«Бег по вертикали»

Джозеф Гарбер Бег по вертикали

Посвящается Стиву Орсмену по прозвищу Сорока, куда лучшей птице, чем те, что встречаются в этой книге

Несогласие, беспорядки, раздоры, насилие, великое множество смертоубийств, недовольство, страхи… злокозненные замыслы… многочисленные грабежи, воровство, разбой, ложь, злословие, смятение и волнения… великие беды, ненависть и гнев… обман, предательство, пожары, прелюбодеяния… война, зависть, ненависть, злоба… в общем и целом все и всяческие пороки.

Воган. Альманах предсказаний на 1559 год

С биологической точки зрения человек, чем бы еще его ни договорились считать, лишь самая опасная добыча…

Уильям Джеймс

Пролог

И мы помчались вскачь. Душа, Как свиток свернутый, спешит Полней раскрыться на ветру. Р. Браунинг. Последняя верховая прогулка вдвоем (Перевод П. Карпа)

Двое юношей верхом.

Один из них, Дэвид Эллиот, повыше; он темноволос, худощав и долговяз. Взгляд карих глаз серьезен, но на губах играет легкая улыбка. Другой, тот, что пониже, — Тэфи Уэйлер — коренаст, словно бульдог. На нем выцветшая футболка, а волосы у него огненно-рыжие, и в голубых глазах прыгают чертики.

Дейв — из Индианы. Тэфи родился и вырос в Нью-Йорке. Они встретились в Сан-Франциско — куда же еще податься летом, как не в Сан-Франциско? Теперь они — закадычные друзья.

В сентябре Тэфи начнет работать в некрупной компании по производству электронного оборудования, находящейся неподалеку от Сан-Хосе, в конторе под названием «Хьюлет-Паккард». Мало кто в Нью-Йоркском университете слыхал о такой. Дейв, пройдя программу штата Индиана по подготовке офицеров резерва, поступает на службу в армию. Он должен явиться в начале августа. И его наверняка пошлют во Вьетнам.

Эта поездка — их последнее совместное путешествие. В конце лета их ждет взрослая жизнь.

Сегодня же они находятся высоко в горах Сьерры, в двух с лишним сотнях миль к востоку от Сан-Франциско. Вчера они миновали перевал, забрали своих лошадей и вьючного мула у человека с дубленой кожей, поджидавшего их в грузовичке-пикапе, и поехали на запад, в сердце гор.

Здесь, на каменистом склоне в девяти с лишним тысячах футов над уровнем моря, их лошади стали тяжело дышать. Тропы тут нет; склон крутой. Под ногами у них гранит, серый с черными прожилками. Лошади то и дело наступают на кусочки белого кварца, такие яркие на солнце, что на них больно смотреть.

Время от времени Дейв проводит рукой по нелепым усикам, которые он отпустил за это лето. Парень гордится своими усами, думая, что с ними он выглядит старше. Но это не так.

Тэфи хитро поглядывает на него.

— Пообещай мне одну вещь, дружище. Обещай, что к присяге ты пойдешь с усами.

— Никаких усов. Я буду коротко стрижен и чисто выбрит, весь из себя молодой американец.

— Ой, фу!

— Сам такой. Лучше дай хлебнуть. У меня от споров с тобой в глотке сохнет.

Тэфи вытаскивает из седельной сумки банку тепловатого «Баллантайна». Он передает ее Дейву вместе с открывалкой. Дейв вскрывает пиво и быстро подносит его к губам, ловя пену. Потом он приподнимает соломенную шляпу с обвислыми полями и вытирает пот носовым платком, одним из шести, врученных матерью.

— Далеко еще? — интересуется Дейв.

Тэфи ухмыляется, приподняв уголок рта.

— Согласно моим источникам, мы должны уже быть там. Правда, источники были в стельку пьяны, когда рассказывали об этом месте.

Дейв фыркает.

Двое юношей едут дальше.

Они добираются до места почти на закате, в дивный час, когда небеса сияют, а над священной горой царит тишина. Юноши одолевают небольшой холм и смотрят вниз. У Дейва захватывает дух. Красота такая — только что сердце не останавливается.

— Это совершенство, — шепчет Тэфи. — Как они и сказали, это совершенство. Ну что, прав я был или нет?

Дейв не отвечает. Он полностью поглощен представшей перед ним картиной: небольшая долина, всего раз в пять-шесть больше стадиона штата Индиана.

Долина представляет собою почти безукоризненный круг, с трех сторон окаймленный крутыми, обрывистыми белыми скалами. Дальний край долины порос хвойными деревьями, а в ее центре — маленькое озеро, зеленое, словно изумруд, зеленее зеленой бутылки. Его пересекают мягкие вечерние тени. Все вокруг недвижно. Воздух пьянит, словно вино. Дейв ощущает нечто такое, чего никогда не испытывал раньше и не ждет впредь. Он испытывает духовный подъем. Он целен.

Внезапно с неба со свистом оперенной стрелы рушится краснохвостый ястреб. Его когти смыкаются на тельце какого-то зверька. Ястреб издает пронзительный победный клич и молнией уносится из виду. Все это происходит в доли секунды — и вот лишь блестящее перо кружит в воздухе, отмечая его путь.

Лошадь Дейва нервно пятится. Дейв похлопывает ее по шее.

— Ну что, дружище, разобьем лагерь у озера?

— Идет, — отзывается Дейв.

На самом деле он не обращает никакого внимания на слова Тэфи. Он зачарован, погружен в грезы. Шангри-Ла, волшебный остров Бали-Хай, Авалон, Небесная Армения, страна Оз, Страна чудес, Барсум — у каждого есть свой тайный уголок для грез. И эта долина — его уголок. Красота этого места околдовала юношу и безраздельно завладела им. Дейв знает, что никогда не забудет эту долину, знает, что до конца жизни, какие бы неприятности ни происходили, воспоминания об этом мгновении и этом месте будут приносить ему утешение и покой.

Этот миг — лучший в его жизни; никогда ему не пережить ничего сопоставимого с этим. И до конца своих дней Дейв будет вспоминать его с тоской. Юноша знает это — и чувствует печаль.

Часть 1 Скверный день на работе

Хотя во всех прочих делах обман гнусен, в делах войны он похвален и славен, и тот, кто побеждает своих врагов хитростью, достоин похвалы не менее того, кто побеждает их силой.

Макиавелли. Государь

Глава 1 Как Дейв потерял работу

1

В день своего исчезновения Дэвид Эллиот проснулся, как и обычно, ровно без пятнадцати шесть. Двадцать пять лет назад в одном жарком зеленом местечке он научился этому фокусу — просыпаться в точности тогда, когда хочет. Теперь это стало одной из его привычек.

Дейв выскользнул из-под тонких простыней из дорогого магазина. Он безучастно взглянул на правую сторону кровати, где лежала его жена Хелен, свернувшись в клубок. Радиочасы «Панасоник» на ее тумбочке были установлены на восемь двадцать. К тому времени, как Хелен встанет, дабы начать свой более культурный деловой день, он давно уже будет в кабинете, по уши в работе.

Дейв зашел в гардеробную и сгреб с полки свои кроссовки, спортивный костюм, носки и повязку на голову. Затем, неслышно подойдя к длинному, низкому, чересчур современному комоду — последнему плоду навязчивого стремления Хелен к переоформлению интерьера, Дейв нашарил в ящике поясную сумку и сунул в нее свернутую смену нижнего белья, бумажник, ключи и золотые наручные часы «Ролекс Президент».

Наведавшись в гостевой санузел, чтобы облегчиться и почистить зубы, Дейв прошел на кухню. На кофеварке «Тошиба» горел зеленый огонек. Электронный дисплей таймера показывал пять сорок восемь. Дейв перелил кофе в большую фарфоровую кружку с изображением сорока семи ронинов — память о посещении храма Сэнга-кудзи во время деловой поездки в Токио. Потом он вытряхнул гущу из сеточки кофеварки, засыпал молотый кофе в резервуар и выставил таймер на четверть девятого. Хелен нуждается в утренней чашке кофе не меньше, чем он. А может, и больше — спросонья Хелен весьма недружелюбна и начинает вести себя хорошо лишь к тому моменту, как входит в свою галерею на Лексингтон-авеню.

Дейв глотнул горячего крепкого кофе и вздрогнул от удовольствия.

Что-то мягкое скользнуло по его пижамным брюкам. Дейв наклонился и почесал кота под подбородком.

— Bon matin, ma belle,[1] — сказал он, зная, что все коты владеют французским в совершенстве.

Кот, которого звали Апач, выгнул шею, потянулся и замурлыкал.

Хелен терпеть не могла это имя. Она не раз настаивала, чтобы Дейв назвал кота как-нибудь иначе. Вторые браки несут с собой куда больше компромиссов, чем первые. Дейв это знал и понимал, что ему следовало бы исполнить просьбу жены. Но имя кота есть имя кота: оно не имеет ничего общего с желаниями кошковладельца. И потому после пяти лет брака Дейв по-прежнему называл кота Апач, в то время как Хелен (которая, будучи блондинкой, привыкла, чтобы все было так, как хочет она) ледяным тоном именовала его «этот кот».

Апач неслышным шагом отправился на утренний обход владений.

— Aurevoir,[2] Апач, — прошептал Дейв, тем самым хоть немного утоляя свое чувство чести, запятнанное излишне многими уступками.

Предаваясь неуместным размышлениям о том, как далеки коты от пресловутого кошачьего коварства, Дейв добыл из ящика на двери квартиры утренний номер «Нью-Йорк таймс». Следующие несколько минут он сидел за столом, смакуя кофе, и листал газету. Он не читал ее вдумчиво. Его утренний ритуал просматривания свежей прессы был лишь поводом насладиться первой за день чашкой кофе.

Дойдя до раздела деловых новостей, Дейв заметил, что бессознательно похлопывает себя по груди. Он скривился. Лукавый, язвительный внутренний голос — Дейв всегда считал его своим ангелом-хранителем — прошептал: «Ты по-прежнему ищешь сигареты. Ты уже двадцать лет как бросил курить, а тело все еще требует утреннюю дозу никотина. Возможно, тебе стоило бы вернуться к табаку».

— Доброе утро, мистер Эллиот. Чудный денек для пробежки.

Привратник считал, что это входит в его обязанности — заверить любого проживающего в доме любителя бега трусцой, что каждый божий день — «чудный денек для пробежки».

— Доброе утро, Тэд. Что сегодня пишут про Литву?

Предки Тэда эмигрировали в США в восьмидесятых годах девятнадцатого века. Но, с точки зрения Тэда, это было не далее чем вчера. Когда заходила речь о земле его предков, он был ревностным националистом. Дейву казалось, что за три года, прошедшие с тех пор, как они с Хелен приобрели квартиру, не было дня, когда Тэду не нашлось бы что сказать про Литву.

— В «Ньюс» или «Таймс» ничего, мистер Эллиот. Но я получаю газеты из Вильнюса — ну, по электронной почте. Они обычно приходят в среду-четверг. Так что я дам вам знать, что происходит сегодня.

— Отлично.

— К слову: а что это у вас с рукой?

Тэд указал на перебинтованную левую ладонь Дейва.

— Это меня укусил один служащий.

Тэд озадаченно моргнул.

— Вы надо мной смеетесь.

— Ничуть. Я… ну, то есть наша компания купила какую-то исследовательскую организацию на Лонг-Айленде. Вчера я ездил ее осматривать. Один из… работников выразил свое неудовольствие новой администрацией. — Дейв лукаво усмехнулся. — А ведь это даже не было враждебное поглощение!

Тэд хохотнул, отворяя входную дверь.

— Вы небось это выдумали?

— Вовсе нет. Это очень в духе корпоративной жизни: укусить руку, кормящую тебя.

Тэд снова хохотнул.

— Пожалуй, мистер Эллиот, я рад, что я всего лишь привратник. Желаю вам приятно провести день.

— И вам того же, Тэд. До завтра.

— До завтра, мистер Эллиот. Всего хорошего.

По субботам и воскресеньям Дейв во время пробежки отправлялся сперва на запад, по Пятьдесят седьмой улице до Пятой авеню, а потом на север, до Центрального парка. В эти дни бегать было одно удовольствие. На улицах было куда меньше опасных психов — или так казалось, — и бегущий мог сосредоточиться на беге. А лучше всего было то, что по выходным из Колумбийского университета приезжал Марк и бежал бок о бок с отцом. Марк, его сын — его и Энни, — был предметом особой гордости Дейва. Пробежка с Марком была для Дейва лучшим событием всей недели — тем, чего он ждал с наибольшим нетерпением.

Дейв взял себе за правило всякий раз приглашать Хелен присоединиться к их пробежкам на выходных. Она ни разу не приняла приглашение. С точки зрения Хелен, поту бегуна недоставало аристократического лоска; она выбирала шикарный пот, источаемый в дорогих фитнес-центрах под руководством еще более дорогих личных тренеров.

Ну да неважно. Марк был с ним, и пробежка превращалась в удовольствие, хоть в дождь, хоть в жару.

А вот в будни бегать было далеко не так приятно. Куда бы ты ни направлялся во время пробежки, приходилось постоянно быть начеку. Некоторых кварталов следовало избегать. Переулки представляли собою зону риска. И только совсем безбашенный человек мог пробегать под мостами и эстакадами. Кроме того, люди благоразумные не бегали до рассвета. Во время утренней пробежки даже человек вроде Дейва Эллиота, не имеющий ни единого врага, временами настороженно оглядывался через плечо.

В будний день маршрут Дейва пролегал к востоку, по Пятьдесят седьмой до Саттон-плейс, а потом на север, по Йорк-авеню до пешеходного моста через Ист-Ривер-драйв. Дейв бежал по дорожке вдоль Ист-Ривер до конца Девяностых улиц. Оттуда он снова сворачивал к югу, возвращаясь по своим следам. Перейдя мост во второй раз, он бежал на запад до Парк-авеню, а потом на юг, до угла Пятидесятой и Парк-авеню.

Обычно в офис он входил в самом начале восьмого.

Как вице-президент компании, Дейв имел право на определенные привилегии и наслаждался ими. Его апартаменты, расположенные на сорок пятом этаже и обставленные с дорогой сдержанностью, включали восемьсот квадратных футов рабочей площади, а также гардеробную, скромный бар со спиртными напитками и настоящую ванную комнату с ванной и душем.

Дейв любил горячую воду. Пока он дважды намыливался с ног до головы, ванная заполнилась паром. Еще стоя под душем, Дейв взял с полки над краном бритву «Жилетт» и баллончик с пеной для бритья. Он никогда не пользовался при бритье зеркалом — уж даже и не помнил, сколько времени. Еще одна привычка, приобретенная на войне. На войне, которую он и хотел бы, да не мог забыть.

7.20

Дейв Эллиот, обернув вокруг пояса полотенце, вышел из ванной в кабинет. Стоящая на тумбочке красного дерева рядом с таким же письменным столом кофеварка — «Тошиба», родная сестра кофеварки домашней, — трижды пискнула, сообщая, что кофе готов. Дейв перелил кофе в кружку шоколадного цвета. Кружку украшал угловатый выпуклый рисунок с серебряной каймой — логотип корпорации «Сентерекс».

Дейв глотнул кофе и вздохнул. Жизнь без кофе так ужасна, что о ней и думать не хочется.

Он заметил, что акварель над шкафчиком, черт побери, висит криво! Раз в одну-две недели какой-то стирающий пыль вандал из команды ночных уборщиков перекашивал несчастную картину. Это был незначительный повод для раздражения, но повод того сорта, который со временем злит все сильнее и сильнее.

Дейв поставил чашку на медную подставку с отчеканенным логотипом «Сентерекса» и поправил картину: Хуа Юн, изображение спящего тигра, датируется первым десятилетием восемнадцатого века, очень милая и очень ценная вещь. Одна из лучших привилегий, сопряженных с работой на «Сентерекс». Президент компании, Берни Леви, куда более сообразительный, чем большинство важных шишек, не доверял приобретение дорогостоящих произведений искусства ни дорогим дизайнерам, ни, что еще хуже, женам служащих. Вместо этого он требовал, чтобы помещения в штаб-квартире фирмы украшали качественные вещи, исключительно работы настоящих мастеров. Потому приемную на сорок пятом этаже украшал собою секстет пастелей Леоноры Френи. В коридорах можно было наткнуться на работы Ороско, Бекмана, Барлаха и Энсора. На стенах разнообразных кабинетов посетитель мог обнаружить Пикассо, Мюнха, Томаса Эйкинса (в кабинете старшего юрисконсульта, конечно же), чрезвычайно ценного Матисса и потрясающего абстракциониста Уистлера. Сам Берни питал особое пристрастие к Камилю Писарро и с гордостью выставил два его полотна маслом в зале заседаний совета директоров. Конечно же, Берни — поскольку это был Берни — никогда не признавал, что «Сентерекс» приобретает произведения искусства ради эстетики. Напротив, когда гости хвалили коллекцию компании, Берни похвалялся тем, сколько все эти картины стоят и сколько наличных могла бы получить компания, если бы их продала. Но Берни лгал. Он никогда не продал бы коллекцию «Сентерекса», ни единой вещи из нее. Для этого он слишком сильно ее любил.

Дейв отступил на шаг, разглядывая тигра. Как он — достаточно ровно висит?

Теперь немного музыки. Дейв включил стереосистему. Из динамиков мягко полились начальные такты Большой мартовской симфонии Дин Шанде. Дейв мимоходом задумался о том, отчего это американские ценители музыки совершенно не знают китайских романтиков.

Поскольку ответа на этот вопрос он не знал, а музыкальная политика волновала его не больше обычной, Дейв выбросил эту мысль из головы. Вместо этого он снова взял чашку и сделал еще глоток. Господи, до чего же хорошо!

Дейв почти всегда приходил в контору первым. Во всяком случае, первым из руководства. Берни Леви, капитан этого корабля, появлялся не раньше восьми, поскольку его лимузин выезжал из Шот-Хиллз, штат Нью-Джерси, ровно без десяти семь. Остальные руководящие работники являлись в промежутке от четверти девятого до без пятнадцати девять — в зависимости от того, на какой поезд из Гринвича, Скарсдейла или Дарьена они успевали, или, что еще важнее, от того, приходил ли поезд вовремя. Первые секретари пунктуально появлялись в половине девятого.

Потому Дейв знал, что он может в соответствии со своей неизменной утренней привычкой побездельничать у себя за столом, восседая почти голышом (за исключением полотенца), понаслаждаться второй за день чашкой кофе и полистать «Уолл-стрит джорнал».

Несколько мирных минут спустя, прихватив третью чашку кофе, Дейв неторопливо направился в гардеробную: решать, что надеть.

На сегодня он выбрал легкий желтовато-коричневый костюм — ближе даже к цвету хаки. Хотя гнусная влажная погода, свойственная прошедшему лету, уже закончилась, конец сентября выдался теплым. Шерстяным костюмам Дейва предстояло повисеть на вешалках еще несколько недель.

Надев брюки, подпоясавшись и натянув удобные, мягкие — перчаточной кожи — туфли от Белли, Дейв развернул свежую, накрахмаленную рубашку. Надев ее, он после некоторого размышления взял с вешалки бледно-желтый галстук с повторяющимся голубым узором. В дверь гардеробной было встроено зеркало в человеческий рост. Дейв задвинул дверь на три четверти и взглянул на себя.

«Что, так и не научился завязывать галстук без зеркала?» — поинтересовался его ангел-хранитель.

Дейв придирчиво оглядел себя. Неплохо. Очень даже неплохо. Талия не изменилась со времен колледжа. Сорок семь лет, но по виду не скажешь. Эй, красавчик, ты никак собираешься жить вечно? Дейв утвердительно кивнул. Ежедневные пробежки, два раза в неделю занятия на тренажерах, курение лишь изредка, и то не сигареты, а дорогие сигары, диета, о которой даже Хелен худого слова не сказала бы, потребление алкоголя — очень умеренное…

— Дейви!

Оклик донесся из кабинета — вопросительный голос Берни Леви. Его резкий бруклинский выговор ни с чем не спутаешь. Дейв взглянул на свой «Ролекс». Семь сорок три. Видно, сегодня утром на дорогах свободно. Президент и председатель правления «Сентерекса» явился в контору намного раньше обычного.

Дейв накинул пиджак, повел плечами, поправил галстук, слегка сместившийся влево, и, прихватив чашку, открыл дверь гардеробной.

— Я здесь, Берни. Что такое?

Берни стоял спиной к гардеробной. Дейв увидел пистолет, лишь когда Берни развернулся.

2

В джунглях существует две разновидности времени: долгое и медленное. Долгое время — это то, в котором ты обычно живешь. Ты сидишь под деревом, или в какой-нибудь хижине с крышей из пальмовых листьев, или в палатке, или, может, крадешься на цыпочках в колонне по одному в какой-нибудь глуши — и ничего не происходит.

Вторая разновидность — это медленное время. Раздается резкий металлический щелчок — кто-то дослал патрон в ствол АК-47. Потом выстрелы, взрывы, крики, вокруг свистят пули, и все целую вечность целятся в тебя. А потом, после нескольких часов всеобъемлющего ужаса и такой же ярости, стрельба прекращается, ты возвращаешься из ада и смотришь на свой «Таймекс».

И что же? С тех пор как ты смотрел на часы в последний раз, прошло всего пять минут.

Медленное время. Стрелки часов вязнут в патоке. Мужчины плачут оттого, что секунды идут так медленно. Эти мужчины — MACV-SOG.[3]

На их нарукавных нашивках оскаленный череп в зеленом берете. Они — сильнейшие из сильных, храбрейшие из храбрых. Их ничем не смутишь. Они смотрят на часы. Они плачут.

Однажды днем, когда в воздухе еще витал запах пороха и нагретой латуни, первый лейтенант Дэвид Эллиот положил свой «Таймекс» в корпусе из вороненой стали на трухлявый пень, загнал в свой автоматический кольт сорок пятого калибра полную обойму — и разнес часы вдребезги.

Пистолет в руке Берни Леви казался нелепо крохотным. Берни был на пять дюймов ниже Дейва и на двадцать фунтов тяжелее. Руки у него были большие и мясистые. Пистолет чуть ли не терялся в этой ручище. Пистолет был никелированный.

«Маленький калибр, — прошептал ангел-хранитель Дейва. — Двадцать пятый? Возможно, двадцать второй. Недостаточно останавливающей силы. Впрочем, на этом расстоянии, может, и хватит».

— Берни, зачем тебе…

Берни выглядел измученным. Глаза у него были красные и запавшие, как будто он слишком долго не спал. Лицо, некогда по-ястребиному чеканное, с возрастом оплыло. Подбородок дрожал от каких-то чувств, которые Дейв не мог распознать. «Сколько ему? Вроде бы шестьдесят три?» Дейв подумал, что ему следовало бы лучше помнить возраст Берни.

— …пистолет?

Глаза у Берни были пустые, веки полуопущены. Как у рептилии — холодные, пустые. В них вообще ничего не было. Дейв ожидал что-то увидеть в них. Но что — сам не знал.

— Во имя Господа, зачем?

Берни чуть шевельнул рукой, поднимая пистолет. «Боже милостивый, он же собирается спустить курок!»

— Берни, ну отзовись же ты!

Берни шевельнул губами, поджал их, потом расслабил. Дейв увидел, как у него напряглась рука.

— Берни, ты не можешь так поступить! Даже ничего не сказав! Берни, ради бога…

У Берни дернулись плечи. Он облизал губы.

— Дейви, это… если бы только у меня был выбор!.. Ты не знаешь, Дейви… Берни Леви винит себя, и Бог его не простит. Дейви, Дейви, ты не представляешь, как мне тяжело!

Как ни странно, Дейв чуть не рассмеялся. Чуть.

— Никак тебе от этого хуже, чем мне? Ты это хочешь сказать, Берни?

Берни вздохнул и поджал губы.

— Ты вечно подшучиваешь, Дейви, вечно умничаешь.

Рука, сжимающая пистолет, снова напряглась.

Медленное время. Кофе — не кипяток, но достаточно горячий. Он целую вечность летел в лицо Берни, в его широко раскрытые глаза. Кофе плеснул прямо в них. Берни взвыл. Дейв сделал шаг вперед, другой, третий, его левая рука опустилась и выпрямилась. Это длилось несколько часов — он шел прямо на дуло пистолета.

Дейв схватил и вывернул руку Берни, скривившись от боли в забинтованной кисти. Его колено въехало Берни в пах. У Берни вырвался звук наподобие того, какой издает проколотая шина. Пистолет выпал у него из руки. Дейв поймал его на лету. Берни согнулся; его голова была на уровне пояса Дейва. Дейв ударил его рукоятью пистолета по затылку. Сильно. Дважды.

Берни упал на пол и замер. Дэвид Эллиот стоял над ним, жадно хватая ртом воздух, ожидая, пока время вернется в обычное русло, и отчаянно желая узнать, что ему, черт побери, делать дальше.

В корпоративной офисной жизни есть свои волнующие моменты. В ней есть злодеи и герои, победы и поражения, есть и яростные схватки. Дружба завязывается и рвется, звучат резкие слова, вспыхивают яростное соперничество и открытая вражда. Однако все конфликты административных работников располагаются в политической, а отнюдь не в физической плоскости. Бизнесмены стреляют друг в друга только на экране телевизора, да и то лишь в самых дурацких программах.

Все эти мысли, в самом сжатом виде, пронеслись в голове у Дэвида Эллиота, пока он пытался отдышаться. Он быстро обдумал последние несколько минут, но так и не нашел никакой зацепки, позволявшей понять, отчего вдруг его босс, человек, которого Дейв считал своим другом, внезапно поднял на него заряженное оружие.

Если, конечно, это не была дурацкая шутка.

Шутка? Ну-ну…

У Дейва заныло под ложечкой. Он посмотрел на пистолет. Маленький браунинг. Не игрушка. Никаких тебе накладок из слоновой кости на рукоятке. Дейв вынул обойму. Восемь патронов. Дейв оттянул затвор. Из патронника выпал патрон и покатился по полу. Дейв подобрал его. Экспансивные пули с полостью в головной части, двадцать пятый калибр.

Не шутка.

И что теперь? Что могло заставить Бернарда Леви, которого Дейв считал самым уравновешенным руководителем на свете, поднять пистолет на одного из своих подчиненных?

Ничего. Подобной причины просто не существовало. Еще вчера утром, незадолго до того, как отправиться в поездку на Лонг-Айленд, осмотреть их новое приобретение, Дейв сидел в кабинете у Берни и просматривал вместе с ним маркетинговые отчеты. Это была прекрасная встреча, теплая и сердечная, и в конце концов Берни одобрил все рекомендации Дейва.

На той встрече не прозвучало ни единого недоброго слова. Ни намека.

Может, что-то раньше? Маловероятно. Дейв руководил несколькими из двух десятков отделений «Сентерекса». Руководил он хорошо, и результат всегда был именно такой, как и ожидался. Тут никаких причин для конфликта не было.

Нет, они с Берни не всегда были единодушны. Берни был дельцом старой школы, монументальным руководителем многопрофильной корпорации. Он был выходцем с улиц Бруклина, сыном иммигрантов. Не имея за душой ничего, кроме энергии, чутья на удачные возможности и нюха на удачные покупки, Берни построил «Сентерекс» с нуля.

Берни до сих пор совершал покупки. Он просто не мог удержаться. Они были для него словно воздух. Берни обожал находить компании поменьше — иногда минимально прибыльные, иногда нет, — которые можно было купить задешево, а потом улучшить. Некоторые он сохранял как часть портфолио «Сентерекса». Некоторые продавал, но всегда с прибылью. Все это соответствовало его представлениям о совместной финансовой деятельности. Время от времени кто-нибудь из администрации «Сентерекса» не соглашался с мнением Берни касательно объектов предполагаемой покупки и спорил с ним. Дейв и сам решительно возражал против намерения Берни приобрести «Лаборатории Локьера» и еще более решительно — против его желания возложить ответственность за финансовую операцию на него, Дейва, как только сделка будет заключена.

Но неужели из-за этого стоило бы убивать человека? Да нет, конечно!

Может, тут кроется что-то личное? Может, Дейв сделал за пределами офиса что-то такое, что обидело Берни, оскорбило, унизило или было воспринято как предательство? Маловероятно. Берни жил очень уединенно, почти не показываясь на публике. Дейв ни разу не встречал его в компаниях. Хотя их с Берни отношения были более чем просто дружелюбными, они ограничивались пределами их сорок пятого этажа.

И вот теперь Берни пытался убить его. Без всякого объяснения. Просто пистолет и печальный голос Берни: «Берни Леви винит себя, и Бог его не простит».

— Черт возьми, Берни, — произнес Дейв шепотом, хотя говорил исключительно сам с собою, — если уж тебе захотелось кого-нибудь застрелить, стрелял бы в кого-нибудь выдающегося, а не в такого заурядного тупицу, как я!

Заурядного… Дейв Эллиот знал себе цену, знал в точности, кто он такой, знал, что он — самый обычный человек, искренне преданный обычной предсказуемости обычной жизни. Да, конечно, когда он был молод — мальчишка, только-только покинувший ферму в Индиане, — он желал большего, чем стоило бы желать мальчишке с фермы. Он жаждал подвигов, вознаграждаемых медалями и славой. Но вскоре он узнал, что за такие вещи приходится платить. И вот теперь, много лет спустя, он был самым что ни на есть заурядным типом. Да черт возьми, даже не заурядным — он был строчкой из статистики. Что такое среднестатистический высокооплачиваемый управленец? Дэвид П. Эллиот, вот что это такое. Два брака, один развод, от религиозного рвения далек, в финансовых вопросах консервативен, в общественных — придерживается умеренных взглядов, этнический полукровка, хорошая физическая форма, любит футбол, скучает на бейсболе, читает меньше, чем следовало бы, смотрит телевизор больше, чем следовало бы, занудно моногамен, слегка ханжа, однако время от времени подвержен искушениям, работает в среднем по пятьдесят шесть часов в неделю, беспокоится о состоянии дел на фондовой бирже, жалуется на налоги, не склонен к азартным играм, не принимает наркотики и не боится ежегодного медосмотра. Отпуска проводит в заурядных местах. Общается с заурядными знакомыми. Твердо придерживается кодекса заурядности. Он уже двадцать пять лет как посвятил себя заурядности. Он сознательно избрал этот путь, не желая от жизни ничего, кроме заурядности. Именно такой смысл он вкладывал в слово «благо». Он, черт подери, всего лишь заурядный человек, и ничего более!

«Так почему, Берни, ты пытался меня убить?»

Дэвид Эллиот, заурядный человек, не мог найти ответа на этот вопрос.

Дейв посмотрел на часы. Семь сорок пять ровно. Две минуты. Медленное время закончилось. Дейв понял, что ему остается лишь одно — идти за помощью. Возможно, с Берни случился какой-то приступ. Какое-нибудь повреждение мозга или…

«Или что угодно! — огрызнулся его циничный ангел-хранитель. — Это к делу не относится. Друг мой, ты только что огрел пистолетом по голове руководителя компании, оцениваемой в восемь миллиардов долларов, и уложил его на дорогущий ковер своего кабинета. У тебя, просто по определению, появились проблемы, далеко выходящие за пределы твоей компетенции как бизнесмена. Кроме того, позволь тебе заметить, что ты приложил Берни преизрядно. А вдруг он не просто отрубился? Если он, например… А, черт!..»

Дейв сунул пистолет в карман пиджака. Он вышел из кабинета, глубоко вздохнул и побежал рысцой по длинному, застеленному ковром коридору, соединяющему его угловой кабинет с прочими. Дейв надеялся, что кто-нибудь из коллег-администраторов придет пораньше. Или какая-нибудь секретарша. Или девушка, дежурящая в приемной. Или хоть кто-нибудь.

Дейву удалось добрался до приемной в конце коридора. В приемной, прямо за углом, стояли двое мужчин с холодными глазами. Едва лишь завидев его, каждый из них запустил руку за пазуху.

Время Дейва Эллиота снова замедлилось.

3

Дейв вынудил себя улыбнуться.

— Доброе утро. Я — Пит Эшби. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Мужчины застыли. Один из них, повыше, прищурился, вглядываясь в лицо Дейва.

— Вы ждете Дейва Эллиота? Он обычно приходит первым, но я только что проходил мимо его кабинета, и дверь все еще закрыта.

Мужчины расслабились, но не слишком. Оба они уступали ростом Дейву, но при этом были крупными — ну очень крупными, из того типа людей, при взгляде на которых приходят мысли о штангистах-тяжеловесах, профессиональных борцах и молотобойцах. Воротники их не требующих глажки рубашек из магазина готового платья были по меньшей мере восемнадцатого размера. Их пиджаки, коричневый и серый (пошитые, как заметил Дейв, не из натуральных тканей), были того свободного покроя, который предпочитают мускулистые люди, — хотя не настолько свободного, чтобы замаскировать выпирающие наплечные кобуры.

«Они тебя не знают, приятель. Твое счастье. Они не знают, как ты выглядишь. В лучшем случае они видели фотографию, притом не особенно хорошую. Сохраняй спокойствие, и тогда, возможно, тебе удастся выбраться из этой передряги».

Более высокий мужчина, с квадратным лицом и начинающими седеть коротко стриженными волосами, произнес:

— Нет, мистер Эшли…

— Эшби. Пит Эшби. Я — вице-президент по инженерным вопросам.

— Прошу прощения, мистер Эшби. Мы с коллегой пришли к мистеру Леви.

В его голосе чувствовался след говора уроженца Аппалачей: восток Теннесси, запад Северной Каролины — в общем, где-то в тех горах. Этот говор многие находят мелодичным, но у Дейва от него мурашки по коже побежали.

— Кабинет Берни дальше по коридору, слева. Обычно он примерно в это время и приезжает. Хотите, я схожу проверю?

Мужчина повыше бросил быстрый взгляд влево. Он впервые отвел глаза от Дейва.

— Спасибо, не нужно. Он сказал, что встретится с нами здесь.

У Дейва вспотели ладони. Дверь в приемную «Сентерекса» открывали только в половине девятого. Никто не мог бы пройти сюда без ключа.

— Может, хотите кофе или еще чего-нибудь? Мистер… извините, я не расслышал, как вас зовут.

— Джон. — Последовала краткая пауза. Этот человек явно не хотел называть свое имя. — Рэнсом. А это — мой коллега, Марк Карлуччи. Мы… ревизоры. Мы пришли… чтобы просмотреть вместе с мистером Леви аудиторский отчет.

«Ага, как же. „Куперс лайбрэнд“ теперь нанимает отставных игроков Национальной футбольной лиги, дабы проверять бухгалтерские книги своих клиентов. Всю жизнь мечтали».

— Очень приятно. — Дейв отметил, что никто из мужчин не протянул руку для рукопожатия. — Ну так как насчет кофе? Давайте я вам сварю. У нас на этом этаже у всех есть кофеварки. Знаете, в большинстве компаний имеются кухоньки…

«Заткнись, заткнись, заткнись! Тебя несет. Ты все прогадишь».

— …ну, моя прекрасно работает. Я могу…

— Спасибо, мистер Эши, не стоит.

«Это твоя вторая попытка, хитроумный мерзавец».

— Эшби.

— Извините. Я плохо запоминаю имена.

Дейв лихорадочно размышлял. Эти два типа связаны с тем, что сделал — или пытался сделать — несколько минут назад Берни. Никак иначе объяснить их присутствие в приемной в это время было нельзя. Но как именно они связаны и кто они такие? Наплечные кобуры, виднеющиеся под их пиджаками, говорят… И о чем говорят? Что эти парни — копы? Мафия? КГБ? Какие-то головорезы, с которыми Берни угораздило связаться?

— Что ж, мне пора браться за работу. Берни подойдет с минуты на минуту. Так что если вы не возражаете…

— Конечно, конечно. Не смеем вас задерживать.

Приемная располагалась на пересечении четырех коридоров. Кабинет Дейва, как и кабинеты других руководителей подразделений, находился в дальнем конце южного коридора. Кабинет Берни располагался на противоположной стороне здания, занимая его северо-восточный угол; оттуда открывался самый лучший вид. Кабинеты управленцев более низкого звена — работников, ведающих финансовыми, юридическими, кадровыми и прочими вопросами, — находились на восточной стороне. На запад уходил короткий коридор, заканчивающийся двустворчатыми стеклянными дверьми; за ними находились лифты.

Дейв повернул на запад.

«Ты, идиот, что ты делаешь! Ты же сказал, что твоя кофеварка на этом этаже. Ты сказал, что ты здешний администратор. Ты не можешь идти к лифтам…»

Дейв резко остановился. Мужчины смотрели на него. Выражение их лиц изменилось. Дейв попытался изобразить улыбку. Получилось плохо.

— Вы случайно не видели — там, у лифта, не лежит стопка «Уолл-стрит джорнал»? Их обычно оставляют у стеклянных дверей.

Объяснение неважное, но попытаться стоит.

Тип, назвавшийся Рэнсомом, медленно покачал головой. Глаза его сделались тусклыми.

Дейв кивнул и свернул на восток. Он прошел через приемную к коридору. У него жгло середину спины. Он не испытывал этого ощущения двадцать пять лет, с тех самых пор, как перестал ходить в патруль. «Там „чарли[4]“. „Чарли“ достает пистолет. Ох, теперь „чарли“ прицеливается. Он сгибает палец. Эй, приятель, „чарли“ сейчас улыбнется…»

Все его нервные окончания словно огнем жгло. Со лба на щеки сползали ручейки пота. Горло саднило от подступающей рвоты.

Вот и коридор. «Почти свободен. Еще десять секунд — и ты скроешься из виду». Дейву хотелось закричать и пуститься наутек. У него дрожали колени. Сердце колотилось оглушительно громко. «Спокойствие. Ты можешь с этим справиться — справлялся же раньше…»

В двух десятках шагов дальше по коридору находился небольшой закуток. Его сделали с тем расчетом, чтобы ставить сюда ксерокс — да так и не поставили. Проходя мимо этого закутка, Дейв услышал позади негромкий, протяжный голос Рэнсома:

— Мистер Эллиот, всего один вопрос.

— Да?

«О дерьмо!»

4

Дейв нырнул в закуток, больно врезавшись плечом в стену. На штукатурке образовалось четыре дыры с рваными краями. Куски штукатурки брызнули в воздух. Пыль запорошила Дейву глаза. Он сполз на пол, нашаривая в кармане пистолет Берни. На стене возникло еще две дыры. Но Дейв не слышал ничего, кроме глухого стука пуль, врезающихся в гипсоцементную плиту. Рэнсом с Карлуччи пользовались глушителями.

Дейв подтянул ноги, опершись о стену за спиной. Он оттянул затвор маленького пистолета и одновременно с этим вытолкнул себя в коридор.

Карлуччи как раз в этот момент вступил в коридор, на шаг опережая Рэнсома и сжимая пистолет обеими руками. Целился он высоко — куда выше, чем лежал Дейв. Дейв выстрелил дважды и еще дважды. Карлуччи остановился. На кармане его рубашки распустился букет цветов — алых роз. Карлуччи разомкнул губы и прошептал:

— Матерь Божья, смилуйся…

Дейв перекатился опять.

Рэнсом, еще не покинувший приемной, выстрелил не целясь и нырнул влево, скрывшись из виду.

Дейв с любопытством взглянул на маленький блестящий пистолет у себя в руке. «Ну-ну, — высказался его ангел-хранитель. — Похоже, это как с велосипедом. Стоит раз научиться — и уже никогда этого не забудешь».

Из приемной донесся голос Рэнсома, тихий, но вполне слышимый:

— Куропатка, это Малиновка. Дрозду конец. У меня доход. Повторяю: у меня доход.

«Замечательно. У него есть рация и друг». Рэнсом помолчал, выслушивая неслышный для Дейва ответ.

— Вооруженная группа — да. Медик — нет, уже поздно. Выходы не перекрывать. Это должна быть частная вечеринка. Уладим так.

Он снова помолчал.

— Для доклада: шесть футов один дюйм, сто семьдесят фунтов, телосложение нормальное, подтянутый. Волосы: светлый шатен, пробор с левой стороны, дорогая стрижка. Усов, бороды нет. Глаза карие. Очков, особых примет нет. Отставить! Особых примет нет, за исключением перебинтованной левой руки. Легкий костюм цвета хаки, двубортный пиджак, жилета нет. Белая рубашка, желтый галстук с голубым рисунком. Золотые запонки с ониксом…

Секундное молчание.

— Оникс — это такой блестящий черный камень, Куропатка. О господи, где вас только взяли? Продолжаю: черные мягкие кожаные туфли, простые, без отделки. На левой руке золотые часы. На правой — обручальное кольцо. Да, и еще: добавьте к описанию — «вооружен и очень опасен».

Рэнсом снова помолчал, потом отозвался:

— Прямо сейчас? Прямо сейчас он петушится, как черномазый с ножом. Он думает, что контролирует ситуацию. Но это не так.

Рэнсом в последний раз помолчал, потом произнес:

— Вас понял. Сорок пятый этаж, подтверждаю. Конец связи.

Голос Рэнсома был холоден, без малейшего намека на эмоции, а от его горского акцента у Дейва волосы на загривке встали дыбом. У него быстрее забилось сердце, а дыхание сделалось прерывистым. Голос, этот чертов голос уроженца Аппалачей… так похожий на голос сержанта Майкла Маллинса… ныне покойного сержанта Маллинса…

«Эй, парень, сейчас неподходящий момент для воспоминаний. Сейчас тебе нужно подумать. Думай быстро и думай…»

— Думайте хорошо, господа.

Инструктор по выживанию — эксцентричный стройный полковник в безукоризненно подогнанной форме. Что-то в его поведении, в его манере стоять и двигаться говорит его слушателям, что он знает свой предмет не понаслышке. Полковник говорит не об абстрактной теории. Знания, излагаемые в лекции, добыты его собственным нелегким трудом.

— Джентльмены, хотите знать, как мы называем человека, который запаниковал под обстрелом? Позвольте, я вам это объясню. С технической точки зрения, джентльмены, человек, запаниковавший под обстрелом, называется «мишень». Солдаты такого типа добавляют очков противнику еще до конца первого же осушенного участка. Потому, заслышав вокруг стрельбу, вы не должны паниковать. Вы не должны съеживаться от страха. Вы не должны испытывать ни малейших опасений или смятения. Вместо этого вы должны думать. Это ваш единственный способ выбраться из передряги. Вас спасут лишь логика и здравый смысл. И что же нам говорят логика и здравый смысл, джентльмены? А вот что они говорят: когда в вас кто-то стреляет, единственный рациональный ответ на это — быстро и бесстрастно привести врага в такое состояние, чтобы он не имел более возможности стрелять в вас. И никакой разумной альтернативы этому способу действий, джентльмены, не имеется.

Дейв представил себе план сорок пятого этажа. Коридор, в котором он угодил в ловушку, вел на восток, проходя мимо полудюжины служебных помещений — комнатушек, которые занимали помощники и референты руководящих работников. Двери этих кабинетов располагались примерно в двенадцати футах друг от друга. В дальнем конце коридор пересекался с другим, идущим по периметру здания. Там обитало руководство.

Да, кстати. Пожарные выходы. Их было три: тяжелые металлические двери, выходящие в лестничные колодцы. Один из них располагался… за этим коридором, но где? Примерно в двадцати-тридцати футах. Если Рэнсом настолько хорош, как Дейв предполагает, то Дейв превратится в покойника задолго до того, как добежит туда.

«Но с другой стороны — ты и так, считай, покойник. Рэнсом ведь упомянул про вооруженную группу. Они, возможно, внизу, в вестибюле, ждут лифта. Шевели извилинами, приятель, тебе осталось дышать три-четыре минуты».

Насмешки внутреннего голоса заставили Дейва скривиться. Рэнсом. Его единственный способ выбраться наружу — пройти мимо Рэнсома. Дейв приложил ладонь рупором ко рту и позвал:

— Эй, Рэнсом!

— Да, мистер Эллиот? Чем могу помочь?

Голос Рэнсома звучал ровно и безучастно. Если что в нем и чувствовалось, так это расслабленность.

— Я сожалею насчет вашего друга, Карлуччи.

— Не переживайте. Я его почти не знал.

— Вот и хорошо. Кроме того, я думаю, вы должны признать, что это ваша вина.

— Да ну? И почему же?

В голосе Рэнсома не слышно было ни малейшей заинтересованности.

— Вы тут за старшего. К тому же вам следовало бы понимать, что, если я прошел мимо Берни, я почти наверняка забрал его оружие.

Последовала короткая пауза, потом Рэнсом отозвался:

— Засчитано.

Голос его по-прежнему был совершенно бесстрастен.

«Что ж, эта идея не работает. У тебя не получается заставить его потерять самообладание. Кстати, на что спорим, что вооруженная группа уже в лифте?»

(«Думайте, джентльмены. Думайте быстро и думайте хорошо».)

Дейв оглядел свой закуток. Тот был чуть больше трех футов в глубину, со стенами, оклеенными, как и все здешние кабинеты, плотными бежевыми обоями. В шести местах в покрытии зияли рваные отверстия, а за ними виднелась пустота. И больше ничего, не считая небольшого красного ящичка с надписью «Пожарная сигнализация».

Дейв протянул левую, забинтованную, руку, рывком распахнул ящичек и дернул за рычаг. По коридорам разнесся пронзительный вой сирены. Он напоминал вой циркулярной пилы, вгрызающейся в лист металла; у Дейва даже зубы заныли.

Рэнсом крикнул, перекрывая сирену:

— Зря, мистер Эллиот! Мы просто скажем, что это была ложная тревога.

— А вы подумайте, Рэнсом! — крикнул в ответ Дейв.

— Что вы… Ага! Отлично, мистер Эллиот. Вы остановили лифты, верно? Инструкция требует, чтобы при пожарной тревоге они автоматически возвращались на первый этаж. Превосходный шаг. Просто великолепный.

— Спасибо.

— Мои поздравления. Вы выиграли некоторое время, хотя я полагал, что у вас его не будет. Однако не сомневайтесь, мои люди воспользуются лестницами.

Кажется, Рэнсом умолк. Нет, не умолк. Дейв расслышал его голос, заглушаемый сиреной. Вероятно, он объяснял кому-то по радио сложившуюся ситуацию.

«Хм. Скверно. Тебе не нужно, чтобы он говорил со своими людьми. Тебе нужно, чтобы он разговаривал с тобой».

— Рэнсом!

— Слушаю, мистер Эллиот.

В тот самый момент, как Рэнсом отозвался, вой сирены стих. От внезапно наступившей тишины Дейв вздрогнул.

(«Вы не должны паниковать. Вы не должны съеживаться от страха».)

— Рэнсом — это ваше настоящее имя?

— Нет.

— А Джон?

— Нет.

— А вы не хотите сказать мне, как вас зовут на самом деле?

— Нет.

— Вы не возражаете, если я буду звать вас Рэнсомом? Или лучше Джоном?

Рэнсом подумал.

— Лучше Рэнсом.

— Отлично, пускай будет Рэнсом. Мистер Рэнсом, я хотел бы попросить вас об одной услуге.

— Валяйте.

— Скажите, почему вы здесь? В смысле, из-за чего все это?

— Извините, не могу. Могу сказать лишь одно: ничего личного. Надеюсь, вы это оцените.

Дейв подпустил в голос горечи.

— Премного благодарен. Но почему вы не можете мне сказать? Это что-то такое, чего мне не следует знать?

— В этом роде.

«Он принюхивается к приманке. Теперь попробуй немного поныть».

— Ну тогда ладно. Но какие у меня варианты? Мы не могли бы договориться?

— Боюсь, нет, мистер Эллиот. Из этой ситуации есть только один выход. Лучшее, что я могу предложить вам, — сделать это безболезненно. Припомните ваш военный опыт — и вы поймете, что́ я имею в виду.

Дейв прикусил губу. Что этот человек знает о его армейском досье? И как он смеет припутывать это сюда?

— О чем вы?

Голос Рэнсома потеплел. Смена интонации была едва заметной, но она была.

— Вчера ночью я прочел вашу старую папку номер двести один.

«Всего лишь вчера ночью? Что за чертовщина?…» Рэнсом продолжал:

— Похоже, мы с вами получили одинаковую подготовку, в одном и том же месте. Элитная академия изящного этикета дядюшки Хо. Вы были из резервистов. Ну а я был девяностодневным чудом. Но это сейчас неважно. Важно другое: хоть я и побывал там раньше, мы с вами были в одних и тех же частях, в одних и тех же местах, в одной и той же преисподней. Мы даже докладывали одному и тому же командиру.

— Мамба Джек! — выпалил Дейв.

Плохо, очень плохо.

— Да, полковник Крютер. Я был в его команде, как и вы. А Джек брал к себе лишь людей определенного сорта. Таких, как я, таких, как вы. Особенных людей.

Дейв заставил себя рассмеяться.

— Рэнсом, вы что, пытаетесь сказать мне, будто считаете меня крепким орешком?

— Вы сами это знаете, приятель. Иначе бы на вас не напялили зеленый берет. Вы его носили. Я его носил. Мы те, кто мы есть.

Дейв не хотел этого слышать.

— Возможно. Но я уже давно другой.

— Не думаю. Если уж вы были одним из нас, вы навсегда останетесь одним из нас. — Голос Рэнсома задрожал, в нем звучала воинская гордость. — Это все равно что быть коммунистом или католиком. Этого не бросишь. Подумайте сами: вы до сих пор сохранили навыки. Вы по-прежнему профи. Не верите мне — спросите Карлуччи.

— Мне просто повезло.

— Не думаю.

(«Вас спасут только логика и здравый смысл».)

Дейв повысил голос; теперь он говорил быстрее, с рассчитанной нервозностью.

— Ну ладно, ладно. К чему вы клоните?

— Да очень просто. Вы отслужили свое достойно, во всяком случае, до последнего эпизода…

— Некоторые сказали бы, что это был единственный эпизод, где я показал себя достойно! — огрызнулся Дейв.

— Да, — протянул Рэнсом, — но мы с вами знаем, что́ это за «некоторые». Но я говорю о том, что вы носили военную форму, служили там, где служили, и притом вместе с лучшими.

— Ну так и что?

— И потому вам кое-что причитается от меня.

Дейв еще повысил голос:

— И что же?

Теперь он почти визжал.

— Одна услуга. Всего одна. Сначала вы кидаете мне свою дурацкую пукалку. Потом вы выходите и становитесь как положено. Вы ведь не забыли, как положено? На колени, руки за спину. Вы опускаете голову, а я делаю остальное. Чистенько и аккуратно. Это лучшее, что я могу вам предложить, мистер Эллиот. В противном случае… что ж, приятель, нас ждет очень суматошное утро.

— О господи! — Дейв произнес это, словно вопль ужаса. Ему хотелось, чтобы его голос звучал почти истерично — не совсем, но почти. — Это вы называете лучшим? Боже мой!

— А вы подумайте. Могло быть и хуже.

(«А что нам говорят логика и здравый смысл, джентльмены?»)

Дейв сбросил пиджак и досчитал до пятидесяти. Потом застонал.

— Ну давайте же, мистер Эллиот, будьте рассудительны. Не мучайтесь без надобности.

— А не могли бы вы… то есть мы… ну, поговорить об этом? Если бы вы только сказали мне, в чем проблема…

«Не переигрывай. Он заподозрит, что дело нечисто».

— Я бы с удовольствием, но не могу. Послушайте, мистер Эллиот, когда-то мы с вами занимались одним делом. Помните, как это было? Ну, мне очень жаль, но сейчас дело обстоит так же. Так что, мистер Эллиот, мы оба знаем, как это бывает, и оба знаем, что другого пути нет. Посмотрите в лицо фактам, приятель: чем дольше вы ждете, тем хуже оно будет. Пожалуйста, мистер Эллиот, я вас спрашиваю: неужели вы хотите себе лишних сложностей?

Голос Рэнсома звучал мягко, сочувственно, подбадривающе.

(«Единственный рациональный ответ — привести врага в такое состояние, чтобы он не мог больше стрелять в вас».)

— Э-э… в смысле… ну… Может, мы бы… ну…

Дейв замахнулся как следует и швырнул свой пиджак в коридор. Несколько пуль из пистолета с глушителем разнесли его в клочья прежде, чем он успел упасть на пол.

Дейв улыбнулся, мысленно подсчитывая, сколько выстрелов сделал Рэнсом. Его внутренний голос, его ангел-хранитель насмешливо произнес голосом утенка Даффи: «Ты, конечно, понимаешь, что это означает войну…»

5

Он не испытывал ненависти к войне. И двадцать пять лет назад он ненавидел ее ничуть не больше, чем сегодня. Были люди, которые ненавидели войну. Но Дейв Эллиот не принадлежал к их числу. Дейву Эллиоту она скорее нравилась — во всяком случае, нравилась до тех пор, пока он не понял, во что она его превращает.

Особенно Дейву нравилось воевать с хорошим противником. Чем лучше был враг, тем счастливее был Дейв. Когда ты знаешь, что твои противники — закаленные, умные профессионалы, война становится… становится…

…почти развлечением.

— Рэнсом, я считаю это чертовски недружественным жестом.

— Я понимаю вашу точку зрения, мистер Эллиот, но попытайтесь и вы встать на мое место. Я всего лишь исполняю свою работу.

В голосе Рэнсома не слышалось ни малейшего намека на вину.

Ну давай же, Рэнсом. Ну пожалуйста! Ты же знаешь, что должен это сделать.

Сердце Дейва бешено колотилось. Он заставил себя дышать медленно и глубоко, вентилируя легкие, поддерживая уровень адреналина, накачивая себя для того, что ему сейчас предстояло сделать. Соберись, соберись, соберись! Так всегда рычал Мамба Джек, ровно перед тем, как нанести удар. Соберись!

Точно!

— Я думал, мы вроде бы были товарищами по оружию.

— Уверяю вас, мистер Эллиот, я говорил это совершенно искренне.

«Слушай. Готовься». Мышцы на ногах Дейва подрагивали. Лицо горело от предчувствия. Он как ненормальный быстро-быстро потер большой палец об указательный.

— Вы же понимаете, что я не поверю больше ни единому вашему слову.

— Я уважаю ваше мнение.

Вот теперь — в любую секунду. В любую…

Звук был очень тихий. Всего лишь еле слышный щелчок: шум, произведенный — как на то уповал Дейв — извлекаемой из пистолета обоймой.

«Это должно быть оно. А если нет — ты умрешь».

Дейв с силой рванул за рычаг пожарной тревоги, воспользовавшись им, чтобы подняться на ноги. Сирена взвыла, заполнив коридор пронзительным визгом. Дейв выкатился из закутка, распрямил ноги, оттолкнулся локтями — и понесся очертя голову, изо всех сил, как он бегал каждое утро, но только быстрее; он помчался туда, где человек, именующий себя Джоном Рэнсомом, сейчас присел над временно разряженным пистолетом — если только боги решили улыбнуться Дейву Эллиоту.

И боги решили улыбнуться. Рэнсом лежал ничком на полу приемной, в классической позе стрелка. У его подбородка лежала пустая обойма. Он перекатился на бок, чтобы перезарядить ее, и находился сейчас в неустойчивом положении. Несясь вперед, Дейв заметил промелькнувшую на лице Рэнсома ярость. Этот человек понял, что его одурачили.

«Что ж, мистер Рэнсом, спасибо большое. Это было очень любезно с вашей стороны — улечься подобным образом. Превосходная поза для отработки стрельбы по мишени, но немного неподходящая, если мишень начинает двигаться».

Рэнсом отполз назад, вскидывая руки в защитном жесте. Дейв был в пяти шагах от него. Рэнсом перешел в полуприсед и начал подниматься.

Дистанция была короткой. Слишком короткой. Ему пришлось бы использовать пистолет Берни, а он этого не хотел без крайней необходимости. А если ему придется…

«Чего вам никогда, никогда не следует делать в рукопашной схватке, — говорили Дейву его инструкторы в Форт-Брэгге, — так это бить противника ногой. Забудьте все, что вы когда-либо видели, слышали или читали про карате, дзюдо и кунг-фу. Забудьте про Бэтмена, и про Брюса Ли, и про телепередачу „Зеленый шершень“. Это все голливудское дерьмо, а не реальный мир. В реальном мире существует двадцать разных вещей, которые ваш противник может сделать с вами, пока вы поднимаете ногу, и девятнадцать из них превратят вас в покойника». «Без ног! — снова и снова орали натаскивавшие их сержанты. — Без ног!»

Дейв пнул Рэнсома в лицо.

«Одинаковую подготовку, говоришь? В одном и том же месте? Вы это сказали, мистер Рэнсом? Если да, то как раз этого действия вы не ожидали, верно?»

Каблук Дейва врезался Рэнсому точно под левую щеку. Голова Рэнсома резко дернулась назад; удар развернул его навзничь. Дейв нырнул вниз и изо всех сил ударил Рэнсома локтем в солнечное сплетение. Рэнсом побелел. Дейв нацелил удар Рэнсому в подбородок, основанием ладони — убийственный удар.

Но он так его и не нанес. Лицо Рэнсома обмякло, глаза закрылись.

Дейв надавил правой рукой Рэнсому на шею с силой, достаточной для удушения. Рэнсом не шелохнулся. Дейв приподнял Рэнсому веко. Белая полоска. Большинство людей способны закатить глаза кверху. Тренированный человек может вполне убедительно симулировать бессознательное состояние. Дейв легонько щелкнул Рэнсома по глазу. Глаз не шелохнулся. Нет, это симулировать невозможно. Рэнсом в отключке.

Сильнее всего Дэвиду Эллиоту сейчас хотелось закурить.

Если верить содержимому его бумажника, Джон Майкл Рэнсом был вице-президентом некой Особой консультационной группы. Покойный Марк Карлуччи был младшим партнером в той же самой организации. Ни у того ни у другого на визитках не было адреса, только номер телефона. Код зоны — 703. Штат Виргиния. Точно так же там не был указан ни домашний адрес, ни номер водительской лицензии, только номер абонементного почтового ящика — один и тот же у Рэнсома и у Карлуччи.

«А вот и небольшое совпадение для тебя». В данный момент внутренний голос Дейва звучал несколько самодовольно.

— Куропатка вызывает Воробья. Прием.

Рация Карлуччи была миниатюрной, черной, без клейма завода-изготовителя или иных указаний на производителя. Карлуччи носил ее пристегнутой к поясу. Теперь ее повесил себе на пояс Дейв.

— Воробей на связи. В этой жопе до хренища лестниц.

— Где вы находитесь и когда рассчитываете прибыть на место?

— Мы на южной лестнице, на тридцать четвертом этаже, и парням нужно отдышаться. Дайте нам три минуты, Куропатка.

— Малиновка, три лишние минуты для вас приемлемы?

Дейв отозвался, пытаясь имитировать мягкий, протяжный выговор Рэнсома:

— Да.

— Вас понял. Воробей, можете устроить перерыв.

Уф!

Дейв отодвинулся от Рэнсома. Хоть этот тип и был в обмороке, да еще и связан собственным же поясом, Дейв не хотел спускать с него глаз, равно как и с очень странного пистолета, который он забрал у покойного Марка Карлуччи.

«Тебе надо бы немного поразмыслить над этой стреляющей железкой».

Позднее. Не сейчас.

Дейв снял трубку телефона на столе в приемной, набрал девятку для переключения на внешнюю линию и позвонил по номеру, указанному в визитке Рэнсома. После короткой паузы телефон соединился. После первого же звонка послышался механический голос:

— Введите код доступа.

— Здравствуйте, я хотел бы поговорить с секретарем мистера Рэнсома.

— Немедленно введите код доступа.

Это был какой-то робот, компьютерный телефонный оператор. Дейв наугад набрал на клавиатуре телефона какой-то номер.

— В доступе отказано.

В трубке щелкнуло.

Дейв пожал плечами. Если он хочет получить ответы на свои вопросы, ему придется поискать их где-нибудь в другом месте. Ну а пока что…

Дейв вернулся туда, где лежал Рэнсом. Тот по-прежнему был без сознания. Ну а даже если бы он и пришел в себя, Дейву не верилось, что тот что-нибудь сказал бы. Рэнсом — не тот человек, которого легко разговорить. Потребовался бы не один час допроса — допроса в стиле MACV-SOG, — чтобы сломать его.

Дейв хотел было бросить бумажник Рэнсома ему на грудь, потом притормозил, нахмурился и открыл его. Он перебрал лежащие в бумажнике купюры. Восемьдесят три доллара. Ему очень не хотелось это делать.

«Ай, ладно, брось. Сколько раз они смогут тебя повесить?»

Если у него и вправду настолько крупные проблемы, как ему кажется, — что лучше подпадает под определение термина «проблема», чем идущая за тобой по пятам группа недружественно настроенных вооруженных головорезов? — то ему потребуются наличные. Пользоваться сейчас кредитной карточкой — чистой воды самоубийство. Всякое перечисление денег при помощи карточки в Америке фиксируется электроникой. Ты покупаешь что-нибудь в магазине, и продавец вставляет твою карточку в маленький серый терминал, дабы зарегистрировать твою покупку в удаленном компьютере. Терминал автоматически регистрирует личность торговца, заключившего сделку. Если кто-нибудь хочет узнать, где ты находишься — твое точное местонахождение, — ему достаточно взломать несколько компьютеров. А если тебе хватает дури воспользоваться банкоматом, процедура упрощается еще больше.

Дейв сложил взятые у Рэнсома банкноты вдвое и сунул в карман брюк. Потом он опустошил бумажник Карлуччи. Шестьдесят семь долларов. Надо бы вывернуть карманы и Берни Леви, но теперь поздно. Он уже возвращался к себе в кабинет, чтобы устроить небольшой сюрприз для вооруженной группы Рэнсома. Идти туда снова — плохая идея.

Вместо этого Дейв отправился к западному пожарному выходу и выбрался в лестничный колодец. Если ему повезет, он обретет помощь всего в трех пролетах отсюда.

6

Пожарная лестница есть в каждом многоэтажном офисном здании. Обычно они бетонные, но встречаются и стальные. Все зависит от типа здания. Дейву досталась бетонная.

Лестничный колодец напомнил ему фильм про тюрьму «Кэгни и Рафт», снятый примерно в 1939 году. Стены здесь были безликими, однообразными, серыми. Их холодную монотонность нарушали лишь изолированные трубы и стоящие через каждые пять этажей красные шкафы с пожарными шлангами.

Сама лестница была достаточно широкой, чтобы по ней могли пройти три человека в ряд. Она шла от крыши здания до первого этажа — геометрически безукоризненная бетонная спираль. На каждом этаже располагалась бетонная площадка размером семь на двенадцать футов, и такая же — на полпути между двумя этажами. Пятьдесят этажей, сто площадок, двенадцать ступеней от одной площадки до другой. Никаких ориентиров, кроме эмалированных металлических табличек с номерами этажей.

На каждой площадке лестница поворачивала на сто восемьдесят градусов. Двенадцать ступенек, поворот. Двенадцать ступенек, поворот. Если бежать слишком быстро, начнется головокружение.

«Головокружение… Если у тебя боязнь высоты, тебе лучше не смотреть через перила и в лестничный колодец».

Дейв прикусил губу. Щель между пролетами была достаточно широка для человека. Если тебе хочется найти легкий выход, достаточно всего лишь выйти на пожарную лестницу, пересечь площадку, перебраться через холодные железные перила и…

«Да, у нас тобой нынче на редкость бодрое настроение».

Верхние пять этажей здания принадлежали юридической фирме «Хоув и Хаммель». Гарри Хэйлвелл, старший партнер фирмы и адвокат Дейва, занимал непомерно большой угловой кабинет на сорок восьмом этаже. Как и Дейв, Гарри тоже был ранней пташкой и убежденным бегуном. Они частенько появлялись на углу Пятидесятой и Парк-авеню одновременно, только Гарри бежал с севера, из своего дома в Мюррей-Хилл, а Дейв — с противоположной стороны.

Дейв считал Гарри не только своим адвокатом, но и другом. Пять лет назад, на свадьбе Дейва и Хелен, Гарри был дружком жениха, а его жена Сьюзен — подружкой невесты. Их семейства по меньшей мере раз в месяц, а то и чаще вместе проводили вечер где-нибудь в городе. Однажды они вместе съездили в отпуск на Гавайи; впрочем, Гарри большую часть времени провел на пляже с прижатой к уху трубкой мобильника.

Если кто и мог сейчас помочь Дейву, так это Гарри. Гарри Хэйлвелл с его острым умом и обезоруживающей вкрадчивостью был первоклассным юристом. Более того, он был одним из тех редких, безоговорочно порядочных людей, которых и политики, и финансовые воротилы называют «честными посредниками». Гарри приглашали разрешать конфликты между профсоюзами и администрацией, между бизнесом и правительством, а иногда и между народами. Каким бы сильным ни было противоречие, Гарри всегда ухитрялся найти компромисс, который обе стороны находили справедливым.

Казалось, что Гарри знает всех — и его все знают. У него были самые разные клиенты, от магнатов, входящих в список «Форбса», до главарей мафии. На свете не было проблемы, которую Гарри Хэйлвелл не мог бы уладить.

«Хочется верить, что он способен и на то, чтобы помочь клиенту, которого внезапно кто-то заказал».

Дейв взбежал по лестнице, перескакивая через две-три ступеньки, как будто он тут бегал всю жизнь, — и у него отлично получалось. До сорок восьмого этажа он добрался, даже не запыхавшись.

Дейв толкнул пожарную дверь. Та не шелохнулась.

Дейв потряс ручку. Дверь была заперта. При пожарной тревоге все двери в здании должны были открываться автоматически. Либо что-то разладилось, либо ребята Рэнсома хорошо знали свое дело.

«Пожарные двери — односторонние. Они открыты изнутри, но заперты снаружи. Слишком уж много в этом городе сорвиголов».

Подумаешь, проблема. Может, Дейв и не мог воспользоваться своей платиновой карточкой «Америкэн экспресс», чтобы откупиться от неприятностей, но это не значило, что он не может ею воспользоваться вообще ни для чего. Его инструкторы — не в центре подготовки особых частей в Форт-Брэгге, а другие, из тех, которые никогда не представляются по фамилии, — учили его, наряду с прочими мало согласующимися с законом умениями, как отжимать замки.

Защелка щелкнула. Дверь отворилась.

Несколько секунд спустя Дейв уже был у кабинета Гарри. Дверь кабинета была приоткрыта. Внутри горел свет. Дейв слышал приглушенный голос Гарри, разговаривающего по телефону.

Дейв постучался и вошел. Гарри, еще не снявший спортивный костюм, растянулся в кресле. Ноги он забросил на захламленный обеденный стол, который использовал как рабочий. За спиной у него стояли книжные шкафы, заваленные кипами бумаг, подшивками документов и потрясающе беспорядочным собранием старинных безделушек, попавших сюда неведомыми путями за тридцать с лишним лет карьеры Гарри.

Адвокат поднял взгляд на Дейва, приподнял бровь и произнес в трубку:

— Да. Да. Я понимаю. Да, конечно. Не волнуйтесь, Конгресс передумает. Я поговорю с Бобом, и, полагаю, мы сумеем найти общий язык. Нет, не думаю. Да, конечно. В самом деле. А сейчас я должен заняться другим делом. Конечно. Да, я сожалею, что не смог прийти на день рождения Челси. Надеюсь, она получила мой подарок? Вот и отлично. Да, конечно. Не за что. Да, до свидания.

Гарри положил трубку на место и вздохнул:

— О-ох!

Сперва он нахмурился, потом поднял взгляд и улыбнулся.

— Опять это время года! Слушания на тему распределения ассигнований из бюджета. Казалось бы, за двести лет практики законодательная и исполнительная ветви власти должны бы были научиться взаимодействовать.

Гарри указал на серебряный кофейник от Тиффани.

— Дэвид, кофе будешь?

— С удовольствием. Мне он сейчас не помешает.

— Присаживайся и рассказывай, что привело тебя ко мне в это кошмарное время.

Гарри приподнял кофейник, посмотрел на него и скривился.

Дейв пододвинул себе стул. Он попытался найти подобающий способ сказать то, что следовало сказать, но не сумел и просто выпалил:

— Гарри, я понимаю, что это бред, но Берни только что пытался убить меня.

Хэйлвелл снова приподнял брови. Он вынул пробку из кофейника и заглянул внутрь.

— Надеюсь, ты шутишь?

— Отнюдь нет. И он был не один. Там было еще два человека — настоящие головорезы, Гарри.

Хэйлвелл встряхнул кофейник и нахмурился.

— Хм. Похоже, я выглушил его за какие-нибудь полчаса. Это вредно для сердца — пить столько кофе. Головорезы, говоришь? Ну, похоже, они оказались не очень компетентными, ведь так? Раз ты…

Он умолк, держа кофейник в руках и вглядываясь в лицо Дейва. Дейв кивнул.

— Гарри, это не шутка. На сорок пятом этаже сейчас лежит труп. Возможно, два. У меня неприятности.

Гарри снял ноги со стола. Он встал и шепотом вопросил:

— Ты что, серьезно?

Дейв снова кивнул.

— Но как ты… э-э… управился так хорошо?

— Чистой воды везение, Гарри. Старые рефлексы и везение. Не был бы я в такой хорошей форме — уже превратился бы в покойника.

Брови Гарри взлетели на предельную высоту, зависли там на несколько секунд, потом сошлись на переносице.

— Ну… ладно. Вот так так…

— Мне нужна помощь.

Гарри улыбнулся своей самой отработанной профессиональной улыбкой, от которой его клиенты всегда начинали чувствовать себя лучше.

— И ты ее получишь. Но сперва выпей кофе. И я с тобой.

Он вышел из-за стола.

— Каковы бы ни были эти… неприятности, Дейв, мне кажется, что порция кофеина пойдет на пользу нам обоим.

И с этими словами он прошел мимо Дейва к двери. У него не было времени как следует продумать следующее свое действие, иначе Дейв не заметил бы краем глаза несущееся по дуге увесистое серебро.

Дейв дернулся влево. Кофейник врезался в спинку стула, пройдя в каком-нибудь дюйме от черепа Дейва. Он вырвался из руки Гарри и покатился по ковру.

— Гарри! Какого черта!..

Дейв вскочил. Гарри с искаженным, красным лицом пятился к двери.

— Ты покойник, Эллиот! Покойник!

Дейв застыл с открытым ртом. В желудке у него разрасталось что-то едкое и холодное.

— Гарри…

Но Гарри повернулся и бросился бежать.

7

До нынешнего момента Дейв действовал на интуиции и немалой удаче. Теперь ему был нужен план.

Рэнсом — профессионал, равно как и его люди. Значит, в вестибюле должны быть люди, наблюдающие за лифтами и пожарными лестницами. Рэнсом описал своим, как выглядит Дейв и во что он одет. В это время в вестибюле пусто. Если он попытается покинуть здание, люди Рэнсома сразу же его засекут.

О том, чтобы найти телефон и позвать на помощь, речь тоже не шла. Дейв не мог позвонить ни другу, ни жене, ни брату. Он не мог даже позвонить в полицию. Во всяком случае — прямо сейчас. До того, как он узнает, почему — почему, почему, почему! — его босс, его лучший друг и еще несколько человек, которых он даже не знает, желают его смерти.

Потому что, если они желают его смерти, они могут желать смерти и другим людям. А Дэвид Эллиот не собирался втягивать никого из тех, кто был ему дорог, в неприятности.

Кроме того, он может справиться и сам. Во всяком случае, некоторое время. А может, и довольно длительное. В конце концов, когда-то его хорошо учили — на удивление хорошо. Похоже, его тело не забыло уроков, которые давно отверг разум.

Это его пугало. Пугало даже больше, чем Берни. Или Гарри. Или Рэнсом. Или стук пуль, врезающихся в стену рядом, совсем рядом с укрытием.

Похоже, в его шкуре все эти годы жил человек, которым он едва не стал. И никто — ни Рэнсом, ни кто-либо другой — не страшил Дейва больше, чем этот человек.

Дейву нужно было укрытие — чтобы спрятаться, поразмыслить и составить план. И он, кажется, знал, где его найти.

Сейчас он находился на сороковом этаже, в рабочей зоне «Сентерекса», обиталище самой нижней прослойки работников корпорации. В этой части корпоративного за́мка на стенах не было дорогих картин. Большая часть этажа была отведена под лабиринт отдельных кабинок, занимаемых младшими бухгалтерами, мелкими клерками и прочими рабочими пчелками. Они работали строго с девяти до пяти. Сейчас весь этаж наверняка был пуст.

Кроме того, на сороковом этаже располагался кафетерий для сотрудников, комната с белыми стенами, со столами, покрытыми жаростойким пластиком, и выводком торговых автоматов. Дейв прошел мимо, потом притормозил и вернулся обратно. Ему нужна была в кафетерии одна вещь. Точнее, даже две…

Он сунул украденную купюру в разменный аппарат. В окошке выдачи звякнули четыре монеты по двадцать пять центов. Дейв запихнул две из них в кофейный автомат. В раздаточное устройство шлепнулся картонный стаканчик. Автомат рыгнул и выплюнул в стаканчик коричневую жидкость, над которой поднимался пар. Дейв взял стаканчик.

Чертовщина! Да тут же кипяток!

Дейв глотнул кофе. Тот был обжигающим, чересчур горячим, и…

«Ох, ну и дрянь! Боже мой, мы не пили такого паршивого кофе с армейских времен. Если бы я работал в этом месте, я бы подал жалобу в Агентство по защите окружающей среды!»

Дейв нерешительно сделал второй глоток. «Не-е, вкуснее он не станет, и ты его не хочешь».

Дейв прошел к стойке, на которой хранились специи и столовые приборы. Он подумал было, не добавить ли в кофе субстанцию подозрительного цвета, именуемую «Заменитель сливок», но решил не рисковать. Вместо этого он выбрал из утвари две чистые стальные вилки и столовый нож. Потом он быстро вернулся в коридор.

«Ну и где это? Обычно она располагается сразу за углом и…»

Дверь, выкрашенная желтовато-белой краской, была изрядно обшарпана. В ней были установлены два замка; один — стандартный, используемый во всех дверях «Сентерекса», а второй — мощный засов, открываемый обычным ключом. Рядом с дверью висела серая табличка с рельефной надписью: «Комната 4017. Телефонная комната».

Засов — это проблема. Дейв поджал губы, вспоминая давние уроки, и принялся орудовать вилками.

Глава 2 Старый омут

1

В каждом деле и в каждой организации найдется по меньшей мере один крупный администратор, который, сколь бы ни были хороши его подчиненные, всегда уверен: они недостаточно компетентны, но их можно подтянуть до нужного уровня. Без труда. В один момент. Для этого требуется лишь небольшой тренинг, небольшое стимулирование, небольшое воздействие правильно мотивирующей учебной программы.

Да, но какая из них — та самая? Ведь их так много!

Подобные администраторы в глубине души знают, что «та самая» программа действительно существует. Это волшебный эликсир, который, будучи найденным, превратит, словно при алхимической трансмутации, серых корпоративных трутней в непревзойденных эффективных работников. Эту одну-единственную несложную вещь, этот философский камень, вероятно, можно найти в какой-нибудь книге, или на видеокассете, или в компьютерной программе, или, скорее всего, она станет результатом трехдневного семинара, организованного какой-нибудь компанией со странным названием, размещенной (неизбежная деталь) в Северной Калифорнии.

Ну да неважно. Где бы это ни было и что бы это ни было, оно существует, и стоит лишь однажды отыскать его, оно окажет на персонал такое же воздействие, как на Билли Бэтсона слово «Шазам!»: раскат грома, удар неземной молнии — и он уже капитан Марвел![5]

На несчастье Дэвида Эллиота, в «Сентерексе» главным приверженцем данной догмы по совместительству являлся глава руководства, Бернард Леви. Энтузиазм Берни в отношении последнего писка моды в сфере эффектных управленческих теорий был неиссякаем. Берни воспринимал их — все вместе и каждую в отдельности — с религиозным пылом. Хуже того: в очередной раз возродившись в качестве верховного жреца той или иной теории корпоративной эффективности, он настаивал, чтобы вся его административная верхушка присоединилась к нему в качестве новообращенных.

За шесть лет своего пребывания на сорок пятом этаже Дейв подвергался наставлениям доброй дюжины мотивационных колдунов, управленческих мессий и поведенческих гуру. Ему приходилось сидеть на бесконечных семинарах выходного дня, организованных профессорами бизнес-школ, которые на время обрели популярность, нежиться вместе с коллегами в горячих ваннах в Эзаленском институте и потеть вместе с ними в саунах в Аспенском институте. Он бегал трусцой бок о бок со своим пыхтящим, красным от усилий боссом в «штурмовом учебном лагере» под названием «В поисках совершенства», а год спустя помогал спускать его с горы, когда во время устроенного «Внешними границами» «приключения по созданию команды» Берни растянул себе лодыжку. В другой раз Берни запер всех своих управленцев в комнате без окон в Аризонском университете, потребовав, чтобы они весь день молча набирали на компьютерных клавиатурах идеи «мозгового штурма». Еще был некий «Росомаший управленческий семинар», программа которого, насколько мог судить Дейв, сводилась к тому, чтобы рассесться в конференц-зале и рычать про свое страстное желание сожрать еще бьющиеся сердца конкурентов «Сентерекса».

Всего несколько месяцев назад Берни воспользовался услугами самозваного «организационного психолога». Этот тип, который, как и большинство любимых Берни знахарей, базировался в Калифорнии, явился в Нью-Йорк, дабы подвергнуть руководящую верхушку «Сентерекса» нескончаемому режиму тестов осознания и эллиптических сессий вопросов и ответов.

Дейву запомнилась только одна из этих сессий, на которой он узнал кое-что новое о себе — или, если на то пошло, обо всем.

Психолог заставил Дейва отвечать на ряд вопросов по принципу свободных ассоциаций.

— Ваш любимый цвет?

— Зеленый.

— Какого-нибудь конкретного оттенка?

— Изумрудно-зеленый.

«Зеленый, как бутылка».

— Ваша любимая машина?

— Та, которую я вожу? «Мерседес».

— Нет, та, которую вам хотелось бы водить.

— «Порше».

— Изумрудно-зеленый «порше»?

— Нет, пожалуй, желтый.

— Желтый — сексуальный цвет. Вам это известно?

— Нет, но я не удивлен.

— Если бы вам предстояло возродиться в облике животного, какое животное вы выбрали бы?

— Морскую выдру.

— Почему?

— Ну, они просто плавают вместе с приливом — и все.

— А в виде какого животного вы возродитесь, как вы полагаете?

Дейв не ответил.

— Ну же, мистер Эллиот. В виде какого животного вы перевоплотились бы в результате вашей судьбы — или, так сказать, вашей кармы?

Дейв покачал головой.

— Понятия не имею. Мне нравится бегать. Возможно, я воплотился бы в какого-нибудь оленя или что-то подобное.

— Ага, то есть в дичь, а не в охотника.

— Ну, можно сказать и так.

Но ответ, сложившийся в уме у Дейва — насчет кармы, которой он страшился, — не имел ничего общего с травоядными.

— Вам свойственно фантазировать?

— Да.

— О могуществе?

— Кто же об этом не фантазирует?

— О достижении?

— Конечно.

— Я не имею в виду материальное благосостояние.

— Я понимаю.

— И о каком же достижении вы фантазируете? Что является вашим венцом мечтаний?

Дейв, не задумываясь, выпалил:

— Марк Твен.

И покраснел.

Психолог был озадачен.

— Марк Твен? Не могли бы вы пояснить поподробнее?

Дейву сделалось не по себе. Он никогда ни с кем не делился своими мечтами насчет Марка Твена — даже с Хелен, которая все равно бы этого не оценила. На самом деле он даже себе в них почти не сознавался. Запинаясь, Дейв пробормотал:

— Достижение, о котором я мечтаю… ну… мне хотелось бы написать книгу… книгу про Марка Твена. На самом деле мне хотелось бы написать монографию об его жизни и творчестве. Вот об этом я мечтаю.

— Написать бестселлер?

— Нет, не обязательно. Но… было бы неплохо, если бы она получила успех, верно?

— Это очень интересно, мистер Эллиот. Большинство деловых людей вашего уровня фантазируют о спорте — они мечтают купить бейсбольную команду, стать чемпионом Ассоциации гольфа Америки, совершить кругосветное плавание и тому подобное. Но вы, мистер Эллиот, вы мечтаете совершенно о другом. Вы мечтаете войти в научную литературу. Это в высшей степени необычно.

Дейв давным-давно согласился с тем, что это и вправду в высшей степени необычно.

2

Давным-давно жил молодой человек, который мечтал стать юристом, но верх его мечтаний был иным. Стать юристом — это была лишь ступень по дороге к вершине. В конечном итоге он желал быть политиком. Сенат, губернаторский дворец, член кабинета, возможно, даже… Кто знает, как высоко он может взойти?

Ему нужна была докторская степень престижного юридического колледжа, предпочтительно полученная в Гарварде или в Колумбийском университете. И ему нужны были достаточно хорошие оценки, чтобы стать судьей в Верховном суде — или хотя бы в Апелляционном. Потом он несколько лет поработает в правительстве штата, заведет нужные связи, завяжет взаимоотношения с нужными людьми. После этого он будет готов баллотироваться на какую-нибудь должность. Сначала в Законодательном собрании штата. Потом повыше. Он просто создан для общественной жизни.

Он улыбался, придумывая остроты, которые он будет отпускать во время телевизионных дебатов. Он уже видел свое улыбающееся лицо в газетах, на предвыборных плакатах, на обложках журнатов… он видел, как стоит в свете прожекторов, на помосте, на трибуне… гордый, и благородный, и справедливый, и популярный, и энергичный, и пользующийся уважением, и настоящий лидер… и, конечно же, защитник интересов народа. Это обязательно. Даже прежде всего. Его будут называть «совестью Сената» или как-нибудь еще в этом же духе. В точности как Джимми Стюарт в том старом фильме, он станет человеком, который…

Все это, конечно же, были мечты. Они помогали ему не заснуть во время работы — он работал на заводе по производству алюминия, расположенном милях в двадцати от университета, на вывозе опасных отходов, за семьдесят пять центов в час. В промежутках между лекциями и домашними заданиями, тренировками в КПОР и работой, необходимой, чтобы платить за обучение, он обычно умудрялся заполучить четыре часа сна по выходным. На выходных он отсыпался.

Он целился на диплом с отличием. И почти добился его, но не совсем.

Он был не против КПОР. Тренировки по-своему помогали ему бездумно расслабиться, а задания там были несложные. Единственное, что он имел против Корпуса подготовки офицеров резерва — в том году в него записалось куда больше американских парней, чем когда бы то ни было, — так это необходимость общаться с мужланами, сынками богатых родителей и студентами-прикладниками, которым на самом деле нравилось играть в солдатиков. Но это был незначительный недостаток, легко перекрываемый стипендией, которую выплачивал Корпус, и, по здравом размышлении, уверенностью в том, что список воинских отличий — в идеале, с парочкой наград — это важный плюс для подающего надежды молодого политика.

Да, свои награды он получил, все путем. В том числе — «Бронзовую звезду» за отвагу.

Но к тому времени все эти медали оказались никому не нужными, как и прекрасный послужной список. Он распрощался со всеми своими мечтами о политике еще до начала работы трибунала. Дэвид Эллиот отказался от стремления к общественной жизни и к политическому влиянию и решил, что он хочет прожить жизнь с максимальным комфортом и даже процветанием, насколько это ему удастся. Но главным в его мечтах было — невзирая на комфорт и невзирая на процветание — пройти по жизни как можно тише, не оставляя никаких следов.

Воспоминания о деревне Май-Лай по-прежнему живы в памяти армии. Четыре или пять сотен мирных жителей — сколько именно, так толком и не установили — были методично перебиты мальчиками из третьей роты. Шла война, а жертвы были ни в чем не повинными и безоружными мирными жителями, так что тут были соблюдены все освященные временем традиции. Пытки. Изнасилования. Снятые скальпы. Общепринятые военные обычаи.

В прессу просочилось достаточно, чтобы власти оказались в неловком положении. Но лейтенант Дэвид Эллиот поставил их в еще более неловкое положение.

Потому, когда подошло время трибунала, они решили действовать медленно, осторожно, в обстановке полнейшей секретности.

Затянувшиеся судебные процедуры привели к тому, что у Дейва не осталось ничего, кроме времени. Его держали под замком на базе, запретив общаться с внешним миром. За исключением его ежедневных тренировок — некоторые назвали бы их чрезмерными, — его единственным развлечением оказалось чтение.

Дейв никогда не был особо страстным читателем. Школа проследила, чтобы он потребил обязательную программу, включающую тщательно подобранные книги, призванные показать, что чтение — скучное занятие или, во всяком случае, должно быть скучным. В колледже из-за лекций и работы в ночную смену у него не оставалось времени ни на что, кроме учебников. Ну а последующая карьера, сопряженная с неафишируемым вооруженным конфликтом, не оставляла времени на чтение на досуге.

Однако же на протяжении всех этих месяцев до суда Дейву особо нечем было заняться, кроме чтения. Он читал все, что подворачивалось под руку: по большей части это были затрепанные тома из комнаты отдыха казармы для холостых офицеров.

Из всего прочитанного особое впечатление на него произвели два абзаца. Первый принадлежал Хайрему Улиссу Гранту, переименованному позднее из-за ошибки канцеляриста в Вест-Пойнте в Улисса С. Гранта. Второй — Марку Твену.

Вот что было в первом абзаце, написанном незадолго до смерти величайшим, быть может, генералом, какого только порождала Америка, и уж точно менее всего желавшим того:

«Опыт доказывает, что человек, препятствующий войне, в которую вовлечена его страна, — будь та правой или неправой, — не занимает завидного места ни в жизни, ни в истории. Лично для него было бы лучше, если бы он выступал не только в защиту войны, но и в защиту чумы и голода, чем препятствовал войне, которая уже началась».

А вот что сказал во втором старый добрый Сэм Клеменс:

«Патриотизм есть патриотизм. Кличка фанатизма не может его унизить; его ничто не в силах унизить. Пускай он политическая ошибка — хоть тысячу раз ошибка, — на него это не повлияет; он почетен — всегда почетен и всегда благороден — и обладает привилегией держать голову высоко поднятой и смотреть народам в лицо».

С тех пор Дэвид Эллиот читал и перечитывал Марка Твена.

3

Надежно укрывшись за запертой дверью телефонной комнаты, Дейв обсудил положение вещей со своим циничным ангелом-хранителем.

«Давай-ка обдумаем факты, связанные с вероятностью сделаться покойным мистером Эллиотом, а, приятель? Возможно, тебе удастся выудить из этой кучи бреда какой-то смысл. Возможно, тебе даже удастся сыскать зацепку, как бы спасти нашу с тобой задницу».

«А может, и нет».

«Верно. Но тебе все равно пока особо нечем заняться. Итак, первый вопрос: кто такой Рэнсом и эти его типы?»

Дейв безмолвно отозвался: «На самом деле я знаю лишь, чем он был и откуда вышел. Особые операции. Закамуфлированные боевые действия. В точности как и я — в армейской форме, но не вполне под командованием армии. Там не бывает тупой силы. Они никогда не вербуют тупое мясо просто ради силы».

«А еще?»

«Еще он тот, кто выживает. Пилоты-камикадзе не требуются. Мы не производим героев и не устраиваем последний бой Кастера. Так нам всегда говорил Мамба Джек».

«Мозги, мышцы и инстинкт выживания. Вот необходимые условия для этого бизнеса. Ну так и что же ты знаешь?»

«Не много. После окончания войны большая часть тех, кто занимался этим делом, просто вернулись домой, повесили шпоры на гвоздик и попытались вернуться к прежней жизни. Те же, кто этого не сделал… ну, как я слыхал, некоторые остались в деле. Не обязательно в армии — но до сих пор на службе».

«Так может быть, Рэнсом — федерал?»

«Исключено. С чего бы вдруг кому-то в правительстве захотелось убить меня? Я не имею никакого отношения к политике. Я не подписываю петиций. Не поддерживаю никаких судебных процессов. Черт возьми, да я даже не голосую».

«И все же федералы должны были бы знать…»

«Чушь собачья! Я за последние двадцать пять лет вряд ли говорил хоть с одним госслужащим».

«А как насчет последних двадцати шести лет?»

«Не может быть. Если бы они хотели заткнуть мне рот раз и навсегда, они сделали бы это еще тогда. Никак не сейчас. Это бред какой-то — ждать столько лет. Кроме того, сейчас все это уже древняя история. Это никого больше не интересует».

«Возможно. А возможно, и нет. Но если Рэнсом не из федералов, то кто он тогда?»

«Да кто ж его знает? Может, наемник. После войны некоторые нашли своим навыкам применение в других местах. Сделались наемниками — доверенными советниками местных диктаторов в Сингапуре, Ираке, Эквадоре или еще где-нибудь. То о них говорили в связи с какой-нибудь историей в Чили или в Южной Африке, а год спустя их уже видели в Эфиопии или Гватемале. Полковник Крютер, наш старина Мамба Джек, основал собственную компанию. Назвал ее „Пес войны, инкорпорейтед“».

«Ты думаешь, Рэнсом пришел от Крютера? Мамба Джек через столько лет решил взыскать по счету?»

«Нет. Если Джек вдруг решит расквитаться со старыми долгами, он сделает это лично. Не то чтобы это сильно утешало…»

«Ну так и?…»

«Ну так я по-прежнему в потемках».

«А как насчет мафии?»

«Быть не может. Бизнесмены заключают сделки с гангстерами только в кино. И уж последний, кто сделал бы такое, — Берни Леви. Он и пальцем не прикоснулся бы ни к чему, во что замешана мафия. Он — самый порядочный бизнесмен изо всех, кого я знаю, и прямой, как стрела».

«Этот мистер Прямая Стрела только что пытался пресечь твою жизнь при помощи браунинга».

«Я в курсе».

«Ну а как насчет Гарри? Он защищал того типа, Джо Как-его-там, крупного мафиози из Нью-Джерси».

«Гарри Хэйлвелл может защищать гангстера, но никогда не стал бы заключать с ним сделку».

«Не федералы, не мафия. Может, это „Консолидейтед Эдисон“ взбеленилась, что ты забыл оплатить счет за электроэнергию?»

«Ой, да хватит! У меня пока что недостаточно информации даже для предположений».

«Кое-какая информация у тебя есть. Например, Рэнсом сказал, что он читал твою папку номер двести один».

«Мое личное дело. Он забрасывал удочку: дескать, я отслужил достойно, не считая последнего эпизода, — значит, он знал, что́ в той папке. Но этого никому не полагалось знать. Личные дела кладут под замок. Ставят на них штамп „Совершенно секретно“ и хоронят в сейфах главы армейской военно-юридической службы. Никто не мог прочитать мою папку двести один, если у него не было очень высокой степени допуска. Либо не было кого-то знакомого, имеющего подобную степень».

«Еще одна загадка: с взведенным пистолетом в руках к тебе пришел не Рэнсом, а Берни. Что ты думаешь по этому поводу?»

«Рэнсом — профи. Мне кажется, что он занимается своим делом — каково бы в точности оно ни было — всю жизнь. Он мастер своего дела, и он и глазом бы не моргнул, если нужно было кого-то убить. Так почему же он послал Берни? Если меня заказали и Рэнсом был на месте, с чего вдруг он послал выполнять эту работу штатского вроде Берни Леви?»

«Обдумай-ка мизансцену, приятель».

«Верно. Ты прав. Я чуть это не упустил. Они пытались проделать это у меня в кабинете. Но почему именно там? Почему им было просто не пальнуть в меня во время утренней пробежки из проезжающей мимо машины или не выстрелить мне за ухо, когда я буду вечером шагать домой? На то есть всего один ответ. И заключается он в том, что в такое раннее время на сорок пятом этаже небоскреба на Парк-авеню никто не ошивается. Некому смотреть. Некому задавать вопросы. Все прошло бы очень тихо, и никто ничего не узнал бы. Помнишь, что сказал Рэнсом? „Это должна быть частная вечеринка. Уладим так“».

«А следовательно…»

Полковник Джон Джеймс Крютер ссутулился за походным столом, в хижине, освещенной свечой. Никто не звал его полковником Крютером. Его называли Мамба Джек. Связано это имя было с черной мамбой, змеей, чей яд является нейротоксином, самым быстродействующим и смертоносным ядом в мире. Один укус — и через десять секунд вы уже принадлежите прошлому.

Мамба Джек гордился своим прозвищем.

Перед полковником стояла на три четверти полная бутылка «Джека Дэниелса» с черной этикеткой. К губе у него прилип окурок «Лаки Страйк» без фильтра. Полковник в последний раз глубоко затянулся и смахнул окурок на земляной пол. Он улыбнулся Дейву. Зубы у него были необыкновенно белые, а таких длинных клыков Дейв не видал больше ни у кого.

— Здра-асьте, а вот и наш лейтенант Эллиот, бодренький как огурчик.

У Мамбы Джека был тягучий выговор коренного «ред-нека», уроженца Восточного Техаса, и, если вы не знали, что полковник Крютер был в своем выпуске Вест-Пойнта третьим — а Дейв это знал от отрядного писаря, — вы запросто могли решить, что перед вами невежественный фермер.

— Думаю, лейтенант, пора вам потерять девственность.

— Простите, сэр?

Крютер взглянул на него искоса. Так он начинал напоминать диснеевского Большого Страшного Волка, и сам об этом знал.

— У меня для вас небольшая работенка. Похоже, у этих «чарли» к северу от демилитаризованной зоны завелся русский майор из КГБ. И майор этот всех достал. Он снабжает их и оружием, и боеприпасами, и советами. Так вот, хрен бы с ним, с оружием и боеприпасами, но советы — это уже чересчур. Меня, сынок, это просто бесит. Для меня это форменная колючка под седлом. Так вот чего я от вас хочу, лейтенант, — чтобы вы взяли с собой несколько парней, отправились за демилитаризованную зону и сообщили этому русскому майору, что Мамба Джек Крютер глубоко недоволен сложившейся ситуацией.

— Сэр, вы хотите, чтобы я доставил его сюда?

— Нет. На кой? Какого хрена, что мне может понадобиться от вонючего русского? Говорить с ним я не смогу — языка не знаю. Да и кроме того, кому тут на хрен нужен живой русский? Нам и без него хватает политических проблем.

— Значит, ликвидация, сэр?

— Так точно, лейтенант Эллиот, это приемлемая терминология. Только сделайте это чисто. Никаких трупов и никаких улик. Чего мы хотим, лейтенант Эллиот, так это чтобы босс нашего майора поволновался. Чтоб подумал: а вдруг его парень все бросил и удрал? Вдруг он теперь заливается тут у нас соловьем? Пусть ему мерещится в кошмарах, как его майор выступает по ящику и болтает с Майком Уоллесом и стариной Уолтером Кронкайтом. Ну так как, лейтенант, вы поняли, чего мы от вас хотим?

— Так точно, сэр?

— И что же, лейтенант?

«Ты, конечно же, не забыл свой ответ?» — поинтересовался саркастичный ангел Дейва.

Дэвид Эллиот, опустившийся на линолеумный пол телефонной комнаты «Сентерекса», улыбнулся. Воспоминания о его ответе вызвали у него противоречивые чувства.

— Так точно, сэр, — сказал он тогда. — Вы хотите, чтобы этот майор исчез.

«Верно. А теперь кто-то хочет, чтобы исчез ты».

4

В начале семидесятых, когда Дейв начинал свою карьеру в бизнесе, комнаты с телефонным оборудованием были большими и шумными. Все оборудование тогда было электромеханическим: бесконечные ряды трещащих реле и щелкающих переключателей. Для поддержания всего этого добра в рабочем состоянии требовалось прикладывать немало усилий, и бригадам работников телефонной компании приходилось пару раз в неделю подправлять оборудование. Дейв, начинавший в административном отделе организации, именовавшейся тогда Первой национальной городской корпорацией, прекрасно помнил этих работников. Это всегда были крупные мужики, слегка грузные, с окурками сигар в зубах. Все они носили толстые серые рабочие штаны и отзывались на ирландские или итальянские имена.

А главное, они держали в телефонных комнатах запирающиеся шкафчики. Там хранились сменная одежда, комбинезоны, куртки, иногда рабочая обувь. Дейв надеялся обнаружить что-нибудь подобное в сентерексовской комнате с телефонным оборудованием. Увы. Дни электромеханических телефонных коммутаторов канули в прошлое. Современные телефонные системы сделались маленькими, компактными и компьютеризированными. Единственный шум, который они издавали, — это жужжание кулеров.

Да, шкафчик в комнате нашелся. Но в нем обнаружилось, не считая коробок с миниатюрными электронными деталями и мотками разноцветной проволоки, лишь два старых номера журнала «Хаслер», пояс для инструментов да пара перчаток. Для того, что задумал Дейв, могли пригодиться лишь пояс и перчатки.

Кроме них единственной полезной вещью в комнате был висящий на стене бежевый телефон. После полутора часов тяжких раздумий Дейв решил воспользоваться им. Он позвонит своему брату. Не Хелен. Хелен всегда плохо справлялась с кризисными ситуациями и быстро принималась винить во всем его, как только что-нибудь шло не так. Дейв давно уже решил, что, если его второй брак будет успешным (а он очень этого хотел), все проблемные вопросы он будет улаживать сам и только сам.

«Проблемный вопрос? Да уж, нынешний момент отлично подпадает под это определение, а?»

Лучше позвонить брату, чем иметь дело с Хелен. Фрэнк будет потрясен, но от него, по крайней мере, можно ожидать, что он станет действовать. Хелен же стала бы лишь… «Гундеть — вот как это называется»… выражать негодование. А у него не было времени выслушивать ее нытье и отвечать на обвиняющие вопросы — тем более что у него не было никаких ответов.

Дейв посмотрел на телефон, взглянул на часы — и уже было собрался звонить, когда из рации сквозь потрескивание раздался протяжный голос Рэнсома:

— Говорит Малиновка.

— Малиновка, с вами все в порядке?

Дейв узнал этот голос: он принадлежал человеку, именующему себя Куропаткой. Он говорил по-военному решительно и четко. Возможно, он, как и Рэнсом, был бывшим офицером.

— Пострадала скорее моя гордость, чем что-либо иное, Куропатка.

Дейв одобрительно кивнул. Ответ Рэнсома был совершенно верным. Продемонстрировать легкую досаду (но при этом ни за что не каяться) — вот самое разумное, что может сделать командир, провалив задание.

— Ну да ладно, — продолжал Рэнсом. — Я хочу услышать подробный рапорт о текущей ситуации, но прежде, чем вы доложитесь, я хочу, чтобы вы звякнули на базу и заказали «жучков». Я хочу, чтобы черную записную книжку объекта прошерстили от «А» и до «Я», не пропуская ни единого номера. Его жена, бывшая жена, сын, брат, врач, стоматолог, брокер и парень, который чистит ему ботинки. Его соседи и друзья. Все, кого он только знает. Подсадите «жучков» им всем, и немедленно. Если объект кому-то позвонит, тут же включайте заглушку. Я не желаю — повторяю, не желаю! — чтобы объект обменялся с кем-либо хоть единым словом. Вы все поняли, Куропатка?

— Так точно. Сейчас займусь.

— Сэр!

Другой голос. Не Куропатка, и звучит не так профессионально.

— Слушаю, Сойка, — отозвался Рэнсом.

— Сэр… э-э… учитывая сложившуюся ситуацию — ну, что объект сбежал и все такое, — не думаете ли вы, что нам, возможно, следует знать… э-э… подоплеку…

— Нет. Вы знаете все, что вам нужно знать.

— Но, сэр, я имел в виду… ну, почему мы гонимся за этим типом? Если бы мы знали причины, возможно, это помогло бы нам…

— Отвалите, Сойка. Не задавайте вопросов. Уж поверьте мне, вам лучше этого не знать.

— Сэр…

— Конец связи.

Рация умолкла.

Дейв прикусил губу, убрал руку с трубки телефона и изменил свои планы. Но позднее он все-таки воспользовался телефоном. Он позвонил на 411 — за информацией.

На его часах было девять тридцать семь. Почти пора действовать.

Дейв глотнул со дна стаканчика совсем уже остывшего кофе и скривился. Чтобы сделать хоть сколько-нибудь приличный кофе, нужно не так уж много искусства и еще меньше расходов. Почему же продавцы кофейных автоматов не могут делать свою работу нормально, черт возьми?

Дейв встал и нацепил на себя пояс с инструментами. Пояс представлял собою полосу толстой дубленой кожи, с которой свисали отвертки, плоскогубцы, устройство для зачистки концов проводов, паяльник, тестер с двумя болтающимися проводками и парочка странных инструментов, о предназначении которых Дейв не имел ни малейшего понятия. Пояс был полезной находкой; он поможет ему сменить внешний вид. Дейв заткнул за пояс толстые рабочие перчатки, пряча приметную пряжку ремня от Гуччи, поддерживающего его рыжевато-коричневые брюки.

«Никто не обращает внимания на телефониста. Он — мебель».

Дейв зачесал волосы по-новому, сбросил галстук, вынул из углов воротника упругие пластинки, снял повязку с левой руки и закатал рукава. Часы и обручальное кольцо перекочевали в карман брюк. Ухоженные ногти покрыл толстый слой грязи. Дейв собирался идти, слегка разомкнув губы и дыша ртом. Еще один «синий воротничок», занимающийся своей работой.

Самой большой проблемой были туфли. Они были куда дороже, чем мог бы себе позволить телефонист-ремонтник, и это сразу бросалось в глаза. Дейв молился, чтобы никто не обратил на них внимания. Он обругал себя за то, что у него не хватило ума взять из шкафа в своем кабинете кроссовки.

И еще одна проблема: ему нужно было воспользоваться туалетом. Дейв подумал было, не оставить ли ему свое убежище и не пробежаться ли рысцой до мужской уборной, но решил, что риск того не стоит. Но мочевой пузырь уже причинял ему достаточно неудобств, чтобы Дейв передумал: ждать, как намеревался, еще пятнадцать минут, прежде чем покинуть телефонную комнату, сороковой этаж и само здание «Сентерекса». Планируемые обстоятельства его близящегося ухода не оставляли запаса времени на поход в сортир. Ну а когда он очутится на улице — что ж, на Манхэттене не так уж много общественных туалетов, и благоразумные люди ими не пользуются.

Дейв неохотно помочился в картонный стаканчик из-под кофе, наполнив его до краев.

Из рации Карлуччи донесся новый голос:

— Малиновка, вы меня слышите?

— Малиновка на связи, — отозвался Рэнсом.

— Говорит Скворец. Малиновка, у нас проблема.

— И по-моему, не одна, — не меняя интонации, ответил Рэнсом.

— Так точно. Но эта одна из текущих. База только что достала Дрозда из мешка и начала предписанную процедуру.

— Ну и?

— Составление описи показало, что его оружие отсутствует.

— Неудивительно.

— И рация тоже.

Последовало долгое молчание. Затем Рэнсом бесцветным голосом пробормотал:

— Я чрезвычайно этим огорчен.

— Объект слышал все, что мы говорили, до последнего слова.

— Это я уже понял, Скворец. Внимание всем. Ладно, леди, слушайте. Я намерен кое-что сказать. Я хочу, чтобы наш мистер Эллиот тоже это слышал. Мистер Эллиот, отзовитесь, пожалуйста.

Палец Дейва дернулся к кнопке передачи. Но Дейв ее не нажал.

Рэнсом глубоко вздохнул.

— Мистер Эллиот! — позвал он. — Мистер Эллиот! Ну ладно, как хотите. Дело ваше. Остальные слушайте внимательно. Я собираюсь вкратце изложить повестку дня этого нашего маленького суаре.

Голос Рэнсома звучал ровно. Он говорил медленно и отчетливо, без каких-либо эмоций.

— Я хочу, чтобы на первом этаже была удвоенная группа. Я хочу дополнительных наблюдателей на лифтах и на лестницах, и еще две резервные группы снаружи. Куропатка, скажите базе, чтобы прислали этих людей сюда как можно скорее. Мистер Эллиот, я полагаю, что сейчас вы замышляете попытаться выскользнуть, когда все отправятся на обед или в конце рабочего дня. Я думаю, вы надеетесь, что вас не заметят в толпе. Но вас заметят. Можете не сомневаться. Вас не выпустят из этого здания. Кроме того, как вы, несомненно, поняли, эта операция происходит под прикрытием и мы действительно не хотим тревожить гражданских. Для всего работающего здесь персонала и руководства сегодня будет самый обычный рабочий день. А вечером, после того как все уйдут, мы прочешем здание этаж за этажом. Куропатка, предупредите базу, что нам понадобятся собаки. Собаки, мистер Эллиот. Я уверен, что они прекрасно возьмут след по спортивному костюму, который лежит у вас в кабинете. Если я ничего не упустил, все закончится еще до полуночи.

Рэнсом помолчал, ожидая реакции. Дейв никак не откликнулся. Вместо этого он застыл, чуть склонив голову набок, прислушиваясь к неприятно знакомому стилю и ритму речи.

— Без комментариев, мистер Эллиот? Ну что ж, ладно. Позвольте заявить вам со всей прямотой, что я нахожу ваше утреннее поведение совершенно неподобающим. Впрочем, в свете вашего личного дела, мне, полагаю, не следовало бы удивляться. Думаю, вы понимаете, о каком именно эпизоде я говорю?

Дейв скривился.

— Что ж, вы меня удивили. Возможно, вы даже удивили сами себя. Кстати, об удивлении. Чтоб вы знали: ловушка, которую вы оставили после себя в кабинете, была устроена как следует. Нам потребовалось десять минут, чтобы разобраться, в чем там дело.

Дейв пристроил малокалиберный пистолет Берни таким образом, чтобы тот стрелял в пол, как только кто-то попытается войти в кабинет. Он надеялся, что люди Рэнсома решат, будто он забился туда и обороняется. Очевидно, они купились на этот трюк.

— И еще одно, мистер Эллиот. Я проверил свое оружие. Это был неплохой шаг с вашей стороны. Примите мои комплименты. Если бы я не нашел тот клочок бумаги, который вы засунули в ствол, то в следующий раз, когда мне понадобилось бы стрелять, я был бы неприятно удивлен, верно?

«Если это все, что ты обнаружил, кретин, то ты и вправду будешь неприятно удивлен!»

— Теперь я думаю, что вы устроили из этой операции дурдом не только благодаря полученной вами прекрасной подготовке — лучшей, какую только мог обеспечить дядюшка Сэм. Я думаю, мистер Эллиот, что это у вас в крови. Я думаю, что вы просто действуете в соответствии со своей внутренней природой. И это превращает вас в чрезвычайно опасного человека.

Рэнсом снова сделал паузу.

— Однако то же самое можно сказать и про меня.

Дейв сжал губы. Рэнсом принялся подбавлять жара.

У него что-то было на уме… несомненно, какая-нибудь гадость, что-нибудь из стандартных приемов психологической войны.

— Я потерял двух своих людей: одного из-за вашей меткости и второго из-за несчастного случая у вашего кабинета. Я не желаю больше никого терять. Потому я обращаюсь к вам с предложением. Учитывая нынешние обстоятельства, я настоятельно рекомендую вам принять его. Я надеюсь, что вы прислушаетесь к голосу рассудка и согласитесь на сотрудничество.

«Голос рассудка? Боже милостивый! Этот человек пытается убить тебя — и при этом хочет, чтобы ты с ним сотрудничал!»

— Предложение таково: я свяжусь со своим начальством и испрошу у них разрешения сообщить вам некие факты. Я надеюсь убедить их в том, что, если вы будете осознавать эти факты, можно будет достичь договоренности. Возможно, удастся добиться пересмотра отданных мне указаний. Эти указания, как вы наверняка уже вычислили, носят характер санкций. Чтобы сделать это — чтобы мы с вами обсудили условия, на которых можно было бы отменить эти санкции, — нам с вами потребуется поговорить. Потому, мистер Эллиот, сделайте, пожалуйста, то, что я вам скажу. Сейчас мы сменим шифровальный код на наших рациях. Как только это будет проделано, вы больше не сможете расшифровывать наши переговоры. На самом деле вы просто ничего больше не услышите. Однако же не выключайте — повторяю, не выключайте — вашу рацию. Постоянно держите ее при себе и держите включенной. Если мое начальство решит, что мы можем разрешить это дело полюбовно, я изменю коды так, чтобы вы могли меня слышать. Позвольте мне повторить еще раз: держите рацию включенной. Я воспользуюсь ею, чтобы связаться с вами — и, надеюсь, относительно скоро.

Рэнсом умолк, потом добавил:

— Мистер Эллиот, я был бы очень признателен, если бы вы подтвердили, что слышите меня.

«Ну давай, скажи что-нибудь. Разродись!»

Дейв нажал на кнопку и произнес:

— Рэнсом!

— Да, мистер Эллиот.

— Катись-ка ты колбаской!

Рэнсом резко выдохнул.

— Мистер Эллиот, мне начинает казаться, что вам не хватает зрелости, которой можно было бы ожидать от человека вашего возраста и вашего опыта. Тем не менее, невзирая на вашу неподобающую реплику, я собираюсь сообщить вам очень важную информацию. Мне не следовало бы этого говорить, но я все-таки скажу. Вы сейчас думаете, что наилучший для вас вариант — выбраться из этого здания наружу. Что ж, мистер Эллиот, должен вам сообщить, что это не лучший для вас вариант. На самом деле это наихудший для вас вариант. Если вы выйдете из этого здания, то, что произойдет, будет хуже всего, что вы только можете вообразить.

5

Рация, как и обещал Рэнсом, умолкла. Дейв пожал плечами, сунул ее в карман рубашки и взялся за телефон. Трубку сняли после первого же звонка.

— WNBS-TV, четвертый канал, «Горячие новости». Чем могу помочь?

Когда Дейв только-только обдумывал этот план, он решил было, что лучше говорить с акцентом — ирландским, арабским или легким испанским. Но чтобы это сработало, ему пришлось бы убедительно изобразить иностранца, а Дейв не был уверен, что справится с этим. Так что проще было говорить как самый обыкновенный псих. Ньюйоркцы к этому привыкли.

Дейв затараторил — так быстро, что у него начал заплетаться язык:

— Можете ли вы помочь мне? Нет. Но я могу помочь вам. Я могу помочь всем. И помогу. С меня достаточно. Достаточно! Теперь я собираюсь что-то с этим сделать. Помните этот фильм? «Я чертовски зол, и я не собираюсь больше этого терпеть». Ну вот и я не собираюсь больше терпеть. Потому они умрут!

— Сэр?

— Реки крови. Открывается седьмая печать. Зрите коня бледного, и имя всаднику его — Смерть. Я — Смерть, и я приду сегодня за нечестивыми. Сила обрушится на этот Вавилон, и не будет его боле! Я низведу огонь Господень этим утром и очищу землю от зла!

— Сэр, я не вполне вас понимаю.

— От псов, и чародеев, и блудниц, и убийц, и идолопоклонников, и всех, кто любит и творит ложь. Так я говорю, и говорю, что сегодня они пойдут в преисподнюю!

— Да-да, сэр, но могу ли я…

— Угол Пятидесятой улицы и Парк-авеню. Присылайте съемочную группу. Просто скажите им, чтобы снимали среднюю часть здания. Они все увидят. Этим утром. Скоро. Сатана и его легионы выйдут из дела. Они выйдут из дела с большим грохотом. Вы понимаете, о чем я говорю? С большим грохотом!

— Сэр! Сэр! Вы еще здесь?

— Я здесь. А их здесь не будет! Они будут в аду!

— Пожалуйста, можно мне задать вам вопрос? Всего один…

— Нельзя.

Дейв повесил трубку. И, не удержавшись, довольно улыбнулся.

6

Несколько минут спустя до него донесся шум эвакуации. Еще через мгновение кто-то забарабанил в дверь телефонной комнаты и крикнул:

— Эй, есть там кто-нибудь? Ау! Сказали, что здание заминировано. Всем велено эвакуироваться.

«Отлично сработано, — с гордостью произнес язвительный ангел-хранитель Дейва. — Телевизионщики позвонили копам. Копы прислали саперов. Рэнсом не сможет помешать им приказать эвакуировать здание, даже если и попытается. А он не посмеет пытаться — потому что такой человек, как Рэнсом, должен знать, что угроза может оказаться подлинной. Какой-нибудь псих ненормальный вполне мог подложить в здание бомбу. Шанс — один из тысячи, но возможно и такое. И вы должны знать, что если вы попытаетесь помешать эвакуации, а бомба все-таки сработает, то вы, человек, известный под именем Джона Рэнсома, погрузитесь в море скорбей».

В дверь еще раз постучали.

— Есть там кто-нибудь?

Дейв не отозвался. Он услышал, как стучавший заспешил прочь.

Дейв заставил себя подождать. Некоторое время спустя снаружи стало тише. Слышались лишь отдельные торопливые шаги. Затем стихли и они. Дейв отодвинул щеколду и отворил дверь. Он вышел в коридор и осмотрелся. Коридор был пуст. Дейв оглядел его, вплоть до дальней стены пересекающегося с ним коридора. Он прислушивался, не раздастся ли стук каблуков по линолеуму, не мелькнет ли чья-нибудь тень на фоне стены, выкрашенной бежевой краской.

«Вообще-то она не бежевая. Она скорее серо-коричневатая или цвета кофе с молоком, тебе не кажется?»

Да кого волнует, какого цвета эта стена?!

«Ну, я просто хотел помочь».

Убедившись, что все ушли, Дейв припустил бегом по коридору, свернул направо и промчался мимо кафетерия. Пусто. Никого нет. Следующая остановка…

Предбанник бухгалтерии. Пять тысяч квадратных футов офисного пространства, разделенные на крохотные, восемь на восемь футов, отсеки, серыми…

«Я бы скорее сказал, сизыми».

…перегородками. В каждом отсеке — небольшой стол, стул и шкафчик-картотека с двумя выдвижными ящиками.

Перегородки были достаточно низкими, чтобы Дейв смог оглядеться. Он поспешил вперед, заглядывая по пути в каждый отсек. Обитатель каждого отсека вносил в окружающую обстановку, спроектированную так, чтобы стереть всякую ивдивидуальность, какую-нибудь небольшую деталь, отпечаток собственной личности. Там на шкафчике восседал игрушечный кот Гарфилд; тут стояла ваза с букетом ирисов. И повсюду на серых или, скорее, сизых перегородках висели фотографии детей или их рисунки. Пара плакатов. Фотография замка в Баварии. Еще одна фотография: мужчина и женщина стоят на золотом песке пляжа и держатся за руки. Любительская картина маслом. Модель самолета. Рамочка с изречением, якобы вышитым крестиком: «Битье работников будет продолжаться до тех пор, пока не улучшится мораль».

Но Дейв никак не мог найти того, что ему было нужно. А время поджимало.

«Ага, вот! Блин!.. Нет, не годится. Это женские».

Дейв скрипнул зубами от бессильной ярости. Ну ведь такая простая вещь! Такая простая, но такая важная! Это не должно было стать проблемой. Всегда есть кто-нибудь, у кого…

«Ага!»

Очки. Мужского типа, в тонкой оправе, подходящего размера. Их дальновидный хозяин снял их перед эвакуацией. Большинство предупреждений о заложенной бомбе оказываются ложными. Хозяин очков не нуждался в них и не хотел тащить с собой вниз по лестницам. Он был уверен, что в ближайшее время вернется обратно.

Дейв надел очки. Окружающий мир сделался крохотным, наклоненным куда-то не туда и расплывчатым. Дейв снял очки и выдавил линзы. С расстояния никто не заметит — во всяком случае, Дейв на это надеялся, — что в оправе нет стекол.

«Это должно сработать. В толпе ты будешь всего лишь еще одним неуклюжим типом в очках. Без галстука, без пиджака, пояс для инструментов, очки и брюки цвета хаки, которые могут сойти за рабочие штаны, — да, ты прорвешься. Никто из них, не считая Рэнсома, не видел тебя лицом к лицу. Приятель, двигай-ка отсюда поскорее!»

И он действительно двинул прочь — через холл, по коридору, через пожарный выход, на лестничную площадку, и…

«А, ч-черт!»

На лестнице были люди — и не просто кто-то отставший. Обитатели верхних десяти этажей все еще шли вниз. Их были сотни. Лестница была забита.

«Сперва хорошие новости: возможно, некоторые из этих людей — с сорок пятого этажа. Среди них могут быть твои друзья. Теперь плохие новости: Берни и Гарри ты тоже считал друзьями…»

Дейв пробежался взглядом по лицам. Никого знакомого. Он шагнул в толпу. Нервный, весь на взводе, Дейв прислушивался к каждому голосу, пытаясь уловить, нет ли рядом кого-нибудь, кого он может знать или кто может узнать его.

— Наверное, опять арабы.

— Нет, я был в офисе, когда нам позвонили. Они думают, что это какой-то хренов придурок-ирландец.

— Я ирландец.

— Э-э… Ну, тогда…

Нет. Он никогда прежде не слышал этих голосов.

Прямо перед ним. Две женщины.

— …Так он сказал, что может перевести меня из общей группы по работе с документами, чтобы я работала с ним напрямую. Но я даже не знаю, он такой противный…

— Золотце, он же адвокат. Они от рождения противные.

Нет, никого из них он не знает.

Еще два голоса, подальше впереди. Дейву пришлось напрячься, чтобы расслышать их.

— …С официальным письмом через две недели. Только все равно они не примут наше предложение и не выплатят нам вознаграждение. Эта компания никогда так не делает.

— Но почему? Они же знают, что кому-то придется делать эту работу, ведь так?

На этот раз разговаривали двое мужчин, один постарше, другой помладше, оба в безупречной одежде и с дорогими стрижками. Дейв предположил, что это, должно быть, менеджеры-консультанты из фирмы «Маккинли-Аллан», занимающей тридцать четвертый и тридцать пятый этажи. Эта фирма брала за день работы своего специалиста по три тысячи долларов и выше и была если не самой высококачественной из фирм-консультантов, то уж точно самой дорогой.

Мужчина постарше — вероятно, один из старших партнеров — отозвался голосом, напоминающим голос Орсона Уэллеса:

— Причина в том, что, как могут признать наши самые дальновидные партнеры, в конечном результате профессия консультанта имеет много общего с обычной проституцией: наш самый опасный конкурент — это преисполненный энтузиазма любитель.

Младший собеседник слишком громко гоготнул. Старший бросил на него неодобрительный взгляд. Дейв заметил его профиль, достойный кинозвезды. Это был Эллиот Майлстоун, один из самых известных партнеров «Маккинли-Аллан».

«Ты встречался с ним всего один раз. Возможно, он вовсе тебя не помнит. Тем не менее будь осторожен».

Еще один голос, на этот раз позади. Слог, которым изъясняются исключительно в залах заседаний советов директоров и кабинетах руководителей, — медоточивый, многосложный язык руководства корпораций.

— Скажите Берни, что нам следует серьезно подумать о переводе компании из Нью-Йорка.

Дейв вздрогнул. Голос принадлежал Марку Уайтингу, главному бухгалтеру «Сентерекса».

— Налоги чудовищны, поездки на работу и обратно отвратительны, да еще и топай, как последний идиот, сорок пять этажей пешком всякий раз, как какому-нибудь психу взбредет в голову позвонить и сообщить, что он подложил к нам бомбу.

— Согласен целиком и полностью.

Дела шли все хуже и хуже. Второй голос принадлежал Сильвестеру Лукасу, вице-председателю «Сентерекса».

— Нам поступали предложения из Аризоны, Нью-Мехико, Колорадо, Нью-Гемпшира и Огайо…

— Только не Огайо.

— Несомненно. И тем не менее все они предоставляют существенные преимущества в налогах, оплате труда и прочих категориях затрат. Если бы мы приняли любое из этих предложений, это добавило бы нам не один пункт к прибыли. А при нынешнем коэффициенте «цена-прибыль» мы бы получили немало.

— Коэффициент «цена-прибыль» тоже поднялся бы.

— Вот именно. Те из нас, в чье компенсационное соглашение входит большое количество биржевых опционов, приобрели бы кругленькую сумму.

— Черт! Почему бы вам не докопаться до Берни? Поставить, скажем, этот вопрос на следующем заседании совета директоров?

— Ну да! Я и докапывался бы, как вы выразились, до Берни в этот самый момент, если бы не этот злосчастный случай с Дейвом Эллиотом.

— Хм. Да. Мне сказали — строго между нами, ну, вы понимаете, — что это своего рода ретроспективный эпизод. Вьетнам. По-видимому, такое случается с теми, кто имел несчастье служить там.

— В самом деле? Тогда понятно.

— Тогда и еще кое-что понятно. Этот малый, Рэнсом, кое-что рассказал мне о нашем коллеге. Не очень приятная история. Очевидно, имелись и другие эпизоды. Я намерен вынести все это дело на обсуждение совета.

— А! Что ж, Берни назначил встречу на…

Впереди показалась лестничная площадка восемнадцатого этажа. Добравшись до нее, Дейв подался назад, повернулся лицом к стене и принялся перебирать инструменты на поясе, пропуская Уайтинга и Лукаса мимо себя. Ему было тяжело дышать, хотя он и не запыхался.

7

Чем ближе эвакуирующиеся подходили к первому этажу, тем меньше они разговаривали. Многие запыхались и теперь хватали ртом воздух. Кое-кто присел у стены на площадках, растирая ставшие непослушными ноги.

Ноги Дейва Эллиота чувствовали себя прекрасно. Они были ногами бегуна и способны были выдержать куда большую нагрузку, чем спуск пешком с сорокового этажа.

Впереди показалась дверь: тусклая, матово-зеленая, с нарисованной на ней большой цифрой «2». На тот случай, если кто-нибудь не заметит цифру, вверху красовалась надпись: «Второй этаж».

«Ну вот. Приближается последняя остановка. Просьба всем покинуть вагон. Пожалуйста, проверьте верхние полки — не оставил ли кто свои вещи…»

Худшее, что может произойти, — это если на первом этаже у двери пожарной лестницы будет стоять Рэнсом и вглядываться каждому в лицо. Если он там, то кому-то предстоит умереть. Рэнсом не будет стоять с пистолетом в руках. Дейв был в этом уверен. Но он также был уверен, что Рэнсом будет держать пистолет под рукой, что он воспользуется им без малейших колебаний и что он извинится перед свидетелями позднее. Если Рэнсом поджидает его там, у Дейва будет всего одна-две секунды, чтобы…

«Чтобы убить его».

Верно.

«Отверткой». В сердце.

«А потом пуститься бежать».

А потом пуститься бежать.

Дейв стиснул в руке длинную отвертку «Филлипс». Он снял ее с пояса и теперь держал в руке, у ноги. Мышцы правой руки были напряжены и готовы нанести удар.

Он добрался до низа лестницы. Впереди толпа протискивалась через пожарную дверь в вестибюль первого этажа. Дейв проталкивался между людьми, обшаривая взглядом пространство по сторонам и держа отвертку наготове.

«Оно и к лучшему. Ты же на самом деле не хочешь его зарезать. Ты отошел от этих дел».

И уже давно.

Дейв глубоко, медленно вздохнул и попытался сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Что-то было не так. Вестибюль был забит народом. Никто не двигался. Толпа напирала, но не могла выйти. Раздражение нарастало.

Неважно, юрист это с гарвардским дипломом или таксист из Квинса. Жители Нью-Йорка есть жители Нью-Йорка, и, когда они повышают голос в крайнем раздражении, которое способны испытывать лишь они, все говорят на один и тот же лад.

— Да пошевеливайтесь же, бабы!

— Ты кого назвал бабой?

— Какого хрена тут творится?

— Что по-вашему, я виноват в этой толчее или как?

— Эй, козел, а ну убери руку с моего зада!

— Это не я, леди.

— А задница моя!

— Да идем же отсюда!

— А ну убери свою сигарету, пока я сам ее не убрал!

— Только попробуй!

— Слушайте, какой-то чернозадый собирается нас тут поджарить, так что пошли-ка скорее отсюда.

— Ты кого назвал чернозадым, козлина?

— Уши прочисти, чучело.

— Че-его?

— Того!

Пробка образовалась в передней, ярко освещенной части вестибюля. Четыре из шести вращающихся дверей, ведущих на Парк-авеню, не работали. И выходить можно было только через обычные двери и оставшиеся две вращающиеся.

«На что спорим, что они сломались не случайно?»

Толпа затопила вестибюль. Дейв по-прежнему находился в задних рядах, и от улицы и безопасности его по-прежнему отделяло большое — чертовски большое — расстояние. Он был достаточно высок, чтобы смотреть поверх плотно спрессованной толпы. Дейв огляделся, выискивая источники опасности.

«Ага, а вот и они».

У выходов стояли четыре группы мужчин; они стояли по сторонам, чтобы толпа их не снесла. Все они были крупными, как Рэнсом, и носили такого же типа готовые костюмы, что и он. Каждый держал правую руку на сгибе локтя левой, готовый в любой миг сунуть ее под пиджак. Дейв, на которого напирали сзади, не имел иного выхода, кроме как продолжать двигаться вперед. Он не сводил взгляда с тех, кто его подкарауливал. А они не сводили взгляда с лиц тех, кто приближался к дверям. Какой-то мужчина рядом с Дейвом проворчал:

— Чертов хозяин здания не может содержать в порядке чертовы двери в этом чертовом здании. Добро пожаловать в чертов город Нью-Йорк!

Дейв не обратил на него внимания.

Сзади взвизгнула женщина.

— Вы мне на ногу наступили!

Дейв поднял ногу.

— Извините, леди.

— Некоторые, видимо, считают…

Дейв отвернулся.

Он находился у дальнего входа в лифт. В здании было два комплекта лифтов: один для верхних двадцати пяти этажей и один для нижних двадцати пяти. Каждый комплект лифтов располагался в отходящем от вестибюля коридоре, заканчивающемся тупичком. Между ними располагался третий, более короткий коридор, в котором находился газетный киоск.

Дейв что-то услышал. Сначала он не осознал, что это относится к нему. Это был просто еще один голос из толпы, хотя и более громкий, чем остальные. Дейв чуть не пропустил его мимо ушей. Его внимание было приковано к мужчинам в дверях. Если бы этот женский голос не прозвучал снова, Дейв не обратил бы на него внимания.

— Вон он! Сюда! Смотрите вон туда! Он здесь!

Потом до него дошло. Дейв повернул голову. Он увидел… он был сбит с толку… он не мог поверить…

— Это он! Вон он! Вон! Хватайте его!

8

В жизни каждого мальчишки есть — или должен быть — пруд. В идеале этот пруд должен располагаться в каком-нибудь отдаленном и потаенном уголке, подальше от глаз взрослых. Он должен быть глубоким (чтобы можно было нырять), прохладным (чтобы освежаться в летнюю жару) и его должны окружать высокие деревья с пышными кронами (чтобы валяться под ними и глазеть на них).

В лучшем из миров он также должен быть чуточку опасным.

Пруд Дейва был идеальным — просто верх совершенства. Он находился за длинной цепочкой холмов — достаточно крутых, чтобы их никто не вспахал и не засеял, — в неглубокой долине. Три мили на велосипеде мимо высокой кукурузы и колышущейся на ветру зеленой пшеницы приводили его в холмы. Еще пятнадцать минут велосипед приходилось волочь на себе — и вот он, берег пруда.

Три четверти мили в длину и полмили в ширину. Берега поросли зеленовато-коричневым рогозом и ивами. В центре дрейфует шаткий, неумело сооруженный плот: доски и ржавые пятидесятигаллонные канистры. Здесь никто никогда не бывает, кроме мальчишек определенного возраста.

Просто идеал.

Впервые Дейв был приглашен в это священное место, когда ему исполнилось десять лет. Вполне понятно, что те, кто был младше, здесь не приветствовались. Понятно также, что от мальчишек старше пятнадцати, с их подступающим взрослением, ожидалось, что они подыщут себе другое местечко для летнего времяпрепровождения. Это место для мальчишек, и оно должно оставаться таковым вечно.

Не то чтобы взрослые о нем не знали. Все знали о его существовании, и все, как мужчины, так и женщины, запрещали своим отпрыскам ходить туда. «Этот пруд — у тебя же судороги случатся, если ты будешь там плавать! И вообще, там полно водяных щитомордников, а на дне у него трясина».

Bay! Трясина! И змеи! Круто!

Хотя, по правде говоря, ни Дейв, ни кто-либо из его приятелей никогда не видел в этой лощине даже обыкновенного ужа. А что касается трясины… Ну, мальчишки понимали, что, если бы кто-то из их братии когда-нибудь погиб в трясине, об этом говорили бы во всей округе не меньше ста лет. А поскольку ничего такого не говорилось, то и к теории трясины относились скептически.

Разве что…

Одной из самых притягательных сторон пруда была его глубина — и вправду очень большая. Как мальчишки ни старались, никто из них не смог донырнуть до дна. А потому существование (или отсутствие) трясины подтвердить не удавалось. Возможно, опасность и вправду была реальной. Возможно, на дне пруда таилась вероломная трясина, готовая схватить тебя за ноги, словно гигантский, скользкий осьминог, и утянуть тебя вниз, вниз, вниз, пока ты будешь кричать и биться…

Или, возможно, на дне пруда прячется что-то иное. Что-то живое. Что-то такое, что утащит тебя и не оставит никаких следов. Что-то зубастое и прожорливое, породившее слухи о трясине, но на самом деле это гигантская…

…щука, жуть какая зубастая…

…огромный кальмар, как в том фильме…

…нет, огромный моллюск, как в другом фильме…

…динозавр, ихтио-как-его-там…

…хищная пятисотлетняя здоровенная черепаха…

Но ведь нужно же им нырять! Это самое главное. Без этого никак. Ни один мальчишка не может перед этим устоять. Кто-нибудь из них добьется успеха. Непременно. Когда-нибудь кто-то донырнет. И тогда имя героя и его геройский подвиг будут жить в веках.

Дейв нырял. Другие мальчишки прыгали «солдатиком» с плота, или отталкивались от него, или неуклюже плюхались на воду пузом. Дейв нырял по-настоящему. Он трудился над этим, совершенствуя умение оттолкнуться, правильно сложиться, без всплеска войти в воду и скользнуть через нее — все глубже и глубже.

И однажды он победоносно достиг дна.

Вода в пруду была коричневой, илистой, непроглядной. Невозможно было даже разглядеть руку у себя перед лицом. Чем глубже ты нырял, тем темнее становилось. Постепенно не оставалось ничего, никакого света, не считая тусклого бронзового свечения наверху.

В тот день, когда он достиг дна, даже бронза исчезла. Дейв забрался туда, куда вообще не проникал свет. Он греб вниз вслепую, осознавая, что проник дальше всех, в царство, куда не забирался еще ни один мальчишка. Гордясь этим достижением, Дейв, хотя и осознавал, что пора поворачивать обратно, сделал еще один гребок и вытянул руки вперед. Рука что-то задела.

Что-то скользкое. У Дейва чуть сердце не выпрыгнуло наружу. Кальмар! Нет, какие-то пряди. Что это? Да водоросли же! Водоросли на дне. «Я достал до него!» Дейв ухватился за них и подтянулся. Теперь осторожно — а вдруг тут и вправду трясина? Нет, просто обычная грязюка. Дейв дернул водоросли. Он хотел прихватить с собой доказательство того, что он, Дэвид Эллиот, наконец-то совершил то, к чему стремились все. Водоросли легко подались.

Теперь пора обратно. Он пробыл тут слишком долго. Нужно глотнуть воздуха.

Дейв замолотил ногами. Он изрядно рисковал, забравшись так глубоко и оставаясь здесь так долго. Дейв покраснел от натуги. Рот заполнила слюна. Ему очень нужен был воздух. Поверхность ведь недалеко, ну ведь правда же?

Он принялся грести сильнее. Стало еще хуже. Носовые пазухи пронзила острая боль. Легкие жгло огнем.

Дейв уже видел бронзовое свечение. Оно делалось ярче. Теперь уже недалеко. «Ребята на плоту просто офигеют, когда увидят, что у меня в руках». Перед глазами у него заплясали красные точки, словно огоньки во тьме. Яркие. Очень яркие. Сейчас он…

Его вытянутые руки во что-то врезались. Если бы Дейв не выпрямил их для гребка, он ударился бы головой. Он и так ударился. Но не очень сильно. Ну да неважно. Сейчас важно другое — ему очень нужен воздух. О господи, поскорее, пожалуйста! Но что-то удерживало его внизу, не пускало его к воздуху, держало его в холодной темной воде, топило его, убивало его. Грудь Дейва сдавили стальные обручи. Он никогда не знал, что может быть настолько больно. Еще мгновение — и его рот откроется, вода хлынет в него, заполнит легкие, он утонет и умрет. Дейв брыкался и боролся с тем, что удерживало его в воде, во тьме, не пуская к воздуху и жизни. Оно было злобным, и энергичным, и исполненным ненависти, оно желало его смерти, и Дейв не мог прорваться мимо него, и он открыл рот и закричал…

Это был плот. Он под плотом. Дейв толкнулся в сторону и выскочил на поверхность, судорожно хватая ртом воздух, с посиневшим лицом — и с пустыми руками.

За сорок семь лет жизни Дэвид Эллиот никогда не испытывал большего ужаса и отчаяния, чем тогда, под плотом. Он просто не мог себе представить ничего более ужасающего или мучительного, чем очутиться, задыхаясь, где-нибудь под водой, не имея возможности вынырнуть. Даже близость смерти меркла по сравнению с тошнотворным, безнадежным, леденящим страхом, связанным с осознанием того, что судьба повернулась против тебя и спасения нет.

Но теперь, в сорок семь лет — не самый лучший возраст для подобных откровений! — Дейв обнаружил, что бывает и худший ужас. Он обнаружил это, увидев, как Хелен, его жена, женщина, которую он искренне старался любить, тычет в него пальцем и вопит: «Вот он! Вот! Хватайте его!»

Глава 3 Лук не для еды

1

Позднее брюзгливый внутренний голос Дейва долго поносил его за то, что он повел себя именно так, как, несомненно, и рассчитывал Рэнсом.

Потрясение, вызванное предательством Хелен, вогнало Дейва в оцепенение. Он не мог совладать с собой, не мог сдвинуться с места. Он видел, что Хелен стоит у ближайшего окна вестибюля в окружении угрюмых головорезов, и не верил собственным глазам. Она смотрела на него, указывала на него, наводила на него обученных убийц Рэнсома. Это было немыслимо. Сознание Дейва отказывалось воспринимать это. Хелен не могла этого сделать. Дейв был загипнотизирован, слово кролик перед змеей.

О дальнейшем у него сохранились лишь смутные воспоминания. Сзади его задевали чьи-то плечи. Кто-то прорычал гнусавым голосом: «Эй, двигайтесь давайте!» Головорезы Рэнсома ринулись в толпу, пробиваясь через поток раздраженных ньюйоркцев. Кто-то ткнул Дейва в спину.

— Пошевеливайся, приятель, нам надо свалить отсюда.

Дейва спасло его тело. Разуму даже не пришлось ничего делать. Диафрагму свело судорогой. Дейв задохнулся. В толчее толпы невозможно было ни согнуться, ни повернуть. Содержимое желудка начало подниматься к горлу. Дейв чуть не захлебнулся и издал характерный звук.

— Э, мистер, вы чё эта?

Рвотные массы хлынули у него ртом. Кто-то хрипло вскрикнул: «Вот дерьмо!» Толпа хлынула прочь от Дейва. Те, кто находился рядом с ним, с криками ломились подальше от блевотины, а те, кто был поближе к выходу, рвались вперед.

Кто-то закричал. Ньюйоркцы знают: если поднялся крик, значит, пора сваливать. И поскорее.

Толпа в вестибюле хлынула к перекрытому входу. Стекло высокого окна рядом с одной из вращающихся дверей разлетелось вдребезги. Какой-то мужчина пронзительно вскрикнул от боли. Еще одно окно с грохотом разбилось. Люди кинулись сквозь падающие осколки — на улицу. Подручных Рэнсома попросту смели. Один из них с криком полетел на пол; крик сменился визгом, потом стих и он.

Дейв, пошатываясь, выбрался из толпы и кинулся в коридор, ведущий к лифтам.

Несколько секунд спустя ошеломленный, дрожащий Дейв обнаружил себя уже не на первом этаже. Он толком не знал, где именно находится и как сюда попал. Лифты должны были стоять с открытыми дверьми, пока представители властей не позволят их включить. Каждая кабина лифта имела, в соответствии с проектом, люк в крыше. Чтобы открыть такой люк, требовалось всего лишь вывинтить четыре винта. Дейв… Дейв думал, что он… Дейв толком не был уверен, что именно он… что?

«Прямо как в кино, приятель. Ты и Тарзан».

«Я этого не делал».

«Ага, а кто же еще. Глянь на смазку и грязь у себя на одежде».

Оцепенение начало проходить. Дейв наклонился, уперся руками в колени и заставил себя дышать глубоко. Господи! Это было ужасно. Это было хуже всего. Он не цепенел так с тех самых пор, как…

«Не думай об этом».

Хелен! Но почему? Как? Что могло…

«И об этом тоже не думай. Подумай о чем-нибудь другом. Например, о том, как у тебя мерзко во рту».

Дейву хотелось глотнуть воды. Ужасно хотелось. Мыло и губка тоже не помешали бы.

Дейв тупо огляделся по сторонам. Похоже, он находился… и где же? Место выглядело незнакомым, но…

Второй этаж. Это должен быть второй этаж.

И что у нас на втором этаже? Что, черт возьми, вообще располагается на вторых этажах нью-йоркских офисных зданий? В большинстве небоскребов на Парк-авеню вообще нет вторых этажей. Их вестибюли — средоточие мрамора и современных скульптур — по два-три этажа в высоту. А в тех немногих зданиях, где второй этаж все-таки используется, это самое нелюбимое помещение во всем здании: сидишь на уровне крыш проезжающих автобусов, прямо над какофонией нью-йоркской улицы, и проклинаешь постоянно грязные окна, через которые ничего не видно. Второй этаж — это вечное ярмо на шее любого владельца здания, потому что его просто невозможно сдать в аренду.

По опыту Дейва, кабинеты серьезных бизнесменов никогда не располагались на втором этаже. Они всегда находились выше: поближе к вершинам, на которых вили гнезда корпоративные орлы. Никто не хотел, чтобы его застукали на втором этаже, — по крайней мере, из тех, кто не занимался какой-нибудь странной и загадочной деятельностью, полностью чуждой нормальному нью-йоркскому бизнесу. «Ту-ту-у-у-у! Вы путешествуете по иному измерению…»

Внезапно Дейв вспомнил. Он бывал на этом этаже. Нью-йоркские домовладельцы использовали вторые этажи в качестве временных помещений, сдавая кабинеты, словно комнаты в мотелях свиданий, людям, которым понадобился офис на пару часов или на пару дней, — и не спрашивали зачем. Либо, в качестве альтернативы, домовладельцы размещали на вторых этажах обеденные клубы — закрытые рестораны исключительно для высокопоставленных обитателей верхних этажей. Посредственная еда, чрезмерно дорогие вина, но зато приличное обслуживание и расположенный под рукой уединенный уголок. Очень удобно, если надо произвести впечатление на приезжего клиента («Я попрошу Сюзи зарезервировать нам столик в клубе…»).

Дейв, подобно всем членам руководства «Сентерекса», был членом клуба, расположенного в этом небоскребе. Только он много лет сюда не ходил. Он даже не помнил, как домовладелец именовал это заведение. Как-то на британский манер. Они всегда назывались на британский манер. Клуб «Черчилль»? Клуб «Виндзор»? Клуб «Парламент»?

Ну да неважно. В клубе должна быть вода и умывальная комната с уборной. Дейв отчаянно жаждал посетить умывальную. Чтобы там было мыло и горячая вода.

Он вышел из ответвления коридора, ведущего к лифту, и свернул налево. Стены коридора были оклеены темно-алыми обоями; на стенах висели в золоченых рамах написанные маслом портреты покойных премьер-министров, причем все они до единого были тори.

«Ну да, конечно. Клуб „Премьер-министр“».

В клуб вела тяжелая, массивная дверь, облицованная шпоном, имитирующим древние дубовые панели эпохи Тюдоров. На уровне глаз была прикреплена небольшая медная табличка: «Вход только для членов клуба и их гостей».

За дверью располагалась прихожая, обитая бархатом и тоже увешанная портретами покойных английских политиков. Слева располагалось возвышение для метрдотеля, с книгой заказа столиков в кожаном переплете и медной чернильницей. «О господи, еще и перья для письма!» Тяжелые бархатные портьеры с нелепыми золотыми кисточками отделяли прихожую от самого ресторана.

«Туалеты в дальнем конце ресторана».

Обеденный зал был большим и ярко освещенным. На столах, покрытых белоснежными льняными скатертями, лежали сверкающие серебряные столовые приборы. За центральным столом лицом к двери с полупустым бокалом апельсинового сока в левой руке сидел Рэнсом. В правой руке он держал пистолет, и дуло этого пистолета смотрело Дейву в грудь. Лицо Рэнсома, как обычно, ничего не выражало. Он не сказал ни слова — просто нажал на спусковой крючок.

2

Лязгнул боек. Над глушителем поднялась струйка дыма. Синяк под глазом у Рэнсома — подарок на память от Дейва — покраснел. По лицу Рэнсома промелькнула тень раздражения. Он поднял левую руку, чтобы передернуть затвор и дослать следующий патрон в ствол. Но к этому моменту Дейв уже извлек собственное оружие. Рэнсом уронил руку обратно на стол.

Некоторое время двое мужчин молча смотрели друг на друга. Дейв поймал себя на том, что слегка улыбается. Выражение лица Рэнсома не изменилось.

Первым молчание нарушил Рэнсом.

— Мистер Эллиот, вы и вправду редкая птица. Я начинаю испытывать к вам своего рода привязанность.

— Не сочтите за грубость, но я к вам испытываю прямо противоположные чувства.

— Мистер Эллиот, я вам глубоко сочувствую.

— Спасибо. — Дейв слегка повел рукой с пистолетом. — Кстати, я буду вам очень признателен, если вы бросите оружие. Просто выпустите его из пальцев. А теперь…

Пистолет — родной брат того, который держал в руке Дейв, — с глухим стуком упал на ковер.

— Пните его, чтобы он отлетел подальше…

— Так, мистер Эллиот? — произнес Рэнсом прежде, чем Дейв успел закончить фразу. — Такова традиция, а если я во что и верю, так это в традиционные ценности.

Он пнул пистолет носком туфли, и тот проехал по ковру три ярда. Рэнсом тем временем продолжал:

— Не могли бы вы удовлетворить мое любопытство: вы что-то нахимичили со всеми патронами в обойме?

— Только с первым. Без нужных инструментов уходит чертовски много времени на то, чтобы вскрыть патрон и высыпать порох.

— Да, мне это прекрасно известно. — Рэнсом, казалось, полностью расслабился: мягкий, сдержанный человек, вежливо беседующий с приятелем. — И тем не менее, учитывая, какой характер приняли наши взаимоотношения сегодня утром, полагаю, мне следует проверить остальные патроны, как только представится такая возможность.

«Потрясающее самообладание. Он, должно быть, самый хладнокровный тип в мире».

— А что заставляет вас предположить, что у вас будет такая возможность?

Рэнсом приподнял бровь и посмотрел на пистолет Дейва, глядящий в настоящий момент ему в середину корпуса. Он покачал головой.

— В вас этого нет. О, конечно, в горячке боя вы можете убить человека. В это я вполне верю. Но чтобы вот так вот, хладнокровно? Думаю, нет.

Посреди этой беседы Рэнсом принялся небрежно поигрывать со столовым ножом. Лицо у него было совершенно бесстрастное, но зрачки расширились. Мышцы шеи напряглись. Он изготовился действовать.

— Нет, мистер Эллиот, вы в меня не выстрелите.

Дейв выстрелил в него.

Пистолет с глушителем негромко хлопнул — как будто кто-то стукнул кулаком по подушке. Рэнсом взвыл. Он схватился за бедро: оттуда, чуть ниже паха, хлынула кровь.

— Проклятый урод! Ты меня ранил! Грёбаный сукин сын!

Дейв не обращал внимания на его вопли. Он был на полу — упал туда в тот же миг, как нажал на курок. Он трижды перекатился влево, глядя туда, где должен был сидеть человек, страхующий Рэнсома.

Тот действительно сидел именно там.

Дейв прицелился, сделал вдох, нажал на спусковой крючок. Еще один удар кулаком по подушке. Второй. Третий. Звук был таким тихим. Лицо страхующего залил красный дождь. Он даже не успел поднять пистолет.

— Я тебя убью, мудак! Ты меня ранил!

— Заткнись! Чего ты орешь, как младенец?

Дейв еще раз перекатился и прицелился в Рэнсома.

— Да имел я тебя, сукин сын, мать твою!

Рэнсом согнулся, зажимая рану обеими руками. Он выкатил глаза, оскалился и здорово напоминал сейчас взбесившегося добермана.

— Хватит, Рэнсом! — с отвращением бросил Дейв. — Рана поверхностная. Я вряд ли зацепил больше миллиметра мяса. Ты в курсе, что́ я мог бы сделать, если бы действительно хотел причинить тебе вред.

— Мудак, мудак, мудак! Да как ты посмел стрелять в меня, мать твою!

Три стола — четыре, считая тот, за которым сидел Рэнсом, — были накрыты для завтрака. Кто-то проводил здесь утреннее совещание в тот момент, когда Дейв позвонил насчет бомбы. Дейв схватил с одного из столов ведерко с ледяной водой и выплеснул его Рэнсому в лицо.

— Рэнсом, возьми со стола салфетку, прижми к ране и заткнись. Ты так умрешь не от раны, а от инфаркта.

От воды волосы Рэнсома прилипли к голове. По щекам его потекли ручейки. Лицо у него сделалось такое, что Дейв содрогнулся. Так выглядело лицо первого сержанта Маллинса в последний момент его жизни. Рэнсом тихим ледяным голосом прошипел:

— Эллиот, дерьмо ты этакое, ты мог отстрелить мне яйца!

— Риск — издержки профессии, дружище. Кроме того, ты сказал, что читал мое личное дело. Ты должен помнить мои показатели в стрельбе.

— Я тебя за это прикончу.

Дейв вздохнул с раздражением.

— И что в этом нового?

— То, как я это сделаю, чертова задница. А насколько больно и насколько долго это будет — это и есть новое.

— Спасибо за то, что внес ясность в наши взаимоотношения. А пока что прекрати сидеть как идиот и заливать тут все кровью. Приложи к царапине кубик льда. Он уменьшит боль и ослабит кровотечение.

Рэнсом зарычал, поджал губы и развернулся, чтобы нашарить кубик льда в стакане с водой. И когда он повернулся спиной, Дейв врезал ему рукоятью пистолета по затылку. Рэнсом растянулся на столе и медленно сполз на пол.

Пауза во времени. Время полностью остановилось. В руке у него было заряженное оружие (привет, старина!). У его ног валялся в обмороке враг. Из чистого любопытства, без всякой злобы Дейв прицелился Рэнсому в основание черепа. Жест показался ему самому правильным и успокаивающим. Дейв взвел курок. Ощущения были еще лучше.

Да, это было бы очень, очень легко сделать.

Человека губят легкие вещи, а никак не трудные.

Двадцать пять лет назад Дэвид Эллиот, пребывая в тот момент не совсем в здравом рассудке, стоял в сердце ужаса и обещал Богу, что никогда, никогда больше не выстрелит в гневе. Он клятвенно обещал, что никогда больше никому не причинит вреда ни в порыве гнева, ни в насильственном деянии. «О Господи, я больше не буду воевать…»

И вот теперь, всего лишь за одно утро он убил двух человек. Это было легко — так же легко, как всегда, — и произошло совершенно машинально. Он ровным счетом ничего не почувствовал.

Однако теперь, в этот самый момент, стоя с пистолетом в руке и имея в поле зрения заслуживающую внимания мишень, Дейв кое-что чувствовал — ощущение завершенности, приятное чувство умелого человека, в совершенстве владеющего своими навыками. Теперь, с двумя свежими смертями на душе и запахом бездымного пороха на руках, Дейв знал, что изрядно рискует почувствовать себя хорошо, очень даже хорошо — и с каждой минутой чувствовать себя все лучше и лучше.

«Никогда больше, — подумал он. — Никогда». Он чуть не проиграл. Они чуть не выиграли. Теперь это произойдет снова. Если он это допустит. Но он не позволит, просто не может позволить себе снова превратиться в того человека, которым его когда-то хотели сделать.

Рэнсом ожидал иного. Рэнсом и его люди. Они думали, знают, что он станет делать. Возьмет одного-двух заложников из гражданских. Устроит засаду. Откроет счет потерям. Начнет стрельбу. Попытается прорваться из здания с боем.

Дейв мрачно улыбнулся. Он отвел пистолет, поставил его на предохранитель, медленно спустил курок и засунул оружие за пояс. Хотя он и знал, что враг его не слышит, он все-таки сказал Рэнсому:

— Сколько человек ты расставил у выходов, приятель? Двадцать? Тридцать? Больше? Сколько бы их там ни было, мне не полагается проскочить мимо них, верно?

Дейв посмотрел на свои брюки, порванные и грязные.

— М-да, ну у меня сейчас и видок. С таким видом они меня пристрелят просто из принципа. Но я выберусь отсюда, Рэнсом. Можешь в этом не сомневаться. И можешь также не сомневаться в том, что я это сделаю по-своему, а не по-твоему. Я лучше застрелюсь, чем стану действовать так, как ты.

3

Тут было темно, тепло, уютно и безопасно. Неподалеку успокаивающе жужжало какое-то оборудование. Воздух был немного затхлым, но — ничего. Дейв лежал на боку, удобно свернувшись калачиком. Желудок у него был полон, и Дейв был не прочь вздремнуть. Ему здесь нравилось.

«Что, приятель, всегда мечтал заползти обратно к мамочке в пузо?»

Идеальное укрытие. Дейв пришел в восторг, обнаружив его, хотя и был несколько удивлен. «Сентерекс» давно уже перевел свое отделение управляющих информационных систем в провинцию, в Нью-Джерси. И Дейв думал, что все остальные компании в Нью-Йорке, включая брокерские конторы на Уолл-стрит, проделали то же самое. Офисы на Манхэттене обходятся слишком дорого, чтобы занимать их площадь компьютерным оборудованием. Кроме того, программисты — существа нежные и функционируют успешнее, если избавить их от неблагоприятного воздействия городской жизни.

Однако как минимум одна нью-йоркская компания пока что никуда не перевела свои компьютеры. Это оборудование принадлежало дочерней фирме «Америкэн интердайн уорлдвайд». «Америкэн интердайн», виновник одного из величайших прецедентов разбазаривания государственных средств, действовала под покровительством судов, разбирающих дела о банкротстве, и одного особо маразматичного федерального судьи. Возможно, именно поэтому компьютеры компании до сих пор располагались на двенадцатом этаже чрезвычайно дорогого небоскреба на Парк-авеню.

«Кстати, а сколько тут составляет арендная плата? Плюс-минус сорок баксов за квадратный фут».

Компьютерный зал «Америкэн интердайн» был выдержан в монументальном старинном стиле: массивные ЭВМ, жужжащие периферийные устройства и мигающие консоли. Другие компании давно демонтировали свои громадные централизованные компьютерные империи, заменив норовистых айбиэмовских бегемотов стоимостью в пятнадцать миллионов баксов на проворные терминалы и высокоскоростную сеть для работы с клиентами. «Америкэн интердайн» этого не сделала. Ее компьютерный отдел занимал целый этаж, из которого четверть была отведена громоздким ЭВМ; большинство административных работников, и Дейв в их числе, считали, что подобные ЭВМ уже вымерли, как динозавры.

Впрочем, сейчас Дейв был счастлив видеть их. Самым лучшим в этих монстрах, на его взгляд, была их сложность и капризность. Эти избалованные гиганты требовали непрерывной заботы и ухода. Легионы высокооплачиваемых техников, чтобы нянчиться с ними. Изготавливаемые на заказ устройства питания. Мощные кондиционеры. Бесконечные ряды периферийных устройств. Особое оборудование для наблюдения и контроля.

И проволока.

«Множество проводов. Ты и представить себе не можешь, сколько их тут. Для установки большой ЭВМ требуется проложить неимоверное количество кабеля. И всю эту дрянь нельзя просто прицепить и забыть о ней. И не надейтесь. Вам постоянно нужно возиться с ними, пересоединяя порты и контакты. А еще устройства прямого доступа соединены с ЭВМ, а большие ЭВМ соединены с персональными компьютерами для предварительной обработки данных, а эти компьютеры соединены с мультиплексором, и се — внемлите слову Господню!»

А это означает, что приходится делать поднятые полы. В компьютерном зале «Америкэн интердайн», как и у многих других пользователей больших ЭВМ, полы были двойные. Под полом змеились провода и кабели. Пол состоял из отдельных панелей, так что электронщики могли поднимать их и соединять провода по-другому — а требовалось это часто.

Темно, тепло и уютно. Здесь, под полом, было по-настоящему спокойное местечко.

Дейв нуждался в покое. После того как он покинул клуб «Премьер-министр», он дважды чуть не наткнулся на полицейских из отдела разминирования. Если бы они увидели его… оборванного, грязного, воняющего блевотиной, с охапкой краденых продуктов и припасов, с парой явственно противозаконных пистолетов за поясом…

«Тебе было бы очень непросто отбрехаться от них, приятель. И особенно объяснить наличие пистолетов».

Пистолеты были автоматические. Один из них прежде принадлежал Карлуччи, второй — тому типу, который страховал Рэнсома. Оба они были одной и той же модели и одной работы, хотя что это за модель и где их сделали, Дейв сказать не мог. На пистолетах не было ни клейма производителя, ни серийного номера. У обоих был облегченный корпус из полимерного волокна, глушитель заводского изготовления, лазерный прицел и обойма на двадцать один патрон.

Заряды, кстати, наводили на размышление: полуоболочечные пули, «Торпедный универсальный Geschoss». Дейв и не знал, что теперь выпускают пистолетные патроны с такими пулями. Вообще-то это охотничьи пули, рассчитанные на крупного зверя. Такая пуля проникает глубоко в тело, раскрывается там, как цветок, — и превращает внутренности в кашу. Если такая пуля попадет человеку в корпус, он умрет на месте, но даже если она зацепит по касательной, человек после этого не сможет двигаться.

Прямо над предохранителем у каждого из пистолетов был пристроен складной плечевой упор. Дейв предположил, что, если его раздвинуть, пистолет превратится в нечто вроде портативного автомата.

«Ничего так фиговина. Не совсем как твой старый „Ингрэм МАК“ с подавителем „ВерБелл сионикс“, но тоже достаточно опасная штуковина. Автоматический пистолет тридцать восьмого калибра; внутренний канал отполирован так, что пуля при выходе лишь чуть-чуть недотягивает до звукового барьера. Оптимальный вариант для глушителя. Пуля врезается в мишень с силой в триста с лишним фунтов. Ой!»

И еще больший «ой» будет, если власти поймают штатского с таким пистолетом. Дейв подозревал, что одна лишь мысль о подобном оружии является нарушением закона Салливана.

«И это заставляет задуматься о том, откуда такие штучки берутся, — и о людях, которые их носят».

Укрывшись в безопасном местечке под полом и примостив голову на удобное гнездо кабелей в резиновой изоляции, Дейв попытался задремать. Но любящий поспорить ангел-хранитель ему этого не позволил. Темой для беседы, конечно же, стала Хелен. Почему она возникла бок о бок с людьми Рэнсома? Как они убедили ее выступить против собственного мужа?

Дейву не верилось, что Хелен предала его намеренно. Вероятно, люди Рэнсома наплели ей какую-нибудь ужасную ложь (или, заметил внутренний голос, рассказали кое-что похуже — ужасную правду), чтобы подбить Хелен опознать его.

«И что же это за ложь?» — спросил он себя.

«Что это за правда?» — поправил ангел-хранитель.

Дейв не мог найти ответов на эти вопросы. Равно как не мог — пока что не мог — позволить себе обдумать иное объяснение поведения Хелен. «Возможно, она на их стороне. Возможно, она желает твоей смерти так же, как и все остальные».

Чушь собачья. Он пять лет прилагал все мыслимые усилия, чтобы их брак стал успешным.

«А много ли усилий прилагала она?»

«Заткнись! Мне сейчас не до этого!»

«Ты в курсе, что говорят про парней, которые спорят сами с собою, а потом теряют…»

Дейв заворчал и повернулся, пытаясь устроиться поудобнее. Рация, которую он забрал — вместе с шестьюдесятью семью долларами — у покойного помощника Рэнсома, сползла на пол. Дейв подобрал ее и приложил к уху. Громкость стояла на минимуме. Рано или поздно кто-нибудь из технического персонала «Америкэн интердайн» вернется в компьютерную комнату. Дейву совершенно не хотелось, чтобы этот кто-нибудь удивился: откуда, дескать, доносятся такие странные звуки. «Фрэнк, что-то мне мерещится, будто кто-то болтает по рации».

Разговоры в эфире шли полным ходом.

— …Как будто кто-то уронил сэндвич с кетчупом и размазал его по всему полу. Такое впечатление, будто по лицу несчастного идиота пробежалось пол-Нью-Йорка.

Другой голос:

— Экая гадость! Что-то у нас все идет не путем. Звякнул бы кто Дон… Малиновке и попросил указаний.

— Нельзя. Малиновка ушел в радиопаузу. Мы не должны связываться с ним, пока он сам с нами не свяжется.

— Черт возьми, приятель! Копы разрешили людям вернуться в здание. Уж не знаю, что нам полагалось бы делать, но мне кажется, что нам стоит уносить отсюда свои задницы.

— Без приказа — нельзя.

— Долбаные приказы! И кстати: только Малиновка и Куропатка знают, что за дерьмо тут творится. В смысле, нам ведь полагалось шлепнуть этого типа, так, приятель? Они сказали, что это — раз плюнуть. Обычная работа за обычную плату. Угу, как же, раз плюнуть. Если тут делов раз плюнуть, отчего они ни хрена нам не объясняют? Черт, да у нас же тут у всех допуск! Но нет, Малиновка велел, чтобы никаких вопросов. И никаких ответов. Дерьмо это все, вот что я скажу. Знаете, что я думаю? Я думаю, что у этого парня, объекта, что-то есть на кого-то. Наверное, он разузнал о каком-то дерьме на кого-то из больших шишек. И кто бы эта шишка ни был…

— Отставить!

Дейв узнал новый голос — он принадлежал Куропатке.

— Не, мужик, ты послушай…

— Успокойтесь, Славка. И я вам не «мужик».

«Хм. Похоже, Куропатка крут не меньше Рэнсома».

Голос Славки сочился сарказмом.

— Прошу прощения, сэр.

— Славка, если у вас проблемы с субординацией, я вполне готов их решить. А если у кого-нибудь из ваших людей проблемы с этим заданием, я с радостью их обсужу с вами. Если же таких проблем нет, то вы знаете, в чем заключается ваша работа, и это все, что вам следует знать. Я ясно выразился, джентльмены?

«Заместитель. Куропатка — заместитель Рэнсома».

— Так точно, сэр, — неохотно пробурчал кто-то.

— Не слышу, солдат.

— Извините, сэр. Так точно, сэр.

— Очистить канал! — Это был голос Рэнсома, достаточно хладнокровный, но уже не такой хладнокровный, как раньше. — Говорит Малиновка. Наш друг заполучил другую рацию.

— Сукин…

— Я сказал очистить канал! Если вы вдруг забыли, так я вам напоминаю, что это означает: рот на замок!

«Что-то он малость чересчур закручивает гайки».

— Пункт первый: с настоящего момента я приказываю сменить кодировку. По моей команде переходим на Ксилофон Дельта Девять. Пункт второй: я хочу, чтобы все немедленно вернулись на свои места. Пункт третий: мне нужна аптечка. Пункт четвертый: нам нужно послать на второй этаж, в ресторан, уборщиков. Потребуется мешок для тела.

— Вы его пришили, Малиновка?

— Нет. Это для Иволги.

— Ах ты ж…

— Молчать! — рявкнул Рэнсом.

Дейв услышал, как тот с силой втянул воздух и выдохнул — должно быть, закурил. «Что ж, у всех есть свои маленькие слабости».

— Мистер Эллиот, я полагаю, вы сейчас слушаете наш разговор. С настоящего момента я объявляю одностороннее прекращение огня.

«Как сказал бы Марк Твен, наш друг экономно обращается с правдой».

— Я повторяю, мистер Эллиот: это перемирие. Мы все вернемся на свои посты и сделаем короткую передышку. Как я обещал, я сообщу моему начальству о нынешнем положении вещей и настоятельно попрошу дать разрешение на переговоры. На это время мои люди будут оставаться на своих местах. Вы, я полагаю, тоже. С учетом того прикрытия, которое я поставил на выходах, это единственный рациональный способ действий для вас.

Рэнсом умолк, ожидая ответа.

— Было бы неплохо, если бы вы откликнулись, мистер Эллиот.

Дейв нажал кнопку и прошептал:

— Я слушаю, Малиновка.

— Спасибо. И еще одно. Мы свяжемся с руководством ресторана и попросим проверить их припасы. Если окажется, что пропало сколько-то перца, я соответствующим образом изменю ранее отданные приказы.

У ног Дейва лежали три пакета с перцем. Он всегда скептически относился к вопросу официанта: «Вам принести свежемолотого перца, сэр?» Он не верил, что здесь, в Нью-Йорке, в этих здоровенных деревянных мельницах для перца действительно лежит свежий перец горошком. Дейв полагал, что в них просто устроены хитроумные резервуары, сделанные с таким расчетом, чтобы посетители верили, будто они получают то, за что заплатили. Что ж, на кухне клуба «Премьер-министр» Дейв обнаружил ряд так называемых мельниц для перца, кухонную воронку и три пакета молотого перца. Добро пожаловать в Нью-Йорк.

— Это означает, мистер Эллиот, что вам не придется тратить время и рассыпать его вокруг, чтобы сбить собак со следа.

«Плохо. Если насыпать достаточно перца, собаки звереют и набрасываются на хозяев».

— Все, парни, переходим на Ксилофон Дельта Девять, немедленно.

Дейв ожидал, что рация умолкнет, как только Рэнсом и его люди произведут смену кода. Но мгновение спустя из нее снова послышался голос Рэнсома:

— Я хочу сказать еще кое-что, мистер Эллиот. Теперь, когда войска ушли из эфира, я могу сказать это конфиденциально. Вы — бывший офицер. Вы понимаете, что́ командир может и чего не может сказать при своих людях.

— Я слушаю, Малиновка.

Рэнсом вдохнул, потом с шипением выдохнул. Дейв готов бы поспорить, что тот несколько раз с силой затянулся.

— Ладно. Значит, так. Я сорвался, мистер Эллиот, и теперь должен извиниться перед вами. Обычно я не так легко теряю самообладание. Но когда я увидел кровь между ног, я подумал, что вы отстрелили мне мои причиндалы. Потому я и повел себя подобным образом. Позвольте заверить вас, что теперь я сожалею об этом срыве. Я понимаю, что повел себя неподобающе, и понимаю, что вы поступили правильно. Вы были одним из людей полковника Крютера. Он обучил вас правилам, так же как обучил меня. Никаких отрядов из одного человека и никаких одиноких пилотов. Даже у одинокого рейнджера всегда есть верный друг-индеец. Вам это известно. Вы знали, что меня кто-то будет прикрывать. И вы управились с этой ситуацией, как вам и полагалось. Я уважаю вас за это. Я надеюсь, что вы простите мне мое поведение и мои высказывания. Я говорю совершенно искренне. Даю вам слово, что подобное не повторится.

«Неплохо. В точности как в учебнике по ведению психологической войны. Правдоподобно, искренне, уравновешенно — да, для форменного психопата Рэнсом говорит неплохо: почти как хороший парень».

— Мистер Эллиот! Вы меня слышите, мистер Эллиот?

— Я вас слышу, Малиновка.

— Конец связи.

Рация смолкла. Рэнсом сменил код.

Дейв снова положил голову на кабели и устроился поудобнее. Он рыгнул. Еда, которую он унес из клуба «Премьер-министр», была очень даже недурна. Но это и неудивительно. Не зря же первый закон воинской службы гласит: «Самая вкусная еда — краденая».

«Если попадется под руку курица, бери ее, потому что если тебе самому она не нужна, то пригодится кому-нибудь другому, а доброе дело никогда не пропадает», — как говаривал папаша Гекльберри Финна.

А второй закон военной службы гласит: «Как только стрельба закончилась, надо вздремнуть».

Через несколько минут Дэвид Эллиот уже спал.

4

Твидовый пиджак придавал инструктору вид профессора. Инструктор был среднего роста, но казался выше. Его манера держать голову — чуть задрав нос — тоже зрительно прибавляла ему роста. Волосы у него были чуть-чуть длинноваты, но с хорошей стрижкой, для конца шестидесятых вполне модной. И тем не менее она казалась несколько неуместной в комнате, где было полно людей, стриженных под ежик.

Инструктор говорил с выраженным акцентом Новой Англии — не с мещанской ирландской картавостью, как Кеннеди, а более аристократично.

— Добрый вечер, джентльмены.

Лейтенант Эллиот и его соученики — их была всего дюжина — провели утро за изучением здешних условий. Условия были значительно лучше, чем в Форт-Брэгге.

— Меня зовут Роберт. Можете называть меня Роб, если хотите. Я, как и все, с кем вы здесь встретитесь, предпочитаю, чтобы ко мне обращались по имени. Что же касается наших фамилий, боюсь, у нас у всех тут на этот счет легкая амнезия.

Класс захихикал, оценив шутку.

— Подготовка, которую вы получите здесь, в лагере «П», возможно, удивит вас. Наше заведение не ставит себе целью углубить познания, которые у вас уже имеются. Мы уверены, что вы освоили благородную воинскую науку. Иначе бы вас здесь не было. Однако наш курс обучения посвящен совершенно иному ремеслу. Это ремесло имеет два измерения. Одно из них, о котором вы, несомненно, жаждете услышать, — это его внешняя сторона: необычное оружие, адские машинки, дьявольские выходки и прочие мрачные навыки, необходимые диверсантам, убийцам и специалистам по подрывной деятельности. Несомненно, мы будем вас учить всему этому. Но не сразу. Сперва мы сосредоточимся на втором измерении нашего ремесла — психологическом измерении, внутреннем измерении, измерении сознания. В конечном итоге, джентльмены, эта игра ведется в сознании и именно в сознании достигается победа или поражение. Вы понимаете, о чем я веду речь?

Несколько человек кивнули. Какой-то офицер морской пехоты, сидящий за Дейвом, рявкнул:

— Так точно, сэр!

— Постарайтесь позабыть слово «сэр». Тут у нас компания равных. Для начала скажу, что вы, джентльмены, как истинные американцы, выросли в культуре, придающей огромное значение командным видам спорта. Я уверен, что все вы ходили на множество матчей и радостно приветствовали вашу команду. Возможно, вы и сами пережили пару моментов спортивной славы. Если да, то вы получали вполне законное право гордиться своими достижениями: ведь командный спорт — это, несомненно, дело чести. Но увы, он несет с собой определенную примитивную простоту. Вдумайтесь: на поле всего двое ворот. Команды стоят на разных сторонах. Игра идет строго определенный период времени, по простым, единым правилам; и игроки, и судья знают и чтут эти правила. Некоторые говорят, будто спорт — это метафора войны, а война — метафора спорта. Боюсь, на самом деле это не так, хотя простой американец по ошибке верит в это. За ближайшие несколько недель я надеюсь избавить вас от этой злосчастной ошибки, поскольку, видите ли, на войне — в особенности на войне того рода, к которой вы, джентльмены, будете готовиться, — имеется куда больше сторон или команд, чем две. Кроме того, на ней нет единых правил. Игра, которой вы будете учиться, многослойна, словно лук. Снимите слой — и под ним вас будет ждать другой. И еще один, и еще. Человек, стремящийся добраться до сердцевины лука, джентльмены, — это человек, которого ждет горькое разочарование. Ибо, сняв все слои с луковицы, он остается ни с чем. Эта истина может любого выбить из колеи. Моя задача состоит в том, чтобы подготовить вас к ней. Я надеюсь научить вас заглядывать за внешнюю сторону вещей, понимать, сколько слоев в луковице, и осознавать, что именно слои и являются душой лука. Это вопрос настоятельной необходимости, джентльмены, ибо, как только вы выйдете из класса в тот свеженький ад, куда мы вас пошлем, вы быстро обнаружите, что под поверхностью игры идет другая игра, а за ней — еще одна. И их правила, джентльмены, — их правила могут очень, очень сильно различаться.

Мамба Джек Крютер был слишком умен, чтобы посылать зеленого лейтенанта, всего три недели как прибывшего в страну, командиром группы ликвидаторов за демилитаризованную зону. Дейв принялся усиленно размышлять над этим, еще сидя в хижине полковника. На самом деле добрый полковник считал Дейва чем-то вроде жертвенного ягненка.

Впрочем, нельзя сказать, что Джек был несправедлив. Он дал Дейву достаточно — как раз достаточно — информации, чтобы позволить ему самостоятельно докопаться до истины. Крютер также ясно дал понять, что суть дела не в том, что майор снабжает вьетконговцев амуницией, а в советах, которые он им дает.

Вопрос: какого типа советы майор КГБ станет давать Вьетконгу?

Ответ: советы, основанные на сведениях КГБ. На сведениях, поступающих из закромов старого доброго Комитета государственной безопасности.

Вопрос: откуда КГБ берет свои сведения?

Ответ: от агентов и информаторов.

Дейв сидел у себя в хижине, потягивал теплое пиво и размышлял. Русский майор получал свои сведения от информатора — возможно, от одного из вьетнамских офицеров, прикомандированных к отряду Крютера, а возможно, и от кого-нибудь другого. Но кто бы ни был этот информатор, он занимает высокое положение и поставляет качественный материал. Мамба Джек Крютер, как и любой другой командир, не стал бы рисковать людьми и отправлять их на вылазку через демилитаризованную зону, если бы утечка информации не была серьезной.

Вопрос: что бы ты стал делать, чтобы поймать данного конкретного предателя?

Ответ: расставил бы ловушку на какого-нибудь крупного офицера Вьетконга — или, лучше, русского.

Вопрос: а что будет приманкой?

Ответ: группа не самых лучших солдат во главе с лейтенантом, представляющим так же мало ценности.

Дейва посылали на север, чтобы выманить врага из логова. Крютер ожидал, что Дейв как-нибудь проберется через глушь, подберется достаточно близко к штаб-квартире русского, чтобы привлечь к себе внимание, и достаточно нашумит, чтобы вызвать суматоху. Тем временем вторая группа — более крупная и с более опытным командиром — обойдет базу русского с фланга. Как только начнется стрельба, они проберутся туда и схватят добычу. На сем задание будет исполнено. «Под поверхностью игры идет другая игра, а за ней — еще одна…»

Вопрос: что привязывают в ловушке на тигра?

Ответ: козленка-приманку.

Вопрос: часто ли козленку случается отведать котлеток из тигрятины?

Ответ: все когда-нибудь случается в первый раз.

5

Хотя Дейву и не снились сны о луке, проснулся он с мыслью о нем. Точнее, об одной конкретной луковице. Верхний ее слой, как сказал себе Дейв, носил имя Берни Леви.

«А что еще ты можешь сказать по этому поводу?»

«Люди вроде Рэнсома не посылают людей вроде Берни выполнять за них их грязную работу. Они делают ее сами. Именно за это им платят. Единственный случай, когда Рэнсом послал бы — мог бы послать — Берни убивать, так это лишь тогда, когда Берни доказал ему, почему так нужно сделать, переспорил бы его, убедил бы его. Они с Рэнсомом, вероятно, решали этот вопрос с боем. Берни Леви — упрямый человек. Видит бог, он очень упрям. Если уж он счел что-то правильным, он будет намертво держаться своего решения».

«Это лишь одна часть ответа».

«Вторая часть заключалась в словах самого Берни: „Берни Леви винит себя, и Бог его не простит“».

«Ну и?…»

«Берни отчего-то решил: это он повинен в том, что Рэнсом желает моей смерти. Если он верит, будто этот кошмар происходит по его вине, то он верит, что убить меня — его работа. Даже больше чем работа. Это его долг. Берни — бывший морпех. Semper fidelis.[6] Он всегда придавал очень большое значение долгу».

«Ты полагаешь, что за всеми этими неприятностями стоит Берни?»

«Возможно, нет. Он может быть всего лишь еще одной жертвой, как и я. Полагаю, так оно и есть. Ему пришлось выбирать: то ли меня прикончит Рэнсом, то ли застрелит он. Когда он вошел ко мне в кабинет, то бормотал что-то насчет того, что у него нет выбора. Он действительно имел это в виду. Он считал, что это его долг передо мной. Я обречен на смерть из-за ошибки, которую совершил он. Потому его долг передо мной — самому нажать на спусковой крючок. Чтобы этого не сделал чужак».

«Очень мило».

«Я бы сказал — благородно. Берни брал грех на душу. Для него это стало бы делом совести».

«Ну ладно, так в какую же такую чертовщину влез Берни и каким боком туда замешан ты?»

«Не знаю. Даже предположить не могу».

«А ты уверен, что не оказался нежелательным свидетелем какого-то дела в тот момент, когда я отвернулся?»

«Что я видел? Что я слышал? Что я знаю?»

6

По верхнему слою пола компьютерного зала простучали чьи-то шаги. Мужской голос, тенор, без какого-либо особого акцента, произнес:

— Народ, уже почти половина четвертого. Босс желает видеть весь оперативный состав в зале совещаний. Ему спустили сверху новые указания.

Кто-то вздохнул.

— Опять сокращение зарплаты!

— Угу, — согласился кто-то другой, — чтобы компенсировать груз возрастающих премий высшему руководству.

— Послушайте, народ, — сказал тенор, — я понимаю, что тут не сахар, но у нас, по крайней мере, все еще есть работа.

— Во всяком случае, до половины четвертого.

Тенор проигнорировал это саркастическое замечание.

— Босс сказал, что ему понадобится час. У нас в расписании стоит что-нибудь серьезное на это время?

— Особо крупного ничего, — отозвалась какая-то женщина, — но устройство удаленного ввода данных набирает дебиторские счета и в четыре должно начать их обрабатывать. Это для «Форт Фамбл», уважаемого главного управления нашей корпорации.

— О'кей, Марджи, эту работу все равно ведешь ты. Пропусти встречу и сделай ее. Я побуду тут поблизости на тот случай, если тебе потребуется какая-нибудь помощь. Мы с боссом вместе поедем домой на поезде. Тогда он мне все и распишет. Ну а теперь, ребята, пошевеливайтесь. Вы же знаете, что босс терпеть не может, когда подчиненные опаздывают на встречу с ним.

Три или четыре голоса хором затянули вступительную песню из «Плавучего театра»:

— Трудитесь, негры, трудитесь, солнце еще…

— А ну прекратите!

По кафельному полу простучали шаги. Дейв услышал, как отворилась и захлопнулась дверь. На мгновение стало тихо. Потом шаги направились в его сторону. Легкие, постукивающие — женская обувь. Женщина по имени Марджи. Она остановилась в точности над головой у Дейва.

— Ты ведешь расчеты с этой консоли? — поинтересовался тенор.

— Да.

Над головой у Дейва протопали более тяжелые мужские шаги.

— Это номер тридцать один семьдесят восемь, верно?

— Угу.

— Я и не знал, что их все еще выпускают. Не самый лучший терминал для этой работы, верно?

— Делай как хочешь, но чтобы было сделано. Таков принцип работы «Америкэн интердайн».

— А как ты…

— Послушай, Грег, я как-то справляюсь сама с этой работой вот уже семь месяцев. Тебе совершенно незачем торчать здесь. Почему бы тебе не сбегать на ту встречу? Порадуй босса.

Дейв услышал, как Грег шаркнул подметкой по кафелю.

— Ну… Марджи, на самом деле я остался здесь не затем, чтобы помогать тебе с этим заданием.

— Да ну?

Дейву показалось, что тон Марджи стал несколько резким.

— Ну да. Дело в том, Марджи, что я… Послушай, я уже говорил об этом. Ты красивая девушка, да и я неплохо выгляжу.

— То же самое можно сказать про Кена и Барби, но они не идут в одном комплекте.

Дейв предположил, что женщине уже доводилось вести эту дискуссию и прежде.

— Ну, будет тебе, Марджи. Я как раз в твоем вкусе, и ты сама это знаешь.

— У мужчины в моем вкусе нет жены и ребенка в Грейт-Нек.

— Я же уже рассказывал тебе эту историю! Тебе нужны доказательства? Хорошо! Я могу показать тебе счета от моего адвоката!

— Спасибо, не надо.

— Я всего лишь прошу, чтобы мы с тобой пару раз сходили куда-нибудь. Расслабились, повеселились. Немного выпили, хорошо поели. Может, сходили бы в кино. Просто узнали бы друг друга получше. Что в этом плохого? Почему ты не хочешь об этом подумать?

— Грег, давай я расставлю все точки над «i». Я думала над этим. Много думала.

— Отлично! Я знал, что это не может…

— И решила — нет.

— Что?! Почему?!

Голос Грега был не столько вежливым, сколько громким.

— Никаких «почему», Грег. Просто старое доброе «нет».

— Ты не воспринимаешь меня всерьез. Послушай, Марджи, я ведь серьезно. Очень серьезно. Ты стала много значить для меня, и я не… Эй! Вы от меня не уйдете, леди!

Послышалась возня. На этот раз кричала Марджи, еще громче, чем Грег.

— Отпусти, Грег! Сейчас же отпусти!

— Не отпущу, пока ты не сядешь и не выслушаешь меня! Ты что, плохо понимаешь, с кем имеешь дело? Я твой начальник, Марджи! Или ты забыла? Это я пишу твою аттестацию и решаю вопрос о твоей прибавке. Это я не позволил, чтобы тебя выкинули на улицу во время последней серии увольнений. И если ты не хочешь вылететь во время следующей серии, тебе лучше подумать о своем поведении!

— Что? Грег…

— Забудь про то, что поет об экономике Белый дом, бэби. Нас окружает холодный, жестокий мир, а найти хорошую работу не так-то просто.

— Нет, Грег. Есть же…

— Особенно человеку с черной меткой в личном деле. С другой стороны, Марджи, если ты останешься в «Америкэн интердайн», тут есть свои возможности. Ты даже можешь получить повышение по службе, если разыграешь свои карты правильно.

— Грег, нас не двое…

— Да и плевать! Просто наплюй на своего бойфренда, бэби.

— Нет. Я имею в виду — нас здесь не двое.

Грег, который удерживал Марджи, заломив ей руку за спину, бросил взгляд через плечо.

Дэвид Эллиот улыбнулся ему, хотя и не особенно дружелюбно.

7

Дейв легонько ткнул Грега носком туфли и убедился, что герой-любовник находится в нокауте.

Дейв потряс кистью руки, пытаясь унять боль. Костяшки левой руки были содраны, а из неперевязанной раны сочилась кровь.

«У тебя рука грязная. Тебе сейчас только не хватало в дополнение ко всему прочему получить заражение крови».

Бросив последний взгляд на валяющегося без сознания Грега, Дейв посмотрел на Марджи. И первое, о чем он подумал: прекрасные скулы. А второй мыслью было: она в любую секунду может закричать. Он поспешно выпалил:

— Привет! Я — Дэвид Эллиот, и у меня сегодня скверный день.

У Марджи отвисла челюсть — квадратная, жестко очерченная, привлекательная. Ее зеленые глаза (насыщенно-зеленые, изумрудно-зеленые, зеленые, словно маленькое горное озеро), увеличенные чрезмерно большими очками в красной оправе, изумленно уставились на Дейва. Она дважды открыла и закрыла рот, но не произнесла ни звука.

— Правда, очень скверный день.

«Насмеши ее. Веди себя немного по-мальчишески, немного огорченно».

Марджи попятилась. Она слабо повела правой рукой, словно пыталась что-то оттолкнуть.

— Я, наверное, кошмарно выгляжу.

— Парень, ты даже не представляешь, насколько кошмарно, — сумела выдавить из себя Марджи.

— Ну правда, ужасный день.

— И от тебя воняет.

Марджи наморщила нос. Дейву понравилось, как она это сделала.

— На самом деле сегодня худший день в моей жизни. Послушайте, Марджи, — ведь вас зовут Марджи, да? — если вы отодвинетесь еще немного, вы врежетесь в стену. Я сейчас передвинусь вот сюда, в сторону от двери. Так что если вы захотите убежать отсюда, я вас пойму.

Марджи поджала губы и сощурилась.

— В самом деле?

— Да, в самом деле.

Она была привлекательной женщиной. У этого Грега губа не дура. Немного низковата — пожалуй, пять футов четыре дюйма, — но пропорционально сложена. Черные волосы, блестящие, словно уголь на изломе, подстриженные на восточный манер, колокольчиком. На вид лет двадцать пять. Влажные зеленые глаза и губы, созданные для улыбки. Симпатичный еврейский нос, выглядящий, пожалуй, несколько дерзко, и…

«Приятель, ты бы оставил эти мысли, а? Даме хватит на сегодня одного донжуана».

Марджи прижалась спиной к стене, не сводя глаз с Дейва. Она двинулась вдоль стены и в конце концов добралась до двери. Лишь ухватившись за ручку двери, она заговорила снова:

— Пожалуй, мне стоит вас поблагодарить. В смысле — за этого козла, Грега. Так что спасибо.

— Да не за что.

Дейв посмотрел на свою некогда белую рубашку. Он попытался отряхнуть ее. Лучше не стало.

Марджи взглянула на него, склонив голову набок, и подбоченилась.

— И что? Вы просто сказали «не за что» — и только и всего?

— Ну да, пожалуй.

«Потише, потише, ты, обезьяна хитроумная!»

— Вы выскакиваете из-под пола, словно какая-то тварь из книжек Кинга, врезаете как следует этому приставале — а потом только: эге-гей, вперед, мой верный конь! И все спрашивают, кто этот незнакомец в маске. Так, что ли?

«Пора улыбнуться по-мальчишески. Давай, приятель, сделай так, чтобы она тебе поверила».

Дейв вздохнул и потупился.

— Ну, похоже было, что вы нуждаетесь в помощи. В смысле — с Грегом. И… — Он поднял взгляд и улыбнулся. — В любом случае, мне нужно было сделать что-нибудь такое… ну, не знаю, как-нибудь подбодрить себя или доказать себе, что я хороший парень, — что-нибудь такое. Так что… возможно, я вмешался… я это сделал не только ради вас, но и ради себя.

— Что? — рявкнула Марджи. — Вы всегда решаете проблему с самооценкой, отправляя людей в нокаут?

— Затрудняюсь ответить. До сегодняшнего дня у меня не было проблем с самооценкой.

Марджи изучающе посмотрела на него. Она оглядела его, словно врач, дюйм за дюймом, с ног до головы. Дейв предположил, что она пытается понять, как он выглядит под слоем покрывающей его грязи. В конце концов Марджи произнесла:

— У вас что… ну, я не знаю… проблемы?

Дейв снова тяжело вздохнул.

— Это мягко сказано.

Марджи подбоченилась, фыркнула и склонила голову набок. На взгляд Дейва, ее лицо в этот момент выглядело просто восхитительно.

— Ладно. Я знаю, что пожалею об этом, но ладно. Полагаю, я сколько-то перед вами в долгу за…

Она с отвращением указала на распростертое на полу тело Грега.

«Превосходно. А теперь последний, завершающий штрих».

— Марджи, я нуждаюсь в помощи. Я очень хотел бы попросить вас о ней. Но я не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанной помогать мне.

Марджи снова выразительно фыркнула.

— О'кей, мистер… как там, вы сказали, вас зовут?

— Эллиот. Дейв Эллиот.

— Ладно, мистер Дейв Эллиот. У вас есть пять минут. Время пошло. Давайте послушаем, что вы можете мне сказать.

Марджи притопнула и потеребила нижнюю губу. В конце концов она сказала:

— И вы хотите, чтобы я в это поверила?

Дейв пожал плечами.

— Вон там на стене висит телефон. Позвоните в «Сентерекс». Мой внутренний номер — сорок четыре двенадцать, мою секретаршу зовут Джо Куртнер. Ее номер — сорок четыре одиннадцать. Скажите ей, что вы ассистент моего стоматолога и звоните, чтобы перенести встречу, назначенную на завтра. Да, фамилия стоматолога — Швебер. И посмотрите, что из этого получится.

— Какой номер коммутатора?

Дейв назвал номер. Марджи позвонила, попросила соединить с номером 4412 и заговорила:

— Добрый день. Это Марджи, ассистент доктора Швебера. Мистер Эллиот записывался к нам завтра на прием, но мы вынуждены просить его перенести встречу.

Она замолчала, выслушивая ответ.

— Ага. А не могли бы вы сказать, когда он вернется?

Очередная пауза.

— Значит, через несколько недель. Что ж, тогда могу я позвонить в середине следующего месяца? Вот и отлично. Спасибо. Всего вам хорошего.

Марджи положила трубку.

— Вас нет в городе. Вы срочно уехали по семейным обстоятельствам. Никто не может точно сказать, когда вы вернетесь.

— Тогда позвоните моему брату. Если у нас в семье что-то произошло, он тоже должен уехать в Индиану. Скажите, что вы звоните от моего адвоката, Гарри Хэйлвелла, и что вам нужно переговорить с ним по поводу подлежащего отмене управления имуществом, которое я учредил.

Марджи набрала номер. Когда она услышала ответ, у нее брови поползли кверху. Повесив трубку, она сказала:

— Ваш брат говорит, что вы в деловой поездке в Токио. Он сказал, что вы вернетесь через месяц.

Дейв изобразил свою самую лучшую, самую сердечную улыбку.

— Мне определенно не помешала бы некоторая помощь, Марджи.

Женщина покачала головой и опустила взгляд.

— Послушайте, я простая служащая. Люди с пистолетами… Не то мафия, не то не пойми кто… И кроме того, вы сами… в смысле… вы нападаете на людей.

Марджи умолкла, облизнула губы и посмотрела на лежащего без сознания Грега.

«Осторожнее, приятель, ты ее теряешь».

Дейв провел рукой по волосам.

— Лишь затем, чтобы помешать им напасть на меня.

Взгляд Марджи по-прежнему был прикован к Грегу.

— Марджи, вы разбираетесь в оружии?

Женщина поджала губы:

— Когда мне было восемь, наша семья переехала в Айдахо. Этот край кишит оружием. Можно сказать, дом Национальной стрелковой ассоциации. Там охотник — каждый первый. Я повидала все оружие, какое там только есть.

— Отлично. Взгляните-ка вот на это.

Дейв засунул руку за спину и извлек один из пистолетов, спрятанных под рубашкой. Он присел на корточки, положил пистолет на пол и подтолкнул его к Марджи.

— Я забрал его у одного из людей Рэнсома.

Марджи нагнулась и подобрала оружие. Она держала его с уважением опытного стрелка. Посмотрев на пистолет пару секунд, она кивнула.

— Высокотехнологичная штуковина. Я с таким никогда не сталкивалась.

Дейв не стал ничего говорить. Он молча ждал, пока она примет решение.

И Марджи решилась. Она проверила, стоит ли пистолет на предохранителе, отошла от двери и протянула пистолет Дейву, рукоятью вперед.

— По-моему, мистер, вы крупно влипли.

Дейв взял пистолет и засунул под рубашку.

— Мне нужна кое-какая помощь. Ничего такого, что поставило бы вас под удар. Клянусь. Слово чести.

«Лжец!»

— Три вещи. Вот все, о чем я прошу. Первое: найдите мне моток изоленты или чего-нибудь подобного — что там ваши ребята используют, чтобы обматывать провода. Второе: найдите мне диктофон. Третье: посторожите в коридоре, пока я побуду в туалете, чтобы вымыться и переодеться.

— Идите в женский.

— Простите?

— Все женщины, сколько их есть на этом этаже, работают в нашем отделе. Все они сейчас на встрече. В женском вам будет безопаснее.

8

Дейв — свежевымытый, куда меньше воняющий и облаченный в брюки и рубашку любвеобильного Грега — вернулся в компьютерную комнату.

Марджи одобрительно оглядела его.

— Вы выглядите как типичный придурок-компьютерщик. Перекошенные очки, чересчур короткие брюки, мятая рубашка. Не хватает лишь блютуза в ухе.

— Спасибо. Мне бы еще белые носки и теннисные туфли — и маскировка была бы безукоризненной.

Хотя Грег был на два дюйма ниже Дейва и на размер толще, его одежда сидела на Дейве вполне прилично. То, что рубашка свободная, точно было на пользу: легче спрятать пистолеты. А вот с туфлями Грега, к несчастью, дело обстояло иначе: они оказались Дейву малы. Так что на нем по-прежнему были его кричаще дорогие туфли от Бэлли. Дейву очень хотелось от них избавиться.

Марджи взвесила на руке диктофон, который дал ей Дейв.

— Вы уверены, что это сработает?

— Надеюсь. Ничего лучше я придумать не могу.

— А вы точно настроили эту рацию правильно?

У Дейва было две рации: одну он забрал у Карлуччи, а вторую — у того типа, которого застрелил в клубе «Премьер-министр». Пока он прятался под полом в компьютерной, он их изучил. У обоих сзади были небольшие снимающиеся панели. Под панелями Дейв обнаружил ряд миниатюрных красных светодиодов; несомненно, это были шифровальные коды. Прямо под светодиодами располагался ряд переключателей. Дейву хватило пары секунд, чтобы выставить на второй рации тот же код, что и на рации Карлуччи — по которой Рэнсом обещал связаться с Дейвом.

— Да, Марджи, с ней все именно так, как надо.

— Значит, все, что от меня требуется, — это нажать на эту кнопку и включить вашу запись?

Она указала на рацию длинным, изящным пальцем. Дейв обожал длинные пальцы и терпеть не мог короткие и толстые. Ему подумалось, что у Марджи великолепные пальцы. Как, впрочем, и многое другое. Марджи была полной противоположностью его жене: приятно округлой в тех местах, где Хелен была по нью-йоркски худой; миниатюрной, в то время как Хелен была, по правде сказать, чересчур высокой; у нее был живой практичный ум в противовес холодной искушенности Хелен; и она была неприкрыто сексуальной, в то время как Хелен…

«Эй, приятель! Притормози!»

Дейв заставил себя думать о деле.

— Да, верно. Как только вы услышите в этой рации голос — любой, — вы включите запись. Но только если вы в это время уже покинете здание. Если же вы еще будете здесь, просто игнорируйте этот голос. Если Рэнсом обратится ко мне до того, как вы отсюда уйдете, я перейду к другому плану.

Марджи глубоко вздохнула и ослепительно улыбнулась.

— А как насчет Грега?

«Чудесная улыбка!»

— Рано или поздно его кто-нибудь услышит. Либо его вечером найдут уборщики. А до тех пор он никуда не пойдет.

Марджи уставилась на свои туфли.

— Кстати, мне хотелось вас спросить: почему вы намотали так много изоленты вокруг… ну, вы понимаете… его фиговины?

— Мне хотелось, чтобы он как следует охнул, когда его будут разматывать.

Марджи хихикнула.

— Ну и злой же вы, мистер Дэвид Эллиот.

Ее улыбка озарила комнату.

И в глазах у нее появилось особое выражение. Во всяком случае, Дейву так показалось. Или, точнее, он, быть может, надеялся, что оно там появилось.

— Угу, — глупо ухмыльнулся он, — злой, как цепной пес.

Марджи вздернула подбородок. На скулах у нее проступил румянец.

— Но не по отношению ко всем?

Голос Марджи смягчился. Голос Дейва, напротив, сделался хриплым.

— Нет, не ко всем.

Он шагнул вперед. Чисто рефлекторно. И Марджи тоже. В этом не было ничего рефлекторного. Дейв заметил, что в компьютерном зале с его нагоняющими прохладу кондиционерами стало теплее. Тепло было приятное. Как будто подул легкий летний ветерок.

Марджи придвинулась к Дейву. Глаза ее заблестели. Их разделяло теперь не больше фута. Либо Дейв ничего не понимал, либо ей нравилось находиться поближе к нему. Дейва влекло к этой женщине, а ее — к нему. Это был магнетизм — подлинный, мгновенный, неумолимый. Такое случается редко. Но — случается. Некоторые называют это любовью с первого взгляда, хотя, конечно, это не она.

Тут у Дейва в уме промелькнула особенно дурацкая мысль. Ему нравилась эта мысль и нравилась ее глупость, а больше всего ему нравилась Марджи, и…

Дейв резко одернул себя — так резко натянул поводья, что рывок получился болезненным. Даже думать о том, о чем он подумал, было безумием, если не самоубийством. А втягивать эту женщину, которая и так уже чересчур глубоко втянута во все это…

«Приятно знать, приятель, что у тебя все еще сохранились хоть какие-то моральные нормы».

Дейв поймал руку Марджи и пожал, словно коллеге по бизнесу.

— Спасибо вам за помощь, Марджи. Я вам очень, очень признателен. Но теперь я лучше пойду. Кажется, ваши друзья — в смысле, остальные работники департамента — уже скоро вернутся со встречи.

Глаза Марджи заблестели сильнее.

— Ладно, но тогда так: мое полное имя — Мэриголд Филдс Коэн. И не надо на меня так смотреть! Я родилась в шестьдесят восьмом, и мои родители жили в Сан-Франциско. Я не виновата, что они дали мне такое дурацкое имя! Но как бы там ни было, мой номер есть в телефонной книге. Западная Девяносто четвертая улица, сразу за Амстердам-авеню. Когда выберетесь из этой передряги — позвоните мне, ладно? Или даже можете ко мне заглянуть.

Дейв улыбнулся в ответ. Марджи была великолепна. Он был просто очарован ею. Его охватило искушение сказать нечто безрассудное. Очень, очень безрассудное…

«Жаль, что ты пребываешь в счастливом браке. Хотя, если так посмотреть, возможно, ты в нем уже и не пребываешь».

А возможно, и никогда не пребывал.

— Обязательно, Мэриголд, — как можно искреннее отозвался Дейв.

Возможно, он и вправду был искренен.

— Никогда больше не смейте называть меня Мэриголд!

— Хорошо-хорошо. Обещаю. Вот вам крест. А теперь еще одно, последнее.

Марджи нетерпеливо кивнула.

— Мне очень не хочется, чтобы у вас из-за меня были неприятности. Я не хочу, чтобы кто-нибудь заподозрил, что вы помогли мне. Но когда Грега найдут, начнутся вопросы. Потому нам нужно создать вам алиби. Мне пришла в голову идея, как создать вам безукоризненное алиби. Никому и в голову не придет поставить его под сомнение. Вы же понимаете, что вам нужно непробиваемое алиби, верно?

— Ну да, конечно. И что же это за алиби?

— Вот оно.

И Дейв ударил ее в челюсть. Он подхватил Марджи, потерявшую сознание, и осторожно опустил на пол. Затем он забрал у нее всю наличность из кошелька. Там оказалось всего двадцать три доллара. Бедняжка. Однако Дейв оставил жетон на метро, чтобы она могла вернуться домой.

Глава 4 Все о разуме

1

Повинуясь глупейшему из суеверий, компания, проектировавшая и возводившая здание, в котором работал Дейв, решила, что здесь не будет тринадцатого этажа. После двенадцатого этажа в нумерации шел сразу четырнадцатый. Можно подумать, боги или демоны, отвечающие за невезение, настолько глупы, что сами не могут сосчитать этажи.

«Америкэн интердайн» занимала всего два этажа: двенадцатый и четырнадцатый. Приемная располагалась на четырнадцатом.

Секретарша, ведущая прием посетителей, ползала на четвереньках, щурилась и что-то разыскивала, хлюпая носом. Дейв изумленно уставился на нее.

Секретарша представляла собою карикатуру на яппи восьмидесятых годов. Ее юбка из исключительно натуральной ткани с рисунком в елочку была значительно ниже колена. А плечам, которые ей создавал жакет из такой же ткани, мог бы позавидовать полузащитник национальной сборной по футболу. Белая хлопчатобумажная блузка была так сильно накрахмалена, что казалось, она потрескивает, когда ее хозяйка нагибается, а темно-бордовый галстук больше всего напоминал какую-то дохлую птицу из числа охраняемых законом. Наряд женщины просто-таки кричал о том, что его приобрели у «Элкотт и Эндрюс», а «Элкотт и Эндрюс» отошли от дел уже несколько лет назад.

— Прошу прощения. — Дейв старался говорить максимально вежливо, насколько это было возможно в подобной ситуации. — Я из телефонной компании.

Секретарша подняла голову и, сощурившись, посмотрела приблизительно в его сторону.

— Не двигайтесь. — (Шмыганье носом.) — Просто стойте на месте и не двигайтесь.

— Потеряли контактную лизну?

— Обе сразу. — (Шмыг, шмыг.) — Представляете?

— Может, вам помочь?

— Только если осторожно. (Шмыг.)

— Я постараюсь.

Дейв присел и принялся разглядывать ковер. Почти сразу он заметил поблескивание рядом с женщиной.

— Чуть левее, рядом с вашей рукой. Видите?

— Угу, спасибо. — (Шмыг.) — Теперь еще одна осталась.

— Вторая немного повыше этой.

— О, отлично. Нашла.

(Шмыг.)

Женщина исполнила традиционный ритуал: лизание пальцев, оттягивание века, запрокидывание головы, а потом засовывание линзы. Дейв подумал, что надевать контактные линзы на публике лишь немногим лучше, чем прилюдно сморкаться.

Секретарша вытащила из лежащей на столе пачки бумажный носовой платок и промокнула глаза. На платке остались пятна туши.

— Вам что-то попало в глаз?

Уже задав вопрос, Дейв понял, что делать этого не следовало.

— Нет. — Женщина сглотнула, судорожно втянула воздух и смахнула слезу. — Я… я…

Дейв не любил исполнять роль наперсника для незнакомых людей.

— Я плакала.

С другой стороны, ему нужна ее помощь. Дейв вздохнул, изо всех сил стараясь говорить сочувственно.

— А! Что-то случилось?

Десять минут спустя Дейв знал о жизни секретарши куда больше, чем ему хотелось бы. В конце восьмидесятых она получила диплом одной из лучших бизнес-школ, работала на Уолл-стрит, занималась инвестициями, лишилась работы во время последней волны увольнений в финансовой сфере и никак не могла найти новую, пока, впав в отчаяние, не заняла вакансию секретарши в «Америкэн интердайн уорлдвайд».

Дейв сочувственно поугукал.

— Единственное место, где мне удалось найти работу, — эта дыра, — (шмыг), — а я все еще не выплатила заем за обучение, — (шмыг), — и мне кошке на корм еле хватает, — (шмыг), — а мой бывший муж тоже сидит без работы и не может платить алименты, — (шмыг), — и мне приходится еще подрабатывать секретаршей у стоматолога, — (шмыг), — а хозяин квартиры не хочет войти в мое положение, — (шмыг), — и… и…

Дейв коснулся ее руки.

— Что? Вы можете мне сказать.

— Меня то и дело похлопывают по заднице!

— Кто, Грег?

Дейв чуть не подавился. Это было ошибкой. К счастью, женщина не обратила на нее внимания.

— И он тоже. Да все они! От вшивого председателя совета директоров этой вшивой компании, когда он вдруг объявляется в этом вшивом городе, и до менеджера офиса.

Дейв скрестил руки на груди и прикрыл глаза.

«Сперва Марджи, теперь эта женщина. М-да, в „Америкэн интердайн“ своеобразная корпоративная этика».

— Она тоже изрядная сука.

— Кто?

— Менеджер офиса.

Позднее, когда ему удалось успокоить секретаршу, Дейв попросил у нее то, что хотел. Секретарша доверчиво улыбнулась и дала то, что он попросил. Он был таким понимающим, так стремился помочь, что она не подумала ничего плохого. Кроме того, на Дейве по-прежнему был пояс ремонтника с инструментами. Единственное, о чем попросила секретарша, так это чтобы Дейв вернул его ей, когда управится с делами.

Ключ.

Дейв пообещал, соврав сквозь зубы. Секретарша посмотрела на часы.

— Вы успеете до пяти? Я в пять уйду домой.

Дейв улыбнулся ей в последний раз и сказал:

— Может, и нет. Но я просто положу его вам на стол, под книгу записей. Хорошо?

— Да, конечно. Или бросьте его в средний ящик.

— Обязательно. Да, и еще: вы знаете Марджи Коэн? Она работает этажом ниже, в компьютерном отделе.

Секретарша кивнула.

— Если хотите, позвоните ей. Она хороший человек, и я думаю, она кое-что знает насчет того, как отделываться от домогательств.

— Я позвоню ей домой сегодня вечером.

И она продемонстрировала телефонный справочник с телефонами служащих «Америкэн интердайн».

Дейв повернулся, собираясь уходить.

— Вы говорите, телефонная комната на этом этаже?

— Прямо по коридору и налево.

— Спасибо. Всего хорошего.

— И вам всего хорошего.

Секретарша дала ему универсальный ключ от всех подсобных помещений «Америкэн интердайн». Если ему хоть чуть-чуть повезет, этот ключ подойдет ко всем подсобным помещениям в здании. К телефонным комнатам. К чуланам уборщиц. Ко всяческим каморкам, в которых менеджеры, электрики и много кто еще хранят то, се и прочее.

Именно такого ключа ему и не хватало.

2

Дейв изучал содержимое складской комнаты «Америкэн интердайн», когда Рэнсом в конце концов совершил нечто неподобающее.

Рация в кармане у Дейва зашипела и ожила. Из динамика послышался голос Рэнсома с его западающим в память протяжным аппалачским выговором.

— Мистер Эллиот, у меня тут кое-кто, кто хочет поговорить с вами.

Дейв напрягся. Это еще что? Очередной дешевый трюк. Небольшой прием психологической войны, нацеленный на то, чтобы лишить вашу добычу душевного спокойствия. Что-нибудь такое, что уничтожит ее уверенность в себе или заставит задаться вопросом…

— Я знаю из вашего досье, что верность не входила в число ваших личных ценностей. Ни верность знамени. Ни верность товарищам. И тем не менее я надеюсь, что вы чувствуете определенную привязанность к вашей собственной плоти и крови.

Что?!

— Папа!

Нет!!!

— Папа, ты меня слышишь?

Марк, его сын. Его единственный ребенок. Его и его первой жены. Его и Энни.

— Папа, это я, Марк.

Марк учился на предпоследнем курсе в Колумбийском университете, жил в студенческом общежитии на Западной Сто десятой улице и по меньшей мере раз в неделю приходил пообедать с отцом. Ревнивая Хелен никогда не присоединялась к ним. Она знала, что Марк — самый важный человек в жизни Дейва.

— Папа, выслушай меня.

Мальчик хотел быть философом. На первом курсе он прослушал вводный курс по философии. И его это чем-то зацепило. Он находил смысл в Платоне, актуальность в Канте и радость в Гегеле. Он сам, по собственной инициативе, без подталкивания со стороны своих профессоров, на втором курсе прочел «Бытие и время» Мартина Хайдеггера от корки до корки, все пять сотен страниц мелким шрифтом, и написал критическую статью, которую, как ни удивительно, приняли для публикации.

— Пожалуйста, папа. Это очень важно.

«Рэнсом, сукин ты сын, как ты посмел втягивать в это моего мальчика? Ты за это заплатишь. Я об этом позабочусь».

— Послушай, па.

Дейв, сомневавшийся в том, что сам он хоть раз после окончания колледжа произнес слово «философия», с энтузиазмом поддерживал научные штудии Марка. Если другие отцы искоса смотрят на стремление сына посвятить годы обучения предмету, не славящемуся своей пригодностью для коммерческих целей, — что ж, значит, они дураки.

— Я здесь, внизу. Мама летит сюда. Она будет здесь через пару часов.

«Я тебя убью, Рэнсом. Я тебя убью и вымою руки в твоей крови».

— Папа, ты должен выслушать. Агент Рэнсом все мне рассказал. Он показал мне документы, па.

Что там еще за ужасная ложь?

— Это уже случалось с другими людьми, па. Ты не единственный. Тебе было всего двадцать-двадцать пять. Они давали тебе препараты. Во Вьетнаме, па, еще до моего рождения они давали тебе препараты.

«Я тебя зарежу, Рэнсом. Я тебя сожгу. Рэнсом, Рэнсом, тварь ты этакая, не будет предела тем мучениям, которым я тебя подвергну».

— Это был эксперимент, па. Они не знали, что из этого выйдет. Но оказалось, что у этого препарата долгосрочный эффект, папа. Даже после стольких лет у людей случаются срывы. Они начинают сходить с ума, па. Хотя прошло уже столько времени. Военные пытаются замолчать это. Они пытаются собрать в одном месте всех, кому давали эту гадость. Они говорят, что могут это лечить. Они говорят…

«Что? Что они говорят? Должно быть что-то еще хуже. Что-то такое, что, как надеется Рэнсом, заставит меня сорваться».

— …папа, они говорят, что препарат воздействует на генетику. Они говорят, что им придется обследовать и меня тоже. Они говорят, что, возможно, именно поэтому мама… именно поэтому у мамы были все эти проблемы.

Энжела. Возлюбленная студенческих лет. Жена. Единственный сын. Два выкидыша. Продолжительная депрессия. Пристрастие к спиртному. Развод. Затем курс лечения у психолога, повторный брак, две чудесные дочки и счастливая жизнь с другим мужчиной.

— Папа, тебе мерещится всякое, но это не твоя вина. Это тот препарат, па. Эта дрянь все годы сидела в твоем организме. Они показали мне документы. И документы других людей тоже. Это случалось и до тебя. Что-то происходит с твоим телом, когда ты приближаешься к пятидесятилетию. Препарат пробуждается. Тебе начинает мерещиться, что тебя преследуют, на тебя набрасываются с ножами и пистолетами. Ты начинаешь верить, что все вокруг против тебя. Потому ты нападаешь на них, пока они не напали на тебя. Ты пытаешься нападать на всех. Это проблема с сознанием, па, но они говорят, что могут это вылечить. Если ты придешь к ним, они смогут это вылечить. Если же нет, то тебе станет хуже. И скоро, па, очень скоро. Пожалуйста, позволь им вылечить тебя. Этот препарат заставляет тебя видеть то, чего нет. Он заставляет тебя желать причинять вред людям. Папа, ради бога, позволь агенту Рэнсому помочь тебе. Он здесь ради этого, па. Он твой друг. Он пришел, чтобы помочь.

Тяжесть пистолета в руке была приятной. Скос рукояти успокаивал. Дейв погладил спусковой крючок. Тот двигался плавно. Дейв провел большим пальцем по предохранителю и переключил пистолет с полуавтоматического режима на автоматический. С каждой секундой он чувствовал себя все лучше.

— Разве ты не чувствуешь гнева, па? Разве ты не чувствуешь, что ты совершенно вне себя от гнева?

Прямо в точку, черт побери.

3

Он хотел убивать, убивать и убивать.

«В конечном итоге, джентльмены, намного полезнее уничтожить дух врага, чем уничтожить его тело».

Он не мог дождаться того мгновения, когда начнет стрелять.

«Так говорил старина профессор Роберт-зовите-меня-Робом».

Он был на третьем этаже.

«А еще он говорил: „Сделайте это — и все остальные задачи станут намного проще“». Он шел сквозь багровый туман.

«Именно этого, приятель, и хочет Рэнсом».

Туман начал рассеиваться.

«Ты еще поднеси ему себя на блюдечке с голубой каемочкой».

Вскоре все озарил свет предельной ясности.

«О господи! Ты что, не понимаешь, что он с тобой делает?»

Дейв вынул из пистолета обойму и проверил ее. Полная.

«Рэнсом солгал твоей жене, он солгал твоему сыну и солгал тебе. Это приманка! Ловушка!»

Дейв загнал обойму обратно, передернул затвор и отправил патрон в ствол. Этих людей и убивать приятно.

«Ты идешь прямиком в ловушку! Тебя там ждут!»

Дейв и хотел, чтобы они его ждали. Он об этом жадно мечтал.

«Враг, выведенный из себя, — это чрезвычайно уязвимый враг. Того, кто деморализован, легче всего победить, а того, кто сломлен, легче всего уничтожить. Это же первый принцип психологической войны, первая заповедь нашей почтенной профессии».

«Нашей почтенной профессии? И чья же это почтенная профессия? Рэнсома? Мамбы Джека? Сержанта Маллинса? Моя?»

Дейв крепко сжимал в руке рукоять пистолета. Рукоять была металлической, серо-стальной, холодной.

«Холод. Сосредоточься на холоде. Не думай ни о чем другом. Только о холоде».

Дейв остановился. Он заставил себя стоять абсолютно неподвижно.

«Отлично. Теперь дыши. Медленно и глубоко».

Дейв заставил себя вдохнуть как можно глубже, до боли. И удерживал дыхание до тех пор, пока перед глазами не заплясали точки, а потом медленно выпустил воздух. И стер пот со лба подолом рубашки.

«Вот так-то лучше, приятель».

Дейв вытянул правую руку вперед. Рука дрожала.

«В том-то и суть. Люди, у которых дрожат руки, — не лучшие на свете стрелки».

Он чуть не попался. Рэнсом едва не заполучил его.

«„Тот, кто побеждает своих врагов хитростью, достоин похвалы не менее того, кто побеждает их силой“. Так сказал Макиавелли. Помнишь? Помнишь, как профессор Роб его все время цитировал?»

Дейв поставил пистолет на предохранитель и перевел его обратно в полуавтоматический режим. Он попытался засунуть пистолет за пояс. Это удалось ему с третьей попытки.

«Он сделает это снова. Он пойдет на что угодно, лишь бы выбить тебя из колеи».

У Дейва подогнулись колени. Он рухнул без сил на лестницу и сидел на ступеньках, дрожа и не шевелясь, пока владевшая им ярость не угасла.

Этот шаг должен был стать лучшим попаданием Рэнсома. Рэнсом просто не смог бы придумать ничего более мерзкого и вероломного, чем позвонить Марку и убедить того попытаться заманить собственного отца в смертельную ловушку, солгав ему…

«А ты уверен, что это ложь?»

Нет, Дейв не был уверен. В том-то и ужас. Кто-то — кто-нибудь из его собственных людей — действительно мог давать ему какой-то экспериментальный препарат. Это был бы далеко не первый раз, когда спецслужбы проворачивали подобный трюк. Как минимум одному бедолаге, работавшему на ЦРУ, тайком скормили дозу ЛСД, и тот в результате покончил с собой. Лишь через двадцать пять лет агентство признало этот факт и с ворчанием выплатило компенсацию родственникам несчастного.

Были и другие прецеденты. В пятидесятых военные тайно распылили в небе над Сан-Франциско болезнетворных микробов, Serratia marcescens. Десять лет спустя группа работающих под прикрытием военных исследователей наполнила стеклянные колбы микробами, переработанными при помощи современных методов, поразбивала их в нью-йоркской подземке, а потом следила за распространением свирепого насморка. Примерно в то же самое время в Юте произошел массовый падеж овец из-за утечки точно не классифицированного вещества из секретной лаборатории. Время от времени пробегали слухи о биологах, иммунологах и специалистах по генной инженерии, проявляющих нездоровый интерес к результатам экспериментов, которые проводились в концлагерях в странах Оси во время Второй мировой. Были также обитатели американских тюрем, которым вводили культуры болезнетворных вирусов, неиспытанные медикаменты и — самый печально известный случай — бледную спирохету. Добавьте к этому чудовищные испытания радиоактивных веществ, которые армия проводила на своих же военнослужащих, — и вы легко поверите, что какой-нибудь специалист по грязным трюкам мог счесть оправданным скормить препарат, воздействующий на сознание, нескольким своим коллегам.

Спецслужбы всегда руководствовались собственными законами и были более чем склонны ставить непродуманные эксперименты равно и на солдатах, и на мирных жителях. Ведь, в конце концов, это делалось исходя из высших интересов американской национальной безопасности — а значит, было жизненно необходимым, в особенности если верить — а все верили, — что Советы делают то же самое. Если в процессе пострадают несколько лабораторных крыс, отбывающих срок заключенных или парней в военной форме — что ж, это ведь не чрезмерно высокая цена за гарантию сохранения демократии. Вы согласны? И действительно, когда в семидесятых следователи Сената впервые узнали о подобных операциях и в ужасе подняли крик, немалое количество тех, кто нес ответственность за эти деяния, были глубоко возмущены. «Из-за чего весь этот вой? Мы всего лишь делали работу, за которую вы нам платили. Не смейте нас обвинять — мы хорошие парни!»

Рэнсом сочинил особенно коварную ложь — тем более коварную, что она была очень правдоподобной. Она гарантировала, что все — все! — кто знал Дейва и мог бы ему помочь, теперь будут на стороне Рэнсома. Мало того, она должна была заставить самого Дейва усомниться в себе.

«Ты же понимаешь, это может быть правдой».

Понимаю. Господи, смилуйся, я это понимаю.

Дейв сидел на полутемной лестнице, обхватив руками колени, и дрожал. Осознание того, что он теперь один, совсем один, повергало его в отчаяние. Никто не станет говорить с ним, никто не станет его слушать. Жена, сын, друзья — все, кто должен был верить ему, поверили этой лжи. Все обратились против него, и не осталось никого, кому он мог бы довериться.

В этом суть оживших кошмаров, зарождающегося безумия, мыслей, которые сперва озадачивают, а потом лишают рассудка и заставляют прежде уравновешенных людей заглядывать по ночам под кровать, подозревать, что их телефон прослушивается, а со временем и вовсе обретать твердую уверенность в том, что за каждым их шагом следят зловещие силы. Это может быть правительство, это могут быть жидомасоны, это могут быть зеленые человечки с летающей тарелки. Доверять нельзя никому, потому что любой может оказаться одним из Них или Их агентом. И вскоре ты начинаешь писать длинные письма в редакцию «Американского научного журнала», а может, и не начинаешь, потому что работники редакции тоже могут участвовать в заговоре. И ты придумываешь, как бы обшить стены своей комнаты алюминиевой фольгой, чтобы та отражала радиоволны, а по ночам ты бродишь по улицам и рисуешь на стенах мистические символы краской из баллончиков, чтобы отпугнуть чуждые силы, и постоянно разговариваешь сам с собой, и то, о чем ты говоришь, имеет смысл если не для других, так для тебя, и в конце концов ты складываешь свои вещи в сумку — только самое необходимое, чтобы они не мешали тебе передвигаться, — и ищешь темное местечко, где можно было бы пересидеть светлое время суток, потому что Они везде, Они ищут тебя, Они готовы взять тебя на мушку…

Психиатры называют это паранойей, и, когда дело заходит далеко, они запихивают тебя в психушку.

Потому что — помимо всего прочего — люди, думающие, будто все вокруг хотят их убить, могут быть чрезвычайно опасны.

Глава 5 Неплохая шутка

1

Если ему повезло, Марджи — Мэриголд Филдс Коэн, которая, возможно, была зачата тем самым летом, когда он поднялся в высокие горы Сьерры и спал у озера, зеленого, безупречно прекрасного, незабвенного, — Марджи все еще не пришла в себя. Если она еще без сознания, она не слышала его сына. Если она еще без сознания, она включит диктофонную запись, когда для Дейва настанет момент совершить рывок.

«Но все-таки лучше придумать запасной план».

Верно. Дейв более всего хотел не сталкиваться с Рэнсомом и его людьми. Но если что-нибудь пойдет не так, прежде чем Марджи включит запись, ему потребуется местность, в которой он может передвигаться быстро, а враги — нет. До сих пор ему удавалось опережать их на полшага и вести оборону. Пришло время изменить это. Кроме того, с него кое-что причитается Рэнсому — за то, что тот втянул в игру его сына. Пожалуй, с него Рэнсому причитается очень много.

1, 2, 3, 5, 7, 11, 13, 17, 19, 23, 29, 31, 37, 41, 43, 47.

Простые числа. Если простое число разделить на любое другое число, кроме единицы и его самого, в результате получишь дробь. Простые числа — неисчерпаемый источник очарования для математиков. Их легко высчитать — точнее, легко, если вас интересуют только числа меньше пятидесяти.

Профессор Роб говорил: «Джентльмены, вы можете себе представить, как неловко получается, если диверсант вляпывается в собственную ловушку? Задумайтесь об этом. Представьте себе, как вы лежите где-нибудь среди дымящихся руин с оторванной ногой или с вывалившимися внутренностями. Подумайте, как вы будете раздосадованы, зная, что сами же и установили адскую машину, которая все это натворила. Господи, разве вы не покраснеете от стыда? Должен заметить, что это одно из самых неприятных переживаний. Так вот, чтобы вы не попадали в подобные неловкие и унизительные ситуации, сегодня я намерен обучить вас кое-какой арифметике. Мне предстоит изложить, а вам — усвоить несколько простых математических прогрессий. Подобные формулы очень полезны, дабы отслеживать места, в которых вы сумеете приготовить небольшие проказы в назидание вашим оппонентам».

Существует шестнадцать простых чисел меньше 50. Дейв устроил ловушки на шестнадцати этажах пожарной лестницы. На восточной, западной и южной лестницах.

Его инструкторы в лагере «П» подчеркивали важность простоты. Наилучшая ловушка — это простая ловушка, устроенная с таким расчетом, чтобы дать максимальный результат при минимуме материалов. И как почти во всякой сфере деятельности, в искусстве грязных трюков наивысшая мудрость передается аббревиатурой СЭПД.

Дейв уважал эту аббревиатуру. Среди его ловушек (инструкторы назвали бы их шутками) были: куски темно-зеленого телефонного провода, натянутого в начале пролета на высоте лодыжки; емкости со скользким жидким мылом, расставленные в уголках так, чтобы бегущий человек не мог не сшибить их; банки с вязким цементом, подготовленные к тому, чтобы их опрокинули; сосуды с легковоспламенимым промышленным растворителем, удобно расставленные под рукой; более толстые провода, на этот раз аккуратно обмотанные вокруг водопроводной трубы и легко распутывающиеся; несколько дешевых ножей для бумаги, связанных по трое в колючие ежи; мощные степлеры, оставленные в различных стратегических местах; невинные на вид комки бумаги, усеивающие две лестничные площадки; пожарный шланг, размотанный и растянутый на пять пролетов; три банки с порошком для заправки картриджей, готовые в любой момент изрыгнуть чертовски неприятный черный порошок, и еще кое-какие штучки.

Его учителя гордились бы им. СЭПД: «Сделай это просто, дурень».

Дейв не думал, что все его ловушки окажутся эффективны. Во многие вообще никто не попадется. А те, кто все-таки попадется, рискуют наставить себе синяков да, может, сломать что-нибудь. Большинство этих ловушек лишь причиняли неудобство, и ни одна не могла гарантированно прикончить человека. Да от них этого и не требовалось. Нужно было лишь, чтобы они задержали Рэнсома и его людей.

«С другой стороны, приятель, если бы ты хотел причинить реальный вред…»

В чулане уборщицы Дейв нашел пять больших коробок моющего средства — по две дюжины бутылок в каждой, — в состав которого входил нашатырный спирт.

Нашатырный спирт — очень распространенная штука. Его используют повсеместно для мытья стекол, дезинфекции туалетов и оттирания плитки. Самый обычный компонент домашнего хозяйства.

В лагере «П» Дейва научили использовать обычные ингредиенты домашнего хозяйства. Его научили, как при некоторой сноровке обычная кухонная кладовка превращается в арсенал отравляющих, зажигательных и взрывчатых веществ. Немало «обычных компонентов домашнего хозяйства» превращаются в смертоносное оружие, если смешать их в правильных пропорциях.

И в их числе — нашатырный спирт.

Если смешать его с йодом — а это лекарство отыщется в любой офисной аптечке, — нашатырный спирт образует крохотные кристаллы трийодида азота. Правильно обработанный и высушенный трийодид азота становится веществом, представляющим из себя некоторую коммерческую ценность. На самом деле «Дюпон» продает его под торговым названием, прекрасно известным в горной промышленности как идеальный инструмент для вскрытия новых пластов руды с помощью взрыва. Единственная проблема этого вещества — в его нестабильности. Обеспечьте давление чуть больше полутора атмосфер на кучку кристаллов трийодида, и…

Ангел-хранитель Дейва ухмыльнулся. «Ба-бах!»

2

Вскоре после восемнадцати ноль-ноль Дейв Эллиот отправился в засаду.

Пока Дейв устанавливал свои ловушки, он пришел к выводу, что головорезы Рэнсома держатся подальше от лестниц. Они охраняли выходы на первом этаже, и этого хватало, дабы вселить в них уверенность, что добыча не сбежит. Кроме того, редкие курильщики — изгнанники своих офисов, прокаженные конца двадцатого столетия — выскакивали на лестничные площадки, чтобы втайне, стыдясь, насладиться сигаретой. И если присутствие телефониста-ремонтника, таскающего вверх-вниз бобину с проводом, не привлекало никакого внимания рабов никотина, то присутствие громил, патрулирующих лестницу, возбудило бы у них подозрения.

На месте Рэнсома Дейв приказал бы своим людям держаться подальше от лестниц, пока рабочий день не кончится. К несчастью, теперь рабочий день именно что кончился, и некоторые из людей Рэнсома решили немного поиграть. Дейву стало любопытно: а знает ли их босс, куда их занесло? Возможно, нет. Такой человек, как Рэнсом, никогда не одобрил бы так неумело подготовленной ловушки. Это было несовместимо с профессиональными стандартами Рэнсома. По мнению Дейва, засада была настолько любительской, что впору было обидеться.

«Черт побери, в наше время ни на кого нельзя положиться!»

Двое из людей Рэнсома расположились на западной лестнице. Они сидели на корточках в углу площадки на тридцать третьем этаже рядом с пожарной дверью. Один из них — он явно считал себя очень хитрым — отключил лампу дневного света над дверью. Бетонный пол площадки, холодные серые стены и сама дверь были скрыты тенью.

Тень их и выдала. Оставь они свет, и Дейв мог бы их не заметить, пока не стало бы слишком поздно.

«Старый трюк с выключенным освещением. Ребята начитались книжек Ладлэма».

Они явно сидели здесь не слишком долго. Дейв дважды за последние пятнадцать минут проходил через тридцать третий этаж, выполняя завершающие штрихи своих ловушек.

«Если их хоть чему-то учили, на тридцать втором этаже сейчас должны сидеть еще двое и ждать с другой стороны пожарной двери. Стандартная тактика засады, все по учебнику».

Идея заключалась в том, чтобы поймать его между тридцать вторым и тридцать третьим этажами. Двое стреляют сверху, двое — снизу. Это называется «фланговый перекрестный огонь». Ваша мишень превращается в мелкорубленый бифштекс.

«А это означает, что веселье не начнется, пока ты не одолеешь половину следующего пролета».

Дейв медленно поднялся на несколько последних ступенек тридцать второго этажа. Его каблуки стучали по бетонным ступеням. Два человека, сидящие в тени, знали, что он приближается. Они должны были слышать его, должны были следить за его приближением и нетерпеливо перешептываться по рациям.

«Давно ли они здесь? Давно ли они прислушиваются? Было ли у них время вызвать подкрепление?»

Пространство между лестничными пролетами, колодец, идущий от крыши до самой земли, был достаточно широким, чтобы Дейв мог видеть поджидающих его врагов. Оба они прижались к стенам. Оба держали наизготовку штурмовые ружья, короткие и уродливые.

«АР-15? Нет, что-то другое. Магазины побольше, на большее количество патронов».

Дейв остановился и тяжело запыхтел, как будто старался отдышаться. Он вытащил из-за пояса подол рубашки, вытер лицо и тяжело вздохнул.

— Ненавижу эти проклятые лестницы, — пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали.

Один из сидевших наверху мужчин поднес рацию ближе к губам.

«Идиот. Невозможно одновременно трепаться по рации и целиться из ружья. Вас что, ничему не учили?»

Дейв повел плечами и продолжил взбираться. Двое на следующем этаже не будут стрелять. Пока что. Они хотят быть уверены, что заполучили его, а единственный способ добиться этого — взять его под перекрестный огонь. Они не станут стрелять, пока он не доберется до площадки между тридцать вторым и тридцать третьим этажами. Дейв был в этом уверен.

Уверенность не помогала. Сердце лихорадочно колотилось, и теперь Дейв действительно запыхался — внезапно, в одно мгновение. На лбу выступили бусинки пота. Какая-то маленькая мышца под левым глазом принялась подергиваться. Ноги сделались ватными. Дейву хотелось закурить.

Бывают моменты, когда тебе приходится сознательно идти в ловушку. Иногда ты делаешь это потому, что нет другого способа подобраться к врагу вплотную. Иногда — потому, что это единственный способ достичь цели. А чаще всего ты идешь туда затем, чтобы устроить собственную ловушку.

Только вот легче от этого не становится.

Левый глаз нервно подергивался, и сдержать тик никак не получалось. Запястья покалывало в том месте, где вены выходят на поверхность. Дейву приходилось сознательно удерживать руки, чтобы они сами не потянулись за пистолетами…

Дейв поднимался по лестнице. Один шаг. Два шага. Три. Четыре…

На секунду он сделался невидимым. Противники на тридцать третьем этаже больше его не видели. Должно быть, они навели оружие на площадку в восьми ступенях перед Дейвом, ожидая, пока он, двигаясь на ощупь, войдет в зону их видимости. Люди, стоящие за дверью, напряглись, изготовившись к рывку. Обе команды считали, что знают, где должна находиться их мишень. Они были готовы к этому, ожидали этого и, наверное, даже предвкушали, как после завершения операции они будут похлопывать друг друга по плечам, отпускать грубые шутки и заверять друг друга, что дело этого Дейва Эллиота вовсе не было таким уж трудным заданием.

Дейв положил руку на поручень лестницы — холодный, полый внутри.

Один глубокий вдох.

Он подтянулся, оттолкнулся и прыгнул.

Тридцать два этажа до земли. Если он промахнется, ему конец.

Дейв перемахнул через проем лестничного колодца и противоположные перила и приземлился на пятки. Прыжок был коротким и нетрудным: секунда опасности, и Дейв перелетел с площадки тридцать второго этажа на площадку ниже.

— Дерьмо! — раздалось сверху.

В бетон площадки, на которую он приземлился, бесшумно впились пули. Но Дейва там уже не было.

Он ухватился за перила и ринулся вниз, перескакивая через две-три ступени разом. Ему нужно было проскочить следующую площадку. Если он еще будет на пролете лестницы, идущей с тридцать второго этажа…

Дверь на лестницу с грохотом распахнулась. По бетону застучали каблуки.

…то этим типам откроется прекрасный вид на его спину.

Дейв снова перемахнул через перила. Град пуль вспорол воздух у него над головой и за спиной, совсем близко. Разъяренный вопль:

— Сука, сука, сука!

Дэвид Эллиот побежал.

— Говорит Цапля! Он на тридцать первом, нет, тридцатом, движется вниз! Где вы? Что? На западной лестнице, кретин! Быстро сюда!

Кто-то (а может, и не один) выпустил вниз обойму (а может, и не одну). Пули дырявили стены, высекая острые осколки бетонной шрапнели. Что-то больно ужалило Дейва в плечо.

Враги с топотом неслись вниз по лестнице, стреляя на бегу. Вокруг сыпались сплющенные срикошетившие пули.

«Стандартный порядок действий. Если не можешь напрямую подстрелить мишень, достань ее хотя бы рикошетом».

Дейв еще раз перескочил через перила. Выстрел, рикошет, и пуля, взвизгнув, пронеслась у него под подбородком. Дейв дернулся. Далеко внизу, на много — на сколько? — этажей ниже распахнулась еще одна дверь. Теперь враги бежали и вверх. Они хотели взять его в клещи.

«Двадцать шестой этаж. Остался еще один».

Дейв поскользнулся, но успел ухватиться за поручни и выпрямиться. Он находился именно там, куда стремился, — на двадцать пятом этаже.

Дейв бросил взгляд наверх. Пожарный шланг был на месте; он змеился по ступеням, длинный и плоский. Дотянуть его до двадцать девятого этажа оказалось нелегкой работой. На самом деле Дейв не слишком верил, что придется его использовать.

Люди Рэнсома сейчас как раз пробегали мимо конца шланга. Они не заметили его, а если и заметили, то не обратили внимания. Подумаешь, пожарный шланг!

Дейв ухватился за красное колесо пожарного крана обеими руками и повернул его. Но колесо держалось крепко. Дейв в панике резко рванул колесо. Оно не двигалось с места.

«Господи, не поступай так со мной!»

Дейв напряг все силы. Колесо сдвинулось. Труба зашипела и забулькала. По ней потекла вода. Дейв поднажал. Колесо пошло свободно. Шипение превратилось в рев. Пожарный шланг больше не был плоским и неподвижным. Он наполнился водой, округлился и задвигался. Вода бурлила и поднималась наверх: один пролет, другой… С каждым преодоленным дюймом напор возрастал.

«Какое там давление у воды? Если память мне не изменяет, с десяток атмосфер. А это, друг мой, чертовски много».

Шланг подпрыгнул, качнулся из стороны в сторону и начал подниматься. Он казался живым, как будто огромная рыжевато-коричневая змея пробудилась и вздрогнула. А если он содрогался здесь, в пяти пролетах от своего конца, то хвост с наконечником…

По лестничному колодцу разнесся крик.

…неудержимо мечется из стороны в сторону. Десять атмосфер давления в стремительном движении. И тяжелый латунный наконечник шланга, шести-семи фунтов весом. Одного удара хватит, чтобы сломать ногу взрослому мужчине.

Крик усиливался. Он приближался и приближался с ужасающей скоростью. Дейв поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть падающее тело. Человек камнем рушился вниз, отчаянно размахивая руками и пытаясь ухватиться за перила. Лицо его было белым от безнадежности и ужаса.

«Проклятье!»

И точно, проклятье. Дейв не хотел их убивать. Он всего лишь хотел замедлить их продвижение.

Сверху послышались новые крики и взрыв ругательств. Дейв их проигнорировал. У него был более серьезный повод для беспокойства. Люди, поднимающиеся снизу, были уже неуютно близко. Если он защелкнет замок и перескочит на двадцать пятый этаж, они окажутся рядом — и он превратится в легкую добычу.

Дейв слышал их: они были двумя-тремя пролетами ниже (где именно?). Один из них, задыхаясь, выдохнул:

— Что там творится?

Ему ответил другой голос, менее запыхавшийся:

— Доберемся — узнаем.

Топот шагов по бетону. Они бежали.

Ливень пуль — стреляли в автоматическом режиме — обрушился на пожарный шланг. Из шланга забили фонтанчики воды; с каждой проделанной дыркой напор воды слабел и ее яростное продвижение замедлялось. Теперь люди, бегущие вниз, могли без риска пройти мимо.

Немного раньше, расставляя свои ловушки, Дейв в нескольких местах намотал на стояки сдвоенные отрезки толстого коаксиального кабеля. Один из таких отрезков кабеля находился на этом этаже. Кабель был надежно закреплен и не развязался. Дейв схватил его, пропуская петлей между ног.

«Скажи мне, что ты не собираешься этого делать».

Дважды вокруг левой ноги, дважды вокруг правой.

«Да ты совсем двинулся!»

Сверху через левое плечо, между ног, накрест через спину, а потом вокруг плеч.

«Приятель, давай я это сделаю как можно аккуратнее. Я не хочу умирать».

Скользящий узел. Готово.

Дейв подергал кабель. Все надежно. А сбруя, которую он соорудил на себе, была наскоро сляпанной, но все же вполне надежной имитацией системы ремней, удерживающей парашютиста.

«О нет! Приятель, нет!»

Пуля свистнула у груди. Дейв не думал об этом. Он сделал короткий шаг вперед, быстрый, но не поспешный, оттолкнулся и прыгнул через перила. Он нырнул безукоризненным движением, давно отработанным и не забытым. Нырнул в мутно-коричневую воду пруда своего детства, в зеленое-зеленое горное озеро. Прыжок согнувшись: сгибаешься в поясе, а потом в воздухе поворачиваешься — и вращение выпрямляет тело. Безукоризненный прыжок.

И очень приятный.

Дейв пронесся по пустому пространству между лестницами. Падая, он мельком заметил чье-то лицо — человек смотрел на него круглыми глазами, разинув рот.

— О господи! — прошептал он.

Где-то свистнула пуля — слишком далеко, чтобы беспокоиться о ней.

Дейв ухватился за кабель и напрягся в ожидании приближающегося рывка. Он предполагал, что это будет не хуже его первого прыжка. Двадцать пять сотен футов над Форт-Брэггом. Пара человек, отрядные клоуны, неубедительно пытались хохмить. Все остальные мрачно избегали смотреть в глаза друг другу. Инструктором у них был тот сукин сын, старший сержант, кубинец. Он стоял у открытого люка и кричал, перекрывая ветер, — выкрикивал номера по порядку и всякие непристойности. Как же его там звали, этого кубинца?…

Кабель резко натянулся. Он был тоньше, чем плоские брезентовые ремни парашютной системы, и врезался Дейву в ногу. От неожиданной боли у Дейва перехватило дыхание.

«Господи, как больно!»

Дейв качнулся влево, изогнувшись проскочил над перилами двадцать пятого этажа и врезался в стену, изрядно ушибшись. Он рефлекторно дернул узел, упал на бетонный пол и перекатился.

— Дерьмо! — завопил кто-то. — Нет, вы видели этого мудака?

— Вниз! — крикнул кто-то другой. — Быстро вниз! Не дайте ему уйти!

Дейв выдернул пистолет из-под рубашки. Ноги у него занемели и дрожали. Дейв заставил себя выпрямиться. Он осклабился, навел пистолет на лестницу над собой и выпустил двадцатизарядную обойму.

«Мы как, еще не наигрались?»

Время двинулось дальше. Пули со стуком ударились в ступени над ним и, срикошетив, отскочили. Дейв бесстрастно оценил меткость своих преследователей. Он был у них как на ладони. Стреляли бы они получше — уже прикончили бы его. Вероятно, его непродолжительное, но эффектное выступление ошеломило их.

«Может, мы все-таки уберемся отсюда, а?»

Дэвид Эллиот побежал. Он бежал по вертикали, как бежал весь сегодняшний день, не приблизившись при этом к свободе ни на шаг. Но, будем справедливы, и ни на шаг не скатываясь к плену.

На девятнадцатом этаже он легко перескочил натянутый кабель. На семнадцатом услышал, как кто-то — кажется, даже не один — грохнулся, зацепившись об этот кабель. Слабо улыбнувшись их воплям, Дейв вывернул на ступени два ведерка скользкого жидкого мыла.

Добравшись до этого места, его преследователи разразились бранью. Точнее, бранился один. Остальные кричали и стонали — кто-то что-то себе сломал. Дейв услышал крики боли и подавил смешок.

На пятнадцатом этаже он услышал бессвязные, но все равно радующие ругательства того, кто этажом выше потерял туфли в вязких объятиях быстросохнущего резинового клея. Его ругательства, насколько мог судить Дейв, были глубоко прочувствованными — и тем более ценными благодаря их искренности.

Напротив, тот, кто не вовремя оказался у микроволновки, не ругался. Он просто скулил. Дейву подумалось: этот, должно быть, в состоянии шока. Вероятно, ему требуется врач, и поскорее. Плохо. Впрочем, жить он будет. Ничего особенного там не было: просто небольшая микроволновка, простенькая модель, украденная из комнаты отдыха для служащих. Дейв засунул в нее пару двухлитровых бутылок диетической кока-колы и притащил микроволновку к аварийному выходу. Пробегая мимо, Дейв нажал на кнопку. Сорок семь секунд спустя прозвучал взрыв, и обжигающе горячая кола вместе с осколками разлетевшейся дверцы микроволновки вывела из строя еще одного преследователя.

Дейв все это слышал на бегу: гневные вопли пострадавших, их площадную брань, их крики о помощи — и смеялся.

На тринадцатом этаже (по логике здешнего управляющего — на четырнадцатом) Дейв оставил бутылку с чистящим раствором. Озарение заставило его примотать к ней скотчем коробок краденых спичек.

Поскольку преследователи из осторожности замедлили шаги — и совершенно напрасно, поскольку эти невинные на вид скомканные листы бумаги были ровно тем, чем и казались, — у Дейва было вполне достаточно времени, чтобы опорожнить бутылку, чиркнуть спичкой и, покидая этаж, бросить ее в лужицу моющего средства. Когда оно вспыхнуло и взорвалось, Дейв больше не мог сдерживаться.

Последним, что слышали преследователи, был его смех, низкий, раскатистый смех, безграничная радость, хохот искреннего удовольствия, заполнивший собою лестничный колодец. Они остановились, вопросительно поглядели друг на друга и покачали головой.

Два кусочка покрытого эмалью латунного колечка музыкально звякнули, подпрыгнув по походному столу полковника Джона Джеймса Крютера. Полковник подобрал их, поднес к свету и, сощурившись, осмотрел. Потом он поцокал языком, почесал за ухом и нахмурился.

— Ну чё, лейтенант, так и будем тут стоять, как будто канарейку слопали, или все-таки расскажете мне, что это за штуковины?

— Это знаки различия, сэр. Знаки различия русского офицера.

Дейв не сумел скрыть довольства в голосе. Точнее, и не пытался.

Крютер потер щеку. Он посмотрел на Дейва, потом снова перевел взгляд на две латунные эмблемы.

— Вроде это не какая-нибудь мелкая сошка. Возможно, майор.

— Так точно, сэр. Это именно майорские знаки различия.

Дейв положил на стол полковника сложенный листок бумаги. Крютер посмотрел на него, словно на дохлую крысу.

— А это еще чего, рождественское письмо Санта-Клаусу?

— Никак нет, сэр. Это имя капитана вьетнамской армии, одного из наших верных союзников. Майор назвал его мне незадолго до своей безвременной кончины.

Дейв прикусил язык. Пришлось. Иначе он расхохотался бы.

Крютер развернул листок и кивнул. Он постучал по пачке «Кэмела» без фильтра, вытряхнул оттуда сигарету, щелкнул ногтем по спичке, затянулся и нахмурился.

— Ну и как, молодой лейтенант Эллиот, вы умудрились совершить этот чудесный подвиг?

Дейв улыбнулся во все тридцать два зуба.

— Ну, сэр…

Его переполнял смех, поднимающийся из самых глубин его естества.

— …я просто подумал…

Дейв даже покраснел, так он старался сдержаться.

— …что жить…

Дейву никак не удавалось загнать смех поглубже.

— …намного приятнее…

Нет, можно и не пытаться.

— …чем умирать!

Смех вырвался на волю.

Мамба Джек запрокинул голову и расхохотался вместе с Дейвом.

— Ну-ну-ну, лейтенант, неплохо сделано. Честно вам говорю. Отлично, отлично. Возможно, мы с вами стоим в начале чу-удесной дружбы.

3

19.03

Дэвид Эллиот вышел из лифта на сорок пятом этаже.

«Пришло время вернуться на место преступления. Если какие-нибудь ответы существуют, искать их надо там».

Та часть, где обитало руководство «Сентерекса», была заперта. Секретарша в приемной давно уже ушла, да и все остальные секретари отправились по домам в шесть вечера. Правда, в это время кто-нибудь из начальников-трудоголиков мог все еще околачиваться здесь. Обычно кто-нибудь и околачивался. Дейв надеялся, что не столкнется ни с кем из них, но был вполне готов в случае встречи разобраться с ними.

Он вставил свой ключ в замок, повернул его и надавил.

«Ну как, ты рад, что Берни не установил тут одну из этих штуковин, которые отпираются электронными карточками? Такая фиговина автоматически записывает личные данные всех, кто входит и выходит через нее».

Дейв быстро пересек приемную и свернул налево, в коридор, ведущий к кабинету Берни Леви. А потом, повинуясь внезапному импульсу, он остановился, развернулся и побежал на восток, туда, где двенадцатью часами ранее прятался от пуль Рэнсома и Карлуччи.

Ремонтные работы были проделаны безукоризненно. Дыры от пуль заделаны, обои подклеены, и нигде не видно ни царапины.

«Никаких следов. Если ты попытаешься продемонстрировать кому-нибудь доказательства того, что произошло здесь этим утром, он просто посмотрит на тебя и покачает головой. „Бедный старина Дейв, — скажет он, — совсем умом двинулся“».

Дейв посмотрел на ковер, на то место, где пролилась кровь Карлуччи. Никакого пятна, никаких доказательств, никаких намеков на то, что на этом самом месте умер человек. Ковер заменили другим, точно такого же оттенка, с точно таким же ворсом и даже с точно такой же степенью изношенности, что и остальные ковры в этом коридоре.

«Высокопрофессиональная работа. Но неужели ты ожидал меньшего от мистера Джона Рэнсома и компании?»

Дейв повернул обратно к кабинету Берни и, войдя в приемную, чуть не столкнулся с доктором Фредериком Л. М. Сэндбергом во всем его великолепии.

Сэндберг сделал шаг назад, бросил взгляд через плечо — и взял себя в руки. Он произнес с патрицианской вежливостью:

— Добрый вечер, Дэвид.

— Здравствуйте, док.

Доктор Сэндберг был старейшим членом совета директоров «Сентерекса». Несколько лет назад он ушел с поста декана медицинского факультета Йеля, но по-прежнему вел частную практику. Круг его клиентов был ограничен высокопоставленными управленцами, и он был очень хорошим и очень дорогим врачом. Настолько хорошим, что был личным врачом Берни, Дейва и большинства руководящих работников «Сентерекса».

— Как прошел сегодняшний вечер, Дэвид?

Тон Сэндберга был мягким, ровным, неподражаемо воспитанным.

— Бывало и лучше.

Сэндберг мягко улыбнулся.

— Да, я слыхал.

Дейв скривился.

— Как и все остальные, я полагаю.

— Да, пожалуй. Берни созвал сегодня в конце дня заседание совета. Надо ли говорить, что вы были единственным пунктом повестки дня?

Доктор провел рукой по безукоризненно выбритой щеке, словно собираясь подчеркнуть следующую реплику. Но Дейв заговорил первым.

— Док, вы же знаете меня. Вы наблюдали меня, самое меньшее, пять лет. Вы знаете меня как облупленного.

Сэндберг взглянул поверх своих очков в золотой оправе.

— Да, это так.

— Тогда вы знаете, что я не псих.

Сэндберг улыбнулся исключительно профессиональной улыбкой.

— Конечно знаю. И, Дэвид, я должен вас заверить, что ни я и никто иной не думает, что вы на самом деле… — он сморщил свой аристократический нос из-за того, что приходится использовать такое неподобающее, такое немедицинское слово, — псих.

— История о внезапно проявившем себя препарате. Так?

— Это не просто история, Дэвид. Я видел доказательства. Агент Рэнсом…

— Агент? Так он назвался?

Марк тоже употребил это слово.

— Он не просто назвался. Он действительно федеральный…

— Он лжет. Он — наемный убийца.

Лицо Сэндберга исполнилось одновременно и сочувствия, и жалости. Под красновато-коричневым спортивным жакетом у него был канареечно-желтый жилет. Не жилетка, а самый настоящий жилет. Лишь человек с его стилем и внешностью мог позволить себе надеть такое диковинное произведение портновского искусства. Сэндберг запустил руку в один из карманов жилета.

— Осторожнее, док. Они должны были предупредить вас, что я буйный.

— И они действительно предупредили.

Сэндберг извлек из кармана белый прямоугольник.

— Ага, вот оно. Визитная карточка агента Рэнсома. Можете взять и посмотреть.

Дейв выхватил карточку из рук Сэндберга.

На карточке было написано: «Джон П. Рэнсом. Инспектор по особым расследованиям. Бюро по делам ветеранов». Еще там был телефонный номер, вашингтонский адрес и рельефная официальная печать.

Дейв скривился.

— Отлично напечатано. Но печать сейчас дешева.

Голос Сэндберга звучал негромко и немного печально:

— Это не подделка, Дэвид.

— Когда я сегодня утром проверил карманы этого подонка, у него там была совсем другая карточка. Особая консультационная группа. В ней говорилось, что он…

— Дэвид, уверяю вас, я весьма тщательно проверил верительные грамоты агента Рэнсома. Вы же понимаете, в моем возрасте и положении обрастаешь определенным кругом знакомств. Соответственно, я осторожно навел справки у некоторых старых друзей. Они заверили меня, что агент Рэнсом — именно тот, за кого себя выдает.

Дейв покачал головой.

— Этот человек — профессионал, Фред. Он одурачил и вас, и ваших друзей. Именно так и работают профессионалы.

— Ну, раз вы так говорите, Дэвид, то ладно. Но тогда скажите мне: если он не правительственный служащий, то кто он?

— Не знаю, черт побери. Я знаю лишь одно: с самого утра он и группа ему подобных пытаются меня убить.

На лице Сэндберга отразился явственный профессиональный интерес. Именно с таким лицом врач говорит: «Да-да, мистер Эллиот. И что же делали эти инопланетяне после того, как похитили вас и увезли на планету X?» Увидев это выражение, Дейв даже заикаться начал.

— Док… Фред, не смотрите на меня так! Выслушайте же мою часть истории!

— Конечно, Дейв. С удовольствием. Однако боюсь, я могу себе представить суть вашей истории. Если вкратце, безымянные люди из неведомой организации стремятся убить вас по непонятным вам причинам. Вы ничего не сделали. Вы совершенно ни в чем не повинны. Но Они — с заглавной буквы «О» — желают вашей смерти. Я верно уловил суть, Дэвид? Вы это хотели мне изложить?

У Дейва противно заныло под ложечкой. Он потер губу и уставился на свои туфли. Сэндберг тем временем продолжал:

— Дэвид, будьте так любезны, окажите мне услугу. Подумайте об истории, которую вы мне тут изложили. Оцените ее правдоподобие. А потом скажите мне, что она не кажется вам подозрительной. Скажите, что это не… ну… не симптом определенного психического заболевания.

Дейв нахмурился и покачал головой.

— Теперь ваша очередь побыть любезным и оказать мне услугу. Подумайте о моей истории. Подумайте о том, что может твориться, если она правдива. Подумайте о всей той лжи, которую они станут рассказывать, если желают убедить всех, что я двинулся крышей.

Сэндберг заговорил таким тоном, словно пытался мягко сделать замечание непослушному ребенку:

— Дело не в историях, Дэвид, дело в фактах. Они показали мне документы. Все документы. Как вам известно, я заседаю в совете вместе с двумя подрядчиками от Министерства обороны, и я наделен весьма высокой степенью допуска к секретным материалам. В результате джентльмены, стремящиеся… э-э… задержать вас, достаточно охотно согласились поделиться со мной документами, которыми располагали. Должен заметить, портрет, который из них вырисовывается, не очень-то хорош собою. Конечно же, вас я ни в чем не упрекаю. Вы были невинной жертвой. Похоже, почти ужасающе невинной. Боюсь, это был не лучший момент в жизни нашей нации, и то, что они делали с вами — с вами и вашими товарищами, — несомненно, переходит всякие границы.

— Они ничего со мной не делали, — произнес сквозь зубы Дейв. — Они ничего не делали с нами. Все, что сделал любой из нас, сделал он сам. Послушайте, док… Фред, документы, которые вам показывали, — поддельные. Это ложь, низкопробная, грубая, невежественная и глупая.

— Вы все цитируете Марка Твена, Дэвид?

— Я бы не стал этого делать, если бы повредился рассудком.

— Почему, вполне могли бы. Дэвид, мы прежде говорили кое о чем, имеющем отношение к вашей ситуации. Я помню, как вы отнеслись к моему беспокойству, и потому мне трудно решиться поднять эту тему.

— Что… — Дейв остановился на полуслове. — Давайте, док. Я вас слушаю.

— Вы по-прежнему — прошу прощения, Дэвид, мне действительно неприятно об этом спрашивать, — вы по-прежнему слышите голоса?

— Да черт возьми, док! Это… это ничего не значит. Это всего лишь мой способ… Я же вам говорил: это на самом деле не голос, это просто я вроде как разговариваю сам с собой.

Сэндберг медленно повторил:

— Разговариваю. Сам. С собой.

Он кивнул. И стало ясно, что все кончено.

— Черт, да я…

— Вспомните: когда вы впервые сказали мне об этой… своеобразной манере, назовем ее так, я предположил, что было бы неплохо, если бы вы показались кому-нибудь из моих коллег, специализирующихся в данной сфере.

— Док, я говорил это тогда и повторю теперь: я не нуждаюсь в психиатре. Я так же нормален, как и вы.

Сэндберг покачал головой.

— Дэвид, Дэвид, позвольте, я повторюсь — и очень важно, чтобы вы это поняли, — никто не говорит, что вы ненормальный. Уверяю вас, вы не сумасшедший в обычном смысле этого слова. Произошло другое, и я видел неопровержимые доказательства, подтверждающие это: вам и многим другим военнослужащим давали экспериментальный психотропный препарат. В результате возникли непредвиденные сложности. Мне сказали, что ваш командир…

Дейв ударил кулаком по стене.

— О господи! Так вот что они говорят? Что все это произошло из-за того, что нас накачали наркотиками? Боже мой!

— Дэвид, успокойтесь.

Сэндберг снова потянулся к карману жилета. Дейв поднял пистолет. Сэндберг извлек упаковку мятных жевательных таблеток.

— Пожалуйста, Дэвид, не надо направлять на меня эту вашу штуковину.

Он извлек из упаковки одну таблетку, бросил ее в рот и протянул упаковку Дейву. Дейв покачал головой. Доктор продолжал:

— Дэвид, я не сомневаюсь, что вы верите, будто эти люди пытаются вас убить. Однако вы должны понять, что все доказательства…

— А как насчет вот этого?

Дейв продемонстрировал собеседнику пистолет.

— Они меня об этом предупреждали. Вы отняли его у полицейского.

— Док, это не полицейский пистолет. Посмотрите на него. Это…

— Я ничего не знаю об огнестрельном оружии, кроме того, что я его презираю.

Дейв зарычал от бессилия.

Сэндберг понизил голос и перешел на более задушевный тон:

— И еще одно, Дэвид. Мне звонила Хелен.

— А, черт!

— Она, что вполне естественно, беспокоится о вас и беспокоится о том, какой эффект на вас мог произвести этот экспериментальный препарат. И поскольку она чувствует, что ваш брак некоторое время не был…

— Оставьте, док. Возможно, мне и нужно поговорить с консультантом по семейным отношениям, но сейчас это не стои́т первым пунктом в моем списке дел.

— Я бы сказал, что мужчина, для которого его чувства к жене не стоят на первом месте, нуждается в чем-то более серьезном, чем совет консультанта.

Сэндберг опустил упаковку жевательных таблеток обратно в карман.

Дейв с силой выдохнул.

— Черт побери, док, я…

Тут он заметил, что пытается сделать доктор, и голос его сделался жестким:

— Руки прочь от жилетки, док.

— Это жилет.

— Неважно. Что у вас там? Кроме упаковки мятных таблеток?

Доктор Сэндберг печально улыбнулся.

— Небольшой баллончик с мейсом.[7] Они раздали такие всем нам. Идея в том, Дэвид, чтобы просто успокоить вас. Честное слово, ничего другого не предполагалось.

— Док… ведь мы же с вами друзья, правда?

— От души надеюсь, что да.

— Вот и хорошо. Потому что то, что я собираюсь с вами сделать, — это проявление дружбы.

Сэндберг попытался отступить. Но не сумел. Он и сам не заметил, как Дейв сманеврировал так, что доктор оказался спиной к стене.

4

Зачастую отделка кабинета старшего руководителя говорит о компании больше, чем ее годовой отчет. Например, как это известно всякому аналитику фондового рынка, следует с осторожностью отнестись к любой фирме, чей президент украшает свою святая святых моделями реактивных самолетов, в особенности если там можно увидеть «Гольфстрим», «Лирджет» и прочие дорогие частные самолеты. Присутствие этих малышей с неизбежностью означает, что корпорация владеет чудовищно дорогим парком реактивных самолетов, роскошью, приобретенной за счет акционеров, поскольку его императорское высочество считает, что летать самолетами авиакомпаний, как обычный смертный, ниже его достоинства.

По той же примете опытные инвесторы вполне обоснованно относятся с подозрением к главе корпорации, препоручающему отделку кабинета «дизайнеру по интерьерам» — подчиненному либо начальнику своей второй жены (молодой блондинки). Обычно результат включает в себя чертовски неуклюжую мебель с роскошной обивкой, керамические безделушки «в народном стиле», изготовленные народными художниками, разъезжающими на «мерседесах», и литографии в стиле Джима Дайна, Фрэнка Стеллы, Шона Скалли или Брюса Номана, обошедшиеся куда дороже, чем стоят подлинники этих современных мастеров.

А другой конец диапазона — его куда чаще можно встретить в хай-тековских окрестностях калифорнийской Силиконовой долины, — это руководители, чьи кабинеты нарочито эгалитарны: металлические столы, кресла с виниловой обивкой, на стенах ничего, кроме доски для записей и, возможно, нескольких графиков. Люди понимающие знают, что к таким руководителям тоже следует присматриваться повнимательнее. Президент корпорации — это по определению тот, кто принимает окончательные решения в своей организации. Однако некоторых начальников подобная ответственность пугает. Чтобы избежать ее, они окружают себя атрибутами плебейства, прячась за маской демократического правителя корпорации. Скудная обстановка — это первый и самый наглядный признак руководителя, который недостаточно смел, чтобы принимать решения.

Кабинет Берни Леви не говорил ни о той, ни о другой крайности. Подобно человеку, который занимал его, он являл собою образец умеренности и средоточие традиционных ценностей. Кабинет Берни — лишь немногим больше кабинетов других руководящих работников «Сентерекса» — занимал северо-восточный угол сорок пятого этажа. Из его окон открывался прекрасный вид: на севере Центральный парк (в редкие погожие дни отсюда вообще было видно далеко за Гудзон, до Уэстчестерского округа или даже дальше), а на востоке — здание ООН, Ист-Ривер, Квинс, Лонг-Айленд и, вдалеке, явственный серо-синий блеск Атлантики. Стол Берни был любовно выполнен из красного дерева в классическом стиле. Кожаное кресло с высокой спинкой было куплено у тех же мастеров, которые снабжали Верховный суд Соединенных Штатов. Диваны происходили из того же источника и были мягкими и удобными. Безделушек, украшений и сувениров было не много: набор ручек «Монблан» в обсидиановой подставке; древние счеты — подарок китайского партнера по совместному предприятию; единственная фотография жены и сына в серебряной рамочке; пресс-папье в виде кристалла-гексаэдра с гравировкой — память об одной из его многочисленных благотворительных акций и огромный уродливый патрон 14,5 миллиметра, от советского противотанкового ружья. На пуле, семи дюймов в длину и дюйм в диаметре, было выгравировано имя Берни и надпись: «Вторая рота третьего батальона. От Инчона до водохранилища в Чанджине и обратно. 1950–1952. Semper fidelis».

Из произведений искусства Берни выбрал несколько картин, созданных семейством Уайет — от папы Н. К. до прославленного Эндрю, — и все они были оплачены скорее из кармана самого Берни, чем за счет фондов «Сентерекса». Дейв подозревал, что появление этих произведений было продиктовано не только эклектическими вкусами Берни, но и тем фактом, что один из членов правления «Сентерекса», Скотт Тэтчер, был известным коллекционером и питал особую слабость к Брэндиуайнской школе.

В оформлении кабинета Берни наличествовали лишь две эксцентричные черты: его книги и его кофеварка. Книги представляли собою коллекцию того, что за полтора десятилетия было написано в жанре, который Дейв именовал «религия руководителя» — все от «В поисках совершенства» до «Переустройства корпорации». Глава «Сентерекса» не мог устоять при виде тома, обещающего раскрыть прежде неведомые секреты повышения эффективности управления. Он скупал их все, все читал и всем им верил — во всяком случае, до тех пор, пока не появлялся новый том.

Дейв провел пальцем по корешкам книг и улыбнулся связанным с ними воспоминаниям.

Второй особой деталью была кофеварка Берни. Она тоже заставила Дейва улыбнуться. Как-то по ходу дела — возможно, под влиянием одного из его калифорнийских мотивационных гуру — Берни решил, что руководящим работникам «Сентерекса» не следует поручать своим секретарям приготовление кофе. Отныне посетителей не должна была вежливо встречать любезная секретарша и предлагать им на выбор кофе, чай или горячий шоколад. Теперь это становилось обязанностью каждого руководящего работника: держать у себя кофеварку, чай в пакетиках и запас какао.

Никто не мог постичь, отчего Берни счел важным, чтобы административные работники, чье жалованье исчислялось шестизначными числами, тратили свое время на возню с чайниками, фильтрами и кофемолками, но Берни был тверд, словно алмаз. Кухонька на сорок пятом этаже была преобразована в комнату для ксероксов, а кабинет каждого руководителя снабдили кофеваркой «Тошиба».

Результат был катастрофичен: пятна на коврах, кофейная гуща, выплеснутая на важные документы, дорогие шкафы, утратившие сияние своих полированных поверхностей, — не говоря уже об озадаченных посетителях, которые, поперхнувшись предложенной им бурдой, тайком выливали содержимое своих чашек в горшки с цветами.

Через месяц этого всевозрастающего бедствия секретари взбунтовались. Они начали приходить пораньше, пробираться в кабинеты к своим боссам и готовить кофе самостоятельно. Вскоре на сорок пятом этаже снова воцарился мир, и все, включая самого Берни, получили то, что желали.

Берни, забывчивый по мелочам и куда более зависящий от своей секретарши, чем он согласился бы признать, похоже, снова забыл выключить кофеварку. Дейв повернул выключатель.

— Не за что, Берни, — пробормотал он.

Емкость кофеварки была наполовину заполнена личной кофейной смесью Берни — предметом зависти всех обитателей этажа. Дейв налил себе чашку, отпил и улыбнулся. Берни утверждал, что Сан-Франциско — единственный город в Америке, где каждая фирма гордится тем, что предлагает гостям великолепно сваренный кофе. В результате он договорился, чтобы в «Сентерекс» каждый месяц доставляли самолетом особую сан-францисскую смесь: арабика, кона[8] и еще что-то. Но Берни отказывался раскрыть источник, в котором он приобретал кофе, или делиться своей смесью с другими руководящими работниками.

— Я хочу, — самодовольно улыбаясь, говорил Берни, — чтобы люди запомнили, что у Берни Леви — самый лучший кофе в Нью-Йорке. Тогда, возможно, они снова заглянут ко мне на чашечку кофе, и мы заключим еще какую-нибудь сделку.

«Берни. Он находит подход ко всему. Последний великий делец».

Дейв наслаждался кофе. Кофе был абсолютно безукоризненным. Может, ему удастся найти имя поставщика где-нибудь в бумагах Берни?

«Ты что-то не о том думаешь, приятель. Если ты собрался копаться в бумагах Берни, тебе следует искать кое-что другое».

Дейв осторожно поставил чашку на бронзовую подставку. Он развернулся вместе с креслом лицом к шкафу Берни и взломал замок.

В верхнем ящике находились личные и конфиденциальные бумаги председателя совета директоров «Сентерекса» — двойной ряд желтовато-коричневых папок, на каждой — цветная наклейка, позволяющая определить ее содержимое. Желтые наклейки — протоколы заседаний совета. Зеленые — благотворительные проекты, наиболее близкие сердцу Берни: «Армия спасения», «Детский приют», «Объединенный еврейский призыв», «Маяк для слепых», «Общество защиты животных». На восьми папках были белые наклейки с подписанными на них названиями каждого из оперативных подразделений «Сентерекса». Одна синяя наклейка с надписью «Лаборатории Локьера». Оранжевые наклейки для деловых проектов и прогнозов. Фиолетовые — для анализа банкиров-инвесторов касательно потенциальных приобретаемых объектов. Дюжина папок с красными наклейками и надписанными на них именами старших административных работников «Сентерекса».

Дейв вытащил папку со своим именем.

Папка была на удивление тонкой. Первым документом в ней была ксерокопия его заявления о приеме в «Сентерекс». С прикрепленной к ней фотографии смотрел молодой человек с двухдолларовой стрижкой. За заявлением следовало некоторое количество докладных записок кадрового отдела — тогда его название еще не изменили на «Людские ресурсы». Они касались продвижений по службе, прибавок зарплаты и перемены должностей. Там было несколько страховых договоров, пара аттестаций, составленных теми, кто присматривал за ним на заре работы в «Сентерексе», и копии разнообразных соглашений и обязательств, которые он подписал за время продвижения по корпоративной лестнице. Ближе к концу папки он обнаружил кое-какую корреспонденцию, которой обменивались совет «Сентерекса» и Комиссия по ценным бумагам и биржам. Как только Дейв сделался служащим компании, любая сделка, которую он мог добавить к ее капиталу, становилась предметом интереса этого агентства.

Последней бумагой в папке было письмо на бланке ФБР.

Желудок Дейва исполнил сальто.

«Уважаемый мистер Леви! — гласило письмо. — Что касается мистера Дэвида П. Эллиота, известного вам и пребывающего у вас на службе, настоящим уведомляем вас, что нашему ведомству было поручено провести расследование касательно вышеназванного гражданина; данное расследование было признано необходимым и уместным при условиях, предусмотренных Законом о поставщиках и подрядчиках Министерства обороны от 1953 года, с поправками, касающимися вопроса предоставления доступа к секретным материалам директорам и руководству корпораций, вовлеченных в деловые операции, затрагивающие секретные и конфиденциальные вопросы. Организация, затребовавшая данное расследование, поручила нижеподписавшемуся сотрудничать с вами. Лицо, предписавшее нам провести данное расследование, дало нижеподписавшемуся указание согласовать с вами необходимые детали в кратчайшие сроки и максимально удобным для вас образом. Искренне надеемся на ваше сотрудничество».

«Ни хрена себе!»

Закон о поставщиках и подрядчиках Министерства обороны? Но ведь «Сентерекс» не работает на военных. На самом деле он вообще не работает на правительство.

«Или все-таки работает?»

Дейв дважды перечитал письмо. Информации в нем было немного.

«А как насчет даты?»

Три дня назад. Письмо написано всего три дня назад. Да что за черт, что все это означает? И почему — почему, почему, почему?! — через столько лет кто-то пытается возобновить допуск, закрытый в тот день, когда он был уволен из армии?

«И хуже того…»

И хуже того, если это письмо не подделка, значит, Дейв сделался объектом федерального расследования. А Рэнсом говорит всем, будто он — офицер федеральной службы.

«Предположим, что док Сэндберг прав: Рэнсом и вправду федерал!»

Это бессмыслица. Правительство не заказывает ни в чем не повинных штатских. Оно не отправляет команду крутых наемных убийц, чтобы прикончить сорокасемилетнего бизнесмена. Такое случается в кино, в низкопробных романах, в теории заговора. Оливер Стоун, Джеральдо Ривера, Раш Лимбо.

«Некоторые заявляли, что такое бывает: Ли Харви Освальд, Джек Руби, Билл Кейси, Марта Митчелл…»

Такие заявления делают только экстремисты. Кроме того, даже если вся эта фигня насчет заговора — правда, люди, которых убили, погибли не просто так, а по какой-то причине. Они что-то знали. Они оказались во что-то втянуты. У них были тайны.

«Что ты видел, что ты слышал, что ты знаешь?»

Ничего. У Дейва не было никаких тайн — никаких государственных тайн. Не было…

«Тот трибунал был тайным. Они засекретили документы. Они взяли с тебя подписку о том, что ты никогда не расскажешь о произошедшем».

Нет, нет, нет. Все это было слишком давно. Кроме того, Дейв не единственный, кто знает о произошедшем. Были и другие свидетели. И все, абсолютно все, кто был связан с трибуналом: члены суда, обвинители, защитники, стенографисты, — все знали. Это безумие — даже предположить, что…

«Безумие».

Дейв еще раз взглянул на письмо из ФБР. Так оно настоящее? Или подделка? Есть ли способ выяснить, откуда оно отправлено?

Дейв снял трубку телефона и набрал номер, напечатанный под именем человека, подписавшего письмо. Там ответили после первого же звонка.

— Вы позвонили в Федеральное бюро расследований, город Нью-Йорк. Наше приемное время — с восьми тридцати до семнадцати тридцати. Если вам известен добавочный номер лица, которому вы звоните, пожалуйста, наберите его. Если нет — пожалуйста, нажмите «звездочку».

Дейв ненавидел эти проклятые автоматизированные телефонные системы. Он нажал «звездочку».

— Если вы хотите оставить сообщение для дежурного оператора, пожалуйста, нажмите «решетку». Если вы хотите получить доступ к системе голосовых сообщений, пожалуйста, нажмите «ноль».

Дейв нажал на «ноль».

— Пожалуйста, введите фамилию лица, к автоответчику которого вы хотите подключиться. Используйте кнопочную панель вашего телефона. Вместо буквы «Q», пожалуйста, используйте «ноль».

Дейв посмотрел на стоящую под письмом подпись и набрал фамилию.

— В данной системе отсутствует лицо с такой фамилией. Если вы ошиблись или хотите попробовать еще раз, пожалуйста, нажмите «звездочку».

Дейв повесил трубку.

Возможно, человек, отправивший письмо, не из ФБР. Возможно, он все-таки из ФБР, но не занесен в эту чертову телефонную базу данных. Возможно, возможно, возможно. Дейв не знал. У него не было ответов. Ответов не было нигде.

Или все же где-то они есть?

Дейву нужно было подумать. Он что-то забыл или упустил из виду. В этом и крылся ключ к происходящему. Но сперва…

Он оглядел папки в шкафу Берни. Персонал, благотворительность, прогнозы, заседания совета, кандидаты на приобретение, деятельность подразделений. В одной из них мог содержаться ключик к разгадке. Дейв вытянул из ящика первую папку. И в этот момент в кабинет спиной вперед вошел Берни.

Берни появился не из приемной, в которой обычно сидела секретарша, а из двери в западной стене. Она соединяла кабинет Берни с залом заседаний совета директоров. И Берни, пятясь, продолжал разговаривать с кем-то, кто еще находился в зале заседаний.

— Вы не знали?

Дейв подскочил и задохнулся. Ему показалось, что у него сейчас остановится сердце.

Берни продолжал:

— Подождите минутку. Это не ваша папка лежит вон там?

И он снова шагнул в зал заседаний.

Дейв пулей вылетел из кресла Берни и ринулся в стенной шкаф. Шкаф, как и у самого Дейва, был просторным, из тех, в которые можно попросту войти. Берни использовал его под склад разнообразнейших канцелярских принадлежностей: непомерно огромные листы бумаги, маркеры, мотки скотча и полдюжины трехногих подпорок для доски. Председателю совета директоров «Сентерекса» для того, чтобы провести совещание, необходимо было писать что-то на доске.

Дейв прижался к дальней стене и затворил за собой дверь, оставив небольшую щелочку.

Берни вернулся в кабинет.

— Мне это словно нож в сердце.

Ему ответил другой голос:

— Не только вам. Нам с Оливией тоже очень нравился Дэвид.

Дейв узнал этот голос. Этот своеобразный носовой выговор уроженца Новой Англии принадлежал Скотту С. Тэтчеру, члену совета директоров «Сентерекса», главе собственной компании и близкому другу Дейва.

— Возможно, в конце концов это и удастся, — сказал Берни. — Этот Рэнсом — он не дурак.

Дейв услышал протяжное хмыканье и представил себе Тэтчера как наяву. Должно быть, тот поглаживает свои густые, как у Марка Твена, усы или проводит рукой по непослушным длинным седым волосам.

— Бернард, что касается вашего мистера Рэнсома, мне кажется, вы были не вполне откровенны.

«Выйди. Выйди прямо сейчас. Тэтчер поверит тебе. Он — единственный человек в мире, который тебе поверит».

— Я? Вы о чем?

— Я не в первый раз сталкиваюсь с этим человеком. У меня хорошая память на лица. Я видел его прежде, и видел здесь, в этом здании.

«Давай. Ну давай же. Тэтчер будет на твоей стороне».

— Э-э…

— В приемной. Четыре-пять недель назад, пожалуй. Я приходил, а он уходил. Я даже смутно припоминаю, что спрашивал вас о нем.

«Ну выходи же из шкафа, приятель! Скажи: „Привет, Скотти! Как же я рад тебя видеть!“»

Он не мог. Это означало втянуть Тэтчера в эту историю. Жизнь Тэтчера окажется в такой же опасности, как и его собственная.

«Идиот! Тэтчер — президент второй по величине компьютерной компании в мире! Его фотографии печатали на обложках „Форбса“, „Фортуны“, „Бизнес уик“. К нему никто не станет задираться».

— Чепуха. Глупости.

— Отнюдь нет. Он посмотрел на меня весьма заносчиво. Я упоминал вам об этом. Вы ответили, что он из руководства компании, которую вы намереваетесь приобрести. Но, учитывая манеры этого человека, я счел ваш ответ неправдоподобным.

Дейв взялся за ручку шкафа.

«Давай же! Ну давай!»

— Нет, это был не я. Вы меня с кем-то спутали.

— Бернард, я постарел, одряхлел и уже далек от времен моей бодрой юности, но я все-таки пока еще не впал в старческий маразм. Этот человек был здесь, и приходил он к вам.

Дейв медленно повернул ручку и осторожно толкнул дверь.

— Берни Леви не лжет.

— Неверное утверждение. Его следует слегка подправить. «Берни Леви редко лжет». Потому что знает, что ему это на редкость скверно удается.

— Скотти, друг мой…

Сквозь расширившуюся щель Дейв увидел, как Берни развел руки, демонстрируя притворную открытость.

— Да, Бернард, мы друзья вот уже сорок с лишним лет. Я вхожу в твой совет директоров, а ты — в мой. Мы друг другу доверяем. Если за этой историей с Дэвидом кроется нечто большее, чем ты готов открыть, я должен с уважением отнестись к этому — и счесть, что твой поступок продиктован вескими причинами.

«Сейчас или никогда, приятель». Дейв снова коснулся двери. Рация у него в кармане зашипела и ожила. Тэтчер сказал:

— Если вам понадобится помощь, звоните мне в любое время.

Дейв надавил на дверцу. Берни сказал:

— Вы даже не представляете, до чего же это трудно.

Из рации донесся голос Рэнсома:

— Мистер Эллиот! Вы на связи?

Тэтчер сказал:

— Просто не забывайте, что Дэвид не только ваш друг, но и мой.

Рэнсом сказал:

— Я получил полномочия предложить вам взаимоприемлемый компромисс, мистер Эллиот.

Дейв отнял руку от двери. Берни произнес:

— Он мне как сын.

Тэтчер ответил:

— Ну, тогда позвольте с вами попрощаться. Меня ждет Оливия.

Рэнсом сказал:

— Мистер Эллиот, я был бы очень признателен, если бы вы отозвались.

— Спокойной ночи, — сказал Берни.

Голос Дейва произнес:

— Забудь об этом, индюк. Твои ищейки и следящие устройства сейчас расставлены по всему зданию, да, Рэнсом? Ну так прикажи им найти меня. Прикажи выяснить, на каком я этаже. Да ни на каком, приятель. Я снаружи, и обратно я не вернусь. Беги хоть со всех ног, Рэнсом, но меня ты не поймаешь. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя и подавно уйду!

Голос Рэнсома был ровным, как лед, и таким же холодным.

— Мистер Эллиот, это непозволительное ребячество с вашей стороны.

От двери донесся голос Берни:

— Вы будете на совещании аудиторской комиссии на следующей неделе?

Из рации послышался другой голос — Куропатки:

— Он говорит правду. Он сейчас где-то в верхнем Уэст-Сайде.

Тэтчер ответил уже из-за пределов кабинета Берни:

— Извините, нет. Я буду в Сингапуре. У меня переговоры с нашим крупнейшим поставщиком.

Где-то на Манхэттене Марджи Коэн выключила диктофон.

Куропатка прошептал:

— Он ушел. Мы все покойники.

Дейв застыл недвижно, обдумывая последнюю реплику.

5

Дейв вышел из шкафа, держа пистолет на уровне пояса.

— Только шелохнись, Берни, и я тебя застрелю.

Дейв постарался произнести эти слова так, словно и вправду намеревался выполнить угрозу.

Берни сидел за своим столом и перебирал бумаги. Он поднял голову, и на лице его отразилась бесконечная усталость.

— Привет, Дейви. Рад тебя видеть, — произнес он голосом невообразимо дряхлого человека.

— Берни, положи руки на стол. Я не хочу, чтобы ты достал откуда-нибудь еще один пистолет…

Берни слабо улыбнулся ему.

— У меня больше нет.

— …или баллончик мейса.

Берни кивнул.

— Так ты об этом знаешь?

— Знаю. — Дейв подошел ближе. — И еще кое-что знаю. Но хочу знать больше.

Лицо Берни было воплощением печали. Он положил ладони на стол. Когда он заговорил, Дейв почувствовал, что Берни говорит скорее с самим собой, чем с кем-либо другим.

— Да. Вот и прикинь. Ты всю жизнь пытаешься быть мужиком, понимаешь, настоящим мужиком. Трудишься не покладая рук, играешь честно, говоришь правду, правильно поступаешь, ведешь себя как патриот. И знаешь, что в итоге? Я тебе скажу. Для них ты все равно остаешься грязным евреем. Эй, еврей, сделай это. Эй, еврей, сделай то. Спасибо, ты хороший американец. Для еврея, конечно.

Он медленно, печально покачал головой; вся тяжесть мира лежала на его плечах.

— Они дали мне «Серебряную звезду». Мне, Берни Леви. Ты это знал, Дейви?

— Нет, Берни, не знал, — отозвался Дейв насколько мог мягко.

— Скотти получил «Серебряную звезду». И я тоже. Ты такого никогда не видел. Два чокнутых солдата, полные раздолбаи, лейтенант Тэтчер и капрал Леви. Поперли на северокорейский танк — вот что мы сделали. Он — с пистолетом сорок пятого калибра и ручной гранатой, а я — с винтовкой М-один. Полное безумие, я тебе скажу. Мы должны были стать покойниками. А вместо этого оба получили по «Серебряной звезде». Макартур — вот кто нам их приколол. Если бы ты это видел, Дейви, если бы ты только это видел! Скотти лежит в кровати с покалеченной ногой. Берни Леви стоит рядом с ним. И входит старик. А фотограф из «Лайфа» щелкает фотоаппаратом. Говорю тебе, Дейви, это было что-то! Может, лучший момент в моей жизни. А знаешь, что случилось, когда Макартур начал прикалывать медаль? Скотти, вшивый лейтенантишка, принялся устраивать разнос генералу. Генералу! Можешь себе представить? Это было восхитительно. Это было настоящее чудо. Никто никогда такого не видел. Я… я был в благоговейном ужасе. Он когда-нибудь тебе об этом рассказывал? В смысле, Скотти?

Дейв покачал головой.

— Я был поражен. Берни Леви был поражен. Знаешь, отец Скотти — он был врачом при Макартуре. В Японии, сразу после войны. Он с русским и с тем парнем из спецотдела расследовали военные преступления. Так они что-то нашли и принесли генералу, а генерал сказал это замять. Но они сказали, что ни фига, и потому генерал всех поувольнял и взял себе другого доктора. И вот — ты только себе представь! — прошло не то пять, не то шесть лет, какой-то лейтенантишка лежит на кровати, и самый важный генерал в мире — в мире! — прикалывает на его больничную пижаму «Серебряную звезду», а фотограф щелкает аппаратом, и вдруг этот самый лейтенант принимается выговаривать генералу за то, что тот уволил его отца. Вот так наглость! Берни Леви в жизни такого не видал!

Дейв улыбнулся.

— Очень хорошая история, Берни.

По лицу Берни промелькнула легкая улыбка.

— Я знаю, — сказал он, глядя Дейву в глаза и кивая. Потом улыбка внезапно исчезла, и Берни снова стал выглядеть очень усталым. — Ладно, ладно. Ты хочешь поговорить, Дейви, — мы поговорим. Может, я скажу тебе что-нибудь, может, нет. Ты же знаешь, у человека должна быть честь. Этого они не могут у меня отнять. Так что присаживайся, устраивайся поудобнее.

— Я постою.

— Сидеть, стоять — какая разница? — Берни ухватил пухлой рукой чашку с кофе, поднес ее к губам и сделал глоток. — Хочешь, Дейви, я налью тебе славную чашечку кофе?

— Ты пьешь мой кофе, Берни.

Берни переменился в лице.

— Твой кофе?

— Да. Я налил себе чашку, пока просматривал твои бумаги.

— Ты пил мой кофе? — Берни вдруг откинулся на спинку кресла. Усталое выражение сменилось иронической улыбкой. Улыбка стала шире. Берни расхохотался. — Вот здорово! Ты пьешь мой кофе. Теперь я пью твой кофе. Разве это не чудесно? Дейви, ты себе не представляешь, до чего же это чудесно.

Он засмеялся сильнее и закашлялся.

Дейв нахмурился.

— Я не понял шутки.

— Шутки? Это чудесная шутка, Дейви! Чудесная! Лучшая шутка Берни Леви!

Вздрагивая от смеха, Берни встал и, не выпуская из рук чашку, прошел через кабинет. У северного стола стоял круглый рабочий стол и четыре стула с прямыми спинками. Берни положил руку на спинку одного из стульев, крепко стиснул и повернулся к Дейву.

— Это самая чудесная шутка на свете!

Внезапно Берни с поразительной силой поднял стул и швырнул его в окно. Стекло разлетелось с грохотом; осколки, вращаясь, брызнули наружу, и ветер хлестнул по ним; какое-то мгновение это выглядело, словно буря драгоценностей, ледяная метель; белый свет отражался, искрился и играл на алмазных осколках. Порывом ветра пригоршню стеклянных игл занесло обратно в кабинет. Одна из них прочертила хирургически ровную красную линию на левой щеке Берни. Дейв неуверенно шагнул вперед. Берни вскинул руку ладонью вперед, словно веля ему не приближаться. Из его голоса исчезла печаль. Он казался счастливым, словно дитя.

— Берни Леви должен винить лишь Берни Леви. Размен — это честная игра. Это неплохая шутка, Дейви, самая лучшая шутка из всех. Честно тебе говорю: только сам Господь мог так пошутить!

Берни сделал последний глоток кофе и, продолжая сжимать чашку в руке, шагнул за окно.

6

Чтобы пролететь тысячу футов, требуется шесть секунд. Дейв добрался до окна как раз вовремя, чтобы увидеть смерть Берни. Во Вьетнаме ему, конечно, приходилось видеть достаточно несуразных смертей. Ему потребовалось больше времени, чем большинству военнослужащих, чтобы приучить себя к подобным зрелищам, но он приобрел закалку и сохранил ее. Однако же смерть Берни выглядела скверно даже с высоты. Очень скверно.

Несчастный пухлый Берни взорвался.

Осиротевшие конечности, розовые полоски плоти, скользкие серые внутренности разлетелись по улице. Кровь, черная в резком свете уличных фонарей, забрызгала рекламные плакаты. Машина, мчавшаяся на скорости по Пятидесятой улице, заложила вираж, вылетела на тротуар, чиркнула боком по зданию, оставив полосу искр, и перевернулась набок. Какая-то женщина, залитая кровью с головы до ног, рухнула без чувств. Ее спутник упал на колени рядом с ней — его рвало. Люди, оказавшиеся подальше, закричали. Кусок Берни Леви размером с футбольный мяч шлепнулся на перекресток с Парк-авеню, что повлекло за собой визг тормозов и помятые крылья машин. Собака выдернула поводок из ослабевшей руки хозяина и рысцой побежала на влекущий запах свежих потрохов.

В сорока пяти этажах над землей Дэвид Эллиот выглянул в разбитое окно, отвел взгляд, ощутил порыв холодного ветра и порадовался, что воздух такой свежий. Он прошептал, обращаясь скорее к небу, чем к улице:

— О господи, Берни, зачем ты это сделал? Боже, но не может же быть, чтобы все было настолько плохо. Я бы простил тебя, что бы там ни было. Мы могли бы справиться вместе, Берни. Тебе не стоило…

Шум.

Не только на улице внизу, но и в коридоре за дверью кабинета Берни. Топот бегущих ног по ковру. Лязгающий звук, с которым патрон помпового ружья досылается в ствол. Холодный голос, аппалачский выговор:

— Осторожнее там!

«Боже милостивый! Он все это время был на этом этаже!»

Дейв стремительно развернулся, пронесся через кабинет, нырнул в шкаф и затаился в тени. Дверь в кабинет Берни распахнулась. Дейв услышал глухой стук и шарканье. Перед его мысленным взором возникла картина — стандартная тактика штурма: один человек лежит в дверях с оружием наизготовку; второй стоит на коленях и водит по широкой дуге стволом ружья или автомата, выискивает мишень; третий присел на корточки, чуть сзади и выше, и делает то же самое.

— Чисто? — донесся из коридора голос Рэнсома.

— Чисто. Но у нас проблема.

— Какая?

— Жидяра покончил с собой. Вышел в окно.

Донесшийся с улицы вой сирен заглушил первую часть ответа Рэнсома. Дейв услышал лишь:

— …нам следовало бы знать, что он не выдержит давления.

— У нас несколько минут до появления местных властей.

Рэнсом уже был в кабинете. Он контролировал ситуацию и отдавал приказы, негромко, хладнокровно, со своим обычным протяжным выговором.

— Крапивник, бери трех человек и перетащи наше имущество вниз, на базу. По лестнице.

«База? Они устроили свою базу на другом этаже?»

— Сойка, звякни — через шифратор — и скажи там, в патологии, что мне нужен образец крови объекта. Скажи, пускай загрузят его в машину «скорой помощи» и везут сюда с сиреной, как можно быстрее.

«Образец крови? И где они, интересно, его возьмут? Ты не сдавал кровь уже несколько месяцев, с того самого момента, как док Сэндберг… Вот черт! Ведь ты ее сдавал…»

— Сэр?

— ДНК — это все равно что отпечатки пальцев, Сойка. Я собираюсь капнуть кровью объекта на эти разбитые стекла.

— Вас понял, сэр. Отличное решение.

— Выполнять.

— Есть, сэр!

Еще один голос, более глухой, принадлежащий человеку постарше:

— Я не уловил, шеф.

— Мы с Сойкой прибудем через несколько минут после властей. Выдвинем предположение, что это не просто самоубийство. Подскажем, кто может быть главным подозреваемым. Эксперты найдут на месте преступления два типа крови. Значит, это убийство! А когда они вскроют объект, то все сойдется.

«Вскроют? Теперь мы знаем, какой вид смерти он желает предложить тебе».

Рэнсом продолжал:

— Гусь, я хочу, чтобы ты открыл затычку для прессы. Максимальный шум. Радио, телевидение, газеты. Сумасшедший выбросил своего босса из окна. Маньяк-убийца на воле. Бешеный пес. Убить на месте. К половине девятого его будет искать вся полиция Нью-Йорка.

— А вдруг он решит покинуть город?

— Это противоречит его психологии. Он один из нас. Он не бросится бежать.

— И все-таки…

— Замечание принято. Мы взяли под наблюдение всех, кого он знает или с кем может попытаться вступить в контакт, верно?

— Так точно, сэр. Удвоенные группы.

«О господи! Да сколько же у этого типа людей в распоряжении?»

— О'кей. Сколько выездов с этого острова?

Гусь на миг задумался.

— Четыре автомобильных туннеля. Не то шестнадцать, не то семнадцать мостов. Четыре вертолетные станции. Не то четыре, не то пять маршрутов подземки. Может, больше. Паром. Четыре аэропорта, включая Ньюарк и Уэстчестер. Три железнодорожные линии. Да, еще он может добраться на фуникулере на остров Рузвельта и оттуда…

— Слишком много. У нас не хватит сил перекрыть все.

— Я могу позвонить в Вашингтон.

«Вашингтон? О господи, так что же, эти сволочи все-таки работают на правительство?»

— В настоящий момент этот вариант нежелателен. — В голосе Рэнсома появились новые нотки, слегка ворчливые, слегка тревожные. — Он вообще нежелателен. Просто пошлите людей на главные магистрали и в аэропорты. Это лучшее, что мы можем сделать. Остальным вашим людям передайте: если кто столкнется с местными властями, пусть сохраняет хладнокровие. Это нью-йоркские копы, а не мздоимцы Спиди Гонсалеса, с которыми вы привыкли иметь дело. От них задешево не откупишься. Так что держите рот на замке и избегайте столкновений. Все, выполняйте.

— Рация, сэр. Сообщение для вас. Срочное.

— Давайте. Малиновка слушает… Что?… Замечательно, просто замечательно… Вас понял. Конец связи. Слушайте сюда, парни. Крапивник лежит на семнадцатом этаже, он напоролся сонной артерией на нож.

Голос Рэнсома был бесстрастен, словно у робота.

Дейв, скорчившийся в шкафу, прикусил губу.

«Так значит, эти ножи для бумаги не опасны, а, приятель?»

Ледяной, монотонный голос Рэнсома продолжал:

— Джентльмены, это небрежность. Я просил полностью прочесать эти лестницы после сегодняшней некомпетентной попытки заманить объекта под выстрелы. Я разочарован результатами. Давайте попытаемся с этого момента действовать чуть более профессионально. Учитывая нежелание объекта сотрудничать, осторожность необходима.

— Сэр, мы собираемся его взять?

— Ответ утвердительный, Гусь. Если мы не возьмем его на улицах, значит, возьмем его здесь, когда он вернется. А он вернется, можете не сомневаться.

«Черта с два!»

— Отлично. Я с удовольствием поговорю с мистером Эллиотом по душам.

— Обойдетесь. Я первый в очереди. А вам уже ничего не достанется.

Часть 2 Дежавю

…Он не считает, что война состоит из убийства ваших врагов. В этом противоречие.

Патрик О'Брайан. На краю земли

Глава 6 Дейв отправляется в путь

1

«Признай, приятель, тебе всегда хотелось это сделать».

Конечно.

«Ты в жизни так не развлекался».

Тепло. Очень тепло.

«Этот тип в „БМВ“ не воспринимает тебя всерьез. Ослепи его».

Дейв включил дальний свет. Водитель «БМВ» сидел, приклеившись ухом к мобильному телефону. Он перегородил два ряда и не желал двигаться с места, перекрывая путь Дейву. Дейв отыскал на приборной доске микрофон, включил его и гневно прорычал:

— Водитель «бумера»! Это полицейская операция! Или вы освободите дорогу, или отправитесь в тюрьму!

Его усиленный громкоговорителем голос разнесся над заполненными людьми улицами. Водитель «БМВ» бросил взгляд через плечо, скривился и взял в сторону. Дейв нажал на акселератор и понесся по ночному Манхэттену в угнанной полицейской машине, сопровождаемый лишь своим язвительным ангелом-хранителем.

«Круто!»

Ключи были у полицейского в кармане. Для удобства к ним был прицеплен ярлычок с номером машины. Дейв настороженно посмотрел на них и хотел бросить на кафельный пол мужского туалета, когда его внутренний голос прошептал: «Эй, приятель, ты только что нокаутировал полицейского при исполнении обязанностей — ну ладно, взявшего перерыв, чтобы облегчиться, — и привязал его к трубе в туалете, в кабинке для инвалидов. Добавь к этому тот факт, что ты украл его одежду, его жетон, табельное оружие и фуражку».

Но не его туфли.

«Исключительно потому, что они тебе не подошли. Плюс к этому ты убил не то пятерых, не то шестерых парней, которые, возможно, являются федеральными агентами, украл деньги у всех, кто тебе встретился на пути, сообщил по телефону о заложенной бомбе, устроил опасные для жизни ловушки на пожарной лестнице офисного высотного здания на Парк-авеню, совершил бесчисленное количество нападений при отягчающих обстоятельствах, преступных взломов и проникновений. Кроме того, тебя разыскивают за убийство Берни Леви. Ну так и что они с тобой сделают, если ты вдобавок к этому угонишь полицейскую машину? В самом худшем случае, быть может, добавят еще пару столетий к твоему сроку в Синг-Синге, а срок этот так и так составит десять тысяч лет».

Дейв пожал плечами — и сунул ключи в карман. Он вышел из туалета на сорок пятом этаже в тот момент, когда туда входил другой полицейский. Дейв кивнул ему.

— Ну и дела, — пробурчал полицейский. — У мужика своя корпорация, а он сиганул из окна. Нет, ты представляешь?

— А я говорю лейтенанту, — отозвался Дейв, — что хочу хоть раз в жизни облегчиться в навороченном сортире в частной лавочке на Парк-авеню, а он мне говорит: нет, там могут быть улики!

— Вот и мне то же самое сказали. Обалдеть просто!

Пять минут спустя Дейв уже был на первом этаже, проталкивался через толпу полицейских и съемочных групп к выходу. На него никто не обращал особого внимания. Как он и ожидал, полицейская форма сделала его еще более незаметным, чем личина телефониста-ремонтника.

Патрульная машина стояла прямо у края тротуара. Дейв нырнул в нее, включил зажигание и поехал в ночь.

На пересечении Восемьдесят седьмой улицы и Бродвея Дейв резко вывернул руль влево, весело заставив полицейскую машину развернуться на всех четырех колесах, и на полной скорости помчался на запад. На середине следующего квартала он включил сирену и мигалку. Потом притормозил, свернул направо и поставил машину у тротуара. Рядом с пожарным гидрантом как раз нашлось местечко для нее.

«Кажется, сегодня ты нарушил все законы, сколько их есть».

Марджи Коэн сказала, что живет на Девяносто четвертой улице. Дейв намеревался оставшуюся часть пути пройти пешком. Оставлять патрульную машину себе — или даже держаться неподалеку от нее — было слишком рискованно. Скоро ее отсутствие заметят.

Дейв взял под мышку бумажный пакет с одеждой Грега и зашагал на восток по Восемьдесят седьмой. Судя по взглядам, которые бросали на него немногочисленные прохожие, тут не привыкли видеть копа, путешествующего на своих двоих. Во всяком случае, большинство народу не привыкло.

На Бродвее Дейв свернул на север. Он уже много лет не бывал в этой части города. Джентрификация[9] яппи изгадила всю округу. Бары, мимо которых проходил Дейв, пестрели папоротниками в горшках и вульгарно-претенциозными названиями. Там, где раньше продавали всякий мелкий хлам, теперь был магазин антиквариата. Манекены в витринах магазинов одежды выглядели словно Шер после утомительной вечеринки. Впрочем, на улицах по-прежнему было грязно, и они были завалены тем специфическим мусором, который может накопиться лишь в верхнем Уэст-Сайде на Манхэттене.

«Веди себя как коп, а не как турист».

Дейв добрался до Девяносто первой улицы, прежде чем обнаружил то, что хотел. Зеленая неоновая вывеска над входом гласила: «Бар и гриль Макэнна».

«Если нельзя положиться на ирландский паб, на что же тогда можно положиться?»

Дейв отворил дверь. В пабе стоял полумрак. Пахло разливным пивом, старыми древесными опилками и тушеной говядиной. Клиенты заведения не походили на яппи, никогда ими не были и никогда не собирались ими становиться. Похоже было, что они давно уже сидят на своих местах. Пара человек взглянули на Дейва и вернулись к своему пиву.

Дейв прошел к стойке бара. Бармен уже наливал ему «Баллантайн». Дейв терпеть не мог эту марку. Но все-таки взял кружку.

— Чем могу помочь, офицер?

Дейв приподнял кружку.

— Вы мне уже помогли.

Он сделал глоток. Слабый металлический привкус напомнил ему… как давно это было… напомнил ему…

«Баллантайн» был любимым пивом Тэфи Уэйлера. Рыжий беглец из Нью-Йорка прихватил с собой в Сьерру черт знает сколько банок с этим добром. Потом, перед уходом, Дейв заставил его собрать все пустые банки. Тэфи хотел оставить их валяться, где валяются. Но Дейв пришел в ярость от идеи хоть на каплю запятнать красоту…

— Хотите к нему глоток спиртного?

— Простите?

Бармен перебил мысль Дейва.

— Я спросил, не хотите ли глоток спиртного к пиву?

— Я на дежурстве.

Бармен фыркнул.

— Ваших коллег это не останавливает. Вы новенький в этом районе?

— Я тут временно. Обычно я у «Астории».

— Я — Данни. Можете звать меня Джеком.

«Э-э… приятель, какое там имя написано у тебя на нашивке? Не подглядывать!»

— Я Хатчинсон. Но все зовут меня Хатчем.

— Заметано.

— Джек, у тебя есть телефонный справочник?

— Конечно.

Бармен запустил руку под прилавок и вытащил манхэттенские «Белые страницы». Он смотрел, как Дейв листает букву «К». Коган, Коггин, Кохан, Кохи, Коэн… Много Коэнов. Несколько страниц. Коэн Марджи? В списке отсутствует, Коэн Мэриголд? То же самое. Коэн М.? Несколько дюжин. Но только одна — на Девяносто четвертой улице. Как раз рядом с Амстердам-авеню. Должно быть, она.

Дейв вернул справочник бармену.

— Спасибо. У вас тут есть телефон? Мне бы позвонить по личному делу.

— В задней комнате. Звонок местный?

— Да.

— Чувствуй себя как дома.

Но Дейв позвонил не Марджи Коэн и не по местному номеру. Он звонил в международную справочную. Ему нужен был номер телефона в Швейцарии.

2

Дом Марджи оказался четырехэтажным, некогда роскошным. Этот стиль коренные ньюйоркцы находили очаровательным, но всем остальным он напоминал о Великой депрессии. Сквозь грязные окна не проникало ни лучика света. К забранной решеткой двери главного входа вела изрытая оспинами бетонная лестница. Дейв услышал храп. Похоже, кто-то спал под лестницей на груде банок из-под пива.

Если верить ряду потускневших почтовых ящиков в вестибюле, М. Ф. Коэн проживала на первом этаже, в дальней части дома. Квартира 1-Б.

Дейв посмотрел на домофон. Кто-то выдрал его из гнезда. Дейв пожал плечами и отжал язычок замка своей кредитной карточкой.

Стены — серые от отсутствия ухода. Ковер — потрепанный, весь в пятнах, освещение — тусклое. В доме пахнет старостью, плесенью и безразличием. Хозяин дома не особо тратится на его содержание и, возможно, не станет тратиться, пока жильцы не пригрозят перестать платить…

Дейв постучал в дверь квартиры 1-Б.

В глазке мигнул свет. Кто-то смотрел на площадку. Щелкнул замок, повернулась ручка, дверь распахнулась, и Марджи Коэн зашипела на него, словно кошка:

— Ах ты сукин сын!

«Это еще что за новости?»

Марджи попыталась выцарапать ему глаза; ногти у нее были короткие и ненакрашенные. Дейв отскочил. Марджи промахнулась, но ненамного. Дейв вскинул руку:

— Подожди минутку…

Марджи пригнулась, изготовившись к прыжку.

— Дрянь ты этакая!

Она прыгнула, снова целясь ему в глаза. Дейв поймал ее за запястья и крепко сжал. Вот уж этого он никак не ожидал.

— Гад, гад, гадина!

Марджи, извиваясь, пнула его в голень. Дейв понял, что заработал синяк.

«А для такой миниатюрной женщины она сильная, а?»

Марджи закричала:

— Как ты смеешь?! Как смеют эти твои сволочи?!

Дейв поднял ее и занес в квартиру. Марджи пнула его еще раз.

Он толкнул дверь бедром, и та закрылась.

— Да кем вы, козлы, себя воображаете, что вы себе думаете, ублюдки недоделанные?!

Яростно извернувшись, Марджи попыталась вырваться. Дейв сжал ее руки крепче и привлек ее к себе. Марджи плюнула ему в лицо.

— Марджи! Послушай, я не…

Белым пламенем вспыхнула осенняя зарница, и с ней — жгучая боль. Дейв задохнулся. Он рухнул на колени, силясь не потерять сознание.

Марджи врезала ему коленом в пах.

«Рэнсом с его головорезами — это одно, приятель, а сто десять фунтов разъяренной нью-йоркской женщины — это совсем другое».

Дейв оперся рукой об пол, чтобы не упасть, и попытался навести глаза на резкость. Не получилось. Дейв поднял голову, глубоко, судорожно дыша. Марджи надвигалась на него с вазой, достаточно тяжелой, чтобы убить его. В тот момент, когда Марджи ее швырнула, Дейв рухнул влево и дернул женщину за ноги. Марджи с ругательствами шлепнулась рядом с ним. Дейв перекатился и навалился на нее, собственным весом удерживая на месте. Марджи вопила, сыпала ругательствами и обещала его убить.

«Не надо было вытряхивать у нее все наличные, приятель».

Пробормотав нечто невнятное, Дейв усилием воли заставил себя отвлечься от мучительной боли между ног и сосредоточился на том, чтобы сказать что-то связное.

— Марджи, извини, что я забрал твои деньги. Я думал, так оно будет выглядеть более правдоподобно, и…

— Деньги?! — завопила она. — Деньги?! Ах ты, козел, да я о них и думать забыла с тобой и этими твоими дружками-извращенцами, да я тебе яйца поотрываю, ты, ты…

Дейву потребовалось десять минут, чтобы успокоить ее. На их исходе Марджи плакала и дрожала, словно перепуганная птичка.

У дверей дома ее ждали четверо мужчин, рослых мужчин. Один из них показал ей жетон и тут же спрятал. Пятнадцатью минутами раньше Марджи выбросила рацию, которую ей дал Дейв, — оставила в мусорном баке у ближайшего «Д'Агостино». Она думала, что беспокоиться ей не о чем.

— Мисс Коэн, вы не против, если мы войдем и поговорим? Мы хотели бы разобраться с сегодняшним непонятным инцидентом у вас на службе.

— Да, конечно. Это надолго?

— Нет, ненадолго. Давайте мы поднесем вам сумку.

Когда Марджи открыла дверь в квартиру, туда вошли только трое. Четвертый остался стоять в коридоре, снаружи. Один из троих повернулся, запер дверь на все замки и привалился спиной к двери.

Единственный путь наружу вел через дверь. Марджи попятилась, встав так, чтобы между ее хрупким телом и оставшимися двумя мужчинами оказался диван. У одного из мужчин была при себе черная кожаная сумка. Он поставил ее на кофейный столик.

Второй мужчина — тот, который показывал жетон, — произнес:

— Я — полицейский Кеннеди. Это — доктор Пирс.

— Доктор?

— Гинеколог.

Марджи недоуменно уставилась на них.

— У нас есть основания полагать, что человек, напавший на вас сегодня, изнасиловал вас, пока вы были без сознания.

— Да нет. Что за глупость! Я знаю…

— Мы пришли, чтобы проверить это. Доктор вас осмотрит.

Доктор достал резиновые перчатки.

Лицо Марджи было чистым — она смыла косметику раньше. Слезы лились ручьем, прозрачные и ясные.

— Мазки, — выдохнула она. — Флаконы для образцов. Иголка. Остальные стояли и смотрели. Морды каменные. Тот, здоровенный…

Она содрогнулась и заплакала в объятиях Дейва.

— Успокойся, Марджи. — Дейв просто не мог сообразить, что тут еще можно сказать. — Все позади. Дыши глубже, и…

— Он меня держал. И зажимал мне рот. Он раздвинул мне ноги. Другой, которого назвали врачом, — о господи, как же это было ужасно, хуже, чем…

Ее трясло от рыданий и унижения.

Дейв обнял ее, прижав голову женщины к своей груди. Кажется, это подействовало на нее успокаивающе. Кроме того, ей лучше сейчас не видеть его лицо — лицо мужчины, который вне себя от гнева и замышляет месть.

21.23

Дейв пробыл у Марджи больше часа. Он отыскал бутылку бренди — дешевая фигня, «Кристиан Бразерс». Спиртное помогло Марджи успокоиться. Не считая синяков под ее зелеными, изумрудно-зелеными глазами, Марджи снова сделалась той цветущей привлекательной женщиной, с которой он встретился сегодня днем.

Они больше не говорили о людях, которые так оскорбили ее. Марджи не могла об этом говорить. И наверное, еще не скоро сможет. Теперь они говорили о Дейве, пытаясь найти какой-то смысл в том, что происходит с ним.

— Я не знаю, — признался Дейв. — Я могу строить предположения, но это всего лишь предположения.

На Марджи было надето что-то бледно-голубое. Дейв не мог определить, то ли это ночная рубашка, то ли туника, которую носят навыпуск с широкими брюками. Но брюк на Марджи не было. И у нее были красивые ноги.

Дейв заставил себя смотреть ей в лицо.

— Какие, например?

Она держала в руке сигарету «Салем ультра лайт». Сизый дым медленно поднимался к потолку. Дейв чуть не попросил у нее сигарету. Ему очень хотелось курить.

— Ладно, пункт первый. Это правительство или кто-то действующий в интересах правительства.

— Никогда не слышала большего бреда. С месяц назад я смотрела фильм по кабельному телевидению. Тайные залы под Пентагоном, люди-тени в непонятной форме, страшная безымянная организация со связями в Одессе… Дурацкий фильм. Я отключилась от кабельного телевидения.

— Но если…

— Не мели чепухи. Такого не бывает: тайные заговоры, ужасные козни…

— Заговоры случаются. Не веришь мне — спроси у Юлия Цезаря.

— Ой, брось! Это было две тысячи лет назад!

— А как насчет «Иран-контрас», Уайтуотер[10] или Уотергейта? Да, Уотергейт. Помнишь Гордона Лидди?

Марджи внимательно посмотрела на него. Глаза у нее были большие и ясные. Она поджала губы. Дейву нравились ее губы. Он подумал… Дейв покачал головой. Он решил, что не знает, о чем подумал.

«Еще как знаешь!»

— Что? Уотергейт? Как по-твоему, сколько мне лет? Это же случилось еще до того, как я перешла в старшие классы.

Марджи махнула рукой. Струйка дыма повисла в воздухе.

— Лидди был одним из участников Уотергейта. Он написал об этом книгу, когда вышел из тюрьмы. И написал в ней, что совершенно уверен: его заставят замолчать. Он сказал, что готов к этому. А Лидди был федералом Он знал эту кухню изнутри. Знал, как это все работает.

— По-моему, все это бред.

Дейв вздохнул. Он ощутил запах дыма ее сигареты.

— Люди оказывались втянутыми и в другие тайные операции. Черт возьми, даже в судах Уотергейт называли заговором. Заговоры существуют.

Марджи покачала головой.

— Во-вторых… — Дейв сглотнул. — Черт побери, люди, которые все это делали, те же Гордон Лидди, Оливер Порт и остальные, — они верили, искренне и глубоко верили, что находятся на стороне ангелов. Точно так же, как верили, что парни, которые против них, — враги истины, справедливости и американского образа жизни. Спорю на что угодно: если спросить у Рэнсома, он скажет, что он — хороший парень, а я — негодяй. И будет говорить искренне. Черт, я знаю, что говорю, я сам…

Дейв умолк, не договорив.

Марджи склонила голову набок. Глаза ее слегка расширились. Но она была слишком умна, чтобы задавать вопросы.

— Знаешь, Марджи, давным-давно, еще до твоего рождения, я был одним из них. Они забрали меня в армию… Нет, неправда. Никто меня не забирал. По правде говоря, я пошел добровольцем. Я считал это правильным. Тогда я многое считал правильным.

Дейв закрыл глаза. Воспоминания не были приятными, и вспоминать об этом было больно.

— В общем, меня отправили в одно место в Виргинии. Я пробыл там несколько месяцев. Особая подготовка. Особое оружие. Особая информация. Особые способы ведения войны. Некоторое время мы думали, что нас готовят, чтобы работать вместе с армией Южного Вьетнама.

— Вьетнам?

Выражение лица Марджи изменилось. Дейв не смог понять, что оно означает.

— Моя война, Марджи. Я был на ней.

— Там вправду было настолько плохо…

— Да. На самом деле — хуже.

Дейв решил, что она смотрит на него с искренним участием. И был благодарен за это. Марджи была слишком молода, чтобы помнить эту войну, и слишком молода, чтобы быть одной из тех, кто ненавидел всех и вся, связанных с нею.

«И похоже, слишком молода для тебя».

Дейв допил бренди и налил себе еще, на два пальца. В те дни ненавистников было много. Идти на войну было плохо. Возвращаться — в каком-то смысле даже хуже.

— Дейв!

Марджи подалась вперед. Дейв видел движение ее груди под блузой. На ней не было бюстгальтера, и…

«Сейчас же выброси это из головы, приятель».

— Извини. Старые воспоминания. — Дейв слабо улыбнулся. — Как бы то ни было, я рассказывал, что они обучали нас для всякой грязной работы — сотни парней. К тому времени, как туда попал я, лагерь «П» действовал уже не то десять, не то двадцать лет. Возможно, действует и до сих пор. Через него прошли тысячи людей — целая армия солдат тайной войны. И теперь они где-то здесь. Возможно, они не работают на правительство. Возможно, они даже не работают на конторы, которые работают на конторы, которые работают на правительство. Но если ты знаешь нужных людей, ты можешь выйти на них, и они выполнят любую работу, за которую им заплатят.

Марджи нахмурилась.

— Быть не может. Правительство не убивает налогоплательщиков. Дефицит бюджета слишком большой. Кроме того, мне не верится, чтобы кто-нибудь отдал прямой приказ…

— Они не отдают приказов! — выпалил Дейв. — Они роняют намеки. Помнишь у Беккета? Король говорит: «Кто избавит меня от этого беспокойного священника?», и следующее, что мы имеем, — мертвый епископ на полу.

Марджи кивнула, но она ему не верила.

— Ладно. Предположим, такое возможно. Какие у тебя доказательства?

— Никаких. Реальных — никаких. Лишь детали: их манера разговора, высокотехнологичное снаряжение, легкость, с которой они устраивают прослушивание телефонов, тот факт, что Рэнсом читал мое армейское личное дело. И еще Гарри Хэйлвелл. Мой друг Гарри, который попытался проломить мне голову кофейным графином. Он большой шаман, настоящий колдун в политике. Если он в команде Рэнсома, значит, в этом замешаны большие люди.

— И все-таки мне в это не верится… разве что… Как ты думаешь, это может быть как-то связано с Вьетнамом?

— Да. Нет. Черт, не знаю! Там произошло кое-что. Я оказался в самой гуще. Но я был не единственным участником. Если они хотели заставить нас замолчать, им пришлось бы прийти за всеми. Кроме того, они это замяли — кстати, вот и еще один заговор, заговор молчания. В любом случае, это было слишком давно. Ничего не осталось, никого это не волнует. Да на самом деле и никогда не волновало.

— А может… может, ты мне расскажешь? Ну, вдруг ты что-нибудь забыл?

Дейв понизил голос и едва ли не прорычал:

— Забыл? Нет, черт подери. Я не забыл ничего. А жаль!

— Но…

— Нет, Марджи. Тебе не захочется этого знать, а мне не хочется рассказывать тебе об этом. Просто поверь мне на слово. Это не имеет никакого отношения к тому, что происходит сейчас. Просто не может.

— Ну, раз ты так говоришь… Но тогда почему эти люди или вообще кто-то хочет тебя убить?

Дейв воздел руки к потолку.

— Вопрос на шестьдесят четыре доллара. Я полагаю, что я увидел или услышал нечто такое, чего мне не полагалось. И чтоб я сдох, если знаю, что именно. Но что бы это ни было, то, что я это знаю, напугало до потери пульса каких-то высокопоставленных шишек.

— Напугало?

Марджи сделала глубокую затяжку. Дейв вздохнул.

— Именно. Они боятся, что я вынесу это на всеобщее обозрение. Боятся — когда я пойму, что́ именно знаю, то подниму крик. Однажды я ровно это и сделал — поднял крик. Такого не забывают никогда. И никогда не прощают.

— Значит, по-твоему, они боятся, что ты разоблачишь… разоблачишь что-то, что они сделали? Что они хотят тебя убить из-за того, что ты крикун?

— Возможно, только они используют более крепкое слово, чем «крикун». Но да, это возможно. В армии, в давние времена мы использовали термин «правдоподобное отрицание». Это означало: высшие офицеры могут отрицать свою осведомленность о том, что мы делаем. И что бы мы ни совершили, мы могли быть уверены: наши боссы предпочтут сказать: «Это была самочинная операция. Совершенно несанкционированная. Вопреки приказам. Не вините нас. Мы ничегошеньки об этом не знали».

— «Твое задание, Джим, если ты решишь взяться за него…»

— Да, в этом духе. Я тебе еще кое-что скажу. Что бы это ни было, это нечто такое, о чем никому не полагается знать. Нечто столь страшное, что кто-то не может допустить разоблачения. Вещь того рода, из-за которой разъяренные конгрессмены устраивают публичные слушания, а репортеры из «Вашингтон пост» лезут хоть на Луну.

— «Иран-контрас».

— Например.

Взгляд Дейва оторвался от лица Марджи и словно по собственной воле скользнул…

«Ты опять таращишься на ее ноги, приятель. Прекрати немедленно!»

— Значит, за тобой гоняются и тебя боятся из-за того, что ты можешь уничтожить их прикрытие. Они стремятся снять с себя ответственность за то, что они знают… ну, что-то знают.

Дейв глотнул еще бренди. Ему стало теплее, и он почувствовал себя немного посвободнее. Он поставил бокал. Не хватало еще нализаться.

— Знаешь, что странно? Они собирались сделать меня частью этого. Если то письмо настоящее, то есть не подделка, то ФБР меня проверяло: кто-то хотел восстановить мой старый допуск к секретным материалам.

— Но если они делали это, с чего вдруг теперь пытаются тебя убить?

Марджи изменила позу, подобрала одну ногу под себя. Дейв краем глаза заметил промелькнувшие розовые трусики.

«Будем говорить грубо: возможно, оно и к лучшему, что твои яйца сейчас черно-синие».

— Это еще один вопрос на шестьдесят четыре доллара. Возможно, они накопали во время проверки что-то такое, что сочли меня слишком рискованным звеном. Возможно, к тому моменту, как они это обнаружили, кто-то уже сказал мне что-то такое, что мне не полагалось слышать. Не знаю. Могу сказать лишь одно: это произошло в последние несколько дней. Возможно даже, в последние двадцать четыре часа. Берни был измотан. Он совсем не спал! Рэнсом и Карлуччи были небриты. Они всю ночь были на ногах. И все их попытки поймать меня сочинялись на ходу. Они играли с листа. У них не было никакого плана. Только поэтому я и остался в живых. Рэнсом не новичок. Если бы у него было время составить подробный план операции, меня бы еще до завтрака упаковали в пластиковый мешок.

Марджи сочувственно посмотрела на Дейва и указала на пустой бокал:

— Еще налить?

«Да!» — подумал Дейв.

— Нет.

— Ну так что ты делал последние несколько дней? Что ты видел? С кем говорил?

— Марджи, у меня уже голова пухнет. Я не нахожу ничего. Абсолютно ничего. Выходные я провел на Лонг-Айленде вместе со Скотти и Оливией Тэтчер. В воскресенье вечером я встретил Хелен в аэропорту. Она…

— Хелен?

— Моя жена.

— Твоя жена.

Голос Марджи был таким же безразличным, как и взгляд, который она бросила на Дейва. Теперь она подобрала обе ноги под себя.

«Ты же снял свое обручальное кольцо, приятель, не забыл? Леди была введена в заблуждение».

— Э-э… она летала в Калифорнию, на свадьбу к давней подруге по колледжу. Понедельник, вторник, среду я провел на работе. Занимался обычными делами. Встречи, совещания, готовил бумаги, принимал решения, отвечал на звонки. Обычная рутина. Только в среду мне пришлось съездить в Лонг-Айленд на встречу, а в понедельник вечером изображать из себя хозяина для деловых гостей из Японии.

— Извини, я сейчас вернусь.

Марджи встала и выскользнула из гостиной. Ее сигарета осталась дымиться в пепельнице. Дейв посмотрел на нее голодным взглядом. Он потянулся за ней, ощутил приступ вины, остановился, снова потянулся и почувствовал еще более сильный укол совести.

«Просто попытайся сопротивляться искушению, приятель. Я имею в виду все искушения плоти».

В воздухе пахло дымом. Дейв мучался и истекал слюной, пока Марджи не вернулась.

На ней были голубые джинсы, а на руках она держала пушистую полосатую кошку. Раньше Марджи сидела, умостившись на диване рядом с Дейвом. Теперь она устроилась в легком кресле, отделенная от Дейва дешевым кофейным столиком со стеклянной крышкой.

— Славная кошка, — сказал Дейв, внезапно почувствовав себя неловко. — Как ее зовут?

— Это кот. Его зовут Тито. Он приехал из Колорадо.

— Тито?

— Моя старшая сестра вышла замуж за члена этого необычайно большого семейства. Патриарх семьи во время Второй мировой воевал вместе с югославскими партизанами. Он подарил мне этого кота и сам дал ему имя.

Марджи опустила кота на пол. Дейв протянул руку, чтобы погладить его. Кот зашипел, оскалил зубы и шарахнулся в сторону.

— Осторожно, — предупредила Марджи. — Я совсем недавно носила его к ветеринару. Он все еще в скверном настроении после операции.

— А! Конечно. Тогда понятно…

«Да, тогда все понятно, не так ли?»

У Дейва кровь заледенела в жилах.

«Вот оно. Прямо у тебя перед носом. Это наверняка оно, приятель. Больше просто нечему». Нет, не может быть.

— С тобой все в порядке? — послышался обеспокоенный голос Марджи.

Дейв с сомнением посмотрел на бокал с бренди у себя в руке. Он вылил остаток в рот, встал и старательно уронил стакан на пол, так что тот разлетелся вдребезги.

3

Дэвид Эллиот быстро ехал на восток по лонг-айлендской скоростной магистрали. Он миновал съезд на Грейт-Нек, обиталище чрезмерно любвеобильного Грега, в чью одежду он снова был облачен. Дейв подозревал, что на данный момент Грег пребывает в уверенности, что семейная жизнь и супружеская верность более желательны — или, во всяком случае, менее рискованны, — чем роль офисного Казановы.

Он провел ладонью по волосам. Пока Марджи, у которой в отличие от многих ньюйоркцев были водительские права, отправилась арендовать машину, он обкромсал себе волосы да еще и подбрил, изобразив другую линию волос. А потом вымыл оставшееся перекисью водорода. Эффект получился довольно странный. Дейв подумал, что теперь, со светлыми и очень короткими волосами, он выглядит совершенно другим человеком, хотя новая внешность не особенно ему нравилась. Прическа получилась слегка женоподобной. Если на мосту Трайборо и стоял кто-нибудь из наблюдателей Рэнсома, они не обратили на Дейва ни малейшего внимания.

Интересно, Марджи уже ушла из дома? Дейв очень надеялся, что да. Еще он надеялся, что она простит его за то, что он, пока она была в ванной, украл ключи от арендованной машины и содержимое бумажника. Дейв решил, что предаст Марджи еще раз, пока она ходила в офис «Хёрца». Ожидая ее возвращения, Дейв поспешно настучал объяснительную на старой электрической машинке.

«Дорогая Марджи!

Мне очень жаль, что я так поступаю, но я вынужден. Я пришел сюда, потому что искал укрытия и думал, что ты позволишь мне поспать с тобой на твоем диване несколько дней, пока опасность не минует и я не смогу уйти. Но теперь я думаю, что подверг твою жизнь опасности.

Я оставил свои часы. Это золотой „Ролекс“. Они стоят 15–20 тысяч долларов. Продай их или заложи в ломбарде. Оставь деньги себе. Уезжай из города. Забирай своего кота и улетай первым же самолетом, на который возьмешь билет. Если ты не уедешь, они могут причинить тебе вред. Отправляйся на ранчо к своим родственникам, в Колорадо. Я заглянул в твою записную книжку. Если я выберусь из этой передряги живым, я свяжусь с тобой, когда все кончится.

А теперь, пожалуйста, собери вещи и уходи из дома. Не пользуйся кредитными карточками — тебя могут выследить по ним. Ты должна уйти, Марджи. Поверь мне. Я не лгу.

Еще раз прости меня за то, что я снова забрал у тебя деньги. Часы возместят тебе потерю. Марджи, прошу, сделай, как я говорю. БЕГИ, ПОКА НЕ ПОЗДНО.

Дейв»

Единственное, о чем он не упомянул в письме, так это о своем страхе. Дейв боялся, что, если он не сбежит от Марджи, она вытянет из него ответы или, хуже того, настоит на том, чтобы отправиться с ним. Лучше пусть она ничего не знает. Неведение — ее лучшая защита.

Дейв взглянул на приборную панель. Машина, дешевая корейская модель, была новой. Когда Дейв отъезжал от дома Марджи, на одометре было 215 миль. Теперь — 247. Ему оставалось проехать еще около тридцати миль.

Голос по радио объявил, что настало время краткой сводки новостей. Дейв прибавил громкости.

— Главная новость этого часа — идущая по всему городу охота на Дэвида Перри Эллиота, предполагаемого убийцы нью-йоркского бизнесмена Бернарда Леви. Леви, президент многомиллиардного конгломерата «Сентерекс», был выброшен сегодня вечером с сорок пятого этажа, из окна своего кабинета на Парк-авеню. Наши источники в силах правопорядка подтверждают, что главным подозреваемым является Эллиот, и утверждают, что Леви недавно поднимал вопрос о финансовых операциях, за которые отвечал Эллиот.

«Это новый штрих».

— Власти также подозревают, что Эллиот напал на офицера полиции Уильяма Хатчинсона и присвоил его мундир и служебную машину. Эллиот — белый мужчина, рост шесть футов один дюйм, вес сто семьдесят фунтов, русые волосы и карие глаза, в хорошей физической форме. Предполагается, что он вооружен и очень опасен. Граждан просят немедленно извещать полицию о любом человеке, подпадающем под это описание. Другие сегодняшние новости…

Дейв уменьшил громкость.

Впереди появился дорожный знак «Патчог — 24 мили». Его выезд.

Он был здесь всего лишь день назад. Он приехал в лимузине с шофером, одном из четырех, которые держали наготове для руководства «Сентерекса». Учитывая плотность движения в середине дня, ему потребовалось почти два часа, чтобы доехать от офиса «Сентерекса» до «Лабораторий Локьера». Сейчас, поздно вечером, он добрался меньше чем за час.

«Это должны быть „Лаборатории Локьера“, верно? Единственное место, где Рэнсом мог получить образец твоей крови».

Одна из самых надоедливых и утомительных нош, лежащих на плечах руководящего работника, — поездки на объекты, относящиеся к его подразделению. Заезжий принц из корпоративного замка прибывает в отдаленное владение, и в затхлой приемной его встречает нервно улыбающийся управляющий этой конторы. Управляющий проводит утомленного поездкой гостя в свежевымытый зал совещаний. Он предлагает гостю чашку скверного кофе. Вежливость требует принять ее и отпить хоть немного. Вскоре в зал подтягиваются четверо-пятеро старших административных работников. Сегодня на них чистые рубашки, воротнички у них застегнуты, а галстуки — туго затянуты. Они облачены в пиджаки, которые используются лишь по таким случаям, а в остальное время висят себе в кабинетах. Гость встает, пожимает им руки — и безуспешно пытается вспомнить, как их зовут. Местный управляющий проходит во главу стола для совещаний, неуклюже разворачивает экран и включает подвесной кинопроектор. Он сообщает, что у него имеется несколько диапозитивов, описывающих работу его подразделения. Ему редко выпадает случай общаться с руководством корпорации, и управляющий намерен использовать его на полную катушку. Посетитель пытается изобразить интерес. Но ему не интересно. Кто-то выключает свет. Гостю больше нет нужды напускать на себя заинтересованный вид, потому что никто не видит его лица. Местный менеджер бубнит, излагая свою бесконечную повесть. Предприятие основано после Второй мировой старшим сыном эмигранта-ремесленника; диаграммы, иллюстрирующие сорокалетнюю историю устойчивого роста; таблицы, напечатанные мелким шрифтом; схемы, отражающие гладко прошедшие, успешные операции; список довольных клиентов; графики, демонстрирующие амбициозные планы роста, — короче говоря, счастливая семья работников очень рада, что ее приобрел влиятельный корпоративный родитель, и считает, что дальнейшие отношения могут вести лишь к совместному благоденствию. Во время этой проповеди гость сидит молча: либо счастливо дремлет, либо мучительно пытается придумать парочку умных вопросов.

— Ну а теперь, если у вас нет вопросов, давайте устроим небольшой перерыв, а потом пройдем по предприятию.

— А как насчет конкуренции? — спросил Дейв.

Большая часть лекции вращалась вокруг иммунологии: рецепторные молекулы, антигены, свойства лимфоцитов, Т-лимфоциты, бета-клетки, комплексы гистосовместимости, полипептиды, антигенный маркер супрессорных и цитотоксических Т-лимфоцитов, макрофаги и тому подобное. Так что вопрос насчет конкуренции был лучшим, что Дейв смог придумать.

Из ответа он тоже мало что понял. Там мельтешили «уникальные разновидности аутоантител», «новые подходы к гипотезе клоновой делеции», «тяжелый комбинированный иммунодефицит у трансгенных лабораторных животных» и «особые отношения с Национальным институтом здоровья и некоторыми другими исследовательскими организациями, находящимися на государственном финансировании».

Дейв, ничего не понимая, понимающе кивал. Он злился, что Берни взвалил на него ответственность за «Локьер» и что ему снова придется изучать новую терминологию и тонкости отрасли, чтобы присматривать за новым неожиданным приобретением Берни. Ну на кой хрен «Сентерексу» вообще понадобилось покупать компанию, занимающуюся биотехнологиями?

Заглянув по дороге в туалет, они отправились на обзорную экскурсию. Административные помещения; компьютерный центр с терминалами, управляющими программным обеспечением и базами данных лабораторий молекулярного конструирования; лаборатория номер один с оборудованием, сверкающим хромом и делающим что-то такое, чего Дейв и выговорить-то не мог; лаборатория номер два, со стенами, сплошь заставленными клетками с розовоглазыми белыми мышами; лаборатория номер три, такая холодная, что у Дейва пар пошел изо рта; лаборатория номер четыре, в которой люди препарировали кошек; лаборатория номер пять…

На лаборатории номер пять висела строгая надпись большими буквами: «Вход только для сотрудников. Только по „отпечатку голоса“. Только в защитных костюмах».

— А это лаборатория номер пять. Боюсь, у нас уже нет времени сегодня показывать ее вам…

Слава богу!

— …и кроме того, вам придется переодеваться, чтобы зайти туда…

Дверь лаборатории номер пять распахнулась. Кто-то в белоснежном «скафандре» — объемистом защитном костюме, укрывавшем человека с головы до ног, — выглянул в коридор, бросил взгляд через плечо и выругался.

— Черт побери, клетку закройте!

Ему в грудь ударил коричневый лохматый шар. Человек пошатнулся. Коричневое существо прыгнуло вверх. Дейв чисто рефлекторно схватил его. Его руку пронзила боль. Это оказалась обезьянка, маленькая рыжевато-коричневая обезьянка. Ее длинные клыки сомкнулись на левой руке Дейва.

Несколько секунд длилось замешательство. Всякие люди вокруг бормотали: «Извините. Небольшой несчастный случай. Больше не повторится». Потом Дейва повели в медпункт. Медсестра промыла рану, наложила жирную мазь-антисептик и перебинтовала руку.

— А теперь давайте возьмем образец крови, мистер Эллиот. Нет-нет, ничего страшного не произошло, никакого бешенства быть не может. Но лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Это золотое правило «Лабораторий Локьера». Лучше перестраховаться. Или еще говорят: легче предупредить болезнь, чем вылечить. Это мы тоже все время повторяем.

«Образец крови».

«Да. Я знаю. Именно здесь Рэнсом его и взял».

«И портрет».

«Какой еще портрет?»

«Старого гадостного как-его-там Локьера, того мужика, который основал эту компанию».

Дейв вспомнил. В зале для совещаний на стене висел написанный маслом портрет в золоченой раме — портрет Локьера. Дейв едва взглянул на него. Но… в нем что-то было. На портрете был изображен пожилой человек, немного за шестьдесят. Так что же там, черт подери, было такого странного?… Это… Нет. Человек на портрете… Ага! Он был в форме, в военной форме. С чего вдруг основатель биотехнологической лаборатории позирует для своего портрета в военной форме?

«Это не просто форма».

Мундир был не современным и даже не того образца, который носил Дейв во время службы. На Локьере был китель времен Эйзенхауэра, нелепо короткий черный галстук и пилотка времен Второй мировой.

«Что там Берни говорил насчет этого приобретения?»

Локьер умер несколько лет назад. С его состоянием были какие-то проблемы. Потому компания продавалась и потому, как заявил Берни, он купил ее выгодно, по дешевке.

«Значит, мы имеем мужика шестидесяти-семидесяти лет и компанию, которой сорок лет. Значит, он основал ее примерно в тридцать. Но когда он сделался старше и пришло время писать памятный портрет, что он сделал?»

Руководители и основатели компаний позируют для официальных портретов в синих костюмах из ткани в тонкую полоску. Белая рубашка, темный галстук, возможно, жилетка. Но не Локьер. Локьер надел для портрета военный мундир сорокалетней давности.

«Странно».

И вправду очень странно.

4

На повороте на Патчог Дейв свернул на юг, в сторону побережья. Несколько минут спустя он снова свернул на восток.

Вокруг виднелись фермы, луга на холмах, картофельные поля, изредка — купы деревьев. Узкая дорога со щебеночно-асфальтовым покрытием была в этот час пуста. Арендованная машина Дейва была единственной на дороге, и единственным светом был свет его фар. Дейв зажмурил правый глаз.

«Ты понимаешь, что тут таится нечто большее, чем просто образец крови».

Во время этой ночной поездки Дейву было не по себе. Ему не нравилось, как выглядят деревья. Листву, днем зеленую и теплую, свет фар делал мертвенно-бледной.

«Ну давай же, признайся в этом».

Дейв ненавидел этот бледный цвет. Он напоминал ему о трупах. А деревьям полагается быть освещенными сверху и отбрасывать тень вниз. Ночная езда переворачивала естественный порядок вещей вверх ногами. От этого Дейва начинало мутить.

«Ты меня игнорируешь, приятель».

Какой-то зверек со сверкающими глазами метнулся через дорогу. У Дейва чуть сердце не выскочило. Прежде чем он успел ударить по тормозам, зверек скрылся из виду.

«Ты не хочешь смотреть в лицо фактам».

Поворот направо. Снова в сторону океана. Ночь была безлунная. Это должно помочь.

«Эй, приятель! Послушай-ка меня…»

Вот оно. Длинная сетчатая ограда со спиралью колючей проволоки наверху. Ворота, кабинка охранника. Небольшая табличка: «„Лаборатории Локьера, инк.“. Служащим предъявить пропуск. Посетителям обязательно зарегистрироваться».

Дейв проехал мимо, не притормаживая. Никого не было видно. Кабинка была пуста, и дежурного рядом не наблюдалось.

Неужели Рэнсом лажанулся и тут нет никого из его людей?

«Быть не может».

Или Дейв ошибается и «Локьер» вовсе не находится в центре происходящего?

«И опять же — не может быть».

Дейв проехал милю вдоль южной ограды «Локьера», прежде чем выключить фары. Съехав с дороги, он открыл правый глаз. Тот успел привыкнуть к темноте. Это был старый фокус пехоты: когда выпускаешь сигнальную ракету, держи один глаз закрытым. Когда снова станет темно, твое сумеречное зрение будет лучше, чем у твоих врагов.

Все еще сидя за рулем, Дейв стащил с себя широковатую одежду Грега и надел полицейскую форму. Темно-синие брюки, темно-синий китель — цвета ночи.

«И еще одно. Свет внутри».

Дейв пистолетом разбил лампочку. Потом он открыл дверь машины, наклонился и зачерпнул пригоршню земли с обочины. Это была хорошая, жирная почва, почва для земледелия, как раз такая, какая требовалась Дейву, чтобы измазать себе лицо, руки и свежестриженую голову.

Он захлопнул дверь, развернулся и, выключив фары, медленно поехал к «Лабораториям Локьера». В ста ярдах от ограды он выключил зажигание и в результате подъехал накатом почти к самой ограде.

Пока Дейв ехал через Лонг-Айленд, он размышлял о том, что видел накануне, и старался максимально точно восстановить в памяти планировку лабораторий. Участок был в полмили шириной, здание располагалось посредине. По большей части окружающая местность была совершенно ровной, и только к югу от главного здания находилось небольшое возвышение. По периметру росли молодые деревья, почти по-лесному густые, скрывая ограду.

Если люди Рэнсома не здесь, значит, они среди деревьев, в тени, вне поля зрения.

Дейв сбросил туфли. Для того, что он задумал, они были помехой. Их кожаные подошвы стали бы скользить по траве и опавшим листьям и слишком громко стучать по линолеуму полов.

«Тебе нужно где-то раздобыть подходящую обувь».

Дейв забрал из ванной Марджи два шоколадно-коричневых полотенца для рук. Теперь он обмотал их вокруг ступней и перевязал бечевой. Неудобно, но что поделаешь — придется воспользоваться этим.

Он двинулся через дорогу.

«До чего же жалкая пародия на профессионала! Рэнсом будет в ярости. О господи, ни на кого больше нельзя положиться!» Дейв неодобрительно поджал губы и покачал головой. Наблюдатель сидел впереди, в тридцати футах от него, присев под невысоким китайским вязом. Дейв его не заметил бы, если бы тому не приспичило закурить как раз в этот момент.

«Куда подевалась дисциплина? Мамба Джек оторвал бы яйца любому, кто вздумал бы курить ночью в дозоре».

Мгновение спустя Дейв ткнул стволом своего пистолета наблюдателю пониже уха и прошептал: «Сюрприз». Наблюдатель дернулся, застонал и выронил оружие. От него потянуло вонью внезапно высвободившегося содержимого кишечника.

— Сколько? — шепотом спросил Дейв.

Наблюдатель невнятно замычал.

— Слушай сюда, болван. Мне терять нечего. Если я разукрашу здешний пейзаж твоими мозгами, они все равно не сделают мне ничего такого, чего и так уже не собираются сделать. Так что говори, сколько вас здесь?

— Мужик, тебе никто не поверит.

— Считаю до трех. Раз…

— Да пятеро, пятеро! Двое на этой стороне, двое на противоположной и один в здании.

— Я тебе не верю.

— Я не вру, мужик. Как на духу…

Искушение застрелить его было ошеломляюще сильным. Они сильно ему задолжали, Рэнсом и вся его компания. Они пытались убить его. Они втянули в это дело его сына, жену и Энни. Своей ложью они превратили его друзей во врагов. Они — что, возможно, было хуже всего, — обошлись с бедной Марджи Коэн, словно с домашней скотиной. Они заслужили смерть. Все они. Начни с этого.

Дейв его не застрелил. Но врезал ему пистолетом сильнее, чем требовалось. А когда нашел еще одного наблюдателя, примерно в сотне ярдов севернее, сделал это снова. А потом, поскольку он испытывал стремление заявить о себе всерьез, он раздробил рукоятью пистолета лодыжки этому типу.

Первый наблюдатель не соврал. На южной стороне комплекса их было всего двое. Дейв позволил им легко отделаться. На ближайшие несколько месяцев им потребуются гипс и костыли.

Дейв проверил восточную сторону, за зданием комплекса. Там никого не оказалось. Похоже, это будет плевое дело.

На юге располагалась невысокая холмистая возвышенность. Дейв пригнулся и помчался вперед, укрываясь за складками местности. В ста футах от заднего входа он рухнул на землю и остаток пути прополз по-пластунски.

Один человек в здании? Так сказал тот тип. Может, правду сказал, а может, соврал. Есть только один способ узнать.

Дейв взялся за дверную ручку. Та легко повернулась. Не заперто. Скверный признак.

То, что оказалось внутри, было еще более скверным признаком. В «Лабораториях Локьера» было пусто. Все исчезло. Мебель, лабораторное оборудование, картины со стен — все было вывезено. Даже розетки и выключатели были сняты. Бывшие «Лаборатории Локьера» превратились в пустую оболочку.

Дейв сбросил с ног полотенца. Босиком, в одних носках, он бесшумно двинулся по пустым коридорам, пытаясь вспомнить дорогу в исследовательские лаборатории.

В здании воняло дезинфицирующим средством. В каждой комнате, в каждом кабинете, на каждом шагу несло бактерицидом. В паре мест пол еще не просох от него. Дейв потрогал мокрое пятно, поднес пальцы к носу и скривился. Мощная штука.

Он вспомнил, что накануне его маршрут пролегал мимо мужского туалета, фонтанчика для питья, женского туалета и комнаты отдыха персонала. Лаборатории — с первой по пятую — располагались вдоль длинного коридора слева от комнаты отдыха.

«Дело не в том, что ты видел, не в том, что ты слышал, не в том, что ты сделал. Это все ни при чем».

Вот оно. Вот туалеты, а вот и комната отдыха. А вот…

Стук каблуков по полу. Кто-то шел по коридору со стороны лабораторий.

Дейв попятился за угол с пистолетом наизготовку.

В окнах промелькнул слабый, едва заметный свет.

Шаги дошли до конца коридора, и стало тихо. Потом они возобновились снова, на этот раз — в его направлении. Дейв согнул палец на спусковом крючке и крепко сжал пистолет обеими руками. С такого расстояния он должен проделать в своей мишени сквозную дыру. И Дейв ждал этого с нетерпением.

Не человек и не призрак, лейтенант Дейв Эллиот провел этот душный день в аду, провел его не как хищник, а как добыча — роль, на которую он подходил плохо.

Он бежал, опережая преследователей всего на шаг, и это бегство наполняло его бессильной яростью и жаждой мести. И оно было исполнено страха.

Довольно.

Все изменилось. Теперь он охотник. А его преследователи — добыча. И это — он это знал — правильный порядок вещей.

Все его чувства были обострены до предела, восприятие стало иным. Он сосредоточился на том, что находится впереди, игнорируя то, что могло таиться сзади.

Кожу Дейва покалывало. Взгляд скользил из стороны в сторону. Зрение обострилось, слух сделался до предела тонким. Он принюхался и почувствовал запах — он готов был в этом поклясться — ручейков пота, стекающих по щекам его невидимого врага.

Охотник.

О господи, он никогда не чувствовал себя настолько живым!

Наблюдатель вошел в поле зрения; его силуэт вырисовался на фоне окна. Дейв прицелился. Руки его не дрожали. Мишень была пяти футов пяти дюймов в высоту, худощавая. Дейв прицелился в середину корпуса. В руках у мишени была штурмовая винтовка М16А1. На мишени была бейсболка. Из-под бейсболки спускались длинные волосы. Это была женщина.

Сразу после иракской войны 1991 года повсюду — и в кабинетах «Сентерекса» тоже — шли оживленные дебаты о роли женщины в боевых действиях. Следует ли женщинам воевать? Следует ли им убивать? Как это будет воздействовать на мужчин — если плечом к плечу с ними будут сражаться женщины? Как станут реагировать враги? Дэвид Эллиот не защищал никакое из мнений, отказывался принимать участие в спорах, делал вид, что его эта тема совершенно не интересует, и пытался от нее уйти. Вьетнамский опыт научил его, что женщины-солдаты так же смертоносны, как и мужчины. Точно так же ни один из известных ему солдат ни на секунду не останавливался, чтобы задуматься над половой принадлежностью стреляющего в него врага.

Женщина не повернула. Она прошла мимо, медленно обходя в очередной раз коридор: скучающий солдат на нудном дежурстве. Ее шаги затихали. Вскоре она ушла.

Дейв скрипнул зубами. Он чуть не убил ее — просто так, удовольствия ради.

«Может, хватит с нас заявлений о себе на сегодняшнюю ночь?»

Эта история превращала его в нечто такое, чем Дейв быть не хотел. Это возвращало его на двадцать пять лет назад. Тогда он едва не перешагнул границу. Теперь он снова был близок к этому.

«Рэнсом продолжает твердить, что ты по-прежнему один из них, что ты слеплен из того же теста».

Дейв покачал головой. Он не собирался позволять им сделать с ним это. Слишком уж высока цена. Он помнил эту цену. Он помнил, какие мука и отчаяние были написаны на лице Мамбы Джека Крютера, когда Джек понял, что́ он сделал; когда осознал, что зашел туда, откуда возврата нет.

«Ладно, приятель, не кипятись. Ты уже знаешь, что́ собираешься найти, так что давай побыстрее управимся с этим и свалим отсюда».

Дейв нахмурился. Он не знал, что́ собирается найти.

«Еще как знаешь!»

Он пересек холл, свернул в коридор, в котором были расположены лаборатории, и прошел мимо лаборатории номер один. Та, как и все прочие помещения в здании, была полностью опустошена.

«Лаборатория номер один тут ни при чем. Хватит притворяться, будто ты до сих пор не понимаешь, в чем дело».

Лаборатория номер два пребывала точно в таком же состоянии. Равно как и лаборатории номер три и номер четыре.

Лаборатория номер пять.

Даже дверь и та исчезла. Они не только вынесли из лаборатории номер пять всю мебель и оборудование — они даже дверь сняли. А внутри…

Линолеум был содран. Подвесной потолок демонтирован. По стенам, потолочным перекрытиям и бетонному полу прошлись огнеметом. Они простерилизовали каждый дюйм штукатурки, стали и бетона огнем. В лаборатории номер пять не могло уцелеть ничто — ни муха, ни блоха, ни микроорганизм.

Дэвид Эллиот сложился пополам и упал на колени. Его стошнило — второй раз за сегодня.

Глава 7 Ночная жизнь

1

Рэнсом был прав: Дейв собирался вернуться обратно. У него не было выбора. Ему необходимо было увидеть папку с наклейкой «Локьер», папку из шкафа Берни, хранящую тайну: почему Берни и все остальные желали смерти Дэвида Эллиота.

Он снова был на лонг-айлендской скоростной трассе — гнал машину к Нью-Йорку. Арендованный автомобиль подвывал от перегрузки. Спидометр показывал восемьдесят пять миль в час. Это был предел возможностей машины. Еще чуть-чуть — и она просто взорвется. Дейв проклинал «Хёрц» и корейскую автомобильную промышленность.

И еще он проклинал Берни Леви. Теперь он знал, что́ сделал Берни, по крайней мере в общих чертах. Знал, потому что Скотт Тэтчер сказал ему об этом.

Это было полтора года назад. Скотт и его жена Оливия пригласили Дейва и Хелен на ужин в свое пристанище, Саттон-плейс.

Вечерние приемы, которые устраивали Тэтчеры по вторникам, вошли в легенду. Никогда нельзя было заранее угадать, кто еще окажется среди гостей. Прибывшие с визитом главы государств, умудренные жизнью политические мужи, артисты, писатели, музыканты, даже цирковая труппа — Тэтчер принимал у себя их всех. Во всяком случае, тех, кто был интересен.

Тем вечером за столом собрались пять пар: сами Тэтчеры, Эллиоты, прозаик, с которым в последнее время много носились, его любовница, студентка последнего курса, сенатор от одного из западных штатов с супругой и Майк и Луиза Эш, сотрудники корпорации Тэтчера, женатые и воюющие между собою, как могут воевать лишь сильно влюбленные люди.

Ужин завершился. Прислуга убрала со стола. Тэтчер встал и прошел к буфету. Он извлек оттуда бутылку портвейна «Фонсека» и коробку из черного дерева. Скотт поставил и то и другое на обеденный стол и открыл коробку.

— Кто-нибудь будет сигары?

Женщины спаслись бегством.

Тэтчер извлек из коробки длинную коричневую «Монте-Карло». Он срезал кончик сигары складным ножом, прикурил от спички и ухмыльнулся по-лисьи.

— Вот последнее оружие, оставшееся у мужчин, джентльмены.

Изо рта у него медленно выкатилось облачко сизого дыма. Тэтчер передал коробку сигар Майку Эшу.

— Все прочее наше оружие потерпело поражение, наши военные хитрости пошли прахом, наши доспехи пробиты. Остались лишь сигары, последнее потрепанное знамя мужчин, все еще реющее над полем, захваченным амазонками.

Эш тоже закурил сигару — и передал ящичек сенатору.

— Если бы Джастина была здесь…

— Госпожа Голд, сенатор, неизменно дорога моему капризному сердцу. Она — единственная женщина в мире, способная соперничать со мною в злокозненности. Она занимается моими отношениями с общественностью — а это титанический труд, — и она была бы здесь сегодня вечером, если бы дела не увели ее прочь из города. Прекрасная женщина, способная оценить по достоинству хорошую гаванскую сигару не хуже любого мужчины.

Сенатор отказался от сигары и толчком отправил ящичек через стол, Дейву. Дейв выбрал себе одну и любовно покрутил в пальцах. Хотя он давно уже отказался от сигарет, перед хорошей сигарой устоять не мог.

Прозаик извинился и удалился. Его от сигарного дыма тошнило.

Тэтчер взглянул хитро, на этот раз по-волчьи.

— Ну а теперь, когда женщины и слабаки удалились, какой бесстыдный мужской разврат мы можем себе позволить? Неполиткорректные высказывания? Истории о распутном поведении? Заговор с целью вновь закабалить женщин? Или заговор, направленный на то, чтобы развращать детей, уничтожать окружающую среду, грабить национальные меньшинства, угнетать слабых, эксплуатировать бедных и унижать калек? Или, может, в качестве альтернативы погрязнем в самой презираемой женщинами теме: поговорим о спорте?

Майк Эш улыбнулся Тэтчеру.

— Опять он за свое.

Он повернулся к Тэтчеру.

— Вас сегодня кто-то разозлил, шеф?

Тэтчер бросил на него сердитый взгляд.

— Вы разве не заметили, что в нынешние нездоровые времена уже недостаточно чувствовать себя хорошим? — Он повысил голос, и тот задрожал от негодования. — Чувства собственного достоинства недостаточно. Осознания своих достижений недостаточно. Самоуважения недостаточно. Нет, сэр, отнюдь нет. Теперь, похоже, дело обстоит так, что я не могу чувствовать себя хорошим, если ты не чувствуешь себя плохим.

— Калифорнийская комиссия по самоуважению… — начал было сенатор.

Тэтчер навис над ним.

— Я не могу чувствовать себя хорошо, потому что я женщина, если ты не чувствуешь себя плохо, потому что ты мужчина. Я не могу гордиться тем, что я черный, если ты не стыдишься того, что ты белый. Я не могу быть геем и уважать себя, если ты натурал и тебя это не ставит в неловкое положение. Терпимость сброшена со счетов; это что-то старомодное и горькое, и мы не будем иметь с ней дела. То же самое с равенством; оно в лучшем случае снисходительно, а на самом деле его цель — унижение. Если я достиг внутренней гармонии и самоуважения, положенного мне по праву, то уже недостаточно, чтобы мы с тобой были равны. Нет! Лишь превосходство способно сделать меня счастливым. А чтобы гарантированно достичь своего, я должен предать ваши библиотеки огню, переписать вашу историю, вычистить ваши словари и дать полиции мысли власть насаждать политкорректность в речи и представлениях. О, у них имеется целый новый словарь и хитроумные кодовые слова…

Эш перебил его.

— Вы что, все-таки приняли предложение выступить в университете? Черт побери, Скотт, я же вам говорил не делать этого! Общение со студентами плохо сказывается на вашем давлении.

— Чистая правда. Эти софисты недоделанные посмели придраться к тому, что я употребляю слово «индеец»; они осмеяли меня и обозвали расистом и невежей за то, что я не говорю «коренной американец». Самый хитрый и снобистский расистский неологизм! Он подразумевает, что все те, кто произошел от поколений честных новоанглийских фермеров, — не настоящие американцы!..

— Скотт, вы разразились речью.

Тэтчер взмахнул сигарой и осклабился.

— Конечно, я разразился речью. Это прерогатива моего возраста, одна из немногих радостей, оставшихся мне на склоне лет, и, кроме того, с учетом моих белых волос и черной репутации от меня этого ожидают. Я, в конце концов, брюзга, и мне нужно поддерживать репутацию человека ограниченного и нетерпимого к чужому мнению.

— Вы на последних выборах голосовали за демократа.

Тэтчер состроил кислую мину.

— Мгновение слабости. Ошибка, которая не повторится. С тех пор этот человек повел себя как разжиревшая крыса — или, чтобы не оскорблять благородное животное, лучше уточним: без ее решимости и природной смекалки.

Тэтчер откинулся на спинку кресла, сделал длинную затяжку и выпустил струйку дыма.

— Впрочем, если хотите, можете сменить тему. Я всего лишь старая развалина, молодежи разумнее будет меня игнорировать.

Эш воздел глаза к потолку и развел руками, словно бы молясь о ниспослании вдохновения. Дейв решил развлечь присутствующих.

— Я вам не рассказывал про публичный дом в Донг-Хое?

Тэтчер приподнял белые кустистые брови.

— Это что-то связанное с вьетнамской войной?

— Да.

— Прискорбное было дело. Я выступал против — и в результате при мистере Никсоне попал в список врагов Белого дома. Я когда-нибудь рассказывал вам об этом?

— Раз пятьдесят-шестьдесят.

— У человека в жизни бывает не так уж много достижений, которыми можно по праву гордиться. Но я вас перебил, Дейв. Продолжайте, пожалуйста.

Поскольку Скотт Клеймор Тэтчер III был в чем-то пуританином и очень не любил нецензурные выражения, Дейву пришлось выбирать слова, повествуя о том, как ЦРУ, узнав о встрече верхушки Вьетконга с представителями командования Северного Вьетнама, которая должна была происходить в камбоджийском приграничном городе Донг-Хой, тайком перекупило городские бордели и заселило их великим множеством в высшей степени заразных проституток. Осознавая, что эта махинация нарушает Женевскую конвенцию, которая запрещает применение биологического оружия, агентство засекретило операцию и никого о ней не уведомило — даже высшее командование армии. К несчастью, военные по собственным каналам узнали о приближающемся совещании врагов. Они нанесли упреждающий удар: захватили город до прибытия врагов и разместили там свой гарнизон.

— О нет! — выдохнул Тэтчер, уловивший соль истории.

— О да, — возразил Дейв. — Шестьсот сексуально озабоченных молодых солдат, которым нечем заняться субботним вечером.

— Боже мой! — Тэтчер хохотал так, что у него даже слезы потекли из глаз. — Это правда, Дэвид? Вы ничего не выдумали?

— Чистая правда. Я знал агента ЦРУ, который руководил этой операцией.

Дэвид не стал упоминать, что упомянутый агент вскорости бежал из страны, потому что группа офицеров спецназа во главе с Мамбой Джеком Крютером объявила награду за его голову. Тэтчер вытер глаза.

— Ох уж эти спецслужбы! Они такие плуты! Но такие увлеченные, такие искренние! Ими почти можно было бы восхищаться, будь у них хоть капля морали. Кстати, у меня тоже имеется шпионская история. Хотите послушать?

— Конечно.

— Ну, вы в курсе, что время от времени они обращаются к нам — к деловым людям, к руководящим работникам определенного ранга?

Дейв с сенатором кивнули. У Майкла Эша сделался озадаченный вид.

— Э-э?…

— О, не в «ПегаСис». В моей компании этого нет. Но в других местах… Ни один американский бизнесмен, побывавший в Москве после того, как Майк Тодд в пятидесятых провел там с женой медовый месяц, — ни один не избежал беседы с нехорошими ребятами из Лэнгли. Вы же понимаете, им так трудно отказать. У каждого имеется некий патриотический долг. К несчастью — и тут я говорю по личному опыту, джентльмены, — небольшое сотрудничество становится лишь началом. Дайте им палец — и они отхватят всю руку. Стоит вам зазеваться — и верхушку администрации вашей компании подобьют стучать в Вашингтон обо всех ваших иностранных поставщиках и покупателях. Хуже того, на вашем балансе повиснут непродуктивные активы агентства. В нынешние времена дефицита бюджета и при Советском Союзе, дошедшем до заслуженного конца, шпионы явные и скрытые отчаянно нуждаются в богатых покровителях, чтобы те спонсировали их сомнительные делишки. У них слишком много операций прикрытия, слишком много компаний, занимающихся не тем, чем заявлено, — и теперь, когда холодная война закончилась, слишком мало денег. А потому они приходят к вам, задрапировавшись во флаг, и самым любезным образом просят: «Сэр, не могли бы вы помочь своей стране? Есть некоторые срочные делишки, которые будут прикрыты из-за недостатка денежных средств. Если бы вы нашли способ включить их в свою корпорацию так, чтобы они уцелели, мы вечно были бы перед вами в долгу».

Тэтчер фыркнул.

— Мошенники! Но это я так, между прочим, и не по теме. Еще портвейна, Дэвид? Ну тогда начнем сначала…

Стал бы Берни Леви делать это? Допустил бы он, чтобы «Сентерекс» обеспечил прикрытие для операций спецслужб? Конечно стал бы. Берни в прошлом был морпехом. С его пылким патриотизмом он и мгновения не колебался бы. Semper fidelis — всегда верен.

Прикрытие. Оно должно заниматься бизнесом, как любое хорошее прикрытие. У него должны иметься работники, продукция, услуги и клиенты. Должны наличествовать балансовый отчет, декларация прибылей и убытков и правдоподобная история доходов. Снаружи оно должно быть неотличимо от любой другой фирмы. И только внутри — и обычно очень немногие — будут знать, что где-то в дальней комнате находится нечто не совсем кошерное. Нечто вроде лаборатории номер пять.

У съезда с автострады Дейв заметил рекламный щит, гласящий: «Заправка, еда, приют». Он пересек двойную сплошную линию и свернул на боковую трассу. Позади водитель огромной машины засигналил.

Бензоколонки располагалась прямо у дороги: круглосуточная заправка с двумя телефонами-автоматами, стоящими на виду. Дейв заехал на заправку, выключил зажигание и выбрался из машины.

Он поспешно снял трубку, набрал номер Марджи и подождал. Ответа не было. Еще три гудка. И снова никто не ответил. После пятого гудка трубку сняли.

— Здравствуйте, вы позвонили по номеру 555-6503. Мы не можем сейчас подойти к телефону, поэтому, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.

Смышленая девочка. Ее обращение на автоответчике не содержало никаких имен. И она сказала «мы», а не «я». Слишком многие одинокие женщины не принимали этих мер предосторожности. И пожалели об этом.

Может, она все-таки послушалась его и бежала в поисках убежища?

— Это Дейв. Если ты не…

«Стой! Заткнись, идиот хренов!»

Дейв гулко сглотнул. Оставлять сообщение на автоответчике Марджи — ошибка, и серьезная ошибка. Рэнсом наверняка посадил «жучка» в ее телефон — он из тех людей, которые предпочитают перестраховаться. А если он услышит, что Дейв звонит ей, Марджи окажется в еще большей опасности, чем раньше.

— Э-э… извините, я не туда попал.

Отговорка была неубедительная, но это было лучшее, что Дейв сейчас мог сделать. Он повесил трубку и взглянул на запястье.

«Нет у тебя часов. Ты отдал их даме».

— Извините, вы не скажете, который час? — спросил он у дежурного по заправке.

Тот молча указал на большие часы, висящие над кабинкой кассира. 13.12.

Между Нью-Йорком и Швейцарией шесть часов разницы. В офисе еще никого нет. Надо подождать хотя бы полтора часа, прежде чем звонить.

«Ты что, действительно собираешься ему позвонить? Приятель, у Берни для этого есть… было специальное слово: „наглость“».

Рэнсом думал, что добрался до всех знакомых Дейва, солгал всем, убедил их всех в том, что Дейв — опасный сумасшедший. Он поставил все телефоны на прослушку и к каждой двери — соглядатая. Дейву некуда было пойти, не к кому обратиться. Рэнсом хотел, чтобы Дэвид Эллиот остался один, чтобы у него в целом свете не было ни единого друга.

Возможно, подумал Дейв, он действительно остался один. А возможно, и нет. Возможно, есть все-таки один человек, который выпал из поля зрения Рэнсома, которого Рэнсом счел не опасным, потому что считал, что Дейв не станет ему звонить, никогда в жизни.

Мамба Джек Крютер.

2

Шесть процессов военного трибунала. Последний — над Крютером.

По причинам, ведомым лишь им самим, высшие офицеры решили судить каждого индивидуально. Каждый предстал перед отдельной комиссией, каждому противостоял отдельный обвинитель, каждого защищал свой адвокат от военно-юридической службы. Только свидетели были одни и те же.

Свод военных законов придает особое значение эффективности процедуры. Одни и те же офицеры одновременно исполняют роль судей и присяжных. Тактика затягивания процесса и прочие адвокатские уловки не допускаются. Априори предполагается, что подсудимый будет признан виновным.

Первые пять процессов заняли по четыре дня каждый, с промежутком в две недели между ними. Они закончились так, как и предполагалось.

Дейв круглыми сутками сидел в одиночестве в казарме для офицеров-холостяков. Однажды он попытался посетить офицерский клуб, но бармен отказался его обслуживать. Другие офицеры не разговаривали с ним. Когда он отправлялся на утреннюю пробежку, все люди в военной форме переходили на другую сторону улицы. Он был полностью изолирован, отрезан от всякого общения с людьми, за исключением того, которое происходило в зале суда.

ПОЛКОВНИК НЬЮТОН, ПРОКУРОР: Лейтенант, вы по-прежнему находитесь под присягой.

ПЕРВЫЙ ЛЕЙТЕНАНТ ЭЛЛИОТ, СВИДЕТЕЛЬ: Так точно, сэр, я это понимаю.

ПРОКУРОР: Вы уже выступали свидетелем по этому делу?

СВИДЕТЕЛЬ: Так точно, сэр, пять раз.

ПРОКУРОР: Лейтенант, вы слышали обвинение, которое суд выдвинул против полковника Крютера?

СВИДЕТЕЛЬ: Так точно, сэр.

ПРОКУРОР: В указанный день, примерно около одиннадцати часов утра, вы находились неподалеку от деревни Лок-Бан в Республике Вьетнам.

СВИДЕТЕЛЬ: Так точно, сэр.

ПРОКУРОР: Кто командовал вашим отрядом?

СВИДЕТЕЛЬ: Полковник Крютер, сэр.

ПРОКУРОР: Опишите цепочку командования, лейтенант.

СВИДЕТЕЛЬ: У нас были потери, сэр. Капитана Фельдмана и первого лейтенанта Фуллера пришлось за день до этого эвакуировать по воздуху вместе с тремя сержантами. Мы с полковником были единственными оставшимися офицерами. Полковник Крютер приказал мне принять командование первой группой, а сам возглавил вторую. Первый сержант Маллинс был единственным оставшимся сержантом, и он был поставлен во главе третьей группы.

ПРОКУРОР: Когда вы прибыли в Лок-Бан, что вы там обнаружили?

СВИДЕТЕЛЬ: Почти ничего, сэр. Это даже трудно было назвать деревней: просто дюжина хижин посреди затопленного рисового поля. Наши вертолеты ровно перед этим покинули зону высадки, и мы…

ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ФИШЕР, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Двенадцать хижин, лейтенант?

СВИДЕТЕЛЬ: Прошу прощения, сэр. На самом деле мы насчитали пятнадцать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Будьте точнее, лейтенант. Мы имеем дело с обвинением, по которому предусматривается смертная казнь.

ПРОКУРОР: Продолжайте.

СВИДЕТЕЛЬ: Большинство жителей деревни работали в поле. Они не обратили большого внимания на нашу высадку. Как будто видели такое и раньше. Потом сержант Маллинс и его люди окружили их и пригнали обратно к хижинам. Мы знали, что вражеский патруль…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Инсургенты из Северного Вьетнама?

СВИДЕТЕЛЬ: На тот момент было доложено, что это вьетконговцы, сэр. Мы знали, что в этом районе день назад видели вьетконговский патруль. Потому мы расспросили крестьян о любой деятельности врагов, которую они могли заметить.

ПРОКУРОР: И какой ответ вы получили?

СВИДЕТЕЛЬ: Отрицательный, сэр. Все утверждали, что не видели тут никаких солдат, кроме нас.

ПРОКУРОР: Как на это отреагировал полковник Крютер?

СВИДЕТЕЛЬ: Он поблагодарил крестьян и подарил деревенскому старосте пачку «Уинстона».

ПРОКУРОР: А первый сержант Маллинс?

СЕРЖАНТ: Первый сержант Маллинс был рассержен, сэр. Он хотел применить более сильные методики допроса. Когда полковник Крютер запретил ему это делать, он посоветовал сжечь деревню.

ПОЛКОВНИК АДАМСОН, ЧЛЕН ТРИБУНАЛА: Лейтенант, вы употребили выражение «более сильные методики допроса». Не могли бы вы выразиться определеннее?

СВИДЕТЕЛЬ: Речь шла о пытках, сэр.

ПРОКУРОР: Лейтенант, эти так называемые более сильные методики допроса часто применялись в вашем подразделении?

СВИДЕТЕЛЬ: Часто? Нет, сэр. Я бы не сказал.

ПРОКУРОР: Но применялись?

СВИДЕТЕЛЬ: Да, сэр. Временами.

ПРОКУРОР: Кем?

СВИДЕТЕЛЬ: Первым сержантом Маллинсом.

ПРОКУРОР: По приказу полковника Крютера?

СВИДЕТЕЛЬ: Нет, сэр. И не с его разрешения. Сержант Маллинс, сэр, он часто нарушал его приказы. Полковник Крютер неоднократно налагал на него дисциплинарные взыскания, а за несколько недель до происшествия в Лок-Бан пытался добиться, чтобы сержанта убрали из боевой части. Думаю, он опасался, что сержант опасно близко подошел к параграфу восьмому.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Для стенограммы: в параграфе восьмом речь идет об увольнении со службы по причине психической нестабильности или невозможности себя контролировать, не поддающейся лечению в процессе службы.

ПРОКУРОР: Помните ли вы и можете ли процитировать для суда, что тогда сказали друг другу полковник Крютер и первый сержант Маллинс?

СВИДЕТЕЛЬ: Дословно — нет, сэр. Но я могу вспомнить общий смысл спора. Сержант Маллинс был убежден, что крестьяне лгут и что они сотрудничают с Вьетконгом. Полковник Крютер ответил, что этому нет никаких доказательств и что, на его взгляд, эти люди выглядят как мирные крестьяне. Сержант сказал, что все они лжецы, как и каждый вьетнамец. Он сказал, что, если бы он пощекотал своим ножом жену старосты, староста сказал бы правду. Полковник велел ему выбросить это из головы, а потом отдал приказ всем выступать. Когда мы покидали деревню, сержант Маллинс заявил, что если местные жители соврали, то он вернется. Он пообещал, что распнет их одного за другим на стенах их хижин. Он проорал это им, сэр. Он кричал это снова и снова, пока мы не удалились за пределы слышимости.

ПРОКУРОР: Прежде чем мы перейдем к событиям того вечера, лейтенант, я хотел бы спросить у вас, имелись ли у вас какие-то трения с полковником Крютером по этому или каким-либо другим вопросам.

СВИДЕТЕЛЬ: Никак нет, сэр, никаких трений. Если мне позволено будет сказать, я хочу заявить, что считаю полковника замечательным человеком и замечательным солдатом. Я глубоко уважаю его, сэр, и всегда буду уважать.

ПРОКУРОР: То есть между вами не было вражды…

МАЙОР УОТЕРСОН, ЗАЩИТНИК: Мой клиент желает сделать заявление.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Обвиняемый не…

ПОЛКОВНИК КРЮТЕР, ОБВИНЯЕМЫЙ: Я хочу кое-что сказать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Полковник, сядьте. Это приказ.

ОБВИНЯЕМЫЙ: И что же вы со мной сделаете за неповиновение? Отдадите под трибунал?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Полковник…

ОБВИНЯЕМЫЙ: Я собираюсь сказать это, генерал, нравится вам это или нет. Лейтенант Эллиот во все время службы под моим командованием показал себя прекрасным офицером.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Вы оказываете себе дурную услугу, полковник. Прекратите.

ОБВИНЯЕМЫЙ: Между нами нет никакой вражды. Не было тогда. Нет сейчас. И никогда не будет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Я сказал — прекратите, полковник.

ОВИНЯЕМЫЙ: И еще одно…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ: Суд объявляет перерыв на час. Майор Уотерсон, проконсультируйте вашего клиента. Выключите эту чертову стенографирующую машинку, капрал.

3

Дейв неспешно ехал по авеню к западу от Таймс-сквер. За те двадцать лет, что он прожил в Нью-Йорке, каждый мэр, вступая в должность, начинал свой срок правления с обещания реконструировать этот район, убрать мусор и вернуть окрестностям приличие и достоинство.

Но почему-то вышло, что никто из них так этого и не сделал. Не то чтобы это имело особое значение. Никто и так не верил нью-йоркским мэрам.

В этот поздний час темп жизни здесь замедлился. Проститутки больше не патрулировали свои районы. Вместо этого они стояли небольшими группками, устало прислонившись к расписанным граффити стенам, покуривали и похвалялись своими сутенерами. Сами сутенеры покинули свои показушно дорогие машины, образовали собственные кружки и обсуждали меновые и прочие сделки, которых требовал сегодняшний день.

Кинотеатры сети «Три Икс» закрылись, но бары все еще были открыты; их кричащие неоновые вывески зазывали неосмотрительных дурней. Двери время от времени отворялись, чтобы впустить или выпустить добычу, ночных пташек, которые могли безопасно добраться до дома — но только потому, что хищники уже слишком насытились более ранней добычей, чтобы охотиться на них.

Почти все торговцы наркотиками исчезли. Зазывалы, заманивающие клиентов в заведения типа «Девочки! Девочки! Девочки!» или «Настоящий секс на сцене!», — тоже. Несколько пьяных матросов, сбившихся в кучку безопасности ради, ковыляли куда-то по тротуару. Трое подростков кружили вокруг троицы скучающих проституток. В конце концов один из мальчишек набрался духу и сделал шаг вперед. Проститутки заулыбались. Дейв поехал дальше.

Он остановился на красный свет. Рядом с ним притормозила бело-голубая полицейская машина. Водитель посмотрел на него, потом отвернулся и принялся изучать улицу.

«Отлично. Он даже не взглянул на тебя второй раз. Это была превосходная идея — подстричься и покраситься. Даже если я говорю это сам себе».

У Дейва заурчало в животе. Последний раз он ел четырнадцать часов назад. Он был голоден. Хуже того — его одолевала усталость. Ему требовался кофе — и чем крепче, тем лучше.

В центре квартала на Сорок четвертой улице располагался ночной кафетерий. Дейв втиснул свою машину между мусоровозом и вызывающе роскошным оранжевым автомобилем, принадлежащим какому-то сутенеру. Выбравшись из машины, он потянулся.

Три года назад они с Хелен отправились на фотосафари в Танзанию. Это была роскошная поездка, организованная чрезвычайно компетентной (и чрезвычайно дорогой) фирмой «Аберкромби и Кент». Устроившись в надежно защищенном чреве великанской «тойоты лендкрузер», Дейв и прочие туристы охали и ахали, проезжая мимо охотящихся львов, крадущихся леопардов и скалящихся гиен, перепачканных в крови. При приближении «лендкрузера» животные продолжали бодро заниматься своими кровопролитными делами, не обращая ни малейшего внимания на глазеющих туристов. И не обращали бы дальше — пока кто-нибудь из розовых пухленьких двуногих не вышел бы из-под защиты машины. Покинуть машину означало изменить характер взаимоотношений. Если ты выходил из машины, ты превращался в мясо. Мясо!

Стоило Дейву ступить на тротуар, как пара проституток тут же двинулась к нему. На одной была просвечивающая насквозь блуза из ткани-сеточки и шорты цвета лимонной меренги. На другой был топ с Микки-Маусом и мини-юбка цвета зеленого лайма.

«Я смотрю, в этом году среди дам полусвета в моде цитрусовые цвета».

Одна из проституток начала было что-то говорить. Но вторая тронула ее за плечо и что-то прошептала на ухо. Первая проститутка кивнула и посмотрела на Дейва с легкой жалостью.

— Лапочка, ты ошибся районом. Фокусы, которые тебя заинтересуют, надо искать на Третьей авеню, в середине Пятидесятых.

Дейв чуть не подавился. Проститутки развернулись, чтобы уйти.

«Это все твоя новая прическа. Она придает тебе несколько… э-э… своеобразный вид».

Дейв провел рукой по почти лысой макушке и улыбнулся.

Внутри кафетерия было душно и сыро. В воздухе витал смешанный запах крепкого кофе, жирного мяса и сигаретного дыма. Большинство столиков были заняты, в помещении стоял приглушенный гомон от множества бесед.

Дейв прошел к стойке.

— Большую слойку с сыром, пожалуйста.

Кассиру не помешало бы побриться. Глаза у него были красные, и, судя по виду, ему казалось, что ночная смена не закончится никогда.

— Сырных нет. Их привезут не раньше шести. Может, в полседьмого.

Дейв кивнул.

— А что-нибудь другое есть?

— Яблочные есть. Но черствые. Говорю же: до шести-половины седьмого ничего не привезут.

— Я возьму одну.

— Деньги не возвращаем.

— Давайте две. Мне нужны углеводы. И сделайте мне кофе. — Помолчав, Дейв добавил: — В картонном стаканчике, ладно?

— У меня только пластиковые.

— Ну, в чем есть.

Избавиться от пластикового стаканчика не труднее, чем от бумажного. Нужно только изорвать его в мелкие клочки.

Кассир плюхнул на тарелку с оббитым краем две даже на вид черствые большие слойки и наполнил кофе большой пластиковый стакан.

— С налогом четыре пятьдесят.

Когда Дейв впервые заказал в Нью-Йорке слойку и стакан кофе, это обошлось ему в четверть доллара. Дейв вручил кассиру пятидолларовую бумажку.

— Держите.

Он сунул бумажник в задний карман.

Кто-то толкнул его в спину. Дейв не глядя двинул локтем назад. Локоть врезался во что-то мягкое. Сзади кто-то сдавленно охнул от боли. Дейв повернулся. Карманник стоял, согнувшись, и держался за солнечное сплетение. Дейв вынул у него из пальцев свой бумажник и улыбнулся.

— Спасибо. А я уж думал, что уронил его.

— Да не за что, приятель, — пробормотал карманник и попятился.

Пара человек посмотрели на Дейва. Взгляды у них были бесстрастные.

Дейв занял столик у окна и принялся с волчьей жадностью поглощать слойки, запивая их кофе. В Нью-Йорке плохих слоек с яблоками не бывает. Дейв направился к стойке за второй порцией.

Вернувшись к столику, он взглянул в окно. И у него отвисла челюсть. Арендованная машина исчезла. Сколько же времени понадобилось кому-то, чтобы украсть ее? Секунд девяносто, не больше.

«Африка», — подумал Дейв. Турист покинул безопасную машину и вышел в вельд…

За соседним столиком сидели три хихикающие негритянки. Одна из них постучала по пачке «Вирджиния слимс», извлекая сигарету. Дейв посмотрел на сигарету голодным взглядом, вспоминая наслаждение, которое несет с собой табак, и тут ему на ум пришла идея. «Вирджиния слимс»…

Он перегнулся через проход:

— Прошу прощения, мисс, не дадите сигаретку?

У женщины округлились глаза. Дейв добавил:

— Я заплачу. Доллар за пачку.

— Парень, в этом городе пачка гвоздей в крышку гроба стоит два пятьдесят. Ты что, с луны свалился?

Дейв вручил ей пятерку. Женщина достала из сумочки непочатую пачку «Вирджиния слимс».

— Выгодная сделка, мой сладкий. А ты не похож на тех, на ком я обычно зарабатываю.

Ее соседки по столику сочли замечание подружки чрезвычайно забавным. Они разразились смехом.

— Вот, держи и спички тоже.

Дейв вскрыл пачку, достал сигарету и закурил впервые за двенадцать лет.

«Какого хрена, парень. Ты все равно умрешь».

4

От вокзала Гранд-Сентрал Дейва бросило в дрожь. В этот поздний час он выглядел совсем иначе — пугающе, почти жутко. Здание было почти пустым, и уже одно это было неестественным и заставляло нервничать.

В зоне видимости было не больше пяти человек: двое тинейджеров — парень и девушка, — прикорнувшие на своих рюкзаках… одинокий полицейский, обходящий первый этаж по периметру… усталый механик в засаленном, грязном рабочем комбинезоне в серо-синюю полоску, тяжело топающий вдоль одной из платформ. Похоже, лишь в одной из билетных касс сидел кассир. Лампы над окошками букмекерской конторы не горели. Газетные киоски не работали, их окна были закрыты ставнями.

Но самое жуткое впечатление производили чистые полы.

Каблуки Дейва глухо стучали по мрамору пола. Казалось, будто на него никто не обращает внимания. И тем не менее он чувствовал на себе взгляд. Не враждебный. Даже не любопытствующий. Просто внимательный взгляд.

«Пещерные жители. Говорят, будто эта часть города вся изрыта туннелями — не только метро. Там живут люди; они следят за выходами и вентиляционными решетками и выходят наружу, только когда рядом никого нет».

У Дейва волоски на загривке встали дыбом. Нью-Йорк — странный город. А в глухой ночи — еще более странный.

Дейв свернул на восток. Он вспомнил, что неподалеку от пересечения с Лексингтон-авеню находится киоск, в котором делают мгновенные фотографии.

Дейв внимательно прочел инструкцию. «Фотографии. Четыре снимка за один доллар. Вставьте однодолларовую купюру в щель портретом вверх. Толкните ее внутрь. Сдача не возвращается. Когда аппарат будет готов к съемке, зажжется зеленый свет, когда съемка закончится — красный. Подождите одну минуту. Достаньте фотокарточки из окошка».

Дейв скормил автомату доллар. Красный огонек подмигнул зеленым. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк. Ж-ж-жж-ж! Огонек вновь сделался красным. Дейв досчитал до шестидесяти, вытащил фотографии — и недовольно приподнял брови.

«О господи, приятель, с этой стрижкой ты выглядишь нелепо, словно клетчатый кролик. Постарайся не разговаривать с незнакомцами, ладно?»

Дейв осторожно взял фотографии и дул на них до тех пор, пока они не высохли окончательно. Затем он извлек из кармана брюк небольшой складной нож и с его помощью обрезал одну из фотографий так, чтобы ее можно было поместить в украденный пропуск: «Америкэн интердайн уорлдвайд. М. Ф. Коэн, системный администратор». Первую фотографию Дейв запорол. Вторая получилась в точности того же размера, что и фотография Марджи.

Теперь ему нужно было что-нибудь, чтобы прикрепить фотографию к пропуску. Вариантов было не так много. Точнее говоря, у него вообще не было выбора.

«О нет! Фу! Пакость! Щас сблюю!»

Дейв пошарил под сиденьем в кабинке. Ну конечно же, там обнаружилось несколько прилепленных комочков жвачки.

«Брюшной тиф! Герпес! Гингивит!»

Дейв с трудом отодрал один комочек, стараясь не думать о том, что он собирается сделать, и засунул в рот.

«Ты и вправду мерзкий тип».

Запах у жвачки давно улетучился. Ну и неважно. Дейв разжевал ее до мягкого состояния, растянул в тонкую полоску и использовал вместо клея, чтобы разместить свою фотографию поверх фотокарточки Марджи. Получившийся результат он засунул в прозрачное окошко в бумажнике, на место водительской лицензии, ныне такой же бесполезной, как и его кредитные карточки.

Теперь ему нужно было сделать еще один, последний звонок.

Ну, не нужно было.

Хотелось.

У него не шла из головы Марджи Коэн. Мэриголд Филдс Коэн. «Мэриголд» ему нравилось больше, чем «Марджи». Ему необходимо было убедиться, что она в безопасности.

Всего лишь короткий звонок — просто чтобы убедиться, что она ушла. Она должна была уйти уже давно.

Но все-таки Дейв хотел проверить еще раз.

Рядом с будкой фотографий стояло пять телефонов-автоматов в ряд. Четыре были выведены из строя. Пятый работал. Дейв набрал номер. Один гудок. Два.

«Ее автоответчик включается после пяти звонков».

Три гудка. Четвертого не последовало.

— Здравствуйте, вы позвонили на номер 555-6503. Мы не можем сейча… Я забрал ее, мистер Эллиот. Если она вам нужна, вы знаете, где ее искать.

Теперь рядом с будкой фотографий стояло пять недействующих телефонов-автоматов.

Дейв сжимал в руках трубку, вырванную вместе с проводом, хотя толком не помнил, как именно он это сделал. Дейв повертел трубку в руках, тупо глядя на нее, и повесил обратно на ставший бесполезным рычажок.

Конечно же, это была ложь. Рэнсом снова использовал свой треклятый трюк. Приемы психологической войны. Продолби мозги своей добыче. Постарайся ослабить врага, напугать его, заставь его действовать слишком поспешно. Куда полезнее подорвать дух противника…

Это не могло быть правдой. Дейв звонил туда и раньше. Тогда на автоответчике было обычное сообщение Марджи, продуманное сообщение одинокой женщины. Это могло означать только одно. Его оставила сама Марджи. Она освободилась и бежала. Потом вернулись люди Рэнсома. И обнаружили, что она исчезла.

Дейв обругал себя за искалеченный телефон. Если бы не это, он мог бы перезвонить, мог бы еще раз набрать номер Марджи. Голос Рэнсома звучал как-то странно… как будто он доносился откуда-то издалека. По рации? Да, почти наверняка. Так, понятно. Дружки Рэнсома обнаружили исчезновение Марджи и связались с ним, дабы запросить инструкции. Рэнсом, проклятый Рэнсом использовал рацию, чтобы записать сообщение.

Так оно было. Должно было быть.

Это был выстрел наугад. Рэнсом не знал, просто не мог знать, что Дейв испытывает — что он там такое испытывает? — испытывает к Марджи чувства, которые мужчине не следует испытывать к женщине, которая младше его на двадцать лет. Рэнсом просто предполагал, в надежде, что у Дейва хватит глупости привязаться к женщине, которую он видел всего дважды и которую — если называть неприглядные вещи своими именами — оба раза использовал в своих интересах.

Да, это выстрел наугад. Поступок человека, который выбился из расписания, не может ничего придумать и впадает в отчаяние. Это просто дешевый трюк.

Но если нет…

Если нет, он все равно возвращается в «Сентерекс». Тайна, запертая в шкафу у Берни, — уже сама по себе достаточная причина. А если Рэнсом действительно захватил Марджи… что ж, придется потом что-то с этим делать, верно?

Эскалатор вел с вокзала в старое здание «Пан-Ам», недавно переименованное по его нынешнему владельцу, страховой компании «Метрополитен Лайф». Однако среди циничных ньюйоркцев это здание было более известно под именем «Дом Снупи» — саркастическая дань персонажу рекламы «Мет-Лайфа». В этот поздний час эскалаторы были выключены, но Дейв все равно взобрался по ним, а потом быстро прошел через темный вестибюль и вышел на Сорок пятую улицу.

Над ним была Парк-авеню — дорога на эстакаде, отрывающаяся от земли в квартале к северу от Сорок шестой улицы. От того места, где стоял Дейв, к пересечению Сорок шестой и Парк-авеню вели два темных пешеходных перехода. Дейв видел в обоих распростертые тела спящих. Ему нужно было добраться на Парк-авеню. Но ему не нужны были никакие инциденты.

Побеспокоив бездомных и разозлив чокнутых, получаешь инцидент.

«Может, тебе стоит подумать над переездом в более безопасный город? Ну там Сараево, Бейрут…»

Дейв выбрал туннель, который показался ему более пустынным, и постарался идти как можно тише.

Ему это почти удалось. Но только почти. Перед самым выходом на Сорок шестую улицу кто-то дернул его за ногу. Сердце Дейва пронзил адреналин. Дейв с силой пнул назад, одновременно выхватывая пистолет.

— Зашибу на хрен!

Собственный громкий крик напугал его.

Удивленная крыса взлетела в воздух, шмякнулась об стену и негодующе запищала. Дейв стоял, тяжело дыша, истекая потом и ругая себя. Крыса потрусила обратно в сторону Сорок пятой улицы.

«Кажется, мы немного перестарались, а, приятель?»

Дейв сунул пистолет обратно под рубашку и рысцой побежал к Парк-авеню.

Представшая перед ним картина была ошеломляющей. Дейв никогда не видел Парк-авеню такой красивой, даже не знал, что она бывает такой. Ночью, без машин и пешеходов, она выглядела мирной и кроткой. Исступленно-шумная днем, сейчас улица напомнила Дейву женщину — темноволосую, прилегшую вздремнуть и едва заметно улыбающуюся во сне.

Несколько мгновений он стоял слегка обалдевший, недоумевая, как же это он никогда не замечал, каким прекрасным может быть этот город — до боли в сердце.

Центральная полоса, разделяющая две стороны дороги, сверкала цветами — не весенними тюльпанами, а осенними астрами. Свет уличных фонарей делал цвета более приглушенными, пастельными. Севернее мигали огнями светофоры, от зеленого через желтый к красному и обратно. Стены домов были мозаикой из кусочков света и тьмы, в которой преобладали синева индиго и зелень морской волны.

Зеленый…

Изумрудно-зеленый… зеленый, словно бутылка… зеленый, словно маленькое, безукоризненно прекрасное озеро, умостившееся в долине среди гор Сьерры… волшебный вечер жаркого летнего дня… Тэфи Уэйлер хитро улыбается… лошади покачивают головами, словно молятся своему лошадиному богу… Дэвид Эллиот, у которого сердце готово разорваться, понимает, что какие бы невзгоды его ни ждали впереди…

За спиной у Дейва, в темноте, кто-то выругался. Из тени вылетела бутылка, описала дугу и разлетелась вдребезги у ног Дейва.

Наваждение момента развеялось. Видения Сьерры исчезли. Вернулся город — и ночь.

«В Нью-Йорке только законченный дебил может стоять неподвижно после захода солнца».

У Дейва снова встали дыбом волоски на шее. Кто-то следил за ним, оценивал его, размышлял о содержимом его бумажника. Пора было двигаться.

Дейв припустил трусцой на север. Еще четыре квартала — и он на углу Пятидесятой улицы.

Ночные пташки давно покинули авеню; трудоголики наконец-то отправились домой. Впрочем, кое-где в окнах офисов горел свет — в основном, подумал Дейв, у людей, которые не уходят домой, пока уборщица не выставит их из кабинета.

Но, как бы там ни было, в каждом здании до сих пор были люди — в том числе и в его собственном.

Дейв остановился на противоположной стороне улицы и принялся внимательно разглядывать окна, этаж за этажом. На одиннадцатом этаже большинство окон были освещены. На этом этаже располагался отдел поглощений и приобретений «Ли, Бах и Уочатт», инвестиционной компании, печально известной своей хищнической политикой. Намного выше, на этажах с тридцать четвертого по тридцать девятый, горел свет во многих окнах у «Маккинли-Аллан». Несомненно, полчища рьяных молодых консультантов-менеджеров пахали ночь напролет, лезли из шкуры вон, чтобы произвести благоприятное впечатление на старших партнеров, которые давным-давно отправились домой спать.

Кое-где здание напоминало шахматную доску, хотя черные клеточки все-таки преобладали. Похоже, ни один этаж не демонстрировал ничего…

«Тридцать первый».

Дейв присмотрелся. Окна тридцать первого этажа не были ни темными, ни освещенными. Они были полутемными. На всех окнах, выходящих на Парк-авеню, были плотно задернуты шторы.

«А что у нас на тридцать первом этаже?»

Дейв не помнил. Страховая компания? Нет, что-то другое. Торговая компания? Да, точно. Какая-то торговая компания со словом «Транс» в названии. «Транспасифик»? «Трансокеаник»? Транс-чего-то-там.

«Очень, очень многообещающе. Вполне в духе тех анонимных компаний, которые так любят спецслужбы».

— Привет. Ждешь кого-нибудь?

Дейв резко развернулся, занеся кулак для удара.

— Эй, лапочка! Я же ничего плохого не хочу!

Она — он? — был самым невероятным трансвеститом, какого Дейв когда-либо видел. Слишком высокий, слишком худой, наряженный в серебристое китайское платье с разрезом по бокам и воротником-стойкой и весь увешанный украшениями со стразами.

— Два замечания, — прорычал Дейв. — Первое: не подкрадывайся к людям сзади. Второе: отвали!

Он — она? — существо склонило голову чуть набок, приложило к щеке руку с ногтями ядовито-розового цвета и самодовольно улыбнулось.

— Ой, ну не надо так, бэби. Я же вижу, тебе понравится то, что я могу предложить.

«А я тебя предупреждал насчет твоей новой прически». Дейв почувствовал, что краснеет. Ему не понравился этот опыт.

— Отцепись от меня.

— Ну успокойся, лапа. Знаешь, что я тебе скажу? Раз ты, похоже, мой последний клиент на сегодня, я тебе предлагаю особую цену.

Дейв произнес раздельно:

— Я. Не. Намерен. Повторять. Дважды. Вон! Отсюда!

— О-о-о! Да ты крутой! На вид непохоже, но я думаю, внешность…

Дейв шагнул вперед и толкнул трансвестита в грудь ладонью. Тот споткнулся о бордюр и с силой шлепнулся на задницу.

И взвыл. Он указал на свои блестящие лакированные босоножки на высоких каблуках. На одном из них пятидюймовая шпилька отломалась.

— Посмотри, что ты натворил, животное! Они мне обошлись в сорок долларов у Фредерика! Да еще доставка и уход!

И он разревелся.

«Ну-ну. Ты никак превращаешься теперь в убийцу педерастов?»

Дейв скривился. Его действия были слишком естественными, слишком инстинктивными — в точности как двадцать пять лет назад. Проблема? Нет проблемы! Только не забывай передергивать затвор и досылать патрон, дружище, и вскоре все неоднозначности упростятся. И никогда не забывай: всякий, кто хоть немного отличается, всякий, кто не такой, как ты, — так вот, сынок, в армии мы называем такого человека словом «мишень».

Дейв скрипнул зубами и принялся подбирать слова, чтобы извиниться.

Из тени донесся голос:

— Кимберли, детка, с тобой все в порядке?

На освещенное пространство вышла, постукивая каблуками, еще одна проститутка в кричащем наряде. Это, похоже, была женщина (или, во всяком случае, более достоверная подделка под нее). На проститутке была глянцевито-черная юбка, еле-еле закрывающая трусики, и кроваво-красное бюстье в викторианском стиле, а каблуки ее обуви не уступали высотой каблукам поверженного Кимберли.

«О господи, откуда только берутся эти люди?»

— Ох, Шарлин, он меня ударил! — прорыдал трансвестит.

— Я его не бил. Я только…

Шарлин двинулась к Дейву.

— Так ты, значит, из крутых, а? Бьешь беспомощного педика? Тебе это, значит, по вкусу? Да на свете нету парня лучше, чем бедняжка Кимберли! Ему вовсе незачем иметь дело с такими типами, как ты.

Дейв попытался спустить дело на тормозах.

— Послушайте, леди…

— Я не леди. Я шлюха. — У нее в руке со щелчком возникло что-то блестящее и острое. — А шлюхи заботятся о своих друзьях.

5

Дейв лихорадочно огляделся по сторонам. Вокруг не видно было ни одного такси. Ни одной полицейской машины. По Парк-авеню на большой скорости проехала на север одинокая «тойота». Трансвестит по имени Кимберли, пошатываясь, поднялся на ноги. Глаза его сверкали мрачной решимостью.

Шарлин, пригнувшись, кружила вокруг Дейва. Блестящая штуковина у нее в руке оказалась опасной бритвой, и женщина держала ее вполне грамотно.

— Послушайте…

— Режь его, Шарлин! — завопил Кимберли.

— Да, сделай его! — другой голос.

— Оторви ему яйца! — еще один голос.

Стая. Не то семь, не то восемь человек. И белые, и чернокожие. Разодетые в пух и прах. Глядящие на мир, словно прайд охотящихся котов. Мясо!

У Шарлин заблестели глаза. Зрачки у нее были расширены. Дейв решил, что она под кайфом.

— Белый, тебя ждет самое дрянное происшествие в твоей дерьмовой жизни.

Пистолет решил бы эту проблему. Ему достаточно было бы вытащить один из-под рубашки. Возможно, достаточно было бы просто его продемонстрировать.

«А если этого не будет достаточно?»

Если не окажется, то дела обернутся еще хуже. Ну а если дела обернутся хуже, нужно это использовать.

Бритва Шарлин вспорола воздух рядом со щекой Дейва. Дейв ушел влево. У женщины было плоховато с равновесием. Он легко мог бы завалить ее.

«Тогда тебе придется иметь дело со всеми остальными. Пускай она попрыгает. Пока остальные думают, что она способна справиться с тобой, они будут держаться в стороне».

— Что-то ты слишком шустрый для гомика, — прошипела Шарлин.

Она снова ринулась вперед. Дейв ощутил дуновение воздуха, когда бритва пронеслась мимо его левого глаза.

«Недурно. На этот раз она тебя почти достала».

Женщина действовала неплохо. С ней придется что-то делать.

Новый взмах руки и новая вспышка лезвия. На рубашке Дейва появился трехдюймовый разрез.

Дейв не мог рисковать и доставать оружие. Если эта женщина вынудит его ее застрелить, он не сможет войти в здание. За сегодня угол Пятидесятой улицы и Парк-авеню стал центром слишком многих событий: сообщение о подложенной бомбе, грабеж на двенадцатом этаже, самоубийство Берни. Еще один инцидент — и тут все будет кишеть полицией.

«Хотя даже лучшие полицейские в Нью-Йорке предпочитают смотреть на все слегка сквозь пальцы, но изрешеченный пулями труп на Парк-авеню обычно все-таки привлекает их внимание».

Дейв отступил, постепенно выманивая Шарлин вперед. Неподалеку раздалось шарканье шагов. Кто-то готовился поддержать Шарлин.

«Сейчас или никогда».

Он качнулся влево, словно пытаясь убежать. Шарлин двинулась наперерез с изяществом и стремительностью танцора, исполняющего танго. Бритва, сверкнув в свете уличных фонарей, описала дугу, метя ему в лицо. Дейв поднырнул женщине под руку. Ее запястье с силой ударилось об его плечо. Бритва звякнула о мостовую.

«Следующий твой шаг должен быть очень эффектным, настоящим хитом».

Дейв резко ушел в полуприсед. Женщина по инерции перелетела через его плечо. Дейв подцепил правой ногой ее за лодыжку и дернул вперед, в это же время он толкнул ее тело вверх. Женщина начала падать. Дейв поймал ее руку и выкрутил, добавив скорости.

Это было превосходно. Это было зрелищно. Шарлин завертелась, словно пропеллер, развернулась в воздухе на двести семьдесят градусов и рухнула на мостовую лицом вниз. Она подняла голову и выплюнула кровь.

Дейв побежал. Шайка у него за спиной взвыла.

Дейв промчался поперек Парк-авеню и успел добраться до середины, прежде чем дружки Шарлин набрались храбрости погнаться за ним. Кто-то швырнул в него пивной банкой. Банка ударилась об его бедро, отлетела и с дребезжанием покатилась по асфальту. Дейв продолжал бежать.

К недовольству строительной промышленности и раздражению застройщиков, нью-йоркские власти требовали, чтобы в высотных домах перед входом обязательно было достаточно свободного пространства. Поэтому — и только поэтому — перед зданием, в котором работал Дейв, располагалась открытая автостоянка. По бокам ее обрамляли декоративные цветочные ящики, облицованные мрамором. Хозяин здания время от времени пытался засадить их кустарником. Растения умирали, задушенные выхлопными газами и заваленные мусором.

Дейв перескочил через такой ящик и стрелой ринулся ко входу.

По обе стороны автостоянки находились — точнее, прежде находились — два фонтана. Однако в конце восьмидесятых городские бомжи принялись использовать подобные декоративные красоты как ванны под открытым небом. Тогда хозяева здания осушили фонтаны и обнесли их столбиками, соединенными цепью.

За спиной у Дейва кто-то споткнулся об эту ограду. Дейв ринулся к ступеням, преодолел их одним прыжком и врезался в стекло. Он увидел, как дежурный охранник поднял голову на шум и начал подниматься из-за стола.

Во время утренней эвакуации две стеклянные панели были выбиты. Их закрыли фанерой. Дейв проскочил мимо них. Впереди замаячили вращающиеся двери. Первая была закрыта, и перед ней поставили ограждение с желтой предупреждающей лентой. Дейв метнулся ко второй.

Он толкнул дверь. Та не шелохнулась. На стекле висела табличка: «После 9.00 пользуйтесь центральной дверью».

Дейв кинулся к центральной двери. Свора была уже близко. Одна женщина опередила остальных. Она угрожающе размахивала «розочкой» из бутылки и пронзительно вопила, словно баньши.

Дейв распахнул центральную дверь. Охранник уже был на ногах. В руке у него была рация. Это была одна из раций Рэнсома, и сам охранник был из людей Рэнсома.

Дейв завопил, изображая страх, — это было нетрудно:

— Помогите! Меня…

Он кинулся к посту охранника.

Он оглянулся через плечо. Преследователей уже стало больше дюжины. Они бушевали в вестибюле у него за спиной.

Дейв выхватил свой бумажник и распахнул его перед охранником.

— Пожалуйста! Я здесь работаю! Мне пора на дежурство! Эти звери хотят меня убить!

Взгляд охранника метнулся от лица Дейва к приближающейся толпе. Когда он посмотрел на Дейва, ему не понравилось то, что он увидел. Когда он посмотрел на толпу, это понравилось ему еще меньше. Он запустил руку под стол и извлек оттуда автоматический дробовик с глушителем странной формы.

«„Итака“, модель 37. Оснащена глушителем-„утконосом“. Давно не виделись, старый друг».

Это оружие было популярно во Вьетнаме. Полностью автоматическое. Заряжается и выбрасывает гильзы через одно и то же отверстие в нижней части. Насадка в виде утиного клюва распределяет дробь в горизонтальной плоскости, по прекрасной широкой дуге. Если кто-то прячется в кустах, достаточно лишь прицелиться в ту сторону. Все остальное делает заряд дроби номер четыре. Морпехи, пользовавшиеся такими дробовиками, прозвали их «изготовитель гамбургеров».

«Конечно, если где-нибудь поблизости объявлялась съемочная группа, приходилось заботиться о том, чтобы держать свою „Итаку“ не на виду. Нельзя же, чтобы публика дома знала, что их мальчики носят при себе большие гадкие мясорубки».

Охранник навел дробовик на толпу. Сразу стало тише.

— «Подметальщик»… — пробормотал кто-то.

Так в полицейском спецназе прозвали дробовик двенадцатого калибра.

Внутренний голос Дейва настойчиво произнес: «Давай, приятель! Поднажми на него! Сыграй с надрывом!»

Дейв решил послушаться совета.

— Боже мой! Благодарю вас, офицер! Эти животные хотели разорвать меня на части!

Охранник сердито сверкнул глазами на Дейва; на лице у него было написано сильнейшее отвращение. Дэвид Эллиот сразу же — впервые в жизни — понял, что его ненавидят не как индивидуума, а как представителя класса.

— Не слушайте этого пидора!

Вперед вышла высокая латиноамериканка.

— Что это у вас в руках, леди? — рыкнул охранник.

— Он избил наших людей. Он только что излупцевал до потери пульса мою подругу Шарлин и несчастного трансвестита.

Охранник злобно посмотрел на Дейва; в глазах у него горело отвращение к гомосексуалистам.

Дейв сыграл на его антипатии. Ничего другого ему не оставалось.

— Они пытались отнять у меня бумажник! Я ее оттолкнул! Я не хотел никому причинять вреда! Неужто я похож на животное?

Он вытащил из кармана пиджака пачку сигарет и нервно закурил.

Охранник хмуро посмотрел на пачку. «Вирджиния слимс». Ему все стало ясно.

— Нет, мистер… — Он взглянул на поддельный пропуск Дейва. — Мистер Коэн, несомненно, вы не похожи.

Охранник повернулся к толпе.

— А ну-ка, выметайтесь отсюда! Возвращайтесь на улицу — там вам самое место.

Латиноамериканка оглянулась через плечо. Несколько ее соратников подбадривающе закивали. Она набросилась на охранника с криком:

— Мы тебя замочим, мудак! Тебя и твоего бойфренда-педика!

Лицо охранника побагровело. Он вскинул дробовик к плечу.

— Я не позволю, чтобы такие, как ты, обзывали таких, как я!

«О господи! Да это же еще один проклятый Маллинс!»

Покойный первый сержант однажды сломал челюсть здоровяку-сержанту, в шутку назвавшего его гомиком. Слишком многие профессиональные военные вели себя подобным образом.

«Нет, нам определенно не нужна ночная бойня».

— Любитель педиков! Гомик!

Толпа явно не способствовала планам Дейва.

Дейв пронзительно захихикал — в точности Норман Бейтс, желающий поделиться шуткой со своей мамочкой.

— Убейте их! Гадкие шлюхи!

Он с напыщенным видом сделал два шага по направлению к толпе.

— Он из вас гамбургеры сделает, суки!

Латиноамериканка остановилась, опустила руки и покачала головой. Дейв стремительно развернулся лицом к охраннику. Он округлил глаза, надеясь, что в них наличествует сообразный ситуации безумный блеск.

— Ну, стреляйте же!

Охранник несколько раз перевел взгляд с Дейва на толпу и обратно. Дейв резко провел ладонью по рту, словно бы стирая слюну. Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу, развернулся и отступил к столу охранника.

Кто-то у него за спиной пробормотал:

— Да ну его в задницу. Оно того не стоит.

Поза охранника слегка изменилась. Вполне достаточно. Он успокаивался.

— Считаю до десяти.

«Ну а теперь, пока он занят другим…»

Дейв сделал еще шаг назад, выходя из поля зрения охранника, и протянул руку к его рации.

— До двадцати одного он сосчитать не может, пальцев не хватит.

Шлюхи засмеялись. Охранник фыркнул. Неприятности остались позади.

«А вот и нет. Неприятности только начинаются».

Глава 8 Один из своих

1

Дейв вернулся в компьютерный зал «Америкэн интердайн». Его терзало искушение сделать первую остановку на тридцать первом этаже, в том месте, где повсюду был включен свет и задернуты шторы. Если Рэнсом действительно захватил Марджи Коэн, она должна находиться именно там.

Но Рэнсом не захватил Марджи. Дейв был уверен в этом.

Почти уверен.

Кроме того, на тридцать первом этаже располагалась база Рэнсома, так что у лифта должны стоять охранники, а у каждой лестницы — наблюдатели. Попытка прорваться туда была слишком рискованной, и Дейв ничего бы от этого не выиграл.

Ну и в любом случае, ему требовалось кое-что сделать в «Америкэн интердайн». Дейв помнил, что он видел рядом с ЭВМ терминал старой доброй службы «Нексис». Возможно, это именно то, что ему нужно.

Служба «Нексис», наряду с «Доу Джонс» и несколькими другими подобными службами, содержала в себе огромную интернетовскую базу данных: статьи, выдержки и факты, собранные из неисчислимого множества источников. За определенную плату любой мог позвонить и получить информацию почти что по любой теме. Для этого требовались лишь телефонный номер, личный идентификационный код и пароль.

В соответствии с высочайшими корпоративными стандартами компьютерной безопасности кто-то из работников «Америкэн интердайн» прилепил скотчем рядом с терминалом бумажку с номером, по которому следовало звонить, чтобы тебя соединили с «ТаймНет», личный код пользователя и пароль терминала «Нексиса».

Дейв постучал по клавиатуре — и вошел в Сеть. Никогда прежде он сам не пользовался службами поиска информации. Эту работу он поручал своим подчиненным. Тем не менее он полагал, что ничего сложного тут нет.

По экрану медленно поползли строчки. Терминал работал с черепашьей скоростью, 1200 бит в секунду, — он, как и все в компьютерном зале ЭВМ, был сущим антиквариатом. Дейв просмотрел возникшие на экране инструкции и вписал в надлежащие окошки код и пароль.

На экране появилось системное меню. Оно предложило темы на выбор: новости общего характера, деловые новости, научную базу данных, финансовую статистику и полдюжины других категорий. Последний пункт меню гласил: «Все». Именно это и нужно было Дейву.

Затем терминал спросил его, за какой промежуток времени он желает произвести поиск. Дейв набрал: «20 лет».

«Ошибочная команда. Попробуйте еще раз».

«10 лет». Это сработало.

«Поиск по ключевому слову или по теме?» — поинтересовалась система.

Дейв набрал: «Локьер» — и нажал клавишу ввода.

Машина сообщила ему, что она работает. Несколько мгновений спустя она написала: «Обнаружено 12 соответствий запросу. Если хотите просмотреть их, нажмите „ВВОД“. Если хотите изменить запрос, нажмите „ОТМЕНА“».

Дейв снова нажал на «ВВОД».

«Полный (П) или краткий (К)?»

Дейв нажал клавишу «К».

Первые четыре кратких обзора представляли собою отсылки к недавним статьям из «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнал», «Бизнес уик» и «Ньюсдей» о переходе «Лабораторий Локьера» к «Сентерексу». Дейв не стал вызывать статьи целиком. Их он уже читал.

Пятый краткий обзор гласил: «Компания „Лаборатории Локьера“ получила патент на антииммунный препарат, воздействующий на D-рецепторы». Дейв нажал клавишу «П». На экране возник полный вариант. Он был малоинформативен. В точности как и шестая, седьмая, восьмая и девятая ссылки. Однако десятая оказалась именно тем, что Дейв и искал.

«Некролог Рэндольфа Локьера. „Нью-Йорк таймс“. 14 декабря 1991 года. Без фото. 270 слов.

Заголовок: Рэндольф Дж. Локьер, ученый-исследователь, скончался в возрасте семидесяти четырех лет.

Доктор Рэндольф Дж. Локьер, уважаемый медик-исследователь и глава „Лабораторий Локьера“, основанной им компании, скончался сегодня у себя в доме на Лонг-Айленде. Представитель компании сообщил, что доктор Локьер некоторое время болел. Причиной смерти стала острая сердечная недостаточность.

Доктор Локьер родился в Парсиппени, Нью-Джерси, 11 мая 1917 года. Он учился в Дартмуре и получил диплом медика в Колумбийской школе медицины. Во время Второй мировой войны он проходил службу на Тихоокеанском театре боевых действий. В 1947 году генерал Дуглас Макартур назначил доктора Локьера на пост медицинского советника при Союзной комиссии в Японии. Доктор Локьер ушел с военной службы в 1949 году.

В 1950 году он основал компанию, носящую его имя и располагающуюся неподалеку от Патчога, Лонг-Айленд. „Лаборатории Локьера“ — это частная независимая компания, занимающаяся исследованиями в области фармацевтики. Она одной из первых получила патент на синтетические аналоги естественных гормонов. С восьмидесятых годов компанию часто упоминали в числе лидеров, занимающихся изучением иммунитета.

В 1964 году доктор Локьер был избран в совет директоров „Кицунэ инк.“, японской многопрофильной и фармацевтической корпорации. Он также входил в совет директоров „Нор-Веко фармацевтикал“ и „Джайр Эй Джи“, швейцарской фирмы, занимающейся производством лабораторного оборудования. С 1969 по 1973 год он был особым советником по тропической медицине при объединенном комитете начальников штабов. Президент Рейган поддержал назначение доктора Локьера на пост председателя совещательного совета по пандемическим заболеваниям при Организации Объединенных Наций.

У доктора Локьера остались сын, Дуглас М. Локьер, и дочь, Филиппа Локьер Кинкейд. Прощание с покойным пройдет в семейном доме, в субботу».

Это был короткий некролог, самое большее — четыре-пять коротких колонок. И сообщал он немного. На самом деле он по большей части лишь порождал новые вопросы.

«Какие, например?»

Как Локьер оказался в помощниках у Макартура? Ему тогда было тридцать три-тридцать четыре года. По идее, человек вроде Макартура захотел бы себе в помощники кого-нибудь постарше.

«Тогда была война, приятель. Ты помнишь, каково это. На войне молоды все, кроме генералов».

Он был членом совета директоров японской компании. Японцы не приглашают иностранцев сидеть у себя в совете.

«Возможно, это была сделка. Что-нибудь связанное с технологией или лицензиями. Локьер дал им какие-то права на патенты, они дали ему место в совете. Ничего особенного».

У него были связи в правительстве. На очень высоком уровне.

«А у кого их нет? Как только ты достигаешь определенной ступеньки, ты получаешь предложения подобного рода. Черт возьми, да тот же док Сэндберг побывал в дюжине правительственных комиссий!»

Да, но…

— Скворец, это Малиновка. Почему не выходите на контрольную связь?

Рэнсом говорил лаконично и сдержанно, как всегда.

Рация зашипела.

— Извините, Малиновка. — Голос принадлежал охраннику в вестибюле. — Чертова рация трахнулась. Она стерла все коды, и мне пришлось перезагружаться. Кроме того, у меня тут побывали гости.

Дейв облизал губы. Подменить рации — это был рискованный шаг. Если охранник заметил…

— Что еще за гости?

— Какой-то гомик поцапался с толпой проституток. Они…

— Кто такой этот пидор?

Дейв взглянул на оставшиеся краткие справки на терминале. Очередные истории патентов. Они ему ничего не сообщат. Дейв выключил компьютер.

— Да просто какой-то компьютерщик. Работает в «Америкэн интердайн». Он…

— Имя?

— Э-э…

— Посмотрите в книге регистрации.

Последовало растерянное молчание. В конце концов охранник пробормотал:

— Ну… э-э… со всей этой заварушкой я забыл заставить его зарегистрироваться. Но я помню… да… Его зовут… Я же видел его пропуск… вот дерьмо, забыл.

— Четырнадцатый этаж? — рявкнул Рэнсом.

— Нет, двенадцатый. Там компьютерный зал. Я проверял. Послушайте, Малиновка, этот тип был что три доллара одной купюрой. Никакого сходства с описанием объекта, и…

— Бекас, вы это слышите?

— Так точно.

— Спуститесь на двенадцатый этаж. Проверьте его. Постоянно поддерживайте радиосвязь.

— Уже иду, Малиновка.

Дейв принялся готовиться. Он уже включил полдюжины компьютеров и разложил на одном из столов пачку распечаток. Он ослабил узел галстука и, напустив на себя деловой вид, принялся с красным фломастером в руке просматривать строчки какой-то программы.

— Скворец!

— Да, сэр?

— Перескажите мне это происшествие в подробностях.

— Слушаюсь, сэр. Это было сразу после того, как я заступил на пост. Я заметил, что ко входу несется какой-то гомик. За ним гналась половина нью-йоркских шлюх. Он влетел внутрь. Они следом. Он заявил, что они пытались ограбить его. Думаю, он говорил правду. Эти девки жаждали крови…

— На что они жаловались?

— Они сказали, что он на них напал. Только этого быть не может. Этот тип — полная рохля. Если бы он подрался с цветочным эльфом, я бы поставил на насекомое…

— Ближе к делу.

— Слушаюсь, сэр. Ну, они принялись вопить и качать права. Потому мне пришлось продемонстрировать им свою штуковину. Они вымелись. Конец истории.

— А педик?

— Попытался натравить меня на них. Он жутко возбудился при виде моего ружья. Ему хотелось, чтобы я вышиб шлюх прочь. В любом случае, когда он ушел, я проследил за лифтом. Он отправился прямиком на двенадцатый этаж, как и говорил.

«Будь осторожен при передвижениях, приятель, они отслеживают все поездки лифта».

— Опишите его.

— Ну… высокий, костлявый. Наполовину лысый, блондин. Прическа такая, на пидорский манер — ну, знаете, когда они стригутся коротко и зачесывают волосы вперед. Я бы сказал, что цвет волос у него тоже не от матери-природы, сэр. Глаза у него как у Бэмби, все такие из себя большие и влажные.

«Хм, значит, глаза как у Бэмби? Мне это нравится».

— Бекас, как у вас дела?

— Я на двенадцатом этаже, сэр. Подхожу к компьютерному залу.

— Оставайтесь на связи.

Дейв выключил рацию и сунул ее в ящик стола. Мгновение спустя в дверь компьютерного зала постучали. Он крикнул в ответ:

— Открыто!

Человек, которого называли Бекасом, вошел в зал. Он был молод и скроен на тот же лад, что и остальные люди Рэнсома: крупный, мускулистый, с тяжелым взглядом. На нем была синяя форма, позаимствованная у копа, слишком тесная ему в груди.

— Добрый вечер, сэр.

Дейв поднял голову. Он нашел другую пару очков, в тонкой оправе. Он посмотрел на вошедшего поверх очков, надеясь, что глаза у него сейчас большие и влажные. Как у Бэмби.

— Здра-авствуйте. Не хотите составить мне компанию, офицер?

Бекас изучающе посмотрел на него, но не нашел ничего общего между описанием Дэвида Эллиота и сидящим перед ним женоподобным мужчиной.

— Нет, сэр! — рявкнул он в ответ. — Я просто провожу обход. Вы что-то поздновато работаете.

Дейв кивнул.

— Я зна-аю. Это та-ак ску-учно! Я как раз возвращался домой из «Деревни», когда мне звякнули. Это было так чудесно… ну… я кое-кого встретил.

Подручный Рэнсома поджал губы, состроил кислую мину и хмыкнул.

Дейв вздохнул.

— По ночам мы пашем на один корпоративный центр в Миссури. Там у них рухнула система. На этой неделе за ночные вызовы отвечаю я, так что они мне и позвонили. Вот и пострадала моя сексуальная жизнь.

Он выждал две секунды, жеманно ухмыльнулся и спросил:

— А как ваша?

Визитер покраснел и сердито сверкнул на него глазами.

Дейв взмахнул фломастером над распечаткой.

— Что ж, я бы с огромным удовольствием посидел и поболтал с вами о том о сем, но…

Охранник кивнул и пробормотал:

— Спокойной ночи.

И повернулся, чтобы уйти.

— И вам спокойной ночи. А может, заглянете сюда через часик? Я к тому времени уже наверняка закончу. Я бы заварил травяной чай, и мы могли бы чу-уть-чуть поболтать.

— Спасибо, я предпочитаю кофе.

И дверь с грохотом захлопнулась за ним. Дейв вытащил рацию из стола и включил ее, сделав громкость поменьше.

— …слышали, Малиновка?

— Слышал, Бекас. Почему вы не потребовали у него документы?

— Я был в вестибюле сегодня утром, сэр. Я видел объект. Это не он.

Дейв откинулся на спинку стула и облегченно выдохнул.

— Хорошо, Бекас. Надеюсь, вы знаете, что делаете. Я Малиновка, конец связи.

— Сэр!

— Что такое, Бекас?

— Сэр, а вы уверены, что он вернется? Ведь уже половина третьего ночи, и…

— Он будет здесь. Ему ничего больше не остается. Он придет сюда. И мы его встретим.

— При всем уважении, сэр, нам сказали, что…

Голос Рэнсома изменился. В нем прорезалась усталость.

— Я знаю, Бекас. Видит бог, нам твердили об этом весь день напролет.

Рэнсом помолчал, словно бы размышляя о чем-то. Потом как-то задумчиво добавил:

— Я вам вот что скажу: за сегодня я не раз размышлял об объекте. О его личном деле, о том, что он сделал во Вьетнаме. Большинство народу сказало бы, что он поступил как трус. Но, видите ли, на это дело можно взглянуть и по-другому. Можно сказать, что у этого человека есть характер. Чтобы сделать это, нужно мужество — другого рода, но все-таки мужество.

— И что он сделал, сэр?

— Это закрытая информация. Впрочем, кое-что я вам скажу. Если он сделал то, что сделал, из храбрости, а не из трусости, тогда я действовал, исходя из неверных представлений. И, джентльмены, я намерен исправиться.

Рэнсом поколебался. Дейв услышал щелчок зажигалки. Рэнсом затянулся и выпустил дым.

— Опыт — вот ключ ко всему. Объект обладает опытом — слишком большим опытом в маневрах того рода, в которых мы пытались его переиграть. Слушайте меня, Бекас. Слушайте все. Мы обращались с мистером Эллиотом как с одним из наших обычных объектов. Ну так вот, он не из них — и близко не похож. Этот человек, в точности как и мы с вами, побывал в самой заднице. Он делал самую грязную работу. Он видел реальную жизнь вблизи — и у него не осталось иллюзий. Я вам скажу, Бекас, кто этот человек. Этот человек — он один из нас. Из своих.

«Мы встретили врага, и он — это мы».

Рэнсом снова умолк. Дейв слышал, как тот затягивается.

— Из-за этого все и пошло наперекосяк. Согласно приказам, мы обращались с ним, как с одним из них, а не с одним из нас. Как с легкой добычей. Обычная процедура. А если ему повезло в первый раз, нам всего-то и нужно, что применить кое-какие приемы психологической войны. Втянуть в дело его жену, его сына, его друзей. Взбудоражить его. Заставить его притормозить. Превратить его в легкую мишень. Черт побери! — прорычал Рэнсом. — Да ему это все как с гуся вода! Даже если бы я использовал в качестве приманки его мать, он бы просто пожал плечами и прикончил еще пару человек. Говорю вам, обычная процедура с этим человеком не сработает! Он уже все это знает. Мы сами его всему обучили. Нет, Бекас, обычные приемы нашего ремесла с ним не сработают. Ординарные решения не решат экстраординарных проблем. Здесь потребуется нечто особенное.

— Сэр!

— Я займусь этим прямо сейчас. Это его проймет. Только это, и ничто иное, позволит нам добиться своего.

— Что, сэр?

Усталость исчезла из голоса Рэнсома, и ее место заняли нотки триумфа.

— Я истолкую наши приказы по-новому, Бекас. Тебе не стоит знать, как именно. Достаточно сказать, что это будет шедевр, мое главное блюдо. Эта прелесть войдет в учебники, я тебе гарантирую. И я гарантирую, что мистер Эллиот нагадил нам в последний раз. Прежде чем я покончу с ним, объект будет умолять меня прикончить его.

Рэнсом засмеялся. Дейв впервые слышал его смех.

И эти звуки ему не понравились.

2

«Время!»

Дейв пока не планировал предпринимать этот шаг. Однако слова Рэнсома все изменили. Рэнсом утратил бдительность, и, что бы там за адскую ловушку он ни готовил, это сделало его заносчивым и чересчур уверенным в себе.

«На ум приходит выражение „выгодная мишень“. И еще выражение „делить шкуру неубитого медведя“».

Дейв сбросил туфли и выбежал из компьютерного зала.

Коридор был длинный, безликий, освещенный люминесцентными лампами. На кремовых стенах висело несколько дешевых художественных постеров. Беззвучно ступая, Дейв подбежал к лифтам.

Бекас стоял в холле у лифтов, спиной к нему. Он нажал кнопку вызова и нетерпеливо ожидал его прибытия.

Дейв приблизился. Бекас почувствовал неладное и начал поворачиваться. Но было поздно. Дейв впечатал его в стену и приставил ствол пистолета к его шее. На штукатурку брызнула кровь: Дейв врезался в Бекаса с такой силой, что тот разбил нос об стену.

Дейв подвигал пистолетом из стороны в сторону, так, что ствол погрузился в человеческую плоть.

— Тридцать первый, верно?

Бекас издал какой-то невнятный звук.

— Не пудри мне мозги, малыш. Вспомни, что тебе сказал Рэнсом. Я тебе не обычный штатский. Я таких, как ты, на завтрак ем. А теперь быстро говори: ваша база на тридцать первом этаже, так?

— Да, сэр, — невнятно пробормотал Бекас.

Дейв ухватил его за волосы и оттянул голову назад.

— Еще раз.

— Да, сэр.

— Весь этаж?

— Сторона, которая выходит на Парк-авеню.

— Сколько человек?

— Э-э…

— Сколько лет ты служишь, сынок?

— Ну, четыре, а что…

— Они не дадут твоей семье полную пенсию по потере кормильца, раз ты прослужил меньше шести лет.

Что-то в голосе Дейва достигло цели. Бекас понял, что тот говорит серьезно. Он сорвался на крик.

— Я не знаю! Может, двадцать, может, двадцать пять!

— «Может» меня не устраивает.

Бекас был еще почти мальчишкой: слишком молодой для такой работы и куда более мягкий, чем казался с виду.

— О боже! — заголосил он. — Не стреляйте! Я вправду не знаю!

Парня трясло от ужаса. Дейв снова крутанул пистолет.

— Ладно, следующий вопрос. Почему вы, сволочи, гоняетесь за мной?

— Боже мой! Людям вроде меня ничего не говорят, мистер! Я простой морпех! Малиновка и Куропатка — они знают, но никому не говорят.

— А что они сказали тебе?

Речь Бекаса сделалась невнятной.

— Ничего. Матерью клянусь, ничего! Только что вы должны… ну… умереть. Быстро. И что если мы… ну… понимаете… если мы убьем вас, чтобы мы не прикасались к телу иначе как… ну… в резиновых перчатках.

Дейв скрипнул зубами. Дела становились все хуже и хуже.

— Где Рэнсом?

— На сорок пятом! Он в кабинете того покойника, Леви!

— Что он там делает?

— Не знаю! Богом клянусь — не знаю! Я там не был! Я только…

— А ты подумай.

Дейв ощутил холод, смертельный холод.

— О господи! Я не знаю! Я вправду не знаю! Когда мы схватили эту еврейскую девку…

Дейв впечатал Бекаса лицом в стену. И не раз. Сколько именно — он не сосчитал.

— Ну-ка, сынок, расскажи мне про «еврейскую девку».

На губах у Бекаса пузырилась кровавая пена.

— О господи! Вот дерьмо!

Дейв вмазал еще раз.

— Повтори, я не расслышал.

— Эта девка, Коэн… Она пыталась удрать. Мы сцапали ее — я с Бобби и Джорджо — в тот момент, когда она выбралась из своей норы. Она просто зверюга, приятель. Она откусила бедняге Бобби нос. Напрочь. Бедолаге придется до конца жизни ходить с протезом.

— Ну и?

Тон Дейва был ледяным.

— Ей ничего не сделали. Ну, не сильно. Только…

Он был в полной панике.

Дейв снова ударил Бекаса лицом об стену.

— Насколько сильно?

— Синяки. Больше ничего. Клянусь!

— Где она сейчас?

— Я же об этом и пытаюсь сказать! Ее держали на тридцать первом. Потом Рэнсом забрал ее на сорок пятый. Минут пятнадцать-двадцать назад.

Дейва передернуло от гнева. Сообщение, которое Рэнсом оставил на автоответчике Марджи, не было ложью. И если бы Дейв сразу пошел не в компьютерный зал АИУ, а на тридцать первый этаж…

— Что еще, ты, мелкий мудак? Рассказывай все!

— Я больше ничего не знаю. Ей-богу, я больше ничего не знаю!

— Повтори еще раз, — негромко произнес Дейв.

— Э-э… Что? Что повторить?

— Имя Господа. Тогда ты умрешь с ним на устах.

— Что? О дерьмо, не надо, мужик, не на…

Дейв бросил Бекаса, быстро отступил на три шага, чтобы его не забрызгало, и прицелился парню в голову.

«Так оно и будет, а?»

Да, так оно и будет.

«До сих пор это было самозащитой. Если не считать тех парней, которым ты переломал ноги».

Пассивное сопротивление в наши дни работает как-то неважно.

«А кроме того, ты никогда не отождествлял себя с Ганди».

Никогда. И фильм ему тоже не нравился.

Бекас упал на четвереньки. Рыдая, он повернулся к Дейву.

— Пожалуйста, о господи, пожалуйста…

Дейв нажал на спусковой крючок. Из стены брызнула штукатурка. Бекас рухнул. Лицо у него было белым как мел. Он потерял сознание.

3

Нет, Рэнсом, я не один из вас, хотя и мог им быть. Это было нетрудно. По правде говоря, это было бы легко. Это одна из тех вещей, которым просто позволяешь совершиться. Для этого не нужно ничего делать. Просто идти по пути наименьшего сопротивления. Надо лишь пожать плечами, улыбнуться, глядя на трупы, и сказать: «Извините, так получилось». И чем больше ты пожимаешь плечами, тем легче это становится. Через некоторое время вид крови тебя уже особо не беспокоит. Твое отношение к людям резко меняется; теперь они просто мясо. Ты не называешь их людьми — ты зовешь их болванами, помоями, рисовыми головами, палочками для еды. Мужчины — это «зверьки», а женщины — «косоглазые щелки», и Бог сотворил их исключительно для того, чтобы ты мог поразвлекаться стрельбой по движущимся мишеням. Посмотрите на этих животных. Это вы называете «жизнью»? Это не жизнь. Вы оказываете им услугу, когда приканчиваете их. Им лучше умереть. Лучше быть мертвым, чем красным. Это легко, Рэнсом, это и вправду очень легко. Ты перестаешь думать о себе как о солдате — и что это почетная профессия. Ты просто ремесленник, а в этом нет ничего почетного. Я стал таким, Рэнсом, или был очень близок к этому. В глуши вещи начинают становиться очень простыми, очень ясными. Все сводится к физике: траектория, баллистический расчет, уравнение силы и массы, примененное к удаленному объекту, который — так уж получилось — ходит на двух ногах. Дело не в войне, не в политике, не в наших благородных союзниках и не в плотине на пути волны безбожного коммунизма. Дело исключительно в возможности попрактиковаться в стрельбе. Когда я отправлялся туда, я считал эту войну правой с заглавной буквы «П». Возможно, я больше так не считаю, но суть не в этом. Суть в том, Рэнсом, что тебе и тебе подобным наплевать, праведная это война или нет. И вы не хотели, чтобы остальным было до этого дело. Вы хотели, чтобы мы превратились в машины. Просто в машины. Вы почти добились этого со мной. Я перешагнул эту черту, Рэнсом, я оказался на твоей стороне. Я уже был одной ногой там. Но однажды Джек Крютер сделал кое-что, и внезапно я увидел, где я очутился, и понял, что должен вернуться обратно. Я понял, что люди — это люди и можно убивать их, если ты вынужден это делать, но нельзя убивать их развлечения ради. Если это случается, Рэнсом, нужно остановиться. Как только эта работа начинает доставлять тебе удовольствие, нужно остановиться. В противном случае можно превратиться в кого-то вроде тебя, Рэнсом, и мир был бы лучше и чище, если бы ты вовсе не родился. Поэтому я не стану убивать этого несчастного парня, которого вы зовете Бекасом. Потому что я — это я, а не вы. Ты сказал, Рэнсом, что я один из вас, что я свой. Ты твердишь это весь день. «Дэвид Эллиот — один из нас. Он наш, свой. В глубине души мы братья». Что ж, Рэнсом, у меня по этому поводу есть собственное мнение. И мнение это таково: поцелуйте меня в задницу.

Искушение было непреодолимым. Лобовая атака. Пальба, кровь и удовлетворение, которое приносит вид мертвых врагов. Он мог это сделать. Рэнсом потерял бдительность. Его люди расслабились. Никто не знал, что их объект уже здесь, в здании. Эффект неожиданности был на стороне Дейва. Он мог бы перебить половину из них, прежде чем они сообразили бы, что происходит.

«Признайся — это было бы приятно».

Это было бы еще и глупо. Ресурсы его врагов безграничны. Какой бы сильный удар он им ни нанес, кто-нибудь да проживет достаточно долго, чтобы дотянуться до рации и вызвать подмогу. Новые силы. Достаточные, чтобы прочесать этаж за этажом.

«Тот, кто спасается бегством, остается жив и может продолжить сражаться».

Дейв не мог бежать. Ему нужны были ответы, и он мог получить их только здесь — в шкафу у Берни, в папке с наклейкой «Лаборатории Локьера». Но для этого требовалось пройти на сорок пятый этаж, прямо в ловушку, о которой с таким хвастовством говорил Рэнсом.

И чтобы добраться до папок — треклятых папок Берни, — необходимо было пройти мимо Рэнсома — и никак иначе.

«Или обойти его».

Или обойти его. Верно. Возможно, это вариант — обойти его. Вариант сумасшедший, это бесспорно, но сработать может.

Самой трудной проблемой была Марджи Коэн. Рэнсом забрал ее наверх, и, какие бы планы он ни строил для нее, ничего хорошего в этом нет и быть не может. Теперь она — часть игры Рэнсома. Он уже использовал жену и сына Дейва в качестве психологического оружия. Теперь он использует для этого Марджи. Рэнсом сделает все, что только сможет, чтобы помучить Дейва, отвлечь его внимание, спровоцировать его на необдуманный шаг. «В конечном итоге, джентльмены, намного полезнее уничтожить дух врага, чем уничтожить его тело».

«Кроме того, как только ты свернешь противнику мозги, свернуть ему шею — это вообще пара пустяков».

Он не может пытаться спасти ее. Рэнсом именно этого от него и ждет. Это будет играть Рэнсому на руку. Он перекрыл все входы и выходы, ведущие на сорок пятый этаж. Все его силы наверняка сосредоточены в этой точке. Верная смерть — идти за ней. Даже думать об этом глупо. Кроме того, он провел в ее обществе не больше двух часов. Он ее почти не знает. Он ничем ей не обязан. Какое ему дело, что там Рэнсом изобретет для нее? Глупо даже думать о ней. Она ничего для него не значит, вообще ничего, и никогда не будет значить. Рэнсом крупно промахнулся, если думает, что может при помощи женщины заманить Дейва в ловушку. Дейв не дурак, а на такую приманку клюнет только дурак.

Нет никаких сомнений. Придется за ней идти.

4

Дейв посмотрел на настенные часы. 3.03. Все было на месте.

Трийодид азота, приготовленный им раньше, сегодня днем, хорошенько просох. Дейв пропустил жидкость через фильтровальную бумагу — «Америкэн интердайн уорлдвайд» использовала такую в кофеварках — и оставил кристаллы сохнуть в телефонной комнате «Америкэн интердайн». У него меньше двадцати унций взрывчатки. Не много, но должно хватить. В замкнутом пространстве наверняка должно хватить.

Трийодид был не единственной задуманной Дейвом шуткой. Он провел последние полчаса на западной и южной пожарных лестницах — с сорок пятого по пятидесятый этаж, — заготавливая новые ловушки взамен тех, что обезвредили люди Рэнсома. По необходимости новые ловушки были грубее тех, которые он так трудолюбиво устанавливал днем. Просто-таки халтура, подумал Дейв.

Теперь он снова вернулся в компьютерный зал «Америкэн интердайн». Он ждал, пока Рэнсом снова выйдет на связь. Как только Рэнсом закончит устройство ловушки — что бы та из себя ни представляла, — он прикажет своим людям собраться. Когда они начнут занимать свои места, их внимание будет отвлечено. Тогда-то Дейву и нужно будет начать действовать.

Но сначала придется кое-что сделать. Это было болезненно, но неизбежно. При мысли об этом Дейв скривился. Но делать это все равно было нужно. Если есть на свете кто-то, способный что-то рассказать Дейву о Локьере или о человеке, именующем себя Джоном Рэнсомом, так это Мамба Джек Крютер.

Дейв потянулся к телефонной трубке и заметил, что рука дрожит. Он остановился, вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Руки по-прежнему дрожали. Говорить с Джеком будет непросто. Он наверняка ничего не забыл и не простил. Джек Крютер не из тех, кто прощает. Он, должно быть, ненавидит Дейва, как никого другого.

Дейв затянулся еще раз. Никотин не помогал.

Пожалуй, этот звонок — самое трудное, что он только делал за свою жизнь.

Лейтенант Дэвид Эллиот любил полковника Джека Крютера. Лейтенант Дэвид Эллиот предал полковника Джека Крютера.

С солдатами это случается — влюбляться друг в друга. И секс тут ни при чем. Сексуальное влечение — это всего лишь слабое подобие любви, которую испытывают к братьям по оружию. Это чувство глубже, чем привязанность между отцом и сыном, между братьями, между мужем и женой. Связь, объединяющая солдат, — очень, очень, очень древняя: первобытное чувство, идущее из глубин эволюции, связывавшее воедино доисторических людей со скошенными лбами. Один за всех и все за одного. Это в крови — и сопротивляться этому невозможно.

Человек способен лгать, жульничать, красть, убивать, и делать все это со спокойной совестью. Дэвид Эллиот не сомневался, что, например, человек, именующий себя Джоном Рэнсомом, прекрасно спит по ночам и его не беспокоят кошмары. Всякий может нарушить заповеди, все скопом и каждую по отдельности, и не почувствовать себя хуже. Нет на свете такого безнравственного поступка или тяжкого греха, которого человек не смог бы себе простить — при наличии времени и правильного отношения — и за который другие в конечном итоге его бы не простили. Но есть одно исключение, одно преступление, которое не прощается и не забывается никогда. Ни один солдат никогда не простит товарища по оружию, который его предал.

И предавший сам себя не простит.

Дэвид Эллиот заставил себя снять телефонную трубку. Это было нелегко.

Он нажал «9», переходя на внешнюю линию, и набрал «001», чтобы подключиться к международной связи. Телефон щелкнул и издал три коротких гудка.

— Введите ваш код доступа.

Что?

Дейв нажал на рычажок и попробовал еще раз. Результат был тот же самый. Похоже, «Америкэн интердайн» установила у себя одну из самых неприятных и оскорбительных технологий современного мира — телефонную программу, которая требует ввести личный код доступа для каждого дальнего звонка. Большой Брат жив и здоров, он поселился в телефонной компании.

Дейв швырнул трубку и выругался.

Он затянулся в последний раз и потушил сигарету. Ему необходимо позвонить — и позвонить поскорее. Нужно найти другой телефон.

5

Дейв швырнул трубку и выругался.

Он был зол на эту технику не меньше, чем на себя. Он так рисковал, а тут очередная проклятая телефонная система для служебного пользования, как и в «Америкэн интердайн».

Он был небрежен, хуже того, неосторожен. В отчаянном стремлении найти работающий телефон он покинул компьютерный зал «Америкэн интердайн», бегом спустился по лестнице на предыдущий этаж, вскрыл замок на пожарной двери и принялся выискивать открытый кабинет.

«Тупица! У тебя что, совсем мозги отказали?»

Он позабыл о том, что видел с улицы, — что одиннадцатый этаж был самым ярко освещенным во всем здании. Отдел объединений и приобретений в «Ли, Бах и Уочатт» не спал никогда. Вокруг было полно людей. Его трижды останавливали и задавали вопросы. Каждый раз он был вынужден углубляться в коридоры с кабинетами банкиров, занимающихся инвестициями, и оказывался все дальше от пожарных лестниц и лифтов. Это был сущий кошмар.

— Простите, могу я вам чем-нибудь помочь?

Невысокий мужчина с землистым цветом лица, в дорогом костюме. У него были рыжие усы и бородавчатое серо-желтое лицо, и говорил он с мягким, шепелявящим британским произношением. Дейв возненавидел его с первого взгляда.

— Д-да, — запинаясь, отозвался Дейв. — Я от печатников.

— Ах да, — сказал англичанин. — Вы, должно быть, ищете ППП-группу. У них сегодня ожидается «красная селедка».

Дейв бодро кивнул.

— Полагаю, Комиссия по ценным бумагам и биржам захочет это до полудня.

Тут важно было продемонстрировать понимание жаргона. Любой печатник, связанный с финансовым миром, должен был знать все подробности первичного публичного предложения и понимать, как важно, чтобы «красная селедка» — первичный запас проспектов с предложениями — соответствовала требованиям комиссии по безопасности и обмену.

— Совершенно верно, — согласился англичанин. Он указал Дейву в дальний конец коридора и велел повернуть налево. И смотрел, как Дейв уходит.

Следующему, на кого он натолкнулся, — высокому мужчине с расстроенным лицом, в отвратительных цветастых подтяжках — Дейв сказал, что он курьер из юридической фирмы. Третьему он назвался техником из службы техподдержки, вызванным для устранения неполадок с локальной компьютерной сетью.

И каждый встреченный посылал его в дальние части конторы, все дальше от средней части здания, от лифтов и пожарных лестниц. Дейв готов был кричать от бессильной ярости.

В конце концов он очутился перед затемненным коридором, идущим на северо-восток. Дейв оглянулся через плечо, убедился, что его никто не видит, и нырнул в этот коридор.

Коридор оканчивался тупиком с закутком для секретарши. Нет, не совсем тупиком. За столом секретарши виднелась еще одна дверь. Дейв повернул ручку двери. Дверь отворилась, и за ней обнаружился полутемный кабинет. В отраженном свете уличных фонарей с Парк-авеню видны были его размеры: кабинет был огромным, намного больше, чем у Берни.

Дейв разглядел в дальнем конце кабинета стол. Он шагнул к столу — и тут же рассадил левую голень об низкий столик. Дейв выругался и потер ногу. Следующие несколько шагов он сделал осторожно.

На столе стояла бронзовая лампа фирмы «Стиффель» — дорогущая, наверное. Дейв включил ее. На столе возникло небольшое круглое озерцо света, и в этом свете обнаружился массивный многоканальный телефон. Дейв схватил трубку и набрал номер. Телефон пискнул и воззвал к Дейву:

— Введите код доступа.

Ч-черт! Дейв швырнул трубку обратно на рычажки.

«Сядь, приятель. Подыши. Подумай. Хватит с тебя глупых ошибок».

Хороший совет. Дейв воспользовался им, сел, закурил и огляделся по сторонам. Слабого света настольной лампы оказалось достаточно, чтобы оценить здешнюю обстановку. Дейв преисполнился благоговения.

Стол, за которым он сидел, был вытесан из яркого, насыщенного красного дерева, а столешница была сделана из белого мрамора. Выступающие части были изящно скруглены. Стол покоился на шести симметричных цилиндрических колоннах. Дейв был уверен, что этот стол — от Дункана Файфа и стоит никак не меньше семидесяти пяти тысяч долларов. Напротив стола выстроилась четверка старинных кресел в колониальном стиле, со спинками, инкрустированными змеевиком, — по шесть тысяч долларов за штуку. У стены, рядом с дверью, располагался высокий вишневый комод. Если он был чиппендейловский, то стоил примерно тысяч пятьдесят, — а Дейв был почти уверен, что комод именно чиппендейловский. Напротив комода стояли высокие напольные часы в футляре из красного дерева — похоже, немецкие, начала девятнадцатого века. Кто-то выложил тридцать пять тысяч долларов за право владеть ими.

И тут было еще очень, очень много всего другого. При виде этого кабинета любой торговец антиквариатом разрыдался бы. В сумме его содержимое стоило миллион долларов — ну, или около того.

Как странно, подумалось ему, что те, кто за последнее десятилетие сделал наименьший вклад в экономику страны, скопили больше всего денег. Разбогатели не компании, которые что-либо производили: одежду или утварь, автомобили или бытовую технику. Скорее уж они стали беднее. Разбогатели хищники, занимающиеся сделками, строители финансовых пирамид, специалисты по поглощению компаний и рейдеры. Люди вроде Берни Леви и Скотта Тэтчера никогда не стали бы выбрасывать миллион баксов на обстановку своего кабинета. Но люди вроде Ли, Баха и Уочатта…

Краем глаза Дейв заметил другой телефон. Он стоял позади стола, на отделанном позолотой бюро. Это был простой черный телефон, и Дейв понял, что это такое: личный аппарат, подключенный в обход коммутатора. У Берни был такой, равно как и у дюжины других знакомых руководящих работников. Это был не просто символ статуса — это был инструмент, позволяющий его владельцу совершать и принимать полностью конфиденциальные звонки, не опасаясь, что дежурный на коммутаторе может их подслушать.

Дейв развернул кресло и снял трубку. Гудок. Дейв набрал номер международного оператора.

— Спасибо, что позвонили в нашу компанию. Меня зовут Сюзанна. Чем я могу вас помочь?

Получилось!

Дейв сказал, что ему требуется личный звонок.

— Как имя абонента?

— Мам… мистер Крютер. Мистер Джек Крютер.

— Домой или на службу?

— На службу.

— А ваше имя, сэр?

— Дэвид Эллиот.

Мужской голос у него за спиной отозвался эхом:

— Дэвид Эллиот. Вот так так!

6

Каждый нерв в теле Дейва кричал, требуя, чтобы он нырнул в укрытие и открыл огонь. Но Дейв этого не сделал. Вместо этого он положил трубку обратно на рычажки и откинулся на спинку кресла, разворачивая его.

В дверном проеме вырисовывался чей-то силуэт. Дорогой, сшитый на заказ костюм щегольски сидел на высокой, поджарой фигуре. Одну руку человек небрежно держал в кармане брюк. Второй он взмахнул.

— Какое великолепное самообладание! Более слабый человек мог бы потерять сознание. Даже самый отважный в такой ситуации подскочил бы. Я восхищен, сэр.

Дейв просто смотрел на него.

— Можно, я войду? Видите ли, это мой кабинет.

У незнакомца был баритон, превосходно поставленный и мелодичный, словно у оперного певца.

— Да, конечно, — отозвался Дейв.

Он сидел к двери спиной. Этот человек, судя по всему, простоял там некоторое время. Он с легкостью мог бы тихонько отойти незамеченным и позвать на помощь. Он этого не сделал. Кем бы он ни был, он не представлял из себя опасности — во всяком случае, в обычном понимании слова.

— Пожалуйста, закройте за собой дверь.

— Конечно. Кстати, если вам доведется снова воспользоваться моим кабинетом и вы захотите уединения, вам нужно лишь повернуть эту рукоятку. — Человек повернул рукоятку. — Полная безопасность. Система выдвигающихся штырей. В моей профессии это нужно. В смысле, полная безопасность.

Он шагнул вперед, в круг света.

Дейв внимательно взглянул на его лицо. Человек выглядел словно сам дьявол — ему была присуща та же темная красота, что и Люциферу Светоносному. Он опустился на одно из кресел с грацией охотящегося кота и улыбнулся.

— Позвольте представиться.

Его улыбка сделалась шире. Сверкнули зубы.

— Всякий раз, когда я начинаю эту фразу, я почти чувствую себя обязанным добавить, что я богач и так далее. Николас Ли, к вашим услугам. Зовите меня Ник.

Руководитель компании «Ли, Бах и Уочатт». Дейв никогда с ним не встречался, но узнал и имя, и лицо. В особенности лицо: в восьмидесятые годы оно украшало собою обложки «Инститьюшнл инвестор», «Бизнес уик», «Форчун» и полудюжины других журналов. Однако в девяностые его чаще можно было встретить на передовой странице делового раздела «Нью-Йорк таймс», обычно под заголовком, в котором фигурировали слова «федеральный обвинительный акт».

— Дейв Эллиот.

— Так я и подумал. Должен сказать, что я и очарован, и восхищен нашим знакомством.

Дейв вопросительно приподнял бровь.

— Ну, ведь при встрече со знаменитостью всегда ощущаешь некий трепет, разве нет?

— А я стал знаменит?

— Можете не сомневаться, сэр. Ваши законные четверть часа славы вам уже обеспечены. Прямо сейчас хваткие редакторы желтых газетенок выставляют вашу фотографию на первые полосы. Не то чтобы хоть один человек из тысячи узнал вас в лицо. Вы потрясающе изменили внешность. Между прочим, газеты окрестили вас «бешеным менеджером» — довольно впечатляюще, не правда ли? Кроме того, некие источники, которые я подкармливаю, сообщили мне, что в завтрашнем «Уолл-стрит джорнал» будет помещена гравюра с вашим портретом — приукрашенным, как всегда, — из тех, на которые так щедры его редакторы. Правда, я боюсь, сопряженный с ним заголовок будет куда как менее лестным.

Дейв застонал.

— И в чем меня обвиняют?

— Обвинений никаких. Намеков множество. В наше время, когда адвокаты, занимающиеся делами о клевете, пухнут с жиру, ни один здравомыслящий издатель никого ни в чем не обвиняет. Вместо этого они задают вопросы, выдвигают гипотезы и усеивают свои статьи словами типа «как говорят», «якобы» и «предположительно». Например, предполагается, что это вы выбросили несчастного руководителя «Сентерекса» из окна сорок пятого этажа. Вы якобы сделали это потому, что он застукал вас рядом с тайником для сбережений. Как говорят, вы делали нечто сомнительное с финансами корпорации. Обычно именно это и бывает, верно? В смысле, сомнительные финансовые операции.

— Обычно.

— Ну так скажите мне, сэр, вы это делали? В смысле, просаживали денежки? Не нужно стесняться. Мы же друзья, и я привык хранить тайны. Расскажите, что вы украли и почему. Дело в какой-нибудь из трех обычных слабостей мужчины: красотки, спиртное, бега? Не стесняйтесь, сэр, кризис середины жизни настигает всех. Не стыдитесь сознаться. Мне вы можете сказать. Я — сама сдержанность.

Угольно-черные глаза Ли заблестели. Кожа засияла. Дейв подумал, что он, пожалуй, чересчур заинтересован.

— Сейчас это неважно.

Ник Ли подался вперед. Дейв заметил выступившие у него над верхней губой бисеринки пота.

— Конечно нет. Это всего лишь проявление любопытства с моей стороны. И тем не менее я счел бы это большой любезностью, если бы вы удовлетворили мое любопытство.

Дейв покачал головой. Он сообразил, отчего Ли так интересовался им самим и делами «Сентерекса». И теперь Дейв собрался малость позабавиться.

Ли самодовольно улыбнулся.

— Возможно, мы могли бы заключить сделку. В конце концов, торговля — это моя профессия. Кто-то покупает, кто-то продает, и все надеются на скромную прибыль. Это и есть суть капитализма — торговля. А потому, если вы будете так любезны, что оброните пару намеков касательно подводных течений вашей нынешней ситуации, я, возможно, смогу оказать вам какую-нибудь небольшую услугу.

— Это должна быть довольно большая услуга.

Ли сложил пальцы «домиком».

— Ах как вы проницательны. Вы поняли.

— Еще бы не понять! Завтра утром акции «Сентерекса» пойдут коту под хвост. Смерть Берни и слухи о финансовой несостоятельности это обеспечат. А если я… — Внутренний голос посоветовал: «Расставь ловушку». — Если я или кто-либо другой…

Ли облизнул губы.

— …позволил себе вольности с наличными средствами компании, то ее акции войдут в штопор еще быстрее. С другой же стороны, если все в порядке — или если нанесенный вред невелик, — то акции снова поднимутся в цене. В любом случае тот, кто знает правду, получит возможность сорвать крупный куш.

Ли проглотил наживку. Дейву показалось, что у того сейчас слюни потекут.

— Совершенно верно! Двойные опционы — использование кредита для биржевой игры очень заманчиво.

— Человек, владеющий конфиденциальной информацией, может заработать по пять долларов на каждый вложенный доллар.

Ли фыркнул.

— Я склонен мыслить другими масштабами: заработать пять миллионов на каждый вложенный миллион.

— Не вижу разницы.

— Ну так как, сэр, заключите вы со мной сделку? Уже довольно поздно. Вскоре начнутся биржевые торги в Лондоне, Франкфурте, Амстердаме, Цюрихе и Милане. Если мы заключаем сделку, давайте сделаем это прямо сейчас, чтобы я мог отправиться заниматься делами.

— И что вы предлагаете?

— Все, что в моих силах. Прискорбная судьба таких моих собратьев и коллег, как господа Боски, Китинг, Левин, Милкен и так далее, заставила меня позаботиться о средствах быстрого передвижения. Никогда нельзя предугадать, когда понадобится скрыться, притом незамедлительно. Потому я держу на том берегу Гудзона, в аэропорту Тетерборо, «Гольфстрим», всегда полностью заправленный и готовый к вылету. В нем хранится все необходимое, включая несколько пачек дойчмарок, швейцарских франков, иен, фунтов стерлингов и, если память мне не изменяет, пару стопок крюгеррандов. Дальность полета этого самолета позволяет вам укрыться в любой из традиционных нор Южной Америки или, если пожелаете — а я настоятельно бы рекомендовал вам так и сделать, — в солнечной Испании, благоуханной Португалии или даже беззаботной Греции. Цены в подобных местах низкие, климат мягкий, а умиротворение властей обходится недорого. Мой лимузин припаркован на Пятидесятой улице, сэр. Шофер ждет. Через час вы можете подняться в воздух и оставить все свои заботы позади. Что вы на это скажете?

— Что вы сдадите меня властям, как только я выйду из вашего кабинета. — Дейв навел пистолет на грудь Ли. — Если верить газетам, вам предъявлены обвинения за все преступления, какие только можно придумать. Вы предложите властям меня, чтобы несколько обвинений с вас сняли. Вы делец, мистер Ли, торгаш. Вы сами это сказали. Вы не сможете пройти мимо подобной сделки.

У Ли вытянулось лицо.

— Нет, что вы, я не…

— Заткнитесь! Я намерен сказать вам две вещи. Первое: я не грабил казну «Сентерекса». Во всяком случае, я не делал этого в одиночку. Берни был в доле. На самом деле это была его идея. Мы опустошили пенсионный фонд, спустили акции, принадлежащие работникам, и выгребли финансы компании. Подчистую. Не осталось ни цента. «Сентерекс» — банкрот. Берни не выдержал давления. Потому он и выбросился из окна.

Ли, с горящими от алчности глазами, с жаром закивал.

— Да, о да!

— А второе: вам придется поспать.

Ли вскинул голову.

— О нет! Вы не можете. Иностранные биржи откроются с минуты на минуту. Я могу позвонить…

— Плохо. Но не беспокойтесь. Уверяю вас, вы успеете проснуться до открытия нью-йоркской биржи.

— Пожалуйста! — заныл Ли. — Ну пожалуйста! Позвольте мне, по крайней мере, позвонить во Франкфурт…

— Ну…

Дейв встал. Ли напряженно смотрел на него. Он потянулся за телефоном. Дейву понравился угол, под которым он поднял подбородок. Ли перехватил его взгляд и заверещал:

— Не бейте меня! Я боюсь синяков! В ванную! В шкаф! Наркотики! Успокоительное! Снотворное! У меня есть хлоралгидрат! Только не бейте меня!

Золотые часы Николаса Ли ощущались на руке приятной тяжестью. Дейву нужны были часы, и он обрадовался, обнаружив, что у Ли такой же «Ролекс», как у него.

С другой стороны, бумажник Николаса Ли оказался бесполезным. Там не было ничего, кроме кредитных карточек. Однако в кармане брюк у него обнаружился золотой восемнадцатикаратный зажим для банкнот от Тиффани. Там находилась пачка двадцаток, пятидесяток и сотенных бумажек. Мало того, там было несколько пятисотенных. Точнее, довольно много пятисотенных.

«Сперва ты впарил ему байку про акции, с подвохом, а теперь обчистил его карманы. Мне нравится твой стиль».

Дейв подложил Ли под голову подушку. Хотя бы это он должен был для него сделать.

Рация у него в кармане зашипела. Послышался голос Рэнсома:

— Ну, ребята, а теперь — дискотека!

Глава 9 Джек

1

Боевое подразделение уязвимее всего в тот момент, когда оно выходит на позицию. На протяжении ближайших нескольких мгновений люди Рэнсома отвлекутся и утратят бдительность, пока будут подниматься по лестницам, открывать двери и подыскивать себе места, чтобы спрятаться. Дейву следовало воспользоваться преимуществом.

— Скворец, я послал еще несколько человек вниз, в вестибюль.

Они здесь.

Краткий момент замешательства. Он не мог упустить такую возможность. Ему нужно пробраться на сорок пятый этаж — к папкам Берни и к Марджи Коэн, — опередив их.

— Хорошо. Я хочу, чтобы они спрятались и были начеку.

— Мы заняли места и приготовились, Малиновка.

О лифтах речи не шло. Есть два комплекта лифтов: один обслуживает нижние двадцать пять этажей, другой — верхние двадцать пять. Дейв не мог добраться до «Сентерекса» на лифте, не вернувшись предварительно в вестибюль. Человек, которого называют Скворцом, следит за контрольной панелью лифта. Он заметит Дейва, как только тот нажмет кнопку сорок пятого этажа.

— Первая группа. Куропатка, руководство на вас. Не разочаруйте меня.

— Вас понял, Малиновка.

Единственное, что ему оставалось, — это добраться до сорок пятого этажа бегом. Пробежать тридцать четыре пары лестничных пролетов.

— Попугай, вы принимаете вторую группу. На вас запасная позиция. Сорок третий этаж, у южной лестницы.

— Есть, Малиновка. Мы будем на месте через три минуты.

Но он еще не позвонил Крютеру! Дейв посмотрел на личный телефон Ли и сделал шаг к нему.

— Пингвин, берете четвертую группу. Зимородок, вы с четвертой группой при мне.

— О, босс, у меня отрыжка. Мамочка Сапфир сделала…

— Зимородок, еще одна шутка из арсенала Амоса и Энди, и следующее ваше задание будет в Антарктиде.

Дейв остановился и покачал головой. Крютер не станет с ним разговаривать. Этот звонок — пустая трата времени.

— А теперь слушайте все. Держитесь в стороне от входов. Чтобы у лестниц и лифтов никого не было видно. Ловушка сработает лишь в том случае, если объект с легкостью проберется вовнутрь.

— Мышеловка?

— Угадали, Пингвин. Он отметится на входе, но уже не выйдет.

Дейв повернул к двери. Потом остановился и посмотрел на телефон. Он не знал, что ему делать.

— И еще одно, последнее. Для меня крайне предпочтительно, чтобы объект не убивали. Если вы будете целиться в ноги, то окажете мне личную услугу. Остановите его. Если придется его попортить, можете не стесняться. Но не убивайте его, если только у вас будет хоть малейшая возможность.

Дейв нахмурился. Приказ Рэнсома озадачил его. Либо обстоятельства изменились, либо…

Человек, которого называли Зимородком, снова подал голос:

— Что вы задумали, шеф?

— Пересмотреть приказ, поступивший днем. Нам было велено, когда мы закончим, поместить объект в ванну с кислотой. Однако я обнаружил, что в приказе не упоминается, что объект должен на этот момент быть мертвым.

— Ясно, шеф.

Дейв скривился. «Я до тебя доберусь, Рэнсом».

— Действуйте!

Дейв посмотрел на дверь. Потом посмотрел на телефон. Надо было что-то решать.

2

— Bitte?

Дейву хотелось вырвать телефонный провод из гнезда. Эта чертова тетка не говорила по-английски.

— Крютер, — прошипел он. — Я хочу поговорить с мистером Джеком Крютером. Крютер. Пожалуйста.

Женщина в третий раз ответила:

— Nein, nein, ich verstehe nicht.

Дейв был вне себя от ярости. Секунды утекали, а чертова тетка отказывалась его понимать. Ну как она может не понять имя Крютера? Чтоб ей провалиться!

Швейцарцам вроде бы положено быть двуязычными. Дейв поднапряг свои жалкие познания во французском.

— Madmoiselle, je désire à parler avec monsieur Kreuter, votre président.

— Bitte?

Дейв побагровел от ярости.

— Крютер. Крютер. Немка ты тупая, неужели ты не знаешь имени собственного босса?

Женщина вежливо отозвалась:

— Eins Augenblick, bitte, — и перевела телефон в режим ожидания.

Несколько секунд спустя в трубке зазвучал другой женский голос. У нее был ритмичный мелодичный выговор, часто присущий немкам, говорящим по-английски.

— Сольвейг слушает. Чем я могу вам помочь?

Слава богу!

— Я ищу полковника Крютера.

— А! — Дейв мог поручиться, что она прикрыла трубку ладонью. Он услышал, как женщина что-то быстро выпалила по-немецки. Затем она снова заговорила с ним. — Извините за недоразумение. Вы произносите немного не так, как мы. Извините. Вы говорите «Крютер», а мы произносим «Кройтер».

Дейв скрипнул зубами. Женщина продолжала:

— Герра Крютера еще нет в бюро… как это вы называете… в офисе. Мы ждем его с минуты на минуту. Если хотите, оставьте для него сообщение, а он вам перезвонит.

— Мне сейчас некуда звонить. Я перезвоню сам. Передайте ему, что звонил Дейв Эллиот и что я перезвоню…

В трубке что-то щелкнуло. У Дейва сердце ушло в пятки.

— Алло! — закричал он. — Алло! Вы меня слышите?

После секундного молчания послышался лукавый, протяжный голос:

— Ла-адно, щас переключусь. Ткните меня в жопу, если чё.

— Э-э… это…

Дейв запнулся. Он понял, кто это.

— Сынок, тебе понадобилось чертовски много времени, чтобы выбрать минутку и звякнуть мне. Я уж и надеяться перестал.

Связь между Нью-Йорком и Базелем была отличной. Слышимость была, словно звонишь в соседнюю комнату.

Похоже, Джек был вполне настроен разговаривать с ним. Дейв ожидал совсем не такой реакции. Он не очень понимал, что теперь с этим делать.

— Ну… понимаете… э-э…

— Да понимаю, понимаю. Предполагается, что я и сам бы мог тебе позвонить, но я решил, что время и место выбирать скорее тебе, чем мне.

Дейв не мог сообразить, как ему истолковать слова Джека. Он, запинаясь, неуверенно произнес:

— Э-э… Ну… Как там у вас дела, Джек?

— Да без особых перемен, сынок. Боженька, похоже, решил позволить сохранить мне и волосы, и здоровье. Чего же мне еще просить? Ну а ты там как? Цветешь и пахнешь?

— В некотором смысле.

— А семья как? Как там звали ту блондиночку, чью фотографию ты носил при себе?

— Энни. Хорошо, но мы… В общем, у меня сейчас другая жена.

— А-а, ну да, бывает, бывает. Я вот тоже, если уж на то пошло, целую кучу жен закопал. Как говорится, вот такая жопа. Ну а как там твоя карьера? Ты таки стал важным юристом и заработал кучу денег?

— Я не пошел учиться на юриста. Я просто один из нью-йоркских бизнесменов. Но да, пожалуй, у меня все в порядке. Или, по крайней мере, было в порядке. У меня тут… ну… можно сказать, я потерял работу.

— Сочувствую, сынок. Правда сочувствую. Ну, я-то как сыр в масле катаюсь. У меня тут своя компания, и денег она приносит столько, будто я их сам печатаю. С ума сойти просто. Я буквально купаюсь в деньгах, что твой дядя Скрудж.

— Я рад за вас, Джек.

— Так ты говоришь, ты потерял работу, а?

— Ну…

— Блин, сынок, а почему бы тогда тебе не затащить свою задницу на серебряную птичку и не прилететь сюда? Посидим с тобой, потолкуем. Может, у меня тут подыщется для тебя работенка…

— Э-э…

— Давай, сынок! Ты всегда был моим любимчиком, ты же знаешь. Я никогда не встречал никого лучше тебя.

— Джек, я… черт… Джек…

Нет, не этого он ожидал. Совсем, совсем не этого.

— Да ну брось, парень. Что еще такое? Или ты все еще терзаешься из-за того, что произошло во Вьетнаме?

— Дело не в этом. — У Дейва непонятно от чего защипало глаза. — Или в этом. Но господи, Джек, я же вас подвел!

— Ну и чего?

Неверный ответ. Дейв желал услышать другой.

— Вы попали под трибунал.

— Ну так и чего?

Дейв, лишившийся дара речи, лишь двигал челюстью.

— Попасть под трибунал — не такая уж и большая цена. Они были злыми людьми, и их нужно было убить. С их смертью на земле стало получше.

— Джек, но я же на вас настучал, — едва выдавил из себя Дейв.

— Ох дерьмо, так вот почему ты мне столько лет не звонил! Ты думал, что я все еще держу на тебя зуб! Дурь это, сынок, чистой воды дурь. Я никогда на тебя не злился — ну, разве что самую малость. В конце концов, ты просто поступил как было надо. А ты разве когда видел, чтобы я был недоволен человеком, который поступил как надо, а, сынок? Нет, это не про меня. Ну да, я чуток понервничал из-за процедуры. Но не особенно. Я так прикинул, что они не решатся сунуть меня в камеру со всем, что я знаю. Они и не решились. Так что они просто дали мне под зад и выперли меня из армии. Теперь у меня жирненький счет в швейцарском банке, я таскаю свои кости в здоровенном «мерседесе», и лакей бежит распахивать передо мной дверь. Ха! Ну скажи, сынок, и какого хрена я должен на тебя злиться?

Дэвид Эллиот двадцать пять лет казнил себя за то, что считал своим грехом. Однако же оказалось, что жертва не винит его. Жертва ему благодарна. Это было хуже прощения.

Дейв врезал кулаком в стену.

— Эй, сынок, где ты там?

— Я здесь.

Дейв посмотрел на руку. Костяшки были в крови.

— Ну ладно. У тебя там сколько? — примерно часа три ночи. Я не думаю, что ты мне позвонил просто ради того, чтобы поболтать о том о сем.

— Верно.

Дейв тряхнул ноющей кистью. Боль — не такая уж плохая вещь.

— О'кей, тогда, может, скажешь мне, что там у тебя на уме?

Дейв начал было что-то говорить. Он прикусил язык, глубоко вздохнул и начал заново.

— Джек, вы не знаете… вы слыхали когда-нибудь о человеке по имени Джон Рэнсом?

Голос Крютера словно просветлел.

— Джонни Рэнсом? А то! Он был старшим сержантом у нас в подразделении, э-э… дай-ка припомню… не то за восемь, не то за девять месяцев до твоего появления.

Сердце Дейва забилось быстрее. Так Рэнсом действительно один из людей Крютера! Возможно, они до сих пор поддерживают связь.

— А где он сейчас?

— Да нигде. Только имя написано на той здоровенной черной стене, которую втулили под Вашингтоном.

— Он мертв?

Дейв закусил губу.

— Железно. Наступил на мину. Я сам собирал его по кусочкам и складывал в мешок. А почему ты спрашиваешь?

— Тут один человек называется его именем. Он сказал, что служил у вас.

— У меня служила куча народу. Как он выглядит?

— Здоровенный, массивный, мускулистый. Русые волосы с проседью. Квадратное лицо. Пять футов десять-одиннадцать дюймов роста. Говорит с аппалачским акцентом, в точности как… как один наш общий знакомый.

— Под это подходит добрая дюжина. Еще что-нибудь можешь сказать про него?

— Да не особенно. Разве что… возможно, его настоящее имя — Дональд. Я подслушал…

— А, черт! У нас в подразделении было два Дональда одновременно с сержантом Джонни. Один — лейтенант, другой — капитан. Одного из них прозвали Снеговиком, другого называли Капитан Холод. И оба были такими же жопами, как ты.

— Никакая я не жопа.

— Ну вот дерьмище-е! — протянул Джек. — Единственное различие между тобой и этими двумя типами в том, что у тебя есть чувство юмора.

«Хм, — подумал Дейв. — Нет. Неправда. Я не… Я не был… Я не…»

— Ну так, сынок, что ты еще можешь мне сказать про этого хренова Дональда, чтоб ему пусто было?

— Он носит при себе кучу документов. В одном написано, что он из департамента по делам ветеранов. В другом — что он работает на какую-то Особую консультационную группу.

Джек резко вдохнул.

— Что у тебя за дела с этой компанией?

Дейв проигнорировал вопрос.

— Кто они такие, Джек?

В голосе Крютера появилась тень неодобрения.

— Наемники. Поденщики. Делают работу, к которой люди вроде меня и навозными вилами не притронутся.

— Что…

Крютер фыркнул.

— Думаешь, я малость лицемерю? Как там в той шутке про юриста и ослицу из Тихуаны? Профессиональные стандарты и все такое? Но нет, они занимаются такой работой, за которую я просто не возьмусь. Особая группа, похоже, вообще не страдает угрызениями совести. По крайней мере, никто этого еще не замечал.

— На кого они работают?

— На любого, у кого есть деньги. На любого, кто хочет, чтобы грязную работу сделал за него кто-то другой, и готов заплатить.

— На правительство?

— Сейчас — нет, наверняка нет. Правительство США давно уже дало Особой группе пинка. Лет двадцать назад, если не больше. Никто в Вашингтоне с ними не работает. Что еще не значит, что у них где-то как-то не сохранилась пара каналов. Не прямая связь — ну, ты понимаешь — и не через вторые руки. Может, через третьи, если не больше. Они были под рукой целую вечность — с тех пор, когда мой батя вернулся домой еще с его войны. Ежу понятно, что у них имеются друзья. Ну так как, ты не хочешь мне рассказать, почему ты расспрашиваешь про этих ребят? Это не совсем те вопросы, которые стоит задавать благоразумному гражданину.

— У меня есть на то причины. Расскажите мне о них, Джек. Кто они и чем они занимаются?

— Черт, да я никого из них не знаю. И знать не хочу. А что касается того, что они делают, — ну, в целом такие типы, как эта Особая группа, они просто лезут во все дела. Ну там общая разведка и анализ, подкуп иностранных должностных лиц, посредничество в использовании наемников, грязные исследования и разработки, торговля оружием плюс всякие мерзкие трюки: куда-нибудь пролезть без спросу, натыкать «жучков», чего-нибудь спереть и все такое.

— Грязные исследования и разработки?

— Ну, чертова работенка, какую могут придумать только полные подонки. Вроде Саддама Хуйсейна или полковника Мудафи.

— Вы хотите сказать…

— Сынок, мне не по душе этот разговор.

Дейв набрал побольше воздуху.

— Джек, мне нужно знать. Очень нужно!

Крютер вздохнул.

— Честно говоря, не так много я и знаю — могу только прикидывать. Все, что я могу сказать, так это что слухи ходят чертовски давно — на моей памяти постоянно. Понимаешь, в конце Второй мировой русские захватили восточную часть Германии, где фрицы разместили большинство лагерей смерти — тех, в которых они проводили основную часть своих так называемых медицинских экспериментов. Ну, и нетрудно догадаться, что Джо Сталин, который был чокнутым, словно сортирная крыса, наложил лапу на всю ту мерзость, над которой фрицы работали. И, как ты понимаешь, стоило нашим выяснить это, они тут же заявили, что раз у русских есть такая штука, значит, и у нас она должна быть.

— Что за штука, Джек?

— Болезни, сынок, болезни. Чума всякая. Микробы, вирусы — биологическое оружие. Ходили слухи, будто куча вражеских ученых работала над ними. Ходят слухи, что кое-кто до сих пор работает.

Последовала длительная пауза. Дейв закурил.

— Что-то ты умолк, сынок, — мягко произнес Джек.

В его голосе проскользнула нотка беспокойства.

— Я просто задумался, Джек.

— И о чем же?

— Что должно было произойти, если пятьдесят лет назад кто-то — скажем, армейский врач при штабе Макартура — наткнулся на японскую лабораторию, занимавшуюся биологическим оружием.

— Вопрос несложный, сынок. Ее упаковали и переправили домой. Точно так же, как переправили все нацистские лаборатории, занимавшиеся ракетами, со всем их персоналом.

— И что дальше?

— Как ты помнишь, биологическое оружие сейчас полностью вне закона. Запрещено Конгрессом и осуждено по договору. Поэтому все, что они делают, они изо всех сил стараются держать в секрете. Не исключено, что они передоверили работу кому-то — возможно, твоим друзьям из Особой группы или кому-нибудь наподобие их. Тем немногим людям, которым приходится об этом сообщать, они говорят, что все это исключительно научные исследования — сугубо для противостояния тому, что делают русские. Русские свою фиговину под названием «Биопрепарат» разместили на острове в Аральском море. И мало кого на этот остров пускают. А кто туда попадает, назад уже не возвращается. Как ты понимаешь, если русские парни занимаются небольшими противозаконными исследованиями и разработками, то и какие-то американские парни этим тоже занимаются. И конечно же, если они — хоть наша банда, хоть ихняя — решат, что кто-то собирается поднять шум по их поводу, они предпримут то, что технически именуется «соответствующими санкциями», — достаточно расплывчатый термин, включающий в себя определенные достойные сожаления, но необходимые шаги, с которыми мы с тобой, увы, чересчур хорошо знакомы.

— И последний вопрос, Джек. Что будет с тем, кто заразился чем-то из их арсенала?

— Сынок, вероятно, ты умрешь.

Обезьяна. Проклятая дурацкая обезьяна.

Дейв заподозрил это в тот самый миг, когда кот Марджи попытался цапнуть его, убедился в этом, когда увидел выпотрошенные внутренности последнего приобретения Берни Леви, и с того самого момента непрестанно молился, чтобы его догадка оказалась ошибочной.

«Локьер» была прикрытием для лаборатории, занимающейся разработкой биологического оружия. Лаборатории, существовавшей с конца Второй мировой войны. Лаборатории, основанной человеком, который счел уместным позировать для своего официального портрета в армейской форме пятидесятилетней давности. Лаборатория биологического оружия. Снаружи — обычная компания, занимающаяся биотехнологиями. Но внутри — в лаборатории номер пять — отнюдь не обычная. Равно как и та обезьяна не была обычным подопытным животным. Ее заразили каким-то новым препаратом.

Берни убедили купить «Локьер». Кто теперь знает, как это произошло и почему? Возможно, Гарри Хэйлвелл, честный посредник, помог устроить эту сделку. Возможно, это был кто-нибудь другой. Не имеет значения. Значение имеет лишь то, что они сыграли на чувстве долга Берни. Он купился на ту ложь, которую они ему всучили. И потому охотно пошел на сотрудничество. Он не увидел в этом проблемы, раз они воззвали к его патриотизму. Semper fidelis.

Бедняга Берни. Ему не полагалось знать правду про «Локьер». Они не собирались ему ничего говорить. До тех пор, пока…

«Пока он не отправил управлять покупкой печально известного в прошлом стукача. А стукача заразили».

Рано или поздно у Дейва начали бы проявляться симптомы. Он обратился бы к врачу. Тот назначил бы анализы. Анализы показали бы нечто необъяснимое. Все полетело бы к чертям.

«Звонки в Центр контроля за болезнями. Консультации во Всемирной организации здравоохранения. Вопросы, вопросы и еще раз вопросы».

Вопросы к людям, которые не любят вопросов.

«Это заразно, как ты понимаешь. Очень, очень заразно».

Дейв, пока сидел у Берни в кабинете, налил себе чашку кофе. Берни выпил из этой чашки. А потом покончил с собой. «Берни Леви должен винить лишь Берни Леви. Это неплохая шутка, Дейви. Размен — это честная игра…»

«Он забрал чашку с собой. В полет с сорок пятого этажа».

А она сбежала и укусила…

«Покойного Дэвида Эллиота».

Чем бы Дейва ни заразили, это была такая дрянь, что Берни предпочел убить себя, чем страдать от нее. А когда Куропатка подумал, что Дейв вырвался из здания, он сказал: «Мы все покойники».

«Марджи».

Вот почему они брали у нее мазок и кровь. Они боялись, что Дейв…

«Что ты хотя бы поцеловал ее».

Что бы он ни подхватил от той обезьяны, это более чем серьезно.

«Излечимо, как ты думаешь?»

Если лекарство существует, почему ему просто не дали это лекарство?

«Легче убить тебя и покончить с этим. Ты же стукач, не забыл? Предположим, они дали тебе лекарство. Проявишь ли ты надлежащую благодарность и станешь ли держать рот на замке? Или поднимешь хай? А если бы ты, чертов придурок, был на их месте, ты бы стал рисковать?»

На другом конце провода, в четырех тысячах миль отсюда, Мамба Джек Крютер спросил:

— Ты еще не разобрался в ситуации, сынок?

— Практически разобрался, Джек.

— Не хочешь рассказать мне?

Дейв испустил протяжный вздох.

— Спасибо, Джек. Но лучше этого не делать.

— Пожалуй, я могу сказать, что понимаю. Один старый священник, которого я знавал, подсказал мне подходящее слово для этого. Длинное такое слово — «эсхатология». Это мы о ней сейчас треплемся, об эсхатологии. Но все-таки, если я могу что-нибудь сделать…

— Вы уже достаточно сделали. Вы рассказали мне то, что мне нужно было знать. И я признателен вам.

— Да не за что. И слушай, если ты сумеешь выпутаться из этой задницы — позвони мне. Блин, парень, мы же были друзьями и остаемся ими.

— Я обязательно позвоню, если смогу, Джек.

— Что ж, сынок, от души надеюсь, что ты сможешь.

— Угу. Ладно, Джек, мне пора идти.

— Ну что поделаешь. Только послушай меня, сынок: выброси эту вьетнамскую историю из головы. Она была давно, и нечего с ней носиться.

— Конечно, Джек.

— И не вешай нос, слышишь?

— Постараюсь.

— Сайонара, парень.

— Сайонара, Джек.

3

Биологическое оружие. Безмолвное, незримое и смертоносное. Нечто из ночных кошмаров и романов Стивена Кинга. Это не то оружие, которое можно пустить в ход против одиночного противника или даже вражеского подразделения. Его даже не используешь против вражеской армии. Для подобного оружия есть одно-единственное применение: уничтожить целый народ.

Теперь оно скрывается в его теле.

А он скрывается в Нью-Йорке.

Неудивительно, что они гонятся за ним.

И неудивительно, что Рэнсом считает Дейва плохим парнем.

«Ты и есть плохой парень!»

Надо бежать. Они не знают, что он в здании. Рэнсом приказал своим людям держаться подальше от лестниц и лифта. Скворец, тот тип, который дежурит в вестибюле, думает, что он — компьютерщик из «Америкэн интердайн уорлдвайд». Дейв сможет пройти мимо него.

Если он сбежит, он будет в безопасности. Стоит выбраться на улицу, и он сможет скрыться… скрыться… скрыться, где пожелает. Это будет нетрудно. Он остановит такси и велит водителю отвезти его через Гудзон, в Нью-Джерси. Ньюарк ему вполне подойдет. Оттуда он сможет сесть на экспресс до Филадельфии или Вашингтона. Там он сможет попасть на самолет. Он украл достаточно денег, чтобы улететь в любой конец света.

Спрятавшись, он сделает несколько телефонных звонков. Видным медикам. Прессе. Может, даже парочке конгрессменов.

Если от того, что он подхватил, есть лекарство, поднятый шум вынудит их ему помочь. А если нет… что ж, этот мост он сожжет, когда дойдет до него.

Надо бежать. Оставаться незачем. И уж подавно незачем нарываться на перестрелку.

Ну, возможно, одна причина все-таки есть.

«Марджи».

Возможно, даже две причины.

«Рэнсом. Пора ему заплатить по счету».

4

3.36. Полтора часа до того момента, когда на востоке забрезжит первый отсвет зари. Три часа до рассвета.

Дейв последний раз посмотрел на небо. У горизонта небо было бледным, цвета разведенного пива, а звезды растворились в отсвете миллионов уличных фонарей. Повыше несколько звезд — самые яркие — пробились через пелену городского смога. Но на самом верху ночь была чистой и черной, а звезды — лучезарными и до боли пронзительными: Персей, вечно преследующий Андромеду, которую должен спасти; Орион, от начала времен крадущийся за Большой Медведицей; Плеяды, танцующие за сияющей голубой вуалью.

Как прекрасно ночное небо и как печально, что электрический свет слепит жителей городов и мешает насладиться великолепием неба. Когда он в последний раз смотрел — на самом деле смотрел — на звезды? Давным-давно… когда они устроились на ночевку под тентом там, в горах Сьерры; захмелевший Тэфи похрапывал, а Дейв проснулся и смотрел в благоговении на…

«Ты никак ударился в философию?»

Дейв вздохнул. Ну что ж, по крайней мере, небо чистое. Синоптики обещали грозу — Дейв слышал прогноз по радио в машине. Но гроза не пришла — во всяком случае, пока.

«Слава Богу за небольшую услугу».

Раскинувшийся вокруг городской пейзаж был недвижен. Вдалеке, к югу от Бэтери, за портом, Дейв видел далекие огни моста Верразано. Ему вдруг пришло в голову, что он никогда не бывал на этом мосту. Он прожил в Нью-Йорке больше двадцати лет и ни разу не побывал на Стейтен-Айленде. Странно, ведь этот остров — часть города. На нем живут люди. Там есть рестораны, театры, возможно, даже парочка музеев. Но Дейв никогда там не бывал. Ему никогда и в голову не приходило отправиться туда. Теперь же Дейв вдруг задумался: а как он выглядит, этот остров?

«Возможно, это потому, что ты скоро умрешь».

И еще странно, что за все годы работы в «Сентерексе» он ни разу не бывал на крыше здания. На крышах других домов бывал, да. В том доме, где его квартира, на крыше есть сад. Летом, воскресными вечерами, Дейв ходил туда почитать «Нью-Йорк таймс». Хелен устроила празднование их свадьбы на крыше другого здания — где-то неподалеку от центра города; возможно, он мог бы разглядеть эту крышу отсюда, если бы знал, куда смотреть. И на других крышах он бывал. А на этой до сих пор ни разу.

Крыша была загромождена. Центр занимала вентиляционная система; огромная серая махина. Даже сейчас, переключенная вечером на малую мощность, она громко рокотала. Где-то там находились стояки, аварийный резервуар с водой для тушения пожара, совокупность труб и, конечно же, цементный колодец, в котором располагались лестницы.

«Потомки назовут этот колодец „Последняя линия обороны Эллиота“. Возможно, даже мемориальную доску повесят, как в честь Кастера».

По краю крыши шел двойной ряд металлических ограждений. Они были крепкими, надежно вмонтированными. Дейв проверил и перепроверил их крепость, прежде чем решился их использовать.

Он перегнулся через ограждение и посмотрел вниз. Улица лежала далеко внизу. Одно большое, неровное пятно на асфальте было темнее остальных.

«Берни».

Дейву не хотелось думать на эту тему. Учитывая, что́ он собирался делать. Кроме одного: пора с этим делом кончать.

Дейв вытащил коаксиальный кабель — того же типа, какой спас ему жизнь сегодня. Он отыскал еще одну бобину с двумя с половиной сотнями футов такого кабеля в одной из телефонных комнат. Кабель был крепкий; Дейв знал, что тот способен был без проблем выдержать его вес. К несчастью, кабель был в резиновой изоляции — слишком скользкий и слишком тонкий для хорошей альпинистской веревки. Однако ничего другого под рукой не имелось, и потому, затратив сколько-то времени и еще больше нервов, Дейв аккуратно сложил его вдвое и навязал большие, объемные узлы через каждые три фута. Узлы должны были служить опорой для рук.

Дейв надел рабочие перчатки телефониста-ремонтника, затянул наскоро сооруженную обвязку на бедрах, в последний раз проверил кабель — и шагнул через ограждение.

Он прислушался к своему внутреннему голосу. Глухо. Незримый ангел-хранитель Дейва безмолвствовал. Он как будто был чересчур ошеломлен, чтобы комментировать действия Дейва.

«Ну давай же, скажи что-нибудь».

«Ты скоро умрешь».

«Ну и что?»

«И меня заберешь с собой».

«Такова жизнь, приятель».

Дейв встряхнул кабель. Тот лег свободно, не запутываясь.

Пора двигаться.

Дейв ухватился за кабель, спустил ноги через край крыши, и кабель натянулся под его весом. И, перебирая руками и ногами, по узлу за раз, Дэвид Эллиот пошел вниз по пятидесятиэтажной каменной стене.

Последний раз он занимался подобными вещами двадцать пять лет назад. В Форт-Брэгге они выполняли упражнения на дымовой трубе высотой сто пятьдесят футов, а потом спускались оттуда на веревке. Два человека из группы Дейва отказались туда лезть. А третий залез и там застрял, вцепившись в трубу мертвой хваткой. Всех троих отчислили. Зеленые береты были не для них. Дейв вместе со всеми потешался над их трусостью.

«Ну как, теперь не очень-то смешно, а?»

Сооруженная из кабеля обвязка жестоко врезается в бедра. Либо он спустится быстро, либо у него занемеют ноги.

Между окнами тянулась каменная кладка из пестрого гранита. Дейв перебирал по ней ногами. Туфли он заткнул за пояс. Гранит был шершавым и пробирал холодом сквозь носки.

Это здание построили в начале шестидесятых. Теперь же, простояв тридцать лет под ветром, дождем и выхлопными газами, камень начал разрушаться. В некоторые трещины можно было бы засунуть карандаш. Скоро — самое большее через несколько лет — кладка начнет крошиться. Потом на улицу посыплются куски камня. Интересно, сколько еще зданий в Нью-Йорке пребывают в таком же состоянии?

Дейв миновал пятидесятый этаж. Свет здесь не горел. Нужно было проверить это прежде, чем начинать спускаться. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь заработавшийся полуночник бросил взгляд в окно и обнаружил там человека с парой пистолетов за поясом, болтающегося на веревке в пятидесяти этажах над мостовой.

Дейв бросил взгляд вниз. До сорок пятого этажа света не было нигде. Он в безопасности.

«Это ты называешь безопасностью?»

Веревка из коаксиального кабеля получилась неважная. Он был скользкий и тонкий, и Дейву приходилось сильно напрягать руки, чтобы удержаться. Если это продлится слишком долго, у него случится судорога. И это будет проблема.

Между сорок седьмым и сорок шестым этажами Дейв пяткой выломал из фасада небольшой кусочек гранита. Шесть секунд спустя тот разлетелся, ударившись о мусорный контейнер, с грохотом разорвавшегося снаряда. Если Скворец, этот тип в вестибюле, не идиот, он пошлет кого-нибудь разобраться.

С другой стороны, Нью-Йорк полон странных и необъяснимых звуков. В любое время суток что-то грохочет, завывает и иногда даже вроде как взрывается. Люди к этому привыкли. Возможно, Скворец не обратит внимания на этот звук.

«Сорок пятый этаж приближается. Последняя остановка — последняя во многих смыслах, если Рэнсом и его головорезы сидят в кабинете Берни».

Дейв спустился с крыши рядом с северо-восточным углом. Когда он доберется до сорок пятого этажа, то окажется рядом с окном, которое высадил Берни.

Они должны были чем-нибудь закрыть окно. Администрация здания должна была на этом настоять, равно как и полиция. С прогнозом, обещающим дождь, никто не захотел бы, чтобы кабинет залило. Единственный вопрос — что они использовали: брезент или, как это сделали с разбитыми стеклами в вестибюле, фанеру?

«Разбитые стекла внизу — это ведь именно они натолкнули тебя на эту идею, верно? Ты понимал, что не сумеешь пройти мимо Рэнсома. Тебе нужно было как-то обойти его. И — да, я согласен. Идея бредовая».

Дейв спустился на уровень окна. Окно было затянуто брезентом.

Дейв промахнулся, отмеряя нужную длину кабеля. Под ним остался болтаться конец длиной три-четыре ярда. Это может оказаться опасным, если ему придется покидать кабинет Берни в спешке.

Дейв уперся ногами в камень стены и стал наматывать кабель на руку. Один, два, три оборота. Дейв разжал левую руку, которой до этого держался. Кабель врезался в тело. Скривившись, Дейв смотал оставшийся хвост, закрепил его и высвободил правую руку.

А вот теперь настал черед действительно опасного фокуса. Дейв поинтересовался у внутреннего голоса: тот как, готов?

«Почему бы тебе не повеситься и не покончить со всем этим?»

На высоте сорока пяти этажей над улицей — «но лететь вниз всего шесть секунд» — Дэвид Эллиот оттолкнулся от стены и понесся к окну, затянутому брезентом. В крайней точке траектории он откинулся назад, выпрямил ноги и качнулся вперед, словно ребенок на качелях.

Он оттолкнулся от затянутого окна, снова качнулся вперед и понесся обратно. Кабель заскрипел. Дейв задумался: а каков его предел прочности при растяжении?

«Ты не находишь, что уже поздновато задаваться этим вопросом?»

Дейв раскачивался, словно маятник. Амплитуда движения пронесла его мимо окна, затянутого брезентом. Он почти долетел до соседнего, застекленного окна. Почти, но не совсем. Дейв качнулся снова.

На окнах были установлены алюминиевые рамы. Рамы… По девять отвратительных ночных часов, пять дней в неделю, каждую неделю все время учебы в колледже он работал на алюминиевом заводе, за семьдесят пять центов в час — делал рамы. Возможно, те, кто строил это здание, покупали рамы на том самом заводе, на котором работал Дейв. По времени оно вполне подходило. Экое, однако, совпадение, а?

Дейв долетел до дальнего конца маятника. Он качнулся и полетел обратно.

Пора. Рама выдавалась из гранитной кладки на два дюйма. Ему нужно ухватиться за металл, остановить полет и подтянуться. Тогда он сможет заглянуть в окно. Если Рэнсом оставил в кабинете Берни какие-нибудь сюрпризы, он их заметит.

Выступающий край застекленного окна приближался. Дейв ухватился за него, впился в него пальцами. Инерцией его рвануло назад, и он едва не выпустил раму. Но все-таки удержался, скрипнув зубами.

«Черт возьми! Ты чересчур укоротил кабель!»

Он может это сделать. Дейв напрягся, подтянулся… Вот он почти достал до окна… Пальцы мокрые от пота, пятки ищут точку опоры на граните, тонкий кабель врезается в мышцы…

У него получилось: цепляясь за узкий наружный подоконник, он прижался к стеклу и заглянул в кабинет Берни.

В кабинете горел свет. То, что Рэнсом приготовил для него, было на виду. И да, Рэнсом заслуженно назвал это своим шедевром.

Пальцы Дейва соскользнули с рамы. Он свалился с окна. Несколько мгновений он раскачивался взад-вперед, потом остановился.

Дэвид Эллиот повис над улицей на грани обморока.

5

Изумрудно-зеленая.

С рубиновыми глазами.

Многоножка, подобная драгоценному камню.

На листочке цвета нефрита.

Дейв услышал в небе пронзительный свист. Он знал этот свист. Его издавала граната РПГ-7 советского производства. Дейв зажмурился.

Граната взорвалась. Дейв открыл глаза. Листик дрожал. Многоножке, похоже, не было дела до обстрела. Она принялась есть.

Кто-то выкрикивал приказы. Приказы были бессмысленные.

Эта многоножка ядовита. На курсах выживания его учили, каких насекомых можно есть, а каких нельзя. Если съесть эту, заработаешь неслабые колики.

Впрочем, Дейв не был голоден.

Кто-то выпустил обойму из АК-47. Пули хлестнули по зарослям. Несколько глухо ударило в соседнее дерево. Кто-то закричал: «Отступаем!» Крютер. Его слова единственные из всего происходящего имели смысл.

Это не вьетконговцы и не патруль. Тот, кто сказал, что тут был патруль, вообще не знал, о чем говорит. Это две северовьетнамские полные бригады. С танками и артиллерией. Это часть крупного наступления. И это совсем не то, с чем мечтает иметь дело подразделение с некомплектом личного состава.

Отступаем! Отступаем!

Отступление — не совсем подходящее слово. Бегство — вот, черт подери, что это такое.

Винтовка Дейва лежала в грязи. Дейв протянул руку — подобрать ее. Но почему-то не смог. Винтовка выскользнула из пальцев. Странно. Похоже, с его рукой что-то не то. Наверное, дело в куске металла, торчащем у него из плеча. Длиной с железнодорожный костыль, но тоньше — и скрученный. Кажется, прошел насквозь. Крови немного.

Дейв подобрал винтовку правой рукой и, опершись о землю, встал. Его трясло; он чуть не упал.

Слева от него через подлесок ковыляли двое. Дейв никак не мог толком их разглядеть. Ага, теперь понятно, кто это. Латорне и Паскольт. Их призвали вместе из какого-то нью-гемпширского фабричного городка, и они были лучшими друзьями. Латорне, похоже, помогал Паскольту, которому было трудно идти. У него не хватало правой ноги. Наверное, потому он и шел не очень хорошо.

Вспышка ослепила Дейва. Когда он снова стал видеть, Латорне и Паскольт исчезли. На этом месте осталась лишь грязная воронка да дым.

— Стройся! Отступаем!

Чушь какая-то. Люди, угодившие в мясорубку, не строятся для планомерного отступления.

Дейв поковылял в ту сторону, откуда слышался голос Крютера.

Отличительное свойство «Калашникова», АК-47, — звук, который он производит при стрельбе. Забыть его невозможно. У нескольких вьетнамцев, похоже, была 56-я модель с магазином на сорок патронов. Они палили со скоростью триста пятьдесят выстрелов в минуту. Воздух был изрядно нашпигован свинцом.

Спарки Хендерсон кричал в рацию, требуя поддержки с воздуха. Крютер вырвал у него трубку и хладнокровно назвал их координаты. Дейв споткнулся и упал к его ногам.

Джек подхватил его.

— Врача?

— Мне не больно.

Все в точности так, как рассказывали. Болеть может начать и через несколько часов.

Джек, Спарки и Дейв побежали.

Небеса над ними наполнились ревом вод. Джунгли у них за спиной поглотило пламя. Зарокотали и загрохотали барабаны Господни. Удар с воздуха начался.

В голове у Дейва почти прояснилось. Он понимал, где он находится, что произошло и куда он направляется. Их должны подобрать неподалеку от деревни, через которую они проходили недавно. Это единственное место, где могут сесть вертолеты. Вертолеты должны быть в четверть восьмого.

Дейв с трудом пробирался через кустарник. Большие зеленые листья были тяжелыми и мокрыми. Запутанные лианы хватали его за ноги. Дейв находился далеко от места боя. Визг зажигательных бомб доносился издалека, вместе с глухими раскатами взрывов.

Дейв как-то умудрился потерять остальных. Или, возможно, они как-то умудрились потерять его. В любом случае, данное конкретное отступление производилось отнюдь не с военной четкостью — смирно, по порядку номеров рассчитайсь! Строя не было — была толпа. Все бежали в панике. Крютер будет в бешенстве.

Это все из-за неожиданности и ярости атаки вьетнамцев. Патруль налетел прямиком на них. Враг ждал их на загодя подготовленных боевых позициях: засада, рассчитанная на полное уничтожение противника.

Они знали, что сюда идет американский патруль.

Дейв остановился и посмотрел на свою руку. Теперь она болела. Останется большой шрам, а может, и мышцы пострадают. На некоторое время он попадет в нестроевые.

Он осторожно вытащил из кармана рубашки пластмассовую коробку. В ней лежала пачка «Уинстона» и газовая зажигалка. Дейв неловко вскрыл пачку зубами, достал сигарету и закурил. Никотин помог.

Дейв осторожно закрыл коробку и сунул ее обратно. В левом кармане у него лежал компас. Левая рука Дейва не слушалась. Ему потребовалось некоторое время, чтобы выудить компас. Он откинул крышку компаса, посмотрел на него и скорректировал курс. Идти примерно с час. Времени еще полно.

Дейв вышел из джунглей на залитое водой рисовое поле. Деревня располагалась за полем, справа от Дейва, метрах в двухстах. Из деревни доносились крики и причитания. Дейв понятия не имел, что их вызвало.

Он посмотрел на часы. Куплены за двенадцать долларов в гарнизонном магазине в Кам-Ран-Бэй. Дейву пришлось потратить эти двенадцать долларов после того, как он разнес свои предыдущие часы вдребезги. Возможно, он и эти разнесет. Половина седьмого. До появления вертолетов в назначенном месте еще сорок пять минут.

Рыдания и вопли не прекращались. Что там у них происходит? Наверное, кого-то убило осколком. Дейв потащился через поле к деревне.

Он вошел в деревню с юга. А крик и плач стояли на северном конце.

Винтовка висела у него через плечо. Но без левой руки Дейв все равно не мог ею воспользоваться. Дейв вытащил из кобуры пистолет — добрый старый армейский пистолет сорок пятого калибра, модель 1911 А.

Дейв медленно прошел мимо хижин, крытых пальмовыми листьями, и очень осторожно выглянул из-за угла последней. Его глазам предстала деревенская площадь — и то, что происходило на ней. Сознание Дейва отказалось воспринимать происходящее.

Позади чей-то голос прошептал: «Эй, приятель, на твоем месте я бы развернулся и пошел в другую сторону».

Дейв обернулся. Сзади никого не было. Шок, наверное. Голоса мерещатся.

Дейв снова повернулся к деревенской площади.

Он по-прежнему плохо понимал, что видит. Изнеможение. Частичное затемнение сознания. Внутренняя дрожь схватки, не нашедшая еще выхода наружу. Дейв потряс головой, пытаясь собраться с мыслями.

На площади был сержант Маллинс, и с ним еще несколько человек. Крютер и большая часть подразделения еще не подошли.

На миг Дейв задался вопросом: а сколько это теперь — большая часть подразделения? Сколько человек они потеряли?

Дейв присмотрелся внимательнее. Крестьян согнали за сточную канаву. Двое американских солдат с винтовками в руках держали их под прицелом. Но они сдерживали не только крестьян. Вместе с крестьянами стоял десяток солдат-американцев — без оружия, с поднятыми руками.

Странно.

Маллинс что-то делал. Он стоял на коленях спиной к Дейву. Рядом с ним находились три человека: один стоял на ногах, двое — на четвереньках.

Рука Маллинса ходила взад-вперед. Крестьяне голосили.

Маллинс встал. Он что-то держал в руках. Сержант двинулся на толпу.

Прямо перед канавой в землю было воткнуто несколько шестов. Некоторые из них были заострены. Другие вроде бы нет. Вместо этого на них были надеты какие-то предметы.

То есть нет, не надеты. Правильнее будет сказать — насажены.

Маллинс насадил на кол очередную женскую голову.

6

У Рэнсома не было ни заостренных кольев, ни мягкой почвы, в которую их можно было бы сунуть, потому он использовал треноги — такие же, как и те, что Берни держал в шкафу.

И резал он тоже аккуратно, почти как хирург, — ничего общего с той скотобойней, которую учинил сержант Маллинс с его верным армейским ножом «Ка-бар». В общем и целом Рэнсом сработал чисто и аккуратно, как и следовало бы ожидать от профессионала высокого уровня.

Рэнсом, конечно же, разместил их лицом к двери. Так они производили наилучшее впечатление. Возможно, он даже подшил им веки, чтобы глаза оставались открытыми.

Марджи Коэн с открытыми глазами. Недурной штрих.

При виде этого Дейв наверняка бы закричал.

7

Дейв закричал.

Маллинс стремительно развернулся. Его люди залегли. Дейв прицелился Маллинсу в грудь. Маллинс шагнул в его сторону. Дейв что-то закричал. Маллинс двинулся к нему, прямо на дуло пистолета. Дейв нажал на спусковой крючок. В патроннике патрона не было. А передернуть затвор Дейв с его изувеченной рукой не мог. Он что-то выкрикнул, сам плохо понимая что. Возможно, это был крик вовсе без слов.

Маллинс вырвал у него пистолет и ударил Дейва по лицу.

— Заткнись! Заткнись, студентишка долбаный!

Двое солдат схватили Дейва и бросили на землю. Маллинс встал над ним с ножом в руке.

— Ах ты сука, ты в меня пальнуть хотел?! Да? Да, студентишка? Целиться в своего! Мудачина!

Маллинс походил сейчас на бешеного зверя. Губы его кривились и дрожали. Глаза часто моргали, а взгляд метался из стороны в сторону. Изо рта текла слюна.

Маллинс присел на корточки и ткнул острием ножа Дейву в шею.

— Наша задача, сукин сын, — убивать врагов! Всех врагов, твою мать! Включая тех, кто помогает врагам! Надо перебить этих мудаков, и их мудацких баб, и их мудацких выродков, а когда все они, мать их, сдохнут, все будут счастливы, кроме этих гребаных покойников, и мы все вернемся домой. Вот какая наша задача, понял, дерьмо? Запомни это хорошенько и никогда больше, мать твою, не смей в меня целиться!

Он повернулся к остальным и прорычал:

— Бросьте этого козла к остальному дерьму! Я с ними разберусь, когда закончу разбираться с деревенщиной.

Сержант со своими людьми выволок из толпы воющих крестьян очередную женщину. Потом Маллинс злобно посмотрел на Дейва.

— У нас тут наглядный урок, клянусь Богом, наглядный урок!

Они сбили женщину с ног и прижали ее к земле. Она лежала почти неподвижно, пока Маллинс перепиливал ей горло. Струя крови взметнулась петушиным хвостом на четыре-пять футов и расплескалась по грязи в десяти-двенадцати футах от убитой. Маллинс схватил ее голову за волосы и показал крестьянам. Он завыл, словно волк, и глаза его сделались окончательно безумными.

— Скажи им, — пронзительно завопил он на переводчика, — скажи им: вот что бывает с теми, кто сотрудничает с врагом! Скажи, что это ждет их всех! Скажи, что никто не смеет трахать Америку, и никто не смеет трахать американскую армию, и, прежде всего, никто не смеет трахать первого сержанта Майкла Дж. Маллинса!

Переводчик залепетал что-то по-французски. Маллинс пролаял:

— Приведите мне еще одну!

Солдаты схватили женщину за талию. Женщина кричала и отбивалась. Ей удалось вырваться и нырнуть обратно в толпу. Дейв не понимал почему, но она бросилась перед ним на колени и обхватила руками его ноги. Из ее глаз лились крупные блестящие слезы. Хотя Дейв немного говорил по-французски, он не мог разобрать ни единого ее слова.

Солдаты подошли забрать ее. Дейв побелел от гнева. Он взревел:

— Маллинс, ты за это ответишь! Ты меня слышишь? Я позабочусь, чтобы тебя за это повесили!

Маллинс посмотрел на него с любопытством — во всяком случае, так могло показаться. Взгляд его был спокойным, а голос — ровным и задумчивым, и это было еще страшнее, чем вопли душевнобольного.

— Сдать меня? Настучать на меня? С тебя ведь станется, а, студентишка?

Он приказал своим людям:

— Тащите полковникова любимчика сюда!

Один из солдат завернул Дейву раненую руку за спину. Дейв пронзительно вскрикнул и чуть не потерял сознание. Маллинс обозвал его трусом.

Дейва бросили лицом на землю. Маллинс присел рядом с ним, перевернул его и вытер нож о форменную рубашку Дейва. На рубашке осталось пятно цвета ржавчины. И тут гулко разнесся голос Мамбы Джека Крютера:

— Стоять! Отставить это и стоять, солдат!

Маллинс встал. Его люди попятились. Дейв с трудом поднялся на колени.

На площади стоял Джек. За ним — человек двадцать. С винтовками наизготовку. Джек свою держал у бедра. Глаза у него были широко распахнуты. Он посмотрел на крестьян за канавой, на солдат среди них — те так и стояли с поднятыми руками, — на обезглавленные трупы и на отрезанные головы на шестах.

— О господи, — прошептал он. — Что за мерзость тут происходит?

Дейв заметил, что акцент Джека исчез. Он больше не говорил как «белый голодранец» из Восточного Техаса.

— Маллинс, Маллинс, тварь ты этакая…

Голос Крютера оборвался.

Маллинс в ответ лишь посмотрел на него. Глаза у него были невинные, словно у ребенка.

Джек взглянул на учиненную бойню и покачал головой.

— Почему, мужик, ну почему? — прохрипел он.

Маллинс самодовольно ухмыльнулся.

— Мне нужно было сделать заявление.

Один из его людей подхватил:

— Да, заявление! И любой трибунал нас оправдает!

Глаза Джека Крютера сделались тусклыми и безжизненными. Он повернул винтовку в сторону говорившего и выстрелил. Винтовка была переведена в автоматический режим; мишень перерубило напополам. Солдат, стоявший за плечом Джека, подался вперед и вопросительно произнес:

— Сэр?

Крютер кивнул. Солдат выстрелил и уложил того, кто стоял рядом с Маллинсом. А потом подошел к трупу и выпустил ему в лицо всю обойму.

Еще один из солдат, бывших с Крютером, выстрелил. И еще.

Маллинсу помогали в его грязном деле шестеро. Одного убил Крютер. Остальных — пятеро солдат, пришедших с Крютером. Все это произошло в считанные секунды.

Но Маллинс был все еще жив. Он стоял, презрительно ухмыляясь. Сержант выпятил грудь и встал по стойке «смирно».

Крютер бросил винтовку и выхватил из кобуры пистолет. Он сделал три быстрых шага. Маллинс плюнул в него. Крютер врезал сержанту пистолетом по челюсти, а потом приставил дуло к его виску.

Дейв встал.

— Джек! — крикнул он.

Крютер взглянул на Дейва. Глаза его были ужасающе холодными и пустыми.

— Что? — только и сказал он.

Дейв не смог посмотреть ему в глаза. Не смог встретиться взглядом с Джеком.

— Ничего, — пробормотал он.

Первый сержант Майкл Дж. Маллинс из Гамильтона, штат Теннесси, прорычал:

— Мудак траханый!

Джек вновь перевел взгляд с Дейва на Маллинса. И большая часть лица Маллинса исчезла.

Дейв услышал вдали стрекот вертолетов. Они прибыли чуть раньше договоренного. И малость опоздали.

Болтаясь над Пятидесятой улицей, Дейв заново пережил тот день, заново столкнувшись с тем фактом, что он бы их убил — и Маллинса, и всех его подручных. Это была чистой воды случайность, что он не смог этого сделать. Если бы рука не отказалась повиноваться ему, если бы он смог передернуть затвор пистолета, он бы их убил. Он хотел их убить. Он бы порадовался этому и не испытывал бы ни малейших сожалений.

Или все-таки испытывал бы?

Эрида, богиня раздора и соперничества, похоже, сочла уместным дать ему второй шанс выяснить это.

Глава 10 Эсхатология

Все головы, кроме одной, были взяты из морга. Некоторые, похоже, принадлежали только что умершим людям, другие же — нет. Все они были женскими. Давным-давно далеко отсюда то же самое сделал Майкл Дж. Маллинс. Люди вроде Рэнсома и Маллинса всегда используют женщин, когда испытывают потребность «сделать заявление».

Некоторые из них были молоды, одна так и вовсе сущий подросток. Другие были постарше, хотя и не такие дряхлые, как жена деревенского старейшины. Большинство были средних лет. Им бы еще жить да жить.

Как они умерли? Этого Дейв не знал. Равно как и не имел ни малейшего стремления придумывать о них какие-то истории. Все они были мертвы и закаменели.

Все, кроме Марджи Коэн, чья покрытая синяками серая кожа — восковая, не окрашенная жизнью, — возможно, все еще хранила угасающий намек на тепло.

Дейв подумал, что ему стоило бы коснуться ее щеки, чтобы ощутить это тепло, ее последнее тепло. Но его пальцы были холодными, такими холодными. Он не мог этого сделать. Он даже не мог заставить себя посмотреть на нее внимательно…

Когда он висел над улицей, ему на мгновение померещилось, что Рэнсом установил здесь еще и головы Хелен, и Энни, и даже той несчастной близорукой секретарши с четырнадцатого этажа.

Но нет. Все эти женщины были ему незнакомы. Все, кроме Марджи.

И Рэнсом в конечном итоге оказался прав: он знал Дейва лучше, чем сам Дейв. Вид этих голов на треногах парализовал бы его, в точности как Рэнсом и планировал. Если бы Дейв вошел в кабинет через дверь, он окаменел бы — и так и стоял бы, оцепенев, пока люди Рэнсома не прикончили бы его.

План Рэнсома был хорош. Рэнсом расстроится, когда узнает, что его план не сработал.

Очень расстроится.

Папка Берни с материалами по «Локьеру» была отмечена синей наклейкой. Она стояла именно там, где и запомнилось Дейву: сразу за папками с белыми наклейками — с материалами о нынешних подразделениях «Сентерекса» — и перед папками с оранжевыми наклейками, в которых хранились материалы с прогнозами и наметками рабочих планов корпорации.

Однако папка с материалами по «Локьеру» была куда тоньше, чем несколькими часами раньше. Теперь в ней лежал один-единственный листок бумаги — записка, наспех нацарапанная на листе из личного почтового набора Берни.

«Мистер Эллиот, я не думаю, что вы пройдете настолько далеко. Если же вам все-таки это удасться, вы умнее, чем я думал. Но если вы действительно умны, вы сейчас сдадитесь. Дж. Р.».

Дейв воспользовался ручкой Берни, чтобы торопливо написать под инициалами Рэнсома ответ:

«Дж. Р., вы — безграмотный фигляр. „Удастся“ пишется без мягкого знака. Между прочим, если вы действительно умны, вы сейчас сдадитесь (и следите за пунктуацией!). Д. П. Э.».

Дейв оставил открытую папку на столе Берни. Маловероятно, что Рэнсом увидит написанное Дейвом, но если увидит, записка его взбесит — мелочь, а приятно.

В кабинете Берни появилось нечто новое, чего не было раньше. Это была небольшая серая коробка над дверью. Дейв предположил, что это сигнализация, срабатывающая при контакте. Возможно, радиофицированная. Если это и вправду так, он найдет ей применение.

Стараясь не глядеть на середину кабинета, Дейв подошел к стенному шкафу Берни и просмотрел хранящиеся там запасы: блокноты, цветные маркеры, кнопки и… ага, вот оно… «Двусторонняя клеящая лента ЗМ-665. Для закрепления фотографий и коллекционных образцов, быстро и аккуратно. Готова к использованию! Схватывает мгновенно. Времени на высыхание не требуется. В одном мотке 36 ярдов».

Тридцать шесть ярдов. Сто восемь футов. Ему нужны две упаковки.

Дейв внимательно изучил серую коробку над дверью. От низа коробки отходила почти незаметная проволочка и ныряла в щель между дверью и косяком. Должно быть, проволочка приклеена к двери. Если дверь открыть, проволочка оборвется и пошлет неслышный сигнал. Простая сигнальная система, недорогая и надежная, гарантированно сообщающая охотнику, что добыча попала в ловушку.

Если только добыча не находится уже в ловушке и не намеревается выбраться наружу.

Осторожно, очень осторожно Дейв обмотал скотчем место крепления проволоки — раз, другой, третий, — пока не убедился, что та надежно зафиксирована.

Затем, пятясь и осторожно разматывая скотч, Дейв отступил к разбитому окну.

Он выбрался через окно и расправил свою обвязку. На краткий миг он подумал — не вернуться ли. Оставались еще две вещи, которые он мог сделать. Одна из них — поцеловать…

«Брось эту затею, приятель! Ты уже слишком взрослый для драматических жестов».

Но оставалась еще и другая вещь.

Дверь из светлого дуба в кабинете Берни вела в зал заседаний совета директоров «Сентерекса». Дейв знал, что Рэнсом наверняка разместил там своих людей и велел сидеть с оружием наизготовку.

И потому Дэвид Эллиот задумался, не сходить ли ему в зал заседаний. И не перебить ли всех, кто там находится. Много времени это не займет, но будет приятно.

Дейв снова покачал головой, а потом старательно обернул кабель вокруг бедер, заново закрепляя обвязку. Не оглядываясь и не желая оглядываться, он нырнул в ночь.

В этот самый момент из рации донесся голос Рэнсома:

— Без четверти четыре, парни. Перекличка.

Без четверти четыре? Неужели прошло всего девять минут? Да быть этого не может! Такое впечатление, что прошла целая вечность.

«Медленное время».

— Я Скворец. Все тихо. Буревестник, Коршун и Ворон на месте.

Это отметился тот тип в вестибюле, гомофоб. «Четыре человека на первом этаже. Это же раз плюнуть, приятель».

— Малиновка, Куропатка докладывает: Гусь, Печник, Гагара, Сойка и Кондор на местах. Если он пойдет по восточной лестнице, я из него отбивную сделаю.

Шесть человек в коридоре, ведущем на восточную пожарную лестницу.

— Я Попугай. Аист, Зяблик, Змеешейка, Канюк, Ара и Славка со мной.

Резервная группа на сорок третьем этаже.

— Докладывает Голубь. На западной стороне у нас Снегирь, Какаду, Клест, Цапля и Козодой, все отметились.

Как минимум двенадцать человек на сорок третьем этаже. Сколько еще?

— Это Зимородок. Я, Жаворонок и наши три друга…

— Отставить! — вклинился голос Рэнсома. — Голубь, перечислите своих еще раз.

— Слушаюсь, Малиновка. Вяхирь, Какаду, Клест, Цапля и Козодой.

Голос Рэнсома сделался жестким.

— Это пятеро. А должно быть шестеро. Где Бекас?

— Я думал, он с Зимородком.

Человек, которого называли Зимородком, перестал подделываться под Амоса и Энди.

— Да нет же, он должен быть в твоей группе, Голубь.

В голосе Рэнсома зазвучал металл.

— Бекас! Бекас, отзовитесь. Где вы?

Дейв знал, где он. Бекас сейчас жует кабель на двенадцатом этаже.

Рэнсом еще раз позвал Бекаса. И снова ответа не воспоследовало.

— А, ч-черт! — дрожащим голосом прошипел Рэнсом. — Черт подери!

На миг Дейву почудилось, будто Рэнсом дрожит от страха. Потом он понял, что эта дрожь вызвана скорее возбуждением, чем страхом.

— Он вернулся! Он прошел мимо Скворца! Он здесь!

Куропатка, заместитель Рэнсома и его канал связи с внешним миром, молящим голосом произнес:

— Теперь все пойдет на лад, да, сэр?

— Да. — Из голоса Рэнсома исчезли всякие чувства. Он ледяным тоном скомандовал: — Свяжитесь со штаб-квартирой. Пускай возвращают груз обратно.

«Груз?» — удивился Дейв. Что бы это значило? Отчего-то это вызвало в памяти образ генерала Кертиса Лемэя, жующего сигару. Лемэй возглавлял ВВС США в шестидесятые годы. «И с чего бы вдруг я его вспомнил?» — недоуменно подумал Дейв.

— Прошу прощения, сэр. — Голос принадлежал Зимородку, и звучал он возбужденно. — Вы сказали «груз»?

— Отставить вопросы, Зимородок, — негромко произнес Рэнсом. — Это всего лишь слово.

Куропатка едва не кричал:

— Штаб-квартира говорит, что они вышли в заданный район.

— Куропатка, рекомендуйте им вернуться на базу.

— Груз! Боже мой! Какого хрена…

Груз? Кертис Лемэй? Это напомнило Дейву старый фильм. Как же он назывался-то?…

— Отставить, — приказал Рэнсом. — Зимородок, если у вас проблема, мы обсудим это в соответствующее время.

Зимородок сорвался на визг:

— Чертов груз! Твою мать! Мужик, ты чё, охренел?

Рэнсом вздохнул.

— Вы знали, что эта работа опасна, когда шли на нее. А теперь отставить.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо…

— Зимородок, вы отстранены от исполнения обязанностей и поступаете в распоряжение Попугая, на сорок третий этаж. Пустельга, принимайте командование.

— Иди в задницу, Малиновка! Сука ты эдакая…

— Пустельга, будьте так добры, отключите этого человека.

Послышался шум потасовки. Рация взвыла. Кто-то — как предположил Дейв, Пустельга — прорычал:

— Малиновка, Зимородок попал в список потерь!

Рэнсом произнес голосом, ровным, как лед, и столь же холодным:

— Остальные слушайте. По вопросу, который так взволновал Зимородка, не было — повторяю, не было — принято окончательного решения. Однако я надеюсь, что вы понимаете: необходимо было подготовиться к непредвиденным обстоятельствам. Возможно, те, кто недооценивал серьезность ситуации, теперь лучше ее поняли.

Генерал Лемэй послужил прототипом для одного из персонажей того старого фильма. Его играл Джордж С. Скотт. Как же назывался этот фильм? Там еще играл Питер Селлерс. Ах да! «Доктор Стрейнджлав».

— В любом случае, данный вариант был бы применен только в том случае, если бы объект не вернулся обратно в это здание.

Дейв уперся ногами в стену. Возможно, подумал он, карабкаться обратно на крышу — это не лучший способ уйти. Возможно, включить сигнализацию и слететь вниз по лестнице, пока Рэнсом с компанией кинутся к кабинету Берни, было не лучшим решением. Возможно, есть вариант и получше.

Дейв услышал щелчок и шум втягиваемого воздуха. Рэнсом снова закурил.

— Джентльмены, требования безопасности… что ж, некоторые из вас спрашивали, почему мы преследуем неуловимого мистера Эллиота и почему нас заставили выполнять необычные процедуры. Прежде я не имел возможности раскрыть все факты. Теперь же я готов это сделать.

Рэнсом затянулся еще раз и погасил сигарету. От этого звука Дейву самому захотелось курить.

«Ну давай, доставь себе удовольствие».

Дейв неуклюже вытащил из кармана пачку «Вирджиния слимс». Он сунул одну сигарету в рот и полез за спичками. Сигаретная пачка выскользнула у него из рук. Дейв попытался подхватить ее, но промахнулся, и пачка, трепеща, скользнула вниз, к улице.

«Ну вот и ладно. Табак тебя убьет».

— Теперь я расскажу вам. А поскольку не приходится сомневаться, что наш объект, мистер Эллиот, завладел рацией Бекаса, я расскажу это и ему тоже. Слушайте, мистер Эллиот. Слушайте очень внимательно.

Дейв вдохнул дым. Рэнсом совершал сейчас ошибку: он разглагольствовал, а ему следовало бы действовать. Он отвлекал своих людей от задания. Их внимание сейчас наверняка сосредоточено на том, что говорит командир, а не на том, что Дейв, возможно…

— Похоже, что наш мистер Эллиот подцепил микроб. Но не обычный микроб. Отнюдь нет. Напротив, это нечто совершенно особое. Это микроб того рода, который парни из лабораторий называют «трехфазным» — термин, означающий его высокую мутагенность. Он изменяется и проходит три различные, отличающиеся друг от друга стадии. Как гусеница превращается в куколку, а куколка — в бабочку, так и микроб мистера Эллиота превращается из одного существа в другое, а из другого — в третье, совершенно иное.

…движется к ним.

Дейв выбросил сигарету и принялся раскачиваться, метя обратно в окно Берни. Он знал, что́ ему следует сделать. Он знал — полагал, что знает, — где именно Рэнсом разместил своих людей. Если они размещены так, как следовало бы, он сможет их нейтрализовать.

Если повезет, ему, возможно, даже не придется никого убивать. Во всяком случае, никого, кроме Рэнсома.

— Или как лягушачья икринка превращается в головастика, а головастик — в лягушку: три совершенно разных существа. Так же обстоит дело и с микробом злосчастного мистера Эллиота.

Дейв ослабил обвязку и проскользнул обратно в окно кабинета. Он вытащил пистолет из-за пояса и извлек обойму. Полная. Он оттянул затвор. Оттуда выпал патрон. Дейв подобрал его с пола и вернул на место. Затем он поставил обратно обойму, снял оружие с предохранителя и перевел в режим автоматической стрельбы.

В зале совещаний должно быть как минимум два человека. Возможно, больше. Проводимая Рэнсомом перекличка дошла только до Зимородка — двадцать восемь человек. Из них четверо в вестибюле, а семеро — в резерве, на сорок третьем этаже. Зимородок выбыл. Значит, остается шестнадцать человек плюс Рэнсом. Дейв провел калькуляцию хорошо спланированной засады. Если бы командовал он, он бы знал, как распределить имеющиеся у него силы. И если Рэнсом сделал то же самое, значит, там должны быть…

— Поначалу этот микроб совершенно безобиден. Его единственное отличительное свойство заключается в том, что он питает большую слабость к приматам. Мартышки, шимпанзе, орангутаны, я полагаю, — и люди. Только к приматам, джентльмены. Наш микроб, микроб мистера Эллиота, очень разборчив — его не устраивают в качестве хозяина никакие другие биологические виды.

…три человека. Все они сидели спиной к двери. Они были так поглощены словами Рэнсома, что не услышали, как дверь отворилась, и не заметили, как она закрылась.

Дейв ухватил пистолет обеими руками, в боевой манере, и медленно двинулся вперед. Эти люди были обычными морпехами — пушечное мясо вроде Бекаса, далеко не уровень лиги Рэнсома. У них даже оружие не было высокотехнологичным, как у Рэнсома. У двоих были финские «яти-матик», легкие девятимиллиметровые пистолеты-пулеметы с круглыми магазинами на сорок патронов и глушителями заводского изготовления. Дейв неодобрительно нахмурился. Магазины на сорок патронов — это пижонство. Их вес тянет ствол книзу. Обученный профессионал знал бы это. Профессионал пользовался бы исключительно обоймой на двадцать патронов.

У третьего был «Ингрэм МАК» с подавителем «Вер-Белл Сионикс»; во времена Дейва это было произведение искусства, а теперь — всего лишь любопытный образчик антиквариата. Несчастный идиот положил пушку на стол совещаний. Дейв протянул левую руку и…

— Как я уже сказал, этот микроб — трехфазный. Во время первой фазы не происходит ничего, кроме того, что микроб катается по вашему телу вместе с кровью, где ему тепло и уютно и полно еды. Микробам это нравится, и потому он решает здесь поселиться. А поселившись, он начинает обзаводиться семейством. Большим семейством. Это и есть первая стадия — размножение. Каждые сорок пять минут микроб делится. На месте одного микроба возникает два. Еще через сорок пять минут на месте двух появляется уже четыре. Еще через сорок пять минут — восемь. И так продолжается примерно двадцать четыре часа. Когда эта стадия заканчивается, джентльмены, наш единственный маленький микроб успевает породить более четырех миллиардов отпрысков, джентльмены, более четырех миллиардов…

…смахнул автоматический пистолет на пол.

— Головы вверх, ребята! — шепотом приказал Дейв. — И руки тоже.

Один из них развернулся, поднимая свой «яти-матик». Дейв наотмашь ударил пистолетом. Изо рта этого типа брызнули осколки зубов и кровавая слюна. Прежде чем тело грохнулось на пол, Дейв произнес:

— Не шевелитесь — и будете жить. Я не хочу…

Мужчина — на самом деле мальчишка — с «яти-матиком» побледнел. От ужаса у него закатились глаза. Изо рта хлынула слюна и поток слов.

— Он что-то подцепил. СПИД, какую-то болячку, о господи, держись подальше от меня!

И он, спотыкаясь, заковылял к двери.

Дейв прицелился парню в бедро. Он не хотел его убивать. Он никого не хотел убивать. Если он продырявит парню ногу, тот рухнет на пол…

— После примерно двадцати четырех часов начинается вторая стадия. Вторая стадия длится семьдесят два часа — три дня. Именно в этой стадии сейчас пребывает ваш микроб, мистер Эллиот. Он изменяется, превращается, мутирует из своей изначальной, безвредной и довольно пассивной стадии в нечто иное. Гусеница превращается в куколку, и эта куколка уже не безопасна.

…с криком. Крики заставят насторожиться остальных людей Рэнсома. Дейв не мог позволить себе этого. Он вскинул пистолет, выстрелил и отвел взгляд; его замутило. Пистолет-пулемет третьего звякнул об пол. Человек поднял руки. Он прижался спиной к одной из драгоценных картин Писарро из коллекции Берни — к темному полотну с изображением коттеджа в конце уходящей вдаль тропинки.

— Не прикасайся ко мне! — взмолился он. — Я сделаю все, что ты хочешь, только не прикасайся ко мне!

Дейв кивнул. Он запустил руку в карман и вытащил флакон с таблетками, которые забрал из аптечки Ника Ли.

— О'кей, сынок, я хочу видеть, как ты проглотишь пять этих таблеток. У тебя за спиной графин с водой. Возьми его, налей себе стакан и запей их.

На лице парня появилось обеспокоенное выражение. Дейв попытался изобразить дружелюбную улыбку. Но получилось плохо.

— Это всего лишь снотворное.

Парень…

— Мутировав, микроб становится подвижным. Он начинает мигрировать из кровеносной системы в другие органы. Теперь он заразен. После того как пройдет двадцать четыре часа, носитель — это вы, мистер Эллиот, — может передавать его другим людям. Но только через телесные жидкости: сперму, слюну, мочу или кровь. Наш мистер Эллиот подхватил микроб примерно тридцать шесть часов назад, так что это его нынешнее состояние, чрезвычайно заразное. Припомните-ка: сегодня днем, в половине четвертого, ровно через двадцать четыре часа после того, как он подхватил эту инфекцию, я получил новые указания касательно того, как следует обойтись с его останками. Теперь вы должны оценить разумность этих указаний.

…покачал головой и сказал:

— Я не стану есть ничего, к чему ты прикасался.

— Глянь на наклейку, — сказал Дейв. — Это не мой рецепт. Я не прикасался к этим таблеткам. Кроме того, если ты их не проглотишь…

Дейв указал на пистолет. Парень все понял, открыл флакон и проглотил полдюжины таблеток сильнодействующего снотворного.

— Что теперь? — спросил он.

— Теперь ты поворачиваешься лицом к стене.

— Только не бей меня слишком сильно, ладно?

— Постараюсь.

Дейв…

— Мистер Эллиот, я хочу минуту вашего внимания. Послушайте, что я сейчас скажу. Микроб может передаться — и передастся — любому, кто выпьет из той же посуды, что и носитель, любому, кто поцелуется с носителем, любому, кого он укусит в порыве любви, любому, кого он трахнет, любому, кто у него отсосет.

…ударил его по голове за ухом рукояткой пистолета. Парень вскрикнул от боли и пошатнулся, но не упал. Дейв ударил еще раз, посильнее.

Он посмотрел на дверь, ведущую в кабинет Берни, и представил, как должны лежать тела. Одно из них будет настоящим трупом. Дейв ужасно об этом сожалел. Нужно будет приложить все усилия, чтобы избегать этого.

Дейв ухватил мертвеца за руки. Слишком много крови. Если Рэнсом или кто-нибудь из его людей заглянет в зал совещаний и посмотрит на пол и стену, он поймет, что произошло.

«Уже слишком поздно беспокоиться об этом».

Дейв протащил труп через зал и бросил лицом кверху неподалеку от двери. Он положил один из «яти-матиков» мертвецу на грудь. Потом вернулся за вторым телом.

Менее чем за минуту он расположил тела так, что казалось…

— Конечно, носитель не знает, что он заразен, что он сеет болезнь направо и налево. Он считает себя по-прежнему здоровым, поскольку микроб не производит никаких вредных воздействий. Во всяком случае, пока. И не начнет — до четвертого дня. К этому моменту микроб мутирует снова. Бывшая куколка сделалась бабочкой. Она готова взлететь.

…будто они умерли, ведя атаку из зала совещаний. Если бы сигнализация над дверью кабинета Берни сработала, они очутились бы там первыми.

Для завершающего штриха Дейв вышел на середину кабинета и выпустил дюжину пуль из пистолета с глушителем в стены и потолок. Теперь комната стала выглядеть так, как будто здесь произошла перестрелка.

Его время истекало. Рэнсом («О господи, до чего же он любит слушать собственный голос!») не будет трепать языком вечно. Дейву нужно поскорее управиться с устройством своей иллюзии. В зал совещаний ведут две двери: одна из кабинета Берни, а другая…

— Технически говоря, в третьей стадии заболевание превращается в то, что медики называют «респираторным». Это означает, что носитель распространяет инфекцию просто путем дыхания. С каждым выдохом он исторгает наружу шесть миллионов спор — я повторяю, джентльмены: шесть миллионов. За пятьдесят выдохов он исторгнет достаточно микробов, чтобы заразить всех до единого жителей Соединенных Штатов. За тысячу выдохов он рассеет столько микробов, что их хватит на каждую живую душу на Земле.

…из коридора, соединяющего эту сторону здания с приемной. В этом коридоре располагаются всего три кабинета: один принадлежит Марку Уайтингу, старшему финансисту «Сентерекса», второй — Сильвестеру Лукасу, вице-президенту компании, а третий — Хоуви Файну, старшему советнику. Рэнсом, должно быть, разместил своих людей во всех этих кабинетах. Они, как и трое в зале совещаний, добрались бы до кабинета Берни, опередив остальных, если бы сигнализация сработала.

Дейв присел, распахнул дверь и выкатился в коридор. Он повел пистолетом из стороны в сторону, выискивая мишень.

В коридоре никого не было. Как и следовало ожидать.

Интересно, где сейчас Рэнсом? Дейв не был уверен, разместится ли тот поближе к кабинету Берни — скажем, в кабинете у Уайтинга или Лукаса — или подальше. Любой вариант был бы правильным с военной точки зрения: ближний — чтобы возглавлять атаку, дальний — чтобы перенацеливать силы в соответствии с изменением обстановки на поле боя. Что выбрал бы Рэнсом?

«А что выбрал бы ты?»

Бросил бы монетку. И подальше.

Дейв приблизился к двери кабинета Уайтинга и прижался к ней ухом. Ничего не слыхать, не считая ледяного голоса Рэнсома по рации. Дейв поднял пистолет…

— Впрочем, я несколько преувеличил. Видите ли, этот микроб, о котором идет речь, — очень нежное существо. Покинув тело носителя, он живет недолго. Минут десять, максимум пятнадцать. Если за это время он не найдет нового носителя, он умирает.

…напряг ноги и плечом вышиб дверь. За столом сидел один-единственный человек, чернокожий, постарше остальных. Его оружие, еще один «яти-матик», стояло, прислоненное к шкафу с папками. Человек посмотрел на Дейва; глаза у него округлились, и он поднял руки. Выражение его лица свидетельствовало о том, что он чересчур опытен, чтобы оказывать какое бы то ни было сопротивление.

Дейв захлопнул дверь толчком ноги.

Негр сказал:

— Мистер, я хочу только сказать, что я сожалею. Я случайно увидел, что́ этот человек сделал в кабинете мистера Леви, но я не имею к этому никакого отношения, и меня от этого тошнит.

Глаза у него были печальные и слегка слезящиеся. Он носил усы, начинающие седеть. Он был немолодым и уставшим.

— Вы ветеран? — спросил Дейв.

— Так точно, сэр. Меня призвали в шестьдесят шестом. Я был отказником, и меня отправили в пятьсот сорок шестую медчасть. Но в «Тет»[11] мы потеряли девяносто три процента личного состава. Так что я из отказников ушел в пехоту. И с тех пор служил. Два года назад вышел в отставку. Лучше бы я и сидел в отставке.

Дейв кивнул.

— Согласен.

— Так что, сэр, я был бы очень признателен, если бы вы считали меня гражданским лицом.

— Не могу.

Дейв неловко вытащил из кармана флакон.

По печальному взгляду чернокожего было ясно, что он все понял и смирился с тем, что замыслил для него Дейв.

— Откройте флакон, вытряхните пять-шесть таблеток и проглотите.

Чернокожий поднял поставленный Дейвом флакон. Он произнес с беспредельной печалью:

— Этот человек сошел с ума. Режет головы. Требует сбросить бомбу. Представляете? Ох, мистер, я чуть не пустился наутек, как это услышал. Не войди вы, я бы, наверное, и впрямь убежал. И еще одно, сэр, еще одно. Знаете, какой позывной они мне дали? Ворон. Вот как он меня прозвал. И я — единственный чернокожий здесь. Представляете?

У него на ладони лежало шесть желтых таблеток. Негр посмотрел на них, вздохнул и проглотил.

— Это ведь снотворное, да? Когда они начнут действовать?

— Нескоро. Мне придется поторопить события.

Покорное и безропотное:

— Мне повернуться?

— Да, пожалуйста.

— Ладно, но вы только запомните, что я сожалею. Мистер, я ужасно сожалею и очень бы хотел давно уже оказаться подальше отсюда.

Дейв ударил негра рукоятью пистолета по затылку.

— Я тоже, — пробормотал он.

Следующая остановка — кабинет Слая Лукаса. Не там ли Рэнсом…

— Однако же наш первичный носитель, мистер Эллиот, все еще не осознает, что происходит. Он все еще не чувствует себя больным. Он только чувствует себя как-то необычно и, как ни странно, чуть более энергичен. Цвета кажутся ему ярче обычного, звуки — более мелодичными, вкус и запах он воспринимает острее. Он начинает видеть яркие светящиеся сны. У него даже может случиться парочка видений, в зависимости от метаболизма.

…трещит без умолку в рацию? Дейв надеялся, что нет. Он хотел, чтобы Рэнсом продолжал говорить, хотел, чтобы тот сказал своим людям правду. Потому что, узнав правду, они забеспокоятся. Один-два могут пуститься наутек. И все начнут делать ошибки.

Он пнул дверь в кабинет Лукаса.

Два человека, но Рэнсома среди них нет. Один из них стоял у двери, второй пялился в окно. Часовой у двери был проворен. Он выстрелил даже раньше, чем дверь отворилась до конца.

Но пули ушли слишком высоко, поскольку стрелок сделал излишне большую поправку на тяжесть сороказарядной обоймы. Пули вспороли штукатурку над головой Дейва. Часовой попытался опустить ствол «яти-матика». Дейв упал на колени и выпустил короткую очередь в грудь часовому. Негромкие хлопки глушителя казались слишком тихими для получившегося результата. От очереди с такого близкого расстояния часового приподняло и швырнуло на стул. Кровь брызнула Дейву в глаза. В нос набилось пыли от штукатурки. Дейв выскочил обратно в коридор и прижался спиной к стене, так, что его стало не видно.

Человек, стоявший у окна, выпустил в коридор две очереди. Дейв протер глаза рукавом. Еще одна очередь простучала по стене. Стук пуль, вонзающихся в штукатурку, был громче, чем приглушенные хлопки «яти-матика».

Дейв вогнал в пистолет новую обойму. Надо было спешить, пока этот тип не вызвал подмогу по рации. Дейв сдернул туфлю, приготовился и швырнул ее в дверной проем. Летящую туфлю прошили пули. Дейв вкатился в дверь.

Его противник расположился в углу. Он лежал, уперев приклад своего «яти-матика» в плечо. Ствол смотрел влево от двери, выше уровня пола. Он попытался прицелиться пониже.

Выпущенная Дейвом пуля прошила ему ногу. Он крякнул; оружие в его руках дрогнуло.

— Ах ты сукин сын!

Дейв навел пистолет ему в грудь.

— Не делай этого.

Ствол пистолета-пулемета качнулся в сторону Дейва…

— Вы можете спросить меня: откуда все это известно? Что ж, джентльмены, ответ — да. Да, мистер Эллиот — не первый, кто подхватил этот микроб. Конечно же, в других случаях все это происходило при куда лучше контролируемых обстоятельствах. Вот откуда нам это известно, джентльмены, и вот почему мы знаем, что от этого недуга средств нет.

…и Дейв срезал его одним выстрелом.

Дейв зашипел сквозь зубы. Он не хотел этого. Ему нужен был только Рэнсом. В этом не было никакой необходимости: ни в этих смертях, ни во всем остальном. Слова Рэнсома доказывали это.

И Дейву сделалось холодно.

Но остановиться он не мог. Уже не мог. Оставался еще один, третий кабинет, в котором наверняка торчат головорезы Рэнсома…

— Или, точнее, есть одно-единственное средство. Если вы убьете носителя, зараженного человека, до того, как микроб перешел в финальную стадию, вы сможете остановить распространение болезни. И это, джентльмены, единственный способ его остановить. Вы меня поняли, мистер Эллиот?

…кабинет Хоуви Файна. Хоуви был старшим юрисконсультом «Сентерекса». Над его шкафом с папками висело полотно Томаса Икинса. На нем было изображено слушание какого-то знаменитого дела: судья за столом, растерявшийся свидетель, дающий показания, адвокат в накрахмаленном воротничке, витийствующий перед присяжными. Дейв никогда не любил эту картину. Он вообще не любил ничего, что связано с судами.

Дейв пинком распахнул дверь. Комната была пуста. Нет, не была. В ней…

Но как?… Что?…

У Дейва подкосились ноги. Не в силах держаться на ногах, он рухнул на колени; он так ослабел, что удивительно было, как это он еще не грохнулся ничком. Кабинет был абсолютно пуст. В нем не было никого, кроме Мэриголд Филдс Коэн, предпочитающей, чтобы ее называли Марджи. Она была привязана к большому кожаному креслу Хоуви Файна нейлоновой веревкой, смахивающей на парашютную стропу. Марджи была жива и в сознании, с кляпом во рту, и она смотрела на него широко распахнутыми глазами — такими же круглыми, должно быть, как и у него. А у Дейва они были очень круглыми.

Марджи пыталась что-то сказать ему. Дейв ничего не мог разобрать. У нее был заклеен рот, и вместо слов получалось лишь невнятное бормотание.

Дейв сглотнул. С силой. Дважды. Это невозможно… она, другие… их головы… Рэнсомовский театр жестокости… Она мертва. Он видел это собственными глазами.

Дейв судорожно глотал воздух ртом. Марджи, кажется, просила развязать ее.

Но почему? Что Рэнсом… Погоди-ка минутку. Ну конечно же. Это же очевидно. Рэнсом…

— Вы понимаете, что это — единственный способ остановить распространение болезни, мистер Эллиот? А остановить ее необходимо. Почему? Да потому, что настоящие симптомы проявятся лишь через несколько дней после того, как микроб перейдет в третью стадию. Вы слышите, мистер Эллиот? Несколько дней вы втягиваете в себя воздух и выпускаете. Несколько дней вы с каждым выдохом рассеиваете шесть миллионов смертей. Затем вы начнете чувствовать это, мистер Эллиот. Сперва жар. Потом пот. Озноб, тошнота, сильные боли. Через семьдесят два часа вы умрете.

…профессионал. Он составил запасной план. И не один. Потому-то он и не убил Марджи. Мертвой она была для него бесполезна. А вот живая она превращалась еще в одно оружие, последнее оружие, которое Рэнсом мог использовать против своей жертвы. Он должен был оставить ее в живых, чтобы пустить в ход, если Дейв, против всякого ожидания, вырвется из приготовленной для него смертельной ловушки. Тогда и только тогда — если бы он знал, что Дейв спасается бегством, — Рэнсом поднес бы рацию к губам Марджи, рассчитывая на то, что ее крики остановят Дейва.

И возможно, это бы сработало.

Точно так же, как должен был сработать вид ее отрубленной головы.

Эта голова… искусная работа. Дейв почти восхищался ею. Он не мог не признать, что сработано все было виртуозно, чего и следовало ожидать от такого профессионала, как Рэнсом. Что это было: глина, или воск, или резиновая маска, или мертвая женщина, достаточно похожая, чтобы ее можно было загримировать под Марджи? Дейв не знал. И ему это было безразлично. Ему было небезразлично лишь одно: Марджи жива.

И он был намерен позаботиться, чтобы она оставалась живой и впредь.

Дейв, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Извини, Марджи. Я должен идти.

Марджи яростно замотала головой. Из-под кляпа понеслись более громкие звуки — будь у нее открыт рот, это были бы пронзительные крики.

— Здесь тебе будет безопаснее, чем если бы я тебя развязал. Тут очень скоро начнутся неприятности. И я не хочу, чтобы ты очутилась в их центре.

Глаза Марджи горели убийственным гневом. Не будь она связана, она порвала бы Дейву глотку.

Дейв развернул кресло Хоуви так, чтобы Марджи не было видно от входа.

— Но я вернусь. Обещаю. Я обещаю, что вернусь за тобой. Марджи, не смотри на меня так. Черт, у меня совсем нет времени и нет выбора.

Дейв оставил Марджи, зная, что она его не простит, и вернулся в коридор сделать то…

— Семьдесят два часа. Вот все, что вам останется. Потом вы умрете. И большую часть этих часов вы будете жалеть, что еще не умерли. Через двадцать-тридцать дней после этого умрут все. Все, кто оказался достаточно близко, чтобы вдохнуть выдохнутый вами воздух. Все, кто контактировал с людьми, которых вы заразили, и все, кто контактировал с контактировавшими. Иными словами, умрут все, мистер Эллиот, все население земного шара.

…что должен был сделать. Чтобы перетащить два трупа, потребовалось всего несколько секунд. Как только трупы были размещены, коридор у кабинета Берни стал выглядеть, словно место побоища. Лужи пахнущей медью крови на ковре, едкий запах пороха в воздухе, мертвецы, валяющиеся, как и полагается мертвецам, в неудобных позах, с болезненным удивлением на лицах. Те, кто был не мертв, а лишь без сознания, выглядели менее достоверно.

Дейв остался в одних носках. Одну из его туфель изрешетили пули. Дейв сбросил и вторую. Негр был обут в большие, удобные на вид спортивные ботинки; похоже, у него был один размер ноги с Дейвом. Дейв алчно посмотрел на ботинки.

«Лучше не надо. Кто-нибудь может заметить».

Верно.

«Уже почти пора начинать вечеринку, а?»

Тоже верно.

Дейв поднял один из «яти-матиков», проверил обойму и подтянул его ремень. Он повесил пистолет-пулемет…

— Забудьте про обычных убийц, забудьте про армии и войны, забудьте про Гитлера, Сталина и всех безумных деспотов, вместе взятых. Сколько бы зарубок у них ни было на прикладах, это ничто по сравнению с тем, что запишет на свой счет наш мистер Эллиот. Он вне конкуренции. Для него просто не придумано названия.

…на левое плечо. Он пробежал рысцой по коридору до зала заседаний и притормозил у двери.

После того как он приведет в действие сигнализацию, у него будет три варианта: он может побежать к лестнице, может забраться в стенной шкаф Берни, а может спрятаться в зале заседаний.

Пожалуй, шкаф будет лучше всего. До него он доберется быстрее, чем до любой из лестниц. В шкаф люди Рэнсома не полезут. Они увидят трупы, увидят кабель, свисающий перед открытым окном, и решат, что он сбежал на крышу.

«То есть ты на это надеешься».

То есть я на это надеюсь.

Дейв нырнул в зал совещаний, пробежал через него и вошел в кабинет Берни Леви — как он надеялся, последний раз в жизни.

Тут ничего не изменилось. Устроенная Рэнсомом выставка по-прежнему красовалась на виду.

Безумие. Самое натуральное сумасшествие. Неописуемое — и совершенно ненужное. Все, что им требовалось, — это объяснить ему, в чем дело. Он бы понял. Да, он не обрадовался бы, но он не стал бы бежать. Если бы они рассказали ему то, что сейчас поведал Рэнсом, он пошел бы на сотрудничество. Они могли бы предложить ему какую-нибудь стерильную комнату, изолированную от окружающего мира. Или поместить его на необитаемый остров либо в какое-нибудь другое безопасное место. Все, что от них требовалось бы, — это дать ему возможность умереть с достоинством. Он не стал бы сопротивляться. Да и как он мог бы? Зная правду, он сдался бы.

Но вместо этого они решили обойтись с ним как с бешеным животным. Мы дипломированные оперативники, мистер Эллиот, тренированные профессионалы, и мы знаем, как будет лучше. Кроме того, мы недостаточно доверяем вам, чтобы сказать правду. Мы никому не доверяем достаточно, чтобы сказать ему правду. Мы солжем вам, и солжем вашим друзьям, и солжем людям, которые нам платят. Это наш образ действий, мистер Эллиот, и если вы все еще не привыкли к этому, то уже никогда и не привыкнете. Потому будьте хорошим гражданином и не причиняйте нам хлопот, пока мы будем решать проблему традиционным способом.

«Ты все еще можешь сдаться. Возможно, тебе удастся уговорить Рэнсома отпустить Марджи…»

Поздно. Все зашло слишком далеко. Теперь нужно отдать долги…

— Итак, ребята, итак, мистер Эллиот, подведем итог: как только микроб перейдет в третью стадию и как только он вырвется на волю, его уже невозможно будет остановить. Единственный способ остановить его: сделать это до того, как он перейдет в третью стадию. Это значит остановить человека, который носит его в себе. Потому нужно убить его, пока не стало слишком поздно. А если по ходу дела придется убить еще кого-то — что ж, оно того стоит. Возможно, даже если придется уничтожить весь Нью-Йорк — оно все равно того стоит. И это практически осуществимая альтернатива, ребята, и вы это понимаете. Сбросить груз — это рациональная альтернатива.

…и свести счеты. В следующем году имя человека, известного как Джон Рэнсом, не должно появиться в телефонной книге.

Дейв разжал кулаки и снова стиснул. Он посмотрел на скотч. Тот тянулся от ящика с сигнализацией к разбитому окну.

«Давай уже покончим с этим».

Дейв дернул за скотч.

Рэнсом все еще продолжал говорить. Слова лились с его губ чуть быстрее, чем следовало бы. Он уже сказал чересчур много и знал: все, что он говорит, лишь ухудшает ситуацию, но не мог остановиться.

— Вы думаете, что СПИД заразен. Что ж, парни, число жертв СПИДа за год всего лишь удваивается. Но это… — Рэнсом резко выдохнул. — Он здесь! В кабинете еврея! Вперед! Быстро, быстро, быстро!

Дейв распахнул дверь кабинета Берни, развернулся и кинулся к стенному шкафу. Из коридора донеслось хлопанье дверей и топот.

— Малиновка, говорит Попугай…

— Отставить! Резервная и охранная группа — оставаться на связи!

Дейв нырнул в шкаф и осторожно затворил за собой дверь.

Они были в коридоре, на другом его конце. Дейв слышал, как они бегут. Кто-то споткнулся и грохнулся на гипсоцемент. Послышался другой звук. Дейв не смог его опознать. Бульканье и всплеск. Человек, стоявший ближе всех к стене, прошептал достаточно громко, чтобы было слышно Дейву:

— Уберите этого идиота отсюда, пускай проблюется.

— Дерьмо! — вырвалось у Рэнсома.

Непохоже было, что он выругался от удивления. Из рации донесся голос Попугая:

— Малиновка, что происходит?

— Отставить. Повторяю, отставить. С вами я потом разберусь.

Голос из-за стены:

— Сколько? Кто?

Другой голос:

— Канюк, Ара и Ворон.

Рэнсом не шептал. Он говорил своим обычным, невозмутимым тоном.

— В зале совещаний были Гагара, Сойка и Кондор. Им тоже конец. Шесть человек. Мистер Эллиот начинает действовать мне на нервы.

— Он все еще здесь, сэр?

— Да. Где еще ему быть? Если бы он вышел в коридор, мы бы его уже уделали.

В голосе Рэнсома появились напряженные нотки.

— Или… или…

Похоже, он был озадачен. Дейву стало интересно, чем это вызвано.

— Сэр, следует ли нам…

— Что «следует ли нам», солдат? Отрабатывать наше жалованье? Я думаю, что следует. Ладно, леди, внимание. Держите оружие наизготовку. Если мистер Эллиот окажется в поле вашего зрения, окажите услугу всем нам и проветрите его. А теперь раз…

Дейв услышал лязганье затворов. Люди, и так знающие, что у них в патронниках боевые патроны, досылали еще. Так, на всякий случай. Так делалось всегда. Он сам так делал.

— …два…

Должно быть, их сердцам сейчас было тесно в груди. Это вообще-то больно. Последний выброс адреналина перед началом стрельбы — это кошмар. Когда Дейв испытал его впервые, он решил было, что у него инфаркт.

— …три!

Шквал пуль, выпущенных из оружия с глушителями, очень похож на взлет стаи спугнутых голубей, лихорадочно хлопающих крыльями, чтобы спастись от подкравшегося кота.

Горячие гильзы застучали по полу. С дребезгом разлетелось стекло. Что-то затрещало с перестуком лопающегося попкорна. Что-то с грохотом рухнуло. Дейв чувствовал вибрацию пуль, впивающихся в стены, пол, потолок.

Он вполне мог представить себе, что сейчас происходит в кабинете Берни. Ему уже доводилось видеть такое. В тридцати километрах к северу от демилитаризованной зоны был городок, а на его окраине — старый французский дом плантатора, в котором, как предполагалось, размещалась вражеская штаб-квартира. Люди Дейва выпустили внутрь столько зарядов, что одна из стен обвалилась. Когда стрельба прекратилась, Дейв оказался у входа первым. Все внутри дома — вся мебель, сколько ее было, — превратилось в конфетти.

Стало тихо. На секунду воцарилась тишина. Потом кто-то выпалил:

— Что за черт? О господи, мужик! Эти бабы… Я на такое не подписывался!..

— Отставить!

Насколько мог слышать Дейв, голос Рэнсома был острым, словно нож.

— Я щас сблюю. Выпустите меня отсюда!

— Один шаг — и ты покойник.

— О дерьмо! Это же та девка, Коэн. Господи! Ты что, гребаный псих?..

До Дейва донесся негромкий хлопок — выстрел из оружия с глушителем. Что-то стукнулось о шкаф и сползло на пол.

Рэнсом произнес шепотом, негромко и спокойно:

— Когда я говорю «отставить», это значит отставить. А теперь, леди, снова за работу. На данный момент у нас на повестке дня не эти женщины, а объект, который, похоже, снова ускользнул от нас.

— Окно, сэр…

— Кто-нибудь, проверьте зал совещаний…

— Нет, сэр, окно…

Голос Рэнсома перекрыл остальные голоса.

— Отойдите. Дайте-ка мне взглянуть… а, дьявол! Я мог бы догадаться!

«Он у окна, — подумал Дейв. — Он увидел кабель». Все остальные там же. Они спиной к нему. Это было бы так просто!

Рэнсом прорычал в рацию:

— Крыша! Эллиот добыл веревку! Попугай, ведите резервную группу наверх! Быстро! Быстро!

— Западная лестница, сэр! — проорал в ответ Попугай. — Это единственный выход на крышу!

— Значит, по ней!

Через несколько секунд все снова стихло. Дейв перевел дыхание. Плечи его опустились, и он разжал пальцы, сжимавшие приклад «яти-матика». Все это продолжалось не более минуты. Они пришли и ушли, и никто из них не заподозрил, что все это — обман.

Трупы, кровь, дыры от пуль, брезент, сорванный с разбитого окна, болтающийся за окном кабель — иллюзия была превосходной. Рэнсом купился на нее безоговорочно.

«Осторожнее. Не забывай, что говорил об излишней самоуверенности Мамба Джек».

«Он называл ее гвоздем в крышку гроба».

«На минуточку: тебе ничего не показалось странным в голосе Рэнсома?»

«Может, и показалось. Он на мгновение изменился. Сделался озадаченным».

«Ну и?»

«Лучше перестраховаться, чем потом жалеть».

Дейв опустился на пол шкафа. Он вытер ладонь об рубашку и сжал рукоять «яти-матика», а приклад приложил к плечу.

«Обойма на сорок патронов. Не забудь сделать поправку на ее вес».

Дейв легонько коснулся двери шкафа. Та отворилась на дюйм.

Дейв застыл и прислушался. Все тихо. Ни малейшего намека на то, что с другой стороны двери кто-то есть. Дейв подтолкнул дверь еще немного.

По-прежнему ничего.

И еще раз. И отворил ее совсем.

Дейв перешагнул через труп человека, застреленного Рэнсомом.

Кабинет Берни был пуст.

Еще одно окно было разбито, его разнесли люди Рэнсома. Часть прекрасного стола Берни из красного дерева — та, которая была ближе к двери, — превратилась в щепки. На стене за столом протянулось пять-шесть полос отверстий, оставленных пулями. Одна картина Уайета была уничтожена; две другие остались нетронутыми. Диван Берни теперь представлял собою лишь обрывки ткани и щепки. Шкаф с папками покосился словно пьяный. От ламп остались лишь фарфоровые осколки. Что же касается голов на треногах…

Дейв глубоко вздохнул, заставляя тошноту перейти в гнев. Кто-то украл гильзу от противотанкового снаряда, память Берни о службе в Корее. Дейв подумал, что, если он найдет человека, забравшего эту гильзу, он убьет и его тоже.

Дейв прополз к двери — та была теперь сорвана с петель — и выкатился в коридор. Он развернулся влево, выставив оружие перед собой, целясь на уровне пояса стоящего человека. Дейв выпустил очередь и кувыркнулся, переводя оружие вправо.

Пули простучали по стенам. Вокруг никого не было. Коридор был пуст и спокоен в свете люминесцентных ламп. Обои со сдержанным рисунком, скромный бежевый ковер, картины в рамах, сделанных со вкусом, — все осталось на своих местах. Портрет корпоративной Америки, омраченный лишь несколькими пулевыми отверстиями и тремя трупами, плавающими в лужах крови.

Дейв развернулся влево, потом снова вправо.

«Господь тебя любит, приятель. Рэнсом и вправду купился на твою уловку».

Угу.

«А теперь давай завершим дело».

И то верно.

Дейв вынул обойму из «яти-матика» и вогнал на ее место новую. Он повесил оружие на шею и пустился бежать. Рэнсом поднимается по западной лестнице. Рэнсом и все его люди — кроме четырех, оставшихся на первом этаже.

Дейв припустил со всех ног к восточной лестнице. Теперь он был спокоен и полностью владел собою. Он пребывал в этом состоянии с того самого момента, как управился с теми тремя в зале совещаний. На него снизошло былое спокойствие, самообладание профессионала, выполняющего свою работу. Ни гнева, ни ужаса, ни посторонних мыслей. Только работа. Просто делай свою работу.

Дейв добрался до двери, распахнул ее и ринулся вверх по лестнице.

Сорок девятый этаж.

Дверь заперта. Возиться с ней некогда. Дейв вышиб замок выстрелом.

Он бежал. У него оставались считанные секунды. Рэнсом в любое мгновение может добраться до крыши. Ему потребуется не много времени, чтобы понять, что его хитростью заставили сделать то, чего никогда не должен делать командир: сосредоточить все свои силы в месте, из которого есть только один выход.

Дейв бежал.

По коридору. Направо. Быстрее. Еще один поворот.

Инерция движения вынесла его на стену. Дейв отлетел от нее, пошатнулся и помчался дальше. Его необутые ноги глухо стучали по ковру. Дыхание было ровным. Он был собран и спокоен. Не пройдет и тридцати секунд, как все решится.

Дверь на западную лестницу.

Дейв заставил себя остановиться. Это потребовало некоторого усилия. Ему словно бы хотелось продолжать бежать. Дейв подумал, что он мог бы бежать вечно.

Он прижался ухом к двери и ничего не услышал. Его врагов здесь не было.

Дейв распахнул дверь и подпер одним из своих пистолетов, чтобы она не захлопнулась.

Сквозь носки ощущался холод бетонного пола. Сверху доносился приглушенный топот. Несколько человек все еще были на лестнице, а не на крыше.

Очень жаль.

Дейв быстро сделал четыре шага вперед и посмотрел вниз. Лестница спиралью уходила вниз. Сорок девять этажей. По два лестничных пролета на этаж, в сумме девяносто восемь пролетов. Площадка на каждом этаже и еще одна между этажами. Виден весь путь вверх и виден весь путь вниз.

Если посмотреть наверх и если знать, куда смотреть, можно увидеть, где лестница выводит на крышу. Можно увидеть нижнюю часть площадки, расположенную внутри бункера на крыше. Можно увидеть, где Дейв приклеил скотчем коричневую бутылку с кристаллами трийодида азота.

«Ба-бах!»

Дейв поднял «яти-матик». Непростой выстрел. Дейв оглянулся на дверь, оценивая допустимое отклонение. Семь футов. Недалеко. Если он все рассчитал правильно, то справится. Если же ошибся, он об этом уже не узнает.

Он пригляделся. Кто-то все еще продолжал подниматься на крышу. Дейв подождал, пока тот минует опасное место.

Рация затрещала. Раздался крик Рэнсома:

— Скворец! Скворец, перекройте…

«Пора!»

Дейв выстрелил.

«Яти-матик» толкнул его в плечо. Дейва подбросило и отнесло в сторону двери. Его палец все еще был на спусковом крючке. Пули брызнули в лестничный колодец, застучали по бетону. Дверь, коридор, безопасность были всего лишь в нескольких футах.

Дейв крепко зажмурился. Белый свет. Такой белый, такой яркий. Кровеносные сосуды у него в веках раскалились докрасна.

И неоновый жар, жгучий, словно сердце Бога.

И гром — не гром грозы, бушующей где-то вдалеке, не медленный рокот и долгий раскат, слышимый из окна мальчишеской спальни, когда ты ждешь вспышку, а потом считаешь секунды, пока не доносится гром, и ты умножаешь секунды на 0,2 и точно знаешь, в скольких милях от тебя ударила молния.

Не далекий гром. Не близкий гром. Внутренний гром. Гром, который слышишь внутри молнии.

Бо́льшая часть тела Дейва уже находилась в коридоре, когда ударил взрыв. Сила этого взрыва не пригвоздила Дейва к полу, а наоборот, приподняла его, развернула и впечатала в стену. И продержала так с секунду, прижав с такой силой, что из Дейва дух вышибло, а потом уронила на пол.

Дейв чувствовал себя так, словно его отметелила клюшками для гольфа уличная банда. Все мышцы болели. Каждый дюйм кожи был покрыт синяками.

Вода.

Дальше по коридору был фонтанчик с питьевой водой. Дейв добрался до него, заставил себя встать прямо и надавил на рычаг. Он жадно напился, а потом подставил лицо под воду. Позади послышался скрежет металла. С потолка сорвалась двутавровая балка и проткнула пол в том самом месте, где несколькими секундами раньше лежал Дейв.

«О господи, приятель, ты уверен, что трийодида было не слишком много?»

Не-а.

Дейв глотнул еще воды.

Из рации донесся какой-то шум. Голос? Статические помехи? У Дейва звенело в ушах. Он не мог толком разобрать… Дейв подвигал челюстью, сглотнул и попытался прислушаться. В ухе что-то хлопнуло — и он снова начал слышать.

— …там? Повторяю: что за чертовщина там творится? Малиновка, отзовитесь. Куропатка, отзовитесь. Повторяю: что там у вас наверху происходит? Отзовитесь кто-нибудь.

Это был Скворец, человек, остававшийся внизу.

Дейв нажал кнопку:

— Скворец, доложите обстановку. На что был похож этот шум?

— На крушение поезда, блин!

— Его слышал кто-нибудь на улице? Наблюдается ли какая-либо активность?

— Нет. Если кто снаружи его и услышал, то наверняка решил, что это опять что-нибудь рвануло у «Консолидейтед Эдисон». Но в здании есть и другие люди, и я готов поручиться, что они сейчас названивают по «девять-один-один».

«Верно. Потому надо действовать быстро».

— Будьте наготове, Скворец. Не вмешивайтесь ни во что.

— Вас понял. Кстати, кто это?

— Я вам скажу, кто это.

Рэнсом. Голос хриплый, как на старой граммофонной пластинке.

Дейв снова нажал кнопку:

— Говорит Дэвид Эллиот, Скворец. Сохраняйте спокойствие и не предпринимайте никаких опрометчивых шагов, если хотите вернуться домой.

— Вы меня удивляете, мистер Эллиот, — негромко произнес Рэнсом. — Очень непохоже, чтобы кто-либо из нас вернулся домой.

— Они вернутся, если будут делать, что я скажу. Скворец, Куропатка, все остальные — слушайте меня. Прежде всего, если не возражаете, я обрисую положение дел, каким оно мне представляется. Скворец, при вас три человека. Шесть человек на сорок пятом этаже…

— Мертвые! — бросил Рэнсом.

— Не все. Вам стоило бы присмотреться повнимательнее. Я застрелил только тех, кто не оставил мне другого выхода. Подумайте об этом, парни: я весь день из кожи вон лезу, стараясь не убивать вас.

— И получается это у вас прискорбно плохо.

Дейв скрипнул зубами. Очко в пользу так называемого Джона Рэнсома. Он не мог больше отдать этому мерзавцу ни одного очка — если, как он надеялся, ему под силу заставить людей Рэнсома отречься от него.

— О'кей, на крыше, Рэнсом, у вас осталась… дюжина?

— Вы что, всерьез ожидаете, что я вам отвечу?

— Меньше. Все, кто находился на лестнице и рядом с лестницей, пополнили список потерь. Скворец, тот шум, который вы слышали, был взрывом на лестнице. Все, кто сейчас на крыше, так и останутся на крыше.

— Говорит Малиновка. Скворец, немедленно свяжитесь со штаб-квартирой.

— Отставить, Скворец! — рявкнул Дейв. — Если вы сообщите в штаб-квартиру, произойдет одно из двух. Либо они пришлют сюда еще людей, либо скажут «черт с ним» и сбросят бомбу. В любом случае вы умрете.

— Скворец, не слушайте его!

— Скворец, если они пришлют еще людей, они меня не возьмут. Во всяком случае, сразу. Даже если они пришлют сюда целый полк, черт побери, и прочешут кабинет за кабинетом, это займет не один час. Уже взойдет солнце. На улицах будут люди. Начнут прибывать те, кто добирается из пригородов. Город проснется.

— Скворец, я вам приказываю! Звоните в штаб-квартиру!

— И знаете, что я сделаю? Я подожду часа пик. А потом вышибу стулом окно и прыгну в него. Может, с десятого этажа. Может, с сорокового. Это не имеет значения, потому что, когда я ударюсь об асфальт, меня размажет по нему. Вы видели, на что была похожа улица после того, как из окна выбросился несчастный Берни Леви, Скворец? То же самое будет и со мной.

— Скворец, вам что, напомнить, какое наказание предусмотрено за неисполнение приказа?

— Вы слыхали, что ваш босс говорил про мою кровь? В ней кишат микробы, или вирусы, или какой еще там дрянью меня заразили. Всякий, кто проглотит ее, заболеет. Подумайте об этом, Скворец. Подумайте о том, как далеко разлетелась кровь Берни. Подумайте о том, скольким людям моя кровь попадет в нос и в рот, если я выброшусь из окна во время часа пик.

— Скворец, выполняйте ваш долг, звоните…

Скворец перебил Рэнсома:

— А какой у меня выбор? Если вы сиганете из окна, я умру. Если они сбросят бомбу, я умру. И если я позволю вам уйти отсюда, я тоже умру, потому что ваши микробы поубивают всех на свете.

— Я не уйду. Я предлагаю сделку.

Скворец не ответил. После секундного молчания послышался смех Рэнсома.

— Я хочу это слышать. Еще как хочу! Скажите-ка, мистер Эллиот, что это вы задумали? Ведь не может же быть, чтобы вы считали, что нашли новый выход из этого нашего небольшого затруднения?

— Да, нашел. Хотите послушать какой?

Рэнсом фыркнул.

— Говорите.

— Сперва я хочу кое о чем спросить Скворца. Скворец, вы в курсе, что сделал ваш — мой — друг Рэнсом? Что за подарочек он приготовил для меня в кабинете Бернарда Леви?

— Э-э…

— Ну а вы, Попугай? Вы туда заглядывали?

— Нет. Я сидел вместе с резервной группой двумя этажами ниже. А почему вы спрашиваете?

— Расскажите им, Рэнсом. Вы же так, черт побери, этим гордились. Ну так давайте расскажите им!

Дейв услышал шипение и щелчок. Сигареты и зажигалка Рэнсома уцелели во время взрыва.

— Не вижу никаких причин делать это, мистер Эллиот. Такой человек, как я, не подчиняется приказам таких, как вы.

— Отлично. Тогда за вас это сделаю я. Попугай, Скворец, все остальные! Ваш босс отрезал несколько голов и насадил их на шесты. — Дейв сделал паузу для пущего эффекта. — Женских голов.

Кто-то — Дейв не знал кто — недоверчиво выругался. Голос Рэнсома сделался более жестким — не сильно, но ощутимо.

— Вы сделали ошибку, мистер Эллиот. И не одну. Если бы вы присмотрелись повнимательнее, вы бы заметили…

— Что вы держите Марджи Коэн в заложницах? Ну так вот, вы ее не держите. Я нашел ее и освободил, и она давно уже далеко отсюда.

— Сукин сын… — прошептал Рэнсом.

— О'кей, вернемся к теме, — сквозь зубы произнес Дейв, изо всех сил следя за голосом. — Я хочу, парни, чтобы вы знали, что ваш босс насаживает на колья головы женщин. Вам ясно, ребята? Все меня расслышали? Теперь вы в курсе, чем этот негодяй, ваш командир, занимается в свободное время? Давайте я еще раз вам повторю: ваш босс отрезал головы женщинам.

— Психологическая война. Общепринятая практика…

— Бросьте, Рэнсом. Это просто отговорка. Парни, он хочет, чтобы вы поверили, будто была причина, по которой он это сделал, — чтобы заставить меня потерять самообладание. Я был во Вьетнаме. Вы это знаете. И там при мне один тип сделал то же самое с несколькими вьетнамками — отрезал им головы. Тогда я потерял самообладание, поэтому ваш босс решил, что и сейчас произойдет то же самое. Эту причину он и хочет вам скормить. Но эта Причина не единственная. И не настоящая. Настоящая Причина в том, что…

— Отставить, Эллиот. Кто выдал вам лицензию психотерапевта?

— …ему это нравится…

— Лейтенант Эллиот предал своих товарищей и своего командира.

Дейв задохнулся.

— Вот что он сделал во Вьетнаме. Он отрекся от своего командира. Настучал на него. Отправил его под трибунал — его и еще пятерых парней. Не верьте ему. Ни единому его слову. Он — Иуда.

— Верно. — Дейв стиснул рацию с такой силой, что у него побелели костяшки. — Верно, Рэнсом. И я готов поспорить, что как минимум один из твоих людей — а может, и не один — сделает то же самое.

Дейв понизил голос и продолжил убежденным тоном:

— Один из вас, парни, сдаст Рэнсома. Вы сделаете это потому, что так правильно, или потому, что не сможете спать по ночам, или потому, что будете знать: если эта история когда-нибудь дойдет до властей, вы все окажетесь в таком же дерьме, что и ваш босс. А дерьма, друзья мои, будет по самые уши.

Рэнсом фыркнул.

— Бред. У меня есть полномочия…

— Рубить головы женщинам? Увечить женщин? Эй, парни, если у Рэнсома имеется такой приказ, я хотел бы увидеть его в письменном виде. То есть если бы я был на вашем месте…

— Вам ничто не грозит, парни. Я здесь старший офицер, я за все отвечаю, и…

— Это старший офицер получает приговор условно! — огрызнулся Дейв. — А рядовых вешают! Так было всегда и будет всегда! Я еще не встречал ни одного солдата, который бы этого не знал, Рэнсом!

— Мистер Эллиот, вы мне надоели. Скворец, я приказал вам звонить в штаб-квартиру. Выполняйте.

— Отставить, Скворец. Выслушайте мое предложение. Или вы примете его, или умрете.

Рация умолкла. Потекли секунды. У Дейва вспотели ладони. Он не смел положить рацию, чтобы вытереть их. В конце концов Скворец произнес:

— Валяйте, сэр. Думаю, что нам следует вас выслушать, чего вы там предлагаете. Если, конечно, никто не возражает.

— Вы меня разочаровали, Скворец, — прошептал Рэнсом. — Позвольте вам напомнить, что, если бы он хотел заключить сделку, он мог бы сделать это сегодня утром, в любой момент.

«Ты его допек, приятель».

— Куропатка, вы в это верите? — огрызнулся Дейв. — Вы были ближе всех к Рэнсому. Ну давайте, Куропатка, скажите нам — скажите своим парням, — что произошло бы, если бы я попытался заключить сделку.

Рэнсом повысил голос, хотя и слегка:

— Отставить, Куропатка! Я сам с этим справлюсь. Как все вы знаете, парни, если бы мистер Эллиот проявил хотя бы минимальную готовность к сотрудничеству, если бы он пошел нам навстречу, если бы он повел себя здраво, как мы могли надеяться…

— То вы бы вырвали ему сердце, — перебил его Куропатка.

Голос Рэнсома сорвался.

— Куропатка, черт побери, десантник паршивый! Скворец, черт побери, я тебе отдал приказ, и лучше, черт побери, пошевеливайся!

Дейв заставил себя говорить спокойно. Это было нелегко.

— Мои условия просты. Мне нужно лишь одно: Рэнсом. Вы отдаете его мне, даете мне пару минут, а когда я закончу…

— Брехун! Брехло лицемерное, дерьмо!

— Когда я сделаю то, что должен сделать, — то же самое, что сделал бы любой из вас, — я положу оружие и сдамся.

— Это брехня! Брехня! Не слушайте его!

Дейв произнес голосом усталого человека, смирившегося со своей судьбой:

— Лифты, скорее всего, повреждены взрывом, Скворец. Я спущусь по лестнице, по северной лестнице. Без оружия. Без всяких фокусов. С поднятыми руками. Остальное — на ваше усмотрение. Вы хотите меня прикончить? Что ж, полагаю, я все равно покойник. Хотите позвонить в штаб-квартиру? Тоже ладно. Что хотите, то и делайте. Мне безразлично. Я хочу лишь одного: несколько минут наедине с вашим боссом.

— Ах ты мудак! Ты что, думаешь, они такие дураки…

Кто-то перебил Рэнсома. Это был Куропатка. Он спокойно произнес:

— А как вы его заберете? Он здесь, наверху. Вы там, внизу.

— Я возвращаюсь обратно в кабинет Берни Леви. Через минуту буду там. У вас там висит веревка. Точнее, кабель. На северной стороне крыши. Привяжите Рэнсома и спустите его к окну кабинета — к тому, которое разбито. Но сперва снимите с него одежду. Я хочу, чтобы он был голым.

— Эй, мистер Эллиот, а я и не подозревал, что вы питаете ко мне такие чувства! — прорычал Рэнсом.

Дейв проигнорировал его реплику.

— Куропатка, Скворец! Ну как, мы договорились?

Воцарилось молчание. Дейв затаил дыхание. Теперь все зависело от верности. Насколько люди Рэнсома верны своему командиру? Насколько они любят его? Насколько крепки объединяющие их узы? В душах некоторых солдат присутствует стойкость, а это выше простого повиновения. Если человек, за которым они идут, правильный, ничто не может разорвать связь между ними. Они скорее умрут.

Но офицер, которому они отдают свою преданность, должен это заслужить. Дейв не думал, что Рэнсом ее заслужил.

И Куропатка тоже так не думал.

— Договорились.

Голос Куропатки звучал по-военному решительно. Дейв понял, что тот говорит правду.

— Мать вашу, руки прочь от меня! — взревел Рэнсом. — Да я вас под расстрел отправлю, мудаки, только попробуйте меня тронуть…

До Дейва донеслось ворчание и приглушенные ругательства. Из рации Рэнсома послышались звуки, напоминающие шуршание целлофана.

— Куропатка! — позвал Дейв. — Куропатка, вы на связи?

— На связи, мистер Эллиот. Где вы?

— Уже почти в кабинете Леви. Иду по коридору.

— Мы готовы спустить его.

— Одну минуту, Куропатка. Какого размера у него обувь?

— По-моему, двенадцатого. Широкая. Двенадцатый В или С.

Дейв вошел в кабинет Берни. Бойня и бессмысленный ужас, спутники всех войн, сколько их было на свете. Лучше не обращать на них внимания. Это единственный для солдата способ остаться в здравом уме.

— Отлично. Обувь оставьте. Но больше ничего. Даже носки. Только обувь. Вы меня поняли, Куропатка?

— Вас понял, мистер Эллиот.

— Можете называть меня Дейв.

— Он пошел вниз… мистер Эллиот.

Дейв подошел к окну и отдернул брезент. Он посмотрел наверх. Рэнсом только-только показался из-за края парапета. Он был голым и белокожим, и его мускулистое тело было на свой, грубый лад красиво. Даже издалека Дейву было видно, что тело Рэнсома покрывает запутанная паутина шрамов.

«Этот человек носит „Пурпурное сердце“. А может, и не одно».

Рэнсом снова взял себя в руки. Он больше не кричал и не сыпал ругательствами. Голос его был ровным и спокойным — лишь чувствовался слабый аппалачский акцент.

— Вы меня очень разочаровали, парни. Вы не справились с ситуацией, как следовало бы опытным профессионалам. Однако еще не поздно…

Дейв нажал на кнопку:

— Куропатка, я не хочу, чтобы его спустили до самого низа. Я вам скажу, когда надо будет остановиться. И постарайтесь сдвинуть его немного влево, чтобы я мог до него дотянуться.

— Вас понял, мистер Эллиот.

— …исправить положение. Парни, вы меня знаете. Вы знаете, что я — человек справедливый. Я готов забыть об этом злосчастном отступлении от воинского долга. В противном случае ваши действия будут называться мятежом. Парни, я хочу, чтобы вы…

Рэнсома развернуло. Его тело проехалось по шершавой гранитной облицовке стены. Дейва передернуло. Рэнсом же не вздрогнул.

— …подумали о мятеже. И я хочу, чтобы вы подумали о вашем воинском долге. Я полностью уверен, парни, что, если вы подумаете о долге, вы поступите уместно и разумно.

— Куропатка, еще пять футов — и остановитесь, — бросил в рацию Дейв.

— Вас понял.

Куропатка и другие, кто остался на крыше, обошлись с Рэнсомом без церемоний. Его лодыжки были крепко перетянуты кабелем. Ток крови остановился, и ноги Рэнсома приобрели уродливый фиолетовый оттенок. Руки Рэнсома были скручены за спиной. Кабель, обхватывающий его поперек туловища, был затянут с такой силой, что плоть выпирала между жилами кабеля. Рэнсому наверняка было больно, но он этого не выказывал. Такие люди, как Рэнсом, никогда этого не выказывают.

Дейв отступил от окна на шаг. В проеме показались обутые ноги Рэнсома. Потом — голые икры.

— Стоп! — скомандовал Дейв.

— Держим.

— Вы не рассчитали, мистер Эллиот, — хохотнул Рэнсом. — Им надо спустить меня еще на пару футов, а то вам будет неудобно сосать мне член.

Дейв пропустил его слова мимо ушей. Он потянулся, поймал левую ногу Рэнсома и развязал шнурки.

— Вы никак думаете, что я там прячу пулемет, мистер Эллиот?

Дейв стащил с Рэнсома правую туфлю и натянул на себя. Туфля подошла безукоризненно, как и левая. Дейв завязал шнурки.

— Пока вы наслаждаетесь вашим временным триумфом, позвольте вам заметить, что если вы думаете, будто поставили меня в неловкое положение, то вы ошибаетесь. И если вы думаете, что можете сломить меня, вы тоже ошибаетесь.

Дейв выпрямился. Он высунулся из окна и схватил Рэнсома за ногу, потом произнес в рацию:

— Куропатка, вы слышали, как Рэнсом описывал ситуацию, в которой я оказался?

В голосе Куропатки прозвучало легкое недоумение.

— Да, сэр. А почему вы спрашиваете?

— Вы все слышали?

— Да, сэр.

— Все про три стадии болезни. Сперва в крови, потом в телесных жидкостях, потом в дыхательной системе.

— Да, сэр. Я все это слышал.

— Вы уверены, что все поняли?

— Да, сэр.

— Вы знаете, что я сейчас нахожусь во второй стадии? Что болезнь может передаваться через мою кровь, мочу и слюну? Насчет питья из одного стакана, любовных укусов, поцелуев и всего такого прочего?

— Я все понял, сэр. А теперь можете вы мне объяснить, почему вы задаете все эти вопросы?

— Конечно, — отозвался Дейв. — Или лучше выгляните с края и посмотрите.

Дэвид Эллиот посмотрел в лицо своему врагу. Он больше не ненавидел этого человека. Если он что-то и испытывал к нему, так это легкое сочувствие.

Рэнсом ответил ему яростным взглядом.

Дейв улыбнулся. Как ни странно, это была искренняя улыбка, теплая и по-своему дружелюбная.

В глазах Рэнсома горела почти физически ощутимая ненависть.

— Ну валяй, действуй, Эллиот. Давай, не тормози. Я жду не дождусь, когда же я узнаю, что за извращенное дерьмо у тебя на уме.

Улыбка Дейва сделалась шире. Он повысил голос, чтобы его услышали люди на крыше.

— Что у меня на уме, приятель? Поцелуи — вот что у меня на уме. Только и всего. Всего лишь поцелуи и немного любовных укусов.

Когда Дэвид Эллиот спустил Марджи Коэн из разбитого окна на втором этаже, сверху несся отдаленный, но явственно слышимый, исполненный ужаса вой Рэнсома.

Он так и продолжал звучать, когда они пустились бежать навстречу рассвету.

Эпилог

Спи; коли жизнь была к тебе добра — Благодари; прости — коль беспощадна. Прощать и благодарствовать — отрадно… Элджернон Чарльз Суинберн. Ave atque Vale (Перевод С. Лихачевой)

Одинокий мужчина верхом на лошади.

Его зовут Дэвид Эллиот. Он долговяз и темноволос; лицо его еще не побелело под натиском завершающей стадии болезни.

Эта поездка — его последнее путешествие. В конце пути — он знает это — его ожидает смерть.

Глаза у него карие, и они могли бы показаться серьезными, если бы не улыбка, таящаяся в уголках.

Он знает, что умрет в одиночестве, и примирился с этой неизбежностью. Осень близко, и зима не за горами. Его тело не найдут до нового прихода лета.

Этим знанием и объясняется — отчасти — его улыбка. Микробу, что вскоре вступит в третью, смертоносную стадию, требуется живой носитель. И потому, умирая вдали от людей, он убьет то, что убивает его.

Есть и другие причины, по которым он улыбается, но это личное.

Сегодня он находится в двух с лишним сотнях миль от Сан-Франциско, в горах Сьерры. Вчера он пересек перевал и взял коня у человека с дубленой кожей, не постаревшего, похоже, ни на год с тех пор, как Дейв видел его в последний раз.

Дейв дал ему денег и пачку писем. Письма были адресованы в частный дом в Саттон-плейс, в фирму, расположенную в Базеле, в студенческое общежитие Колумбийского университета и на ранчо в Колорадо. Человек пересчитал деньги, на дубленом лице появилась улыбка; он сунул письма в карман рубашки и пообещал не отправлять их до первого снега.

Теперь Дэвид Эллиот едет на запад, в горы, вверх по каменистому склону, к маленькой долине, в которой он бывал лишь однажды и которую не забывал никогда. Здесь нет тропы, но он знает, куда нужно ехать. Каждая пядь пути — гранит, серый с черными прожилками — свежа в его памяти, как будто он проехал тут вчера.

Он небрит. Его щеки, подбородок и верхняя губа покрыты трехдневной щетиной. Дейву хотелось бы, чтобы она росла побыстрее. Хорошо бы, чтобы под конец у него были усы.

Дейв вытаскивает из кармана платок. Он приподнимает шляпу с обвислыми полями и утирает пот со лба. Он знает, сколько ему еще осталось до того места, куда он стремится. Всего лишь час пути.

Он добирается туда почти на закате. Воздух пронизан золотистым светом. Дейв преодолевает небольшой холм, смотрит вниз — и у него перехватывает дыхание. Красота такая — чуть сердце не останавливается. В центре долины расположено маленькое зеленое озеро, зеленое, словно изумруд, зеленее зеленой бутылки, — озеро, о котором Дейв помнил всю жизнь, как помнил и мягкие вечерние тени, пересекающие его. Все вокруг недвижно. И да, воздух пьянит, словно вино.

Этот миг был лучшим в его жизни, лучшим, что только можно испытать. Дейв понимает, что он — единственный, кому даровано пережить его дважды. И осознание этого наполняет его сердце радостью.

ОСОБАЯ КОНСУЛЬТАЦИОННАЯ ГРУППА, Инк.

В ответ на запрос 04-95-27ОСТ

Отдел управления проектами

Абонентский ящик 172, ЛФМДУСА 20817

КОМУ: Насчет рассылки, по факсу

ОТ КОГО: Администратор проекта, проект 79-1-18

ТЕМА: Текущее состояние дел

Настоящим отдел уведомляет, что:

1. Новые испытания показали, что жизнеспособность микроба 138.12.b зависит от насыщенности крови носителя кислородом. Понижение эффективности микроба описывается как функция формулы f(x)=-2.17Е + 5*ln(x) + 4,71Е + 5, где х — атмосферное давление в миллибарах. Микроб 138.12.b впадает в состояние покоя на высоте 4200 футов ± 5 % над уровнем моря. Стопроцентная гибель микробов происходит на высоте 6800 футов ± 5 %. Отдел исследования и разработки подчеркивает, что эти результаты оказались совершенно непредвиденными и приносит извинения за беспокойство, которое могло произойти в результате этой оплошности. Отдел также подчеркивает, что на высоте ниже 2000 футов ± 5 % эффективность микроба сохраняется в установленных параметрах.

2. Расследование установило. что объект ЭЛЛИОТ Дэвид Перри добрался до стоянки у горы Эксельсиор. штат Калифорния (38°07′ северной широты, 118°5З' западной долготы), 29 сентября сего года. Согласно картам Американского картографического общества, данная стоянка расположена на высоте 9434 фута над уровнем моря. Соответственно на данный момент объект ЭЛЛИОТ с высокой степенью вероятности здоров. Сведений касательно дальнейших перемещений и нынешнего местонахождения объекта ЭЛЛИОТ на текущий момент не имеется.

3. Объект КРЮТЕР Джон Джеймс, полковник армии США в отставке, покинул свою фирму, расположенную в Базеле, Швейцария, 14 октября сего года. Сведений касательно дальнейших перемещений и нынешнего местонахождения объекта КРЮТЕР на текущий момент не имеется.

4. По данным Службы регистрации, объект КОЭН Мэриголд Филдс выехала в Швейцарию 28 сентября сего года. Объект КОЭН проживала в гостинице «Меркурий» в Люцерне, Швейцария, до 14 октября сего года. Сведений касательно дальнейших перемещений и нынешнего местонахождения объекта КОЭН на текущий момент не имеется.

5. Настоящим отдел оценивает вероятность карательных инициатив со стороны объекта ЭЛЛИОТ, предположительно в сотрудничестве с объектом КРЮТЕР, как превышающую допустимый уровень риска. Всем сотрудникам, кого это касается, — готовность номер три.

6. Будьте начеку, джентльмены! Похоже. у нас проблемы.

ЛТФ

Примечание автора

В 1946 году Союзная комиссия по расследованию военных преступлений обнаружила, что доктор Сиро Исии, генерал японской императорской армии и командир военного подразделения, известного как «Отряд 731», создал в Маньчжурии самую крупную, основанную на последних достижениях науки и техники лабораторию по разработке биологического оружия. Позднее вспомогательные лаборатории были найдены в Токио и других местах. Данные, собранные следователями, доказали, что в ходе войны Исии и его помощники проводили массовые испытания биологического оружия на мирных китайских гражданах и американских и английских военнопленных, содержавшихся в различных лагерях на территории Юго-Восточной Азии.

Необъяснимым образом доктор Исии, чьи преступления намного превосходили деятельность его немецкого коллеги, доктора Йозефа Менгеле, так никогда и не предстал перед судом. Наоборот, ему позволено было уйти в отставку, и он долго благоденствовал, получая значительную пенсию от японского правительства, а также поступления из иных источников, остававшихся анонимными до тех пор, пока «Нью-Йорк таймс» не напечатала — как раз в тот момент, когда этот роман отправился в верстку, — материалы, свидетельствующие, что правительство США выплачивало доктору Исии крупное пособие.

Немногочисленные документы, находящиеся в широком доступе, крайне смутно говорят о конечном местонахождении основного массива исследовательских данных, полученных доктором Исии и его сотрудниками.

Примечания

1

Доброе утро, красавчик (фр.).

(обратно)

2

До свидания (фр.).

(обратно)

3

MACV (Military Assistance Command Vietnam) — Командование военной помощи Вьетнаму. SOG (Study and Observation Group) — Группа изучения и наблюдения; эта расшифровка была «крышей» для военных операций в Северном Вьетнаме, Лаосе и Камбодже (разведка, диверсии, психологическая война). Настоящая расшифровка SOG — Special Operation Group, Особая оперативная группа. — Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

4

«Чарли» — солдаты Народных вооруженных сил освобождения Южного Вьетнама.

(обратно)

5

Речь идет о герое комиксов, скромном парне Билли Бэтсоне, который при помощи волшебного слова «Shazam», составленного из первых букв имен античных богов и мифологических героев — Соломона, Геракла, Атланта, Зевса, Ахилла и Меркурия (в латинском написании), — превращался в капитана Марвела, непобедимого борца со злом.

(обратно)

6

Всегда верен (лат.) (девиз морской пехоты США).

(обратно)

7

Слезоточивый газ.

(обратно)

8

Очень дорогой и редкий сорт кофе, выращиваемый на Гавайях.

(обратно)

9

Джентрификация — возрождение центральных частей городов Запада: реконструкция исторически или экологически интересных кварталов с последующим поселением там состоятельных людей.

(обратно)

10

Дело «Уайтуотер» было связано с обвинением Билла и Хилари Клинтон в попытке получить в начале 1980-х гг. незаконную налоговую скидку.

(обратно)

11

«Тет» — операция, начатая въетконговцами 30 января 1986 года, в день вьетнамского Нового года. В ходе этой операции американские войска понесли значительные потери.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть 1 Скверный день на работе

  Глава 1 Как Дейв потерял работу

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Глава 2 Старый омут

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

  Глава 3 Лук не для еды

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

  Глава 4 Все о разуме

    1

    2

    3

  Глава 5 Неплохая шутка

    1

    2

    3

    4

    5

    6

Часть 2 Дежавю

  Глава 6 Дейв отправляется в путь

    1

    2

    3

    4

  Глава 7 Ночная жизнь

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 8 Один из своих

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава 9 Джек

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Глава 10 Эсхатология

Эпилог

Примечание автора

Реклама на сайте