«В 4:50 с вокзала Паддингтон. Дело смотрительницы»

В 4:50 с вокзала Паддингтон. Дело смотрительницы (fb2) - В 4:50 с вокзала Паддингтон. Дело смотрительницы (пер. Назира Хакимовна Ибрагимова,Михаил Васильевич Тарасов) (Мисс Марпл) 1204K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Кристи

Agatha Christie ЗОЛОТАЯ КОЛЛЕКЦИЯ Агата Кристи В 4:50 с вокзала Паддингтон Дело смотрительницы

В 4:50 С ВОКЗАЛА ПАДДИНГТОН

Глава 1

Миссис Макгилликадди бежала, задыхаясь, по платформе вслед за носильщиком, который нес ее чемодан. Миссис Макгилликадди была низенькой и полной, а носильщик —  высоким, шагал быстро. Кроме того, миссис Макгилликадди обременяло большое количество свертков —  результат целого дня беготни за подарками к Рождеству. Поэтому условия гонки были неравными, и носильщик скрылся за углом в конце платформы, когда миссис Макгилликадди все еще двигалась по прямому отрезку.

На платформе № 1 в тот момент было не слишком много народу, так как один поезд только что отошел, но на ничейной территории за ее пределами людские потоки текли в нескольких направлениях одновременно: к станции метро и от нее, к камерам хранения, буфетам, справочным бюро, доскам объявлений, а также из двух выходов зоны прибытия и отправления поездов на привокзальную площадь.

Миссис Макгилликадди с ее свертками толкали со всех сторон, но в конце концов она добралась до выхода на платформу № 3. Она поставила один сверток у ног и пошарила в сумочке в поисках билета, позволяющего ей пройти мимо сурового стража в мундире у ворот. В этот момент над ее головой раздался голос, охрипший, но приятный:

—  В четыре пятьдесят с платформы номер три отправится поезд на Брэкхэмптон, Милчестер, Уэйвертон, узловую станцию Карвил, Роксетер и на станции ветки Чэдмаут. Пассажиров, следующих в Брэкхэмптон и Милчестер, просим пройти в хвост поезда. Пассажирам, следующим в Вейнкуэй, следует сделать пересадку на станции Роксетер-пять.

Голос выключился со щелчком, затем заговорил снова, объявив о прибытии в 4.33 на платформу № 9 поезда из Бирмингема и Вулверхэмптона.

Миссис Макгилликадди нашла свой билет и предъявила его. Дежурный проколол его и буркнул: «С правой стороны в хвосте поезда».

Миссис Макгилликадди прошла по платформе и нашла своего носильщика, который со скучающим видом смотрел в пространство у двери в вагон третьего класса.

—  Прибыли, леди.

—  Я еду первым классом, —  возмутилась миссис Макгилликадди.

—  Вы мне этого не говорили, —  проворчал носильщик, с пренебрежением бросая взгляд на ее похожее на мужское твидовое пальто цвета «перец с солью».

Миссис Макгилликадди, хотя она ему это говорила, не стала с ним спорить. Она слишком запыхалась.

Носильщик подхватил чемодан и зашагал с ним к соседнему вагону, где миссис Макгилликадди прекрасно расположилась в одиночестве. Поезд в 4.50 не пользовался большой популярностью —  пассажиры первого класса предпочитали или более быстрый утренний экспресс, или поезд в 6.30 с вагоном-рестораном. Миссис Макгилликадди вручила носильщику чаевые, которые он принял с разочарованием, явно считая их более подобающими пассажиру третьего, а не первого класса. Миссис Макгилликадди, хотя она и была готова потратить деньги на удобную поездку домой после ночного путешествия с севера страны и целого дня лихорадочной беготни по магазинам, никогда не давала слишком щедрых чаевых.

Она со вздохом откинулась на плюшевые подушки и открыла журнал. Через пять минут раздался свисток, и поезд тронулся. Журнал выскользнул из рук миссис Макгилликадди, голова ее упала набок, и через три минуты она уже спала. Женщина проспала тридцать пять минут и проснулась со свежими силами. Поправив сбившуюся набок шляпку, она села прямо и стала смотреть в окно, на проносящийся мимо сельский пейзаж. Уже стемнело, угрюмый, туманный декабрьский день подходил к концу, до Рождества оставалось всего пять дней. Лондон был темным и унылым; сельский пейзаж выглядел ничуть не лучше, хотя иногда казался веселым, благодаря постоянно мелькающим огням, когда поезд мчался мимо городков и вокзалов.

—  В последний раз подается чай, —  объявил служащий, распахивая дверь в коридор.

Миссис Макгилликадди уже выпила чаю в крупном универмаге. В данный момент она была полностью сыта. Служащий прошел дальше по коридору, издавая свой монотонный крик. Миссис Макгилликадди взглянула вверх на багажную полку с довольным видом. Полотенца для лица были замечательным приобретением, Маргарет хотела именно такие; космическое ружье для Робби и кролик для Джин ей очень нравились, а вечерняя жакетка была именно такой, какая ей нужна, —  теплой, но элегантной. Пуловер для Гектора тоже… И она с одобрением стала размышлять о добротности своих покупок.

Ее довольный взгляд вернулся к окну и к поезду, который со скрежетом стремительно пронесся в противоположном направлении, заставив дребезжать окна, а ее саму —  вздрогнуть. Поезд прогрохотал по стрелкам и проскочил мимо станции. Потом он внезапно снова сбавил скорость, очевидно повинуясь сигналу семафора.

Несколько минут состав полз вперед, затем остановился, потом опять двинулся вперед. Мимо проскочил еще один встречный поезд, хоть и не так стремительно, как первый. Их поезд опять набирал скорость. В этот момент еще один, также идущий из Лондона, приблизился к их поезду; на мгновение такая близость даже испугала ее. Некоторое время оба поезда двигались параллельно, то обгоняя друг друга, то отставая. Миссис Макгилликадди смотрела из своего окна в окна параллельно идущих вагонов. Большинство штор были опущены, но иногда можно было видеть пассажиров. Второй поезд не был переполнен, многие купе оставались пустыми.

В тот момент, когда возникла иллюзия, будто оба поезда стоят на месте, штора одного купе резко взлетела вверх. Миссис Макгилликадди смотрела в освещенное купе первого класса, всего в нескольких футах от нее.

Затем она ахнула и привстала с места. Спиной к окну и к ней стоял мужчина. Его руки сжимали горло женщины, стоящей к нему лицом, и он медленно, безжалостно, душил ее. Ее глаза вылезали из орбит, лицо посинело и застыло. На глазах у завороженной миссис Макгилликадди наступил конец: тело обмякло и обвисло на руках у мужчины.

В этот момент поезд миссис Макгилликадди снова замедлил ход, а второй поезд начал набирать скорость. Он вырвался вперед и через несколько секунд исчез из виду.

Рука миссис Макгилликадди потянулась к шнуру вызова проводника, потом замерла в нерешительности. В конце концов, какой смысл звонить в том поезде, в котором едет она?

Ужас того, что она видела на столь близком расстоянии, и необычные обстоятельства парализовали ее. Необходимо срочно что-то предпринять —  но что?

Дверь ее купе отодвинулась, и проводник сказал:

—  Ваш билет, пожалуйста.

Миссис Макгилликадди в волнении повернулась к нему:

—  Какой-то мужчина задушил женщину! В поезде. Я видела это —  отсюда. —  Она указала на окно.

На лице проводника отразилось сильное сомнение.

—  Задушил? —  недоверчиво переспросил он.

—  Да, задушил… Я это видела, говорю же вам! Вы должны сейчас же что-нибудь предпринять!

Проводник смущенно кашлянул.

—  Вы не думаете, мадам, что, возможно, слегка задремали и… э… —  Он тактично умолк.

—  Я поспала, конечно, но если вы думаете, что это был сон, вы сильно ошибаетесь. Я это видела, говорю же вам.

Взгляд проводника упал на открытый журнал, лежащий на сиденье. На открытой странице была изображена девушка, которую кто-то душил, а человек с револьвером грозил паре из открытой двери.

Он убедительным тоном произнес:

—  Не думаете ли вы, мадам, что читали интересный рассказ и просто задремали, а проснулись несколько…

Миссис Макгилликадди перебила его.

—  Я это видела, —  сказала она. —  Я была не более сонной, чем вы сейчас. И я смотрела через окно прямо в окно поезда, идущего рядом, и там мужчина душил женщину. И я хочу знать, что вы собираетесь предпринять.

—  Ну… Мадам…

—  Вы что-нибудь собираетесь предпринять, я полагаю?

Проводник нехотя вздохнул и посмотрел на свои часы.

—  Ровно через семь минут мы прибываем в Брэкхэмптон. Я доложу о том, что вы мне рассказали. В каком направлении шел тот поезд?

—  В этом направлении, разумеется. Вы же не предполагаете, что я смогла бы все это рассмотреть, если бы поезд промелькнул мимо в противоположном направлении?

Вид проводника говорил о том, что он считал миссис Макгилликадди вполне способной увидеть что угодно и где угодно, куда бы ни увлекла ее фантазия. Но он остался учтивым.

—  Вы можете положиться на меня, мадам, —  заверил проводник. —  Я доложу о вашем заявлении. Могу я записать ваше имя и адрес —  на всякий случай?

Миссис Макгилликадди дала ему адрес, по которому она будет находиться несколько следующих дней, и свой постоянный адрес в Шотландии, и проводник записал их. Затем он удалился с видом человека, который выполнил свой долг и успешно разобрался с надоедливой пассажиркой.

Миссис Макгилликадди продолжала хмуриться и чувствовала смутную неудовлетворенность. Доложит ли проводник о ее заявлении? Или он просто хотел ее успокоить?

Она полагала, что многие пожилые пассажирки бывают совершенно уверены, что раскрыли коммунистический заговор, что их грозят убить, что они видели летающую тарелку или секретный космический корабль, и сообщают об убийствах, которых никогда не было. Если этот человек счел ее одной из них…

Поезд замедлял ход, грохоча на стрелках; мимо бежали огни большого города. Миссис Макгилликадди открыла свою сумочку, достала копию счета, так как не смогла найти ничего более подходящего, быстро что-то написала на обороте шариковой ручкой, положила листок в чистый конверт, который, к счастью, оказался в сумочке, заклеила его и надписала.

Поезд медленно подъехал к платформе, заполненной людьми. Так много пассажиров и так мало носильщиков… А, вот идет один! Она повелительным тоном подозвала его:

—  Носильщик! Отнесите это, пожалуйста, в контору начальника станции.

Она вручила ему конверт вместе с шиллингом. Затем со вздохом откинулась на спинку. Ну вот, она сделала, что могла. На секунду пожалела о шиллинге: шести пенсов было бы вполне достаточно…

Ее мысли вернулись к сцене, свидетелем которой она стала. Ужасно, совершенно ужасно…

Она отличалась крепкими нервами, но ее била дрожь. Какой странный, какой фантастический случай произошел с ней, Элспет Макгилликадди! Если бы штора на окне случайно не поднялась вверх… Но это, конечно, воля Провидения. Именно оно пожелало, чтобы она, Элспет Макгилликадди, стала свидетельницей преступления… Женщина мрачно поджала губы.

Раздались крики, послышались свистки, двери со стуком захлопнулись. Поезд в 5.38 медленно отъехал от станции Брэкхэмптон. Час и пять минут спустя он остановился в Милчестере.

Миссис Макгилликадди собрала свои свертки, взяла чемодан и вышла. Посмотрела в оба конца платформы и мысленно подтвердила свое прежнее суждение: носильщиков не хватает. Те, которых она видела, таскали мешки с почтой или толпились возле багажных вагонов. Кажется, пассажиры сегодня должны сами носить свои вещи… Но она не сможет нести чемодан, зонтик и все свертки. Ей придется подождать.

Через некоторое время миссис Макгилликадди удалось подозвать носильщика.

—  Вызвать вам такси?

—  Меня будут встречать, надеюсь.

У милчестерского вокзала к ней подошел водитель такси, который наблюдал за выходом, и заговорил с мягким местным выговором:

—  Вы —  миссис Макгилликадди? В Сент-Мэри-Мид?

Женщина подтвердила, что это она. Носильщик получил свое вознаграждение, адекватное, хоть и небольшое. Автомобиль с миссис Макгилликадди, чемоданом и свертками выехал в ночь. Ехать предстояло девять миль. Сидя в машине очень прямо, миссис Макгилликадди не могла расслабиться. Ей необходимо было выплеснуть свои чувства.

Наконец такси поехало по знакомой деревенской улице и в конце концов остановилось у места назначения; миссис Макгилликадди вышла и двинулась по вымощенной кирпичом дорожке к дому.

Шофер внес вещи в дом, когда дверь им открыла пожилая служанка.

Миссис Макгилликадди прошла прямо через прихожую, туда, где у открытой двери в гостиную ее ждала хозяйка —  хрупкая старая леди.

—  Элспет!

—  Джейн!

Они поцеловались, и, без всякого вступления и околичностей, миссис Макгилликадди заговорила.

—  Ох, Джейн, —  простонала она, —  я видела убийство!

Глава 2

I

Следуя наставлениям, полученным ею от матери и бабушки —  а именно, что истинную леди ничто не может ни шокировать, ни удивить, —  мисс Марпл только приподняла брови и покачала головой.

—  Как это, наверное, неприятно для тебя, Элспет, —  сказала она, —  и, уж конечно, очень необычно. Думаю, тебе лучше рассказать мне об этом сейчас же.

Это было именно то, чего хотелось миссис Макгилликадди. Она позволила хозяйке усадить себя поближе к камину, стянула перчатки и начала оживленно рассказывать.

Мисс Марпл слушала очень внимательно. Когда миссис Макгилликадди наконец сделала паузу, чтобы перевести дух, хозяйка дома решительно сказала:

—  Лучше всего, дорогая, тебе подняться наверх, снять шляпку и умыться. Потом мы поужинаем и за ужином не станем говорить об этом. После мы сможем все тщательно обсудить и рассмотреть со всех сторон.

Миссис Макгилликадди согласилась с ее предложением. Обе дамы поужинали и во время еды говорили о различных аспектах жизни в Сент-Мэри-Мид. Мисс Марпл прокомментировала всеобщее недоверие к новому органисту, поведала о недавнем скандале с женой аптекаря и коснулась темы вражды между директрисой школы и деревенскими жителями. Потом они поговорили о садиках мисс Марпл и миссис Макгилликадди.

—  Пионы, —  сказала мисс Марпл, вставая из-за стола, —  совершенно непредсказуемы. Они либо принимаются, либо нет. Но если они принимаются, то остаются с тобою на всю жизнь, так сказать. И в наши дни появились очень красивые сорта.

Они снова устроились у камина, и мисс Марпл достала из углового буфета два старых уотерфордских бокала[1], а из другого буфета —  бутылку.

—  Никакого кофе на ночь, Элспет, —  сказала она. —  Ты уже и так слишком возбуждена —  что неудивительно! —  и, возможно, не уснешь. Я рекомендую бокал моей настойки из примулы, а позже, может быть, чашечку ромашкового чая.

Миссис Макгилликадди приняла эти предложения, мисс Марпл разлила настойку.

—  Джейн, —  сказала она, пробуя напиток, —  ты же не думаешь, что мне все это приснилось или что я это придумала?

—  Конечно, нет, —  горячо ответила мисс Марпл.

У миссис Макгилликадди вырвался вздох облегчения.

—  Кондуктор именно так и считал. Он был очень вежлив, но все равно…

—  Я думаю, Элспет, это вполне естественно при данных обстоятельствах. Эта история кажется совершенно невероятной, да она и в самом деле невероятна. А он тебя совсем не знает… Нет, я ничуть не сомневаюсь, что ты видела все то, о чем мне рассказала. Это очень необычно —  но вполне возможно. Я помню, как сама заинтересовалась, когда поезд шел параллельно тому поезду, в котором ехала я, и заметила, как ясно и живо видишь то, что происходит в одном или двух ближайших вагонах. Помню, один раз маленькая девочка играла с плюшевым мишкой; внезапно она нарочно бросила его в толстяка, спавшего в углу, а тот вскочил с крайне негодующим видом, что позабавило других пассажиров. Я видела их всех очень четко. После я могла бы точно описать, как они выглядели и в чем были одеты.

Миссис Макгилликадди с благодарностью кивнула:

—  Именно так и было со мной.

—  Тот мужчина стоял к тебе спиной, ты сказала… Значит, лицо его разглядеть не удалось?

—  Нет.

—  А женщина, ты можешь ее описать? Молодая, старая?

—  Скорее молодая. Между тридцатью и тридцатью пятью. Точнее не могу сказать.

—  Хорошенькая?

—  Об этом я тоже ничего не знаю. Ее лицо, видишь ли, было искажено, и…

Мисс Марпл быстро перебила ее:

—  Да-да, я понимаю. Как она была одета?

—  На ней была какая-то шубка, из светлого меха. Без шляпы. Блондинка.

—  И в мужчине не было ничего, никаких отличий, которые ты запомнила?

—  Ну… —  Миссис Макгилликадди старательно подумала прежде, чем ответить. —  Он был довольно высокий и темноволосый, по-моему. На нем было толстое пальто, поэтому я не очень хорошо могу судить о его фигуре. —  И она грустно заключила: —  Не очень много для того, чтобы действовать.

—  Это уже кое-что, —  возразила мисс Марпл; затем, немного помолчав, прибавила: —  Ты совершенно уверена, что та женщина умерла?

—  Она умерла, без сомнений. У нее вывалился язык и… Лучше я не буду об этом говорить…

—  Конечно, не надо, —  быстро ответила мисс Марпл. —  Мы узнаем больше, надеюсь, утром.

—  Утром?

—  Мне кажется, что об этом должны сообщить в утренних газетах. После того, как этот мужчина напал на женщину и убил ее, у него на руках должен остаться труп. Что он сделает? Предположительно, ему пришлось быстро покинуть поезд на первой же станции… Между прочим, ты помнишь, был ли в том вагоне коридор?

—  Нет, не было.

—  Это указывает на поезд, который идет не слишком далеко. Он почти наверняка делает остановку в Брэкхэмптоне. Предположим, тот человек сошел с поезда в Брэкхэмптоне, возможно, он усадил тело женщины в угол купе, спрятав ее лицо в меховой воротник, чтобы труп не сразу обнаружили. Да, я думаю, именно так он бы и поступил. Но, разумеется, тело вскоре обнаружили, и я думаю, что новость об убитой женщине, обнаруженной в поезде, почти наверняка попадет в утренние газеты, —  посмотрим.

II

Но в утренних газетах такой новости не оказалось.

Мисс Марпл и миссис Макгилликадди, убедившись в этом, закончили завтрак в молчании. Обе размышляли. После завтрака они прошлись по саду. Но это, как правило увлекательное, времяпрепровождение сегодня не захватило их полностью. Мисс Марпл действительно показала гостье некоторые новые, редкие образцы, приобретенные ею для сада камней, но делала это почти рассеянно. А миссис Макгилликадди не провела обычную контратаку, огласив список своих собственных недавних приобретений.

—  Сад выглядит совсем не так, как должен выглядеть, —  сказала мисс Марпл, по-прежнему рассеянно. —  Доктор Хейдок категорически запретил мне наклоняться и становиться на колени… В самом деле, что можно сделать, если не наклоняться и не опускаться на колени? Конечно, есть старик Эдвардс, но он такой упрямый… А все эти случайные заработки вырабатывают дурные привычки без конца гонять чаи и работать спустя рукава.

—  О, я знаю, —  согласилась миссис Макгилликадди.

—  Конечно, дело не в запрещении наклоняться, но действительно, особенно после обеда —  а я набрала вес, —  тут она окинула взглядом свои пухлые формы, —  у меня потом бывает изжога.

Воцарилось молчание. Затем миссис Макгилликадди встала неподвижно, расставив ноги, и повернулась к подруге.

—  Ну? —  спросила она. Это было короткое, незначительное слово, но тон миссис Макгилликадди придал ему большое значение, и мисс Марпл прекрасно поняла его.

—  Я знаю, —  сказала она.

Дамы посмотрели друг на дружку.

—  Я думаю, —  сказала мисс Марпл, —  мы могли бы дойти до полицейского участка и поговорить с сержантом Корнишем. Он умный и терпеливый, и я его очень хорошо знаю, а он знает меня. Думаю, он выслушает нас и передаст сведения куда нужно.

Поэтому примерно три четверти часа спустя мисс Марпл и миссис Макгилликадди уже беседовали с серьезным человеком со свежим цветом лица, в возрасте тридцати-сорока лет, который внимательно слушал то, что они ему говорили.

Фрэнк Корниш принял дам сердечно и даже почтительно. Он придвинул им стулья и сказал:

—  Что я могу для вас сделать, мисс Марпл?

—  Я бы попросила вас выслушать мою подругу, миссис Макгилликадди.

И сержант Корниш ее выслушал. После завершения повествования он пару минут молчал. Потом сказал:

—  Это очень необычная история. —  Его глаза незаметно оценивали миссис Макгилликадди, пока она говорила.

В целом у него сложилось благоприятное впечатление. Разумная женщина, способная рассказывать ясно, не обладающая слишком большим воображением, насколько он мог судить, и не истеричная. Более того, мисс Марпл, кажется, верила в правдивость рассказа подруги, а сержант хорошо знал мисс Марпл. Собственно, все жители Сент-Мэри-Мида знали ее —  мягкую и нерешительную на вид, но обладающую чрезвычайно острым умом и проницательностью.

Он откашлялся и заговорил:

—  Конечно, вы могли ошибиться —  я не говорю, что ошиблись, имейте в виду, —  но это возможно. Много странных вещей случается; может быть, это было не так серьезно и фатально…

—  Я знаю, что видела, —  мрачно произнесла миссис Макгилликадди.

«И ты будешь упорствовать в своем мнении, —  подумал Фрэнк Корниш, —  а потом окажется, что ты, как ни странно, права».

Вслух же он сказал:

—  Вы сообщили об этом железнодорожным чиновникам, а потом пришли и сообщили мне. Это правильные действия, и вы можете на меня положиться —  расследование будет проведено.

Он замолчал. Мисс Марпл мягко и удовлетворенно кивнула. Миссис Макгилликадди не чувствовала такого же удовлетворения, но ничего не сказала. Сержант Корниш обратился к мисс Марпл, не столько потому, что хотел узнать ее мысли, сколько потому, что хотел услышать, что она скажет.

—  Если факты именно таковы, —  спросил он, —  как вы считаете, что произошло с телом?

—  По-видимому, есть только две возможности, —  без колебаний ответила мисс Марпл. —  Вероятнее всего, разумеется, что тело оставили в поезде, но теперь это кажется маловероятным, потому что иначе его обнаружил бы в ту же ночь другой пассажир или же служащие железной дороги на конечной станции.

Корниш кивнул.

—  Другой единственно возможный выход для убийцы —  вытолкнуть тело из поезда на рельсы. Полагаю, оно до сих пор лежит где-то на путях, и его еще не обнаружили, хотя это кажется совершенно неправдоподобным. Но, насколько я вижу, другого способа избавиться от тела нет.

—  В книгах пишут о трупах, спрятанных в сундуках, —  сказала миссис Макгилликадди, —  но в наше время никто не путешествует с сундуками, только с чемоданами, а спрятать труп в чемодан невозможно.

—  Да, —  сказал Корниш. —  Я согласен с вами обеими. Тело —  если оно есть —  должны были уже обнаружить или очень скоро обнаружат. Я буду держать вас в курсе всех событий, хотя, полагаю, вы прочтете о них в газетах. Конечно, есть вероятность, что та женщина, хоть и подверглась жестокому нападению, не умерла. Возможно, она смогла покинуть поезд на своих ногах.

—  Вряд ли без посторонней помощи, —  сказала мисс Марпл. —  А если и так, их бы заметили. Мужчину, который поддерживает женщину, утверждая, что она больна…

—  Да, их бы заметили, —  согласился Корниш. —  Или, если бы женщину нашли без сознания —  или больную —  в вагоне и увезли в больницу, это также попало бы в отчеты. Я думаю, вы можете быть уверены, что очень скоро услышите обо всем этом.

Но прошел день, потом еще один. Наконец вечером мисс Марпл получила от сержанта Корниша записку.

По тому делу, о котором вы со мной консультировались, было проведено полное расследование, которое не дало результатов. Не найдено никакого женского тела. Ни одна больница не оказывала помощи женщине, которую вы описали, и никто не видел никакой женщины, пережившей шок, или заболевшей, или покидающей станцию с помощью мужчины. Можете мне поверить, что было проведено тщательное расследование. Я полагаю, что ваша подруга могла стать свидетельницей описанной сцены, но что все было совсем не так серьезно, как она думала.

Глава 3

I

—  Не так серьезно? Ерунда! —  воскликнула миссис Макгилликадди. —  Это было убийство!

Она с вызовом смотрела на мисс Марпл, а та смотрела на нее.

—  Давай, Джейн, —  продолжала миссис Макгилликадди. —  Скажи, что все это ошибка! Скажи, что я все это выдумала! Ты ведь так теперь думаешь, да?

—  Любой может ошибиться, —  мягко указала ей мисс Марпл. —  Любой, Элспет, даже ты. Я думаю, мы должны помнить об этом. Но, знаешь, я считаю, что ты, скорее всего, не ошиблась… Ты пользуешься очками для чтения, но очень хорошо видишь вдаль, и то, что ты видела, произвело на тебя большое впечатление. Ты явно была в шоке, когда приехала сюда.

—  Я этого никогда не забуду, —  с содроганием сказала миссис Макгилликадди. —  Беда в том, что я не понимаю, что могу сделать!

—  Я думаю, —  задумчиво произнесла мисс Марпл, —  что ты больше ничего не можешь сделать. (Если бы миссис Макгилликадди вслушивалась в интонации голоса подруги, она бы заметила, что та сделала небольшое ударение на слове «ты».) —  Ты сообщила о том, что увидела, чиновникам железной дороги и полицейским… Нет, ты больше ничего не можешь сделать.

—  В каком-то смысле это облегчение, —  сказала миссис Макгилликадди, —  потому что, как ты знаешь, я еду на Цейлон сразу же после Рождества, в гости к Родрику, и мне, конечно, не хочется откладывать этот визит —  я с таким нетерпением ждала его… Хотя, разумеется, я бы его отложила, если бы сочла это своим долгом, —  добродетельно прибавила она.

—  Уверена, что отложила бы, Элспет, но, как я сказала, считаю, что ты сделала все, что было в твоих силах.

—  Теперь это дело полиции, —  сказала миссис Макгилликадди. —  А если полицейские предпочитают быть глупыми…

Мисс Марпл решительно покачала головой.

—  О, нет, —  возразила она, —  полицейские не глупцы. И поэтому это так интересно, правда?

Миссис Макгилликадди непонимающе смотрела на нее, и мисс Марпл получила подтверждение своему мнению о подруге как о женщине принципиальной, но лишенной воображения.

—  Нужно узнать, —  сказала мисс Марпл, —  что в действительности произошло.

—  Ее убили.

—  Да, но кто убил ее и почему? И что произошло с ее телом? Где оно сейчас?

—  Выяснить это —  задача полиции.

—  Вот именно —  а они не выяснили. Это означает, что тот мужчина очень умный, очень. Не могу представить себе, —  мисс Марпл сдвинула брови, —  как он отделался от трупа… Убить женщину в приступе ярости —  это должно было быть непреднамеренным убийством, никто не стал бы убивать женщину всего за несколько минут до прибытия поезда на крупную станцию. Нет, наверное, произошла ссора, ревность, что-то в этом роде… Ты ее задушил —  и вот у тебя на руках труп, а поезд вот-вот прибудет на станцию. Что ты можешь сделать, кроме как прислонить тело в углу купе, как будто женщина спит, прикрыть ее лицо, а затем самому покинуть поезд как можно быстрее? Не вижу никакой другой возможности —  и все-таки она должна быть.

Мисс Марпл глубоко задумалась. Миссис Макгилликадди пришлось дважды повторить свой вопрос, прежде чем ее подруга ответила.

—  Ты становишься глухой, Джейн.

—  Возможно, немножко… Мне кажется, что люди произносят слова не так четко, как прежде. Но я тебя слышала. Боюсь, что я просто не обратила внимания.

—  Я только спросила о завтрашних поездах в Лондон. Поеду после обеда, хорошо? Я поеду к Маргарет, а она ожидает меня только к чаю.

—  Послушай, Элспет, ты не против того, чтобы поехать поездом в двенадцать пятнадцать? Мы смогли бы пораньше устроить ланч.

—  Конечно, и…

Мисс Марпл продолжала говорить, заглушая слова подруги:

—  И еще я хотела спросить, не будет ли Маргарет против, если ты приедешь не к чаю, а часам к семи?

Миссис Макгилликадди с любопытством посмотрела на приятельницу.

—  Что ты задумала, Джейн?

—  Элспет, я предлагаю поехать вместе в Лондон, а потом мы снова прокатимся из Лондона до Брэкхэмптона на том поезде, на котором ты ехала в тот день. Затем ты вернешься в Лондон, а я поеду дальше сюда, как сделала ты. Разумеется, я заплачу за билеты, —  твердо заявила мисс Марпл.

Миссис Макгилликадди проигнорировала финансовую сторону вопроса.

—  Чего ты ожидаешь, Джейн? —  спросила она. —  Еще одного убийства?

—  Конечно, нет, —  мисс Марпл была шокирована. —  Но я признаюсь, что хотела бы увидеть своими глазами, под твоим руководством, э… очень трудно подобрать правильное слово… местность, где произошло преступление.

Итак, на следующий день мисс Марпл и миссис Макгилликадди сидели в противоположных углах купе вагона первого класса, отправившегося из Лондона в 4.50 с вокзала Паддингтон. На вокзале было еще больше народа, чем в прошлую пятницу, так как до Рождества оставалось всего два дня; но в поезде, отправившемся в 4.50 с вокзала Паддингтон, было сравнительно спокойно —  по крайней мере, в хвосте поезда.

За всю дорогу ни один поезд не поравнялся с ними, и они не поравнялись с другим поездом.

Иногда мимо них мелькали составы, идущие в Лондон. Дважды они проносились мимо них в другую сторону, на большой скорости. Миссис Макгилликадди время от времени с сомнением смотрела на свои часы.

—  Трудно сказать, когда именно… мы проехали какую-то станцию, я знаю…

Но они все время проезжали какие-то станции.

—  Через пять минут мы прибудем в Брэкхэмптон, —  сказала мисс Марпл.

В дверях появился проводник. Мисс Марпл вопросительно подняла брови, миссис Макгилликадди покачала головой. Это был не тот проводник. Он прокомпостировал их билеты и пошел дальше, пошатываясь, так как поезд начал долгий поворот, при этом снижая скорость.

—  По-моему, мы прибываем в Брэкхэмптон, —  сказала миссис Макгилликадди.

—  Мы проезжаем пригороды, я думаю, —  ответила мисс Марпл.

За окном замелькали огни, здания, иногда виднелись улицы и поезда. Они ехали еще медленнее. Начались стрелки.

—  Мы будем на месте через минуту, —  сказала миссис Макгилликадди, —  и я не понимаю, какая была польза от этой поездки. Тебе она что-нибудь подсказала, Джейн?

—  Боюсь, нет, —  ответила мисс Марпл с сомнением в голосе.

—  Пустая трата денег, —  сказала миссис Макгилликадди, но с меньшим неодобрением, чем в том случае, если бы она платила сама за себя. Мисс Марпл твердо настояла на этом условии.

—  Все равно, —  сказала ее подруга, —  нужно своими глазами увидеть то место, где все произошло. Этот поезд опаздывает на несколько минут. Но твой поезд в пятницу прибыл вовремя?

—  Думаю, да. Я не обратила внимания.

Поезд медленно подъехал к полной людей платформе вокзала Брэкхэмптона. Громкоговоритель хрипло объявил о прибытии, двери открылись; люди выходили и входили, спешили взад и вперед по платформе. Повсюду царили суета и толчея.

Мисс Марпл подумала, что убийце было легко затеряться в толпе, выйти из вокзала среди массы людей, или даже пересесть в другой вагон и поехать дальше на том же поезде туда, куда он направлялся. Легко быть пассажиром-мужчиной среди многих.

Но не так легко заставить труп исчезнуть без следа. Этот труп должен где-то находиться.

Миссис Макгилликадди уже вышла из вагона. Теперь она говорила с платформы, в открытое окно:

—  Береги себя, Джейн. Не простудись. Сейчас очень неприятное и коварное время года, а ты уже не так молода, как прежде.

—  Я знаю, —  ответила мисс Марпл.

—  И давай не будем больше беспокоиться обо всем этом. Мы сделали все, что могли.

Мисс Марпл кивнула и сказала:

—  Не стой на холоде, Элспет, а не то сама простудишься. Иди и выпей чашечку горячего чая в ресторане вокзала. Ты еще успеешь, до твоего обратного поезда осталось двенадцать минут.

—  Так я и сделаю. До свидания, Джейн.

—  До свидания, Элспет. С наступающим тебя Рождеством. Надеюсь, ты увидишь, что у Маргарет все в порядке. Развлекайся на Цейлоне и передай от меня привет дорогому Родрику, —  если только он меня помнит, в чем я сомневаюсь.

—  Конечно, он тебя помнит, и очень хорошо. Ты помогла ему однажды, когда он учился в школе —  что-то связанное с деньгами, которые исчезали из шкафчика. Он об этом не забыл.

—  О, это… —  отмахнулась мисс Марпл.

Миссис Макгилликадди отвернулась, раздался свисток, поезд тронулся.

Мисс Марпл смотрела, как удаляется крепкая, коренастая фигура подруги. Элспет может отправляться на Цейлон с чистой совестью: она выполнила свой долг и свободна от дальнейших обязательств.

Мисс Марпл не откинулась на спинку кресла, когда поезд набрал скорость. Вместо этого она села прямо и погрузилась в серьезные размышления. Несмотря на то что речь мисс Марпл обычно была путанной и многословной, мысли ее отличались остротой и четкостью. Перед нею стояла проблема, которую нужно было решить, —  проблема того, как вести себя дальше. Кроме того, как ни странно, для нее, как и для миссис Макгилликадди, это был вопрос долга.

Подруга сказала, что обе они сделали все, что смогли. Это было правдой в том, что касалось миссис Макгилликадди, но в отношении себя мисс Марпл не была столь в этом уверена.

Иногда дело в том, следует ли применить свой особый дар… Но, возможно, она слишком самодовольна. В конце концов, что она может сделать? Ей вспомнились слова подруги: «Ты уже не так молода, как прежде…»

Хладнокровно, как генерал, планирующий боевые действия, или бухгалтер, оценивающий бизнес, мисс Марпл взвешивала и выстраивала в уме факты «за» и «против» предстоящего предприятия. Положительными факторами были:

1. Мой долгий жизненный опыт и знание человеческой природы.

2. Сэр Генри Клитеринг и его крестник (он сейчас работает в Скотленд-Ярде, насколько я знаю), который так хорошо проявил себя в деле «Литтл-Пэддокс»[2].

3. Второй сын моего племянника Реймонда, Дэвид, работающий, я почти уверена, в Британской железнодорожной компании.

4. Сын Гризельды Леонард, который так хорошо разбирается в географических картах.

Мисс Марпл перебрала эти положительные факторы и одобрила их. Все они были необходимы ей, чтобы уравновесить отрицательные факторы —  в частности, слабость ее собственного тела.

«Не могу же я, —  думала мисс Марпл, —  носиться туда-сюда, заниматься расспросами и выяснять различные факты».

Да, главными препонами были ее возраст и слабость. Несмотря на то что здоровье у нее —  для ее возраста —  хорошее, она все-таки стара. И раз доктор Хейдок строго запретил ей работать в саду, он едва ли одобрит, если она займется выслеживанием убийцы. Собственно говоря, мисс Марпл как раз это и намеревалась делать —  и тут такой предлог отказаться от своих планов!.. Ведь если до сих пор убийства ей, так сказать, навязывали, то в данном случае она сама решила начать расследование. А она не была уверена, что ей этого хочется… Она состарилась, состарилась и устала.

В этот момент, в конце утомительного дня, ей очень не хотелось начинать какое-то новое дело. Ей вообще не хотелось ничего, кроме того, чтобы добраться до дома, посидеть у камина перед подносом со вкусным ужином, а затем лечь спать. А на следующий день подстричь кое-какие растения в саду, слегка привести их в порядок, не наклоняясь, не напрягая сил…

—  Я слишком стара для новых приключений, —  сказала себе мисс Марпл, рассеянно глядя в окно на изогнутую линию насыпи.

Поворот…

Какая-то мысль слабо шевельнулась в ее мозгу… Сразу же после того, как проводник пробил их билеты…

Это подсказало ей идею. Всего лишь идею.

Совершенно другую…

Лицо мисс Марпл слегка порозовело. Она вдруг совершенно перестала ощущать усталость.

—  Я напишу Дэвиду завтра утром, —  сказала она себе.

И одновременно ей в голову пришла мысль о еще одном ценном преимуществе.

—  Ну, конечно! Моя верная Флоренс!

II

Мисс Марпл методично принялась составлять план действий, делая соответствующую скидку на рождественские праздники, которые явно должны были вызвать задержку всего вокруг.

Она написала внучатому племяннику, Дэвиду Уэсту, сплетя рождественские пожелания с настоятельной просьбой об информации.

К счастью, как и в прошлые годы, она получила приглашение к викарию, и там ей удалось расспросить Леонарда, приехавшего домой на Рождество, насчет карт.

Всевозможные карты были страстью Леонарда, и интерес старой дамы к крупномасштабным картам одного из районов не пробудил в нем любопытства. Он многословно и охотно рассказал ей о картах вообще и записал для нее названия тех, которые лучше всего подойдут для ее цели. Собственно говоря, он сделал кое-что получше —  обнаружил, что в его коллекции имеется такая карта, и одолжил ее мисс Марпл. Та обещала обращаться с нею очень осторожно и потом вернуть.

III

—  Карты, —  сказала Гризельда, которая хоть и была матерью взрослого сына, выглядела до странности молодой и цветущей для обитательницы захудалого, старого дома приходского священника. —  Что ей нужно от карт? Я хочу спросить, зачем ей понадобились карты?

—  Не знаю, —  ответил юный Леонард. —  Кажется, она точно не сказала.

—  Интересно… —  протянула Гризельда. —  Мне это кажется очень странным… В ее-то годы старушка должна бы уже бросить такие штуки.

Леонард спросил, какие именно, но Гризельда уклончиво ответила:

—  Совать свой нос в чужие дела… Интересно, почему карты?

Вскоре мисс Марпл получила письмо от своего внучатого племянника Дэвида Уэста. Он с нежностью писал ей:

Милая тетя Джейн!

Что вы там затеяли? Я узнал то, о чем вы меня просили. Подходят только два поезда: в 4.33 и в 5 часов. Первый поезд пассажирский и останавливается в Хейлинг-Бродвей, Баруэлл-Хит, Брэкхэмптоне, а затем на станциях по пути в Маркет-Бейсинг. Пятичасовой поезд —  это уэльский экспресс до Кардиффа, Ньюпорта и Суонси. Первый поезд можно было догнать около 4.50, хотя он должен прибывать в Брэкхэмптон на пять минут раньше, а второй должен находиться возле Брэкхэмптона как раз в 4.50. Неужто я чую во всем этом какой-то пикантный деревенский скандал? Может быть, возвращаясь после беготни по магазинам в городе поездом в 4.50, вы заметили в проходящем поезде жену мэра в объятиях санитарного инспектора? Но какое имеет значение, что это был за поезд? Возможно, уик-энд в Портколе? Спасибо за пуловер. Именно такой, как мне хотелось. Как поживает садик? Не очень цветет в это время года, как я себе представляю.

Всегда ваш,

Дэвид.

Мисс Марпл слегка улыбнулась, потом обдумала присланные сведения. Миссис Макгилликадди определенно говорила, что в том вагоне не было коридора. Следовательно, это был не экспресс до Суонси.

Значит, это поезд в 4.33.

И нового путешествия ей не избежать. Мисс Марпл вздохнула, но составила новый план.

Она поехала в Лондон, как и раньше, поездом в 12.15, но на этот раз добралась до Брэкхэмптона не в 4.50, а в 4.33.

Путешествие прошло без приключений, но она заметила несколько деталей. Народу в вагонах было немного —  поезд в 4:33 отправлялся до вечернего часа пик. Из всех вагонов первого класса только в одном ехал пассажир —  очень старый джентльмен, читающий газету «Нью стейтсмен». Мисс Марпл ехала в пустом купе, а на двух остановках, Хейлинг-Бродвей и Баруэлл-Хит, она высунулась из окна и наблюдала за пассажирами, садящимися в поезд и выходящими из него.

В Хейлинг-Бродвей в поезд село несколько пассажиров третьего класса. В Баруэлл-Хит вышло несколько пассажиров, также третьего класса. Никто не входил в вагон первого класса и не покидал его, кроме старого джентльмена с газетой.

Когда поезд на подходе к Брэкхэмптону совершал поворот по дуге рельсового пути, мисс Марпл, ради эксперимента, поднялась и встала спиной к окну, на котором предварительно опустила шторку.

Да, решила она, поворот дороги и снижение скорости действительно могли тряхнуть поезд и отбросить человека на окно, отчего шторка могла резко взлететь вверх. Она посмотрела в темноту за окном. Было светлее, чем когда миссис Макгилликадди совершала свою поездку —  тогда только что стемнело, но все равно ничего нельзя было разглядеть. Для того, чтобы что-то увидеть, ей придется совершить поездку в дневное время.

На следующий день мисс Марпл поехала в Лондон ранним поездом, купила четыре полотняных наволочки (прищелкнув языком при виде цены), чтобы совместить расследование с покупкой хозяйственных товаров, и вернулась поездом, который отправлялся с вокзала Паддингтон в 12:15. И опять оказалась одна в вагоне первого класса.

«Это всё налоги, —  подумала мисс Марпл, —  всё из-за них. Никто не может позволить себе ездить первым классом, кроме бизнесменов в час пик. Полагаю, это потому, что они могут включить стоимость билета в свои представительские расходы».

Примерно за полчаса до того, как поезд прибыл в Брэкхэмптон, мисс Марпл достала карту, которой снабдил ее Леонард, и начала наблюдать за сельской местностью. Она заранее и очень внимательно изучила карту и, заметив название станции, которую они проехали, вскоре сумела определить, где находится, —  как раз в тот момент, когда поезд начал снижать скорость перед поворотом. Изгиб путей был очень большим. Мисс Марпл, прижавшись носом к окну, внимательно рассматривала местность внизу (поезд шел по довольно высокой насыпи). Она смотрела то на пейзаж за окном, то на карту, пока поезд наконец не пришел в Брэкхэмптон.

В ту ночь она написала и отправила письмо, адресованное мисс Флоренс Хилл, Брэкхэмптон, Мэдисон-роуд, 4…

На следующее утро мисс Марпл отправилась в библиотеку графства, где изучила адресную книгу Брэкхэмптона и географический справочник, а также историю графства.

До сих пор ничто не противоречило той весьма неясной и поверхностной идее, которая пришла ей в голову. То, что она вообразила, было вероятно. Но дальше она не продвинулась.

Однако следующий этап требовал действий —  многочисленных действий, —  таких, для которых у нее самой не хватило бы физических сих.

Чтобы доказать справедливость своей теории —  или опровергнуть ее, —  она должна на данном этапе привлечь на помощь другого человека. Вопрос в том, кого? Мисс Марпл перебрала в уме несколько имен и возможностей, но отвергла их, раздраженно покачав головой.

Все умные люди, на чей интеллект она могла бы положиться, были слишком заняты. У них не только много своей работы, более или менее важной, —  но и часы их досуга, как правило, расписаны надолго вперед. А неумные, у которых есть свободное время, просто не подходят, решила мисс Марпл.

Она продолжала размышлять с растущим раздражением и растерянностью. Потом ее лицо внезапно прояснилось.

—  Конечно! —  вслух сказала мисс Марпл. —  Люси Айлзбэрроу!

Глава 4

I

Имя Люси Айлзбэрроу уже получило известность в определенных кругах.

Ей было тридцать два года. Она получила степень бакалавра по математике в Оксфорде, обладала выдающимся умом, по всеобщему признанию, и все ожидали, что ее ждет блестящая академическая карьера в области математики.

Но, кроме таланта к наукам, Люси Айлзбэрроу обладала основательным здравым смыслом. Она не могла не заметить, что работа научного сотрудника очень плохо вознаграждается. Также ее не привлекала перспектива преподавать, но доставляли удовольствие контакты с гораздо менее блестящими умами, чем ее собственный. Короче говоря, ей нравились люди, всякие люди, и не всегда одни и те же. Она также откровенно любила деньги. А чтобы заработать деньги, нужно предложить то, что пользуется спросом.

Люси Айлзбэрроу сразу же обнаружила нехватку квалифицированной домашней прислуги —  и к изумлению своих ученых друзей и знакомых, нашла себе занятие в области домашнего труда.

И сразу же добилась больших успехов.

К этому моменту, по истечении нескольких лет, ее знали на всей территории Британских островов. Жены приобрели привычку весело говорить мужьям: «Всё в порядке, и я могу ехать с тобой в Соединенные Штаты. Я заполучила Люси Айлзбэрроу!»

Особенностью Люси Айлзбэрроу было то, что как только она входила в дом, всякое беспокойство, тревога и тяжелая работа покидали его. Люси делала все, заботилась обо всем, устраивала все. Она была невероятно компетентна во всех мыслимых сферах: присматривала за пожилыми родителями, соглашалась нянчить маленьких детей, ухаживала за больными, божественно готовила, хорошо ладила с любыми старыми, раздражительными слугами, которые оказывались в доме (обычно таких не было), тактично вела себя с невозможными личностями, успокаивала старых пьяниц, ее любили все собаки. Лучше всего было то, что она не чуралась никакой работы: мыла полы на кухне, вскапывала грядки в саду, убирала за собаками и занималась любым бессмысленным делом!

Одним из ее правил было никогда не наниматься на длительное время.

За эти две недели вам приходилось платить огромные деньги! Но в течение этих двух недель вы жили в раю. Вы могли полностью расслабиться, уехать за границу, остаться дома, делать все, что захочется, —  и быть уверенной в том, что домашнее хозяйство в полном порядке, поскольку находится в умелых руках Люси Айлзбэрроу.

Естественно, ее услуги пользовались огромным спросом. Она могла бы, если б захотела, обеспечить себя работой на три года вперед. Ей предлагали колоссальные деньги, чтобы она стала постоянной прислугой. Но Люси не собиралась поступать на постоянную работу и не подряжалась больше чем на полгода вперед. И в течение этого периода, о чем не знали ее настойчивые клиенты, она всегда оставляла себе некоторое свободное время. Это позволяло ей либо устроить себе короткий роскошный отпуск (так как отныне она ничего не тратила, а получала много и жила в хороших условиях), либо принять неожиданное предложение, которое приходилось ей по душе то ли само по себе, то ли потому, что «ей понравились эти люди». Поскольку теперь у нее имелась возможность выбирать клиентов из многих, нуждающихся в ее услугах, она часто руководствовалась личными предпочтениями. Одно лишь богатство не купило бы услуги Люси Айлзбэрроу. Ей очень нравилась ее жизнь, и она находила в ней неиссякаемый источник развлечений.

Люси Айлзбэрроу читала и перечитывала письмо мисс Марпл. Они познакомились два года назад, когда услуги Люси понадобились писателю Реймонду Уэсту для ухода за его старой тетушкой, выздоравливающей после пневмонии. Люси приняла его предложение и отправилась в Сент-Мэри-Мид.

Ей очень понравилась мисс Марпл. Что касается последней, стоило ей увидеть из окна спальни, как Люси Айлзбэрроу по всем правилам окапывает душистый горошек, как она со вздохом облегчения откинулась на подушки. Мисс Марпл наслаждалась вкусными блюдами, которые приносила ей Люси, и с приятным удивлением слушала рассказы своей престарелой, раздражительной служанки о том, как «я научила мисс Айлзбэрроу вывязывать крючком узор, о котором она никогда раньше не слышала! Она мне была так благодарна». И выздоровела с быстротой, поразившей ее доктора.

Мисс Марпл написала мисс Айлзбэрроу, чтобы узнать, не может ли та взяться за довольно необычную задачу. Может быть, они с мисс Айлзбэрроу смогли бы договориться о встрече, на которой обсудят это дело…

Люси Айлзбэрроу на пару мгновений нахмурилась, обдумывая этот вопрос. У нее действительно все время было занято. Но слово «необычная» и воспоминание о личности мисс Марпл сыграли решающую роль. Она тут же позвонила пожилой даме и объяснила, что не сможет приехать в Сент-Мэри-Мид сейчас, так как занята работой, но что свободна завтра с двух до четырех и может встретиться с мисс Марпл в любом месте Лондона. Люси предложила свой собственный клуб —  довольно непривлекательное заведение, но имеющее то преимущество, что в нем есть несколько маленьких, темных гостиных, обычно пустующих.

Мисс Марпл приняла приглашение, и на следующий день встреча состоялась.

Они поздоровались. Люси Айлзбэрроу провела свою гостью в самую темную из гостиных и сказала:

—  Боюсь, именно сейчас у меня много клиентов, но в любом случае расскажите, чего вы от меня хотите?

—  Это очень просто, —  ответила мисс Марпл. —  Необычно, но просто. Я хочу, чтобы вы нашли труп.

На мгновение у Люси мелькнуло подозрение, что старушка свихнулась, но она тут же отвергла эту идею. Мисс Марпл была в исключительно здравом уме и говорила именно то, что хотела сказать.

—  Какой труп? —  спросила Люси Айлзбэрроу с восхитительным самообладанием.

—  Труп женщины, —  ответила мисс Марпл. —  Женщины, которую убили —  точнее, задушили —  в поезде.

Люси слегка приподняла брови.

—  Да, действительно весьма необычно… Расскажите мне об этом.

Миссис Марпл рассказала. Люси Айлзбэрроу внимательно слушала, не перебивая. В конце она спросила:

—  Все это основано на том, что видела ваша подруга —  или думала, что видела? —  В ее вопросе звучало сомнение.

—  Элспет Макгилликадди не отличается богатым воображением, —  ответила мисс Марпл, —  поэтому я верю тому, что она говорит. Если бы речь шла о Дороти Картрайт —  совсем другое дело. У Дороти всегда наготове хорошая история, и она часто сама в нее верит; обычно в ее основе лежит правда, но не более того. Однако Элспет —  женщина, которой очень трудно заставить себя поверить в то, что могло произойти нечто необычайное или из ряда вон выходящее. И она совершенно не поддается внушению, почти как гранит.

—  Понимаю, —  задумчиво произнесла Люси. —  Ну, давайте примем это все на веру. Какова же моя роль?

—  Вы произвели на меня большое впечатление, —  сказала мисс Марпл, —  и, видите ли, у меня теперь не хватает физических сил куда-то выбираться и что-то делать…

—  Вы хотите, чтобы я навела справки? Нечто подобное? Но разве полицейские этого не сделали? Или вы считаете, что они просто сделали это небрежно?

—  О, нет, —  сказала мисс Марпл. —  Они не были небрежными. Просто у меня есть теория насчет трупа той женщины. Он должен где-то находиться. Если его не нашли в поезде, то его, должно быть, сбросили с поезда; однако его не обнаружили нигде вдоль железнодорожного полотна. Поэтому я проехала по тому же маршруту и посмотрела, нет ли такого места, где могли бы выбросить труп из поезда, так чтобы его не нашли на путях. Такое место есть. Железнодорожный путь, изгибаясь по широкой дуге незадолго до Брэкхэмптона, идет по краю высокой насыпи. Если тело выбросили там, когда поезд накренился под углом к насыпи, я думаю, оно запросто могло скатиться вниз.

—  Но его ведь все равно бы наверняка нашли, даже там?

—  О, да. Его должны были забрать оттуда… Но мы сейчас к этому подойдем. Вот это место на карте.

Люси наклонилась над картой и посмотрела туда, куда указывал палец мисс Марпл.

—  Эта усадьба сейчас находится в пригороде Брэкхэмптона, —  сказала та, —  но раньше это был загородный дом с обширным парком и прилегающими землями, и он до сих пор стоит там, нетронутый, только теперь его окружают новостройки и маленькие пригородные домики. Он называется Ратерфорд-холл. Его построил человек по имени Крэкенторп, очень богатый промышленник, в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году. Сын того Крэкенторпа, пожилой человек, все еще живет там вместе с дочерью, как я поняла. Железнодорожный путь огибает половину его поместья.

—  И вам надо, чтобы я сделала… что?

Мисс Марпл быстро ответила:

—  Я хочу, чтобы вы устроились туда на работу. Все сейчас отчаянно хотят заполучить умелую помощницу по дому; не думаю, чтобы это было трудно.

—  Да, я полагаю, это будет нетрудно.

—  Насколько я поняла, мистер Крэкенторп пользуется у местных жителей репутацией скаредного человека. Если вы согласитесь на низкую оплату, я доплачу вам до нужной суммы, которая, думаю, должна быть несколько больше обычной.

—  Из-за трудностей?

—  Не столько из-за трудностей, сколько из-за опасности. Знаете, это может быть опасным. И справедливо будет предупредить вас об этом.

—  Не знаю, —  задумчиво произнесла Люси, —  остановит ли меня мысль об опасности.

—  Я думаю, не остановит, —  сказала мисс Марпл. —  Вы не тот человек.

—  Смею сказать, вы решили, что это может меня даже привлечь? Я встречала в жизни мало опасностей. Но вы действительно думаете, что это может быть опасно?

—  Кто-то совершил очень удачное преступление, —  заметила мисс Марпл. —  Ни шума, ни подозрений. Две старые дамы рассказали совершенно невероятную историю, полиция ее проверила и ничего не нашла. Так что все тихо и спокойно. Я не думаю, что этому человеку, кем бы он ни был, понравится, что в этом деле кто-то копается, —  особенно если вы добьетесь успеха.

—  Что именно мне искать?

—  Любые следы вдоль насыпи —  клочок одежды, сломанные кусты… Что-то в этом роде.

Люси кивнула.

—  А потом?

—  Я буду совсем рядом с вами, —  сказала мисс Марпл. —  Моя старая служанка, верная Флоренс, живет в Брэкхэмптоне. Она много лет ухаживала за своими престарелыми родителями. Теперь они оба умерли, и Флоренс сдает комнаты постояльцам —  все они очень приличные люди. Она выделила мне комнату в своем доме и будет преданно ухаживать за мной, так что я предполагаю все время быть неподалеку от вас. Вы можете упомянуть, что у вас есть престарелая тетушка, живущая по соседству, и что вы хотите получить место недалеко от нее; также я предлагаю вам оговорить разумное количество свободного времени, чтобы часто навещать ее.

Люси опять кивнула.

—  Я собиралась поехать в Таормину[3] послезавтра, —  сказала она. —  Но отпуск подождет. Однако могу обещать всего три недели. После этого я буду плотно занята.

—  Трех недель более чем достаточно, —  сказала мисс Марпл. —  Если мы не сумеем ничего найти за три недели, то можно бросить все это дело, посчитав его выдумкой.

Она уехала, а Люси, подумав несколько минут, позвонила в контору по найму прислуги в Брэкхэмптоне, управляющую которой очень хорошо знала. Она объяснила свои поиски работы в этом районе желанием быть ближе к «тетушке». Отклонив с некоторым трудом и немалой изобретательностью несколько более привлекательных мест, Люси услышала упоминание о Ратерфорд-холле.

—  Кажется, это именно то, что мне нужно, —  твердо сказала она.

Из конторы позвонили мисс Крэкенторп, а та перезвонила Люси.

Два дня спустя мисс Айлзбэрроу выехала из Лондона в Ратерфорд-холл.

II

Сидя за рулем своей маленькой машины, Люси въехала во внушительных размеров железные ворота. Прямо за ними стоял маленький домик, когда-то служивший сторожкой, а теперь выглядевший совершенно заброшенным —  то ли разрушенным войной, то ли просто запущенным, трудно было сказать точно. Длинная извилистая подъездная дорога вела через большие мрачные рощицы рододендронов к дому.

У Люси дух захватило, когда она увидела дом, представлявший собой миниатюрную копию Виндзорского замка. Однако каменная лестница перед входом требовала ухода, а гравиевая дорожка позеленела от сорняков.

Она позвонила в старомодный звонок из кованого железа, и его эхо разнеслось внутри дома. Неряшливая женщина, вытирая руки о передник, открыла дверь и с подозрением посмотрела на нее.

—  Вас ждут, да? —  спросила она. —  Мисс Как-то-там-бэрроу, так она мне говорила.

—  Совершенно верно, —  подтвердила Люси.

В доме царил отчаянный холод.

Провожатая провела гостью через темный холл и открыла дверь направо. К большому удивлению Люси, это оказалась очень приятная гостиная, уставленная книгами и обитыми английским ситцем креслами.

—  Я ей скажу, —  произнесла женщина и ушла, закрыв за собой дверь и на прощание бросив на Люси крайне неприязненный взгляд.

Через несколько минут дверь опять открылась. С первого мгновения Люси решила, что Эмма Крэкенторп ей нравится.

Это была женщина средних лет, ничем особенно не отличающаяся, ни хорошенькая, ни уродливая, практично одетая в твидовую юбку и пуловер, с зачесанными назад темными волосами, спокойными светло-карими глазами и очень приятным голосом.

—  Мисс Айлзбэрроу? —  спросила она и протянула ей руку. Потом вдруг засомневалась: —  Скажите, вы действительно ищете такую работу? Мне не нужна экономка, знаете ли, чтобы руководить. Мне нужен человек, который будет делать работу по дому.

Люси ответила, что в этом нуждается большинство людей.

Эмма Крэкенторп объяснила, извиняясь:

—  Столько людей, знаете ли, считают, что нужно только слегка вытереть пыль, но я и сама могу вытереть пыль, это нетрудно.

—  Я хорошо вас понимаю, —  сказала Люси. —  Нужно готовить и стирать, убирать дом и топить котел. Всё в порядке, именно этим я и занимаюсь. Я совсем не боюсь работы.

—  Это большой дом и, боюсь, неудобный. Конечно, мы занимаем его лишь частично —  то есть мы с отцом. Он почти инвалид. Мы живем очень скромно, готовим на обычной газовой плите. У меня есть несколько братьев, но они приезжают сюда нечасто. Приходят две женщины: миссис Киддер —  по утрам, а миссис Харт —  три раза в неделю, чтобы начистить медь и тому подобное. У вас своя машина?

—  Да. Она может стоять под открытым небом, если ее некуда поставить. Она к этому привыкла.

—  О, у нас полно старых конюшен, с этим всё в порядке… —  Хозяйка на мгновение нахмурилась. —  Айлзбэрроу —  довольно необычная фамилия. Мои друзья рассказывали мне о какой-то Люси Айлзбэрроу… кажется, Кеннеди?

—  Да. Я работала у них в Северном Девоне, когда у миссис Кеннеди родился ребенок.

Эмма Крэкенторп улыбнулась.

—  Помню, они сказали, что никогда так хорошо не жили, как когда вы обо всем там заботились. Но у меня сложилось впечатление, что ваши услуги стоят ужасно дорого. Та сумма, которую я упоминала…

—  С этим всё в порядке, —  заверила ее Люси. —  Видите ли, мне нужно быть недалеко от Брэкхэмптона. У меня есть престарелая тетушка, у которой плохое здоровье, и я хочу находиться поблизости от нее. Вот почему плата для меня на втором месте. Я не могу позволить себе ничего не делать. Могу ли я быть уверена, что у меня будет свободное время почти каждый день?

—  Конечно. Каждый день после полудня, до шести часов, если хотите.

—  Это будет идеально.

Мисс Крэкенторп на секунду заколебалась, потом сказала:

—  Мой отец очень пожилой, и с ним бывает трудно. Он настаивает на экономии во всем и иногда говорит вещи, которые огорчают людей. Я бы хотела…

Люси быстро перебила ее:

—  Я привыкла к старым людям, самым разным. Мне всегда удавалось с ними ладить.

Эмма Крэкенторп почувствовала облегчение.

«Беда с отцом, —  поставила диагноз Люси. —  Держу пари, он старый тиран».

Ей отвели большую мрачную спальню, которую напрасно изо всех сил пытался согреть маленький электрообогреватель, и провели по дому, обширному и неудобному особняку. Когда они проходили мимо двери в холл, чей-то голос взревел:

—  Это ты, Эмма? Новая девица приехала? Веди ее сюда. Я хочу на нее посмотреть.

Эмма покраснела и взглядом попросила у Люси прощения.

Обе женщины вошли в комнату. Она была богато обита темным бархатом и тесно заставлена викторианской мебелью из красного дерева, узкие окна пропускали очень мало света.

Старый мистер Крэкенторп полулежал в инвалидном кресле, рядом стояла трость с серебряным набалдашником.

Это был крупный худой мужчина, плоть которого свисала складками, с лицом бульдога и с драчливо выпяченным подбородком. В густых темных волосах мелькала проседь, маленькие глазки смотрели подозрительно.

—  Давайте-ка посмотрим на вас, юная леди.

Люси подошла к нему, спокойная и улыбающаяся.

—  Есть одна вещь, которую вам лучше сразу усвоить. То, что мы живем в большом доме, не означает, что мы богаты. Мы не богаты. Мы живем просто —  вы слышите? —  просто! К нам нечего приезжать с претенциозными идеями. Треска ничем не уступает тюрбо, запомните это. Я не потерплю лишних расходов. Я здесь живу, потому что мой отец построил этот дом, и он мне нравится. После моей смерти они могут продать его, если захотят… А я думаю, они захотят. У них нет никакого чувства семьи. Этот дом хорошо построен —  он прочный, и вокруг нас наша собственная земля. Это дает нам возможность уединиться. Если продать землю под застройку, она принесет много денег, но пока я жив, этого не будет. Меня отсюда вынесут только ногами вперед. —  Он сердито уставился на Люси.

—  Ваш дом —  ваша крепость, —  произнесла Люси.

—  Смеетесь надо мной?

—  Конечно, нет. Я думаю, очень здорово жить в настоящем деревенском доме, со всех сторон окруженном городом.

—  Именно так. Отсюда не увидишь ни одного другого дома, правда? Поля и коровы —  прямо посреди Брэкхэмптона. Доносится лишь слабый гул машин, когда ветер дует в нашу сторону, но в остальном это тихая деревня…

И, без всякой паузы и не меняя тона, он обратился к дочери:

—  Позвони этому проклятому дураку доктору; скажи ему, что последнее лекарство никуда не годится.

Люси и Эмма удалились. Старик крикнул им вслед:

—  И не пускай сюда эту чертову бабу, которая смахивает пыль. Она перепутала все мои книги.

—  Мистер Крэкенторп давно стал инвалидом? —  спросила Люси.

—  О, уже много лет… —  уклончиво ответила Эмма. —  Это кухня.

Кухня была огромная. Громадная плита стояла холодная и заросшая грязью. Рядом застенчиво пристроилась обычная газовая плита.

Люси осведомилась о времени трапез и осмотрела кладовку. Потом весело сказала Эмме Крэкенторп:

—  Теперь я все знаю. Не волнуйтесь и предоставьте все мне.

В тот вечер, ложась в постель, Эмма, испустив вздох облегчения, произнесла:

—  Кеннеди были совершенно правы. Она —  просто чудо.

На следующее утро Люси встала в шесть часов. Она убрала дом, подготовила овощи, собрала, приготовила и подала завтрак. Вместе с миссис Киддер убрала постели, и в одиннадцать часов прислуга уселась за крепкий чай с печеньем на кухне. Умиротворенная тем, что Люси «не задирает нос», а также крепким и сладким чаем, миссис Киддер расслабилась и принялась сплетничать. Это была маленькая тощая женщина с острыми глазами и поджатыми губами.

—  Он настоящий старый скупердяй. Что ей только приходится терпеть! И все равно я бы не назвала ее забитой. Она умеет постоять за себя, когда приходится. Когда приезжают джентльмены, она следит, чтобы еда была приличной.

—  Джентльмены?

—  Да. Это была большая семья. Старшего, мистера Эдмунда, убили на войне. Потом еще мистер Седрик, он живет где-то за границей. Не женат, рисует картины в чужих странах. Мистер Гарольд работает в Сити, живет в Лондоне —  женат на дочери графа. Потом еще мистер Альфред; у него приятные манеры, но он нечто вроде паршивой овцы, попадал пару раз в неприятные истории… И есть еще муж мисс Эдит, мистер Брайан, он такой милый, правда… Мисс Эдит умерла несколько лет назад, но он всегда оставался членом семьи. И еще мастер[4] Александр, мальчик мисс Эдит. Он учится в школе и всегда приезжает сюда во время каникул; мисс Эмма ужасно его любит.

Люси переваривала эту информацию, продолжая подливать своей осведомительнице чай.

Наконец миссис Киддер нехотя встала.

—  Кажется, мы сегодня провели чудесное утро, —  с удивлением произнесла она. —  Хотите, я помогу вам начистить картошки, дорогая?

—  Я ее уже начистила.

—  Ну и быстро же вы все делаете! Тогда я пойду, раз работы больше нет.

Миссис Киддер ушла, и Люси, так как образовалось свободное время, отскребла кухонный стол, что ей давно хотелось сделать, но она отложила это, чтобы не оскорбить миссис Киддер, в чьи обязанности это входило.

Затем она отмыла серебро, пока то не засверкало. Приготовила ланч, убрала со стола, вымыла посуду и в половине третьего была готова начать свое обследование. Чайный сервиз, сэндвичи, хлеб и масло она поставила на поднос заранее, накрыв их влажной салфеткой, чтобы еда не высохла.

Сначала она прошлась по саду, что было совершенно нормально. Огород был обработан поверхностно, в нем росло несколько видов овощей. Теплицы стояли в руинах. Дорожки повсюду заросли сорняками. Только бордюр из травянистых растений у дома оказался свободным от сорняков и в хорошем состоянии, и Люси заподозрила, что тут приложила руку Эмма. Садовник, очень старый и глуховатый, лишь делал вид, что работает. Люси приветливо заговорила с ним.

Старик жил в коттедже, прилегающем к большому двору у конюшен. Из этого двора вела дорога через парк, огороженный с обеих сторон, и проходила под железнодорожным мостом, а потом вливалась в узкую деревенскую дорогу.

Каждые несколько минут по главному железнодорожному пути на мосту с грохотом проносились поезда.

Люси наблюдала за составами, когда те замедляли ход на крутом повороте, охватывающем поместье Крэкенторпов. Затем прошла под аркой железнодорожного моста и вышла на дорогу. Кажется, ею почти никто не пользовался. По одну сторону тянулась железнодорожная насыпь, по другую возвышалась высокая стена, огораживающая высокое здание какой-то фабрики. Люси шла по дороге, пока не очутилась на улице с маленькими домами. Неподалеку она слышала шум оживленной магистрали. Посмотрела на часы. Какая-то женщина вышла из ближнего дома, и Люси остановила ее:

—  Извините, не могли бы вы сказать мне, есть ли здесь поблизости телефон-автомат?

—  Почта сразу же за поворотом.

Люси поблагодарила ее и пошла дальше, пока не пришла к зданию, где разместились и почта, и магазин. Сбоку стояла телефонная будка. Люси вошла в нее и позвонила, попросив к телефону мисс Марпл. Женский голос резко ответил ей:

—  Она отдыхает. И я не собираюсь ее беспокоить! Ей нужен отдых, она уже старая дама. Кто ей звонит, как передать?

—  Мисс Айлзбэрроу. Нет необходимости ее беспокоить. Просто передайте ей, что я приехала, что все идет хорошо и что я дам ей знать, когда будут какие-нибудь новости.

Она повесила трубку и вернулась назад в Ратерфорд-холл.

Глава 5

I

—  Ничего, если я потренируюсь немного в игре в гольф в парке? —  спросила Люси.

—  О да, конечно. Вы любите гольф?

—  Я не очень хорошо играю, но мне нравится тренироваться. Это приятнее, чем просто гулять в парке.

—  За стенами поместья некуда пойти на прогулку, —  проворчал мистер Крэкенторп. —  Ничего, кроме тротуаров и жалких домишек-коробочек. Им хотелось бы завладеть моей землей и построить еще больше таких же. Но им это не удастся, пока я жив. А я не собираюсь никого радовать своей смертью, это я вам обещаю! Никого не порадую.

—  Перестань, отец, —  мягко сказала Эмма Крэкенторп.

—  Знаю я, о чем они думают и чего ждут. Все они. Седрик и этот хитрый лис Гарольд с его самодовольной физиономией… Что касается Альфреда, меня удивляет, что он до сих пор не попытался от меня избавиться. Не уверен, что он-таки не попробовал, —  на Рождество. У меня был очень странный приступ несварения желудка. Старина Куимпер был озадачен. Он задал мне множество тактичных вопросов…

—  У всех время от времени случаются такие расстройства пищеварения, отец.

—  Ладно-ладно, скажи прямо, что я слишком много съел! Ведь ты именно это имела в виду… А почему я съел слишком много? Потому что на столе было слишком много еды, чересчур много. Пустая трата денег и излишняя роскошь… Да, кстати, —  вот вы, барышня. Вы подали к ланчу пять картофелин, и больших к тому же. Двух картошек довольно для любого человека. Поэтому в будущем не кладите больше четырех. Сегодня одна картошка пропала зря.

—  Она не пропала, мистер Крэкенторп. Я собиралась положить ее в испанский омлет сегодня вечером.

—  Гм!..

Когда Люси вышла из комнаты с кофейным подносом, она услышала, как старик сказал: «Ловкая девица, на все у нее есть ответ. Но готовит хорошо, и к тому же недурна собою…»

Люси Айлзбэрроу взяла легкую клюшку из набора для гольфа, который предусмотрительно привезла с собой, и пошла в парк, перебравшись через ограду. Там она начала тренироваться. Минут через пять мяч после неудачного удара упал на склон железнодорожной насыпи. Люси отправилась его искать. Она оглянулась на дом. Тот был далеко, и никого ни капельки не интересовало, что она делает. Люси продолжала «искать мяч». Время от времени она скатывала мячи с насыпи вниз, в траву.

За вторую половину дня девушка обследовала примерно треть насыпи. Ничего.

Люси двинулась к дому, посылая мячи в этом направлении.

Затем, на следующий день, она на что-то наткнулась. Куст боярышника, растущего посередине насыпи, оказался помятым, вокруг валялись обломки веток. Люси осмотрела сам куст. На одном из шипов виднелся клочок меха. Он был почти такого же цвета, как кора, —  светло-коричневого. Люси секунду смотрела на него, потом вынула из кармана ножницы и осторожно отрезала половину клочка. Отрезанную половинку она положила в конверт, тоже лежавший у нее в кармане.

Затем Люси спустилась по крутому склону, надеясь найти что-нибудь еще. Она внимательно осматривала жесткую траву. Ей показалось, что она различает нечто вроде следа, который оставил человек, идущий по высокой траве. Но след был очень слабым, совсем не таким четким, как ее собственные следы. Должно быть, его оставили уже давно, и он был почти незаметным, но девушка была уверена, что это не плод ее воображения.

Люси начала тщательно рассматривать травяной покров у подножия насыпи, прямо под сломанным кустом. Вскоре ее поиски увенчались успехом. Она нашла пудреницу —  маленькую дешевую компакт-пудру с эмалью. Люси завернула ее в носовой платок, положила в карман и продолжила поиски. Но больше ничего ей обнаружить не удалось.

На следующий день, после ланча, она села в свою машину и отправилась навестить свою больную тетю.

—  Не спешите возвращаться, —  с добротой в голосе сказала Эмма Крэкенторп. —  Вы не понадобитесь нам до обеда.

—  Благодарю вас, но я вернусь не позже шести часов.

Дом № 4 на Мэдисон-роуд оказался маленьким серым домиком на маленькой скучной улочке. На окнах висели очень чистые занавески из ноттингемского кружева; белое крылечко сияло чистотой, как и начищенная до блеска медная дверная ручка. Дверь открыла высокая, мрачная женщина в черном с большим пучком седых волос. Она с подозрением окинула Люси оценивающим взглядом и проводила ее к мисс Марпл.

Пожилая дама занимала гостиную в задней части дома, окна которой выходили на маленький опрятный квадратный садик. Гостиная блистала чистотой; в ней было множество ковриков и салфеточек, большое количество фарфоровых фигурок, стояли довольно большой гарнитур в стиле времен короля Якова и два папоротника в горшках. Мисс Марпл сидела в большом кресле у камина и деловито вязала крючком.

Люси вошла, закрыла за собой дверь и села в кресло напротив.

—  Да! —  сказала она. —  Похоже, вы были правы.

Девушка показала свои находки и подробно рассказала о том, как она их обнаружила.

Щеки мисс Марпл слегка разрумянились от радости по поводу этих достижений.

—  Возможно, мне не следует так себя чувствовать, —  сказала она, —  но очень приятно выдвинуть теорию и получить доказательства ее правильности! —  Она потрогала маленький клочок меха. —  Элспет сказала, что на той женщине была светлая шубка. Полагаю, пудреница лежала у нее в кармане и выпала, когда тело катилось вниз по откосу. Это кажется не очень важным, но может помочь… Вы взяли не весь мех?

—  Нет, я оставила половину на колючках куста.

Мисс Марпл одобрительно кивнула.

—  Совершенно правильно. Вы очень умны, моя дорогая. Полиция захочет увидеть точное место.

—  Вы обратитесь с этим в полицию?

—  Ну… пока нет. —  Мисс Марпл подумала. —  Будет лучше, я думаю, сначала найти труп. А вы как считаете?

—  Да, но разве это не слишком сложная задача? Я хочу сказать, если ваши предположения правильны, убийца сбросил труп с поезда, затем предположительно сошел в поезда в Брэкхэмптоне и в какой-то момент —  возможно, в ту же ночь —  приехал и забрал тело. Но что произошло после этого? Он мог увезти его куда угодно.

—  Не куда угодно, —  возразила мисс Марпл. —  Мне кажется, вы не довели этот вопрос до логического вывода, моя дорогая мисс Айлзбэрроу.

—  Пожалуйста, зовите меня Люси. Почему не куда угодно?

—  Потому что в данном случае ему было бы гораздо проще убить эту женщину, проезжая какое-либо пустынное место, и увезти тело оттуда. Вы не оценили…

Люси перебила ее.

—  Вы хотите сказать… Вы имеете в виду, что это было преднамеренное убийство?

—  Сначала я так не считала, —  призналась мисс Марпл. —  Это естественно. Все выглядело как ссора, во время которой мужчина вышел из себя и задушил женщину, а затем столкнулся с проблемой, как отделаться от трупа жертвы. Эту проблему он решил за несколько минут. Но было бы слишком большим совпадением, если бы он убил женщину в порыве ярости, а затем выглянул в окно и увидел, что поезд делает поворот как раз в том месте, где можно выбросить труп и куда он потом легко сможет приехать и забрать его! Если бы он просто случайно сбросил ее туда, он бы больше ничего с ним не сделал, и труп уже давно бы обнаружили.

Она помолчала. Люси пристально смотрела на нее.

—  Знаете, —  задумчиво произнесла мисс Марпл, —  это очень хитро спланированное преступление. В поезде есть нечто анонимное. Если бы он убил ее в том месте, где она жила или временно остановилась, кто-нибудь мог бы заметить, как он приходил или уходил. Или, если бы он повез ее куда-нибудь в сельскую местность, кто-то мог заметить автомобиль, его номер и марку. Но поезд полон незнакомых людей, они входят и выходят… В вагоне без коридора, наедине с нею, это было очень легко —  особенно если предположить, что он точно знал, что собирается делать дальше. Он знал —  должен был знать —  все о Ратерфорд-холле, о его географическом положении… Я имею в виду его странную обособленность —  словно остров в окружении железнодорожных путей.

—  Именно так, —  согласилась Люси. —  Это анахронизм из прошлого. Вокруг него кипит городская жизнь, но не затрагивает его. Поставщики по утрам доставляют припасы, вот и всё.

—  Поэтому мы предположим, как вы сказали, что убийца приехал той ночью в Ратерфорд-холл. Было уже темно, когда тело упало вниз, и никто бы не обнаружил его до следующего дня.

—  Действительно.

—  Как приехал убийца? На машине? Каким путем?

Люси подумала.

—  Есть проселочная дорога, вдоль стены фабрики. Вероятно, он приехал по ней, свернул под железнодорожный мост и двинулся по задней подъездной дороге. Потом он мог перелезть через ограду, пройти пешком вдоль подножия насыпи, найти тело и отнести его обратно к машине.

—  А потом, —  продолжили мисс Марпл, —  он отвез его в заранее выбранное место. Все это было продумано, знаете ли. И я не верю, как уже говорила, что он увез тело из Ратерфорд-холла, а если и увез, то недалеко. Лучше всего, думаю, было бы закопать его где-нибудь… —  Она вопросительно посмотрела на Люси.

—  Наверное, да, —  задумчиво ответила та. —  Но это не так легко, как кажется.

Мисс Марпл согласилась с ней.

—  Он не смог бы сделать это в парке. Слишком тяжелая работа и очень заметная. Разве что в таком месте, где земля уже вскопана…

—  В огороде, возможно… но он очень близко от домика садовника. Работник уже старый и глухой, но все равно это рискованно.

—  Есть там собака?

—  Нет.

—  Тогда, может быть, сарай или надворная постройка?

—  Это было бы быстрее и проще… Там много неиспользуемых старых строений; развалины свинарников, сараи для упряжи, рабочие постройки, куда никто никогда не ходит… Или он мог засунуть ее куда-то в заросли рододендронов и кустарника.

Мисс Марпл кивнула:

—  Да, думаю, это гораздо вероятнее.

Раздался стук в дверь, и вошла мрачная Флоренс с подносом.

—  Хорошо, что к вам пришла гостья, —  сказала она мисс Марпл. —  Я приготовила вам мои особые булочки, которые вы когда-то любили.

—  Флоренс всегда пекла самые вкусные булочки к чаю, —  сказала мисс Марпл.

Польщенная хозяйка неожиданно расплылась в улыбке и вышла из комнаты.

—  Думаю, моя дорогая, —  сказала мисс Марпл, —  мы не будем говорить об убийстве за чаем. Такая неприятная тема для разговора!

II

После чая Люси встала.

—  Надо возвращаться, —  сказала она. —  Как я вам рассказывала, в Ратерфорд-холле не живет никто, кто мог бы быть тем, кого мы ищем. Там только старик, да пожилая женщина, да еще старый глухой садовник.

—  Я не сказала, что он там живет, —  возразила мисс Марпл. —  Я лишь имела в виду, что он очень хорошо знает Ратерфорд-холл. Но об этом мы сможем подумать после того, как вы найдете тело.

—  По-видимому, вы уверены в том, что я его найду, —  сказала Люси. —  А я вовсе не так в этом уверена.

—  Я уверена, что вы добьетесь успеха, моя дорогая Люси. Вы всё умеете.

—  В каких-то областях —  да, но у меня нет опыта поиска трупов.

—  Я уверена, что для этого нужно лишь немного здравого смысла, —  ободрила ее мисс Марпл.

Девушка посмотрела на нее и рассмеялась. Мисс Марпл улыбнулась ей в ответ.

На следующий же день, после полудня, Люси взялась за дело со всей возможной систематичностью. Она заглянула в наружные постройки, пошарила в кустах шиповника, окружающих старые свинарники, и как раз заглянула в котельную под теплицей, как вдруг услышала сухой кашель, обернулась и увидела старика Хиллмана, садовника, неодобрительно глядящего на нее.

—  Осторожнее, не то свалитесь, мисс, —  предостерег он ее. —  Эта лестница ненадежна; да вы только что лазили на чердак, а там полы тоже ненадежные.

Люси постаралась скрыть смущение.

—  Наверное, вы считаете меня очень любопытной, —  весело сказала она. —  Я просто подумала, нельзя ли как-нибудь приспособить это место —  например, выращивать грибы на продажу, или что-то в этом роде… Все выглядит страшно запущенным.

—  Это всё хозяин, его вина. Ни пенни потратить не желает. Вместе со мною здесь должны работать двое мужчин и мальчик, чтобы держать хозяйство в порядке, но он и слышать об этом не хочет. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы заставить его купить газонокосилку. Он хотел, чтобы я всю траву перед домом косил вручную.

—  Но ведь если здесь можно заработать денег —  после небольшого ремонта…

—  Такое место не будет приносить денег, слишком все запущено. Да ему это до лампочки, в любом случае. Он заботится только об экономии. Хорошо понимает, что произойдет после его смерти —  молодые джентльмены продадут поместье так быстро, как только смогут. Они только и ждут, когда он отдаст концы. Я слышал, им достанется много денег после его смерти…

—  Наверное, он очень богатый человек? —  спросила Люси.

—  «Бакалея Крэкенторпа» —  вот откуда все пошло. Старый джентльмен все это начал, отец мистера Крэкенторпа. Умный человек был, во всех смыслах. Заработал состояние и построил это поместье. Твердый был, как скала, и, говорят, никогда не забывал обид… Но при всем том он был очень щедрым. Совсем не скаредным. Разочаровался в обоих своих сыновьях, как говорят. Дал им образование, вырастил их джентльменами —  Оксфорд, и все такое… Но они стали слишком большими джентльменами и не захотели заниматься бизнесом. Младший женился на актрисе, а потом погиб в дорожной аварии, напившись. Старшего сына, нашего хозяина, отец недолюбливал. Тот часто жил за границей, покупал много языческих статуй и присылал их домой… В молодости хозяин не был столь прижимистым в деньгах; он стал таким уже в пожилом возрасте… Нет, они с отцом никогда не ладили, так я слышал.

Люси переваривала эту информацию, изобразив вежливый интерес. Старик прислонился к стене и приготовился продолжать свою сагу. Ему гораздо больше нравилось разговаривать, чем работать.

—  Старый джентльмен умер перед войной. Ужасный у него был характер. Никто не мог ему возразить, он этого не терпел.

—  И после его смерти нынешний мистер Крэкенторп приехал и поселился здесь?

—  Да, вместе с семьей. Они к тому времени были уже совсем взрослыми.

—  Но ведь… О, понимаю, вы имеете в виду войну четырнадцатого года?

—  Нет, не это. Умер в двадцать восьмом году, вот что я имею в виду.

Люси предположила, что 1928 год и означал «перед войной», хотя она сама выразилась бы иначе.

—  Ну, наверное, вам нужно продолжить свою работу, —  сказала она. —  Не буду вас задерживать.

—  Да что же в это время-то дня можно сделать, —  без энтузиазма сказал старик Хиллман. —  Свету почитай что нет.

Люси вернулась в дом, по пути задержавшись, чтобы проверить небольшую рощицу из берез и азалий, казавшуюся ей перспективной.

Тут она увидела, что в холле стоит Эмма Крэкенторп и читает письмо —  только что принесли дневную почту.

—  Завтра приедет мой племянник, вместе со своим школьным товарищем. Комната Александра находится над крыльцом. Та, что рядом с ней, подойдет для Джеймса Стоддарт-Уэста. Они будут пользоваться ванной комнатой напротив.

—  Хорошо, мисс Крэкенторп. Я прослежу, чтобы комнаты приготовили.

—  Они приедут утром, до ланча. —  Эмма поколебалась. —  Полагаю, они будут голодные.

—  Держу пари, что будут, —  согласилась Люси. —  Ростбиф, как вы считаете? И, может, пирог с патокой?

—  Александр очень любит пирог с патокой.

Два мальчика приехали на следующее утро. У обоих были хорошо причесанные волосы, подозрительно ангельские лица и идеальные манеры. Александр Истли был светловолосым, с голубыми глазами, Стоддарт-Уэст —  черноволосым и в очках.

Во время ланча они серьезно обсуждали события спортивного мира, иногда переключаясь на последние научно-фантастические романы. Дети вели себя словно пожилые профессора, обсуждающие орудия палеолита. По сравнению с ними Люси чувствовала себя очень юной.

Говяжья вырезка исчезла в одно мгновение, пирог с патокой съели до последней крошки.

—  Вы двое разорите меня своим аппетитом, —  проворчал мистер Крэкенторп.

Александр с упреком посмотрел на него голубыми глазами.

—  Мы будем есть хлеб с сыром, если ты не можешь позволить себе покупать мясо, дедушка.

—  Позволить? Я могу его себе позволить! Мне просто не нравится пустая трата денег.

—  У нас ничего не пропало зря, сэр, —  возразил Стоддарт-Уэст, глядя в свою тарелку, ясно свидетельствующую в пользу его правоты.

—  Вы, мальчишки, едите вдвое больше меня.

—  В этом возрасте мы набираем массу тела, —  объяснил Александр. —  Нам необходимо большое поступление протеинов.

Старик что-то проворчал в ответ.

Когда мальчики вышли из-за стола, Люси услышала, как Александр извинился перед другом:

—  Не обращай внимания на моего деда. Он на диете, или что-то в этом роде, и поэтому немного странный. И еще он ужасно жадный. Думаю, это какой-то комплекс.

Стоддарт-Уэст понимающе ответил:

—  У меня была тетка, которая все время считала, что скоро разорится. На самом-то деле у нее было полно денег. Патология, говорили врачи… У тебя сохранился тот футбольный мяч, Алекс?

Убрав со стола и вымыв посуду, Люси вышла из дома; до нее доносились голоса мальчиков с отдаленной лужайки. Сама она пошла в противоположном направлении, по подъездной дороге, а оттуда направилась в сторону, к зарослям кустов рододендронов, и начала тщательные поиски, приподнимая ветки и заглядывая под листья. Она переходила от одной группы кустов к другой и шарила в них клюшкой для гольфа, как вдруг вежливый голос Александра Истли заставил ее вздрогнуть:

—  Вы что-то ищете, мисс Айлзбэрроу?

—  Мяч для гольфа, —  быстро ответила Люси. —  Даже несколько мячей. Я тренировала удар почти каждый день и потеряла очень много мячей. И вот подумала, что должна найти сегодня хотя бы часть из них.

—  Мы вам поможем, —  любезно предложил Александр.

—  Очень мило с вашей стороны. Я думала, вы играете в футбол…

—  Невозможно продолжать играть, —  объяснил Стоддарт-Уэст. —  Становится слишком жарко. Вы часто играете в гольф?

—  Он мне очень нравится. Но у меня не слишком много возможностей.

—  Наверное, немного… Вы ведь здесь готовите, правда?

—  Да.

—  Это вы сегодня готовили ланч?

—  Да. Он вам понравился?

—  Просто чудо, —  сказал Александр. —  Нам в школе дают ужасное мясо, все пересушенное. Я люблю, чтобы говядина была розовой и сочной в середине. А пирог с патокой был просто потрясающий.

—  Вы должны сказать мне, что любите больше всего.

—  Можете как-нибудь приготовить нам яблочные меренги? Это мое любимое.

—  Конечно.

Александр радостно вздохнул.

—  Под лестницей есть набор клюшек для малого гольфа, —  сказал он. —  Мы могли бы устроить поле для гольфа на лужайке и поиграть. Как насчет этого, Стоддарт?

—  Здо-о-рово! —  отозвался Стоддарт-Уэст.

—  Он тренируется говорить с австралийским акцентом, —  вежливо сказал Александр. —  На тот случай, если родители возьмут его с собой в следующем году на международный турнир по крикету.

Получив одобрение Люси, они отправились за клюшками для гольфа. Позднее, когда девушка вернулась к дому, она нашла их сидящими на лужайке, где они спорили о местоположении лунок.

—  Нам не надо делать их в виде циферблата, —  говорил Стоддарт-Уэст. —  Это детская игра. Нам нужно сделать настоящее поле. Длинные лунки и короткие. Жаль, что номера заржавели… Почти ничего невозможно разглядеть.

—  Их нужно покрасить свежей белой краской, —  сказала Люси. —  Завтра можете найти ее и покрасить их.

—  Хорошая мысль, —  лицо Александра прояснилось. —  Послушайте, по-моему, в «длинном амбаре» есть старые банки с краской, остались там после маляров в прошлые каникулы. Посмотрим?

—  Что такое «длинный амбар»? —  спросила Люси.

Александр указал на длинное каменное строение недалеко от дома, возле задней подъездной дороги.

—  Он очень старый, —  объяснил он. —  Дедушка называет его «дырявым амбаром» и говорит, что он еще времен Елизаветы; но он просто хвастает. Амбар остался от фермы, которая первоначально здесь стояла. Мой прадед снес ее —  и построил этот ужасный дом… Многое из коллекции деда находится в амбаре. То, что он посылал домой из-за границы, когда был молодым. Большинство вещей совершенно ужасны. «Длинный амбар» иногда используют для игры в вист и тому подобного. Для собраний «Женского института», для распродаж рукоделия… Давайте пойдем и посмотрим.

Люси охотно отправилась с ними.

Двери амбара были большие, дубовые, усеянные гвоздями.

Александр поднял руку и снял ключ с гвоздя под плющом, справа над дверью. Затем повернул его в замке, толчком распахнул дверь, и они вошли.

С первого взгляда Люси почудилось, что она находится в исключительно плохом музее. Головы двух римских императоров из мрамора уставились на нее выпученными глазами; рядом находился огромный саркофаг времени упадка греко-римского искусства; на пьедестале стояла в жеманной позе Венера, придерживая спадающие одежды.

Рядом с этими произведениями искусства стояли два стола на козлах, несколько сложенных стопками стульев и еще много всякой всячины —  например, ржавая ручная газонокосилка, два ведра, пара изъеденных молью автомобильных кресел и зеленая садовая скамейка из железа без ножки.

—  Кажется, я видел краску вон там, —  неуверенно произнес Александр. Он пошел в угол и отодвинул в сторону рваную занавеску, которая его закрывала.

Они нашли пару банок с краской и кисти, засохшие и жесткие.

—  Вам понадобится скипидар, —  заметила Люси.

Однако скипидара они не нашли. Мальчики предложили съездить за ним на велосипедах, и Люси одобрила их предложение. Нанесение меток для гольфа на некоторое время развлечет их, подумала она.

Мальчики уехали, оставив ее в амбаре.

—  Здесь не помешало бы прибраться, —  пробормотала Люси еще до того, как они уехали.

—  Я бы не стал беспокоиться, —  посоветовал ей Александр. —  Его убирают, когда собираются для чего-нибудь использовать, но в это время года он всегда пустует.

—  Повесить ключ опять над дверью? Он там хранится?

—  Да. Понимаете, здесь нечего красть. Никому не нужны эти ужасные мраморные штуки, и потом, они весят целую тонну.

Люси с ним согласилась. Художественный вкус мистера Крэкенторпа не вызвал ее восхищения. Кажется, он обладал безошибочным инстинктом выбирать самые худшие образцы любого периода.

Она стояла и оглядывалась вокруг, когда мальчики уехали. Ее взгляд остановился на саркофаге —  и больше не отрывался от него.

Этот саркофаг…

Воздух в амбаре был слегка затхлым, словно его давно не проветривали. Девушка подошла к саркофагу. На нем лежала плотно подогнанная крышка. Люси задумчиво посмотрела на нее.

Потом она вышла из амбара, пошла на кухню, нашла тяжелый лом и вернулась.

Это была нелегкая задача, но Люси упрямо трудилась. Крышка медленно начала приподниматься под нажимом лома.

Образовалась щель, и девушка увидела то, что было внутри…

Глава 6

I

Несколько минут спустя Люси, очень бледная, вышла из амбара, заперла дверь и повесила ключ обратно на гвоздь. Затем быстро зашагала к конюшням, вывела свою машину и поехала по задней подъездной дороге. Остановилась у почты в конце дороги. Вошла в телефонную будку, бросила монетки и набрала номер.

—  Я хочу поговорить с мисс Марпл.

—  Она отдыхает, мисс. Это ведь мисс Айлзбрэрроу, да?

—  Да.

—  Я не собираюсь ее беспокоить, это точно, мисс. Она —  старая леди, ей нужно отдыхать.

—  Вы должны ее побеспокоить. Это срочно.

—  Я не…

—  Прошу вас, сделайте то, что я сказала, сейчас же.

Когда Люси хотела, ее голос мог резать, как сталь. А Флоренс умела распознать приказ, когда слышала его.

Вскоре послышался голос мисс Марпл:

—  Да, Люси?

Девушка набрала в грудь побольше воздуха.

—  Вы были совершенно правы, —  сказала она. —  Я его нашла.

—  Труп женщины?

—  Да. Женщина в шубе. Она лежит в каменном саркофаге в чем-то вроде амбара-музея возле дома. Что вы хотите, чтобы я сделала? Думаю, мне следует уведомить полицию.

—  Да. Вы должны сообщить в полицию. Сейчас же.

—  Но что насчет остального? Насчет вас? Первое, что они захотят знать, —  это почему я подняла эту тяжеленную крышку без всяких видимых причин. Вы хотите, чтобы я придумала причину?.. Я могу.

—  Нет. Думаю, вы понимаете, —  сказала мисс Марпл своим мягким серьезным голосом, —  что единственный выход —  это рассказать чистую правду.

—  О вас?

—  Обо всем.

Бледное лицо Люси осветила широкая улыбка.

—  Для меня это будет очень просто, —  сказала она. —  Но могу себе представить, что им будет очень трудно в нее поверить!

Она повесила трубку, подождала несколько секунд, а затем позвонила в полицейский участок.

—  Я только что обнаружила мертвое тело в саркофаге в «длинном амбаре» Ратерфорд-холла.

—  Как вы сказали?

Люси повторила заявление и, предвидя следующий вопрос, назвала свое имя. Затем поехала назад, поставила машину и вошла в дом.

На минуту она остановилась в холле, размышляя. Потом коротко и решительно кивнула и прошла в библиотеку, где мисс Крэкенторп сидела с отцом и помогала ему разгадывать кроссворд из «Таймс».

—  Можно вас на минутку, мисс Крэкенторп?

Эмма подняла взгляд, на ее лице промелькнула тень беспокойства. Это беспокойство, подумала Люси, вызвано чисто хозяйственными проблемами. Такие слова обычно произносит ценная домашняя прислуга, объявляя о своем уходе.

—  Говорите, милая, говорите, —  с раздражением произнес мистер Крэкенторп.

Люси сказала Эмме:

—  Я бы хотела поговорить с вами наедине, прошу вас.

—  Ерунда, —  возразил мистер Крэкенторп. —  Говорите прямо здесь то, что хотите сказать.

—  Минуточку, отец. —  Эмма встала и пошла к двери.

—  Все это чепуха и может подождать, —  сердито сказал старик.

—  Боюсь, я не могу ждать, —  возразила Люси.

—  Какая дерзость! —  воскликнул мистер Крэкенторп.

Эмма вышла в холл. Люси последовала за ней и закрыла за собой дверь.

—  Да? —  произнесла хозяйка. —  В чем дело? Если вы считаете, что с мальчиками слишком много хлопот, я могу вам помогать, и…

—  Дело вовсе не в этом, —  ответила Люси. —  Я не хотела говорить в присутствии вашего отца —  ведь я понимаю, что у него слабое здоровье и подобная новость могла вызвать у него шок. Понимаете, я только обнаружила тело убитой женщины в том большом саркофаге, что в «длинном амбаре».

Эмма Крэкенторп уставилась на нее.

—  В саркофаге? Убитая женщина? Это невозможно!

—  Боюсь, это правда. Я уже позвонила в полицию. Они приедут с минуты на минуту.

На щеках Эммы вспыхнул легкий румянец.

—  Вам следовало сказать мне сначала, до того как известить полицию.

—  Простите, —  ответила Люси.

—  Я не слышала, как вы звонили… —  Взгляд Эммы упал на телефонный аппарат на столе в холле.

—  Я позвонила с почты, дальше по дороге.

—  Как это странно… Почему не отсюда?

Люси быстро придумала отговорку:

—  Я боялась, что рядом окажутся мальчики; они могли услышать, если бы я позвонила из холла.

—  Понимаю… Да… Понимаю… Они уже едут —  я имею в виду полицейских?

—  Они уже здесь, —  ответила Люси, так как услышала визг тормозов машины, которая подъехала к парадной двери. Почти тут же по дому разнесся звон дверного колокольчика.

II

—  Мне очень, очень жаль, что пришлось просить вас об этом, —  произнес инспектор Бэкон.

Держа Эмму Крэкенторп под руку, он вывел ее из амбара. Лицо женщины побледнело, казалось, ей плохо, но шагала она очень прямо и твердо.

—  Я совершенно уверена, что никогда в жизни не видела эту женщину.

—  Я вам очень признателен, мисс Крэкенторп. Это все, что я хотел узнать. Может быть, вы хотели бы прилечь?

—  Я должна пойти к отцу. Я позвонила доктору Куимперу, как только услышала об этом, и сейчас доктор у него.

Доктор Куимпер вышел из библиотеки, когда они шли через холл. Это был высокий общительный мужчина, его бесцеремонно-небрежные манеры пациенты находили очень ободряющими.

Они с инспектором кивнули друг другу.

—  Мисс Крэкенторп очень мужественно справилась с неприятной задачей, —  сообщил ему Бэкон.

—  Вы молодец, Эмма, —  сказал доктор, похлопав ее по плечу. —  Вы храбро встречаете неприятности. Я это всегда знал. С вашим отцом все в порядке. Просто пойдите и поговорите с ним, а потом возвращайтесь в гостиную и выпейте бокал бренди. Это мое предписание.

Эмили с благодарностью улыбнулась ему и прошла в библиотеку.

—  Эта женщина —  соль земли, —  сказал доктор, глядя ей вслед. —  Как жаль, что она так и не вышла замуж… Вот цена того, что она —  единственная женщина в мужской семье. Вторая сестра вырвалась —  кажется, она вышла замуж в семнадцать лет… Эта женщина очень красивая. Из нее вышла бы прекрасная жена и мать.

— Слишком предана отцу, полагаю, — ответил инспектор Бэкон.

— Не так уж сильно предана, но инстинктивно старается, как это свойственно некоторым женщинам, угождать своим мужчинам. Она видит, что ее отцу нравится считать себя инвалидом, поэтому позволяет ему быть инвалидом. Так же она ведет себя с братьями. Седрик считает себя хорошим художником, а этот, как его... Гарольд знает, как она полагается на его здравые суждения. Она позволяет Альфреду шокировать себя рассказами о своих хитрых сделках. О да, она умная женщина, совсем неглупая... Ну, я вам еще зачем-нибудь нужен? Хотите, чтобы я взглянул на ваш труп теперь, когда Джонстон закончил с ним и проверил, не одна ли это из моих врачебных ошибок?

Джонстон был полицейским медиком.

— Да, я бы хотел, чтобы вы взглянули, доктор. Нам нужно ее опознать. Наверное, старый мистер Крэкенторп этого сделать не сможет? Слишком большое напряжение для него?

— Напряжение? Чепуха. Он вас и меня никогда не простит, если мы не позволим ему посмотреть на нее. Он сгорает от нетерпения. Самое волнующее событие в его жизни за последние пятнадцать лет или около того — и оно ничего не будет ему стоить!

— Значит, он не так уж серьезно болен?

— Ему семьдесят два года, — ответил доктор. — Вот и все, чем он болен. Его иногда мучают ревматические боли — а кого они не мучают? Он называет это артритом. После еды у него бывает учащенный пульс — как у всех нас, — но он приписывает это «больному сердцу». Однако старик вполне способен делать все, что ему захочется! У меня полно таких пациентов. Те же, кто действительно болен, отчаянно настаивают, что они совершенно здоровы... Пойдемте, посмотрим на ваш труп. Неприятное зрелище, полагаю?

— Джонстон определил, что она умерла примерно две или три недели назад.

— Значит, весьма неприятное.

Доктор стоял у саркофага и смотрел вниз с откровенным любопытством; «неприятное зрелище», как он его назвал, не нарушило его профессиональной невозмутимости.

— Никогда ее раньше не видел. Она не моя пациентка. Не помню, чтобы когда-либо видел ее в Брэкхэмптоне. Должно быть, она когда-то была очень хорошенькая... гм... Кто-то свел с ней счеты.

Они снова вышли на открытый воздух. Доктор Куимпер взглянул на строение.

— Ее нашли в этом... как они его называют? — «длинном амбаре», в саркофаге. Фантастика! Кто ее нашел?

— Мисс Люси Айлзбэрроу.

— О, новая помощница леди? Зачем это она полезла в саркофаг?

— Именно об этом я и собираюсь ее спросить, — мрачно ответил инспектор Бэкон. — А теперь, что касается мистера Крэкенторпа. Пожалуйста...

— Я его приведу.

Мистер Крэкенторп, закутанный в шарфы, пришел быстрой походкой вместе с доктором.

— Позор, — сказал он. — Просто позор! Я привез этот саркофаг из Флоренции, — сейчас вспомню — кажется, в девятьсот восьмом году... или, может, в девятьсот девятом?

— Держитесь, — предостерег его доктор. — Зрелище то еще, знаете ли.

— Как бы я ни был болен, я ведь должен исполнить свой долг, не так ли?

Весьма краткое посещение «длинного амбара» оказалось для него достаточным. Мистер Крэкенторп стремительно выскочил обратно на воздух.

— Никогда в жизни ее не видел! — заявил он. — Что это значит? Просто позор... Я вспомнил, это была не Флоренция, а Неаполь. Очень красивый образец. И какая-то глупая женщина должна была забраться в него и позволить убить себя в нем!..

Он вцепился рукой в складки пальто с левой стороны.

— Это слишком для меня... Мое сердце... Где Эмма? Доктор...

Доктор Куимпер взял его под руку.

— С вами все будет в порядке, — сказал он. — Я назначаю вам немного возбуждающего средства. Бренди.

Они вместе пошли к дому.

— Сэр. Пожалуйста, сэр...

Инспектор Бэкон обернулся. На велосипедах подъехали два запыхавшихся мальчика. На их лицах отражались нетерпение и мольба.

— Пожалуйста, сэр, можно нам увидеть труп?

— Нет, нельзя, — ответил инспектор Бэкон.

— О, сэр, пожалуйста, сэр... Вы же не можете быть уверенным, — вдруг мы знаем, кто она... О, пожалуйста, сэр, будьте так добры! Это нечестно. Убийство в нашем собственном амбаре... Такой случай, может, больше никогда не представится! Будьте так добры, сэр.

— Кто вы такие?

— Я — Александр Истли, а это мой друг, Джеймс Стоддарт-Уэст.

— Вы когда-нибудь видели блондинку в светлой беличьей шубке недалеко от этого места?

— Ну, я точно не помню, — хитро ответил Александр. — Если бы я взглянул...

— Проводите их туда, Сандерс, — велел Бэкон констеблю, стоящему у входа в амбар. — Молодость бывает только раз.

— О, сэр, спасибо, сэр. — Оба мальчика рассыпались в благодарностях. — Вы очень добры, сэр.

Бэкон повернулся к дому и грозно сказал сам себе:

— А теперь займемся Люси Айлзбэрроу!

Ill

Проводив полицейских в «длинный амбар» и кратко рассказав о своих действиях, Люси удалилась в тень, но она не питала иллюзий, что полицейские с нею закончили.

В тот вечер она только что закончила чистить и резать картофель для жарки, как ей пришли сказать, что инспектор Бэкон требует ее к себе. Отставив большую миску холодной воды с солью, в которой лежал картофель, Люси последовала за полицейским туда, где ждал ее инспектор, села и спокойно стала ждать его вопросов.

Она назвала свое имя и свой адрес в Лондоне и по собственной инициативе прибавила:

— Я назову вам некоторые имена и адреса, чтобы вы могли справиться обо мне, если захотите все разузнать.

Имена были очень известные: адмирал военно-морских сил, ректор колледжа в Оксфорде и дама ордена Британской империи. На инспектора Бэкона они невольно произвели большое впечатление.

— Итак, мисс Айлзбэрроу, вы пошли в тот амбар в поисках краски. Правильно? А после того как нашли краску, вы взяли лом, подняли крышку саркофага и обнаружили труп. Что вы искали в саркофаге?

— Я искала труп, — ответила Люси.

— Вы искали труп, и вы его нашли! Не кажется ли вам это очень необычным?

— О да, это необычная история. Возможно, вы мне позволите объяснить вам ее...

— Несомненно, я думаю, лучше вам это сделать.

Люси точно изложила ему события, которые привели к ее сенсационному открытию.

Возмущенный инспектор подвел итог:

— Вас наняла пожилая леди, чтобы вы поступили сюда на службу и обыскали дом и окрестности в поисках трупа? Это правильно?

— Да.

— Кто эта пожилая леди?

— Мисс Джейн Марпл. Она в настоящее время живет по адресу Мэдисон-роуд, дом четыре.

Инспектор записал адрес.

— И вы ждете, что я поверю в эту историю?

Люси мягко сказала:

— Нет, вероятно, пока не поговорите с мисс Марпл и не получите от нее подтверждение.

— Конечно, я с ней поговорю. Должно быть, она чокнутая.

Люси не стала возражать, что подтверждение правоты не является доказательством слабости умственных способностей. Вместо этого она спросила:

— Что вы собираетесь рассказать мисс Крэкенторп? Обо мне то есть.

— Почему вы спрашиваете?

— Ну, что касается мисс Марпл, я выполнила свою работу — нашла труп, который она хотела найти. Но я все еще работаю по найму у мисс Крэкенторп, а в доме два голодных мальчика и, вероятно, вскоре приедут и другие члены семьи, после всех этих неприятностей. Ей нужна помощь по дому. Если вы пойдете и скажете ей, что я нанялась к ней только для того, чтобы искать трупы, она, вероятно, меня уволит. В противном случае я смогу продолжить свою работу и быть полезной.

Инспектор пристально посмотрел на нее.

— Пока я никому ничего не собираюсь говорить, — ответил он. — Я еще не проверил ваше утверждение. Почем я знаю, может быть, вы все это выдумали...

Люси встала.

— Спасибо. Тогда я вернусь на кухню и продолжу заниматься своими делами.

 Глава 7 

I

— Нам лучше подключить к этому расследованию Скотленд-Ярд, как вы считаете, Бэкон?

Главный констебль[5] вопросительно посмотрел на инспектора Бэкона. Инспектор был большим, крепким мужчиной, и выражение его лица говорило о полном отвращении к человечеству.

— Эта женщина — не местная, сэр, — произнес он.

— Есть основание полагать, судя по ее белью, что она — иностранка. Конечно, — поспешно прибавил инспектор Бэкон, — я пока не собираюсь это оглашать. Мы будем держать это в тайне до окончания дознания.

Главный констебль кивнул.

— Дознание будет чисто формальным, полагаю?

— Да, сэр. Я уже поговорил с коронером.

— И оно назначено — когда?

— Завтра. Как я понимаю, остальные члены семьи Крэкенторп приедут на него сюда. Существует возможность, что один из них сможет ее опознать. Они все будут здесь... — Он сверился со списком, который держал в руке. — Гарольд Крэ-кенторп, он какая-то шишка в Сити, очень важная фигура, как я понимаю. Альфред — не знаю точно, чем он занимается. Седрик — это тот, кто живет за границей. Рисует! — Инспектор произнес это слово со всей зловещей многозначительностью.

Главный констебль улыбнулся в усы.

— Но ведь нет оснований считать, что семья Крэкенторп имеет какое-то отношение к этому преступлению? — спросил он.

— Никаких оснований, кроме того факта, что тело найдено на их территории, — ответил Бэкон. — И, разумеется, есть вероятность, что этот художник из их семьи сможет опознать ее. Меня только убивает этот необыкновенный вздор насчет поезда.

— Ах да. Вы ведь сходили к этой старой леди, к этой... э... — он заглянул в лежащие на столе бумаги, — мисс Марпл?

— Да, сэр. И она совершенно уверена во всем этом. Чокнутая она или нет, не знаю, но она упорствует в своей истории — насчет того, что видела ее подруга, и всего остального. По-моему, смею сказать, это просто фантазия, из тех, что выдумывают старые дамы — например, что видели летающие тарелки в глубине сада или русских агентов в общественной библиотеке... Но совершенно ясно, что мисс Марпл действительно наняла эту молодую женщину, помощницу леди по хозяйству, и велела ей искать труп, что та и сделала.

— Да, и нашла труп, — заметил главный констебль. — Очень необычная история. Марпл, мисс Джейн Марпл... это имя мне почему-то знакомо... Во всяком случае, я собираюсь обратиться в Скотленд-Ярд. Думаю, вы правы насчет того, что это дело не для местной полиции, хотя мы не станем пока разглашать этот факт. Пока мы сообщим прессе как можно меньше сведений.

II

Дознание было делом чисто формальным. Никто не опознал мертвую женщину. Люси вызвали для дачи показаний по поводу находки тела и огласили медицинское заключение о причине смерти: удушение. После этого заседание было закрыто.

Был холодный ветреный день, когда семья Крэкенторп вышла из зала, где проводилось дознание. Их было всего пятеро: Эмма, Седрик, Гарольд, Альфред и Брайан Истли, муж покойной дочери Эдит. Присутствовал также мистер Уимборн, старший партнер адвокатской фирмы, которая вела юридические дела Крэкенторпов. Он специально приехал из Лондона на дознание, что создало ему большие неудобства. Все они постояли минутку на тротуаре, дрожа от холода. Собралась довольно большая толпа; пикантные подробности дела «Труп в саркофаге» широко освещались как в Лондоне, так и в местной прессе.

Разнесся шепот:

— Это они...

Эмма резко сказала:

— Уедем отсюда.

Большой, взятый напрокат «Даймлер» подъехал к бровке. Эмма села в него и поманила Люси. Мистер Уимборн, Седрик и Гарольд последовали за ними.

— Я повезу Альфреда в своем микроавтобусе, — сказал Брайан Истли.

Шофер закрыл дверцу, и «Даймлер» приготовился отъехать.

— Ох, стойте! — воскликнула Эмма. — Там мальчики!

Последних, несмотря на их возмущенные протесты, оставили в Ратерфорд-холле, но сейчас они явились, улыбаясь до ушей.

— Мы приехали на своих велосипедах, — объяснил Стоддарт-Уэст. — Полицейский был очень любезен и впустил нас в заднюю часть зала. Надеюсь, вы не возражаете, мисс Крэкенторп, — прибавил он вежливо.

— Она не возражает, — ответил вместо сестры Седрик. — Молодыми бывают только раз. Это ваше первое дознание, полагаю?

— Оно нас очень разочаровало, — сказал Александр. — Все так быстро закончилось...

— Мы не можем стоять здесь и болтать, — с раздражением произнес Гарольд. — Тут столько народу... И все эти люди с камерами...

По его знаку шофер отъехал от тротуара. Мальчики весело замахали руками.

— Все так быстро закончилось... — сказал Седрик. — Вот что они думают, эти невинные юноши! Все только начинается.

— Все это весьма прискорбно. Весьма прискорбно, — сказал Гарольд. — Я так считаю.

Он посмотрел на мистера Уимборна, который поджал тонкие губы, с отвращением покачал головой и назидательно произнес:

— Надеюсь, это дело получит вскоре удовлетворительное объяснение. Полицейские работают очень эффективно. Тем не менее вся эта история, как говорит Гарольд, и в самом деле весьма прискорбна.

Говоря это, он смотрел на Люси, и в его взгляде ясно читалось неодобрение. «Если бы эта молодая женщина, — казалось, говорил его взгляд, — не лезла туда, куда не следовало, ничего этого не произошло бы».

Такое же чувство, или очень похожее на него, прозвучало в голосе Гарольда Крэкенторпа.

— Между прочим, э... мисс... э... э... Айлзбэрроу, что заставило вас заглянуть в саркофаг?

Люси уже гадала, когда эта мысль придет в голову кому-нибудь из членов семьи. Она знала, что полицейские зададут этот вопрос первым. Ее удивляло то, что больше никому он не пришел в голову до сих пор.

Седрик, Эмма, Гарольд и мистер Уимборн — все смотрели на нее.

Ее ответ, удачный или нет, к этому моменту был уже готов.

— В самом деле, — неуверенно ответила она, — я и сама не знаю... Мне показалось, что в этом амбаре нужно как следует прибраться. И там стоял... — она заколебалась, — очень странный и неприятный запах...

Девушка точно рассчитала, что все тут же постараются уйти от этой неприятной темы.

Мистер Уимборн пробормотал:

— Да, да, конечно... около трех недель, сказал полицейский медик... Думаю, вы понимаете, что все мы должны постараться выбросить из головы такие вещи. — Он ободряюще улыбнулся Эмме, которая сильно побледнела. — Помните, — сказал он, — что эта несчастная молодая женщина не имеет никакого отношения ни к кому из нас.

— Но вы не можете быть в этом уверены, не так ли? — заметил Седрик.

Люси Айлзбэрроу посмотрела на него с интересом. Ее уже заинтриговали довольно разительные различия между тремя братьями. Седрик был крупным мужчиной с обветренным, резко очерченным лицом, неухоженными темными волосами и живыми манерами. Он явился из аэропорта небритым и хотя побрился, готовясь к дознанию, но все еще был одет в ту одежду, в которой приехал и которая, кажется, была у него единственной: старые фланелевые брюки и поношенную, заплатанную мешковатую куртку. Он выглядел ожившим театральным персонажем из «Богемы» и гордился этим.

Его брат Гарольд, напротив, являл собой идеальный образ джентльмена из Сити, директора крупной компании. Он был высокий, держался прямо, его темные волосы слегка начинали редеть на висках, он носил маленькие черные усики и был одет в безупречный темный костюм хорошего покроя и жемчужно-серый галстук. Гарольд выглядел тем, кем был: хитрым и успешным бизнесменом.

Теперь он чопорно произнес:

— В самом деле, Седрик, твое замечание выглядит совершенно неуместным.

— Не понимаю, почему? В конце концов, она была в нашем амбаре. Зачем она туда пошла?

Мистер Уилборн кашлянул и сказал:

— Возможно, эго... э... тайное свидание. Я так понимаю, что все местные знали о том, что ключ держат снаружи на гвоздике.

Его тон выражал возмущение беспечностью такого положения дел. Это было так очевидно, что Эмма заговорила извиняющимся тоном:

— Это началось во время войны. Для дежурных ПВО. Там стояла маленькая спиртовая плитка, и они варили себе горячее какао. А потом, так как там не было ничего такого, что кому-то могло бы понадобиться, мы продолжали хранить ключ на гвоздике. Это было удобно для членов «Женского института». Если бы мы держали его в доме, это могло бы создать неудобства — когда нет никого в доме, кто бы дал им ключ, когда они захотят подготовить это место. У нас всего одна приходящая служанка и нет слуг, живущих в доме...

Голос ее замер. Она говорила механически, давала объяснения без интереса, словно ее мысли были где-то далеко.

Седрик бросил на нее быстрый, озадаченный взгляд.

— Ты встревожена, сестренка. В чем дело?

Гарольд возмущенно заговорил:

— В самом деле, Седрик, как ты можешь спрашивать?

— Да, я спрашиваю. Учитывая, что посторонняя молодая женщина убита в амбаре Ратерфорд-холла... звучит, как викторианская мелодрама... и учитывая, что это повергло Эмму в шок в то время — а Эмма всегда была девочкой рассудительной, — я не понимаю, почему она сейчас продолжает беспокоиться. Проклятье, ко всему привыкаешь.

— Некоторым требуется немного больше времени, чтобы привыкнуть, чем тебе, — язвительно сказал Гарольд. — Говорят, на Майорке убийство происходит на каждом шагу, и...

— Ибица, а не Майорка.

— Это одно и то же.

— Вовсе нет, это совсем другой остров.

Гарольд продолжал дальше:

— Я хочу сказать, что убийство, возможно, для тебя обычное, повседневное событие, раз ты живешь среди горячих латинцев, но мы в Англии относимся к подобным вещам серьезно. — Он прибавил с возрастающим раздражением: — И, в самом деле, Седрик, явиться на публичное дознание в такой одежде...

— Что плохого в моей одежде? Она удобная.

— Она необычная.

— Ну, все равно у меня с собой только эта одежда. Я не уложил в дорожный сундук весь гардероб, когда поспешно бросился домой, чтобы поддержать своих родных в этом деле. Я — художник. А художники любят носить удобную одежду.

— Значит, ты все еще пытаешься рисовать?

— Послушай, Гарольд, когда ты говоришь «пытаешься рисовать»...

Мистер Уимборн властно откашлялся.

— Эта дискуссия бесплодна, — с упреком произнес он. — Надеюсь, моя дорогая Эмма, что вы скажете мне, могу ли я быть полезным вам в чем-то еще, до того как вернусь в город?

Упрек возымел действие. Эмма Крэкенторп быстро сказала:

— С вашей стороны было очень любезно приехать.

— Не стоит благодарности. Кому-то надо было присутствовать на дознании и наблюдать за происходящим от имени семьи. Я договорился о беседе с инспектором в доме. Не сомневаюсь, что каким бы огорчительным все это ни было, ситуация вскоре прояснится. Со своей стороны, у меня мало сомнений относительно случившегося. Как рассказала нам Эмма, все местные знали, что ключ от «длинного амбара» висит за дверью. Весьма вероятно, что его использовали местные парочки в качестве места свиданий. Несомненно, произошла ссора, и какой-то молодой человек потерял самообладание. Он пришел в ужас от содеянного, его взгляд упал на саркофаг, и он понял, что тот будет отличным местом, чтобы спрятать труп.

Люси подумала про себя: да, это звучит очень правдоподобно. Именно так могут подумать.

Седрик сказал:

— Вы говорите — местная парочка, но никто из местных не смог опознать эту девушку.

— Еще рано. Несомненно, мы скоро получим такое опознание. Вполне возможно, что мужчина был местным жителем, но вот девушка приехала из другого места — возможно, из другой части Брэкхэмптона. Брэкхэмптон — большой город, он разросся до огромных размеров за последние двадцать лет.

— Если бы я был девушкой, отправившейся на встречу с молодым человеком, я бы не позволил отвести себя в холодный амбар за много миль от всякого жилья, — возразил Седрик. — Я бы предпочел с удовольствием пообниматься в кино, а вы, мисс Айлзбэрроу?

— Нам так уж необходимо вдаваться в такие подробности? — жалобно спросил Гарольд.

После этого вопроса автомобиль остановился у парадного входа Ратерфорд-холла, и все вышли из него.

 Глава 8 

I

Войдя в библиотеку, мистер Уимборн заморгал, и взгляд его проницательных старых глаз переместился с инспектора Бэкона, с которым он уже познакомился, на светловолосого красивого мужчину за ним. Инспектор Бэкон его представил.

— Это детектив-инспектор Крэддок из Нового Скотленд-Ярда, — сказал он.

— Новый Скотленд-Ярд, хм. — Мистер Уимборн удивленно приподнял брови.

Дермот Крэддок, обладающий приятными манерами, легко вступил в беседу.

— Нас подключили к этому делу, мистер Уимборн, — сообщил он. — Так как вы представляете семью Крэкенторп, я считаю справедливым, чтобы мы поделились с вами конфиденциальной информацией.

Никто не умел лучше инспектора Крэддока сообщить очень небольшую долю правды, создав впечатление, что это и есть вся правда.

— Инспектор Бэкон со мной согласится, я уверен, — прибавил он, бросив взгляд на коллегу.

Тот согласился с должной серьезностью, не подав виду, что все это оговорено заранее.

— Дело обстоит так, — сказал Крэддок. — У нас есть основания полагать, исходя из оказавшихся в нашем распоряжении сведений, что покойная не была жительницей этих мест, что она приехала сюда из Лондона и что она недавно вернулась из-за границы. Возможно — хотя мы в этом не уверены, — она из Франции.

Мистер Уимборн удивленно поднял брови.

— Вот как? — сказал он. — Неужели?

— И поэтому, — объяснил инспектор Бэкон, — главный констебль решил, что у Скотленд-Ярда больше возможностей расследовать это дело.

— Могу лишь надеяться, — ответил мистер Уимборн, — что это дело будет распутано быстро. Как вы, несомненно, понимаете, все это вызвало большое огорчение в семье. Хотя никого из них это лично не касается, но...

Он сделал едва заметную паузу, но инспектор Крэддок быстро ею воспользовался.

— Неприятно обнаружить в своем поместье убитую женщину? Я с вами полностью согласен. А теперь мне хотелось бы коротко побеседовать со всеми членами семейства.

— Я просто не понимаю...

— Что они мне могут рассказать? Вероятно, ничего интересного, но никогда нельзя знать наверняка. Смею предположить, что большую часть сведений я хочу получить от вас, сэр. Сведения и об этом доме, и о семье.

— А какое эго может иметь отношение к неизвестной молодой женщине, приехавшей из-за границы и убитой здесь?

— В этом-то и вопрос, — ответил Крэддок. — Почему она приехала сюда? Не была ли в прошлом как-то связана с этим домом? Например, не служила ли когда-то в этом доме? Может быть, была горничной... Или приехала сюда, чтобы встретиться с бывшим обитателем Ратерфорд-холла...

Мистер Уимборн холодно сообщил, что Крэкенторпы живут в Ратерфорд-холле со времени его постройки в 1884 году.

— Это само по себе интересно, — сказал Крэддок. — Расскажите мне вкратце их семейную историю, прошу вас.

Мистер Уимборн пожал плечами.

— Почти нечего рассказывать. Джосайя Крэкенторп был производителем сладкого ароматного печенья, пряностей, пикулей и тому подобного. Он сколотил огромное состояние и построил этот дом. Сейчас здесь живет Лютер Крэкенторп, его старший сын.

— А другие сыновья были?

— Еще один сын, Генри, погиб в дорожной аварии в тысяча девятьсот одиннадцатом году.

— А нынешний мистер Крэкенторп никогда не собирался продавать дом?

— Он не может этого сделать, — сухо ответил поверенный. — По условиям завещания его отца.

— Не расскажете ли вы мне об этом завещании?

— Почему я должен это делать?

Инспектор Крэддок улыбнулся.

— Потому что я могу прочитать его сам, если захочу, в «Соммерсет-хаус».

Мистер Уимборн невольно криво усмехнулся.

— Совершенно верно, инспектор. Я возражал лишь потому, что те сведения, о которых вы спрашиваете, совершенно не относятся к делу. Что касается завещания Джосайи Крэ-кенторпа, оно не представляет никакой тайны. Он передал все свое значительное состояние в доверительное управление, доходы от которого должны выплачиваться его сыну Лютеру пожизненно, а после смерти последнего капитал будет разделен в равных долях между детьми Лютера — Эдмундом, Седриком, Гарольдом, Альфредом, Эммой и Эдит. Эдмунд погиб на войне, а Эдит умерла четыре года назад, поэтому после кончины Лютера Крэкенторпа деньги будут разделены между Седриком, Гарольдом, Альфредом, Эммой и сыном Эдит Александром Истли.

— А дом?

— Он перейдет к старшему из оставшихся в живых сыновей Лютера Крэкенторпа. Или к его наследнику.

— Эдмунд Крэкенторп был женат?

— Нет.

— Поэтому поместье перейдет к...

— К следующему сыну, Седрику.

— А сам мистер Лютер Крэкенторп не может им распорядиться?

— Нет.

— Разве это не кажется необычным? Я полагаю, — проницательно заметил инспектор Крэддок, — что отец его не любил.

— Ваше предположение правильно, — ответил мистер Уимборн. — Старик Джосайя был разочарован своим старшим сыном, который не проявлял никакого интереса к семейному бизнесу — и вообще к бизнесу любого рода. Лютер тратил время на путешествия за границей и собирание предметов искусства. Старик Джосайя совершенно не признавал подобных вещей. Поэтому он оставил деньги в доверительном управлении для следующего поколения.

— Но пока следующее поколение не имеет других доходов, кроме тех денег, которые они сами зарабатывают или которые им выделяет отец, у которого имеется большой доход, но нет права распоряжаться капиталом.

— Вот именно. И какое это все имеет отношение к убийству неизвестной молодой женщины, я не могу себе представить!

— По-видимому, никакого, — быстро согласился инспектор Крэддок, — я просто хотел прояснить все факты.

Мистер Уимборн бросил на него острый взгляд, затем, по-видимому, удовлетворенный результатом своих наблюдений, встал.

— Я сейчас предполагаю вернуться в Лондон, — сказал он. — Если вы больше ничего не хотите узнать... — Он посмотрел поочередно на обоих мужчин.

— Нет, спасибо, сэр.

Из холла донеслись громкие удары гонга.

— Господи, — сказал мистер Уимборн. — Должно быть, это балуется один из мальчишек.

Инспектор Крэддок повысил голос, чтобы перекрыть шум:

— Мы позволим семейству спокойно поесть, но хотели бы вернуться с инспектором Бэконом после ланча — скажем, в два пятнадцать — и немного побеседовать с каждым из членов семьи.

— Вы считаете это необходимым?

— Ну... — Крэддок пожал плечами. — Есть небольшая вероятность, что кто-то из них что-нибудь вспомнит, и это даст нам подсказку насчет личности той женщины.

— Я в этом сомневаюсь, инспектор. Очень сомневаюсь. Но желаю вам удачи. Как я только что сказал, чем скорее это неприятное дело прояснится, тем лучше для всех.

Качая головой, он медленно вышел из комнаты.

II

Люси после возвращения с дознания прошла прямиком на кухню и занималась там приготовлением ланча, когда в дверь просунул голову Брайан Истли.

— Могу я вам чем-то помочь? — спросил он. — Я ловкий помощник по дому.

Люси бросила на него быстрый, немного озабоченный взгляд. Брайан приехал на дознание прямо в своем маленьком автомобиле «Эм Джи», и она еще не успела его оценить.

То, что она увидела, было достаточно симпатично.

Истли был приятным на вид молодым джентльменом чуть старше тридцати лет, с каштановыми волосами, довольно жалобным взглядом голубых глаз и огромными светлыми усами.

— Мальчики еще не вернулись, — сказал он, входя в кухню и присаживаясь на край кухонного стола. — Им понадобится еще минут двадцать, чтобы доехать сюда на велосипедах.

Люси улыбнулась.

— Они определенно были полны решимости ничего не пропустить.

— Не могу их винить. Я имел в виду — первое дознание в их юной жизни и прямо в семье, так сказать...

— Не могли бы вы слезть со стола, мистер Истли? Я хочу поставить сюда блюдо для выпечки.

Брайан повиновался.

— Послушайте, этот жир ужасно горячий. Куда вы собираетесь его класть?

— В йоркширский пудинг.

— Старый добрый йоркширский пудинг... А староанглийский ростбиф, он тоже в сегодняшнем меню?

— Да.

— Блюда для грустных событий... Пахнет вкусно. — Он оценивающе принюхался. — Вам не мешает моя болтовня?

— Если вы пришли помочь, так помогайте. — Люси достала из плиты еще одну сковородку. — Переверните картошку, чтобы она подрумянилась с другой стороны...

Брайан с готовностью подчинился.

— Все эти блюда шипели здесь, пока мы были на дознании? Они могли сгореть.

— Вряд ли. Эта плита оборудована таймером.

— Нечто вроде электрического мозга, да? Правильно?

Люси бросила быстрый взгляд в его сторону.

— Правильно. А теперь поставьте сковородку в духовку... Вот, возьмите полотенце. На вторую полку — верхняя мне нужна для пудинга.

Брайан повиновался, но тут же издал пронзительный вопль.

— Обожглись?

— Чуть-чуть. Не имеет значения. Какая опасная игра — эта готовка!

— Наверное, вы сами себе не готовите.

— Собственно говоря, готовлю, и очень часто. Но не такие блюда. Могу сварить яйцо, если не забуду посмотреть на часы. Еще умею поджарить яичницу с беконом. И могу положить стейк на гриль или, скажем, откупорить банку с супом. У меня в квартире есть одна из этих маленьких электрических штучек...

— Вы живете в Лондоне?

— Если можно назвать это жизнью — да.

В его голосе звучало уныние. Брайан наблюдал, как Люси ставит в духовку йоркширский пудинг.

— Просто восхитительно, — сказал он и вздохнул.

Покончив со срочными делами, Люси посмотрела на него более внимательно.

— Что именно — эта кухня?

— Да. Напоминает мне кухню у нас дома, когда я был маленьким.

Люси поразило, что Брайан Истли выглядит как-то странно одиноким.

Пристально вглядевшись в него, девушка поняла, что он старше, чем она сначала считала. Наверное, ему уже почти сорок. Трудно было думать о нем как об отце Александра. Он напоминал ей многочисленных молодых пилотов, которых она знала во время войны, когда была во впечатлительном возрасте четырнадцати лет. Люси выросла и вошла в послевоенный мир, но ей казалось, что Брайан не продвинулся вперед, что годы прошли мимо него. Его следующие слова это подтвердили. Он снова присел на кухонный стол и сказал:

— Это трудный мир, правда? Я хочу сказать, в нем трудно сориентироваться. Понимаете, людей этому не учили.

Люси вспомнила то, что услышала от Эммы.

— Вы были летчиком-истребителем, да? — спросила она. — Вы получили «Крест за летные боевые заслуги»?

— Именно такие вещи ставят тебя в ложное положение. Тебе дают медаль, и поэтому люди стараются облегчить тебе жизнь. Дать тебе работу, и все такое... Очень порядочно с их стороны. Но все это административная работа, а ты для нее просто не годишься. Сидеть за столом и путаться в цифрах... У меня были собственные идеи, знаете ли, кое-какие планы... Но найти поддержку невозможно. Я не смог уговорить людей вложить в них деньги. Если бы у меня был хоть небольшой капитал...

Он задумался.

— Вы не знали Эдди, да? Мою жену. Нет, конечно, не знали. Она была совсем не похожа на остальных. Во-первых, моложе. Она служила во вспомогательной авиации. И всегда говорила, что ее старик чокнутый. Так и есть, знаете ли. Дьявольски жаден в том, что касается денег. Ведь не сможет же он забрать их с собой. Когда он умрет, их разделят. Доля Эдди перейдет к Александру, конечно. Только он не сможет тронуть капитал до двадцати одного года.

— Простите, но не могли бы вы опять слезть со стола? Я хочу вымыть посуду и приготовить подливку.

В этот момент явились Александр и Стоддарт-Уэст, раскрасневшиеся и сильно запыхавшиеся.

— Привет, Брайан, — приветливо обратился Александр к отцу. — Так вот куда ты забрался.., Какой потрясающий кусок говядины!.. А йоркширский пудинг будет?

— Да, будет.

— У нас в школе готовят ужасный йоркширский пудинг — совершенно сырой и клеклый.

— Не мешайте мне, — сказала Люси. — Я хочу приготовить подливку.

— Сделайте много подливки. Можно нам получить два полных соусника?

— Да.

— Здо-о-рово! — старательно выговорил это слово Стоддарт-Уэст.

— Я не люблю, когда подливка светлая, — с тревогой сказал Александр.

— Она не будет светлой.

— Она потрясающе готовит, — сообщил мальчик отцу.

У Люси на мгновение возникло ощущение, что они поменялись ролями. Александр говорил, как добрый отец с сыном.

— Можем мы вам помочь, мисс Айлзбэрроу? — вежливо спросил Стоддарт-Уэст.

— Да, можете. Александр, иди и позвони в гонг. Джеймс, отнеси, пожалуйста, этот поднос в столовую. А вы возьмите это мясо, мистер Истли, будьте добры. Я же понесу картошку и йоркширский пудинг.

— Здесь человек из Скотленд-Ярда, — сообщил Александр. — Вы думаете, он сядет за стол вместе с нами?

— Это зависит от того, как распорядится твоя тетя.

— Я думаю, тетя Эмма не возражала бы... Она очень гостеприимная. Но, полагаю, дяде Гарольду это не понравилось бы. Он очень расстроился из-за убийства.

Александр вышел с подносом, бросив через плечо еще одну порцию сведений:

— Мистер Уимборн сейчас в библиотеке вместе с человеком из Скотленд-Ярда. Но он не останется на ланч. Он сказал, что ему нужно вернуться в Лондон... Пойдем, Стоддерс... О, он уже пошел звонить в гонг.

В этот момент загремел гонг. Стоддарт-Уэст был художником. Он вложил в свое занятие все силы, и любые дальнейшие разговоры стали невозможными.

Брайан внес мясо. Люси следовала за ним с овощами, потом вернулась на кухню за двумя соусниками, до краев наполненными подливкой.

Мистер Уимборн стоял в холле и натягивал перчатки, когда Эмма быстро спустилась по лестнице.

— Вы уверены, что не останетесь на ланч, мистер Уимборн? Все уже готово.

— Нет. У меня важная встреча в Лондоне. В поезде есть вагон-ресторан.

— С вашей стороны было очень любезно приехать, — с благодарностью сказала Эмма.

Из библиотеки появились двое полицейских.

Мистер Уимборн взял руку Эммы в свою руку.

— Не о чем беспокоиться, моя дорогая, — сказал он. — Это детектив-инспектор Крэддок из Нового Скотленд-Ярда, который приехал, чтобы возглавить расследование. Он вернется в два пятнадцать и расспросит вас о некоторых фактах, которые могут помочь ему в расследовании. Но, как я сказал, вам не о чем беспокоиться. — Он посмотрел на Крэддока.

— Могу я передать мисс Крэкенторп то, что вы мне рассказали?

— Разумеется, сэр.

— Инспектор Крэддок только что рассказал мне, что это почти наверняка не местное преступление. Считают, что убитая женщина приехала из Лондона и была, вероятно, иностранкой.

— Иностранка? — резко спросила Эмма Крэкенторп. — Она была француженкой?

Мистер Уимборн явно намеревался успокоить ее своим заявлением. Он казался слегка ошарашенным. Взгляд Дермота Крэддока быстро метнулся с его лица на лицо Эммы.

Интересно, подумал он, почему она пришла к поспешному выводу, что убитая женщина была француженкой, и почему эта мысль так ее встревожила? 

 Глава 9 

I

Единственными, кто воздал должное отличному ланчу Люси, были два мальчика и Седрик Крэкенторп, на которого, казалось, совершенно не повлияли обстоятельства, заставившие его вернуться в Англию. По-видимому, он относился ко всему этому как к удачной шутке мрачного характера.

Это отношение, как отметила Люси, было очень неприятно его брату Гарольду. Тот воспринял убийство как персональное оскорбление семьи Крэкенторп, и он был в такой ярости, что почти ничего не ел. Эмма выглядела обеспокоенной и несчастной и тоже ела очень мало. Альфред казался погруженным в собственные мысли и почти не разговаривал. Он был довольно красивым мужчиной со смуглым лицом и слишком близко посаженными глазами.

После ланча полицейские вернулись и вежливо спросили, нельзя ли им побеседовать с мистером Седриком Крэкенторпом. Инспектор Крэддок держался очень дружелюбно и приветливо.

— Садитесь, мистер Крэкенторп. Как я понимаю, вы только что приехали с Балеарских островов? Вы там живете?

— Живу уже шесть лет. На Ибице. Мне она подходит больше, чем эта унылая страна.

— Вам достается гораздо больше солнечного света, чем нам, полагаю, — добродушно сказал инспектор Крэддок. — Насколько я понимаю, вы не так давно приезжали домой — на Рождество, если говорить точно. Что вызвало необходимость приехать сюда опять так скоро?

Седрик ухмыльнулся.

— Получил телеграмму от Эммы, моей сестры. У нас здесь никогда раньше не случалось убийство. Не хотел ничего пропустить — поэтому и приехал.

— Вас интересует криминология?

— О, не нужно выражать это в таких заумных терминах! Просто я имею интерес к убийствам — детективные романы в жанре «кто преступник», и все такое... А раз уж одно из них произошло прямо у порога нашего дома... Такая удача выпадает раз в жизни. Кроме того, я подумал, что старушке Эм может понадобиться помощь, чтобы справиться со стариком, полицией и всем остальным.

— Понимаю. Это позволяет вам проявить свои благородные инстинкты, а также семейные чувства. Я не сомневаюсь, что ваша сестра будет вам очень благодарна, — несмотря на то что два ее других брата также приехали помочь ей.

— Но не для того, чтобы развеселить и утешить, — сообщил ему Седрик. — Гарольд ужасно расстроен. Не подобает магнату из Сити быть замешанным в убийство женщины сомнительной репутации.

Брови Крэддока слегка приподнялись.

— Она была женщиной сомнительной репутации?

— Ну, об этом вам лучше судить. Исходя из фактов, мне это кажется вероятным.

— Я подумал, что вы сможете догадаться, кто она такая.

— Бросьте, инспектор, вы уже знаете — или ваши коллеги вам скажут, — что я не смог ее опознать.

— Я сказал «догадаться», мистер Крэкенторп. Возможно, вы никогда прежде не видели эту женщину, но, может быть, вы сможете высказать догадку о том, кто она или кем могла бы быть.

Седрик покачал головой.

— Вы идете по ложному следу. Я совершенно себе этого не представляю. Вы предполагаете, что она могла прийти в «длинный амбар» на встречу с одним из нас? Но никто из нас не живет здесь. Единственными людьми, проживающими в доме, были женщина и старик. Вы же не думаете, что она пришла сюда на свидание с моим почтенным папашей?

— Мы предполагаем — и инспектор Бэкон со мною согласен, — что эта женщина могла когда-то иметь какое-то отношение к данному дому. Эго могло быть много лет назад. Вспомните о прошлом, мистер Крэкенторп.

Седрик подумал пару минут, потом покачал головой.

— У нас иногда работали иностранки по найму, как и у многих, но я не могу вспомнить никого подходящего. Лучше спросите у других — они знают больше меня.

— Разумевши, мы так и сделаем.

Крэддок откинулся на спинку кресла и продолжил:

— Как вы слышали на дознании, полицейские медики не сумели точно установить время смерти. Больше двух недель тому назад и меньше четырех... это получается где-то в период Рождества. А вы сказали мне, что приезжали домой на Рождество. Когда вы приехали в Англию и когда уехали?

Седрик подумал.

— Дайте вспомнить... Я прилетел в Англию и добрался сюда в субботу перед Рождеством, это было двадцать первого.

— Вы прилетели прямо с Майорки?

— Да. Вылетел в пять утра и попал сюда в полдень.

— А улетели обратно?..

— В следующую пятницу, двадцать седьмого.

— Благодарю вас.

Седрик усмехнулся.

— К сожалению, я попадаю как раз в нужные пределы. Но, клянусь, инспектор, душить женщин не входит в число моих любимых рождественских развлечений.

— Надеюсь, что нет, мистер Крэкенторп.

Инспектор Бэкон смотрел на него с неодобрением.

— В подобном поступке не было бы ни покоя, ни доброжелательности, вы со мной согласны?

Седрик обратился с этим вопросом к инспектору Бэкону, который лишь проворчал что-то. Инспектор Крэддок вежливо сказал:

— Ну, благодарю вас, мистер Крэкенторп. Вы можете быть свободны.

— И что вы о нем думаете? — спросил Крэддок, когда Седрик закрыл за собой дверь.

Бэкон снова заворчал.

— Достаточно заносчив, чтобы быть способным на все, — ответил он. — Мне лично такие типы не нравятся. Художники вроде него живут свободно и, весьма вероятно, якшаются с женщинами с дурной репутацией.

Крэддок улыбнулся.

— И мне не нравится, как он одевается, — продолжал Бэкон. — Никакого уважения — явиться на дознание в подобном виде... Давно я не видел таких грязных брюк. А обратили вы внимание на галстук? Похоже, его сделали из разноцветной бечевки... Если вы спросите меня, то он как раз из тех, кто способен запросто задушить женщину и особо не переживать по этому поводу.

— Ну, эту-то не он задушил, если уехал с Майорки только двадцать первого числа. А это мы легко проверим.

Бэкон бросил на него острый взгляд.

— Я заметил, что вы пока не открываете карты относительно реальной даты убийства.

— Нет, мы будем хранить ее в тайне. Я всегда люблю иметь кое-что про запас на начальном этапе.

Бэкон кивнул, полностью соглашаясь.

— Выложим им это, когда придет время, — сказал он. — Это самый лучший план.

— А теперь, — произнес Крэддок, — посмотрим, что скажет обо всем этом наш правильный джентльмен из Сити.

Тонкогубый Гарольд Крэкенторп смог сказать очень мало. Это совершенно ужасный, весьма прискорбный инцидент. Он боится газет... Репортеры, как он понял, уже просили дать интервью... И тому подобное... Достойно всяческого сожаления. Наконец отрывистые, незаконченные предложения Гарольда иссякли. Он откинулся на спинку с выражением человека, столкнувшегося с чем-то очень дурно пахнущим.

Расспросы инспектора не дали результатов. Нет, он понятия не имеет, кто эта женщина или кем могла быть. Да, он приезжал в Ратерфорд-холл на Рождество. Он смог приехать только в канун праздника и пробыл здесь до следующих выходных.

— Вот как, значит, — сказал инспектор Крэддок и не стал больше ни о чем расспрашивать. Он уже пришел к выводу, что Гарольд Крэкенторп им не поможет.

Полицейский перешел к Альфреду, который вошел в комнату со слегка преувеличенно беззаботным видом. Крэддок посмотрел на очередного Крэкенторпа, и ему показалось, что он его узнает. Несомненно, он уже где-то видел этого члена семьи. Или его фотография была напечатана в газете? Это воспоминание было связано с чем-то постыдным... Он спросил у Альфреда, чем тот занимается, и получил неопределенный ответ.

— В данный момент я занимаюсь страховым бизнесом. До недавнего времени занимался продвижением на рынке фонографов нового типа. Крайне революционное изобретение. Я на нем хорошо заработал.

Казалось, инспектор Крэддок оценил это заявление по достоинству; но никто бы и не догадался, что он обратил внимание на модный с виду костюм Альфреда и правильно определил его низкую стоимость. Одежда Седрика была неприлично изношенной, но хорошего покроя и из отличного материала. Здесь же дешевый шик говорил сам за себя.

Крэддок вежливо перешел к обычным вопросам. Альфред казался заинтересованным, его это даже слегка забавляло.

— Хорошая идея, что эта женщина могла когда-то здесь работать. Не в качестве горничной моей сестры, нет; сомневаюсь, чтобы у нее когда-либо была горничная. По-моему, в наше время их ни у кого нет... Но, конечно, вокруг полно прислуги из иностранцев. У меня были полячки и пара темпераментных немок. Так как Эмма решительно не узнала ту женщину, думаю, это опровергает вашу идею, инспектор. У сестры очень хорошая память на лица. Нет, если эта женщина приехала из Лондона... Кстати, что навело вас на мысль, что она приехала из Лондона?

Он вставил этот вопрос очень небрежно, но глаза его смотрели с острой заинтересованностью.

Инспектор Крэддок улыбнулся и покачал головой.

Альфред проницательно посмотрел на него.

— Не хотите говорить, а?.. Обратный билет в кармане ее шубки, правильно?

— Возможно, мистер Крэкенторп.

— Ну, если она приехала из Лондона, возможно, тот парень, на свидание с которым она приехала, знал, что «длинный амбар» будет хорошим местом для тихого убийства. Он знает здешние места, это очевидно. Я бы продолжал искать его здесь, инспектор.

— Мы ищем, — ответил инспектор Крэддок, и эти два слова прозвучали спокойно и уверенно.

Он поблагодарил Альфреда и, отпустив его, сказал Бэкону:

— Знаете, я уже где-то видел этого парня.

— Острый тип, — вынес свой вердикт Бэкон. — Такой острый, что иногда ранит сам себя.

II

— Наверное, меня вам видеть ни к чему, — извиняющимся тоном произнес Брайан Истли, входя в комнату и нерешительно останавливаясь у двери. — Я не совсем член этой семьи.

— Дайте сообразить.,. Вы — мистер Брайан Истли, муж мисс Эдит Крэкенторп, которая умерла пять лет назад?

— Правильно.

— Очень любезно с вашей стороны поговорить с нами — особенно если вы знаете нечто такое, что, по вашему мнению, могло бы нам помочь.

— Но я не знаю. Хотел бы знать... Вся эта история выглядит такой ужасно странной, правда? Приехать сюда и встретиться с каким-то мужчиной в этом продуваемом сквозняками старом амбаре в разгар зимы... Я бы на это не согласился!

— Это, несомненно, очень озадачивает, — согласился с ним инспектор Крэддок.

— Правда, что она иностранка? Кажется, прошел такой слух.

— Это вам что-нибудь подсказывает? — Инспектор проницательно посмотрел на него, но Брайан ответил ему ничего не выражающим любезным взглядом.

— Нет, ничего.

— Может быть, она была француженкой, — сказал инспектор Бэкон с мрачным подозрением.

В голубых глазах Брайана появился интерес; он подергал свои большие светлые усы.

— Правда? Веселый Париж? — Он покачал головой. — Но тогда это еще менее вероятно, не правда ли? Я имею в виду встречу в амбаре. У вас не было никаких других трупов в саркофагах? Может, это один из парней с такими наклонностями — или комплексами? Считает себя Калигулой или кем-то вроде него?

Инспектор Крэддок даже не сделал попытки опровергнуть это рассуждение; вместо этого он небрежным тоном спросил:

— Никто из семьи не имел контактов во Франции или... или отношений, о которых вам известно?

Брайан сказал, что Крэкенторпы не из тех, кто любит развлечения, — Гарольд имеет респектабельную жену, — сообщил он. — Женщина с рыбьим лицом, дочь какого-то обедневшего пэра. Не думаю, что Альфред сильно увлекается женщинами: он тратит время на свои сомнительные сделки, которые, как правило, плохо кончаются. Полагаю, у Седрика есть несколько испанских сеньорит, которые ублажают его на Ибице... Женщинам Седрик нравится. Он не всегда бреется и выглядит так, будто никогда не мылся, — не понимаю, почему это так привлекает женщин, но, очевидно, привлекает... Не очень-то я вам помог, да? — Он улыбнулся. — Лучше подключите к этому делу Александра. Они с Джеймсом Стоддарт-Уэстом повсюду разыскивают улики. Держу пари, что эти пацаны уже что-то выкопали.

Инспектор Крэддок сказал, что надеется на это. Затем он поблагодарил Брайана Истли и объявил, что хотел бы поговорить с мисс Эммой Крэкенторп.

Ill

Инспектор Крэддок разглядывал Эмму Крэкенторп более внимательно, чем раньше. Он все еще думал о том выражении, которое неожиданно заметил на ее лице перед ланчем. Тихая женщина. Неглупая, но и не блестящего ума. Одна из тех уютных, приятных женщин, которых мужчины склонны принимать как нечто само собой разумеющееся и которые владеют искусством превратить жилище в уютный дом, придав ему атмосферу покоя и тихой гармонии. Такой, по его мнению, была Эмма Крэкенторп.

Подобных женщин часто недооценивают. За своей тихой внешностью они часто скрывают сильный характер, с ними приходится считаться. Возможно, думал Крэддок, ключ к тайне мертвой женщины в саркофаге скрывается в глубине мыслей Эммы.

Пока эти соображения проносились в его голове, он задавал различные незначительные вопросы.

— Полагаю, вы уже почти все рассказали инспектору Бэкону, — сказал он. — Поэтому мне не стоит надоедать вам множеством вопросов.

— Прошу вас, спрашивайте все, что хотите.

— Как мистер Уимборн вам сказал, мы пришли к выводу, что мертвая женщина жила не в этой местности. Это может быть облегчением для вас — кажется, мистер Уимборн думал именно так, — но для нас это создает большие трудности. Ее будет труднее опознать.

— Но разве у нее не было ничего? Сумочки? Документов?

Крэддок покачал головой:

— Никакой сумочки. Ничего в карманах.

— Вы не знаете ее имени, откуда она приехала, совсем ничего?

Крэддок подумал про себя: «Она хочет знать, ей очень не терпится узнать, кто эта женщина. Интересно, все время ли она этого так хотела? Бэкон мне об этом не говорил, а он — проницательный человек...»

— Мы ничего о ней не знаем, — ответил он. — Вот почему мы надеялись, что один из вас сможет помочь нам. Вы уверены, что не можете? Даже если вы ее не узнали, можете высказать предположение о том, кто она такая?

Ему показалось — возможно, он это себе вообразил, — что она ответила после почти неразличимой паузы.

— Просто не представляю.

Поведение инспектора Крэддока изменилось. Это было почти незаметно, только его голос стал чуть жестче.

— Когда мистер Уимборн сказал вам, что эта женщина — иностранка, почему вы подумали, будто она француженка?

Эмма не смутилась. Ее брови слегка приподнялись.

— Неужели?.. Да, кажется, подумала... Я не знаю почему, разве что люди всегда склонны считать иностранцев французами, пока не узнают, какой они национальности. Большинство иностранцев в нашей стране — французы, разве не так?

— О, я бы так не сказал, мисс Крэкенторп. Сегодня уже нет. У нас здесь столько разных национальностей — итальянцы, немцы, австрийцы, различные скандинавы...

— Да, наверное, вы правы.

— У вас не было никакой особой причины считать, что эта женщина — француженка?

Эмма не спешила это отрицать. Просто подумала минутку, а потом покачала головой почти с сожалением.

— Нет, — ответила она. — Я думаю, не было.

Женщина ответила ему спокойным взглядом, не дрогнув.

Крэддок взглянул на инспектора Бэкона. Тот нагнулся вперед и показал маленькую эмалевую пудреницу.

— Вы это узнаете, мисс Крэкенторп?

Она взяла пудреницу и осмотрела ее.

— Нет. Она, безусловно, не моя.

— Вы не знаете, кому она принадлежит?

— Нет.

— Тогда я думаю, нам незачем больше вас беспокоить — пока.

Эмма коротко улыбнулась им, встала и вышла из комнаты. И снова инспектору показалось, будто идет она очень быстро, словно подгоняемая чувством облегчения.

— Вы считаете, она что-то знает? — спросил Бэкон.

Крэддок грустно ответил:

— На нынешнем этапе мне кажется, что все знают чуть больше, чем хотят нам сказать.

— Обычно так оно и бывает, — согласился Бэкон, руководствуясь собственным опытом. — Только, — прибавил он, — часто это не имеет ничего общего с расследуемым делом. Это какой-то семейный грешок или какой-то глупый пустяк, который может выйти наружу, и люди этого боятся.

— Да, понимаю. Ну, по крайней мере...

Но что бы инспектор Крэддок ни собирался сказать, он не успел это сделать, так как дверь распахнулась, и шаркающей походкой вошел старый мистер Крэкенторп с очень возмущенным видом.

— Хорошенькое дело, — произнес он. — Хорошенькое дело, когда приезжает Скотленд-Ярд и не считает нужным проявить уважение и поговорить сначала с главой семьи! Кто хозяин этого дома, хотел бы я знать? Отвечайте мне! Кто здесь хозяин?

— Конечно, вы, мистер Крэкенторп, — успокаивающим тоном ответил Крэддок и встал. — Но, как мы поняли, вы уже рассказали инспектору Бэкону все, что знали, и так как у вас слабое здоровье, мы не должны слишком напрягать вас. Доктор Куимпер сказал...

— Это верно, это верно. Я — человек не очень сильный... Что касается доктора Куимпера, он просто старая баба — очень хороший врач, понимает мою болезнь, но старается держать меня завернутым в вату. У него пунктик насчет еды. Приехал тут на Рождество, когда я немного приболел... Что я ел? Когда? Кто готовил? Кто подавал? Суетится, суетится... Но пусть у меня и слабое здоровье, я достаточно здоров, чтобы оказать вам всю доступную мне помощь. Убийство у меня в доме — или, по крайней мере, в моем собственном амбаре!.. Интересная постройка, этот амбар. Времен Елизаветы. Местный архитектор это отрицает, но этот парень не знает, что говорит. Тысяча пятьсот восьмидесятый год, и ни днем позже... Но мы не об этом говорим. Что вы хотите знать? Какая у вас теория в данный момент?

— Немного рановато строить теории, мистер Крэкенторп. Мы пока пытаемся выяснить, кто была эта женщина.

— Вы говорите — иностранка?

— Так мы считаем.

— Вражеский агент?

— Маловероятно, я бы сказал.

— Вы бы сказали, вы бы сказали... Они повсюду, эти люди. Просачиваются! Почему Министерство внутренних дел их пропускает, мне непонятно! Выведывала промышленные секреты, держу пари. Вот чем она занималась.

— В Брэкхэмптоне?

— Заводы есть всюду. Один стоит прямо у моих задних ворот.

Крэддок бросил вопросительный взгляд на Бэкона, который ответил:

— Металлические ящики.

— Откуда вы знаете, что они там в действительности выпускают? Нельзя же верить всему, что эти люди вам говорят... Ладно, если она не шпионка, тогда кто же, по-вашему? Думаете, она связана с одним из моих драгоценных сынков? Если так, то это Альфред. Не Гарольд, тот слишком осторожен. А Седрик не снизошел до жизни в этой стране... Ладно, значит, это одна из «юбок» Альфреда. И какой-нибудь крутой парень последовал за ней сюда, думая, что она едет на встречу с ним, и прикончил ее. Как вам это?

Инспектор Крэддок дипломатично ответил, что это, несомненно, версия. Но мистер Альфред Крэкенторп, сказал он, не опознал ее.

— Ба! Испугался, вот и всё. Альфред всегда был трусом. Но он лжец, помните, всегда им был! Лжет и не краснеет. Ни один из моих сыновей никуда не годится. Стая стервятников, ждут моей смерти, вот их настоящее занятие в жизни. — Он захихикал. — И пускай ждут. Я не умру им в угоду! Ну, если я больше ничего не могу для вас сделать... Я устал. Пойду отдыхать.

И он снова шаркающей походкой вышел из комнаты.

— Одна из «юбок» Альфреда? — спросил Бэкон. — По-моему, старик только что это придумал. — Он помолчал, колеблясь. — Лично я думаю, что с Альфредом все в порядке. Возможно, он в каком-то смысле сомнительный тип, но не наш клиент. Имейте в виду, я усомнился в этом парне из ВВС.

— Брайане Истли?

— Да. Я встречал людей его типа. Они, можно сказать, плывут по течению в этом мире — слишком рано в своей жизни встретились с опасностью, смертью и приключениями и теперь находят жизнь пресной. Пресной и неинтересной. В каком-то смысле мы несправедливо с ними обошлись. Хотя не совсем понимаю, что мы могли поделать. Но они есть — всё в прошлом и никакого будущего, так сказать. И они из тех людей, которые с готовностью идут на риск. Обычный человек инстинктивно чурается риска; дело тут не столько в морали, сколько в предусмотрительности. Но эти парни не боятся, «избегать риска» — слова не из их лексикона. Если Истли путался с этой женщиной и хотел убить ее...

Он замолчал, безнадежно махнул рукой.

— Но зачем ему ее убивать? И если ты убиваешь женщину, зачем помещать ее в саркофаг своего тестя? Нет, если вы спросите меня, никто из них не имеет отношения к убийству. Если бы имел, он не стал бы прятать труп у своего собственного черного хода, так сказать.

Крэддок согласился, что это едва ли разумно.

— Вам здесь еще что-нибудь нужно?

Крэддок ответил, что нет.

Бэкон предложил вернуться в Брэкхэмптон и выпить по чашке чая, но инспектор Крэддок сказал, что он собирается зайти к одной старой знакомой.

 Глава 10 

I

Мисс Марпл, сидящая очень прямо на фоне фарфоровых собачек и сувениров из Маргита[6], одобрительно улыбнулась инспектору Дермоту Крэддоку.

— Я так рада, — сказала она, — что это дело поручили вам. Я на это надеялась. 

— Когда я получил ваше письмо, — ответил тот, — то отнес его прямо заместителю комиссара полиции. Он только что получил сообщение из Брэкхэмптона, в котором нас просили о помощи. Кажется, они считали, что это не местное преступление. Заместитель комиссара очень заинтересовался тем, что я рассказал ему о вас. Как я понимаю, он уже слышал о вас от моего крестного отца.

— Милый сэр Генри, — ласково прошептала мисс Марпл.

— Он заставил меня рассказать ему все о деле «Литтл-Пэддокс». Хотите послушать, что он сказал потом?

— Скажите мне, пожалуйста, если это не будет разглашением тайны.

— Он сказал: «Ну, поскольку это дело выглядит абсолютно абсурдным, полностью придуманным парой старых дам, которые оказались правы, вопреки всякой вероятности, и поскольку вы уже знаете одну из этих дам, я отправлю вас на расследование этого дела». И вот я здесь! А теперь, моя дорогая мисс Марпл, куда мы двинемся дальше? Это не официальный визит, как вы, наверное, уже поняли. Со мною нет моих сотрудников. Я подумал, что мы с вами сначала все обсудим вдвоем.

Мисс Марпл улыбнулась ему.

— Я уверена, — произнесла она, — что никто из тех, кто знаком с вами только официально, не догадался бы, что вы можете быть таким человечным и еще более привлекательным, чем всегда, — не краснейте... Ну, что именно вам уже рассказали?

— Всё, по-моему. Первоначальное заявление вашей подруги, миссис Макгилликадди, в полицию Сент-Мэри-Мид, подтверждение ее заявления проводником вагона, а также записка начальнику станции в Брэкхэмптоне. Могу сказать, что все это было проверено соответствующими ответственными лицами, железнодорожными и полицейскими. Но нет сомнения, что вы их всех оставили позади своей фантастической способностью к догадкам.

— Это не догадки, — возразила мисс Марля. — И у меня было большое преимущество. Я знаю Элспет Макгилликадди лучше, чем кто-либо другой. Ее рассказ не получил явного подтверждения, и так как не было никаких заявлений о пропаже женщины, вполне естественно, что они подумали, будто у старой дамы просто разыгралось воображение, как это часто случается со старыми дамами, — но не с Элспет Макгилликадди.

— Не с Элспет Макгилликадди, — согласился инспектор. — Я с нетерпением жду встречи с ней, знаете ли. Жаль, что она уехала на Цейлон. Между прочим, мы договариваемся о том, чтобы ее там расспросили.

— Мои собственные рассуждения не очень оригинальны, — сказала мисс Марпл. — Все это есть у Марка Твена. Мальчик, который нашел лошадь. Он просто представил себе, куда бы пошел, если бы был лошадью, — и пошел туда, и лошадь оказалась там.

— Вы представили себе, что бы вы сделали, если бы были жестоким и хладнокровным убийцей? — спросил Крэддок, задумчиво глядя на хрупкую, бело-розовую мисс Марпл. — В самом деле, ваш мозг...

— ...Похож на сточную трубу, как говорит мой племянник Реймонд, — согласилась мисс Марпл, быстро кивая. — Но, как я всегда ему отвечаю, сточные трубы — это необходимое хозяйственное оборудование, и очень гигиеничное.

— Можете пойти еще немного дальше — поставить себя на место убийцы и сказать мне, где он сейчас находится?

Мисс Марпл вздохнула.

— Хотелось бы. Но я представления об этом не имею, совершенно никакого. Однако он должен быть человеком, который жил в Ратерфорд-холле или все о нем знает.

— Согласен. Но такой подход охватывает очень широкий круг людей. Здесь работали множество служанок. Есть еще «Женский институт», а до них были дежурные противовоздушной обороны. Все они знали «длинный амбар», и саркофаг, и где хранится ключ. Местные хорошо это все знают. Любой живущий поблизости мог считать его подходящим местом для своих целей.

— Да, конечно. Я хорошо понимаю ваши затруднения.

— Мы никогда ничего не добьемся, пока не опознаем труп, — сказал Крэддок.

— И это тоже может представлять трудность?

— О, мы его опознаем — в конце концов. Мы проверяем все заявления об исчезновении женщин такого возраста и такой внешности. Нет никого, кто точно соответствовал бы всем приметам. Медэксперт дает ей лет тридцать пять, она была здорова и, вероятно, замужем; у нее был, по крайней мере, один ребенок. Шуба на ней оказалась дешевая, купленная в лондонском универмаге. Сотни таких шуб были проданы за последние три месяца, около шестидесяти процентов — блондинкам. Ни одна продавщица не могла опознать на фотографии мертвую женщину и вряд ли сможет, если та покупала шубу перед самым Рождеством. На одежде нет меток из лондонской прачечной. Мы связались с Парижем, и они у себя тоже это проверяют. Рано или поздно, конечно, кто-нибудь заявит о пропавшей родственнице или постоялице. Это просто вопрос времени.

— Пудреница не помогла?

— К сожалению, нет. Такие вещицы сотнями продаются на Рю-де-Риволи, очень дешевые. Между прочим, вам следовало сразу же передать ее полицейским, знаете ли, — или, точнее, мисс Айлзбэрроу следовало это сделать.

Мисс Марпл покачала головой.

— Но в тот момент речь не шла о преступлении, — напомнила она. — Если молодая дама, тренируясь в игре в гольф, находит в высокой траве старую пудреницу, не имеющую особой ценности, она, несомненно, не станет бежать с ней в полицию ... — Помолчала, потом твердо прибавила: — Я считала гораздо более разумным сначала найти труп.

Инспектор Крэддок развеселился.

— Кажется, вы ни минуты не сомневались, что он будет найден?

— Я была в этом уверена. Люси Айлзбэрроу — женщина очень умная и компетентная.

— Это уж точно! Она меня до смерти пугает своими сокрушительными талантами. Ни один мужчина не посмеет жениться на этой девушке.

— Ну, знаете, я бы не была так в этом уверена... Конечно, это должен быть мужчина определенного типа. — Мисс Марпл размышляла об этом несколько секунд. — Как она ладит с обитателями Ратерфорд-холла?

— Они полностью полагаются на нее, насколько я видел. Едят с ее рук, можно сказать, в буквальном смысле. Между прочим, они ничего не знают о ее связи с вами. Мы сохранили это в тайне.

— Сейчас она не имеет со мной связи. Она сделала то, о чем я ее просила.

— Так она могла бы заявить об уходе — и уйти, если бы захотела?

— Да.

— Но она не уходит. Почему?

— Мисс Айлзбэрроу не говорила мне о причинах. Она очень умная девушка. Я подозреваю, что у нее возник интерес.

— К этой проблеме? Или к семье?

— Может оказаться так, — сказала мисс Марпл, — что разделить эти два аспекта будет довольно сложно.

Крэддок пристально посмотрел на нее.

— У вас на уме что-то определенное?

— О нет, господи, нет.

— Думаю, да.

Мисс Марпл покачала головой. Дермот Крэддок вздохнул.

— Итак, я могу только «продолжить свое расследование» — говоря профессиональным жаргоном. Жизнь полицейского скучна!

— Я уверена, что вы добьетесь результатов.

— У вас есть для меня какие-нибудь идеи? Еще какие-то озарения?

— Я думала о чем-то похожем на театральную труппу, — довольно непонятно сказала мисс Марпл. — Они ездят в турне, из города в город, и у них нет прочных связей с домом. Если одна из таких молодых женщин исчезнет, очень маловероятно, что ее быстро хватятся.

— Да. Может быть, в этом что-то есть... Мы обратим особое внимание на этот аспект. Почему вы улыбаетесь? — прибавил он.

— Я просто представила себе лицо Элспет Макгилликадди, когда она узнает, что мы нашли труп!

II

— Ну и ну! — воскликнула миссис Макгилликадди. — Ну и ну!

У нее не хватало слов. Она посмотрела через стол на приятного, любезного молодого человека, который явился к ней с официальными документами, потом опустила взгляд на снимки, которые он ей вручил, и заявила:

— Это она, несомненно... Да, это она. Бедняжка... Ну, должна сказать, я рада, что вы нашли тело. Никто не верил ни одному моему слову! Полицейские, железнодорожные служащие... никто. Очень унизительно, когда тебе не верят. Во всяком случае, никто не может сказать, что я не сделала все, что в моих силах.

Приятный молодой человек издавал сочувствующие и восхищенные звуки.

— Где, вы сказали, нашли труп?

— В амбаре поместья под названием Ратерфорд-холл, на самой окраине Брэкхэмптона.

— Никогда о нем не слышала. Как туда попало тело, интересно?

Молодой человек не ответил.

— Его нашла мисс Марпл, наверное. Это в духе Джейн.

— Тело, — сообщил молодой человек, сверившись с какими-то записями, — было обнаружено мисс Люси Айлзбэрроу.

— О ней я тоже ничего не слышала, — сказала миссис Макгилликадди. — И все-таки я думаю, что Джейн Марпл имела к этому отношение.

— Во всяком случае, миссис Макгилликадди, вы с уверенностью утверждаете, что это фотография той самой женщины, которую вы видели в поезде?

— Той, которую душил мужчина? Да, утверждаю.

— А вы можете описать этого мужчину?

— Он был высокий, — сказала миссис Макгилликадди.

— Да?..

— И темноволосый.

— Да?..

— Это все, что я могу вам сказать. Он стоял ко мне спиной. Я не видела его лица.

— Вы смогли бы узнать его, если бы увидели?

— Конечно, нет! Еще раз говорю: он стоял ко мне спиной, и я ни разу не видела его лица.

— Вы ничего не можете сказать о его возрасте?

Миссис Макгилликадди подумала.

— Нет, не совсем. То есть я не знаю... Он не был слишком молод, я уверена. Его плечи выглядели... ну, слегка сгорбленными, вы меня понимаете.

Молодой человек кивнул.

— Тридцать или больше, не могу сказать точнее. Я на него почти не смотрела, видите ли. Я смотрела на нее, на руки на ее горле и на ее лицо, все синее... Знаете, иногда мне до сих пор это снится...

— Должно быть, это было ужасное зрелище, — с сочувствием сказал молодой человек и закрыл свой блокнот. — Когда вы вернетесь в Англию?

— Только через три недели. В этом нет необходимости, не так ли?

Он поспешно заверил ее:

— О, нет. В данный момент вы ничего не смогли бы сделать. Конечно, когда мы произведем арест...

И на том они расстались.

Потом по почте пришло письмо от мисс Марпл. Почерк был острый, паучий, некоторые слова жирно подчеркнуты.

Благодаря долгой практике миссис Макгилликадди легко его расшифровала. Мисс Марпл написала полный отчет своей подруге, которая проглотила каждое слово с огромным удовлетворением.

Они с Джейн все-таки им показали! 

 Глава 11

I

— Я просто не могу понять, — сказал Седрик Крэкенторп.

Он прислонился к полуразрушенной стене длинного старого свинарника и уставился на Люси Айлзбэрроу.

— Чего вы не можете понять?

— Что вы здесь делаете.

— Зарабатываю себе на жизнь.

— В качестве прислуги? — пренебрежительным тоном спросил он.

— Вы отстали от жизни, — ответила Люси. — Прислуга... Я помощница по дому, специалист по домашнему хозяйству, подарок судьбы, главным образом — последнее.

— Не может быть, чтобы вам нравилось то, что вам приходится делать, — готовить, убирать постели, жужжать пылесосом и окунать руки по локоть в грязную воду.

Люси рассмеялась.

— Возможно, не всё, но приготовление еды удовлетворяет мои творческие инстинкты, и мне доставляет удовольствие наводить порядок.

— Я постоянно живу среди беспорядка, — сообщил ей Седрик. — И мне это нравится, — с вызовом прибавил он.

— Ваш внешний вид это подтверждает.

— Хозяйство в моем доме на Ибице ведется просто и незатейливо. Три тарелки, две чашки с блюдцами, кровать, стол и пара стульев. Повсюду пыль, пятна краски и осколки камня — помимо живописи, я занимаюсь также скульптурой, — и никому не разрешается ничего трогать. Я не допущу присутствия женщины в доме.

— Ни в каком качестве?

— Что вы имеете в виду?

— Я полагала, что у мужчины с таким художественным вкусом есть любовные отношения.

— Мои любовные отношения, как вы это называете, — это мое личное дело, — с достоинством ответил Седрик. — Чего я не терплю, так это привычку женщин всем руководить и во все вмешиваться!

— Как бы мне хотелось навести порядок в вашем доме, — сказала Люси. — Это было бы сложной задачей!

— У вас не будет такой возможности.

— Наверное, не будет.

Из стены свинарника вывалилось несколько кирпичей. Седрик повернул голову и посмотрел в его заросшую крапивой глубину.

— Дорогая старушка Мадж, — сказал он. — Я хорошо ее помню. Свиноматка самого добродушного нрава и плодовитая мамаша. В последнем приплоде было семнадцать поросят, как я помню. Мы обычно приходили сюда в погожий денек и чесали спину Мадж палочкой. Ей это очень нравилось.

— Почему всему здесь позволили дойти до такого состояния? Ведь дело же не только в войне?

— Вам бы хотелось и здесь навести порядок, верно? Как вы любите во все вмешиваться... Теперь я понимаю, почему именно вы обнаружили труп! Вы не могли оставить в покое даже греко-римский саркофаг... — Он помолчал, потом продолжил: — Нет, дело не только в войне. Дело в моем отце. Что вы о нем думаете, между прочим?

— У меня было мало времени на размышления.

— Не уклоняйтесь от ответа. Он чертовски скуп, а, по-моему, еще и немного помешан. Конечно, он ненавидит всех нас, кроме, возможно, Эммы. Это из-за завещания моего деда.

Люси вопросительно взглянула на него.

— Именно мой дед заработал все деньги. На чипсах, крекерах и хрустящих хлебцах. На всех лакомствах к вечернему чаю, а потом, будучи дальновидным человеком, очень рано переключился на сырные палочки и канапе, так что сейчас мы получаем хорошую прибыль от коктейль-вечеринок. Ну, а потом пришло время, когда отец объявил, что его духовные интересы выше чипсов. Он путешествовал по Италии, Балканам и Греции и занимался искусством как любитель. Дедушка был возмущен. Он решил, что мой отец не годится для бизнеса и очень плохо разбирается в искусстве — и был совершенно прав в обоих случаях, — поэтому оставил все деньги в фонде для внуков. Отец получает пожизненный доход с них, но не имеет права тратить капитал. И знаете, что он сделал? Он перестал тратить деньги. Приехал сюда и начал копить. Я полагаю, что к этому моменту он скопил почти такое же состояние, какое оставил дед. А тем временем мы все — Гарольд, я, Альфред и Эмма — не получаем ни пенни из денег деда. Я — художник без всяких средств. Гарольд занялся бизнесом, и сейчас он — известный человек в Сити; это ему достались в наследство способности делать деньги, хотя до меня дошли слухи, что в последнее время дела у него идут неважно. Альфред... ну, Альфреда в нашей семье прозвали Шик-Альфом.

— Почему?

— Как много вы хотите знать! Ответ такой: Альф — паршивая овца нашей семьи. Он пока еще не сидел в тюрьме, но был очень близок к этому. Во время войны он работал в Министерстве снабжения, но довольно внезапно ушел оттуда при неясных обстоятельствах. А после этого было еще несколько сомнительных сделок с консервированными фруктами и неприятности с яйцами... Ничего крупного, всего лишь несколько сомнительных поступков с его стороны.

— Не слишком ли неблагоразумно рассказывать обо всем этом незнакомому человеку?

— А что? Вы — полицейская ищейка?

— Возможно.

— Я так не думаю. Вы здесь батрачили до того, как полицейские начали проявлять к нам интерес. Я бы сказал...

Он замолчал, так как в огород вошла его сестра Эмма.

— Привет, Эм! Ты выглядишь очень расстроенной.

— Так и есть. Я хочу поговорить с тобой, Седрик.

— Мне нужно вернуться в дом, — тактично сказала Люси.

— Не уходите, — попросил Седрик. — Убийство сделало вас практически членом нашей семьи.

— У меня еще много дел, — возразила Люси. — Я только вышла нарвать петрушки.

Она поспешно удалилась в сторону огорода. Седрик следил за нею взглядом.

— Красивая девушка, — сказал он. — Кто она в действительности?

— О, она очень хорошо известна, — ответила Эмма. — Она специализируется на подобных вещах. Но оставим Люси Айлзбэрроу, Седрик. Я ужасно встревожена. Очевидно, полицейские считают, что покойница была иностранкой, возможно, француженкой. Седрик, ты не думаешь, что это может быть Мартина?

II

Несколько мгновений Седрик смотрел на нее непонимающим взглядом.

— Мартина? Но кто это... О, ты имеешь в виду Мартину?

— Да. Ты не думаешь...

— Господи, почему это должна быть Мартина?

— Ну, если подумать, странно, что она послала ту телеграмму. Это было приблизительно в то же время... Ты не думаешь, что она могла все-таки приехать сюда и...

— Ерунда. Как могла Мартина приехать сюда и найти дорогу в «длинный амбар»? Для чего? Мне это кажется совершенно невероятным.

— Ты не думаешь, что я должна рассказать инспектору Бэкону или тому, второму инспектору?

— Рассказать ему о чем?

— Ну... о Мартине. О ее письме.

— Не надо все усложнять, сестричка, и рассказывать о не имеющих никакого отношения к делу вещах. Тем более что меня не слишком убедило то письмо Мартины.

— А меня убедило.

— Ты всегда умела нахвататься множества невозможных вещей до завтрака, старушка. Мой тебе совет — сиди тихо и держи рот на замке. Дело полицейских — опознать их драгоценный труп. Держу пари, Гарольд сказал бы то же самое.

— О, я знаю, Гарольд сказал бы так же. И Альфред тоже. Но я так беспокоюсь, Седрик, очень беспокоюсь... Я не знаю, что мне следует делать.

— Ничего, — быстро сказал Седрик. — Держи рот на замке, Эмма. Никогда не идти навстречу опасности — вот мой девиз.

Эмма Крэкенторп вздохнула и медленно, с тяжелым сердцем, пошла назад к дому.

Когда она вышла на подъездную дорогу, из дома появился доктор Куимпер и открыл дверцу своего потрепанного «Остина». Увидев ее, он остановился, потом покинул автомобиль и пошел ей навстречу.

— Ну, Эмма, — сказал он, — ваш отец в замечательной форме. Убийство ему на пользу. Оно дает ему интерес к жизни. Я должен рекомендовать это средство моим пациентам.

Эмма машинально улыбнулась.

Доктор Куимпер всегда быстро замечал реакцию людей.

— Что-нибудь не так? — спросил он.

Эмма подняла на него глаза. Она привыкла полагаться на доброту и сочувствие доктора. Он стал другом, на которого она могла опереться, а не просто медиком. Его нарочитая грубоватость не вводила ее в заблуждение — она знала, что за нею скрывается доброта.

— Да, я обеспокоена, — призналась она.

— Не хотите мне рассказать? Если не хотите, не рассказывайте.

— Я бы хотела вам рассказать. Часть этого вы уже знаете. Дело в том, что я не знаю, что делать.

— Я бы сказал, что на ваши суждения обычно можно полагаться. В чем проблема?

— Вы помните, — или, возможно, не помните, — что я когда-то рассказывала вам о моем брате... о том брате, который погиб на войне?

— Вы имеете в виду — о том, что он женился или хотел жениться на девушке из Франции? Что-то в этом роде?

— Да. Почти сразу же после того, как я получила то письмо, он погиб. Мы никогда ничего не слышали об этой девушке и не получали от нее никаких известий. Собственно говоря, мы знали только ее имя. Мы всегда ждали, что она напишет или приедет, но она не приехала. Мы получили от нее письмо только перед самым Рождеством, примерно месяц назад.

— Я помню. Вы получили письмо, правильно?

— Да. В нем говорилось, что она в Англии и хотела бы приехать нас повидать. Мы уже обо всем договорились, а потом, в последнюю минуту, она прислала телеграмму, что ей неожиданно надо вернуться во Францию.

— И что же?

— Полицейские считают, что эта убитая женщина — француженка.

— Вот как? Мне она показалась скорее англичанкой, но об этом трудно судить... И что же вас беспокоит — сама возможность, что эта девушка может быть девушкой вашего брата?

— Да.

— Мне это кажется маловероятным, — сказал доктор Ку-импер и прибавил: — Но все равно, я понимаю ваши чувства.

— Я спрашивала себя, не следует ли мне рассказать полицейским о... обо всем. Седрик и остальные говорят, что в этом нет никакой необходимости. А вы как думаете?

— Гм. — Доктор Куимпер поджал губы. Он несколько секунд молчал, глубоко задумавшись. Потом сказал, почти нехотя: — Конечно, будет гораздо проще, если вы ничего не скажете. Я могу понять чувства ваших братьев. И все же...

— Да?

Куимпер посмотрел на нее. В его глазах блеснула нежность.

— Я бы решился и рассказал им, — сказал он. — Вы будете продолжать тревожиться, если не расскажете. Я вас знаю.

Эмма слегка покраснела.

— Возможно, я веду себя глупо.

— Делайте то, что хотите, моя дорогая, и пошлите остальных членов семьи к черту! Я всегда поддержу ваше суждение — против их суждений. 

Глава 12

I

— Барышня! Эй, вы! Зайдите сюда.

Люси удивленно повернула голову. Старый мистер Крэкенторп энергично манил ее пальцем из своей двери.

— Я вам нужна, мистер Крэкенторп?

— Не надо так много болтать. Зайдите сюда.

Люси повиновалась повелительному жесту. Старый мистер Крэкенторп схватил ее за руку, втащил в комнату и закрыл дверь.

— Я хочу вам кое-что показать, — сказал он.

Люси огляделась вокруг. Они находились в небольшой комнате, очевидно предназначенной на роль кабинета, но так же очевидно не использовавшейся в этом качестве уже очень давно. На письменном столе возвышались кипы пыльных бумаг, а с потолка в углах фестонами свисала паутина. Воздух был пыльный и затхлый.

— Вы хотите, чтобы я убрала эту комнату? — спросила она.

Старый мистер Крэкенторп яростно затряс головой.

— Не вздумайте! Я запираю эту комнату на ключ. Эмма хотела бы навести здесь свой порядок, но я ей не разрешаю. Это моя комната. Видите вот те камни? Это геологические образцы.

Люси посмотрела на коллекцию из двенадцати или четырнадцати кусков камня; некоторые были отполированы, некоторые остались необработанными.

— Красиво, — любезно согласилась она. — Очень интересно.

— Вы совершенно правы. Они интересные. Вы умная девушка. Я их не всем показываю... Я вам покажу еще кое-что.

— Это очень любезно с вашей стороны, но мне действительно нужно вернуться к своей работе. В доме шесть человек...

— И они меня объедают! Разорить хотят... Вот и всё, что они делают, когда приезжают сюда! Едят. И не предлагают заплатить за то, что съедают... Кровопийцы! Все ждут моей смерти... Ну, я пока умирать не собираюсь — и не умру, чтобы доставить им удовольствие. Я гораздо крепче, чем полагает даже Эмма.

— Я в этом уверена.

— И я не такой уж старый. Она делает вид, что я старик, обращается со мной как со стариком... Вы ведь не считаете меня старым, правда?

— Конечно, нет, — ответила Люси.

— Разумная барышня... Взгляните на это.

Он показал пальцем на большую выцветшую схему, висящую на стене. Люси увидела, что это генеалогическое древо; некоторые надписи были сделаны так мелко, что пришлось бы воспользоваться лупой, чтобы прочесть имена. Дальние предки тем не менее были написаны крупными, гордыми заглавными буквами с коронами над ними.

— Мы — потомки королей, — заявил мистер Крэкенторп. — Это семейное древо моей матери, а не отца. Он был простолюдином! Вульгарным стариком! Не любил меня. Я всегда его превосходил. Пошел в материнскую родню. У меня природная склонность к искусству и древней скульптуре, — он в них не разбирался, старый глупец... Я не помню матери, она умерла, когда мне было два года. Последняя из их семьи. Они разорились, и она вышла за моего отца. Но вы посмотрите сюда — Эдуард Исповедник, Этельред Неразумный — и все им подобные... И это было еще до прихода норманнов. До норманнов — это уже кое-что, правда?

Он повел ее через комнату к огромному предмету мебели из темного дуба. Люси смущала сила пальцев, вцепившихся в ее руку.

Сегодня в старом мистере Крэкенторпе действительно не было заметно никакой слабости.

— Видите этот шкаф? Он из Лашингтона, это было поместье моей матери. Эпоха королевы Елизаветы. Чтобы его сдвинуть, нужно четыре человека. Вы не знаете, что я храню в нем, а? Хотите, я вам покажу?

— Покажите, пожалуйста, — вежливо согласилась Люси.

— Вам любопытно, да? Все женщины любопытны. — Старик вынул из кармана ключ, отпер дверцу нижней части шкафа и достал оттуда небольшой сейф, выглядевший на удивление новеньким; его он тоже открыл ключом. — Взгляните сюда, моя дорогая. Вы знаете, что это такое?

Он поднял маленький цилиндр, завернутый в бумагу, и развернул с одного конца. На его ладонь высыпались золотые монеты.

— Посмотрите на них, юная леди. Посмотрите на них, прикоснитесь к ним. Знаете, что это такое?.. Держу пари, не знаете! Вы слишком молоды. Соверены, вот что это такое. Добрые золотые соверены. То, чем мы пользовались до того, как вошли в моду все эти грязные клочки бумаги. Они стоят намного больше, чем глупые клочки бумаги. Я собирал их много лет... У меня в этой коробке еще много других вещей. Много чего я сюда положил. Всё готово на будущее. Эмма не знает, никто не знает. Это наша тайна. Понимаете? Вы знаете, почему я вам это рассказываю и показываю?

— Почему?

— Потому что не хочу, чтобы вы думали, что я — бессильный, больной старик. Этот старый пес еще полон жизни. Моя жена уже давно умерла. Вечно всему противилась. Ей не нравились имена, которые я дал детям — хорошие, саксонские имена, — она не проявляла никакого интереса к семейному древу. Правда, я никогда не обращал внимания на ее слова, а она была слабым существом, всегда уступала... А вот вы — бойкая кобылка, очень славная кобылка, правда. Я дам вам один совет. Не тратьте себя понапрасну на молодого человека. Молодые люди глупы! Вам надо подумать о будущем. Вот погодите... — Его пальцы впились в руку Люси, он нагнулся к ее уху. — Больше я ничего не скажу. Ждите. Эти дураки думают, что я скоро умру. А я не умру. Не стоит удивляться, если я многих из них переживу. А там посмотрим! О да, там посмотрим... У Гарольда нет детей. Седрик и Альфред неженаты. Эмма... Эмма никогда уже не выйдет замуж. Она немного увлечена Куимпером, но тот и не подумает жениться на Эмме. Есть еще Александр, конечно. Да, есть Александр... Но, знаете, я люблю Александра... Да, это затруднение. Я люблю Александра.

Он на мгновение замолчал, нахмурился, потом сказал:

— Ну, девушка, так как? Что скажете?

— Мисс Айлзбэрроу...

Голос Эммы слабо донесся из-за закрытой двери. Люси с благодарностью ухватилась за представившуюся возможность.

— Мисс Крэкенторп зовет меня. Я должна идти. Большое спасибо за все, что вы мне показали...

— Не забудьте... наша тайна...

— Я не забуду, — пообещала Люси и поспешно вышла в холл, не совсем уверенная: получила ли она только что условное предложение вступить в брак или не получила.

II

Дермот Крэддок сидел за письменным столом в своем кабинете Нового Скотленд-Ярда. Он непринужденно развалился в кресле, опираясь локтем на стол, и беседовал по телефону, держа трубку у уха в той же руке. Говорил по-французски — этим языком он владел достаточно бегло.

— Это всего лишь моя идея, как вы понимаете, — сказал он.

— Но это явно удачная идея, — произнес голос на другом конце линии, из парижской префектуры. — Я уже начал проводить расследование в этих кругах. Один мой агент сообщает, что у него появились два или три следа. Если у таких женщин отсутствует какая-то семейная жизнь — или любовник, — они очень легко исчезают из поля зрения, и никого это не беспокоит. Они уезжают в турне или у них появляется новый мужчина — никому до этого нет дела. Жаль, что на той фотографии, которую вы мне прислали, ее так трудно опознать. Удушение не улучшает внешний вид... Ну, с этим ничего не поделаешь. Сейчас пойду читать последние сообщения от моих агентов по этому делу. Возможно, что-то появится. Аи revoir, mon cher[7].

Крэддок вежливо попрощался, и в этот момент перед ним на стол положили листок бумаги. На нем было написано: «Мисс Эмма Крэкенторл. К детективу-инспектору Крэддоку. По делу Ратерфорд-холла».

Инспектор положил трубку и сказал констеблю:

— Пригласите мисс Крэкенторп ко мне.

В ожидании он откинулся на спинку кресла и задумался.

Итак, он не ошибся: есть нечто такое, что известно Эмме Крэкенторп; возможно, не так много, но что-то есть. И она решила ему это нечто рассказать.

Крэддок встал, когда она вошла, пожал ей руку, усадил в кресло и предложил сигарету, от которой она отказалась.

Затем наступила недолгая пауза. Полицейский решил, что она пытается подобрать нужные слова. Он подался вперед.

— Вы пришли о чем-то мне рассказать, мисс Крэкенторп? Я могу вам помочь? Вас что-то беспокоит, не так ли? Какая-то мелочь, может быть, которую вы считаете не относящейся к делу, но, с другой стороны, она может иметь к нему какое-то отношение... Вы приехали сюда, чтобы рассказать мне о ней, не так ли? Вероятно, она имеет отношение к личности покойной? Вам кажется, что вы знаете, кто она такая?

— Нет, не совсем так. Я думаю, что это очень маловероятно. Но...

— Но есть некая возможность, и это вас беспокоит. Лучше расскажите мне об этом, потому что тогда мы сможем вас успокоить.

Эмма помолчала несколько секунд, затем заговорила:

— Вы видели трех моих братьев. У меня был еще один брат, Эдмунд, который погиб на войне. Незадолго до того, как он погиб, он написал мне из Франции...

Она открыла сумочку, достала старое, пожелтевшее письмо и прочла из него:

— «Надеюсь, это не станет для тебя потрясением, Эмма, Но я собираюсь жениться, на француженке. Все произошло очень внезапно, но я знаю, что тебе понравится Мартина и что ты позаботишься о ней, если со мной что-нибудь случится. В следующем письме я напишу обо всем подробно, к тому времени я уже буду женатым человеком. Осторожно сообщи эту новость старику, ладно? Наверное, он взорвется...»

Инспектор Крэддок протянул руку. Эмма поколебалась, но отдала ему письмо и быстро продолжила:

— Через два дня после этого письма мы получили телеграмму, в которой сообщалось, что Эдмунд пропал без вести, его сочли погибшим. Позднее нам уже точно сообщили, что он убит. Это было как раз перед Дюнкерком, тогда царила неразбериха... Насколько я сумела выяснить, в армии не осталось никаких документов о его женитьбе, но, как я уже сказала, тогда царила неразбериха. Я не получала никаких известий от той девушки. После войны я пыталась навести какие-то справки, но знала только ее имя, а эта часть Франции была оккупирована немцами, и трудно было что-то выяснить, не зная фамилии девушки, да и вообще ничего о ней. В конце концов я решила, что эта женитьба так и не состоялась и что девушка, наверное, вышла замуж за другого человека еще до конца войны; или, возможно, ее саму убили.

Инспектор Крэддок кивнул. Эмма продолжала:

— Вообразите мое удивление, когда всего месяц назад я получила письмо, подписанное «Мартина Крэкенторп».

— У вас оно с собой?

Женщина вынула из сумочки и вручила ему письмо. Инспектор с интересом прочел его. Оно было написано наклонным французским почерком — почерком образованного человека.

Дорогая мадмуазель!

Надеюсь, это письмо для вас не станет потрясением. Я даже не знаю, сообщил ли вам ваш брат Эдмунд, что мы поженились. Он говорил, что собирается это сделать. Его убили всего через несколько дней после нашей женитьбы, и одновременно немцы заняли нашу деревню. После окончания войны я решила, что не буду писать и обращаться к вам, хотя Эдмунд велел мне это сделать. Но к тому времени я создала для себя новую жизнь, и в этом не было необходимости. Однако сейчас все изменилось. Я пишу это письмо ради моего сына. Видите ли, он — сын вашего брата, а я уже не могу дать ему те преимущества, которые он должен иметь. Я приеду в Англию в начале следующей недели.

Пожалуйста, сообщите мне, могу ли я приехать и повидать вас? Мой адрес для писем — 126 Элверс-кресент, дом 10. Еще раз надеюсь, что это не станет для вас большим потрясением.

Заверяю вас в своих искренних чувствах,

Мартина Крэкенторп.

Крэддок несколько секунд молчал. Он внимательно прочел письмо еще раз, потом отдал его Эмме.

— Что вы сделали, получив это письмо, мисс Крэкенторп?

— Мой зять, Брайан Истли, в тот момент приехал к нам, и я поговорила с ним об этом. Потом позвонила брату Гарольду в Лондон и посоветовалась с ним. Тот очень скептически отнесся ко всей этой истории и посоветовал быть очень осторожной. Мы должны, сказал он, тщательно проверить документы этой женщины.

Эмма помолчала, потом продолжила:

— Конечно, это был вполне здравый совет, и я с ним согласилась. Но если эта девушка — женщина — действительно была той Мартиной, о которой писал мне Эдмунд, я считала, что мы должны с радостью принять ее. Я написала на тот адрес, который она мне дала в письме, и пригласила ее приехать в Ратерфорд-холл и познакомиться с нами. Через несколько дней я получила телеграмму из Лондона: «Сожалею, вынуждена неожиданно вернуться во Францию. Мартина». Больше никаких писем от нее не было и никаких новостей — тоже.

— Когда все это произошло?

Эмма нахмурилась.

— Незадолго до Рождества. Я помню это, потому что сначала хотела предложить ей провести с нами Рождество, но мой отец и слышать не захотел об этом, поэтому я предложила, чтобы она приехала в выходные после Рождества, пока все члены семьи будут еще здесь. По-моему, та телеграмма, где говорилось, что она возвращается во Францию, пришла всего за несколько дней до праздника.

— И вы считаете, что та женщина, труп которой нашли в саркофаге, может оказаться Мартиной?

— Нет, конечно. Но когда вы сказали, что она, возможно, иностранка... ну, я невольно засомневалась... может быть... — Голос ее замер.

Крэддок быстро и ободряюще заговорил:

— Вы поступили совершенно правильно, рассказав мне все. Мы займемся этим делом. Должен сказать, почти наверняка та женщина, которая вам писала, действительно вернулась во Францию и сейчас жива и невредима. С другой стороны, существует совпадение в датах, как вы и сами совершенно правильно заметили. Как вы слышали на дознании, смерть той женщины, по свидетельству полицейских медиков, наступила примерно две или три недели назад. Не волнуйтесь, мисс Крэ-кенторп, предоставьте все это нам. — И небрежно прибавил: — Вы советовались с мистером Гарольдом Крэкенторпом. А как насчет вашего отца и других братьев?

— Мне пришлось сказать отцу, конечно. Он очень разволновался. — Она слабо улыбнулась. — Он убежден, что все это подстроено, чтобы выманить у нас деньги. Мой отец очень волнуется из-за денег. Он считает — или делает вид, будто считает, — что он очень беден и должен откладывать каждый пенни. Думаю, у старых людей иногда бывают такие навязчивые идеи. Разумеется, это неправда, у него очень большой доход, и он не тратит и четверти из него — или раньше не тратил, пока не так давно не повысили подоходный налог. Несомненно, у него отложено много денег по запас. — Она помолчала, потом продолжала: — Я рассказала и двум другим братьям тоже. По-видимому, Альфред счел это шуткой, хотя и он тоже подумал, что она почти наверняка самозванка. Седрика это просто не заинтересовало, он склонен к эгоцентризму. Мы предполагали, что наша семья примет Мартину и мы пригласим нашего поверенного, мистера Уимборна.

— А что мистер Уимборн думал по этому поводу?

— Мы не успели обсудить с ним это дело. Мы как раз собирались это сделать, но тут пришла телеграмма от Мартины.

— Вы не предпринимали никаких дальнейших шагов?

— Предпринимала. Я написала на тот адрес в Лондоне с пометкой «переслать адресату» на конверте, но не получила никакого ответа.

— Очень любопытное дело... Гм... — Инспектор пристально посмотрел на нее. — Что вы сами думаете об этом?

— Не знаю, что и думать.

— Какова была ваша реакция в то время? Вы считали письмо искренним или были согласны с отцом и братьями? И ваш зять, кстати, что он думал?

— О, Брайан считал это письмо искренним.

— А вы?

— Я... не была уверена.

— А какие чувства оно у вас вызвало, если предположить, что эта женщина действительно была вдовой вашего брата Эдмунда?

Лицо Эммы смягчилось.

— Я очень любила Эдмунда. Он был моим любимым братом. Письмо показалось мне именно таким, какое написала бы такая девушка, как Мартина, при данных обстоятельствах. Описанный ею ход событий был совершенно естественным. Я предположила, что 'к моменту окончания войны она либо снова вышла замуж, либо была вместе с каким-то мужчиной, который защищал ее и ребенка. Потом, возможно, этот человек умер или оставил ее, и ей показалось правильным обратиться к семье Эдмунда, как он сам того хотел. Письмо мне показалось искренним и естественным, — но, конечно, Гарольд сказал, что если его написала самозванка, то это была женщина, которая знала Мартину и владела всеми фактами и поэтому могла написать очень правдоподобное письмо. Мне пришлось признать справедливость его утверждения, но все равно...

Она замолчала.

— Вам хотелось, чтобы оно было настоящим? — мягко спросил Крэддок.

Эмма с благодарностью посмотрела на него.

— Да, мне хотелось, чтобы оно было настоящим. Я была бы так рада, если бы у Эдмунда остался сын...

Крэддок кивнул.

— Как вы говорите, письмо на первый взгляд кажется достаточно искренним. Что удивительно — так это последующие события, внезапный отъезд Мартины Крэкенторп в Париж и то, что потом она не давала о себе знать. Вы ответили ей доброжелательно, были готовы принять ее... Почему же тогда, даже если ей пришлось вернуться во Францию, она больше вам не писала? Это в том случае, если она настоящая Мартина. Если же она самозванка, то, конечно, это проще объяснить. Я думал, что вы могли обратиться к мистеру Уимборну, а он предпринял расследование, которое испугало женщину. Но вы мне сказали, что этого быть не могло. Однако возможно, что один из ваших братьев сделал нечто подобное. Возможно, у этой Мартины было такое прошлое, которое не выдержало бы проверки. Она могла предположить, что ей придется иметь дело только с любящей сестрой Эдмунда, а не с упрямыми, подозрительными деловыми людьми. Она, возможно, надеялась получить у вас деньги для ребенка — впрочем, едва ли он теперь ребенок, скорее мальчик лет пятнадцати или шестнадцати, — а вы бы не стали задавать ей вопросов. Но вместо этого она обнаружила, что ей придется столкнуться с чем-то другим. В конце концов, я думаю, возникла бы серьезная юридическая проблема. Если Эдмунд Крэкенторп оставил сына, рожденного в законном браке, он стал бы одним из наследников состояния вашего деда?

Эмма кивнула.

— Более того, как мне говорили, он бы в свое время унаследовал Ратерфорд-холл и землю вокруг него — вероятно, теперь она стала очень ценной территорией под застройку.

Эмма выглядела слегка ошеломленной.

— Да, я об этом не подумала.

— Ну, я бы не стал беспокоиться, — сказал инспектор Крэддок. — Вы правильно поступили, что приехали ко мне и все рассказали. Я наведу справки, но мне кажется вероятным, что нет никакой связи между женщиной, которая написала письмо и которая, вероятно, пыталась выманить у вас деньги, и женщиной, чей труп нашли в саркофаге.

Эмма встала и с облегчением вздохнула.

— Я так рада, что рассказала вам... Вы были так добры...

Крэддок проводил ее до двери, потом позвонил детективу-сержанту Уэтероллу.

— Боб, у меня для вас есть задание. Сходите по адресу Элверс-кресент, дом десять. Возьмите с собой снимок убитой женщины из Ратерфорд-холла. Посмотрим, что вы сможете узнать о женщине, называющей себя миссис Крэкенторп — миссис Мартина Крэкенторп, которая или жила там, или заходила за письмами, между, скажем, пятнадцатым декабря и концом месяца.

— Хорошо, сэр.

Крэддок занялся другими делами, которые ждали его внимания на письменном столе. Во второй половине дня он отправился к театральному агенту, с которым дружил. Его расспросы ничего не дали.

Позже, когда инспектор вернулся в свой кабинет, он нашел на письменном столе телеграмму из Парижа.

Ваши сведения могут относиться к Анне Стравинской из «Балета Марицкой». Предлагаю вам приехать. Дессэн, префектура.

Крэддок вздохнул с большим облегчением, и лицо его прояснилось.

Наконец-то! Конец, подумал он, сказке о Мартине Крэкенторп... Инспектор решил отправиться ночным паромом в Париж.

Глава 13

I

— Так любезно с вашей стороны пригласить меня на чай, — сказала мисс Марпл Эмме Крэкенторп.

Сегодня она выглядела особенно мягкой и пушистой — просто образец милой старой дамы. Мисс Марпл широко улыбалась, глядя вокруг себя: на Гарольда Крэкенторпа в темном костюме хорошего покроя, на Альфреда, с очаровательной улыбкой предлагающего ей сэндвичи, на Седрика, стоящего у камина в потрепанной твидовой куртке и хмуро взирающего на остальных членов семьи.

— Мы очень рады, что вы смогли прийти, — вежливо ответила Эмма.

Не чувствовалось ни намека на ту сцену, которая разыгралась в тот день после ланча, когда Эмма воскликнула:

— Боже мой, я совсем забыла... Я сказала мисс Айлзбэр-роу, что она может сегодня пригласить к чаю свою старую тетушку.

— Отмени приглашение, — резко сказал Гарольд. — Нам еще о многом нужно поговорить. Нам здесь не нужны посторонние.

— Пусть она выпьет чаю на кухне или еще где-нибудь вместе с этой девушкой, — предложил Альфред.

— О нет, этого я не сделаю, — твердо ответила Эмма. — Это было бы очень невежливо.

— A-а, пускай приходит, — сказал Седрик. — Мы можем кое-что у нее выспросить об этой чудесной Люси. Я бы хотел  больше узнать об этой девушке. Должен сказать, я не вполне ей доверяю. Слишком уж она умная.

— У нее хорошие рекомендации и абсолютно подлинные, — возразил Гарольд. — Я дал себе труд их проверить. Необходимо быть уверенным. То, как она повсюду тут шныряла, а потом нашла труп...

— Если бы мы только знали, кто эта проклятая женщина, — сказал Альфред.

Гарольд сердито прибавил:

— Должен сказать, Эмма, я думаю, ты просто сошла с ума, когда пошла в полицию и рассказала им, что та мертвая женщина может оказаться французской девушкой Эдмунда. Теперь они будут уверены, что она приехала сюда и, вероятно, один из нас ее убил.

— О нет, Гарольд. Не надо преувеличивать.

— Гарольд совершенно прав, — сказал Альфред. — Не знаю, что на тебя нашло. У меня такое ощущение, что за мною повсюду следят переодетые агенты в штатском.

— Я ей говорил, что не надо этого делать, — сказал Седрик. — Тогда Куимпер встал на ее сторону.

— Это не его дело, — сердито возразил Гарольд. — Пускай занимается своими таблетками и порошками и национальным здравоохранением.

— Ох, перестаньте ссориться, — устало попросила Эмма. — Я очень рада, что эта старая мисс Как-ее-там придет к чаю. Нам всем будет полезно присутствие чужого человека, чтобы не повторять снова и снова одно и то же. Мне же нужно пойти и немного привести себя в порядок.

Она вышла из комнаты.

— Эта Люси Айлзбэрроу... — начал Гарольд, потом замолчал. — Как говорит Седрик, странно, что она сунула свой нос в амбар и открыла саркофаг — это задачка под силу разве что Геркулесу... Возможно, нам следует что-то предпринять. Мне показалось, что за ланчем она вела себя довольно враждебно.

— Оставьте ее мне, — предложил Альфред. — Я быстро узнаю, если она что-то задумала.

— Я хочу сказать, зачем она открыла этот саркофаг?

— Может быть, она вовсе и не Люси Айлзбэрроу, — высказал предположение Седрик.

— Но какой был бы смысл... — Гарольд выглядел совершенно расстроенным. — О, проклятье!

Они переглянулись с встревоженными лицами.

— А тут еще к чаю придет эта мерзкая старуха... Именно тогда, когда нам надо подумать...

— Мы обсудим все сегодня вечером, — сказал Альфред. — А пока порасспросим старую тетушку насчет Люси.

Последняя доставила мисс Марпл к назначенному часу и усадила у камина, и теперь та улыбалась снизу вверх Альфреду, который предлагал ей сэндвичи, с одобрением, которое всегда выказывала красивым мужчинам.

— Большое спасибо... Можно попросить?.. О, сардины с яйцом, это очень мило. Боюсь, я всегда жадничаю за чаем, С годами, знаете ли... И, конечно, вечером только очень легкий ужин... Я должна проявлять осторожность.

Она снова повернулась к хозяйке.

— Какой у вас прекрасный дом. И в нем так много красивых вещей... Эти изделия из бронзы, они напоминают мне те, что покупал мой отец на Парижской выставке... Правда, их покупал ваш дедушка? Они в классическом стиле, правда? Очень красивые. Как приятно, что с вами ваши братья... Так часто семьи разбросаны — Индия, хотя я полагаю, теперь с этим покончено, — и Африка — западное побережье, там такой плохой климат...

— Два моих брата живут в Лондоне.

— Это очень хорошо для вас.

— Но мой брат Седрик — художник и живет на Ибице, это один из Балеарских островов.

— Художники очень любят острова, не так ли? — сказала мисс Марпл. — Шопен ведь жил на Майорке, да? Но тот был музыкантом... Это я Гогена имею в виду. Грустная жизнь, потрачена зря... Сама я не слишком люблю изображения туземных женщин и хотя знаю, что им очень восхищаются, мне никогда не нравился этот ярко-горчичный цвет. Глядя на его картины, чувствуешь раздражение.

Она посмотрела на Седрика с легким неодобрением.

— Расскажите нам о детских годах Люси, мисс Марпл, — попросил Седрик.

Пожилая дама восторженно улыбнулась ему.

— Люси всегда была такая умная, — ответила она. — Да, ты была умной, дорогая, не перебивай меня. Очень хорошо успевала по арифметике. Я помню, когда мясник слишком много взял с меня за кусок говядины...

Мисс Марпл погрузилась в бурный поток воспоминаний о детстве Люси, а от него перешла к собственному опыту жизни в деревне.

Поток воспоминаний прервало появление Брайана с мальчиками, очень мокрыми и грязными, после старательных поисков улик. Принесли чай, и с ним вошел доктор Куимпер, который слегка приподнял брови, оглядываясь по сторонам после того, как его представили старой даме.

— Надеюсь, ваш отец не заболел, Эмма?

— Нет, то есть он немного устал сегодня после ланча.

— Избегает гостей, полагаю, — произнесла мисс Марпл с лукавой улыбкой. — Я хорошо помню моего собственного дорогого папочку. «Ждете в гости толпу старых дамочек? — спрашивал он у мамы. — Пришлите мне чай в кабинет». Он был очень капризным в этом отношении.

— Прошу вас, не думайте... — начала Эмма, но тут вмешался Седрик:

— Он всегда пьет чай в кабинете, когда приезжают его любимые сыновья. Этого следует ожидать с точки зрения психологии, а, доктор?

Доктор Куимпер, поглощавший сэндвичи и кофейный торт с откровенным удовольствием человека, у которого обычно слишком мало времени на еду, ответил:

— Психология хороша, если ее оставить психологам. Беда в том, что сегодня все стали психологами-любителями. Мои пациенты точно сообщают мне, какими комплексами и неврозами они страдают, не оставляя мне возможности сказать им это самому... Спасибо, Эмма, я выпью еще чашечку. Сегодня у меня не было времени на ланч.

— Жизнь врача, как я всегда думала, так благородна и полна самопожертвования, — сказала мисс Марпл.

— Вы не можете быть знакомы со многими врачами, — возразил доктор Куимпер. — Их прозвали пиявками. И они зачастую и есть пиявки! Во всяком случае, нам сегодня платят, государство заботится об этом. Никаких выписанных счетов, которые никогда не оплачивают. Беда в том, что все пациенты твердо намерены получить все, что можно, от правительства, и в результате, если малышка Дженни два раза за ночь кашлянет или малыш Томми съест пару зеленых яблок, наш бедный доктор должен приезжать к ним среди ночи... А, ладно! Восхитительный торт, Эмма. Какая вы замечательная кулинарка!

— Это не я, а мисс Айлзбэрроу.

— Вы печете не хуже, — возразил преданный Куимпер.

— Вы зайдете посмотреть отца?

Она встала, и доктор последовал за ней. Мисс Марпл смотрела им вслед.

— Мисс Крэкенторп — очень преданная дочь, как я вижу, — заметила она.

— Лично я представить себе не могу, как она терпит старика, — откровенно высказался Седрик.

— У нее здесь очень удобный дом, а отец очень к ней привязан, — возразил Гарольд.

— С Эммой все в порядке, — сказал Седрик. — Она рождена, чтобы стать старой девой.

Глаза мисс Марпл слегка сверкнули, когда она ответила:

— О, вы так думаете?

Гарольд быстро произнес:

— Мой брат употребил выражение «старая дева» не в оскорбительном смысле, мисс Марпл.

— О, я не обиделась, — ответила та. — Только усомнилась, прав ли он. Сама я не сказала бы, что мисс Крэкенторп будет старой девой. По-моему, она принадлежит к тому типу женщин, которые выходят замуж поздно — и весьма успешно.

— У нее мало шансов на это, живя здесь, — возразил Седрик. — Она никогда не встречается с мужчинами, за которых могла бы выйти замуж.

Глаза мисс Марпл сверкнули еще более отчетливо.

— Всегда есть священники — и врачи.

Ее глаза, добрые и лукавые, смотрели то на одного, то на другого брата. Было ясно, что она подсказала им мысль, которая никогда не приходила им в голову — и которая их не слишком обрадовала.

Мисс Марпл встала, уронив при этом несколько шерстяных шарфиков и сумочку. Трое братьев очень любезно подняли их.

— Как вы добры, — пропела она. — Ох да, и мой маленький синий шарфик... Да, как я уже говорила, было так любезно с вашей стороны пригласить меня. Я, знаете ли, рисовала в своем воображении ваш дом, чтобы представить себе, как моя дорогая Люси здесь работает.

— Идеальные домашние условия, да еще и убийство в придачу, — сказал Седрик.

— Седрик! — сердито воскликнул Гарольд.

Мисс Марпл улыбнулась Седрику.

— Знаете, кого вы мне напоминаете? Юного Томаса Ида, сына нашего управляющего банком. Всегда был готов шокировать окружающих. В банковских кругах это не принято, конечно, поэтому он уехал в Вест-Индию... Вернулся домой, когда умер его отец, и унаследовал довольно много денег. Удачно получилось, верно? У него всегда лучше получалось тратить деньги, чем зарабатывать их.

II

Люси отвезла мисс Марпл домой. На обратном пути какой-то человек выступил из темноты и остановился в свете фар как раз в тот момент, когда она собиралась свернуть на дорогу позади поместья. Человек поднял руку, и Люси узнала Альфреда Крэкенторпа.

— Так-то лучше, — заметил он, забираясь в автомобиль. — Брр, холодно! Мне показалось, что прогулка приятно взбодрит меня, но я ошибся. Благополучно доставили старую даму домой?

— Да. Она получила большое удовольствие.

— Это было заметно. Забавно, как старые дамы рады любому обществу, каким бы скучным оно ни было. Право, нет ничего более скучного, чем Ратерфорд-холл. Я не выдерживаю здесь больше двух дней. Как вам удается здесь выдержать, Люси? Вы не против, если я буду называть вас Люси?

— Ничуть. Мне здесь не скучно. Конечно, для меня это временное жилище.

— Я наблюдал за вами: вы умная девушка, Люси. Слишком умная, чтобы тратить жизнь на приготовление еды и уборку.

— Спасибо, но мне больше нравится готовить еду и убирать, чем сидеть за письменным столом в офисе.

— Мне тоже. Но есть и другие способы жить. Вы можете быть внештатным сотрудником.

— Я так и работаю.

— Не таким, как сейчас. Я имею в виду работу на себя, противостояние с...

— С кем?

— С любыми властями! Со всеми глупыми правилами и законами крючкотворов, которые всем нам мешают сегодня. Интересно, что всегда есть способ их обойти, если ты достаточно умен, чтобы найти такой способ. А вы умны. Скажите честно, вам нравится эта идея?

— Возможно.

Люси направила автомобиль во двор конюшни.

— Не собираетесь себя связывать?

— Мне нужно узнать больше.

— Откровенно говоря, милая девушка, вы могли бы мне пригодиться. У вас неоценимые манеры — они внушают доверие.

— Хотите, чтобы я помогала вам продавать золотые слитки?

— Ничего настолько рискованного. Просто маленькое отклонение от закона — не более того. — Его ладонь скользнула к ее плечу. — Вы чертовски привлекательная девушка, Люси. Я бы хотел, чтобы вы стали моим партнером.

— Я польщена.

— Что означает — ничего не выйдет?.. Подумайте над этим. Подумайте о веселье, об удовольствии перехитрить всех этих степенных людей. Беда в том, что нужен капитал.

— Боюсь, у меня нет капитала.

— О, я не собирался выманить ваши деньги! Скоро они у меня самого будут. Мой почтенный папаша не может жить вечно, старый скупердяй. Когда он откинет копыта, я получу реальную сумму денег. Как насчет этого, Люси?

— На каких условиях?

— Поженимся, если вам так нравится. Женщинам, по-видимому, это нравится, какими бы передовыми и самостоятельными они ни были. Кроме того, замужнюю женщину нельзя вынудить свидетельствовать против мужа.

— Не особенно лестное предложение.

— Бросьте, Люси. Разве вы не понимаете, что нравитесь мне?

К своему большому удивлению, Люси почувствовала его странную притягательность. Альфред обладал каким-то обаянием, возможно, чисто животным магнетизмом. Она рассмеялась и выскользнула из-под обнимающей ее руки.

— Сейчас не время для флирта. Нужно подумать об обеде.

— Вы правы, Люси, и вы — чудесная кухарка. Что на обед?

— Подождите немного — и увидите. Вы ничем не лучше мальчишек!

Они вошли в дом, и Люси поспешила на кухню. К ее удивлению, приготовление обеда прервал Гарольд Крэкенторп.

— Мисс Айлзбэрроу, могу я кое-что с вами обсудить?

— Можно чуть позже, мистер Крэкенторп? Я не успеваю.

— Конечно, конечно. После обеда?

— Да, это подойдет.

Обед был подан вовремя и оценен по достоинству.

Люси закончила мыть посуду и вышла в холл, где ее уже ждал Гарольд.

— Да, мистер Крэкенторп?

— Зайдем сюда? — Он открыл дверь в гостиную и вошел первым. Потом закрыл за девушкой дверь. — Я уеду рано утром, — объяснил он, — но хочу вам сказать, как меня поразили ваши способности.

— Благодарю вас, — ответила Люси с легким удивлением.

— Я чувствую, что ваши таланты здесь пропадают зря, определенно зря.

— Неужели? Я этого не чувствую.

По крайней мере, он не может сделать мне предложение, подумала Люси, у него уже есть жена.

— Я предлагаю вам, после того как вы по доброте душевной поможете нам пережить этот прискорбный кризис, зайти ко мне в Лондоне. Если вы позвоните и договоритесь о встрече, я оставлю распоряжения своему секретарю. Дело в том, что нам на фирме пригодился бы человек с вашими выдающимися способностями. Мы могли бы обсудить, в какой именно области следует наилучшим образом использовать ваши таланты. Я могу предложить вам, мисс Айлзбэрроу, очень хорошее жалованье и блестящие перспективы. Думаю, вы будете приятно удивлены. — Он выдал загадочную улыбку.

Люси скромно ответила:

— Спасибо, мистер Крэкенторп, я подумаю.

— Не думайте слишком долго. Молодая женщина, стремящаяся пробиться в этом мире, не должна упускать такие возможности... — Его зубы снова блеснули в улыбке. — Доброй ночи, мисс Айлзбэрроу, спокойного сна.

Да, подумала Люси, все это очень интересно.

Поднимаясь к себе, девушка встретила на лестнице Седрика.

— Послушайте, Люси, я хочу вам кое-что сказать...

— Вы хотите, чтобы я вышла за вас замуж, поехала на Ибицу и заботилась о вас?

Седрик был поражен и даже слегка встревожен.

— Никогда не думал ни о чем подобном.

— Простите. Я ошиблась.

— Я только хотел знать, есть ли у нас в доме железнодорожное расписание?

— Это всё? Расписание лежит в холле на столе.

— Знаете, — с упреком сказал Седрик, — вам не следует думать, будто все хотят на вас жениться. Вы очень хорошенькая девушка, но не настолько. Для такой вещи есть название — она вас захватывает, и становится только хуже. Собственно говоря, вы — последняя девушка на свете, на которой мне бы хотелось жениться. Последняя.

— Неужели? — сказала Люси. — Вам незачем было это повторять. Возможно, вы предпочитаете меня в качестве мачехи?

— Что вы сказали? — Седрик ошеломленно уставился на нее.

— Вы меня слышали, — сказала Люси, вошла в свою комнату и закрыла дверь.

 Глава 14

 I

Дермот Крэддок поддерживал дружеские отношения с Арманом Дессэном из префектуры Парижа. Они пару раз встречались по разным поводам и хорошо ладили. Так как Крэддок бегло говорил по-французски, большая часть их беседы велась на этом языке.

— Это всего лишь идея, — предупредил его Дессэн, — у меня здесь фотография балетной труппы — вот она, четвертая слева; это вам о чем-нибудь говорит, да?

Инспектор Крэддок ответил, что не говорит. Задушенную молодую женщину нелегко опознать, а на этом снимке все молодые женщины были сильно накрашены и носили экстравагантные головные уборы из птичьих перьев.

— Возможно, — ответил он. — Больше ничего сказать не могу. Кто она? Что вы о ней знаете?

— Почти ничего, — весело ответил его собеседник. — Она не слишком важная птица, как видите. И «Балет Марицкой» — он тоже не представляет собой ничего выдающегося. Выступает в периферийных театрах и ездит на гастроли — у него нет настоящих имен, нет звезд, нет знаменитых балерин. Но я отведу вас к мадам Жолье, которая им руководит.

Мадам Жолье оказалась проворной, деловитой француженкой с хитрым взглядом, маленькими усиками и большим количеством жировых отложений.

— Лично я не люблю полицейских. — Она хмуро смотрела на них, не скрывая своей неприязни к гостям. — Они всегда, если могут, доставляют мне неприятности.

— Нет, нет, мадам, вы не должны так говорить, — сказал Дессэн, высокий худой мужчина меланхоличного вида. — Когда это я доставлял вам неприятности?

— В случае с той дурищей, которая выпила карболовую кислоту, — быстро ответила мадам Жолье. — А все потому, что влюбилась в дирижера, который женщинами не увлекается, у него другие пристрастия... И вы подняли вокруг этой истории большой шум! А это нехорошо для моего прекрасного балета.

— Напротив, это дало вам большие кассовые сборы, — возразил Дессэн. — И это было три года назад. Вам не следует держать зла. Теперь об этой девушке, Анне Стравинской...

— Ну и что насчет нее? — осторожно спросила мадам.

— Она русская? — спросил инспектор Крэддок.

— Нет, по правде говоря. Вы имеете в виду ее имя? Но они все называют себя такими именами, эти девушки. Она ничего собой не представляла, танцевала так себе, не была особенно красивой. Elle etait assez bien, c’est tout[8]. Она танцевала достаточно хорошо для кордебалета, но никаких сольных партий.

— Она француженка?

— Возможно. У нее был французский паспорт. Но однажды она сказала мне, что у нее есть муж-англичанин.

— Она вам сказала, что ее муж — англичанин? Живой — или мертвый?

Мадам Жолье пожала плечами.

— Мертвый или бросил ее... Откуда мне знать? Эти девушки — вечно у них какие-то проблемы с мужчинами...

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Я повезла свою труппу в Лондон на шесть недель. Мы выступали в Торки, в Борнмуте, в Истборне, где-то еще, я забыла, и в Хаммерсмите. Потом вернулись во Францию; но Анна — она не приехала. Она только написала мне, что уходит из труппы, что уезжает и будет жить в семье мужа... Какую-то чепуху вроде этого. Мне лично не показалось, что это правда. Думаю, более вероятно, что она встретила какого-то мужчину, вы понимаете...

Инспектор Крэддок кивнул. Он уже понял, что мадам всегда думала именно так.

— И это для меня не потеря. Мне все равно. Я могу найти таких же девушек, и даже лучше, которые будут у меня танцевать, поэтому пожала плечами и выбросила ее из головы. Да и что мне о ней думать? Они все одинаковые, эти девицы, помешаны на мужчинах...

— Когда это было?

— Когда мы вернулись во Францию? Это было... да, в воскресенье перед Рождеством. А Анна ушла за два или три дня до этого. Не могу точно вспомнить... Но в конце недели в Хаммерсмите нам пришлось танцевать без нее, а это значило, что надо было все менять... Очень непорядочно с ее стороны... Но эти девахи, как только они встречают мужчину, они все одинаковые. Только я всем сказала: «Черт, я ее назад не приму, эту девицу!»

— Очень неприятно для вас.

— Ах! Мне-то наплевать. Не сомневаюсь, что она провела рождественские каникулы вместе с каким-нибудь мужчиной, которого там подцепила. Это не мое дело. Я могу найти других девушек, которые ухватятся за возможность танцевать в «Балете Марицкой» и которые хорошо танцуют, лучше Анны.

Мадам Жолье помолчала, а потом спросила с внезапно вспыхнувшим интересом:

— Почему вы хотите ее найти? Она разбогатела?

— Напротив, — вежливо ответил Крэддок. — Мы думаем, что ее убили.

Мадам Жолье снова потеряла интерес.

— Может быть. Такое случается... Да уж... Она была доброй католичкой. Ходила к мессе по воскресеньям и, несомненно, исповедовалась.

— Мадам, она когда-нибудь говорила вам о сыне?

— О сыне? Вы хотите сказать, что у нее был ребенок? Мне это кажется совершенно невероятным. Эти девицы — все, все они — знают полезный адрес, куда можно обратиться. Мсье Дессэн знает это не хуже меня.

— У нее мог быть ребенок до того, как она попала на сцену, — сказал Крэддок. — Например, во время войны.

— А! Во время войны... Это всегда возможно. Но если и так, я ничего об этом не знаю.

— Кто из других девушек были ее лучшими подругами?

— Я могу назвать вам пару имен, но она ни с кем не была особенно близка.

Больше вытянуть ничего полезного из мадам Жолье они не смогли. Когда ей показали пудреницу, она сказал, что у Анны была такая же — как и у большинства других девушек. Шубу Анна, возможно, купила в Лондоне, она не знает.

— Я занимаюсь репетициями, освещением сцены и прочей кучей сложных дел моего бизнеса. У меня нет времени обращать внимание на то, что носят мои артистки.

После мадам Жолье полицейские поговорили с девушками, чьи имена та им назвала. Одна-две из них довольно хорошо знали Анну, но все они сказали, что она была не из тех, кто много рассказывает о себе; а когда рассказывала, то, по словам одной из девушек, это была в основном ложь.

— Ей нравилось придумывать разные истории, как она была любовницей великого князя или крупного английского финансиста или как во время войны участвовала в Сопротивлении... Даже историю о том, как была звездой в Голливуде.

Другая девушка сказала:

— По-моему, Анна вела очень тихую буржуазную жизнь. Ей нравилось быть балериной, потому что она считала это романтичным, но танцевала она не слишком хорошо. Вы понимаете, что если бы она сказала: «Мой отец торговал тканями в Амьене», это было бы неромантично! Поэтому Анна придумывала всякие истории.

— Даже в Лондоне, — прибавила первая девушка, — она намекала на очень богатого мужчину, который собирался взять ее в круиз вокруг света, потому что она похожа на его покойную дочь, которая погибла в дорожной аварии. Какая чепуха!

— Мне она сказала, что собирается в гости к богатому шотландскому лорду, — выдала вторая девушка. — Сказала, что будет охотиться там на оленей.

Ничего из этого им не могло помочь. Выяснилось только, что Анна Стравинская была искусной лгуньей. Конечно, она не охотилась на оленей с пэром в Шотландии, и казалось столь же невероятным, что она путешествовала на солнечной палубе океанского лайнера вокруг света. Но не было и веской причины считать, что ее труп нашли в саркофаге в Ратерфорд-холле. Ни девушки, ни мадам не смогли опознать ее с уверенностью и без колебаний. Немного похожа на Анну, соглашались они все. Но в самом деле вся распухла — это мог быть кто угодно!

Единственным установленным фактом было то, что 19 декабря Анна Стравинская решила не возвращаться во Францию и что 20 декабря внешне похожая на нее женщина ехала в Брэкхэмптон поездом в 4:33 и была задушена.

Если женщина в саркофаге — не Анна Стравинская, то где сейчас Анна?

На это мадам Жолье дала простой и неизбежный ответ: «С мужчиной!»

И это, вероятно, правильный ответ, печально думал Крэддок.

Нужно было рассмотреть еще одну возможность, возникшую из небрежного замечания о том, что Анна когда-то упомянула о своем муже-англичанине.

Возможно, этим мужем был Эдмунд Крэкенторп?

Это казалось маловероятным, учитывая словесный портрет Анны, который нарисовали ему те, кто ее знал. Гораздо более вероятно то, что Анна когда-то достаточно хорошо знала Мартину и была посвящена в необходимые подробности ее жизни. Возможно, именно Анна написала то письмо Эмме Крэкенторп, и в таком случае Анну, вероятнее всего, испугала возможность расследования.

Вероятно, она из предусмотрительности разорвала свои связи с «Балетом Марицкой». Но опять-таки — где она сейчас?

И опять-таки, неизбежно, ответ мадам Жолье казался наиболее вероятным.

С мужчиной...

II

Перед тем как вернуться в Париж, Крэддок обсудил с Дес-сэном вопрос о женщине по имени Мартина. Француз склонен был согласиться со своим английским коллегой, что это дело, вероятно, не имеет отношения к женщине, найденной в саркофаге. Но он также согласился, что эту версию следует изучить.

Дессэн заверил Крэддока, что Сюртэ[9] приложит все усилия, чтобы узнать, действительно ли есть какая-то запись о браке между лейтенантом Эдмундом Крэкенторпом из 4-го Саутшир-ского полка и француженкой, которую звали Мартиной; время — перед самым падением Дюнкерка.

Однако он предупредил Крэддока, что получение точного ответа сомнительно. Данный район не только был оккупирован немцами как раз в то время, но впоследствии эта часть Франции сильно пострадала во время войны в период вторжения. Многие здания и документы уничтожены.

— Но заверяю вас, мой дорогой коллега, мы сделаем все, что в наших силах.

На этом они с Крэддоком расстались.

Ill

Когда инспектор вернулся, его ждал сержант Уэтеролл. С мрачным удовольствием он доложил:

— Адрес для пересылки корреспонденции — вот что такое этот дом на Элверс-кресент. Вполне респектабельный дом, и все такое.

— Ее не опознали?

— Нет, никто не смог опознать на фотографии женщину, которая заходила за письмами, но я на это и не надеялся: прошел уже месяц или около того, и этот адрес использует множество людей. Собственно говоря, там сдают комнаты студентам.

— Она могла остановиться там под другим именем.

— Если и так, они не узнали ее на фотографии... Мы проверили отели, — прибавил он, — но никто нигде не регистрировался под именем Мартины Крэкенторп. После вашего звонка из Парижа мы проверили регистрацию Анны Стравинской. Она зарегистрирована вместе с другими участницами труппы в дешевой гостинице недалеко от Бук-Гоин. Там в основном живут театральные актеры. Выехала вечером в четверг девятнадцатого после спектакля. Больше никаких записей нет.

Крэддок кивнул. Он предложил направление дальнейшего расследования, хотя и мало надеялся на него.

После недолгого размышления полицейский позвонил в фирму «Уимборн, Гендерсон и Карстерс» и попросил о встрече с мистером Уимборном. В назначенное время его провели в очень душную комнату, где за большим старомодным письменным столом, заставленным связками пыльных бумаг, сидел мистер Уимборн. Коробки с документами, подписанные «Сэр Джон Флукс», «Пок. леди Деррин», «Джордж Рауботем, эсквайр», выстроились вдоль стен. Были ли они реликвиями давно ушедшей эпохи или бумагами юридических дел нынешнего времени, инспектор не знал.

Мистер Уимборн смотрел на посетителя с учтивой настороженностью, характерной для семейного поверенного по отношению к полицейским.

— Чем я могу вам помочь, инспектор?

— Это письмо... — Инспектор Крэддок передал ему письмо Мартины через стол.

Мистер Уимборн с отвращением дотронулся до него пальцем, но не взял в руки. Его щеки слегка порозовели, а губы сжались.

— Понятно, — ответил он, — понятно! Я получил письмо от мисс Эммы Крэкенторп вчера утром, в котором она сообщила мне о своем визите в Скотленд-Ярд и обо всех... обстоятельствах. Могу сказать, что я не понимаю — совершенно не понимаю, — почему со мною не проконсультировались по поводу этого письма в то время, когда оно было получено! Очень необычно! Меня следовало уведомить незамедлительно...

Инспектор Крэддок постарался произнести все успокоительные слова, которые, по его расчетам, могли сделать мистера Уимборна более сговорчивым.

— Я понятия не имел, что речь когда-либо шла о женитьбе Эдмунда, — обиженным тоном заявил мистер Уимборн.

Инспектор Крэддок ответил, что он полагает... в военное время... и оставил фразу незаконченной.

— Военное время! — воскликнул мистер Уимборн ядовитым тоном. — Да, действительно, мы находились на Линкольн-Инн-филдз в начале войны, и бомба попала прямо в соседний дом, и большое количество наших документов погибло. Не очень важных документов, конечно; их еще раньше перевезли за город в целях безопасности. Но это породило большую путаницу. Конечно, делами Крэкенторпов в то время занимался мой отец; он умер шесть лет назад. Полагаю, его могли поставить в известность об этой так называемой женитьбе Эдмунда, но на первый взгляд похоже, что эта женитьба, даже если она и намечалась, так и не состоялась, и поэтому, без сомнения, мой отец не придал этой истории никакого значения. Должен сказать, что мне все это кажется очень сомнительным. То, что она всплыла после стольких лет и объявила о браке и о законном сыне... Очень сомнительно. Какие у нее были доказательства, хотел бы я знать?

— Но даже в этом случае, — спросил Крэддок, — каким было бы ее положение и положение ее сына?

— Полагаю, идея заключалась в том, чтобы Крэкенторпы обеспечивали ее и ее сына.

— Да, но я хотел узнать, что причиталось бы ей и ее сыну с юридической точки зрения, если бы она смогла доказать свое заявление?

— О, понимаю. — Мистер Уимборн взял очки, которые перед этим в раздражении отложил в сторону, надел их и уставился сквозь них на инспектора Крэддока проницательным взглядом. — Ну, в данный момент — ничего. Но если бы она смогла доказать, что мальчик — это сын Эдмунда Крэкенторпа, рожденный в законном браке, тогда мальчику причиталась бы доля фонда Джосайи Крэкенторпа после смерти Лютера Крэ-кенторпа. Более того, он унаследовал бы Ратерфорд-холл, так как является сыном старшего сына.

— А кто-нибудь захотел бы унаследовать этот дом?

— Чтобы жить в нем? Несомненно, нет. Но это поместье, мой дорогой инспектор, стоит больших денег. Очень больших. Земля для промышленных целей и для застройки... Земля, которая теперь находится в самом центре Брэкхэмптона... О, да, очень крупное наследство.

— В случае смерти Лютера Крэкенторпа наследство получит Седрик — так, по-моему, вы говорили мне?

— Да, он унаследует поместье как старший из ныне живущих сыновей.

— Седрик Крэкенторп как мне дали понять, не интересуется деньгами?

Мистер Уимборн холодно посмотрел на Крэддока.

— Неужели? Я лично склонен относиться к подобным заявлениям, как говорится, с большой долей скептицизма. Несомненно, есть некоторые люди не от мира сего, которые равнодушны к деньгам. Но лично я таких не встречал. — Мистер Уимборн произнес эти слова с явным удовлетворением.

Инспектор Крэддок поспешил воспользоваться этим лучом света.

— Гарольд и Альфред Крэкенторпы, — рискнул предположить он, — по-видимому, очень расстроены появлением этого письма?

— И не зря, — ответил мистер Уимборн. — И не зря.

— Это уменьшит их предполагаемое наследство?

— Несомненно. Сын Эдмунда Крэкенторпа — если предположить, что он есть, — получил бы пятую долю денег фонда.

— Это кажется не очень большой потерей?

Мистер Уимборн хитро взглянул на него.

— Это совершенно неадекватный мотив для убийства, если вы это имеете в виду.

— Но я полагаю, оба они довольно стеснены в средствах, — пробормотал Крэддок и совершенно бесстрастно выдержал острый взгляд мистера Уимборна.

— О! Значит, полиция навела справки? Да, Альфред почти всегда на мели. Иногда он на короткое время начинает сорить деньгами, но это быстро кончается. Положение Гарольда, как вы, по-видимому, узнали, в настоящее время довольно неустойчивое.

— Несмотря на внешние признаки финансового процветания?

— Фасад. Всё это лишь фасад! Половина компаний в нашем городе даже не знает, кредитоспособны они или нет. Балансовые отчеты можно составить так, что они будут выглядеть надежными для неспециалиста. Но когда перечисленные активы не являются подлинными, когда компании балансируют на гране краха, где вы оказываетесь?

— Там, где, предположительно, находится Гарольд Крэкенторп, который отчаянно нуждается в деньгах.

— Но он не получил бы их, задушив жену покойного брата, — сказал мистер Уимборн. — И никто пока не убил Лютера Крэкенторпа, а это единственное убийство, которое принесло бы пользу семье. Поэтому в самом деле, инспектор, я не совсем понимаю, куда вас ведут ваши идеи?

Хуже всего то, подумал инспектор Крэддок, что он и сам не мог с уверенностью этого сказать.

 Глава 15 

I

Инспектор Крэддок договорился с Гарольдом Крэкенторпом о встрече в его офисе, и они с сержантом Уэтероллом явились туда точно в срок. Его кабинет находился на пятом этаже большого офисного здания в Сити. Внутри все свидетельствовало о процветании и являлось вершиной современного делового вкуса.

Аккуратная молодая женщина спросила его имя, тихо что-то сказала в телефонную трубку, а затем встала и проводила их в личный кабинет Гарольда Крэкенторпа.

Гарольд сидел за большим письменным столом, обитым кожей, и выглядел так же безупречно и самоуверенно, как всегда. Если он и был близок к банкротству, как предполагал инспектор на основании полученных им частным путем сведений, ничто об этом не свидетельствовало.

Он встретил их с искренним радушием.

— Доброе утро, инспектор Крэддок. Надеюсь, это значит, что вы наконец узнали нечто определенное?

— Боюсь, едва ли, мистер Крэкенторп. Просто я хотел бы задать вам еще несколько вопросов.

— Еще вопросы? Но ведь мы уже ответили на все, какие только можно себе вообразить.

— Смею сказать, мистер Крэкенторп, мне необходимо соблюсти определенные формальности.

— Ну что же на этот раз? — В его голосе звучало нетерпение.

— Я был бы рад, если бы вы точно смогли сказать мне, что вы делали во второй половине дня и вечером двадцатого декабря прошлого года, скажем, между тремя часами дня и полуночью.

Гарольд Крэкенторп от гнева стал багровым.

— Что за необычный вопрос вы мне задаете? Что это значит, хотел бы я знать?

Крэддок любезно улыбнулся.

— Это значит только, что я бы хотел знать, где вы были между тремя часами дня и полуночью в пятницу, двадцатого декабря.

— Зачем?

— Это помогло бы сузить круг поисков.

— Сузить? Значит, у вас появилась дополнительная информация?

— Мы надеемся, что приближаемся к истине, сэр.

— Я вовсе не уверен, что обязан отвечать на ваш вопрос. То есть в отсутствие своего адвоката.

— Это, разумеется, решать только вам, — сказал Крэддок. — Вы не обязаны отвечать на вопросы, и у вас есть полное право пригласить сюда адвоката до того, как вы на них ответите.

— Вы не... — позвольте мне выразиться понятно, — э... не предостерегаете меня?

— О нет, сэр. — Инспектор Крэддок выглядел должным образом шокированным. — Ничего подобного. Вопросы, которые вы сейчас услышите, я задаю также еще нескольким людям. В этом нет ничего сугубо личного. Просто необходимо исключить сомнения.

— Ну, конечно... Я готов помочь всем, чем могу. Дайте подумать. На такой вопрос нелегко ответить сразу, но мы здесь ведем систематические записи... Полагаю, мисс Эллис сможет помочь.

Он коротко сказал что-то в телефон на своем столе, и почти сразу же вошла стройная молодая женщина в хорошо скроенном черном костюме с блокнотом.

— Моя секретарша, мисс Эллис, инспектор Крэддок. Мисс Эллис, инспектор хочет узнать, что я делал во второй половине дня и вечером... какого числа?

— В пятницу, двадцатого декабря.

— В пятницу, двадцатого декабря. Надеюсь, у вас есть какие-то записи?

— О да. — Мисс Эллис вышла из кабинета, вернулась с офисным календарем для записей, перелистала страницы. — Утром двадцатого декабря вы находились в офисе. У вас было совещание с мистером Голди насчет слияния «Кромарти», потом вы отправились на ланч с лордом Фортвиллем в Беркли.

— А, да, это было в тот день...

— Вы вернулись в офис около трех часов и продиктовали полдюжины писем. Затем уехали в выставочный зал «Сотбис», где вас интересовали некоторые редкие рукописи, которые выставили на продажу в тот день. В офис вы не вернулись, но у меня записано, чтобы я напомнила вам о назначенном на тот вечер ужине в клубе «Кейтеринг». — Она вопросительно посмотрела на него.

— Спасибо, мисс Эллис.

Секретарша выскользнула из кабинета.

— Все это я ясно помню, — сказал Гарольд. — Я поехал в «Сотбис» после полудня, но те вещи, ради которых я ехал, стоили слишком дорого. Затем выпил чаю в маленьком кафе на Джермин-стрит, — кажется, оно называется «Расселз». Зашел на полчаса или около того в кинотеатр документальных фильмов, потом поехал домой. Я живу на Кардиган-гарденз, сорок три. Обед в клубе «Кейтеринг» состоялся в семь тридцать; после него я вернулся домой и лег спать. Думаю, я дал ответ на ваши вопросы.

— Все совершенно ясно, мистер Крэкенторп. В котором часу вы вернулись домой, чтобы переодеться?

— Не помню точно. Вскоре после шести часов, я думаю.

— А после обеда?

— Была, по-моему, половина двенадцатого, когда я вернулся домой.

— Вас впустил ваш слуга? Или, возможно, леди Элис Крэкенторп...

— Моя жена, леди Элис, находится за границей. На юге Франции, она там с начала декабря. Я открыл дверь своим ключом.

— Значит, нет никого, кто мог бы подтвердить, что вы вернулись домой именно в это время?

Гарольд холодно посмотрел на него.

— Очевидно, слуги слышали, как я пришел. Это муж и жена. Но, инспектор, в самом деле...

— Прошу вас, мистер Крэкенторп, я понимаю, что такие вопросы вызывают раздражение, но я уже почти закончил. У вас есть автомобиль?

— Да, «Хамбер Хок».

— Вы сами его водите?

— Да, я не слишком часто им пользуюсь, только по выходным. Водить автомобиль в Лондоне почти невозможно в наше время.

— Полагаю, вы пользуетесь им, когда едете навестить вашего отца и сестру в Брэкхэмптоне?

— Если только собираюсь остаться там на некоторое время. Если еду только на ночь — как, например, недавно на дознание, — я всегда еду поездом. Железная дорога работает отлично, и это гораздо быстрее, чем на машине. Сестра нанимает автомобиль, который встречает меня на станции.

— Где вы держите свою машину?

— Я снимаю гараж в Мьюз, за Кардиган-гарденз. Есть еще вопросы?

— Думаю, пока что все, — ответил инспектор Крэддок, улыбнулся и встал. — Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить.

Когда они вышли на улицу, сержант Уэтеролл, человек, живущий в состоянии мрачной подозрительности ко всем и ко всему, многозначительно заметил:

— Ему эти вопросы не понравились, совсем не понравились. Они вывели его из себя.

— Если вы не совершали убийства, вас, естественно, раздражает, что кто-то думает, будто вы его совершили, — мягко возразил инспектор Крэддок. — Это должно особенно раздражать такого суперреспектабельного человека, как Гарольд Крэкенторп. В этом нет ничего странного. Теперь нам надо выяснить, видел ли кто-нибудь его на аукционе в тот день, и то же относительно кафе. Он мог легко поехать поездом в четыре сорок три, вытолкнуть женщину из поезда и успеть на обратный поезд в Лондон, чтобы явиться вовремя на обед. Таким же образом он мог в ту ночь поехать на своей машине, перенести тело в саркофаг и уехать обратно. Наведите справки в Мьюз.

— Есть, сэр. Вы считаете, что именно так он и сделал?

— Откуда мне знать? — спросил инспектор Крэддок. — Он высокий темноволосый мужчина. Он мог быть в том поезде. И у него есть связь с Ратерфорд-холлом. Он является возможным подозреваемым по данному делу. А теперь — к его брату Альфреду.

II

У Альфреда Крэкенторпа была квартира в Уэст-Хэмпстеде, в большом современном доме из тех, что строились на скорую руку, с большим внутренним двором, где владельцы квартир ставили свои автомобили, не думая о других жильцах.

Квартира была оборудована современной встроенной мебелью и явно сдавалась с обстановкой. Там стоял длинный стол из фанеры, откидывающийся от стены, кушетка и различные стулья невероятных пропорций.

Альфред Крэкенторп встретил их с очаровательным дружелюбием, но инспектору показалось, что он нервничает.

— Я заинтригован, — сказал он. — Можно предложить вам выпить, инспектор Крэддок? — И он поднял несколько бутылок приглашающим жестом.

— Нет, благодарю вас, мистер Крэкенторп.

— Все настолько плохо?

Он рассмеялся собственной шутке, потом спросил, в чем дело. Инспектор Крэддок произнес свою небольшую речь.

— Что я делал во второй половине дня и вечером двадцатого декабря? Откуда мне знать? Это же было... сколько... три недели назад?

— Ваш брат Гарольд смог точно нам об этом рассказать.

— Брат Гарольд — возможно. Но не брат Альфред. — Он прибавил с каким-то оттенком недоброжелательности, а возсемьи — деловой, полезный, дел по горло; у него есть время на все, и все в свое время. Даже если бы он совершил... скажем, убийство, оно было бы тщательно рассчитано по времени.

— У вас есть какая-то причина привести такой пример?

— О нет. Это просто пришло мне в голову — как самый абсурдный пример.

— Перейдем к вам.

Альфред развел руками:

— Как я вам уже сказал, я не запоминаю время и место. Если бы вы спросили про первый день Рождества, тогда я бы мог вам ответить: есть гвоздик, на который его можно повесить. Я знаю, где был на Рождество. Мы проводим его у отца в Брэкхэмптоне. Сам не понимаю почему. Он ворчит по поводу расходов на нас — и ворчал бы, что мы не приезжаем к нему, если бы мы не приехали. Мы делаем это ради сестры.

— А в этом году приезжали?

— Да.

— Но, к несчастью, ваш отец заболел, не так ли?

Крэддок нарочно затронул эту второстепенную тему, руководствуясь каким-то инстинктом, который часто помогал ему в его профессии.

— Он заболел. Питался, как воробей, в своем славном стремлении к экономии, а тут вдруг наелся и напился до отвала, и это на него плохо подействовало.

— Причина была только в этом?

— Конечно. В чем еще?

— Как я понял, доктор был... встревожен.

— О, старина Куимпер... — Альфред заговорил быстро и с упреком: — Не нужно его слушать, инспектор. Он из породы паникеров, худший из них.

— Неужели? Мне он показался весьма разумным.

— Он круглый дурак. Отец никакой не инвалид, его сердце в полном порядке, но он полностью доверяет Куимперу.

Естественно, когда отец и в самом деле заболел, он поднял ужасный шум, заставил Куимпера бегать к нему то и дело, задавать вопросы, рассматривать все, что он ест и пьет... Все это просто смешно! — Альфред говорил с необычной горячностью.

Крэддок пару мгновений молчал, и это возымело нужное действие. Альфред засуетился, бросил на него быстрый взгляд, потом капризно произнес:

— Ну и что все это значит? Зачем вы хотите знать, где я был в определенную пятницу, три или четыре недели назад?

— Значит, вы все-таки помните, что это была пятница?

— Мне показалось, что вы так сказали.

— Возможно, сказал, — согласился инспектор Крэддок. — Во всяком случае, пятница, двадцатое — это тот день, о котором я спрашиваю.

— Почему?

— Обычное расследование.

— Чепуха. Вы узнали что-то еще об этой женщине? О том, откуда она?

— Наши сведения еще неполные.

Альфред бросил на него острый взгляд.

— Надеюсь, вас не сбила с толку эта невероятная теория Эммы, что она могла быть вдовой моего брата Эдмунда? Это совершенная чепуха.

— Эта... Мартина никогда к вам не обращалась?

— Ко мне? Боже правый, нет! Вот был бы смех...

— Вы считаете, она с большей вероятностью обратилась бы к вашему брату Гарольду?

— С гораздо большей. Его имя часто мелькает в газетах. Он богат. Меня не удивило бы, если б она попыталась его прощупать. Не уверен, что она бы что-то получила — Гарольд так же скуп, как сам старик. Эмма, конечно, самая мягкосердечная из всей семьи, и она была любимой сестрой Эдмунда. Но все равно Эмма не легковерна. Она вполне понимала возможность того, что эта женщина — самозванка. Она все подготовила к тому, чтобы на встрече присутствовала вся семья и к тому же упрямый поверенный.

— Очень разумно, — заметил Крэддок. — Была ли назначена дата такой встречи?

— Она должна была состояться вскоре после Рождества, на уик-энд двадцать седьмого... — Он осекся.

— Вот как, — любезно произнес Крэддок. — Я вижу, некоторые даты имеют для вас значение.

— Я же сказал вам — не было назначено определенной даты.

— Но вы говорили об этом... когда?

— Я действительно не помню.

— И вы не можете сказать мне, что сами делали в пятницу, двадцатого декабря?

— Простите, совсем ничего не помню.

— Вы не ведете запись своих деловых встреч?

— Не выношу подобных вещей.

— Пятница перед Рождеством — это должно быть не слишком сложно.

— В какой-то из дней я играл в гольф с перспективным клиентом. — Альфред покачал головой. — Нет, это было неделей раньше. Вероятно, я просто слонялся без дела. У меня много времени на это уходит. Я считаю, что дела чаще делают в барах, чем в других местах.

— Возможно, нам помогут другие люди или кто-то из ваших друзей?

— Может быть. Я спрошу у них. Сделаю что смогу.

Теперь Альфред казался более уверенным в себе.

— Я не могу вам сказать, что делал в тот день, — сказал он, — но могу сказать, чего я не делал. Я никого не убивал в «длинном амбаре».

— Зачем вы об этом говорите, мистер Крэкенторп?

— Бросьте, мой дорогой инспектор. Вы расследуете убийство, не так ли? И когда вы начинаете спрашивать: «Где вы были в такой-то день в такое-то время?», вы сужаете круг подозреваемых. Я бы очень хотел знать, почему вы выбрали пятницу, двадцатого, в какое там время... между полуднем и полуночью? Это не может быть основано на медицинских уликах, прошло слишком много времени. Кто-нибудь видел, как покойная прокрадывалась в амбар в тот день? Она вошла туда и не вышла, и тому подобное? В этом дело?

Проницательные черные глаза пристально смотрели на инспектора Крэддока, но тот был слишком опытным специалистом, чтобы на это реагировать.

— Боюсь, мне придется предоставить вам возможность догадаться об этом, — любезно ответил он.

— Полицейские такие скрытные...

— Не только полицейские. Я думаю, мистер Крэкенторп, вы бы могли вспомнить, что делали в ту пятницу, если бы постарались. Но, конечно, у вас могут быть причины не желать это вспомнить.

— Так вы меня не поймаете, инспектор. Очень подозрительно, конечно, очень подозрительно, что я не могу вспомнить, — но так оно и есть!.. Погодите минуту — я ездил в Лидс на той неделе, останавливался в гостинице недалеко от мэрии, только не помню ее названия... но вы ее легко найдете. Это могло быть в пятницу.

— Мы проверим, — хладнокровно ответил инспектор и встал. — Мне жаль, что вы не проявили большей готовности к сотрудничеству, мистер Крэкенторп.

— Как неудачно все для меня складывается! У Седрика надежное алиби на Ибице, и Гарольд, без сомнения, записывал все деловые встречи и обеды в обществе, а у меня нет совсем никакого алиби... Очень печально. И очень глупо. Я уже говорил вам, что не убиваю людей. И зачем мне убивать неизвестную женщину, в любом случае? Для чего? Даже если это труп жены Эдмунда, зачем кому-то из нас желать с нею разделаться? Вот если бы она была женой Гарольда во время войны, а потом внезапно объявилась, тогда это было бы неловко для респектабельного Гарольда — двоеженство, и все такое... Но Эдмунд!.. Нам всем было бы приятно заставить отца немного раскошелиться и назначить ей содержание и отправить мальчика в приличную школу. Отец пришел бы в ярость, но не смог бы отказаться, это было бы непорядочно... Не выпьете перед уходом, инспектор? Точно? Очень жаль, что я не смог вам помочь.

Ill

— Сэр, послушайте, знаете что?

Инспектор Крэддок посмотрел на своего взволнованного сержанта.

— Да, Уэтеролл, в чем дело?

— Я его вспомнил, сэр. Того парня. Все время пытался вспомнить, и вдруг меня осенило. Он был замешан в том деле с консервами, вместе с Дикки Роджерсом. Против него так и не нашли улик, он для этого слишком осторожен. И он был под подозрением в паре дел в Сохо. Часы, и то дело с итальянским серебром...

Конечно! Теперь Крэддок понял, почему лицо Альфреда с самого начала показалось ему смутно знакомым. Все эти дела были мелкими, и его вину так и не смогли доказать. Альфред всегда держался где-то на грани закона, и у него неизменно находилась убедительная — и совершенно невинная — причина, почему он вообще оказался в них замешан. Но полицейские были совершенно уверены, что он получал от этих махинаций небольшой стабильный доход.

— Это проливает свет на ситуацию, — сказал Крэддок.

— Думаете, это сделал он?

— Я бы не сказал, что он способен на убийство. Но это объясняет другое: почему он не может предъявить свое алиби.

— Да, это выставляет его в дурном свете.

— Не очень, — возразил Крэддок. — Это весьма разумная линия поведения — просто твердо сказать, что не помнишь.

Многие не помнят, что они делали и где находились всего неделю назад. Это особенно полезно, если не особенно хочется привлекать внимание к тому, как ты проводишь время, — например, к интересным встречам на стоянках грузовиков с людьми Дикки Роджерса.

— Значит, вы думаете, что он вне подозрений?

— Я не готов пока считать, что кто-то вне подозрений, — возразил инспектор Крэддок. — Вам надо поработать над этим, Уэтеролл.

Вернувшись за письменный стол, Крэддок сидел, хмурился и делал пометки в лежащем перед ним блокноте.

«Убийство... — написал он. — Высокий темноволосый человек... Жертва? Могла быть Мартиной, подружкой или вдовой Эдмунда Крэкенторпа.

Или

Могла быть Анной Стравинской. Она исчезла в подходящее время, возраст подходящий, внешность, одежда и т. п.

Нет связи с Ратерфорд-холлом, насколько известно.

Могла быть первой женой Гарольда! Двоеженство! Любовницей. Шантаж?!

В связи с Альфредом мог быть шантаж. Имелись сведения, которые могли отправить его в тюрьму?

Если Седрик — могла иметь с ним связь за границей — Париж? Балеарские острова?

Или

Жертвой могла быть Анна С., выдававшая себя за Мартину.

Или

Жертва — неизвестная женщина, убитая неизвестным убийцей!»

— И последнее весьма вероятно, — вслух произнес Крэддок.

Он мрачно размышлял над ситуацией.

Невозможно далеко продвинуться в расследовании, если у тебя нет мотива. Все предложенные до сих пор мотивы казались либо неадекватными, либо надуманными.

Если бы только убит был старый мистер Крэкенторп... Там полно мотивов...

Что-то шевельнулось в его памяти...

Он сделал еще несколько записей в своем блокноте:

«Спросить доктора К. о болезни на Рождество.

Седрик — алиби.

Поговорить с мисс Марпл, чтобы узнать последние сплетни».

  Глава 16

Когда Крэддок приехал в дом номер 4 по Мэдисон-роуд, он застал у мисс Марпл Люси Айлзбэрроу.

На мгновение инспектор заколебался, следовать ли своему плану кампании, но потом решил, что Люси Айлзбэрроу может оказаться полезным союзником. После приветствий он торжественно достал свой бумажник, извлек оттуда три бумажки по фунту, прибавил к ним три шиллинга и подтолкнул их через стол к мисс Марпл.

— Что это, инспектор?

— Гонорар за консультацию. Вы — консультант в деле об убийстве. Пульс, температура, местная реакция, возможные скрытые причины вышеупомянутого убийства. Я же — всего лишь бедный, заваленный работой местный доктор.

Мисс Марпл посмотрела на него и подмигнула. Он широко улыбнулся ей. Люси Айлзбэрроу тихо ахнула, потом рассмеялась.

— Ну, инспектор Крэддок, а вы все же человеческое существо.

— О, я сегодня не совсем на службе.

— Я вам говорила, что мы уже знакомы, — сказала мисс Марпл Люси. — Сэр Генри Клитеринг, его крестный, — мой старый друг.

— Хотите послушать, мисс Айлзбэрроу, что мой крестный сказал о ней в первую нашу встречу? Он назвал ее самым лучшим детективом из когда-либо созданных богом, гением от природы, выросшим на подходящей почве. Он велел мне никогда не относиться с презрением к... — Дермот Крэддок на секунду замолчал, подбирая синоним к слову «старушке», — к пожилым дамам. Он сказал, что они, как правило, могут рассказать вам, что могло произойти, что должно было произойти и даже что в действительности произошло! И, — продолжал он, — они могут сказать вам, почему это произошло. А затем крестный прибавил, что именно эта... э... пожилая дама — лучшая из них.

— Ого! — воскликнула Люси. — Вот это рекомендация.

Мисс Марпл покраснела и смутилась, она была в необычном для нее смятении.

— Милый сэр Генри, — пробормотала она. — Всегда так добр. Правда, я совсем не умна... Наверное, просто небольшие познания в области человеческой натуры... Ведь я живу, как вам известно, в деревне...

И она прибавила более сдержанно:

— Конечно, мои возможности немного ограничены тем, что я не нахожусь там. Это так полезно, всегда казалось мне, когда люди напоминают тебе других людей, потому что человеческие типы везде одинаковы, и это ценное руководство.

Люси выглядела несколько озадаченной, но Крэддок понимающе кивнул.

— Но вы ездили туда на чай, не так ли? — спросил он.

— Да, действительно. Очень приятно провела время. Я была немного разочарована, что не увидела старого мистера Крэкенторпа, но нельзя получить сразу все.

— Вы считаете, что, если бы увидели того, кто совершил убийство, вы бы это поняли? — спросила Люси.

— О, я бы так не сказала, дорогая. Человек всегда склонен гадать, а догадка может быть совершенно неверной, когда речь идет о таком серьезном деле, как убийство. Все, что можно делать, — это наблюдать за людьми, замешанными в это, или теми, кто мог быть замешан, — и думать, кого они вам напоминают.

— Как Седрик, и управляющий банком?

Мисс Марпл поправила ее:

— Сын управляющего банком, дорогая. Сам мистер Ид гораздо больше похож на Гарольда — очень консервативный человек, но, возможно, чересчур любит деньги; он из тех людей, которые на многое пойдут, чтобы избежать скандала.

Крэддок улыбнулся и спросил:

— А Альфред?

— Дженкинс из гаража, — быстро ответила мисс Марпл. — Он не присваивал инструменты в буквальном смысле, но обычно клал сломанный или менее мощный домкрат вместо хорошего. И я считаю, он жульничал с аккумуляторами, хотя я не очень хорошо разбираюсь в таких вещах. Я знаю, что Реймонд перестал обращаться к нему и стал ездить в гараж на дороге в Милчестер. Что касается Эммы, — задумчиво продолжала мисс Марпл, — она мне очень напоминает Джеральдину Уэбб, всегда очень тихую, не слишком элегантную, и ее старая мать ею ужасно помыкала. Все очень удивились, когда ее мать неожиданно умерла и Джеральдина унаследовала много денег: она пошла постриглась, сделала перманент, поехала в круиз и вернулась женой очень милого барристера. У них двое детей.

Параллель был достаточно ясной. Люси сказала очень смущенно:

— Вы считаете, что вам следовало сказать о браке Эммы то, что вы сказали? Кажется, это расстроило ее братьев.

Мисс Марпл кивнула.

— Да, — ответила она. — Это так характерно для мужчин — они совершенно не могут разглядеть то, что происходит на их глазах. Мне кажется, вы и сами этого не заметили.

— Не заметила, — призналась Люси. — Мне никогда ничего подобного не приходило в голову. Они оба казались мне...

— Такими старыми? — спросила мисс Марпл, слегка улыбаясь. — Но доктору Куимперу немногим более сорока лет, я бы сказала, хотя у него уже начали седеть виски, и он явно стремится к домашней жизни, а Эмме Крэкенторп нет и сорока, и она не слишком стара, чтобы выйти замуж и иметь семью. Жена доктора умерла совсем молодой при родах, как я слышала.

— Кажется, да. Эмма что-то однажды говорила об этом.

— Должно быть, ему одиноко, — сказала мисс Марпл. — Загруженный работой врач нуждается в жене, которая бы ему сочувствовала и не была бы слишком молодой...

— Послушайте, дорогая, — сказала Люси. — Мы расследуем преступление или занимаемся сватовством?

Мисс Марпл подмигнула.

— Боюсь, я очень романтична. Потому что я старая дева, наверное. Знаете, дорогая Люси, что касается меня, то вы выполнили свой договор. Если вам действительно хочется провести отпуск за границей перед следующей работой, у вас еще осталось время для короткого путешествия.

— Уехать из Ратерфорд-холла? Никогда! Я к этому времени превратилась в настоящую ищейку. Почти так же, как мальчики. Они все время проводят в поисках улик. Вчера проверили все мусорные ящики. Очень неаппетитное занятие, и потом, у них нет ни малейшего представления, что они ищут. Если они явятся к вам, инспектор Крэддок, и торжественно принесут вам обрывок бумаги, на котором написано: «Мартина, если дорожите своей жизнью, держитесь подальше от «длинного амбара»!» — знайте, что это я сжалилась над ними и спрятала записку в свинарнике!

— Почему в свинарнике, дорогая? — с интересом спросила мисс Марпл. — Они разводят свиней?

— О нет, сейчас нет. Просто я иногда хожу туда.

Люси почему-то покраснела. Мисс Марпл посмотрела на нее с еще большим интересом.

— Кто сейчас в доме? — спросил Крэддок.

— Седрик, и Брайан приезжает на выходные. Гарольд и Альфред приедут завтра. Они звонили сегодня утром. У меня почему-то создалось впечатление, что вы запустили кошку в стаю голубей, инспектор Крэддок.

Полицейский улыбнулся.

— Я их немного встряхнул. Попросил дать отчет о своих передвижениях в пятницу, двадцатого декабря.

— Им это удалось?

— Гарольд смог. А Альфред — нет, или не захотел.

— Думаю, создать алиби ужасно сложно, — сказала Люси. — Время, и место, и даты... И проверить их тоже, наверное, трудно.

— Для этого требуются время и терпение, но нам удается. — Он взглянул на часы. — Я сейчас поеду в Ратерфорд-холл, чтобы переговорить с Седриком, но сначала хочу поймать доктора Куимпера.

— Вы почти точно рассчитали. Он начинает прием в своем кабинете в шесть часов и обычно заканчивает примерно в половине седьмого. Я должна вернуться и накрыть стол к обеду.

— Мне хотелось бы узнать ваше мнение по одному вопросу, мисс Айлзбэрроу. Какова точка зрения семьи на эту историю с Мартиной — внутри самой семьи?

Люси быстро ответила:

— Они все злы на Эмму за то, что она пошла и рассказала вам об этом, — и на доктора Куимпера, который, по-видимому, одобрил ее поступок. Гарольд и Альфред считают, что это была попытка выманить деньги и что она — не настоящая Мартина. Эмма в этом не уверена. Седрик тоже думает, что это был обман, но он не принимает это так серьезно, как двое других. Брайан, с другой стороны, уверен, что она была настоящей.

— Интересно, почему?

— Ну, Брайан такой — все принимает на веру. Он думает, что это была жена Эдмунда — или, правильнее сказать, вдова, — и что ей внезапно пришлось вернуться во Францию, но что они когда-нибудь еще получат от нее известия. То, что она не написала до сих пор, кажется ему совершенно естественным, потому что он сам никогда не пишет писем. Брайан очень милый. Точно как пес, который хочет, чтобы его взяли на прогулку.

— И вы водите его на прогулку, дорогая? — спросила мисс Марпл. — К свинарнику, вероятно?

Люси бросила на нее проницательный взгляд.

— В дом приезжает и из него уезжает так много джентльменов, — задумчиво произнесла мисс Марпл.

Когда пожилая дама произносила слово «джентльмены», она всегда вкладывала в него истинно викторианский смысл; оно звучало эхом эпохи, предшествующей ее собственному времени. Вы сразу же представляли себе блестящих, полнокровных (и, вероятно, украшенных бакенбардами) мужчин, иногда злобных, но всегда галантных.

— Вы такая красивая девушка, — продолжала мисс Марпл, окидывая Люси оценивающим взглядом. — Полагаю, они уделяют вам много внимания, правда?

Люси слегка покраснела. В ее памяти промелькнули обрывки воспоминаний. Седрик, прислонившийся к стене свинарника. Безутешный Брайан, сидящий на краю кухонного стола. Прикосновение пальцев Альфреда, когда он помогал ей собирать кофейные чашки.

— Джентльмены, — произнесла мисс Марпл тоном человека, говорящего 6 некоем инопланетном и опасном виде животных, — все очень похожи друг на друга в каком-то смысле — даже если они очень старые...

— Дорогая, — вскричала Люси. — Сто лет назад вас, несомненно, сожгли бы как ведьму!

И она рассказала о том, как старый мистер Крэкенторп сделал ей условное предложение.

— Фактически, — сказала Люси, — они все за мной «ухаживали», как вы это называете, каждый по-своему. Гарольд был очень корректен, предлагал перспективную финансовую должность в Сити... Не думаю, что тут дело в моей привлекательной внешности — должно быть, они думают, будто мне что-то известно.

Она рассмеялась. Но инспектор Крэддок не поддержал ее веселье.

— Будьте осторожны, — сказал он. — Они могут убить вас вместо ухаживания.

— Полагаю, это было бы проще, — согласилась Люси.

Потом она слегка вздрогнула и сказала:

— Человеку свойственно забывать. Мальчики так развлекаются, что можно принять все это за игру. Но это не игра.

— Нет, — ответила мисс Марпл. — Убийство — не игра.

Она помолчала секунду, потом прибавила:

— Разве мальчики не возвращаются вскоре в школу?

— Да, на следующей неделе. Завтра они поедут домой к Джеймсу Стоддарт-Уэсту на последние несколько дней каникул.

— Я очень этому рада, — серьезно сказала мисс Марпл. — Мне бы не хотелось, чтобы что-то случилось, пока они там.

— Вы имеете в виду старого мистера Крэкенторпа? Вы считаете, что его убьют следующим?

— О нет, — ответила мисс Марпл. — С ним все будет в порядке. Я имела в виду мальчиков.

— Мальчиков?

— Ну, Александра.

— Но ведь...

— Они охотятся, ищут в поместье улики. Мальчики обожают подобные вещи, но это может быть очень опасно.

Крэддок задумчиво посмотрел на нее.

— Вы не готовы поверить, мисс Марпл, что это дело о неизвестной женщине, убитой неизвестным мужчиной? Вы определенно связываете его с Ратерфорд-холлом?

— Да, я думаю, здесь определенно есть связь.

— Мы знаем об убийце только то, что он высокий темноволосый мужчина. Так говорит ваша подруга, и больше она ничего не может сказать. В Ратерфорд-холле есть трое высоких темноволосых мужчин. В день дознания, знаете ли, я вышел и увидел трех братьев, стоявших на тротуаре в ожидании машины. Все они стояли ко мне спиной, и поразительно, насколько одинаково они выглядели в своих теплых пальто. Трое высоких темноволосых мужчин... И все-таки в действительности все трое принадлежат к совершенно разным типам. — Он вздохнул. — Это создает трудности.

— Интересно, — тихо сказала мисс Марпл. — Я все время думала, что, возможно, все гораздо проще, чем мы предполагаем. Убийства часто бывают очень простыми и имеют очевидный, довольно низменный мотив...

— Вы верите в таинственную Мартину, мисс Марпл?

— Я вполне готова поверить, что Эдмунд Крэкенторп женился или собирался жениться на девушке по имени Мартина. Эмма Крэкенторп показывала вам письмо, как я понимаю, а судя по тому, что я видела и что мне рассказывала Люси, я бы сказала, что Эмма Крэкенторп совершенно не способна выдумать подобную историю. В самом деле, зачем ей это?

— Если поверить в существование Мартины, — задумчиво произнес Крэддок, — то имеется определенный мотив. Новое появление Мартины вместе с сыном уменьшило бы наследство Крэкенторпов, хотя и не до такой степени, чтобы спровоцировать убийство. Все они очень нуждаются в деньгах...

— Даже Гарольд? — недоверчиво спросила Люси.

— Даже благополучный на вид Гарольд Крэкенторп не такой трезвый и консервативный финансист, каким кажется. Он влез в большие долги и принимал участие в довольно сомнительных предприятиях. Большая сумма денег, полученная быстро, могла бы спасти его от краха.

— Но если это так... — начала Люси и замолчала.

— Да, мисс Айлзбэрроу...

— Понимаю, дорогая, — сказала мисс Марпл. — Неправильное убийство, вот что вы имеете в виду.

— Да. Смерть Мартины не принесла бы пользы Гарольду, как и всем остальным. До тех пор, пока...

— Пока не умрет мистер Крэкенторп. Вот именно. Это тоже пришло мне в голову. А мистер Крэкенторп-старший, как я понял со слов доктора, гораздо здоровее, чем мог бы представить себе любой посторонний.

— Он проживет еще много лет, — сказала Люси. Потом нахмурилась.

— Да? — ободряюще произнес Крэддок.

— Он болел на Рождество, — сказала Люси. — Рассказывал, что доктор поднял вокруг этого шум... «Можно было подумать, что меня отравили, такой он поднял шум». Так он выразился. — Она вопросительно посмотрела на Крэддока.

— Да, — ответил инспектор. — Об этом я и собирался расспросить доктора Куимпера.

— Ну, мне надо идти, — спохватилась Люси. — Господи, уже поздно!

Мисс Марпл положила свое вязание и взяла «Таймс» с наполовину разгаданным кроссвордом.

— Жаль, что у меня здесь нет словаря, — пробормотала она. — «Тонтина»[10] и «токай», я вечно путаю эти два слова. Одно из них, кажется, венгерское вино.

— Это «токай», — сказала Люси, оглядываясь от двери. — Но в одном слове пять букв, а в другом семь. Какие есть буквы?

— О, его не было в кроссворде, — уклончиво ответила мисс Марпл. — Оно в моей голове.

Инспектор Крэддок очень пристально посмотрел на нее, потом попрощался и ушел.

 Глава 17

 I

Крэддоку пришлось несколько минут подождать, пока Куим-пер закончит вечерний прием, а потом доктор вышел к нему. Он выглядел усталым и подавленным. Предложил Крэддоку выпить и, когда тот согласился, налил и себе тоже.

— Бедняги, — сказал он, опускаясь в потрепанное кресло. — Такие испуганные и такие глупые, никакого здравого смысла... Сегодня вечером был неприятный случай. Женщина, которой следовало прийти ко мне год назад. Если бы она пришла тогда, ее можно было бы успешно прооперировать. А теперь уже слишком поздно. Это выводит меня из себя. Правда в том, что люди — это необычайная смесь героизма и трусости. Она терпела боль и не говорила ни слова только потому, что слишком боялась прийти и узнать, что то, чего она опасается, оказалось правдой. На другой чаше весов находятся люди, которые приходят и зря тратят мое время, потому что у них опасная опухоль на мизинце, причиняющая им боль, и они подозревают, что это рак, а она оказывается обычным обморожением или полученной при работе в саду травмой!.. Не обращайте на меня внимания, я просто выпускаю пар. О чем вы хотели со мной поговорить?

— Во-первых, думаю, мне надо поблагодарить вас за то, что вы посоветовали мисс Крэкенторп приехать ко мне с письмом, предположительно от вдовы ее брата.

— Ах это!.. И что, в нем что-то было? Нельзя сказать, что я посоветовал ей так поступить. Она сама хотела. Она была встревожена. Все ее дорогие братцы пытались остановить ее, конечно.

— Зачем им это?

Доктор пожал плечами.

— Боялись, полагаю, что эта дама может оказаться настоящей.

— Вы думаете, что письмо было подлинным?

— Понятия не имею. Я никогда его не видел. Я бы сказал, что его написал кто-то, знающий все факты и просто пытающийся выманить денег. Надеялся сыграть на чувствах Эммы... Но глубоко ошибся. Эмма далеко не глупа. Она не заключила бы в свои объятия неизвестную невестку, не задав сначала несколько практичных вопросов... Но зачем спрашивать мое мнение? — прибавил он с любопытством. — Я не имею к этому никакого отношения!

— В действительности я пришел спросить вас совсем о другом, но не совсем понимаю, как это сформулировать.

Доктор Куимпер казался заинтересованным.

— Как я понял, не так давно — на Рождество, кажется — мистер Крэкенторп довольно сильно заболел.

Инспектор увидел, как сразу же изменилось лицо доктора. Оно стало жестким.

— Да.

— Как я понимаю, это было какое-то желудочное расстройство?

— Да.

— Это трудно сформулировать... Мистер Крэкенторп хвастался своим здоровьем, говорил, что собирается пережить большинство членов своей семьи. Он ссылался на вас, прошу прощения, доктор...

— О, не думайте обо мне. Я не очень чувствителен к тому, что говорят обо мне мои пациенты.

— Он говорил, что вы вечно волнуетесь по пустякам.

Куимпер улыбнулся.

— Он сказал, что вы задали ему всякие вопросы, не только о том, что он съел, но и о том, кто готовил и подавал еду.

Доктор перестал улыбаться. Его лицо снова стало жестким.

— Господи.

— Он произнес такую фразу: «Разговаривал так, словно думал, будто кто-то меня отравил».

Последовала пауза.

— У вас были какие-то... подозрения на этот счет?

Куимпер ответил не сразу. Он встал и прошелся по комнате.

Наконец повернулся к Крэддоку.

— Что вы хотите от меня услышать, черт возьми? Вы думаете, врач может разбрасываться обвинениями в отравлении направо и налево без реальных доказательств?

— Я бы просто хотел знать, не для протокола: приходила вам в голову такая мысль?

Доктор Куимпер уклончиво ответил:

— Старик Крэкенторп ведет очень экономную жизнь. Когда приезжают родственники, Эмма увеличивает количество пищи. В результате — неприятный приступ гастроэнтерита. Симптомы были характерными именно для этого диагноза.

— Понятно. Вы были полностью удовлетворены? — настаивал Крэддок. — Вас ничто не... скажем так, озадачило?

— Хорошо. Хорошо. Да, я был озадачен! Вы довольны?

— Заинтересован, — ответил Крэддок. — Что именно вы подозревали или чего боялись?

— Конечно, желудочные симптомы бывают разными, но были некоторые, скажем так, характерные больше для отравления мышьяком, чем для обычного гастроэнтерита. Имейте в виду, они очень похожи. Лучшим специалистам, чем я, не удавалось распознать отравление мышьяком, и они без колебаний выдавали свидетельство о смерти по естественным причинам.

— И каков результат ваших расспросов?

— Мне показалось, что мои подозрения неоправданны. Мистер Крэкенторп заверил меня, что у него были похожие приступы раньше, чем я начал его лечить, и по той же причине. Они всегда случались, когда на столе было слишком много сытной еды.

— И это происходило, когда дом был полон? Родственников? Или гостей?

— Да. Это выглядело вполне оправданным. Но, говоря откровенно, Крэддок, мне это не понравилось. Я даже написал старому доктору Моррису. Он был моим старшим партнером и ушел на пенсию вскоре после моего появления; Крэкенторп сначала был его пациентом. Я спросил его о прежних приступах старика.

— И какой ответ вы получили?

Куимпер усмехнулся.

— Я получил разнос. Мне посоветовали не быть чертовым дураком. Ну, — он пожал плечами, — допустим, я и был таким.

— Интересно. — Крэддок задумался, потом решил говорить откровенно. — Отбросим в сторону условности. Доктор, есть люди, которым очень выгодна смерть Лютера Крэкенторпа. — Куимпер кивнул. — Он старый человек, но крепкий и здоровый. Он может дожить до девяноста лет?

— Легко. Он тратит жизнь на заботу о себе самом, и его состояние очень хорошее.

— А его сыновья и дочь все спешат и все испытывают финансовые трудности?

— Эмму оставьте в покое. Она не отравительница. Эти приступы случаются только тогда, когда приезжают другие, а не когда отец и дочь остаются одни.

«Элементарная предосторожность, если она отравительница», — подумал инспектор, но предусмотрительно не произнес этого вслух.

Он помолчал, тщательно подбирая слова.

— Конечно, я не специалист в этих вопросах, но если предположить, в качестве гипотезы, что мистеру Крэкенторпу дали мышьяк, разве ему не сильно повезло, что он не умер?

— А вот в этом есть нечто странное, — ответил доктор. — Это именно то, что наводит меня на мысль, что я был, как выразился старый Моррис, чертовым дураком. Понимаете, это явно не тот случай, когда маленькие дозы мышьяка дают регулярно, что можно назвать классическим случаем отравления данным препаратом. Крэкенторп никогда не страдал хроническими болезнями желудка. В каком-то смысле именно поэтому такие внезапные сильные приступы выглядят странными. Если предположить, что они вызваны не естественными причинами, то похоже, что отравитель каждый раз их глушит, что едва ли имеет смысл.

— Дает ему слишком слабую дозу, вы хотите сказать?

— Да. С другой стороны, у Крэкенторпа сильный организм, и то, что может прикончить другого человека, для него не смертельно. Всегда надо учитывать личную непереносимость. Но нужно думать, что к этому времени отравитель, если он не страдает необычной робостью, увеличил бы дозу. Почему он этого не сделал? То есть, — прибавил он, — если отравитель существует, а его, возможно, и нет! Возможно, все это мое живое воображение, с начала и до конца.

— Странная проблема, — согласился инспектор. — Кажется, что во всем этом нет смысла.

II

— Инспектор Крэддок!

Этот нетерпеливый шепот заставил инспектора подскочить.

Он как раз собирался позвонить у входной двери, когда из тени осторожно вынырнули Александр и его друг Стоддарт-Уэст.

— Я услышал, как подъехала ваша машина, и мы захотели вас поймать.

— Ну, давайте войдем в дом. — Рука Крэддока снова потянулась к дверному звонку, но Александр дернул его за пальто с пылом собаки, бьющей лапой хозяина.

— Мы нашли улику, — выдохнул он.

— Да, мы нашли улику, — эхом повторил Стоддарт-Уэст.

«Черт бы побрал эту девушку», — неприязненно подумал

Крэддок.

— Чудесно, — небрежно произнес он. — Давайте пройдем в дом и посмотрим на нее.

— Нет. — Александр был настойчив. — Кто-нибудь нам наверняка помешает. Пойдемте в сарай для упряжи. Мы вас проводим.

Довольно неохотно Крэддок позволил отвести себя за угол дома во двор конюшни. Стоддарт-Уэст распахнул тяжелую дверь, потянулся и включил довольно слабую электрическую лампочку. Сарай для упряжи, некогда образец идеального викторианского порядка, теперь представлял собой печальное хранилище всего, что уже никому не нужно. Сломанные садовые стулья, ржавые старые садовые инструменты, огромная сломанная газонокосилка, матрасы с проржавевшими пружинами, гамаки и рваные теннисные сетки...

— Мы часто сюда приходим, — сказал Александр. — Здесь нам никто не помешает.

Вокруг виднелись некоторые признаки того, что этим помещением пользовались. Старые матрасы сложили так, что они образовали нечто вроде кушетки; на старом ржавом столе стояла жестянка шоколадного печенья, и лежал запас яблок, коробка тянучек и головоломка.

— Это настоящая улика, сэр, — горячо произнес Стоддарт-Уэст, его глаза сверкали за стеклами очков. — Мы нашли ее сегодня днем.

— Мы много дней охотились за ней. В кустах...

— И в дуплах деревьев...

— И мы обшарили все баки для золы...

— Между прочим, там были некоторые очень интересные вещи...

— А потом мы пошли в котельную...

— Старик Хиллман там держит большую оцинкованную ванну, полную ненужной бумаги...

— Потому что, когда котел погаснет и ему нужно опять его растопить...

— Любая бумага годится. Он поднимает ее и сует в котел...

— И вот там мы ее и нашли...

— Что нашли? — прервал этот дуэт Крэддок.

— Улику. Осторожно, Стоддерс, надень перчатки.

Стоддарт-Уэст, в лучших традициях детективных романов, с важным видом достал пару довольно грязных перчаток и вынул из своего кармана альбом для фотокарточек фирмы «Кодак».

Из него он руками в печатках с большой осторожностью извлек грязный и измятый конверт и с важным видом подал его инспектору.

Оба мальчика затаили дыхание от волнения.

Крэддок взял его с должной торжественностью. Ему нравились эти сорванцы, и он был готов проникнуться духом их игры.

Письмо пришло по почте. Внутри ничего не было — это был всего лишь рваный конверт, адресованный миссис Мартине Крэкенторп, 126 Элверс-кресент, дом 10.

— Видите? — спросил Александр еле слышно. — Это доказывает, что она была здесь, французская жена дяди Эдмунда, та, вокруг которой весь этот шум. Должно быть, она действительно была здесь и уронила его где-нибудь. Похоже, не правда ли...

Стоддарт-Уэст перебил его:

— Похоже, это ее убили, то есть я хочу сказать, сэр, что это ведь точно она была в саркофаге?

Они с тревогой ждали ответа.

Крэддок подыграл им.

— Возможно, вполне возможно, — сказал он.

— Это важно, сэр?.. Вы проверите отпечатки пальцев на нем, да, сэр?

— Конечно, — ответил Крэддок.

Стоддарт-Уэст глубоко вздохнул.

— Нам потрясающе повезло, да? — сказал он. — Да к тому же в самый последний день.

— В последний день?

— Да, — подтвердил Александр. — Я завтра еду домой к Стоддарту на последние несколько дней каникул. У родителей Стоддарта потрясающий дом — времен королевы Анны, правда?

— Уильяма и Мэри, — поправил Стоддарт-Уэст.

— Мне казалось, твоя мама говорила...

— Мама — француженка. Она не очень-то разбирается в английской архитектуре.

— Но твой отец сказал, что он был построен...

Крэддок рассматривал конверт.

Люси Айлзбэрроу поступила умно. Как ей удалось подделать почтовый штемпель? Он всматривался, но свет был слишком слабым. Большая радость для мальчишек, конечно, но довольно неловко для него. Люси, черт бы ее побрал, не учла этот аспект. Если бы оно было подлинным, то надо было предпринять какие-то действия.

Рядом с ним продолжался жаркий ученый спор об архитектуре. Инспектор его не слышал.

— Пойдемте, мальчики, — сказал он, — вернемся в дом. Вы очень помогли.

 Глава 18 

I

Мальчики проводили Крэддока через черный ход. По-видимому, это был их обычный способ попадать в дом. На кухне было светло и весело. Люси, в большом белом переднике, раскатывала тесто. Прислонившись к буфету и глядя на нее внимательными собачьими глазами, стоял Брайан Истли, теребя одной рукой свои большие светлые усы.

— Привет, папа, — ласково сказал Александр. — Ты опять здесь?

— Мне здесь нравится, — ответил Брайан и прибавил: — Мисс Айлзбэрроу не возражает.

— О, я не возражаю, — сказала Люси. — Добрый вечер, инспектор Крэддок.

— Зашли на кухню, чтобы вести расследование? — с интересом спросил Брайан.

— Не совсем. Мистер Седрик Крэкенторп еще здесь?

— О да, Седрик здесь. Он вам нужен?

— Да, я бы хотел поговорить с ним.

— Пойду и посмотрю, дома ли он, — предложил Брайан. — Он мог пойти к кому-то из местных. — Он отлепился от буфета.

— Большое спасибо, — обратилась к нему Люси. — У меня все руки в муке, а то бы я пошла.

— Что вы готовите? — с беспокойством спросил Стоддарт-Уэст.

— Персиковый торт.

— Классно, — отозвался мальчик.

— Уже почти время ужина? — спросил Александр.

— Нет.

— Жаль! Я ужасно голоден.

— В кладовке есть остаток имбирного пирога.

Мальчики одновременно устремились туда, столкнувшись в дверях.

— Они точно как саранча, — заметила Люси.

— Я вас поздравляю, — сказал Крэддок.

— С чем именно?

— С вашей изобретательностью — вот в этом!

— В чем?

Крэддок показал ей папку с письмом.

— Очень хорошо придумано, — сказал он

— О чем вы говорите?

— Об этом, моя дорогая, об этом. — Он вытащил конверт. Люси непонимающе смотрела на него.

У Крэддока внезапно закружилась голова.

— Разве не вы состряпали эту улику и подложили ее в котельную для мальчиков? Отвечайте скорее.

— Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, — ответила Люси. — Вы хотите сказать, что...

Крэддок быстро сунул конверт обратно в карман, так как вошел Брайан.

— Седрик в библиотеке, — сообщил он. — Идите туда.

И занял свое прежнее место у буфета

Инспектор Крэддок пошел в библиотеку.

II

Казалось, Седрик Крэкенторп очень рад видеть инспектора.

— Еще что-то вынюхиваете здесь? — спросил он. — Далеко продвинулись?

— Думаю, можно сказать, что мы продвинулись чуть дальше, мистер Крэкенторп.

— Выяснили, чей это труп?

— Мы не опознали его точно, но у нас появилась довольно обоснованная догадка.

— Вам повезло.

— Основываясь на нашей последней информации, мы хотим получить еще показания. Я начинаю с вас, мистер Крэкенторп, поскольку вы на месте.

— Я здесь еще недолго пробуду. Через денек-другой вернусь на Ибицу.

— Тогда я успел вовремя.

— Выкладывайте.

— Мне бы хотелось получить подробный отчет о том, где именно вы были и что делали в пятницу, двадцатого декабря.

Седрик бросил на него быстрый взгляд. Потом откинулся на спинку, зевнул, изобразил на лице полную беззаботность и сделал вид, будто пытается вспомнить.

— Ну, я вам уже говорил, что был на Ибице. Беда в том, что там все дни похожи один на другой. Утром — работа над картиной, с трех до пяти дня — сиеста. Иногда немного этюдов, если освещение подходящее. После этого легкий перекус. Большинство вечеров — в баре «Скоттиз» с несколькими друзьями из простонародья. Это вас устроит?

— Мне бы хотелось услышать правду, мистер Крэкенторп.

Седрик сел прямо.

— Что за оскорбительное заявление, инспектор.

— Вы так считаете? Вы сказали мне, мистер Крэкенторп, что покинули Ибицу двадцать первого декабря и прибыли в Англию в тот же день?

— Да, я так сказал... Эм! Эй, Эм!

Эмма Крэкенторп вошла из соседней небольшой гостиной. Она вопросительно посмотрела на Седрика, потом на инспектора.

— Послушай, Эм. Я приехал сюда в канун Рождества, в воскресенье, так? Приехал прямо из аэропорта?

— Да, — с удивлением ответила Эмма. — Ты приехал сюда почти к ланчу.

— Вот видите, — обратился Седрик к инспектору.

— Вы, наверное, считаете нас очень глупыми, мистер Крэкенторп, — любезно произнес Крэддок. — Мы можем проверить такие вещи, знаете ли. Прошу вас, покажите мне ваш паспорт.

Он выжидающе умолк.

— Не могу найти этот чертов паспорт, — ответил Седрик. — Искал его сегодня утром. Хотел послать в контору Кука...

— Думаю, вы могли бы его найти, мистер Крэкенторп. Но в этом нет такой уж необходимости. Судя по документам, вы в действительности прибыли в нашу страну вечером девятнадцатого декабря. Может быть, теперь вы опишете мне свои передвижения с этого момента до времени ланча двадцать первого декабря, когда приехали сюда?

Седрик выглядел очень разгневанным.

— Что за жизнь сегодня, черт бы ее побрал, — сердито произнес он. — Вся эта бюрократия и заполнение анкет... Вот что порождает бюрократическое государство. Больше нельзя поехать, куда тебе хочется, и делать, что тебе нравится! Кто-нибудь вечно задает вопросы. Что это за суета вокруг двадцатого числа? Что такого особенного в двадцатом числе?

— Это оказался именно тот день, когда, по нашим предположениям, было совершено убийство. Вы можете отказаться отвечать, конечно, но...

— Кто сказал, что я отказываюсь отвечать? Дайте человеку время подумать. И вы на дознании не указывали точную дату убийства... Что нового выяснилось с тех пор?

Крэддок не ответил.

Седрик сказал, искоса бросив взгляд на Эмму:

— Давайте выйдем в соседнюю комнату.

Женщина быстро произнесла:

— Я вас покидаю. — У двери она остановилась и обернулась. — Это серьезно, знаешь ли, Седрик. Если двадцатое стало днем убийства, то ты должен точно сказать инспектору Крэддоку, что ты тогда делал.

Она вышла в соседнюю комнату и закрыла за собой дверь.

— Добрая старушка Эм, — сказал Седрик. — Ну, вот. Да, я действительно улетел с Ибицы девятнадцатого числа. Планировал сделать остановку в Париже и провести пару дней со старыми дружками на Левом берегу. Но случилось так, что в самолете летела очень привлекательная женщина... Просто лакомый кусочек. Говоря прямо, мы с нею высадились вместе. Она летела в Штаты и должна была провести пару ночей в Лондоне по каким-то своим делам. Мы прилетели в Лондон девятнадцатого. И остановились в отеле «Кингсли-пэлэс», на тот случай, если ваши шпионы еще этого не узнали! Я зарегистрировался под именем Джон Браун — в таких случаях не годится пользоваться своим собственным именем.

— А двадцатого?

Седрик скорчил гримасу.

— Все утро ушло на ужасное похмелье.

— А во второй половине дня? Начиная с трех часов и дальше?

— Дайте подумать... Ну, я шатался без дела, можно и так сказать. Сходил в Национальную галерею, это вполне респектабельно. Посмотрел фильм. «Ровенна с Дикого Запада». Всегда питал слабость к вестернам. Этот был чудесным... Потом пропустил пару стаканчиков в баре, немного поспал в своем номере, а около десяти отправился с той подружкой по различным модным заведениям — даже не помню названия большинства из них. Одно называлось «Прыгающая лягушка», по-моему. Она их все знала. Довольно сильно набрался и, по правде сказать, больше почти ничего не помню, пока не проснулся на следующее утро, с еще большим похмельем. Подружка упорхнула на свой самолет, а я вылил на голову холодной воды, пошел в аптеку, выпил там какое-то дьявольское снадобье, а потом двинулся сюда, делая вид, будто еду прямо из Хитроу. Незачем расстраивать Эмму, думал я. Вы же знаете этих женщин, они всегда обижаются, если не едешь прямо домой. Мне пришлось занять у нее денег, чтобы расплатиться за такси. У меня не осталось ни пенни. Просить старика нет смысла — он никогда не раскошелится. Скупердяй... Ну, инспектор, вы удовлетворены?

— Что-то из этого можно подтвердить, мистер Крэкенторп? Скажем, время между тремя часами дня и семью часами вечера?

— Очень в этом сомневаюсь, — весело ответил Седрик. — Национальная галерея, где смотрители смотрят на тебя тусклым взглядом, и полные народу залы... Нет, едва ли.

Снова вошла Эмма. В руке она держала маленький ежедневник.

— Вам надо знать, что каждый из нас делал двадцатого декабря, правильно, инспектор Крэддок?

— Ну... э... да, мисс Крэкенторп.

— Я как раз просматривала свои записи. Двадцатого я ездила в Брэкхэмптон на собрание Фонда реставрации церкви. Оно закончилось примерно без четверти час, и я пошла на ланч вместе с леди Эдингтон и мисс Бартлетт, которые также являются членами комитета, в кафе «Кадена». После этого прошлась по магазинам — делала покупки к Рождеству и искала рождественские подарки. Заходила в «Гринфордс», в «Лайелл» и «Свифте», и еще в «Бутс», и, возможно, еще в несколько магазинов. Примерно без четверти пять я выпила чаю в чайной «Шэмрок», а после пошла на вокзал встречать Брайана, который приехал поездом. Вернулась домой около шести часов и нашла отца в очень дурном настроении. Я оставила ему готовый ланч, но миссис Харт, которая должна была прийти во второй половине дня и подать ему чай, не явилась. Отец был так сердит, что заперся у себя в комнате и не захотел меня впустить или поговорить со мной. Он не любит, когда я ухожу во второй половине дня, но я нарочно делаю это время от времени.

— Вероятно, вы поступаете мудро. Спасибо, мисс Крэкен-торп.

Не мог же он сказать ей, что, так как она женщина ростом пять футов и семь дюймов, ее передвижения в тот день не имеют большого значения. Вместо этого он сказал:

— Двое ваших других братьев приехали позже, как я понял?

— Альфред приехал поздно вечером в субботу. Он сказал мне, что пытался дозвониться до меня по телефону в тот день, когда меня не было, но мой отец, когда он расстроен, никогда не подходит к телефону. Мой брат Гарольд приехал только в канун Рождества.

— Спасибо, мисс Крэкенторп.

— Полагаю, я не должна спрашивать... — она заколебалась, — что нового произошло, чтобы вызвать эти вопросы?

Крэддок достал из кармана папку и кончиками пальцев извлек из нее конверт.

— Не трогайте его, пожалуйста. Вы его узнаете?

— Но... — Эмма в недоумении смотрела на него. — Это мой почерк. Это то письмо, которое я написала Мартине.

— Я так и думал.

— Но откуда оно у вас? Она... Вы ее нашли?

— Вполне возможно, что мы ее... нашли. Этот пустой конверт найден здесь.

— В доме?

— В поместье.

— Значит, она все-таки сюда приехала! Она... Вы хотите сказать, это была Мартина, там... в саркофаге?

— Весьма вероятно, мисс Крэкенторп, — мягко ответил Крэддок.

Это показалось ему еще более вероятным, когда он вернулся в город. Его ждало сообщение от Армана Дессэна.

Одна из подруг получила открытку от Анны Стравинской. По-видимому, история насчет круиза была правдой. Анна уже доплыла до Ямайки и, как выражаетесь вы, англичане, прекрасно проводит там время.

Крэддок скомкал сообщение и выбросил его в корзинку для бумаг.

III

— Должен сказать, — произнес Александр, сидя на кровати и задумчиво поглощая шоколадку, — что это был самый потрясающий из всех дней. Мы нашли настоящую улику! — В его голосе звучало благоговение. — Собственно говоря, все каникулы были потрясающими, — весело прибавил он. — Я думаю, такого больше никогда не случится.

— Надеюсь, такого больше никогда не случится со мной, — сказала Люси, которая стояла на коленях и укладывала одежду Александра в чемодан. — Тебе нужна вся эта научная фантастика?

— Две верхних книжки не нужны. Я их уже прочел. Футбольный мяч, бутсы и резиновые сапоги можно упаковать отдельно.

— Вы, мальчики, возите с собой кучу вещей.

— Это не имеет значения. За нами пришлют «Роллс-Ройс». У них потрясающие «Роллс-Ройсы». И еще у них один из новых «Мерседесов».

— Наверное, они богатые.

— У них море денег! И они очень милые. Все равно мне не хочется отсюда уезжать. Может появиться еще один труп...

— Очень надеюсь, что этого не случится.

— Ну, в книгах это часто бывает. Я хочу сказать, того, кто что-то видел или слышал, тоже убивают. Это могли бы быть и вы, — прибавил он, разворачивая вторую шоколадку.

— Спасибо!

— Я не хочу, чтобы это были вы, — заверил ее Александр. — Вы мне очень нравитесь, и Стоддарту тоже. Мы думаем, что вы просто божественно готовите. Абсолютно потрясающая жратва. И вы очень практичная.

Последнее явно было выражением наивысшего одобрения. Люси приняла его как должное и сказала:

— Спасибо. Но я не собираюсь дать себя убить только для того, чтобы доставить вам удовольствие.

— Ну, тогда вам надо поостеречься, — посоветовал Александр. Он помолчал, чтобы еще подкрепиться, а потом сказал небрежным тоном: — Если папа иногда будет приезжать, вы за ним присматривайте, хорошо?

— Да, конечно, — ответила Люси, слегка удивившись.

— Беда с папой в том, — сообщил ей Александр, — что жизнь в Лондоне ему не подходит. Он заводит знакомства с женщинами совсем неподходящего типа. — Мальчик обеспокоенно покачал головой. — Я его очень люблю, — прибавил он, — но нужно, чтобы кто-то о нем заботился. Он плывет по течению и связывается не с теми людьми. Очень жаль, что мама умерла так рано. Брайану нужна настоящая семейная жизнь.

Он мрачно посмотрел на Люси и потянулся за следующей шоколадкой.

— Только не четвертую, Александр, — умоляющим тоном произнесла девушка. — Тебя стошнит.

— О, я так не думаю. Однажды я съел шесть штук подряд, и ничего. Я не из тех, кого тошнит, чуть что... — Он помолчал, потом сказал: — Вы нравитесь Брайану, знаете ли.

— Очень мило с его стороны.

— Он немного глуповат в некоторых делах, — сказал сын Брайана, — но он был очень хорошим летчиком-истребителем. Он ужасно храбрый. И ужасно добродушный.

Мальчик снова помолчал. Потом, обратив глаза к потолку, произнес, изрядно смущаясь:

— Я думаю... правда... Вы знаете, было бы очень хорошо, если бы он снова женился... На порядочной женщине... Я лично не возражал бы против мачехи... Нет, я хочу сказать, если она порядочная женщина...

Потрясенная Люси осознала, что Александр в чем-то прав.

— Вся эта чепуха насчет мачехи, — продолжал тот, по-прежнему обращаясь к потолку, — уже устарела. У многих наших со Стоддартом знакомых есть мачехи — развод, и все такое, — и они очень хорошо ладят с ними. Конечно, это зависит от мачехи. И конечно, возникает некоторая неловкость, когда они приезжают за тобой, чтобы отвезти куда-нибудь, в День спорта, и все такое... Я хочу сказать, если появляется два комплекта родителей. Хотя опять-таки это полезно, если тебе надо разжиться деньгами! — Он помолчал, задумавшись над проблемами современной жизни. — Лучше всего иметь свой собственный дом и собственных родителей, но если твоя мать умерла... Ну, вы понимаете, что я хочу сказать? Если она приличная женщина, — в третий раз повторил Александр.

Люси была тронута.

— Я считаю, что ты очень практичен, Александр, — сказала она. — Мы должны постараться найти хорошую жену для твоего отца.

— Да, — равнодушно отозвался Александр. И прибавил небрежно: — Я решил просто упомянуть об этом. Вы очень нравитесь Брайану. Он мне сам сказал...

«Да уж, — подумала про себя Люси. — Здесь слишком многие занимаются сватовством. Сначала мисс Марпл, а теперь Александр...»

Почему-то ей вспомнился свинарник.

Люси встала.

— Спокойной ночи, Александр. Утром тебе надо будет уложить только умывальные принадлежности и пижаму. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил мальчик, сполз пониже на постели, положил голову на подушку, закрыл глаза, став похожим на идеальное изображение спящего ангела, и тут же уснул. 

 Глава 19

 I

— Я бы не назвал это алиби неопровержимым, — заявил сержант Уэтеролл со своей обычной мрачностью.

Крэддок читал отчет о проверке алиби Гарольда Крэкенторпа на двадцатое декабря.

Он был замечен на аукционе «Сотбис» около трех тридцати, но, как считали, вскоре ушел оттуда. Его фотографию не узнали в чайной Рассела, но так как в районе пяти часов там много посетителей, а он не был постоянным клиентом, едва ли стоило этому удивляться. Его слуга подтвердил, что он вернулся на Кардиган-гарденз, чтобы переодеться к обеду, без четверти семь — довольно поздно, так как обед был назначен на семь тридцать, и из-за этого мистер Крэкенторп был немного раздражительным. Слуга помнил, что слышал, как хозяин вернулся в тот вечер, но так как это было уже довольно давно, не смог точно вспомнить время, и, в любом случае, он часто не слышит, как мистер Крэкенторп возвращается домой. Они с женой любят ложиться по возможности рано.

Гараж в переулке, где Гарольд держал свой автомобиль, был частным, Крэкенторп арендовал его, и там никто не мог заметить, кто приезжает или уезжает, как не было и причин запоминать один конкретный вечер.

— Все результаты отрицательные, — со вздохом сказал Крэддок. — Он присутствовал на обеде в клубе, но ушел довольно рано, до конца речей.

— Как насчет железнодорожного вокзала?

Но там тоже ничего не удалось узнать — ни в Брэкхэмптоне, ни на вокзале Паддингтон. Прошло уже почти четыре недели, и было очень маловероятно, чтобы кто-то что-то вспомнил.

Крэддок вздохнул и потянулся за данными на Седрика. Здесь тоже все результаты оказались отрицательными, хотя один таксист не очень уверенно сказал, что в тот день вез пассажира к Паддингтонскому вокзалу где-то во второй половине дня, «который был немного похож на этого парня. Грязные брюки, растрепанные волосы. Ругался и сыпал проклятия, так как плата выросла с тех пор, как он был в Англии в последний раз». Он запомнил тот день, потому что лошадь по кличке Кролер выиграла забег в два тридцать и он получил приличный выигрыш. Именно после того, как таксист высадил того джентльмена, он услышал об этом по радио в своей машине и поехал домой праздновать.

— Благодарение богу за бега! — сказал Крэддок и отложил отчет в сторону.

— А вот отчет по Альфреду, — сказал сержант Уэтеролл.

В целом проверка не дала удовлетворительных результатов. Альфред жил один в своей квартире, приходил и уходил в разное время. Его соседи не проявляли любопытства; в любом случае это офисные служащие, их весь день нет дома. Но к концу отчета Уэтеролл ткнул длинным пальцем в последний абзац.

Сержант Лики, расследующий дела о кражах из грузовиков, побывал в шоферском кафе «Груз кирпича», на стоянке грузовиков на шоссе Уоддингтон — Брэкхэмптон, где держал под наблюдением некоторых шоферов грузовиков. Сержант заметил за соседним столом Чика Эванса, одного из шайки Дикки Роджерса. С ним сидел Альфред Крэкенторп, которого он знал в лицо, так как видел его, когда тот давал показания по делу Дикки Роджерса. Он спросил себя, что они затевают вместе. Время — 9.30 вечера, пятница, 20 декабря. Через несколько минут Альфред Крэкенторп сел в автобус, идущий в направлении Брэкхэмптона. Уильям Бейкер, контролер на вокзале Брэкхэмптона, прокомпостировал билет джентльмена, которого опознал как одного из братьев мисс Крэкенторп, как раз перед отправлением поезда в 11.55, следующего на Паддингтонский вокзал. Он помнит этот день, так как там случилась история с какой-то помешанной дамой, которая клялась, будто видела, как кого-то убили в поезде в тот день.

— Альфред? — произнес Крэддок, положив доклад на стол. — Альфред? Интересно.

— Он оказался прямо в нужном месте, — указал Уэтеролл.

Крэддок кивнул. Да, Альфред мог приехать поездом в 4:33 в Брэкхэмптон, по пути совершив убийство.

Потом он мог поехать автобусом в «Груз кирпича», отбыть оттуда в 9:30, и у него оставалось полно времени, чтобы поехать в Ратерфорд-холл, перенести тело с насыпи в саркофаг и попасть в Брэкхэмптон вовремя, чтобы успеть на поезд 11:55 в Лондон. Один из членов шайки Дикки Роджерса мог даже помочь ему перенести тело, однако Крэддок в этом сомневался. Они, конечно, неприятные парни, но не убийцы.

— Альфред?.. — задумчиво повторил он.

II

В Ратерфорд-холле состоялось общее собрание семьи Крэкенторп.

Из Лондона приехали Гарольд и Альфред, и очень скоро в доме зазвучали повышенные голоса и забушевали страсти.

Люси по собственной инициативе смешала коктейль в кувшине и вместе со льдом отнесла его к библиотеке. Голоса из библиотеки были ясно слышны в холле — и указывали на то, что большая доля недовольства была направлена в сторону Эммы.

— Это целиком твоя вина, Эмма, — сердито гремел низкий голос Гарольда. — Как ты могла быть настолько недальновидной и глупой, меня просто поражает. Если бы ты не отнесла то письмо в Скотленд-Ярд и не начала все это...

Высокий голос Альфреда произнес:

— Должно быть, ты лишилась рассудка!

— Перестаньте на нее наезжать, — сказал Седрик. — Что сделано, то сделано. Было бы гораздо более неловко, если бы эту женщину опознали как пропавшую Мартину, а мы бы держали в тайне то, что получали от нее известия.

— Тебе-то хорошо, Седрик, — сердито сказал Гарольд. — Ты находился за пределами страны двадцатого числа, в тот день, о котором они хотят знать. Но это очень неудобно для Альфреда и для меня самого. К счастью, я могу вспомнить, где был в тот день после обеда и что делал.

— Держу пари, что можешь, — сказал Альфред. — Если бы ты организовал убийство, Гарольд, то очень тщательно подготовил бы себе алиби, я уверен.

— Догадываюсь, что тебе не так повезло, — холодно ответил Гарольд.

— Это как посмотреть, — возразил Альфред. — Все, что угодно, лучше, чем предъявить полицейским железное алиби, если это алиби вовсе не железное. Они очень ловко умеют раскрывать такие вещи.

— Если ты хочешь сказать, что это я убил ту женщину...

— Ох, перестаньте, все вы! — воскликнула Эмма. — Разумеется, никто из вас не убивал ту женщину.

— И просто к вашему сведению, я не был за пределами Англии двадцатого числа, — вставил Седрик. — И полицейским это известно. Так что мы все под подозрением.

— Если бы не Эмма...

— О, не начинай все заново, Гарольд! — вскричала та.

Доктор Куимпер вышел из кабинета, где перед этим заперся вместе со старым мистером Крэкенторпом. Его взгляд упал на кувшин в руках Люси.

— Что такое? Празднуете?

— Скорее хочу вылить масло на бурные волны. Они там все переругались.

— Ищут виноватого?

— В основном оскорбляют Эмму.

Доктор Куимпер поднял брови.

— Неужели? — Он взял кувшин из рук Люси, открыл дверь в библиотеку и вошел. — Добрый вечер.

— А, доктор Куимпер, я бы хотел поговорить с вами. — Это произнес голос Гарольда, раздраженный и громкий. — Хотелось бы знать, зачем вы вмешались в частное семейное дело и посоветовали моей сестре пойти в Скотленд-Ярд.

Доктор Куимпер спокойно ответил:

— Мисс Крэкенторп попросила у меня совета. Я его ей дал. По моему мнению, она поступила совершенно правильно.

— Вы смеете говорить...

— Эй, барышня!

Это было знакомое приветствие старого мистера Крэкенторпа. Он выглядывал из двери кабинета за спиной у Люси.

Девушка неохотно повернулась к нему.

— Да, мистер Крэкенторп?

— Что вы готовите сегодня нам на ужин? Мне хочется карри. Вы делаете очень хорошее карри. Я целую вечность не ел карри.

— Мальчикам не очень нравится карри, видите ли.

— Мальчики, мальчики... Какое значение имеют мальчики? Это я имею значение. И в любом случае мальчики уехали — скатертью дорога. Я хочу хорошее острое карри, вы слышите?

— Хорошо, мистер Крэкенторп, вы его получите.

— Вот это правильно. Вы — хорошая девушка, Люси. Уж позаботьтесь обо мне, а я позабочусь о вас.

Люси вернулась на кухню. Отказавшись от запланированного фрикасе из курицы, она начала собирать ингредиенты для карри. Вдруг хлопнула входная дверь, и в окно она увидела доктора Куимпера, сердито шагающего от дома к своей машине. Он сел в нее и уехал.

Люси вздохнула. Ей недоставало мальчиков. И в какой-то мере недоставало и Брайана тоже.

А, ладно. Люси села и начала чистить грибы.

Во всяком случае, она приготовит семье замечательный вкусный обед.

Кормите зверей!

Ill

Было три часа ночи, когда доктор Куимпер поставил свою машину в гараж, закрыл двери и вошел, устало закрыв за собой входную дверь. Миссис Джош Симпкинс родила чудесных здоровых близнецов, пополнив свою семью из восьми человек. Мистер Симпкинс не выразил восторга по поводу их появления на свет. «Близнецы, — мрачно произнес он. — Какой от них толк? Вот четверня, она еще что-то дает. Тебе присылают разные вещи, и приезжают журналисты, и в газетах печатают снимки, и, говорят даже, Ее Величество присылает тебе телеграмму. Но что такое близнецы, кроме двух ртов вместо одного, которых надо кормить? Никогда в нашей семье не было близнецов, и в семье хозяйки тоже... Как-то это нечестно».

Доктор Куимпер поднялся наверх, к себе в спальню, и начал сбрасывать одежду.

Он бросил взгляд на часы. Пять минут четвертого. Неожиданно нелегким делом оказалось привести близнецов в этот мир, но все прошло хорошо. Куимпер зевнул. Он устал — очень устал. Доктор с надеждой посмотрел на кровать...

Зазвонил телефон.

Куимпер выругался и поднял трубку.

— Доктор Куимпер?

— Слушаю.

— Это Люси Айлзбэрроу из Ратерфорд-холла. Думаю, вам лучше приехать. По-видимому, все заболели.

— Заболели? Как? Какие симптомы?

Люси перечислила.

— Я сейчас приеду. А пока...

Он дал ей короткие, четкие распоряжения. Потом быстро снова оделся, бросил пару дополнительных вещей в сумку первой помощи и поспешил вниз, к своей машине.

IV

Примерно через три часа доктор и Люси, оба почти без сил, присели у кухонного стола выпить по большой чашке черного кофе.

— Ха. — Доктор Куимпер осушил свою чашку и со стуком поставил ее на блюдце. — Вот что было мне необходимо... А теперь, мисс Айлзбэрроу, давайте поговорим серьезно.

Люси посмотрела на него. На лице доктора явственно проступили морщины усталости, из-за которых он выглядел старше своих сорока четырех лет, в темных волосах на висках блестела седина, а под глазами появились круги.

— Насколько я могу судить, — сказал Куимпер, — все они теперь в порядке. Но как это случилось? Вот что я хочу знать. Кто готовил обед?

— Я, — ответила Люси.

— Из чего он состоял? Подробно.

— Грибной суп. Карри из курицы с рисом. Напиток из молочных сливок с вином. Острая закуска из куриной печени в беконе.

— Канапе «Диана», — неожиданно произнес доктор Куимпер.

Люси слабо улыбнулась.

— Да, канапе «Диана».

— Ладно, давайте рассмотрим каждое блюдо. Грибной суп — из банки, полагаю?

— Конечно, нет. Я его приготовила.

— Вы приготовили... Из чего?

— Полфунта грибов, куриный бульон, молоко, смесь сливочного масла и муки и лимонный сок.

— Вот как... И тут полагается предположить, что все дело в грибах.

— Грибы ни при чем. Я сама ела этот суп, и со мною все в порядке.

— Да, с вами все в порядке. Я этого не забыл.

Люси вспыхнула.

— Если вы имеете в виду...

— Я ничего не имею в виду. Вы очень умная девушка. Вы бы тоже стонали наверху, если бы я имел в виду то, о чем вы подумали. В любом случае я все о вас знаю. Я дал себе труд узнать.

— Почему вы это сделали, интересно?

Губы доктора Куимпера сжались в суровую линию.

— Потому что я взял за правило узнавать о тех людях, которые приезжают сюда и живут в доме. Вы — честная молодая женщина, которая занимается этой работой, чтобы заработать на жизнь, и, по-видимому, никогда не имели никаких контактов с семейством Крэкенторп до приезда сюда. Так что вы не являетесь подружкой Седрика, или Гарольда, или Альфреда, которая помогает им выполнить часть грязной работы.

— Вы действительно думаете...

— Я много чего думаю, — ответил Куимпер. — Но мне приходится быть осторожным. Это — самое худшее в профессии врача. Пойдем дальше. Курица под соусом карри. Вы ее тоже ели?

— Нет. Я обнаружила, что, когда готовишь карри, наедаешься запахом. Я его пробовала, конечно. Я поела супу и выпила напитка с вином.

— Как вы подавали напиток?

— В отдельных бокалах.

— Ну, тогда... Сколько из этого уже убрано?

— Если вы имеете в виду посуду, то она вся вымыта и убрана в шкаф.

Доктор Куипмер застонал.

— Есть такая вещь, как чрезмерное усердие, — сказал он.

— Да, я это понимаю — после того, как все случилось, — но, боюсь, все именно так.

— Что у вас еще осталось?

— Осталось немного карри — в миске, в кладовке. Я собиралась использовать его в качестве основы для острого супа сегодня вечером. Осталось также немного грибного супа. Не осталось напитка и канапе.

— Я возьму карри и супу. Как насчет соуса чатни? Они ели соус чатни?

— Да. В одной из таких каменных баночек.

— Его я тоже возьму. — Он встал. — Пойду наверх и еще раз на них взгляну... После всего этого вы в состоянии оборонять крепость до утра? Приглядывать за ними всеми? Я смогу прислать медсестру с полными инструкциями лишь к восьми утра.

— Мне бы хотелось, чтобы вы сказали мне прямо. Вы думаете, это пищевое отравление или... или... ну, отравление?

— Я вам уже сказал. Врачи не могут думать — они должны быть уверены. Если будет положительная реакция в образцах еды, тогда я смогу высказаться. В противном случае...

— В противном случае? — повторила Люси.

Доктор Куимпер положил ладонь ей на плечо.

— Особо приглядывайте за двумя людьми, — сказал он. — Во-первых, за Эммой — я не хочу, чтобы с нею что-то случилось... — В его голосе прозвучало чувство, которое невозможно было скрыть. — Она даже еще не начинала жить. Вы знаете, такие люди, как Эмма Крэкенторп, — соль земли... Она... Ну, она много для меня значит. Я ей никогда этого не говорил, но скажу. Короче, присматривайте за Эммой.

— Можете быть в этом уверены, — сказала Люси.

— И присматривайте за стариком. Не могу сказать, что он был моим любимым пациентом, но он мой пациент, и будь я проклят, если позволю вытолкать его из этого мира, чтобы они могли распоряжаться его деньгами.

Куимпер внезапно бросил на нее насмешливый взгляд.

— Вот, — сказал он. — Я слишком разболтался. Но держите глаза открытыми, будьте умницей и одновременно держите рот на замке.

V

Инспектор Бэкон выглядел расстроенным.

— Мышьяк? — спросил он. — Мышьяк?

— Да. Он был в карри. Вот остатки карри, чтобы ваши ребята его тоже проверили. Я сделал лишь очень приблизительный анализ небольшого количества, но результат получил совершенно определенный.

— Значит, здесь действует отравитель?

— По-видимому, да, — сухо ответил доктор Куимпер.

— И они все пострадали, вы говорите, кроме мисс Айлзбэрроу?

— Кроме мисс Айлзбэрроу.

— Это выглядит несколько подозрительно...

— Какой у нее может быть мотив?

— Возможно, она сумасшедшая, — высказал предположение Бэкон. — Иногда они выглядят вполне разумными — и все-таки совершенно чокнутые, так сказать.

— Мисс Айлзбэрроу не чокнутая. Говорю вам, как медик, она в не менее здравом уме, чем мы с вами. Если мисс Айлзбэрроу кормит семью карри с мышьяком, то делает это по определенной причине. Более того, будучи очень умной молодой женщиной, она бы постаралась не быть единственным человеком, кто не пострадал. Как и любой умный отравитель, она бы съела очень небольшое количество отравленного карри, а потом преувеличила бы свои симптомы.

— И тогда вы не смогли бы распознать?..

— Что она съела меньше других? Вероятно, нет. Люди неодинаково реагируют на яды, одно и то же количество влияет на одних больше, чем на других. Но, конечно, — весело прибавил доктор Куимпер, — после смерти пациента можно довольно точно установить, сколько он принял яда.

— Тогда возможно... — Инспектор Бэкон помолчал, чтобы собраться с мыслями. — Возможно, сейчас один из членов семьи поднимает больше шума, чем нужно; домочадец, который, можно сказать, болеет вместе с остальными, чтобы не вызвать подозрений? Как вам эта мысль?

— Эта мысль уже приходила ко мне в голову. Вот почему я говорю вам об этом. Теперь все в ваших руках. Я послал туда медсестру, которой доверяю, но она не сможет быть всюду одновременно. По моему мнению, никто из них не получил достаточно яда, чтобы умереть.

— Отравитель совершил ошибку?

— Нет. Мне кажется более вероятным, что он намеревался положить в карри достаточно яда, чтобы вызвать симптомы пищевого отравления, в котором, возможно, обвинят грибы. Люди всегда одержимы идеей отравления грибами. Потом состояние одного человека, вероятно, ухудшится, и он умрет.

— Потому что ему дадут вторую дозу?

Доктор кивнул.

— Вот почему я сразу же доложил вам — и послал туда специально подготовленную медсестру.

— Она знает о мышьяке?

— Конечно. Знает она — и знает мисс Айлзбэрроу. Вы, конечно, лучше разбираетесь в своем деле, но на вашем месте я бы поехал туда и ясно дал понять им всем, что они отравились мышьяком. Вероятно, это вселит страх в убийцу, и он не посмеет довести до конца свой план. Возможно, он будет настаивать на пищевом отравлении.

На столе инспектора зазвонил телефон. Бэкон взял трубку и сказал:

— Хорошо. Соедините меня с ней. — Он обратился к доктору: — Звонит ваша медсестра... Да, говорите. Что такое? Серьезное ухудшение?.. Да... Доктор Куимпер сейчас у меня... Если хотите поговорить с ним... — Он передал трубку доктору.

— Куимпер слушает... Понятно... Да... Совершенно верно... Да, продолжайте то же самое. Мы сейчас будем.

Он положил трубку и повернулся к Бэкону.

— Кто это?

— Альфред, — ответил Куимпер. — Он умер. 

  Глава 20

 I

Голос Крэддока в телефонной трубке звучал резко и недоверчиво.

— Альфред? — переспросил он. — Альфред?

Инспектор Бэкон слегка отстранил телефонную трубку и сказал:

— Вы этого не ожидали?

— Нет, никак. Собственно говоря, я только что решил, что он убийца!

— Я слышал, что его опознал проводник поезда. Это выставило его в дрянном свете. Да, похоже было, что он — наш клиент...

— Стало быть, — ответил Крэддок решительно, — мы ошиблись.

Они немного помолчали. Потом Крэддок спросил:

— Там за ними смотрела медсестра. Как она прозевала?

— Не могу ее винить. Мисс Айлзбэрроу совершенно измучилась и ушла немного поспать. У медсестры на руках оказалось пять пациентов: старик, Эмма, Седрик, Гарольд и Альфред. Она не могла находиться одновременно всюду. Кажется, старый мистер Крэкенторп начал сильно чудить, сказал, что умирает... Он пошла к нему, успокоила его, снова вернулась и отнесла Альфреду чай с глюкозой. Он его выпил — и всё.

— Опять мышьяк?

— По-видимому. Конечно, это могло быть ухудшение, но Куимпер так не думает, и Джонсон с ним согласен.

— Полагаю, — с сомнением произнес Крэддок, — что именно Альфред был намеченной жертвой?

Бэкон заинтересовался.

— Вы хотите сказать, что смерть Альфреда никому не принесла бы никакой пользы, а вот смерть старика всех их обогатила бы? Возможно, это была ошибка — кто-то мог подумать, что чай предназначен для старика...

— Они уверены, что именно так ему дали мышьяк?

— Нет, конечно, они не уверены. Медсестра, как всякая хорошая сиделка, вымыла всю посуду. Чашки, ложки, заварочный чайник — всё. Но этот способ представляется самым удобным.

— Это означает, — задумчиво произнес Крэддок, — что один из пациентов был не так болен, как другие? Увидел подходящий случай и положил яд в чашку?

— Ну, больше никаких таких случаев не будет, — мрачно сказал инспектор Бэкон. — У нас там теперь две медсестры, не говоря о мисс Айлзбэрроу, и еще там двое моих людей. Вы приедете?

— Как только смогу добраться.

II

Люси Айлзбэрроу вышла в холл навстречу инспектору Крэддоку. Она выглядела бледной и осунувшейся.

— Вам тут нелегко приходится, — сказал Крэддок.

— Это похоже на один долгий, ужасный кошмар, — ответила Люси. — Вчера ночью я действительно подумала, что они все умирают.

— Насчет этого карри...

— Это был карри?

— Да, искусно смешанный с мышьяком, вполне в духе Борджиа.

— Если это так, — сказала Люси, — это, может быть... должен быть один из членов семьи.

— И никакой другой возможности?

— Нет. Понимаете, я начала готовить это проклятое карри довольно поздно — после шести часов — только потому, что мистер Крэкенторп настоятельно просил карри. И мне пришлось открыть новую банку с приправой карри, поэтому с ним никто не мог ничего сделать. Полагаю, карри маскирует вкус?

— Мышьяк не имеет вкуса, — рассеянно возразил Крэддок. — Теперь о возможности. Кто из них имел возможность отравить карри, пока оно варилось?

Люси подумала.

— Собственно говоря, любой мог прокрасться на кухню, пока я накрывала стол в столовой.

— Понятно. А кто находился в доме? Старый мистер Крэкенторп, Эмма, Седрик...

— Гарольд и Альфред. Они приехали из Лондона во второй половине дня. О, и Брайан Истли. Но рн уехал перед самым обедом. Ему надо было встретиться с кем-то в Брэкхэмптоне.

Крэддок задумчиво произнес:

— Здесь много общего с болезнью старика в Рождество. Куимпер заподозрил, что это был мышьяк. Они все казались одинаково больными вчера вечером?

Люси подумала.

— Мне кажется, старый мистер Крэкенторп выглядел хуже всех. Доктору Куимперу пришлось потрудиться над ним. Он очень хороший врач, скажу я вам. Больше всех остальных стонал и жаловался Седрик. Конечно, так всегда ведут себя сильные, здоровые люди.

— А что Эмма?

— Она была очень плоха.

— Почему Альфред, хотел бы я знать? — спросил Крэддок.

— Да уж, — ответила Люси. — Я полагаю, это и должен был быть Альфред?

— Странно — я тоже задал этот вопрос!

— Это почему-то кажется таким бессмысленным...

— Если бы я только мог добраться до мотива всего этого, — сказал Крэддок. — Что-то тут не вяжется. Задушенная женщина в саркофаге была вдовой Эдмунда Крэкенторпа Мартиной — давайте примем это предположение, оно уже почти доказано. Должна быть связь между тем убийством и преднамеренным отравлением Альфреда. И искать ее нужно где-то здесь, в семье. Даже если предположить, что один из них сумасшедший, это нам не поможет.

— Не очень, — согласилась Люси.

— Ну, берегите себя, — предостерег ее Крэддок. — В доме отравитель, помните, и один из ваших пациентов наверху, вероятно, не так болен, как притворяется.

После ухода Крэддока Люси опять медленно поднялась наверх. Повелительный голос, несколько ослабленный болезнью, окликнул ее, когда она проходила мимо комнаты старого мистера Крэкенторпа.

— Барышня, барышня, это вы? Идите сюда.

Люси вошла в комнату. Мистер Крэкенторп лежал на кровати, обложенный со всех сторон подушками. Для больного человека он выглядит на удивление веселым, подумала Люси.

— В доме полным-полно этих чертовых больничных сестер, — пожаловался мистер Крэкенторп. — Шуршат рядом, ходят с важным видом, измеряют мне температуру, не дают есть то; что мне хочется, и к тому же все это наверняка влетает мне в копеечку... Скажите Эмме, чтобы она их прогнала. Вы вполне можете сами обо мне позаботиться.

— Все заболели, мистер Крэкенторп, — сказала Люси. — Я не могу ухаживать за всеми, знаете ли.

— Грибы, — сказал мистер Крэкенторп. — Чертовски опасные штуки эти грибы. Это был тот суп, что мы ели вчера вечером. Вы его готовили, — обвиняющим тоном прибавил он.

— С грибами все было в порядке, мистер Крэкенторп.

— Я вас не обвиняю, девушка, я вас не обвиняю. Это случалось и раньше. Один мерзкий гриб попадет в суп — и всё. Никто не может распознать его. Я знаю, что вы хорошая девушка и не сделали бы этого намеренно... Как Эмма?

— Сегодня она чувствует себя намного лучше.

— Вот как. А Гарольд?

— Ему тоже лучше.

— Правда, что, как говорят, Альфред сыграл в ящик?

— Вам не должны были сообщать об этом, мистер Крэкенторп.

Тот весело расхохотался — вернее, тонко заржал.

— Я все слышу. От старика не удастся ничего скрыть, хоть они и стараются. Значит, Альфред умер, да? Он больше не будет меня доить и не получит никаких денег. Они все ждали моей смерти, знаете ли, особенно Альфред. Теперь он мертв. Я называю это очень хорошей шуткой.

— Не очень это красиво с вашей стороны, мистер Крэкенторп, — сурово произнесла Люси.

Мистер Крэкенторп снова рассмеялся.

— Я их всех переживу, — каркнул он. — Вот увидите, моя милая. Вот увидите.

Люси пошла к себе в комнату, вытащила словарь и посмотрела слово «тонтина». Потом задумчиво закрыла книгу и уставилась перед собой неподвижным взглядом.

Ill

— Не понимаю, зачем вам понадобилось ко мне приезжать, — раздраженно сказал доктор Моррис.

— Вы давно знаете семью Крэкенторп, — сказал инспектор Крэддок.

— Да, да, я знал всех Крэкенторпов. Я помню старого Джосайю Крэкенторпа. Он был крепким орешком — но проницательным человеком. Заработал много денег. — Старик сменил позу в кресле и взглянул из-под кустистых бровей на инспектора Крэддока. — Значит, вы послушали этого молодого глупца, Куимпера. Ох уж эти усердные молодые врачи! Вечно забивают себе голову разными идеями. Он вбил себе в голову, будто кто-то пытается отравить Лютера Крэкенторпа... Чепуха. Мелодрама! Конечно, у него бывали приступы гастрита, я лечил его от них. Они бывали не очень часто, и в них не было ничего странного.

— Доктор Куимпер, — сказал Крэддок, — по-видимому, считает, что было.

— Врачу не положено думать... В конце концов, надеюсь, я смог бы распознать отравление мышьяком, когда увидел бы его.

— Очень многие известные врачи его не замечали, — напомнил ему Крэддок. Он порылся в памяти. — Были дела Грин-бэрроу, миссис Рени, Чарльза Лидса, трех человек из семьи Уэстбери — все они были благополучно похоронены, и у лечивших их врачей не возникло ни малейшего подозрения. Эти врачи были хорошими, уважаемыми людьми.

— Ладно, ладно, — согласился доктор Моррис, — вы хотите сказать, что я мог сделать ошибку... Впрочем, я так не думаю. — Он замолчал на время, потом спросил: — Кто, по мнению Куимпера, это делал — если это кто-то делал?

— Он точно не знает, — ответил Крэддок. — И беспокоится. В конце концов, как вам известно, — прибавил он, — там идет речь о больших деньгах.

— Да, да, я знаю, которые они получат после смерти Лютера Крэкенторпа. А им деньги очень нужны... Это правда, но отсюда не следует, что они убили бы старика, чтобы их получить.

— Не обязательно, — согласился инспектор Крэддок.

— Во всяком случае, — заявил доктор Моррис, — мой принцип — никого не подозревать без причины. Без веской причины, — прибавил он. — Признаюсь: то, что вы мне рассказали, немного потрясло меня. Мышьяк в большом количестве, очевидно... Но я все-таки не понимаю, почему вы пришли ко мне. Я могу только сказать вам, что не заподозрил этого. Может быть, следовало заподозрить... Может быть, мне следовало отнестись к приступам гастрита у Лютера Крэкенторпа гораздо более серьезно... Но для вас это все уже в далеком прошлом.

Крэддок согласился.

— В действительности мне необходимо, — сказал он, — узнать немного больше о семье Крэкенторп. У них есть какие-нибудь психические отклонения, какая-нибудь странность?

Глаза из-под кустистых бровей остро взглянули на него.

— Да, я понимаю, что ваши мысли могли пойти в эту сторону. Ну, старый Джосайя был в совершенно здравом уме. Твердый, как кремень, голова в полном порядке. Его жена была невротиком, имела склонность к меланхолии. Она родом из семьи, где случались родственные браки. Умерла вскоре после рождения второго сына. Я бы сказал, что Лютер унаследовал от нее определенную... нестабильность. В молодости он был довольно заурядным человеком, но всегда ссорился со своим отцом. Тот разочаровался в нем, и, я думаю, это огорчало Лютера; он все время думал об этом, и в конце концов на этой почве у него развилось нечто вроде навязчивой идеи. Это продолжалось и после его женитьбы. Вы заметите, если поговорите с ним, что он горячо ненавидит всех своих сыновей. Дочерей он любил. Обеих — и Эмму, и Эдди, которая умерла.

— Почему он так не любит сыновей? — спросил Крэддок.

— Вам придется пойти к одному из этих новомодных психиатров, чтобы выяснить это. Я бы просто сказал, что Лютер никогда сам не был адекватен как мужчина и что он очень обижен своим финансовым положением. У него есть доход, но нет права распоряжаться капиталом. Если бы у него было право лишить наследства своих сыновей, он, наверное, не относился бы к ним так плохо. То, что он бессилен это сделать, вызывает у него чувство унижения.

— Поэтому он так тешится мыслью о том, что переживет их всех? — спросил инспектор Крэддок.

— Возможно. В этом также корень его скупости, по-моему. Я бы сказал, что он умудрился сэкономить значительную сумму из своего большого дохода — в основном, конечно, до того, как налоги взлетели до нынешней головокружительной высоты.

Крэддоку пришла в голову новая идея.

— Полагаю, он завещал свои сбережения кому-нибудь? Это он может сделать.

— О да, хотя бог его знает, кому он их оставил. Может быть, Эмме, но я в этом сомневаюсь. Она получит свою долю денег старика. Может быть, Александру, своему внуку...

— Он его любит, да? — спросил Крэддок.

— Раньше любил. Конечно, ведь это сын его дочери, а не сына. Это может изменить дело. И он раньше хорошо относился к Брайану Истли, мужу Эдди. Конечно, я не очень хорошо знаю Брайана, и вообще, прошло уже несколько лет с тех пор, как я видел кого-то из членов этой семьи. Но мне приходило в голову, что после войны он останется без дела. Брайан обладает теми качествами, которые нужны в военное время, — мужеством, решительностью и склонностью не заботиться о будущем. Но не думаю, что ему свойственна стабильность. Возможно, он станет бродягой.

— Насколько вам известно, у представителей младшего поколения не было никаких странностей?

— Седрик — эксцентричный тип, один из природных мятежников. Я бы не сказал, что он совершенно нормален, но вы можете спросить — а кто нормален? Гарольд весьма ортодоксален; я бы не назвал его очень приятным человеком: у него холодное сердце, все ловит свой главный шанс. В Альфреде есть преступные наклонности. Он — паршивая овца и всегда ею был. Я видел однажды, как он вытащил деньги из коробки для сбора пожертвований, которая обычно стояла в холле.

И тому подобное... А, ладно, бедняга мертв. Наверное, мне не следовало говорить о нем плохо.

— Как насчет... — Крэддок заколебался. — Эммы Крэкенторп?

— Милая девушка, тихая, не всегда понимаешь, о чем она думает. У нее свои планы и свои идеи, но она держит их при себе. У нее более твердый характер, чем можно подумать, судя по ее внешности и поведению.

— Наверное, вы знали Эдмунда, погибшего во Франции?

— Да. Он был самым лучшим из них, я бы сказал. Добрый, веселый, милый мальчик.

— Вы когда-нибудь слышали, что он собирается жениться — или женился — на француженке, перед самой гибелью?

Доктор Моррис нахмурился.

— Кажется, что-то припоминаю, — ответил он, — но это было давно.

— В самом начале войны, да?

— Да. Но потом он глубоко пожалел бы, если б женился на иностранке.

— Есть некоторые причины полагать, что он именно так и поступил, — сказал Крэддок.

Он вкратце рассказал о недавних происшествиях.

— Помню, видел что-то в газетах о женщине, найденной в саркофаге... Значит, это был Ратерфорд-холл?

— И есть причины считать, что эта женщина была вдовой Эдмунда Крэкенторпа.

— Ну-ну, как это необычно... Больше похоже на роман, чем на реальную жизнь. Но кто мог захотеть убить бедняжку... я хочу сказать, как это связано с отравлением мышьяком в семье Крэкенторп?

— Есть два предположения, — сказал Крэддок, — но оба они притянуты за уши. Возможно, кого-то одолела жадность, и он захотел получить все наследство Джосайи Крэкенторпа целиком.

— Он чертовски глуп, если захотел, — сказал доктор Моррис. — Ему придется заплатить огромный налог на наследство.

 Глава 21

I

— Скверная штука, эти грибы, — сказала миссис Киддер.

За последние несколько дней она повторила это замечание раз десять.

Люси не ответила.

— Лично я никогда к ним не прикасаюсь, — продолжала миссис Киддер, — они слишком опасные. Провидение явило свое милосердие, когда умер только один человек. Могли бы погибнуть все, и вы тоже, мисс. Вы просто чудом спаслись.

— Дело не в грибах, — ответила Люси. — С ними все было в порядке.

— Не следует в это верить, — возразила миссис Киддер. — Грибы очень опасны. Попадется один ядовитый среди остальных — и все кончено... Странно, — продолжала она под грохот тарелок и блюд в раковине, — что все неприятности случаются одновременно. Старший сын моей сестры заболел корью, а наша Эмми упала и сломала руку, и мой муж весь покрылся нарывами; и все за одну неделю! В это просто невозможно поверить, правда? И здесь то же самое: сначала то ужасное убийство, а теперь мистер Альфред умер, отравившись грибами... Кто будет следующим, хотелось бы мне знать?

Люси с некоторым смущением почувствовала, что ей тоже хотелось бы это знать.

— Моему мужу теперь не нравится, что я хожу сюда, — сказала миссис Киддер, — он считает, это не к добру. Но я ему говорю, что давно знаю мисс Крэкенторп, что она милая леди и нуждается во мне. И я не могу бросить бедную мисс Айлзбэрроу, сказала я, чтобы ей пришлось одной делать всю работу по дому. Трудно вам пришлось, мисс; все эти подносы с едой...

Люси была вынуждена согласиться, что жизнь в данный момент действительно состоит в основном из подносов. Сейчас она как раз собирала несколько, чтобы отнести их больным.

— Что касается медсестер, то они и пальцем не пошевелят, — сказала миссис Киддер. — Только и требуют крепкого чая, чайник за чайником. И еще готовь им еду. Я просто из сил выбиваюсь. — В ее тоне звучало глубокое удовлетворение, хотя в действительности она делала лишь чуть больше своей обычной утренней работы.

Люси серьезно ответила:

— Вы никогда себя не жалеете, миссис Киддер.

Та казалась польщенной. Люси взяла первый поднос и начала подниматься по лестнице.

II

— Что это? — с неодобрением спросил мистер Крэкенторп.

— Мясной бульон и пирожное с заварным кремом, — ответила Люси.

— Унесите это, — велел старик. — Я к такому не притронусь. Я говорил медсестре, что хочу бифштекс.

— Доктор Куимпер считает, что вам пока не стоит есть бифштекс, — возразила Люси.

Мистер Крэкенторп фыркнул.

— Я уже практически здоров. Завтра собираюсь встать с постели. А как остальные?

— Мистеру Гарольду гораздо лучше, — ответила Люси. — Завтра он возвращается в Лондон.

— Скатертью дорога, — сказал мистер Крэкенторп. — А как Седрик — есть надежда, что он уедет обратно на свой остров завтра?

— Он пока не уезжает.

— Жаль. Что делает Эмма? Почему она не приходит меня навестить?

— Она еще не встает.

— Женщины вечно нянчатся с собой, — проворчал мистер Крэкенторп. — А вот вы — здоровая, сильная девушка, — с одобрением прибавил он. — Бегаете целый день, да?

— У меня большая физическая нагрузка, — согласилась Люси.

Старик одобрительно кивнул.

— Вы — сильная, здоровая девушка, и не думайте, что я забыл то, о чем говорил с вами раньше. Скоро вы увидите. Эмма не всегда будет устанавливать свои порядки. И не слушайте других, когда они говорят вам, будто я скупой старик. Я забочусь о своих деньгах. У меня отложен хорошенький запас, и я знаю, с кем его потрачу, когда придет время. — И он искоса хитро посмотрел на нее.

Люси поспешно вышла из комнаты, увернувшись от его цепкой руки.

Следующий поднос она отнесла Эмме.

— Ох, спасибо, Люси. Я и вправду уже совсем пришла в себя. Я проголодалась, а это хороший признак, правда?.. Дорогая, — продолжала Эмма, пока Люси пристраивала поднос к ней на колени, — я чувствую себя виноватой перед вашей тетушкой. Наверное, у вас совсем не было времени, чтобы поехать и навестить ее?

— Нет, и до сих пор нет, по правде говоря.

— Боюсь, она скучает без вас.

— О, не беспокойтесь, мисс Крэкенторп. Она понимает, какое ужасное время мы здесь переживаем.

— Вы ей звонили?

— Нет, в последнее время не звонила.

— Ну так позвоните. Звоните ей каждый день. Старым людям так важно узнавать новости.

— Вы очень добры, — поблагодарила ее Люси.

Спускаясь вниз за следующим подносом, она почувствовала укол совести. Ее полностью поглотили сложности ухода за больными в доме, и времени на то, чтобы подумать о чем-то еще, попросту не хватало. Она решила, что позвонит мисс Марпл, как только отнесет поднос Седрику.

Теперь в доме осталась только одна медсестра, и Люси встретила ее на лестничной площадке, поздоровавшись на ходу.

Седрик, невероятно чистый и аккуратный, сидел в постели и что-то деловито писал на листах бумаги.

— Привет, Люси, — сказал он, — какое адское варево вы мне принесли сегодня? Хотел бы я, чтобы вы избавились от этой ужасной медсестры, она просто кошмар какой-то. Почему-то называет меня «мы»... «Как мы себя чувствуем сегодня утром? Мы хорошо спали? О боже, какие мы капризные, сбрасываем одеяло...» — Он изобразил изысканные интонации медсестры высоким фальцетом.

— Вы в хорошем настроении, — заметила Люси. — Чем вы заняты?

— Планами, — ответил Седрик. — Планами, что делать с этим поместьем, когда старик преставится. Здесь очень хороший участок земли, знаете ли. Я пока не решил, захочу ли сам застраивать часть его или продам весь целиком. Очень ценная земля для промышленных целей. Дом же сгодится в качестве богоугодного заведения или школы. Не уверен, что не продам половину земли и не потрачу деньги на то, чтобы сделать со второй половиной что-нибудь вопиющее. Как вы считаете?

— Вы ее еще не получили, — сухо ответила Люси.

— Но я ее получу, — возразил Седрик. — Она не делится, как все прочее. Я получу ее полностью. И если продам за хорошую, кругленькую сумму, эти деньги будут капиталом, а не доходом, поэтому не придется платить с них налоги. Это огромные деньги. Подумайте об этом.

— Мне всегда казалось, что вы скорее презираете деньги, — сказала Люси.

— Конечно, я презираю деньги, когда их у меня нет, — ответил Седрик. — Это единственный достойный выход... Какая вы красивая девушка, Люси — или мне так кажется потому, что я уже давно не видел красивых женщин?

— Полагаю, именно поэтому, — ответила Люси.

— Все еще заняты тем, что приводите в порядок всё и всех?

— Вас, кажется, кто-то уже привел в порядок, — сказала Люси, глядя на него.

— Это та проклятая медсестра, — с чувством произнес Седрик. — Они уже провели дознание по делу Альфреда? Что произошло?

— Его отложили, — ответила Люси.

— Полицейские что-то скрывают. Это массовое отравление вызывает настороженность, правда? Я имею в виду психологически, не говоря о более очевидных аспектах... Будьте поосторожнее, моя милая, — прибавил он.

— Я осторожна, — сказала Люси.

— А юный Александр уже уехал в школу?

— Я думаю, он еще у Стоддарт-Уэстов. По-моему, занятия в школе начинаются послезавтра.

Перед тем как самой сесть за еду, Люси пошла к телефону и позвонила мисс Марпл.

— Мне так жаль, что я не смогла приехать, но я была очень занята.

— Конечно, дорогая, конечно. Кроме того, пока ничего нельзя сделать. Нам придется подождать.

— Да, но чего мы ждем?

— Элспет Макгилликадди должна скоро вернуться домой, — сказала мисс Марпл. — Я написала, чтобы она сейчас же возвращалась самолетом. Сказала, что это ее долг. Поэтому не слишком беспокойтесь, моя дорогая. — Голос ее был добрым и ободряющим.

— Вы не думаете... — начала Люси, потом умолкла.

— Что будут еще смерти? О, надеюсь, нет, дорогая. Но ведь никогда не знаешь, правда? Когда действует по-настоящему порочный человек. А здесь действует очень порочный человек.

— Или безумный, — сказала Люси.

— Конечно, я знаю, что так смотрят на это современные люди. Сама я с этим не согласна.

Люси повесила трубку, прошла на кухню и взяла свой поднос с едой. Миссис Киддер уже сняла фартук и собиралась уходить.

— Надеюсь, с вами все будет в порядке, мисс? — с сочувствием спросила она.

— Разумеется, со мной все будет в порядке, — резко ответила Люси.

Она отнесла свой поднос не в большую мрачную столовую, а в маленький кабинет. Девушка как раз заканчивала есть, когда открылась дверь и вошел Брайан Истли.

— Привет, — сказала Люси, — вот неожиданность!

— Наверное, — ответил Брайан. — Как все?

— О, гораздо лучше. Гарольд возвращается в Лондон.

— Что вы обо всем этом думаете? Это действительно был мышьяк?

— Несомненно, — ответила Люси.

— В газетах еще ничего об этом не писали.

— Нет, думаю, полицейские пока держат это в тайне.

— Кто-то, должно быть, имел что-то против этой семьи, — сказал Брайан. — Кто мог прокрасться в дом и подсыпать что-то в еду?

— Полагаю, я — самый вероятный кандидат, — сказала Люси.

Брайан с тревогой посмотрел на нее.

— Но ведь вы этого не делали? — спросил он, казалось, слегка шокированный.

— Нет, не делала, — ответила Люси.

Никто не мог подсыпать что-нибудь в карри. Она готовила его одна на кухне и сама принесла к столу, так что добавить в него яд мог только один из пятерых, сидевших за столом.

— Я имел в виду — зачем это вам? — продолжал Брайан. — Они ведь для вас ничего не значат, правда? Послушайте, — прибавил он, — надеюсь, вы не против, что я вернулся сюда вот так?

— Нет, нет, конечно, не против. Вы останетесь здесь на какое-то время?

— Ну, я бы хотел, если для вас это не станет большой обузой.

— Нет. Нет, я справлюсь.

— Понимаете, я в данный момент без работы, и я... ну, мне все это надоело. Вы действительно не возражаете?

— О, в любом случае это не мне решать, а Эмме.

— С Эммой все в порядке, — сказал Брайан. — Она всегда ко мне очень хорошо относилась. По-своему, понимаете ли. Она все держит в себе; в действительности она довольно темная лошадка, наша старушка Эмма. Жизнь здесь и уход за стариком свалили бы с ног большинство людей. Жаль, что она так и не вышла замуж. Теперь уже, наверное, слишком поздно...

— Я вовсе не считаю, что слишком поздно, — возразила Люси.

— Ну... — Брайан задумался. — За священника, может быть, — с надеждой сказал он. — Она будет полезна в приходе и тактична в отношениях с «Союзом матерей». Я ведь правильно назвал — «Союз матерей», да? Правда, я не знаю, что это такое, но иногда читаешь о нем в книгах... И она бы надевала шляпку в церковь по воскресеньям, — прибавил он.

— Мне это не кажется очень привлекательной перспективой, — сказала Люси, встала и взяла поднос.

— Я сам отнесу, — сказал Брайан, забирая у нее поднос, и они вместе пошли на кухню. — Помочь вам вымыть посуду? Я очень люблю эту кухню, — прибавил он. — Собственно говоря, я знаю, что современным людям такие вещи не нравятся, но мне нравится весь дом. Наверное, мой вкус шокирует, но это правда. В парке запросто можно было бы посадить самолет, — с энтузиазмом прибавил он, взял льняное полотенце и начал вытирать ложки и вилки. — То, что поместье перейдет к Седрику, кажется мне пустой тратой средств. Первое, что он сделает, — продаст все и снова упорхнет за границу. Лично я не понимаю, почему кому-то плохо жить в Англии. Гарольду дом тоже не нужен, и, конечно, он слишком велик для Эммы. Если бы он только перешел к Александру, нам бы с ним здесь жилось очень счастливо. Конечно, было бы хорошо, если бы в доме жила женщина... — Он задумчиво посмотрел на Люси. — А, ладно, что толку в разговорах! Если Александр получит поместье, это означает, что все они должны сначала умереть, а это маловероятно, правда? Хотя, насколько я вижу, старик может легко дожить до сотни лет — только для того, чтобы им досадить... Полагаю, его не очень огорчила смерть Альфреда?

— Нет, не очень, — коротко ответила Люси.

— Вздорный старый черт, — весело произнес Брайан Истли. 

 Глава 22

— Ужасно, чего только не болтают люди, — сказала миссис Киддер. — Имейте в виду, я не слушаю досужие разговоры. Но в это невозможно поверить... — Она с надеждой умолкла.

— Да, наверное, — отозвалась Люси.

— Насчет того трупа, который нашли в «длинном амбаре», — продолжала миссис Киддер, которая ползла, как краб, задом на четвереньках по кухне и усердно скребла пол, — говорят, что она была возлюбленной мистера Эдмунда во время войны и приехала сюда, а ревнивый муж выследил ее и прикончил. Поступить эдак — очень похоже на иностранца, но маловероятно после стольких лет, правда?

— Мне это кажется совершенно невероятным.

— Но говорят и еще более ужасные вещи, — продолжала миссис Киддер. — Люди что угодно скажут, вы не поверите... Есть такие, кто говорит, будто мистер Гарольд женился где-то за границей, будто его жена приехала сюда и обнаружила, что он женился на леди Элис и стал двоеженцем, и будто бы она собиралась подать на него в суд, а он встретился с ней здесь, убил ее и спрятал ее труп в «сорокафуге». Подумать только!

— Поразительно, — неопределенно среагировала Люси, думая о чем-то своем.

— Конечно, я не слушаю, — добродетельно сказала миссис Киддер. — Сама я не поверила бы в подобные вещи. Меня поражает, как могут люди придумывать такое, не то что говорить. Я только надеюсь, что ничего из этого не дойдет до ушей мисс Эммы. Это может ее расстроить, а я бы этого не хотела. Она очень милая леди, мисс Эмма, и я не слышала ни слова против нее, ни слова. И конечно, теперь, после смерти мистера Альфреда, никто ничего против него не говорит. Даже того, что это кара, что было бы вполне обоснованно. Но эти злые разговоры, — это ужасно, мисс, правда?

Миссис Киддер рассуждала с огромным удовольствием.

— Вам, должно быть, очень неприятно это слушать, — сказала Люси.

— О да, — согласилась миссис Киддер. — Действительно ужасно. Я говорю мужу, как они могут...

Раздался звонок в дверь.

— Это доктор, мисс. Вы ему откроете или мне открыть?

— Я открою, — сказала Люси.

Но это оказался не доктор. На пороге стояла высокая элегантная женщина в норковом манто. На подъездной дороге мягко ворчал мотор «Роллс-Ройса» с шофером за рулем.

— Могу я видеть мисс Эмму Крэкенторп?

У нее был красивый голос, со слегка смазанным звуком «р». Женщина тоже была красивой: лет тридцати пяти, с темными волосами, с дорогим и красивым макияжем.

— Прошу прощения, — ответила Люси. — Мисс Крэкенторп больна, лежит в постели и никого не может принять.

— Я знаю, что она болеет, да, но мне очень важно повидать ее.

— Боюсь... — начала Люси.

Гостья перебила ее:

— Думаю, вы — мисс Айлзбэрроу, не так ли? — Она улыбнулась приятной улыбкой. — Мой сын рассказывал о вас, поэтому я знаю. Я — леди Стоддарт-Уэст, и Александр сейчас живет у меня.

— О, понимаю, — ответила Люси.

— И мне очень важно повидать мисс Крэкенторп, — продолжала посетительница. — Я все знаю о ее болезни и заверяю вас, это не просто светский визит. Я приехала из-за того, что сказали мне мальчики, — мой сын сказал. Я считаю, что это очень важно, и хотела бы поговорить об этом с мисс Крэкенторп. Пожалуйста, спросите у нее.

— Войдите. — Люси впустила гостью в холл и проводила в гостиную. Потом она сказала:— Я спрошу мисс Крэкенторп.

Она поднялась по лестнице, постучала в дверь Эммы, вошла и сказала:

— Приехала леди Стоддарт-Уэст. Она настаивает на встрече с вами.

— Леди Стоддарт-Уэст? — удивленно переспросила Эмма, на ее лице отразилась тревога. — С мальчиками, с Александром, ничего не случилось?

— Нет, нет, — заверила ее Люси. — Я уверена, с мальчиками все в порядке. По-видимому, дело в том, что ей рассказали Мальчики.

— Вот как. Ну... — Эмма колебалась. — Наверное, мне следует повидать ее. Я нормально выгляжу, Люси?

— Вы очень хорошо выглядите, — ответила та.

Эмма сидела на кровати, кутая плечи в мягкую розовую шаль, которая бросала слабые розоватые отсветы на ее щеки. Сиделка тщательно расчесала и уложила ее темные волосы.

Накануне Люси поставила вазу осенних листьев на ее туалетный столик. Комната выглядела красивой, совсем непохожей на комнату больного человека.

— Я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы встать, — сказала Эмма. — Доктор Куимпер разрешил мне встать завтра.

— Вы действительно выглядите совсем как раньше, — сказала Люси. — Пригласить леди Стоддарт-Уэст наверх?

— Да, пожалуйста.

Люси спустилась вниз.

— Прошу вас пройти в комнату мисс Крэкенторп.

Она проводила гостью наверх, открыла ей дверь, потом закрыла ее за ней.

Леди Стоддарт-Уэст подошла к кровати, протягивая руку.

— Мисс Крэкенторп? Я прошу у вас прощения за то, что вот так врываюсь к вам. По-моему, я видела вас в школе, на спортивных соревнованиях.

— Да, — ответила Эмма. — Я вас хорошо помню. Садитесь, пожалуйста.

Леди Стоддарт-Уэст села в кресло, удобно придвинутое к кровати. Она тихо и спокойно сказала:

— Вы, должно быть, считаете очень странным, что я вот так приехала сюда, но у меня есть причина. Думаю, это важная причина. Понимаете, мальчики мне кое-что рассказывали. Они были очень взволнованы произошедшим здесь убийством. Признаюсь, мне тогда это не понравилось. Я нервничала и хотела сразу же забрать Джеймса домой. Но мой муж посмеялся. Он сказал, что убийство явно не имеет отношения к дому и к семье, и еще сказал, что, насколько он помнит свое детство и судя по письмам Джеймса, они с Александром получают такое удовольствие, что было бы очень жестоко увезти их. Поэтому я сдалась и согласилась, чтобы они остались до назначенного времени приезда Джеймса домой вместе с Александром.

— Вы считаете, что мы обязаны были отослать вашего сына домой раньше?

— Нет-нет, я вовсе не это имела в виду... О, для меня это так трудно! Но я должна сказать то, что должно быть сказано. Мне сказали, что эта женщина — убитая женщина... Что полицейские считают ее француженкой, которую ваш старший брат, который погиб на войне, знал во Франции. Это правда?

— Эту возможность, — ответила Эмма, и голос ее слегка дрогнул, — мы вынуждены рассматривать. Это могла быть она.

— Есть какие-то основания считать, что это труп той девушки, Мартины?

— Я вам уже сказала, это возможно.

— Но почему... почему они думают, что она и есть Мартина? При ней были письма, документы?

— Нет. Ничего такого. Но понимаете, я получила письмо от этой Мартины.

— Вы получили письмо от Мартины?

— Да. В письме она мне сообщила, что находится в Англии и хотела бы приехать и повидать меня. Я пригласила ее к нам, но позднее получила телеграмму, в которой было сказано, что она возвращается во Францию. Возможно, Мартина действительно вернулась обратно во Францию, мы не знаем. Но недавно здесь нашли конверт, на котором стоял ее адрес. По-видимому, это доказывает, что она приезжала сюда. Однако я не понимаю... — Она замолчала.

Леди Стоддарт-Уэст быстро заговорила:

— Вы не понимаете, какое мне до этого дело? Это совершенно справедливо. На вашем месте я бы не поняла. Но когда я это услышала, — или, скорее, искаженный рассказ об этом, — я должна была приехать, чтобы убедиться, что это действительно так, потому что в этом случае...

— Да? — спросила Эмма.

— Тогда я должна сказать вам то, о чем никогда не собиралась вам рассказывать. Понимаете, я — Мартина Дюбуа.

Эмма уставилась на гостью так, словно почти не поняла смысла ее слов.

— Вы! — воскликнула она. — Вы — Мартина?

Гостья энергично кивнула:

— Ну, да. Это вас удивляет, я уверена, но это правда. Я познакомилась с вашим братом Эдмундом в первые дни войны. Он действительно квартировал в нашем доме. Ну, остальное вы знаете. Мы полюбили друг друга. Собирались пожениться, а потом было отступление из Дюнкерка, и Эдмунд пропал без вести. Позднее сообщили, что он погиб. Я не стану говорить с вами о том времени. Это было давно, и все осталось в прошлом. Но я скажу вам, что очень любила вашего брата...

Потом началась суровая реальность войны. Немцы оккупировали Францию. Я начала участвовать в Сопротивлении и стала одной из тех, кому поручили переправлять англичан через Францию в Англию. Вот как я познакомилась с моим теперешним мужем. Он был офицером ВВС, его сбросили на парашюте во Францию со специальным заданием. Когда война закончилась, мы поженились. Пару раз я думала о том, следует ли написать вам, или поехать и навестить вас, но потом решила, что не надо. Нет ничего хорошего в том, чтобы ворошить старые воспоминания. Я жила новой жизнью и не имела желания вспоминать прошлое. — Она помолчала, потом сказала: — Но мне доставило странное удовольствие, скажу вам, когда я узнала, что лучший друг моего сына Джеймса по школе — племянник Эдмунда, Александр. Он, могу вам сказать, очень похож на Эдмунда, как вы сами уже поняли, наверное. Мне кажется очень удачным обстоятельством, что Джеймс и Александр так подружились.

Она придвинулась ближе и положила ладонь на руку Эммы.

— Но вы ведь понимаете, дорогая Эмма, что когда я услышала эту историю об убийстве, о том, что эту мертвую женщину считают Мартиной, которую когда-то знал Эдмунд, я обязана была приехать и рассказать вам правду. Вы — или я — должны поставить полицию в известность об этом факте. Кем бы ни была мертвая женщина, она — не Мартина.

— У меня просто не укладывается в голове, — сказала Эмма, — что вы, вы — та самая Мартина, о которой мне писал дорогой Эдмунд... — Она вздохнула, качая головой, потом озадаченно нахмурилась. — Но я не понимаю... Значит, это вы мне писали?

Леди Стоддарт-Уэст энергично затрясла головой:

— Нет-нет, конечно, я вам не писала.

— Тогда... — Эмма осеклась.

— Тогда кто-то притворился Мартиной. Возможно, у вас хотели выманить деньги? Вот, должно быть, в чем было дело. Но кто это мог быть?

Эмма медленно произнесла:

— Наверное, в то время были люди, которые знали о вас?

Гостья пожала плечами.

— Вероятно, да. Но у меня не было близких людей и близких подруг. Я никогда об этом не говорила с тех пор, как приехала в Англию. И зачем ждать столько времени? Это любопытно, очень любопытно...

— Я этого не понимаю, — сказала Эмма. — Нам придется посмотреть, что скажет инспектор Крэддок. — Она с внезапной нежностью посмотрела на гостью. — Я так рада, что наконец-то с вами познакомилась, моя дорогая.

— И я рада... Эдмунд часто говорил о вас. Он очень любил вас. Я счастлива в своей новой жизни, но все равно я ничего не забыла.

Эмма откинулась на подушки и глубоко вздохнула.

— Это огромное облегчение, — сказала она. — Пока мы боялись, что убитая женщина может оказаться Мартиной, эта история казалась связанной с семьей. Но теперь — ох, какой груз свалился с моих плеч! Не знаю, кто та бедняжка, но она не могла иметь к нам никакого отношения!

  Глава 23

Стройная секретарша принесла Гарольду Крэкенторпу его обычную вечернюю чашку чая.

— Спасибо, мисс Эллис, я сегодня уйду домой рано.

— Я уверена, что вам совсем не следовало приходить сегодня, мистер Крэкенторп, — сказала мисс Эллис. — Вы еще выглядите слабым.

— Со мною все в порядке, — ответил Гарольд Крэкенторп.

Но он действительно чувствовал себя слабым. Нет сомнения, он был очень серьезно болен... А, ладно, все это позади.

Поразительно, мрачно подумал он, что Альфред умер, а старик выздоровел. В конце концов, сколько ему — семьдесят три, семьдесят четыре? И болел он уже много лет... Если бы можно было предположить, что кто-то должен умереть, так это именно старик. Но нет, умер Альфред... Альфред, который, насколько известно Гарольду, был здоровым, выносливым парнем и почти никогда не болел.

Гарольд откинулся на спинку кресла и вздохнул. Эта девушка права. Он еще не чувствует себя настолько хорошо, чтобы заниматься делами, но ему хотелось приехать в офис. Хотелось узнать, как идут дела... Все висит на волоске, вот как они идут. На волоске от гибели... Вся эта (он огляделся вокруг) богатая обстановка, светлое полированное дерево, дорогие современные кресла, — все это говорило о процветании, и это хорошо!

Вот в чем Альфред всегда ошибался. Если ты выглядишь процветающим, то люди и считают тебя процветающим. Слухи о его финансовой нестабильности еще не распространились, но все равно крах неминуем. Если бы только скончался не Альфред, а отец, как ему, несомненно, и следовало!.. Кстати, после мышьяка он, кажется, лишь окреп... Да, если бы его отец скончался, — ну, тогда волноваться было бы не о чем.

И все-таки главное — не выглядеть обеспокоенным. Сохранять видимость процветания. Не то что бедняга Альфред, который всегда выглядел потрепанным и бездеятельным, то есть таким, каким и был в действительности... Одним из тех мелких спекулянтов, которые никогда не гонятся за большими деньгами. Якшался с темными личностями, заключал сомнительные сделки, никогда не позволял себе попасть под следствие, но ходил по самому краю... И куда это его привело? Короткие периоды процветания — а потом возвращение обратно к жалкому, нищему существованию. Альфред не отличался широтой взглядов. В целом нельзя сказать, что он — большая потеря. Гарольд никогда особенно не любил брата, а теперь, когда тот исчез, доля наследства, которую он получит по завещанию старого скопидома, своего деда, значительно возрастет — ведь ее разделят не на пять частей, а на четыре. Намного лучше.

Лицо Гарольда немного прояснилось. Он встал, взял шляпу и пальто и вышел из офиса. Лучше пару дней не особенно напрягаться.

Гарольд еще не чувствовал себя очень сильным. Его автомобиль ждал внизу, и вскоре он уже лавировал в лондонском потоке машин по направлению к дому.

Дарвин, его слуга, открыл дверь.

— Госпожа только что приехала, сэр, — сообщил он.

Какое-то мгновение Гарольд смотрел на него.

Элис! Боже правый, разве она возвращается сегодня? Он совершенно забыл об этом. Хорошо, что Дарвин его предупредил. Было бы неловко, если бы он поднялся наверх и слишком удивился, увидев ее. Наверное, это не имеет большого значения. Ни Элис, ни он не питали больших иллюзий насчет чувств друг к другу. Возможно, Элис его любит, он этого не знает; но в целом она стала для него большим разочарованием. Гарольд не был в нее влюблен, конечно, но она была довольно приятной женщиной, хоть и некрасивой. А ее семья и связи, несомненно, были ему полезны. Возможно, не так полезны, как могли бы, потому что, женившись на Элис, он учитывал положение будущих детей. Хорошие родственники для мальчиков. Но никаких мальчиков не было, и девочек тоже, остались только они с Элис. Старели бок о бок, уже почти ничего не могли сказать друг другу и не получали особого удовольствия от совместного общества.

Жена подолгу жила у родных и обычно зимой уезжала на Ривьеру. Ее это устраивало, а его не волновало.

Теперь Гарольд поднялся наверх, в гостиную, и поздоровался с Элис, стараясь быть любезным:

— Значит, ты вернулась, дорогая... Прости, что не смог тебя встретить, меня задержали в Сити. Я вернулся, как только смог. Как было в Сан-Рафаэле?

Элис рассказала ему, как было в Сан-Рафаэле.

Она была худой женщиной с волосами песочного цвета, красиво изогнутым носом и рассеянными светло-карими глазами. Разговаривала она воспитанным, монотонным и внушающим уныние голосом. Обратный путь прошел хорошо, пролив был довольно бурным, таможенники в Дувре, как обычно, придирались.

— Тебе следовало лететь самолетом, — сказал Гарольд, как говорил всегда. — Это намного проще.

— Наверное, но мне не очень нравится летать. Я никогда не летала. В самолете я нервничаю.

— Это экономит много времени, — заметил Гарольд.

Леди Элис Крэкенторп не ответила. Возможно, проблема ее жизни была в том, чтобы занять время, а не сэкономить его.

Она вежливо осведомилась о здоровье мужа, прибавив:

— Телеграмма Эммы очень меня встревожила. Вы все заболели, как я поняла?

— Да, да, — ответил Гарольд.

— Я недавно прочла в газете о том, что в одном отеле отравилось сразу сорок человек. Всякая заморозка опасна, я думаю. Люди хранят продукты в холодильниках слишком долго.

— Вероятно, — ответил Гарольд.

Следует ли ему упомянуть о мышьяке или нет? Почему-то, глядя на Элис, он почувствовал, что не может этого сделать. В мире Элис, понимал он, нет места для отравления мышьяком. О подобных вещах читаешь в газетах. Это не может произойти с тобою или с твоей семьей. Но это произошло в семье Крэкенторп...

Гарольд поднялся к себе в комнату и прилег на часок-другой перед тем, как переодеться к обеду. За столом, наедине с женой, беседа — бессвязная, вежливая — шла в основном об одном и том же: вспоминали знакомых и друзей в Сан-Рафаэле.

— На столе в холле для тебя лежит посылка, маленькая такая, — сообщила Элис.

— Правда? Я ее не заметил.

— Удивительно, но одна знакомая говорила мне о том, что в каком-то амбаре нашли убитую женщину. Она сказала, что это был Ратерфорд-холл. Наверное, это какой-то другой Ратерфорд-холл.

— Нет, — ответил Гарольд, — не другой. Ее действительно нашли в нашем амбаре.

— В самом деле, Гарольд! Убитая женщина в амбаре в Ратерфорд-холле — и ты мне ничего об этом не сказал? '

— Ну, у меня еще не было на это времени, правда, — ответил Гарольд, — и потом, все это было очень неприятно. Конечно, находка не имеет к нам никакого отношения. Репортеры осаждали нас... Разумеется, нам пришлось иметь дело с полицейскими и тому подобным.

— Очень неприятно, — сказала Элис. — Выяснили, кто это сделал? — прибавила она почти без интереса.

— Пока нет, — ответил Гарольд.

— Что это за женщина?

— Никто не знает. По-видимому, француженка.

— О, француженка, — сказала Элис; делая скидку на различие классов, ее тон напоминал тон инспектора Бэкона. — Это очень неприятно для всех вас, — согласилась она.

Они покинули столовую и прошли в маленький кабинет, где обычно сидели, когда были одни. Гарольд к этому моменту чувствовал себя очень утомленным. «Лягу спать рано», — подумал он.

В холле он взял со стола маленький сверток, о котором ему говорила жена. Это был маленький, аккуратно и тщательно упакованный в вощеную бумагу пакетик. Гарольд разорвал его, усаживаясь в свое обычное кресло у камина. Внутри лежала маленькая коробочка с таблетками, надпись на которой гласила: «Принимать по две таблетки на ночь». К ней был приклеен маленький ярлычок с печатью аптеки в Брэкхэмптоне и с надписью: «По назначению доктора Куимпера».

Гарольд Крэкенторп нахмурился, открыл коробочку и посмотрел на таблетки. Да, они похожи на те, которые он уже принимал. Но ведь доктор Куимпер точно сказал, что ему больше не нужно их принимать? «Теперь они вам не нужны» — так сказал доктор.

— Что это, дорогой? — спросила Элис. — Ты выглядишь обеспокоенным.

— О, это просто таблетки. Я принимал их на ночь. Но мне казалось, что доктор велел мне больше их не пить...

Его жена безмятежно сказала:

— Вероятно, он сказал: «Не забудьте их принять».

— Возможно, он так и сказал, — с сомнением ответил Гарольд.

Он посмотрел на жену. Она наблюдала за ним. Пару секунд он гадал — а он не часто делал это, — что именно она сейчас думает.

Этот ее мягкий взгляд ничего ему не сказал. Ее глаза напоминали окна пустого дома. Что думает о нем Элис, что она чувствует к нему? Была ли она когда-то влюблена в него? Гарольд полагал, что была. Или она вышла за него замуж потому, что считала, что он преуспевает в Сити, и устала от своего существования в бедности? Ну, в целом она довольно много выиграла от их брака. Получила автомобиль и дом в Лондоне, могла путешествовать за границей, когда ей этого хотелось, и покупать себе дорогую одежду (хотя, видит бог, та никогда не смотрелась выигрышно на Элис). Да, в целом она довольно много получила.

Гарольд спросил себя, считает ли она так. Элис не любила его по-настоящему, разумеется, но ведь и он по-настоящему не любил ее. У них не было ничего общего — ни тем для разговоров, ни воспоминаний. Если бы у них были дети... Но детей не было. Странно, что в семье нет детей, кроме мальчика маленькой Эдди. Маленькая Эдди... Она был глупой девочкой, заключила этот глупый, поспешный брак во время войны... Тогда Гарольд дал ей хороший совет. Он сказал: «Все это очень хорошо, эти блестящие молодые пилоты, слава, мужество и все такое, но он будет ни к чему не пригоден в мирное время, знаешь ли. Вероятно, он едва сможет тебя обеспечивать». А Эдди ответила: «Какое это имеет значение?» Она любит Брайана, и Брайан любит ее, и его, возможно, очень скоро убьют; так почему бы им не получить немного счастья? Что толку смотреть в будущее, когда в любую минуту их всех могут разбомбить? И, в конце концов, сказала Эдди, будущее не имеет большого значения, потому что когда-нибудь они все получат деньги деда...

Гарольд смущенно заерзал в кресле.

В самом деле, завещание его деда было крайне несправедливым! Держит их всех в подвешенном состоянии... Это завещание никому не доставило удовольствия. Оно не обрадовало внуков, а их отца просто привело в бешенство. Старик точно решил никогда не умирать. Вот что заставило его так заботиться о себе. Но ему придется вскоре умереть... Несомненно, он должен вскоре умереть. Иначе... Все тревоги Гарольда снова нахлынули на него; он ощутил тошноту, усталость и головокружение.

Элис по-прежнему за ним наблюдала, заметил он. Эти светлые задумчивые глаза иногда смущали его.

— Думаю, я пойду спать, — сказал Гарольд. — Сегодня был мой первый день в Сити после возвращения...

— Да, — согласилась Элис. — Это хорошая идея. Уверена, что доктор велел тебе первое время не слишком напрягаться.

— Врачи всегда так говорят, — ответил Гарольд.

— И не забудь принять таблетки, дорогой, — напомнила Элис. Она взяла коробочку и подала ему.

Гарольд пожелал ей спокойной ночи и поднялся наверх. Да, ему нужны эти таблетки. Было бы ошибкой перестать принимать их слишком рано.

Он проглотил таблетки и запил их стаканом воды.

Глава 24

— Никто не мог бы провалить дело успешнее меня, — мрачно произнес Дермот Крэддок.

Инспектор сидел, вытянув длинные ноги, и выглядел неуместным в тесно заставленной мебелью гостиной верной Флоренс. Он очень устал, был расстроен и обескуражен.

Мисс Марпл возразила тихим, успокаивающим голосом:

— Нет, нет, вы проделали хорошую работу, мой дорогой мальчик. Очень хорошую работу.

— Вот как, я сделал хорошую работу? Я позволил отравить целую семью; Альфред Крэкенторп умер, а теперь и Гарольд тоже. Что, черт побери, там происходит? Вот что мне хотелось бы знать.

— Отравленные таблетки, — задумчиво произнесла мисс Марпл.

— Да. Дьявольская хитрость. Они выглядели точно так же, как те, что он принимал. Вместе с ними прислали напечатанные на бумажке слова: «По назначению доктора Куимпера». Ну, а Куимпер их не заказывал. Использованы ярлыки аптеки. Аптекарь тоже ничего об этом не знает. Нет, эта коробочка с таблетками прислана из Ратерфорд-холла.

— Вы уверены, что она оттуда?

— Да. Мы тщательно проверили. Собственно говоря, в этой коробочке раньше были успокоительные таблетки, прописанные Эмме.

— О, понятно. Эмме...

— Да. На ней отпечатки ее пальцев и пальцев обеих медсестер, а также аптекаря, который их изготовил. Больше никаких, естественно. Тот, кто их прислал, был осторожен.

— И успокоительные таблетки вынули и заменили другими?

— Да. В этом, конечно, беда с таблетками. Одна выглядит точно так же, как другая.

— Вы совершенно правы, — согласилась мисс Марпл. — Я очень хорошо помню, в дни моей молодости была черная микстура, и коричневая микстура — от кашля, и белая микстура, и розовая микстура доктора такого-то и такого-то. Люди их редко путали. Знаете, в нашей деревне Сент-Мэри-Мид мы до сих пор любим такие лекарства. Люди всегда хотят лекарство в бутылочке, а не в таблетках... Что это были за таблетки? — спросила она.

— Аконит. Такие обычно хранят в специальной бутылке и растворяют в пропорции один к ста для наружного применения.

— Значит, Гарольд выпил их и умер, — задумчиво произнесла мисс Марпл.

Дермот Крэддок издал звук, напоминающий стон.

— Вы уж простите, что я выпускаю перед вами пар, — сказал он. — «Рассказать все тетушке Джейн» — вот как я себя чувствовал!

— Это очень, очень любезно с вашей стороны, — сказала мисс Марпл, — я это очень ценю. Вы — крестный сын сэра Генри, и я отношусь к вам совсем иначе, чем относилась бы к любому обычному детективу-инспектору.

Крэддок ответил ей мимолетной улыбкой.

— Но факт остается фактом: я провалил это расследование, — сказал он. — Здешний старший констебль вызвал помощь из Скотленд-Ярда, и что он получил? Я проявил себя совершеннейшим ослом!

— Нет-нет, — возразила мисс Марпл.

— Да-да. Я не знаю, кто отравил Альфреда, я не знаю, кто отравил Гарольда, и в довершение всего я понятия не имею, кто та первая убитая женщина! Эта история с Мартиной выглядела самой правдоподобной. Все сходилось, А теперь что произошло? Явилась настоящая Мартина — и оказалась, как это ни невероятно, женой сэра Роберта Стоддарт-Уэста... И кто теперь эта женщина в амбаре? Бог его знает. Сначала я ухватился за идею, что это Анна Стравинская, но потом она тоже вышла из игры...

Его остановило характерное многозначительное покашливание мисс Марпл.

— Но так ли это? — пробормотала она.

Крэддок уставился на нее.

— Ну, открытка с Ямайки...

— Да, — сказала мисс Марпл, — но это не очень веское доказательство, правда? Я хочу сказать, что кто угодно может получить открытку, посланную откуда угодно. Я помню, у миссис Брайери был такой ужасный нервный срыв... В конце концов бедной женщине сказали, что ей следует лечь в психиатрическую больницу на обследование, и она так беспокоилась, что дети узнают об этом, поэтому написала четырнадцать почтовых открыток и договорилась, чтобы их посылали из разных мест за границей, и детям сказали, что мамочка уехала на отдых... — И она прибавила, глядя на Дермота Крэддока: — Вы понимаете, что я имею в виду.

— Да, конечно, — ответил инспектор, глядя на нее. — Естественно, мы бы проверили эту открытку, если бы эта история с Мартиной не показалась такой подходящей.

— Такой удобной, — пробормотала мисс Марпл.

— Все совпадало, — сказал Крэддок. — В конце концов, было то письмо, которое получила Эмма, подписанное Мартиной Крэкенторп. Леди Стоддарт-Уэст его не посылала, но кто-то же послал. Тот, кто собирался притвориться Мартиной и выманить деньги, если удастся, под видом Мартины. Вы не можете этого отрицать.

— Нет, нет.

— А потом, конверт от письма... Эмма написала ей на лондонский адрес. Его нашли в Ратерфорд-холле, а это доказывает, что она была там.

— Но убитая женщина там не была! — возразила мисс Марпл. — Не в том смысле, в котором вы это сказали. Она попала в Ратерфорд-холл только после своей смерти. Ее выбросили из поезда на железнодорожную насыпь.

— О да.

— В действительности этот конверт доказывает, что там был убийца. Предположительно он забрал у нее этот конверт и другие документы и вещи, а потом нечаянно уронил его... или... Интересно, нечаянно ли? Я уверена, что инспектор Бэкон и ваши люди тоже тщательно обыскали это место, не так ли? — и не нашли его. Оно нашлось в котельной гораздо позже.

— Это можно понять, — сказал Крэддок. — Старый садовник обычно подбирал все валяющиеся на территории обрывки и сносил их туда.

— А мальчикам было очень удобно его там найти, — задумчиво произнесла мисс Марпл.

— Вы считаете, что кто-то хотел, чтобы мы его нашли?

— Ну, я просто спрашиваю себя. В конце концов, было очень просто узнать, где мальчики собираются искать в следующий раз, или даже подсказать им это место... Да, я спрашиваю себя. Это ведь заставило вас перестать думать об Анне Стравинской, правда?

— И вы думаете, что это в действительности была она? — спросил Крэддок.

— Я думаю, кто-то мог встревожиться, когда вы начали наводить справки о ней, вот и всё... Думаю, кому-то не хотелось, чтобы вы их наводили.

— Давайте придерживаться основного факта, что кто-то собирался выдать себя за Мартину, — предложил Крэддок. — А потом по какой-то причине передумал. Почему?

— Это очень интересный вопрос, — сказала мисс Марпл.

— Кто-то послал телеграмму, в которой сообщалось, что Мартина возвращается во Францию, потом организовал поездку с этой девушкой и убил ее по дороге. Пока вы согласны?

— Не совсем, — ответила мисс Марпл. — Я думаю, что вы недостаточно просто смотрите на все это.

— Просто? — воскликнул Крэддок. — Вы меня запутали, — пожаловался он.

Мисс Марпл сказала огорченно, что она и не собиралась делать ничего подобного.

— Ну же, скажите мне, — спросил инспектор, — вы считаете, что знаете, кто эта убитая женщина, или нет?

Мисс Марпл вздохнула.

— Так трудно, — сказала она, — правильно выразить все словами. Я хочу сказать, я не знаю, кто она такая, но в то же время я совершенно уверена в том, кто она, если вы меня понимаете.

Крэддок вскинул голову.

— Понимаю вас? Я вас совершенно не понимаю. — Он посмотрел в окно. — Вас идет навестить ваша Люси Айлзбэрроу... Ну, я пойду. Мое самолюбие сегодня на очень низком уровне, и приход молодой женщины, излучающей компетентность и успех, — это больше, чем я могу вынести.

Глава 25

— Я посмотрела в словаре слово «тонтина», — сказала Люси.

С первыми приветствиями было покончено, и теперь девушка бесцельно бродила по комнате, прикасаясь то к фарфоровой собачке, то к салфетке на спинке кресла, то к пластиковой коробке для рукоделия на окне.

— Я предполагала, что вы это сделаете, — невозмутимо ответила мисс Марпл.

Люси медленно заговорила, цитируя словарь:

— Лоренцо Тонти, итальянский банкир, в тысяча шестьсот сорок третьем году изобрел форму ренты, при которой доля умерших участников прибавляется к доле оставшихся в живых. — Она помолчала. — Вот о чем идет речь, правда? Все совпадает, и вы подумали об этом еще до того, как умерли две последние жертвы.

Она опять возобновила свое беспокойное, почти бесцельное хождение по комнате. Мисс Марпл сидела и наблюдала за ней. Эта Люси Айлзбэрроу очень отличалась от той, которую она знала раньше.

— Наверное, такой результат был предопределен, — сказала Люси. — Подобное завещание, в котором означено, что один оставшийся наследник получает всё... И все-таки там очень много денег, правда? Можно было подумать, что достающихся всем долей будет достаточно... — Она умолкла, слова замерли у нее на губах.

— Беда в том, — сказала мисс Марпл, — что люди жадные. Некоторые люди. Знаете, многое с этого начинается. Не с убийства, с желания убить и даже не с мыслей об этом. Начинается просто с жадности, с желания получить больше, чем ты получаешь по праву.

Она опустила на колени вязание и уставилась перед собой в пространство.

— Именно так я впервые познакомилась с инспектором Крэддоком. Дело было в сельской местности, рядом с курортом Меденхэм. Оно началось точно так же — просто слабый, приятный человек, которому захотелось иметь много денег. Денег, которые не были положены этому человеку, но на первый взгляд их было так просто получить. Об убийстве и речи не было. Просто нечто настолько простое и легкое, что даже не казалось нехорошим. Так все и начинается... Но тогда дело закончилось тремя убийствами.

— Точно как это, — сказала Люси. — Теперь у нас три убийства. Женщина, которая выдавала себя за Мартину и которая смогла бы требовать долю своего сына, потом Альфред, а потом Гарольд... И теперь осталось только двое, не так ли?

— Вы имеете в виду Седрика и Эмму? — спросила мисс Марпл.

— Не Эмма. Она не является высоким темноволосым мужчиной. Нет. Я имею в виду Седрика и Брайана Истли. Я никогда не подозревала Брайана, потому что он светловолос, со светлыми усами и голубыми глазами, но понимаете... недавно... — Она замолчала.

— Продолжайте же, — сказала мисс Марпл. — Расскажите мне. Вас что-то очень расстроило?

— Это произошло, когда уезжала леди Стоддарт-Уэст. Она попрощалась, а потом вдруг повернулась ко мне, садясь в машину, и спросила: «Кто тот высокий темноволосый человек, который стоял на террасе, когда я вошла?» Я сначала даже не поняла, о ком она говорит, потому что Седрик еще лежал в постели. Поэтому озадаченно сказала: «Вы же не Брайана Истли имеете в виду?», и тогда она ответила: «Конечно, вот кто это был. Командир эскадрильи Истли. Однажды во Франции его прятали у нас на чердаке во времена Сопротивления. Я запомнила, как он стоит, и разворот его плеч, — и прибавила: — Я бы хотела снова с ним встретиться». Но мы не смогли его найти.

Мисс Марпл молчала.

— А потом, позднее, — продолжала Люси, — я посмотрела на него. Он стоял ко мне спиной, и я увидела то, что мне следовало заметить раньше. Что даже светловолосый человек выглядит темноволосым, если приглаживает свои волосы помадой. Волосы Брайана светло-каштановые, наверное, но они могут показаться темными. Так что, возможно, ваша подруга видела в поезде именно Брайана. Это возможно...

— Да, — согласилась мисс Марпл. — Я уже думала об этом.

— Наверное, вы обо всем думаете! — с горечью воскликнула Люси.

— Ну, дорогая, приходится.

— Но я не понимаю, что выигрывает от этого Брайан. Я хочу сказать, деньги достанутся Александру, а не ему. Наверное, им стало бы легче жить, они могли бы позволить себе немного роскоши, но он не смог бы использовать капитал для своих проектов или чего-то в этом роде.

— Но если что-то случится с Александром до того, как ему исполнится двадцать один год, тогда Брайан получит деньги, как его отец и ближайший родственник, — напомнила мисс Марпл.

Люси бросила на нее взгляд, полный ужаса.

— Он бы никогда этого не сделал. Ни один отец этого не сделал бы только... только ради денег.

Мисс Марпл вздохнула.

— Люди это делают, моя милая. Очень грустно и даже ужасно, но они это делают. Люди вообще склонны делать ужасные вещи, — продолжала она. — Я знаю женщину, которая отравила троих своих детей только ради небольшой суммы страховки. И потом, была одна старая женщина, очень милая на вид, которая отравила своего сына, когда тот приехал домой в отпуск. И еще та старая миссис Стэнвич... Об этом деле писали в газетах, и вы, конечно, о нем читали. Умерли ее дочь и сын, а потом она сказала, что ее саму отравили. Яд был в овсянке, но выяснилось, что она сама его туда положила. Она как раз собиралась отравить свою последнюю дочь. И делала она это совсем не ради денег — просто завидовала тому, что они моложе ее и живы, и боялась — ужасно так говорить, но это правда, — что они будут радоваться жизни после ее смерти. Она всегда крепко держала в своих руках завязки кошелька. Да, конечно, она была немного странная, как говорят, но я лично никогда не считала это оправданием. Можно быть немного странной в самых разных отношениях. Иногда люди раздают все свое имущество и выписывают чеки на несуществующие банковские счета просто для того, чтобы облагодетельствовать других людей. Понимаете, это доказывает, что в основе ваших странностей — очень милый характер. Но, конечно, если вы странный человек, а в основе этого лежит плохой характер, — ну, тогда вот что происходит... Вам это помогло, моя дорогая Люси?

— Что мне помогло? — озадаченно спросила Люси.

— То, что я вам говорила, — ответила мисс Марпл и мягко прибавила: — Вы не должны волноваться. Правда, не нужно волноваться. Элспет Макгилликадди должна приехать со дня на день.

— Не понимаю, какое это имеет отношение к делу.

— Может быть, и не имеет, дорогая, но сама я считаю это важным.

— Я не могу перестать волноваться, — сказала Люси. — Понимаете, я привязалась к этой семье.

— Я понимаю, дорогая, вам очень трудно, потому что вас очень сильно привлекают они оба, но по-разному, не так ли?

— Что вы имеете в виду? — резко спросила Люси.

— Я говорила о двух сыновьях этой семьи, — ответила мисс Марпл. — Или, скорее, сын и зять. Неудачно, что двое самых неприятных членов семьи умерли, а двое самых привлекательных — остались. Я могу понять, что Седрик Крэкенторп очень привлекателен. Он склонен притворяться более плохим, чем есть, и любит провоцировать людей.

— Он иногда вызывает у меня яростное желание сражаться с ним, — сказала Люси.

— Да, — согласилась мисс Марпл, — и вы получаете от этого удовольствие, правда? У вас очень сильный характер, и вам нравится сражаться. Да, я понимаю, в чем его привлекательность. А мистер Истли часто склонен жаловаться, он похож на несчастного маленького мальчика... Это, конечно, тоже привлекает.

— И один из них — убийца, — с горечью сказала Люси, — причем это может быть любой из них... Невозможно сказать, кто именно. Вот Седрик — ему наплевать на смерть Альфреда или Гарольда. Он просто сидит себе сиднем, и выглядит очень довольным, и строит планы, что сделает с Ратерфорд-холлом, и повторяет, что понадобится много денег, чтобы застроить эти земли так, как ему хочется. Конечно, я понимаю, он из тех людей, которые преувеличивают свою черствость, и все такое. Но это тоже может быть маскировкой. То есть все говорят, что ты более бессердечный, чем в действительности; но ты можешь и не быть таким. Ты можешь быть еще более черствым, чем кажешься.

— Милая, милая Люси... Я так сожалею обо всем этом.

— И Брайан, — продолжала Люси. — Это удивительно, но Брайан, по-видимому, действительно хочет там жить. Он думает, что им с Александром там будет ужасно хорошо, и полон планов.

— Он всегда полон то одних планов, то других, правда?

— Да, действительно. Все они кажутся превосходными, но у меня возникает тревожное чувство, что он никогда их не осуществит. То есть их невозможно осуществить. Идея кажется здравой, но, по-моему, он никогда не учитывает реальные трудности ее осуществления.

— Это воздушные замки, так сказать?

— Да, и во многих отношениях. Я хочу сказать, что они обычно буквально парят в воздухе. Все эти планы — воздушные. Вероятно, очень хороший летчик-истребитель никогда не спускается с небес на землю полностью... И ему так нравится Ратерфорд-холл, — прибавила она, — потому что он напоминает ему огромный, беспорядочный викторианский особняк, в котором он жил в детстве.

— Понимаю, — задумчиво ответила мисс Марпл. — Да, понимаю... — Затем, бросив быстрый взгляд искоса на Люси, она спросила напористо: — Но это не все, правда? Есть что-то еще.

— О да, есть что-то еще. Просто я осознала это всего два дня назад. Брайан мог быть в том поезде.

— В поезде в четыре тридцать три с вокзала Паддингтон?

— Да. Понимаете, Эмма подумала, что ей нужно отчитаться о своих передвижениях двадцатого декабря, и очень тщательно их описала: заседание комитета утром, потом — поход за покупками во второй половине дня, потом — чай в «Зеленом клевере». А затем, по ее словам, она отправилась на вокзал встречать Брайана. Поезд, который она встречала, отправился в четыре пятьдесят с вокзала Паддингтон, но Брайан мог приехать на более раннем поезде и сделать вид, будто приехал на более позднем. Но мне он небрежно сказал, что у его машины спустило колесо и ее чинили, поэтому ему пришлось ехать поездом — ужасно скучно, сказал он, он терпеть не может поезда. Брайан говорил об этом совершенно естественно... Может, в этом и нет ничего особенного, но мне почему-то хочется, чтобы он ехал тогда не поездом...

— Он приехал на поезде, — задумчиво произнесла мисс Марпл.

— Это ничего не доказывает. Все эти подозрения — ужасная вещь. Мы не знаем. И, возможно, никогда не узнаем!

— Разумеется, мы узнаем, моя дорогая, — живо заверила ее мисс Марпл. — Все это не остановится в данной точке. Единственное, что я знаю об убийцах, — они всегда доводят дело до конца. До печального конца. Во всяком случае, — категорично произнесла мисс Марпл, — этот доведет, раз решился на второе убийство. Не надо так расстраиваться, Люси. Полицейские делают все, что могут, они всех охраняют, — и замечательно то, что Элспет Макгилликадди очень скоро будет здесь!

Глава 26

I

— Ну, Элспет, ты хорошо поняла, что тебе надо делать?

— Вполне, — ответила миссис Макгилликадди, — но вот что я скажу тебе, Джейн, это кажется мне очень странным.

— Это совсем не странно, — возразила мисс Марпл.

— А мне вот показалось. Приехать в чей-то дом и почти сразу же спросить, можно ли мне... э... подняться наверх...

— Погода очень холодная, — напомнила мисс Марпл, — и, в конце концов, ты могла съесть что-нибудь, что тебе повредило, и... э... тебе пришлось подняться наверх. Я хочу сказать, что такое бывает. Помню, бедняга Луиза Фелби однажды пришла ко мне в гости, и ей пришлось пять раз всего-то за полчаса просить позволения подняться наверх. Виноват был корнуольский пирожок, — пояснила она.

— Если бы ты только сказала мне, что задумала, — сказала миссис Макгилликадди.

— Именно этого я и не хочу делать, — ответила мисс Марпл.

— Какая ты вредная, Джейн. Сначала заставляешь меня вернуться обратно в Англию раньше времени...

— Мне очень жаль, — сказала мисс Марпл, — но мне больше ничего не оставалось делать. Видишь ли, кого-то могут убить в любой момент. О, я знаю, они все настороже, и полицейские принимают все возможные меры предосторожности, но всегда есть ничтожный шанс, что убийца окажется умнее их. Поэтому, ты же понимаешь, Элспет, твоим долгом было вернуться. В конце концов, в нас с тобой воспитали чувство долга, не так ли?

— Несомненно, — ответила миссис Макгилликадди, — никаких послаблений в дни нашей молодости не было.

— Так что все в порядке, — сказала мисс Марпл. — А вот и такси, — прибавила она, услышав слабый гудок возле дома.

Миссис Макгилликадди надела свое плотное пальто цвета «перец с солью», а мисс Марпл закуталась во множество шалей и шарфов. Затем обе дамы сели в такси и поехали в Ратерфорд-холл.

II

— Кто бы это мог подъехать? — спросила Эмма, выглянув из окна на подъехавшее такси. — Надеюсь, это старая тетушка Люси.

— Какая скука, — отозвался Седрик; он полулежал в кресле и просматривал выпуск «Кантри лайф», положив ноги на боковину камина. — Скажи ей, что тебя нет дома.

— Когда ты говоришь: «Скажи ей, что тебя нет дома», ты имеешь в виду, что я должна выйти и сказать это? Или что я должна поручить Люси сказать это ее тете?

— Об этом я не подумал, — признался Седрик. — Наверное, вспомнил те времена, когда у нас были дворецкий и лакей... Если они у нас когда-нибудь были... Кажется, я помню лакея до войны; у него была интрижка с помощницей по кухне, и вокруг этого разыгрался ужасный скандал... А что, разве сейчас какая-то старая карга не убирает у нас в доме?

Но в этот момент дверь открыла миссис Харт, которая в этот день обычно чистила медные ручки в доме, и вошла мисс Марпл, очень суетливая, в облаке шалей и шарфов, а за ней следовала высокая, непреклонного вида дама.

— Я очень надеюсь, — сказала мисс Марпл, беря за руку Эмму, — что мы не очень вам помешали. Но дело в том, что я послезавтра уезжаю домой и не могла не приехать, чтобы повидать вас, попрощаться и поблагодарить еще раз за вашу доброту к Люси. О, я забыла: позвольте представить вам мою подругу, миссис Макгилликадди, которая приехала меня навестить.

— Здравствуйте, — произнесла миссис Макгилликадди, очень внимательно посмотрела на Эмму, а потом перевела взгляд на Седрика, который уже встал с кресла.

В этот момент в комнату вошла Люси.

— Тетя Джейн! Я понятия не имела...

— Я должна была приехать и попрощаться с миссис Крэ-кенторп, — сказала мисс Марпл, поворачиваясь к ней, — которая была очень добра к тебе, Люси..

— Это Люси была очень добра к нам, — сказала Эмма.

— Да, действительно, — вмешался Седрик. — Она у нас трудилась, как раб на галерах. Ухаживала за больными, бегала вверх и вниз по лестницам, готовила различные диетические блюда для инвалидов...

Мисс Марпл перебила его:

— Я очень, очень сожалела, услышав о вашей болезни. Надеюсь, вы уже совсем выздоровели, мисс Крэкенторп?

— О, с нами уже все в порядке, — ответила Эмма.

— Люси рассказала мне, что вы все серьезно заболели. Пищевое отравление так опасно, правда? Грибы, насколько я поняла.

— Причина остается загадкой, — сказала Эмма.

— Не верьте этому, — заявил Седрик. — Держу пари, вы слышали те слухи, которые носятся вокруг, мисс... э...

— Марпл, — подсказала мисс Марпл.

— Ну, как я сказал, держу пари, что вы слышали те слухи, которые носятся вокруг. Нет ничего лучше мышьяка, чтобы вызвать легкую панику в округе.

— Седрик, — сказала Эмма, — прекрати. Ты же знаешь, инспектор Крэддок сказал...

— Ба, — воскликнул Седрик, — да все об этом знают. Даже вы что-то слышали, не так ли? — Он повернулся к мисс Марпл и миссис Макгилликадди.

— Лично я, — ответила последняя, — только что вернулась из-за границы. Позавчера, — прибавила она.

— А, ну тогда вы не в курсе местного скандала, — сказал Седрик. — Мышьяк в карри, вот что это было. Тетушка Люси об этом знает, готов поклясться.

— Ну, — сказала мисс Марпл, — я действительно слышала... Но это был всего лишь слух, и, конечно, я ничуть не хотела вас смущать, мисс Крэкенторп.

— Не обращайте внимания на моего брата, — попросила Эмма. — Ему просто нравится ставить людей в неловкое положение. — И она одарила его ласковой улыбкой.

Дверь открылась, и вошел мистер Крэкенторп, сердито стуча о пол палкой.

— Где чай? — осведомился он. — Почему чай не готов? Вы! Барышня, — обратился он к Люси, — почему вы не принесли чай?

— Он уже готов, мистер Крэкенторп. Сейчас я его принесу. Я как раз накрывала на стол.

Люси снова вышла из комнаты, и мистеру Крэкенторпу представили мисс Марпл и миссис Макгилликадди.

— Я люблю садиться за стол вовремя, — заявил мистер Крэкенторп. — Пунктуальность и экономия — вот мой лозунг.

— Совершенно необходимые вещи, — сказала мисс Марпл, — особенно в наше время: все это налогообложение и прочее...

Мистер Крэкенторп фыркнул.

— Налогообложение! Не говорите мне об этих грабителях. Жалкий нищий, вот кто я такой. И будет только хуже, а не лучше. Вот погоди, мой мальчик, — обратился он к Седрику, — когда ты получишь это поместье, десять шансов против одного, что социалисты отберут его у тебя и превратят в центр благотворительности или что-то в этом роде. И отнимут весь твой доход на его содержание!

Снова появилась Люси с подносом; за нею следовал Брайан Истли с подносом сэндвичей, бутербродов и тортом.

— Что это? Что это? — Мистер Крэкенторп проинспектировал поднос. — Торт с глазурью? У нас сегодня праздник? Мне никто об этом не сказал.

Лицо Эммы слегка покраснело.

— Доктор Куимпер собирался приехать к чаю, отец. У него сегодня день рождения, и...

— День рождения? — фыркнул старик. — И что с того? Дни рождения существуют только для детей, Я никогда не считаю дни своего рождения и никому другому не позволю их праздновать.

— Так гораздо дешевле, — согласился Седрик. — Ты экономишь на свечках на торте.

— Хватит умничать, мальчишка, — ответил мистер Крэкенторп.

Мисс Марпл тем временем пожимала руку Брайану Истли.

— Я о вас слышала, конечно, — сказала она, — от Люси. Ох, вы так напоминаете мне человека, которого я знавала в Сент-Мэри-Мид! Это деревня, где я прожила столько лет, знаете ли. Ронни Уэльса, сына поверенного. Почему-то он никак не мог успокоиться, когда занялся бизнесом отца. Уехал в Восдобился успеха и потерял весь свой капитал. Очень не повезло! Он не ваш родственник, полагаю? Сходство очень большое.

— Нет, — ответил Брайан, — не думаю, что у меня есть родственники по фамилии Уэльс.

— Он был помолвлен с очень милой девушкой, — продолжала мисс Марпл. — С очень благоразумной девушкой. Она пыталась его отговорить, но он ее не послушался. Он совершил ошибку, разумеется. У женщин много здравого смысла, когда вопрос касается денег. Не в области крупных финансовых операций, конечно, — ни одна женщина не может в них разобраться, говорил мой дорогой папа. Но ежедневные расходы — дело другое. Какой у вас чудесный вид из этого окна, — прибавила она, подошла к окну и выглянула из него.

Эмма присоединилась к ней.

— Такой обширный парк! Как живописно выглядит скот на фоне деревьев... Ни за что не подумаешь, что находишься посреди города.

— Думаю, мы представляем собой анахронизм, — сказала Эмма. — Если бы окна сейчас были открыты, вы бы услышали вдалеке шум дорожного движения.

— О, конечно, — ответила мисс Марпл, — повсюду шумно, правда? Даже в Сент-Мэри-Мид. Мы теперь находимся рядом с аэродромом, знаете ли, и над головой пролетают эти реактивные самолеты! Очень пугает. Два окна в моей маленькой теплице недавно разбились. Самолеты преодолели звуковой барьер, как я поняла, хотя никогда не знала, что это такое.

— Это очень просто, правда, — благожелательно вмешался Брайан, подходя к ним. — Понимаете, вот что происходит...

Мисс Марпл уронила сумочку, и Брайан любезно поднял ее. В этот момент миссис Макгилликадди подошла к Эмме и тихо сказала с мучительной застенчивостью — эта застенчивость была совершенно искренней, так как миссис Макгилликадди очень не нравилась та задача, которую она сейчас выполняла:

— Простите, можно мне на минутку подняться наверх?

— Конечно, — ответила Эмма.

— Я вас провожу, — вызвалась Люси.

Люси и миссис Макгилликадди вместе вышли из комнаты.

— Сегодня очень холодно и ветрено, — заметила мисс Марпл, будто хотела что-то объяснить.

— Насчет звукового барьера, — произнес Брайан, — понимаете, это происходит так... О, а вот и Куимпер.

Доктор подъехал на своей машине. Он вошел, потирая ладони, и выглядел окоченевшим.

— Пойдет снег, — сказал он, — я это чувствую. Здравствуйте, Эмма, как поживаете?.. Боже правый, что это такое?

— Мы испекли вам торт ко дню рождения, — объяснила Эмма. — Вы помните? Вы говорили мне, что у вас сегодня день рождения.

— Я ничего подобного не ожидал, — сказал Куимпер. — Знаете, уже много лет... кажется, да, шестнадцать лет, — никто не помнил о моем дне рождения. — Он казался растроганным до неловкости.

— Вы знакомы с мисс Марпл? — Эмма представила его.

— О да, — сказала мисс Марпл. — Я встречалась с доктором Куимпером здесь раньше, и еще он приходил ко мне, когда я недавно очень сильно простудилась, и был очень добр.

— Надеюсь, вы уже здоровы? — спросил доктор.

Мисс Марпл заверила его, что сейчас с ней все в полном порядке.

— Вы давно ко мне не заходили, Куимпер, — сказал мистер Крэкенторп. — Я мог бы и умереть, а вы совершенно не обращаете на меня внимания!

— Пока не похоже, чтобы вы в ближайшее время умерли, — ответил Куимпер.

— Я и не собираюсь, — заявил мистер Крэкенторп. — Давайте же пить чай. Чего мы ждем?

— О, пожалуйста, — сказала мисс Марпл, — не ждите мою подругу. Она будет очень огорчена, если вы станете ее ждать.

Они сели и приступили к чаю. Мисс Марпл сначала взяла предложенный бутерброд, потом принялась за сэндвич.

— Они с... — Она заколебалась.

— С рыбой, — подсказал Брайан. — Я помогал их делать.

Мистер Крэкенторп хрипло рассмеялся.

— Отравленный рыбный паштет, — заявил он. — Вот что это такое. Съедите его, и вам конец.

— Прошу тебя, отец!

— Вам надо быть осторожной с тем, что вы едите в этом доме, — обратился мистер Крэкенторп к мисс Марпл. — Двух моих сыновей отравили, как мух. Кто это делает — вот что мне хочется знать.

— Не позволяйте ему лишить вас аппетита, — сказал Седрик, снова протягивая тарелку мисс Марпл. — Говорят, щепотка мышьяка улучшает цвет лица, если только не проглотить его слишком много.

— А ты сам съешь такой сэндвич, мальчик, — предложил старый мистер Крэкенторп.

— Хочешь, чтобы я стал официальным дегустатором? — спросил Седрик. — Вот, пожалуйста.

Он взял сэндвич и целиком отправил его в рот. Мисс Марпл издала скромный смешок, как и подобает воспитанной даме, взяла сэндвич, откусила кусочек и сказала:

— По-моему, вы очень смелые, если так шутите. Да, действительно, вы кажетесь мне очень смелыми. Я восхищаюсь смелыми людьми.

Внезапно пожилая дама охнула и начала задыхаться.

— Рыбная косточка, — прохрипела она, — у меня в горле...

Куимпер быстро вскочил, подошел к ней, отвел к окну и велел открыть рот. Из кармана он достал футляр и выбрал из инструментов пинцет. Быстро и профессионально доктор заглянул в горло старой дамы. В этот момент дверь открылась и вошла миссис Макгилликадди, за которой следовала Люси. Миссис Макгилликадди внезапно ахнула, когда ее взгляд упал на представшую перед ней картину. Мисс Марпл откинулась назад, а доктор держал ее за горло и поднимал вверх ее голову.

— Но это же он! - вскричала миссис Макгилликадди. — Это тот мужчина из поезда...

С невероятной быстротой мисс Марпл выскользнула из рук доктора и подошла к подруге.

— Я так и думала, что ты его узнаешь, Элспет! — сказала она. — Нет, больше не говори ни слова. — Она торжествующе повернулась к доктору Куимперу. — Вы не знали, правда, доктор, когда душили ту женщину в поезде, что кто-то видел, как вы это делали? Вас видела вот эта моя подруга, миссис Макгилликадди. Она вас видела. Вы понимаете? Видела вас собственными глазами. Она ехала в другом поезде, идущем параллельно вашему.

— Какого черта? — Доктор Куимпер быстро шагнул к миссис Макгилликадди, но мисс Марпл с прежней быстротой встала между ними.

— Да, — произнесла она. — Моя подруга вас видела; она вас узнала и даст показания под присягой в суде. Думаю, не часто, — продолжала мисс Марпл своим мягким, жалобным голосом, — кто-то действительно видит, как совершается убийство. Разумеется, обычно есть лишь косвенные улики. Но в этом случае обстоятельства были очень необычными: кто-то видел убийство своими глазами.

— Чертова старая ведьма, — произнес доктор Куимпер. Он рванулся к мисс Марпл, но на этот раз его схватил за плечо Седрик.

— Значит, это вы — тот проклятый убийца, да? — сказал он, разворачивая его к себе. — Вы мне никогда не нравились, и я всегда считал, что с вами что-то не так, но видит бог, я вас никогда не подозревал.

На помощь Седрику быстро пришел Брайан Истли. В комнату из двери в глубине вошли инспектор Крэддок и инспектор Бэкон.

— Доктор Куимпер, — произнес последний. — Я должен вас предупредить, что...

— Идите к черту с вашими предупреждениями, — перебил его доктор Куимпер. — Вы думаете, кто-то поверит тому, что говорит пара свихнувшихся старух? Кто когда-нибудь слышал этот вздор о поезде?

Мисс Марпл ответила:

— Элспет Макгилликадди сообщила об убийстве в полицию сразу же, двадцатого декабря, и дала описание мужчины.

Доктор Куимпер внезапно приподнял плечи.

— Могло же человеку так дьявольски не повезти, — произнес он.

— Но... — начала миссис Макгилликадди.

— Помолчи, Элспет, — сказала мисс Марпл.

— Зачем мне было убивать совершенно незнакомую женщину? — спросил доктор Куимпер.

— Она не была незнакомой женщиной, — ответил инспектор Крэддок. — Она была вашей женой.

Глава 27

— Итак, вы видите, — сказала мисс Марпл, — что все оказалось очень и очень просто, как я уже начала подозревать. Самый простой вид преступления. По-видимому, многие мужчины убивают своих жен.

Миссис Макгилликадди посмотрела на мисс Марпл и инспектора Крэддока.

— Я была бы вам очень обязана, — сказала она, — если бы вы ввели меня немного в курс дела.

— Понимаешь, — сказала мисс Марпл, — он понял, что ему подворачивается случай заполучить богатую жену, Эмму Крэкенторп. Только вот не мог на ней жениться, так как уже был женат. Они расстались много лет назад, но она не давала ему развода. Это хорошо совпадало с тем, что рассказал мне инспектор Крэддок о той девушке, которая называла себя Анной Стравинской. У нее был муж-англичанин, как она сказала одной из подруг, и еще было сказано, что она — ревностная католичка. Доктор Куимпер не мог пойти на риск стать двоеженцем, женившись на Эмме, поэтому решил, будучи безжалостным и хладнокровным человеком, избавиться от своей жены. Идея убить ее в поезде, а потом спрятать тело в саркофаге в амбаре была очень умной. Доктор хотел, чтобы убийство связали с семьей Крэкенторп. Он заранее написал письмо Эмме якобы от имени Мартины, жениться на которой собирался Эдмунд Крэкенторп. Видите ли, Эмма все рассказала доктору Куимперу о своем брате. Затем в подходящий момент доктор одобрил ее решение пойти в полицию с этой историей. Он хотел, чтобы мертвую женщину опознали как Мартину. Я думаю, он услышал, что полиция Парижа проводит расследование насчет Анны Стравинской, и поэтому подстроил так, чтобы от нее пришла открытка с Ямайки.

Ему было легко договориться о встрече со своей женой в Лондоне, сказать ей, что он надеется помириться с ней и что ему хотелось бы, чтобы она приехала «познакомиться с его семьей». Мы не будем говорить о следующей части этой истории, о ней очень неприятно думать. Конечно, доктор — жадный человек. Когда он подумал о том, как много из его дохода уйдет на налоги, он начал размышлять о том, что хорошо бы получить гораздо большую часть капитала. Возможно, доктор уже думал об этом до того, как убил свою жену. В любом случае он начал распускать слухи, что кто-то пытается отравить старого мистера Крэкенторпа, чтобы подготовить почву, а потом стал давать мышьяк всей семье. Не слишком много, конечно, так как он не хотел, чтобы старик Крэкенторп умер.

— Но я все равно не понимаю, как ему это удалось, — сказал Крэддок. — Его не было в доме, когда готовили карри.

— О, но тогда в карри не было мышьяка, — сказала мисс Марпл. — Доктор положил его в карри потом, когда забрал его на анализ. Вероятно, раньше он положил мышьяк в кувшин с коктейлем. Потом, конечно, ему было легко, в качестве лечащего врача, отравить Альфреда Крэкенторпа, а также отправить таблетки Гарольду в Лондон. Чтобы обеспечить себе безопасность, он сказал Гарольду, будто тот больше не нуждается в таблетках. Все, что он делал, было смелым и дерзким, продиктованным жестокостью и жадностью, и мне очень, очень жаль, — закончила мисс Марпл с самым суровым видом, на какой только способна пушистая старая дама, — что смертную казнь отменили, потому что мне кажется, если кого-то и следует повесить, так это доктора Куимпера.

— Ну, ну, — произнес инспектор Крэддок.

— Знаете, мне пришло в голову, — продолжала мисс Марпл, — что даже если человека видят сзади, тем не менее у него очень характерный вид. Я подумала, что если бы Элспет увидела доктора Куимпера точно в такой же позе, в какой она видела того человека в поезде, то есть со спины, склонившегося над женщиной, которую он держал бы за горло, то я была почти уверена, что она узнала бы его или издала бы какой-то испуганный возглас. Вот почему мне пришлось осуществить мой маленький план с любезной помощью Люси.

— Должна признаться, — сказала миссис Макгилликад-ди, — я была потрясена. Я сказала «это он» раньше, чем сумела сдержаться. И все-таки я ведь не видела лица этого человека, и...

— Я ужасно боялась, что ты произнесешь это вслух, Элспет, — сказала мисс Марпл.

— Я собиралась, — сказала миссис Макгилликадди. — Я собиралась сказать, что, конечно, не видела его лица.

— Это было бы фатальной ошибкой! — воскликнула мисс Марпл. — Понимаешь, дорогая, он подумал, что ты действительно его узнала. То есть он ведь не знал, что ты не видела его лица.

— Значит, хорошо, что я придержала язык, — сказала миссис Макгилликадди.

— Я бы не позволила тебе произнести больше ни слова, — заверила ее мисс Марпл.

Крэддок неожиданно рассмеялся.

— Вы двое! — сказал он. — Вы прекрасная пара. Что дальше, мисс Марпл? Каким будет счастливый конец? Что произойдет с бедной Эммой Крэкенторп, например?

— Она избавится от своих чувств к доктору, конечно, — ответила мисс Марпл, — и мне кажется, если ее отец умрет — а я не думаю, что он такой крепкий, как ему кажется, — что она отправится в круиз или поживет за границей, как Джеральдина Уэбб, и полагаю, что-нибудь из этого получится. Надеюсь, это будет более приятный мужчина, чем доктор Куимпер.

— А как насчет Люси Айлзбэрроу? Здесь тоже зазвенят свадебные колокола?

— Возможно, — ответила мисс Марпл. — Я бы не удивилась.

— Кого из них она выберет? — спросил Дермот Крэддок.

— Разве вы не знаете? — удивилась мисс Марпл.

— Нет, не знаю, — признался инспектор. — А вы?

— О да, мне кажется, знаю, — ответила мисс Марпл.

И подмигнула ему.

ДЕЛО СМОТРИТЕЛЬНИЦЫ

СВЯТОЕ МЕСТО

Жена священника вышла из-за угла своего дома, едва удерживая в руках охапку хризантем. На ее грубые, прочно сшитые туфли в изобилии налипла жирная садовая земля; частички почвы попали ей даже на нос, о чем она, разумеется, не подозревала.

Подойдя к старой, висевшей на одной петле калитке, она вступила с ней в единоборство, ибо та никак не хотела открываться. Налетевший порыв ветра подхватил было ее замасленную фетровую шляпку и снова опустил на голову —  еще более набекрень.

—  Тьфу ты! —  воскликнула Пончик.

Прозвище это миссис Хармон получила по вполне понятной причине еще в детстве, и с тех пор оно прилипло к ней намертво, хотя родители-оптимисты и нарекли ее когда-то Дианой.

Крепче прижав хризантемы, она протиснулась в калитку и, пройдя через церковный двор, подошла к дверям церкви.

Ноябрьский воздух был мягким и сырым. Плывущие по небу облака оставляли то здесь, то там лоскутки голубого неба. Внутри, в церкви, было темно и холодно. Ее протапливали только к службе.

—  Бр-р-р! —  выразительно произнесла жена священника. —  Лучше управиться поскорее. А то здесь умрешь от холода.

С быстротою, свидетельствующей о долгой практике, она приготовила всю необходимую утварь: вазы, кувшин с водой, подставки для цветов. «Жаль, что у нас нет лилий, —  подумала миссис Хармон, —  до чего надоели эти жалкие хризантемы». Проворными пальцами она брала их по одной и ставила в вазу.

В создаваемых ею букетах никогда не было ничего художественного или оригинального, ничего особенного, но ведь и сама Пончик не отличалась ни оригинальностью, ни художественным вкусом, однако в них чувствовалось что-то домашнее, приятное. Она осторожно взяла вазы и пошла к алтарю по проходу между скамьями. И тут выглянуло солнце.

Его лучи проникали сквозь восточное окно, украшенное грубоватым витражом с преобладающими синим и красным цветами —  подарок богатого прихожанина во времена королевы Виктории. Эта неожиданно обильная красочность заставила ее почти вздрогнуть. «Как драгоценные камни в ювелирной лавке», —  подумалось ей. Внезапно она остановилась, заметив что-то впереди. На ступенях алтаря смутно виднелась какая-то неясная тень.

Осторожно поставив цветы, Пончик подошла к ступеням и, наклонившись посмотреть, что там, увидела лежащего ничком человека. Она опустилась рядом с ним на колени и медленно, осторожно перевернула. Ее пальцы нащупали пульс —  такой слабый и неровный, что это говорило само за себя, так же как и зеленоватый оттенок бледного лица. Ей пришло на ум, что он, без сомнения, умирает.

То был мужчина лет сорока пяти, одетый в темный поношенный костюм. Она отпустила его обмякшую руку, к которой только что прикасалась, и посмотрела на другую. Та была стиснута в кулак у самой груди. Приглядевшись, она увидела, что в кулаке зажато нечто, напоминающее клок шерсти или большой носовой платок, и он прижимал это к ребрам. Вокруг стиснутой руки виднелись засохшие капли какой-то коричневатой жидкости, и Пончик угадала в ней запекшуюся кровь. Миссис Хармон приподняла голову и нахмурилась.

До сих пор глаза человека были закрыты, но в это мгновение он внезапно открыл их и устремил взгляд на ее лицо. Взгляд не был ни удивленным, ни блуждающим. Он казался вполне живым и все понимающим. Губы зашевелились, и Пончик подалась вперед, чтобы уловить слова или, вернее, слово. Ибо лишь одно слово и было произнесено:

—  Святое...

Ей показалось, что, когда он произнес —  нет, скорее даже выдохнул это слово, —  его лицо словно осветилось изнутри едва заметной улыбкой. Нет, она не могла ошибиться, потому что мгновение спустя он опять повторил:

—  Святое...

Затем последовал слабый продолжительный вздох, и глаза умирающего снова закрылись. Ее пальцы вновь коснулись его запястья. Пульс еще прощупывался, но стал чуть заметным, прерывистым. Миссис Хармон встала, приняв решение.

—  Не двигайтесь, —  попросила она, —  старайтесь не двигаться. Я схожу за помощью.

Раненый снова открыл глаза, но теперь устремил взор на разноцветные лучи солнца, проникающие сквозь витраж. Его губы пробормотали что-то, чего Пончик не смогла вполне разобрать. К ее недоумению, ей показалось, что незнакомец прошептал имя ее мужа.

—  Юлиан? —  переспросила она. —  Вы искали здесь Юлиана?

Раненый не ответил. Теперь он лежал закрыв глаза, дыхание стало неглубоким, едва заметным.

Миссис Хармон повернулась и быстро пошла из церкви. Выйдя на крыльцо, она взглянула на часы и удовлетворенно кивнула. Доктор Гриффитс должен еще вести прием. До него всего пара минут ходьбы. Она сразу прошла через приемную, не тратя времени, чтобы постучать или позвонить в дверь, и заглянула в кабинет.

—  Идите скорее, —  настойчиво позвала она, —  в церкви человек умирает.

Спустя несколько минут доктор Гриффитс уже бегло осмотрел раненого.

—  Можно перенести его в ваш дом? Там я смогу лучше о нем позаботиться, —  произнес он, вставая с колен, —  хотя сомневаюсь, чтобы от этого был прок.

—  Конечно, —  отозвалась Пончик, —  пойду все приготовлю. И пришлю Харпера с Джонсом, хорошо? Чтобы помочь вам его нести.

—  Спасибо. Я вызову от вас карету «Скорой помощи», но, боюсь, пока она едет... —  Он замолчал, не докончив.

—  Внутреннее кровотечение? —  спросила Пончик.

Доктор Гриффитс кивнул.

—  И каким только ветром его сюда занесло? —  проговорил он.

—  Думаю, он провел тут всю ночь, —  предположила Пончик. —  Харпер отпирает церковь утром, когда идет работать, но обычно не заходит внутрь.

Всего минут пять спустя доктор Гриффитс уже повесил на место телефонную трубку и вернулся в жилую комнату, где на диване, застланном на скорую руку шерстяными одеялами, лежал раненый. Пончик только-только успела прибраться после осмотра больного и теперь держала в руках тазик с водой.

—  Вот такие дела, —  сообщил Гриффитс. —  «Скорая» вызвана, полиция уведомлена.

Он постоял, хмурясь и глядя на лежащего перед ним пациента. Тот по-прежнему не открывал глаза, но каким-то нервным, судорожным движением все время пытался прижать к боку левую руку.

—  В него стреляли, —  сказал Гриффитс. —  Стреляли в очень тесном помещении. Он скатал свой носовой платок, сделав из него что-то вроде тампона, и затолкал в рану, чтобы остановить кровотечение.

—  Он мог пройти большое расстояние после того, как это случилось? —  спросила Пончик.

—  О да, это вполне возможно. Известен случай, когда смертельно раненный человек встал и пошел вдоль по улице словно ни в чем не бывало и лишь минут пять или десять спустя внезапно потерял сознание. Так что совсем не обязательно в него стреляли в церкви. Вовсе нет. Точно так же это могло случиться и на некотором расстоянии от нее. А кроме того, он мог выстрелить сам в себя, уронить револьвер, а потом направиться в церковь, повинуясь какому-то внутреннему зову. Не совсем понимаю, почему он пришел в церковь, а не в дом священника.

—  А я знаю почему, —  сообщила Пончик. —  Он так и сказал: «Святое место».

Доктор недоуменно взглянул на нее.

—  Святое место? —  переспросил он.

—  А вот и Юлиан, —  Пончик обернулась на звук шагов мужа, донесшийся из прихожей. —  Юлиан! Иди сюда.

В комнату вошел приходской священник Юлиан Хармон. Он казался старше своих лет оттого, что всегда напускал на себя какой-то ученый рассеянный вид.

—  Боже мой! —  произнес Юлиан Хармон, останавливая мягкий и удивленный взгляд на хирургических инструментах и на распростертом на диване безжизненном теле.

—  Он был в церкви, умирал, —  принялась объяснять Пончик, экономя, как всегда, слова. —  У него огнестрельная рана. Ты знаешь его, Юлиан? Кажется, он произнес твое имя.

Священник подошел к дивану и посмотрел на умирающего.

—  Бедняга, —  проговорил он и покачал головой. —  Нет, я его не знаю. Почти уверен, что прежде не видел его никогда.

В это мгновение лежащий снова открыл глаза. Он перевел взгляд с доктора на Юлиана Хармона и с него на его жену. Умирающий стал вглядываться в ее лицо. Гриффитс шагнул к нему и настойчивым тоном сказал:

—  Не могли бы вы объяснить нам...

Но незнакомец, не отрывая глаз от хозяйки дома, пробормотал слабым голосом:

—  Прошу... прошу...

Затем по его телу прошла легкая дрожь, и он умер...

Сержант Хейес лизнул карандаш и перевернул страницу блокнота.

—  Итак, это все, что вы мне можете рассказать, миссис Хармон?

—  Да, все, —  сказала Пончик. —  Вот вещи из его карманов.

На столе рядом с локтем сержанта Хейеса лежали бумажник, видавшие виды старые часы с инициалами В.С. и обратный билет до Лондона. Ничего больше.

—  Удалось выяснить, кто он? —  осведомилась Пончик.

—  В полицию звонили некие мистер и миссис Экклз. По-видимому, он ее брат. Убитого звали Сэндборн. В последнее время у него были проблемы и со здоровьем, и с нервами. Недавно он почувствовал себя хуже. Позавчера вышел из дома и не вернулся. И у него был револьвер.

—  А здесь он сошел с поезда и застрелился, —  подхватила собеседница. —  Но почему?

—  Ну, понимаете ли, у него была депрессия...

Пончик не дала ему договорить.

—  Я не о том. Я спрашиваю: почему он оказался здесь?

Поскольку сержант Хейес явно не знал ответа на сей вопрос, он предпочел ответить уклончиво:

—  Он приехал автобусом, что прибывает в пять десять.

—  Приехал, но почему? —  настаивала Пончик.

—  Не знаю, миссис Хармон, —  сдался наконец сержант Хейес. —  Это нельзя объяснить. Если рассудок помрачен...

Но Пончик докончила вместо него:

—  То это можно сделать где угодно. И все-таки, мне кажется, необязательно садиться на автобус и ехать в такую глушь, как наша. Ведь он, кажется, здесь никого и не знал?

—  Трудно сказать наверняка, —  промямлил сержант.

Он виновато покашлял и проговорил, вставая со стула:

—  Собственно говоря, если вы, мэм, не возражаете, то, может быть, вы позволите, чтобы мистер и миссис Экклз приехали поговорить с вами.

—  Конечно, не возражаю, —  отозвалась Пончик, —  само собой разумеется. Но только что я могу им сказать?

—  Ну, вы уж там как-нибудь, —  порекомендовал сержант.

—  Единственное, что утешает, —  проговорила Пончик, провожая его до крыльца, —  что это не убийство.

К воротам подъехал автомобиль. Взглянув на него, сержант Хейес предположил:

—  Похоже, миссис и мистер Экклз уже добрались сюда, мэм, чтобы потолковать с вами.

Жена священника поняла, что ей придется хорошенько заставить себя выполнить эту нелегкую повинность. «В конце концов, —  подумалось ей, —  я всегда могу позвать на помощь Юлиана. Когда люди теряют близких, служитель церкви всегда окажется кстати».

Пожалуй, она не смогла бы сказать ясно, какими она представляла себе мистера и миссис Экклз, однако, приветствуя их, она не могла отделаться от чувства, что сильно удивлена. Мистер Экклз оказался тучным багровощеким мужчиной, который в иных обстоятельствах, вероятно, был жизнерадостным весельчаком. Миссис Экклз наверняка обожала выставлять себя напоказ, хотя сейчас это не слишком бросалось в глаза. Отличительной чертой ее внешности был маленький злой рот с поджатыми губами. Ее голосок звучал высоко и пронзительно.

—  Можете сами представить, миссис Хармон, какой это был страшный удар, —  произнесла она.

—  Конечно, —  ответила Пончик, —  понимаю. Прошу вас, садитесь. Могу ли я предложить вам... хотя, пожалуй, для чая еще рановато...

Мистер Экклз сделал протестующий жест пухлой ручкой.

—  Нет, нет не утруждайте себя ради нас, —  возразил он. —  Мы и так вам обязаны; уверяю, вы так любезны. Мы просто хотели... ну... вы понимаете... что там сказал бедняга Вильям и все такое?

—  Он долго пробыл за границей, —  принялась объяснять миссис Экклз, —  и я уверена, что его жизнь там была не сахар. Очень уж он тихим стал, когда вернулся домой, все время в депрессии. Заявлял, что мир не стоит того, чтобы в нем жить, что ему не к чему стремиться и нечего ждать. Бедный Вилли, он вечно хандрил.

Пончик ничего не ответила, но посмотрела на них пристально.

—  Представляете, стянул револьвер мужа, —  продолжила миссис Экклз через секунду-другую. —  Ничего не сказал. Потом приезжает сюда на автобусе. Думаю, очень мило с его стороны. Не захотел сделать это в нашем доме.

—  Ах, бедняга, —  вздохнул мистер Экклз, —  но не нам его осуждать.

Опять повисла короткая пауза, после которой мистер Экклз продолжил:

—  Он оставил какую-нибудь записку? Что-либо на прощанье, хоть несколько слов? —  И он пристально посмотрел на хозяйку дома ясными глазками, довольно похожими на поросячьи.

Миссис Экклз между тем подалась вперед, словно с нетерпением ожидала ответа.

—  Нет, —  спокойным голосом ответила Пончик. —  Он пришел умирать в церковь, желая найти убежище в святом месте.

—  Убежище? —  переспросила миссис Экклз, и в ее голосе прозвучало непонимание. —  Убежище? Кажется, я не вполне...

Ее перебил мистер Экклз:

—  В святом месте, дорогая, —  нетерпеливо разъяснил он, —  вот что имеет в виду супруга священника. Ты же ведь знаешь, самоубийство —  грех. Думаю, он хотел помолиться Богу о прощении.

—  Перед самой смертью он пытался что-то сказать, —  припомнила Пончик. —  «Прошу...» —  начал он, да так и не смог закончить.

Миссис Экклз приложила к глазам носовой платок и потянула носом.

—  О, господи, —  проговорила она. —  Как это жутко трогательно, правда?

—  Ну полно, полно, Памела, —  отозвался муж. —  Не принимай чересчур близко к сердцу. Тут уж ничем не поможешь. Бедный Вилли. Теперь наконец он обрел покой. Большое вам спасибо, миссис Хармон. Надеюсь, мы не слишком оторвали вас от дел. Мы понимаем, как много их у жены священника.

На прощанье они пожали ей руку. Уже уходя, Экклз неожиданно обернулся к ней и сказал:

—  Ах да, вот еще что. Надеюсь его одежда у вас?

—  Одежда? —  нахмурилась Пончик.

—  Ну да, —  пришла на помощь мужу миссис Экклз, —  нам бы хотелось забрать все его вещи. Мы, знаете, так сентиментальны.

—  У него в карманах лежали часы, бумажник и железнодорожный билет, —  сообщила Пончик. —  Я отдала их сержанту Хейесу.

—  Тогда все в порядке, —  сказал мистер Экклз. —  Надеюсь, он их нам передаст. Все, что нам нужно, должно быть в бумажнике.

—  Там находилась только однофунтовая банкнота, —  возразила Пончик, —  больше ничего.

—  Никаких писем? Ничего вроде этого?

Пончик покачала головой.

—  Что же, тогда еще раз спасибо, миссис Хармон. А вот насчет пиджака —  наверно, полицейский тоже его забрал или как?

Пончик нахмурила брови, напрягая память.

—  Нет, —  проговорила она. —  Кажется, нет... Дайте-ка припомнить. Мы с доктором сняли его, чтобы осмотреть рану. —  Она обвела комнату рассеянным взглядом. —  Должно быть, я унесла его наверх вместе с тазиком и полотенцами.

—  Если не возражаете, миссис Хармон, то мне бы хотелось... Он будет нам дорог... Этот пиджак, видите ли, последняя вещь, которую он носил. Поймите, жена у меня такая сентиментальная по этой части.

—  Разумеется, —  согласилась Пончик. —  Однако не почистить ли мне его сперва? Боюсь, он довольно сильно... как бы... запачкан.

—  О нет, нет, нет, это ничего.

Пончик нахмурилась.

—  Тогда дайте сообразить, где... Простите, я на минутку. —  Она поднялась наверх и вернулась лишь через несколько минут. —  Простите, —  произнесла она, переводя дыхание. —  Женщина, что помогает мне по хозяйству, положила его вместе с другой одеждой, приготовленной для чистки. Я не сразу нашла. Вот он. Сейчас заверну в оберточную бумагу.

Она проделала это, несмотря на протесты, и после нового прощания, сопровождающегося еще одним излиянием слов благодарности, Экклзы отбыли.

Возвращаясь от входной двери, Пончик медленно пересекла прихожую и прошла в кабинет. Преподобный Юлиан Хармон оторвался от сочинения проповеди и поднял на нее потеплевший взгляд. Он уже было совсем испугался, что его так и оставят блуждать в лабиринтах политических отношений между Иудеей и Персией времен царя Кира.

—  Что, дорогая? —  произнес он с надеждой.

—  Юлиан, —  обратилась к нему Пончик. —  Объясни мне точно, какова связь между понятиями «убежище» и «святое место».

Юлиан Хармон с благодарным видом отложил в сторону листки с проповедью.

—  Видишь ли, —  начал он, —  святым местом в римских и греческих храмах являлась целла, то есть святилище, где помещалась статуя бога. В английском языке с этим словом связано и понятие убежища, ибо латинское слово ara, обозначающее «алтарь», переводится так же, как «убежище, защита». —  В его голосе зазвучали ученые нотки, и он продолжил: —  В 399 году от Рождества Христова право на получение убежища в христианских храмах было признано окончательно и бесповоротно. В Англии наиболее раннее упоминание о праве на убежище в церкви содержится в кодексе законов короля Этельберта, то есть от Рождества Христова в шестьсот...

И он продолжал говорить в том же духе еще какое-то время, но затем, как это часто случалось, его смутило то, с каким видом жена выслушивает его ученые рассуждения.

—  Дорогой, —  проговорила она, —  ты действительно прелесть.

И, наклонившись, она поцеловала его в кончик носа. Юлиан ощутил себя собачкой, вознагражденной за умело исполненный хитрый трюк.

—  Экклзы у нас уже побывали, —  сообщила Пончик.

Ее муж нахмурился.

—  Экклзы? Я вроде не помню...

—  Ты их не знаешь. Это сестра человека из церкви и ее муж.

—  О боже, тебе следовало меня позвать.

—  В этом не было необходимости, —  возразила Пончик. —  Они не нуждались в утешении. Так что хотелось бы мне знать... —  Она слегка нахмурила брови. —  Если я оставлю тебе завтра в духовке запеканку из риса, мяса и овощей, ты продержишься до моего возвращения? Мне придется съездить в Лондон и мчаться на всех парусах.

—  Парусах? —  Муж посмотрел на нее непонимающе. —  Ты имеешь в виду гонки на яхтах или что-нибудь в этом роде?

Пончик рассмеялась.

—  Нет, дорогой. Я хотела сказать, что мне нужно незамедлительно съездить на специальную распродажу холщовых тканей в универмаг Барроуз-энд-Портманз. Ну там, понимаешь, всякие простыни, скатерти, полотенца, салфетки. Не знаю, что мы делаем с нашими салфетками, что они так быстро изнашиваются. Кроме того, —  добавила она с задумчивым видом, —  думаю, мне следует навестить тетушку Джейн.

Мисс Джейн Марпл, та самая милейшая пожилая леди, о которой шла речь, уже десять дней наслаждалась прелестями столичной жизни, уютно устроившись в расположенной на мансарде квартирке своего племянника.

—  Как это мило со стороны моего дорогого Раймонда, —  проворковала она. —  Они с Джоан уехали на десять дней в Америку и настояли, чтобы я поселилась тут и немножко развлеклась. А теперь, голубушка Пончик, расскажи мне скорей о том, что, судя по всему, тебя очень волнует.

Пончик была у мисс Марпл любимой крестницей, и старушке доставило большое удовольствие наблюдать за тем, как та, сдвинув на самый затылок свою лучшую фетровую шляпку, начала рассказ.

Отчет о происшедшем был ясен и краток. Мисс Марпл кивнула, едва Пончик закончила.

—  Понятно, —  произнесла она. —  Ну да, понятно.

—  Вот почему мне так захотелось тебя навестить, —  извинилась Пончик. —  Я, видишь ли, не так умна...

—  Но ты умна, дорогая.

—  Нет, вовсе нет. Не так умна, как Юлиан.

—  Юлиан, конечно, обладает весьма солидным интеллектом, —  не стала спорить мисс Марпл.

—  Вот именно, —  согласилась Пончик. —  У Юлиана интеллект, а у меня же, напротив, способность рассуждать здраво.

—  У тебя полно здравого смысла, Пончик, и ты очень смышленая.

—  Понимаешь, я никак не могу решить, что мне следует делать. Я не могу посоветоваться с Юлианом, потому что... я имею в виду, Юлиан, он такой прямолинейный.

Мисс Марпл, оказывается, прекрасно поняла, что хотела сказать ее крестница, и ответила:

—  Я знаю, что ты имеешь в виду. Мы женщины... ну, в общем, совсем другое дело. Однако вернемся к произошедшему. Ты рассказала, что случилось, Пончик, но мне бы сперва хотелось поточнее узнать, что ты думаешь.

—  Тут что-то не так, —  ответила та. —  Тот умирающий в церкви знал все о том, что в этом святом месте он имеет право на убежище. Он произнес те слова как раз так, как это сделал бы Юлиан. То есть он был начитан и образован. И если бы это было самоубийство, он не притащился бы после в церковь и не стал говорить о святом месте. Он явно подразумевал, что имеет право на убежище, что предполагает наличие как преследования, так и веры в то, что в церкви он в безопасности. Преследователи не могут причинить там зло. Когда-то человека не могла там достать даже рука закона.

Она вопросительно посмотрела на мисс Марпл. Та кивнула. Пончик продолжила:

—  А Экклзы, которые к нам приезжали, совсем другие. Грубые и невежественные. И вот еще что. Те часы —  часы умершего. На задней крышке были инициалы В.С. А внутри —  я их открывала —  мельчайшими буковками написано: «Вальтеру от отца» и дата. Вальтер. А Экклзы все время называли его Вильям или Вилли.

Мисс Марпл явно хотела что-то сказать, но Пончик не смогла удержаться и затараторила:

—  Конечно же, не всех называют тем именем, под которым они крещены. То есть я хорошо понимаю, что вас могут окрестить Вильямом и называть Порги, или Кэрротс, или как-либо еще. Но сестра не станет называть вас Вильямом или Вилли, если вас зовут Вальтер.

—  Ты думаешь, что она не его сестра?

—  Я совершенно уверена, что она ему не сестра. Они были ужасны —  оба. Они явились в наш дом забрать его вещи и выведать, не сказал ли он что-то перед смертью. Когда я сказала, что нет, они почувствовали облегчение —  я поняла это по их лицам. Мне думается, —  подытожила Пончик, —  что это Экклз его застрелил.

—  Убийство? —  спросила мисс Марпл.

—  Да, —  подтвердила Пончик, —  убийство. Вот почему я пришла к тебе, дорогая.

Последнее замечание могло бы показаться неуместным для непосвященного, но в определенных кругах за мисс Марпл укрепилась репутация человека, сведущего по части убийств.

—  Перед смертью он сказал мне «прошу», —  продолжила Пончик. —  Он хотел, чтобы я для него что-то сделала. Самое ужасное, я не имею понятия, что именно.

Мисс Марпл поразмышляла секунду-другую, а затем обратилась к вопросу, который уже приходил в голову ее собеседнице.

—  А почему он вообще там оказался? —  спросила она.

—  Вы намекаете, —  проговорила Пончик, —  что если вам нужно убежище в святом месте, вы можете заскочить в любую церковь где угодно. Для этого нет нужды садиться в автобус, который ходит лишь четыре раза в день, и выходить в таком глухом местечке, как наше.

—  Он обязательно приехал с какой-то целью, —  подумала вслух мисс Марпл. —  Он явно приехал, чтобы с кем-то встретиться. Чиппинг-Клегхорн совсем небольшая деревушка, Пончик. Тебе, должно быть, самой приходило кое-что в голову насчет того, к кому бы он мог приехать?

Пончик перебрала в памяти обитателей деревушки и в сомнении покачала головой.

—  Собственно говоря, —  ответила она, —  это мог быть кто угодно.

—  Он никого не назвал по имени?

—  Он произнес имя Юлиан, верней, я подумала, что он произнес это имя, пожалуй, это могла быть какая-то Юлия. Однако, насколько я знаю, у нас в Чиппинг-Клегхорне вовсе нет никакой Юлии.

Она прищурила глаза, стараясь воскресить в памяти все, что произошло в тот день. Человека, лежащего на ступенях алтаря, свет, льющийся через витраж из красных и синих стеклышек, которые солнце делало похожими на ювелирные украшения из драгоценных камней.

—  Ювелирные... —  задумчиво произнесла мисс Марпл.

—  А теперь, —  продолжила Пончик, —  я подхожу к самому важному. К тому, из-за чего я сегодня на самом деле и приехала. Понимаешь, Экклзы разыграли целый спектакль, желая заполучить пиджак. Мы сняли его, когда доктор осматривал раненого. То был, наверное, самый старый и поношенный из всех пиджаков —  зачем он им понадобился, непонятно. Они притворились, что все дело в сентиментальных воспоминаниях, да это все чепуха. Но все равно я пошла его искать и, когда поднималась по лестнице, вспомнила, как раненый все время схватывал что-то рукой, как будто что-то нащупывал в пиджаке. Так что когда я взяла пиджак в руки, то осмотрела его очень внимательно и увидела, что в одном месте подкладка пришита заново и другими нитками. Поэтому я ее слегка оторвала и нашла под ней кусочек бумаги. Я ее вынула и снова аккуратно пришила подкладку подходящей по цвету ниткой. Я была очень осторожна и не думаю, чтобы Экклзы догадались, что я это сделала. Мне так кажется, но я не могу быть вполне уверена. Потом я спустилась вниз, отдала им пиджак и придумала кое-что, чтобы объяснить, почему задержалась.

—  Кусочек бумаги? —  переспросила мисс Марпл.

Пончик открыла сумочку.

—  Я не стала показывать его Юлиану, —  объяснила она, —  потому что он бы сказал, что его следует отдать Экклзам. Но я подумала, что лучше привезти его тебе.

—  Багажная квитанция, —  определила мисс Марпл, внимательно ее разглядывая. —  Лондонский вокзал Паддингтон.

—  А в кармане у него лежал обратный билет до Паддингтона, —  добавила Пончик.

И обе женщины посмотрели друг другу в глаза.

—  Это взывает к действию, —  решительно заявила мисс Марпл. —  Но, думается, следует соблюдать осторожность. А не заметила ли ты, милочка, не шел ли кто за тобой следом, когда ты сегодня приехала в Лондон?

—  Следом! —  воскликнула Пончик. —  Неужели ты думаешь...

—  Знаешь ли, я думаю, это вполне возможно, —  проговорила мисс Марпл. —  А когда что-то возможно, то, мне кажется, следует принять меры предосторожности. —  Она резко встала. —  Дорогая, ты приехала сюда под предлогом, что тебе нужно сходить на распродажу. Поэтому я считаю, что самым правильным для нас будет пойти на распродажу, но, прежде чем нам туда отправиться, возможно, следует кое-что сделать. Полагаю, —  добавила мисс Марпл таинственно, —  что мне в ближайшее время не понадобится старый костюм из крапчатого твида с бобровым воротником.

Примерно полтора часа спустя две дамы, одетые далеко не лучшим образом и выглядящие довольно потрепанно, со свертками белья под мышками, добытого в нелегкой борьбе, присели в маленьком уединенном кафе под названием «Яблоневая ветвь», чтобы подкрепиться стейком и фасолевым пудингом, за которым последовали яблочный пирог и заварной крем.

—  Полотенца для лица настоящего довоенного качества, —  с восторгом произнесла мисс Марпл, учащенно дыша. —  И, кстати, на них буква Д. Как повезло, что у Раймонда жену зовут Джоанна. Я отложу их и не буду пользоваться, пока нет особой нужды, и тогда они ей пригодятся, если я преставлюсь раньше, чем ожидаю.

—  Мне в самом деле нужны салфетки, —  сказала Пончик. —  И мне достались по-настоящему дешевые, хоть и не такие, как те, что ухватила передо мной та рыжая тетка.

В этот момент в «Яблоневую ветвь» вошла молодая дама, шикарно одетая и впечатляющая обилием румян и губной помады. Она обвела помещение рассеянным взглядом и спустя секунду-другую подошла торопливым шагом к их столику. Положив у локтя мисс Марпл какой-то конверт, она обратилась к ней:

—  Возьмите, мисс, —  сказала дама отрывисто.

—  Спасибо Глэдис, —  ответила мисс Марпл. —  Большое спасибо. Вы очень любезны.

—  Всегда рада сделать вам одолжение, —  проговорила Глэдис. —  Эрни постоянно говорит: «Всему хорошему ты научилась у этой твоей мисс Марпл, когда была у нее в услужении». И можете быть уверены, что я всегда готова угодить вам, мисс.

—  Какая милая девочка, —  отметила мисс Марпл, как только Глэдис вышла. —  Такая добрая и всегда готова прийти на помощь.

Она заглянула в конверт и затем передала его собеседнице.

—  А теперь, дорогая, тебе следует быть как можно более осторожной, —  напомнила она. —  Между прочим, как ты думаешь, в мелчестерском полицейском участке все еще служит тот милый юный инспектор, с которым мне доводилось иметь дело?

—  Не знаю, —  ответила Пончик. —  Наверное.

—  Ну а если нет, —  проговорила мисс Марпл задумчиво, —  я всегда могу позвонить главному констеблю. Уж он-то, думаю, меня помнит.

—  Конечно, помнит, —  согласилась Пончик. —  Попробовал бы кто не запомнить. Другой такой нет. —  Она встала.

Приехав на вокзал Паддингтон, Пончик прошла в багажное отделение и протянула квитанцию. Спустя пару секунд ей был вручен довольно потертый старый чемодан, и с ним она проследовала на перрон.

Поездка домой прошла без происшествий. Когда поезд подошел к Чиппинг-Клегхорну, Пончик встала и подняла чемодан. Но едва она вышла из вагона, как подбежавший мужчина внезапно выхватил чемодан и бросился прочь по платформе.

—  Стой! —  закричала Пончик. —  Остановите его, остановите. Он взял мой чемодан.

Контролер, проверявший билеты при входе на перрон на этой захолустной станции, был настоящий тугодум, и едва он промямлил: «Эй вы, послушайте, так нельзя...» —  как роскошный удар в грудь откинул его в сторону, и мужчина с чемоданом выбежал со станции. Неподалеку его ждала машина. Засунув в нее чемодан, он уже собирался последовать за ним, но, прежде чем ему удалось это сделать, на его плечо легла рука стража закона, и голос полицейского констебля Абеля произнес:

—  Ну, в чем дело?

Тут, запыхавшись, прибежала со станции Пончик.

—  Он выхватил мой чемодан. Я с ним только что сошла с поезда.

—  Ерунда, —  ответил мужчина. —  Не понимаю, что имеет в виду эта леди. Это мой чемодан. Это я только что сошел с ним с поезда.

Он непонимающе посмотрел на нее, словно искал справедливости. Никто бы не догадался, что полицейский констебль Абель любил поболтать с миссис Хармон в нерабочее время, обсуждая достоинства и недостатки применения навоза и костной муки для выращивания роз.

—  Так вы говорите, мадам, что это ваш чемодан? —  задал вопрос полицейский констебль Абель.

—  Да, —  отвечала Пончик. —  Именно так.

—  А вы, сэр?

—  А я говорю, чемодан мой.

Мужчина был высок, темноволос и хорошо одет, у него был певучий голос и прекрасные манеры. Из машины раздался женский голос:

—  Конечно, это твой чемодан, Эдвин. Я тоже не понимаю, что нужно этой женщине.

—  Придется выяснить, —  вмешался полицейский констебль Абель. —  Если это ваш чемодан, мадам, что, по-вашему, в нем лежит?

—  Одежда, —  сообщила Пончик. —  Длинный крапчатый пиджак с бобровым воротником, два шерстяных джемпера и пара туфель.

—  Ну что же, все понятно. —  И констебль повернулся к темноволосому мужчине.

—  Я костюмер, работаю в театре, —  объяснил тот с важным видом. —  В этом чемодане находится театральный реквизит, который я привез из Лондона для любительского спектакля.

—  Прекрасно, сэр, —  сказал полицейский констебль Абель. —  Ну а теперь не заглянуть ли нам внутрь, чтобы выяснить, что же там находится? Можно пройти в полицейский участок, но если вы спешите, то отнесем чемодан обратно на станцию и откроем там.

—  Годится, —  согласился темноволосый. —  Между прочим, меня зовут Мосс, Эдвин Мосс.

Констебль взял чемодан, и они пошли на станцию.

—  Мы только пройдем в посылочное отделение, Джордж, —  сказал он контролеру.

Полицейский констебль Абель положил чемодан на прилавок посылочного отделения и открыл замок. Чемодан не был заперт. Пончик и мистер Эдвин Мосс стояли по обе стороны от него и обменивались неприязненными взглядами.

—  Ага! —  произнес полицейский констебль Абель, открывая крышку чемодана.

Внутри его, аккуратно сложенные, лежали длинный, довольно поношенный твидовый пиджак с бобровым воротником, а также два шерстяных джемпера и пара прогулочных туфель.

—  Все в точности, как вы сказали, мадам, —  отметил полицейский констебль Абель, поворачиваясь к миссис Хармон.

Никто не посмел бы назвать мистера Эдвина Мосса бесчувственным человеком. Его испуг и раскаяние не знали предела.

—  Я страшно извиняюсь, —  начал он. —  Правда, ужасно извиняюсь. Умоляю поверить мне, дорогая леди, когда я говорю вам, как сильно, сильно я сожалею. Мое поведение было непростительным, совершенно непростительным... —  Он посмотрел на свои часы. —  Я крайне спешу. Возможно, мой чемодан уехал вместе с поездом, —  еще раз приподняв шляпу, проговорил он медоточивым голосом, обращаясь к Пончику: —  Пожалуйста, пожалуйста извините меня. —  И спешно бросился вон из посылочного отделения.

—  И вы позволите ему уйти? —  спросила Пончик полицейского констебля Абеля заговорщическим шепотом.

Тот медленно и бесстрастно прикрыл один глаз, словно подмигивая.

—  Он не уйдет далеко, мэм. Вернее сказать, он не уйдет далеко без должного наблюдения, если вы понимаете, на что я намекаю.

—  О, —  облегченно вздохнула Пончик.

—  Та пожилая леди звонила по телефону, —  поведал полицейский констебль Абель, —  Та самая, что приезжала из Лондона несколько лет назад. Умнющая, правда? Однако ну и заваруха была сегодня. Не удивлюсь, если завтра утром инспектор или сержант наведаются к вам насчет всего этого.

Явился не кто иной, как сам инспектор Крэддок, о котором вспоминала мисс Марпл. Он приветствовал миссис Хармон улыбкой старого друга.

—  Опять преступление в Чиппинг-Клегхорне! —  воскликнул он жизнерадостно. —  У вас тут нет недостатка в сенсациях, не так ли, мисс Хармон?

—  Я бы могла без них обойтись, —  проговорила Пончик. —  Вы пришли задать мне какие-то вопросы или для разнообразия желаете рассказать что-нибудь сами?

—  Сперва кое-что расскажу, —  пообещал инспектор. —  Начну с того, что на мистера и миссис Экклз с некоторых пор уже обратили внимание. Есть основание полагать, что они связаны с несколькими грабежами в Западной Европе. Во-вторых, хотя мистер Экклз действительно имеет брата по фамилии Сэндборн, который недавно вернулся из-за границы, тот человек, которого вчера вы нашли умирающим в церкви, был определенно не Сэндборн.

—  Я знала, что это так, —  ответила Пончик. —  Начать с того, что его звали Вальтер, а не Вильям.

Инспектор кивнул.

—  Его звали Вальтер Сент-Джон, и сорок восемь часов назад он сбежал из Черрингтонской тюрьмы.

—  Ну разумеется, —  прошептала себе под нос Пончик. —  Его преследовала рука закона, и он искал убежища в святом месте. —  Затем она обратилась с вопросом: —  Так что же он сделал?

—  Мне придется начать довольно издалека. Это запутанная история. Несколько лет назад некая танцовщица совершала турне, выступая в различных мюзик-холлах. Не думаю, чтобы вы когда-либо о ней слышали, но она специализировалась на некоем сюжете из «Сказок тысяча и одной ночи» под названием «Аладдин в пещере сокровищ». При этом на ней были украшения из фальшивых бриллиантов и больше почти ничего. То была, пожалуй, не бог весть какая танцовщица, но зато она была, как бы это сказать... привлекательна. Так или иначе, некий азиатский принц воспылал к ней очень большой симпатией. Среди всего, что он ей подарил, было великолепное изумрудное ожерелье.

—  Те самые знаменитые драгоценные камни раджи? —  произнесла Пончик восторженно.

Инспектор Крэддок кашлянул.

—  Ну, несколько осовремененная версия, миссис Хармон. Их связь длилась не очень долго и оборвалась, когда вниманием нашего принца завладела некая кинозвезда, чьи запросы оказались уже не столь скромными. Зобейда —  под этим именем наша танцовщица выступала на сцене —  души не чаяла в своем ожерелье, постоянно его носила, и в конце концов его украли. Оно исчезло из ее театральной гримерной, и мы долго подозревали, что, может быть, она сама организовала его исчезновение. Такое иногда проделывали, чтобы привлечь к себе внимание или даже по мотивам еще более бесчестным. Ожерелье так и не нашли, но во время расследования внимание полиции привлек этот самый Вальтер Сент-Джон. Он был человек образованный и получил хорошее воспитание, но затем разочаровался в жизни, опустился и стал работать на ювелирную фирму с довольно сомнительной репутацией, которую подозревали в том, что она служит ширмой для продажи краденых драгоценностей. Были основания полагать, что ожерелье прошло через его руки. В конце концов, он предстал перед судом, был осужден и попал в тюрьму, правда, совсем по другому делу, связанному с кражей других ювелирных изделий. Ему оставалось отсидеть совсем немного, так что его побег оказался для всех довольно неожиданным.

—  Но почему он приехал сюда? —  спросила Пончик.

—  Нам бы самим очень хотелось это знать, миссис Хармон. Его злоключения, по-видимому, начались с того, что он сперва поехал в Лондон. Он не навестил никого из своих старых знакомых, но побывал у одной старушки по имени миссис Джекобс, которая раньше работала театральной костюмершей. Та не сказала ни слова о том, зачем он к ней приезжал, но, согласно показаниям соседей, он ушел от нее с чемоданом.

—  Понятно, —  догадалась Пончик, —  он оставил его в камере хранения на вокзале Паддингтон, а затем приехал сюда.

—  К тому времени, —  продолжил инспектор Крэддок, —  Экклз и его сообщник, называвший себя Элвин Мосс, уже шли по его следу. Им хотелось заполучить тот чемодан. Они видели, как он садился в автобус. Должно быть, они обогнали его на автомобиле и следили, где и когда он сойдет.

—  А потом убили? —  спросила Пончик.

—  Именно, —  ответил Крэддок. —  Стреляли в него. Револьвер принадлежал Экклзу, но я склонен полагать, что стрелял Мосс. А теперь, миссис Хармон, нам очень хотелось бы знать, где находится тот самый чемодан, который Вальтер Сент-Джон на самом деле оставил на Паддингтонском вокзале?

Пончик улыбнулась.

—  Скорее всего, тетушка Джейн уже его получила, —  проговорила она, —  Я хочу сказать —  мисс Марпл. Это был ее план. Она послала свою бывшую служанку с чемоданом, куда положила свои вещи, в багажное отделение на вокзале, и мы поменялись квитанциями. Я забрала ее чемодан и поехала с ним на поезде. Она явно ожидала, что его у меня попытаются отобрать.

Теперь настал черед инспектора Крэддока улыбнуться.

—  Так она и сказала, когда позвонила. Я еду в Лондон, чтобы встретиться с ней. Кстати, хотите поехать со мной, миссис Хармон?

—  Ну-у... —  протянула Пончик раздумывая, —  ну-у... собственно говоря, это очень кстати. Прошлым вечером у меня болел зуб, так что мне действительно нужно съездить в Лондон и посетить моего зубного врача, правда?

—  Определенно, —  заверил ее инспектор Крэддок.

Мисс Марпл перевела взгляд с лица инспектора Крэддока на порозовевшее от волнения лицо миссис Хармон. Чемодан лежал на столе.

—  Конечно, я не открывала его, —  заверила пожилая леди. —  Я не осмелилась и помыслить об этом до прибытия официального лица. Кроме того, —  добавила она с притворно застенчивой и одновременно озорной улыбкой, которая так часто украшала юных девиц во времена королевы Виктории, —  он заперт.

—  Хотите попробовать угадать, что там внутри, мисс Марпл? —  осведомился инспектор.

—  Я бы, пожалуй, предположила, —  проговорила мисс Марпл, —  что здесь окажутся театральные костюмы Зобейды. Дать вам долото, инспектор?

Долото действительно пригодилось. Едва чемодан приоткрылся, как обе дамы тихонько вздохнули от изумления. Льющийся из окна солнечный свет осветил то, что показалось им неимоверным сокровищем, —  целую груду искрящихся драгоценных камней, красных, голубых, зеленых, оранжевых.

—  Пещера Аладдина, —  выдохнула мисс Марпл. —  Блестящие камушки, в которых девочка так любила танцевать.

—  Да, —  проговорил инспектор Крэддок. —  Но, как вы думаете, чего в них настолько привлекательного, что потребовалось убить человека, чтобы их заполучить?

—  Полагаю, она была умной девушкой, —  проговорила мисс Марпл задумчиво. —  Кажется, инспектор, она умерла?

—  Да, три года назад.

—  И она обладала таким замечательным изумрудным ожерельем, —  сказала мисс Марпл, продолжая размышлять. —  Наша танцовщица вынула камни из оправы и прикрепила их то здесь, то там на свой театральный костюм, где их можно было принять за цветные стекляшки. Затем она сделала дубликаты, вот их-то и украли. Неудивительно, что ожерелье никто не пытался продать. Вор вскорости обнаружил, что камни поддельные.

—  Здесь лежит конверт, —  сообщила Пончик, отодвигая в сторону часть блестящих стразов.

Инспектор Крэддок взял письмо из ее рук и вынул два листка, похожих на документы.

—  «Свидетельство о браке между Вальтером Эдмундом Сент-Джоном и Мэри Мосс», —  прочел он вслух. —  Это было настоящее имя Зобейды.

—  Так, значит, они поженились, —  проговорила мисс Марпл. —  Понятно.

—  А что там еще? —  спросила Пончик.

—  Свидетельство о рождении их дочери Юлии.

—  Юлии? —  воскликнула Пончик. —  Ну конечно, Юлия! Крошка Жюли! Вот оно что. Теперь понятно, зачем он приехал в Чиппинг-Клегхорн. Вот что он пытался мне сказать. Юлия. Ведь вы знаете семью Мунди. Они живут на вилле Лабурнум, присматривают за чьей-то девчушкой. Очень привязаны к ней. Она им как внучка. Конечно, теперь я вспомнила, ее действительно звали Юлия, да только теперь они и все остальные зовут ее только Жюли. С миссис Мунди с неделю назад случился удар, а старик очень болен, у него воспаление легких. Они оба собирались ложиться в больницу. Мне пришлось немало похлопотать, чтобы найти для Жюли хорошую семью, где она смогла бы пожить. Я не хотела, чтобы ее забрали в приют. Наверно, ее отец узнал об этом в тюрьме и потому сбежал, а затем ему удалось получить чемодан у старой костюмерши, у которой его оставил он или его жена. Думаю, если драгоценные камни действительно принадлежали ее матери, то теперь их можно использовать, чтобы устроить судьбу девочки.

—  Почему бы и нет, миссис Хармон. Если только они действительно здесь.

—  А где же им еще быть! —  весело воскликнула мисс Марпл.

—  Слава богу, ты наконец вернулась, —  облегченно вздохнул преподобный Юлиан Хармон, приветствуя милую и ненаглядную женушку. —  Миссис Берт, когда тебя нет, старается как может, однако на ленч она мне подала ну очень уж необычные пирожки с рыбой. Я не хотел ее огорчать, но даже Тиглатпаласар не мог их есть, так что пришлось выбросить их в окно.

—  Тиглатпаласар, —  проговорила Пончик, поглаживая кота, вскочившего ей на колени и замурлыкавшего, —  ну очень уж разборчив по части рыбы. И я частенько ему говорю, что нельзя быть таким привередой!

—  А как твой зуб, дорогая? С ним все в порядке?

—  Да, он почти не болел, и я опять навестила тетушку Джейн...

—  Прелестная старушка, —  перебил ее муж. —  Кажется, за последнее время она совершенно не постарела.

—  Ни чуточки, —  улыбнулась Пончик.

На следующее утро Пончик принесла в церковь новую охапку хризантем. Солнечный свет опять проникал туда через восточное окно, и Пончик опять стояла на ступенях алтарного возвышения в его лучиках —  разноцветных, как огоньки на усеянных камнями ювелирных украшениях. И она проговорила едва слышным голосом:

—  С твоей дочуркой все будет хорошо. Я позабочусь об этом. Обещаю.

Затем, прибравшись в церкви, она прошла на свое обычное место и, преклонив колени, помолилась немного, прежде чем отправиться домой расхлебывать последствия двухдневного пренебрежения обязанностями хозяйки.

НЕОБЫЧНАЯ ШУТКА

—  А это... —  произнесла Джейн Хелиер, заканчивая представлять гостей, —  это мисс Марпл!

Да, будучи актрисой, она умела поставить точку. При наивысшем взлете, настоящий триумфальный финал. Особый эффект производила и сама необычность ситуации: особа, присутствие коей столь гордо провозглашалось, была всего-навсего скромной и несколько нескладной пожилой леди, да к тому же старою девой. В глазах молодой пары, которая только что познакомилась с нею благодаря любезности Джейн, появились недоверие и намек на унынье. Они прекрасно смотрелись: девушка по имени Чармиан Строуд, стройная и темноволосая, и молодой человек, Эдвард Росситер, добродушный блондин гигантского роста.

—  О! —  произнесла Чармиан, слегка волнуясь. —  Мы так рады с вами познакомиться. —  Но сомнение в ее глазах осталось. Она бросила быстрый, вопрошающий взгляд на Джейн Хелиер.

—  Милочка, —  словно отвечая на него, возразила Джейн. —  Она совершенно изумительна. Предоставьте все ей. Я обещала вам ее привести, и вот она здесь. —  Затем она обратилась к мисс Марпл: —  Я знаю, что вы для них все устроите. Для вас это будет просто.

Мисс Марпл устремила безмятежный взор ясных голубых глаз на мистера Росситера.

—  Не расскажете ли вы мне, —  проговорила она, —  о чем, собственно, идет речь?

—  Джейн —  наш друг, —  нетерпеливо вступила Чармиан. —  Мы с Эдвардом оказались в довольно затруднительном положении. Джейн сказала, если мы придем к ней в гости, она представит нас кое-кому, кто... кто, может быть... кто смог бы...

Эдвард пришел ей на помощь:

—  Джейн рассказала, что вы несравненный сыщик, мисс Марпл!

Глаза пожилой леди блеснули, однако она скромно запротестовала:

—  О нет, нет, ничего подобного, просто если живешь в деревне, как я, то узнаешь о человеческой природе так много. Но вы меня действительно заинтриговали. Давайте-ка расскажите, что у вас там произошло.

—  Увы, это так банально, речь идет всего-навсего о зарытых сокровищах, —  начал свою историю Эдвард.

—  В самом деле? Звучит прямо захватывающе!

—  Ну да. Словно «Остров сокровищ». Однако наш случай начисто лишен обычного в таком деле духа романтики. Ни значка на карте, ни черепа и перекрещенных костей, ни указаний, типа «четыре шага налево к северо-западу». Все крайне прозаично: нужно выяснить, где копать.

—  А вы уже пробовали?

—  Мы, знаете ли, вскопали уже почти целый гектар! Вся земля в поместье готова к высадке в грунт овощной рассады. Нам только осталось обсудить, что мы начнем поставлять на рынок, цукини или картофель.

—  Однако, —  прервала его Чармиан, —  может быть, мы действительно расскажем вам обо всем по порядку?

—  Ну разумеется, дорогая.

—  Тогда давайте найдем укромный уголок, пойдем, Эдвард. —  И она пошла впереди них через полную людей комнату, где витали клубы табачного дыма, а затем провела вверх по лестнице в маленькую гостиную на третьем этаже.

Когда они сели, Чармиан приступила к рассказу:

—  Итак, дело вот в чем! —  произнесла она отрывистым голосом. —  Все началось во времена, когда жил дядюшка Мэтью; то был наш, как бы это сказать ... прапрадядя, так, что ли?.. Он был невероятно стар. Из всех родственников у него остались только Эдвард и я. Он очень любил нас и всегда заявлял, что, когда умрет, оставит деньги нам, поделив поровну. Ну хорошо, он умер в марте этого года и оставил все, что у него было, мне и Эдварду. То, что я сейчас сказала, показалось вам, наверное, бессердечным... Я не хотела сказать, что мы обрадовались его смерти, собственно, мы очень любили его. Но он долго болел.

И вообще дело в том, что пресловутое «все», оставленное им, оказалось практически ничем. Честно говоря, это оказалось для нас своего рода ударом. Правда, Эдвард?

Добродушный Эдвард подтвердил.

—  Видите ли, —  пояснил он, —  мы на эти деньги немного рассчитывали. Понимаете, когда знаешь, что в будущем тебя ожидает солидная сумма, то ты... как бы сказать... не очень-то вкалываешь и не стараешься заработать деньги своим горбом. Я служу в армии, так что о каком-то приработке к жалованью и говорить нечего, а у самой Чармиан тоже нет ни гроша. Она работает помощником режиссера в репертуарном театре, работа интересная, ей нравится, но совершенно не денежная. У нас были планы по части брака, но мы не тревожились о денежной стороне, потому что оба знали, что в один прекрасный день станем обеспеченными людьми.

—  А теперь, как видите, ими не стали! —  воскликнула Чармиан. —  А что хуже всего, нам потребуется, возможно, продать Анстейз, фамильное поместье, а я и Эдвард очень его любим. И Эдвард, и я чувствуем, что просто не вынесем этого! Но если мы не найдем деньги дядюшки Мэтью, придется это сделать.

—  Но послушай, Чармиан, —  вмешался Эдвард, —  мы все еще так и не подошли к самому главному.

—  Ну тогда говори ты.

—  Так вот, понимаете ли, —  обратился Эдвард к мисс Марпл, —  по мере того, как дядюшка Мэтью становился все дряхлее, он проявлял все больше и больше подозрительности, не доверял никому.

—  Очень разумно с его стороны, —  заметила мисс Марпл. —  Порочность человеческой природы не знает предела.

—  Возможно, вы и правы. Как бы там ни было, дядюшка Мэтью считал именно так. У него был друг, который потерял деньги, вложив их в банк, и еще один друг, которого разорил адвокат, скрывшийся с его деньгами, да и он сам потерял кое-что при злонамеренном банкротстве одной компании. Он дошел до того, что принялся утверждать, будто единственный здравый и безопасный способ сохранить деньги —  это превратить их в наличность и закопать.

—  Ага, —  произнесла мисс Марпл, —  начинаю понимать.

—  Так вот. Друзья спорили с ним, доказывали, что при этом он не получит доход по процентам, но он стоял на своем, говоря, что ему наплевать. Основную часть состояния, заявлял он, нужно хранить в ящике, «засунутом под кровать или закопанном в саду». Таковы были его слова.

—  А когда он умер, —  продолжила Чармиан, —  после него почти ничего не осталось ни на банковских счетах, ни в ценных бумагах, хотя он был очень богат. Так что мы думаем, что он так и поступил, как собирался.

Эдвард счел нужным пояснить:

—  Мы узнали, что он продал ценные бумаги и время от времени у него на руках оказывались большие суммы, но никто не знает, что он с ними делал. Так что кажется весьма вероятным, что он действительно претворял в жизнь свои принципы и на самом деле покупал золото и зарывал его.

—  Он ничего не сказал перед смертью? Какие-нибудь бумаги, письмо?

—  Нет. И это просто сводит с ума. Он лежал несколько дней без сознания, но пришел в себя перед смертью. Посмотрел на нас и ухмыльнулся —  очень слабый, но все же смешок. «У вас все будет хорошо, дорогие мои голубки». Затем он прикрыл глаз —  правый глаз —  и подмигнул. А потом умер. Бедный дядюшка Мэтью.

—  Прикрыл глаз, —  задумчиво проговорила мисс Марпл.

—  Это вам что-нибудь говорит? —  нетерпеливо спросил Эдвард. —  Я было подумал об истории с Арсеном Люпеном, когда что-то было спрятано у кого-то в стеклянном глазу. Но у дядюшки Мэтью не было стеклянного глаза.

Мисс Марпл покачала головой.

—  Нет... Сейчас мне трудно что-нибудь предположить.

Чармиан выглядела разочарованной.

—  Джейн говорила, вы сразу скажете где копать!

Мисс Марпл улыбнулась.

—  Видите ли, я не волшебница, я не знала вашего дядю, не знаю, что он был за человек, не знаю дома и поместья.

—  А если бы вы все это узнали? —  спросила Чармиан.

—  Пожалуй, тогда найти разгадку будет совсем легко, как вы думаете? —  отозвалась мисс Марпл.

—  Легко! —  вскричала Чармиан. —  Приезжайте сами в Анстейз и посмотрите, как это легко!

Возможно, она не ожидала, что приглашение будет воспринято всерьез, но мисс Марпл оживилась и заявила:

—  А и вправду, моя дорогая; как это мило с вашей стороны. Всегда мечтала поискать зарытое сокровище. Ну и конечно, —  добавила она с лучезарной поздневикторианской улыбкой, —  получить при этом неплохой процент!

—  Теперь вы видите сами! —  воскликнула Чармиан, сопровождая слова выразительным жестом.

Они уже завершали большое турне вокруг поместья Анстейз. Обошли огород, который избороздили траншеи. Прошли по рощицам, где каждое мало-мальски взрослое деревце было кругом окопано. И бросили печальный взгляд на усеянную ямами поверхность когда-то ровной лужайки. Побывали они также на чердаке, где стояли, словно распотрошенные грабителями, старые чемоданы и сундуки. Довелось им побывать и в подвалах, где тут и там валялись плиты, которыми некогда был вымощен пол, будто вырванные неведомой силой со своих насиженных мест. Стены дома они обмерили и простучали. И каждый более или менее старый предмет обстановки, в котором имелся или мог иметься потайной ящик, был тщательно обследован.

На столе в кабинете они видели груду бумаг —  здесь были все бумаги, что остались от покойного Мэтью Строуда. Ни одна не была уничтожена, у Чармиан и Эдварда уже выработалась привычка снова и снова перебирать их, внимательно перечитывая счета, приглашения и деловую корреспонденцию в надежде отыскать хоть какой-то, не замеченный прежде ключ.

—  Как вы думаете, может быть, мы все-таки что-нибудь пропустили во время поисков? —  Чармиан посмотрела на собеседницу вопросительно и с надеждой.

Мисс Марпл покачала головой:

—  Вы отнеслись к поискам очень добросовестно, дорогая. Пожалуй, если позволите высказать мое мнение, немножко чересчур добросовестно. Я, знаете ли, всегда считала, что во всем нужен план. Все это напомнило мне историю моей подруги, миссис Элдритч. У нее была милая крошка горничная, которая потрясающе натирала мастикой линолеум, но она не знала меры ни в чем и однажды так сильно натерла пол рядом с ванной, что, когда миссис Элдритч, помывшись, встала на пробковый коврик, тот заскользил, и она упала, сильно разбилась и даже сломала ногу! Ей очень не повезло, тем более что дверь ванной комнаты была, разумеется, заперта, и садовнику пришлось приставлять лестницу и залезать в окно —  можете представить, как это расстроило миссис Элдритч, ведь она была всегда крайне стыдлива.

Эдвард нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Мисс Марпл быстро проговорила:

—  Пожалуйста, простите меня. Я слишком легко отклоняюсь от темы. Но так часто одни вещи напоминают другие. Иногда это наводит на верную мысль. А я лишь хотела сказать, что если бы мы постарались сосредоточиться и подумали хорошенько, в каком подходящем месте...

—  Подумайте за нас, мисс Марпл, —  сердито произнес Эдвард. —  В данный момент мой мозг и мозг Чармиан зияют очаровательной пустотой!

—  Успокойтесь, дорогой, успокойтесь. Конечно, на вас столько свалилось. Если не возражаете, я просмотрю все это. —  И она указала на стол с бумагами. —  Разумеется, если в них нет ничего личного. Не хочу, чтобы выглядело так, будто я лезу в чужие тайны.

—  О, не беспокойтесь. Но, боюсь, вы ничего не найдете.

Она присела к столу и принялась методично перебирать бумаги из разных связок. Каждый раз, взяв следующую, она, едва взглянув, сортировала документы на небольшие аккуратные стопки. Закончив, она какое-то время сидела неподвижно, глядя в пространство перед собой.

—  И что дальше, мисс Марпл? —  спросил Эдвард не совсем беззлобно.

Мисс Марпл слегка вздрогнула и, казалось, очнулась.

—  Прошу прощения. Задумалась. Спасибо.

—  Вы обнаружили что-нибудь стоящее?

—  Не то чтобы очень, но, полагаю, теперь я, наконец, поняла, что за человек был ваш дядюшка Мэтью. Он похож на моего дядю Генри. Любил незамысловатые шутки. Понятное дело, холостяк... Интересно, в чем дело... Может, раннее разочарование? Любил систему во всем, все по полочкам, все по правилам, но терпеть не мог всему этому следовать —  таковы некоторые холостяки!

Стоявшая у мисс Марпл за спиной Чармиан сделала Эдварду знак, говорящий: «Она тронулась».

К счастью, мисс Марпл продолжала говорить о покойном дяде Генри:

—  Обожал, знаете ли, каламбуры. А многих людей они как раз больше всего и раздражают. Знали бы вы, как может действовать на нервы простая игра слов. И, кстати, он тоже был очень подозрителен. Все время считал, что слуги его обкрадывают. Конечно, порой случалось и это, но ведь не постоянно. Бедняга, это его так угнетало. В конце концов, он стал их подозревать в том, что они покушаются на его пищу, и в результате отказался есть что-нибудь, кроме вареных яиц! Говорил, что никто не отщипнет от них ни кусочка и не залезет внутрь. Милый дядя Генри, когда-то он был таким весельчаком... обожал кофе после обеда. Всегда говорил, допив чашку: «Здесь мало ваты», —  подразумевая, как вы догадываетесь, что в чашке его помещается маловато и хотелось бы выпить еще.

Эдвард почувствовал, что если услышит еще что-нибудь о дяде Генри, то сойдет с ума.

—  И кстати, очень любил молодежь, —  продолжила мисс Марпл, —  но был склонен слегка ее подразнить, если вы понимаете, к чему я клоню. Обожал расставлять мешочки с конфетами там, где ребятишкам никак было их не достать.

Отбросив вежливость, Чармиан проговорила:

—  То, что вы говорите, невыносимо!

—  Вовсе нет, милая, просто он был старый холостяк и, знаете ли, не привык к детям. На самом деле он был совсем не дурак. Обычно он хранил в доме уйму денег и завел для них сейф. Вечно хвастался напропалую тем, до чего он безопасный. В результате всех этих его разговоров однажды ночью к нему вломились грабители и при помощи какого-то химического средства проделали в сейфе дырку.

—  Так ему и надо, —  буркнул Эдвард.

—  Да там ничего ведь не оказалось, —  возразила мисс Марпл. —  Понимаете, на самом деле он хранил деньги совсем в другом месте, а если хотите знать где, то это было в библиотеке, за многотомным собранием проповедей. Говорил, что никто на земле не возьмет с полки такую книгу!

—  Послушайте, —  с волнением перебил ее Эдвард. —  А ведь это мысль. Как насчет библиотеки?

Но Чармиан лишь презрительно покачала головой:

—  Думаешь, это не пришло мне в голову? В прошлый вторник я пересмотрела все книги, пока ты был в Портсмуте. Брала, перетряхивала. Нигде ничего.

Эдвард вздохнул. Затем поднялся со стула и попробовал потактичнее избавиться от не оправдавшей доверия гостьи:

—  С вашей стороны было очень любезно приехать из Лондона и попытаться нам помочь. Жаль, что ничего из этого не вышло. Боюсь, мы злоупотребили вашей добротой, и вы только зря потратили время. Так что давайте-ка я выведу из гаража машину, и мы еще успеем к поезду, который в три тридцать...

—  Однако, —  возразила мисс Марпл, —  нам все-таки нужно отыскать деньги, как вы думаете? Нельзя сдаваться, мистер Росситер. Если не получилось с первого раза, надо попробовать еще и еще.

—  Вы хотите сказать, что собираетесь... хотите попробовать еще раз?

—  Честно говоря, —  ответила мисс Марпл, —  я еще и не начинала. «Сперва поймайте зайца, а уж затем...» —  как писала в своей поваренной книге миссис Витон; прекрасная книга, вот только, чтобы готовить по ней, нужна уйма денег; большинство рецептов начинаются просто устрашающе, например: «Возьмите кварту сливок и дюжину яиц»... Да, кстати, о чем это я говорила? Ах да. Мы, так сказать, должны изловить нашего зайца, в том смысле, конечно, что зайцем является дядюшка Мэтью, и остается только решить, куда он мог спрятать деньги. Отгадка должна быть очень простой.

—  Простой? —  переспросила Чармиан.

—  Конечно, милочка. Уверена, он не способен ни на что замысловатое. Какой-нибудь потайной ящик, я, скорее всего, предположила бы это.

—  Но вы не можете положить туда слитки золота, —  сухо возразил Эдвард.

—  Это само собой разумеется. Но нет никаких причин считать, что деньги обращены в золото.

—  Он всегда говорил...

—  Мой дядя Генри тоже много рассказывал о своем сейфе! Так что у меня есть сильные основания полагать, что он делал это лишь для отвода глаз. Бриллианты... вот они прекрасно поместились бы в потайной ящик.

—  Но мы обыскали их все. Мы даже пригласили краснодеревщика, чтобы тот осмотрел всю мебель.

—  Правда, милочка? Очень разумно с вашей стороны. Думаю, особое внимание ему следовало уделить письменному столу вашего дяди. Не стоял ли где-нибудь у стены в его кабинете высокий секретер?

—  И теперь стоит. Идемте, я вам покажу.

Чармиан провела ее в кабинет к секретеру и опустила откидную столешницу. Их взору предстали ящички и отделения для бумаг. Она открыла находящуюся в центре дверцу и дотронулась до потайной пружины в левом ящичке. Нижняя доска центральной ниши щелкнула и подалась вперед. Чармиан выдвинула ее, открыв оказавшееся под нею небольшое углубление. Там ничего не было.

—  Какое совпадение! —  воскликнула мисс Марпл. —  У дяди Генри был в точности такой же секретер, только тот был из орехового дерева, а этот из черного.

—  Так или иначе, —  проговорила Чармиан, —  здесь ничего нет, как вы можете сами убедиться.

—  Думаю, —  улыбнулась мисс Марпл, —  ваш краснодеревщик еще зелен. Он многого не знает. В прежние времена мастера были очень изобретательны, когда создавали тайники. Есть такая вещь, как двойной тайник.

Она извлекла шпильку из аккуратного пучка своих седых волос. Разогнув ее, она вставила кончик в то, что казалось маленькой червоточиной в боковой стенке потайного углубления. С небольшим усилием она потянула на себя и вытащила маленький ящичек. Там была пачка пожелтелых писем и сложенная записка.

Эдвард и Чармиан одновременно потянулись к находке. Трясущимися пальцами Эдвард развернул листок, затем бросил его с отвращением, воскликнув:

—  Чертов кулинарный рецепт. Жареная дичь!

В это время Чармиан развязала ленточку, связывающую письма. Она взяла одно письмо из пачки и взглянула на него.

—  Любовные письма!

Мисс Марпл отреагировала с поистине викторианским запалом:

—  Как интересно! Возможно, здесь разгадка, почему ваш дядя так и остался холостым.

Чармиан принялась читать вслух:

—  «Милый Мэтью, кажется, будто прошла вечность с тех пор, как я получила твое последнее письмо. Я пытаюсь развлечь себя выполнением разнообразных возложенных на меня поручений и часто думаю о том, как мне повезло, что я смогла увидать так много разных мест на земном шаре, хотя ни о чем таком и не помышляла, когда отправлялась в Америку; кто знал, что судьба забросит меня на эти далекие острова!»

Чармиан прервала чтение.

—  Откуда оно пришло? Ах да! Гавайи! —  она продолжила чтение: —  «Увы, здешние дикари все так же далеки от того, чтобы узреть свет веры. Они ходят без одежды и ведут примитивный образ жизни, большую часть времени занимаясь плаванием и танцами да еще тем, что украшают друг друга цветочными гирляндами. Мистер Грей обратил нескольких из них на путь истинный, но это сизифов труд, а потому он и миссис Грей очень расстраиваются. Я стараюсь делать все, чтобы подбодрить и воодушевить его, но и я часто бываю грустна по причине, о которой ты можешь догадаться, мой дорогой Мэтью. Увы, разлука —  суровое испытание для любящих сердец. Твое последнее письмо, где ты опять признаешься в любви и клянешься в верности, сильно подбодрило меня. Мое верное и преданное сердце всегда будет принадлежать тебе, дорогой Мэтью, и я остаюсь любящей тебя

Бэтти Мартин.

P.S. Как и обычно, я посылаю это письмо в конверте, адресованном на имя нашего общего друга Матильды Могилс. Надеюсь, что Бог простит меня за эту маленькую ложь».

Эдвард присвистнул:

—  Миссионер в юбке! Так вот с кем у дядюшки Мэтью был роман. Хотел бы я знать, почему они так и не поженились?

—  Похоже, она объехала весь свет, —  сказала Чармиан, просматривая письма. —  Маврикий... и так далее, и тому подобное. Скорее всего, умерла от желтой лихорадки или чего-то вроде этого.

Раздавшийся сдержанный смешок заставил их вздрогнуть. Мисс Марпл что-то явно развлекло.

—  Ну и ну, —  произнесла она. —  Только представьте себе!

Она читала рецепт жареной дичи. Заметив их вопрошающие взгляды, она зачитала:

—  «Жареная дичь. Возьмите подходящую утку, начините яблоками и посыпьте коричневым сахаром. Запеките в духовке на медленном огне, подавайте, полив постным маслом». Ну, как вам это?

—  Думаю, даже звучит мерзко, —  ответил Эдвард.

—  Нет, нет, на самом деле это будет, пожалуй, очень хорошо, но что вы думаете обо всем этом в целом?

Внезапно лицо Эдварда просияло внутренним светом.

—  Вы думаете, это шифр, своего рода криптограмма? —  Он выхватил листок. —  Послушай, Чармиан, а ведь и вправду, все может быть! Иначе какой смысл хранить кулинарный рецепт в тайнике?!

—  Именно, —  подтвердила мисс Марпл. —  Это о многом, очень многом говорит.

—  Я знаю, —  вмешалась Чармиан, —  в чем тут может быть дело: невидимые чернила! Давайте нагреем. Включайте электрокамин.

Эдвард поспешил выполнить ее распоряжение, но никаких признаков тайнописи при воздействии тепла не проявилось.

Миссис Марпл покашляла.

—  Мне все-таки кажется, что вы, пожалуй, чересчур усложняете. Этот рецепт всего лишь намек, если можно так выразиться, а вот письма действительно очень важны.

—  Письма?

—  И в особенности, —  проговорила мисс Марпл, —  подпись.

Но Эдвард вряд ли услышал ее слова.

—  Чармиан! Гляди! —  закричал он в крайнем возбуждении. —  Она права. Смотри, конверты старые, все точно, а сами письма были написаны гораздо позже.

—  Вот именно, —  вставила мисс Марпл.

—  Они старые понарошку! Спорю на что угодно, дядюшка сам их подделал...

—  Точно, —  подтвердила мисс Марпл.

—  Все это в целом сплошное надувательство. Никогда не было никакой миссионерши. Это наверняка некий шифр.

—  Милые, дорогие дети, ну для чего, зачем вы все так усложняете. Ведь на самом деле ваш дядюшка был человек очень даже незамысловатый. Ему захотелось слегка пошутить, вот и все.

Впервые Эдвард и Чармиан слушали то,что им говорит мисс Марпл, с полным вниманием.

—  Но что конкретно вы хотите этим сказать? —  спросила Чармиан.

—  Я хочу сказать, дорогая, что сейчас вы фактически держите деньги в руках.

Чармиан посмотрела на письма.

—  Подпись, дорогая. Она все объясняет. Рецепт лишь подсказка. Уберите яблоки, сахар и все прочее, тогда что остается на самом деле? Ну конечно, утка, то есть чушь на постном масле. Понимаете —  ерунда, вздор! Поэтому ясно, что следует обратить внимание именно на письма. А кроме того, вспомните и учтите, что сделал дядюшка перед самой смертью. Вы говорите, он подмигнул. Вот и пожалуйста, это и дает в руки ключ к разгадке, все понятно.

—  Кто сходит с ума, мы или вы? —  проговорила Чармиан.

—  Думаю, дорогая, вам приходилось слышать английскую поговорку, означающую несоответствие истинному положению вещей, или она у нынешней молодежи совсем вышла из обихода? «Все это мой глаз да Бэтти Мартин», что значит: «Все это одна видимость».

Эдвард от удивления приоткрыл рот, и его взгляд остановился на письме, которое он держал в руках.

—  Бэтти Мартин...

—  Разумеется, мистер Росситер. Как вы совершенно верно заметили, такой нет и никогда не существовало. Письма написаны вашим дядей, и, осмелюсь предположить, он хорошо повеселился, когда их сочинял! Как вы уже упомянули, надписи на конвертах гораздо старше, и конверты, разумеется, взяты от других писем, об этом вы можете судить хотя бы по тому, что на том конверте, что у вас в руках, наклеена марка 1851 года.

Здесь мисс Марпл выдержала паузу. Она постаралась сделать ее достаточно выразительной.

—  Тысяча восемьсот пятьдесят первый. По-моему, это все объясняет.

—  Кому угодно, только не мне, —  возразил Эдвард.

—  И не удивительно, —  проговорила мисс Марпл, —  признаюсь, я бы тоже не поняла; слава богу, меня в свое время просветил мой внучатый племянник Лайонел. Прелестный парнишка и страстный собиратель марок, знает о них все. Он-то и рассказал мне о редких и дорогих марках и о том, что на аукционе появилась удивительная находка. Я хорошо запомнила, как он упоминал одну марку, голубую двухцентовую тысяча восемьсот пятьдесят первого года. Кажется, она стоила что-то порядка двадцати пяти тысяч долларов. Вообразите! Полагаю, другие марки должны быть такими же редкими и дорогими. Не сомневаюсь, ваш дядюшка купил их через агентов и тщательно «замел следы», как пишут в детективных рассказах.

Эдвард издал стон. Затем сел и закрыл руками лицо.

—  Что такое? —  встревожилась Чармиан.

—  Ничего. Я лишь вдруг ужаснулся мысли, что если бы не мисс Марпл, мы вполне могли бы сжечь эти письма как неприличные, да еще уважать себя за благородный поступок!

—  О да, —  согласилась мисс Марпл, —  как раз этого и не понимают старые джентльмены, обожающие свои шуточки. Помнится, дядя Генри послал своей любимой племяннице на Рождество пятифунтовую банкноту. Положил ее в рождественскую открытку, заклеил края, а сверху надписал: «С любовью и наилучшими пожеланиями. Боюсь, это все, что я в этом году могу себе позволить». Бедная девочка расстроилась, в душе обозвала его подлецом и бросила открытку в огонь, так что потом ему пришлось подарить ей то же самое еще раз.

Чувства Эдварда к дяде Генри преобразились внезапно и полностью.

—  Мисс Марпл, —  произнес он торжественным тоном, —  я сейчас принесу бутылку шампанского. И мы выпьем за здоровье дяди Генри.

МЕРКА СМЕРТИ

Мисс Политт взялась за большое железное кольцо —  из тех, что в Англии украшают парадную дверь, одновременно служа колотушкой и чем-то вроде дверного звонка, —  и вежливо постучалась. Немного подождав, она постучалась опять. При этом сверток, придерживаемый левой рукой, выскользнул, и она поправила его. В нем находилась обнова для миссис Спенлоу —  зеленое зимнее платье, готовое для примерки. На левой руке у мисс Политт висела также черная шелковая сумочка, в которой лежали портновский метр, подушечка для булавок и удобные большие ножницы.

Мисс Политт была высокой, худощавой и остроносой особою с вечно поджатыми губами и редкими седыми, со стальным отливом волосами.

Прежде чем постучать в дверь кольцом в третий раз, пришедшая помедлила. Обернувшись, она посмотрела вдоль домов и увидала, что по улице кто-то быстро идет в ее сторону.

—  Добрый день, мисс Политт, —  громко прозвучал низковатый женский голос, и к ней подошла мисс Хартнелл, добродушная, но словно траченная молью дама лет пятидесяти.

—  Добрый день, мисс Хартнелл, —  отозвалась портниха. Говорила она тонюсеньким голоском и слова выговаривала, жеманничая. Когда-то в молодости ей довелось побывать в горничных у великосветской дамы. —  Извините, пожалуйста, —  продолжила она, —  не знаете ли вы случайно, может ли оказаться так, что хозяйки, миссис Спенлоу, в данный момент нет дома?

—  Понятия не имею, —  ответила мисс Хартнелл.

—  Получилось неловко. Сегодня миссис Спенлоу должна примерять новое платье. Она сама назначила мне на три тридцать.

Мисс Хартнелл сверила время по наручным часам.

—  Уже чуть больше половины, —  согласилась она.

—  Ну да, я уже стучалась три раза, но никто не откликается, так что я начала опасаться, что вдруг миссис Спенлоу забыла или куда-нибудь ушла. Она не забывает обычно, когда назначает кому-то время, а платье нужно ей к послезавтрашнему дню.

Мисс Хартнелл прошла за ворота и направилась к мисс Политт, стоявшей на крыльце виллы Лабурнум.

—  Почему это Глэдис не подходит к двери? —  заинтересовалась она. —  Ах, ну конечно же, сегодня четверг, у Глэдис нынче выходной. Думаю, миссис Спенлоу просто заснула. Боюсь, вы слишком тихо стучите этой штуковиной.

Ухватившись за кольцо, она принялась оглушительно барабанить им в дверь, то и дело нанося дополнительные удары свободной рукой. При этом она зычно взывала: «Эй, там, отзовитесь!»

Никто не отвечал.

—  Право же, не стоит беспокоиться, —  пробормотала мисс Политт, —  должно быть, миссис Спенлоу забыла и ушла, я зайду в другой раз. —  И она стала пробираться к воротам краем дорожки.

—  Чепуха, —  властно заявила мисс Хартнелл. —  Никуда она не могла уйти. Я бы ее заметила. Заглянем-ка лучше в окошко и посмотрим, есть ли тут кто живой.

И она засмеялась обычным своим добродушным смехом, давая понять, что пошутила, и, не слишком вглядываясь, посмотрела в ближнее окно —  не слишком вглядываясь, потому что прекрасно знала, что в парадную гостиную, окна которой выходили на улицу, редко кто заходит —  мистер и миссис Спенлоу предпочитали проводить время в маленькой гостиной на задней стороне дома.

Но сколь ни мимолетен оказался этот брошенный ею взгляд, она подошла к окну не зря. Ей действительно не удалось там увидеть никого живого. Зато она успела заметить лежащую на коврике перед камином миссис Спенлоу —  та была мертва.

—  Конечно, я не потеряла голову, —  рассказывала позже мисс Хартнелл. —  Если бы не я, этой клуше Политт ни за что не догадаться, что делать. «Не теряй голову! —  велела я ей. —  Ты останешься здесь, а я отправлюсь за констеблем». Та принялась лепетать что-то вроде того, будто не желает, чтобы ее бросали, но я не обратила на ее слова ни малейшего внимания. С такими, как она, нужно обращаться потверже. Я давно заметила, что эти люди обожают зря суетиться и поднимать шум. И вот я совсем было собралась уйти, как из-за угла выходит мистер Спенлоу.

Тут мисс Хартнелл всегда делала многозначительную паузу. Это давало возможность слушателям спросить:

—  А как он выглядел?

Мисс Хартнелл тогда отвечала:

—  Я, честно говоря, заподозрила его сразу! Что-то он был уж слишком спокоен. Совсем не выглядел удивленным. Вы можете говорить что угодно, только это противоестественно: услышать, что жена мертва, и не проявить никаких чувств.

И все соглашались с этим суждением.

Согласилась и полиция. Столь отрешенный вид мистера Спенлоу показался представителям закона до того подозрительным, что те, не тратя зря времени, принялись выяснять, какие финансовые последствия для сего джентльмена повлекла смерть жены. Когда же выяснилось, что все деньги принадлежали миссис Спенлоу и по завещанию, составленному вскоре после свадьбы, переходили к мужу, подозрения еще больше усилились.

Мисс Марпл —  старая дева с очень приятным лицом и, как поговаривали, с язычком куда менее приятным, —  жившая в доме, что стоял рядом с домом приходского священника, стала одною из первых, к кому обратились в поисках свидетельских показаний. Уже через какие-то полтора часа после установления факта убийства к ней пришел полицейский констебль Пэлк и принялся с важным видом теребить в руках записную книжку.

—  Если не возражаете, мэм, —  приступил он, —  у меня к вам несколько вопросов.

—  Они связаны со смертью миссис Спенлоу? —  осведомилась мисс Марпл.

Пэлк удивился:

—  Могу спросить, мэм, как вы узнали?

—  Рыба, —  пояснила мисс Марпл.

Ответ, при всей его краткости, поведал констеблю очень о многом. Он сразу сообразил, что весть об убийстве принес его собеседнице разносчик из рыбной лавки —  заодно с рыбой на ужин.

—  Она лежала, —  кротко продолжила мисс Марпл, —  на полу в гостиной; ее задушили —  по всей видимости, очень узким ремнем. Однако на месте преступления орудие убийства не обнаружено.

На лице Пэлка отразился гнев.

—  И как этому мальчишке Фреду вечно удается разнюхать все до подробностей... —  начал он.

Однако мисс Марпл искусным приемом не дала ему договорить.

—  Смотрите, —  оборвала она констебля, —  у вас в мундире торчит булавка.

Констебль Пэлк растерянно принялся рассматривать мундир.

—  А ведь утверждают, будто английская пословица «когда булавку ты найдешь, весь день с удачей проживешь» часто сбывается, —  проговорил он.

—  Надеюсь, примета сбудется и на сей раз. А теперь напомните, о чем вы хотели меня спросить.

Констебль Пэлк откашлялся, принял важный вид и глянул в записную книжку.

—  Мистером Артуром Спенлоу, мужем жертвы, сделано заявление. Мистер Спенлоу, таким образом, утверждает, будто в два тридцать или около того ему позвонила мисс Марпл и спросила, не сможет ли он прийти в четверть четвертого, поскольку та желает о чем-то с ним проконсультироваться. Скажите, мэм, это правда?

—  Разумеется, нет, —  ответила мисс Марпл.

—  Вы не звонили мистеру Спенлоу в два тридцать?

—  Ни в два тридцать, ни в какое-либо другое время.

—  Ага, —  произнес констебль Пэлк и с видом глубокого удовлетворения подкрутил ус.

—  А что еще утверждает мистер Спенлоу?

—  Далее он заявил, что, как вы и просили, отправился к вам, причем вышел из дому в десять минут четвертого, а когда явился по назначению, был проинформирован служанкой, что вас «нету дома».

—  А вот это верно, —  отметила мисс Марпл. —  Он действительно сюда приходил, но я была на заседании женского общества.

—  Ага, —  вновь протянул констебль Пэлк.

—  Да скажите же наконец, констебль, —  воскликнула мисс Марпл, —  в чем вы подозреваете мистера Спенлоу?

—  Не следовало бы ничего утверждать на данной стадии расследования с полной определенностью, но мне сдается —  заметьте, я не называю имен, —  будто кто-то ловко старается уйти в кусты.

—  Мистер Спенлоу? —  задумчиво произнесла мисс Марпл.

Ей нравился мистер Спенлоу. То был худощавый, низенький человечек, речь которого всегда была строгой и вместе с тем чрезвычайно светской; его как бы окружала аура респектабельности. Казалось странным, что ему пришлось перебраться в деревню, ведь было ясно, что всю свою жизнь он провел в городах. Но мисс Марпл удалось однажды узнать, в чем дело: «Еще когда я был мальчишкой, —  признался он ей, —  мне хотелось когда-нибудь перебраться за город и развести сад. Я всегда испытывал своего рода привязанность к цветам. Да и моя жена, кстати, раньше владела цветочным магазином. Там я и увидел ее в первый раз».

Едва прозвучали эти сухие слова, как завеса повседневности вдруг приподнялась, и за нею открылась романтическая картина: другая, помолодевшая миссис Спенлоу прогуливалась там на фоне цветов.

Однако на самом деле мистер Спенлоу не знал о цветах совсем ничего. Он понятия не имел о таких вещах, как семена, подрезка, высаживание в грунт, различия между однолетними и двулетними растениями. У него в голове сложился некий абстрактный образ —  образ уютного садика позади виллы, усеянного яркими, благоухающими цветами. И он попросил мисс Марпл —  почти жалостно —  стать его наставницей, а впоследствии часто задавал ей вопросы и заносил ответы в маленький блокнот.

Человек он был уравновешенный. Собственно, потому им и заинтересовалась полиция. С терпением и настойчивостью она собирала всевозможные сведения о покойной, и вскоре они стали достоянием всей деревни Сент-Мери-Мид.

Покойная миссис Спенлоу когда-то давным-давно работала служанкой в богатом доме. Она уволилась, когда вышла замуж за младшего садовника, и они вместе открыли в Лондоне цветочный магазин. Дела по части торговли шли хорошо, чего нельзя было сказать о здоровье садовника, который начал прихварывать и в конце концов умер. Его вдова занялась магазином и поставила торговлю на широкую ногу. Дела шли все лучше и лучше. Затем она продала его за очень хорошую цену и во второй раз отправилась в плавание по волнам супружества, на сей раз вместе с мистером Спенлоу, ювелиром средних лет, стоявшим во главе небольшого и не слишком процветающего семейного дела. Спустя некоторое время они его тоже продали и переселились в Сент-Мери-Мид.

Миссис Спенлоу была дамою обеспеченной. Доходы от принадлежавшего ей цветочного заведения она, согласно собственным словам, вкладывала, «посоветовавшись с духами», то есть в самые разные предприятия. Духи, как это ни удивительно, давали ей исключительно здравые советы.

Все капиталовложения приносили хорошую прибыль, порой превосходившую самые смелые ожидания. Но, несмотря на постоянно возрастающую веру в духов, миссис Спенлоу в основном удавалось избегать общения с медиумами и уклоняться от участия в столоверчении —  наоборот, она совершила молниеносный побег в область некой туманной религии индийского происхождения, коей предалась тем не менее всею душой и которая основывалась преимущественно на разнообразных формах глубокого дыхания.

Однако к тому времени, как миссис Спенлоу прибыла в Сент-Мери-Мид, в ее духовной жизни наступил новый период, который следовало бы назвать рецидивом ортодоксального англиканства. Она часто и подолгу бывала в доме священника и усердно посещала церковные службы. Покровительствовала местной торговле в лице нескольких деревенских лавочников, интересовалась тем, что происходит в округе, а также играла по маленькой в бридж. Обыкновенная сельская жизнь. И вдруг ни с того ни с сего убийство.

Полковник Мелчетт, главный констебль, вызвал инспектора Слэка.

Слэк имел репутацию полицейского, не ведающего сомнений. Если какая-то мысль приходила ему в голову, он был твердо уверен, что она правильная. Не сомневался он и теперь.

—  Виноват муж, —  заявил он.

—  Вы так считаете?

—  Совершенно уверен, сэр. Да на него достаточно только взглянуть. На лбу написано: «Убийца». Ни малейших признаков горя или какого-либо другого человеческого чувства. Вернулся к дому, зная уже, что она мертва.

—  А не пытался ли он хотя бы разыграть из себя обманутого мужа?

—  Кто угодно, только не он, сэр. Слишком гордый. Некоторые джентльмены не способны ломать комедию. Это упрямство.

—  Другие женщины? —  осведомился полковник Мелчетт.

—  Не удалось обнаружить следов ни одной из них. Конечно, он хитрая бестия. Умеет спрятать концы в воду. Насколько я понимаю, он был просто сыт по горло своей женой. У нее водились деньжата, и, я вам доложу, ладить с ней было непросто —  у нее одна сумасбродная фантазия вечно сменяла другую. Он хладнокровно решил избавиться от нее и зажить одному припеваючи.

—  Пожалуй, такое вполне можно предположить.

—  Голову на отсечение, так оно и было. Тщательно разработал план. Выдумал телефонный звонок...

—  Не удалось выяснить, действительно ли ему звонили? —  оборвал его Мелчетт.

—  Нет, сэр. Это значит, либо он лжет, либо звонили из телефонной будки. В деревне лишь два телефона-автомата: на станции и на почте. Почта сразу отпадает. Миссис Блейд запоминает каждого, кто входит и выходит. Станция не исключена. Поезд приходит в два двадцать семь, и тогда на ней бывает народ. Но главное в том, что он сам утверждает, будто ему звонила именно мисс Марпл, чего никак быть не может. Звонили явно не из ее дома, а сама она уходила на заседание женского общества.

—  А как вы относитесь к вероятности того, что мужа намеренно решил убрать с дороги кто-то, задумавший убить миссис Спенлоу?

—  Кажется, вы намекаете на молодого Теда Джерарда, сэр? Я поработал и с ним; что в его случае против нас, так это полное отсутствие мотивов. Похоже, ему не достанется ничего.

—  И тем не менее он весьма неприятный субъект. Старая история с присвоением чужого имущества лежит заметным пятном на его репутации.

—  Я вовсе его не выгораживаю. Но все-таки нужно отметить, что он пошел тогда к своему боссу и откровенно во всем признался. А его наниматели поступили далеко не мудро.

—  Из оксфордской шатии, —  охарактеризовал Теда полковник Мелчетт. —  Как там у них учат в их секте —  «абсолютная честность, чистота, любовь и самоотвержение»?

—  Да, сэр. Осознал вину, решил действовать напрямую и признаться в том, что стянул деньги. Обратите внимание, я не утверждаю, что здесь не могло быть какой-то хитрости с его стороны. Возможно, он догадался, что его подозревают, и решил сыграть на чистосердечном раскаянии.

—  У вас чересчур скептический склад ума, Слэк, —  заметил полковник. —  А вы, кстати говоря, беседовали с мисс Марпл?

—  А какое она имеет ко всему этому отношение, сэр?

—  Да, в общем-то, никакого. Но ведь она, знаете ли, в гуще событий, и до нее доходят многие сведения. Почему бы вам не пойти и не поболтать с ней? Она очень наблюдательная старушка.

Слэк переменил тему разговора:

—  Я хотел спросить у вас одну вещь, сэр. Фирма, предоставляющая услуги ювелира на дому, где начал карьеру подозреваемый... Помните дело о краже драгоценных камней в квартире сэра Роберта Аберкромби? Пропали изумруды, стоившие уйму денег. Их так и не нашли. Я просматривал материалы; должно быть, это произошло, когда там служила эта Спенлоу, хотя в то время она, наверное, была совсем девчонкой. Она не была замешана, как вы думаете, сэр? Спенлоу, знаете ли, тогда был одним из тех грошовых ювелиров... так, паренек, выполняющий роль ширмы.

Мелчетт покачал головой:

—  Не думаю, что вы здесь что-нибудь откопаете. В то время она даже не знала Спенлоу. Я хорошо помню то дело. В полицейских кругах существовало мнение, что тут замешан сын потерпевшего, Джим Аберкромби, страшный повеса и мот. Куча долгов, и сразу после кражи они все уплачены... Говорят, какая-то богачка, но я не слишком-то верю... Старик Аберкромби вроде как пытался замять дело, чуть ли не взять назад заявление.

—  Это всего лишь предположение, сэр, —  возразил Слэк.

Мисс Марпл приняла инспектора Слэка с чувством глубокого удовлетворения. Особенно когда услышала, что его прислал сам полковник Мелчетт.

—  Как это, право, любезно со стороны полковника Мелчетта. Я и не знала, что он меня помнит.

—  Помнит и даже очень. Сказал, что если вам неизвестно что-нибудь о происходящем в Сент-Мери-Мид, то это и вправду не заслуживает внимания.

—  Он чересчур любезен, но я действительно ничего не знаю. О недавнем убийстве, разумеется.

—  Вы знаете, что об этом говорят.

—  Конечно, знаю, но разве годится зря повторять досужие сплетни?

—  Я у вас, так сказать, для неофициальной беседы, —  проговорил Слэк, пытаясь казаться добродушным. —  Все, как вы понимаете, останется между нами.

—  Вы хотите сказать, что действительно интересуетесь тем, что говорят люди? И есть ли в их словах доля правды?

—  Именно так.

—  Ну конечно же, об этом только и делали, что судили да рядили. И, как вы понимаете, существуют два разных лагеря. Начну с тех, кто думает, будто убийца и вправду муж. В таких случаях мужа или жену всегда подозревают в первую очередь, не так ли?

—  Возможно, —  мягко согласился инспектор.

—  Приходится жить в столь тесном соседстве, сами понимаете. Опять же зачастую денежный вопрос. Мне доводилось выслушивать мнение, что раз деньги были у миссис Спенлоу, то мистеру Спенлоу ее смерть выгодна. В мире царит злоба, и порой самые жестокие предположения как раз, увы, и оказываются истиной.

—  Он и взаправду наследует кругленькую сумму.

—  Вот именно. И может показаться вполне вероятным, что он задушил ее, затем вышел через заднюю дверь, прошел через поля к моему дому, спросил, дома ли я, представил так, будто я ему звонила, отправился потом обратно и обнаружил жену якобы задушенной в его отсутствие, в надежде, разумеется, что преступление спишут на какого-нибудь бродягу или грабителя, разве не так?

Инспектор кивнул.

—  А что касается денежных вопросов... И возможных ссор между ними в последнее время...

Мисс Марпл не дала ему договорить.

—  Но ведь их не было.

—  Вы знаете это наверное?

—  Если бы они ссорились, об этом знал бы каждый! Глэдис Брен, их служанка, разнесла бы сплетни по всей округе.

—  Она могла и не знать... —  проговорил инспектор не слишком уверенно и получил в ответ улыбку, полную сочувствия.

—  Но есть и другие мнения, —  продолжила мисс Марпл. —  Вспомним о Теде Джерарде. Симпатичный молодой человек действительно останавливает на себе взгляд. Боюсь только, восхищенные взгляды оказывают на таких несколько большее влияние, чем следовало бы. Взять нашего предпоследнего викария —  просто магическое воздействие! Девушки валом валили к нему в церковь и на вечернюю службу, и на утреннюю. А множество женщин постарше стали принимать необыкновенно активное участие в жизни прихода; и вы бы видели, какие они ему шили тапочки, какие вязали шарфы! Бедный юноша так смущался...

Да, но к чему же все это, на чем я остановилась? Ах да, этот юноша, Тед Джерард... Конечно, о нем судачат немало. Он так часто приезжал из Лондона к ней в гости. Хотя миссис Спенлоу сама мне говорила, что он член какой-то... «оксфордской группы», кажется, так. Религиозное движение. Думаю, они там люди искренние и очень серьезные, и на миссис Спенлоу все это производило большое впечатление.

Мисс Марпл перевела дыхание и продолжила:

—  И я уверена, что нет оснований думать, будто за этими визитами стоит нечто большее, но вы знаете, каковы люди. Очень многие у нас в деревне убеждены, что этот юноша вскружил голову миссис Спенлоу и та одолжила ему кучу денег. И, нужно сказать, его действительно видели в тот день на станции. В поезде... в лондонском поезде, который отправляется в два двадцать семь пополудни. Но, думаю, вы согласитесь, что вовсе не трудно выскользнуть из вагона с другой стороны, скрытно пройти вдоль железнодорожной насыпи, скрываясь за нею, перелезть через забор, а затем вернуться кружным путем, прячась за живыми изгородями, —  так можно запросто миновать выход со станции. Так что вовсе не обязательно, чтобы его видели идущим по дороге к их вилле. И вот еще: поговаривают, будто миссис Спенлоу была одета довольно необычно.

—  Необычно?

—  В кимоно. Не в платье, —  мисс Марпл покраснела. —  Такие вещи, знаете ли, наводят некоторых людей на определенные мысли.

—  Думаете, кимоно вправду наводит на определенные мысли?

—  О нет, я так не думаю; пожалуй, кимоно было вполне уместно.

—  Вы полагаете, оно было уместно?

—  При соответствующих обстоятельствах, конечно. —  Взгляд у мисс Марпл стал холодным и задумчивым.

—  В таком случае это дает нам другой мотив. Ревность мужа.

—  Нет-нет, мистер Спенлоу никогда не стал бы ревновать. Он из тех, кто не видит дальше своего носа. Если б жена его бросила и перед уходом оставила записку, приколотую к подушечке для булавок, это стало бы для него первым сигналом об измене.

Инспектора Слэка смущал ее пристальный взгляд. Ему пришло в голову, что в ходе всего разговора мисс Марпл пытается навести его на некую, все время ускользающую от него мысль. Вот и теперь она проговорила многозначительно:

—  А вы не обнаружили прямо на месте ничего, способного стать ключом к разгадке, инспектор?

—  Теперь уже не оставляют отпечатки пальцев и сигаретные окурки, мисс Марпл.

—  А я думаю, —  предположила та, —  что это как раз очень старомодное преступление.

—  Что вы этим хотите сказать? —  спросил инспектор довольно резко.

Мисс Марпл ответила не сразу:

—  Думаю, вам сможет помочь констебль Пэлк. Он первым побывал на э-э-э... на «месте, где произошла драма», как пишут в газетах.

Мистер Спенлоу неторопливо уселся в шезлонг. Выглядел он расстроенным. Тихим, как всегда, голосом он проговорил, четко выговаривая слова:

—  Может, у меня и разыгралось воображение. Да и слух теперь далеко не тот, что прежде, но я четко расслышал, как сегодня один мальчуган сказал позади меня: «Это он, да? Тот самый?» У меня создалось впечатление, будто он считает, что я... я убил жену, которую так любил.

Мисс Марпл ответила, аккуратно состригая с куста розы засохший цветок:

—  Не сомневаюсь, что в его намерения как раз и входило создать у вас такое впечатление.

—  Но как могла подобная мысль возникнуть в детской головке?

Мисс Марпл покашляла.

—  Наслушался разговоров старших, конечно.

—  Вы хотите сказать, что все тоже так думают?

—  Добрая половина жителей Сент-Мери-Мид.

—  Но, дорогая мисс Марпл, что могло дать им повод? Я был искренне привязан к жене. Она, к сожалению, не любила деревенскую жизнь так сильно, как мне бы хотелось, но полное согласие по всем вопросам, увы, недостижимый идеал. Уверяю вас, я очень остро ощущаю утрату.

—  Наверное, так и есть. Но, простите за такие слова, по вас этого не скажешь.

Мистер Спенлоу встал, вытянувшись во весь небольшой рост.

—  Моя дорогая мисс Марпл, когда-то, много лет назад, я прочитал об одном китайском философе, который, потеряв горячо любимую жену, продолжал спокойно бить в гонг на улице —  обычное занятие досужих китайцев, я полагаю, —  словно ничего не случилось. Люди в том городе высоко оценили его стойкость духа.

—  Однако, —  сказала мисс Марпл, —  люди в Сент-Мери-Мид реагируют на такие вещи совсем по-другому. Китайская философия им чужда.

—  Но вы-то понимаете?

Мисс Марпл кивнула.

—  Мой дядя Генри, —  пояснила она, —  был человеком исключительного самообладания. Его девизом была фраза: «Скрывай чувства». Он, кстати, тоже очень любил цветы.

—  Я тут как раз думал, —  подхватил Спенлоу, будто с каким-то рвением, —  что, может быть, устрою живую беседку с восточной стороны дома. Розы нежных тонов и, пожалуй, глицинии. А еще есть такие цветы звездочками, никак не могу вспомнить, как они называются...

Тоном, которым она обычно разговаривала с трехлетним внучатым племянником, мисс Марпл проговорила:

—  У меня тут есть замечательный каталог, да еще с картинками. Пожалуйста, посмотрите его, а мне надо сходить в магазин.

Оставив мистера Спенлоу сидеть в саду и наслаждаться каталогом, мисс Марпл поднялась в спальню, торопливо завернула одно из своих платьев в оберточную бумагу и, выйдя из дома, быстро пошла к почте. Мисс Политт, портниха, жила как раз над почтовым отделением.

Но мисс Марпл не спешила войти и подняться к ней. Было ровно два тридцать; минуту спустя подошел рейсовый автобус из Мач-Бенхема и остановился у дверей почты. В Сент-Мери-Мид это всегда являлось событием дня. Из него выскочила почтмейстерша и принялась выгружать посылочные ящики, большая часть которых имела отношение к торговой стороне ее деятельности, потому что в почтовом отделении она приторговывала конфетами, дешевыми книжками и детскими игрушками.

Минуты четыре мисс Марпл оставалась на почте одна.

Едва почтмейстерша возвратилась, мисс Марпл поднялась наверх и объяснила мисс Политт, что хотела бы перешить платье из серого крепа, изменив, по возможности, фасон на более модный. Мисс Политт обещала подумать, что можно сделать.

Главный констебль несколько удивился, когда ему доложили, что его хочет видеть мисс Марпл. Войдя, она рассыпалась в извинениях.

—  Ах извините... я так сожалею, что побеспокоила вас. Знаю, вы очень заняты, но вы всегда настолько любезны, полковник Мелчетт, что я все-таки подумала: дай-ка зайду к вам, а не к инспектору Слэку. Есть одна вещь, знаете ли, но мне совсем не хочется, чтобы у констебля Пэлка были из-за нее неприятности. По правде говоря, мне кажется, ему вообще не следовало бы ничего трогать.

Полковник Мелчетт был слегка обескуражен.

—  Пэлк? —  спросил он. —  Тот, что констеблем в Сент-Мери-Мид, кажется, так? Чего он натворил?

—  Он взял булавку. Я видела ее воткнутой в его мундир. И еще тогда мне пришло в голову: а что, если он действительно подобрал ее с пола в доме у миссис Спенлоу?

—  Ну что же, в этом нет ничего невероятного. А, собственно, что в этом такого? Булавка и есть булавка. Вообще-то он действительно поднял булавку как раз рядом с телом миссис Спенлоу. Явился вчера и напрямик доложил об этом Слэку. Пожалуй, это вы его надоумили? Конечно, на месте преступления ничего трогать нельзя, но, опять же, чего особенного в булавке? Обыкновенная булавка и только. Такой может пользоваться любая женщина.

—  О нет, полковник Мелчетт, здесь вы ошибаетесь. Возможно, для мужчины она и выглядит как обычная, но это не так. Это совсем особенная булавка, очень тонкая булавка, такие продаются коробками, такими пользуются в основном портные.

Мелчетт посмотрел на нее пристальным взглядом, и в нем забрезжил огонек понимания. Миссис Марпл радостно закивала головой:

—  Ну да, разумеется. Это же так очевидно. Она была в кимоно, потому что собиралась примерить новое платье. Прошла в парадную гостиную, мисс Политт заявила, что ей нужно что-то измерить, и поднесла портновский метр к ее шее, затем ей осталось лишь затянуть его. Говорят, нет ничего проще. А после этого, конечно, она вышла, закрыла наружную дверь и начала стучать в нее, словно только что пришла. Но булавка доказывает, что она побывала в доме.

—  Так, значит, вашего Спенлоу выманила из дому мисс Политт?

—  Да. Из почтового отделения в два тридцать. Как раз, когда приходит автобус и на почте всегда пусто.

—  Но из-за чего, моя дорогая мисс Марпл! —  воскликнул полковник Мелчетт. —  Скажите мне ради бога, из-за чего? У каждого преступления должен быть мотив.

—  Судя по тому, что мне известно, полковник Мелчетт, у этого преступления давняя история. Оно заставило меня вспомнить о моих двоюродных братьях, Гордоне и Энтони. Что бы ни сделал Энтони, все у него получалось или все сходило с рук, в то время как с беднягой Гордоном все обстояло наоборот. Беговые лошади начинали хромать, курс его акций всегда падал, недвижимость обесценивалась. Думаю, обе дамы являлись соучастницами.

—  В чем?

—  В краже. Давным-давно. Изумруды, я слышала, были очень ценными. Горничная и служанка. Потому что трудно иначе объяснить одну вещь: каким образом, когда служанка и садовник поженились, им удалось достать столько денег, чтобы открыть цветочный магазин?

Единственный ответ состоит в том, что она потратила свою долю в... добыче, назовем это так. Все, что она ни предпринимала, все удавалось. Деньги приносили деньги. Ну а другой, горничной, просто не повезло. Она пришла к тому, что стала обыкновенной деревенской портнихой. Затем они снова встретились. Сперва, думаю, все обстояло не так плохо, но появился мистер Тед Джерард.

Нашу миссис Спенлоу, видите ли, к тому времени начала мучить совесть, и у нее возникла страстная тяга к религии. Молодой человек явно склонял ее «облегчить душу признанием» и, так сказать, «очиститься»; пожалуй, она все более склонялась к этой мысли. Но мисс Политт воспринимала все совсем по-другому. Ее тревожило лишь то, что она пойдет в тюрьму за кражу, которую совершила много лет назад. Поэтому ей пришло в голову разом покончить со всем этим. Кажется, она всегда была с гнильцой. Поверьте, она не моргнув послала бы на виселицу милого, но глуповатого мистера Спенлоу.

—  Мы... э-э-э... можем проверить вашу версию... э-э-э в этом вопросе. Попробуем идентифицировать эту Политт с той горничной, которая служила у Аберкромби, однако...

—  Это будет совсем просто, —  подбодрила его мисс Марпл. —  Она из тех, кто сразу сломается, стоит лишь припереть к стенке. А кроме того, понимаете, я... э-э-э... завладела ее портновским метром. Стянула вчера, во время примерки. Когда та его хватится, то подумает, что его взяла полиция... Знаете, она совсем темная женщина и подумает, будто с его помощью так или иначе, но сумеют доказать ее виновность.

Она улыбнулась и добавила ободряюще:

—  Уверяю, это совсем не трудно.

Он тоже улыбнулся. Когда-то давным-давно его любимая тетушка совершенно таким же тоном уверяла его, что он обязательно сдаст экзамены в военную академию.

И он сдал их.

ДЕЛО СМОТРИТЕЛЬНИЦЫ

—  Нуте-с, как наши дела сегодня? —  обратился к пациентке доктор Хейдок.

Мисс Марпл слабо улыбнулась ему с белой подушки.

—  Кажется, мне действительно лучше, —  проговорила она, —  но у меня ужасная депрессия. Не могу отделаться от мысли, что мне лучше было бы умереть. Я ведь уже старая. Никому я не нужна, и заботиться обо мне некому.

Доктор Хейдок перебил ее со свойственной ему бесцеремонностью:

—  Да-да, последствие типичное для этой разновидности гриппа. Что вам нужно, так это какое-нибудь укрепляющее средство, которое вас взбодрит.

Мисс Марпл со вздохом кивнула.

—  Больше того, —  продолжил доктор Хейдок, —  лекарство уже у меня в кармане!

И он положил на одеяло продолговатый конверт.

—  То, что вам нужно. Что-то вроде головоломки, совсем по вашей части.

—  Головоломка? —  Мисс Марпл оживилась.

—  Мой литературный опус, —  сказал доктор и слегка покраснел. —  Постарался придать форму рассказа. «Сказал он», «сказала она», «девушка подумала» и так далее. В основе лежат реальные факты.

—  Но почему головоломка? —  спросила мисс Марпл.

Доктор Хейдок усмехнулся.

—  Потому что интерпретировать их предстоит вам. Хочу проверить, так ли вы умны на самом деле, как хотите казаться.

И он поспешил ретироваться, подобно тому как парфяне обращались в притворное бегство, чтобы верней поразить врага.

Мисс Марпл взяла рукопись и начала читать:

«—  А где же новобрачная? —  радушно воскликнула мисс Хармон.

Вся деревня пребывала в нетерпении, желая поскорее увидеть богатую и молодую красавицу жену, которую Гарри Лакстон привез из-за границы. Преобладало снисходительное мнение, что Гарри —  испорченный молодой повеса —  просто везунчик. Все и всегда были к нему снисходительны и терпимы. Даже хозяева окон, пострадавшие от его не выбирающей цели рогатки, обнаруживали, что их негодование исчезает при виде Гарри, умоляющего великодушно его простить. Он бил стекла, воровал яблоки, таскал кроликов, а несколько позже еще и залезал в долги, путался с дочерью хозяина местной табачной лавчонки, потом ему навязчиво помогли выпутаться и отослали служить в Африку, и вся деревня в лице многочисленных старых дев снисходительно изрекла: «Ну, наконец! Молодо-зелено, теперь он угомонится!»

И вот свершившийся факт: блудный сын вернулся, и не страдальцем, а триумфатором. Гарри Лакстон, как говорится, «стал хорошим». Он взял себя в руки, работал как вол и наконец встретил и успешно охмурил юную девушку англо-французского происхождения, обладательницу значительного состояния.

Гарри мог бы поселиться в Лондоне или приобрести поместье в каком-нибудь респектабельном графстве, славящемся охотой на лис, но он предпочел вернуться в родные края. И здесь —  тут уж сплошная романтика —  он приобрел брошенное поместье, во флигеле которого провел детство. В особняке Кингсдин-Хаус никто не жил уже почти семнадцать лет. Постепенно он пришел в упадок и запустение. И лишь в одном его обитаемом уголке жил пожилой смотритель с женою. Особняк представлял собой большое, импозантное и одновременно величественное здание, окруженное заросшим буйными травами садом, деревья обступили его, словно мрачное логово чародея.

Флигель был приятным, без всяких претензий домиком, и его когда-то в течение многих лет арендовал майор Лакстон, отец Гарри. Мальчиком Гарри исходил поместье вдоль и поперек, знал каждый дюйм здешних рощ, а сам старый дом всегда пленял его.

Майор Лакстон умер несколько лет назад, так что на первый взгляд могло показаться, будто Гарри никак не связан с этими местами, —  и тем не менее он вернулся и привел молодую жену в дом своего детства.

Разрушенный старый особняк снесли. Целая армия подрядчиков-строителей десантировалась на это место и в удивительно короткий срок, ибо деньги и впрямь способны творить удивительные чудеса, новый дом засиял белизной среди деревьев. Затем появился отряд садовников, за ними последовала вереница фургонов, груженных мебелью.

Дом был готов. Прибыли слуги. И, наконец, дорогой лимузин доставил Гарри с супругой к парадному крыльцу.

Вся деревня поспешила отреагировать на это событие, и миссис Прайс, владелица самого большого в деревне дома, считающая себя главой местного общества, разослала приглашения на вечер, устраиваемый «в честь новобрачной».

Праздник удался на славу, некоторые леди даже сшили ради него новые платья. Все горели возбуждением, любопытством, страстным желанием наконец увидеть это легендарное существо. Говорят, все походило на сказку.

Мисс Хармон, простодушная и невзрачная старая дева, протискиваясь через толпу, образовавшуюся у входа в гостиную, не смогла удержаться и бросила пробный мяч в виде риторического вопроса относительно достоинств приезжей.

Мисс Брент, тоже старая дева, худощавая и невысокого роста, с вечно кислой миною на лице, подхватила его на лету, и ответ, порхая, слетел с ее уст:

—  Ах, дорогая, она совершенно очаровательна. Какие чудесные манеры. И такая молоденькая. Просто завидуешь, когда видишь такую, у которой есть все: и внешность, и деньги, и воспитание —  такая утонченная, ни малейшего намека на вульгарность, и наш милый Гарри ее обожает!

—  Что вы хотите, —  отозвалась мисс Хармон, —  они ведь еще молодожены!

Тонкие ноздри мисс Брент понимающе затрепетали.

—  Ах, боже мой, неужто вы полагаете...

—  Уж мы-то знаем, каков Гарри, —  покачала головой мисс Хармон.

—  Мы знаем, каким он был! Но теперь-то, думаю...

—  Ах, —  сокрушенно промолвила мисс Хармон, —  мужчин-распутников не переделаешь. Обманул хоть одну —  станет обманывать и других. Я их знаю.

—  И вправду. Ах, бедняжка, —  выражение лица мисс Брент стало менее кислым, —  она еще с ним нахлебается. Ее просто необходимо предупредить. Интересно, приходилось ли ей слышать хотя бы что-нибудь о его прежних похождениях?

—  Все это настолько ужасно, —  возразила мисс Хармон, —  ей лучше не знать. Представьте себя на ее месте. Да еще при том, что аптека у нас лишь одна.

Та, которую прежде знали как дочку хозяина табачной лавки, теперь являлась женой мистера Эджа, аптекаря.

—  Однако для миссис Лакстон, —  предположила мисс Брент, —  все-таки лучше иметь дело с Бутсом из Мач-Бенхэма.

—  Думаю, —  заметила мисс Хармон, —  Гарри предложит ей это сам.

Еще один многозначительный взгляд.

—  И все-таки я полагаю, —  продолжала настаивать мисс Брент, —  что ей надо знать.

—  Какие они звери! —  воскликнула Клариса Вейн, обращаясь к своему дяде, доктору Хейдоку. —  Нет, эти люди —  настоящие звери.

Он посмотрел на нее удивленно.

То была высокая темноволосая девушка, симпатичная, импульсивная и добросердечная. Ее большие карие глаза вспыхнули огнем негодования, когда она продолжила:

—  Все эти драные кошки... Все эти сплетни... Все эти намеки.

—  О Гарри Лакстоне?

—  Ну да, о его интрижке с дочкою лавочника.

—  Ах, вот ты о чем! —  Доктор пожал плечами. —  У большинства людей в молодости бывают подобные истории.

—  Конечно, бывают, а потом заканчиваются. Так зачем же теперь вытаскивать их на свет? И продолжать о них толковать спустя многие годы? Это все равно что пировать на мертвых телах, как вурдалаки или кладбищенские воры.

—  Позволь сказать, милочка, что тебе так лишь кажется. Видишь ли, им тут почти совсем не о чем разговаривать, так что неизбежно приходится жить скандалами прошлого. Но интересно знать, почему тебя это так сильно огорчает?

Клариса Вейн прикусила губу и покраснела. Затем проговорила глухим от волнения голосом, что прозвучало у нее очень забавно:

—  Они... они выглядят такими счастливыми. Я имею в виду Лакстонов. Молоды, любят друг друга, все у них так прекрасно. Страшно подумать, что все это могут испортить намеки, сплетни, нашептывания и всеобщая бесчеловечность.

—  Гм. Понятно.

Клариса продолжила:

—  Мы с ним только что разговаривали. Он так счастлив, полон энергии и увлечен и... да, полон трепета... потому что он смог выполнить заветное желание и отстроить Кингсдин. Он радуется как ребенок. А она... понимаете, у меня такое ощущение, что у нее в жизни еще не было ни одного разочарования. У нее всегда было все. Вы ее сами видели. Что вы о ней думаете?

Доктор ответил не сразу. Иные действительно позавидовали бы Луизе Лакстон, этакому избалованному дитяте фортуны. Но доктора Хейдока ее появление заставило вспомнить припев песенки «Бедная богачка», что была популярна много лет назад...

Хрупкая, невысокая фигурка, льняные волосы, завитые в слишком жесткие кудряшки, обрамляющие лицо, и большие, с грустинкой, синие глаза. Луиза чуть-чуть сутулилась. Бесконечный поток поздравлений утомил ее. Скорей бы уйти. Хорошо бы прямо сейчас, пусть Гарри лишь намекнет. Она взглянула на него украдкой. Какой высокий, широкоплечий, всегда такой веселый посреди этих ужасных скучных людей.

«Бедная богачка»...

—  У-у-ф! —  это был вздох облегчения.

Гарри обернулся, чтобы бросить на жену полный восхищения взгляд. Они уже ехали домой.

—  Дорогой, —  проговорила она, —  какой это был жуткий вечер!

Гарри усмехнулся.

—  Да, жутковатый. Не обращай внимания, моя прелесть. Понимаешь, этого нельзя было избежать. Все эти драные кошки знали меня еще мальчишкой. Они ужасно расстроились бы, если не получили бы возможности взглянуть на тебя вблизи.

Луиза ответила ему гримаской.

—  Нам обязательно придется теперь их всех принимать?

—  Что? Ну уж нет. Они заявятся к тебе с официальными визитами, чтобы вручить визитные карточки, ты на них ответишь, и тем все закончится. Они больше не станут тебя беспокоить, и ты сможешь завести любых друзей, которые придутся тебе по душе.

Луиза помолчала минуты две.

—  Неужели здесь поблизости нет приятных людей?

—  Ну почему же. Вот, например, семья Каунти, хотя, пожалуй, и они могут тебе показаться скучноватыми. Интересуются преимущественно выпивкой, собаками и лошадьми. Тебе нужно тоже заняться верховой ездой. Тебе это понравится. В Эглинтоне есть конь, которого мне хотелось бы тебе показать. Красавец, прекрасно выезженный, только очень уж норовист, но это единственный его порок.

Автомобиль притормозил, поворачивая к воротам Кингсдина. Внезапно перед ним возникла уродливая фигура, кто-то выскочил на середину дороги перед самой машиной, Гарри крутанул руль и выругался, едва успев избежать столкновения. Им вслед раздались проклятия.

Луиза вцепилась в руку мужа.

—  Кто эта... эта ужасная старуха?

Гарри помрачнел.

—  Это старая Мургатройд. Они с мужем жили смотрителями в старом доме. Жили почти тридцать лет.

—  А почему она показала тебе кулак?

Гарри покраснел.

—  Она... ну, ей не понравилось, что дом снесли. Конечно, ее уволили. Муж у нее вот уже два года как умер. Говорят, после его смерти она стала вести себя странно.

—  Она... она не... не голодает?

Представления Луизы о жизни были туманны и в чем-то наивны. Богатство мешает прямым контактам с реальностью. Гарри рассердился.

—  Помилуй боже, Луиза, что за мысли! Разумеется, я назначил ей пенсию... и очень, кстати, хорошую! Подыскал для нее новый дом и все такое.

—  Тогда чего же ей нужно? —  спросила сбитая с толку Луиза.

Гарри нахмурился, его брови почти соединились на переносице.

—  Откуда мне знать? Она с придурью! Была влюблена в дом.

—  Но разве он практически не развалился?

—  Конечно, развалился... Прямо куски отваливались... крыша текла... находиться там было опасно. И все равно, думаю, он для нее многое значил. Она так долго там прожила. Ну, я правда не знаю! У старой чертовки, наверное, не все дома.

—  Она... —  с тревогой произнесла Луиза, —  думаю, она прокляла нас. Ой, Гарри, мне страшно.

Луизе казалось, что сумасшедшая злая старуха наложила проклятие на ее новый дом. Когда она ехала куда-нибудь на машине, когда каталась верхом, когда выгуливала собак —  ее везде подкарауливала одна и та же зловещая фигура. Словно согнувшаяся под собственной тяжестью, в замызганной шляпе на висящих клочьями седых волосах, медленно бормочет проклятия. Луиза, в конце концов, поверила в правоту слов Гарри —  старуха действительно была сумасшедшей. Но от этого не становилось легче. Миссис Мургатройд никогда не заходила в дом, в ее угрозах не было ничего определенного, она не угрожала насилием. Ее сгорбленная фигура всегда маячила лишь за воротами. Обращение за помощью к полиции не принесло бы пользы, и Гарри Лакстон в любом случае был против действий такого рода. По его словам, это лишь вызвало бы всеобщую симпатию по отношению к старой бестолочи. Он принимал случившееся не так близко к сердцу, как Луиза.

—  Не беспокойся так, дорогая. В конце концов, ей надоест эта глупая затея с проклятиями. Думаю, это она так просто, чудит.

—  Все далеко не так просто, Гарри. Она... она ненавидит! Я чувствую. Она... она желает нам зла.

—  Дорогая, она не ведьма, хотя на нее очень похожа! Ты все слишком болезненно воспринимаешь.

Луиза ничего не ответила. Теперь, когда возбуждение, связанное с вселением в новый дом, прошло, она почувствовала себя на удивление одинокой, прямо места себе не находила. Она привыкла жить в Лондоне и на Ривьере. Понятия не имела, что представляет собой сельская жизнь в Англии, и не имела к ней вкуса. Невежда по части садоводства и разведения цветов, она знала только заключительный этап, а именно —  «как составить букет». Собаки ей, по правде сказать, были совершенно безразличны. Соседи, с которыми приходилось встречаться, наводили тоску. Больше всего нравились верховые прогулки, иногда с Гарри, а иногда, когда он занимался хозяйством, без него. Она ехала не спеша по рощам и сельским дорогам, наслаждаясь неторопливым шагом красавца коня: его купил для нее Гарри. Но и Принц Хэл, этот, наверное, самый чуткий из всех гнедых скакунов, начинал пугливо фыркать и косить глазом, когда им встречалась согнутая фигура злобной старухи.

Однажды Луиза собрала в кулак все свое мужество. Случилось это во время одной из обычных пеших прогулок. Обогнав миссис Мургатройд, словно не замечая ее, она уже было совсем прошла мимо, но внезапно вернулась и приблизилась к ней.

—  Что такое, —  сказала она слегка взволнованным голосом. —  В чем дело? Чего вы хотите?

Старуха молча смотрела на нее, только мутные глазки моргали на хитром и смуглом, как у цыганки, лице, обрамленном седыми космами. В ее взгляде читалось недоверие. Луиза подумала, не пьет ли она.

Та ответила плаксивым, но вместе с тем угрожающим тоном:

—  Спрашиваешь, чего я хочу? Взаправду, чего? То, что у меня взяли. Кто меня выгнал из Кингсдина? Я там жила и девчонкой, и взрослой женщиной аж сорок годков. Выгнать меня было черное дело, и оно выйдет боком и тебе, и ему, ваша беда тоже будет черной!

—  Но у вас, —  принялась объяснять Луиза, —  теперь есть чудесный домик и...

Тут старуха взорвалась. Взмахнув руками, она выкрикнула:

—  А мне-то чего в этом хорошего? Мне нужно мое собственное жилье и мой собственный очаг, у которого я провела столько лет. А что до тебя и его, то я так скажу: не будет счастья вам в новом красивом доме. Он будет вам черным проклятием! Горе вам, смерть и мои проклятия. Чтоб у тебя лицо сгнило.

Луиза отшатнулась и, спотыкаясь, побежала прочь. «Я должна отсюда убраться, —  думала она. —  Мы должны продать дом! Нам нужно уехать».

В тот момент подобный исход казался ей простым. Но полное непонимание со стороны Гарри поразило ее.

—  Уехать? Продать дом? Из-за угрозы сумасшедшей старухи? Ты сошла с ума.

—  Нет, не сошла. Но она... она пугает меня. Я знаю, что-то должно случиться.

—  Предоставь миссис Мургатройд мне, —  заявил Гарри Лакстон мрачно. —  Я с ней разберусь.

К тому времени между Кларисой Вейн и юной миссис Лакстон установились дружеские отношения. Обе девушки были примерно одного возраста, хотя характер и вкусы их различались. В компании Кларисы Луиза чувствовала себя бодрее. Клариса была такая сильная, такая уверенная в себе. В разговоре с ней Луиза упомянула об угрозах со стороны миссис Мургатройд, но Клариса, похоже, считала эту историю скорей досадной, нежели пугающей.

—  Это все так глупо, —  сказала она. —  Должно быть, сильно действует тебе на нервы.

—  Знаешь, Клариса, я... я иногда чувствую себя просто напуганной. Сердце так и начинает колотиться в груди.

—  Ерунда, ты не должна допускать, чтобы выходки глупой старухи так на тебя влияли. Она сама скоро от них устанет.

Минуту-другую Луиза не отвечала.

—  Ну, что скажешь? —  спросила Клариса.

Луиза помолчала еще с минуту, затем ее прорвало:

—  Ненавижу это место! Ненавижу жить здесь. Рощи и этот дом, и ужасную тишину по ночам, и странные крики сов. О, и здешних людей, и все остальное.

—  Людей. Каких?

—  Тех, кто живет в деревне. Этих вечно подглядывающих, сплетничающих старых дев.

—  И что они такое говорят? —  спросила резко Клариса.

—  Не знаю. Ничего особенного. Но у них вечно гадости на уме. Когда с ними говоришь, возникает чувство, будто нельзя никому верить, вообще никому.

Клариса постаралась ее успокоить:

—  Забудь о них. Им нечем заняться, кроме сплетен. Большинство мерзостей, о которых болтают, они сами же и выдумывают.

—  Жаль, что мы вообще сюда приехали, —  сказала Луиза, —  но Гарри здесь так нравится. —  Ее голос потеплел.

Клариса подумала: «Как она обожает его». И проговорила отрывистым голосом:

—  Мне надо идти.

—  Скажу шоферу, чтобы он тебя отвез. Приезжай опять поскорее.

Клариса кивнула. Луиза почувствовала облегчение от приезда своей новой подруги. Вернувшись, Гарри застал жену приободрившейся и с тех пор просил ее чаще приглашать Кларису в их дом.

Однажды он сообщил:

—  Дорогая, у меня есть для тебя хорошие новости.

—  Какие же?

—  Я все устроил с Мургатройд. Знаешь, у нее сын в Америке. Ну, я и устроил так, чтобы она к нему поехала. И оплачу ей проезд.

—  Ой, Гарри, как чудесно. Теперь, может быть, я все-таки полюблю Кингсдин.

—  Полюбишь? Да это самое замечательное место на свете!

Луиза слегка вздрогнула. Ей было не так просто избавиться от суеверных страхов.

Если дамы, проживающие в Сент-Мери-Мид, поначалу и надеялись получить наслаждение, наушничая Луизе о прошлом ее мужа, то вскоре сам Гарри Лакстон развеял их радужные надежды.

Мисс Хармон и Клариса Вейн как раз находились в аптеке мистера Эджа, где первая покупала нафталин, а другая пакетик борной кислоты, когда туда вошли Гарри Лакстон с женой.

Поприветствовав обеих дам, Гарри подошел к прилавку и, едва объявив, что ему нужна зубная щетка, не дал себе закончить начатую фразу и сердечно воскликнул:

—  А ну-ка, ну-ка, смотрите, кто тут! Ручаюсь, что это Белла.

Миссис Эдж, поспешившая выйти к прилавку в связи с неожиданным наплывом покупателей, просияла в ответ лучезарной улыбкой, приоткрывшей большие белые зубы. Темноволосая и симпатичная в прошлом девушка теперь превратилась в достаточно миловидную женщину, правда, несколько прибавившую в весе и с немного погрубевшими чертами, но ее большие карие глаза потеплели, когда она произнесла:

—  Ну разумеется, это я, Белла, и очень рада опять вас увидеть. Сколько лет прошло.

Гарри обернулся к жене.

—  Это Белла, моя прежняя любовь, —  объявил он. —  Когда-то я совсем потерял от нее голову. Помнишь, Белла?

—  Заметь, ты сам это сказал, —  ответила миссис Эдж.

Луиза рассмеялась.

—  Мой муж обожает встречать старых друзей, —  проговорила она.

—  О да, —  подхватила миссис Эдж, —  но и мы вас не забыли, мистер Гарри. Подумать только, женились, а теперь строите новый дом на месте развалин старого Кингсдина, ну просто сказка.

—  Вид у тебя прямо цветущий, —  не поскупился на комплимент Гарри; миссис Эдж засмеялась и ответила, что с нею-то все в порядке, а вот как насчет его зубной щетки?

Клариса посмотрела на растерянное лицо мисс Хармон и мысленно воскликнула: «Так их, Гарри! Круши и обезоруживай».

—  Что за чепуху болтают о старой миссис Мургатройд, будто та околачивается у Кингсдина, трясет кулаками и проклинает новый порядок? —  неожиданно обратился к племяннице доктор Хейдок.

—  Это не чепуха. Все очень серьезно. Луиза ужасно расстраивается.

—  Скажи, пусть не тревожится; когда Мургатройды работали смотрителями, они только и делали, что ворчали и жаловались; прожили они в поместье так долго лишь оттого, что пили; больше их никуда просто не взяли бы.

—  Я ей скажу, —  проговорила Клариса с большим сомнением в голосе. —  Только не думаю, что она поверит. Старуха от ярости то и дело кричит на нее.

—  Когда Гарри был мальчишкой, она его обожала. Не понимаю.

—  Ну что же, —  проговорила Клариса. —  Они от нее скоро избавятся. Гарри оплачивает ей поездку в Америку.

Тремя днями позже Луиза расшиблась насмерть, упав с лошади. Двое из развозившего хлеб фургона видели это собственными глазами. При них Луиза выехала из ворот, при них старуха с криком выскочила на дорогу и замахала кулаками, при них конь испугался, прянул в сторону и понес так, что Луиза Лакстон вылетела из седла.

Один из них остался стоять в растерянности у бездыханного тела, тогда как другой бросился к дому за помощью.

Прибежал Гарри Лакстон, и на него было страшно смотреть. Они сняли с фургона дверь и на ней принесли пострадавшую в дом. Та вскоре умерла, не дождавшись доктора и не приходя в сознание».

(На этом рукопись доктора Хейдока заканчивается.)

Когда на следующий день доктор Хейдок подошел к постели больной, он с удовлетворением отметил, что щеки у пациентки порозовели, и вообще мисс Марпл явно ожила.

—  Ну, —  обратился он к ней, —  каков будет ваш приговор?

—  А в чем проблема? —  вопросом на вопрос ответила та.

—  Ах, дорогая, мне ли вам объяснять?

—  Думаю, —  сказала мисс Марпл, —  все дело в непонятном поведении смотрительницы. Почему она себя так странно вела? Да, людям не нравится, когда их гонят из собственного дома, но ведь дом-то был не ее. Конечно, живя в нем, она привыкла ворчать и жаловаться. Да, все это, разумеется, шито белыми нитками. А кстати, что с ней, где она сейчас?

—  Сбежала в Ливерпуль. Случившееся напугало ее. Решила подождать лайнер там.

—  Все это кое-кому очень на руку, —  проговорила мисс Марпл. —  Хотя, думается, задачку с поведением смотрительницы в качестве неизвестного решить достаточно просто. Пожалуй, он ее подкупил, разве не так?

—  Это ваше заключение?

—  А как же, ведь если такое поведение не входило в ее привычки, если она все, как говорится, «разыграла», то, значит, кто-то заплатил ей за подобный «розыгрыш».

—  И вы можете назвать имя этого человека?

—  Пожалуй, да. Увы, здесь, кажется, опять замешаны деньги. К тому же я давно заметила, что мужчина всегда отдает предпочтение женщинам какого-то одного типа.

—  Теперь, похоже, начинаю понимать.

—  Конечно, все сходится. Гарри Лакстон когда-то восхищался Беллой Эдж, этакой бойкой смуглянкой. Ваша племянница Клариса принадлежит к тому же самому типу. Но его бедная женушка была совершенно другой —  светловолосой, меланхоличной —  совсем не его тип. Так что совершенно ясно: он женился ради денег. И убийцей стал из-за них!

—  Вы назвали его убийцей?

—  И он этого заслуживает. Привлекателен для женщин и понятия не имеет о морали. Думаю, он хотел заполучить деньги Луизы и жениться на вашей племяннице. Кажется, его видели разговаривающим с миссис Эдж. Но я не думаю, что он все еще к ней привязан. Хотя, сдается мне, ради своих целей он заставил бедняжку думать именно так. Осмелюсь утверждать, что вскоре он мог ею помыкать, как хотел.

—  Но как все-таки ему удалось подстроить убийство жены, что вы скажете?

Мисс Марпл помолчала несколько минут, уставившись в одну точку задумчивыми голубыми глазами.

—  Все было рассчитано по минутам, ведь люди из фургона с хлебом должны были стать свидетелями. Они действительно видели старуху и, разумеется, приписали испуг лошади ее появлению. Но лично я предположила бы духовое ружье или, быть может, рогатку. Ну да, как раз в тот момент, когда лошадь миновала ворота. Разумеется, лошадь взбрыкнула и сбросила миссис Лакстон.

Она замолчала, нахмурившись.

—  Вполне вероятно, что та умерла при падении. Но в этом он не мог быть уверен. А он, похоже, из тех, кто тщательно все планирует и ничего не оставляет на волю случая. Кроме того, миссис Эдж могла дать ему что-нибудь подходящее так, чтобы ее муж ничего и не знал. Иначе зачем бы Гарри тратить на нее время? Нет, у него должен был находиться под рукой какой-нибудь сильный наркотик, которым он мог воспользоваться до вашего приезда. Посудите сами, если женщину сбросила лошадь и та расшиблась, а затем умерла, не приходя в сознание, —  ну что же, в такой ситуации любой доктор ничего не заподозрит, правда? Он все объяснит шоком или чем-нибудь в этом роде.

Доктор Хейдок молча кивнул.

—  А почему заподозрили что-то неладное вы? —  спросила мисс Марпл.

—  Для этого не нужна была какая-то особенная догадливость с моей стороны, —  ответил доктор Хейдок. —  Ведь всем хорошо известно, что убийца всегда так горд своей сообразительностью, что не принимает должных мер предосторожности. Я как раз начал произносить слова утешения, которые обычно говорят убитому горем мужу, а мне беднягу действительно было чертовски жаль, когда он откинулся на диванчик, чтобы слегка полицедействовать, и у него из кармана выпал шприц. Он тут же схватил его и выглядел таким растерянным, что это сразу навело меня на размышления. Гарри Лакстон в жизни не кололся, здоровье у него отменное, зачем ему шприц?

На всякий случай произвел аутопсию. Обнаружил строфантин. Остальное просто. Строфантин вскоре нашли у Лакстона, Белла Эдж на допросе покаялась и рассказала, что достала его для своего воздыхателя. И наконец, старуха Мургатройд созналась, что именно Гарри наставил ее на стезю обличений и угроз.

—  А как пережила все это ваша племянница?

—  Да, этот парень ей нравился, но это не зашло слишком далеко.

Доктор протянул руку и взял рукопись.

—  Так что высший балл вам, дорогая мисс Марпл, и высший балл мне за прописанное лекарство. Сегодня вы уже вполне похожи на саму себя.

ДЕЛО ЛУЧШЕЙ ИЗ ГОРНИЧНЫХ

—  Ой, будьте добры, мадам, вы позволите с вами поговорить?

Может, кто и подумал бы, что подобная просьба абсурдна, поскольку крошка Эдна, служившая у мисс Марпл горничной, уже с нею разговаривала в данный момент, но мисс Марпл, сразу распознав здесь оборот речи, поспешила ответить:

—  Разумеется, Эдна, войди и притвори дверь. В чем дело?

Послушно закрыв дверь, Эдна вошла и принялась в сильном волнении теребить уголок передника.

—  Ну, Эдна? —  ободряюще произнесла мисс Марпл.

—  Ой, мэм, пожалуйста... все дело в моей кузине Глэдди.

—  Боже, —  проговорила мисс Марпл и мысленно поспешила предположить самое худшее, хотя, увы, и самое обычное из несчастий, подстерегающих молоденьких девушек. —  Надеюсь, она не... гм... не попала в беду?

Эдна поспешила ее успокоить:

—  О нет, мадам, ничего подобного. Глэдди не из таких. Просто у нее горе. Видите ли, она потеряла место.

—  Боже, как мне ее жаль. Она ведь служила в поместье Олд-Холл, кажется, так? У этой... у этих... мисс Скиннер?

—  Да, мэм; конечно, мэм; и это ужасно огорчает бедную Глэдди, страшно огорчает.

—  Но Глэдис и раньше часто меняла место работы, разве не так?

—  Ну да, мадам. Ей вечно не сидится на месте, если вы понимаете, о чем я говорю. Но, видите ли, она всегда уведомляла хозяев об уходе первая!

—  А в этот раз все обернулось по-другому? —  сухим тоном спросила мисс Марпл.

—  Да, мэм, и это до жути ее огорчило.

Мисс Марпл была несколько удивлена. Глэдис, которая иногда заходила к ним в свой выходной попить чаю на кухне, запомнилась ей как весьма крепко сбитая, вечно хихикающая молодая особа, которую практически невозможно выбить из колеи душевного равновесия.

—  Понимаете, мэм, —  продолжила Эдна, —  все дело в том, как это произошло... В том, какой вид при этом был у мисс Скиннер.

—  И какой, —  осведомилась мисс Марпл терпеливо, —  вид имела мисс Скиннер?

На сей раз Эдне удалось придать своему сообщению несколько большую содержательность:

—  Ой, мэм, для Глэдди это был такой удар. Понимаете, у мисс Эмили пропала одна из брошек. Из-за нее поднялся такой трам-тарарам, какого отродясь не бывало; само собой, кому такое понравится, это очень огорчительно, мэм, если вы понимаете, что я хочу сказать. Глэдис помогала искать, обшарила весь дом, и тут заявляется мисс Лавиния и говорит, что обратится в полицию, и вскоре брошка нашлась: оказывается, она лежала аж у задней стенки ящика в ее туалетном столике, уж можете представить, как моя Глэдди была рада. И как раз на следующий день опять беда —  разбилась тарелка, и тут мисс Лавиния так вскипела, что тут же предупредила Глэдди, что через месяц та будет уволена. Но Глэдди догадывается, что это вовсе не из-за тарелки и что мисс Лавиния просто придралась к этому поводу, и все явно из-за брошки: все думают, что она ее взяла и положила обратно, когда пригрозили полицией, а Глэдди такого делать не станет, не пойдет ни за что на свете, и она опасается, что дело выплывет наружу, пойдут сплетни на ее счет, а для простой девушки это очень серьезно, сами понимаете, мэм.

Мисс Марпл кивнула. Она хоть и не испытывала особой симпатии к пышнотелой заносчивой Глэдис, но была вполне уверена в ее совершенной честности и хорошо понимала, что эта история должна ее глубоко огорчить.

—  Как вы думаете, мэм, —  сказала Эдна с тоской, —  не могли бы вы чем-нибудь помочь? У Глэдис такая трагедия.

—  Скажи ей, пусть будет умнеe, —  решительно проговорила мисс Марпл. —  Если она не брала ту брошь, а я уверена, что не брала, у нее нет причины расстраиваться.

—  Все выйдет наружу, —  произнесла Эдна мрачно.

—  Я э-э-э... собираюсь проходить нынче мимо дома мисс Скиннер; по дороге зайду и поговорю с ней.

—  О, благодарю вас, мадам, —  ответила Эдна.

Олд-Холл представлял собой большой особняк Викторианской эпохи, окруженный парком и лесными угодьями. Поскольку оказалось, что его невозможно сдать или продать целиком, то некий предприимчивый делец разделил его на четыре квартиры с горячей водой и центральным отоплением, тогда как окружающие угодья остались в совместном пользовании квартиросъемщиков. Эксперимент удался. Одну из квартир заняла богатая, эксцентричная старая леди с горничной. У этой леди проснулась любовь к кормлению птиц, и теперь она проводила все дни напролет в обществе пернатой братии. Вторую квартиру снял отставной судья из Индии с супругой. Очень юная пара, молодожены, вселились в третью, а четвертую всего пару месяцев назад взяли две незамужние леди по фамилии Скиннер. Эти четыре клана съемщиков не торопились установить более близкие отношения друг с другом, поскольку их, собственно, ничего не объединяло. Говорят, домовладелец заявил, что его это очень устраивает. Чего он действительно боялся, так это их тесной дружбы с последующими разрывами и, соответственно, потоками жалоб.

Мисс Марпл была знакома со всеми съемщиками, хотя ни одного из них не знала достаточно хорошо. Старшая из сестер Скиннер, мисс Лавиния, была «рабочей лошадкой», как называют таких людей в правлениях фирм, а младшая сестра, мисс Эмили, большую часть суток проводила в постели, страдая от всевозможных заболеваний, которые, по мнению прочих жителей Сент-Мери-Мид, являлись преимущественно воображаемыми. Одна только мисс Лавиния искренне верила в мученичество сестры и, восхищенная тем, как терпеливо сносит та тяжесть недуга, была у нее на посылках и охотно бегала до деревни и обратно, чтобы принести то одно, то другое, «если сестрице вдруг чего-нибудь захотелось».

Общее мнение жителей Сент-Мери-Мид состояло в том, что если бы мисс Эмили страдала хотя бы вполовину так сильно, как говорила, то уже давно послала бы за доктором Хейдоком. Но мисс Эмили, когда ей на это намекали, прикрывала глаза и слабым, но полным гордости голосом заявляла, что ее случай особенный, что лучшие специалисты в Лондоне не могут в нем ничего понять и что один чудесный молодой человек рекомендовал ей поистине революционный курс терапии, и она очень надеется поправить здоровье, следуя его указаниям. Никакой деревенский лекарь, скорее всего, просто не поймет, чем она больна.

—  А я думаю, —  заявила однажды мисс Хартнелл, привыкшая говорить обо всем прямо, —  что она поступает очень умно, не посылая за мистером Хейдоком. Наш милый доктор, в свойственной ему чистосердечной манере, сказал бы ей, что с ней все в порядке и что не из-за чего так чрезмерно страдать! И это пошло бы ей на пользу!

Однако за недостатком столь радикального лечения мисс Эмили продолжала валяться на диване, окружать себя странного вида коробочками с пилюльками, отвергать почти любую еду, которая для нее готовилась, и непременно просить чего-нибудь эдакого —  обычно того, что было очень трудно достать.

Дверь перед мисс Марпл открыла та самая Глэдди, причем вид у нее был еще более подавленный, чем ожидала гостья. Мисс Лавинию она застала в гостиной (представлявшей собой четверть прежней парадной залы, из которой еще выкроили столовую, комнату для приемов, а также ванную комнату и чулан), и хозяйка встала, чтобы приветствовать вошедшую.

Лавиния Скиннер была сухопарой особой лет пятидесяти, высокой и костлявой. Она обладала хриплым голосом и резкими манерами.

—  Рада вас видеть, —  просипела она. —  Эмили нынче лежит пластом, совсем плоха, бедняжка. Хорошо бы она поболтала с вами, это могло бы ее взбодрить. Но временами она чувствует, что просто не в состоянии ни с кем встречаться. Она поразительно терпелива, моя бедная.

Мисс Марпл вежливо что-то ответила и завязала беседу. Слуги были главным предметом любого разговора в Сент-Мери-Мид, так что направить в нужное русло и этот не составило труда. Мисс Марпл обмолвилась, будто слышала, что от них уходит милая девушка по имени Глэдис.

Мисс Лавиния кивнула:

—  В среду как раз будет неделя, как мы решили с ней расстаться. Бьет все подряд —  сами понимаете.

Мисс Марпл вздохнула и посетовала, что теперь со многим приходится мириться. Трудно зазвать девушек жить в деревне. Неужели мисс Скиннер действительно считает, что ей лучше расстаться с Глэдис?

—  Знаю, что слуг найти трудно, —  согласилась мисс Лавиния. —  Эти Деверо, например, так никого и не нашли... Но я и не удивляюсь... Постоянно ссорятся, ночи напролет пляшут под этот джаз... Едят в любое время суток... Эта милочка понятия не имеет о том, как вести хозяйство. Жалко ее мужа! А вот еще и Ларкины потеряли служанку. Конечно, при таком индийском темпераменте самого судьи и его любви к чота-хазри, как он это называет, которая в нем обычно просыпается в шесть утра, да еще миссис Ларкин вечно поднимает шум; в общем, неудивительно, что она ушла. Конечно, Дженнет, которая служит у миссис Кармайкл, прочно обосновалась на своем месте, хотя, на мой взгляд, она совершенно несносна и крайне бесчеловечно обращается со старой леди.

—  Тогда не думаете ли вы, что, может, стоило бы переменить решение относительно Глэдис? Она и вправду хорошая девушка. Я знаю всю их семью: очень честные, лучше не бывает.

Мисс Лавиния отрицательно покачала головой.

—  У меня есть свои причины, —  сказала она многозначительно.

—  У вас пропала брошь, —  проговорила мисс Марпл, —  я понимаю...

—  Кто это, интересно, проболтался? Наверняка она сама. Говоря откровенно, я почти уверена, что ее взяла она, а потом испугалась и положила обратно... Хотя, конечно, нехорошо утверждать что-либо подобное, пока нет полной уверенности. —  И она поспешила переменить тему. —  Давайте-ка все-таки пойдем проведаем Эмили, мисс Марпл. Уверена, это пойдет ей на пользу.

Мисс Марпл смиренно прошла вслед за мисс Лавинией, подождала, пока та постучит в дверь, и в ответ на просьбу была торжественно введена в лучшую комнату, где были приспущены шторы и царил полумрак. Мисс Эмили находилась в постели, явно наслаждаясь подобным освещением и собственными загадочными страданиями.

Тусклый свет едва освещал это исхудавшее существо, казавшееся безвольным; соломенные с проседью волосы были неряшливо, но обильно накручены вокруг головы, так что вьющиеся пряди как бы разлетались во все стороны, отчего вся конструкция напоминала птичье гнездо, которым не стала бы гордиться ни одна уважающая себя птица. В комнате стоял запах одеколона, старого печенья и камфоры.

Полуприкрыв глаза, тонким слабым голосом Эмили Скиннер пояснила, что у нее «один из плохих дней».

—  Самое плохое в слабом здоровье, —  проговорила мисс Эмили меланхолично, —  это знать, что ты в тяжесть всем, кто тебя окружает. Лавиния очень заботится обо мне. Лави, милочка, мне ужасно не хочется тебя утруждать, но не могла бы ты наполнять грелку, как я люблю: если грелка полная, то слишком давит, а если там не очень много воды, то она сразу остывает!

—  Прости, дорогая. Давай ее мне. Я из нее вылью немного.

—  Ну раз уж так, то, может, наполнишь ее заново? И нет ли у нас в доме сухариков? Хотя нет, нет... забудь. Я смогу без них обойтись. Только немножко некрепкого чаю и ломтик лимона... Что, нет лимонов? Извини, но я не смогу пить чай без лимона. Боюсь, молоко утром было слегка подкисшее. Так что теперь не хочется даже думать о чае с молоком. Ну, неважно. Могу обойтись и без чая. Только я чувствую такую ужасную слабость. Говорят, устрицы придают силы. Как ты думаешь, может быть, съесть несколько штучек? Нет, нет, слишком поздно теперь отправляться на их поиски, не хочу доставлять хлопот. Лучше уж попощусь до утра.

Лавиния вышла, невнятно бормоча под нос что-то о велосипедной поездке в деревню.

Мисс Эмили слабо улыбнулась гостье и объяснила, что терпеть не может кого-нибудь беспокоить.

В тот вечер мисс Марпл призналась Эдне, что, по всей видимости, ее посольство не увенчалось успехом.

Вскоре она сделала неприятное открытие, что слухи о нечестности Глэдис начали распространяться по деревне.

На почте к ней подскочила мисс Уитерби.

—  Дорогая Джейн, представляете, ей дают рекомендательное письмо, в котором говорится о старательности, трезвости и рассудительности, но ни слова о честности. По-моему, это говорит само за себя. Кажется, там случилась какая-то история с брошью. Наверно, за этим что-нибудь кроется, ведь сами понимаете, в наше время со слугами так просто не расстаются, разве что произойдет нечто действительно серьезное. Непросто им будет кого-нибудь найти. Девушки не пойдут служить в Олд-Холл, вот и все. По выходным оттуда страшновато выбираться в деревню вечером. Увидите, Скиннеры больше никого не найдут. И тогда этой жуткой притворщице, скорее всего, придется вылезти из-под одеяла и начать что-то делать самостоятельно!

Каково же было огорчение для всей деревни, когда стало известно, что сестры Скиннер наняли через агентство новую служанку, которая, по имевшимся сведениям, была само совершенство, бриллиант чистейшей воды.

—  Имеет рекомендацию от прежних хозяев, у которых проработала три года, характеризующую ее с самой лучшей стороны, предпочитает жить в деревне и даже просит меньшее жалование по сравнению с Глэдис. Похоже, нам действительно крупно повезло.

—  Действительно, —  проговорила мисс Марпл, которой мисс Лавиния сообщила все эти детали в рыбной лавке. —  Настолько хорошо, что даже не верится.

Все же среди жителей Сент-Мери-Мид возобладало мнение, что сей образец совершенства в последний момент пойдет на попятный и не приедет.

Однако эти предположения не оправдались, и вся деревня вскоре смогла наблюдать этот бриллиант в образе горничной по имени Мери Хиггинс, когда та проехала по главной улице в автомобиле таксомоторной компании «Ридз» прямиком в Олд-Холл. Общественное мнение было вынуждено признать, что она обладает приятной наружностью, весьма представительного вида и очень изящно одета.

Когда мисс Марпл вновь посетила Олд-Холл с целью вербовки помощников для проведения намечавшегося церковного праздника, дверь открыла сама Мери Хиггинс. Как служанка она действительно не имела равных с точки зрения внешности: лет сорока, с превосходными черными волосами, розовощекая, с едва слышным уважительным голосом, совсем таким, как надо, —  столь отличающимся от громкого и гнусавого речитатива Глэдис, —  а ее пышная фигура эффектно облачена в черное платье с белыми передником и чепцом —  «ну прямо настоящий образец славной доброй служанки прежних времен» —  так всем описывала ее потом мисс Марпл.

Мисс Лавиния выглядела уже менее озабоченной, чем обычно, и хотя посетовала, что не может поучаствовать в устраиваемом приходом благотворительном празднике, потому что ей нельзя оставить сестру надолго, но тем не менее сделала солидный денежный взнос и обещала смастерить побольше перочисток и связать партию детских носочков для благотворительной распродажи.

Весь ее внешний вид говорил о наступлении эры благополучия, и мисс Марпл не могла не отметить этого вслух.

—  Я понимаю, как многим обязана Мери, и очень рада, что у меня хватило решимости избавиться от прежней служанки. Мери просто незаменима. Прекрасно готовит, а как подает!.. Содержит нашу квартирку в изумительной чистоте... Даже матрасы перетряхивает каждый день. И так чудесно ладит с Эмили!

Мисс Марпл поспешила осведомиться об Эмили.

—  Ох, бедняжка! В последнее время ей так нездоровится. Тут уж ничего не поделаешь, она не виновата, но иногда это все так усложняет. Например, хочет, чтобы ей приготовили что-то особенное, затем, когда это ей подаешь, говорит, что сейчас не может ничего есть, а потом через полчаса передумает, а все уже остыло и никуда не годится, так что приходится стряпать заново. Конечно, это создает уйму лишней работы, но, к счастью, Мери, похоже, против нее совсем не возражает. Она говорит, что привыкла обслуживать инвалидов и понимает их. С ней так приятно иметь дело.

—  Боже мой, —  отозвалась мисс Марпл. —  Как вам повезло!

—  Вот уж действительно. Мне и вправду кажется, что Мери нам послана по нашим молитвам.

—  И все-таки мне кажется, —  проговорила мисс Марпл, —  что она слишком хороша; в такое с трудом верится. На вашем месте я бы... короче, была бы поосторожней.

Лавиния Скиннер, очевидно, не поняла смысла этого замечания.

—  О! —  воскликнула она. —  Уверяю вас, я делаю все, чтобы ей у нас было хорошо. Не знаю, что с нами станется, если она уйдет.

—  Не думаю, что ее уход произойдет раньше, чем она к нему подготовится. —  И мисс Марпл очень пристально посмотрела на собеседницу.

—  Если домашние дела не доставляют беспокойства, —  проговорила мисс Лавиния, —  это снимает с нас такое бремя, правда ведь? А как у вас поживает малышка Эдна?

—  У нее все хорошо. Не слишком-то много мозгов, конечно. Не то что у вашей Мери. Зато я знаю о ней все, потому что она из нашей деревни.

Уже выходя, она услыхала громкий раздраженный голос пресловутой страдалицы: «Зачем вы дали компрессу высохнуть?! Доктор Аллертон предупредил особо, что его надо постоянно смачивать. Ну ладно, ладно, хватит. А теперь хочу чашку чая и вареное яйцо —  запомните, его нужно варить ровно три с половиной минуты, и пришлите ко мне мисс Лавинию».

Мери, всегда готовая услужить, появилась в дверях спальни и, сказав Лавинии: «Мисс Эмили зовет вас, мадам», —  пошла к входной двери, чтобы открыть ее для мисс Марпл, а по дороге помогла ей надеть пальто и подала зонтик —  все самым безупречным образом.

Мисс Марпл взяла зонтик, уронила его, попыталась поднять, выронила сумочку, да так, что она раскрылась. Мери терпеливо начала собирать разные вывалившиеся из нее вещицы —  носовой платок, ежедневник, старомодный кожаный кошелек, пару шиллингов, три монетки помельче и, наконец, обсосанный кусочек полосатого мятного леденца.

Мисс Марпл посмотрела на него с некоторым смущением.

—  О, господи, —  проговорила она. —  Его, должно быть, подложил мне у миссис Клемент ее сынишка. Помню, он все время его обсасывал, а потом стал играть с моей сумкой. Тогда, наверное, и засунул. Ужасно липкий, правда?

—  Мне взять его, мадам?

—  Вы будете так любезны? Большое спасибо.

Последним, что поднесла Мери владелице сумочки, оказалось зеркальце, обретя которое вновь мисс Марпл воскликнула радостно:

—  Какое счастье, что оно не разбилось.

Засим она отбыла, оставив Мери почтительно стоять у дверей с абсолютно бесстрастным лицом; в руке она держала обсосок полосатого леденца.

Еще десять дней жители Сент-Мери-Мид продолжали выслушивать восторги о блестящих достоинствах редкого сокровища, обретенного мисс Лавинией и мисс Эмили.

На одиннадцатый день деревня проснулась в большом волнении.

Мери, этот бриллиант, образец совершенства, исчезла! Ее кровать осталась несмятой, а передняя дверь —  приоткрытой. Беглянка потихоньку выскользнула ночью.

Пропала не только Мери! Вместе с нею пропали две броши и пять колец мисс Лавинии, а также три кольца, подвеска, браслет и четыре броши, принадлежавшие мисс Эмили! То был только пролог катастрофы.

У миссис Деверо пропали бриллианты, которые она хранила в незапертом ящике комода, и ценные меха, недавно подаренные ей на свадьбу. У судьи и его жены тоже взяли драгоценности и порядочную сумму денег. Больше всех пострадала миссис Кармайкл. У нее в квартире имелись не только очень дорогие камни, но и большие деньги, которые пропали. У Дженнет был выходной вечер, а ее хозяйка привыкла в сумерках бродить по садам, подзывать птиц и бросать им крошки. Так выяснилось, что Мери, эта чудо-служанка, имела ключи от всех квартир!

Нужно признаться, что происшедшее доставило обитателям Сент-Мери-Мид немало злорадного удовольствия. Ведь мисс Лавиния так хвасталась своей расчудесной Мери.

«А на самом деле, боже мой, она была обыкновенной воровкой!»

Последовали и новые прелюбопытнейшие открытия. Мери не просто растворилась в пространстве, вдобавок и агентство, которое прислало ее и поручилось за ее надежность, забило наконец тревогу и обнаружило, что та Мери Хиггинс, которая к ним обратилась и относительно которой они получили рекомендательные письма, на самом деле никогда не существовала. То было действительно имя добропорядочной служанки, которая прежде жила у некой добропорядочной сестры старшего священника, да только настоящая Мери Хиггинс преспокойно продолжала жить в своем Корнуолле, в маленьком городишке.

—  Чертовски умна, та еще штучка, —  вынужден был признать инспектор Слэк. —  И если хотите знать мое мнение, эта дамочка работает с целой шайкой. Год назад в Нортумберленде произошел очень похожий случай. Дело не раскрыли, и она осталась на свободе. Ну уж мы-то не попадем впросак в отличие от ребят из Мач-Бенхэма!

Инспектор Слэк всегда был уверен в себе. Тем не менее прошло несколько недель, и Мери Хиггинс могла праздновать победу, ведь она оставалась на свободе. Напрасно инспектор Слэк удвоил энергию и напрочь перестал соответствовать собственной фамилии [11].

Мисс Лавиния не переставала лить слезы. Мисс Эмили была так огорчена и так встревожена состоянием собственного здоровья, что даже послала за доктором Хейдоком.

Вся деревня пребывала в ужасном волнении, желая узнать его мнение о том, насколько оправданы претензии мисс Эмили считаться больной, но ведь нельзя спрашивать о таких вещах напрямик. Однако через посредство мистера Мика, помощника аптекаря, который иногда бывал в обществе Клары, служанки миссис Прайс-Ридли, произошла утечка информации. Тогда и узнали, что доктор Хейдок прописал микстуру, главными компонентами которой являлись асафетида и валериана, и которая, как утверждал мистер Мик, употреблялась в армии как главное средство для лечения симулянтов!

Вскоре стало известно, что мисс Эмили, не вполне удовлетворенная тем вниманием, которое оказал ей доктор, заявила, что при том состоянии здоровья, в котором она пребывает, благоразумие велит ей находиться в Лондоне, поблизости от врача-специалиста, разбирающегося в ее болезни. Это, по ее словам, было и в интересах Лавинии.

Квартира была сдана в поднаем.

Несколько дней спустя мисс Марпл зашла в полицейский участок в Мач-Бенхэме и спросила, можно ли ей повидать инспектора Слэка; вид у нее был взволнованный, на щеках горел румянец.

Инспектор Слэк недолюбливал мисс Марпл, но имел основания полагать, что главный констебль, полковник Мелчетт, придерживается иного мнения. Поэтому он ее принял, хотя и неохотно.

—  Здравствуйте, мисс Марпл, чем могу быть полезен?

—  Простите меня, —  проговорила мисс Марпл, —  кажется, вам некогда.

—  Куча работы, —  ответил инспектор, —  но могу уделить несколько минут.

—  Еще раз простите, —  извинилась мисс Марпл, —  тогда постараюсь рассказать покороче. Хотя порой, знаете ли, так непросто все объяснить в трех словах, вы не находите? Нет, думаю, навряд ли. Но, понимаете ли, я не получила современного образования... Меня учила обыкновенная гувернантка —  так, ничего особенного, из тех, кто заставляет детей запоминать даты правления королей Англии и вообще рассказывает понемногу обо всем... По доктору Бреверу... Три вида заболеваний пшеницы... Во-первых, такое заболевание, как блайт; в этом случае она просто вянет; во-вторых, мучнистая роса... постойте-ка, а что же в-третьих? Не то ржавчина, не то головня?

—  Вы пришли говорить со мною о головнях и ржавчине? —  спросил инспектор Слэк и вдруг покраснел.

—  О, нет, нет, —  поспешно открестилась мисс Марпл от всяких попыток развить данную тему. —  Это лишь к слову, для примера. Ну, там еще, как иголки разные изготовляют и все такое. Словом, вокруг да около, пространные рассуждения, но совершенно не приучает концентрировать внимание на чем-то действительно важном. А это мне как раз и предстоит сделать, ведь речь пойдет, как вы понимаете, о Глэдис, горничной мисс Скиннер.

—  Мери Хиггинс, —  поправил ее инспектор Слэк.

—  Ну да, так звали вторую горничную, но я имею в виду именно Глэдис Холмс. Девица довольно нахальная и слишком увлечена собой, однако действительно кристально честная, и последнее настолько важно, что прошу обратить на данный факт особое внимание.

—  Насколько мне известно, против нее не выдвинуто никаких обвинений, —  заметил инспектор.

—  Знаю, что не выдвинуто, но это еще хуже. Потому что, знаете, люди продолжают строить всевозможные предположения... Ах, господи, я так и знала, что у меня не получится объяснить все как следует. Я хочу сказать, что сейчас самое главное —  найти Мери Хиггинс.

—  Разумеется, —  подтвердил инспектор Слэк. —  Есть ли у вас на этот счет какие-нибудь идеи?

—  Собственно говоря, есть, —  ответила мисс Марпл. —  Можно задать вам один вопрос? Могут ли пригодиться ее отпечатки пальцев?

—  Увы, —  произнес инспектор, —  здесь-то нас она и перехитрила. Всю свою работу выполняла в резиновых перчатках или в рабочих рукавицах и проявила большую осторожность: тщательно вытерла после себя все, к чему могла прикоснуться, —  ну, вы знаете, различные предметы, которые обычно стоят в спальне или ванной. Мы не смогли обнаружить ни единого ее отпечатка!

—  А если бы у вас имелись отпечатки, это смогло бы помочь?

—  Вероятно, мадам. Они могут иметься в картотеке Скотленд-Ярда. Думаю, эта работа у нее не первая!

Просияв, мисс Марпл кивнула. Открыв саквояж, она извлекла оттуда небольшую картонную коробочку. В ней лежало обернутое ватой зеркальце.

—  Обычно я ношу его в сумочке, —  пояснила мисс Марпл. —  На нем ее отпечатки. Думаю, они должны быть достаточно четкими, ведь перед тем, как взять зеркальце в руки, она прикоснулась к очень липкому веществу.

Инспектор Слэк посмотрел на нее изумленно:

—  Вы сняли с нее отпечатки пальцев намеренно?

—  Разумеется.

—  Вы подозревали ее уже тогда?

—  Мне, знаете, пришло в голову, что она, пожалуй, чересчур хороша, чтобы я приняла все за чистую монету. Фактически я так и сказала мисс Лавинии, но она просто не обратила внимания на мой намек! Боюсь, вы хорошо знаете, инспектор, что я не верю в чудеса, тем более когда перед тобой чудо совершенства, этакий бриллиант. У большинства из нас есть недостатки, а работа по дому позволяет им проявиться очень скоро!

—  Ну что же, —  проговорил инспектор Слэк, обретая вновь душевное равновесие, —  я очень вам признателен, можете не сомневаться. Отошлю это в Скотленд-Ярд, и увидим, какой они дадут ответ.

Тут он осекся. Слегка наклонив голову набок, мисс Марпл смотрела на него испытующе и очень многозначительно.

—  А как вы поглядите на то, инспектор, чтобы поискать его не так далеко?

—  Что вы хотите сказать, мисс Марпл?

—  Объяснить это непросто, но когда вы наталкиваетесь на какую-то необычную вещь, то вы, как правило, ее замечаете. Хотя зачастую такие вещи оказываются совершенными пустяками. У меня, знаете ли, было предчувствие; я имею в виду историю с Глэдис и брошью. Она честная девушка; брошь она не брала. Тогда почему же мисс Скиннер подумала, что она ее взяла? Мисс Скиннер не глупа, далеко не глупа! Так почему она так сильно хотела уволить девушку, хорошую служанку, когда слуг так тяжело найти? Это, право же, очень странно. И я заинтересовалась. Очень заинтересовалась. И я заметила еще одну необычную вещь! Мисс Эмили очень мнительна, прямо до ипохондрии, по части своего здоровья, но ведь, как правило, ипохондрики обожают врачей. Так что, наверное, она первая из всех, страдающих подобной мнительностью, кто не пожелал обратиться к тому или иному доктору сразу же по приезде.

—  О чем вы говорите, мисс Марпл?

—  Я говорю о том, знаете ли, что мисс Лавиния и мисс Эмили весьма необычные леди. Мисс Эмили почти все время проводит в затемненной комнате. И если ее расчудесные волосы на самом деле не парик, я ...я готова поужинать собственным шиньоном! А клоню я вот к чему: худенькой, бледной, седой, вечно хныкающей женщине практически ничего не стоит порой превращаться в розовощекую пухленькую брюнетку. И мне так и не удалось найти никого, кому довелось бы видеть мисс Эмили и Мери Хиггинс одновременно.

Сколько угодно времени, чтобы выяснить, что представляют собой другие ключи, сколько угодно времени, чтобы вызнать всю подноготную остальных жильцов дома, а потом —  избавиться от служанки из местных. Мисс Эмили предпринимает затем ночную прогулку на свежем сельском воздухе и на следующий день появляется на железнодорожной станции в качестве Мери Хиггинс. А когда приходит нужный момент, Мери Хиггинс исчезает и вослед ей несутся крики «держи вора!». Я вам скажу, где ее искать, инспектор. На диване в доме Эмили Скиннер! Возьмите у нее отпечатки пальцев, если не верите мне, но вы увидите, что я права! Парочка ловких воровок, вот кто такие эти Скиннеры, и, вне всякого сомнения, они действуют заодно с каким-нибудь смышленым барыгой, или как там у вас называют скупщиков краденого. Но теперь им не отвертеться, их песенка спета! Я не собираюсь позволить, чтобы одну из наших девушек подобным образом лишили права на получение рекомендации, в которой ее честности отдавалось бы должное. Нет никого честнее, чем Глэдис Холмс, и все об этом еще узнают! Прощайте!

И мисс Марпл гордо прошествовала к выходу —  прежде, чем к инспектору Слэку вернулся дар речи.

—  Ничего себе, —  пробормотал он. —  А что, если она права?

Вскоре ему пришлось удостовериться в правоте мисс Марпл в очередной раз.

Полковник Мелчетт поблагодарил Слэка за хорошую службу, а мисс Марпл зашла на кухню, когда Глэдис пила там чай с Эдной, и обещала помочь устроиться на хорошую работу в приличном доме, когда она такую подыщет.

МИСС МАРПЛ РАССКАЗЫВАЕТ

Не знаю, говорила я вам или нет, дорогие мои друзья, —  тебе, Реймонд, и тебе, Джоанна, —  о том довольно занятном дельце, которому теперь, однако, уже несколько лет. Мне совсем не хочется показаться тщеславной, вовсе нет, —  конечно, я понимаю, что по сравнению с вами, молодежью, я далеко не так уж умна —  ведь ты, Реймонд, пишешь чрезвычайно современные книжки, причем в основном о довольно неприятных молодых людях, а ты, Джоанна, пишешь совершенно замечательные картины с квадратными людьми со смешными выпуклостями —  очень умно с твоей стороны, милая, но, как всегда говорит Реймонд (разумеется, вполне добродушно, потому что душа у него самая добрая, которую только можно найти у племянника), я безнадежно устарела, ну прямо живой экспонат из эпохи королевы Виктории. У меня, например, вызывают восхищение работы таких художников, как сэр Лоренс Альма-Тадема и мистер Фредерик Лейтон, тогда как вам, я уверена, они кажутся старым хламом, так сказать, vieux jeu [12], как говорят французы. Но позвольте-ка, дайте вспомнить, к чему это я говорила? Ах да, к тому, что я не хочу показаться тщеславной... и все же я не могу удержаться, чтобы хоть самую чуточку не почувствовать, что я все-таки собою довольна, потому что, проявив совсем немного здравого смысла, мне удалось разгадать загадку, над решением которой тщетно ломали голову люди поумнее меня. Хотя, по правде сказать, мне кажется, что все с самого начала было совершенно очевидно...

Ну хорошо, расскажу об этом по порядку, и если вам покажется, что я возгордилась больше, чем надо, то напомню: мною сделано не так уж мало —  я оказала помощь ближнему, попавшему в чрезвычайно затруднительное положение.

Все началось с того, что однажды вечером, около девяти, в комнату вошла Гвен (вы помните Гвен, мою маленькую рыжеволосую горничную), и вот, она вошла и сказала, что меня хотят видеть мистер Питерик и еще один джентльмен. Они ждали в гостиной, куда их провела Гвен —  и, кстати, поступила совершенно правильно. Сама я сидела в столовой, потому что считаю, в начале весны разжигать камины и там и сям —  настоящее расточительство.

Я послал Гвен принести херес и рюмки, а сама поспешила в гостиную. Не уверена, помните ли вы мистера Питерика. Умер он два года назад, но я знала его много лет: он был не только моим другом, но и помощником по юридической части. Очень проницательный и по-настоящему умный адвокат. Теперь моим поверенным в делах является его сын, очень милый парнишка и очень современный, но все-таки я не чувствую к нему того доверия, какое испытывала к отцу.

Итак, я объяснила мистеру Питерику насчет огня в камине, и он сразу же согласился перейти в столовую вместе с другом, которого тут же представил как мистера Роудса. Тому было слегка за сорок, но выглядел он еще молодо. С первого взгляда я поняла: тут что-то не так. Очень уж его манеры были необычные. Иной назвал бы их грубыми, если бы сразу не понял, что бедняга переживает сильнейшее потрясение.

Когда мы уселись в столовой и Гвен принесла херес, мистер Питерик объяснил цель визита.

—  Мисс Марпл, —  начал он, —  простите старого друга за то, что я позволил себе такую вольность. Меня привела необходимость с вами посоветоваться.

Я не совсем поняла, что он хочет сказать, но он продолжил:

—  В случае болезни полезно выслушать обе точки зрения: мнение специалиста и мнение семейного врача. Обычно предпочтение отдается первому, но я не вполне уверен, что это правильно. Специалист обладает необходимым опытом только в своей области; семейный же врач, возможно, не так учен, зато у него более широкий опыт.

Я хорошо поняла, что он имеет в виду, потому что незадолго до того моя юная племянница весьма некстати поторопилась отвести ребенка к одному очень известному специалисту по кожным болезням, не посоветовавшись прежде со своим доктором, которого считала старым маразматиком, и врач-светило прописал какой-то ужасно дорогой курс лечения, а позже выяснилось, что ребенок болен корью, —  правда, в необычной форме.

Я упомянула об этом, рискуя навлечь вашу немилость, лишь для того, чтобы показать, насколько разделяю точку зрения мистера Питерика, но тогда все-таки не поняла сразу, куда он клонит.

—  Если мистер Роудс заболел... —  начала я, но тут же остановилась, потому что бедняга разразился ужасным смехом.

—  Я подвергаюсь опасности, —  сказал он, —  умереть через несколько месяцев, задохнувшись в петле.

Тогда до меня, наконец, дошло. Речь шла о деле, связанном с убийством, совершенном недавно в Барнчестере, городке, находящемся милях в двадцати. Боюсь, в свое время я не уделила ему достаточно внимания, ведь тогда у нас в деревне только и говорили, что об одной местной сиделке, и любые события внешнего мира, такие, как землетрясение в Индии или убийство в Барнчестере —  на самом деле, конечно же, более важные, —  как-то поблекли по сравнению с нашими небольшими местными потрясениями. Увы, такова сельская жизнь. Но все-таки я хорошо помню, как в газете писали о том, как в гостинице убили ножом какую-то даму, хотя у меня в памяти и не отложилось ее имя. И вот теперь выясняется, что она являлась женой мистера Роудса —  уже одно это было достаточно неприятно —  так его еще стали подозревать, что он сам ее и убил.

Все это мистер Питерик очень складно мне рассказал и добавил, что хотя жюри присяжных в суде, расследующем убийства, и вынесло вердикт, гласящий, что в ходе следствия не установлено, кем именно совершено данное преступление, мистер Роудс имеет основания полагать, что через день-два его арестуют, и потому он обратился к мистеру Питерику и доверил ему свою дальнейшую судьбу. Разговор продолжил мистер Питерик, рассказавший, что перед приходом ко мне они побывали у сэра Малькольма Оулда, королевского коронера, ведущего дела об убийствах, консультировались с ним и что, в случае если дело поступит для дальнейшего разбирательства в суд, защищать мистера Роудса возьмется сэр Малькольм.

Мистер Питерик сообщил, что сэр Малькольм человек молодой, его методы ведения судебных дел очень современны и он уже определил, какой линии станет придерживаться в защите. Но мистер Питерик не вполне удовлетворен избранной им тактикой.

—  Видите ли, мисс Марпл, —  сказал он, —  она грешит тем, что я называю «подходом специалиста». Поручите сэру Малькольму любое дело, и он увидит в нем только одно: как его проще всего выиграть. Но даже самая превосходная линия при защите способна полностью игнорировать самое главное. А что может быть важнее в суде, как не выяснить, что произошло в действительности.

Затем он перешел к тому, что высказал множество самых милых и льстящих моему самолюбию комплиментов о моих проницательности, рассудительности и знании человеческой природы и попросил у меня позволения рассказать обо всем подробней в надежде, что я смогу дать какое-либо разумное объяснение происшедшему.

Я, однако, заметила, что мистер Роудс отнесся к моему участию в деле крайне скептически, не верил, что я могу оказаться полезной, и вообще не был рад, что пришел. Но мистер Питерик сделал вид, что не обращает внимания, и продолжал излагать сухие факты относительно того, что случилось в ночь на восьмое марта.

Мистер и миссис Роудс приехали в Барнчестер и остановились в гостинице «Корона». Миссис Роудс, которая, как я могла судить по рассказу мистера Питерика, несмотря на всю осторожность его выражений, являлась, пожалуй, женщиной довольно мнительной по части своего здоровья, поспешила лечь в постель сразу после ужина. Они с мужем занимали два смежных номера, которые сообщались между собой через общую дверь. Мистер Роудс, который пишет книгу о доисторических орудиях труда из кремня, решил поработать над ней в своем номере. В одиннадцать он собрал страницы рукописи и решил лечь спать. Перед этим ему пришло в голову заглянуть на всякий случай в комнату жены, вдруг ей что-нибудь нужно. Он обнаружил, что свет включен, а жена лежит на кровати с пронзенным сердцем. Смерть наступила за час до того, а может, еще раньше. Тут следует сделать несколько замечаний относительно некоторых фактов. В номере у миссис Роудс имелась еще одна дверь, выходящая в коридор. Она была заперта и закрыта изнутри на засов. Единственное в комнате окно было закрыто на шпингалет. По словам мистера Роудса, через комнату, где он работал, никто не проходил, за исключением горничной, разносящей большие керамические бутыли с горячей водой для согревания постелей. Орудием убийства послужил тонкий кинжал типа стилета, который преступник оставил в ране. Этот кинжал обычно лежал у миссис Роудс на туалетном столике —  она любила использовать его в качестве ножа для разрезания бумаги. Отпечатков пальцев на нем не оказалось.

Ситуация, таким образом, следующая: в комнату, где произошло убийство, не заходил никто, кроме горничной и мистера Роудса.

Я спросила, как там насчет горничной.

—  Это первое, что мы сразу же постарались разузнать, —  ответил мистер Питерик. —  Зовут Мери Хилл, из местных. Совершенно невозможно представить, с чего бы ей вдруг захотелось напасть на кого-то из постояльцев. Она, кроме того, чрезвычайно глупа, почти слабоумная. Когда ее спрашивали, она лишь твердила одно и то же. Она принесла для миссис Роудс бутыль с горячей водой, и, по ее словам, леди уже засыпала, как раз начинала дремать. Откровенно говоря, мне трудно поверить, что она совершила это преступление, и я уверен, что ни одно жюри присяжных тоже не поверит.

Мистер Питерик привел еще несколько деталей, дополняющих картину преступления.

В «Короне» у верхней площадки лестницы есть что-то вроде маленькой гостиной, где иногда пьют кофе. Оттуда идет направо небольшой коридор, заканчивающийся как раз у номера, который занимал мистер Роудс. От этого места под прямым углом к коридору расположен совсем уже маленький коридорчик, идущий тоже направо, и первая же его дверь ведет в номер, где была убита миссис Роудс. В то время, когда произошло преступление, обе двери находились на виду у имеющихся свидетелей. Первую дверь —  ту, что вела в номер мистера Роудса и которую я назову «дверь А», —  могли видеть четыре человека: двое коммивояжеров и престарелая супружеская пара, которые тогда пили кофе. Согласно их показаниям, через дверь А, кроме мистера Роудса и горничной, никто не проходил. Что же касается второй двери, выходящей в коридорчик, —  назовем ее «дверь В», —  то работавший рядом с ней электрик готов поклясться, что в дверь В никто не входил, кроме горничной.

Дело, разумеется, обещало стать интересным и даже захватывающим. Если основываться на одних фактах, то получалось, что, кроме мистера Роудса, убить его жену было просто некому. Но я видела, что мистер Питерик совершенно убежден в невиновности клиента, а мистер Питерик человек очень проницательный.

Во время предварительного расследования мистер Роудс довольно бессвязно поведал какую-то нескладную историю о какой-то женщине, писавшей его жене письма с угрозами. Рассказу этому, как я сразу догадалась, никто не поверил. По просьбе мистера Питерика мистер Роудс сам высказал на сей счет свое мнение.

—  Честно говоря, —  сообщил он, —  я сам в это не верил. Думал, Эми сама все сочиняет.

Основываясь на всем услышанном далее, я сделала вывод, что миссис Роудс принадлежала к числу тех романтических натур, которые любят приврать и проходят по жизни, приукрашивая все, что с ними происходит. Число всяческих приключений, которые, по ее словам, происходили с ней за год, просто поражало воображение. Если случалось поскользнуться на кожуре от банана, то в ее устах это превращалось в историю о том, как она оказалась на волосок от гибели. Если вдруг загорался абажур на лампе, то в ее передаче получалось, что она чудом и с риском для жизни спаслась из горящего дома.

Мистер Роудс привык не придавать значения ее словам. Так что на рассказ о какой-то женщине, чьего ребенка она сбила во время автомобильной аварии, после чего тот оказался в больнице, и которая поклялась отомстить, он даже не обратил внимания. Это случилось до их свадьбы, и хотя жена иногда читала ему письма, полные безумных угроз, он подозревал, что она сама их и сочиняет. Такое с ней действительно прежде случалось —  ну, может, раз или два. То была женщина истерического склада, которой непрерывно требовались драмы и потрясения.

В этом, по-моему, как раз нет ничего слишком уж необычного; у нас, например, в деревне есть молодая дама, которая ведет себя точно так же. Опасность для таких людей заключена в том, что, когда с ними происходит действительно что-то необычное, им никто не верит. Кажется, в данном случае все оказалось именно так. Полиция, на мой взгляд, просто сочла, что мистер Роудс водит ее за нос, чтобы отвести от себя подозрения.

Тогда я спросила, не останавливалась ли в гостинице какая-нибудь женщина, путешествующая одна. Оказалось, их было даже две: миссис Грэнби, вдова англичанина, служившего в Индии, и миссис Каррутерс, старая дева, напоминавшая скорее старую клячу и не выговаривавшая звук «г». Мистер Питерик добавил, что, сколько ни расспрашивал, ему так и не удалось найти никого, кто видел бы хоть одну из них вблизи места преступления и что нет никаких оснований подозревать, что одна из них может оказаться к нему хоть сколько-нибудь причастна. Я попросила описать их внешность. Он рассказал, что миссис Грэнби —  особа лет пятидесяти с рыжеватыми, довольно неряшливо причесанными волосами и болезненно желтоватым лицом. Одежда ее весьма живописна и сшита в основном из натурального шелка и других тканей в том же духе. Мисс Каррутерс около сорока, у нее стриженые, как у мужчины, волосы, она пользуется пенсне и носит строгие юбки с пиджаками мужского покроя.

—  Надо же, —  проговорила я, —  дело все усложняется.

Мистер Питерик посмотрел на меня вопросительно, но я не хотела раньше времени раскрывать карты и потому спросила, что именно сказал им сэр Малькольм Оулд.

Сэр Малькольм считал, что ему удастся получить благоприятное заключение медицинской экспертизы и придумать, как преодолеть трудности, связанные с отпечатками пальцев. Я спросила мистера Роудса, что он об этом думает, и тот ответил, что все доктора глупы, а он лично не верит, что жена сама себя зарезала.

—  Не такой она человек, —  сказал он просто, и я ему поверила. Люди с истерическими наклонностями самоубийство обычно не совершают.

Я подумала с минуту, а затем спросила, выходит ли дверь комнаты, где находилась миссис Роудс, непосредственно в коридорчик. Мистер Роудс ответил, что нет; там имелось еще нечто вроде маленькой прихожей, откуда вели двери в туалет и ванную. Заперта и закрыта изнутри на засов была именно дверь, ведущая из спальни в эту прихожую.

—  В таком случае, —  заметила я, —  все очень просто.

Все было и вправду чрезвычайно просто. Дело в том, что никому не пришло в голову взглянуть на ситуацию с другой стороны.

И мистер Питерик и мистер Роудс так на меня уставились, что я смутилась.

—  Возможно, —  произнес, наконец, мистер Роудс, —  мисс Марпл не до конца представляет себе всю сложность этого дела.

—  Напротив, —  пришлось возразить мне. —  Думаю, что очень хорошо представляю. На вопрос, кто виновен в смерти миссис Роудс, может быть всего четыре ответа. Ее могли убить муж, горничная, она могла совершить самоубийство, либо ее мог убить кто-то, кого никто не видел.

—  Последнее исключено, —  вмешался мистер Роудс. —  Пройти через комнату, где я находился, было невозможно: я бы увидел, но даже если бы кто-то ухитрился войти через дверь комнаты, где находилась жена, так, чтобы не заметил электрик, как, черт побери, ему удалось выйти, заперев дверь изнутри, да еще на засов?

Мистер Питерик посмотрел на меня и ободряюще произнес:

—  Ну, мисс Марпл?

—  Мне бы хотелось задать один вопрос. Мистер Роудс, как та горничная выглядела?

Тот задумался, а потом сказал, что не помнит наверное, но, кажется, она была довольно высокой... А вот светловолосой или темной —  сказать трудно. Я обратилась к мистеру Питерику и задала тот же вопрос.

Он тут же вспомнил, что она среднего роста, у нее довольно светлые волосы, голубые глаза и на щеках достаточно сильный румянец.

Мистер Роудс заметил:

—  Вы гораздо наблюдательнее меня, Питерик.

Я позволила себе не согласиться. И попросила мистера Роудса описать горничную, которая служит у меня. Ни он, ни мистер Питерик не смогли этого сделать.

—  Надеюсь, вы понимаете, о чем это говорит? —  спросила я их. —  Вы пришли ко мне озабоченные собственными проблемами, а та, что открыла вам дверь, всего лишь горничная. То же самое произошло с мистером Роудсом и в гостинице. Ему было достаточно того, что он видит передник и форменное платье. Его увлекла работа. А мистер Питерик общался с той же самой женщиной совсем по другому поводу и с другой целью. Его интересовало, что она собой представляет. Как раз на это и рассчитывала убийца.

Видя, что мои собеседники еще так и не уловили, в чем дело, я решила продолжить свою мысль:

—  Думаю, —  начала я дальнейшие объяснения, —  все обстояло следующим образом. Горничная вошла в дверь А, проследовала с бутылью через номер мистера Роудса в номер к миссис Роудс и вышла в другую дверь, ведущую в проход В через прихожую. Неизвестная Х —  так мы назовем ту особу, которая и совершила убийство, —  вошла через дверь В в прихожую, а затем укрылась в... гм... ну, скажем так, в некоем помещении и прождала там, пока горничная, выходя, не прошла мимо. Затем она вошла в комнату миссис Роудс, взяла стилет с туалетного столика (вне сомнения, она тщательно осмотрела комнату еще днем), подошла к самой кровати, ударила им засыпающую женщину, протерла рукоятку стилета, закрыла замок и задвинула засов на двери, через которую вошла, а затем проследовала через комнату, где работал мистер Роудс.

—  Но я бы увидел ее! —  вскричал мистер Роудс. —  И электрик увидел бы, как она вошла.

—  Нет, —  возразила я, —  вот здесь вы и ошибаетесь. Вполне естественно, что вы на нее не обратили внимания —  ведь она была одета как горничная. —  Я подождала, пока они вполне уяснят смысл моих слов, и продолжила: —  Вас увлекла работа; краем глаза вы могли заметить, как горничная вошла, затем направилась в комнату вашей жены, вернулась и вышла. Одно и то же платье, но разные женщины. Точно так же не заметили подмены те, кто пил кофе: горничная входит —  горничная выходит. То же самое и с электриком. Вот если бы горничная была хорошенькой и сей джентльмен смог увидеть ее лицо —  тогда бы он ее запомнил, как и любой на его месте, такова человеческая природа, но раз то была всего-навсего обычная женщина средних лет... ну что ж... тогда он мог заметить лишь платье горничной, а не саму женщину.

—  Но кто же она? —  воскликнул мистер Роудс.

—  Ну что же, —  ответила я, —  выяснить это будет немножко трудней. Скорей всего, миссис Грэнби или мисс Каррутерс. Кажется, миссис Грэнби обычно носит парик, так что, переодевшись горничной, она могла бы обойтись без него. С другой стороны, эту роль могла бы сыграть мисс Каррутерс с ее короткой стрижкой под мальчика, для этого ей оставалось лишь надеть парик. Однако узнать, которая же из них, не так трудно. Лично я склоняюсь к тому, что убийцей окажется мисс Каррутерс.

На этом, дорогие мои, эта история и заканчивается. Фамилия Каррутерс оказалась не настоящей, но та постоялица и вправду была той самой женщиной. В их роду многие страдали помутнением рассудка, это передавалось из поколения в поколение. Миссис Роудс, которая вела себя за рулем в высшей степени неосторожно и была опасной лихачкой, действительно как-то раз сбила ее маленькую девочку, и от этого бедняжка мать помешалась умом. Она весьма хитроумно скрывала свое сумасшествие, за исключением того, что писала намеченной жертве письма, явно свидетельствующие о душевной болезни. Какое-то время она следила за нею, а затем у нее в голове сложился тщательно продуманный план. Вскоре удалось обнаружить парик и платье горничной, которые она первым делом отослала по почте на следующее же утро. Когда ей предъявили улики, она раскисла и сразу созналась. Бедняжка сейчас в Бродмурской лечебнице. Абсолютно сумасшедшее, но очень умно спланированное преступление.

Впоследствии мистер Питерик зашел ко мне и принес очень милое письмо от мистера Роудса —  знаете, оно прямо заставило меня покраснеть. Потом старый мой друг обратился ко мне:

—  Позвольте спросить только об одной вещи: почему вы подумали, что, скорее всего, преступление совершила Каррутерс, а не Грэнби? Ведь вы никогда не видели ни ту, ни другую.

—  Ну как же, —  ответила я, —  все дело в том, что она не выговаривала «г». Вы сами об этом сказали. Судя по книжкам, так говорят многие, увлекающиеся охотой, но в жизни мне приходилось не часто встречать людей с таким выговором, тем более из числа тех, кому еще нет шестидесяти. Вы ведь сказали, что ей около сорока. Эти проглатываемые «г» навели на мысль, что так должна произносить слова женщина, которая исполняет какую-то роль, но переигрывает.

Не стоит говорить вам, что мистер Питерик на это ответил, но он так рассыпался в комплиментах... И все же я не могу удержаться, чтобы хоть самую маленькую чуточку не почувствовать, что я все-таки собою довольна.

Все же порой кажется невероятным, насколько в этом мире все может обернуться к лучшему. Мистер Роудс женился вновь, да на такой милой, чудесной девушке, и у них такой милый ребеночек, и что бы вы думали? Они пригласили меня быть его крестной. Ну не любезно ли это с их стороны? А теперь прошу меня извинить, если я отняла у вас чересчур много времени; надеюсь, вам так не показалось...

КУКЛА В ПРИМЕРОЧНОЙ

Кукла лежала на большом, обитом бархатом кресле. В комнате царил полумрак —  лондонское небо хмурилось. В мягком серовато-зеленом сумраке расплывались зеленоватые пятна чехлов, занавесей и ковров, сливаясь в одно целое. Сливалась с ними и кукла. Она лежала в неуклюжей позе, безвольно раскинув руки и ноги, —  безжизненное нарисованное личико, бархатная шапочка, платье зеленого бархата. Ее взяли из кукольного театра по прихоти какой-то богатой дамы, чтобы посадить рядом с телефоном или оставить валяться среди диванных подушек. И вот она лежала, развалясь, навеки обмякшая и все-таки странно живая. Она казалась декадентским порождением двадцатого века.

Сибилла Фокс быстрым шагом вошла в комнату, держа в руках образцы узоров и какой-то набросок, и взглянула на куклу —  с неясным чувством недоумения и замешательства. Однако что именно ее смутило, она не поняла. Вместо этого ей вдруг подумалось: «А куда все-таки подевался образец узора для синего бархата? Где я его могла оставить? Уверена, он только что был где-то здесь». Она прошла на лестницу и крикнула, обращаясь к работнице в мастерской наверху:

—  Элспет, Элспет, у тебя там нет синего узора? Миссис Феллоуз-Браун придет с минуты на минуту.

Затем вернулась, зажгла свет и снова бросила взгляд на куклу. «И где же все-таки... ах, вот он». Она подняла узор с пола —  как раз там, где тот выскользнул у нее из рук. С лестничной площадки донесся привычный шум останавливающегося лифта, и через минуту-другую в комнату в сопровождении песика пекинеса, громко отдуваясь, вошла миссис Феллоуз-Браун, словно пригородный поезд, шумно прибывающий на небольшую станцию.

—  Собирается дождь, —  проговорила посетительница. —  Будет настоящий ливень!

Она швырнула в сторону меховую горжетку и перчатки. Вошла Алисия Кумби. Теперь она участвовала в процедуре примерки нечасто, лишь когда появлялись особые клиенты, и миссис Феллоуз-Браун являлась одной из них.

Элспет, как старшая по мастерской, принесла платье, и Сибилла надела его на миссис Феллоуз-Браун.

—  Ну что же, —  проговорила та. —  Пожалуй, неплохо. И даже очень хорошо.

Миссис Феллоуз-Браун повернулась боком к зеркалу и посмотрелась в него.

—  Должна признаться, ваши платья положительно делают что-то с тем, что у меня сзади.

—  Вы сильно постройнели в сравнении с тем, что было три месяца назад, —  уверила ее Сибилла.

—  На самом деле нет, —  вздохнула миссис Феллоуз-Браун, —  однако, признаюсь, в этом платье я выгляжу так, будто это правда. В том, как вы кроите, действительно есть что-то такое, что уменьшает объем задней части. Возникает такое ощущение, что ее у меня больше не... То есть, я хочу сказать, она есть, но в том виде, в каком бывает у большинства людей. —  Она снова вздохнула и тем движением, каким обычно подбадривают беговую лошадь, похлопала себя по месту, вызывающему такое беспокойство. —  Для меня это всегда было сущим наказанием, —  пожаловалась она. —  Конечно, в течение многих лет мне удавалось втягивать ее в себя, знаете ли, выпячивая переднюю часть. Но я больше не могу этого делать, потому что у меня теперь то, что спереди, не меньше того, что сзади. И я хочу сказать... одним словом, нельзя же втягивать сразу с двух сторон, правда?

—  Вы посмотрели бы на некоторых других клиентов! —  утешила ее Алисия Кумби.

Миссис Феллоуз-Браун попробовала пройтись взад и вперед.

—  Спереди хуже, чем сзади, —  посетовала она. —  Живот всегда лучше виден. Или, может быть, всегда просто так кажется, потому что, когда вы говорите с людьми, вы стоите к ним передом, и в этот момент они вас не могут видеть сзади, но зато могут заметить живот. Как бы там ни было, я взяла за правило втягивать живот, и пусть то, что сзади, заботится о себе само. —  Она еще больше повернула голову, слегка наклонив ее, и затем вдруг сказала: —  Ах эта ваша кукла! От нее у меня прямо мурашки, будто от змеи. Как давно уже она у вас?

Сибилла бросила неуверенный взгляд на Алисию Кумби, которая выглядела смущенной и слегка расстроенной.

—  Не знаю точно... некоторое время; никогда не помнила таких вещей, а теперь и подавно —  просто не могу вспомнить. Сибилла, сколько она у нас?

—  Не знаю, —  ответила та кратко.

—  Послушайте, —  проговорила миссис Феллоуз-Браун, —  от нее у меня точно мурашки ползут. Жуть! У нее, знаете ли, такой вид, словно она все время смотрит на всех нас и, наверно, смеется в свой бархатный рукав. На вашем бы месте я бы от нее избавилась. —  При этих словах ее слегка передернуло, а затем она углубилась в обсуждение деталей будущего платья. Стоит или нет сделать рукава на дюйм короче? А как насчет длины? Когда все эти важные вопросы были благополучно решены, миссис Феллоуз-Браун облачилась в свою прежнюю одежду и направилась к двери. Проходя мимо куклы, она вновь посмотрела на нее. —  Нет, —  процедила она, —  мне эта кукла не нравится. Она словно является принадлежностью этой комнаты. Это выглядит противоестественно.

—  Что она хотела этим сказать? —  раздраженно спросила Сибилла, как только миссис Феллоуз-Браун спустилась по лестнице.

Но прежде чем Алисия Кумби смогла ответить, возвратившаяся миссис Феллоуз-Браун просунула голову в дверь.

—  Боже мой, я совсем забыла о Фу-Линге. Где ты, крошка? Ну надо же!

Она застыла, глядя на него в изумлении, и обе хозяйки тоже.

Пекинес сидел у зеленого бархатного кресла, уставившись на куклу, сидевшую на нем с раскинутыми руками и ногами. Его маленькая мордочка с глазами навыкате не выражала ни удовольствия, ни возмущения, никаких чувств вообще. Он просто смотрел.

—  Пойдем, мамочкин карапузик, —  засюсюкала миссис Феллоуз-Браун.

Мамочкин карапузик не обратил на ее слова никакого внимания.

—  С каждым днем он становится все непослушней, —  произнесла миссис Феллоуз-Браун тоном составителя каталога добродетелей, вдруг обнаружившего еще одну, до сих пор неизвестную. —  Ну пойдем же, Фу-Линг. Тю-тю-тю. Дома холосенькая петёнотька.

Фу-Линг слегка повернул голову и посмотрел искоса на хозяйку надменным взглядом, после чего возобновил созерцание куклы.

—  Она явно произвела на него впечатление, —  удивилась миссис Феллоуз-Браун. —  Кажется, раньше он ее даже не замечал. Я тоже ее не замечала. Интересно, была она здесь, когда я приходила в прошлый раз?

Теперь две другие женщины переглянулись. Сибилла нахмурилась, тогда как Алисия Кумби сказала, наморщив лоб:

—  Я же вам говорила... теперь у меня совсем плохо с головой, ничего не помню. Сколько уже она у нас, Сибилла?

—  Откуда она взялась? —  решительным тоном спросила миссис Феллоуз-Браун. —  Вы ее купили?

—  О нет, —  почему-то Алисию Кумби такое предположение покоробило. —  О, нет. Наверно... Наверно, мне ее кто-то принес. —  Она встряхнула головой. —  С ума сойти! —  воскликнула она. —  Просто с ума можно сойти, когда все улетучивается из памяти в следующий же момент.

—  Ну, хватит, Фу-Линг, не дури, —  резко заявила миссис Феллоуз-Браун. —  Пойдем. А то мне придется взять тебя на руки.

И она взяла. Фу-Линг возмущенно тявкнул, но протест вышел неубедительным. Когда они удалялись из комнаты, Фу-Линг все норовил обернуться своей пучеглазой мордочкой в сторону лежащей на кресле куклы и бросить на нее поверх пушистого плечика внимательный, пристальный взгляд...

—  От этой куклы, —  проговорила миссис Гроувз, —  у меня точно мурашки ползут, правду говорю.

Миссис Гроувс работала уборщицей. Она только что закончила процесс мытья пола, во время которого медленно пятилась по комнате, будто рак. Теперь она выпрямилась и начала не спеша вытирать в комнате пыль.

—  Забавная вещь, —  продолжила миссис Гроувс, —  никогда не замечала ее до вчерашнего дня. А тут она, как говорится, буквально бросилась мне в глаза.

—  Она вам не нравится?

—  Я ж говорю, миссис Фокс, от нее у меня мурашки, —  проговорила уборщица. —  Это же неестественно, так не должно быть, понимаете? Эти свисающие ноги, и то, как она тут скрючилась, и хитрый, коварный взгляд ее глаз. У всего этого ненормальный вид, вот что я хочу сказать.

—  Но до сих пор вы не обмолвились о ней ни словом, —  заметила Сибилла.

—  Да говорю же, не замечала ее... до сегодняшнего утра... Конечно, я понимаю, она тут уже некоторое время, но... —  Уборщица замолчала, и у нее на лице появилось выражение озадаченности. —  Такое разве лишь ночью приснится, —  проворчала она, собрала тряпки, ведра и щетки и, выйдя из примерочной, пошла через лестничную площадку в другую комнату.

Сибилла все не могла оторвать глаз от куклы. Выражение замешательства на ее лице все возрастало. Вошла Алисия Кумби, и Сибилла резко обернулась на звук шагов.

—  Алисия, как давно у нас эта тварь?

—  Что, кукла? Моя дорогая, у меня ничего не держится в голове. Вчера, например... Боже, какая глупость... Я отправилась вчера послушать лекцию и прошла уже почти половину дороги, как вдруг неожиданно поняла, что не помню, куда иду. Уж я думала, думала. Наконец я решила, что, должно быть, в Фортнум. Я знала, что мне туда зачем-то нужно. Вы не поверите, но только вернувшись домой и выпив чаю, я припомнила, что шла на лекцию. Конечно, мне частенько приходилось слышать о том, как с возрастом люди становятся с приветом, но что-то у меня это получается слишком быстро. Вот и теперь я забыла, куда дела сумочку... и очки тоже. Куда я их положила? Не вижу. Я их только сейчас держала... Читала что-то в газете «Таймс».

—  Они на камине, на самом видном месте, —  проговорила ее собеседница, водружая очки на нос Алисии. —  Но как, откуда взялась эта кукла? Кто ее принес?

—  Тоже не помню, —  пробормотала та. —  Кто-то принес или передал... Я так думаю. Но она, кажется, подходит ко всему в комнате, правда?

—  Пожалуй, чересчур хорошо, —  ответила Сибилла. —  Забавно, даже я не могу вспомнить, когда впервые тут ее заметила.

—  Уж не происходит ли с тобою то же самое, что и со мной? —  сказала мисс Кумби предостерегающим тоном. —  Но ведь ты совсем еще молодая.

—  Но я и вправду не помню, Алисия. То есть я вчера посмотрела на нее и подумала, что в ней есть нечто... знаешь, а ведь миссис Гроувс абсолютно права, в ней действительно есть нечто такое... ну, от чего ползают мурашки. А затем мне пришло в голову, что я уже думала про это, а когда попыталась вспомнить, когда мне в первый раз так подумалось, то ничего вспомнить не могла! Все было так, словно я никогда ее прежде не видела, не обращала на нее почему-то внимания. Казалось, она пролежала здесь бог весть сколько времени, но просто я заметила ее лишь теперь.

—  Может, она залетела однажды в окно на метле, —  мрачно пошутила Алисия Кумби. —  Теперь, во всяком случае, она здесь, и все в порядке. —  Она огляделась вокруг. —  И комнату теперь даже едва ли можно без нее представить, правда, Сибилла?

—  Правда, —  согласилась та, и голос у нее дрогнул. —  Но лучше бы это было возможно.

—  Возможно что?

—  Представить комнату без нее.

—  Мы что, все спятили из-за этой куклы? —  проговорила раздраженно Алисия Кумби. —  Что, интересно, не так у этой бедняжки? По мне, она, конечно, выглядит, словно завядший кочан, только это, может, всего-навсего из-за того, что на мне сейчас нет очков. —  Нацепив их, она изучающе посмотрела на куклу. —  Да, —  сказала она, —  теперь я понимаю, что ты имела в виду. От ее вида действительно могут поползти мурашки... уж больно грустный... ну и зловещий тоже; да, она что-то замышляет.

—  Забавно, —  вспомнила Сибилла, —  миссис Феллоуз-Браун так сильно ее невзлюбила.

—  Она из тех, у кого что на уме, то и на языке, —  заметила Алисия Кумби.

—  Но все-таки странно, —  продолжала настаивать Сибилла, —  что кукла произвела на нее такое впечатление.

—  Ну что же, неприязнь порой возникает внезапно.

—  А может, —  со смешком произнесла Сибилла, —  куклы вовсе и не было здесь до вчерашнего дня... Может, она просто... залетела в окно, как ты говоришь, и поселилась тут.

—  Нет, —  поспешила возразить Алисия Кумби, —  уверена, она здесь уже пробыла какое-то время. Может, до вчерашнего дня она попросту притворялась невидимкой.

—  Вот и у меня такое чувство, —  согласилась ее собеседница, —  что какое-то время она тут провела... но все равно я не помню, не могу вспомнить, чтобы я видела ее до вчерашнего дня.

—  Ну хватит, дорогая, —  оборвала ее Алисия Кумби. —  Довольно. От твоих слов и вправду мороз пробегает по коже. Ты ведь не собираешься наплести с три короба о сверхъестественной сущности этого создания? —  Она подняла куклу с кресла, встряхнула, изменила положение рук и ног и, взяв за плечи, пересадила в другое кресло. Кукла при этом слегка взмахнула руками и снова обмякла. —  Конечно, она не живая; ни капельки, —  произнесла Алисия Кумби, вглядываясь. —  И все же каким-то забавным образом она и в самом деле кажется живой, да?

—  Ой-ой-ой! Ну и перепугала ж она меня, —  заявила миссис Гроувс, ходя с тряпкой для вытирания пыли по комнате, отведенной для показа образцов. —  Уж так напугала, что теперь мне в примерочную вряд ли когда-нибудь захочется войти еще раз.

—  И что же вас так напугало? —  потребовала ответа мисс Кумби, сидевшая в углу за письменным столом, занятая какими-то счетами, и, не дождавшись, добавила, скорей обращаясь к себе самой, чем к миссис Гроувс: —  Эта дама полагает, что может позволить себе шить два вечерних платья, три платья для коктейлей, да еще костюм, причем каждый год, и никогда не платить мне за них ни единого пенни. Ну и люди!

—  Это все ваша кукла, —  вставила, наконец, миссис Гроувс.

—  Как, опять наша кукла?

—  Ну да, сидит за письменным столом, словно живая. Ой-ой-ой! Да напугало-то меня не столько это!

—  О чем ты говоришь?

Алисия Кумби встала, пересекла комнату, прошла через лестничную площадку и вошла в находившуюся напротив комнату, служившую примерочной. Там в углу стоял французский, в стиле шератон, старинный столик для письма, и за ним, на придвинутом кресле, сидела кукла, положив на столешницу длинные, способные гнуться как угодно руки.

—  Кто-то, похоже, решил позабавиться, —  сказала Алисия Кумби. —  Ничего себе, вот так уселась. Выглядит и в самом деле очень естественно.

В этот момент в комнату вошла Сибилла Фокс, неся платье, которое тем утром должны были зайти померить.

—  Сибилла, иди-ка сюда. Посмотри, как наша кукла теперь сидит за моим личным столиком и пишет письма.

Женщины посмотрели на куклу, затем друг на друга.

—  На самом деле, —  проговорила Алисия, —  это уже чересчур! Хотелось бы знать, кто ее туда посадил. Не ты?

—  Нет, не я, —  ответила Сибилла. —  Наверное, кто-то из девушек. Из мастерской.

—  Наиглупейшая шутка, —  отметила Алисия Кумби. Она взяла куклу и бросила на диван.

Сибилла очень аккуратно положила платье на стул, вышла и направилась в мастерскую.

—  Помните куклу? —  спросила она. —  В бархатном платье, из комнаты мисс Кумби, из примерочной?

Старшая закройщица и трое девушек подняли головы.

—  Да, мисс, конечно.

—  Кто утром ради шутки посадил ее за столик?

Три девушки недоуменно посмотрели на нее, затем Элспет, старшая, сказала:

—  Кто посадил за столик? Не я.

—  И не я, —  отозвалась одна из девушек. —  Не ты, Марлен?

Марлен отрицательно покачала головой.

—  Это ты поразвлеклась, Элспет?

—  Нет, честно, —  проговорила Элспет, серьезная женщина, у которой всегда был такой вид, словно она держит губами множество портновских булавок. —  Мне есть чем заняться. Вот еще, ходить играть в куклы и сажать их за стол.

—  Послушайте, —  сказала Сибилла и, к своему удивлению, обнаружила, что ее голос слегка дрожит. —  Это была вполне... вполне безобидная шутка, и я просто хочу знать, кто пошутил.

Девушки помрачнели.

—  Мы же сказали, мисс Фокс. Никто из нас этого не делал, разве не так, Марлен?

—  Я —  нет, —  бросила Марлен, —  и раз Нелли и Маргарет утверждают, что и они тоже не делали, то так оно и есть.

—  Все прекрасно слышали мой ответ, —  съязвила Элспет, —  а в чем, собственно, дело, мисс Фокс?

—  Может, это миссис Гроувс? —  предположила Марлен.

Сибилла покачала головой. Это не могла быть миссис Гроувс. Как раз она-то и напугалась.

—  Пойду и погляжу сама, —  решила Элспет.

—  Теперь она уже не сидит, —  остановила ее Сибилла. —  Мисс Кумби вытащила ее из-за столика и бросила на диван. Собственно говоря... —  она помолчала. —  Хочу сказать, кто-то, должно быть, усадил ее в кресло, стоящее за столиком, решив, что это смешно. Я так думаю. И... и не понимаю, почему никто не хочет признаться.

—  Я объяснила вам уже два раза, мисс Фокс, —  возмутилась Маргарет, —  и не понимаю, почему вы продолжаете обвинять нас во лжи. Никто из нас на подобную глупость не способен.

—  Простите, —  сказала примирительно Сибилла, —  я не хотела вас обидеть. Но... но кто же мог это сделать?

—  Может, она сама встала и пошла к столу, —  проговорила Марлен и хихикнула.

По некоторой причине такое предположение Сибилле не понравилось.

—  Да ну, это все чепуха, —  заявила она и вышла.

Алисия Кумби уже напевала себе под нос нечто вполне жизнерадостное. Окинув комнату взглядом, она сказала:

—  Опять потеряла очки, но неважно. Сейчас нечего рассматривать. Однако же очень плохо, когда ты ничего не видишь, как я, и потеряешь очки, а у тебя нет запасных, чтобы надеть и отыскать потерявшиеся, а то их нельзя найти, раз ничего не видишь.

—  Я сейчас найду, —  пообещала Сибилла, —  они только что были на тебе.

—  Я ходила в другую комнату, когда ты поднималась в мастерскую. Наверное, там их и оставила.

Алисия встала и в сопровождении Сибиллы прошла туда снова, но поиски не дали результата.

—  Какая досада, —  проговорила она. —  Нужно разобраться, наконец, с этими счетами. А как это сделаешь, если нет очков?

—  Пойду принесу другие из спальни, —  предложила помощь Сибилла.

—  Сейчас у меня нет второй пары, —  возразила Алисия Кумби.

—  Что с ними случилось?

—  Понимаешь, я, наверное, оставила их вчера в кафе, куда заходила перекусить, я уже звонила туда и еще в парочку магазинов на пути из кафе.

—  О боже, —  промолвила Сибилла. —  Думаю, тебе их нужно завести три пары.

—  Если их у меня заведется три, —  улыбнулась Алисия Кумби, —  мне придется провести всю жизнь в поисках то одних очков, то других. Лучше всего, думаю, иметь только одни. Тогда вам не останется ничего другого, как искать их, пока не найдутся.

—  Они должны быть где-то здесь, —  рассудила Сибилла. —  Ведь ты никуда не выходила из этих двух комнат. Раз их нет здесь, значит, ты оставила их в примерочной.

Они вернулись, и Сибилла принялась буквально прочесывать небольшую примерочную, осматривая тщательно все, что в ней находится. Наконец она взяла с дивана куклу, словно хватаясь за последнюю соломинку.

—  Нашла! —  воскликнула Сибилла.

—  Где они лежали?

—  Под нашей драгоценной куклой. Думаю, ты их уронила сюда, когда клала ее на место.

—  Этого не могло случиться. Я совершенно уверена.

—  О да! —  протянула с раздражением Сибилла. —  Тогда, наверное, кукла сама взяла их и спрятала от тебя!

—  Вообще-то знаешь, —  проговорила Алисия, задумчиво глядя на куклу, —  я бы так с ходу этого не отметала. Очень уж у нее смышленый вид. Как ты думаешь, Сибилла?

—  Мне определенно не нравится ее лицо, —  ответила та. —  Она смотрит на нас, будто ей известно что-то, чего мы не знаем.

—  А тебе не кажется, что взгляд у нее грустный, но в то же время приятный? —  Алисия проговорила это нерешительно, однако в голосе прозвучала просьба.

—  По-моему, в ней просто не может быть ничего приятного, —  возмутилась Сибилла.

—  Конечно... Пожалуй, ты права... Однако у нас есть дела поважнее. Минут через десять сюда явится леди Ли. До ее прихода хочется успеть подписать и отослать эти накладные.

—  Мисс Фокс! Мисс Фокс!

—  Да, Маргарет? В чем дело? —  отозвалась Сибилла, с деловым видом склонившаяся над столом, на котором раскраивала отрез сатина.

—  Ой, мисс Фокс, там опять эта кукла. Я отнесла в примерочную, как вы мне велели, коричневое платье, а там ваша кукла опять сидит, словно пишет. И это сделала точно не я, и никто из нас этого не делал. Уверяю вас, мисс Фокс, никому такое и в голову бы не пришло.

Ножницы в руке у Сибиллы пошли слегка вкось.

—  Ну вот, —  рассердилась она, —  посмотри, что из-за тебя вышло. Ну да ладно, пожалуй, ничего страшного. Итак, что там с этой куклой?

—  Она снова уселась за стол.

Сибилла спустилась по лестнице и прошла в примерочную.

Кукла сидела за столиком точно в такой же позе, как раньше.

—  А ты настырная, правда? —  обратилась к кукле Сибилла. Она бесцеремонно схватила это странное существо и бросила обратно на диван.

—  На место, моя девочка, —  проговорила она. —  Сиди тут.

И она прошла в соседнюю комнату.

—  Алисия!

—  Да, Сибилла?

—  Кто-то затеял с нами игру. Куклу опять застали сидящей за столом.

—  Как ты думаешь, кто бы это мог сделать?

—  Скорее всего, одна из той троицы, —  ответила Сибилла. —  Думают, наверно, что это смешно. Конечно, проказницы готовы поклясться родной матерью, что они тут ни при чем.

—  Но кто бы именно мог это сделать... Маргарет?

—  Нет, не думаю, Маргарет навряд ли. У нее был такой странный вид, когда она пришла мне сказать о случившемся. Я подозреваю хохотушку Марлен.

—  Кто бы это ни был, но шутка очень глупая.

—  Конечно, и больше того, идиотская, —  подхватила Сибилла. —  Но так или иначе, —  добавила она мрачно, —  я собираюсь положить этому конец.

—  Что ты собираешься делать?

—  Увидишь, —  ответила Сибилла.

В тот вечер, уходя, она заперла примерочную снаружи на замок.

—  Дверь я запираю, —  объявила она, —  а ключ забираю с собой.

—  Понятно, —  произнесла Алисия Кумби с легким оттенком не то удивления, не то иронии. —  Ты начала подумывать, не я ли тут потешаюсь? Думаешь, я настолько рассеянная, что захожу в примерочную, думаю о том, что собираюсь поработать за столиком, но вместо себя сажаю куклу, чтобы та за меня поводила по бумаге пером? Что за мысль пришла тебе в голову! И ты, наверно, считаешь, что я потом обо всем забываю?

—  Ну что же, такое нельзя исключить, —  предположила Сибилла. —  Так или иначе, я хочу быть совершенно уверена, что этой ночью никто никакой глупой шутки не подстроит.

Придя на следующее утро, Сибилла, хмуро поджав губы, первым делом отперла дверь в примерочную и решительным шагом вошла в нее, опередив поджидавшую ее миссис Гроувс, которая так и осталась стоять мрачной на лестничной площадке, держа в руках швабру и тряпку.

—  Теперь посмотрим! —  раздался голос Сибиллы.

Охнув негромко, она попятилась к двери.

Кукла сидела за столиком.

—  Ух ты! —  воскликнула из-за ее спины миссис Гроувс. —  Не может быть! Ну и дела. Ой, мисс Фокс, вы совсем побледнели, словно вам плохо. Нужно хлебнуть чего-нибудь, чтобы взбодриться. Есть там у мисс Кумби наверху что-нибудь подходящее, вы не знаете?

—  Я в порядке, —  проговорила Сибилла.

Она пересекла всю комнату, осторожно взяла куклу на руки и опять прошла в обратном направлении.

—  Кто-то снова подшутил над вами, —  сказала миссис Гроувс.

—  Не понимаю, как им удалось подшутить на этот раз, —  пробормотала Сибилла. —  Вчера вечером я сама заперла эту дверь. Сюда никто не мог войти, сами понимаете.

—  Может, у кого-нибудь есть еще один ключ, —  поспешила прийти на помощь миссис Гроувс.

—  Не думаю, —  не согласилась с нею Сибилла. —  Нам вообще никогда не приходило в голову запирать эту дверь. Ключ старый, таких теперь не делают, и сохранился он только один.

—  Возможно, подошел другой, например от соседней комнаты напротив.

Мало-помалу они перепробовали все ключи в доме, но ни один из них не подошел к замку от примерочной.

—  Это действительно странно, —  обратилась Сибилла к мисс Кумби, когда они сели перекусить во время дневного перерыва.

Алисия Кумби была, пожалуй, даже довольна утренним происшествием.

—  Дорогая, —  ответила она, —  это поистине уникальный случай. Думаю, мы должны написать о нем людям, занимающимся исследованиями таинственных явлений. Знаешь, они могут начать расследование, прислать медиума или еще кого-нибудь, чтобы проверить, нет ли чего необычного в самой комнате.

—  Кажется, ты против этого не возражаешь, —  сказала Сибилла.

—  Вовсе нет, мне это скорей нравится, —  проговорила Алисия Кумби. —  Знаешь, в моем возрасте хочется радоваться любому интересному происшествию! Хотя... знаешь... —  добавила она, поразмыслив, —  нынешняя история мне все-таки не так сильно и нравится. То есть, я хочу сказать, наша кукла слишком уж многое себе позволяет, как ты думаешь?

В тот вечер Сибилла и Алисия снова заперли дверь, на сей раз вместе.

—  И все-таки мне кажется, —  поведала свои мысли Сибилла, —  будто кто-то нас разыгрывает, хотя, если вдуматься, не понимаю, зачем...

—  Ты полагаешь, завтра утром она снова будет сидеть за столом?

—  Да, —  созналась Сибилла, —  думаю.

Но они ошиблись. Куклы за столом не оказалось. Вместо этого она сидела на подоконнике и смотрела на улицу. И вновь ее поза казалась необычайно естественной.

—  Как все это ужасно глупо, правда? —  поделилась позже своими чувствами Алисия Кумби, когда они присели выпить наскоро по чашечке чаю. Обычно они делали это в примерочной, однако сегодня решили перейти в комнату напротив, где обычно работала Алисия Кумби.

—  Что ты подразумеваешь под словом «глупо»?

—  Понимаешь, во всей этой истории не за что уцепиться. Есть только кукла, которая все время оказывается на новом месте.

Дни шли за днями, а последнее замечание отнюдь не утрачивало своей актуальности. Наоборот —  кукла теперь путешествовала по комнате не только по ночам.

Каждый раз, когда они заходили в примерочную даже после минутного отсутствия, они могли застать куклу совсем в другом месте. Они могли оставить ее на диване, а затем обнаружить на стуле. Вскоре она оказывалась уже на другом стуле. Иногда она сидела у окна, а иногда снова за письменным столиком.

—  Она путешествует, как ей заблагорассудится, —  говорила Алисия Кумби. —  И я думаю, Сибилла, понимаешь, я думаю, что восхищаюсь ею.

Они стояли рядом, глядя на лежащую перед ними, лениво раскинув руки и ноги, фигурку в платье из мягкого бархата, на ее лицо, нарисованное на шелке.

—  Несколько лоскутков бархата да пара мазков краски, ничего больше, —  произнесла Алисия Кумби. Голос ее звучал сдавленно. —  А что, если... э-э-э... что, если от нее избавиться?

—  Что значит «избавиться»? —  поинтересовалась Сибилла.

Теперь в ее голосе прозвучало негодование.

—  Ну, —  замялась Алисия Кумби, —  если разжечь огонь, ее можно было бы сжечь. То есть сжечь, будто ведьму... А еще, —  добавила она бесстрастно, —  ее можно просто отправить в мусорный ящик.

—  Не думаю, что это подойдет. Кто-нибудь может взять ее оттуда и вернуть нам.

—  А еще мы ее можем кому-нибудь отослать почтой, —  предложила Алисия Кумби. —  Знаешь, в одно из тех обществ, которые вечно шлют письма и просят вас прислать что-нибудь для каких-то благотворительных распродаж или благотворительных базаров. Думаю, лучше и не придумать.

—  Вот уж не знаю. —  Сибилла явно сомневалась. —  Пожалуй, я бы побоялась на такое пойти.

—  Побоялась?

—  Мне кажется, она все равно вернется, —  продолжила Сибилла.

—  Ты хочешь сказать, она вернется сюда?

—  Вот именно.

—  Словно почтовый голубь?

—  Как раз это я и имела в виду.

—  Как ты думаешь, мы потихоньку не сходим с ума? —  осведомилась Алисия Кумби. —  Может, я и вправду свихнулась, а ты просто подшучиваешь надо мной?

—  Вовсе нет. Однако у меня зародилось неприятное чувство, страшное чувство, будто для нас она слишком сильна.

—  Что? Этот ворох лоскутков?

—  Да, этот ужасный, ползучий ворох лоскутков. Потому что, знаешь, она решилась.

—  Решилась? На что?

—  На то, чтобы все делать по-своему! Я хочу сказать, решила, что это ее комната!

—  Похоже на то, —  подтвердила Алисия Кумби, оглядываясь по сторонам, —  ее, конечно, а разве нет? И всегда была; это сразу становится ясно, так они друг другу подходят, даже по цвету... Сперва мне казалось, что наша кукла очень подходит к обстановке в примерочной, и лишь позже я поняла, что это примерочная подходит ей. Нужно сказать, —  добавила она, и в ее голосе почувствовалось волнение, —  это просто абсурдно, когда приходит какая-то кукла и запросто вот так завладевает чем хочет. Кстати, миссис Гроувс больше не придет у нас убирать.

—  Она так и сказала, что боится куклы?

—  Нет. У нее то один предлог, то другой, но это все отговорки. —  Помолчав, Алисия задала вопрос, в котором прозвучали панические нотки: —  Что делать, Сибилла? Меня угнетает все это. Вот уже несколько недель, как я не могу придумать ни одного фасона.

—  А я не могу сосредоточиться и крою из рук вон плохо, —  призналась в свою очередь Сибилла. —  Делаю всякие глупые ошибки. Может быть, —  неуверенно проговорила она, —  твоя мысль написать исследователям необычных явлений не так уж плоха.

—  Мы просто выставим себя дурами, —  возразила Алисия Кумби. —  Я предложила не всерьез. Так что ничего не поделаешь. Пусть все идет своим чередом, пока...

—  Пока что?

—  Ну, я не знаю, —  неуверенно проговорила Алисия и засмеялась.

Когда на следующий день Сибилла пришла в мастерскую, она обнаружила, что дверь в примерочную заперта.

—  Алисия, ключ у тебя? Ты запирала дверь прошлой ночью?

—  Да, —  заявила Алисия Кумби, —  ее заперла я, и она останется запертой.

—  Что ты хочешь этим сказать?

—  Только то, что я решила от этой комнаты отказаться. Пускай достается кукле. Зачем нам две комнаты. Примерять платья можно и здесь.

—  Но ведь эта комната твоя: ты всегда здесь и работаешь, и отдыхаешь.

—  Раз так все обернулось, она мне больше не нужна. У меня есть прекрасная спальня. Днем она может служить гостиной. Верно?

—  И ты действительно решила никогда больше не заходить в примерочную? —  спросила недоверчиво Сибилла.

—  Да, именно так я и решила.

—  Но... как же насчет уборки? Она придет в ужасное состояние.

—  Пускай! —  воскликнула Алисия Кумби. —  Если этим местом завладела какая-то кукла, прекрасно, пускай владеет —  но пусть тогда прибирается в ней сама. И знаешь, —  добавила она, —  кукла нас ненавидит.

—  Как ты сказала? —  переспросила Сибилла. —  Она ненавидит нас?

—  Да, —  подтвердила Алисия. —  Ты разве не знала? Ты знала об этом наверняка. Не сомневаюсь, что ты поняла это, как только на нее взглянула.

—  Да, —  проговорила задумчиво Сибилла. —  Пожалуй, знала. Кажется, я все время чувствовала, что она ненавидит нас и хочет выжить отсюда.

—  Она очень злобное существо, —  согласилась Алисия Кумби. —  Как бы то ни было, теперь она должна угомониться.

После этого жизнь пошла более мирно. Алисия Кумби объявила всем, кто у нее работает, что она прекращает на время пользоваться примерочной. «И так приходится убирать череcчур много комнат», —  объяснила она.

Но все равно ей довелось подслушать, как одна из работниц сказала другой вечером того же дня:

—  Она стала совсем тронутая, эта мисс Кумби. Она всегда казалась мне малость странной, вечно все теряет и забывает, но теперь это просто ни в какие ворота, правда? Совсем помешалась на этой кукле в примерочной.

—  Ой, ты что, вправду думаешь, она чокнулась? —  спросила другая. —  И может полоснуть ножом или еще чем?

Они прошли мимо, оживленно болтая, а та, о ком они судачили, с негодованием уселась в кресло. Действительно тронулась! И уныло добавила про себя: «Думаю, если бы не Сибилла, я и сама решила бы, что схожу с ума. Но раз я не одна, а Сибилла и миссис Гроувс чувствуют совершенно то же самое, то, пожалуй, во всем этом действительно что-то есть. Но я не могу себе представить лишь только одного, а именно —  чем это закончится».

Три недели спустя Сибилла вновь завела разговор с Алисией Кумби о примерочной.

—  В эту комнату нужно заходить хотя бы иногда.

—  Почему?

—  Понимаешь, я думаю, она не должна быть в отвратительном состоянии. Моль заведется и вообще. Нужно лишь протереть пыль и подмести, потом запрем ее снова.

—  Я бы уж лучше держала ее закрытой и не ходила туда, —  ответила Алисия Кумби.

—  Знаешь, а ведь на самом деле ты даже еще суевернее меня.

—  Может, и так, —  Алисия Кумби не стала спорить. —  Я куда больше твоего готова была во все это поверить. Но все-таки знаешь... мне... как бы это сказать... мне, как ни странно, все это кажется каким-то волнующим. Не знаю. Я просто боюсь, мне страшно, и я бы лучше не стала ходить в эту комнату снова.

—  А мне туда хочется, —  сказала Сибилла, —  и я пойду.

—  Хочешь, я скажу тебе, в чем дело? —  спросила Алисия Кумби. —  Ты просто любопытная, вот и все.

—  Ну хорошо, пускай я любопытная. Мне хочется посмотреть, что делает кукла.

—  И все-таки я думаю, что гораздо лучше оставить ее одну, —  проговорила Алисия. —  Сейчас, когда мы оставили ее в покое, она угомонилась. Пусть лучше такою и остается. —  И она раздраженно вздохнула. —  Боже, какую чушь мы несем!

—  Да. Я знаю, мы несем чушь, но если ты посоветуешь мне, как сделать так, чтобы прекратить нести чушь... ну, давай же скорее мне ключ.

—  Ну хорошо, хорошо.

—  Кажется, ты боишься, что я нечаянно выпущу ее, или чего-нибудь еще в этом роде. Не беспокойся, кажется, она из тех, кто вполне может проникнуть и сквозь запертые двери, и сквозь закрытые окна.

Сибилла повернула ключ в замке и вошла.

—  До чего странно, —  проговорила она. —  Просто жуть.

—  Что странно? —  спросила Алисия Кумби, заглядывая через ее плечо.

—  Комната вовсе не кажется пыльной, правда? Можно подумать, что она не простояла запертой все это время...

—  Да это странно.

—  Вон она где, —  указала на куклу Сибилла.

Та была на диване. Она больше не лежала обмякшая, как всегда. Она сидела прямо, слегка опершись на подушку спиной. У нее был вид хозяйки, готовой к приему посетителей.

—  Ну вот, —  вздохнула Алисия Кумби, —  она словно у себя дома, да? Мне едва ли не кажется, что я должна извиниться за то, что вошла.

—  Пойдем, —  сказала Сибилла.

Она, пятясь, вышла за дверь, прикрыла ее и заперла снова.

Они пристально посмотрели друг на друга.

—  Хотелось бы мне знать, —  сказала Алисия Кумби, —  почему ее вид нас так сильно пугает...

—  Боже мой, да кто бы не испугался?

—  Да нет, я имею в виду, что хочу знать, что, в конце концов, происходит. В общем-то, ничего... Что-то вроде куклы-марионетки, которая передвигается по комнате сама по себе. Думаю все же, она делает это не сама, всему виной полтергейст.

—  А вот это действительно хорошая мысль.

—  Да, но, по правде сказать, мне в это не слишком верится. Пожалуй... пожалуй дело все-таки в кукле.

—  Ты уверена, что действительно не знаешь, откуда она взялась?

—  Не имею ни малейшего представления, —  ответила Алисия. —  И чем больше думаю об этом, тем больше уверена, что я ее не покупала и никто мне ее не дарил. Думаю, она... понимаешь, она просто пришла.

—  И ты думаешь, она... когда-нибудь уйдет?

—  По правде говоря, —  заметила Алисия, —  мне трудно представить, зачем бы ей... она получила все, что хотела.

Но скоро выяснилось, что кукла получила еще не все. Когда Сибилла вошла в демонстрационную комнату ранним утром следующего дня, то буквально онемела от удивления. Придя в себя, она выскочила на лестницу и принялась звать мисс Кумби, которая почему-то задержалась в спальне.

—  В чем дело? —  спросила та, спускаясь по лестнице. У нее разыгрался ревматизм, правое колено болело, и в то утро она слегка прихрамывала. —  Сибилла, что с тобою случилось?

—  Смотри. Смотри, до чего дошло дело на этот раз.

Они стояли в дверях демонстрационной комнаты. На диване, облокотившись на валик, в небрежной позе сидела кукла.

—  Она вышла. Она выбралась из той комнаты! Теперь ей нужна эта.

Алисия Кумби присела у двери.

—  В конце концов, —  проговорила она, —  кукла захочет получить все ателье.

—  С нее станется, —  поддакнула Сибилла.

—  Послушай, ты, гадкий, злобный, хитрый звереныш, —  проговорила Алисия, обращаясь к кукле. —  Ты что, явилась нас донимать? Мы не хотим тебя видеть.

Тут ей, да и Сибилле тоже, почудилось, будто кукла слегка шевельнулась. Казалось, это произошло оттого, что ее руки и ноги расслабились еще больше. Длинная вялая рука лежала на валике, отчасти скрывая лицо, и создавалось впечатление, будто кукла подглядывает из-под нее за происходящим. Взгляд был хитрым и злобным.

—  Жуткая тварь, —  содрогнулась Алисия. —  Не выношу ее! Не могу больше ее выносить.

Вдруг она сделала то, чего Сибилла вовсе не ожидала: стремительно пересекла всю комнату, схватила куклу, подбежала к окну и вышвырнула ее на улицу.

Сибилла сперва онемела от ужаса, затем у нее вырвался слабый крик.

—  Ой, Алисия, не надо было этого делать! Честное слово, не надо было!

—  Я должна была что-то сделать, —  объяснила Алисия Кумби. —  Я больше не могла терпеть.

Сибилла подошла к стоящей у окна Алисии. Внизу, на мостовой, лежала кукла лицом вниз, безвольно раскинув обмякшие руки и ноги.

—  Ты ее убила, —  прошептала Сибилла.

—  Не говори вздор... нельзя убить то, что сделано из шелка, бархата, всяческих лоскутков и обрезков. Это невозможно.

—  Очень даже возможно, —  ответила Сибилла.

Но тут Алисия увидела такое, от чего у нее перехватило дыхание.

—  Боже мой! Эта девочка...

На мостовой, склонившись над куклой, стояла маленькая оборванка. Она посмотрела налево, затем направо, окидывая взглядом улицу —  не особенно многолюдную в этот утренний час, тишина которой нарушалась лишь проезжавшими автомобилями, —  затем, словно удовлетворившись увиденным, девочка наклонилась, схватила куклу и побежала через дорогу.

—  Стой, стой! —  закричала Алисия.

Затем она обратилась к Сибилле:

—  Эта девочка не должна брать куклу. Не должна! Эта кукла опасна, в ней заключено зло. Мы должны остановить ее.

Однако не им суждено было ее остановить. За них это сделали автомобили. Как раз в этот момент по улице друг за другом проезжали три таксомотора, а им навстречу ехали два фургона. Девочка оказалась заблокирована посередине улицы на островке безопасности. Сибилла ринулась вниз по лестнице, Алисия Кумби —  за ней. Проскочив между фургоном и легковой автомашиной, Сибилла и следовавшая за ней по пятам Алисия Кумби попали на островок раньше, чем девочка смогла прорваться на другую сторону.

—  Ты не можешь взять эту куклу, —  воззвала к ней Алисия Кумби, —  отдай ее мне.

Девочка посмотрела на нее. То была худющая замухрышка лет восьми. Слегка косящие глаза смотрели дерзко и вызывающе.

—  Отчего я стану ее отдавать? —  окрысилась она. —  Швырнули из окна, я видела, не отпирайтесь. Если вы ее выбросили, значит, она вам не нужна, так что теперь она моя.

—  Я куплю тебе другую куклу! —  с жаром воскликнула Алисия. —  Мы с тобою пойдем в игрушечный магазин, в какой захочешь, и я куплю тебе самую лучшую куклу, какую найдем. Но отдай мне эту.

—  Нетушки, —  заявила девочка. Она обвила руками бархатную куклу, словно защищая ее.

—  Ты должна ее отдать, —  настаивала Сибилла, —  она не твоя.

И она протянула руки, чтобы забрать куклу у девочки, но тут девочка топнула ножкой, отвернулась и закричала:

—  Нетушки! Нетушки! Нетушки! Она моя, совсем моя. Я люблю ее. А вы ее не любите. Вы ее ненавидите. Сразу видно, что ненавидите, а то не выбросили бы из окна. Я люблю ее, понятно, вот чего она хочет. Она хочет, чтобы ее любили.

А затем, ужом проскальзывая между автомобилями, девочка ринулась через улицу, потом бросилась по тротуару и скрылась из виду прежде, чем две немолодые женщины смогли увернуться от автомобилей и последовать за ней.

—  Сбежала, —  вздохнула Алисия.

—  Она сказала, что кукла хочет, чтобы ее любили, —  проговорила Сибилла.

—  А может быть, —  сказала Алисия, —  может быть, она как раз этого и хотела все время... чтобы ее любили...

И посреди запруженной автомобилями лондонской улицы две перепуганные женщины обменялись долгим взглядом.

В СУМРАКЕ ЗЕРКАЛА

Мне трудно объяснить то, что случилось. Не знаю даже, как и почему это произошло. Так было —  вот все, что я могу сказать.

И тем не менее меня иногда мучает вопрос —  а как бы все пошло дальше, если бы я вовремя обратил внимание на одну чрезвычайно важную деталь, истинное значение которой стало мне ясным лишь через многие годы? Обрати я внимание —  и, наверное, жизнь троих людей сложилась бы совсем иначе. И эта мысль, надо сказать, порою меня пугает.

Для того чтобы рассказать все по порядку, нужно вернуться к лету 1914 года —  то было перед самой войной, —  когда мне случилось уехать из Лондона в Бейджуорси вместе с Нейлом Карслейком. Нейл был тогда для меня, пожалуй, лучшим другом. Еще раньше мне довелось познакомиться с его братом Аланом, но знакомство было не столь близким. С их сестрой, которую звали Сильвией, мне прежде встречаться не доводилось. Она была на два года моложе Алана и на три года младше Нейла. Правда, когда мы с ним еще вместе учились в школе, я раза два собирался провести часть каникул у них в поместье, которое и называлось Бейджуорси, но этому оба раза что-то помешало. И получилось так, что я впервые побывал в доме у Нейла и Алана, когда мне исполнилось двадцать три года.

Предполагалось, что нас там соберется довольно большая компания. Незадолго до моего приезда состоялась помолвка сестры Нейла, Сильвии, с неким Чарльзом Кроули. Он, по словам Нейла, был гораздо старше ее, но вполне славный парень и притом весьма недурно обеспеченный.

Помнится, мы приехали около семи вечера. Каждый отправился в свою комнату переодеваться к обеду. Нейл провел меня в ту, которую отвели мне. Дом в Бейджуорси был старым, беспорядочно выстроенным, но привлекательным. Последние три столетия всевозможные пристройки к нему возводились по мере надобности и без всякого плана, так что в нем то и дело встречались маленькие ступеньки, ведущие то вниз, то вверх, и даже попадались лестницы в самых неожиданных местах. Этот дом был из тех, где легко заблудиться. Помню, Нейл обещал по дороге в столовую зайти за мною. Ожидание первой встречи с его родителями вселяло в меня некоторую робость. Помнится, я тогда со смехом заметил, что в таком доме в каком-нибудь из коридоров можно наткнуться на привидение, а он беззаботно ответил, что, кажется, ему говорили, будто там действительно их любимое место, но что никто из нынешних обитателей дома никогда их не видел и что он даже не знает, какой вид привидение может принять.

Потом он поспешил к себе, а я принялся выуживать из чемоданов свой вечерний костюм. Семья Карслейк была небогатой; они продолжали жить в старом доме, но у них не было слуг, чтобы распаковать багаж или привести в порядок одежду.

Итак, я дошел как раз до стадии завязывания галстука и стоял перед зеркалом. В нем я мог видеть свое лицо, плечи и часть стены позади меня —  обыкновенная стена с дверью посередине, —  но стоило мне затянуть и поправить галстук, как я заметил, что дверь открывается.

Не знаю, почему я не обернулся, —  думаю, это было бы естественнее всего; так или иначе, я этого не сделал. Я лишь наблюдал за тем, как дверь медленно распахнулась, —  и после этого увидел через дверной проем другую комнату.

То была спальня —  размером больше моей, —  в ней стояло две кровати, и вдруг я заметил нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание.

У изголовья кровати я увидел девушку, которую какой-то мужчина ухватил за шею и не спеша опрокидывал на спину, все сильней сдавливая горло и медленно удушая.

Ошибки быть не могло. Я все видел предельно четко. На моих глазах происходило убийство.

Я мог ясно видеть лицо девушки, ее блестящие золотые волосы, а также ужас и предсмертную агонию на прекрасном лице, постепенно наливающемся кровью. Что касается мужчины, то я мог видеть его спину, его руки и шрам, идущий через левую половину лица к шее.

Для того чтобы описать эту картину, мне потребовалось некоторое время, однако на самом деле все заняло лишь одну-две секунды, пока я смотрел на это, совершенно ошеломленный. Потом я обернулся, чтобы поспешить на помощь...

И у стены позади меня, той самой, что отражалась в зеркале, я увидел только викторианский платяной шкаф черного дерева. Никакой открытой двери —  никакой сцены насилия. Я повернулся обратно к зеркалу. В нем отражался только шкаф...

Я протер глаза. Потом бросился к шкафу и постарался отодвинуть его, и в тот момент Нейл вошел через дверь, ведущую в коридор, и спросил, чем я, черт побери, занимаюсь.

Он, должно быть, подумал, что я слегка чокнулся, когда я потребовал сказать, есть ли за шкафом дверь. Он ответил, что да, конечно, дверь существует и выходит в соседнюю комнату. Я спросил, кто занимает соседнюю комнату, и он сообщил, что там сейчас живут Олдхемы —  майор Олдхем с женой. Затем я спросил, точно ли у миссис Олдхем очень светлые волосы, и когда он сухо возразил, что она брюнетка, я наконец понял, каким выгляжу дураком. Я собрался с духом, пробормотал какое-то неуклюжее объяснение, и мы вместе спустились в столовую. Я сказал себе, что у меня, наверное, была галлюцинация —  мне было довольно стыдно, и я отчасти чувствовал себя ослом.

А затем... затем Нейл сказал: «Моя сестра Сильвия», —  и я увидел перед собой прелестное лицо девушки, которую только что душили на моих глазах, и... и меня представили ее жениху, высокому смуглому человеку со шрамом, шедшим через левую половину лица.

Так-то вот. Хотелось бы мне, чтобы вы подумали и сказали, как поступили бы на моем месте. Передо мной стояли девушка —  та самая девушка —  и тот мужчина, которого я видел душившим ее, и они собирались через месяц пожениться...

Может, я видел пророческую картину будущего? А что, если нет? Как знать, вдруг Сильвия и ее муж приедут сюда погостить, им отведут эту комнату (лучшую из незанятых постоянно живущими здесь членами семьи), и ужасная сцена, свидетелем которой я стал, произойдет в действительности?

Что мне делать? И вообще, могу ли я сделать хоть что-нибудь? Поверят ли мне? Поверит ли Нейл, поверит ли его сестра?

Я постоянно думал об этом, прикидывая так и эдак, в течение всей недели, проведенной в их доме. Сказать или не сказать? Увы, почти сразу все осложнилось еще одним обстоятельством. Дело в том, что я влюбился в Сильвию Карслейк в тот самый момент, когда увидел ее... Она мне стала дороже всего на свете... И это некоторым образом связывало мне руки.

Но если так ей и не сказать, Сильвия выйдет замуж за Чарльза Кроули, и тот может ее убить...

И вот за день до моего отъезда я решил все ей выложить. Я так и сказал, что она вправе считать меня сумасшедшим или кем-то в этом роде, но я готов поклясться чем угодно, что расскажу лишь то, что сам видел, и потому, раз уж она собралась выйти за Кроули, мой долг поведать ей о странном видении в зеркале.

Она слушала очень спокойно. В ее глазах было что-то такое, чего я не понимал. Она совсем не сердилась. Когда я закончил, она невесело поблагодарила меня. А я повторял и повторял, словно дурак: «Я действительно видел. Я вправду это видел», —  пока она не остановила меня словами: «Конечно, видели, раз вы так говорите. Я вам верю».

В итоге я ушел от нее, так и не сумев понять, действительно ли поступил правильно или свалял дурака, но спустя неделю Сильвия разорвала помолвку с Чарльзом Кроули.

Затем началась война —  и просто не было времени много раздумывать о чем-то, кроме нее. Раз или два, когда я бывал в увольнении, мне случалось видеть Сильвию, но я старался избегать таких встреч.

Я любил ее и сходил по ней с ума как никогда, но меня не оставляло чувство, что это была бы игра не по правилам. Ведь из-за меня она разорвала помолвку с Кроули, и я все время говорил себе, что смогу оправдать свой поступок, лишь если проявлю полную личную незаинтересованность.

В 1916 году Нейл погиб, и на мою долю выпало сообщить Сильвии о последних минутах его жизни. После этого мы уже не могли по-прежнему вести себя, словно чужие. Сильвия боготворила Нейла, а я считал его лучшим другом. Она была прекрасна, невыразимо прекрасна в своем горе. И мне с трудом удавалось придерживать язык, чтобы не пуститься в плаксивые рассуждения о том, как случайная пуля может положить конец моему ничтожному бытию. Но жизнь без Сильвии действительно не имела для меня смысла.

И все-таки среди пролетавших мимо пуль моей так и не нашлось. Одна из них, правда, царапнула меня под правым ухом, другая отскочила от лежащего в кармане портсигара, но сам я остался невредим. Чарльз Кроули был убит в бою в начале 1918 года.

Мне показалось, что это многое переменило. Вернувшись домой осенью того же года, перед самым концом войны, я сразу пошел к Сильвии и признался ей в любви. Я не слишком надеялся сразу завоевать ее расположение, и можно представить, как я был ошеломлен, когда она спросила меня, почему я не открылся ей раньше. Я промямлил что-то о Кроули, но она спросила: «А как ты думаешь, почему я с ним порвала?» —  и еще добавила, что влюбилась в меня с первого взгляда, как и я в нее.

Я ответил, что мне казалось, будто она разорвала помолвку из-за рассказанной мною истории, но она горько рассмеялась и сказала, что если женщина действительно любит мужчину, то никогда не окажется настолько трусливой, после чего мы еще раз обсудили в деталях мое давнишнее видение и нашли его странным, но не более того.

Какое-то время в нашей жизни не происходило ничего такого, о чем стоило бы рассказывать. Мы с Сильвией поженились и были очень счастливы. Но вскоре после того, как она стала действительно принадлежать мне, я понял, что не создан быть лучшим из мужей. Я любил Сильвию преданно, однако был ревнив и, как дурак, ревновал ко всем, кому ей случалось хотя бы улыбнуться. Сперва ее это забавляло; думаю, ей даже отчасти нравилось. По крайней мере, это доказывало, как сильно я влюблен.

Что касается меня, я понимал достаточно ясно и хорошо, что не просто выгляжу дураком, но и ставлю под удар мир и счастье нашей семейной жизни. Да, я отдавал себе в этом отчет, но ничего не мог изменить. Каждый раз, когда Сильвия получала письмо и не показывала его мне, я не находил себе места, раздумывая, кто бы его мог прислать. Если она смеялась, разговаривая с каким-то мужчиной, я замечал, что становлюсь мрачным и подозрительным.

Как я уже говорил, сперва Сильвия только посмеивалась надо мной. Моя ревность представлялась ей потрясающей шуткой. Потом эта шутка уже не казалась ей такой забавной. В конце концов, она вообще перестала считать ее шуткой...

Постепенно она стала отдаляться от меня. Не в каком-то физическом смысле, но она перестала делиться со мною тайными мыслями. Я больше не знал, о чем она думает. Она была добра ко мне, но в той доброте сквозили грусть и отстраненность.

Мало-помалу я понял, что она больше не любит меня. Любовь ее умерла, и убил ее именно я...

Следующий шаг стал неизбежен, и я понял, что жду его и боюсь...

Затем в нашу жизнь вошел Дерек Уэйнрайт. Он имел все, чего не было у меня. Остроумен, и мозги в порядке. Хорош собою и, кстати, —  вынужден это признать —  славный во всех отношениях парень. Стоило мне его увидеть, как я сказал сам себе: «Вот подходящий мужчина для Сильвии...»

Она боролась с этим. Знаю, что боролась... но я не пришел ей на помощь. Не мог. Я отсиживался за стеной мрачной, угрюмой сдержанности. В душе моей полыхал адский огонь, но я не мог пошевелить даже пальцем, чтобы спасти себя. Я не помог ей. Наоборот, сделал лишь хуже. Однажды я дал волю гневу и накричал на нее —  сплошная череда диких, незаслуженных оскорблений. Я чуть не сошел с ума от ревности и страданий. То, что я говорил, было жестоко и несправедливо, и уже во время той сцены я прекрасно понимал всю жестокость и несправедливость сказанного. И все-таки я испытывал необузданное удовольствие...

Помню, как Сильвия вспыхнула и отпрянула от меня...

Ее терпение лопнуло.

Помню, она сказала: «Так не может продолжаться...»

Когда я вернулся поздно вечером, дом был пуст... Пуст. Лежала записка —  вполне традиционного содержания.

В ней говорилось, что она уходит —  так будет лучше. Она собиралась уехать в Бейджуорси и пробыть там день или два. Затем намеревалась отправиться к одному человеку, который ее любит и которому она нужна. Мне давалось понять, что это конец и я должен смириться с этим.

Пожалуй, до этого момента я по-настоящему не верил в свои собственные подозрения. Однако письмо, написанное черным по белому и подтверждающее мои самые худшие опасения, привело меня в состояние буйного помешательства. Я отправился в Бейджуорси так быстро, как позволял мне мой автомобиль.

Помню, она едва переоделась к обеду в вечернее платье, когда я ворвался к ней в комнату. Как сейчас вижу ее лицо —  удивленное, прекрасное, испуганное.

—  Никому, —  проговорил я, —  никому ты не будешь принадлежать, кроме меня.

Я схватил ее за горло, сжал обеими руками и опрокинул ее на спину.

И вдруг я увидел наше отражение в зеркале. Задыхающуюся Сильвию и себя самого, душащего ее, и шрам на моей щеке, там где пуля оцарапала ее ниже правого уха.

Нет, я не убил ее. Внезапное прозрение парализовало меня, я разжал руки и позволил ей соскользнуть на пол...

Я разрыдался, и она утешала меня... Да, она утешала меня.

Я все рассказал ей, и она тоже мне рассказала, что под «одним человеком, который ее любит и нуждается в ней», она подразумевала своего брата Алана... В тот вечер мы заглянули друг другу в сердца и с того момента уже никогда больше не отдалялись друг от друга...

Однако печально жить с мыслью, что если б не зеркало и не милость божья, то я мог бы оказаться убийцей...

Но кое-что все-таки умерло той ночью —  тот демон ревности, который мучил меня так долго...

И тем не менее мне иногда хочется знать —  конечно, если я не ошибся тогда, в первый раз, —  почему шрам был на левой щеке, когда он должен бы находиться на правой, как и положено в зеркальном отражении... Следовало ли мне быть настолько уверенным, что тот мужчина —  действительно Чарльз Кроули? Стоило ли мне предупреждать Сильвию? Должна она была выйти за меня или за него?

Иными словами, так ли прочно связаны прошлое и будущее?

Я человек простой и не претендую на то, чтобы понимать подобные вещи, но что я видел, то видел, и как следствие этого, я и Сильвия теперь вместе —  как говорили в старину, пока смерть не разлучит нас. А быть может, и дольше...

Примечания

1

Ирландский город Уотерфорд издавна знаменит производством изделий из хрусталя.

(обратно)

2

Об этом деле повествует роман А. Кристи «Объявлено убийство».

(обратно)

3

Таормина —  город на восточном побережье Сицилии, курорт.

(обратно)

4

Мастер —  традиционное обращение к несовершеннолетнему в добропорядочной английской семье.

(обратно)

5

Должность начальника полиции города (за исключением Лондона) или графства.

(обратно)

6

Маргит — город на юго-востоке Англии; туристический центр, известный своим «Ракушечным гротом».

(обратно)

7

До свидания, мой друг (фр.).

(обратно)

8

Ничего себе — и не более (фр.).

(обратно)

9

«Сюртэ женераль» — французская сыскная полиция.

(обратно)

10

Система страхования с общим фондом, при которой всю сумму получает член фонда, переживший остальных.

(обратно)

11

Slack —  вялый, неактивный, медленный (англ.). (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

12

Устаревшее (фр.).

(обратно)

Оглавление

В 4:50 С ВОКЗАЛА ПАДДИНГТОН

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

   Глава 7 

   Глава 8 

   Глава 9 

   Глава 10 

   Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

   Глава 14

   Глава 15 

    Глава 16

   Глава 17

   Глава 18 

   Глава 19

    Глава 20

   Глава 21

   Глава 22

    Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

ДЕЛО СМОТРИТЕЛЬНИЦЫ

  СВЯТОЕ МЕСТО

  НЕОБЫЧНАЯ ШУТКА

  МЕРКА СМЕРТИ

  ДЕЛО СМОТРИТЕЛЬНИЦЫ

  ДЕЛО ЛУЧШЕЙ ИЗ ГОРНИЧНЫХ

  МИСС МАРПЛ РАССКАЗЫВАЕТ

  КУКЛА В ПРИМЕРОЧНОЙ

  В СУМРАКЕ ЗЕРКАЛА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg