невозможно. Четыре билета, которые удалось раздобыть моему отцу, были на «свои места», оставленные для себя продюсерами спектакля. Отцу эти билеты были вручены в знак признательности. И никто не спрашивал: «В знак признательности за что?»

Я вернулся домой для того, чтобы сменить костюм на свою обычную одежду и отправиться за Мальчонкой. Перед тем как уйти, я заглянул в комнату к отцу. Когда я просунул голову в дверь, он как раз завязывал галстук. Я сказал:

— Пап, надеюсь, спектакль вам понравится…

— Спасибо, Винченцо… Я слышал, вы берете Сидни на бокс.

— Да. Сегодня днем Прыгун водил его в оперу, а вечером мы покажем ему, что такое бокс. Боюсь, это станет для него шоком, но сегодня вечером он остается один, поэтому я пригласил его пойти с нами.

— Винченцо, отнесись к Сидни внимательно. Он очень ранимый. И он совсем не похож на остальных твоих друзей. — Отец постучал себя по виску. — У Сидни умная голова, и он умеет ей пользоваться. Но улица — нет. Этого Сидни не знает.

— Я присмотрю за ним.

— В таком случае, желаю приятно провести время, — сказал отец. Завязав галстук, он надел пиджак.

— Пап, я хотел поговорить с тобой насчет Терри… — начал я.

— Не сейчас. Поговорим, когда у нас будет время.

Тем не менее я проявил настойчивость:

— Она боится, что ты выгонишь ее с работы.

— Не выгоню.

— Я ей говорил. Но она не верит.

— В таком случае, ее прошлое — не самая серьезная проблема, с которой тебе предстоит иметь дело. Если твоя Терри не уважает тебя как человека, умеющего держать свое слово, она вообще не будет иметь к тебе уважения. — Потрепав меня по щеке, отец сказал: — Pericoloso, bambino.[21]

Он направился в гостиную, и я проследовал за ним. Сара Батчер как раз говорила:

— Нам впервые выпало такое счастье. Я до сих пор не могу в это поверить!

— Мы живем в Нью-Йорке вот уже двадцать семь лет и еще ни разу не были на Бродвее, — подхватил мистер Батчер.

— Что ж, сегодняшний вечер войдет в историю, не так ли? — сказала моя мать, поднимая фужер. Все трое радостно чокнулись и пригубили портвейн.

Протянув билеты, отец с гордостью объявил:

— Партер, восьмой ряд, в самой середине.

Женщины в восторге захлопали в ладоши. Миссис Батчер сказала:

— Благодарю вас, мистер Веста. Я никак не могу поверить, что сегодня вечером увижу вживую Кэрол Чаннинг.

— Это я перед вами в неоплатном долгу, миссис Батчер, — любезно ответил мой отец. — То, что делает ваш сын для моего Винченцо, не имеет цены. И это лишь слабая попытка отблагодарить его.

— Мальчики помогают друг другу, не так ли? — спросил мистер Батчер.

— Совершенно верно, — подтвердила моя мать, поднимаясь из-за стола. — Нам очень повезло, что они подружились. Идемте, мне бы не хотелось, чтобы мы опоздали к началу.

Я спустился вместе с ними и вышел на улицу, где прямо напротив подъезда их ждал последний сюрприз, приготовленный моим отцом. Он заказал лимузин, чтобы ехать в театр. Миссис Батчер радостно ахнула и хлопнула себя ладонями по щекам. Мистер Батчер, кивнув, одобрительно улыбнулся. Провожая взглядом, как четверо счастливых людей занимают места в салоне лимузина, я отметил, что хотя мой отец старается изображать беззаботное веселье, его очень беспокоят события двух последних дней. От меня не укрылось, что за рулем лимузина в шоферской форме и при фуражке сидит Бо Барбера.

Помахав, я развернулся и направился за Мальчонкой.

Мальчонка Дельфина жил в довольно приличном доме на углу Тридцать пятой улицы и Десятой авеню. Его отец Лео Дельфина был в этом здании управляющим, поэтому квартира обходилась ему бесплатно. На самом деле Лео не делал абсолютно ничего. Это его жена Вита следила за тем, чтобы жильцы вели себя тихо, а владельцы здания были довольны. Ее работа сводилась к сбору квартплаты, замене перегоревших лампочек и приему бесчисленных жалоб относительно отсутствия горячей воды, сломанных перил и выбитых пробок.

Свой скудный заработок Лео добывал, выполняя мелкие поручения для банды Ланцы, а также время от времени подрабатывая сдельно в порту. И каждый день от рассвета до заката он мечтал о том, что его возьмут в мафию.

Мальчонка давно уже подозревал, что отец бьет мать, однако та упорно это отрицала — до тех пор, пока однажды Мальчонка не застал отца именно за этим занятием. С тех пор он не сказал Лео и десятка слов и прекратил с ним всяческие отношения. Лео отчаянно пытался изменить такое положение дел. Его сын уже успел сделать себе имя в боксе. Если он станет профессионалом, это будет означать большие деньги, и Лео очень хотелось занять место у кормушки.

Поднявшись на этаж, я позвонил в дверь и услышал крик Лео:

— Войдите!

Лео сидел на кухне вместе с Кармине, бывшим мафиози, который когда-то работал на Джонни Дикарло. Они пили на двоих бутылку «Четырех роз». Мать Мальчонки отправилась в кино вместе со своими подругами — когда Мальчонке предстоял поединок, Вите Дельфине приходилось подыскивать себе какое-нибудь занятие, чтобы не думать о том, что ее сыну, возможно, будет больно. У нее ничего не получалось, но она все равно так поступала.

Без особого воодушевления помахав рукой Лео и Кармине, я прошел в спальню к Мальчонке. Тот складывал в небольшую сумку боксерские перчатки, эластичные бинты, тапочки, трусы и прочие вещи, которые должны были понадобиться ему вечером. Его вид мне совсем не понравился. Вся правая половина лица горела, правый глаз налился кровью, а под ним, там, куда ткнул кулаком Недотрога Грилло, вздулся синяк. Остановившись в дверях, я стал ждать, пока Мальчонка соберется, наблюдая за сидящими на кухне Лео и Кармине. Кармине как раз напоминал Лео о том «дельце», о котором он уже говорил в «Таверне Барлоу»; судя по всему, обоим не было никакого дела до того, слушаем ли мы их.

— Работенка предстоит непыльная, — сказал Кармине. — Нам только придется смотаться в Хобокен, поменять на грузовике номера на те, что мы принесем с собой, и перегнать его сюда. И за все это сотня «зеленых».

— А что в грузовике? — спросил Лео.

— А тебе какое дело? Нам заплатят целую сотню!

— Когда?

— В любое время после полуночи.

— Ладно, но сперва мне нужно кое-что сделать. — Отпив солидный глоток «Четырех роз» прямо из горлышка, Лео сунул бутылку в задний карман и, протиснувшись мимо меня, вошел в спальню к сыну. Радостно хлопнув в ладоши, он воскликнул: — Я слышал, у тебя сегодня вечером бой.

Мальчонка даже не обернулся. Никак не отреагировав на появление Лео, он продолжал собирать вещи.

— Я тут подумал, — продолжал Лео, — быть может, стоит взглянуть, как ты дерешься.

Подойдя к комоду, Мальчонка достал свежую футболку и, даже не взглянув на Лео, бросил ее в сумку.

Нисколько не смутившись, Лео не унимался:

— Я хочу сказать, мы с тобой почти не говорим после… ну, ты понимаешь… того маленького недоразумения с матерью…

Не успел он договорить, как Мальчонка, рывком застегнув молнию, порывисто обернулся к отцу.

— То маленькое недоразумение, — прорычал он, — стоило ей двух зубов!

— Доминик, — примирительно заговорил Лео, — я был пьян. Пожалуйста… Это произошло случайно.

— Нет, сукин сын! Это была ошибка! — Мальчонка ткнул пальцем отцу в грудь. — Все кончено. Ты меня не знаешь, это тебе понятно, Лео? Все кончено! А если ты еще хоть пальцем тронешь мать — с тобой тоже будет все кончено.

Схватив сумку, Мальчонка отпихнул Лео и стремительно вышел из комнаты. Выходя следом за ним, я мысленно отметил, что еще никогда не видел Лео в такой ярости.

Глава 28

Когда мы с Мальчонкой пришли домой к Бенни, Сидни стоял на кофейном столике, сделанном из дубовой двери. Рыжий, Бенни, Порошок и Луи собрались вокруг него, рассевшись на диване и в старых креслах, а Прыгун сидел на полу и держал на коленях Энджи. Сидни стоял на столике потому, что Луи попросил его «выйти на сцену», откуда он потчевал всех очень живым и возбужденным рассказом о посещении «Аиды».

Отец сказал Сидни, что хоть они с Прыгуном и будут находиться за сценой, ему нужно одеться подобающим образом, поэтому Сидни был в ермолке и том черном костюме, в котором утром ходил в синагогу. В этом наряде он походил на маленького раввина. Прыгуну его отец также намекнул, что для похода в оперу самой подходящей одеждой будет костюм, поэтому он надел костюм из серой «акульей кожи» в мелкую полоску. Прыгун в этом наряде напоминал очень тощего зазывалу.

Сидни, захлебываясь от восторга, вещал:

— И после того, как охранник нас впустил — он обратился к Прыгуну по имени! — мы поздоровались с ним за руку, и он показал нам, куда садиться. — Остановившись, Сидни взглянул на Прыгуна, ища у него поддержки. Прыгун пришел ему на помощь, кивнув, словно родитель, который с гордостью наблюдает за тем, как его сын читает торжественное обращение на официальном мероприятии.

Сидни возбужденно продолжал:

— Это место находилось на так называемом балконе — узком парапете высоко над огромной сценой… Мы поднялись на самый верх — это, наверное, выше нашего дома… а когда устроились, прямо под нами был Египет! Древний Египет! Это было потрясающе! — И снова он обратился за поддержкой к Прыгуну: — Правда?

Кивнув с серьезным видом, Прыгун подтвердил:

— Потрясающе.

— И тут начал играть оркестр, и занавес поднялся вверх — прямо к нам! Началась увертюра… и в течение следующих четырех часов на сцене пели, плясали… вокруг нас поднимались и опускались огромные нарисованные декорации… зрители хлопали, вызывали певцов на бис… те выходили на сцену, и зрительный зал снова взрывался аплодисментами! — Сидни остановился, чтобы перевести дыхание, и заключил: — Это было грандиозно…

Мы наградили его громом рукоплесканий и заверили, что очень довольны тем, что ему понравился спектакль. Хлопнув Прыгуна по спине, я поблагодарил его за заботу о Сидни, а тот признался, что получил больше удовольствия, наблюдая за Сидни, чем от самой оперы.

Когда в комнате наконец наступила тишина, Сидни с признательностью и восхищением улыбнулся Прыгуну и сказал:

— Подумать только… возможно, настанет день, и Прыгун будет петь на этой сцене!

Прыгун сплел руки на затылке и с хищной усмешкой откинулся назад. Все остальные, широко раскрыв глаза, переглянулись. Одна только мысль о том, что такое возможно, внушала ужас. Позволив Прыгуну несколько мгновений попарить в облаках, я спросил:

— Ребята, вы готовы?

Сидни сказал:

— Спасибо за то, что берете меня с собой, ребята. Сначала опера — а теперь бокс. Я надолго запомню этот день.

Луи, возвышавшийся над ним на целую голову, взъерошил волосы и ответил голосом Малыша Цезаря в исполнении Эдварда Джи Робинсона:

— Для нас это большая честь, понимаешь… так что не говори больше об этом, понимаешь… а то я сделаю с тобой то, что ты сделал с Салли Бинбэгс… да-а…

Все рассмеялись.

Выйдя из дома, мы направились на восток по Тридцать седьмой улице. В нескольких кварталах находилась станция метро «Пенсильвания», и нам предстояло последовать совету Дюка Эллингтона и «сесть на маршрут А»[22] — до Гарлема.

Мы добрались до зала «Денбос» к последнему раунду поединка боксеров первого тяжелого веса, который больше напоминал избиение. Зрители повскакивали со своих мест и орали, требуя крови, несмотря на то что кровь и так хлестала во все стороны. Оба начинающих боксера были неграми, как и большинство присутствующих в зале. Лицо более светлокожего из них превратилось в кровавое месиво.

У большинства боксеров не было менеджеров, и они не могли позволить себе собственных секундантов. Организаторы боев нанимали людей, которые обслуживали боксеров в перерывах между раундами. Однако организаторам требовалось зрелище, которое привлекло бы зрителей; здоровье участников поединков их нисколько не беспокоило.

Посторонний наблюдатель при виде происходящего на ринге поинтересовался бы, почему рефери не остановит поединок. Но рефери как раз прекрасно сознавал, что от него требуется: зрители пришли ради того, чтобы увидеть именно это, и, если у него не было желания лишиться своей работы, он не имел права обманывать их надежды.

Зал «Денбос» представлял собой заведение самого широкого профиля, которое можно было использовать как для проведения боксерских поединков и баскетбольных матчей, так и для устроения свадеб и юбилеев. Для таких зрелищных событий, как сегодняшние поединки, из каждой из четырех стен выкатывались специальные лавки с размеченными местами для зрителей, и получалось что-то вроде баскетбольного зала в небольшом университете. В заведении имелись кухня, душевые кабинки, общая раздевалка с запирающимися шкафчиками и несколько небольших отдельных раздевалок.

На последней минуте последнего раунда светлокожий боксер, упрямо не желавший отправляться в нокаут, дорого заплатил за это. Противник превратил его лицо в одну сплошную кровоточащую рану. Когда наконец ударил гонг, толпа с восторженным ревом повскакивала с мест, а проигравшему пришлось помогать добираться до его угла. Переглянувшись с Бенни, Мальчонка покачал головой, и они направились в раздевалку. Порошок, Луи, Прыгун и Рыжий втиснулись на свободные места на самом последнем ряду, а я направился следом за Мальчонкой и Бенни. Мальчонке нравилось, когда я перед поединком нахожусь вместе с ним в раздевалке, а поскольку сегодня Бенни впервые предстояло забинтовывать ему руки, я рассудил, что мне надо будет проверить все самому.

Мы протиснулись через коридор, забитый боксерами, их друзьями, родственниками и просто зеваками. Коридор был завален всяким хламом, и в нем стоял сильный запах пота. Вдоль обеих стен тянулись двери. На каждой двери висел на кнопке листок с фамилией. Листки, судя по всему, были вырваны из дешевой тетрадки в линейку. Отыскав листок с нацарапанной фамилией «Дельфина», мы открыли дверь.

Раздевалка представляла собой крохотное помещение размером десять на десять футов со стенами из некрашеных бетонных блоков, скрепленных металлической сеткой, которое освещалось единственной лампочкой без плафона, болтавшейся под потолком. Обстановка выглядела так, словно ей пришлось пережить высадку на Окинаву: два стула, стол с исцарапанной крышкой и шкафчик для одежды с видавшим виды махровым халатом. Пока Мальчонка переодевался, Бенни достал из сумки тапочки, перчатки и эластичный бинт. Обшарив сумку, он недоуменно посмотрел на Мальчонку.

— У тебя нет капель для глаз? — спросил он.

— Я собирался их захватить, но забыл.

— Как можно забыть такую нужную дрянь?

— Я поругался со своим стариком.

Я проследил за тем, как Бенни умело перебинтовал Мальчонке руки. Не было сомнений: он знал свое дело. Тем не менее его не покидало беспокойство.

— Слушай, приятель, тебе нужно полностью сосредоточиться на предстоящем поединке, — сказал он. — Говорят, этот малыш-пуэрториканец очень неплох. Если он вмажет тебе по этой здоровенной ссадине, кровь хлынет будто из разреза. Если он вмажет в заплывший глаз, глаз закроется. Если твои мозги будут шляться где-то далеко, пуэрториканец надерет тебе задницу.

Мальчонка понимал, что Бенни прав. Кивнув, он сделал глубокий вдох, соскочил со стола и натянул трусы. Из коридора донесся крик:

— Дельфина! Следующий Дельфина!

Похлопав Мальчонку по спине, я сказал:

— Держи левый кулак высоко.

Мы с ним ткнули кулак в кулак, и я вернулся в запруженный народом коридор.

Ребята устроились на последнем ряду переполненных скамеек, и я с трудом втиснулся между ними. Места были не лучшие, но зал был настолько крохотный, что видно было все равно отовсюду.

Поединок в первом тяжелом весе, доставивший зрителям такое наслаждение, завершился, и сейчас уже подходил к концу второй раунд поединка в наилегчайшем весе. Ни один из боксеров, резво прыгающих по всему рингу, так и не смог нанести противнику приличный удар, Не вызывало сомнений, что оба катаются на велосипеде из поговорки,[23] но боксер в черных трусах, несомненно, крутил педали быстрее своего соперника. Толпа свистела и улюлюкала, и рефери уже устал натравливать противников друг на друга. Когда они в очередной раз вошли в клинч, рефери в отчаянии разнял их и встал между ними. Повернувшись лицом к боксеру в черных трусах, он принялся громко его отчитывать. Тот крутил головой, отрицая свою вину, и кивал на боксера в белых трусах. Он все еще тряс головой, когда соперник внезапно оглушил его ударом наотмашь правой. Застигнутый врасплох боксер в черных трусах буквально взлетел в воздух и рухнул на пол. Он отключился. Толпа взорвалась презрительными криками и смехом, но у рефери не было ни малейшего желания продолжать фарс и дальше. Он поднял руку боксера в белых трусах. Поединок завершился — следующим на ринг предстояло выйти Мальчонке.

Его объявили первым, и мы стали кричать, хлопать в ладоши и свистеть, выражая ему свою поддержку. Бенни пожал руку секунданту, обменялся с ним парой слов и занял место в углу.

Сидни, который, казалось, только сейчас заметил травмы Мальчонки, вдруг забеспокоился.

— У него ведь глаз заплыл, — пробормотал он, обращаясь ко мне. — И лицо…

— Знаю. Ему нужно будет разобраться с противником как можно быстрее.

— Почему он на это идет? — продолжал потрясенный Сидни. Ему еще не доводилось видеть ничего подобного, но у него хватило ума сообразить, что Мальчонка может оказаться в настоящей беде.

— Потому что Мальчонка согласился на этот бой, — объяснил я. — Теперь он уже никак не может отказаться.

Поджарого, накачанного пуэрториканца представили как Санчеса Сильвера. Его друзья и знакомые словно обезумели. На вид Санчес выглядел чуть помоложе Мальчонки, но над правой бровью у него уже красовался зловещий шрам. Снисходительно кивнув в ответ на приветственные крики, пуэрториканец затанцевал по рингу, демонстрируя владение ногами, достойное Нижинского. Одобрительно присвистнув, Бенни посмотрел на Мальчонку. Тот пожал плечами.

Рефери пригласил соперников выйти на середину ринга. Он дал им краткие наставления, и они разошлись по углам.

— Держи левую руку вверху и работай правой, — сказал Бенни. — И берегись его правой.

Мальчонка молча кивнул.

— Дождись своего момента, затем врежь ему что есть силы и молись.

Бенни вставил Мальчонке в рот капу. Ударил гонг.

Мальчонка пустился с места в карьер и обрушил на пуэрториканца стремительную связку ударов, проверяя, как тот на них среагирует. Сильвер, танцуя, легко ушел в сторону и тотчас же в свою очередь ответил связкой. Мальчонка поставил на пути ударов блок, и противники закружили по рингу.

Вскоре Мальчонка снова нанес ту же самую связку левой, правой и опять левой, на что Сильвер также ответил той же связкой, что и раньше. Последний удар правой пришелся вскользь по ссадине на подбородке Мальчонки, и та открылась. Увидев выступившую кровь, пуэрториканец ухватился за свой шанс. Под градом прямых ударов Мальчонка вынужден был попятиться назад, то и дело входя в клинч.

Толпа восторженно завопила, требуя новой крови. Мальчонка, отступив в самый угол, занял глухую оборону. Сильвер как сумасшедший прыгал вокруг него, неистово колотя в корпус, но ему так и не удалось больше попасть в лицо, хотя он и нанес не меньше сорока ударов.

Когда до конца раунда оставалась примерно одна минута, Мальчонка вырвался из угла. Пуэрториканец последовал за ним, однако он уже проявлял очевидные признаки усталости. Когда он настиг Мальчонку, тот встретил его той самой связкой, которой начал поединок, и получил такой же ответ. Однако теперь Сильвер уже держал свою правую руку слишком низко. Это было именно то, чего ждал Мальчонка. Он обрушил мощнейший хук левой в правый глаз Сильвера, ткани шрама разошлись, и из рассеченной брови хлынула кровь.

Сильвер отшатнулся назад, прикрывая разбитый глаз, но Мальчонка настиг его хуком по почкам. Пуэрториканец уронил руки, морщась от боли, а Мальчонка, мгновенно оценив ситуацию, нанес еще один свирепый хук в разбитый глаз. Развернувшись, Сильвер схватился за канаты и упал на колени, обливаясь кровью. Присев рядом с ним, рефери посмотрел ему в глаза и начал отсчет. Пуэрториканец попытался было подняться на ноги, но снова свалился на колено. Рефери досчитал до десяти за секунду до удара гонга, после чего поднял руку Мальчонки. Толпа радостно гудела. Мы долго свистели и ревели, выражая свое одобрение, затем поспешили в раздевалку.

Проталкиваясь по коридору, мы едва не споткнулись об электрика, который, стоя на коленях спиной к нам, ремонтировал розетку у двери раздевалки Мальчонки. Сняв крышку, электрик вынул разъем и возился с проводами.

Мы дружно ввалились в раздевалку, но, поскольку в такую крохотную комнатенку нас набилось восемь человек, дверь мы закрыть не смогли. Мы принялись вопить и хлопать Мальчонку и Бенни по спине, словно это был последний день праздника перед Великим постом.

Мальчонка забрался на стол, и Бенни стал расшнуровывать ему перчатки.

— Просто великолепно! Я же сказал: «Врежь что есть силы», — с хохотом произнес он. — Знатно ты ему наподдал!

— Если честно, я думал только о том, как бы остаться в живых. Этот малыш Сильвер на самом деле больше напоминал ртуть.[24]

— Но ты поубавил его прыть. Что с глазом?

— Все в порядке.

— Грилло здорово искалечил тебя всего одним тычком.

— У этого ублюдка сила быка.

Расшнуровав перчатки, Бенни обработал Мальчонке подбородок кровоостанавливающим карандашом, после чего повернулся ко мне.

— Как ты думаешь, нам заплатят за эти тридцать ящиков?

— И не надейся, — ответил я. — Я уверен, Джи-джи просто вернет их Драго.

— И свалит ограбление на Дикарло?

— Не думаю. Полагаю, он промолчит про бумажник.

Тряхнув головой, Бенни рассмеялся:

— Бывают дни, когда нет смысла вставать с постели.

В коридоре «электрик» даже не потрудился закрепить розетку на стене. Оставив ее болтающейся на проводах, он встал и быстро ушел. Никто не обратил на него внимания.

Кармине только что услышал то, что, как он надеялся, должно было принести ему дополнительный заработок.

Глава 29

Когда мы покидали зал «Денбос», было всего пятнадцать минут одиннадцатого. Все мы были на взводе, это был Гарлем, и душная субботняя ночь еще только начиналась. Расходиться по домам не хотелось никому.

— Как насчет того, чтобы пропустить по стаканчику и послушать джаз? — предложил Порошок.

— Точно, — подхватил Луи. — Бенни, где тут самое горячее заведение, в котором не откажутся обслужить Прыгуна и Сидни?

Официально в Нью-Йорке алкоголь разрешалось продавать только тем, кому исполнилось восемнадцать лет, однако ночные клубы, куда не пускали несовершеннолетних, можно было пересчитать по пальцам.

— В-все в порядке, я в-выпью кока-колу, — остановил его Прыгун.

— И я тоже, — согласился Сидни. — Я только выпиваю капельку вина по праздникам.

— Отличных мест здесь полно, — с некоторой неохотой ответил Бенни. — В одно нас точно пустят. Это клуб «Рио».

— Это не там ли работала твоя мать? — спросил Мальчонка.

Бенни смущенно пожал плечами.

— Насколько мне известно, она до сих пор там работает.

— Послушай, Бенни, — сказал я, — если у тебя нет желания туда идти…

— Да все в порядке… Я уже давно с ней не виделся. Быть может, она будет рада встрече.

Клуб «Рио» находился в полуподвальном помещении старого каменного здания на Сто двадцать шестой западной улице. Маленькая неоновая вывеска указывала на короткую лестницу, которая вела к массивной дубовой двери. В тридцатые годы здесь располагался подпольный питейный притон, и с тех пор в двери осталось маленькое окошко, через которое во время «сухого закона» разглядывали посетителей.

Чернокожий вышибала размером с бегемота, открывший окошко, узнал Бенни и впустил нас. Его сверкающей бритой наголо голове было самое место в кегельбане. Несмотря на то что заведение было заполнено народом, вышибала, прокладывая дорогу плечами, проводил нас к самой стойке. Стена, отделяющая этот подвал от подвала соседнего здания, была разрушена, что позволило вдвое увеличить размеры клуба, однако зал все равно был запружен пестрой публикой, а табачного дыма в воздухе висело столько, что его хватило бы для того, чтобы окутать смогом небольшой город.

Приблизительно четверть посетителей составлял прилично одетый «белый народ», пришедший сюда или в поисках острых ощущений, или чтобы насладиться настоящим джазом. В подобных заведениях можно было, если повезет, случайно наткнуться на настоящую легенду вроде Диззи Гиллеспи, Чарли Паркера или Тедди Вильсона, заглянувших «просто посидеть». На маленькой сцене оркестр из пяти музыкантов подыгрывал очень привлекательной певице. На вид ей было лет сорок; она была в туфлях на шпильках и красном атласном платье с глубоким декольте и вырезом до самого бедра. Певица исполняла «Ты изменился» в стиле, который чем-то напоминал стиль Билли Холидея. Хотя в афишах она значилась как Рубин Карлайл, настоящее ее имя было Лори Вил — это была мать Бенни Вила.

Песня закончилась, и публика встала, награждая певицу громом аплодисментов. Раскланявшись, Рубин покинула сцену, а оркестр перешел к огненному исполнению «Улицы зеленых дельфинов». Тотчас же снова зазвучали восторженные овации. Особенно воодушевленно хлопал тощий коротышка-негр лет двадцати с небольшим, стоявший рядом со мной.

— Дружище, как же здорово играют эти ребята! — заметил он.

— Я здесь впервые, — сказал я. — Они здесь всегда?

— Все зависит от обстоятельств, — ответил негр. — Ребятам приходится много разъезжать, но Рубин, насколько я слышал, здесь уже давно.

— Ты ее знаешь? — спросил я.

— Не то чтобы знаю, — ответил негр, — но мне нравится ее манера исполнения. Я несколько дней приходил посмотреть на нее в свой перерыв, поскольку я работаю здесь совсем рядом, за углом.

— Где это?

— В клубе «Аполлон».

— Не брешешь? — с уважением спросил я.

Негр усмехнулся.

— Не брешу.

— Ты что, уже кто-то?

— Ну, каждый человек является кем-то… — он просиял, — но я играю в трио Уилла Мастина. — Негр протянул руку. — Сэмми Девис-младший.

Пожав ему руку, я тоже представился:

— Винни Веста.

На мгновение крепко стиснув мне руку, Девис сказал:

— Рад познакомиться с тобой, Винни. — У него была заразительная улыбка. — Загляни как-нибудь, — продолжал он. — Мы будем выступать в «Аполлоне» всю следующую неделю.

— Благодарю за приглашение. Постараюсь.

— Желаю приятно отдохнуть, — сказал на прощание Девис и начал пробираться сквозь толпу к выходу. Со всех сторон его окликали, хлопали по плечу, пожимали руку. Несомненно, он уже был довольно известен, и у него имелись почитатели. Я решил, что мне надо обязательно увидеть его на сцене.

Неожиданно появившийся у меня за спиной Бенни тихо произнес:

— Я иду за сцену. Пошли со мной, хорошо? Лучше быть не одному.

— Ты хочешь поговорить со своей матерью? — спросил я.

Бенни кивнул.

— Да.

Пространство «за сценой» в клубе «Рио» представляло собой тесный проход, заваленный всяким хламом, и две крохотные гримерные, на двери одной из которых была приколота большая звезда с надписью «Рубин Карлайл».

Бенни не виделся с матерью уже больше года, а их последняя встреча обернулась катастрофой. Мать напомнила Бенни, что на самом деле совсем его не знает и не хочет знать и что за всю свою жизнь она видела его всего раз десять. И с этим ничего не поделаешь — он для нее совершенно чужой человек, и у нее нет к нему никаких чувств. Если Бенни хочет «распустить родственные нюни», пусть отправляется к ее матери и сестрам, у которых он воспитывался до тех пор, пока не стал завсегдатаем тюрем для несовершеннолетних. Или можно наведаться в Лос-Анджелес, в госпиталь ветеранов войны, к папаше, хотя тот вряд ли узнает собственного сына.

Бенни осторожно постучал в дверь, и мы стали ждать ответ. Тишина; он постучал снова. Из комнаты донесся какой-то шорох, говорящий о том, что мать Бенни, вероятно, внутри. Вздохнув, Бенни собрал все свое мужество и медленно толкнул дверь.

Лори Вил, она же Рубин Карлайл, лежала с закрытыми глазами на диване в викторианском стиле. На столике перед ней лежали чайная ложка, шприц, несколько спичек и пустой пакетик.

Покачав головой, Бенни пробормотал:

— Проклятие…

Какое-то время мы молча следили за частым дыханием Лори Вил, затем Бенни прошел в гримерную и опустился на колени перед диваном. У его матери задрожали веки, глаза открылись, и она посмотрела на сына. Зрачки у нее были мутные, белки налились кровью. Она прищурилась, словно пытаясь что-то вспомнить, но тотчас же снова закрыла глаза. Бенни поцеловал матери руку, затем, нагнувшись, осторожно прикоснулся губами ей ко лбу.

Пятясь, мы вышли из комнаты, и Бенни уставился на звезду с надписью «Рубин Карлайл». Покачав головой, он закрыл дверь и, повернувшись ко мне, тихо промолвил:

— Это все… последняя попытка…

Глава 30

Приблизительно в то же самое время, когда мы наслаждались джазом в «Рио», Поль Драго и Чаки Лоу по прозвищу Законник, его водитель и телохранитель, входили в «Копакабану». Чаки был коренастый громила средних лет со светлым ежиком на голове, огромными ушами, как у слона, и лицом баварского пивовара. Он приходился родственником Голландцу Шульцу, чье настоящее имя было Артур Флегенгеймер. Чаки на самом деле звали Чарльз Липшиц. Ни у кого не возникало вопросов, почему они взяли себе другие имена.

После того как Голландца пристрелили в 1935 году, Чаки попытался начать собственное дело. Из этой затеи ничего путного не вышло: он совершал одну ошибку за другой. Кончилось тем, что в 1938 году Чаки загремел на десять лет в «Синг-Синг» за вооруженное ограбление. В тюрьме он познакомился с Анджело Мазерелли, который как раз заканчивал отбывать пятилетний срок за угрозу действием во время забастовки рабочих порта. Во время бунта в тюрьме Анджело спас Чаки жизнь, и тот не забыл о своем долге. После того как Чаки в 1948 году вышел на свободу и устроился водителем и телохранителем к Драго, Анджело получал с него расплату в виде информации. Иметь свои глаза и уши в стане врага — это уже не раз оказывалось полезным. А в нынешней предгрозовой атмосфере это было просто неоценимо. Нам было известно каждое слово Драго до того, как это слово оборачивалось делом.

Луис Антонио поспешил навстречу с протянутой рукой в то самое мгновение, когда Драго вошел в клуб. Хотя крупные шишки мафии и так всегда сидели за лучшими столиками, до сих пор обычай требовал во время рукопожатия передавать одетому с иголочки метрдотелю пятидесятидолларовую бумажку. Луис взял руку Драго и, два раза быстро дернув ее, выпустил. Убрав банкнот в карман с ловкостью иллюзиониста, он выдал ослепительную улыбку, которая могла бы осветить весь Бродвей.

— Мы так рады снова видеть вас у себя, мистер Драго! Вас только двое? — самым почтительным, самым раболепным тоном спросил Луис.

— Я должен встретиться с Джорджио Петроне, — ответил Драго, обводя взглядом столики.

— А, — сказал Луис, — он уже здесь. — Он щелкнул пальцами маячившему у него за спиной официанту. — Проводи мистера Драго за столик мистера Петроне.

Поклонившись, он передал Драго официанту, а сам, сбросив с лица улыбку, проводил взглядом Драго, идущего через зал.

Атмосфера субботнего вечера полностью отличалась от той, что царила в клубе вчера. Исчезли роскошные красавицы с откровенными декольте, постоянные хождения гостей от одного столика к другому с рукопожатиями и обменом любезностями, голубоватая дымка сотни кубинских сигар. Терри была на своем посту, а на сцене пел Джерри Вейл, но только теперь он исполнял «Женщину» для жен, а не для любовниц, для туристов, а не для местных жителей.

— Поль, какая радость, что тебе удалось выбраться, — встретил Джи-джи подошедшего Драго. — Недотрогу Грилло ты знаешь… — Он выждал, пока Драго и Грилло пожимали друг другу руки. — Шампанское?

— Виски. «Олд оверхолт», — ответил Драго. — И пиво для Чаки.

Джи-джи посмотрел на Недотрогу, а тот, щелкнув пальцами, подозвал официанта и сделал заказ.

— Ты говорил, тебе известно кое-что о том, кто обчистил мой склад, — сразу же перешел к делу Драго, отметая ненужный обмен любезностями.

— Совершенно случайно известно, — улыбнувшись, подтвердил Джи-джи. — Как ты отнесешься к тому, если я скажу, что украденные у тебя меха лежат у меня на складе?

— Я скажу, что должна быть чертовски хорошая причина, по которой они туда попали, — ответил Драго.

— Я получил меха от Винни Весты, сынка Джино Весты, — продолжал небрежным тоном Джи-джи. — Джино предложил обчистить твой склад, и его сынок провернул это дело.

Официант принес пиво и высокий стакан и бутылку виски со стаканчиком. Наполнив стакан и стаканчик, он удалился. Джи-джи и Недотрога молчали. Чаки отпил половину пива; Драго задумчиво разглядывал стаканчик. Наконец он поднял взгляд и прищурился.

— Веста слишком умен, чтобы делать глупости, — сказал он.

— Не буду спорить, — согласился Джи-джи, — однако, как мне кажется, эта заварушка с мехами — лишь начало. Внимание Комиссии отвлечено этим Кифовером. И Веста проверяет дно, пытаясь понять, как далеко ему можно зайти в воду, — продолжал он. Джи-джи понимал, что это наглая ложь, но она далась ему без труда. — Если его никто не остановит, он надавит сильнее и начнет прибирать к рукам все новые и новые территории… — Он наклонился к Драго. — Веста уже принюхивается к моим владениям… и мне случайно стало известно, что он определенно положил глаз на твои.

Залпом опрокинув виски, Драго внимательно посмотрел на Джи-джи. Недотрога снова наполнил ему стаканчик.

— Откуда у тебя такие сведения? — спросил Драго.

— А разве это имеет значение? Я знаю, что это правда, и у меня есть меха — доказательство того, что Веста сделал первый шаг.

Драго никогда не доверял Джи-джи, и сейчас он тоже не купился на его слова. Но Джи-джи утверждал, что меха у него, поэтому Драго решил подыграть.

— Ты говоришь, мое барахло у тебя?

— У меня. И в знак дружбы можешь его забрать.

Драго посмотрел на Недотрогу, затем снова перевел взгляд на Джи-джи, словно обдумывая предложение.

— А что будешь иметь с этого ты?

— На тебя работает мальчишка по имени Ник Колуччи?

Драго кивнул, и Джи-джи продолжал елейным голосом:

— Я слышал, этот Колуччи ненавидит молодого Весту. Пусть он преподаст ему урок. — Он помолчал для пущего эффекта. — Пусть Ник отправит сына могущественного Джино Весты в больницу.

Поль Драго был далеко не самым умным капорежиме, но осторожности ему было не занимать.

— И чего мы этим добьемся?

— Возможно, ничего. Но я полагаю, Джино придет в бешенство и нанесет ответный удар… достаточно сильный, чтобы ты его почувствовал. В таком случае этот удар также разозлит Комиссию. И тогда уже она решит нашу проблему — или покажет собственное бессилие.

Драго ничего не ответил. Все четверо молча сидели за столиком, в то время как весь зал стоя приветствовал Джерри Вейла. Когда аплодисменты наконец затихли, Драго опрокинул в рот второй стаканчик и встал. Следом за ним поднялся на ноги Чаки.

— Я подумаю, — сказал Драго.

Луис Антонио проводил взглядом Драго и Чаки, покидающих клуб, после чего пошел к телефону и позвонил Джино Весте. А на следующее утро Чаки Законник доложил об этом разговоре Анджело Мазерелли.

Глава 31

Воскресенье, 21 августа

В воскресенье в девять часов утра я вышел на кухню, одетый в голубой пиджак и серые брюки. В петельку воротника моей белой сорочки была вставлена серебряная булавка, поднимавшая узел синего в серую полоску галстука. Мама в домашнем халате варила кофе. Я крутанулся, демонстрируя свой наряд, и заявил, что в этой щегольской обновке я похож на умника из «Лиги плюща».[25] Мать, усмехнувшись, ответила, что со своими черными волосами и смуглой кожей, как у латиноса, я больше смахиваю на начинающего коммивояжера. Сейчас, по прошествии стольких лет, оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что она, наверное, была права. Налив кофе, я подождал, пока мать сходит к себе переодеться. Мы с отцом собирались совершить еженедельный кивок в сторону религии, сходив с матерью на воскресную мессу.

Не успел я сесть за стол, как послышался стук в дверь — пять знакомых ударов, «побриться и постричься».[26] Двух последних ударов, обозначающих «да, да», не последовало. Улыбнувшись, я подошел к двери, отстучал два недостающих удара и впустил Сидни.

— Ого, — восхищенно воскликнул он, оглядывая мой наряд, — очень круто!

— Спасибо. Хочешь сегодня сходить к Бенни?

— Конечно, хочу, — обрадовался Сидни. — После обеда?

— Да. Похоже, погода сегодня снова будет жестокой. — Жара отступать не желала, и в одежде для выхода в церковь я потихоньку начинал вянуть. — Возможно, мы прогуляемся до Центрального парка, чтобы немного остыть. Кофе хочешь?

— Спасибо, — ответил Сидни и уселся за стол. Я налил кофе, поставил кружку перед Сидни и тоже сел. Мне показалось, он хочет что-то сказать, но никак не может решиться.

— Знаешь, Прыгуну очень нравится опера… — Сидни оставил фразу недосказанной.

— Да, но я слышал, как он поет.

— Ты прав. Но если Прыгун будет учиться и усердно заниматься, как знать?

Я пристально посмотрел на него. Я уже успел узнать Сидни достаточно хорошо и понимал, что у него что-то на уме, поэтому, отставив кружку, сказал:

— Сидни, к чему ты клонишь?

— Ну… По-моему, Прыгун не знает, как это выразить словами, но его довольно здорово потрясло то, что происходит в последнее время.

— И?..

— И если бы он мог придумать, как сказать тебе об этом, не оскорбляя твои чувства, полагаю, он предпочел бы оставаться в стороне от кое-каких ваших… как бы получше выразиться… предприятий.

Сидни был чертовски толковый парень, и за это лето он провел с нами много времени. То тут, то там он слышал обрывки фраз, которые помогли ему составить представление о наших занятиях. К тому же я был уверен, что и Прыгун не смог держать язык за зубами. Одним словом, общая картинка у Сидни была, но мы до сих пор не говорили серьезно на эту тему.

Сделав глубокий вдох, я медленно выпустил воздух и кивнул.

— Те же самые мысли относительно Прыгуна не покидают меня все лето.

— По-моему, он считает, что просто не создан для… ну… такого будущего.

Помолчав, я подлил себе кофе. Насыпал сахар, размешал, добавил молока. Наконец, взвесив свой ответ со всех сторон, я сказал:

— Не знаю, можно ли сказать это хотя бы про одного из нас.

— Что? — спросил опешивший от неожиданности Сидни.

В последнее время меня не покидали мысли о будущем — они приходили все чаще и чаще.

— Вероятно, Прыгун прав… и не только в отношении себя, но и в отношении всех нас. — Я отпил кофе. — Возможны и другие пути. Взгляни на ребят: у Мальчонки есть все задатки для того, чтобы стать хорошим боксером, и он собирается взять Бенни с собой. Порошок чертовски хорошо играет на пианино. Если он подойдет к этому с умом, то, наверное, сможет очень неплохо зарабатывать на жизнь. Луи прирожденный актер. Он пародирует кого угодно так, что получается лучше, чем оригинал. Вполне вероятно, настанет день, и он будет выступать в «Копакабане»… Рыжий… вот про него ничего не могу сказать. Но он с малых лет работает в баре. Если ему удастся раздобыть начальный капитал, он может открыть свое дело.

Выждав мгновение, Сидни спросил:

— Ну а ты?

— Не знаю. Иногда я думаю, что мне надо поступить в колледж — как это пытался сделать мой старик. Он не доучился до конца и до сих пор об этом жалеет. Отец хочет, чтобы я учился, но мама говорит: «Ты должен пойти по стопам отца и возглавить профсоюз». — Я невесело усмехнулся. Мать прекрасно знала, что к чему, но упорно настаивала о том, что мой отец является лишь жестким руководителем профсоюза. И его связи с мафией просто необходимы для дела. Мать отказывалась принять правду и не хотела ничего знать. Так обстояло с тех пор, сколько я себя помнил. Это было нелепо.

Сидни уставился на меня.

— Ты действительно думаешь о том, чтобы идти в колледж?

Пожав плечами, я отхлебнул кофе.

— Со мной говорил об этом мистер д’Августино, мой классный руководитель. Он считает, я обязательно должен учиться дальше. А я сам понятия не имею, что делать, — сказал я. — Ну а ты? Ты когда-нибудь задумывался о том, кем хочешь стать?

Поколебавшись немного, Сидни наконец сказал:

— Если честно, нет. Я хочу сказать, раньше задумывался. Одно время мне хотелось стать раввином — один из моих двоюродных братьев раввин. Но в последнее время, размышляя о будущем, я прихожу к выводу, что, может быть, это не имеет значения.

— О чем ты говоришь? Разумеется, имеет.

Сидни уставился на свои руки.

— Нет, если… я хочу сказать, не имеет, если меня там не будет, — наконец сказал он.

— Что ты имеешь в виду — тебя там не будет? Ты… — И вдруг до меня дошло. — Подожди-ка. Есть что-то такое, о чем мне неизвестно?

— Ну, не совсем, Винни. Ты же знаешь, что я довольно серьезно болен. Не помню, когда я был здоров. Мне все время кажется, что мое сердце то и дело пропускает удар. Понимаешь, аритмия. И дышать становится все труднее и труднее.

— Ради всего святого, Сидни, а что говорят врачи?

— Они считают, что аритмия является следствием скарлатины. И, может быть, астма приложила свою руку.

Я выпалил:

— Это же безумство! Неужели ничего нельзя сделать? Я поговорю со своим отцом. У него много знакомых. Мы обязательно найдем врача, который вылечит эту болезнь.

— Спасибо, Винни. Я знал, что ты обязательно постараешься мне помочь.

— Мы не постараемся, мы поможем! — воскликнул я. — Что бы у тебя ни болело, мы это вылечим. Ты меня слышишь? — Помолчав, я улыбнулся. — И, начиная с этого момента, мы перестаем вечно скулить, как Прыгун. Будем думать только о хорошем, договорились?

— Договорились, — согласился Сидни, — но я хочу тебе сказать, что последние несколько месяцев явились для меня чем-то необыкновенным. Это было лучшее время в моей жизни.

— Спасибо, Сидни. И в моей тоже. — Я протянул руку, и Сидни крепко пожал ее. — Да, кстати, передай моему троюродному брату, что он может поговорить со мной, когда захочет.

Но Прыгун был не единственным, кому не терпелось высказаться, — Кармине и Лео отчаянно хотели встретиться с Полем Драго и выяснить, не ожидается ли им крупная выплата за ту информацию, которую они подслушали во время поединка Мальчонки. С большим трудом они вышли на него через охранников Федерального склада, и Драго с неохотой согласился встретиться с ними в кафе «Мустанг».

Драго появился в баре ровно в полдень в сопровождении Карло Риччи и Чаки Законника. Все трое были в костюмах и при галстуках. Возможно, в другое время у Лео и Кармине, одетых в льняные брюки и рубашки с коротким рукавом, мелькнула бы мысль, кому может прийти в голову напялить на себя все это в такую жару, однако сейчас у обоих зуб на зуб не попадал от холода. Включенные на полную мощность кондиционеры превращали зал кафе в настоящий морозильник.

Драго обвел взглядом полупустой зал и сразу же заметил двух мужчин в пестрых, безвкусных рубашках. Это, а также то, что у обоих был такой вид, словно они только что отобрали милостыню у нищего, сообщило Драго все, что он хотел знать.

Чаки и Карло прошли следом за Драго к столику. Остановившись перед Лео, Драго спросил:

— Это ты Дельфина?

Робко улыбнувшись, тот протянул руку.

— Лео. А это Кармине.

Не обращая внимания на его руку, Драго уселся напротив. Он даже не потрудился снять шляпу. Чаки и Карло устроились на табуретах у стойки, наблюдая за своим боссом.

Кашлянув, Лео начал:

— Право, для нас большая честь…

— Что вам известно об ограблении? — оборвал его Драго.

Лео испуганно переглянулся с Кармине.

— Ну… мы подумали, что нам удалось узнать кое-что стоящее, и…

— Сколько это стоит, я скажу вам, когда вы мне выложите, что у вас есть. Но если вы напрасно меня побеспокоили, отсюда вам придется уползать на коленях.

— Да-да, конечно, — пробормотал Лео. — Говори, Кармине.

— Что? Кто, я? — воскликнул тот с таким видом, словно его швырнули на рельсы перед мчащимся поездом.

Лео ткнул его в бок локтем.

— Говори же, ради всего святого! Про то, что было вчера вечером.

Кармине заерзал на стуле, испуганно переводя взгляд с Драго на Чаки и Карло.

— Ну, — запинаясь, начал он, — у Лео есть сын… он боксер, понимаете…

— Я знаю, о ком идет речь, — остановил его Драго.

— Так вот, вчера вечером у него был поединок в одной дыре в Гарлеме, и он был со своим дружком, черномазым, и они…

— Черт побери, какое отношение имеет все это к моему складу? — проревел Драго, чье терпение подходило к концу.

Вскочив с места, Лео быстро вывалил все факты.

— Мой малыш член «Налетчиков» — банды Винни Весты. Это они ограбили ваш склад. Кармине случайно оказался у двери раздевалки и услышал, как они говорили об этом.

Драго задумчиво посмотрел на него. Он знал, кто я такой, и сам Карло сказал ему, что в субботу утром видел меня с ребятами здесь, в «Мустанге». Федеральный склад находился в квартале отсюда.

— Почему вы решили, что это не пустой треп? — наконец спросил Драго.

— Они сказали, что подбросили там бумажник. Если это не их рук дело, а ваши люди нашли бумажник, то откуда им это известно?

Впервые с того момента, как он вошел в кафе, Драго превратился весь в слух. Два болвана, охранявших склад ночью в субботу, действительно нашли бумажник. Принадлежащий Джонни Дикарло. Но Джи-джи утверждал, что склад ограбил сын Джино Весты. Драго ломал над этим голову всю ночь, гадая, не пытается ли Джи-джи сыграть с ним какую-то игру. Но слова Лео про бумажник расставили все по своим местам. Драго понимал, что мы с ребятами могли узнать про бумажник только в том случае, если сами подбросили его на склад. И он понимал, что ему ни в коем случае нельзя допустить, чтобы подобная дерзость сошла с рук группе подростков.

— Дай им по сотенной, — сказал Драго Карло, вставая из-за столика. — Вы меня не знаете, и мы с вами никогда не встречались, — бросил он, направляясь к выходу.

Отделив от пачки стодолларовых купюр две бумажки, Карло положил их на стол перед Лео и Кармине. Чаки презрительно фыркнул. Анджело Мазерелли раздавит этих слизняков. Встав, он последовал за Карло.

Когда все трое вышли на улицу, Драго повернулся к Чаки и сказал:

— Позвони Нику Колуччи и скажи, что в полдень я жду его у себя на складе.

— Будет сделано, — ответил Чаки.

Это был первый звонок, который он сделал. Затем Чаки позвонил Анджело, чтобы доложить о последнем развитии событий, — но только не застал его дома.

Глава 32

Церковь Креста Господнего находилась на Сорок второй улице между Восьмой и Девятой авеню, прямо посреди театрального квартала. Ее посещали бизнесмены, туристы и местные жители. До 1932 года ее пастором был отец Даффи, капеллан Шестьдесят шестого нью-йоркского пехотного полка, отличившийся во время Первой мировой войны, которому в 1937 году на площади Таймс-сквер установили бронзовый памятник.

Месса закончилась в десять часов, и мы вышли из церкви — я, мои родители и Лена, мать Порошка. Нас встретили Анджело и Порошок, приехавшие на «Кадиллаке» моего отца. Оба были в костюмах и при галстуках, хотя на богослужении они не присутствовали. Как и его отец, Порошок терпеть не мог ходить в церковь, однако каждое воскресенье рано утром он надевал костюм и уходил из дома, говоря матери, что спешит на восьмичасовую мессу. На самом деле Порошок отправлялся пить кофе домой к Бенни. Это поддерживало в семье некое подобие мира, хотя Лена не верила сыну. Мы вчетвером забрались в машину и отправились в кондитерскую Феррары в Маленькую Италию[27] — эта традиция существовала столько, сколько я себя помнил.

Заведение Феррары представляло собой нечто среднее между кондитерской и кафе, и оно было таким же символом Маленькой Италии, каким является для Филадельфии Колокол Свободы.[28] Никто уже не помнит те времена, когда его здесь не было. Мы были в числе постоянных клиентов кондитерской Феррары, поэтому когда нас провели к столику, со всех сторон слышались радушные приветствия на итальянском и на английском языке. Трое Мазерелли с трудом разместили свои грузные туши в креслах с плетеными спинками, и к нам подошла официантка. Все заказали знаменитые пирожные Феррары, но Лена уточнила: sfogliatelle,[29] ее любимые. Заказывать капучино не было необходимости — кофе уже несли.

Дождавшись, когда официантка удалится, мой отец чуть склонил голову, подавая знак матери. Та, кивнув, взяла Лену за руку.

— Лена, мне нужно ненадолго отлучиться. Пошли, составишь мне компанию.

— Конечно, — согласилась Лена. — Анджело, присмотри за моей сумочкой.

Как только женщины ушли, мой отец наклонился к середине стола. Мы последовали его примеру.

— Вчера поздно вечером мне позвонил Луис Антонио, — сказал отец. — Драго приходил в «Копакабану», где встречался с Петроне… а сегодня утром, когда Анджело уже собирался в церковь, ему позвонил Чаки Законник. — Он кивнул Анджело; тот повернулся ко мне.

— Джи-джи сказал Драго, что это ты обчистил его склад, — сказал Анджело.

— Проклятие, — выругался Порошок, чей рот был набит кукурузными рожками.

— Драго так просто это не оставит, — сказал я.

— Да, — согласился мой отец. — Он обязательно постарается с тобой расквитаться, но только так, чтобы самому остаться в стороне. Драго надеется заставить нас совершить первый шаг.

— Итак, что будем делать? — спросил Анджело. — Спрячем на время наших ребят?

Мой отец покачал головой.

— Прятаться бессмысленно. Нельзя же прятаться вечно. Нам нужно сыграть нашу партию до конца, чтобы узнать, что стоит за всем этим. — Он повернулся ко мне. — Жди… Драго должен будет что-то сделать. Будь готов. Никому не доверяй. Следи за всеми. Драго попытается с тобой расквитаться. Предупреди своих ребят — вы должны быть готовы.

— Все понял, — сказал я, понимая, что сделать это будет крайне непросто.

Моя мать и Лена вернулись из туалета. Лена сразу же набросилась на очаровательный sfogliatelle, и остальные тоже отдали должное замечательной выпечке и капучино.

Около двенадцати дня супруги Веста и Мазерелли отправились в Коннектикут, на ферму моего отца. Они ездили туда каждую неделю, чтобы поговорить, искупаться и принять самых близких и доверенных друзей. А после обильного сицилианского ужина из многих блюд они вечером вернутся домой, готовые к заботам новой недели.

Перед тем как выехать на Вест-Сайдское шоссе, они высадили нас с Порошком у нашего дома на Тридцать шестой улице. Сев в старый «Бьюик», стоящий у подъезда, я бросил:

— Мне надо заехать к Терри.

— Когда встречаемся у Бенни? — спросил Порошок.

— Думаю, в два часа будет в самый раз. Захвати Сидни. Я говорил ему, что если у нас возникнет желание, мы пойдем гулять в Центральный парк.

— Хорошо. Передавай Терри привет.

Остановившись у цветочного магазина, я в знак примирения купил для Терри дюжину роз на длинных стеблях. Я не думал, что цветы помогут, но хуже от них точно стать не должно было. В двенадцать с небольшим я нажал кнопку звонка, прослушал «Все мысли о Джорджии» и стал ждать. Ничего. Через полминуты я позвонил снова. В ожидании ответа я опустил взгляд и заметил торчащий из-под двери уголок белого конверта. Нагнувшись, я вытащил конверт и, уловив аромат «Шанель № 5», вскрыл письмо.

Винни, у моего соседа мистера Хоффлера для тебя кое-что есть.

Терри.

Сунув записку в карман, я постучал в соседнюю дверь. Мистер Хоффлер спросил через дверь, что мне надо, и я сказал:

— Терри сказала, у вас для меня кое-что есть.

— Заходите, — пригласил мистер Хоффлер, открывая дверь. — Так, разрешите взять это у вас. — Забрав розы, он положил розы на столик и протянул мне маленький пакет и конверт.

Первым делом я вскрыл конверт. В нем была записка следующего содержания:

Дорогой мой Винни!

Я долго размышляла над всем этим… еще до вчерашнего дня, когда ты сказал, что твоему отцу все известно. Конечно, можно было бы попробовать, но от моего прошлого и нашей разницы в возрасте все равно никуда не деться. Мы провели вместе три восхитительных месяца, которые я никогда не забуду… как не забуду тебя.

Когда ты прочтешь эту записку, я уже буду на пути в Калифорнию. Мистер Поделл из «Копакабаны» написал рекомендательное письмо владельцам клуба «Сиро» в Голливуде. Клуб этот высококлассный. Будем надеяться, я смогу начать там новую жизнь. Как знать, быть может, на меня обратит внимание какой-нибудь известный режиссер… (Ха-ха.)

Как только устроюсь на новом месте, обязательно тебе напишу. Пожалуйста, не презирай меня за трусость.

Любящая тебя

Терри.

P. S. Оставляю на память маленький сувенир.

Сложив записку, я убрал ее в карман и открыл пакет. Внутри лежала зажигалка, та самая, которую Терри обронила, когда мы с ней столкнулись за сценой «Копакабаны». Казалось, с того вечера прошла целая вечность. Глубоко вздохнув, я сунул зажигалку в карман.

— Благодарю вас, мистер Хоффлер, — сказал я, направляясь к двери.

— А как же цветы? — остановил меня мистер Хоффлер.

— Поставьте их в воду, — сказал я.

Не помню, как я вышел из квартиры Хоффлера, спустился на лифте вниз и приехал домой к Бенни.

Глава 33

Ник Колуччи еще спал, когда ему позвонил Чаки Законник и приказал к полудню быть на Федеральном складе. Колуччи был в постели с проституткой, ему удалось поспать меньше шести часов, и его мучило жуткое похмелье, но к двенадцати часам он уже был на месте.

Драго ждал его перед будкой охранника в своем лимузине «Кадиллак». Эти машины одними из первых стали оснащаться кондиционерами, и Драго так этим гордился, что превратил свой «Кадиллак» в морозильник на колесах. Ник вылез из своей машины, забрался в салон «Кадиллака», сел напротив Драго и поежился от холода. Чаки сидел за рулем.

— В чем дело, босс? — спросил Колуччи.

— Ты знаешь мальчишку Весту?

— А то как же. Тот еще козел.

— Рад это слышать. Я хочу, чтобы ты преподал ему урок.

— А что случилось? — спросил Ник.

— Не твое собачье дело, твою мать, но если ты хочешь знать, он со своими дружками вечером в пятницу обчистил мой склад.

— Матерь божья! Я слышал разговоры о том, что ваш склад ограбили, и…

— В том-то все дело. С тех пор прошло лишь двадцать четыре часа, а я уже выставлен на всеобщее посмешище, твою мать! Я хочу прижать этому козлу Весте хвост, причем так, чтобы все знали, за что!

— А как же его старик?

— Плевать я хотел на его старика. Это он все подстроил. Пусть жалуется в Комиссию. В этом деле обиженная сторона — я; к тому же старшего Весту я трогать не буду. Я рассчитаюсь с шайкой молокососов.

— И что я должен сделать?

— А это уже сам решай. Но только мне нужно, чтобы все было сделано быстро. Сегодня же. Знаешь, где ошивается молодой Веста со своими дружками?

— Знаю. Дома у Бенни Вила, это на Тридцать седьмой улице.

— Вот и отлично. Ты получишь за это «штуку». А теперь убирайся и без хороших известий мне на глаза не показывайся.

— Босс, вы даже не представляете, с каким превеликим наслаждением я…

— Замечательно. Вот и наслаждайся.

Стиснув рулевое колесо, Чаки Законник смотрел прямо вперед. Он понимал, как важно связаться с Анджело — один раз сегодня он его уже не застал дома. Но Чаки не знал, что осуществить это невозможно: Мазерелли уже уехал в Коннектикут.

Расставшись с Драго, Колуччи поехал на юг в сторону Гринвич-Вилледжа. В его извращенном сознании уже начинали вырисовываться наметки плана. Десять минут спустя он остановился у ломбарда на Западной Хьюстон-стрит. На вывеске красовались три шарика, а под ними надпись:

Ломбард Честного Фреда.

Мы покупаем и продаем всё.

Открыто семь дней в неделю.

Честный Фред Хейнкель приходился Нику Колуччи дядей — он был родным братом его матери. На самом деле его имя было Фриц, но в послевоенном Нью-Йорке «честный Фред» звучало гораздо более предпочтительно, чем «честный Фриц».

Фред утверждал, что лучше всего дела у него идут по воскресеньям: всем болванам, прокутившим субботний вечер, в воскресенье утром требуются наличные. Это действительно было так, но помимо обычных для ломбарда функций заведение Фреда снабжало своих клиентов всем от полного набора поддельных документов до краденого оружия, которое предлагалось в изобилии.

Двоюродный брат Ника Фред-младший по прозвищу Малой входил в банду Колуччи «Гремучие змеи», а в свободное время подрабатывал в ломбарде. Малой прославился двумя вещами: во-первых, он был лысый, как бильярдный шар; а во-вторых, он обладал жутким смехом — от издаваемых им звуков даже мраморную статую могла прошибить холодная дрожь. Вполне вероятно, специалист вынес бы ему диагноз: психопат.

Когда Ник под звон колокольчика над дверью вошел в лавку, Малой сидел за стеклянной витриной с разложенными драгоценными украшениями и часами. Времени уже было без четверти час дня, но Малому были прекрасно известны повадки своего двоюродного брата.

— Эй, Ник, ты что это так рано?

— Меня побеспокоили, но это приятное беспокойство.

— Да?.. И в чем дело?

— Драго попросил обделать одно дельце.

— Здорово-о! — с уважением протянул Малой. — Ты идешь в гору.

— Да, но мне понадобится кое-какая помощь. Ты свободен?

— Мой старик должен вернуться с минуты на минуту. А что тебе нужно?

— Бомба, — как можно небрежнее произнес Ник.

— Ни хрена себе! — широко раскрыл глаза от изумления Малой.

— Такая, какую можно кинуть, — продолжал Ник. — Например, сделанная из обрезка трубы.

Подумав немного, Малой сказал:

— Да… отлично. У меня в кладовке найдется кое-что. Думаю, я смогу смастерить бомбу.

— И ты будешь нужен мне для того, чтобы вести машину.

— Когда надо будет провернуть все это? — спросил Малой.

— Как можно раньше. Надеюсь, все будет готово не позже чем через пару часов.

— Ты меня не просветишь, кому мы преподнесем такой подарочек?

— Винни Весте.

— Не брешешь?

— Не брешу.

Послышался придурочный хохот Малого; он радостно захлопал в ладоши.

— Я в восторге!

Ник разделял чувства своего брата. Сам он давно уже ждал случая свести счеты.

— Этот умник Веста всем успел насолить.

— Да. Считает себя круче всех, — подхватил Малой. — А сам якшается с жиденком. — Он сплюнул на пол. — По-моему, Веста делает это просто назло нам.

— Много тебе времени потребуется? — спросил Колуччи.

— Чтобы слепить бомбу? — Малой пожал плечами. — Ну, где-то с полчаса. — Открыв дверь, он прошел в кладовку. Ник последовал за ним. — А почему у Драго зуб на Весту?

— Это «налетчики» обчистили Федеральный склад.

— Они? Блин, я кое-что слышал про это дело.

— Вот что больше всего задело Драго. Он взбешен тем, что о нападении на его склад известно уже всем.

— И Драго приказал тебе рвануть Весту бомбой?

— Нет, бомба — это уже моя мысль. Веста с дружками ошивается дома у Бенни Вила — они там устроились капитально. Им там нравится. А мы рванем все к ядрене фене.

— Когда все соберутся там?

— Когда все соберутся там.

— Я в восторге!

Издав новую порцию пронзительных хихиканий, Малой занялся изготовлением бомбы.

Я как раз подъезжал к Бенни, когда Колуччи и Малой заняли позицию на стоянке в полуквартале от дома и стали ждать. Времени было без четверти два, и Бенни сидел на крыльце вместе с Порошком, который переоделся в шорты и футболку. Рядом с ними устроился Сидни, в своих неизменных свитере и ермолке, а Энджи лежала, положив морду ему на колени.

Малой довольно потер руки, радуясь возможности добавить к улову еврея. Ему потребовалось меньше тридцати минут на то, чтобы смастерить бомбу — двенадцатидюймовый отрезок водопроводной трубы диаметром три четверти дюйма, один конец заткнут, в другой вставлен запал. Внутри насыпан порох. Конечно, не бог весть что, но в замкнутом помещении бомба могла наделать много неприятностей. Первоначальный план Колуччи состоял в том, чтобы дождаться, когда все соберутся в квартире у Бенни, а затем проехать мимо и бросить бомбу в окно. Но проблема заключалась в том, что квартира Бенни была расположена на полуподвальном этаже. Окна находились ниже уровня тротуара и были закрыты решетками. Эти решетки предназначались для того, чтобы прохожие не сваливались вниз, но они также лишали Ника возможности совершить прицельный бросок из движущейся машины. Поэтому план пришлось пересмотреть: Малой остановит машину прямо посреди улицы, Ник подбежит к дому, перегнется через ограждение и швырнет бомбу в открытое окно. Осуществить это было весьма непросто, но у Ника была серьезная заинтересованность в успехе — особенно после того, как он увидел, что я оставил свою машину на последнем свободном месте у дома Бенни.

Улица оставалась пустынной; большинство местных жителей или еще не вернулись из церкви, или уже готовились к обеду. Мальчонка подошел к дому с противоположной стороны, и мы встретились у подъезда. Бросив взгляд на заплывший глаз Мальчонки, Бенни тотчас же принялся его отчитывать:

— Черт побери, Мальчонка, я же сказал тебе приложить лед!

— Когда я вчера вечером вернулся домой, льда там не было. Должно быть, мой старик израсходовал весь на виски.

— А что, новый он не поставил в морозильник?

— Он никогда это не делает.

— Ну а ты-то мог приготовить лед?

— А я слишком устал.

— Ты просто безнадежен, ты это знаешь? Я буду прикладывать тебе лед до тех пор, пока не подтянутся остальные ребята, после чего мы отправимся наслаждаться прохладой в парк. — Бенни спустился вниз в квартиру. Мы последовали за ним. Энджи легла под бильярдным столом, Порошок уселся за пианино, а Бенни отправился за льдом.

Указав на заплывший глаз Мальчонки, Сидни спросил:

— Очень больно?

— Не так, как могло бы быть, — ответил Мальчонка. — Я получил по скользящей. — Стиснув кулаки, он показал Сидни, как ставить блок и уходить от удара. — Я поставил блок и ушел в сторону — вот так.

Порошок заиграл «К нам нагрянула жара».

Мальчонка отреагировал на первые же аккорды:

— Господи, Порошок! Неужели надо обязательно играть что-нибудь «жаркое»? Как будто и без того жары не хватает!

Не пропустив ни такта, Порошок плавно перешел на «Прохладный, прохладный, прохладный вечер».

Меня не покидало отвратительное настроение. Я не произнес и пары слов с тех самых пор, как пришел сюда. Плюхнувшись в кресло, я закинул ногу на подлокотник. Взглянув на меня, Сидни правильно понял мое настроение.

— Винни, — озабоченно спросил он, — что-нибудь случилось?

Ничего не ответив, я достал «Лаки страйк» и прикурил от зажигалки Терри.

Ко мне подошел Мальчонка. Порошок, уловив сгустившееся напряжение, перестал играть и присоединился к нему. Бенни вернулся с полотенцем, полным льда, и протянул его Мальчонке. Все столпились вокруг меня.

— В чем дело? — спросил Мальчонка, прижимая лед к щеке.

Сделав глубокую затяжку, я выпустил дым.

— Терри, — сказал я. — Она уехала.

Мальчонка прищурился.

— Что ты имеешь в виду — куда уехала?

— В Лос-Анджелес, — сказал я, убирая зажигалку в карман рубашки.

— В Калифорнию? Хреново, — заметил Бенни. — За этим стоит что-то серьезное.

— Терри испугалась… моего старика… испугалась за себя… за нас. Быстро собрала вещи и уехала. Насовсем.

Никто не сказал ни слова. Все знали о моих чувствах к Терри и понимали, что я сейчас испытываю.

Наконец Мальчонка высказал предположение:

— Винни, послушай, быть может…

— Только не корми меня тем дерьмом, что «быть может, это и к лучшему», — рявкнул я. — Это неправда — так только хуже! — Я снова жадно затянулся сигаретой.

Внезапно Сидни резко обернулся к окну. Проследив за его взглядом, я успел разглядеть мелькнувший за оконным переплетом подбородок. Мне также удалось рассмотреть две ноги, отдельные, без тела, и вытянутую руку… а в руке что-то было… похожее на горящий запал, вставленный в отрезок трубы. Я увидел все это — и время остановилось. Мальчонка, также обернувшийся к окну, истошно завопил: «Бомба!» — и грохнулся на пол под бильярдный стол. Бенни и Порошок последовали его примеру, но я после записки Терри еще пребывал в оцепенении и поэтому не успел среагировать вовремя.

Бомба влетела в окно, но вместо того, чтобы достичь середины комнаты, она наткнулась на настольную лампу на подоконнике и потеряла момент инерции. Плюхнувшись на пол, бомба закатилась под диван. До кресла с высокой спинкой, в котором я сидел, от нее было не больше двенадцати футов, а прямо передо мной стоял Сидни.

— Винни! — пронзительно вскрикнул он.

Развернувшись, Сидни бросился вперед и навалился мне на грудь весом всех своих жалких ста фунтов. От толчка кресло опрокинулось назад, и Сидни оказался распластанным на мне. Не успели мы свалиться на пол, как бомба рванула.

Диван подпрыгнул, наполнив воздух пружинами, щепками, обрывками ткани и клочьями ваты, — но он принял на себя большую часть взрыва. Вся остальная энергия бомбы ушла на то, чтобы испещрить оспинками осколков развешанные на стене плакаты и карту. Пианола и бильярдный стол оказались завалены ватой и мусором. На канделябре из лосиных рогов повисла подушка. В целом комната приобрела такой вид, будто по ней пронеслась хлопчатобумажная буря. Если бы взорвался динамит, здесь не осталось бы никого в живых. Нам повезло, словно карточному шулеру, который снес три карты и получил в прикупе королевский покер.

На улице Ник Колуччи бегом вернулся к машине и запрыгнул в салон. Малой, оглянувшись через плечо, увидел вырывающиеся из окон клубы дыма. Он рванул с места, сжигая резину покрышек, и на полной скорости умчался прочь, хохоча, словно сумасшедший.

Луи, который в этот момент находился в полуквартале от дома Бенни, услышал взрыв. Завернув за угол, он увидел дым и побежал. На бегу Луи успел разглядеть, как кто-то прыгнул в остановившуюся посреди улицы машину. Он попытался запомнить номер машины, но она уехала слишком быстро. И все же саму машину Луи успел рассмотреть достаточно хорошо.

Войдя в наполненную дымом квартиру, он закашлялся, вытирая выступившие на глазах слезы.

— Привет… ребята… вы меня слышите? — окликнул Луи.

Придавленный бесчувственным телом Сидни, навалившимся сверху, я был настолько оглушен, что не смог ничего ответить. Однако я увидел, как под бильярдным столом кто-то шевелится. Подбежав, Луи помог выбраться тому, кто был ближе к краю.

— Бенни, — задыхаясь, пробормотал он, — как ты?

Бенни медленно кивнул, показывая на уши. Порошок осмотрел Энджи, с которой, по-видимому, все было в порядке, и вылез из-под стола. Мальчонка последовал за ним. Оглушенные, они только недоуменно переглядывались. Все запрокидывали головы назад и стискивали виски, словно пытаясь выжать из ушей воду.

Снова оглядев комнату, Луи наконец обратил внимание на опрокинутое кресло. Я до сих пор еще толком не пришел в себя, а Сидни был без сознания. Передвинув Сидни, Луи уложил его на пол рядом со мной. Вся его спина была в крови. Бенни побежал на кухню за водой и полотенцами. Мальчонка и Порошок, опустившись рядом со мной на колени, помогли мне усесться.

Как раз в этот момент в квартиру вошел Рыжий. Оглядевшись вокруг, он изумленно ахнул:

— Господи Иисусе! Что туту вас произошло?

У него за спиной стоял Прыгун, с широко раскрытыми глазами и разинутым ртом. Больше всего он был похож на удивленного аиста.

— Судя по всему, кто-то бросил в окно бомбу, — сказал Луи. — Сразу после взрыва я успел увидеть, как отсюда на машине умчались двое.

Его слова привели меня в чувство.

— Проклятие! — И тут я спохватился: — Сидни!

Мальчонка задрал ему рубашку. Вся спина Сидни была исполосована порезами, вероятно, от осколков, но все раны были неглубокими. Вернулся Бенни с миской воды и полотенцами.

Взяв у него воду и полотенца, Мальчонка сказал:

— Нужен спирт.

Бенни снова скрылся на кухне, а Мальчонка принялся смывать кровь. Сидни застонал.

Склонившись ему к самому уху, я спросил:

— Сидни… ты меня слышишь?

— Ага, — раздался слабый голос.

— Он пришел в себя! — радостно воскликнул я.

— Винни, с тобой все в порядке? — едва слышно промолвил Сидни.

— Со мной все отлично. Ты спас мне жизнь!

Приподняв голову, Сидни слабо улыбнулся:

— Без дерьма?

На моей памяти Сидни ни разу не ругался. Я понял, что сейчас он должен доказать самому себе свою силу.

— Без дерьма, — подтвердил я и рассмеялся.

— Ого! — воскликнул Сидни, гордясь своим поступком.

К Порошку приблизился Прыгун. Взгляду него плыл. Порошок помахал рукой ему перед лицом.

— Эй, Прыгун, ты как, живой?

Прыгун повернулся к нему, но не сказал ни слова.

— По-моему, он контужен, — заметил Порошок.

Мальчонка поднял взгляд.

— Какого хрена он может быть контужен, если его здесь даже не было?

— Кажется, я знаю, кто это сделал, — сказал Луи.

— Ты успел разглядеть подонка? — спросил Рыжий.

— Да. По-моему, это был Колуччи, — сказал Луи.

— Ты уверен? — спросил я, с трудом поднимаясь на ноги.

— У того типа, который запрыгнул в машину, были жидкие светлые волосы, как у Колуччи. А тот, что сидел за рулем, был лысый — это мог быть его брательник Малой. Уехали они на черном «Додже». Если у Колуччи или у Малого есть черный «Додж», это были они.

Бенни начал обрабатывать Сидни раны, и тот застонал, однако его стон тотчас же потонул в вое сирен. Кто-то слышал взрыв, и на вызов откликнулись полиция и пожарные.

— Так, — решительно произнес я, — всем слушать внимательно. Нас будут допрашивать. Запомните твердо: никто ничего не видел, никто ничего не знает. Лады? — Переводя взгляды с одного лица на другое, я услышал: «Лады, лады, лады, лады, лады, лады». Шесть раз. Я одобрительно кивнул, и тут прозвучал еще один голос.

— Лады, — прошептал Сидни.

Я посмотрел на него, затем перевел взгляд на остальных. Все улыбались. Сидни только что стал полноправным членом нашей банды.

За окном остановились пожарная машина и два полицейских крейсера. Открылись двери, и из машин вывалили люди. Полицейские повели пожарных вниз; они ворвались в комнату. Полицейские держали в руках пистолеты.

Покачав головой, Бенни пробормотал:

— Денек будет длинный…

— Да, — согласился Мальчонка. — Увы прогулке в парке, твою мать!

Глава 34

Всех, кроме Сидни, доставили в управление полиции Центрального южного округа. Местной полиции были известны все «налетчики», и Сидни явно оказался лишним. Поскольку он к тому же был ранен, его отвезли в больницу «Белльвю» и предупредили Батчеров. К счастью, они оказались дома и сразу же приехали в больницу. Остальных в ожидании допроса запихнули в «обезьянник».

В полиции знали, что Рыжий приходится племянником братьям Коллинз, поэтому о случившемся поставили в известность Дэнни и Роберта. Однако остальным родственникам не сообщили о том, что их дети угодили в полицию. Нас уже давно подозревали во многих ограблениях, однако до сих пор не удавалось ничего доказать. Кое-кто из высокого начальства, из тех, кто не был на содержании у мафии, постоянно разносил местную полицию за то, что она не может прижать к ногтю каких-то подростков, поэтому мы были источником головной боли. Никаких обвинений в причастности к взрыву бомбы нам предъявить не могли, поэтому нас задержали для того, чтобы «задать кое-какие вопросы». Естественно, полицейские сделали все возможное, чтобы сделать наше пребывание в участке как можно менее приятным.

Было уже почти пять часов вечера, когда следователи Сассо и Бернс наконец закончили допекать нас. Все ребята держались с честью, не сломался никто, даже Прыгун, хотя, сказать по правде, он был настолько далек от всего, что и сам не смог бы сказать, знает что-нибудь или нет. Мы стояли на том, что никто ничего не видел, никто ничего не слышал и никто никого не подозревает. Фараоны понимали, что это чистой воды ложь, но вынуждены были довольствоваться нашими показаниями.

Меня допрашивали последним, и когда я наконец вернулся к ребятам, они сидели, совсем приуныв, в тесной камере пятнадцать на пятнадцать футов, навевающей клаустрофобию. Отперев дверь, Сассо затолкнул меня внутрь. Споткнувшись, я растянулся во весь рост и сказал:

— Благодарю, без этого я никак не мог обойтись.

Молча покачав головой, Сассо с грохотом захлопнул дверь. Мы непроизвольно вздрогнули от металлического лязга.

— Ну, как ты? — спросил Мальчонка.

— От бесконечной любящей заботы болит все тело, — признался я, — но в остальном все в порядке. А вы?

— Все молодцы, — сказал Мальчонка. — Даже Прыгун. — Он похлопал Прыгуна по спине.

— Да, н-но, ребята, — сказал тот, — к-как же разозлится мой с-старик!

Я повернулся к Луи.

— Ты по-прежнему считаешь, что это были Ник и Малой?

— Они подходят по всем статьям, — подтвердил Луи.

Я кивнул.

— Но надо убедиться в этом наверняка, а также узнать, кто отдал приказ. — Я провел указательным пальцем по носу. — Драго тоже подходит по всем статьям, но только и в этом надо убедиться.

Бенни спросил:

— Как вы думаете, легавые купились на нашу брехню?

— Это не имеет значения, — уверенно заявил Порошок. — Они все равно ничего не смогут доказать. — Мы разом повернулись к нему. Порошок смущенно заморгал, теряя уверенность. — Ну, ведь не смогут же, правда?

— Дело не в этом, — заметил Рыжий.

— Рыжий прав, — согласился я. — Полиции известно, что кто-то швырнул нам в окно бомбу. С простыми гражданами подобное происходит нечасто. Нам словно повесили табличку: «Мы завязли в дерьме. Присматривайте за нами».

— У тебя есть план? — спросил Бенни.

— Да, сначала надо выспаться, — сказал я. — Денек выдался длинный.

Опустившись на пол, я свернулся в клубок. Сейчас это было единственным разумным занятием.

Я успел проспать меньше часа, когда меня разбудил Мальчонка, дернув за руку: в камеру вернулся Сассо, а вместе с ним были Анджело и мой отец. Отперев дверь, Сассо проворчал:

— Эй, шпана, поднимайтесь… живо отсюда.

Мы быстро покинули камеру, и я вопросительно посмотрел на отца. Тот ответил:

— Про вас сообщили по радио в шестичасовом выпуске новостей. Мы услышали об этом, когда возвращались из Коннектикута. Диктор упомянул, что вас забрали в полицию. — Улыбнувшись, он добавил: — Поэтому мы приехали сюда и попросили следователя Сассо отпустить вас…

— И только? — спросил я, понимая, что на самом деле все было гораздо сложнее.

Усмехнувшись, Анджело пояснил:

— Ну, Джино упомянул о том, что его друг Костелло и начальник полиции очень большие друзья… В общем, Сассо все понял.

— Спасибо, папа… но Сидни ранен. Я бы хотел его проведать.

— Bene.[30] Мы с Анджело отправимся вместе с тобой.

Покинув полицейский участок, ребята разошлись в разные стороны. Я, мой отец и Анджело направились в больницу «Белльвю». По дороге я рассказал о том, что Луи успел увидеть на улице перед домом Бенни отъезжающую машину, заключив, что, по его словам, это были Ник Колуччи и его кузен Малой. Я также вспомнил судорожное движение Сидни, которое и привлекло мое внимание к окну перед самым взрывом. Я смог увидеть только мелькнувший подбородок — но, может быть, Сидни удалось разглядеть лицо.

Когда мы вошли в палату к Сидни, он дремал, усевшись на подушке. Его веки, задрожав, открылись, и он улыбнулся. У него был перебинтован затылок, а глаза налились кровью. Собрав все силы, Сидни слабо махнул рукой.

— Здравствуйте, мистер Веста… мистер Мазерелли… привет, Винни. Вы только что разминулись с моими родителями.

Врач «Скорой помощи» ввел ему обезболивающее, и он говорил слегка заплетающимся языком.

— Сидни, — спросил я, — как ты себя чувствуешь?

— Думаю, все в порядке. Спину жжет, и голова кружится, но мне дали какое-то лекарство, так что все терпимо.

Я присел на край кровати, а Анджело остался стоять в дверях. Мой отец пододвинул к кровати стул, сел, снял шляпу и закинул ногу на ногу.

— Врачи говорят, у тебя легкое сотрясение мозга, — сказал он. — Ночь за тобой будут наблюдать здесь, а утром отпустят домой.

— Терпеть не могу больницы, — заметил Сидни.

Отец улыбнулся.

— Наверное, то же самое можно сказать про всех людей — за исключением разве что врачей.

Сидни посмотрел на меня.

— А ты как? Мой папа сказал, вас всех забрали в полицию.

— Мы все живы и здоровы и на свободе, — успокоил его я.

Повернувшись к моему отцу, Сидни с гордостью произнес:

— Винни сказал, я спас ему жизнь.

— Если он так сказал, значит, это правда, — подтвердил мой отец.

— Там было много дыма, у меня кружилась голова, но я слышал, как он это сказал.

— Ты не ослышался, — сказал я. — И я не отказываюсь от своих слов.

— Это было после взрыва, — сказал мой отец.

Сидни кивнул.

— Ага… когда пришел Луи, а затем Рыжий. Луи высказал предположение, что это был Ник Колуччи… Это действительно так.

Мой отец и Анджело переглянулись. Подойдя к кровати, Анджело спросил:

— Ты уверен?

Сидни кивнул.

— Я успел увидеть в окно его лицо… как раз перед тем, как он бросил бомбу.

— Почему ты ничего не сказал? — спросил я.

Казалось, мой вопрос смутил Сидни; наконец он ответил, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся:

— Но ведь Луи все сказал… я же слышал.

Встав, мой отец надел шляпу.

— Спасибо, Сидни. — Он потрепал Сидни за плечо. — И еще одно, Сидни: не надо никому говорить о нашей беседе, хорошо?

— Хорошо, мистер Веста.

— Вот и отлично, А теперь отдыхай. Как только ты выздоровеешь, мы отправимся на Кони-Айленд.

— Ого! — восторженно воскликнул Сидни. — А можно будет взять и моего папу? Он никогда там не был.

— Ну, разумеется! — ответил мой отец. — Мы возьмем всех. Все поедем. — Он ласково взъерошил Сидни волосы. — Спокойной ночи, Сидни.

— Спокойной ночи, мистер Веста… спасибо за то, что навестили, Винни.

— Не стоит благодарности, Сидни. Увидимся завтра, — сказал я и вышел вслед за отцом и Анджело из палаты.

Мы прошли к лифтам, нажали кнопку вызова и стали ждать.

Мой отец, повернувшись к Анджело, сказал:

— Я хочу, чтобы ты разыскал Колуччи и Малого… сегодня же. Поговори с ними. Нам достоверно известно, что это сделали они, но подонки выполняли чей-то заказ. Выясни, кто отдал им приказ.

— Малой работает в ломбарде своего дяди, — сказал я. — «Честный Фред», это в Гринвич-Вилледже.

Двери лифта открылись, и мы вошли в кабину.

— Ты полагаешь, за этим стоит Джи-джи? — спросил Анджело.

— Да, главный заказчик он, но, скорее всего, посредником выступил Драго. Если Драго действительно здесь замешан, я хочу, чтобы он получил наш ответ до завтрашнего утра.

Двери лифта закрылись, и кабина поехала вниз. Мы были абсолютно убеждены, что кража мехов была лишь первым раундом разгорающегося противостояния между Костелло и Дженовезе — но нам до сих пор не были известны ни цели, ни намерения сторон.

Глава 35

Мой отец, дав Анджело распоряжение «поговорить» с Колуччи и Малым, на самом деле приказал Анджело вытрясти из них всю душу. Методы, которыми Анджело пользовался во время подобных «разговоров», были известны во всем портовом районе. Говорили, они были такими же действенными, как и методы маркиза де Сада, и вдвое более успешными. В тех редких случаях, когда Анджело все же терпел неудачу, происходило это потому, что его подопечные лишались возможности отвечать на какие бы то ни было вопросы — навсегда.

Анджело хотел обеспечить элемент внезапности — Колуччи и Малой знали его в лицо, — поэтому, установив местонахождение своих противников, он захватил с собой Дино и Матти Кавалло. Все трое подъехали к ломбарду, и Анджело отправил Дино разузнать, что к чему.

Малой как раз собирался погасить свет в кладовке, когда зазвонил колокольчик над входной дверью. Он вернулся в лавку, настороженный.

Дино надеялся, что у него достаточно безобидная внешность, но он отметил, как заплясали глаза Малого, когда тот окинул оценивающим взглядом его «рабочую одежду»: темный костюм, галстук, фетровая шляпа в руке.

— Чем могу вам помочь? — спросил Малой, медленно продвигаясь вдоль витрины к обрезу двустволки, спрятанному под кассой.

Слишком медленно. Дино убрал шляпу, открывая пистолет, который держал в руке.

— Даже не думай. Обернись. — Опустив штору на входной двери, он быстро обыскал Малого и затолкнул его в кладовку. У Малого лысина покрылась крупными бисеринками пота.

Матти подогнал машину к входу. Штора, опущенная на входную дверь, явилась знаком для Анджело. Анджело вышел из машины, закурил сигару и вошел в ломбард. Перевернув висящую на двери табличку с «Открыто» на «Закрыто», он погасил свет.

Малой, загнанный в кладовку, снова услышал звон колокольчика.

— Послушайте, — взмолился он, — что вам нужно? Деньги? Забирайте. — Он сидел на стуле перед стеллажом.

Дино стоял у двери, небрежно направив Малому в голову револьвер 35-го калибра.

— Возьмите все, в сейфе есть еще, — продолжал Малой. — Оружие? У меня есть. Забирайте что хотите и проваливайте отсюда ко всем чертям. Я могу предложить вам… — Он оцепенел, увидев вошедшего Анджело. — Мазерелли?.. Что за хрень, твою мать? Какого черта вы здесь делаете?

— Я? Да так, ничего. Просто заглянул для небольшого… как это называется? Тет-а-тет. Разговор с глазу на глаз. — Раскрыв складной металлический стульчик, Анджело поставил его спинкой к спинке стула Малого. Усевшись на стульчик, он положил руки на спинку и наклонился вперед. Его рот оказался в шести дюймах от лысого затылка Малого. — Мне нужно кое-что узнать, — продолжал он. — Сколько у меня на это уйдет времени, зависит от тебя. Capisce?

Малой перевел взгляд на револьвер в руке Дино. Теперь револьвер был направлен ему в грудь, но Малой ничего не сказал.

Наклонившись так, что до уха Малого остался всего один дюйм, Анджело проорал что есть мочи:

— Capisce?

Вскрикнув от боли, Малой отпрянул назад и попытался вскочить на ноги. Анджело силой усадил его на стул и снова склонился к уху Малого.

— Я тебя не слышу, — тихо произнес он.

Малой нервно хихикнул.

— Ну да… поговорить. Как скажете…

— Вот и хорошо, — сказал Анджело. — Итак… во-первых, как ты провел день, хорошо?

— Что?

— Я имею в виду сегодняшний день, ты провел его хорошо?

— О чем это вы, твою мать?

— Просто ответь на мой вопрос.

— Проклятие! Да. Хорошо. Очень хорошо!

— Вот и отлично, — милым тоном произнес Анджело. — И чем ты занимался?

— Работал. Целый день проторчал здесь.

— И за целый день — пока ты работал — ты случайно не видел Ника Колуччи?

Теперь наконец до Малого дошло. Не вызывало сомнений, что он по уши в дерьме. Малой съежился, у него забегали глаза.

— Нет, я его не видел. Мазерелли, в чем дело, мать вашу?

— В бомбе, Малой. В той, которую вы с Ником бросили в квартиру Бенни Вила.

— Да вы спятили! Я знать ничего не знаю ни про какие бомбы. Я весь день проторчал здесь.

— Где Колуччи?

— А я какого хрена должен знать?

Анджело ткнул кончиком сигары Малому в затылок. Тот, пронзительно вскрикнув, ракетой взмыл со стула. Дино, поймав его, усадил на место и приставил ему между глаз дуло револьвера.

— Этот человек задал тебе вопрос, — сказал Дино.

— Не знаю я, где Колуччи! — взвизгнул Малой. — Он говорил, что собирается поехать к какой-то шлюхе в Бруклин!

— Кажется, ты говорил, что не видел его, — напомнил Анджело.

— А я его и не видел! Он… он — позвонил мне. Позвонил и сказал, что отправляется в Бруклин.

— Знаешь что, Малой? Врешь ты дерьмово. А тому, кто занимается нашим ремеслом, надо уметь врать хорошо. Ну а сейчас я задам тебе вопрос и стану считать до одного. Если я не получу удовлетворительного ответа, то засуну сигару зажженным концом тебе в ухо. Итак — спрашиваю в последний раз: это вы с Ником бросили бомбу в квартиру Бенни Вила?

— Я же говорил, черт побери, что ничего не знаю ни про какие…

— Один, — сказал Анджело, запихивая сигару Малому в ухо. Раздался душераздирающий крик, и Малой повалился на пол. Обхватив голову руками, он свернулся в зародышевый комок и начал скулить. Но Дино рывком поднял его на ноги и швырнул обратно на стул.

И снова Анджело склонился к нему, на этот раз к здоровому уху.

— Для того чтобы слушать меня, у тебя осталось еще одно ухо. Если ты снова не ответишь, то больше уже не сможешь слышать мои вопросы. Ничего хорошего в этом для тебя не будет, потому что ты потеряешь для меня всякую ценность. А от того, в чем для меня нет никакой пользы, я без сожаления избавляюсь. Capisce?

Малой пробормотал что-то нечленораздельное.

— Козел, сигара уже направляется в твое ухо!

— Драго! — взвизгнул Малой. — Это был Драго… — Он снова заскулил.

— Я должен быть уверен. Расскажи мне все, с подробностями. — Анджело поднес кончик сигары к здоровому уху Малого. Тот почувствовал исходящий жар.

Малой дернулся в сторону.

— Ну хорошо, черт бы вас побрал! — Пощупав обожженное ухо, он поморщился и сделал над собой усилие, пытаясь унять дрожь. — Ник приехал сюда сегодня утром и попросил, чтобы я изготовил бомбу… чтобы пугануть Весту. Я терпеть не могу этого долбаного урода, а тут он еще связался с молодым жиденком, поэтому я согласился.

— Почему Драго отдал такой приказ? — спросил Анджело.

— Драго попросил Ника преподать Весте урок. Бомбу придумал уже сам Ник. Он сказал мне, что Веста заявится домой к Вилу… Я подогнал машину, мы стали ждать… а затем Ник швырнул бомбу в окно. Ну вот, гребаный член, ты доволен?

— Больше того, я просто счастлив. Большое спасибо, Малой. Было очень приятно с тобой поболтать. — Анджело повернулся к Дино. — Дино, свяжи этот комок дерьма и запихни его в багажник.

— Что ты собираешься с ним сделать?

— Пока что не знаю. Наверное, спрошу у Винни. — Встав, Анджело направился к двери. На какое-то мгновение он оказался между Малым и Дино. У него за спиной с грохотом отлетел назад стул, после чего раздался безумный хохот.

Сунув руку под верстак, Малой выхватил короткоствольный револьвер и выстрелил Анджело в спину. Анджело повалился вперед, открывая Малого. Через долю секунды Дино всадил Малому в лоб пулю 35-го калибра, которая буквально снесла ему полчерепа. Опрокинув стул, Малой отлетел к стене.

Дино бросился к Анджело, распростертому ничком на полу. В кладовку ворвался Матти Кавалло с пистолетом в руке.

— Что здесь произошло, мать вашу? — заорал он.

— Анджело ранен! — воскликнул Дино, опускаясь на колени. — Анджело, куда он тебя зацепил?

— В спину, — простонал Анджело.

Дино задрал ему пиджак.

— Матерь божья, — пробормотал он. — Матти, ты только посмотри.

Матти опустился на колени рядом с братом. На спине за поясом у Анджело торчал пистолет 45-го калибра. В кожаной кобуре зияла дыра, но массивный пистолет остановил пулю.

— Будь я проклят, — пробормотал Матти.

— Анджело, можешь подниматься, — сказал Дино. — Ничего серьезного у тебя нет.

Братья-близнецы помогли Анджело встать на ноги.

— Не могу в это поверить, — не унимался Матти. — Твоя пушка остановила пулю! На твоем месте я бы зажег целую кучу свечей, черт побери!

— Точно, — согласился Анджело, потягиваясь и потирая спину.

— Извини, Анджело, — заговорил Дино. — Ублюдок достал пистолет из-под верстака.

— Ладно, забудь об этом. — Анджело бросил взгляд на труп Малого. — Как я уже говорил, запихни этот комок дерьма в багажник, но можешь не трудиться — связывать его теперь не нужно.

Анджело приехал в контору моего отца в девять часов вечера.

— На какое время назначено начало? — говорил отец. Переодевшись в смокинг, он разговаривал по телефону с Луисом Антонио. — Хорошо… Нет, так будет в самый раз… Спасибо, Луис. — Положив трубку, отец повернулся к Анджело. — Ну?..

— Все как и сказал Сидни: Колуччи и Малой.

— Где они?

— Где Колуччи, я не знаю. Ну а Малой не пережил нашей беседы.

— Где он?

Анджело взглянул на часы.

— Сейчас? Вероятно, в брюхе тысячи разных крыс. Мы закопали его на мусорной свалке в Секокесе.

— Это дело рук Драго?

— Да, организовать нападение приказал он, — подтвердил Анджело.

Отец почесал переносицу.

— Где близнецы?

— На улице.

— Bene, — улыбнулся отец. — Molto bene.[31] Я хочу, чтобы пожар полностью уничтожил Федеральный склад… это должен быть несчастный случай. И произойдет он сегодня же ночью.

— Ты хочешь, чтобы все выглядело естественно.

Отец кивнул.

— Замыкание электропроводки… утечка газа из лопнувшей трубы… непогашенный окурок… Ни в коем случае это не должно быть похоже на поджог. И я хочу, чтобы этим занялись близнецы.

Анджело просиял.

— Эта бомба станет для Драго самой дорогостоящей ошибкой.

— Будем надеяться, что она его чему-нибудь научит и станет последней.

— Сомневаюсь, но чем черт не шутит… — Анджело пожал плечами. Он указал на смокинг. — Зачем этот пингвиний наряд?

— Когда Федеральный склад запылает, я буду в «Копакабане» вместе с мэром. Там будут чествовать капитана Райли.

— Да это же самый продажный фараон во всем Нью-Йорке! — выпалил Анджело.

— Именно поэтому он и удостоился чествования.

— Правда, что ли?

Улыбнувшись, отец покачал головой и встал.

— Он уходит на пенсию. Вообще-то, когда меня пригласил Костелло, я отказался, но теперь у меня есть все основания для подозрений. Ты можешь меня подбросить до клуба.

Анджело прошел следом за моим отцом к двери.

— Когда тебе нужно быть в «Копе»?

— В половине десятого, — ответил мой отец.

— Вот и замечательно, — усмехнулся Анджело. — Федеральный склад запылает в десять — это как раз успеет попасть в одиннадцатичасовой выпуск новостей.

Глава 36

В 22.05 Бо Барбера умышленно врезался в машину Дино Кавалло прямо перед будкой охранников Федерального склада. Дав газу, Барбера тотчас же скрылся с места происшествия. Дино, вырулив к тротуару, открыл бутылку томатного сока, разведенного водой. Когда он вывалился из передней двери, все его лицо было в «крови». На нем были белый костюм и розовый галстук. Костюм уже был безнадежно испорчен «кровью».

Это представление было разыграно сразу же после того, как Дэн, один из двух ночных сторожей, отправился объезжать территорию склада на новенькой тележке для гольфа. В будке остался Марти, тот охранник, который в пятницу ночью нырнул с причала в воду на старой тележке.

— Помогите… — простонал Дино, доковыляв до будки.

Марти, выбежав, открыл ворота. Закинув руку раненого себе на плечо, он проводил его в будку и усадил на стул.

— Потерпите немного, мистер. Я вызову «Скорую помощь».

— С-спасибо, — пробормотал Дино. — Вы не успели запомнить номер той машины?

— Было слишком темно, — ответил Марти. Отвернувшись к телефону, он начал набирать номер.

Улыбнувшись, Дино встал и зашел ему за спину. Обхватив одной рукой Марти за шею, он другой зажал ему лицо носовым платком, смоченным в хлороформе. У Марти подогнулись колени, он выронил трубку. Дино усадил его за стол и опустил голову на сложенные руки. Получилось, будто Марти спит. Затем Дино отстегнул у него от пояса связку ключей и пошел отпирать ворота.

Анджело и Бо Барбера ждали на улице. Взяв у Дино ключи, они подбежали к двери пакгауза, отперли ее и скрылись внутри. С момента «аварии» прошло меньше пяти минут.

Матти Кавалло наблюдал за происходящим с соседней улицы. Взглянув на часы, он убедился, что настала пора, и вошел в кафе «Мустанг». В зале посетителей почти не было.

Агнес, работавшая в две смены, удивилась, увидев симпатичного молодого мужчину в белом костюме и розовом галстуке. Если бы не этот броский наряд, незнакомец мог бы сойти за школьного учителя. Он сел за стойку, и Агнес подошла принять заказ.

— Чем вас угостить? — спросила она.

Поставив локти на стойку, Матти сплел руки и опустил на них подбородок.

— Я прямо со свадьбы в Гринвич-Вилледже, и угощение там было отвратительное. Я умираю от голода, — пожаловался он, выразительно хлопая ресницами. Следя за выражением лица Агнес, Матти буквально прочитал ее мысли: «Умирает от голода? Прямо со свадьбы в Гринвич-Вилледже? Ого!» Снова похлопав ресницами, он спросил: — Какое у вас тут фирменное блюдо?

— По воскресеньям это гуляш.

Уронив обмякшую руку, Матти мечтательно произнес:

— Обожаю гуляш… и чашечку чая.

Посмотрев на его упавшую руку, Агнес удивленно подняла брови.

— Чашку чая? — переспросила она.

— А что, чая нет? Кофе — это тоже было бы замечательно, но только со снятым молоком.

— Снятого молока у нас нет. Только обычное, — сказала Агнес, убежденная, что перед ней «трехдолларовая купюра».[32]

— Ну тогда сойдет и обычное.

Агнес собралась было уходить, но Матти ее остановил.

— Прошу прощения. — Он указал на табличку с ее именем. — Вас зовут Агнес, так? Вы не скажете, который сейчас час? Кажется, мои часы показывают погоду в Африке.

В глазах Агнес Матти прочитал: «У тебя спятили не только часы». Указав на часы у него за спиной, она сказала:

— Десять минут одиннадцатого.

Агнес отправилась на кухню за «фирменным блюдом», а Матти стал ждать воя пожарных сирен.

В квартале от кафе Анджело и Бо вышли из пакгауза и протянули связку ключей Дино. Внутри они пробыли меньше десяти минут.

Марти, все еще не пришедший в себя, сидел, уронив голову на стол. Дино прикрепил ключи ему на пояс, и все трое быстро вышли и закрыли за собой ворота. Замок автоматически защелкнулся.

Дино сел в машину и уехал. Анджело и Бо завернули за угол Двадцать четвертой улицы, забрали машину Бо и последовали примеру Дино.

А в глубине склада стоял открытый ящик с фарфоровыми вазами, переложенными картоном и стружкой. На краю ящика лежала «небрежно забытая» сигарета; догорев, она упала в ящик, в стружки. Через несколько мгновений произошла яркая вспышка пламени, и деревянный ящик превратился в пылающий факел.

Девяносто девять процентов ящиков, хранившихся на складе, были деревянные. Содержимое многих из них было легковоспламеняющимся. Все вертикальные балки, а также балки перекрытия были деревянными. Здание вспыхнуло, словно пересохшая рождественская елка.

Завершив объезд в 22.20, Дэн обнаружил Марти за столом, без сознания. Он решил, что у его напарника случился сердечный приступ. Дэн плеснул Марти воды в лицо, и тот пришел в себя. Марти долго не мог опомниться. Он все бормотал про какую-то аварию и про человека, прижавшего ему к лицу какую-то тряпку.

Марти и Дэн вышли за ворота, чтобы посмотреть на машину. Никакой машины не было. Теперь уже Дэн сомневался, что у Марти расшалилось сердце.

И тут оба почувствовали запах дыма. Бросившись к пакгаузу, они открыли дверь. То, что они увидели внутри, повергло их в ужас. Просторное помещение было заполнено густым дымом; языки пламени взлетали к самому потолку.

Дэн сорвал сигнал пожарной тревоги, а Марти поспешил к телефону. Набрав домашний номер Поля Драго, он мысленно прочитал молитву.

Когда мимо «Мустанга» с воем пронеслись пожарные машины, Матти, Агнес и немногочисленные посетители кафе бросились к окнам. Затем высыпали на улицу, чтобы лучше видеть такое незабываемое зрелище.

Огонь уже вырвался наружу через крышу. Стоянка осветилась багровым заревом.

— Похоже, горит здорово, — заметил Матти.

— Да. — Агнес вздохнула. — Всем этим полицейским и пожарным обязательно захочется горячего кофе, так что ночь у меня будет длинной.

Агнес вернулась в кафе. Матти сел в машину и уехал.

Когда к складу подоспели первые полицейские, Дэн рассказал им, что в десять вечера, как обычно, отправился объезжать территорию, а вернувшись через двадцать минут, обнаружил своего напарника без сознания. Нет, он не думает, что Марти был пьян. Сперва он решил, что у него сердечный приступ. Но поскольку столбик термометра до сих пор держится выше девяноста градусов, возможно, речь идет о тепловом ударе. Больше Дэн ничего не мог добавить.

Вокруг склада быстро воцарился полный хаос. Со всех сторон подъезжали все новые и новые пожарные машины; огнеборцы один за другим протягивали рукава брандспойтов.

Двое полицейских отвели Марти на противоположную сторону улицы, подальше от всеобщего смятения, и попытались взять у него показания. Вопросы задавал сержант, у которого на мундире была нашивка, гласившая, что его фамилия Роувен. На нашивке второго полицейского значилось «Яблонски». Он делал записи.

— Я капли в рот не брал и в обморок не падал, — упрямо стоял на своем Марти. — Наверное, меня усыпили.

— Усыпили? — спросил Роувен. — Как?

— Не знаю. На улице произошла авария. Столкнулись две машины, одна с места происшествия уехала. Водитель второй машины получил травму. Он истекал кровью. Я привел его в караульное помещение и собрался вызвать помощь. А следующее, что я помню, — меня усыпили.

— Но как это произошло, вы не знаете, — продолжал Роувен. — Так?

Он не верил ни одному слову Марти.

— Не знаю, — подтвердил Марти. — Но я отключился, а тот тип, что меня усыпил, наверное, и поджег склад.

— У вас на голове есть шишка, ссадина? — вмешался Яблонски.

— Да нет же, говорю вам, меня усыпили, черт побери!

— Ну хорошо, — сказал Роувен. — И как выглядел этот человек?

— Он был в белом костюме и розовом галстуке, — сказал Марти.

— В белом костюме и розовом галстуке? — переспросил Роувен, бросив взгляд на напарника.

— И весь костюм был залит кровью, — добавил Марти.

— И много в здешних краях таких? — спросил Яблонски.

— Нет, черт побери! Но я говорю вам то, что видел! — настаивал Марти.

— И как вы могли это видеть? — спросил Роувен. — Вы же утверждаете, что вас усыпили.

— Да это было уже потом! — Марти охватило отчаяние.

— Ну хорошо, мы поспрашиваем в округе, — сказал Роувен. — Быть может, кто-нибудь что-либо видел. А вы пока никуда отсюда не уходите, — приказал он Марти. — Возможно, у меня к вам возникнут еще кое-какие вопросы.

Сержант Роувен приказал Яблонски обойти окрестности и выяснить, не видел ли кто-нибудь еще аварию и окровавленного мужчину в белом костюме и розовом галстуке.

Двадцать минут спустя Яблонски вернулся и доложил, что официантка кафе «Мустанг», расположенного в квартале от склада, действительно видела мужчину в белом костюме и розовом галстуке — но только на нем не было ни капли крови.

— В какое время? — уточнил Роувен.

Раскрыв блокнот, Яблонски зачитал показания:

— Этот тип вошел в кафе приблизительно в пять минут одиннадцатого. Официантка запомнила это, потому что минут через пять после своего появления он спросил у нее, сколько времени. Она посмотрела на часы; было десять минут одиннадцатого. Кроме того, официантка утверждает, что этот тип — гомик.

— Почему она так решила? — спросил Роувен.

— Белый костюм, розовый галстук, весь какой-то чересчур любезный, попросил чай.

— Возможно, она и права, — согласился Роувен. — Итак, мы имеем дело или с гомиком, который обладает способностью находиться одновременно в двух разных местах, или с охранником, у которого рыльце в пушку. Быть может, он увидел гомика в белом костюме, когда тот направлялся в кафе. Быть может, у него галлюцинации, поэтому ему кажется, что он видел аварию, кажется, что он пытался помочь водителю, и кажется, что его усыпили.

Яблонски покачал головой.

— Лично я склоняюсь к тому, что охранник был куплен, а теперь старается прикрыть себе задницу.

— Да, я тоже так думаю, — согласился Роувен, — но нужно подождать, что раскопают пожарные.

По улице с ревом промчался лимузин, резко затормозивший перед воротами склада. Поль Драго подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как рушится крыша пакгауза. Взбешенный, он выскочил из машины и, стиснув кулаки, двинулся к скоплению пожарных машин. Карло и Чаки последовали за ним, но тут Карло заметил Марти и Дэна у полицейской машин. Тронув Драго за плечо, он указал в ту сторону. Узнав своих незадачливых охранников, Драго ринулся на них разъяренным носорогом. Увидев его, охранники съежились.

Драго подошел к ним вплотную. Нагнувшись прямо к лицу Дэна, он прошипел:

— Пожалуйста, только не говори мне, что ты не знаешь, что здесь произошло.

Дэн испуганно затрясся.

— Я совершал обход…

— И? — проревел Драго.

— А когда я вернулся, Марти лежал на столе в отключке.

— Ах ты козел! — взвизгнул Марти. Он отвесил напарнику затрещину по затылку. — Меня усыпили!

Схватив Марти за грудки, Драго рывком дернул его к себе, так что они очутились нос к носу.

— Кто тебя усыпил, Марти? Кто?

— Один тип! Который был ранен в аварии!

— В какой еще аварии?

— Две машины столкнулись, и одна уехала! Прямо перед караульной будкой! У этого типа весь белый костюм был залит кровью! Я вышел и попытался ему помочь. Потом вернулся и стал звонить, чтобы вызвать «Скорую помощь», и тут он меня усыпил! — Марти был на грани истерики.

Драго пристально смотрел в полные слез глаза Марти, пытаясь разобраться в его бессвязном рассказе.

— Это настолько бредово, нелепо, бестолково, твою мать, что не может быть ложью, — наконец сказал он.

Оттолкнув Марти прочь, Драго зашагал к своему лимузину. Карло и Чаки поспешили за ним.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросил Карло.

— Этот безмозглый ублюдок не выдумает ничего подобного и за две жизни, — проворчал Драго. — Все было подстроено. Это ответный удар за бомбу, брошенную в квартиру. — Задержавшись у двери лимузина, он посмотрел на рушившиеся стены пакгауза. — Веста прислал мне сообщение… Что ж, я все понял — и мы подготовим соответствующий ответ.

— А как же Костелло?

— А Костелло пусть убирается к такой-то матери.

Глава 37

Понедельник, 28 августа

К утру понедельника зрелищный пожар Федерального склада, случившийся в воскресенье вечером, попал в сводку происшествий всех нью-йоркских газет и радиостанций. В некоторых сообщениях упоминалось о том, что склад предположительно принадлежит Полю Драго, по слухам, видному деятелю мафии; однако все корреспонденты сходились в том, что пока что слишком рано строить догадки, явился ли пожар следствием случайного возгорания.

Мой отец рассказал мне, как все было на самом деле. Представив себе, как один из самых беспощадных людей в городе изображает педераста в белом костюме, я хохотал до упаду.

Утром отец послал своих людей, чтобы те навели порядок в квартире Бенни. Взрыв полностью уничтожил один из диванов, но остальная обстановка сохранилась в сносном виде. Присланная отцом команда убрала из гостиной обломки и мусор, и, хотя почти вся мебель теперь была покрыта шрамами от осколков бомбы, квартира снова стала пригодной для жилья. Затем отец сказал, что, поскольку мы с ребятами пережили взрыв бомбы, допрос и даже тюремную камеру — и вышли из всего этого с высоко поднятыми знаменами, — он счел нужным устроить для нас торжественный обед в «Стейдж деликатессен». Отец понимал, что родители из числа «гражданских» потрясены последними событиями, поэтому пригласил также и их, как и Батчеров, которые должны были присоединиться к нам после того, как заберут Сидни из клиники «Белльвю».

Я связался с ребятами, и ровно в полдень мы прибыли к знаменитому ресторану, расположенному на Седьмой авеню. К этому времени раскаленный асфальт уже испускал невыносимый жар. У дверей ресторана нас встретили обливающиеся потом несколько отцов и одна мать. Отцами были Джино Веста, Анджело Мазерелли, Луис Антонио и Энрико Камилли, отец Прыгуна. Единственной матерью была Молли О’Мара. Лео Дельфины, отца Мальчонки, не было — он отсыпался после вчерашнего перепоя. Ну а отец Бенни по-прежнему находился в госпитале ветеранов войны, за три тысячи миль отсюда.

Несмотря на ранний час, народу в ресторане уже было полно, и нам пришлось подождать, пока толпа немного поредеет. Через несколько минут к нам подошли Сидни и мистер и миссис Батчеры, сияющие так, словно они только что выиграли главный приз в лотерею. Сидни уже издалека радостно крикнул:

— Винни, послушай, что я тебе сейчас скажу! У меня просто замечательная новость!

После того как все поздоровались друг с другом, я спросил:

— Какая?

Ответил мистер Батчер:

— Произошло настоящее чудо! Наш раввин не перестает повторять, что в этом мире все имеет определенный смысл. И теперь я знаю, что он прав.

— О чем это вы? — спросил я. — Какое еще чудо?

— Вчера поздно ночью у Сидни случился ужасный приступ астмы, — объяснила миссис Батчер, радостно кивая нам.

— И это и есть чудо? — удивился я.

— Да нет же… — Сложив руки, миссис Батчер обратила взор к небесам. — Вот где чудо!

Увидев наши недоуменные лица, Сидни объяснил:

— Вчера ночью у меня был очень сильный приступ астмы. Я с трудом мог дышать. Медсестра вызвала врача, и он пришел…

— Это оказался молодой практикант, — прервал сына мистер Батчер, сам не свой от счастья. — Он из Индии!

— Осмотрев меня, врач спросил, как часто и когда у меня случаются подобные приступы, — продолжал Сидни. — Я ему рассказал, и тогда врач попросил медсестру принести кое-какие лекарства, а сам…

— А сам выбросил из палаты все подушки! — закончила миссис Батчер.

— Медсестра принесла вот это лекарство, — снова заговорил Сидни, показывая баллончик с пульверизатором, — врач прыснул мне в нос и горло… и от астмы не осталось и следа.

— Все дело было в подушках! — торжествующе заключил мистер Батчер. — В пере, которым они набиты! У Сидни никакая не астма! А аллергия!

— И он докопался до самой сути, — подхватила миссис Батчер. — Этот молодой практикант из Индии! Приступы случались только ночью. И никогда днем. Все дело было в подушках! — Она радостно стиснула сына в объятиях. — У Сидни просто аллергия!

Все принялись наперебой поздравлять Сидни и его родителей. Стиснув кулак, я мягко ткнул его в плечо.

— Это же замечательно, Сидни! У тебя просто аллергия!

— И еще врач сказал, что, вероятно, перебои в работе сердца обусловлены повышенной нагрузкой во время приступов аллергии! Только представь себе! Быть может, я смогу стать почти совершенно нормальным человеком!

Рассмеявшись, я снова ткнул его в плечо и сказал:

— А почему бы и нет? Может, ты еще станешь олимпийским чемпионом!

— Винни, неисповедимы пути господни, — сказал мистер Батчер. — Если бы Сидни не познакомился с тобой, он не оказался бы рядом с бомбой. Не оказался бы рядом с бомбой, не попал бы в больницу. Не попал бы в больницу, не произошло бы чуда.

Все принялись снова выражать бурную радость по поводу счастливого стечения обстоятельств, и тут метрдотель пригласил нас в ресторан. В зале нас встретили благодатная прохлада кондиционеров, звон посуды и столовых приборов и сотня голосов, говорящих на повышенных тонах. Через несколько минут нас усадили за столик, и к нам подошел один из сварливых официантов, которыми так славился ресторан. Табличка на груди говорила, что официанта зовут Мэнни.

— Мне, пожалуйста, солонину, — заказал Анджело.

— И мне тоже, — подхватил Порошок.

— Нет, солонина не пойдет, — ответил Мэнни. — Она слишком жирная.

— А я люблю жирную солонину, — настаивал Анджело.

— И я тоже, — присоединился к отцу Порошок.

Не обращая на него внимания, Мэнни обратился к Анджело:

— У вас что, проблемы со слухом?

— Нет, — ответил Анджело.

— Тогда слушайте. От жирной солонины у вас закупорятся артерии. Возьмите лучше копченую говядину по-итальянски.

— Но я хочу солонину! — возразил Анджело.

— Да если я подам вам солонину, мне совесть не позволит заснуть ночью! — сказал Мэнни, записывая заказ. — Итак, две порции копченой говядины по-итальянски. Вам с шинкованной капустой или жареной картошкой?

— С жареной картошкой.

— И снова вы выбрали жирное. Возьмите лучше капусту.

Анджело вскинул руки вверх, признавая свое поражение. Порошок предпринял последнюю попытку.

— А можно мне…

— Нельзя, — оборвал его Мэнни, переключаясь на следующую жертву.

К тому времени, как он обошел всех сидящих за столиком, приняв заказы, хохотали уже все. Всем завсегдатаям «Стейджа» было известно, что спорить с официантами бесполезно. Если они не хотят, чтобы клиент отведал какое-то блюдо, тот его не получит, — и неважно, кто он такой, мэр города, губернатор штата или, если такое случится, сам президент.

Разговор за столом перешел на молодого игрока «Бруклин доджерс» Джеки Робинсона. В прошлом сезоне он завоевал титул самого ценного игрока бейсбольной лиги, заработав в среднем 342 очка за матч, чем в значительной степени приблизил общую победу «Доджерс». Удастся ли ему повторить этот успех в нынешнем сезоне? Бенни, самый ярый из самых ярых болельщиков Робинсона, готов был поставить на это все свое нехитрое имущество. Все рассмеялись, однако спорить с ним не захотел никто. Когда наконец заговорили о катастрофическом пожаре на Федеральном складе, мой отец и Анджело поблагодарили судьбу за то, что это чрезвычайное происшествие, к счастью, обошлось без пострадавших. Энрико Камилли, Молли О’Мара и супруги Батчеры согласились с этим. Лицо Прыгуна стало пепельно-серым, и остальным тоже с трудом удалось сохранить равнодушный вид.

Когда все наконец насытились, Сидни сказал:

— Мама, папа, еще рано. Вы ничего не имеете против того, чтобы мы с Винни на обратном пути заглянули в библиотеку?

Мистер Батчер улыбнулся.

— Как сказал бы Винни: «А почему бы и нет?»

— Отлично, — обрадовался я. — Мы закончим убирать в квартире Бенни, после чего заглянем в гости к Стейнбеку.

Мы вышли из ресторана и стали прощаться. Мистер Батчер объявил во всеуслышание:

— Сегодня вечером семейство Батчер приглашает семейство Веста в китайский ресторан!

Я попросил у отца «Бьюик», ребята забились в машину, и мы уехали. Времени было половина третьего.

Бухгалтеры во внешней конторе Джи-джи съежились в страхе, когда мимо них пронеслись бурей Драго, Карло и Чаки. Казалось, от их тяжелых шагов содрогнулась земля. Ткнув голубую кнопку на задней стене, Драго ворвался в кабинет Джи-джи. Размахивая руками, он заорал:

— Этот сукин сын спалил дотла мой склад! Я точно знаю, черт побери, что это его рук дело!

Хаос, который оставил выстрелом из двустволки Анджело, был в основном прибран, но в кабинете по-прежнему стоял сильный запах бездымного пороха. Недотрога Грилло, присев на подлокотник дивана, равнодушно жевал незажженную сигару. Джи-джи, сидящий за новым письменным столом, изобразил сочувствие.

— Поль, право, я очень переживаю по поводу постигшего тебя несчастья. Ты уверен, что это был поджог? — поинтересовался он.

— Разумеется, это был поджог! — проревел Драго. — Это ответный удар за тот шаг, который я по твоему совету предпринял против мальчишки Весты!

Джи-джи поднял руки.

— Э нет, Поль, обожди-ка минутку. Я предложил тебе преподать молодому Весте урок — а не взрывать квартиру. Бомба — это уже была твоя идея.

— Это была идея Колуччи!

Джи-джи махнул рукой:

— Недотрога, угости Поля анисовым ликером.

— Не нужен мне никакой долбаный ликер, твою мать! Мне нужен Веста.

— Знаю. И все же выпей ликер, — настаивал Джи-джи. — Это успокоит твой желудок.

— Я не хочу успокаивать свой желудок, черт побери! — бушевал Драго. — Я хочу успокоить Весту!

Сходив к бару, Недотрога налил анисовый ликер в хрустальную рюмку.

Джи-джи рассудительно продолжал:

— Послушай, Поль… что сделано, то сделано. Finito.[33] Не сомневаюсь, склад был застрахован, так что весь твой ущерб будет покрыт. Гораздо важнее то, что, быть может, нам удастся обратить это неприятное происшествие в нашу пользу.

Драго недоверчиво смерил его взглядом. Недотрога протянул ему ликер.

— Если судить по тому, что ты мне рассказал, — продолжал Джи-джи, — все это было очень тщательно подстроено.

— Это был Веста.

— Вне всякого сомнения. Поэтому едва ли удастся обнаружить хоть какие-то улики, которые указывали бы на поджог.

— Да мне наплевать на то, что удастся обнаружить. Я дам Весте достойный ответ!

— Не спеши, Поль. Пожар не меняет наши планы. Нам по-прежнему необходимо, чтобы именно Веста первым нанес тебе удар. И когда это произойдет, с ним уже будет разбираться Комиссия. А мы сможем умыть руки. Ты готов выслушать то, что я придумал?

Драго перевел вопросительный взгляд с Джи-джи на Недотрогу, затем уселся в кресло и пригубил ликер. Он был готов слушать.

После взрыва бомбы Ник Колуччи провел остаток воскресенья в Бруклине, в квартире своей подружки, шлюхи по имени Шерри. Они начали праздновать успех Ника рано и провели всю ночь, попеременно напиваясь и трахаясь. Ник пил джин, Шерри пила херес. Высокая, с огненно-рыжими волосами, она, знакомясь, любила говорить: «Привет, меня зовут Шерри, и я люблю херес».[34] Шерри считала это верхом шика. В конце концов оба отрубились около четырех часов утра.

Одиннадцать часов спустя, услышав настойчивый стук в дверь квартиры Шерри, Ник вскочил с кровати, едва не столкнув Шерри на пол. Зажав уши руками, он простонал. Тем временем неизвестный принялся неистово трясти ручку. Дверь была заперта, поэтому незваный гость снова заколотил в нее — еще громче. Затем послышался властный окрик:

— Колуччи! Просыпайся, треклятый сукин сын! Я знаю, что ты здесь. Твоя долбаная машина стоит на улице.

— Карло? — пробормотал Ник.

— Да, Карло! — подтвердил тот, продолжая колотить в дверь. — Тебя хочет видеть Драго. Открывай, или я вышибу дверь и засуну ее в твою бесполезную задницу!

С трудом встав, Ник, шатаясь, добрел до двери, отпер ее и увидел Карло и Чаки.

Окинув его с ног до головы презрительным взглядом, Карло поморщился.

— Колуччи, — сказал он, — ты самый жалкий представитель homo — мать твою — sapiens на свете.

Ник зашевелил губами, однако не смог произнести ни звука. Зажав рот ладонью, он бросился в туалет, и его вырвало. Шерри в ужасе взирала на происходящее, натянув простыню до подбородка.

Карло и Чаки вывели Ника на улицу, где их ждал лимузин Драго. От жары и ослепительного солнца у Ника подгибались колени. Чаки затолкал его на заднее сиденье. Снова оказавшись напротив Драго, Ник поежился от холода. Карло уселся рядом с Ником, а Чаки сел за руль. Драго курил сигару; на сиденье рядом с ним лежал револьвер 38-го калибра. Ник, с позеленевшим лицом, с трудом держался, чтобы не облевать безукоризненно чистый салон.

— Послушайте, босс, я очень рад вас…

— Ну как, твою мать, можно быть таким идиотом? — спросил Драго, как всегда, переходя прямо к делу.

— Что? Это вы про меня? Я понятия не имею, о чем вы…

— Я просил тебя преподать Весте урок. Отправить его в больницу, так?

— Да… так… и что?

— А то! И что ты, безмозглый кретин, сделал? — проревел Драго. — Отправил в больницу какого-то еврейчика, а Веста угодил за решетку!

— Что?

— Вот именно. Фараоны упекли Весту и его дружков в кутузку. Но не за то, что они обчистили мой склад. Нет — за то, что им растрепал волосы своей хлопушкой один долбаный идиот!

— Это была бомба из обрезка трубы, — промямлил Ник, совершенно сбитый с толку.

— Это был кусок дерьма! Они уже все на свободе и вольны идти куда вздумается, словно пердячий пар!

— Но Малой…

— Малой! Еще один гребаный умник! Я полагал, что поручил простейшее задание профессионалу, а что на самом деле? Психопат и недоумок испортили все, что только можно!

Ник был сам не свой. Он понятия не имел, что произошло, но понимал, что ему лучше как можно скорее исправить свою ошибку, иначе его можно будет считать историей.

— Послушайте, босс, я сделаю все как надо. Пожалуйста, дайте мне еще один шанс.

— Ты его получишь, твою мать, но если ты снова запорешь дело, — Драго похлопал по револьверу, — в следующий раз тебе придется оправдываться вот перед этим.

— К-когда? — внезапно Ника охватил страх.

— Он еще спрашивает, когда! В следующем году, долбаный козел! — ответил Драго. — Сегодня же!

— Сегодня? — испуганно пробормотал Ник. В таком состоянии он не мог даже думать о том, чтобы идти на серьезное дело.

— Сегодня! Ты исправишь то, что запорол вчера.

— Снова Веста?

— Не снова. По-прежнему! Не его дружки, не тот еврей, Веста! Я хочу, чтобы ему стало больно. Очень больно… настолько больно, чтобы его старик пришел в бешенство. Не разбитый в кровь нос и не рассеченная губа. Он должен отправиться в больницу, твою мать!

— С-сегодня… — запинаясь, повторил Ник.

— Сегодня, — подтвердил Драго. — Найди его и трахни хорошенько. Да, и еще одно — я хочу, чтобы у Весты не было никаких сомнений, что это сделал ты.

— Понял… а зачем это нужно?

— Не твое дело, твою мать. Сделаешь все как надо — получишь три «куска». Но только на этот раз не бери себе в помощники придурков из психушки!

— Я возьму братьев Руссомано и Станковича. Они…

— Да мне насрать, кого ты возьмешь. Только не говори им, вообще никому не говори, что к чему. Дело должно быть сделано до захода солнца. У меня важная встреча в Атлантик-Сити. Я хочу, вернувшись вечером в Нью-Йорк, услышать, что с Вестой кончено. Это твоя последняя попытка. До захода солнца — иначе закатиться придется тебе самому.

Распахнув дверь, Карло дернул головой, показывая на улицу. Ник вылез, Карло захлопнул дверь, и Драго заорал:

— Трогай!

Чаки послушно включил передачу. Его переполняло отчаяние. Связаться с Анджело и предупредить его он сможет только тогда, когда Драго приедет в Атлантик-Сити — четыре часа спустя.

Закончив разбирать мусор в квартире Бенни, мы договорились собраться снова после ужина, — а пока мы с Сидни пошли в библиотеку. Луи и Рыжий направились по Девятой авеню в сторону Тридцать девятой улицы; там Луи повернул на восток к Шестой авеню. Рыжий остался один. Он был в квартале от пивной на Сорок четвертой улице, когда рядом с ним резко затормозила машина. Двери распахнулись, и из нее выскочили братья Коллинз. Схватив Рыжего за руки, дядья швырнули его лицом на капот. Пока Роберт надевал на него наручники, Дэнни разыграл перед прохожими спектакль с тщательным обыском. Его рука, вынырнув из кармана, расцвела расписками черного тотализатора, которые сам Дэнни прятал в кулаке.

— Итак, мерзавец, — грозным тоном произнес он, — ты играешь на деньги? — Дэнни сунул расписки Рыжему под нос.

— Пошел к такой-то матери, — ответил Рыжий.

— Это все, что ты можешь сказать в свое оправдание, жалкий ублюдок? — взревел Дэнни.

— Нет. Идите к такой-то матери оба, ты и он, — уточнил Рыжий, указывая на Роберта.

Дэнни ударил его по лицу наотмашь тыльной стороной руки, разбив в кровь губу. Роберт остановил брата, зашипев:

— Ради бога, мы на улице средь бела дня! Уймись!

Оглядевшись по сторонам, Дэнни взял себя в руки.

— Ну хорошо, — скрепя сердце согласился он. Вдвоем дядья затолкали Рыжего на заднее сиденье машины. Дэнни склонился к нему: — Наш разговор мы продолжим в участке, мой мальчик. — Поплевав на руки, он потер ладони. — Мне будет очень интересно услышать, что еще ты сможешь сказать в свою защиту.

Захлопнув дверь, он плюхнулся на переднее сиденье. Роберт сел за руль, и они уехали.

Глава 38

Ник Колуччи оставил машину на Сорок первой улице, у самого пересечения с Пятой авеню, прямо напротив главного входа в Публичную библиотеку Нью-Йорка. Братья Сэл и Аль Руссомано сидели сзади, Станкович был впереди. Они видели, как мы с Сидни поднялись по величественным ступеням и вошли в здание. Ник вышел из машины и проводил нас до читального зала, где мы увлеченно занялись книгой. Удовлетворившись, что мы какое-то время проведем в библиотеке, он вернулся к машине и стал ждать, жалуясь на то, что у него раскалывается голова и ноет все тело, — и это несмотря на полдюжины таблеток аспирина, которые он успел проглотить за последние полчаса. У него в желудке не мог удержаться ни глоток еды, аспирин прожигал в стенках дыры, и Ник чувствовал себя так, словно у него обострилась язва.

Получив приказ от Драго, Колуччи первым делом попытался связаться со своим братом Малым. Малого не оказалось ни дома, ни в ломбарде, и отец, Честный Фред, его не видел. В конце концов Ник вынужден был отказаться от поисков Малого и взять с собой братьев Руссомано и Вонючку Станковича. Он рассудил, что вчетвером они без труда справятся со мной, а Сидни принимался в расчет лишь как мелкая помеха. Ник на протяжении всего лета следил за нами и знал, что мы ходим в библиотеку по понедельникам, средам и пятницам. Однако сейчас он начинал нервничать. Драго сказал: «до захода солнца», а времени уже было много. Ник сказал своим подручным, что напасть на нас нужно, как только мы выйдем из библиотеки. Если мы успеем спуститься на улицу, там будет слишком людно, и какому-нибудь козлу может взбрести в голову разыграть из себя героя.

Станкович взглянул на часы.

— Они торчат в этой помойке уже два часа. Черт возьми, чем они там занимаются?

— Набираются ума-разума, — презрительно бросил Ник. — Но только впрок это им не пойдет.

— Мне, конечно, наплевать, но почему именно сейчас? — продолжал Станкович.

— Что почему сейчас? — переспросил Ник.

— Мы уже много лет терпеть не можем этого козла. Чем он вдруг нас так обидел, что мы решили его отметелить?

— Тебе достаточно знать только то, что ты, Сэл и Аль разделите на троих два «куска».

— Может, мне сходить на разведку? — предложил с заднего сиденья Сэл. — Вдруг они ушли через другой выход?

— Нет, они выйдут отсюда. Я уже давно слежу за ними, с тех пор, как Веста связался с этим жиденком.

— Ты уверен? — спросил Станкович.

— Раз машина Весты здесь, значит, он все еще внутри. — Подумав, Ник добавил: — Если только, конечно, он не заметил за собой слежки. А в этом случае он мог смыться через другой вход в Брайант-парк… Проклятье! — выругался он, хлопнув по рулевому колесу. — Надо зайти внутрь и взглянуть. Сэл, оставайся в тачке. Как только увидишь, что они выходят, заводи мотор. А я, Вонючка и Аль — мы займемся ими. Увидишь, что дело пошло, подруливаешь сюда, забираешь нас, и мы уносим ноги. Все понял?

— Все, — ответил Сэл.

Ударный отряд из трех человек вышел из машины и пересек Пятую авеню. У Станковича в штанине была спрятана монтировка. Ник и Аль держали в кармане по тридцатидюймовому отрезку стальной цепи. Поднявшись по лестнице, они прошли мимо массивного каменного льва и остановились за такой же огромной каменной чашей.

— Аль, загляни внутрь и проверь, там ли они. А мы с Вонючкой останемся ждать здесь.

Аль скрылся в дверях. Через пять минут он вернулся.

— Они все еще там.

— Отлично, — распорядился Ник. — Поднимайся к дверям и, как только увидишь их, дай нам знак. — Он указал на колонны, стоящие по обе стороны от арки главного входа. — А потом прячься там. Мы с Вонючкой здесь, ты там. Когда они окажутся между нами, бросаемся вперед.

— Хорошо, — сказал Аль и вернулся к дверям. Ник и Станкович остались на месте, не отрывая взгляда от входа.

Поставив томик «Гроздьев гнева» на полку, мы с Сидни направились к выходу из просторного читального зала.

— Итак, в «Гроздьях гнева» и в «О мышах и людях», — возбужденно начал Сидни, — Джон Стейнбек пишет о дружбе и о борьбе за достижение своей цели. В «Гроздьях» Том Джоуд и Джим Кейси стремятся добраться до Калифорнии. В «О мышах и людях» Джордж и Ленни мечтают о том, чтобы купить собственную ферму.

— Да, но только отношения между друзьями различные, — заметил я.

— Совершенно верно, — подтвердил Сидни, радуясь тому, что я обратил внимание не только на сходства, но и на отличия. — Отношения между Джорджем и Ленни — это отношения господина и раба, и в конечном счете это приводит к трагедии. Отношения между Томом Джоудом и Джимом Кейси основаны на равноправии, и это позволяет им надеяться на спасение.

Выйдя из дверей, мы направились к лестнице. Поглощенные беседой, мы не заметили, как Аль Руссомано подал знак, после чего снова скрылся за колонной. Мы стали спускаться по лестнице, и я обратил внимание на шестерых монахинь, поднимавшихся нам навстречу.

— Отличные книги, — сказал я. — У Стейнбека есть еще что-нибудь, что можно почитать?

— Другие отличные книги. «Консервный ряд» посвящена сезонным рабочим, а лично мне больше всего нравится «Квартал Тортилья-флэт», своеобразные легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, но только перенесенные в среду городской бедноты.

Мне показалось, я услышал за спиной приглушенные шаги, и непроизвольно обернулся на этот звук. Вниз по лестнице на нас бежали двое. Один из них размахивал над головой отрезком цепи — Ник Колуччи! Другой, бородатый верзила, сжимал в руке изогнутую монтировку — Станкович! В тот же самый миг третий нападавший налетел на Сидни. За те доли секунды, которые потребовались Нику и Станковичу, чтобы добежать до меня, я понял, что у меня есть только один шанс. Воспользовавшись им, я сжался в комок и бросился нападавшим под ноги. Я попал Нику и Станковичу на уровне голени, и они, перелетев через меня, покатились кубарем вниз по лестнице.

Подняв взгляд, я успел увидеть, как Аль Руссомано раскроил цепью лицо Сидни. Из разбитого носа хлынула кровь, и он упал на колени. Вскочив на ноги, я бросился на Аля, но не успел предотвратить второй удар, который тот, словно кнутом, обрушил Сидни на голову, раскроив череп.

Я тяжелее Аля на тридцать фунтов, поэтому, когда я налетел на него всем своим весом, он, не устояв на ногах, ударился спиной о каменную чашу. Воздух со свистом вырвался у него из легких, глаза закатились. Отшвырнув Аля на ступени, я подобрал его цепь.

К этому времени Станкович пришел в себя и побежал ко мне. Монтировку он держал на уровне пояса, как опытный боец держит нож.

Нику, судя по всему, пришлось несладко. Он с трудом поднимался по лестнице следом за Станковичем, прижимая руку к животу и борясь с приступами тошноты. Где-то у меня за спиной заголосили монахини.

Я выбросил вперед цепь, стараясь вырвать у Станковича из руки монтировку. У меня ничего не получилось. Цепь обвилась вокруг стальной полосы, но не я вырвал монтировку у Станковича, а, напротив, бородатая горилла вырвал у меня цепь. Швырнув цепь мне в лицо, Станкович замахнулся монтировкой. Я присел в сторону, уклоняясь от цепи, и монтировка прошла мимо моей головы, но попала по плечу.

Второй раз за два дня вся левая сторона моего тела онемела. Сделав отчаянный рывок вперед, я обвил Станковича руками, словно боксер в клинче, затем, набрав полную грудь воздуха, погрузил великану в пах свое правое колено. Послышался рев, проникнутый болью, но Станкович высвободился из моих объятий и ударил меня наотмашь по лицу. Я потерял три зуба — один из них вывалился через щеку. И тут у меня перед глазами все померкло. Я почувствовал, как мой рот заполнился кровью; колени стали ватными. До меня смутно доносились чьи-то крики, но слов я разобрать не мог. Я рухнул на лестницу, больно ударившись головой о ступеньку.

Станкович занес над головой монтировку, собираясь нанести завершающий удар, но прежде чем он успел опустить руку, его захлестнула неудержимая черная волна. Я разглядел пальцы, царапающие ему лицо, услышал пронзительные вопли, похожие на голоса сошедших с ума призраков. На бородатого великана напали монахини.

Судя по всему, Ник мгновенно оценил обстановку. Сидни лежал на ступенях, обливаясь кровью. Аль Руссомано, откашливаясь, пытался подняться на ноги. Меня сбил с ног Станкович, но самого Станковича окружили со всех сторон… монахини? В довершение всего вокруг начинала собираться толпа, и кто-то уже был готов прийти на помощь монахиням. Откатившись подальше от разгорающейся надо мной свары, я поднял взгляд и увидел на лице Колуччи панику. Держась за живот, он доковылял до Аля Руссомано и помог ему встать.

Через несколько мгновений я увидел, как Сэл Руссомано пересек наискосок Пятую авеню, зацепив при этом две машины, и резко затормозил у тротуара. Выскочив из машины, он побежал вверх по лестнице, размахивая над головой цепью, словно арканом. Увидев приближение нового врага, монахини на мгновение отвлеклись от Станковича, и тот вырвался от них. Сбежав по лестнице, он запрыгнул в машину. Ник и Аль последовали за ним, и Сэл плюхнулся за руль. Водители двух поцарапанных машин бессильно грозили кулаками, но Сэл, визжа покрышками, заложил крутой вираж и скрылся за углом Сорок второй улицы.

Я попытался было встать, но надо мной склонилось ангельское лицо, обрамленное черным монашеским платом. Я подполз к Сидни. Он лежал в луже крови, похожий на сломанную куклу. Приложив ухо к его груди, я прислушался, пытаясь уловить сердцебиение. Сердце Сидни слабо, но билось.

Одна из монахинь сняла с себя длинное черное одеяние и подложила Сидни под голову. Вдалеке послышался звон колоколов собора Святого Патрика. Они били пять часов. После третьего удара к ним добавился вой полицейских сирен, и я потерял сознание.

Глава 39

И снова мой отец услышал обо мне в шестичасовом выпуске новостей. На этот раз он был у себя в кабинете вместе с Анджело и Бо Барберой. Отец сразу же позвонил матери, сказал, чтобы та брала с собой Батчер и спускалась к подъезду. Анджело связался с Леной и попросил ее обзвонить родных и вместе с Порошком ждать на улице перед домом. Десять минут спустя отец и Анджело забрали всех и помчались в клинику «Белльвю».

Луис и Луи Антонио, Прыгун и Энрико Камилли, Лена и Порошок, Мальчонка, а также Бенни приехали в больницу практически одновременно. Все рассудили, что Рыжий, должно быть, еще в пути. Прыгун был сам не свой, и его отец находился в таком же состоянии. Сбылись все его опасения. В комнате ожидания царило настоящее столпотворение; поскольку мы с Сидни также были жертвами вчерашнего взрыва бомбы, полиция нагрянула в полном составе.

Вышедший врач сообщил предварительные результаты: у меня выбито несколько зубов, онемела левая рука и разорвана щека, там, где ее пробил зуб. Кроме того, у меня на затылке вскочила огромная шишка, а зрение затуманено, так что не исключено сотрясение мозга.

Состояние Сидни было гораздо более тяжелым. Он потерял много крови и находился в коме. Для того чтобы зашить рану на голове, пришлось наложить сорок семь швов; от удара цепью треснули кости черепа. Врачей беспокоило возможное повреждение головного мозга. Состояние Сидни было оценено как критическое, и в настоящий момент посетители к нему не допускались.

Услышав эту страшную новость, Сара Батчер рухнула в кресло и принялась раскачиваться взад и вперед. Мистер Батчер, Лена и моя мать как могли старались ее успокоить, но тщетно.

В помещение вошел врач-индус с табличкой «Сингх» на халате. Он спросил у моего отца, здесь ли Батчер. Отец указал на группу вокруг Сары. Врач подошел к ним и очень вежливо отвел мистера Батчера, Мики и Лену в сторону. Опустившись перед Сарой на колени, он взял ее руку.

— Я очень сожалею, миссис Батчер, — произнес он с певучим индийским акцентом. — Мы делаем все возможное.

— Два раза, — всхлипывая, простонала та. — Два раза за два дня… почему? Объясните же… почему?

— Это страшная трагедия, — ответил доктор Сингх.

— Вчера у него была одна только аллергия…

Он потрепал миссис Батчер по руке.

— Знаю.

— Одна только аллергия… А сейчас… почему? — Слезы хлынули с новой силой.

— Сара, пожалуйста, возьми себя в руки, — вмешался мистер Батчер. — Доктор Сингх, у вас есть какое-нибудь успокоительное?

— Разумеется. Я сейчас пришлю медсестру. И еще, миссис Батчер… сегодняшнюю ночь я проведу в палате Сидни. — Еще раз потрепав ее по руке, он направился к выходу.

Снова закрыв лицо руками, Сара принялась раскачиваться из стороны в сторону.

В дверях мой отец остановил доктора Сингха.

— Доктор Сингх, второй мальчик — мой сын. Скажите правду, как он?

— А, вы мистер Веста, — сказал доктор Сингх. — Выбитые зубы и разорванная щека — тут ничего серьезного. Онемение левой руки, скорее всего, является следствием повреждения нервных окончаний. А пелена перед глазами — это сотрясение мозга. Сегодня ночью ваш сын будет находиться под постоянным наблюдением. Если к утру рука пройдет и со зрением все будет в порядке, завтра мы его выпишем.

— Мне бы хотелось увидеться с ним, — сказал отец.

Доктор Сингх с сожалением покачал головой:

— Да, но полиция… она предупредила, что хочет допросить вашего сына до того, как он с кем-либо переговорит.

— Полицию интересует нападение, — резонно возразил мой отец. — А меня интересует мой сын.

Доктор Сингх улыбнулся.

— Я успел очень полюбить друга вашего сына.

— Сидней и Винченцо тоже успели полюбить друг друга, — сказал отец.

Доктор Сингх кивнул.

— Быть может, если вы пойдете в туалет, но заблудитесь… и откроете следующую дверь… — Он указал на табличку «Выход». — Поднимитесь по лестнице на третий этаж. Палата триста шестнадцать. Слева по коридору. Всего хорошего, мистер Веста.

Врач ушел, и мой отец подал знак Анджело. Тот приблизился, и отец отвел его в сторону.

— Винченцо на третьем этаже. Триста шестнадцатая палата. Поставь рядом с ним нашего человека. Договорись с администрацией клиники. Заплати столько, сколько будет нужно. Затем свяжись с Барберой и близнецами. Пусть возьмут людей и разойдутся по городу. Порасспрашивают. Кто отдал приказ?

— Несомненно, это опять Драго, так?

— Подтверди это. Если так, он переступил черту. И когда мы, в свою очередь, тоже ее переступим, я хочу, чтобы за ней мы нашли Петроне и Дженовезе. Анджело, добудь доказательства.

Отец направился к туалету. Пройдя мимо, он открыл дверь с табличкой «Выход».

Проводив его взглядом, Луис Антонио отвел сына в сторону. Он был в смокинге. Сегодня вечером в «Копакабане» должен был состояться званый вечер, и Луис готовился отправиться в клуб, когда ему позвонила Лена.

— Луи, — начал он, — я стараюсь никогда не вмешиваться в твою жизнь… но сначала бомба, а теперь вот это. Вы ввязались в недетские игры.

Кивнув, Луи сказал:

— Знаю, папа.

— Ты уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения, и я понимаю, что ты любишь Винни так же, как я люблю Джино, — но задумайся, куда это все может привести! Ты должен поговорить со своим другом.

Луи посмотрел на своего отца. Возвышаясь над ним на целую голову, он вынужден был смотреть сверху вниз. У него мелькнула мысль, как мужчина пяти футов трех дюймов роста мог породить великана-сына, в котором шесть футов три дюйма. Объяснить это не мог никто, и в первую очередь сам Луи, но одно он знал твердо: он любит этого коротышку. Говорят, его отец похож на кинозвезду. Луи нередко гадал, каково быть сыном кинозвезды, однако своего отца он не променял бы на самого Кларка Гейбла.

Луи положил руку отцу на плечо.

— Я обязательно поговорю с Винни, папа. Обещаю.

Кивнув, Луис сказал:

— Спасибо, Луи. Ты отличный парень.

Луи понимал, что его отец прав. Мы ввязались в недетские игры, события развивались по нарастающей, и рано или поздно это должно было окончиться чьей-либо смертью.

Через час после того, как меня поместили в палату, действие новокаина закончилось, и на левой стороне моего лица словно разгорелся пожар. Перед глазами у меня по-прежнему все расплывалось, но я все же увидел, что дверь открылась и вошел высокий человек. Различить лицо я не смог и узнал его только тогда, когда он заговорил.

— Здравствуй, Винченцо.

— Папа? — Мой голос прозвучал так, словно я говорил через марлевую повязку.

— Выглядишь ты не очень.

— Я и чувствую себя не очень, — согласился я.

Пододвинув стул к изголовью кровати, отец снял шляпу и сел, закинув ногу на ногу.

— Прочти молитву. Могло быть и хуже.

— Что с Сидни?

— Ему не так повезло.

— А точнее?

— Он в коме.

— Ублюдки!..

— Кто это был, Винченцо?

— Колуччи — вместе с братьями Руссомано и Станковичем.

— Этот Колуччи настроен очень решительно.

— Да.

— И на этот раз все произошло средь бела дня. Колуччи хотел, чтобы ты его узнал. — Отец устремил взгляд вдаль. — Ты должен был быть очень внимательным. Как этим мерзавцам удалось застать тебя врасплох?

— Я сам во всем виноват. У меня голова была занята книгами. А Колуччи со своими дружками нас подкараулил. — Я покачал головой. — Сидни здорово досталось. Не надо было нам идти в библиотеку.

— Не вини себя. Если бы не там, это произошло бы где-нибудь в другом месте. Если бы не тогда, то позже.

— Господи… как это восприняли Батчер? — спросил я.

— Ты сейчас отдыхай, поправляйся. Остальным займусь я сам. — Достав из кармана пиджака револьвер 32-го калибра с коротким дулом, отец сунул его мне под подушку. — Маленький, но на близком расстоянии работает неплохо. Это на тот случай, если кто-нибудь еще будет «настроен очень решительно». И еще, здесь будет дежурить наш человек. Скорее всего, в соседней палате. — Смахнув волосы с моего лица, он поцеловал меня в здоровую щеку. — Ciao, bambino.[35]

Встав, отец направился к двери, но я его остановил:

— Пап, оставь Колуччи мне.

— Capisco.

Когда отец выходил из палаты, он уже был не таким размытым; похоже, зрение возвращалось ко мне. Последние мои мысли перед тем, как я заснул, были о Нике Колуччи, братьях Руссомано и Станковиче. Я думал о том, как они заплатят — и никаких «если».

Чуть за полночь я проснулся от тихого шелеста. Открыв глаза, я увидел приближающуюся ко мне тень. Сунув руку под подушку, я нащупал револьвер и начал было его доставать, но тут почувствовал запах духов «Шанель № 5». Я застыл. Или это мне снилось, или у меня начались галлюцинации. Мне на плечо опустилась нежная рука.

— Винни… — Едва слышный шепот.

— Терри? Откуда…

— Я услышала о случившемся по радио.

— Но ведь ты должна была…

— Мои родители уехали в отпуск в Майами. Они возвращаются в Джорджию только завтра. Мне хотелось повидаться с ними перед тем, как уехать в Калифорнию.

— О, — сказал я, не в силах скрыть разочарование. — Я получил твою записку.

— Извини, Винни. Я решила, так будет лучше. Я так больше не могла.

— Я все понимаю.

— Если тебе так будет легче, знай, что эти два дня мне было очень плохо.

— Да, и мне тоже пришлось несладко. Но как ты сюда попала?

— А я надела белый халат и сошла за медсестру. — Терри зажгла ночник.

С трудом сосредоточив взгляд, я увидел склонившуюся над кроватью современную Флоренс Найтингейл.[36] В белом халате Терри смотрелась потрясающе. Впервые за последние семь часов я видел отчетливо, и мне стало лучше.

— Господи, — пробормотал я, — ты выглядишь фантастически!

Терри прыснула.

— Я же тебе говорила, что в свое время играла на сцене. Халат я достала в магазине театральных костюмов. Когда в полночь менялись смены, я вошла в клинику с наглым видом, и никто не задал мне ни одного вопроса. Вот только когда я взялась за ручку двери твоей палаты, мне в спину воткнул пистолет человек, поставленный твоим отцом.

— Проклятие! И он…

— Все решилось очень легко. Как только я обернулась, он сразу же меня узнал, так как неоднократно видел в клубе. Мне удалось уговорить его пропустить к тебе. Он в соседней палате.

— Раз у тебя так хорошо получается, ты не должна была бросать сцену.

— Да. — Терри потрогала мою забинтованную щеку. — Мерзавцы испортили твое очаровательное лицо.

— Это будет как шрам от дуэли. Я стану неотразимым.

— Да ты и так неотразим.

Я пожал плечами.

— Значит, теперь я стану еще больше неотразимым.

Мы рассмеялись, и Терри присела на кровать и взяла меня за руку.

— Ну что мне с тобой делать, крутой парень?

— Ты могла бы начать с простого «здравствуй», произнесенного чуть более дружелюбным тоном.

Губы Терри растянулись в знойной улыбке, и она, нагнувшись, скользнула по моим губам легким поцелуем. Я обвил ее руками за шею, укладывая на себя. Терри попыталась было сопротивляться, но я ее удержал.

— Когда заступает следующая смена? — спросил я.

— В восемь утра.

— По-моему, тебе будет гораздо безопаснее уходить как раз в это время.

— Винни…

— Мало ли что может случиться. Вдруг тебя поймают — а это весьма серьезное преступление: выдавать себя за Флоренс Найтингейл.

— Никто меня не пойма…

— За это могут даже отправить за решетку.

— Винни, я не могу остаться.

— Идти ты тоже не можешь.

— Ты сейчас в таком состоянии…

— Помнишь миллионера Говарда Хьюза?

— А он тут при чем?

— Он разбился на своем самолете в Беверли-Хиллз. Я об этом читал. Упал в бассейн в чьем-то дворе. Разве ты не читала?

— Нет, — ответила Терри.

— Хьюзу здорово досталось. Его положили в больницу. И никаких посетителей — все как со мной.

— Но…

— Но Кэтрин Хепберн проникла в больницу.

— Выдав себя за медсестру?

— Как знать? Так или иначе, она проникла в больницу… а Хьюз проник в нее.

— Ты это серьезно?

— Я гладиатор. «Живи сегодняшним днем — завтра ты можешь умереть».

— Ты сумасшедший, ты это знаешь?

— С ума меня сводишь ты. И ты это знаешь.

Терри кивнула.

— Знаю.

Протянув руку, она погасила ночник. В темноте зашуршала материя — Терри скинула халат. Через мгновение она скользнула ко мне в кровать и дала мне самое эффективное болеутоляющее.

Глава 40

Вторник, 29 августа

Бенни, Мальчонка, Луи и Порошок вместе с горсткой завсегдатаев ждали, когда в десять утра откроется «Ирландский паб» О’Мары. Жара не спадала, и как только Колин открыл дверь, четверка поспешила следом за завсегдатаями в прохладу кондиционеров, жадно вдыхая освежающий холодный воздух.

Не обращая внимания на незнакомцев, завсегдатаи расселись вдоль стойки, аппетитно причмокивая в ожидании живительной влаги. Бенни, Мальчонка, Луи и Порошок прошли к дальнему концу стойки и уселись, положив на нее руки, словно четыре прилежных ученика приходской школы. Бросив на них свирепый взгляд, Колин сердито прошел за стойку и принялся расставлять кувшины с пивом. Как только все завсегдатаи были обслужены, он прошел к дальнему концу стойки и скорчил недовольную гримасу.

— Вам здесь не рады, — процедил он, постаравшись как мог наполнить свой голос презрением.

— Какая жалость, — примирительным тоном произнес Мальчонка, — ибо мы пришли к вам как друзья.

— Убирайтесь отсюда! — рявкнул Колин.

Уронив подбородок на грудь, Мальчонка вздохнул. Говорить с этим ирландским ублюдком на языке разума бесполезно.

Порошок решил испробовать другой подход.

— Послушайте, мистер О’Мара, мы просто зашли, чтобы проведать Рыжего.

— Ты что, слепой? Его здесь нет.

— А у себя наверху?

Колин не собирался говорить что бы то ни было и уж тем более открывать, что ему известно о том, что Рыжего забрали его свояки.

— Я не видел его с тех пор, как он провел день в кутузке — благодаря вашей братии.

— Он вчера вечером не возвращался домой?

— Он частенько не возвращается домой. И вы должны это знать, поскольку шляется он с вами!

— Вчера вечером Рыжего не было с нами, и сегодня утром он не пришел к Бенни, — настаивал Порошок.

Перегнувшись через стойку, Колин выставил вперед нижнюю челюсть.

— Попробуйте посадить его на цепь!

— Значит, вы о нем ничего не знаете? — спросил Порошок.

— Послушай, ты, жирная итальянская свинья, я тебе понятным языком сказал, что вас здесь не ждут. Даже если бы мне было что-то известно, я бы все равно вам ничего не сказал. Да я даже не помочусь на тебя, если ты будешь объят пламенем! А теперь убирайтесь отсюда!

Вспыхнув, Порошок непроизвольно подался вперед. Бенни и Мальчонка схватили его за руки.

— Успокойся, Порошок, — сказал Бенни. — Он этого не стоит.

Бенни и Мальчонка вытолкали Порошка за дверь. Луи, одернув брюки, качнулся на каблуках вперед и ткнул пальцем в Колина. В одно мгновение он преобразился в Джимми Кэгни.

— Ннн… т-ты… ты пожалеешь о том… что так себя вел… что наговорил столько гадостей этому толстому итальяшке… ннн… грязная крыса.

Схватив кружку с пивом, Колин швырнул ее в Луи. Тот увернулся, и кружка разбила окно.

— Точная подача, — бросил Луи и выскочил следом за друзьями.

Завсегдатаи, застыв в благоговейном ужасе, словно завороженные смотрели на то, как последние острые осколки, отрываясь от рамы, падают на пол и разбиваются вдребезги. Последствия случившегося они ощутили в полной мере только тогда, когда на них тяжелым молотом обрушился первый порыв горячего воздуха, ворвавшегося в выбитое окно.

Дэнни и Роберт Коллинз со вчерашнего вечера допрашивали Рыжего в восемнадцатом участке. Они были измучены не меньше его, но им так и не удалось ничего узнать. Рыжего не сломили чередование «доброго» и «злого» полицейских, отсутствие еды, отсутствие воды, одиночная камера и постоянные тычки и затрещины, которыми его награждал Дэнни.

В утренних газетах было напечатано описание громил, составленное со слов монахинь, и братья Коллинз не сомневались, что Рыжий должен понять, о ком идет речь. Они предположили, что, если он узнает про нападение и поймет, кто за ним стоит, это его встряхнет. По крайней мере попробовать стоило.

Братья снова притащили Рыжего в комнату допросов. Роберт толчком усадил племянника на стул, а они с братом сели на письменный стол. Дэнни держал в руке сложенную газету.

— Твой дружок попал в больницу, — начал он.

Рыжий лишь молча посмотрел на своего дядю. Его лицо заплыло от синяков и было покрыто ссадинами, глаза налились кровью.

— Вчера ему и его приятелю-еврейчику здорово досталось у выхода из библиотеки, — добавил Роберт.

— Говорят, мальчишка-еврей в критическом состоянии, — продолжал Дэнни.

Рыжий переводил взгляд с одного дяди на другого, словно тикала стрелка метронома.

— Ты нам не веришь? Вот… — Дэнни швырнул на стол раскрытую газету.

Пробежав ее взглядом, Рыжий нашел заметку, посвященную нападению. По описанию он сразу же узнал бородатого русского великана. Станкович… один из приятелей Ника Колуччи.

— Полагаю, это те же самые подонки, которые пытались вас взорвать, — снова заговорил Дэнни.

Рыжий с равнодушным лицом отодвинул газету. Братья склонились к нему. Превратившись в дополнения друг друга, они открыли беглый огонь быстрых вопросов. Начал Роберт:

— Нам нужно только, чтобы ты ткнул пальцем в молодого Весту.

— Нас даже не интересует остальная банда. Один только Веста!

— В этом деле замешаны многие очень опасные люди!

— Ты снюхался с шайкой подонков, а вашему предводителю прислали черную метку!

— Он уже человек конченый! Ты хочешь отправиться на тот свет вместе с ним?

— Я знаю, что ты терпеть не можешь своего отца, но подумай о матери!

— Она нам родная сестра. А что, если этим говнюкам вздумается бросить бомбу в пивную?

— Я тебе обещаю: отдай нам Весту, и больше не будет никаких бомб и нападений!

— А ты уже через двадцать минут выйдешь отсюда свободным человеком!

— Никаких обвинений, парень!

— Чистый, как младенец.

— Нам нужен один только Веста!

Наконец, учащенно дыша, братья умолкли, отступая от Рыжего. Отдышавшись первым, Дэнни снова склонился вперед. Роберт по-прежнему пыхтел как паровоз.

— Итак, что скажешь? — спросил Дэнни.

— Мне нужно сходить в сортир, — ответил Рыжий.

Дэнни не сдержался. Он со всей силы ударил Рыжего наотмашь по лицу, и тот, опрокинув стул, растянулся на полу.

В одиннадцать часов утра в больницу приехали следователи Сассо и Бернс из Центрального южного управления. Они потратили почти целый час, расспрашивая меня о нападении у входа в библиотеку. Второй раз в течение суток я не выдал полицейским абсолютно ничего. Я настаивал на том, что не имею понятия, кто на меня напал, и уж совсем не могу себе представить, почему кому бы то ни было вздумалось на меня нападать. Следователи понимали, что это полная чушь, поскольку в больнице им сообщили, что в соседней палате разместился вооруженный охранник. Его звали Гэс Челло, и он работал на Анджело Мазерелли, который, как было известно полиции, связан с профсоюзным рэкетом. Несомненно, следователям также было известно, что я сын Джино Весты, однако почему-то имя моего отца не упоминалось ни разу. Полицейские попытались задать вопросы и Гэсу, но это тоже ничего им не дало. У человека Анджело имелось разрешение на ношение оружия, а за пребывание в палате он заплатил. Тупик.

Сассо и Бернс спросили у меня, не кажется ли чертовски странным, что человек, не имеющий врагов, на протяжении двадцати четырех часов чуть не погиб при взрыве бомбы и был жестоко избит. Я ответил, что не кажется… в конце концов, это же Нью-Йорк. Следователям это не понравилось. В свою очередь, я спросил, не кажется ли им, что происшедшее — дело рук банды антисемитов. Ведь Сидни Батчер — еврей, и он пострадал в обоих случаях. Если бы дело происходило в комнате для допросов, за подобное предположение меня огрели бы резиновой дубинкой.

Братья Коллинз уже предупредили Cacco и Бернса, что Рыжий О’Мара так ничего им и не сказал, поэтому утро оказалось потрачено впустую. Следователи ушли, пообещав, что рано или поздно прибьют меня гвоздями к стене за яйца, рядом с остальными членами банды.

Луи ждал в коридоре, и, как только полицейские уехали, он вошел в палату и рассказал о разговоре со своим отцом. Я ответил, что ценю его заботу, однако дело не будет закончено до тех пор, пока мы не сквитаемся с Ником Колуччи. Луи сказал, что все понимает и останется со мной до конца, однако я сознавал, что движет им не убеждение, а дружба.

Следующим пришел Прыгун и сказал, что его отец решительно топнул ногой и заявил, что не желает, чтобы его сын продолжал иметь с нами какие бы то ни было дела. Если честно, я даже испытал некоторое облегчение. Если кому-нибудь и суждено пострадать, скорее всего, этим человеком окажется Прыгун, который был совсем не создан для такой жизни. Одно дело, когда он болтался с нами, принимая участие в самых простых операциях; но я понимал, что ему не справиться с тем, что неумолимо надвигалось на нас. Я сказал Прыгуну, что прекрасно его понимаю, освободил от обязанностей члена банды и заверил, что мы по-прежнему остаемся друзьями. Прыгун был настолько переполнен чувствами, что ему потребовалась чуть ли не минута, чтобы выдавить «с-с-спасибо».

В полдень пришли Мальчонка, Бенни и Порошок, принеся с собой дюжину вафельных трубочек с начинкой, которые они купили по пути в кондитерской Феррари. Столпившись у кровати, они стали спрашивать, как я себя чувствую. Я ответил, что за ночь онемение левой руки прошло и зрение тоже стало нормальным. Я не стал объяснять, что именно, на мой взгляд, сыграло роль чудодейственного лекарства. Но я сказал своим друзьям, что после завтрака меня осмотрел доктор Сингх, который заверил, что, если к четырем часам дня я буду по-прежнему чувствовать себя хорошо, он отпустит меня домой. Лед, который мне постоянно прикладывали к лицу, помог в значительной степени справиться с опухолью, и доктор Сингх снял повязки, закрывавшие швы на щеке. Друзья заметили десять маленьких узелков над челюстью, где выбитый зуб порвал мне щеку, но в общем и целом они пришли к заключению, что я выгляжу совсем неплохо.

Открыв коробку с вафельными трубочками, Порошок протянул одну мне.

— Твои любимые, — сказал он, угощая остальных. — С нугой и цукатами. — Выбрав и себе, Порошок с блаженным лицом раскусил ее пополам.

Увидев у меня на кровати газету, Бенни нагнулся, удивленно разглядывая ее. Газета была развернута на частично разгаданном кроссворде.

— С каких это пор ты увлекаешься кроссвордами?

— Эту любовь привил мне Сидни.

— Ты с ним виделся? — спросил Мальчонка.

Я покачал головой.

— Пока что нет. Он все еще в коме.

— Господи Иисусе, — пробормотал Луи.

— Твой отец сказал нам, что это снова был Колуччи, — заметил Мальчонка.

— Да, вместе с братьями Руссомано и Станковичем, — подтвердил я. — Нам нужно их разыскать.

— Мы уже этим занимаемся. Как и твой старик.

— Хорошо, — сказал я и только тут спохватился: — А где Рыжий?

Все четверо, побывавшие утром в пивной, переглянулись.

— Весьма вероятно, новости могут оказаться плохими, — наконец сказал Мальчонка.

— То есть?

Мальчонка развел руками.

— Рыжий исчез. Он не был здесь вчера вечером, не появился у Бенни сегодня утром, а его старик утверждает, что не видел его с воскресенья.

— Проклятье, — выругался я.

— Просто так Рыжий не исчез бы, — заметил Бенни. — Это не в его духе.

— После того как вел себя утром его папаша, я нисколько не удивлюсь, узнав, что он его запер, — сказал Луи.

— Ты хочешь сказать, как в тюрьме? — уточнил Порошок. Запихнув в рот вторую трубочку, он облизал пальцы.

— Возможно, — задумчиво произнес я. — У него дядья фараоны.

Ребята снова переглянулись, обдумывая мои слова.

— Ты полагаешь, Рыжего запихнули в кутузку? — спросил Мальчонка.

— В х-хоре вместе с моим отцом поет одна певица-с-сопрано, — высказал предположение Прыгун. — У нее муж — полицейский из Ц-центрального южного управления. Быть может, мне у-удастся что-нибудь узнать.

— Ого, Прыгун! — удивился Мальчонка. — А я думал, ты решил выйти из игры. И вдруг ты собираешься заделаться шпионом?

— Я просто п-пытаюсь помочь, — наивно улыбнулся Прыгун.

— Спасибо, — поблагодарил я, — но у моего отца знакомых фараонов больше, чем у твоей сопрано; ну а у Костелло их кормится больше, чем имеется в распоряжении комиссара полиции. Вдвоем они что-нибудь обязательно выяснят.

— Эй, — вдруг оживился Бенни, указывая пальцем, — откуда у тебя на подушке следы помады?

Вытянув шеи, ребята увидели красное пятно и посмотрели на меня, удивленно поднимая брови. Я понял, что придется выкладывать все начистоту.

— Терри вернулась.

— Ты шутишь, — сказал Мальчонка.

— Она была здесь? — недоверчиво спросил Порошок. — Прямо в палате?

— Она пришла вчера, около полуночи. И ушла утром, в восемь часов, когда менялась ночная смена.

Присвистнув, Бенни махнул в мою сторону рукой и воскликнул:

— Господа… вот это мужчина!

— И что было дальше? — спросил Луи.

— Все как обычно — сандвичи с огурцами и чтение стихов, — уклончиво ответил я.

Ребята оставались у меня до тех пор, пока их не выставила за дверь сиделка, которая прикатила поднос с обедом. Выходя из палаты, Порошок, не замедлив шаг, смахнул с тарелки банан. Это неуловимое, гладкое, как шелк, движение вызвало бы восхищение самого великого Гудини.

Глава 41

Фрэнк Костелло находился на ипподроме в Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк, когда ему сообщили о нападении у входа в библиотеку. Сообразив, что это связано с пожаром на складе, в понедельник поздно вечером он возвратился на Манхэттен и сразу же связался с моим отцом. Костелло попросил его отужинать с ним в клубе «Двадцать один». И снова приглашение было дружеским, однако мой отец сразу понял, что это приказ.

Войдя в клуб, отец нашел Костелло и Джо Адониса за столиком у стены, рядом с баром. Как всегда, зал был заполнен богатыми и знаменитыми, которые наслаждались ужином, посылая воздушные поцелуи другим таким же богатым и знаменитым. Среди всего этого шума и толчеи отец обратил внимание на трех видных общественных деятелей, которые с подобострастным видом застыли у столика Костелло. Он знал, что уже завтра эти деятели постараются произвести впечатление на своих знакомых, с гордостью объявив, что они встречались со знаменитым гангстером, который заправляет «теневым» правительством Нью-Йорка. Мысленно посмеявшись над лицемерием «слуг народа», отец приблизился к столику.

Спровадив почитателей, Костелло предложил отцу садиться и сказал:

— Спасибо за то, что пришел, Джино.

Отец сел и поздоровался:

— Добрый вечер, Фрэнк… Джо.

— Джино, выпить что-нибудь хочешь? — предложил Костелло.

— Стакан содовой, — ответил отец.

Подозвав официанта, Адонис сделал заказ.

— Джино, мы заказали тебе рубленый салат.

Отец сказал:

— Grazie.[37]

В клубе «Двадцать один» рубленый салат был фирменным блюдом, и все это знали.

— Джино, — увещевательным тоном начал Костелло, — я полагал, мы достигли взаимопонимания.

— Да, это так, и с моей стороны ничего не изменилось. Но, похоже, другая сторона придерживается иного мнения.

Переглянувшись с Адонисом, Костелло снова повернулся к отцу. Подавшись вперед, он сплел руки и произнес чуть ли не извиняющимся тоном:

— Многие считают, что это ты подпалил склад Драго.

— Ну а ты, Фрэнк, что думаешь по этому поводу?

Костелло пожал плечами.

— Я сам того же мнения.

— Полагаю, тебе также известно, что Драго приказал Нику Колуччи расправиться с моим сыном… и тот это сделал уже дважды.

— Джино, мне ничего не известно. У меня есть одни только подозрения. Комиссия сходит с ума. Ты обещал мне, что всем неприятностям наступит конец, а я уже от своего имени заверил в этом Комиссию.

— Я тебе обещал, что не трону первым Джи-джи Петроне. Но это Петроне побежал к Драго, после чего Драго натравил Колуччи на моего сына. Сначала тот бросил бомбу, а затем вместе с тремя своими громилами подкараулил его у выхода из библиотеки. Друг Винченцо при смерти. За обоими этими нападениями стоит Петроне, и тебе, Фрэнк, по-моему, прекрасно известны его мотивы.

— У тебя есть доказательства? — спросил Адонис.

— Пока что нет, — ответил мой отец. — Но…

Все трое умолкли, подождав, пока подошедшая официантка наливает стакан содовой. Пригубив воду, отец отставил стакан.

— Фрэнк, — сказал он, — мы оба понимаем, что в конечном счете речь идет не обо мне.

Переглянувшись с Костелло, Адонис сказал:

— Дженовезе.

Эта фамилия была произнесена с неприкрытым отвращением.

Отец кивнул:

— Через Петроне, который использует Драго, а тот в свою очередь действует руками Колуччи. — Помолчав, он побарабанил пальцами по столу. — Но за всем этим стоит Дженовезе.

— Но почему? — спросил Адонис. — Какой ему смысл копать под тебя?

Отец потер указательным пальцем переносицу.

— Я долго ломал голову над этим вопросом и смог придумать только один ответ… Анастасия.

— Альберт? — озадаченно переспросил Адонис. — Он-то тут при чем?

— Тут надо мыслить категориями Макиавелли. Слышали про такого? — спросил Джино.

— Какой-то тип при дворе Медичи, — сказал Костелло. — Жил в шестнадцатом веке. Он написал книгу «Государь». Лански заставил меня ее прочитать.

— Сдаюсь, своей эрудированностью вы произвели на меня впечатление, — сказал Адонис. — Но, черт побери, какое это имеет отношение к Анастасии?

— Я считаю, что весь этот вздор с кражей собольих мехов был затеян исключительно для того, чтобы вынудить меня нанести ответный удар по Петроне. И тогда у Комиссии появились бы все основания для того, чтобы разобраться со мной. А когда Анастасия узнал бы всю правду, уже он нанес бы ответный удар, и тогда Комиссия стала бы разбираться уже с ним. — Отец повернулся к Костелло: — Дженовезе не посмеет ничего замышлять против тебя до тех пор, пока жив Анастасия. Но когда твоего самого могущественного союзника не станет, возможно, он и рискнет. — Подавшись вперед, он сплел руки. — «Сначала ослабь своего врага, затем уничтожь его». Макиавелли, «Государь».

Откинувшись назад, Адонис поджал губы, словно собираясь присвистнуть, но не издал ни звука. Помолчав, он пробормотал:

— Проклятие, до чего же этот долбаный тип изворотлив!

Джино кивнул.

— Фрэнк, и он пойдет на все, лишь бы завалить тебя.

— Друг мой, я уже давно это чувствую, — сказал Костелло. Помолчав, он продолжал, твердо, но терпеливо: — Но я не могу обращаться в Комиссию, располагая одними только подозрениями. Мне нужны доказательства.

— Понятно, что Комиссии нужен мир, — заметил Адонис. — Но если Комиссия придет к выводу, что Дженовезе без ее одобрения начал под тебя копать, она перейдет к решительным действиям.

— Только в том случае, если у меня будут доказательства.

— Дженовезе и Петроне хитры, — объяснил мой отец. — А вот Драго и Колуччи — нет. Они обязательно сморозят какую-нибудь очевидную глупость. И как только это произойдет, у тебя будут доказательства. — Подняв стакан, он сказал: — Салют!

Общественные деятели, украдкой наблюдавшие за ними, поежились от страха. Вероятно, они решили, что только что стали свидетелями оглашения смертного приговора. Впрочем, по большому счету, возможно, так оно и было.

Глава 42

В четыре часа дня доктор Сингх в последний раз осмотрел меня и сказал, что я могу выписываться из больницы. Поскольку зрение полностью вернулось и онемение левой руки прошло, сотрясение мозга было незначительным и нервы не пострадали. Конечно, плечо и лицо будут еще какое-то время болеть, но все заживет. Я справился у доктора Сингха относительно Сидни, и он ответил, что Сидни по-прежнему находится в реанимации. Ему уже лучше, он вышел из комы, однако его состояние все еще остается критическим… никаких посетителей.

До этого я уже попросил Гэса Челло выяснить, где находится реанимационное отделение. Как только доктор Сингх ушел, я заглянул в соседнюю палату и получил ответ.

— На этом же этаже, — сказал Челло. — До конца коридора и направо.

— А где сидит дежурная медсестра?

— Слева.

Я попросил его подождать, сказав, что вернусь через несколько минут. Дойдя до конца коридора третьего этажа, я заглянул за угол. Дежурная медсестра сидела за столом, погруженная в бумаги. Пока что все в порядке. Напротив были стеклянные двустворчатые двери с надписью «Реанимационное отделение». Быстро шагнув к ним, я проскользнул внутрь и, заглянув в пять палат, завешанных шторами, в шестой наконец обнаружил Сидни. Он лежал в окружении всевозможного медицинского оборудования. К включенным мониторам были подсоединены кислородная маска и какие-то датчики. Из вены в руке торчала трубка капельницы, голова Сидни была обмотана бинтами. Я осторожно пододвинул к койке стул, со страхом глядя на то, как порывисто вздымается и опускается грудь Сидни. Присев, я взял его за руку.

— Сидни, — прошептал я, — это я.

Его глаза, задрожав, открылись.

— Я тебя ждал, — едва слышно произнес Сидни. — Я знал, что ты придешь. — Его голос был слабым, словно бумажная салфетка.

— Господи, Сидни, как же ты нас всех напугал! Как ты себя чувствуешь?

Слабо улыбнувшись, Сидни сказал:

— Голова здорово болит.

— Сидни, извини. Это я виноват в том, что произошло. У меня голова была в заднице. Я не заметил этих ублюдков…

— Не расстраивайся, ты ни в чем не виноват.

Я начал было возражать, но рассудил, что ничего хорошего от этого все равно не будет, и переменил тему.

— Врач сказал, что ты был в коме.

— Знаю. Я даже это чувствовал.

— То, что находишься в коме?

— Ага. Это было так прекрасно. Все вокруг белое и мягкое… и звучит музыка.

— Ты не шутишь? — спросил я. — Так чувствуют себя в коме?

— Ага. И знаешь что еще?

— Что?

— Там был бог.

Я не знал, что на это ответить.

— Э… бог?

— Ага. Я его не видел… но я чувствовал, что он рядом.

— Господи, — пробормотал я, машинально перекрестившись.

— Ты веришь в бога? — спросил Сидни.

— Ну да, конечно. То есть наверное. Я хожу в церковь и все такое. Я даже пару раз ходил с тобой в синагогу.

— Нет, я имею в виду другое. Не церковь. Понимаешь, это больше похоже на то, что человек чувствует, когда видит миллионы… миллиарды звезд и задает себе вопрос: «Кто же все это сотворил?»

Я никогда не смотрел на звезды в таком ключе.

— Кажется, я тебя понимаю.

— Винни, обещай мне одну вещь.

— Ну, конечно, Сидни, а что именно?

— Ты навсегда останешься моим другом.

Эта просьба меня удивила.

— Господи, ну разумеется, я всегда останусь твоим другом. О чем тут может быть речь?

— Обещаешь?

— Конечно, обещаю. А теперь отдохни немного. Увидимся завтра — даже если для этого мне снова придется проникать сюда тайком.

Потрепав Сидни по плечу, я направился к выходу. Я уже был у дверей, когда услышал его тихий голос:

— Я тебя люблю…

— И я тебя тоже люблю, старина.

Несмотря на то что голова Сидни была обмотана бинтами, я увидел, что рот у него растянулся в улыбке до ушей.

Вернувшись за Гэсом Челло, я застал у него в палате Анджело и своего отца. Мы вышли из клиники. Дойдя до стоянки, я сказал, что хочу заглянуть к Бенни и повидаться с ребятами, и попросил Гэса подбросить меня. Отец и Анджело согласились, чтобы я остался под опекой Гэса, но отец попросил меня вернуться к ужину домой. Сев в машину к Гэсу, я сказал:

— Остановитесь у телефона-автомата. Мне надо кое-кому позвонить.

Гэс остановился у телефонной будки на углу; я сделал один звонок и вернулся в машину.

— Едем к Бенни? — спросил Гэс.

— Нет… На Восточную семьдесят шестую улицу.

Я хотел увидеться с Терри.

Когда мы приехали к дому Терри, я попросил Гэса подождать на улице, предупредив, что задержусь на час. Швейцар сказал, что Терри выбежала на минутку в магазин, и предложил подняться к ней. Он знал, что у меня есть ключ от квартиры.

Я поднялся на лифте, вошел в квартиру, и тут мне пришла мысль немного повеселиться. Зашторив окна в спальне, я включил желтый ночник и прикрыл дверь. Затем, раздевшись, забрался в кровать. Через пять минут я услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Тихие шаги пересекли гостиную и превратились в цоканье высоких шпилек по вымощенному плиткой полу кухни. Открылся и закрылся холодильник, после чего послышалось отчетливое постукивание кубиков льда в маленьком металлическом ведерке. Опять шаги, на этот раз приближающиеся к спальне, и наконец Терри распахнула дверь. Она остановилась — контрастный силуэт на фоне залитой солнечным светом гостиной, — вглядываясь в полумрак спальни. В руках у нее было ведерко с бутылкой шампанского. Я быстро закрыл глаза и захрапел. Это возымело желаемый эффект. Терри поставила ведерко с шампанским на ночной столик и раздраженно подбоченилась.

— Ох уж эти мужчины, — пробурчала она себе под нос. — Все они одинаковые… молодые и старые, богатые и бедные, мафиози и честные люди… все воспринимают всё как должное!

Терри опустилась на край кровати, и тут я, не выдержав, прыснул.

— Ты вернулась рано, — заметил я.

— Ты не спишь?

— Угу.

Ее руки снова вернулись на бедра.

— Тогда что это был за храп?

— Я хотел увидеть твою реакцию. Она мне понравилась. Руки на бедра, надутые губки… очень понравилась.

Терри шлепнула меня ладонью по руке.

— Вовсе я не надувала губы.

— Да?

— Да. Ну, может быть, нахмурилась немного.

— Да ты была вне себя от злости…

— Мошенник!

Рассмеявшись, я привлек Терри к себе и перекатился на нее.

— Я просто хотел немного тебя позлить.

— По-моему, это мне полагается тебя злить, — ответила Терри, хватая меня за руку.

— Оох!

— Итак, пока я полностью владею твоим вниманием, какие еще шуточки у тебя на уме?

— Ничего, кроме той, которую ты уже начинаешь чувствовать.

— По этой реакции девушка всегда может узнать своего кавалера, — усмехнулась Терри.

— Я только что выписался из больницы. Не желаешь помочь мне отпраздновать это событие?

— А почему бы и нет?

Как всегда, наши буйные ласки сопровождались соответствующими неистовыми звуками. И вдруг послышался громкий стук в стену. Стучали из соседней квартиры.

Мистер Хоффлер.

Рассмеявшись, мы постучали в ответ. Когда мы наконец насытились и обессилели, я зажег две сигареты и протянул одну Терри, и мы улеглись рядом. В течение нескольких минут мы молча смотрели на облачка дыма, которые поднимались к потолку, затем Терри нарушила идиллию.

— Вчера мои родители вернулись из Майами… — Сделав глубокую затяжку, она выпустила дым. — Утром я уезжаю в Джорджию, мой сладкий.

— Терри, в этом нет никакой необходимости. Мы обязательно что-нибудь придумаем…

— Не надо, Винни. Все осталось по-прежнему. Я — это я, а ты — это ты.

— Я поговорю с отцом…

Повернувшись ко мне, Терри погладила меня по щеке.

— Винни… неужели ты не видишь, твой отец не может этого допустить. Быть может, со временем, через несколько лет, когда обо мне все забудут… но только не сейчас.

Она была права, и я впервые это отчетливо понял. Встав с кровати, я начал одеваться.

— Мне надо встретиться с ребятами, и с матерью я не виделся с тех пор, как выписался из больницы. Но я обязательно вернусь, вечером… и мы отметим нашу последнюю ночь, хорошо?

Терри улыбнулась.

— Я буду очень рада.

Натянув на лицо улыбку, я сказал:

— А вот мистер Хоффлер не будет.

Глава 43

Потратив целый день на розыски Ника Колуччи, Мальчонка вернулся к себе домой и стал спускаться вниз, в квартиру, расположенную на полуподвальном этаже здания на Тридцать пятой улице. Он уже собрался было открыть дверь, но тут услышал громкие голоса. Судя по всему, это спорили Лео и Кармине, и Мальчонке показалось, что он разобрал фамилию «Колуччи». Бесшумно открыв дверь, он стал слушать.

— Да говорю я тебе, — орал Кармине, — мне это известно из самого надежного источника! Я знаю, где прячется этот Колуччи!

— Но с какого хрена ты взял, что тебе поверят? — бросил в ответ Лео.

— А в чем дело? — удивился Кармине.

— В нас! — ответил Лео. — Если мы заявимся с этим к Весте, он решит, что это ловушка.

Прокравшись на цыпочках через гостиную, Мальчонка остановился у двери на кухню.

— Ну почему бы не попробовать? — взмолился Кармине. — А там пусть Джино сам решает. Если дело выгорит, мы станем героями! Быть может даже, Джино возьмет тебя в свою команду!

— Ты так думаешь?

— А почему бы и нет?

— Не знаю. А если твой источник наврал…

— Да говорю тебе, он золотой!

— Знаю, но…

Мальчонка прошел на кухню. Лео осекся на середине фразы. Они с Кармине испуганно переглянулись.

— Где он? — спросил Мальчонка голосом, острым, как битое стекло.

У Лео забегали глазки.

— Что? Кто? — пробормотал он.

Мальчонка стал надвигаться на отца. Тот попятился к плите.

Мальчонка схватил Лео за шиворот.

— Кончай притворяться! Я все слышал.

— Что? Что ты слышал? — жалобно проскулил Лео.

Взяв отца за грудки, Мальчонка привлек его к себе нос к носу.

— Колуччи! Где он?

— Мальчонка, подожди, — взмолился Кармине, пытаясь разнять отца и сына. — Я тебе все скажу… только оставь его.

Отпустив Лео, Мальчонка повернулся к Кармине.

— Я жду.

— Послушай, — вкрадчивым тоном начал Кармине, — это очень ценная информация, ты понимаешь, что я хочу сказать? Нам хотелось бы что-нибудь за нее получить. Быть может, Джино кинет нам какие-нибудь крохи. Это было бы справедливо.

— Джино не возьмет его к себе, — сказал Мальчонка, презрительно ткнув пальцем в отца.

— Может, и не возьмет. Но пусть Джино решит сам. А если и не возьмет, может быть, он отблагодарит нас как-нибудь еще. Джино справедливый. Он будет нам очень благодарен. Отведи нас к нему.

— Точно… — подхватил Лео. — Пусть Джино решит сам.

Повернувшись к отцу, Мальчонка смерил его холодным презрительным взглядом, надеясь, что эти мгновения покажутся Лео самыми долгими в жизни. Наконец он сказал:

— Сегодня вечером. Ждите здесь. Я вам скажу когда.

Развернувшись, Мальчонка направился к двери, слушая с отвращением, как двое взрослых мужчин, отталкивая друг друга, бросились к бутылке «Четырех роз», стоявшей на столе. После непродолжительной схватки Лео трясущейся рукой разлил остатки виски по двум стаканам.

В шесть часов вечера моя мать и миссис Батчер готовили ужин у нас на кухне. Мистер Батчер вместе с моим отцом были в гостиной. Мои родители решили проводить с Батчерами как можно больше времени, пока состояние Сидни будет оставаться критическим. Сегодня Сара собиралась порадовать всех гречневой кашей с маслом, а моя мать жарила говядину на кости.

Когда я вошел на кухню, меня встретили словно блудного сына. Моя мать стиснула меня в объятиях, заливаясь счастливыми слезами. Когда я сказал, что несколько часов назад виделся с Сидни, меня засыпали сотней вопросов. На большинство из них я ответить не мог, но я заверил всех, что, хотя до выздоровления Сидни еще далеко, определенно, дело идет на поправку. Батчеры заметно успокоились.

Отец сообщил мне, что Рыжего задержала полиция Центрального южного округа за незаконные азартные игры, и завтра утром ему будет официально предъявлено обвинение. После чего они с мистером Батчером вернулись к своим газетам, а моя мать и Сара продолжили готовить ужин. Сев на диван, я раскрыл газету на разделе спорта.

Мистер Батчер, вздохнув, отложил «Форвард».

Оторвавшись от «Прогрессо», отец спросил:

— Нашли что-нибудь интересное?

— Нет, — ответил мистер Батчер. — Просто никак не могу сосредоточиться. Меня что-то ничего не интересует.

Отец сложил газету.

— Мистер Батчер, вы же слышали, что сказал Винни… Сидни чувствует себя лучше. — Улыбнувшись, он добавил: — Для евреев это хорошо.

Мистер Батчер тоже улыбнулся. Он кивнул.

— Вы правы. Мне нужно чем-нибудь отвлечься. — Он снова взял газету. — Я обязательно что-нибудь найду.

Раздался стук в дверь, и моя мать пошла открывать.

— Здравствуйте, миссис Веста. — Это был Мальчонка. — Можно на минутку Винни и мистера Весту?

— Конечно. Проходи. — Мать распахнула дверь, приглашая Мальчонку войти.

— Нет, — возразил он. — Я имел в виду, они могут выйти?

Мики позвала:

— Джино! Винченцо! Мальчонка хочет, чтобы вы вышли к нему.

— Scusi,[38] мистер Батчер. — Мы с отцом встали, вышли на лестничную площадку и прикрыли за собой дверь. — Что-нибудь случилось? — спросил отец.

— Не знаю, — ответил Мальчонка. — Возможно, дело сдвинулось с мертвой точки. Приятель моего отца утверждает, что ему известно, в какой дыре укрывается Ник Колуччи.

— Ты шутишь… — начал было я.

Отец подозрительно прищурился.

— И он просто так это тебе вывалил?

— Нет. На самом деле я случайно подслушал, как этот тип спорил с моим отцом.

— Как его зовут? — спросил отец.

— Кармине, фамилию не знаю. Кажется, в прошлом он работал на Сокса Ланцу, но я не доверяю ни ему, ни своему папаше.

— И что ты услышал? — спросил я.

Мальчонка рассказал, как все было. Мы с отцом внимательно его выслушали. Когда он закончил, отец спросил:

— И они согласны выложить это только лично мне?

— Так они сказали.

— Пап, — возразил я, — ты же обещал, что Колуччи — мой.

— Он по-прежнему остается твой, — сказал отец. — Но сначала мы его должны взять.

Все люди моего отца, а также мои ребята потратили весь день на то, чтобы выкурить Колуччи из его норы, но пока что все было тщетно. До сих пор не было никаких известий от близнецов, однако надеяться на то, что им удалось что-то разузнать, не приходилось. Я понимал, что отец с большой опаской относится к сведениям, предложенным Лео, но, наверное, он чувствовал себя не вправе упустить такой шанс.

Отец сказал:

— Бери «Бьюик». Подгонишь его к моей конторе в десять вечера.

— Ты доверяешь этим людям? — спросил я.

— Нет, — ответил отец, — но выбора у меня нет.

— Хорошо, — сказал Мальчонка. — Что-нибудь еще?

— Позвони Анджело. Передай, что я хочу его видеть. В половине десятого, у себя в кабинете.

— Хорошо, — повторил Мальчонка и направился вниз.

Начиналась самая кровавая ночь недели.

Глава 44

Мальчонка захватил Порошка, затем поехал к себе домой за Лео и Кармине. Они вошли в кабинет моего отца ровно в назначенный час. Я сидел на диване и нянчил кока-колу. Отец сидел за письменным столом, а Анджело устроился напротив. Оба были в темных костюмах, а я переоделся в черные брюки и черную рубашку. Теперь мы все стали похожи на Луи.

Лео обвел взглядом кабинет, отметил его спартанскую обстановку и постарался скрыть свое разочарование. Вероятно, он полагал, что штаб могущественного капорежиме должен блистать роскошью, как это показывают в кино. Кармине, даже не попытавшись скрыть свое недовольство, поморщился, оглядываясь кругом. Его реакция не укрылась от моего отца и Анджело.

Усевшись в кресло, Мальчонка сверкнул глазами на своего отца. Порошок, подсев ко мне на диван, достал пакетик с арахисом. Все молча ждали, пока он с громким шумом вскрывает пакетик. Наконец с этим было покончено, и Порошок принялся кидать в рот один орешек за другим. Лео, собравшись духом, направился к столу, оставив Кармине переминаться с ноги на ногу у двери.

— Не могу выразить словами, Джино, как я счастлив быть тебе хоть в чем-нибудь полезным, — выпалил Лео, протягивая руку.

Мой отец пожал ее.

— Я всегда рад тебя видеть, Лео, — учтиво ответил он.

— Привет, Анджело, — несколько успокоившись, продолжал Лео. Шагнув к Анджело, он указал на Порошка. — Какой у тебя замечательный сын, Анджело, как говорится, настоящий осколок от большой скалы. — Он снова протянул руку. Анджело проигнорировал его жест. Сглотнув, Лео пробормотал: — Хе-хе… — Он ткнул пальцем в Кармине. — Это мой приятель Кармине Пуччи. Это у него есть важная информация.

— Что у тебя есть для нас, Кармине? — сказал Анджело, обрывая пустословия.

— Ну, понимаете, — начал Кармине, — как бы сказать, есть у меня один приятель, он работает на Фултонском рыбном рынке, в команде Сокса Ланцы. Ну, знаете, Сокс Ланца?

Он умолк в ожидании ответа.

— Знаю такого, — сказал мой отец.

— Хорошо. Так вот, мы с ним сегодня пропустили по паре стаканчиков в «Таверне Барлоу», знаете такую? — Кармине снова умолк.

— Знаю.

— Хорошо. Так вот, этот мой приятель, он говорит, что знает ту шлюху, которая укрыла у себя дома Колуччи.

— Эта шлюха — у нее есть имя? — проворчал Анджело.

— А… видите ли, я с радостью готов все вам рассказать, но будет справедливо, если мы взамен тоже что-нибудь получим… — сказал Кармине, многозначительно умолкнув.

— И что ты хочешь? — спросил мой отец.

— Для себя? Ничего, — развел руками Кармине. — Но мне хотелось бы, чтобы вы оказали одну любезность моему другу.

Мой отец перевел взгляд на Лео.

— Какую?

— Джино… — слезливым голосом взмолился Лео, — пожалуйста, возьми меня к себе. Я готов делать все. Начну с самого низа. Буду рассыльным, сторожем, водителем — кем угодно! — Он перечислил все свои немногочисленные достоинства, однако его мольбы звучали искренне, потому что он уже долгие годы мысленно твердил этот разговор. — Дай мне только шанс — и ты увидишь, на что я способен, — продолжал Лео. — Я даже знаком с основами бухгалтерии — если не веришь, можешь меня испытать. Я всю жизнь мечтал об этом, Джино… пожалуйста…

Лео закончил свое воззвание, и в кабинете наступила тишина. Мальчонка посмотрел на своего отца так, словно это было что-то такое, что нужно счистить с подошвы. Встав, он вышел.

Выждав театральную паузу, мой отец сообщил Лео ответ:

— Ну хорошо, Лео… Ты получишь то, о чем просишь.

Бросившись к нему, Лео принялся тискать его руку.

— Спасибо, Джино, спасибо! Ты никогда не пожалеешь об этом!

— Искренне на это надеюсь, — спокойно произнес мой отец.

— Ну а теперь, — заговорил Анджело, — где Колуччи?

— Мы отвезем Джино к нему, — сказал Кармине, — но только одного Джино.

— Что? — рявкнул Анджело.

— Иначе никак не получится, — испуганно забормотал Кармине. — Люди Драго охраняют Колуччи. Я их знаю, знаю, где они находятся. Я смогу пройти мимо них, но только это будем мы втроем — я, Лео и Джино. Нагрянуть туда толпой нельзя; тогда мы ни за что не доберемся до Колуччи.

Анджело вскинул руки.

— Джино, это же полный вздор! Ради всего святого, тебя хотят заманить в засаду!

— Возможно, Анджело, ты и прав, но я так не думаю. Мальчонка рассказал мне, как это стало ему известно. Надеюсь, эти двое помогут нам выйти на Колуччи.

— Проклятие, Джино, — взмолился Анджело, — ты идешь прямо в…

— Basta![39] — прогремел мой отец. — Хватит! — Лео и Кармине съежились. — Анджело, я знаю, что делаю. — Встав из-за стола, он взял с вешалки шляпу. — Ты с ребятами жди здесь. — Надев шляпу, отец сказал: — Отлично, Лео, вези меня к Колуччи.

Лео и Кармине направились к выходу. В дверях отец обернулся и сказал Анджело:

— Найди Барберу и привези его сюда.

— Джино… — снова начал Анджело.

— Найди Барберу, — повторил отец и вышел. Кармине последовал за ним.

— Одна нога здесь, другая там, — задержавшись в дверях, улыбнулся Лео. — Мы скоро вернемся. — Помахав рукой, он быстро протиснулся мимо возвращавшегося в кабинет Мальчонки.

Покачав головой, Анджело снял с вешалки шляпу. Надев ее, он сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух.

— До встречи, — бросил он и ушел.

Достав сигарету, я закурил и позвонил домой Бенни. Я сказал, чтобы он захватил Луи и ехал в контору моего отца. Мы будем вместе ждать его возвращения. Достав из бара три бутылки пива, Порошок протянул одну мне, другую Мальчонке. Откупорив бутылки, мы сели. Порошок откинулся на спинку дивана, и его лицо приняло озабоченное выражение.

— Вы полагаете, это может быть ловушка? — спросил он.

Мальчонка пожал плечами.

— Не знаю. Не исключено.

— Я еще никогда не видел своего отца таким встревоженным, — продолжал Порошок.

— Что? — встрепенулся я. — Ты считаешь, он испугался?

— Отец? Ни за что на свете. Встревожился — возможно, но он никогда и ничего не боится. Отец справится со всем, чем угодно.

Мальчонка задумчиво повертел в руках бутылку с пивом.

— Ребята, какие же вы счастливые, вы это знаете?

Порошок недоуменно посмотрел на него.

— Мы? То есть?

— У тебя есть отец. Ты его любишь, он любит тебя. — Мальчонка перевел взгляд на меня. — У тебя — все то же самое.

— Ты прав, — согласился я.

— Странно все это, — продолжал Мальчонка. — Отцы… Как поворачивается жизнь. Помните, мы недавно разговаривали с Рыжим, и он сказал, что готов убить своего старика. Порой мне кажется, я тоже могу убить своего отца. А отец Бенни — овощ.

— Да, — сказал я. — Но у Луи отец нормальный, у меня тоже, и у Прыгуна отец ничего.

Мальчонка кивнул, не отрывая взгляда от бутылки.

— Да. Если посмотреть с этой стороны, четверо из семи… Жаль, что это не бейсбол.

Лео пересек Манхэттенский мост, проехал по Флэтбуш-авеню и поставил свой кабриолет «Меркурий» неподалеку от угла Атлантик-авеню. Дом Шерри находился в маленьком треугольнике, ограниченном Атлантик, Флэтбуш и Четвертой авеню. Лео попросил отца затаиться на заднем сиденье, чтобы охранники Драго его не заметили. Тем временем Кармине вышел из машины, чтобы отвлечь их внимание.

— Кармине заговорит с тем типом в «Кадиллаке Де-Сото», который наблюдает за черным ходом на Четвертую авеню, — объяснил Лео. — Как только тот отвернется, мы с тобой заходим в подъезд. Колуччи на втором этаже. Мы его хватаем и через две минуты выходим назад.

— Кто с ним? — спросил Джино.

— Только та шлюха, Шерри. Скорее всего, они оба пьяны в стельку.

Лео оказался прав — по крайней мере, в отношении Шерри.

Мой отец и Лео поднялись на лифте на второй этаж, и Лео без стука открыл дверь в квартиру Шерри. В гостиной свет не горел, но через нее просматривалась кухня, где за столом сидели Ник Колуччи и высокая рыжеволосая девица. Они играли в карты и пили джин. Кондиционер в окне был выключен, и в квартире царила духота. Ник обливался потом.

Лео задержался в дверях сам и остановил моего отца. Прижав палец к губам, он злорадно наблюдал за кухней. Затем шепотом объяснил отцу, что хочет насладиться тем, как Нику плохо.

— Господи, — простонала Шерри, — включи же этот чертов кондиционер!

Расправившись со всем хересом, она перешла на джин. У нее заплетался язык, карты то и дело вываливались из рук.

— Он слишком шумит.

— Да я здесь испекусь заживо! — взорвалась Шерри.

— Так выпрыгни в окно!

— Господи! Ну зачем обязательно хамить?

— Следи за картами, твою мать.

— Да я их не вижу, блин!

— Проклятие, неужели ты не можешь…

Ник застыл. В гостиную вошел Кармине, и Ник услышал, как он закрыл за собой дверь. Всмотревшись в полумрак, Ник задрожал, увидев приближающихся Лео и моего отца. Лео навел на него пистолет и усмехнулся.

— Привет, Ник. Я привел к тебе друга.

Ник молча сидел в полном оцепенении. Но через мгновение он получил то, чего ждал. Отец почувствовал прикосновение стали к своему затылку и услышал щелчок взведенного курка.

— Итак, Джино, — сказал Кармине, — не надо делать глупостей… Лично я против тебя ничего не имею.

Стремительно отвернувшись от Ника, Лео навел пистолет на моего отца. Ник облегченно вздохнул. Пьяная Шерри переводила осоловелый взгляд с Ника на моего отца и на Лео. Она громко икнула.

Протянув руку, Кармине вытащил у моего отца из кобуры под мышкой пистолет и сказал:

— А теперь засунь руки в карманы и выходи назад. Сейчас мы немного прокатимся.

Подчинившись, мой отец вышел из кухни. Представление было окончено.

Глава 45

Никто из соседей Драго не слышал глухих ударов, вздохов и стонов, которые доносились из его кирпичного особняка. Впрочем, если бы кто-нибудь и услышал что-то, то все равно не обратился бы в полицию. Все знали, кто здесь живет. Карло вот уже почти два часа занимался близнецами Кавалло. Раздетые до трусов, окровавленные, они находились в кабинете, привязанные к стульям.

На протяжении последних двух суток Карло, Чаки и вообще все подручные Драго колесили по городу, разыскивая человека, который подходил бы под описание, данное Марти, туповатым складским сторожем. Так называемого «блондина, похожего на школьного учителя». Типа в белом костюме. Драго не сомневался, что этот человек имеет какое-то отношение к пожару. Еще больше он убедился в этом после звонка одного из своих приближенных по имени Стрикер, хозяина местной бильярдной. Этот Стрикер сообщил Драго, что к нему в заведение наведался человек, который расспрашивал про его друга Ника Колуччи. Заподозрив что-то неладное, Стрикер проследил за этим типом до его дома в Куинсе. По его словам: «Через пару минут сюда заявился еще один тип, похожий на первого как две капли воды. Близнецы, твою мать! Два блондина, похожие на школьных учителей, черт побери!»

Все встало на свои места. Драго восстановил сценарий событий той ночи, когда был сожжен его склад. Захватив с собой Карло и Чаки, он приехал в Куинс по указанному адресу, и если бы близнецы не были так увлечены своим новехоньким телевизором «Дюмонт» с трубкой диагональю восемь дюймов, они бы, скорее всего, услышали, как в замке двери черного входа шерудят отмычкой. Матти и Дино сидели на диване спиной к гостиной, когда Карло всадил в телевизор пулю, обдав обоих дождем стеклянных конфетти. Близнецы настолько опешили от неожиданности, что нападавшие разобрались с ними, словно с парой ягнят.

И вот сейчас каждые четверть часа Карло медленно натягивал кожаные перчатки и на протяжении минут пяти избивал одного из братьев, а второй тем временем вынужден был беспомощно наблюдать за этим. Затем Карло давал им время подумать, после чего процесс повторялся, но только близнецы теперь менялись ролями. Когда один из них терял сознание, Чаки приводил его в чувство, обливая водой. Светлокожие лица близнецов распухли, покрылись синяками и кровоподтеками. Однако дух их оставался не сломлен.

Карло начал с Дино. Теперь пошел четвертый раунд, и наступила очередь Матти.

— Итак, — обратился к нему Карло, — ты готов к небольшой беседе или же мне продолжить представление?

— Конечно же, продолжай, — распухшими, разбитыми губами произнес с трудом Матти. — Дино, — окликнул он брата, — ставлю пятьдесят зеленых, что ты заговоришь раньше меня.

— Принимаю, — ответил Дино.

Этой бравадой Матти заслужил свирепый удар наотмашь, от которого потерял сознание.

Карло повернулся к Дино.

— Черт побери, Дино, ты что, хочешь, чтобы я прибил твоего брата, да?

— Не знаю, Карло, — пробормотал Дино, ощупывая языком ямки на деснах от выбитых зубов. — Матти — крепкий орешек.

— Ради чего такое геройство? — заорал Карло. — Ради какого-то долбаного склада? Признайся, что это Веста приказал вам его спалить, и мы разойдемся с миром!

— Ты что, сдурел?

— О чем это ты, твою мать? — взревел Карло.

— Если я заговорю, то потеряю пятьдесят зеленых!

В сердцах ткнув Дино кулаком в лицо, Карло в отчаянии завопил:

— Будьте прокляты вы оба!

В кабинет вошел Драго.

— Ничего? — спросил он.

— Они не сказали ни слова, мать их… если не считать нескольких дурацких шуточек.

Раздался звонок во входную дверь.

— Должно быть, это Лео, — пробормотал Драго, направляясь в прихожую.

Проследовав за ним, Чаки открыл дверь. На пороге стоял мой отец, а по бокам от него — Лео и Кармине.

— А, Веста! Очень мило, что ты заглянул ко мне. — Отступив в сторону, Драго театрально махнул рукой, приглашая всех в дом. — Тут тебя уже дожидаются твои друзья. Они будут рады повидаться… если только, конечно, еще могут видеть.

Драго проводил новоприбывших в кабинет как раз в тот момент, когда Карло вылил на Дино ведро воды. С Матти водную процедуру он уже проделал, и близнецы вместе пришли в себя.

Увидев моего отца, Матти улыбнулся, превозмогая боль.

— Привет, босс… извините, у нас не было времени одеться.

Отец перевел взгляд с одного брата на другого, заметил лужи воды под стульями и покачал головой.

— Они всё спрашивают про какой-то пожар… — Хмыкнув, Дино сплюнул кровь. — А мы знать не знаем ни про какой пожар, да. — Он снова хмыкнул, и на этот раз к нему присоединился и Матти.

Карло ударил Дино наотмашь по лицу.

— Достаточно! — рявкнул мой отец. — Все в порядке, ребята, — торжественным тоном добавил он. — Все кончено. — Отец обернулся к Драго. — Это я приказал спалить склад.

Драго некоторое время пристально смотрел на него, затем уголки его губ медленно поползли вверх, образуя торжествующую усмешку.

— И ты готов повторить это Комиссии?

Отец кивнул.

— Готов.

Драго повернулся к Чаки.

— Свяжи его.

Молча указав Джино на стул, Чаки сделал так, как было приказано.

Подойдя к столу, Драго выдвинул ящик и достал пухлый конверт из плотной бурой бумаги. Он протянул этот конверт Лео, который не пошевелился с тех пор, как вошел сюда. Рядом с ним неподвижно застыл Кармине.

— Здесь пять «кусков», — сказал Драго. — Ребята, мне бы хотелось, чтобы вы устроили себе небольшой отпуск, пока тут все не уляжется. Отправляйтесь в Гавану, на Бермуды — куда угодно. На пару недель. Отдохните хорошенько. Когда вернетесь, я подберу для вас какую-нибудь постоянную работенку.

Просияв, Лео схватил руку Драго и принялся ее трясти.

— Господи, босс, не могу выразить свои чувства! Вы об этом не пожалеете. Обещаю. Мы с Кармине готовы идти за вами в огонь и в воду, правда, Кармине?

— Правда! — с жаром подхватил Кармине. — Вы не пожалеете!

— Чаки, возьми лимузин и отвези их домой. Они это заслужили. Сегодня они хорошо поработали. — Драго похлопал Лео по спине.

Затянув веревки, которыми был связан мой отец, Чаки направился к двери.

— Но я приехал сюда на своей машине, — заметил Лео.

— Не беда. До вашего возвращения я поставлю ее к себе в гараж, — сказал Драго, провожая их к двери.

— Ого, вот это здорово, босс. И снова позвольте выразить свои…

— Не надо больше об этом, — остановил его Драго. Он буквально вытолкнул Лео и Кармине на лестницу следом за Чаки. Затем, словно спохватившись, окликнул: — Карло, отправляйся с Чаки. У меня закончились сигары.

Сняв перчатки, Карло прихватил шляпу. Нахлобучив ее на голову, он направился к выходу, но в дверях обернулся и посмотрел на троих пленников.

— Иметь с вами дело — одно удовольствие! — Прикоснувшись к полям шляпы, Карло вышел.

Вернувшись в кабинет, Драго усмехнулся, глядя на моего отца, и закурил сигару.

Вне себя от счастья, Лео и Кармине плюхнулись на заднее сиденье лимузина и принялись вытирать мокрые от пота руки о замшевую обивку. Карло устроился напротив. Обернувшись, он бросил Чаки:

— Остановись на Четырнадцатой у магазина Шеффилда. Мне надо купить сигары для босса.

Кивнув, Чаки тронулся. Налив два стаканчика выдержанного виски, Карло протянул их Лео и Кармине. Затем, налив третий себе, он приветственно поднял его.

— За будущее. Салют!

Лео и Кармине тоже подняли свои стаканчики.

— Да проживем мы еще сто лет! — ответили они, осушая стаканчики залпом.

Поболтав виски во рту, оба одобрительно кивнули. Им еще не приходилось пить такие отборные напитки.

— Отличная вещь, — пробормотал Лео, облизываясь.

— С сегодняшнего дня мы будем пить только лучшее виски, — согласился Кармине. Чокнувшись с Лео, он с сожалением посмотрел на пустой стаканчик.

Выглянув в окно, Лео вдруг заметил:

— Эй, Чаки, ты проехал поворот на Четырнадцатую улицу!

Чаки посмотрел в зеркало заднего вида. Послышался приглушенный хлопок, и у Лео исчез левый глаз. Через мгновение послышался второй хлопок, и Кармине повалился на Лео. У него во лбу появилась маленькая дырочка, однако затылки у обоих были словно грубо вскрыты консервным ножом — Карло использовал разрывные пули «дум-дум». Он отвинтил от маленького револьвера 22-го калибра глушитель и допил виски. Чаки поехал к свалке у бухты Шипсхэд-бей. Лимузин пересек Манхэттенский мост, спустился по Флэтбуш-авеню и проехал мимо дома Шерри. Этой же самой дорогой Лео и Кармине проезжали меньше часа назад.

Глава 46

Тогда я этого еще не знал, однако сцена с участием Лео, Кармине, Анджело и моего отца у него в кабинете была чистой воды спектаклем с обеих сторон. За полчаса до приезда Лео и Кармине Чаки дозвонился до Анджело и предупредил, что Драго при содействии Лео Дельфины устраивает какую-то ловушку. Узнав правду, я пришел к выводу, что Анджело как актер ничем не уступает Луи.

Мой отец проинструктировал Анджело, чтобы тот захватил Барберу и поехал следом за ним на встречу с Ником Колуччи. Анджело и Барбера сделали все как было приказано, проследив за отцом до Бруклина и обратно до особняка Драго. Как только Лео и Кармине завели моего отца домой к Драго, Барбера зашел в телефон-автомат и позвонил Костелло, а затем Мальчонке и мне. Он сказал, чтобы мы взяли такси и приехали к дому Драго на Тридцать восьмой улице. Мы прибыли через двадцать минут. Вскоре после полуночи к особняку подкатил лимузин с Костелло и Адонисом. Анджело рассказал им о том, что произошло за последние два часа. Мы с Мальчонкой молчали. Это были большие шишки. Если они захотят нас выслушать, то сами скажут об этом.

— Они по-прежнему дома? — спросил Костелло.

— Чаки и Карло уехали вместе с Лео Дельфиной и Кармине Пуччи, — сказал Анджело. — Когда привезли Джино, дверь открывал сам Драго, так что он должен быть дома. Есть ли с ним кто-нибудь еще, я не знаю.

— Ты точно знаешь, что Джино пришел сюда не по своей воле? — спросил Костелло.

— Лео подталкивал его в спину пистолетом, — ответил Анджело.

Я отметил, что Мальчонка стиснул кулаки, но промолчал.

Костелло задумчиво кивнул.

— Если Драго похитил Джино, я надеру ему задницу. На этот раз есть свидетели — мы с вами.

— Но мы по-прежнему не получим Дженовезе, — заметил Адонис.

— Получим, когда Драго заговорит, — возразил Костелло.

— Если мы просто позвоним в дверь, он может смыться, — предположил Анджело.

— Или встретить нас пальбой, — добавил Адонис.

— Барбера, у тебя инструменты с собой? — спросил Костелло.

— Всегда с собой, — ответил Бо, доставая из внутреннего кармана пиджака маленькую кожаную сумочку.

— Вскрой замок, — сказал Костелло. — Карло и Чаки дома нет. Если нам повезет, Драго дома один, и мы застигнем его врасплох. — Он повернулся к нам с Мальчонкой. — Когда мы войдем в дом, вы двое держитесь сзади.

Я и Мальчонка кивнули, и мы все вшестером пересекли улицу. Поднявшись на крыльцо, мы обступили со всех сторон Барберу, прикрывая его, а он принялся возиться с замком. В тусклом свете стороннему наблюдателю показалось бы, что мы вшестером ждем, когда нам откроют дверь. Через минуту Бо бесшумно распахнул дверь, и мы вошли в дом. В прихожей было темно, но из кабинета пробивался свет. В воздухе чувствовался запах табачного дыма, слышались голоса. Не было никаких сомнений: эти голоса принадлежали моему отцу и Драго.

Костелло приложил палец к губам. Он кивнул Адонису и Барбере, чтобы те остались вместе со мной и Мальчонкой стеречь входную дверь, а сам вместе с Анджело направился в глубь дома. Остановившись у двери в кабинет, они услышали середину разговора.

— …и именно тогда к тебе обратился Петроне, — говорил мой отец.

— Ну и что с того? — отрезал Драго. Он сидел за столом, жуя незажженную сигару. Мой отец и близнецы по-прежнему были привязаны к стульям.

— А то, что он тебя подставил. Это Петроне приказал моему сыну обчистить твой склад.

— Не мели чушь! Зачем это ему?

— Кто сказал тебе о том, что твои соболя у Винни?

Подумав немного, Драго ответил:

— Петроне.

— А откуда он это узнал? — спросил мой отец.

Задумавшись, Драго нахмурился.

— Петроне узнал это потому, что сам заказал налет на склад, — продолжал отец.

— Веста, твою мать, куда ты клонишь?

— Ты приказал Колуччи избить моего сына. Что говорил Петроне насчет того, как я на это отреагирую?

Драго снова нахмурился. Отец понял, что Петроне, вероятно, предупреждал Драго, что он нанесет ответный удар. Что и произошло. Отец сжег Федеральный склад. По выражению лица Драго отец понял, что тот начинает сопоставлять, что к чему. Возможно, его действительно подставили.

Отец продолжал, не дожидаясь ответа:

— Петроне говорил, что я захочу расквитаться с Колуччи. — Помолчав, он добавил: — И как я поступил?

Это стало последней каплей-. По лицу Драго разлился багрянец. Стиснув зубы, он перекусил сигару пополам. Затем, выругавшись себе под нос, сорвал трубку с телефона.

— Положи ее на место, Поль, — тихо произнес Костелло.

Драго стремительно обернулся. Костелло стоял в дверях; Анджело почтительно застыл чуть сзади.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — рявкнул Драго.

— То же самое я могу спросить относительно его, — ответил Костелло, указывая на моего отца. — Интересный у вас тут разговор.

Взгляд Драго лихорадочно метался между Костелло и Анджело. Отец впоследствии рассказывал, что буквально было слышно, как бешено вращаются шестерни в голове Драго. Несомненно, Драго догадывался, что Костелло и Анджело вооружены, однако их пистолеты оставались в кобурах, поэтому он, судя по всему, решил рискнуть.

Пальцы Драго сомкнулись на рукоятке обреза, спрятанного под столом. Он успел выхватить ружье и начал его поднимать, когда прогрохотал пистолет 45-го калибра Анджело. Тяжелая пуля, попав Драго в грудь, отбросила его к окну. Окно разбилось, обрез выстрелил, и заряд дроби обрушил на пол люстру вместе с дождем штукатурки.

Адонис, Барбера, Мальчонка и я ворвались в комнату. Пол был усыпан штукатуркой, от люстры осталась груда искореженного металла и битого стекла. Драго сидел на подоконнике, застряв в узком окне. Его задница торчала наружу, но остальное тело — голова, зажатая между коленями, и вытянутые вперед руки и ноги — оставалось внутри. Он был похож на сломанную куклу, сложенную пополам.

— Матерь божья! — воскликнул Адонис. — Что тут произошло?

— Он достал обрез, — ответил Анджело.

Мы с Мальчонкой бросились к моему отцу и стали отвязывать его от стула. Барбера и Адонис освободили близнецов.

— Где вы застряли, черт вас побери? — спросил Дино. — Эту хрень мы смогли бы выдержать еще часа три-четыре, не больше.

Наконец мы освободили отца.

— Grazie, — поблагодарил нас он и повернулся к Костелло: — Ты все слышал?

— Достаточно, — ответил тот. — С этим можно тащить Петроне на Комиссию.

— Можно было бы, Фрэнк, — согласился мой отец, — однако нам нужен не он. У нас по-прежнему нет ничего, чтобы привязать это к Дженовезе.

— Джино прав, — сказал Адонис. — А что нам делать с этим мусором?

— Оставьте все как есть, — сказал мой отец. — Вот вернутся Карло и Чаки, пусть и убирают.

— Они сразу же позвонят Петроне, — сказал Адонис. — Они захотят узнать, как им быть дальше.

Мой отец кивнул.

— А Петроне свяжется с Дженовезе.

— Вот это мне уже нравится, — сказал Костелло. — И каким бы ни был следующий шаг Петроне, стоять за ним будет Дженовезе.

— Прошу прощения за то, что вмешиваюсь в ваш разговор, — заметно нервничая, вставил Анджело, — но, по-моему, нам нужно убираться отсюда ко всем чертям, пока не вернулись Карло и Чаки.

Глава 47

Мы отвезли близнецов в больницу и оставили с ними Барберу. Отец попросил ночного дежурного разбудить доктора Дженнаро, главного врача, и доктора Сиссла, первоклассного дантиста. И только после того, как его заверили, что близнецы получат все необходимое, мы уехали.

В контору отца мы с Мальчонкой вернулись только к половине второго. Бенни, Порошок и Луи все еще играли в покер. Когда мы рассказали им обо всем, что случилось, они не поверили, что мы отсутствовали всего три с половиной часа. Я сказал отцу, что Терри утром уезжает домой, и мне хотелось бы провести последнюю ночь с ней. Отцу это совсем не понравилось, особенно то, что я собирался после событий этой ночи выйти в город. Поэтому он попросил Анджело вызвать Гэса Челло. Тот приехал где-то через час, и мы наконец покинули контору. Гэс завернул к ночному кафе, где взял себе большой термос с кофе, после чего отвез меня на Восточную семьдесят шестую улицу.

Мы остановились перед домом Терри, и я извинился перед Гэсом за то, что ему снова приходится нянчиться со мной. Рассмеявшись, он ответил, что уже начинает к этому привыкать. Я вышел из машины и направился к дому. Ни я, ни Гэс не заметили машину, припаркованную у соседнего дома, в которой сидели Недотрога Грилло, Карло Риччи и Чаки Законник.

В то лето за мной следил не только Ник Колуччи. С самого начала заварушки с собольими мехами за мной пристально наблюдал Дженовезе. Он знал Терри, знал, кто она такая, и знал, что мы с ней встречаемся. Когда в субботу вечером Терри не появилась в «Копакабане», Дженовезе справился у Жюля Поделла, директора клуба. Тот ответил, что она уволилась и собирается уехать на Западное побережье. Из разговора с ничего не подозревающим швейцаром выяснилось, что Терри уезжает в среду утром. Дженовезе пришел к выводу, что если вторник — последний день пребывания Терри в Нью-Йорке, я обязательно загляну к ней домой. Он оказался прав.

Войдя в дом, я помахал швейцару и поднялся на лифте на шестой этаж. Бесшумно вошел в квартиру. В спальне горел ночник; я увидел, что Терри спит. Не желая ее будить, я осторожно прошел в спальню, разделся и забрался в кровать. Я сам умирал от усталости, и мне хотелось набраться сил перед бурными утренними прощаниями. Терри даже не пошевелилась. Я заснул в то самое мгновение, когда моя голова только коснулась подушки, — вот почему я не слышал скрежета замка входной двери.

Чаки поставил машину в переулке за домом Терри, тем самым решив проблему Гэса Челло. Затем Карло мастерски вскрыл замок двери подвала. Все трое поднялись на шестой этаж по пожарной лестнице, чтобы швейцар не увидел, как лампочки над дверью лифта указывают на поднятие и опускание кабины.

Сувальды замка входной двери выстроились в линию, и Карло ловко открыл дверь. Недотрога и Чаки проскользнули следом за ним в квартиру. В гостиной царила полная темнота. Увидев пробивающийся из спальни свет ночника, они подошли к приоткрытой двери. Карло с трудом различил в кровати два силуэта. Он схватил Недотрогу за руку.

— С ним в постели кто-то есть! — прошептал он. Карло ничего не знал о том, что выкрадывать придется двоих.

—; И что с того? — прошептал в ответ Недотрога.

— И что с того? — в отчаянии произнес Карло. — И что нам теперь делать, твою мать?

— Берем обоих.

— Ты спятил? — возразил Карло. — Да мы понятия не имеем, твою мать, кто это!

— Говори тише, — прошипел Недотрога. — Я знаю, кто это, а взять одного без другого все равно не получится.

— Весь этот долбаный день прошел шиворот-навыворот, — простонал Карло. Им с Чаки потребовалось больше часа на то, чтобы вытащить Драго из окна и второй раз съездить на Бруклинскую свалку. И теперь вот это. — Что будет дальше, твою мать?

— А дальше ты перестанешь скулить и мы поскорее со всем покончим. — Недотрога достал дубинку. — Я беру на себя мальчишку, ты занимаешься шлюхой.

Уныло кивнув, Карло тоже достал дубинку. Он открыл дверь, и они с Недотрогой на цыпочках прошли в спальню.

Мы с Терри крепко спали; она лежала, свернувшись калачиком в моих объятиях, спиной ко мне. Недотрога и Карло встали по обе стороны кровати, Недотрога подал знак, и они одновременно опустили дубинки. Затем, сорвав с нас одеяло, Недотрога усадил меня на кровати. Карло проделал то же самое с Терри.

— Матерь божья! — воскликнул он. — Да это же шлюха из «Копы»! Гардеробщица!

— Какая тебе на хрен разница? — проворчал Недотрога. — Бери ее, и уходим!

— Просто офигеть, твою мать, — пробормотал Карло, взваливая Терри на плечо.

Недотрога поднял меня, и оба вышли из спальни, сгибаясь под тяжестью наших обнаженных тел. Карло передал Терри Чаки, и они ушли так же, как и пришли, — пешком шесть этажей по пожарной лестнице и в подвал. К тому времени, как они добрались сюда, все пыхтели так, словно каждый глоток воздуха мог стать последним. В подвале они нашли бак для белья и решили им воспользоваться. Запихнув нас в бак, они покатили его в переулок.

Я пришел в себя в тот момент, когда меня запихивали в бак. Дождавшись, когда меня начнут вытаскивать, я рывком высвободил правую ногу из руки Недотроги и что есть силы ударил ему пяткой в горло. Недотрога оказался не готов к этому. Поперхнувшись, он отпрянул назад и наскочил на багажник. Чаки застыл — он по-прежнему держал меня под мышки. Несомненно, он хотел мне помочь, но не имел возможности ничего сделать, не раскрывая себя. Я тоже не собирался выдавать, что он на нашей стороне, поэтому резко откинул голову назад, ударяя его затылком по лицу. Послышался хруст, и я понял, что сломал Чаки нос.

Карло, до сих пор не пришедший в себя после бурных событий дня, неуклюже возился с пистолетом в кобуре под мышкой. Ему удалось достать его за долю секунды до того, как я погрузил голову ему в живот. Отлетев назад, Карло наткнулся на Недотрогу и свалился в открытый багажник. Пистолет издал приглушенный хлопок, но я уж набросился на Карло и принялся молотить его кулаками до тех пор, пока он не затих в багажнике.

Недотрога все еще не подавал признаков жизни, а Чаки стоял на коленях, согнувшись пополам, и стонал, зажимая разбитый нос. Сквозь пальцы струилась кровь.

Подбежав к баку, я попытался вытащить из него Терри. Когда я попробовал поставить ее на ноги, она застонала и открыла глаза. У нее изо рта потекла струйка крови, и только теперь я заметил, что весь ее живот в крови.

— О господи, нет, — прошептал я. — Терри…

В левом боку у нее было маленькое входное отверстие от пули, а в правом зияло большое выходное. Пуля, выпущенная Карло, прошла через живот, разрывая внутренности. Я осторожно опустил Терри на землю и погладил по щеке. Она попыталась было что-то сказать и протянула ко мне руку, но в то же мгновение ее глаза закатились и остекленели.

Упав на колени, я заплакал. Это было последнее, что осталось у меня в памяти, потому что пришедший в себя Недотрога подкрался ко мне сзади и второй раз за ночь оглушил ударом дубинки.

Когда Карло очнулся и узнал, что убил Терри, он впал в ступор. Недотрога заставил его отнести бак для белья обратно в подвал, а труп Терри уложить в багажник. Меня связали, заткнули рот кляпом и бросили на заднее сиденье. Чаки сел за руль, гадая, как ему придется объяснять все Анджело. Зажимая носовым платком разбитый нос, он снова направился к Бруклинской свалке. Когда Карло, выглянув в окно, понял, куда они едут в третий раз за ночь, он покачал головой и пробормотал:

— Просто офигеть, твою мать!

Впоследствии отец говорил мне, что тот вторник показался ему одним из самых страшных дней в жизни.

Однако по сравнению с наступающей средой этот день был увеселительной прогулкой.

Глава 48

Среда, 30 августа

Мой отец лег спать только в два часа ночи, поэтому мать не будила его до десяти утра. Встав, отец принял душ, надел легкие светло-коричневые брюки, белую сорочку, повязал неброский галстук, затем закрепил кобуру под мышкой и надел пиджак. Из кухни доносился аппетитный аромат жареной колбасы и оливкового масла, и отец улыбнулся. Мать готовила на завтрак его любимое блюдо: яичницу с колбасой, домашние булочки с корицей и очень крепкий кофе. Пройдя на кухню, отец сел за стол, и мать налила ему кофе. Ей показалось, что он чем-то очень озабочен, но, понимая, что спрашивать бесполезно, она пригубила кофе и начала с более безобидного вопроса.

— Рыжий все еще за решеткой? — робко спросила она.

— Не думаю, — ответил отец.

— Ты его вытащил?

Отец кивнул.

— Сегодня утром Марк Перро должен будет принести постановление об освобождении из-под стражи.

— Винни еще не приходил домой, — продолжала мать.

— Он остался ночевать у Бенни, — солгал отец. — Не беспокойся.

Раздался стук в дверь. Мать впустила Анджело Мазерелли.

— Ты уже завтракал? — спросила она.

— Пожалуй, выпью чашечку кофе… — Сев за стол, Анджело подождал, пока мать нальет ему кофе, после чего спросил: — Мики, ты ничего не имеешь против, если мы с Джино минутку побеседуем наедине?

— Конечно. Пойду заправлю кровать. — Улыбнувшись, мать вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

— Полчаса назад звонил Недотрога Грилло… он говорит, Винни у него в руках.

Медленно положив вилку, отец откинулся назад, всем своим видом приглашая Анджело продолжать.

— Я позвонил Терри домой. Никто не отвечает. Я поехал туда; Гэс по-прежнему караулит у подъезда. Швейцар сказал, что Винни пришел в три часа ночи, но до сих пор не выходил. Как и Терри. Тогда я уговорил его впустить меня к ней в квартиру. Там никого. Я рассудил, что если Винни и Терри забрали, это можно было сделать только через пожарную лестницу. Я обошел дом сзади и заглянул в подвал. Там бак для белья, в котором пятна крови. Я вышел в переулок и снова увидел на асфальте кровь. Их забрали этим путем.

Отец медленно кивнул, соглашаясь с очевидным.

— Теперь нам известно, что приказал Дженовезе…

— Что будем делать?

— Пока что ничего. Винни этим ублюдкам не нужен. Если бы они хотели его убить, то сделали бы это без лишних хлопот. Нет… Винни похитили, так как хотят что-то выторговать за него. Они обязательно свяжутся с нами и изложат свои требования. — Встав, отец вышел в коридор. Он постучал в дверь спальни. Мать открыла. Отец поцеловал ее и сказал: — Винни исчез.

Ахнув, мать зажала рот ладонью.

Потрепав по щеке, отец снова ее поцеловал:

— Я его обязательно верну.

К четверти одиннадцатого все ребята собрались дома у Бенни. Мальчонка колотил по боксерской груше, отрабатывая скорость, а Порошок сидел за пианолой и исполнял «Апрель в Париже». Бенни и Луи катали бильярдные шары, а Прыгун, послушавшись отца, оставался дома.

В дверях появился Рыжий, и ребята бросились к нему. После дружеских объятий, рукопожатий и похлопываний по спине все уселись за стол, и Мальчонка указал на лицо Рыжего.

— Господи, — сказал он, — у тебя такой вид, будто ты поворачивал налево там, где нужно было поворачивать направо.

— Небольшие родственные недоразумения, — небрежно промолвил Рыжий.

— Дядья? — уточнил Луи.

Рыжий кивнул.

— Они добивались, чтобы я выдал Винни.

— Насчет склада? — спросил Порошок.

Рыжий снова кивнул.

— Ага.

— Но тебе удалось выбраться? — спросил Бенни.

— Джино прислал своего адвоката, и тот меня вытащил… А где Винни?

— Гуляет, — объяснил Мальчонка. — Ночевал у Терри. Будет с минуты на минуту.

— Как только он придет, мы рассыпаемся и начинаем искать Колуччи, — сказал Бенни.

— Со мной в камере сидел один парень, — сказал Рыжий. — Он видел описание Станковича в газете. Он его знает.

Все подались вперед.

— И что дальше? — спросил Мальчонка.

— У этого парня была подружка. По его словам, ее отбил у него Станкович.

— Этот парень знает, в какую дыру забился Станкович? — спросил Бенни.

Рыжий покачал головой.

— Однако эта девчонка работает официанткой в ресторане «Мандарин» на Четырнадцатой улице. Глория Вон. Она китаянка.

В этот момент в квартиру вошли мой отец и Анджело, и все встали, встречая их. Отец поднял руку, останавливая приветствия, и без лишних слов перешел прямо к делу:

— Винни похищен. Это дело рук Джи-джи Петроне. — Пораженные, ребята молча смотрели на него. У них была сотня вопросов, но, прежде чем они успели их задать, отец продолжил: — Петроне свяжется со мной и скажет, что ему нужно. Это должно случиться в ближайшее время. А вы до той поры ждите здесь.

Он развернулся, собираясь уходить, но его остановил Мальчонка.

— У Рыжего есть ниточка, которая может привести к Станковичу, — сказал он.

Задержавшись в дверях, отец подумал и сказал:

— Хорошо. Пусть двое из вас проверят эту ниточку. Остальные ждите здесь. Мы будем у меня в конторе.

В половине двенадцатого отец сидел в кабинете за столом, потягивая черный кофе, Бо Барбера, устроившись на диване, листал спортивный раздел газеты, а Анджело стоял у окна и смотрел на «Куин Мэри», застывшую у причала на Сорок девятой улице. Все нетерпеливо ждали звонка Недотроги Грилло. Через несколько минут тишину нарушил резкий стук в дверь. Бо поднялся с дивана и отправился к двери. Это оказался рассыльный, который вручил ему коробку из-под обуви, обернутую плотной бумагой и перевязанную бечевкой. Бо взял коробку и положил на стол перед отцом.

Подойдя к ним, Анджело сказал:

— И никакой записки? Sta corta.[40] — Понимая, что это может быть новая бомба, он посоветовал отцу соблюдать осторожность.

Бо достал из кармана пиджака сумочку с инструментами и вытащил лезвие бритвы. Нагнувшись над коробкой, он осторожно вырезал сбоку дыру размером шесть дюймов. Отец протянул ему фонарик, и Бо заглянул внутрь.

— Там что-то похожее на телефон, — наконец сказал он.

Все трое переглянулись, и отец, забрав у Бо бритву, перерезал бечевку. Развернув оберточную бумагу, он снял с коробки крышку. Бо был прав: внутри лежала телефонная трубка. А к ней было привязано одно из слоновьих ушей Чаки Законника. Рядом лежала записка. Взяв ее, отец прочитал:

Когда мы вчера вечером вернулись домой, твое «ухо» позвонило своему приятелю, но попало на его жену. Мы его застукали. Второе его ухо с тем, что от него осталось.

— Господи, — пробормотал Анджело. — Я тебе уже говорил — когда я вчера вернулся домой, Лена сказала, что мне кто-то звонил. Этот человек не представился, так что я рассудил, что это был Чаки и он перезвонит. Чаки так и не перезвонил, и теперь ясно, почему. Судя по всему, его поймали как раз тогда, когда он звонил мне.

Закрыв коробку крышкой, отец протянул ее Барбере.

— Избавься от этого.

Бо направился было к двери и вдруг застыл. У отца на столе зазвонил телефон. Отец снял трубку после третьего звонка.

— Веста, — представился он, после чего целую минуту слушал своего собеседника молча, а затем ответил: — Будем там. — Отец положил трубку. — Это был Петроне. У нас есть полчаса.

— Он совсем не оставил нам времени.

Отец кивнул.

— Чтобы мы не успели ничего придумать.

— Где встречаемся? — спросил Анджело.

— В Центральном парке. У зоопарка в полдень. Рядом с клеткой со львами. Средь бела дня, людное место, у всех на виду. Петроне возьмет с собой одного Грилло. Со мной поедешь ты, — сказал отец Анджело.

С этими словами он направился в ванную. Открыв ящичек с аптечкой, отец нажал потайной рычаг. Весь ящичек повернулся, отходя от стены и открывая небольшой сейф. Отец набрал кодовую комбинацию, потянул на себя дверцу и достал из сейфа маленький пакет размером четыре на четыре на два дюйма. Заперев сейф и закрыв ящичек, отец вернулся в кабинет.

— Отправляйся в зоопарк, — сказал он, обращаясь к Барбере. — Напротив клетки со львами стоит лоток с выпечкой и напитками. — Отец протянул Барбере пакет. — Передашь продавцу вот это вместе со стодолларовой бумажкой. — Он бросил взгляд на Анджело. — Скажи ему, что около полудня пакет заберет у него грузный мужчина в коричневом костюме при галстуке. Когда продавец отдаст ему пакет, он получит еще сто долларов. Capisce?

— Capisco, — подтвердил Барбера. — Что-нибудь еще?

— Из зоопарка отправляйся домой к Бенни и скажи ребятам, чтобы они продолжали искать Колуччи.

Кивнув, Барбера ушел. Отец снял кобуру с пистолетом.

— И ты тоже оставь оружие, — приказал он Анджело. — Мы все будем безоружны. Когда мы придем на встречу, Недотрога обыщет нас, а ты обыщешь их.

— Ты доверяешь Петроне?

— Он выбрал очень людное место, и ему что-то нужно. Полагаю, все ограничится тем, что Петроне скажет, что именно ему нужно.

Сняв пиджак, Анджело отстегнул новенькую кобуру под мышкой. Спина у него до сих пор болела после пули, выпущенной Малым, поэтому он не мог носить свой пистолет 45-го калибра на привычном месте, на спине за поясом. Отец убрал оружие в ящик стола.

— У тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, что ему нужно? — спросил Анджело, когда они направились к выходу.

— Ему нужен я, — ответил мой отец. Они открыли дверь кабинета, покидая прохладу кондиционера, и им в лицо ударила плотная волна жары.

Глава 49

Как и предполагалось, к полудню в зоопарке Центрального парка собрались толпы посетителей и туристов из трех соседних штатов. Всего в нескольких шагах от Пятой авеню их ждало животное царство, где обитали все звери от редких обезьян и тропических земноводных и пресмыкающихся до белых медведей и пингвинов, для которых здесь был специально устроен небольшой осколок Антарктики. Многие школы заказали экскурсии для своих учеников, и у лотка с выпечкой и напитками напротив клетки со львами несколько преподавателей тщетно пытались унять большую группу шумной детворы, которая кричала, прыгала и вообще вела себя так, как и подобает детворе.

Анджело разглядел в толпе Джи-джи Петроне в тот самый момент, когда тот в сопровождении Недотроги Грилло стал спускаться по лестнице со стороны входа с Шестьдесят четвертой улицы. Джи-джи был в безукоризненном сером в белую полоску костюме и фетровой шляпе в тон ему. На Недотроге был костюм из зеленой блестящей ткани и широкополая шляпа, а из уголка губ свисал незажженный окурок сигары. Джи-джи был сухим, словно песок пустыни. Недотрога насквозь промок от пота. Вдвоем они напоминали дипломата, который выгуливает своего бульдога.

Тронув моего отца за руку, Анджело молча указал взглядом. Через мгновение и Джи-джи заметил отца и Анджело. Неспешной походкой он направился к ним, и Недотрога тяжелой поступью последовал за ним.

— Привет, Анджело, — начал Джи-джи голосом, с которого только что не капал мед, — вот мы и снова встретились. Надеюсь, на этот раз все пройдет более культурно.

— Мне с тобой не о чем говорить, Петроне, — ответил Анджело. Повернувшись к Недотроге, он чуть развел руки. — Давай побыстрее покончим с формальностями.

Быстро ощупав его, Недотрога ухмыльнулся:

— Ну как, Мазерелли, тебе понравился твой новый телефон?

— Жду не дождусь, когда можно будет сделать ответный звонок, — с каменным лицом произнес Анджело.

Недотрога ощупал моего отца, после чего Анджело проделал то же самое с ним и с Джи-джи. Во всех случаях обыск осуществлялся поверхностно, поскольку оружие в повестке дня не значилось. Когда все было завершено, Анджело достал из нагрудного кармана носовой платок.

— Прошу прощения, — сказал он, вытирая лоб, — но я умираю от жары. Мне нужно что-нибудь выпить. — Прежде чем кто-либо успел возразить, он направился к лотку с выпечкой и напитками, бросив через плечо: — Кому-нибудь еще принести?

Все молча покачали головой, и Анджело подошел к лотку. Некоторое время Джи-джи смотрел на моего отца, затем спросил:

— Джино, как тебе это удалось?

— Это?

— Я имею в виду Драго. И ты, и близнецы были у него в руках, — помимо воли, голос Петроне наполнился восхищением. — И тем не менее вам удалось от него ускользнуть. Bravissimo!

— Понятия не имею, о чем ты, — ответил мой отец.

— Ну, разумеется. И, не сомневаюсь, тебе неизвестно, что Драго был обнаружен застрявшим в окне собственного кабинета, с пулей в груди.

— Судя по всему, Драго столкнулся с очень могущественными врагами, — сказал отец.

— Кому как не тебе это знать, мой дорогой Веста, — елейно улыбнулся Джи-джи.

В этот момент от лотка вернулся Анджело с запотевшей бутылкой пепси. Пропустив подколку Петроне мимо ушей, отец перешел прямо к делу:

— Мой сын у тебя в руках.

— Ты совершенно прав, — подтвердил Джи-джи.

— Что ты хочешь?

— Я хочу дать тебе возможность.

— Продолжай, — бесстрастным тоном произнес отец.

— Я верну твоего сына, если… — Джи-джи сделал театральную паузу, — если ты «удалишься на покой».

— «Удалюсь на покой», — повторил отец.

— Да, — продолжал Джи-джи. — Перед Комиссией ты дашь мне слово чести, что покинешь город, штат, отойдешь отдел… и больше никогда не вернешься.

— И какую же я назову причину?

— Ты скажешь Комиссии, что хотел прибрать к своим рукам владения Драго. Тот отказался, после чего ты сжег его склад. Доказать это Драго не мог, поэтому он обратился за помощью ко мне — он знал, что Костелло ни за что не поверит ему, если он обвинит тебя голословно. Я скажу Комиссии, что согласился помочь Драго, однако вчера ночью тот внезапно исчез. Я скажу, что, по моим подозрениям, за его исчезновением стоял ты, но опять-таки никаких доказательств у меня не было. Поэтому… поэтому мне пришлось похитить твоего сына, чтобы вынудить тебя сознаться в грехах. — Усмехнувшись, Джи-джи обозначил «конец», изображая удар тарелками. Скользнув одной ладонью по другой, он заключил: — Finito!

Отец покачал головой.

— И ты полагаешь, что Костелло и остальные члены Комиссии поверят во весь этот бред?

— Поверят… потому что все сомнения рассеются, как только ты согласишься отказаться от борьбы и покинуть город.

— А что будет, когда вернется Анастасия?

— Комиссия объяснит, что в его отсутствие тебя обуяла чрезмерная алчность.

— Он никогда в это не поверит.

— Дорогой мой Джино, а это уже будет не твоя забота, поскольку ты к этому времени уже «удалишься на покой».

— А как ты собираешься объяснить «исчезновение» Драго?

— Не думаю, что в этом возникнет необходимость, но если речь все же зайдет, Карло Пуччи расскажет Комиссии, что вчера ночью видел, как вы с Анджело выносили из особняка Драго его труп. Он проследил за вами до Бруклина и увидел, как вы бросили труп на свалку. Затем Карло в доказательство своих слов отвезет членов Комиссии на свалку…

Джи-джи не догадывался, что эта угроза является пустой, поскольку Костелло лично присутствовал при убийстве Драго. Он махнул рукой, словно отгоняя назойливое насекомое, и напыщенным тоном добавил:

— Я бы предпочел не упоминать об этом, потому что такое объяснение покажется притянутым за уши, и все решат, что у Карло есть какие-то причины лгать. Нет — одного того, что ты, нарушив постановление Комиссии, начал войну с капорежиме из другой Семьи, будет достаточно, чтобы отправить тебя в ссылку.

— И все это ты придумал сам, — сказал отец. Это утверждение было произнесено невозмутимым тоном, к которому примешивалась самая малая толика сарказма.

Джи-джи усмехнулся.

— Я очень умный человек, Джино.

— Возможно, однако, тебя дергает за нитки кто-то гораздо более умный.

Джи-джи побагровел.

— Для того чтобы тебя свалить, Веста, я обойдусь и без хозяина, — прорычал он. — Я уже давно ненавижу тебя за твою бесконечную спесь. К счастью, это известно всем, поэтому ни у кого не возникнет вопросов, почему я согласился помочь Драго.

— Когда я получу своего сына?

— Как только ты дашь Комиссии слово покинуть город, я скажу Анджело, где его найти.

— Ну а если я вернусь?

— Тогда Комиссия распорядится отправить тебя на вечный покой.

Отец устремил взгляд вдаль, словно обдумывая, какие у него есть варианты. Наконец он повернулся к Джи-джи и кивнул:

— Я согласен.

— Я так и полагал. Я уже договорился о встрече. В пять часов дома у Костелло.

Молча кивнув, отец развернулся и направился прочь. Анджело последовал за ним.

Проводив их взглядом, Джи-джи повернулся к Недотроге. У него на лице расплылась торжествующая усмешка.

Глава 50

Когда я пришел в себя, я обнаружил, что прикован наручниками к трубе под большой эмалированной раковиной. Я был по-прежнему раздет донага, мне ужасно хотелось пить, и у меня ныл затылок. Даже не имея возможности его ощупать, я понял, что там должна быть огромная шишка. В щель под дверью проникала полоска света. Рассмотрев в полумраке швабры и ведра, я решил, что это комната уборщиц. Мою догадку подтвердил запах грязных половых тряпок.

Тогда, в переулке за домом Терри, я узнал Недотрогу Грилло. Сейчас снизу доносился приглушенный гул тяжелых грузовиков. Сопоставив все это, я рассудил, что, скорее всего, нахожусь на складе Петроне. Я попытался отсоединить от раковины сливную трубу, но лишь ободрал в кровь запястья. Посмотрев на часы на руке, я в тусклом свете едва различил, что времени десять минут первого.

Постепенно ко мне вернулись воспоминания о событиях этой ночи: стоянка… драка… Терри. Ее больше нет в живых. Почувствовав, как мои глаза заполняются влагой, я начал обдумывать план отмщения. Вдруг открылась дверь. Внезапно хлынувший свет на какое-то время ослепил меня, затем я разглядел силуэт человека с подносом в руках. Он был в розовой рубашке, желтом галстуке шириной четыре дюйма и брюках из полосатой льняной ткани на красных подтяжках.

Это был Беппо Пальмьери, водитель Джи-джи Петроне. Он приходился Джи-джи шурином, и только поэтому тот его терпел. Беппо был туповатым лентяем средних лет, чей рот работал не переставая, как заводной. Как только Беппо начинал говорить, слова лились из него непрерывным, нескончаемым бурлящим потоком.

— Я принес тебе обед — ты любишь сосиски в тесте? Неважно, вот тебе пара, и бутылка коки — лично я предпочитаю пепси, и я попросил пепси, но мне принесли коку — вот и думай сам.

Поставив поднос на пол рядом со мной, он освободил мне одну руку. Другая осталась прикованной к трубе. Затем Беппо выпрямился и смахнул с полки джинсы, рубашку и стоптанные ботинки. Все это свалилось мне на колени. Ни трусов, ни носков не было.

Повернувшись ко мне, Беппо продолжал:

— Если хочешь, можешь одеться, но можешь и не одеваться, решай сам, — что до меня, то мне все равно, но, как я уже сказал, если хочешь, можешь одеться.

— И как прикажешь надевать рубашку? — спросил я, указывая на наручник на запястье.

— А тебе что, выходить на подиум? Натяни один рукав, а второй пусть болтается, — как знать, может, после тебя это войдет в моду. Приятного аппе-титта… если что-нибудь понадобится, просто крикни: Беппо! — это я. Толку никакого не будет, но ты все равно попробуй… до встречи. — Он закрыл дверь, и тесное помещение погрузилось в полумрак.

— Твою мать, — пробормотал я, протягивая руку к бутылке коки.

В половине первого дня Мальчонка и Рыжий вошли в ресторан «Мандарин» на Четырнадцатой улице. В зале была толчея обеденного перерыва. Ребята сели за маленький столик, и Мальчонка изучил меню.

— Что будешь? — спросил он.

Рыжий, поморщившись, ответил:

— Терпеть не могу все китайское!

— С каких это пор?

— С раннего детства.

— Ты никогда об этом не говорил.

— А ты не спрашивал.

— Ты что, извращенец? С чего это ты терпеть не можешь все китайское?

Не дожидаясь ответа, Мальчонка заказал обоим по рулету с яйцом, по тарелке острого супа и по порции жареного цыпленка с рисом.

Зал был довольно просторный, столиков на пятьдесят. Среди посетителей были как европейцы, так и азиаты, и служащие, и рабочие. Официанток было четыре, три постарше и одна молодая, все азиатской внешности. К ребятам подошла одна из официанток в годах, но они успели заметить, что у очень привлекательной молодой китаянки, которая обслуживала сидящих за соседним столиком, на груди табличка с именем «Глория». Судя по всему, именно это и была подружка Станковича.

Закончив есть, Мальчонка обратил внимание, что у Рыжего все тарелки чисты.

— Кажется, ты сказал, что терпеть не можешь все китайское, — заметил он.

Рыжий пожал плечами.

— Есть очень хотелось.

Мальчонка заплатил по счету, и они вернулись к старенькому «Форду» Анджело. Машина стояла на противоположной стороне улицы прямо напротив ресторана, откуда прекрасно просматривалась дверь. К двум часам дня в ресторане из посетителей почти никого не осталось, и десять минут спустя на улицу вышли две официантки в годах.

— Наверное, у них перерыв до ужина, — предположил Мальчонка.

Рыжий протянул руку:

— Вот она!

Из ресторана вышла Глория с пакетами, наполненными едой на вынос. Пройдя по улице, она остановилась у машины, отперла дверь и села за руль.

— Черт побери! — пробормотал Мальчонка. — Это же черный «Додж»!

— Готов поспорить, это машина Колуччи, — согласился Рыжий.

Глория тронулась, и Мальчонка поехал следом за ней. Она проехала на запад по Четырнадцатой улице, затем свернула на юг на Вест-Сайдское шоссе и нырнула в тоннель Холланд.

— Куда она направляется, черт возьми? — воскликнул Мальчонка.

— В Хобокен, — ответил Рыжий.

— Колуччи живет не в Хобокене. Там не живет никто из его банды! — выругался Мальчонка. — Проклятие, кто живет в Хобокене?

— Вероятно, эта косоглазая, — предположил Рыжий.

Машина Глории вынырнула из тоннеля в Хобокене и свернула на запад на Двенадцатую улицу, затем снова поехала на юг и наконец остановилась перед деревянным двухэтажным домом в квартале от Гамильтон-парка. На ограде лужайки размером с почтовую марку висело объявление:

Продается или сдается в аренду

Агентство недвижимости «Атлас»

Телефон 279–42–32.

Прихватив пакеты с едой, Глория вышла из машины и скрылась за дверью дома.

— Ну, что ты думаешь? — спросил Мальчонка. — Они там?

— Или это, или эта Глория прожорливая, словно стая волков.

— Отличное место для того, чтобы залечь на дно, — заметил Мальчонка. — Кому, твою мать, придет в голову искать в Хобокене?

— Нам надо найти телефон, — сказал Рыжий.

— Точно. Девчонка рассчитывает пожить здесь какое-то время, а Колуччи со своими дружками незачем выходить на улицу, раз она приносит им пожрать.

Развернувшись, Мальчонка поехал назад к Бенни.

В три часа дня мой отец и Анджело вошли в небоскреб «Маджестик». Выйдя из Центрального парка, отец сразу же позвонил Костелло и попросил о встрече. Швейцар, позвонив Костелло в номер, пригласил их пройти. Поднимаясь в лифте на мансардный этаж, Анджело снял пиджак, наслаждаясь прохладой кондиционеров.

Встретив их у дверей лифта, Костелло сразу же обратил внимание на мокрую сорочку Анджело и пропитанную потом кобуру под мышкой.

— Не желаете чего-нибудь холодненького? — предложил он.

— Джин с тоником будет в самый раз, — ответил Анджело.

— Джино, а ты?

— Стакан содовой.

Кивнув, Костелло провел гостей через холл в свой кабинет. Заставленный книжными шкафами, он был так же изящно отделан, как и остальные комнаты. Из окна открывался прекрасный вид на парк. Костелло открыл секцию полок размером семь на семь футов, которая на самом деле оказалась двустворчатой дверцей бара.

Пока он готовил напитки, Анджело достал устройство, которое он забрал у продавца лотка с выпечкой и напитками, и положил его на кожаную поверхность кофейного столика с ножками из гнутого ореха. Это устройство Анджело прятал на спине за поясом. Костелло вернулся с напитками, и все уселись на диван и кресла с высокими спинками спиной к окну. Подняв стаканы, все трое разом произнесли:

— Салют!

Они выпили, после чего Костелло взял со стола металлическую коробочку размером четыре на четыре на два дюйма. Осмотрев ее, он заметил название изготовителя: «Уэбкор». Это был портативный магнитофон, записывающий на металлическую проволоку.

— Я еще ни разу не видел таких маленьких, — с уважением произнес Костелло.

— Самая последняя модель, — сказал мой отец. — Их начали выпускать в годы войны для Военно-морского флота. С тех пор они становятся все меньше и меньше. Вот эта модель появилась всего два месяца назад. Она настолько компактная, что ее можно спрятать под одеждой.

— Фараоны даже придумали новое выражение, — усмехнулся Анджело. — Они называют это «носить проволоку».

— Черт побери, где тебе удалось раздобыть эту штуковину? — с восхищением произнес Костелло.

— Помнишь, как во время войны командование Военно-морского флота обратилось к нам за помощью?

— Конечно. Их беспокоили возможные действия немецких диверсантов. — Костелло едва сдержал смешок. — А мы позаботились о том, чтобы у них были причины для беспокойства.

В феврале 1942 года, меньше чем через три месяца после того, как Америка объявила войну Германии, французский роскошный лайнер «Нормандия» по необъяснимым причинам загорелся, а затем затонул прямо у причала в Вест-Сайде. Эта катастрофа была тотчас же приписана действию немецких диверсантов. Это действительно была диверсия — вот только немцы тут были ни при чем. Это было дело рук мафии. За поджогом «Нормандии» стояли Костелло и Мейер Лански — то был их первый шаг по вызволению Счастливчика Лучано из «Сибири» — тюрьмы «Даннемора» в более цивилизованное место, где они получили бы к нему доступ. Альберту Анастасии был дан приказ, и «Нормандия» отправилась на дно.

После того как огромный лайнер затонул всего в пяти кварталах от площади Таймс-сквер, в доках Среднего Манхэттена, командование Военно-морского флота пришло к выводу, что для защиты портовых сооружений от немецких диверсантов необходимо позвать на помощь мафию. Именно мафии принадлежали портовые рабочие, которым принадлежали портовые сооружения. Однако за эту услугу флоту был выставлен счет: перевод Лучано из «Даннеморы» в тюрьму «Грейт-Мидоус», где ему отвели комфортабельную камеру, открытую для посещений. Переговоры вели Костелло и Лански, и Лучано был переведен в «Грейт-Мидоус».

В течение следующих четырех лет Лучано время от времени видели в Большом яблоке — полиция неизменно с жаром отвергала саму возможность этого, — но до окончания Второй мировой войны других диверсий в нью-йоркском порту больше не было.

— Я продолжаю поддерживать связи с военными моряками, — продолжал отец. — Они держат меня в курсе всего самого свежего. В начале прошлого месяца мне сообщили о появлении этого магнитофона, и я заказал один экземпляр.

Отец включил магнитофон, и они прослушали весь разговор с Джи-джи в Центральном парке, не обменявшись ни словом. Когда запись окончилась, Костелло откинулся в кресле и закурил сигарету.

— У нас по-прежнему ничего нет на Дженовезе, — сказал он.

— Нет, — согласился мой отец.

Встав, Костелло подошел к окну и посмотрел на раскинувшийся внизу парк. Некоторое время он стоял так, погруженный в раздумья, затем обернулся.

— Полагаю, нам нужно сделать вот что: пригласить Петроне прийти сюда в четыре часа… за час до заседания Комиссии.

Подойдя к бару, Костелло смешал себе коктейль, после чего объяснил свой план.

В половине четвертого Беппо нанес мне следующий визит. Я его не звал, но он, судя по всему, не мог найти никого, кто согласился бы слушать его болтовню. Все, кто находился на складе, обрывали Беппо, стоило ему только раскрыть рот, — иногда посредством хорошей затрещины по затылку. Я же был прикован наручниками к долбаной раковине, поэтому, вероятно, он рассудил, что я не представляю для него опасности.

Беппо вошел в комнатку и с ходу начал:

— Привет, малыш… я пришел тебя проведать, потому что я понимаю, что в этих наручниках тебе должно быть неуютно, так? Ну, как тебе понравились хот-доги с кокой? Я-то знаю, что она в подметки не годится пепси, но мне сказали, что сойдет и она. Ты ничего не хочешь?

— Хочу, — сказал я. — Хочу выбраться отсюда.

— Ну а с этим, как говорится, могут возникнуть кое-какие проблемы, потому что сюда тебя привез Недотрога, и только Недотрога может тебя отсюда забрать. Что касается меня, то лично я ненавижу этого ублюдка, но вот муж моей сестры — то есть Джи-джи, так он почему-то считает его классным парнем, поэтому я вынужден возить ублюдка по всему городу, словно шофер, твою мать, и нюхать его дерьмо… надеюсь, ты меня понимаешь.

— Почему ты терпеть не можешь Недотрогу? — спросил я, не потому, что меня это хоть как-то волновало, а просто чтобы вставить хоть слово.

— Почему? Почему! А как его можно терпеть? Он постоянно смеется надо мной, смеется над тем, как я говорю, смеется над тем, что я здесь только потому, что прихожусь Джи-джи шурином, — и даже смеется над моей одеждой, ты можешь в это поверить?

В это я мог поверить без труда. На Беппо по-прежнему было сочетание розового, желтого и красного тонов, которое венчали полосатые брюки.

— Ну… — начал было я, но мой ответ его не интересовал, он хотел говорить сам.

— Взять, к примеру, вчера, когда мы заглянули в полицейский участок и один из фараонов похвалил мой наряд, я ему говорю: «Огромное спасибо, я очень рад, что он вам понравился», и вдруг Недотрога налетает на меня, словно мухи на дерьмо, и кричит, какой же я тупой, раз не могу понять, что фараон надо мной издевается. Ты можешь в это поверить? Ну скажи, зачем фараону надо мной издеваться, я тебя спрашиваю?

— Незачем, — согласился я и успел вставить: — О чем это ты говоришь?

И Беппо выложил мне все как на блюдечке — этот случай, а также другие, когда Недотрога над ним насмехался, упомянув и про тираду Недотроги о том, что Джино спалил склад Драго. Наверное, он рассуждал, что живым отсюда мне никогда не выбраться, — или же ему просто нужен был хоть какой-нибудь слушатель. Так или иначе, его болтовня оказалась настоящим кладом.

Глава 51

Увидев знакомое лицо Джи-джи Петроне, выходящего из лимузина, швейцар позвонил в номер Костелло. Пять минут спустя Костелло лично встретил Джи-джи у дверей лифта и проводил его через гостиную в свой кабинет.

— Ты по-прежнему пьешь виски? — спросил он.

— Плесни чуть-чуть содовой, — ответил Джи-джи. — И положи дольку лимона, если он у тебя есть.

— Конечно, есть. — Открыв бар, Костелло приготовил коктейли для себя и для гостя. — Хороший у тебя костюм, — заметил он.

— Спасибо. От «Брук бразерс».

— Очень консервативный, — продолжал Костелло, подумав, что уж консервативным Джи-джи никак нельзя назвать.

Он вернулся с коктейлями, и они уселись друг напротив друга в кожаные кресла с высокими спинками. Между ними стоял кофейный столик с гнутыми ореховыми ножками; на нем была большая хрустальная ваза, прикрытая серебряной крышкой.

— Салют, — сказал Костелло, поднимая стакан.

— Да проживем мы сто лет, — ответил Джи-джи, тоже поднимая стакан.

— Как ты, несомненно, понимаешь, вся эта история с Вестой меня очень огорчила, — начал Костелло.

— Понимаю, он твой давнишний друг. Я очень сожалею.

— Спасибо. — Костелло пригубил коктейль. — Ты говорил, в основе всего этого несчастья лежит алчность.

— Об этом Веста расскажет сам.

— Он объяснит, почему ты похитил его сына?

Несомненно, Джи-джи понимал, что Костелло известно о моем похищении, и он был готов к этому вопросу.

— У меня не было выбора. В нашей среде завелась раковая опухоль, которая разрасталась, несмотря на твой приказ.

— Ну а мальчишка — с ним все в порядке?

— Разумеется. Как только Джино сознается в своих грехах и согласится навсегда покинуть нас, я позвоню и прикажу освободить его сына.

— И больше ты ни на чем не настаиваешь?

— Ни на чем.

Взяв хрустальную вазу, Костелло снял крышку.

— Скажи, Джорджио, тебе известно, что это такое?

Склонившись над вазой, Джи-джи недоуменно посмотрел на магнитофон. Ему еще не приходилось видеть ничего подобного.

— Какое-то электрическое устройство? — предположил он.

— Да, — подтвердил Костелло. — Если быть совсем точным, работает от батареек. — Протянув руку, он включил магнитофон.

На какое-то мгновение Джи-джи полностью опешил. Из этой маленькой металлической коробочки послышался его собственный голос. И тотчас же он узнал голос моего отца и понял, что это начало разговора в парке. Кровь отхлынула от его лица. Это невозможно! Джи-джи никак не мог взять в толк, как такое маленькое устройство способно записать разговор… его разговор с Джино, однако сейчас он слышал все своими собственными ушами. Все до последнего слова.

Джи-джи посмотрел на Костелло, но у того лицо оставалось непроницаемым. Оглушенный, он снова перевел взгляд на металлическую коробочку. Джи-джи смотрел на нее словно зачарованный. А записанный разговор продолжался.

Наконец Джи-джи услышал свои собственные слова:

«Тогда Комиссия распорядится отправить тебя на вечный покой».

И ответ Джино:

«Я согласен».

И, наконец:

«Я так и полагал. Я уже договорился о встрече. В пять часов дома у Костелло».

Протянув руку, Костелло выключил магнитофон.

— Ну, Джи-джи, что ты скажешь теперь?

Джи-джи словно впал в ступор. Несколько раз беззвучно открыв и закрыв рот, будто рыба, он освободил узел галстука. Опустив взгляд, Джи-джи увидел, что у него дрожит рука. Кубики льда в стакане громыхали, выстукивая обвинительный ритм. Джи-джи поднес стакан ко рту и, закрыв глаза, залпом допил виски. Когда он открыл глаза, его ждал заключительный удар.

У кофейного столика стоял Альберт Анастасия.

Джи-джи почувствовал, как ледяные мурашки бегут у него по спине до самого затылка. Внутри у него все перевернулось, и он непроизвольно поежился.

— У тебя пять секунд на то, чтобы снять трубку, — сказал Анастасия. Его ледяной голос смог бы остудить лаву, а глаза были мертвыми — глазами акулы. Джи-джи вспомнил, что Анастасия не зря слывет самым безжалостным убийцей в Нью-Йорке.

— Альберт, я только…

— Осталось четыре секунды. — У Анастасии в руке появился револьвер 38-го калибра с глушителем.

Вскочив с кресла, Джи-джи бросился к телефону. Ему пришлось приложить все силы, чтобы попасть трясущимся указательным пальцем в отверстие наборного диска. По лицу у него потекли струйки пота. Роскошный костюм в полоску внезапно показался на нем с чужого плеча и мятым.

В дверях появился Анджело. Следом за ним в кабинет вошел мой отец.

— Где он? — спросил он, подходя к Анастасии.

Зажмурившись, Джи-джи стиснул себе переносицу.

— У меня на складе… — прошептал он, заканчивая набирать номер.

Обернувшись, отец кивнул в сторону двери.

— Анджело…

Кивнув, Анджело тотчас же вышел.

— Недотрога, — слабым голосом произнес в трубку Джи-джи, — отпусти мальчишку… Нет-нет, со мной все в порядке, просто отпусти мальчишку… Знаю… поговорим, когда я вернусь. За ним заедет Мазерелли… Да знаю я — но план изменился… Слушай меня, черт побери! Немедленно отпусти мальчишку, твою мать!

Бросив трубку на аппарат, он, шатаясь, дошел до кресла, рухнул в него и уронил лицо в руки.

— Очень хорошо, — сказал Анастасия. — А теперь расскажи нам о Дженовезе.

Подняв голову, Джи-джи посмотрел на сидящего напротив Костелло.

— Фрэнк, ты должен мне помочь… ради старой дружбы…

— Забудь о Фрэнке, долбаный нытик! — оборвал его Анастасия.

Джи-джи в мольбе протянул к нему руки. Они заметно дрожали.

— Фрэнк… пожалуйста…

— Джи-джи, расскажи ему о Дженовезе, — тихо промолвил Костелло.

Взгляд Джи-джи лихорадочно заметался между его тремя противниками. Костелло — Анастасия — мой отец — снова Костелло. Казалось, он перестал понимать, где находится. И вдруг он начал задыхаться. Его лицо исказилось в мучительной агонии. Судорожно сунув руку во внутренний карман пиджака, Джи-джи вытащил маленький флакон с таблетками. Однако, не успев его открыть, он издал булькающий звук и повалился лицом на кофейный столик. Его ноги несколько раз дернулись, и он затих. Опустив Джи-джи на пол, Анастасия перевернул его на спину и, опустившись на колени, пощупал шею, ища пульс.

— Сукин сын мертв! — наконец произнес он.

Взяв флакон, отец изучил этикетку, затем протянул его Анастасии.

— Нитроглицерин… сердечное лекарство.

Анастасия с отвращением отшвырнул флакон в противоположный угол.

— Этот член даже не доставил нам удовольствия его замочить!

Уставившись на труп, Костелло задумчиво кивнул:

— И он также не выдал нам Дженовезе.

Глава 52

Только я успел одеться, просунув руку лишь в один рукав рубашки, как дверь в комнатку распахнулась и вошел Беппо, болтая так, словно он и не умолкал.

— Хорошие новости, — сказал Беппо, присаживаясь на корточки рядом со мной. — Сейчас ты выйдешь отсюда… Знаешь, как говорится, всему хорошему рано или поздно приходит конец, так что, наверное, и плохому тоже должен приходить конец — как, например, сейчас. — Вставив ключ в наручники, он отпер замок. — Хотя, должен признать, лично я никак не предполагал, что именно это плохое завершится для тебя так быстро — надеюсь, ты меня понимаешь… потому что Недотрога ненавидит тебя всем своим нутром, и он был очень рад возможности подержать тебя здесь. Чуешь, к чему я клоню?.. Нет? Неважно; главное — ты отсюда уходишь.

— Как так получилось? — спросил я, поднимаясь с пола и разминая затекшие мышцы.

— Что как получилось?

— Как получилось, что я отсюда ухожу? — Я потер ссадины на запястьях, натертые наручниками.

— Ты что — придурок, который смотрит в зубы дареному коню? Какая тебе разница — Недотрога сказал, что ты убираешься отсюда, так что натягивай второй рукав и шевелись пошустрее.

Продолжая болтать, Беппо вывел меня из комнатки уборщиц и начал спускаться по лестнице вниз. На первом этаже главного ангара кипела бурная деятельность, машины разгружались и загружались. Мы прошли через стеллажи с одеждой, которые отгораживали заднюю часть склада, и оказались на площадке перед воротами. У дверцы стоял Недотрога Грилло.

Застыв на месте, я стиснул кулаки, силясь совладать с собой. Этот Грилло один из тех, кто убил Терри. Мне захотелось разорвать его на части. Я бросился было вперед — и тут же остановился. Мой отец не переставал повторять: «Мудрое отступление лучше глупой атаки». До Грилло было шагов тридцать, но мне показалось, я их сделал целых триста.

— Что ж, козел, — презрительно бросил Грилло, — твой старик тебя выкупил. — Хмыкнув, он отпер дверцу. — На твоем месте я бы собрал вещички. Погрей свои сопли. Отправляйся в Аризону — там сейчас чудненько. — Расхохотавшись, Недотрога подтолкнул меня вперед.

Споткнувшись о порог, я вышел на улицу и поморщился, ощутив на лице ослепительный жар солнца. Чтобы удержать равновесие, я схватился за бампер стоявшего у тротуара грузовика и тотчас же отдернул обожженные пальцы. Солнце превратило металл в раскаленную сковородку.

Улица была запружена потоком машин, обычным для Швейного района в будний день. В воздухе царила какофония диссонирующих звуков. Остановившаяся прямо посреди улицы легковая машина настойчиво засигналила, и я, подняв взгляд, увидел, как Анджело опускает стекло. Сзади стоял «Шевроле»-седан, за рулем которого сидел Бо Барбера. Анджело редко отправлялся куда бы то ни было без сопровождения.

— Винни! — окликнул он. — Сюда!

Пробравшись через поток медленно ползущих грузовиков, я сел к нему в машину.

— Ну, как ты? — спросил Анджело и, обернувшись назад, стал выжидать возможность втиснуться в транспортный поток. Через какое-то время до него дошло, что я ничего не ответил, и он снова повернулся ко мне. Я сидел, полностью убитый, уставившись перед собой.

— Винни, что случилось? — спросил Анджело.

— Терри умерла.

Анджело встрепенулся.

— Та гардеробщица? Что с ней случилось?

— Вчера ночью, когда меня схватили, Терри была рядом со мной.

— Господи, малыш, я очень сожалею. Мне известно, что она тебе нравилась.

— Да… она мне нравилась.

— А я думал, она уехала из Нью-Йорка.

— Да, уехала. А потом вернулась. Чтобы увидеться со мной.

— О боже… нам нужно много о чем поговорить.

— Да… много о чем.

Высунув в открытое окно руку, Анджело, не обращая внимания на сердитые гудки, подрезал какой-то пикап и рванул вперед.

В пять часов вечера к небоскребу «Маджестик» подъехал грузовичок без каких-либо надписей на бортах и остановился прямо перед главным подъездом, там, где высаживались из такси жители роскошных квартир. Из него вышли двое здоровяков в коричневых комбинезонах и направились прямо в вестибюль.

— Бенсон и Хеджес, к мистеру Костелло, — представился тот, что повыше.

Швейцар чуть заметно поднял бровь, выражая свое отношение к липовым фамилиям, затем оглядел здоровяков с ног до головы. Днем ему было дано распоряжение ждать в пять вечера прибытия нескольких групп гостей, и он даже получил список с фамилиями. Фамилии все были вымышленными, и швейцар это прекрасно понимал. Настоящие фамилии он видел под фотографиями, которые время от времени появлялись в нью-йоркских бульварных газетах. Однако в четыре часа дня швейцар получил новое указание не ждать гостей из списка, а вместо этого встретить неких «Бенсона» и «Хеджеса», сотрудников компании, которая занимается чисткой ковров. С собой новоприбывшие привезли тележку, однако логотипа компании у них на комбинезонах не было. Поскольку рассуждать насчет того, почему в апартаменты Костелло приходят те или иные посетители, — занятие бесполезное, швейцар просто улыбнулся и набрал номер. Выслушав ответ, он кивнул и сказал:

— Хорошо, сэр. — Положив трубку, он указал на лифт. — Поднимайтесь до самого верха.

Костелло, положив трубку, сказал:

— Они уже поднимаются сюда.

— Надо отдать должное, этот членосос понимал толк в сигарах, — заметил Анастасия, выпуская облачко голубого дыма. Насладившись вкусом кубинской «Панателы», которую он забрал у Джи-джи, Анастасия покрутил сигару в пальцах. Он сидел в кресле у окна. Его пиджак висел на спинке кресла, а ноги были закинуты на кофейный столик. Мой отец сидел напротив.

Анастасия посмотрел на Костелло.

— Ты будешь звонить Грилло? — спросил он.

— Как только вот это уберут отсюда, — сказал Костелло, указывая на скатанный ковер, лежащий посреди комнаты. Это был Джи-джи Петроне.

Сразу же после смерти Петроне Костелло обзвонил членов Комиссии и отменил встречу. Он объяснил, что Петроне скончался от сердечного приступа, так и не успев изложить свою проблему. Таким образом, ее разрешил сам господь бог. Костелло решил скрытно вынести труп из номера и доставить его в погребальную контору «Ренальди». Затем он позвонит Недотроге Грилло, скажет ему о случившемся и объяснит, где найти тело. После чего Недотроге предстоит известить жену Джи-джи и заняться организацией похорон.

Мой отец сказал:

— Альберт, извини, что испортил тебе отпуск.

Анастасия махнул рукой:

— Не бери в голову. Европа уже начала мне надоедать.

— Какие у вас мысли насчет того, как быть с Дженовезе? — спросил Костелло.

— Замочить сукиного сына и предложить членам Комиссии убираться к такой-то матери, — сказал Анастасия и тотчас же добавил: — К тебе, Фрэнк, это не относится.

— Ну, спасибо, Альберт, — криво усмехнулся Костелло. — Ценю твои чувства. Хоть я по-прежнему и сижу во главе стола, голос у меня только один. Комиссия этого не потерпит.

— А как ко всему этому относится Маньяно? — спросил мой отец.

— Маньяно? Ему все по барабану, — презрительно произнес Анастасия. Ни для кого не было секретом, что Анастасия ненавидел Маньяно. Хотя Маньяно возглавлял Семью, а Анастасия был его ближайшим помощником, и мой отец, и Анастасия поддерживали Костелло, главу соперничавшего семейства Лучано. — О том, что тут происходит, ему известно меньше, чем уличной шпане! Маньяно заботит только политика и дружба с Камарадой.

Эмиль Камарада был вице-президентом Международной ассоциации портовых рабочих, и вместе с Маньяно они основали Демократический клуб Нью-Йорка. Анастасия терпеть не мог обоих и только ждал удобного случая, чтобы от них избавиться. Деятельность комитета Кифовера на время охладила его пыл.

— Я все равно настаиваю на том, что мы должны рискнуть, — продолжал Анастасия. — Замочим Дженовезе, а дальше будь что будет. Если этот коварный хрен останется в живых, мы все сыграем в ящик!

— Ты прав, Альберт, — согласился Костелло, — однако мы не предпримем никаких шагов до тех пор, пока продолжается телевизионная трансляция заседаний комитета. — Раздался звонок в дверь, и он поднялся с кресла.

— Трахать я хотел этого Кифовера, — проворчал Анастасия.

— К несчастью, — возразил Костелло, — пока что Кифовер трахает нас.

С этими словами он ушел встречать «сотрудников компании, которая занимается чисткой ковров».

Повернувшись к моему отцу, Анастасия спросил:

— Ну а ты что думаешь?

Тот покачал головой:

— Слишком много слабых мест. Грилло не поверит в наше объяснение того, как умер Петроне. И обязательно ответит. Карло Риччи известно все, и он до сих пор где-то разгуливает. К тому же остается еще Колуччи; мой сын не оставит его в покое. И, наконец, есть Дженовезе.

— Ты ведь понимаешь, что мы должны замочить этого ублюдка, иначе он замочит нас. Игра еще далеко не закончена.

Отец угрюмо кивнул.

— Понимаю.

В кабинет вернулся Костелло с двумя здоровяками в коричневых комбинезонах. Он молча указал на ковер. Те, не сказав ни слова, уложили ковер на тележку и выкатили из номера. После этого Костелло снял трубку.

— Недотрога, это Фрэнк… Да, он был здесь… Нет, его только что увезли… Да, я сказал «увезли»… Недотрога, у меня для тебя очень печальные новости. Ты знал, что у Джи-джи слабое сердце?.. Да, мы нашли таблетки… Он попытался, но умер до того, как успел их принять… — Помолчав некоторое время, Костелло спросил: — Недотрога? Ты меня слышишь? — Выслушав ответ, он кивнул. — Я отправил тело в погребальную контору «Ренальди», знаешь, где это?.. Несколько минут назад… Да, я очень сожалею, Недотрога. — Положив трубку, он налил себе стаканчик виски. Анастасия и мой отец молча проследили, как он опрокинул его в рот одним глотком.

— Ну? — спросил Анастасия.

— Он не поверил ни одному моему слову.

Мой отец выразительно посмотрел на Анастасию. Да, тот был прав: игра еще далеко не закончена.

Мальчонка первым увидел меня, когда я вошел в квартиру Бенни.

— Ура! — заорал он, отвесив боксерской груше такой свирепый удар, что та загудела, дергаясь в рикошете.

Мальчонка бросился обнимать меня, и тотчас же за ним последовали остальные, включая Прыгуна. Тот решил ослушаться отца и заглянуть к Бенни, чтобы узнать, нет ли каких-нибудь новостей обо мне. В одно мгновение я оказался погребен под лавиной объятий и рукопожатий.

Анджело и мой отец наблюдали за этой торжественной встречей, стоя в дверях. Мы подобрали отца у «Маджестика» по дороге к Бенни. Когда первый всплеск радости немного поутих, Мальчонка заметил Анджело и отца и торжествующе воскликнул:

— Вы его освободили!

Улыбнувшись, отец прошел внутрь.

— Да, — сказал он, — нам повезло.

Мальчонка повернулся ко мне.

— Как это случилось?

Собравшись с духом, я начал.

— Вчера ночью Недотрога и Карло схватили меня в квартире у Терри, — ровным голосом произнес я. — Они ее убили.

— Господи… — пробормотал Мальчонка.

— Боже, Винни, это такое горе, — сказал Порошок.

— Где она? — спросил Рыжий.

— Должно быть, тело забрал Грилло, — ответил я. — Куда — не знаю.

— А н-нельзя с-сообщить в полицию? — спросил Прыгун.

— Нет, — ответил мой отец. — Пока что мы не будем предпринимать никаких действий. Мы с Анджело разберемся с Недотрогой и Карло.

— Мы разыскали Колуччи, — сказал Рыжий. — Он в Хобокене.

— Скорее всего, Станкович и братья Руссомано с ним, — добавил Мальчонка.

Эти слова привлекли мое внимание. Пересилив свое подавленное настроение, я спросил:

— Вы в этом уверены?

Рыжий кивнул.

— На все сто.

— Отлично, — сказал я. — Сегодня же вечером мы отправляемся к ним, пока они не успели перебраться в другое место.

— Нет, — остановил меня мой отец.

Я повернулся к нему.

— Папа…

— Неразумно штурмовать дом, в котором предположительно заперлись четверо. Всякое возможно.

Я снова начал было возражать, но отец поднял руку, останавливая меня.

— Я хочу, чтобы вы сделали вот что. Возьмите машины. Отправляйтесь в Хобокен и наблюдайте за домом. Если Колуччи и его дружки выйдут на улицу, следите за ними. А я попрошу Костелло, чтобы он связался со своими друзьями из полиции. Полагаю, как только стемнеет, вы станете свидетелями задержания Колуччи и его банды.

— Но разве это возможно? — возразил я. — Хобокен находится вне юрисдикции полиции Нью-Йорка.

— Здешние фараоны свяжутся с полицией Хобокена. И предупредят о том, что в их городе скрываются подозреваемые, которые разыскиваются в Нью-Йорке.

— Но в таком случае Колуччи и его дружки останутся в Нью-Джерси, — напомнил я.

— Нет, — сказал мой отец. — Костелло позаботится о том, чтобы их сразу же переправили сюда и содержали здесь. Завтра монахини их опознают, и им предъявят обвинение в нападении. Итак, вы делаете только то, что я вам сказал, capisce?

Мы дружно закивали, и Мальчонка сообщил отцу адрес в Хобокене. После этого мой отец и Анджело ушли.

От Мальчонки не укрылось, что я не сказал ни слова.

— Как ты? — обеспокоенно спросил он.

— Завтра исполнится неделя, — сказал я.

— Что?

— Неделя с тех пор, как мы обчистили железнодорожный склад и забрали десять ящиков собольих шкур.

— Да, наверное, — согласился Мальчонка. — К чему это ты?

— И сколько всего произошло с тех пор: Петроне нас подставил, его уже нет в живых, как и Драго и Малого; Сидни в больнице, Терри убита. И все это случилось всего за одну неделю. За одну проклятую неделю.

— Не мы это начали, Винни, — сказал Мальчонка.

— Не мы. Но мы доведем дело до конца, — сказал я, направляясь к двери. — Пошли, я хочу принять душ и переодеться. По пути в Хобокен заглянем к Сидни.

Все, кроме Мальчонки, вышли на улицу. Он задержался в дверях, останавливая меня.

— Что ты хотел сказать: «доведем дело до конца»? — спросил он. — Что ты имел в виду?

— Нет никаких сомнений, что Карло или Недотрога попытаются вытащить Колуччи из-за решетки. Он слишком много знает. Я хочу, чтобы Бенни и Рыжий дежурили у полицейского участка и проследили за ним.

— Но ты же слышал, что сказал твой старик, — напомнил Мальчонка.

— Слышал, — сказал я, выходя на улицу. Покачав головой, Мальчонка последовал за мной.

Глава 53

Несмотря на то что Прыгун «отошел от дел», он настоял на том, чтобы поехать вместе с нами в больницу проведать Сидни, поэтому я отправил его вместе с Бенни и Рыжим в «Форде» первыми. Мальчонка, Порошок, Луи и я сели в «Бьюик». Мы завернули ко мне домой, чтобы я переоделся, а потом снова встретились с остальными на стоянке перед клиникой «Белльвю» — к этому времени началась жуткая гроза с проливным дождем. Никто не подумал о том, чтобы захватить зонты, поэтому мы выскочили из машины и, прикрывая головы газетами, побежали к подъезду. Когда мы добрались до вестибюля клиники, у нас в штиблетах хлюпала вода, а одежда промокла насквозь, — у всех за исключением Луи. По какой-то необъяснимой причине его черный костюм выглядел так, словно его только что отутюжили.

Мальчонка не мог поверить своим глазам. Он развел руками и недовольно проворчал:

— Да он абсолютно сухой! Твою мать, как ему это удается?

Прыснув, Порошок сказал:

— Он просто пробежал между каплями. Можешь как-нибудь сам попробовать.

— Я-то попробую, но тебе нужно будет, чтобы между каплями было по целому кварталу.

— Слушай, когда ты перестанешь шутить по поводу моих размеров?

— Когда ты прекратишь умничать.

Бенни, Рыжий и Прыгун уже ждали нас в вестибюле. Они узнали, что посетителей к больным пропускают только начиная с семи вечера. Я сказал:

— Хорошо, ждите в машинах. Я знаю, где лежит Сидни. Я прокрадусь к нему незаметно, а потом мы отправимся в Хобокен. Бенни и Рыжий, поезжайте туда первыми и ведите наблюдение. Прыгун, а ты можешь оставаться с нами, а если хочешь, лови такси и возвращайся домой.

— Я о-остаюсь с вами, — сказал Прыгун.

— Ты точно так решил?

— Т-точно, — подтвердил он. В голосе его не было никакой твердости, но Прыгун остался.

Самая большая сложность заключалась в том, чтобы пройти через приемное отделение к лифтам. Я решил даже не пробовать. Схватив мокрую газету, я выбежал назад под дождь и устремился к тому входу, к которому подъезжали кареты «Скорой помощи». Там, как обычно, царил упорядоченный хаос. Я пробрался через отделение, придерживая левую руку в правой, словно она была на перевязи. Никто меня не остановил. Заскочив в лифт, я ткнул кнопку «3».

Третий этаж оказался словно вымершим, если не считать двух дам в белом, поглощенных чем-то важным в комнате медсестер. Дождавшись, когда они повернутся ко мне спиной, я проскользнул по коридору и прошел в реанимационное отделение. Войдя в палату к Сидни, я застыл как вкопанный. Он сидел в кровати и читал книгу. От него по-прежнему отходили провода к мигающим мониторам, в вену на руке была воткнута игла капельницы, голова была скрыта бинтами, но, когда Сидни меня увидел, его лицо расплылось в радостной улыбке.

— Привет, Винни, — сказал он. — Я слышал, тебя выписали еще вчера.

— Верно, — подтвердил я. Мне не хотелось расстраивать Сидни рассказом о том, что еще произошло с тех пор, поэтому я поспешил переменить тему. — А тебе, судя по всему, гораздо лучше.

— Совершенно верно. Врачи по-прежнему беспокоятся, но я уже чувствую, что иду на поправку.

— Замечательно, Сидни. Ребята передают тебе привет.

Сидни улыбнулся.

— Как они?

— В полном порядке. Они внизу. Для посещений еще слишком рано.

— Передай им, я очень рад, что они пришли… — Сидни никак не решался задать следующий вопрос. Взяв стул, я пододвинул его к изголовью кровати и сел. Наконец Сидни поднял взгляд и спросил: — Полиция задержала тех, кто на нас напал?

— Пока что нет, но обязательно задержит, обещаю.

— Это ведь снова был Колуччи, правда?

— Да, вместе с тремя своими дружками, — машинально ответил я.

— Извини, Винни…

— За что?

— Это я во всем виноват.

— О чем это ты?

— Колуччи…

— Что Колуччи? — Внезапно до меня дошло, что я напрасно подтвердил подозрения Сидни. — Ты что, с ума сошел? Колуччи не имеет к тебе никакого отношения!

— К нам, — поправил Сидни, поникнув. — Это я потащил тебя в библиотеку. Все получилось, как и говорил Прыгун.

— Сидни… — Я остановился, стараясь придумать, как быть одновременно терпеливым и твердым. — Мы уже прошли через это… Послушай. В сравнении с тем, что сейчас происходит, мы с тобой меньше, чем комариные яйца. Тут действуют такие фигуры, как мой отец и Костелло, Петроне и Анастасия, и Дженовезе, и бог знает кто еще. Но ты должен мне поверить, Сидни, — ни в чем себя не вини, потому что мы тут ни при чем!

Сидни пытливо всмотрелся в мое лицо, затем кивнул.

— Ну, хорошо, Винни… раз ты так говоришь…

— Я так говорю.

— Ну, хорошо, — повторил он, робко улыбаясь.

Успокоившись немного, я ответил ему широкой улыбкой.

— Не будем больше об этом. — Встав, я пожал Сидни руку. — А теперь я должен идти. У нас с ребятами есть одно дело. Я снова загляну к тебе утром.

— Хорошо, Винни. Береги себя.

— Я всегда берегу себя. И ты береги себя.

— И я тоже всегда берегу себя, — ответил Сидни.

Помахав на прощание, я вышел из палаты.

К тому времени, как мы вышли из клиники «Белльвю» и поехали в сторону тоннеля Холланд, гроза закончилась. Жара возвратилась, и вместе с влажностью они превратили город в парящее болото. Уже смеркалось, когда мы проехали под Гудзоном в Хобокен и помчались к Гамильтон-парку.

Бенни и Рыжий поставили свой «Форд» в пятидесяти ярдах от дома с объявлением агентства недвижимости «Атлас». Мы встали следом за ними. Бенни вышел из машины, и я шагнул ему навстречу.

— Ну как? — спросил я.

— Минут десять назад вернулась Глория. Принесла целую прорву белых коробок с проволочными ручками.

— Еда на вынос из китайского ресторана. Значит, Колуччи с дружками по-прежнему здесь, — сказал я. — Ждем. Думаю, фараоны нагрянут с облавой, как только стемнеет.

Когда мы успели выкурить по пять сигарет, к дому подкатили четыре патрульные машины. Двое полицейских обошли дом сзади, двое заняли места по бокам, а четверо поднялись на крыльцо. Даже на удалении квартала мы услышали, как один из полицейских заколотил дубинкой в дверь, крича:

— Колуччи! Открывай! Полиция! Выходите с поднятыми лапами!

Последовали недолгие препирательства, и наконец дверь открылась и из дома вышел Ник Колуччи с поднятыми руками. Все то время, пока на него надевали наручники, он ругался и стонал. Затем в дом вошли двое полицейских, и через минуту они вывели Станковича и братьев Руссомано. Все были в наручниках. Полицейские усадили задержанных в машины и уехали. Вся операция заняла не больше пяти минут.

— Что теперь? — спросил Мальчонка.

— А теперь начинается самое интересное, — сказал я. — Завтра в девять утра встречаемся у тебя дома. А сейчас едем назад.

Дважды помигав фарами, я развернулся и направился обратно к тоннелю. «Форд» последовал за нами.

Закончилась среда: я на свободе, Джи-джи и Чаки мертвы, Недотрога жаждет отмщения, Анастасия вернулся из Италии, а Колуччи, Станкович и братья Руссомано задержаны полицией, — но у нас по-прежнему не было ничего на Дженовезе.

Глава 54

Четверг, 31 августа

Утренняя бульварная пресса пестрела сообщениями о внезапной кончине Джорджио Петроне. «ПЕТРОНЕ СКОНЧАЛСЯ ОТ СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА» — кричали газетные заголовки. «Джорджио Петроне, подозревавшийся в связях с мафией, умер своей смертью… родные и близкие потрясены… Давний „соратник“ Петроне Недотрога Грилло от лица семьи сообщил, что прощание с телом покойного состоится в пять часов в погребальной конторе „Ренальди“ в Куинсе».

Неожиданная смерть Петроне стала главной темой разговоров всех полицейских управлений Нью-Йорка, но в первую очередь Центрального южного, поскольку именно в этом районе находилась его штаб-квартира. Кроме этого, в управлении со смехом обсуждали задержание четырех подозреваемых в Хобокене, совершенное с нарушением закона.

Придя на службу в восемь часов утра, детектив Сассо первым делом взглянул на четверых задержанных. Никаких вопросов — они полностью соответствовали описанию четырех нападавших у библиотеки, которое дали монахини. Решив, что к задержанным проявит интерес Дэнни Коллинз, Сассо позвонил в Восемнадцатый округ. Обменявшись с Дэнни парой фраз по поводу внезапной кончины Петроне, Сассо сообщил, что четверо задержанных, возможно, имеют отношение к взрыву бомбы в квартире Бенни Вила; опознание назначено на четыре часа вечера.

Прощаясь, Сассо сказал:

— Всего хорошего. Жду вас с братом на опознании.

Лейтенант Макрей, наш осведомитель в Центральном южном управлении, позвонил Анджело и рассказал ему о звонке Сассо через пять минут после того, как Сассо положил трубку.

Бенни проснулся рано, поставил на плиту кофейник и купил в соседней булочной дюжину рулетов. Как и было условлено, ребята собрались в девять часов. Последним пришел Порошок, за которым шлепала Энджи. Он принес пакет с дюжиной пончиков с повидлом. Взглянув на рулеты, которые раскладывал на столе Бенни, Порошок заорал:

— Это еще что за рулеты? Сегодня мой день!

Мы по очереди покупали выпечку на завтрак, и Порошок, судя по всему, решил, что Бенни нарушил очередность.

— Память у тебя дырявая! — возразил Бенни. — Я четко помню, как говорил, что именно я покупаю рулеты.

Посмотрев Бенни в глаза, Порошок сказал:

— Бенни, уверяю тебя, я никогда не забываю то, что касается еды!

Задумавшись над его словами, Бенни наконец признал:

— Разумный довод. Признаю свое поражение. Обвинения сняты. — Ухмыльнувшись, он впился зубами в пончик. Порошку в глаз брызнуло клубничное повидло.

— Господи! — взвизгнул тот, отскакивая назад и принимаясь вытирать глаз. — Да ты меня ослепил!

Сбегав к раковине, Бенни намочил полотенце в горячей воде.

— Держись, старина, помощь уже идет.

Подскочив к Порошку, он шлепнул ему на лицо полотенце, от которого шел пар.

— А-аа-а! — взвыл Порошок. — Урод, так еще хуже! — Вырвав полотенце у Бенни из рук, он лихорадочно помахал им, остужая, после чего снова промокнул себе глаз.

— Вот кто просил тебя покупать пончики с повидлом? — с укором произнес Бенни. — С рулетом такого бы не произошло.

— Прошу прощения, — вмешался я. Меня не переставало поражать, что каким бы серьезным ни было положение, ребята никогда не переставали подкалывать друг друга. Порошок и Бенни посмотрели на меня. — Вы закончили? — спросил я.

Пожав плечами, они с глуповатым видом закивали. Тут и остальные, включая Энджи, повернулись ко мне. Даже Рыжий перестал строгать спичку, закрыл нож и поднял взгляд.

— Вот и хорошо, — сказал я, отставляя чашку с кофе. — Сегодня утром я случайно услышал, как Анджело говорил моему старику о том, что в четыре часа дня монахинь пригласят в полицию, где они должны будут опознать Колуччи, Станковича и братьев Руссомано.

— Они их опознают, — заметил Мальчонка.

— Правильно, — согласился я. — После этого отец позвонил Костелло и сказал, что ему необходимо немедленно договориться с судьей об условиях освобождения под залог.

Порошок раскрыл рот от изумления.

— С какой стати он оказывает любезность этим подонкам?

— Ты ошибаешься… отец хочет спрятать Колуччи от меня. Он попросил Перро, своего адвоката, чтобы тот забрал Колуччи и передал Анджело, а Анджело спрячет его там, где я не смогу найти. — Я прервался на то, чтобы закурить сигарету, затем продолжал: — Бенни и Рыжий будут караулить у полицейского участка. Как только Анджело заберет Колуччи, вы проследите за ним и определите, куда он его отвезет. Остальные остаются ждать, не приедет ли кто-нибудь за Станковичем и братьями Руссомано. Если приедет, разделитесь и следите за ними. Я хочу знать, где спрячется каждый из этих ублюдков.

— А сам ты где будешь? — спросил Мальчонка.

— Здесь, — ответил я. — Мой старик взял с меня слово, что я безвылазно просижу здесь весь день, так как у него, возможно, будет для меня какое-то дело. По-моему, это все чушь — отец просто хочет убрать меня подальше до тех пор, пока Колуччи не исчезнет. И все же я на всякий случай останусь здесь и буду ждать сообщений от вас.

Увидев, как у Прыгуна нервно задрожали веки, я снял его с крючка.

— Прыгун, ты остаешься со мной. Будем охранять цитадель.

— Х-хорошо, Винни, — с заметным облегчением сказал Прыгун.

— Что нам делать, когда мы узнаем, где Колуччи? — спросил Бенни.

— Ничего. Просто сообщите мне.

— И?.. — спросил Рыжий.

— И сегодня вечером мы нанесем ему визит.

Улыбнувшись, Рыжий раскрыл лезвие ножа.

— Ого, — сказал Порошок, — давай это обсудим.

— Обсуждай, — предложил я.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — начал Порошок, — но твой старик приказал нам ничего не делать. Мы еще никогда не шли против старших!

— Знаю, — сказал я.

— Если мы сделаем хоть шаг, твой отец будет взбешен, — подхватил Луи.

— Что ты ему скажешь? — спросил Бенни.

— Ничего, — ответил я. — Я займусь всем сам. В конечном счете, это мое личное дело.

Поскольку я уже поделился с Мальчонкой своими планами, он до сих пор молчал, однако сейчас дело приняло новый оборот.

— Личное? — спросил Мальчонка. — Черт побери, что ты хочешь сказать?

— Я буду действовать в одиночку, — объяснил я. — Я не хочу вмешивать вас.

— Так несправедливо, — настаивал Мальчонка.

— Я так хочу, — твердо произнес я.

Мальчонка крикнул:

— Винни, черт возьми, ты!..

— Я так хочу! — рявкнул в ответ я. Впервые за весь разговор я повысил голос.

Ребята молча смотрели на меня. До сих пор нам еще не приходилось делать ничего подобного. Впервые с тех пор, как мы собрались вместе, нам предстояло пойти против старших, впервые я собирался делать что-то в одиночку, — и впервые речь зашла об убийстве.

Глава 55

Погребальная контора «Ренальди» в Куинсе была хорошо известна как отправная точка для последнего путешествия членов мафии в мраморные апартаменты. Именно здесь Джи-джи Петроне предстояло последний раз выйти на сцену перед тем, как отправиться на кладбище Святого Иоанна, излюбленную усыпальницу мафии. Альдо Мари, владелец конторы, занимался похоронным делом еще со времен «войны Кастелламмарезе» и других, менее кровавых столкновений. За долгие годы клиенты нередко обращались к Альдо с самыми странными просьбами, и он всегда был готов их удовлетворить. Поэтому когда Фрэнк Костелло попросил его нарядить своих сотрудников в комбинезоны и забрать тело, закатанное в ковер, Альдо не придал этому никакого значения. И когда Недотрога потребовал произвести вскрытие, Альдо с радостью предложил ему услуги ушедшего на пенсию коронера. Вскрытие показало, что Джи-джи действительно скончался от сердечного приступа, вследствие естественных причин, однако Недотрога не был удовлетворен результатами. Он ушел, бормоча в негодовании:

— Да, но только естественные причины были следствием разговора и этого ублюдка Костелло!

В четверг днем улица перед погребальной конторой «Ренальди» была запружена. На протяжении двух кварталов вся проезжая часть была заставлена лимузинами и машинами попроще, а между ними толпились сотни любопытных зевак. Сотрудники правоохранительных органов фотографировали происходящее из бросающихся в глаза машин, которые по идее не должны были привлекать к себе внимание, а зеваки торопились щелкнуть на свои «Кодаки» любимых героев мафии. Самым нелепым был здесь экскурсионный автобус с группой членов «Хадассы»,[41] застрявший в самой середине пробки. Туристки направлялись на Бродвей, однако эта маленькая задержка дала им возможность посмотреть гораздо более увлекательный спектакль, чем тот, который ждал их в театре. В целом происходящее напоминало огромный цирк, в сравнении с которым зрелище в знаменитом «Барнум и Бейли» показалось бы деревенским карнавалом.

В траурном зале конторы представители всех пяти нью-йоркских Семей в черных костюмах проходили цепочкой мимо гроба, чтобы отдать дань покойному и проверить расположение венков — чем ближе к гробу, тем больше уважения к человеку, его приславшему. Всего венков было больше сотни, перетянутых черными ленточками и установленных на ступенях, которые поднимались за гробом. Это изобилие цветов высилось до самого потолка. От невыносимого аромата кружилась голова.

Бо Барбера подвез моего отца до конторы «Ренальди». Отец вошел в траурный зал и остановился в дверях, оглядывая происходящее. Было очевидно, что все капо появятся только перед самым началом похорон, однако их заместители уже были здесь, представляя все Семьи, — все, за исключением Семьи Маньяно. Анастасии не было, потому что Костелло не хотел раскрывать то, что он вернулся из Италии. Неожиданное возвращение Анастасии, совпавшее по времени с внезапной смертью Петроне, только усугубит ситуацию.

Мой отец выразил соболезнования облаченной в траур миссис Петроне, затем заметил Дженовезе, который представлял Костелло. Дженовезе занял место в цепочке тех, кто проходил перед гробом, и отец пристроился за ним. Дженовезе обернулся, и они с отцом встретились взглядами, но Дженовезе тотчас же отвел глаза. У него не было желания начинать разговор. А у моего отца было. Он хотел выяснить настроение Дженовезе.

— Прими мои соболезнования по поводу твоей потери, — сочувственным тоном промолвил отец.

— Потери? — вопросительно поднял брови Дженовезе.

— Ты лишился близкого друга.

— Делового партнера.

— А… значит, меня неправильно информировали.

— Вот как? И о чем же?

— О ваших отношениях.

— И какими же ты их считал?

— Более заговорщическими.

Дженовезе резко дернул головой, оборачиваясь. Его глаза стали ледяными, и он бросил театральным шепотом:

— Берегись, Веста. Дружба с Анастасией не защитит тебя от всего на свете.

Отвернувшись, Дженовезе шагнул к гробу и преклонил колено. Беззвучно прошептав непременную молитву, он перекрестился и поспешил прочь. Отец получил желаемый ответ: Дженовезе на взводе, его реакция была чрезмерной. Он не только вышел из себя при упоминании о заговоре, но и в следующей фразе упомянул Анастасию. Отец решил, что это следствие чувства вины. Приблизившись к гробу, он повторил действия Дженовезе, затем также направился к выходу. Отец успел заметить плотную группу людей, обступивших Недотрогу Грилло и Карло Риччи. Они стояли в алькове в глубине зала, и к ним подошел Дженовезе. Отец решил, Дженовезе взбешен тем, что неожиданная смерть Петроне расстроила его планы. Он заговорил со своими знакомыми, краем глаза наблюдая за тем, как Дженовезе взял Грилло за локоть и отвел его в сторону.

Отец оказался прав относительно того, что Дженовезе взбешен. Но он ошибался, полагая, что планы Дженовезе расстроены. Их просто пришлось пересмотреть в связи с изменившейся ситуацией.

Процедура опознания в полицейском участке началась в половине четвертого. Бенни и Рыжий дежурили в «Бьюике», Мальчонка и Порошок устроились в «Форде», а Луи прогуливался по улице. Все они не доехали до здания участка примерно квартал, так как понимали, что Анджело узнает их машины. В пятнадцать минут пятого температура воздуха в тени достигала девяноста двух градусов, монахинь все еще не было, и все выглядели так, словно только что вышли из душа.

Бенни в отчаянии хлопнул ладонями по рулевому колесу «Бьюика».

— Проклятье, до чего же жарко! Ну, где они, черт побери?

Рыжий, как всегда, оставался невозмутимым. Острогав спичку, он спросил:

— У тебя что, свиданка назначена?

— Не-ет, — язвительно протянул Бенни. — Просто мне надоело вариться здесь!

Десять минут спустя к Центральному южному участку подкатил полицейский автобус, который привез шестерых «бдительных» монахинь, как окрестила их бульварная пресса. Когда монахини вышли из автобуса, замигали фотовспышки. К ним бросились журналисты, выкрикивая вопросу, но следователи Сассо и Бернс быстро провели монахинь в здание. Казалось, те наслаждались непривычным вниманием и улыбались в объективы фотоаппаратов, однако не сказали ни слова.

Вытерев лоб, Бенни покачал головой.

— Только посмотри на них. Как они переносят жару, одетые во все черное?

— Наверное, это родственницы Луи, — усмехнулся Рыжий.

— Нет, — покачал головой Бенни. — Среди человеческих существ у Луи нет родственников. Он игуана.

— Что?

— Игуана — это такая ящерица с Галапагосов.

— Ты надо мной издеваешься?

— Нет, приятель, есть такие острова. Их открыл один чувак по фамилии Дарвин.

Рыжий был ошеломлен.

— Откуда ты знаешь эту хрень?

— Читал, — обиженно ответил Бенни. — Конечно, не так много, как Винни и Сидни, но было кое-что. Когда я отбывал срок в колонии для несовершеннолетних, там были подшивки «Национальной географии». Здоровские картинки. Галапагосы… игуаны… — Он пожал плечами.

— Я просто диву даюсь, — искренне произнес Рыжий.

— Согласен, — так же искренне ответил Бенни.

Отказавшись от кофе, монахини в сопровождении следователей Сассо и Бернса и лейтенантов Макрея и Наспо прошли в комнату, откуда им через одностороннее зеркало были видны выстроившиеся в ряд подозреваемые.

Первым в соседнее помещение ввели Станковича. Вместе с ним туда вошли еще пятеро рослых бородатых мужчин, внешне похожих на него. Всем им приказали повернуться к зеркалу лицом, спиной, правым, левым боком. Еще на середине процедуры сестра Анджелика, старшая по возрасту и, судя по всему, старшая по положению, указала на Станковича.

— Это он! — воскликнула она. — Тот, что слева!

— Вы уверены? — спросил Сассо.

— Да я узнала бы его в безлунную ночь, — ответила сестра Анджелика, тыча пальцем. — Он — вылитая копия того русского еретика Распутина!

— Благодарю вас, сестра. — Сассо повернулся к остальным монахиням. — Вы придерживаетесь того же мнения?

Пятеро монахинь истово закивали, бормоча слова подтверждения.

Сассо склонился к микрофону.

— Следующий!

Станковича и его группу вывели и вместо нее ввели братьев Руссомано вместе с мужчинами, отдаленно похожими на них. Сассо начал было повторять команды, но сестра Анджелика остановила его еще до того, как он закончил.

— Вон те, — сказала она. — Двое в середине. Изворотливые, похожие на хорьков!

У Сассо мелькнула мысль, что сестра Анджелика, вероятно, подбирает сравнение для каждого человека.

— Вы уверены?

— Как в том, что на небесах есть господь!

Сассо повернулся к остальным.

— Вы согласны?

И снова он получил тот же результат. Он наклонился к микрофону:

— Следующий!

Ввели группу Ника Колуччи, но, прежде чем они успели выстроиться, сестра Анджелика указала на него.

— Он! — торжествующе воскликнула она. — Тот, с изрытым оспой лицом и шрамом на подбородке! — Повернувшись к своим подругам, сестра Анджелика победоносно кивнула. Те негромко выразили ей свое одобрение, после чего дружно закивали Сассо.

— А этот человек кого вам напоминает? — спросил тот сестру Анджелику.

— Земля не носит таких существ! — подумав мгновение, решительно ответила она.

Сассо поблагодарил монахинь, и их проводили к автобусу, чтобы отвезти обратно в монастырь.

Колуччи, Станковича и братьев Руссомано отвели наверх, где ими тотчас же занялся судья, с которым уже успел связаться Костелло. Им предъявили обвинение в «нападении со смертоносным оружием» (монтировка и цепи), а также «умышленном создании аварийной ситуации на дороге» (столкновение с двумя машинами напротив библиотеки). Судья определил залог размером в пять тысяч долларов каждому, после чего всех четверых отвели назад в камеру предварительного содержания, а лейтенанты Макрей и Наспо прилежно доложили о результатах Анджело и Недотроге соответственно.

Дэнни и Роберт Коллинз ждали у кофейного автомата. К ним подошли Сассо, Бернс и Макрей, вернувшиеся с опознания.

— Ну? — спросил Дэнни.

— Монашки их опознали, — сказал Сассо.

— Всех четверых? — спросил Роберт.

— Всех четверых, — ответил Бернс.

— Проклятье! — выругался Дэнни, потирая кулаком подбородок.

— Какие с этим проблемы? — удивился Сассо.

— А? — переспросил Дэнни, и только тут до него дошло, что, наоборот, никаких проблем быть не должно было бы. Взглянув на лейтенанта, он поспешно поправился: — Нет-нет, никаких проблем. Я просто подумал, что ты прав. Вероятно, это та самая шпана, которая бросила бомбу в квартиру Вила.

Сассо пожал плечами.

— Разумно, — согласился он.

— Да-да, — продолжал Дэнни. — Спасибо — чисто сработано. Вы схватили их за шкирку. — Попрощавшись, он направился к выходу.

— Увидимся, — сказал Роберт и последовал за братом.

Выйдя на улицу, братья Коллинз подошли к своей машине без опознавательных знаков. Дэнни положил руки на крышу и уронил в них голову.

Роберт подошел к брату.

— Ну? — спросил он.

— Все паршиво, — пробормотал Дэнни.

— И без тебя понимаю, — отрезал Роберт. — Колуччи знает, что Драго приказал ему избить мальчишку Весту, так как его старик спалил склад Драго. Если он заговорит, это выведет на охранников. А те опознают в нас полицейских, которые предупредили их об ограблении до того, как оно было совершено. — Остановившись, он склонился к брату и заорал: — Если бы мы заплатили охранникам ту долбаную «штуку» зеленых, которую дал нам Грилло, ничего бы этого не произошло!

Дэнни попытался отмахнуться от обвинений.

— Кто знал?

— Я знал! — рявкнул Роберт. — Проклятье! — Он в сердцах ударил кулаком по крыше машины.

— Прекрати ныть, надо позвонить Недотроге.

Мой отец выходил из «Ренальди», когда директор конторы отвел его в сторону и сказал:

— Синьор Веста, вас к телефону.

— Grazie, Альдо, — ответил отец. Мари проводил его в свой кабинет, указал на аппарат и бесшумно удалился.

Это звонил лейтенант Макрей из Центрального южного участка. Выслушав его сообщение, отец позвонил Марку Перро.

— Марк, — сказал он, — в Центральном южном сидит один тип по фамилии Колуччи. Залог пять тысяч. Отправляйся туда и вытащи его. Анджело тебя встретит… Вот как? И когда ты сможешь там быть?.. Ничего страшного, часом раньше, часом позже — разницы не будет.

Затем отец позвонил Анджело.

— Встречаешься с Перро у Центрального южного, — сказал он. — В пять пятнадцать. Жди его на улице. Как только он вытащит Колуччи, забирай его и отвози в клинику. Я приеду туда в семь, и там уже решим, как быть с Колуччи.

Мое предположение оказалось верным: отец собирался добиться освобождения Колуччи под залог, чтобы потом спрятать его, так как понимал, что я, скорее всего, убью Колуччи, а он не хотел, чтобы я повесил на себя убийство еще до того, как мне исполнилось девятнадцать. Отец надеялся придумать способ защитить меня, позаботившись о том, чтобы Колуччи исчез очень надолго.

В то самое время, когда Макрей позвонил Анджело, Наспо связался с Недотрогой. Недотрога позвонил Дону Джеффрису, адвокату Петроне, и приказал ему забрать Колуччи под залог, отвезти его в контору и ждать там. Он позвонит где-нибудь в половине шестого, не позже шести. Адвокат ответил, что уже едет.

Как только монахини покинули здание Центрального южного участка, Рыжий и Бенни увидели, как туда заходит мужчина в костюме в полоску и фетровой шляпе. Улыбнувшись, Рыжий раскрыл нож и принялся строгать новую спичку.

— Должно быть, это он, — сказал он.

— В таком прикиде ходят только крючкотворы, — согласился Бенни.

Рыжий кивнул.

— Это адвокат Джино…

Он ошибался. Это был Дон Джеффрис, адвокат Петроне, однако ни Рыжий, ни Бенни не могли этого знать.

— А где же Анджело? — спросил Бенни.

Покачав головой, Рыжий прищурился и сказал:

— Наверное, опаздывает. — Он чувствовал, что, возможно, произошли какие-то изменения, однако им оставалось только ждать.

Десять минут спустя Ник Колуччи и Дон Джеффрис вышли из здания, сели в машину адвоката и поехали на восток.

— Анджело до сих пор нет? — удивился Бенни.

Осмотрев улицу, Рыжий сказал:

— Нет… — Захлопнув нож, он бросил: — Езжай за ними.

Пропустив вперед две машины, Бенни тронулся следом.

Анджело разминулся с ними всего на пять минут.

Глава 56

Весь день я прождал известий от Рыжего и Бенни. Уже начинало смеркаться, а они так и не дали знать о себе. После освобождения Ника Колуччи Мальчонка, Луи и Порошок вернулись к нам с Прыгуном. Поскольку Станкович и братья Руссомано оставались за решеткой, не было смысла торчать рядом с полицейским участком.

Ребята без воодушевления катали по столу шары, как вдруг зазвонил телефон. Я сорвал трубку.

— Хорошо, оставайтесь с ним, — сказал я, выслушав то, что мне сообщили. — Если он тронется с места, звоните сюда. — Положив трубку, я увидел, что все вопросительно смотрят на меня. — Бенни и Рыжий проследили Колуччи и адвоката до его конторы.

— Там Колуччи не останется, — заметил Мальчонка. — Он обязательно переберется куда-нибудь в другое место.

— Верно. И как только это произойдет, Рыжий и Бенни перезвонят нам и скажут, в какое именно. Порошок, ты остаешься здесь вместе с Прыгуном и ждешь звонка. Если позвонит мой старик, скажешь, что я ушел чего-нибудь перекусить.

— Куда ты направляешься? — спросил Порошок.

— Мне надоело торчать на месте. Пойду проведаю Сидни. Мальчонка и Луи, вы поедете со мной, — сказал я, направляясь к двери. — Будем держать связь.

— Хорошо, — сказал Луи.

— За дело! — рявкнул Мальчонка.

Я выбросил руку вперед, и ребята тотчас же накрыли ее ладонями.

Прыгун проводил нас взглядом. Порошок не спеша подошел к пианоле и принялся тыкать клавиши одним пальцем. Энджи положила голову ему на ноги.

— Он ведь сделает это, правда? — вдруг спросил Прыгун.

— Что? — переспросил Порошок, продолжая тыкать клавиши.

— Это. Он уб-бьет Ника Колуччи.

— Да, — подтвердил Порошок. Усевшись за инструмент, он начал исполнять «Лето» Гершвина.

Когда мы подъехали к клинике «Белльвю», Мальчонка заметил:

— Опять неприемные часы.

Он был за рулем старенького «Форда», Луи сидел рядом с ним, а я, устроившись сзади, размышлял о Колуччи.

— Ничего страшного, — сказал я. — Сворачивай к подъезду «Скорой помощи».

Луи поставил машину за белым фургоном с красным крестом, и я вошел в приемное отделение. Здесь по-прежнему царил упорядоченный хаос вчерашнего вечера. И снова я прибегнул к трюку со «сломанной рукой», и снова никто даже не задержал на мне взгляда. Поднявшись на лифте на третий этаж, я прошмыгнул мимо комнаты медсестер и зашел в реанимационное отделение. Палата Сидни была пуста. Кровать была незаправлена, и вокруг нее все еще стояли мониторы и капельницы. Я решил, что Сидни, наверное, увезли на очередное обследование. В ногах кровати висела история болезни, и я увидел, что лечащим врачом является доктор Сингх. Выйдя из палаты, я нашел на стене в конце коридора телефон.

— Соедините меня с доктором Сингхом, — попросил я оператора.

Через мгновение в трубке послышалось сообщение коммутатора: «Переключаю на доктора Сингха — на доктора Джавахарлала Сингха». Я подождал еще немного и наконец услышал мелодичный голос доктора Сингха:

— Да, доктор Сингх слушает.

— Говорит друг Сидни Батчера. Я хочу узнать, как он.

— Простите, как вас зовут?

— Веста. Винни Веста. Я был вместе с Сидни, когда на него напали. Вы меня тоже осматривали.

— Ах да. Ваше имя было первым словом, которое произнес Сидни, придя в себя. Где вы сейчас находитесь?

— Я… — Я замялся. — Я в телефоне-автомате.

— Я так не думаю, мистер Веста. Вы связались со мной по внутренней телефонной линии.

Я понял, что вести игру дальше бесполезно; очевидно, врач понял, что я нахожусь в больнице.

— Я в реанимационном отделении — рядом с палатой Сидни.

— Оставайтесь на месте, мистер Веста. Я сейчас к вам подойду.

Повесив трубку, я прошел до конца коридора и уставился в окно. По Ист-Ривер вдоль Манхэттена проплывал экскурсионный корабль, но улицы были пустынны. «Туристы, — подумал я, — тысячи людей из самых разных мест, которые приезжают, чтобы взглянуть на Большое яблоко… „штатские“…» Мне захотелось узнать, есть ли среди них те, кто похож на нас… кого могли бы мучить схожие проблемы. В конце концов я решил спросить у Сидни, что он думает по этому поводу.

— Мистер Веста? — окликнул меня доктор Сингх.

Я обернулся. Он протянул руку, и я ее пожал.

— Привет, — улыбнулся я. — Я проскользнул незаметно.

Улыбнувшись, доктор Сингх сказал:

— Знаю. — Помолчав, он добавил: — Вы пришли только что?

— Пять минут назад.

— Вот как. — Он кивнул. — Понятно…

— В чем дело? — встревожился я.

— Все произошло так внезапно…

— Что? — Моя тревога становилась все сильнее. — Что произошло внезапно?

— Мистер Веста, я очень сожалею… ваш друг скончался.

Мне показалось, я ослышался.

— Скончался? — Незаметно для себя я повысил голос: — Скончался? Вы хотите сказать, умер?

— Да, — печально подтвердил доктор Сингх. — Меньше получаса назад.

— Но это же невозможно! Я был здесь вчера вечером! Сидни сидел в кровати!

— Знаю, — сказал доктор Сингх.

Моя речь стала отрывистой.

— Сидни чувствовал себя хорошо!.. Он сам мне сказал!.. Так и сказал: «Хорошо!» Он…

— Мистер Веста, пожалуйста, успокойтесь, — остановил меня доктор Сингх. — Мы полагаем, виной всему стал аневризм. Сгусток крови, образовавшийся вследствие удара. Он попал в головной мозг и закупорил сосуд.

Когда смысл его слов наконец дошел до меня, мне показалось, у меня из легких отсосали весь воздух. Лицо мое налилось кровью, глаза остекленели. Опершись на подоконник, я уронил голову. По какой-то глупой причине мне не хотелось, чтобы врач видел мои слезы.

— Мать и отец уже знают? — наконец спросил я.

— Я звонил им пять минут назад. Их не было дома. Я буду звонить через каждые десять минут до тех пор, пока их не застану.

Шумно вздохнув, я повернулся лицом к доктору Сингху.

— Когда вы их увидите, скажите, что я все знаю и что моя семья сделает все… все.

— Понимаю, — сказал доктор Сингх.

Не дожидаясь лифта, я спустился по лестнице пешком. Вернувшись к машине, я молча скользнул на заднее сиденье.

Мальчонка и Луи обернулись.

— Ну, как он? — спросил Мальчонка.

— Сидни еще не проснулся, — ответил я. Это была не правда, но и не ложь. Я не хотел ничего говорить ребятам. Нас впереди ждала работа.

— Я разговаривал с Порошком, — сказал Луи. — Звонил Рыжий. Колуччи уехал из конторы адвоката. Ребята проследили его в Бруклине — до угла Флэтбуш и Атлантик. Это тот дом, куда Лео возил твоего отца. Там живет подружка Ника. Шлюха по имени Шерри.

— Едем, — бросил я.

Глава 57

Обычно оживленный перекресток Флэтбуш-авеню и Атлантик-авеню оказался относительно пустынным. Вечерний час пик миновал, но на тротуарах еще оставалось немало прохожих, которые пытались спастись на улице от жары. Ни дуновения ветерка, температура девяносто пять градусов — и влажность под стать.

Рыжий наблюдал за тем, как несколько человек, и в их числе Бенни, выстроились в очередь к лотку на углу. Они покупали бумажные стаканчики с толченым льдом, политым сиропом, так называемое «итальянское мороженое». Оно освежало, но нужно было шустро шевелить языком, чтобы не дать смеси капнуть на рубашку или брюки. В испепеляющий зной задача не из легких.

Бенни и Рыжий следили за домом Шерри уже почти час. Как только Колуччи приехал сюда, они позвонили домой Бенни и доложили Порошку. Но с тех пор ничего больше не произошло.

Вернувшись бегом к «Бьюику», Бенни протянул Рыжему клубничное мороженое.

— Ты у нас рыжий, поэтому получай клубничное, — заметил он. — Ну как, согласен?

— А себе ты какое взял? — спросил Рыжий.

— Шоколадное, — ответил Бенни.

— Дело закрыто, — подвел итог Рыжий.

Допив со дна последние капли растаявшей жидкости, они смяли бумажные стаканчики и выбросили их в окно.

— Как ты думаешь, что он с ним сделает? — спросил Бенни.

Рыжий прекрасно понял, что его друг имеет в виду.

— Пришьет.

— Прямо так?

— А как иначе?

— Не знаю… все как-то серьезно, ты не согласен?

— Ты имеешь что-нибудь против? — спросил Рыжий.

— Да нет, просто… ну, нам приходилось делать много гадостей, но мы никого не убивали.

— Пока что, — безразличным тоном произнес Рыжий.

— И тебе это нравится? — изумился Бенни.

— Тут речь не о том, что нравится и что не нравится. Просто дело обстоит именно так.

— Какой же ты хладнокровный ублюдок, знаешь?

— Спасибо, — ответил Рыжий. Вдруг он подался вперед, указывая на черный «Кадиллак», который остановился прямо посреди улицы перед домом Шерри. Сзади из машины выпрыгнула высокая рыжеволосая девица с большой сумкой. Водитель остался в машине.

— Это Шерри… — заметил Бенни. — Джино сказал, высокая огненно-рыжая девица. Вряд ли в одном доме таких две.

— Да, — согласился Рыжий. — Приехала на машине с водителем.

— Полагаешь, она сейчас выйдет?

Рыжий кивнул, подтверждая очевидное.

— Машина-то никуда не уезжает.

Через несколько минут Бенни, взглянув в зеркало заднего вида, сказал:

— Винни…

Мальчонка остановил машину рядом с «Бьюиком», и Бенни высунулся в окно. Я тоже высунулся в окно и спросил:

— Он все еще там?

— Да, — подтвердил Бенни. — И шлюха только что вернулась домой. — Он указал на «Кадиллак». — Водитель ее ждет…

Я перевел взгляд на дом и увидел, как из подъезда выходит Шерри с небольшим чемоданом в руке. Она запрыгнула в «Кадиллак», и машина тотчас же тронулась.

Бенни усмехнулся:

— Наверное, подцепила богатого папашу на всю ночь.

— Ждите здесь и следите за подъездом, — сказал я, трогая Мальчонку за плечо. — Объедешь дом сзади.

Завернув за угол, мы остановились на Четвертой авеню, рядом с черным входом дома Шерри. Все вышли, и я, отвернувшись к дому спиной, подошел вплотную к машине, достал из-за пояса револьвер 32-го калибра с коротким стволом.

Проследив за тем, как я проверил барабан, Рыжий наградил меня садистской усмешкой.

— Ты точно не желаешь, чтобы мы к тебе присоединились?

— Точно… это дело касается только нас двоих, — решительно произнес я, направляясь к дому.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я остановился перед дверью квартиры Шерри, прислушиваясь. Услышав звуки радио, я дернул за ручку. Дверь оказалась незаперта, и я медленно открыл ее, толкая револьвером.

Ник Колуччи лежал на диване, накрыв лицо полотенцем со льдом. Разутый, без рубашки, он слушал репортаж об очередном матче «Доджерс». Я бесшумно прикрыл за собой дверь, прокрался в комнату и сунул дуло револьвера Колуччи в ноздрю. Тот, вскрикнув, сорвал с лица полотенце. Увидев револьвер, он поднял руки и отпрянул назад.

— Твою мать! — воскликнул Колуччи. Его взгляд сосредоточился, и глаза округлились от изумления и страха. — Веста! Ч-чего тебе нужно?

Выключив радио, я сказал:

— У нас с тобой осталось одно недоконченное дело, Ник.

Я буквально услышал скрип нервных окончаний, изгибающихся по мере того, как до Колуччи постепенно доходило, зачем я здесь. Охваченный паникой, он воскликнул:

— Я только исполнял приказ, Веста, — исполнял приказ! У меня не было выбора! Это Драго заставил меня! Из-за своего склада! — Его голос повысился на октаву. — Я только исполнял приказ, Веста, — ничего личного! Я только исполнял приказ!

Это далось мне нелегко, но даже услышав такой ответ, я все же смог сохранить свой голос ровным:

— Ты только исполнял приказ…

— Ну да! — быстро закивал Колуччи. — Исполнял приказ!

— Ты когда-нибудь слышал о Нюрнберге? — спросил я.

Ник недоуменно сморщил лоб.

— Кто такой этот Нюрнберг, мать его?

— Не кто, а что, Ник. Что. Это город.

— Ах да… верно. Нюрнберг.

— Там судили шайку подонков, таких же как ты. Они тоже твердили, что только исполняли приказы. Ничего личного. Приказы.

— О чем ты говоришь, твою мать?

— О Сидни, Ник. Я говорю о Сидни. Это тоже было сделано по приказу?

— Я не знал, что этот еврей окажется там! Он подвернулся под руку!

— И вы его избили, — сказал я.

— Да он же еврей, черт побери! Какое тебе до него дело?

Я стиснул рукоятку револьвера, выбирая указательным пальцем свободный ход спускового крючка. Заметив это, Колуччи отпрянул назад.

— Где твой револьвер? — спросил я.

— Что? Зачем он тебе?

— Где он?

— В сумке, — ответил Колуччи, указывая на маленькую спортивную сумку рядом с диваном.

Достав из нее небольшой револьвер, я проверил барабан. Полный. Шесть патронов. Убрав свой револьвер за пояс, я направил на Ника его собственный.

— Что все это значит, Веста? Что тебе нужно?

— Немного побеседовать с тобой, Ник.

— О чем? Ты и так знаешь все, что нужно знать. Драго приказал нам бросить бомбу Вилу в квартиру и…

— Это сделали вы с Малым, — прервал его я.

— Верно. Мы с Малым.

— Еще одним нацистом.

— Ну да, он ненавидит евреев, и что с того?

— Как и ты.

— Да, как я! К чему ты клонишь, твою мать?

— Одного вы убили.

— А?

— Сидни. Сидни Батчера. Паренька, который был со мной в библиотеке. Он умер. Это вы его убили.

Этого Ник не ожидал. Потрясенный, он перевел взгляд с револьвера на меня и снова уставился на револьвер.

— Что ты от меня хочешь, Винни? — Колуччи решил несколько разрядить обстановку, обратившись ко мне по имени. — Я же тебе сказал, это Драго приказал тебя проучить. Мы должны были только на некоторое время вывести тебя из игры. Никто не собирался никого убивать. Этому еврею просто не повезло. Что ты от меня хочешь?

— Как я уже сказал, Ник, немного побеседовать. О том, каким способом ты отправишься на встречу с дамой, которая ждет не дождется тебя.

— Что? Какая еще дама?

— Безносая, Ник. С косой. Смерть. Она тебя ждет. Единственный вопрос в том, как ты попадешь к ней в объятия. Выбор за тобой.

— Что за чушь ты мелешь, твою мать?

— Я говорю о тебе, Ник. Живым из этой комнаты ты не выйдешь. Ты умрешь. Это за Сидни. Единственный вопрос — как?

В комнате было жарко и душно, и Ник обливался потом, но теперь он побледнел, и его охватила дрожь. Снова посмотрев на револьвер, он в отчаянии протянул руку.

— Нет, Винни, пожалуйста, ты должен меня выслушать! Не стреляй!

— А я и не собираюсь в тебя стрелять, Ник.

— А? — По лицу Колуччи разлилось недоумение.

— Ты сам себя застрелишь.

— Ты спятил! — воскликнул Ник.

— Я рад, Ник, что ты так думаешь. Потому что теперь ты поверишь в то, что я тебе скажу. Сейчас ты умрешь. Это однозначно. Далее — это сделаешь ты, или это сделаю я. — Остановившись, я улыбнулся, подбадривая его. — Если ты сделаешь это сам, все будет просто: пуля в висок, быстрое, чистое самоубийство. — Я снова умолк, и моя улыбка погасла. Мой тон оставался небрежным, но холодным. Однажды я видел фильм «Черная магия» про одного типа по имени Калиостро. Он был гипнотизером. Роль Калиостро сыграл Орсон Уэллс, и сейчас я подражал его негромкому, спокойному голосу. — Но если это сделаю я, Ник, смерть твоя будет долгой. Сначала я прострелю тебе левое колено. Через пять минут я прострелю правое. Потом всажу пулю чуть выше. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что почувствует человек, которому отстрелили яйца? Затем, где-нибудь через час, я всажу последнюю пулю тебе в живот и буду сидеть рядом и смотреть, как ты подыхаешь в мучениях. — Дав Колуччи время осмыслить мои слова, я спросил: — Итак, Ник, что ты выбираешь?

Мои слова возымели действие. Ник оцепенел. Понимание приходило к нему медленно. Он умрет. Умрет в страшных муках, крича от боли. Если только не…

Открыв барабан револьвера Ника, я вытряхнул из него пять патронов. Затем взвел курок так, чтобы он оказался напротив последнего оставшегося патрона. Ник словно завороженный следил за каждым моим движением. Его глаза стали стеклянными.

Встав, я зашел к нему сзади. Достал носовой платок и тщательно вытер револьвер.

— Что ж, Ник, тебе пора спешить на встречу. Нехорошо заставлять даму ждать.

Достав из-за пояса свой револьвер, я приставил его Колуччи к затылку. Затем взял его руку и вложил в нее его собственный револьвер. Стиснув рукоятку, Ник посмотрел на свою руку так, словно она была чужой.

Он медленно приставил револьвер к виску и нажал на спусковой крючок.

Я выглянул в коридор, проверяя, нет ли там любопытных соседей, услышавших звук выстрела, и, никого не увидев, спустился по черной лестнице.

Выйдя на Четвертую авеню, я увидел Рыжего, Бенни, Мальчонку и Луи, стоявших рядом с «Фордом» и куривших. Они поняли, что означал донесшийся из дома хлопок, так как ожидали его услышать. А все остальные, наверное, решили, что это на улице у какой-то машины «выстрелило» в карбюратор. Увидев меня, все четверо разом бросили сигареты.

— Все кончено, — сказал я и, помолчав, добавил: — Сидни может покоиться с миром.

Как обычно, первым откликнулся Мальчонка. Вскинув голову, он сказал:

— Что?

— Сидни умер. Сегодня вечером, прямо перед тем, как мы приехали в больницу. Тромб в сосудах.

Бенни и Рыжий переглянулись. Луи покачал головой. Бенни пробормотал:

— О господи…

Рыжий сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух, но промолчал.

Я забрался на заднее сиденье «Форда». Мальчонка сел за руль, Луи устроился рядом с ним. Бенни и Рыжий завернули за угол забирать «Бьюик», и мы поехали домой к Бенни. По дороге никто не произнес ни слова.

Глава 58

Без четверти шесть Бо Барбера поставил машину во втором ряду напротив конторы моего отца. В квартале к югу принимала на борт пассажиров «Куин Мэри», и на причале царила суматоха прощаний. Полицейские трудились изо всех сил, стараясь расчистить прилегающие улицы, однако движение во всем квартале было полностью парализовано. В воздухе висело облако серпантинов и конфетти, а духовой оркестр исполнял «Славься, Британия». Вдоль тротуаров выстроились лимузины, и их обитатели весело отмечали отплытие океанского лайнера шампанским. Барбера сказал мне как-то, что мой отец называет любителей шампанского «ресторанным обществом». Он говорил, что не променял бы весь этот сброд на одно sfogliatelle.

Бо опустил солнцезащитный козырек. Снаружи к нему была приклеена большая карточка: «Управление полиции Нью-Йорка Служебная».

Такие карточки имелись у половины нью-йоркских мафиози, потому что половина нью-йоркских полицейских была куплена мафией. Мой отец и Бо вышли из машины и поднялись в контору. Мой отец нутром чувствовал, что Дженовезе выходит из-под контроля, и хотел предупредить Костелло и Анастасию.

Проследив за тем, как мой отец и Бо Барбера зашли в контору, Беппо выехал из-за угла и поставил машину на Пятидесятой улице. На заднем сиденье Недотрога проверил револьвер 38-го калибра, Карло — револьвер 22-го калибра с глушителем.

— Ты заходишь первым, — сказал Недотрога. — Кончай обоих из своего «двадцать второго». Я буду стрелять только в том случае, если ты промахнешься. Здесь слишком много народа, я не хочу напрасно шуметь.

— Понял, — сказал Карло. Они вышли из машины.

Войдя в кабинет, отец снял шляпу и направился прямо к телефону. Сев за стол, он набрал номер Костелло. Барбера присел на край стола, неумышленно загородив отцу дверь.

— Будьте добры, я хочу поговорить с мистером Костелло… — начал отец. — Понимаю. Это Джино Веста. Я у себя в конторе. Пожалуйста, передайте мистеру Костелло, чтобы он перезвонил мне, как только вернется. — Положив трубку, он откинулся на спинку крутящегося кресла. — Фрэнк спустился вниз за газетой. Дворецкий сказал, что он сейчас вернется.

Услышав за спиной звук открывающейся двери, Барбера обернулся и оцепенел. В дверях стоял Карло Риччи с револьвером с глушителем в руке, а за ним грозно маячил Недотрога Грилло. Барбера успел услышать два приглушенных хлопка, и правая сторона его груди взорвалась. Он повалился на письменный стол, полностью заслонив собой моего отца.

Отец, выхватив из кобуры под мышкой пистолет 45-го калибра, начал подниматься с места, но тут Карло выстрелил еще три раза. Первые две пули попали в Барберу. Третья поразила отца в шею. Из перебитой артерии хлынул гейзер крови, и отец, схватившись за горло, нажал на спусковой крючок. Прогремел оглушительный выстрел, и Карло отлетел назад на Недотрогу с такой силой, что оба повалились на пол.

Быстро придя в себя, Недотрога рывком поднял Карло на ноги. Тот получил ранение в плечо; от попадания тяжелой пули у него случился шок. Недотрога был уверен, что на запруженной народом улице услышали рев пистолета 45-го калибра Джино. Он не сомневался, что Джино убит, — у него на глазах из шеи брызнула кровь. Взвалив тощего Драго на плечо, Недотрога бегом бросился из кабинета.

На улице многие действительно услышали грохот выстрела, но никто понятия не имел, откуда он донесся. Кое-кто видел, как здоровенный верзила спешит к углу Пятидесятой улицы, таща на плече обмякшую фигуру, но все были слишком поглощены проводами «Куин Мэри», чтобы обратить на это внимание. Распахнув дверь машины, Недотрога бесцеремонно швырнул Карло на заднее сиденье, плюхнулся рядом с Беппо и крикнул:

— Гони!

На причале оркестр продолжал исполнять «Славься, Британия».

Когда наступило семь часов вечера, а мой отец так и не появился в клинике, Анджело забеспокоился. Отец никогда не опаздывал. Пунктуальность была у него чуть ли не манией. Анджело связался с Костелло, и тот ответил, что Джино позвонил ему домой, но когда через несколько минут он ему перезвонил, никто не ответил. Бросив трубку на телефон, Анджело выбежал на улицу. Приехав к причалам Вест-Сайда, он с трудом протиснулся на «Крайслере» сквозь толпу, которая все еще продолжала праздновать отплытие «Куин Мэри». Узнав машину Барберы, Анджело пристроился за ней перед конторой отца и опустил козырек с такой же карточкой «Служебная». Быстро осмотрев машину Барберы, он вошел в контору.

Когда Анджело открыл дверь в кабинет, у него едва не отвалилась нижняя челюсть. Барбера плавал на письменном столе в луже собственной крови. Он лежал на спине, раскинув руки, уставившись невидящим взором в потолок; вся грудь его белой сорочки была темно-алой. Казалось, его распяли. Из-за стола торчала нога, и Анджело, пробежав через кабинет, увидел распростертого на полу отца. У него в горле зияла рана, и на полу собралась лужица крови из выходного отверстия. Пуля прошла вдоль гортани и вышла из шеи сзади. Анджело пощупал пульс; хоть и слабый, пульс прощупывался. Мой отец был еще жив, однако ему угрожала смерть от потери крови. Достав носовой платок, Анджело затолкал его в рану. Отец застонал.

Анджело нагнулся к нему.

— Джино, ты меня слышишь?

Открыв глаза, отец попытался сосредоточить взгляд.

— Держись, — сказал Анджело. — Я приведу помощь.

— Анджело… — Отец знаком показал, чтобы Анджело склонился ближе, и тот нагнулся к самым его губам. — Недотрога… — прошептал отец, — вместе с Карло…

Закатив глаза, он потерял сознание.

Схватив телефон, Анджело сделал три звонка: сначала в клинику, затем близнецам и третий Фрэнку Костелло. После этого он как мог вытер кровь и спрятал труп Барберы в ванной, чтобы заняться им позже.

Через десять минут после звонка Анджело машина «Скорой помощи» из клиники поднялась по Двенадцатой авеню, разгоняя веселящуюся на причале толпу. Из нее выскочили два санитара в белых халатах с носилками и бросились в контору. Несколько минут спустя зеваки равнодушно проводили взглядом, как из здания выносят на носилках «жертву сердечного приступа». Накрытое простыней тело уложили в машину, и толпа снова расступилась перед визжащей сиреной и мигающими огнями.

После звонка Анджело в клинику были срочно вызваны лучшие хирурги, и когда машина «Скорой помощи» вернулась, они уже встречали раненого. Как только носилки внесли в дверь, врачи под бдительным оком Анджело приступили к осмотру, который продолжался все то время, пока моего отца несли в операционную. Как только за раненым закрылась дверь, Анджело направился к кофейному автомату, налил себе чашку кофе и стал ждать.

Близнецы появились десять минут спустя. Их лица по-прежнему напоминали абстрактные полотна кисти Джексона Поллока, а глаза оставались настолько заплывшими, что им приходилось смотреть сквозь узкие щелочки. Увидев близнецов, Анджело сразу же понял, что в предстоящем деле от них особого толка не будет.

— Господи, Анджело, — распухшими губами прошепелявил Дино, — что случилось?

— Грилло и Риччи наведались в контору. Бо убит, Джино в операционной.

— Как его состояние? — спросил Матти, присвистывая скрепленными проволокой передними зубами.

— Тяжелое. Он потерял много крови.

— Матерь божья! — пробормотал Матти. — И что теперь?

— Костелло хочет, чтобы все было тихо. Никто не говорит ни слова, capisce?

— Мики уже знает? — спросил Дино.

— Пока что нет. Найди ее и привези сюда. Но ничего не говори. Предоставь это врачам. А мы с Матти заберем труп Барберы. На обратном пути мы завернем домой к Бенни и предупредим Винни.

— И все? — спросил Дино, удивленный тем, что нет никаких планов ответного удара.

— Пока что все, — подтвердил Анджело. — Снова встречаемся здесь же через полчаса.

Он ушел в сопровождении Матти. Дино отправился искать Мики.

Бросив в стакан две таблетки «Алка-зельтцер», Костелло налил его до краев водой. За последние полчаса это уже была вторая доза. От сильнейшей изжоги у него пылал желудок. Анджело позвонил Костелло, Костелло позвонил Анастасии — и Анастасия был не в восторге от услышанного. В восемь часов вечера «лорд верховный палач» бурей ворвался в кабинет Костелло, обуянный яростью.

— Они могут считать себя покойниками, Фрэнк! — взревел Анастасия. — Все до одного, мать их! — Он начал загибать пальцы: — Грилло, Риччи и Дженовезе! И в первую очередь Дженовезе! Это он стоит за всем! Мы это знаем! В задницу всю эту хренотень с «доказательствами»! Я говорил Джино — я его предупреждал: мы должны замочить его до того, как он замочит нас! И вот полюбуйтесь, дождались!

— Аль, неужели ты полагаешь, я с тобой не согласен? Но подумай хорошенько! Дженовезе полжизни пытается нас раздразнить! И вот пожалуйста! Он ждет, что мы начнем действовать против него. Ждет с нетерпением! Если мы тронем Дженовезе хоть пальцем, не имея никаких доказательств, он натравит на нас всю организацию!

Анастасия не мог поверить собственным ушам.

— Значит, мы просто промолчим в тряпочку и спустим Дженовезе это с рук?

— Да нет же! Но только не сейчас! Только не тогда, когда Дженовезе ждет этого. И не тогда, когда все с готовностью поверят, что мы хотим отомстить ему за нападение на Джино. Если мы предпримем какие-либо шаги, Дженовезе заявит, что не имеет к этому никакого отношения. И свалит все на Петроне. Вероятно, он уже придумал, как бросить Грилло и Риччи на растерзание Комиссии. Им придется отдуваться за кровь Джино. Это если мы начнем действовать. Но… — Костелло умолк для большей выразительности, — …но если мы ничего не предпримем, этого — никогда — не было! — раздельно произнес он, подчеркивая каждое слово решительным жестом.

— Что? — взорвался Анастасия. — Джино получил пулю в глотку, Барбера убит!

— Верно. Но об этом известно только нам. И больше никому! Дженовезе не сможет сказать ни слова, ибо в противном случае тем самым он выдаст себя! — Вздохнув, Костелло тяжело опустился в кресло. Напряжение истощило его силы.

— Фрэнк, мы не можем сидеть сложа руки.

— Мы можем сделать только одно: ничего не делать. Джино отвезли в клинику. Анджело избавится от трупа Барберы.

— Мне тошно! Это же верх трусости, твою мать! — воскликнул Анастасия. Налив себе стаканчик чистого виски, он опрокинул его одним глотком.

— Меня тоже воротит от этого, — устало промолвил Костелло. — Но у нас нет выбора. Мы должны дождаться своего шанса. Он обязательно появится, Аль, обещаю тебе. Но не сейчас.

Анастасия в отчаянии вскинул руки вверх.

— Проклятье! — Подойдя к окну, он сплел руки за спиной и уставился на Центральный парк.

Дав ему покипеть еще некоторое время, Костелло сказал:

— Аль, мне нужно, чтобы ты дал мне слово. Я знаю, как вы близки с Джино. Но пока что никому не известно даже о том, что ты вернулся из Италии. Никто, ни ты, ни кто-нибудь другой, не сделает ни шага без моего одобрения.

Обернувшись, Анастасия посмотрел своему старому другу в глаза и вздохнул.

— Ты просишь очень много.

— Знаю… Дай слово, Альберт.

— Хорошо, даю. Но… — Анастасия ткнул пальцем в Костелло. — Говорю тебе, Дженовезе уже пришел за Джино, он придет и за нами. Это лишь вопрос времени.

Костелло понимал, что Анастасия, скорее всего, прав.

Так оно и оказалось.

Когда Дино Кавалло заехал за моей матерью, ее не оказалось дома. Он долго настойчиво колотил в дверь до тех пор, пока на лестнице не показались Айра и Сара Батчер. Они возвращались из еврейского ресторана в Куинсе и были в выходной одежде. У Айры, как всегда, на голове была ермолка, а Сара несмотря на жару укутала голову платком.

— Прошу прощения, — сказал мистер Батчер, — вы пришли к семье Веста?

— Мне нужна миссис Веста, — подтвердил Дино. — Вы случайно не знаете, где она может быть?

Миссис Батчер кивнула.

— Сегодня четверг. По четвергам они вместе с миссис Мазерелли ходят на собрание общества «Четки».

Дино, вероятно, подумал: «Какого черта Анджело не знает об этом?», однако вслух он сказал:

— Вы случайно не знаете, где это?

— Ну… — неопределенно произнесла миссис Батчер. Этот человек был ей незнаком, а у нее в крови крепко сидело недоверие ко всем чужакам, свойственное ее народу.

В квартире Батчер зазвонил телефон.

— Я сниму, — сказал мистер Батчер. Он быстро отпер дверь и прошел в квартиру.

— Вы друг семьи Веста? — спросила миссис Батчер.

Кивнув, Дино скороговоркой выпалил имена всех членов обеих семейств:

— Джино и Мики, их сын Винни… Анджело, Лена и Аттиллио — Порошок.

Из квартиры донесся голос мистера Батчера, разговаривающего по телефону:

— Да… Айра Батчер слушает… А! Доктор Сингх, как поживаете?..

Удовлетворенная ответом Дино, миссис Батчер сказала:

— Иногда они собираются в церкви Креста Господнего, но сегодня они пошли в собор Святого Патрика.

— Благодарю. Я вам очень признателен, — сказал Дино и поспешил вниз по лестнице. Когда он добежал до площадки второго этажа, ему показалось, что сверху донесся крик, однако в первую очередь его беспокоило то, как поскорее разыскать Мики, поэтому он не стал останавливаться.

Промчавшись по Сорок второй улице до Пятой авеню, Дино поднялся по ней и остановился перед собором, который находился между Пятидесятой и Пятьдесят первой улицей.

На собрании общества «Четки» было многолюдно, но Дино быстро отыскал взглядом в толпе Мики. Скользнув мимо рядов скамей, он опустился на колени рядом с ней. Мики опустила голову, поглощенная молитвой, поэтому не заметила его. Склонившись к ней, Дино прошептал так, чтобы его голос перекрыл молитву:

— Произошел несчастный случай.

— Что? Какой несчастный случай? — испуганно встрепенулась Мики.

— Шш, тише! — недовольно зашипела на нее стоящая рядом пожилая женщина.

— Сама помолчи! — одернула ее Лена Мазерелли, преклонившая колени рядом с Мики. — В чем дело? — обратилась она к Дино.

— Несчастный случай, — повторил тот.

— Шш! — снова зашипела та же старуха.

Повернувшись к ней, Лена выразительно провела ребром ладони по горлу и растопырила пальцы, классическим итальянским жестом предлагая ей отправиться ко всем чертям. Старуха съежилась и притихла, и Лена повернулась к Дино.

— Говори! — повелительным тоном произнесла Мики. — Что случилось?

— Джино. Он в больнице.

Обе женщины тотчас же осенили себя крестным знамением и встали. Не обращая внимания на осуждающие взгляды молящихся, они вслед за Дино вышли из церкви и поехали в больницу.

Порошок и Прыгун не находили себе места. Вот уже почти два часа они пытались убить время, гоняя бильярдные шары, ожидая известий от кого угодно — от Винни, от Джино, от Анджело, все равно от кого, кто сообщил бы им о том, что происходит. В конце концов они достали колоду карт и стали играть в «черви». Порошок бросил даму пик, нагрев Прыгуна на тринадцать очков.

— У-уже т-третий раз п-подряд! — воскликнул Прыгун. — Как тебе удается?

Согнув пальцы, Порошок полюбовался своими ногтями и даже подул на них.

— А я жульничаю.

— Что? — переспросил ошеломленный Прыгун.

— Я же пианист. У меня тренированные пальцы — вот я и жульничаю.

— И ты в этом признаёшься? — продолжал опешивший Прыгун.

— Ну да. Но я жульничаю только тогда, когда игра идет не на деньги. Если мы играем на деньги, я не жульничаю.

— Почему?

— Потому что это было бы нечестно.

— Порой мне кажется, что у тебя п-причуд еще больше, чем у Р-рыжего, знаешь?

В десять минут восьмого вернулись Мальчонка, Луи и я. На Манхэттенском мосту произошла авария, и нам потребовалось сорок минут на то, чтобы выехать из Бруклина. Когда мы открыли дверь, Порошок и Прыгун только что не подскочили от неожиданности. Следом за нами вошли Рыжий и Бенни и, не сказав ни слова, направились прямо на кухню.

Посмотрев на меня, Порошок повернул руки ладонями вверх.

— Ну? — спросил он.

— Колуччи мертв, — ответил я.

— О боже, — пробормотал Порошок, перекрестившись.

Рыжий и Бенни, вернувшись с тремя банками пива, протянули их Мальчонке, Луи и мне. Порошок и Прыгун по-прежнему таращились на нас, ожидая услышать подробности. Однако не было никакого смысла говорить им о случившемся, и я как раз собирался сказать это, когда в открытую дверь вошел Анджело и, не замечая никого из присутствующих, шагнул прямо ко мне.

— Грилло и Риччи подстрелили твоего отца, — сказал он, переходя прямо к делу. — Он в больнице.

— Господи, — пробормотал я. — Это серьезно?

— Очень. Джино ранен в шею. Он жив, но Барбера убит.

Я выбежал на улицу.

В клинику мы приехали в половине девятого. Я бросился прямиком в приемный покой; Анджело, Матти Кавалло и ребята последовали за мной. Там в коридоре уже сидели моя мать и Лена. Увидев меня, мать вскочила, бросилась мне на шею и прижалась лицом к груди.

— Винченцо… — залилась слезами она.

— Мама, все будет хорошо.

— Отец ранен.

— Знаю. — Я повернулся к Лене. — Никаких новостей?

Та покачала головой.

— Операция все еще продолжается.

Оторвав голову матери от своей груди, я обхватил ее лицо руками.

— Папа сильный. Он обязательно выкарабкается, мама.

Кивнув, мать вытерла глаза. Осторожно усадив ее на диван, я сел рядом. Засвидетельствовав свое почтение, Матти присоединился к брату, который направился к кофейному автомату. Мальчонка, Порошок, Прыгун и Луи заняли оставшиеся свободные места. Бенни и Рыжий уселись на полу. Появившийся Анджело взял мою мать за руку.

— Мики, — убитым голосом произнес он, — я очень сожалею… Меня не было рядом… Ну как я мог дать уговорить себя…

Подняв взгляд, мать покачала головой. У нее в глазах блестели слезы.

— Нет, Анджело… уверена, ты ни в чем не виноват.

Я также не сомневался в этом. Потрепав Анджело по плечу, я знаком пригласил Порошка отойти вместе со мной в дальний конец коридора.

— Сидни умер, — сказал я. — От кровяного тромба, который образовался вследствие удара. Сегодня вечером… прямо перед тем, как мы приехали в больницу. Скажи об этом Прыгуну. — Лицо Порошка исказилось от боли, он начал было что-то говорить, но я поднял руку, останавливая его. — Сегодня моей матери лучше об этом не говорить, у нее и своего горя хватает. Пусть твоя расскажет ей завтра утром.

Кивнув, Порошок сказал:

— Хорошо.

В коридор легкой походкой вышел высокий, изящный мужчина. Внешне вылитая копия актера Витторио Де Сика, он и говорил с похожим акцентом. Мужчина протянул руку моей матери, и я тоже приблизился к ним.

— Здравствуйте, миссис Веста… Я доктор Дженнаро. Директор и главный врач клиники.

Мать пожала ему руку.

— Как он?

— Джино получил пулю в горло. Ранение очень серьезное.

Поникнув, мать перекрестилась.

— Jesu Cristo…

Доктор Дженнаро подсел к ней.

— Он потерял много крови, и в спинном мозге застряли осколки свинца. Это была разрывная пуля «дум-дум».

— И?..

— Доктор Альтмен продолжает его оперировать. Операция продлится по меньшей мере еще час. — Улыбнувшись, он потрепал мать по руке. — Я вернусь, как только все закончится.

Когда он ушел, Анджело подал знак близнецам, и они направились к выходу. Я перехватил их у самых дверей.

— Куда это вы?

— Осталось одно незаконченное дело, — сказал Анджело.

— Грилло и Риччи, — уточнил я.

Анджело молча кивнул.

— Значит, война… — Это был не вопрос, а утверждение.

— Нет, — возразил Анджело. — Костелло хочет сделать вид, будто ничего не произошло. Он хочет, чтобы мы остались в стороне.

— Но как это возможно? — спросил я. — Барбера убит, мой отец на операционном столе!

— Будем надеяться, Джино поправится, — сказал Анджело. — А Барбера просто исчезнет.

— Ну а Дженовезе?

— На какое-то время он притихнет. Костелло и Анастасия должны что-нибудь придумать… однако Барбера мертв, и эти два подонка пытались пришить Джино. Грилло и Ричи можно считать трупами. Но все будет так, как сказал Костелло: я сделаю вид, будто ничего не произошло.

— Я еду с вами.

— Даже не думай, твою мать! — опешил Анджело.

Я указал на близнецов.

— Дядя Анджело, вы только взгляните на них. Да они с трудом видят у себя перед носом. С таким же успехом вы можете ехать один.

— Твой отец…

— Мой отец лежит на операционном столе! — Я набрал полную грудь воздуха, второй раз за этот вечер прилагая все силы к тому, чтобы сохранить голос спокойным. — Колуччи убит, — сказал я.

— Господи Иисусе! Это ты его замочил?

— Он сам себя застрелил. Это будет выглядеть как самоубийство.

Анджело прищурился.

— Хитро!

Я кивнул.

— И Сидни умер.

— Господи, малыш, я сожалею. Сначала Терри, теперь Сидни…

— Да, — сказал я. — Теперь вы понимаете, почему я хочу быть в деле. Я и ребята. После всего того, что случилось, вы перед нами в долгу.

— Проклятье! — выругался Анджело.

Он посмотрел на близнецов. Матти склонил голову набок и пожал плечами. Это движение красноречиво говорило: он прав.

— Вы знаете, где они? — спросил я.

— На складе Петроне, — ответил Анджело.

— Откуда это вам известно?

— А мне это неизвестно. Но на их месте я бы поступил именно так. Они должны понимать: мы догадаемся, что это они напали на Джино, и постараемся с ними расквитаться. Логичное место для того, чтобы отлежаться, — склад. Они залягут на дно, но у них не будет времени собрать своих ребят. Если мы будем действовать быстро, все козыри окажутся у нас на руках.

Я кивнул. Предположение Анджело было разумным. И он прав: ни в коем случае нельзя дать Грилло и Карло время, чтобы собрать своих людей. Сказав Прыгуну, чтобы он оставался ждать нас, я подал остальным ребятам знак следовать за мной.

Бросив трубку на телефон, Недотрога выругался. Это был уже седьмой звонок, который он сделал с тех пор, как он, Карло и Беппо вернулись в контору Петроне. Вот уже два часа Недотрога тщетно пытался разыскать Дженовезе и кого-нибудь из членов своей банды. Владелец погребальной конторы Альдо Мари ответил, что Дженовезе вместе со своими людьми уехал с поминок около семи вечера. Недотрога позвонил Дженовезе домой, но того там не оказалось. Его жена высказала предположение, что он с друзьями отправился ужинать в ресторан, но в какой именно, она сказать не могла.

Вероятно, Недотроге так и не пришло в голову, что Дженовезе умышленно скрывается от него. Костелло был прав: после нападения на моего отца Дженовезе решил бросить Недотрогу на произвол судьбы. Он объяснит Комиссии, что Грилло и Риччи посчитали моего отца виновным в гибели Петроне, и Недотрога отомстил. Обвинение это было логичным, и Комиссия должна была его принять. И ничто не укажет на причастность Дженовезе к убийству моего отца. Разумеется, Анастасии будет наплевать на отсутствие доказательств. Он в любом случае начнет действия против Дженовезе — а Дженовезе только это и надо было. Единственным, о чем он не знал, было то, что Анджело обнаружил моего отца живым и тот ему сказал, кто его ранил.

Карло истекал кровью. Он лежал на диване на левом боку, подобрав ноги к груди. Пуля 45-го калибра вошла ему в правое плечо и вышла под лопаткой, оставив в спине отверстие размером со сливу. Недотрога заткнул рану носовым платком, а Беппо принес со склада моток изоленты. Вдвоем они как могли замотали Карло плечо, однако кровотечение продолжалось. Недотрога дал ему полдюжины таблеток аспирина, которые Карло запил бутылкой джина. Этим ему удалось несколько ослабить боль, но он продолжал стонать.

— Недотрога, ради бога, — умолял Карло, — ты должен привести врача.

— Держись, — утешал его Недотрога. — Врач уже в пути, он будет с минуты на минуту.

Это была ложь. После нападения на Джино Недотрога отвез Карло прямиком в кабинет личного врача Петроне, но сукин сын был на операции в Колумбийском медицинском центре. Недотрога не собирался везти продырявленного пулей Карло в обычную больницу, поэтому он вернулся на склад.

— Недотрога, я больше не могу ждать… у меня перед глазами все расплывается… если не подоспеет помощь, я умру!

— Заткнись, ради бога! — огрызнулся Недотрога. — Что ты разнылся? Не умрешь ты, не бойся!

Еще одна ложь — головокружение было следствием потери крови. Карло был прав: если помощь не подоспеет в самое ближайшее время, он умрет. Пожав плечами, Недотрога набрал номер еще одного ресторана, где мог быть Дженовезе.

Однако тот как сквозь землю провалился.

Матти Кавалло подогнал фургон к складу Петроне. Я, Мальчонка и Луи поставили нашу машину за ним. Бенни, Порошок и Рыжий остановились напротив. Солнце зашло, и Швейный район словно вымер. Анджело и близнецы вышли из фургона. Дино прятал под пиджаком обрез.

— Ждите здесь, — бросил я Мальчонке и Луи. Выйдя из машины, я присоединился к Анджело и близнецам.

Повернувшись к Матти, Анджело указал на маленькую калитку рядом с огромной поднимающейся створкой ворот.

— Видишь? — спросил он.

— Да, — подтвердил Матти.

— Там есть звонок, — продолжал Анджело, — и окошко. Как только охранник откроет окошко, хватай его за шею и вытаскивай рожу на улицу. А я суну ему в рот ствол и попрошу отпереть замок.

— Понял, — сказал Матти.

Анджело повернулся ко мне.

— А ты остаешься сзади, capisce?

— Capisco.

Анджело и Матти неспешной походкой приблизились к калитке. Прижавшись к двери, Анджело достал пистолет. Посмотрев вниз, он указал на тротуар перед калиткой и, тронув Матти за руку, спросил:

— На что это похоже?

— Кровь, — ответил тот. — Один из них ранен. — Матти вопросительно посмотрел на Анджело. — Джино успел выстрелить?

— Скорее всего, — подтвердил тот. — Когда я его обнаружил, у него в руке был пистолет. — Анджело указал взглядом на звонок. — Давай.

Матти нажал кнопку. После непродолжительной паузы окошко распахнулось. Не успело оно открыться до конца, как изо рта Беппо хлынул поток слов.

— Да, что вам нужно? Потому что мы уже закрылись… так что никаких дел до завтрашнего утра, мы открываемся в…

Протянув руку, Матти схватил Беппо за шею и дернул его вперед. Ударившись лбом о дверь, Беппо вскрикнул. Анджело сунул ему в рот пистолет, и он закашлял.

— Открой дверь, или я вскрою тебе череп, — прошипел Анджело.

У Беппо глаза выкатились из орбит. Надув со страха в штаны, он открыл засов. Анджело толкнул калитку, а Матти продолжал держать Беппо за шею. Тот повернулся вместе с дверью, словно нанизанная на гвоздь марионетка.

Анджело, Дино и я вошли на склад. Матти отпустил Беппо. Тот, опешив от изумления, переводил взгляд с одного близнеца на другого. Сбитый с толку, Беппо снова раскрыл рот:

— Господи, что это? Я вижу перед собой двойников… что происходит? Ребята, кто вы такие и что вам нужно? Я…

Приставив ему дуло «беретты» между глаз, Матти сказал:

— Заткнись!

Но Беппо это не остановило. Увидев меня, он радостно ткнул пальцем.

— Да это же тот мальчишка, которого привозил Недотрога! Это я, Беппо, узнаешь? Я приносил тебе обед! — Его взгляд снова заметался между близнецами. — Я обращался с ним хорошо! Ну же, ребята, успокойтесь, я никто… вам нужен не я… я здесь просто работаю… я ничего не знаю… я шофер — вожу машину, и только… честное слово, я…

Выбросив руку, Матти стиснул Беппо глотку. Только это заставило его умолкнуть.

— Где они? — прорычал Матти.

— Н-на-в-верху, — выдавил Беппо, указывая в сторону конторы.

— Проводишь нас, — сказал Матти, отпуская его.

Беппо потер кадык и тотчас же снова принялся болтать — он ничего не мог с собой поделать:

— И можно было обойтись без рук… я просто маленький человек, пытаюсь, как могу, заработать на жизнь… я ничего не знаю… понимаете, я маленький человечек, не сую нос в чужие дела… стараюсь со всеми ладить…

Матти снова схватил его за шею.

— Еще одно слово… всего одно, — прошипел он, — и я раскрашу вот эту стену твоими мозгами!

Наконец он добился желаемого результата. Беппо умолк. Я подал знак Мальчонке, и тот выскочил из «Форда». Луи последовал за ним. Из «Бьюика» вышли Бенни, Рыжий и Порошок. Все ребята собрались у двери.

Сходив к фургону, Анджело вернулся с двумя обрезами. Протянув один Мальчонке, он сказал:

— Ты, Порошок и Луи осмотрите склад и проверите, нет ли там кого-нибудь. — Второй обрез получил Бенни. — Вы с Рыжим ждете снаружи и прикрываете дверь. Матти, Дино и Винни — вы со мной. — Анджело повернулся к Беппо: — А теперь, пустомеля, веди.

Испуганно дернув головой вверх и вниз, Беппо провел нас мимо стеллажей с одеждой и вверх по лестнице. Анджело, Дино и я уже бывали здесь раньше и знали про потайную дверь в стене и кабинет. Но Матти поднялся сюда впервые.

— Когда дверь откроется, — объяснил ему Анджело, — мы все будем стоять в стороне. И тот, кто в кабинете, увидит только этого клоуна. — Он указал на Беппо. — Пока все внимание будет приковано к нему, мы врываемся внутрь и начинаем работать. Сначала Дино палит из своего обреза. После того как он разрядит оба ствола, мы с Матти подчищаем то, что осталось.

Когда мы подошли к доске объявлений, Анджело повернулся ко мне и ткнул пальцем в грудь.

— Ты ждешь здесь! — выразительно прошептал он.

Я пробурчал что-то невнятное.

— Я тебя не слышу! — снова шепотом, но теперь уже похожим на лай.

— Хорошо… я остаюсь здесь… я все понял. Не беспокойтесь.

Отрывисто кивнув, Анджело повернулся к Беппо и указал на голубую кнопку:

— Ну, пустомеля, жми. Стой в дверях и ничего не говори. Capisce?

Голова у Беппо затряслась, словно отбойный молоток. Его охватила дрожь. Он ткнул кнопку, и стена начала поворачиваться. Она успела открыться лишь наполовину, но Беппо больше не мог сдерживаться. Он истошно завопил:

— Недотрога, они меня заставили! У них «пушки»… они знали, что ты здесь… я ничего не смог поделать… я только…

Недотрога по-прежнему сидел за столом у телефона. Он никак не отреагировал на открывающуюся дверь, но когда Беппо начал кричать, он тотчас же выхватил револьвер 38-го калибра и навел его на дверь.

Вихрем ворвавшись в кабинет следом за Беппо, Дино опустил обрез. Увидев его, Недотрога выстрелил первым, выпустив одну за другой три пули. Два первых выстрела не попали в цель, а третья зацепила Беппо. Она отбросила его назад на Дино как раз в тот момент, когда он нажимал спусковой крючок. Стволы обреза дернулись вверх, и оба заряда дроби ушли в потолок. Дино упал на пол, а сверху его придавил Беппо. Анджело и Матти впрыгнули в кабинет и покатились по полу, стреляя. Первые их пули ушли выше цели, и Недотрога успел сделать еще три выстрела — последних три. Ему не удалось поразить быстро катящиеся цели, и курок щелкнул по стреляной гильзе. Анджело, выпрямившись, выстрелил еще раз. Недотрогу оторвало от пола. Вскинув руки, он налетел спиной на стену и медленно сполз вниз.

Как только стрельба прекратилась, я достал из-за пояса свой короткоствольный револьвер и осторожно заглянул за угол. Дино все еще лежал на полу, пытаясь выбраться из-под распростертого Беппо. Анджело и Матти, поднявшись на ноги, направились к Недотроге. У них за спиной на диване лежал скрючившийся Карло. Когда Анджело и Матти ворвались в кабинет, ему удалось вытащить свой револьвер, и сейчас он трясущейся рукой пытался навести его им в спины. Прицелившись, я выстрелил. Пуля попала Карло в лоб.

Обернувшись, Анджело увидел в дверном проеме меня с дымящимся револьвером в руке. Посмотрев на Карло, он снова перевел взгляд на меня.

— Ты обещал ждать за дверью.

Пожав плечами, я ответил ему теми же словами, которые он сам неделю назад произнес на этом же самом месте:

— Я солгал.

Улыбнувшись, Анджело опустился на корточки рядом с Недотрогой. Мы с близнецами подошли и встали у него за спиной.

Поразительно, но Недотрога был еще жив. Занавес уже опускался, но ему удалось выдавить улыбку.

— Будь ты проклят, Анджело… но я пришил твоего босса…

— Извини, Недотрога… он остался жив.

— Что? — простонал Грилло.

— Джино остался жив, козел. Ты не довел дело до конца.

Лицо Недотроги исказилось в гримасе бесконечной ненависти, и он попытался встать. Но каким бы здоровенным и сильным он ни был, осуществить это движение ему было уже не суждено. Обмякнув, Недотрога привалился назад к стене и затих. Поднявшись на ноги, Анджело обвел взглядом место кровавого побоища.

— Карло убит, — сказал Дино. — Пустомеля в отключке, но рана несерьезная.

Анджело повернулся ко мне.

— Зови сюда остальных ребят. Нам надо навести здесь порядок, забрать трупы и избавиться от них. Они должны будут просто исчезнуть. — Он посмотрел поочередно на обоих близнецов и на меня, задерживая на каждом взгляд. — Как и покушение на Джино — ничего этого не было и в помине… Capisce?

Мы дружно кивнули.

— А что насчет дыры в потолке? — спросил я.

— Может быть, она появилась тогда же, когда я расстрелял стол. Про тот случай все знают.

Мы принялись за жуткую работу. Я принес тряпки и швабры из той комнатки, где меня держали пленником. Мальчонка, Луи, Рыжий, Порошок и Бенни присоединились ко мне, и мы тщательно отскребли кабинет Джи-джи. Окровавленный ковер пришлось убрать, но кровь Карло с кожаного дивана удалось отмыть без особого труда.

Анджело и близнецы отвезли Беппо в клинику, где ему заштопали плечо. Его оставили там под надзором. Они захватили три мешка для перевозки трупов, и мы уложили в эти мешки Недотрогу, Карло и Бо Барберу. Вся эта работа была бы невыносимо жуткой, если бы Луи непроизвольно не приправил ее долей юмора. Как и следовало ожидать, он отказался браться за швабру в своем безукоризненном наряде, поэтому ему пришлось раздеться до трусов, ботинок и черных носков на подтяжках. Несмотря на швабру в руках, Луи в таком виде походил на персонаж порнофильма.

Мы отнесли мешки с трупами в фургон, Анджело и близнецы сели в него и направились в сторону тоннеля Линкольна. Мы поехали следом за ними — Бенни, Порошок и Рыжий в «Бьюике», Мальчонка, Луи и я в «Форде».

Анджело и близнецы везли нас на поля Секокес, где четыре дня назад закопали труп Малого Хейнкеля. Эти поля на самом деле представляли собой огромную свалку, кишащую крысами, которой со временем предстояло превратиться в Мидоулэндс, место возведения огромного футбольного стадиона, главной базы «Нью-Йорк джайэнтс». Но до тех пор поля оставались излюбленным кладбищем мафии, куда отправлялись тела тех, кому предстояло бесследно исчезнуть.

Матти свернул с шоссе на дорогу, проложенную мусоровозами. Темень стояла кромешная. Проехав в глубь свалки, Матти остановил фургон. Поставив машины рядом, мы вышли и присоединились к Анджело и близнецам. Зловоние было невыносимым.

Открыв задние двери фургона, Матти спросил:

— Туда же, куда и Малого?

— Этих двоих, — сказал Анджело. — Они стоят друг друга. Бо отвезем в другое место.

Мы достали из фургона два мешка с трупами и пару лопат. Близнецы поочередно взяли мешки за ноги и плечи и, раскачав, сбросили с края нынешней границы свалки. Тела приземлились в груды отбросов футах в десяти от дна. Взяв лопаты, мы присыпали их тонким слоем мусора. Это не имело значения. Завтра с восьми часов утра сюда начнут приезжать мусоровозы, которые вывалят на них многие тонны мусора. Остальное довершат крысы.

— Ну все, с этим покончено, — сказал Анджело. — Теперь найдем место для Бо.

В традициях мафии существует бесконечная разница между amico[42] и nemico.[43] Друзья — это братья, а враги — отбросы, мусор. Мы прошли вдоль по краю свалки и достали тело Бо из мешка. Склонив головы, мы мысленно произнесли поминальную молитву и осторожно скатили Бо вниз. Затем, присыпав нашего товарища тонким покрывалом мусора, мы расселись по машинам и покинули «кладбище».

В половине одиннадцатого ночи мы уже вернулись в клинику. Подойдя к матери, я спросил:

— Новостей никаких?

Она молча покачала головой.

— Джино все еще на операционном столе, — сказала Лена.

Через час в приемное отделение вышел врач. Он подошел к Анджело.

— Тот, другой, которого вы привезли, пришел в себя… С ним все в порядке, но он не закрывает свой рот.

— Хорошо, — сказал Анджело. — Пусть говорит со мной.

Он ушел вместе с врачом и вернулся только через полчаса. Анджело объяснил Беппо, что если тот хочет покинуть клинику живым, ему лучше выложить все, что произошло сегодня. Беппо не заставил упрашивать себя дважды.

Только к полуночи к нам вышел доктор Дженнаро, чтобы сделать сообщение.

— Джино перевезли в палату. Мы надеемся, что операция прошла успешно, однако решающими станут следующие несколько часов.

Вскочив с места, моя мать подошла к нему.

— Когда мне можно будет его увидеть? — спросила она. У нее были красные глаза, но голос оставался ровным. Казалось, заявление доктора Дженнаро вернуло ее к жизни.

— Джино должен будет прийти в себя к утру, — ответил доктор Дженнаро. — Если вы хотите остаться, мы приготовим для вас палату.

Мать кивнула, и Лена сказала:

— Я остаюсь с ней.

Сказав моей матери, что они вернутся утром, Анджело и близнецы попрощались. Я тоже подошел к матери, и она, схватив меня за руку, заглянула мне в глаза и спросила:

— Дженовезе еще жив?

— Что? — опешил я.

— Стреляли Грилло и Риччи, — продолжала мать, — но приказ отдал Дженовезе.

Я едва не поперхнулся. Мама никогда ни одним словом не показывала, что ей известны хотя бы фамилии этих людей, не говоря про их взаимоотношения. Это она всегда упрямо стояла на том, что ее муж — жесткий руководитель профсоюза.

— Мама… — неуверенно начал я.

— Отец сказал… до тех пор, пока жив Дженовезе, мира не будет.

Я был оглушен. Я понятия не имел, что отец обсуждает с матерью свои дела. Раньше такого никогда не было. Это было свидетельством того, насколько серьезно отец отнесся к заговору Дженовезе. Несомненно, он пытался подготовить мать к тому, что с ним может что-то произойти. Не видя смысла и дальше отрицать очевидное, я тем не менее решил попытаться оттянуть разговор.

— Да, мама, мы с отцом говорили об этом… но сейчас мне кажется, что…

— Убей его, — остановила меня мать. Ее голос оставался совершенно бесстрастным. Она продолжала смотреть мне в глаза. — Убеди Анджело.

Я снова попробовал уйти в сторону.

— Мам, я…

— Убей Дженовезе до того, как он убьет твоего отца.

Всего за несколько часов мягкая, добрая женщина, которая, как я был уверен, всю свою жизнь отрицала правду, превратилась в хладнокровную королеву мафии. Я не находил, что сказать, а мать была не в том настроении, чтобы выслушивать возражения. Она продолжала сверлить меня взглядом. Наконец я сказал:

— Хорошо… я переговорю с Анджело. Я вернусь утром.

Обняв, я поцеловал ее в щеку. Мать тоже обняла меня, однако ее глаза оставались холодными.

Все вышли, лишь Порошок, задержавшись, отвел свою мать в сторону.

— Ма, ничего не говори тете Мики до завтра… Сидни умер несколько часов назад.

Отшатнувшись, Лена перекрестилась и пробормотала:

— Madre di dio![44]

— Да, — сказал Порошок.

Стиснув мать в объятиях, он ушел.

На улице легкий ветерок впервые за несколько последних недель принес хоть какую-то прохладу. Тумана не было, и отчетливо виднелось джерсийское побережье. Прислонившись к «Форду», я достал «Лаки страйк». Ребята, рассыпавшись передо мной полукругом, тоже полезли за сигаретами. У Мальчонки в руке появилась спичка, и он чиркнул по ногтю. Спичка зажглась, и Мальчонка протянул ее мне. Я сложил ладонь пригоршней, защищая огонек от ветра, закурил и сделал глубокую затяжку. Ребята последовали моему примеру.

Покачав головой, Бенни задумчиво промолвил:

— Всего семь дней назад мы напали на железнодорожный склад. Прошла неделя. И вот Малой, Джи-джи, Драго, Чаки и Терри — мертвы… Сидни, Барбера и Колуччи — их нет в живых… Недотрога и Карло — отправились к праотцам… Боже, это еще хуже, чем бубонная чума…

Кивнув, Мальчонка добавил:

— Ты забыл моего старика и его никчемного приятеля Кармине. Их со вторника никто не видел — скорее всего, они тоже уже на том свете.

— Ты так думаешь? — спросил Бенни.

— Да, — подтвердил Мальчонка. — Как сказал бы Джино — все сходится. — Сделав глубокую затяжку, он выпустил дым. — Но вот что забавно. Лео бил мать смертным боем, а сейчас она рыдает, потому что он пропал. — Мальчонка покачал головой. — Да и мне тоже хотелось бы знать, что случилось с сукиным сыном, хотя я его и на дух не переносил.

— Везет тебе, — сказал Рыжий. — Твой сукин сын исчез. А мой остался.

Затянувшись, я медленно выпустил дым. Бенни прав: то, что произошло, хуже эпидемии. Десять человек мертвы, еще двоих, скорее всего, тоже уже нет в живых, а мой отец находится в критическом состоянии. Но Дженовезе, который и начал все это, жив и невредим. Тряхнув головой, я бросил сигарету и растоптал ее каблуком.

— Когда будет панихида по Сидни, мы пойдем в синагогу.

Ребята закивали, и мы стали прощаться.

Со стороны реки пахло солью, ночное небо светилось заревом. Я поднял взгляд к «миллиардам, миллиардам» звезд, как говорил Сидни. Немыслимо, что всего два дня назад он спрашивал: «Кто же все это сотворил?»

Где-то вдалеке послышался перезвон колоколов.

Полночь.

Глава 59

Пятница, 1 сентября

На протяжении всей ночи доктор Дженнаро и доктор Альтмен следили за состоянием моего отца. В шесть часов утра они разбудили мать и сообщили ей, что его состояние стабилизировалось и он пришел в себя. Говорить он пока что не может, но матери разрешили увидеться с ним. Ворвавшись в палату, она схватила его руку и упала на колени. Прочитав молитву, мать поднялась и погладила отца по голове. Тот слабо улыбнулся, показывая, что узнал ее, и закрыл глаза. Накачанный сильнодействующими обезболивающими, он тотчас же снова погрузился в глубокий сон.

Заглянув в палату, Лена стиснула руки, и у нее в глазах появились слезы радости. Обнявшись, женщины бесшумно вышли в коридор. Как только они закрыли за собой дверь, Лена рассказала моей матери о смерти Сидни. Меньше чем за минуту мать рухнула с седьмого неба счастья в бездонную пропасть горя.

Лена сообщила, что, насколько ей известно, у евреев похороны проходят очень быстро. Они спросили доктора Альтмена, и тот подтвердил это, описав поминки, которые устраивают сразу после похорон.

Покинув клинику, женщины направились домой к Лене. Лена напекла хлеба. Мики приготовила чечевицу и сварила яйца. В девять часов они захватили еду и отправились в дом на Тридцать шестой улице.

Дверь в квартиру Батчер была открыта, и в коридоре стояла пара ботинок. Незнакомый мужчина расставлял стулья на коротких ножках, а зеркало в гостиной было завешено. К дальней стене был придвинут стол, и на нем горела свеча. Положив хлеб, яйца и чечевицу на стол, моя мать и Лена ушли.

В десять часов утра небо над кладбищем Юнион-Филд было безоблачным. Со стороны Атлантического океана дул легкий восточный ветерок, и влажность опустилась до тридцати процентов. Жара, мучившая город в течение всей прошлой недели, наконец спала, и температура держалась в районе приятных восьмидесяти двух градусов.

Свыше ста человек заполнили маленькую часовню, где отпевали Сидни, и многие еще остались стоять на улице. Айра и Сара Батчер, родственники, прихожане синагоги, куда ходили Батчер, коллеги по работе Айры. Здесь были также моя мать, семейства Мазерелли, Антонио, Камилли и «Налетчики» в полном составе. Мне еще никогда не приходилось видеть Мальчонку, Порошка, Луи, Прыгуна, Рыжего и Бенни при галстуках. Я даже не подозревал о том, что у Мальчонки, Рыжего и Бенни есть черные галстуки. Впрочем, как выяснилось, галстуков у них не было; они их одолжили у Луи.

Айра и Сара Батчер, казалось, были на грани истощения. Они разом как-то поникли, сгорбились, а глаза у них были красными от слез. Родители оставались рядом с телом Сидни всю ночь, с того момента, как его вынесли из больницы «Белльвю», и до начала траурной церемонии.

Оторвав куски черной ленты, раввин вручил их членам семьи, чтобы те прикрепили их к одежде. Затем были прочитаны псалмы, краткий панегирик и поминальная молитва, все на древнееврейском. Похороны показались мне очень простыми, достаточно короткими и красивыми. Дядья Сидни и двое двоюродных братьев подняли на плечи гроб из простых сосновых досок и отнесли его к могиле. Следом за ними шли сначала родственники, затем знакомые. По дороге процессия останавливалась семь раз, и каждый раз читался 91-й псалом. Затем гроб опустили в могилу, и родственники бросили на него по горсти земли.

Мистер Батчер знаком подозвал меня к себе. Нагнувшись, он взял горсть земли и вложил ее мне в руку.

— Сидни тебя любил, — сказал он.

Кивнув, я разжал пальцы, и сухая земля струйкой стекла в могилу.

До конца дня в квартиру Батчер на Тридцать шестой улице тянулся поток тех, кто хотел выразить соболезнования. И такое будет продолжаться еще семь дней. Все приносили с собой еду. Все выходцы из Сицилии, обитающие в нашем районе, навестили Батчер, после чего вернулись в клинику.

Когда мы приехали, отец еще не до конца очнулся от сна, усугубленного наркотиками. Он улыбнулся, здороваясь с нами, но появившийся доктор Дженнаро поспешил выпроводить нас из палаты. Отец попросил его разрешить мне задержаться на минуту, и тот скрепя сердце согласился. Подсев к изголовью кровати, я взял отца за руку.

— Винченцо… — начал отец. Его голос был тихим и хриплым, рукопожатие слабым. — Анджело рассказал мне про Колуччи… Я пытался этому помешать.

— Знаю, — сказал я.

— Ты знаешь, чего хочет Костелло?

— Анджело мне рассказал.

— Вероятно, мать с этим не согласится.

— Она уже высказала свое мнение.

— Винченцо… я хочу, чтобы ты ничего не предпринимал. Матерью движет гнев. Пройдет немного времени, и она одумается. Слушайся Анджело.

— Хорошо, папа. А теперь отдыхай. Маму я уговорю.

— Bene, — сказал отец. Улыбнувшись, он закрыл глаза.

Попрощавшись с матерью, я вместе с ребятами отправился домой к Бенни. Мы сняли пиджаки, ослабили галстуки и открыли по банке пива. Один за другим прошли к столику из дубовой двери и сели. Кое-где в углах оставался мусор, и в воздухе еще чувствовался запах пороха. Никто не произнес ни слова — все сосредоточенно изучали банки с пивом.

Я первым прервал молчание.

— Я получил письмо, — сказал я.

— Да? — спросил Мальчонка. — И от кого?

— От Франклина и Маршалла, — ответил я. — Две недели назад.

— Кто это такие? — продолжал Мальчонка.

— Это колледж. В Пенсильвании.

Все разом встрепенулись и, переглянувшись, подались вперед.

— Не врешь? — спросил Порошок. — И что тебе пишут?

— Туда недавно ездил мистер д’Августино, мой классный руководитель. Он привез мне анкету с просьбой о зачислении. Я направил ее — просто ради смеха.

— И?.. — с нетерпением произнес Мальчонка.

— Меня приняли на первый курс.

Все снова переглянулись. Луи тихо присвистнул, у Прыгуна глаза вылезли из орбит.

— В колледж? — переспросил Мальчонка, словно речь шла о полете на Марс. — Тебя приняли в колледж?

— Да, — небрежно подтвердил я. — Вот ведь какая задница!

Мальчонка был оглушен. Никто из ребят не представлял, что сказать. Первым пришел в себя Порошок.

— И что ты будешь делать?

— Понятия не имею, твою мать, — ответил я.

— Но ты над этим думаешь, — сказал Бенни, правильно?

— Можно сказать и так. Пока что думаю.

— Кто еще знает об этом? — спросил Луи.

— Никто. Я ничего не говорил даже Сидни. — Я печально усмехнулся. — Сидни был бы очень рад за меня.

— Мой старик очень обрадуется, — сказал Луи. — Если ты поступишь в колледж, здесь все переменится. Отец хотел, чтобы мы завязали до того, как начнется полное дерьмо.

— Быть может, его желание сбудется, — сказал Рыжий.

— Ты так думаешь? — удивился Луи.

— Ага. Я тоже получил письмо.

— И кто же, блин, тебе написал? — воскликнул Мальчонка.

— Дядя Сэм, — ответил Рыжий. — Меня призывают.

— Господи! — вздохнул Мальчонка. — Весь долбаный мир полетел вверх тормашками! Тебя призывают в армию, Винни собирается поступить в колледж, отец Луи хочет, чтобы мы завязали, а Прыгун берет уроки оперного пения! Кто следующий?

Смущенно улыбнувшись, Порошок пожал плечами.

— Если тебе интересно, меня признали 4-Ф…[45] слишком толстый.

— Что? — криво усмехнулся Мальчонка. — Неужели нашей армии больше не нужны дирижабли?

— Опять ты издеваешься над моим весом, — проворчал Порошок.

— Ты прав, — виновато согласился Мальчонка, — ничего смешного в этом нет. — Отхлебнув пива, он уставился в потолок.

Остальные последовали его примеру. Снова наступило молчание. Никто не решался озвучить очевидное: все кончено… «Налетчики» распадутся, и никто из нас не в силах этому помешать.

Наконец Мальчонка, посмотрев на банку пива, задумчиво промолвил:

— И все же, позвольте сказать вам одну вещь. Даже если мы разойдемся, никто не сможет нас заменить… мы были лучшими.

Улыбнувшись, я сказал:

— Лучшими из лучших.

Лицо Мальчонки растянулось в широкой улыбке. Он выбросил руку ладонью вниз.

— За дело…

Склонившись над столом из дубовой двери, мы медленно сложили наши руки в привычную пирамиду и на мгновение задержались так. Все сияли.

Это была пятница, 1 сентября 1950 года — конец «лета мафии».

Эпилог

1 сентября — 31 декабря 1950 года

Я через две недели уехал из «Адской кухни». 15 сентября меня зачислили на первый курс колледжа Франклина и Маршалла в Ланкастере, штат Пенсильвания. Моя мать отказалась признать этот выбор и не разговаривала со мной четыре месяца.

Мальчонка Дельфина подписал контракт с менеджером и стал профессиональным боксером. В первых шести поединках он одержал победу — во всех чистым нокаутом и во всех до четвертого раунда. В конце октября во втором раунде своего седьмого поединка Мальчонка сломал правую руку. В начале следующего раунда он завершил поединок хуком левой, но секундантам пришлось срезать перчатку с его правой руки.

Бенни Вил стал тренером Мальчонки. После того как Мальчонка сломал руку, Бенни некоторое время перебивался случайными заработками, дожидаясь, когда она заживет. Это потребовало больше времени, чем он предполагал, к тому же нашлись те, кто утверждал, что правая рука Мальчонки уже никогда не будет тем мощным оружием, как прежде. Разочарованный, Бенни принял приглашение одной из местных банд и снова свернул на путь преступлений.

Порошок Мазерелли в течение полутора месяцев успел поиграть на пианино в самых разных манхэттенских клубах. В начале ноября его прослушал сам великий Арти Шоу и взял к себе. Порошок стал самым молодым участником одного из последних настоящих биг-бендов.

Луи Антонио устроился работать официантом к своему отцу в «Копакабану». Впервые он вышел на сцену во время вечеринки мафии в День благодарения. К Рождеству Луи уже выступал на «разогрев» перед более известными исполнителями. В афишах его называли Лу Энтони.

Прыгун Камилли после распада «Налетчиков» перестал заикаться. Он продолжал брать уроки пения, и в конце ноября его отец, использовав свои связи, добился того, что Прыгуна взяли в хор «Метрополитен-опера» в качестве стажера. В декабре, к собственному изумлению, Прыгун вышел на сцену с копьем в руках. Это была постановка «Аиды».

Рыжий О’Мара в конце сентября попал в учебный лагерь, а на Рождество вернулся в Манхэттен на побывку. Вместе с нами он сходил посмотреть выступление Луи Лу Энтони в «Копе» и Порошка Мазерелли вместе с биг-бендом Арти Шоу. Завершив обучение, Рыжий получил назначение в пехотный батальон, который должны были перебросить в Корею.

Мой отец оправился от ранения и продолжил «руководить» значительной частью портов нью-йоркского Вест-Сайда, однако самую большую радость он получал, навещая меня в студенческом городке колледжа Франклина и Маршалла. 26 декабря отец был убит во время покушения на Альберта Анастасию. Пять дней спустя, 31 декабря в клубе «Двадцать один» состоялась новогодняя вечеринка, на которую съехались многие мафиози мелкого пошиба. Анджело Мазерелли и близнецы поставили машину напротив клуба на Пятьдесят второй улице и дождались окончания вечеринки. В четыре часа утра громилы, убившие моего отца, вышли из клуба, и больше их никто не видел.

Первые отголоски козней, которые строил Дженовезе в последние дни августа 1950 года, прозвучали восемь месяцев спустя, в апреле 1951 года. Альберт Анастасия расправился с Винченто Маньяно и занял его место капо Семьи Маньяно. Подобно многим до него, Винченто Маньяно просто исчез. Его тело так и не было обнаружено. В отличие от тела его брата Филиппа, которое нашли в водах залива Шипсхэд-бей. За этими убийствами стояли Костелло и Лучано. Для того чтобы сдержать честолюбивые устремления Вито Дженовезе, Анастасия был нужен им как могущественный капо одной из пяти нью-йоркских Семей. После того как Анастасия взял в свои руки Семью Маньяно, положение Костелло, его близкого друга, определенно упрочилось — настолько, что Дженовезе вынужден был обуздать свои амбиции еще на шесть лет… пока он наконец не решил, что снова настала пора действовать. В 1957 году, почти через семь лет после первой попытки, Дженовезе вступил в сговор с Карло Гамбино, ближайшим сподвижником Анастасии, и Томми Луччезе, капо Семьи, которая хозяйничала в Бронксе, убедив их в том, что Фрэнку Костелло пришло время уйти.

Когда 2 мая 1957 года в одиннадцать часов вечера Костелло возвращался в небоскреб «Маджестик» на Западной Сентрал-парк, где находились его роскошные апартаменты, там его ждал в засаде Винченцо Джиганте по прозвищу Подбородок. Когда Костелло вошел в вестибюль, Джиганте выскочил у него за спиной с криком: «Это тебе, Фрэнк!» Он выстрелил — и промахнулся. Костелло обернулся на звук голоса, и пуля лишь скользнула ему по голове. Костелло был только легко ранен, но с него было достаточно. Он попросил разрешения «удалиться на покой» и получил его. Выход из игры Костелло сильно ослабил позиции Анастасии.

Пять месяцев спустя Дженовезе предпринял следующий шаг — устранение Альберта Анастасии — и снова вступил в сговор с помощником Анастасии Карло Гамбино.

25 октября 1957 года Анастасия лежал в кресле парикмахерской гостиницы «Парк Шератон». Двое убийц вошли в кабинет и обрушили свинцовый дождь на накрытую простыней фигуру. Анастасия вскочил с кресла и попытался дать отпор нападавшим. Он так и не понял, что стрелял не в них, а в их отражения в зеркале. Следующие пули, попавшие ему в спину, стали смертельными. Дженовезе отблагодарил Карло Гамбино, сделав его капо Семьи Анастасии.

Устранив Костелло и Анастасию, Вито Дженовезе стал самым могущественным капо Соединенных Штатов. До цели, к которой он шел семь лет, — быть провозглашенным capo di tutti capi — оставалось совсем немного. Дженовезе убедил остальных капо устроить именно для этой цели общенациональную встречу главарей коза ностры. В следующем месяце, 14 ноября, встреча состоялась в Аппалачских горах, в нью-йоркском поместье Джо Барберы, главы преступной Семьи, которая заправляла в Пенсильвании на северо-востоке страны.

Встреча обернулась полным провалом. Когда главы Семьи собрались и уже были готовы приступить к роскошному барбекю на открытом воздухе, кто-то обратил внимание на полицейских, которые переписывали номера стоящих на стоянке машин. Объятые паникой, мафиози бросились спасаться бегством в лес. Предположительно человек пятьдесят-шестьдесят смогли скрыться, но шестьдесят три главаря мафии были арестованы, в том числе Джозеф Боннано, Джо Профачи, Дженовезе и Гамбино. Отголоски этой катастрофы дошли до простых солдат. Самым страшным был удар по престижу. Еще никогда высшему руководству мафии не приходилось бегать по лесу, словно стайке перепуганных зайцев. Снести подобное унижение было очень трудно.

Несмотря на это, Дженовезе добился своей цели и стал capo di tutti capi, назначив Карло Гамбино своей правой рукой… однако его правление оказалось недолгим.

Фрэнк Костелло понимал, что имидж Дженовезе сильно подпорчен. Именно он настоял на встрече в Аппалачских горах, и именно он был в ответе за провал.

Жаждая отмщения, блестящий стратег Костелло подговорил Мейера Лански, еще нескольких старых главарей мафии и, по иронии судьбы, Карло Гамбино. В 1959 году заговорщики уговорили Гамбино предложить жадному Дженовезе выгодную сделку с наркотиками, перед которой тот не смог бы устоять. Убедившись, что Дженовезе клюнул на наживку, Гамбино предупредил полицию, и его босс был взят с поличным. Наконец-то правосудие свершилось: Дженовезе судили, признали виновным и отправили за решетку на пятнадцать лет — но только потому, что его подставили ближайшие сподвижники. Падение Дженовезе явилось следствием того самого заговора, который он сам начал осуществлять за девять лет до этого… в последние семь дней августа 1950 года.

После этого началось возвышение Карло Гамбино. Он стал самым могущественным главарем мафии в стране, возможно, за всю историю: настоящим capo di tutti capi. Он правил коза нострой на протяжении двадцати лет, до самой своей смерти, и это были годы относительного спокойствия. Однако Гамбино совершил роковую ошибку — одну из немногих за всю свою жизнь. Выбирая себе преемника, он предпочел своего зятя Поля Кастеллано по прозвищу Большой Поли Нейлу Деллакроче, уважаемому лидеру, которого хотела бы видеть во главе большая часть Семей.

Этот ошибочный выбор породил новую серию войн за передел собственности, которые привели к убийству Кастеллано и возвышению Джона Готти. Однако мафия была сильно ослаблена, и коза ностра уже больше никогда не достигала того могущества, которое было у нее с начала тридцатых до конца семидесятых годов, на протяжении почти полувека.

Счастливчик Лучано умер в Риме от сердечного приступа в 1960 году в возрасте шестидесяти пяти лет.

Джо Профачи умер от рака в Нью-Йорке в 1962 году в возрасте шестидесяти шести лет.

Томас Луччезе умер от рака в Нью-Йорке в 1967 году в возрасте шестидесяти семи лет.

Вито Дженовезе умер в федеральной тюрьме в Спрингфилде в 1967 году в возрасте семидесяти двух лет.

Джо Адонис умер от сердечного приступа в Милане в 1972 году в возрасте семидесяти лет.

Фрэнк Костелло умер своей смертью в Нью-Йорке в 1973 году в возрасте восьмидесяти двух лет.

Карло Гамбино умер своей смертью в Нью-Йорке в 1976 году в возрасте семидесяти четырех лет.

Джо Боннано умер своей смертью в Аризоне в 2002 году в возрасте девяноста семи лет.

Примечания

1

На банкноте достоинством пять долларов изображен портрет президента Авраама (Эйба) Линкольна. (Здесь и далее примечания переводчика.)

(обратно)

2

Любительская ассоциация бокса, проводит одноименные соревнования.

(обратно)

3

Небольшой остров у южной оконечности Манхэттена, в 1892–1943 годах — главный центр по приему иммигрантов в США.

(обратно)

4

Хорошо. Спасибо (итал.).

(обратно)

5

Объятия (итал.).

(обратно)

6

Менжу Адольф Жан — американский актер франко-ирландского происхождения, воплощал на экране образы изящных представителей высшего света.

(обратно)

7

Театр в Нью-Йорке, где были поставлены одни из первых стриптиз-шоу. Театр был закрыт в 1937 году, так что Винни едва ли имел возможность побывать в нем.

(обратно)

8

Распространенное прозвище Нью-Йорка.

(обратно)

9

Лански Мейер (настоящее имя Майер Суховлинский) — знаменитый американский гангстер, выходец из России, близкий друг и сподвижник Счастливчика Лучано.

(обратно)

10

Гудини Гарри — знаменитый американский иллюзионист, поражал современников, за считанные секунды освобождаясь от веревок и цепей, выбираясь из запертых сундуков и комнат.

(обратно)

11

Район в центре Манхэттена вдоль Седьмой авеню между Двадцать шестой и Сорок второй улицей, известный как центр пошива модной женской одежды.

(обратно)

12

Раньон Деймон — американский журналист, писатель, автор красочных описаний Нью-Йорка и его обитателей от актеров Бродвея до гангстеров.

(обратно)

13

Непереводимая игра слов — имя персонажа созвучно английскому socks — «носки».

(обратно)

14

Непереводимая игра слов: английское слово hot («горячий») из словосочетания hot-dog («сосиска в тесте») имеет также значение «краденый».

(обратно)

15

Неодобрительное прозвище, данное старшему поколению гангстеров, приехавших в США в начале XX века уже взрослыми людьми и сохранивших традиции и обычаи Старого Света, в частности ношение длинных усов, молодым поколением американцев итальянского происхождения, которые уже считали Америку своей родиной.

(обратно)

16

Спокойной ночи (итал.).

(обратно)

17

Понятно? (итал.)

(обратно)

18

Жестокое убийство членов банды Багса Морана, совершенное по приказу Аль Капоне в Чикаго 14 февраля 1929 года. Гангстеров построили у стены гаража и расстреляли в упор.

(обратно)

19

Придурок (итал.).

(обратно)

20

Семьи (итал.).

(обратно)

21

Это опасно, малыш (итал.).

(обратно)

22

Линия нью-йоркского метро, соединяющая районы Вашингтон-хейтс на севере Манхэттена и Фар-Рокуэй в Куинсе. Проходит через два крупнейших негритянских района мегаполиса — Гарлем и Бедфорд-Стайвесант.

(обратно)

23

Имеется в виду выражение «научиться кататься на велосипеде» — то есть приобрести какой-то навык, который сохранится до конца жизни.

(обратно)

24

Непереводимая игра слов: английское слово quicksilver — «ртуть» можно дословно перевести как «быстрое серебро». Сильвер — от англ. silver — серебряный.

(обратно)

25

«Лига плюща» — объединение восьми старейших привилегированных учебных заведений на северо-востоке США.

(обратно)

26

Характерный ритмический рисунок из семи ударов, пяти основных и двух завершающих, получивший название по популярной в 30-е годы песенке, припев в которой завершался словами: «Вы хотите побриться и постричься? — Да, да!» Этот рисунок используется, в частности, в фильме «Кто подставил Кролика Роджера?».

(обратно)

27

Маленькая Италия — район Южного Манхэттена вокруг улицы Малберри-стрит, традиционное место проживания американцев итальянского происхождения.

(обратно)

28

Один из колоколов, чей звон 8 июля 1776 года возвестил о первом публичном чтении Декларации независимости. Хранится в Филадельфии в Зале независимости.

(обратно)

29

Слоеный кекс (итал.).

(обратно)

30

Хорошо (итал.).

(обратно)

31

Очень хорошо (итал.).

(обратно)

32

Распространенное прозвище гомосексуалистов.

(обратно)

33

Кончено (итал.).

(обратно)

34

Sherry — херес (англ.).

(обратно)

35

Пока, малыш (итал.).

(обратно)

36

Найтингейл Флоренс — английская медсестра, основательница профессии ухода за ранеными.

(обратно)

37

Спасибо (итал.).

(обратно)

38

Прошу прощения (итал.).

(обратно)

39

Довольно! (итал.)

(обратно)

40

Стой на месте (итал.).

(обратно)

41

«Хадасса» — женская сионистская организация Америки.

(обратно)

42

Друг (итал.).

(обратно)

43

Враг (итал.).

(обратно)

44

Матерь божья! (итал.)

(обратно)

45

Официальное обозначение категории призывников, не годных для прохождения военной службы из-за физических или умственных недостатков.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg