«Тайна смерти мисс Вэйн»

Глава 1 Наш специальный корреспондент

— Если бы, — сказал Роджер Шерингэм, потянувшись за третьим ломтиком тоста, — в твоем мозгу было столько же извилин, сколько складок на твоих брюках, Энтони, у тебя хватило бы соображения узнать, когда отходит наш поезд от Сент-Панкраса еще вчера вечером, до твоего приезда сюда.

— Но ведь здесь есть телефон, а в Сент-Панкрасе справочная служба, возразил его двоюродный брат. — Разве нельзя воспользоваться этими двумя удобствами?

— Ты прислал мне письмо, в котором просил, чтобы я потратил свое драгоценное время, развлекая тебя во время твоих каникул, — негодующе продолжал Роджер, — и я не только согласился, но весьма любезно предоставил тебе выбрать, куда мы отправимся, а также и заказать места в гостинице. Я даже согласился приютить тебя на одну ночь, перед поездкой, и покорно сносить твое присутствие и болтовню за моим столом во время завтрака (а это невыносимо для любого благоприличного человека и просто сокрушительно для холостяцкого бытия, в котором завтрак в одиночестве — вечная неизбывная радость). И где же, я тебя спрашиваю, моя награда? Ты наотрез отказываешься даже узнать время отправления нашего поезда от Сент-Панкраса!

— Ты, между прочим, читал вот это? — воскликнул Энтони, взглянув на Роджера поверх газеты "Дэйли курьер". — Кент всадил сорок семь мячей в Блэкхите. Вот это да!

— А если бы ты заглянул не на последнюю полосу, — ответил Роджер с холодком, — то, наверное, нашел бы материал поинтереснее, чем подвиги Кента в Блэкхите. Да, взять хотя бы передовую.

— Значит, в газете напечатали одну из твоих статей на криминальные темы? — и Энтони стал перелистывать страницы в обратном порядке. — Да, я кое-что твое читал, и, знаешь, Роджер, это действительно совсем неплохо.

— Большое тебе спасибо, — благодарно промурлыкал Роджер, — устами младенцев и сосунков глаголет истина! Ну ты, во всяком случае, понял, о чем там речь, не так ли? И это хорошо. Я старался писать применительно к уровню понимания рядового читателя "Курьер" и, по-видимому, преуспел.

— Да, это довольно интересно, — отозвался Энтони, устремив взгляд на соответствующую страницу.

— В общем, да, — скромно поддакнул Роджер, складывая салфетку. — Должен признаться, я сам себя похвалил за…

— Это статья под названием "Означают ли короткие стрижки недостаток сердечности?" Клянусь Юпитером, хорошая мысль, а? Понимаешь, куда целит автор. Мальчишеский характер, и повадки, и все такое прочее. И еще он пишет…

— Ты смотришь не на ту колонку, — ледяным тоном прервал его Роджер. — То, что тебе нужно, находится справа, рядом с разделом писем.

— Писем? — рассеянно повторил Энтони. — О да, нашел: "Священники говорят непонятно". "Сэр, в прошлый четверг я присутствовал на похоронах двоюродной бабушки моей жены и был чрезвычайно расстроен быстрой и невнятной речью священника во время службы, который читал…"…

— Нет, я, наверное, все-таки, не поеду с тобой на каникулы, Энтони…И Роджер в такой ярости вскочил из-за стола, что его стул перевернулся и с громким стуком упал.

— Ты стул опрокинул, — очень вдумчиво заметил Энтони.

По счастью, в этот момент зазвонил телефон.

— Алло, — сказал Роджер в трубку гораздо громче, нежели требовалось.

— Алло, — ответил чей-то голос. — Это мистер Шерингэм?

— Нет! Он сегодня рано утром отбыл в Дербишир.

— Ну будет вам! — мягко упрекнул голос. — Конечно не мог он уехать раньше одиннадцати, не позавтракав, ведь так?

— Кто это говорит?

— Бергойн из "Дэйли курьер". Ну будьте же серьезны, Шерингэм. У меня камень с души свалился, раз я ухватил вас за пятку. Послушайте!

Роджер стал слушать, и лицо во время этого процесса постепенно прояснялось и мрачная раздражительность уступала место чрезвычайному волнению.

— Нет, боюсь, об этом и речи быть не может, Бергойн, — наконец сказал он. — Вы же знаете, я как раз собираюсь на две недели в Дербишир вместе с моим двоюродным братом. Уже номера заказаны и так далее. Иначе я был бы просто в восторге.

На другом конце провода раздались возражения.

— Хорошо, если хотите, я еще раз подумаю, — ответил с видимой неохотой Роджер. — Но я очень опасаюсь! Как бы то ни было, через четверть часа я дам вам окончательный ответ. Это вас устроит?

С минуту он молча слушал, затем повесил трубку и с сияющим лицом обернулся к Энтони.

— Боюсь, что наше маленькое путешествие отменяется, — радостно возвестил Роджер.

— Что такое? — вскричал Энтони. — Но мы… мы же заказали номера!

— Это ты их заказал, — поправил его Роджер. — И ничто тебе не мешает их занять. Ты сможешь спать в одном номере, а причесываться в другом. Разумеется, я с восторгом возмещу любые убытки, которые ты потерпел, неправильно меня истолковав, будто я стану тебя сопровождать, но я должен воспользоваться возможностью и указать тебе, без всяких околичностей, что по закону меня нельзя привлечь за это к ответственности, и если мои наследники или совладельцы фирмы согласятся с твоим требованием, я дам указания своим адвокатам не…

— Что ты мелешь? — закричал Энтони. — И почему таким образом хочешь отступиться от нашего плана в последнюю минуту? Что случилось? И с кем ты говорил?

Роджер снова уселся за стол и налил себе чашку кофе.

— Если расположить твои вопросы в порядке инверсии, — сказал он неторопливо, до некоторой степени посерьезнев, — это был редактор "Дэйли курьер" — грандиозный человек. Политики перед ним дрожат, а герцогини отдают ему честь. Может быть, ты помнишь, мы с ним прошлым летом обменялись услугами, когда занимались тем самым Уичфордским делом. Он хочет, чтобы я немедленно отправился в Хэмпшир как специальный корреспондент "Дэйли курьер".

— В Хэмпшир?

— Да. Не знаю, видел ли ты в сегодняшних газетах незаметное сообщение о женщине, которая упала со скалы над Ладмутским заливом и разбилась насмерть. Теперь возникло предположение, что, возможно, это не был просто несчастный случай и на этот счет существуют кое-какие новые данные. В газете хотят, чтобы я продолжил серию криминальных статей, которые я для них делал, и, разумеется, занялся расследованием этого дела в качестве сыщика-любителя, если представится возможность. А мне такое предложение очень по душе.

— Но ты ему сказал, что об этом не может быть и речи, так как ты уезжаешь на каникулы вместе со мной?

Роджер ласково улыбнулся и ответил:

— Понимаешь, мальчик, эти дела именно так и делаются, и ты это поймешь, когда повзрослеешь. Но если говорить серьезно, ты имеешь больше прав на мое общество. Если ты насмерть прикипел к Дербиширу, я немедленно откажусь от предложения газеты.

— Ну, разумеется, этого делать не надо, — сказал растроганно Энтони. — Я об этом и не помышлял. За кого ты принимаешь меня? Беги, занимайся этим делом и выслеживай, сколько тебе влезет. Я даже раза два куплю "Курьер", посмотреть, как идиотски ты себя ведешь.

— Если, конечно, сможешь оторвать взгляд от крикетной страницы. Но, Энтони, ты молодец, принимаешь удар стойко, по-спортивному, должен тебе сказать, и говорю это с удовольствием. Я-то знаю, как это ужасно, когда твои планы рушатся в последний момент.

— Ну, смею думать, я это как-нибудь переживу, — философски заметил Энтони, вминая пальцем табак в трубку. — Я не очень-то дорожу своим собственным обществом, это верно, но, может быть, кого-нибудь подыщу в спутники. Хочешь табачку?

— Спасибо…

Роджер взял предложенную порцию и с несколько растерянным видом вложил ее в чашечку собственной трубки. Внезапно его лицо прояснилось, и он азартно стукнул кулаком по столу.

— Придумал! А почему бы тебе не поехать со мной? Дело предстоит довольно интересное, и я буду очень рад твоему обществу. Ну конечно же!

— Но надо будет снова заказывать номера и в другой гостинице, прожурчал Энтони.

— Ради бога, перестань ты стенать по поводу тех напрасно заказанных комнат! Ты просто свихнулся на этой почве. Заказ можно и отменить, ведь так? Тебе хотелось бы со мной поехать?

— Да, я бы поехал.

— Тогда ступай и пошли телеграмму с отказом, а я вышлю им чек из Ладмута, так что все будет в порядке. Я позвоню в "Курьер" и скажу, что еду, но потом мне придется быстро туда съездить и повидаться с ними, прежде чем приступить к делу. В двенадцать десять отправляется поезд в Борнмут. Грин, наверное, уже собрал мой чемодан, а ты, послав телеграмму, снова возвращайся сюда, возьми багаж и поезжай на вокзал Ватерлоо. Возьми два одиночных купе первого класса, и я встречу тебя у кассы, где ты возьмешь билеты до Сэндаун Парк, за пять минут до отхода поезда.

— Какое у тебя второе имя? "Живчик" или "Молния"?

Сходя по главной лестнице дома, где в своей холостяцкой квартирке проживал Роджер Шерингэм, Энтони Уолтон улыбнулся своим мыслям. Маленькие каникулы, которые он договорился провести с Роджером, будут, по всей вероятности, еще интереснее, чем он предполагал.

Хотя между кузенами было больше десяти лет разницы (Роджеру уже исполнилось тридцать шесть, а Энтони только-только стукнуло двадцать пять), они всегда дружили, и тем более крепко, что едва ли сходились хоть в чем-то касательно вкусов и чувств. Неоднократно уже замечено, и даже людьми, от которых можно было бы ожидать более разумных суждений, что противоположности часто сходятся и заключают счастливые браки. И, как это ни смешно и неправдоподобно, между совершенно не похожими друг на друга людьми возникает иногда настоящая мужская дружба, данный случай был тому подтверждением.

Энтони, большой, широкоплечий, добродушный тугодум отличился в Оксфорде как крикетист и был награжден синей майкой чемпиона. Теперь он регулярно покидал контору отца, где отсиживал положенные часы с любезным выражением лица и ровным счетом ничего не делая, чтобы по субботам успеть сыграть за команду "Арлекинов". Втайне он был убежден, что главное в мире — это спортивные игры. По части мозгов он не мог соперничать с умным, проницательным, хотя несколько вспыльчивым Роджером, и его медлительная манера себя вести весьма контрастировала с неуемной энергией этого джентльмена. Не обладал Энтони и достаточно развитым воображением, так что известность двоюродного брата как писателя с уже международной прочной репутацией не производила на него ни малейшего впечатления, хотя он должным образом уважал его заслуги в гольфе, отмеченные в Оксфорде синей майкой почти пятнадцать лет назад.

Со свойственной ему методичной тщательностью Энтони приступил к исполнению многочисленных отданных ему приказаний. За семь минут до отправления поезда он, с билетами в руках, занял условленное для ожидания место на обширных просторах вокзала Ватерлоо.

Через две минуты пунктуально появился Роджер, и они вместе прошли через контроль, сопровождаемые носильщиком, нагруженным двойным багажом. В поезде было мало народу, и они без осложнений заняли места в вагоне первого класса для курящих.

— Ну, сын мой, Энтони, нам предстоит получить большое удовольствие от этой маленькой поездки, — заметил Роджер, когда поезд тронулся, с удобством устраиваясь в углу купе и развернув большой газетный сверток, — ты это понимаешь?

— Неужели? — осведомился Энтони любезно. — Но мне, конечно, интересно будет наблюдать, как ты идешь по следу. Чудное будет зрелище.

— Да, и теперь, когда я размышляю на этот счет, мне кажется, ты тоже будешь довольно нужным помощником, правда?

— Я? Но почему?

— Как друг-идиот, — весело ответил Роджер. — Мне как сыщику полагается несоображающий, глупый друг. У всех лучших ищеек такие есть.

Энтони что-то проворчал и начал довольно демонстративно листать журнал "Спортсмен", которым довольно предусмотрительно запасся на дорогу. Роджер занялся своим газетным свертком. Полчаса или даже больше они молчали, а затем Роджер, отбросив в сторону последнюю газету, сказал:

— Наверное, я должен изложить тебе факты дела, насколько я их себе представляю. А кроме тою, это поможет закрепить их в моей собственной памяти.

Энтони посмотрел на часы:

— А знаешь, Роджер, ты молчал целых тридцать шесть минут и двенадцать секунд? — сказал он крайне удивленным тоном. — Ты, пожалуй, показал рекордное время, а?

— Фамилия мертвой женщины — Вэйн, — ответил Роджер невозмутимо. — Миссис Вэйн. По-видимому, она отправилась на прогулку с девушкой, которая приходится ей двоюродной сестрой и живет у нее в доме, некой мисс Кросс. По словам этой девицы, миссис Вэйн на обратном нута сказала девушке, чтобы дальше она шла одна, потому что она хочет завернуть к приятельнице по какому-то делу. Но она так к приятельнице и не попала. Через пару часов в полицейский участок обратился рыбак и сказал, что, когда он примерно полчаса назад проплывал мимо берега залива к местам, где обитают омары, на камнях у подножия скалы он видел что-то, однако ему, очевидно, не пришло в голову подплыть и узнать, что это такое. Послали разузнать туда констебля, и они вдвоем с рыбаком спустились по камням вниз, как раз в том месте много расщелин между скалами, и внизу нашли тело миссис Вэйн. Вот таким-то образом.

— Мне кажется, я где-то об этом читал, — кивнул Энтони, — но разве это не несчастный случай?

— Именно так и думают все тамошние жители, и к тому же самому заключению пришли после вскрытия: "Смерть наступила в результате несчастного случая". Но дело на этом не закончилось. Местный корреспондент газеты "Дэйли курьер" сегодня утром случайно увидел, как вокруг этого места рыщет — кто бы ты подумал? — сам инспектор Морсби. А раз уж этим делом занимается Морсби, то, значит, должно произойти нечто очень существенное.

— Клянусь Юпитером! Ты хочешь сказать, что ее убили?

— Я полагаю, так думает Скотленд-Ярд, — серьезно подтвердил Роджер.

Энтони тихонько присвистнул и потом спросил:

— А есть какие-нибудь улики?

— Мне о таковых ничего не известно, хотя конечно у них должен быть какой-нибудь рабочий материал. Местный корреспондент сообщил лишь то, что миссис Вэйн была очаровательной женщиной, еще вполне молодой (всего двадцать восемь лет, так, кажется, сказал Бергойн), хорошенькой, обаятельной и пользовалась среди соседей большой популярностью. Ее муж, богатый человек, значительно старше ее и занимается наукой в качестве любителя. Она его конек. Но, в сущности, он довольно известный экспериментатор, насколько мне известно.

— Звучит как-то чудно, — раздумчиво сказал Энтони. — Кому в целом свете может прийти в голову убить подобную женщину? Может, у тебя уже есть какие-то данные? Что-нибудь прояснилось?

После минутного колебания Роджер ответил:

— Только то, что двоюродная сестрица после смерти миссис Вэйн должна получить десять тысяч футов.

— Ого! Это звучит довольно зловеще, не так ли?

— Да, действительно, — мрачно подтвердил Роджер.

Опять наступило недолгое молчание.

— И ты подрядился обо всем об этом написать в "Курьер"? — почти беспечно продолжил разговор Энтони.

— Да, и, насколько мне известно, мы в этом поле — первые охотники. И это будет маленький хорошенький сюрприз, если мы единственные сообщим завтра утром какие-нибудь новости о Морсби. И как только мы приедем на место, мне надо будет улетучиться и поболтать с ним. Хорошо, что я с ним немного уже знаком.

— Займите свои места для ленча, п'жалста, — сказала голова, внезапно вынырнувшая в купе из коридора. — Подают ленч, с вашего позволения.

— Знаешь, Роджер, — заметил Энтони, когда они покорно встали, — не понимаю, что тебя заставило заниматься криминальными делами? Я хочу сказать, еще до Уичфордского дела. И почему ты им занялся?

— Из-за одной очень запутанной и очень сложной небольшой проблемы, которую я имел удовольствие решить примерно два года назад, — скромно пояснил Роджер. — И вследствие этого я понял, на что способен, так сказать. Я не могу назвать тебе имена или другие такие же подробности, потому что это глубочайшая тайна. И лучше тебе об этом меня не расспрашивать.

— Ну, верняк, я не буду тебя об этом расспрашивать, раз это такой секрет, — пообещал Энтони.

Почему-то вид у Роджера стал немного разочарованный.

Глава 2 Девушка и убийство

Деревня Ладмут расположена в миле от станции того же названия. Прибыв на последнюю, Роджер и Энтони отметились в помещении, соединявшем в себе кассу, пристанище для носильщиков, багажное отделение и гардероб, и стали выяснять, в каких отелях можно остановиться.

— "Телях", — повторил носильщик, станционный смотритель и контролер в одном лице, почесывая макушку с глубокомысленнейшим видом. — А у нас здесь поблизости нет "гелей". Уж во всяком случае того, что называется "гелями".

— Ну тогда кабачок какой-нибудь, — уже несколько раздраженно спросил Роджер. Путешествие было долгим, утомительным, а после Борнмута они ехали со скоростью едва десять миль в час. Для человека, который так стремился поскорее заняться делом, как Роджер, вряд ли могло существовать что-нибудь отвратительнее, чем скорость передвижения, обычная на перегоне между Борнмутом и Ладмутом. И нельзя было сказать, что поезд двигался медленно, но, казалось, станции его совершенно сбивали с панталыку: он останавливался и прохлаждался на каждой не меньше двадцати минут, прежде чем находил в себе силы снова тронуться в путь.

— Как называется лучший паб в Ладмуте?

Многопрофессиональный собеседник хрипло хохотнул.

— Лучший паб? — повторил он, явно забавляясь. — Лучший паб, а? Хо-хо!

— Наверное, я сказал что-нибудь забавное, — пояснил Роджер, обращаясь к Энтони. — Видишь? Этому джентльмену стало смешно. Я спросил, как называется лучший паб, так что он просто сейчас задохнется от смеха.

Энтони внимательно вгляделся в многопрофессионального служаку.

— А мне кажется, что он смеется не над тобой. Он просто вспомнил, как Гладстон пошутил в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году.

— Да здесь ни одного нет, — хохотал мастер на все руки, — поэтому, когда вы говорите лучший паб, я…

— Тогда где же находится хоть какой-нибудь паб? — терпеливо осведомился Роджер.

— Ну конечно в деревне.

— А где деревня Ладмут вместе со своим единственным пабом? — продолжал Роджер с почти сверхчеловеческим умением собой владеть.

На этот раз они получили более ясный ответ и, покинув станцию, побрели, палимые жарким солнышком, в указанном направлении, покинув единого в трех лицах носильщика, станционного смотрителя и контролера, который время от времени снова начинал хохотать, когда лучшая в мире шутка вдруг сверкала какой-то новой, раньше не замеченной гранью.

Путники сильно разгорячились во время прогулки и были рады нырнуть в полутьму маленькой старомодной гостиницы, стоявшей посередине небольшой кучки домов и составлявшей жилое ядро деревни. На громкий стук по прилавку появился хозяин, крупный мужчина, немного смахивавший на добродушного быка. Было почти слышно, как он потеет.

— Боюсь, не смогу, джентльмены, вас обслужить, — жизнерадостно доложил он, — есть только лимонад и имбирное пиво, и ничего больше.

— Только и всего? — сказал Роджер. — Ну тогда принесите две больших, самых больших кружки с самым мокрым пивом, потому что мы не прохожие, мы постояльцы.

— Вы не хотите ли остановиться здесь? Вам нужны комнаты?

— Да, конечно, нам и комнаты понадобятся, но вот прямо сейчас мы хотим пива, и не забудьте, что я сказал про величину кружек.

— О, если так, то это дело другое, — подтвердил хозяин. — Я вам принесу такие, что вмещают по кварте, если, конечно, не возражаете.

— Не возражаем? Сейчас увидите, как мы не возражаем.

Хозяин шумно наполнил две огромные кружки пивом, и двое жаждущих припали к ним с благодарностью. Затем Роджер поставил свою на прилавок и вытер рот.

— Значит, это единственная гостиница в окрестностях, не так ли?спросил он небрежно.

— Да, сэр, оно именно так. Ладмут небольшая деревня, понимаете, и больше не становится.

— Что вы этим хотите сказать?

— Ну, в округе у нас много больших домов, и там проживает много джентльменов и других господ. Их поболе, чем нас, деревенских, а они, натурально, не очень-то благоволят к питейным заведениям и гостиницам.

— Да, понятно. Между прочим, у вас остановился где-то тут мой друг по имени Морсби. Случайно, не видели или не слышали о таком?

— Мистер Морсби, — расплылся в улыбке хозяин, — да он здесь же и остановился, как пить дать. Снял комнату сегодня утром, честное слово. Подумать только!

— Да, только подумать! Слышал, Энтони? Дражайший старик Морсби пребывает под этим же самым коньком на крыше. Что ты об этом думаешь?

— Это хорошо! — подтвердил Энтони.

— Еще бы не хорошо! — и Роджер снова сделал глоток. — У вас тут небольшой переполох случился, а, хозяин? Говорят, какая-то леди со скалы упала или что-то в этом роде.

— Миссис Вэйн, сэр? Да. Очень печальное дело, сэр, очень печальное. Говорят, замечательная и приятная леди она была, хотя сам я ничего такою сказать не могу, не общался. Немного чужая она здесь была, понимаете. И замужем за доктором не больше лет пяти.

— Доктором? Ее муж врач?

— Да нет, это больше так говорится. Его все зовут доктор Вэйн, хотя он никакой не врач. Нажил много денег и уже был богатым, когда поселился здесь лет двадцать назад, а то поболе, а до этого, говорят, и вправду он был врачом, поэтому его всегда и называют доктор Вэйн.

— Понятно. А где он живет? Поблизости отсюда?

— Да с милю отсюда будет, по Морской дороге к морю. Там большой дом стоит, собственная усадьба, у скал. Мимо не пройдете. Единственный дом. Место пустынное. Можете прогуляться и сами посмотреть, если делать нечего.

— Клянусь Юпитером, можно и прогуляться. А, Энтони?

— Да, я думаю, это возможно, — с осторожностью ответил Энтони.

— Но прежде всего о комнатах. У вас сколько свободных, хозяин?

— Ну, кроме той, что занимает мистер Морсби, еще четыре. Если вы задержитесь на минуту-две и посмотрите, го можете выбирать любые.

— Не стоит беспокоиться. Мы берем их все.

— Как, всё четыре?

— Да, чтобы у каждого были своя спальня и гостиная.

— Но внизу есть гостиная, которой вы можете пользоваться. Гостиная что надо.

— Неужели? Ну и хорошо! Тогда мы и ее берем. Мне нравятся хорошие гостиные. И, таким образом, это будет пять комнат, да? Думаю, нам хватит этого количества. Что ты скажешь, Энтони?

— Думаю, этого достаточно, — согласился Энтони.

— Вот видите, хозяин? Мой друг со мной согласен. Значит, договорились.

— Но это обойдется вам дороже, — пробормотал в некотором изумлении хозяин.

— Ну конечно дороже, — согласился радостно Роджер. — И намного дороже. Но ничего не поделаешь. Мои друг человек очень привередливый, просто очень, и считает, что нам на двоих надо не меньше пяти комнат. И мне очень жаль, хозяин, но дела обстоят именно таким образом. И теперь, я полагаю, вы хотите получить от нас задаток, не так ли? Ну, разумеется. А после надо сюда доставить со станции наши вещи и у вас, наверное, есть здесь служащий, который может этим заняться. И можете передать ему от меня, если краснолицый мужчина, который отдаст ему наши вещи, будет вдруг странно при этом похмыкивать, то пусть он на него не обижается. Дело в том, что кто-то сказал ему шутку, родившуюся в тот же год, что королева Виктория. Ну и теперь насчет задатка, о котором вы говорили. Вот десять фунтов. Может, вы мне дадите сразу и расписку, где укажете, что это задаток за все пять комнат, не то у меня будут большие неприятности с моим приятелем. Премного вам благодарен.

Хозяин, лицо которого при таком неудержимом потоке слов приобретало все более бессмысленное выражение, приободрился при виде двух пятифунтовых бумажек, которые Роджер выложил на прилавок. Слова словами, а деньги всегда деньги. Он понятия не имел, к чему вся эта суматоха, и втайне решил, что Роджер, наверное, пострадал не от солнечного удара, а у него расстройство ума посерьезнее, но с большой готовностью нацарапал требуемую расписку.

Роджер сунул ее в бумажник и, явно выказывая странный интерес к покойной миссис Вэйн, стал расспрашивать, откуда она упала, с какой именно скалы и как туда скорее всего добраться. Получив нужную информацию и договорившись о доставке багажа в комнаты, он сердечно пожал руку потрясенному этим хозяину и, уходя, увлек за собой Энтони.

— Ну, я надеюсь, ты отдаешь себе отчет в своих поступках, — заметил сей молодой человек, когда они резво пустились в направлении, указанном хозяином, — но я, да простит мне господь, тебя не понимаю. Скажи, ради бога, для чего тебе целых четыре спальни?

Роджер ласково улыбнулся:

— Чтобы помешать, кузен мой Энтони, мелкой журналистской сошке разделить наше преимущество — находиться под одной крышей с инспектором Скотленд-Ярда мистером Морсби. Грязная уловка, конечно, и тем не менее аккуратная работа.

— О, понимаю! Очень хитро задумано. А куда мы идем? К скалам?

— Да. Понимаешь, я хочу как можно скорее встретиться с Морсби. Думаю, если он приехал только сегодня утром, то сейчас он еще бродит где-нибудь между скал, так что лучшее, что я могу сделать, — тоже туда направиться.

— Здравое решение. А после этого?

— Ну, после я попытаюсь поговорить с кем-нибудь из обитателей дома, хотя не склонен сейчас брать в оборот самого доктора.

— Доктора Вэйна? Нет, конечно, черт побери, тебе вряд ли удалось бы вытянуть из него что-нибудь.

— И у меня такое чувство. Но у него, полагаю, есть секретарша, хотя я еще не знаю, как ее зовут, и эта девушка, двоюродная сестрица погибшей жены, мисс Кросс. Мне кажется, ее и надо атаковать в первую очередь.

Энтони нахмурился.

— Ну, это не очень-то вежливо, как мне кажется.

— Расспросить ее о том о сем? Специально раскалывать? Но это совсем необязательно. Она сама захочет сказать такое, что ей очень желательно было бы увидеть в печати. Она понимает, что факт получения ею наследства в десять тысяч фунтов будет обязательно обсуждаться, если возникнет подозрение о неслучайности смерти миссис Вэйн. Натурально, девица захочет дать первой, но косвенно, ответ на эти подозрения.

— А я и не подумал об этом, — признался Энтони, и лицо его прояснилось.

— И я тоже, до самой этой минуты, — честно сказал Роджер. — Тем не менее это именно так. И у меня есть к тебе просьба, Энтони. Не надо, чтобы ты присутствовал при моем разговоре с Морсби. Из него в любом случае довольно трудно что-нибудь вытянуть, а при тебе источник его красноречия и вовсе пересохнет. Так что ты мог бы прогуляться вдоль скал, уточнить местоположение вэйновского дома и попытаться ненавязчиво у кого-нибудь узнать, где эта девушка обретается и где ее можно словить — разумеется, вне дома, если это возможно. Как насчет этого?

— Да, я могу этим заняться. И потом с тобою встретиться.

— Хорошо, тогда прогуливайся где-нибудь в скалах, наверху, и я обязательно наткнусь на тебя. Ага, до моря не больше трехсот ярдов, скалы здесь пологие и с них открывается хороший вид на волны. Давай свернем направо, и там ты пойдешь по берегу, а я пройду здесь, через расщелину. Наверное, примерно через час, а то и меньше, я с этим делом покончу. Пока!

Энтони не спеша зашагал по пружинистому дерну в необходимом направлении, весьма заинтересованно размышляя о причине, приведшей их в эти очаровательные места, и о том, чем может закончится путешествие. В его раздумьях не было той жадной любознательности, которую питал по отношению к окружающим Роджер, к их образу мыслей и обуревающим страстям, что и привело его однажды на путь разысканий в широком поле криминологии, которые он осуществлял, испытывая жадный, всепоглощающий интерес ученого к природе животного по имени "человек". Сначала мысль о вынюхивании тайных фактов и ужасных происшествий (словно он честолюбивый полицейский, как он презрительно выразился в разговоре с Роджером за ленчем в поезде) Энтони казалась отталкивающей. Только после того, как Роджер с немалым трудом втолковал ему, что каждый из живущих имеет моральные обязательства перед мертвыми, он сумел воспринять идею выслеживания в более широком аспекте. И даже тогда, согласившийся с тем, что на свете есть необходимость в сыщиках точно так же, как иногда возникает необходимость в палаче, он был во всяком случае благодарен Провидению, что не является ни тем, ни другим. Роджер, распространявшийся о доблестях и славе детективного мышления, утонченной прелести логического доказательства, всепоглощающем азарте охоты за дичью по имени человек (такой, которая в девяноста девяти случаях из ста не заслуживает и капли жалости), не заставил его сдвинуться с этой позиции ни на йоту.

Настроенный подобным образом, он естественно с мрачным неодобрением воспринял информацию Роджера о девушке, кузине миссис Вэйн, и ее десяти тысячах фунтов. Девушки и убийства, по мнению Энтони, были понятиями несовместимыми. Девушки — это нечто совсем иное. Убийство связано с мужчинами, не с девушками. Да, девушек могут убить и очень часто убивают. Но не другие девушки. И если очень неприятно охотиться за мужчиной, подозреваемым в убийстве, то как же отвратительно преследовать в подобных обстоятельствах девушку?

По мере того как ноги Энтони вели его вперед, прогрессировал и его мыслительный процесс, и в голове Энтони начала формироваться идея. Он не только узнает о местонахождении мисс Кросс, как его просил о том Роджер, он постарается, если представится возможность, поговорить с ней, хотя бы минуту-две и заронить в ее сознание предупреждение о надвигающейся опасности, а также тайный намек, что во всяком случае он, Энтони Уолтон, готов ей оказать посильную помощь, если она пожелает таковую принять. Уж на такую-то малость должен быть способен любой малый. Этого требует элементарная порядочность. Один к десяти, что ей никакая помощь не требуется, но предложить помощь — только так и может поступить порядочный человек. Девушки — создания слабые, беззащитные. Пусть же знают, что у них всегда найдется защитник (если обстоятельства потребуют этого, пусть он даже совершенно незнакомый им человек), что круто меняет их положение в этом мире. Естественно!

В пылу решимости Энтони невольно повернул в сторону моря и теперь шел вдоль самой кромки прибрежных скал. Внезапно осознав это, он остановился и огляделся. Метрах в двухстах пятидесяти направо от него на большом огороженном пространстве, протянувшемся на полмили до начала дороги, стоял большой красный дом. Хозяин гостиницы был прав, то был дом доктора Вэйна. Несколько минут, не двигаясь с места, Энтони рассматривал дом. Теперь, когда он очутился прямо перед ним, задача проникнуть на смежную территорию и потребовать свидания с незнакомой женщиной для того, чтобы предупредить ее насчет опасности, которой, возможно, вообще не существует, вдруг показалась ему до некоторой степени пугающей.

Он перевел взгляд с красной крыши и начал, очевидно с инстинктивной потребностью в помощи, оглядывать прилегающие к дому окрестности, и в должный момент его взгляд уперся в скалу, как раз перед ним, и тут Энтони вздрогнул. На маленьком, покрытом травой выступе, в нескольких метрах ниже вершины скалы, которая с одной стороны выветрилась, отчего образовался крутой, но преодолимый спуск, сидела девушка, так же упорно глядящая на Энтони, как он незадолго до этого созерцал дом. Когда он увидел ее, она тоже вздрогнула, слегка покраснела и поспешно стала смотреть на горизонт.

Энтони импульсивно шагнул вперед и приподнял шляпу.

— Простите, — сказал он, — я ищу дом доктора Вэйна. Не можете ли сказать, это и есть его дом?

Девушка, полуобернувшись, взглянула ему прямо в лицо. Она была без шляпы, и солнце позолотило ее темные волосы, заплетенные и уложенные кольцами, так что они закрывали уши. Глаза, воззрившиеся на Энтони, были большие и карие, а простое черное платье так ловко облегало ее гибкое, грациозное тело, что было бы замечательно, если бы она носила его не снимая.

— Я так и подумала, что вы его ищете, — спокойно ответила она. — Да, это тот самый дом. Вам нужен кто-нибудь из его обитателей?

— Да, я… Дело в том, что я хотел бы повидаться с мисс Кросс.

Девушка, видимо, напряглась.

— Я и есть мисс Кросс, — холодно ответила она.

Глава 3 Инспектору Морсби не очень интересно

От моря до деревни Ладмут примерно полмили. Там, откуда к ней ближе всего и где Роджер и Энтони свернули с дороги и пошли прямо через открытое пространство, волны прорвали суровую линию прибрежных скал, которые тянутся на несколько миль в обоих направлениях. Как следствие, в месте прорыва образовалась крошечная заводь, почти круглая по форме. Она и удостоена названия Ладмутский залив.

У начала каждого полукружия миниатюрного залива, шириной вряд ли больше ста метров, возвышаются по крайней мере на сто футов над уровнем моря голые скалы, которые понижающейся грядой, окаймляющей залив, постепенно спускаются в самой удаленной его части к песчаной отмели. В скалах есть довольно крутой спуск к высокой равнине и, соответственно, к деревне. Это очень живописное местечко, расположенное несколько в стороне от проезжей дороги и еще не оскверненное (если не считать случайных велосипедных экскурсий из близлежащего городка Сэндси, что в шести милях к западу) вездесущими туристами, так как местные дороги по обе стороны залива слишком круты и представляют опасность для автобусов — к большому утешению тех жителей деревни, кто не держит ни пабов, ни гостиниц, ни лавок, торгующих бананами.

Скалы, простирающиеся в сторону Сэндси, смотрят в открытое море. Вид у них не такой суровый и мрачный, как у тех, что глядят на восток. Эти немного отступают от берега, а склоны не падают почти отвесно, они бесформенны и представляют такое нагромождение огромных выветрившихся глыб с расщелинами и валунов, словно стремятся помешать решительному человеку подняться наверх. Однако, если спуститься на треть высоты, можно увидеть узкую, более или менее ровную горизонтальную полоску, протянувшуюся на довольно значительное расстояние. Эту полоску превратили в тропинку, вырубив в скале с обеих сторон ступеньки. Когда-то эту тропинку очень любили деревенские мальчишки, как самое удобное место для рыбной ловли во время прилива, но привычки меняются даже в Ладмуте, и в наши времена все, кто ищет одиночества, могут его почт с уверенностью обрести именно здесь. Вдобавок ко всем достоинствам этого места существовало еще одно: над тропинкой нависал огромный выступ скалы, который почти совершенно скрывал тех, кто находился на тропинке, от взгляда стоящих на ее вершине, поэтому инспектора Морсби, сидящего на невысоком валуне в том месте, где тропинка расширялась почти на двенадцать ярдов и образовывала выступ, можно было увидеть только со стороны моря.

Инспектор Морсби настолько мало напоминал шаблонный образ великого сыщика, как только можно представить. Лицо его отнюдь не казалось в профиль острым, как лезвие бритвы и даже топора (скорее, если надо обязательно сравнивать его с чем-нибудь режущим, то лицо это больше походило на закругленный нож для масла). Его глаза не обладали способностью с самых юных лет бросать молниеносные пронзительные взгляды, и никогда он не делал отрывистых, резких замечаний — он говорил обычным, спокойным тоном. Так что не будем уклоняться в сторону от фактических данных: более обыкновенного на вид человека, ведущего себя самым обыкновенным образом, в мире просто не существует.

А пускаясь в подробности, следует заметить, что инспектор был и не очень ладно скроен, однако прочно сбит. Еще у него были седеющие моржовые усы, а пальцы рук короткие и загрубевшие. Обычно лицо его выражало неомраченное простодушие. Он частенько бывал в жизнерадостном настроении и никогда не испытывал ни малейшей злобы по отношению к своим жертвам.

В данный момент — нашего с ним знакомства — он с выражением чрезвычайной душевной теплоты, опершись локтем на колено и подперев подбородок кулаком, смотрел на маленькую лодку, плывшую в полумиле от берега. Однако такое выражение лица было вызвано не какой-то особенной привязанностью к гребцу с мозолистыми ладонями. И вообще инспектора не лодка интересовала, он ее даже не замечал. Он самым усиленным образом размышлял, каким это образом некая леди сумела случайно упасть в море с самого широкого места тропинки, где он сейчас сидит, и почему, если леди упала не случайно, но совершила самоубийство, она это сделала, крепко зажав в правой руке большую пуговицу с чьего-то пальто.

Да, это очень интересный вопрос, решил инспектор Морсби, во всяком случае, достаточно интересный, чтобы в полуофициальном порядке его вызвали сегодня утром из Сэндси, где он уже провел с женой и двумя детьми половину своего ежегодного отпуска, и, в соответствии с инструкциями из Скотленд-Ярда и начальства местной полиции, ему следовало поглубже вникнуть в этот интересный вопрос.

Звук шагов на тропинке, приближающихся с восточной стороны, заставил его резко поднять голову. Выражение лица инспектора Морсби стало при этом чуть-чуть не таким дружелюбным. В следующий момент из-за поворота показался мужчина плотного сложения, без шляпы, в совершенно бесформенных брюках из серой шерстяной фланели и в донельзя выношенной старой спортивной куртке. Во рту у него была трубка с коротким чубуком и огромной чашечкой. Он быстро приближался к инспектору Морсби, глядя на него с напускным безразличием, которое сменилось столь же наигранным удивлением. Затем, широко улыбнувшись, мужчина поспешил пожать протянутую ему руку.

— Господи боже, инспектор Морсби! Подумать только, встретить вас здесь! Вы помните меня? Меня зовут…

— Мистер Шерингэм! Ну, разумеется, я вас помню, сэр, — перебил его инспектор, с большой сердечностью пожимая руку мистера Шерингэма. — Вряд ли можно забыть вас, ведь ваши книги доставили мне столько удовольствия, уж не говоря о том, как вы нас всех в Скотленд-Ярде удивили, занимаясь Уичфордским делом. С ним был еще связан мистер Тернер из "Курьер", не так ли?

— Верно. Так называемое дело о "Драгоценностях из Хэттон Гарден", как его величали в газетах. Но, инспектор, что вы поделываете в этой мирной части вселенной?

— Я здесь отдыхаю, — ответил инспектор совершенно правдиво. — Остановился в Сэндси, с женой и детьми.

— Вот оно что, — простодушно заметил Роджер.

— А как вы сюда попали, сэр? Тоже на отдых?

Роджер вдруг подмигнул.

— Я? О нет. Я здесь подвизаюсь в своем новом амплуа, мне навязанном.

— О чем вы, сэр? Что это за амплуа?

— Ну, откровенно говоря, я сюда явился, чтобы задать от имени руководства газеты "Курьер" вопрос инспектору Морсби: что он может сказать о леди, которая день-два назад где-то здесь упала с утеса, и почему такая важная особа, как он, заинтересовалась таким обычным несчастным случаем?

Инспектор грустно усмехнулся и поскреб пальцами подбородок.

— Да я просто забрел сюда из Сэндси, бежал, так сказать, от шумной толпы в поисках временного одиночества! — пожаловался он с напускным простодушием. — Достаточно мне зевнуть в неурочный час, как сию же минуту нагрянут с полдюжины джентльменов той же профессии, которая для вас внове, и станут донимать меня вопросами, что бы это такое значило.

— Но вы хотите немного вздремнуть, прежде чем вернетесь в Сэндси?спросил Роджер с лукавой искоркой во взгляде.

— Вздремнуть?

— Да, во всяком случае, вы вряд ли сняли комнату в "Короне" только для того, чтобы там причесаться?

Инспектор одобрительно хмыкнул.

— Подловили вы меня, сэр! Да, я, возможно, останусь здесь на денек-другой. Даже обычные происшествия имеют в себе нечто интересное, знаете ли.

— И особенно такое, которое не является обычным? Ладно-ладно, инспектор. Вам от меня таким образом отделаться не удастся, вы же знаете. У меня уже выработался нюх на дела, где пахнет убийством, как у хорошей ищейки, и чутье мне сейчас весьма настойчиво подсказывает: вы чего-то не договариваете. Так в чем все-таки дело? Вы не можете хотя бы слегка намекнуть? Обозначить, так сказать, идею?

— Ну, не знаю, может быть и смогу. Но мне надо подумать.

— А вы не можете подумать прямо сейчас? И сказать всего несколько слов для "Курьер", прежде чем сюда нагрянут другие ребята из прессы. Если хотите, я там, в газете, заставлю через каждые два-три слова упоминать ваше имя. Ну давайте говорите прямо сейчас!

Инспектор призадумался. Он не питал отвращения к паблисити, и увидеть свое имя неоднократно упомянутым такой влиятельной газетой, как "Курьер", ему было бы приятно. Ведь если необходимая секретность будет соблюдена, то немного рекламы офицеру полиции никогда не повредит, а часто доставляет ему немало преимуществ.

— Ну ладно, не имею ничего против, чтобы, не говоря лишнего, сообщить вам, мистер Шерингэм, следующее: в этом деле есть пара подозрительных нюансов, — сказал, помолчав, инспектор. — Понимаете, предполагается, что леди в момент падения была не одна.

— И упала как раз над этим местом, не так ли? — ввернул Роджер.

— Да, как раз над этим местом. Но я не совсем уверен — то есть совсем не уверен! — что она была одна в то время, когда упала. И это действительно все, что я могу сказать в настоящее время.

— А почему вы считаете, что она была не одна?

— Ах! — вид у инспектора стал совершенно таинственным. — Я не могу этого утверждать со всей определенностью, но вы можете намекнуть своим читателям, что я зря слов на ветер не бросаю.

— "Инспектор Морсби, который занимается этим делом, дал понять, что нашел немаловажную улику. Не будучи еще в состоянии точно сообщить, в чем она заключается, он заверил меня, что вскоре можно ожидать необычного развития событий", — торжественно процитировал Роджер из будущего репортажа.

— Да, что-нибудь в этом роде, — рассмеялся инспектор. — И, разумеется, мне не требуется разъяснять джентльмену вроде вас, как это невероятно упасть со скалы именно в данном месте, где тропинка так расширяется, что образуется выступ.

— Тогда, может быть, это самоубийство? — кивнув, спросил Роджер.

— Возможно, — интонация инспектора была совершенно бесстрастна.

— Но вы ведь абсолютно уверены в обратном? — улыбнулся Роджер. — А?

Инспектор снова рассмеялся.

— Я, несомненно, смогу вам об этом сообщить немного позже, сэр, а пока… — и он сделал многозначительную паузу.

— А пока вы мне были бы очень признательны, если бы я перестал надоедать вам вопросами и опять оставил вас в покое? Я вас понял, инспектор. Очень хорошо. Но вы не возражаете, если я тоже, прежде чем удалиться, слегка обследую это местечко?

— Конечно нет, мистер Шерингэм, — любезно согласился инспектор. — Никоим образом.

Однако, несмотря на дружелюбное отношение инспектора, Роджер приступил к беглому осмотру выступа, где они оба находились с чувством, похожим на раздражение. И осматривал его скорее демонстративно, чем но какой-либо иной причине, так как великолепно знал, что он ничего не найдет: инспектор Морсби уже успел, разумеется, об этом позаботиться. Совершенно справедливо, что инспектор умалчивает о некоторых вещественных уликах, которые он, конечно, обнаружил — в этом не может быть никакого сомнения! Однако Роджер считал, что инспектор мог бы отнестись к нему несколько иначе, чем к рядовому репортеру, тем более после упоминания о Уичфордском деле. И Роджера такое отношение несколько уязвляло, даже весьма уязвляло, тем более что уязвляться было незачем. Естественно, что в глазах инспектора Морсби он был сейчас только репортер, и все тут.

Он приехал в Ладмут как репортер, вел себя как репортер, он был репортером. Черт побери!

Как он и ожидал, на выступе ничего обнаружить не удалось.

— Уф, — сказал он, выпрямляясь после осмотра валуна. — Ничего нет, и никаких следов борьбы тоже.

— А здесь они и не могут быть на этой скалистой поверхности, добродушно заметил инспектор, — понимаете, она слишком тверда, чтобы воспринять какие-либо отпечатки.

— Да, такая мысль и мне приходила в голову, — с холодком отозвался Роджер. И подошел к западному концу выступа, где он опять суживался до полосы не шире четырех-пяти шагов, и не спеша побрел по дорожке. Однако Роджер сделал не больше пяти-шести шагов, как его внезапно остановили слова инспектора.

— Туда не ходите, если желаете вернуться обратно поскорее, сэр, там дорога гораздо длиннее. Я бы на вашем месте пошел путем, которым вы сюда пришли, он гораздо короче.

Роджер встрепенулся.

— Ого, старая полковая лошадь навострила уши, — пробормотал он едва слышно и, обернувшись, взглянул на инспектора с некоторым любопытством. Интересно, а почему вы не хотите, чтобы я пошел именно этой дорогой, инспектор?

— Меня это не касается, сэр, — невиннейшим образом возразил инспектор, просто я хотел предупредить, чтобы вам не пришлось возвращаться кружным путем, вот и все.

— Понимаю! Но знаете, я, наверное, предпочту именно кружной путь, ответил Роджер с озабоченным видом. — Мне это, наверное, пойдет на пользу. До свиданья, инспектор, разумеется, увидимся попозже.

И Роджер снова зашагал по дорожке, но на этот раз медленнее, уверенный, что его снова окликнут.

И он не обманулся в своих ожиданиях.

— Наверное, мне надо было сразу вам это сказать, — раздался смиренный голос у него за спиной. — Но понимаете, сэр, я не хочу, чтобы вы пока упоминали об одном обстоятельстве. Не хотелось бы спугнуть птичку раньше времени — конечно, при условии, что таковая птичка имеется. Пойдем вместе, и я вам кое-что покажу.

Он повел Роджера дальше и через несколько шагов остановился перед обширным пятном засохшей грязи. На ней отчетливо виднелись следы двух пар ног, несомненно женских, причем одни следы были существенно больше, чем другие. Особенно четко вырисовывались глубокие отпечатки высоких каблуков.

— Ого! — тихо воскликнул Роджер, напряженно вглядываясь в отпечатки.

— Вот именно! Поэтому я и сказал, что леди была не одна, — заметил инспектор. — Я почти убежден, что она пришла с этой стороны. Отпечатки появились вчера утром или около того. Большая удача, что они с тех пор не стерлись. По-видимому, сюда приходили только с другого конца тропинки и уходили в ту же сторону, потому что там ступеньки гораздо ближе. Между прочим, я попытался приложить к следам обувь погибшей леди, и они совершенно точно совпадают с меньшими. Это, конечно, не такое уж важное обстоятельство, каким бы его сделали авторы рассказов (смею сказать, даже в этой деревушке найдется по крайней мере пар двадцать обуви, которые подошли бы к тем или другим следам), но все же, мне кажется, этот момент стоит упоминания.

Роджер нетерпеливо оторвался от созерцания следов.

— Но это чертовски важно, инспектор, любому понятно. Однако разве это не исключает предположение о несчастном случае? Да, она была не одна. И готов побиться об заклад, что вы еще кое чего недоговариваете.

— Ну что ж, оно, пожалуй, и так, сэр, — лукаво подмигнул инспектор, которому, однако, не хотелось в данный момент говорить о пуговице с пальто. Может быть, оно и так, но вы должны удовлетвориться сейчас тем, что я могу вам рассказать. Однако и то, что мы сейчас с вами видим, — тоже не для публикации, не забудьте, сэр.

Они повернулись и снова зашагали к выступу.

— А где нашли тело? — спросил Роджер. — В воде?

— Нет, в двух шагах от того места, где бывает самый высокий прилив. Видите вон тот большой камень внизу — заросший морскими водорослями до половины и желтыми ракушками сбоку? Тело лежало между этим камнем и другим поменьше, с другой стороны.

— Понимаю, — протянул задумчиво Роджер, на глазок оценивая расстояние между скальным выступом, на котором они стояли, и камнем внизу: место падения находится на один фут дальше и в сторону. Чтобы тело попало прямо туда, где было найдено, самоубийце надо было сделать еще один небольшой прыжок до камня, если бы она сама бросилась со скалы. И если женщину столкнули — тоже. Более того, внизу, под выступом, между скалами, видна глубокая заводь, и любой человек, свалившийся отсюда, обязательно угодил бы именно туда, однако тело миссис Вэйн миновало заводь и упало на камни за нею. Ясно, тут не обошлось без вмешательства извне, так что всякая случайность почти исключена. И произошло или самоубийство, или убийство.

И Роджер обернулся к инспектору:

— А вскрытие тела было, полагаю?

— Да, сегодня утром.

— Есть переломы костей?

— И немало, — добавил, проницательно усмехнувшись, инспектор, — это значит, что ее не убили где-нибудь в другом месте, а потом перенесли тело сюда, если вы об этом думаете.

— Да, такая мысль действительно у меня мелькнула, — ответил с улыбкой Роджер, — и, наверное, незачем спрашивать, видел ли кто-нибудь что-нибудь, будучи в море?

— Нет. Я сам наводил сегодня утром справки на этот счет. К сожалению, именно тогда в море не было ни одной лодки. Однако старому рыбаку, который потом обнаружил тело, кажется, что он слышал за час до этого крик со стороны скал и взглянул в ту сторону, когда проплывал мимо. Однако он не придал тогда этому особенного значения, подумав, что это, наверное, вскрикнула "какая-нибудь шалая девчонка, которую хорошо улестили" — как он выразился.

— Это интересно, — лаконично заметил Роджер, однако с очень красноречивым блеском в глазах. — Между прочим, вы, наверное, уже осмотрели то место внизу?

— Нет, сэр, не смотрел, — немного виновато признался инспектор. — Я, конечно, должен был это сделать, но комплекция моя не позволила мне спуститься вниз, и подплыть к нему на лодке у меня не было времени. Но в любом случае, я почти уверен, что там нечего искать. Констебль, нашедший тело, принес также дамскую сумочку и зонтик и сказал, что все как следует на месте осмотрел. Строго между нами, мистер Шерингэм, но глаза у него, как я понимаю, не уступают моим, только об этом в "Курьер" ничего не должны знать.

— Мне придется над этим хорошенько поразмыслить, — рассмеялся Роджер, ведь, как бы то ни было, я человек долга и хочу попробовать спуститься хоть на карачках вниз и всюду сунуть свой нос. Я знаю, что там ничего не найти, но получаешь большое удовлетворение, когда делаешь все как надо.

— Ну что ж, только смотрите не оступитесь, чтобы тоже не оказаться внизу на скалах, — шутливо отозвался инспектор, — а то случайный прохожий обвинит меня в кое-каких проделках.

Однако спуск был не таким трудным, как это казалось сверху. Скальная поверхность была настолько трещиновата и неровна, что ноги совсем не скользили, а на половине спуска громоздилась целая пирамида валунов — некое подобие лестницы, которую было сравнительно просто одолеть. Через пять минут после того, как он оставил инспектора в одиночестве, Роджер уже стоял на большом валуне, около которого нашли тело миссис Вэйн.

Несколько минут Роджер рыскал вокруг да около, заглядывая в маленькие лужицы воды и тщательно исследуя каждую расщелину, а инспектор тем временем комментировал время от времени повадки крабов, омаров и прочей приморской живности, которая таится в темных закоулках и только и ждет случая, чтобы цапнуть как следует неосторожную руку исследователя. Затем Роджер выпрямился и, прежде чем начать взбираться обратно на тропинку, бросил быстрый взгляд вокруг.

— Ничего! — крикнул он вверх инспектору, который едва-едва закончил анекдотическое повествование о том, как дедушку его приятеля смертельно обожгла медуза, когда он слонялся между скал в Сэндси. — Здесь ничего нет! А теперь расскажите мне байку о двоюродной бабушке другого вашего приятеля, которая упала с высоты в сто футов, когда занималась скалолазаньем в Камберленде. Через пять минут я буду готов последовать ее примеру, когда буду подниматься, цепляясь из последних сил за скалу бровями и зубами.

Инспектор с готовностью переключился на просимую историю. И в тот же момент Роджер, перешагивая с одного валуна на другой, заметил, как внизу блеснуло что-то белое, и почти инстинктивно потянулся к неведомому предмету.

— Эй, — крикнул, обеспокоившись, инспектор, оборвав рассказ на полуслове, — вы ударились?

Роджер медленно выпрямился и обеими руками стал счищать зеленую слизь с брюк.

— Нет, благодарю за внимание, — весело откликнулся он, продолжая смахивать грязь, — нисколько!

Он не мог использовать носовой платок, потому что завернул в него обрывок бумаги, который ухитрился поднять, инсценируя падение с валуна.

Глава 4 Энтони берет интервью у подозреваемой

Энтони не обладал большим опытом по части общения с женщинами. В какой-то момент, после слов девушки, ему вдруг пришло в голову, что его помыслы насчет этого дела нуждаются в весьма суровом пересмотре. Женщины отнюдь не всегда существа беспомощные и слабые. В памяти молниеносно возникали одно за другим имена Жанны д'Арк, Бодицеи, Флоренс Найтингейл и королевы Елизаветы Тюдор. Разве эти особы женского пола были слабы и беззащитны? Никак нет. Слабой и беззащитной не была и девушка, которая стояла перед ним и разглядывала его холодно и высокомерно. Вряд ли кто меньше заслуживал репутации беспомощной и не способной позаботиться о себе особы.

— Я мисс Кросс, — повторила она ледяным тоном, — что вам угодно?

Язык у Энтони словно прилип к гортани. Благое намерение, которое за минуту до этого казалось ему абсолютно бесспорным и само собой разумеющимся, вдруг обернулось самой глупой и самонадеянной идеей, какие только могут зародиться в уме человеческом. Совершенно невозможно и даже кощунственно было бы даже подумать, что такое прекрасное, гордое создание может лелеять какие-то эгоистические интересы.

— О, я… я хотел бы задержать вас для минутного разговора, — промямлил он, — но это не имеет значения.

Энтони очень бы хотелось повернуться и на самой большой скорости бежать отсюда, поджав хвост, жалобно попискивая что-то в свое оправдание. Но не было никакой возможности. Природа странно подшутила над ним. Он как будто прирос к месту.

— Вы связаны с полицией? — с непредсказуемым презрением спросила девушка.

— Всеблагое небо, нет, конечно! — воскликнул потрясение Энтони. — Никак нет! Черт возьми, нет! Господи милосердный, да конечно нет!

Непримиримая девушка вроде бы немного смягчилась.

— Тогда зачем вы хотели со мной увидеться? — спросила она, как будто кроме полицейских никто не мог захотеть ее видеть.

— Ну, я просто подумал, что, наверное, должен вам кое-что сказать, пробормотал Энтони. — Но теперь это не имеет значения. Я сразу это понял. Это совсем-совсем ничего не значит.

Лицо девушки явно отображало борьбу любопытства с раздражением. Странно, однако любопытство победило.

— Но не хотите же вы сказать, что шли всю дорогу, желая сказать мне о чем-то, а теперь, когда пришли, вдруг решили, что все это пустяки, не стоящие внимания? — И на какую-то четверть секунды в ее взгляде появился очень слабый намек на возможность улыбки.

— Но теперь, когда я вас увидел, я совершенно уверился, что это не имеет никакого значения, мисс Кросс, — просто ответил Энтони.

— Ну, слава тебе господи, что моя внешность еще может на кого-то производить благоприятное впечатление, — пробормотала она скорее для себя, нежели для посторонних ушей, и внезапно, словно покров гордости и высокомерия упал с ее плеч, вид у нее стал совершенно несчастный и покинутый.

Энтони осмелел и воскликнул с внезапной решимостью:

— Нет, я скажу вам, мисс Кросс, зачем я сюда пришел. Я пришел только затем, чтобы сказать: если вам, в ваших теперешних обстоятельствах понадобится какая-нибудь помощь, то я буду гордиться… то есть, так сказать… я бы хотел, чтобы вы знали, что… то есть, я имею в виду…

И он осекся, потому что девушка устремила на него пристальный взгляд, но в глубине ее глаз таилось нечто очень обескураживающее.

— Боюсь, я вас не понимаю, — ответила она высокомерно, — мне и в голову не приходило, что я нуждаюсь в какой-либо "помощи".

— Нет, конечно нет, — промямлил Энтони. — Естественно, нет. Я только подумал, что…

— И должна сказать, что я не считаю возможным обсуждать свои личные дела с незнакомцем! Так что, если больше нет никакой причины?… — и она замолчала, явно ожидая продолжения разговора.

Энтони начал ощущать некоторое раздражение. Он понимал, что из-за недавнего смущения он выглядит дурак-дураком, и ему это не нравилось. Он стремился поговорить с девушкой из чисто альтруистических соображений, но она вела себя с ним как с назойливым пронырой, и это ему не нравилось еще больше.

— В таком случае, — ответил он церемонно, — нам больше не о чем говорить и я должен принести свои извинения за то, что обеспокоил вас. Хотя вы могли бы проявить больше понимания, — добавил он, повинуясь минутному порыву, выпустив эту прощальную стрелу, так как его характер взял верх над воспитанием, — потому что ваши личные дела, возможно и в скором времени, станут вызывать интерес у весьма широкой публики, мисс Кросс.

Девушка сильно покраснела и, казалось, на минуту потеряла дар речи. Глаза ее засверкали, маленькие кулаки сжались, и она откинулась назад, словно на нее действительно напали.

— Если вы пришли сюда, чтобы оскорбить меня!…- сдавленно выдохнула она.

— Нет, ничего подобного! — встревожился Энтони при виде такой неожиданной реакции на его выпад. — Я просто хотел сказать вам, что приехал сюда вместе с другом, который работает сейчас на газету "Дэйли курьер", и он обмолвился, что ему надо обязательно бы с вами поговорить. И я решил дать вам знать об этом заранее.

Так же внезапно, как возник у девушки гнев, так сейчас его сменило нечто очень похожее на страх, мелькнувший во взгляде. Широко раскрыв глаза, она уставилась на Энтони.

— Э-э… он репортер? — пробормотала она. — Боже милосердный, неужели уже до этого дошло?

Мужчины — странные существа. Еще минуту назад Энтони ощущал себя глубоко уязвленным и желал только одного: нанести этой чрезвычайно привлекательной девушке ответный удар. Но как только он в этом преуспел, так сразу же забеспокоился, а теперь, когда ему удалось заставить ее почувствовать не уязвленность, а страх, Энтони предстал в своих собственных глазах отвратительнейшим и самым бесчеловечным извергом.

— Да нет, послушайте, — заговорил он торопливо, — вам не о чем беспокоиться. Репортеры всегда так делают. Берут интервью и все такое. И к тому же он ужасно симпатичный человек. Знаете, это писатель Роджер Шерингэм. Между прочим, мой двоюродный брат. И, думаю, он вас не станет беспокоить расспросами, если вы сами не захотите с ним встретиться. Я уверен, что не станет! Я ему так и скажу, ладно? К черту, есть же другие, есть множество людей, кого он может интервьюировать, если ему так хочется. По правде говоря, я все время возражал против этого, но у него такое мнение, что, может быть, вы сами почему-нибудь захотите дать интервью. Я ему скажу, мисс Кросс. Вы об этом не беспокойтесь. Я позабочусь, чтобы все было в порядке.

Вряд ли девушка что-либо поняла как следует из этой бессвязной речи, может быть, только ухватила ее общий смысл, потому что продолжала все так же пристально глядеть на Энтони, но машинально, думая при этом о чем-то своем. Когда она снова заговорила, голос ее был спокоен, но речь немного сбивчива:

— Значит, можно так вас понимать, что… что лондонские газеты уже заинтересовались смертью моей кузины?

— Боюсь, что так, — словно извиняясь за газеты, en masse[1] ответил Энтони.

Занятая своими мыслями, девушка снова уставила невидящий взгляд на горизонт. Энтони, воспринявший ее молчание как разрешение еще немного побыть в ее обществе, воспользовался неожиданной удачей, чтобы получше рассмотреть девушку.

Да, она необыкновенно хорошенькая, решил он безоговорочно и сразу. Ему понравилась ее тонкая, изящная фигурка, и то, как ее голова гордо держалась на точеной шейке, и как черные волосы завивались колечками над ушами. Ему понравились ее тонкие запястья и маленькие руки, ему понравились… но к чему нам перечислять достоинства Маргарет Кросс, когда можно сразу сказать, что в ней не было ничего такого, что Энтони не понравилось бы. Когда он вернется в гостиницу, то задумается над этим обстоятельством, и вдруг его осенит, что она единственная девушка на свете, предусмотрительно задуманная и созданная заботливым Провидением лишь для одной-единственной цели: восхищать, смущать, сводить с ума и, наконец, щедро вознаградить некоего Энтони Уолтона, холостяка. Да, подобная мысль осеняла его, если быть точным, уже двадцать три раза прежде, и все двадцать три он ошибался насчет намерений Провидения. Однако сейчас это настоящее. Впрочем, таковым оно было всегда.

Энтони продолжал молча созерцать мисс Кросс, и с каждой секундой все восторженнее.

Внезапно девушка, по-видимому, приняла какое-то решение, порывисто обернулась к нему, и Энтони с облегчением увидел, что она улыбается.

— Не хотите ли присесть на минутку, мистер…?

— Уолтон, — поспешил удовлетворить ее любопытство Энтони.

— …мистер Уолтон? Боюсь, я должна перед вами очень-очень извиниться. Вы необычайно добры, что пришли сюда меня предупредить. Я вела себя с вами как свинья.

— Нисколько, — отмел это суждение Энтони, торопливо спускаясь по небольшому крутому склону скалы, чтобы устроиться рядом с девушкой на маленьком травянистом пятачке в двенадцати футах ниже вершины скалы. — Ваше поведение было совершенно естественно. И если кто-нибудь и должен извиняться, то это, наверное, я. Я вел себя ужасно бестактно.

— Вовсе нет! — сердечно ответила девушка. — Это была всецело моя ошибка, но если вы меня прощаете, то не будем больше об этом говорить. Давайте здесь и устроимся поудобнее, потому что я намерена поймать вас на слове.

— О, пожалуйста, — проникновенно отвечал Энтони, садясь на прогретый солнцем пружинистый дерн рядом с ней. — Я буду только польщен.

Девушка охватила руками колени и устремила взгляд на море. Энтони, украдкой поглядывая на нее, с одобрением отметил, как тверд и решителен ее профиль. На вид ей можно было дать не больше двадцати одного-двадцати двух лет, однако даже он мог заметить по едва наметившимся линиям около рта и на белом лбу следы не по годам суровых испытаний и треволнений.

— Вы говорили, что я нуждаюсь в помощи, — сказала она тихо. Казалось, девушка тщательно выбирает слова. — И я не знаю, зачем мне скрывать и притворяться, будто я в ней не нуждаюсь. Это глупо. Помощь мне действительно необходима. Вы ничего не знаете обо мне, а я о вас, но у меня такое чувство, словно я могу вам довериться, ведь больше нет никого на целом свете, с кем я могла бы поговорить. Ни единой души. Полагаю, вы знаете, что… что…

— Да, — мягко перебил ее Энтони, — думаю, мне известны все факты.

— Так я и предполагала, иначе вы бы не сказали того, что сказали, — и она устремила большие печальные карие глаза на Энтони, — но, мистер Уолтон, вы еще не знаете, что сегодня утром со мной два часа говорил полицейский инспектор из Скотленд-Ярда и задавал мне просто ужасающие вопросы.

Энтони показалось, что ледяная рука сдавила ему сердце.

— Неужели задавал? — пробормотал он. — Нет, я ничего об этом не знал.

Девушка кивнула в ответ и хотела что-то сказать, но губы у нее задрожали и она быстро отвернулась в сторону. По телу ее прошла легкая дрожь. А затем внезапно на глазах у молча сочувствующего Энтони она потеряла власть над собой, помогавшую ей контролировать свои чувства все это время после ужасного интервью сегодня утром. Она уткнулась лицом в ладони и расплакалась.

— Он, кажется, думает… о… самых отвратительных вещах! — прорыдала она.

Энтони в смятении глядел на девушку. Уже одно то плохо, что она вообще должна вот так плакать, даже если не принимать во внимание ужасающий смысл ее последних слов. Он был убежден, что Маргарет Кросс относится к числу людей, которые плачут, если дела действительно обстоят критически, и ее слезы гораздо больше убедили его в серьезности сложившейся ситуации, чем ее готовность излить свое сердце перед ним, совершенно незнакомым человеком. Да, она не только, должно быть, совершенно одинока в этом мире, она уже, наверное, на грани отчаяния.

Симпатия мужчины по отношению к отчаявшейся женщине почти всегда бессловесна (мужчине, который в таких случаях красноречив, не верьте, но, по счастью, мужчина располагает ресурсами гораздо более убедительными, чем просто слова), и Энтони не стал раздумывать. Он действовал инстинктивно. Обняв девушку, он все так же безмолвно притянул ее к себе и положил ее головку себе на плечо. Почти благодарно она уткнулась в него лицом, словно маленький ребенок в поисках материнского утешения, и продолжала плакать. У Энтони хватило ума дать ей выплакаться, не говоря ни слова, тем более — не пытаясь успокоить неуклюжими утешениями, но вряд ли он сумел бы это сделать, даже если бы захотел. Дело в том, что он пребывал в некоем тумане, ощущая близость девушки как благословение свыше. И ему становилось трудно глотать (что странно для внешне невозмутимого британца), когда он взглядывал на темную головку, прильнувшую к грубому сукну его пальто, и чувствуя всем естеством рыдания, сотрясавшие это худенькое тело, которое он держал в своих объятиях.

Постепенно девушка затихла. Ее больше не сотрясали рыдания, и она мягко освободилась из кольца рук Энтони.

— Я дура, — сказала она, глядя на него еще со слезами на глазах, но улыбаясь. — У меня, наверное, ужасно покраснел нос?

— Нисколечко, — с честным видом солгал Энтони, весьма приободрившись при виде улыбки, — но он очень мокрый.

Рука Маргарет нырнула в сумочку и вытащила зеркальце, раздался негодующий крик, и моментально были пущены в ход пуховка и пудра.

— Вот так-то лучше, — заметила она минуту-две спустя, придирчиво и тщательно рассмотрев свое отражение, а потом повернулась к Энтони с искренней улыбкой, молчаливо тем самым подтверждая, что они теперь не посторонние друг другу люди. — Вы когда-нибудь простите мне такое идиотское поведение?

— Послушайте, — ответил Энтони, — я не хочу давить на вас и требовать, чтобы вы признались в том, о чем не хотите рассказывать, но все же не можете ли вы дать мне представление о том, как все было? Поймите, я только хочу, очень хочу сделать все возможное, чтобы помочь вам, и положение кажется немного… ну, немного даже серьезнее, чем я предполагал. И если вы позволите мне узнать по возможности полнее все обстоятельства…

Он замолчал, и девушка понимающе кивнула:

— Вы хотите сказать, что нет смысла интересоваться, можно ли мне помочь, если не узнаете, как все было и что мне угрожает? — раздумчиво спросила она. — Что же, это разумное желание, и я, конечно, вам все расскажу. Между прочим, я собиралась это сделать — только вот!…- Она перебила себя и, подобрав колени, снова приняла прежнюю позу и устремила взгляд на море.

— Не возражаете, если я закурю? — спросил Энтони, доставая трубку.

— Конечно нет. По правде говоря, мне, пожалуй, тоже не мешает покурить. Нет, не беспокойтесь! — добавила она поспешно, так как Энтони стал нащупывать в карманах сигареты. — У меня с собой свои особенные, и, как правило, я курю только их.

Девушка достала из сумки сигаретницу, и Энтони поднес спичку, чтобы она закурила, а потом зажег трубку. Девушка глубоко затянулась и удовлетворенно вздохнула.

— Ну что ж, о себе, но рассказывать почти нечего. Еще четыре месяца назад я жила в Лондоне, бедная как мышь, и так было почти все время в течение последних семи лет. Мой отец был офицером в действующей армии. Он был убит во Франции, в семнадцатом году, а мне к этому времени было всего пятнадцать. Я получила в наследство двести фунтов, ну и еще мне за отца платили пенсию, едва достаточную, чтобы душа не рассталась с телом при условии, что будешь питаться одним рисом и водой (холодной), и больше практически ничем.

И девушка замолчала, словно задумавшись.

— К сожалению, — продолжила она несколько насмешливо, — мой отец был женат на неровне. Мать я не помню (она умерла, когда я была совсем маленькой), но, кажется, она происходила из семьи вороватого разорившегося торговца из Ливерпуля, который два раза сидел в тюрьме, и моего отца заставили жениться обманом, когда он был еще молодым лейтенантом. Между прочим, он мне никогда и словом об этом не обмолвился. Он был душка. Но после его смерти мне всю голову продолбили другие очаровательные люди, решившие, что мне надо знать все.

— Но вы, — сказал Энтони, очень огорченный услышанным, — пожалуйста, не рассказывайте о том, о чем вам неприятно говорить. То есть…

— А почему нет? — жестким тоном осведомилась девушка. — Почему бы мне не рассказать вам обо всем? Полицейский инспектор, по-видимому, об этом уже осведомлен. И возможно, завтра об этом напишут во всех газетах.

— Но!…- Энтони переменил позу. Наступило неловкое молчание.

— Ну а последствия были таковы, что родные отца прервали с ним все отношения. Они не захотели иметь с ним ничего общего. И со мной тоже. Один из братьев отца прислал поверенным моего папочки пятьсот фунтов, чтобы я получила образование и могла бы просуществовать до тех пор, пока не стану сама зарабатывать себе на жизнь, но это было самое большее, что кто-то из родственников отца мог для меня сделать. Я не жалуюсь. В тех обстоятельствах такой поступок был необычайно щедрым. На эти деньги и вдобавок мои собственные двести фунтов я продержалась до восемнадцати лет. После этого я должна была сама зарабатывать себе на жизнь. Вы, наверное, слышали, что девушкам в послевоенное время довольно трудно было найти работу. И это действительно так. Я окончила курсы стенографии, но, к сожалению, в стенографистах никто, по-видимому, не нуждался. На работу я все равно устроилась. Пришлось. Последние три года я служила гувернанткой, младшей продавщицей, официанткой и горничной.

— Господи помилуй! — выдохнул Энтони.

Девушка вдруг рассмеялась. Его реакция ее позабавила.

— О, вам совсем незачем меня жалеть из-за последнего места службы. Оно было самое лучшее. Не могу понять, почему я сразу не попробовала это занятие. Быть гувернанткой было тяжелее всего, хотя, например, официанток заставляют очень много и тяжело работать. И это, как я вам уже сказала, продолжалось три года. А затем разгневанная хозяйка лишила меня достойного положения горничной из-за того, что ее муж захотел меня поцеловать и был достаточно бестактен, потому что сделал это при открытых дверях. Я нарвала ему уши за эту попытку, но, видно, этого было недостаточно, так что меня выгнали и я лишилась работы с месячным жалованьем в сумочке. Они как раз подошли к концу, и я начинала с большим беспокойством подумывать, где же взять денег, как вдруг пришло письмо от Элси — ну, от миссис Вэйн.

— Вашей кузины, — полуутвердительно сказал Энтони.

— Да, ее мать и моя были сестрами. Я никогда в жизни с кузиной не встречалась, да по сути дела едва ли знала о ее существовании, но, к моему удивлению, она сообщила, что услышала о моих тяжелых временах и, так как у нее достаточно своих денег, она хотела бы, так сказать, протянуть мне руку помощи. Короче говоря, она предлагала мне приехать и поселиться у нее в доме, номинально как компаньонке с весьма щедрым жалованьем.

— Очень порядочно с ее стороны, — прокомментировал Энтони.

Девушка взглянула на него довольно странно.

— Да, не правда ли? А также удивительно необыкновенно. Но меня ожидало нечто еще более сногсшибательное. Через день-два после моего приезда она как бы между прочим сообщила, что составила новое завещание, по которому и деньги, и все остальное имущество она, без всяких условий, оставляет мне это десять тысяч фунтов, и даже больше, не говоря уж о драгоценностях. Как вы легко можете себе представить, я словно громом была поражена.

— Да уж наверное! Но как же это замечательно с ее стороны.

— Очень, — сухо ответила девушка, — но понимаете, в какое положение это меня ставило, особенно если учесть замечательную репутацию моего дедушки. Положение, мягко говоря, затруднительное, не так ли? И самое главное, мне совершенно не с кем посоветоваться. Поверенный, который занимался моими делами, уже умер. Джордж — то есть доктор Вэйн, — ну, он не такой человек, с которым можно говорить о подобных вещах. То же самое относится и к мисс Уильямсон, его секретарше. Я совершенно одинока.

Она бросила свою сигарету в море и коротко, невесело рассмеялась.

— Так что теперь вы, наверное, понимаете, почему я готова довериться первому же встречному — хотя, боюсь, даже это нисколько не извиняет меня в том, что я готова скулить и выть на его плече.

— Да, чертовски заковыристое положение, — проворчал Энтони, — хотел бы я свернуть этому инспектору шею. Но одно мне совершенно ясно. Вы должны все рассказать моему двоюродному брату. Если кто и способен вам помочь, то это он, и я уверен, он ни о чем не сообщит в "Курьер" без вашего согласия.

Девушка медленно кивнула.

— Д-да, пожалуй, это лучшее, что можно сделать. Это Роджер Шерингэм, я не ослышалась? Я прочла несколько его романов. Мне кажется, он должен быть довольно приятным человеком.

— Он такой и есть: может наврать сорок бочек арестантов, но он в высшей степени порядочный парень. И, между прочим, заслужил на спортивных соревнованиях в Оксфорде синюю майку. Вот что. Я как раз должен встретиться с ним здесь, на скалах. А что, если я сбегаю за ним и приведу его сюда? Мы ведь не в том положении, чтобы зря тратить время.

— Вы ужасно добры, мистер Уолтон, — сказала с благодарностью девушка, — и я сегодня ночью долго не засну, все буду проклинать свое свинское поведение при нашей встрече.

Глава 5 Роджер предостерегает

В общем, Роджер был даже доволен собой, когда снова появился на вершине скалы после разговора с инспектором.

Он не сомневался, что тот утаил от него один-два факта (и возможно, в высшей степени важных), а с другой стороны, он вытянул из инспектора больше информации, чем рассчитывал. Но главное, в настоящий момент у него в нагрудном кармане лежал обрывок бумаги, который он подобрал в двух шагах от того места, где нашли тело, и о существовании которого инспектор совершенно не подозревал. Что ж, они оба ведут двойную игру! И Роджер быстро зашагал в направлении условленного места встречи.

Шагах в пятидесяти впереди возвышался небольшой холм. За ним, подумал Роджер, можно без опасения быть увиденным наконец рассмотреть свою находку. Начав подъем, он уже сунул руку в нагрудный карман, и вдруг на вершине холма показался Энтони. Увидев Роджера, Энтони вприпрыжку стал спускаться.

— Привет, Энтони, — приветливо сказал Роджер. — Ты, по-видимому, очень спешишь.

— Послушай, — задыхаясь от волнения, выпалил Энтони. — Я виделся с мисс Кросс, и дело очень серьезное. Этот чертов инспектор тоже здесь побывал и чуть не напугал ее до смерти. Я хочу, чтобы ты пошел со мной и поговорил с ней. И позволь мне сразу предупредить тебя, Роджер, ситуация взрывоопасная. Каждого, кто позволяет себе такие намеки относительно этой девушки, надо арестовать и расстрелять. Бедный ребенок…

— Да остановись ты хоть на минутку, — перебил его Роджер, — объясни четко и ясно: тебе удалось повидаться с мисс Кросс?

— Да, и она…

— И она, оказывается, очень хорошенькая, да?

— Черт побери, как ты об этом узнал? — изумился Энтони.

— Ерунда, достаточно немного дедукции, — скромно объяснил Роджер, — а теперь начни с самого начала и расскажи по порядку, что произошло.

Энтони повиновался и на этот раз более связно изложил суть дела. Он рассказал о встрече с девушкой и о том, как она расстроилась (очень деликатно упомянув о последовавшем сближении ее темной головки и его плеча), и затем подробно изложил перед в высшей степени заинтересованным слушателем историю ее жизни с тем, чтобы, по возможности, избавить ее от болезненной необходимости все снова повторять. Его пересказ продолжался почти до самого места, где она их ожидала, и Энтони едва успел яростным шепотом предупредить о данном им обещании помочь ей во что бы то ни стало и потребовать такого же обещания от Роджера, когда внизу, на травянистом скальном выступе показалось ее черное платье.

Он помог Роджеру спуститься и церемонно представил его девушке, после чего все трос удобно устроились на мягком дерне и стали обсуждать положение вещей.

— Прежде всего, мисс Кросс, — сказал поспешно Роджер после нескольких предварительных фраз, — я хочу, чтобы вы поняли: мы с моим кузеном всецело на вашей стороне.

На Роджера с первого же взгляда, как на Энтони, стройная, тоненькая, храбрая и горделивая на вид девушка произвела благоприятное впечатление, и он даже и не пытался этого скрыть.

— Но незачем делать вид, что дело простое и неопасное, — продолжал он. Нет, оно гораздо сложнее, чем вы предполагаете. Более того, оно может еще больше осложниться в самом ближайшем времени.

— Что вы имеете в виду, мистер Шерингэм? — обеспокоенно спросила девушка.

— Почему оно даже сложнее, чем я предполагаю? — Роджер пояснил: — Не вижу никакой причины скрывать от вас, мисс Кросс, — сказал он очень серьезно. — Вы все равно обязательно узнаете об этом рано или поздно, однако вы пока никому об этом не рассказывайте. Боюсь, но почти несомненно, что смерть вашей двоюродной сестры была не случайной.

— Не хотите же вы сказать, что… что? — и девушка осеклась, побелев как полотно.

— Вот именно этого я очень опасаюсь, — сказал мягко Роджер, и никакой необходимости употреблять отвратительное слово "убийство" не возникло. Было и так понятно, что он имеет в виду.

— Господи милосердный! — в ужасе выдохнул Энтони. — Неужели это уже доказано?

— Совершенно явно, что она была не одна в тот момент, когда ее настигла смерть, вот в чем дело, хотя до сих пор неизвестно, кто именно тогда был с ней. И есть еще одна-две подробности, о которых сейчас нет необходимости упоминать, сами по себе они несущественны, но вместе необычайно убедительны. Как бы то ни было, вы теперь убедились, что дело действительно принимает очень дурной оборот. Поэтому, если я задам вам один-два вопроса, мисс Кросс, вы не сочтете это наглостью с моей стороны?

— Конечно нет, — серьезно ответила девушка. — Я могу только поблагодарить вас за вашу доброту. Но вы, вы не напишете обо мне чересчур подробно в "Курьер"?

— Вы можете положиться на мою скромность, — улыбнулся Роджер. — В любом случае, я позабочусь, насколько это зависит от меня, чтобы не доставить вам излишнего беспокойства, и замолвлю на этот счет словечко перед моими собратьями, которые вскоре сюда нагрянут. Итак, прежде всего расскажите подробно, что случилось во время вашей прогулки с кузиной. Вы можете ответить на этот вопрос?

Девушка нахмурилась, стараясь припомнить все как было:

— Да, наверное, смогу. Это очень несложно. Мы прошли вдоль скал примерно с милю в сторону Сэндси, затем повернули обратно. Как только мы дошли до этого самого места, Элси сказала, что ей надо подняться наверх и зайти к миссис Рассел, соседке, договориться об угощении для деревенских ребятишек, которое они вместе устраивали. Она знала, что это мое любимое место, и поэтому предложила здесь ее подождать, чтобы потом вместе вернуться домой к чаю.

— Минуту, — перебил ее Роджер, — а где живет миссис Рассел?

— На полпути между нашим домом и деревней.

— Понимаю, но значит, ей надо было снова спуститься за вами?

— Да, сделать небольшой крюк, но Элси всегда любила гулять вдоль скал. И, как правило, именно этим путем ходила в деревню, а не по дороге.

— Да, тем более что дорога проходит с той стороны дома. А дом Расселов расположен по той же дороге?

— Да, но дорога петляет и близко подходит к скалам, так что она бы потеряла не так уж много времени, чтобы зайти за мной.

— Понимаю. Итак?

— Но она не вернулась за мной. Я прождала ее примерно часа полтора. А так как я уже опоздала к чаю, то пошла домой одна.

— А сидя здесь, вы не могли видеть кого-нибудь, кто идет вверху в скалах, или они — вас, если бы кто-то вдруг решил спуститься по крутому склону скалы?

— Нет.

— А вообще кто-нибудь проходил мимо вас, пока вы здесь сидели?

— Не было ни души.

Роджер нахмурился.

— Вот это жаль. Вы, таким образом, не сможете доказать, что были здесь во время происшествия, не так ли?

— Но если мисс Кросс говорит, что она была здесь, — с горячностью вставил Энтони, — значит, это уже достаточное доказательство для любого-всякого.

— За исключением суда, Энтони. Суды, как правило, отвратительные и вечно во всем сомневающиеся учреждения. Между прочим, миссис Вэйн заходила к Расселам?

— Нет, не зашла, и это чрезвычайно удивительно. Фактически никто не видел ее с того самого момента, как мы с ней расстались, и до того, как было найдено ее тело.

— Да, неприятный, подозрительный промежуток времени, — задумчиво прокомментировал Роджер. — Не странно ли, что она все это время была здесь где-то поблизости, но ее никто не видел? Ведь здесь обычно достаточно народу?

— Нет, как раз немного. Здесь обычно никого не бывает, ведь поблизости тут лишь два дома, наш и Расселов. И еще надо учесть, что нельзя со стороны дороги увидеть идущего по скалам, разве только в одном-двух местах, потому что, если вы заметили, их разделяет возвышенность.

— Да, это так. Вы правы. А почему звонит колокол?

— Это, должно быть, наш колокол звонит к обеду, — ответила едва улыбнувшись девушка. — Довольно громко, да?

— В высшей степени. Ну что ж, мисс Кросс, — Роджер встал, — не думаю, что сейчас есть необходимость задерживать вас дольше, хотя я еще хотел бы вас кое о чем спросить. Вы не могли бы встретиться с нами завтра утром, скажем, в половине одиннадцатого для дальнейшего собеседования, как вы думаете?

— Разумеется, мистер Шерингэм. — Я буду очень и очень рада. И вы постараетесь?…

— Бросить дополнительный свет на эти полтора часа? — спросил Роджер, пожимая девушке руку. — Обещаю постараться. Ведь в этом вся загвоздка, правда? Сделаю все, что смогу, мисс Кросс, можете быть уверены.

Они поднялись наверх, и Энтони, как-то странно упустив из виду, что уже обменялся с девушкой рукопожатием на более низком уровне, опять с еще большей горячностью пожал маленькую ручку.

— Дело скверное, — заметил Роджер, когда они, уже вдвоем, направились в сторону гостиницы. — Оно гораздо хуже, чем я ей его представил. Я не сказал этой маленькой леди, что другая особа, бывшая с миссис Вэйн в ее смертный час, тоже, между прочим, женщина.

— Неужели? — мрачно переспросил Энтони. — Черт побери.

— Да, а теперь я расскажу тебе то немногое, что мне удалось узнать, немногое, но весьма интересное. Миссис Вэйн определенно была… Клянусь Юпитером, я совершенно забыл!

— О чем?

— Да о том, что я подобрал недалеко от того места, где нашли тело, клочок бумаги, на котором что-то написано. Я еще не успел разглядеть его как следует. Возможно, это все пустяк, но, с другой стороны, оно может оказаться и чем-то очень важным. Как бы то ни было, давай-ка посмотрим.

И, порывшись в нагрудном кармане, Роджер извлек носовой платок с его драгоценным содержимым.

— Вроде промокла немного, — заметил Энтони, когда на свет показался небольшой комок голубовато-серой бумаги.

— Естественно, если в течение последних шестидесяти или около того часов она время от времени оказывалась в воде, — согласился Роджер, с бесконечной осторожностью расправляя комочек. Это была нелегкая задача: одно неверное движение — и намокшая бумажка могла порваться, почему на каждые ее полдюйма уходило достаточно продолжительное время.

— Можно что-нибудь прочесть? — спросил нетерпеливо Энтони, когда на ладони Роджера уже лежал наконец расправленный клочок бумаги.

— Это бумага для заметок, — пробормотал Роджер, тщательно ее разглядывая, — хорошего качества. Водяной знак в виде большой короны и с какой-то надписью. Определить будет нетрудно.

— Но там что-нибудь написано?

— Было написано, но определеннее ничего сказать нельзя. Видишь эти стершиеся буквы? Думаю, узнать, что там было, практически невозможно.

— Значит, от бумажки никакого проку? — разочарованно протянул Энтони.

— Ну, я бы этого не сказал. Надеюсь, эксперт сумеет восстановить текст. Полагаю, для этого существуют определенные методы. Все возможно, но особенно надежды на это питать не следует. Десять против одного, что это вообще не имеет никакого отношения к миссис Вэйн, а если даже имеет, то еще десять шансов против одного, что это никак не связано с тем, что мы стремимся узнать. Однако мы ее не станем выбрасывать, возможно, она и пригодится.

Роджер снял шляпу, осторожно положил туда клочок, чтобы ветер его не унес, и они с Энтони пошли дальше.

— Что ты думаешь о мисс Кросс? — спросил как бы мимоходом Энтони, с преувеличенным интересом наблюдая за полетом случайной быстрокрылой чайки.

— Да вроде ничего, — ответил с коварным безразличием Роджер, — но мне она кажется совершенно ничем не выдающейся девушкой, а ты что думаешь?

— Мне лично она показалась чрезвычайно выдающейся, — холодно ответствовал Энтони.

— Неужели? Ну что ж! Вот только, пожалуй, нос длинноват, а?

— Длинноват нос! — с негодованием вскричал Энтони, — да у нее нос совершенно… — и, уловив взглядом хитрую усмешку Роджера, осекся. — Черт бы тебя побрал, — пробурчал он и покраснел.

— Ах вы, молодежь! — продолжал посмеиваться Роджер. — Ах молодость, счастливая молодость! Ах…

— Роджер, ты просто осел, ну постарайся хоть на минуту быть серьезнее. Считаешь, что эта девушка в опасности?

— Да, я действительно так считаю. — Роджер внезапно переменил насмешливый тон на очень и очень серьезный. — По крайней мере, ей угрожает если не опасная, то очень неприятная ситуация. Очень неприятная, поверь.

— Но ты не думаешь… здесь нет ничего такого… ну такого, о чем, по-видимому, думает инспектор, а?

— Ты хочешь спросить, не она ли столкнула свою кузину со скалы?упростил вопрос Роджер, не любивший иносказаний. — Нет, я, пожалуй, так не думаю. Должен сказать, она мне понравилась — хотя это вряд ли может иметь большое значение.

— Нет, это имеет чертовски большое значение, и ты действительно сделаешь все возможное, чтобы очистить ее от подозрений?

— Ну конечно сделаю. И разве я ей не сказал того же самого пять раз подряд?

— Спасибо, старина, — поблагодарил Энтони.

Оба почувствовали некоторую неловкость, и, чтобы ее сгладить, Роджер начал пространно пересказывать разговор с инспектором Морсби и какими сведениями он поделился, а что утаил, и пересказ продолжался до самых дверей гостиницы.

— Значит, прежде всего нам надо вот это самое — надо узнать, — сказал он, решительно переступая порог, — что старик Морсби скрыл! И это я намерен из него вытянуть любым способом: лаской или даже, если до этого дойдет, таской. И что важно, я уже знаю, как начать действовать, поэтому давай вступим во владение нашими четырьмя спальнями и умоемся холодной водой. Честное слово, Энтони, стало жарко, правда? Что ты скажешь, если до этого мы пропустим по кружечке?

— Как всегда, ты находишь уместные слова! — с жаром поддержал его Энтони.

И они дружно зашагали в маленький прохладный бар.

— Мистер Морсби уже вернулся? — спросил Роджер хозяина небрежным тоном, отхлебнув из тяжелой кружки и опуская ее на стойку.

— Нет, сэр, — ответил огромный, как гора, хозяин, — он сказал, что вернется только к ужину примерно в восемь вечера.

— Ну что ж, мы тоже нагуляем аппетит к этому времени. Вы можете накрыть нам на всех троих в гостиной? И пришлите туда бутылку джина и виски, с полдюжины имбирного пива, пару сифонов с содовой и штопор. Справитесь?

— Конечно, сэр, — благожелательно ответил хозяин, — это я смогу.

— Отлично! Но, наверное, будет чрезмерной роскошью получить и немного льда?

— У меня все есть, сэр, — с законной гордостью отвечал хозяин, — мне его в такую погоду привозят из Сэндси три раза в неделю, и как раз сегодня утром я получил свежую порцию, так что — на здоровье.

— Но вы же настоящий Эпикур![2] — воскликнул Роджер.

— Да, сэр, — подтвердил хозяин, — а сегодня еще два джентльмена спрашивали комнаты, по виду джентльмены — лондонские. Я им сказал, что у меня свободных нет.

— И вы поступили совершенно правильно, хозяин, — похвалил его Роджер, говори правду и да будет посрамлен диавол, как говорится.

— Да, сэр, — и хозяин повернулся к следующему посетителю.

— Я так понял, — спросил с надеждой в голосе Энтони, когда они несколько минут спустя поднимались по лестнице, — что мы собираемся напоить старика Морсби?

— Ну разумеется, нет, — с чувством собственного достоинства ответил Роджер, — я просто удивляюсь тебе, Энтони. Неужели я похож на человека, который покушается на трезвость полицейского во время исполнения им служебных обязанностей?

— А тогда зачем тебе понадобился джин и все остальное?

— Для возлияний великой и puissante[3] богине Двуличия! А теперь скажи, сколько тебе понадобится спален сегодня ночью? Одна, две, три?

Глава 6 Нежелательная улика

Как мы уже говорили, инспектор Морсби был добродушным, искренним человеком и без малейшего колебания принял приглашение Роджера поужинать втроем. Даже сыщику из Скотленд-Ярда ничто человеческое не чуждо, поэтому инспектор Морсби предпочитал проводить недолгие минуты отдыха в приятной компании, а не в одиночестве.

Точно так же он не имел ничего против того, чтобы принять немного джина перед едой, потому что джин перед хорошей закуской всегда был ему по вкусу. Более того, он отнюдь не отвергал перед ужином не только джин, но также имбирное пиво с кусочками льда, приветливо позвякивающими в стакане, — самый лучший из напитков, в жаркий день с ним не мог состязаться и нектар олимпийских богов — вот вам лишнее свидетельство того, как прогрессирует цивилизация. А какое блаженство после хорошего ужина, в приятном утомлении от приятно утоленного аппетита раскинуться в кресле, набитом конским волосом, и разглядывать витрину с чучелами птиц, а рядом с тобой на столике еще красуется и виски с содовой — нет, это блаженство почти sine qua non[4]. Да, инспектор Морсби действительно был компанейским и добродушным человеком.

Роджер вел себя с необыкновенным тактом и ни словом не обмолвился об их двойной миссии, приведшей к встрече в Ладмуте. Вместо этого он прилагал все усилия, чтобы развлечь своего гостя, а когда Роджер ставил перед собой эту цель, он был действительно очень интересным и занимательным собеседником. Он рассказал бесконечное число анекдотических историй, почерпнутых из собственного житейского опыта с ранних лет, когда ему приходилось завоевывать место под солнцем журналистики. Он рассказывал также много занятных баек о великих людях, с которыми он встречался и которых знал, и всех он называл по имени, что произвело на инспектора должное впечатление. Одновременно Роджер тщательно следил за наполняемостью стакана своей жертвы, вернее, непрерывностью наполняемости, а в результате инспектор расслабился и они оба прониклись друг к другу нежными чувствами.

А потом, выбрав момент, Роджер нанес удар.

— Послушайте, инспектор, — сказал он как бы между прочим, — это касается дела миссис Вэйн. Я бы хотел, чтобы вы ко мне отнеслись не как к репортеру, но любителю-криминологу, питающему чрезвычайный интерес к тому, какими способами полиция решает загадочные истории вроде этой и желающему только одного — предоставить на службу полиции свои скромные умственные способности, буде таковые имеются. Да, так получилось, что я должен освещать данное дело в газете, но это, так сказать, попутно. Я не являюсь репортером ни по склонности, ни в смысле профессиональном или еще по каким-нибудь причинам, я принял предложение газеты только потому, что такая работа даст мне самую непосредственную информацию об очень интересной маленькой загадке. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Полагаю, что так, сэр, — и во взгляде инспектора промелькнула искорка. — Вы хотите, чтобы я сделал вас своим доверенным лицом, да?

— Да, нечто вроде того, — подтвердил Роджер, — и должен вам сказать, что чаша весов не всегда будет склоняться только в вашу сторону. Мне тоже есть что вам предложить, и это довольно важная улика, которую я нашел сегодня днем внизу, под самым вашим носом, среди скал. Я совершенно не собираюсь скрывать эту улику и вообще действовать таким образом, но скажу честно, мне тоже не хочется делиться своими сведениями за просто так. Не можем ли мы с вами заключить нечто вроде соглашения, так сказать?

Взгляд инспектора стал еще веселее.

— Мистер Шерингэм, я ожидал от вас чего-то подобного с тех самых пор, как появился здесь, но не думал, что вы сделаете свое предложение именно таким образом. Я думал, что вы просто заманите меня сюда и попытаетесь выкачать побольше информации, как уже пытались делать сотни новоиспеченных журналистов, прежде чем убедились, что это бесполезно.

— О! — сказал несколько обескураженно Роджер. — Неужели бесполезно? Но ведь эта улика, я…

— Господи, да мне всегда предлагают множество улик! — заметил раздумчиво инспектор, — тысячи улик, и ни одна не стоит и двух пенсов.

— О! — опять сказал Роджер. — Значит, по части доверительности ничего не выйдет, как я понимаю?

Инспектор хохотнул: ему довольно приятно было переиграть Роджера, который, по его мнению, это вполне заслужил. Даже Энтони, несмотря на то что был разочарован, не мог удержаться от улыбки при виде того, как его самоуверенного кузена выбили из седла.

Однако инспектор проявил милосердие.

— Не скажу, что ваши слова совершенно лишены здравого смысла. Нет, это не так. Мне известно, что вы не рядовой репортер. Я знаю, что вы немало сделали для решения Уичфордской загадки, а из ваших статей в "Курьер" я понял, что такие дела интересуют вас сами по себе. Поэтому, если вы дадите мне слово не печатать того, что я не хочу обнародовать, я, возможно, и доверю вам кое-какие сведения из тех, что должен скрывать от всех остальных. Я даже непрочь обсудить с вами это дело. Только помните, что это с моей стороны будет в высшей степени непрофессиональное поведение, так это у нас называется, и у меля будут большие неприятности в Скотленд-Ярде, если там об этом узнают.

— Вот это честная игра, инспектор! — вскричал с огромным облегчением Роджер, — а я уж подумал, что вы спустите меня с лестницы. Да, обещаю вам, что Ярд об этом ничего не узнает и я, разумеется, ничего не напечатаю без вашего разрешения. Мой интерес носит сугубо личный характер.

— А вы, мистер Уолтон? Вы согласны поступать так же?

— Конечно, инспектор. И это прямо здоровско с вашей стороны.

— Ну тогда, если не возражаете, сначала мы послушаем, что вы можете сказать о вашей улике, мистер Шерингэм.

Роджер подошел к серванту и вынул из ящика почти высохший клочок бумаги:

— Я его поднял в двух шагах от того места, где нашли тело. Может быть, это не имеет ровно никакого отношения к данному делу, но всегда есть шанс… Здесь было что-то написано, но буквы практически стерлись. Вы могли бы хоть что-то разобрать?

Инспектор взял клочок и низко наклонился над ним, затем поднес его к свету.

— Если позволите, я оставлю его у себя, — попросил он. — Возможно, как вы и говорите, эта бумажка не представляет никакого интереса, но я перешлю ее нашему человеку в Ярде и, думаю, он сумеет прочесть то, что было здесь написано. Во всяком случае, мы не должны пренебрегать такой возможностью.

И он положил клочок рядом с собой на стол и снова удобно устроился в кресле.

— Ну а теперь задавайте свои вопросы, мистер Шерингэм, у вас их по крайней мере уже полсотни на копчике языка.

— Да, действительно, — рассмеялся Роджер и тоже сел, — и я, конечно, хотел бы немедленно получить ответы на некоторые из них. Мне скоро надо звонить в Лондон и продиктовать по телефону свою статью, а во время нашего разговора я мог бы набросать кое-какие заметки.

Роджер порыскал во внутреннем кармане пиджака, достал блокнот и карандаш.

— Прежде всего скажите, вы уверены в глубине души, что это именно убийство, а не несчастный случай или самоубийство?

— Говоря между нами, сэр, — уверен. Во всяком случае, настолько, насколько был бы уверен любой представитель моей профессии, не располагая последним, решающим доказательством, но вы об этом не пишите. В данном случае можно упомянуть лишь о некоторых "подозрительных" обстоятельствах.

Роджер кивнул.

— Да, я это понимаю, и очень хорошо, но, между прочим, крик, который услышал рыбак, почти отметает всякие сомнения в убийстве, не так ли? Я хочу сказать, что если удаленность от подножия скалы, где было найдено тело, исключает возможность несчастного случая, то крик в той же мере отвергает и предположение о самоубийстве. Самоубийца не стал бы кричать.

— Да, я тоже пришел к такому заключению, — согласился инспектор.

— И вы также установили, что она была не одна. Есть ли у вас хоть какие-то предположения, кто эта вторая женщина?

— У меня есть на этот счет свои подозрения, — осторожно заметил инспектор. — Кстати, я провел в доме у скал довольно много времени сегодня утром, — тактично изменил он тему разговора. — А вы там были?

— Нет, в доме не был, но я слышал о вашем посещении.

— Вы должны непременно туда зайти, вас ждет кое-что интересное. Я имею в виду обитателей дома.

— Знаете, дело в том, что я еще недостаточно освоился со своей новой профессией. Не думаю, что смогу вот так запросто нагрянуть к доктору Вэйну и потребовать от него доверительной беседы. Не могли бы вы рассказать мне о проживающих в доме и тем самым избавить меня от лишнего беспокойства?

— Ну почему же нет, смогу, вероятно, но сообщить могу немного. Сам доктор Вэйн производит довольно необычное впечатление. Это высокий мужчина с большой черной бородой. Почти все время он проводит в лаборатории, которую устроил в задней части дома. Занимается какими-то исследованиями. Немного порывист и неровен в обращении, если вы понимаете, что я хочу сказать, и, кажется, не очень удручен смертью жены, хотя, может быть, скрывает свое потрясение — должен я добавить.

— Так, значит, не удручен или скрывает свою скорбь?

— Но я узнал, что он и его супруга не очень-то дружно уживались вместе. Во всяком случае, так подумывает прислуга. Я, конечно, всех их собрал сегодня утром и расспросил о том о сем. Ну, затем присутствует в доме его секретарша, женщина, похожая на палку с пенсне на носу, коротко стриженная, на вид любого возраста от тридцати до пятидесяти. Есть двоюродная сестра миссис Вэйн, проживающая в доме последние несколько месяцев, по имени мисс Кросс. Это и есть та самая девушка, унаследовавшая все деньги миссис Вэйн, как вы о том уже знаете.

— И та самая девушка, которая, очевидно, если не считать какой-то неизвестной особы, последняя видела миссис Вэйн живой. Да, я виделся с ней, кивнул Роджер, — и даже поболтал немного.

— Виделись? И что вы о ней думаете, мистер Шерингэм?

— Не знаю, — уклонился от прямого ответа Роджер, — а вы что?

Инспектор задумался, потом ответил, и тоже осторожно:

— Мне она показалась вполне приятной молодок леди — хотя несколько более сложной натурой, чем можно подумать, или — вряд ли она хотела бы, чтобы вы так думали. Вы получили от нее какие-нибудь сведения?

— Послушайте, инспектор, — неожиданно выпалил Энтони, — скажите мне только одно: вы действительно, если по-честному, думаете, что…

— Заткнись, Энтони, и будь потактичнее, — поспешно вмешался Роджер. Получил ли я от нее какие-нибудь сведения, инспектор? Думаю, те же самые, которыми располагаете вы, не больше. Она рассказала, что вы учинили ей допрос.

— Она очень важная особа в этом деле, — с виноватым видом ответил инспектор, — ведь она, как вы только что сказали, — последняя, кто видел миссис Вэйн живой.

— Ну я не совсем так выразился, — сухо заметил Роджер. — Но не станем углубляться в данный вопрос. И что же, мисс Кросс произвела на вас лишь то впечатление, что она вполне приятная девушка и, может быть, на самом деле сложнее, чем кажется?

— Нет, я бы так не сказал, сэр, — раздумчиво отвечал инспектор. — Нет, совсем-совсем напротив. У меня осталось еще впечатление, что она недолюбливала свою кузину.

— Недолюбливала кузину? — удивленно воскликнул Роджер. — Но ведь миссис Вэйн была чрезвычайно добра к ней. Дала крышу над головой, платила ей щедрое жалованье практически ни за что и составила завещание в ее пользу! Помилуйте, она чрезвычайно должна быть обязана миссис Вэйн!

— А разве мы всегда чрезвычайно любим тех, кому чрезвычайно обязаны?тонко заметил инспектор.

— Я уверен, — начал высокомерно Энтони, — что мисс Кросс…

— Энтони, заткнись! Но почему вы в этом так уверены, инспектор? У вас должны быть для подобного умозаключения более веские основания.

— Они у меня есть, сэр. Я их извлек из разговора со слугами. Миссис Вэйн и мисс Кросс очень часто ссорились, насколько я понимаю. И слуги об этом, по-видимому, часто между собой судачили.

— Ну конечно, если принимать во внимание досужие сплетни слуг, — с великолепным презрением вставил Энтони, — то, осмелюсь сказать, вы…

— Энтони, ты наконец заткнешься или мне придется выставить тебя в твою комнату спать? Ради бога, налей себе еще стаканчик и помалкивай.

— Я так понимаю, что вы тоже виделись с мисс Кросс, мистер Уолтон?снисходительно осведомился инспектор.

— Да, виделся, — последовал лаконичный ответ.

— Очень хорошенькая молодая леди, — с легким намеком заметил инспектор.

— О да, кстати! — поспешно воскликнул Роджер. — Я чуть не забыл свой самый важный вопрос!

— Какой же, мистер Шерингэм?

— Да забыл спросить, о каких уликах вы не сказали мне. Сегодня днем вы обмолвились, что есть кое-какие улики, о которых вы не скажете.

— Да, одна улика есть, — с улыбкой признался инспектор. — Но больше ничего. Это пуговица от пальто.

Он поискал в кармане, извлек светло-синюю костяную пуговицу с белым узором, примерно полтора дюйма в диаметре, которая теперь лежала у него на ладони. — Пуговицу нашли зажатой в руке мертвой женщины.

Роджер негромко присвистнул.

— Да, доложу я вам, вот это улика, несомненная улика! Первая, действительно значимая улика, если не считать следов. Можно взглянуть?

Он взял пуговицу и внимательно ее рассмотрел.

— А это не могла быть, случайно, ее собственная пуговица?

— Нет, сэр, не могла.

— Вы уже знаете, чья она? — спросил Роджер, быстро взглянув на инспектора.

— Знаю, — ответил удовлетворенно инспектор.

Сердце у Энтони почти замерло в груди.

— Чья же она? — взволнованно спросил он.

— Это пуговица от спортивной куртки мисс Кросс.

На минуту воцарилось напряженное молчание, а затем Роджер задал жгучий вопрос:

— А мисс Кросс, когда отправилась на прогулку с миссис Вэйн, была в этой куртке?

— Да, сэр, в этой, — ответил инспектор в высшей степени серьезно, — а когда вернулась домой, одной пуговицы на куртке не хватало.

Глава 7 Случайные сведения об очень неприятной леди

— А я говорю тебе, что мне это безразлично, — почти крикнул Энтони. Сказать, что эта девушка имеет хоть малейшее отношение к смерти той несчастной женщины, — значит быть последним дураком!

— Но я этого и не говорю, — терпеливо возразил Роджер. — Я не думаю, что она имела к этому отношение, несмотря ни на какие улики. Я говорю только то, что нам не следует отвергать подобную возможность с такой непререкаемой убежденностью и лишь потому, что у нес хорошенькое личико. Инспектор не…

— К черту инспектора, — свирепо перебил его Энтони.

— Да, к черту, разумеется, но, как я уже сказал, он отнюдь не глуп и совершенно ясно, что он думает сейчас о причине смерти миссис Вэйн. В конце концов, ты должен признать тот факт, что улика совершенно потрясающая.

— Если, по его мнению, мисс Кросс убила свою двоюродную сестру значит, он простофиля, — проворчал Энтони. — Самый и самый треклятый на свете дурак.

Разговор происходил на следующее утро, когда мужчины шли вдоль гряды скал на условленное место встречи с Маргарет Кросс. Накануне вечером инспектор отправился спать вскоре после того, как обрушил на них свое оглушительное сообщение, а Энтони и Роджер обсуждали это сообщение почти до утра, если не считать те полчаса, когда Роджер созванивался с газетой "Курьер".

Энтони наотрез отказался даже предположить, что Маргарет хоть малейшим образом могла погрешить против правды или сознательно утаить какой-нибудь существенный факт. Вместо того чтобы принять к сведению и анализу единственный логический вывод из ставших им известными обстоятельств, он предпочитал, чтобы его разорвали на куски раскаленными щипцами, и Роджера, который не меньше двоюродного брата был озабочен тем, чтобы имя девушки было очищено от подозрений, но сознавал все трудности, связанные с этим, позиция Энтони уже несколько раздражала. На последние слова кузена он даже не ответил, а только тихо вздохнул. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не спорить, но ссора с Энтони ни к чему бы хорошему не привела, а Энтони был готов вцепиться в глотку всем оппонентам на свете. Остаток пути они проделали в тягостном молчании.

Маргарет Кросс ждала их возле уступа скалы, где они сидели накануне. Лицо ее было встревожено и носило явные следы бессонной ночи.

— Ой, как я рада вас видеть, — воскликнула она, обмениваясь рукопожатием с Роджером, — у меня, право, такое чувство, словно вы мой единственный друг во всем мире.

— Не забудьте и про меня, мисс Кросс, — Энтони улыбнулся и в свою очередь пожал ей руку.

— Нет, конечно, я о том не забываю, — ответила девушка, словно ей было ни жарко, ни холодно от его слов, а попросту говоря, ответила совершенно равнодушно и быстро отдернула руку, так как Энтони явно хотел задержать ее в своей и сжать покрепче. С подчеркнутым вниманием, снова повернувшись к Роджеру, девушка нетерпеливо спросила, нет ли чего-нибудь нового.

По лицу Энтони скользнуло выражение, что бывает у собаки, протянувшей лапу, чтобы поиграть с мухой, которая вдруг оказалась осой, — обиженное и одновременно удивленное. А так как Маргарет Кросс продолжала демонстрировать ему свою спину, удивление уступило место уязвленности, а так как девушка не только не проявляла никакой готовности включить его в обмен мнениями, но совершенно явно его игнорировала, то уязвленность и горькое разочарование, которые он испытывал, сменились чувством оскорбленности. Столь же демонстративно, как вела себя она, Энтони отошел от них на несколько шагов и стал забавляться бросанием камешков со скалы в море. Энтони сердился.

Будь он поумнее, ему следовало бы ощутить себя польщенным, но при его нынешнем умственном развитии как он мог догадаться, что молодая леди, привыкшая немало гордиться своей независимостью и силой воли, страдала при мысли, будто она словно какая-нибудь мокроносая идиотка рыдала на плече незнакомца и даже искала утешения, так сказать, в его объятиях. Таким образом (будь Энтони поумнее и поопытнее), он мог бы ее раздражение, направленное против него, как свидетеля ее унижения, расценить как очень лестный комплимент. Но Энтони не обладал ни опытом по этой части, ни мудростью.

— Энтони, подойди сюда и послушай! — крикнул Роджер, который очень хорошо понимал, откуда ветер дует.

С очень небрежным видом Энтони медленно подошел к Роджеру и Маргарет.

— Я сейчас рассказал мисс Кросс о пуговице. Может быть, это против правил нашей игры с инспектором, но я считаю, что мисс Кросс должна обо всем знать.

И он повернулся к девушке.

— Значит, вы говорите, что потеряли ее по дороге, когда гуляли с миссис Вэйн?

— Да, я, наверное, потеряла ее во время прогулки, — ответила девушка недоуменно. — Но вот где? Не имею никакого понятия. Знаю только, что пуговица на куртке была перед тем, как нам идти гулять, но я заметила, что ее нет, только когда вернулась домой. Просто где-нибудь оторвалась, а как она оказалась в руке Элси, не представляю. Но не могла бы она ее найти и взять, чтобы потом отдать мне?

— Да, это, по-видимому, единственное объяснение, — согласился с ней Роджер, но не счел нужным в данный момент указать на то обстоятельство, что дальнейший путь миссис Вэйн пролегал в другой стороне, чем та, откуда она и Маргарет пришли, и поэтому объяснение, данное мисс Кросс, казалось ему не очень правдоподобным.

— О, мистер Шерингэм, как бы я хотела вырваться из ужасающей атмосферы подобных подозрений, — вдруг воскликнула девушка, на момент теряя контроль над расходившимися нервами. — Это уже невыносимо! И с каждым новым фактом положение становится все более угрожающим! Я уже начала подумывать, не стоит ли самой броситься вниз со скалы, если события будут развиваться в таком направлении. И в деревне уже начинают поговаривать. Миссис Рассел сделала вид, что не узнает меня, когда сегодня утром мы встретились около ее дома.

— Великолепная миссис Рассел, — пробормотал Роджер. — Хотел бы я спустить шкуру с этой старой ведьмы! Полагаю, она считает такое поведение по-христиански добродетельным. Но послушайте, Маргарет, дорогая, не надо расстраиваться из-за подобных глупостей.

Надо сказать, что Роджер, едва познакомившись с любой молодой леди, не достигшей тридцати лет, называл ее уже по имени. Это соответствовало его слегка богемной репутации и очень упрощало отношения.

— Мы с кузеном Энтони готовы оказать вам всяческую поддержку, поэтому держите свой клювик повыше и пусть все старые кошки провалятся ко всем чертям.

Маргарет, закусив губу, отвернулась от них:

— Не знаю, как вас и благодарить, — сказала она дрожащим голосом, просто не знаю, что бы я делала, если бы не встретила вас обоих, мистер Шерингэм.

— Роджер! — импульсивно поправил он ее. — Ради бога, Маргарет, зовите меня просто Роджер! "Мистер Шерингэм" меня называют те, кто мне должен деньги, и поэтому это звучит в моих ушах противно и даже зловеще.

— Ну что ж, хорошо, — улыбнулась девушка, — благодарю вас… Роджер!

И Роджер подавил вздох облегчения, потому что навернувшиеся у нее на глазах слезы высохли благодаря чепухе, которую он нес.

— А это перед вами стоит сам Энтони, — продолжал он с шутливой серьезностью. — Позвольте мне вас представить друг другу: Энтони — Маргарет, а теперь пожмите друг другу руки и скажите: "Какой прекрасный сегодня день!"

— Как поживаете, Энтони? — серьезно спросила Маргарет, но в ее глазах блеснула лукавинка, и каким-то непонятным образом ей при этом удалось внушить Энтони мысль, что она сожалеет о своем свинском поведении десять минут назад и просит ее извинить. Может быть, он будет так добр, что простит?

— Как вы поживаете, Маргарет? — сказал Энтони, и ее тонкие пальчики утонули в его огромной ладони. Он легко пожал эти пальчики, и пожатие ответило ей, и совершенно внятно, что это не он должен ее прощать, но, может быть, она простит его детскую досаду и глупое поведение, о которых он сожалеет всем сердцем?

Так что все устроилось наилучшим образом.

— А зачем нам стоять, когда можно сесть? — спросил Роджер, обозревая с должным удовлетворением результаты своих дипломатических усилий, и подал пример, разлегшись во весь рост на пружинистом дерне. Остальные последовали его примеру.

— Теперь нам предстоит следующее, — сказал он, лежа на спине и вовсю попыхивая трубкой, — нам надо организовать наступательный и оборонительный тройственный союз. Маргарет, ваше дело — поставлять нам информацию о всех живущих в доме, а мое — использовать эту информацию с наибольшей пользой.

— А как насчет Энтони? — спросила Маргарет.

— О, Энтони у нас выступает в амплуа глуповатого друга сыщика. Он сюда для этой цели и явился, и предоставим ему полную возможность играть эту роль, а то он будет ужасно разочарован.

— Бедный Энтони! — рассмеялась Маргарет. — Роджер, вы, наверное, ужасный человек.

— Да нет, совсем он не ужасный, — лениво отозвался Энтони, — он просто осел, но притворяется, будто это не так. Мы, родственники, всегда делаем вид, что этого за ним не замечаем.

— Но возвращаясь к нашему делу, — невозмутимо продолжил Роджер, — есть одно обстоятельство, и я должен довести до вашего сведения его крайнюю важность. Это обстоятельство довольно противное, но мы должны смотреть правде в глаза. На основании известных нам сейчас фактов можно сделать из них только один логический вывод. И если мы хотим строить другие умозаключения, нам нужны свежие факты.

— Понимаю, что вы имеете в виду, — медленно сказала Маргарет, — я понимаю также, что вы совершенно правы. Но каким же образом мы можем добыть эти новые факты?

— А может быть, нам поможет небольшой, но компетентный опрос, который позволит прояснить некоторые моменты?

Роджер помедлил, словно раздумывая, какой вопрос задать первым.

— Полагаю, вы очень любили свою кузину, Маргарет? — спросил он небрежно секунду-две спустя почти безразличным тоном.

Теперь настала очередь Маргарет медлить и размышлять.

— Нет, — ответила она отрывисто, — и не вижу причины, почему бы вам этого не знать, хотя и понимаю невыгодность для себя честного ответа, — я терпеть ее не могла.

— Вы не могли ее терпеть? — повторил Роджер, приподнявшись на локте и удивленно глядя на Маргарет. — Но она была так добра к вам! Я даже решил, что она, наверное, была замечательная женщина?

Маргарет горько усмехнулась.

— И многие так думали. Элси очень старалась, чтобы все думали именно так. Знаете, кажется, есть пословица: "о мертвых ничего или хорошо", но я никогда не была сторонницей условностей. Элси была одним из самых отвратительных созданий, которые когда-либо существовали на земле!

— Ого! — тихо воскликнул Роджер. — Неужели? А мы еще говорили о недостатке свежих фактов. Ваши слова открывают целую область для расследования. Храбрая вы леди! Так почему же Элси была одним из самых отвратительных созданий, существовавших на земле?

— Это кажется довольно огульным обвинением, не так ли? — спросила Маргарет очень серьезно. — Ну что ж, приведу вам пример, чтобы вы сами могли обо всем судить. Когда Элси только познакомилась с Джорджем, она была примерно в том же положении, что и я несколько месяцев тому назад: одинока, нища и никому не нужна, но она это от него скрыла. Она притворилась, что принадлежит к хорошей, уважаемой семье и у нее самой много денег. По сути дела, она пошла на сознательный обман. Джордж поверил каждому ее слову, влюбился в нее и женился на ней — что и было ее целью.

— Вы хотите сказать, что она вышла замуж за доктора Вэйна только из-за его денег?

— Только и всецело по данной причине. Я знаю об этом потому, что она имела обыкновение бахвалиться своей победой передо мной и советовала мне последовать ее примеру. Да, похвалялась этим! Рассказывала подробно, как она с первых же дней знакомства морочила его и водила за нос. И, кстати, выманила у него огромные деньги по брачному контракту. Все те деньги, что она завещала мне. Десять тысяч фунтов, которые он положил на ее имя без каких-либо условий и не подлежащие обложению налогом. Своих денег у нее, разумеется, не было ни пенни. Она часто хвасталась, как замечательно устроила свои дела. О, Элси была вся в дедушку, не из родни, а в родню нашего общего дедушку, должна заметить!

— Понимаю, — задумчиво протянул Роджер. — Да, это, конечно, бросает несколько иной свет на леди. Итак, она пригласила вас под свой кров, чтобы у вас тоже появился шанс познакомиться с другим богатым мужчиной и таким же способов обвести его вокруг пальца?

— Да ничего подобного. Конечно, она мне об этом все время твердила, но ничто не могло быть дальше от истины. Фактически существовало несколько причин, почему она хотела, чтобы я у нее поселилась. Во-первых, она желала, чтобы у нее был кто-то, кем она могла бы помыкать в такой степени, которой бы не потерпел никто из слуг; кто-то такой, кто делал бы для нее все, чего она не осмелилась бы требовать ни от кого в целом мире. О Роджер, вы не представляете, что мне приходилось делать после моего приезда сюда. Унизительные вещи, которые никто другой в целом свете не стал бы для нее исполнять, и тем не менее в них не было ничего такого слишком уж возмутительного, вы понимаете — ничего такого, против чего я могла бы взбунтоваться и захлопнуть за собой дверь ее дома навсегда. О, мне так трудно, чрезвычайно трудно вам это объяснить, вы, наверное, представления не имеете, каким низким животным может быть одна женщина по отношению к другой, зависящей от нее материально, притом что в поведении первой нет ничего, что можно было бы назвать преступным.

— Да нет, мне кажется, я имею об этом некоторое представление, сочувственно пробормотал Роджер.

Маргарет нахмурилась:

— Вот, предположим, мы выходим вместе, под дождем, на прогулку и возвращаемся довольно усталые, промокшие и грязные. Она сразу же в таких случаях посылала меня наверх отнести ее мокрые пальто и шляпу и велела доставить ей сухую обувь. Я спускалась вниз и заставала ее в гостиной, в кресле перед камином, но все еще не переодевшуюся. Она требовала, чтобы я сменила ей обувь, даже иногда сняла перчатки с ее рук. А потом говорила, что чулки у нее тоже промокли, и меня снова посылали наверх за сухой парой и спрашивали, не смогу ли я снять с нее сырые и надеть вот эти. А потом она говорила, что эти чулки не подходят по цвету к туфлям, и я должна была опять подняться и принести другие. А когда я исполняла и эту ее просьбу, она вдруг вспоминала, что забыла попросить принести еще какую-нибудь вещь, и так до бесконечности. Иначе говоря, она часами гоняла меня туда-сюда, не давая ни минуты свободного времени, чтобы я могла привести себя в порядок.

— Знаю я этот тип женщин, — с пониманием кивнул Роджер.

— Так вот, это была первая причина, почему ей требовалось мое присутствие. А другая заключалась в том, что она была ужасно груба и злобна и ей необходимо было на ком-то вымещать свою злость. Со слугами это не проходит, они сразу же потребуют расчета. А бедные родственники на эту роль годятся лучше всех. И все это, знаете ли, со сладенькой улыбкой, от чего унижение кажется еще нестерпимее.

— Но почему же вы у нее торчали столько времени? — негодующе воскликнул Энтони.

Маргарет слегка покраснела:

— Наверное, из-за трусости. Я к тому времени хорошо уже знала, почем фунт лиха, а здесь, при всем при том, я жила в комфорте. А кроме того, она все время приманивала меня этими десятью тысячами фунтов. Если бы вы когда-нибудь знали, что это такое — невозможность купить себе булочку ценой в один пенс или чашку чая, вы бы, наверное, поняли, как может быть соблазнительна такая сумма денег, которую можно заслужить, только надо очень постараться. Это расчетливость и жадность, да? Но Элси знала, как действовать в данном случае наверняка, она сама прошла через подобные лишения.

— Простите меня, Маргарет, — немного смутившись, сказал Энтони, — надо быть ослом, чтобы упрекать вас. Ну конечно я вас понимаю.

— Дело в том, — продолжала она немного успокоившись, — что я уже готова была все бросить и бежать без оглядки. Я поняла, что в конечном счете игра не стоит свеч, но я еще не определилась, когда убегу, и не решила, чем заняться потом, как вдруг случилось это самое.

Наступило короткое молчание.

— А вы можете привести еще какие-нибудь подробности, касающиеся вашей кузины? — неожиданно спросил Роджер, преследуя какую-то собственную мысль. Еще немного бы специфических деталей, уясняющих ее характер, и опишите ее внешность и все такое прочее.

— Она была невысока ростом и хрупкая на вид, — сказала, подумав, Маргарет, — с довольно гладким детским личиком, светловолосая, немного шепелявила и всячески подчеркивала этот недостаток. Любила выставлять себя беспомощной и беззащитной маленькой женщиной, хотя человека менее беспомощного, чем Элси, во всем, что касалось ее интересов, я не встречала никогда. Она была убеждена (и не раз мне о том говорила совершенно откровенно), что мужчины любят беспомощных, взывающих к их покровительству женщин, и, судя по достигнутым ею результатам, она не слишком заблуждалась. Что же касается ее характера, то я не знаю, что еще сказать. Она была лицемерна, жестока, чрезвычайно эгоистична, низка и дурна во всех отношениях.

Тяжело дыша и вся покраснев от волнения, Маргарет устремила взгляд в море. Очевидно, она припоминала и другие случаи, когда кузина унижала ее и была с ней груба.

Энтони слушал Маргарет со все возрастающим негодованием.

— А ее муж знал, что она представляет собой на самом деле? — спросил задумчиво Роджер.

Маргарет отвела взгляд от линии горизонта и начала бессознательно пощипывать дерн.

— Не знаю! — тихо сказала она после минутного колебания. — Между прочим, я сама об этом часто думала. Иногда мне кажется, что он все знает, а порой, что ни о чем таком и не догадывается. Понимаете, Элси была неглупая женщина. Не думаю, что она обнажала перед кем-нибудь еще свою истинную натуру. Я исключение. Не могу также сказать, что Джордж отличается особой наблюдательностью. Он всегда был так галантен по отношению к ней.

— Он очень горюет из-за ее смерти?

— Внешне — совсем нет, однако о том, что он чувствует в глубине души, я не имею ни малейшего представления. Иногда кажется, что он сделан из камня, так редко проявляет какие бы то ни было эмоции. А кроме того, он большую часть времени проводит, запершись в своей лаборатории, и так было всегда, насколько я успела узнать за время моего пребывания в доме.

— И вы поэтому не можете сказать, какие между ними были отношения, мирные или нет?

— Ни единого слова. Я могу лишь повторить, что он всегда был по отношению к ней очень предупредителен, а она… — и Маргарет несколько цинично усмехнулась, — ну ей было выгодно поддерживать с ним добрые отношения, это хорошо окупалось, так что я думаю, они ладили.

— Понятно. Вы можете еще что-нибудь рассказать о ней?

— Ну, вот еще одно, — ответила девушка как-то нерешительно, — однако это так неопределенно, что стоит ли вообще об этом говорить. Раз или два у меня появлялось ощущение, что Элси кого-то боится.

— Боится? Да, это интересно. Но кого же?

— А вот об этом я не имею ни малейшего представления. Да и вообще это может быть совершенно не так, какой-то моей фантазией. Ничего определенного я сказать не могу. Просто такое у меня впечатление.

— Ну что ж, впечатления часто имеют немалую ценность. Но более определенного вы на этот счет ничего сказать не можете?

— Боюсь, что нет. Наверное, мне и говорить об этом не стоило бы, но, может быть, это даст вам материал для дальнейшего расследования.

— Полагаю, что так оно и будет. Именно об этом я и хотел узнать.

Роджер вырвал пучок травы и бросил его в море.

— Маргарет, — сказал он вдруг, — а что вы сами обо всем этом думаете? Каково ваше собственное, то есть не для публикации, мнение?

— Мне кажется, в этом деле кроется гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, — ни минуты не колеблясь, заявила девушка.

— И я тоже так думаю, клянусь Юпитером! — поддакнул Энтони.

— Да, — задумчиво подтвердил и Роджер. — Но все эго так чертовски зыбко и неопределенно. Иметь бы хоть малейшую путеводную нить в этом лабиринте. Вы чрезвычайно расширили область расследования рассказом о своей двоюродной сестре, но тем не менее мы бредем ощупью в кромешной тьме. Все, что мы знаем, сводится к следующему: хотя никто явно не выражал своей неприязни к ней, некоторые могли ее чувствовать. Неужели в данном случае нет какого-то более определенного человека? Может быть, кто-то имел причины ее ненавидеть или иметь причину желать ей смерти. Подумайте как следует, напрягите мозги.

Маргарет послушно последовала его совету, и несколько минут стояло молчание, нарушаемое только криками проносящихся мимо чаек и шумом волн у прибрежных камней.

— Да, есть лишь один человек, который, по-моему, мог бы ненавидеть Элси, — сказала она наконец, — и даже ненавидел ее, я уверена, независимо от того, были для этого основания или нет. Это миссис Рассел!

Роджер снова приподнялся на локте.

— Миссис Рассел? — жадно переспросил он. — А почему она ненавидела миссис Вэйн?

— У нее возникло мнение, что между Элси и мистером Рассел завязались чересчур дружеские, откровенно говоря, отношения.

— Ого! Действие пьесы осложняется. А их отношения действительно были таковыми?

— Не знаю. Они определенно очень были дружны, но были ли их отношения слишком дружескими — этого я сказать не могу.

— Но это возможно?

— Совершенно — особенно, что касается Элси. У нее не было ни моральных принципов, ни угрызений совести.

— А мистер Рассел? Что он за человек?

— Ну такой краснолицый, мясистый весельчак, похожий на охотника со старинных гравюр.

— Как раз тот мужской тип, которому нравятся женщины вроде нее. Да, думаю, такие отношения между ними были вполне вероятны, насколько это касается его, а?

— Я бы этому не удивилась.

Роджер с энтузиазмом стукнул кулаком по дерну:

— Ну, Маргарет, клянусь Юпитером, тут вы, пожалуй, попали в точку. Разумеется, миссис Рассел просто погибала от ревности. А ревность самый главный мотив для убийства.

— Не слишком ли мы даем волю воображению? — засомневалась девушка.

— Нисколько! А теперь скажите, что за женщина сама миссис Рассел?

— Ну, она, по-моему, очень толстая, очень резкая и решительная. Большинство сочли бы ее просто грубой, но мне она скорее нравится. Теперь она совсем некрасивая, хотя прежде, возможно, была хорошенькая. Она носит пенсне, у нее небольшая седина, и ей, наверное, уже лет сорок пять.

— Иначе говоря, это женщина, которая должна жгуче ревновать мужа к молодой и хорошенькой соседке, которая с невинным видом строит ее мужу глазки, — удовлетворенно подвел итог Роджер.

— Постойте! — взволнованно воскликнул Энтони. — Вы сказали, что она крупная женщина, да? Тогда у нее должны быть большие ноги?

— Да, наверное, большие, а что?

Мужчины обменялись многозначительным взглядом, и Роджер вскочил с места.

— Молодец, Энтони! Ты вспомнил о чьих-то больших следах, да? Ну что ж, прощайте, дети мои. Развлекайте друг друга, до ленча еще есть время.

— Но куда вы идете, Роджер? — вскричала Маргарет.

— Хочу кое-что разузнать о леди с большими ногами и ревнивым характером, — крикнул на ходу Роджер, молниеносно скрываясь из виду за выступом скалы.

Глава 8 Которая знакомит нас со священником, похожим на козла

Пока Роджер быстро шел вдоль гребня скал в сторону Ладмута, у него еще не было определенного плана действий. Внезапное бегство от собеседников было продиктовано двумя инстинктивными побуждениями: во-первых, ему хотелось в одиночестве поразмыслить над смыслом свежей информации, а во-вторых, он считал, что Энтони и Маргарет будут вовсе не против, чтобы остаться в компании, не разбавленной присутствием третьего лишнего. Его первой мыслью, также импульсивной, было нагрянуть в дом миссис Рассел и задать леди, удивленной незваным вторжением, тысячу не терпящих отлагательства вопросов, однако, поразмыслив, он отказался от столь поспешного шага. Усевшись на встречном холмике, откуда было хорошо видно море, он вытащил трубку, зажег ее и стал размышлять.

Вскоре он уже пришел к выводу, что если новая сфера расследований и не ведет в тупик, то тем не менее сначала надо найти удовлетворительный ответ на два очень важных вопроса. Один из них касался башмаков миссис Рассел: соответствуют они второй паре следов, запечатленной на грязи высохшей лужи, которые показал ему инспектор, или нет? Если да, то это ничего не доказывало, кроме того, что миссис Рассел относится к числу подозреваемых особ; а если они не соответствуют им, ее немедленно надо исключить из этого числа. Второй вопрос, и гораздо более важный, состоял в следующем: кто был в доме Расселов в момент предполагаемого визита миссис Вэйн?

Роджер все еще раздумывал над интересными возможностями, зависящими от ответов на этот вопрос, когда раздавшийся сзади тихий голос прервал его рассуждения.

— Прекрасный вид на море открывается с этого места, не правда ли, сэр!

Роджер обернулся и увидел невысокого пожилого священника с серебристой шевелюрой и лицом добродушной безбородой козы. Коза благосклонно смотрела на Роджера сквозь большие очки в роговой оправе.

"О господи! Местный священник", — мысленно простонал Роджер! Не потому, что он не любил священников, местных или каких-либо других, но потому, что священники — люди разговорчивые, а Роджер как раз в этот самый момент был не склонен к разговорам. Однако вслух он довольно любезно сказал: "О да, действительно вид чудесный".

Невысокий священник смотрел на него все так же благосклонно, а солнце посверкивало на стеклах его огромных очков. Он не уходил, хотя вроде и не собирался задерживаться. Он колебался.

"Сейчас заговорит, — опять простонал про себя Роджер. — Ему хочется поговорить. Ему ужасно этого хочется. Готов прозакладывать свою трубку против Колизея, что он сейчас заговорит!"

Дедуктивный вывод Роджера попал в точку. Было совершенно очевидно, что маленький старый священник имел твердое намерение побеседовать. Говоря откровенно, завидев издали спину Роджера, он свернул с дороги и прошел лишние четверть мили, только чтобы удовлетворить эту потребность. И он сказал:

— Не припомню, чтобы встречал вас в нашей маленькой деревне. Вы, наверное, пришли из Сэндси?

— Нет, — терпеливо пояснил Роджер, — я остановился в Ладмуте.

— Ах! И конечно у миссис Джеймсон? Я слышал, что она ожидает гостя.

— Нет, в гостинице "Корона".

— О! Господи помилуй! Неужели я говорю с самим мистером Роджером Шерингэмом? — зачирикал маленький священник.

— Да, это мое имя, сэр, — подтвердил Роджер, мысленно отметив быстроту распространения слухов и то, в сколь неземные сферы они проникают.

— Мой дорогой сэр! — благодушие священника стало почти лучезарным. Позвольте обменяться с вами рукопожатием. Вы должны позволить! Это в высшей степени замечательный момент. Я прочел все ваши книги, все до единой, и не могу выразить, какое наслаждение получил от чтения. Нет, только подумать!

Роджера нисколько не смутил такой поворот нечаянной встречи, и он от всего сердца пожал руку своего поклонника.

— Вы очень добры, — улыбнулся он. — Очень-очень добры. Не буду притворяться, что меня такое внимание не радует. Писатель, который делает вид, что ему все равно, когда восхищаются его книгами, просто лицемер, лжец и самоуверенный осел.

— Совершенно верно, — согласился несколько озадаченный священник, совершенно верно, не сомневаюсь в этом. Ну и ну!

— А как вы узнали, что я остановился в "Короне", сэр?

— О, подобные слухи распространяются в такой маленькой общине, как наша, мистер Шерингэм, очень-очень быстро, если позволено будет сказать. Я знаю ваши книги и, более того, читаю ваши статьи в "Курьер", включая и ту, что напечатана сегодня утром!… Да, печальное дело привело вас сюда, мистер Шерингэм! Очень-очень печальное! Господи помилуй, бедная женщина, бедная женщина!

Недовольство Роджера от того, что прервали его размышления, уже существенно смягчившиеся, при — этих словах исчезло совершенно. Если этот болтливый старик обладает какими-нибудь интересными сведениями, можно заставить его выболтать их. Возможно, эта встреча окажется, в конечном счете, плодотворной. В любом случае, неплохо быть persona grata[5] в глазах викария.

Он выколотил трубку о небольшой камень и с подобающе серьезным выражением лица сказал:

— Может быть, присядете, сэр? Да, вы совершенно правы. Чрезвычайно печальное дело.

Маленький священник, благодарно кивнув, сел, и Роджер быстро опустился на теплый дерн рядом с ним.

— Вы знаете, по деревне ходят очень огорчительные слухи, — заметил осторожно и все же словоохотливо священник, — говорят о том, что дело это нечисто, что уже, конечно, не новость. В вашей сегодняшней статье содержится на это явный намек. Однако дело в том, что в деревне уже прямо называют имена подозреваемых. Вы уже слышали? Очень огорчительно, очень.

— Но ведь этого следовало ожидать, не правда ли? — довольно резко ответил Роджер. Он здесь не для того, чтобы у него выуживали информацию. Он сам ее собирается выудить. — Какое же имя или имена они называют?

— Но, мистер Шерингэм, — заколебался священник, — право же, я не уверен, могу ли я…

— Да мне стоит только зайти в бар, что в "Короне", и спросить об этом первого встречного забулдыгу, если вы не решаетесь мне об этом сказать, ответил с безразличным видом Роджер.

— Это верно. Да, все это очень верно. Боюсь, что у вас есть такая возможность. Ну что ж, тогда… Ну, знаете ли, поговаривают о мисс Кросс, кузине миссис Вэйн. Очень огорчительно. Очень-очень огорчительно, но вы, мистер Шерингэм, конечно не думаете, что…

— Я согласен с вами, — резко перебил его Роджер, не дав ему задать неприятный вопрос. — Да, все это очень огорчительно. Однако, как здешний викарий, вы могли бы?…

И он многозначительно оборвал себя на полуслове.

Маленький священник удивленно посмотрел на Роджера.

— Я? — переспросил он наивно. — О, но вы ошибаетесь. Я не служу здесь. Господи Боже, ну конечно же нет. Меня зовут Медоуз. Сэмюел Медоуз. Подождите-ка. Где-то у меня здесь визитная карточка, — и он начал усиленно искать карточку по всем карманам. — Нет, Господи Боже, нет. Я не здешний викарий. Я уже удалился на покой и живу очень уединенно. Получил, знаете ли, небольшое наследство. Я обыкновенный здешний житель. И проживаю здесь всего лишь несколько педель. О Господи Боже, нет. У меня был приход в Йоркшире, но Ладмут такой… А, вот она наконец! — И, скромно торжествуя, он извлек карточку из кармана, где искал ее с самого начала, и про тянул Роджеру: Возможно, если однажды будете проходить мимо? Я был бы чрезвычайно польщен.

— Вы очень добры, — вежливо отвечал Роджер. Его интерес к маленькому священнику совершенно иссяк, и он встал.

— Ну что ж, мне надо идти дальше!

— Вы возвращаетесь в Ладмут? — спросил с любопытством его собеседник, тоже вставая. — И я иду чуда же. Мы бы могли составить друг другу компанию.

— Извините, но я пойду другой дорогой, — твердо возразил Роджер. Доброго вам утра, мистер Медоуз, полагаю, скоро увидимся.

И Роджер быстро зашагал в сторону Сэндси, но за первым же поворотом спрятался и стал наблюдать, как его недавний спутник вышел на дорогу и вскоре исчез из виду. Тогда Роджер быстро вышел из укрытия и скорым шагом направился к небольшому дому, стоявшему на полпути между деревней и домом доктора Вэйна, — так сказать, под кров влюбчивого мистера Рассела и его ревнивой супруги.

Благовоспитанная горничная, услышав звонок, открыла дверь и вопросительно на него посмотрела.

— Миссис Рассел дома? — спросил Роджер. — Мне бы хотелось с ней поговорить.

— Нет, сэр. К сожалению, нельзя, ее дома нет. И мистера Рассела тоже.

— О! Досадно, — и Роджер поскреб задумчиво подбородок, а затем принял внезапное решение. — Полагаю, вы иногда читаете газету "Курьер", а?

— Да, сэр, — удивленно ответила горничная, — ее часто приносит сюда кухарка.

— Неужели приносит? И часто? Похвально с ее стороны. Так вот, послушайте меня. Я приехал в Ладмут от "Курьер", специально для связи, чтобы посылать информацию о несчастье, случившемся здесь позавчера.

Лицо девушки просветлело.

— Это с миссис Вэйн? О да, сэр! Значит, вы связной джентльмен, сэр?

— Связной джентльмен? — рассмеялся Роджер. — Да, пожалуй! Да, совершенно верно. А теперь, — сказал он очень конфиденциально, — дело в следующем. Я пришел, чтобы задать пару вопросов миссис Рассел, но я очень спешу и не смогу ее подождать. Однако, может быть, вы сумеете ответить на эти вопросы вместо нее?

— О да, сэр, — трепеща от волнения, ответила девушка. — Наверно, смогу. А о чем вы хотели узнать?

— Ну, например, о следующем: миссис Вэйн позавчера днем хотела зайти сюда, но так и не зашла. Вы, наверное, находились в доме?

— Я, сэр? Нет. Я была в отпуске, только вчера вернулась.

— Понятно. Тяжело это, опять работа, работа, правда? Но ведь кухарка все это время была здесь?

— Нет, сэр. У нее как раз был выходной день, и в доме тогда находилась только сама миссис Рассел.

"Ага!" — мысленно заметил Роджер. А вслух он только машинально повторил "понятно" и начал усиленно прикидывать в уме, каким образом заполучить башмаки миссис Рассел, что было нелегкой задачей.

Вообще-то легкие для решения проблемы не представляли для Роджера интереса, но эту легкой не назовешь, к тому же и времени в обрез. И сейчас он видел только один способ с ней справиться.

— Вы не можете одолжить мне на часок или вроде того уличные башмаки миссис Рассел, — без обиняков спросил он.

— Ее башмаки? — повторила удивившаяся горничная.

— Да, любые башмаки для улицы. Я их верну прежде, чем она успеет заметить их отсутствие.

И он многозначительно звякнул серебряной мелочью в кармане.

— Вы ищете следы? — пролепетала взволнованная донельзя девушка.

Роджер молниеносно принял решение. В конце концов, почему бы не сказать ей правду? Она, конечно, оценит это по достоинству, а шпион в логове врага всегда ценное приобретение.

— Да, — кивнул он, — но держите это при себе, чтобы ни одна душа не знала!

— Даже кухарка? — выдохнула в восторге девушка.

— Нет, кухарке сказать можно, — торжественно разрешил Роджер, знавший, что всегда необходимо, в целях безопасности, иметь возможность открыть клапан и спустить пар, — но вы отвечаете за то, чтобы дальше кухарки эти сведения не распространились. Обещаете?

— О-о да, сэр! Обещаю.

— Тогда шпарьте за башмаками хозяйки.

Повторять приказание не потребовалось. Горничная действительно исчезла как ошпаренная, и не прошло минуты, как появилась снова.

— Вот они, сэр. Я их в газету завернула, чтобы никто не увидел. Но вы их принесете обратно, да, сэр?

— О, разумеется. Точно не знаю когда, но сегодня же! И вот что мы сделаем: я их принесу к черному ходу. Подойдет?

— Да, это бы лучше всего, сэр. Спасибо.

— А если кто-нибудь захочет узнать, зачем я приходил, скажите, что это был репортер из "Курьер", который хотел повидаться с миссис Рассел. Вполне сойдет. А вот кое-что вам, — и полуфунтовая бумажка поменяла владельца.

Роджер уже хотел уйти, но сдавленный шепот заставил его обернуться.

— Да? — спросил он с любопытством.

— О-о, сэр! Миссис Рассел! Вы не думаете, сэр, что это сделала она?

— Сделала что? — строго переспросил Роджер.

— С-столкнула вниз со скалы миссис Вэйн! Они ненавидели друг дружку как две дикие кошки, честное слово. Я много раз слышала, как миссис ругает хозяина из-за миссис Вэйн. "Если я хоть раз здесь ее застану, то задам ей перцу, я попорчу ей физиономию. Я ей покажу, как…"

— О нет, нет, — торопливо прервал горничную Роджер. — Ради бога, не надо! Вам не следует так думать, и башмаки мне нужны совсем по… другой причине.

И он поспешил к воротам, а девушка проводила его явно разочарованным взглядом.

Со свертком под мышкой Роджер на полной скорости помчался к тому месту в скалах, где начинались каменные ступеньки. Это только формальность примерить башмаки к оставшимся следам. Он и так знал, что они совпадут. Через четверть часа после того, как Роджер покинул порог расселовского дома, его уверенность была вознаграждена. Башмаки так точно соответствовали отпечаткам, будто именно они их и оставили.

С победным кличем он ринулся опять к ступенькам, перескакивая сразу через две. Ладмутская тайна, можно сказать, разгадана! Пробегая мимо места, где открывался вид на дом Расселов, он увидел величавую, крупную фигуру, которая сошла с дороги и направилась к воротам. Совершенно справедливо решив, что это возвращается хозяйка дома, он, вместо того чтобы сразу отнести башмаки, как хотел, поспешил к скальному выступу, громко насвистывая, и совершенно напрасно, как сказал ему позже Энтони ("К черту, старина, еще суток не прошло с тех пор, как я познакомился с девушкой, а в таких случаях парень ведет себя как настоящий осел!") Однако Роджер об этом не знал и все время насвистывал, пока не увидел молодых людей.

— Победа! Победа! — воскликнул он с драматическим пафосом, глядя сверху вниз на удивленную парочку и размахивая башмаками над головой. — Вам везет, моя прекрасная леди, потому что в руках у меня дорогой для вас подарочек. Вы потом вернете его хозяйке вместо меня? Или, что лучше всего, хозяйской горничной. Ловите! — и, бросив башмаки вниз молодым людям, он прыгнул со скалы вслед за ними.

— Роджер, вы что-то узнали, — воскликнула девушка, когда победитель шумно приземлился с опасностью для жизни у ее ног.

— Ты, наверное, узнал все как есть, до самого донышка? — всполошился Энтони.

Роджер стоял, сложив руки на груди, в подчеркнуто наполеоновской позе, но ухмылялся, глядя на двух остальных членов тройственного союза, совсем не по-наполеоновски.

— Дети мои, — звучно сказал он, — я узнал Тайну Ладмутского залива! Но честь разгадки принадлежит не только мне, ибо это вы, Маргарет, направили меня по верному пути, и эта пара башмаков тоже сыграла свою роль. Но главное, тайна разгадана и вы, Маргарет, дорогая, снова можете держать высоко голову, или руки, или ноги, или что вам заблагорассудится. И никто не посмеет вам это запретить.

— О Роджер, объясните, ну пожалуйста! Это не… не миссис Рассел!

Улыбка медленно соскользнула с лица Роджера. Источником существования для него было воображение, и оно сослужило ему службу, но только сейчас ему пришло в голову, что спасение Маргарет означает гибель для кого-то другого и что благодаря его деятельным усилиям в опасном положении, от которого так вовремя была избавлена Маргарет, теперь оказалась миссис Рассел.

— Да, боюсь, что так, — кивнул он серьезно, — и, между прочим, что касается вас, Маргарет, мы с самого начала упустили одно важное обстоятельство, — сказал он, взглянув на маленькие ножки, на которые едва не упал.

— Как бы все остальные доказательства ни казались компрометирующими вас, вам, по сути дела, серьезная опасность не угрожала. Вторая пара следов вам принадлежать не могла. Ну ладно, теперь я расскажу, где я был и что делал.

Он сел на упругий дерн, вынул трубку и приступил к рассказу.

— Надо же, как здорово! — воскликнул восторженно Энтони, когда Роджер закончил.

— О, бедная миссис Рассел, — сказала Маргарет, и Роджер сочувственно посмотрел на нее. Она словно подслушала его собственные мысли пару минут назад.

И они начали обсуждать создавшееся положение.

— Ну что ж, Энтони, — сказал Роджер спустя полчаса. — Нам пора возвращаться к ленчу, и мне хочется узнать, что скажет обо всем этом Морсби.

— Да, Морсби ждет самый большой удар за всю его молодую жизнь, — мрачно подтвердил Энтони, — и мне хотелось бы присутствовать в роковой для него час.

Инспектор Морсби, как можно было из этого попять, нарушал права человека, самонадеянно утверждая, что, следуя путем логических умозаключений, надо признать виновницей Маргарет, и поэтому, по мнению Энтони, инспектор Морсби был воплощением зла.

— Значит, уходим, — сказал Роджер, вставая. — Маргарет, вы отнесете эти башмаки к двери черного хода сегодня после ленча, хорошо? Премного вам благодарен заранее. Ну а теперь условимся о новой встрече. Думаю…

— А мы уже условились, — перебил его небрежно Энтони.

Пять минут спустя Энтони познакомил Роджера со своим взглядом на неуместное посвистывание. Было ему что сказать и об ухмылках, и тем более о лукавых подмигиваниях. Ухмылка, подмигивания и посвист, по-видимому, вызывали у Энтони такие же глубочайшие ненависть и презрение, как несчастный инспектор Морсби.

Когда, все в поту и умирающие от жажды, они вернулись в гостиницу, их уже ожидал ленч: огромные порции холодного мяса, салат, белый хлеб, приятно соленое масло, сладкий пирог с малиной и сливки. Инспектор Морсби тоже их поджидал, но когда они вошли в комнату, его лицо было совершенно скрыто огромной кружкой пива (ведь надо же понимать, что, когда невооруженные полицейские не стоят на перекрестках и не арестовывают самых опасных преступников, эти славные представители Британской Полицейской Службы самые обыкновенные люди с самыми обычными желаниями и пристрастиями).

— А вот и вы, джентльмены, — заметил он сердечным топом, показываясь из-за самой вместительной в заведении кружки. — Меня спросили, будем ли мы подкрепляться все втроем в этой комнате, и я взял на себя смелость это подтвердить. Чувствуешь себя немного одиноким, когда ешь без компании. Если вы, конечно, ничего не имеете против.

— Совершенно ничего, — ответил Роджер так же сердечно. — Напротив, это для нас большое удовольствие, инспектор. Я вижу, вы заказали для всех троих все самое лучшее. Ну и отлично! А теперь предлагаю вам выпить за мое здоровье.

— Что же вы такого совершили, сэр? — шутливо отозвался инспектор. Разгадали загадку?

— Да, разгадал, — и Роджер снова приступил к рассказу. — Итак, что вы обо всем этом думаете? — заключил он почти торжествующе.

Инспектор тщательно вытер усы:

— Это изобретательная идея, — сказал он, — очень остроумная. Но на вашем месте, мистер Шерингэм, я бы не придавал слишком большого значения следам. Самое легкое это подделать следы.

— Это изобретательно в той мере, в какой изобретательны действия преступника. Вот и все. Как бы то ни было, можете ли вы что-нибудь противопоставить моей гипотезе? — с вызовом спросил Роджер.

— Да, сэр, могу, — невозмутимо отвечал инспектор. — Тот самый клочок бумаги, который вы подобрали у скал. Наш эксперт был на высоте. Его ответ прибудет со специальным посыльным, но час назад я получил шифрованную телеграмму и специально для вас выписал текст, что он восстановил. Скажите, как вы объясните вот это при помощи вашей гипотезы?

Роджер взял листок, который протянул ему инспектор, и стал жадно читать, а Энтони наклонился над его плечом. Текст был таков:

Понедельник.

Элси, любимая, ради бога, давай встретимся еще раз, прежде чем ты сделаешь что-нибудь опрометчивое. Ты должна позволить мне все тебе объяснить. Ты не сможешь осуществить свою угрозу, если вспомнишь, кем мы были друг для друга все это время. Пожалуйста, давай встретимся завтра на обычном месте в обычное время. Пожалуйста, любимая.

P. S. Записку уничтожь.

Колин

Глава 9 Колин, кто ты?

Слегка усмехнувшись, Роджер отдал письмо инспектору:

— Как объяснить его при помощи моей теории? Да самым очевидным образом. "Колин" — это, конечно, мистер Рассел.

— Неужели? А я почти уверен, что это не так. Как бы то ни было, мы скоро это узнаем. Я вчера купил справочник-указатель местных адресов всегда такой покупаю, когда дело происходит в сельской местности. Пойду спущусь за ним.

— А пока, — сказал Роджер, прислушиваясь к тяжелым шагам инспектора по лестнице, — мы можем спокойно поесть. Жалею, что не заключил с ним пари насчет того, кто скрывается под именем "Колин".

— Да, сомневаться в данном случае глупо, — и Энтони стал накладывать себе побольше салата, — все ведь сходится точка в точку, а?

Инспектор вернулся через две минуты с открытым справочником в руке. Он положил его на стол рядом с тарелкой Роджера и ткнул в нужный абзац массивным большим пальцем.

— Вот он, ваш господин, — сказал он с похвальной скромностью. — "Рассел, Джон Генри, Роуз-коттедж". Вот как зовут мистера Рассела.

— Гм, — несколько озадаченно хмыкнул Роджер. — Но послушайте, — сказал он приободрившись, — "Колин" может быть интимным, ласкательным прозвищем.

Инспектор сел за стол.

— Не похоже, — и он встряхнул салфеткой. — Если бы письмо было подписано "Твой котик" или "Пушистик" — тогда можно было бы говорить о прозвище как таковом. Но имя Колин! Нет, оно совсем не кажется мне ласкательным.

— Ну, значит, дело опять, и существенно, усложняется, — довольно резко заметил Роджер.

— Напротив, сэр, — весело возразил инспектор и явно с удовольствием обратил свое внимание к холодному мясу, — наоборот: возможно, это многое в данном деле упростит.

Роджер знал, что инспектор ждет расспросов и предложений прояснить это туманное замечание, и поэтому упорно молчал. К некоторому его удивлению, инспектор казался всецело запятым и едой и справочником, водя толстым пальцем по странице.

— По соседству здесь проживают два Колина, — наконец объявил он: — "Смит Колин, сантехник. Ист Роу, Ладмут", и "Сифорд, Колин Джеймс, архитектор, 4, Верит Оук Лэйн Милборн" (это деревня в двух милях отсюда). Но никто из них не похож на нужного нам человека. Однако я и не надеюсь отыскать его в этом справочнике.

— Почему же? — спросил Энтони.

— А потому, что это, наверное, молодой человек, живущий вместе с родителями (разве записка не говорит о том, что этот человек молод, мистер Шерингэм?), и в этом случае его имя в справочнике и не должно упоминаться. Нет, я весь день буду наводить о нем справки. А пока буду очень признателен, джентльмены, если никто из вас никому ничего не расскажет. Показав записку, я простер свое доверие к вам за пределы допустимости, и мне следует заручиться молчанием с вашей стороны. Я бы хотел, чтобы вы никому об этом не говорили, вы меня понимаете? — добавил инспектор, многозначительно взглянув на Энтони. — Ни мужчине, ни женщине. Надеюсь, вы можете это пообещать?

— Ну разумеется, — ответил, слегка усмехнувшись, Роджер.

— Конечно, — сквозь зубы подтвердил Энтони.

— Ну тогда все в порядке, — очень добродушно заметил инспектор. Разумеется, я не смогу что-либо предпринять до приезда моего человека с подлинником записки, но он может появиться в любую минуту. А пока, обратился он к Роджеру, — вам, возможно, интересно будет узнать, что я официально утвержден ведущим следователем по этому делу и сегодня утром получил из центра соответствующее уведомление.

Роджер сразу же понял, что от него хотят услышать:

— Я упомяну об этом в сегодняшнем репортаже, инспектор.

— Ну, если вам так этого хочется, то конечно, сэр, я не возражаю, ответил инспектор с невинно-удивленным видом.

И, словно с общего согласия, разговор перешел на более общие темы.

Как только трубка разгорелась, инспектор встал из-за стола. Роджер, выждав, пока он не выйдет, вскочил и бросился за ним из гостиной, плотно притворив дверь.

— Инспектор, — сказал он тихо, нагнав его на лестничной площадке, — я хочу вам задать один вопрос: вы намерены арестовать мисс Кросс?

Инспектор испытующе на него посмотрел:

— Вы спрашиваете меня об этом, как репортер, сэр, или как друг этой леди?

— Ни то и ни другое. Я спрашиваю вас как Роджер Шерингэм, независимый и любознательный гражданин Англии.

— Ну что ж, — медленно произнес инспектор. — Репортеру я бы ответил так: "Не задавайте мне наводящих вопросов", а другу леди: "Не понимаю, о чем вы толкуете", а мистеру Шерингэму, независимому и любознательному личному другу, если мне позволено так его называть, скажу: "Нет, не намерен".

— Слава богу!

— Но по одной причине, знаете ли, — добавил, улыбаясь, инспектор, доказательства, свидетельствующие против нее, еще не все собраны.

— Но послушайте, неужели вы хотите сказать, что, по-вашему, она может…

Взмахом руки инспектор отмел неудобный вопрос:

— Не собираюсь сообщать, что я об этом думаю, мистер Шерингэм, даже вам, но хотел бы предупредить вас, а уж вы в свою очередь можете, если сочтете нужным, предупредить своего кузена: видимость не всегда соответствует действительности!

— То есть иначе говоря, — возразил Роджер, — леди, находящиеся под сильным подозрением на основании определенных улик, совсем не обязательно виновны? Вы это хотели сказать?

— Ладно, сэр, — ответил инспектор, по-видимому, немало удовлетворенный тем, что задал мистеру Шерингэму загадку, — то, что я хотел сообщить вам, я сообщил, и хочу этим сказать только одно: сами решайте, как быть.

— Инспектор, вы просто безнадежны, — рассмеялся Роджер и отправился в гостиную.

Энтони сидел в мрачном раздумье над пустой тарелкой из-под сыра.

— Слушай, Роджер, — сказал он, взглянув на вошедшего двоюродного брата, неужели этот проклятый инспектор все еще считает, будто Маргарет имеет хоть какое-то отношение к данному делу?

— Нет, я так не думаю, действительно не думаю. Конечно это не исключено, однако сдается мне, что он нас обоих разыгрывает, особенно тебя. А ты немного увлекся Маргарет, Энтони, правда? Сразу клюешь на любую наживку, что он тебе подкидывает.

Энтони что-то неразборчиво проворчал, а Роджер начал в возбуждении вышагивать по небольшой гостиной.

— Черт бы побрал это подлое письмо, — наконец взорвался он. — Оно, конечно, весьма неприятно осложняет ситуацию, хотя, разумеется, совершенно не отменяет моей остроумный разгадки этой тайны. Инспектор и сам бы должен это понимать. То, что у миссис Вэйн были отношения с нашим приятелем Колином, ни в малейшей степени не влияет на характер ее отношений с миссис Рассел. Нельзя допустить, чтобы нас сбивали с верного пути обстоятельства, не имеющие к делу прямого отношения.

Наступило молчание.

— Я должен повидаться с Маргарет, — неожиданно заявил Роджер, остановившись как вкопанный. — Ты что-то сказал утром об условленной встрече. Когда именно?

— Ну мы не то чтобы условились точно, — с напускной небрежностью сказал Энтони, — просто она обмолвилась, что придет днем, часа в три, на паше место почитать книжку, а я только сказал тебе…

— Перестань тянуть резину! — резко оборвал его Роджер. — Ведь уже четверть третьего. Бери шляпу и пошли.

Через пять минут они уже повернули с дороги к гребню скал, где дул прохладный ветер. Возможно, небезынтересно будет заметить, что Энтони был в шляпе, а Роджер — без. Можно было бы еще добавить, что на серых шерстяных брюках Энтони красовались безупречные складки, а на роджеровских не было и намека на них. И проницательный психолог извлек бы из этого обстоятельства некоторые интересные выводы.

— Послушай, Энтони, ты ведь ничего не имеешь против того, что я тоже иду? — словно беспокоясь, спросил Роджер.

— Конечно нет. Да и с какой стати?

— Ну не знаю. Помнишь поговорку насчет третьего лишнего? Я хочу сказать…

— Заткни фонтан, ради бога! Это уже не смешно, Роджер.

— Ну, — решительно возразил Роджер, — это как сказать. Ладно, давай с тобой очень серьезно обсудим поведение чаек. Энтомологи насчитывают семьсот сорок разновидностей этой птицы, из которых сто восемьдесят две рьяный исследователь мог бы обнаружить на скалистых берегах данных островов. Возможно, самым распространенным здесь видом является Patum Perperium или "Черногрудый неуклюжий", которого можно отличить от других…

— Что за чепуха. О чем ты? — в смятении перебил его Энтони.

— О чайках, Энтони. — И Роджер продолжал с жаром разглагольствовать, пока они не подошли к знакомому выступу скалы.

— Привет, Маргарет, — любезно приветствовал он девушку. — Мы с Энтони беседуем о чайках. Как вы думаете, могли бы вы пригласить нас сегодня на чай?

— На чай? Зачем?

— Понимаете, нам далеко возвращаться, чтобы успеть к своему, так что выпить чаю у вас было бы гораздо удобнее.

— Да вы не обращайте на него внимания, Маргарет, — посоветовал Энтони. Он просто забавник и выступает в этом качестве, как только мы вышли за порог "Короны".

— Точно, и одна из моих любимых тем — чайки. Ведь неимоверно трудно найти что-либо забавное в чайках, и вы это, конечно, понимаете, Маргарет. Но насчет чая я совершенно серьезно. Я хочу получить возможность поглядеть на обитателей вашего дома.

— О, поняла. Но зачем вам это?

— Нет никакой особенной причины, кроме одной: я должен как можно внимательнее понаблюдать за всеми, кто связан с этим делом. И признаюсь, что мне весьма интересно прежде всего взглянуть на этого вашего доктора. Можно это устроить?

Девушка задумчиво сдвинула брови.

— Да-а. Наверное, можно. Конечно можно, ведь я сейчас там за домоправительницу, временно, конечно. Я просто захвачу вас с собой, и дело с концом.

— Хорошо! Вам не нужно что-нибудь объяснять. Просто представьте нас как своих друзей, которые приехали отдохнуть в здешние края.

— Да, понимаю. Конечно будет присутствовать и мисс Уильямсон, но вот насчет Джорджа я не уверена, потому что я довольно часто посылаю ему поднос с чаем в лабораторию. Но шанс увидеть его есть.

— Спасибо, мы согласны и на один шанс, — ответил Роджер, спускаясь на выступ, — а так как у нас есть в запасе лишний час, то я предлагаю посвятить его обсуждению темы, наиболее удаленной от постоянного предмета наших бесед. Что вы скажете на это, дети мои?

— Правильно, — согласился Энтони, который уже подпирал спиной скалу, воспользовавшись возможностью сесть к Маргарет поближе, насколько это позволяется условностями по отношению к молодой особе женского пола, еще с тобой не обрученной. — Но давайте говорить обо всем, кроме чаек!

В течение этого чудесного часа Роджер, лежа на спине в тени на расстоянии двух шагов от молодежи и глядя в небо, очевидно, не имел возможности заметить, как испытующая рука Энтони выскользала из его кармана и, по всей вероятности, бесцельно побродив по дерну, наконец, осмелев, плотно накрыла другую, гораздо меньшую руку, которая все это время была совершенно неподвижна. Нет, Роджер никак не мог всего этого видеть, но, совершенно определенно, об этом знал.

Глава 10 Чай, фарфор и юная любовь

— Кстати, я должна вас предупредить, что мисс Уильямсон не обычная секретарша. Она довольно важная особа в доме. Исполняет все секретарские обязанности для Джорджа которые очень немногочисленны, но главное ее занятие — помогать ему в лаборатории. Она получила ученую степень в Кембридже и, должна признаться, — негромко засмеявшись, добавила Маргарет, выглядит соответственно.

Была уже почти половина пятого, когда все трое сидели в гостиной доктора Вэйна в ожидании чая и появления остальных домочадцев. Маргарет и Энтони явно нервничали, хотя и не понимали почему… Роджер был спокоен и собран. Пять минут, которые уже прошли в ожидании, он с удовольствием использовал, весьма внимательно рассматривая замечательную коллекцию фарфора в двух больших шкафах со стеклянными дверцами, а также в изобилии представленного на двух-трех полках, не считая тарелок, украшавших стены. Роджер был не очень большим знатоком фарфора, однако его познания были вполне достаточными, чтобы с умным видом потолковать с коллекционером.

— Не будьте злоязычны, Маргарет, — сказал он, рассматривая фарфоровую дрезденскую группу, изображающую четырех крошечных дам, играющих в вист, тончайшие кружева на их платьях и миниатюрные веера невероятного изящества и хрупкости. — Уверен, что эту коллекцию собирала, конечно, не ваша кузина.

— Нет, ее собрал Джордж. Это его единственный конек, который отнимает его внимание от трубок и пробирок. А почему вы так подумали?

— Да просто такая страсть кажется несовместимой с данным вами описанием характера этой леди. Как бы то ни было, все к лучшему. Я поздравлю Джорджа с чудесной коллекцией, и он меня полюбит как родного брата. Я прежде был знаком с некоторыми маниакальными любителями фарфора и сумею найти к нему подход.

— И вы совершенно правы, — улыбнулась Маргарет, — это самый короткий путь к сердцу Джорджа.

— И прежде чем он состарится, ему придется услышать кое-что новое о фарфоре, — саркастически начал было Энтони, однако его прервал стук открываемой двери.

Трудно сказать, кто из двух людей, которые вошли в комнату, представлял более захватывающее зрелище. Мисс Уильямсон, которая вошла первой, привлекла бы внимание в любой компании. Это была высокая, угловатая в движениях женщина, с выдающимися скулами, коротко стриженными светлыми волосами и в пенсне, которое подчеркивало пронзительность беглого взгляда холодных, слегка выпуклых голубых глаз. Одета она была аккуратно, даже почти с пугающей аккуратностью, а лицо носило выражение такой неукоснительной деловитости, которое, как правило, приводит обычного мужчину при встрече с подобной женщиной в состояние тягостной, безмолвной неловкости — настолько оно противоречит всему, что он связывает с понятием "женственность". Однако секретарша не относилась к разряду женщин, которых обычно называют мужеподобными: хотя ее никак нельзя было назвать красивой, в ней было нечто привлекательное.

"Незаурядная особа", — подумал Роджер и задержал на ней свой взгляд на две секунды дольше, чем полагалось.

Доктор Вэйн, который следовал за ней на таком близком расстоянии, что, казалось, наступал ей на пятки, во многом походил на свой портрет, нарисованный Маргарет: то был высокий, сутулый человек, ростом по меньшей мере шесть футов и два дюйма, с огромной черной бородой и суровым взглядом, однако в движениях его большого тела было столько мягкости и даже изящества, что это составляло поразительный контраст с его сильной, топорного сложения фигурой. Едва слышным, аккуратным движением он закрыл за собой дверь гостиной.

Едва эти двое успели войти, как Маргарет вскочила:

— О Джордж, это мои друзья, мистер Шерингэм и мистер Уолтон, — сказала она не без смущения, — они приехали меня навестить, не зная о… о…

— Я очень рад приветствовать твоих друзей, Маргарет, в своем доме, — с солидной учтивостью ответил доктор. — В конце концов, это самое меньшее, чем я могу отплатить тебе за твою доброту, с которой ты сейчас обо мне заботишься.

Маргарет поблагодарила его мимолетной улыбкой и представила Роджера и Энтони мисс Уильямсон. Последовали поклоны, и мисс Уильямсон позвонила в колокольчик, чтобы подавали чай.

— У нас только десять свободных минут, Маргарет, — объявила она поспешно, — мы прервались на середине довольно важного эксперимента и мне с большим трудом удалось вытащить Джорджа из-за стола.

Обе женщины и Энтони стояли у окна, а Роджер подошел к доктору Вэйну.

— У вас грандиозная коллекция фарфора, доктор, — сказал он непринужденно, — и я не перестаю ею восхищаться с той самой минуты, как сюда вошел. Никогда в жизни не видел лучшего Спода, чем вот эти очаровательные образцы.

В суровом докторском взгляде зажглась искорка удовольствия коллекционер всегда доволен, когда хвалят его коллекцию, он точно мать, которой сказали, что у младенца носик точь-в-точь как ее собственный.

— Вы интересуетесь фарфором, мистер Шерингэм?

— Я с ума по нему схожу, — солгал Роджер.

И далее разговор покатился словно по накатанной колее.

С прибытием чая беседа стала более общей. Роджер позволил пробудиться в себе писателю и внимательно стал наблюдать за всей, довольно пикантной, ситуацией. Вот человек, чья жена три дня назад погибла неестественной смертью при, по меньшей мере, странных обстоятельствах и который берет чашку с чаем из рук молодой, хорошенькой девушки, а она, учитывая приезд инспектора Морсби, очень сильно подпадает под подозрение в связи с этой же самой смертью. Тем не менее отношения между ними, что должны были стать почти невыносимы, совсем не кажутся, хотя бы на первый взгляд, сколько-нибудь натянутыми. Маргарет ведет себя абсолютно естественно; а доктор Вэйн обращается с ней предупредительно, мягко и даже с некоторой нежностью. Чем дольше Роджер наблюдал, тем больше удивлялся. Хотя он и в литературе столь же мало придерживался условностей, как в жизни, все же вряд ли бы он осмелился использовать подобную ситуацию в какой-нибудь из своих книг. Критики общим гласом объявили бы ее слишком неправдоподобной.

Через несколько минут разговор, который каемся разных мелочей, снова возвратился, по инициативе доктора Вэйпа, к прежней теме. И мисс Уильямсон тоже, к некоторому удивлению Роджера, присоединилась к ним, а сам доктор Вэйп, воодушевившись, даже зашел так далеко, что один или дна раза поправил Роджера, допустившего какие-то неточности.

— Значит, вы тоже любительница фарфора? — не выдержал Роджер.

— Да, теперь, но когда я только приехала сюда, то совершенно ничего не знала о нем, однако Джордж научил меня понимать и видеть его, и теперь я нахожусь под таким же обаянием фарфора, как он сам.

— И теперь вы знаете о нем гораздо больше, чем прежде, правда, Мэри?впервые на лице доктора показалось подобие улыбки. — Еще один пример подавляющего влияния учителя на ученика, мистер Шерингэм, — обратился он к Роджеру с шутливым сожалением.

— Какая чепуха, Джордж! — рассмеялась мисс Уильямсон, — я могла бы только мечтать об этом. Боюсь, вам очень многому придется меня научить.

По счастью, доктор Вэйн не имел представления, кто на самом деле его посетитель и мисс Уильямсон также (они совершенно не походили на людей, которые имеют обыкновение читать "Курьер"), так что у них не возникло ни малейшего подозрения, с какой целью Роджер явился к ним в дом. Поэтому, удовлетворенный успехом своей тактики, он продолжал разыгрывать безопасную "фарфоровую" карту, а Маргарет и Энтони, для которых фарфор не представлял ни малейшего интереса, занимались, главным образом, тем, что сидели молча и переглядывались, причем, по-видимому, были совершенно довольны таким положением дел.

Когда спустя полчаса, вместо обусловленных вначале десяти минут, мисс Уильямсон предъявила доктору третий по счету ультиматум, он наконец встал, а у Роджера было такое ощущение, что разговоров о фарфоре ему хватит на ближайшие несколько лет. Однако доктор испытывал прямо противоположные чувства и, крепко пожимая руку собеседнику и предварительно уверившись, что Роджер и Энтони проведут в Ладмуте еще несколько дней, пригласил их на ужин в ближайшее воскресенье, решительно отметая дружеским тоном нерешительные отговорки Роджера.

Когда доктор и секретарша ушли, Роджер рухнул в кресло и стал обмахивать лицо липкой от пота рукой.

— Кто-то еще что-то сказал насчет фарфора? — спросил он расслабленно.

— Ну и как? — отвечала Маргарет. — Что вы о них думаете?

— Что думаю? — повторил Роджер на этот раз громко и от всей полноты сердца. — Думаю, что примерно через год в Ладмуте снова зазвонят свадебные колокола.

— Что? — воскликнули Энтони и Маргарет одновременно.

Роджер понял, что высказался неосторожно, но взять слова обратно было нельзя.

— Думаю, — сказал он, на этот раз тщательнее выбирая выражения, — что Джордж и эта дама заключат брачный договор.

— Да, она по уши в него влюблена, — кивнула Маргарет. — Я давно об этом знаю, но не думала, что вы это заметите.

— Наблюдать и замечать — мой бизнес, прекрасная леди, — мягко упрекнул ее Роджер.

— Ты заметил, что она к нему неравнодушна? — удивился Энтони. — Как это тебя угораздило?

— Я только что ответил на этот вопрос, — промурлыкал Роджер, — могу дать и другой наводящий ответ: "фарфор".

— Да, ответ красноречивый, — согласилась Маргарет, — особенно если вы помните, что я говорила о ней прежде. Помните?

— Да, я как раз об этом подумал, — засмеялся Роджер.

— О чем это вы? — спросил Энтони, недоуменно глядя то на одного, то на другую.

— Ни о чем таком, что доступно твоему детскому пониманию, малыш, добродушно отозвался Роджер. — Пойди поиграй в жмурки. Маргарет, а мне ваш доктор понравился.

— Джордж? Да, он милашка. Хотя мне, чтобы узнать его, надо было гораздо больше времени, чем, по-видимому, потребовалось вам. И вы ему тоже понравились. Не припомню, чтобы он кого-нибудь пригласил на ужин после столь короткого знакомства.

— Но я вообще довольно легко нравлюсь, — согласился Роджер. И разговор после этого стал весьма фривольным.

Однако Роджер, достигнув поставленной себе цели, теперь жаждал обсудить ее результаты с Энтони — что было вряд ли возможно в присутствии Маргарет, поэтому вскоре он стал выказывать легкие поползновения к перемене мест. Он обстоятельно договорился с Маргарет о встрече следующим утром "на всякий случай", встал, подошел к двери, снова сел и снова поднялся и, по крайней мере раз шесть, а то и больше, напомнил, что им надо отправляться, и с каждым разом утверждал это все настойчивее, и наконец понял, что если он хочет сдвинуть Энтони с места и увести его из гостиной, то потребуются героические усилия.

Роджер был не такой человек, чтобы отвергать героические усилия, если они необходимы.

— Энтони, — сказал он, — ты, по-моему, не понимаешь, что мы злоупотребляем гостеприимством. Последние четверть часа я только тем и занимаюсь, что тонко тебе намекаю о необходимости удалиться. Понимаешь, у Маргарет хлопот полон рот.

— Но я ничем не занята, Роджер, — возразила Маргарет, — никаких дел у меня нет.

— Нет есть, — твердо отчеканил Роджер. — У вас их просто полно. Идем, Энтони.

— Да честное слово, я свободна.

— Зато есть дела у меня. Идем, Энтони!

И на этот раз Энтони поднялся.

Маргарет простилась с ними в гостиной, но Энтони вернулся туда из холла, вспомнив, что забыл ей о чем-то сообщить. Роджер подождал пять минут, потом пошел за Энтони и снова извлек его из гостиной. Маргарет вышла с ними в холл и снова попрощалась, но Энтони снова вернулся с половины подъездной аллеи, так как забыл палку. Роджер подождал еще десять минут, потом опять вошел в дом и опять настиг свою жертву в гостиной.

— Энтони, мы должны немедленно уйти, — сказал он, — надо поговорить о делах. Энтони, мы должны идти. Ты уже вспомнил все, что забыл сказать Маргарет? Ты взял свои палку, шляпу, ботинки, булавку для галстука, очки и ночной чепчик с кружевами? Энтони, мы действительно должны идти. Маргарет, может быть, если вы уйдете и согласитесь замуровать себя в своей комнате, в ванной, в бельевом шкафу или еще в каком-нибудь подходящем для этого месте, то Энтони впадет в отчаяние и с ним можно будет сладить…

— Роджер, ну какой вы гадкий, — покраснела Маргарет и поспешила из гостиной вон.

— Пример женщины, спешащей быть замурованной навеки, — задумчиво пробормотал Роджер, глядя вслед ее легкой, словно летящей по воздуху, фигуре.

— Черт бы тебя побрал, Роджер, — взорвался негодующий Энтони, тоже пунцово-красный. — Какого дьявола тебе понадобилось уходить и…

— Энтони, мне кажется, сейчас самый подходящий момент, чтобы уйти, мягко заметил Роджер.

И на этот раз Энтони действительно ушел — не только из дома, но миновал подъездную аллею, выбрался на дорогу и повернул к скалам. Роджер дал ему десять минут, чтобы тот выпустил пар и остыл, а потом приступил к делу.

— А теперь послушай, Энтони, отвлекись от всего прочего и скажи, какие выводы ты извлек из нашего чаепития?

— Какие выводы? — неохотно ответил Энтони. — Не знаю, извлек ли я вообще какие-то выводы. А ты?

— Один или два. Во-первых, леди, с которой мы сегодня познакомились, не питает отвращения к идее стать миссис Вэйн теперь, когда место освободилось.

— Но почему ты так решил, Роджер?

— Да это намерение лезет у нее из ушей, надо лишь только иметь глаза, чтобы видеть. Мне кажется, она даже не давала себе труда скрыть это желание. Но интересно знать, доктор тоже ничего не имеет против этого? В данный момент я не слишком в этом уверен.

— Ты считаешь, что у него нет такого намерения?

— Нет, я этого не утверждаю. Я только хочу сказать, что ему очень хорошо удается скрывать свои чувства. Я совершенно не уверен в том, что он думает обо всем этом. Кроме того, ему нравится Маргарет и он старается это показать. Но что действительно очень важно и многозначительно — так это его приглашение поужинать.

— Ты хочешь сказать, что это странно — звать в гости спустя четыре-пять дней после смерти жены?

— Совершенно верно. А о чем это говорит?

— Да только о том, что он не очень переживает.

— Точно. Иначе говоря, он знал, что представляла собой его жена. И, не будучи расстроен из-за ее смерти, он не собирается притворяться, будто это так. Вот чем этот человек поразил меня.

— Да, — медленно протянул Энтони, — наверное, ты прав.

— Женщина тоже не расстраивается. Это было достаточно очевидно. Доктор даже в какой-то мере усвоил ее манеру поведения в данном отношении. Из них двоих она обладает более сильным характером.

— Неужели?

— О да. И еще одно меня интересует. Знала ли эта женщина тоже, что на самом деле представляла собой миссис Вэйн? В общем и целом, я бы, пожалуй, ответил утвердительно. Она довольно проницательна.

— И, возможно, она поэтому стала симпатизировать доктору, — заметил Энтони, — если это вообще так. Наверное, мерзко все время видеть, что порядочный человек связал свою жизнь с маленькой дрянью, а?

— Да, тонко замечено, — согласился Роджер. — Я бы очень удивился, если ситуация не развивалась бы именно так. Конечно постепенно. Так всегда бывает. Я не собираюсь намекать, что между ними существует интрижка или что-либо в этом роде. Нет, я и минуты не сомневаюсь, что этого нет. По сути дела, я бы не удивился, узнав, что доктор даже не подозревает о ее чувствах. Однако он, к своему удивлению, окажется на ней женатым. Она женщина чрезвычайно сильной воли, и не побоюсь побиться об заклад, что она решила добиться своего во что бы то ни стало.

— Но у нее большие ноги, — совершенно непоследовательно возразил Энтони.

— У многих людей они большие. У тебя, например. А как тебе показалось, Маргарет ей нравится?

— Если нет, то она просто дура, — убежденно ответил Энтони.

— Пожалуйста, не будь сентиментальным. Мне лично показалось, что нет. Она ведет себя безапелляционно и командует, ты заметил? Но это можно вполне объяснить ревностью. Маргарет, в конце концов, молода и красива, а она нет. А поведение доктора Вэйна тебе не показалось странным? Его характер и так далее?

Энтони задумался:

— Я бы сказал, что у него чертовский темперамент.

— Ты просто подслушал мои мысли. Я сразу это заметил. Может быть, и не надо придавать этому какое-то особенное значение, но забывать об этом не стоит. Доктор Вэйн чертовски темпераментен. Ну а теперь — как быть с приглашением? Я не хочу… А, привет! Это ведь инспектор? Да, он. Я повсюду теперь узнаю его объемистую фигуру. Давай пойдем наперерез и спросим, нет ли чего нового. Между прочим, мои поздравления, Энтони.

— В связи с чем?

— С тем, что ты не проговорился Маргарет относительно письма нашего приятеля Колина. И подал тем самым великолепный пример сдержанности.

Роджер громко окликнул инспектора, тот остановился и подождал, пока они с ним поравняются.

— Слишком жаркий день, джентльмены, для таких дальних прогулок, приветствовал он братьев, вытирая платком широкое красное лицо, необыкновенно жарко.

— Да, верю, инспектор. И что же, добродетель была вознаграждена? Вы получили какие-нибудь известия?

— Да, сэр, кое-какие получил, рад вам сообщить об этом. Мне удалось установить личность джентльмена, который написал письмо. Это было довольно затруднительно, однако теперь я уверен, что нашел его.

— Неужели нашли? Но это же прекрасно! А кто он?

— Джентльмена зовут Колин Вудторп, он сын сэра Генри Вудторпа, владельца большого поместья между Ладмутом и Сэндси. Сегодня вечером я хочу нанести ему визит.

— Прекрасно, — поспешно сказал Роджер, — а можно мне с вами?

— Это не совсем по правилам.

— Да, понимаю. Ужасно не по правилам, но ведь за вами должок из-за письма этого самого мистера Колина?

— Очень хорошо, сэр, — усмехнулся инспектор. — Я вижу, вы твердо решили пойти со мной, так что мне, полагаю, придется вас захватить. Но запомните в качестве моего личного друга, а не репортера.

— Клянусь в том! — торжественно заверил его Роджер. — Я бы в любом случае не стал… О небо, идем, идем, и не позволяйте этому человеку меня заговорить. Нам навстречу грядет самый неугомонный болтун во всей Англии.

— Это пока ты находишься на севере страны, а не в Лондоне, — с юмором заметил Энтони.

— Его зовут Сэмюел Медоуз, он священник, — пояснил Роджер собеседникам. Он сегодня утром напал на меня в скалах и похитил целых полчаса. С ним бы в этом качестве не справится даже Старый Моряк[6].

Инспектор и Энтони с некоторым любопытством взглянули на невысокого человека в священническом одеянии. Узнав Роджера, он благосклонно улыбнулся, весьма энергически коснулся в знак приветствия краев широкополой шляпы, но не сделал попытки заговорить.

— Пронесло! — выразительно шепнул Роджер, когда они прошли мимо. Друзья, благодарю вас.

Но инспектор не улыбнулся. Напротив, он нахмурился и дернул себя за многострадальный ус.

— Черт побери. — задумчиво сообщил он своим ботинкам, — где же я видел это лицо раньше?

Глава 11 Инспектор Морсби ведет опрос

Гластон Холл, дом сэра Генри и леди Вудторп, представлял собой лишенное архитектурных красот здание в георгианском стиле, солидно-квадратное и добротное, что так выгодно характеризовало тот период в градостроительстве. Он был расположен на девяти-десяти акрах собственной земли. Когда Роджер вместе с инспектором шел по аккуратной подъездной аллее, заходящее солнце уже окрасило его кирпичный фасад в еще более красный цвет и косыми лучами освещало обширную бархатно-зеленую лужайку, еще не обесчещенную теннисными сетками и меловыми линиями, располагавшуюся перед широкой, удобной для экипажей площадкой у подъезда.

— Клянусь Юпитером! — негромко воскликнул Роджер. — Прекрасный вид, а? Есть что-то в этих старых георгианских особняках, инспектор, что возбуждает воображение. Разве вы не видите мысленно вон там, перед подъездом, множество охотников в красных камзолах, с веселыми красными рожами, опрокидывающих огромные двухгаллонные кружки домашнего пива в ожидании начала охоты?

— Согласен, довольно весомый кусок собственности. Но в эти старые дома так легко пробраться грабителям.

Да, каждый человек имеет право на свою точку зрения.

— Интересно, почему эти старые георгианские особняки всегда вызывают в воображении охотничьи сцены? — раздумчиво сказал Роджер. — Наверное, причина в их красном цвете. Красный кирпич, красные камзолы, красные лица. Да, то был цвет времени. Что бы делал Роулендсон[7], если бы на его палитре не было красного цвета? Ему бы пришлось рисовать безносых людей.

Они подошли к порогу из белого камня, и инспектор толстым большим пальцем ткнул в кнопку не-георгианского электрического звонка.

— Так вы помните о нашем уговоре, мистер Шерингэм, не так ли? — спросил он полуизвиняющимся тоном. — Мы здесь но официальному поводу, и это я задаю вопросы.

— Но разве я не дал вам торжественного обещания, инспектор? — уязвленно заметил Роджер. — И, кроме того, я считаю необходимым вам сообщить, что в школе у меня была кличка "Устрица". "Устрица Шерингэм" — так меня всегда и называли.

— Но в шутках подчас мало истины, — пробормотал инспектор с очень простодушным видом.

Однако, прежде чем Роджер сообразил, что ответить, дверь дома открыл похожий на рыбу дворецкий.

Мало найдется в нашей стране людей, которые останутся самими собой перед рыбообразным подобием английского дворецкого. И Роджер с трудом скрыл восхищение при виде того, как инспектор совершенно невозмутимо обратился к дворецкому, похожему на дельфина (как сразу мысленно охарактеризовал Роджер появившуюся фигуру).

— Я хочу видеть мистера Колина Вудторпа, — сказал инспектор совершенно спокойно и добродушно, — он дома?

— Я наведу справки, сэр, — холодно ответствовал дельфин, придирчиво и с явным неудовольствием созерцая запылившихся в дороге посетителей, — не угодно ли вам сообщить ваши имена?

Инспектор вставил большую ступню в дверную щель:

— Не пускайте со мною в ход эти ваши тонкости, — заметил он чрезвычайно весело, — вы же и так знаете, дома ли джентльмен, которого я желаю видеть.

И молча стал сверлить дворецкого пронзительным взглядом.

Роджер с некоторым интересом наблюдал реакцию дельфина на такой стиль общения. Он открыл и быстро закрыл рот, а в глазах песочного цвета мелькнула тревога. Никогда прежде Роджеру не доводилось видеть встревоженного дворецкого, и он понимал, что вряд ли еще когда-нибудь доведется подобное увидеть.

— Да… да, он только что вернулся к обеду, — невольно выдохнул дельфин.

— Ха! — заметил с видимым удовлетворением инспектор. — Тогда, дружище, чеши побыстрей и сообщи, что с ним хотел бы поговорить о том о сем инспектор Морсби из Скотленд-Ярда. И тебе не обязательно докладывать это во всеуслышание, понял?

Дельфин явно понял намек.

— Ну и хорошо, а теперь покажи, где нам можно его подождать.

Ускоренным шагом дельфин провел их в оружейную, маленькую комнату на левой стороне большого холла. Как только дверь за ним закрылась, Роджер почтительно и крепко пожал руку инспектора.

— Теперь я понимаю, как вам удалось арестовать семнадцать вооруженных преступников в самом опасном притоне Лайм-хауза, не имея при себе ничего, кроме палки и булавки для галстука.

— Просто я не выношу важничающих дворецких, — скромно объяснил инспектор.

Роджер даже застонал от восторга.

Через две минуты в оружейную собственной персоной явился Колин Вудторп. Это был молодой человек лет двадцати шести, привлекательной наружности, светловолосый, румяный, высокий и плотного сложения. Он успел переодеться к обеду и был в сюртуке, но Роджер мысленно увидел на нем охотничьи гетры и бриджи. Молодой человек был внешне совершенно спокоен.

— Инспектор Морсби? — слегка улыбнувшись, сказал он, безошибочно обращаясь к спутнику Роджера.

— Да, это я, сэр, — подтвердил инспектор своим обычным добродушным тоном. — Извините, что беспокою вас, но долг есть долг, как вам известно. Надеюсь, ваш дворецкий не устроил переполох? Я ему не велел этого делать. Мне известно, что в названии "Скотленд-Ярд" для старых людей есть нечто неприятное.

— О нет, — рассмеялся молодой человек, — дело в том, что я был один, хотя это очень любезно с вашей стороны предупредить его. Так в чем дело, инспектор? Пожалуйста, садитесь. Сигарету?

— Что ж, спасибо, сэр, — инспектор взял сигарету из предложенного молодым человеком портсигара и уселся в удобное кожаное кресло. Роджер последовал его примеру.

Когда молодой человек тоже сел, инспектор так развернул кресло, чтобы смотреть ему прямо в лицо.

— Повторюсь, сэр, мне не хочется вас беспокоить, но мое дело к вам связано со смертью миссис Вэйн, которое я расследую.

И он сделал многозначительную паузу.

Роджер мог бы поклясться, что по лицу молодого человека скользнуло мимолетное выражение страха, но когда после секундного колебания он заговорил, голос был спокоен.

— Ах вот что? — сказал он легким тоном ("Чересчур уж легким", — подумал Роджер). — Так почему же вы пришли с этим ко мне?

Инспектор молниеносно протянул ему листок бумаги, который уже успел вынуть из кармана.

— Чтобы попросить вас объяснить, если соблаговолите, смысл этой записки, сэр, — сказал он уже довольно резко.

Колин Вудторп с любопытством начал читать и вдруг сильно покраснел.

— Где… каким образом к вам это попало? — спросил он весьма нетвердым тоном.

Инспектор вкратце пояснил, что оригинал записки был найден в скалах, где было обнаружено тело.

— И я хочу, чтобы вы мне объяснили, сэр, что сие означает? Мне не надо толковать вам о важности этого документа для нас. Вы просите даму о встрече, и в условленный день даму настигает смерть. Если свидание состоялось, то вы, очевидно, способны пролить некоторый свет на обстоятельства этой смерти. Навряд ли нужно спрашивать, состоялось ли свидание?

Молодой человек уже вполне сумел овладеть собой. Он нахмурился и положил ногу на ногу.

— Послушайте, я ничего не понимаю. Я полагал, что смерть миссис Вэйн результат несчастного случая. К такому заключению пришли после вскрытия. Почему же вы "расследуете", по вашим словам, этот случай?

— Дело в том, сэр, — как всегда благодушно заметил инспектор, — что я пришел сюда задавать вопросы, а не отвечать на них, однако я не имею ничего против, чтобы ответить на данный ваш вопрос. Смысл моих действий объясняется тем, что мы совсем не уверены, будто смерть миссис Вэйн — случайна.

Молодой человек был несомненно поражен.

— Милосердное небо! — вскричал он. — Что вы имеете в виду? Разве эта смерть могла быть неслучайной?

Инспектор испытующе посмотрел на молодого человека:

— Ну, это, например, могло быть самоубийство, разве нет? — тихо пояснил он.

— Самоубийство! — Вудторп даже подскочил на стуле, и его розовое лицо побледнело. — Вы не… вы же не хотите сказать, что это могло иметь место, инспектор?

— А у вас разве нет особого повода думать, что это могло быть именно так, сэр? — выпалил инспектор.

Молодой человек снова сел и быстро облизнул губы.

— Нет, разумеется, нет, — пробормотал он, — и не понимаю, о чем вы это.

— О нет, понимаете, вы понимаете, сэр, — мрачно возразил инспектор. — А теперь послушайте, мистер Вудторп, — начал он более мягким тоном, — я хочу, чтобы вы сами выложили карты на стол и все бы мне рассказали. Поверьте, это будет самое лучшее, что вы можете сделать, и для вас, и с нашей точки зрения. Все равно правда обязательно выйдет наружу, вы же знаете. И…

Но Вудторп встал с места.

— Извините, инспектор, — высокомерно прервал он Морсби, — я должен повторить, что не понимаю вас, и мне нечего больше сказать. Это все, из-за чего вы желали меня видеть?

С этими словами он направился к двери, словно приглашая инспектора Морсби последовать его примеру и удалиться, но тот игнорировал столь прозрачный намек.

— Я, конечно, понимаю, что вы должны сейчас чувствовать, сэр. Вы пытаетесь защитить репутацию дамы, и мне это известно. Но лучший способ это сделать — отвечать на мои вопросы. Я должен получить необходимую информацию, и если я получу ее от вас, мы можем сохранить все между нами. Если же вы заставите меня обратиться к другим источникам, то, боюсь, сохранить все в тайне будет невозможно. В настоящее время (если вы ничем никому себя не выдали) никто, кроме вас и нас двоих, не знает, что вы были любовником миссис Вэйн.

Вудторп смерил его твердым взглядом:

— Инспектор, — размеренно произнес он, — вы знаете, что ваши слова оскорбительны?

— Ничем не могу помочь в данном случае, сэр, — весело ответил инспектор, — и если вы не будете со мной откровенны, вам придется выслушивать слова еще более оскорбительные. И знаете, не пытайтесь обвести меня вокруг пальца. Не то чтобы я порицал вас за это. Я бы так же вел себя на вашем месте из-за леди.

Возможно, инспектору надо было выбирать выражения поизысканнее, но чувства им руководили самые лучшие.

— Как бы то ни было, знайте, сэр, эта записка слишком вас изобличает, не говоря о том, что я мог бы найти и другие доказательства. Но мне известно, что миссис Вэйн какое-то время, недолго, была вашей любовницей, что вы от нее устали и пытались порвать с ней и что она угрожала вам, если вы так поступите. Вот видите, мне известна суть ваших с ней отношений. От вас же мне нужны только некоторые подробности, и я бы гораздо охотнее узнал их от вас, чем от кого-нибудь еще.

Молодой человек боролся изо всех сил, но теперь, и Роджеру это было ясно, он понял, что проиграл сражение. И действительно, что еще он мог сделать в подобных условиях? Упав на стул, он молча признал поражение.

— А если я отвечу на ваши вопросы, вы отнесетесь к сказанному как делу личному и конфиденциальному?

— Насколько это будет в моих возможностях, сэр, — пообещал инспектор. — Я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы оглашать скандальные подробности, если нет в том необходимости, или еще более усложнять положение, раскапывая то, что лучше не трогать.

— Но я в любом случае не понимаю, чего вы хотите, — устало заметил Вудторп, зажигая новую сигарету. — Миссис Вэйн мертва, не так ли? Какое может иметь значение, была ли ее смерть случайной или она покончила самоубийством? Ей это уже не поможет.

— Но это мой долг, сэр, узнавать подобные вещи, — строго ответил инспектор. — Итак, когда я только упомянул о самоубийстве, вы удивились, не так ли? Вам пришло в голову, что она могла убить себя потому, что вы настаивали на разрыве отношений, а она не хотела вас отпустить по-хорошему.

— Да, — неохотно признался Вудторп. — Она не хотела.

— Вот так-то!

Произведя на молодого человека большое впечатление своей проницательностью, инспектор перешел к вопросам, имеющим действительно важное значение.

— Вы ходили на свидание, сэр?

Смирившийся с необходимостью быть откровенным, Вудторп не колеблясь и спокойно ответил отрицательно.

— Вы ошибаетесь относительно моей записки. Она трехнедельной давности. То свидание состоялось две недели назад, во вторник, и вот на то свидание я приходил.

— Понимаю, — в голосе инспектора не прозвучало ни малейшего удивления от этой неожиданной новости. Лицо Роджера, наоборот, выразило изумление.

— А где свидание состоялось, сэр? Что означают слова "на обычном месте"?

— В маленькой пещере, совсем рядом с местом, где она разбилась. Если не знать, что там есть пещера, то ни за что ее не найти. Вход расположен в скале под углом и загорожен большим валуном. Мы там бывали много раз, когда мимо проходили люди, и никто даже не подозревал о ее существовании.

— Сколько раз вы встречались с миссис Вэйн после того свидания?

— Мы больше совсем не встречались. В ту нашу встречу я порвал с ней окончательно.

Он неловко переменил позу, и Роджер понял, что процесс расставания был не прост.

— Я хотел бы, кстати, добавить, — продолжал он сухо, — что это было ошибкой с моей стороны — эта связь. Миссис Вэйн ни в коей мере не подлежит осуждению. Я…

— Если не возражаете, мы на данный момент оставим эту тему в стороне, перебил его инспектор, — меня интересуют сейчас факты, а не ошибки. А почему вы решили прекратить отношения с миссис Вэйн?

— Из-за личных причин, — коротко ответил Вудторп и с очень упрямым видом сжал челюсти.

Инспектор не стал настаивать на ответе, но без обиняков спросил:

— А чем вам угрожала миссис Вэйн в случае, если вы порвете с ней?

— Все рассказать мужу, — отвечал прямо Вудторп.

— Фью! — присвистнул инспектор. — Так-таки все ему рассказать?

— Все.

— Но ведь это означало бы развод!

— Она говорила, что ей это безразлично.

— Гм! — сказал инспектор, пытаясь осмыслить это удивительное сообщение. А как долго вы состояли… ну… в дружеских с нею отношениях? — продолжал он немного растерянно после краткой паузы.

— Примерно с год, — ответил Вудторп, поняв смысл деликатного вопроса.

— А вы часто ссорились с нею на протяжении этого времени?

— Наверное, столько же, сколько ссорились бы другие.

— Но не чаще, чем если бы на ее месте была другая женщина?

— Ну… возможно, несколько чаще, — смущенно сознался Вудторп.

Отчаянная мимика Роджера довела до сознания инспектора, что его спутник жаждет тоже задать вопрос, и так как разговор принимал психологический уклон, инспектор, решив, что в том не будет вреда, благосклонно разрешил вторжение на свою территорию.

— Вам не кажется, что с течением времени прежнее ваше представление о характере этой леди очень сильно изменилось? — спросил Роджер, тщательно подбирая слова.

Вудторп метнул на него благодарный взгляд.

— Да, мне так кажется.

— Вы бы могли назвать ее, — сказал Роджер, задумчиво глядя на Вудторпа, бесстыдной женщиной?

Вудторп заколебался:

— Не знаю. Иногда она была чертовски бесстыдна. В других случаях вела себя прямо противоположным образом.

Роджер кивнул, по-видимому удовлетворенный ответом.

— Да, все так, как я себе представлял. Хорошо, продолжайте, инспектор, извините, что я вас прервал.

Глава 12 Да, это дурная кровь

— Итак, — сказал Роджер, когда спустя часа полтора они вдвоем с инспектором снова шли по подъездной аллее, — итак, что вы думаете об этом молодом человеке?

— Он мне показался очень приятным молодым джентльменом, — осторожно заметил инспектор, — а что думаете вы, мистер Шерингэм, сэр?

— Да то же самое, что и вы, — с напускным простодушием сказал Роджер, на что инспектор многозначительно хмыкнул.

Затем поступило недолгое молчание, после чего Роджер заметил:

— Вы сделали очень меткие и проницательные дедуктивные выводы из текста записки.

— Да-да! — ответил инспектор, после чего снова наступило молчание.

— Я лично совершенно уверен, что он ничего не знает об убийстве, выпалил Роджер.

— Уверены, сэр? — И Морсби удостоил благосклонной улыбки маленькую зацветающую розу в живой изгороди. В данный момент мистер Шерингэм, возможно, был не единственным психологом, шагающим по Гластонской подъездной аллее.

— А вы нет, инспектор? — потребовал ответа Роджер.

Инспектор снова осторожно хмыкнул.

— Но если он знает, то, значит, он самый лучший актер из тех, кого я видел. Я все время тщательно за ним наблюдал и уверен, что его удивление было искренним.

— Да, он действительно считал, что ее смерть — результат несчастного случая.

— И я готов жизнь прозакладывать, что ему больше ничего на сей счет не известно, — с вызовом заявил Роджер.

— Неужели готовы, сэр? Ну что ж, как угодно!

Роджер запальчиво сбил палкой головку безобидной маргаритки.

И снова наступило непродолжительное молчание.

Они свернули с подъездной аллеи на пыльную большую дорогу.

— И все же, — хитро начал Роджер, — мы получили от него ценные сведения, не так ли?

— Да, сэр.

— Которые до известной степени подтверждают мою новую теорию, — еще более хитро заявил Роджер.

— Да что вы! — отвечал на это инспектор.

Роджер начал насвистывать.

— Между прочим, — спросил совсем небрежно инспектор, — в чем заключается истинный смысл вашего вопроса насчет того, была ли миссис Вэйн бесстыдной женщиной, сэр? Почему вы употребили именно это слово?

— Гм! — отвечал Роджер.

Столь приятно беседуя, они вернулись в гостиницу. Объективный слушатель, наверное, высказал бы мнение, что лавры в этом поединке были в общем равны, хотя, может быть, у инспектора чуточку погуще. Роджер отправился к телефону — передавать очередную информацию в Лондон, стараясь подстелить как можно больше соломки из своих тощих запасов на такое множество камней преткновения, а инспектор совершенно исчез из виду, очевидно, чтобы мысленно перемолоть полученную информацию. Энтони в гостинице вообще не было.

Покончив с телефоном, Роджер заглянул в маленький отсек, служивший баром. Там были три местных посетителя и собака. Затем — в их личную гостиную, там тоже никого не было. Затем — в каждую из своих спален. Тоже никого. Тогда он подошел к комнате инспектора Морсби и, закинув голову назад, завыл, словно гончая на луну. Эффект был почти мгновенный.

— Благое небо! — воскликнул изумленный инспектор, уже в рубашке с короткими рукавами. — Это… это вы… лаяли, мистер Шерингэм?

— Да, я, — с удовольствием подтвердил Роджер. — Вам понравилось?

— Нет, нисколько, — решительно ответил инспектор. — И вы часто выкидываете такие штуки?

— Нет, только тогда, когда мне очень хочется поболтать, а никто этого не желает. Или в тех случаях, когда я пытаюсь прочитать чужие мысли, а никто не говорит мне, прав я или нет. А вообще-то — никогда.

— Отлично, сэр, — рассмеялся инспектор, — догадываюсь, что несколько злоупотребил вашим долготерпением, и если вы покончили с телефонными делами, мы могли бы и поболтать.

— Ах эти недоверчивые полицейские, — пробормотал Роджер, — недоверчивые до противности. Ладно уж, как насчет того, чтобы удалиться в гостиную? Ведь в той бутылке виски еще, как вам известно, кое-что осталось.

— Через полминуты буду к вашим услугам, сэр, — с большой готовностью пообещал инспектор.

Роджер пошел вперед и смешал виски с содовой в двух бокалах: в одном виски было много, в другом был почти один виски. Через две минуты инспектор, продегустировав содержимое второго, причмокнул и сказал, что для нынешних времен напиток вполне неплох, однако жаль, что теперь виски наполовину разбавляют водой еще в бутылках. Трудное это дело — развязать язык инспектора из Скотленд-Ярда.

— Ну, так значит, — сказал Роджер, мобилизуясь и устраиваясь в кресле поудобнее. — Значит так, инспектор, если вы немного расположены к откровенности, то сейчас, наверное, самое подходящее время рассмотреть теперешнее состояние дела. Я, во всяком случае, склонен думать именно так.

Инспектор поставил стакан и вытер усы.

— Вы хотите сказать, что надо обсудить его, пока мы вдвоем, а не втроем, — и многозначительно подмигнул.

— Совершенно точно. Восприятие этого дела моим кузеном нельзя назвать совершенно беспристрастным.

— А ваше восприятие, сэр? — проницательно осведомился инспектор.

Роджер рассмеялся.

— Меткий удар. Ну что ж, должен сознаться, я действительно не думаю, что молодая леди, к которой вы питаете столь большой интерес, имеет хоть какое-то отношение к происшествию. Я могу даже пойти дальше и заявить, что совершенно в этом уверен.

— И однако доказательства свидетельствуют гораздо больше против нее, чем кого-нибудь другого, — мягко заметил инспектор.

— Да, несомненно, это так. Но доказательства могут быть сфабрикованы, правда? И вы сами несколько часов назад говорили о том, что многие вещи кажутся иными, чем они есть на самом деле.

— Неужели я это сказал? — немного удивившись, переспросил инспектор.

— О, пожалуйста, инспектор, не начинайте опять со мной игру "вокруг да около", — взмолился Роджер. — Я вас угостил хорошей порцией виски. Я готов подарить вам все свои удивительные и оригинальные идеи — только постарайтесь и вы быть человеком!

— Ладно, мистер Шерингэм, что вы желаете обсудить со мной? — спросил инспектор, прилагая явные усилия стать человечным.

— Все! — ответил жадный Роджер. — Наш недавний разговор с мистером Вудторпом. Мою идею насчет миссис Рассел; ваши подозрения относительно мисс Кросс (если они у вас действительно имеются и вы меня не разыгрываете, говоря, что они есть), — одним словом — все!

— Очень хорошо, сэр, — любезно ответил инспектор, — с чего начнем?

— Непосредственно с мисс Кросс. Я хочу кое-что добавить к своему категорическому заявлению, хотя это и не обязательно. Вы, конечно, знаете, почему я так уверен, что она не имеет ни малейшего отношения к убийству?

— Мне бы не хотелось, чтобы вы на меня разозлились, если я скажу: "потому что она необыкновенно хорошенькая девушка", — улыбнулся инспектор, но я позолочу пилюлю и скажу так: "потому что, по вашему мнению, она не могла совершить убийство, даже чтобы спасти собственную жизнь".

— И это именно так, — кивнул Роджер, — другими словами, в силу ряда чрезвычайно важных психологических причин. И если эта девушка не чиста и прозрачна, как стеклышко, то пусть я никогда не посмею назвать себя знатоком человеческих характеров!

— Да, она действительно необыкновенно хорошенькая, должен признаться, заметил инспектор как бы в пространство. Но Роджер не обратил внимания на эту непоследовательность со стороны инспектора.

— Вы должны использовать психологию в своем деле, инспектор, и постоянно. Каждый сыщик должен быть психологом, независимо от того, изучал он эту науку или нет. Неужели у вас нет инстинктивного ощущения, что эта девушка невинна так же — и я имею в виду не только данное преступление, — как вы пожелали бы того для собственной дочери?

Инспектор дернул себя за ус.

— Мы, сыщики, должны, конечно, знать психологию, я с вами согласен, сэр, не спорю. Но наше дело состоит в том, чтобы оперировать фактами, а не фантастическими представлениями. И главное внимание мы должны уделять доказательствам. Поэтому в девяти случаях из десяти я предпочту доказательство (даже такое косвенное, как сейчас) всей психологии на свете.

Роджер улыбнулся:

— Профессиональная точка зрения против любительской! Я, естественно, с вами не соглашусь, и, как я уже сказал, у меня нет уверенности, что вы меня не разыгрываете в отношении мисс Кросс. Поэтому давайте поговорим о сегодняшнем интервью с этим юношей Колином. Вряд ли надо спрашивать, действительно ли он был с нами совершенно откровенен. Он что-то утаил, правда?

— Да, именно так, — добродушно согласился инспектор. — Он утаивает истинную причину разрыва с миссис Вэйн.

— Именно это я и имел в виду. Поэтому он, наверное, и хотел, чтобы мы поверили, будто он расстался с ней, так как она ему наскучила.

— Да, но я знаю, что это не так. Этот молодой человек, мистер Вудторп, по-рыцарски относится к женщинам и никогда не бросит прежнюю возлюбленную, которая все еще от него без ума, только потому, что она ему надоела. За этим разрывом скрывается гораздо более веская причина.

— Ах, я был прав, — воскликнул Роджер, — вы все-таки психолог, инспектор. И что вы думаете, какова эта причина, которую наш друг Колин так старательно от нас скрывает?

— Полагаю, если бы мы это знали, то уже сильно продвинулись бы по пути разгадки тайны.

— Это так важно? — и Роджер присвистнул. — Ну, доложу вам. Нет, мне это в голову не приходило. Но у вас есть хоть какие-то догадки, что это за причина?

— Ну!…- Инспектор отхлебнул виски, медленно вытер усы и сказал: Самой вероятной причиной может быть существование другой девушки, как вы полагаете?

— Вы хотите сказать, что он серьезно влюбился в другую?

— И хотел с ней обручиться, — уточнил инспектор. — Более того, если угодно, он уже с ней обручен. Это единственное обстоятельство, которое могло заставить его порвать с миссис Вэйн любой ценой.

Роджер медленно кивнул:

— Да, думаю, вы правы. Но да поможет мне Бог, если я понимаю, каким образом этот факт может прояснить для вас суть всего дела?

— Неужели не понимаете, сэр? — осторожно осведомился инспектор. — Ну что ж, может быть, это просто моя фантазия, так что давайте оставим эту тему.

Любопытство Роджера было сильно возбуждено, но он знал, что удовлетворить его не удастся, и, признав свое поражение, заговорил о другом:

— А между прочим, что вы думаете о моей "расселовской" теории? — спросил он.

— Ну раз вы спросили об этом, — ответил честно инспектор, — ничего не думаю.

— О! — воскликнул несколько обиженно Роджер.

— Я собрал все слухи по этому поводу, — продолжал инспектор, немного смягчившись, — и сам перекинулся словечком с этой леди и с ее мужем, и вскоре убедился, что для меня в данном случае нет ничего интересного.

Роджер, полагавший, что лишь ему одному пришла в голову мысль о возможной причастности миссис Рассел к убийству, вконец расстроился.

— Но ведь незадолго до смерти миссис Вэйн с ней была женщина, — возразил он. — Женщина с большими ногами. И вряд ли будет странно предположить, что именно эта женщина с большими ногами столкнула миссис Вэйн со скалы. Надо только найти женщину, которая носит обувь большого размера и была сильно озлоблена против миссис Вэйн, и!… Ну хорошо, почему вы так уверены, что миссис Рассел к этому делу не причастна?

— У нее есть алиби. Я, естественно, проследил его. Алиби железное. Кто бы ни была та, другая, женщина — это не миссис Рассел. Но не забывайте о том, о чем я вам уже говорил, мистер Шерингэм! Следы подделать легче всего.

— Гм! — и Роджер задумчиво погладил подбородок. — Вы хотите сказать, что следы могут принадлежать и мужчине с небольшими ногами, именно для данного случая надевшего женскую обувь?

— Все может быть, — сказал осторожно инспектор. — Для меня в настоящий момент следы означают лишь то, что с миссис Вэйн был кто-то еще.

— И этот "еще" стал убийцей!

— Можно сказать и так.

Но Роджер продолжал размышлять вслух:

— Вы, разумеется, задумывались над мотивацией преступления? Вас не поражает то обстоятельство, сколько людей хотело бы убрать эту несчастную женщину с дороги?

— Да, трудно найти того, кому бы она не мешала, — согласился инспектор.

— И вот к этому все и сводится. Очень все непонятно, учитывая, насколько ценен фактор мотивации. Ведь достаточно установить мотив — и перед вами убийца, таков девиз Скотленд-Ярда, насколько я понимаю. Налейте себе еще виски, инспектор.

— Благодарю, сэр, — ответил инспектор и последовал совету. — Да, вы правы. Должен сказать, что не было еще у меня такого дела, когда столько людей имели мотив, значительный или мелкий, дабы желать смерти жертвы убийства и обрести счастье, мистер Шерингэм, сэр!

— С чем я их и поздравляю, — машинально ответил Роджер.

Они замолчали. Роджер понял, что инспектор только притворялся, заявив готовность обсуждать дело, в действительности же, напротив, был далек от чего-либо подобного, во всяком случае, чтобы поделиться своей собственной версией убийства. Да, это, несомненно, профессиональная сдержанность и, разумеется, совершенно законная и правомерная, но при всем при том очень неприятная. Если бы инспектор согласился честно с ним сотрудничать, подумал Роджер, они бы вместе достигли отличных результатов. Ну а при нынешнем положении вещей каждый должен работать на себя. Как же мелочна ревность профессионала к сыщику-любителю, подумал Роджер, особенно если учесть, что он не собирался настаивать на признании своих больших заслуг в быстром и успешном решении дела. Ну что ж, по крайней мере, он больше не станет дарить своему сопернику (а что инспектор твердо решил с ним соперничать, Роджер не сомневался) такие замечательные улики, вроде найденной им интересной записки! Тут, как на войне и в любви, позволены все средства для победы, и он всегда сможет использовать мозги своего противника самым эффективным способом. И Роджер решил опробовать новую тактику.

— Вы меня спросили на обратном пути, что я имел в виду, употребив слово "бесстыдная" по отношению к миссис Вэйн, — заметил Роджер с притворным равнодушием. — Так я скажу вам. Из всего, что мне удалось о ней узнать, я сделал вывод, что ее можно назвать как угодно, только не "бесстыдной". Она, конечно, вышла замуж за доктора из-за его денег, насколько мне известно, она выцыганила у него чрезвычайно щедрое условие брачного контракта. Но я совершенно уверен, что бесстыдство было ей не свойственно так же, как желание утратить хоть в малейшей степени материальное благополучие, и если она произвела на юношу впечатление "бесстыдной" женщины, то лишь потому, что этого хотела.

— Вы хотите сказать, что у нее и в мыслях не было во всем признаться мужу? Понимаю. Я тоже так думаю. Такой поступок не соответствовал бы тому, что я о ней узнал, разве лишь с большой натяжкой.

— Тогда в чем же смысл ее игры? Вы думаете, она действительно была влюблена в юношу?

— Ну, сэр, это невозможно точно сказать, но судя по тому, что мне известно об этой леди, я думаю, что у нее были еще какие-то, более потаенные, мотивы. Нечто такое, что должно было пойти на пользу ее материальному благополучию, как вы только что сказали, и я готов в данном случае побиться об заклад.

— Вы, конечно, расследовали ее прошлое? — заметил с крайним безразличием Роджер. — В этом вы, люди Скотленд-Ярда, всегда можете дать нам, любителям, сто очков вперед. Что-нибудь выяснилось заслуживающее интереса? Мне кажется, она была все же весьма податливой особой.

Инспектор явно колебался и заполнил паузу усиленным вниманием к своему стакану. Он никак не мог решить, можно ли без вреда для дела поделиться должностной информацией и в конечном счете решился пойти на риск.

— Понимаете, — сказал он, вытирая усы, — это совершенно секретные сведения, сэр, но у нас есть человек, вернее, два-три человека, двое в Лондоне, один на севере страны, откуда эта леди родом. И они выяснили несколько интересных фактов. Никто, конечно, здесь и не подозревал, что женщина, которая называла себя миссис Вэйн, действительно была, как вы сказали, чересчур податлива.

У Роджера даже сверкнули глаза.

— Что вы имеете в виду, инспектор? Что это значит, "называла" себя миссис Вэйн? Она что, не была таковой на самом деле?

Прямого ответа инспектор не дал. Он откинулся в кресле, раз или два пыхнул трубкой и задумчиво произнес:

— В жилах ее семьи действительно течет дурная кровь — это самый настоящий клан преступников, так их можно назвать. Прадед был одним из самых ловких в стране воров-домушников, о нем в Скотленд-Ярде известно было досконально все, но его ни разу не поймали за руку. Его вообще не смогли поймать. Большая часть его дел была потом приписана Спокойному Чарли, но он к ним не имел никакого отношения. Прадеду миссис Вэйн всегда удавалось улизнуть. Его сын уже этим делом гнушался. Старик оставил ему кучу денег, и он занялся торговлей в Ливерпуле, но переоценил свои возможности и за мошенничество отсидел один раз три года, в другой — пять лет.

У этого парня было две дочери и сын. Все они жили в бедности, так как отец умудрился спустить и наследство, и все, что сам для себя раздобыл. Однако ему удалось сбыть с рук одну из дочерей, мать мисс Кросс, которая вышла замуж за армейского офицера и таким образом выпала из семейной истории. Сын был довольно испорченным парнем, но уехал в Америку и действовал уже там. Он еще жив и в данный момент находится в тюрьме. Зарабатывал тем, что выступал лжесвидетелем.

О другой дочери, матери миссис Вэйн, мы ничего практически не знаем. Она вышла замуж за честного ливерпульского коммерсанта, но, разорив мужа и доведя его до банкротства своими чрезмерными тратами, бежала с любовником, бросив десятилетнюю дочь. Муж переехал в Лондон, взяв с собой девочку, и поступил на службу в фармацевтическую фирму. Он умер, когда дочери исполнилось семнадцать, не оставив ей ничего, кроме долгов.

Девушка потеряла почву под ногами. За мелкую кражу в магазине она под вымышленным именем получила три месяца заключения, и это научило ее осторожности. На этот раз она начала играть по крупной и стала владелицей на паях игорного притона, где служила также подсадной уткой. Когда полиция его закрыла, для нее наступили тяжелые времена, но обычно она находила поддержку у какого-нибудь богатого молодого идиота, увлекшегося ее детским личиком и беспомощным видом или, если до этого доходило, — богатого старого идиота. Но когда она познакомилась с Вэйном, положение у нее было, по-видимому, бедственным. Все же она сумела очаровать его, и он зашел дальше, чем остальные идиоты, и предложил ей брак. Она, следует отдать ей справедливость, мастерски сумела одурачить его, тем более что была все время сама не своя от страха, вдруг все откроется и он узнает, кто она есть. Ни для кого не секрет, что доктор дьявольски горяч, и если бы он узнал правду, то ей бы пришел конец.

Инспектор помолчал и освежился глотком виски.

— Дальше, дальше, инспектор, — воскликнул Роджер. — Я-то знаю, что вы оставляете на закуску самый лакомый кусочек. От вас ничего не скроешь.

— Все-то вы замечаете, мистер Шерингэм, — усмехнулся инспектор. — Так вот, во время войны, как мы обнаружили, еще до встречи с Вэйном она прошла через процедуру брака с человеком по имени Герберт Питере. О нем мы ничего не знаем, но в последние дни усиленно его разыскивали. Нет, мы его не нашли, может быть, его уже и в живых нет. Более того, он мог быть мертв, рассудительно заметил инспектор, — ко времени ее брака с доктором.

— Но вы тем не менее убеждены, что это не так, а? — тихо спросил Роджер.

— Могу в том поклясться на Библии, — благочестиво ответил инспектор.

Глава 13 Полночная экспедиция

Вскоре после беспрецедентного приступа откровенности инспектор лег спать, а Роджер все еще бодрствовал в ожидании, когда вернется Энтони. У него в голове уже сложился план дальнейших действий, и поэтому он был словно на иголках — так хотелось поскорее его осуществить.

Энтони появился в половине двенадцатого ночи, и двоюродный брат встретил его сурово и язвительно.

— Ты, наверное, любовался природными красотами под бледным светом убывающей луны? Не пытайся отрицать — так оно и было. Во всяком случае, любовался единичным образчиком красоты, созданным Природой! Ладно, хорошо, что это было вечером, так как завтра после такого пристрастного любования девица уже не будет красива. Нос покраснеет, глаза будут на мокром месте, и она, простудившись, станет чихать и кашлять. Вот уж зрелище для молодого влюбленного! А будешь ли ты ее любить в декабре так же, как в мае?

— Потрясающе смешно, ей-богу, — проворчал молодой любовник, жарко покраснев, и налил себе из бутылки то, что осталось после инспектора.

— Ну, это зависит от точки зрения, — очень справедливо заметил Роджер. Я полагаю, что смешно. Ты считаешь, что нет. Это дело вкуса. А теперь быстро проглоти то, что у тебя в стакане. Сегодня ночью нам предстоит долгая работа по колено в грязи.

— Сегодня ночью? Ты хочешь сказать — прямо сейчас?

— Да, хочу. Я уже два или три часа жду, когда ты вернешься и поможешь. Я хочу совершить небольшую ночную экспедицию в обстановке секретности. К тому самому роковому выступу скалы, не более, но и не менее. Шляпы не надевай. Пошли. Все уже легли, так что, ради неба, постарайся ступать своими ножищами как можно легче. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о нашем отсутствии.

Следуя инструкциям кузена и стараясь идти как можно тише, Энтони пробрался к черному ходу вслед за Роджером, освещавшим путь карманным фонариком. Роджер тихо отодвинул засовы, отпер дверь и сунул ключ в карман. Они осторожно вышли.

— Слушай, а куда мы идем? — прошептал Энтони.

— Правда, здорово возбуждает? — ответил Роджер скорее не на сам шепот, а на предвосхищение новизны, которое в нем таилось. — Я же сказал тебе, в скалы.

— Да, но зачем?

— Сначала надо будет кое-что тебе объяснить. Подожди, пока мы не отойдем подальше от гостиницы.

Выйдя на дорогу, Роджер стал рассказывать о проделанной им за вечер следственной работе и описал разговор с молодым Вудтропом как можно подробнее. Пересказ занял полпути по влажному дерну, когда Энтони наконец обрел язык.

— Значит, этот парень и совершил убийство, — сказал он с величайшей убежденностью. — Неужели ты не понял, какую игру он ведет? Он хотел заставить миссис Вэйн замолчать. Чтобы она ничего не сказала мужу, понимаешь? Это же так ясно!

— И поэтому, наверное, он надел на руки большие башмаки и шел рядом с миссис Вэйп, чтобы замаскировать свои собственные следы, — съязвил Роджер.

— Ну, он мог следы подделать, — возразил Энтони, нисколько не смущаясь такой явной иронией. — Сам инспектор говорил, что легче всего подделать именно следы от шагов.

— Ну до известной степени, конечно, — поправил его Роджер. — А кроме того, не забудь, что письмо, которое сначала казалось таким подозрительным, почти потеряло всю свою важность. Оно не имеет отношения к роковому вторнику. В записке имелся в виду вторник двухнедельной давности.

— Однако это он так сказал, — хитро возразил Энтони, — но как он сможет это доказать? У тебя только его словесное заявление. И если это он столкнул ее со скалы, то чего ему стоит соврать тебе, дорогой Роджер?

— Энтони, ты меня потрясаешь! — промурлыкал Роджер. — Подумать только, что в моем одноклеточном мозгу не могла зародиться мысль о такой возможности. И что самое худшее, обладая такой доверчивой натурой, я всегда принимаю за чистую монету то, что мне говорят. Если бы ты, например, мне сказал, что между девятью вечера и половиной двенадцатого ночи ты распевал индийские любовные песни медузам на морском берегу, то я бы сразу тебе поверил.

То, что ответил Энтони, не предназначено для печати.

— Но ты мне еще не сказал, зачем мы сюда притопали, — напомнил Энтони, когда мир был восстановлен.

Они уже поднялись на самую высокую из ступенек, вырубленных в скале, и Роджер начал спускаться, освещая фонариком путь для себя и Энтони, следовавшего за ним.

— Взглянуть на ту самую пещеру, конечно, — ответил Роджер через плечо.

— Но к чему такая спешка?

— Потому что если мы не осмотрим ее сами до восьми утра, — терпеливо объяснил Роджер, — то Морсби обязательно нас опередит. И если там можно найти какие-нибудь интересные улики, то мы их, разумеется, никогда не увидим и, возможно, никогда о них даже не услышим, если он попадет туда раньше нас.

— Верно! — согласился Энтони.

Они дошли до узкой дорожки в скале и теперь осторожно по ней продвигались.

— Между прочим, — беспечно начал Энтони, — Маргарет спрашивала, то есть… ты случайно не знаешь, этот чертов инспектор все еще лелеет свои дурацкие предположения насчет нее?

— Как же обычный англичанин боится откровенной констатации неприятных фактов, — пробормотал Роджер. — Он способен употребить сотню ничего не значащих слов, чтобы завуалировать совершенно очевидный смысл, но не способен использовать полдюжины откровенных и недвусмысленных. Ты, наверное, хочешь узнать, по-прежнему ли Морсби считает, что Маргарет убила свою кузину? Не знаю. Я пытался позондировать почву, но он просто неприлично уклончив в этом отношении. Все же мне кажется, что его мысли по данному вопросу уже не столь определенны, как раньше.

— Ладно, слава богу, что этот субъект наконец начинает понимать, как все было на самом деле, — заметил Энтони.

Остальной путь они, занятые своими мыслями, проделали в молчании.

— Иди осторожнее, Энтони, — сказал Роджер, когда они приблизились к месту трагедии, — в любом случае, нам ни к чему оставлять свои собственные следы. Постарайся наступать только на камень.

С величайшими предосторожностями они спустились. Роджер остановился и повел вокруг карманным фонариком.

— Вот это место. Ты здесь еще не бывал? Вот как раз сюда она упала со скалы, около этой маленькой расщелины. А теперь сядь на этот камень, пока я здесь все осмотрю. Помни, надо как можно меньше оставлять следов, и я, наверное, смогу аккуратнее тебя пройти здесь.

И Роджер начал поиски среди расщелин и камней. Через несколько минут раздался его торжествующий клич, и Энтони присоединился к Роджеру.

— Наверное, это здесь, — сказал Роджер, освещая маленькое отверстие в скале, почти закрытое от взглядов большим валуном. — Посмотри-ка, — и он поднес фонарик к отверстию.

Нагнув голову чуть ли не к коленям и заглянув за валун, Энтони едва смог различить внутри темное, сырое пространство.

— Черт возьми, — сказал он растерянно, — я же ни за что туда не пролезу.

— Да, это будет нелегко, — согласился Роджер, поглядывая то на мощный торс Энтони, то на чрезвычайно узкий вход в пещеру. — Знаешь, я сразу вспомнил известное изречение о верблюде и игольном ушке. Но если друг Колин мог туда пролезть, то, наверное, и ты сможешь.

Только не застрянь посередине, иначе инспектора встретит не совсем приличное зрелище, когда он завтра явится сюда исследовать пещеру. Значит так, выдохни из легких весь воздух и следуй за дядюшкой Роджером.

Он опустился на колени и начал, извиваясь как червяк, протискиваться в отверстие.

— Нет, мне с этим не справиться, — скорбно заметил Энтони, наблюдая, как постепенно, хотя и с большим трудом, ноги кузена исчезают из поля зрения. — Я лучше понаблюдаю отсюда.

Энтони лег и просунул голову и часть плеча в отверстие пещеры. Внутри оказалось небольшое, но вместительное пространство десять на двенадцать шагов. На заднем плане потолок под острым углом сходил на нет и там навалом громоздились небольшие камни, а вдоль одной из стен, на уровне двух-трех футов в высоту поднимался скальный выступ, образующий нечто вроде ложа. Напротив него большой плоский камень мог служить импровизированным столом. В центре пещеры Роджер без труда выпрямился и осветил фонариком все впадины и трещины.

— Что-нибудь нашел? — спросил Энтони, выворачивая голову под неестественным углом, чтобы лучше видеть.

Роджер осветил низ пещеры.

— Этим местом, несомненно, пользовались, — проговорил он медленно, — и пользовались часто. Повсюду окурки, спички и свечные огарки. — Он продвинулся на два шага вглубь и заглянул за груду камней. — Здесь, наверное, с полдюжины коробок из-под шоколадных конфет, — продолжал он, рассматривая свои находки бумажные сумки, обертки от сэндвичей, половина пончика. — Но вроде бы ничего особенно интересного.

Роджер начал тщательно осматривать небольшое углубление внизу. Нагнувшись, он извлек оттуда с полдюжины сигаретных окурков и стал внимательно их разглядывать при свете фонарика.

— Четыре сигареты с крепким табаком и две турецких, — заключил он наконец. — У последних розовый от помады ободок. Что скажешь, Энтони? Часть окурков белые по краям, а другие — розовые… Наверное, миссис Вэйн попеременно курила и жевала конфеты — чисто психологический нюанс, который вряд ли может тебя заинтересовать, но, по-моему, и то, и другое отвратительные привычки, и от этого она представляется женщиной определенного сорта. Да, Энтони, если не считать того, что история, рассказанная другом Колином, подтвердилась, боюсь, мы предприняли напрасное путешествие. Все это отсырело и даже покрылось плесенью. Вполне согласен, что здесь уже две недели никого не было.

— А ты хотел найти что-нибудь определенное?

— Да нет, просто надеялся наткнуться на что-нибудь этакое, особенное, но надежды, кажется, не оправдались, — и Роджер пристально вгляделся еще в одно углубление между камнями: — Кожура бананов, остатки апельсина. Не очень обнадеживает. Очевидно, пещера вызывала у этой парочки волчий аппетит! Да, наверное, надо возвращаться.

— А что это белеет прямо передо мной? — вдруг спросил Энтони. — Газета, наверное. Нет, ты ее не можешь видеть оттуда, где стоишь. Она за большим плоским камнем слева от тебя.

Роджер поднял предмет.

— Это листок из "Лондонских мнений", — сказал он почти равнодушно. Наверное, ее принес с собой юноша Колин, а не леди. Номер от… Ого! Что это?

— Что? — нетерпеливо подхватил Энтони.

Роджер молча, быстро подсчитывал числа.

— Молодец, Энтони! — воскликнул он. — Ты знаешь, что это? Номер за прошлую субботу.

— Ого! — тоже заинтересованно откликнулся Энтони, а Роджер удивленно воззрился на него.

— Значит, Колин сказал неправду? — воскликнул он наконец.

— А я все время пытаюсь вдолбить тебе это в башку, — любезно заметил его кузен.

Глава 14 Аргументы Роджера

Роджер поболтал босыми ногами в волне, которая нахлынула на прибрежный камень, где сидели двоюродные братья. Подняв ноги, он, по-видимому, с глубоким интересом наблюдал, как с больших пальцев каплет вода.

— Конечно, — сказал он медленно, — мы должны, все-таки, иметь в виду, что Колин мог сказать и правду.

— Каким это образом? — возразил Энтони.

Разговор происходил после завтрака на следующий день. На том основании, что дело есть дело, и если Энтони во обще желает ему хоть в чем-то помогать, то он должен временно позабыть о своей роли симпатичного молодого влюбленного и снова выступить в качестве глуповатого сыщицкого друга, Роджеру удалось удержать кузена от попытки, наскоро проглотив завтрак, помчаться к знакомой скале и затем к уютному, поросшему травой выступу, расположенному как раз под ее вершиной. Еще Роджеру удалось уговорить Энтони, даже не пытавшегося скрыть, хотя бы из соображений такта, своего недовольства, выкурить обычную после завтрака трубку на морском берегу. Роджер настоял также, чтобы они дошли до выступающей из общего ряда самой дальней, еще не обследованной скалы, так как им, подробно объяснил Роджер, необходимо уединение, дабы он мог спокойно поговорить о своих теоретических построениях. Здесь Роджер немедленно снял ботинки и носки и стал болтать ногами в воде. Не надеясь извлечь хоть какую-то пользу из нежелательного здесь пребывания, Энтони с холодностью взирал на столь недостойное поведение кузена и наотрез отказался разделить его инфантильную забаву.

— Как Вудторп может говорить правду? — повторил он, так как кузена интересовал не столько этот вопрос, сколько моллюск, мужественно сопротивлявшийся усилиям Роджера оторвать его от родной скалы. — Экземпляр "Лондонских мнений" это железно подтвердил. Если инспектор вообще что-нибудь соображает, он сделает те же выводы, что и мы, и поспешит арестовать парня, прежде чем тот сбежит.

С легким вздохом Роджер оставил моллюска в покое.

— Но если предположить, Энтони, что газету в пещере оставил не Вудторп? — терпеливо осведомился он. — Такое не приходило тебе в голову?

— Нет, такое не приходило, — возразил Энтони не без сарказма. — Ведь наверняка это он. Ты сам сказал, что это не могла быть миссис Вэйп. А кто же еще мог там быть?

— Да! Вот в чем вопрос, — задумчиво ответил Роджер, — кто бы это мог быть?

Он вытащил ноги из воды и, обхватив колени руками, стал глядеть на море.

— Знаешь, давай обсудим, ради самого процесса обсуждения, факт пребывания в пещере газеты, ладно? Давай на время совершенно забудем о Вудторпе и наши сомнения относительно его правдивости. Давай попробуем, Энтони?

— Ну давай шпарь, — ответил смирившийся со своим жребием кузен.

— Хорошо, тогда прежде всего выясним, в рамках элементарной возможности, кто составляет большинство читателей "Лондонских мнений"? Это мужчины. Вот почему я предположил, что вряд ли газету оставила миссис Вэйн. Это не тот род газет, которые миссис Вэйн интересно было читать. А кроме того, гораздо вероятнее, что она принесла бы с собой роман, а не газету. Ты пока согласен со мной?

Энтони проворчал нечто утвердительное.

— Ну хорошо, пойдем далее. По всей вероятности, в прошлую субботу "Лондонские мнения" оставил в пещере мужчина. Но каков тип мужчины, читающего "Лондонские мнения"? Это не представитель верхних слоев общества, те предпочитают "Панч". И не тот, что представляет низшие классы. Наш человек, следовательно, должен принадлежать к верхним, средним или нижним слоям средних классов. Но ведь сын сэра Генри Вудторпа не очень подходит под эту категорию, а?

— Значит, ты хочешь сказать, что сын баронета никогда не снизойдет до "Лондонских мнений"? — иронически спросил Энтони.

— Нет, Энтони, я не об этом. У тебя склонность не понимать, что я имею в виду. А я блистательно пытаюсь внедрить в твои замшелые мозги, что если мистер Колин Вудторп, сын сэра Генри Вудторпа, баронета, захотел взять с собой что-нибудь почитать, коротая тем самым время до встречи со вторым участником свидания, то он взял бы с собой "Спортивную жизнь", "Панч" или детективный роман. Что он мог захватить и "Лондонские мнения", я тоже готов допустить, но только с очень большой натяжкой. По сути дела, я сейчас взвешиваю эти возможности на весах вероятности. Ты меня понимаешь?

— Но откуда тебе известно, что этот тип, кто бы он ни был, действительно захватил с собой кое-что почитать в ожидании встречи? Откуда ты знаешь, что свидание вообще состоялось?

— Я этого не знаю, любезный кенгуру, поросенок ты этакий, — с примерной вежливостью заметил Роджер, — но неужели ты считаешь: а) что он захватил газету с намерением почитать во время свидания, если ему наскучит праздная болтовня леди, или: б) что он полез в пещеру с единственной целью — в совершенном одиночестве и в темноте насладиться чтением "Лондонских мнений"?

— Да он мог просто случайно захватить газету и бросить ее в пещере, чтобы не тащить обратно домой.

— Да, мог, — сразу же согласился Роджер, — но все-таки это навряд ли. Нет, сопоставляя все вероятности, мы, как мне кажется, должны заключить, что этот человек, очевидно, не Вудторп и что он захватил с собой газету с намерением почитать, сидя на выступе и ожидая другого участника вероятного свидания. Он мог бы отбросить ее в сторону, как только участница свидания появилась, но с инстинктивным нежеланием расставаться с тем, что еще может понадобиться, свойственным большинству из нас, он захватил с собой газету в пещеру, а потом, как ты и сказал, там ее и оставил, чтобы не тащить обратно. С психологической точки зрения существует большая разница между тем, чтобы выбросить вещь или просто оставить где-нибудь. А мы знаем, что леди действительно появилась, мой милый малыш Энтони, потому что иначе он бы не полез в пещеру вообще, но продолжал бы сидеть около и читать газету на свету. Ты следишь за ходом моих рассуждений?

— Гм! — ответил Энтони.

— Ну а кто был вторым участником (или участницей) свидания с этим мужчиной? — продолжал Роджер в дискуссионном тоне. — Готов прозакладывать всю свою наличность, что это была миссис Вэйн. Только наш общий друг Колин и миссис Вэйн знали о существовании пещеры. Он сам ее обнаружил, по его словам, примерно год назад и сразу же понял, как она подходит для цели, для которой он впоследствии ее использовал. Он был совершенно уверен, во всяком случае насколько это касалось его, что никому никогда о пещере не рассказывал. Таким образом, подведем итоги: если Колин говорит истинную правду, миссис Вэйн сама назначила свидание неизвестному нам мужчине, который принадлежит к среднему классу общества, на какое-то время субботы, но не очень рано, так как газета выходит по утрам, чтобы обсудить с этим мужчиной дело конфиденциальное и, очевидно, тайного свойства. Продолжая рассуждать логически, мы придем к следующему выводу: ее смерть явилась результатом этого свидания и убийца — этот неизвестный нам представитель среднего класса. И данный вывод, — закончил Роджер с законным чувством гордости, — сделан только на основании того, что в пещере найден экземпляр "Лондонских мнений", а? Каково?

— Ну тогда, я считаю, тебе нужно поскорее идти и обговорить все это с мистером Морсби, — с воспрянувшей надеждой посоветовал Энтони.

— Энтони, ты просто отвратителен. Ты хочешь или нет помочь мне спасти твою юную леди от виселицы? Нет, не бери на себя труд отвечать, вопрос чисто риторический. Ты будешь помогать? Ну, очень хорошо. Тогда, будь любезен, продолжай играть роль друга-идиота, которую ты так замечательно исполняешь.

— Да ладно, чего ты от меня хочешь? — спросил неохотно Энтони.

— Слушай меня, когда я пытаюсь ясно сформулировать свои, может быть несколько туманные в данный момент, мысли и облечь их в слова. Слушай, как я анализирую разные возможности. Между прочим, во время нашей односторонней дискуссии я обнаружил, что пришел к противоположному мнению. Теперь я не верю, что это Колин Вудторп оставил в пещере газету "Лондонские мнения". А ты что можешь сказать насчет этого?

— Ты почти опроверг это предположение, — вынужден был признать Энтони.

— Да, я отвергаю предположение, что этим неизвестным человеком был Колин с точки зрения чистого разума, но я легко могу это утверждать как вульгарную истину. Я придумал для него небольшой тест, который хочу осуществить, как только мы с тобой расстанемся. Так вот, предположив, что Колина там не было, можно ли поставить на его место кого-то другого? Подумай как следует.

— Погоди, — после недолгого молчания ответил Энтони. — Ты что, забыл о следах? Ты же все время твердил, что с миссис Вэйн была женщина, а не мужчина. Каким же образом совместить с этим твою новую идею?

— Нет, я ни о чем не забыл. И существование такой женщины вполне возможно. Если предположить, что убийство было предумышленным, а я считаю это вполне вероятным, то можно считать, что убийца предпринял некоторые элементарные меры предосторожности, желая сбить полицию с толку на тот случай, если вдруг возникнут сомнения относительно смерти миссис Вэйн как бы в результате несчастного случая. Далее. Предположим, что миссис Вэйн пришла на место встречи одна, а надо думать, так оно и было. Для мужчины проще простого надеть женские туфли или ботинки, которые он принес бы с собой, пройтись до конца выступа в одну сторону и повернуть обратно, шагая рядом со следами, оставленными миссис Вэйн, тщательно стараясь подгонять свои собственные шаги к ее более мелким. Это вполне вероятно. Непрофессиональный убийца прежде всего обратит внимание на следы и попытается их подделать.

— Хитроумно, — согласился Энтони.

— О да, и совершенно элементарно. Но, решив данный вопрос, давай вернемся к нашей предыдущей проблеме. Тебе не приходит в голову, кто еще вместо молодого Вудторпа мог исполнить роль злодея в этой драме?

Энтони задумался, а потом сказал:

— Остается только двое других мужчин, участников всей драмы — это доктор Вэйн и Рассел.

— Да-а, но такое предположение не слишком нам может помочь. Доктора Вэйна сразу можно отставить. Нет абсолютно никакого резона жене назначать в таком далеком и неудобном месте свидание мужу, когда она вполне может поговорить с ним, возлежа на диване в собственной гостиной. Но Рассел!… Итак, почему нас может заинтересовать Рассел?

— Ну а если у нее одновременно были две интрижки — с ним и Вудторпом?

Роджер переменил позу и погрузил ноги в воду до самых колен.

— А вот это уже лучше. Ах, как много ты теряешь, Энтони, если бы ты только знал, когда ведешь себя надменно и высокомерно. И так всегда бывает с гордецами. Но твое предположение совершенно верно. Тогда у Рассела появился бы точно такой же мотив отделаться от нее, как у Колина, да? Ревнивая жена все же лучше, чем ревнивая любовница. (Интересно, с кем это наш приятель Колин подумывал обручиться, если Морсби прав? Должно быть, это не так уж трудно узнать.) Плюс опасение со стороны ревнивого мужа, если она и Расселу угрожала разоблачением, как Колину. Но тогда эта леди была — как бы это выразиться — весьма неразборчива в связях.

— Ну, я думаю, она бы не постеснялась завести и две интрижки.

— И я в этом нисколько не сомневаюсь. Особенно, если она вела эту двойную игру к своей собственной выгоде. Но если это именно так, то, по моему представлению, довольно неприлично встречаться с ними обоими в одном и том же, весьма компрометирующем месте. Мне кажется, это совсем не похоже на осторожную миссис Вэйн.

— Однако она все-таки встретилась со вторым мужчиной именно там, заметил Энтони, — кто бы он ни был, Рассел или другой.

— Да, верно. Разумеется, то могло быть единичным тайным свиданием, на которое она пошла, зная, что Колин в тот момент будет занят где-нибудь в другом месте. Но мы знаем, что у Колина нет алиби на тот отрезок времени, когда миссис Вэйн погибла, а у Расселов, по словам инспектора, оно железное. Нет, это, конечно, чистейшей воды догадка с моей стороны, но, Энтони, я инстинктивно чувствую, что этот таинственный мужчина, который еще никак не прорезался в деле, существует.

— Все это сплошной туман. Неужели у тебя нет ни малейшего представления, кто бы это мог быть?

— Оно у меня есть, — задумчиво ответил Роджер, — очень, конечно, приблизительное, но, по-моему, этот человек связан с темным прошлым миссис Вэйн.

— Клянусь Юпитером! Вот это мысль, — с жаром воскликнул Энтони. — Ну ты и молодчага, Роджер!

— Спасибо, Энтони, — поблагодарил обрадованный похвалой Роджер.

Они еще какое-то время обеуждали эту перспективную возможность, а потом Роджер начал надевать носки.

— Думаю, это все, о чем можно на данный момент поразмыслить, — сказал Роджер. — Так что до ленча ты свободен. Можешь рассказать Маргарет о нашей находке в прошлую ночь и об этом новом визитере, с кем миссис Вэйн могла встречаться. Если нам повезет, она сможет дать какие-то сведения об этом джентльмене.

— Если я случайно ее увижу, то расскажу, — ответил несколько чопорно Энтони, тоже вставая.

— "Если случайно увижу, то расскажу", — передразнил его Роджер. Чудесно, Энтони, просто чудесно. За ленчем я подвергну тебя испытанию. Если полфунта масла не растает во рту испытуемого в течение…

— А ты чем займешься? — поспешно спросил Энтони.

— Я? О, у меня есть чем заняться. Сначала я должен расставить западню для юноши Колина. Затем хочу перемолвиться словечком с Морсби и точно узнать, что он думает о газете "Лондонские мнения", если вообще что-то думает (но он, наверное, уже спрятал все данные по этому вопросу в нагрудный карман пиджака), и, наконец, мне надо позондировать почву насчет таинственного незнакомца, однако примусь я за это с другого конца, опрошу всех жителей в пределах квадратной мили от этого места и постараюсь найти кого-нибудь, кто мог быть здесь или проходить мимо в прошлый вторник после полудня. Убежден, что я на верном пути. Если Маргарет нам не сумеет помочь, то я все равно добуду информацию, даже если придется здесь задержаться на месяц.

— Но, наверное, все здешние жители уже опрошены?

— Но не на тот предмет, — хитро улыбнувшись, ответил Роджер. — Прежде их спрашивали, не видели ли они миссис Вэйн, но никто не расспрашивал о незнакомом мужчине.

— Понимаю, — Энтони нерешительно переминался с ноги на ногу. — Да, в твоем плане есть смысл, а теперь, если я тебе больше не нужен, пойду немного прогуляюсь.

Роджер отечески напутствовал уходящего Энтони, махнув на прощанье своим оксфордским ботинком.

Роджер не сразу последовал примеру Энтони. Он довольно долго сидел на камне, совершенно не замечая того, что отлив обнажил несколько более соблазнительных валунов. Обсуждение с Энтони очень существенно прояснило ему его собственные мысли и открыло какие-то новые и очень интересные варианты разгадки тайны. Дело вдруг преобразилось и стало из просто сложного невероятно усложненным. Интересно знать, что бы инспектор Морсби с его более традиционными методами расследования сказал сейчас о выводах, связанных с газетой "Лондонские мнения", этом замечательном примере его конструктивного мышления, которое Роджер без малейшего колебания охарактеризовал как блестящее.

Существуют на этом свете люди, которые, по слухам, обладают инстинктивным знанием, правы они или нет, без всяких посторонних доказательств. Роджер нимало не сомневался, что ему присуще это шестое чувство, и, когда наконец он поднялся и начал пробираться обратно к самому подножию скалы, это инстинктивное ощущение твердило ему, что он нащупал главный нерв проблемы. Решение ее связано с каким-то новым действующим лицом, которое еще не появилось на сцене. Поймать его — только вопрос времени и терпения.

Весело мурлыча под нос какую-то песенку, он карабкался по неровному склону на знакомую площадку. Итак, прежде всего ему надо будет…

— Ах, вот вы где, мистер Шерингэм! Знаете, а я был совершенно уверен, что найду вас здесь. Мне просто не терпелось повидаться с вами опять, после нашего очень краткого разговора вчера утром. Мне хочется спросить вас, что вы думаете об ужасном преступлении, совершенном в нашей среде, и есть ли у вас уже какое-нибудь предположение на этот счет. Надеюсь… от всей души надеюсь, что оно совершенно не… ах, боже мой, какое ужасное дело!

Роджер круто обернулся. С валуна, нависшего над выступом, где они обычно сидели, на него благосклонно взирали сквозь огромные очки в роговой оправе глаза снисходительной безбородой козы.

"Ах, черт побери!" — но эти слова Роджера Шерингэма слышала только его бессмертная душа.

Глава 15 Интересная находка: башмак

Уже после полудня Роджер поднялся наконец на маленькую, поросшую травой, площадку на скале. К своему удивлению, она была занята только одним оккупантом, который лежал на спине, уставясь в голубое небо, и удовлетворенно попыхивал трубкой. Роджер плюхнулся рядом со своим двоюродным братом.

— Как дела, мой прекрасный кузен? Что ты сделал с леди? Я хотел бы поговорить с ней.

Энтони повернул голову:

— Ты напрасно считаешь, что она должна являться, как только ты свистнешь, — ответил Энтони довольно сурово. — Ты же знаешь, она ведет хозяйство в доме доктора.

— Да, Энтони, — кротко ответил Роджер. — И что же, она занимается хозяйством в данную минуту?

— Она пошла в деревню за покупками и придет обратно, когда покончит со всеми делами.

— Но настоящий, порядочный джентльмен, — заметил Роджер, вытаскивая собственную трубку и лениво набивая ее табаком, — настоящий, порядочный джентльменчик, каким я желал бы видеть любого из своих кузенов, пошел бы вместе с ней и помог бы донести ей сумки.

— Пошел ты к черту, — ответил, слегка покраснев, Энтони. — Да она не разрешила мне идти с ней. Она сказала, что… ну, в общем, не позволила, и все.

— И она совершенно права, — великодушно заметил Роджер, — в деревнях живут ужасные сплетники, не так ли? — и скрыл усмешку, наклонившись, чтобы зажечь трубку.

— А тебе повезло? — спросил поспешно Энтони.

— И да и нет. — Немного подразнив двоюродного брат, Роджер уже готов был переменить тему разговора. — Сначала меня сбил с пути этот проклятый маленький священник, который просто до неприличия любопытен. Он изо всех сил старался выудить у меня, что я думаю обо всем этом деле, что о нем думает инспектор, и не хотят ли кого-нибудь немедленно арестовать, и есть ли какие-нибудь новые улики, и тому подобное. Я был невероятно груб с ним, но он все-таки ухитрился украсть полновесные четверть часа из моего драгоценного времени. Наконец я ему сказал, что поблизости от места трагедии были найдены Библия и молитвенник с инициалами "С.М." и теперь полиция разыскивает владельца. Он разинул рот, а я воспользовался паузой и поскорее убрался.

— Ну ты и осел, Роджер, — усмехнулся Энтони.

— Да, у тебя может возникнуть обо мне такое мнение, — подтвердил лукаво Роджер, — но на самом деле я человек необыкновенно проницательный и хитрый. Ну, потом я вернулся в гостиницу, занял у хозяина велосипед и направился в Гластон Холл. Я не имею ничего против, чтобы прогуляться туда по вечерней прохладе, но я скорее дам себя повесить, чем совершу подобную экскурсию пешком в такой жаркий день, как сегодня. Все произошло так, как я предполагал.

— Ты хочешь сказать, что Вудторп полностью очищен от подозрений?

— Да. По счастью, он был дома, и я притворился, что мне надо прояснить для себя одно незначительное обстоятельство, которое вызвало мой интерес во время вчерашнего разговора. Боюсь, я при этом несколько злоупотребил инспекторским авторитетом. Тонким и в высшей степени хитроумным способом я свел разговор к шутке, которая была напечатана в том самом номере "Литературных мнений", который мне с некоторым трудом удалось раздобыть. Я процитировал первую половину шутки и замялся, словно забыл продолжение. Если бы наш приятель читал газету, он бы обязательно ее вспомнил, но Колин ничем не мог помочь. Ergo[8], он не читал того номера "Литературных мнений"; ergo, Колин не может быть человеком, который оставил этот номер в пещере.

— А ты не думаешь, что он понял, к чему ты клонишь?

— Совершенно уверен, что нет. Колин не производит на меня впечатление человека, обладающего большим интеллектом, и, кроме того, я был настороже и зорко следил за тем, не фальшивит ли он, но он держался и говорил совершенно естественно. Нет, Колин не тот человек, который нам нужен. А теперь твоя очередь отчитаться.

Маргарет не сообщила тебе каких-нибудь полезных сведений? У тебя, надеюсь, было время рассказать ей о наших умозаключениях?

— Да, я рассказал, но она не смогла припомнить никакого незнакомого ей посетителя у миссис Вэйн. Она сказала, что по пути в деревню и обратно она порыщет в памяти, но сразу вспомнить ничего такого не может.

— Понимаю, а когда она вернется?

Энтони посмотрел на часы:

— Да уже с минуты на минуту.

— Хорошо. Тогда опрокинемся на спину, закроем глаза и побудем немного в благословенной тишине до ее прихода, потому что, когда она появится, тишины уже не будет.

И Роджер поступил в соответствии со своим советом.

Энтони, широко ухмыльнувшись, посмотрел на принявшего горизонтальное положение кузена.

— В "благословенной тишине"! — фыркнул он. — Очень хорошо, Роджер, прекрасно. Я подвергну тебя испытанию маслом за ленчем. Если полфунта масла затолкать в рот испытуемому — то как долго он сможет…

Однако Роджер действительно погрузился в тишину.

В последовавшие десять минут они не обменялись ни словом, а потом появилась Маргарет, и Роджер забыл о своем траппистском обете[9].

— Итак, Маргарет, — быстро сказал Роджер, когда с приветствиями было покопчено и они сели. — Теперь ваша очередь. Энтони сказал, что дал вам отчет о всех наших действиях. А у вас есть что-нибудь мне сообщить?

— Вы имеете в виду — о том таинственном незнакомце? — спросила девушка, наморщив белый лоб. — Нет, боюсь, что ничего сказать не могу. К Элси, насколько мне известно, никто никогда не приходил.

— И тем не менее вы говорили, что она кого-то или чего-то боялась, задумчиво возразил Роджер. — Может быть, вы все-таки что-нибудь вспомните?

— Боюсь, что нет, — виновато призналась Маргарет. — Я и раньше не могла сказать ничего определенного, ведь вы уже меня спрашивали, помните?

— Послушай, — вмешался Энтони, — а ты уверена, что она боялась? Может, просто беспокоилась? А если так, то в этом виноват был тот парень, Вудторп.

— Да, точно подмечено, — одобрил Роджер. — Независимо от того, какие между ними существовали отношения, ей, естественно, было не по себе при мысли, что он хочет с ней порвать. Пожалуй, это больше похоже на правду, как вы думаете, Маргарет?

— Так могло быть, конечно, — сказала девушка, все еще сомневаясь, — но нет, у меня всегда было такое впечатление, что это нечто большее, чем просто беспокойство.

— Тем лучше, — весело воскликнул Роджер. — Это лишь подтверждает мою теорию. Если таинственный незнакомец был человеком из ее прошлого и старался, по всей вероятности, ее шантажировать, она, разумеется, проявляла симптомы страха.

— А я знаю, что делать! — воскликнула Маргарет. — Я же могу поискать доказательства в ее вещах. Разве нет? Я имею в виду письма и документы. Это легко сделать, а вдруг там есть что-нибудь, что прояснит дело?

— Думаю, инспектор уже все это просмотрел, — возразил Роджер, — но, конечно, вреда от ваших поисков тоже не предвидится.

— Ой, я об этом не подумала, — расстроилась Маргарет. — Тогда, значит, особенной пользы не будет.

— Как знать! Мы не должны пренебрегать любой возможностью. Вдруг вам удастся обнаружить какой-нибудь тайник, куда инспектор мог и не заглянуть!… Такой документ должен быть спрятан очень тщательно. Ведь мы имеем дело с женщиной, получившей криминальную подготовку, если можно подобным образом выразиться, и, в конце концов, инспектор не искал именно этих доказательств. Возможно, он просмотрел только то, что лежало на поверхности, потому что так полагается по инструкции.

— Ну что ж, будем надеяться на лучшее, — улыбнулась Маргарет. — Как бы то ни было, если я ничего не найду, то это не потому, что плохо старалась.

— Между прочим, — и Роджер переменил тему разговора, — как поживает доктор Вэйн?

— Джордж? Он в полном порядке. А почему вы спрашиваете?

— Я только полюбопытствовал. Значит, пока никаких интересных событий?

— Вы подразумеваете какие-то действия со стороны мисс Уильямсон?рассмеялась Маргарет. — Вы должны ей дать время. Не думаю, что хоть какая-нибудь женщина в мире способна сделать предложение мужчине, когда еще и недели не прошло после смерти его жены.

— Роджер обо всех судит по себе, — коварно вставил Энтони.

— Нет, я не заходил так далеко в своих предположениях насчет мисс Уильямсон, — кротко пояснил Роджер. — Я просто спросил, не произошло ли вообще каких-нибудь интересных событий.

— Если они и были, то мне об этом не известно. Я за последние дни почти их не видела: они еще никогда не проводили так много времени в лаборатории вдвоем.

— А я вот вряд ли способен ухаживать за дамой среди колб, лакмусовой бумаги и мертвых кроликов, но о вкусах не спорят. Однако вид мертвого кролика, убежден, меня совсем лишил бы всех романтических поползновений.

— Роджер, вы говорите гадости. Ну ладно, вы больше ни о чем не хотите меня спросить?

— Не сейчас. Я подожду до какого-нибудь более удачного для вас дня, когда вы скажете: "Доброе утро, мистер Шерингэм. Так приятно вас было видеть. Приходите еще как-нибудь". Но я должен вас предупредить, что Энтони придет со мной.

— Роджер, вы просто ужасно себя ведете сегодня утром, — воскликнула, зарумянившись, мисс Кросс.

— Маргарет, может, хотите, чтобы я его тоже столкнул со скалы?предложил Энтони, весь в поту от смущения.

— Ни о чем подобном я и думать не могу, — ответила Маргарет, отвергая столь заманчивое предложение. — Я просто хотела сказать, что если мы все обсудили, то, может быть, вы покажете мне ту маленькую пещеру, где обычно встречались Элси и Колин? Это так волнует.

— Что я осуждаю в большинстве современных молодых женщин, — заметил с грустью Роджер, неохотно вставая, — так это их кладбищенские эстетические вкусы.

Пока они шли по вершине гряды, Роджер размышлял об одной интересующей его проблеме. Маргарет говорит о своей погибшей двоюродной сестре как о законной жене доктора Вэйна. Значит, Энтони ей не рассказал, что те двое возможно не были связаны легальным образом? Роджер был рад. Он еще утром хотел предупредить Энтони, чтобы тот ничего не сообщал девушке о столь деликатном деле, но совершенно забыл. Пока вопрос не решен тем или иным образом и неизвестно, жив ли Герберт Питере или не найдено подтверждение его смерти, имевшей место до того, как его жена, то есть уже вдова, вышла замуж за доктора Вэйна, Роджер предпочитал держать девушку в неведении относительно возможных последствий. Потому что (и это как раз больше всего беспокоило Роджера), если окажется, что миссис Вэйн была двоемужницей, то это может сделать ее завещание незаконным и наследство Маргарет улетучится как дым. Надо точно знать условия завещания, а без этого ни о чем нельзя судить определенно. Учитывая интересы Маргарет, Роджер собирался в ближайшие дни прояснить этот вопрос со своим поверенным.

Его раздумья были неожиданно прерваны Маргарет:

— Не могу выразить, как я вам благодарна, Роджер, за интерес, который вызвала у меня ваша новая теория. Это такой поворот от… ну от ваших прежних выводов. Вы действительно убеждены, что сможете подтвердить свою новую теорию?

— Совершенно в этом убежден, — ответил Роджер, возможно, с большей уверенностью, чем испытывал на самом деле. — У меня, так сказать, есть предчувствие, и вы ни о чем больше не беспокойтесь. Дядя Роджер все разведает и устроит для вас наилучшим образом.

— О, если б так! У меня нет слов. Я за всю свою жизнь не сумею отблагодарить вас так, как вы того стоите, — сказала девушка. — Вы-то, наверное, можете вообразить, каким кошмаром для меня были эти последние дни с тех пор, как я поняла, что я… что они… — и голос ее замер.

Роджер продел ее руку под свою и нежно похлопал.

— Ну, это уже все в прошлом, дорогая. Незачем снова вспоминать и беспокоиться. Теперь этим делом занимается дядя Роджер. А кроме того, продолжал он, стесняясь слишком уж явного выражения своих чувств, — я почти с уверенностью могу сказать, что даже инспектор уже отказался от своих прежних выводов.

— Правда? — Маргарет и не пыталась скрыть радость. Взгляд у нее просиял. — Неужели действительно отказался? Он сам вам об этом сказал?

— Ну, не так обстоятельно, как я бы хотел, — уклончиво ответил Роджер, у которого не было ни малейшего основания для подобного утверждения относительно инспектора. — Но он явно стремился дать мне это понять. Мне так кажется. Он ведь очень осторожный человек и никогда не делает категорических заявлений.

— О, слава богу! — тихо сказала Маргарет. — Наконец-то я смогу опять дышать свободно.

В ответ Энтони зло посмотрел за горизонт и что-то неразборчиво пробормотал, однако присутствующие явно расслышали слова — "проклятый дурак", "отпетый осел" и "скотина".

Весь остаток пути Маргарет, казалось, парила на крыльях, и Роджер откровенно делил с ней ее радость. Даже на Энтони так подействовало общее возбуждение, что он забыл об "ослиных" качествах инспектора и даже взял Маргарет за руку. День был необычайно жаркий, но Маргарет, казалось, не возражала против такого дополнительного контакта. А возможно, ей даже нравилось, что обе ее руки несут вперед ее спутники.

Они дошли до ближайших каменных ступенек и начали спускаться к неширокой дорожке внизу.

— Я была здесь только один раз после смерти Элси, — сказала она, когда они шли гуськом по дорожке вслед за Роджером. — Я даже точно не представляю, откуда… где именно… это случилось.

— А вот как раз там, — и Роджер указал на самое широкое место дороги, там, как раз посередине, примерно двадцать-тридцать ярдов в ширину. И маленькая пещера тоже здесь, рядом.

Когда они дошли до места, где дорожка стала расширяться, Маргарет приблизилась к обрыву и взглянула туда, где среди огромных валунов непрестанно шумели волны, покрытые белой пеной. И вздрогнула.

— Как… как ужасно! — сказала она тихо.

Роджер остановился и подождал ее, и она снова пошла по дорожке, все еще, как зачарованная, глядя на волны, бьющиеся о прибрежные камни, а Энтони смотрел на нее с неясным внутренним беспокойством. Некоторые люди (разве их так уж мало?) испытывают на высоте странное притяжение и нередко бросаются вниз, словно их тянет туда некая колдовская сила.

— Ты лучше не подходи слишком близко к обрыву, Маргарет, — крикнул он, стараясь перекричать шум волн.

Внезапно она остановилась и снова заглянула вниз, опасно наклонившись над краем. Казалось, что-то привлекло ее внимание.

— А что это? — спросила она, указывая вниз топким пальцем. — Мне кажется, вон там, на зеленоватом камне, который высовывается из воды, что-то лежит? И это похоже на… да, точно, это же башмак.

Роджер взглянул туда же.

— Да, — подтвердил он, — это, наверное, старый башмак. Да их здесь, очевидно, полно… Эй, подождите-ка! — он выпрямился и, хмурясь, еще раз вгляделся в башмак. — Энтони, быстро, слетай вниз, а? Ты моложе меня. У меня возникла идея.

— Какая? — нетерпеливо откликнулась Маргарет, когда Энтони поспешил вниз. — Что за идея?

— Подождите полминуты, дайте на него взглянуть поближе.

Роджер повертел башмак в руках. Это был женский башмак, тридцать седьмого размера, сильно промокший, весьма бесформенный, с оторванной пряжкой и на каждой стороне от носка до пятки виднелись разрезы.

Глаза Роджера сверкнули.

— Эврика! — негромко воскликнул он. — Поздравляю, у вас хорошее зрение, леди. Вы, оба, понимаете, что я сейчас держу в руках?

— Роджер! — вскричала Маргарет. — Ну объясните же, ну пожалуйста! Я вижу перед собой только старый башмак. Что все это значит?

— Это один из тех башмаков, что были на ногах убийцы, который не хотел оставлять собственных следов, как я и предвидел, — объяснил Роджер, торжествуя на весьма законном основании. — Неужели вы не понимаете, почему он разрезал башмаки по бокам? Чтобы можно было втиснуть свои ноги. У него заранее были приготовлены башмаки большого размера, он их использовал, а потом бросил оба в море.

— Чертовски умно, Роджер, — воскликнул Энтони, и от избытка восхищения треснул своего кузена по спине. — Значит, ты был прав, предположив, что убийца — мужчина.

— Да, Энтони, я был прав, и теперь все встало на свои места. Ни одна женщина не вздумала бы прибегать к такой уловке. Ну, теперь я должен бежать отсюда стрелой, чтобы рассказать о находке инспектору. А вы пока спускайтесь поскорее вниз и поищите среди камней второй башмак. Он обязательно должен быть где-то поблизости. Дети мои, это самое важное событие с тех пор, как я занялся этим делом!

Глава 16 Вмешательство инспектора Морсби

— Самое большое событие с тех пор, как вы занялись этим делом, сэр?раздался чей-то голос сзади. — Ну что ж, это интересно. А можно и мне посмотреть на этот башмак?

Все трое удивленно оглянулись. Затем Энтони помрачнел, Маргарет напряглась, а Роджер усмехался.

— Привет, инспектор, — крикнул он. — Откуда вы так внезапно выскочили?

— Из пещеры, сэр, — ответил инспектор, и в его голубых глазах загорелся огонек, когда он завладел башмаком. — Правда, не то чтобы выскочил, а скорее выполз. — И он стал с профессиональной тщательностью осматривать башмак, вертя его в руках.

— Ну и вы нашли в пещере что-нибудь интересное? — как бы между прочим спросил Роджер.

Инспектор посмотрел на него с той же искоркой в глазах.

— Да только то, что и вы, как я думаю, мистер Шерингэм, сэр, — ответил он прямо, — а ведь вы нашли экземпляр "Лондонских мнений", да?

— Надеюсь, вам газета показалась столь же интересной, как мне, несколько обескураженно ответил Роджер.

Энтони неприветливо наблюдал за собеседниками. Если один из них оказался таким ослом, что заподозрил на основании каких-то там вещественных доказательств молодую женщину с необыкновенно возвышенной натурой, то, по мнению Энтони, надо бы из элементарного чувства приличия при встрече с этой необычайно возвышенной женщиной чувствовать себя совершенно уничтоженным и пребывать в мрачности. Однако инспектор не только не проявил ни малейших признаков смущения и мрачности, но совершенно игнорировал существование данной высокодуховной молодой женщины. И это было ни на что не похоже.

— Полагаю, вы желаете вернуться домой, — сказал Энтони молодой необыкновенной женщине тоном высоконравственной непогрешимости, — вы позволите проводить вас?

— Благодарствую, это очень любезно с вашей стороны, — не менее чопорно ответила молодая женщина с необыкновенно возвышенной душой.

Они повернулись и пошли обратно тем же путем, но словно два одушевленных автомата.

Однако инспектор Морсби был, очевидно, совсем лишен всякой чувствительности. Даже такое подчеркнутое пренебрежение не вызвало у него никакого раскаяния.

— Вы абсолютно правы, мистер Шерингэм, сэр, — заметил он, бесчеловечно не замечая негодования, которое читалось в каждом движении величественно удалявшейся пары. — Да, интересный предмет, этот башмак. Я пришлю сюда человека поискать второй. А теперь давайте присядем и вы мне расскажете, каким образом вы его нашли, что заставляет вас полагать, будто убийца мужчина и какие выводы вы сделали на основании газеты "Лондонские мнения"?

В настоящий момент в планы Роджера совершенно не входило знакомить инспектора со своей новой теорией. Он хотел только сообщить, в силу обоюдной сыщицкой лояльности, как был обретен многозначительный башмак, но ни в коей мере — о тех дедуктивных выводах, которые он сделал благодаря находке. Инспектор сам установил между ними отношения двух соперников, и Роджер не замедлил принять вызов. Однако через четверть часа с помощью лести, уговоров и официального тона инспектору удалось уяснить все потаенные мысли Роджера, что он лелеял последние двенадцать часов, и получить полный отчет о всех предпринятых за этот период действиях. Да, инспектор не зря занимал высокую должность в Скотленд-Ярде, ныне блистательно им украшаемую.

— Ну, я не скажу, что вы идете по неверному пути, сэр, — заметил он осторожно после того, как Роджер в последний раз продемонстрировал свою теорию с самой выгодной стороны, — нет, я не скажу, что вы пошли по неверному пути, хотя не выскажу и противоположного мнения, будто вы следуете правильной дорогой. Ваша аргументация умна, ясна, и, хотя мне трудно найти в ней уязвимые места, вам столь же нелегко было бы парировать мои доводы. Сейчас еще очень трудно сказать, кто же из нас по-настоящему прав.

— Но я сделал совершенно обоснованные выводы и подтвердил их довольно замечательным образом, — настаивал Роджер, несколько смущенный такой скромной похвалой.

— И это совершенно справедливо, — примирительно заметил инспектор. Однако дело в том, понимаете ли, что в таких случаях, как этот, когда установленных фактов так мало, из них можно сделать полдюжины дедуктивных выводов, причем совершенно разных. Например, — продолжал он с отечески снисходительным видом, который Роджеру казался почти невыносимым, — например, если бы вы предоставили мне достаточно времени, я бы столь же убедительно доказал, что убийцей является секретарша доктора — как ее зовут, мисс Уильямсон, да?

— Мисс Уильямсон? — удивленно повторил Роджер, начиная сердиться. Благое небо, мне даже и в голову не приходило серьезно предположить такую возможность. Не можете же вы в самом деле?…

— Я-то нет, сэр, — улыбнулся инспектор, — ни на минуту. Не скажу, что хоть на мгновенье такая мысль возникала у меня в голове. Но подождите-ка! — и он, все еще улыбаясь и немного помолчав, предположил: — Так вот. Мы знаем, что мисс Уильямсон расставляет на доктора силки…

Роджер, затаив дыхание, пристально воззрился на инспектора, но тот ответил совершенно невинным взглядом.

— Однако при этом она знает, что не сможет его поймать, или думает, что не сможет, пока не удастся убрать с дороги миссис Вэйн. Вы видели эту леди и, наверное, поняли, как понял и я, что если мисс Уильямсон заберет себе что-нибудь в голову, то все будет, как хочет мисс Уильямсон. В тот вторник она ушла из дома после ленча подышать свежим воздухом в скалы и там увидела миссис Вэйн, которая в одиночестве направлялась к дому Расселов. Ни единой души вокруг. "Вот подходящий момент", — говорит она себе, присоединяется к миссис Вэйн и под каким-то предлогом с легкостью убеждает ее составить ей компанию и прогуляться по узкой дорожке вдоль скалы. А там ей остается всего лишь столкнуть миссис Вэйн с обрыва. Пока это все не противоречит собранным вами фактам, не так ли?

— Но разве мисс Уильямсон выходила из дому после ленча во вторник?проницательно возразил Роджер.

— Ну конечно, сэр, — инспектор даже слегка удивился, — а вы разве об этом не знали?

— Нет, — пришлось сознаться Роджеру, — я не знал.

— Да, да, она выходила именно для того, как я уже сказал, чтобы подышать свежим воздухом. Днем было жарко, и в лаборатории стало душновато. Она прогуливалась наверху у скал примерно с полчаса и потом говорила, что никого не видела. Гуляла она незадолго до убийства, но кроме ее слов у нас нет никаких доказательств этого. Если никто не видел, как она вышла из дома и как вернулась, откуда нам знать, что она говорит правду? Я попытался прояснить этот момент в беседе с доктором, но он не мог сказать ничего определенного. Он все твердил, что, насколько помнит, она выходила в первую половину дня. А кроме того, его самого не было днем в лаборатории — об этом я узнал от горничной, которая принесла ему туда чай, а доктор отсутствовал.

— Ну хорошо, а что же — пуговица? Каким образом соотнести ее со всем, что тогда случилась и учитывая факт прогулки мисс Уильямсон?

— Мисс Уильямсон, когда спускалась вниз, — весело ответил инспектор. увидела на земле пуговицу, узнала ее и, будучи особой точной и аккуратной, подобрала, сунула ее в карман и решила, что потом отдаст пуговицу мисс Кросс. Но после того как произошло убийство, она подумала: "Да, все похоже на самоубийство, однако, если возникнут подозрения, надо себя обезопасить", и тогда она спустилась вниз, где лежит тело (ведь мисс Уильямсон сильная, деятельная женщина, и спуститься ей было не слишком трудно), и вложила пуговицу в руку мертвой женщины. Ну а что касается следов, то они в равной степени могут принадлежать и ей, и любому другому человеку.

— Схема действий очень убедительная, — одобрил Роджер, — но куда тут деть башмаки, а? Что вы скажете о них?

Инспектор почесал сбоку нос, а в глазах снова мелькнула искорка.

— Ну, я смог бы предложить несколько вариантов появления на сцене башмаков, и вы бы тоже смогли.

— То есть вы хотите сказать, что уже успели сделать пару интересных дедуктивных выводов на этот счет, но решили зажать их? — рассмеялся Роджер. Ладно, не бойтесь, не стану наседать на вас и требовать, чтобы вы их выложили.

— Я бы не стал так далеко заходить в своих предположениях, сэр, осторожно возразил инспектор, не прояснив, из соображений такта, что он имеет в виду, — но, мистер Шерингэм, вы теперь видите, как обстоят дела и как легко извратить факты, когда их так мало, и представить таким образом, какими нам желательно их видеть, и сделать все, чтобы их не поняли так, как следует понимать. Иначе бывает лишь в рассказах, где сыщик Скотленд-Ярда всегда попадает впросак, потому что из всей цепи фактов он делает один-единственный вывод и этот вывод оказывается неверным, а вывод его соперника всегда неукоснительно правилен. А дело в том, сэр, — прибавил инспектор в припадке доверительности, — что все, сказанное мной о мисс Уильямсон, полностью приложимо к любому другому человеку. Если есть мотив, любой человек, принадлежащий к данному семейству, мог это совершить!

— Да, пожалуй, это так, — согласился задумчиво Роджер, — и, Бог свидетель, перед нами достаточно широкое поле для поисков. Однако я уверен, что нахожусь на правильном пути, и останусь в этом убеждении, как бы вы ни старались сбить меня с толку. Так что следующий этап в моих собственных разысканиях — попытка узнать путем рас спросов, не видел ли кто-нибудь в скалах незнакомого мужчину в промежуток между тремя и половиной четвертого пополудни в прошлый вторник.

— Ну что ж, вреда от этого не будет, — ответил инспектор, немного умаляя своими словами рвение Роджера.

— Ну а вы что собираетесь предпринять?

— Я, сэр? — простодушно переспросил инспектор.

— Да, вы, инспектор, ну давайте же, выкладывайте начистоту. Вы же заранее спланировали весь ход действий. Будьте же другом.

Инспектор улыбнулся:

— Ну, если хотите знать, сэр, я собираюсь навести справки насчет этого башмака.

— Ах вот оно что, — коварно заметил Роджер, — ведь от этого тоже не будет вреда, а?

И оба рассмеялись.

— Инспектор, — тихо спросил Роджер, — вы можете иногда забыть, что представляете официальное учреждение, и быть просто человеком? Ведь это я нашел для вас башмак. Неужели вы не познакомите меня с результатом ваших расспросов? Не для публикации, конечно, пока вы этого не разрешите.

Инспектор с минуту боролся со сдержанностью, предписанной служебными обязанностями.

— Очень хорошо, мистер Шерингэм, это будет лишь справедливо.

— Ну, вы настоящий честный спортсмен, — одобрительно воскликнул Роджер, и соперники расстались. Однако не прошли они и пятидесяти шагов в противоположных направлениях, как Роджер бросился догонять коллегу.

— Инспектор! — крикнул он. — Полминуточки!

Инспектор обернулся и подождал его:

— Да, сэр?

— Есть одна вещь, о которой я хотел бы узнать мнение настоящего полицейского инспектора, — задыхаясь сказал Роджер. — Я все время забываю спросить: что именно люди из Скотленд-Ярда думают о детективных романах и рассказах?

— Ну, сэр, — немного поразмыслив и все же уклончиво ответил инспектор, у всех должна быть возможность поразвлечься, и у нас тоже.

И на этот раз они действительно расстались.

Инспектор не вернулся в гостиницу к ленчу, и Роджер и Энтони ели почти в полном молчании, так как у каждого было о чем подумать. Роджер решал вопрос, не стоит ли передоверить Энтони часть работы по наведению справок, которая в настоящее время грозила принять гигантские масштабы, но, поразмыслив как следует, пришел к выводу, что подобное занятие требует более деликатного подхода, чем можно ожидать от кузена, вследствие чего сей молодой человек снова оказался не у дел на весь предстоящий день и поэтому как бы случайно обмолвился, что, очевидно, не вернется к чаю, а после этого стал наводить осторожные справки о возможности нанять в Ладмуте двухместный экипаж, в случае если вдруг кому-то захочется осмотреть окрестности. И Роджеру пришлось сделать сверхчеловеческие усилия, чтобы не позабавиться на сей счет.

Сразу же после ленча он снова отправился в утомительный поход. Было уже почти восемь вечера, когда он вернулся. Лицо его выражало радость, а походка была упругой и эластичной, как у человека, к которому наконец пришла удача, тем более сладостная, что на успех он почти не рассчитывал. Энтони и инспектор, уже наполовину покончившие с ужином, с изумлением взглянули на недостающего участника трио, так широко он ухмылялся и вообще пребывал в радостном исступлении, как безумный дервиш.

— Я свершил это, — кричал дервиш, — один, без помощи, без почестей и невоспетый, под неодобрительным взглядом полицейских властей, сопровождаемый насмешками всех малолетних мальчишек Ладмута, да, я это свершил!

С этими словами Роджер вынул из кошелька клочок бумаги и с торжествующим видом положил его рядом с тарелкой инспектора.

— А это подарочек специально для вас, инспектор Морсби, — это отпечаток большого пальца человека, который убил миссис Вэйн. Энтони, ну-ка отрежь мне, пожалуйста, двойную порцию пирога с говядиной и ветчиной.

Глава 17 Потрясающее невежество священника

— Но, разумеется, — сказал Роджер, отправляя в рот большой кусок пирога, — разумеется, когда я говорю "убил", я могу немного и преувеличивать.

— Но, сэр, вы до сих пор не сказали мне, кто же именно является убийцей, — заметил спокойно инспектор. Он уже седьмой раз задавал этот вопрос, но до сих пор не удовлетворил своего любопытства.

— Точнее было бы сказать, что это отпечаток большого пальца человека, которому известно, каким образом миссис Вэйп встретила свою смерть, продолжал злорадно Роджер, которому было приятно подчеркнуть недостаток профессиональной въедливости со стороны своего соперника. — Но, как бы то ни было, свидетельство налицо.

— Вы, кажется, сказали, что этот человек живет в деревне? — простодушно осведомился инспектор.

— Тот, кто ищет, тот всегда найдет, — непоследовательно ответил Роджер, а того, кто идет правильным путем, всегда ожидают на этом пути волнующие открытия. Ему, как говорится, воздастся сполна. Энтони, отрежь мне еще кусочек этого вкуснейшего пирога. Нет, в два раза больше…

— Кто же этот человек, мистер Шерингэм, сэр? — уже с отчаянием в голосе спросил инспектор.

Роджер поглядел на него невидящим взглядом:

— Инспектор, я вам не скажу! Вы можете меня арестовать за то, что я чиню препятствия полиции, которая исполняет свои обязанности спустя рукава, а также арестовать за поджог, мошенничество, мелкое правонарушение, одним словом — за что угодно, но я не собираюсь вам об этом рассказывать. Как я сейчас понимаю, вы сегодня утром обманом вторглись в мое доверие и очень аккуратно присвоили то, что хранилось в моих мозговых извилинах, ничего не дав взамен. Ведь я поделился с вами всеми плодами моих поисков, а что получил в награду? На этот раз я буду хранить молчание.

Инспектор снова наполнил кружку пивом и с удовольствием припал к ней. Поставив ее на стол и вытерев усы, он сказал довольно невозмутимо:

— Это серьезное дело, сэр!

— Чинить препятствия полиции? Да! — охотно согласился Роджер. — Да, чертовски серьезное. Но ужасно интересное. Я еще никогда ей не препятствовал. И мне это занятие очень нравится.

Инспектор рассмеялся:

— Да, вы что-то утаиваете от меня, сэр. Знаю. Но чего вы сейчас хотите?

— Пошлите отпечаток большого пальца в вашу штаб-квартиру, может быть, они там установят, кому он принадлежит, — поспешно ответил Роджер. — Да, отпечаток может представлять собой ничего существенного, а может оказаться и очень-очень важным свидетельством. У меня есть на этот счет кое-какие соображения, но я хотел бы их проверить, прежде чем сообщить нечто определенное. Вот и все.

— Ну что ж, не стану говорить, что вы ведете себя в высшей степени неверно. В соответствии с правилами Скотленд-Ярда, вы обязаны сообщать мне обо всех ваших находках и предоставить мне возможность судить, важно это или нет. Но все же, зная вас, — закончил инспектор великодушно, — я пойду на риск.

— Вот и хорошо, — одобрил Роджер, — а я в свою очередь обещаю все вам рассказать, как только вы получите ответ, даже если он будет отрицательный. Между прочим, если вы поторопитесь, то еще успеете отправить отпечаток с ночной почтой.

— Верно, — ответил инспектор, бросая неудовлетворенный взгляд на кружку, и встал из-за стола. — Вы еще не ляжете ко времени моего возвращения?

— Нет, я буду здесь, хотя за своего кузена ручаться не могу. Та двухместная коляска, которую я видел на улице, имеет, конечно, к тебе прямое отношение, Энтони?

Энтони слегка покраснел.

— Ну, — начал он, — я…

— Достаточно! — мягко перебил его Роджер. — Ты ее еще не отослал назад, значит, предполагаешь, что она еще пригодится. Ну что ж, мне говорили, что сельская местность выглядит при свете луны просто очаровательно. Bon voyage![10] О, инспектор!

Инспектор Морсби, уже взявшийся за ручку двери, остановился.

— Да, сэр?

— А вам, кстати, удалось что-нибудь выяснить относительно башмака?

Инспектор Морсби помолчал, а потом заметил:

— Вы ожидаете от меня ответа, мистер Шерингэм, в то время как сами утаиваете информацию?

— Обещание есть обещание, — находчиво заметил Роджер.

— Ну что ж, не могу не признать, что обещание было сделано в ответ на уже оказанные услуги. Очень хорошо, сэр, я заплачу вам добром за зло. Я проследил происхождение этой пары башмаков. Мы быстро нашли и второй, должен вам заметить.

— "Проследили происхождение"? — с любопытством переспросил Роджер. — То есть вы узнали, кому они принадлежали?

— Именно так. Стельки с названием фирмы были оторваны, но мы все равно установили это, что было нетрудно. Их сразу же опознала служанка, да и владелица без всяких колебаний признала их за свои.

— Ради бога, перестаньте играть со мной в кошки-мышки! — взмолился Роджер. — Чьи они?

Инспектор с минуту невозмутимо смотрел на Роджера, смакуя его нетерпение.

— Это башмаки миссис Рассел, сэр, — сказал он наконец и удалился.

Когда дверь захлопнулась, Роджер от удивления даже присвистнул:

— Миссис Рассел! Господи боже, какое неожиданное развитие событий. Каким же это образом?… Что ты об этом думаешь, Энтони?

— А бог его знает! — честно признался тот.

Роджер подумал и рассеянно взял кусок крыжовенного торта со взбитыми сливками.

— Ну, наверное, это все каким-то образом можно объяснить. Надо только как следует все обдумать.

— А ты и меня собираешься держать впотьмах насчет типа с отпечатком его большого пальца? — спросил Энтони.

— Тебя, — очнулся от размышлений Роджер, — о нет! Мне нужно кому-нибудь все рассказать, иначе я лопну. У меня был тяжелый день. Я провел его с мужчиной, женщиной и ребенком. Я их расспрашивал всех по очереди и одновременно, пока у меня горло не заболело, язык стал как деревянный и я чуть не охрип. И ни одного сколько-нибудь плодотворного, стоящего ответа. И наконец, когда я буквально изнемог, мальчик вдруг навел меня на след. Я нашел шалопая, который действительно был там и видел все, что мне надо было от него узнать.

— Полезный малец! — заметил Энтони.

— Мне пришлось вытягивать из него слово за словом, потому что он чем-то таким занимается в скалах (чем именно, я так и не узнал), что носит, очевидно, противозаконный характер. Однако страшные клятвы сохранить все в тайне и пара полукрон сделали свое дело. В половине четвертого во вторник он был недалеко от ближайших каменных ступенек, очевидно он там прятался, и видел, как по ступенькам спускается мужчина и затем идет по дорожке вдоль скалы. Энтони, мальчишка был готов поклясться, что у мужчины в руке была как будто газета, и это вполне могли быть "Лондонские мнения".

— Фью, — присвистнул Энтони, — и кто же это был? Ты догадался?

— А догадываться было необязательно. Мальчишка с большой готовностью предоставил мне на сей счет полную информацию. Энтони, мальчик мой, как ты думаешь, кто это был? Ты никогда не догадаешься, потому что этого никак нельзя было даже вообразить.

— Так кто же?

Роджер торжествующе взглянул на кузена.

— Этот вредный маленький священник с козлиной физиономией. Его преподобие Сэмюел, черт бы его побрал, Медоуз!

— Что?

— Неожиданно, а? Поэтому я, как пчела на мед, полетел разыскивать Сэмюела. Он на днях упрашивал заглянуть к нему, когда у меня будет хоть малейшая возможность, так что никакой неловкости не было. Я и заглянул. Он пришел прямо-таки в восторг от того, что видит меня, — он просто зашелся от восторга! И я тоже! Мы оба были в восторге. Мы почти рыдали на шее друг у друга от восторга. То была очень трогательная сцена. И он очень хотел потолковать об убийстве, но я этого не хотел. Я желал обсудить нечто совсем другое. Одну из теологических проблем, Энтони.

— Ой! — только и сказал Энтони.

— Вот именно. И я стал ее обсуждать. А он не смог принять участия. Он даже не знает, как звали тестя Моисея[11], Энтони. Для священника он постыдно невежествен, правда? Конечно я не дал ему заметить, что считаю его невеждой. Я был воплощением такта. Я сказал ему, что моим любимцем среди менее значительных библейских пророков был Омар Хайям, а он и ухом не повел. Я заметил, что если бы королева Елизавета не написала "Кредо Афанасия", то кардинал Мэннинг не отправил бы Жанну д'Арк на корм червям, а он даже глазом не моргнул[12]. О, беседа у нас вышла увлекательная!

— Ты, значит, хочешь сказать, что этот парень вовсе не священник?

— Энтони, ты просто читаешь мои мысли. Нет, этот парень совсем-совсем не священник.

— Здорово! — воскликнул Энтони.

— Поэтому все, что мне осталось сделать, так это самым обычным образом получить отпечаток его пальца и поскорее убраться восвояси. Вот так обстоят дела.

— А как же тебе удалось получить отпечаток?

— Очень просто! Он читал газету, когда я вошел. Я сказал, что на той странице, которую он только что прочитал, есть очень интересная для меня информация. Он любезно позволил оторвать этот кусок и взять с собой. Чтобы читать газету, надо очень плотно держать ее за поля, а мистер Медоуз не слишком часто, как это полагается священнику, моет руки. Да и день был жаркий, так что на бумаге прекрасно отпечатался его сальный большой палец. Спасибо за это мистеру Медоузу.

— Очень хитроумно, — одобрил Энтони.

— Я тоже так думаю, — согласился Роджер.

— А ты не собираешься сообщать об этом инспектору?

— Пока нет. Я тоже хочу, в интересах разнообразия, поджарить его на костре нетерпения и не желаю жертвовать признанием своих заслуг. Если кто и разгадает эту маленькую загадку, то это будет Роджер Шерингэм, так что я не собираюсь без крайней нужды сообщать ему хоть какие-нибудь новости. Конечно может оказаться, что этот парень Медоуз не имеет к тайне никакого отношения, но, честно говоря, не понимаю, как это возможно.

— Ты думаешь, об этом парне известно в Скотленд-Ярде?

— Вполне разумное предположение. Люди обычно не разгуливают вокруг, выдавая себя за священников, чтобы придать пикантность своим летним каникулам. Конечно он мог ни разу за всю жизнь не попасться в руки полиции, но надежды на это терять не стоит.

— А если он у полиции на заметке, то это поможет делу!

— Да, и не только в одном отношении. Понимаешь, я надеюсь, что он персонаж из прошлого миссис Вэйн. А если так, это прольет свет на целый ряд обстоятельств, которые пока таятся во тьме. Он может даже… — но тут Роджер осекся, а потом закончил: — Одним словом, здесь полно неизвестных возможностей.

Наступило недолгое молчание.

— Слава богу, Маргарет, по-видимому, уже не касается вся эта история, сказал Энтони.

— Да, к слову о Маргарет. Я хочу, Энтони, чтобы все, о чем я тебе рассказал, ты расценил как нечто в высшей степени конфиденциальное. Для нее лучше пока ничего об этом не знать, во всяком случае, пока не придет ответ из Скотленд-Ярда. Иначе у нее могут возникнуть неоправданные надежды, да и в любом случае, я не хочу, чтобы это стало достоянием гласности. На ее вопросы ты можешь просто отвечать, что я все еще навожу справки. Договорились?

— Но я совершенно уверен, что Маргарет можно доверить…

— Но это не вопрос доверия, — перебил его Роджер тоном, не допускающим возражений. — Ты должен рассматривать эту информацию как мою частную собственность, пока я не сочту нужным сделать ее общеизвестной. Если я не смогу полагаться на твое умение держать язык за зубами, то я просто не буду ничего тебе рассказывать. Так как же мы поступим?

— Ну разумеется, если для тебя это так важно, — немного сварливо ответил Энтони.

— Да, очень важно, — жизнерадостно подытожил разговор Роджер, — а теперь выпей пивка!

Энтони встал.

— Нет, спасибо. Дело в том, что я… что мне сейчас надо уходить.

— Неужели эту девушку еще не тошнит при одном твоем виде, Энтони?откровенно удивился Роджер. — Единственное время, когда ты не слоняешься вокруг нее, так это во время еды.

— Да, но она сейчас совершенно одинока, — возразил обидчиво Энтони, — она совсем не видит тех двоих, только разве за обеденным столом. И если бы не я, то у нее никого не было бы, ни одной души в целом мире.

— Но тебе не приходило в голову полюбопытствовать: а может, она как раз предпочитает одиночество?

— Чудак ты и осел, и ничего не понимаешь. — Но Энтони был еще весьма терпим к столь явному непониманию ситуации. — Ну да ладно, привет! Надеюсь, увидимся попозже.

— Г-р-р-р-р… — проворчал вдогонку Роджер.

Однако Роджер тоже провел довольно интересный вечерок. Он три часа подряд наслаждался ничем не ограниченной возможностью наблюдать, как инспектор Морсби всячески пытается разузнать у него, чей отпечаток большого пальца сейчас на пути в Лондон. И Роджер, мягко, но решительно отбивая неустанные, но безуспешные атаки, получил немалое удовольствие.

Глава 18 Приготовления к аресту

На следующий день было воскресенье, и Роджер решил отдохнуть. Он никогда не приветствовал бездеятельность, но в ожидании скорого ответа из Скотленд-Ярда не находил себе подходящего дела. Воскресным утром он лежал на маленькой площадке, поросшей травой, в скалах, и лениво обсуждал с Маргарет и Энтони текущее дело и жизнь вообще. Днем он возлежал на травке уже в одиночестве с книгой в руках, в то время как Маргарет и Энтони где-то в другом месте обсуждали наедине прочие аспекты жизни. Инспектор, по-видимому, был занят каким-то личным делом и отсутствовал.

Вечером Роджер и Энтони явились на ужин к доктору Вэйну. Создавалось впечатление, что доктор особенно симпатизирует Роджеру. В своих симпатиях он зашел настолько далеко, что уже в шесть вечера запер лабораторию, и Роджер справедливо расценил это как самый грандиозный комплимент. Они провели приятный и спокойный вечер, и никто ни единым словом не упомянул ни о миссис Вэйн, ни о ее смерти, ни о результатах следствия.

— По сути дела, — признался Роджер Энтони на обратном пути в гостиницу, если бы я не знал, что в доме траур, я бы ни в жизнь не догадался, что хозяйка дома погибла насильственной смертью меньше недели назад.

Симпатию к нему доктора Роджер воспринял с интересом — настолько этот большой, громоздкий человек был искренен и предельно честен. Он не скрывал своих предпочтений, и Роджер был убежден, что доктор был бы столь же откровенен, если бы испытывал к нему чувство ненависти. Подытоживая свои раздумья во время довольно молчаливого возвращения домой, Роджер невольно пришел к выводу, что, как бы ни относился доктор к жене прежде, ко времени ее смерти он почти не сохранил к ней никаких нежных чувств. Точно таким же образом и в его отношении к мисс Уильямсон не было ничего, кроме довольно безличного чувства товарищества. "А это, надо полагать, весьма огорчительно для любой скромной девицы, которая старается привязать к себе мужчину так усердно, как эта леди", — думал Роджер.

Понедельник тоже оказался днем вынужденного отдыха, и поэтому Роджеру пришлось искать развлечений не только для себя, но и для Энтони. Маргарет, просочились сведения, обремененная домашними хлопотами, не могла вырваться из круга понедельничных забот ни на минуту. Роджер, предполагая, что, наверное, надо положительно оценить подобную тактику, вынужден был наблюдать, как не находящий себе места Энтони угрюмо бродит по дороге перед гостиницей, носками подбрасывая мелкие камешки.

Так продолжалось до одиннадцати часов утра, когда была доставлена вторая почта, но и с ней не пришел казенный конверт для инспектора Морсби. Тогда Роджер нанял двухместный экипаж и повез Энтони в Сэндси. Они вернулись в половине восьмого вечера (древний экипаж был не в ладах с проселочной дорогой), и оказалось, что инспектор Морсби ожидает их в гостиной.

— Привет, инспектор, — сразу же взял быка за рога Роджер, — есть ли какие новости?

Инспектор наградил его благосклонным взглядом.

— Да, сэр, поступили новости из Главного ведомства.

— Ну и что? Благоприятные?

— Благоприятные, сэр? — переспросил инспектор с невыносимой медлительностью. — Ну это зависит от того, что вы считаете благом. А как вы, джентльмены, насчет ужина? Я так проголодался, что съел бы сейчас быка. Забавно, однако в жару у меня всегда разыгрывается аппетит. Моя жена говорит…

— Инспектор, — довольно бесцеремонно перебил его Роджер. — Мне жаль вашу жену и детей. Очень жаль. Им, наверное, приходится много страдать. Вы, между прочим, кажется, упомянули, что пришли вести из Скотленд-Ярда?

— Да, сэр, пришли. Ну и что?

— Не хочу быть мышкой в вашей игре, инспектор Морсби, — с чувством собственного достоинства заявил Роджер, — так что передайте мне, пожалуйста, отзыв из Главного ведомства, пока я не сломал вам шею. Даже мышь способна превратиться, как вам известно, в…

— А я подумал, что мы переговорим обо всем после ужина, — возразил простодушно инспектор.

— Неужели? Тогда передумайте. Отзыв, пожалуйте отзыв, инспектор!

— Ваш кузен весьма нетерпеливый джентльмен, да? — обратился инспектор к Энтони, улыбаясь еще невыносимее.

— Да, но если его разозлить, он становится ужасно опасен. Мы, родственники, всегда поэтому потешаемся над ним.

— И что же, это хоть в какой-то степени идет ему на пользу? — спросил инспектор с искренним интересом. — Мой собственный опыт общения с такими нетерпеливцами наводит на мысль, что вы должны…

Роджер открыл дверь и крикнул вниз:

— Хозяин, погасите плиту. Мы будем ужинать не раньше полуночи.

— Сдаюсь, сэр, — поспешил заявить инспектор, — вот вам отзыв!

— Хозяин, зажгите плиту, — громогласно скомандовал Роджер, — и немедленно подавайте на стол.

Получить отзыв было пределом желаний Роджера. Лаконичный текст гласил:

Подтверждаем, что отпечаток правого большого пальца принадлежит Сэму Филду, он же Скользкий Сэм, он же Устрица, он же Небесный Следопыт, он же Герберт Питерс, он же Герберт Смит и так далее, и тому подобное. За ограбление с применением насилия был в заключении два года, с 1909 по 1911; за квартирную кражу со взломом три года, с 1913 по 1916; пять лет, с 1918 по 1923, за мошенничество и присвоение чужих денег. Разыскивается сейчас по трем сходным обвинениям. Невысок, на правой щеке темная родинка, голубые глаза, большой нос, неплохое образование, хорошо говорит, приятные манеры. Любит представляться юристом, священником, вообще человеком интеллигентной профессии.

— Слава богу! — воскликнул Роджер и передал отзыв Энтони.

— Я считаю, что вас это должно заинтересовать, сэр, — заметил инспектор. — Преподобный Сэмюел Медоуз и есть этот субъект. Если помните, мне сразу показалось, что я уже где-то видел лицо этого человека. Наверное, держал в руках его фотографию.

— Герберт Питере! — пробормотал отрывисто Роджер. — Знаете, внутренний голос подсказывал мне, что это, возможно, муж миссис Вэйн, но я не смел высказать свою догадку вслух. Слишком уж подобная удача казалась невероятной. Но, кажется, вы говорили, что о Герберте Питерсе у вас нет никаких сведений?

— Да, это наша недоработка, — благородно признал данный факт инспектор.

— Но теперь вы, надеюсь, не сомневаетесь, что это он и есть? — настаивал Роджер.

Однако инспектор вместо прямого ответа спросил:

— А чем он, по-вашему, руководствовался в своих действиях?

— Ну, он, очевидно, шантажировал миссис Вэйн. Для него это был подарок судьбы. Она вышла замуж за доктора, пока он мотал пятилетний срок, и, наверное, надеялась, что он потом не сможет ее найти. Да, для нашего дружка Питерса ее замужество было настоящим подарком.

— Но вы не ответили на мой вопрос, сэр, — мягко упрекнул Роджера инспектор. — Шантаж был бы предлогом убийства для нее, а не для него. Каков же был бы его мотив, чтобы ее устранить?

Роджер положил на тарелку маринованную луковицу.

— Ну, сказать что-либо определенное на сей счет невозможно, а? С вашего позволения, я мог бы назвать с полдюжины совершенно убедительных мотивов, но один из них мне кажется самым убедительным: она знала, что выдано три ордера на его арест уже после пятилетнего срока, так что на его шантаж она могла бы ответить угрозой выдать его полиции. Он понял, что это конец, и внезапно, в приступе паники, столкнул ее с обрыва. Как вам эта версия?

— Да, это правдоподобно, — согласился инспектор.

— Когда ты покончишь с картофелем, Энтони, то поведай, прекрасный мой кузенчик, а что ты думаешь обо всем этом?

— Ну мне кажется, тут все ясно. Мы знаем, что у него было несколько поводов к убийству. Например, он мог ее по-настоящему любить и ужасно ревновал к доктору. Он мог, например, прийти в ярость, когда она ему рассказывала о своем браке.

— Да, мысль хорошая, — согласился Роджер, — то есть никакого шантажа не было и в помине. Но миссис Вэйн испытывала страх. Это подтверждается словами Маргарет, что ее кузина за неделю или две до смерти кого-то очень боялась. Да, кстати, Энтони, теперь ты можешь передать Маргарет, что ей больше не надо рыться в бумагах миссис Вэйн.

— О чем вы это, сэр? — спросил инспектор.

И Роджер рассказал о своих попытках установить личность таинственного незнакомца с помощью Маргарет.

— И это без ведома официальных полицейских властей, а? — заметил инспектор. — Да уж ладно, репортеры всегда останутся репортерами.

— А официальные власти — властями. Так что же вы, один из официальных представителей этой власти, собираетесь предпринять? Конечно арестовать Медоуза?

— А в данном случае кто меня спрашивает, — с осторожностью осведомился инспектор, — репортер?

— Нет, и если вы не хотите огласки, тогда я сообщу в редакцию только, что "каждую минуту может произойти важное развитие событий". Хотите?

— Да, пока действуйте именно так, сэр, будьте настолько любезны. Понимаете, сегодня вечером я не пойду его арестовывать.

— Почему же не сегодня?

— Я после ужина зайду к местному судье и получу ордер, но арестую его завтра утром. Не надо никакой спешки, особенно в таком маленьком, уединенном месте. Так будет лучше. Очевидно, ваша с ним беседа в субботу не вызвала у него никаких опасений, иначе он бы уже скрылся, и я почти уверен, что он пока на месте.

— Но почему надо заходить к местному судье и получать от него ордер на арест? — полюбопытствовал Роджер. — Я считал, что для ареста подозреваемого в убийстве ордера не надо.

— Но я не собираюсь арестовывать его из-за подозрения в убийстве, сэр.

— Не собираетесь? — удивился Роджер. — Но почему же?

— По нескольким причинам, — не очень охотно стал объяснять инспектор. Во-первых, потому что, когда есть и другие причины, удобнее действовать не по обвинению в убийстве. С преступниками легче управляться, если вы не запугиваете их до смерти подобным обвинением сразу же. Мы обычно остаемся в выигрыше, если арест проходит в более спокойной обстановке. А главное, это дает нам выигрыш во времени, если мы еще не успели собрать исчерпывающие доказательства убийства.

— Понимаю. И узнаю много нового из области официальной криминологии.

— Да, у нас на все есть своя причина, — бодро сообщил инспектор, — такой уж мы каверзный народ.

— Действительно каверзный, и я сам очень серьезно подумаю, прежде чем совершу очередное убийство. Так вы полагаете, что сможете заставить Медоуза чистосердечно во всем признаться?

— Ну, мы умеем делать людей разговорчивыми, — туманно заметил инспектор.

Они снова немного помолчали.

— Ну что ж, мне надо уже уходить, — сказал Энтони и вышел.

Роджер с минуту созерцал закрывшуюся за кузеном дверь:

— Хорошо быть молодым, — сказал он со вздохом, обремененный своим древним тридцатишестилетним житейским опытом.

— Да, хорошо… но, боюсь, не в тех случаях, когда наступает внезапное и тяжкое прозрение, — с удивившей Роджера мрачностью вдруг заметил инспектор.

— Вы как будто стали пессимистом из-за своей профессиональной практики, — улыбнулся Роджер.

Инспектор задумался, а потом сказал:

— Да, возможно, но одно я знаю наверняка: в действительности все обстоит иначе, чем кажется на первый взгляд! И вот эту истину молодость никогда и ни за что не поймет.

— Долой разочарованность, свойственную среднему возрасту! — рассмеялся Роджер, явно не согласный с этим внезапным заявлением и серьезным тоном, которым оно было сделано. И собеседники, расположившись в креслах со всеми удобствами, начали обсуждать перипетии дела.

— Только одно все еще меня удивляет, — сказал немного погодя Роджер. Все сходится, все объяснимо, но где место в этой головоломке для башмаков миссис Рассел?

— А я все ждал и удивлялся, когда же вы о них вспомните, — поддакнул инспектор.

— Разумеется, этот парень мог найти способ завладеть ими — я сам это сумел. Ну, разумеется, он мог их купить и у старьевщика или найти на помойке, но зачем? И почему они оказались собственностью миссис Рассел?

— Я думаю, можно найти немало объяснений тому, каким образом на сцену появилась именно эта пара башмаков, — задумчиво ответил инспектор. — Вы считаете, что преступник желал оставить именно женские следы, если нельзя было этого избежать?

— Да. И то же самое можно сказать о пуговице от куртки. Если мы на место мисс Уильямсон поставим преподобного Сэмюела, то, полагаю, ваше объяснение насчет пуговицы и каким образом она оказалась в руке мертвой женщины можно признать верным, инспектор. Это кстати самое простое объяснение.

— Но в данном случае, если он хотел оставить женские следы, — возразил инспектор, явно предпочитавший решать за один раз по одной задаче, — то вопрос, кому принадлежали башмаки, теряет важность. И значение имеет лишь одно: это должны были быть женские башмаки, достаточно большого размера, чтобы он мог туда вбить нога, предварительно распоров башмаки по бокам. Вы тоже так думаете?

— Именно так.

— Ну в таком случае, — сказал инспектор с видом человека, окончательно решившего проблему, — надо иметь в виду, что существует немало способов завладеть башмаками.

— И это совершенно верно, — согласился Роджер.

Через несколько минут инспектор отправился на поиски местного судьи.

Вскоре после его ухода вернулся Энтони. По его словам, Маргарет неважно себя чувствовала, очевидно из-за приступа сенной лихорадки или начинающегося гриппа или еще чего-то такого, повергающего в депрессию, почему не могла остаться надолго и не согласилась, чтобы он проводил ее до самого дома. Оба с сожалением решили, что ей лучше лечь в постель. Однако он все-таки успел сообщить ей великую новость, кто есть на самом деле преподобный Сэм, и она просила передать Роджеру сердечные и прямо-таки восторженные поздравления.

— Ну, я не расстраиваюсь от того, что ты вернулся пораньше, Энтони, должен тебе сказать. Как ни восхитительно для меня мое собственное общество, все же оно начинает мне чуть-чуть приедаться. А кроме того, просто позор сидеть дома в такой вечер. Давай прогуляемся к морю и полюбуемся луной где-нибудь в скалах, а твой дядя Роджер расскажет тебе, какой он великий человек.

Прежде чем расстаться в тот вечер с инспектором, Роджер, пустив в ход угрозы относительно достоинств будущего репортажа, вырвал у него разрешение сопровождать его на следующее утро к мистеру Медоузу. Не очень доверяя прочности обещания, данного почти в экстремальных условиях, Роджер поднялся на следующее утро на час раньше обычного и стал гипнотизировать дверь в комнату инспектора. Ему вряд ли стоило так беспокоиться. Инспектор Морсби очень любил казаться несговорчивым, но совершенно не возражал против того, чтобы миллионы его сограждан, во время завтрака разворачивая газету, лицезрели его фотографии как героя истории, завершившейся арестом преступника, причем истории, изложенной со всеми подробностями "от нашего специального корреспондента", бывшего свидетелем этой сцены. Так что Роджер зря убавил свой утренний сон на целый час.

Они позавтракали и вместе вышли, предоставив Энтони полную возможность слоняться по гостинице или размышлять о красотах природы где-нибудь в уединенном местечке на скалах, если ему это больше нравится.

Дом, в котором преподобный Сэмюел Медоуз, он же Скользкий Сэм, он же Герберт Питере, он же "как его там зовут", снимал комнаты, находился в центре деревни. Инспектор и Роджер вскоре подошли ко входной двери, Роджер вне себя от предвкушения конца охоты, инспектор — неспешно повествуя о действительно интересных арестах, которые ему доводилось совершать. Дверь открыла полная женщина. Узнав Роджера, она улыбнулась.

— Да, он у себя в гостиной, — сказала она в ответ на вопрос, можно ли видеть постояльца. — Я отнесла туда поднос с завтраком чуть больше часа назад, но он еще не выходил. Очень спокойный джентльмен, преподобный Медоуз. Все больше дома сидит. Не часто выходит. Все домоседничает, как говорится. Лучшего постояльца и не найти. А предпоследний джентльмен, который у меня снимал…

— А можно к нему? — спросил Роджер.

— Ну конечно, сэр, можно, — был самый добродушный ответ. — Вы ведь уже знаете, как пройти? Помнится, вы у него уже были на днях. И скажите ему, что я через минуту спущусь за подносом и посудой, скажете, сэр? Вам тогда будет удобнее разговаривать. Я бы и раньше все убрала, да то одно, то другое, а время-то летит, не угонишься, сами знаете, правда?

— Да, время уже давно прошло, — машинально пробормотал Роджер, следуя за инспектором по узкому коридору. Все еще говоря сама с собой, пожилая женщина стала подниматься наверх.

Двое посетителей встали так, чтобы их не видно было с лестницы, и Роджер указал инспектору на дверь гостиной. Пренебрегая формальностями и не постучавшись, инспектор распахнул дверь и вошел, однако сразу так внезапно остановился у порога, что Роджер едва не наступил ему на пятки и уткнулся в его широкую спину.

— Здравствуйте! — негромко сказал инспектор. — Здравствуйте!

Роджер заглянул через его плечо. Сомневаться в том, что преподобный Сэмюел Медоуз находится в комнате, не приходилось: он сидел в кресле у окна с газетой "Курьер" на коленях, однако голова его упала на грудь, одна рука вяло повисла вдоль тела и вся поза была какая-то скрюченная и неестественная.

— Господи милосердный! — воскликнул испуганно Роджер. — Что это с ним?

Инспектор подошел поближе, наклонился, чтобы заглянуть в лицо священника и сунул руку за борт его сюртука. Затем он выпрямился, дернул себя за ус и еще раз внимательно оглядел неподвижную, съежившуюся фигуру.

— Что с ним, сэр? — повторил он медленно. — Он мертв, вот что с ним такое!

Глава 19 Конец негодяя

На мгновение воцарилась тишина.

— Мертв? — недоверчиво переспросил Роджер. — Вы говорите, он мертв?

— Как гвоздь в двери, — ответил бесстрастно инспектор, — только что еще не остыл, а что мертв — так это точно.

— Черт побери! — выругался Роджер.

Инспектор снова посмотрел на неподвижное тело в кресле и опять стал дергать себя за ус.

— И уже в преисподней, — добавил он. И это замечание — нечто вроде эпитафии Сэмюелу Медоузу — нельзя было назвать неуместным.

— Значит, теперь он ушел от суда людского, — сказал Роджер, затворив дверь и нерешительно приближаясь к телу.

— Да, действительно ушел, — согласился и с великим сожалением инспектор, и Роджер понял, что тот чувствует себя одураченным.

Некоторое время они смотрели на мертвого.

— Ну, так что же теперь делать? — спросил Роджер спустя минуту.

Инспектор, казалось, с трудом вынырнул из глубин своих размышлений.

— Делать? — переспросил он рассеянно. — Ну, во-первых, надо срочно вызвать врача. И так как вы здесь, сэр, — перешел он на более сухой и решительный тон, — я хотел бы, чтобы вы оказали мне любезность и привели его. По инструкции, я должен все время оставаться около тела и следить, чтобы никто ни до чего и прежде всего до тела не дотрагивался. Мне надо также переговорить с хозяйкой.

— Ну конечно же, я схожу за врачом, а по какой специальности?

— Ну, думаю, в этой небольшой деревне есть лишь один врач на все руки. Хозяйка скажет его имя и адрес. Еще рано, так что вы вполне можете застать его дома. А на обратном пути посмотрите, нет ли поблизости местного констебля (он живет совсем рядом), и пришлите его сюда. Я ни на секунду не могу и не хочу оставлять тело без присмотра, пока он не явится, и тогда у меня будет некоторая свобода действий.

— Понимаю, — сказал Роджер, открыв дверь. — Уже ухожу.

Они вместе вышли в коридор, и инспектор повелительным тоном позвал хозяйку. Она появилась наверху у лестницы, вытирая руки о половую тряпку.

— Мистер Медоуз заболел, — отрывисто сказал инспектор. — Как зовут ближайшего отсюда врача и где он живет?

— Заболел? — встревожилась полная женщина. — Вот странно! Бедный джентльмен! Но он хорошо выглядел, когда я принесла ему завтрак. Ничего серьезного, надеюсь? "Доброе утро, миссис Харпер, — сказал он, как обыкновенно. — Что у нас сегодня на завтрак?" И я…

Инспектор решительно пресек поток ее красноречия, получил необходимую информацию, и Роджер отправился за врачом, предоставив инспектору неприятную обязанность сообщить хозяйке о безвременной кончине ее постояльца. Странно размышлял Роджер по дороге, — хотя очень немногие пожелали бы преподобному Сэмюелу во всех его ипостасях и под всеми псевдонимами долгой и счастливой жизни, в Ладмуте о его смерти пожалеет много людей, имевших с ним какие-то отношения.

Врач жил на расстоянии полумили, и, переходя иногда на рысцу, Роджер преодолел его меньше чем за пять минут. Как предсказывал инспектор, доктор только еще готовился к обходу пациентов, и, едва закончив пробежку, Роджер сразу же с ним столкнулся. Задыхаясь, он объяснил причину своей стремительности, и доктор, высокий, угловатый мужчина с пенсне на остром носу, задав несколько неизбежных вопросов, быстро добавил кое-что необходимое в маленький кожаный саквояж. Они пешком отправились к дому полной женщины, потому что его автомобиль, извиняющимся тоном объяснил доктор, еще не был заправлен.

Несмотря на усиливающуюся жару, они шли быстро, но все же не так быстро, чтобы Роджер не успел бы ответить на различные вопросы, которые доктор мог бы ему задать, но тот не задал. Их путь пролегал мимо дома местного констебля. Доктор Юнг указал его Роджеру и подождал, пока тот не сообщил хозяину дома, что ему надлежит немедленно облачиться в форму, надеть шлем и, как можно скорее, последовать за ним и доктором. Когда до констебля дошел смысл сказанного, челюсть у него отвисла, а красное лицо выразило полнейшее изумление.

Дверь им открыла, на этот раз безгласная и побледневшая, хозяйка, и они торопливо прошли по коридору в гостиную. Кивнув в знак приветствия инспектору, доктор на мгновение остановился, чтобы опытным взглядом запечатлеть в памяти позу умершего во всех подробностях, затем приблизился для более пристального и внимательного осмотра, обратив особенное внимание на кожу и приподняв рукой голову покойника, чтобы лучше видеть его лицо.

— Не искажено, — пробормотал он себе под нос, но так, чтобы услышал инспектор. — Значит, судорог перед смертью не было. — Затем большим пальцем приподнял веко и внимательно вгляделся в мертвый глаз. — Зрачок не сужен, объявил он и стал методично рассматривать язык мертвеца.

Роджер наблюдал за этой мрачной процедурой с глубочайшим интересом. У него в голове уже сложилось оригинальное заключение о причине смерти Медоуза, и он с нетерпением ждал, когда врач подтвердит его выводы. В коридоре, громко и важно высморкавшись, о своем прибытии возвестил констебль.

Доктор выпрямился, поправил пенсне и обратился к инспектору:

— Это вы занимаетесь делом миссис Вэйн? — спросил он. — Вы ведь инспектор Морсби, да?

— Точно так, сэр, — экономно ответил инспектор сразу на оба вопроса.

— Да, я, разумеется, о вас слышал. Слухи быстро распространяются в таких местах, как наше, и врач узнает о них первым. Что ж, у меня такое впечатление, что вам, инспектор, придется заняться расследованием еще одного дела.

— Увы! — ответил инспектор.

— Вам о нем что-нибудь известно? — спросил доктор, небрежным жестом указывая на мертвое тело.

— Очень немного, — покривил душой инспектор, — хотя он находился у меня под наблюдением.

— Есть ли у вас причины подозревать самоубийство? — осведомился врач.

— Ну… причины ожидать его — не было, доктор, — осторожно отвечал инспектор. — Нет, определенно таких причин не было.

— Гм! — доктор снял пенсне и стал протирать стекла носовым платком. — Вы, как я понимаю, пришли сюда, чтобы его арестовать?

— Кто-то, по-видимому, кое о чем проговорился, — заметил инспектор и усмехнулся, глядя на виновато покрасневшего Роджера.

— То есть я хочу сказать, — уточнил доктор, — что между его смертью и вашим приходом может существовать связь.

— Так, значит, вы думаете, что он отравился? — спросил инспектор.

Доктор нахмурился:

— Я еще не могу сказать этого со всей определенностью, пока не осмотрел тело. Пока я не вижу признаков насильственной смерти. Надо бы перенести его на кровать. Вы мне поможете?

Вдвоем с инспектором они без труда перенесли щуплое тело наверх, в спальню, которую им указала полная хозяйка, снующая взад-вперед на лестничной площадке, словно жирная курица. Врач с помощью инспектора начал раздевать тело, а Роджер, почувствовав себя лишним, спустился в гостиную и там стал ожидать вердикта. На полу возле кресла, где раньше сидел покойник, лежала его трубка, несомненно выпавшая из уже ничего не чувствующей руки. Роджер из праздного любопытства хотел было ее поднять, но вовремя вспомнил, что нельзя ни к чему прикасаться. На это имеет право только полиция. Он уселся на неприветливого вида софу, набитую конским волосом, и стал усиленно размышлять.

От потрясения, вызванного внезапной смертью Медоуза, ему показалось, что все тщательно выстроенное им здание гипотезы убийства, в торжество которой он окончательно уверовал накануне вечером, бесповоротно рухнуло. Однако во время стремительного похода за врачом он снова успел возвести это стройное здание. Еще задолго до того, как было произнесено слово "самоубийство" Роджер пришел к убеждению, что именно это и случилось, лишнее подтверждение его теории, а вовсе не опровержение. Медоуз каким-то образом пронюхал, что вокруг его шеи затягивается петля, и в отчаянии избрал единственный путь, помогавший избежать виселицы. Но каким образом он обо всем узнал? И хотя Роджер был один, он слегка поежился от сознания вины.

Было бы преувеличением сказать, что он предательски злоупотребил доверием инспектора. Однако, не впадая в подобное преувеличение и выражаясь самым деликатным образом, необходимо было признать, что он допустил нескромность. В телефонном разговоре с главным редактором "Курьер" (этим великим человеком) он сказал больше, чем следовало и чем сообщалось в его официальном репортаже. Он фактически дал волю своему темпераментному красноречию и намекнул, будто "существенные перемены" произойдут исключительно вследствие действий "вашего специального корреспондента", его исключительного чутья и тех доказательств, что он раскопал, благодаря хитроумию и проницательности, далеко превосходящих эти качества его официального коллеги и соперника. Он намекнул также, что нашелся известный преступник, который в прошлом был связан с погибшей миссис Вэйн, и что этот преступник имел убедительные для него причины желать ей смерти, а поэтому будет арестован на следующее утро, хотя, возможно, и не по обвинению в убийстве. Все эти намеки были должным образом поданы в маленьком хвалебном врезе об успехах специального корреспондента к его же статье, опубликованной сегодня утром. Да, Роджер думал, что сообщает все эти сведения под строжайшим секретом, но он, конечно, переоценил чувство чести газетчика, когда оно противоречит коммерческим интересам его издания.

Роджер взглянул на статью в "Курьер", взятом им с колен мертвого Медоуза, и снова поежился. Прочитав этот маленький врез, Медоуз вряд ли мог усомниться в том, что его игра окончена. Кроме него, наверное, никто не мог понять, кого репортер имеет в виду, но для человека, связанного с делом, это было ясно как божий день. Роджер виновато предвкушал очень неприятные четверть часа, которые ему предстоит провести с инспектором. Как бы снисходительно ни отнесся он к подобной нескромности, с какой готовностью ни воспринял бы объяснения со стороны Роджера, подобный факт информации в газете может означать только конец даже тех скуподоверительных отношений, которых он добился путем всяческих уловок и уговоров.

И Роджер начал сочинять письмо главному редактору, в котором очень точно и без всяких эвфемизмов выражал свои чувства по отношению к этому великому человеку.

Он был еще на середине сего пламенного послания, когда в гостиную вошли инспектор и врач.

— Да, — сказал инспектор, — я обо всем договорюсь с коронером[13], доктор. Завтра в десять утра будет вскрытие (мы не сумеем провести его раньше), но в одиннадцать вы уже сможете уйти.

— Боюсь, что наш коронер, мистер Симпсон, покажется вам довольно взбалмошным человеком, — сказал доктор с сомнением в голосе. — И преисполненным чувства собственного достоинства и большой значимости.

— О, я постараюсь не наступать ему на мозоли, — рассмеялся инспектор, — и еще могу сказать, что привык к взбалмошным коронерам, и обещаю, что он назначит вскрытие ровно в десять, после того как я с ним поговорю. А вы, в свою очередь, сразу же свяжетесь с тем человеком из Сэндси?

— Да, разумеется, — кивнул доктор, — но сначала коронер должен будет подтвердить запрос.

— Я позабочусь, чтобы он подтвердил, — доверительно заметил инспектор. Господи, мне как будто предстоит хлопотливый день, а? И еще нужно запечатать и послать пробы сэру Генри Гриффену на анализ. Сколько беспокойства от его преподобия, Сэмюела Медоуза! Чего он хотел всем этим добиться, что доказать?

— Так, значит, это самоубийство? — выпалил Роджер, который с нетерпением следил за обменом репликами, пытаясь узнать, что считают по данному поводу должностные лица. — Значит, он принял яд?

— Сейчас еще невозможно сказать ничего определенного, — неодобрительно отреагировал на этот наводящий вопрос доктор Юнг. — Надо знать данные вскрытия, чтобы установить причину смерти. Да, нет никаких признаков апоплексии, но у него могло быть больное сердце. Нет, пока нельзя сказать ничего точно.

— Придется вам подождать результатов завтрашнего вскрытия, мистер Шерингэм, сэр, — укоризненно подтвердил инспектор, хотя глаза его лукаво блеснули. — Но вы будьте осторожны в словах и выражениях с этим джентльменом, — прибавил он, обращаясь к доктору, — он ведь газетчик. Они там все люди беспринципные, но этот, хуже всех.

— Верно, — ответил Роджер, чувствуя немалое облегчение от того, что инспектор так шутливо воспринимает допущенную им бестактность, — да, знаю, что должен ползти к вам на брюхе, инспектор. И хотя у меня заготовлено очень хорошее объяснение, знаю, что не заслуживаю снисхождения. Скажите, когда у вас будут свободные четверть часа, и я приползу и стану пресмыкаться перед вами ad lib[14].

И Роджер повернулся к доктору.

— Так, значит, существуют лишь три причины смерти: апоплексический удар, болезнь сердца и яд?

— Насколько можно судить в данный момент, — с осторожностью заметил доктор.

— И вы понятия не имеете, что это за яд?

— Но я не имею понятия и о том, что это яд.

Роджер печально посмотрел на собеседника. Неужели больше ничего не удастся выведать?

— Вы, доктор, очевидно уже хотите удалиться, — вмещался инспектор, — а вас, мистер Шерингэм, я тоже должен попросить оставить помещение. Его нужно запереть, сюда никто не должен входить без моего разрешения.

— Вы правы, инспектор, — смиренно согласился Роджер. — Но, разумеется, надо послать все, что относится к завтраку, на анализ, если при вскрытии будут найдены следы яда. Между прочим, здесь на полу лежит его трубка. Он, наверное, курил ее перед смертью. Ладно, доктор, если нас выгоняют, давайте часть пути пройдем вместе.

Доктору с успехом удалось скрыть свою радость ввиду такой заманчивой перспективы. А инспектор Морсби с веселой искоркой в глазах смотрел, как они удаляются. Его тактика не пропала даром. Роджер, конечно, хорошо прогулялся, но больше ничего не узнал. С полмили он шагал рядом с доктором, пытаясь что-нибудь выпытать у него, но или пересох источник информации, или механизм выпытывания вышел из строя, только правда так и осталась в своих тайниках и никакие усилия Роджера не смогли извлечь ее наружу.

Разочарованный, он вернулся в гостиницу и приятно удивился при виде Энтони. Следующие час или два он имел полную возможность, удалившись в скалы, рассказывать о событиях дня единственному слушателю, который с волнением ему внимал.

Глава 20 Яд и трубка

В этот день Роджер увиделся с Морсби лишь за ужином, но тот выглядел очень усталым и нерасположенным к беседе. С беззлобной иронией, спокойно инспектор отозвался о том, что Роджер нарушил обещание не разглашать тайные сведения, но в его словах сквозило скорее разочарование, чем гнев. Можно было даже подумать, что инспектор винил в случившемся одного себя: он просто законченный идиот, что доверился журналисту! Выслушав объяснения Роджера, он принял его извинения, но отомстил тем, что совсем отказался говорить о деле, как это и предвидел виновник.

На следующее утро было назначено судебное заседание, но хотя Роджер и присутствовал на нем, никаких интересных сведений не просочилось. Присутствовали также двенадцать мрачных сельских жителей, которые сидели, потея, в одном из классов местной школы, и это было практически все, что произошло в тот день. Единственной свидетельницей можно было считать полную хозяйку дома, где квартировал Медоуз, она засвидетельствовала личность постояльца в качестве последнего человека, который видел погибшего живым. Она показала также, поклявшись, как требует закон, на Библии, что в то утро он выглядел здоровым и был в обычном своем настроении, а потом прибавила уже от себя, что когда она узнала о его кончине, то едва не хлопнулась в обморок. Она не прочь была украсить свой рассказ еще несколькими красочными подробностями, но ее остановил весьма невежливый взмах руки коронера.

Инспектор Морсби клятвенно подтвердил факт обнаружения им мертвого тела, и Роджер, к некоторому его удивлению, был вызван в качестве свидетеля, подтверждающего этот факт. Относительно того, кем на самом деле являлся скончавшийся, инспектор не обмолвился ни словом. Осталось неясным, был ли посвящен в эту тайну коронер, но суд удовлетворился сообщением о том, что преподобный Медоуз случайно прибыл в Ладмут, где прожил, однако, довольно долго. Суд не пытался наводить справки о его прошлом, и слушание дела продолжалось не больше пятнадцати минут, когда был вызван доктор Юнг. Он сказал, что не может назвать причину смерти и что поэтому Должна быть проведена судебно-медицинская экспертиза, вследствие чего коронер отдал соответствующее указание.

Естественно, что слухи об этой второй смерти усилили интерес к Ладмутской Тайне, как все стали теперь называть загадочную смерть миссис Вэйн, и хотя инспектор Морсби был крайне сдержан в высказываниях, общественное мнение вскоре связало воедино обе эти трагедии. Газеты, которые до этого почти не уделяли внимания первой смерти, поспешили прислать в Ладмут своих корреспондентов, и Роджер десять раз за день поздравлял себя с предусмотрительностью, которая теперь помешала этим оккупантам осесть в "Короне". На все вопросы, нет ли свободных мест, хозяин, этот человек-гора, набычившись, отвечал совершенно невозмутимо, что нет, комнату он сдать не может. Почему? Да потому что нет ни одной свободной, вот почему! Его не соблазнили даже обещания заплатить вдвойне и втройне против обычной цены. Дело в том, что он проникся какой-то своей, "бычьей", симпатией к Роджеру (противоположности, как уже неоднократно было сказано, часто сходятся, и тогда возникает крепкая мужская дружба). Хозяин буквально следовал пожеланиям своего постояльца и, хотя совершенно не понимал мотивов его поведения, хранил Роджеру верность. В ответ Роджер считал себя обязанным поглощать столько пива, сколько мог выдержать, не лопаясь от количества выпитой жидкости.

Так развивались события на протяжении следующих примерно десяти дней, то есть, если учесть главное дело, — никак. Насколько Роджер понимал, дело было закончено, страсти улеглись. После того, как в теле Медоуза был обнаружен яд (а инспектор Морсби поведал общественности, кем на самом деле был преподобный Медоуз), последовал вердикт, что в момент помрачения рассудка тот покончил самоубийством. Но это предполагалось и ранее. Статьи Роджера в "Курьер" становились все короче, так как ему все труднее было находить какие-нибудь свежие новости. Он бы и вообще перестал сотрудничать с газетой, но главный редактор упросил его, в порядке личной любезности, продолжить освещение событий вплоть до того дня, когда состоится экспертиза, так как это даст возможность газете продержаться мертвый летний сезон, когда все в отпусках и газет никто не читает. Все это время инспектор Морсби великолепно изображал из себя загадочного сфинкса и хранил нерушимое молчание относительно странных событий в Ладмуте.

В эти дни Роджер занимался главным образом тем, что превращал дуэт в трио. Участники дуэта вслух протеста не выражали, но, каковы бы ни были их истинные чувства.

Роджер не видел причины, почему, привезя с собой Энтони для обговоренной заранее роли спутника и компаньона, он должен влачить одиночество. И совершенно не важно, что чувствительное воображение Энтони случайно отвлеклось в сторону: так, во всяком случае, Роджер объяснил себе свою придирчивость. Не мог же он допустить, даже наедине с собой, что ревнует к человеку на двенадцать лет моложе, чем он. Иногда (когда все другие доводы были уже исчерпаны) Роджер даже твердил себе, что это его долг — помешать своему кузену видеться наедине с молодой женщиной весьма сомнительного происхождения. Нехорошо получится — искренне пытался доказать себе Роджер, — если Энтони так или иначе серьезно будет вовлечен в подобные отношения. Его мать найдет что сказать на этот счет и, конечно, выскажет свое мнение и ему, Роджеру, в весьма сильных выражениях. Поэтому Роджер вообразил себя мучеником долга и, служа этому строгому господину, внимательно наблюдал за Маргарет. Теперь, когда она практически была очищена от ужасного подозрения, она стала вести себя иначе. Железный самоконтроль, которому она подчинялась в последнюю неделю, сейчас ослаб, и ее натура странным образом на это реагировала. То она казалась еще более строгой и независимой в своих поступках, чем прежде, и держалась почти отчужденно, то в следующую минуту заливалась почти истерическим смехом и готова была на разные безумства и эскапады. Энтони постоянно чувствовал себя словно на иголках: она то обращалась с ним как с возлюбленным, то на следующий день всем своим видом показывала, что он ей смертельно надоел.

Роджер, убежденный, что Маргарет не относится к числу кокеток и поэтому всегда пряма, откровенна и не умеет притворяться, иногда совершенно не мог понять, что с ней происходит, и серьезно на ее счет беспокоился. Он был уверен, что само пребывание в деревне производит на нее отрицательное, гнетущее воздействие и убеждал ее переменить обстановку и хотя бы ненадолго уехать отдохнуть. То, как она воспринимала его советы, соответствовало ее теперешней манере поведения. Она или резко отвергала его предложение, говоря, что это сейчас совершенно невозможно, что она должна оставаться на месте и заботиться о Джордже, пока все окончательно не утрясется, то, напротив, жадно цеплялась за эту идею и начинала совершенно серьезно обсуждать, как полетит в Париж, а там, возможно, отправится в турне по Европе, но когда дело доходило до необходимости принять окончательное решение, Маргарет снова отказывалась в силу уже приведенных ею доводов. А Роджер смутно ощущал свою ответственность за нее, и это его беспокоило больше, чем он сам себе в том признавался.

Очевидно, получив подтверждение Генри Гриффена, главного специалиста по ядам в Министерстве внутренних дел, что в теле Медоуза обнаружен яд, инспектор Морсби тоже воспользовался временной заминкой в делах и возобновил прерванные каникулы, уехав на пару дней в Сэндси к жене и детям. Однако создавалось впечатление, что ему очень не хочется терять связь с Ладмутом, почему он уехал только на два дня, хотя мог бы отсутствовать все пять, и вернулся в гостиницу значительно раньше, чем Роджер его ожидал.

Что касается Энтони, то сей молодой бизнесмен начинал сильно волноваться, так как дни шли и ему надо было вскоре возвращаться в Лондон, до того как экспертиза поставит последнюю точку в деле. У него был только трехнедельный отпуск, и две недели уже прошли. Хотя Энтони всячески избегал демонстративного выражения чувств, он искренне восхищался тем, как Роджер управляется с этим таинственным делом, зорко разглядев его тайные пружины, которые не замечает даже такой стреляный воробей, как инспектор Морсби. Еще и поэтому Энтони драматически воспринимал необходимость уехать раньше, чем все концы будут найдены и все узлы развязаны окончательно.

Однако ему повезло и уезжать до решения дела не пришлось. Преподобный Сэмюел испустил дух во вторник, в пятницу инспектор уехал в Сэндси и вернулся в воскресенье вечером. В следующий четверг, ровно через две недели после приезда в Ладмут, Роджер и Морсби сидели после ужина в гостиной, и на этот раз инспектор был настроен не столь официально, как обычно.

— Интересно, — спросил Роджер, — когда же сэр Генри сообщил вам о том, что явилось причиной смерти Медоуза?

— Вчера утром, — ответил, к его удивлению, инспектор и едва не прикусил язык, однако слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

— Как вчера? — взвизгнул Роджер. — Ах, инспектор, инспектор, черт знает, до чего вы молчаливы.

Инспектор допил пиво, остававшееся на дне кружки.

— А может быть, мне и следовало быть более молчаливым, чем обычно, сказал он явно с многозначительным намеком.

— На ведь я так каялся, просто пресмыкался перед вами, — горячо возразил Роджер, — и я же все вам объяснил. Ничего подобного просто не может повториться. Инспектор, вы… вы намерены мне рассказать, о чем вам сообщил сэр Генри, или нет?

Инспектор, придя к прискорбному заключению, что кружка окончательно опустела, поставил ее на стол.

— Нет, мистер Шерингэм, сэр, — ответил он с большой твердостью, — я не собираюсь этого делать.

И они в молчании уставились друг на друга.

— Нет, вы расскажете, — прохныкал Роджер. — Неужели вы обо всем позабыли? Ну передумайте еще разок и расскажите.

— Нет, не расскажу, — еще тверже заявил инспектор.

И они снова молча воззрились друг на друга.

— А вы не хотите еще пивка? — с надеждой в голосе вдруг спросил Роджер.

— Хотите меня подкупить, сэр? — сурово осведомился инспектор.

— Ну разумеется, хочу, — с чувством собственного достоинства ответил Роджер. — Только незачем прибегать к таким вульгарным выражениям.

— Ну раз так, то благодарю вас, сэр, — ответил инспектор, смягчившись. Пожалуй, сегодня вечером я справлюсь с лишней пинтой пива.

Роджер ринулся к двери.

— А с квартой? — крикнул он. — Ведь вечер, как вы, наверное, заметили, жаркий. А как насчет галлона? Хотите? Ну, вы, значит, не спортсмен!

Роджер громко окликнул хозяина, заказал пиво и снова вернулся на место.

— Нет, серьезно, сэр, — опять заговорил инспектор, — боюсь, что ничего не смогу сказать о заключении, сделанном сэром Генри. Придется вам подождать до экспертизы. Все тогда и объяснится.

— А когда это будет?

— Она должна состояться через неделю, позвольте вам напомнить.

— О господи! — простонал Роджер. — Я не вытерплю так долго.

— Думаю, что вам все-таки придется потерпеть, — лицемерно посочувствовал инспектор.

Хозяин принес две большие кружки с пивом и, тяжело Дыша, снова удалился.

Роджер поднял кружку:

— Желаю вам всяческих препятствий в работе, — очень мрачно процедил он.

— А вам желаю всяческой удачи, — вежливо ответил инспектор.

Они снова воззрились друг на друга поверх кружек и, поставив их, вдруг расхохотались.

— А ведь БЫ сами хотите мне обо всем рассказать, правда? — уверенно спросил Роджер.

— Я не должен бы, вы же знаете, мистер Шерингэм, — промурлыкал инспектор, — но я не могу забыть, что вы первый навели меня на след этого человека, ведь правда не могу?

— Правда не можете, — растроганно подтвердил Роджер.

— Но это действительно не для опубликования, имейте в виду. Я бы хотел, чтобы вы не проговорились ни одной живой душе. Только при этом условии я могу вам кое-что рассказать.

— И даже Энтони нельзя знать?

— Даже мистеру Уолтону.

— Ну, значит, ни слова даже Энтони, — жизнерадостно подтвердил Роджер. Заметано! Так что это был за яд?

— Аконитин.

— Аконитин? Вот как? — и Роджер присвистнул. — Клянусь Юпитером! Да, вот почему он так быстро подействовал. Но ведь это ни в коем случае не тот яд, которым пользуются обычно. Это же яд уникальный! Интересно узнать, каким образом Медоузу удалось его раздобыть?

— Вот именно что интересно, — лаконично подтвердил инспектор.

— Аконитин! — глубокомысленно повторил Роджер. — Ну и ну! Конечно, одно из его достоинств — смертельность даже очень маленькой дозы, одной десятой грамма и даже меньше, кажется? Но смерть наступает в таком случае через три-четыре часа. Однако если ад оказал действие так быстро, значит, доза в данном случае была гораздо большей?

— Да, по крайней мере, так думает сэр Генри. Похоже на то.

— Так всегда бывает с самоубийцами: принимают в десять раз больше, чем требуется, но это вам известно лучше меня. Однако, должен признаться, я меньше всего ожидал, что это аконитин. Я бы прозакладывал все свои деньги, что это мышьяк, стрихнин или синильная кислота. Во всяком случае, эти яды гораздо легче достать, чем аконитин.

— Но симптомы отравления свидетельствуют против этих трех.

— Да, верно. И все же как-то неожиданно, что это аконитин. Вы тоже удивились?

— Я, сэр, никогда ничему не удивляюсь.

— Неужели? Неуязвимый вы человек. А я очень, и не могу взять в толк, почему он выбрал именно аконитин. И каким образом его достал? Наверное, подделал рецепт. А как, по вашему, он его принял? С кофе во время завтрака или еще с чем-нибудь?

— Но сэр Генри не нашел и следов яда в том, что он ел за завтраком.

— Так, значит, он принял яд сразу после завтрака? Не очень-то приятно. И не очень надежно. Грамм вещества размером не больше булавочной головки, а все же…

— Сэр Генри нашел довольно значительную дозу аконитина в ящичке с табаком.

— С табаком? — недоверчиво повторил Роджер.

— Он также нашел аконитин в трубке Медоуза, особенно его много было в чубуке. Именно так аконитин попал в организм. А больше следов аконитина ни в чем не обнаружено.

— В его… его трубке! — заикаясь, воскликнул Роджер и вытаращил глаза. Но… но в таком случае!…

— Да, сэр?

— Но тогда… это почти снимает вопрос о самоубийстве!

— Вот именно! — подтвердил инспектор.

А Роджер все смотрел на него и смотрел.

— Благое небо! Вы же не имеете в виду, что…

— Что, сэр?

— Что, ну кто-то другой отравил его?

— В этом нет и тени сомнения, — ответил инспектор с абсолютной убежденностью. — Преподобный Сэмюел не совершал самоубийства. Его убили.

Глава 21 Роджер играет в одиночку

Прошло все-таки несколько минут, прежде чем Роджер согласился, отныне и навсегда, расстаться со своей возлюбленной гипотезой самоубийства Медоуза. Возможность самоубийства устраняла все и всяческие подводные камни.

Самоубийством можно было простейшим образом объяснить обе смерти в Ладмуте и снизить их до уровня печальных, но обыденных событий. Нет, несмотря на видимое правдоподобие того, что утверждает инспектор, это все-таки должно быть самоубийство! — возразил Роджер, почему инспектору пришлось очень терпеливо и не меньше пяти раз доказывать и убеждать, что если человек захочет отравиться аконитином, то он не станет — так это невероятно — мешать его с табаком и потом поглощать яд с помощью трубки, и Роджер наконец признал, хотя очень неохотно — "черт побери все!",возможность убийства Медоуза.

— Но вы не думаете, что он считал аконитин чем-то вроде наркотика, вроде опиума, который может облегчить переход в мир иной? — спросил Роджер с проблеском надежды.

— Нет, не думаю, — решительно отвечал инспектор, гася последний ее огонек. — Человек, который хочет в своих целях использовать аконитин, должен иметь о нем хоть малейшее представление. И прежде всего то, что он не является наркотиком. Нет, сэр, другой вывод здесь исключен. Медоуза убили.

— Будь он проклят! — досадливо проговорил Роджер. — Он не имел никакого права… быть убитым — вот все, что я могу на это сказать. Теперь нам опять придется начинать все сначала. Кто же его убил, инспектор? Может быть, вы ответите и на этот вопрос?

Инспектор дернул себя за ус.

— А я надеялся, что вы мне это объясните, мистер Шерингэм.

— Понимаю, — с горечью заметил Роджер, — я должен был заранее догадаться, что вы не станете разглашать тайные сведения просто так, задаром. Вы опять хотите воспользоваться моими великолепными мозгами, не так ли?

— Ну, если вам угодно так выразиться, сэр, — неодобрительно отозвался инспектор.

— Да, именно так. Я ненавижу, когда лопату называют "сельскохозяйственным орудием". Ладно, продолжайте в том же духе, пользуйтесь.

Инспектор задумчиво сделал несколько глотков.

— Ну, тогда давайте начнем с мотива убийства. Можете ли вы назвать человека из ближнего круга миссис Вэйн, которому нужна была бы смерть Медоуза?

— Подождите-ка. Вы все еще считаете, что его смерть как-то связана с убийством миссис Вэйн? Вы считаете, что это, так сказать, отправной пункт расследования?

— Мы всегда должны держать в уме разные возможности, но мне кажется, что это весьма убедительное предположение, а?

— Да, стрелка на весах вероятностей решительно склоняется в эту сторону, но вряд ли стоит забывать, что Медоуз (будем, для простоты дела, называть его именно так) был, судя по всему, еще и шантажистом, кроме прочих своих криминальных достижений. И если мы допускаем возможность шантажа, сфера поисков очень и очень расширяется.

— Верно, сэр, и я об этом не забываю. Но вы должны помнить также, что Медоуз приехал сюда не просто так, а с определенной целью в отношении своей жены — иначе слишком уж невероятным кажется подобное совпадение, настолько невероятным, что я исключаю его начисто. Значит, если он действительно кого-то шантажировал, то или ее, или кого-то, кто очень тесно с ней был связан.

— Например, ее мужа?

— Да, например доктора Вэйна, и вы понимаете, что я имею в виду. Мы должны принять как само собой разумеющийся факт, что в смерти Медоуза повинен человек, каким-то образом связанный с убийством миссис Вэйн.

— Да, — согласился Роджер, — тут вы попали в точку.

— А это снова возвращает нас к самому первому вопросу, который я вам задал: кому из лиц, близко связанных с миссис Вэйн, было выгодно устранение Медоуза?

— Таких много, — поспешно ответил Роджер, — и самый сильный мотив был у самой миссис Вэйн.

— Нет, я хочу сказать, за исключением ее, — уточнил удивительно терпеливый инспектор.

— Ну, если иметь в виду мотивацию шантажа, то следующий в списке подозреваемых — доктор Вэйн. У него было достаточно причин, чтобы отделаться от настоящего мужа своей жены, особенно если тот угрожал все предать огласке. Поэтому доктор его убил.

— Убил после того, как жена его погибла? Но какое значение это могло иметь для доктора после ее смерти?

— Да какое угодно! Никому не хочется выглядеть в глазах других доверчивым дураком, подкаблучником умной и безнравственной женщины. А кроме того, здесь могли быть и другие причины, потаенные, о которых мы ничего не знаем. Например: а что, если она заставляла доктора помогать ей в каком-то сомнительном деле? Для женщины с подозрительным прошлым это было очень кстати, как возможность шантажа. А Медоуз мог обо всем этом узнать.

— Очень изобретательная гипотеза, сэр, — одобрил инспектор, — да, да, вы уже соорудили убедительное подсудное дело против доктора, но только как вы докажете это — вот в чем вопрос! А теперь, если исключить вовсе мотив шантажа, вернее — взглянуть на него под другим углом зрения? Кому все-таки, независимо оттого, убийца доктор Вэйн или нет, кому было бы выгодно устранить Медоуза и таким образом, чтобы он замолчал навеки? Как вам кажется?

— Понимаю. Да, конечно… Я забыл, что Медоуз был в Ладмуте все это время и что-то знал и поэтому кому-то было необходимо заставить его замолчать.

— Вот и я это так понимаю, — сказал весело инспектор. — То есть я понимаю это следующим образом: Медоуз прятался в той маленькой пещере, ожидая свидания со своей женой. И вот она появилась, но не одна, а с кем-то еще Он, естественно, затаился, ему совершенно незачем, чтобы его имя связывали с ее, ведь это могло лишить его курицы, несущей золотые яйца. Но пока он ждет, кто-то другой сталкивает его жену со скалы — и он знает, кто этот человек.

— Изобретательная гипотеза, — заметил Роджер. — Итак, курица, несущая золотые яйца, убита, а петух, который повинен в этом убийстве, прямиком попадает Медоузу в руки. И, вопреки всем законам природы, этого петуха можно заставить нести те же золотые яйца со скоростью машины, делающей сосиски.

— Можно и так это объяснить, — улыбнулся инспектор, — однако петух решил действовать иначе и…

— И Сэмюела быстро отправили на зеленые лужайки вечности! Да, инспектор, надо признать, что ваша гипотеза достаточно убедительна и очень логично изложена.

— А вам не кажется, сэр, что это единственно разумная гипотеза? Во всяком случае, самая разумная из всех изложенных?

— Да, пожалуй, — задумчиво подтвердил Роджер, — да, несомненно, она самая разумная. Но в этом случае перед нами снова встает прежняя проблема, которую я с таким совершенством решил на прошлой неделе, — кто убил миссис Вэйн?

— Вы правы, сэр, опять та же самая проблема. Но что касается ее, разве вы не замечаете одного важного обстоятельства в связи со вторым убийством, которое подсказывает нам, кто этот двойной убийца?

— Вы выражаетесь как на курсах журналистики, — пробормотал Роджер, — и тема такого трехлекционного курса — "Как стать сыщиком?" Нет, учитель, я заметил это обстоятельство. Ответ — аконитин.

— Верно, сэр. Убийцей должен быть человек, имеющий доступ к аконитину. Мы можем расценивать это обстоятельство как факт. В соответствии с инструкцией я, конечно, наведу справки в Сэндси и у других, местных фармацевтов, но не думаю, что эти расспросы что-нибудь дадут. Ясно, что убийца все знал относительно ядов. Ему требовалось быстродействующее средство, так что выбор был невелик: синильная кислота, стрихнин, аконитин и кураре. Синильная кислота имеет специфический запах, так что вряд ли Медоуз мог принять его, ничего не заподозрив. Стрихнин причинил бы ему сильные боли, он стал бы кричать, возникла бы суматоха. Кураре действует только через раневую поверхность. Аконитин же (между прочим, удачная идея) был, как говорится, то, что надо.

— Гм! — Роджер с серьезным видом стал поглаживать подбородок. — Понимаю, к чему вы клоните. Но неужели вы думаете, что он…

— Привет вам! — раздался голос от двери. — Все еще чешете языки? Надеюсь, у вас есть что выпить! После прогулки в такую жару у меня в глотке горит, словно туда запихнули горчичник.

— Энтони, — заметил его кузен со вполне оправданным неудовольствием, — ты вульгарно выражаешься.

И разговор перешел на некриминальную тему.

В ту ночь Роджер долго лежал без сна. Последнего развития событий само по себе было достаточно, чтобы не дать ему заснуть, но почти так же неотступно его занимал другой вопрос: почему инспектор без всяких просьб с его стороны отбросил панцирь сдержанности и предоставил ему такую потрясающую информацию? Предположение, что ему потребовались интеллектуальные способности коллеги-любителя, было, конечно, несостоятельно, ведь именно инспектору, как выяснилось по ходу обсуждения, принадлежала ведущая роль в мыслительном процессе. Это он высказал новые идеи и предложил разумную рабочую гипотезу. Роджер не сделал в данном случае никакого ценного вклада. Но зачем инспектор, забыв о сдержанности, так недвусмысленно намекнул, что убийцей в обоих случаях является доктор Вэйн?

И только когда сон почти одолел Роджера, у него в голове блеснул исчерпывающий ответ: инспектору почему-то хотелось, чтобы Роджер считал убийцей именно доктора, а сам он придерживается совершенно другого мнения!

На следующее утро во время бритья Роджер снова стал обдумывать этот вопрос. Именно так можно объяснить непонятное поведение инспектора: злорадно усмехаясь про себя, он старается обвести вокруг пальца журналиста, наделенного официальными полномочиями, которому он уже немало задолжал в процессе расследования, и направить этого журналиста по совершенно ложному пути. И Роджер улыбнулся своему отражению в зеркале. Очень хорошо, но в этой игре два участника, и тот, кто предупрежден, тот вооружен. Поэтому Роджер начал обдумывать план, который должен был выбить почву из-под ног инспектора. Однако необходимо вести свое собственное расследование так, словно ничего не было сказано. Да, возможно, убийцей является доктор Вэйн, хотя сам инспектор так не думает, а если быть совсем уж точным, то Роджер тоже не считает доктора убийцей. Не то чтобы доктор — человек совершенно неспособный на такое преступление, если оно покажется ему необходимым. Нет, просто Роджер почему-то не видел доктора в роли убийцы собственной жены более рационального объяснения у Роджера не было. Да, Вэйн способен уничтожить Медоуза, это очень вероятно, но не свою жену. Однако если учесть это обстоятельство, то значит, как бы невероятно это ни казалось, двойное убийство совершил кто-то другой? Нет-нет, инспектор притворяется, что думает, будто убийца — доктор. Он очень убедительно доказал Роджеру свою гипотезу, но одно это говорит о том, что он хитрит! Если он так старался убедить в этом Роджера, то сам так не считает. Однако дело, по-видимому, запутывается еще больше. Единственное средство распутать весь этот клубок противоречий — сохранять ясное мышление, держать в голове остальные возможности, не позволять сбить себя с толку каким-нибудь ложным ходом, и вот тогда победа обеспечена самой сообразительной ищейке из них двоих.

Роджер с обычной своей тщательностью причесался, надел сюртук и не спеша пошел завтракать. Инспектор уже наполовину покончил с едой, а Энтони еще не появлялся. Минут десять инспектор и Роджер обменивались банальными замечаниями и словно по взаимной договоренности ни звука не проронили относительно того, что больше всего занимало их мысли. Потом инспектор что-то пробурчал относительно предстоящего ему делового дня и ушел. И почти сразу же появился Энтони. Роджер положил себе мармеладу, глядя, как Энтони сгребает с блюда себе на тарелку всю яичницу с беконом.

Еще обмениваясь с инспектором ничего не значащими замечаниями, Роджер раздумывал над обещанием, которое тот исторг у него накануне вечером, и хотя даже в сложившихся обстоятельствах Роджеру претило его нарушать, все же он придумал или вообразил, что придумал, каким образом можно честно его обойти.

— Энтони, — осторожно сказал он, — ты сегодня утром у меня на дежурстве.

— Так, значит, — вперед! — решительно отвечал Энтони. — А чем займемся? Ведь нам вроде нечего делать?

— Да, это, конечно, так… так, — отвечал Роджер с напускной небрежностью, — по крайней мере, ничего неотложного нет. Мне просто хотелось бы поиграть в одну игру. Сказать по правде, я уже несколько устал от этого вынужденного безделья, поэтому придумал маленькую угадайку. Суть в следующем: как быть, если в конце концов обнаружится, что Медоуз не покончил самоубийством, а был убит…

— А что, если луна превратится в головку сыра? — весело ответил Энтони. Ну ладно, предположим, что убит. Что дальше?

— А знаешь, ведь это вполне возможно, — сказал Роджер с таким видом, словно он пытается поверить в нечто совершенно невероятное. — Мы не должны упускать что-нибудь из виду лишь потому, что это кажется совершенно невозможным. И знаешь, наверное, интересно было бы придумать какой-нибудь аргумент в пользу убийства, правда?

— Неужели тебе это действительно интересно? — спросил Энтони, отрезая второй кусок хлеба. — Мне кажется это пустой тратой времени, но если тебе так хочется поиграть в свою угадайку, я не против. Последнее время все как-то чересчур спокойно стало. Заняться нечем.

Роджер удивленно посмотрел на своего двоюродного брата, однако тактично воздержался от замечаний насчет этого странного заявления. Ему-то казалось, что дела далеко не спокойны — во всяком случае, что касается Энтони.

— У тебя что, сегодня утром не назначена встреча с Маргарет? — только и спросил он.

— Да нет, — очень небрежно ответил Энтони, — она должна была поехать в Сэндси. В магазины или еще какая-то чепуховина. Я увижусь с ней только завтра утром.

И снова Роджер почти сверхчеловеческим усилием воздержался от комментариев, хотя на кончике языка так и вертелся вопрос: "Из-за чего вы, идиоты, опять поссорились?" Роджер, однако, ни о чем не спросил, хотя бы потому что не желал все утро провести потом в компании сердитого и хмурого Энтони.

— Ну, значит, все в порядке, — быстро сказал он, словно для Энтони и Маргарет не встретиться ни разу за двадцать четыре часа было в порядке вещей. — Ладно, я скажу тебе, чем мы займемся. Наверное, будет довольно забавно, не говоря уж о пользе усовершенствования в сыщицком мастерстве, если мы только на один день сделаем вид, будто Медоуз был действительно убит (отравлен, конечно), и постараемся найти какие-нибудь тому подтверждения. Что скажешь?

— Потрясающе смешно, — машинально ответил Энтони.

— Вот и молодец! — сердечно похвалил его Роджер. — Ну что ж, прекрасно. Давай поскорее кончай завтракать и посмотрим, какие у нас с тобой карты.

Глава 22 Новые открытия

Роджер и Энтони стояли посреди гостиной, в которой обычно проводил время преподобный Медоуз, а полная хозяйка развлекала их бесконечными воспоминаниями о недавно скончавшемся постояльце. У Энтони уже лицевые мышцы свело от усилий сохранять выражение вежливого интереса к этому словоизвержению. Роджер, напротив, не обращал на него ни малейшего внимания, и Энтони начал понимать, зачем кузен привел его сюда.

— Всегда был такой спокойный, — заверяла Энтони полная хозяйка дома, нет, никогда его не слышно было И всегда говорил мне что-нибудь любезное, когда я приносила ему еду или приходила спросить, не надо ли чего. Иногда пошучивал, не то чтобы очень часто, но бывало Очень уж он любил пошутить, преподобный Медоуз. Иногда я не могла удержаться от смеха, такой был шутник. Как странно думать теперь, сэр, что бедный джентльмен лежит недвижимый и холодный в своей могиле.

Она немного помолчала, чтобы перевести дух.

— Да, ужасно, — поддакнул Энтони, скосив усталый взгляд на розовую фаянсовую свинку, стоявшую на каминной полке. Роджер, задумчиво смотревший в небольшое оконце, повернулся к собеседникам.

— А кто-нибудь приходил к мистеру Медоузу до завтрака в день его смерти? — спросил он внезапно.

Полная хозяйка так удивилась, что ответила с необычной для нее краткостью.

— Нет, сэр, никого у нас не было.

— Вы уверены?

— Совершенно уверена, сэр, — хозяйка вновь обрела равновесие духа, понимаете, я была в кухне с…

— А накануне к нему никто не приходил, не помните? — безжалостно перебил ее Роджер.

— Нет, сэр. За все время, что он у меня прожил, до вас к нему никто не приходил. Очень спокойный джентльмен был, очень спокойный. Я как-то даже сказала миссис Муллинз, дня за три до его кончины: "Миссис Муллинз, — сказала я ей, — есть постояльцы и постояльцы, как вам тоже хорошо известно, но преподобный Медоуз, он…"

— Вы рано легли спать накануне дня смерти мистера Медоуза? — опять перебил ее Роджер.

— Во благовремение, так сказать, — ответила хозяйка, немедленно отводя поток красноречия в новое русло, — но я завсегда так ложусь. Мое правило гаси свечу в десять вечера, и так оно было всегда. Один час сна до полуночи стоит двух после, как я всегда говорю. А вот мой муж-покойник, когда жив был, то всегда сидел…

— Итак, если у мистера Медоуза был бы поздний посетитель, вы бы об этом и не знали?

— Странно, что вы так говорите, — сказала порядком расстроенная домовладелица, — потому что я обязательно бы узнала. Понимаете, я услышала бы дверной колокольчик. И потом, так случилось, что в ту ночь я до рассвета глаз не сомкнула. У меня иногда зубы болят, а бывает, даже очень, и я совсем не сплю, так только, на часок глаза заведу. И я помню, что в ту ночь тоже не спала, и как раз на следующее утро он и помер. Да ведь знаете, беда не приходит одна, но мне как-то не хотелось говорить о зубной боли, когда тут такое произошло…

— А предположим, посетитель не стал бы звонить, — стоял на своем Роджер, — предположим, он зашел бы за угол и постучал в окно, мистер Медоуз сам бы открыл ему дверь? Вы бы ничего об этом не знали, а?

— Да, странно, что вы об этом речь завели, сэр, потому что я-то как раз все знала. Понимаете, я услышала, как они разговаривают. Моя спальня как раз над комнатой, где он жил, и можно было запросто слышать голоса, не слова, не то, о чем говорят, я не это хочу сказать, но голоса я слышала, — со скромным торжеством сказала хозяйка. — Я сама, собственными ушами слышала примерно недели три назад, что кто-то пришел к мистеру Медоузу, а я уже, как вы понимаете, легла спать.

— О! Значит, кто-то все-таки приходил к нему? А вы вроде говорили, что у него никогда не было посетителей.

— Да? Нет, кто-то приходил его повидать, — ловко вышла из затруднительного положения домовладелица, — это факт. Но раз я не сама открывала дверь, я совсем об этом запамятовала. Да, однажды поздно вечером к преподобному Медоузу пришли, и я об этом узнала, хотя легла спать, но они очень громко разговаривали, поэтому я и проснулась.

— Значит, тогда было довольно поздно и они громко разговаривали. Хорошо! А вы не можете предположить, кто бы это был?

Хозяйка заколебалась:

— Нет, сэр. Этого, боюсь, я сказать не могу.

— А что бы вы еще могли вспомнить кроме этого? — спросил Роджер с самой обворожительной улыбкой.

— Ну, знаете, сэр, я не охотница сплетни разводить, — быстро возразила хозяйка, — никогда не разводила и, с Божьей помощью, никогда не буду. Но должна вам сказать, если бы то был не преподобный Медоуз, я бы поднялась наверх, хотя бы пришлось встать с постели, а я была тогда такая уставшая. Мой дом всегда был из приличных, и я считаю своим долгом так его и соблюдать, но из-за преподобного Медоуза… Я тогда подумала, что он поступать дурно не может, не то что другие. Он же священник был, а это большая разница, ведь так оно, сэр? Так что я просто закрыла глаза…

— Значит, вы хотите сказать, — тактично вставил Роджер, — что мистера Медоуза посетила леди?

— Ну, об этом я ничего не знаю, сэр, — засомневалась хозяйка, — не знаю, можно ли назвать ее леди? Понимаете, она говорила так громко, что я не смогла опять заснуть, как ни старалась. И преподобный Медоуз, он тоже говорил громче, нежели оно полагается священнику, если хотите знать мое мнение, сэр, но об ушедших мы не должны говорить ничего плохого, кроме хорошего, такая есть поговорка, а преподобный Медоуз всегда был приятный джентльмен и разговаривал тихо, да вот…

— Значит, они ссорились?

— Ну, если вы так это называете, сэр, то оно, пожалуй, так и есть, неохотно согласилась хозяйка.

Роджер обменялся с Энтони взглядом.

— И у вас нет ни малейшего представления, кто была эта дама? — спросил он.

— Ой нет, сэр. Я не знаю, кто она была. Понимаете, я никогда ее в глаза не видела, и она только платок здесь свой забыла, носовой.

— Носовой платок? Неужели?

— Да, сэр. Я нашла его здесь в гостиной, когда убиралась, а мистер Медоуз тогда еще не вставал. Я хотела отдать платок ему, чтобы он ей потом вернул, но все как-то не решалась, все думала, а вдруг ему не понравится, что я знаю о ее приходе. Да я ему и словом не обмолвилась. А еще потому смолчала, что тише едешь — дальше будешь, как говорится.

— Так вы платок не отдали? — с напускным безразличием спросил Роджер. — И сейчас он у вас?

— Ну конечно, сэр, даже странно, что вы спрашиваете об этом. Потому что платок при мне, так уж оно получилось, и я оставила его у себя, думала, что…

— А для вас не составит труда позволить мне взглянуть на него? — спросил Роджер с медоточивой интонацией.

— Да тут никакого труда нет, — с готовностью отозвалась хозяйка, — пойду принесу, подождите минутку.

И она торопливо вышла из комнаты, а Энтони вопросительно взглянул на кузена.

— Наверное, это платок миссис Вэйн?

— Конечно, — кивнул Роджер. — Между прочим, она легко могла влезть в это окно, и так, чтобы ее никто не увидел.

— Но все это естественно! Чего ты вдруг разволновался насчет платка?

— Да я вовсе не волнуюсь. И ты прав, все это совершенно естественно. Очевидно, она приходила сюда не один раз. Но понимаешь, если возникает какое-то новое обстоятельство в известном деле, нужно все досконально прояснить. Вряд ли мы узнаем нечто новое или неожиданное, но вреда не будет, если вникнуть во все это повнимательнее.

Хозяйка, запыхавшись, поспешно вошла в комнату и вручила Роджеру полотняный платок, обшитый кружевцем. Роджер внимательно его рассмотрел и указал Энтони на маленькую букву "Э", вышитую в уголке, а затем повернулся к хозяйке и, сунув руку в карман, многозначительно звякнул монетой.

— Я бы хотел его оставить себе, если не возражаете.

— Да пожалуйста! — быстро ответила женщина. Если посетители собираются хорошо заплатить за это маленькое свидетельство случившейся в ее доме трагедии, то почему бы ей не исполнить их просьбу?

— Наверное, вы не можете точно сказать, когда это было? — спросил Роджер, пряча платочек в карман.

— Нет, сэр, могу, — возразила торжествующе хозяйка. — Это было в ночь перед тем, как бедную миссис Вэйн столкнули со скалы. Почему я тот вечер крепко запомнила? Вот из-за этого ужасного дела. Ведь оно ужасное, да, сэр? Понятия не имею, что же у нас в Ладмуте творится. Сначала миссис Вэйн, потом преподобный Медоуз! Как вы думаете, сэр, этот приезжий полицейский что-нибудь найдет? Вы вместе с ним были на прошлой неделе, так что я подумала, может…

Роджер мягко, но решительно поставил заслон ее любознательности и начал обследовать гостиную. Он объяснил свое присутствие тем, что покойный был его близким другом, и этот ответ давал ему возможность задавать любые вопросы, даже весьма откровенные, относительно повадок покойного и его собственности.

На стене висела полка с отверстиями для трубок. Роджер, обратив на них внимание, подошел и взял одну.

— Мистер Медоуз был заядлым курильщиком, да?

— Странно, что вы об этом спросили, сэр, — заметила хозяйка, с интересом наблюдавшая за его движениями, — потому что я бы не сказала, что он был такой уж заядлый! С моим мужем-покойником не сравнить. Он выкуривал трубку после завтрака, мистер Медоуз то есть, еще трубочку после обеда и немного курил, если была охота, совсем вечером, но не чаще того, а мой муж все время дымил…

— Но если он редко курил, зачем ему было столько трубок?

— Да, сэр, многовато, конечно. Я и сама это заметила, но он был какой-то чудной насчет трубок, преподобный Медоуз то есть, он знаете как их курил? Одну неделю — одну, вторую — другую, "поочередно", как он говорил. Смешной он был и часто повторял: "Трубки, что жены, мамаша", — говорил он. Всегда называл меня "мамашей". Говорил, что я ухаживаю за ним лучше, чем мать родная. Очень был свойский джентльмен, преподобный Медоуз то есть. Да, "трубки что жены, — так он и сказал, — нельзя иметь сразу всех, надо ими пользоваться по очереди". Это он шутейно говорил. И таких шуточек у него полно было. "Трубки что жены", ей-богу! Он что хотел сказать-то? У мужчины не должно быть больше одной жены зараз.

— Да-да, действительно очень смешно, — серьезно подтвердил Роджер. — Ха, ха! А между прочим, не знаете, где мистер Медоуз покупал табак?

— Странно, что вы и об этом спрашиваете, сэр, потому что я как раз об этом знаю. Рядом есть магазин, он здесь один-единственный, где торгуют табаком, если не считать гостиниц наших "Три лебедя" и "Короны", конечно. Но "Три лебедя" в миле отсюда, не мог же он ходить туда, ведь правда?

— Ну, разумеется, не мог, — с очень серьезным видом подтвердил Роджер. Нет, конечно, этого нельзя было и ожидать от него. Ну, не смею больше вас задерживать. Благодарствую за то, что позволили мне все здесь осмотреть.

И Роджер что-то протянул ей, а домовладелица с готовностью подставила ладонь.

— Приходите еще, всегда желанным гостем будете. Сердечно вас благодарю, сэр. И если еще что-нибудь понадобится здесь осмотреть, вы только скажите. А не хотите заглянуть в его спальню, если уж вы тут?

— Нет, думаю, что не стоит. Пойдем, Энтони. Доброе утро, мэм.

Их проводили до дверей, и, выходя, Роджер сразу повернул налево.

— Как-нибудь, — словоохотливо сказал Энтони, — надо устроить тебе матч с этой женщиной, если я, конечно, найду судью и желающих держать пари. Вы с ней выйдете на ринг сразу же после завтрака и начнете такое, знаешь, разговорное состязание, пока кто-нибудь из вас не упадет без сил. А если у кого сядет голос, то ты или она заплатите неустойку, — а все ставки будут аннулированы. Все по правилам и никаких укрепляющих, а полотенца и губки за счет…

— Перестань молоть чепуху, Энтони, — миролюбиво заметил Роджер и нырнул в магазин на левой стороне улицы.

— Кстати, — начал Роджер, купив унцию совершенно ненужного ему табака, ведь это та самая марка, что покупал у вас бедняга мистер Медоуз, да? Помните того священника, что жил в соседнем доме и умер на прошлой неделе?

— О да, сэр, — ответил лавочник, — мы все его хорошо знали, но он покупал не этот табак, сэр. Он всегда брал "Коронный" или "Якорный" крупной резки.

— Неужели? А мне помнится, будто он говорил, что курит именно этот. Но вообще-то он не очень много курил?

— Верно, сэр. Примерно унцию в неделю выкуривал, не больше.

— И наверное, каждую неделю покупал очередную порцию?

— Э, нет. Он обычно покупал сразу четверть фунта, но оно так на так и выходит, по унции в неделю.

— Да, действительно, — слегка удивился Роджер. — Итак, Энтони, — сказал он доверительно молодому человеку, когда они вышли из лавки, — мы знаем, что курил Сэмюел Медоуз, как он обращался со своими трубками, сколько табаку покупал за один раз и так далее. Фактически мы, очевидно, не знаем только одного, как зовут кошку двоюродной бабушки табачника, у которого Сэмюел покупал табак.

— И какой вывод, черт возьми, ты собираешься сделать из всего этого?

— Ну, это лишь небу известно! — ответил богобоязненный агностик Роджер.

И они вернулись в гостиницу, где их ожидал ленч.

Глава 23 Колин смешал карты

Наверное, день у инспектора Морсби был очень деловым. Он не появился к ленчу, и когда Роджер и Энтони отправились на берег морской выкурить по трубочке, инспектора по-прежнему было не видать, из чего Энтони заключил, что его поиски были обширнее, чем их с Роджером.

У Энтони вообще было достаточно времени для подобных умозаключений, потому что сразу после их возвращения в гостиницу Роджер погрузился в непривычное для него состояние молчаливости. На все попытки двоюродного брата завязать разговор или обсудить новые сведения, он отвечал односложно или просто что-то нечленораздельно ворчал. Энтони, который не всегда был так бестактен, как могло показаться, понял, что ум Роджера занят распутыванием каких-то сложных проблем, связанных с Ладмутским убийством, и предоставил кузена его собственным размышлениям. Мужчины вскарабкались на свою привычную скалу и продолжали в молчании курить.

Прошло сорок пять минут, прежде чем Роджер предложил нечто вроде ключа к занимавшей его загадке.

— Уверен, — сказал он внезапно, — что в информации, полученной от хозяйки дома, есть указание на суть проблемы, если мы только сумеем правильно истолковать полученные сведения.

— Ты имеешь в виду визит миссис Вэйн к Медоузу и их ссору? — спросил Энтони.

— Да нет же, — с внезапным раздражением ответил Роджер, — это как раз не дает нам ничего нового. То, что она пришла к Медоузу, — совершенно естественно, и мы уже достаточно осведомлены, что у них были плохие отношения. Нет, я думаю об его трубках.

— Не понимаю, причем тут трубки?

— Но ведь трубка сыграла весьма важную роль в том, что произошло, не так ли? — саркастически спросил Роджер.

— Да что ты этим хочешь сказать? — ничего не понимая, спросил Энтони.

Роджер с минуту молча смотрел на него, а потом разразился смехом.

— Ой, извини. Я совершенно забыл, что ты ничего не знаешь. Но ты не должен задавать такие вопросы, потому что я дал страшную клятву никому о том не рассказывать. Однако трубка играет здесь ведущую роль, только не говори Морсби, что я тебе об этом сказал.

— Даю честное слово, мамочка, — весело согласился Энтони. — Очень хорошо, продолжай и дальше действовать в том же духе. Ты, конечно, докопаешься до самой сути, Роджер, если пустишь в ход все свои серые клеточки.

— Спасибо, Энтони, — миролюбиво промурлыкал Роджер. — Мне, знаешь, и вправду необходима небольшая похвала, — и он погрузился в размышления.

Энтони молча сидел на камне, пока не стало слишком жестко сидеть. Тогда он снял ботинки, носки, подтянул повыше брюки и пошел бродить по берегу. Энтони явно взрослел на глазах.

Высоко в небе появился самолет и прочертил широкий круг в ясном, голубом небе. Их ушей достиг приглушенный шум мотора.

— Интересно, не Вудторп ли это? — крикнул Энтони, увидев, как Роджер внимательно следит за исчезающим вдали пятнышком.

— Вудторп? — рассеянно отозвался Роджер. — А я не знал, что у него есть самолет.

— Мне Маргарет говорила, что он служил летчиком во время войны и теперь завел собственный самолет. В деньгах, наверное, купаются эти Вудторпы.

— Вот счастливые черти, — машинально заметил Роджер.

Энтони нашел под плоским камнем маленького краба, и разговор иссяк.

Прошло полчаса, прежде чем Роджер заговорил снова. Он встал и начал спускаться к Энтони, ловко перепрыгивая с камня на камень и одновременно заправляя табаком трубку.

— Послушай, Энтони, — сказал он, подойдя к кузену, — неужели нет никакой возможности повидаться с Маргарет сегодня днем? Мне очень нужно кое о чем ее спросить.

— Не думаю, что это возможно, — с сомнением протянул Энтони. — Я предлагал ей покататься на автомобиле, но она сказала, что сегодня не сможет, так как очень занята.

— Но ты говорил, что она уехала в Сэндси?

— Да.

Роджер нахмурился.

— Чертовски неудачно! А мне как раз необходимо кое-что прояснить.

— Что именно?

— Я хотел спросить: может быть, случайно миссис Вэйн, незадолго до смерти, не говорила о желании куда-нибудь поехать отдохнуть?

— "Вот странно, что вы меня спросили об этом, сэр", — с юмором процитировал Энтони присловье полной хозяйки. — Дело в том, что мне как раз это известно. Миссис Вэйн собиралась поехать в гости. А какая великая идея осенила тебя на этот раз?

— Миссис Вэйн говорила об этом, неужели? — нетерпеливо перебил его Роджер. — И Маргарет сама тебе об этом рассказала?

— Помнится, она как-то говорила об этом, но совершенно случайно. Миссис Вэйн никуда этим летом не ездила отдыхать и поэтому собиралась в гости к друзьям, предполагая пробыть у них до двадцатого.

— До двадцатого? — Роджер быстро подсчитал дни. — Значит, она должна была уехать две недели назад! Прекрасно! Энтони, я уверен, что напал на след чего-то очень важного.

— Правда? — в голосе Энтони прозвучал такой восторг, что, пожалуй, самый требовательный сыщик был бы удовлетворен. — То есть ты хочешь сказать, что нашел разгадку?

— Ну, я не стал бы так далеко заходить в своих утверждениях, — скромно признался Роджер, — но я действительно подумываю, что вижу впереди просвет. У меня возникла потрясающая, великая идея, и все, что здесь случилось, довольно точно ей соответствует.

— А что за идея?

— Нет, ты пока ни о чем меня не спрашивай. Я должен еще как следует все осмыслить, прежде чем эта идея обретет последовательность и логичность. А кроме того, как тебе известно, блестящие сыщики всегда хранят свои замечательные выводы до самого эффектного момента, а я отказываюсь считать, что общество только Энтони Уолтона, одного краба и моллюска достойны подобного эффекта.

— Ну что ж, давай поскорее обдумывай, — ответил Энтони, игнорируя последнее любезное высказывание. — Надо, чтобы это проклятое дело закончилось наконец.

— Тогда идем обратно, как раз успеем к чаю. А потом, если ты предоставишь мне возможность часа два побыть в одиночестве, я сделаю все, чтобы поскорее с этим покончить.

Когда они добрались до гостиницы, инспектор Морсби еще не вернулся сообщил хозяин Роджеру, и тот обеспокоился, недоумевая, чем это инспектор может быть так занят. Чувствуя себя на пороге великого открытия, Роджер совсем не хотел, чтобы кто-нибудь его опередил. За чаем он как заводной болтал о разных пустяках, а когда Энтони запротестовал, объяснил свою многоречивость желанием освободить мозг от всех устаревших клише, иначе нельзя будет подойти к решению главной проблемы под совершенно новым углом зрения.

Как только с чаем было покончено, Роджер взял трубку и снова удалился в скалы, строжайшим образом запретив Энтони приближаться к нему даже на расстояние в полмили.

Прошло более двух часов, прежде чем Роджер снова поднялся на узкую дорожку, идущую вдоль скалы, а оттуда — на самое высокое место площадки, где Энтони, заскучавший чуть не до слез в своем собственном обществе, с нетерпением ожидал появления кузена.

— Ну как? — выпалил он. — Удачно?

— Дело не столько в удаче, Энтони, сколько в моих блестящих умственных способностях, — с извинительной гордостью заявил Роджер. — Да, кажется, я решил эту маленькую загадку, как сказал бы Шерлок Холмс, будь на моем месте.

— Так кто же убийца?

— Ты можешь оковать свою душу панцирем терпения и еще немного подождать? Я не хочу портить хороший рассказ, повторяя его дважды, так длинна и запутанна вся эта история. Если сможешь подождать до возвращения Морсби, то я сумею убить сразу двух зайцев.

— Но он может еще не прийти целую вечность!

— Хорошо, дай мне время до середины ужина, и если он к тому времени не появится, я сообщу тебе вкратце, в чем дело.

И Энтони пришлось удовольствоваться этим обещанием.

— Клянусь Юпитером! — сказал Роджер на обратном пути к гостинице. Клянусь Юпитером, но я очень надеюсь, что Морсби идет не тем же самым путем, что я. Он, дьявол, такой молчаливый и сдержанный, и я никогда не знаю, что у него на уме. Иногда он, конечно, подбрасывает фактик-другой, но никогда не рассказывает о своей собственной концепции — и все не без задней мысли. Да, если моя идея еще не пришла ему в голову, то, значит, у меня припасено для инспектора Морсби маленькое потрясеньице.

— Значит, твое решение совершенно… совершенно неожиданно?

— Именно так, насколько я могу судить, во всяком случае, я сумел взглянуть на все событие с новой точки зрения, и все факты тем самым сложились в стройную законченную систему.

— И ты сможешь убедить инспектора в своей правоте? Он, черт его подери, немного скептик.

— Да, это так, — с чувством заметил Роджер. — Но не могу себе представить, что мне не удастся убедить даже его. Факты сами за себя говорят. Разумеется, моя разгадка построена не на железных доказательствах, в этом единственный ее недостаток, но если подумать: что это за решение проблемы, которое основано только на косвенных свидетельствах, как у инспектора? К тому же доказательство совсем не должно быть железным, а только разумным и убедительным, и мое решение именно таково.

— Ты молодец! — одобрительно отметил Энтони.

В холле гостиницы их поджидал хозяин.

— Пришел один джентльмен, ему надо повидаться с инспектором Морсби, и я сказал, что его нет, но он захотел подождать его, так что я предложил ему посидеть в вашей гостиной. Подумал, что вы, джентльмены, не будете против?

— Конечно нет, — подбодрил хозяина Роджер, — а он назвал свое имя?

— Да в этом нет необходимости. Я ведь знаю, кто он такой. Это молодой мистер Вудторп.

Роджер и Энтони переглянулись.

— Неужели? — удивился Роджер. — Ну что ж, думаю, инспектор скоро появится. Спасибо, хозяин.

— Какого черта понадобилось молодому мистеру Вудторпу от инспектора?заметил он, поднимаясь с Энтони наверх. — Давай зайдем и узнаем.

Молодой мистер Вудторп стоял у окна. Он быстро обернулся на звук отворяемой двери. Его обычно румяное лицо было бледно и мрачно.

— Привет! Вы хотите увидеться с инспектором Морсби? — любезно осведомился Роджер.

— Да, — сказал Вудторп отрывисто. — Инспектор еще не скоро придет?

— К сожалению, не могу сказать. Мы его не видели с самого завтрака. У вас неотложное дело?

— Да, довольно неотложное.

— Что ж, выпейте чего-нибудь, пока ждете. Рекомендую вам здешнее пиво.

— Спасибо.

— Энтони, крикни вниз, чтобы принесли три кружки, — гостеприимно сказал Роджер, совершенно не задетый отсутствием у гостя той же сердечности, с какой Роджер его приветствовал: молодой человек говорил с ним так резко и холодно, что его поведение можно было назвать почти грубым.

Требовательный крик Энтони громким эхом отозвался внизу.

— А я не смогу передать инспектору на словах, в чем состоит ваше дело, если он задержится дольше, чем вы сможете его подождать? — спросил Роджер молодого человека.

— Боюсь, что нет, — высокомерно ответил тот, — мое дело носит довольно личный характер.

Он быстро сглотнул слюну и бросил нервный взгляд на дверь, которую отворил вернувшийся Энтони. — Хотя ладно, все равно, — выпалил молодой мистер Вудторп с внезапной запальчивостью, — вы все равно и в любом случае скоро сами обо всем узнаете, так что могу сказать это прямо сейчас. Я пришел с тем, чтобы передать себя в руки полиции. Это я убил миссис Вэйн и… и Медоуза.

— Проклятье! — потрясение ответил Роджер.

Глава 24 Инспектор Морсби шутит

Не так-то легко проявлять гостеприимство по отношению к человеку, который только что признался в двойном убийстве. Легкая болтовня о погоде и недавно опубликованных книгах кажется совершенно неуместной в свете трагических событий, а выражать вежливый интерес относительно хобби или расспрашивать о деталях преступления — это может быть воспринято как неприличное любопытство Однако трудно себе представить — если такое когда-нибудь выпадет на долю читателя, — что с подобной ситуацией можно справиться лучше, чем это сделал Роджер.

— Неужели это вы? — вежливо осведомился данный джентльмен, обретя над собой контроль, после того как три кружки пива, предшествовавшие вторжению живота хозяина в гостиную, оказались на столе. — Ну… за ваше здоровье!

— За ваше здоровье! — эхом мрачно откликнулся только что признавшийся в убийстве преступник, тем не менее посильно пытаясь извлечь удовольствие из пива.

— А вы не присядете? — пробормотал Роджер с машинальной вежливостью.

— Спасибо.

Трое мужчин сели и молча стали переглядываться.

— Ин… инспектор… должен уже скоро быть, — проговорил Роджер, желая завязать разговор.

— Скоро?

— Думаю, что уже скоро.

— Понимаю.

Снова наступило молчание. Роджер, нахмурившись, взглянул на Энтони, но тот продолжал хранить молчание, ситуация явно была ему не по силам. Не по силам она была и Роджеру, но он храбро бросился грудью на амбразуру.

— А вы уже давно ждете? — спросил он отчаянно.

— Не очень.

— О! Ну, он должен быть с минуты на минуту.

— Понимаю.

Опять наступила пауза.

— Послушайте, — спросил еще более храбро Роджер, — о чем бы нам поговорить?

Вудторп слабо улыбнулся.

— Боюсь, что ситуация для вас обоих несколько сложная, — заметил он.

— Чертовски сложная, — с готовностью согласился Роджер. — Не знаю, как вести себя в таких случаях. А кроме того, через минуту будут накрывать к ужину. Сказать, чтобы поставили прибор и для вас?

— Не знаю. Это ведь зависит от поведения инспектора? Не так ли?

— Ну, мне кажется, он в любом случае позволит вам немного поесть, независимо от его последующих действий. Я скажу горничной, чтобы она и для вас накрыла. А пока, если вы не в настроении разговаривать, то вот вам утренняя газета.

— Спасибо, — снова улыбнулся Вудторп, взял газету и стал усердно ее читать, держа вверх тормашками.

— Ну, а я пойду лучше вымою руки, — сказал беспечно Роджер. — Ты со мной, Энтони?

И они быстро вышли.

— Так в чем же состояла твоя разгадка, Роджер? — спросил Энтони, когда они обрели спасительное отдаление в одной из своих четырех спален.

— Не сыпь мне соль на рану, — простонал Роджер. — Я же разработал такую прекрасную гипотезу. И, черт побери, я не могу поверить, что ошибался! Может быть, ошибается этот парень?

— Но этот парень должен определенно знать, убил он кого или нет, рассудительно ответил Энтони.

— Да, наверное, должен. Ведь было бы очень трудно не заметить этого. Да, все, что можно тут сказать, так это послать Вудторпа к черту! Вот уже второй раз я неверно решил загадку. Энтони, мне совсем не хочется возвращаться в гостиную. Давай посидим, покурим и потолкуем об Ибсене.

— Я лучше сперва схожу вниз и скажу, чтобы и для него накрыли, — ответил Энтони и элегантно скрылся из виду.

Через двадцать минут горничная постучала в дверь и сообщила, что ужин на столе. Двоюродные братья неохотно вернулись в гостиную.

Вудторп тем временем до некоторой степени взял себя в руки и начался сбивчивый разговор о разных, не представлявших никакого интереса, мелочах, почему Роджер с немалым облегчением приветствовал через десять минут появление инспектора Морсби, хотя Роджеру совсем не улыбалось быть свидетелем того, как молодого Вудторпа, который понравился ему с первой же встречи, препроводят в тюрьму. Ситуация и в самом деле была очень затруднительной.

Вудторп сразу же вскочил из-за стола, как только отворилась дверь.

— Инспектор, — сказал он отрывисто, как прежде, — я ждал вас. Желаю передать себя в руки полиции по обвинению в убийстве миссис Вэйн и Медоуза.

Инспектор какое-то мгновенье холодно на него смотрел, затем закрыл за собой дверь.

— Неужели желаете? — спросил он бесстрастно. — Так, значит, это вы совершили эти два убийства, мистер Вудторп?

— Да.

— Ну что ж, — спокойно заметил на это инспектор, — юноши, наверное, всегда будут верны себе. А что у нас на ужин, э, мистер Шерингэм?

— Х-холодное мясо и салат, — заикаясь, ответил ничего не понимающий Роджер. Он никогда не видел, как старый опытный полицейский арестовывает убийцу, но то, что происходило сейчас, никоим образом не совпадало с его представлениями, как должна совершаться эта процедура.

— Ну что ж, надо надеяться, что сегодня салат вкуснее, чем был вчера, заметил с некоторой строгостью инспектор и сел за стол.

Роджер был не единственный, кто удивлялся такому развороту событий.

— Так что же, вы разве не собираетесь арестовать меня, инспектор?спросил в смятении Вудторп.

— Все во благовремение, сэр, все во благовремение, — ответил деловито инспектор, так как внимание его было обращено к холодной говядине. Правильно говорят, что сначала дело, а удовольствие потом, но на первом месте все же — еда.

— А до еды — выпивка, — пробормотал Роджер, который начал приходить в себя от изумления. Ему показалось, что в кромешной тьме неизвестности сверкнул огонек истины.

Вудторп почти упал на стул.

— Я… я вас не понимаю, — пробормотал он.

— А вы не взяли себе салата, — заботливо сказал инспектор, — возьмите, а потом передайте салатницу мне. Ну и ну! Значит, это вы причинили нам столько беспокойства, а?

— Ну, если вы предпочитаете так это называть, — ответил высокомерно Вудторп.

Но поверьте, любому совестливому убийце, который только что во всеуслышание признался в содеянном, очень неприятно знать, что его злодеяние называется всего лишь "беспокойством". Да, только полицейские инспектора могут так прозаично отзываться о подобных вещах.

— А почему, сэр, вы вдруг решили прийти ко мне и во всем признаться?спросил инспектор с видом человека, ведущего обыкновенный добропорядочный разговор.

— Не считаю нужным рассказывать вам о побудивших меня к этому причинах!

— Ну, разумеется, вы этого делать не обязаны, — чрезвычайно сердечным тоном заметил инспектор. — Это самое плохое, что вы могли бы сделать в данном случае. Никогда не рассказывайте о причинах — вот мой совет. Хотите еще говядины? Мистер Уолтон, вы уже кончили ужинать. Отрежьте мистеру Вудторпу еще мяса.

Энтони, который внимал этому обмену репликами, разинув рот, вздрогнул и стал резать вместо мяса хлеб.

— Но я не желаю больше мяса, спасибо, — сказал Вудторп, сердито покраснев.

— Ну, разумеется, как вам будет угодно, сэр, — пробормотал инспектор и очень заметно подмигнул Роджеру.

Роджер, для которого проблеск света стал уже лучом в царстве тьмы, лихо подмигнул в ответ.

И, к сожалению, Вудторп это заметил. В ярости он снова вскочил из-за стола, так что даже опрокинул стул.

— Послушайте, — выпалил он, — с меня довольно этих дурацких шуточек. Я уже сказал вам, инспектор, для чего я сюда пришел. Вы соблаговолите меня арестовать?

Инспектор поднял взгляд от тарелки.

— Ну что ж, сэр, раз вы меня так прямо спрашиваете, то я так же прямо отвечу вам: нет! Не соблаговолю. Но мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.

На какое-то мгновение их взгляды скрестились, и молодой человек густо покраснел. А затем Вудторп быстро пошел к выходу.

— Тогда вам несложно будет зайти ко мне домой и задать свои вопросы, сказал он, распахнув дверь, — а с меня достаточно.

И дверь с громким стуком захлопнулась.

— Да, видно, придется пройтись, — с сожалением заметил инспектор.

— Конечно, — рассмеялся Роджер, — и он вам будет премного благодарен.

— Господи милосердный! Милосердный Господи! — воскликнул Энтони.

— Что с тобой, Энтони? — сочувственно поинтересовался Роджер.

— Вы считаете, что этот парень не совершал никакого преступления?

— Нет, не совсем так, Энтони, — серьезно ответил Роджер. — Просто инспектор Морсби не желает из-за своих собственных соображений арестовывать молодых людей, которым еще не исполнилось и тридцати.

— Осел ты, — проворчал его кузенчик и взял себе крыжовенного желе. — Но как же твоя великолепная блестящая идея, а? Знаете, инспектор, ведь наш Роджер решил загадку убийства.

— Нет, мистер Уолтон, я об этом ничего не знаю, — с любопытством ответил инспектор, — неужели решил?

— Во всяком случае, он сам так считает, — зловредно продолжал Энтони.

— Ну-ну, Энтони, — упрекнул его Роджер, — не будь таким мстительным. Да, сказал он скромно, — я действительно разгадал эту загадку. И предупреждаю: сегодня вечером я в общих чертах расскажу об этом по телефону в Лондон, но, разумеется, не стану говорить о том, что вы считаете не подлежащим разглашению в данный момент.

— Тогда ладно. А желе немного кисловато, как по-вашему?

— Инспектор Морсби, — возмутился Роджер, — есть люди, за чье убийство можно с удовольствием дать себя повесить! Учтите, что вы один из них. Примите к сведению это дружеское предупреждение и не испытывайте далее моего терпения.

— Но желе действительно немного кислит, мистер Шерингэм, — возразил инспектор. — Честное слово.

— Да, "кисел виноград", — усмехнулся Роджер. — Ладно, инспектор, не обращайте на меня внимания. Возможно, свое следующее дело вы будете расследовать без моего участия, ведь недаром пишут в детективных рассказах, что профессионалы из Скотленд-Ярда всегда ревниво относятся к успехам сыщиков-любителей.

— Это верно, сэр, — покачал головой инспектор, — это совершеннейшая правда.

— Энтони, ты читал в утренней газете, что команда Гламоргана выиграла свой одиннадцатый матч в этом сезоне? — небрежно спросил Роджер. — Просто удивительно, как им везет, правда? Чего доброго, они станут победителями.

— Да, приятно видеть, что профессионалы переигрывают любителей, которые тоже, в виде разнообразия, играют неплохо, — с живостью, хотя невпопад, заметил Энтони.

Тем не менее Роджер упрямо держался крикетной темы, пока инспектор не проглотил последний кусок и не убрали со стола и даже до тех пор, пока инспектор как следует не раскурил трубку, а его лицо определенно омрачила скука.

— Между прочим, сэр, — заметил инспектор Морсби, переместившись в кресло и удобно в нем расположившись, — между прочим, вы вроде бы сказали, что разгадали тайну?

— Так, значит, вы созрели для того, чтобы проявить милосердие и выслушать меня? — засмеялся Роджер. — Да, инспектор, шутки в сторону, но думаю, я и в самом деле разгадал эту загадку. Хотите послушать?

— Конечно хотелось бы, сэр. Но вы не должны сердиться, если время от времени я буду вас поддразнивать.

— Я и сам люблю это занятие, — согласился Роджер, — но дело в том, что здесь присутствует Энтони. Я еще не рассказывая ему ничего, так как это связано с теми конфиденциальными сведениями, которыми вы со мной вчера поделились, а он, разумеется, тоже хотел бы послушать мой рассказ. Вы не можете немного ослабить запрет и позволить ему хотя бы в общих чертах узнать о том, что произошло?

Инспектор заколебался.

— А вы можете дать мне слово, мистер Уолтон, что дальше вас это никуда не уйдет? Что вы не расскажете об этом ни одной живой душе?

— Клянусь, — сразу же согласился Энтони.

— С моей стороны это в высшей степени не по инструкции, — вздохнул инспектор. — Ну да ладно, мистер Шерингэм, шпарьте.

Роджер вкратце рассказал Энтони о том, что стало причиной смерти Медоуза и о содержимом ящичка для табака.

— Именно поэтому, Энтони, я так и заинтересовался табаком сегодня утром, — заключил он и сразу же начал знакомить инспектора со сделанными им открытиями.

Однако инспектор кивнул со всезнающим видом:

— Вы правы, и я еще удивлялся, заметили вы это или нет!

— А вы уже знали об этом? — немного обескураженно спросил Роджер.

— Еще неделю назад, — кратко отвечал инспектор.

— Однако хозяйка ни словом об этом не обмолвилась.

— А она и не подозревала, что уже все мне рассказала, как и вам. У подобных людей, если вы не будете задавать прямые вопросы, но позволите им понемножку выбалтывать то, что они знают, по собственной воле, можно узнавать все, что им известно, и они так и не поймут, что стали источником информации. Да, так к какому же заключению вы пришли на основе полученных сведений, мистер Шерингэм?

И Роджер набрал в легкие побольше воздуха.

Глава 25 Роджер разгадывает тайну

— Итак, — сказал Роджер, — я лучше начну с начала, и прежде всего, инспектор, хочу сказать, что, как вам известно, особа, которую вы, по-видимому, подозревали — независимо от того, действительно ли подозревали или нет, — не повинна в смерти миссис Вэйн. Улики против нее, конечно, очень серьезные, но существуют такие уголовные дела, где косвенные доказательства, как бы ни были они убедительны, могут увести совсем не в ту сторону, и я был с самого начала уверен, что данный случай относится именно к таковым. Я признаю, что у меня не было для такой убежденности никаких оснований, кроме чисто психологических. Я чувствовал, что подозревать Маргарет Кросс в убийстве — и по всем признакам в убийстве хладнокровном и тщательно спланированном — просто смешно. Эта девушка кристально искренна и честна.

— Но если не она, то кто же, по-вашему, убил?

— Оба вы знаете, что мои подозрения под конец сосредоточились на этом субъекте Медоузе, или… и так далее, и тому подобное. Полагаю, у меня было достаточно поводов так думать, даже до того как мы что-либо о нем успели узнать, и предварительное впечатление почти полностью подтвердилось. Однако потом мне стало казаться, что Медоуз покончил самоубийством. Тем не менее это никак не подрывало моей гипотезы. Более того (при данных обстоятельствах), оно ее даже подтверждало. Но суть в том, что Медоуз вряд ли мог совершить самоубийство. Он, по всем признакам, был умерщвлен. Как после установления этого факта стало выглядеть в наших глазах это дело? Вот именно тут, инспектор, мы внезапно пришли к неверному выводу. По крайней мере, я. За вас отвечать не могу. Я никогда не знал, что у вас в действительности на уме. Направленный вами, сознательно или нет, не знаю, по ложному пути, я практически тоже решил, что оба эти убийства совершены одним и тем же человеком. Хотя я и не совсем поддался вашему влиянию, все же я автоматически исключил предположение, будто первое убийство совершил Медоуз. Мы почти согласились с тем, что оба эти убийства взаимосвязаны. Я принял на веру ваше очень правдоподобное мнение, что самым вероятным мотивом для убийства Медоуза было то, что он стал очевидцем гибели миссис Вэйн, но это ваше мнение, естественно, вычеркивало его из списка подозреваемых. В то же время вы очень убедительно выстроили обвинение в двойном убийстве против доктора Вэйна.

А теперь, боюсь, мы слегка должны перейти на личности. Прошлой ночью, когда я уже лежал в постели, недосягаемый для вашего магнетического влияния, мне в голову вдруг пришел блестящий ответ на вопрос: а почему инспектор Морсби так старался заронить в мое сознание идею, будто оба убийства совершены одним и тем же человеком, и создать впечатление, что и он сам думает точно так же? Вообще-то он чертовски сдержан и молчалив. Он еще никогда по собственной воле не предлагал обсудить свою концепцию убийства. Он знает, что мы в данном деле выступаем до некоторой степени как соперники. Последний человек из всех, кому он хотел бы помочь в решении этой задачи, Роджер Шерингэм. Так почему же он был столь доверителен? И мне в голову пришла единственно правильная догадка: потому что он старается пустить меня по ложному следу! В то время как сам не думает, будто эти убийства совершены одним и тем же человеком. Напротив, он уверен, что это не так. Как вам нравится ход моих рассуждений, инспектор?

Инспектор добродушно рассмеялся:

— Нет-нет, мистер Шерингэм. Вы несправедливы ко мне, право же, несправедливы. Когда мы разговаривали с вами вчера вечером, я искренно считал, что это один и тот же человек. Я ни в малейшей степени не сомневаюсь, что им были убиты и миссис Вэйн, и Медоуз. И я могу лишь подтвердить это мнение.

— Гм! — заметил довольно скептически Роджер. — Вы так думаете и сейчас?

— Да, но, надеюсь, я всегда открыт чужому мнению, — осторожно ответил инспектор. — Поэтому продолжайте, сэр. То, что вы говорите, очень интересно.

— Пусть так. Независимо от того, думали вы на самом деле, что существуют двое убийц, или нет, мои низменные подозрения на ваш счет оказали на меня благотворное воздействие! Они заставили меня тоже думать. Поэтому, когда сегодня утром я решил нанести визит в дом, где жил Медоуз, я уже был подготовлен к тому, чтобы не считать его убийцей того человека, кто виноват в смерти миссис Вэйн. Ну так вот, я провел свое собственное расследование, накопал несколько новых фактов, которые показались мне интересными, но в которых я ничего не смыслил, и поэтому после ленча попытался обдумать эти факты в связи с имеющимися данными.

Роджер снова раскурил угасшую трубку и поудобнее устроился в кресле.

— Спустя некоторое время у меня возник один очень простой вопрос, и ответ направил меня в конечном счете по верному пути. А вопрос был такой: что же случилось, почему считается, что Медоуз никак не может быть убийцей миссис Вэйн? Ответ, разумеется, был следующий: "ничего". Но как можно было продвинуться дальше по пути решения тайны его убийства, при помощи моей гипотезы, что убийц двое, оставляя на совести Медоуза смерть миссис Вэйн? Существовали два наводящих момента, которые могли вывести на след убийцы самого Медоуза, оба довольно неясные: почему его убили и как убийца добыл средство — то есть аконитин. Взяв за основу, что Медоуз не побрезговал бы шантажом, я решил отложить вопрос об убийстве миссис Вэйн на потом и сконцентрировал все усилия и внимание на второй проблеме. Она давала достаточно простора для различных предположений, но ее можно было ввести в более узкие рамки. Если взять, как рабочее предположение, что аконитин "исходил" из лаборатории доктора Вэйна, то в таком случае, исключая слуг, подозрение могло пасть на троих, кто мог бы завладеть ядом: это сам доктор Вэйн, мисс Уильямсон и мисс Кросс. По какой-то причине (очевидно, тоже психологической) я не склонен был считать убийцей доктора Вэйна, хотя, как вы продемонстрировали, инспектор, можно сконструировать довольно убедительное судебное разбирательство и против него. Точно так же я исключил из числа подозреваемых мисс Кросс. Оставалась мисс Уильямсон. И тут возникали трудности. Во имя чего ей потребовалось убивать Медоуза? Я достаточно убедительной причины не видел. Конечно мотив бы возник, если бы это она убила миссис Вэйн и он бы это увидел. Между прочим, я подумал о такой возможности, инспектор, раньше вас, еще до того, как вы однажды познакомили меня с подобной гипотезой, только вы ее трактовали в шутливом тоне. Но ведь моя гипотеза построена на том, что именно Медоуз убил миссис Вэйн! И даже ради спасения собственной жизни я не смог бы доказать, что убийца — мисс Уильямсон.

— Да, это, должен сказать, совершенно исключено, — вставил инспектор.

— Вот именно. Я тоже пришел к такому же выводу. Но что же получалось? Все мои трое "подозреваемых" красовались в белых одеждах без единого пятнышка крови на них. Значит, одно из двух: или я должен был прийти к заключению, что аконитин исходил не из лаборатории доктора Вэйна, или — что Медоуз не убивал миссис Вэйн. В любом случае я оказывался в тупике и должен был снова вернуться немного вспять, из-за необходимости выяснить, кому была нужна смерть Медоуза. И вот здесь ситуация становится все горячее и горячее. Помните, инспектор, вчера вечером вы спросили, у кого был самый веский повод устранить Медоуза, и я ответил, как бы между прочим, что это могла быть миссис Вэйн. И я стал развивать эту идею.

— Как миссис Вэйн! — изумился Энтони. — Ведь она к тому времени была уже мертва!

— К моменту смерти Медоуза — да, но у нее, надо полагать, было полно причин убрать его с дороги и раньше. В общем, вы сейчас поймете, в чем состоит моя идея. Я все задавал себе вопрос, могла ли миссис Вэйн каким-нибудь образом умертвить Медоуза, хотя сама погибла раньше? Ответ лежал на поверхности. Да, могла!

И Роджер, торжествующе улыбаясь, откинулся на спинку кресла.

— Очень остроумная теория, мистер Шерингэм, — заметил любезно инспектор. — Очень, очень остроумная. Я понял, к чему вы клоните, но, пожалуйста, изложите сами свою теорию.

— Ну что ж, как вы, наверное, знаете, Медоуза никто не посещал в последние недели жизни, во всяком случае, насколько это известно его хозяйке. Значит, любая теория, как яд попал в его табак, должна включать предположение, что убийца посетил его поздней ночью и, возможно, влез через окно гостиной, с ведома или без ведома самого Медоуза. В ночь накануне убийства хозяйка долго не могла заснуть, хотя все было тихо. Но за три недели до его смерти, также ночью, она очень отчетливо слышала женский голос, и потом оказалось, что это был голос миссис Вэйн.

— Подождите минутку, сэр, — сказал инспектор, — мне ничего не известно о визите миссис Вэйн!

— Ах, в том-то все и дело, — усмехнулся Роджер, — вот здесь-то в любом случае я взял над вами верх, инспектор. Взгляните-ка, — он вынул из бумажника платочек, протянул его инспектору и объяснил, каким образом им завладел.

— Да, — грустно согласился инспектор, — в этом вы действительно меня обошли, мистер Шерингэм.

— Ну вот и отлично, — констатировал Роджер с нескрываемым удовлетворением, — тогда продолжим. Выплыли на свет божий и еще два факта помимо визита миссис Вэйн к Медоузу. Во-первых: Медоуз каждую неделю менял трубки, а не курил одну и ту же, что само по себе — факт незначительный; во-вторых, он вообще очень мало курил, а это чрезвычайно важное обстоятельство. Я узнал в деревенской табачной лавке, что он покупал каждый раз четверть фунта табаку, но выкуривал в неделю только унцию. Очевидно, он сразу высыпал эти четверть фунта в ящичек. Именно это содержимое вы и послали на анализ, но на дне ящичка табак мог оставаться нетронутым от трех до четырех недель. Для тех, кто знаком с привычками Медоуза, это могло оказаться очень важным обстоятельством.

Инспектор медленно кивнул:

— Очень изобретательно, сэр, очень.

— Рад, что вы так думаете, инспектор, — улыбнулся Роджер, — и совершенно уверен, что похвала с вашей стороны мною заслужена. Итак — вот мое решение: оба, миссис Вэйн и Медоуз, планировали убить друг друга. Медоуз отдавал предпочтение простым, немудреным способам убийства. Миссис Вэйн — более трудоемким и утонченным. Их мотивы ясны. Медоуз, конечно, угрожал ей разоблачением прошлого, если она не удовлетворит его финансовые требования, а миссис Вэйн, зная этот тип вымогателей, понимала, что в дальнейшем его требования станут только возрастать. В ответ на его угрозу она отвечала тем же: зная, что его разыскивает полиция, и по нескольким поводам, она грозила выдать его местонахождение. А в результате оба напугали друг друга до полусмерти и каждый решил, что единственный выход из этой невыносимой ситуации — физическое устранение противника. Я рассуждаю совершенно логично и разумно, не правда ли, инспектор?

— Совершенно разумно, — сразу же поддакнул инспектор.

— И чертовски умно, — горячо поддержал Роджера кузен.

— Спасибо, Энтони. Как я уже говорил, из них двоих миссис Вэйн, будучи более утонченной натурой, выработала, я бы сказал, довольно хитроумный план. Очевидно, ее знание ядов проистекало из двух источников. Вы говорили, что ее отец работал в фармацевтической фирме и она могла кое о чем узнать от него, а кроме того, она немало, наверное, почерпнула из медицинских трудов своего мужа. Знания ее были достаточны, чтобы предпочесть аконитин как самое подходящее средство для ее целей. Она предпочла его и потому, что у нее под рукой всегда мог быть его неограниченный запас. И каков же ее следующий шаг? Ей нужно было найти возможность проникнуть в комнаты, занимаемые ее настоящим мужем (разумеется, тайком), предварительно удалив его из них под благовидным предлогом, затем высыпать некую субстанцию в табачный ящичек, после чего можно было спокойно удалиться и ожидать результатов.

— Которые оказались для нее несколько неожиданными, — добавил инспектор.

— Да, очень похоже на то. Однако она думала, что дела идут совершенно гладко и что факт ее ночного визита к Медоузу никогда не обнаружится, так как ему тоже незачем об этом распространяться. И все-таки с ее стороны было большой неосторожностью так громко говорить с ним, отчего проснулась хозяйка дома. Положив на дно ящичка яд и прикрыв его двумя или тремя слоями табака, она была уверена, что пройдет по крайней мере две недели, прежде чем Медоуз выкурит все содержимое, а за это время она успеет уехать к друзьям и таким образом получит совершенное алиби.

— Да, но каким образом вы об этом узнали, сэр? — спросил инспектор с таким видом, словно он нащупал самое слабое место в аргументации Роджера.

— Потому что мисс Кросс как-то обмолвилась об этом в разговоре с Энтони! — торжествующе ввернул Роджер. — Когда я уяснил в ходе своих размышлений этот факт, меня осенило, что миссис Вэйн именно поэтому и не спешила с убийством Медоуза. Она хотела обеспечить себе алиби. И я решил: если окажется, что миссис Вэйн говорила о своем желании уехать куда-нибудь в ближайшем будущем, тогда, значит, моя гипотеза совершенно оправданна. Как вдруг неожиданно Энтони мне сообщает, что она планировала отъезд.

— Так что понимаете, инспектор, — весело заметил Энтони, — я тоже не напрасно живу на свете.

— Вы также понимаете, — подхватил Роджер, — если До сих пор я шел путем догадок, то теперь получил некое необходимое мне доказательство их правильности. Ну и после этого оставалось с помощью воображения реконструировать вероятное развитие событий. То, что случилось, можно было в общих чертах представить следующим образом: прежде чем план миссис Вэйн осуществился, Медоуз столкнул ее со скалы. В итоге же получилось, что Медоуз убил миссис Вэйн, а миссис Вэйн убила Медоуза, несмотря на то, что сама была уже мертва. Думаю, инспектор, что в истории Скотленд-Ярда это первый случай, когда человек убит мертвецом, а? И если бы я захотел написать на подобный сюжет детективный роман и мне потребовалось бы хорошенькое сногсшибающее название, то я бы так его и озаглавил: "Рука мертвеца". Ну, а теперь прошу высказаться: что вы скажете обо всем об этом?

— Я скажу, сэр, следующее, — немедленно отреагировал инспектор, — что это самый яркий пример конструктивного мышления, с которым мне когда-либо приходилось встречаться.

— И вам самому и в голову не приходило нечто подобное? — спросил очень польщенный Роджер.

— Никогда, — благородно признался инспектор. — Но значит, после всех этих потрясающих открытий общественность будет разочарована, так как некого будет арестовывать, а?

— Да, боюсь, что так.

Все недолго помолчали.

— Но вы, разумеется, не могли бы в поддержку своей гипотезы представить то, что называется доказательствами, — задумчиво произнес инспектор, — то есть доказательства, которые удовлетворили бы суд, я хочу сказать?

— Нет, не могу, и я это знаю. Но так как оба преступника мертвы, справедливость осталась не в ущербе.

— Вы собираетесь опубликовать ваше решение загадки в "Курьер" после того, как в следующий вторник будет проведена судебно-медицинская экспертиза?

— Да, но я представлю свое решение только как интересную гипотезу, конечно. Не знаю, существует ли закон о клевете на мертвых, но в любом случае я могу опубликовать свой вывод лишь как рабочую гипотезу при совершенном отсутствии, как вы сказали, юридических доказательств.

Инспектор продолжал молча курить.

— А я думаю, сэр, — тихо сказал он, — что официальное заключение по этому делу будет следующее: смерть миссис Вэйн последовала в результате несчастного случая, а Медоуз покончил самоубийством.

— Ну, я примерно этого и ожидал, — кивнул Роджер, — беззубое, но безопасное решение. Вы хотите меня предупредить, чтобы я не слишком саркастически осмеивал его в "Курьер"?

— Да, мы не хотели бы ворошить грязь, которую не в силах убрать, неохотно отозвался инспектор.

— Понимаю. Очень хорошо. Обещаю не допускать сарказмов. Но вы должны позволить мне изложить мою гипотезу просто как интересный пример дедуктивного мышления, притом что я не стану настаивать на ее истинности. В конце концов, я могу утверждать, что она соответствует действительности, лишь основываясь на почве вероятности и здравого смысла. Сколь ни были бы мы убеждены в правильности решения, нам всегда приходится смиряться с отсутствием неопровержимых улик.

— Думаю, это мудрое решение, сэр, — удовлетворенно кивнул инспектор.

— Ну так что ж, — бодро отозвался Энтони, — как теперь насчет глотка чего-нибудь укрепляющего?

— Энтони, — заметил на это его кузен, — твои идеи иногда почти так же хороши, как мои собственные.

Энтони спустился вниз и вернулся со всем необходимым, чтобы достойно отметить событие. В перерывах между наполнением стаканов снова и снова инспектор не жалел комплиментов в честь прозорливости и оригинальности мышления своего соперника-любителя, и Роджер даже решил, что в конечном счете ему нравится, и даже очень, этот иногда весьма раздражающий его человек.

Но через полчаса или около того этот человек, удостоенный внезапной пылкой симпатии Роджера, со вздохом поставил пустой стакан на стол и поглядел на часы.

— Все это хорошо, — сказал он тоном глубочайшего сожаления, — но мне надо уходить.

— Для чего? — несколько удивился Роджер. — Чтобы допросить Вудторпа? Но право же, с этим теперь незачем спешить.

— Когда человек дает себе труд сознаться в двойном убийстве, самое меньшее, что можно сделать, так это спросить его, почему он так поступил, возразил инспектор. — Конечно это лишь формальность, но мне кажется, надо покончить с ней именно сегодня вечером. У меня у ворот велосипед с мотором, я доеду в одну минуту. Между прочим, мистер Шерингэм, как вы расцениваете случившееся?

— Признание Вудторпа? — задумчиво переспросил Роджер. — Да, это меня, должен признаться, несколько удивило. Но ведь вы не раз встречали таких чудаков, которые признавались в несовершенных ими преступлениях?

— О да, сэр! Это постоянное явление — результат поврежденного самосознания, полагаю, но вряд ли мистера Вудторпа можно назвать чудаком?

— Нет, конечно, и его поступку есть лишь одно объяснение, насколько я понимаю, — сверхдонкихотское представление о рыцарственности. До него дошли деревенские сплетни о случившемся, а он, естественно, знаком и с другими членами семейства Вэйнов.

— Вот тут вы попали в самую точку, — согласился инспектор. — Наверное, только этим и можно объяснить его признание. И в деревне сейчас уже все наверняка судачат, что вот-вот я его арестую.

— Но все же при чем тут донкихотство? — улыбнулся Роджер. — Я понимаю, если бы такое признание исходило от Энтони.

— О чем это вы толкуете? — крайне изумился сей джентльмен. — Абракадабра какая-то!

— Ну, пусть это и останется для тебя абракадаброй, — мягко возразил его кузен. — Пусть так и будет. Вот еще, кстати, почему надо изучать непонятные тебе языки.

В открытое окно послышался отдаленный шум мотора, который быстро усилился до оглушительного рева.

— Какой мощный автомобиль, — заметил Роджер.

— Но это не мотор автомобиля, — возразил Энтони с презрением искушенного знатока по отношению к ничего не понимающим в механике простофилям. — Это же самолет, дурачок.

Инспектор стремительно вскочил:

— Вы говорите — самолет?

Энтони прислушался теперь уже к непрерывному гулу.

— И прямо у нас над головой, — почти крикнул он, — пролетает прямо над нами, довольно низко и в сторону моря. Наверное, молодой Вудторп празднует счастливое избавление от ареста. Вот уж можно сказать…

— Должен немедленно выяснить, в чем дело, — бросил на ходу инспектор и быстро вышел.

Через минуту шум моторного велосипеда поглотил убывающий самолетный.

— Интересно, что это опять стряслось? — удивился Энтони.

— Бог его знает, — философски ответил Роджер. — Может быть, наш друг Колин, желая убедить всех, что он виноват, решил для виду дать деру на континент? Господи, до чего может человека довести сверхъестественно развитое чувство рыцарственности! Это просто болезнь какая-то!

Следующий час кузены провели довольно приятно. Им было о чем потолковать, и Роджер все еще испытывал упоение при мысли, что восторжествовал над инспектором и весьма многословно изливал свою радость. Еще час они провели уже более спокойно, а в четверть двенадцатого откровенно зевали.

В десять минут первого нарастающий шум мотора возвестил, что инспектор Морсби возвращается. Они слышали, как он въехал во двор, потом на лестнице раздались его тяжелые шаги.

— А я решил, что вы укатили на всю ночь, — приветствовал его Роджер. — Ну что, я был прав? Колин улепетнул на континент?

— Да, сэр, — ответил инспектор, закрывая за собой дверь.

— А я и не сомневался в этом, — сказал удовлетворенно Роджер.

Вид у инспектора был угрюмый. Он не сел в кресло, а встал посередине комнаты, мрачно глядя на братьев.

— Боюсь, у меня дурные вести для вас, мистер Уолтон, — сказал он тихо. Мистер Вудторп улетел не один.

— Что вы хотите этим сказать? — каким-то странным, очень тонким голосом спросил Энтони, не отрывая взгляда от инспектора.

Инспектор помрачнел еще больше и отрывисто сказал:

— С ним улетела и мисс Кросс.

Глава 26 Целебная горечь правды

— Мисс Кросс! — воскликнул Роджер.

Но инспектор по-прежнему обращался к Энтони.

— Приготовьтесь услышать еще одну, боюсь, очень неприятную новость. Мистер Вудторп уже давно обручен с мисс Кросс. Она просто забавлялась вами. Она…

— Пойду, наверное, спать, — прерывающимся голосом объявил Энтони и встал. — Уже довольно поздно. Спокойной ночи вам обоим. — И ушел.

Инспектор посмотрел на захлопнувшуюся дверь и упал в кресло.

— Получил подлую, незаслуженную оплеуху, — сказал он сочувственно. — Но он молод, он переживет этот удар.

Наконец Роджер обрел дар речи.

— Но, но это почти невероятно, инспектор!

Инспектор испытующе на него взглянул:

— Неужели, сэр?

— Я не могу поверить, что она могла так с ним поступить. Вы уверены, что не ошибаетесь?

— Совершенно уверен. И, между прочим, я уже некоторое время знал, что она обручена, но все не мог придумать, как намекнуть об этом вашему кузену.

— Да, разумеется, — медленно ответил Роджер, стараясь собраться с мыслями и привести их в соответствие с неожиданным поворотом событий. — Тогда поведение Вудторпа становится более понятным.

— Да оно было и раньше понятно.

— Наверное, она не скрыла от него, как напугана, — лихорадочно вслух размышлял Роджер. — Но когда я Б последний раз видел ее, мне показалось, что она в порядке. Наверное, с тех пор что-то произошло. Инспектор, у вас виноватый вид. А ну-ка, выкладывайте все начистоту!

— Сегодня утром у меня с ней был долгий разговор, — признался инспектор, — и да, возможно, я таки надавил на нее. Она скрыла от меня свое обручение с Вудторпом, поэтому я мог предположить, что она может скрывать кое-что другое. Да, я таки здорово на нее нажал.

— Вы, наверное, недвусмысленно дали ей понять, что все еще ее подозреваете и если она не представит более убедительного объяснения некоторых моментов дела, то очень скоро окажется в весьма плачевном положении?

— Нам приходится прибегать к подобным методам, — признался инспектор почти извиняющимся тоном.

— Слава богу, что я не полицейский, — огрызнулся Роджер, не пытаясь скрыть отвращение. — Неудивительно, что вы напугали несчастную до потери сознания. Наверное, вы ей так и заявили, что собираетесь получить ордер на ее арест. Ну, а остальное было уже неизбежно. Так как же, по-вашему, что будет дальше?

— Ну, наверное, когда она узнает, что ордера на ее арест не существует, мистер Вудторп доставит ее обратно таким же образом, каким ее умыкнул.

— О, так, значит, вы не собираетесь просить о выдаче ордера?саркастически осведомился Роджер.

— Нет, сэр. Не собираюсь.

— Но не очень-то хорошо девушке, имея в виду свое доброе имя, путешествовать по континенту вдвоем с молодым человеком бог знает сколько времени!

— Но она же с ним обручена, — мягко возразил инспектор, — и они вполне могут, как известно, пожениться и за границей.

Роджер только фыркнул в ответ.

— А вы как будто очень расстраиваетесь на ее счет? — ввернул инспектор, так как любопытство возобладало над скромностью. — Я хочу сказать, несмотря на то, как она обошлась с вашим двоюродным братом?

— Да, она оказалась ветреной девицей, признаю, — с коротким смешком заметил Роджер, — должен сказать, она и меня провела, я действительно думал, что ей очень нравится Энтони. Однако, в конечном счете, ее можно отчасти извинить. Если она была все это время обручена с нашим общим другом Колином, то положение ее действительно было очень сложным и до смерти миссис Вэйн, и после, независимо от того, знала она что-нибудь об интрижке своего жениха с этой леди, или нет. Она не могла не скрывать, что обручена, находясь под подозрением, и всю свою энергию употребила на то, чтобы очиститься от него. Не хочу этим сказать, что она вела себя безупречно, но всему в данном случае можно найти объяснение. В связи с тем, что ей постоянно внушали, будто не только общественное мнение, но и официальные власти решительно настроены против нее, ей ничего другого не оставалось, как увлечь Энтони, в надежде заручиться сразу двумя сторонниками — Энтони и мной — и постараться употребить наши усилия к своей пользе. Вы не считаете, что в этом есть какой-то резон?

— Нисколько в этом не сомневаюсь, сэр, — добродушно согласился инспектор, — да, в этом есть своя правда.

— И она в этом преуспела, и даже очень, — скромно прибавил Роджер. — Ну что ж, теперь, когда дело, так сказать, закончено, инспектор, как насчет того, чтобы немного подкрепиться?

Но инспектор ответил на вопрос вопросом:

— Значит, вы считаете, мистер Шерингэм, что дело завершено? — и снова бросил на Роджера испытующий взгляд.

— Конечно, — удивился Роджер, — а вы нет?

— В том-то и дело: я очень опасаюсь, что оно, увы, закончено.

— Что вы опять утаиваете, инспектор? По-прежнему прячете в рукаве одну-две козырные карты? Не хотите же вы сказать, что не согласны с моим решением загадки?

Инспектор раза два пыхнул трубкой.

— Если бы вы задали мне этот вопрос раньше, когда мистер Уолтон был еще здесь, — тихо ответил он, — то я бы сказал, что согласен с вашим выводом. Но так как мы здесь одни, то — нет! Я с вами решительно не согласен.

— Но… но почему же? — изумился Роджер.

— Потому, что оно неверно, сэр, — добродушно возразил инспектор.

Роджер уставился на инспектора, окутанного синей табачной дымкой.

— Неверно? Но… но… черт вас побери, старина, оно совершенно верно!

Однако инспектор покачал головой.

— О нет, сэр, прошу прощения, но оно абсолютно неправильно. Понимаете, моей заботой было не установление правды. Правду я знал с самого начала. Моя задача была — доказать, что это правда. То есть доказать так, чтобы моими уликами удовлетворился суд, а я не могу этого сделать, потому что в цепи доказательств, требуемых законом, отсутствует слишком много звеньев. И это очень жаль.

И снова инспектор покачал головой, деликатно демонстрируя свое сожаление.

— Господи помилуй, о чем вы толкуете? — вскричал Роджер. — Вы все это время знали правду? Что вы хотите сказать? Мне, например, правда была совсем неизвестна!

И снова инспектор покачал головой, как разочарованный учитель при виде очень способного ученика, не знающего, как ответить на простейший вопрос.

— И тем не менее все это время правда сама лезла вам в глаза, сэр, упрекнул он Роджера, — но беда заключалась в том, что вы совсем не желали ее видеть.

Он опять раз или два пыхнул трубкой, словно собираясь с мыслями, а Роджер смотрел на него в совершенном потрясении.

— Да, вот в этом и заключается ваша беда, — в назидательном тоне продолжал инспектор, — все это время вы отказывались смотреть фактам в лицо. Это было простое дело, в смысле установления истины, проще мне никогда не встречалось, но для вас этого было недостаточно. О нет, упаси боже! Вы должны были обязательно его запутать. Это было самое обыкновенное, самое незамысловатое убийство, но вы развели такую суматоху вокруг него и притянули за уши совершенно не относящиеся к делу обстоятельства.

— Тогда… кто же убил миссис Вэйн? — требовательно спросил Роджер, не обращая внимания на выговор. — Если это не Медоуз, как вы, очевидно, полагаете, так кто этот черт-дьявол?

— Просто беда с вами, с людьми, у которых слишком бойкое воображение, невозмутимо заметил инспектор. — Вам недостаточно незамысловатого преступления. Вы не можете поверить, что дело с убийством может быть элементарным. Вы тратите уйму времени, городите разную чепуху, только чтобы это простое дело казалось бы менее простым. Нет, у хорошего сыщика воображения должно быть поменьше. Ему оно не требуется. Когда все…

— Перестаньте сами городить чепуху, — грубо перебил инспектора Роджер. Кто убил миссис Вэйн?

— Когда все улики указывают на одного-единственного человека, когда у этого человека есть мотив, возможность и все остальное для совершения убийства, настоящий сыщик не тратит времени зря, приговаривая: "Да, но я тоже кое-что в этом смыслю. Когда все улики прямо указывают на одного-единственного человека, это значит, что данный человек совершенно не виноват, а виновен кто-то другой, кто наводит тень на плетень и подбрасывает ложные улики. Я бы сам так же поступил на его месте, клянусь Юпитером! Я бы подделал все улики, чтобы они указывали не на меня, а на другого. Вот что бы я сделал в данном случае. Но главное, кто бы ни был виноват, мы знаем наверняка, что определенная особа ни в коем разе виновна быть не может. И вот представьте, именно эту особу глупый инспектор из Скотленд-Ярда, не отличающийся богатым воображением, как у меня, склонен подозревать в убийстве. Ха, ха!" — жеманная манера, в коей инспектор продемонстрировал речь всепонимающего высшего существа с богатым воображением, была в высшей степени обидной.

— Кто убил миссис Вэйн, инспектор? — холодно спросил Роджер.

— Но почему же вы спрашиваете об этом у меня, мистер Шерингэм? — в еще более обидном тоне осведомился инспектор. — Я ведь просто человек из Скотленд-Ярда, без всякого воображения. Не спрашивайте, однако, и себя, в том нет необходимости, ведь правда глядит вам прямо в лицо, хотя, конечно, вы по-прежнему не способны ее распознать. Ну так пойдите тогда в деревню и спросите любого десятилетнего мальчугана. Он-то знает правду. И знал, между прочим, все это время.

— Боже милосердный! — воскликнул потрясенный Роджер. — Но вы не можете серьезно полагать, что… — и замолчал.

— Вот именно могу! — возразил более мягким тоном инспектор. — Господи, сэр, я не могу попять, как вы сумели так убедить себя, что это не она? Все же указывало на нее — все абсолютно. С точки зрения здравого смысла здесь все звенья были на месте. (Я, заметьте, говорю не о доказательствах, необходимых с точки зрения закона.) Ну конечно же, это сделана она!

Инспектор откинулся на спинку кресла и расхохотался безжалостным смехом при виде сраженного его ответом Роджера. Да, это был час триумфа инспектора, и Морсби совершенно явно собирался насладиться каждой его минутой.

— Но… но я не могу поверить! — пробормотал, заикаясь, Роджер. Маргарет Кросс! Боже милосердный!

— Наверное, не надо бы смеяться над вами, сэр, — сказал инспектор, тем не менее усмехаясь, — ведь в конце концов не вас первого обмануло хорошенькое личико и приятная, такая искренняя и прямая манера поведения, правда? Господи, да в Лондоне таких простофиль водят за нос постоянно.

И провинциальный в данный момент, хотя вообще-то лондонский, простофиля заморгал глазами, но ничего не смог возразить.

— Разумеется, я бы не стал об этом говорить, будь здесь мистер Уолтон, сказал инспектор уже серьезно. — Для него это открытие будет тяжелым ударом, очень тяжелым, а один он уже получил, и этого совершенно для него достаточно. Вы, разумеется, ни словом ему об этом не обмолвитесь! Не надо.

— Но кто же тогда убил Медоуза? — прерывающимся голосом спросил Роджер, вновь обретая дар речи.

— Да эта же самая девушка и убила! — сердито выпалил инспектор. — Она убила обоих, о чем я вам все время толкую. Медоуз видел, как она расправилась с миссис Вэйн, но на несколько дней затаился, а потом выскочил как черт из табакерки и, несомненно, стал ее шантажировать. Наверное, хотел заполучить львиную долю тех самых десяти тысяч, которые ей полагались по завещанию. И она прикончила его тоже.

— Чепуха какая! — воскликнул недоверчиво Роджер.

— Нет, сэр, это правда, — сказал печально инспектор. — И я все время об этом знал. Уже когда мы нашли его мертвым, я знал, что его убили. Это был тяжелый удар и для меня, должен признаться, потому что Медоуз был моим единственным свидетелем против мисс Кросс по делу об убийстве миссис Вэйн. Кстати, я хотел его арестовать еще и потому, что в тюрьме он был бы в безопасности и его можно было бы потом заставить говорить. Я никогда и не думал, в противоположность вам, что он покончил самоубийством. Я знал, что это не так. Но эта девушка разрушила всю мою систему обвинений против нее.

— Но… но послушайте, разве вы не можете подтвердить свои чудовищные выводы как-нибудь иначе, инспектор?

— У меня есть возможность их подтвердить в общепринятом смысле слова, но с точки зрения закона остались бы, хотя и в разумных пределах, основания для сомнений. Рассмотрим оба эти убийства. Какие улики мы имеем в первом? Пуговица от куртки и следы. Да, следы были от обуви тридцать седьмого размера, довольно новой обуви, во всяком случае, набойки были не сбиты на сторону. Мисс Кросс в тот день, как я узнал, была в башмаках, соответствующих этому описанию, однако данная улика не могла стать исчерпывающей. Всегда найдется с полдюжины людей, носящих именно этот размер. Но у нас была еще и пуговица. И эту улику по кривой объехать нельзя. Горничная абсолютно уверена, что пуговица — от куртки мисс Кросс и что она была на месте, когда мисс Кросс вышла прогуляться. И вдруг эта пуговица оказывается зажатой в руке погибшей женщины! Это потребовало бы от мисс Кросс очень серьезных объяснений.

— Но это все-таки можно было бы объяснить.

— О да, сэр, можно, — улыбаясь подтвердил инспектор. — Я сам продемонстрировал вам, как это делается.

— Ну а что вы скажете относительно башмака, который я нашел в море? Вы говорили, что эти башмаки принадлежат миссис Рассел?

— Это так и есть, сэр. Но что из этого следует? Вы же сами никогда всерьез не думали, что убийца их действительно напяливал на ноги?

Роджер хотел что-то сказать, но промолчал.

— А я просто не могу поверить, что вы так думали, — продолжал, наслаждаясь его смущением, инспектор, — тем более что это были старые башмаки, а следы были оставлены новыми. Даже ребенок смог бы это заметить. К тому же в воде они пробыли час или два, не больше.

— Что? — воскликнул Роджер.

— А вы не знали об этом, сэр? — с простодушным видом переспросил инспектор. — Да-да, они не успели промокнуть насквозь, как если бы находились в воде продолжительное время. И еще: неужели вы хотите сказать, что так-таки не узнали башмаки? Господи помилуй!

— Давайте, давайте, сыпьте мне соль и перец на раны, — простонал Роджер, — станцуйте танец на моем поверженном теле, я все это заслужил. Нет, я башмаки не узнал. Так что снизойдите к моему жалкому умишку и растолкуйте, что именно вы имеете в виду!

— А я-то думал, что вы могли бы и узнать их. Разве не вы их сами раздобыли в доме миссис Рассел и потом отдали мисс Кросс, чтобы она доставила башмаки обратно от вашего имени?

— Черт побери, так вы считаете, что найденные башмаки те же самые, что я взял у горничной?

— Ну разумеется, сэр, и если бы вы дали себе труд немного подумать, то через пять минут узнали бы их. В тот день девица немного растерялась, и довольно легко проследить, как все произошло. Вы предположили, что убийцей был мужчина, который, чтобы сбить нас с толку, надел женские башмаки. Девушка к этому времени, видя, как сильно я ее подозреваю (а я никогда не давал себе труда это скрывать), была близка к отчаянию. Поэтому, под каким-то предлогом, она оставляет вас с мистером Уолтоном на берегу, разрезает башмаки по бокам, чтобы создать впечатление, будто их надевали на ноги большого размера, и бросает башмаки в море. Затем под еще каким-то предлогом она спускается вместе с вами на дорожку, идущую вдоль скалы, туда, откуда их можно увидеть… Господи, сэр, ведь не вы заметили эти башмаки в море. Это она их увидела!

— Да, совершенно верно, — пробормотал Роджер, — это она. Я вспомнил.

— Но, увы, все эти факты убедительны для обывателя, однако, боюсь, недостаточны с точки зрения суда. Какой-нибудь ловкий адвокат камень на камне не оставит от этих улик. И со вторым убийством будет то же самое.

— Докажите, что это так!

— Хорошо, сэр. Надо сказать, в данном случае я сделал все, чтобы направить вас по верному пути. Я сказал вам, что Медоуза убил тот же самый человек, который убил миссис Вэйн, и убил потому, что Медоуз был свидетелем смерти миссис Вэйн. Я не только об этом вам сказал. Я сообщил вам также, что убийца имел доступ к аконитину. Вы решили, что я имею в виду доктора Вэйна, но вы, конечно, ошибались. Я думал о девушке. И самое смешное во всем этом то, что вы считали, будто я вас обманываю. А правда сама вам глядела в глаза. Я же собственными ушами слышал, как вы обсуждали с мистером Уолтоном странное поведение мисс Кросс: то она хочет немедленно лететь во Францию, то останется здесь и тому подобное. Но вы решили, что это просто нервы разыгрались. Да, конечно, разыгрались, но не по той причине, о которой вы думали.

А помните, как я еще прежде вам намекнул, сказав, что в жилах всего их семейства течет дурная кровь? Я же практически тогда дал вам понять, что все они — преступники. Но вы тем не менее думали, что она преступницей быть не может, только потому что у нее такое честное выражение лица. Я, разумеется, первым делом навел справки о ней в Скотленд-Ярде и нашел в тамошних архивах интересные сведения. Она никогда не была в тюрьме, как вы понимаете, но до своего приезда сюда была замечена в отношениях с очень подозрительными персонажами. Так, был ограблен дом, где она служила горничной, и еще один, где она подвизалась в качестве гувернантки. Нам не удалось поймать грабителей, но она, несомненно, была замешана в этих ограблениях, хотя доказать этого нельзя. Ну и другие провинности могут числиться за ней. Нет, она была преступницей уже до того, как прибыла сюда, но умной, достаточно умной преступницей.

— Переходите ко второму делу, — еле слышно попросил Роджер.

Помолчав, инспектор продолжил свое победоносное наступление.

— Ну а теперь, сэр, скажу о той действительно очень скверной ошибке, которую вы допустили, — строго упрекнул он Роджера. — Вы носились с идеей, что Медоуз был убит при помощи аконитина, смешанного с табаком из ящичка. Если бы вы дали себе труд почитать о свойствах аконитина, что вы обязаны были сделать, то узнали бы, что это растительный алкалоид и как таковой он теряет силу, когда сгорает. Можно выкурить аконитина вместе с табаком сколько влезет — и никакого вреда не будет.

— Но ведь именно аконитин из табачного ящичка убил Медоуза, запротестовал Роджер.

— О нет, сэр, это не так, извините. Его убил аконитин, помещенный в саму трубку, а не смешанный с табаком. Аконитин был не только в ящичке, его положили в чубук трубки, сэр, где его могла растворить слюна, которую Медоуз потом проглотил. Одно это говорит за то, что аконитин не мог быть положен в трубку за три недели до смерти Медоуза, как вы считали. Он должен был оказаться в трубке накануне вечером, и положил его человек, знавший о воздействии разных ядов, но знавший не слишком много, иначе ему незачем было бы оставлять аконитин еще и в табачном ящичке. Однако она хотела действовать наверняка, и такое количество яда могло убить сотню людей.

— Подождите-ка! — перебил инспектора Роджер. — Вот тут вы ошибаетесь. Яд могла положить и миссис Вэйн. Вы помните, я обнаружил, что Медоуз курил свои трубки по очереди, он их менял.

Лицо инспектора выражало скорее жалость, чем огорчение.

— Да, это так, но вы не выяснили, сэр, когда именно он их менял. А я, знаете ли, выяснил! Он менял трубки каждое воскресное утро. Так что это не могла быть миссис Вэйн, которая погибла в предыдущий вторник. Убийцей, следовательно, был некто, приходивший накануне поздним вечером, когда Медоуз уже спал. Это не мог быть доктор, он никогда бы не мог, зная свойства аконитина, смешать его с табаком. Нельзя найти каких-либо разумных оснований и для прихода мисс Уильямсон. Это должна была быть мисс Кросс. Но, опять же, у нас нет абсолютно неопровержимых доказательств и на этот счет.

— Да, конечно, — сказал Роджер, — черт меня побери совсем!

Инспектор с рассеянным видом налил себе виски из бутылки, по обеим сторонам которой стояли сифоны с содовой, и задумчиво стал пить.

— И вы все-таки не собираетесь обращаться к властям за ордером на ее арест? — спросил Роджер, когда наконец все осознал. — Вы собираетесь дать ей улизнуть?

Инспектор сделал еще глоток, а потом ответил:

— Ничего не поделаешь, как это ни прискорбно. Мы никогда не смогли бы добиться осуждения. Как я уже сказал, в следующий вторник будет вынесен вердикт с заключением, что Медоуз покончил самоубийством, и нам придется с этим примириться, а также с тем, что смерть миссис Вэйн наступила якобы вследствие несчастного случая. Сами знаете, такие вердикты не новость. Немало есть людей, разгуливающих по улицам, и мужчин, и женщин, о которых мы доподлинно знаем, что они убийцы, но мы не можем представить такие доказательства, которые суд счел бы удовлетворительными.

— Да, это я знаю, — кивнул Роджер, — обвинение в судебном порядке нечто другое, чем моральное осуждение. Но должен вам сказать, что не слишком из-за этого расстраиваюсь. Те двое — очень неприятные образчики человеческой породы, и мисс Кросс избавила от них всех нас, поэтому меня бы огорчило, если бы ее за это повесили. Но — бедный Колин!

— Скажите спасибо, что она не проникла в вашу семью, мистер Шерингэм, сэр, — заметил философски инспектор. — Но смею сказать, из нее выйдет неплохая жена, когда все утрясется. Она, разумеется, охотилась за деньгами Колина Вудторпа, но теперь, когда она их получила, а впридачу — солидное положение в обществе, она, возможно, утихомирится и все будет в норме.

— Но сам бы я не выбрал себе подобную жену, — ответил, слегка вздрогнув, Роджер. — Да, она, конечно, охотилась за деньгами Вудторпа, как, несомненно, и миссис Вэйн до нее.

— Нет, сэр, — раздумчиво сказал инспектор, — я склонен думать, что к миссис Вэйн это не относится. Думаю, она искренно любила юношу. Маргарет, конечно, знала об их интрижке, и это был дополнительный резон, чтобы устранить миссис Вэйн. И вот еще почему обручение держалось в такой строгой тайне. Мисс Кросс знала, что кузина никогда в жизни не отступится от возлюбленного и, разумеется, вычеркнет ее из завещания. Между прочим, вам будет интересно узнать, что брачный контракт доктора недействителен, так как миссис Вэйн никогда не была его законной женой. Я наводил справки и имею на этот счет юридическое заключение. Так что девица, в конечном счете, десяти тысяч фунтов не получит.

— "Много шуму из ничего", — иронически отозвался Роджер.

— Или "Рука мертвеца", как вы однажды выразились, — улыбнулся инспектор. — Вы придумали хорошее название, сэр, для этой истории, потому что, как бы то ни было, именно пуговица в безжизненной руке миссис Вэйн самое достоверное доказательство вины мисс Кросс.

Роджер подавил зевок и взглянул на часы.

— Благое небо, вы знаете, инспектор, что уже третий час ночи? Пора бы спать. Хотя засну ли я — вот в чем вопрос. Все это несколько выбило меня из колеи, как вы понимаете. Однако, клянусь Юпитером, — сказал Роджер, вставая, даже сейчас я едва могу поверить, что все это совершила она!

Инспектор тоже встал и снисходительно улыбнулся.

— Потому, что она хорошенькая? Потому, что вид у нее такой честный, и вам казался возможным брачный союз между нею и вашим кузеном, сэр? Потому, что вы видели в ней хорошенькую маленькую героиню в одной из ваших будущих книг?

— Да, возможно, — виновато согласился Роджер.

В утешение инспектор похлопал его по плечу своей широкой ладонью и добродушно сказал:

— А знаете, в чем ваша беда, сэр? Вы чересчур начитались детективных романов!

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Тайна смерти миссис Вэйн

Очередной роман шерингэмовского цикла. Помимо занимательного сюжета он пронизан обилием юмористических замечаний и комментариев, сразу настраивающих на игривый лад. В какой-то мере и повествование и некоторые сцены взывают в памяти приключения Шерлока Холмса. Сходство с произведениями Конан Доила дополняется появлением "друга сыщика", что совершенно необычно для шерингэмовских сюжетов. Изложение, в котором почти не появляются действующие лица драмы, а необходимые сведения о них излагаются опосредованно, также характерно для рассказов о Холмсе. Так что, когда в 23-й главе всплывает имя Холмса, этому не удивляешься.

Больше, чем когда-либо, Шерингэм демонстрирует удивительную наивность вкупе со способностью к плодотворным размышлениям. Его ход мыслей особенно интересен и нагляден в эпизоде, когда он развивает свои идеи вслух в присутствии Энтони и приходит к совершенно противоположной, нежели высказанная им ранее, точке зрения.

Всегда бывает забавно проследить, какие версии происшедшего автор выбирает в качестве ложного, а какие — в качестве истинного решения. Так, "Тайна смерти миссис Вэйн" образует весьма интересную пару с более поздним романом, "Убийство на верхнем этаже" (1931). Между этими двумя произведениями можно провести достаточно параллелей, но здесь следует определенно отметить, что замысел разгадки "Миссис Вэйн" использован в качестве ложной разгадки в "Убийстве на верхнем этаже".

Инспектор и Шерингэм, то ли по причине отдаленности первого от Лондона и начальства, то ли по причине отпускного настроения, общаются оживленнее обычного и благожелательно настроенный инспектор склонен поразительно часто нарушать инструкции. Впоследствии он будет гораздо сдержанней.

Пикировка этих двух протагонистов, собственно говоря, заполняет собой практически весь роман. Энтони и мисс Кросс, игравшие такую большую роль в первых главах, впоследствии отходят на задний план. Хозяйка, у которой остановился Медоуз, смотрится куда значительнее мужа убитой женщины — хотя мы даже не знаем ее фамилии! Неудивительно, что в финале очень мало внимания уделяется разочарованию Энтони или репортерским трудам Роджера. Эта незаинтересованность дальнейшей судьбой персонажей призвана еще раз подчеркнуть нарочитую пародийность "Миссис Вэйн". А кроме того, милейший Шерингэм всегда склонен устраивать театр одного актера, в котором другие люди должны не более чем предоставлять ему ситуации для игры ума. Эта деталь тоже несет в себе заряд иронии — ведь самовлюбленности в знаменитых героях детективного жанра всегда было предостаточно.

Вышел в Англии в 1927 году.

Перевод выполнен М. Тугушевой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Примечания

1

За вес (фр.)/

(обратно)

2

Древнегреческий философ-материалист (341–270 до н. э.), признававший целью жизни безмятежность духа, здоровье и радости плоти.

(обратно)

3

Могущественной (фр.).

(обратно)

4

Здесь: "непревзойденное" (лат.).

(обратно)

5

Весьма уважаемым человеком (лат.).

(обратно)

6

Герой "Поэмы о Старом Моряке" английского поэта-романтика С.Т. Колриджа (1772–1834). Старый Моряк в своем вечном странствии встречает трех гостей, спешащих на свадебный пир, и одному из них рассказывает свою драматическую историю.

(обратно)

7

Роулендсон Томас (1756–1827) английский график, мастер политической и бытовой карикатуры (серия зарисовок "Лондонский микрокосм", 1808).

(обратно)

8

Следовательно (лат.).

(обратно)

9

Имеется в виду обет молчания, который давали монахи-трапписты, члены древнего католического ордена цистерцианцев.

(обратно)

10

Удачного путешествия! (фр.).

(обратно)

11

Моисей был женат на дочери мадиамского священника Иофора.

(обратно)

12

Роджер, проверяя ученость священника, потчует его псевдоисторической абракадаброй, смешивая эпохи, имена и деяния: Омар Хайям (ок.1048 — после 1122) — персидский поэт, математик, философ; Елизавета I (1533–1603) — английская королева; Афанасий Александрийский (296–373) ученый богослов, защищавший в т. н. "Кредо Афанасия" независимость церкви от императорской власти; Жанна д'Арк (1412–1431) — Орлеанская дева, национальная героиня Франции, возглавлявшая борьбу против захватчиков-англичан, в 1430 году попала в плен, была обвинена в ереси и в 1431 сожжена на костре в Руане.

(обратно)

13

Судья, в обязанности которого входит выяснение причины смерти, происшедшей при необычных или сомнительных обстоятельствах.

(обратно)

14

Здесь: "сколько вам угодно" (лат.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1 . Наш специальный корреспондент

Глава 2 . Девушка и убийство

Глава 3 . Инспектору Морсби не очень интересно

Глава 4 . Энтони берет интервью у подозреваемой

Глава 5 . Роджер предостерегает

Глава 6 . Нежелательная улика

Глава 7 . Случайные сведения об очень неприятной леди

Глава 8 . Которая знакомит нас со священником, похожим на козла

Глава 9 . Колин, кто ты?

Глава 10 . Чай, фарфор и юная любовь

Глава 11 . Инспектор Морсби ведет опрос

Глава 12 . Да, это дурная кровь

Глава 13 . Полночная экспедиция

Глава 14 . Аргументы Роджера

Глава 15 . Интересная находка: башмак

Глава 16 . Вмешательство инспектора Морсби

Глава 17 . Потрясающее невежество священника

Глава 18 . Приготовления к аресту

Глава 19 . Конец негодяя

Глава 20 . Яд и трубка

Глава 21 . Роджер играет в одиночку

Глава 22 . Новые открытия

Глава 23 . Колин смешал карты

Глава 24 . Инспектор Морсби шутит

Глава 25 . Роджер разгадывает тайну

Глава 26 . Целебная горечь правды

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Тайна смерти миссис Вэйн . . . . . . . . . . . . . . .