«Охота на рэкетиров»

Ярослав Зуев Охота на рэкетиров

Моему сыну Сане за идею, которую мы вынашивали вместе,

За героев, которых ты придумал

За то, что верил в удачу гораздо больше меня

Глава 1 ПОГОНЯ

Выехать из Киева Атасову, Армейцу и Бандуре удалось лишь в девять вечера.

— В двадцать один ноль ноль, — поправил Атасов. — Куда это Протасов запропастился?

Протасов выбрался раньше их. Где-то около семи. Как и было изначально уговорено. Так, по крайней мере, заявил сам Валерий, позвонивший, прямо с милицейского КП на Обуховской трассе.

— Е-мое. Я уже на точке! — орал в мобильник Протасов. Вместе с громогласными раскатами его голоса из динамика прорывался характерный дорожный гул. — Вы где, пацаны? Бляха-муха?

— М-мы Г-римо потеряли, — развел руками оказавшийся у телефона Армеец. — А-атасов и А-андрюша битый ча-час по о-окрестным кустам ш-ш-шныряют. С-свистят, зо-зовут — бестолку в-все.

— Вот блин…

— С-саня, хо-хорошенько его выгулять со-собирался. Пе-перед поездкой.

— Вы что, на КПИ еще?… — взорвался от негодования Протасов. — Нихрена себе, е-мое, пацаны, вы стрелки ломаете.

* * *

Сам Протасов увалил с дачи Ледового значительно раньше остальных. Бегло осмотрел желтый «Мерседес» Атасова, побил ногой по колесам, проверил уровень масла и поклялся мамой, что Атасовский конь «добежит, в натуре, и до Южного полюса». А затем отпросился у Атасова по каким-то неотложным сердечным делам:

— Дело жизни и смерти, Атасов!.. Девушка, в натуре, почти что беременная! Не будь ты, е-мое, жмотом!

Атасов махнул рукой — едь, типа.

— Встречаемся ровно в 19.00. Сразу за КП на Обуховской трассе.

Протасов умчался, посоветовав напоследок Атасову и его команде не забывать доливать бензин в бак «Мерседеса».

— Без бензина хрена лысого далеко уедете. Проверенный факт.

* * *

— Ч-что тут м-можно сделать, — горестно задышал в трубку Армеец. — Вы-выше го-головы не прыгнешь. А-атасов го-говорит, у соседской су-сучки п-пит-буля — течка. Вот у Гримо крышу и сорвало.

— За такие дела, блин, кастрировать надо…

— Ж-ж-жалко, животное…

— Да не собаку, блин. Тебя, Атаса и Бандуру.

— Ты не во-волнуйся, В-валера…

— Я, блин, спокоен, как удав. Короче, Армеец — я попек… на Крым. Догоняйте, блин. Хотя, в Атасовской колымаге?.. — засомневался Протасов. — Хрена лысого. Может, я где похавать стану. Увидите джип на дороге… — голос Валерия потонул в вихре статических разрядов. Видимо Протасов покинул зону покрытия мобильной связи.

Армеец спустился во двор и подключился к Атасову и Бандуре. Поиски Гримо увенчались успехом только к восьми вечера. То ли псу надоело бегать, то ли проснулась совесть. Или он решил подкрепиться, как знать. Атасов, злой как черт, приволок Гримо к парадному. Тот висел в руке хозяина, безжизненный, будто чучело. «Лежачих не бьют», — молили глаза Гримо.

— Скотина безрогая, — Атасов швырнул собаку в машину. — Мерзавец…

Хотя по виду Атасова чувствовалось, что на самом деле он испытывает облегчение от того, что пес, в конце концов, нашелся.

— Да л-ладно, — примирительно сказал Армеец. — Давай его с собой возьмем. Он у тебя го-годами дома сидит. Атасов нерешительно глянул на Армейца.

— Ты, Эдик, просто не представляешь, что такое проехать с этим дебилом тысячу, типа, километров…

— Да пускай с нами покатается, — поддержал Эдика Андрей. — Он же много места не занимает. В ногах посидит…

Атасов ответил ему исключительно скептическим взглядом:

— Ты так думаешь, типа?

Еще в городе Атасов залил полный бак. Заехал на шиномонтаж, чтобы поставить камеры во все шины.

— Бескамерка новая хороша, типа. А побегавшая — лопнет на трассе — пиши, типа, пропало.

Уже на выезде из города Атасов, после минутного колебания, снова свернул к придорожной СТО.

— Эта машина, — проговорил Атасов, наблюдая за работой карбюраторщика, — жрет как танк. Пока до Крыма доберемся — без штанов останемся. Не говоря уже о том, что этих, типа, крымских гаишников мамы, похоже, вместе с приборами контроля СО рожают.

Только в девять вечера они прошли милицейское КП на Одесской трассе. Постовой милиционер уже задрал кверху палку, намереваясь, видимо, прверить документы, но, завидев бешено ощерившегося с переднего сидения Гримо, только отмахнулся: счастливой дороги.

Сразу за Киевом места сделались живописными. Трасса пересекала широкие поймы долин. То взбиралась на высокие холмы, то ныряла в глубокие лощины.

— Озер полно, — Андрей с восхищением оглядывал проплывающую мимо красоту. В низинах, над водой, клубился туман, берега укрывали заросли камыша. Кое-где на склонах долины горели огоньки электрических лампочек.

— Вита-Почтовая, — Армеец показал налево, — а дальше там — Круглик. Дачные у-участки сплошные. Я з-здесь па-пару домиков строил. Лет эдак семь назад. А речка называется Си-сиверкой.

Быстро стемнело. Машин на трассе пока хватало. Кто на дачи рвался, суббота все-таки, кто наоборот, на выходные — в столицу. Шли сплошным потоком. Как водится — встречные слепили. Попутные — мешали. Зато дорога была — что надо. По нашим, разумеется, меркам. В две полосы в одну сторону, а когда — и в три. Одна беда — деревень по пути попадалось многовато. Атасов между селами гнал, а в населенных пунктах существенно сбрасывал. Не до положенных шестидесяти, но снижал исправно и каждый раз.

— Все равно нарушаешь, — удивился Андрей. — Какая гаишникам разница, сто двадцать или сто?

— При чем здесь, типа, гаишники? — Атасов не отрывал глаз от дороги. — Чихал я на ментов. Ты что, Андрей, наших мужиков не знаешь? Да в такое время, в субботу тем более — половина на рогах. Из них еще половина — на велосипедах. От кумы, из гостей, к брату, к свату. Выскочит такой под колеса — и тю-тю… Пиши, типа, пропало…

По мере того, как росло расстояние от города, магнитола чахла и вскоре в «FM»-диапазоне не осталось ничего, кроме электрического треска и шипения. Какой-то голосистый исполнитель еще пытался пробиться сквозь помехи, но выходило у него не очень. Оба динамика как заткнули поролоном.

— Выключи ее! — рявкнул Атасов Армейцу.

— К-кассеты же не взяли, — огорчился Эдик.

— В бардачке посмотри, типа.

— Ни о-одной…

Справа во мгле проплыло скопление огней.

— Белая Церковь, типа. Как мимо проезжаю, так сразу вспоминаю, что резину пора менять.[1]

— А внешне вроде ничего…

— Это, Андрюша, издалека ничего, а поближе глянешь — жуть, типа.

Минут через двадцать миновали тонувший во мраке щит, сообщавший любопытствующим водителям, что Киевская область осталась позади, а пошла — Кировоградская. Поток автомашин сразу иссяк.

— Т-теперь гаишников по-поменьше будет, — высказал предположение Армеец.

— Постучи, типа, по дереву.

— Мы когда пацанами были, — начал Андрей, открывая первую серию баек в пути, — в Дубечках еще — поздним вечером на трассу выбирались.

— Зачем, типа?

— Поперек дороги от дерева к дереву натягивали капроновую нитку. Белую. В свете фар — чистый трос получается. Или вообще, не поймешь что…

— Ху-хулиганство, — отозвался Армеец. — Злостное, я бы сказал.

— Водители, завидев эту штуку, такое вытворяли… — заулыбался Андрей.

— Я бы у-убил, — убежденно повторил Армеец. — У-убил и в поле закопал.

— Вот один мужик, дальнобойщик, тоже так решил. Видать, где-то уже наступал на такие грабли. Выскочил из своего «Лиаза»,[2] ухватился за монтировку и давай за нами по всему полю гоняться…

— До-догнал?

— Не догнал.

— Жаль, типа.

Бандура хмыкнул:

— Ничего себе, жаль. Я так бежал, думал, сердце не выдержит.

Во многих селах что-то жгли. Дым стелился над трассой. В свете собственных и встречных фар выходил такой театр теней, что и нарочно не придумаешь. Бандура и Армеец пялились вперед вместе с Атасовым, так что пространство перед капотом «Мерседеса» сканировалось сразу в шесть глаз. Один Гримо плевал на все эти сложности. Свернулся калачиком на переднем сидении и дрых без задних ног, демонстрируя абсолютное доверие к хозяину и полное презрение к опасностям.

— Видимость ноль, типа, — спокойно сказал Атасов.

— Как-то так египетские жрецы и ду-дурили людям головы. В храмах. Там благовония разные к-курились. Дым к сводам поднимался. Вот они с-с помощью диапроектора и п-проецировали на него, ка-как на э-экран, с-статуэтки разных богов.

— Представляю эффект, — протянул Бандура.

— П-о-по-трясающий. У з-зрителей — полные штаны были.

— «Летучий голландец»,[3] типа, по тому же принципу?..

— Ну да, — продолжал с вдохновением Армеец. — П-при определенных по-погодных условиях изображение может быть ретранслировано на многие с-сотни ки-километров.

Атасов кивнул:

— В детстве я такие штуки обожал. Бермудский треугольник, типа. Море дьявола, SOS с «Титаника», который радисты до сих пор принимают. Колонисты американские, что по небу маршировали.

— Как это? — удивился Андрей.

— Ну, вроде бы, во время войны с индейцами, в прошлом веке еще, отряд американских солдат из форта вышел. А через пару дней в форте увидели, как солдаты маршируют по небу. Вверх ногами, между прочим.

— Ре-рефракция,[4] — вставил Армеец.

— Поскольку впоследствии вышло так, что индейцы весь отряд перемочили, получилась страшноватая легенда.

— Я еще пацаном в ки-кинотеатре «Всадника без головы»[5] по-посмотрел. С Олегом Видовым в главной роли. Э-экранизацию ро-романа Майн Рида. Жу-жуткий там момент был…

— Это когда всадник без головы над обрывом скачет? — Атасов вытаращил глаза, — типа, по облакам?..

— Ага…

— Точно!.. — кивнул Атасов. — Жутко вышло! Ужас, типа!

Немного помолчали. Каждый вспоминал картину кошмарного всадника, пробравшую обоих в юности. Бандура им не мешал.

— Мой дед «Вокруг света» выписывал… — Атасов поморщился, ослепленный фарами пронесшейся навстречу иномарки.

— Ослепил, Саня? — встревожился Армеец.

— Вот кретины, типа, — Атасов выругался, — навешают себе галогенок, а все остальные — по боку.

— Догнать бы и об голову разбить.

Атасов убрал пальцем слезу.

— Скотина… Так вот… «Вокруг света». Хороший был журнал. Лучшего я не знаю. Да сейчас таких и нет. Все больше — экзо-эротика и сексо-экзотика. Гламур. Бред для дебилов, короче. Кто с кем трахался, сколько раз и за «сколько денег»… Типа, так.

— Черные дыры… — мечтательно протянул Андрей. — Я еще помню, в «Очевидном и невероятном» профессор Капица[6] о них рассказывал.

— Хорошая память, типа, — с уважением сказал Атасов.

— Я все боялся, — сознался Андрей, — вдруг к Земле такая подлетит, и все мы туда провалимся.

— Уже подлетела, — задумчиво обронил Атасов.

— Как это?!

— Черная дыра, типа, — это наша верхушка, Андрюша. Сколько ни берут, а все мало. Втягивают, что плохо лежит. И что хорошо, тоже. Сосали, сосут и будут сосать. До победного конца. Пока, типа, не лопнут…

— Не л-лопнут, — объявил Армеец. — Ты Атасов — идеалист. И не мечтай, Саша.

Вместо ответа Атасов наподдал. Мрак вокруг салона сгустился. Машин стало еще меньше. Села попадались все реже. Дорога сделалась — похуже и поуже. О лобовое стекло начали разбиваться первые капли надвигающегося ливня.

Глава 2 ТОВАРИЩ ПОРИШАЙЛО

— Сколько ты его на нарах продержать сможешь, г-м? — холодно поинтересовался Артем Павлович, откидываясь в высоком кожаном кресле. Огромные напольные часы с боем, по величине трехкамерного холодильника, показывали без пятнадцати шесть. Стоило только взглянуть на их вычурные формы, перевести взгляд на обитые красным деревом стены и потолок, оценить изысканную мебель, стилизованную в духе французского ренессанса, как в мозгу, подобно газовым пузырям со дна гнилого болота, сами по себе всплывали всевозможные импортные словечки: разные там Лувры, Тюильри, Пале Ройали, Тадж-Махалы и прочие названия, какие только отыскивались в голове.

Впрочем, сам хозяин кабинета к царящей вокруг роскоши привык относиться с прохладцей. Приелась она ему. А потому и воспинимал окружающие его изыски — как должное.

Не говоря уже о том, что согласно внутрисемейному разделению обязанностей, сложившемуся в клане Поришайло, и не его то была забота. Ремонтом и планировкой этой квартиры, окнами на оперный театр, как впрочем, и всех предыдущих (тоже окнами не на мусорники), ведала и заправляла достойная половина Артема Павловича — Елизавета Карповна Поришайло.

Будь то райкомовская дача или обкомовская пяти-комнатная квартира в Липках, 3-х этажный особняк в Конче Заспе, с мраморным причалом, позволявшим, при необходимости, и линейный крейсер пришвартовать, вопросы строительства в семье Поришайло являлись прерогативой супруги Артема Павловича. И следует признать, — покоились на ее хрупких плечиках, как на железобетонном перекрытии.

На протяжении долгого и многотрудного пути, проделанного Артемом Павловичем по служебной лестнице, Елизавета Карповна приобрела такой внушительный опыт в производстве строительных работ, что играючи затыкала за пояс бывалых прорабов, а плиточников, каменщиков и штукатуров размазывала носами по их творениям легче, чем иные домохозяйки теплое сливочное масло — на бутерброды намазывают. Один вид Елизаветы Карповны, в особенности, если ей случалось надменно поджать губы, повергал работяг в ужас, временами перероставший в панику.

— Так сколько продержишь, г-м?

Задав вопрос, Артем Павлович откинулся в кресле, вместо которого вполне бы мог приобрести пару не самых плохих иномарок. Несмотря на разгар субботнего вечера, Артем Павлович был одет в строгий деловой костюм и светло-голубую, застегнутую на все до единой пуговицы, рубашку. Дряблую шею господина Поришайло украшал темно-сиреневый галстук. В сочетании с бледным, одутловатым лицом, аккуратным седым ежиком на голове и сложенными на животе пухлыми холеными ручонками, Артем Павлович немного напоминал дорогого покойника, тщательно подготовленного в последний путь.

Установленный на столе многофункциональный телефон работал в режиме громкой связи. Селекторные совещания с обязательной раздачей слонов проштрафившимся начальникам рангом ниже вошли у Поришайло в привычку. По-другому он с подчиненными разговаривал редко, разве что в самых экстренных случаях.

— Так сколько, Сергей Михайлович? — повторил вопрос Поришайло.

Полковник Украинский многозначительного засопел из динамиков:

— До понедельника — сто процентов, Артем Павлович.

Голос у Сергея Михайловича был безрадостным, какой впрочем, и положено иметь чиновнику, у которого и погоны, и мундир, и милое сердцу кресло оказались поставленными на карту. Со всеми вытекающими последствиями.

— До понедельника… Они уже и артистов разных задействовали. И депутатов подпрягли… Вмешается кто посерьезнее — Ледового придется отпустить. — Украинский умышленно сделал ударение на последней фразе.

«Пора бы и вам, Артем Павлович, подключаться, — с тихой злобой думал полковник. — Мне целиком понятно ваше желание и дальше загребать жар чужыми руками, только, похоже, что сам я Ледового за глотку долго не удержу. Не та глотка…»

— Придется отпускать, — мрачно добавил Украинский и умолк.

— Г-м… — ответил Поришайло и прикрыл глаза. Как уже известно читателю, Артем Павлович предпочитал, чтобы в случае провала операции на боевом тотеме[7] Виктора Ледового болтался скальп одного полковника Украинского. — Г-м…

Немного поиграли в молчанку.

— Хорошо, — наконец сказал Поришайло, хотя, на самом деле, ничего хорошего не видел. — Как там у тебя с камнями?

— Пока неизвестно, Артем Павлович. Сегодняшний обыск на квартире Ледового положительных результатов не дал. В головном офисе тоже глухо… Как в танке.

— Г-м… А что со шлюхой? — поинтересовался Артем Павлович, имея в виду Анну Ледовую.

— Ведем наблюдение, — бодро соврал Украинский.

* * *

На самом-же деле картина была несколько иной. Накануне, то есть в пятницу вечером, безымянный желторотый щенок увел Анну Ледовую, мерзавца Бонифацкого и их бесстыжую сводню — Кристину Бонасюк прямо из-под носа его людей. «Ловко, нагло и особо дерзко», — вертелось на языке Украинского. Но и это было не все. В ходе преследования беглецов одна из машин c людьми Украинского влетела под тяжелый «Камаз». После столкновения с грузовиком «Волга» годилась разве что в металлолом, а троих его бойцов довелось отвезти в больницу «Скорой помощи» на улице Петра Запорожца, с увечьями разной степени тяжести. Люди Сергея Михайловича с ног сбивались, разыскивая негодяев по всему городу, но четверка — как в воду канула. Разъяренный полковник вспомнил о несчастном Бонасюке:

— А ну-ка ко мне подлеца, живо!

Вась Вась опомниться не успел, как сидел на нарах. Следователь и Близнец вцепились в него пираньями:

— Кто он, твою мать?! Колись, сука! Где они могут прятаться? Говори, жирная сволочь!

Вась Вась буквально взвыл от страха и отчаяния. Он третий день сидел дома, приходя в себя после устроенной Следователем и Близнецом взбучки, так что знал не больше самого полковника.

— Я, поистине, все вашим товарищам доложил, — клялся Вась Вась, рыдая. — Как на духу… Мамой клянусь… И про Бонифацкого, и что он в Киев прилетает… Честное пречестное слово…

— Где твоя жена?! — напустился на Вась Вася Следователь.

— У кумы, — лепетал несчастный Вась Вась, — у Ани Ледовой.

Следователь с Беглецом переглянулись. Квартира Ледовых в центре города уже подверглась милицейскому налету, и оказалась пустой, как журавлиное гнездо в декабре.

— За нос нас решил поводить, да? — многообещающе зарычал Близнец.

— Поистине так! — взвизгнул Бонасюк. — Мамой клянусь! У кумы она! Аня звонила… — и Василий Васильевич сбивчиво, но точно пересказал свой недавний телефонный разговор с Анной Ледовой. — Аня сказала, — Кристя выпила лишнего, ну и отдохнуть прилегла… — жалобно добавил Бонасюк.

— Откуда Ледовая тебе звонила? — надвинулся на него Следователь.

— Из дому, поистине…

— Ну все, Бонасюк! — взревел Близнец, хватая Вась Вася за шиворот.

— Время звонка? — придержал Близнеца Украинский.

— По-честному не помню, — запищал Вась Вась. — Час назад. Или, поистине, полтора…

Украинский поманил Следователя пальцем:

— Давай живо на телефонный узел. Мне нужны все входящие звонки в его квартиру за сегодня.

— И исходящие тоже! — рявкнул Сергей Михайлович в спину заспешившего к двери Следователя.

Едва за тем захлопнулась дверь, полковник обернулся к Близнецу:

— А этого… В камеру, к чертовой бабушке.

Следователь оперативно управился с телефонами, но и тут Сергея Михайловича ждало разочарование, — Анна звонила с мобильного. Украинский присвистнул:

— Вот черт. Не прет так не прет. Навыдумывали техники разной, — никого толком за жопу не возьмешь.

Только утром в субботу метрах в четырехстах от ставшего фатальным для преследователей перекрестка обнаружились фрагменты пластикового бампера «БМВ». В руки Украинского угодил государственный номер золотистого коня Андрея Бандуры, но праздновать победу оказалось рано. Украинский созвонился с ГАИ, и вскоре стало известно, что «БМВ» зарегистрировано на имя некоего гражданина Помянского, уроженца Киева, владельца и директора колективного малого предприятия «Тинко», занятого сборкой и продажей персональных компьютеров.

Гражданин Помянский и чихнуть не успел, как сидел в кабинете Следователя, у которого откровенно чесались руки.

Из последовавшего допроса компьютерщика выяснилось, что свое золотистое «БМВ-325», 1979-го года выпуска он передал по генеральной доверенности некоему гражданину Протасову Валерию Викторовичу.

— Я его не знаю совсем, — божился перепуганный до смерти Помянский. И похоже было, не врал.

Временно пристроив Помянского в изолятор, Следователь с Близнецом заявились к оформлявшему сделку нотариусу. В результате этого визита (разговор с нотариусом вышел коротким, но содержательным и по душам), на стол полковника Украинского легли паспортные данные Протасова.

— Прописан в городе Припяти?![8] — застонал Сергей Михайлович и взялся за голову. — Ох и бардак, елки-палки.

Следователь с Близнецом — только таращили глаза.

— Ох и бардак…

Охваченный приступом ностальгии, Украинский припомнил дорогие сердцу советские времена, когда без прописочки киевской — ни на работу устроиться, ни угла снять. Не говоря уж о трудовой книжке, военном билете, справке из ЖЕКа по форме номер три, и прочих достижениях социализма, удерживавших граждан от чрезмерной самодеятельности посредством эдакой уродливой, но крепкой и надежной пуповины. Бери и дергай, кого захочешь, словно помидоры с грядки.

— Ох и бардак развели… Черт знает что… И как тут работать?

— А что такого, товарищ полковник? — не понял шефа Близнец.

— Забери от меня этого недоумка! — взревел Сергей Михайлович. Близнец отшатнулся к двери.

— Припяти?! — повторил Украинский в бешенстве. — Припяти, мать вашу за ногу!

— Товарищ полковник, — робко начал Следователь. — Этот Валерий Протасов — рэкетир, скорее всего. Я у задержанного Помянского по глазам видел — боится гаденыш — аж руки дрожат. Очень на то похоже, что машину Помянский за долги отдал. Или в счет штрафа… По понятиям ихним…

Украинский недоверчиво поглядел на Следователя:

— Да они все нас боятся, предприниматели эти хулевы. Любого прихлопнуть — проще мухи. Только копни — везде нарушения…

— Ну… — Следователь уставился в паркет.

Сергей Михайлович задумался. Не исключалось, что Следователь и дело говорил. По крайней мере, стоило проверить. Украинский связался с УБОП. Пока в «шестерке» готовили ответ, полковник выдернул из камеры Бонасюка и обрушился на него, как Минотавр на Тесея. Несчастный Бонасюк (язык Вась Вася к тому времени заплетался от страха, он почти ничего не соображал) сознался, что да, знает Валерия Протасова.

— Огромный такой, будто медведь, поистине. Только он на джипе катается…

— Что еще знаешь? — нависал над Вась Васем Следователь. — Живо колись!

— Ты Бонасюк доиграешься в молчанку! — вторил ему Близнец. — Я тебя, мать твою, в последний раз предупреждаю!

— Я, поистине… — стонал Вась Вась.

— Ты мне доупираешься! — грозил Следователь.

— Да я, по-честному…

— Адреса! Фамилии! Быстро давай! — сверкал глазами Близнец.

— Да я, мамой клянусь…

— Ну все, Бонасюк, сам напросился!..

В этот драмматический момент жизни Василия Васильевича на столе Следователя затрещал дисковый телефон. Следователь снял трубку:

— Капитан Журба слушает… Ага… Сергей Михайлович, Вас, — Следователь зажал ладонью микрофон, — супруга.

— Сережа?!

— Я.

— Ты еще на работе?!

— Ну да… — немного опешил Украинский.

— Ну как же так?! — взвилась Лида Украинская. — Ты же обещал?!

Сергей Михайлович всплеснул руками, потому что до него дошло.

— Ты же обещал?! Ну, как же так?!

Украинский хлопнул себя по лбу.

— Ты что, забыл?!

— Да не забыл я…

— Все уже за столом сидят. Мы тебя в дверь ждем, а ты на работе торчишь!..

Сергей Михайлович устало вздохнул. Конечно же, он не забыл, что у Светочки День Рождения. Как можно? И подарок доченьке лежал в машине. Просто столько всего навалилось.

— Зарапортовался я немного, Лида… — полковник потер виски, — запарка тут вышла…

— Ты когда будешь? — без особой надежды спросила Лида, за годы службы супруга в органах приученная буквально ко всему.

— Ох, не знаю…

— Хоть по телефону поздравь, — сказала Лида Украинская, сообразив, что полковнику домой не скоро. — Она с Игорем пришла. Только тебя и ждали…

Украинский снова вздохнул:

— Да, конечно. Передай трубочку.

Света полгода, как встречалась с Игорем. Парень учился в КПИ, и со Светкой Украинской познакомился совершенно случайно. «На каком-то там „сэйшене“, как у нынешних пионеров принято говорить…» Отношения у молодых людей потихоньку переросли в серьезные. Сергей Михайлович приглядывался к пареньку глазами любящего отца (крепко любящего), немного огорошенного тем обстоятельством, что ненаглядное чадо как-то совсем незаметно выросло из ползунков. «Как это все же быстро вышло…»

По мнению Украинского, Игорь вроде бы и ничего был парень. «Ничего-то ничего, но волосы эти. Что за волосы? Ну, никуда негодятся…» Волосы Игореши дочка ласково называла «хаером».

«Что за «хаер» такой?» — осуждающе бурчал Украинский. Ну, стиляга, и все…»

«Папочка, он неформал. Не-фор-мал», — поясняла полковнику Светлана.

«Что за неформалы такие, не пойму я? — спрашивал у дочки Украинский. Служба в КГБ осталась в прошлом, он отстал от жизни. — Они что, против парикмахерских?»

«Он компьютерщик, — просвещала отца Светлана, — на «АПРОДОСе» учится. У них половина факультета с такими волосами ходит».

«Что за «АПРОДОС» такой?» — для виду хмурился Украинский.

«Автоматическое проектирование объектов динамических систем, — озорно улыбалась Света Украинская, — ну, или что-то в этом же духе».

«А, — чесал затылок Сергей Михайлович, — динамических… Ну, это хорошо, что парень учится. Это правильно. Компьютерщик, да?»

Вообще-то, паренек пришелся полковнику по душе. В отличие от тех, что окружали доченьку в Академии. Те в большинстве были сытыми недоумками, беззаботными отпрысками обладателей тугих кошельков. И учеба до лампочки, не учеба, а времяпрепровождение, и дня не мыслят без бара или кегельбана какого. «Вот и хорошо, что технарь, — успокаивал себя Украинский. Технарям полковник симпатизировал. — Только волосы эти, — хоть постриг бы кто…»

— Алло, папочка?! — звонко выдохнула в трубку Светлана.

— Доця?! С Днем Рождения, доченька. Ты уж извини, что так вышло…

— Ну что ты, папочка…

Пока Украинский говорил в трубку, трое других участников сцены по эту сторону линии внимательно наблюдали за ним. Следователь с Близнецом — с показным умилением, а Вась Вась — со скрытой надеждой: «Авось, поистине, сердце полковника возьмет, да и растопится…»

Повесив трубку, Украинский опять вздохнул.

— Сергей Михайлович? Этого в камеру? — нарушил молчание Следователь.

— В камеру? — рассеянно переспросил Сергей Михайлович. — В камеру? — в голове полковника звонким колокольчиком еще звучал голосок доченьки.

— Ну да… — повторил Следователь.

Полковник Украинский задумчиво покосился на Вась Вася. Тот сидел, затаив дыхание.

— Да пожалуй, что нет, — негромко проговорил Украинский. — Этого мы отпускаем…

* * *

К началу седьмого, когда Украинскому пришло время звонить Артему Поришайло с докладом, стало совершенно очевидным, что Валерий Протасов, Александр Атасов, заика по кличке Армеец и младший член банды, которого подельники называли Андреем, — рэкетиры из группировки Виктора Ледового. Кроме того, этот самый Андрей, согласно описаниям «Глиняных голов» и Бонасюка, идеально подходил на роль негодяя, отличившегося в субботу после обеда в сауне.

— Всю малину мне обосрал, молодчик… — потрясал кулаками Сергей Михайлович. Беспардонная наглость, с какой молодой бандит обвел вокруг пальца его костоломов, похитив Анну Ледовую со товарищи, Украинскому, как это не парадоксально, даже подняла настроение:

— Погоди, — многообещающе нахмурился полковник, — погоди-погоди, пионер хулев!.. Попадешься в руки, пожалеешь, что мама не свет пустила…

Впрочем, докладывать Артему Павловичу о досадном проколе, случившемся у подчиненных, Сергей Михайлович не спешил.

«Ничего ничего. Пускай побегают. Где-нибудь, да засветятся, — куда они денутся…»

Поэтому он достаточно бодро отвечал патрону, что все под контролем, ведется наблюдение. Короче — злодеи под колпаком.

— Ведем наружное наблюдение, Артем Павлович…

— Смотри, г-м, не упусти их, Сергей Михайлович, — посоветовал полковнику Поришайло. — Не исключено, Анна нас прямо к камешкам приведет…

«Пустите воды напиться, а то так жрать охота, что переночевать негде, — мысленно ответил Украинский. — И партнера бывшего на нарах сгнои, и миллионы тебе на блюдечке подай… Аппетит приходит во время еды, да, Артем Павлович?..»

— Оперативных данных на это нет, — попробовал возразить полковник.

— Это у тебя нет, — оборвал полковника Поришайло. — При малейшем изменении обстановки — немедленно информируй.

«Спешу и падаю», — злобно огрызнулся Украинский.

— По моей информации, Артем Павлович, Ледовой с супругой — как кошка с собакой живут. Постоянные ссоры, скандалы, иногда — с мордобоем. Маловероятно, Артем Павлович, чтобы при таких натянутых, мягко говоря, отношениях, муж жене столь круглую сумму денег доверил…

— Я тебе не говорю — «доверил». Я говорю — «приведет». При чем одно к другому, г-м?… — процедил в микрофон Поришайло. — А авантюрист Бонифацкий, по-твоему, даром вокруг Анны Ледовой вращается?! Свет клином сошелся на шлюхе сорокалетней?!

Вместо ответа Украинский закусил губу.

— Ладно, Сергей, — холодно бросил Артем Павлович. — Держи меня в курсе. — Поришайло качнулся в кресле вперед и пальцем оборвал соединение.

* * *

Распрощавшись с Сергеем Михайловичем, Поришайло некоторое время сидел неподвижно, словно какое-то языческое изваяние. Затем встал и неторопливо направился к бару. Извлек хрустальный фужер, бутылку армянского коньяка, тарелку с нарезанным дольками лимоном и стограммовый пакет сыра ломтиками. Установил спиртное с закусками на поднос и напевая «Комсомольскую богиню» Булата Окуджавы вернулся к креслу. Плеснул коньяк в фужер, полюбовался на свет, отхлебнул немного, подержал во рту и только потом сделал первый глоток. Прикрыл глаза, наслаждаясь блаженной теплой волной, медленно распространившейся по телу. Потянулся за сыром с лимонами, слегка пересыпанными тусклыми кристаллами сахара. Откусил и скривился от сковавшей рот оскомы.

— Г-м. Г-гм.

Сделал второй глоток. Отчего-то, совершенно неожиданно для себя, вспомнил закадычного приятеля молодости Левку Филяшкина. С Левкой они в комсомоле начинали, еще, г-м, при Хрущеве. Поришайло усмехнулся одними уголками губ. Забавный был паренек. Шебутной. А лимоны с сыром под коньяк были коронным Левкиным блюдом. Без них ни одна комсомольская пьянка не обходилась, а пьянки тогда — частенько случались. Славные были времена.

Поришайло попридержал было руку, потом как бы отмахнулся от самого себя и снова наполнил фужер. Славное времечко, что ни говори. Молодость всегда в радужных красках вспоминается. Даже шахтерам, г-м. А тем более, если провел ее так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы. Как и учил матерый комсомолец Николай Островский, который еще и сталь обожал закалять.

— Славные, — вслух повторил Поришайло. Особенно, если не своды штольни или прокатный стан вспоминаются, а лето в комсомольских здравницах. Черноморское побережье Кавказа, либо Крым, на худой конец. Пирожки с вишнями — по пять копеек, вино молодое, шашлычок — вечером. Пляж отдельный, от прочего народа забором отгороженный. Море вроде и общее, а все равно — приятно. Женщины из прислуги понятливые. И без лишней скромности, г-м, чтобы долго уговаривать не приходилось. Незабываемое чувство торжества, когда к первому в жизни закрытому партийному распределителю прикрепили. Первый распределитель — как первая, г-м, любовь. Только слаще еще. Пускай для самого низового звена, для холуев, можно сказать. Ничего, г-м. Лиха беда — начало. Главное, что приобщился к касте избранных, хотя бы полноздри, но засунул в кормушку, из которой сильные мира сего хлебают. Хотя бы одной пяткой — но влез на первую ступеньку того самого паровоза, г-м, что вперед летит. Согласно известной революционной песне. Летит, как птица. Прямо по головам разного быдла внизу, радующегося зарплате в сто рублей, квартирам в хрущевках и поганой мокрой колбасе, добытой в результате трехчасового стояния в очереди.

«Странно, — нахмурился Поришайло. — С чего это я, г-м, покойного Филяшкина вспомнил?..»

А неплохой был парень. Весельчак. Балагур. Приколист, как в нынешние времена молодежь выражается. Душа любой, г-м, компании. Гитарист.

Долгое время Филяшкин верховодил студенческими строительными отрядами. Курировал, от комсомола. И, видимо, отламывалось ему там недурно. Денег у Филяшкина всегда было — пруд пруди. По тем скромным временам. По крайней мере, когда гнать валюту за бугор получалось далеко не у каждой шишки, а за особнячок пятиэтажный, с бассейном, г-м, и расстрелять могли, под горячую руку.

«М-да… Лева Филяшкин… Светлая, г-м, голова…»

— Дурак ты! — сказал как-то Левка Поришайло. Они после баньки отдыхали. Пили пиво из поллитровых граненых кружек, сейчас такие — днем с огнем не сыщешь… Заедали осетриной. Пару бутылок казенки не забыли с собою прихватить, чтобы послебанное закусывание деликатесом не превратилось в банальную обжираловку.

Ерш развязал Филяшкину язык, которым тот, впрочем, и в трезвом виде, порой, болтал как помелом.

— Дурак ты, Артем… — в лоб заявил Филяшкин Поришайло. — Дурак в квадрате… Что ты задницу рвешь — «Фигаро здесь, Фигаро — там»?..[9] Кому это надо? И себе жить не даешь, и начальству — неуютно…

Молодой Поришайло обратился в слух.

— Хочет дядя «хрю-хрю» кукурузу в заполярье сажать — пускай себе сажает. Флаг ему в руки. Наше дело — телячье. Знай себе — поддакивай… Ритуальные завывания шаманские, которые идеологический отдел ЦК КПСС производит — ретранслируй в массы, и все!.. «Фигаро здесь, фигаро там»… Дурак ты.

— Лева, — начал Поришайло, — дык…

— Да не дык, — оборвал Филяшкин, — а повторяй, как попугай, и все дела. Я вот, со своими стройотрядовцами, в этом году на Северном Кавказе был…

— Ну и что там?

— Так вот там, Тема, над Кубанью, на высоком берегу, здоровенными, выкрашеными белой краской валунами надпись выложена.

— Какая надпись? — насторожился Артем. Несмотря на то, что выпил немало, он сидел и терзался одной мыслью: «Вдруг Филяшкин на КГБ работает? Сиксотом? Доверенным лицом? Сразупосле беседы в баньке — за оперативный отчет засядет?». Среди комсомольцев стукачей было, как ныне ВИЧ-инфицированных среди педерастов, так что…

Поришайло пообещал себе, что сразу после сауны ринется в ближайшее КГБ. Филяшкина следовало упредить.

— Так какая надпись? — трезвея на глазах, переспросил Артем.

— ТЕЧЕТ ВОДА КУБАНЬ-РЕКИ — КУДА ВЕЛЯТ БОЛЬШЕВИКИ, — голосом Левитана[10] продекламировал Филяшкин.

— Ну и что с того?..

— А ничего, — обрадовался Лева. — Ни-че-го. Ездят вокруг, пешком ходят, и у виска никто не кружит. Это потому, что так надо! Усек?

Поришайло кивнул.

— Говорит Никита Хрущев, что коммунизм к 80-му году для всех построят — ты и поддакивай. Ты что, не понял, Тема, что он, коммунизм гребаный, для нас с тобой — уже построен?.. Ладно… Давай еще по одной…

— Коммунизм для коммунистов придуман, — продолжал Филяшкин после того как они, цокнувшись, опустошили по рюмке, запив водку пивом. — Уфф… И уже построен в общем и целом. Для меня, тебя и тех, кто выше вскарабкался.

Филяшкин прервался, оторвал кусок белого рыбьего мяса и сунул в рот. Глаза его слезились. Лицо раскраснелось:

— Уфф… Меня, Тема, вставило. Уфф…

Левка содрогнулся от мощной отрыжки, вытер жирные пальцы о скатерть и снова с жаром заговорил:

— Наша главная задача, Тема: из обоймы не выпасть. В народ… Не выпадешь — ништяк. Выпадешь — хана. — Филяшкин указал пальцем вниз. Жест получился похожим на тот, каким зрители гладиаторских боев отправляли павшего бойца в загробный мир. К Харону.[11] На угрюмую речку Стикс.[12] «К бенинойбабушке, г-м». — И вверх ползти, по возможности. Потому как, чем выше влез — тем больше коммунизма. Жирнее икра в пайке, шикарней квартира, чище пляж, слаще шампанское…

Поришайло автоматически, по молодости лет и согласно отработанным с детства рефлексам, яростно замотал головой.

— Не согласен я…

— Мудак ты, — беззлобно выругался Филяшкин. — Коммунизм давно есть. Причем это такая вещь хорошая, что на всех ее не хватает. Хорошего — всегда мало… Не говоря уже о том, Тема, что кто-то ведь и говно за нами выгребать должен. Усек?.. Не самим же за лопаты браться?.. А?..

— Или ты думаешь, — с озорным смешком продолжал Левка, — пролетариев с Запада для говноуборки выписывать?.. Так не выйдет ни ерша. У них там, в цитадели зла капиталистического, классный работяга побольше нашего секретаря горкома получает… Последнее тебе — для размышлений на досуге…

После пьянки Артем в КГБ не побежал. Пьяным был — в стельку. На следующий день подумал, затем крепко подумал, потом еще крепче, и тоже не пошел. А сам разговор засел в его памяти навсегда.

Оба они, и Филяшкин, и Поришайло, долгое время шли бок о бок. После комсомола — в инструкторах одного из райкомов Днепродзержинска ходили. Вместе в горком перебрались. Пока их не развело в разные стороны. Ротация у партийных чиновников в Советском Союзе была похлеще, чем у армейских офицеров.

Поришайло забросило в Брянскую область РСФСР. Филяшкин, у которого, вдобавок ко всем его неоспоримым плюсам, еще и тесть чуть ли не в ЦК партии оказался, очень скоро попал в Белокаменную. Он рос, как гриб после дождя. Так продвигался, как Поришайло и мечтать не смел. Андроповскую смурную, тяжелую годину Левка Филяшкин встретил, будучи крупной шишкой в Министерстве Внешней торговли СССР. Чуть ли не главком командовал, с Поришайло к тому времени и созваниваться перестал, даже открытки слать ленился. Как пошли андроповские разоблачения, аресты и суды, так пришлось Левке Филяшкину из окна собственного кабинета сигать. Прямо в бетон мостовой. Головой вниз. Сам Филяшкин скакнул, или товарищи помогли, Поришайло, конечно, не знал. И знать не хотел. Да и не в том суть была. Чем выше влез, г-м, тем больнее вниз лететь.

Поришайло, напротив, звезд с неба не хватал и лихой карьеры не сделал. Сидел в захолустье на сельском хозяйстве, пока поднятая Андроповым крутая волна не подхватила его на гребень и не понесла наверх. Поришайло занесло в Киев, где, как нам уже известно, он занял вакантное кресло первого секретаря Октябрьского райкома партии. Предшественника Артема Павловича, кстати, буквально накануне, увезли в больницу с инфарктом. После того, как комиссия партийного контроля принялась за проверку финансовых операций райкома. Игра шла такая, что из больницы прежний секретарь прямиком отправился на кладбище. Правда со всеми подобающими его рангу почестями.

Нельзя сказать чтобы методы, применяемые генсеком-гебистом, пришлись Артему Павловичу по вкусу. Вовсе нет.

«Спокойно осмотримся по сторонам, а тогда и поглядим, чтоделать», — рассуждал в те времена Поришайло. С одной стороны — крутой подъем вверх влек за собой несомненные блага. С другой — как этими благами наслаждаться со спокойной душой, если чем выше кресло, тем отчетливей видны за окнами неприглядные дали Колымского края? Истина, как водится в большинстве подобных ситуаций, лежала где-то посередине. С благами, но без Колымы.

Примерно такими соображениями и руководствовался Артем Павлович, принимая дела в райкоме и наблюдая, как на улице мартовское солнце расправляется с последними сугробами.

Поскольку порядок был принят такой, что каждая компания, запускаемая сверху в низы (словно баллистическая ракета — на головы супостатам), должна приобрести оттенок массового психоза — не особенно искреннего, но массового — непременно, Поришайло немедленно включился в борьбу, организовывая милицейские облавы в кинотеатрах, отлов опоздавших на работу и не вернувшихся после обеденного перерыва. Глупость подобных мероприятий Артема Павловича не смущала. Действительно, ну ничем не хуже Брежневского поворота рек из Сибири в Среднюю Азию, или присвоенная тому же Брежневу высшего военного ордена через тридцать лет после окончания войны. Или той самой огромной надписи на крутом Кубанском берегу, о которой ему еще покойный Филяшкин рассказывал.

«Течет вода Кубань-реки куда велят большевики».

Красиво сказано, г-м.

Куда серьезней всей этой возни с производительностью труда и выявлением панков по стриженым вискам, была Андроповская бомбежка, обрушившаяся на головы воротил советской теневой экономики. По большому счету, это был самый настоящий передел сфер влияния, который так обожают, за горы трупов, репортеры в тех странах, где кое-что слышали о свободе слова. Даже той скудной информации, что получал Артем Павлович по долгу службы, было достаточно, чтобы заставить его переосмыслить многие ценности. Например задуматься над тем, что закрепительный талон в закрытый партийный распределитель, в сущности, не такое уже и благо, а чеки Внешпосылторга и сертификаты, принимаемые в «Березках»[13] — ничто в сравнении с долларом.

Участвуя во всех мероприятиях скоротечной Андроповской эпохи, Поришайло излишнего рвения не проявлял и старался мундир партийный кровью своих же вчерашних товарищей не марать. Потому падение Андропова на нем никак не отразилось. Краткое правление Черненко прошло и вовсе незаметно.

Как будто йог в нирвану погружен,

Лежит в гробу — злой старостью сражен,

И уж влекет его вперед лафет…

Пустует трон… надолго? Ясно — нет…[14]

Артем Павлович ухмыльнулся, припомнив забавную историю тех лет: «Да уж, был инцидент. Поймали писаку-студентишку на крамольных стишках о безвременно усопших генсеках. На три года лагеря стишков себе настрочил, рифмоплет, г-м, паршивый».

«А могли и в психбольницу заточить, на принудительное, г-м, лечение. Так что повезло еще рифмоплету».

В эру Горбачева Поришайло круто пошел наверх, будто подхваченный восходящим воздушным потоком надувной геодезический зонд.

«И Украинского — негодяя, за собою волок», — мрачно подумал Поришайло. «А не тянул бы его, как барана за рога — потерялся бы Сергей Михайлович в финале Перестройки. И, либо забивать бы ему козла во дворе, при удачном для него раскладе, либо в земле гнить, — при плохом».

За более чем десять лет совместной работы психологическую карту своего протэжэ Артем Павлович изучил досконально. И плюсы, и минусы знал лучше самого Украинского. Исполнителен? — Да. Сообразителен — в меру. Склонен, особенно в пьяном виде к дешевой патетике Андроповского образца, к воплям на разные лады, под общим заголовком «Просрали Родину, гады», — еще как — да. Выпить любит? Да. Пьет редко, да метко? — Да. Пересажал бы всех без жалости, приди, не дай-то Бог, на постсоветское пространство новый товарищ Сталин, — и разговора нет. Пересажал бы, г-м, и погнал в теплушках на Крайний Север. И рука бы не дрогнула. И в первую же теплушку на самое почетное место дорогого патрона Артема Палвловича Поришайло определил бы.

Корыстолюбив? Из кожи вон лезет, чтоб доказать, что нет. Но мы-то кое-что знаем… Еще незабвенный Владимир Ильич про прародителя чекистского, Феликса Эдмундовича, сказал как-то, что лицо мол, — как у подвижника, а изнутри, г-м, — взяточник и вор.

«Каждому сладенького, г-м, хочется…»

Поришайло наклонился, осушил четвертую за вечер порцию коньячку, закусил лимоном и снова прикрыл глаза.

«Промах за промахом, — подумал Артем Павлович, опять возвращаясь к Украинскому. — Стареет он что ли? Нюх теряет? Хватку утратил?» Поришайло кивнул самому себе. «Так еще и очкипошел втирать, будто я все еще в горкомовском кресле сижу».

Хотя, с другой стороны, какая у чекистов хватка была? Откуда ей взяться? Хватали диссидентов патлатых да очкастых под локти, и в психиатрическую клинику волокли. А там уже врачи наши, димедрола не жалели. Или еще чего. Сажали на иглу, г-м, — и нету диссидента. Не даром же психиатров советских еще в 70-е изо всех международных медицинских организаций поганой метлой вымели…[15] А вот там, где реальные дела требовались, в Чили, Иране, Афганистане — сразу на жопу усаживались. Альенде ушами прохлопали, Аятоллу Хомейни не различили, сначала радовались ему, как кретины, а потом вышло, что зря радовались. В Афганистане промахнулись, в Китае — поскользнулись. Тем более, что сам-то Сергей Михайлович, насколько Поришайло было известно, в КГБ анекдотами антисоветскими занимался. Сколько насобирал? Два с половиной лагеря? Или, может — три? Да и милиция при Застое Брежневском звезд с неба не хватала. Дубинки со щитами разве что в телевизоре мелькали, когда Зорин, Каверзнев и Калягин[16] про полицейский беспредел в странах западного мира калякали. Сейчас да, другое дело. Слов нет. С шантрапой разной на равных приходится тягаться. У каждого второго мудака — ствол в кармане. И ему, мудаку, безразлично, г-м, — по бутылкам в лесу палить или милиционеров отстреливать.

«А теперь ты, Сергей Михайлович, мне еще и брехатьвзялся…» — снова вернулся к Украинскому Поришайло. Даже головой покачал: «Нехорошо, г-м. Нехорошо…»

О том факте, что Анна Ледовая и Вацлав Бонифацкий упущены слежкой, Артем Павлович узнал едва ли позже самого Сергея Михайловича. И безо всяких премудростей. Один из членов группы, выпасавшей Анну Ледовую, напрямую работал на Поришайло. Инкогнито, понятное дело. Как только первая «Волга» преследователей протаранила тяжелый грузовик, а вторая затормозила неподалеку, — вокруг метались люди, соляра из вскрытых баков текла по асфальту и кто-то истошно орал, что сейчас вот-вот и полыхнет, человек этот спокойно вытянул мобилку, позвонил Поришайле и сжато обо всем доложил.

«Стареешь, Сергей Михайлович», — почти удовлетворенно констатировал Поришайло и в пятый раз потянулся за коньяком.

Попивая вечерами коньячок, Артем Павлович отдавал себе отчет в том, что алкоголизм, взрощенный на коньяке, пускай и самых дорогих марок, от своего родного брата алкоголизма, выпестованного на бормотухе с самогонкой, отличается — как два пингвина на льдине. То есть никак почти. Более того, Артем Павлович резонно полагал, что подвисание на коньяке еще и опаснее, вследствие определенного самообмана, проистекающего из таких вот нехитрых соображений, что потребляя водку в одиночку, хотя бы понимаешь, что пропадаешь, и надо что-то делать, пока не допился до лопнувших капилляров в носу. А глотая коньячок — просто интеллигентно и со вкусом коротаешь вечера, и придираться к самому себе вроде бы как и не за что.

Пока Артем Павлович обмозговывал сию непустяковую проблему, на пороге его кабинета бесшумно появилась средних лет женщина: худенькая, а то и высохшая. Чересчур хорошо одетая. С надменным лицом и губами (даже и не губами, а двумя тонкими взбалмошными нитками), готовыми, казалось, в любую секунду поджаться в надменной гримасе. Лицо женщины несло на себе такой толстый слой макияжа, что воины-апачи, вступившие на тропу войны, пожалуй, ахнули, почтительно. А то и расступились бы, перед ней.

— Лиза, — тихо позвал Поришайло, у которого слух был развит, как у кота.

Женщина беззвучно пересекла кабинет мужа, зашла ему за спину и положила обе сухонькие ладони на трапециидальные мышцы Артема Павловича. Вернее сказать, на то место, где эти самые мышцы находились в прошлом. Молча принялась легонько массажировать шею мужа. Артем Павлович замурлыкал:

— Все боятся Артема Павловича, — проворковал Поришайло преобразившимся от удовольствия голосом, — А сам Артем Павлович боится ревматизма…

— Тема… — ласково начала жена, — Наташа звонила…

— Наташенька?.. — оживился Поришайло. — Когда?.. Почему ты меня не позвала, Лизонька?

— Ты по другой линии разговаривал. Не хотела отрывать… Подумала, что-то важное…

— Жаль, — искренне огорчился Поришайло. — «Что может быть важнее звонка любимой доченьки?»

Этим летом Наташа Поришайло завершала третий год обучения в Сорбонне,[17] причем подавала такие надежды, что родители не могли нарадоваться. Артем Павлович ужасно скучал за доченькой, но чувства свои отцовские старался держать в узде, предпочитая удерживать единственного ребенка подальше от Родины. Там, на Западе, и образование — покачественнее, и климат помягче, и люди подобрее, а жизнь — повеселее. Отчего-то, г-м…

— Она какого числа на Багамы собирается? — печально спросил Артем Павлович супругу.

— Не на Багамы. На Мальдивы, Тема, — у укоризной поправила Елизавета Карповна. — И нечего тебе беспокоиться. Она взрослая девочка…

— Да взрослая-то взрослая, — протянул Поришайло, — да волны эти, г-м…

Дочка Поришайло последний год всерьез увлеклась серфингом. Сам Артем Павлович предпочел бы теннис, или волейбол, или фигурное катание, г-м, да выбор был не за ним. Вся амуниция для серфинга была немедленно приобретена родителями и поверьте, это была лучшая амуниция серфингиста, какую только можно купить за деньги.

А Поришайло, в тайне, все равно психовал.

— Волны эти… — неодобрительно повторил Артем Павлович.

— Перестань каркать, Артем, — настойчиво посоветовала Елизавета Карповна. — Ей Богу, беду накличешь. Что ты, как ребенок, заладил — волны, волны. Она же с подружками едет. У Франсуазы папа — газетный магнат, у Барбары, если мне память не изменяет, — владелец трех сталелитейных заводов в Руре. Да с девочек на островах инструктора пылинки сдувать станут.

Поришайло грустно кивнул.

— А почему мне казалось, что на Багамы?..

— Да потому, Темушка, что слов других не знаешь, — довольно таки ехидно подковырнула супруга. В семье они были ровней. Одногодки. Познакомились друг с другом в зрелом возрасте, когда учились на курсах ВПШ и паритет в супружеских взаимоотношениях с тех самых пор научились соблюдать.

— Да? — обиженно переспросил Поришайло. — А я отчего-то…

— Вот от того самого, — безапеляционно сообщила Елизавета Карповна. — А еще пару рюмок выпьешь, — продолжила супруга, бросив многозначительный взгляд на полупустую бутылку коньяка, — Суматру от Земли Франца-Иосифа не отличишь…

— Ну, Лиза, тебе виднее, — примирительно сказал Поришайло. — Ты же у нас ученая женщина.

Елизавета Карповна, в бытность Артема Павловича заведующим отделом горкома, окончила высшие курсы, а затем защитила диссертацию. На тему «определяющего влияния идей марксизма-ленинизма в деле всемерного повышения урожайности озимых культур в сельском хозяйстве». В эру развитого социализма. Или что-то в этом роде. Не шедевр, конечно, бывало и покруче, но все равно — прошло «на ура». Ныне Елизавета Карповна склонялась к мысли, что если достать работу из архива, на совесть пропылесосить, все причастия «очень хорошо» заменить антонимами «очень плохо» — то, по нынешним временам, по новой защищаться можно. Как раз подумывала над этим. Доцент — хорошо, а профессор все-таки краше.

В свое время Артем Павлович, задействовав знакомых, выхлопотал для новоиспеченной кандидатши общественных наук непыльное доцентское местечко в Государственном Университете на кафедре марксизма-ленинизма, где Елизавета Карповна, до последних дней советской власти вдалбливала благодарным студентам удивительный предмет, называемый официально Научным Коммунизмом, а втихаря — законом Божьим.

После обретения независимости с рассказами про коммунизм Елизавете Карповне пришлось завязать. Но не беда. Полы драить в подземных переходах ей все равно была не судьба. Новое местечко вскоре нашлось — декана факультета менеджмента и рыночных отношений в одной из многих, выросших в последние годы, словно культуры вирусов на курином бульоне, академий всевозможного управления. Было бы кем управлять, а желающие всегда найдутся.

— А к нам, значит, в августе собирается? — задумчиво спросил Поришайло.

— Тема… Ты же сам знаешь…

— Надо будет путевки заказать. Да и махнем втроем на Мальту.

Елизавета Карповна нежно погладила мужа по голове.

— И действительно, Тема… Чтобы тут не торчать…

* * *

К девяти вечера, когда в кабинете Артема Павловича снова затрещал телефон, хозяин кабинета сидел в том же кресле, и клевал носом. Бутылка коньяка на столе распрощалась со своим содержимым, а лимоны и сыр перекочевали с блюдец в объемистый желудок господина Поришайло, растянутый райкомовско-горкомовскими хлебами и нынешними олигархическими разносолами.

— Артем Павлович?..

— Ну?.. Чего у тебя, г-м?.. — Поришайло с натугой вышел из дремы.

«Ничего хорошего», — едва не брякнул полковник, но вовремя прикусил язык…

Картина, сложившаяся к позднему вечеру субботы, и вправду выглядела безрадостной. Поиски, предпринятые людьми Украинского по всему городу, не дали никаких результатов. Полковнику только и оставалось, что гадать на кофейной гуще — куда беглецы запропастились, если бы около половины девятого вечера ему не позвонил Бонасюк.

Как уже известно читателю, после полудня Вась Вась под конвоем Следователя и Близнеца был препровожден домой. Не от того, что у Сергея Михайловича прорезалась человечность, а на боевой пост. Бонасюк уже сказал (выплакал) все, что мог, и в камере от него не было толку. Украинский Бонасюка отпустил (временно, мать его), и вышло — правильно сделал.

— Поистине, как на духу, супруга мне звонила. Только что, — начал запыхавшись Бонасюк.

Далее Вась-Вась слово в слово передал Сергею Михайловичу информацию, полученную от дорогой супруги. Кристина с кумой Анькой сидела на даче Ледовых в Осокорках, а камешки Виктора Ивановича были похищены неким Вацлавом Бонифацким.

— Я о нем вам все по-честному докладывал, — ныл в микрофон Василий Васильевич.

«Добрался таки, урод чертов, — подумал полковник Украинский, — плакали камешки Виктора Ивановича. Ну, теперь держись».

Далее Бонасюк сообщил, что четверо охранников, выставленных на даче Олегом Правиловым, которых, кстати, Кристина перечислила поименно, ринулись вдогонку за авантюристом, надеясь перехватить его либо на железнодорожном вокзале Симферополя, либо уже в самой Ялте.

* * *

— Ты не беспокойся, Васенька, — всхлипывала в трубке Кристина. — Все нормально будет. Ребята надежные. Настигнут Вацлава.

— Ну и дела, поистине! — охал в ответ Бонасюк.

— Бесчестный негодяй! — продолжала жена, — как он мог с Анечкой так поступить? Как у него, подонка, рука поднялась?

— А где, поистине, Анна? — спросил Василий Васильевич.

— Спит, — дипломатично отвечала Кристина.

Анька к вечеру надралась вдрызг, что, собственно и позволило Кристине без помех дорваться до телефона. Будь Анна на ногах, — ни о каких откровениях и речи бы не было, — Анька заткнула бы ей рот в момент. Тем более, что и Атасов, выбираясь с дачи, сделал особый акцент на том, чтоб кумушки никуда не звонили: «Никому, типа. Засекут номер, — пиши, типа, пропало».

Сама Кристина, извечно скрытная с мужем (не жена, а одна большая недомолвка), в этот раз сдержать себя не смогла, — трещала, как самая настоящая сорока. Нервы были на пределе, с ней произошел словесный понос. Так уж вышло. Выболтав мужу все и вся, Кристина немного успокоилась. Вспомнила даже, что Вась Вась сидит дома некормленый, и некому о нем, бедолаге, позаботиться.

— Кушать захочешь, Василек — пожарь яичницу. Постное масло в сковородку залить не забудь.

— А сколько, поистине?

— Столовую ложку. А лучше — две, — инструктировала Вась Вася жена. — Макароны в кухонном шкафу. И, по-моему, несколько упаковок сухих супов там же лежат. Тех, что быстрого приготовления. Поищи. Мне на сдачу в супермаркете всучили.

Кристина Бонасюк в области питания оставалась убежденной приверженкой старых, дедовских традиций. Она совершенно справедливо полагала, что никакие свежемороженые и сухие полуфабрикаты, в какую бы красочную упаковку не облекались, никогда не заменят в рационе украинского борща с чесночными пампушками, вареников с творогом, гречневой каши с котлетами и еще много, чем сотни лет питались пращуры, слыхом не слыхивая о гастритах, колитах и прочих желудочных хворях.

— Взять хотя бы микроволновку, — убеждала как-то мужа Кристина, когда тот загорелся идеей купить СВЧ-печку. — Да где это видано, чтобы курицу в три минуты приготовить? Да настоящую крестьянскую курицу и за три часа в духовке не протушишь. Жесткая останется, как резина. Что, интересно мне знать, с ней в микроволновке творится? И, чем, спрашивается, пичкают на фабрике бедную птицу, чтобы мясо в три минуты варилось?! Я это есть буду, а потом и сама на части расползусь, как эта курица несчастная?!

Что же касается отвратительных кубиков сухих супов и бульонов, так и самого Васю от них с души воротило. Тем более, что доходили до него смутные слухи, будто всевозможные «Галины-бланки» — не что иное, как перерасфасованный в новые упаковки корм для американских солдат, которым во Вьетнаме доводилось неделями торчать в джунглях. Мол, наделали его в Штатах сотнями тонн двадцать лет назад, а после позорного поражения так и гнило это дерьмо на армейских складах. Пока границы Союза не пали и не открылась заманчивая возможность спихнуть на постсоветское пространство весь накопившийся на Западе мусор.

Так оно было или не так, но, в данном случае — обстановка вынуждала не перебирать харчами.

— Приготовишь бульон, — поучала Кристина Василия Васильевича. — Макароны свари отдельно. Худо бедно, червячка заморишь.

— А ты домой когда? — жалобно спрашивал Вась Вась.

— Не могу я куму в такое время одну оставить, — отвечала Кристина не менее жалобно, — телефон в Осокорках запиши. Если что — звони.

Вася записал. И телефон, и адрес, и остальное все. Он вообще сидел, шмыгая носом, с блокнотом на коленях и авторучкой в руке. Поэтому, как только связь с Осокорками прервалась, набрал номер Украинского и передал ему содержание беседы с точностью магнитофонной записи.

— Молодец, — гаркнул Украинский и, в свою очередь, кинулся звонить Поришайло.

* * *

— Что значит упустил, г-гм?! — захлебнулся Поришайло, услышав от Сергея Михайловича, что алмазы Ледового похищены, а Бонифацкий сбежал в Крым. — Ты, твою мать, шляпа!..

Полковник Украинский кусал губы и молчал.

— Интересно, — немного спустив пары, уже спокойнее спросил Артем Павлович, — как это так?.. Весь день глаз не сводил, а из особняка в Осокорках упустил, к чертовой матери?… Я про особняк этот от тебя, г-м, г-гм, впервые слышу?

— Так я… — замялся Украинский, которому придумать что-либо удобоваримое — просто не хватило времени.

— Ладно, — вздохнул Артем Павлович, — после обсудим, Сергей Михайлович. — Поришайло внешне успокоился, его тон сделался таким омерзительно приторным, что у полковника мурашки поползли по спине — «после обсудим, Сергей Михайлович… ну-ну…»

— Дачу в кольцо возьми, — распорядился Поришайло, — Чтобы мышь летучая не проскользнула!

— Уже сделано, — отозвался Украинский, но Поришайло нетерпеливо перебил:

— Мила Сергеевна пускай вылетает в Крым. Обеспечишь ее всем необходимым. Свяжись с ней немедленно. И скажи, г-м, чтобы перед вылетом обязательно мне позвонила.

— Понял, Артем Павлович.

— Теперь вот что, Сергей Михайлович… У тебя люди надежные, г-м, в Крыму сыщутся?

— Так точно, — без запинки ответил Украинский. — Есть двое надежных ребят.

— При погонах?

— Так точно.

— Подключай в помощь Миле.

— Есть.

— И смотри, Сергей… Ты мне за ее безопасность — головой, г-гм, отвечаешь…

— Понял.

— Дальше, г-гм. Кто из бандитов Правилова в Крым рванул?

— Атасов, Протасов, Армеец и Бандура, — без запинки выговорил Украинский. Произнося последнюю фамилию, он поморщился, как будто обнаружил в супе толстую дохлую муху.

* * *

Услышав от Василия Васильевича имя молодчика, сорвавшего слежку за Анной Ледовой, Украинский сперва мысленно пообещал себе, что на первом же допросе отобьет мерзавцу валенком с песком обе почки. Затем надолго задумался — что-то скреблось в подкорке, а вот что именно — он пока не знал. Посидел, почесал затылок и, наконец, — припомнил. Кинулся к сейфу, извлек изъятые в Гробарях документы, выписанные на имя Андрея Бандуры.

«Вот это да… — сказал Украинский потрясенно. — Вот так совпаденьице…»

Впрочем, утомлять шефа этой удивительной подробностью полковник Украинский не спешил. Да и к чему? Назвал имена бандитов, и двинулся дальше.

— Выехали своим ходом. Предположительно — в девятнадцать ноль-ноль. Ориентировка на джип «Ниссан-патрол», 86-го года выпуска. Зарегистрирован на Валерия Протасова. Темно-синий металлик. Очень много труб безопасности на носу и еще больше — прожекторов.

— Обезьяны чертовы, — фыркнул Артем Павлович и, после минутного раздумья продолжил:

— Сергей Михайлович! Ты что хочешь, делай, но чтоб макак этих — и духу на полуострове, г-м, не было. Ты меня хорошо понимаешь?

— Лучше некуда, — отозвался Украинский.

— Ну, так действуй, г-м.

Поришайло оборвал связь, неуверенно поглядел на поднос, встал и, покачиваясь, снова направился к бару.

Глава 3 АРМЕЕЦ ИЛИ ПЕРВАЯ КРОВЬ

— О-однажды вызвали меня к но-новым русским, прицениться, какой ка-камин им вы-выкладывать. И во-во сколько ка-камин обойдется, — Армеец протер глаза и умолк, видимо собираясь с мыслями.

— Ну, и что дальше? — подстегнул Бандура, кинув очередной тревожный взгляд на подозрительно приумолкшего за рулем Атасова. Тот пока не допускал явных ошибок, вписывался в повороты, не петлял поперек дороги, но все равно Андрею не нравился. Стал уж слишком молчалив. Может, задумался о чем-то, но, похоже, засыпал на ходу. Андрей пару раз предлагал себя в качестве сменщика, но Атасов лишь отрицательно качал головой — рано еще. Наездишься, типа…

Бортовые часы показывали четверть второго ночи. Дождь то накрапывал, то давал короткие передышки. Вокруг «Мерседеса» царил беспросветный мрак, если не считать света собственных фар и габаритов несущегося впереди автомобиля случайных попутчиков. Машина эта (оказавшаяся впоследствии «Опелем-Омегой») села на хвост их «Мерседесу» около полуночи — до Умани оставалось километров тридцать. С тех пор «Опель» болтался за «Мерседесом» с упорством борзой собаки, взявшей заячий след.

Андрей всполошился, заподозрив неладное, Атасов беспечно отмахнулся:

— Темная ты личность, Андрюша. В колонне, типа, двигаться легче. Только и всего. Уцепился за задние фонари, и катись, будто прицеп. И глаза отдыхают, и дистанция такая, что в случае чего успеешь затормозить. Я, типа, как заклепаюсь — его вперед пропущу.

Как пообещал, так и сделал. В районе часа ночи Атасов сбросил скорость, уступая «Омеге» почетное место мателота.[18] «Омега» сначала тоже притормозила, но затем ее водитель сообразил, что к чему, и обошел «Мерседес» по встречной полосе. Обе машины, набрав прежнюю скорость, вновь устремились вперед.

Атасов прилип к «Омеге» и теперь отдыхал, предоставив водителю головной машины напрягать глаза и бдеть за них обоих.

Вскоре за пеленой дождя возникла развилка, на которой Одесская трасса пересекалась с дорогой М-21 — Кишинев-Кировоград. «Опель» на развилке ушел налево, в сторону Кировограда. Атасов скопировал маневры флагмана с величайшим тщанием.

— Любишь кататься, люби, типа, и саночки возить, — назидательно сказал Атасов. — Неписаное правило дороги. — Он обернулся к Андрею, — тебе, Андрюша, как только вчера покинувшему ползунки пионеру, позволительно этого не знать.

Армеец, хмыкнув, напустил на себя такой вид, будто здорово обиделся. Хотя это было не так.

Трасса Кишинев-Кировоград оказалась вполне сносной однополосной бетонкой, протянутой по местности, на которой довольно-таки крутобокие холмы постоянно чередовались с глубокими низинами. Как будто на заре мироздания земля тут выгнулась исполинскими волнами, да так они и застыли. Езда превратилась в нечто, похожее на американские горки. Вверх — вниз. Вверх — вниз.

— Тренировка, типа, космонавтов.

Отмахав по бетонке добрую полусотню километров, «Омега» безошибочно свернула направо, взяв курс на Вознесенск.

— Смотри как ориентируется, подлец, — не скрывал восхищения Атасов. — Видать, типа, часто здесь катается. Я бы этот поворот точно проглядел.

— Эдик? — очнулся от легкой дремы Бандура, — так что там с камином?

— С камином? — переспросил Армеец.

— Ну, ты же начал рассказывать, как у новых русских камин мастерил?

— А-а… — сообразил Армеец. — Т-так вот. Приезжаю на виллу, я тогда на «м-москвиче» мотался, с-смотрю — ничего домик. На п-поллимона х-хрустящих тянет. Хо-хозяева — два брата. Андрюша, ты мой х-холодильник на Троещине видел?

— Трехкамерный?

— Верно. П-приделай к нему ру-руки с ногами, а на верхней дверце рот п-процарапай, х-хочешь отверткой, хочешь — зубилом. И г-глаза, — с помощью а-азбуки магнитной. Вот из ка-каждого холодильника по о-одному брату и получится.

— Я им п-проспекты с цветными фо-фотографиями достал, с-стою, про камины рассказываю. Такие вот камины, и такие. П-полки разные вы-выбирайте, ду-дубовые, бу-буковые, я-ясеновые. Ди-дизайн по желанию за-заказчика. На облицовку и-изразцы, м-мрамор, ле-лепка. Можно фи-фигуры ги-гипсовые по фронтону добавить…

— А они?

— С-старший молча за-забрал у меня п-проспекты, мне за-за пазуху всунул.

— «СЛУШАЙ СЮДА, МУЖИК», — го-говорит, — «ТЫ ЭТУ ХЕРНЮ СЕБЕ ОСТАВЬ… ТЕПЕРЬ СМОТРИ КОРОЧЕ СЮДА». — Сам с-становится посреди зала, бе-берет в руки сосновое полено, да как з-звизданет об стену! — «ПОНЯЛ?» — с-спрашивает.

— Ну а ты? — не выдержал Бандура.

— Я с-стою, м-молчу. Ду-думаю: к-конец мой пришел. По-порешат се-сейчас за что-то… Тут он, холодильник этот, по-поворачивается ко мне и объясняет: «ЧТОБ ТЫ ПОНЯЛ, ЧЕГО МНЕ НАДО. НАДО, ЧТОБЫ Я ОТАК ВОТ ПАЛЕШКО ВЗЯЛ…» — и новое берет, — «…В КАМИН ТВОЙ ХУЛЕНУЛ, И ЧТОБ НЕ РАЗВАЛИЛОСЬ…»

— «Ч-что?» — с-спрашиваю.

— «КАМИН ТВОЙ», — холодильник отвечает, — «И ЧТОБЫ ГОРЕЛО. ПОНЯЛ?»

Я к-кивнул.

— «И ЭТО, СЛЫШЬ? СКОКО ДЕНЕГ?»

— Я, че-честно говоря, д-дар речи у-утратил. Временно. Тут брат его по-подходит. Второй хо-холодильник, то есть:

— «СЛЫШЬ? И ЭТО… ЕСЛИ ЧЕГО — НЕ УБЕГАЙ. А ТО ДО ТЕБЯ УЖЕ ШТУК ШЕСТЬ РАБОТЯГ ПРИХОДИЛО. МЫ ИМ КОНКРЕТНО ВСЕ ОБЪЯСНЯЕМ, А ОНИ КИВАЮТ, ПОНИМАЕШЬ, И УБЕГАЮТ…»

— А ты? — спросил Бандура, сунув в рот сигарету.

— Я д-думал им сказать, чтобы в зеркало в-внимательно посмотрели. И г-глазки раззули. Но не-не решился, знаешь ли. П-прикинул, что если по-помирать, так с музыкой, и ка-как зарядил т-тройную цену. «В шесть ш-штук, — говорю, — у-удовольствие такое обойдется. Зелени». Честно скажу — надеялся, — о-откажутся. Они пе-переглянулись между собой, с-старший го-говорит: — «НОРМАЛЬНО, СЛЫШИШЬ. ПО РУКАМ. ЛАДЫ, КОРОЧЕ».

Су-сует руку в ка-карман и протягивает мне т-три пачки по ты-тысяче долларов каждая. Задаток. В таких, черно-оранжевых у-упаковках. Я еще подумал: — «И не боится, что с деньгами с-сбегу…»

— Так положили камин, типа? — пробрало Атасова.

— А т-ты как думаешь?..

* * *

Некоторое время летели сквозь глухую ночь молча. Миновали совершенно безжизненный городок. В темных домах — ни единого освещенного окошка. Судя по карте, развернутой Андреем на коленях, проехали Александровку, а то и Вознесенск. Дорога продолжала извиваться синусоидой, с холма на холм. Покрытие отдельных участков было очень даже ничего, но попадались и откровенно отвратительные участки. С полуночи зарядил непрерывный дождь, временами переходивший в настоящий тропический ливень. В низинах скопились лужи, больше напоминающие озера. Что таит в себе свинцовая в отсветах фар поверхность воды, становилось понятным, только когда колеса влетали в выбоины на дне. Подвеска «Мерседеса» страдала безбожно. Пару раз машину тряхнуло с такою силой, что со всех в салоне сон сняло как рукой.

— Так и колесо потерять недолго, — сдавленно пробормотал Атасов.

Бандура невольно поежился. И лишь Гримо продолжал беззаботно храпеть.

В половине третьего ночи в хвост их скромной кавалькаде пристроилась третья машина. К тому времени «Омега» начала потихоньку сдавать позиции. Видимо, ее водитель устал и то и дело ненароком подымал ногу с педали «газа». Незваного пришельца пропустили вперед, и до трех часов утра он уверенно возглавлял колонну. К слову сказать, третьей машиной оказалось заляпанное грязью 520-е «БМВ». Номера выдавали в «Бимере» «уроженца» Николаевской области.

— Домой когти рвет, — добродушно заметил Атасов.

— Хо-хорошо ему, — с завистью добавил Армеец. — Ч-часу не пройдет — упадет в родную подушку носом.

На окружной дороге, огибающей Николаев с северо-востока, «БМВ» покинуло строй, ушло на развилке вправо и вскоре пропало из виду.

— Домой, типа, почесал, — Атасов проводил взглядом растворившиеся во мраке габариты «Бимера», и снова уставился на дорогу.

— С-справа мелькала ши-широкая водная поверхность. Это что было, Андрюша?

— Южный Буг, — ответил Андрей, предварительно сверившись с картой.

Они пронеслись по мосту над Ингулом. Выхваченный фарами светлячок указателя сообщил им, что до Херсона осталось 66 километров. Около половины четвертого утра вновь оказавшаяся впереди «Омега» резко снизила скорость, и решительно свернула на подвернувшуюся по пути широкую обочину.

— Умаялся, — сонно предположил Атасов. Они пролетели мимо в вихре водных брызг. — Правильно. Когда совсем, типа, невмоготу, лучше стать, перекимарить пару часиков. Себе дешевле…

Атасов тряхнул головой, пытаясь отогнать сон. Обернулся к Андрею:

— Штурман! Что за населенный пункт на горизонте?

— Посад-Покровское, сэр, — порылся в атласе Бандура.

Атасов скосил глаза на спидометр.

— За шесть с половиной часов хода — пятьсот пятьдесят четыре километра, типа. Не жирно… Эдик, это какая средняя скорость выходит?

— Я что, по-похож на ка-калькулятор? — возмутился Армеец.

— Ты школьный учитель, между прочим.

— И-истории…

— Без разницы, типа.

— Восемьдесят пять целых двадцать три сотых километра в час, — прекратил бессмысленные препирательства Андрей, убирая в карман миниатюрный «Ситизен».

— М-мда, типа… — разочарованно выдавил Атасов. — М-да…

— Саня, да ты что? Отличный результат, — искренне похвалил Андрей. — А если учесть непогоду, и что темно было, как у крота в норе, так вообще — рекорд.

— А если бы А-атасов кофе по-поменьше х-хлестал, из термоса и по-потом т-трижды в кусты не бегал, по малой нужде, так и де-девяносто километров в час бы-было бы…

— Кабы б, — с вызовом начал Атасов, — я кофе не пил, мы б давно в кювете, типа, загорали. И потом, Армеец… Я мочевой пузырь, типа, на службе родине застудил. В Вооруженных Силах Советского Союза. Если ты, школьная твоя душа, меня еще разок моим застуженным пузырем попрекнешь — все — привет. Потопаешь через Сиваш на своих двоих.

Но, сколько бы кофеина не растворила в себе многострадальная кровь Атасова, в последовавшие тридцать минут машину пару раз уводило вправо. Атасов безнадежно проваливался в сон. Андрей, напротив, стоял на страже, всякий раз моментально хватаясь за руль.

— В И-израиле, как я слышал, — вставил сквозь зевоту Армеец, — обочины скоростных автотрасс отделены от к-кюветов с-своеобразными поребриками. Во-водителя к-клонит в сон, машина уходит с трассы, выскакивает на поребрик, от которого в-в салоне такой г-грохот, что, говорят, и из комы выйти можно.

— Да какие такие поребрики, типа? — вяло огрызнулся Атасов. — Тут вся дорога — один этот самый гребаный поребрик.

— Саня, — взмолился Андрей, — пусти за руль, а? Пока в самом деле, с дороги не вылетели.

— Ладно, — наконец сдался Атасов.

Проехали совершенно темную Киселевку. Село крепко спало. Атасов включил нейтралку и осторожно притормозил, оставив все четыре колеса «Мерседеса» на заасфальтированной проезжей части. И правильно сделал, потому что обочина раскисла и выглядела не менее зловещей, чем знаменитая Гримпенская трясина.[19]

— Аварийку включи, — посоветовал Андрей. — А то еще какой-нибудь сонный дурак влетит в задницу.

— Да нет же никого, — отмахнулся Атасов. — В такую паршивую погоду, Бандура, даже хозяин-садист, типа, собаку из дома не выгонит.

Армеец потянулся к торпеде, толкнул пальцем кнопку подачи аварийных сигналов. Атасов хмуро покосился на Эдика.

— Воспользуюсь, типа, законным питстопом и пописаю, — доверительно сообщил он приятелям. — Чтобы ни у кого, типа, претензий не было, в дальнейшем.

— Да че-чего ты завелся?

— Ничего, типа, — по-стариковски заворчал Атасов, поворачиваясь спиной к машине и расстегивая ширинку, — ничего, Эдик, а вперед перелазь. Мы с Грименцием на массу давить будем.

Произошла рокировка, в результате которой Армеец с Бандурой оказались впереди. Гримо, потоптавшись по кругу, как и положено собакам перед сном, улегся, свернувшись калачиком. Атасов устроился рядом, беспардонно использовав несчастного бультерьера в качестве подушки с подогревом. Гримо попробовал поворчать сквозь сон.

— Я тебе, типа, рыкну, — предупредил собаку Атасов. Вскоре сзади воцарилась тишина.

— Ну, с Богом, — пробормотал Андрей, трогая с места. Небо на востоке принялось несмело светлеть.

— Куда, хотел бы я знать, П-протасов за-запропастился, — тревожно спросил Армеец. — Мы его ночью не-не проскочили, часом?

— Его проскочишь… — протянул Бандура, смутился под укоризненным взглядом Армейца и добавил:

— Вроде как не было его…

— В Одессу ненароком уехал, — зевнув, пробормотал Атасов. — Либо в Румынию. Указатели перепутал, типа… И привет.

— Если, как мы, летел, — рассудил Андрей, — то черта мы его догоним, пока где-то не станет. В дороге и за грузовиком не угонишься, особенно, когда фора большая. Два часа разницы, да плюс — за его джипом… У «Нисана» под капотом сколько коней?..

— Ну ты и скотина, типа! — громко возмутился совсем было уснувший Атасов. — Вот мерзавец, а?

— Кто? — испугался Армеец.

— Гримо негодяй!..

— Ч-что он сделал-то?..

— Сейчас, типа, унюхаешь…

Разулыбавшись, Андрей опустил окно. В салон ворвался свежий ветер с полей, наполненный влагой, ароматом полевых растений и запахом росы. Сон сразу отступил. Испарился, хоть и временно.

— Не знает, паразит, что отравляющие вещества, типа, запрещены международной Женевской конвенцией, — бурчал Атасов, снова пытаясь прилечь, — еще в начале столетия.

— П-плевал он на ко-конвенции, — согласился Эдик, в свою очередь хватаясь за ручку стклоподъемника.

Вскоре дорога перешла в четырехполосную, что безошибочно указывало на приближение большого города. Херсона, надо полагать. Ближе к четырем справа от трассы потянулся бесконечный стальной забор. Вдалеке, за забором, в розово-серых предрассветных лучах виднелись силуэты каких-то вертолетов.

— Военно-транспортные Ми-6, — сразу определил Бандура. В школе Андрей бредил небом, одно время даже думал поступать в Харьковское летное училище, пока неожиданный развал Советского Союза не начертил поверх романтических планов большой жирный крест.

— Вот силища-то, — качал головой Андрей, — пассажировместимость — что у аэробуса. Ну, или почти как…

— С-сколько денег народных даром пропадает, — по-своему откликнулся Армеец. — Тут левый поворот, смотри, не пропусти. А то в Херсон уедем…

— А ты в Херсоне был?

— Бы-бывал…

— Хороший город?

— К-красивый. Я там счастлив был, Андрюша. Мы с женой пу-путевки на море брали. П-профсоюзные. В лагерь «Маяк», от Киевского политехнического и-института. В поселке Лазурное Херсонской области. Я в и-институтской научно-технической библиотеке работал.

— Далеко Лазурное от Херсона?

— До-добрая сотня ки-километров. Туда из Херсона а-автобус ходил. И еще на «ку-кукурузнике»[20] можно было до-долететь.

— Ух ты! — при упоминании «кукурузника» из головы Андрея вылетела даже новоиспеченная жена Армейца, о которой он первый раз в жизни услышал. — Ты летал на таком серьезном корыте?!

— О-один раз. Ощущения — не для слабонервных, Андрюша. Си-сидения там друг напротив друга с-стояли. Как в армейском «Зиле» повышенной п-проходимости. Во время полета в воздушных ямах так ш-выряло, что ду-душа уходила в пятки. Ма-малая авиация… — Армеец развел руками, мол, что тут попишешь. — Хотя, по большому счету, машина была и-исключительно надежной. Даже если мо-мотор заглохнет, все равно с-спланирует. И садится на пятачке. Би-биплан, что ни говори…

— Значит, вы на нем на море летали? — Бандура обратился в слух, вспомнив о мистической жене Армейца и решив вытянуть из Эдика все, что только можно.

— В Лазурном а-аэродром был. П-поле травяное, попросту го-говоря. — Армеец кинул долгий задумчивый взгляд в сторону Херсона. — Мы в Ла-лазурном т-трижды отдыхали. Один раз на Ан-2 из Херсона добрались. У-удобно, слов нет. Из к-киевского самолета вышел, и, сразу в «кукурузник». Раз — рейсовым автобусом. О-однажды — на теплоходе.

— Что, прямо в Лазурное?

Армеец отрицательно покачал головой:

— Вниз п-по Днепру — до Голой Пристани. Она в дельте Дне-днепра расположена. Камыши там сплошные. Ре-река на множество ру-рукавов делится. К-красиво очень.

— Никогда не был, — сказал Андрей.

— Лукоморье, — добавил Армеец. — То самое, о котором поэт писал.

У Лу-лукоморья дуб зеленый З-златая цепь на дубе том, И д-днем, и ночью к-кот ученый Все ходит по цепи кру-кругом…

— Ух ты, — зачаровано проговорил Андрей, — Пушкин, что ли?

— Рабиндранат Тагор…[21]

— Да ладно, — заулыбался Андрей. — Ладно…

— Т-точно тебе говорю, Тагор.

— Да ладно… — засомневался Андрей.

— Еще на ча-частном такси можно было добраться. Т-только они, па-паразиты, сотню долларов ломили. Нам не по к-карману было…

— Атасов говорил, что ты в школе учителем работал? — сменил тему Андрей. — Это правда?

Армеец кивнул:

— И-истории.

— А ушел чего?

— П-по здоровью… — тихо ответил Эдик и сразу как-то осунулся.

— Ну и как там, в «Маяке» отдыхалось?

— З-здорово, — воспрянул духом Армеец. И просветлел сразу. Откинулся на подголовник, прикрыл глаза. Заулыбался даже, только как-то неуверенно, будто опасался вспугнуть свою же улыбку. — До-домики фанерные, ма-матрацы ватные. К-кровати с железной сеткой. Если любить на т-такой женщину — по-половина лагеря проснется…

Бандура захихикал. Армеец покраснел.

— Вода из колонки. Ту-туалет во дворе. Такой невыносимо вонючий, — никакая х-хлорка не могда запах перебить. Как за-зайдешь по надобности, так потом минут т-тридцать ходишь проветриваешься.

Армеец задумался. Видно было, что вспоминает.

— Ну, — продолжал он, — мы, в конце концов, не в туалете сидеть приезжали. Мо-море — чудесное. Теплое. М-мелко долго-долго. Пе-песочек. Детишкам красота… Т-трехразовое питание. Котлеты, каша. Совдеп, конечно, без изысков. А мне нравилось. Масло на ужин давали — кубиками. З-завтраки я п-просыпал, Маринка одна ходила… Ну, знаешь, отпуск, х-хочется поваляться по-подольше… Так она нам завтрак в к-кастрюльках приносила. Ругалась, конечно, страшно. — Армеец широко улыбнулся. — На весь лагерь, ме-между прочим. «Что я вам, обормотам, нанялась?!» В шутку, конечно. Возле домика на углу ре-ретранслятор висел, на столбе. По у-утрам «на за-зарядку по порядку» крутили. Маринка и его пе-перекрикивала… Вечерами — в кинотеатр под открытым небом х-ходили. С пледами, чтобы за-заднице у-удобнее было. И знаешь что? Лю-любая дурня на ура шла. Отчего — понять не могу.

Бандура внимательно слушал. Армеец продолжал рассказ.

— Марина с т-теткой из села до-договорилась — молоко вечернее брать. Нам от пансионата до се-села — около километра было шлепать. В-вечером ходили, когда жара с-спадала. Идем, бывало, че-через поле, к-коровьими лепешками пахнет. Колючками разными, ковылем. Небо з-звездами усыпано. Как г-глянешь, так и жалеешь, что в з-звездочеты не подался. Море за спиной шумит. Лето. Т-тепло. Та-такое счастье распирает — ни за какие д-деньги не купишь. По-понимаешь?

— Да, — тихо сказал Андрей.

— Дениска на копках-баранках у-у меня катался… На плечах, то есть. Любимое местечко у него было… Как с молоком в домик возвращались, о-обязательно засыпал… О-одно плохо — но-ноги у него затекали…

Армеец замолчал. Андрей переваривал то, что услышал. Эдик сидел, закрыв глаза, и больше не улыбался.

— Эдик…

Тишина.

— Эдик!

— Что, Андрюша?..

— Марина и Дениска? Что с ними случилось?

Армеец ничего не ответил. Даже дыхания его слышно не стало.

* * *

Андрей повернул на Херсонскую окружную. Они не успели проехать и сотни метров, как почти одновременно заметили «Ниссан-патрол» Протасова. Джип мирно стоял на обочине, в самом эпицентре импровизированного придорожного базара.

— П-протасов! — воскликнул Армеец. Включил правый поворотник и, пршуршав шинами по гравию, остановил «Мерседес» под самым носом «Ниссана».

— Пошли, — обронил Армеец и полез из машины. Бандура последовал его примеру. Атасов дрых как убитый, обняв Гримо и возрузив голову на бок верного бультерьера. Глаза Гримо были широко распахнуты, но сами глазные яблоки закатились под покатый лоб. Картина вышла устрашающая. Пес сопел во сне, все четыре лапы нервно подрагивали, словно Гримо за кем-то гнался, либо пытался убежать.

— Ну вы, блин, даете, пацаны!.. — радостно заявил Протасов. — Я в этой дыре уже два часа прохлаждаюсь. Божие коровки, блин, быстрее ползают!

— Ты чем тут занимешься?

— Вас, блин, жду, лохов ушастых. Ох и тупой же ты парень, Андрюха!.. Тупой — жуть…

— Жри, жри, Протасов. Гляди не подавись, — в тон Валерию откликнулся Андрей.

При виде нескольких дюжин пирожков, выложенных на торпеде джипа неким подобием китайской стены, рот Андрея наполнился слюной. Будто трюм гибнущего в океане корабля соленой забортной водой.

— Я подкрепляюсь. Законом пока не запрещено. — Протасов взял ближайший пирожок и целиком засунул в рот.

— Кто пилотировал этот самогонный аппарат на колесах? — донеслось из забитого рта Валерия, — ты, что ли?

— Саня, — Эдик махнул в сторону «мерседеса».

— Тот еще Алан Прост.[22]

Армеец и Бандура неловко топтались перед дверцей джипа.

— Ладно, — Протасов покончил с пирожком и алчно посмотрел на торпеду, выбирая очередную жертву. — Ладно, блин. Что вы мнетесь, как гавки бездомные. Налетайте, е-мое!.. Протасову для своих пацанов реально ни хрена не жалко!..

Эдик и Андрей не заставили Валеру повторять дважды и жадно накинулись на пирожки.

— Тут с сыром, яблоками, мясом и горохом. С мясом, в натуре, дерьмо. А яблочные и с сыром — чистый отпад. Тащилово, блин, конкретное. Рулиз, чтоб до вас дошло. Сейшен.

Эдик и Андрей заработали челюстями с энергией пираний, напавших в Амазонке на тапира.

— Топчите, блин. Если не хватит, еще купим, — успокоил друзей Валера, потирая ладонь о ладонь.

Вонзая зубы в первый попавшийся под руку пирожок, Андрей почему-то подумал, что не хватит — сто процентов. Несмотря на ранний час, придорожный базар шумел вовсю. Туда и сюда сновали побитые жизнью «Москвичи» с «Жигулями», тягая за собой тяжело груженые прицепы. Длинная шеренга торговок предлагала вниманию шоферов и пассажиров транзитных автомобилей пирожки, блины, беляши, фрукты и овощи, домашнюю колбасу колечками, длинные палки сырокопченой, два десятка наименований газированных вод и много чего еще из того, чем безуспешно пыталась наполнить отечественные прилавки советская власть и что появилось только тогда, когда сама эта власть канула в небытие. Невдалеке курилась жаровня, на которой шипели золотистые, словно диковинные аквариумные рыбы, чебуреки.

— Возьмем похавать? — сверкая глазами, предложил Протасов. — Я бы штук пять легко затоптал.

— Жи-живот от масла разболится, — назидательно произнес Армеец.

— У кого разболится, блин, тот порожняком идет. — Протасов вылез из джипа и направился к жаровне. — Бандурий?! — крикнул он на ходу, — тебе взять?

— Да, — чисто из жадности согласился Андрей, забитый пирожками по самые гланды.

— Там дальше — ш-шампуни, лезвия для бриться, одежда, маски для н-ныряния, трубки. Ма-матрацы надувные, зонтики от солнца, и-игрушки. Все китайское, зато недорого. Если деньги есть — на море с пустыми руками выбираться м-можно.

— Классный базар, — согласился с приятелем Андрей.

— Мне борща предложили, — Протасов вернулся к машине, таща в руках огромный пакет чебуреков. — Реально. С пылу с жару. Только пол-часа подождать надо. Подождем, а?

— В-времени в обрез, — огорчил гиганта Армеец. — Ехать нужно!

— Там дальше еще и шашлыки жарят. Я бы заказал, а?

— Времени нет, Валера!

— Да нас, Эдик, вполне реально в Крыму и замочить могут… Местные пацаны. Давай, блин, хотя бы на последок похаваем…

— Ти-ти-типун тебе на язык! Балабол чертов. Говорят тебе — времени нет. Пока мы тут желудки набиваем, Б-бонифацкий в Симферополе с поезда с-соскочит — и ищи его, свищи, в Ялте. — Эдик развернулся и неторопливо зашагал к «Мерседесу».

— В Ялту по беспределу ломиться — не фонтан, — согласился Протасов, становясь очень грустным. — Вот блин…

— Валерка… — Андрей сделал глоток горячего черного кофе из бумажного стаканчика и закатил глаза от удовольствия. Утро выдалось промозглым. Дождь прекратился, но едва проглянувшее на востоке солнце сразу затянули тяжелые свинцовые тучи, так что все шло к тому, что скоро снова начнется.

— Чего тебе? — Протасов запустил зубы в чебурек, масло брызнуло в разные стороны, большая часть полилась на темно-синие спортивные брюки Валерия.

— Вот блин! — заорал Протасов так, что пару ближайших теток шарахнулись в разные стороны. — Е-мое!.. Новые штаны от спортивного костюма загубил!

— С-солью присыпать надо, — посоветовал вернувшийся к джипу Армеец.

— Чего ты, блин, ржешь, братское чувырло?! — напустился Протасов на Андрея. — У меня уже этих курток от костюмов — три десятка накопилось! Хоть жопой жуй!.. А штаны — последние были!..

— Валера, ты в дороге ничего подозрительного на видел? — стоял на своем Андрей.

— Ничего!.. — рявкнул Протасов. Кроме двух клоунов в желтом «Мерседесе» а третьего, блин, с кобелем на голове!

— Без шуток, Валера.

Протасов испытующе поглядел на Андрея:

— Часов в одиннадцать вечера, Бандура, вчера, блин, притормозил я у придорожного чипка…

— Ну? — напрягся Андрей.

— Две шалавы там сидели. Ничего себе, при беглом осмотре. Думал закадрить, в натуре, пока они ртов не пооткрывали. Мало того, блин, что вместо половины зубов — фиксы золотые установлены. Так еще, понимаешь, такие грязноротые — уши вянут. Мат-перемат, Бандура. Один чисто мат. И связки: на, в, туда, через… Ты понял, да?!.

— П-предлоги, — уточнил Армеец.

— Сам ты предлог, в натуре. Ругню между собою подняли — ужас, блин. Не дай Бог. Я, твою мать, не все понял. Таких, блин, словечек, как они загибали, даже наш ротный старшина не знал. В армии, блин.

— Командир, — уточнил Армеец.

— Ну, я решил, пошли они обе гнить, давалки хреновы.

— Ты по-поступил очень даже правильно, — одобрил гиганта Армеец. — А т-теперь дожевывай, з-здоровяк, и поехали.

— Я бы, в натуре, штаны пошел пошукать, — заискивающе проговорил Протасов. — А вы бы пока борща заказали, с котлетами…

— Ты и так х-хорош. Не под венец, верно? Поехали, Валера.

— И собачника будить не станете? Изголодался, небось, горемыка! Помрет ведь. И так, блин, на ладан дышит, со своим кофе и сигаретами… А я бы пока…

— Ты же знаешь, Валерка, Атасов от батареек работает.

— Тогда хоть песика пожалейте…

— В-волки по две недели без е-е-еды обходятся. И не дохнут.

— Так то ж волки, Эдик!..

— Поехали, го-говорю. Время не ждет.

Протасов смирился и полез за руль.

Не прошло и пяти минут, как обе машины покинули гостеприимный базарчик. На трассе Протасов надавил, с ревом обошел «Мерседес» и занял место ведущего.

— Е-если б он этого ма-маневра не сделал, я бы о его здоровье б-беспокоиться начал…

Андрей кивнул — тут и спорить было нечего.

В районе Каховки пересекли Днепр.

— Каховское водо-х-хранилище, — сказал Армеец, сверившись с картой. Днепр был намного шире того, что плещется под Киевскими кручами. Вода издали казалась коричневой. Злые волны, ненамного уступающие морским, сердито шипели. Ветер срывал с их гребешков белую пену и мелкой взвесью нес в сторону дороги. Картина была, если и апокалиптической, то неприветливой — это точно. По крайней мере, желания останавливать машину и лезть купаться не возникло ни у Армейца, ни у Бандуры.

Раскинувшаяся впереди равнина была ровной, как стол.

— К Пе-перекопу приближаемся. С-скоро Сиваш у-увидим…

Андрей хотел было рассказать Эдику историю, неожиданно выплывшую из подсознания. Про первую свою поездку на море — ему тогда исполнилось десять. Они ехали в красно-белом рейсовом «Икарусе», он, мать и отец. Отец, сидевший впереди, внезапно обернулся и сказал тоном заговорщика:

— Слушайте, братцы… Хотите игру?.. Кто первым море заметит, тому покупаем — чего душа пожелает. Идет?

После таких слов отца в воображении Андрея немедленно возник чудесный, восьмиосный грузовик, увиденный им пару недель назад в игрушечном отделе убогого магазинчика родных Дубечков. Грузовик был величиной с коробку из-под туфель. С вращающейся платформой и тремя ракетами, установленными на площадке. С тарелкой локатора на крыше. И главное — на разрисованной всевозможными циферблатами приборной доске ракетоносца внутри кабины имелось окошечко, вызвавшее особое восхищение Андрея. С помощью рычажка, спрятанного в носу ракетоносца, изображения в этом окошке менялись одно на другое. Последовательно нажимая рычажок, можно было вызвать силуэты вражеского самолета, танка и тяжелого военного корабля.

— Выбор цели! — тараща от восторга глаза, толклись у прилавка дубечанские мальчишки. Каждый из них, вне всякого сомнения, за обладание такой замечательной штуковиной отдал бы правую руку.

Вожделенная игрушка две недели не давала Андрею заснуть, а в первые дни он вообще ходил как чумной.

— И ракетоносец купишь? — спросил Андрей отца, ушам своим не веря.

— Море первым увидишь — считай, что он у тебя в кармане, — отец выглядел счастливым.

— За десять рублей?!.

— Хотя бы и за двадцать пять.

Дальше случилось то, что, очевидно, и должно было произойти. Андрей первым увидел море, разразившись такими победными воплями, что водитель автобуса едва не свернул в кювет. То ли мать и отец подарили Андрюше пальму первенства, то ли он честно ее заслужил, прыгая по салону «икаруса» от окна к окну, как посаженый в клетку бабуин, так и осталось в загадках. Все ракетоносцы, к огромному огорчению Андрея, к их возвращению с моря оказались раскупленными. Впрочем, отец сдержал слово, и Андрей не остался в накладе, получив совершенно потрясающий автомобильный паром, желто-зеленый, размерами с материнскую стиральную доску. С четырьмя легковушками на борту.

Едва Армеец упомянул Сиваш, который вот-вот должен был появиться на горизонте, история эта, позабытая накрепко, высветилась в мозгу Андрея почти в первозданной яркости. Словно слайд из старой коробки, спроецированный через диапроектор на экран. Так поразительно четко, что Андрей на мгновение увидел и отца, и мать, которой уже третий год, какне было на свете, и ракетоносец, с окошком для выбора цели.

Андрей уже открыл рот, собираясь поделиться с Эдиком замечательным детским воспоминанием, но тут сердце, без каких-то видимых причин, сжалось от плохого предчувствия. Андрей повернулся к Армейцу. Эдик сидел справа, напряженно вглядываясь вперед. Видимо, тоже что-то почувствовал.

— П-предчувствие, Андрюша, — тихо сказал Армеец, полностью подтверждая последние мысли Андрея, — к-кто воевал, з-знает, что это такое…

Молча проехали еще километров двадцать. Атасов и Гримо мирно спали. Протасовский «Ниссан» маячил впереди. Дистанция была — до сотни метров.

— П-половина шестого утра, — мрачно сообщил Армеец.

— Пять тридцать две, — эхом отозвался Бандура.

— С-скоро КП…

Он действительно показался в ближайшие пятнадцать минут — массивная бетонная будка, тяжелые шлагбаумы в обоих направлениях, площадка с милицейским вертолетом, толи Ми-2, то ли Ка-26. Невдалеке тускло поблескивало четырехколесное бронированное чудовище, вооруженное парой пулеметов: крупнокалиберным конструкции Владимирова и спаренным с ним обыкновенным башенным ПКТ.

— Нахрена они сюда БРДМ[23] приволокли?! — возмутился Бандура. — Как будто это не вшивый КП между двумя областями миролюбивой вроде бы Украины, а какой-то блок пост в горячей точке, где льется кровь и каждую ночь гремят выстрелы.

— Не го-говори, — согласился Армеец. — Не въезд на курорт, а натуральная п-прифронтовая полоса. Идиотизм, честное слово.

На корме протасовского «Ниссана» ярко вспыхнули огни стоп-сигналов — здоровяк сбрасывал скорость.

— В-восемьдесят, сорок, ползком, — прокомментировал замелькавшие по обочине дорожные знаки Армеец.

Пятерка милиционеров бродила по площадке у будки. Все были экипированы бронежилетами, касками и укороченными автоматами Калашникова через плечо. Некоторые кидали на приближающиеся с запада машины весьма недружелюбные взгляды.

— Ох и не люблю же я их, — честно признался Андрей.

— Ты мне п-покажи, кто их вообще лю-любит, — откликнулся Армеец.

— На войну, блин, собрались…

— То-точно.

— Что-то мне от их вида — и в море купаться расхотелось.

Едва джип Протасова достиг бетонной будки, высокий милицейский старшина злобно махнул палкой, указывая Валерке, что он, мол, уже приехал.

Протасов беспрекословно подчинился.

— Один попал, — мрачно бросил Бандура, останавливая «Мерседес» борт в борт с «Патролом».

— Ва-ва-валерка, — начал Армеец, — мы т-тебя подождем?

— Ехай, блин, — отмахнулся из окна Валерий. — Сейчас я с ними порешаю. — С этими словами Протасов нагнулся к бардачку и вынул толстенный кожаный лапатник.

Бандура и Армеец, никем не остановленные, медленно покатили мимо. Милиционеры проводили их каменными взглядами, которыми бы дороги мостить.

Отдалившись от КП на пару сотен метров, Андрей остановил «Мерседес».

— Что будем делать, старик?

Армеец почесал затылок.

— Атасова будить? — не унимался Андрей.

— Да-давай подождем минут десять…

Десять минут отщелкало, — Протасов не появлялся. Пятнадцать прошло, двадцать пять. С тем же результатом.

— Вернемся? — неуверенно предложил Андрей.

— Думаешь КП ш-штурмом взять?

— Ничего я не думаю!

— Сам ра-разберется… — кисло протянул Армеец, краснея от того, что последнее предположение выглядело здорово притянутым за уши. — По-посмотри по карте, сколько до С-симферополя осталось?

— Сто семьдесят шесть километров. — Андрей спрятал атлас в кармашек карты двери. — Плюс минус туда сюда…

— Если Б-бонифацкий на утренний поезд успел, то как раз в о-обед прибудет на вокзал… — Армеец пожевал губу.

— Так что делать?

— До-догонит в дороге, — принял решение Армеец. — Не ребенок, в конце-то концов. Давай, Андрюша, в-вперед по-потихоньку.

Поскольку Эдик принял всю ответственность на себя, Андрей безропотно (с некоторым даже облегчением) направил «Мерседес» вперед.

«Эдик — старший», — сказал себе Андрей, наблюдая, как придорожная трава в боковом окне бежит все быстрее и быстрее.

Четверти часа не прошло, как они въехали в Армянск. Припарковались возле девятиэтажки, первый этаж которой делили между собой почтовое отделение и междугородние телефонные автоматы.

Андрей побежал звонить в Киев.

— У девочек все спокойно, — сообщил он Армейцу по возвращении. — Я с Ледовой разговаривал. Хвалит нас. Молодцы, говорит. Быстро добрались.

— Ей спасибо, — невесело кивнул Армеец. — От В-валерки не забыл ей з-земной поклон передать?..

— Не появился?… — спросил Андрей, хотя ответ был очевидным.

— Если сам не разобрался, мы ему ни-ничем уже не поможем, — медленно выговорил Эдик. — В-время, Андрюша?

— Семь утра.

Рабочий люд потихоньку наполнял улицы Армянска. На ближайшей к почте остановке накопилось человек пятнадцать. Ждали автобус, который, естественно, запаздывал.

— Куда они едут? — вздохнул Андрей. — Чем живут? Где работают? Вот так один раз в жизни пересеклись, и все…

— А ч-что в этом такого? Тех, кто в Но-новой Зеландии обитает, ты вообще в жизни не у-увидишь…

— Действительно, — с некоторым удивлением согласился Андрей. — Но я вот, где мимо проезжаю, иногда думаю: это чей-то дом. Чья-то школа рядом. Детсад. Хм. Все родное кому-то, с чем-то связанно. А я пролетел по трассе, и тю-тю…

— Д-давай на Джанкой, фи-философ, — оборвал Андрея Армеец. Лю-любишь у-умственные изыскания — чего в бандиты записывался?

— Да я не записывался… Само вышло…

— Трогай. — распорядился Армеец. За прошедший час он окончательно помрачнел и теперь нахохлился, будто угодивший под ливень воробей.

Без приключений миновали Красноперекопск.

— Лиманом пахнет, — нарушил тишину Бандура.

— Сиваш позади с-слева остался, — механически произнес Армеец. — На северо-востоке. С Литовским п-полуостровом, через который красные в Крым во-ворвались.

— Лучше б белые их всех в том лимане гнилом перешпокали, — мечтательно произнес Бандура, внимательно поглядывая за дорогой.

— Кто его знает?.. — покачал головой Армеец. — Дай-ка сигарету…

— Ты же не куришь?.. — удивился Андрей. Вынул из нагрудного кармана полную пачку и протянул Эдику.

— Василий Аксенов н-написал свой «Остров Крым»[24] именно на эту тему. Фа-фантазию о том, что Михаилу Ф-фрунзе не удалось выбить б-барона Врангеля с полуострова, который у Аксенова — н-натуральный остров. Занимательное чтиво… Развал Союза он тоже п-предугадал.

— Как это, остров?

— Я же сказал — ф-фантазия…

— А…

— Поскольку б-белогвардейцы на острове закрепились всерьез, — с вдохновением продолжал Армеец, — крымчан у Василия Аксенова как-бы не к-коснулись те п-преступления, что коммунисты т-творили на нашей земле се-семьдесят лет. Мимо Крыма п-прошли и голод с ми-миллионами жертв, который большевики в 33-м на Украине и Дону организовали. В лагеря с-смерти их не посылали т-тысячами, целые народы в Сибирь не гнали. Вот у Аксенова из Крыма и в-вышло нечто среднее между Гон-Конгом и Монако. Природа подходящая. С небоскребами в семьдесят этажей, с-судами присяжных, журналистами, которых нечистые на руку чи-чиновники боятся, как огня, а не наоборот, ма-маленькой, но боеспособной армией, и так далее. С «Руссо-Балтами»[25] круче ны-нынешних «БМВ» и «Ролс-Ройсов».

— И твоего «Линкольна»?

— Точно, — поколебавшись, сказал Армеец, — и «Линкольна» тоже.

— А у нас в Дубечках, — Бандура прочистил нос, — старики до сих пор в Ленина верят. Не дай Бог про старика Ильича кривое слово сказать… Удавят.

— Ты из Винницкой области, А-андрюша?

— С юга самого. От дедовского дома до Днестра — десять минут, если на велосипеде. Мы с пацанами все лето купаться ездили. А по Днестру — как раз граница с Молдавией проходит.

— В ва-ваших краях НКВД перед войной такие з-зачистки проводил, — н-никакому Пол-Поту не мерещилось. И после победы п-продолжали. Вот п-память и вы-выскребли начисто…

— Ты это у нас в селе скажи…

— Да понятно, что не с-стоит. Ви-видишь ли, Андрюша, во время Г-гражданской войны именно тут, в Крыму, последнюю точку на белогвардейцах поставили. А с ними на всей и-интеллигенции. На п-преподавателях, музыкантах, промышленниках, пре-предпринимателях. Список длинный. Я читал, что п-пламенная революционерка по фамилии Землячка[26] — или это по-погоняло у нее п-партийное такое было — где-то здесь п-пленных в море топила. С-сотнями. А в Киеве ее именем улица названа.

— И что с того?

— Н-ничего. Но ты в Б-берлине или Дрездене, п-проспект Адольфа Гитлера видел? Улицу Гейдриха? Переулок Менгеле. Это от того, что у них Нюрнбергский т-трибунал был, а у нас, Андрюша, не было, и не п-предвидится. В будущем… Народ миллионами г-губили, а коммунисты и с-сейчас к власти рвутся. И не с-стыдно им ни капли. Чи-чихать им на те м-миллионы.

— Так то ж другие коммунисты…

— Д-других коммунистов не бывает, Андрюша. Не говоря уж о том, что у нас из тех, к-кто при советской власти, как сыр в масле катался, м-мало кто вниз загремел. Все на б-боевых постах. Или н-неподалеку. В х-хлебных местах, о-образно говоря. Пе-перетасовались, будто карты в колоде, чешую скинули, вывески одни на д-другие поменяли — и п-привет. Вперед и с песней. Дай-ка мне еще си-сигарету, Андрюша.

Армеец закурил.

— А ты ждешь, когда хо-хорошо будет?.. Наивный ты парень. Да с каких таких пи-пирогов?

Местность впереди оставалась ровной и здорово походила на низменность. Ею очевидно и была. Так по крайней мере утверждал Армеец, ежеминутно сверявшийся с картой.

Снова принялся накрапывать мелкий и противный дождик. Впрочем, судя по лужам, которые то и дело доводилось преодолевать «Мерседесу», недавно тут бушевал самый настоящий ливень.

Армеец с Бандурой напряглись, потому что впереди возник очередной блок-пост. Со шлагбаумом, будками и еще какими-то невзрачными постройками, прилепившимися справа от дороги. К счастью, этот блок-пост — словно вымер.

— Дождь их, гадов, разогнал, — предположил Андрей.

— Я ка-кажется знаю, что это за объект. Это, с-старик, очередной сюрприз для о-отдыхающих. П-проверка автомобилей на «СО». Мой сосед по Градинской п-прошлым летом тут здорово пострадал…

— Как пострадал?

— Элементарно п-пострадал. С-собирался в Крым с женой и детишками. Здесь ему шесть процентов «СО» намеряли и преспокойно забрали машину на ш-штрафплощадку.

— У него талона не было?

— Был. К-киевский. Местным до лампочки. К тому же, Андрюша, тебе на трассе в тысячу к-километров длиной такого дерьма в бак поналивают — ни один к-карбюратор не выдержит. Или инжектор. Бе-бесперебойная к-кормушка для местной милиции.

— Хорошо видать, мужик отпуск провел, — посочувствовал Андрей.

— В-врагу не пожелаешь. Ж-жену с детьми в Киев поездом отправил. А «Т-таврию» свою н-несчастную — месяц со штраф-площадки выбивал. В таком виде машину п-получил — мог и не забирать…

* * *

Проехали еще километров десять. Дорога стала совсем узкой. Справа виднелась насыпь идущего параллельно автостраде железнодорожного полотна, слева протянулся широкий оросительный канал.

— Чтоб ки-кислород перекрыть, лучшего места не сыщешь, — уныло изрек Армеец.

Андрей с тревогой посмотрел на приятеля.

Въехали в Воинку. С обеих сторон потянулись частные одноэтажные домики, перемежаемые серыми заборами каких-то промышленных баз.

— Направо, — скомандовал Армеец, не выпускавший атласа из рук.

«Мерседес» преодолел несколько сотен метров вдрызг разбитой дороги и встал перед шлагбаумом железнодорожного переезда.

— Д-долго п-поезда ж-ждать, хо-хозяйка?! — крикнул Армеец толстухе, торчавшей в окне железнодорожной будки. Железнодорожница с подозрением покосилась на «Мерседес», почесала нос и лишь потом важно ответила:

— Ми-минут двадцать по-подождете…

Эдик напрягся. Бандура подавил смешок. Атасов с заднего сидения что-то невнятно пробормотал.

— Вот спит, — поразился Андрей, — из пушки не разбудишь…

— С ним всегда так, — рассеянно ответил Армеец. — Если спит — то спит. Без ду-дураков. К-конкретно.

Оба умолкли, подумав о Протасове. Эдик поглядывал по сторонам, но ничего внушающего опасения вокруг пока не наблюдалось. Позади них, громко стравив воздух из системы, остановился тяжело груженый «Камаз» самосвал. Через пару минут к самосвалу подтянулся трактор, волочивший прицеп с высоченной копной сена.

Дождь зарядил чаще, Андрей приподнял стекло — чтобы в салон не залетала вода. Откуда-то справа донесся далекий свисток тепловоза. Дорога по ту сторону переезда какое-то время оставалась свободной. Но не слишком долго. Вскоре, подпрыгивая на ухабах, туда подкатил армейский «УАЗ», выкрашенный в защитный цвет. Двигатель «УАЗа» работал из рук вон плохо. Троил и задыхался, обещая вот-вот заглохнуть. Даже через три колеи до ушей пассажиров «Мерседеса» доносилось хлюпанье и кваканье, вырывавшиеся из-под капота «Уазика». Водителю армейской машины — маленькому, тщедушному солдатику (на вид — лет пятнадцати от силы) приходилось то и дело подгазовывать, чтобы мотор окончательно не заглох.

Расположившийся рядом с солдатиком похожий на бегемота прапорщик сохранял олимпийское спокойствие.

Когда вдалеке, в той точке, где стальные рельсы сходились с небом, появился маленький, пока похожий на связку спичечных коробков поезд, к шлагбауму на противоположной стороне переезда подкатила следующая машина. Это было темно-зеленое, низкое и длинное «БМВ». Иномарка резко затормозила, едва не упершись носом в массивный задний буфер «Уазика». Затем ее водитель сдал назад, вывернул широченные низкопрофильные колеса влево и рванул с места так, что в разные стороны полетели камешки. Нагло объехал армейский вездеход и остановился у самого шлагбаума. Чуть носом под него не влез. Теперь «БМВ» и «Мерседес» разделяли только три пары рельсов да два выкрашеных бело-красными полосами деревянных бруса. Стекла «Бимера» были тонированы хлеще солнцезащитных очков, тусклые блики переливались на никелированной окантовке дверей.

— Я от «БМВ» однозначно торчу, — Андрей опустил стекло, дождь стал слепым — моросил лениво, не мешая солнцу поглядывать из-за туч. В воздухе запахи шпал и угля перемешались с ароматом садов.

— Ты слыхал, Эдик, как он газанул? Звучок — одуреть можно. У новых «Бимеров» почти у всех такой выхлоп — не поймешь, машина разгоняется или ракета взлетает.

— Седьмой к-кузов… — прицокнул языком Армеец. — Ли-литра три объем мотора.

— Чтобы ты не сомневался. А то и все пять.

— А катки? — добавил Бандура. — Как у танка, честное слово. — Андрей пожирал колеса «БМВ» исполненным зависти взглядом. — Такие на «Жигули» поставить — они и с места не сдвинутся.

Пока поезд неторопливо приближался, то и дело посвистывая на ходу, передние двери «БМВ» отворились и двое здоровенных парней выбрались на свет Божий.

Если и ниже Протасова ростом, то уж никак не уже в плечах. Оба одеты по-спортивному. С глазами, упрятанными за черные капли очков. Чуть погодя из задней двери вылез третий. Под стать первым двоим. Не челове — боров. Вынул мобильный телефон и принялся кому-то названивать. Или связывался по рации. Издали было не видно, да и сути дела не меняло.

— Ну и гоблины, — с завистью сказал Андрей. — Всю жизнь таким страшным мечтал заделаться. Чтобы на улице никто не приставал. Ходи, где хочешь и когда хочешь.

— Номера к-крымские, — отметил Армеец. — Местные козыри, судя по всему… Слышишь, Андрей, п-перестань на них зыркать. В К-киеве узколобых не видел?.. И так х-хлопот полон рот. Мало тебе проблем на голову?

Пока один из крымчан говорил, двое других мрачно поглядывали в сторону желтого «Мерседеса».

— Да они сами на нас пялятся, как бараны на новые ворота.

Поезд, наконец, загрохотал по переезду. Сначала прошел локомотив. Низко урча мотором и время от времени оглашая окрестности короткими резкими свистками. В нос жарко пахнуло соляркой и машинным маслом. За тепловозом бесконечной чередой потянулись товарные вагоны, цистерны, с десяток угольщиков.

— Ну и длинный же состав, — Андрей сбился со счета и теперь просто провожал вагоны глазами. — Интересно, как локомотив такую громадину тащит? Ума не приложу…

— А сзади «Камаз» как назло п-припер, — голос армейца наполнился тревогой.

— Ты о чем это говоришь? — остолбенел Андрей, глянул на перепуганного Эдика и волосы у него самого встали дыбом. — Эдик, ты чего, а?

— Андрюша, — Армеец яростно теребил в пальцах воротничок своей рубашки. — Андрюша! Как до хвоста дело дойдет — сразу жми на гашетку!

— Зачем?

— Жми, потом по-поймешь!..

Последний вагон прогрохотал мимо. Толстуха-железнодорожница дала предупредительный звонок. Шлагбаум, подрагивая, пополз вверх, но светофор еще горел красным. Только и ждавший этого Андрей отпустил сцепление и дал полный газ. Тахометр зашкалило. Задние колеса «Мерседеса» пошли юзом, взвыла резина и машина выпрыгнула на переезд, едва не зацепив правой передней стойкой нижнюю кромку шлагбаума. Перелетела через рельсы, в мгновение очутившись на одной стороне с крымским «БМВ». Никто и рта открыть не успел, как «мерседес» уже удалялся от переезда, с каждой секундой набирая скорость.

— Чуть Санин «Мерседес» в кабриолет не превратили, — позеленел Андрей.

— Гони, А-андрюша! — закричал Армеец, уставившийся в заднее зеркало. — Гони! Разворачиваются они!

«Мерседес» влетел в огромную лужу. Скорость уже перевалила за сотню и машина пару секунд глиссировала по поверхности воды, как самый настоящий экраноплан. Колесные арки взорвались грохотом Ниагарского водопада. Совсем рядом мелькали стволы придорожных деревьев, на которые с невероятной скоростью несло практически потерявший управление «Мерседес».

— Держись, твою мать! — звонко выкрикнул Андрей, готовясь к самому худшему.

Лужа осталась позади.

— По-по-повезло! — не менее звонко закричал Армеец.

В следующее мгновение передние колеса машины влетели в громадную выбоину посреди дороги. Задние последовали за ними. Пружины сжались до упора, задок с глухим стуком сел на ограничители. «Мерседес» тряхнуло так, что застонал весь кузов. Андрей успел подумать: «Дискам труба!»

— Э-э! — не своим голосом заорал разбуженный наконец Атасов. — Не свое — не жалко?! Ты мне амортизаторные чашки выбьешь, орел!..

Он попробовал принять сидячее положение, но Бандура крутил рулем, на ста сорока вписываясь в повороты и выходя из них, так что Атасова болтало по всему заднему сидению, как бутылку в волнах.

Вслед за хозяином на ноги подхватился Гримо. Глаза бультерьера были безумными.

— До-догоняют!.. — нервно выкрикнул Армеец. — Давай, Андрей, топи!

— Кто, вашу мать?! — взбесился Атасов. — Кто догоняет, ядрена вошь?!.

Андрей не раскрывал рта, все внимание обратив на дорогу.

Промелькнули последние домики Воинки. По обеим сторонам дороги до самого горизонта распростерлись бескрайние поля, то там, то тут перемежаемые тонкими стрелками лесополос.

— Ж-жми, А-андрюша!

— Да жму я, — рассвирепел Андрей.

Спидометр и так показывал 195 километров в час. Правая нога непроизвольно дрожала, вдавливая педаль подачи топлива в днище по самую лягушку.

— Все, предел!

— До-достанут они нас, — кричал Армеец.

«БМВ» стремительно сокращало дистанцию. Сразу за Воинкой отставало на четверть километра, теперь же разрыв между машинами исчислялся какой-нибудь сотней шагов.

Скорость была такая, что большинство выбоин в асфальте «Мерседес» просто перелетал. Подвеска страдала безбожно, но сам салон лишь раскачивался из стороны в сторону. Андрей нутром ощущал, что удерживает машину на трассе на пределе возможного. Казалось колеса вот-вот утратят контакт с асфальтом и «Мерседес» пулей полетит в кювет.

— «Бимер» на обгон пошел!.. — командирским голосом пролаял Атасов над самым ухом у Андрея. — Дави его, гада!.. Лево руля!

«Проснулся и без кофе»… — подумал Андрей, и повел рулем влево, перекрывая «семерке» дорогу. Один миг он был уверен, что машины обязательно столкнутся, но в последний момент водитель «Бимера» заблокировал колеса. Из-под колесных арок «БМВ» повалил дым, но ни вправо, ни влево иномарку не отбросило, к огромному огорчению пассажиров «Мерседеса».

— Вот, типа, что означает система «АБС» в действии, — тоном менеджера из автосалона сообщил Атасов. — Хорошая у ребят машина, типа…

Разрыв между охотниками и дичью сразу вырос до сотни метров. К сожалению, не надолго. «Бимер» ринулся в погоню и поразительно быстро сократил отрыв.

— Дурак он! — нервно прокричал Андрей. — Водитель бимеровский… Если б по тормозам не лупил — подцепил бы нас, как щепку!.. Таких бы кульбитов накрутили — мама не горюй!..

— Бабка надвое сказала! — отрезал Атасов.

И тут первая пуля щелкнула по крыше «Мерседеса», срикошетила об один из сварочных швов и с омерзительным вжиком ушла в сторону. Спина Андрея покрылась холодным потом.

— Ни-ничего себе! — взвизгнул Армеец.

— Хорошенький прием новоприбывших, — сцепил зубы Атасов. — Здорово же вы, хлопцы, их раззадорили, пока мы с Гримо спали!..

— Да мы их не трогали!.. — взвыл Бандура.

Вторая пуля прошила заднее стекло «Мерседеса», прошила переднее и улетела куда-то вперед.

— Ого, типа!..

По лобовому стеклу поползли кривые трещины, что придало ему определенное сходство с картой мегаполиса.

— Пригни башку, Гримо! — скомандовал Атасов, пытаясь затолкать бультерьера в пространство между сиденьями. Тот упирался как мог. Пули преследователей посыпались градом, куроча стойки, кроша задние фонари и багажник. Одна из них угодила в зеркало заднего вида. Зеркало лопнуло. Осколки брызнули в разные стороны. Лобовое стекло посыпалось в салон. Эдик вскрикнул и схватился за лицо. На пол падали куски обшивки крыши. Гримо завизжал.

— Ого, — повторил Атасов. На его губах заиграла улыбка, больше похожая на гримасу. — Расстрел питерских рабочих, типа?!. Не потерплю!

Атасов отказался от борьбы с ополоумевшим бультерьером и нырнул под водительское сиденье. Разогнулся через пару секунд, сжимая в руках массивную деревянную кобуру с заточенным в нее пистолетом «Стечкина».

— Раз пошла такая пьянка… — хладнокровно процедил Атасов, извлекая пистолет из кобуры.

— Осторожно, Андрюша! — крикнул Армеец, у которого все лицо было залито кровью. Метрах в двухстах перед ними по дороге неторопливо волочился большущий зерноуборочный комбайн, раскачивавшийся на ходу, как шхуна при килевой качке. Тяжелая сельскохозяйственная машина перегораживала всю полосу движения, а жернова молотилки мотылялись перед комбайном, оставляя свободными метра два встречной полосы. Назад комбайнер не смотрел. Бандура надавил клаксон. Расстояние до комбайна сокращалось с невероятной быстротой. «БМВ» шло в каких-нибудь десяти метрах позади. Из обоих окон правого борта гремели выстрелы. Принимая во внимание скорость и качество дорожного покрытия, ни о какой прицельной стрельбе и речи быть не могло. Впрочем, дистанция была минимальной, так что снайперская точность стрелкам не требовалась. Львиная доля выпускаемых пуль все равно доставалась «Мерседесу», на глазах превращая машину в решето.

Яростно клаксоня, Андрей пошел на обгон. «Мерседес» резко подбросило — оба левых колеса выскочили на обочину встречной полосы. Справа мелькнул тяжеленный барабан зернокосилки. Едва он остался позади, как Андрей, повинуясь совершенно безотчетному импульсу, одновременно утопил в пол педали сцепления и тормоза. Шины завизжали как от боли, «Мерседес» развернулся градусов на сорок относительно осевой. Водитель «БМВ» тоже ударил по тормозам. Последствия такого решения оказались просто ужасными. Машина с душераздирающим хрустом налетела на массивные жернова комбайна. Даже не налетела, а скорее наделась на них. Кинетическая энергия иномарки была столь велика, что какое-то время «БМВ» по инерции продолжало нестись вперед. Правая передняя дверь исчезла, вслед за ней жернова подмяли под себя стойку крыши и вспороли борт автомобиля до самого заднего бампера. Правые шины «БМВ» взорвались. Стрельба из машины прекратилась. Один из стрелков погиб на месте, превратившись в бесформенную кровавую массу, второго тяжело ранило. Водителя оглушило. Четвертый член экипажа, занимавший пассажирское сиденье позади водителя, тот самый боров, что на переезде по телефону звонил, попробовал открыть дверь и выбраться наружу. Действовал боров словно лунатик.

Андрей воткнул передачу, собираясь убираться восвояси.

— Сдай-ка задом, боец! — приказал Атасов таким голосом, что у Андрея мурашки пошли по коже.

Атасов, у которого кровь капала с разбитой при экстренном торможении губы, держал пистолет «Стечкина» обеими руками. Он просунул оружие в жалкие ошметки того, что еще десяток минут назад было задним окном «Мерседеса» и дал длинную очередь по вылезшему из «БМВ» бандиту. Разинув рот, Андрей наблюдал, как все пули улеглись в цель — между лопаток борова. Тот полетел на асфальт, будто ворох старого тряпья. Атасов повел стволом влево и нажал на спусковой крючок. Водитель «БМВ» несколько раз дернулся за рулем и исчез под торпедой.

— Вот так, типа! — пролаял Атасов.

Едва отзвучало эхо выстрелов, как на дороге воцарилась тишина. Совершенно противоестественная. Ствол «Стечкина» еле заметно дымился. Комбайн стоял на месте. Мотор его заглох. В задранной над землей кабине замер механизатор. Может, проклинал тот день, когда подался в комбайнеры, может просто ждал своей участи, которая в данный момент целиком зависела от прихоти человека с пистолетом. Ствол «Стечкина» медленно двинулся кверху.

— Саня, не надо! — крикнул Андрей. Он перегнулся через сиденье и вцепился в руку Атасова. — Саня!.. Не смей!..

Атасов порывисто обернулся. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Андрей с ужасом осознал, что глаза приятеля стали похожи на две бездушные стекляшки. Затем что-то изменилось, Андрей с облегчением вздохнул — лицо Атасова начало понемногу просветляться.

— Как скажешь, типа… — проскрипел Атасов. — Тогда трогай, давай!.. — Он выщелкнул обойму из «Стечкина» и полез под сиденье за боеприпасами.

Андрей локтем выдавил остатки лобового стекла, включил первую передачу. Пока Атасов перезаряжал оружие, ехали молча. Андрей держал около семидесяти, и ветер с ураганной силой гулял по салону. Армеец сидел с закрытыми глазами и прерывисто, тяжело дышал. Щеки Эдика очень здорово пострадали от осколков, но глаза были целы.

— Эдик, ты как?

— Жи-жи-вой, — прошептал Армеец.

Не успели приятели проделать и пару километров, как Бандура позвал Атасова:

— Саня… — нервы у Андрея натянулись, будто тетива лука, — Впереди фигня какая-то!..

Метрах в двухстах дорога оказалась перегороженной. Вдоль нее неподвижно застыли грейдеры, бульдозеры, экскаваторы и прочая тяжелая техника. Асфальт отсутствовал напрочь. Вместо него то тут, то там громоздились кучи щебня и песка. Невдалеке от превращенной в стройплощадку дороги размещалась пара зеленых строительных вагончиков, — штаб строительства, прорабская или что-то в этом духе. Тройка вороных джипов, припаркованных перед вагончиками, сразу бросилась в глаза Атасову и подействовала на него, как на быка — красная тряпка.

«Мерседес» проскочил мимо большого предупредительного щита, сообщавшего о производстве дорожных работ: «Внимание! Тра-ля-ля-ля… Участок перекрыт… Работы ведет СМУ номер такое-то». Сразу за щитом показался указатель, отправлявший транспорт в объезд.

— Напрямик, давай! — гаркнул Атасов и передернул затвор «Стечкина».

Андрей не сбавлял скорости. «Мерседес» сшиб несколько красных заградительных турникетов и выскочил на участок свежеуложенного асфальта.

В салон ворвался концентрированный запах раскаленного битума. «Мерседес» чудом разминулся с мощным катком и едва не влетел под тяжелый грейдер.

— Вправо давай! — заорал Атасов.

Андрей крутанул руль. Машину понесло по щебенке, словно санки по льду. С грохотом динамитной шашки лопнула двухсотлитровая бочка дизеля, которую «Мерседес» сшиб по пути, будто кеглю.

— Глаза! — взвыл Андрей, умытый соляркой с ног до головы.

— Армеец, держи баранку, твою мать! — крикнул Атасов. Но Эдик не подавал признаков жизни.

Из прорабских вагончиков высыпало человек семь-восемь.

— Саня, я ни черта не вижу! — истошно вопил Андрей.

Атасов протиснулся между подголовниками с ловкостью гремучей змеи и схватился за руль левой рукой. Выбросил правую в выбитое окно пассажирской двери и, не целясь, разрядил обойму «Стечкина».

«Мерседес» снес последний турникет, и тот полетел вверх с изяществом воздушного змея, подхваченного порывом ветра. Дорога впереди была свободна.

Атасов вел машину левой рукой. Обе его лопатки прилипли к потолку «Мерседеса». Андрей держался за лицо. Глаза нестерпимо жгло.

— Дави на педаль, солдат! — скомандовал Атасов. — Я все вижу. Только давай жми, и все будет ништяк!..

— Глаза… — стонал Андрей.

— Чепуха! — откликнулся Атасов. — Не паникуй, солдат, сейчас проморгаешься…

Около километра проехали, управляя машиной таким причудливым тандемом. Один командовал и вращал баранку, второй управлялся с педалями.

Зрение понемногу вернулось к Андрею. Атасов перелез назад. Перепуганный Гримо бросился иступлено вылизывать хозяина.

Миновали оседлавшее левую сторону дороги Лобаново. Сразу за селом параллельно трассе вновь потянулась бесконечная линия железной дороги.

— Армеец, — Атасов перезарядил оружие, — Армеец, карта Крыма у тебя?

Андрей с тревогой покосился на Эдика.

— Саня! — начал он упавшим голосом, — Саня?!.. Мне кажется… — Андрей сглотнул слюну, чувствуя подступившую дурноту.

Атасов снова полез вперед.

— Ух ты, черт! — только и нашелся Атасов, — фу ты, типа, черт! Бандура, видишь, тот проселок? Сворачивай в него и гони, не останавливаясь!

Андрей повернул, как было велено. «Мерседес» загорцевал по ухабам. В багажнике что-то звякнуло, крышка открылась на ходу. Замку пришел конец. Не снижая скорость, проехали около километра.

— Видишь лесополосу? — окликнул Андрея Атасов. Тот кивнул.

— Туда давай…

— Понял.

Подняв тучи пыли, «Мерседес» помчал вдоль лесополосы. Это была уже не дорога, а колея на краю кукурузного поля, проторенная сельскохозяйственными машинами.

— Тормози! — приказал Атасов.

Андрей направил машину в кусты. Затрещали, ломаясь ветки, листва прошелестела по бортам. Машина остановилась в скупой тени тщедушных степных деревьев. Атасов выбрался первым, кинул быстрый взгляд по сторонам:

— С дороги вроде не видно…

Андрей обогнул «Мерседес», под капотом что-то громко тикало, ругательски ругая себя за совершенно непослушные ноги. Остановился, опершись на крыло. Стрекотали кузнечики. В кустах кто-то энергично шуршал, наверное, ящерицы сводили счеты, а может копошились полевые мыши. Беззаботно трещали цикады. Покачивались на ветру бесконечные шеренги кукурузы.

— Слушай, Саня… Чего так сухо? Здесь что, дождя не было? — почему-то спросил Бандура.

— Да хрен его знает, — не оборачиваясь буркнул Атасов. Он уже склонился к Армейцу.

— Эдик? Эдик?… — Атасов расстегнул спортивную куртку Армейца. Рубашка на груди и животе Эдика лоснилась от крови. Кровь заляпала брюки Армейца и небольшой лужей скапливалась на сиденье.

«Да он же в луже своей крови плавает!..»

Андрей ухватился за дверцу — в глазах потемнело. Тем временем Атасов нащупал сонную артерию на горле Эдика.

— Живой! — выдохнул он с облегчением. Разорвал рубашку на груди товарища. Напитавшаяся кровью ткань треснула с омерзительным звуком. Кровь буквально брызнула из-под пальцев Атасова. Андрей подумал, что сейчас брякнется в обморок на сухую и пыльную траву.

Атасову было не до Андрея. Он пытался добраться до раны на груди Армейца.

— Педант чертов, — беззлобно выругался Атасов, обнаружив под разорванной рубашкой еще и бурую от крови майку.

— Эка же тебя! — скривился Атасов, когда с майкой было покончено. — Ох ты черт! Бандура! Живо тащи аптечку!

Андрей, у которого в глазах плавали темные пятна, а голос Атасова доносился издалека, словно через три слоя ватина, полез на заднее сиденье. Руки его не слушались. Как впрочем и ноги.

Дермантиновый чемоданчик аптечки оказался как минимум дважды прошит пулями. Андрей вывернул его на капот.

— Перекись цела, — Андрей зубами выдернул пробку.

— Тампон давай!

Окинув беглым взглядом две упаковки бинтов, которыми оказалась богата аптечка, Атасов, не долго думая, сбросил с себя рубашку, наступив ногой на один из рукавов, располосовал ее на чести. Быстро приготовил тампоны. Прижал первый к груди Армейца, потянул того на себя. Армеец подался вперед, безжизненный, точно кукла.

— Держи его! — скомандовал Атасов.

Андрей нашарил среди груды медикаментов на капоте флакон нашатырного спирта, вскрыл и поднес к носу. Глаза моментально полезли на лоб, зато в голове прояснилась.

— Да ты что, оглох, твою мать?! — не поворачивая головы, заорал Атасов.

Бандура оторвался от спасительного капота и, собравшись с духом, пришел на помощь товарищу. Атасов повторил операцию с входным отверстием на спине Эдика. Закрепил оба тампона лейкопластырем. Все на скорую руку.

— Помоги мне, типа.

Вдвоем они вытащили Армейца из машины, водворили обратно, теперь на заднее сиденье.

— Куртку снимай, — распорядился Атасов. Скомкал протянутую ветровку, бережно заложил под голову Эдику. Тот даже не застонал.

— Он очень быстро кровь теряет, — Атасов шагнул к капоту, сломал шейку ампулу сульфоканфокаина, набрал полный шприц и, вернувшись к Армейцу, сделал укол. Отбросил шприц в кусты и отступил на шаг. Вытянул из брюк помятую пачку «Ротманс» закурил.

— Что ты ему вколол, Саня?

— Сердце поддержать! — Атасов глубоко затянулся. — Все, Бандура. Большего я сделать не могу. Не умею, типа. — Атасов угрюмо покосился на машину. — На этой руине в Джанкой ломиться — и думать нечего. Закончится гонками с ментами, а нам только ментов сейчас не хватает.

Андрей уныло стоял, не зная, что сказать.

— Он умирает, — с горечью продолжал Атасов. Может, есть у него полчаса, а может нет. Давай, Бандура, по коням. Попробуем Эдика до больницы довезти…

Атасов отбросил сигарету и нырнул за руль:

— Гримо к себе забери.

Ломая кусты, «Мерседес» снова выехал на проселок.

* * *

— Саня, ты же не на Джанкой повернул?…

— Уймись, солдат! — рявкнул Атасов. — Не в одном Джанкое больницы есть!

Проскочили какое-то село. Десяток одноэтажных домиков беззаботно купался в зелени садов. За селом, слева и справа, насколько хватало глаз, опять потянулись бесконечные посадки кукурузы. Атасов гнал, почти не разбирая дороги. Несколько раз, совсем рядом с проселком, проглядывало русло какого-то оросительного канала.

— Саша! Ты знаешь, куда мы едем?! — выкрикнул Андрей. На зубах у него скрипела пыль, а в душу начало закрадываться скверное подозрение, что заблудились они, блин.

— На юг, — не разжимая челюстей, проскрипел Атасов. Гримо несколько раз оглушительно чихнул. Так, как это умеют делать только собаки. Армеец совершенно неподвижно лежал позади. Лицо его стало белее снега. О том, что Эдик умер, Андрею не хотелось думать. Едва коснувшись друга взглядом, он немедленно отвернулся.

Они пронеслись мимо поля, на котором копошились женщины. Вроде что-то пропалывали. Колхозницы молча проводили изрешеченую иномарку удивленными взглядами. Никто не проронил ни звука.

— Думают, опять бандиты счета сводят, — Андрей обернулся к Атасову.

— Так оно и есть, типа, — ощерился Атасов и злобно выругался.

Почти что сразу за полем раздолбанный проселок уперся в узкую дорогу с асфальтовым покрытием. Атасов свернул направо.

— Глянь что с Эдиком, — бросил он Андрею.

— Лежит…

— Пульс пощупай, кретин!

Андрей столкнул с себя Гримо, беспардонно топтавшегося по нему, наклонился к Армейцу.

— Слабый есть, — дрожащим голосом доложил Андрей. Атасов кивнул. «Мерседес» набирал скорость. Почувствовав под колесами относительно приличное покрытие, Атасов намеревался выжать из своего желтого коня все, что только возможно. Салон превратился в настоящую аэродинамическую трубу. Дышать и разговаривать стало сложно.

Минут через пятнадцать они обогнали грузовик. В кузове сидели люди. Андрей подумал, что с радостью поменялся бы с любым из них местами.

Дорога вела прямо на запад.

— Половина девятого утра! — задыхаясь, выкрикнул Андрей. Атасов в ответ кивнул.

— Справа хутор какой-то!

— Плевать на хутор, Бандура!

Еще минут через пять они оказались на «Т»-образном перекрестке. Атасов уверенно повернул на юг. Покрытие стало получше, дорога шире. В девять пятнадцать из-за горизонта выплыло крупное село. Завидев его, Атасов поднажал.

— Алексеевка, — прокричал Андрей, прочитавший черную надпись на белом дорожном указателе. — Алексеевка какая-то…

«Мерседес» замедлил бег.

— Вращай башкой по сторонам, Бандура, — отдал приказ Атасов.

«Мерседес» обогнул две попавшиеся на пути лужи. В третью все-таки влетел, подняв целый фонтан брызг. Скорость упала до полусотни.

— Не хватало задавить кого из местных жителей, — пробурчал Атасов.

— Местные все на полях, — тоном знатока откликнулся Андрей. — В такое время крестьяне работают. Тут тебе не город, Саня. А детвора в школе, должно быть…

Улица была пустынной, если не принимать в расчет пары старичков, оседлавших лавки перед калитками, да двух-трех дошкольников, резвившихся на обочине неподалеку.

— Саня, больница вроде бы!

Невысокий забор слева был сбит из посеревших от времени досок и ничем не отличался от таких же точно заборов, тянувшихся по обеим сторонам улицы. Красился в прошлом году, а то и в позапрошлом. За забором раскинулся тенистый сад, в глубине которого просматривался невзрачный одноэтажный домик. Ворота были открыты. На правой створке был прикреплен выкрашеный в синий цвет фанерный прямоугольник с красным крестом посредине.

Атасов остановил машину. Откуда-то донеслось возмущенное мычание коровы. Где-то кудахтали куры. Неподалеку забрехала собака, и судя по звуку потащила за собой длинную стальную цепь. В ответ Гримо хрипло залаял.

— Заткнись придурок! — рявкнул Атасов, включая задний ход. Сдал назад, вывернул руль и решительно заехал в ворота. Шины зашуршали по гравийной дорожке. Атасов затормозил у крыльца. Стайка кур, переполошенная внезапным вторжением, дружно кинулась на утек.

Пока Бандура хлопал ушами, Атасов скрылся в дверях сельской больницы. Андрей вылез наружу, открыл заднюю дверь и тихо позвал.

— Эдик?..

На виске Армейца пульсировала маленькая жилка.

— Эдик?

«Господи, не дай ему умереть…»

— Посторонись-ка, Бандура. — Атасов неожиданно возник за спиной. Компанию Атасову составлял пожилой сухопарый мужчина лет шестидесяти, одетый в чистый белый халат и с докторской шапочкой на голове. Облик врача довершали круглые очки с толстыми линзами, державшиеся на самом кончике носа.

— Давайте перенесем его в больницу, — сразу же распорядился врач.

— Бери за ноги, — приказал Атасов Бандуре. Влез в салон и бережно подхватил Эдика подмышки. Они с трудом вытащили Армейца из машины. Андрею показалось, что Эдик будто налился свинцом.

Уложив Армейца на носилки, они внесли его в дом. В больнице было прохладно и чисто. Доктор шел впереди, указывая дорогу. Вскоре они добрались до операционной и со всеми возможными предосторожностями переложили Армейца на большой высокий стол. Андрей отступил назад, испытывая невероятное облегчение от того, что к делу подключился настоящий медик. Состояния друга это не меняло. Пока, по крайней мере, но доктор, он доктор и есть. Не Господь Бог, ясное дело, однако же и не простой смертный. Особенно в таких случаях.

— Он будет жить? — совсем по-детски поинтересовался Андрей, рядом с врачом сразу почувствовавший себя беспомощным ребенком. Атасов, казалось, испытывал нечто подобное. Это на улице, в троллейбусе, кинотеатре, очереди за колбасой и во всех прочих местах доктор — обыкновенный человек, отсидевший некогда шесть лет за партой медицинского института и вознагражденный за проявленное упорство синим (красным) дипломом установленного законом образца. Во всех прочих местах — так оно и есть. Но, только не в операционной.

Врач нагнулся к Эдику, взялся за запястье, приподнял веко и озабоченно покачал головой.

— Доктор… — Атасов глянул на врача в упор. Голубые глаза доктора за толстыми линзами очков выглядели до странности беззащитно.

— Доктор, я прошу Вас сделать все, что только возможно. Все, что возможно. Вы понимаете?

Врач кивнул.

— Мы не можем ждать, — отрывисто проговорил Атасов. — Нам немедленно надо ехать. Но вы, доктор, сделаете для него все.

С этими словами Атасов вытащил из кармана толстую пачку долларов, перехваченную вишневой резинкой для волос.

Врач нерешительно одернул руку, но Атасов, грубовато придержав его локоть, сунул деньги в ладонь.

— Сделайте все, что в Ваших силах. И более того, — повторил он и двинулся к двери. На пороге остановился и, делая ударение на каждом слове, проговорил:

— Не стоит бежать к телефону и звонить в милицию. Это будет совершенно лишним. Помогите ему — вот все, что требуется.

Атасов вышел наружу. Андрей бросил взгляд на восковую маску, заменившую Эдику лицо, пытаясь прогнать из головы отвратительное прилагательное «прощальный», — «Не прощальный. Тревожный, печальный, грустный, многозначительный, какойугодно, только не прощальный», — и поспешил вслед за Атасовым. В коридоре Бандура разминуться с медицинской сестрой, спешившей на помощь врачу. Андрей заметил, что она милая и совсем юная. Девочка, которой куда больше к лицу белый передник старшеклассницы, нежели белый халат медсестры.

Атасов, не тратя ни минуты, выехал со двора.

— Саня? — попробовал всхлипнуть Андрей.

— Не знаю я! — отрезал Атасов. — Тут от нас с тобой уже ничего не зависит. НИЧЕГО!

Вскоре село осталось позади. Дорога уводила их на юго-восток. Туда, в сущности, им и надо было.

— Может, хотя бы пистолет ему показать следовало? — прервал молчание Андрей.

— Кому?! — не понял Атасов.

— Ну, врачу…

— Зачем? — Атасов вытаращил глаза.

— Да чтобы знал, кто мы! — завелся Андрей. Ощущение трепета перед доктором, возникшее у него в операционной, уже рассеялось, как дым:

— Чтобы с Эдика пылинки сдувал, зараза!.. Гиппократ хулев…

— Ты что, Бандура, окончательно рехнулся?! — вскипел Атасов. — У нас не машина, а самый натуральный дуршлаг. Ты да я — в крови по самые уши! Кто мы для него, по-твоему?.. Два преподавателя физики в отпуске?! Активисты — пацифисты?! Да у тебя на лбу написано, кто ты есть, и у меня, между прочим, тоже. Пи-сто-лет, — произнес по слогам с издевкой, — сдурел, типа.

Въехали в очередное село. Атасов, поколебавшись, свернул с главной дороги. Вновь потянулись бесконечные поля кукурузы.

— «Детей кукурузы» читал, типа? — неожиданно спросил Атасов. — Стивен Кинг написал.

— Нет, а что?

— И кино не смотрел?

— Нет…

— Тогда ничего, типа.

Около получаса неслись по грунтовой дороге. Вокруг не было ни души.

— Вот что, — озабоченно проговорил Атасов. — Воду надо где-то отыскать. Умыться хотя бы. Одежду почистить — тоже не помешает. И машину нужно менять. Причем срочно, Бандура. В моем дуршлаге мы с тобой по ЮБК далеко не уедем. И на трассу Джанкой-Симферополь соваться не стоит. Гиблый номер, типа.

* * *

Они снова катили на запад. Завидев впереди несмелый блеск водной поверхности в разрезе между двумя морями кукурузы, Атасов, не долго думая, свернул к каналу. «Мерседес» пошел крошить сочные зеленые стебли, обломки протестующе скребли по днищу. Заехав подальше в поле, Атасов заглушил мотор. Оба приятеля спустились к каналу. Бандура стал на четвереньки и окунул голову в заросшую ряской воду.

— Уфф, — фыркнул он. — Здорово.

Гримо немедленно последовал примеру Андрея, прыгнув в канал с грацией авиабомбы. Брызги полетели, как от взрыва. Негодующе заквакали местные лягушки.

Приятели кое-как привели себя в порядок. Атасов натянул старую черную футболку, весьма кстати завалявшуюся в багажнике. Оба уселись на пригорке. Закурили, глядя на мутную гладь канала. Гримо, счастливый в своем собачьем неведении, бесшабашно носился вдоль берега. Может бультерьер полагал, будто неприятности остались позади, а скорее всего, вообще ни о чем таком не думал. Распугал целую армию лягушек на берегу, и широко разинув пасть, самозабвенно охотился за водомерками.

— Кто на нас напал, Андрей? — угрюмо спросил Атасов.

Бандура, конечно-же, не знал. Рассказал товарищу о том, как на милицейском КП безнадежно отстал Протасов, упомянул роковой переезд в Воинке, с которого и началась погоня, завершившаяся тяжелым ранением Армейца.

— Не нравится мне это… — мрачно покачал головой Атасов. — Слишком уж, типа, организованную травлю напоминает. Он немного помолчал.

— Что-то сомнения меня берут, — Атасов закончил вытирать тряпкой туфли и зашвырнул ее в канал. Движение хозяина не ускользнуло от верного пса. Гримо метеором ринулся за тряпкой.

— Фу, дурак! — рявкнул Атасов. — Так вот, Бандура. Сомнения меня берут, типа. Не представляю я, как Бонифацкий, прямо с поезда, такую облаву организовал?.. Кишка у него тонка…

— Может, совпадение…

Атасов пожал плечами:

— Всякое случается, Андрюша… — он проводил глазами Гримо, вернувшегося к своим водомеркам. — Четверть двенадцатого. Похоже, в Симферополь уже ехать незачем.

Атасов встал, отряхнул брюки и медленно направился к «Мерседесу».

— Будем Бонифацкого в Ялте брать. Чего нам, дружище, на его территории ожидать, если с первых крымских километров такие пироги пошли, мне, честно говоря, и представлять не охота.

Уже усевшись за руль, Атасов добавил:

— Дурака этого на заднее сиденье запихивай. Теперь будет всю дорогу мокрой собачатиной вонять…

* * *

В обед они выехали на трассу Р-57, связывающую Красноперекопск с Гвардейским. «Мерседес», в который раз за сегодня, двигался на юг. Дорога стала гораздо оживленнее.

— Поехали, типа, — подбодрил Атасов повесившего нос Андрея. — По ходу дела что-нибудь да придумаем.

Вскоре они пересекли изумрудную нитку Красногвардейского канала.

— Красногвардейцы, что ли, рыли? — несколько оживился Андрей.

— А Бог его знает…

Едва канал исчез из виду, как далеко впереди, на встречной полосе, показалась спешащая навстречу легковушка. Она несла на крыше конструкцию, напоминавшую либо вполне миролюбивый багажник, либо проблесковые маячки милицейского патрульного автомобиля. Небо к обеду очистилось от туч, воспрянувшее духом солнце безжалостно слепило глаза, издали было не разобрать.

— Господи, пускай это фермер мешки с картошкой на базар везет, — попросил у небес Андрей.

— Тут с картошкой туго, Бандура, — буркнул в ответ Атасов. — Не родит у них земля картофель… Не родит, типа.

Дистанция между машинами стремительно сокращалась. Атасов поднажал, справедливо рассудив, что хуже не будет.

Минуты не прошло, как безобидный фермер обернулся злокозненной милицейской «пятеркой». Милиционеры пролетели мимо, во все глаза уставившись на желтый атасовский «Мерседес».

— Пронесло?! — не поверил Андрей.

Вслед за его словами позади раздался визг тормозов. А потом заорала сирена.

— Ого, типа, — сказал Атасов, энергично наступая на педаль. Ускорение придавило Андрея к сидушке. Ветер завыл по салону, в унисон разрывавшейся за кормой сирене. Один из патрульных грозно заорал в матюгальник, призывая беглецов остановиться.

— Желтый «мерседес»… фа-фа… ля-ля… Принять вправо, заглушить двигатель!

— Губу закатай! — во все легкие завопил Бандура, хотя и понимал, что шансов быть услышанным у него нет.

— Если у них, типа, машина радиофицированная, — плохи наши дела, — крикнул Атасов, сворачивая в очередной проселок. — Сейчас пойдут обкладывать со всех сторон, как волков… И вертолет, козлы, подымут! Помяни мое слово! Не даром он у них на КП стоит!

Едва машины оказались на грунтовке, милицейский автомобиль исчез в клубах поднятой «Мерседесом» пыли.

— Дымовая завеса, мать вашу! — даже развеселился Бандура.

Вопреки порадовавшей Андрея завесе милиционеры упорно держались на хвосте, и не думали отставать, судя по завывающей невдалеке сирене. «Мерседес» перелетел насыпь асфальтированной дороги и снова выскочил на грунтовку. При этом маневре машину сначала подбросило вверх, словно на горнолыжном трамплине. Несколько секунд они парили по воздуху, а сердце Андрея провалилось в пятки. Затем «Мерседес» тяжело приземлился. В корме что-то оглушительно клацнуло.

— Пружины не выдержали! — крикнул Атасов. — Обломились, типа!

Андрею было не до пружин. В момент приземления он прикусил язык до крови и теперь тихо радовался, что вовсе его не отхватил.

— Налетели бы на обломки — и дело в шляпе, — размечтался Атасов. Милицейская сирена было приутихла, но вскоре опять разоралась поще прежнего.

— В такой нервозной, типа, обстановке от управления машиной никакого удовольствия не получаешь, — Атасов не вписался в крутой поворот и «Мерседес» помчался по полю, словно скоростной сельскохозяйственный комбайн. Затем Атасову удалось вернуть машину на проселок.

Когда перелетали очередную колдобину, «Мерседес» здорово тряхнуло. Днище ударилось о землю. Двигатель взревел, будто раненый зверь.

— Глушитель потеряли, — продолжил счет повреждениям Атасов. — Теперь нас за километр слышно будет!

Он с тревогой посмотрел на приборы:

— Какого-то черта масло моргает?! Вот, типа, дерьмо.

— Поддон картера пробили? — ужаснулся Андрей

— Не дай Бог, — помрачнел Атасов. — И датчик топлива на нуле. Андрей, ты ночью бак заправлял?

— Десять литров под Херсоном залил! — чуть не плача, прокричал Бандура.

— Какого беса всего десять?!

— Армеец сказал много не брать. Мол, в Крыму бензин лучше.

Атасов заскрипел зубами.

Вскоре впереди показалась насыпь очередной автомобильной дороги. Атасов взял левее, собираясь выбраться наверх. Скорость оставалась приличной, перед машины задрался к небу и они едва не перевернулись.

Оказавшись на дороге — на этот раз на бетонке, Атасов немедленно остановил машину. Спокойно оглянулся назад.

— Что-то я сирены не слышу? Может, оторвались?!

Как бы наперекор Атасову, патрульный автомобиль выскочил из пыльных облаков. Милиционеры неслись с зажженными фарами, маяки с крыши они где-то успели посеять.

— Какого лешего ты стал?! — заорал Андрей. Атасов хмуро покосился на него. Молча достал пистолет. Щелкнул замок кобуры, пристегиваемой к рукояти «Стечкина». Кобура превратилась в приклад.

— Саня!

— Заткни пасть, типа! Пристрелю!

Атасов устроил правую руку с пистолетом на изгибе левой, поворочал плечом, приноравливаясь к прикладу. Спокойно, будто на маневрах, взял прицел. «Пятерка» объявилась через пару минут. Выстрелы последовали один за другим. С первых же попаданий лобовое стекло милицейской машины покрылось паутиной трещин. Затем она круто вильнула в поле и неожиданно повалилась на бок. Заднее стекло выскочило из креплений и плюхнулось на траву неподалеку.

— Вот те на… — изумился Атасов. — Вот странно… Это стекло, без знания дела, за полдня не выковыряешь. Чудеса, типа.

Андрей потрясенно молчал.

— До заправки бы, типа, дотянуть.

* * *

Около часу дня навстречу попался старенький перекособоченный «Иж». Атасов коварно подпустил его поближе и под самым носом перегородил дорогу.

Когда пожилой мужичок за рулем «Ижа» разглядел нацеленный на него пистолет, пот градом покатил по его лицу. Грудастая молодуха на заднем сидении попробовала несмело заголосить.

— Жить хочешь, дед? — напрямую спросил Атасов. Водитель затряс головой.

— Тогда пшел вон из машины!

Дед рванулся исполнять приказание, да ноги, очевидно, подвели.

— И телку свою забирай, — невозмутимо продолжал Атасов. — Нам только заложников, типа, не хватает…

— Э-э-э-то дочка моя, — жалобно пролепетал водитель, — с-с-с в-внучатами.

Андрей припомнил белое лицо Эдика, обернувшееся безжизненной гипсовой маской, и сердце у него защемило.

— Ты выходишь, козел старый, или тебя пристрелить? — холодно осведомился Атасов. Андрей пригляделся к пассажирам «ижа». Молодуха прижимала к себе грудного младенца. В детях Бандура разбирался слабовато, новорожденным был ребенок, или полгода стукнуло, определить не мог. Второй ребенок, девочка лет четырех, перепугано жалась к материнскому боку. Волосы девчонки, желтые, как солома, были собраны на макушке двумя озорными косичками. В огромных глазах застыл ужас. И еще, в них было полно слез. Вот-вот и хлынут по щекам. Глаза, не отрываясь, уставились на Андрея.

— Саня…

— Нормальное корыто для поездок, парень. Не хуже, типа, остатков «Мерседеса». У моего папани такой был…

— Саня!..

Атасов как-то странно посмотрел на товарища.

— Саня!.. — Андрей покачал головой.

— Ты дурак, типа, — спокойно произнес Атасов. — Ситуация благородные порывы исключает.

— Саня.

— Да я и сам вижу. Не слепой, твою мать…

Ствол «стечкина» опустился к земле.

— Что, солдат, будем тут стоять, пока менты со всех сторон не посыплются, как кегельные шары, типа?

— Отец… — Бандура вышел наружу, чувствуя себя примой-балериной, подвернувшей ступню в разгаре спектакля. Все взгляды устремились на него.

— Мы вас не тронем, — заверил Андрей зрителей. — У тебя, бензин есть, отец?

Водитель «ижа» энергично закивал.

— Сливай, — махнул Бандура. — Сливай бак, причем по быстрому.

— У меня канистра в багажнике, — деду удалось одолеть немоту. — Двадцать литров! Берите, ребята… Только не убивайте нас!

— Лейка есть?

Атасов убрал пистолет за пояс. Вытянул нож, ничем не уступающий ятагану. Выплеснул в рот остатки минералки из 2-х литровой пластиковой бутылки, купленной Армейцем под Херсоном. Тремя резами преобразовал бутылку в сносную лейку.

Они вылили канистру в бак до самой последней капли.

— Семьдесят шестой, типа? — скривился Атасов. — Ну, конец карбюратору.

Атасов сделал знак крымчанам, чтоб те убирались восвояси. И чем быстрее, тем, типа, лучше.

— Смотри, дед, — пообещал Атасов напоследок. — Смотри, чтобы я не пожалел, что вас всех не грохнул… Встретишь ментов — скажешь так — разминулся с желтой иномаркой. И все дела. Ляпнешь про нас хотя бы слово, я тебя, козла, из-под земли достану.

Пока несчастный водитель «Ижа» таращил глаза, не веря, что так дешево отделался, Атасов рявкнул привычное:

— По коням!

Андрей украдкой бросил в салон «Ижа» скомканную зеленую десятку и быстро нырнул в машину.

Тронулись с оглушительным ревом — некоторые фрагменты глушителя остались где-то в поле. Штаны выхлопного коллектора оказались расплющены, резонатор отсутствовал. Часть отработанных газов вырывалась прямо под днищем, часть вообще — в подкапотном пространстве. Стоило поднажать на газ, клапана двигателя начинали отчаянно стучать.

— Этот мотор на 76-м бензине работать не будет, — невесело сказал Атасов. Если Ганс написал в инструкции АИ-95, то поверь — не для понту. Теперь нам только с велосипедистами и телегами тягаться.

— Зажигание бы сдвинуть надо, — несмело предложил Андрей, в глубинах которого дремал прирожденный автомеханик.

— Не в этот, типа, раз.

Около часу они ехали по безлюдной дороге, встретив по пути разве что несколько одиноких грузовиков.

— Если этот старый козел, типа, растрезвонит наши приметы ментам — труба дело, как Протасов выражается. Вилы.

— Как думаешь, что с Валеркой?

— Что тут думать, типа. В СИЗО загорает. В лучшем случае, Андрюша.

— Дед нас заложит?

Атасов убежденно кивнул.

— Ясное дело. Девяносто девять, типа, процентов.

— Пускай и так. А все равно хорошо, что мы их отпустили, — с жаром отозвался Бандура.

— Молодцы, конечно, — грустно согласился Атасов. — Слов нет, Андрей. Благородный поступок… Солдат ребенка не обидит, — Атасов мрачно ухмыльнулся. — Теперь у каждого мента наше описание будет. На каждом гребаном столбе повесят. Разыскиваются два особо опасных кретина и их верный бультерьер… Так нам и дела нет…

Атасов по-возможности держал на юг, старательно избегая более-менее оживленных автострад. Кружил по проселкам, петляя между полями. Мотор «Мерседеса», как и предрекал Атасов, работал из рук вон плохо. Сам Атасов время от времени принимался нервно барабанить пальцами по рулю, курил сигареты одну за одной. Бандура всеми силами старался успокоить нервы. Противная дрожь ушла, ощущение захлопнувшейся за спиной ловушки оставалось. Настроение было — хуже некуда. Приятели почти не разговаривали, хмуро поглядывая по сторонам. Один Гримо дрых самым бессовестным образом.

Глава 4 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ АТАСОВА

Около трех пополудни далеко на севере пророкотал вертолет. Винтокрылая машина чиркнула небо над самой кромкой кукурузы, почти на границе видимости, и очень быстро исчезла — словно растворилась в небесной лазури. Атасов и Бандура проводили далекую точку очень настороженными взглядами. Атасов фыркнул:

— Фиговый признак, типа. Что-то я, типа, не слыхал, чтоб малая авиация при нынешнем безденежье колорадских жуков истребляла…

— По нашу душу? — вздохнул Бандура.

— Очень может статься… Мы, Андрей, за поганые восемь часов таких дров наломали, что…

Атасов умолк. Дорога впереди разветвлялась. Бетонка плавно заворачивала влево и тянулась вдоль кукурузных плантаций — к горизонту. Свеженасыпанная щебенка отпочковывалась от главной дороги и уходила вправо, теряясь посреди полей. Вкопанный на развилке щит гласил, что в конце щебенки обосновалась станция технического обслуживания автомобилей. Сам щит был невзрачным, но устанавливали его сравнительно недавно: краска не успела ни на солнце полинять, ни под дождями вздуться.

— Кого они здесь обслуживают? — задал резонный вопрос Бандура. — Трактора с комбайнами?

— Не скажи… — Атасов остановил «Мерседес» под щитом. — Если тебя месторасположение смущает, так здесь в советские времена вполне могла рембаза сельсхозтехники помещаться. Запросто, типа. Очень даже логично. Вокруг, между прочим, колхозное царство…

— Да тут одна машина за час проезжает. И то — летом…

— Ну и что? — возразил Атасов. — Как же это называлось?.. МТС, по-моему… Межколхозная техническая станция. Или межрайонная.

— Межзвездная…

— Твоя ирония неуместна, — пожал плечами Атасов. — МТС, короче говоря. За последние годы все эти МТС, по понятным причинам, приказали долго жить. Наша, Андрюша, в числе других. Что было — растащили, типа… А теперь ее, к примеру, взяли в аренду коммерсанты… По-моему, такая картина сейчас повсюду. Сплошь и рядом.

— Да кого тут обслуживать?

— Нас, например…

— Мы сюда случайно угодили.

— Так не одни же, — у Атасова даже поднялось настроение. Народ в Крым со всего бывшего Союза отдыхать ломится. Чего они в нем нашли — ума не приложу. Ехали бы себе в Болгарию. И потом, Бандура, ты про СТО, которое Виктор Иванович на заре своей предпринимательской деятельности открыл, ничего не слышал?

— Нет.

— Ну да, ну да… Откуда. Ты же совсем недавно из Дубов прибыл.

— Из Дубечков.

— Какая разница, типа?

— Не подкалывай, Саня, — обиделся Андрей. — Лучше расскажи, что за СТО?

— Забавное СТО, типа, — Атасов задумчиво пошкреб щетину на подбородке. — Заходи — не бойся, выходи — не плачь.

— То есть?

— Потом расскажу, Бандура. Если выпадет возможность. Давай-ка попробуем подкатить к этим ребяткам. Чем черт не шутит. Авось новыми «колесами» разживемся?

«Мерседес» тяжело сполз на щебенку и поскрипывая многострадальным кузовом, поехал по живому коридору, пробитому через кукурузное воинство. Бескрайние зеленые посадки с обеих бортов вплотную подступили к машине.

— Задним амортизаторам крышка, — поморщился Атасов. Изувеченная подвеска скрипела, словно «мерседес» превратился в подводу.

— Отъездился Желтый… — печально сказал Атасов. Медленно проползли сотню метров. Разменяли вторую. Спидометр показывал ровно сто семьдесят три метра от развилки, когда грунтовка проделала очередной вираж, кукурузные полчища расступились, «мерседес» миновал широко распахнутые массивные ворота, и они въехали на территорию полузаброшенной промышленной базы.

Вокруг простиралось обширное пространство, обнесенное по периметру высоким бетонным забором. По всей территории базы были разбросаны приземистые кирпичные пакгаузы. Штукатурку во многих местах смыло время. Чуть поодаль располагалась группа 20-ти футовых морских контейнеров. Некоторые — со свежевставленными зарешеченными окошками и дверями, проделанными в боку, но большинство сохраняло первозданные металлические ворота. Надпись на ближайшем контейнере гласила: «Станция технического обслуживания автомобилей». И чуть ниже, буковками помельче: «замена масла, долив жидкостей, ремонт карбюраторов, кузовные, рихтовка, покраска».

— Многостаночники, типа.

Сразу за контейнерами торчала сваренная из металла эстакада. За ней зияла парочка провалов в асфальте, очевидно служивших ямами для ремонта машин. Дальше возвышались три новеньких сборных ангара такой величины, что в них разместился бы и тепловоз. Ворота среднего ангара были раскрыты нараспашку. Трое крепышей в промасленных комбинезонах суетились вокруг новенькой «девятки». Было похоже, что в темпе разбирали салон.

Завидев «Мерседес», один из механиков немедленно двинулся к пакгаузам, на ходу вытирая руки о штаны. Между двумя наиболее обжитыми с виду пакгаузами колыхалась на ветру армейская маскировочная сетка. В ее призрачной тени были установлены несколько столиков и полдюжины кресел.

— Еще и кофейку выпьем, — сказал Атасов, больно поразив Андрея наиграно бодрыми интонациями в голосе.

— Я же тебе говорил, что бывшая рембаза, — живо продолжал Атасов, указывая на пять-шесть совершенно негодных тракторов, торчавших по всей территории. — Так оно и есть.

Бандура насчитал две «Беларуси» без двигателей, бурую от ржавчины громадину «Кировца» без колес, вросший в землю экскаватор с ковшом, уткнувшимся в грунт лет пять назад, и гусеничный трактор, названия которого не знал. Похоже было либо на последствия встречного танкового сражения, либо на картину гибели марсиан из романа Герберта Уэлса.

Пространство перед пакгаузами занимала автостоянка, на которой замерло несколько «Жигулей», «Волга», унылый «ЗИЛ» без фар и стекол, вполне живой армейский вездеход «ГАЗ»-66 и «Урал» бензовоз, установленный на колодки. Поодаль стояли красный «Джип-Вранглер» и новое «БМВ» блатного мышиного цвета. Последние две машины — явно, что на ходу.

— Очень может быть, Бандура, что мы попали, куда и надо… — задумчиво проговорил Атасов, вновь принимаясь скрести по заросшей щеке. — Знаешь что? Терпеть не могу, типа, когда рожа небритая. Сразу бомжом себя чувствую. А ты?

— Что ты собираешься предпринять? — нетерпеливо спросил Андрей.

— Я собираюсь предложить им «Мерседес». На запчасти.

Андрей вылупил глаза.

— Раз они тут живут спокойно — с местной милицией вопрос решен. Все схвачено, типа. Значит, шмонать техстанцию вряд ли кто будет… — Атасов закурил.

— Если договориться, наш железный конь исчезнет надежнее, чем ежели б мы его в канале утопили. Тем более, что все каналы ихние — по колено, типа…

— Жалко Желтого, — искренне расстроился Бандура.

— Жалко, — подтвердил Атасов. — Но себя, парень, еще жальче. Так что ничего, типа, не попишешь.

— А потом?

— Потом, Андрей, домажем денег, сколько попросят, и попробуем у них «Жигуля» какого вымутить, или «Волгу». Такой вот план, типа.

— Стремный…

— Не ахти, — согласился Атасов. — Но другого нет. Нам колеса позарез нужны…

— Или мотоцикл.

— А Гримо?

— Понял.

— Где твой ствол, типа? — сменил тему Атасов. Андрей влез под пассажирское кресло, вытащил браунинг, обернутый промасленной тряпкой, развернул.

— Передерни затвор, типа. Поставь на предохранитель и сиди в машине. Будь начеку… И за Гримо приглядывай, — спохватился Атасов, берясь за дверную ручку.

Услыхав собственное имя, Гримо пришел в привычное для себя взвинченное состояние. Заметался по салону, тыкаясь мокрым носом в обоих приятелей, окна, руль и вообще — куда попало.

— Никаких прыжков в окна, — осадил пса Атасов. — Сидеть в машине с Андрюшей. Усек?!

С этими словами Атасов вылез из «Мерседеса» и неторопливо зашагал через пустырь к пакгаузам.

Потянулись мерзопакостные минуты ожидания. Пока Атасов отсутствовал, Андрей сидел как на иголках. Гримо повизгивал, непрерывно вращая головой на триста шестьдесят градусов.

Наконец Атасов показался в дверях. Андрей испытал облегчение, подобного которому и припомнить не мог, как не напрягался. Выглядел Атасов довольным. Он неторопливо вернулся к «Мерседесу», уселся рядом с Андреем. Бандура пожирал товарища глазами.

— Ну? Саня? Чего?!

— Чистые бандиты, — спокойно рассказал Атасов. — Как я и думал. Не те, конечно, что у Виктора Иваныча на СТО иномарки в капусту курочили, но тоже ничего. Ставлю, Бандура, свои пять тысяч купонов против твоей пятерки, что они наш «Мерс» за полчаса по винтику разберут.

— Какие такие бандиты?! — самым натуральным образом подавился Андрей.

— Чистокровные, типа. Ох, Андрюша, чует мое сердце — тут за забором под полем кукурузным, раз копнешь — не обрадуешься!..

— Что ты хочешь сказать?!

— То, Андрюша, что вон в ангаре молодцы, типа, «девятку» разбирают. Номера санкт-петербургские свинтить не успели. Откуда машина, типа?

Бандура уставился на ангар.

— Шею не сверни, — одернул его Атасов. — Наше дело — сторона, типа.

— Ты думаешь?! — быстро заговорил Андрей.

— Нет! — Атасов повысил голос. — Ни черта я, типа, не думаю. Хочу, типа, отсюда убраться. Побыстрее. По добру по здорову, типа. Ноги унести, и все дела. Есть приличные шансы…

Пару крепышей неторопливо вышли из пакгауза и расселись в тенечке по шезлонгам. Появилась девица, подала крепышам бутылку «кока-колы» и бокалы. Вскоре здоровяки потягивали колу через соломинки, изредка кидая в сторону «Мерседеса» нарочито ленивые взгляды. Бандуре немедленно пришло в голову, что нечто подобное ему уже доводилось видеть. Давно. По телевизору. В любимой им программе «В мире животных»,[27] транслировавшейся центральным телеканалом по субботам. Ее еще Дроздов вел. «А то и нет. Другой был ведущий. Как же его фамилия была?»

— Песков!

— Ты о чем это? — не понял Атасов.

«Точно, что Песков…» Так вот. В передаче показывали стаю гиен. В саванне, кажется, или где они там живут… Именно так вели себя гиены, загнавшие несчастную мартышку на одинокое дерево. На баобаб какой-нибудь… Когда обезьяне — ни туда, ни сюда.

— Хорошенькие дела, — пролепетал Андрей.

— Не худшие пока, — успокоил Атасов. — Есть у них «шестерка». На продажу. Не убитая, говорят. Четыре штуки хотят. Зелеными. И «мерседес» в придачу.

— Грабеж, — возмутился Бандура. — Беспредел самый настоящий.

— Не спорю, — кивнул Атасов. — Хозяина всего этого заведения, типа… — Атасов брезгливо поморщился, — Гамлетом зовут…

— Заведение?

— Хозяина, — терпеливо уточнил Атасов. — Что тебе не нравится, Бандура? Ты что, типа, расист?

Бандура замотал головой.

— Так вот. Гамлет, типа, сделал мне любезность. Дал радио послушать.

— Чего гутарят? — без особого интереса спросил Бандура.

— По радио рассказывают, будто милиция, типа, объявила операцию перехват. Разыскивают двоих гавриков, с собакой. Приметы довольно точные… Гаврики, Бандура, почему-то здорово похожи на нас. А пес — на Гримо…

Андрей понурил голову.

— Добрые дела наказуемы. А грохнул бы тех козлов — и голова бы не болела.

Бандура затравленно уставился на Атасова.

— Саня, так нас СТОшники сдадут. К чертовой матери. С потрохами…

— С чего это? — удивился Атасов. — Какой им резон? Про денежную премию за наши головы радио ни черта не болтало, типа… Да они на нас и так наживаются — будь здоров. — Атасов провел пальцем по бровям, демонстрируя уровень барышей, извлекаемых СТОшниками из затеянной им сделки.

— Замочить попробовать запросто могут… — признался Атасов нехотя. — Однако, — продолжал он хладнокровно после некоторого колебания, — я все ж таки надеюсь, что нападать на нас они не решатся…

— Это с чего?

— А мы не по ихней части. Они, подлецы, как я понимаю, отдыхающих, типа, бомбят — от случая к случаю.

Бандура кивнул.

— Ну вот. Мы с тобою что, очень похожи на отдыхающих?

— Не особенно.

— Я бы на их месте мочить нас не стал. Зачем лишние проблемы? Нажился бы, и гуляйте с Богом. Кто вас, бандитов столичных знает, что за сила за вами стоит? Усекаешь?

— Да, — немного взбодрился Андрей.

— Хотя… — Атасов, в который раз принялся скрести щетину, — этот Гамлет… Такая харя гнусная, что всего ожидать можно… Попросил деньги засветить… Я ему баксы показал. Издали.

— Ну и?

— Побожился через пятнадцать минут «шестерку» подготовить… Документы на нее есть. Фальшивые, понятное дело… Номера крымские, типа…

— А что не так?

— Ты бы, типа, его глаза видел… когда он на баксы пялился…

* * *

Около четырех с запада снова долетел рокот вертолета. Самого вертолета видно не было, зато характерное цоканье слышалось очень отчетливо.

— На бреющем идет, — мрачно обронил Атасов.

— Чего они тянут? — не выдержал Андрей, подразумевая Гамлета и его компанию.

Как только гул вертолета стих, из двери пакгауза вышел невысокий смуглый мужчина в яркой клетчатой рубахе а-ля Багамы, с коротким рукавом, и белых хлопчатобумажных шортах. Ноги мужчины покрывала густая черная поросль. На заросших шерстью руках тускло поблескивало золото. Волосатый исподлобья взглянул на «Мерседес» и поманил Атасова пальцем.

— А вот, типа, и Гамлет, — Атасов полез из машины. — Спину мне прикрой, — бросил он напоследок.

— Бывший борец, — пробормотал Андрей, выдвигаясь вслед за Атасовым. — Или штангист.

Совершенно неожиданно в горле у Бандуры образовался здоровенный вязкий ком. Андрей попробовал сглотнуть его, но безуспешно. В желудке стало пусто. Ощущение было такое, будто руки и ноги зажили как бы по отдельности. Между этими немаловажными частями организма пролегла звенящая пустота.

— Фу ты, блин, — поразился Бандура. — Быть такого не может…

— Эй, паренек?!

Бандура настороженно обернулся. Из-за упомянутого уже армейского «Газона» вышел мужчина средних лет. Крепко сбитый. Одетый в пятнистые военные штаны с безразмерными карманами на бедрах и старые грязные кроссовки. Явно доперестроечного образца. Верхняя половина тела была обнажена, демонстрируя внушительный арсенал мускулов.

«Жилистый урод», — подумал Бандура, смерив хозяина армейских брюк затравленным взглядом.

— Помоги завести балалайку, братишка! — Жилистый махнул в направлении вездехода. Из-под радиатора грузовика торчала ломоподобная рукоятка стартера.

— Да подожди ты… — Андрей сделал движение, собираясь просочиться мимо.

— Будь человеком, — прицепился Жилистый. — Стартер улетел. Помоги, слушай!..

— Да погоди…

— Ексель-моксель! — возмутился Жилистый. — Крутани пару разов. Делов-то!

Андрей рассеяно шагнул к грузовику. Положил обе ладони на рукоятку.

— Давай! — скомандовал Жилистый, с ловкостью обезьяны запрыгивая в кабину. Андрей всем телом повис на ручке стартера. Та не сдвинулась с места.

— Ты что, малохольный?!

Бандура напрягся. Рукоятка пошла вниз. Первый оборот. Двигатель неуверенно чихнул. Второй. Снова болезненный чих, но безо всякого продолжения.

— Резче, браток!

Еще пару судорожных рывков.

— Вот дистрофан!

Кровь бросилась в лицо Андрею.

— Бензина подкачай, лапоть! — срывающимся от натуги голосом крикнул он.

Андрей крутанул раз пять, вкладывая в рывки всю силу, умноженную собственным весом.

Внезапно двигатель завелся. Жилистый добавил оборотов. Рукоятка выскочила из гнезда и громко звякнула об асфальт. Андрей едва руки одернуть руки.

— Твою мать! — выкрикнул он и, опершись на высокий буфер вездехода, потянулся под колеса за рукояткой. И тут грузовик буквально прыгнул на него.

Андрей метнулся в сторону, кубарем покатившись по асфальту. Буфер по касательной зацепил-таки его спину, ободрав кожу до крови. Бандура, пошатываясь, вскочил на ноги, соображая, что только чудом остался в живых.

— Ты, бебимот хулев! — захлебываясь, заорал Андрей. Дальше из него попер сплошной мат.

«Газон» сдал назад. Вывернул широченные вездеходные катки и, неожиданно, устремился на Андрея. Волосы Бандуры встали дыбом.

— Ты?! — закричал Андрей. — Ты что делаешь?! — Совершенно позабыв о пистолете, Андрей бросился наутек. В тот момент он вообще утратил способность соображать. Справа из-за «Жигулей» наперерез Андрею бежало трое крепышей. Один размахивал монтировкой. Экипировка других молодчиков осталась для Андрея загадкой. Он свернул налево. Обежал «Волгу» и рванул к замершему вдалеке экскаватору. Споткнулся, упал, подхватился прямо на ходу, чувствуя, что брюки на колене продраны, кровь течет по ноге.

— Держи его! — улюлюкали за спиной молодчики, с азартом заправских загонщиков.

Андрей несся как заяц. Когда до экскаватора оставалось не больше десяти метров, в ангаре загремели выстрелы.

Метавшийся по салону Гримо громко взвизгнул, сиганул в окно и торпедой полетел к ангару.

— Саня! — закричал Андрей. В ответ зарявкал Атасовский «Стечкин». С первых же выстрелов Андрей вспомнил о собственном пистолете. Выдернул «Браунинг» и едва увернулся от пронесшегося рядом газона. Воздушная волна взъерошила ему волосы. На этот раз Жилистому не хватило, быть может, сантиметра, чтобы раздавить Андрея, как букашку.

— Ах ты, скот! — Бандура развернулся лицом к загонщикам. Те были совсем рядом.

В ангаре началось сражение. Яростно застучал автомат. Грохнуло помповое ружье. Короткой очередью огрызнулся «Стечкин».

Грузовик заложил крутой вираж и возвращался, возобновить корриду. Андрей вскинул «Браунинг». Пистолет сухо закашлял. В нос ударила пироксилиновая вонь. Ближайший загонщик выронил монтировку и с размаху уткнулся в асфальт. Несколько пуль досталось и второму. Он упал на колени, исходя душераздирающими воплями. Третий загонщик ловко нырнул за «ЗиЛ».

Мгновением позже Андрей снова летел по воздуху, в прыжке увернувшись от «Газона». Несколько пуль щелкнуло под ногами Андрея. Он несуразно подпрыгнул, как человек, угодивший в кострище, и заметался по полю в поисках укрытия.

Из ангара доносились жуткие крики. В безымянных воплях сквозила такая нечеловеческая мука, словно кого-то пожирали живьем. Возможно так оно и было. Стреляли почти без перерыва. Замолчавший было «Стечкин» вновь злобно залаял. А затем что-то взорвалось. Земля дрогнула. В большинстве пакгаузов посыпались стекла. Ангар устоял, но немного осел. Обе створки массивных ворот соскочили с петель и рухнули, подняв целую тучу пыли. Из проема полыхнуло пламя. Повалил смрадный черный дым. «Стечкин» Атасова замолчал.

— Саня?! — не своим голосом заорал Андрей. — Гримо?!

Несколько парней выскочило из пакгауза, непрерывно стреляя в Андрей. Он ответил огнем и, кажется, отстрелил одному ухо, а других заставил залечь. Выщелкнул обойму, вогнал следующую, и стрелял по вжавшимся в землю бандитам, пока вынырнувший из дыма вездеход едва не раскатал его в лепешку. Андрей прыгнул вбок. Грузовик резко затормозил, чуть не врезавшись в трактор. Андрей опрометью побежал к нему, выпуская пулю за пулей в водительскую дверцу кабины. Запрыгнул на подножку, выдернул из-за руля Жилистого. С ним было покончено.

— Паскуда! — взвизгнул Андрей, нырнул за руль. Врубил заднюю передачу, дал полный ход. «Газон» в секунду покрыл расстояние до красного джипа и с хрустом врезался ему в борт. Джип сдвинулся с места и прихлопнул к кирпичной стене прятавшегося за ним стрелка. Посыпались обломки. Стрелок громко охнул и больше не издавал ни звука.

Вездеход оторвался от джипа. Андрей погнал грузовик к ангару. Справа по курсу он заметил корчившегося на земле загонщика, раненого им в живот. Взял правее. «Газон» чуть подбросило.

— Исцелен, скот, — закричал Андрей, тормозя напротив ангара.

— Атасов?! Гримо?!

Проем ворот затянуло густым дымом. Внутри занимался пожар. Пламя, фыркая, перебрасывалось со стеллажа на стеллаж. Несколько машин в ангаре горели вовсю.

«Сейчас бензобаки пойдут взрываться», — с ужасом подумал Андрей, по опыту зная, что почти все, что связано с автомобилями и их ремонтом, горит просто замечательно.

— Атасов! — еще громче завопил он. — Гримо!

Позади затрещали выстрелы. Бандиты опомнились от полученной взбучки и очевидно, жаждали реванша. Пули застревали в досках кузова, кромсая дерево в щепки. Мышиного цвета «БМВ» сорвалось с места, разгоняясь в сторону Андрея.

— Саня!

Андрей отвернулся. Дал газ и закружил по территории базы. Отбросил попавшиеся на ходу «Жигули». Двое бандитов с криками отпрыгнули. Одному удалось уйти. Второй замешкался и исчез под бампером вездехода. Бандура выписал восьмерку. СТОшники стреляли из пакгаузов. «БМВ» где-то пряталось. В ангаре снова громыхнуло. Дым повалил такой, что всю базу быстро заволокло гарью и чадом. Клонящееся на запад солнце едва пробивалось сквозь повисший повсюду мрак. Картина была — прямо из фильма ужасов.

Выездные ворота оказались впереди и справа от Андрея. Он кинул последний взгляд на пылающий ангар и вывел грузовик на дорогу.

* * *

Первые полсотни километров Андрей не разжимал зубов. Тупо смотрел, как вездеход безжалостно подминает стройные побеги кукурузы, холодно констатировал их гибель, и молчал. Впрочем, разговаривать все равно стало не с кем. В кабине он был один, на дороге тоже. Безучастный к сменяющимся за стеклами картинкам, не думающий совершенно ни о чем.

Молчание, охватившее Андрея, было не столько внешним, сколько внутренним. Сознание куда-то провалилось, чувства испарились, будто пожар, уничтоживший Атасова и Гримо, выжег Андрея изнутри, оставив после себя одну обугленную корку.

Пальцы до белизны сжимали руль, ноги давили на педали. Машина подпрыгивала на кочках, штурмовала канавы и какие-то высохшие русла, скатывалась с пригорков и взбиралась на холмы. Проселок впереди, насыпь, ров или поля, песок или грязь — «Газону» было без разницы. Бандуре, в сущности — тоже. Выбирать дорогу и в голову не приходило. Завладев вездеходом, он потерял интерес даже к заброшенным грунтовкам. Держал на юг, и точка.

* * *

Солнце потихоньку клонилось к закату. День сменился вечером. Около шести путь пересекло железнодорожное полотно. Андрей включил понижающую передачу. «Газон» выехал на рельсы, легко пересек их и соскользнул с насыпи.

Вскоре Бандура выехал на широкую автомобильную дорогу. Действуя с методичностью зомби, достал карту, развернул на коленях. Идентифицировал трассу, как шоссе Р-62 — Николаевка-Симферополь. Проехал по асфальту километров десять и опять свернул вправо. Форсировал Западный Булганак, углубился в мир садов и полей. С ходу проскочил еще какую-то речушку. Тем временем небо принялось темнеть. Красноватые лучи солнца постепенно переходили в фиолет. Появились первые звезды. Пока тусклые и несмелые. Оставшиеся позади бескрайние кукурузные поля сменились бесконечными виноградниками. Местность стала холмистой. Все чаще начали попадаться обрывистые известковые склоны. Из земли торчали многотонные каменные глыбы.

Совершенно незаметно Андрей очутился в предгорьях. «Газон» выехал на укатанную грунтовку. Еще через четверть часа проселок обернулся головокружительным спуском. Дорога через скалистую горловину скатывалась в широченную долину, раскинувшуюся далеко внизу.

Бандура свернул с проселка и осторожно вывел грузовик на на самый край высокого горного кряжа.

Диск солнца покраснел, достигнув горизонта на западе. Прямо под ногами, далеко внизу, виднелось полотно автомобильной дороги, тонкое, словно черточка, нарисованная тушью на темно-зеленом бархате. За шоссе струились бесконечные полосы рельсов, похожие на натянутые по земле медные проволоки. К западу проглядывали миниатюрные крыши какого-то города. Вдоль линии горизонта, насколько хватало глаз, подымались заросшие лесом древние Крымские горы. Над ними плыли кучевые облака, серо-фиолетовые с востока, отливающие пурпуром на западе. Много выше кучевых, невозмутимо и совершенно неподвижно серебрились перистые.

Андрей молча стоял, очарованный удивительной картиной, пытаясь разглядеть море. Ему даже показалось, что где-то далеко, за кромкой гор, на краю небосклона проступила темно-синяя морская гладь. Море то было, или потемневшее небо, определить он не смог.

Андрей вздохнул. Уселся на высокую подножку вездехода. Опустил глаза к жесткой траве, пересыпанной колючками и непонятно откуда взявшимися маленькими белыми ракушками, закрученными в тонкие хрупкие воронки.

«Откуда вы здесь взялись?» — спросил у ракушек Андрей.

«Ты то сам откуда тут взялся?»

Андрей решил закурить, но едва достал сигарету, как нестерпимо запершило горло. Он хотел было откашляться, но тут грудь сдавило спазмом. Андрей судорожно задышал, чувствуя, как глаза заволакивает слезами. Он всхлипнул несколько раз, уже зная, что это только прелюдия. И громко и неудержимо разрыдался. Словно плотину прорвало. Слезы потекли по щекам. Соленые, горячие. Первые с того черного сентябрьского дня двухлетней давности, когда гроб с телом матери лег в благодатный Дубечанский чернозем. Тогда с неба сек мелкий осенний дождь и дорожки на сельском погосте обратились в грязное месиво. Старинные клены желтели умирающей листвой, падающая с неба вода заливала покосившиеся кресты и замшелые могильные плиты. Непогода рассеяла немногочисленную процессию, священник отбыл ритуал. Гроб закопали и народ потянулся по домам. Андрей плелся позади. Ему было очень холодно. Он продрог до костей, а внутри была пустота, которую, говорят, по силам заполнить только времени. Вода стекала ему за шиворот, но Андрею было плевать. Он отрешенно брел по грязи, думая о страшном значении, приобретаемом изредка вполне обыденным словом «никогда».

«Езжай домой, сынок! — где-то в глубине Андрея сказал отцовский голос. — Езжай домой».

Андрей всхлипнул, размазывая слезы по лицу. Спрятал голову в ладони. Лопатки судорожно вздрагивали.

«Домой, Андрюша. Да пошли они все к чертовой матери!»

— Эх, Атасов, — Андрей утер глаза.

— Отставить разводить сырость! — скомандовал сквозь слезы Андрей, старательно копируя голос Бандуры-старшего. Получилось настолько похоже, что Андрей невольно улыбнулся. Правда улыбка вышла вымученной, но для начала годилась. Андрей почувствовал, что пик рыданий остался позади. Закурил, удивляясь облегчению, принесенному слезами. Нервное напряжение пошло на спад.

Андрей старательно высморкал нос. Обернулся к северу, укрывшемуся непроглядной мглой. Долго смотрел на далекую темную равнину, по очереди поглотившую всех его друзей. Одного за другим. Тихо, едва шевеля губами, произнес имена товарищей, оставшихся далеко, во мраке. Затем Андрей медленно развернулся к югу. Широкая долина провалилась в сумерки. Автомобильная и железная дороги почти исчезли из виду. Кое-где внизу ползли одинокие огоньки. Силуэты далеких гор полностью слились с небом. А на небе повисли звезды.

— Ты, Вацик, не всех убил, — шепотом произнес Андрей. — Кое-кто, Вацик, остался. Ты очень скоро в этом убедишься.

Забираясь в кабину вездехода, Андрей чувствовал себя роковым мечом, готовым обрушиться на голову Бонифацкому.

«Давай, спускайся, пока окончательно не стемнело, — подстегнул себя Бандура. — Хватит сопли жевать!»

Он помедлил, разыскивая выключатели фар. Врубил «дальний». Запустил мотор, нашел грунтовку и осторожно поехал в долину.

Спуск занял минут сорок. Уклон дороги достигал кое-где тридцати, а то и сорока градусов. Андрей потел за рулем, раз за разом ожидая, что грузовик полетит кувырком. К счастью, ничего такого не случилось. Целыми и невредимыми вездеход с водителем выбрались на автостраду. Машин на шоссе не то, чтобы было много, но, время от времени, попадались.

Трасса привела его в Бахчисарай, крыши которого он недавно наблюдал с вершины горного кряжа. Бандура проехал город насквозь, привлекая не больше внимания, как если бы был невидимкой. Оно и понятно. В советское время военные души не чаяли в Крыму, редко какая горка обходилась без их локаторов. Армейский трудяга «ГАЗ-66» тягал на себе все, что только помещалось в кузове. Начиная с солдат и заканчивая радиоэлектронным оборудованием.

Отсчитав по спидометру шесть километров от городской черты, Андрей остановил грузовик. Включил в кабине штурманскую лампу, сверился с картой, а затем решительно повернул на узкую асфальтовую дорогу. Дорога вела через поле. Вездеход миновал железнодорожный переезд и углубился в широкую лощину. Справа зашумела река, слева нависали каменные глыбы. Дорога неуклонно шла на подъем. Не особенно заметный, но затяжной и непрерывный. Из тех, что способны легко довести мотор до кипения.

Грузовик забирался все выше в горы. По пути попалось несколько крохотных поселков. В некоторых домах горел свет: где в окнах, а где, на открытых верандах. Домики выглядели очень уютными. От них веяло тихим уединением, заслуженным ужином в кругу семьи, и еще многим из того, о чем Андрей мог только помечтать. Стоило ему подумать о домашних очагах, согревающих местных жителей, как давненько пустующий желудок протестующе заурчал. Вспомнились ароматные пирожки, которыми он с ребятами лакомился ранним утром под Херсоном.

— Трудно поверить, что это сегодня было, — пробормотал Андрей, вновь подумав о потерянных в пути приятелях.

Но так уж устроена человеческая природа, что потрясения потрясениями, погони погонями, стрельба стрельбой, а желудок требует своего. Мысли Андрея, подстегнутые херсонскими пирожками, устремились в кулинарное русло. Как ни гнал он их оттуда, выбираться они не спешили. Мозг Андрея, с упорством закоренелого мозахиста, принялся выуживать из памяти всевозможные образы, так или иначе касающиеся чревоугодия. Вначале Андрею представилась полная миска пирогов с маком, бывших некогда коронным блюдом его бабушки. Вслед за пирожками на поверхность сознания всплыли бесподобные мамины отбивные в тесте, в сопровождении салата из свежей капусты. Салат был слегка взбрызнут смесью уксуса и подсолнечного масла, запах его органично вплетался в аромат прожареной свинины. Андрей жадно потянул носом и заулыбался, увидев себя и отца, уплетающими эти самые отбивные за обе щеки. Мама стояла у плиты, вооруженная сковородкой, в любимом домашнем переднике и улыбалась обоим обжорам так, как умеют только любящие матери и хорошие жены.

Андрей решительно отмахнулся, сконцентрировав внимание на двух беззащитных женщинах, томящихся в далеких Осокорках. На Анне и Кристине, жизнь которых, а в этом он нисколько не сомневался, висела на волоске и находилась в его руках.

— Я не подведу, — пообещал Андрей освещаемой фарами дороге.

Андрей попробовал нарисовать мысленный образ Кристины. Кристина вглядывалась в него чудесными изумрудными глазами. Каштановые волосы ниспадали на плечи.

«Ты не подведешь?»

«Я не подведу!»

«Ну, давайте, блин, налетайте!» — завопил из-за спины Кристины Протасов. Валерий, в шортах и майке, бывших на нем во время последней вечеринки на даче Виктора Ледового, колдовал над мангалом. Дурманящий аромат шашлыков плавал по поляне и дразнил нос.

Андрей потряс головой и решительно переключился на Бонифацкого. Стоило ему подумать о Вацике, как проклятый авантюрист показался собственной персоной. Одетый строго по-деловому, Боник с самым невозмутимым видом поглощал ужин в одном из крутых Ялтинских ресторанов. Официант сменил деликатесные блюда, услужливо поклонившись Бонифацкому, тот небрежно кивнул, принявшись за тарелку с креветками.

— Я тебе эти креветки в задницу вобью! — с чувством пообещал Андрей. Боник немедленно ретировался вместе с ресторанным столиком и частью кабацкого интерьера. Можно с уверенностью утверждать, что случись Бонифацкому увидеть в этот момент лицо молодого человека, он, несомненно, утратил бы не только аппетит, но и сон.

Глава 5 НОЧЬ В ГОРАХ

К одиннадцати часам вечера вездеход выехал на развилку. Главная дорога продолжала карабкаться в горы. Дорога поуже уходила направо, за далекими холмами огибала большое горное озеро и вилась к перевалу Байдарские ворота. Андрей проехал прямо, намереваясь к утру подняться на высокогорное плато Ай-Петринской Яйлы.

Шум Бельбека из правого окна кабины незаметно перекочевал в левое. Видимо, вездеход где-то пересек горную реку по мосту. Сам Андрей это событие благополучно проморгал. Ущелье постепенно сужалось, как будто бы горы вознамеривались сомкнуться между собой, похоронив дорогу под толщей пород. Дорога, выскользнув из ущелья, вгрызлась в крутой горный склон, принявшись сворачиваться бесконечными кольцами серпантина. Вездеход, надсадно завывая мотором, тяжело пополз вверх. Андрей включил понижающую передачу и полностью обратился во внимание, попеременно вращая рулем то в одну, то в другую сторону. С горной дорогой такого уровня сложности Андрей столкнулся впервые в жизни, так что картины кулинарных изысков отошли на задний план. Склоны густо поросли лесом. Фары на поворотах выхватывали из темени сплошной частокол ветвей и стволов. Каждый вираж сопровождался резким набором высоты. Андрей изо всех сил вписывал вездеход в следующие один за другим повороты, справедливо опасаясь, что малейшая ошибка в пилотировании чревата катастрофическими последствиями. Долгим полетом, например.

— Только не заглохни! — умолял Андрей вездеход. — Если мне тут задом сдавать придется, или трогаться с места — вместе на дне валяться будем.

К счастью для Андрея, конструкторы армейской машины снабдили ее тянучим мотором, надежной коробкой передач, не забыв позаботиться о вывороте руля, мало уступающем мерседесовскому.

«По-крайней мере, в пути я теперь точно не усну», — утешал себя Андрей.

Никаких встречных или попутных машин не было и в помине. Дорога была безлюдна, словно марсианская равнина.

«Ну и, слава Богу, — сказал себе Андрей, — еще разминаться с кем-то не хватало».

Едва вездеход преодолел первую серию серпантинов, а Андрей даже расслабился слегка, утер пот со лба и подумывал закурить сигарету, как двигатель выдал сбой. Грузовик дернуло, будто в судороге. Такт мотора нарушился, он фыркнул и на мгновение заглох. На панели вспыхнула красная лампа разрядки аккумулятора. Андрей замысловато выругался, толкнув акселератор в пол. Двигатель фыркнул и завелся на ходу. Потом кашлянул и снова сбойнул.

— Ах ты, япона мать!

Одного беглого взгляда на приборную доску оказалось достаточно, чтобы уяснить причину неисправности. Указатель уровня топлива показывал, что оба бака вездехода пусты.

— Вот блин! — застонал Андрей. Рвать волосы на голове было поздно. Сигнальная лампа, очевидно, не работала, а показания датчика он прошляпил.

— Ах ты черт!

Андрей принялся ожесточенно лупить ногой по педали газа, пытаясь перекачать в камеру сгорания хотя бы содержимое бензошлангов. Мотор снова заревел и машина бодро устремилась вперед. Андрей не тешил себя иллюзиями — бензонасос досасывал последние капли топлива.

— На парах едем, — говаривал в таких случаях Бандура-старший. Спорить бы Андрей не стал.

Он начал напряженно высматривать подходящее место для стоянки. Бросать грузовик посреди дороги ему было не по душе.

— Господи, — попросил Андрей, — если ты не долил мне бензина, пошли хотя бы съезд в лес…

Как бы в ответ справа показалась вполне подходящая площадка. Не исключено, служившая для обзора местных красот. В том, что вокруг красоты, Андрей не сомневался. Он забрался на приличную высоту, и, наверняка, полюбовался бы видом, случись светить солнцу. Как только Андрей заехал на гравий, двигатель вездехода задергался и, после короткой агонии, умолк.

Андрей поставил машину на передачу, а подумав, сорвал ручник. Для надежности. Вздохнул, откинулся на сидение, и, с наслаждением, закурил сигарету. Первую за последние три часа.

Над горной дорогой повисла тишина. Правда, она была относительной. Стоило оборваться реву мотора, как стали слышны тысячи самых разнообразных звуков, издаваемых лесными обитателями. Андрею даже почудилось, что лес ожил, радуясь внезапной кончине незваного металлического пришельца.

На склоне неподалеку шуршали какие-то зверьки. Может быть мыши, а может, и ежики.

«Или змеи, — подумал Бандура, машинально поджимая ноги. — Змеи мне без надобности…»

Среди зарослей мерцали огоньки светлячков. Большая часть светила зеленым, словно сигналы светофора, несколько отливали пурпуром.

«Коммунисты», — предположил Андрей. Повсюду заливались цикады. Над кабиной жалобно пищали занятые ночной охотой летучие мыши.

— Не хотел бы я знать, чем они питаются. Бетмены хреновы, — пробормотал Андрей. И ухмыльнулся. Выбросил окурок через опущенное наполовину боковое стекло и уже собрался было вылезать наружу, когда услышал (почувствовал) какое-то неуловимое движение метрах в пятидесяти впереди вездехода. Бандура, затаив дыхание, наблюдал, как заколыхались кусты на крутом склоне, а затем, в отсветах включенных фар, загорелись два круглых багровых глаза. Глаза не мигая уставились на Андрея. Он сглотнул слюну. Издали глаза казались плоскими, как два медяка, уложенных на веки покойнику. Неведомое существо скрывалось в темени леса, и о его размерах Андрею оставалось лишь гадать. Бурно разигравшееся воображение в мгновение дорисовало обладателю багровых глаз скользкое чешуйчато-когтистое тело величиной с небольшого носорога.

«Прямо на меня вылупился!», — в замешательстве подумал Андрей и автоматически надавил на клаксон. Автомобильный гудок захлестнул ущелье с мощью Иерихонской трубы. Но Багровые глаза не двинулись с места.

Андрей прильнул к лобовому стеклу, представив себе грустную картину умирающего посреди доисторического леса динозавра. Динозавр трубными воплями пытался отогнать подбиравшихся с разных сторон мелких хищников.

«Разных там, саблезубых тигров, например».

«Ничего себе, мелкого хищника отыскал?»

«Против динозавра — шавка дворовая. Чтобы ты знал».

Андрей отпустил было сигнал, но, почти что сразу вернул руку на руль. Обездвиженный вездеход разразился новой серией электрических криков.

Внезапно глаза исчезли. Вот только что таращились на него двумя зловещими лунами, теперь на их месте сомкнулась темнота. Вверх по склону затрещали энергично раздвигаемые кусты — чудовище отступило в заросли. На дорогу посыпался десяток разнокалиберных камней.

«Ничего себе мамонт?! — Андрей вытер лоб. — Чуть камнепад не устроил! Он что там, деревья на ходу ломал?!»

«Сходи, посмотри».

«Спасибо, не надо».

Андрей взялся за сигареты.

«Мне и в кабине хорошо».

Растревоженный лес быстро вернулся к обычной ночной жизни.

«Интересно?.. — спросил у себя Андрей. — А медведи тут, случайно, не водятся?..»

«Ага!.. Крымские гризли… Нечего было зоологию сачковать в седьмом классе. Был бы в курсе…»

«Не будь дураком, — Андрей отмахнулся, прогоняя собственные страхи. — Обыкновенная бездомная собака. С мокрым носом и вращающимся на заднице хвостом… Собак в Дубечках не видал?»

«Хорошая собака! — не согласился пугливый внутренний голос. — Едва гору не обвалила».

«Про коз слышал когда-нибудь? Такое домашнее животное есть. С рогами на голове. Поменьше коровы, но больше кролика…»

«Приличные козы в ночью спят, где положено, а не шастают по лесам, как какие-то отмороженные вурдалаки!.. И потом, где ты слыхал, чтобы у коз глаза в темноте отсвечивали?»

Андрей почесал затылок в нерешительности. Слово «вурдалак» вызвало неприятную изморозь на спине. Между лопаток пробежали мурашки. Он поежился, внимательно поглядывая в окна. Одно дело о «вурдалаках» и прочих чудищах из лесной глухомани судачить на кухне городской квартиры. Совсем другое — помянуть их посреди безлюдного горного леса. В черную безлунную ночь… Совсем другое дело.

«Вон луна, придурок! Повылазило, со страху?!»

«Очень хорошо. В полнолуние они и активизируются. Фильмов не смотрел, лапоть?»

Андрей потянулся за пистолетом, взвесил в руке холодную сталь, и от души немного отлегло. Проверил оружие, заткнул за ремень. Покидать кабину вездехода ему совершенно не хотелось, но делать было нечего.

«Не хочется, но надо!» — любил повторять Бандура-старший, когда ему приходилось заниматься неблагодарной черной работой. Такой, которую представляется заманчивым либо отложить на далекое потом, либо свалить на другого.

Андрей хмыкнул и вылез наружу. Кинул взгляд на вездеход, подумывая, а не столкнуть ли машину с откоса. Искушение было велико, но, трезво взвесив все «за» и «против», он решительно отмел эту затею в сторону.

«Во-первых, — рассудил Андрей, — вездеход, валяющийся на дне теснины колесами кверху, могут быстро обнаружить. Крым, в конце концов, не Сибирь. Возникнут вопросы. У местных жителей, лесников, пастухов, грибников, а потом и у тех ребят, которым вопросы задавать полагается по долгу службы».

«Тебе это надо?»

«Мне нет. А тебе?»

«Мне тоже нет».

«Вот и чудненько».

В то время как грузовик на обочине, это заурядный грузовик на обочине и есть. Стоит себе, никого не трогает, и пускай стоит, до самого Второго Пришествия.

И потом, губить машину у Андрея просто не поднималась рука. Даже наоборот. Он ласково погладил холодный металл кабины, подумав, какой находкой был бы вездеход на отцовской пасеке в Дубечках. Андрей вздохнул, одернул одежду и, удостоверившись, что пистолет на месте, решительно зашагал прочь.

* * *

Первые полтора часа Андрей бодро вышагивал по асфальту, с упоением вдыхая сладкий ночной воздух. Кошмары куда-то отступили. Мышцы, на удивление, радовались выпавшим нежданно-негаданно нагрузкам. Андрей продвигался вперед с легкостью застоявшегося в стойле скакуна, вырвавшегося, наконец-то, на волю.

«А ты как думал? Сутки в кабине проторчать?» — обронил на ходу Андрей, обращаясь к черным зарослям по обеим сторонам дороги.

Андрей, конечно же, осознавал, что выдавшаяся прогулка вовсе не похожа на традиционную разминку косточек в пути. Когда прошелся взад-вперед по обочине, насладился открывающимися повсюду пейзажами, хлебнул кофейку из термоса, опорожнил мочевой пузырь, забрался обратно в уют салона, да и покатил себе дальше, с ветерком. Совсем нет. Путь предстоял длинный и тернистый. Боевой поход, точнее говоря. Без гроша денег в кармане, с последней обоймой, остававшейся в пистолете. В финале ожидалась нешуточная схватка с Вацлавом Бонифацким, который, как стало очевидным — не лыком шит. Из тех ребят, что мягко стелят, да жестко спать. А по большому счету, победа в Ялте (это, если будет победа), не означала триумфального завершения экспедиции. Из Крыма еще надо было выбраться живым, пересечь половину страны с бесценным чемоданом и пустыми карманами. А плюс ко всему, вся эта рисковая затея со стрельбой, погоней и дикими криками приобретала хотя бы какой-то смысл только при условии, что Ледовой продолжал томиться за решеткой.

Но, Андрей был молод и отважен, полон сил, верил в счастливую звезду, а о плохом старался не думать.

«Выберусь на плато к утру, — обнадеживал себя Андрей. — А там до Ялты — рукой подать».

Дорога миновала темную, заросшую лесом лощину и снова пошла закручиваться серпантином. Андрей замедлил шаг и задрал голову, раздумывая, а не рвануть ли напрямик. Поколебался минуту, взвешивая в уме шансы сломать ногу или наступить на змею.

«Или на тарантула», — добавил Андрей, вычитавший где-то, что этот вид ядовитых пауков представлен на полуострове во всей красе. Последнее соображение оказалось решающим, и Бандура двинулся по асфальту. Но едва сделал пару шагов, как что-то заставило его замереть. Бандура нерешительно оглянулся.

Дорога, насколько хватало глаз, оставалась абсолютно пустынной. Недавно пройденный поворот серпантина скупо освещался рассеянным лунным светом. Над асфальтом мрачной черной стеной нависал дикий лес.

Андрей постоял, облизывая губы и пытаясь определить причину охватившей его смутной, безотчетной тревоги. Причина была не ясна. Но интуиция подсказывала Андрею, что ни милиция, ни неведомые утренние преследователи тут совершенно ни при чем.

Андрей зашагал дальше, внимательно поглядывая по сторонам. Чувство тревоги не проходило, напротив, стремительно нарастало. Бандура снова остановился. Поднес к носу наручные часы с выкрашенным фосфоресцирующей краской циферблатом. Стрелки показывали начало третьего ночи.

Лес, похоже, угомонился, погрузившись в предрассветный сон. Деревья чернели неподвижно, точно безжизненные декорации в театре. Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Ни единый листик не шелохнулся. Все вокруг как будто застыло. Воцарилась звенящая тишина.

Андрей покачал головой. Наподдал подвернувшийся под ногу камешек, и тот покатился по склону, гремя не хуже боевого барабана южноамериканских индейцев-людоедов. Андрей вновь двинулся вперед, прислушиваясь к собственным шагам. В повисшей гробовой тишине они эхом отдавались на самом дне ущелья.

«Как слон, честное слово», — сказал себе Андрей.

Он продолжал идти, напрягая глаза и уши. Метров через пятьдесят ему начало казаться, будто звук шагов поменял тональность. Андрей шагал, и ломал голову над тем, что бы это значило. Даже под ноги посмотрел — «асфальт, как асфальт, ничего особенного». А звук стал другим, двоился, словно что-то к нему прибавилось. То ли несмелое царапанье, то ли неясный цокот. Звук напомнил Андрею тот, что возникает при ходьбе крупных собак, когда когти животного стучат по твердому покрытию дороги.

Мысль Андрею не понравилась. Очень не понравилась. Он резко остановился, постоял на дороге, прислушиваясь изо всех сил, но не уловил ни шороха, ни движения, и опять побрел вперед. Но стоило ему пройти еще с десяток метров, как едва различимое царапанье возобновилось у него за спиной. Андрей вначале ускорил шаг, а потом мгновенно остановился. И сразу уловил звук как минимум трех отчетливых шагов, донесшийся откуда-то снизу. Шаги принадлежали не Андрею, это было ясно. Кровь застыла у него в жилах.

«Тихо, тихо, — успокоил себя Андрей. — Это эхо. Не валяй дурака, парень. Ты что, эха не слыхал? Да в горах оно на каждом шагу…»

Андрей двинулся вдоль осевой, инстинктивно держась середины полотна — подальше от угрюмого леса по обочинам. Вскоре дорога выполнила следующую мертвую петлю, сопровождавшуюся исключительно крутым подъемом. Андрей прошел поворот и, говоря по морскому, лег на противоположный галс. Если что-то действительно следовало за Андреем, то как раз должно было оказаться напротив, одним витком серпантина ниже.

Андрей энергично прибавил ходу, а затем встал, как вкопанный. Звук нескольких легких, крадущихся шагов немедленно достиг ушей. У Андрея не осталось никаких сомнений — на дороге он не один. Какое-то существо следовало за ним по пятам, причем двигалось очень осторожно, приноравливая свою поступь к его собственной.

Чувствуя себя персонажем воплотившегося в жизнь ночного кошмара, Андрей взялся за пистолет. Браунинг добавил ему решимости, но много меньше, чем он расчитывал.

«Да собака дурная какая-то», — неуверенно пробормотал Бандура, пытаясь обуздать потихоньку разгорающуюся панику. Сжал пистолет обеими руками, опустил флажок предохранителя и решительно передернул затвор. Металл лязгнул на весь лес. Звук получился очень воинственным, что несколько взбодрило Андрея. Он на цыпочках направился к краю дороги, чтобы оглядеть сверху пройденный только что ярус серпантина, но густые кусты и непроглядная темень свели его усилия к нулю.

— Эй, цуцик?! — выкрикнул Андрей. Крик вышел унизительно тонким и таким откровенно перепуганным, что у Бандуры от звука собственного голоса мурашки поползли по телу.

— Эй, цуцик! Фью-ить! Иди ко мне, глупая собака. Ко мне, я сказал!

Андрей попробовал добавить голосу стали. Тон выровнялся, хотя команды все равно звучали не убедительно.

Ответом Андрею была тишина.

— Цуцик! — снова громко позвал он. — Кабы здо-ох!

Он горячо надеялся на появление славной такой, пугливой дворняги, которая и сама заблудилась в этом чертовом лесу, а теперь безумно рада встретить случайного попутчика.

— Цуцик! — повторил попытку Андрей. — Полка-ан! Ша-а-арик! Се-рый! Бим! Джим! Вашу мать!

Ни звука в ответ.

— Я ведь и пристрелить могу, ненароком, — вкрадчиво пообещал Андрей. Больше для собственного успокоения. И сразу попятился от края, сообразив, что кем бы ни был неведомый молчаливый преследователь, до него по прямой — не более семи-восьми метров заросшего кустарником крутого горного склона. Как у незнакомца обстоят дела со способностью штурмовать откосы, Андрей, конечно, не знал, а проверять на себе не собирался. Он вернулся на середину дороги и зашагал дальше, ежеминутно оглядываясь на ходу. Отмахал добрую сотню метров, моля Бога, чтоб серпантин, наконец, закончился, но дорога упрямо скручивалась спиралью, и ни конца ни краю проклятому серпантину было не видать.

Андрей перешел на полубег. Обе руки до боли сжимали пистолет, в висках стучала кровь. Глаза, силившиеся различить хоть что-нибудь в подступающем со всех сторон лунном сумраке прямо-таки вылазили из орбит. Уши превратились в локаторы. На очередном вираже Андрей решительно остановился, переводя дыхание и затравлено озираясь по сторонам. Но сколько бы он не впивался глазами в оставшийся позади участок асфальта, ни единой тени видно не было.

Страх, холодный страх парализовал сознание Андрея. Безотчетный, панический, уходящий корнями далеко за границы цивилизации. Тот страх, что блуждал вокруг костров кроманьонцев, заставляя далеких пращуров человека жаться поближе к огню. Подкарауливал у темных порогов пещер, дышал в затылок из непроглядного мрака девственных лесов, губил в топких болотах.

«Да чушь», — слабо возразил Андрей, в отчаянной попытке взять под контроль окончательно разболтавшиеся нервы. Он прекрасно понимал, что вокруг — глухой лес, до ближайшего жилья — километров сорок — в любую сторону и, кроме как на себя, рассчитывать не на кого.

В лесу по-прежнему было тихо. Как в могиле.

«Это какой-то псих, — холодея, подумал Андрей. — Чикатило местного значения. Если маньяки есть в городах, должны же и в сельской местности водиться».

«Умно придумал, — согласился внутренний голос. — Живет в палатке, грызет шишки, по ночам потрошит одиноких туристов. Но только в полнолуния…»

«Мы с тобой, Бандура, что, похожи на туристов, — осведомился неожиданно возникший в голове Атасов. — Я бы не сказал…»

«Я бы тоже, — грустно согласился Андрей. — Да только мы уже один раз погорели на этом твоем тезисе…»

«Послушай, солдат, — нетерпеливо заговорил Атасов. — Спустись-ка ты вниз и что бы оно там ни было, изрешети вмелкий винегрет! Какого черта, парень! Чего ты ждешь? Хочешь, чтоб оно тебя окончательно загоняло до рассвета? Хватай пушку и действуй, как мужчина, тем более, что там, внизу, просто какой-то недобитый бомж, или поганый конченый психопат, а скорее даже сбрендившая коза…»

«Ты не доживешь до рассвета… — с горечью сказал другой мужской голос, в котором Андрей узнал голос отца. — Беги, сынок! Беги, пока еще не поздно».

«Послушайте, все! — скороговоркой заговорил Андрей, обращаясь к невидимым собеседникам в собственной голове. — Я был бы рад, окажись там внизу, не знаю и не вижу, где точно, наши утренние друзья на «БМВ». Я за счастье посчитал бы встретиться с СТОшниками, а явись сюда милиционеры, то, клянусь Богом — обнял бы их, как родных братьев! Но там… Но там… — Андрей захлебнулся, — там НЕЧТО ИНОЕ»

«Да фигня, типа. Давай возвращайся и надери задницу команде обкурившихся наркоманов, которым с тобою вздумалось шутки шутить!»

«Хорошо».

Андрей сжал зубы. Выбрался из укрытия и попробовал на цыпочках двинуться обратно, навстречу неведомой опасности. Но, словно натолкнулся на невидимую стену и встал, не смея сделать дальше ни шагу.

«Нет, — Андрей отчаянно замотал головой, чувствуя, как трясутся поджилки. — Ни за какие коврижки. Я туда не пойду… Ни за что…»

Он осторожно вернулся на исходную позицию, в глубокую и густую тень. Мучительно истекло несколько минут. Сидеть в засаде стало невыносимо.

«Что там? — в который раз спросил Андрей у себя. — Что там такое?»

«Нечто… Большое зло. Уходи».

«Не бывает никаких таких нечто…»

«С чего ты взял?»

«Да не сталкивался никто… Бред все это…»

«Кто столкнулся, тот уже не расскажет…»

«Уходи. Теперь уже поздно почти. Жми наверх. Выбирайся из ущелья».

И тут совсем рядом, справа, громко треснула ветка. Сердце Андрея на секунду остановилось. Он застыл. Кожа на затылке сделалась чужой, как будто бы под нее вкатили несколько шприцов новокаина. И почти сразу до ноздрей Андрея долетел запах разрытой могилы. Запах смерти.

Все существо Андрея неистово рванулось в сторону, но обратившееся ватой тело не пожелало двинуться с места. Очевидно, наступил тот самый миг, когда нечеловеческий ужас в силах заставить душу покинуть тело. К счастью, этого не случилось. Каким то чудом Андрей сбросил мышечное оцепенение. Завопил — сначала беззвучно, а потом и в голос, да так, что уши заложило. Мускулы сработали, отбросив Андрея на дорогу. Он нелепо заскакал спиной, яростно нажимая курок пистолета. Выстрелы грянули, словно гром. В свете коротких вспышек Андрей увидел НЕЧТО, подбиравшееся к нему из зарослей. Ветки сразу сомкнулись, но одного короткого взгляда оказалось достаточным, чтобы разум едва не покинул Андрея. Он позабыл о пистолете и понесся по дороге, пронзительно крича. Миновал очередной поворот, одним прыжком перелетел обочину и нырнул в черноту леса. Ветви хлестали по лицу, в ушах свистел ветер. Андрей несся не чувствуя под собою ног. С маху перескакивал буреломы и здоровенные замшелые валуны. Раз сорвался и метра четыре ехал вниз по откосу, отчего джинсам пришел конец. Из чащобы, которую он только что преодолел, донесся такой звук, словно осел большой глиняный холм. А потом затрещал ломаемый на ходу кустарник. Что-то гналось за Андреем и было совсем близко.

Андрей вскочил на ноги и бросился дальше. Минутой позже он оказался в русле засохшего горного ручья. Рванул наверх, цепляясь за ветки, корчи и какие-то сучья с проворством воздушного гимнаста.

«Только не вниз! Только не обратно в ущелье!» — стучало в голове. А может — это он кричал.

Русло куда-то исчезло. Андрей уткнулся в отвесную каменную стену и принялся карабкаться по ней, ежеминутно рискуя сорваться со скалы и разбиться насмерть.

Риск падения с высоты его совершенно не волновал. Андрей разбил руки в кровь, изорвал в клочья одежду, но все же преодолел стену и даже, каким-то чудом, ухитрился не выронить пистолет.

Оказавшись на вершине уступа, Андрей обнаружил, что выбрался на плато. Кругом был все тот же лес, но местность сделалась относительно ровной. Далеко внизу повалилось высокое дерево. Снова ухнула оседающая глина. Андрей побежал по лесу. Миновал густые заросли и внезапно ощутил под ногами дорогу. Повернул к югу и припустил по трассе, что было сил. То бежал, как угорелый, то немного сбавлял темп, давая задыхающемся легким набрать побольше кислорода.

К четырем небо просветлело. Когда забрезжил рассвет, чащоба раздалась в стороны и выпустила Андрея на плато. Его сердце бешено колотилось, мышцы ныли от изнеможения, но остановиться он не мог.

«Бежать! Бежать! Бежать!»

* * *

Лес остался позади. Андрей, шатаясь, понесся вперед и перешел на шаг только тогда, когда между ним и темной чащей пролегла широкая полоса поросшей ковылем и какими-то невзрачными колючками пустоши. Повсюду виднелись поросшие мхом валуны. Равнина впереди оказалась утыканной невысокими пологими холмами. Справа, вдалеке, виднелись безлюдные одноэтажные здания, прилепившиеся на самом краю плато. Прямо на юге, на удалении километра, а то и двух, плато круто вздымалось в небо и сразу, отвесной стеной обрывалось к морю. Там, на границе гор и неба, на самом гребне плато, Андрей разглядел еще какие-то постройки и крошечные, словно игрушки, автомобили. Между машинами и постройками копошились ничтожные, похожие на букашек, точки. От вида людей Андрей судорожно всхлипнул. Силы были на исходе. Он валился с ног.

Метрах в двухстах впереди Андрей заметил группу горных туристов. Туристы спускались с расположенной на холме смотровой площадки. Андрей поднажал и, вскоре, поравнялся с туристами. Группа состояла из совсем молодых ребят. Небритых и длинноволосых, одетых в линялые штормовки, рваные кеды и видавшие виды джинсы. Собственно, ребята выглядели так, как и положено выглядеть горным туристам после затяжного и изнурительного похода. Андрей за одну ночь приобрел вид заправского туриста-ветерана, побывавшего либо под завалом, либо в когтях снежного барса. Он примкнул к группе, чувствуя себя среди ребят, как рыба в воде.

— Ты откуда рулишь, друг? — спросил Андрея добродушный бородач с битой жизнью гитарой за спиной.

— От Бахчисарая, — откликнулся Андрей.

— Круто, — уважительно протянул Бородач. — От своих отбился?

— Можно и так сказать.

Бородач коротко кивнул.

Ребята громко восхищались рассветом, который на Ай-Петри — изумительное зрелище. Все наперебой болтали о каком-то зеленом луче, предвосхищающем восход светила над плато. Компания двигалась к уже замеченному Андреем скоплению машин и людей на самой кромке горного кряжа. Бандуре было по пути. Он украдкой взглянул на лес и зашагал в ногу с ребятами.

* * *

Увиденные им издали строения на самом гребне Ай-Петринской яйлы, при ближайшем рассмотрении оказались ни чем иным, как станцией подвесной канатной дороги. Здание станции было возведено строителями на краю головокружительной пропасти. Поблизости приютился оживленный базар. С лотков, из багажников припаркованных повсюду легковушек, а то и прямо с земли шла бойкая торговля обычными для базаров товарами. Импровизированные прилавки ломились поделками местных ремесленников — набраными из выкрашенных ракушек бусами, разноцветными ковриками, глиняными статуэтками, громадными морскими раковинами с вклеенными внутрь скелетиками крабов. Как и во всех подобных местах, присутствовали и вездесущие китайские товары. От пластмассовых «робокопов» до одноразовых спортивных костюмов, таких-же зонтов, кроссовок и прочей ерунды. Тут же жарилась пахлава. Несколько кавказцев разводили огонь в мангале. Особое внимание Андрея было привлечено невиданными ранее ореховыми конфетами, залитыми застывшим сиропом. По форме конфеты напоминали длинные, похожие на спаржу стручки, а на вид казались питательными. Андрей плотоядно облизнулся и поспешил отойти подальше.

Постоял на самом краю обрыва, зачарованный великолепием открывшейся ему панорамы. Казалось, что весь Крым виден как на ладони. Выщербленные временем скалы Ай-Петринской гряды обрывались к морю неприступными, бездонными пропастями. У подножия скал, далеко внизу, зеленела шапка густого хвойного леса. Дальше проглядывали серые полоски автодорог. За дорогами холмистые склоны спускались прямо к морю.

То тут то там на склонах прилепились самые разные здания, издали похожие на игрушечные домики из немецкого детского конструктора. Побережье укрывала дымка. А за его ломанной линией безмятежно покоилась синяя морская гладь. Море уходило к самому горизонту и там сливалось с небом. Много выше кромки побережья и значительно ниже Андрея парила тройка орлов.

— Ух и красота, — потрясенно произнес Бандура. — Ух и красота! Дух захватывает.

Он вздохнул, обернулся к базарчику и медленно зашагал от обрыва, раздумывая над тем, как бы спуститься к побережью. Собственно, вариантов было два — предстояло либо путешествовать по воздуху, забравшись в вагончик канатной дороги, либо отправляться к морю на своих двоих. Автомобильная дорога стартовала неподалеку, закручиваясь вниз тошнотворным серпантином. От одной мысли о повторном марафоне Бандуре сделалось дурно. Ему в любом случае где-то следовало раздобыть колеса, без которых об удачном визите к Вацику Бонифацкому и думать было нечего.

Андрей вздохнул. Прошелся по базарчику, не зная, как и быть. В карманах было пусто, так что вопрос предстояло решать силой — хотелось того Андрею, или нет.

Он принялся поглядывать на припаркованные повсюду машины глазами цыгана, прокравшегося на вражескую конюшню. Выделил пяток подходящих, почесал за ухом и неторопливо направился к красному 412-му «Москвичу», стоявшему совсем неподалеку. «Москвич» в списке возможных жертв числился у Андрея под первым номером.

Старая советская легковушка являла собой высшую степень тюнинга, которой только можно добиться на базе скудных ресурсов отечественных автомастерских. Для начала, краска на машине лежала акриловая — не из тех конечно, какими «Феррари» на заводе красят, но и не из дешевых. Место обоих никелированных буферов с безнадежно архаичными клыками заняли металлопластиковые бампера, снятые с какой-то иномарки. Уровень тонировки стекол «Москвича» наводил на мысль о том, что содержимое его салона никогда не видит солнца. Радиатор украшала пара желтых противотуманных фар, капот был затянут кожаным чехлом, багажник венчало антикрыло, свинченное со списанного самолета. В крыше машины помещался люк. Три длинные антенны щеголевато торчали в небо — две с крыши и одна, самая высокая — с заднего бампера. Конструкция покоилась на четырех низкопрофильных шинах, обутых на дорогие легкосплавные диски. Картину завершал ярко-оранжевый пластиковый плафон, прилепленный над левой передней стойкой, с нарисованными поверху шашечками.

«Если ты вколотил в двигатель хотя бы половину того, во что тебе тюнинг обошелся, то, пожалуй, поедем с ветерком…»

Пока Андрей сужал круги, из «Москвича» неторопливо выбрался водитель. Это был невысокий, плотный мужчина лет тридцати двух — тридцати пяти. С несколько припухшим лицом, на котором красовались аккуратно подстриженные черные усы. Особое внимание Андрея привлекла надетая на таксиста яркая красно-черная футболка игрока итальянского «Милана». Приглядевшись, Андрей обнаружил на спине таксиста набранную латынью фамилию «MALDINI» и жирную цифру «3». Таких футболок Бандура в жизни еще не видел, а потому искренне восхитился:

— Ух ты. Клевая штука!

Нос таксиста венчали угольно-черные очки-капли. Талию перетягивал недавно вошедший в моду пояс-кошелек, прозванный в народе напузником. Андрею таксист показался похожим на кота Базилио в неподражаемом исполнении Ролана Быкова.[28] Пришедший образ кота-злодея из детской сказки заставил Андрея непроизвольно улыбнуться.

Таксист вставил в рот сигарету. С достоинством закурил, водя по базарчику исполненным меланхолии взглядом. Видно было, что все тут таксисту опостылело, потому как прибыл он сюда в тысяча первый за лето раз. Доставил клиентов любоваться местными пейзажами и теперь томился, ожидая, пока у тех наступит пресыщение. Набегаются, наохаются, отщелкают пару фотопленок, посадят аккумулятор видеокамеры, накупят памятных безделушек, нагуляют аппетит и он, со спокойной душой, повезет их обратно. К морю.

Бандура медленно пошел на сближение, прикидывая в уме психологическую карту таксиста, как принято по-модному выражаться среди сотрудников всевозможных серьезных силовых структур. В понимании Бандуры смысл этой самой пресловутой карты сводился, в данном случае, к возможным реакциям водителя на направленный в пузо ствол пистолета. Тонкость заключалась в том, чтобы определить: станет ли таксист неукоснительно выполнять распоряжения владельца пистолета, набросится на Андрея с голыми руками или, наконец, побежит через базар, вопя во все горло.

Глянув искоса на сытое лицо таксиста, солидный животик, тяжелый с виду кошелек и недорогую, но ухоженую машину, Андрей решил, что через час будет в Ялте.

Таксист отшвырнул окурок, пошарил поверх голов по рынку, видимо высматривая загулявших клиентов, махнул безнадежно и залез обратно в кабину.

Андрей обогнул «Москвич» сзади и рухнул на сиденье рядом с водителем.

— Ну что, Мальдини, едем в Ялту?

Таксист, поджав губы, скептически уставился в Андрея.

— Я клиентов жду, — холодно проговорил таксист, давая понять Бандуре, что его драные джинсы и жеваная грязная рубашка не остались незамеченными.

Андрей зловеще ухмыльнулся. Оттянул рубаху и выложил на колени «браунинг».

— Жить хочешь, козел? — осведомился Андрей, в точности скопировав Атасова. Таксист горячо кивнул.

— Ну так и поехали, — ласково предложил Андрей. — А то у меня двенадцать патронов в обойме и ужас как охота кого-то замочить…

«Круто сбрехал, — не удержался от похвальбы Андрей. После ночи в горах обойма пистолета опустела до двух патронов, — длясебя и для ТОГО ПАРНЯ…» Андрей решил, что этот маленький секрет Мальдини знать ни к чему.

Таксист безропотно запустил мотор. Они медленно развернулись.

— Только очки сними, Мальдини, — попросил Бандура таксиста. — Терпеть не могу, когда глаз не видно.

Очки как ветром сдуло. «Москвич» выехал на край плато и они принялись осторожно спускаться по серпантину.

Глава 6 ЧУДЕСНЫЙ ВЕЧЕР В ЯЛТЕ

Они встретились на вечерней Ялтинской набережной совершенно неожиданно для Бонифацкого.

— Мила?! — воскликнул Боник, разведя руки в разные стороны. — Вот так встреча!..

Мила изобразила на лице удивление с четко дозированным процентом радости.

— Вацлав?

Сыграть требуемую мизансцену Миле Сергеевне было тем более легко, если учесть, что «неожиданная» встреча с Вацлавом Бонифацким венчала здоровенный кусок проделанной за день работы.

Накануне, поздним субботним вечером, если не сказать — в ночь с субботы на воскресенье, ее выудил из постели телефонный звонок полковника Украинского. После полковника она долго говорила по телефону с Поришайло. Артем Павлович поставил Миле Кларчук четкую задачу — немедленно следовать в Крым, найти на полуострове старого знакомого Вацлава Бонифацкого и любой ценой вырвать у него пресловутый дипломат с бриллиантами. Ни больше и не меньше.

Утром Мила Сергеевна уже сидела в самолете Крымских авиалиний. Но в небе над полуостровом свирепствовала гроза, лил дождь. В Киеве сильно парило. Самолет застыл на полосе. Пассажиры томились в тесном и душном чреве почти что до обеда, пока кому-то из администрации аэродрома не пришла мысль вернуть узников в здание аэропорта. Украинский с Поришайло наперебой звонили Миле Сергеевне на мобильный — словно у них не было других занятий. Помимо прочего, Сергей Украинский сообщил Миле Сергеевне, что в аэропорту Симферополя ее встретят двое проверенных людей.

— Ребята надежные, Мила Сергеевна, — сопел в трубку Украинский. Поступают в ваше полное распоряжение. Оба, в общих чертах, в курсе дела. Про содержимое украденного дипломата им, понятно, не сообщали. Никаких подробностей. Будут вам за ангелов-хранителей, Мила, — после паузы добавил Украинский.

— Как я их узнаю? — холодно поинтересовалась Мила. — И как их зовут?

— Запросто узнаете, — обнадежил Сергей Михайлович. — Один Вардюк, второй — Любчик. И тот, и другой — в форме офицеров госавтоинспекции. На патрульной машине подъедут… Ваш словесный портрет у них имеется, так что не потеряетесь, я думаю.

Украинский продиктовал Миле Сергеевне номер телефона Вардюка. Та записала.

— Вардюк у них за старшего, — уточнил полковник на прощание.

Вылет разрешили только к пяти вечера. К этому времени Мила Сергеевна была зла и голодна, как мурена. К тому же у нее затекли ноги и жестоко разболелась голова.

На подлете к Симферополю двухмоторный «АН-24» угодил в сильнейшую болтанку. Машину трясло и подбрасывало по кромкам облаков, как скоростной скутер на волнах. Мила впивалась коготками в подлокотники кресла, всерьез побаиваясь, что корпус самолета не выдержит вибраций и рассыплется на куски, после чего она полетит к земле, пробивая по пути одно облако за другим.

В семь часов вечера Мила Кларчук на согнутых ногах вышла из дверей аэровокзала города Симферополя. Потеряла не менее двадцати минут, торча на ступенях и отыскивая глазами пару бравых милиционеров, обещанных Сергеем Украинским. Дождь продолжал накрапывать. Мила в бешенстве теребила полу шелкового дождевика. Но ни Вардюком, ни Любчиком, в округе и не пахло. Мила взялась за телефон:

— Алло? Мне нужен офицер Вардюк.

— Ну, я Вардюк… — донеслось из динамика после некоторого колебания.

— Вы в этом уверены? — взорвалась Мила.

— Послушайте, кто это звонит? — обиделся Вардюк. Мила представилась.

Из последовавшего короткого диалога выяснилось, что Вардюк с Любчиком в Симферополь не выезжали, а безвылазно проторчали в Ялте, в оба глаза присматривая за Бонифацким.

— Ну, чтоб не упустить… — оправдывался Вардюк.

— А один не мог остаться следить, а другой бы за мною съездил? — разозлилась Мила Сергеевна, у которой попросту не было слов.

— Так это, — замялся Вардюк. — машина-то у нас одна… на двоих…

«И мозги, видать, тоже», — сказала себе Мила.

— Вы берите такси, — предложил Вардюк, — и прямо сюда приезжайте. К нам, то есть.

Он назвал ялтинский адрес.

— Объект покамест сидит дома. Мы тут с него глаз не спускаем. Не сомневайтесь.

Пообещав Вардюку связаться попозже, а за глаза выматерив, на чем свет стоит, Мила поспешила к остановке такси. На стоянке бойкие «грачи» набросились на женщину с жадностью голодных ос, почуявших бабушкино клубничное варенье. Мила Сергеевна опомниться не успела, как уже катила на ЮБК в синем «Мерседесе» времен холодной войны. Кошелек Милы сделался легче на восемьдесят пять баксов.

— Только вы это, — начал пожилой таксист, — извините, как вас зовут?

— Ольга Петровна, — холодно отозвалась Мила.

— Оля, значит… Хорошо. А меня — Максим Иваныч.

Мила кивнула, слегка поджав губы.

— Тут такое дело, — несмело продолжал таксист. — Ежели нас кто остановит — вы моя племянница, а я — ваш дядя. Вы с Киевского самолета?

Мила опять кивнула, все больше удивляясь.

— Ну вот. Приехали к дядьке с теткой, отдохнуть. Договорились, Оля?

— Кто остановит? — не поняла окончательно сбитая с толку Мила.

— Да кто угодно… Милиция, еще кто…

Заметив в зеркале, что глаза женщины стали круглыми, как чашки, таксист успокаивающе добавил:

— К вам тут ни у кого дела нету. Наши — таксерские дела. Я на Алушту езжу, на Ялту — нет. И потом, смена не моя.

— Что, все так схвачено? — наконец поняла Мила.

— Еще как, — поддакнул таксист.

На подъезде к Ялте Мила снова связалась с Вардюком. Вардюк был тут как тут.

— Продолжаем наблюдение за домом объекта, — бодро доложил Вардюк. — Объект носа на улицу не показывает. Засел, понимаешь, как этот… ну тот… вошь за погоном.

— Давайте не терять время, — оборвала милиционера Мила Сергеевна. — Обрисуйте мне местную обстановку.

— А? Ну да… — спохватился Вардюк и не спеша приступил к рассказу.

По словам Вардюка выходило так, что пока Мила находилась в воздухе, он, Вардюк, в Крыму, а Сергей Украинский в Киеве, трудились, буквально, непокладая рук и накопали на Вацлава Бонифацкого кое-что интересное.

Добытая информация на книгу «Вацлав Бонифацкий, вехи жизни», серии ЖЗЛ, понятное дело, не тянула, но для начала операции, которую предстояло совершить Миле Сергеевне, худо-бедно годилась.

Было выяснено, например, что Вацлав Бонифацкий является совладельцем как минимум трех коммерческих предприятий. Первые два были туристической фирмой и агентством недвижимости, кредо третьей компании оставалось для милиции загадкой. Хотя некоторые данные указывали на то, что контора занималась весьма сомнительными финансовыми операциями, и имела многочисленные связи по всему СНГ. В частности, проведенное на скорую руку расследование высветило нити, тянувшиеся в столицу, а также в кое-какие прибалтийский банки.

Проживал Вацлав Бонифацкий на окраине Ялты, в предгорьях Ялтинской Яйлы, занимая симпатичный особнячок, отстроенный совсем недавно.

— Особнячок числится в собственности некоего гражданина, которого мы и следов не обнаружили, — сообщил далее Вардюк. — А сам Бонифацкий ваш, паскуда, прописан в убогой однокомнатке на последнем этаже панельной девятиэтажки. По месту прописки не появляется, хату сдает приезжим туристам. С мая по октябрь…

— В следующий свой приезд я непременно сниму у него квартиру, — съязвила Мила Сергеевна. — Скажите мне вот что, Вардюк. Вы выяснили, кто составляет его фирмам «крышу»?

При слове «крыша» таксист с опаской покосился на молодую женщину, но ничего не сказал.

Вардюк в ответ замямлил нечто невразумительное.

— Значит, вы понятия не имеете, какая из крымских группировок осуществляет криминальное прикрытие нашего с вами клиента?

Правое ухо таксиста задрожало, как у лошади.

— Ну… — Вардюк замялся. — Хм… Это…

— Что ну? — разозлилась Мила Сергеевна.

— Упустили из виду этот вопрос…

Мила потемнела лицом:

«Спасибо Украинскому за надежных ребят…»

— Имя Витрякова Леонида Львовича вам о чем-нибудь говорит? — в лоб спросила она.

— Да не особенно…

— А прозвище Винтарь вам знакомо? Его еще Огнеметом зовут.

— О! — обрадовался Вардюк. — Есть у нас такой авторитет. Крутые ребята у него собрались. Что, уже и до Киева слава докатилась?

Мила Сергеевна мрачно вздохнула. Таксист, услыхав знакомое имя, совсем скис и сгорбился над рулем.

— Связи Бонифацкого и Винтаря вы, как я понимаю, не отслеживали?..

— Не было такого указания, — немного растерялся Вардюк. — …Их иди поотслеживай, — добавил он после короткого раздумья, — потом водолазы не доныряются.

— А между тем, Огнемет и Вацлав Бонифацкий были некогда весьма близки, — проговорила Мила с холодным бешенством.

— А… — протянул Вардюк. — Понятно…

Мила прервала связь и надолго задумалась.

В отличие от Вардюка, имя Леонида Витрякова было ей знакомо очень даже хорошо. Значительно лучше, чем она бы того хотела. Леха Витряков по прозвищу Винтарь, был, во-первых, старинным другом Вацлава Бонифацкого, и, кроме того, патологическим бандитом с впечатляющим доперестроечным стажем. Вацик Бонифацкий познакомил ее с Витряковым где-то в середине 80-х, когда они оба, Боник и Мила, работали в Симферопольском горкоме комсомола. Неуемная энергия и врожденная жилка авантюриста подталкивали Бонифацкого, в числе прочего, и к весьма сомнительным знакомствам. Можно даже сказать, что Вацлава неумолимо влекло к криминалам. Собственно, Бонифацкий никогда и не скрывал от Милы — а они были хорошими приятелями в 80-е, что пришел в комсомол делать карьеру. Но как бы ни фривольно жилось Вацлаву в горкомовских пенатах, ему вечно хотелось большего.

Как и когда пересеклись пути не в меру энергичного комсомольского вожака и совершенно безбашенного беспредельщика, каким Мила всегда считала Витрякова (справедливо считала), осталось для нее загадкой, но Огнмет и Бонифацкий подошли друг другу, как перчатка к руке. Бонифацкий, пробившийся в начальники орготдела, обладал немалыми административными возможностями, которых здорово не хватало Витрякову. Леха Витряков открыл Вацлаву широкое окно в обширный уголовный мир, где продавалось или перепродавалось краденое, гуляло оружие, наркотики и много чего еще. И, наконец, Огнемет обеспечил Вацлаву Бонифацкому силовую поддержку в тех случаях, когда у того либо другие аргументы заканчивались, либо вопрос вообще иным образом не решался.

Летом 88-го года произошел крупный скандал. Многие аферы Бонифацкого выперли наружу, как прыщи на заднице. Он полетел с работы и только чудом избежал тюрьмы. Витряков к тому времени успел сколотить самую настоящую банду, состоявшую из чистейшей воды отморозков. Боевики Винтаря никого не уважали и не щадили тоже никого. Человеческая жизнь в их руках гроша ломаного не стоила. Бандой верховодили сам Леха Витряков и его сводный брат — Кларчук.

У Витрякова с Клариковым отцы были разные, а мать — одна. Леха был старше сводного брата года на два, но именно Кларчук пользовался самой плохой репутацией. Он был жесток, храбр и невероятно дерзок. Братья наводили ужас на окрестности. Вопреки дурной славе Мила легко сошлась с обоими, а с младшим — Кларчуком, у нее сложились более чем близкие отношения, завершившиеся свадьбой в 1988-м.

Но ни о сводном брате Винтаря, ни о последовавших вскоре событиях Миле Сергеевне и вспоминать не хотелось.

Когда осенью 88-го года ей пришлось спешно покидать Крым, а попросту говоря — бежать с полуострова, обгорелое тело младшего брата Винтаря лежало в морге, а над самой группировкой братьев Кларчуков (именно так ее называли) сгустились непроглядно черные грозовые тучи. Большая часть местных авторитетов и все силовые структуры спали и видели в гробу самого Витрякова и два десятка его отморозков. Шансов выжить у них не было никаких. Даже Бонифацкому, не входившему (формально не входившему) в состав группировки, следовало основательно поберечься.

В силу вышеизложенного, известие о том, что Витряков жив, да еще по-прежнему в силе, повергло Милу в уныние. Если не сказать — в страх. У нее имелись исключительно веские причины держаться от Лени Витрякова как можно подальше.

«Прямо головой в волчью пасть меня сунули», — думала Мила.

Машина, тем временем пересекла городскую черту Ялты. Женщиной овладели очень нехорошие предчувствия. И не даром.

Как только «Мерседес» въехал в Ялту, Вардюк неожиданно вышел на связь.

— Объект вышел из дома и следует в желтом «Ягуаре». К морю. Следуем прямо за объектом.

Через десять минут Вардюк вновь объявился в эфире и предупредил, что Бонифацкий выехал на набережную.

— Поужинать, видать, собрался, паскуда… — предположил Вардюк. — У нас тут с Любчиком за день животы к спинам поприлипали.

— Гони! — подстегнула таксиста Мила Сергеевна. — Наброшу десятку сверху.

Таксист послушно погнал вперед машину.

Пока Бонифацкий парковал «Ягуар» у здания ресторана «Воронцов» и вальяжно выбирался из салона, Мила успела выпорхнуть из такси, бросив на ходу сотенную купюру изумленному таксисту. Подхватила плащ и сумочку, пробежала три десятка метров вдоль автостоянки и, наконец, перешла на шаг. Поплыла себе, гуляючи, и столкнулась нос к носу с Бонифацким прямо на ступеньках кабака.

* * *

— Мила?! — воскликнул Боник, разведя руки в разные стороны. Как будто бы собираясь обнять весь мир.

— Вацлав?! — изумилась Мила.

Они обменялись теплыми приветствиями, как старые закадычные друзья, не видевшиеся целую тысячу лет. А то и две тысячи.

— Ты какими судьбами в Ялте? — Боник окинул Милу восхищенным взглядом. И было отчего. Она действительно выглядела замечательно. Успела почистить перышки, уделив макияжу как минимум двадцать минут из полутора часов, проведенных на трассе Симферополь-Ялта.

— Замечательно выглядишь… — добавил Боник совершенно искренне.

Мила улыбнулась в ответ, подумав, что с ролью импозантного миллионера, коротающего досуг где-нибудь в фешенебельном бунгало на берегу океана, Бонифацкий бы справился значительно лучше всех прочих ее знакомых.

«И ведь как близко к ней подошел».

— Я слышал, будто ты в Киеве давно?..

— Это правда, — призналась Мила.

Времени для изобретения вполне убедительной легенды днем у нее было более, чем достаточно. В следующие три минуты Бонифацкий услышал короткую историю одинокой женщины-бухгалтера, гнущей спину круглый год над финансовыми отчетами крупного киевского СП, и отправившейся, наконец-то, в давно заслуженный отпуск.

— Ты изменяешь своим привычкам? — расплылся в улыбке Бонифацкий, припомнив, что прежде она предпочитала бархатный сезон всем прочим.

— Просто в комсомоле мне не приходилось сводить балансы за девять месяцев… — Мила обезоруживающе улыбнулась. Чуть грустно и очень доверительно. — Спасибо, что вообще дали вырваться. А с конца лета от заказчиков отбоя нет, так что директор и пописать не всегда отпускает.

Бонифацкий хмыкнул.

— Где ты остановилась?

Мила назвала пансионат, выбрав, какой подальше.

«Надо будет Вардюку с самого утра мне номер там забронировать!»

— Я второй день в Ялте. Вышла проветриться, а то, знаешь, в пансионате одни толстозадые матроны с вечно вопящими чадами, да их накачанные пивом папаши.

Боник понимающе кивнул.

С набережной потянуло ароматом копченых кур и какими-то специями. Где-то жарили шашлык. За высоким бетонным парапетом потихоньку разгуливалось море.

— Лучше расскажи ты — где и как? — прервала молчание Мила.

— А ты не откажешься со мной поужинать? — вместо ответа попросил Бонифацкий.

— Смотри, не пожалей, — игриво предупредила Мила. — Я положительно умираю от голода…

Они под руку поднялись по ступенькам. В дверях Мила решительно остановилась.

— Вацлав… — очень серьезно сказала она.

— Что, Милочка?

— Я должна тебе кое в чем признаться…

— И что же? — Боник выглядел немного растерянно.

— Эти котлеты из столовой… Выше моих сил… Ты понимаешь?

Бонифацкий хихикнул и увлек женщину в ресторан.

* * *

Ужин выдался восхитительным. Что-что, а готовить здесь умели. Мила заказала салат из трески под майонезом, биточки в сметане и антрикоты с жареным картофелем. Вацлав добавил салат из зелени с дичью, анчоусы под маринадом, севрюгу с гарниром, крабов в яичном соусе, ростбиф и чахохбили, и две бутылки марочного сухого вина. Поколебался секунду и присовокупил к заказу мороженый торт и шампанское.

— Вацик, мы лопнем.

Бонифацкий согласно закивал.

— Обожремся и помрем молодыми.

Мила засмеялась, вспомнив, что именно этой фразой их бывший комсомольский шеф открывал все веселые пирушки.

И вновь продолжается бой, И сердцу тревожно в груди, И Ленин, та-кой молодой, И Юный Октябрь впереди…[29]

Боник озорно улыбнулся. Мила ответила тем же.

Оба были голодны, приятно возбуждены и с нетерпением ожидали, когда же на столе начнет появляться пища. Официанты не заставили долго ждать. Обслуживание в ресторане было отменным. А еще в нем было тепло и уютно.

Ни о чем конкретном не говорили. Вспоминали молодые годы, старательно обходя стороной неприятности, обрушившиеся на голову Боника в 1988-м году и все, что последовало за ними.

— Ты помнишь того студента, который на спор с двумя такими же шолопаями, в комитет комсомола факультета ворвался? В 86-м, кажется…

— Славно пошутил, — согласилась Мила, разулыбавшись вовсю. — Конечно помню. Он еще размахивал игрушечным пластмассовым пистолетиком и вопил «Пришла ваша смерть, красноперые!» Или что-то в этом духе. Перестройку неправильно понял. Нашутил себе отчисление из института и исключение из комсомола.

— Ага, — Боник подлил в бокалы. — Парню бы на сцене выступать, а он в армию загудел. Такая вот вышла шуточка. И еще радовался, помню, что срок не схлопотал.

— Вполне мог, — весело подтвердила Мила. — Террористический акт, сопровождавшийся призывами к свержению советского строя…

— О чем ты говоришь… — кивнул Бонифацкий, отправляя в рот внушительный кусок севрюги. — Я знаешь, с чего начинал? Курсировал комсомольский оперативный отряд. ОКОД сокращенно. Ходили по общежитиям, и не дай Бог в какой комнате плакат с Адриано Челентано, например, обнаруживали. Тогда — все… Смерть мухам. — Бонифацкий сделал грозное лицо, но, не удержался и прыснул.

— Чем вам Челентано-то навредил? — не поняла Мила, которая на работу в горком пришла вместе с перестройкой, когда основные заморочки, свойственные Андроповской эпохе, уже канули в лету.

— Потому, — безапеляционно заявил Боник, — что этот самый Челентано был членом неофашистской партии Италии. Или симпатизировал ей. Или к Красным бригадам тяготел. Какая разница?

Мила изумленно вытаращила глаза.

— А даже если нет? — развеселился Бонифацкий, — что с того?.. За любую ерунду пришить тому или иному имяреку низкопоклонство перед Западом было легче легкого. Портретик Челентано повесил? — Очень хорошо. Строгий выговор с занесением в учетную карточку — уже есть. Мелочь, а приятно… Не кусается пока? Погоди, укусит. Надумает любитель Челентано лет через пять-семь в партию поступать, когда до него дойдет, что без партбилета — выше какого-нибудь старшего инженеришки — никуда. А тут пятнышко из учетной карточки — оба на… Поди-ка смой…

— Ты садист, — засмеялась Мила.

— Система работала таким образом, — сказал Бонифацкий, пододвигая ближе тарелку с чахохбили. — Только и всего. Вписываешься в систему, живешь и кушаешь, а не вписываешься — извини подвинься.

— Я тебе вот что скажу, — продолжал Боник увлеченно. — Это сейчас большие неприятности из-за булавок на джинсах гэдзби полным бредом кажутся. Вопиющим, так сказать. А ведь и десяти лет не прошло…

— Я помню, — подтвердила Мила. — У меня на первом курсе джинсы были. Так кое-кто попросил лэйблы спороть.

— С попы? — весело уточнил Бонифацкий.

— С попочки, — игриво отозвалась Мила. — Там еще кусочек кожи пришит был. С буковками «LEE». И еще что-то, в том же духе.

— Спорола?

— Нет, — гордо сказала Мила. — Но кофточки на выпуск пришлось носить. Ты же знаешь — не буди лихо, пока оно тихо.

— Ну так вот, — вернулся к своим мыслям Бонифацкий. — Это кто-то, которому твои джинсы покоя не давали, как думаешь, бомжует сейчас?

— Думаю, что нет.

— Вот и правильно. Уверяю тебя, детка. Твой борец за чистоту джинсов подрос, сел в хорошее кресло и, не менее рьяно сражается за то, за что положено сражаться в текущий исторический момент. За нашу державность, к примеру. Теми же методами. Одни надписи спарывает, другие поверх малюет. И очень хорошо себя чувствует.

— В принципе, — продолжил Бонифацкий, — вместо одних фетишей можно запросто выдумать другие. — Он прервался и щелкнул пальцами проплывавшему мимо официанту. — Будьте любезны… Водочки нам принесите.

Официант кивнул.

— Только нормальной, — уточнил Бонифацкий, вторично щелкнув пальцами. — А то, если у меня, дружок, утром голова разболится…

Официант, удаляясь, снова кивнул. Бонифацкий вернулся к собеседнице:

— Ты хоть сто долларов плати за бутылку, а гарантий, что не хлебнешь древесного спирта, почти что никаких… Если бояться не будут… — рассудительно добавил Бонифацкий.

— Давай выпьем, — предложил он, скептически покосившись на графин с водкой, немедленно доставленный официантом. Они, чокнувшись, осушили рюмки.

— Вот тоже глупость, — задумчиво обронил Бонифацкий, проводив глазами зеленую маслину, исчезнувшую во рту собеседницы. — Ну глупость, и все. Ну скажи, пожалуйста, положа руку на сердце, идет эта гадость новомодная в сравнение с нашими нежинскими огурчиками? Идет, а?..

— Нет, — согласилась Мила, аккуратно выплевывая косточку, — ни в какое не идет… Хотя о вкусах не спорят…

— Веяние времени. Фетиши. Другого рода, но из той же команды. Для дураков. — Боник потянулся за севрюгой. — А вот осетровые, напротив, вечная ценность. Вроде живописи.

— Знаешь, — продолжал Бонифацкий, — как-то в общежитии, при Горбачеве уже, попался нам на крючок паренек… Был какой-то там очередной общегородской рейд, вот он и влип.

— Как влип? — заинтересовалась Мила.

— Обнаружили у него под койкой целый склад пустых бутылок из-под спиртного…

— Ну и что?

— Как что?! 1986-й год. ВСЯ СТРАНА ЗА ТРЕЗВОСТЬ СРАЖАЕТСЯ, а отдельные элементы без водки дня прожить не могут? Ничего себе, ну и что! Значит, — с воодушевлением заговорил Бонифацкий, — парень, выходит, чужое место занимал? Правильно? Правильно. Закатили ему строгий выговор, для разминки.

— Может, он пустые бутылки подбирал? Из бедности? — предположила Мила, на минуту представив себя адвокатом несчастного студента.

— Вот и он, помнится, в ту же степь клонил, — злорадно ощерился Бонифацкий. — И ошибся. Лучше б косил под алкоголика. А так — что вышло? Позорил облик советского студента. Понимаешь? Это что же получается — наш советский студент по мусоркам шастает? А, не дай Бог, какой зловредный корреспондент фото шлепнет? Да в «Нью-Йорк Таймс»? Тут уже антисоветчиной попахивает. Причем по полной программе.

Мила невольно поежилась.

— Перестань, Вацлав. Ты такую картину набросал, что у меня чуть аппетит не испортился. Честное слово.

— Главное, — задумчиво произнес Бонифацкий, делая знак Миле, что собирается поставить точку на этой теме. — Главное, такую систему завернуть, чтобы всегда, при любых раскладах, можно было кого угодно, на выбор, выдернуть за ухо и наказать, как следует. За портрет Челентано, или не дай Бог, фотографию рок группы «Кисс»,[30] за морально-бытовое разложение, за слишком длинные волосы, или чересчур короткие, за проживание не по месту прописки или неуплату налогов. Это дело двенадцатое, за что. Смысл в том, чтобы все знали — моя морда тоже в пуху. Тогда все будут тихо сидеть и не варнякать лишнего. И вращай всеми, как варениками в тарелке…

— Противная картина, — коротко резюмировала Мила.

— Противная, — довольно кивнул Бонифацкий, — зато перспективная.

* * *

К одиннадцати Боник здорово захмелел. Беседа перетекла в совершенно иное русло. Заговорили о личном.

— Не сложилось как-то, — грустно призналась Мила, когда Бонифацкий аккуратно коснулся темы «такая красивая женщина — и одна-одинешенька».

Мила старалась пить поменьше, но вино делало свое дело. Впрочем, ей это обстоятельство было даже на руку. Язык развязывался сам собой и вранье выходило естественней. Да и обстановка была — что надо.

— Не сложилось… Три года прожили. Можно сказать, душа в душу, хотя, конечно, бывало разное… Первые два года пришлось квартиры снимать. И он и я — оба иногородние, так что…

— Чужое — всегда чужое. Там квартирной хозяйке не понравились… Там сделали ремонт, и нас сразу вышвырнули…

— Почему?

— Потому, что с хорошим ремонтом можно сдать вдвое дороже кому-то еще… Ничего личного, как американцы выражаются. — Спасибо моему СП, ссудили мне деньги. Достаточно крупную сумму, чтобы мы смогли купить квартиру. Я поэтому за работу руками и ногами держусь.

— Но вы все равно развелись?

— Да… Знаешь, пока боролись за выживание — было даже легче. А когда появилось свое гнездышко…

— А дети?..

Мила отрицательно покачала головой:

— Наверное, если бы у нас с Юрой был ребенок — мы бы удержались вместе… но…

Боник помалкивал, поглядывая на женщину слегка увлажнившимися глазами доброго старого друга.

— Юра потерял работу. Ты же знаешь, сейчас это просто. Раз — и ты на улице. Он работал ведущим инженером в крупном проектном институте. Был на хорошем счету, подавал надежды, и все такое. Мечтал, что года через три пробьется в ГИПы.

— Куда?

— Станет главным инженером проекта. Они проектировали крупные энергетические станции по всему Союзу. Когда Союз распался, надобность в толпах проектантов отпала. Юрка попал под сокращение, как тысячи других инженеров. Ну вот… Попробовал где-то пристроиться. По специальности не вышло. Пошел на базар. Торговал с лотка. Не сложилось. Знаешь, не все ведь могут торговать…

— Да, конечно, — согласился Бонифацкий. — Я знаю…

— Попытал счастья в охранной фирме. Два месяца отработал охранником-кассиром — выгнали. В общем он сам виноват, хотя… — Мила махнула рукой, — потом как-нибудь расскажу… Я бы могла выкрутиться колесом и пристроить его к себе в СП, водителем, скажем, так у него не было прав. Зачем советскому инженеру права?

— Да уж, — хмыкнул Вацлав, подливая ообоим, — автомобиль не роскошь, а средство передвижения, как же…

Мила вымученно улыбнулась.

— В СП машины новые, поцарапаешь — не расплатишься. Уж не знаю, что мне надо было своему шефу сделать, чтобы он ученика за руль джипа посадил.

Боник скептически скривился.

— Многим фирмам требуются водители с собственным автомобилем, только вот откуда свой автомобиль взять?..

— У… — протестующе замахал руками Бонифацкий, — не дай Бог. Сейчас все шибко грамотные. Наймешься с кровным «фордом-опелем» директора с бухгалтером катать, а потом заставят перевозить кирпичи с досками.

Боник поднял бокал. Посмотрел на Милу сквозь стекло. Они чекнулись. Мила подумала, что глаза у Вацлава прямо таки светятся в окружении исключительно дружелюбных морщинок.

«Ну, что же. Очень похоже, что я знаю, где проведу сегодняшнюю ночь».

— Пошел в заправщики, — продолжила она. — Потом в курьеры… Зарплата везде копеечная, а от тебя ждут, чтобы горы сдвигал. Не нравится — пошел вон. А куда идти — если и так, за бортом… Ну, — вздохнула Мила, — и пошло поехало.

— Депрессия, — подсказал Боник сочувственно.

— Еще какая. Понимаешь, он ершистым был. Не наглым, не бездельником, не белоручкой. Но… не знаю, как это объяснить?..

Боник молча смотрел на Милу. Очень внимательно.

— Понимаешь? Кто-то может подставлять одну щеку за другой, под оплеухи начальству, кому-то лучше в каменоломню… Я его не осуждала. Никто не виноват, что так вышло. Одна барышня станет вращать задницей в рекламе гигиенических прокладок, другой проще удавиться. Мы разные, вот и все. Разве не так?

— Так, — согласился Бонифацкий. — Именно так мир и устроен.

— Хотя я, конечно, злилась понемногу. Не обзывала его Альфонсом, но бесилась, правда. Он все потихоньку перевесил на меня. Кому понравится?..

— Никому, — эхом отозвался Бонифацкий.

— Закончил мой Юрочка в чернорабочих. Как ты сам понимаешь, диплом о высшем техническом образовании в вымешивании цементного раствора лопатой или разгрузке поддонов с кирпичом — подспорье сомнительное. Ну и пить начал, как же без этого?..

— Я неплохо зарабатывала, — продолжала Мила. — В принципе, прокормила бы и его, и ребенка, только вот здорово сомневалась, что мое пузо вызовет у шефа энтузиазм. Понимаешь?

— Конечно, — кивнул Бонифацкий, накрыв женскую ладошку собственной. — Конечно, лапочка, я все понимаю.

Мила улыбнулась ему сквозь слезы. Ей самой стало очень жаль. В принципе, выдуманная ею женская судьба от ее личной если и отличалась, то разве что в деталях. Общее направление казалось болезненно одинаковым. Мила даже всхлипнула.

— Я подумала крепко, и не решилась проверять директора СП на отношение к декретным… — Тем более, — слова как бы начали даваться Миле с трудом, — тем более, Юрий пил все больше и больше. А когда я замуж выходила, он и в рот не брал…

«Одно к одному, — размышлял Бонифацкий. — Такая женщина прямо в руки упала. Будто чудесное созревшее яблочко».

Как авантюрист по природе, Вацлав Бонифацкий верил в силу везения и абсолютно искренне полагал, что если уж ступил на белую полосу — то затем все идет как по маслу, причем приятные события следуют одно за другим и удивительно ладно складываются воедино. Все равно, что картинки из цветного пазла. Впрочем, в существовании черных полос он тоже нисколько не сомневался.

— Дальше больше, — заговорила Мила, торопясь наконец закончить, — Где водка, там и драка. Роль боксерской груши не для меня. В общем, я его вышвырнула на улицу и поменяла замки. Все.

Мила повела пальцем по воздуху, как бы подводя черту подо всем этим.

— А он? — не удержался и спросил Бонифацкий. — А он как?

— А что он? Квартира была оформлена на меня, так что…

Боник почесал затылок.

— И потом, я всегда могла попросить ребят, которые у нас на фирме охранниками работали, чтобы они… — Мила запнулась, — чтобы они с Юрой поговорили. — Она пожала плечами. — Да они бы ему голову в два счета снесли. Юрий, думаю, это знал. Или догадывался, по крайней мере.

— И где он сейчас?

Мила пожала плечами:

— Подозреваю, в канаве… Мне стало не интересно…

Мила улыбнулась, смахнув ладонью слезинку, давая понять, что выговорилась и ей стало легче. И вообще, с грустными воспоминаниями пора заканчивать.

— Давай не будем об этом.

— Давай.

* * *

Бонифацкий тяжело и порывисто задышал. По тому, с какой силой его руки сжали ее талию, Мила поняла, что он вознесся на самый пик и вот-вот обрушится стремительным водопадом. Она громко застонала. Вацик ответил хрипом, сотрясаясь, как башня, вошедшая в опасный резонанс. Мила закричала, подстегнув партнера к развязке. Его ладони соскользнули с ее бедер и сомкнулись на груди. Вацик прильнул губами к лопаткам женщины, и оба, в изнеможении, повалились на скомканные простыни.

— О, Боже мой… — прошептал ей в затылок Бонифацкий.

Мила перевернулась на спину и потянулась всем телом. Она блаженно улыбалась, лежа с закрытыми глазами. Мужчина нежно провел рукой по ее утомленному телу. Заметил улыбку и зашептал в ухо:

— Я ведь о тебе столько лет мечтал…

Мила, не открывая глаз, легонько кивнула:

— Я знаю.

— Ты знаешь?

— Конечно. — Мила немного выгнулась, отвечая на прикосновения мужской руки. Ей было приятно, хотя она понимала, что сил больше нет у них обоих. За окнами светало.

— Конечно знала, — ласково прошептала она. Глаза ее оставались закрытыми, длинные ресницы касались щек. — Женщины всегда это чувствуют и редко когда ошибаются.

— Но ты никогда…

Мила повернулась на бочок. При этом руки Вацлава оказались на ее молочно-белом бедре, в сумеречном свете казавшемся восковым. Прижала пальчик к губам мужчины:

— Спи, родной.

«Я никогда не обращала внимания на тебя, ты ведь небыл моим боссом, — пронеслось в голове Милы, — разве не так? Вокруг были помоложе или повыше рангом, только и всего. Но похоже, я много потеряла…»

— Я много потеряла, — промурлыкала Мила вслух.

И это не было обманом. Вацлав поразил Милу, как давно никому не удавалось. Ресторан расслабил ее, вызванное к полуночи Вациком такси укачало, душ, принятый в особняке — освежил, что же до Вацлава… Тут она откровенно затруднялась подобрать слова. Он превзошел все ожидания. Заставил забыть об инструкциях Артема Поришайло, ценных указаниях полковника Украинского, о Вардюке с Любчиком, томящихся, как она надеялась, в машине где-то неподалеку, о бриллиантах Виктора Ледового и вообще, обо всем на свете. Вацик устроил нечто, заставившее ее подумать об игре многоопытного музыканта на любимом инструменте. Да, он именно играл женщиной, играл виртуозно, то доводя до взрыва, то отпуская передохнуть, не сбивался с такта и не фальшивил. Мила была далеко не наивной девушкой, но ей только и оставалось, что предаться ему, будто нимфе отдающейся фавну. Что она и сделала.

— Тебе было хорошо? — прошептал Бонифацкий из темноты.

— Я никогда ничего подобного не испытывала, — шепотом призналась она. Обняла голову Вацика и прижала к своей груди. Боник коснулся губами соска, лаская ладонями ее шелковую спину.

— Ты поедешь со мной?

— Да, милый, спи. Спи…

Боник затих. Дыхание его выровнялось, постепенно сделавшись глубоким и равномерным.

«Ох уж эти мужчины, — с улыбкой подумала Мила. Глаз она не открывала, — раз, два и спит… Хотя Вацлав свой сон честно заработал. Это ведь действительно было нечто. Кто бы мог подумать?..»

Мысли Милы Сергеевны вернулись к предложению, сделанному Бонифацким в короткий антракт — около часа назад, когда она в изнеможении отдыхала, потрясенная очередным фейерверком, а Вацлав нежно гладил ее волосы, ожидая, чтобы продолжить.

«Незнакомый Вацик…»

Так вот, в тот момент Вацлав пригласил Милу в круиз. Речь шла о путешествии по Средиземному морю, на теплоходе, в каюте класса люкс. Миле представились романтичные прогулки живописными улочками старинных приморских городов, обеды в лучших ресторанах, вечерние танцы под оркестр, лунная дорожка на морской глади и радость обладания друг другом.

«Каждую ночь», — обещал Бонифацкий.

— О да, — застонала она, потому что в тот миг его пальцы нащупали нечто, бывшее, без сомнения, краеугольным камнем ее эрогенных порядков. А может, и их штабом.

Больше о поездке не было сказано ни слова. До самого утра они безудержно любили друг друга. Потом Вацик заснул. Теперь он беззаботно спал. В доме сделалось тихо. Призрачный предрассветный туман пробивался сквозь опущенные шторы.

«А ведь было бы неплохо… — вполне серьезно подумала женщина. — …бесподобно было бы…»

Впрочем, как случается на каждом шагу и даже чаще, к утру Бонифацкий о своих предложениях вполне мог и позабыть. А возможно, и нет, потому что женское тепло под боком совсем не мелочь в далеком путешествии, тем более если женщина молода, умна и красива. Такую за сотню долларов на набережной не снимешь. Не говоря уж о том, что пара вызывает куда меньше подозрений, чем путешествующий налегке одинокий господин под полтинник с чемоданом, полным известно чего.

«В особенности, если учесть, — размышляла далее Мила Кларчук, — что делить ложе — это совсем не значит делить миллионы долларов, недавно ставших бесхозными».

«Ты ведь собрался смыться в одном из портов», — говорила себе Мила Сергеевна, убирая прядь волос со лба безмятежно спящего мужчины. Она полагала свою жизнь вне опасности, не тот уровень был у Вацика Бонифацкого. Просто, подозревала, что однажды в каюте проснется одна, или останется за ресторанным столиком в гордом одиночестве, где-нибудь на набережной Ла-Валлетты, Генуи или Дубровника, а Вацик попросту уйдет, как шпион, по-английски. Отправится воплощать следующие этапы плана, не предусматривающие присутствия Милы Сергеевны. В наличие определенного плана компании у Вацлава Бонифацкого Мила Кларчук нисколько не сомневалась. Не тот он был человек, чтобы соваться в воду, не зная броду. Раз ехал в круиз, значит, успел побеспокоиться о местечке, в котором камешки бандита Ледового обратятся кодированным валютным счетом со многими и многими нулями.

«И ты, Мила, останешься с носом!..»

«Это ты останешься с носом», — сказала Мила Сергеевна, бережно снимая голову Бонифацкого с груди. Голова показалась ей словно отлитой из бронзы. Вацик что-то забормотал и перевернулся на другой бок, потянув за собой одеяло.

«Вот-вот, — подумала Мила Сергеевна. — Так оно и будет…» Выждала десять минут, тихонечко слезла с кровати и на цыпочках отправилась в экспедицию по особняку. Коснулась штор, выглянула в окно. Улица внизу хранила безмолвие и была пустынна.

«Остается надеяться, что оба дебила все же где-то неподалеку…»

Вожделенный дипломат Виктора Ивановича Ледового нашелся поразительно легко. Обнаружился в кабинете второго этажа. Все складывалось настолько просто, что Мила даже слегка удивилась.

Она вернулась в ванную, бесшумная, как тень. Натянула платье на голое тело, не решившись в темноте разыскивать на полу трусики и лифчик. Еще шампуни с дезодорантами посыплются…

Из спальни доносилось тихое сопение, издаваемое Боником во сне.

«И снилась ему Мальта…» — подумала Мила, скользнув в плащ. Подобрала туфли, и прижимая к животу драгоценности, босиком заскользила к двери. Но едва женская ладошка легонько коснулась ручки замка, как гораздо более тяжелая мужская пятерня вынырнула из мрака и вцепилась в плечо Милы Клариковой. Мила закричала.

— Что, сука?! — зарычал на ухо голос, в котором Мила к ужасу опознала отвратительные лающие интонации Лени Витрякова, — что, давалка, не ожидала?! Сюрприз!!

Винтарь встряхнул ее как куклу. Милу охватил подавляющий, безраздельный паралич.

«Я пропала», — задохнулась она.

Витряков оттолкнул ее от себя, одновременно залепив оглушительную пощечину. Мила полетела в сторону, врезалась головой в вешалку и тяжело упала на пол.

Огнемет шагнул к ней и безжалостно ударил в спину. Корчась на паркете в море захлестнувшей поясницу боли, Мила Кларчук услышала, как Витряков громко пролаял сверху:

— Говорил я тебе, Вацик?! У этой членососки одно говно на уме! Не зря я остался! Чуяла моя срака. Ну теперь она приехала. Слышишь, сука?! Конец тебе!

Милу снова ударили и вокруг сомкнулась темнота.

* * *

К половине седьмого утра вновь заморосил паскудный, чисто осенний дождь.

— Ох и жрать охота, — пожаловался Любчик, заворочавшись бочкообразным торсом по переднему сидению «пятерки». Сиденье заскрипело всеми своими металлическими внутренностями.

— Сидушку не сломай, бегемот, — враждебно пробурчал Вардюк. Он был ниже слоноподобного напарника на полторы головы и вдвое уже в плечах. Зато против пары крохотных звездочек Любчика, к тому же скупо разделенных по одной на каждый погон, имел, по совокупности, аж шесть. Вардюк тоже был голоден и зол. За ночь, проведенную в машине, у него сначала онемели ноги, а к утру мерзкое покалывание перебралось выше и полностью омертвило задницу. Чувство было таким, будто круг кровообращения замкнулся в районе поясницы, а ниже простерлись абсолютно аморфные, чужеродные образования. То ли собственные ягодицы, то ли мешок с цементом, так сразу и не разберешь.

Накануне вечером они с Любчиком опустились вслед за «Ягуаром» Бонифацкого на набережную Ялты.

— Слышь, Вардюк? Он еще и блядь какую-то закадрил, — ляпнул Любчик, притормозав метров за тридцать до стоянки перед рестораном.

— Какую еще блядь?

— Да вон, гляди. Прямо на ступеньках разговаривают.

Вардюк, присмотревшись, опознал по описанию Милу Кларикову.

— Дурила! Это же наша клиентка.

— Откуда она тут взялась? — поразился Любчик.

— Я ж ей сам сказал, чтоб на набережную выдвигалась. Ты чем слушал?

— А?..

— А ничего лярва… — оценил через минуту внешность Милы Сергеевны Любчик. — Вот, блинклинтон. Жалко что встречать ее не поехал. — Любчик мечтательно вздохнул. — Разложил бы прямо на капоте…

— Губу закатай! — осадил напарника Вардюк. — Нужен ты ей, как зайцу стоп-сигнал.

— Нужен, — убежденно возразил Любчик. — Курочка столичная. Да они там все, только бабки покажи, сразу это, ноги раздвигают.

— До фига бабок у тебя? — заинтересовался Вардюк. — Спасибо, что сказал. Подпольный миллионер Корейко? Я не знал…

— Корейко не Корейко, а кое-какая копейка имеется…

— Теперь буду в курсе, у кого долгонуть, если что…

Вместо ответа Любчик осклабился.

— Ух, телка сладкая, — никак не успокаивался он.

— Ладно, умолкни.

Тем временем Мила под руку с Боником скрылись в ресторане.

— Будем ждать, — распорядился Вардюк.

Пока Вардюк нес вахту в кабине, слушая музыку и поглядывая на проплывавших мимо женщин, Любчик прошвырнулся по набережной в поисках еды. Вернулся с пакетом, в котором оказались копченая курица и десяток маринованных баклажанов, фаршированных мелко натертой морковью по-китайски, с большим количеством специй.

— Уф, — Вардюк откусил и у него сперло дыхание, — за «колой» сгоняй, а?

Любчик, чертыхнувшись, отправился за питьем. Им пришлось томиться почти до половины первого ночи, когда в дверях ресторана, наконец-то, возникли Мила и Вацлав Бонифацкий. Оба выглядели изрядно захмелевшими. Мужчина держал правую руку на крутом бедре женщины.

— Вот паскуда, — возмутился Любчик, провожая глазами такси, на котором укатила парочка. — На ходу бабу лапает. До дому дотерпеть невмоготу.

— Подбери слюни и давай за ними! — рявкнул Вардюк. Любчик завел двигатель «пятерки».

— Слышь?.. А «Ягуар» он чего, тут бросил?.. Во дает?! Прямо на набережной кинул тачку за сорок кусков, и адью?…

— Хочешь угнать?

— Я — нет. Без меня желающих пруд пруди.

— Да, — вынужден был согласиться Вардюк, — самоуверенная сволочь. Ничего не скажешь… Ладно, поехали за такси.

Такси доставило Милу и Боника к уже знакомому милиционерам особняку. Бонифацкий расплатился с шофером и увел женщину вовнутрь.

— Почему я не стал бандитом? — спросил у приборного щитка Любчик. Вардюк хмуро покосился на партнера:

— Протяни до конца квартала, там развернешься, и вставай на тротуаре.

Любчик выполнил приказ, и оба приготовились ждать. Возможно, и до утра.

— Сношаются, аж стены качаются, — огласил воображаемые события внутри особняка Любчик.

— Сними с крыши маячок, погаси подфарники и прихлопни пасть! — вконец обозлился Вардюк.

Около двух часов ночи к особняку Бонифацкого подкатил его собственный золотистый «Ягуар». Хвост в хвост «Ягуару» ехал джип, опознанный Вардюком, как «Ниссан-террано». Из «Ягуара» выбрался крепкого вида молодчик, отпер ворота и загнал машину во двор. Джип тем временем оставался на проезжей части.

— Давай документы проверим, — не выдержал Любчик.

— Сиди…

Молодчик вышел со двора, приблизился к приоткрытой дверце джипа и минут пять о чем-то совещался с водителем. Затем джип развернулся и, дав газу, скрылся за углом.

— Вот скотина, через двойную осевую…

— Да умолкни!..

Оставшийся в одиночестве крепкий молодчик закурил, поглядел направо — налево, запер ворота и вернулся во двор через калитку.

— Он что, в дом пошел? — спросил у напарника Любчик.

— Да не вижу я, — огрызнулся Вардюк.

— Бедная телка, — похабно захихикал Любчик, имея в виду Милу Сергеевну.

— Ох, заткнись.

Ночь выдалась холодной. Любчик заводил мотор каждые полчаса, запуская печку «пятерки». Но стоило двигателю умолкнуть, как тепло улетучивалось из салона с легкостью воздуха, покидающего потерпевший крушение звездолет.

В дома было тихо. Напарники то посматривали по сторонам, то безнадежно кемарили.

Потихоньку наступил рассвет. Но вместо согревающих солнечных лучей с неба обрушился отвратительный холодный дождь. К половине восьмого партнеры окончательно закоченели и теперь сидели злые и не выспавшиеся.

— Смотри! Тот самый джип, что ночью приезжал, — Любчик качнулся вперед. Спинка сиденья мученически затрещала.

— Тихо, — приказал Вардюк.

«Ниссан-террано» подкатил прямо под забор, ограждающей дворик особняка от улицы. Из салона вылез крепыш лет двадцати пяти, не больше, чирикнул с брелока сигнализацией и скрылся в калитке.

— Ну? И чего нам делать? — поставил вопрос Любчик.

— Я откуда знаю?

— Ты командир.

Вардюк почесал лоб.

— Хорошо. Сидим и наблюдаем, — минутой позже решил он.

В девять утра из дома вышли трое мужчин. Бонифацкий, человек, ночью пригнавший «Ягуар» и молодой здоровяк, прикативший недавно в джипе. Милы нигде видно не было.

— Ну?

— Сиди, наблюдай, говорю! Ну? Что — ну?

— Видал рожу у того, который в джипе приехал?

— А что рожа?

— Да вроде, в шрамах вся. Морда уголовная…

— Так ты еще и орел дальнозоркий? — съязвил Вардюк, впиваясь глазами в троицу, но расстояние было изрядным, так что ни черта разглядеть не удалось.

Трое на тротуаре недолго посовещались. Наконец Бонифацкий, сопровождаемый ночным гостем, полезли в джип. Обладатель исполосованного шрамами лица остался на мостовой. Как только джип тронулся, Шрам вернулся в дом. Джип скрылся из виду.

— Чего дальше делать?

— Бес его знает. — Вардюк шлепнул ладонью по торпеде. — Тут будем сидеть. Наше задание — женщина.

— А если они ее того?..

— Что, того?

— Грохнули…

— Тело видел?

— Нет…

— Тогда отвянь. Грохнули! — передразнил напарника Вардюк. — Это нас Михалыч грохнет, ежели мы ему операцию сорвем. Соображаешь?

— Угу…

— Номера у джипа срисовал?

— Так точно.

— Запиши в блокнот.

Улица снова опустела. Прождали еще минут пятнадцать. Неожиданно Любчик, нет-нет, да и поглядывавший в зеркало заднего вида, плотоядно сообщил:

— О, таксер едет. Дай я хоть кого трахну. Сил нету в кабине сидеть!

Вардюк собрался было возразить, но потом отмахнулся:

— А, трахай…

Когда до ярко-красного «Москвича» с желтым плафоном такси на крыше оставалось метров пятьдесят, Любчик вывалил из кабины свое грузное тело тяжелоатлета на пенсии.

— Ох, блин, затекло все. Ног ни хрена не чувствую.

Вспыхнула лампочка милицейского жезла. Любчик воздел перст к небу, а потом яростно махнул вниз и вправо, — к обочине, мол, давай.

— Все, приехал…

Глава 7 АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Едва только «Москвич» въехал в Ялту, Андрей назвал таксисту адрес Бонифацкого, полученный Атасовым от Правилова.

— Что-то непохоже, чтобы владелец «Ягуара», которого ты разыскиваешь, по такому адресу проживал, — неуверенно проговорил таксист.

— Почему это? — не понял Андрей.

По дороге с Ай-Петри они успели разговориться, насколько возможно разговориться жертве и вооруженному пистолетом угонщику. Андрей особо таксиста не обнадеживал, но все же убедительно пообещал, что даром убивать не станет.

— Мне надо человека найти. Находим, и гуляй, на все четыре. Так что все в твоих руках, Мальдини…

— Так что не так с Адресом? — спросил Андрей.

— Понимаешь, тут у тебя район задрипанных многоэтажек указан. А «Ягуар», это такая машина… понтовая… не вяжется, короче, одно к другому…

— Понял тебя, — отмахнулся Андрей. — Но другого адреса все равно нет, так что давай, наяривай. На месте разберемся.

— Я срежу? — несмело предложил таксист, едва они разменяли пару сотен метров. — А то через центр такой крюкан выходит…

— Срезай, — одобрил Бандура. — Но не промахнись.

Таксист отрицательно замотал головой:

— Я не промахнусь.

— Я тоже, — ощерился Андрей.

Справа и слева пошли мелькать невысокие аккуратные заборчики. Из-за заборчиков проглядывали фасады не менее аккуратных особняков.

— А это что за место? Ничего смотрится.

— Да тут крутизна местная селится.

— А элитненько, как один мой дружок сказал бы…

За ближайшим поворотом таксист перепугано произнес:

— Милиция, черт…

— Езжай, — сжав зубы, обронил Бандура. — Даст Бог, пронесет. Ты же местный. Собака не выдаст, а волк не съест…

— Лошадь…

— Чего?..

— Лошадь не выдаст. Конь, то есть…

— Без разницы.

Могучий милиционер, при их приближении выбравшийся из патрульной машины, до боли напомнил Андрею Протасова. Впрочем, милиционер был значительно толще Валерия, да и ситуация не располагала к сантиментам.

— Останавливает… — застонал таксист.

— Останавливает — так останавливайся. — Андрей по приятельски посмотрел на таксиста. — Что, прав нету?

— Есть…

— Машину угнал?

— Я — нет.

Бандура пожал плечами. Широко улыбнулся:

— Так какие проблемы, Мальдини?

Таксист затрусил головой:

— Никаких.

— Вот и чудненько. Иди, дай ему денег, да поехали дальше. Я же тебе говорил, — Бандура достал пистолет. Опустил предохранитель, на который было поставил оружие по дороге, — Я ж говорил — двенадцать пуль. По четыре на брата. Ты же не хочешь, чтобы я и впрямь вас всех укокошил?

— Нет.

— Так иди, решай вопросы. — Андрей фамильярно хлопнул таксиста по плечу. — Все в твоих руках, Мальдини.

Таксист вместо ответа икнул.

Остановил машину. Вылез из «Москвича» и затрусил навстречу милиционеру.

Бандура потихоньку обернулся. Они успели проскочить мимо патруля метров семьдесят. Один из милиционеров оставался в кабине, другой, тот самый, который палкой махал, переваливаясь с ноги на ногу, медленно приближался к ним. Злой и большой, как какой-то чемпион по сумо. Дождь припустил сильнее.

Поначалу до Андрея долетали только обрывки отдельных слов:

— Здра… мла… лейт… нт… чик… почему нару… ем?..

— Виноват, тов… лей… нант… что… я… ил?..

Скосив глаза к зеркалу заднего вида, Андрей увидел стандартную картину, в которой проштрафившийся водитель распинался вовсю, разводил руками в разные стороны, пританцовывал и заискивающе улыбался, будто попавшийся на горячем пионер.

Страж порядка нависал над ним, как утес. Потом оба двинулись к «москвичу». Страж — неторопливо, важно, по прямой, водитель — следом за ним, кругами. Борец сумо медленно обогнул машину, брезгливо поглядел в салон. Техпаспорт и права Мальдини он держал зажатыми в кулаке, больше напоминающем качан капусты. Мальдини скакал вокруг, кидая на отобранные документы исполненные мольбы взгляды.

— Это где так стекла тонируют? — враждебно поинтересовался патрульный. Мальдини что-то промямлил.

Гаишник шагнул к «Москвичу» и требовательно постучал жезлом по стеклу пассажирской двери:

— Ваши документы, пожалуйста…

«Ну, поехало», — понял Андрей. Открыл дверь левой и уставил ствол «браунинга» в безразмерный живот младшего лейтенанта.

— Стой, мусор и не дергайся! — голосом демона из загробного мира зарычал Андрей. — Одно, сука, движение, и я тебе кишки на мундир намотаю!..

Любчик как-то сразу осел.

— И морду бодрую сделай, падло! Если жить хочешь.

Любчик хотел. Безо всяких вопросов даже.

— Мальдини! — резко приказал Андрей. — Капот открой в своем тарантасе.

Таксист вышел из комы и немедленно выполнил полученный приказ — задрал капот к небу.

— Теперь оба встали перед капотом, — продолжал распоряжаться Андрей, почувствовав себя хозяином положения.

— Делаем вид, что номера изучаем. Шнеле, сволочи!

Сам плавно и как можно более непринужденно выбрался из кабины, чтобы присоединиться к жертвам. Андрей по-прежнему широко улыбался. От этой улыбки лицо Любчика сделалось творожным.

— Мальдини, — Андрей встал за широкую спину Любчика, — закрывай капот, садись в машину и сдавай задом ко второму менту. Только мед-лен-но.

Таксист не заставил повторять дважды. Он действовал с четкостью хорошо отлаженного автомата. Андрей нарадоваться не мог.

— Пошли, толстый, — зашипел Андрей, толкая офицера стволом промеж лопаток, — с другом своим познакомишь. Но помни, скот — чуть что, я тебе в брюхо столько свинца наширяю, хрен высрешь!..

Они двинулись обратно: чинно, словно похоронная процессия.

Бандура шел позади. Немного притормозил, скользнув взглядом по округе и замер, глазам своим не веря.

— Стоять!

— Ага, — Любчик встал, как вкопанный.

— Чей это дом?! — задохнулся Андрей, потрясенный увиденным.

— Который? — проблеял Любчик.

— Справа, козел! С золотым «Ягуаром» во дворе.

— Это… это… — смешался Любчик, — …Бонифацкого Вацлава… — наконец, выдавил он.

— Вот это да!.. — только и сказал Бандура. — Вот так удача!

Они зашагали дальше, и вскоре подошли к патрульной машине. Таксист уже стоял там, переминаясь с ноги на ногу. Старший лейтенант по-прежнему сидел в кабине, поглядывая на всю троицу хмуро и несколько озадачено. Бандура угрем скользнул к двери и сунул ствол под нос старшему лейтенанту.

— Ну! — заскрипел он. — Давай, герой!..

Пистолет Любчика Андрей изъял из кобуры пятью минутами раньше, всунув в задний карман собственных брюк.

— Пушку сюда! — рявкнул Андрей, не дождавшись проявления геройства. — Живо, дебил! Считаю до трех, два уже было!

Вардюк заиграл желваками, но пистолет все же отдал.

— Жирный, — скомандовал Бандура, — мухой сел на переднее сиденье.

Любчик, шатаясь, подчинился.

— Мальдини — на заднее! — злобно процедил Андрей. Открыл дверцу и уселся рядом с таксистом. Никто не проронил ни слова.

— Жирный! — гаркнул на ухо Любчику Андрей, — документы сюда! — Любчик покорно вернул изъятые у таксиста документы. Андрей спрятал оба ламинированных куска картона в нагрудный карман рубахи.

— А теперь, клоуны, — сказал Андрей голосом, от которого у обоих патрульных озноб пошел по коже. — Быстро мне рассказывайте, где Бонифацкий и какого хуля вы тут груши околачиваете?..

Любчик кинулся прояснять ситуацию. Вардюк отвечал односложно, продолжая неистово играть желваками.

По словам милиционеров выходило так, что они с раннего утра заняли точку на трассе, тормозя редкие в рассветный час машины для рутинной проверки документов.

— Так откуда же ты, толстожопая ублюдина, знаешь про дом Бонифацкого? — заподозрил неладное Бандура.

— А его здесь все знают, — сопел спереди Любчик. — Авторитет, каких мало.

Бандура скорчил недоверчивую гримасу.

— Кто в доме, видели?

— Не видели, — заскрипел зубами Вардюк.

Андрей почесал стволом за ухом у Любчика.

— Ты тоже подслеповатый? — многообещающе осклабился Бандура.

— Баба и мужик. Была баба и три мужика поначалу, но потом двое уехали.

— Бонифацкий дома?

— Уехал, говорю, — кололся Любчик. С тем вторым. Молодой с бабой остался. Крепкий…

— Что за баба?

— А хрен ее знает, — замялся Любчик. — Шалава какая-то.

Андрей слушал, пытаясь удержать в поле зрения всех троих. Это было не просто, и он принял нелегкое решение.

— Мальдини! — позвал Андрей. Выщелкнул обойму из пистолета Вардюка и передал его таксисту. Тот машинально взял оружие, недоумевающе уставившись на Андрея.

— Оботри рубашкой, — распорядился Бандура. — Так, молодец. А теперь — суй в карман.

Мальдини медлил.

— Суй! — Андрей повел стволом в сторону таксиста. Мальдини подчинился, состроив такую гримасу, словно прятал в брюки скорпиона.

— Сними подголовники с передних сидений…

Мальдини шумно сглотнул.

— Ну!..

Таксист отделил оба подголовника и вконец затравленно уставился на Андрея.

— В ноги забрось, — добавил Андрей.

Неожиданно Бандура подался вперед и огрел рукояткой «браунинга» массивный затылок Любчика. Младший лейтенант хрюкнул и повалился носом на торпеду.

— Ах ты мудак! — с лютой ненавистью закричал Вардюк. — Ты мудак проклятый! — Он задохнулся. — Тебе жопа! Ты понял?! Тебе жопа! Ты труп, мразь!!!

Кровь толчками выходила из разбитого загривка Любчика.

— Заткни плевало, — посоветовал Вардюку Андрей. — Ты не врубаешься в ситуацию, мусор. Это тебе жопа.

Вардюк замер, будто солдат, наступивший на противопехотную мину-ловушку. Андрею показалось, что зубы Вардюка скрипят от бессильного бешенства. Но прислушиваться он не стал. Не целясь, врезал Вардюку по затылку. Старший лейтенант повалился рядом с младшим. Таксист, наблюдая экзекуцию, протяжно застонал, точнее — завыл.

— Вот что, Мальдини, — перевел дух Андрей. — Ставь подголовники на место и чеши отсюда. И гляди, пушку не потеряй.

Таксист не двигался с места, а просто сидел, то открывая, то закрывая рот.

— А надумаешь к ментам — вспомни о детках, — улыбаясь, добавил Бандура. — У тебя их двое, кажись?

— О-один, — тихо сказал таксист. — И жена беременная…

— Ну, считай, двое, — Андрей хлопнул таксиста по плечу, — давай, уваливай, Мальдини, мне работать надо.

— А до-документы, — промямлил Мальдини.

— У меня побудут, — отрезал Андрей. — Будешь умницей, вышлю по почте… — Пошел вон! — внезапно заорал Бандура.

Таксист, шатаясь, словно пьяный, перебрался в свой «Москвич». Завел двигатель и был таков.

Едва такси скрылось за поворотом, Бандура придал бесчувственным телам патрульных более естественные положения, водрузил обоим на головы форменные милицейские фуражки, проверил пульс. Оба были живы, хотя и пребывали в глубокой отключке.

— Вот и посидите тут, — попросил Андрей.

Вырвал разъемы радиостанции, вытащил ключи из замка зажигания, спрятал себе в карман. Прошел полубегом сотню метров. В дворике особняка Бонифацкого было тихо. Дом, похоже что спал. Андрей легко перескочил забор и подкрался под самые окна виллы.

* * *

Мила Кларчук тихо застонала, медленно приходя в сознание. Пошевелилась. Каждое движение вызывало боль. Она попробовала повести руками, но не тут-то было — руки оказались крепко связаны за спиной.

По мере того, как разум женщины возвращал контроль над телом, тело принялось сигнализировать о многочисленных полученных недавно повреждениях. Болели содранные в кровь колени, ныли ссадины и синяки на груди, животе и ягодицах. Пожалуй, проще было сказать, что не болело.

«Господи, где я?!»

Мила попыталась повернуть голову. Боль иглой проткнула затылок и взорвалась под черепом. Мила вскрикнула, крепко зажмурившись. Пролежала несколько минут, борясь с охватившей тело слабостью.

«Господи, где я?!»

Неподалеку размеренно гудел аппарат, похожий на газовый котел. Время от времени к гудению котла подключалось жужжание какого-то электрического механизма. Мила подумала, что звуки имеют отношение к системе отопления, и надо сказать, что была близка к истине.

Помещение освещалось слабым искусственным светом, идущим откуда-то сверху. Воздух в комнате был теплым и достаточно свежим. Но женщину продолжал трясти озноб. Она была полностью разбита и лежала ничком на чем-то, напоминающем старый кожаный диван.

«Я в подвале, — наконец припомнила Мила. — О, Господи, я в подвале особняка Бонифацкого».

Мысли двинулись в голове, как освободившаяся от ледяных оков река. Льдины запрыгивали одна на другую, корежились и с треском тыкались в берега. Поначалу ей удавалось выуживать из хаоса лишь отдельные картинки, пока, наконец, события ужасного для нее утра не сложились в единую цепочку. Как только это произошло, Мила вспомнила все и горько заплакала.

Утро началось для нее с удачи. Бонифацкий безмятежно спал, утомленный ночью любви, дрых, словно убитый. Она выскользнула из кровати, обыскала особняк и поразительно легко натолкнулась на похищенные у Ледового сокровища. Быстро оделась, прихватила дипломат, и была близка к удаче, когда угодила в лапы Лене Витрякову, точно куропатка ястребу на обед. Витряков напал на нее в прихожей. Избил на пороге и за волосы стащил в подвал.

«Вот как ты тут очутилась».

— Это тебе для разминки, курва! — вопил Витряков, волоча Милу по ступеням. — Это только начало.

Он как с цепи сорвался.

— Леня! — разбитыми губами шептала Мила Сергеевна. — Леня, не надо!

В подвале Витряков дал волю кулакам, и Миле крепко досталось. Потом Леха сорвал с нее платье, завалил на старый диван под бойлерами, и продолжая лупить, по чему попало, изнасиловал так грубо и жестоко, как только мог. Парализованная страхом Мила Сергеевна почти не оказывала сопротивления, и Витрякова это взбесило. Он жаждал крови и борьбы. Насилие было его натурой, а женщина валялась под ним, как какой-то поганый маникен. «Как труп, сука». Некрофилов Витряков не уважал. «Что за понт в трахалках, если баба не упирается и не воет от боли и ужаса, как собачонка сотдавленной на дороге лапой». Кое-как кончив, Витряков отвесил Миле десяток зубодробительных затрещин, рывком поставил на ноги и врезал кулаком под дых, так что у нее в глазах свет померк. Мила повалилась на пол, а Леха отправился наверх, пообещав вскорости вернуться.

Она на время забылась, но быстро пришла в себя, дрожа от страха, боли и пережитого унижения. Подобрала на полу одежду. Побывавшее в руках Витрякова платье годилось разве чтобы утереть кровь из разбитого носа. Впрочем, та уже запеклась. Мила затравленно огляделась. Подвал представлял из себя комнату метров сорока, освещавшуюся забранными в плафоны лампами. Окон не было. В углу помещался газовый котел, бойлеры и еще какое-то теплотехническое оборудование. Под бойлерами стоял старый диван. Дверь, сваренная из тяжелых металлических листов, находилась метрах в двух над уровнем бетонного пола. Дверь и пол соединялись крутой стальной лестницей без перил.

«Морская лестница», — отчего-то подумала Мила. Повинуясь моментальному порыву, она пересекла подвал, прошлепала босыми ступнями по холодным металлическим ступеням и налегла на ручку. Как и следовало ожидать, дверь оказалась запертой снаружи. Мила навалилась на нее всем телом, но сталь и не думала поддаваться. Тогда женщина вернулась в подвал, озираясь в поисках другого выхода, но его нигде не было.

Не прошло и двадцати минут, как дверь с лязгом отворилась и отвратительный голос Витрякова злобно прокаркал сверху:

— Я ж говорил… Ципа оклемалась и хочет еще.

— Давай уважим женщину, — поддержал Витрякова незнакомый Миле мужской голос.

Бандиты, гремя ботинками, спустились в подвал и Мила получила возможность вблизи разглядеть спутника Витрякова. То был высокий и крепкий молодой парень лет двадцати пяти. Лицо парня обезображивали многочисленные шрамы, делавшие его похожим на жертву безумных экспериментов доктора Франкенштейна. Или профессора Моро.[31] Человек-шрам пожирал Милу глазами придурковатого садиста. Он сразу тяжело задышал.

— Смотри, Леня! Голенькая!.. Видать, готовилась, да?!

Мила взвизгнула, попятившись. Впрочем, отступать было некуда.

Ее настигли в углу. Витряков схватил ее за волосы и снова опрокинул на диван. В момент оба оказались над ней. Ногти женщины полоснули Витрякова по щекам. Бандит заревел, размахнулся и ударил Милу в скулу. Перед глазами Милы Сергеевны заплясали желтые вспышки. Витряков левой вцепился в ее горло, пытаясь правой захватить обе руки Милы. Мила попробовала вырваться и ее едва не придушили. Шрам сбросил штаны и грубо раздвинул ноги Милы Сергеевны. Невероятно цепкие пальцы Шрама оставляли синяки на ее молочных бедрах. Мила гортанно закричала.

— Правильно, сука, ори! Мне только по кайфу! — захрипел Шрам, сотрясая тело женщины мощными толчками. Мила извернулась по кошачьи и вцепилась зубами в запястье Витрякова. Тот завопил и залепил ей чудовищную затрещину. Шрам быстро кончил. Они перевернули женщину на живот. Витряков оказался сзади.

— Ну как? Нравится, сучара? — орал Витряков, тараня ее с безжалостностью кузнечного пресса. Шрам ухватил Милу за голову. Тряхнул так, что шейные позвонки протестующе хрустнули.

— Ну, членососка? — заржал бандит. — Покажи-ка мне, что ты умеешь.

Пальцы Шрама продавили ее скулы с силой тисков. Она подумала стиснуть зубы, но поняла, что ее тут-же убьют. И сдалась. Прекратила сопротивление, скоро утратив и связь со временем. Она почти ничего не чувствовала, когда мужчины наконец утомились. Витряков поднялся и ногой сбросил ее тело с дивана. Мила соскользнула на пол. Оба бандита тяжело дышали.

— Это только разминка, шлюха. Чтобы ты знала. Цветочки… Ягодки у тебя впереди.

Мила заплакала. Витряков нагнулся над ней и сдавил клешней горло:

— Шлюха! — со злобой выплюнул он прямо в лицо женщине. — Шлюха поганая. Мы тебя будем трахать до потери пульса, а потом, — Витряков сделал паузу. — Потом мы тебя казним.

Мила горько разрыдалась.

— Нет, Ленечка, не надо… Пожалуйста… Не надо…

— Да, — осклабился Витряков. — Да, шалава! Ты сдала моего брата, ублюдина. Его порезали на куски, из его пуза доктор выковырял восемь пуль, но все равно он был еще живой, когда «черепа» облили его бензином и чиркнули спичкой!

Витряков перешел на крик:

— Он долго умирал, ты, курва! Он сгорел заживо в той самой «девятке», которую я подарил вам на свадьбу!

— Нет! — всхлипывала Мила.

— Ты сдала Кларчука «черепам», — немного успокоившись, убежденно проговорил Витряков. — Я всегда знал, что ты грязная и вероломная шалава. Я предупреждал брата. Я говорил ему, что ты комсомольская дешевка, да он меня не слушал. Он, дурак, любил тебя…

— Филя, — Витряков обернулся к Шраму, — веревку давай.

Шрам, которого, как выяснилось, звали Филей, шагнул к лестнице и поднял с пола моток крепкой бечевки, принесенный бандитами с собой.

— Свяжи ей руки… А то, это такая тварь скользкая, что не знаешь, чего от нее и ждать…

Человек-шрам вернулся к Миле, взвалил женщину на диван, перевернул на живот и скрутил запястья безжалостным морским узлом. Мила замычала.

— Молоток, — кивнул Витряков. — Пошли, Филя. — он поманил Шрама пальцем. Надо с Вацлавом дела порешать.

Оба синхронно подобрали одежду и гуськом направились к выходу. В дверях Винтарь обернулся:

— Ты сгубила моего брата… И ты за это заплатишь. Полежи пока, подумай о том, какая участь тебя ждет.

Стальная дверь грохнула, закрываясь. Лязгнул задвигаемый засов. Мила осталась одна. Силы покинули женщину, и она потеряла сознание.

* * *

Сколько длился обморок, Мила Кларикова не представляла даже приблизительно. Часов на ней не было, а окна в подвале отсутствовали напрочь. Связанные руки затекли полностью, зато большинство ссадин уже не кровоточило. Мила была раздета и лежала на диване ничком. Кроме жужжания котла и гула собственно сердца, никаких звуков она не слышала.

«Это ловушка, — в гиблом отчаянии подумала женщина. — Из этой западни мне не выбраться». Потом она вспомнила о Бонике.

«Бонику убийства ни к чему, — успокаивала себя Мила. — Он авторитет, вор, ловелас, он кто угодно, но только не убийца!..»

Впрочем, трезво взглянув правде в глаза, Мила признала собственные доводы неубедительными.

«Бонику наплевать. Он умыл руки, когда его придурковатые дружки делали с тобой, что хотели. Боник не участвовал, но и не вмешался. Он умыл руки».

Почувствовав, как к горлу подступает спазм, Мила жалобно всхлипнула.

«Значит, конец?»

Женщина попробовала стянуть веревки, но тщетно. Руки совсем не слушались, а узлы были крепки и надежны.

Неожиданно наверху снова лязгнули замки. Дверь заскрипела, открываясь. Мила инстинктивно напряглась. Попыталась поднять голову, но у нее ничего не вышло. Тяжелые шаги загудели по лестнице.

«Вардюк?!» — едва не закричала пленница, обманутая последней отчаянной надеждой, — «Вардюк и Любчик, Господи, как же я позабыла?!»

«Ребята надежные. Будут Вам за Ангелов-хранителей…»

«Они все это время были рядом и обязательно заподозрили неладное. Не могли они проглядеть бандитов, шастающих туда-сюда, а это значит!.. Это значит… А это значит…»

— Шевелишься? — с издевкой осведомился сверху голос Шрама. — Очень хорошо. Я уж боялся, чтоб ты не окочурилась.

Шрам тяжело спустился в подвал. Подошел вплотную. Постоял молча над Милой. Женщина затаила дыхание. Шрам наклонился и осторожно провел рукой по обнаженной спине Милы. Мила в ответ задрожала.

— Гладенькая, — невыразительно сказал Шрам.

Внезапно Шрам ухватил Милу и одним ловким движением перевернул животом кверху. Мила испугано вскрикнула, а разглядев Филю, громко закричала.

Шрам стоял перед ней, одетый в морскую тельняшку и тяжелые армейские ботинки. Никакой другой одежды на нем не было. В руке он сжимал большую опасную бритву, наполовину сложенную буквой «Г». Шрам придурковато ухмылялся. Глаза его были пусты, как две дырки, ведущие в преисподнюю.

«Господи, спаси меня! Он же обкололся!»

«Или он психопат от рождения. Какая разница. По крайней мере — не пьян. Когда человек до такой степени упивается, от него тхнет, как от пивной бочки».

— Ципа? — тихонько позвал Филя. — Цип-цип-цип.

Он сделал нетвердый шаг в ее сторону. Мила попыталась отпрянуть, но на скрученные за спиной руки рассчитывать не приходилось, а ногам не отчего было оттолкнуться.

— Хм… — сказал Шрам. Бритва пошла вниз.

— Постой! — громко скомандовала Мила и Филя на мгновение застыл.

— Постой-постой… Хочешь меня? — Мила впивалась в лицо Шрама, но с таким же успехом могла бы попытаться прочитать мысли куска гранита.

— Хочешь!? — с нажимом повторила Мила. — Я же вижу, что хочешь, — она похотливо повела бедрами. Вышло не очень, не та была ситуация, но в положении Милы Кларчук и это был героизмом, если не что-то большее.

— Давай, — страстно попросила Мила. — Развяжи меня. Я тебе все дам. Я тебе такое сделаю, чего никто никогда не делал. Вот увидишь! Развяжи, пожалуйста.

Филя тупо пялился на женщину. Пошатнулся опять, махнув бритвой над беззащитным животом. Мила конвульсивно дернулась. Филя улыбнулся этому движению широкой улыбкой идиота.

— А мне и так нормально. Я тебя трахну, а потом зарежу. Или сперва зарежу, а потом трахну. Тебе как нравится?

Филя занес бритву и сделал второй шаг.

— Постой, — громко повторила Мила. — Постой. Бонифацкий не разрешал тебе сюда спускаться. Бонифацкий узнает и тебя прибьет.

Филя приостановился, напрягся лицом, как будто бы пытаясь поймать какую-то мысль.

— Мы с Винтарем болт ложили на Бонифацкого, — проговорил он наконец. — Бонифацкий — вшивый слизняк. А мы с Огнеметом — крутые.

— А где Витряков? — спросила Мила, выбарывая у наркомана какие-то секунды.

— Винтарь? — Филя почесал за ухом. — А Винтарь уехал. Нету тут Винтаря.

— Позови Бонифацкого, — попытала счастья женщина.

— А он тоже уехал, — осклабился Шрам. — Мы тут одни с тобой.

Он сделал третий шаг и теперь нависал над Милой.

— Постой! — взвизгнула Мила. — Подожди! Если ты убьешь меня до приезда Витрякова — Витряков убьет тебя.

— Пополам ему, — спокойно ответил Филя. — Им обоим пополам.

Он наклонился и сжал пальцами ее левый сосок. — Мы втроем уезжаем. На моря. Я, Боник и Винтарь. Так что — пополам им, что я с тобой сделаю. Ты кричи, — подбодрил он Милу Сергеевну, — стены тут толстые, хрен кто услышит, а мне приятно.

— Мудак! — взвизгнула Мила. — Они тебя кинут. Даже уже кинули. Сядут на кораблик и тю-тю. А ты здесь останешься…

Филя задержал руку с бритвой.

— Не гони, — помолчав с минуту, сосредоточенно сказал он. — Камешки тут. На меня оставили.

— Ни черта не оставили, — скороговоркой затараторила Мила. — Сходи проверь! А за домом — милиция наблюдает. Дом окружен, козел. В окно посмотри.

Филя было дернулся к выходу, но снова склонился над Милой.

— А мне милиция пополам. Ты интереснее милиции, ципа. — Он сильно оттянул сосок. Бритва двинулась к груди.

Мила, последнюю минуту потихоньку сгибавшая ноги, распрямила их, метя в пах Шраму. Но занемевшие мышцы подвели ее. Удар пришелся в низ живота. Отморозок квакнул, согнулся пополам и перелетев через весь подвал, ударился затылком в газовый котел. Мила, закричав, вскочила на ноги. Колени у нее подгибались. Нечеловеческим усилием воли женщина заставила себя побежать. Филя, вопя, рванул следом. На последней ступеньке лестницы железные пальцы Шрама настигли лодыжку Милы. Она потеряла равновесие и оба покатились вниз. Мила ударилась затылком и на секунду потеряла сознание. Шрам опомнился первым и одним прыжком оседлал жертву. На ее счастье, правая рука Шрама оказалась сломанной при падении. Бритва куда-то исчезла. Хотя для удачного исхода поединка этого было недостаточно. Уцелевшая левая Шрама сжала кадык Милы Сергеевны. Мила захрипела, но сорвать клешню с горла было нечем. Ее руки оставались связаны. Мила поняла, что сейчас умрет.

И тут что-то ухнуло. Как будто взорвалась толстостенная колба с какой-то жидкостью. Филя пораженно замычал. Кровь закапала с узкого лба бандита. Часть капель брызнула на лицо Милы, часть рикошетила о грудь Шрама и тоже попадала на нее. Пальцы Шрама разжались. Мила жадно глотала кислород. В горле у Фили громко булькнуло, он подавился, вытаращил глаза и безжизненно рухнул на Милу Сергеевну.

* * *

Обойдя по периметру здание, Андрей обнаружил все окна плотно закрытыми. Каждое окно защищала добротная стальная решетка. Массивные дубовые двери парадного и черного хода тоже не поддались незваному гостю. Почесав затылок, Андрей поднял голову.

Карабкаясь на балкон второго этажа, Андрей вспомнил происшествие, случившееся с ним в детстве.

Отец служил тогда на Дальнем Востоке, они жили в маленьком военном городке, Андрей, еще не ходил в школу. Никаким детским садом в городке и не пахло, так что Андрюша круглые сутки был предоставлен заботам матери и самому себе. Исполинский кедр, буквально упиравшийся в небо неподалеку от окон штаба воинской части, не давал Андрею спокойно спать. Кто-то из его тогдашних приятелей предположил, будто кедр настолько высок, что с его верхушки, должно быть, виден Тихий океан. Обуреваемый жаждой приключений, Андрей приступил к восхождению. Первые метры дались поразительно легко, никаких трудностей не возникло. Ветки росли густо, ствол дерева был широк, как магистральный газопровод. Что же касается вида, то чем выше забирался Андрей, тем удивительней картины представлялись его восхищенному взору. Местность под ним как бы разворачивалась в аксонометрии.[32] Двухэтажный штаб остался внизу, обернувшись крышей со свежеуложенными листами шифера. Из-за штаба вынырнули казармы. За казармами всплыли одноэтажные бараки военного городка, в которых ютились офицерские семьи. Обитатели городка между собой прозвали эти длинные приземистые хибары подлодками и, очевидно, определенное сходство имело место. Преодолев еще метров пять-семь, Андрей различил вдали освещенное окно кухни своей квартиры. Ему даже почудилось, что он видит крохотный силуэт мамы, занимающейся готовкой ужина. Андрей упорно продолжал подъем, представляя себя Михаилом Хергиани,[33] воспетым Владимиром Высоцким и названным восхищенной английской королевой «Тигром скал». Высоцкого уважал Бандура-старший, хранил дома пару больших бобин с песнями запрещенного режимом барда. Хотя свое пристрастие, по непонятным тогда Андрюше причинам, старался не афишировать. Стоило отцу включить новую, недавно купленную в окружном военторге черную, вертикальную «Ноту» с потрясающими стрелочными индикаторами, освещавшимися, каждый своей лампочкой, как Андрей сразу пристраивался рядышком. Смысл большинства текстов оставался для него загадкой, но вот песню «Яка-исребителя» он обожал и знал на зубок. На втором месте среди пристрастий Андрюши числилась песня про альпинистов, которую Владимир Высоцкий и посвятил бесстрашному и прославленному альпинисту.

Ты идешь по кромке ледника, Взгляд не отрывая от вершины. Горы спят, вдыхая облака. Выдыхая Снежные лавины. Но они с тебя не сводят глаз, Будто бы тебе покой обещан…

Обе, и альпинистскую, и песню самолета-истребителя, Андрюша вызубрил наизусть.

За «подводными лодками» военного городка, словно по волшебству, возникли крыши ангаров боевого парка и обширное хранилище ГСМ. За этими затянутыми бесконечными рядами колючки и тщательно охраняемыми часовыми территориями высились поросшие тайгой сопки. Никакого океана нигде видно не было.

Очутившись практически на вершине кедра, Андрей огляделся по сторонам, а потом, на беду, посмотрел вниз. Далеко под ногами крыши машин превратились в подозрительно маленькие квадратики. Асфальтовая дорога, ведущая к штабу, казалась тонкой ниточкой. Дружков, подбивших юного альпиниста-древолаза на восхождение, вообще было не разглядеть. До Андрея, наконец, дошло, что между ним и поверхностью земли пролегла глубокая, смертоносная пропасть. Вскоре налетел ветер. Ствол дерева, который он обнимал взмокшими ладонями, был совсем не таким толстым, как внизу. Под порывами ветра вершина принялась раскачиваться, словно гигантский маятник. На смену опьянению победой пришел панический ужас. Путь назад предстоял длинный. Андрей попробовал дотянуться ногами до веток ниже, но ноги не находили опоры. Это казалось невероятным, но именно так и было. Андрей прилип к спасительному стволу всем телом, впервые подумав о смерти, извечно ковыляющей всего в полушаге от жизни. Ураганные порывы болтали дерево из стороны в сторону. Андрей, вместе с верхушкой описывал гигантские круги на головокружительной высоте. Не думая о том, выдержит ли его ствол, он руками и ногами вцепился в дерево, приник лицом к гладкой молодой коре. Никакая сила, казалось, не могла разжать его хватку.

Попавшего в беду древолаза обнаружили только к вечеру. Дружки Андрея, перепуганные до смерти, как воды в рот набрали. Едва Андрей был обнаружен, в части началась тревога. Внизу замельтешили солдаты и офицеры. Кто-то что-то кричал. Впрочем, сам Андрюша почти ничего не слышал, из-за ветра. Мышцы стали деревянными, он не мог даже пошевелиться. Под деревом развернули громадный кусок брезента. Бандура-старший и пара солдат-добровольцев, сбросив сапоги и вооружившись веревками, полезли наверх. Но, снять мальчика оказалось не так-то просто. Спасательная операция продолжалась при включенных армейских прожекторах.

Только к полуночи незадачливый древолаз был, ко всеобщему триумфу и облегчению, целым и невредимым доставлен на землю. Отец крепко прижал сына к себе, не ругал и пальцем не тронул. Андрей, сидя на верхушке и приближенно представляя, что за кавардак творится на земле, не ожидал, что отделается так дешево.

Утром Бандура-Старший разбудил Бандуру-младшего ни свет ни заря и торжественно объявил последнему семь суток домашнего ареста.

* * *

Достигнув балкона, Андрей легко перескочил через перила, толкнул дверь и очутился в каминном зале.

Сжимая пистолет обеими руками, и от этого ощущая себя немного героем крутого голливудского кино, Бандура, комнату за комнатой обследовал весь дом, но нигде не обнаружил ни души. Искомый дипломат Виктора Ледового нашелся вскоре в небольшом помещении, служившем рабочим к абинетом.

Бандура не поверил своим глазам. Взломал замки, бегло оглядел содержимое. Камни лежали на месте.

Андрей утер пот со лба и обессилено опустился в широкое кресло, обтянутое желтой кожей.

«Твою мать, а? Нашел-таки».

Это действительно была удача.

Андрей вытянул ноги, позволив телу несколько минут передышки. Тело, которому довелось отработать двое суток в экстремальном режиме, безусловно, нуждалось в гораздо большем.

«Давай, давай, — одернул себя Андрей, почувствовав, что быстро проваливается в сон, — давай, засни прямо в логове зверя. Вот Боник встрече обрадуется…»

К чести Андрея следует признать, — пока ноги отдыхали, руки крепко сжимали пистолет, а уши работали как локаторы.

Дом казался совершенно пустым. Выходило так, что — либо милиционеры что-то напутали, либо умышленно наврали про парочку, якобы остававшуюся на вилле.

Как Андрей ни прислушивался, слышал только удары собственного сердца. Однако, вскоре ему послышались какие-то подозрительные звуки, напоминавшие приглушенные вскрики. Андрей встряхнулся, поднялся из кресла и, держа дипломат левой руке, осторожно двинулся по коридору. Дорогу указывал вороной ствол «браунинга».

Первый этаж дома Бонифацкого оказался не более оживленным, чем второй. Андрей замер, напряженно прислушиваясь. Он находился в самом сердце особняка. Тревожные звуки доносились откуда-то из-под земли.

«Интересно развлекаются ребята. Ну и ну. Не дом, а вертеп. Вот так миляга господин Бонифацкий…»

Андрей прокрался ко входной двери, намереваясь покинуть виллу так же незаметно, как он в нее проник. В дверях Бандура остановился и еще раз напряг слух. Сомнений не оставалось — кричит женщина. Слов было не разобрать. Однако нотки отчаяния, сквозившие в жалобных воплях, заставили Андрея изменить траекторию.

«Да сматывайся отсюда », — сказал внутренний голос. Но, вместо того, чтобы прислушавшись к этому совету, выйти на улицу, Андрей повернул обратно. Отыскал стальную дверь в подвал и прильнул ухом к холодному металлу. Крики сменились звуками яростной борьбы.

«Сматывайся, идиот…»

«Да ладно…»

Андрей взял дипломат под мышку, открыл дверь и рывком проник в помещение. Подвал освещался ровным электрическим светом. В нем было сухо и тепло. На полу, в каких-то трех метрах под Андреем, здоровенный детина в одной морской майке сидел верхом на совершенно голой женщине. Детина увлеченно давил сонную артерию на горле жертвы. Женщина извивалась всем телом, будто змея, но было ясно, что силы покидают ее. Она перестала кричать и теперь только хрипела.

Картина пробрала Андрея до глубины души. Он прыгнул вниз и, не раздумывая, с размаху обрушил рукоятку пистолета на квадратный затылок детины. В момент удара Андрей вскрикнул от резкой боли, потому что крайняя фаланга его мизинца угодила между стриженным черепом насильника и тяжелой рукояткой пистолета. Пульсирующая боль мигом заполнила ладонь.

— Ух, блин!!! — истошно завопил Андрей, чувствуя, как глаза вылазят из орбит. Он перехватил пистолет повыше, испытывая огромное искушение задвинуть насильника по второму разу. Нужды в этом уже не было. Парень в майке повалился на жертву, сверкая ягодицами.

Андрей быстро оглянулся, с уважением посмотрел на рукоятку «браунинга» и удовлетворенно кивнул:

— Крепко сработано. Третий затылок за сегодня, а ни царапины. Орех, видать.

Он сунул ствол в карман, нагнулся и сбросил бездыханного насильника с несчастной жертвы. Женщина жадно глотала воздух. Вид ее ужаснул Андрея. Под глазами синели кровоподтеки, губы и нос были разбиты в кровь, все тело испещряли ссадины с синяками. На лбу красовалась изрядная гематома. В сантиметре от левого соска зиял глубокий подрез, из которого сочилась кровь.

— Ничерта себе! — потрясенно проговорил Андрей.

Только теперь до него дошло, что руки несчастной крепко связаны за спиной.

— Подожди, детка, — сказал Андрей, склоняясь к Миле Сергеевне и соображая, чем бы разрезать веревки. Случайно на глаза ему попалась опасная бритва, валявшаяся в самом углу подвала.

Андрей подобрал бритву, подумав о том, что нечто подобное использовал для бритья его родной дед. В те времена Андрюшу к бритве и близко не подпускали, зато сам процесс бритья, каждый раз превращаемый дедом в целое действо, он нередко наблюдал со стороны и запомнил на всю жизнь.

Бандура перерезал веревки и с трудом поставил женщину на ноги. Мученица вцепилась в спасителя и едва не залезла к нему на руки, словно перепуганный насмерть котенок. Она дрожала всем телом и что-то лепетала в плечо.

— Ну-ну! — смутился Андрей. — Перестань! Перестань, слышишь?! Давай-ка лучше выбираться отсюда.

Они, обнявшись, сделали несколько шагов к лестнице, когда Андрей, поддавшись безотчетному порыву, бросил беспомощную спутницу, вернулся и изо всех сил сааданул поверженного маньяка в голову.

— И еще мало тебе! — выкрикнул Андрей, и едва успел подхватить несчастную женщину, готовую свалиться на пол.

— Держись, — Андрей подставил плечо, и они приступили к восхождению.

На последних ступеньках женщина окончательно обессилела и повисла на Бандуре всем телом.

— Ну и денек, — хрипел Андрей, вытягивая ее с ловкостью заправского бульдозера.

В холле ему пришлось взять спутницу на руки. Так они миновали коридор и оказались в обширном зале первого этажа. Андрей нежно опустил ношу в первое попавшееся кресло и оглянулся в поисках какой-нибудь одежды. Несчастная женщина стала неистово цепляться за Андрея, словно утопающий за спасательный круг.

— Пожалуйста, — лепетала она, — пожалуйста! Не бросайте меня… Только не бросайте!.. Пожалуйста…

— Вот мать-перемать! — возмутился Бандура, пытаясь за показной суровостью скрыть охватившее его смущение, а кроме того, еще и освободиться, наконец, из судорожных объятий женщины. — Да прекрати, блин, немедленно.

Стряхнул с себя ее руки и выглянул в переднюю. Сорвал с вешалки ближайший плащ, наплевать, что мужской, и с грехом пополам укутал в него женщину.

— Не уходите, — бормотала Мила, возобновив попытки ухватить Андрея хотя бы за что-нибудь.

Андрей отступил на шаг.

— Пожалуйста, не бросайте меня…

Полные слез глаза. Милая перепуганная мордашка, если сбросить со счетов фингалы и распухший нос.

Андрей в раздражении отмахнулся.

— Послушай, детка! — заговорил он громко, горячо и убежденно. — Я тебя из подвала вытащил? Вытащил. Дружку твоему трепанацию черепа устроил? Устроил. Чего ты еще хочешь? Чтоб я тебя к папе с мамой отвез?

— Пожалуйста… Ну пожалуйста?

— Да некогда мне! — взорвался Андрей. — На работе я! Усекаешь, крошка?.. На ра-бо-те!

Мила Сергеевна жалобно заскулила.

— Вот ядреный корень! — ожесточенно зажестикулировал Бандура. — Это я, что ли, тебя проституцией заниматься принуждал? Привалить кого — пожалуйста, а со шлюх капусту сбивать — не мой профиль. Честно тебе говорю — я бы сутенеров на кол сажал. Без суда и следствия…

Мила горько заплакала.

— Будешь думать теперь, к кому в машину подсаживаться, а к кому не стоит! — разорялся Андрей, несколько превратно истолковавший то положение, в какое угодила молодая женщина. Милу Сергеевну он не узнал, как и она его. Несчастную путану Андрею было искренне жаль, да время нещадно поджимало.

— Уходить мне надо, — внятно объявил Андрей. — Нельзя тебе со мной. За мной с минуты на минуту такие гонки пойдут — сама не обрадуешься. Чудеса на виражах, чтобы поняла. Да и не по пути нам.

— Не уходи… — горячо молила Мила.

Бандура в сердцах сплюнул.

— Тьфу. Дура несчастная! Не по пути нам, говорю. Я ухожу, и ты ноги уноси. Пока Боник с целой кодлой не воротился. С него станется.

Андрей зашагал к выходу, но тут же замер, осененный внезапной мыслью.

— Слушай, детка, а где этот конь педальный, хозяин всего этого гребаного хауса, ключи от «Ягуара» держит?

— В спальне на тумбочке, — давясь слезами, ответила Мила, — по-моему…

Женщина находилась в таком состоянии, что не только не узнала Андрея, виденного единожды в Гробарях мельком, но и совершенно упустила из виду дипломат, зажатый в руке молодого человека. Не до дипломатов ей в тот момент было.

— По-твоему?! — заворчал Андрей, бегом припуская в спальню. Вскоре он вернулся, вооруженный ключами, брелоком противоугонной сигнализации и даже техническим паспортом на имя Вацлава Збигневовича Бонифацкого.

— Нацмен хренов…

— Пожалуйста! Возьмите меня с собой! — заголосила Мила Сергеевна.

Бандура молча прошел мимо. Обернулся от двери и нравоучительно обронил на прощанье:

— Детка, я тебе в последний раз говорю — я тебя на панель не толкал. Сама полезла, за легкими деньгами. А легких денег — не бывает. — Бандура вздохнул, — для таких, как мы, по крайней мере. Теперь поняла? Сегодня сотка, а завтра — плетка.

Он уже совсем было вышел, но на крыльце снова обернулся:

— Чеши отсюда, пока дорога свободна. — Он сделал неуверенный шаг, не зная, говорить женщине или нет.

— Тут это… — наконец, неуверенно выдавил Андрей. — На улице два мента в машине отдыхают. Вон там, в конце квартала. Как раз скоро в себя придут, если я не перестарался, не дай-то Бог. Давай, подруга, тормоши их, и пускай они всю эту кодлу пакуют, к чертям собачьим.

— А вообще, — Андрей позволил себе короткую паузу, — завязывай ты с этим делом. Сама небось поняла, что добром не кончишь. Найди работу, замуж выйди… — Бандура вздохнул, в последний раз посмотрев на Милу:

— Ну, бывай, короче говоря.

С этими словами Андрей скрылся из виду. Пересек двор и, не теряя больше ни минуты, забрался за руль «Ягуара».

— Ух ты! — восхищенно воскликнул Андрей, приноравливаясь к приборам управления. — Так вот ты какой, полный фарш… Ну, поглядим, чего ты стоишь?

Взревел могучий мотор. Андрей отпустил сцепление и машина, подмяв бампером ворота, задом выкатилась на улицу. Андрей перебросил передачу и надавил на газ. «Ягуар» сорвался с места и, проскочив мимо все еще безжизненной милицейской «пятерки», устремился вон из Ялты.

Автомобилей на трассе было предостаточно, потому как даже совы успели перебраться из кроватей за рули собственных авто. Едва Ялта осталась за спиной, навстречу Андрею попался черный мотоцикл с коляской. То ли «К-750», то ли «Урал».[34] Андрей точно не разобрал. Старый рабочий конь из разряда тех, на которых в селах обычно рассекают мужики, перетягивая все, от дров или соломы — до кирпичей.

«Ягуар» к моменту встречи с мотоциклом уже набрал приличную скорость. Мотоцикл молнией промелькнул мимо. Так что в лобовом стекле лишь на мгновение возникли две головы мотоциклистов. Обе — украшенные танкошлемами советского образца. Гигантская фигура пассажира в мотоколяске показалась Андрею знакомой. Ощущение длилось одно короткое мгновение. Машины разминулись. Андрей наподдал газу, и «Ягуар» пошел на обгон ползущего вгору автопоезда. Мотоциклистов Бандура попросту выбросил из головы. Мысленно он уже был если и не в Киеве, то, по крайней мере, на подступах к городу. Теперь весь его план сводился к тому, чтобы двигаться по ЮБК до бухты Ласпи, перевалить горную гряду (там, вроде бы, был тоннель, прорубленный в скальных породах), и через Инкерман выбираться к Бахчисараю. А затем, уже знакомым маршрутом, минуя Красноперекопск, Херсон и Николаев, двигать домой.

«Еще одно усилие, и дело в шляпе», — как мог, подбадривал себя Бандура.

Подниматься на Ай-Петри и спускаться в степной Крым через долину Бельбека у него не было даже в мыслях. О ночном чудище Андрей предпочитал не вспоминать.

«Второй раз никакая сила меня туда не загонит… Разве что в сопровождении танкового батальона, да и то — большойвопрос…»

Крюк через Севастополь Андрея не смущал. Бандура склонялся к тому, что случись объезжать зловещее ущелье через Румынию, например, он поехал бы через Румынию без малейших колебаний.

«Ягуар» играючи обошел автопоезд и помчался по трассе.

Глава 8 ЗЕМЫ, ИЛИ ПОХОЖДЕНИЯ ЛЖЕВАРДЮКА СО ЛЖЕЛЮБЧИКОМ

А между тем, оба мотоциклиста весьма оживленно отреагировали на недавнюю встречу с «Ягуаром». Две головы в старых обошарпанных танкошлемах проводили иномарку долгими удивленными взглядами.

— Какого хрена, блин, в натуре?! — прокричала первая голова, принадлежавшая пассажиру мотоколяски.

— А я почем знаю?! — крикнула в ответ вторая, сидящая на плечах водителя мотоцикла.

— Ты ж, блин, местный, — напирал пассажир.

Водитель негодующе повел плечами.

— Нет, Вовчик, — снова закричал пассажир, потому что по-другому, как криком, разговаривать на ходу было невозможно. — Нет, Вовчик, е-мое, у вас тут что, каждый второй гад на таких тачках рассекает?!

— Третий, блин! Наша крутизна — не слабее вашей будет.

— Гонишь!

— Реально, зема. По-любому.

Мотоцикл сбросил скорость и съехал на обочину дороги.

— Так он это, блин, или ни хрена не он?

— Нашел у кого спросить…

— Так давай догонять, в натуре…

— Куда, догонять? На чем? Головой думай, земеля! Ты мой «КМЗ» со своим джипилой не спутал? Я пока разгонюсь, «Ягуар» уже в Гурзуфе будет.

— На гомне, блин, ездишь…

— На чем есть, на том и езжу…

Оба привстали с сидений, возбужденные возникшей дилеммой.

— Может не он это? — предположил водитель мотоцикла.

— Я хрен его знает…

Водитель в раздумье сдвинул танкошлем на затылок. Почесал голову, поросшую короткими, рыжими волосами. Сам водитель был низким, плотным и кряжистым мужиком лет тридцати пяти-сорока. А может, просто выглядел старше. Точно сказать было нельзя. Заскорузлые, сильные руки выдавали в мотоциклисте сельского труженика. С грубого, обветренного лица, заросшего пятидневной щетиной, смотрели блеклые желтоватые глаза, какие бывают у людей, перенесших болезнь Боткина.

— Ты себе чего думаешь, Валера? — мотоциклист вопрошающе покосился на попутчика.

Пассажир мотоцикла, названный товарищем Валерой, обладал исключительно могучим телосложением и был настолько высок, что, сидя в мотоциклетной коляске, напоминал усаженного на горшок ребенка. Он тоже не знал, на каком решении остановиться и от того злился понемногу, а злясь, нервно разминал руки, которыми бы подковы гнуть. Или на чемпионате по тяжелой атлетике выталкивать под потолок многопудовые штанги.

— Ладно, Вовчик, — наконец, определился пассажир, бывший в паре за главного. — Давай, в натуре, поехали к нему домой. Адрес есть. Какая, на хрен, разница, — он, не он. Покатается и вернется.

— Найдем хазу животины этой, — поддакнул Валерию Вовчик, — сядем в засаду, дождемся, да потолкуем по душам. Куда он денется. По-любому.

Пустив над трассой унылое сизое облако, они вернулись на дорогу и двинулись к Ялте.

— Слышь, земеля? — поинтересовался Вовчик, едва мотоциклисты пересекли городскую черту бывшего всесоюзного курорта. — Тут прямо, или направо?

— Спросил, блин, у больного о здоровье. Я и в Киеве, бывает, сам не знаю, куда прусь…

— Тогда направо, — отозвался водитель, заворачивая мотоцикл в ответвление от главной дороги.

— Твой братишка с адресом не прогнал?! — выкрикнул Валерий. Они оказались на узкой живописной дороге, плавно спускающейся к морю. Справа и слева потянулись аккуратные заборчики. За заборами виднелись виллы. Одна симпатичнее другой, другая — третьей, и так — до самого моря.

— Не прогнал братишка твой с адресом, спрашиваю? — снова закричал Валерий. Адрес полученный им в Киеве, совершенно не совпадал с тем, который раздобыл двоюродный брат Вовчика. Это обстоятельство не давало Валерию покоя.

— Ты думай, зема, что говоришь! — обиженно отозвался Вовчик. — Я ж говорил, братан у Грачей в бригадирах ходит. За базар отвечает. Слов на ветер не кидает. Раз назвал адрес — значит — верняк. По-любому.

Валера сделал скептическое лицо.

— Ага, блин. Скоро проверим, какой такой верняк…

— Я не врубаюсь… — всерьез разобиделся Вовчик. — Ты чего, зема? На брательника пургу гонишь? Грачи — люди серьезные.

— Все вы блин, серьезные, пока в репу не заехать.

Вовчик насупился и на какое-то время умолк. Судя по раскрасневшемуся лицу, внутри Вовчика бушевали страсти, пока его не прорвало:

— Ты, зема, опух, да? Обарзел конкретно? Вчера, когда в райотделе томился, таким деловым не был! Если б не моя родня, ты бы и сейчас на нарах загорал. Вообще, блин…

Вовчик энергично покрутил у виска.

Минуту они проехали молча.

— Да ладно, блин, — примирительно заговорил Валерий, для верности шлепнув приятеля по плечу. — Не обижайся, Вован. Это я так…

— Задрал.

— Ну не психуй. Накипело, блин, за вчера…

— Вот и кипел бы в камере, — несколько спокойнее, но все еще оскорбленно бросил Вовчик. — Ты, Протасов, каким в армии был, таким чертом нахальным и остался. Точно тебе говорю.

Валерию по существу возразить было нечего. Вовчику и его херсонским родственникам он действительно оказался обязан многим. Свободой — самое малое, а не исключено, что и жизнью.

* * *

Накануне — ранним утром, не доехав до крымской границы какой-то сотни метров, он основательно влип на милицейском КП. Влип, что называется, по самые уши.

Неприятности у Валерия начались вроде бы с мелочей. Машину остановили для обычной проверки документов. Документы были в полном порядке, и он беспечно махнул товарищам — «проезжайте, мол, — мы и сами с усами». Желтый «Мерседес» скрылся в утренней дымке, унося Атасова, Армейца и Бандуру дальше, на Юг, в Крым. Протасов остался один. Не подозревая никакого подвоха, он отдал права и техпаспорт гаишникам, вложив между двумя ламинированными прямоугольниками пару новеньких купюр по тысяче купонокарбованцев каждая. В качестве смазки, так сказать. Вместо ожидаемого Протасовым пожелания «счастливой дороги» его попросили открыть капот. Стоило ему выполнить это нехитрое пожелание, как двое гаишников наперебой заявили, что номера на чашке амортизатора «перебиты».

— Перебитые!.. Что тут спорить?! — зарычал на Валеру мордатый капитан, выступавший, очевидно, за главного.

— В угоне машина, — высказал предположение старший сержант.

— Беспредел, блин! — возмутился Протасов, нашаривая в кармане бумажник.

Валерий утроил сумму, но, к его немалому удивлению, если не сказать шоку, это привело к еще более тщательному осмотру джипа. К обыску, грубо говоря. В багажнике было обнаружено внушительное помповое ружье, захваченное Протасовым из Киева наряду с насосом, домкратом и баллонным ключом.

— Ого! — обрадовался мордатый капитан. — Так, значит… Валерий Викторович?.. Интересно…

Протасов пробовал рассказать милиционерам историю о своей сверхъестественной страсти к охоте, но слушать его не стали.

— Надевай браслеты, — скомандовал капитан сержанту. — А джип… это… на штрафплощадку.

Предложение Валерия удесятерить сумму вызвало обвинение в даче взятки, после чего Валерий немного перепугался.

— За козлов нас считаете? — злобно вопрошал мордатый капитан. — Все продается, все покупается? Так, что ли?

Валерий не сдержался и подтвердил, что да, именно так дела и обстоят.

В результате столь опрометчивого заявления на Протасова надели наручники, после чего ему крепко досталось прямо в помещении поста. Время было ранее, машин на дороге не было. Через час за Протасовым прибыл «бобик». В «бобике», увезшем Валерия в райотдел, ему досталось вторично. Он отвечал, как только мог, и в райотделе его ожидал «теплый» прием. К обеду Протасов чувствовал себя боксером, выдержавшим все двенадцать раундов против Майкла Тайсона. Или его тренировочной «грушей».

Примерно в пятнадцать ноль ноль его, с заведенными за спину и скованными «браслетами» руками, повесили на стальной лом. Точнее, лом вставили под мышки Протасову, а затем, врезав под оба колена, повалили ничком между двумя письменными столами. Протасов повис на импровизированной дыбе, будто запорожский казак, угодивший в плен к туркам. Четверо милиционеров от души пинали Протасова сапогами. Протасов ругался, на чем свет стоит. К четырем пополудни побои начали перемежаться вопросами. Очевидно, мучители связались со своим невидимым начальством и получили новые вводные.

— С кем ты на КП разговаривал, скотина?!

— Кто твои попутчики в желтом «Мерседесе»? Отвечай, мразь!

И дальше, все в том же духе.

Вместо ответа Протасов замысловато ругался, а милиционеры лупили его с новой силой. В пять вечера Протасов сдался, выложив палачам имена своих товарищей и цель поездки в Крым. Силы у него кончались, но милиционеры и не думали останавливаться. Дело приняло совсем дурной оборот. Выкрикиваемые Протасовым имена Правилова и Ледового на милиционеров действия не возымели. Киев был далеко, тяжелые сапоги с рифлеными подошвами — совсем рядом. Тело оказалось слабым и уязвимым.

Протасов висел, как груша, готовясь к самому худшему. Выхода видно не было.

«Вот, блин, и прокатился в Крым, в натуре…»

И тут ему на ум неожиданно пришла идея, сразу показавшаяся спасительной. Он вспомнил Вовчика Волыну, — своего лучшего армейского корефана.

* * *

В первой половине восьмидесятых кандидат в мастера спорта по боксу Валерий Протасов, девятнадцати лет отроду, учился себе на втором курсе Киевского института физкультуры, боксировал за клуб «Сокол-Киев» и грезил о сборной Советского Союза. В те далекие времена денег у Протасова было — кот наплакал. Ни машины, ни жилья своего он не имел, зато мечты о выступлениях рядом на одном ринге с Рыбаковым, Конакбаевым, Савченко и Ягубкиным[35] приятно согревали душу. Вполне возможно, что одно к другому и сложилось бы, попал бы Протасов в сборную, если бы кому-то из кремлевских мудрецов не пришло на ум, что Советская Армия просто неприлично мала. Пяти миллионов солдат и офицеров для защиты бесценных завоеваний социализма — унизительно мало. Рождаемость в стране уже тогда падала, пушечного мяса не хватало, и для устрашения супостатов было решено укрепить армию студентами. Больше, очевидно, было некем. С отсрочкой от призыва в армию в большинстве учебных заведений без проволочек покончили, и очень скоро толпы бывших студентов наводнили призывные пункты, казармы и боевые позиции. Согласно принятым в Союзе правилам, призванного в армию солдата следовало зафутболить куда подальше от родного крова. Протасов залетел в далекий Казахстан. Он и не очень удивлялся. Украинцы служили в Азии, азиаты — в Прибалтике, прибалты — на Кавказе, кавказцы — в Заполярье — и так дальше. Страна была велика, выбор у военкоматов — огромен. Только завидовать оставалось. Мимо вожделенной спортивной роты Протасов пролетел, — хватило туда желающих среди сынков средней руки начальства, ненароком загудевших в армию. Он очутился на ракетном полигоне в районе озера Зайсан. Случилось так, что среди солдат ракетной бригады, в которую занесло Протасова, доминировали армяне. Армянское землячество «держало» часть в ежовых рукавицах. Представителям всех прочих народностей единого и неделимого, под армянским гнетом жилось примерно так же, как древнерусским княжествам под игом Золотой орды. В общем, не особенно сладко. Армейские будни оказались исключительно суровыми. Днем солдаты страдали от муштры и тяжелых хозяйственных работ, ночи проводили в караулах и нарядах. Салагам умышленно не давали высыпаться. Редкая ночь обходилась без тревоги, а в перерывах всегда оставался шанс отправиться чистить туалеты собственной зубной щеткой. Да и драки следовали одна за другой.

Желудки новобранцев, изнеженные домашней пищей, отвратительный солдатский паек по началу не воспринимали вовсе. Рацион был — хуже не придумаешь. Каша из сухой картошки казалась и на вид-то не аппетитнее угольной пыли, а на вкус — и того хуже. Все это сдабривалось либо ущербными кусками минтая, либо зеленым салом, на котором вполне реально было обнаружить штампы времен Второй Мировой войны. В добавок ко всему, стоило взводу молодых солдат усесться в столовой за столы, как почти что сразу поступала команда старослужащего сержанта «закончить прием пищи». Офицеры в творимый «дедами» произвол либо предпочитали не вмешиваться, либо поощряли его. Это у них считалось дисциплиной. Протасов, с непривычки, немного ошалел, здорово сбросил вес и приобрел мешки под глазами. К концу первого месяца службы он не досчитался трех передних зубов. Сильные боли в животе не оставляли его в покое, а их вечный спутник, жестокий и неудержимый понос, преследовал Валеру по пятам, доводя буквально до ручки.

Стычки с кавказцами начались с первых дней службы и не утихали до конца. Валерию приходилось вступать в схватки значительно чаще, чем это бывало на ринге. Славяне в части были разобщены и подавлены морально, как случалось тогда сплошь и рядом. Старая идиотская армейская поговорка «земляку по рогам надавать — все равно, что дома побывать», возникла не на ровном месте. В жизни именно так все и обстояло.

В таких вот нечеловеческих условиях Протасов сначала сблизился, а вскоре и сдружился с Владимиром Волыной. Волына тоже был из Украины, родом из Цюрюпинска, что совсем недалеко от Херсона. По понятиям разношерстной Советской Армии Волына и Протасов являлись почти стопроцентными земляками. Оба принадлежали к одному призыву.

Протасов и Волына прослужили два года. Плечом к плечу бились с кавказцами, туркменами, прибалтами и прочими нацменами, вместе ходили в увольнения и самоволки, делили радости и невзгоды службы. Демобилизовались в один день и час и, отметив это знаменательное событие ураганной пьянкой в ротной каптерке, вместе отправились домой.

По пути, лежа на третьих, багажных полках плацкартного вагона, Волына упорно звал товарища в гости.

— Да чего ты киснешь, земеля, — заплетался языком Вовчик, потому что прихваченный с собой спирт был на исходе. — Хрен ложить на твой Киев. Захочешь — навсегда у меня останешься.

— Да чего у тебя делать-то? Среди степей, в натуре?

— Головой думай, зема. Мой родной дядька — начальник всей районной милиции. Подадимся в органы и будем жить, как у Бога за пазухой.

— Женим тебя, — продолжал строить радужные планы Вовчик, — Девки у нас — огонь, а не девки.

Протасов печально кивал, но сам рвался в Киев, где его, как он надеялся, ждала комната в общежитии для семейных студентов и горячо любимая жена Оленька.

Правда, с женой что-то обстояло не так. Что именно, Протасов не знал, и это разрывало на куски его любящее сердце.

Первый год службы все вроде бы было в ажуре. Ольга строчила письма с частотой зенитного пулемета и однополчане завидовали Валерию всеми видами зависти. Кто черной, а то и по-доброму. Люди-то везде разные.

На втором году Протасовской службы случился какой-то сбой, перелом, письма от жены пошли значительно реже, а потом и вовсе перестали приходить. Протасов пробовал что-то узнать, да возможности у него были не те. Однокурсники практически поголовно пребывали в сапогах, группы в институте стали вдовьими. Так что спрашивать Протасову было не у кого.

Сам Валерий родился в Припяти, очень симпатичном городке энергетиков, возникшем, словно по волшебству под самым боком гигантских энергоблоков Чернобыльской Атомной станции. Родители большинства одноклассников Валерия имели отношение к станции, так что не мудрено — многие ребята предпочли служить теплоэнергетике. Кто сразу на станцию подался, кто на предприятия, так или иначе связанные с атомным колоссом. Некоторые уехали учиться. Главным образом, на теплоэнергетический и электротехнический факультеты Киевского политеха. Лишь у одного Валерия были другие боги. Он обожал бокс и, естественно, избрал инфиз, куда и поступил с первого раза. На втором курсе института Валерий безнадежно влюбился. Девушка училась на его же потоке и была безумно хороша. Оля Артемьева из группы академической гребли имела Валеркин рост, фигуру античной богини и милое смешливое личико. С курносым носиком и забавными веснушками на нем. У Протасова поехала крыша. Валерка долгое время сох от безответной любви, но вода, говорят, и камень точит, так что, в конце концов, Ольга ответила взаимностью. Счастливые молодожены въехали в крошечную комнатенку семейного общежития и целый медовый месяц наслаждались друг другом, сидячей ванной, кухней в четыре квадратных метра и комнатой в восемь. Впрочем, обоим было до лампочки, потому что настоящие чувства не измеряются ни метрической системой, и никакой другой. Семейное счастье Протасова оказалось совсем недолгим. Гнездышко, которое Валерий и Ольга вили, не покладывая рук, смело совместными усилиями партии и правительства, словно грязевым потоком. Протасов ушел под красные знамена, Ольга осталась в бобылицах.

По окончании службы Протасов рвался к жене, связь с которой потерял почти полгода назад, и зазывания друга Вовчика слушал вполуха. Если вообще слушал. Друг Вовчик, основываясь на зрелой крестьянской смекалке, полагал, что друга Валерку в Киеве ничего хорошего не ждет. И, кстати, оказался прав. Он утроил усилия, но отговорить Протасова от возвращения в Киев было так же легко, как заставить паровоз ездить по тропинкам парка. Валера и Вовчик расстались на Киевском вокзале Москвы. Дальше поезда у них были разные.

Протасова в Киеве и вправду ждала банальная супружеская неверность. Ольга полюбила другого, и он уже занял место Протасова не только в женском сердце, но и в их крошечной студенческой гостинке. Протасов нагрянул, как снег на голову. Зрелище очкастого задохлика, валявшегося поперек кровати, которую Протасов два года назад смастерил собственными руками, привело его в состояние неописуемой ярости. Валерий ухватил злосчастного очкарика за шкирку и вышвырнул в окно, которое позабыл предварительно открыть. К счастью для всех троих, квартира Протасовых помещалась на высоком, но все же первом этаже. Новый избранник Ольги сломал левую ногу и вывихнул плечо. Протасов загудел на пятнадцать суток. Отсидел честно, подметая улицы от рассвета и до заката, в составе команды алкашей и дебоширов. Вышел на волю и уехал к отцу в Припять.

Вернувшись в Киев, когда лето подходило к концу, Валерий восстановился в институте. Жизнь потекла своим чередом. Дважды Протасов вынимал из почтового ящика письма от друга Вовчика. Вовчик в обоих звал к себе. Во втором, помимо прочего, хвастался, что устроился на службу в милицию. Протасов ответил скупою отпиской, и на том связь прервалась.

С тех пор прошло почти десять лет. И вот, по истечении такого немалого срока, образ доблестного херсонского милиционера Владимира Волыны всплыл в измученном мозгу Протасова, пробуждая надежду на прекращение затянувшегося кошмара.

Протасов ухватился за ни разу в жизни не виданные серо-красные погоны Вовчика, как пожарный за брандспойт.

Он произнес фамилию Волына, уповая как на Вовчика, так и на его всесильного некогда дядю-милиционера, хотя и понимал прекрасно, что воды немало утекло. Дядя мог давно уйти на пенсию, да и с Вовчиком все, что угодно, могло стрястись.

И все же фамилия была произнесена. Сперва старший сержант, первым услыхавший про Валыну, подумал, что Протасову мало, и он вздумал поугрожать. Второй мыслью сержанта было соображение, что задержанный решил сделать чистосердечное признание и сдать пистолет, упрятанный где-то в джипе. И только когда Протасов повторил внятно: «Свяжитесь с полковником Волыной», милиционеры, наконец, поняли, в чем, собственно, дело. Звание Протасов указал наудачу, но, к счастью, угадал без ошибки. Побои сразу прекратились. Милиционеры удалились на экстренное совещание. Похоже, что кому-то звонили. Протасова аккуратно стянули с дыбы и даже приютили на облезлом диванчике. Валерий помалкивал, радовался жизни и ожидал дальнейшего поворота событий. Они не замедлили развернуться.

Через час в отделение прибыл тучный пожилой полковник. Стоило нарядить полковника в шаровары, обуть в трофейные сапоги с загнутыми кверху носками, снятые с самолично зарубленного янычара, обмотать поясницу шитым бисером кушаком да привесить к бедру кривую саблю — лучшего воплощения Тараса Бульбы было, пожалуй, не сыскать. Лихие усы и почти казацкий чуб уже присутствовали на месте.

Грузного полковника сопровождал одетый по гражданке мужчина, в котором Протасов, к огромной радости и облегчению, узнал Вовчика Волыну. Армейские друзья бурно обнялись.

Безо всяких формальностей троица покинула отделение. Выглядело мероприятие легко и просто, как будто бы старый дедушка забрал младшеклассника с продленки. Правда, по пути Вовчику пришлось подпирать Протасова плечом. Они уселись в черную служебную «Волгу» и направились в город Цюрюпинск.

— Ну вот, — лыбился от уха до уха Вовчик. — Хотя бы через десять лет в гостях у меня побываешь, земеля…

— Это… — потихоньку приходил в себя Протасов. — Это… То есть… «Ниссан-патрол» бы мой у них забрать…

— Как говна, так и ложку? — заржал Вовчик.

Смех вышел не слишком искренним, из чего следовало, что Вовчик хорошо знает местные расклады, о которых Валерию оставалось только догадываться.

— Ты, брат, радуйся, что живым вышел…

— Да я радуюсь, — честно признался Валерий.

— Так чего про джип заладил, зема? — еще шире улыбнулся Вовчик. — Джип, он что — кусок железа говеного.

Заметив, как вытянулось лицо Протасова, Вовчик успокаивающе добавил.

— Ладно, земеля. Не вешай нос. Дядя Гриша чего-нибудь придумает…

— Не балаболь, Володя, — осадил племянника полковник. — Хватит языком мести.

«Волга» доставила Валерия с Вовчиком к небогатому сельскому дому на самой окраине Цюрюпинска.

— Спасибо, дядя Гриша, — сказал Вовчик, покидая машину.

— Спасибо Вам, — скромно добавил Протасов.

Полковник сдержанно кивнул, пообещал посодействовать с джипом, вслед за чем служебная «Волга» унесла его прочь. Куда-то в сторону центра города.

Старые друзья плечом к плечу вошли в неказистое жилище. Дом был одноэтажным, выглядел древним и очень ветхим. Из тех, в которых лучше не чихать, чтобы не вызвать обвала. Двор оказался забитым полагающимся в таких случаях мусором, серыми от времени досками, кусками шифера, черепками горшков, ржавыми железяками, колесами, остовом детской коляски и много еще чем, все в том же духе.

Двери были перекошены и протяжно заскрипели, пропуская приятелей внутрь.

— Я с мамкой живу, — извиняющимся тоном предупредил Волына. — Она, того… не ходит почти.

Штукатурка стен и потолков кое-где осыпалась, обнажая проволочные сетки каркаса вперемешку с какой-то соломой. Дощатый пол стонал под ногами.

— Копыта не сломай, — вполголоса произнес Вовчик.

В комнате стояли кровати армейского образца времен министра обороны СССР товарища Малиновского,[36] если не более отдаленных. В углу примостилась сложеная из огнеупорного кирпича закопченая крестьянская печка. Именно того типа, на которой Иванушка-дурачок в сказках катался. Пахло сыростью и старьем, со слабым оттенком квашенной капусты и еще чего-то съестного.

— Так вот и живешь? — спросил Протасов, брезгливо наморщив нос.

— Угу, — уныло отозвался Вовчик.

— Голимый сарай, — пробормотал Валерий.

— Чего ты говоришь? — не расслышал Волына.

— Мать то где? — предпочел не уточнять свою оценку Волыниного жилища Протасов.

— Да там, — Вовчик смущенно улыбнулся, неопределенно махнув куда-то в сторону сеней. — Во второй комнате. Чтобы нам не мешать…

— Не женатый? — спросил Протасов, хотя, пожалуй, мог бы и не спрашивать.

Вовчик мотнул головой.

— Где ж твои девки-огонь? — Валера припомнил слова Вовчика десятилетней давности.

— Испеклися девки, — ковыряя в носу, мрачно признался Волына, — перегорели, зема. Все до единой. По-любому.

— Я думал, ты в органах, блин?

Вовчик окончательно сник.

— Такие дела, зема… — сказал он как-то неуверенно, — такие дела, что уже нет…

Протасов понимающе хмыкнул, хотя, конечно, ни черта не понимал. Кроме того, что жизнь, бывает, поворачивается разными местами, иногда и жопой, от тюрьмы и от сумы никому зарекаться не стоит, так что и удивляться нечему.

— Зато ты, зема, крутой, — протянул Волына, прочитав протасовские мысли у того на лице.

— Крутой, — коротко кивнул Валерий, — и круче меня, только мои уши.

Оба неловко топтались посреди убогой комнаты.

— Пожрать бы чего, — прервал затянувшееся молчание Протасов.

Вовчик сразу оживился. Приятели сварганили ужин. Вовчик куда-то вышел, вернувшись в комнату с трехлитровой банкой самогона.

— Сам гонишь, братишка?

Вместо ответа Волына наполнил стаканы до краев.

— Ну, за встречу, — сказал Вовчик, поддевая вилкой целый стог квашенной капусты.

— За встречу, — эхом отозвался Протасов. Оба опрокинули стаканы. Волына крякнул, прослезившись.

Протасов задохнулся и полез в сковородку за яичницей. Сковородка была глубокая, чугунная. Яйца — оранжево-красные, настоящие, от крестьянских кур, не имеющие почти ничего общего с теми блеклыми образинами, которыми питаются горожане.

— Уф, хорошо!

— Ну что?.. — Вовчик утер набежавшую слезинку грубой заскорузлой ладонью, — что, зема?.. Между первой и второй перерывчик небольшой?..

— Точно.

Бахнули по второй. Вскорости и по третьей. Помянули Советскую Армию. Посудачили о том, о сем. Протасов ненавязчиво выяснил, что старый армейский друг из органов внутренних дел вылетел уже пару лет как.

— За что, блин?

— А… — невесело отмахнулся Волына. — А пошли они в пень, зема…

На гражданке Вовчик попробовал заняться фермерством, но очень скоро прогорел.

— Дела, зема, ни валко ни шатко и так шли… — Волына воткнул вилку в шкварку величиной с биг-мак. — А тут поездка в Харьков подсуетилась… Арбузы продавать…

— Ну и как съездилось?

— Клево, — Вовчик потянулся за стаканом. — По-любому. Арбузы забрали, морду набили. Еле «Камаз» выковырял с того Харькова. Спасибо, дядя Гриша подсобил. По своим каналам.

По словам Вовчика выходило так, что на текущий момент он не просто сидит на мели. А еще и по уши в долгах.

В голове Протасова потихоньку созрел план. Он изложил Вовчику суть проблемы, упустив большинство подробностей и сведя дело к тому, чтобы найти на Южном берегу Крыма, а скорее всего — в Ялте, одного нехорошего человека, и отобрать у него похищенные ценности.

— Он, блин, по жизни слизняк конкретный, — обнадежил Вовчика Протасов, — его только разок за жабры взять, — сам все отдаст. Еще, блин, и в жопу поцелует.

— А что за ценности, зема?

— Не твоего ума дело, — Протасов принял важный начальственный вид. — Между нами расчет в гринах будет. А захочешь, я твою долю деревянными отсыплю. Мне по барабану.

Услыхав про грины, Вовчик утер внезапно накативший пот и оглушительно прочистил нос.

— Мне деньги до зарезу надо…

— Ну так… — Протасов развел руками в стороны, давая понять, что никаких проблем не видит.

— Сколько я буду иметь, зема? — спросил Вовчик, в горле у которого стало сухо, как в сердце пустыни Калахари.[37]

Протасов напрягся, что-то обсчитывая в уме.

— Кусков двадцать, я так думаю…

— Купонов?.. — задохнулся Волына.

Протасов молча покрутил у виска.

— Баксов, братишка. Двадцать тонн хрустящих, салатовых гринов.

— Иди ты… — у Вовчика захватило дух.

Протасов покончил с яичницей и отломив хлеб, принялся вымакивать жир со сковородки.

— Кто еще в деле? — спросил земляка Волына, когда к нему вернулся дар речи.

Протасов, после короткого раздумья, ответил, что, похоже, больше никого и нету. Только они двое.

Хотя сам толком не знал. План не возвращать бриллианты Ледовому вызрел в Протасовской голове, едва он пересек Киевское КП на Обуховской трассе, в самом начале погони. Идея заворожила Валерия, как удав кролика. Перспективы открывались такие, что у Протасова меркло в глазах. Правда, опрокинув Ледового, о возвращении в Киев можно было забыть. Ну так Протасова, по большому счету, в городе ничего и не держало. По крайней мере, ничто там не стоило стольких миллионов баксов. В натуре.

Валерий в дороге собирался озвучить свои мысли, позвав в долю Атасова, Армейца и Бандуру, хотя здорово опасался услышать в ответ «нет». В особенности от Атасова, любившего корчить из себя человека чести, или от Бандуры, который, похоже, всерьез втрескался в Кристину Бонасюк. Во время их встречи под Херсоном он открыл было рот, да Атасов спал, положив голову на Гримо, а Армеец с Бандурой упоенно пожирали пирожки. Обстановка показалась Протасову не той, и он отложил разговор на потом.

«Когда камни будут в руках, тогда и побазарим конкретно», — пообещал себе Протасов.

Ну а в самом скором времени его задержала милиция, а друзья куда-то исчезли. Слово «бросили» Протасов не произносил даже мысленно, но оно само все чаще приходило на ум. «Бросили, сукины дети…» — То, что сам велел им ехать дальше, из головы после побоев как-то улетучилось.

Протасов решил продолжать поиски Бонифацкого в одиночку, надеясь добраться до камней раньше команды Атасова. Как поступить с Атасовым, Армейцем и Бандурой, он пока не знал. Не определился в душе, делиться с ними, или кидать, как Ледового с Правиловым. А потому, просто решил не забивать себе этим вопросом голову. До поры до времени.

«Доберемся, блин, до камушков, а там и поглядим».

Протасов и Вовчик пропили примерно до полуночи. Вовчик в селе привык ложиться рано, и давно уже кунял носом. С Протасовым вообще все было ясно.

Они как-то доползли до кроватей, а Волына ухитрился еще и погасить свет. Ночь прошла спокойно. Оба спали беспробудным сном пьяных праведников.

* * *

Волына встал раньше петухов и сразу приступил к делу, подключившись к поискам Бонифацкого гораздо энергичнее, чем на то рассчитывал сам Валерий.

— Вставай, зема, — будил он Протасова часов в пять утра. — Вставай.

— Ты что, опух? — очумело бубнил Протасов, — ночь на дворе.

— Шестой час, земеля. Ехать пора. По-любому. Куй деньги не отходя от кассы. — В глазах Вовчика горел нездоровый свет охватившей его золотой лихорадки. — Да и адрес твоего лоха из Ялты у нас уже в кармане.

Он протянул Протасову бумажку, на которой, почерком Вовчика, с большим количеством досадных грамматических ошибок, был указан ялтинский адрес Вацлава Бонифацкого. Впрочем, и Валерка не был грамотеем.

— Какой адрес? — не понял спросонья Валерий. — Что за говно? У меня от Правилова совсем другой адресок имеется.

— Все точно, зема, — немного растерялся Вовчик. — Этот адрес для меня с самого утра пробили.

— Кто пробил? Дядя Гриша? — подозрительно спросил Протасов, у которого тревожно засосало под ложечкой.

— Не-а, — потряс головой Вовчик, очень довольный собой. — Крым, земеля, не в дядегришиной компетенции. Брательник у меня в Крыму. Двоюродный. Не последний человек, в группировке грачей…

— Адресок братан подцепил? — заскрежетал Протасов, буравя Вовчика уничтожающим взглядом. — Ты чего, блин, в натуре? Оборзел? Крымскую братву впутать решил?

Протасов был сам не свой. Желание придушить незадачливого приятеля охватило все его существо.

Вовчик начал клясться и божиться, что слова лишнего брату не сказал.

— Я братана из кровати вытянул. Еще, блин, и пяти не было. Слова лишнего не сказал. Попросил уточнить, лично для меня. Как брат для брата.

— Кстати, зема, — продолжал Вовчик, видя, что Протасов немного успокоился. — Слышь, а?

— Чего, блин?

— Братан сказал, Бонифацкий — крутой. «Не знаю, — говорит, — чего тебе от него понадобилось, но чтобы ты знал — он человек конкретный…».

— Да гонит, — досадливо отмахнулся Протасов. — Напускал тебе пурги, а ты, в натуре, уши развесил. Ладно. Поехали, давай.

Ехать еще с вечера было решено на мотоцикле с коляской, доставшемуся Вовчику в наследство от умершего еще в восемьдесят третьем отца.

Вовчик опустился в сарай и вскоре вывел во двор битый жизнью К-750, года эдак 65-го. Мотоцикл был выкрашен черной краской. Краска кое-где облупилась. По настоянию Вовчика оба присели на дорожку и лишь затем уселись в мотоцикл. Без приключений миновали КП, ставшее для Протасова фатальным всего какие-то сутки назад. Сразу в Ишуни Вовчик свернул направо.

— Чего крюкана давать? — объяснил он удивленному Протасову. — Срежем немного. Тут при советах, земеля, хрен бы ты проехал. Весь западный Крым военные занимали. Сплошная, блин, запретная зона была.

Протасов не возражал. И все же они заплутали, в начале девятого каким-то образом оказавшись в Саках.[38]

— Что за Саки, в натуре? — тряс кулаками в воздухе Протасов. — Ты ж, блин, говорил, мы в Симферополь едем? Не знаю я никаких Саков!

— Да какая разница?! — огрызнулся Вовчик, не собираясь признавать вину. — Саки — даже лучше.

Протасов предпочел смолчать. Дорога опускалась прямо к экватору, и в девять приятели достигли Северной стороны Севастополя.

— Тут что, мост? — спросил Протасов, тщательно разглядывавший карту.

Вовчик хлопнул себя по лбу.

— Тьфу ты, черт! Возвращаться придется…

Они обогнули Севастополь по окружной. Проехали Инкерман, дружно вылупившись на боевые корабли, застывшие посреди бухты.

— Ух ты, Вовчик, ни черта себе. Это наши или российские.

— Советские, — хмыкнул Волына, и по-своему был прав.

Дорога пошла серпантином вверх в сторону Малахова кургана. На трассе появилось изрядное количество экскурсионных автобусов.

— Что это? — Волына вращал головой во все стороны света.

— Диорама обороны Севастополя, — сообщил приятелю Протасов. Перед собою смотри, блин, пока нас экскурсанты не переехали.

— Не боись, — бодро откликнулся Волына. Настроение у него было — хоть куда. Чувствовалось, что засиделся Вовчик в своем селе и радуется свободе, как сбежавший из клетки кабан.

Они выехали на Южный Берег через тоннель в бухте Ласпи, проделали оставшиеся четыре десятка километров и, наконец, очутились в Ялте.

* * *

Дорога рассекала район дорогих особняков на две неравномерные части и плавной дугой спускалась к морю. Море синело совсем неподалеку, пробуждая мысли об отпуске. Мотоцикл пошел накатом. Разговаривать стало легче.

— На берегу так оживленно людно, а у воды, плещется как мираж…[39] — невероятно фальшивя, неожиданно запел Протасов. Мотоцикл подбросило на колдобине:

— Древний корабль, грозное чье-то судно, тешит зевак, и украшает пляж…

— Ты чего, зема? На солнце перегрелся?!

Протасов пропустил обидное замечание мимо ушей.

— В море б окунуться, — мечтательно произнес он, — в море бы…

— Впереди милиция, — оборвал Валерия Волына.

— Где?

— Да вон, зема. Глаза протри.

И действительно, впереди замаячил бело-синий патрульный автомобиль, мирно припаркованный на тротуаре.

— Не смотри на них, — посоветовал Валерий Волыне. — Будешь глазами есть — мигом остановят. Рефлекс у них такой.

— Не учи ученого, — огрызнулся Вовчик. — Я, между прочим, сам в милиции служил.

— Заметно, в натуре.

Волына принялся тормозить.

— Ты бы вообще стал, — с издевкой предложил Протасова.

Вовчик одарил Протасова испепеляющим взглядом:

— Ствол спрячь.

— Чего? Не понял?

— Ничего, — гаркнул Волына раздраженно. — «ППШ» мой подальше заныкай.

Валерий засунул видавший виды (не исключено, что и под Сталинградом и на Курской Дуге, и еще где) пистолет-пулемет системы Шпагина глубоко в ноги.

— Всунул, блин, — отрапортовал он.

— Гаишники в Ялте вредные, — серьезно сказал Вовчик.

— Избалованные, блин, — поддакнул Протасов. Почти как в столице.

— Приезжих дохрена. Из России — особенно.

Они тихонько проехали мимо. Оба — затаив дыхание. Милиционеры в машине даже не шелохнулись.

— И правильно, — с облегчением выдохнул Волына. — Чего цепляться к двум мирным колхозникам?

— Накаркаешь, в натуре.

Они прокатились еще метров пятьдесят, когда Вовчик остановил мотоцикл.

— Где-то тут, зема.

— Где, блин?

— Один из этих домов, земеля.

— Твою мать, а? Ни номеров, ни табличек. Хуже, блин, чем в забитом селе.

Вовчик откликнулся обиженным бурчанием:

— Давно городским заделался, да?

Перед ними протянулись бесконечные ряды заборов. Деревянных, сваренных из стальных прутьев с добавлением элементов ковки, выложенных облицовочным кирпичом. Самых разнообразных, короче говоря, и безусловно представляющих даже некоторую художественную ценность.

— Видал, Вовчик? — неожиданно осклабился Протасов.

— А чего тут видать, зема? Заборы одни.

Протасов хмыкнул:

— Один такой забор — как вся твоя хата стоит. Усекаешь?

Вовчик оскорблено надулся.

— Чего тут менты поделывают, хотел бы я знать? — продолжил Валерий, удовлетворенно взглянув на Волыну. Шпилька угодила в цель.

— Работают, — процедил Вовчик, которого сопоставление родной хаты с местными заборами здорово зацепило за живое. — Работают люди.

Протасов изобразил сомнение на лице.

— Слушай, — неожиданно оживился Вовчик. — Давай я сгоняю, у них спрошу?

— У кого? — Протасов подавился, — у ментов? Нашел, в натуре, у кого спрашивать.

— Зря ты, зема. Совсем уже…

Протасов обречено пожал плечами:

— Валяй. Если делать нечего. Только в темпе.

Вовчик затрусил к милицейской машине. Валерий остался в коляске.

Через минуту Вовчик бегом вернулся к мотоциклу, затравлено озираясь на ходу. Вид у него стал таким, словно он только что получил пригласительный билет на охоту за самим собой — в качестве главного приза.

— Привидение увидал? — Валерий встретил приближавшегося напарника насмешливо. — Забрали документы? Денег дали на общественный транспорт?

— Обосраться и не жить! — взвизгнул Вовчик, запрыгивая в седло мотоцикла с проворством легкоатлета, седлающего гимнастического коня.

— Хана, зема! Тикаем отсюдова!!!

Вовчик яростно крутанул стартер. Тот ответил гробовым молчанием.

— Щетки проклятые! — заголосил Волына, делая вторую попытку. — Вот тарантас хренов! Только не сейчас…

— Э! Э! Э! — Валерий ухватил приятеля за руку. — Куда тикаем? Обкурился, блин?!

— Менты, — Вовчик хватал ртом воздух, — менты…

— Да что менты, твою мать?! Что?!

— Убиенные!.. Замесил их кто-то. Один, похоже, вообще готовый, второй чего-то бормочет еще.

— Да ты гонишь, — не поверил Протасов, хотя перекошенное лицо Вовчика доказывало правдивость его слов. Вовчик буквально ошалел от страха. Такая игра может и была бы под силу Смоктуновскому или Евстигнееву,[40] но уж никак не бывшему милиционеру Волыне.

— Да гониво, — повторил Протасов.

— Иди, блин, сам оцени.

— Не фиг мне делать! — Валерий отшатнулся, как от удара, — не фиг мне делать, блин.

Настал самый подходящий момент для паники. Дело приняло серьезный оборот, застав приятелей врасплох. Ситуация грозила выйти из-под контроля.

— Если сейчас нагрянет милиция, зема… — содрогнулся Вовчик.

Валерий без труда представил картину, в которой к двум оглушенным милиционерам добавлялась добрая сотня дееспособных, и ему стало не по себе. Они с Вовчиком рисковали занять вакантные места козлов отпущения.

— Тут, в натуре, и дядя Гриша из Херсона воду сольет, — сказал Протасов, подумав о крайне болезненном отношении стражей порядка к нападениям на себе подобных.

— Пристрелят нас, зема! — четко сформулировал общие мысли Вовчик. — Пристрелят и фамилии не спросят.

Нечеловеческим усилием воли Протасов обуздал страх и взял себя в руки.

— Не кипишуй! — зашипел Валерий на партнера. — Сиди на стреме!

— Ты куда, зема?!

— Туда, — лаконично пояснил Протасов, кивая в сторону милицейской машины.

— Кстати, Вовка! Не вздумай смыться!.. — предупредил Протасов строго, — убью, блин, на хрен!

Не прошло и десяти минут, показавшихся Волыне сутками, как сине-белая милицейская «пятерка» затормозила в сантиметре от мотоцикла, едва не опрокинув его в кювет. Сперва с Вовчиком едва не случился инфаркт, потому как он решил, что прибыла группа захвата. Разглядев за рулем Валерия, сменившего танкошлем на форменную милицейскую фуражку, Вовчик сначала испытал облегчение, а затем протяжно застонал:

— Ох, тюрьма нам, тюрьма!

— Чего уставился? — рявкнул Валерий. — Я обоих ментов в бурьян перетащил. Там трава густая… Пускай отдыхают, сколько влезет. Идеальное, блин, местечко.

— Это верный срок, зема! — астматически захрипел Вовчик. — Верняк! По-любому!

Он хотел обругать приятеля, но язык прилип к небу.

— Да живые они, — успокоил Протасов, испугавшись, как бы приятеля не хватил кондратий. — Жи-вы-е. Оглушенные малость… Динамит в озеро никогда не кидал?..

Вовчик тупо глядел на Протасова, мыслями пребывая в камере смертников.

— Да очнись, мудила! — вконец разозлился Валерий. — Тот мент, что бормотал, младший лейтенант, между прочим, он не просто так бормотал…

— Да?

— Два, блин! Он фамилии называл. С именами.

— Какие? — деревянным голосом спросил Вовчик.

— Бонифацкого, вот какие. Ты бы, Вовчик, уши мыл хотя бы иногда!

— А чего еще он говорил?! — Волыну трусило как алкоголика, допившегося до белой горячки.

— Да не разобрать толком… Какого-то пня на такси помянул пару раз, плохими словами. И еще про бабу лопотал. «Мила, — говорил. — Мила и Бонифацкий…». Видать, крепко его нокаутировали…

— Тикать надо! — взялся за старое Вовчик. — Хана нам тут! Пропадем, зема!..

— Еще раз «тикать» услышу, заткну пасть кулаком! — пообещал Волыне Протасов. — Куда ты бежать собрался, когда целая гора денег под носом лежит?! Не дрейфь, — подбодрил партнера Валерий, хотя у него самого тоже зуб на зуб не попадал. — Испугаться не успеешь, как будем загорать под пальмами.

— Или на кичи…

— Сплюнь, блин! С такими бабками никто по изоляторам не сидит. Кидай долбанный самокат и дуй мухой ко мне!

Вовчик отчаянно замотал головой.

— Срок… — бормотал он, — обоих гаишников на нас повесят… Как пить дать! По-любому!

— Умолкни и перелазь!

— Срок… тюрьма, зема…

— Гад! — выругался Протасов. — Прямо сейчас и грохну.

Он уже собрался выходить, когда калитка соседнего дворика приоткрылась, выпустив на улицу примечательную во всех отношениях женщину.

Женщина была блондинкой, одетой совершенно по-дурацки: на ней был просторный мужской реглан и брюки явно не по размеру. Самым поразительным оказалось лицо женщины, сразу напомнившее Валерию нечто среднее между своим собственным в те моменты, когда ему случалось тяжело проигрывать на ринге, и лицом Саши Атасова после недельного запоя.

Валерий еще раздумывал о лице папы одного из своих одноклассников, вешавшего скворечник в их дворе и упавшего вниз головой с дерева, а блондинка уже стояла перед ним:

— Где вы были, проклятые идиоты?! — закричала она на пол-улицы.

— Мы?! — только и нашелся Протасов, машинально подаваясь в глубь салона, — мы?!

— Вы! Вы, проклятые безмозглые дебилы!.. — высоким фальцетом продолжала женщина, — тупоголовые уроды! Умственные недомерки! Трусливые скоты!

— Мы? — ошарашено повторял Валерий.

— Ох, и тупица! — взвизгнула блондинка. Слезы двумя тонкими струйками брызнули из глаз. — Меня пытали… Меня оттрахала стая павианов, меня едва не убили, а вы все это время членами груши околачивали, безмозглые дубоголовые педики!!!

— Ну, это… — оборвалось терпение Валерия, — ты, это!..

Вовчик тупо сидел на мотоцикле, выпучив глаза и раззявив рот. Будто волнистый попугай Кешка, живший у Протасова в далеком детстве, проведенном в погибшем затем городе.

— Заткнись!!! — осадила Валерия блондинка, — не смей мне возражать!!! — Она с трудом перевела дыхание.

Протасов и Волына молчали.

— Кто из вас Вардюк? — отдышавшись, спросила женщина.

Валера и Вовчик переглянулись.

— Вы Вардюк?! — накинулась блондинка на Протасова.

Валерий изобразил улыбку человека, знакомого с менингитом не по книгам. Блондинка восприняла это как признание.

— Он уехал? — спросила она, глядя ему в глаза. В глазах не было и тени понимания.

— Вы его упустили?! — в голосе блондинки проступило отчаяние. — Упустили?! Конечно же, упустили. Ничего другого и не следовало ожидать от подобных олухов…

— Кого упустили-то?!

Женщина в ярости хлопнула по капоту.

— Молодой парень выехал из этого дома минут пятнадцать назад. На новом «Ягуаре» золотистого цвета.

— Был «Ягуар», — коротко согласился Валерий, который понять ничего не мог, хотя и силился изо всех сил. — На Форос попер.

— Куда?!

— Туда, — Протасов махнул рукою за спину.

— Его нужно догнать, — тоном приказа сказала женщина. — Немедленно.

Она обогнула «пятерку» и уселась рядом с Валерием.

— Сначала он, а потом все остальные.

— Зачем догнать?

Мила Сергеевна, ибо это была она, посмотрела на Валеру, как на идиота.

— Он все забрал. Все, подчистую. Быстрее же, ну!.. — Последнее относилось к Волыне, закаменевшем на своем мотоцикле.

— Что — все?!

— То, что мне и вам, кретинам, поручено вернуть законному владельцу.

— Кем поручено? — открыл рот Валерий, чувствуя себя актером, перепутавшим два спектакля.

— Да вы что, издеваетесь надо мной?! — Мила сорвалась на крик. — Полковником Украинским, вот кем!!!

— Украинским?! — оторопело повторил Протасов.

Мила схватилась за голову.

— У кого кто что забрал?! — решился навести ясность Протасов. — Давайте, дамочка, объясните нам, чтобы мы могли действовать.

— Господи, помоги мне! — взмолилась Мила Сергеевна. — Тот парень, что в «Ягуаре» Бонифацкого укатил, забрал с собою дипломат. Это вы понимаете?

— Дипломат? — переспросил Протасов, пораженный жуткой догадкой. — Дипломат?!

— Да, да, дипломат! — громко проговорила женщина. — Дипломат Вацлава Бонифацкого.

— С бриллиантами?! — захрипел Валерий, почувствовав себя человеком, на которого упало дерево.

«Откуда он узнал про камни? — ужаснулась Мила Сергеевна. — Украинский трижды повторял, будто подробности дела Вардюку с Любчиком не сообщались. Матерь Божья? Что за полный кретин все-таки этот Сергей Михайлович! Как он мог доверить такую тайну этим двум дегенератам?!»

— Да заводите же двигатель, Вардюк! Что за тупица, в конце концов!

— Вовчик! — заорал Валерий приятелю, неподвижно сидевшему на мотоцикле. — Вовчик, блин! Бегом в машину! И «ППШ» не забудь.

Вовчик подчинился, нырнув на заднее сидение «пятерки».

— А мотоцикл? — успел спросить он перед тем, как машина сорвалась с места.

— Ох, заглохни, Вовчик.

Из всего сказанного женщиной, если отбросить в сторону разнообразные обидные словечки, которыми она щедро наградила его и Вовчика, Протасов почти ничего не понял. Ясно было только то, что сокровища Виктора Ледового похищены безымянным молодчиком. Молодчик завладел и «Ягуаром», а теперь с ветерком следовал по трассе куда-то в сторону Севастополя. Кто такая эта блондинка, принявшая их за двух милиционеров (это Протасов уже понял), каким боком сами милиционеры ко всему этому делу — для Валеры оставалось ребусом. Быстро прокрутив ситуацию, Протасов решил временно побыть милиционером — побольше слушать, поменьше болтать. Лишними вопросами блондинку не озадачивать, первым делом найти сокровища, а потом обстоятельно во всем разобраться.

— Первым делом, первым делом — самолеты,[41] — фальшиво пропел Протасов, вызвав полный недоумения женский взгляд.

Выглянувшее было солнце снова ушло за тучи. Тучи налетели с севера, собравшись в целую армаду. Зацепились за верхушки гор, обволокли их, и, клубясь, стали опускаться все ниже, словно исполинское чудище, намеревающееся поглотить известковые скальные породы. Начал моросить дождь.

— Куда он ехать-то может? — спросил Протасов у Милы Сергеевны.

Мила, очевидно, задававшаяся тем же вопросом, мрачно глянула на гиганта.

— В Киев, — сразу сказала она.

— В Киев?! — поперхнулся Протасов.

— Думаю, да.

«Нахальство — второе счастье», — решил Протасов, завидев впереди патрульную милицейскую «пятерку», оказавшуюся сестрой-близняшкой их машины. Милиционеры припарковались у края смотровой площадки, с которой открывалась впечатляющая картина живописной береговой линии.

Внизу серели крыши санаториев Ливадии, любимых в разное время, как членами царской семьи, так и членами политбюро. Немного западнее и ниже, виднелась верхушка скалистого мыса Ай-Тодор, увенчанная неповторимым «Ласточкиным гнездом». Издали «Ласточкино гнездо» казалось хрупким, словно елочная игрушка.

Главная дорога струилась мимо милиционеров — к Алупке. Над головами высились отвесные стены Ай-Петри, уже наполовину закутавшиеся в облака. Грязно-серое месиво туч пробивал изнутри призрачный свет. В воздухе пахло грозой. Узкая горная дорога выскальзывала из облаков, и прямо у ног милиционеров соединялась с главной автострадой. Вследствие этого обстоятельства гаишники контролировали как главную автомобильную артерию Южного Берега, тянущуюся от Феодосии до Севастополя, так и значительно менее напряженную дорогу А-296 (а временами — и вовсе закрытую для машин), переброшенную через скалистый хребет Ялтинской яйлы, от моря к Бахчисараю.

Протасов затормозил ноздря в ноздрю с патрулем, изуверски расходуя резину. Вовчик позади громко икнул, едва не врезавшись лбом в подголовник переднего сидения.

— Мужики, золотистый «Ягуар», минут двадцать назад?! — рявкнул Протасов во всю глотку. Было неясно, спрашивает он или утверждает.

— Был, — сразу откликнулся усатый старшина с совершенно седой головой, — на Алупку проследовал. Примерно полчаса назад.

— Благодарю за службу, — Протасов отпустил сцепление. Машина быстро набрала скорость.

— Ну, ты наглый, черт, — уважительно протянул Волына и осекся, сообразив, что сболтнул лишнего.

Мила Сергеевна с интересом посмотрела на Протасова:

— А какие проблемы, Вардюк?

— Никаких, — сухо отозвался Протасов. — Смена не наша, зона, блин, действия — тоже. А так — все путем.

— А… — понимающе кивнула женщина.

Но Валерий уже не слышал, поглощенный поиском тумблера, подающего электропитание проблесковым маячкам и сирене. На подходе к Алупке экскурсионных автобусов было, пруд пруди. Протасов разобрался с мигалкой, и это здорово сэкономило время. Крыша патрульного автомобиля расцвела красно-синими вспышками. Водители ползущих по трассе машин дисциплинированно шарахались к обочинам, следующие к знаменитому Воронцовскому дворцу (или из него) экскурсанты с интересом пялились на «пятерку».

— Красное «Рено»!.. Госномер… Принять вправо!.. Прижаться к обочине!.. Освободить дорогу!.. Синяя «Тойота»!.. — выкрикивал Протасов в матюгальник. Многократно усиленные мегафоном вопли Валерия разносились над полотном дороги и резонировали о скалы, достигая морских пляжей внизу. В криках отчетливо слышалось упоение.

— Вот клево! — радовался Вовчик, которого завело не меньше Протасова.

«Чертовы обезьяны», — с ужасом думала Мила Сергеевна.

Протасов наслаждался скоростью и властью, жалея в настоящий момент лишь о том, что сидит в тщедушной вазовской «пятерке», а не в утраченный на Перекопе четырехлитровом «Ниссан-патроле».

«Моим трубам, лыжам и прожекторам только маяков сматюгальником и не хватает, — сделал открытие Валерий, — для полного фарша…».

Настроение у Протасова поднялось, ему стало даже весело.

Алупка осталась позади. Они пролетели Симеиз, едва видимый за дождевой завесой внизу слева от дороги. Проскочили еще какой-то городок, составленный из пятиэтажек. Названия Протасов не разобрал.

Спуск сменился затяжным подъемом. Протасова на взлете души отчего-то потянуло на лирику, и он обронил, обращаясь непонятно к кому:

— Не дорога, блин, а синусоида какая-то. Как вся моя жизнь…

Мила хмуро покосилась на Валерия.

— А вы на подъеме сейчас или на спуске?

— Пока неизвестно, — сосредоточенно сказал Протасов.

Дождь полил, как из ведра. Где-то наверху громыхнуло. Затем снова и снова, каждый раз все ближе — по нарастающей. Мила похлопала себя по карманам и раздосадовано поморщилась, как человек, вспомнивший нечто неприятное, и немного смущенно попросила Протасова.

— Дайте свой мобильный телефон, пожалуйста… Мой подлец Витряков забрал…

Протасов рассеянно моргнул. Участь его собственного мобильника мало отличалась от судьбы телефона блондинки — он исчез в кармане галифе злокозненного херсонского капитана.

— Дайте телефон, Вардюк, — нетерпеливо повторила женщина.

Протасов медлил.

— Кстати, как вас зовут? — неожиданно отвлеклась Мила Сергеевна. — А то я, знаете ли, не люблю к людям по фамилиям обращаться. Похоже на армию или на школу.

— Называйте меня Вардюком, дамочка, — торжественно ответил Протасов. — Фамилия не хуже других.

— И, пожалуйста, не называйте меня дамочкой. Меня зовут Мила Сергеевна, если у вас с памятью проблемы, — раздраженно огрызнулась Мила.

— Друзья называли орленком, враги называли орлом,[42] — продекламировал Валерий слова пионерской песенки, засевшей у него в голове с детства. Сколько себя помнил Протасов, не было ни единого лета, чтобы отец не посылал его в пионерский лагерь. На речку, в лес, а то и на море. Подальше от атомной станции, великолепный вид на которую открывался со всех трех окон их припятьской квартиры.

Мила Сергеевна, немало поработавшая в пионерлагерях в качестве пионервожатой, непроизвольно улыбнулась, продолжив начатую Валерой песенку:

— Орленок, орленок, взлети выше солнца…

Они обменялись взглядами посвященных в большую тайну.

— А неплохое было времечко… — вздохнул Валера искренне. — Валера я, вообще-то…

Мила приветливо кивнула. Имен настоящих Вардюка и Любчика Украинский не называл.

— Значит, вы Любчик? — Мила Сергеевна обернулась к Волыне.

— Любчик… — Волына энергично кивнул. — Володя…

— Вот и хорошо, — подвела итог женщина, — а теперь, ребята, дайте мне телефон. Нужно сообщить обо всем Сергею Михайловичу.

— Нет телефона, — кратко пояснил Протасов.

— Как нет?.. — лицо Милы выразило искреннее удивление. — Мы же с вами вчера весь вечер разговаривали?

— Да?.. — еще больше удивился Протасов, — ну да, точно. Вчера был, а сегодня — сплыл. Аккумулятор сдох.

Протасов кивнул себе, восхищенный собственной находчивостью.

— Так зарядите.

— Шнурок, блин, потерялся, — стоял на своем Протасов.

— А ваш? — Мила через плечо поглядела на Вовчика.

— И мой тоже, — вытаращил глаза Волына.

— Идиотизм какой-то, — раздраженно фыркнула Мила Сергеевна.

Они въехали в Форос. Точнее, Форос показался внизу, с дельфинариумом, чудесной уютной бухтой, защищенной от непогоды громадой мыса Сарыч.

Мила машинально повернула голову кверху, ожидая разглядеть купола православной церкви, построенной высоко в горах. Но куполов видно не было. Тучи спустились слишком низко, обещая в самое ближайшее время поглотить и дорогу. Воздух стал плотным и влажным. Прямо на глазах потемнело, как будто ночник накрыли платком.

— В такую погоду, — подал голос Вовчик, — плохой хозяин и цуцика на двор не выгонит…

— Дома в телик втыкать — в самый раз, — немедленно откликнулся Валера.

— С бутылочкой… — добавил Волына.

— Ребята, хватит болтать, — прервала обоих Мила. — Нету мобилок — свяжитесь по рации. Это же возможно? Мне срочно необходимо переговорить с Сергеем Михайловичем.

Мила требовательно уставилась на Протасова. Тот не отрывал глаз от дороги.

— Кроме того, Валерий. Тебе виднее ваши с Любчиком возможности. У вас есть на побережье люди, чтоб перехватить беглеца по дороге? Но только учти — люди должны быть свои, потому что о камнях никто знать не должен.

— Ничем не могу помочь, Людочка, — печально откликнулся Протасов. — Рация не работает. Какой-то шалопай разъемы питания оборвал. Так что связи вообще никакой.

— Как это?

— Сам удивляюсь, — Протасов вздохнул. — Кстати, Люда, а ты уверена, что тот парень, за которым мы гонимся, на Киев прет?

— Да, — убежденно ответила Мила Сергеевна, — уверена.

Протасов почесал лоб. Машина преодолела подъем и нырнула в длинный тоннель, пробитый сквозь горную породу.

— Вау! — восхитился Вовчик позади.

Все трое, словно по команде, обернулись к морю. Они покидали ЮБК. Море мелькало в промежутках между бетонными опорами, как заклинившая во включенном положении фотовспышка. Затем опоры сменила глухая каменная стена.

— Как в метро, — буркнул Валерий, машинально включая фары.

Тоннель остался позади. Подъемы пошли чередоваться со спусками. С исчезновением моря дорога не стала менее живописной. Пологие склоны покрывал лес. Туман спустился совсем низко, так что вершин было не разглядеть. Вскоре показалась дорожная развязка в виде кольца. На клумбе торчала очередная патрульная машина. Протасов, не колеблясь, повторил свой ялтинский трюк, — затормозил буквально вплотную и пролаял командирским голосом:

— Золотистый «Ягуар»?

— С полчаса назад была такая машина, — отвечал Валерию молоденький сержант, показывая в направлении Сапун-горы.

— Спасибо! — рявкнул Протасов, срывая «пятерку» с места.

Преодолели крутой серпантин, выбрались к музею обороны Севастополя и, едва не задавив группу зазевавшихся на пешеходном переходе туристов, по отлогому склону понеслись к Севастополю.

* * *

Не доехав до города одного-двух километров, Протасов свернул на окружную. Последовал очередной серпантин. Дорога спустилась к заливу. К двум боевым кораблям, вызвавшим интерес у Протасова с Волыной ранним утром, теперь добавился третий, побольше. Эсминец, а может и крейсер. Впрочем, туман и дождь серьезно сократили видимость, позволяя разглядеть только неясное нагромождение корабельных надстроек.

В Инкермане Протасов крутанул рулем и машина, едва не перевернувшись, оказалась на узкой уютной улочке. Слева был парк, справа — пятиэтажки. Не хрущевки, но и не сталинки.

— Ты чего?! — перепугано забрюзжал Волына. — Чуть не угробил нас всех, зема!

— Почта, — пояснил Валера. «Пятерка» выскочила на тротуар и остановилась прямо у крыльца. Редкие прохожие косились на отправившуюся на почту троицу.

— Она же все узнает, зема, — Вовчик вцепился в локоть Валерия, едва только Мила скрылась в кабине для междугородних переговоров.

— Откуда, блин? — засопел Протасов, отталкивая Волыну от себя. — Откуда, кретин?! Тем двоим ментам, в натуре, до вечера в кустах загорать. Ни хрена она не пронюхает, зуб даю.

— А если пронюхает?

— Ну а пронюхает, — заскрипел зубами Протасов, пожирая приятеля глазами, — я ее, корову, прямо в кабине удавлю. Резинкой от трусов. Усек?

— Кто она такая?

— Почем я знаю? — Протасов подтолкнул Вовчика к телефонной будке. — Давай, блин, дядьке звони. Пускай кордоны выставляет — «Ягуар» ловить.

Вовчик нерешительно мялся у двери.

— Ты сдурел, зема? Не поймет он!..

— Так объясни, блин, чтобы понял. В долю возьмем.

— Он не по этим делам, зема.

— Все не по этим, блин, — злобно зашипел Протасов. — Только на тачках по сто кусков катаются да виллы трехэтажные мастерят. На зарплату тридцать баксов в месяц. Звони, блин, а то урекаю!

Протасов за шиворот затащил Вовчика в будку. Снял трубку и вручил приятелю с видом командарма, жалующего красноармейца именным «Маузером».

— Только так, — инструктировал Волыну Валерий. — Чтоб люди проверенные были. Чтоб без шума.

Пока Вовчик разыскивал могущественного дядю Гришу и затем, сбиваясь, пояснял тому, что надо сделать, Протасов выглянул наружу и принялся глотать свежий воздух. В телефонной кабине было жарко и душно, как в настоящей мини-сауне.

— Ну что? — спросила Мила Сергеевна, появившаяся из соседней будки.

— Готовим товарищу встречу под Херсоном, — плотоядно ощерился Протасов. — Концы у нас там.

Одновременно Валерий силился отыскать следы тревоги на лице женщины, но ничего подобного не обнаружил. Мила оставалась спокойной, и Протасов сделал вывод, что они с Волыной не разоблачены.

— У тебя-то как?..

— Похоже, Валера, что нам придется рассчитывать только на себя.

Протасов кивнул, прислушиваясь к голосу Волыны, распинавшегося в телефонную трубку.

— Да не сорвался я с катушек, — оправдывался Вовчик. — Надо до зарезу, дядя Гриша… Понял… Да вы ж меня знаете… Понял… По-любому… Понял…

Из соседней кабины долетел звонкий голосок девчушки лет восьми.

— …Я тоже соскучилась, папочка… — лепетала девчушка в трубку. — …Хорошо кормят… А когда ты приедешь? Погода замечательная, папочка, только все время дождь… Я маму слушаюсь… Я в волнах не купаюсь… А когда ты приедешь? — Девчушка замолчала, а потом проговорила упавшим тонким голоском:

— …Хорошо, папочка, даю маму…

Склонившаяся над ребенком женщина лет тридцати прижала трубку к уху.

— Сереженька, но ты же обещал… Ну что, работа?..

Протасов печально улыбнулся, взял Милу под руку, и они вышли на свежий воздух.

— Значит, он на Киев когти рвет? — сказал Протасов. Валерий стоял тремя ступеньками ниже, так что их головы очутились примерно на одном уровне. Мила посмотрела в зеленоватые глаза великана:

— В Киев. Я это точно знаю. Он мне сам сказал. Не думаю, чтобы врал. Просто ляпнул, не зная, кто я и откуда там взялась…

«Хотел бы и я знать, кто ты и откуда там взялась», — кивнул Протасов, впервые подумав о потерянных в пути друзьях. Правда, тех было трое, а неведомый похититель сокровищ из «Ягуара» действовал, похоже, один. С другой стороны, мало ли в какие ловушки случилось угодить Атасову, Армейцу и Бандуре с того поганого промозглого утра, когда им довелось расстаться. Раз остановили самого Валерия, могли и остальных остановить, запросто даже.

— Как он выглядел, Людочка? Парень тот? — спросил Протасов, надеясь в глубине души услышать описание какого-нибудь проходимца, от которого избавить мир — одно удовольствие.

— Не больше двадцати, — спокойно начала Мила, слегка прикрыв глаза. — Волосы светлые, немного вьются. Черты лица мягкие. Милая такая мордашка… Кожа на щеках нежная. Видно, и бриться-то совсем недавно начал. Глаза сине-голубые.

Протасов, не мигая, смотрел на подернутую туманом гладь залива, а видел перед собой лицо Андрея Бандуры.

«Я так и знал», — думал Протасов, не замечая крупных капель вновь зачастившего дождя. Капли секли его по щекам, висли на подбородке и падали за шиворот.

«Неужели и вправду за Андрюхой гонимся?» — спрашивал себя Протасов. Во рту стало горько, как будто Валерий разжевал всухомятку целую упаковку анальгина.

«Если да, то где он, блин, остальных пацанов посеял?.. Кинул?..»

Впрочем, это последнее предположение Протасов сразу, не колеблясь, отмел.

«Молодой еще слишком. Да и не похоже это на него… Нормальный пацан, в натуре…»

Потом Протасов подумал о неведомых причинах, задержавших в пути Атасова и Армейца. Валере стало не по себе.

«А Гримо? Что сталось с Гримой, блин?..»

Он попробовал встряхнуться, однако тоскливое предчувствие гибели обоих ближайших друзей навалилось на Валерия тяжестью могильного камня.

— Он конкретно был один? — тихо спросил Валерий, немного удивляясь тому обстоятельству, что слышит свой голос как бы со стороны.

— Уходил из дому один… — Мила на секунду задумалась. Выглядела она растерянно.

— Понимаешь… — наконец сказала она, — он здорово помог мне… тот парень. Если бы не он, психопат по кличке Филя… очевидно… — Мила запнулась, руки задрожали… — Филя, — она повторила кличку так, словно та была ругательством, — порезал бы меня на куски. А тут этот паренек… Я думаю, он знал, за чем пришел, понимаешь? Знал и взял, что нужно. А по дороге — услышал крики… — Мила вздрогнула всем телом.

Протасов внимательно следил за ней. Ее лицо стало белее сметаны.

— Он услышал крики… — хрипло сказала Мила.

— И спас тебе жизнь? — продолжил за нее Протасов.

— Да… мимоходом… Я подозреваю, он принял меня за одну из шлюх Бонифацкого, которой просто не повезло…

Протасов взъерошил пятерней свой короткий ежик на голове. Других типов стрижек Протасов не признавал. Голова была полностью мокрой и на ощупь напоминала щетку для одежды.

— М-да, — только и сказал Протасов.

— Вы с Володей в машине никого больше не заметили?

— Разве что на сиденьях пластом лежали, — покачал головой Протасов. — Или в багажнике прятались.

Вскоре в дверях объявился Волына. Протасов подумал, что Вовчик выглядит довольным, как слон.

— Вы чего мокнете? — Волына проскользнул мимо Милы и Валерия, заняв свое место на заднем сидении «пятерки». — Дядька пообещал, что комар носа не подточит. Только в область въедет — тут ему и абзац, — прокричал Вовчик в окно.

Мила последовала примеру Волыны. Последним за руль вернулся Протасов.

— Ну, зема, — подстегнул Вовчик Валерия, — заводи шарманку, да поехали. Время деньги. По-любому.

Волына нервно хохотнул. Протасов резко обернулся, одарив армейского друга долгим, изучающим взглядом, словно намеревался разглядеть на простоватом лице Вовчика что-то принципиально новое. Возможно, нечто такое на нем и появилось. Протасов спрашивал себя, что именно, но точного ответа дать не мог. Таким Вовчик ему совсем не нравился.

— Ну, зема, ну!..

— Да не нукай, блин! — рыкнул Валера.

«Пятерка» отвалила от крыльца почтового отделения, и вскоре они вновь очутились на трассе. Залив исчез из виду. Дорога снова пошла вверх. Справа и слева потянулись дачные участки.

— Севастопольские? — на ходу поинтересовался Протасов.

— Киевские, зема, — с издевкой отозвался Волына.

Протасов лишь молча нахмурился.

В небе безраздельно хозяйничали тучи. Облачность стала низкой, и казалось — стоит лишь протянуть руку, и она исчезнет в грязно-сером ковре, похожем на зеркальное отражение последних мартовских сугробов. Над дорогой висела плотная водяная завеса, порожденная дождем и непрерывным потоком транспорта, поднимающим с асфальта целые столбы брызг.

— Ты б окно прикрыл, зема.

Протасов то ли притворился глухим, то ли действительно не расслышал. Вовчик позади перекочевал за спину Милы Кларчук. Трасса достигла гребня отлогой горы, перевалила через него и хлынула в широкую долину вместе с потоками воды.

— Скоро горам крышка, — Волына чиркнул спичкой. До Протасова и Милы Сергеевны донесся отвратительный смрад отечественного табака. Мила забавно, по-кошачьи, чихнула.

— Боже мой, Володя, что вы курите?

— «Космос», — важно отозвался Волына.

— С бумажным фильтром?

— Ага, ядерные сигареты. По-любому.

— Ты б не курил в машине, — голосом каменного идола посоветовал Протасов.

В ответ Волына выпустил густую струю сизого дыма, отдававшего вонью горелой бумаги и тлеющими шнурками от ботинок.

— Кошмар какой-то…

— Ты б… — начал Протасов совсем уж грозно, но Волына не дал ему договорить.

— За дорогой следи, зема! А то мы чего-то так ползем, что вскорости вообще станем. Что, как про дядю Гришу услыхал, так решил, что и торопиться некуда?!

В голосе Волыны сквозило возбуждение славно уколовшегося наркомана. Протасов заскрипел зубами и опустил свое окно до упора.

— Перестроечные сигареты, — разглагольствовал позади Волына. — С тех времен, когда ни черта в магазинах не было. При Горбачеве. Дядя Гриша мне целый ящик этого «Космоса» достал. По своим каналам. Два года скурить не могу. А выкинуть — жалко.

— Ты б уже самосад курил…

— Та… — отмахнулся Вовчик, — с козьими ножками возиться… газеты переводить.

— Один мой знакомый пару лет назад в Америку ездил. К сестре… — включилась в разговор Мила Сергеевна. Без энтузиазма, просто, чтоб беседу поддержать. — У него сестра еще в 86-м на ПМЖ выехала. С первой перестроечной волной. Устроилась неплохо. В те времена наши эмигранты им в диковинку были, жертвы империи зла и все в том же духе. Не разобрались еще американцы…

— Ненавижу эмигрантов, — мрачно сказал Протасов. — Предатели Родины, блин…

— Ну и дальше чего? — заинтересовался Волына, выпуская в потолок очередное облако отравы.

— Мой знакомый получил от сестры вызов, оформил визу… В общем, как только вышел из аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке, решил закурить. В штатах сигареты дорогие, так что он с собой прихватил несколько блоков «Ватры». Еще той, что в Союзе была. По двадцать пять копеек, по-моему.

— С топориками на пачке? — уточнил Волына. — Хуже «Примы», хотя и дороже. Горькие. Ходишь, куришь и табаком харкаешься. То сырые, как водоросли, пока одну сигарету выкуришь, — коробок спичек уходит. То наполовину высыпанные. Пачку открываешь, а весь табак на дне валяется.

— Ну вот, — продолжила Мила, подождав, чтобы Вовчик закончил. — Закурил в дверях аэропорта. После третьей затяжки полицейские надели на него наручники.

— За что, блин?!

— Они такого чуда отродясь не встречали. А по запаху предположили, что он косяк с марихуаной курит.

— Из бурьяна их и делали, — тут же подтвердил Волына.

— Разобрались со знакомым твоим?

— Да, — сказала Мила Сергеевна, — на второй день выпустили.

Вовчик заржал. Протасов вымученно улыбнулся.

* * *

Они очутились в долине. Горы прятались в облаках, где-то позади. Трассу прерывала кольцевая развязка. Сразу за кольцом поднималась вертикальная известняковая стена, древняя, как само Мироздание.

— Налево Соколовка, — оживился Волына. Мы с брательником в прошлом году на рыбалку туда ездили. Водки набрали… — Вовчик потер ладони. — Обрывы там — оступишься, — костей не соберешь. А клев — одуренный. Вода под камнями плещется, бычки на голый крючок кидаются… По-любому.

Протасов молча свернул направо.

— Раньше там запретная зона была, — продолжал Волына, мало заботясь о том, слушают его или нет. — Вышки, пулеметы, все дела. Баки какие-то до сих пор в землю вкопаны. Здоровенные, по-любому. Прямо в море трубы торчат. Чего вояки через них сливали, — бес его знает.

— Родину, — хмуро буркнул Валера.

— Чего говоришь, зема? — не расслышал Вовчик.

— Ничего, блин.

Протасов завершил рискованный обгон, оставив позади сразу четыре автопоезда. Встречный грузовик, яростно мигая фарами, в водяном вихре пролетел мимо.

— Ты чего, зема?!. — поперхнулся Волына, — нам завтра в бабках купаться, а ты нас угробить решил?!

Лицо Милы Сергеевны окаменело.

— Валера, — через минуту попросила она. — Скоро Бахчисарай. Остановите у ближайшего узла связи. Мне нужно поговорить с полковником.

— Он вознаграждение имел в виду, — успокоил женщину Протасов, который сразу все понял. Мила настороженно посмотрела на него.

— И тем не менее…

Она перевала дух.

— За этими деньгами, Валерий, стоят очень серьезные люди. Вам кажется, что они далеко, но на самом деле они значительно ближе, чем вы думаете.

Мила Сергеевна и представить себе не могла, что наслаждается обществом лжемилиционеров, не имеющих к Вардюку, Любчику и полковнику Украинскому ни малейшего отношения. Но и без этого знания почувствовала себя неуютно. Большие деньги чем-то похожи на бомбу с неисправным взрывателем, готовую разорваться в любой момент.

Мила в очередной раз обругала про себя полковника Украинского за его длинный язык и вот этих двух «надежных и проверенных» ребят.

«Как же ты мог разболтать про камни, скотина недалекая? Ты же меня подставил…»

Она полагала, что груда шальных бриллиантов способна отключить мозги и у куда более надежных людей, чем парочка районных гаишников. Деньги гораздо универсальнее и сильнее любого наркотика. Если у Вардюка с Любчиком крыша поедет, ее собственная жизнь снова повиснет на волоске. Развитая интуиция подсказывала женщине, что Любчик либо близок, а то и перевалил уже ту критическую точку, за которой человек превращается в запрограммированного на немедленное обогащение зомби. Состояние же Вардюка Мила понять не могла. Тот сник совершенно. Что-то грызло здоровяка изнутри. Что конкретно, Мила не знала, толкуя подавленность Валерия по-своему.

Тугая водяная струя из-под колес встречного трейлера хлестнула в лобовое стекло «пятерки», заставив Милу с Протасовым почти синхронно дернуться, инстинктивно втянув головы в плечи. Валера громко выругался, Мила невольно поежилась.

Вовчик гнусно захихикал:

— Умыть вас хотел.

— Я должна вас предупредить, — заговорила Мила Сергеевна, выведенная испугом из глубокой задумчивости. — Не знаю, предупредил ли вас полковник Украинский? Помимо нас с вами, за дипломатом охотится еще одна группа людей…

Вовчик затаил дыхание, Протасов лишь слегка насторожился.

— Эти люди очень опасны. Их четверо. Все — боевики одной из самых свирепых киевских криминальных группировок.

— Нормальные пироги, зема?! — истерически засмеялся Волына. — Что за дела? Мы так не договаривались… По-любому.

— Эта группа, — не обращая внимания на Волыну, продолжала Мила Сергеевна, — покинула столицу предположительно в субботу вечером. Ориентировочно, на двух машинах. Они, скорее всего, уже находятся в Крыму. Правда, согласно информации, которой я обладаю от Сергея Михайловича, один из этих людей задержан при въезде в область…

— Так это… — открыл рот Вовчик.

— Захлопни пасть! — рявкнул Протасов. — Дай Люде сказать, — помягче добавил он.

Щеки Волыны зарделись, приняв цвет боевого красного знамени. Он яростно засопел в затылок Протасову.

«Этот тупица наглеет прямо на глазах, — невесело подумал Валерий. — А мы, блин, еще и до Херсонской губернии не добрались…»

— Продолжай, Людочка. Один задержан, да?

— Сведения не точные. Вроде бы задержан людьми Украинского на границе двух областей. О судьбе остальных мне ничего не известно. Украинскому, кстати сказать, тоже. Но не исключено, — заключила Мила Сергеевна, что преследуемый нами «ягуар» захвачен кем-то из этой троицы…

«Без базара, — сказал себе Протасов. — Андрюхой и захвачен, в натуре…»

— Покровительство Сергея Михайловича и могущественных сил, стоящих у него за спиной, в будущем гарантирует вашу безопасность, — попробовала слегка припугнуть мнимых милиционеров Мила Сергеевна. — Но, все равно, держите ухо востро.

Алчный блеск в глазах Волыны-Лжелюбчика выдавал его с головой, но Мила Сергеевна упорно делала вид, будто не замечает этого. Оказавшись нос к носу с пораженной бешенством собакой, она продолжала отдавать команды. Впрочем, а что ей еще оставалось?

— Не исключается также, что преследуемый нами боевик намеревается где-то в пути воссоединиться с сообщниками.

— В камере у дяди Гриши они воссоединятся, — перебил Милу Волына. — Или в земле сырой.

Валерий даже не узнал голоса старого приятеля, и тревожно обернулся. Ему в голову пришла нелепая мысль, что в машину забрался кто-то чужой.

* * *

Дождь внезапно прекратился. Тучи по-прежнему господствовали на небосводе. Очевидно, оказавшаяся у них над головами туча успела опорожниться где-то раньше. Над Сивашем или над Азовским морем, кто ее, тучу разберет. За обескровленной тучей напирали другие, с виду весьма боеспособные, так что отсутствие дождя, скорее всего, было явлением временным.

Протасов поднажал, истово желая нагнать Бандуру в Крыму. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего план компании, у него в и в набросках не было. Они почти достигли Бахчисарая, когда Мила громко вскрикнула, схватив Протасова за руку:

— Вон он!..

— Где?! — крикнул Валерий, выравнивая машину, едва не улетевшую в кювет.

— Вон! Видишь?!

По уходящей на север в сторону от города дороге двигалась золотистая точка. Не больше булавочной головки в размерах.

— Это он!.. — задыхаясь, сказала женщина. Она трепетала, чувствуя всем существом стремительно надвигающуюся развязку.

Протасов подумал о том же самом.

— Ну, Людочка, у тебя и глазки, в натуре.

— Баба-снайпер любого мужика за пояс заткнет, зема. По-любому.

Волына баюкал на коленях захваченный из мотоколяски сверток, один за другим распуская узелки связывавших его бечевок. Высвободив «ППШ» из пеленок, деловито отщелкнул диск обоймы, покрутил в руках и с лязгом вставил на место. Опустил язычок предохранителя, передернул затвор и крякнул удовлетворительно.

Протасов свернул с главной дороги. Они понеслись по проселку, превращенному ливнем в сплошное грязевое месиво, на котором только гонки на выживание устраивать. «Пятерку» ежеминутно подбрасывало на ухабах. Приземляясь, машина поднимала в воздух целые грязевые гейзеры. Дворники работали на полную мощность, тщетно пытаясь очистить лобовое стекло от воды пополам с глиной. Легковушка рыскала из стороны в сторону. Протасов отчаянно вращал рулем в направлении заносов, и выходило так, что машина, по большей части, двигалась под самыми разнообразными углами к дороге. То левым бортом, то — правым.

— Ты не вздумай иллюминацию включить, зема. Если он, гад, погоню заметит, так притопит — хрена на «Жигуле» догоним. По-любому.

«Ягуар» скрылся из виду среди укутанных туманом окрестных холмов. Видимо, перевалил вершину.

Через пятнадцать минут и они были наверху. Протасов поднял ногу с акселератора, и все трое принялись жадно обшаривать горизонт. Мила опять оказалась самой зоркой.

— Вон он!

И вправду, приблизительно в километре впереди слабо проблеснула крохотная золотистая точка.

— В натуре, он, — тяжело дышал Протасов. — Какой другой неумный псих тут гонять будет?!

— Точно, зема. По-любому.

* * *

Погоня продолжалась около часа. Более или менее пересыпанные гравием участки сменялись разбитыми глубокими колеями, до краев наполненными водой. Протасов штурмовал их сходу, поднимая тучи брызг. Несколько раз машина на скорости садилась на брюхо. Перемешанные с глиной камни громко скрежетали по днищу, а пассажиры перепугано задирали ноги кверху. Выхлопные газы с утробным бульканьем прорывались наружу сквозь грязь. После второго такого удара звук двигателя сделался хриплым, как у настоящей раллийной машины. Салон наполнился отработанным газом.

— Душегубка, блин!

— Печку выруби, земеля, — быстро сообразил Волына. — Глушак к матери оборвал.

— Радуйся, в натуре, что поддон картера на месте.

— Еще не известно, зема!

Протасов покосился на лампу аварийного уровня масла, но та, к счастью, оставалась темной. Вентиляцию он все же выключил. Запах выхлопных газов исчез, зато окна начали запотевать.

Вопреки титаническим усилиям Протасова дистанция между охотниками и беглецом оставалась все той же. Где-то в пределах тысячи метров, возможно, чуть больше.

Вскоре из тумана выплыла невысокая насыпь узкой автомобильной дороги. Все трое разглядели, как иномарка легко взобралась по насыпи и припустила на запад, быстро растворившись во вновь разгулявшемся дожде.

— Уходит… — мрачно констатировал Протасов.

— По бездорожью кататься умаялся, — губы Вовчика сложились в хищную улыбку, а глаза загорелись безумным сатанинским огнем. — Жми, зема, а то упустим!

Они тоже добрались до дороги и с трудом въехали на насыпь. Дорога оказалась старой узкой бетонкой. Из тех, что безо всякого вмешательства шпионов выдают присутствие неподалеку крупных военных объектов.

— Ты, зема, в селухе за зайцами не гонялся?

Вовчик мотнул стволом ППШ в сторону грунтовой дороги, уходящей через поля под прямым углом к бетонке. — Напрямик давай, зема. Через поля срежем. Бетонка на юг идет, значит, где-то в море упирается. Тогда ему один хрен на север поворачивать. По-любому. Там мы его и сцапаем.

Протасов не хуже Вовчика понимал, что другого пути у них нет, на равных тягаться с «Ягуаром» — и по бездорожью — то без плана, а на дороге хотя бы с каким-то покрытием — и говорить не о чем. Тем не менее, он упрямо повел плечами.

— Куда срежем? Это тебе, блин, что, БТР? — Валерий врезал обоими кулаками по рулю, — не видишь, земля на глазах киснет?!

— Давай, зема! — завопил Волына, в сильнейшем возбуждении махая автоматом под самым ухом Валерия.

— ППШ спрячь, дурень, — закричал в ответ Протасов. — Пристрелить нас хочешь?!

«Пятерка» свернула с бетонки, нырнув в непролазную с виду грязь. На счастье экипажа Протасова, местность была возвышенной, благодаря чему большая часть непрерывно лившейся с неба воды сразу устремлялась в низины. И все же лужи быстро росли. Почва пузырилась под дождем, оборачиваясь непроходимой грязью. От Протасова потребовалось все его водительское мастерство, чтоб не ударить носом в грязь. Что, кстати, сделать в сложившейся обстановке, как в прямом, так и в переносном смысле, было проще простого. Он играл сцеплением, на ходу меняя обороты двигателя и заставляя машину почти что глиссировать по поверхности грязи. Остановка была равносильна поражению. Педали тормоза Протасов не касался, как будто той не было в помине.

— Хоть бы шины пошире! — горестно выкрикивал Валерий.

— Плохому танцору, зема, — вопил перевозбужденный Вовчик, — уши мешают.

«Пятерка» форсировала серию луж, толкая перед собой здоровенные буруны, обычные для портовых буксиров. Сквозь ущербные уплотнители дверей тонкими струйками потекла вода. Мила завизжала, поднимая мокрые ноги.

— Утонем! — ахнул Волына.

Каким-то чудом им удалось проскочить. Из-под капота вырывались клубы пара. Мотор дернулся и заглох. Протасов выругался и запустил двигатель на ходу.

— Генератор в водичку окунули, — сквозь зубы проговорил Протасов. — Доездились, в натуре.

Как бы в подтверждение этих слов, из моторного отсека криком обезумевшего поросенка заверещал ремень привода генератора. Двигатель снова заглох, но почти сразу завелся, работая явно не на всех цилиндрах.

— Сейчас сдохнет, — предположил Протасов.

— Еще не известно, — возразил Волына.

Грунтовка описала петлю и сорвалась с холма вниз. Машина покатила с горы, опережая многочисленные новорожденные ручейки. В низине они объединялись в могучий мутный поток, но легковушка была вне опасности, выскочив на узкую асфальтированную дорогу. Едва колеса коснулись благословенного асфальта, Протасов перевел дух, смахнув бисеринки пота со лба.

— Фу ты черт! Проскочили, мать вашу.

— Куда теперь?! — нервно спросила Мила Сергеевна.

Если они и опередили «Ягуар», то это еще совсем не значило, что он должен тут появиться. Степных дорог в Крыму хватает, так что все оставалось в руках случая. Они и о своем местоположении могли судить весьма приблизительно.

«Пятерка» стояла поперек дорожного полотна. Двигатель на холостых работал с перебоями, заставляя Валерия подгазовывать, чтобы он не захлебнулся.

Дорога в том месте, где они на нее выехали, широкой дугой огибала окрестные холмы, пересекала русло какого-то полузасохшего канала и уходила полями на северо-восток. Впрочем, канал уже не казался полузасохшим, быстро наполняясь водой. Зрелище было впечатляющим, лишний раз напоминая о величии сил природы и бренности творений рук человеческих.

— Еще и мост смоет, — возбужденно сказал Протасов. Ослепительно сверкнула молния. Затем громыхнуло так, что у всех троих заложило уши.

— В нас ударило?! — завопила женщина. Протасов ничего не расслышал. Молния и его застала врасплох. Он даже о Бандуре думать перестал.

— Попался, сучара! — что есть мочи заорал Волына.

Оглушенные громом барабанные перепонки Протасова восприняли вопли Вовчика, как писк комара над ухом. В следующую секунду Волына втиснул ствол «ППШ» в открытое окно прямо за головой Протасова и дал первую длинную очередь по приближавшейся из-за холмов машине. Валерий и Мила в первый момент вообще ничего не поняли.

Снова ослепительно блеснула молния. На мгновение все вокруг замерло, залитое противоестественно ярким белым светом, словно одним махом включилась тысяча мощных «юпитеров». Время остановилось, превратив реальность в фотографию. Затем мир окунулся в непроглядный мрак. Грянул гром, как разрыв снаряда. Уши Протасова работали с эффектом перегоревшего динамика. В глазах пульсировали белесые вспышки.

— Что?! Кто?! — кричал Протасов, но вместо собственного голоса слышал одни вибрации в голове.

— У, сучара! — Вовчик яростно давил собачку спускового крючка. «ППШ» плясал в руках, поливая свинцом идущую на большой скорости иномарку. Теперь Волына стрелял в упор. Стреляные гильзы веером сыпались на переднее сиденье, часть рикошетила о подголовник, часть барабанила Валерия по затылку, кое-что перепадало и Миле Сергеевне. Мила закричала, никто не обратил на нее внимания. В салоне стало темно от пороховых газов. Вовчик закашлялся, как первоклассник, сделавший первую в жизни затяжку.

Наполовину ослепленный и оглушенный Протасов, наконец, повернул голову налево. Что-то неслось прямо на них в сполохах выстрелов и свете собственных фар, окруженное плотным облаком водяной взвеси. Стремительное, низкое, тускло отливающее золотом.

«ППШ» захлебнулся. Волына ловко отстегнул пустой магазин, втолкнул на его место новый, рванул затвор на себя и снова надавил гашетку. Ему удалось сделать десяток выстрелов, прежде чем Протасов пришел в себя. Валерию даже почудилось белое лицо Бандуры за рулем. Протасов наобум двинул локтем, выбивая «ППШ» из рук Волыны. Ствол качнулся к земле. Пули гроздью ударили об асфальт, высекая снопы искр. Вовчик страшно закричал, силясь удержать оружие. Протасов снова ударил, угодив приятелю в скулу. Вовчик вскрикнул и повалился на сиденье. В следующую секунду «Ягуар» левым бортом протаранил заднее крыло «пятерки». То ли водитель (был ли это Андрей, Протасов точно не знал) на мокрой дороге не сумел справиться с болидом, то ли умышленно поддел «Жигули». А еще Протасов успел подумать, что водителя зацепило пулями и он либо ранен, а то и убит.

Столкновение вышло ужасным. «Пятерка» волчком крутанулась на месте и сделала первый пируэт через крышу. Протасов врезался головой в потолок. Глаза словно залило чернилами. Он понял, что машина кувыркается, а он — вместе с машиной. Рядом кричит Люда. Затем звуки оборвались, свет померк, но сознание еще работало какие-то короткие мгновения.

«Я погиб», — подумал Протасов и провалился в небытие.

Глава 9 ПРОЧЬ ИЗ КРЫМА

Бандура за рулем «Ягуара» не понял почти что ничего. Он гнал, не заботясь о дожде и скользкой дороге. Благо, широкие шины цепко держали асфальт, фары светили, куда положено (то есть на дорогу, а не в небо и не на обочины, как случается у отечественных машин и иномарок-старушек), звукоизоляция салона не оставляла желать лучшего. Машина прекрасно слушалась руля, а когда Андрей обнаружил сине-красные спецфонари, приделанные к нижней кромке решетки радиатора, то окончательно воспрянул духом, подумав, что и с милицией проблем не будет.

Он легко преодолел дорогу вдоль Южного берега Крыма. Встреченные по пути патрули, как и предполагал Андрей, и не подумали останавливать «Ягуар». Бандура миновал Байдарские ворота и с ветерком покатил к Севастополю. Все складывалось — лучше не придумаешь, когда под Инкерманом прозвучал первый тревожный звоночек. Бортовой компьютер просигнализировал водителю, что топливо подходит к концу.

— Проклятый жлоб! — возмутился Андрей, имея в виду оставшегося в Ялте Бонифацкого. — Скряга хренов! Ездит на последних каплях, один в один как Протасов.

Бак как-то следовало наполнить. Денег у Андрея не было. Оставив на руле одну левую, Бандура правой бегло обыскал бардачок, но обнаружил только свежий номер «Плейбоя» и початую пачку «Ротманс-лайт».

«Что стоило в доме пошуровать? — подосадовал на собственную недальновидность Андрей. — Так ты вместо этого проститутке жизнь спасал. Спаситель хренов… «Чип и Дейл спешат на помощь».[43]

Вспомнив название диснеевского мультсериала, транслировавшегося первым каналом российского телевидения по воскресеньям, Андрей немедленно подумал о Протасове. Мультфильмы были хобби здоровяка, если не чем-то большим. От «спасателей» же гигант был просто без ума. Несколько аномальная страсть, испытываемая Валерием к некоторым американским мультфильмам, поначалу вызывала у Андрея недоумение. Взрослый дядя, полтора центнера веса, и все такое… Отклонение какое-то.

— В детстве лишили, так хотя бы сейчас не мешайте приобщаться», — пояснял собственную слабость Протасов. Атасов в таких случаях печально кивал, Эдик, как правило, соглашался:

— За-замечательные мультики. Не с-стоит не-недооценивать во-воспитательного значения. Например, Гуффи. Чу-чувства героев п-прорисованы по-поглубже, чем в большинстве ду-дурацких фильмов.

— Во-во, в натуре…

— Х-хотя «Том и Джерри» я бы д-детям не советовал п-показывать. О-одно насилие.

— Да смешно, — не согласился Андрей.

— Э-это тебе смешно, а ре-ребенок не различает, что в шутку, а что нет.

Заговорив о детях, Армеец скис, и за вечер не проронил ни слова. Теперь Андрей знал — от чего.

«Что это у меня из головы Валера не идет? — спрашивал себя Андрей. — К чему бы это?»

Мысли Андрея вернулись к несчастной путане, выдернутой им из рук маньяка, и его настроение улучшилось.

«Хорошие дела совершать все же много приятнее пакостных. Хотя и не все это понимают… И не всегда это к хорошим результатам приводит, между прочим. Вот они возьмут девку за жопу, она мигом сдаст, кто был в доме, куда укатил и на чем…»

Уровень бензина стремительно падал. Двигатель оказался на редкость прожорливым.

«Такая машинка за неделю без штанов оставит», — подвел итог Андрей, принявшись соображать, где бы раздобыть топливо. Думать долго не пришлось, — выход был один: разбой.

Перспектива разбоя не вызывала у него энтузиазма. Бензоколонку грабить было чистым безумием, чреватым массовой облавой на дорогах, с крайне негативными последствиями. Если не сказать, фатальными. Крым — полуостров, выездов — всего два, а «Ягуар», как не расхваливай, по морю не плавает. Чего нет, того нет. И по воздуху не летает, даже на бреющем.

«Облава мне ни к чему».

Идеальной мишенью для грабежа выглядели приезжие автомобилисты. У них и денег с собой припасено, и связей в Крыму — никаких. У большинства, так уж точно.

«Говеная ситуация».

«Ну пойди, камешками рассчитайся, как Смок Беллью[44] золотым песком…».

«Не покатит, тут тебе не Южная Африка времен Луи Буссенара и его „Похитителей бриллиантов“…»[45]

«Ну, раз делать нечего…»

С тяжелым сердцем Андрей принялся поглядывать по сторонам. Ему скоро повезло, — слева на обочине показался ухоженный «Опель-кадет». Номера на машине висели красные — белорусские. Белорусам, соответственно, не повезло, что, впрочем, полностью согласовывалось с законом соблюдения равновесия в природе. Бандура подпер «Опель» слева, вынул пистолет, перегнулся через пассажирское сиденье и требовательно стукнул стволом в водительское стекло белоруса. То сразу съехало вниз.

— Мани давай!..

Несчастный водитель, подкреплявшийся в машине по-походному, замер с надкушенным бутербродом во рту. Жена белоруса расплескала по коленям кофе, но даже не ойкнула при этом.

— Батця! Нас грабять! — чуть ли не радостно закричал мальчик лет десяти, занимавший переднее пассажирское сидение. В левой руке пацан держал ножку копченой курицы, в правой — сжимал кружку какао и походил на водителя «Опеля», как маленькая капля воды — на большую.

Водитель молча отдал бумажник. В машине у него находились куда более значимые ценности. Те, что за деньги не купишь. Бандура молча кивнул. Отсчитал двадцать тысяч карбованцев, подумав, добавил к ним одну банкноту в сто долларов, и перебросил бумажник обратно. Немного поколебавшись, выдернул из ягуарьей шахты магнитолу — настоящий «Пионер», — тут Бонифацкий не поскупился, и вручил ее обалдевшему водителю.

— Музыку послушаешь, — пояснил Андрей, едва удержавшись от смеха, потому как лица белорусов он бы описывать не взялся.

— Ух ты! — воскликнул мальчишка. Остальные участники сцены не проронили ни звука.

— Хозяйка? — выпуская из рук пистолет, попросил Андрей. — Кофейку плесни, коли не жалко.

Белоруска, опять же молча, сразу протянула Андрею одноразовый пластиковый стаканчик, полный горячего черного кофе. Глаза у нее были зелеными, как лесные озера. И очень большими. И очень перепуганными. Бандура быстро выхлебал напиток, смял стаканчик пальцами, одновременно отпуская сцепление. «Ягуар» сорвался с места, три лица за окнами исчезли.

Уже под Бахчисараем Андрей зарулил на придорожную автозаправочную станцию и заказал полный бак. Пожелание Бандуры вызвало легкое замешательство обоих заправщиков, поскольку выполнить подобную операцию с помощью установленных на станции колонок советского образца было так же нелегко, как наполнить пивные кружки из пожарного гидранта. Впрочем, чего не сделаешь для владельца новенького «Ягуара». Заправщики постарались на совесть, и Бандура не оставил их в накладе. Он денег не жалел, полагая, что как пришли, так и ушли. Легко, то есть.

Выкатив с заправки, Бандура сразу свернул на север, намереваясь прорваться домой пустынными дорогами степного Крыма. Счетчик «ягуара» исправно отсчитывал одну сотню метров за другой, километры складывались в десятки, десятки накопились, перевалив за первую сотню. Адреналиновый шторм, бушевавший в сознании Андрея, понемногу пошел на спад. Ялта уплывала все дальше за горизонт, Киев неуклонно приближался (хотя и медленно), признаков погони не наблюдалось.

Дождь хлестал, как из ведра, что Андрею, в сущности, было только на руку. На смену чувству спасающегося со всех ног беглеца, безраздельно владевшему Андреем последние несколько часов, пришло ощущение триумфа. Хотя праздновать победу было пока что рановато, если не сказать глупо. Однако Бандура ничего не мог с собой поделать. Едва бак «Ягуара» наполнился бензином по самую горловину, Андрея охватило пьянящее торжество скалолаза, покорившего Эвереста в одних пляжных тапочках.

Победа и вправду была велика. Не окончательна, но внушительна. И цену имела немалую. Впрочем, как и все настоящие победы.

Вслед за торжеством в душу Андрея пришла сухая горечь утраты. Трое друзей полегли на пути. Судьбы их Андрей не знал. Жестокие уколы совести побуждали Бандуру немедленно пуститься на поиски Атасова, Протасова и Армейца. Инстинкт самосохранения твердил диаметрально противоположное.

«Перестань, — одергивал себя Андрей. — Ты ничем не в силах помочь им. Особенно в нынешнем положении. Ты беглец, не забывай об этом. Чтобы не произошло с ними, это уже случилось. Ты никого не сумеешь спасти, а вот Аню, Кристину и себя самого погубишь запросто…»

«Да брось, старик, — возражал себе же Бандура. — Посмотри правде в глаза. Себе-то хотя бы не ври. Это все пустые и жалкие отговорки. Чтобы проехать мимо. Чтоб не совать голову в ловушки, из которых только каким-то чудом удалось вырваться накануне».

Значительная часть сознания старательно подыскивала объективные и не очень причины, по которым любые действия, кроме немедленного возвращения в Киев, выглядели помесью умопомешательства и безответственности. Андрей механически управлял «Ягуаром», в то время как внутренние противоречия, безо всякого преувеличения, разрывали его на части.

«Ягуар» без труда доставил Андрея на пустынную возвышенность и полетел по заброшенной старой дороге. Покрытие и до вмешательства дождя было, мягко говоря, никаким, однако широченные шины и могучий мотор делали свое дело. Машина уверенно продвигалась вперед.

Бандура выехал на вполне приличную бетонку и повернул к западу, надеясь где-то впереди добраться до дороги, уходящей в сторону перекопа. Борьба внутри него шла полным ходом, но прагматик понемногу брал верх над героем. Когда ваш мозг берется вас защитить и выгородить — спорить с ним — занятие не из легких. Случись победить герою, — Бандура бы свернул на восток. Но этого не произошло. Проехав на запад пару десятков километров, Андрей обнаружил впереди желанную развилку. Нос «Ягуара» развернулся на север.

Несколько раз сверкнули молнии. Высоко в небе тучи обстреливали друг друга, будто вражеские эскадры. Дождь лился с прежней силой. По пути Андрею не встретилось ни единого автомобиля. Дорога широкой дугой огибала группу пологих, поросших бурьяном курганов. Далее следовал прямой, как взлетно-посадочная полоса, участок.

Примерно в сотне метров впереди Андрей засек едва различимый силуэт какого-то легкового автомобиля и почти не придал этому значения. Неизвестный автомобиль вроде бы стоял, что со стороны его водителя выглядело весьма разумным. Ливень достиг апогея, и его резонно было переждать. Андрей, на месте безвестного водителя, поступил бы именно так, не случись ему лететь, словно угорелому, управляя угнанной машиной, к тому же еще и с алмазами.

Дистанция между машинами быстро сокращалась. Внезапно сверкнула молния, поразившая верхушку ближайшего холма. Окрестности захлестнуло светом, как будто бы сработал чудовищных размеров рентген. Сердце Андрея тоскливо сжалось, — машина впереди была милицейской. Она стояла под углом к трассе, почти перегораживая обе полосы движения. Но Бандура не успел даже растеряться — время измерялось секундами. Он лишь крепче вцепился в руль, и наддал газу. Первые вспышки пулеметных выстрелов Андрей проглядел, ослепленный устроенным природой впечатляющим коротким замыканием. С неба сорвалась вторая молния, еще мощнее первой. С секундным отставанием грянул гром, переплюнувший артиллерийский салют. Водительская дверь милицейской машины расцвела ритмичными вспышками света, показавшимися Андрею призрачными электрическими огнями Эльма.[46] Что-то прошило лобовое стекло. По салону пронзительно взвизгнуло.

«Стреляют?! — сообразил Бандура, — они стреляют в меня?!»

А секундой позже «Ягуар» ударил патрульную машину то ли в борт, то ли в заднее крыло, и сшиб с дороги с легкостью кия, отправляющего бильярдный шар в лузу. К счастью для Андрея удар вышел по касательной. «Ягуар» не только устоял на колесах, но и продолжал двигаться вперед. Милиционерам повезло меньше. Или совсем не повезло. Их машина крутнулась волчком и кубарем покатилась в кювет.

Сила инерции швырнула Андрея на рулевую колонку, он разбил лоб в кровь и ушиб грудную клетку. Левое крыло выгнуло кверху, а водительская дверь получила внушительную вмятину, однако, похоже, повреждения иномарки тем и исчерпывались. Машина по-прежнему слушалась руля, а двигатель работал — как часы. «Шептал», как говаривал Бандура-старший.

Андрей притормозил и обернулся к месту аварии. Милицейская машина валялась в поле, подпирая тучи колесами. Косой дождь барабанил по обработанному битумом днищу. Затем Бандуре почудилось какое-то движение, передняя пассажирская дверь несмело шелохнулась. Андрей не стал ждать продолжения. Решительно отвернулся и рванул дальше.

«Это, конечно, чушь собачья, — раздумывал Андрей, быстро удаляясь с места аварии, — но я бы мог поклясться, что за рулем сидел Протасов…»

Мысль казалась безумной, — откуда бы тут взяться Валерке, тем более, на водительском месте патрульной машины?

«Я просто думаю о них постоянно, вот и все…» — успокоил себя Бандура.

«Однако быстро они сработали, — чесал голову он, подыскивая объяснение случившемуся. В первую очередь он грешил на пассажиров белорусской легковушки. — Оперативно сработали, нечегоговорить, — твердил Андрей. Других объяснений у него не было. В причастность к столкновению Бонифацкого Бандуре отчего-то не верилось. — Одно дело — пару джипов с узколобыми в погоню выслать, и совсем другое — все дороги кордонами перекрыть».

«И ведь сразу огонь на поражение открыли, — рассуждал далее Андрей. — Хотя если бульбаши сообщили ментам про мой пистолет, то с перепугу запросто могли».

«А я им, идиот, еще магнитолу фирмовую отдал…» — подвел итоги Андрей.

Как бы там ни было, авария окончательно отвратила Андрея от каких бы то ни было попыток разыскать Атасова, Протасова и Армейца.

«Ноги уносить надо, — решился, наконец, Андрей. — И чем быстрее, тем лучше. Пока мне тут окончательно кислород не перекрыли».

Бандура не только удвоил бдительность, но и внес серьезные коррективы в собственные планы. Подумав крепко, он отказался от первоначальных намерений выбираться из Крыма через Перекоп.

Дорога опять повернула на север и пошла вдоль берега. По простору Каламитского залива перекатывались водяные валы. Ветер обрывал с гребней пенные шапки и нес соляные брызги на дорогу. Волны тяжело ухали о берег и, шипя, откатывались обратно. А сверху все лил и лил дождь. Сильно пахло водорослями. В Береговом Андрей повернул на восток. Еще полчаса ходу, и он очутился как раз в эпицентре тех мест, где накануне довелось разлучиться с друзьями. В паре десятков километров к северу, в сельской больнице, боролся со смертью Армеец. Бандура горячо надеялся, что Эдику удалось выкарабкаться. Немного южнее Атасов и Гримо вступили в неравный бой. За них было еще тревожнее. Андрей хорошо знал, шансы выжить у них были ничтожными.

Сжав зубы, Бандура проехал мимо, поклявшись вернуться и отомстить.

«Ничего, — пообещал Андрей, чувствуя, как сердце сжалось от тоски и дышать стало тяжело. — Ничего. Закрою вопросы с камнями и вернусь с правиловскими гоблинами. Вот тогда и пободаемся! Землю жрать будете, клоуны!»

В Гвардейском он пересек автостраду, ведущую из Симферополя на север, к индустриальным центрам бывшего Советского Союза, и, немного забирая к югу, целенаправленно двинулся на восток.

* * *

Вокруг пролегла древняя каменистая степь, в незапамятные времена бывшая родным домом киммерийцам, скифам и сарматам. Дым их очагов некогда вился над шатрами, поблизости кочевий паслись тучные табуны низкорослых, выносливых лошадей. То здесь, то там равнину сторожили курганы, немые свидетели той далекой эпохи.

Андрей отвлекся, представив на мгновение, как земля сотрясалась от гула конских копыт, степняки, обернувшись, пускали меткие стрелы в неповоротливых греческих гоплитов, а сталь скрежетала о сталь. Степь пылала, подожженная кочевниками.

Справа невдалеке сквозь пелену дождя Андрею почудился размытый силуэт каменной скифской «бабы», венчающий один из холмов. Может быть, изваяние и вправду стояло там, но вполне вероятно, — было лишь дорисовано разгулявшимся воображением.

Добрых десять лет прошло с тех пор, как Андрей побывал в этих краях. Правда, тогда никто никуда не спешил, он с родителями ехал на море.

Они выехали из дома гораздо позже, чем рассчитывали, пришлось ночевать по дороге. Пока Бандура-старший разжигал неказистый, но безотказный примус «Шмель», а мама занималась нехитрой походной стряпней, Андрей, предоставленный самому себе, носился по округе, играя в разведчиков. Он пробежал сотни полторы метров вдоль лесополосы, приютившей их на ночь, уклонился в поле, преодолел подъем и, в конце концов, очутился на вершине высокого кургана.

У подножия кургана царствовали богатые колючками кусты, вершина поросла травой. На плоской, открытой всем ветрам площадке Андрей с изумлением обнаружил древнюю каменную статую, то ли сурового воина, то ли не менее суровой царицы. Грубые черты иссеченного бесчисленными дождями хмурого лица не позволяли сделать однозначные выводы. Раскосые глаза из-под широких бровей смотрели на незваного пришельца неприветливо. Андрей был так поражен находкой, что сначала замер на месте, затаив дыхание, а затем с воплем ринулся наутек и в пять минут достиг лагеря. Перепуганные его криками родители бежали навстречу — отец с монтировкой в черных после примуса руках, мать со сковородой, на которой только что жарились оладьи.

Андрюша сбивчиво рассказал о своей находке, волнение улеглось, семья уселась ужинать вокруг складного походного столика. Андрюша уплетал оладьи со сгущенкой, запивая горячим какао из эмалированной армейской кружки.

Отец первым покончил с ужином, вставил в зубы сигарету. Мать занялась уборкой. Бандура-старший выпустил дым в почерневшее небо, на котором зажглись мириады звезд, повернулся к сыну.

— Давай-ка, парень, сходим, поглядим, на твоего истукана. Если, конечно, не возражаешь.

Андрей, естественно, встретил эту идею с восторгом. Мама попробовала отговорить их от прогулки, но скоро сдалась.

— Только недолго, Саша, — сказала она отцу.

— Одна нога здесь, другая там, — заверил супругу Бандура-старший.

Взявшись за руки, они поднялись на курган. Наверху был легкий ветерок, степь, посеребренная Луной, раскинулась, куда ни глянь, до горизонта, растворившегося в чернилах неба. Каменная «баба», естественно, стояла там, где оставил ее Андрей, пускаясь в паническое бегство. Раскосые азиатские глаза мрачно взирали на степь далеко внизу.

— Папа, кто его построил, как ты думаешь? — Андрюша крепко держал отца за рукав.

— Не знаю, сынок. — Бандура-старший пошарил по карманам, в поисках пачки сигарет. — Может, скифы, а может, кто до них. А может, и после. Анты, например…

— Кто такие анты?

— Жил такой народ в этих краях. Очень давно… А потом исчез…

Андрюше стало жаль антов, затерявшихся среди столетий, как оловянный солдатик, забытый на берегу речки. Как это — целый народ исчез?

— Кто их знает, — вздохнул отец, закуривая. — Могли враги истребить. Гунны, например, или авары. Или просто вымерли. Все что угодно, могло случиться… — Бандура-старший озабоченно взглянул на сына:

— А может, анты смешались с другими народами и стали нашими предками, — добавил он, чтобы ободрить Андрея.

— Ух, ты! — Андрюша с облегчением перевел дух. — Пап, а зачем они поставили тут эту каменную штуку?

Бандура-старший пожал плечами:

— Кто теперь точно скажет? Хотя, насколько я знаю, сынок, кочевники ставили такие вот памятники на могилах своих вождей.

— Да? — Бандуру-младшего захлестнули самые разнообразные эмоции. — Значит, под нами могила воина?

— Пожалуй, что и так, — согласился отец. — Какого-то богатыря, сказочного героя.

— Значит, под нами воин лежит?!

— И воин, — кивнул отец, — и его боевой конь. Скорее всего, еще и слуги, а то и жены.

— Как?! — выкрикнул Андрей, не веря своим ушам.

— Когда умирал прославленный воин, скифы хоронили вместе с ним его оружие, слуг и коней, чтобы в загробном мире у него ни в чем не было недостатка.

— Ничего себе! — выкрикнул Бандура-младший, приходя в сильнейшее возбуждение. — Хорошо, что сейчас так не делают!

— Да уж, — ухмыльнулся отец, представив подобный ритуал на похоронах командующего военным округом.

— Значит, они лежат там? — Андрюша указал пальцем под ноги

— Глубоко под землей, — поправил отец. — В самой нижней точке кургана, а то и того ниже.

— И оружие? И мечи, и шлемы? Щиты, топоры и золото? Сокровища?!

— Ну, — начал отец нерешительно, — я думаю, что наш курган уже давно разграбили. Одна каменная баба осталась.

— Кто разграбил?

— Да кто угодно, сынок. При монголах еще. А то и раньше…

— А эти скифы, что статую сделали, они раньше монголов были? — изумился Андрей, как раз изучавший в том году историю Киевской Руси. История была любимым предметом Андрея, учебник с большими иллюстрациями сверху и текстом, расположенным внизу он прочитал от корки до корки задолго до того, как окончились занятия, и наступил перерыв — до осени. Разделавшись со школьным учебником, Андрей запоем проглотил историческую трилогию Василия Яна,[47] которую взял у мамы в школьной библиотеке, а затем одолел толстый роман Скляренко[48] «Святослав».

— Раньше хана Батыя?!

— Гораздо раньше, — подтвердил отец. За тысячу лет. А то и полторы…

— Полторы тысячи?! — ахнул Бандура-младший, и примолк, переваривая услышанное.

Когда вам около десяти, временные отрезки, измеряемые тысячами, кажутся совершенно неправдоподобными.

— Тысячу… — повторил отец. — Видишь ли, сынок, это изваяние высекли человеческие руки так давно, что и представить тяжело. От мастера — и пыли не осталось, а каменная статуя стоит себе, десятки веков, и еще столько же простоит, если, конечно, вандалы какие не разрушат. Не из алюминия, к счастью, — добавил отец, улыбнувшись.

— М-да, продолжал Бандура-старший. — Когда легионеры Помпея высадились в Крыму, в погоне за Митридатом,[49] эта «баба» уже стояла здесь. Рим пал, варвары за пять или шесть столетий стали рыцарями, отправились в Крестовые походы. Колумб открыл Америку, мушкетеры дрались на дуэлях… — Отец стоял, машинально загибая пальцы. — Где-то здесь проходили степями татары, собираясь в опустошительный набег на нашу землю, а там, — отец указал на запад, — запорожские казаки зажигали сигнальные костры на караульных вежах, чтобы предупредить своих. Где-то неподалеку маршировали солдаты Кутузова,[50] с боями пробиваясь на побережье, Красная Армия разгромила белогвардейцев барона Врангеля, немецкие танки фон Манштейна[51] опрокинули в гнилое море наши войска и рванули к Севастополю, Гагарин полетел в космос… Всего и не перечислишь… А она стояла на этом холме, целые столетия, словно какой-то чуждый нашему миру пришелец из седого прошлого.

Отец прервался, озадаченно посмотрел в огромные глаза сына, ласково потрепал по голове:

— Я хотел сказать, сынок, что она неправдоподобно старая, эта скифская баба, или воин, я уж и не знаю, кто…

— Воин, — убежденно проговорил Андрюша. — Это точно, воин.

Отец взял Андрея за руку:

— Пошли спать, сынок. Мама будет беспокоиться. Да и вставать завтра рано.

Крепко держась за руки, отец с сыном осторожно спустились с холма.

* * *

К шестнадцати ноль-ноль «Ягуар» по мосту пересек мутные воды Северо-Крымского канала. По-прежнему лил дождь. Капли пузырились по поверхности канала, который собирался покинуть берега.

Бандура поехал дальше. Вскоре слева показалась отливающая свинцом чаша Сиваша. Сиваш большей частью кутался во мглу. Берега лимана были кроваво-багровыми из-за проступавшей повсюду соли. Следом за Сивашом впереди проступили скалистые отроги. За отрогами бушевало разыгравшееся не на шутку Азовское море.

Андрей въехал в Каменку, небольшое село на самом берегу моря. Он остановил машину возле классического деревенского гастронома, сложенного из ракушечника. Внутри тесного помещения уютно пахло хлебом. Запах напомнил Андрею Дубечки, и ему стало грустно. На архаичных прилавках товаров было негусто. Господствовали картонные упаковки соли, спичек и пару сортов круп в мешках. В витрине валялись куски смальца, похожие на окаменелых моллюсков — мечту палеонтолога.

Андрей купил серый хлеб-кирпичик. Такой, который бывает только в селах и армии, и какого днем с огнем не сыщешь в столице. Добавил к хлебу шмат копченого сала с тмином и бутылку минеральной воды. Он предпочел бы «колу» или «фанту», однако не было ни той, ни другой.

Выйдя на двор, Андрей забросил покупки в машину, прошагал к колодцу, сбросил ведро на дно и с удовольствием, не торопясь, вытянул обратно. Сделал большой глоток прямо из ведра. Вода оказалась холодной и немного солоноватой. Редкие прохожие косились на «Ягуар» Бандуры, будто тот был космическим блюдцем, прибывшим на Землю с далекой галактики в туманности Андромеды. К счастью для Андрея, ливень разогнал большинство местных жителей по домам, так что фурора не получилось.

Покинув Каменку, Андрей выехал на купающуюся в дожде, омытую Сивашем и морем безлюдную Арабатскую Стрелку. Миновал руины какой-то крепости, от которых время оставило столько, сколько морская волна оставляет от детского замка на песке.

Слева от Бандуры клубился Сиваш, справа — кипело море. Дорога представляла собой узкую колею, проложенную через ракушечник. Судя по всему, колею недавно утрамбовал или грейдер, или бульдозер. Ковш тяжелой дорожной машины высек в ракушечнике бесконечную сетку, отчего у Андрея создалось впечатление, будто он преследует крупное танковое соединение. Руль иномарки дрожал мелкой дрожью, подвеска работала на износ. Андрей подумывал, а не выскочить ли на тянущийся вдоль проселка солончак, вспомнив, что высохшие соляные озера дают сто очков вперед любому другому покрытию. На них даже скоростные заезды проводят. Но мысль о соли, которая бы неминуемо облепила все днище, заставила его отказаться от этого намерения. Вокруг не было ни души, если не принимать в расчет чаек. Только волны, песок и дождь.

К семи вечера Андрей въехал в Херсонскую область, хотя и не заметил этого. Быстро смеркалось. Солнце уходило за горизонт, так ни разу не проглянув сквозь тучи. День быстро сдавал позиции ночи. Дорога пошла рядом с заброшенной узкоколейкой. Судя по виду, рельсы были мертвы не один десяток лет.

Вскоре Андрей свернул с проселка, преодолел заросший камышом овраг и осторожно выбрался на пустынный морской берег. В море толклись белые барашки, в сумерках казавшиеся фосфоресцирующими.

«Как олень, который был у меня в детстве. Я с ним еще под кровать залазил, чтоб увидеть, как он светится…»

Бандура развернул на торпеде сало и отломил горбушку душистого свежего кирпичика. Брюки тут же покрылись толстым слоем хлебных крошек, ибо по количеству крошек кирпичики не имеют себе равных.

Поужинав, Бандура опустил сидение, выкурил сигарету и едва метнул окурок в окно, как веки тяжело сомкнулись. Шум волн убаюкал Андрея, словно материнская колыбельная. Он провалился в давно заслуженный сон.

* * *

Проснулся Андрей рано. Еще и пяти не было. Обнаружил, что продрог до костей таким образом, замерз так, что зуб на зуб не попадал. Окна в машине запотели. Сильный порывистый ветер заставлял «Ягуар» подрагивать.

Запустив двигатель и включив отопление салона, Андрей выбрался для рекогносцировки.

Песочная поземка неприятно стеганула по щиколоткам. Волны за ночь повыбрасывали на берег водоросли, закидав густо пахнущим зеленым ковром казавшийся бескрайним пляж. Воздух был густым и влажным.

Бандура оглянулся вокруг. Картина мало чем отличалась от вчерашней. Повернувшись спиной к ветру, Андрей с наслаждением опорожнил мочевой пузырь. Затем вернулся к «Ягуару» и оценил полученные накануне повреждения. Здорово досталось левому крылу, а водительская дверь была серьезно поцарапана.

— С пивом покатит, — пробормотал Бандура, ныряя в тепло салона. — Тут без инструментов все равно ничего не сделаешь…

Андрей дорого бы отдал за глоток горячего кофе, чаю или какао, но об этом нечего было и думать. Он закурил натощак, посидел немного, склонившись над атласом автомобильных дорог, сжимая и разжимая кулаки, и напевая под нос:

или куришь натощак,

или пьешь с похмелья…[52]

Определившись с маршрутом, Андрей тронул машину с места. Через пять минут «Ягуар» уже трясся по вчерашнему проселку. На душе у Андрея кошки скребли. Ощущение победы над Бонифацким куда-то улетучилось, путь домой предстоял неблизкий.

Не было и шести утра, когда Андрей по мосту въехал в сонный, забрызганный дождем Геническ. Злые волны клокотали под широкими стальными пролетами моста в попытке прорваться на простор Сиваша. Бандура быстро миновал город и взял курс на поселок Фрунзе, продолжая держаться грунтовых дорог. Проселок шел практически параллельно магистрали М 2, соединяющей полуостров с Мелитополем, Харьковом и уходящей затем в Россию, на Курск, Орел и Москву. На эту магистраль Андрею, в конце концов, и следовало выбираться. Но он прикинул, что сделает это попозже. За поселком Новогригорьевка никем не замеченный «Ягуар» покинул Херсонскую область и оказался в Запорожской. Планы Вовчика Волыны и его могущественного родственника рухнули с легкостью карточного домика.

Андрей по дамбе переехал Утлюцкий лиман, наблюдая, как прибой умывает старые бетонные плиты. За Кирилловкой Бандура снова попал на Косу, только теперь на Федотову. Вскоре он оставил слева Молочный лиман, показавшийся Андрею полным жидкой ртути резервуаром, преодолел по мосту узкое гирло и в маленьком прибрежном селе распрощался со взморьем. Машин в пути встречалось мало.

К часу дня «Ягуар» без приключений добрался до Токмака. Дождь тоскливо моросил, небосклон был мглист и сумрачен, но погода пока что обходилась без вчерашнего безумного буйства. То есть царила непогода, но в стихию перерастать не спешила. Из закрытого и согретого отопителями салона пейзаж очень походил на осенний, но свежие, яркие запахи с головой выдавали весну. Андрей направлялся на север, собираясь по широкому радиусу обогнуть Запорожье и Днепропетровск. Он решил держаться как можно дальше от мегаполисов.

Оставшиеся после «экспроприации» белорусов деньги позволяли, бросив машину, завершить путешествие в рейсовом автобусе или вагоне плацкарта, что было бы разумнее и гораздо безопаснее. Но Андрей привязался к «Ягуару», считал автомобиль заслуженным боевым трофеем и надеялся с помощью Правилова оформить на машину документы, — овладели им такие вот мелкособственнические устремления. Так что расставаться с «Ягуаром» он не собирался. Чего греха таить, — это было выше его сил, вот и все.

К двенадцати дня «Ягуар» въехал в Гуляй Поле. Андрей обратил внимание на зачуханное СТО и завернул туда, переложив «браунинг» из бардачка за пояс брюк. С недавних пор станции автосервиса утратили всякое доверие Бандуры.

Он заехал на грязный двор автостанции. Бандитского вида мужики в промасленных робах настороженно встретили появление шикарной иномарки с крымскими номерами. Андрей, без лишних слов, указал на покореженный борт. Рабочие хмуро переглянулись.

— Мы тут за такие крутые тачки не беремся, — шкрябая черной рукой за ухом, протянул старший из работяг, бывший, очевидно, мастером.

Бандура метнул на капот сотку долларов, изъятую накануне у белорусов. Его карманы снова опустели, если не считать «браунинга».

«Не пистолет, а палочка-выручалочка из детского мультика про ежика и зайца»,[53] — подумал Андрей, наблюдая, как старший из рабочих потянулся и неторопливо взял деньги. Повертел банкноту в руках, посмотрел на свет и, кажется, остался доволен.

— Кажись не фальшивая, а, Степа? — старший передал купюру младшему, — а чего, наших нету?

— Фольга есть внутри? — напряг зрение Степа.

— Я почем знаю? Ты погляди.

— Что-то не так? — подчеркнуто небрежно процедил Андрей и опустил руку на ремень.

— Порядок, — сказал работяга и вернул сотку мастеру.

«У, рожи бандитские, — думал про себя Бандура. — Чистые душегубы. Внуки батьки Махно и Левки Задова,[54] что тут говорить… Таким человека жизни лишить проще, чем два пальца обмочить…»

Андрей тут же окрестил обоих автослесарей махновцами.

«Только пулеметных лент вам, мужики, и не хватает, — думал дальше Бандура. — И тачанки. «Максим»-то, небось, в гаражике имеется. И пара обрезов».

Неожиданно для себя Андрей припомнил старый анекдот, рожденный то ли в брежневскую, то ли в хрущевскую пору. В анекдоте бабка корила деда за то, что поливал грядки машинным маслом.

«Сдурел, что ли, на старости лет?.. Помидоры ж повянут».

«Хай вянут», лишь бы пулемет не заржавел».

Рабочие, между тем, принялись за дело. Андрей дернулся было помочь, да не решился, опасаясь схлопотать монтировкой по затылку. Крыло и дверь были сняты в пять минут. Рихтовщик взялся за молоток и напильник. Наблюдавший за его работой Андрей скривился, будто попал в зубоврачебное кресло.

— Карту двери на место по-людски черта поставим… — оглянулся на Андрея старший «махновец». — Пистоны новые надо. А такие и в Запорожье не сыщешь.

— Да хрен с ней, картой, — буркнул в ответ Андрей.

— И малярки у нас нету, — буравя Андрея взглядом, продолжал старший «махновец». — Там дальше, у Петра, — он махнул куда-то в сторону частных домов и глухих заборов. — Да и краску такую где взять?.. — махновец с сомнением покачал головой, — в городе, разве что?..

— Пистолет с компрессором найдешь? — спросил Андрей, превратившись в комок нервов. — Задуешь, чем есть. Желтой, оранжевой. Мне — по барабану.

Бандура поправил «браунинг», собравшийся провалиться в штанину.

К трем работа была закончена. Андрей сухо кивнул и нырнул за руль, все еще ожидая нападения. Двигатель заревел и «Ягуар» выскочил со двора. Машина быстро набрала скорость и вскоре Гуляй Поле осталось позади.

Проводив «Ягуар» хмурыми взглядами, рабочие облегченно вздохнули.

— Вот так, Михеич, — сказал младший рабочий старшему, — зеленый сопляк, молоко на губах не обсохло. А тачка такая, что нам с тобой на одно колесо полгода горбатиться…

— Да угнал он ее, — покачал головой Михеич. — Видал, Степа? Номера-то Крымские. Там, говорят, жух, — и нет тачки. Ищи — свищи.

— Еще и сшиб кого по дороге. У него на крыле — следы белой краски были.

— Во-во, — кивнул Михеич, — бандюга…

— Или из братвы Крымской. — Степа с гримасой потер костяшки левого кулака, по которому при рихтовке ненароком хватанул кувалдой. Кровь уже запеклась, присыпанная поверху грязью. — Братва у моря в бабках купается. С лоточников сбивают, с автозаправок берут. Мыкола рассказывал, что и на пансионаты накатывают. Никто ни хрена сделать не может. Что не так — пулю в лоб и в море.

— Во-во, — снова согласился Михеич. — Я гляжу, сопляк сопляком, а при волыне. Рука все к пушке тянется. Под рубаху…

— Думаешь, у него там пушка была?

— А что? Бутерброд от жинки?

Степа оставил расшибленную руку в покое.

— И глаза бешенные. Видно, на взводе парень. Я к нему спиной стоял — мурашки между лопаток… — Михеич с тревогой поглядел на руку напарника.

— Здорово задел? Иди холодное приложи…

— До свадьбы заживет, — отмахнулся Степа.

— Иди, говорю. Распухнет. А у нас работы еще — воз с телегой…

— Обколотый он был, — с уверенностью сказал Степа, игнорируя слова Михеича. — Наркоман, мать его.

— Похоже, что и так. — Михеич почесал затылок. — И откуда эта напасть только берется на нашу голову? Жили — не тужили. Эх, елки-палки, — Михеич махнул безнадежно и заковылял в открытые ворота мастерской. — Приложи руку холодным, Степан, и давай за работу.

— Слышь, Михеич, — в вдогонку мастеру сказал Степа, — ты б свояку позвонил в милицию, а…

Михеич обернулся, посмотрев на рабчонка, как на дурака.

— Чтоб нам гараж через неделю спалили? Денег дал и пускай катит, куда подальше. На все четыре. Даст Бог, не свидимся.

* * *

К четырем часам пополудни Андрей выехал на автотрассу М2 много севернее Днепропетровска. В районе города Краснограда, и сразу свернул на Полтаву. До Полтавы оставалось — рукой подать. Он поднажал, намереваясь преодолеть остаток пути без остановок.

Вечерело. Солнце так и не побаловало землю, весь день пропрятавшись за толстой ширмой из туч. И судя по всему, и не думало появляться. Дождь едва заметно моросил, но тяжелый свинцовый фронт, надвигавшийся теперь с запада, обещал к ночи разразиться ливнем, а то и бурей. Бандура устремился навстречу непогоде.

Глава 10 КОНЕЦ ВИКТОРА ЛЕДОВОГО

Небо над головой Анны Ледовой приобрело противоестественно желтый оттенок. Оно казалось тусклым и каким-то омертвевшим, будто картина далекого и безрадостного будущего. Словно Солнце почти израсходовало свою титаническую энергию, согревавшую землю миллиарды лет. И как только источник живительного тепла иссяк, голубая планета из колыбели цивилизации превратилась в мерзлый, твердокаменный погост.

Аня поежилась. Никакого ветра не было, зато мороз стоял — как на полюсе. Легкий сарафан до колен — такие в восьмидесятые были в моде, — открывал ее тело безжалостным прикосновениям холода. Мороз жалил кожу под тонкой хлопчатобумажной тканью, студил плечи, леденил живот. Кончиков пальцев Анька не чувствовала.

Анна поглядела по сторонам. Она находилась на холме. Под ней располагался мертвый городок из безликих пятиэтажкек. Безжизненный свет заполнял немые улицы. Ломаная линия из крыш, труб и холмов скрывалась в лимонных сумерках.

«Где я и какого черта тут делаю?» — спросила себя Анна Ледовая.

Как бы в ответ несколько голосов протяжно завыли у нее за спиной. Вой отдавал липовой горечью и был отвратителен, хуже некуда. Выть таким образом способны только плакальщицы по найму.

Анна зашагала к ближайшей пятиэтажке, освещенной тем же бледным призрачным светом. Окна чернели провалами в потусторонний мир. Двери парадного оказались распахнуты настежь, как случается в многоквартирных домах, когда кто-то куда-то переселяется. Или когда похороны. Кликуши в надвинутых на головы темных капюшонах стояли согбенно, выстроившись перед парадным двумя неровными шеренгами. Попахивало чем-то кислым. Запах Анне не понравился.

— Ленечка, — беззвучно сказала Анна, вдруг, каким-то образом осознав, что сыночка больше нет на этом свете. Что эти плакальщицы, отдающие кислятиной, здесь явно не спроста.

«Я не подыму глаза, — поклялась себе Анна. — Ни за что не подыму».

Но глазные яблоки не послушались ее. Анька взглянула на свой балкон. На тот, что ей приходилось делить с противной, помешанной на бигуди жлобихой, женой старшего прапорщика, которого первый муж Анны, танкист, за глаза называл страшным прапорщиком. Аньке едва стукнуло двадцать, ничего целиком своего у нее еще не было.

«И сейчас нет…»

Балкон торчал на месте, огражденный металлическими прутьями, слегка выгнутыми наружу у перил, выкрашенных хаки. Анна частенько выкатывала на балкон коляску с Ленечкой, он спал на свежем воздухе, пока она стряпала и убирала в квартире. Или сама выскакивала — выкурить сигарету, в тайне от мужа, который не переносил даже запаха табака. Он еще не пил по-черному, она еще не гуляла. Все было только впереди.

Анна не увидела на балконе коляски. Место, где она обыкновенно стояла, занимали две старые кухонные табуретки. На табуретках лежал гроб, оббитый красной тканью. Такой короткий, что у Анны захолонуло сердце.

Замычав по-животному, она кинулась в подъезд, преодолела три лестничных пролета, едва касаясь подошвами выщербленных бетонных ступеней. Замерла перед дверью, перетянутой коричневым дерматином предыдущим жильцом, майором, получившим распределение в Венгрию. Толкнула дверь плечом, очутившись в узком коридоре, освещаемом лампой, на которую они с мужем все собирались, но так и не купили плафон. Ее ноги стали ватными, теп не менее, она сделала еще несколько шагов, до перекрестка с кухней, и едва не врезалась в мужской силуэт, появившийся оттуда.

— Игорь? — пролепетала Анна, захлебываясь рыданиями. — Ведь это неправда, так? Этого не может быть!

Анне казалось, будто она бежит мимо мужа, к балкону. На самом деле, подошвы приросли к линолеуму, ноги подогнулись, она сползла на пол в углу.

Он встал над ней, покачиваясь из стороны в сторону, в белой майке и галифе, державшихся на подтяжках. Босые пятки торчали из тапок без задников.

— Не уберегла, — сказал Игорь механическим, неживым голосом заговорившего медного таза. — Ты его не уберегла.

— Я?

— Ты, сука!

Анна обхватила голову руками, шепотом повторяя:

— Ленечка, Ленечка, Ленечка…

— Анька?! — Кристина взяла подругу за плечо и встряхнула пару раз.

«То-то крику будет, если синяки останутся», — мелькнуло в голове Кристины.

— Ленечка!

— Анька! Чтоб ты жила сто лет! Да очнись же!..

— Ленечка!..

Кристина перевела дух. Она уже добрых пять минут пыталась растолкать подругу. Тормошила, дергала за руки — бестолку. С таким же успехом Кристина могла бы принудить мраморный памятник Пушкину пробежаться по одноименному парку.

— Анька, мать твою?! — Кристина отступила на шаг. Затем вернулась и потащила куму с кровати. Анькина голова соскользнула с подушек. Женщина застонала во сне, несколько раз хриплым шепотом повторив имя сына. Глаза Анны оставались закрыты, на лбу выступила испарина.

— Анька! Вставай! Ну же! Вставай! — Кристина разогнулась, заламывая руки в отчаянии. — Анька!.. Очнись, коза! Беда у нас! Слышишь?! Да что же это такое?! Что мне, водой тебя окатить?!

Кристина отступила на шаг, всерьез подумав о студеной воде из артезианской скважины, пробитой на дачном участке Ледовых. Двигаясь спиной, Кристина натолкнулась на журнальный столик и едва не перевернула его. Часть разбросанных по столешнице предметов со звоном покатились на пол. Бутылка водки упала на бок. Жидкость толчками выплескивалась из горлышка, исчезая в ворсе ковра.

Кристина тупо уставилась на вскрытую упаковку одноразовых шприцев, мирно уживавшуюся с парой бокалов, банкой гранулированного кофе «Якобс», пачкой сигарет и растерзанным на куски Киевским тортом.

— О господи!.. — протяжно застонала Кристина. — Обкололась, дура!..

Кристина в бешенстве накинулась на подругу:

— Анька, вставай! Подымайся, корова ненормальная!..

Кума в ответ хрипло мычала.

— Вставай, дура! Твой дядя звонил!.. Ледового только что выпустили! Он и Правилов, оба едут сюда!..

— М-м-м!

Кошмар не отпускал Анну. Ее душа бродила в загадочных наркотических дебрях, тело валялось на кровати.

Кристина с тревогой обернулась к окнам. Пока что за ними было тихо, но Кристина не думала, чтобы Правилов врал. Они ехали сюда!

«Где Ледовой сидел? На Лукьяновке? До Нижних Садов — ну, полчаса, в самом худшем случае — минут сорок. И — хана…»

Кристина растерянно оглядела комнату, соображая, как быть дальше.

Тот факт, что кума — наркоманка, тайной для Кристине не был. Точно так же, как и обстоятельства, при которых Анне довелось принять свою первую дозу. Случилось это года три назад, еще до Виктора Ледового. Анна работала девушкой по вызову, и ей довелось обслуживать банкет то ли иорданцев, то ли каких-то других арабов. Банабаков, короче говоря, как обыкновенно выражалась Анна.

— А говорят, они настоящие джентльмены? — расспрашивала многоопытную куму Кристина.

Любопытство Кристины носило несколько извращенный характер, мысли о черных мужчинах обычно заводили ее, хотя она в этом ни за что никому не призналась бы.

«Одеколоном пахнут всегда. Вежливы с дамами, щедры, и поговаривают, что как любовники, на три головы выше наших…»

— Вечером они все джигиты, — кивала умудренная кума. — «Дэтка! Я тэбэ мыр подару. Вэс…» А поутру за лишний рубль удавятся. Честно отработанных денег не выгрызешь… Так вот наши дурочки и покупаются. Поприпираются из сел за красивой жизнью, понаслушаются этих козлов, раз, два, — и подставляй задницу в каком-нибудь грязном стамбульском борделе. За миску супа!..

Анна «нерусских» терпеть не могла. И ее трудно было за это осуждать. Немало устремившихся в идущий на дно Союз иностранцев были обычными авантюристами. На западе с ними давно научились бороться. Наша рыхлая почва для них стала чем-то вроде кормушки. Все равно, что ослабевший организм — для накожных паразитов.

Итак, Анна отработала на банкете, ночью ее имел и стар, и млад.

— Оттрахали во все дыры, сволочи, — жаловалась Анна Кристине. — За поганые сто баксов по такому кругу пустили… мама не горюй. Ни лечь, ни встать. Скоты черножопые…

Под утро Анька была пьяна в стельку. Кто-то из иностранцев ввел ей героин, так, шутки ради. Потом ее, полуголую, выбросили из номера. Охрана отеля, имевшая долю в торговле женскими телами, передала бесчувственную проститутку сутенерам.

С той поры жизнь Анны приобрела новый привкус. Она перепробовала таблетки «реланиума» и «димедрола», научилась нюхать кокаин. Последним, кстати, грешил и вскоре встреченный ею Виктор Иванович Ледовой.

Став женою авторитета, Анна с проституцией завязала. Тяга к наркотикам осталась у нее навсегда. Если Анька и делала попытки сбросить это ярмо, то только напиваясь в стельку. Пока не обнаружила поразивший ее факт. Выяснилось, — чтобы заменить наркотики, ей требовалось столь чудовищное количество алкоголя, какое ее желудок и почки не в состоянии были выдержать.

— Сгоришь ты, Анечка, — бывало, говорила подруге Кристина.

— Сгорю, — отрешенно соглашалась Анна. — Все мы рано или поздно сгорим…

Кристина продолжала разглядывать комнату. Здесь царил настоящий бедлам. Вещи разбросаны, точно после погрома. Стопка грязных тарелок почему-то оказалась за ножкой кровати. Пепельница была до краев наполнена окурками. Застоялый табачный смрад наводил на мысли о каптерке, дешевом притоне в подвале или курилке общественного сортира.

— М-да, — Кристина наморщила нос, — начадили вчера, хоть топор вешай. — Кристина заглянула в зеркало, отодвинув пальчиком нижнюю губу. Зубы и вправду казались желтоватыми от никотина. Кристина раздосадовано хмыкнула. Она медленно направилась к окну и взялась за фрамугу.

* * *

Напряжение, ставшее невыносимым оттого, что время безжалостно истекало, а от убывшей в Крым бригады Атасова не было ни слуху, ни духу, подруги ежедневно топили в спиртном.

Анна в этом вопросе держала безусловную пальму первенства, но и Кристина от кумы отставала несущественно — на полшага. Охранники, присланные Олегом Правиловым на смену Атасову, Протасову и Армейцу, женщинам не докучали. Пара крепких парней держалась бытовки сторожа и в дом, без приглашения Анны Ледовой, и носу не казала. С приглашениями же Анна не торопилась.

Дважды ей звонил Правилов. Олег Петрович жаловался племяннице, что освобождение Виктора Ивановича застряло в мертвой точке, и сдвинуть его — выше его сил и возможностей.

— Проще гору своротить голыми руками, Анюта.

И еще Олег Правилов аккуратно поинтересовался у племянницы, а не в курсе ли она, куда запропастились охранявшие ее в субботу ребята.

— Как в воду канули, — голос Правилова сквозил искренним непониманием. — Исчезли, и следов нет. Саша Атасов и его ребята, Эдик и Валерий…

— Да я имен не спрашивала, — соврала дяде Олегу Анна. — Валера там или Саша, или Юрик. Они все на одно лицо. И почем мне знать? Вы их набираете…

— Ну да, ну да… — мрачно отозвался Правилов. — Найду, — головы поснимаю.

— И правильно, — поддержала Анна.

— Паренек, что сауну подруги твоей охранял, тоже исчез бесследно…

Анна и тут смолчала. Исковерканное «БМВ» Бандуры она загнала в гараж и зачехлила с помощью Кристины. Поскольку кожаный чехол, оказавшийся в распоряжении подруг, предназначался для джипа «Чероки» Виктора Ледового, двухдверка исчезла под ним, как ребенок в солдатском бушлате.

— Чтобы эти прятки не оказались в одной связи с делом Виктора Ивановича… — развивал свою мысль Правилов. — Как бы не арестовали их всех… Нехорошее какое-то совпадение. Можно сказать — тревожное… Ты понимаешь?..

Правилов будто бы чувствовал, что племяннице есть что сказать ему. Анна подумала о детской игре «холодно — горячо». Образ Олега Петровича, блуждающего по комнате с завязанными шарфом глазами, заставил Анну невесело улыбнуться, отчего ее курносый нос забавно сморщился.

— Вам виднее, дядя Олег.

Правилов вздохнул:

— Ладно, смотри там…

В понедельник подруги начали выпивать с самого утра, едва продрали глаза, и весь день ходили навеселе, время от времени прикладываясь к бутылке. Благо, дача Виктора Ледового ломилась от спиртного, как пещера Алладина — от сокровищ.

— Центр дегустации открыт с утра, — хихикнула Анна, плеснув в бокал из пузатой бутылки «Кеглевича».[55] Кристина без колебаний присоединилась к подруге. Алкоголь циркулировал по крови кумушек, отгоняя невеселые мысли. Страх никуда не девался, но, по крайней мере, притуплялся, это точно. Что-то в этом процессе было сродни анестезии, заставив Кристину подумать о боли, всегда следующей по пятам наркоза.

— Анька, — что делать то, а? Ну, чего ты лыбишься? Сидим тут с тобой, как две телки безмозглые, которых на убой списали… Чему ты улыбаешься?…

Анна отмахнулась, повалившись в кресло с бутылкой в руке.

— А что ты предлагаешь?

Предложить Кристине было нечего. Выбор был невелик: ждать, ждать и ждать…

Василий Васильевич звонил жене с регулярностью телевизионных выпусков новостей. Он умолял Кристину немедленно вернуться домой. В глубине души Бонасюк ожидал самого худшего. Кристина отнекивалась, как только могла.

— Василечек, золотце мое. Я Аньку не брошу. Ей сейчас несладко. Постарайся меня понять.

Василий Васильевич имел все основания предполагать, что в самое ближайшее время события вокруг семьи Ледовых начнут развиваться подобно цепной реакции, и чем дальше от эпицентра будущего взрыва окажется Кристина, тем больше у нее будет шансов уцелеть. Впрочем, сказать этого вслух несчастный Вась Вась не смел. Оба супруга изрядно недоговаривали друг другу, однако тревожились друг о друге совершенно искренне.

— Васенька, — с наигранной беспечностью щебетала в трубку Кристина, — нечего тебе беспокоиться. Особняк стерегут вооруженные люди, которых специально Олег Правилов прислал. Мы тут, с Анькой, как у Христа за пазухой…

* * *

Вечер понедельника Анна и Кристина уже откровенно пропьянствовали, нализавшись до белых чертиков. Анна, с тех пор, как вышла за Ледового, по-другому не могла заснуть. Кристина тоже была не дура выпить. Сказывался опыт, приобретенный во время поездок в Польшу, да и базар, на котором зимой без водки день отстоять — «смерть среди айсбергов».

К ночи Кристине удалось как-то доползти в свою комнату. Она уткнулась носом в подушку, отчаянно борясь с каруселью, вращавшейся в голове и грозившей добраться до желудка. Обессиленная борьбой, Кристина, наконец, уснула. Анне, между тем, выпитого показалось мало, и она прибавила к алкоголю наркотики. Смесь вышла гремучей. Сознание Анны Ледовой отправилось так далеко, как она, в общем, и не рассчитывала. Куда-то в царство сумерек, теней и призрачных видений. Настало утро, а Анькина душа не спешила возвращаться в тело.

* * *

Опустив руки, Кристина безнадежно склонилась над подругой. Анна пребывала в самой глубокой отключке, какие только Кристине доводилось наблюдать. Перестала шептать во сне, морщинки разгладились, лицо сделалось безмятежным, как у ребенка. Дышала она теперь ровно и очень тихо. Видимо, страшилки оставили ее в покое.

Совершенно неожиданно для себя Кристина горько всхлипнула. Горло свело спазмом, на глаза навернулись слезы.

— Прощай, Анечка, — пролепетала Кристина. Что-то говорило ей, что настало время расставания. Объяснить бы Кристина ничего не смогла. Анька все еще была здесь, дышала, щеки порозовели даже, но в душу Кристины откуда-то пришла твердая уверенность, что она видит куму в последний раз. Что и подруга Анька, и все, все, что с нею связано, отныне уходит в прошлое. Озноб сотряс Кристину.

— Прощай, Анечка… Прощай!

Снаружи нетерпеливо загудел мощный автомобильный сигнал. А едва он умолк, несколько машин подкатили прямо под окна. Выглядывать наружу Кристина не посмела. Да в этом и не было необходимости.

— Ледовой! — ахнула Кристина, медленно попятившись к двери. Она не ошиблась. Джип Виктора Ледового, прошелестев по гравийной дорожке, остановился во дворе особняка. За бутылочным «Чероки» Виктора Ивановича тенью следовал правиловский «Мицубиси-паджеро». Оба охранника, присланных Олегом Правиловым на смену Атасову, Протасову и Армейцу, бежали к машинам.

«Чероки» встал прямо у крыльца. Ледовой и ехавший вместе с ним Правилов одновременно покинули джип. Водитель Ледового остался сидеть за рулем. Из «Паджеро» вылезли ребята, составлявшие охрану Ледового. Двор сразу ожил, наполнившись людьми и самыми разнообразными звуками.

Высокий и узловатый Ледовой размашисто зашагал к ступенькам, взлетел на крыльцо и потянул дверь на себя.

— С возвращением, Виктор Иванович! — выкрикнул один из охранников.

Ледовой резко обернулся, метнув во двор такой мрачный взгляд, что там сразу стало тихо, как на погосте. Глаза Виктора Ивановича казались тускло-желтыми. Правилов шагнул к шефу и встал рядом с ним.

— Ребята радуются, что все благополучно закончилось, Виктор Иванович, — сказал Правилов вполголоса.

Ледовой угрюмо посмотрел на Олега Петровича.

— Ничего пока не закончилось, Правилов. Все только начинается…

* * *

— О, Господи! — едва не вскрикнула Кристина, правой рукой зажав рот. Она на цыпочках кралась к черному ходу, моля Бога лишь о том, чтобы в потемках ни за что не зацепиться. И чтобы закрыть заднюю дверь особняка прежде, чем Ледовой распахнет переднюю. Холодный воздух струился по полу и леденил босые ноги Кристины. Туфли она сбросила на лестнице и теперь держала в руке.

Коридор первого этажа купался в сумраке, освещенный только скупым дневным светом, падающим сквозь стеклянные двери парадного подъезда. Двери были выполнены из особо прочного стекла, дымчатого снаружи и прозрачного изнутри. Кристина уже нашарила дверную ручку черного хода, когда почувствовала позади какое-то движение. Обернувшись, она увидела Ледового и Правилова в дальнем конце коридора. Мужчины стояли на крыльце и о чем-то разговаривали. Муж Анны казался выше ее дяди примерно на голову.

Сердце Кристины Бонасюк провалилось в пятки. Встреча оказалась столь неожиданной, что в первую секунду женщина позабыла о замечательных свойствах дверного стекла.

— Это конец, — цепенея, решила Кристина, уверенная в том, что оба мужчины заметили ее и сейчас она будет схвачена.

Однако, Ледовой с Правиловым, как ни в чем не бывало, продолжали разговор на крыльце. Кристине следовало бежать, пока не поздно, но, вместо этого женщина, как завороженная, продолжала наблюдать за бандитами. Сходство Правилова и Ледового бросилось Кристине в глаза, и глубоко поразило ее. Раньше ничего подобного она не замечала, хотя и видела обоих не в первый раз.

Ледовой и Правилов были почти что одногодками. Оба имели суровые, изрезанные морщинами лица, а на головах носили короткие, седые ежики. Правый висок Правилова украшал небольшой шрам, полученный в бою под Гератом. Широкий багровый рубец пересекал щеку и лоб Виктора Ледового, напоминая о стройбате и безжалостной борьбе против кавказского землячества. Этим, по большому счету, все сходство между ними исчерпывалось. Черты лица Олега Правилова были относительно правильными, лицо же Виктора Ивановича, с низким лбом, сильно развитыми надбровными дугами и тяжелой квадратной челюстью, убедительно свидетельствовало в пользу теории Дарвина.

— Хищники, — с ужасом подумала Кристина, не в силах оторвать взгляда от обоих бандитов. — Опасные и безжалостные хищники. Скорпион и тарантул, иронией судьбы засунутые в одну чертову банку. Персонажи террариума.

Ледовой за стеклом отвернулся от Правилова и дернул дверь на себя. Кристина вздрогнула, стряхнула оцепенение и юркнула в черный ход. Ледовой и Правилов вошли в дом.

— Что-то хозяйки моей не видать, — буркнул Ледовой и улыбнулся Правилову, блеснув золотыми фиксами. Олег Петрович пожал плечами.

— Анна, — угрюмо позвал Ледовой и оба, гремя подошвами, начали подъем по лестнице.

Оказавшись за дверьми черного хода, Кристина на секунду остановилась, и прислушалась. Из-за дома доносились грубые голоса охранников, но в самом же саду было тихо. Кристина шмыгнула в сад и понеслась между деревьями.

Ледовой зашел в Анькину спальню, Правилов едва заглянул в нее.

— Так и есть, — почти ласково сказал Ледовой. — Надралась, как скотина…

В голосе Виктора Ивановича Правилову почудились удовлетворенные нотки человека, не обманувшегося хотя бы в каком-то из своих ожиданий.

— Я так и знал, Правилов.

— У вас в квартире был обыск. Весь дом вверх дном. Муж в тюрьме. Тут у кого хочешь нервы сдадут.

— Адвокатов сегодня наслушался?.. — Ледовой повернул каменное лицо к Олегу Петровичу. — Так и шел бы в адвокаты. Или в лоеры, как эти мудаки их называют.

Ледовой шагнул к кровати и встал прямо над женой. Анна безмятежно спала, раскидав руки и ноги.

С самого утра Виктор Иванович был не в духе. Освобождение из СИЗО, сопровождавшееся трескотней умника-адвоката, говорильня об обязательном подарочке кое-кому, суета газетчиков и вездесущих зевак окончательно испортили ему настроение. Пьяная супруга стала последней каплей, переполнившей чашу терпения, которая у Виктора Ивановича никогда не была особенно глубока. Возвращаясь домой, Ледовой и так чувствовал себя боксером, с трудом поднявшимся на ноги после вероломного удара ниже пояса. Более того, нокаут Ледовому засчитали, потому что ни о каких правилах не было и речи. По дороге на дачу, слушая доклад Правилова о закрытии очередных банковских счетов, наездах органов на склады и прочих напастях, случившихся, пока сам Ледовой любовался небом в клеточку, он хмурился все больше и больше.

— Вот что, Правилов, — сказал Виктор Иванович глухо, стоя к Правилову спиной. — Торжественная встреча отменяется. Уточним детали, и приступай.

Правилов молчал, нервно играя желваками.

— Теперь так, — продолжал Виктор Ледовой. — Адрес мусора этого поганого вычислил?

Правилов коротко кивнул:

— Березняки. Днепровская набережная, дом 20. Шестнадцатый этаж. Последний. Домой, как правило, возвращается в служебной «Волге», с водителем. Иногда ездит на своей машине. «Мерседес-260», цвет — мокрый асфальт. Номера машины есть. «Мерседес» паркует на платной стоянке. Стоянка под домом, сто метров, максимум. Кстати, не платит ни копейки… Парадное без охраны, но под кодовым замком. Код установлен. Номер домашнего телефона — тоже.

— Не густо, — холодно обронил Ледовой. — Чего еще накопал?

— По пятницам полковник с дружками выбирается в Пущу-Водицу. Там у него нечто вроде охотничьего домика. С банькой. Преферанс, водка. Приятели — бывшие и нынешние сослуживцы. Все — при больших звездах.

— Что значит бывшие?

— Полковник начинал в КГБ. Друзья в контрразведке до сих пор остались… Теперь так. Ставки и выигрыши такие, что служебные оклады явно на них не тянут…

— Ну это ясно, — прервал Правилова Ледовой. — Так, откуда полковник монеты черпает на жизнь?

— Разрабатываем связи с крупными бизнесменами, но пока похвастаться нечем, — кисло признал Правилов. — А на карманные расходы — как и у других. Предоставление крыши мелкоте разной, поборы, взятки и прочее… — Правилов развел руками, мол, ситуация штатная.

— Шлюх к себе в Пущу таскают?

— Таких сведений нет, — покачал головой Правилов. — Говорят, полковник жену любит.

— Однолюб?.. — Ледовой недоверчиво хмыкнул. — Состав семьи выяснил?

— Жена — завуч в средней школе. Школа не обычная, платная, с углубленным изучением разной ерунды. Менеджмента, маркетинга и прочей чепухи, которой с запада набрались, как попугаи. Родители у детей состоятельные. У школы были проблемы с налоговой и полковник, похоже, подключился. Решил. Адрес школы и фотография жены Украинского имеются.

— Ты говорил, дочка у него?

— Есть, — без энтузиазма кивнул Правилов. — студентка второго курса Академии Управления. Зовут Света. Неполных двадцать лет девочке. Вуз коммерческий. Без малого штука баксов за семестр.

— Тяжело полковнику, — проговорил Ледовой с издевкой. — Туда лаве дай, сюда дай… — Он потер висок. — Где сцикуха бывает, узнал?

— Да нигде… — пожал плечами Правилов. — На занятиях. Два раза в неделю занимается аэробикой в секции при академии. И все… С подружками там, туда, сюда… Отличница…

— Вот и хорошо, — сказал Ледовой, хищно ощерившись. — Мусора пока не трогай. Пока. Людей подобрал, как я приказал?

— Да, — мрачно отозвался Правилов. — Есть двое. Отморозки, каких мало…

Ледовой кивнул.

— Пошлешь их сегодня в академию. Пускай сучку мелкую кислотой умоют. Для начала разговора…

Лицо Правилова вытянулось.

— В академии людно чересчур, — совсем мрачно возразил он.

Чего-то такого Правилов и ожидал, но все равно поежился. Впрочем, перечить Виктору Ивановичу ему и в голову не приходило.

— Когда домой возвращается, знаешь?

— Ориентировочно, да.

— Тогда в подъезде. Возле дома. Мне — все равно. — Сквозь зубы процедил Ледовой, — но, — чтобы сегодня.

— Полковник на стену полезет… — предположил Правилов неуверенно.

— Вот и хорошо. Пускай лезет, пес. Как соплячку сделают, отморозков приберешь, — Ледовой по-прежнему стоял над Анной, затылком к Олегу Петровичу.

— Будет сделано, — с усилием выдавил Правилов.

— Теперь так, Правилов. Человек твой приехал?

— Да.

— Что за человек?

— Профессионал, — сухо отозвался Правилов. — Пятнадцать лет в армейском спецназе. Я его из Закавказья выдернул. Сидел там на мели.

— Готовь на мента. — Ледовой потер висок. — Пришло ему время. Но вначале — сучонка милицейская.

— Понял, Виктор Иванович.

— Смотри, не подведи меня, — с угрозой произнес Ледовой. — Теперь так, — продолжал Виктор Иванович, — с бабенкой поришайловской давай решать…

— Мои люди круглосуточно дежурят у нее под домом, но пока что Кларчук не объявилась.

— Возьмешь ее, — сразу ко мне. Я этой шлюхе хочу самолично матку выдрать.

— Будет сделано, — немедленно отозвался Правилов.

— Дальше. Ты с Кавказом говорил?

— Томасов прибывает в город в конце недели. Деньги на наш счет в оффшоре они обещают перевести сегодня после обеда.

— Ты им внятно объяснил, что сперва лаве, потом камни?..

— Точно так…

— Хорошо. Теперь вот что, Правилов. С Артемом надо определиться до приезда кавказцев…

Олег Петрович немного замялся:

— Хорошо бы сначала Милу Кларчук потрясти, как следует…

— Что да, то да, — согласился Ледовой. — Смотри, не проморгай бабу.

— А если она до конца недели не объявится?

Ледовой щелкнул пальцами:

— С Артемом затягивать нельзя. Если он на измену сел, в любой момент нагадить может. Того, что ты мне рассказал, достаточно, чтоб любому кишки выпустить. И Артему — тоже…

— Может, с Украинским поговорить по душам?..

— С Украинским разговора не получится, — сказал Ледовой после минуты раздумий. — Полковник тебе ничего не скажет. А если и скажет, пока ты его трясти будешь, менты на весь город кипеж подымут. Ухватят твоих за жабры, и пошла жара…

Правилов согласно кивнул.

Оба немного помолчали.

— Я должен подумать, Правилов, — наконец проговорил Ледовой. — Я подумаю, а ты — делай пока, что сказано.

— Понял, — снова подтвердил Олег Петрович.

— Тогда все, — Ледовой жестом отпустил Правилова.

Олег Петрович отступил назад, бросил тревожный взгляд на племянницу. Та спала, как убитая. Правилов качнулся как бы в нерешительности, а затем развернулся кругом и быстрым шагом заторопился к лестнице.

* * *

Кристина петляла среди кустов, намереваясь выскочить на берег Днепра. Там высокий бетонный забор дачи пересекал пляж и обрывался прямо в воде, в паре метров от берега. Анна как-то хвастала, будто Ледовой все собирался дорастить бетонные плиты проволочной сеткой, да руки не дошли, так что пока именно здесь оставалась лазейка, позволявшая покинуть дачный участок, не штурмуя три метра бетона, венчавшегося, к тому же, несколькими рядами спиральной колючки. Той, что используется на зонах. Правда, путь предстоял по воде.

Мокрые ветви хлестали по лицу, а она неслась во весь дух, обмирая оттого, что стоит кому-то выглянуть в окно, и ее песенка спета. Кристина молнией вылетела на берег и, закусив губу, шагнула в казавшуюся черной реку. Студеная вода обожгла ее разгоряченное тело, и Кристина сдавленно вскрикнула. В том месте, где забор обрывался в реке, она оступилась и окунулась с головой. Кристина тут же вынырнула, задыхаясь и отплевываясь. Туфли она выпустила из рук, и те медленно пошли ко дну.

Цепляясь за бетон, и едва волоча онемевшие от холода ноги, Кристина выбралась на берег с противоположной стороны забора. В висках ухал пульс, она задыхалась и с трудом держалась на ногах.

— Теперь точно застужусь, — сказала себе Кристина и, покачиваясь, побрела к зарослям.

Как только она оказалась среди кустов, за спиной громко треснула ветка и, в следующую секунду, чьи-то стальные пальцы вцепились в горло. Кристина жалобно закричала, всем телом рванувшись вперед. Пальцы соскользнули с шеи. В кустах справа мелькнула тень. Кто-то схватил Кристину за локоть. Снова завизжав, — так что уши заложило, она повалилась в траву, придавленная сразу несколькими телами. Тяжелая ладонь проскользнула под подбородок. Пальцы норовили сдавить кадык. Она принялась яростно мотать головой, раз за разом мешая сделать это. Одна из рук ухватила Кристину за волосы. Кристина, как кобыла, лягнула ногой назад, пятка угодила в цель, позади раздался истошный вопль:

— Яйца!.. Ах, ты ж, б..!

Кто-то тяжело осел на траву. С одним из нападавших было покончено. Двое других, матерясь по-черному, все-таки придавили женщину к земле, буквально размазав по лужайке.

— Каратюга хренов! — через треск рвущейся материи, тяжелое дыхание и удары собственного пульса, до Кристины долетел возбужденный голос одного из нападавших. — Специальные точки на горле!.. Козел, блин! Дай, я ее успокою…

Что-то тяжелое впечаталось в затылок Кристины. Она хрюкнула и уткнулась носом в траву.

Двое мужчин, отплевываясь и ругаясь, на чем свет стоит, разогнулись над поверженной женщиной. Оба были одеты в сине-серые камуфляжные костюмы. Оба прятали лица под черными масками. Вскоре к ним присоединился и третий. Третий стонал, широко ставил ноги и горбился, склоняясь к земле, как большая запятая.

— Ох и сучка! — повторял третий. Дыхание вырывалось из него с присвистом. — Прям по шарам въехала.

— Не скули, — одна из черных масок одобряюще хлопнула его по плечу, — не сможешь свою жинку трахнуть — меня позовешь.

— Мамку свою трахай! — огрызнулся пострадавший. Обе ладони он прижимал к низу живота. — Специальные точки на шее… раз надавил — клиент готов! — с бешенством продолжал пострадавший. — Долбодятел ты, Коля, со своим кунг фу вместе!.. Ниндзя хулев. Ван-Дамов по телику насмотрелся…

— Точно, — кивнула черная маска, поставившая победную точку в борьбе с Кристиной. — Я ему говорил уже — херня все это… Вот инструмент, — с этими словами он подбросил в ладони короткую резиновую трость, раздвигавшуюся наподобие антенны радиоприемника. «Антенна» имела удобную ручку с ремешком, какие обычно бывают на зонтиках или чехлах мобильных телефонов. На конце «антенны» помещался залитый резиной свинцовый шарик величиной с фисташку. — Раз приложил козу — и все, блин, вне жизни.

— Ты ее часом не зашиб? — обиженным голосом поинтересовался Коля. Он бредил боевыми восточными единоборствами, и сейчас в его жилах бушевал сброшенный с пьедестала Брюс Ли.[56]

— Пульс потрогай, — распорядился человек с отбитой мошонкой. — Этого только и не хватало. Ты ж ей врезал со всей дури, а?

— Спокойно, — важно сказал владелец «антенны», — спецсредство опробовано в тюрьмах. При Союзе говна не делали. Дышит телка.

— Давайте, хлопцы, волоките ее в машину, — пострадавший снова взялся за живот. — Ух, и долбанула, дура! Чтоб ты жила сто лет…

Кристину подхватили под мышки и потащили между кустов к стоявшему неподалеку микроавтобусу. Все еще бесчувственная, она оказалась брошенной в салон через широкую заднюю дверь.

— Коля, — хрипловато приказал пострадавший, — выходи на связь. Скажи, так мол, и так, бабу взяли. Бежала из особняка Ледового.

Пока Коля включал рацию, пострадавший согнулся еще ниже, — слышьте, мужики, газета есть?.. Корова дурная. Так звезданула, что чего-то аж живот прихватило…

— Это бывает, — сочувственно согласился обладатель «антенны». — Я как-то, помню, на велосипеде ехал, так у меня седло обломилось… Да ты что!..

— Газету дай…

— Да откуда?

— От верблюда! — вызверился пострадавший.

— Колька утром «Ведомости» читал?

— Так свежий же номер, — возразил из машины радист.

— Да посрать мне, какой, — распалился пострадавший, лихорадочно хватая с сиденья газету.

Пока он отсутствовал, Коля доложил о происшествии шефу. Тот велел немедленно доставить беглянку для допроса.

— Слышь, Петро! — крикнул в кусты хозяин «антенны». — Поехали к Украинскому! Слышишь?!

Минут через пять Петро выбрался из зарослей.

— Слышу, не глухой. Чего ты орешь, кабан?

Петро взобрался на место водителя:

— Значит так… Николай!

— Я.

— Остаешься за главного. Мы с Серегой в город прокатимся.

Петро стянул с головы черный шерстяной чулок, снабженный прорезью для глаз. Физиономия у него была потная и красная. Хозяин «антенны» неторопливо залез в салон. Микроавтобус медленно двинулся по аллее и вскоре исчез за деревьями. Коля, беззлобно выматерившись, снова схоронился в кустах.

* * *

Ледовой подцепил Анну за предплечье, крутанул вокруг себя, разжав в последний момент пальцы. Описав полукруг, Анна пролетела половину спальни и с грохотом врезалась в стену. Пока она сползала на пол, муж уже был рядом.

— Продала, сучара! — заревел Ледовой и за волосы поднял женщину с пола.

Лицо Анны было разбито в кровь. Она хлюпала носом и едва шевелила опухшими губами. Сколько не переноси по жизни побои, а привыкнуть к ним нельзя. Невозможно. Побои не ветрянка — переболел в детстве, — и иммунитет на всю оставшуюся жизнь.

— Продала! — Ледовой провернул Анькину голову так, чтоб заглянуть дражайшей супруге в глаза.

— Витенька, — зашептала Анька. Из глаз текли слезы, — это не так…

— Не так, сука?! А как? — Так?! — намотав на руку длинные волосы жены, Виктор Иванович заломил ей голову назад. Анна захрипела, задыхаясь. Кадык метался у нее под кожей, как маленький напуганный зверек. Ледовой подавил сильнейшее желание немедленно разорвать Анне горло.

— Ты на хрена сюда припхалась, короста?! Куда камни девала, сука?!

— Витенька, это не я! — стонала Анна, уверенная, что муж сейчас либо свернет ей шею, либо снимет с головы скальп.

— Пусти, пожалуйста! Не я это!..

— А кто?! — захлебнулся криком Ледовой. — Кто?! Кто?!!

Он стукнул жену головой о стену. Очень больно, но так, чтобы та оставалась в сознании.

— Ребята, — рыдая, закричала Анька. — Ребята! Те, которых Олег прислал!

Хватка ослабла, но лишь на мгновение.

— Что ты мне паришь?! — зарычал Ледовой, и снова ткнул Аньку головой в стену. — Что ты звонишь, шалава, а?!

— Это точно они, — всхлипывала Анна. — Больше некому. Мы, когда с Криськой приехали, у них такой вид был… как у заговорщиков…

— Так тут и эта дырка была?! — совсем осатанел Ледовой, в третий раз толкая Анну в стену. Правое надбровье Анны распухло. На виске выросла огромная багровая шишка.

— Проходной двор из моего дома устроила?

— Мы на причал ходили, с Криськой, а они все крутились, все крутились вокруг дома!

Ледовой посмотрел на жену с ненавистью.

— Так где тогда эта шлюха?!

— Кристина? Я не знаю. Еще вчера вечером была. Клянусь, Витенька… А потом я перебрала!

— Я тебя убью, гниду! — выдохнул Ледовой. От гнева у него задергалось веко. Заметив это, Анна заголосила:

— Это правда, Витенька! Атасов, Протасов и Армеец! Так, кажется, их звали. Больше некому! Олег на днях звонил, спрашивал о них. Вроде как исчезли они, после дежурства…

— Что значит исчезли?! — Ледовой поднял Аньку на ноги, но лишь за тем, чтобы шваркнуть о стену в противоположном конце комнаты. Анна вновь очутилась на полу.

Ледового трясло, как в лихорадке. Он опустился на корточки, сжал виски ладонями и глухо застонал.

* * *

Едва Правилов отбыл выполнять возложенные на него задачи, Ледовой решил разбудить Анну по-своему. Он сбросил с себя одежду, ловко освободил Анну от ночной рубашки и трусов и принялся жадно ласкать ее горячее со сна тело. Ласки Ледового были грубы, зато действовал он от души. Разбуженная столь неожиданным образом, Анна сперва утратила дар речи. Ледовой шумно дышал сверху. Анну охватил целый сонм самых противоречивых чувств, описать которые не представляется возможным. Она отвечала на ласки супруга, в то время как в ее душе царил полный хаос.

— Витя, — только и произнесла Анна.

— Молчи, — нежно попросил Ледовой, прикрыв ладонью ее губы, — ничего не говори.

Он взял ее и, надо сказать, превзошел самого себя. Анну дважды сотрясал оргазм, чего с мужем у нее очень давно не случалось. Благодарная Анна не осталась в долгу, заставив мужа кончать, громко выкрикивая ее имя. Такова уж была Анна Ледовая.

«Вот это да!» — потрясенно думала она, когда все было позади.

Ледовой перевернулся на спину и блаженно вытянулся рядом с женой. Анна лежала тихонько, устроив голову на волосатой груди супруга. Многочисленных татуировок, покрывавших его торс и обыкновенно повергавших ее в уныние, на сей раз, не замечала. Глаза Ледового оставались полузакрытыми, а на лице застыла улыбка.

Последнее обстоятельство окончательно смутило Анну. Когда же Ледовой, глубоко затянувшись, предложил ей забрать из села Ленечку, «чтоб пацан с нами жил, рос в городе, человека из него сделаю, и все такое…», несчастная женщина не нашлась, что ответить. На глаза навернулись теплые слезы. Виктор Иванович тыльной стороной ладони вытер влажную щеку супруги, усмехнулся добродушно и покинул кровать.

— Я голоден, как волк, жена, — сказал Ледовой, натягивая толстый махровый халат на голое тело. — Ехать в кабак некогда. Сваргань чего-нибудь.

Анна на непослушных ногах двинулась к плите. Ледовой уселся звонить, мурлыкая под нос что-то из «Битлз». Анна стряпала обед из концентратов. Последние слова мужа показались Анне злой насмешкой судьбы.

«Поздно, — твердила она отрешенно. — Слишком поздно для нас троих…». О том, что неминуемо случится в самое ближайшее время, Анька старалась не думать.

Они сытно пообедали. Ледовой оставался весел и приветлив, как никогда. Выпили белого вина. К десерту позвонил Правилов. Лицо Ледового сначала напряглось, а затем расплылось такой откровенно плотоядной улыбкой, что Анна не сумела скрыть охватившую ее дрожь.

— Молодец, Олег, — похвалил Правилова Ледовой, что само по себе тоже было большой редкостью. — Она заплатила! Они все заплатят!

Ледовой грязно выругался. Лицо его стало просто жутким.

«Вот все и вернулось на круги своя», — с тоской подумала Анька.

После обеда Виктор Иванович вновь уселся звонить. Анну он как бы перестал замечать. Она, тише воды и ниже травы, убрала посуду со стола, а в четыре пополудни, наконец, произошел взрыв. Ледовой зачем-то полез в сейф и обнаружил его пустым. Тут-то все и закрутилось. К побоям невозможно привыкнуть. Даже если получаешь их регулярно. Ледовой Анну не щадил. Не прошло и десяти минут, как она превратилась в вопящий и окровавленный кусок плоти.

— Атасов, Протасов и Армеец! — исступленно повторяла Анна, пытаясь, как сшибленная лихачом собака, отползти куда подальше от своего мучителя. Однако деваться ей было некуда. Она понимала, конечно, что делает гнусность, но, в сущности, ей стало наплевать. Лишь бы Ледовой прекратил бить ее. Хотя бы на какое-то время.

И Ледовой действительно оставил жену в покое. Он присел на корточки посреди спальни, яростно растирая виски и качаясь взад и вперед. Отчаяние его было немым и оттого выглядело особенно страшным.

Так продолжалось минут пять. Затем Ледовой встал, прошел к столику и взялся за телефон.

— Алло, Ворона? Это ты? — сказал Ледовой в трубку, едва наступило соединение.

Анна на полу плавала в густом багровом тумане. Изо рта булькала кровь, низ живота онемел и казался совершенно чужим. Слова Ледового долетали до нее какими-то куцыми обрывками.

— Возьми Босяка, Желудя и еще пару человек… Надежных… Шестерых хватит… достаточно…

Аньке имена почудились смутно знакомыми. Людей этих толком она не знала, но полагала, что муж созывает рецидивистов, вроде себя.

— Адрес давай! — зарычал Ледовой над ухом. Последнее относилось к ней. Анна промямлила домашний адрес Кристины.

— Скажи Желудю, чтобы заехал, — приказал Ледовой в трубку.

Аньке стало почему-то совсем не жаль подругу. Все происходящее вокруг начало вдруг казаться ей плоским, будто мелькающим на киноэкране.

«А у меня, по-моему, лихорадка, — думала Анна, лежа навзничь буквально под ногами Виктора Ивановича. — Наверное он мне что-то отбил… и похоже, теперь я умираю… не так плохо, как может показаться… Очень даже хорошо…»

Мысли Анны текли вяло, как масло на морозе. Ледовой бросил трубку, вернулся к жене и крепко стянул ее руки и ноги веревками. Анна осталась безучастной. Он отволок ее в соседнюю комнату и оставил на полу.

— Попозже с тобой разберусь, — зловеще пообещал Виктор Иванович, притворяя за собой дверь. За секунду до того, как дверь полностью закрылась, Ледовой щелкнул выключателем, и комната погрузилась во тьму.

«Не разберешься, — подумала Анна, и ей сделалось почти что весело. — Я умираю, и это замечательно. И не страшно вовсе. Это как в детстве. Температура под сорок, лежишь себе под одеялом, ивсе тебе до лампочки». Мысли о малолетнем сыночке Анна гнала от себя, как могла.

Где-то через час особняк Ледового наполнился шумом. Видимо, к мужу прибыли вызванные им подкрепления. Как и предполагала Анна, все эти люди и в самом деле принадлежали к миру воров.

— Правилов продал меня, Ворона, — громко сказал Ледовой прямо за дверью Анькиной комнаты.

— Сука, — злобно обронил кто-то.

— Я его с улицы подобрал, — продолжал Виктор Иванович с холодной яростью. Я вор в законе. Я эту кодлу красноперую манал, когда он перед генералами раком ползал.

— Траву красил, — добавил грубый голос. — И это, как его, — кровати по нитке выстраивал. Пес поганый.

— Теперь он умрет, — глухо закончил Ледовой.

«Вот и пропал дядя Олег, — безразлично подумала Анна, разбуженная шумом, поднятым гостями Ледового, — Ну и пошел он…»

— А этих двух клоунов на воротах кто поставил? — сильно шепелявя, спросил другой, очень грубый мужской голос.

— Олег…

— Так чего ты ждешь?! Чтоб они шухер подняли?!

— Правильно, — сказал Ледовой немного раздосадовано.

«Вот и нет обоих мальчиков. И хрен с ними…».

— Звони Правилову, пусть едет сюда, — предложил третий голос, показавшийся Анне зловещим.

Мужские голоса переместились куда-то дальше, так что Анне стало не слышно. Она устала прислушиваться, закрыла глаза и, свернувшись калачиком, попробовала отключиться. Вскоре ей это удалось.

* * *

Получив недвусмысленное приглашение Ледового немедленно прибыть на дачу, Правилов долго сидел в кабинете, барабаня пальцами по столу. Пока пальцы Олега Петровича выбивали такты военных маршей, причем четко и безошибочно, он думал о приглашении шефа. Правилову оно не нравилось.

Минут за пятнадцать до разговора с Виктором Ивановичем в кабинете Правилова прозвучал еще один телефонный звонок. Он тоже был с дачи. С Олегом Петровичем связался старший из охранников. Тот, что сопровождал Правилова в «Дубовом Гаю», был некогда советским офицером, родился на Сырце и от своего деда знал многое о тайнах Сырецкого леса. Охранник доложил Правилову о том, что к Виктору Ивановичу только что понаехали гости.

— Чистые урки, Олег Петрович, — взволнованно говорил охранник. — Две машины. Человек восемь всего.

— Где Ледовой?

— В доме. Разговаривает с ними. Встретил во дворе. Обнялись. Потом поднялись в дом. Между собой говорили, что вроде как еще люди должны подъехать.

— Докладывай по обстановке, — приказал Правилов, вешая трубку на рычаг. А затем позвонил Ледовой и пригласил его к себе. И что-то в голосе Виктора Ивановича здорово не понравилось Олегу Петровичу. Что-то стало не так. Правилов попробовал дозвониться охране, но телефон на воротах молчал. Тогда он набрал мобильный номер племянницы, и после десятка долгих гудков из динамика заскрипел голос Ледового:

— Алло?

Правилов нажал отбой и уселся размышлять над тем, что же там такое стряслось.

— Что-то скверное на даче творится… — сказал Правилов убежденно. — Это яснее ясного. Но вот вопрос, — что?

Олег Петрович сгорбился в кресле, мучительно размышляя, а груда окурков стремительно росла, грозя похоронить пепельницу.

— Что-то там не так. Ох, не так.

Вразумительных ответов у Правилова не было. Развитое чувство опасности ни разу в жизни не подводило Олега Петровича. Интуиция обострилась на войне, и дважды спасала Правилову жизнь. Он не всегда следовал своему чутью — военные — люди подневольные, но прислушивался к нему — всегда. Таково было железное правиловское правило. Сейчас чутье говорило Олегу Петровичу, что ехать на дачу — нельзя. Вот нельзя — и баста.

— Гребаное минное поле, — пробормотал Олег Петрович и нажал кнопку селектора.

— Да, Олег Петрович, — в селекторе ожила секретарша-Инночка.

— Инночка… Немедленно разыщи мне вот кого, — и Правилов назвал имена наиболее преданных ему людей. Все они были подобраны самим Правиловым из числа бывших советских офицеров. — Пускай немедленно явятся сюда.

Распорядившись, Правилов приготовился ждать. Когда отставники появились в кабинете, Олег Петрович отдал приказ проверить оружие и ждать его в джипе.

— На войну, Олег Петрович? — поинтересовался один из бывших офицеров.

Вместо ответа Правилов жестом выставил всех за дверь. Встал и вытряхнул пепельницу в ведро с мусором, нацепил плечевую кобуру, вложил в нее пистолет, предварительно лязгнув затвором. Поколебавшись, вынул из сейфа второй ствол, всунул под ремень за спину. Воинственные приготовления совсем не успокоили Правилова. Ведь он не был мальчиком.

Олег Петрович уселся за стол, достал фотографию доченьки и долго смотрел в ее глаза. Лиличке на фото было тринадцать. Снимок сделали, когда у Правилова еще была семья.

Он уже совсем было собрался выходить, когда на столе снова зазвонил телефон. Правилов снял трубку, ожидая услышать гневный голос Ледового.

— Олег Петрович, г-гм?

— Правилов слушает.

— Поришайло Артем Павлович, г-м, беспокоит.

Правилов снова сел в кресло, не зная, чего еще ожидать. Поришайло застал его врасплох.

— Олег Петрович, — вкрадчиво заговорил Поришайло. — Я вам звоню вот по какому вопросу. Нам необходимо встретиться, г-м.

— Зачем? — сухо спросил Правилов, ожидая, что вот она, реакция на беспредел, в который его втравил Виктор Иванович.

«Быстро разобрались, — подумал Олег Петрович. — Хотя, по делу, гадать было нечего. Одно дело доказать вину, — совсем другое — наказать виновных».

— Это не телефонный разговор, Олег Петрович, — спокойно ответил Поришайло. — Могу лишь сказать, г-м, что в нашей встрече вы должны быть заинтересованы даже более чем я, г-м…

— Почему? — спросил Правилов, но Поришайло отвечать не спешил:

— Г-гм.

— Когда?

— Немедленно, Олег Петрович. Дело не терпит отлагательства. Поверьте мне.

Правилов почему-то поверил.

— Где?

— В сквере возле «Золотых Ворот». Ваш джип мои люди знают. Мои машины будут ждать вас прямо напротив выхода из метро, г-м. Обе марки «Тойота Лэнд Круизер». Вы не спутаете.

Правилов решил, что навряд ли.

— Поехали, — рявкнул Правилов через минуту, хлопая дверцей своего «Паджеро».

Воздух казался удивительно свежим, несмотря на толчею машин в центре. Улицы задыхались от транспортных потоков, в центре же творилось настоящее столпотворение.

— Закрыли б центр для старья разного, — весело предложил один из людей Правилова. — К примеру, не пускать легковушки старше пяти лет. Чтоб голытьба взрослым людям кататься не мешала.

Двое других радостно заржали.

— А обслуживать вас, козлов, кто будет?! — злобно поинтересовался Правилов. — Жрать готовить, толчки ваши пробивать, лампочки вам вкручивать? Дерьмо за вами выгребать?

— По пропускам, Олег Петрович, — пояснил охранник. — Спецпропуск, — и вывози на здоровье.

— Какой ты грамотный, — покачал головой Правилов. — Ладно, заткните пасти…

Правилов опустил окно, подставив лицо влажным освежающим потокам. Над крышами только что громыхало. Пахло озоном и зеленью, которая в Киеве — на каждом шагу.

Не доехав до Оперного театра, они свернули с бывшей Ленина, ныне Богдана Хмельницкого, проехали две сотни метров по улице композитора Лысенко и очутились у «Золотых Ворот». Выглядели «Ворота» бутафорскими, какими, в сущности, и были.

Джипы Поришайло стояли там, где тот обещал.

— Оружие к бою, — приказал Правилов, офицеры выполнили приказ.

— Если «Тойоты» тронутся с места, а я не выйду, — открывайте огонь на поражение, — распорядился Правилов, покидая салон «Паджеро».

Трое вылупились на шефа, ожидая, что тот шутит. Однако Правилов не думал шутить.

Своей обычной пружинистой походкой Правилов срезал угол сквера и забрался в ближайший «Лэнд Круизер».

— У меня в машине люди, они вооружены и готовы на все, — сказал он Поришайло вместо приветствия.

— Очень хорошо, — кивнул Поришайло, — верные люди нам, г-м, понадобятся.

Правилов уставился на Артема Павловича, в недоумении приоткрыв рот.

— Олег Петрович, — продолжал Поришайло, как ни в чем не бывало, — вы человек военный, г-м, по сему я не стану ходить вокруг, г-м, да около. Послушайте это, — и Артем Павлович воткнул кассету в шахту магнитофона. Из динамиков трескуче заговорил Ледовой.

Правилов слушал, и волосы на его голове шевелились. Худшие опасения Правилова сбылись. В машине не было сказано ни слова. Когда запись подошла к концу, Олег Петрович так и остался сидеть, понурив голову и крепко сжав кулаки.

— Это не монтаж, — сказал Поришайло, хотя Правилов и без него понимал, что к чему. — Запись телефонных переговоров выполнена моими людьми. Тут ведь и ваш с ним разговор есть.

Правилов угрюмо молчал.

— Олег Петрович. Ваш шеф вызвал на дачу уголовников, г-м. Вас, считайте, приговорили. Как только вы явитесь туда, Вам немедленно вскроют вены.

Правилов и без Поришайло понимал, что так оно и будет. Как и догадывался из-за чего.

— У Виктора Ивановича, — следовал далее Поришайло, — похищено нечто исключительно ценное. Дорогостоящее, во-первых, и, скорее всего, уже оплаченное его деловыми партнерами с Кавказа. А они не те люди, с которыми, г-гм, шутки шутят. Виктор Иванович полагает, что вы, Олег Петрович, в ответе, по крайней мере, за своих охранников. Люди ваши с охраной не справились, ценности прошляпили. Это минимум обвинений, г-м, так сказать.

Правилов поморщился. Колючие слова Ледового: «Правилов сдал, Правилов изменил» еще звенели у него в ушах. Хорош минимум.

— Ну и, Виктор Иванович подозревает, что вы приложили руку к похищению, — спокойно подвел черту Поришайло. — Вы же знаете, г-м, что вас ожидает.

Правилов знал. Он в упор поглядел на Поришайло:

— Хочу вас заверить также, что я к похищению, г-м, не имею ни малейшего отношения, — холодно констатировал Поришайло.

— А кто имеет? — мрачно спросил Правилов.

— Похититель оказался третьим лицом… — Поришайло усмехнулся. Эдакий седой Будда в строгом деловом костюме, расположившийся на широком кожаном сидении внедорожника. — Мои люди тоже оказались не на высоте… Но сейчас, г-м, сейчас они идут по следу.

— Как и мои ребята, — вслепую предположил Правилов. Толком он ничего не знал, но успел сопоставить в уме кое-какие факты. Слова Поришайло и поведение родной племянницы в последние дни позволяли Правилову надеяться на то, что его люди не принимали участия в краже, а, напротив, пробовали на свой страх и риск выправить положение. И вообще говоря, Олег Петрович верил в преданность Атасова. «Атасов подвести не должен, Атасов, как и всегда…»

Артем Павлович с интересом взглянул на Правилова.

— Ваши шли, какое-то время… — спокойно согласился Поришайло. — Но потерпели неудачу… — Но, — продолжал Поришайло. — как бы там ни было, неужели вы считаете, что этот факт повлияет на реакцию Виктора Ивановича?

На это Правилов ничего не ответил.

— Где мои ребята? — спросил он Артема Павловича.

— Об их судьбе вы узнаете, г-м, в свое время. Думаю, мы даже сумеем им помочь.

Олег Петрович вздохнул невесело.

— Зачем вы предупредили меня, Артем Павлович? — сухо поинтересовался Правилов.

Поришайло позволил себе сдержанно улыбнуться.

— Затем, Олег Петрович, чтобы спасти тебя, — просто ответил он. — И тебя, г-м, и племянницу твою, если еще не поздно…

Последнюю фразу Артем Павлович выговорил с большим сомнением в голосе.

— Вы слыхали о Тренере? — снова заговорил Поришайло, потому как Правилов хранил молчание. Олег Петрович кивнул.

— Я считаю, что покойный Тренер, г-м, больше подходил Виктору Ивановичу. — Поришайло не отрывал глаз от Олега Петровича.

— По-моему, Ледовой придерживается того же мнения… Виктор Иванович — уголовник. Некоторые из таких, как он, г-м, сумели пробраться наверх. В смутное время. Но это время уходит. Наезды со стрельбой. Стрелки бандитские, г-м. Малявы. — Поришайло брезгливо поморщился. — Такими методами разбирались между собой племена в каменном веке. Но мы-то живем в конце 20-го. Хулиганская вольница, Правилов, многим действует на нервы. Мне — тоже действует. Хватит, г-м. Пора с этим заканчивать.

— По суду все вопросы решать будете? — заинтересовался Правилов, — ну да, ну да…

— По-разному, г-м, будем, — теперь Поришайло улыбался почти что ласково. — Но без Ледового. Мне Виктор Иванович в будущем мире не видится. Нет его там. Как, г-м, и Тренера. Однако, это вовсе не означает, что мне не нужны опытные и решительные люди, Олег Петрович.

Правилов провел рукой по виску. Лицо Поришайло неожиданно сделалось гранитным.

— Дочери полковника Украинского плеснули серную кислоту в лицо. Сегодня, в полдень. Сейчас врачи, г-м, борются за ее жизнь. В городской, г-м, клинике. Многие влиятельные люди, Правилов, г-гм, так возмущены этим варварством, что за жизнь преступников, сделавших это, я не дам ломаного гроша.

Поришайло изучал лицо Правилова. На лбу Олега Петровича выступили капли пота.

— Уверен, что эта дикость совершена без Вашего ведома. Подозреваю, что нападение на дочь полковника — дело рук бандитской своры, засевшей нынче на даче Ледового в Осокорках. Пора с ними кончать.

Слово индульгенция само пришло на ум Олегу Петровичу.

— Что вы предлагаете? — наконец хрипло спросил он.

* * *

Когда едешь на запад — имеешь солнце в попутчиках. Световой день кажется чуть длиннее. На самую малость, потому что даже наилучшая машина много медленнее самолета. Да и дороги в небе поспокойней автомобильных. Здесь не включишь автопилот, чтоб глотнуть чашечку кофе. Тут нет диспетчеров, зато полно пешеходов, велосипедистов, телег, а также встречных и попутных машин. Когда движешься на запад, солнце, где-то с четырех и до семи вечера, нещадно бьет в глаза, заставляя щуриться и то и дело ошибаться с выбором дистанции.

И только после семи солнечный свет приобретает мягкий бордовый оттенок, а глаза получают передышку. Воздух прозрачен, закат ласкает землю, становится ощутимо прохладнее, и все видно далеко. Это, правда, если дождя с туманом нет. Самое время поднажать, пока мир не окунулся в сумерки. Они нагрянут скоро. Солнечный диск станет багровым, а потом и вовсе закатится за горизонт. Фары встречных машин примутся жалить глаза, вышибая из них слезы. Каждая тень будет казаться ямой, каждый придорожный куст — пешеходом, готовым броситься под колеса. Рука об руку с темнотой к вам явится зевота, а веки станут смыкаться, будто намазанные клеем.

* * *

Когда Андрей въехал в Борисполь, день давно угас. Горели фонари. Фонарей вроде было много, а света все равно не хватало. Бортовые часы показывали половину десятого.

Челюсти Андрея с хрустом трудились над овсяным печеньем, которого он набрал целый кулек. Было это еще в Полтаве. За Лубнами на лобовое стекло «Ягуара» упали последние капли. Тучи унесло на восток. С непогодой было покончено, и даже проглянуло солнце. А после Пирятина вообще распогодилось. Правда, небо очень скоро сделалось фиолетово-синим. Ночь быстро вступала в свои права.

Андрей почувствовал, как подкрадывается сон. Было искушение перекемарить пару часов, но все же Бандура решил не останавливаться.

«Кончил дело, — гуляй смело», — подбодрил себя Андрей, раскрыл кулек с печеньем. Достал первое, откусил. Раздался сухой треск.

— Ух ты! — воскликнул Андрей. — Двухлетней выдержки. Как минимум. Хочешь — жуй, хочешь — по врагу стреляй.

Впрочем, оно было к лучшему. Андрей принялся энергично работать челюстями.

— Чтоб не спать, надо жевать, — говаривал когда-то Бандура-старший.

Затем Андрей вспомнил маму, частенько запасавшую овсяное печенье к чаю. Когда оно, понятное дело, появлялось в магазинах. Чай они пили между девятью и половиной одиннадцатого вечера. Андрей приучился макать печенье в чай. Если оно бывало свежим, то частенько обламывалось, падая в чашку. Он вылавливал кусочки пальцами, вызывая возмущение мамы и добродушный смешок отца. На дне чашки образовывался довольно неприятный осадок, зато печенье казалось бесподобным. А иногда мама пекла коврижку с яблоками, которую величала шарлоткой. Сахара, яиц и яблок в ней содержалось больше, чем муки, так что выходило — пальчики оближешь.

Андрей вздохнул, отогнав ностальгические воспоминания. Следовало следить за дорогой. За Борисполем та превратилась в широченную шестиполосную автостраду. Даже знак стоял — автострада, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Андрей выехал в третью полосу и прибавил газу. Машина, казалось, обрадовалась возможности проявить свои скоростные качества, и понеслась, как снаряд. Слева мелькнул мост, уводящий тех, кому надо, к международному аэропорту Борисполь. Проехав еще под парочкой мостов, Андрей сбросил скорость, принял правее и начал исследовать лес, боясь пропустить в темноте малоприметный поворот направо. Где-то тут пролег путь в обход милицейского КП, открытый Бандуре Протасовым.

— Партизанская тропа, бляха-муха, — сказал тогда гигант, — вокруг ментовских постов, чтоб ты знал. Раз-два — жух — и ты на ДВРЗ.[57] Считай, в Дарнице. Правда, тут на автопатруль можно нарваться, что, в натуре, еще хуже…

— Береженого Бог бережет, — решил Андрей. — Автопатруль — это как повезет. Бабка надвое сказала.

Вообще говоря, он был уверен, что милиция уделяет основное внимание покидающим город машинам, смотря на въезжающие сквозь пальцы.

«Это если особых распоряжений нет. А есть такие, или нет — остается гадать на кофейной гуще. Но лучше — не проверять. Обидно будет на последних километрах влипнуть.

На ум пришли слова отца, сказанные однажды в сарае, превращенном Бандурой-старшим в малярную мастерскую. Отец высказался в таком духе, будто в любом деле последний этап — самый тяжелый.

— Почему так, один Бог знает, но только именно так обстоят дела, — вздохнул отец. Он как раз перекрашивал борт их верной «тройки», плавно водя покрасочным пистолетом. Работа близилась к концу, когда пульверизатор фыркнул, компрессор подавился, воздушный шланг слетел со штуцера. Из сопла вылетел здоровенный плевок краски, шлепнулся на борт и медленно поплыл на пол.

— Вот так, — добавил отец, смахнув с носа большую каплю краски, очутившуюся там, в результате происшествия. — Выкручиваешь откуда-то болты, последний обязательно сломается. И будешь его потом сутки высверливать.

Андрею, частенько возившемуся в гараже вместе с отцом, оставалось только кивнуть.

Район вагоноремонтного завода в этот поздний час оживленностью напоминал кладбище в то же время суток. Вдоль дороги тянулись бесконечные заборы каких-то баз, заводов и гаражей. Посредине улицы шли трамвайные пути. Самих трамваев видно не было, но рельсы вскоре привели Андрея в обитаемые места. Он выехал на перекресток перед старым Дарницким кладбищем, и по Харьковскому шоссе снова направился к выезду из города. Таким образом, проделав солидный крюк, зато без приключений обогнул КП и оказался на просторах Харьковского массива столицы.

Повсюду высились новенькие многоэтажки. Часть стояла в обнимку с кранами, во многих уютно светились окна. Дома напомнили Андрею гигантские соты. В каждой ячейке копошились люди. Работяги с заводов, торговцы с рынков, учителя, уклоняющиеся от налогов бухгалтера и уличающие их налоговики. Правда, был вечер, следовательно, действовало перемирие до завтра. Кто-то ужинал, кто-то сидел перед телевизором, плескался под душем или почитывал газетку на унитазе.

Андрею представились сотни холодильников, тысячи тарелок, легионы табуретов и армии половичков под дверями. Киев не был Бандуре родным городом, но, как бы там ни было, он глядел по сторонам, охваченный тревожно-радостным чувством возвращения домой.

Оставив позади Харьковский массив, Андрей достиг громады Южного моста. Раскрутился под ним, фары скользнули по спокойной Днепровской глади. Бандура свернул направо и въехал в царство сплошных садов. Это и были Осокорки. Даже улица называлась Садовой. До пункта назначения осталось километров пять, то есть всего ничего. Вокруг было тихо и темно. Кое-где горели лампы, казавшиеся редкими, как звезды в плохую погоду.

Андрей отер пот со лба, подумав, что во сне обязательно увидит дорогу, наплывающую под капот в виде бесконечной, черной ленты.

Дом Ледового стоял там же, где Андрей его оставил более трех суток назад. Окна третьего этажа были освещены, однако наглухо закрыты шторами. Андрей направил машину к воротам, но в последний момент свернул в сторону и медленно проехал мимо.

«Вот забавно выйдет, если Ледовой из тюрьмы вернулся», — неожиданно подумал он, и почувствовал себя неуютно. Правда, по словам Аньки, мужа закрыли надолго…

Бандура вывел машину на пологий берег реки, заглушил двигатель, выключил фары и замер в темноте, прислушиваясь.

«Ты грамотный хрен, — похвалил себя Бандура. — Совсем не дятел. Тебя запросто не возьмешь…»

Вокруг хором заливались цикады. Им вторили жабы. Издалека доносилось голодное зудение тучи комаров, почуявших прибытие новой жертвы. Рядом плескался Днепр. Лунная дорожка протянулась к Жукову острову. Где-то там, на противоположном берегу мигал одинокий огонек, — кто-то грелся у костра.

— Рыбаки, — решил Андрей, прихватил дипломат, уже привычно запихнул в штаны «браунинг» и, крадучись, двинулся к забору. Дача Ледового по-прежнему оставалась безмолвной. Вокруг — никакого движения. Однако, стоило Бандуре углубиться в заросли, как кто-то жарко дыхнул на него чесноком, и цепкие руки сомкнулись у него на горле. Ужас ночной крымской дороги проснулся немедленно, удесятерив силы Андрея. Он издал протяжный, нечеловеческий вопль и махнул локтем наудачу. Темнота стояла — хоть глаз выколи.

Во мраке локоть столкнулся с чем-то твердым. Это что-то громко хрустнуло.

— Нос! — отчаянно гнусавя, завопил кто-то. Пальцы оставили в покое горло Андрея. Бандура выбросил колено на звук, и снова угодил в цель.

— Яйца!!! — выкрикнул враг и тяжело осел на землю. Андрей перепрыгнул поверженного противника и рванул через кусты с шумом взбесившегося слона.

За спиной Андрея раздался топот как минимум трех пар ботинок.

«Ого! — подумал он, и гигантскими скачками устремился к «Ягуару». — Засада, мать вашу!..»

— Стоять, милиция!!! — заорали из кустов.

Едва Андрей выбежал на дорогу, как несколько теней рвануло навстречу, от «Ягуара». Путь к машине оказался отрезан. Тьму разорвало несколько вспышек, загремели выстрелы. Бандура снова метнулся в заросли. Пальцы правой руки поймали рукоятку «браунинга», но тут же потеряли ее. «Браунинг» выскользнул из штанов и полетел под ноги. Андрей нагнулся на ходу, и тут его макушка врезалась в живот одного из преследователей, как раз выскочившего из кустов. Андрею показалось, что в шее что-то хрустнуло. Однако, и преследователю тоже досталось. Воздух с шумом вышел из него, он согнулся пополам и рухнул на задницу, издав жалобный всхлип. Андрей перескочил его, попав ногой во что-то мягкое. Распрощавшись с пистолетом, Бандура во всю прыть помчался по дороге. Соотношение сил было таковым, что Андрею оставалось только бежать. Кто-то выстрелил несколько раз, но, на соревнованиях по стрельбе этому стрелку делать было нечего.

— Стой, гад! — орали из темноты.

«Черта с два!» — думал Андрей, наращивая темп.

Пробежав около двухсот метров, он очутился у ворот дачи. Если люди Правилова были на месте, то пальба безусловно разбудила их. Из калитки вынырнули трое. В руках одного трещала рация. Андрей различил силуэты фуражек, и круто забрал вправо. В прыжке перелетел канаву и устремился по дороге.

Преследователи немного отстали. Видимо, бросились к машинам. Значит, с минуты на минуту погоня обещала возобновиться, так сказать, в механизированном варианте. В планы Андрея не входило доставить преследователям подобное удовольствие. Справа от себя он приметил забор еще какой-то дачи, и рванул туда, что было сил.

«Через забор, огородами, к Южному мосту выберусь. А там — видно будет, — решил Андрей на бегу.

Не успел он преодолеть и половину дистанции, как из-за перекрестка на большой скорости выскочил черный джип. За первым внедорожником следовали еще два. Кавалькада неслась прямо на Андрея. Он мотыльком заметался в свете фар. Машины уже были рядом.

Достигнув забора, Бандура прыгнул на него, словно немецкая овчарка, сдающая нормы ОКД[58] по преодолению барьеров. Высота забора была приличной, дипломат невероятно мешал. Левая рука сорвалась, Андрей, душераздирающе вскрикнув, полетел вниз. При падении нога подвернулась, и он снова вскрикнул.

«Мне крышка, — подумал Андрей. — Крышка! Крышка! Крышка!»

Он продолжал ползти, но скорее уже по инерции, и тут его ушей достиг командирский голос Правилова. Спутать его с каким-то другим было практически невозможно.

— Бандура! — на всю улицу рявкнул Олег Петрович.

Андрей вскочил и на одной ноге запрыгал к джипу.

— Давай в машину, парень!

Андрей буквально ввалился в джип.

— Олег Петрович…

Правилов захлопнул дверь, вернулся на место водителя.

— Олег Петрович, — Андрей задыхался от нехватки кислорода и переполнявших его чувств.

— Так это и есть твой паренек? — спросил Правилова чей-то голос.

Лишь теперь Андрей разглядел пожилого лысоватого мужчину, рассевшегося на заднем сидении машины. Он был одет и держался, как вельможа.

— Значит, сын твоего старого сослуживца?

Правилов кивнул:

— Однополчанина…

Андрей почувствовал на себе внимательный взгляд незнакомца и ответил тем же. Глаза пожилого вельможи были необычайно проницательными.

— Олег Петрович, — распорядился незнакомец, не сводя глаз с Андрея. — Ну-ка погляди, что у него там?..

Правилов молча забрал дипломат, ловко открыл замки.

— Они, — Правилов передал кейс пожилому.

Избавившись от камней, Бандура не только не ощутил никакой утраты, а напротив, почувствовал себя Атлантом, перевесившим на кого-то небесный свод. Пережив эту гамму чувств, Андрей вспомнил о погоне. Той уже сам Бог велел быть где-то рядом.

— Олег Петрович! Облава! Тут менты кругом! Уезжать надо!..

— Сотрудники правоохранительных органов, — назидательно поправил пожилой, в свою очередь разглядывая содержимое дипломата. Приподнял бровь, с минуту изучал его, а затем бережно устроил дипломат рядом с собой, на сидении. Настроение вельможи заметно улучшилось.

— Вот и хорошо, — сказал он, похоже, самому себе.

Андрей совершенно ничего не понимал, однако решил помалкивать. Ему хотелось поскорей объясниться с Правиловым, но присутствие незнакомца сковывало. Этого туза, обращавшегося с Олегом Петровичем, как с подчиненным, Бандура видел впервые в жизни. Чего от него ждать — понятия не имел.

— Значит, сын афганского героя? — опять подал голос Пожилой, — наслышан о тебе, наслышан…

Он продолжал изучать Андрея с интересом микробиолога, обнаружившего под микроскопом новый вид бациллы.

— Выходит, приехал в Киев всего три недели назад?..

Было не понять, спрашивает Пожилой, либо утверждает.

— Еще до города не добрался, а уже разнес вдребезги «БМВ» полковника Украинского…

Бандура счел за лучшее промолчать.

— Устроил такую аварию, г-м, из которой полковник только чудом вышел живым, и не стал инвалидом. Побоище, г-м, можно сказать, на дороге, — вельможа обернулся к Правилову.

— Машина, г-м, между прочим, из моего гаража была, Олег Петрович. — Пожилой скупо улыбнулся. Бандура отметил, что в его улыбке содержалось примерно столько же тепла, сколько в куске льда. Андрей преодолел паралич горла:

— Да он сам летел, как ненормальный!..

— Милицейский протокол утверждает обратное. Он свидетельствует, г-м, что виновник аварии — ты. Да тут и думать нечего…

Правилов громко прочистил горло. Незнакомец убрал улыбку, как будто ее и не было.

— Олег Петрович, — приказал Пожилой, — иди распорядись, г-м, что на сегодня все. Пусть ребята сворачиваются.

Правилов не заставил Пожилого повторять дважды и сразу взялся за дверь.

— Понял, Артем Павлович, — сказал он, выходя из джипа.

«Мать моя… — подумал Андрей. — Артем Павлович? Я слышал только про одного. Он партнер самого Виктора Ледового. Такой же крутой, если не козырнее. Ну, я пропал…»

Выпроводив Правилова, Артем Павлович повернулся к Андрею.

— Итак, молодой человек, г-м, не успел ты приехать в столицу, как разнес вдребезги ресторан «Дубовый гай». Правда, не один, — с дружками. Компанию себе подобрал замечательную. Бывший военный, экс-боксер, и этот, третий, заика, г-м… Один другого краше…

Андрей попробовал возразить, но Артем Павлович взглядом заставил его умолкнуть.

— Знаю, — неторопливо продолжал Поришайло. — За женщин заступался. Кавказцев не любишь?

— Да нет… в общем… — замямлил Андрей.

— Нехорошо, — строго сказал Поришайло, — сын воина-интернационалиста, г-м.

«Не трогал бы ты, кондом, моего батю».

Поришайло опять улыбнулся. И снова — одним ртом.

— Не успел ресторан догореть, стрелка бандитская, на Южной Борщаговке. И так конструктивно «побазарили», г-м, что городской морг пополнился дюжиной трупов.

Андрей промолчал. Говорить было нечего.

— Пребывая в столице, время на библиотеки не тратил, г-м. Не тянуло тебя туда. Все больше сауны с барами привлекали…

— Сауна некоего господина Бонасюка пришлась тебе по вкусу особо. — Поришайло в третий раз ухмыльнулся. Улыбка и вправду была зловещей, предвещая Андрею мало хорошего.

— Место выдалось неспокойным… — Артем Павлович хитро прищурился. — То беспредельщики нагрянут, то приедут оперативники. Но чем напугаешь четверых вооруженных до зубов ребят?.. Тем более дамы — по высшему разряду, г-м. Правда, — обе замужние. Вроде и не твои проблемы, а расхлебывать таки пришлось…

— Но я, — промямлил Андрей.

— Известного афериста из-под наблюдения вытягивать. От ареста спасать. С аварией, опять же. Пять машин — в лепешку, г-м. Ну так, кому это интересно…

— Да я…

— Парень, — с некоторым подобием уважения сказал Артем Павлович, — ты шагаешь по трупам. Тебе все, г-м, — пополам земля. Замечательные, г-м, достижения, если учесть, что в столице ты — без году неделя.

— Но…

— И, наконец, — повысил голос Поришайло, — тебе с дружками довелось все же прокатиться в Крым. Море-то холодное еще, впрочем, ты на это навряд ли обратил внимание. Боксера вы оставили за Херсоном, двое других тоже отстали по дороге. По разным причинам, так сказать. Но только, г-м, не ты. Ты добрался до Ялты. И не просто добрался, а вырвал, г-м, что положено, и привез в Киев. Принимая во внимание все обстоятельства, г-м, — впечатляющий успех. Прямо таки, г-м, поразительный…

— Я не хотел… — жалобно начал Андрей, почувствовав, что дело близится к развязке.

— А мне тебя, г-м, собственно упрекнуть-то и не в чем, — в очередной раз прервал Андрея Поришайло. — Наоборот, г-м…

Передняя дверца распахнулась, в проеме возник Правилов.

— Все сделано, Артем Павлович.

— Наоборот, г-м, полагаю, что тебя следует поощрить.

— Артем Павлович! — восторженно начал Андрей, воспрянув духом, — значит, вы думаете, что Виктор Иванович, ну… — Андрей подыскивал слова, — он не станет сердиться?

— При чем тут Виктор Иванович?! — спросил Поришайло жестко. — Виктора Ивановича больше нет с нами. Случилось непоправимое, г-м… Виктор Иванович выпил лишнего, расстроился, г-м. Жену избил до полусмерти. В руки несчастной женщины, г-м, каким-то образом попало ружье. Все знают, что Ледовой, г-м, страстный охотник… Точнее, г-м, был страстным охотником…

— Дробь на медведя, — сухо добавил Правилов. — Из обоих стволов. В упор. Виктор Иванович скончался, не приходя в сознание. Два часа назад. Ясно?

— А Анька? — вырвалось у Андрея.

— Супруга Ледового в реанимации, — сдержанно сказал Поришайло. — Ей очень серьезно досталось, и я боюсь, г-м, что придет в себя несчастная женщина не скоро.

— Ее посадят? — с ужасом спросил Андрей.

— После того, как работа хирургов будет закончена, ей понадобится помощь, г-м, психиатров. Так что, думаю, тюрьма ей не грозит. Она, г-м, в невменяемом состоянии, и никто не знает, когда из него выкарабкается…

— Я упомянул о награде, г-м, — произнес Поришайло, покончив с Анной Ледовой. — Вот она…

С этими словами Артем Павлович неторопливо стянул с мизинца увесистую золотую печатку, протянул Бандуре.

— На вот, возьми. Заслужил, г-м.

Андрей автоматически надел перстень на палец.

— А деньги, г-м, завтра получишь.

Поришайло обернулся к Правилову.

— Парень ничего. Вот только бойкий, г-м, чересчур. Глаз да глаз нужен. Ты присматривай за ним, г-м.

Правилов молча кивнул. Артем Павлович молча толкнул дверь джипа.

— Пора отдохнуть, Олег. Это только товарищ Сталин, г-м, по ночам врагов изводил, г-м, без устали. — Поришайло выбрался наружу. Правилов последовал за ним.

Когда эскорт олигарха укатил, Правилов медленно вернулся к своему джипу. Видок у него был, как у летчика, в последнее мгновение катапультировавшегося из потерпевшего катастрофу самолета.

— Поехали, — сказал Правилов. — По дороге доложишь, что и как.

Олег Петрович развернул «Паджеро», и они направились в столицу.

Глава 11 РАНЕНИЕ ПРОТАСОВА

— Симпатичный городишко, — сказала Кристина Бонасюк, когда они, наконец, выбрались из Херсона. — Куда меньше Киева, это сразу чувствуется, а центр — такой уютный… Домашний какой-то.

Они только что миновали центр, где Андрей, как водится, безнадежно запутался. Кристина предлагала следовать дорожным указателям, но Андрей не стал к ней прислушиваться.

— Кто ездит нашими дорогами, — с видом знатока сказал Андрей, едва они въехали в город, — тот знает, что верить указателям — самое гиблое дело. Дорожные указатели, лапушка, тебя в такие зачуханные окраины загонят, — не обрадуешься. Кроме того, я есть хочу. Давай в центре ресторан разыщем и поедим, как белые люди.

На это Кристина возразила, что в их распоряжении — запеченная ею самолично курица, завернутая в три слоя фольги, еще теплая, к тому же. Плюс десяток вареных вкрутую яиц, да еще бутерброды с корейкой.

— А по кабакам шастать — только деньги на ветер выбрасывать!

Бандура и слушать не стал.

— Хочу в кабак, — твердил он с упорством автоответчика.

Вопрос оказался исчерпанным. Время как раз было обеденное и его у них было — предостаточно.

— Вагон времени, — Андрей вальяжно откинулся на сидении и вел «Ягуар» почти лежа. Цюрюпинск, куда им следовало попасть, располагался совсем неподалеку от Херсона.

— Рукой подать, — разъяснил Кристине Бандура. — А сейчас — всего час дня. И я — умираю от голода.

— Лично я хочу спать, — в подтверждение своих слов Кристина сладко зевнула.

Андрей настоял, чтобы выехали из Киева ни свет, ни заря. Вытащил ее из постели в четыре часа утра. Теперь ее веки закрывались сами собой.

— Мучил меня допоздна, — игриво укорила она Андрея, — всю ночь покоя не давал. А разбудил в собачий голос… Бандура, ты — садист.

— Да?! — Андрей изобразил глубокое удивление. — А мне казалось, тебе нравится… Ты так кричала…

Минувшую ночь они провели вместе, в маленькой квартире Андрея на Отрадном. И спать им действительно почти не пришлось. Это была первая ночь Кристины на свободе. Андрей ужасно соскучился. Он ее буквально с рук не спускал. Она была на седьмом небе. Василий Васильевич как-то совершенно незаметно выскользнул у нее из головы. Над несчастным Бонасюком сомкнулась плотная завеса забвения.

Со дня гибели Виктора Ледового истекли долгие семь суток. Хоронили Виктора Ивановича с подобающей ему помпой. Роскошных букетов и венков натащили столько, что образовались горы. Кладбищенские пройдохи, собирающие цветы с могил, чтобы дать им новую жизнь, а, попросту говоря, перепродать на рынке, едва не передрались насмерть из-за свалившегося на них богатства.

Самый солидный венок на могилу Виктора Ивановича Ледового возложил Артем Павлович Поришайло. Венок Олега Петровича Правилова выглядел немного скромнее. Венок же от скорбящей супруги Анны Валентиновны Ледовой был совсем мал, хотя и побольше бублика.

Двумя аллеями выше свеженасыпанной могилы Ледового покоился в забвении Тренер. Мраморный памятник Тренеру сиротливо торчал из-за ограды, окруженный вездесущими сорняками. Жена Тренера во второй раз вышла замуж, обрела новое счастье, а дорогу на кладбище позабыла. Братве тоже стало не до него. А могил за пятьдесят от земляного бугра, укрывшего Виктора Ледового, под серым каменным обелиском уже очень давно спал Женька Каминский. Такое вот вышло совпадение. Теперь могила Жени выглядела безнадежно заброшенной. Его родители давно умерли, а жениться и нарожать детей ему была не судьба.

Долгих семь дней, последовавших за похоронами Виктора Ивановича, Кристина просидела в камере. Андрей весь извелся, но вызволить любимую из СИЗО не было никакой возможности. Андрей кинулся к Правилову, но тот лишь пожимал плечами: — «Что я сейчас сделать-то могу?»

Вполне вероятно, что Украинский вообще не собирался отпускать Кристину, и сидеть бы ей до Второго Пришествия, если бы в дело не вмешался Поришайло.

Сразу из камеры Андрей увез любимую на Отрадный, в свою однокомнатную квартиру.

— А Вася? — попробовала заикнуться Кристина. — Он же с ума сойдет…

— Пускай думает, что тебе дали пожизненное, — ответил Андрей, поцелуем закрывая Кристине рот.

Утром Андрей безжалостно вытащил любимую из-под одеяла.

— Время ехать, — сказал он. Все уже готово. Я только тебя и ждал.

— Мне нужен еще часик. Курицу в дорогу приготовлю, — зевая, отвечала Кристина. Домашняя готовка, как нам уже известно, была ее коньком.

Уехать из города Бандуре посоветовал Правилов.

— Девушку вызволил? Машина есть? Двигай. Ты просто обязан узнать, что сталось с Атасовым, Протасовым и Армейцем.

Андрей рассчитывал на существенную поддержку со стороны Олега Петровича.

— Там бандюки местные, — заявил он Правилову, — что я один сделаю?

— Сейчас я никого с тобой послать не могу, — в который раз развел руками Правилов. — Власть переменилась… Сам на волоске вишу. Ты не ребенок, должен ситуацию понимать.

Впрочем, кое в чем Правилов все же помог Андрею. Тренер не один год лежал в земле, но дело его процветало. По рекомендации Правилова, номера кузова и мотора «Ягуара» были перебиты на другие, нужные люди изготовили документы на машину. А затем и сам «Ягуар», заехав в малярку золотистым, выехал цвета «синяя ночь». Таким образом, это была уже совсем другая машина. Бандура добавил пару соток, и мастера перетянули салон новой желтой кожей.

— Поришайло тебе помог, — продолжал дальше Правилов. — С девушкой твоей, в том числе. Только вот Украинский, после того, что подонки с девчонкой его сделали, ходит сам не свой. Так что я, Бандура, на твоем месте, долго бы не расхолаживался. Хватай свою Кристину и дуй отсюда недели на две. Целее будешь. Ясно?

— Она жива? — про дочку Украинского Андрей уже был наслышан.

— Жива. Да и только.

— Я-то здесь причем? Меня и в Киеве-то не было.

— Для Украинского все «причем», кто Виктору Ивановичу служил. А ты, Бандура, теперь у всех на слуху. В птицы большого полета выбился. Смотри, парень, ощиплет тебе полковник перья, и вякнуть не успеешь.

Лицо Правилова было грустным. Бандура все взвесил и решил, что совет Олега Петровича — не худший их тех, что ему когда-либо давали.

* * *

Итак, Андрей с Кристиной выехали из центра Херсона, накрутив по городу не один десяток километров.

— Иван Сусанин, — съязвила Кристина Бонасюк.

Они проехали вдоль разбитого над Днепром парка. В парке размещались аттракционы. Повсюду сновала детвора. Самого Днепра из-за густых раскидистых крон было не видать. Днепр плескался где-то внизу. Они еще немного попетляли. О еде Андрей больше не заикался.

«Ягуар» спустился по склону к реке и въехал на широкий мост. Между пролетами, отливая изумрудом и бирюзой, играли днепровские волны. Где-то за мостом, судя по карте, лежал город Цюрюпинск. Днепр был широк и катил воды медленно и с достоинством. Далеко на горизонте небо ныряло в камышовые плавни.

Мост перешел в высокую дамбу, а затем дорога опять вскарабкалась на могучие бетонные клыки.

Вскоре «ягуар» уже катил по Цюрюпинску. Оставив за спиной унылые дома центральной части города, Андрей и Кристина выехали на окраину.

— Следи за нумерацией, лапушка, — попросил Андрей. — И кончай зевать, а? На водителя сон нагонишь.

— Спать хочу, — пожаловалась Кристина.

— Не колышит, — ласковым тоном отозвался Андрей.

Местонахождение Протасова открыл Правилову Поришайло. Правилов же передал адрес Андрею. Осведомленность Артема Павловича внушила обоим трепет.

— Где-то здесь, если Олег Петрович не напутал ничего.

Они стали возле дома, который с полным основанием следовало бы назвать совершенно безобразной халупой. Халупа была обнесена штакетником, черным кривым и редким, словно зубы старателя после цинги.

Андрей не глушил мотора.

— Ты в машине посиди, крошка. Я схожу, проверю.

Вообще говоря, крошка была ростом с Андрея и весила никак не меньше его, но, когда любишь, какое это все имеет значение.

Двор был откровенно безобразен. Повсюду валялись высокие кучи мусора и самого невообразимого хлама. Парочка окон, больше смахивавших на бойницы, была забрана закопченными до черноты стеклами.

— Ужас, — сказал Андрей, дергая перекошенную входную дверь на себя и ожидая, что ручка останется в руках.

Он вошел в полутемное помещение, очевидно, служившее сенями. Откуда-то из глубины дома долетел приглушенный пьяный говор.

Стараясь не шуметь, Андрей на цыпочках двинулся вперед и почти сразу подцепил носком старое, эмалированное ведро. Ведро перевернулось, окатив ноги студеной колодезной водой. Андрей шарахнулся вправо и толкнул плечом груду каких-то ящиков. Те посыпались вниз с грохотом горного обвала.

— Что там за бульдог неумный приперся, в натуре? — спросил издалека ворчливый голос Протасова. — Вовчик! А ну, тащи сюда топор, блин…

— Валерка! — радостно закричал Андрей. — Ты где?

Продолжая спотыкаться, обо что попало, Андрей двинулся на свет, как спелеолог по пещере. За очередным поворотом ему открылась убогая комнатенка, освещенная тусклой лампой без абажура. Стены комнатенки казались дочерна засиженными мухами. Оба угла были заняты старинными армейскими кроватями. Проваленные до полу стальные сетки заменяли кроватям матрацы. Посреди комнаты громоздился неказистый стол, застеленный прожженной во многих местах клеенкой. На столе дымилась сковородка, полная жареного мяса. Андрей подумал, что содержимое сковородки, пожалуй, — лучшее из того, что находится в комнате. Нос Андрея затрепетал, желудок вторил носу нервным изголодавшимся бурчанием. Вокруг стола сидели двое неряшливо одетых, грубых мужиков. Оба, судя по виду, были пьяны вдребезги. В ближайшем алкаше Андрей с ужасом признал Протасова. Лицо Валерки украшала недельная щетина, на скуле красовалась ссадина размером с пластмассовую мыльницу. Собутыльник Протасова был Андрею не знаком.

— А, дружище… — Протасов на секунду поднял голову.

Бандуре показалось, будто на лице Валерки промелькнула тень испуга. Но, ощущение было мимолетным, Андрей от него отмахнулся. Ему и без того хватало поводов для удивления. Андрей совершенно точно знал, что Протасов не пьет ничего крепче пива. Но пивом на столе и не пахло.

— Здорово, братан. Заходи, блин, садись, — Протасов широко махнул рукой, приглашая Андрея к столу.

— Бахнешь с нами?

Валера пододвинул стул. Андрей последовал приглашению, мимоходом уловив недружелюбный взгляд Валеркиного собутыльника. Тот так и зыркал исподлобья.

— Андрюха — Вовчик. Вовчик — Андрюха. — Протасов разулыбался, радуясь, насколько просто все вышло. Покончив с официальной частью, Протасов взялся за литровую бутылку из-под молока. Бутылка была наполнена прозрачной жидкостью и закупорена куском газеты, стянутым вокруг горлышка толстой черной нитью.

— За встречу, Бандурчик! — провозгласил Протасов. — Нам с Вовчиком как раз третьего не хватало.

Рот Андрея наполнился слюной. Виной тому была полная мяса сковорода, на нее было больно смотреть, хоть бери, подвязывай слюнявчик.

— Вовчик?! — громогласно распорядился Протасов, — а ну-ка, подай ведро моему корешу!

Собутыльник Протасова снял с пыльной полки грязную чайную чашку с выщербленным ободом, брякнул на стол. Протасов наполнил тару до краев, сделав при этом пару неслабых лужиц.

— За рулем я, — попробовал отговориться Андрей.

— Ну и что с того, блин?! — насел на него Протасов.

— Да не пью я самогона.

— Как это?! — выкатил глаза собутыльник Валерия. Голос у него был грубым, язык заплетался. — Братишка, ты часом не еврей?

— По одной, в натуре, — примирительно предложил Протасов.

— А, давай, — сломался Бандура. Они синхронно опрокинули емкости. Андрей с омерзением узнал в напитке самый отвратительный самогон, какой ему только доводилось пробовать. Пойло отдавало сивушными маслами и чем-то, еще более гадким. Самогона Андрей терпеть не мог. Каждая из попыток приучить себя к этому напитку, предпринятая еще в Дубечках, заканчивалась фатально, проще говоря, оборачивалась вывернутым наизнанку желудком.

Дед Андрея гнал самогон, и не о какой казенке и слышать не хотел. Отец тоже гнал, с тех пор, как довелось спороть офицерские погоны. Правда, в отличие от деда, отец собственным творениям все же предпочитал казенку, а самогон производил — на экспорт, так сказать. Отец содержал пасеку, с которой вечно требовалось кочевать с одного поля на другое. Ульи следовало загружать и выгружать. Пасеку нужно было охранять. За разрешение поставить ульи в саду, у кромки колхозного поля, и вообще, где угодно еще, требовалось выставлять магарычи. И, наконец, пасека всегда (особенно, если лето выдавалось дождливым) остро нуждалась в сахаре. Пасека пожирала сахарный сироп, как танковый дизель — соляру, то есть ненасытно и беззастенчиво.

В Дубечках, как и повсюду в нашей стране, на тот момент в ходу уже было несколько видов валют, причем самогон, как универсальное средство обращения, ничем не уступал купоно-карбованцам и был много привычнее доллара.

Тут следует уточнить, что доверие населения к самогону, как платежному средству номер один, выросло не на ровном месте. Курс самогона укреплялся десятилетиями. Можно даже сказать, что самогон, как некая альтернативная валюта, был невольно выпестован родной компартией и правительством. В условиях, когда «деревянный» рубль подкреплялся разве что пустыми полками магазинов и портретами Старшего Брата, следующие одна за другой денежные реформы больше напоминали конфискации, народ искал для себя нечто постоянно ценное. И, в конце концов, нашел.

Даже такой пионер, такой не обремененный жизненным опытом молодой человек, каким, в сущности, являлся Андрей Бандура, поднапрягшись немного в области воспоминаний, мог привести добрых десять убедительнейших доводов в пользу этой незамысловатой теории. Он непременно бы припомнил шкатулку в дедовой комнате, доверху набитую облигациями государственных займов. Сталинских, Хрущевских и Брежневских. Бумажки были гербовыми, с золотым теснением по краям и рисунками колосящихся тучных полей, комбайнов, мартенов и прочей чепухи. Андрею в детстве доставляло огромное наслаждение играть с ними, воображая себя миллионером. Судя по тому, что эти забавы позволялись лишь под бдительным наблюдением деда, Самый Старший Бандура еще не утратил в отношении облигаций определенных надежд. Ох уж эти Ветераны, святые в своей простоте. Свои чаяния и надежды Самый Старший Бандура унес в могилу в 1987-м, бумажки же так и остались пылились в шкатулке. И выкинуть жалко, и в музей не сдашь — не существует таких музеев.

Советская денежная реформа, случившаяся под конец 1980-х, и предполагавшая замену одних сторублевых купюр (темно-зеленых и внешне исключительно респектабельных) другими — яркими, как волнистые попугаи,[59] застала Андрюшу в Венгрии, мальчиком тринадцати лет. В тринадцать не прочувствуешь драматизма ситуации, не постигнешь накала страстей: по пять купюр в одни руки, кто не успел — тот опоздал, у кого шестая — «пройдемте, гражданин, с нами», но отголоски долетели и до него. К своим шестнадцати годам Андрей стал свидетелем виртуозного мастерства, с каким последний министр финансов СССР играючи превратил кровные рубли населения в фантики. Вне зависимости от того, лежали ли они на сберкнижках или терлись в тесных карманах. Любили наши старики откладывать на черный день и похороны, и, очевидно, товарищи из ЦК, Совмина и Госплана это обстоятельство учли самым тщательным образом. Кстати, чуть позже погорел и отец Андрея, его инвалютные рубли, полученные во время службы в Афганистане, канули в недрах Внешэкономбанка. Как греческие гиганты в Тартаре.[60]

С обретением независимости и изобретением купоно-карбованцев (купюры, вне зависимости от номинала, следовало беречь от воды, — не дай Бог, упадет какая капля),[61] процесс инфляции приобрел силу и быстроту лавины. Купоно-карбованцам не успевали дорисовывать нули, начали с сотен, закончили миллионами, превратив граждан в миллионеров и, таким образом, обогнав по их числу курортные города Флориды, где, если верить Чейзу,[62] бросают якорь парни с тугими кошельками. Ценность же самогона оставалась неизменной на фоне всеобщего хаоса, превратив его в нечто такое же вечное, как громады египетских пирамид.

— Вечные ценности, — отдышавшись, пробормотал Андрей.

— Чего ты болтаешь? — не понял Протасов.

Бандура-старший цедил самогон через фильтры, настаивал на пахучих корочках цитрусовых, осаждал активированным углем. Но, все было тщетно. Пойло оставалось пойлом. Как воняло сивухой, так и продолжало вонять, вопреки всем усилиям.

Сделав большой глоток, Андрей, на всякий пожарный случай, прижал ладонь ко рту, чтобы не дать жидкости сразу хлестануть обратно. На глаза навернулись слезы.

— Фу ты, черт…

Волына с хрустом откусил половину огурца. Протасов подцепил вилкой титанический пучок капусты, переключив Андрея с мыслей о грабительских денежных реформах на мирные пейзажи скошенных лугов с разбросанными повсюду копнами сена, только что вышедшие из-под кисти Мясоедова.[63]

— Закусывай, блин, — посоветовал Протасов. — А то, в натуре, все дороги развилками станут казаться. Конкретно. Первак — мрак. Семьдесят оборотов. Горит ярче бензина. Вовчик его в мотоцикл заливает… — Протасов поперхнулся. — Точнее, заливал, блин… — добавил он, смутившись.

При упоминании мотоцикла оба собутыльника помрачнели. Бандура этого не заметил. Он как раз сунул в рот огромный кусок мяса и был озабочен только тем, чтобы не подавиться насмерть. Мясо было бесподобным на вкус, хоть оказалось немного жестковатым.

— Ничего вы тут хаваете, — пробубнил Андрей с набитым ртом.

— Дичь, — пояснил Протасов, гордо распрямляя плечи. — Мы с Вовчиком охотимся помаленьку. Браконьерим, чтобы ты врубился, что к чему…

Бандура принялся уплетать дичь за обе щеки.

— Сегодня серьезные люди должны были подъехать. Менты местные. Из администрации человечек. Пара конкретных босяков… — Протасов замешкался, соображая, кого бы еще присовокупить к списку приглашенных. — Один авторитет и два СБУшника. Понял, да? На разговор, в натуре.

Продолжая жевать, Андрей с интересом поглядел на приятеля.

— Вот так вот держу, — Протасов энергично сложил ладонь в кулак. Получилось очень впечатляюще. — Навел тут порядок. Кого следует, — на место поставил.

— У меня в ментовке концы, — нарушил молчание собутыльник Протасова. — Все схвачено, по-любому…

— А, — понимающе кивнул Андрей, запихивая в рот следующий кусок мяса. — А…

— В этой халупе голимой я просто шифруюсь, — сообщил Протасов доверительно. — Чтобы никто въехать не мог, что к чему. Реально… А то была тут пара битков… Неумных… Замочить хотели…

— Тебя?

— А кого? Папу Римского?.. Мы с Вовчиком их в лес увезли. Закопали, на хрен.

— Точно, — с вдохновением поддакнул Вовчик, — по-любому.

— Ты что? Один вообще? — спросил Протасов подозрительно, пока Андрей жевал. — Где братва, в натуре?

— С Кристиной… — промычал Андрей, сдвинув за щеку не дожеванный кусок мяса.

— С кем, блин?! — не расслышал Протасов.

— С Кристиной Бонасюк.

— Не понял! Где ты ее раскопал?!

— Что, баба есть? — сразу оживился Вовчик. — Где баба?!

— Не для тебя, козла, — с расстановкой сказал Андрей. — Прихлопни-ка пасть, жлоб, пока гланды не вырвали.

Андрей опустил руку на пояс, где дремал пистолет. Свой «браунинг» он отыскал в приднепровских кустах на следующий день после возвращения в Киев. Тщательно почистил, смазал и, естественно, прихватил с собой.

— Ты чего, был в Киеве?! — Протасов придавил к стулу попробовавшего было подхватиться Вовчика. — Беда с этим селом, — как бы извиняясь, обронил Протасов. — Раз на грудь принял, и все. Хана. Пока, блин, кого не оттрахает, или не ухайдохает, не успокоится.

— Сиди, падло! — зарычал он Вовчику, — закопаю, в натуре.

— Я был в Киеве, — подтвердил Бандура.

— А пацаны?

— Из Крыма я вернулся один.

Протасов почесал стриженый затылок.

— Вот, блин… — только и сказал Валерий.

Проглотив последний кусок мяса, Андрей приступил к рассказу. Описал, как оставил Армейца с пулей в груди посреди степного Крыма, в маленькой деревенской больничке.

— Доктор там, такой… надежный. Обстоятельный, что ли. Очки, халат. Лицо строгое. На настоящего доктора похож. Больше о судьбе Эдика я ничего не знаю…

Протасов грустно покачал головой.

Когда же Бандура поведал, в каких обстоятельствах довелось расстаться с Атасовым, Протасов вздохнул со всхлипом, и утер краешек глаза своей граблеподобной ладонью.

— Вот значит, как обернулось…

В сочетании с великанскими размерами и грозным видом дрожь в его голосе прозвучала таким режущим диссонансом, что у Андрея тоже защипало глаза.

— А Гримо? Гримуха-то как?..

— Пес в ангар рванул. А потом все взорвалось. И, ни Гримо, ни Атасова я больше не видел…

— Голимый расклад, — печально сказал Протасов.

Слово «погибли» крутилось на языке у обоих, но так и не было произнесено. Андрей, сделав над собой усилие и повел рассказ дальше. Поведал, как захватил такси на Ай-Петри, как обнаружил особняк Бонифацкого и как, в конце концов, завладел дипломатом с бриллиантами. О ночном приключении в горах предпочел не распространяться. А рассказ о возвращении в Киев вообще занял у него не более двух минут.

— Я через Арабатскую стрелку из Крыма выскользнул, — сообщил Андрей собутыльникам. — Ну, и строго на север держал, пока почти до Харькова не добрался.

Волына неожиданно закашлялся. Протасов грохнул его пятерней по спине.

— Значит, все путем? Камни у Аньки? — спросил Протасов, который и торчал-то в Херсонской области главным образом потому, что был на все сто убежден: Ледовой всем подельникам без разбору пустит кровь.

«Причем, блин, всю, до капли» .

— Виктор Иванович еще сидит? Я, блин, думал, что тебя, либо крымская братва пришила, либо легавые запаковали. Или, на худой конец, Виктор Иванович глотку перерезал, — немного оживился Протасов.

Андрей поежился.

— Виктор Ледовой убит, Валера. Неделю назад, — сообщил он, наблюдая, как вытягивается лицо собеседника.

— Ни хрена себе расклад! Ты гонишь?! — вытаращил глаза Протасов, его лицо посинело, глаза полезли на лоб, отчего Андрею пришло на ум, что приятель, вместо самогона глотнул ацетон. — Гонишь!

— Отвечаю. Анька его замочила. Вроде как Виктор Иванович перепил, когда его из тюрьмы выпустили…

— Так его выпустили?! — Протасов взялся за голову. — Ни хрена себе, попадание!!!

— Выпустили, — подтвердил Андрей. — Он хватился камней и нажрался. Или нажрался, а потом хватился. Я не в курсе, меня в городе еще не было.

— Ну?!

— Что ну? Отмудохал Аньку по первое число.

— Ты откуда знаешь, как дело было, блин?!

— Артем Павлович рассказал, — ответил Бандура скромно.

— Кто-о?! — окончательно позеленел Протасов.

— По-ри-шай-ло! Ты что, о Поришайло не слыхал?!

— Это жопа, — подвел итоги Протасов. — В натуре. Попадалово. Мрак! Е-мое, Вовчик, слава Богу, что мы с тобой тут кантовались!

И Протасов горячо поздравил себя со своей собственной предусмотрительностью.

— Чуяла моя задница! Ну все! Я в столицу ни ногой…

— Никакая ни жопа, — заверил Андрей. — Бедная Анька как-то вооружилась двустволкой. Артем Павлович сказал, Ледовой охотником был страстным… Короче говоря, хлоп из обоих стволов — и нету Виктора Ивановича.

— Ни хрена себе?! Завалила конкретно?!

— Наглухо, — подтвердил Андрей.

— Круто!

— Ее в психушку забрали…

— Анька в дурке? Ну и расклад…

— А ты думал, ее на курорт отправят?! Виктора Ивановича в морг отвезли. Кристину забрали в милицию. Артем Павлович ее оттуда еле вытянул… — Андрей перевел дух. — Все. Камни я передал Правилову. Олег Петрович при мне вручил кейс Артему Палычу.

Протасов слушал и не верил ушам. Некоторая его часть скорбела по упущенным возможностям.

— Так что все ништяк, Валера. Олег Петрович в курсе всех дел. Почти весь бизнес Ледового прибрал к рукам Артем Павлович. Теперь он наш новый папа. Ничуть не хуже прежнего. Чего ты кипишуешь? Адресок твой, кстати, мне Артем Палыч дал.

— Кто?! — лицо Протасова из изумрудного сделалось малахитовым. — Кто, твою мать?! Как, блин, он меня вычислил?!

— Приедем в Киев, сам у него и спросишь…

В довершение рассказа Андрей ткнул под нос Валерке печатку, преподнесенную Артемом Павловичем:

— Видал, да?

Протасов онемел от изумления.

— Ты на колесах, брат? — спросил он через некоторое время, придя в себя и возвращая перстень Бандуре. — Виды имеет, блин… — Протасов завистливо присвистнул.

— Зацени тачку, — вместо ответа предложил Андрей.

— А что за точило у тебя? — осведомился Протасов подозрительно. Ты ж свой «бимерок» разбил?

— «Ягуар».

Протасов подхватил стакан и одним махом выхлебал содержимое.

— Пей, — сказал Вовчик Андрею. Тот отрицательно покачал головой.

— Мне еще за руль садиться… Тебя самого, Валерка, каким ветром сюда занесло?

О приключениях Протасова Андрей ничего не знал, и его терзало любопытство. Протасов окончательно скис.

— Да никаким, в натуре. Самым голимым задуло…

— Здорово от ментов досталось? — поинтересовался Андрей участливо.

— Мне?! — немного оживился Протасов. — Да ты гонишь, Андрон. Расшвырял я ментов, как детей. Пять, блин, ударов — и они хором позвали маму! «Дяденька, мы больше не будем!» — кричали менты. Я их пожалел. Подневольные люди… — Протасов покачал головой, демонстрируя уровень сочувствия милиционерам. Вышло довольно убедительно.

— Тогда отчего нас не догнал? — искренне удивился Андрей.

— Я? Да ты прогнал, Бандура! Я поехал за вами, блин. Навстречу три джипа… Или четыре… Забиты, блин, битками узколобыми. Ну, думаю, конец вам, клоуны…

— Это, наверное, дружки тех были, которые за нами гнались. На «БМВ», — ужаснулся Андрей.

— Ага. Давай, короче, мочить отморозков. Их, козлов, набежало человек двадцать. Короче, Бандура, валилово пошло конкретное. Ураган! Колесо мне пробили. Смотрю, короче, труба дело. Хорошо, Вован подключился!..

Собутыльник Валерия покраснел. Андрей подумал, от удовольствия.

— Ну, мы им гланды и удалили, — гордо подбоченился Протасов. — Реально. Но время… сам понимаешь…

— А где твой джип, Валерка?

— «Ниссан»?

Джип Протасова ржавел себе на штрафплощадке, но признаваться в этом Валера и не думал.

— Понимаешь, братан, — начал он, укладывая руку на плечо Андрею. — Поехали мы с Вованом на охоту. Ну, там, на залив этот…

— На Джарылгач, — подсказал Волына.

— На него, мать его. Вовчик говорит, там брод… А там — ни хрена не брод!.. Глубина хренова! И рыбы плавают… Короче, утопил тачку. Конкретно. Как «Титаник», чтобы ты понял, Бандура. — Протасов грустно вздохнул. — Утопил, — повторил он. — К Бениной бабушке. Такие, блин, дела, Бандурий…

Андрей присвистнул. «Ниссан-патрол» ему было жаль. Он был такой классный, никелированный. С трубами и лампочками.

— Как же так?

— Да за не фиг делать, — с пьяным смешком отвечал Волына. — Я, блин, три года назад, в колхозе работал. На тракторе. Так в озере его утопил. Бульк, блин, — и нету. Только пузыри пошли. По-любому. — Лицо Вовчика засветилось гордостью.

— Краном пробовал вытянуть?

— Да каким краном, — раздраженно отмахнулся Протасов. — Там, блин, плавбаза нужна. Та, что теплоходы со дна подымает. И потом, Бандура, я тут, в Херсоне, реально подымаюсь. Есть тема. Лаве будет — не меряно. Я себе скоро три новых «Лексуса» возьму. Пять «Лендроверов». Понял? Так что пускай на этой тарантайке бычки катаются. С медузами, блин.

Протасов и Вовчик снова выпили. Андрей даже не притронулся к чашке.

— Валерка? — позвал Андрей, — поедешь со мной? За Армейцем. И за Атасовым. Эдик, надеюсь, живой, а за Саню пришло время кое с кем посчитаться.

Протасов порывисто поднялся.

— Без базара, брат. Седлай коней, блин. Святое дело.

Его здорово качнуло, но Протасов устоял на ногах.

— Что у тебя с лицом, Валера?

— С лицом? — удивился Протасов. — А, это? Попортили мне фейс… — Протасов аккуратно потрогал щеку.

— В Крыму еще. Когда мы с Вованом тех битков в землю зарывали. Зацепило…

Вообще говоря, и кровоподтек, и еще с десяток ушибов Протасов приобрел, кувыркаясь вместе с милицейской «пятеркой», когда Андрей своим «Ягуаром» сшиб ее с трассы так легко, будто играл шашками в «Чапаева».

Рассказывать об этом Протасов, понятно, не стал. Им с Волыной тогда крепко досталось. Мила Сергеевна была пристегнута ремнем безопасности, и пострадала значительно меньше. Легко отделалась, можно сказать, если учесть тяжесть аварии. Когда Протасов и Волына, наконец, пришли в себя и, кряхтя и матерясь, выползли из валяющейся кверху колесами легковушки, от Милы Сергеевны и след простыл. Она исчезла бесследно, и больше ее ни Протасов, ни Волына не видели.

— Мудище одно, неумное, из газовика в упор долбануло, — соврал Протасов. — Будь, блин, спокоен, Бандура, мы с Вовчиком его казнили.

Вовчик в подтверждение гоготнул.

— По-любому, зема.

— Тогда собирайся, — сказал Бандура. — Нам до Крыма ехать и ехать. Свет-то неблизкий.

Протасов дернулся всем телом.

— А стрелка завтра? — разочарованно протянул Вовчик. — Хочешь, зема, чтобы я один поперся? Чтобы меня завтра завалили, по-любому?!

— Блин, — сказал Протасов. — Я и забыл… И потом, Бандура, хреново мне. — Ловко расстегнув пару пуговиц, он задрал рубашку кверху. Весь правый оказался изуродован ожогом.

— Ничего себе!

— А ты думал, в натуре.

— Где же тебя так?

— Где-где? Там же, в Крыму гребаном. Я когда битков тех валил, они какой-то завод подпалили. А рядом заправка, блин, была. Все, на хрен, погорело!

— Понимаю, — кивнул Андрей.

Волына с восхищением поглядел на Протасова. Три дня назад они жарили шашлыки. Прямо во дворе, на мангале. К тому времени, как мясо было готово, оба напились до потери пульса. Валерка, оступившись, перевернул мангал и упал сверху, прямо на угли.

— Тогда оставайся, — вздохнул Андрей, постаравшись скрыть охватившую его досаду. С Протасовым в Крыму он бы чувствовал себя гораздо спокойнее, нечего даже говорить. Но, раз нет, значит, нет.

— Выпьем за нас, брат.

— По последней, разве что, — кисло согласился Андрей. В машине его ждала Кристина, которой уже давно полагалось метать громы и молнии. Исходя из родительского опыта Андрей подозревал, что стоит носу Кристины уловить запах перегара, разразится невообразимый скандал. Бандура достал пачку «Давидова», бросил на стол.

— Угощаешь? — Волына сразу потянулся за сигаретой. — Знаешь, зема, какие сигареты самые вкусные?

Андрей пожал плечами.

— Цузые, — заржал Вовчик, извлекая из пачки сразу несколько штук.

Криво улыбнувшись, Андрей прикурил от золотой «ZIPPO», купленной в подражание Правилову. А потом хлопнул себя по лбу.

— Я и забыл! Склероз, брат. — Андрей вытащил из внутреннего кармана толстую пачку денег, перебросил ее Протасову.

— Что за валюта? — спросил Протасов ошеломленно.

— Баксы… Пять кусков зелени. Твои.

— Мои?!

— Угу. Артем Палыч двадцать штук отсыпал. За героизм, проявленный в Крыму. Я подумал, что будет справедливо разделить деньги поровну. Между всеми нами. Пять тысяч — твоя доля, Валера.

Протасов снова налил, а потом принялся смущенно вытягивать мизинцем мошку, ухитрившуюся утопиться в его стакане.

— Выгорит твоя тема, не выгорит, а пять штук никому не помешают, — деликатно сказал Бандура.

Вовчик попробовал было потянуться к деньгам, Протасов ухватил его руку и буквально пригвоздил к столу.

— Хорошо, что вспомнил, — рассеянно сказал Андрей, постаравшийся не заметить этой маленькой сценки. — У меня после Крыма — голова совсем дырявая. Столько событий разных, Ледовой, Анька, Бонифацкий… Мозги матом встали…

— Тут у кого хочешь, встанут, — согласился Протасов печально. Сгреб деньги, сунул в карман спортивных штанов.

— В который раз отцу блок солдатского «Кэмела» покупаю, а отправить — руки не доходят, — пробормотал Андрей, уже собираясь уходить. — Боюсь, снова сам скурю… Отец «Приму» без фильтра любит, так что «Кэмел» — в самый раз.

— «Визант», — тихо произнес Протасов.

— «Винстон», дерево ты неумное, — поправил Вовчик, хихикая, — «Вин-стон». По-любому.

Протасов поглядел на него, как на таракана в тарелке.

— «Визант», мудак. Я сказал «Визант». Были такие сигареты. Давно…

— Не слыхал ни про какой «Визант», — горячо заявил Вовчик. — Гонишь ты, земеля.

— Это потому, Вовка, что ты, к твоему сведению, полный мудак. Окончательный. Если б проводили чемпионат мира среди мудаков, ты бы, Вован, в натуре, занял второе место.

— Почему не первое?

— А потому, Вовчик, что ты мудак, — пояснил Протасов. — Слышь, Бандура, сигарету мне дай.

С этими словами Протасов протянул пятерню. Андрей протянул ему сигарету.

— Ты же не куришь, Валера?

— Закурю.

— Развезет, — предрек многоопытный Вовчик. — Дрова будут, зема. По-любому.

Протасов не внял, через мгновение окутавшись облаком табачного дыма.

— «Визант», — повторил он, прокашлявшись. — «Визант». Были такие сигареты. Кубинские. Мой старик только их и курил. Говно конкретное, а ему — нравились. Специально за ними в Киев ездил. В «Гавану».

— Куда?

— В «Гавану», блин. Был такой магазин. На Красноармейской. Торговал кубинским табаком. Старик три блока брал. На месяц еле хватало.

Бандура и Вовчик примолкли, внимательно слушая Протасова.

— Как старик со смены возвращался, чад на кухне стоял, дыхнуть, блин, нечем.

— Он в автопарке работал, — продолжал Валерий задумчиво. — Мужики мне говорили, старик в гараже головку блока голыми руками выдергивал. Сип — есть. Легко. Здоровый был буйвол. Гора…

— Больше тебя? — уточнил Бандура деликатно.

Протасов пожал плечами.

— Может и так… Помню, ружье у старика было. Двустволка. На охоту он редко ходил, а ружьишко лежало, для порядку. Как-то раз, мы с Эдиком решили стрельбануть с балкона…

— С Армейцем?! — поразился Андрей.

— Ну да. Мы с этим задохликом на одной улице выросли. Только я на год раньше в школу пошел. И учился, блин, в старшем классе… пока это… — Протасов замялся, — пока… эти клоуны… Бандура, в натуре, на второй год меня не оставили…

— А… — Андрей подавил улыбку.

— Тут я, блин, прямо в их класс и попал. Конкретно. За одну парту к этому рахиту…

— К Эдику?

— Точно. Он, блин, такой заучкой был, — мрак, Бандура. Отличник с примерным поведением… Ссадили нас, чтоб он меня это… подтягивал…

— Ну а ты? — спросил Андрей, попытавшийся представить Протасова и Армейца за одной партой. С пионерскими галстуками на шеях.

— Что я? Сделал из него человека… Курить его научил, пить, девок за жопы щипать. Его в школе дистрофаном звали…

— Ну вот, — сказал Протасов, — возвращаясь к рассказу о ружье. — Задумали мы с Эдиком охотниками заделаться. Нашли патроны. Пока, блин, искали, всю квартиру перевернули вверх дном. Зарядили, значит, ружбайку. Вышли, в натуре, на балкон, да как захренячили из обоих стволов… А на соседнем балконе карга старая, как назло, белье вешала… И выпала, представляешь? В натуре. Короче, весь дом на ушах. Милиция, скорая, все дела. Управдом приперся. Эдик, понятно, сбежал, собака. Батю с работы выдернули… Как старик в дверь зашел, я сразу — в сортир. Закрылся, блин, сижу. Он — «выходи, зараза», кричит, я молчу, в натуре. Слышу, он ремень из брюк вынимает. Труба дело.

— Ну, и чем закончилось, зема?

— Шесть часов на толчке просидел, — сообщил Протасов торжественно. — Он молчит, как рыба, я, значит, тоже. Засиделся, блин, короче. Давай выходить. Только, блин, нос из сортира высунул, он меня — за ухо. В засаде прям под дверью сидел. Понимаешь?

— Нагорело? — спросил Андрей сочувственно.

— Нагорело — не то слово. Вырванные годы, реально. Месяц, блин, жопу узнать не мог… Ни сесть, ни лечь.

— Где он сейчас? — спросил Андрей.

Протасов сразу посерьезнел.

— Там, Андроныч, — Протасов показал на потолок. — Я же тебе сказал — старик всю жизнь в автопарке оттарабанил. Водилой. На автобусе ездил. На «ЛиАЗе».[64]

— На чем, на чем?

— Ты, блин, должен вспомнить. Вроде сарая на колесах. Сзади вместо сидений — пустая площадка была. Мы ее еще конюшней называли. Или дискотекой. А спереди мотор, прямо в салоне. Справа, блин, от водилы. И по три места, нос к носу. Для инвалидов и беременных с детьми.

Что-то вертелось в голове Андрея, неуловимое, как тень. Но, сколько он ни тужился, припомнить такой автобус так и не удалось.

— Ну ты село, блин, — фыркнул Протасов. — Натуральная деревня. Бурбалаевка. Мрак.

Он снова помрачнел.

— Когда Чернобыль долбанул, батя на автобусе людей вывозил. Из Припяти. Четыре ходки, Андрюха… Четыре ходки… Вот. А через год похоронил я его… Рак… Медики все мулили — то, се… Им еще в 86-м приказали белокровие как ОРЗ в карточки записывать. Вот они и записывали…

Протасов взял новую сигарету из пачки.

— Ни черта за год от него не осталось. Мумия, блин, одна. Кости и кожа, в натуре. Ребенок бы один гроб унес… Наливай, Вовчик.

— «Уедешь», Валера, — предупредил Вовчик. — Не кури, блин. По-любому.

Протасов остался глух, и они снова выпили. Почти что сразу голова Валерия принялась клониться к столу. Андрей заботливо расчистил для нее место среди тарелок. Валерий, как и предрекал Волына, «уезжал» прямо на глазах. Вскоре он уже спал, уткнув лоб в ладони.

— Ну, я поехал, — подымаясь, сказал Андрей.

— А? Давай, ехай, — вяло напутствовал Вовчик и налил себе еще с полстакана.

Андрей пересек сени, и через минуту был возле машины. Воздух после прокуренной халупы казался потрясающе свежим. Кристина тихо спала, свернувшись калачиком на сидении. Увидев это, Андрей облегченно вздохнул.

Двигатель «Ягуара» по-прежнему урчал. Раз за разом срабатывал термодатчик, заставляя вентилятор системы охлаждения злобно гудеть из-под капота.

Бандура змеей скользнул за руль, молясь, чтобы Кристина не проснулась. Отопитель работал на всю катушку. В салоне настали тропики.

Взглянув на приборную доску и сверившись с часами, Андрей обнаружил, что просидел у Протасова без малого два часа.

«Ничего себе! — подумал Бандура с тихим ужасом. — Слава Богу, что она спит».

Теперь задача заключалась в том, чтобы как можно более плавно тронуться с места, не разбудив при этом Кристину.

«В дороге проснется и порядок, — успокоил себя Андрей. — Навешаю ей лапши, что уже давно едем. Бабы за дорогой никогда не следят…»

Андрей с удивлением поймал себя на том, что дрожит в азарте, как случалось в детстве, когда он тягал из кухонного шкафа бабушкино абрикосовое варенье. Бандура обнаружил также, что весь взмок. Устроившись за рулем, он воровато покосился на подругу и потянулся к бортовым часам с осторожностью сапера, собравшегося извлечь взрыватель из бомбы. Андрей намеревался перевести стрелки назад. Если бы эта затея удалась, уличить его во лжи стало бы практически невозможно.

Кристина заворочалась, промурлыкав что-то во сне.

— Ч-ш-ш-ш, — зашипел Андрей. — Спи моя радость, усни… где-то там… погаснут огни…

Он готов был спеть ей колыбельную, если бы смог припомнить хотя бы один куплет.

Едва пальцы коснулись торпеды, как Кристина заговорила. В голосе не чувствовалось ни капельки сна, он был холоден как лед и дрожал, очевидно, от негодования.

— Знаешь что, Андрей?! Это свинство и хамство, ты не находишь?! Ушел и провалился!!!

От неожиданности Бандуру буквально подбросило на сидении. В первую секунду он даже решил, что его ударило током.

— Бессовестный! — на высоких нотах продолжала Кристина. — Видеть тебя не желаю! Выпусти меня! Я ухожу!

Андрей попробовал оправдаться, но Кристина не желала слушать никаких оправданий. Она распахнула дверь. Он поймал ее за руку.

— Пусти меня! Видеть тебя не хочу! Иди к своему Протасову. Пьянствуй с ним, сколько влезет! Да хоть поселись в этой дыре! — Кристина попыталась выйти. Андрей силой втянул ее обратно. Ссора принимала все более крутой оборот.

Женщина сопротивлялась отчаянно. Немалые физические затраты заставили Андрея задышать ртом. Она немедленно уловила запах спиртного. Тут-то все и началось.

— А ну-ка обожди! — прекратив борьбу, она придвинулась к Андрею, поводя носом, как охотничья собака, почуявшая дичь. Ноздри Кристины трепетали.

— Так ты еще и нажрался, — сообщила она голосом Вышинского,[65] выносящего смертный приговор. — Еще и нажрался, дерьмец…

Судя по голосу можно было предположить, что она сама не верит в подобную наглость, но Андрей не поддался на эту уловку. Опровергнуть обвинение было нечем, запах самогона не утаишь, как и шило в мешке. Оставалось либо молчать, либо идти на попятную. Бандура предпочел второе.

— Зайчик, — начал он заискивающе.

— Не смей ко мне обращаться! — ледяным тоном ответила Кристина. — И не прикасайся ко мне. Я ухожу. — Она решительно шагнула наружу. Изловчившись, Андрей поймал ее локоть.

— Не трогай меня! — взвизгнула Кристина на всю улицу. — Отцепись! Катись к своим дружкам!

— Да уймись же ты! — в свою очередь распалился Андрей. — Ну, зашел к другу. Выпили по рюмашке. Какие проблемы, детка?

— Никаких, подонок! Уже никаких. Лапы забери! Вали, нажирайся. Водку увидел, слюни потекли? Обо всем на свете позабыл? Дерьмо!

— Попридержи язык! — выкрикнул Андрей, быстро теряя над собой контроль, — попридержи свой долбаный язык!

— Что ты сказал?! — Кристина замерла, как будто получила пощечину. — Что ты сказал?

— То, что слышала!

— А ну отпусти меня, мразь! — Ее полные слез глаза сверкнули такой яростью, что он невольно отшатнулся. Но, не ослабил хватку. И тут же схлопотал затрещину. От неожиданности молодой человек отпрянул и тут же получил вторую. Андрей зарычал, вцепился ей в плечи и начал яростно трясти. Еще немного, и он бы ее, вероятно, придушил. Извернувшись, Кристина снова размахнулась, но Бандура был на чеку, перехватил ее кисть на полпути. Кристина не осталась в долгу, наградив его целым букетом оскорблений:

— Сволочь! Скотина! Ублюдина! Мразь! Кусок дерьа! Сопляк вшивый! — выкрикивала она сквозь рыдания.

В конце концов, Андрей разжал пальцы, и она практически вывалилась из машины. Вскочила и, даже не отряхнувшись, нервно засеменила прочь. Удалялась Кристина в сторону Крыма, хотя, возможно, просто об этом не думала.

— Истеричка хренова! Больная на голову! — выкрикнул Андрей ей в спину.

Поморщившись, он дотронулся до щеки. Скула пылала огнем. Поглядев в зеркало, Андрей обнаружил две угрожающего вида царапины, оставленные ее ногтями. Обе кровоточили, щека быстро наливалась краснотой.

— Харю мне разодрала, — без особой злобы, скорее озадаченно, проговорил Андрей.

— А я и не заметил… Ну надо же. И за что? Ну вот за что, спрашивается?…

Он откинулся в кресле и закурил, с удовольствием затянувшись. Кисть левой руки саднило. Бандура поднес ее к носу и нашел следы укуса.

— Вот дела. Еще и цапнула меня… Психопатка, чертова… Уколы от бешенства теперь делай…

Последняя мысль заставила его улыбнуться. Он почти успокоился, хотя руки еще дрожали.

Ссора казалась абсолютно бессмысленной. Что называется — на ровном месте. Сцена вышла безобразная, с мощным выбросом угольно-черной, разрушительной энергии с обоих сторон. Как будто взорвалось что-то. Снаряд с фекалиями, например. Андрей поискал глазами Кристину. Ее фигурка успела превратиться в совсем маленькое пятнышко, еле различимое далеко впереди. В том месте, где трасса ныряла за горизонт.

Андрей нерешительно огляделся. Возвращаться в прокуренную халупу Протасова ему не хотелось. Следовало что-то предпринимать. Пока Андрей перебирал в уме возможные варианты действий, Кристина скрылась из виду.

— А пойло и вправду дрянь, — изрек Андрей, барабаня по клавише регулировки кондиционера. Потом, сплюнув, опустил до упора стекла. — Как такое дерьмо вообще употреблять можно? Натуральные помои, бляха-муха!

«Текила», — важно сказал внутренний голос.

«А «Текила » и есть дерьмо.

В салон хлынул свежий воздух, напоенный запахами прелого сена и высушенной за день, мечтающей о дожде почвы. Солнце давно прошло зенит, больше не палило, только грело. Вечер обещал быть погожим и теплым. Таким, когда совсем не хочется ссориться. Андрей остался один. Прикосновения легкого ветерка казались ласковыми, но не утешали.

Сжав зубы, Бандура воткнул передачу и в минуту нагнал Кристину. Она шагала вдоль обочины с исступленностью чемпиона по спортивной ходьбе, намеревающегося поставить очередной рекорд. Глаза смотрели вперед. Лицо было не выразительнее, чем у зомби.

— Кристина, — примирительно начал Андрей, придав голосу самые нежные интонации, на какие только был способен. — Золотце? Садись в машину.

Кристина и ухом не повела.

— Кристина?!

Ноль внимания.

— Любовь моя!.. Садись, а?.. Золото мое. Поехали… Мне еще пятьдесят уколов от бешенства где-то сделать надо…

Женщина шагала себе, неумолимая, словно ожившая статуя Кали в запомнившемся с детства «Золотом путешествии Синдбада».[66] Смачно плюнув, Андрей нажал на акселератор и, обдав Кристину облаком выхлопных газов, понесся вперед.

За первым поворотом Андрей с визгом остановил «Ягуар».

«Машина в чем виновата? — спросил Бандуру язвительный внутренний голос. — Колеса тебе чего сделали?»

Молодой человек приготовился ждать.

— Ох, эти женщины, — проговорил Андрей, обращаясь к рулевому колесу, — и с ними невозможно, и без них — никак.

Минут через пять Кристина объявилась в зеркале заднего вида, постепенно увеличилась в нем и невозмутимо проплыла мимо.

— Кристина! — позвал Андрей, однако, похоже, не был услышан.

Теперь она удалялась, предоставив ему возможность любоваться колыханием своих обтянутых котоном ягодиц. Зрелище было приятным, хоть совсем не успокаивало.

— Ну, что за глупость?! — спросил Андрей у самого себя.

Не дождавшись вразумительного ответа, он вновь двинул машину и вскоре опять ехал рядом.

— Кристя?..

— Пошел к черту!

«Это уже прогресс, — с оптимизмом подумал Андрей. — Заговорила»

— Кристина…

Она прибавила шагу. Андрей попробовал мысленно заменить Кристину кем-то из своих друзей. Валерой Протасовым, например. Представившаяся ему картина была потрясающей и невероятной. Спрятав невольную улыбку подальше, он легонечко надавил на педаль и вновь поравнялся с женщиной.

— Кристина, — позвал он голосом, полным горького раскаяния. — Извини меня. Прости. Честное слово, я не хотел, чтобы так вышло. Признаю свою вину. Целиком и полностью.

Кристина хмуро шлепала по дороге. Теперь она глядела себе под ноги.

— Нам нельзя терять времени, — продолжал Андрей. — Я ведь Эдика с пулей в груди оставил. Если он не в могиле, то между небом и землей, это точно… Поехали… пожалуйста.

Что-то неуловимо изменилось, Кристина молча нырнула в салон.

— Спасибо, — сказал Андрей.

Она ничего не ответила. «Ягуар» понесся по дороге. Через полчаса Андрей свернул в лесопосадку, заглушил двигатель и притянул женщину к себе. Она упиралась лишь мгновение. Потом джинсы полетели под ноги, кофточка оказалась на шее. Оба тяжело задышали. В салоне не было произнесено ни слова.

* * *

Из лесопосадки выехали в пятом часу. Лицо Кристины светилось блаженством, Андрей выглядел изрядно помятым.

— Ты вроде бы куда-то спешил? — игриво обронила Кристина.

— Ага, — энергично закивал Андрей. — Первым делом — от бешенства колоться. Может, успею, если подфартит.

Кристина фыркнула.

— Ничего смешного, — сказал Андрей, напустив в голос трагических нот, — с водобоязнью не шутят. Только на своевременные инъекции и уповаю.

— А на потенции они не скажутся? — поинтересовалась Кристина томно.

— Такие исследования не проводились, — ответил Андрей печально. — Может, и да…

— Мы проведем, — пообещала она, устроив ладонь у него на колене.

— Если никуда не врежемся, — отозвался Бандура, наблюдая за ее пальцами, перебирающимися все выше.

— Знаешь? — сказал Андрей немного погодя, — А меня в детстве бешенством здорово напугали.

— Чувствуется…

— Нет, без шуток.

Кристина посерьезнела.

— Ты видел сбесившееся животное?

— Слава Богу, нет. Мама книжку прочитала.

Кристина прыснула.

— Ну-ну. Славная женщина.

— Она не хотела меня пугать, — заступился за маму Андрей. — Просто так вышло. Она мне читала каждый вечер. Сказки. Братьев Гримм, Андерсена.[67] «Незнайку на луне» Носова, про «Тома Сойера» и еще какого-то там Тома, который жил в хижине.[68] Потом еще была книга. Старая такая, в голубой, обтрепанной обложке, «Легенды материков и океанов». Я всего не вспомню… А та книга называлась «Нечто или некто», кажется. Как-то так примерно. Замечательная детская книга, о вирусах и людях, которые с ними боролись. Чего ты смеешься?..

— Да не смеюсь я.

— Книга была чудесная. Толковая, понимаешь? Интересная. Вот. И глава про бешенство там была… И про Пастера, придумавшего против него вакцину.[69] Ты вот знаешь, что в Париже есть памятник, установленный мальчику, первым спасенному Пастером?

— Не знаю.

— Ну вот. Хорошая книга. А меня — напугала, — Андрей смущенно улыбнулся, припомнив огромную безмолвную собаку, долгое время преследовавшую его во снах. Хвост собаки был опущен, загнутые кверху клыки обнажились в ужасном оскале, из пасти текла слюна. Собака часто дышала ему в затылок, глядела на него безумными глазами-медяками изо всех темных углов, и отступила, только когда Андрюше исполнилось лет семь-восемь.

— Бедненький…

— Смех смехом… — а мне ночью сходить пописать было большой проблемой. Страшно. И не дай Бог ногу из-под одеяла выставить. Или руку свесить с кровати. Так и ждешь, как цапнет из темноты…

— Бедненький мой мальчик…

— Разве у тебя в детстве такого не было? Мне папа частенько на ночь одеяло под ноги подтыкал. А тебе?

На лицо Кристины наползла тень. Оно сразу померкло. Улыбка куда-то запропастилась.

— Ты чего?..

— Ничего, — сухо ответила Кристина.

«Ягуар» без проблем въехал в Крым и покатил степными просторами полуострова. На этот раз обошлось без приключений и неприятных сюрпризов.

— Я что-то не то сказал? — Бандура с тревогой посмотрел на Кристину.

— Все нормально, Андрюша…

Но Андрей видел, что дело обстоит не так.

— Твой отец жив? — спросила Кристина, потянувшись за своей сумочкой.

— Да, — ответил Бандура, неожиданно подумав, что пока вот кивает в ответ, а придет время — будет отрицательно мотать головой. От этой мысли ему стало не по себе. И сигареты сразу вспомнились, что никак не собрался отослать, и что даже телеграмму не удосужился отправить.

— Жив, слава Богу, — повторил Андрей, пообещав себе, что вот вернется, и вышлет, наконец, бате сигареты. Отправит телеграмму или напишет письмо. — А мама умерла. Три года назад. Отец пчеловодством занимается. Как в отставку вышел, в дедовский дом перебрался. В Дубечках. Меду у нас…

— А я про своего много лет не слышала… — медленно начала Кристина. — Живой он, или нет, не знаю. Надеюсь, сгинул навеки.

Андрей невольно разинул рот.

— Он был учителем музыки, — монотонно продолжала Кристина. — Помню, у нас в доме стояло пианино. Очень давно.

Кристина затянулась и выпустила дым в потолок. Андрей, не одобрявший женского курения в принципе, на сей раз предпочел за лучшее промолчать.

— Добрейший был человек. Обаятельный. Музицировал дома. Иногда. Это я смутно припоминаю. Отец за пианино, мама рядышком, с локотком на крышке.

— Все это бывало тогда, когда ему случалось не пить. То есть — крайне редко. Зато, когда он напивался… — Кристина помрачнела, заново переживая свои детские горести. — А как напивался, Андрюша, то что-то в голове у него замыкалось, наверное… Лупил нас с мамой смертным боем. Мама моя была тихоней, и он, гад, что хотел, то и делал. Я бы его, на ее месте, в первую же ночь колготками удавила.

— А она, — продолжала Кристина, — вместо этого, по утрам себе и мне синяки пудрила, чтобы никто пальцем на улице не тыкал. Но все знали. Понимаешь, люди все равно все знали. Помалкивали просто. Кому какое дело до чужого горя?.. Правда, участковый приходил пару раз. Пожурил его. Нельзя, мол, так. В общем, напугал, задницу пальцем. А он, понимаешь, когда трезвым был — прямо рафинированный интеллигент из чеховского «Вишневого сада». Представить нельзя, во что после первой же рюмашки превращается.

Андрей молча вел машину. Кристина продолжала рассказ.

— Бывало, мы с мамой убегали в поле. Жили-то в селе. Прятались во ржи, пока он за нами с топором гонялся. — Кристина вздрогнула, на глаза навернулись слезы. — А однажды мамы не было дома, она уехала к тетке, в соседнее село. Я как раз вернулась из школы. Как сейчас помню: белый передник, розовые банты. И пионерский галстук на шее — куда же без галстука? Он был дома, еще пьянее обычного. Я хотела убежать, но он… он… когда был пьян, в него точно сила какая-то вселялась… злая сила… — Кристина запнулась и всхлипнула, заставив сердце Андрея болезненно сжаться. Он попытался привлечь ее к себе, Кристина резко высвободилась.

— Я никому ни слова не сказала. Даже маме… Она, правда, и так все поняла… Да, она поняла… — чужим голосом повторила Кристина. — Мама взяла меня за плечи, тряхнула так, что я прикусила язык, и пообещала…

— Что?

— Сболтни хоть слово… Только ляпни кому… — сказала мне мать. — Хотя бы заикнись. И никого у тебя не будет. Ни матери, ни отца. Пойдешь сиротой в детский дом… В приют.

— Она трясла меня за плечи и вопила прямо мне в лицо. Я еще больше испугалась, если такое было возможно. Сейчас я думаю, что детский дом, пожалуй, был бы для меня тогда не худшим местом…

Андрей подумал что-то сказать, но не подобрал слов.

«Ягуар» между тем проехал Воинку.

— Потом его все-таки посадили. Не за меня… Совсем за другое. Когда он сел в тюрьму, мы изменили фамилию. И переехали, бросив дом и участок. Лишь бы он нас не нашел. Больше я его не видела. Когда мне стукнуло семнадцать, я подалась в город, ученицей, на швейную фабрику. Там мы с Анькой и познакомились…

— Не знаю, жив он, или помер, но искренне желаю, чтобы подох.

— А мама?

— Она живет в селе, — холодно сказала Кристина. — В Полтавской области. Дом, сад, хозяйство. Я к ней не езжу. И не тянет… И она не зовет.

Глава 12 ЖЕНИТЬБА АРМЕЙЦА

Когда «Ягуар» въехал в Калиновку, на землю уже опустились сумерки. Звезды рассыпались по небу, мычали коровы, редкие старики оккупировали лавки. Кое-где кучковались разрозненные группки молодежи. Кто в клуб собирался на дискотеку, кто, попросту, косточки размять.

Больница встретила их темными окнами, ворота во двор оказались наглухо закрыты. Сглотнув, Андрей с тревогой поглядел на Кристину:

— Слушай, Кристя, ты посиди тут, а я на разведку схожу.

— Нет уж, — отрезала она. — Довольно. Я уже раз посидела. Вместе пойдем.

Они обнаружили калитку незапертой. Во дворе пахло зеленью, немного — коровьими лепешками. Может, молоком. И еще в воздухе стоял слабый привкус костра.

Андрей дышал полной грудью, будто вернулся в родные Дубечки. Проскользнув под фруктовыми деревьями, они обошли дом с тыла.

За безжизненной коробкой больнички прилепилась крошечная одноэтажная пристройка. Что-то вроде небольшого, очень аккуратного флигелечка. Задняя стена больницы, флигель и сад образовывали маленький внутренний дворик, вымощенный вездесущим ракушечником. Засыпанные гравием дорожки протянулись от больницы ко входной двери флигеля через два ряда цветников. Еще одна дорожка уходила куда-то в сад, теряясь в тени деревьев.

— Как здесь уютно, — сказала Кристина удивленно.

Окна флигеля светились ярким электрическим светом.

— Нам туда, — Андрей шагнул к пристройке, поискал глазами дверной звонок, а потом затарабанил по двери.

— Есть кто живой?! — громко крикнул Бандура.

Ответом ему была тишина.

— Попробуй еще раз, — предложила Кристина, приглядывавшая за окнами флигеля, — по-моему, занавеска шевельнулась.

Андрей принялся стучать еще более настырно. Вдалеке забрехали дворовые собаки, откуда-то донеслось кудахтанье кур. Село жило согласно обыкновенному вечернему распорядку, один флигель безмолвствовал.

Бандура грохнул по двери еще пару раз, так, что заныл кулак.

— Может, мне показалось… — подала голос Кристина. — Может, и нет там никого. Просто свет забыли выключить.

— Ага. Как же, забыли! Это тебе не город, где всю ночь светится иллюминация. Раз свет горит, значит, кто-то там засел. — Он двинулся к двери, потирая ушибленный кулак.

— Никто не сказал, что твой Эдик еще там.

— Так узнать я должен или нет? Алло, гараж! Открывайте!

— Если там какая бабуля дежурная сидит, ты ее уже до смерти напугал.

— Еще не напугал, — огрызнулся Бандура. — Сейчас только начну. Когда в окно полезу!

Последнюю фразу Андрей произнес настолько воинственно, что обитатели флигеля, если таковые и были, могли не сомневаться, — полезет наверняка.

Андрей размахнулся, планируя нанести двери последний, завершающий удар, когда та неожиданно растворилась. На пороге возникла изящная молоденькая девушка в белом медицинском халате и белой, опять же, шапочке. Андрей замер в позе метателя, нечаянно выронившего молот.

Приглядевшись, он признал в девушке медсестру, помогавшую доктору в тот черный день, когда они с Атасовым занесли в больницу истекавшего кровью Армейца.

— Что вы себе позволяете?! — закричала девушка, отважно наступая на Андрея. — Вы по какому праву двери ломаете? Что вы сюда ломитесь, как в собес?!

Под столь неожиданным натиском Бандура окончательно опешил и даже попятился. Медсестра выглядела совсем юной, она была бледна и, очевидно, напугана, но что-то, неведомое Бандуре, придавало ей храбрости.

— Мне доктора… — неуверенно начал Андрей.

— Да?! — враждебно воскликнула медсестра. — По вам не скажешь, что вы нуждаетесь в докторе! Скорее, в милиционере! Но, все равно, доктора сейчас нет, он уехал в рай он! Больница закрыта, так что всего хорошего, молодой человек! — Медсестра налегла на дверь. Бандура подставил ногу.

— Отпустите дверь! — взвизгнула девушка тоненьким, полным ярости голоском. — Я сейчас милицию вызову!..

— Тихо! Тихо! — зашипел Бандура, несколько обескураженный таким приемом. Штурм больницы не входил в его планы.

— Девушка! — Андрей напряг ногу, которую медсестра попробовала выпихнуть. — Девушка! Неделю назад я доставил к вам своего друга. Раненого пулей в грудь!

— Никаких таких справок мы не даем! — отрезала медсестра, упорно пробуя захлопнуть дверь. — Вашего товарища здесь нет!

— Как это нет?! Он что?.. — Андрей запнулся, не в силах подобрать нужных слов. — Эдик? Он жив?…

— Жив! — горячо признала девушка. — Но его здесь нет!

— Что значит, нет?! А куда он делся?!

Деться Армеец, по большому счету, мог куда угодно. Его вполне могли перевезти в госпиталь покрупнее, в Джанкой, например, а то и в Симферополь. Очень даже вероятно, что к делу подключилась милиция. И, наконец, до Эдика запросто могли добраться местные бандиты, и это, пожалуй, было самым страшным.

Андрей шагнул внутрь. Медсестра встретила его грудью. Он бесцеремонно оттолкнул ее в сторону. Медсестра отлетела в угол, зацепив плечом вешалку. Та рухнула на пол.

— Ну-ка, детка! Не будем ссориться! Ты же не хочешь, чтоб я тебе шею свернул? Пойдем, глянем в твои журналы! — процедил Бандура голосом Атасова.

Против всех ожиданий, медсестра с воплем прыгнула на Андрея и повисла на нем всем телом. Андрей не удержал равновесия, и они оба упали.

— Ничего себе! — воскликнула Кристина, все еще топтавшаяся во дворе.

— Милиция! — завопила медсестра. — Люди, помогите!

— Андрей! — крикнула Кристина. — Сейчас местные мужики набегут!..

— Первому обещаю пулю! — хрипел Бандура, барахтаясь под медсестрой, — и второму тоже! У меня пистолет и четыре обоймы!

Ожесточенно сражаясь, они вползли в прихожую.

— Я те дам милицию! — рычал Андрей страшным голосом.

В следующую секунду ноготь медсестры угодил ему в глаз. Он буквально взвился, опрокинув-таки девушку через голову.

— Пе-пе-перестаньте оба! — громко сказал Армеец. Он стоял в проеме двери, одетый в больничную пижаму и старые тапочки без задников. Эдик был бледен и похудел килограмм на десять. Зато он был жив.

— Пе-пе-перестаньте! Не-немедленно! Яна, это м-мои д-друзья.

Андрей и медсестра отступили друг от друга, как боксеры, разведенные по углам гонгом. Андрей порывисто шагнул вперед и сжал Эдика в объятиях.

* * *

Было далеко за полночь. Обе женщины давно спали в одной из крохотных комнатенок, обустроенных внутри флигелечка. Их в пристройке и насчитывалось всего-то две, да плюс совсем уж микроскопическая кухонька.

— Они обыкновенно в летней кухне готовят, — Армеец полулежал на койке, опершись спиной на стопку из четырех уложенных одна на другую подушек. Пижама на груди была расстегнута, открывая свежую медицинскую повязку.

Перед тем, как улечься спать, медсестра Яна тщательно перебинтовала рану Армейца.

— Он еще слабый совсем, — сказала медсестра укоризненно. — Ему отлеживаться надо.

— Мы еще чу-чуточку посидим, — попросил Эдик голосом ребенка, мечтающего посмотреть хотя бы начало кинофильма после «Спокойной ночи, малыши».[70]

Медсестра поджала губы, но от замечаний воздержалась, молча отправившись в свою комнату. Кристина Бонасюк вскоре последовала ее примеру.

— Мальчики, — сказала Кристина, просто убийственно зевая, — я тоже пойду прилягу.

Она весь день умирала, так хотела спать. Да и Армеец был не в ее вкусе.

— Я се-сейчас по-постелю, — попробовал привстать Армеец.

— Сиди. Яна мне уже постелила, в своей комнате. Спокойной ночи, Эдик… Андрюшенька, надумаешь ко мне, смотри, не промахнись кроватками.

С этими словами Кристина удалилась, приятели остались одни. Андрей уже знал, что юную отважную медсестру зовут Яной, что проживает она во флигеле с отцом, тем самым доктором, которому Армеец, очевидно, был обязан жизнью.

— Па-павел Ку-кузьмич уехал в район. В Д-джанкой. На три дня…

Андрею, в свою очередь, было о чем рассказать приятелю. Так они и засиделись за полночь. На столе стояла початая бутылка Токайского, но приятели едва притронулись к спиртному.

— З-значит, власть в городе по-поменялась? — покачал головой Эдик, услышав о гибели Виктора Ледового и о том, что теперь всем заправляет Поришайло.

— По-помяни мое слово, и П-правилову недолго осталось, — сказал Эдик, обдумав эту информацию.

— Да ну, — беспечно рассмеялся Андрей. — С чего бы это?.. — Нормально себя Олег Петрович чувствует. И стоит — будь здоров.

— Это ты так думаешь, — грустно отозвался Армеец. — Вот у-увидишь, Андрюша, вот увидишь… Аню, конечно, жаль. Я ее со-совсем плохо знал, но такого и в-врагу не-не п-пожелаешь. Ее те-теперь в психушке заколют до полной не-невменяемости…

— Чего им ее колоть? — удивился Андрей. — Подлатают мозги и выпустят.

Армеец внимательно посмотрел на Андрея, печально покачал головой, однако спорить не стал. О судьбе Анны Ледовой они больше не говорили.

Когда Андрей рассказал Армейцу об Атасове, Эдик заметно побледнел и долго хранил молчание. Андрей уже подумал, как бы Армейцу не сделалось худо.

— Эдик? Все нормально?

— К-куда уж но-нормальнее.

— Я их, гадов, всех перемочу! — торжественно поклялся Бандура.

— Этим ты Са-саню не вернешь, — очень тихо ответил Армеец. — Да-даже если весь К-крым бомбами за-закидаешь… Ви-видишь ли, Андрюша, ра-рано или п-поздно этим должно было кончиться. То, что случилось с Атасовым, мо-могло произойти с лю-любым из нас. И п-произойдет, не сомневайся. Если мы не о-остановимся и не пе-перестанем заниматься тем, чем за-заняты.

— Чем же это? — поинтересовался Андрей, несколько обескураженный словами Эдика.

— К-как чем? Рэкетом, конечно. Ч-чем же еще.

— Я не понимаю…

— Чего ты не-не понимаешь? Того, что если каждый бо-божий день в кого-то с-стрелять, рано или по-поздно вы-выстрелят в тебя? И ко-когда-нибудь попадут?

Андрей нетерпеливо отмахнулся.

— Мы с Атасовым их не трогали. Эти козлы первыми начали. Но теперь им гайки. Однозначно. Я еду их казнить!

— Этим ты Атасова не ве-вернешь, — еще печальней повторил Эдик.

— Хреново будет, если ты не сможешь со мной поехать, — раздосадовано выпалил Бандура. Слов Армейца он старался не слушать, а в услышанные — не вдумывался.

— Их там до фига и больше было. Банабаков этих. Протасов соскочил. Ожоги, дела… Прокомпостировал мне мозги, короче говоря. А теперь и ты соскакиваешь…

— Я не с-соскакиваю, — Армеец протестующе вскинул руку. — Ты не по-понимаешь…

— Да все я понял! Не такой тупой, как тебе с Валерчиком представляется. Тебя Яна не отпустит. Что тут непонятного…

— Не к-кричи, де-девушек разбудишь.

— Да пошли они обе куда подальше!

— П-прекрати, пожалуйста.

— Что прекрати? Вечером, Эдик, я дверь ломал, — у тебя что, пробки в ушах были?! Ты же слышал, да не вышел.

— Я с-спал.

— Да ладно, спал…

— Нормальные вы пацаны! — горячо продолжал Андрей, хотя и убавил громкость. — Тот, блин, джип пропил, сидит в натуральной дырке, квасит круглыми днями. Лапши мне навешал про крутарей разных гребаных, а сам себе бомжа какого-то в собутыльники взял.

— Я как-то с-слышал от Валерия, что у него друг есть, в Хе-херсоне. Ми-милиционер. По-подполковник, ка-кажется…

— Во-во, — кивнул Андрей, немного успокоившись. — Вовчик. Подполковник, да? — Бандура зло засмеялся. — Если это быдло подполковник милиции, то я — Главный Маршал артиллерии. Образина голимая. Бомж-Бруевич хренов, как Кристина выражается.

— Я поеду с тобой, — тихо, но твердо пообещал Эдик. — То-только при одном у-условии.

— При каком?

— Выедем за-затемно. Пока Яна не-не проснулась. Она в-вполне серьезно ляжет костьми. На п-пороге.

— Она за-замечательная девушка, — добавил Армеец после минутной паузы. — Чу-чудесная. Не-неделю не отходила от меня. Вы-выходила, как ре-ребенка.

— Да ладно, — начал Андрей примирительно. Вспышка гнева ушла, оставив горьковатый привкус стыда. — Куда ты поедешь? В тебе вон, какое дупло пробуравили.

— По-поеду, — повторил Армеец упрямо. — Но К-кристину с Яной мы тут о-оставим. Де-действительно, черт его знает, что нас с тобой там ж-ждет. Сомневаюсь, что нечто п-приятное.

— Это точно, — сразу согласился Андрей. — Слушай, Эдик, — сказал он, решив переменить тему. — Вы с Протасовым на самом деле одну школу заканчивали?

Эдик утвердительно кивнул.

— Не п-просто ш-школу. За одной па-партой сидели.

— Его на второй год оставляли?

Эдик рассмеялся.

— Разболтал тебе? Вообще, он меня на д-два года старше. Просто он д-дважды в т-третьем классе сидел, и пя-пятый по в-второму кругу отбывал. Т-там мы и встретились. Меня к нему, как о-отличника подсадили. Ч-чтобы я его п-подтягивал.

Лицо Андрея стало озорным.

— По-пойми мои чу-чувства. На первых порах я его бо-боялся до жути. Протасов ра-раздолбай был — г-гроза всей школы. По-моему, его да-даже завуч с директором опасались. Ху-хулиган, дебошир и двоечник. Никто ему с-слова возразить не смел. К-кроме его бати, конечно. Ба-батяня у Валерки о-огромный был. Г-громадный мужик. Человек-гора.

— Что, больше Валерия?

Армеец ненадолго призадумался.

— З-знаешь, может, и больше, чем Валерка сейчас. Так вот, он с Ва-валерой вопросы ми-мигом решал. Ре-ремнем по жопе, и тот ходил, как ше-шелковый. Обычно, дня на три х-хватало.

Бандура с интересом следил за Эдиком.

— По-понимаешь, Валерка без матери рос. Они с отцом в-вдвоем жили. Д-два мужика, так сказать.

— А что с мамой его случилось?

— У-умерла. При родах еще. Я от своей с-слышал, будто от потери крови с-скончалась. В-всегда болезненно реагируешь, у кого мамы нет, к-когда сам ре-ребенок.

Андрей молча согласился.

— Я тогда не понимал, как такое могло случиться. Сейчас м-могу предположить, что врачи ушами п-прохлопали.

— Ну вот, — продолжил Армеец, отхлебнув из бокала Токайского. — Я те-тебе, Андрюша, описать не во-возьмусь, как я П-протасова боялся. Он в ш-школе был царь и Бог. А мой авторитет де-держался в районе ну-нуля и немного ниже. У меня з-знаешь, какое погоняло было?

— Нет, — ответил Андрей, хотя кое-какие варианты у него в запасе были.

— Ты по-полагаешь, что меня з-звали заикой? — добродушно осведомился Армеец. — Но это не т-так. Кликуха у меня была — дистрофик. По фи-физкультуре я имел твердое «два». За-заслуженное, надо п-признать.

— У меня в-врожденная ку-куриная грудь, Андрюша. До школы мама меня даже на лечебную фи-физкультуру водила. При по-поликлинике для рахитов, скажем так. Ра-рахитом меня, кстати, тоже о-обзывали. Случалось.

Бандура попробовал сдержать улыбку, но вышло у него скверно.

— Т-твоя у-улыбка, Ба-бандура, — сказал Армеец беззлобно, — отражает у-усредненный показатель сочувствия, на который с-способно наше общество. Не-невысокий, я тебе доложу.

— А кем твои родители работали?

— Мама те-терапевтом, отец — инженером КИП и А.[71] Отец трудился на станции. П-поликлиника, по сути, т-тоже к станции относилась. В Припяти п-практически все так или иначе о-относилось к Атомной станции. Де-детские сады, магазины. Кто-то обслуживал реактор, кто-то э-энергетиков. А когда все пошло прахом, рухнуло, люди о-одним махом лишились в-всего — крова, — работы и здоровья.

— Вы с тех пор с Валеркой вместе?

— Не-не совсем так. Он с класса ше-шестого боксом заболел. К шестнадцати КаэМэСа получил. После школы в и-инфиз поступил. К-куда же еще…

— А ты?

— А я — в пед. В п-пединститут, то есть, — пояснил Армеец расплывшемуся в улыбке Бандуре. — Ты зря ухмыляешься, между прочим. Пединститут по тем в-временам представлял собой настоящее девичье царство. Му-мужчины там на вес золота ценились. Нас на потоке пятеро было. Сказки Шахерезады чи-читал?

— Нет.

— Почитай.

— А отчего тебя Армейцем прозвали? Ты вообще, каким боком к армии?

— Са-самым прямым, — слегка обиделся Эдик. — Армеец — это вы-выдумка Протасова. Он меня так о-окрестил из-за того, что я в армию в двадцать шесть лет за-загудел.

— Как это?

— П-проще простого, Андрюша. Закончил пед, д-два года преподавал детям и-историю в школе, жил, не-не тужил, пока обо мне во-военкомат не вспомнил. При советских порядках под знамена г-гребли до двадцати семи. Так что бац — и вперед, — за о-орденами. Открутиться за деньги в те времена было со-совсем не так просто, как те-теперь. И потом, откуда у учителя деньги? Я детишкам про Юлия Цезаря ра-рассказывал, а не вентиль на газовой трубе вращал.

— И что?

— Ни-ничего хорошего. Оттарабанил от звонка до звонка. Два года. Пе-песенку знаешь?

— Какую?

Че-через две, через две з-зимы,

Через две, через две ве-весны,

О-отслужу…

— Знаю, знаю. «Отслужу как надо и вернусь». Уши от нее пухли.[72] Все-таки не один год с отцом по военным городкам болтался.

— Не скажу, чтобы мне с-служилось так же радостно, как в этой слащавой песенке.

— Ты офицером служил? Двухгодичником?

— Т-трехгодичником! Как же… О-офицером… Рядовым. Да будет тебе известно, в педе военной кафедры не было. Так что солдатиком, Андрюша. Оно не страшно. Как говорят в армии — чистый погон — ч-чистая совесть. Х-хотя, как ты понимаешь, забавно, когда учителя истории гоняют стирать портянки «де-дедушки», у которых молоко на губах не обсохло. Мне было т-так весело, ты себе вообразить не сумеешь.

— Представляю.

— Д-да?

Армеец, было похоже, — не поверил.

— Зато су-супруга меня дождалась…

— Ты до армии женился? — спросил Андрей, который про жену Эдика Маринку уже кое-что слышал.

Армеец удрученно кивнул.

— Сразу после и-института. На одногруппнице. Как и Протасов.

— И Валерка был женат?!

— А что тут у-удивительного? — поднял брови Армеец. — У нас обоих нормальная о-ориентация. Мы предпочитаем женщин. По нынешним в-верменам это может показаться устарелым, или даже архаичным, но нам так нравится. И я, и П-протасов разменяли четвертый десяток. Так чему ты у-удивляешься?

— А кто Валеркина жена была?

— П-плавчиха. Или г-гребчиха. Не помню уже. Красивая девчонка была. На-на голову тебя или меня выше. Пока Валерка служил в а-армии, она его бросила. Для него это был с-страшный удар. Ва-валерка горевал… — Эдик махнул рукой, мол, ужас как горевал.

— После армии я устроился в би-библиотеку. В научно-техническую. В архив. — Армеец развел руками. — За-заикой меня в школе не обзывали, потому как в школе я не заикался. В заику меня армия п-превратила. Мне на-на голову с-строительные леса о-обрушились. За месяц до дембеля, так что срок с-службы истек, когда я в госпитале валялся. Т-травма позвоночника и кое чего еще… Ну вот. Какой учитель из за-заики? Себя жалко, и де-детей тоже. Жена у меня была к-киевлянкой, ей бабушка квартиру оставила. На Виноградаре. Там мы и жили…

Армеец замолчал. Бандура упорно ждал продолжения.

— Когда пе-перестройка вошла в такую фазу, что у-учителям есть со-совсем стало нечего, хоть ложись — помирай, или лепешки из лободы пеки, как в блокадном Ленинграде, Маринка…

— Жена твоя?

— Да. Маринка оставила школу и по-пошла на вещевой рынок, наливайкой. Она в школе ге-географию преподавала…

— Кем?

— На-наливайкой. Кофе продавцам разносила, чай, бутерброды. Зарабатывать начала п-прилично. Я себя иждивенцем чувствовал. Ну и она намекать н-начала. Со временем. Не так, чтобы очень, но о-ощутимо.

— На кофе и прочей ерунде?! — изумился Бандура. — Зарабатывать?

— Сам ты ерунда. По-посчитай, сколько банка кофе стоит, а с-сколько чашка. И сопоставь. Ра-работа каторжная, конечно, но не дармовая… — Армеец вздохнул.

— Потом я в с-строительную бригаду подался. Об этом ты уже знаешь. Спасибо армии. И кафель у-укладывать научили, и штукатурить помаленьку. Не-не на суперуровне, но строительный уровень от кельмы я о-отличить мог.

— Библиотеку бросил?

— Нет. С-страшновато было с госслужбой расставаться. Она не давала н-ни черта, а все равно — страшновато. Синдром советского человека. Помираю с г-голоду, зато при трудовой книжке. В общем, у нас с Маринкой деньги п-появились. Одеться смогли. А вот о-отношения стали не те. П-прохладные стали. Отчуждение какое-то п-появилось. Не знаю, отчего…

— Может, из-за рынка?

— Да нет. П-причем тут базар? Так в-вышло, и все. Потихоньку стали чужими, хотя и с-спали в одной кровати…

— А дальше?

— Дальше — п-просто. Как то я вернулся со стройки и о-обнаружил свои вещи на лестничной клетке. Попросту говоря, она меня вышвырнула. Ве-вещей, правда, было немного, в одну сумку у-уместились. Дверь она не о-открывала, а затем и за-заменила замки.

— Ничего себе! А ты?!

— А ч-что я? Я п-просто поверить не мог, что она та-таким вот образом со мной обошлась. Не доходило до меня, первое время. Все д-думал — как же так?

— У нее появился другой мужчина?

— Барыга, — неохотно согласился Армеец. — З-здоровый парень такой. Дылда, как моя б-бабушка выражалась. Я распсиховался, поехал на рынок — ра-разобраться.

— Разобрался?

— Еще как. У-у него там дружки… Отделали они меня ка-капитально. Сам виноват, — на рожон полез. П-предупредили, что если еще раз дома п-появлюсь… В общем, чтоб и до-дорогу туда забыл…

— Ну… — продолжал Армеец, — ме-месяц на стройке ночевал. Иногда — в би-библиотеке. Не очень комфортно, честно говоря. А квартиру снять — с-средства не позволяли. У-угол, разве что. — Армеец вздохнул, заново переживая прошлое.

— Ни помыться, ни п-побриться. Друзей нет. И потом, кто к себе на-надолго пустит? Кому чужое горе и-интересно, особенно по нынешним в-временам.

— А Валерка?

— П-протасова я со школы в глаза не-не видел. По-понятия не имел, где он и чем промышляет. С-слыхал от кого-то, что вроде бы тренирует па-пацанов. Но не более того. Ты же знаешь, как это бывает — кто-то что-то услышал, от себя добавил…

— Ну да.

— Решил я к родителям ехать. После аварии они, как чернобыльцы, д-домик получили, между Барышевкой и Яготином.

— Это под Киевом?

— Не-не совсем так. В Ки-киевской области. Чем мне там жить, у меня и в м-мыслях не было, но хотя бы крыша над г-головой меня там ждала. В Киеве я никому не был нужен… По-понимаешь?

— С-собрал манатки, — продолжал Армеец грустно. — И на вокзал. И вот тут-то на-наткнулся на Валерия. Он весь в к-коже, на «бимере» крутом. В общем, при делах… «Привет, брат, давай, блин, за встречу». Ну, ты П-протасова знаешь. А у меня в к-карманах — ветры гуляют… Сели, выпили за счет заведения. П-протасов уже научился, к тому времени. Он, оказывается, с тренерством завязал. Подался в ба-бандиты. Давай мне заливать: — тачка до-дорогая, бабла — вы-выше крыши. Позвал к себе. Я согласился. Без особых ко-колебаний.

Андрей кивнул.

— А жена?

— Рассказал П-протасову о своей беде. Н-наверное, не стоило. Сожителю Маринкиному его же собственный лоток на голову одели, п-прогнали с рынка. О-отвратительно, конечно, но… если честно, — мне по-понравилось.

Бандура ухмыльнулся.

— Когда за тобой сила непрошибаемая — это п-приятно. Сразу забывается, чего ты один стоишь… вот… Впрочем, Маринки это мне не вернуло. Б-больше я ее не встречал.

— А Дениску? — осторожно спросил Андрей.

Армеец понурил голову. Наступил такой момент, когда самое время выпить. Андрей потянулся, наполнил оба бокала.

— З-знаешь, Андрюша… эта девочка… — тихо заговорил Армеец, и Андрей понял, что тема семьи Эдика исчерпана, — Яна… Она не п-просто выходила меня…

— Да она втрескалась в тебя по самые уши. Это и коню понятно…

— Не ш-шуми. Чего ты вопишь? Дело в том, что благодаря ей я снова взглянул на жизнь по-другому. Под и-иным углом, понимаешь?

— Как это?..

— Я задумался о том, что о-ожидает меня в Киеве и следует ли мне туда возвращаться. Просыпаясь утром, я улыбаюсь. Ко мне ве-вернулось то, что после Марины, как я полагал, у-ушло безвозвратно.

— Тебе она нравится? — прояснил ситуацию Бандура. — Это я понял.

— И еще одно, — Армеец посмотрел прямо в глаза Андрею, — ты с-сказал чистую правду обо мне. Когда ты с-стучал в дверь, я все слышал. Ни черта я не спал. Одна моя часть ра-радовалась тебе, а другая, Андрюша, за-заставляла меня молчать. Более того, очень хотела, чтобы ты, дружище, ехал себе, куда по-подальше.

— Я понимаю, — уныло сказал Бандура.

— С-спасибо.

— Иногда я думаю об отцовской пасеке. И о том, что мои руки не будут там лишними, Армеец. И еще о том, что рассказывать отцу о своих похождениях в столице я, пожалуй, не стану. Воздержусь. Но, с другой стороны, всю жизнь лопатой махать и махорку курить — меня отчего-то не тянет… Что скажешь?

— О-откуда мне знать…

— Тут, небось, в Крыму зарплату учителям рисом выдают? Пару мешков в год? Что скажешь? Как тебе, — после баксов?

— Ох, не знаю.

— Но как бы там ни было, сначала я разберусь с уродами, завалившими Атасова и Гримо.

— После поездки вы-выбирать между рисом и баксами может, и не п-придется…

— Значит, так тому и быть, — отрезал Андрей. Он встал, показывая всем видом, что это окончательное решение. — Пошли спать, Эдик. Уже черт знает сколько времени.

* * *

Все естественно вышло совсем не так, как накануне планировал Бандура. Он продрал глаза, когда солнце давно уже встало. Часы на тумбочке показывали без малого половину одиннадцатого утра. Сон Андрея был прерван женскими воплями, донесшимися из соседней комнаты. Кричала Яна. Не случись Яне вопить, Бандура спокойно спал бы дальше, — до полудня, а то и до обеда.

За стеной Яна ссорилась с Армейцем. Армеец собирался ехать. Несчастная медсестра всеми силами убеждала его остаться. Исчерпав все мыслимые аргументы, девушка перешла на крик:

— Не поедешь ты никуда! Не отпущу!

И все в том же духе. Армейца и слышно не было. Андрей взялся за голову. Голова казалась отлитой из чугуна, как, собственно, случается, когда продираешь глаза к обеду.

«Чем больше планов настроил бессонной ночью, тем бредовей оникажутся на следующее утро. Особенно — позднее», — сказал себе Андрей, отрывая голову от подушки. В таком духе частенько выражался отец. Андрей вечно спорил, объявляя себя совой.

— Да чушь это, — отвечал Бандура-старший. — Вставать следует «с петухами». Тогда день кажется бесконечным. Утром сил полно, а вся эта болтовня про сов и богемный образ жизни — отговорки для лентяев и бездельников, сынок. Ночью нужно спать.

С превеликим трудом отделившись от кровати, Андрей выплыл в коридор. Сцена между Армейцем и Яной как раз достигла апогея.

— Не ссорьтесь, друзья мои, — сказал Андрей добродушно, хлопая веками и потирая на ходу виски, — скажите мне лучше, где Кристина? И налейте кофейку, если вам не жалко.

— Кристина с-спит по-моему, — откликнулся Эдик, на секунду отвлекаясь от медсестры. — Кофе не жалко. В кухне. Но только я-ячменный. «Летний напиток», если ты с-сталкивался.

Медсестру вмешательство Андрея распалило до белого каления.

— Ты никуда не поедешь! — выпалила Яна в лицо Армейцу.

Эдик был бледен, он грустно улыбался медсестре, но лицо выражало решимость.

— Я д-должен!

— Ничего ты им не должен! — Яна перекинулась на Андрея, как лесной пожар с догоревшего дерева — на нетронутое.

— Он с тобой не поедет! Понял меня?!

Бандура подумал, что с кофе придется обождать.

В комнате появилась Кристина, с мятым после подушки лицом и все еще сонными глазами.

— Как тут чудесно, — Кристина сладко зевнула. — Птички чирикают, воздух потрясающий. Я с детства так не высыпалась. Если бы вы только не орали…

— Вы что, не понимаете, что ему никуда нельзя ехать!? — теперь Яна обращалась к обоим, развернувшись таким образом, что Эдик очутился у нее за спиной. — Рана откроется, и дорога его убьет! Как вы можете его тащить с собой!?

Бандура прекрасно видел, что девушка полностью права. Тут собственно, нечего было и думать.

— Мы его никуда не тащим, — враждебно сообщила Кристина. Она потихоньку просыпалась. — Хватит орать, милочка, у меня в ушах звон стоит.

— Я вам не милочка! — огрызнулась Яна. — Если не тащите, чего сюда приперлись?

Стоило Эдику сделать еще пару шагов, как повязка на груди начала багроветь на глазах.

— Добились?! — закричала Яна. — Рана открылась!..

Андрей и Яна одновременно оказались рядом, подхватили Эдика под руки и бережно уложили на кровать. Яна в две секунды избавила Армейца от брюк и ботинок.

— И-извини, старик, — Эдик смущенно улыбнулся.

— Не смей разговаривать! — одернула его Яна.

Лицо девушки было тревожно, но глаза светились торжеством и облегчением.

— Пиррова победа, — пробормотал Андрей. Он крепко пожал протянутую Армейцем руку. — Поправляйся, друг. Извини, если что не так. Лечи его хорошо, сестричка, — добавил Бандура, обернувшись к Яне.

«Иди к черту вместе со своими советами…», — ответили Андрею голубые глазищи Яны.

Андрей так и сделал. Вышел на улицу и неторопливо зашагал к «ягуару». Кристина поджидала в салоне.

Глава 13 БАЗА ОТДЫХА «СОКОЛОВКА»

Из Калиновки выехали в районе двенадцати. Настроение у обоих было ни к черту.

— Хорош друг. Чашку кофе не налил…

Кристина устроилась справа от Андрея, развернув на коленях карту Крыма, прихваченную из флигеля.

— Да, — признал Андрей, — не хорошо как-то вышло. Черт знает что. Отвратительно. Хотя… — он вспомнил ночной разговор с Армейцем. — Я Яну понимаю…

— Да ну?! — Кристина не пыталась скрыть раздражения. — Понимаешь?! В самом деле?!

— Понимаю, — упрямо повторил Андрей.

— Понятливый ты парень, как я погляжу. Стервоза мелкая! Далеко пойдет девочка! Не успела на порог не пустить, как уже из дома вышвырнула! Понимает он, видите ли!..

— Ну, не совсем так…

— Да что ты говоришь?!

— Мы для нее бандиты, — примирительно начал Андрей. — Я, по крайней мере. Ты, соответственно, бандитская подруга. А она над Эдиком, как над младенцем трясется… Пылинки с него сдувает…

Андрей не особенно рассчитывал на то, что одна женщина способна войти в положение другой, особенно после напутственных слов, выкрикнутых Яной на прощание.

Армеец уже лежал в постели и ничего не мог слышать. Впрочем, даже если и слышал, это мало что меняло. Яна выскочила во двор, когда Кристина и Андрей как раз выезжали со двора.

— В следующий раз заявитесь, вас милиция будет ждать! — выпалила Яна вдогонку и, не дожидаясь ответа, скрылась в дверях больницы.

Выбираясь из Калиновки, Андрей и Кристина чувствовали себя оплеванными.

— Очень интересно! — Кристина сверкнула глазами, точно пантера. — Маленькая сельская сучка нас на улицу вышвыривает, а Эдику и дела нет. А мой парень еще и к ней в адвокаты записывается…

— Ты преувеличиваешь… — пробормотал Бандура, но Кристина его не слушала.

— Если тебе эта сучка по вкусу пришлась, возвращайся. Создадите дружную шведскую семью, и заживете припеваючи. Девка молодая, выдержит. Да и Эдуард не в форме.

«При чем тут…» — взялся за голову Бандура, но смолчал. Ссориться не имело смысла. Следовало приступать к поискам СТО, на которой Атасов планировал разжиться колесами, а в итоге, сложил голову. Особого плана у Андрея не было. Он и дорогу-то помнил смутно. Они с Атасовым тогда уходили от погони, нервы были натянуты до предела. Да и за рулем сидел Атасов, а, как известно, водитель, как правило, запоминает путь лучше пассажиров.

Дорог в степном Крыму много, указатели стоят негусто. В конце концов, Андрей запутался среди полей. Кристина пока помалкивала, но Андрей ощущал, что молчание ее враждебно и таит в себе неотвратимо надвигающуюся бурю.

* * *

Солнце миновало зенит и клонилось к западу, когда «Ягуар» одолел насыпь, показавшуюся Андрею знакомой.

— Фух, — выдохнул он, — по-моему, здесь мы с Атасовым местного селюка раздели на бензин.

— Ну, слава Богу, — с издевкой заявила Кристина. — Я уже настроилась до старости тут болтаться.

О способностях женщин ориентироваться на местности у Бандуры имелось собственное мнение, однако высказывать его он не спешил. Ничем кроме ссоры, эти откровения бы, пожалуй, не закончились. Да и Кристины в прошлый раз тут не было, а значит, и спроса с нее никакого. Хотя, лучше бы не молола языком попусту, не болтала чепухи под руку.

Ветер шевелил бесчисленные верхушки могучего кукурузного воинства, гоняя по полям волны, очень похожие на те, что под силу болельщикам крупных футбольных матчей.

— Скоро будем на месте, — пообещал Андрей. На душе у него скребли кошки.

«А там, по обстоятельствам, так сказать. Как-то оно будет…»

— Вот счастье-то, — язвительно откликнулась Кристина. — Два бесценных сокровища отыскали, третье осталось отыскать.

— Зря ты так.

Напутствие медсестры Яны не давало Кристине покоя, настроение у нее портилось с каждой минутой. Очевидно, Кристина раз за разом прокручивала в уме момент расставания с медсестрой, гнев накапливался в ней, как электрические разряды в грозовом облаке. Андрей догадывался почему-то, кому уготована судьба громоотвода.

«Сегодня день раздачи трындюлей, — усмехался Бандура-старший, когда маме Андрея случалось закипеть на ровном месте. — А я, выходит, дежурный…»

Андрей осознавал, что Кристина жаждет реванша, и готовился к самому худшему.

— Зря я вообще с тобой поехала… Дура… Поперлась неизвестно куда и зачем!.. — Для разминки начала Кристина.

«Таки дура, никто не спорит».

— Я же тебе предлагал остаться…

— С Заикой? С этой истеричкой конченой? Спасибо — не надо!

— Тебе не угодишь, — произнес Бандура вкрадчиво.

— Какого лешего мне в Киеве не сиделось, хотела бы я знать? Что я здесь потеряла?!

— А… — протянул Андрей, почувствовав, как внутри поднимается пенистая волна ярости.

— Да! В Киеве! — бросила вызов Кристина. — Стоило переться к черту на кулички, чтобы найти одного жалкого брехуна в такой вшивой халупе, куда и ногой ступить противно, да мямлю под охраной психопатки. А теперь я вообще в толк не возьму, что мы тут забыли…

— Ребята тебя не спрашивали, что они в Крыму забыли, когда за Боником пришлось гнаться! — голос Андрея дрожал от обиды. — Из-за тебя да Аньки мы в дерьмо вляпались!

— Из-за меня?! — вспыхнула Кристина. — Твои дружки аж бегом побежали, потому что им хвосты припекло. Ледовой бы с них в два счета шкуры содрал! А не приспичило бы, никто б и с места не сдвинулся!

— Уверена? — поинтересовался Бандура зловеще.

— Чтобы ты не сомневался! А этот твой Атасов — старший куда пошлют. Типа, туда, типа, сюда… Руководитель группы долбаный!

— Может, и Вацика Атасов привел?!

— Вацлав — дружок Анны. Я тут НИ ПРИ ЧЕМ! — отрезала Кристина.

Когда ей случалось увлекаться, она и сама верила собственной лжи. Причем — совершенно искренне. Такова уж была Кристина Бонасюк. И ничего с этим не поделаешь.

— А Атасов при чем?! — задохнулся от негодования Андрей.

— Меня не касается. Твой Атасов мне вообще — до лампочки! Великая ценность! Не понимаю, что ты в нем обнаружил?.. К тому же, он алкоголик, а я этого — терпеть не могу!

«Неприязнь к пьяницам с подругой Анькой бухать тебе немешала?» — думал Андрей со злостью.

Впрочем, он подозревал, что с Анькой Кристина попрощалась. По крайней мере, за все время поездки о куме Анне не было сказано ни слова. Как будто бы той вообще не существовало.

— Интересно знать, — продолжала Кристина, распаляясь все больше и больше. — Поехал бы твой любимый Атасов тебя, дурака, разыскивать? Или Протасов? Али Э-э-эдик?

— Поехали бы.

— Сомнения меня терзают!

— Не меряй всех по себе!

— Да они тебя за шестерку держали…

У Андрея загудело в висках.

— Это ты Аньку похерила, как только она вляпалась! — заявил Бандура вне себя от бешенства. — Ты еще в Осокорках пыталась соскочить. Невменяемую из себя корчила! Я хорошо помню! А теперь сдала ее с потрохами!

Честно говоря, судьба Анны Ледовой и его не слишком волновала. Андрей хотел зацепить Кристину побольнее, и с задачей справился на «отлично».

— Закрой рот! — завизжала Кристина. — Закрой свой черный рот! Не тебе судить о нашей дружбе! Понял, недоумок?!

— Клевая дружба! — зарычал Андрей, с трудом пропустив между ушей оскорбления.

«Аристократка рыночная! Графиня из баньки!»

С минуту оба переводили дух. Андрей раздумывал над тем, что пора прекращать ссориться, пока не стало поздно. Кристина держалась совершенно иного мнения.

— Чего ты завелась? — нарушил молчание Андрей. — Ты бы видела, какая тут гонка была. Теперь близко уже. Скоро найдем то место.

Андрей исподтишка покосился на Кристину. Та лишь поджала губы и нахмурилась.

«Ни единого признака примирения. Вот дрянь упертая».

— Между прочим, — продолжал Андрей, рассудительно решив заручиться поддержкой далекого Правилова. — Мне Олег Петрович посоветовал из Киева уехать. На время. Пока не улеглось все.

— А ты и уши развесил?

— Ничего я не развешивал… — несколько опешил Андрей. — Украинский после несчастья с дочкой ходит сам не свой. Только и ищет, кому бы в глотку вцепиться.

— С тебя какой спрос?! Твой Правилов девчонке сам кислотой лицо залил, а на тебя свалит. Пока ты тут бестолку тычешься, по закоулкам. Кто сбежал — тот и виноват.

— Это урки сделали! — воскликнул Андрей. Впрочем, без особой уверенности в голосе.

— Неужели ты такой кретин, что веришь дешевым правиловским байкам?

— Напрасно ты так об Олеге Петровиче…

— Что напрасно?! — взвизгнула Кристина. — Как он родной племяннице помог, так и тебе поможет. Правилов… — Кристина воздела руки к потолку, апеллируя к Высшему Судье. — Дался тебе этот Правилов. Ничтожество продажное. Нашел тоже, перед кем пресмыкаться! Ни-что-же-ство!

— Я ни перед кем не пресмыкаюсь! — залился краской Андрей. — И потом… Олег Петрович, между прочим, мой шеф. И с моим Стариком когда-то служил.

Слово Старик, использованное Протасовым в рассказе о собственном отце, пришлось Андрею по душе. И он немедленно вставил его, как только речь зашла о Бандуре-старшем.

— Да кому сейчас интересно, кто с кем служил?! — презрительно отмахнулась Кристина. — Ладно. Поскольку ты сам с головой не дружишь, я тебе объясню, так и быть. Твой шеф Артем Павлович Поришайло. Ты же сам хвастался, как Поришайло тебе подарил перстень?

— Ну, подарил, — признал Андрей, — что с того?

— И деньги?

— И деньги…

Андрей хлопнул себя по лбу.

— Вот блин! Забыл!..

— Что забыл? — поинтересовалась Кристина вкрадчиво. Андрей с расстояния почувствовал, как она вся напряглась.

«Зря ляпнул», — сказал себе Бандура.

— Ничего… — буркнул он под нос.

— Ты что, отдал часть денег Протасову? — переспросила она так холодно, что у Андрея создалось полноценное впечатление, будто в салоне осел иней.

— Ты дал деньги этому тупому жлобу?!

Хмуро уставившись в пространство перед капотом, Андрей раздумывал над тем, что молчание и вправду золото.

«Теперь эта бешеная самка тебя со свету сживет. Ну что же, сам и виноват».

— И собрался Эдику с психопаткой отсыпать?

— Она тут ни при чем, — глухо сказал Бандура.

— Ах вот как? Мы могли в любой круиз уехать. За границу! Куда угодно! Так он решил все деньги на дружков протрынькать.

— Я… — открыл было рот Андрей, но Кристина его опередила.

— Она тут ни при чем?! Это я тут ни при чем! Безмозглый придурок!

Андрей решил, что Кристина вот-вот захочет выйти.

— Ну-ка, останови машину! — приказала она.

— В Киев намылилась?

— Не твое собачье дело, ничтожество!

— За Васильком соскучилась? — осведомился Андрей, сочувственно улыбаясь.

— Лучше Василек, чем узколобый урод вроде тебя!

— Естественно. Сауна, кретины парятся, денежки капают.

— Не твоего ума дело!

— Да уж понятно, что не моего. Ты грамотная за чужой счет. Пошел Правилов на фиг. У самой в Киеве кусок хлеба с маслом есть. Так что тебе Правилов ни к чему, пока какие новые бандюканы не наедут.

— А тебя в Киеве никто не держит. Катись к папочке в деревню мед качать!

— Обойдусь без твоих советов как-нибудь! — сорвался на крик Андрей. — Ты о своих банных буднях подумай. Жопу подставила — лишний полтинник есть. А то и сотка, что скажешь?

— Ну-ка останови!

— На ходу выбрасывайся.

— Ничтожество!

— Захлопни пасть! Задрала!

Кристина рванула ручку на себя, Андрей поднажал на газ.

— Давай, козлиха! Хочу это видеть!

И тут в панораму лобового стекла вплыла дорожная развилка. Первым ее опознал желудок Андрея, немедленно свернувшийся тугим морским узлом. Так, что глотать стало некуда.

Бетонка тянулась дальше, очерчивая фронт кукурузного поля. Свеженасыпанная полоса гравия отпочковывалась от главной дороги и сразу ныряла в заросли. Дорожный указатель с надписью «СТО» кто-то успел отодрать. С мясом. Так, что остался один столбик, с торчащими из него шляпками гвоздей. Впрочем, Андрей и без указателя знал, что они попали, куда следует. На ту самую развилку.

— Вот оно, — выдохнул Бандура, резко крутанув руль вправо. Круша зеленые стебли, «Ягуар» выехал на поле и утонул в нем — по крышу.

— Что ты делаешь?! — завопила Кристина.

— Отвяжись!

В салоне стало так темно, будто они очутились в джунглях. Заросли освещались призрачным, рассеянным зеленоватым светом, пробивавшимся сверху. Листья колыхались на ветру, отбрасывая причудливые продолговатые тени. Поднапрягшись, вполне можно было представить, что находишься в сказочном заколдованном лесу.

— Мы на месте, — сухо пояснил Андрей. Всунул между зубов сигарету и закурил. Достал из бардачка пистолет, щелкнул затвором, дунул в ствол — для порядка.

— Сигарету выкурю и пойду… — сказал Андрей отрывисто. — В какой стороне Киев, я понятия не имею. Встретишь кого, спросишь. Как гласит поговорка — язык до него и доведет. Иди. Я не держу.

В душе Андрей, как это ни странно, был даже благодарен Кристине. Устроенная ей ссора сыграла роль анестезии, что ли. Вызванный Кристиной гнев почти полностью выдавил из Андрея страх. Это было хорошо.

— Ну, я пошел.

— Я с тобой.

В голосе Кристины не осталось ни тени былой язвительности, ни отголоска вызова.

— Ты же, вроде, в Киев собиралась?

Кристина вместо ответа взяла Андрея за руку. Ее пальцы были холодными, как у мертвеца.

Кукурузные стебли шептались о чем-то. Шелест тысяч листьев сливался в удивительный многоголосый хор.

— Как живые, — тихо сказала Кристина, боязливо озираясь по сторонам.

— А ты этих… — Андрей наморщил лоб, — …как их… «Детей кукурузы», кажется, читала?

Кристина округлила глаза.

— Нет, а кто это?

— Бог их знает. Атасов в прошлый раз спрашивал.[73]

Они двинулись через поле.

Идти пришлось минут десять. Бандура старался глядеть в оба. Но не видно было ни черта. Шагов через триста зеленые полчища расступились, дорогу преградил высокий бетонный забор. Андрей узнал его с первого взгляда.

— Вот оно!

Бандура подкрался вплотную и осторожно приник к щели между двумя плитами.

— Ну и ну, — выдавил он через минуту.

— Что Андрюша?! Что там?!

— Ничего, — Андрей потрясенно присвистнул. — Хиросима. Или Нагасаки. Похоже, кто-то сбросил на станцию атомную бомбу. Пошли к воротам, зайка.

— Куда? — не поняла Кристина.

Андрей скептически поглядел на нее.

— Что-то я сомневаюсь, чтобы ты двухметровый забор осилила.

— А люди?

— Подозреваю, живых людей там, как на погосте в полночь…

Андрей развернулся и, не обращая внимания на спутницу, зашагал вдоль забора. Кристина поспешила следом.

Они обнаружили широкий пролом на месте ворот. Створки были сорваны с петель и закатаны глубоко в грунт.

— Ничего себе!

Оба ангара громоздились неподалеку в виде бесформенной мешанины металлопластиковых обломков. Пакгаузы выгорели дотла, стояли одни стены, но и те, местами дали трещины или обвалились. Крыши повсюду рухнули вовнутрь. Вместо окон пустыми глазницами зияли угольно-черные провалы. То тут, то там по территории были разобраны остовы сгоревших машин. Вид места, где всего неделю назад размещалась чертова техстанция, навевал мысли о картине из апокалипсического будущего.

— Что здесь стряслось? — запинаясь, спросила Кристина, держась за спиной Андрея.

— Не знаю… Ядерная война, не иначе…

— Какая еще война?

— Третья мировая…

Андрей с тяжелым сердцем зашагал к останкам ангаров. Взобрался на груду обломков, внимательно поглядывая под ноги, чтобы не сломать ноги. Колени дрожали. Нерешительно потоптался среди месива причудливо выкрученных стальных балок, искореженных листов обшивки, тлеющего до сих пор утеплителя и еще какого-то хлама.

По пепелищу гулял ветер, поднимая золу и раскидывая в разные стороны. Повсюду сохранялся устойчивый запах гари.

— Спускайся оттуда! Шею свернешь…

— Помолчи, — попросил Андрей. — Ох, помолчи.

Он безнадежно оглядел руины. Трудно было даже представить, что среди них можно отыскать хотя бы какие-то следы Атасова. За высоким забором безучастно шелестела кукуруза. Андрею в ее шелесте чудился плачь.

— Андрюша, — позвала снизу Кристина. — Иди сюда. Она невольно понизила голос, Андрею стало не по себе. Сразу пришла уверенность, что Атасов и Гримо погибли. Андрей тяжело спустился на землю.

— Что стряслось?

— Вот, — сказала Кристина, протягивая короткий брезентовый ремень с кожаными вставками и тяжелым железным карабином. — Прямо под ногами валялся. Среди мусора…

Андрей взял в руки ошейник Гримо, отвернулся от Кристины и посмотрел туда, где солнечный диск, сияя, опускался все ниже к горизонту.

— Не плачь, Андрюша…

Андрей ничего не ответил.

* * *

Выходили со станции, будто покидали кладбище.

Кукуруза расступилась, когда «Ягуар» выехал на дорогу. Во рту у Андрея стояла горечь.

— Может, жив Саша все-таки?

— Здесь где-то поблизости село должно же быть? — вместо ответа спросил Бандура.

— Ну, наверное, где-то есть…

— Едем туда!

Ближайший поселок обнаружился километрах в пяти. Состоял он из единственной пыльной улицы и десятка одноэтажных домиков, разбросанных вдоль нее. Домики утопали в садах, сразу за околицами простирались бескрайние поля. Вдоль заборов вразвалочку расхаживали гуси, курицы суетливо склевывали зернышки с земли. Пара стреноженных бычков флегматично паслась на лужайках.

Людей было немного, вечер еще не настал, а работы в селе на всех хватает. Картина казалась удивительно мирной после жуткого зрелища разгрома, учиненного кем-то на техстанции.

Андрей заприметил слева от дороги маленький коммерческий ларек и направил туда машину.

— Купи минералку, — попросила Кристина, когда они подошли к киоску.

Прилавки коммерческой точки предлагали на выбор бутылки польской и итальянской (ох, не верьте) газировки, подозрительно дешевое пиво «Taller», жевательные резинки разных сортов — тут Запад победил-таки Турцию, а также вездесущий китайский хлам.

Андрей невольно загляделся на десяток трансформеров, пару терминаторов, императорских солдат из «Звездных войн», самого лорда Вейдера и робота-полицейского.

— А я в детстве о пластмассовых индейцах мечтал… Если бы где такое богатство увидел, — меня б кондрашка хватила.

За прилавком торчали парень с девушкой. Оба лузгали семечки и травили друг другу байки.

Девушка — нос и щеки ее были усыпаны веснушками, окинула клиентов довольно кислым взглядом. Парень вообще не повернул головы.

— Слышь, братишка, — позвал Андрей, слегка растягивая гласные, как и положено серьезному клиенту. — Воды дай.

— Из колодца?

Ларечник, наконец, удостоил Андрея взглядом, разглядел машину клиента и сразу нырнул к ящикам, куда-то в глубину ларька. Бутылка газировки быстро, как по волшебству, возникла перед Андреем на прилавке.

— Холодненькой, — добавила Кристина жеманно.

— Из холодильника дай, — поморщился Андрей, одергивая руку от бутылки.

— Холодильника нет, — пояснила веснущатая с вызовом. Она не разбиралась в машинах.

— Не разжились еще? — добродушно ухмыльнулся Бандура. — Ну что с вами делать? Пиво тоже теплое?..

— Уличное, — созналась веснущатая.

— Ладно. Тащи, какое есть. Не мочить же вас из-за пустяков, а?..

Андрей как бы невзначай повернулся так, чтобы продемонстрировать ларечникам свою наплечную кобуру.

— А стоило бы, — враждебно сказала Кристина, уперев руки в боки. Долгая рыночная практика приучила ее не проходить мимо сладкой возможности кого-либо опустить, если таковая выпадала, — ох, стоило бы.

— И две пачки «Лаки», — покончил с разговорами Бандура.

— «Море» мне возьми.

— И пачку «Море» давай.

— Спроси, «круасаны» у них есть?

— «Круасаны» есть у тебя?

Веснущатая смахнула пару прилипших лушпаек с губ.

— И не бывает.

— «Сникерсов» набери, зайка, — посоветовал Кристине Андрей.

«Сникерсы» с «Марсами» не так давно появились на прилавках и шествовали по стране почти с тем же триумфом, как и Леня Голубков и его халявщик-партнер.[74]

Кристина состроила брезгливую гримаску.

— Терпеть их не могу. Гадость приторная.

— Орехи в шоколаде?!

— Дерьмо на лопате. Патока в сое. Шоколад есть у тебя? Наш, отечественный?

Как уже известно, Кристина была горячей поклонницей бабушкиных рецептов в питании. Ее коробило от одних новомодных терминов, не говоря уж о том, чтобы их потреблять.

«Стейки, ланчи. Нахватались, как попугаи, — сказала она как-то Андрею. — Что, слово «отбивная» как-то не так звучит? Бизнесс-менеджеры только бизнес-ланчи уплетают, от обедов у них понос? Пардон, диарея?..»

Андрею импортные слова, наоборот, были по душе, но с Кристиной он спорить не хотел. Опыт показал, что дело это бесполезное.

Ларечник положил на прилавок пяток плиток шоколада.

— Свежий?

— А что ему сделается? — лицо парня стало загадочным.

— Ты мне баки не забивай. Если заплесневелый — на голове растолку.

— Сейчас посвежее погляжу…

Ларечник снова исчез.

— Каждый так и норовит надуть… — Кристина обернулась к Андрею, хотя слова ее предназначались ларечникам. — Вскроешь в Ялте, не возвращаться же за сотню километров, чтобы в задницу засунуть.

Ларечник скривился.

— Этот точно свежий.

Кристина ему не поверила и развернула одну из плиток.

— Слышишь… — важно сказал Андрей, немного растягивая гласные. Он все же не на «Запорожце» приехал. — Слышишь?.. А похавать тут есть где? Полноценно, так сказать.

Продавцы дружно замотали головами.

— Откуда? — ответила за них Кристина, удовлетворенная инспекцией шоколада. — Откуда тут взяться голубцам с варениками? Это же не зажигалки из Шанхая! Столовые скончались, а «Мак-драйв» пока сюда не добрался, к счастью.

— Слушай, — Андрей, наконец, перешел к главному. — Я тут себе в скат болт загнал. Станция техобслуживания у вас поблизости имеется?

Веснущатая открыла было рот, но парень ее опередил:

— Да нету вроде.

— Да? — не поверил Андрей. — Я эти края проезжал как-то, так была, кажется…

Продавец упрямо замотал головой:

— Впервые слышу.

— Ты что дурака из себя корчишь?! — немного поднажал Андрей. — Я тебе говорю, блин, была!

— У меня машины нет, — стоял на своем ларечник. — Зачем мне ваша станция?.

Андрей сплюнул.

— Автотема в селе не в почете, как я погляжу.

— Боятся, — согласилась Кристина. — И правильно делают, я считаю. Сейчас ларек сжечь легче, чем сигарету выкурить. Вон их сколько по Киеву горит.

— Верно. Поехали, зайка, попробуем старшее поколение поспрашать. Ему, по нынешним временам, терять все одно нечего.

Метров за сто дальше по улице Андрей заприметил пожилого мужика, копавшегося в передке «Копейки». Они подкатили поближе и стали впритык к «Жигулям». Левое крыло вазовской легковушки висело на старом домкрате, — точно такой был и у Бандуры-старшего. Крепкий мужик лет под шестьдесят стоял на коленях перед колесной аркой и с увлечением орудовал молотком. Звон оттуда шел, как из кузницы. Прибытия незваных гостей мужик либо не заметил, либо не пожелал заметить. Пока Андрей парковался, пожилой отбросил молоток и сунул голову в арку. Снаружи торчал только его совершенно седой затылок да лоснящиеся от пота плечи.

— Молится? — хихикнула Кристина.

— Кто только кататься привык — тому не понять, — осадил ее Андрей. — Тут меня подожди. — Он выбрался наружу.

— Бог в помощь, — громко сказал Бандура, оказавшись за спиной у пожилого.

— Чего? — спросил тот из-под машины.

— Бог в помощь, говорю!

Мужик, кряхтя, поднялся с колен, вытер руки о старые офицерские галифе. Его лицо было чумазым, он выглядел, как человек, которого оторвали от изнурительной, но необходимой работы, и который сам толком не знает, сердиться ему, или передохнуть, воспользовавшись случаем.

— Слышишь, отец, СТО неподалеку есть где-то?

— Такой конь и хандрит? — пожилой прищурился, покосившись на внушительный капот иномарки.

— А чего ему не хандрить? — скривился Андрей. — Железо, оно и в Африке железо…

Лицо хозяина протертых галифе выразило большое недоверие на этот счет. «Так-то оно так, да не совсем так. Железо все-таки разное, как правило. Сливок нашего общества, к примеру, калачом на «Таврии» не загонишь. К чему бы это…»

— Блок инжектора барахлит, — доверительно соврал Андрей.

— У нас тебе навряд ли кто поможет…

— А техстанция в округе есть?

— В Симферополе разве что…

Давая понять, что разговор окончен, пожилой снова опустился на корточки. Уныло оглядел рулевую тягу «Копейки» и со вздохом взялся за молоток.

— С шаровой мучаешься, отец? — участливо поинтересовался Андрей.

Пожилой хмыкнул. То ли полагал, что для отца сопляка на дорогущей иномарке харей не вышел, то ли просто терпеть не мог, когда болтают под руку.

— Вроде того, — неохотно буркнул Пожилой.

— Наконечник прикипел? — как ни в чем не бывало спросил Андрей.

— Что, разбираешься? — с некоторым недоумением сказал хозяин галифе.

— Есть немного, — Бандура принял самый скромный вид. — Тут без съемника…

Пожилой презрительно фыркнул.

— Два съемника обломал, — хозяин галифе отложил молоток в сторону. — Приварился насмерть, зараза.

— Конус, великая сила… — со знанием дела обронил Бандура, слово в слово повторив фразу, услышанную некогда от Бандуры-старшего.

— Это точно…

— Вилкой сбить не пробовал, отец? — спросил Андрей, чем окончательно озадачил пожилого.

— Вилкой под упор жахнуть — должен соскочить!

— Да нет у меня вилки…

— Тогда греть надо. Автогеном.

— Ты что, водитель?

— Ну да, — с готовностью признался Андрей.

— А, — сказал Пожилой, — тогда ясно…

Он вытянул «Приму» без фильтра, размял сигарету в грубых пальцах.

Андрей протянул пачку «Лаки». Пожилой вежливо отказался.

— Спасибо. Я к своим привык…

— Мой батя тоже только «Приму» и курит…

Мужик усмехнулся:

— То-то я смотрю, для нового русского знаешь многовато…

Они оба закурили.

— Если вилки нет, тогда греть надо, — посоветовал Андрей вежливо. — Раскалить докрасна, и слетит к чертовой бабушке. Куда она денется? Помню, батя автогеном грел. Паяльной лампой — тоже подойдет.

— Андрей?! — нетерпеливо позвала Кристина из салона. — Долго ты?!

— Уже иду, — покорно отозвался Бандура. — Хозяйка, — пояснил он вполголоса.

— Шефиня?

— Хуже. Супруга шефовская. Молодая…

— Понятно, — пожилой кивнул.

— Ох и мегера, — искренне пожаловался Андрей, — чуть что не так, сразу в крик — и пошел вон. Шеф еще туда-сюда, а эта клизма — жуть… Шеф перед ней на задних лапках танцует. Ему за шестьдесят хорошо. Ей — тридцати нету.

Пожилой выбросил окурок.

— У богатых свои проблемы.

— Точно… Ей в Ялту не терпится, а тут такое дело…

— Так чего с машиной?

— А черт ее знает. Тут же бортовой компьютер стоит. Давление во всасывающем коллекторе не то, а какого лешего — иди знай?

— Не тянет?

— Да тянет… — Бандура неловко улыбнулся. — Как ему не тянуть-то. Пять литров объем… Но дергает, когда оборотов поддаешь. Педаль как бы проваливается, и машина носом клюет. Не дай Бог, где стану. Меня эта мымра со свету сживет, глазом не моргнув.

Пожилой задумчиво потер скулу:

— С твоим крейсером здесь никто не разберется. Если б карбюратор еще… А инжектор… У тебя ж электроники напичкано…

— Что есть, то есть, — уныло отозвался Андрей. — Выше крыши. На стенд надо… Слушай, отец, я тут проезжал как-то неподалеку, так вроде указатель техстанции где-то видел. А где, припомнить не могу.

— Была тут техстанция одна… — нерешительно начал пожилой.

— На отшибе?

— На отшибе, точно. Только я б тебе на нее ехать один черт не посоветовал.

— Почему это? — Андрей изобразил удивление.

— Да разное про нее болтали. Тут, в селе… Между собой… Будто нехорошие там люди, — Пожилой отмахнулся. — Да и нет ее больше. И слава Богу.

— Как это, нет?!

— А так, — была, да вся вышла. Спалили ее к чертовой матери. Неделю назад.

— Кто спалил?

— Откуда мне знать? Другие бандиты и спалили.

Пожилой в сердцах взялся за молоток. — Да хоть бы они все друг друга поубивали. Только воздух бы чище стал.

— Так что, станцией бандиты заправляли?

— Так люди говорят, — угрюмо подтвердил Пожилой.

— Что, машины грабили?

— Грабили не грабили, я им свечку не держал, слава Богу.

Пожилой оглянулся вокруг и наклонился поближе к Андрею.

— Местная милиция на них глаза прикрывала, — сообщил он по-заговорщицки. — Сквозь пальчики глядь, а там все в ажуре. Это я тебе точно говорю. Чего так — сам додумаешь. А в прошлый понедельник, под вечер, сильная стрельба там началась. — Пожилой указал рукой в ту сторону, откуда прибыли Андрей с Кристиной. — Кто стрелял, в кого, — хрен их разберет. Но ежу ясно — не петарды взрывали. Вот… Чистая канонада. На весь район бухало. Потом полыхало на полнеба. Такое зарево — ты бы видел… К полуночи от станции одни головешки остались…

Пожилой перевел дух.

— И поделом им, — добавил он веско.

— Выжил кто? — спросил Андрей, удивляясь, как сразу пересохло во рту.

— Тебе скажут, — развел руками Пожилой. — Местные там не работали, насколько я знаю. Утром милиции понаехало. Оцепление выставили — нос не просунешь… Наши между собой судачат — мертвяков до обеда вывозили.

— Куда вывозили?

— Ясно куда — в морг. Может, кто и в госпиталь попал, только лично я не думаю, чтоб там кто живой остался.

— Кто же с ними расправился?

— Нашел у кого спрашивать, — резковато отозвался Пожилой. — Откуда мне знать?

— Слышь, батя? — напрягся Андрей, осененный внезапной надеждой, — стрельба точно в понедельник была, или все-таки в воскресенье?

— Пожилой нахмурил лоб:

— Точно. В понедельник. Но за день до того там тоже стреляли. И горело чего-то. — Пожилой собрался с мыслями. — Наши говорят, что одни бандиты на других бандитов наехали. Вот те с ними и расквитались. Нашла коса на камень…

Андрей подумал, что, пожалуй, вытянул из Пожилого все.

— Ладно, батя, — сказал он, собираясь прощаться, — бывай здоров… А наконечник все же попробуй нагреть. Паяльной лампой, хотя бы.

— И тебе счастливо, — Пожилой торопливо нырнул под арку, наверстывать упущенное время. Андрей медленно вернулся к «Ягуару». Вскоре они выехали из села.

— Что ты узнал? — спросила Андрея Кристина.

Андрей вкратце пересказал разговор с Пожилым.

— Что же теперь делать? — спросила Кристина.

— Не знаю, — честно признался Андрей. — Не знаю я, Кристя…

Они ехали неизвестно куда. С юга темной полосой надвигались предгорья, но Андрей этого не замечал.

— Ты считаешь, — Кристина запнулась, — …считаешь… …что Атасов…

«Погиб?»

Андрей подумал, что Атасова больше нет. Попробовал представить себе его на никелированной каталке, с размашистой надписью «Атасов», сделанной «зеленкой» по голому синеватому бедру. К горлу подступила дурнота. Настоящая реальность содержит и такие вот сумеречные углы, в которые лучше бы не заглядывать. Хотя, никуда не денешься — иногда.

— О чем ты думаешь, Андрюша?

Андрей покачал головой.

Вот они едут сейчас, сидят в теплом салоне, а он лежит, где-то совсем неподалеку, в холодной тишине морга… Ледяной, с синими руками и оплывшим лицом, совершенно не похожим на свое собственное. Они никогда не бывают похожими. Стоит душе покинуть тело, как то становится жутковатой восковой куклой. Можно найти тридцать три научных объяснения этому процессу, но все они кажутся ерундой, когда стоишь перед мертвым телом. Только у атеистов хватило мозгов отрицать после этого душу. Между мертвым и живым пролегает какая-то граница, гораздо более глубокая, чем та, которую можно объяснить медицинскими терминами и понятиями органической химии.

— Андрюша?..

Впрочем, вероятно, что никакой фамилии у Атасова на бедре нет. Вопрос в том, были ли при нем документы, когда его вытащили из завала, или никаких документов не было. Атасов запросто мог выкинуть их, потерять, обронить, да все, что угодно. Чурки могли с тела снять. Поэтому и числится, к примеру, как труп неизвестного мужчины средних лет. Причина смерти — несовместимые с жизнью ранения. Или что-то в этом духе на отвратительном медицинском суржике, который сам по себе звучит пострашнее любого выдуманного кошмара.

— А я надеюсь, Атасов в госпитале, — с нажимом добавила Кристина, с тревогой вглядываясь в позеленевшее лицо Бандуры. — Слышишь меня, Андрей?!

«Гримо бы никто подбирать не стал. Собаку б сапогом наподдали и пускай валяется, пока вороны не склюют… И ошейник Кристина там подобрала…»

— Андрюшенька? — Кристина накрыла ладонью его руку на руле и испугалась — до чего же пальцы холодные…

— Но ведь Атасов мог и невредимым уйти…

Андрей забрал руку с руля и привлек Кристину к себе. Она сразу устроила голову на его плече. И заплакала.

— Все будет хорошо, Андрюшенька.

— Слава Богу, что мы вместе, — искренне сказал Андрей. — Не представляю, чтобы я без тебя делал?..

— Какой от меня прок? — зашептала Кристина, устраиваясь поудобней.

Андрей повернулся и поцеловал ее в затылок.

— Такой, что ты и представить себе не можешь. — Он со всхлипом вздохнул. — Хуже одиночества нет.

* * *

Какое-то время ехали молча.

— Давай определимся, с чего начать, — предложила Кристина, очень довольная тем, что Андрей вышел из ступора.

— Даже не знаю, с чего… К моргам сейчас не подберешься (вообще говоря, он об этом и думать не хотел), больницы — тем более под надзором. В четыре глаза должны следить… Сунемся — в момент сцапают. Как пить дать.

— Скоро стемнеет, — как бы невзначай сообщила Кристина. Андрей поглядел на солнечный диск, сделавшийся малиновым и грозивший вот-вот ускользнуть на запад.

— Действительно, — удивился Андрей. — Надо же… А я и внимания не обратил.

— Часу не пройдет, как стемнеет.

Андрей неожиданно улыбнулся.

— Что, Андрюша?

— Да вспомнил одну забавную историю…

— Какую?

— Да ерунду, в общем-то. Мы как-то пасеку перевозили с отцом. С одного поля на другое. Ульи только ночью возят, когда пчелы спят. Начали в полночь, натягались, ясное дело. Ульи тяжеленные, на две семьи каждый. Короче, едем. Ни рук, ни ног не чувствуем. Дело к трем. Темнота стоит, хоть глаз выколи. Едем, едем. Тут батя и говорит: «Какого черта? Что у меня с глазами? Ни черта не вижу?!» А я посмотрел на приборный щиток и отвечаю: «Батя, а ты фары включить не пробовал?»

Андрей хохотнул. Кристина отделалась бледной улыбкой.

— Надо подумать о ночлеге, — посерьезнев, сказал Андрей. — Утро вечера мудренее. Сегодня мы так и так ничего не сделаем.

Андрей принял решение, и ему стало легче. Думать о ночлеге оказалось куда приятнее, чем ломать голову над судьбой Атасова.

— Мне в поле ночевать не хочется, — Кристина зябко поежилась.

— Мне тоже, — без колебаний признался Андрей. — И я есть хочу.

— А где мы сейчас?

Кристина переломила плитку шоколада, протянула половину Андрею. Он замотал головой.

— Не хочешь?

— Не хочу. И не знаю, где два в одном, если ты понимаешь, о чем речь.

Дорога была ему незнакома, тем более что он уже давно за ней не следил. Слева стеной чернели предгорья. «Ягуар» двигался на запад.

— Знаешь, Кристя? — Андрею неожиданно пришла в голову мысль, показавшаяся в высшей степени привлекательной.

— Что, Зайчик?

— Тут до моря — совсем ерунда осталась. Лет десять тому назад я в этих краях с родителями отдыхал. В Соколовке.

— Где это?

— Под Севастополем, считай. Если поднажать — затемно будем.

— А что там есть?

— Там море, лапушка, — сказал Андрей ласково. — И скалы. И домики. База отдыха завода какого-то. В начале лета у них свободных номеров должно быть валом.

Кристина чмокнула его в щеку.

— Тогда в путь.

— И поесть бы…

— Купим по дороге, а я приготовлю, — пообещала Кристина с вдохновением. Стряпня ей была в радость, были бы под рукой продукты.

Андрей энергично закивал.

— А ночью, — игриво добавила Кристина, — пойдем в море купаться. Под звездами…

У Андрея отлегло от души.

В Соколовку въехали при свете фар. Поселок, казалось, погрузился в сон. Улицы вообще не освещались, одноэтажные домики сплошь стояли темными.

— Андрюша? — Кристина робко поглядывала вокруг. — Может, ты напутал чего?..

— Не боись, — развеселился Андрей. — Это же дачи. Севастопольские. А день сегодня будний. Так что ничего удивительного.

— А где море?

— Справа, сразу за участками. Только к нему обрыв такой, что если загудишь — костей не соберешь. А загудеть там — раз плюнуть.

— Везет людям, дачи на море…

Бандура хмыкнул.

— Ну, ты даешь, Кристя. У них весь город на море. У Аньки, вон, на Днепре, и не жмет.

— Не жало…

Оба ненадолго погрустнели.

Разнокалиберные заборы дач сменились однообразным бетонным забором.

— Насколько я помню, это и есть база отдыха.

— А забор, как в военной части?

— Чтобы отдыхающие не разбежались. Давай, следи, а то ворота пропустим.

Дорога впереди резко сворачивала влево и обрывалась куда-то в долину. Далеко на юге, значительно ниже их, мерцало множество огоньков, как будто кто-то разбросал по земле тысячи новогодних гирлянд.

— Севастополь, — пояснил Андрей. — Нас от него залив отделяет.

Он круто остановил «Ягуар», потому что справа показались ворота.

— Приехали.

Ворота были наглухо задраены.

— Андрюша? База при заводе, ты говорил?

— Вроде бы.

— А если завод приказал долго жить?

— Что значит — если? Верняк, что приказал. Что с того? Вон, в Осокорках, полно заводских и институтских баз отдыха. Заводы давно тю-тю, а базы, ничего, дышат. Как любит выражаться Протасов, движение идет — будь здоров. Домики в аренду отлетают, только карман для баксов подставляй.

Андрей выбрался из салона и принялся барабанить в ворота. Удары далеко разносились в ночном воздухе. Пяти минут не прошло, как по другую сторону забора зашлепали пляжные тапочки.

— Кому не спится-на?.. — спросил слегка заплетающийся грубый мужской голос.

Андрей изложил, чего ему надо.

— Сейчас калитку отопру, — пообещал голос, — тут справа-на.

Присмотревшись, Андрей обнаружил в нескольких метрах от ворот калитку с надежной бронедверью. Дверь открылась, явив Андрею пожилого толстяка в замызганной тельняшке и спортивных штанах с оборванными штрипками. Исключительно широкое туловище громоздилось на ногах, казавшихся непропорционально короткими.

— На поселение — к кастелянше-на, — мужик поковырял спичкой в зубах.

— Так веди, Нахимов-на, — Бандура хлопнул его по плечу. Тот заворчал что-то, и они неспешно тронулись уютными тенистыми аллеями. Андрей потянул носом — от поводыря несло, как от пивной бочки.

«Добряче ты, дядя, нализался. Все в трудах, все в заботах, видать».

«На…»

Андрей обратил внимание, что домики на базе — сплошь фанерные.

Кое в каких лачугах гордо горели электролампы, но большинство стояло темными, сохраняя девственную неприкосновенность.

— Не густо у вас с клиентами… — присвистнул Андрей, загодя подготавливая почву для торга.

— Через пару недель и яблоку негде будет упасть, — важно пообещала пивная бочка.

Дом кастелянши оказался сложенным из добротного красного кирпича. В сравнении с ним все прочие домики базы, за исключением разве что железобетонного общественного туалета, выглядели жалкими времянками. Каковыми, в сущности, и были, на самом деле.

Кастелянша — вульгарная крашенная толстуха лет сорока пяти, встретила Андрея с прохладцей.

«Зеленоват ты, да и одет больно несерьезно», — читалось на ее некрасивом лице.

«Ты, курва тупая, еще машину мою не видела», — усмехнулся Андрей и в целях потепления климата полез за пухлым бумажником.

* * *

— Не прошло и года, — Кристина при виде Андрея нетерпеливо заерзала на сиденье, — Я уже задницы не чувствую.

— Я тебе помассирую, — пообещал Бандура, проворачивая ключ в зажигании, — Вот только Нахимов ворота откроет…

— Договорился?

— Еще как. Считай, дело в шляпе. Комната с балконом на море.

— Круто.

— По десять баксов с носа. В сутки, естественно.

— Просто даром, — съязвила Кристина. Андрей ухмыльнулся:

— Между прочим, наши сутки начались сегодня в двенадцать часов дня.

— Щедро.

— Ага. Минимальный срок — три дня. Так что шестьдесят баксов я уже отстегнул.

— Замечательно, — Кристина изобразила на лице кислую улыбочку.

— За красивую жизнь надо платить, — произнес Андрей рассудительно.

— И что прилагается в комплекте к красивой жизни?

— Полный фарш. Сауна с бассейном. Шампанское в ведерках со льдом, — Бандура поднял обе руки и начал загибать пальцы, — Сто пятьдесят спутниковых телеканалов, японка массажистка мне и два мулата тебе. У этих, правда, почасовка.

— Я млею.

— Вот. Плюс четыре стены с балконом, как я уже сказал. Плюс две простыни, два пододеяльника. Две наволочки. Чайник. Два стакана, две ложки…

— Я возбуждена, — протянула Кристина без энтузиазма.

— Сто баксов в залог я уже отдал, так что попрошу стаканами в стены не швыряться, в постели не курить и пепел на подушки не стряхивать.

Прямо «Золотые Пески»…[75]

— Ах да, — Андрей щелкнул пальцами, — еще эмалированный тазик и электроплита. Одноконфорочная. За аренду плиты отдельные пять баксов в сутки.

— Чудненько…

— Знал, что тебе понравится.

— А зачем тазик? — спросила Кристина подозрительно.

— Ну как же, мадам? — Бандура замешкался, — носки простирнуть. Еще чего, из бельишка. И потом, если ты на угловую ванную рассчитываешь …

Кристина скривилась:

— Значит, и с мулатами неувязочка?..

— Зато я с удовольствием потру тебе спинку, бодро заверил Андрей, — причем даром.

— Я завожусь…

— По тебе не скажешь.

— Умело скрываю.

— А мне говорили, будто с милым рай и в шалаше, — Андрей весело глянул в унылое лицо Кристины.

— Андрюшенька. Ты же уже взрослый мальчик. В твоем возрасте стыдно во всякую чепуху верить.

— Да?

— Что может быть романтичнее сцены омовения в тазике…

— Еще есть душ — только вода холодная.

— Поверить не могу. Как нам повезло… И чего же еще мы ждем?

— Не чего, а кого, — поправил Андрей. — Мы ожидаем того пьяного гамадрила, который мне открыл калитку. Он ключи от ворот искать ушел. О!..

За воротами металл громко звякнул об металл. Тяжелые створки дрогнули и медленно подались в разные стороны.

— Слава Богу, — выдохнул Андрей, — Я уж опасался, что он по дороге в какой-нибудь куст дрыхнуть завалится.

— Ну и туловище, — восхищенно пробормотала Кристина, с интересом наблюдая за объявившейся в свете фар широченной коротконогой фигурой.

— Туловище, — Бандура захихикал, — между прочим, не кто-нибудь, а супруг хозяйки. Как я понял, он при начальнице-жене «старшим куда пошлют» промышляет.

— Симпатяга…

— Давай — заезжай! — покачнувшись, гавкнуло Туловище.

— Ты еще хозяйку не видела, — Андрей отпустил сцепление.

— Сладкая парочка?

— Не то слово. Лярва крашеная. Ужас. Проститутка старая.

— Да? Ты потому у нее битый час торчал?

— Извините, мадам, — Андрей протестующе замахал руками, — но жирные старые мегеры отчего-то не в моем вкусе.

Сверкнув глазами, Кристина расправила плечи и втянула живот, — ню-ню.

— И не по карману она мне, судя по их расценкам.

«Ягуар» проехал тенистую аллею, и, преодолев крутой подъем, взобрался на площадку, величиной с теннисный корт. По обеим сторонам были натыканы фанерные домики для отдыхающих.

— Наш — двухэтажный, — Андрей ткнул пальцем влево. — Балкон с той стороны. Сразу за домом обрыв. И море, далеко внизу.

— А чья это машина? — Кристина показала на стоящую перед домиком серебристую «Альфа Ромео».

— «33-я Альфа»… ничего тачка, но металл голимый. Ржавеет черт его знает как. Видишь, ржавчину даже в темноте видно.

Но разглядывать машину Кристина не стала — вопросы коррозии металлов, как и все прочие, связанные с эксплуатацией автомобилей, ее отчего-то занимали слабо.

— А чего мы опять дожидаемся?

— Не чего, а кого. Твоего друга — Туловища. Он мне еще ключей не отдал. И белья, кстати.

— А с собой от ворот его нельзя было захватить?

— Ага. Вот еще. Спешу и падаю. Уродов разных в машине катать? Стану я салон этой образиной жирной паскудить. Не такси. Пускай ножками прогуляется. За наши деньги, тем более.

Кристина посмотрела на коттедж. Окна и первого, и второго этажей были темны и безжизненны.

— «Ласточкино гнездо», — фыркнула Кристина, подозрительно принюхиваясь. — Туалет, как я понимаю, на улице?

— Совстандарт, — кивнул Андрей. — Перегородки без дверей, вместо унитазов — дырки. Я уже опробовал. Красота. Сидишь, покуриваешь, а задницу воздушные потоки вентилируют.

— Не возбуждай.

— А я про биде, помнится, ничего такого не говорил.

— Ну и вонища…

— Мадам, вы испорчены поездками за границу. Нашему гражданину — покажите, где море, и в какую сторону столовка — и он ваш.

— Ну и вонища, — с чувством повторила Кристина.

— Если, по-вашему, это вонища, то что бы вы в конце августа пропели? — заплетающимся языком пробурчало Туловище, неожиданно появляясь из кустов. Видимо, оно сократило путь какими-то одному ему ведомыми тропами, а по дороге еще и подкрепилось. Руки Туловища были заняты стопкой белья, поверх стопки стоял таз, в тазу красовался чайник.

— Подержи-ка.

Андрей перехватил ношу, Туловище полезло в карман за ключом.

— Пошли.

В комнату второго этажа вела хлипкая на вид лестница, пристроенная к внешней стене коттеджа. Лестница переходила в огороженную перилами площадку. Они втроем взобрались наверх. Дерево страдальчески стонало под их весом.

— Не обрушится? — с некоторой тревогой спросил Андрей.

Туловище отомкнуло дверь и зажгло свет в комнате.

— Вот, — буркнуло оно, обдав Кристину перегаром. Она поморщилась, отшатнувшись подальше.

Комната оказалась такого размера, чтобы впритык уместить две односпальные кровати, пару стульев, наводящих на мысль о долгой службе в каком-то совнархозе хрущевской поры, и одну перекособоченную тумбочку. Правда, на окне висели явно новенькая тюлевая занавесь и чистые занавески, размалеванные веселенькими цветочками.

— Миленько, — сказал Андрей.

— Комната под нами занята? — поинтересовалась Кристина. Туловище в ответ что-то невнятно пробурчало.

— Тут… понимаешь ли… такой… пора его того, коленом. По мягкому месту. Считай, — нету никого.

Андрей одернул занавесь, открыл дверь на балкон. По небу ползли черные, казавшиеся пропитанными тушью облака. Из-за них без особого успеха пробивалась луна. Кое-где сверкали звезды.

— Красота…

— Это… — Туловище все еще топталось в дверях.

— Что еще? — насторожился Андрей.

— Вы, это… — Туловище пожевало губами. — Машину тут ставить будете?

— Где тут?

— На территории…

— А где же еще?

— На территории — платно. Пять условных.

— Твою мать, а?! — даже развеселился Андрей.

— Ваша деревня, совершенно случайно, не Ниццой называется?! — съязвила Кристина.

Андрей, продолжая улыбаться, вложил в протянутую ладонь Туловища салатовую пятидолларовую бумажку.

— С утра Соколовкой была, — Туловище поднесло купюру к свету, — …так это, за три дня вперед. Пятнадцать условных с вас.

— Завтра получишь. Иди, давай! Заколупал!

Андрей чуть ли не силой выставил Туловище за дверь. Долгих пару минут они слушали отчаянный треск ступенек и разобиженное бурчание, — достойный супруг кастелянши спускался по крутой лестнице.

— Фу, — перевел дух Бандура, — наконец-то мы одни.

— Ну и крохоборы.

— Семейный подряд. Он обдирает клиентов, она банкует лаве, — Андрей осекся, пораженный мыслью о самой Кристине и обаятельнейшем Василии Васильевиче.

— О чем ты думаешь?

— Я? Да так, чепуха всякая.

— Что-то я устала, — Кристина потянулась, стащила кофточку через голову. Лифчик у нее был из черного, почти прозрачного гипюра. Андрей невольно залюбовался темными сосками и шумно сглотнул.

— А обещанный ужин? — игриво спросила она.

— Лично я чебуреками объелся.

По пути в Соколовку они натолкнулись на чебуречную и весьма основательно подкрепились.

— А пригласить даму в ресторан на побережье вам, конечно же, слабо? — Кристина ловко отстегнула застежку, лифчик спланировал на пол.

— Я у Туловища спрашивал, — нет тут ни хрена. В заливе пару гандэлыков, так до них три дня пехом… И потом, еще местная шпана надает по рогам.

— Вы еще и трусишка?

— Я осторожная личность, — без зазрения совести признал Андрей. — Кроме того, тут тебе не Ялта.

— Завез в Сибирь, и еще домогается чего-то. А почему, в самом деле, мы в Ялту не поехали?

— На трофейном «Ягуаре»? Спасибо — не надо. Я жить хочу. Вообще-то, лично мне и здесь хорошо.

— Значит, так сразу вам и дай?

— Ага! — Андрей вытаращил глаза и далеко высунул язык, — Хорошо бы!

Кристина сбросила джинсы. Трусики на ней были из одного комплекта с бюстгальтером.

— Тогда хотя бы принесите воды, мосье. Вот в этой шаечке.

— Сейчас сделаем.

Андрей вооружился тазом и бодро отбыл на поиски водопровода.

Как он и предполагал, неподалеку от туалетов размещались летние душевые. Вода в них гнездилась зимняя.

Андрей поставил шайку на пол, отвернул кран, закурил, и принялся ждать, время от времени подставляя ладонь под струю. Когда ему стало совершенно ясно, что вода нагреваться не думает, он снял одежду, отбросил окурок, набрал в легкие побольше воздуха и решительно шагнул под душ.

* * *

— Господи, это ты вопил?! — спросила Кристина, когда он, запыхавшись, объявился на пороге, с полным тазом ледяной воды и слегка посиневшими губами, — Я уж думала, кого-то зарезали…

— Вот спасибо, — зуб у Андрея не попадал на зуб, — это я душ принимал. Куда воду-то?

— На плиту.

Андрей сделал, как велено, разогнулся, потирая занемевшие руки, — Студеная, мрак.

— Замерз?

— Угу. Околел. Рук не чувствую.

— Бедненький. Совсем не чувствуешь?…

Кристина по-прежнему щеголяла в трусиках. Ее тело чуть заметно начало полнеть, линии были сплошь округлыми и плавными, но в глазах Андрея это лишь придавало ей привлекательности. Тяжелая грудь выглядела восхитительно, живот казался теплым, мягким и бархатным. Он таким и был. Талия — не осиная, переходила в широкие, женственные бедра.

— Конфэтка, да! — на кавказский манер процедил Андрей, — Я знаю, об каго рукы пагрэю.

Он двинулся на Кристину, руки сами потянулись к горячему телу.

— Не смей! — пронзительно взвизгнув, Кристина попятилась.

— Не уйдешь!

Когда она неожиданно ловко перепрыгнула через кровать, Андрею показалось, что фанерные стены закачались. Он метнулся следом, зацепив по дороге тумбочку. Кристина завизжала еще громче. И сразу откуда-то снизу раздался яростный стук. Оба замерли, как вкопанные.

— Кто это?! — сипло спросила Кристина.

— Дед Пихто. Откуда мне знать, — Андрей и вовсе перешел на шепот, — Соседи, наверное.

— Под нами?!

— Ну да!

— Чертово Туловище сказало, что снизу нет никого! — возразила Кристина.

— По мне, Туловище ничего внятного не выразило. Мычало что-то. Я так понял, оно не в курсе.

— Деньги собирать в курсе.

— Деньги собирать всякий в курсе.

Андрей на цыпочках подобрался к тазу, проверил температуру пальцем.

— Тепленькая. Купайся, сокровище мое.

— Я передумала, — Кристина капризно надула губки, — Лучше пойду в море поплаваю. Тазик можешь вылить.

— Иди-иди, — напутствовал ее Андрей, алчно уставившись на аккуратный пушистый треугольник, отчетливо проступавший под тонкой тканью трусиков, — встретишь компанию пьяных рыбаков, — потом не жалуйся.

— Компанию! — ахнула Кристина, — Какой ужас!

Бандура кашлянул:

— Колдырнешься с обрыва — вот у рыб праздник-то будет…

— На корм рыбам я не хочу, — посерьезнела Кристина, — Ладно. Уговорил.

— Тогда давай, полощи жопу в тазике.

— Фу, мужлан!

— Если влезет, конечно, — добавил Андрей с большим сомнением в голосе.

— Ты первый, кому моя попочка не нравится…

— Кто сказал — не нравится?

Андрей вышел на балкон. Если в лагере и горели фонари, то где-то по другую сторону домика. Стояла кромешная тьма. Со стороны моря дул устойчивый бриз, донося мягкие шлепки волн и наполняя воздух свежестью морского простора.

Андрей поглядел налево. Огней в Севастополе заметно поубавилось. Город погрузился в сон. Бандуре даже почудилось, будто он различает желтые сполохи городских светофоров, работающих в дежурном режиме.

«Интересно, сколько до него километров по прямой?».

Ветер шевелил его волосы. Андрей закурил. За спиной Кристина плескалась в тазу. Из комнаты веяло теплом и уютом.

— Ох и хорошо, — Андрей улыбнулся в темноту, торча на балконе, чтобы подольше растянуть удовольствие.

Перегнувшись через перила, он посмотрел в окна первого этажа. Те оставались черны и закрыты наглухо. Этаж казался настолько безлюдным, что недавний яростный стук мог бы показаться галлюцинацией.

«Кто в потолок барабанил? Привидение в домике для отдыхающих — это новость…»

«Это нонсенс, тупица. Привидения не обитают в занюханных фанерных домиках».

— Андрюша. Иди ко мне, зайчик, — нежно позвала Кристина из комнаты.

Андрей повернулся через плечо, на ходу сбрасывая брюки. Кристина ждала его перед кроватью. Ее тело раскраснелось после купания, и было розовым, как у ребенка. Крохотные капельки воды сверкали в густых каштановых волосах россыпью крошечных бриллиантов. Глаза казались изумрудными. Член Андрея среагировал немедленно, превратившись в несгибаемый монолит.

— Я вижу, вы меня заметили, мессир, — игриво сказала Кристина, элегантно отбрасывая волосы.

Андрей шагнул к ней и обнял ее за талию. Дыхание у него стало прерывистым, как будто собрался толкнуть тяжеленную штангу. Их животы соприкоснулись.

— Какой большущий! — восторженно заметила Кристина. Ладони Андрея, не задерживаясь на талии, скользнули ниже и стиснули округлые пышные ягодицы. Кристина охнула. Андрей коснулся губами ее щеки, наслаждаясь ароматом волос и женской кожи. Кристина заглянула ему в глаза:

— У тебя такие зрачки огромные!

Андрей попробовал приподнять Кристину.

— Подожди, подожди, — она вильнула бедрами в сторону, — Давай кровати сдвинем.

Андрей поморщился — что за досадные проволочки, однако спорить не стал. Он энергично ухватил никелированные перекладины спинки и поволок кровать по полу. Кровать с трудом подалась, издав скрежет, напоминающий предсмертные вопли динозавра в доисторическом болоте. Кристина схватилась за голову.

— Тише, Андрюша. Соседей перебудишь!..

— Да пошли они в пень! — воинственно выкрикнул Андрей. Передвинув спинку, он повторил туже операцию с изголовьем. Обернувшись к Кристине, Андрей обнаружил ее давящейся от смеха.

— Господи. Какие же все-таки мужики забавные без трусов. — Она сконцентрировала внимание на нижней части его тела. Под ее пристальным взглядом Андрей даже немного смутился. Он привлек Кристину к себе, она сразу выскользнула.

— Дай мне его.

Пальцы у нее были жадными, а губы и язык творили чудеса.

— Как ты это делаешь?! — хрипел Андрей. — Ух ты, черт!

Он не чувствовал ни рук, ни ног, и ему казалось, что вся его жизнь сконцентрировалась в одной точке. Почти как у сказочного Кощея Бессмертного, только с определенными поправками. Кристина на секунду подняла голову:

— Врожденный дар и большой опыт. Не мешай!

— Стой! Стой! — Андрей заставил ее подняться. Возникла короткая суматоха, в ходе которой оба едва не упали.

— Нет! — переводя дух, сказал Андрей. — Так не пойдет. Еще немного — и все!

Его член гудел, как натянутая арбалетная тетива.

Он повалил Кристину на кровать. Металлическая сетка душераздирающе взвизгнула под тяжестью ее тела. Андрей попробовал устроиться рядом. Руки Кристины мешали ему сдерживаться, а стальной матрац разразился новой серией воплей.

— Секундочку передыха! — взмолился Андрей. Кристина подалась навстречу ему.

— Иди ко мне.

Однако стоило Андрею откликнуться на призыв, сетка под ними, снова жутко заскрипев, просела почти до пола. Андрей поцеловал Кристину в губы. Та жарко ответила, впившись коготками в его спину, и они слились воедино. Сетка завизжала, изнывая от двойной тяжести.

— Еще! — стонала Кристина.

Андрей удвоил натиск.

— Еще!

— Ты куда-то проваливаешься все время… — немного разочарованно пропыхтел Андрей, Кристина его не слушала.

— Обними меня, — повторяла она раз за разом, — Крепче!..

Вместо этого Андрей раздраженно соскочил с кровати.

— Ты куда?

— Так не пойдет! Я не достаю. Какого беса я кровати сдвигал?!

Он уложил ее поперек матрацев. Она развернулась, выгнувшись так соблазнительно, что Андрея бросило в жар. Он в мгновение оказался рядом и повернул Кристину на бок.

Кровать заскрипела в два голоса. Андрей послал ее к черту. Впрочем, ничего хорошего опять не вышло.

— Спина, — наконец простонала Кристина, — сейчас спина сломается.

Андрею самому стальная перекладина между матрацами безжалостно намяла ребра. Они одну за другой сменили несколько позиций подряд, но сетки как будто издевались над ними. Кристина даже развеселилась, Андрей начал закипать.

— Это коммунистические кровати, — успокоила Кристина партнера, — А при коммунистах, секса, как известно, не было.

— Как же, не было! Особенно наверху.

— Те, что наверху, в Соколовку отдыхать не ездили.

Кристина уложила одеяла на пол и поманила к себе Андрея. Дважды ей повторять не пришлось.

После мучительных попыток на кровати тонкое одеяло поверх дощатого пола показалось обоим настоящим царским ложем, и они отдались друг другу, позабыв обо всем на свете. Кристина стонала, не сдерживая себя. Андрей сцепил зубы, сосредоточившись на двух озорных ямочках немного ниже ее талии, и намереваясь во что бы то ни стало остаться джентльменом, пропустив даму вперед. Определенные шансы на успех имелись. Судя по всему, Кристина была на пути к кульминации, хотя, и Андрей не слишком отставал. Ему начало казаться, будто стены и пол домика вошли в резонанс, вибрируя в такт их ритму. Вероятно, иначе и быть не могло, учитывая, что домик представлял собой легкий деревянный каркас, обшитый вагонкой и фанерой.

— Еще! — хрипло выкрикнула Кристина, уже сотрясаясь от оргазма. Андрею почудилось, будто кто-то снова лупит в пол, но он не прислушивался. Шальная мысль о том, что у соседей внизу, очевидно, люстра на потолке качается, заставила его глупо ухмыльнуться.

— Кристя! Кристя! Я сейчас… — захрипел Андрей, и тут кто-то яростно заколошматил в дверь.

Взвизгнув, Кристина выскользнула из-под него. Андрей повернулся к двери, полный желания кого-нибудь угробить.

— Какого, типа, дьявола?! — взревел под дверью совершенно пьяный мужской голос. — Три часа ночи! Совесть есть?! Вы что, хотите, чтоб мне потолок на голову обвалился?!

Андрей замер под дверью — одна рука на щеколде, во второй зажат пистолет. Голос показался до боли знакомым. Бандура отбросил ствол в сторону и потянул ручку на себя, моля Бога, чтобы догадка обернулась правдой. Дверь рывком распахнулась.

— Атасов!!! — выкрикнул Андрей.

— Вот так, типа, встреча! — ошарашено произнес Атасов, шатаясь из стороны в сторону. Он был пьян вдребезги, но каким-то чудом удерживался на ногах и сохранял способность говорить.

— Вот так встреча, Бандура, — повторил Атасов, вваливаясь в комнату.

Глава 14 АТАСОВ

— Давай, типа, за встречу, — сказал Атасов, как только приятели очутились на первом этаже, — Разливаю я. Нечего на ходу, типа, руку менять.

В комнате Атасова, меблированной с той же спартанской простотой, какая отличала и номер Андрея, пустые водочные бутылки стояли батареями, а накурено было так, что самое время противогаз напяливать.

— Ты не представляешь, Саня, как я рад тебя видеть! Смотрю, и собственным глазам не верю! — Андрей лукаво улыбнулся, — хоть ты и вломился к нам, как медведь на пасеку. Я тебя, честно говоря, и пристрелить мог, сгоряча. Очень даже запросто! Мне и в ум не приходило, что ты под нами устроился…

Солидно отекшее лицо Атасова, как раз наполнявшего водкой пару пластиковых стаканчиков, выразило нечто, в общих чертах напоминающее о раскаянии.

— Ты чего в темноте сидел? — продолжал Андрей, внимательно осматривая товарища. — Мы с Кристиной думали, что первый этаж вообще пустой.

Атасов пододвинул Андрею стакан.

— Чтоб разглядеть бутылку, типа, мне прожектор без надобности, Андрюша. Пей…

— Я уж и надежду утратил, что ты живой. Особенно, после того, как побывал на руинах.

— Станции, типа?

— Ага. Думал — все. Угрохали тебя.

Атасов невозмутимо опрокинул стакан.

— Я и сам думал — все, — сообщил он с таким безразличием, как если бы речь шла о потере тринадцатой зарплаты или, на худой конец, об увольнении с работы. — Но, видать, Бандура, типа, Господь не спешит прибрать меня с этого света. Зачем-то я здесь нужен, типа. Пока… — Атасов подцепил обезглавленную тушку из банки шпрот и переправил в рот. Масло по пути успело накапать на скатерть и брюки Атасова, однако, он и бровью не повел. — А на кой черт я ему дался, Андрюша — это большая, типа, загадка для меня.

— А где Гримо?! — спохватился Андрей, вспомнив о собачьем ошейнике, подобранном Кристиной на пепелище.

— У тебя курево есть, типа?

Андрей протянул пачку «Лаки». Атасов чиркнул спичкой, закуривая.

— Хороший табак, типа. К хорошему быстро привыкаешь, Андрюша. Я неделю на «Казбеке» сижу. В здешней наливайке поганой, ни черта, типа, кроме папирос, водки и консервов нет, а дальше наливайки я и не хожу… — Атасов развел руками, как бы удивляясь самому себе. — Говорят, типа, «Казбек» в войну офицерам давали. И то не всем, и не всегда, типа. Хотя, после «Мальборо», конечно, не фонтан. Как не верти, Бандура, когда есть с чем сравнить, разговоры становятся излишними, типа.

— Все познается в сравнении, — поддакнул Андрей.

— Вот-вот, типа, — Атасов глубоко затянулся, — Ты знаешь, как мы курили папиросы пацанами?… Рассказываю. Брали, типа, стандартный сигаретный окурок, отламывали фильтр, впихивали его в картонный мундштук — он по размерам в самый раз, и папироса с фильтром готова, типа, к употреблению…

— Я о таком не слыхал, — сказал Андрей с улыбкой.

— Хотя, Андрюша, по большому счету, типа, какая на хрен разница, от чего помирать — от «Лаки Страйк» или от «Казбека»…

— Гримо с тобой? — повторил Андрей, понимая, что можно и не спрашивать — если б бультерьер был где-то неподалеку, то уже скакал бы между приятелями, хрюкая и развешивая слюни куда попало.

— Конечно, — отозвался Атасов таким мертвым голосом, что у Андрея екнуло сердце, — за водкой, типа, пошел…

Атасов потянулся к бутылке.

— Ну что, типа? Между первой и второй — перерывчик небольшой?

Андрей молча кивнул. Атасов наполнил стаканы.

— Давай, типа, Бандура, помянем моего верного пса… — Атасов взял стакан в руку и тяжело вздохнул, — Читать он не умел, писать тоже. Даже водительских прав у него не было, хотя, по нынешним временам, Бандура, права такие мудозвоны получают, что, ей Богу, типа, — лучше собак за баранку сажать. Ну, земля ему пухом.

Они опорожнили стаканы.

— Все собаки попадают в рай.

Атасов уныло кивнул.

— Возможно, Бандура, он был гораздо лучше нас, типа. Всех, вместе взятых. Даже точно, что лучше…

Они не создают уют,

К тому же сильно пахнут псиной,

Но никогда не предадут

И не ударят друга в спину,

У них высоких нет идей,

Но нет и страха перед дракой…

Атасов запнулся. — Ты, типа, знаешь, кто это написал?

— Без понятия.

— Это написал Саня Новиков. Мой друг, Бандура. И уверяю тебя, этот парень кое-что, типа, понимал в жизни…

…Чем больше узнаю людей,

Тем больше нравятся собаки.

— Я его ошейник привез, — пробормотал Бандура, — Кристина нашла.

Атасов с тоской посмотрел на Андрея и убрал пустую бутылку под стол:

— Новая, типа, у тебя за спиной. В тумбочке. Давай ее сюда.

Андрей извлек запечатанную бутылку:

— Да у тебя там целый запас.

— Три ящика, типа…

— Три ящика? Тогда что-то маловато.

— Как это, типа, маловато?! — всполошился Атасов, — Сколько там штук?

— С десяток наберется, — прикинул на глаз Андрей.

— А… — Атасов успокоился, — до утра, типа, хватит.

Они снова выпили, не чокаясь.

— Что случилось в ангаре? — спросил Андрей, который хорошо помнил, как оттуда сперва гремели выстрелы, а затем ухали взрывы.

— В ангаре, типа? — переспросил Атасов, — В ангаре, Андрюша, Гамлет решился. Я то думал, — не посмеет. Он и так, типа, на нас с тобой выше крыши наживался. Но ему показалось мало. И он возьми — да и решись…

Атасов нахмурился, уставившись в стол перед собой.

— Взял в руки мои четыре штуки, и давай, типа, воротнички президентские ногтем шкрябать. Ноготь еще лакированный такой, после маникюра, типа.

— А ты?

— Я стою, делать-то нечего. Жду, типа. Пока Гамлет воротники тер, его бойцы ко мне за спину подтянулись. Полукольцом, типа. Присмотрел монтировку потяжелей. И стою, делаю вид, что ушами хлопаю. А тебя все нет и нет. Я так понял, отсекли парня, — Атасов пристально посмотрел Бандуре в глаза.

— Так оно и было, — зачастил Андрей. — Только я вышел — ко мне водила прицепился, — помоги, мол, стартер провернуть. Я говорю — не могу, а он прилип, блин, как кусок говна к ботинку. Я давай ручку вращать, а едва мотор завелся, он этим самым грузовиком меня чуть в асфальт не закатал!

Андрей нервно сглотнул, заново переживая драматическую корриду с участием грузовика. — Ну и другие сразу кинулись. Из тех гребаных кирпичных сараев.

— Я криков не слышал, — сухо сказал Атасов. — Ангар стекловатой утеплен. Двери они прикрыли. Да плюс у легковушки мотор работал. Тут Гамлет, как раз, типа, такую рожу скорчил, будто я ему в борщ насрал. Или в плов, типа. Говорит, сам, типа, баксы рисовал? Фальшивые, типа? Кинуть нас хотел, сучара?

— А ты?

— Я ему — сам ты, типа, сучара. За монтировку, и самого крепкого быка промеж рогов, — Атасов вздохнул.

— Вначале хотел Гамлета казнить, но, по законам стратегии, первыми глушить надо тех, кто подобрался за спину. Короче, бык с копыт. Остальные схватились за пушки. Я, типа, тоже. Двоих на месте положил. Как ты, должно быть, понимаешь, Андрюша, мне, типа, загорелось пустить кровь Гамлету. Только вот, как пошла пальба, его, подлеца, и след простыл. Уползла тварь куда-то…

На лице Атасова возникло такое искреннее разочарование, что Андрей, против воли, улыбнулся.

— Впрочем, — продолжал Атасов, раскупоривая принесенную Андреем бутылку, — в ангаре и без Гамлета горилл хватало. С головой, типа. Причем, вооруженных до зубов. Даже пара автоматов у них там завалялась, не говоря уж об обычных стволах. Я еще одному уроду прострелил живот, но остальные постепенно оттеснили меня в самый конец ангара. Так что минут через пять, Андрюша, мне стало не до Гамлета.

— Ангар ты подпалил?

— Делать мне, типа, больше было нечего. В тыльной части ангара, ни окон, ни дверей. Пол бетонный. Металл — двойка. Тупик, типа. Поджариться заживо в мои планы не входило. Хотя, — Атасов злобно ухмыльнулся, — сделать из Гамлета и его быков самоходные факелы я был бы не прочь.

— Что же, свой ангар они сами подожгли?

— Как сказать, типа. Один из гамлетовых быков в кислородный баллон попал. У них в ангаре размещалась газосварка…

— Это когда в первый раз бахнуло?

— Бахнуло… — скривился Атасов. — Ты так это называешь?… Я сразу подумал, что ушам, типа, пришел конец. Одному быку вентилем пол черепа снесло. Но это я попозже увидел. Большая часть осколков пробила, типа, потолок, так что стало чуть-чуть светлее. Но ненадолго. Взрывом, типа, расшвыряло банки с краской, и бочку моторного масла на пол вывернуло. Все это, типа, хозяйство, как пыхнуло, никто не успел опомниться…

— Я в это время от грузовика бегал, — неохотно признался Андрей, — только пятки сверкали.

— Давай, типа, выпьем, — предложил Атасов, от слов сразу переходя к делу. — За то, Бандура, что от верной смерти ушли. Я, типа, недооценил жадности Гамлета, и мы едва не погибли.

Они стоя осушили стаканы. Андрей, морщась, прижал кулак к губам.

— Закусывай, — посоветовал Атасов, усаживаясь обратно на стул.

— Нам с тобой удалось выжить. А Гримо — нет. А знаешь, отчего так?

Андрей пожал плечами.

— Оттого, Андрюша, что мы за свои шкуры дрожали. И он — о наших беспокоился. А о своей — нет.

Андрей не нашелся, что возразить.

— Пес мне, без преувеличения, жизнь спас… — Атасов уткнул взгляд в стол. Лицо сковала скорбь. — Такой расклад, типа, вышел в ангаре — жизнь за жизнь, и никак по-другому. Быки, мало-помалу, притиснули меня к стенке. Отступать стало некуда. Заряды на исходе. Дышать нечем. Я их, типа, сдерживал кое-как, но понимал, что пошли последние минуты. — Атасов потер рукой лоб, — Быки вплотную подобрались. Одни вопят, добьем суку, другие — нехай погорит. Короче, Бандура, пришел мой конец. И тут — Гримо… Дым типа, глаза ест. Полыхает все. Жар такой, как будто нос в духовку засунул. Одна Гримухина тень и промелькнула. Я по рыку понял. Ну и по крикам, конечно, — он там кому-то, типа, сразу яйца отхватил.

— Протасов мне рассказывал, будто вы Гримо специально в гениталии метить натаскали.

— Чушь! — раздраженно возразил Атасов. — Нашел, типа, кого слушать. Никто никого не натаскивал, типа. Я его и на дрессировку-то не водил. Терпеть этого не могу!

— Когда стрельба началась, Гримо оставался в машине. Он заметался по салону, а потом таки в щель сиганул. Стекло было наполовину опущено. И сразу рванул в ангар…

Атасов горько улыбнулся.

— Пока Гримо быков рвал, они обо мне позабыли. Я перезарядил обойму и пополз под самой стеной…

Атасов умолк, но все-таки продолжил, сделав над собой усилие.

— Я слышал вопли быков — от боли и от ярости, рычание, а потом и визг моего пса, Бандура. Слышал, типа, и полз себе, как крыса. Понимаешь? Подобрался почти к воротам, свернул обратно, и зашел на них с тыла. Гримо уже нигде видно не было. — Атасов стиснул столешницу, так что побелели костяшки.

— Пятерых на месте положил. Всех, типа, кого увидел…

— Ты нашел Гримо?

— Нашел, но не сразу… Гримо лежал в самом углу. Совсем один… Он, Бандура, показался мне таким маленьким… — Атасов горестно покачал головой. — На нем живого места не осталось. Крови натекло — целая лужа. Когда я опустился перед ним на колени, Гримо едва хрипел. Из пасти шла кровь, язык стал цвета пепла, а зрачки расширились так, что радужной было не видать. Я понял, Андрюша, что пес не жилец. Не знаю даже, признал ли он меня. Хочу верить, что признал…

— Признал, конечно, — хлюпнул носом Андрей. Лицо Атасова расплылось у него перед глазами. — Давай, Саня, еще выпьем.

— Давай, типа, — немедленно согласился Атасов. Они выпили.

— Когда, — Атасов отодвинул от себя стакан, — когда он затих, я снял АК-47 с дохлого быка — тому автомат стал, вроде как, без надобности, и бегло осмотрел покойников. К моему безразмерному огорчению, Гамлета среди них не оказалось. Тогда я двинул к выходу и аккуратно выглянул наружу. Полагаю, Андрюша, мне удалось заметить стопы вездехода, только что вывалившего ворота долбаной станции. Мне показалось, вездеход быстро удалялся на юг…

— Это я и был, — смущенно признался Андрей, — Я подумал, с тобой все кончено.

— Я так и понял, типа… Тем более, что головорезы Гамлета носились по всей, типа, территории, как на срачку, и вопили «Держи его, вездеход увел, падло». Ну, типа, и еще много чего, но все в том же духе. Надо признать, Андрюша, новенький «Чероки» ты им расквасил — любо-дорого глядеть. На совесть, типа. Но у них в запасе оставался «бимерок». Как я вскоре убедился, «24-ка» тоже оказалась на ходу. Быки собирались пуститься в погоню…

— А я даже удивился, помню, что за мной погони нет, — смутился Андрей, с благодарностью посмотрев на Атасова. — Хотя, если честно, я так обрадовался, обнаружив зеркала заднего вида чистыми, что о причинах думать не стал. Решил, пронесло, и точка.

Атасов усмехнулся, хлопнув товарища по плечу.

— Было похоже, типа, что меня быки со счетов списали. Я решил напомнить им о себе. Занял, типа, прекрасную огневую позицию в створе ворот, просунул ствол между двумя ящиками, и когда «БМВ» выехал из-за пакгаузов… — Атасов с досадой цокнул языком, — мне бы РПГ, Андрюша, но гранатомета у меня не было, а жаль.

Атасов взял паузу, выцедив из бутылки остатки спиртного.

— До седьмой, типа, капли, — сообщил он серьезно, болтая бутылкой над стаканом, — как учил мой первый ротный, Бандура, а это был человек, типа, знавший толк в выпивке.

— Автоматных патронов, правда, у меня оставалось не густо, — продолжил Атасов, едва они выпили. — Полтора рожка всего, да еще штук шесть — по карманам. Это было все, что в ангаре я подобрал с пола. Впрочем, «БМВ» и рожка хватило. Быки как раз тасовались в машины и представляли прямо превосходную мишень. Я подождал, типа, пока они рассядутся поудобнее, и засадил в иномарку всю обойму, до последнего поганого патрона. Так сказать, без сдачи, типа. Поверь, Бандура, восстановить «БМВушку» будет не проще, чем из дуршлага сделать полноценную, типа, кастрюлю.

— Как тебе уйти удалось? — с ужасом спросил Андрей.

Атасов плотоядно ухмыльнулся.

— Уйти, типа? Таких планов у меня не было. Тем более, быки запаниковали. Они постреливали по ангару, но довольно-таки вяло. Видать, пыл у них подостыл, типа. Я насчитал четыре-пять пистолетов и пару помповиков. Против автомата Калашникова, да еще на открытой местности — это жалкие хлопушки. Чтоб сэкономить боеприпасы, я бил одиночными, не давая им высунуться. Ангар, кстати, продолжал гореть. Дым несло им в рожи, что тоже мне было на руку.

Андрей спросил себя, хватило ли бы у него самого мужества повернуть грузовик назад, узнай он тогда об этом бое, и обрадовался положительному ответу.

— Таким образом, — невозмутимо продолжал Атасов, — ситуация зашла в определенный, я бы сказал, стратегический тупик. У меня не хватало боеприпасов для вылазки, а у них, типа, не было сил для штурма. Мы постреливали друг в друга, но никто не спешил действовать. Ситуация кардинально изменилась, когда к Гамлету прибыло подкрепление.

— Ничего себе! Откуда?!

— Я же тебе сказал, Бандура, что ошибся, здорово недооценив этого сукиного сына. — Атасов почесал затылок, — Гамлет, типа, был — та еще штучка. Может, он и наркотиками промышлял. Ты вот в курсе, что в Крыму для конопли самый, типа, подходящий климат? Или оружием приторговывал. Откуда мне знать? На выручку Гамлету прикатила целая, типа, колонна. Джип и две «девятки». В головную машину я выпустил остатки зарядов, после чего автомат пришлось выкинуть — дубина из него никудышная. По мне, типа, монтировка куда удобнее. Я вернулся к Гримо и устроил пса в салоне шестерки. Той самой, что нам Гамлет отдать обещал. Тебе это может показаться странным, но ее мотор по-прежнему работал. Вокруг горели стеллажи, но до машины пламя не добралось.

— Повезло…

— Да уж, типа… Я сел за руль и дал полный газ. Ворота ты снес, так что путь был свободен. Быки, типа, спохватились, когда я уже пролетел мимо. Они, конечно, стреляли, да все без толку. — Атасов поморщился. — Правда и мне не удалось никого задавить. А жаль. Минута, и «Жигули» катили по полю.

— Тогда почему ты меня не догнал? — спросил Андрей, почувствовав себя обманутым.

Прежде чем ответить, Атасов долго молчал.

— Ты поехал в Крым ради нее? — спросил он, наконец, ткнув пальцем в потолок. — Разве не так?

— Я поехал ради всех нас! — возразил Андрей, — ради того, чтобы Ледовой нам чердаки не пооткручивал. Чтобы Правилов ничего не пронюхал. И ради Кристины, конечно. И ради своей задницы, между прочим, куда ж без нее. Ради… — Андрей замешкался, — так сразу и не перечислить всего…

— А о ком ты думал, когда приходилось совсем туго? — стоял на своем Атасов.

— О Кристине, наверное, — признал Андрей. Впрочем, без особой уверенности в голосе.

— Ну вот, типа. Каждым из нас движут стимулы, Андрюша. Какой, типа, сильнее, туда тебя и вращает.

Атасов пошарил взглядом по столу и разочарованно обернулся к Андрею:

— Мы что, уже приговорили бутылку?

— Ну да, — Андрей улыбнулся, — только что.

— Какое все-таки отвратительное зрелище, Бандура, представляет из себя сухое дно стакана. Что-то в нем есть, типа, от недопетой песни, а? Или недосказанных слов…

Андрей пожал плечами.

— Давай-ка новую, Бандура. Голые столы угнетают меня, наводя на мысли о политзанятиях. Это было ужасное убийство времени, можешь мне поверить на слово.

Андрей, ухмыльнувшись, поставил на стол запечатанную бутылку водки.

— О! Совсем другой, типа, вид! — заметно оживился Атасов, пододвигая поближе стаканы. — Бедные сиротки, типа, снова обрели мамочку.

Бандура многозначительно хмыкнул. Атасов распределил водку.

— Вот, типа, картина, радующая взор и располагающая к продолжению разговора.

Андрей согласился, подумав про себя, что закончит вечер либо в душевых, либо в общественном сортире. Или где под кустом.

— Я выбрал для Гримо замечательную зеленую лужайку. Лучшую, типа, что только сумел отыскать. Похоронил его, как положено. Снял чехлы с сидений… Завернул в них своего пса. В багажнике, типа, оказалась саперная лопатка, а то бы могилу руками рыть пришлось. Но, если б и так — я бы вырыл. Надо — и зубами бы выгрыз. Земля в Крыму каменистая. В общем, по-солдатски, типа вышло. Положа руку на сердце, я бы и себе ничего другого не пожелал.

Могу Вам сообщить о том, Что, завернувши в плащ-палатки, Мы ночью в сквере городском Его зарыли после схватки…

Атасов вздохнул, — что это меня, типа, на стихи потянуло? — он попробовал улыбнуться, но улыбка не получилась.

— Чьи это стихи?

— Симонова, — сказал Атасов. — Вот, типа, интересная деталь, Андрюша. В юности я баловался стихами, и, уверяю тебя, был далеко не одинок. Многие мои сверстники грешили тем же. И не только, типа, сверстники.

— Ну и что с того? — не понял Бандура.

— А то, Андрюша, что сейчас этого нет. Была романтика, да вся вышла. Подевалась куда-то.

— Да брось ты, Саша.

— Точно, типа. О баксах поэму не сложишь. Хорошие стихи трогают душу, как пальцы — гитарные струны. А если они без надобности, значит, души нет.

— А атеисты утверждают, будто ее и вправду нет.

— Твои атеисты, Бандура, — самые чистокровные мудаки, — заявил Атасов, поднося стакан к губам. — Мудаки, — повторил он безапелляционно. — Му-да-ки.

— Засыпав яму, — проговорил Атасов, стукнув пустым стаканом по столу, — я понял, что Ледовой со своими камнями стал мне, типа, не интересен. Был стимул, и исчез. Зарыл я его, вместе с Гримо. Правилов, Аня, квартира в Киеве — все куда-то подевалось. Сгинуло, типа. Одни пустые звуки остались…

— А мы с ребятами?

Атасов понурил голову.

— Гамлета среди трупов я не видал, — сказал Атасов вместо ответа, — в определенном, типа, смысле, меня это даже радовало. Я решил, что живой Гамлет — постыдная недоработка с моей стороны, а мусор за собой всегда следует подметать.

— И ты решил вернуться?

— Точно. Как решил, так, значит, и сделал.

— Безумие какое-то, — пожал плечами Андрей. — Что один человек может противопоставить целой кодле?…

— Кое-что может, — осклабился Атасов, — если ты техстанцию видел…

— Видел? Конечно, видел! Она сгорела дотла! У меня создалось такое впечатление, будто ее с воздуха бомбили напалмом. Ты что, огнемет где-то раздобыл?

— Если бы, — вздохнул Атасов. — Но, Андрюша, с третьего по пятый класс я посещал школьный кружок «Умелые руки».

Андрей посмотрел в невинные глаза Атасова и не сумел сдержать улыбку.

— В твоей школе готовили террористов-любителей?

— Учили мыслить творчески, типа, только и всего, — серьезно ответил Атасов. — Если хочешь знать, Бандура, в творческом подходе к делу состояла вся наша сила.

— В кружках «Умелые руки»?

— И в кружках тоже, между прочим. Я слышал, у твоего старика были «Жигули»?

— Ну, были, — запечалился Андрей, сразу припомнив неприятный инцидент в Гробарях, разлучивший его с отцовской «ладой». — «Тройка» была, желтого цвета.

— Старик твой в задние пружины своего тарантаса теннисные мячики не загружал ли, часом?

— Было дело, — напряг память Андрей. — Отец, по-моему, утверждал, будто мячи продлевают срок эксплуатации пружин чуть ли не вдвое…

— Мой старик вытворял то же самое, — добродушно кивнул Атасов. — При Брежневе, кстати, теннисные мячики, типа, числились среди больших дефицитов. Отец их, между прочим, доставал по блату. С черного хода, так сказать. Один кретин, помнится, даже фельетон накрапал. О том, что пора, мол, поотбивать руки автолюбителям, сующим мячики в пружины…

— За что это?

— За то, типа, что из-за них мячиков спортсменам не хватает.

— Что за чушь? — засмеялся Андрей.

— Видишь, как, — рассудительно проговорил Атасов, — ты бредом считаешь то, на чем мое поколение росло, типа, и воспитывалось. Хлебом в футбол не играй, из-за него Павлика Морозова зарезали. Твоя реакция, парень, внушает мне, типа, оптимизм на будущее…

— Кому какое дело, куда я мячики сую, если они за деньги куплены? Да хотя бы себе в задницу.

Атасов даже развеселился.

— Ну нет. Ты так считаешь, потому как в очереди за мясом не стоял. В стандартном советском гастрономе, типа. Больше килограмма в руки не давать! На каждый килограмм мяса (если, Бандура, его мясом стоило называть) — по двести пятьдесят грамм гнилых зеленых обрезков напополам с такими же костями — согласно решению горисполкома.

— Бред!

— Бред не бред, типа, а двести пятьдесят миллионов человек так жили, и никто, типа, вякнуть не смел. «Мяса в стране не хватает — собаки с собачниками сожрали». Я хорошо эти разговорчики помню… Любопытно, типа, — добавил Атасов задумчиво, — у стариков, что нынче на митинги под красными знаменами бегают — поголовно память отшибло?..

— А ты не думаешь, Саня, что по нынешним временам, у стариков и вовсе никакого мяса нет?

— Может и так, типа, — Атасов помрачнел.

— Так как там мячики? — спросил Андрей. — Был от них толк, или не было?

— Да суть не в мячиках, Андрюша, а в кружке «Умелые руки». Ты, лучше представь себе американца, вытворяющего нечто подобное… или немца… или, типа, японца.

Андрей напряг воображение.

— А мексиканца можно? — поинтересовался он, потерпев неудачу с гражданами развитых капиталистических стран.

— Я знавал одного лейтенанта, так он детские пеленки электродрелью стирал.

— Чем-чем?!

— Электродрелью, типа. Лейтенант зажимал в патроне вилку от миксера, опускал, типа, в ванную, либо в таз, и… Качественно, типа. У них с женой на стиралку никак не выходило собрать, вот он…

— Мой отец говорил в таких случаях, — голь на выдумки хитра.

— Называй, типа, как заблагорассудится. По мне, типа, важен результат, — распалившись, отрезал Атасов. — Если б в войну командир посоветовал американским морским пехотинцам добыть оружие в бою, они бы его под конвоем доставили к психиатру, верно? А на Рейхстаг, отчего-то, наш солдат Ванька знамя Победы водрузил.

— Спорный предмет для хвастовства, — пожал плечами Андрей, — особенно в свете последних публикаций.

— Спорный — не спорный, а факт на лицо! Тем более, что больше один, типа, черт, хвастать особо нечем. И потом, Бандура, какого, типа, рожна тебе еще надо — наше знамя над Берлином колыхалось, а никаких иных не было и в помине. Вот и весь сказ, — Атасов печально вздохнул. — У нас, Андрюша, и так, добрая половина побед — с душком. А возьмешься их цену определить — вовсе ни черта, типа, не останется… А это, парень, никуда не годится…

— Чего ты завелся?

— Да не заводился я. Я тебе о кружке, типа, «Умелые руки» рассказываю, и об том, откуда он произрастает. Чтоб ты понял, почему, типа, я в милицию не звонил, и в суд, типа, не обращался. Телефонных автоматов, типа, чтобы по каждому гребаному а-пчиху в 911 наяривать, у нас на каждом углу не понатыкано. А и натыкают — я лично, звонить поостерегусь. Не из того, типа, теста меня лепили. Давай, разливай, короче.

Андрей взялся за бутылку, Атасов, между тем, продолжал.

— В ангаре, типа, я повыворачивал у безвременно ушедших карманы. Некрасиво, конечно, зато, худо-бедно, кое-какая мелочь у меня появилась. Бензина в «шестерку» Гамлет залил под крантик, спасибо, типа. Из «Жигулей» топливо отсосать, что высморкаться… Бутылки — тоже, типа, без проблем, не дефицит. Кузовная, типа, битумная мастика — в любой автозабегаловке — бери не хочу. Парафин — со свечек. Тряпка — на фитили. Масло машинное — тоже на каждом углу. Полдня на подготовку, плюс вечер для рекогносцировки. Про коктейль «Молотова» слышал что-нибудь?

— Так в войну бутылки с зажигательной смесью называли? — припомнил Андрей.

— Соображаешь, типа… — похвалил Атасов. — На фронте коктейлем «Молотова» немецкие танки останавливали, а танк поджечь, Андрюша — это тебе не сраную СТО пустить по ветру. Ну, и хватит, типа, об этом. Больно много чести.

Над столом повисло тягостное молчание. Как будто произведенные Атасовым разрушения, каким-то загадочным образом последовали за ним и настигли их фанерный домик в Соколовке. Андрею даже почудился прогорклый смрад пепелища, и он порывисто встал, стряхнув с себя наваждение.

— Ты это куда? — удивился Атасов. Он, похоже, выговорился и теперь начинал хмелеть.

— Пойду, окно открою. Тут дышать нечем.

Андрей налег на шпингалеты, те не сдвинулись с места.

— Полегче со стеклом, типа! — предупредил с места Атасов. У меня кастелянша паспорт конфисковала. На весь, типа, период проживания. Дешевая, Бандура, скряга…

— Ни у одного тебя.

— Тем паче, типа… Застрянем тут на всю жизнь. Без паспортов, типа, как колхозные крестьяне при Сталине. Будем газоны стричь и говно, типа, из сортира выгребать за миску баланды…

Напрягшись, Андрей одолел заляпанные задубевшей масляной краской шпингалеты. Прохладный ночной ветерок ворвался в комнату, обдав приятелей свежестью волн, сухой горечью прибрежных колючек и тревожным ароматом полевых цветов — где-то на взморье.

— А ты, вроде как и не против тут осесть, — с некоторой иронией заметил Андрей, задетый за живое тем обстоятельством, что Атасов так и не поинтересовался ни судьбой Протасова с Армейцем, ни его собственными мытарствами. Пока что, по крайней мере.

— Ты о чем это, типа?..

— Да так, к слову пришлось. Не обращай внимания.

Атасов кивнул. Переместился поближе, положил руку на плечо товарища и печально покачал головой.

— Ты Эдика с Валеркой нашел?

— Нашел, — Андрей обижено надул губы. — Я уж думал, ты и не спросишь. Оба живы.

— Ну, я так и понял, судя по занятию, за которым тебя застал. На поминки, типа, было непохоже.

Андрей залился краской.

— Где они, типа?

— Протасов застрял под Херсоном. С вурдалаком каким-то снюхался.

— С каким вурдалаком?

Андрей живо набросал колоритный портрет Вовчика Волыны. Не обошел стороной и убогое обиталище собутыльников.

— Спортсмен хренов! — фыркнул Атасов.

— Валерка мне поведал, как раскидал милиционеров одной левой. А в Крыму уже нарвался на дружков тех гадов, что всадили пулю в Армейца. И будто бы они его здорово отделали… Только, — добавил Андрей, поколебавшись, — у меня лично сложилось такое впечатление, что брешет он безбожно.

— Зачем, типа?

— Кто его знает…

— Ну, с этим ясно. Эдик-то как?

— От раны почти оклемался. Ходит с трудом, но жизнь вне опасности, слава Богу. Жениться, похоже, надумал.

— На сестричке, типа? — по Атасову было не видно, чтоб он особо удивился.

— Откуда ты знаешь?

— Ну не на докторе же, — развеселился Атасов, — доктор для Эдика староват, и потом, типа, это не в Армейца духе, — улыбка сползла с лица Атасова. — Тяжелые раны располагают к переосмыслению всей жизни или хотя бы какой-то ее части. Это логично, типа. Как физические, так и душевные, Бандура. Я в эту дыру чертовую прямо от могилы Гримо прибыл. Если, типа, гандэлыка по пути не считать. И так мне все опостылело — только и мечтал, как бы быстрей сливу залить. Думал, дня хватит, а целых семь пролетело… И ничего тут не попишешь. Влезть в бутылку всегда проще, чем из нее, типа, выбраться.

— «Альфа Ромео» твоя?

— Гамлета. Упокой, Господи, его, типа, душу. Единственное, типа, что на станции не погорело. — Атасов отмахнулся, — Баста, Бандура. Давай, типа, рассказывай, что там, в Киеве творится?

— Много чего творится. — Андрей потер лоб, толком не представляя, с чего, собственно, начать.

— Начни с начала, типа. Как незабвенный Леонид Ильич. Я же начну вот с чего, — Атасов взял в руку бутылку, — вариант, типа, проверенный.

— Если ты планируешь кое-что от меня услышать, то я, пожалуй, пас, — Андрей накрыл ладонью стакан. — И так чувствую — перебор. Запасись лучше терпением, и покрепче держись за стул.

— Даже так?! — Атасов закурил сигарету и критически прищурился, — Тогда я весь внимание, Бандура.

Андрей приступил к рассказу. Он все говорил и говорил, нанизывая события одно на другое, как цветные кругляшки в детской пирамиде. Атасов сидел себе молча, хмурился, но не перебил рассказчика ни разу. Когда Андрей закончил, Атасов так и не проронил ни слова.

— Ты не заснул, часом?

— Да нет, типа.

— Что скажешь?

— Что тут сказать? Ничего, типа, хорошего.

— Аньку жалко…

— Жалко, типа. Посмею, впрочем, предположить, что выйди она за инженера, типа, то, пожалуй, пожила бы подольше… Хотя, безусловно, куда как менее ярко…

— Что ты имеешь в виду? — вытаращил глаза Андрей.

— То, типа, — раздраженно проговорил Атасов, — что каждый хорошо знал, на что, типа, шел. И Анна, и мы все гамузом. Не на службу к Матери Терезе записались, поди. И нечего из себя, Бандура, дурака строить. Не Протасов, в самом деле!

Андрей опешил. Нельзя было сказать, будто горькая участь Анны Ледовой разбила его сердце, но вот показной цинизм Атасова зацепил весьма чувствительно. Андрей сделал паузу, но Атасов от комментариев воздержался. Андрей решил больше не касаться этой темы и заговорил о смене власти, случившейся в столице. Ему очень хотелось услышать мнение Атасова, но тот молчал как рыба. Бандуру это здорово сбивало с толку.

— Артем Павлович теперь у нас за босса, — неуверенно заговорил Андрей, ощущая, что слова звучат наивно, если не по-дурацки. — При нем будет спокойнее.

— Ты так думаешь? — обронил Атасов с сомнением.

Андрей снова растерялся:

— Ну… конечно… нам, по-моему, крепко повезло. Проведай Ледовой о наших проделках… — и никто не узнает, где могилка моя… Разве я не прав?

Атасов только вздохнул.

— Ты считаешь, Ледового не Анна пристрелила? — догадался Андрей. Нечто подобное накануне сказал и Армеец.

Атасов сосредоточенно потер переносицу.

— Я, типа, ни черта не считаю, — флегматично произнес он наконец. — Не моя это забота, — Атасов спокойно взглянул Андрею в глаза. — В принципе, типа, могла и Анька пристрелить. Ледовой, как бы это сказать, был из тех ребят, что способны пробуждать сильные эмоции. Своими же, типа, методами. Свою пулю Виктор Иваныч, давно, типа, заслужил. Хотя, скорее всего, правиловских рук дело. Олега Петровича подчерк… По прямому приказу Поришайло… Впрочем, Бандура, что нам, что Аньке — без разницы, типа, как оно было на самом деле. Пока Поришайло в силе, она в дурке, считай, что прописана…

Андрей нервно сглотнул, понимая, что Атасов, в сущности, полностью прав.

— Ну… ты знаешь — жизнь-то продолжается…

— Это точно, типа.

— Мне Артем Павлович, вроде, ничего показался… — голос Бандуры звучал примирительно. — Ледового я один раз всего видел, и то издали. Приближаться желания не возникло. А этот — Поришайло, то есть, — хоть говорит по-человечески. Вежливо… Перстень мне подарил…

— И опыт руководящей работы опять же у него, — поддакнул Атасов таким тоном, что было неясно, издевается он или говорит серьезно.

— Ну так ведь действительно так, — подхватил Андрей. — Он при Союзе, говорят, в крупных партийных шишках ходил. Виктор Иванович же не вылезал из зоны. Есть разница?…

Атасов хлебнул, не дожидаясь Андрея. Снова закурил и уперся взглядом в Бандуру. Глаза его стали мрачнее ночи.

— На нашу беду, Андрюша, к семьдесят четвертому году советской власти опыт руководящей работы у одних коммунистов и имелся. Все прочие в дураках ходили. С чего бы — сам догадайся. И их руководящая роль конституцией не закреплялась, и выборы, типа, повсеместно были свободными. Хочешь, типа, за партию Брежнева-Андропова голосуй, а жаждешь монархистов, например, тоже, всегда пожалуйста. Иди голосуй… в концлагере… Так что, из тех, что с опытом, одни коммунисты оставались. Других корова языком слизала. Зато у коммунистов, типа, опыта накопилось — реки разливанные. И весь, поди, бесценный. Народу загубили — до сих пор не сосчитать, врали, крали, кадыки друг другу грызли, как собаки бешенные. И все ради того, Бандура, чтоб страну в нищету и полный бардак загнать. Опыт работы, типа… Нюрнбергский трибунал по их опыту плачет.

— Ты ж сам коммунист, — возразил Андрей, сразу подумавший о Бандуре-старшем. — Столько народу коммунистами числилось.

— Числилось, — скривился Атасов. — Попрошу не путать, типа. Я, парень, был членом партии, — Атасов шумно втянул воздух, — то есть образцом члена-приспособленца, так сказать. Не с руководящих вершин. Чистый погон, чистая совесть, парень… И все одно, Бандура, чего я стою и кто я есть?.. — Атасов протянул руку к бутылке.

— Люди везде разные, — дипломатично заметил Андрей.

— Тут ты в точку попал. Разные. Тебе налить?

— Пока пас…

— Как знаешь… — Атасов взял стакан, — Разные, типа. Я, конечно, Поришайло твоего лично и близко не знаю. Не имел, типа, счастья. Но ты вот представь себе батюшку, который к шестидесяти годам решил в идолопоклонники податься. Помирать пора, а он глазки разул. Так вот, мой вопрос — он что, типа, врал с амвона долгие годы? А ежели, типа, врал, то, пожалуй, и тягал домой из дароносицы? Где раз, там и два, а? Или такой тупой, типа, что за полвека не определился, в каком месте правильного Бога искать? Так и то сравнение слабое — дело не в Боге, у коммунистов его как раньше не было, так и сейчас нет. Без надобности он им, типа. И хорош об этом, Бандура, а то меня, ей Богу, стошнит…

— Выпьем? — проникновенно предложил Атасов, и, не дожидаясь реакции Андрея, с филигранной точностью наполнил оба стакана. — За нас, типа.

— Впитываешь ты ее, что ли? — поморщился Андрей, пораженный той невероятной легкостью, с какой очередная доза залилась в горло Атасова. — Может, у тебя фильтр в гландах стоит? Угольный? — сам Андрей едва отхлебнул из своего стакана и отставил его в сторону. — Больше не могу. Честно. Не идет…

— Симулянт ты, типа, — неодобрительно ухмыльнулся Атасов.

— Ага, — чистосердечно признал Андрей. — Только мне больше слово «шланг» по душе. Мы, когда пацанами были, в таких случаях друг друга шлангами обзывали. — Андрей невинно улыбнулся. — Лучше я буду шлангом, чем остаток ночи проведу над унитазом.

— Ты и сейчас пацан, — заверил Атасов. — Мельчают люди… Выпить и то, типа, не с кем. — Атасов горестно вздохнул.

— Кстати, «симулянт», типа, излюбленное словечко из арсенала моего деда, Бандура. Вот как произношу его, так сразу мне дед и вспоминается. Стоит в двери, смотрит с прищуром и скрипит: «Ты, Саня, симулянт». Голос у него скрежетал, как ржавая якорная цепь. Меня от одного звука в пот кидало. — Вопреки своим словам, Атасов беззаботно улыбнулся. — Стоило мне, Бандура, лишь только вознамериться прогулять школу, или, скажем, обломиться идти на тренировку, — так я моментально слушал про симулянта. Видать, на симулянтов, типа, у деда имелось особое чутье. «Ты — симулянт», — на грани инфразвука повторил Атасов. — Поверь, парень, меня после его слов из дому мигом сдувало.

Атасов прикрыл глаза. Его улыбка стала еще шире.

— Симулянт, стиляга, битл, тунеядец, — Атасов считал по пальцам, — Эти словечки всегда были при нем, в дежурном, типа, режиме. Как деду что не нравилось, так он их запускал в ход — прямо как шашку вытягивал. Если, типа, учесть, Бандура, что, выйдя в отставку, дед долгие годы штаны в народном суде протирал… — Атасов округлил глаза. — Ох, типа, не завидую я тунеядцам со стилягами, которые подворачивались ему под руку.

— Тунеядцы — это кто? — попросил разъяснения Бандура.

— Ты что, типа, тупой?

— Притворяюсь только. Я смысл знаю, но судить-то за что?

— Как за что? За то, что на заводе спину не гнешь. Или за баранкой геморрой не зарабатываешь.

— За то, что не работаешь — под суд?

— Молодо-зелено, типа, — махнул рукой Атасов. — За тунеядство, за спекуляцию, за длинные волосы, за бритые виски — да за что угодно. Попадись мы с тобой ему — все! — Атасов провел пальцем по горлу. — Хана. Пиши пропало. У меня с детства его словечки в голове готовыми образами жили. Стиляга, типа — здоровый такой жлоб, в цветной рубашке с высокой манжетой, жилетке, и брюках клеш. И чтоб вшигонялка здоровенная из заднего кармана торчала. Битл, типа, патлы по плечи и гитара на ремне. Тунеядец, типа, гибрид первых двух, к тому же пьяный…

— Искалеченная с детства психика. Слышь, Саня? А твой дед, что, при Сталине был большой милицейской шишкой? — поинтересовался Андрей, тихо радуясь тому, что Атасов отвязался от него с выпивкой. — Или Валерка опять что-то напутал?

Валерчик — что не дочует, то добрешет, — добродушно махнул Атасов. — Дед до войны в НКВД служил. После войны — в МГБ. У Абакумова, типа. В Отечественную — в контрразведке СМЕРШ[76] на разных фронтах. А начинал он с ЧОН ВЧК, типа, это еще в двадцатые было. Собственно, это все, что мне известно. — Атасов опер подбородок на кулак. — Не густо, то есть…

— Дед тебе о службе рассказывал?

— Как же, типа. Каждый вечер, вместо «Спокойной ночи, малыши». С Хрюшей и Степашкой… Ты, Бандура, сталинский плакат видел?.. — Атасов изобразил скорбно-суровое дубово-бесполое лицо с какого-нибудь советского обелиска, одновременно прижав к губам указательный палец. — Т-с!.. Болтун — находка для шпиона…

Андрей развеселился:

— Тебе бы синие погоны пошли… Представляю себе…

— Не семафорь, в такие дни, подслушивают стены, — с чувством произнес Атасов, — недалеко от болтовни и сплетни — до измены!

— Тоже с плакатов?

— С них, типа.

— С дедуганом разучивал?…

— Бабушка научила. Дед молчун был. Я же тебе рассказывал. Ты что, Бандура, задницей слушал?…

Андрей совсем не обиделся.

— Да, Атасов… — сказал он, озорно поглядывая на приятеля, — так ты, как потихоньку выясняется, из красноперых… Кто бы еще Советы ругал?..

— Происхождение вольнодумству не помеха, — парировал Атасов. — И потом, Бандура, все мы не из деникинцев, — рассудительно добавил он. — Не голубых кровей, типа. Не великих князей внуки.

— Современным немцам дедушки нацисты что-то особо не докучают, по-моему, — возразил Андрей.

— Кто их, этих богачей, типа, знает. — Атасов широко зевнул. — Я с ними водку не пил. Может, их вообще мало что, типа, трогает. Хотя, репарации они до сих пор платят, или как там еще называются выплаты недобитым жертвам. И потом, Андрюша, Гитлер в Германии сраных двенадцать лет хозяйничал. А двенадцать, типа, это тебе не семьдесят. И селекции нашей немцы не знали. Собственность, опять же, никто не отменял. Не говоря уж о том, что лозунги у фюрера были понятными. Маланец — к стенке, хохол — в ярмо. И концлагеря все наружу, откуда, типа, в Лотарингии магаданские дали. Одно белое, другое черное, посредине граница. Все ясно, как Божий день. А вот когда с фасада Мир, Труд, Май, Свобода, Равенство и Братство, да еще под «Прощание славянки», а с задворок, втихаря — нечто, типа, совсем иное — «воронки» с лагерями, камеры пыток и расстрельные подвальчики — тогда иди разберись, что к чему. Вот в чем беда.

— В чем беда? — зевнул Андрей.

— Чтобы ты понял, Бандура — у них, считай, больного на хирургическом столе зарезали — быстро, четко и красиво. А у нас, типа, затяжная хроническая болезнь, с язвами такими, что будь здоров. А это — совсем другой диагноз. И потом, Бандура, что мне заграница? Вот дед мой в тридцатые на Украине служил. Усекаешь, типа, о чем я? Ты про голодомор слышал хоть что-нибудь?..

Андрей утвердительно кивнул.

— В «Огоньке» читал. Мама выписывала.

— А мне дед дудочки перочинным ножиком вырезал. Сопливый нос вытирал. Ты перед моим парадным высоченную березу видел?

— Дома у тебя? На Ванды Василевской?

— Нет, типа, в Ватикане.

— Высокую такую? Кривую немного?

— Сам ты, типа, кривой. Мы с дедом ее посадили. Мне и пяти не было… Вот и сложи одно к другому.

— По мне, так нечего и голову ломать.

— Можно и не ломать, конечно, — согласился Атасов, — Только не хрен потом жаловаться, откуда вокруг столько долбодятлов узколобых развелось. Не на деревьях, типа, выросли.

Атасов осушил стакан.

— Моя бабушка… — неожиданно для себя вспомнил Бандура. Воспоминания хранились где-то в подкорке, словно битая молью книга в старом чулане, а теперь всплыли совершенно непроизвольно. Он их не звал, потому что даже не догадывался об их существовании. — Моя бабушка маме рассказывала. Давно очень. В один из разов, как мы в Дубечки приезжали. Скупо совсем. Я не понял тогда ничего. Малой был совсем. На меня, видать, и внимания никто не обратил.

— Что рассказывала? — голова Атасова качнулась. — Где махновское золото зарыто?!

Андрей отмахнулся.

— Бабушка в Великополовецком жила. Белоцерковского, по-моему, района. До войны. Когда тот голод грянул, ей не было и семнадцати. Так вот, говорила она, будто вся ее семья вымерла. Отец, мать, дед, бабка, два брата и сестра. — Андрей почесал затылок. — Или брат и две сестры?.. Все, короче, умерли. Вообще, вроде, село все обезлюдело. А она ушла. Просто ушла, куда глаза глядят. И где-то, то ли на тропинке во ржи, то ли на тракте, ее какой-то мужик едва не съел. Насколько я помню, он вроде бы валялся на обочине дороги, распухший от голода. И хотел бабушку за ногу цапнуть. Она еще матери сказала, что все равно сил у него не было, он умирал, так что она вырвалась… Я еще подумал, как от голода распухнуть можно?! От вареников с творогом, это я представлял, но чтобы от голода…

— Вот видишь, Бандура. У нас только чуть копни, столько скелетов из шкафов выпадет, считать — пальцев не хватит. Двадцати Стивенам Кингам на сто пятьдесят романов. И еще сдача останется.

— Послушай, Атасов, — сказал Андрей, пораженный внезапной мыслью. — Выходит, твой дедуган мою родную бабушку голодом морил? До смерти? Так, что ли?

— Выходит так, типа.

— Ничего себе…

— Как ей выжить удалось?

Андрей пожал плечами.

— Кажется, как-то в Киев пробралась. Хотя войска тогда не пускали умирающих крестьян в города.

— Слышал об этом, — Атасов кивнул. — От моей бабушки.

— В войну бабушка оказалась на оккупированных немцами территориях. Фашисты угнали ее в Германию, на работы. А после войны наши за это еще и посадить собирались. А что она сделать могла?.. Повеситься на березе?..

— Мой дедуган ее бы и упек, — оживился Атасов, — видать, бабка твоя на либерала какого нарвалась, в органах. Видишь, Андрюша, как ты совершенно верно, типа, подметил, люди повсюду разные. Даже в МГБ.

Андрей промолчал.

— А между тем, Бандура, — невозмутимо продолжал Атасов, — ты еще и половины не знаешь… После войны мой дед у твоей бабки паспорт изъял. Чтоб в колхозе за трудодни горбатилась. Вечно. Как раб на весельной галере. За что его к партийному распределителю прикрепили, и квартиру дали, в которой, кстати, я по сей день обитаю. И из которой, Бандура, тебя, между прочим, к себе на Отрадный выкурить практически невозможно, типа. Вот так вот, брат. Как на личности переходишь, так учебник истории скучным чтивом уже не кажется…

— Когда моя бабушка умерла, ей шестидесяти не было. В селе работа тяжелая, да и жизнь у нее была не сахарной. Грыжа мучила. И еще что-то, по женской части…

— А моя, типа, до восьмидесяти трех дотянула… Чтобы никому офицерский доппаек пустым, типа, звуком не казался…

— Небось, тоже в МГБ числилась?

— Числилась домохозяйкой, типа. Хотя Ворошиловский значок у меня — от нее остался. Но я не о том, Андрюша. На последнем своем году бабуля моя мозгами тронулась. — Рот Атасова еще улыбался, глаза уже нет. — То все нормально, типа, то начинало ей казаться, что в окна за ней следят. Под дверью поджидают. Ну, и что арестуют нас всех, с минуты на минуту.

Бандура не сдержал бледной улыбки.

— Не смешно, типа. — Атасов покачал головой. — С паспортом не расставалась. Не дай Бог, чтоб на виду не лежал. Ты же понимаешь, какой вес был у паспорта при Сталине. В военное, типа, время. Без документов-то — тю-тю, раз-два, и к стенке. И все, понимаешь, ждала, когда воронок за ней пришлют. Собирайтесь, типа, с вещами. Ночью как-то трясет меня, глаза, как блюдца: «Саша, сейчас за нами придут!» — «Да кто?» — «Сейчас придут, вот увидишь!» «Да кто придет-то?!» «ГПУ!» Я, Бандура, думал, у самого крыша поедет… — Атасов вздохнул, — вся, типа, жизнь в страхе. Пускай, не всегда осознанном, зато постоянном. Вот на закате, черти и повылазили, изо всех щелей…

Атасов вернулся к бутылке.

— Давай-ка еще по одной, — предложил он. — За примирение наших предков — в нашем, типа, лице. Что скажешь?

— Давай, — кивнул Андрей, ерзая на стуле в поисках такой позиции, при которой резкая боль, терзавшая его последние полчаса, унялась бы хотя бы немного. Ничего не получилось. Перемена позы отдалась нестерпимо свербящей резью в гениталиях, мошонка будто налилась цементом. Боль прорвалась в живот, лопнув посреди внутренностей. Андрей еле сдержал стон, и ощерился, как пес, получивший пинок под хвост.

— Что с тобой, Андрюша? — встревожился Атасов. Он выглядел пьянее пьяного, но, каким-то загадочным образом, пока не утратил бдительности.

— Он еще спрашивает?! — Бандура призвал в свидетели потолок.

— Ну да, типа, спрашиваю! Что тут такого? Мне, типа, не ясно, — сказал Атасов, выглядевший в этот момент невиннее ягненка.

— А кто к нам в комнату ворвался?

— В какую, типа, комнату?! — спросил окончательно сбитый с толку Атасов.

— В нашу комнату! К нам с Кристиной!

— А… — протянул Атасов, — Я… Так это ж черте когда было. И потом, что с того? Ну, ворвался. Я же, типа, не знал. Объясни толком. Мне казалось, эту тему мы давно проехали.

«Проехали. Все, кроме моей мошонки. Она где-то по дороге зацепилась. Судя по ощущениям, похоже, за ржавый гвоздь», — захотелось сказать Андрею. Когда Атасов, пару часов назад, затарабанил в дверь с энергией, посрамившей бы любого барабанщика, Андрей был в двух шагах от кульминации. Но он их так и не проделал, потому что какой-то психопат (старый пьяный дружище Атасов) решил, что ему, видите ли, мешают спать. Хотя, возможно, они с Кристиной действительно немного нашумели. Бандура, вне себя, ринулся к двери, намереваясь лишить незадачливого барабанщика жизни, несостоявшийся оргазм обернулся невероятным всплеском животного бешенства. Потом дверь открылась, в нее ввалился Атасов. Андрей бросился ему на шею, позабыв на радостях натянуть трусы. Кристина закуталась в простыню, а затем завалилась в постель, спровадив приятелей вниз.

— Попробуйте не надраться до чертиков, — были ее последние слова, перед тем, как дверь за ними захлопнулась.

* * *

— Ты не… — наконец дошло до Атасова.

— Ага, — кивнул Андрей, — договаривай, белый офицер. Я не кончил. Только и всего. И все накипевшее ношу с собой. А оно, похоже, не в состоянии уместиться в мошонке.

— Извини, — Атасов стал само раскаяние. — Я не подумал…

Андрей с гримасой отмахнулся.

— Не умру.

— Вредно, типа.

— А, ладно — яйца килограмм по десять каждое весит, но в остальном все тип-топ. Перетерплю. Где наша не пропадала?..

Хотя обещать, как правило легче, чем впоследствии держать слово. Боль стала густой, как жидкий воск.

— Ух, черт, — простонал Андрей. — Твою мать, а?!

— Слушай, Бандура, — неуверенно предложил Атасов, в свою очередь страдальчески морщась, — ты бы поднялся к ней… сделал все, как надо. Я отсюда никуда, типа, не денусь. Ночь впереди длинная…

— Ты Атасов, совсем того?! Какое «как надо», когда перетерпел? — Андрей улыбнулся сквозь боль. — Не говоря уже о том, что Кристина не переносит спиртное на дух. Когда сама трезвая.

Андрей представил, как он, пьяный вдребезги, вваливается в комнату, эдакий бравый моряк в шторм, на ощупь разыскивает кровать, круша и опрокидывая подвернувшиеся по пути вещи, и, наконец, падает на сонную женщину. Взвесил возможные последствия.

— Извини друг, — с пьяным чувством проговорил Атасов. — Видать от меня, типа, у всех одни неприятности.

— Бедная девочка, — добавил он, проанализировав ситуацию глубже. — А как приветливо меня встретила. Даже не орала, типа, почти… И мешать нам не стала. Я перед ней в долгу, Бандура…

Андрей выдавил улыбку.

«Как же, не стала мешать». Кристине просто повезло больше Андрея. Она-то как раз успела, и теперь спокойно спала. Узнал бы кое-что Атасов про бедную девочку, если б забарабанил в дверь пятью минутами раньше…

— Болит, типа?

— Одно хорошо, — сообщил Андрей, исхитрившись изобразить ухмылку, — по дороге в Крым я зуб простудил. И он ныл, зараза, — никакой анальгин не помогал. Зато теперь так мошонка разболелась, что я никакого зуба не чувствую.

— Хочешь, типа, чтобы отпустила голова — сломай себе руку, — назидательно изрек Атасов.

— Ты научишь…

— Со мной случалось нечто подобное, — сказал Атасов, виновато поглядывая не приятеля. — Давно, правда. Когда я еще в военном училище прозябал. Первые два года курсантам полагалось жить на казарменном, типа, положении. И только потом — в общежитии вроде студенческого.

— Как тебя вообще занесло в курсанты? При родителях музыкантах?

— Гораздо проще, чем ты, типа, думаешь. Отцу своему я кроме как в оркестровой яме, и не представлялся никогда. Тем паче, что видел он меня редко. Маман была с ним солидарна. Мое будущее виделось обоим лет на пятнадцать вперед. Своих мыслей я не имел, скажи лучше, у кого они есть в семнадцать? Да меня никто и не собирался спрашивать. Мое личное мнение интересовало их, как коров геометрия.

Бандура неуверенно хмыкнул.

— Я честно отходил в музыкальную школу, затем мне наняли репетиторов. Из консерватории, Бандура, так что возможностей для маневра у меня было не больше, чем у «Запорожца», угодившего в проторенную грузовиками колею…

Но, — Атасов повысил голос, — каждое действие вызывает противодействие, мой друг. И, чем сильнее меня толкали в консерваторию, тем меньше мне туда хотелось. К выпускному балу желание насолить предкам переросло в навязчивую идею. Типа, в манию. Герой Джека Лондона, пожалуй, сбежал бы на Клондайк. Или завербовался матросом на шхуну. У комсомольца Саши Атасова таких возможностей не было. Зато, — Атасов потряс указательным пальцем перед носом Андрея, — зато, типа, комсомолец Атасов изобрел способ, более прозаичный, не спорю, но гораздо более эффективный. Надежный, типа. Незадолго до конца четвертой четверти ученик 10-А класса Саша Атасов заявил военруку, что не мыслит себя без армии. Спит и видит себя в сапогах. Бедный старый Владимир Поликарпович, которого вся школа иначе, как Беретом не называла, за глаза, понятно, едва не заплакал от этих слов, Бандура. Берет вышел в отставку еще при Гречко,[77] ему даже конец войны довелось зацепить. Именно от Берета я впервые услышал про вшей. Майорский китель не желал застегиваться у него на животе, отчего казалось, будто Берет долго вращался в стиральной машине вместе со своей повседневкой, и та основательно села. Латунные пуговицы его мундира пребывали в таком напряжении, что легко было представить — когда нитки лопнут, пуговицы полетят во все стороны с убойной силой пулеметной очереди. Фургон взял меня в оборот, оформил необходимые документы. Настрочил ходатайство от себя. Я не успел моргнуть глазом, как принимал воинскую присягу. «Я, Гражданин Союза Советских Социалистических республик, вступая, типа, в ряды Вооруженных Сил, торжественно клянусь…»

— А родители?

— Старики были в шоке. Я мог праздновать победу, но мне, если честно, перехотелось, типа. Победа, Бандура, оказалась пирровой. Как и в большинстве советских организаций, попасть в училище оказалось значительно проще, типа, чем выбраться оттуда. — Атасов сонно уставился на Андрея. — К чему я все это нагородил, Бандура?

— Ты о девушке собирался рассказывать…

— Я, типа? — удивился Атасов. В продолжение рассказа он не уставал прикладываться к бутылке и все больше хмелел.

«Ох и квадратная ж у тебя будет с утра башка», — мысленно предрек Андрей.

— Конечно, ты, — подтвердил он. — Ты сказал, у тебя нечто подобное случалось.

Андрей раздвинул ноги пошире. Боль немного улеглась.

— В самом деле? — Атасов клюнул носом, но нашел в себе силы и собрался с мыслями, — Ну да… девушка, Андрюша, была второй причиной, загнавшей меня в училище. А если положить, типа, руку на сердце, то, пожалуй, первой.

— Вот как? — удивился Бандура. Его снедало любопытство. Насколько было известно Андрею, Атасов отчего-то чурался женщин. Никто никогда не слышал, чтобы у него была подруга, не говоря уж о жене. Злые языки, которых среди правиловских бойцов насчитывалось ничуть не меньше, чем в любом другом коллективе, судача на эту тему, приписывали Атасову черт знает что. Одни поговаривали, будто он облучился в армии, другие пробовали окрасить его благородную фигуру в новомодный голубой цвет, третьи утверждали, что женщинам Атасов предпочитает собак. «Бульдога своего трахает. И весь базар. Мудило, больное на голову».

Подобным россказням Бандура не верил, а толком никто ничего не знал. Даже Армеец с Протасовым. Атасов всегда был один, и на том стояла точка.

— Вот как? — повторил Андрей, опасавшийся, как бы приятель не повалился под стол, будто вековой дуб, изъеденный древоточцами изнутри.

Она пришла к нам в четвертом классе, Бандура, и до седьмого, типа, включительно, я даже в ее сторону не смотрел. Но где-то с середины восьмого что-то такое произошло, типа. Что-то такое, Бандура, для чего я не подберу слов, но только с тех пор свет для меня сошелся на ней клином. По крайней мере, так мне казалось тогда, а значит, так оно, в сущности, и было. Моя любовь оставалась безответной, кстати, впрочем, меня это не смущало. Ее присутствия в школе с головой хватало, чтобы я летал, типа, по воздуху, как бестолковый воздушный змей. А если ее, не дай Бог, не было на занятиях, весь мир мигом становился серым, будто я превращался в дальтоника. Мое счастье оказалось недолгим. Оно длилось с полгода, типа, пока, одним черным днем Наташа не ушла из школы под руку с другим мальчиком. Он был на год старше меня, выше на голову, и он нес ее портфель. Он проводил ее до парадного, типа, а на следующее утро вся школа гудела — Наташа и Сережа Бубликов гуляют вместе. Горе мое не знало границ. Я чувствовал себя хуже банкира, обнаружившего взломанным свой самый лучший сейф. Жокеем, у которого цыгане увели скакуна. Капитаном наскочившего на риф чайного клипера. Я беззаботно плыл под парусами, пока обломок коралла не вспорол обшивку на днище. Я считал себя обманутым, Бандура, хотя не получал от нее ровным счетом никаких обещаний. Я лепил статую, не смея на нее дыхнуть, пока Сережа Бубликов не разбил ее вдребезги, как какую-то никчемную ледышку. — Атасов перевел дух. — Наступил ногой и пошел дальше. И даже ничего не заметил. Ревность сводила меня с ума. Через неделю в кинотеатре «Нивки» должен был начаться показ «Клеопатры».[78] Два билета лежали в моем кармане… Ты знаешь, типа, если хорошо поискать, они и сейчас где-то валяются.

— Ты их сохранил?

— Билеты как раз из тех вещей, которым заваляться в дальнем ящике стола — проще простого. Два крохотных кусочка зеленой, похожей на промокашку бумаги, Бандура. Вот, типа, и все, что у меня осталось…

— А она знала о том, что нравится тебе? — спросил Андрей, для которого бурные школьные страсти были недалеким прошлым. Вчерашним днем, можно сказать.

— А Бог ее знает. Я думаю, да. Обыкновенно женщины умеют это чувствовать, хотя она и была только совсем юной девчонкой. Все мы были детьми, Бандура.

— Она была красивой?

Атасов грустно улыбнулся.

— Для меня, Бандура, она была самой лучшей девушкой на Земле. Мисс Атасов-78… Ну, так вот. В девятом классе она встречалась с другим парнем, к десятому нашла себе третьего. А я успел убедиться, что интересую ее не более догорающего в пепельнице сигаретного окурка, типа. Мои чувства стали ей известны. Полагаю, ситуация со мной ее даже забавляла. К семнадцати подростковая испарилась, я знал, что от девушки можно добиться большего, нежели права таскать портфель с учебниками. Я хотел ее до зубной боли, но мое желание приносило мне одни сплошные мучения. Тогда я и решил податься в армию, чтобы пробрать ее хотя бы чем-то. Я был чертовски наивен, Бандура, полагая, будто удалюсь гордо, в бряцанье штыков и портяночную вонь, типа, а она еще вспомнит обо мне, смахивая украдкой слезу по вечерам. Проблемы индейцев трогают одних индейцев, Бандура, но я еще не знал этой замечательной истины. — Атасов усмехнулся. — Хуже, чем сам себе сделаешь, никто тебе не сделает. Такая поговорка была в ходу у моего деда, и я получил возможность на практике убедиться в справедливости его слов.

— А как Наташа отнеслась к тому, что ты ушел в армию?

— Никак, типа, не отнеслась. Мой красивый и глупый жест пропал втуне, потому что моего ухода она просто не заметила.

— И вы больше никогда не виделись? — Андрея охватило разочарование.

— В том-то и дело, что нам довелось встретиться. Не забывай о том, с чего я начал. Я начал с боли в яйцах и намереваюсь к ней вернуться. Случилось это гораздо позже. И совсем, типа, в иных обстоятельствах.

— Мой небосклон, типа, — продолжал Атасов, опрокинув очередной стакан, — надолго заволокло серыми нудными буднями. Или серо-зелеными, учитывая окруживший меня хаки. Прошло четыре года, и я позабыл о Наташе. На четвертом, типа, курсе меня пригласили на вечеринку.

— Где ты повстречал ее?

— Не гони лошадей, Бандура, — рассудительно проговорил Атасов. — Вспоминать молодые годы — все равно, что перебирать безделушки из заброшенного лет двадцать назад в чулан чемодана. Это совсем не то, что разыскивать поутру брелок автомобильной сигнализации. Тут спешить не годится, типа. Прошлое не имеет обыкновения истекать. Оно уже состоялось. Так, типа, или иначе. К нему можно возвращаться, или нет, оно один, типа, черт — никуда не денется. И вот что забавно — ты ощущаешь запах, вкус, но ни к чему не в силах притронуться… Ты слышишь голоса, типа, но они — как эхо. И не единого слова не разобрать.

— Так вот, типа. Девчонки у меня не было. В текущий, типа, момент. То есть, мне случалось бывать с женщинами, все, типа, что ты имеешь в виду, судя по твоей похабной улыбочке, я уже познал. Но ни одна меня не зацепила, что ли. То ли девушки были не те, то ли я чересчур переборчив. Некрасивых женщин нет, бывает мало водки, так, кажется, говорят. На вечеринке — я уж, типа, и не помню, в чьей квартире, крутилась целая толпа девчонок, или телок, как мы их называли. У большинства желание закадрить офицера было написано на лбу фосфоресцирующей, типа, краской. В те времена курсанты котировались высоко. Лейтенантские двести пятьдесят рублей — это тебе не сто десять в народном хозяйстве. Сразу — квартира, на худой конец, комната в малосемейке. Мужа одевает армия, плюс паек, так что трать на шмотки, пока харя не треснет. А повезет, так и заграницу вырвешься. И потом, жена офицера, почти всегда домохозяйка. Остальные-то женщины при Союзе в большинстве своем работали. К тому же, если станет грустно, всегда есть, кем вакуум заполнить. Изголодавшихся мужиков под рукой… — Атасов сделал такой жест, словно хотел объять необъятное. — Я никого не хочу обидеть, Бандура, поэтому скажем так, за особую популярность среди дам слабаки с гражданки прозвали нашего брата, молодого офицера, санитаром города. А так это, типа, или нет, не мне судить. Люди, как ты уже убедился, везде встречаются разные.

— И вот, среди прочих леди, Бандура, я увидел свою Наташу. Мою, типа, свечку на ветру. Мечту юности. Время для меня остановилось в тот момент. Звуки, Бандура смолкли. Шум, гам, суета с толкотней, бутылки на столе, запах лука и майонеза от салатов, табачный дым из кухни, все отступило на задний план, а потом вообще померкло, словно изображение на телевизионном экране, если выдернуть вилку из розетки. Я обнаружил ее повзрослевшей, открывшей для себя косметику, чего раньше за ней не водилось. Впрочем, Бандура, в моей школе работала завучем некая Людмила Алексеевна. Так вот, она вполне могла взять любую девчонку за руку, отвести в туалет и окунуть головой в умывальник. За помаду, типа, так что и губ никто подкрашивать не смел.

— Все, Андрюша, казавшееся мне усопшим, возродилось в один миг, и меня как будто заморозило. «Что она поделывает здесь, моя школьная богиня?» — спрашивал я себя, но с ответом, похоже, не спешил.

Атасов тоскливо вздохнул.

— Из ступора меня вывел дебил из второй роты. Я его почти не знал. Оценив мой интерес, дебил ободряюще хлопнул меня по плечу и сказал какую-то похабщину. Что-то, типа, того, чтоб я не вздумал пройти мимо этой давалки. Мол, она обслужила всю их роту, и каждый остался доволен. Я хотел заехать ему по уху, но вместо этого шагнул к ней на негнущихся ногах, пообещав себе, что разберусь с ним позже. После того, как разберусь с самим собой. Он проводил меня приятельским шлепком, но я уже ни черта не слышал. Наши глаза встретились. Сначала она меня не узнала. И не мудрено, Бандура, она не ожидала увидеть меня там, потому что просто позабыла, как четыре года назад Саша Атасов тоже нацепил погоны. Затем вокруг ее глаз появились озорные морщинки, и передо мной, наконец, была она — коричневое школьное платье, комсомольский значок и белый передник я мог легко дорисовать поверх ее нынешнего наряда.

— Потом был вечер, и я, как водится, нарезался. На перекуре мой приятель Владик Рубцов доверительно сообщил мне, что одобряет мой выбор. Я посоветовал ему засохнуть. Он ненадолго обиделся, он ведь, типа, ни черта не знал, но затем, все же, предложил мне не забывать с ней о резинке. «Девчонка что надо, но уж больно много коней гуляло по ее двору. Смотри, Саня — потечет с конца…». Я залепил ему в нос, и он куда-то исчез. С вечеринки мы ушли под руку. Я проводил ее до дома, и поверь, готов был уйти. Мне было двадцать два, а я снова чувствовал себя перепуганным семиклассником. Наташа пригласила меня к себе. «Мои родители уехали на дачу, так что ты можешь остаться…».

— Не помню, как я избавился от форменных брюк, кителя и зеленой рубашки с галстуком. Наверно, сразу за порогом. Мы с ней даже кофе не усаживались пить. Зато ее купальник — зеленый крепдешин с желтой окантовкой по краям — врезался в мою память навечно. Отчего так — сам, типа, не ведаю. Как и того, что он на ней делал. Хотя было начало лета, и день она вполне могла провести на пляже. Советское бикини образца эпохи застоя. Никаких шнурков, исчезающих между ягодицами, никаких ниток вместо лифчика, выставляющих наружу грудь. Продукт дважды краснознаменной, ордена Ленина, фабрики «Красная ткачиха» имени Клары Цеткин… А по мне — не было ничего более прекрасного, Бандура. Две плотные зелено-желтые чашки, с пластиковой сеткой внутри, надежно прикрывали грудь и были так велики, что сгодились бы в производстве подшлемников. Резинка высоких плавок безжалостно врезалась в тело и оказалась настолько тугой, что когда я все же одолел ее и стащил куда-то на колени, она оставила за собою след, похожий на старый шрам. Ее лобок покрывали волосы — черней вороньего крыла, хотя она была шатенкой, совсем как твоя Кристина.

Андрей представил Кристину перед собой, в опущенных до колен трусиках, решительно отправил их на щиколотки и был вознагражден жестоким спазмом в паху.

— Я обнаружил, что кожа на ее ногах гладкая, будто пергамент, типа. Мне показалось, что она тоньше папиросной бумаги и нежнее… — Атасов сглотнул. — Что мы творили, я передать не берусь. Слова приятелей позванивали у меня в ушах, но это мне не помешало. Я имел свою мечту, как только хотел. Я крутил ее, Бандура, будто пропеллер. В общем, она оказалась суппер, тот дебил не соврал. А незадолго до полуночи ее, типа, родители приехали со своей долбаной дачи и принялись ломиться в дверь. Видите ли, папик забыл ключик от домика. У старого дуралея с мозгами давно было не в порядке. Одеваясь, я переплюнул армейский норматив, спасибо курсантской сноровке. И возблагодарил, типа, модельеров, снабдивших армейские брюки пуговицами вместо молнии, ибо я не рисковал прищемить змейкой член, который совершенно не понимал, что, собственно, происходит. Выпьем, Бандура…

— Только я — точно последнюю, — попробовал уклониться Андрей.

— Не зарекайся, типа. Никто из нас не знает, которая у него последняя, и я полагаю это весьма большим благом.

— И ты ее никогда больше не видел?

— Мельком, типа. Моя мечта воплотилась, чего ж еще надо? И воплотившись, умерла. Тем вечером я невольно раскопал в своей душе чистую святыню детства, вскрыл консервным ножом и вывернул на пол. Вот так-то…

— И это отвратило тебя от женщин? — недоверчиво спросил Бандура.

Атасов насупился и как-то странно взглянул на Андрея. Схватил бутылку и вытряс из нее все до последней капли. Андрей услужливо поставил перед ним новую.

— Разливай, типа, — скомандовал Атасов. Похоже, вопрос смены рук за столом перестал его беспокоить.

— Один мой друг, — наконец начал Атасов, со стариковской придирчивостью наблюдая за Андреем, распределявшим по стаканам спиртное, — один мой друг, Бандура, тоже в прошлом офицер, уволился из армии в одно время со мной. То есть, под самый занавес. Этот офицер вернулся домой, в областной, типа, центр, откуда был родом. Мой друг, Андрюша, прибыл на место и обнаружил, что никто его там не ждет. Кроме пустых прилавков, разумеется. Река, типа, текла себе дальше, но его оттерло со стремнины, и он уселся на мели, по самые уши в ряске и с полной задницей песка. Положение было незавидным, Бандура, и совсем его не устраивало. Тем временем, типа, на фарватере шло движение — залюбуешься. Кооперативы работали на всю катушку, молодежные хозрасчетные центры — тоже, типа, не стояли на месте…

— Тю. Что за дурацкое название? — подал реплику Бандура.

— Через их счета протекали совсем не молодежные суммы, — невозмутимо продолжал Атасов.

— Как это понимать?

— Завод, типа, гонит продукцию, молодежный центр снимает сливки. Во главе с директором, или его сынком. О разной плюгавой мелочи, вроде лотков, ларьков, видеосалонов и прокатов видеокассет я тебе не рассказываю. Короче, Бандура, деньги были у всех, причем, много денег. Кроме моего товарища. До бывшего офицера на мели никому не было никакого дела. Мой друг полагал, что ситуацию следует менять, пока он не прописался в ряске навечно. Он поехал на тутовый шелкопряд, целый сезон ухаживал за червями и кормил собой комаров. Черви с мели его не сняли, можешь поверить мне на слово. Тогда он пошел в кооператив, клепавший брелоки из затвердевшей эпоксидной смолы. Или какого-то похожего дерьма. Они со значков «Я©Перестройка» начинали, как это ни глупо сейчас звучит, и раскрутились лихо, хотя тот лозунг быстренько вышел из моды. Выпьем, Бандура… Платили в кооперативе слезы, на хлеб с маслом хватало, типа, но все это было не то. Не работа, а сплошное убийство времени… Перспектива до гробовой доски отливать брелоки и макать в банки с краской моего приятеля, как видно, не прельщала. Он, типа, и еще тройка таких же бывших офицеров, подумывали о своей фирме. Об охранной фирме. Работа по специальности, так сказать. Охранять, типа, было кого, но с вакантными местами наблюдался дефицит. Для эффектного выхода на рынок у моего приятеля и его дружков кишка оказалась тонка. Силенок явно не хватало. Стоило только высунуть нос, чтобы мигом остаться без головы. Они ждали удобного случая, и он не преминул произойти.

Атасов мимоходом дернул стопку.

— Судьба улыбнулась им в девяносто первом. Союзу пришел конец, в органах началась перетасовка. А на черном рынке — передел сфер влияния. Они решились, Бандура, и сразу круто пошли вверх. Кое-кого пришлось вывезти в лес, кое-кто попал под грузовик, некоторые скончались в подъездах с девятью граммами в черепушках. Пока конкуренты не подвинулись, сообразив, что с моим другом не стоит, типа, шутки шутить.

— Через год, Андрюша, он имел все, о чем мог только мечтать. Дом с бассейном, вороной «Мерседес» и сотню пехотинцев, готовых любого разобрать на запчасти. Деньги сами шли в руки. Когда денег много, Бандура, они налипают, как мокрый снег к снежному кому, когда, типа, лепишь снеговик. Страна помешалась на торговле. Моему деду, Андрюша, полагавшему всех торгашей спекулянтами и фарцовщиками, просто не хватило бы пуль. Хотя он уже умер, к тому времени. Торговые фирмы росли, будто поганки на кучах дерьма. На каждом телефоне сидело по посреднику. Мой друг открыл четыре коммерческие фирмы, еще с полусотни снимал деньги за крышу. Десять тысяч противогазов ГП-5 туда, тысяча армейских кунгов — сюда, пять тысяч кирзовых сапог, подбитых медными, типа, гвоздиками направо, восемь килограммов яда гюрзы налево. Не забывай процент черных откатов устанавливать, вот и вся арифметика. И подставляй карманы. Что он и делал, Андрюша, что он, типа, и делал, пока… — Атасов прервался, чтобы снова приложиться к стакану. Лицо его сделалось пустым, как поверхность лунного кратера.

— Как-то раз, черным ноябрьским вечером, мой друг возвращался домой…

— В смысле, темно было? — перебил рассказчика Андрей.

— Да… — подумав, согласился Атасов, — было по-особенному темно… Город накрыла мгла…

Сам не зная почему, Андрей невольно поежился.

— Он ехал домой, — замогильным голосом вел дальше Атасов. — Планировал попариться в баньке. Березовые, типа, лежаки, почти красная ольховая вагонка. Строительство влетело ему в копеечку, но банька стоила того. Он позвонил с дороги, чтобы халдеи растопили ее пожарче. Собирался шлюху заказать. А то и двух, пожалуй. Три бандерши платили ему за крышу, так что денег бы никто не взял. Не посмел бы взять, Бандура. Сила хлестала из моего друга через край, вот, типа, что я тебе скажу.

Андрей с ужасом пялился на Атасова — глаза у того стали стеклянными.

— Но, Андрюша, в тот чертов черный вечер все сложилось по-иному. Такая, типа, судьба… Стоял поздний ноябрь, асфальт подернулся ледяной коркой, а первый, типа, снег валил из нависших над городом туч. Стемнело очень рано, но уже горели фонари. Под одним из хулевых столбов мой друг заприметил ее фигурку… — Атасов сглотнул, — …крохотную и одинокую фигурку. Совсем, типа, заиндевевшую под хлопьями ноябрьского снега. Короткая, типа, юбочка, коленки в нейлоне. Как там эта коза поет: «Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша…» И ведь собирался, мудила, другой дорогой поехать! — с внезапным надрывом едва не выкрикнул Атасов. — Так нет же, толкнул хрен с рогами под локоть, дай, думаю, срежу…

Андрей затаил дыхание.

— Ну вот, типа. Мой друг заметил ее. Лучше б бабку какую по дороге переехал… Или «Мерседес» залепил в сосну. Так нет, типа, доехал до дому без приключений и на последних гребаных километрах под фонарем заметил ее. Салон «Мерседеса» сразу почудился моему другу чересчур просторным для него одного, и он крутанул рулем к обочине.

«Ты что, новенькая?» — спросил мой друг через оставленную стеклоподъемником щель. Сигарета торчала в углу его рта, обе руки лежали не руле, на мизинце правой поблескивал перстень, украшенный дымчатым топазом. Девушка кивнула ему. Снежинки оседали на ее пепельно-русых волосах, с милого, разрумянившегося на морозе лица смотрели до странности голубые глаза. В общем, моему другу она пришлась по вкусу.

«Садись в машину, крошка, — сказал мой друг девушке. — Нечего тут мерзнуть. И не дрожи, деньгами не обижу».

— Ну? — не выдержал Андрей.

— Девушка устроилась рядом с моим другом. От нее пахло морозной свежестью и совсем слабым ароматом духов. Каким-то таким блуждающим… Неясным…

— Ну?

— Он отвез ее в сауну — ехать оставалось недалеко. Прислуга накрыла на стол. Мой друг распорядился, чтобы зажгли свечи. Ужин при свечах, что скажешь, Бандура?… Нехило придумано?! Стол ломился от жратвы, а девушка оказалась, что надо. Мой друг любил поболтать за столом, то обстоятельство, что собеседница, скажем так, платная, его особенно не смущало. Он с удивлением обнаружил, что незнакомка обладает не только изяществом статуэтки, но и тонким, пытливым разумом. Редкое, типа, сочетание. Короче, вечеринка удалась, а ночь, Бандура, вообще превзошла все мои ожидания. Тебе, возможно, это покажется странным, но мой друг, в прошлом офицер, а ныне — серьезный бандит, втрескался в девчонку по самые уши. С первого чертова взгляда. Называй это глупостью, типа, если тебе так нравится, но так распорядилась судьба.

— Мой друг, как всегда, перебрал. Пить-то он был мастер, только вот с тормозами не ладилось… Впрочем, в тот вечер они оба были пьяны. Не помню точно, в какой момент, но он извлек свой кожаный бумажник и подарил ей все его содержимое. Баксов пятьсот там было, а может, и больше. Она, естественно, взяла, на другое он и не рассчитывал, хотя в глубине его души, теплилась… теплилась таки надежда…

— Что не возьмет?

Атасов безнадежно отмахнулся:

— Такого быть не могло… Она была такой, какой и положено быть девчонке из-под фонаря. Сумма намного превышала ту, на которую Люда не смела и надеяться…

— Ее звали Людой?

— Она сама звала себя Милой. Но лично мне имя Люда куда больше по душе. — Атасов поднял стакан и в упор посмотрел на Андрея. — Мой друг не остановился на бумажнике. Я уже упоминал, кажется, что с тормозами у него были проблемы. За деньгами последовал перстень, собственноручно снятый с мизинца. Для ее безымянного перстень оказался немного великоват, но один черт смотрелся идеально. Будто всегда там был. А под утро мой друг попросил ее руки. Проклятый дуболом окончательно слетел с катушек. Он умолял ее стать его женой, обещал дом в Виннице, виллу на море, поездку на Канары и уж не помню, что еще. А потом они угомонились, утомленные водкой и сексом. Он устроил голову у нее на груди и заснул так безмятежно, как бывало разве что в детстве. Только блаженство, Бандура, нельзя купить за деньги. Ни за сотню, ни за тысячу…

— Она его ограбила? — догадался Андрей. — Сперла видик и двухкассетную деку?

— Черта с два, типа, — замогильным голосом сообщил Атасов, — много хуже, идиот. Мой друг проснулся раньше ее. Часов эдак в семь утра. Снял ее руку с груди, и пошел в туалет, отлить. Он намеревался поскорей нырнуть под одеяло, согретое ее теплом, но… спуская воду из бочка, решил, что хорошо было бы покурить. Курение натощак — пагубная привычка, Бандура, я всегда это утверждал, хотя и представить себе не мог, каким причудливым боком она мне вылезет…

— Пачка «Ротманс» валялась на столе, а вот зажигалки видно не было. Виски у него ломило с похмелья, ему б завалиться в постель. Но он растягивал удовольствие, мерз босыми ногами в остывшей комнате, зная, что его ждет Люда. И искал чертову зажигалку. Обыскав все вокруг, он полез в ее сумочку. Он помнил, что она прикуривала от своей. Сумочка из черного дешевого дерматина валялась, позабытая, в кресле. Вывернув содержимое на стол, мой друг обнаружил… — Атасов совершенно побледнел.

— Бомбу?! — не выдержал Андрей.

Атасов ошарашено поглядел на него.

— Удостоверение капитана милиции?! — добавил Андрей заплетающимся языком.

— Он обнаружил, — продолжил Атасов, — разные женские мелочи… безделушки, которых, типа, всегда полно в любой дамской сумочке. Помаду, типа, зеркало, еще какую-то ерунду. Из этой обыкновенной дребедени, из этого дурацкого хлама мой друг выудил свежую на вид бумажку.

— А зажигалку?! — выпалил Андрей.

Атасов поморщился, как от зубной боли.

— Зажигалка была там. Мой друг подкурил, и стоял босыми ногами на полу, с полными легкими дыма. Просто от нечего делать он взял, типа, и развернул чертову бумажку… Не из любопытства, Бандура, а именно от нечего делать. А там… Там, типа… — голос Атасова дрогнул, но он смочил связки спиртным, и оно, видимо, помогло. — Прочитав содержимое, мой друг понял, что держит в руках свой смертный приговор…

«Да что за бумажка?», — хотел завопить Бандура, но слова самым загадочным образом застряли в глотке.

— И?.. — только и захрипел он.

— Бумажка оказалась справкой из анонимной медицинской лаборатории. Люда была инфицирована. Юная богиня обернулась демоном, Бандура.

— Кем обернулась?.. — не понял Андрей.

— Троянским конем, вот кем. Никто не смел встать на пути у моего друга, пока не появилась она. Появилась, и покончила с ним…

— Чем она была инфицирована?! — в ужасе выдохнул Андрей.

— Ты что, типа, дурак? СПИДом, чем же еще! Она вытянула билет в один конец, и позвала моего приятеля с собой. Дорога в долину мертвых длинна, Бандура, а вдвоем, типа, веселее.

— Ни хрена себе мать твою!!! — выпалил Андрей, покрываясь гусиной кожей.

— Да, типа. Именно так и сказал мой друг. Он просто обезумел. Он шагнул в спальню, по дороге прихватив первую подходящую вещь, подвернувшуюся ему под руку — большую хрустальную конфетницу. На Люду он старался не смотреть, — боялся, что рука дрогнет. Наклонился над ней и звезданул по черепу. Удар пришелся по темени. Он стащил тело с постели, за ногу приволок в ванную и — открыл краны. Вода закончила дело…

— Он ее утопил?! — в ужасе поперхнулся Андрей.

— Минуты, типа, не прошло, как мерзавка плавала в джакузи. Задницей, типа, кверху.

— Что же было потом? — пролепетал Андрей.

Атасов понурил голову.

— Мой друг продал дом. Отдал партнерам «Мерседес». За гроши, типа, так что считай, подарил. Бросил бизнес и навсегда уехал из Винницы.

— А где он сейчас? — спросил потрясенный Андрей, следя за Атасовым, взявшим со стола очередной стакан.

— С ним покончено. — Голова Атасова покачнулась и, после короткой борьбы, опустилась лбом на стол.

— Саня? — позвал Андрей, — Саня?! — но тщетно. Атасов отключился с быстротой человека, принявшего цианистый калий.

— Саня?..

Изрядно шатаясь, Андрей отправился наверх, не без оснований сомневаясь, что одолеет крутую лестницу. Каким-то чудом не свернув шею — правду говорят, Бог милостив к пьяницам, — он взобрался на второй этаж, и соблюдая максимальную осторожность, впотьмах занялся поисками кровати и Кристины. Обе, к счастью, скоро обнаружились, и Бандура повалился рядом с Кристиной, как солдат, сраженный ядром. Стоило голове коснуться подушки, — и он уже спал.

— Алкоголик, — заворчала Кристина, и это было последнее слово, которое он разобрал. Сознание отлетело прочь, тело захрапело, изнывая в алкогольном дурмане.

Глава 15 ДОМОЙ

— Вставай, алкоголик! — слегка раздраженный женский голос прозвучал прямо над ухом Андрея. Сознание, нагулявшееся призрачными пьяными тропами, не спеша и как бы нехотя возвращалось к нему. Будто черепная коробка за ночь то ли ссохлась, то ли еще каким-то загадочным способом уменьшилась в размерах, в результате чего свободного места в ней не осталось. «Все люки задраены, наш корабль отплывает». Потом в голове родилась боль, в висках раздался треск. Сначала в виде коротковолновых разрядов, вскоре сменившихся буханьем, напоминающим отголоски работающих под землей мощных механизмов — БУ-БУ-БУ.

— Вставай, пьяница, — повторил тот же голос, почти беззлобно, но с достаточной долей укора, — чтоб активизировать Андрюшину совесть.

«Зря стараешься, — подумал Андрей, — нет ее у меня».

— Вставай. Полдень давно.

Андрей взялся за голову.

— Что, головушка бо-бо? — теперь в голосе прорезалось ехидство. — А ты добавь с утра. Говорят, алкоголикам помогает.

«Ох, оставь меня, пожалуйста…»

Андрей попытался перевернуться на другой бок. Кристина ухватила его за плечо и бесцеремонно потянула обратно.

— Уйди, старушка, я в печали…

— Что?!

— Шла б ты погулять, вот что! — взбесился Андрей. События для него развивались во мгле, глаз он так и не раскрыл и пока что не думал раскрывать.

Пальцы мгновенно отпустили плечо.

— Спи! — это прозвучало как ругательство. — Спи! Тебе же неинтересно, что два здоровенных жлоба собираются укатить на твоем «Ягуаре».

— Что?!

Андрей мигом оказался на ногах. Мозги последовали за ним с задержкой и, казалось, ударились изнутри о лобную кость.

— Какие такие жлобы?! — выкрикнул Андрей, шлепая босиком к окну.

— Вопрос не по адресу, Бандура. Спроси своего дружка. Он с ними с самого утра у твоей машины околачивался. Ключи с сигнализацией ты ему отдал?!

— Ключи? — Андрей хлопнул себя по карманам. Вчера было не до того, что снимать одежду, он спал, как солдат в карауле. Карманы оказались пусты. Он хлопнул снова, — ключи не появились.

— Лучше по голове себя хлопни! — зло посоветовала Кристина.

— А… — Андрей спросонья проглотил язык. — А… а ты куда смотрела?!

— А что я?! — вспыхнула Кристина. — Атасов — твой дружок. Ты с ним ночи проводишь, вместо того, чтобы заниматься со мной любовью. Первому придурку ты отдал деньги, второму хотел отдать. Откуда мне знать, может, ты этому Атасову решил подарить машину?!

Оттолкнув Кристину, Андрей рванул к двери. «Ягуар» как раз исчез за густой живой изгородью. Видимо, машина направлялась в сторону выездных ворот. Стопы мигнули на прощание, и «Ягуар» скрылся из виду. Андрей издал сдавленный горловой стон, сбросил оцепенение и бурей слетел по лестнице.

— Шею себе не сверни! — бросила вдогонку Кристина, но он ее не слышал, пикировал вниз. У самой земли, набрав приличную скорость, Андрей налетел на Атасова, который сидел на нижней ступеньке, с сигаретой во рту и кофейной чашкой в руке.

В мгновение картина изменилась. Колени Бандуры врезались в спину Атасова, показавшуюся гранитной. Тело по инерции продолжало двигаться вперед, руки бешено молотили по воздуху.

— Е-мое! — заорал Андрей, совершая невероятный кульбит.

— Ух! — выдохнул Атасов, выпуская чашку из ладони.

Кристина, наблюдавшая картину катастрофы с верхней площадки, громко и презрительно фыркнув, шагнула в комнату, хлопнув дверью. Столь энергично, что весь домик задрожал.

Атасов, стоя на четвереньках, вместо проклятий только покачал головой.

— Куда летишь, друг?

Андрей — голова в траве, ноги на плечах Атасова, издал новый горловой стон. Еще душераздирающее первого. Вскинул правую руку и указал Атасову на кусты, только что поглотившие «Ягуар».

— Кусты, типа, — грустно согласился Атасов. — Симпатичное, типа, местечко, Бандура. И море, оказывается, рядом. Может, сходим, искупаемся?..

— «Ягуар»! — выкрикнул Андрей, радуясь возвращению речи. — Мой «Ягуар»!

— А, ты уже заметил…

— Ни хрена себе — заметил!!! — не своим голосом завопил Бандура, принимая низкий старт. Атасов вцепился в его руку.

— Угнали!!! Что ты сидишь, мать твою?!

— Не совсем так, — флегматично возразил Атасов.

— Что значит, не совсем так?!! — Андрей гарцевал на месте, удерживаемый Атасовым, будто шхуна якорным канатом. — Как это?! — хрипел он, безуспешно пытаясь высвободиться.

— Дело в том, что это их «Ягуар», — сообщил Атасов. — Я его проиграл…

— Что сделал?! — задохнулся Андрей. Уши все прекрасно слышали, но мозг не желал воспринимать информацию. — Что сделал?!

— Про-и-грал, — с расстановкой повторил Атасов. — Какого черта, Бандура, ты что, уши не моешь? Проиграл, значит проиграл. А карточные долги полагается платить.

Ноги подкосились, и Андрей буквально рухнул рядом с Атасовым.

— Три дня, как продул. Просадил пятнадцать штук, и глазом, типа, не моргнул. Сегодня гребаный день расплаты. Парни явились за расчетом, а тут — твой «Ягуар»… Что прикажешь делать?

— Что за люди? — механически спросил Бандура, захлестнутый внезапной дурнотой.

— Да бандюки, типа, местные, — отмахнулся Атасов с поистине королевской невозмутимостью. — Шпана. Приперлись сюда на шашлыки. В прошлую среду, если мне память не изменяет, а то, типа, и в четверг. Сняли вон тот домик. Развели, типа, костер. Я отправился к ним. Слово за слово — сели, расписали партийку. Выпили, понятное дело. Обыкновенно я не проигрываю, но видать, проклятущая водка отравила половину моих мозгов…

— Половину?!! — взвизгнул Андрей.

Атасов сокрушенно вздохнул.

— Я подозревал, что ты огорчишься. Но послушай, Бандура, ты же не променял бы жизнь старого верного товарища на какую-то сраную жестянку.

Андрей угрюмо молчал.

— Жаль, типа. Вижу, ты здорово расстроился. — Атасов обнял приятеля за плечи. Кристина Бонасюк, появившаяся было наверху, снова яростно хлопнула дверью. Андрей вздрогнул, словно от удара.

— Вот глупая, типа, баба, — пренебрежительно фыркнул Атасов. — Ни черта не понимает в картах. Не бери дурного в голову, Андрюша.

— Эта тачка не пять копеек стоила!.. — задохнулся от обиды Андрей, — а ты ее профукал…

— Если хочешь знать, сегодня с утра я чуть не отыграл ее, типа, обратно, — вспомнил Атасов.

— Каким это, интересно, образом?! — похолодел Андрей.

— Ну, типа, я подумал, что недурно бы взять реванш. Денег у меня не было. Даже на водку не осталось. Зато в моем распоряжении оказался перстень, оставленный тобой на столе. Я решил, что это наш шанс — твоя гайка тянет куска на три…

Андрей поднес ладони к носу. Пальцы показались какими-то до неприличия обнаженными.

— Мой перстень?! — застонал он.

— Можешь не искать.

— А?!

— Уехал в «Ягуаре». С концами, брат…

— Ты шутишь?!

— Ничего, типа, подобного, Бандура. Я же собирался отыгрываться! Ты что, не понимаешь?! Твой перстень вместе с моим «Альфа-ромео» пошли за одну четвертую «Ягуара», который, как ты помнишь, уже и так был их, до самого последнего болтика. Удивительный народ — эти, типа, жлобы. Как принять «Ягуар» в счет долга, так половину жил из меня вытянули. В два рта вопили, будто он и червонца, типа, не стоит — пороги, мол, ржавые, салон в кляксах, резина лысая, а движок — свое отбегал. А, типа, сделать капремонт такому мотору — проще повеситься в сортире. Еле, короче, уговорил. А как встал вопрос об отыгрыше, так эти же оба чучела принялись орать хором, будто тачка по-любому свои двадцать кусков стоит. Представляешь наглость, типа?

— Ты сошел с ума!

— Да? — прищурился Атасов. — Весьма, типа, вероятно, что так и есть. Но, как бы там ни было, полагаю, тебе следует дослушать до конца.

— Так это еще не конец?!

— Ну конечно же, типа, нет. С утра я чувствовал себя в ударе. Глупо не воспользоваться шансом, предоставляемым, типа, судьбой.

— Воспользовался?!

— Попробовал, типа…

— На что?! — выдохнул Андрей, благодаря Бога, что оставшиеся деньги Поришайло отдал на хранение Кристине. — На что ты мог играть, профукав перстень и «Альфа-ромео»?!

— Как на что, черт побери?! Твоя Кристина все утро только и делала, что бегала на балкон, метнуть в нас пару, типа, молний. У обоих дураков от одного ее вида отпали челюсти. Извечная, типа, слабость провинциалов к столичным дамочкам. Грех было не сыграть.

У Андрея отнялся язык.

— Стоит такую красотку, — со знанием дела продолжал Атасов, — прикрепить к хорошей сауне — и поверь, она понесет золотые яйца. Три сотни за ночь — это ее минимум.

— Ты спятил, Атасов?! Решил проиграть мою женщину?!

— А что в этом такого? Проиграл же я твою машину. И твой перстень в придачу. Между прочим, Бандура, хочу тебе напомнить, что Кристина вовсе, типа, не твоя жена. Она жена Василия Васильевича, и у тебя на нее не больше прав, чем, скажем, у меня.

— И потом, — прибавил Атасов, наблюдая, как лицо Андрея наливается пунцом, — я ее не проиграл, а использовал в качестве ставки. И успешно, — вытянул обратно свою «Альфу». Вот она — моя старенькая драндулетка.

— Заткнись немедленно!!!

— Больше один черт похвастать нечем. Я предложил Кристину с «Альфой» против половины «Ягуара», но оба жлоба уперлись рогами. Им незнаком азарт, и в этом их сила, Андрюша.

— Андрей!.. — позвала Кристина, снова появляясь на балконе. — Андрей!..

«Если она слышала хотя бы половину его болтовни, я даже не представляю, чего ждать», — думал Андрей, покорно поднимаясь наверх.

И действительно, разразился грандиозный скандал. Для Андрея тем более отвратительный, что Кристина, в сущности, была права. Если б не совершенно недопустимый тон, взятый госпожой Бонасюк с самого начала, да подбор эпитетов, которыми она наградила как самого Андрея, так и его незадачливого приятеля, ему бы нечего было возразить. Но она рвала и метала, полностью соскочив с тормозов. На первых порах Андрей держал язык за зубами, с содроганием ожидая, когда же Кристина от спущенного в унитаз этим чертовым алкашом, полным ничтожеством, никчемным пропойцей «Ягуара» перейдет к собственному участию в карточной игре в качестве заурядной ставки. Тут крыть было нечем, здесь уже маячил выбор между другом и любимой женщиной. Свести дело к безобидной шутке Андрей даже не рассчитывал — изучил Кристину достаточно хорошо. К счастью, гроза прошла стороной, этих слов Атасова Кристина, очевидно, не расслышала. Выдержав первый натиск, и почти не дрогнув под шквалом самых убийственных обвинений, Андрей и сам закипел. А, закипев, ринулся в бой, заставив Кристину попятиться в некотором замешательстве.

Вполне вероятно, что этим бы все и обошлось. Возможно, покричав немного друг на друга и спустив таким образом пары, оба, в итоге, пошли бы на попятную — так, по крайней мере, у них уже было. Если бы не Атасов, который, по-прежнему сидя на нижней ступеньке лестницы, незримо присутствовал в комнате, воздействуя на обоих, как катализатор в большой дерьмовой реакции. А потому скандал удался. С обеих сторон были вывернуты ведра помоев, после чего противники разошлись, пока не дошло до рукопашной.

Кристина, напоследок помянув безотказного, добрейшего Василия Васильевича, интеллигентнейшего человека, доцента и кандидата технических наук, какому иная тупоумная дубоголовая мразь не годится в подметки, удалилась вне себя на балкон, где замерла, облокотившись на перила и уставившись в далекое море. Андрей, опустошенный, как пробитое гвоздем колесо, уныло понурив голову, поплелся собирать вещи. О том, чтобы остаться в лагере, нечего было и думать. Одна часть Андрея горячо сожалела об обидных словах, сорвавшихся с языка как бы самопроизвольно. Эта часть стояла перед Кристиной на коленях, целовала ручку и со слезами на глазах уверяла, что никакая она не больная на голову истеричка, не конченая стерва и уж, конечно, не жирная давалка. Вторая часть жаждала подхватить ее за щиколотки и перебросить через перила. Чтобы побороть раздвоение личности, Андрей сконцентрировался на работе. Он быстро уложил сумки и поволок их вниз.

Атасов молча присоединился к Андрею. Он, конечно же, слышал каждое слово из тех, что были озвучены разъяренной парочкой, однако, упорно притворялся глухонемым. Вдвоем они споро снарядили «Альфу», машина осталась одна на троих.

Андрей поднялся за Кристиной. Та соизволила спуститься и заняла заднее сиденье.

— Довезете меня до ближайшего железнодорожного вокзала, — ледяным тоном проговорила она, ни к кому конкретно не обращаясь. Лицо ее хранило совершенно непроницаемое выражение.

Полуденное солнце припекало вовсю. За скалистыми утесами миллиардом рассыпанных до горизонта алмазов сверкало Черное море. Заплывшая салом семейка — бегемотоподобный папа, не уступающая ему мама и сверхупитанный сынок лет десяти — прошлепала мимо в сторону пляжа. Все трое были в пляжных шлепанцах, ярких панамках и солнцезащитных очках. Сынок нес на голове резиновый надувной матрац. Андрей проводил троицу полным зависти взглядом. Ему сделалось горько, как будто его жестоко обманули, а затем еще и ограбили.

— Дуй за толстым, Бандура, — небрежно обронил Атасов, подразумевая, очевидно, достойного супруга кастелянши. — Пускай чешет сюда, номера, типа, принимать…

Андрей дернулся было исполнять, но тут Кристина издала совершенно неподражаемое, уничижительно-оскорбительное фырканье. Это остановило Андрея, как ушат ледяной воды.

— Сам… — с обидой вскинулся он. «Сам иди, командир хренов!» — вертелось на языке, но так и осталось при нем, поскольку рот снова открыл Атасов:

— Отставить, Бандура. Вон он, типа. Сам к нам прется.

Андрей повернул голову. Из-за кустов действительно выплыл «кастелян», окрещенный Кристиной Туловищем. Накануне вечером, когда они были счастливы, веселы и мечтали только о хорошей двуспальной кровати.

Присмотревшись внимательней к фигуре доблестного работника базы отдыха, Андрей с удивлением обнаружил, что тот перемещается рывками. То притормаживает, словно наткнувшись на невидимую преграду, то неудержимо валится вперед. Было похоже, что Туловище угодил в неистовый тропический ураган и борется с порывами ветра неимоверной силы. Андрей невольно усмехнулся. В следующую минуту «кастелян» поравнялся с машиной, сверкнув исподлобья так свирепо, что Андрей сообразил — его ухмылка не осталась незамеченной и совершенно справедливо отнесена Туловищем на свой счет.

Лицо «кастеляна» отражало тяжелейшую степень похмелья. В глазах блуждали отсветы большевистского флага, нос пронизали предательски синие прожилки, мешки под глазами угрожающе наползли на щеки.

— Может, он ночью, типа, с утеса упал? — в полголоса предположил Атасов, чем и разбудил лесной пожар. Муж кастелянши и так пребывал не в духе, очевидно, принадлежа к тому типу пьяниц, которых похмелье доводит до ручки. Лицо пошло багровыми пятнами — все он расслышал, значит. Пригнул голову и шагнул в домик, как бык на арену амфитеатра.

— Грязищу-на развели, — бурчал он через минуту, покидая комнату, доставшуюся Кристине с Андреем. Никакой грязищи, конечно же, не было, просто Туловище следовало по давно обкатанной схеме, собираясь сбить с незадачливых клиентов обыкновенные отечественные чаевые, — двух ложек на столе не хватает… одного стакана-на нету. Зеркало разбили, мать-перемать — кто будет платить?!

«Кристина, — со злостью подумал Андрей. — Это ее работа. Не фиг было бегать туда-сюда, как на срачку, все гребаное утро, и дверью постояннохлопать. Вот пускай и платит». Приняв решение до поры до времени помалкивать, Андрей порхал следом, как референт за серьезным боссом.

— Да ладно тебе, решим как-то…

Пассивность Бандуры создала у «кастеляна» обманчивое впечатление собственной силы, и он решил нагнать на Андрея страху. Едва заглянув в комнату Атасова, «кастелян» принялся орать:

— А это что за срач!? Что это за срач, мать-перемать-на?!!

Крыть, по сути, было нечем. Бутылки валялись повсюду, наводя на мысли о взрыве в пункте приема стеклотары. Между бутылками желтели окурки, это Атасов под утро вывернул на пол пепельницу.

— Ты это что за говнище мне тут развел?! — не на шутку распалился «кастелян». — Кто — на, выгребать за тобой будет?!

— Да ладно, батя, решим как-то, — примирительно сказал Андрей, и тут до обоих долетела брошенная Атасовым фраза:

— Что там это мурло варнякает?

Спасая положение, Андрей полез за деньгами, но «кастелян» уже закусил удила.

— Ишь, деньги мне сует!.. Молодой еще, на! Лялек тягать научился, а прибирать за собой — пускай дядя прибирает!!!

— Да ладно тебе, — Андрей протянул десятку, краснея под уничтожающим взглядом Кристины, наблюдавшей за конфликтом из салона атасовской «Альфы».

— На вот, за хлопоты. А бутылки сдашь, корона не спадет. И вообще — давай, дуй за паспортами.

— Не будет-на паспортов! — уперся муж кастелянши. — Хозяйка из города приедет, вот тогда решим.

— Ах ты образина! — рассвирепел Андрей, терпение которого лопнуло. — Я ж тебе вчера денег за три дня вперед отсыпал! А ну, гони паспорта!!

— Не будет никаких паспортов! — заревело в ответ Туловище. — Сопляк-на! Я те сделаю сейчас образину!

Сжимая кулаки, Туловище двинулось на Андрея. Вид у него стал настолько угрожающим, что Бандура подался назад.

— Ах ты дебил старый!..

— Я те дам дебила, молокосос-на! Ночью в домике замок сломали. Новый огнетушитель уволокли! — орал «кастелян», брызжа в Андрея слюной, — плитку электрическую! Свистнули, на!

— Я здесь при чем, старый ты мудозвон?! На кой хрен мне дался твой огнетушитель?!

— Милиция разберется-на, на кой! — в ярости выкрикнул «кастелян». — И откуда машина у тебя! И что за баба с вами двумя! Все-на выясним!

— Сам-на! — взвизгнул Андрей.

Конец безобразию положил Атасов. Точнее, перевел его (безобразие) на более высокий уровень. Извлек своего «Стечкина» и ткнул под нос «кастеляну». Капилляры у того на носу сразу утратили ярко-синий цвет.

— Застрелю пидора, — пообещал Атасов совершенно блеклым голосом. Андрей понял, что сейчас прозвучит выстрел. «Кастелян» тоже почувствовал это, в животе у него громко забурчало.

— Ксивы и лаве, гнида, — бесцветно продолжал Атасов, что получилось гораздо страшнее, чем если бы он, к примеру, орал. Туловище беспрекословно отдало паспорта и рассталось с Бандуриными деньгами.

— Видишь, типа, как, — нравоучительно произнес Атасов, — только что командовал, а теперь, типа, в галифе надул. Динамика, типа…

Неожиданно Атасов схватил «кастеляна» за горло и плотно прижал к себе.

— Ты понял, быдло?! В следующий раз, старый вонючий мудак, заставлю собачье дерьмо жрать! Есть, типа, возражения?!

Не дождавшись ответа, Атасов оттолкнул «кастеляна» от себя и саданул пистолетом в лоб. Тот охнул и осел на землю.

— Спалить бы тут все… — мечтательно обронил Атасов, — да бензина, типа, маловато…

— Поехали, Саня, — взмолился Андрей, — поехали, Христа ради…

* * *

Соколовку покинули в самом что ни на есть гробовом молчании. Атасов играл желваками и хмурился, Андрей осоловело таращил глаза. Кристина мышкой затаилась позади. Андрей откуда-то знал, что ее гнев пошел на спад. Стычка с Туловищем и, в особенности, тошнотворный хруст от столкновения лба «кастеляна» с пистолетом погасили ее гнев буквально в три секунды. «Проще, чем окурок затушить, имея наруках огнетушитель», — констатировал Андрей. Теперь Кристина, напуганная вспышкой Атасова, горячо мечтала отделаться от обоих друзей, хотя и думать не смела высказать это пожелание вслух. Пример Туловища, очень поучительный, стоял у нее перед глазами, отбивая всякую охоту раздражать Атасова впредь. По крайней мере, в ближайшее время. Так что разговор в машине не клеился. Троица занялась изучением окрестных красот, благо дорога пересекала живописные предгорья.

Сразу за Бахчисараем Атасов отклонился на север.

— За Эдиком? — спросил Андрей.

— Точно, типа.

К четырем пополудни «Альфа» въехала в село. Атасов остановил у больницы.

— Ну что, пошли, типа? — предложил он, выбираясь из-за руля.

— Нет уж, спасибо, — Андрей замахал руками, — со вчерашнего дня я по медсестрам не ходок.

Для вящей убедительности он покрутил у виска. Кристина, поджав губы, молча отвернулась, занявшись изучением индюка, топтавшегося возле машины с исключительно важным видом.

Атасов вздохнул и решительно зашагал к дому.

— Кристина, — жалобно позвал Андрей. В отсутствие Атасова он почувствовал себя негром, освобожденным от рабских пут.

— Кристичка…

— Не обращайся ко мне.

— Кристиночка…

— Разговор окончен, Андрей.

Индюк прошествовал мимо, болтая красным кадыком. Пара кур, кудахча, подалась в сторону, уступая ему дорогу.

Прошло минут десять, прежде чем появился Атасов. Выглядел он слегка обескуражено.

— На порог, типа, не пустила, — сказал Атасов, возвращаясь на свое место. — Вот так номер, типа… ничего себе, девчонка…

Бандура злорадно улыбнулся, согретый тем обстоятельством, что Атасов наступил на те же грабли.

— Чуть ли не с кулаками, типа, набросилась. Заявила мне, будто Эдик, типа, спит, и нечего его беспокоить… разным, типа, проходимцам… Ну и ну! Представляешь себе, Бандура?

— Я предупреждал…

— Что делать, типа, будем?

— Поехали домой, Саня.

Они двинулись в путь.

— Если с вашими проблемами покончено, то давайте займемся моими, — дрожащим от злости голосом обратилась к приятелям Кристина. Время, проведенное в ожидании Атасова, не пошло ей на пользу — она снова кипела.

— У вас типа, проблемы, мадам? — деликатно осведомился Атасов. Андрей покраснел, как рак.

— Ближайший вокзал, будьте добры, — произнесла Кристина так холодно, что температура в салоне упала градусов на пять. — Андрей? Я же тебе сказала…

Бандура решил не спорить.

— Хорошо, — отозвался он с тяжелым сердцем. Атасов послушно кивнул.

Никто из них не заметил, как на землю опустились сумерки. Красноперекопск миновали в свете фар. Кристина, похоже, задремала. Атасов и Бандура, обменявшись взглядами заговорщиков, молча поехали дальше.

Перекоп погрузился во тьму. Мир за окнами, казалось, сжался до размеров узкого коридора, отвоеванного фарами у мглы. Ощутимо похолодало. Атасов установил регулятор отопителя в максимальное положение. Дорога совершенно опустела, превратив салон мчащего по шоссе автомобиля в некое подобие космического корабля, продирающегося сквозь ледяную пустоту межзвездного пространства. И чем негостеприимней казалась окружившая машину тьма, тем уютнее было в салоне.

— Угомонилась вроде, — прошептал Атасов, лукаво подмигнув Андрею. Его лицо, освещенное тусклым светом приборной доски, отливало неестественным фосфоресцирующим блеском.

— Дай-то Бог.

— Может, покурим, типа, по очереди, а то у меня, Бандура, честно сказать, уши пухнут.

— Не знаю…

— Что вы там шепчетесь, негодяи? — сквозь сон спросила Кристина и Андрей понял, что ураган рассосался. Кристина едет с ними, отказавшись от мысли о вокзале.

— Спи, чудо мое.

Андрей стянул куртку и бережно укрыл свернувшуюся калачиком женщину.

* * *

Около двух часов ночи друзья достигли убогой хибары Протасова.

— Здесь, что ли?.. — удивился Атасов.

Андрей, в знак согласия, кивнул.

— Ну, типа, и дыра…

— Тсс!..

— Ты посиди, а я на разведку, — Атасов исчез в кромешном мраке, навалившемся со всех сторон, едва только погасли фары. Ни фонаря, ни лампочки, и луна за низкими тучами.

— Шею не сверни, — прошептал Андрей, припомнив груды мусора, сваленного по всему двору.

Долгое время ничего слышно не было, не считая далекого перебреха собак и мирного сопения Кристины, беззаботно спящей сзади. Потом раздался грохот, упало что-то тяжелое. Затем в темноте с чувством выругался Атасов. Вскоре он возник возле машины и змеей скользнул за руль. Собаки на цепи буквально надрывались яростным лаем.

— Что? — не выдержал Андрей. — Что за дурдом?!

— Протасова тут нет, типа, — отдуваясь, зашептал Атасов. Он тер ушибленное плечо, измазанное чем-то белым. — Одна, типа, старая карга в гребаном домике сидит. Я, похоже, Бандура, напугал ее до полусмерти. Так что давай сваливать, пока мужики с топорами не сбежались.

* * *

— Слушай, Саня, — предложил Андрей, едва Херсон растворился позади во тьме, — может, съедем в лесопосадку и покемарим пару часиков?

— По мне, чем сидя спать, так лучше, типа, ехать, — шепотом отозвался Атасов. — Ты ложись, если хочешь.

— Так я вздремну?…

— Валяй, типа.

— Задолбаешься — буди, — предупредил Андрей и мгновенно провалился в сон.

* * *

Рассвет выдался дождливым, а соответственно, поздним и отвратительно промозглым.

— Доброе утро, мальчики, — Кристина открыла глаза и встретилась в зеркале с Атасовым.

— Доброе утро, детка. — Вокруг глаз Атасова появились добродушные морщинки. — Как спалось на новом месте?

— Ног не чувствую…

— Ну, это пройдет. Добро пожаловать домой.

— А?.. — подал голос Андрей. — Мы что, уже приехали?

— Мы-то да, а вот тебя выгрузили под Конотопом. Так что лично тебе Окружная только снится.

В районе Жулян Атасов свернул направо, вырулил на Воздухофлотский проспект и покатил вниз, к Брестлитовскому. Сразу за мостом включил поворотник, перестраиваясь в правый ряд.

— Саша, тебя не затруднит подбросить меня на Оболонь? — совершенно неожиданно попросила Кристина.

— Куда?.. — не поверил ушам Андрей. Хотя нечто подобное глубоко внутри и предчувствовал, честно говоря, но все же надеялся, что Кристина поедет к нему.

— Так надо, Андрюшенька, — ласково, но достаточно твердо сказала Кристина. И, сжалившись, потому что вид у Андрея стал, как у собаки, незаслуженно огретой поводком, нежно добавила:

— Я тебе позвоню. Обещаю.

Они скатились по Глубочицкой и поднялись на мост, сковавший Рыбальский полуостров с Подолом. Пересекли промышленный район и выбрались на просторы Оболони.

— Героев Сталинграда, Сашенька, — уточнила Кристина, избегая сталкиваться взглядом с Андреем, — седьмой номер. Только не заезжай во двор, пожалуйста.

Минутой позже Атасов затормозил. Кристина выпорхнула из машины, чмокнув одного в щеку, а другого в губы.

— Пока, мальчики.

Пересекла проспект и растворилась во дворе, среди кустов. Атасов деликатно ждал, пока она не скроется из виду.

— Ну вот… — только и сказал Андрей.

— Едем, типа, ко мне. Через гастроном, понятное дело.

Ведомая твердой рукой Атасова, «Альфа» вклинилась в автомобильный поток, устремляющийся от Московского моста к правобережным районам города.

ЭПИЛОГ

— Ну и дела, — сказал Атасов, вытряхивая Андрея из постели утром следующего дня. — Хорош дрыхнуть, орел. Я уже у Правилова, типа, успел побывать.

— Как дела у Олега Петровича? — вяло поинтересовался Андрей, озабоченный поисками носков.

— По-моему, не ахти как. Но не в нем, типа, дело. Привет тебе от Валерия. Протасов — третий день, как в городе.

— Да ну? — не слишком удивился Андрей. — На сенсацию, пожалуй, не тянет.

— И не один, типа. Привез с собой дружка из села. И ума не приложу как, упросил Правилова зачислить его к нам. Так что в нашем полку пополнение, Бандура, с чем тебя и поздравляю.

— Дружка не Вовчиком, часом, зовут? — спросил Андрей, разыскивая глазами рубашку.

— Точно, Володей. Владимир Волына, типа. Фамилия вроде ничего.

— Подходящая, — согласился Андрей.

— Вот и Правилову, видимо, пришлась по душе. — Атасов шагнул к двери. — Так, Бандура. Давай, одевайся, типа, в темпе. Я пошел — кофе варить.

— Мы снова куда-то летим?

— А ты решил, будто Правилов «мани» за красивые глазки выдавать будет? Бандура, ты очень крупно заблуждаешься.

— Я… — начал Андрей, но Атасов уже исчез за дверью.

В следующие полчаса Андрей глотал обжигающий черный кофе и в пол уха слушал Атасова, обрисовывавшего местную обстановку.

Выходило следующее. За время их отсутствия конкуренты ринулись оттирать осиротевшую группировку Ледового со столичного криминального Олимпа.

— Щемят Олега Петровича. Выметают с прикормленных мест, — угрюмо сообщил Атасов. — Самым наглым образом. Кое-кто в городе решил, что раз Ледового нет, то и опасаться больше некого.

Андрей тер ладонями виски и мало что соображал со сна.

В четырнадцать ноль-ноль у нас стрелка. — Вел дальше Атасов. — Главный вход Медгородка[79] знаешь?

— С кем?

— С хирургами, блин, в натуре! — громогласно объявил Протасов, с шумом вваливаясь на кухню. — Они, козлы, хотят наши желчные камни повырезать, только сначала мы им зубы повыбиваем!

Из-за плеча Протасова настороженно зыркнул Волына. Он был чисто выбрит и приодет с Петровки, но выглядел слегка затравленно.

— Валерка! — радостно крикнул Андрей.

— Здоров, братело! — Протасов стиснул Андрея в объятьях, показавшихся тому даже чересчур горячими. Может, Валерка переигрывал, а может, и правда, обрадовался встрече. Протасов затряс Андрея как грушу.

— По Ялтам наколесил, да?! Окрутел, блин?! В натуре?! Поднялся конкретно?!

Атасов покончил со своим кофе и холодно уставился на Валерия.

— Протасов! Кончай, типа, балаган.

Валерка сразу сник.

— Группировка Никифора и Огурца наехала на наших фирмачей…

— Беспредел, блин! — перебил Атасова Протасов. — Я Огурца по инфизу знаю. Он пацан с головой… Он что, с катушек слетел?!

— Фирмачи компьютеры из Словакии тягают, — спокойно продолжил Атасов. — Фура, типа, джип твоего долбаного Огурца придавила. Ну, или кого-то из его козлов. Водителя фуры вытянули из кабины и отмудохали по первое число.

— Попал водила конкретно! — почти радостно заявил Протасов.

Атасов взглядом заставил его заткнуться.

— Водила с перепугу Огурца и его козлов прямо в офис привез. К нашим фирмачам.

— Мудище, блин!

— Вызвали, типа, директора. Наши фирмачи согласились возместить ущерб. Огурцу, типа, этого показалось мало.

— Вот гной, блин!

— Встал вопрос о крыше. Наши назвали Ледового. Твой драный в задницу, типа Огурец, заявил, что он о таком не слыхал.

— Ни хрена себе?! Отморозок хренов!

— В два пополудни, типа, Огурец ждет нас на проходной Медгородка.

— Мудило долбаное, е-мое!

— Так что, допиваем кофе и по коням. Полчаса времени осталось. Инструкции получите в машине.

— Слышь, Атасов? Мы в натуре на «Альфе» поедем? — поинтересовался Протасов, заранее скорчив неподражаемо кислую мину, сотканную из брезгливости напополам с омерзением.

— А что, типа?

— Не солидно, блин. Западло конкретное.

— Ты, типа, можешь ехать скоростным трамваем. Садись в 1-й, либо 3-й, и считай, что почти на месте.

— Не солидно, в натуре…

Когда они уже выходили, Протасов задержал Андрея в дверях:

— Слышь, Бандура? Я это, блин… про Гримо. Вот гады, в натуре…

— Гады, — эхом отозвался Андрей.

— Жалко псину.

Андрей молча кивнул.

— Я блин, все жду, что выскочит, в натуре. Просто конкретно разоспался. Понимаешь, блин?

— У меня тоже такое ощущение…

— Ощущение, е-мое? Вы хотя бы всех тех клоунов перемочили?..

— Съездил бы да узнал.

— На метро, блин?

Андрей сделал движение к выходу, но Валера его перехватил.

— Слышь, блин? Атасов даже миску его не убрал. Смотреть, однозначно, не могу.

— Спроси у Атасова…

— Эй, вы там! — окликнул их Атасов. — Чего застряли, вашу мать?…

— Попозже побазарим. — Валерий вышел на лестницу. — Не шуми, Саня. Андрюха рогами за вешалку зацепился.

* * *

Поздним вечером Андрей вернулся в свою квартиру на бульваре Лепсе, показавшуюся ему пещерой неандертальца, заброшенной в начале Ледникового периода. С тоской покосившись на безмолвствующий автоответчик, Андрей улегся в кровать. Подушки, казалось, еще хранили аромат женских волос.

Провалявшись бестолку с четверть часа, Андрей взялся за телефон и отстучал номер Кристины Бонасюк.

«Ну, сними же трубку», — попросил он, слушая унылые длинные гудки. Где-то его услышали, но, очевидно, не там, где надо. Динамик противно щелкнул и хронически перепуганный Василий Васильевич выдохнул прямо в ухо Бандуре:

— Алле!.. Алле?.. Кто это?.. Поистине?..

«Не любишь поздних звонков, паскуда?» — злорадствовал Андрей, кладя трубку. А кто их любит? Ночные звонки в девяти случаях из десяти несут черные вести.

Раздумывая об этом, Андрей повторил набор.

— Алле?!. — с еще большим придыхом.

Андрей вернулся в постель, закатил зрачки под лоб и принялся считать до ста, в соответствии со старым верным способом, почерпнутым из какой-то книги. На ста двадцати четырех его терпение лопнуло, сон упорно не шел, пульс, напротив, участился.

Андрей вернулся к телефону.

— Алле?!! — в голосе Вась Вася было полно тревоги. Может, жены нет дома, а он бедолага, ждет.

— Алле?!!

— Вася?!

— Я…

— Хер на!

Очень довольный своей безобразной выходкой, Андрей плюхнулся на кровать и очень быстро уснул.

* * *

В течение следующей недели Кристина так и не позвонила. Сам он набирал ее номер от случая к случаю, не меньше десяти раз, но неизменно попадал на Бонасюка и со злостью обрывал связь.

— Доведешь, типа, человека — побежит АОН покупать, — предсказал мимоходом Атасов. Так оно и случилось. В один из последних звонков Андрей услышал противное попискивание определителя номера.

— Достал я тебя, старого мудака, — удовлетворенно хмыкнул Андрей. Правду сказать, замечательные успехи в телефонной войне никак не приблизили Андрея к первоначальной цели — Кристина осталась вне досягаемости. Ни в сауне, ни в квартире она к телефону не подходила, а ее мобильный телефон был постоянно отключен. Андрей подумывал о засаде под парадным, но мероприятие пришлось отложить. Жизнь внесла свои коррективы, и Андрею стало не до Кристины.

* * *

Оставшаяся без капитана рэкетирская группировка Виктора Ледового переживала не лучшие времена. Правилов делал, что мог, загонял своих людей до смерти, но обстановка оставалась угрожающей. Фура с водкой исчезла неведомо куда, растворившись где-то под Ровно. Отправленный на розыски джип, битком набитый отборными головорезами Правилова, врезался на трассе в бульдозер и сдвинул его почти на восемь метров. Вопрос, откуда на дороге взялся бульдозер, так и остался для Правилова открытым. Не успел Олег Петрович провести собственное расследование и толком разобраться с катастрофой, как «Ауди» его первого зама взлетел на воздух. Мощность заложенной в иномарку бомбы оказалась столь велика, что во всех окрестных домах вылетели окна, а деревья лишились листьев, как будто настал ноябрь.

Анклав Виктора Ледового неумолимо таял. Словно айсберг, занесенный течением на экватор. Перепуганные пингвины, столпившиеся на его верхушке, прыгали в воду, прямо на клыки рыскавших вокруг акул.

— Если от нас клиенты побегут — плохи наши дела, — глубокомысленно заключил Атасов в промежутке между двумя стрелками.

— Реальное попадалово! — поддакнул Протасов.

— Начнется, типа, цепная реакция. Уже сейчас коммерсанты под другие крыши перебегают. Если так и дальше пойдет…

— Что будет? — с легкой паникой спросил Андрей.

— Гроб с музыкой, вот что! Ты что, тупой, в натуре?! Труба дело! Лаве нет! Мы в бегах! Нас ловят и валят! Конкретно, е-мое!

Протасов почесал затылок, вспоминая былые тренерские денечки, немного унылые — «без базара», зато не опасные для жизни.

— Реально в тренера по боксу подамся! — наконец прорвало Валерия.

Андрей подумывал о пасеке, об отце, которому тяжело одному, и о своих руках, совсем там не лишних. Он тосковал по Кристине, но ее телефон молчал.

* * *

В один из вечеров возвращавшийся домой Атасов нарвался в парадном на засаду. Четверка обкурившихся молодчиков дожидалась его с прутьями арматуры в руках, и если бы не пистолет «Стечкина», с которым Атасов не расставался, вечер стал бы для него последним.

— Гайки б тебе! Однозначно! Я за базар отвечаю! — заверил приятеля Протасов. — Был у нас, это, как его?.. Бандура?.. Ну, когда четверо выступают?..

— Квартет.

— Во-во. Был квартет, блин, а стало бы трио!

Андрей, последними днями пробиравшийся домой с осторожностью диверсанта, крадущегося через линию фронта, временно переехал к Атасову. Протасов и Волына последовали его примеру.

— Моя хата — та, что на крыше — не достроенная стоит, — заявил Протасов Атасову, в изумлении вытаращившему глаза. — Работяги, в натуре, распустились! Растащили все после того, как им какая-то падла наболтала, что меня на югах завалили! Я-то, до этого всего бардака, у конкретной телки перекрывался… У жены одного газового магната, чтоб вы догнали, что к чему. А куда мне Вовчика девать?..

— Снял бы ты квартиру, Протасов, — посоветовал Атасов, который еще перетерпел бы самого Валерку, с горем пополам, типа, но только не его дружка Вовчика. Присутствие в квартире Волыны действовало Атасову на нервы, порой доводя его до белого каления.

Вовчик это чувствовал, а потому вскакивал при появлении Атасова, кидался исполнять каждое его слово и вообще вел себя, как новобранец в присутствии генерала. Такое положение вещей выводило Атасова из себя.

— Снял бы ты квартиру, Протасов!

— Куда, блин, в натуре? При нынешнем голимом раскладе? С гринами, бляха-муха, напряженка. Нас так щемят, что все, какое есть лаве, на памятник откладывать надо…

— Тьфу, типа. Типун тебе на язык!

— Тьфу, блин, не тьфу, а крутой гробешник для солидного дяди на пару кусков тянет.

— Бандура! — взмолился Атасов, — отдай им ключи от своей квартиры. Пускай выкатываются на Отрадный!

— Ты гонишь! — возмутился Валерий. — Первый этаж хрущевки? Что я, лох, по-твоему?! Чтоб гранатами закидали?!

Атасов, проявив несвойственную ему обыкновенно изворотливость, вспомнил о пустующем жилище Армейца, и с поразившей Андрея энергией занялся поисками запасного комплекта ключей.

— Где-то лежат… Сейчас, типа, найду!

— Задолбал, Атасов! Еще в Бровары нас с Вовчиком засунь! Как я с Троещины добираться буду? Жмот, блин, в натуре! Три комнаты, бляха-муха, а он жмется, как барыга!

Атасов плюнул, и Протасов с Волыной прижились.

Протасовская трескотня о его финансовых затруднениях заставила Андрея вспомнить о пяти тысячах долларов, переданных Протасову в Цюрюпинске. Судьба их была для Андрея загадкой. Или Протасов бессовестно врал — что очень походило на правду, или успел их где-то промотать — что ему вполне было по силам. Сам Протасов о деньгах не заикался, а Андрей не посмел спрашивать. Остальные пятнадцать штук, выданные Артемом Поришайло, перекочевали в дамскую сумочку Кристины еще на пути в Соколовку. Да так в ней и остались. Выходило, что Андрей их чуть ли не присвоил, хотя сам остался ни с чем.

Грубо говоря, съел под одеялом колбасу, которой, вообще-то, не было. Некая гадливость поселилась у него в мозгу. О том, что Кристина, такая чудесная, когда смотрит на тебя своими малахитовыми глазами, такая податливая и нежная, будто разогретый на огне воск, такая желанная, даже когда злится, что она… из-за денег… теперь скрывается от него?.. Эта мысль им даже не рассматривалась. Он изъял ее, как оставшуюся после войны мину, зарыл куда подальше, в лесу. В самом глухом и недоступном углу.

Протасов приволок откуда-то игровую приставку «Денди», подключил ее к атасовскому «Акаю» и коротал вечера, уничтожая злодеев на пару с непобедимым роботом-полицейским, безжалостно сажая трубку почти нового телевизора. Волына торчал рядом, зачарованно глядя на экран. Атасов сиживал на балконе, перелистывал «Марсианские истории» Эдгара Берроуза и размышляя о чем-то своем. Андрей фланировал между этими двумя полюсами, вздыхая о потерянной Кристине и, по привычке, выстраивая воздушные замки на зыбкой и ненадежной почве.

* * *

Надо сказать, что в эти дни Олег Петрович Правилов не сидел сложа руки. Он сторицей возвращал полученные группировкой удары. Поручений у Правилова хватало на всех, так что приятели мотались по городу и за его пределы, как угорелые.

И все-таки война за «наследство Ледового», как ее окрестил Атасов, наверняка бы завершилась разгромом группировки с самыми негативными последствиями для тех, кто восседал на ее верхушке и еще совсем недавно пользовался всеми вытекающими отсюда благами. От тюрьмы и сумы зарекаться не стоит, гласит проверенная поколениями поговорка, а чем выше залез, тем больнее впоследствии падать. Правилов, стиснув зубы, готовился испытать древнюю мудрость на себе.

Так бы наверняка и случилось, если б в схватку не включился Поришайло. Артем Павлович задействовал свои внушительные ресурсы. Обстановка немедленно улучшилась, и к концу июня стала почти стабильной. Кое-какие объекты пришлось отдать, некоторыми партнерами пожертвовать. Правилов сжимал кулаки, но Артема Павловича устраивало положение дел, и он смотрел вперед с оптимизмом.

— Ты, Олег, дальше носа своего джипа ни черта, гм, не видишь, — заявил Поришайло Правилову. — Привык, гм, на мир через триплекс пялиться. Нашел, гм, о чем жалеть — розница, гм. Три ларька, гм, уступил, и пару магазинов. Туфта, гм, для дураков.

Правилов уныло согласился — Поришайло за шиворот вытянул его из дерьма и, естественно, не для того, чтобы отпустить гулять на волю. Поводок, на котором Артем Павлович собирался держать Олега Петровича, был виден последнему невооруженным глазом и казался куда короче и крепче поводка Виктора Ледового. Так что никаких радужных надежд Олег Правилов конечно же не питал.

Мозги Артема Павловича были полны далеко идущими планами, в подготовку и воплощение которых он вскоре ушел с головой.

* * *

— Чуть, суки, не сгноили! — по-своему обрисовал обстановку Протасов. Они возвращались домой к Атасову. За окнами царил июль, в салоне пахло разогретым за день асфальтом, отработанными газами оккупировавших город автомобилей и чьими-то нестиранными носками.

Сидящий за рулем Атасов грешил на Вовчика Волыну, хотя обвинения держал при себе.

— Да, типа… Могло быть и хуже. Организованный отход на заранее подготовленные позиции, это вам не паническое бегство по принципу — у кого ноги длиннее, тот, типа, и везунчик.

— У Протасова самые длинные, — не долго думая, подытожил Андрей. — Слышь, Валерка. Ты б так и так выкрутился! Усекаешь? У тебя копыта длиннее наших.

Вовчик одобрительно заржал. Атасов с сомнением покачал головой.

— Это вряд ли, типа. Валера — слишком заманчивая мишень для снайпера. И разговаривать тихо не умеет.

— Ты не гони, не гони! Кто это, блин, не умеет?

— Протасов, ты покойник!

— Бандура! Задрал, в натуре!

— У Бандуры с шансами тоже, типа, не ахти, — продолжал между тем Атасов. — Чересчур он шебутной. Месяца не прошло, как перебрался в город, и поди ж ты, умудрился достать столько серьезных дядек, что захочешь, типа, не повторишь. Андрюшу первым делом угрохают — помяните мое слово.

Атасов весело улыбнулся.

— Завалят однозначно, — радостно согласился Протасов. — И тебя, Атасов, с ним прихлопнут. Ты много знаешь. Ты вообще, в натуре, сильно грамотный биток. Умные долго не живут. В лес тебя — и точка!

— Самый умный среди нас Армеец, — задумчиво отозвался Атасов. — Не знаю, типа как, только Эдик раньше всех нас сообразил, что возвращаться сюда не следует.

— У Армейца жопа такая, — энергично закивал Протасов. — Без базара. Чувствительная — мрак. Он еще сам не в курсе, а жопа уже разобралась во всем конкретно. И сигналы подает: «Эдик, бери ноги в руки и тикай, блин, дальше чем видишь…» Однозначно!

Атасов, улыбаясь, заехал во двор. Валера трепался дальше.

— Армейцу и мозги напрягать не надо — сиди, блин, в натуре, и слушай, что жопа докладывает. Однозначно говорю… О! О!! — радостно выкрикнул Протасов. — Вспомни говно — вот и оно!

Андрей сразу не разобрался, чего это Протасов вопит. Атасов остановился у парадного.

— Эдик, бляха! — вопил на весь двор Валера. — Твою мать, а?! Живой!! А мы думали, ты перекинулся!

Теперь и Андрей заметил Армейца, скромно устроившегося на скамейке у подъезда.

— Ну вылитый пенс после инсульта! — орал Протасов, первым выскакивая наружу. — Натуральный трудяга на заслуженном, бляха, отдыхе! Дружков для домино подобрал?!

Армеец смущенно улыбался. Выглядел он неплохо, даже слегка располнел.

— Харю, харю разъел! — напустился на него Валера. — Чистая куркульская ряха! Что, блин, домашние яйца со сметаной в жилу пошли, а, Армеец?!

— З-здравствуйте, ре-ребята.

— З-з-здравствуйте! — передразнил Протасов. — Да пока ты в селухе перекрывался, нас чудом только не перемочили. Да мы!..

Протасов продолжал вопить в том же духе еще минуты три, но по всему чувствовалось, что он до смерти рад появлению друга.

— Пошли наверх. — Атасов подтолкнул Эдика к парадному, — пока этот идиот весь двор не всполошил.

* * *

— Не сложилось, — сказал Эдик Бандуре, когда они остались одни. Атасов ушел курить на балкон, Протасов слинял к своей приставке, Волына последовал за ним. Эдик с Андреем прибирали на кухне.

— С-слишком мы разные. Хотя и живем на одной з-земле, но… по-понимаешь?

Андрей, истосковавшийся по Кристине, лишь тяжело вздохнул.

* * *

В июле наступило затишье.

— Оно, типа, и к лучшему, — сказал друзьям Атасов, собираясь отметить свой, тридцать седьмой по счету день рождения. — Тебе, Бандура, поручается главная, типа, задача — закупка и доставка спиртного в необходимом, типа, количестве. Правилов пускай себе психует, а нам перемирие на руку. Хоть вечер посидим спокойно. Выпьем, опять же…

— И похаваем, в натуре, — задвигал челюстями Протасов.

— Бандура, типа?..

— Я.

— Вовчика возьми в подмогу.

Волына затрусил к дверям.

— Мы с Армейцем хавчиком займемся! — пообещал Протасов горячо. — Давай, Эдик, бери свою тощую задницу и погнали.

* * *

Вечером собрались у Атасова. Именинник вышел в переднюю — принимать гостей и подарки. Собственно, все были свои. Эдик и Андрей составляли авангард, далее шел Валера, колонну замыкал Волына, по обыкновению зыркавший исподлобья по сторонам. Протасов с Бандурой немного замешкались в дверях. В руках Валерия была большая спортивная сумка, до поры до времени скрываемая им за спиной. Благо, места там хватало.

— С Днем Рождения, Са-са-саня.

Атасов пожал протянутую руку Армейца.

— Давайте, типа, к столу. Все, типа, давно накрыто. Мимо ходить больно.

Андрей отметил про себя, что именинник трезв, как стеклышко, вопреки стройным батареям бутылок на столе, большая часть которых просматривалась уже из коридора. Очень непохоже на Атасова. Хотя, безусловно, он скоро свое наверстает.

«День Рождения, — думал между тем Атасов, рассеянно принимая поздравления, — когда детство остается позади, сам по себе предполагает появление мыслей, как бы поточнее выразиться, резюмирующего, типа, характера. Стоит дойти до более-менее круглой даты, разум так и подмывает подвести, типа, итоги. И совершенно напрасно. Только своей головой не всегда покомандуешь. Волей-неволей весь этот мысленный хлам приходится вращать туда-сюда на трезвяк, порой не получая никакого удовольствия».

Атасов полагал, что встречать утро дня рождения с залитыми спиртным глазами — никуда не годится.

Волына втиснулся в коридор и захлопнул за собой дверь. В прихожей возникла пробка — Валера и Андрей все еще толклись на месте.

— Что вы там топчетесь, как ходоки из деревни у кабинета секретаря райкома? — удивленно спросил Атасов.

— Идем, идем, Саня.

Атасов недоверчиво прищурился.

— Что ты там прячешь за спиной, Валерий?

— Ну… — Протасов слегка сконфузился, — сюрприз тут у меня. Чтоб ты понял. Подарочек. На дни рождения, Атасов, даже таким, блин, отморозкам, как ты, друзья дарят подарочки. Если ты не в курсе, так теперь будешь знать.

— Так давай, типа…

— Не знаю, в натуре, что ты скажешь. Может, будешь вонять, как всегда. Эти, — он указал на друзей, — на меня все повесили. Хиляки голимые. Боятся тебя, в натуре…

Сумка за спиной Валерия покачнулась из стороны в сторону, как будто в ней что-то зашевелилось.

Атасов склонил голову набок.

Протасов передвинул сумку вперед, Андрей отогнул борта. Сначала ничего не произошло, но потом сумка снова дернулась, и в разрезе молнии показался крохотный кожаный нос. Нос затрепетал, принюхиваясь, две малюсенькие ноздри тревожно всосали воздух. Чудовище засопело, напрягло силы, и на поверхности возникла голова. Два пронзительно голубых глаза поймали в фокус Атасова и пытливо уставились на него.

Лицо Атасова дрогнуло. Он протянул было руку, но потом замер на месте.

Армеец аккуратно извлек щенка из сумки и как-то нерешительно улыбаясь, протянул Атасову.

— С-с Днем Рожденья, Саша.

Атасов взял щенка на руки.

— Мы долго не могли ре-решиться. Как тебе уже сообщил Ва-валерчик, ты самый на-натуральный о-отморозок. С-спасибо, Бандура настоял…

Атасов посмотрел на Андрея. Щенок решительно поставил лапы на грудь Атасова и с интересом покосился на кадык, как раз шевельнувшийся под кожей.

— И-имя п-придумаешь сам, — продолжал Армеец, наблюдая за действиями щенка, — хотя один вариант у нас, вообще го-говоря, есть.

Щенок, как бы приноравливаясь, лизнул Атасову кадык Атасову и отстранился немного, готовясь запустить в него зубы. Атасов отодвинул его от себя, и, удерживая на расстоянии руки, внимательно посмотрел в голубые глаза. Щенок начал извиваться всем телом. В глазах засуетились бесенята.

— У меня тоже есть вариант, — сказал Атасов, возвращая щенка на грудь.

— По-моему, я знаю какой, — придвинулся к Атасову Бандура, — С Днем Рождения, Саня.

— Слышь, Бандура, — давай кулек с хавчиком для щенков, — громогласно потребовал Протасов, — если ты его еще не сожрал!

— С Днем Рожденья, Гримо, — беззвучно прошептал Атасов. Он шагнул в гостиную с бультерьером на руках, друзья вошли следом и начали рассаживаться за столом.

Январь — Декабрь 2002 Киев

Авторское послесловие

Уважаемые Друзья. Итак, вы прочитали «Трех рэкетиров». Хотел бы я знать, понравилась ли вам книга. И вообще, каково теперь ваше отношение к героям, которым на страницах романа довелось немало потрудиться. Поверьте, ваше мнение для меня очень важно.

Но я пребываю в неведении. И это обстоятельство чертовски затрудняет написание коротенького такого послесловия. А мне кажется, я должен его написать.

Все дело в том, что сам я, работая над рукописью, так привязался к Атасову, Протасову и их товарищам, так к ним привык, что порой мне кажется, будто вовсе не выдуманные они персонажи, а самые настоящие живые люди. И мы с вами легко могли бы встретить любого из них где-нибудь летом теперь далекого уже 93-го года.

Они жили. Они были. Они чего-то хотели. Они о чем-то мечтали. А вот где они теперь — пока я с ответом затрудняюсь. Слишком много времени утекло. Но, полагаю, что с этим следует разобраться.

Я ужасно не люблю эпилогов, можно сказать, на дух их не переношу. Почти так же, как Атасов — вида недопитых бутылок на столе. В эпилоге надлежит изречь нечто выспренное, еще лучше и мораль какую завернуть. А ничего не выходит, с моралью. Возможно, оттого, что не настало еще для нее время. Тем более, что и приключения вовсе не закончены. За «стремным» 93-м следует не менее тревожный 94-й, принесший стране немалые испытания. Как-то сложились судьбы Атасова, Протасова, Армейца и Бандуры?

Этот вопрос меня основательно занимает. Кое-что мне уже стало известно, хотя, к сожалению, далеко не все. Но я старательно над этим тружусь или, как говорят военные, веду действия в этом направлении. И даст Бог, сумею в самом скором времени представить на ваш суд продолжение этой истории, существующее пока в виде рукописи с рабочим названием «Три Рэкетира-2». Мне и самому это имя режет слух, но ничего другого пока придумать не удалось. Впрочем, не беда. Был бы роман, а название приложится. Как говаривали знахари человеческих сердец эпохи Застоя: «Был бы хлеб — будет и песня».

С этим разрешите пока откланяться.

С наилучшими пожеланиями Ярослав Зуев

Ваши пожелания отправляйте автору по адресу:

e-mail: vincent65@mail.ru

Примечания

1

В городе находится комбинат «Белоцерковшина» (ныне ОАО «Росава»), известный своими покрышками на весь бывший Союз. Здесь и далее примечания автора

(обратно)

2

Имеется в виду уважаемый дальнобойщиками Союза седельный тягач «Шкода», собиравшийся в ЧССР на Либерецком автозаводе. Это предприятие входило в состав государственного концерна «Шкода», знакомого жителям СССР по трамваям и троллейбусам, в первую очередь. Интересно, что чешский Лиаз вырос из велосипедной мастерской, которую в 1894 открыл торговец книгами Вацлав Клемент после того, как ему всучили бракованный велосипед

(обратно)

3

«Летучий Голландец» — легендарный парусник-призрак. По одной из легенд, это корабль голландского капитана Ван дер Декена (или, по другим версиям, Ван Страатен), который, будучи страшным сквернословом, попал в страшный шторм на пути из Индии и поклялся, что никто не сойдет на берег, пока корабль не обогнет мыс Бурь. Ну, и его схватили за язык. С тех пор он стал вечным скитальцем, а встреча с «Летучим Голландцем», согласно представлениям, бытовавшим у европейских моряков, предвещает кораблекрушение и прочие крупные неприятности

(обратно)

4

Преломление (рефракция) — изменение пути светового луча, возникающее на границе раздела двух прозрачных сред или в толще среды с непрерывно изменяющимися свойствами. Встречается на каждом шагу, например, можно видеть как ложка, находящаяся в чашке с чаем, «переломлена» на границе воды и воздуха

(обратно)

5

«Всадник без головы», худ. фильм режиссера Владимира Вайнштока, лидер проката 1973. В ролях Л.Савельева, О.Видов, А.Луго, Э.Нуньес и др. Снят по мотивам одноименного романа Томаса Майн Рида (1818–1883)

(обратно)

6

Замечательная научно-популярная телепередача «Очевидное — невероятное» выходила регулярно, по субботам, с февраля 1973 года по 1994 год, когда была закрыта из-за отсутствия финансирования. Ведущий — профессор Сергей Петрович Капица

7

8

9

10

11

(обратно)

7

Термин первоначально заимствован у североамериканских индейцев оджибве, на языке которых тотем означает знак, герб клана, а также название животного, почитаемого кланом. В данном случае — нечто вроде боевого знамени, что ли

(обратно)

8

Припять — девятый по счету в СССР атомоград, город спутник Чернобыльской атомной электростанции. Находится в Киевской области, на берегу одноименной реки. Основан 4 февраля 1970 года. Покинут населением 27 апреля 1986 из-за аварии на ЧАЭС

(обратно)

9

Из оперы «Севильский цирюльник» (1816) итальянского композитора Д.Россини (1792–1868) по либретто литератора Стербини, в основу которого легла пьеса П.Бомарше

(обратно)

10

Левитан Юрий Борисович (1914–1983) — диктор Всесоюзного радио с 1931, диктор Государственного комитета Совета Министров СССР по телевидению и радиовещанию, народный артист СССР. Обладатель редкого по тембру и выразительности голоса. В годы Великой Отечественной войны читал сводки Совинформбюро и приказы Верховного Главнокомандующего И.Сталина, его голос был знаком каждому жителю СССР.

(обратно)

11

Харон — в греч. мифологии перевозчик мертвых из мира живых в царство мертвых

(обратно)

12

Стикс (греч. «ненавистный») — в древнегреческой мифологии — богиня, дочь Океана и Тефиды, олицетворение первобытного ужаса и мрака, и, одновременно, мифическая река, отделявшая мир живых от мира мертвых

(обратно)

13

Инвалютные магазины «Берёзка» появились в середине 1960-х, они принадлежали Всесоюзному объединению «Внешпосылторг» Министерства внешней торговли СССР. Работали только в крупных городах, Москве, Ленинграде, Киеве, Минске. Прекратили существование в 1988 году по постановлению Совмина СССР

(обратно)

14

Стихи Ярослава Зуева

(обратно)

15

На самом деле, это произошло в 1983, когда за злоупотребление психиатрией в борьбе с инакомыслящими советских психиатров исключили из Международной психиатрической ассоциации

(обратно)

16

Политические обозреватели ЦТ в 1970-е — 1980-е годы

(обратно)

17

(фр. Sorbonne) — университет в Париже, основан в 1257 теологом Робером де Сорбоном

(обратно)

18

Мателотом моряки называют судно, возглавляющее кильватерную колонну кораблей

(обратно)

19

Гримпенская трясина получила широкую известность благодаря «Собаке Баскервилей» А.Конан Дойла. Кто ее знает, какая она на самом деле?

(обратно)

20

Речь о самолете Ан-2, созданном ОКБ О. К.Антонова. В НАТО получил название Colt. В народе прозвище кукурузник, унаследованное от У-2. Самый большой в мире одномоторный биплан за всю историю авиации, а также единственный в мире самолёт, производство которого продолжалось более 45 лет.

(обратно)

21

Рабиндранат Тагор (1861–1941), индийский писатель, поэт, композитор, художник и общественный деятель. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1913). Автор гимнов Индии и Бангладеш

(обратно)

22

Алан Прост, р. 1955, знаменитый французский пилот Формулы 1, 4-х кратный чемпион мира

(обратно)

23

Бронированная разведывательно-дозорная машина, производилась серийно с 1965 по 1989 Арзамасским машиностроительным заводом, обладает очень высокой проходимостью. В настоящее время используется в разведывательных подразделениях более чем полусотни стран

(обратно)

24

Аксенов Василий Павлович, (р.1932), советский писатель. Родился в семье партийных работников, репрессированных в 1937. После окончания Оттепели романы Аксенова «Ожог» (1975) и «Остров Крым» (1979) были запрещены цензурой. В 1980 выехал в США

(обратно)

25

Автомобили «Руссо-Балт» выпускались Русско-Балтийским вагонным заводом в Риге, Санкт-Петербурге, Твери, Москве и Таганроге. Зарекомендовали себя как очень надежные машины

(обратно)

26

Землячка (Залкинд) Розалия Самойловна, (1876, Киев — 1947, Москва), видный деятель компартии и Советского государства, член партии с 1896. С конца 1920 секретарь Крымского обкома РКП(б). Участвовала в массовых расстрелах оставшихся в Крыму офицеров армии Врангеля, когда, по разным оценкам, было убито около 70 тысяч человек

(обратно)

27

«В мире животных», — замечательная советская телепрограмма, основана в 1968 А.Згуриди. Ведущими были Александр. Згуриди (по 1975), Василий Песков, Николай Дроздов (с 1977)

(обратно)

28

Речь идет о фильме «Приключения Буратино»

(обратно)

29

«И вновь продолжается бой», комсомольский гимн, официозно-приторное творение композитора А.Пахмутовой и поэта Н.Добронравова

(обратно)

30

Американская рок-группа «Kiss» появилась в 1973. Эйс Фрейли (гитара), Пол Стенли (гитара), Джин Симмонс (бас) и Питер Крис (ударные) выступали под масками Супермена, Инопланетянина, Кота и Демона. Пик популярности пришелся на конец 1970-х, в этот период все альбомы группы становились «платиновыми».

(обратно)

31

Виктор Франкенштейн, — один из персонажей романа Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818), ученый, создавший чудовище, прообраз героев множества книжных, драматических и кинематографических адаптаций сюжета; доктор Моро, — персонаж фантастического романа Г.Уэллса «Остров доктора Моро», (1896) про безжалостного учёного-вивисектора, пытавшегося превратить животных в людей при помощи хирургических методов

(обратно)

32

Аксонометрия (от греч. ось и измеряю), один из видов перспективы, основанный на методе проецирования, при помощи которого наглядно изображают пространственные тела на плоскости бумаги. Аксонометрию еще называют параллельной перспективой.

(обратно)

33

Хергиани Михаил Виссарионович (1932–1969), легенда советского альпинизма, неоднократный победитель чемпионатов СССР, погиб в итальянских Доломитовых Альпах. Похоронен в родном селе Местиа. Памяти «Тигра скал» посвящена песня Владимира Высоцкого «К вершине»

(обратно)

34

К-750 — мотоцикл, производившийся Киевским мотозаводом с 1958 года. Имел привод на колесо коляски, что делало его очень проходимым. «Урал», — мотоциклы, произведенные на Ирбитском мотозаводе. С 1941 по сей день выпущено более 3 миллионов тяжелых мотоциклов «Урал», завоевавших известность в США, Австралии, Великобритании и многих других странах.

(обратно)

35

Прославленные советские боксеры В. Рыбаков, С.Конакбаев, В.Савченко, А.Ягубкин выступали за сборную СССР на рубеже 1970-х и 1980-х

(обратно)

36

Малиновский Родион Яковлевич (1898–1967), советский военачальник, Маршал Советского Союза (1944), в 1957–1967 министр обороны СССР. Начинал карьеру в царской армии, был Георгиевским кавалером

(обратно)

37

Калахари — пустыня в Южной Африке в пределах государств Ботсвана, ЮАР и Намибия. В последнее время расширяется, вторгаясь на территорию Анголы, Зимбабве и Замбии

(обратно)

38

Саки — город в Крыму, центр Сакского района, находится на Западном побережье Крыма в 5-ти км от моря

(обратно)

39

Строки из песни «Старый корабль» группы «Машина времени»

(обратно)

40

Смоктуновский Иннокентий Михайлович (1925–1994), замечательный советский актер; Евстигнеев Евгений Александрович (1926–1992), выдающийся советский актер

(обратно)

41

Слова из песни «Первым делом самолеты» (музыка В.Соловьева-Седого, слова С.Фогельсона), советского шлягера середины минувшего столетия, ставшего популярным благодаря фильму «Небесный тихоход» режиссера С.Тимошенко (1945). В ролях Н.Крючков, В.Меркурьев и др.

(обратно)

42

Строка из песни «Орленок», слова Я.Шведова, музыка В.Белого. Шведову в содружестве с А.Новиковым мы обязаны и другим хитом минувшего столетия, песней «Смуглянка», прозвучавшей, в т. ч., и в кинофильме Леонида Быкова «В бой идут одни «старики» (1973)

(обратно)

43

«Чип и Дейл спешат на помощь», — приключенческий мультсериал студии У.Диснея. Начал выходить в эфир с 1989. Всего — 65 серий. Режиссер К.Лима

(обратно)

44

Смок Белью, — персонаж нескольких замечательных рассказов Джека Лондона (1876–1916)

(обратно)

45

Луи Анри Буссенар (1847–1911), французский писатель, автор приключенческих романов «Похитители бриллиантов» (1884), «Капитан Сорвиголова» (1901) и других

(обратно)

46

Огни святого Эльма, — разряд в форме светящихся пучков, возникающий при большой напряжённости электрического поля в атмосфере. Наблюдаются, как правило, на верхушках мачт, острых вершинах скал и т. п. Получили название по имени святого Эльма, покровителя моряков. Последним сулили спасение, кстати

(обратно)

47

Ян Василий Григорьевич (Янчевецкий), (1874, Киев — 1954, Звенигород), русский советский писатель, автор замечательных исторических романов «Огни на курганах» (1932), «Чингисхан» (1939), «Батый» (1942), «К последнему морю» (1955) и многих других

(обратно)

48

Роман «Святослав» украинского советского писателя Семена Дмитриевича Скляренко (1901–1962) о великом древнерусском завоевателе. Перу Скляренко принадлежит и продолжение повествования, роман «Владимир»

(обратно)

49

Митридат VI Евпатор (132 — 63 до Р.Х.) — царь Понта, (121 — 63 до Р.Х.), считал себя потомком Ахеменидов и Селевкидов. Виртуозный политик, храбрый воин, литератор и полиглот. Непримиримый враг Рима. Потерпев, в конце концов, поражение, бежал в Крым где, по легенде, покончил с собой, бросившись на меч

(обратно)

50

Очевидно, Бандура-старший имел в виду события начавшейся в 1768 Русско-турецкой войны, когда будущий прославленный полководец и генерал-фельдмаршал М.И.Голенищев-Кутузов (1747–1813), в чине подполковника командовал батальоном в составе 2-й Крымской армии

(обратно)

51

Манштейн, Эрих фон, (1887–1973), генерал-фельдмаршал германской армии, один из отцов блицкрига против Франции. С сентября 1941 по июль 1942 командующий 11-й армией при захвате Крыма и в период боев за Севастополь

(обратно)

52

Строки из песни Владимира Высоцкого «В сон мне — желтые огни»

(обратно)

53

Вероятно, Андрей вспомнил сказку «Палочка-выручалочка», которая, как и многие другие («Яблоко», «Кто сказал мяу» и пр.) принадлежит перу Владимира Григорьевича Сутеева (1903–1993), замечательного советского детского писателя, художника-иллюстратора и режиссера-аниматора.

(обратно)

54

Махно Нестор Иванович (1888–1934), анархист, в 1918–1920 вождь крестьянской повстанческой армии. Воевал и против Красных, и Против Белых, и против Гайдамаков, которые представлялись ему одинаково отвратительными. Ратовал за то, чтобы передать власть народу. Малороссийский Робин Гуд, так сказать. Задов Лев Николаевич (Зиньковский), (1893–1938), начальник разведки у Нестора Махно, позднее чекист. Человек со странной судьбой. Побывал и мельником, и сталеваром, и красноармейцем, и сотрудником НКВД. Расстрелян в 1938 как шпион

(обратно)

55

«Кеглевич» — фруктовая водка вроде ликера, производится в Израиле

(обратно)

56

Брюс Ли (Ли Чжэньфань), (1940–1973), мастер восточных единоборств, киноактер, кинорежиссер и сценарист. Стал легендой в области боевых искусств, о его жизни и творчестве снято около 30 фильмов

(обратно)

57

Дарницкий вагоноремонтный завод

(обратно)

58

ОКД — общий курс дрессировки, регламентированная система оценки послушания собаки

(обратно)

59

Очевидно, Андрей слегка ошибся. Запомнившаяся ему денежная реформа, автором которой считают министра финансов и премьер-министра СССР Валентина Павлова (1937–2003), впоследствии члена ГКЧП, произошла в начале 1991. Реформаторы, якобы хотели избавиться от «лишней» денежной массы в наличном обращении, чтобы решить проблему товарного дефицита. Обмен 50– и 100-рублевых купюр образца 1961 проходил в три дня с 23 по 25 января. Меняли не более 1000 рублей на человека, всего подлежало обмену около 50-ти миллиарда рублей из 133 миллиардов наличных. Чуть позже, с подачи того же Павлова, в апреле, были установлены новые цены, примерно втрое выше предыдущих. Это было только начало так называемой «Шоковой терапии», за которую никто не понес ответственности. Неудивительно, что подобные действия окончательно подорвали доверие граждан СССР к союзному руководству и сыграли роль при распаде Советского Союза

(обратно)

60

Гигантами в греческой мифологии называли исполинов, родственников богов-олимпийцев, которые были побеждены Зевсом в битве при помощи циклопов, сторуких великанов и Геракла, перебиты или свержены в Тартар, — глубочайшую бездну, расположенную под Аидом

(обратно)

61

В период распада Союзного государства, с ноября 1990 на Украине в добавление к советским рублям были введены так называемые одноразовые купоны, без которых была невозможна покупка большинства товаров. С января 1992 в обращение поступили временные украинские банкноты, купоно-карбованцы, которые были в ходу до осени 1996

(обратно)

62

Джеймс Хедли Чейз (наст. имя Рене Брабазон Раймонд), (1906–1985) — английский писатель, автор более 80 детективных романов

(обратно)

63

Григорий Григорьевич Мясоедов (1834–1911), российский живописец, пейзажист

(обратно)

64

Автобусы «ЛиАЗ» Ликинского автобусного завода были известны на всю страну и за ее пределами. Модель, которую, вероятно, имел в виду Протасов, знаменитый автобус ЛиАЗ-677, произвели в количестве более 200 тысяч машин. После распада СССР работа завода замедлилась, а в 1996 завод остановился и был объявлен банкротом

(обратно)

65

Вышинский Андрей Януарьевич (1883–1954), советский юрист-новатор, бывший студент юрфака Киевского университета. С 1935 Генеральный прокурор СССР, государственный обвинитель на всех трех Московских процессах 1936 — 38 годов, один из центральных инструментов сталинских чисток

(обратно)

66

Кали (санскр. «чёрная») — темная и яростная аватара Парвати, богиняь, символ разрушения. Западные мистические культы часто описывают Кали как богиню, равноценную египетскому богу Сету. Что же до Андрея, то он, очевидно, смотрел «Золотое путешествие Синдбада» («The Golden Voyage Of Sinbad»), американский блокбастер 1974 с участием Джона Филиппа Лоу, Кэролайн Манро, Тома Бэйкера и др.

(обратно)

67

Братья Гримм, Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859), замечательные немецкие лингвисты, авторы множества книг по истории и грамматике немецкого языка, основоположники мифологической школы в фольклористике, собиратели немецких сказок; Ханс Кристиан Андерсен (1805–1875) — замечательный датский писатель и поэт, автор всемирно известных сказок для детей и взрослых

(обратно)

68

Носов Николай Николаевич (1908, Киев — 1976, Москва), русский прозаик, драматург, режиссер-постановщик мультипликационных, научно-популярных и учебных фильмов. Наибольшую любовь читателей приобрела его знаменитая трилогия «Приключения Незнайки и его друзей» (1954), «Незнайка в Солнечном городе» (1958) и «Незнайка на Луне» (1965); «Приключения Тома Сойера», вышедший в 1876 роман Марка Твена (1835–1910), выдающегося американского писателя и журналиста; «Хижина дяди Тома», роман американской писательницы Гарриет Элизабет Бичер-Стоу (1811–1896), воспитывающий в белых жалостливое отношение к неграм. М-да, бедные негры…

(обратно)

69

Луи Пастер (1822–1895), выдающийся французский микробиолог и химик. Его имя широко известно благодаря созданной им и названной позже в его честь технологии пастеризации. С 1876 полностью посвятил себя иммунологии, предложил метод предохранительных прививок от сибирской язвы (1881), бешенства (1885), первая прививка от которого была сделана 6 июля 1885 года 9-летнему Йозефу Майстеру. Мальчик спасся, став первым человеком, вылеченным от бешенства. Впоследствии Йозеф Майстер (1876–1940) посвятил Пастеру всю оставшуюся жизнь. По легенде, покончил с собой после того, как гитлеровцы потребовали от него вскрыть гробницу Пастера

(обратно)

70

«Спокойной ночи, малыши» — детская телепередача, выходит с сентября 1964 года. В создании программы принимали участие Александр Курляндский, Эдуард Успенский, Андрей Усачёв и др. Первыми героями передачи были Буратино и заяц Тепа, затем образцовские куклы Шустрик и Мямлик, а с конца 1960-х героями передачи стали поросенок Хрюша и заяц Степаша. Музыку к песне «Спят усталые игрушки» написал композитор Аркадий Островский, стихи Зоя Петрова, исполнили Олег Анофриев и, позже, Валентина Толкунова

(обратно)

71

То есть занимался контрольно-измерительной аппаратурой

(обратно)

72

Шедевр композитора В.Шаинского на стихи М.Пляцковского. Интересно, понравилось бы им самим маршировать строем под эту песенку

(обратно)

73

Атасов читал «Детей кукурузы» («Children of the Corn»), рассказ Стивена Кинга, р.1947, впервые опубликованный в 1978, в сборнике «Ночная смена»

(обратно)

74

Персонажи рекламы «МММ», российской финансовой пирамиды, созданной братьями Мавроди, которым удалось облапошить сотни тысяч вкладчиков

(обратно)

75

«Золотые пески», (болг. «Златни пясъци», курортный район в Болгарии, на берегу Черного моря, к северо-востоку от Варны

(обратно)

76

СМЕРШ (сокращенно от «Смерть шпионам!») — Главное управление контрразведки Народного комиссариата обороны СССР, то есть военная контрразведка. Создан из Управления особых отделов НКВД в 1943. Под этим названием просуществовал до мая 1946. Первый и последний руководитель — Виктор Абакумов (1908–1954), генерал-полковник, с 1946 по 1951 министр государственной безопасности СССР. Арестован в 1951 с подачи Л.Берия, расстрелян при Н.Хрущеве как член «банды Берия»

(обратно)

77

Гречко Андрей Антонович (1903–1976), советский военачальник, Маршал Советского Союза, с 1957 Главнокомандующий Сухопутными войсками, в 1967–1976 министр обороны СССР

(обратно)

78

Клеопатра VII Филопатор (69–30 до Р.Х.) — последняя царица эллинистического Египта из македонской династии Птолемеев (Лагидов), ей посвящено множество фильмов, в том числе тот, что так и не посмотрел Атасов (1963) с Элизабет Тейлор в главной роли

(обратно)

79

Большая областная больница

(обратно)

Оглавление

Глава 1 ПОГОНЯ

Глава 2 ТОВАРИЩ ПОРИШАЙЛО

Глава 3 АРМЕЕЦ ИЛИ ПЕРВАЯ КРОВЬ

Глава 4 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ АТАСОВА

Глава 5 НОЧЬ В ГОРАХ

Глава 6 ЧУДЕСНЫЙ ВЕЧЕР В ЯЛТЕ

Глава 7 АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Глава 8 ЗЕМЫ, ИЛИ ПОХОЖДЕНИЯ ЛЖЕВАРДЮКА СО ЛЖЕЛЮБЧИКОМ

Глава 9 ПРОЧЬ ИЗ КРЫМА

Глава 10 КОНЕЦ ВИКТОРА ЛЕДОВОГО

Глава 11 РАНЕНИЕ ПРОТАСОВА

Глава 12 ЖЕНИТЬБА АРМЕЙЦА

Глава 13 БАЗА ОТДЫХА «СОКОЛОВКА»

Глава 14 АТАСОВ

Глава 15 ДОМОЙ

ЭПИЛОГ

Авторское послесловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте