«Тридцать второй калибр»

Тридцать второй калибр (fb2) - Тридцать второй калибр (пер. Антон Кукин) 659K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дональд Макгибни

Дональд Макгибни Тридцать второй калибр

От редакции

Очевидно, что наша книжка вскоре появится не только в легальных магазинах, но и в огромном количестве библиотек с возможностью бесплатно ее скачать. Мы не сильно против, но все-таки мы хотим заработать. Конечно, кто-то легально купит книжку, но очевидно, что таких людей будет немного (Вот вы знаете кого-нибудь покупающего электронные книги? И даже если среди ваших знакомых случайно водятся такие оригиналы, то много ли их?) Мы не собираемся лукавить и говорить, что переводили эту книгу ради удовольствия — наша цель в том, чтобы наладить конвейер регулярно появляющихся новых переводов, и только лишь энтузиазма для этого мало.

Аудитория читателей электронных книг огромна, и мы рассчитываем, что среди них найдутся читатели, которым не жалко поддержать переводческое дело. Если кто желает в этом поучаствовать — загляните в блог нашей серии deductionseries.blogspot.ru и нашу группу Вконтакте — vk.com/deductionseries.

Глава I. «Позови Джима»

Я был в раздевалке загородного клуба и переодевался после самого лучшего состязания в гольф, которое у меня когда-либо было. Только что, пройдя поле из восемнадцати лунок, я побил Пейсли с перевесом в одно очко.

Если вы знаете Пейсли, то понимаете, почему я был так рад победе. Он самый тщеславный голодранец из всех гольфистов, которые играют на столь же низком уровне, как он; добавим к этому еще и то, что обычно он обыгрывал меня. Не то, чтобы Пейсли играл лучше меня, просто он ухитряется вывести меня — стоит и глазеет на меня, когда я готовлюсь к игре, а в итоге мой драйв и апроуч[1] получаются не так хорошо.

Обычно мы быстро доходим до седьмой лунки (и я обычно лидирую), но затем разговор выводит меня из себя. Понимаете, седьмую лунку можно пройти двумя способами. В грин[2] упирается небольшая глиняная насыпь, и к лунке, которая находится прямо за ней, нужно подходить либо напролом, либо в обход.

Настоящие гольфисты играют хорошими клюшками и бьют точно в грин, а недотепы вроде Пейсли идут в обход, тратя на это два удара. Когда мы подходим к месту, в котором нужно делать выбор, Пейсли высказывает предположение, что я, наверное, пойду в обход; это заставляет меня крепко ухватиться за клюшку и вспомнить все прочитанное в учебнике по гольфу, и затем со всей силы сделать драйв — обычно он кончается тем, что мяч приземляется где-то на вершине глиняной насыпи, и для того, чтобы сделать очередной удар, нужно быть кем-то вроде горного козла. В итоге Пейсли обменивается со мной несколькими любезностями, накал страстей подскакивает вверх, а вместе с ним и мой счет.[3]

Конечно, всякий раз, в таком случае, я забываю о правильной стойке, а Пейсли так и норовит отправить мяч изящным ударом прямиком в грин, и после этого я наговариваю Пейсли такого, что он приходит в то состояние, когда можно играть в гольф веслом или баскетбольным мячом, и все же выиграть. В тот день он попытался взять седьмую лунку как положено, и хотя мы оба напортачили с ударом, но выиграл лунку все-таки я.

Я натягивал одежду, весело напевая, когда вошел Джеймс Фельдерсон. Его лицо было искажено гримасой, совершенно не свойственной Джиму — обычно именно его улыбка сохраняла мир на заседаниях всевозможных комитетов, умиротворяя недовольных участников. Он делал для этого больше, чем все остальные комитетчики, вместе взятые. А сейчас в его глазах было что-то неестественное, как если бы он выпил.

— Вы видели Хелен? — прохрипел он.

— Нет. Не сегодня, — ответил я. — Джим, что случилось? Какие-то неприятности?

Фельдерсон был моим компаньоном, с тех пор как он женился на моей сестре, Хелен. Перед обедом я ушел из офиса, а он остался в нем, и тогда он был, как всегда, бодр и невозмутим.

— Хелен сбежала вместе с Фрэнком Вудсом! — выпалил он сорвавшимся голосом.

Чтобы понять смысл его слов, мне потребовалось время, затем я схватил его за плечо.

— Джим, о чем ты говоришь?

Моя сестра бросила мужа… сбежала с другим мужчиной! Я читал рассказы о подобных вещах, но никогда не верил, что настоящие люди, люди, занимающие хорошее общественное положение, могут так опозориться. Все знали, что Фрэнк Вудс поглядывал на Хелен, и близкие друзья спрашивали меня, знает ли Джим о репутации этого человека. Я даже поговорил с Хелен, отшутившись перед друзьями, что это всего лишь болтовня старых сплетников. Было немыслимо, что она оставит Джима, дорогого старину Джима, ради Фрэнка Вудса или кого бы то ни было еще. Джим рухнул на скамейку и обернулся ко мне. Его лицо было совершенно измождено.

— Баппс, это правда! Вернувшись домой на обед, я нашел вот это на столе.

Он протянул мне измятую записку, написанную характерным почерком Хелен:

Джим, сейчас десять тридцать. Фрэнк придет за мной в одиннадцать. Он убедил меня, что любя его так, как я, будет несправедливо по отношению к тебе продолжать притворство.

Если бы у меня был другой путь, я бы пошла по нему, но ты ведь отказываешься от развода. Не хочу причинять тебе боль, но это мой выбор, попытайся понять его и простить меня.

Хелен.

Я обернулся к Джиму. Он обхватил голову руками. Двое мужчин, вышедших с теннисного корта, кивнули нам, проходя мимо.

— Что ты сделал? — спросил я.

Джим поднял голову, на нем лица не было.

— Ничего! — ответил он, безнадежно опустив руки. — Что я могу поделать? Только отпустить их и дать развод так скоро, как только возможно. Это моя вина. После того, как той ночью мы поссорились, она просила развода, и я отказал. Господи, Баппс! Если бы ты знал, как сильно я люблю ее, и как упорно я добивался ее любви! Ведь она любила меня, пока не появился Вудс.

Я спешно продолжил одеваться, попутно размышляя над семейной жизнью Джима. В свете последних событий я осознал, что и сам я отчасти виноват в сложившейся ситуации. Хелен не так уж любила Джима, выходя за него замуж. То есть, она-то любила его, но точно так же, как любила и предыдущих своих кавалеров. Она вышла за Джима, поскольку в том году подошло время выходить замуж. Она понимала, что Джим любит ее больше остальных, да и может дать больше любого другого. Ну, а я подначивал ее выйти за него, ведь он был лучшим парнем в мире, и я хотел, чтобы он стал моим свояком.

Сейчас я вспомнил, как холодна была Хелен во время помолвки: она под любым предлогом стремилась не проводить вечера с будущим мужем. Это так разъярило меня, что я упрекнул ее в присутствии Джима. Кажется, мои слова не так уж задели ее, но они задели Джима. Он пригласил меня прокатиться на его машине и долго заливал о том, что он недостоин ее, но добьется любви после женитьбы. Я так сочувствовал ему, что попытался поверить в его слова, но все же я знал Хелен так хорошо, как только может знать сестру младший брат. Я знал, что она с детства была избалована и обласкана. К родителям она не проявляла особых чувств — они были ее рабами. Я же подтрунивал и доставал ее, и это заставляло ее выбираться из раковины. Вспомнив об этом, я посоветовал Джиму вести себя с ней грубее, но если человек влюблен по уши, станет ли он слушать такие советы? Сказать ему такое — все равно, что попросить магометанина плюнуть в лицо пророку.

Они были женаты чуть больше года, когда Фрэнк Вудс прибыл в Истбрук. Он был военным и работал на французское правительство. Служил в армии папаши Жоффре[4], участвовал в рукопашном бою, носил «Военный крест» с пальмовой ветвью[5] и мог легко завладеть вниманием, рассказывая истории из своей жизни. Никто точно не знал, имел ли он право на эти награды или хотя бы на военную форму, но Фрэнк в них смотрелся очень эффектно. Он мог, стоя у камина, говорить, не называя имени героя, но всем было ясно, что «герой» и «Фрэнк Вудс» — синонимы. Он мог танцевать, ездить верхом, играть в любую игру и стрелять лучше любого из нас, а когда он садился за пианино и пел, то всякий из нас смотрел на свою жену или невесту и задумывался, а не грянет ли гром. Хоть Фрэнк в течение нескольких месяцев и был очень правильным холостяком — не проявляя неуместного интереса к женщинам, все мы тайно чувствовали, что он просто готовит сцену для большого представления.

Если бы он с самого начала обратил внимание на Хелен, это не помогло бы ему лучше сыграть роль, ведь кажущееся равнодушие к ее очарованию выводило ее из себя. Как только наша страна была вовлечена в войну, он был вызван обратно во Францию, и каждый мужчина в Истбруке облегченно выдохнул. Никто из нас не смог бы сказать, почему мы считали его подлецом, но все-таки я сомневаюсь, что в Истбруке нашелся бы хотя бы один отец, который бы охотно выдал за него свою дочь. Он был слишком хорош, чтобы стать добрым мужем. Также в нем было что-то такое, из-за чего ни один мужчина не хотел стать его другом, но, возможно, это просто из-за того, что все мы были слишком ревнивы.

В то время, как все молодые парни городка были либо во Франции, либо, подобно Джиму и мне самому, в лагере военной подготовки, Фрэнк Вудс вернулся, и на этот раз не было никакого сомнения в том, на кого он обратил все свое внимание. Пока война не закончилась, это было не настолько заметно, но потом Джим пытался разобрать завалы на работе, а Вудс времени не терял. И возможностей у него было достаточно, ведь Джим был окружен клиентами и лишь мягко пытался увещевать Хелен не тратить столь много времени на Вудса. Мое вмешательство только помогло последнему: в тот вечер, когда я рассказал Хелен, о чем судачат люди, она поссорилась с Джимом, и он вернулся к своей работе без былого энтузиазма.

Эти мысли промчались у меня в голове, и они пронеслись слишком быстро. Я одевался и думал, что надо что-то делать, но знал, что мне в жизни не понять, что именно делать-то.

— Джим, пойдем! — сказал я, схватив его за руку и пытаясь растормошить.

— Куда? — устало спросил он.

— Для начала разберемся с этим делом. Для «Сан» нет ничего лучше, чем расписать всю эту историю на первой полосе их грязной газетенки.

— Старина, ты прав! Я и позабыл о газетах. Как ужасно будет, если Хелен обнаружит, что ее имя смешивают с грязью.

— Я думал не о Хелен, — возразил я, — а о том, что подобная реклама не поможет в нашей юридической практике.

Казалось, что в нем не осталось духа, так что я затолкнул его на пассажирское место в моей машине, предпочтя самому сидеть за рулем вместо того, чтобы машиной управлял такой водитель. Зная, с какой скоростью водит Джим, я всегда считал, что баранку лучше держать в своих руках; ну, а сейчас я тем более не хотел доверять ему свою жизнь — учитывая его состояние.

Мы едва выехали на дорогу, когда из клуба выскочил кто-то из слуг.

— Мистер Томпсон! — крикнул он.

Я остановил машину и подождал, пока он не подбежал.

— Что случилось?

— Вас просят к телефону.

Я выпрыгнул из машины и отправился в клуб. На веранде располагались обычные группки пьющих чай или играющих в бридж. Пока я взбегал по ступенькам, мне казалось, что все они смотрят на меня, по крайней мере, с любопытством, если не с жалостью. Не было никакого смысла возиться с газетчиками, если все эти сплетники проведают о скандале.

Я поспешил к телефону, но захлопнул за собой дверь в кабинку. Взяв трубку, я ожидал услышать в ней голос репортера, интересующегося, а правда ли, что миссис Джеймс Фельдерсон убежала с Фрэнком Вудсом. Моему мозгу не давала покоя мысль о том, что эту новость мог услышать целый мир.

— Алло, — сказал я.

— Уоррен, это ты? — спросил голос Хелен.

— Хелен! — воскликнул я. — Где ты?

— Я дома. Уоррен, послушай! Ты видел Джима?

Ее голос был слаб и необычно тих.

— Да, да. Он здесь, со мной.

— Тогда вызови его сюда, и побыстрее! Уоррен, пожалуйста, быстрее!

— Но, Хелен…

— Пожалуйста, не задавай вопросов, — ее голос на том конце провода на мгновение запнулся. — Я… я не могу ответить сейчас, но позови Джима и побыстрее!

Аппарат щелкнул, и я выскочил из кабинки. У меня в мозгу проносились тысячи вопросов. Почему Хелен дома? Может, Фрэнк Вудс не смог явиться на свидание или решил удрать с еще с чьей-нибудь женой? Или, может, Хелен пришла в себя и смогла увидеть не только блестящую обертку, но и мерзкую сущность Фрэнка Вудса, и после этого решила вернуться к мужу? Помимо этих вопросов, догадок и надежд мое сердце переполняло благодарение за то, что непоправимый шаг так и не был сделан. Что-то вмешалось и спасло Джима от скандала и позора.

Должно быть, с моим лицом было что-то не так: когда я рассказал Джиму, что говорил с Хелен, он перебрался на водительское сиденье и задал мне только один вопрос:

— Где она?

— Дома! — выпалил я. — Мчись, как черт!

Я мог бы уберечься от последующих проблем еще до того, как сел в машину. Раздался рев мотора, грохот выхлопных газов и треск коробки передач. Мы понеслись вниз по улице с такой скоростью, что у меня на глазах появились слезы, а в сердце — благоговейный страх.

Я до сих пор не могу сказать, каким образом мы избежали аварии — по пути в город Джим ни разу не снижал скорость. Он сидел, сжав зубы и выжимая из маленького автомобиля все больше и больше газа. Трижды я видел приближение смерти в виде транспорта, пересекавшего дорогу, но каким-то образом мы снова и снова увертывались. Как-то раз легковушка и фургон почти полностью перекрыли проезд, но Джим устремился в крохотный зазор между ними, и, когда я открыл глаза, оказалось, что мы пробились вперед, оставив позади проклинающих нас водителей. После этого я забыл о своих страхах, и горячая кровь пронесла по венам восхитительное чувство, ударившее мне в голову. Мы сделали последний поворот на долгом пути к дому Джима, и мое сердце остановилось.

У входа в дом стоял автомобиль Фрэнка Вудса.

Глава II. Двое мужчин и женщина

Если бы Хелен была одна, я бы оставил здесь Джима, а сам бы ушел, ведь то, что они сказали бы друг другу, не предназначалось для посторонних ушей. Но когда я увидел машину Фрэнка Вудса, то почувствовал: может потребоваться холодная голова. Выражение лица Джима не предвещало ничего хорошего: пока он шел к дому, все его мускулы казались напряженными. У двери он замешкался, то ли позволяя мне догнать его, то ли из-за отвращения к предстоявший встрече. Как бы то ни было, мы вместе вошли в темный холл.

Хелен стояла у входа в гостиную: ее высокая фигура была выпрямлена, голова гордо поднята, одна рука была поднята, а вторая утопала в бархатных портьерах. Она была в сером дорожном костюме, пальто которого лежало на спинке стула. Рядом лежал большой саквояж. Тон ее голоса во время телефонного разговора заставил меня предположить, что мы найдем Хелен встревоженной и заплаканной, но сейчас она выглядела спокойной и собранной, как будто просто позвала нас на чай. Ничто в ней не выдавало былого волнения, кроме разве что слабо заметных следов от недавних слез. Джим же, напротив, был перепуган, его лицо было бледным, как тесто, и на нем проступили капельки пота.

Хелен жестом пригласила нас войти, и я вошел, сжимая руку Джима. Вудс стоял у окна — спиной к нам. Вся его поза была столь наиграна и выражала такое презрение, что я почувствовал, как волоски у меня на загривке встают дыбом от антагонизма к нему. Услышав нас, Вудс с презрительной медлительностью обернулся, но, увидев безмолвное страдание на лице Джима, он сам внезапно покраснел. Хелен пересекла комнату и села на диван, за которым стоял Вудс. Целый спектакль: ее выбор места, где сесть; восторженный взгляд, который она бросила на него; поза, в которой она сидела — все показывало, кого из мужчин она любит. Я потерял всякую надежду на то, что она вернется к Джиму. Хелен заговорила первой.

— Ты видел утреннюю записку?

Джим облизнул пересохшие губы и едва слышно ответил:

— Да.

— Тогда нет нужды рассказывать тебе, что я решила уйти к Фрэнку.

Ее голос был холоден. Вудс обернулся и снова выглянул в окно. Джим смотрел на Хелен собачьими глазами. Мое сердце болело, но я ничего не мог сделать.

— Почему ты вернулась? — Джим чуть ли не шептал, уставившись ей в лицо.

— Потому, что я не хочу скандала, — она опустила глаза на колени, открывая и закрывая бисерную сумочку. Очевидно, разговор вышел более сложным, чем она изначально предполагала. — Я чувствую… я надеюсь, что если смогу показать, что не люблю тебя и что я преданна Фрэнку, то твоя гордость или что-то еще вынудят тебя дать мне развод, которого я просила. По этой причине мы решили вернуться — чтобы ты дал нам возможность вступить в брак без скандала.

Грубый эгоизм этой женщины (я не мог думать о ней, как о своей сестре), холодная жестокость, даже ее чертова красота — все это пронеслось в моей голове, и что-то в ней щелкнуло. Я не мог перенести того, как Джим беспомощно стоит перед ними, а эти двое терзают его.

— Это очень тактично, — взорвался я.

— Уоррен, держись от наших дел подальше!

— Будь я проклят, если поступлю так! — ответил я. — У меня есть как минимум право брата, и могу сказать вам, что человек, пробравшийся в чужой дом, чтобы крутить любовь с чужой женой…

Вудс резко обернулся.

— Это ложь, и ты знаешь об этом.

Джим опустил руку на мое плечо. Он знал, что я был готов подраться.

— Баппс, не надо!

Кажется, он внезапно вернулся к жизни. Судя по тому, как он выставил челюсть, я понял, что к нему вернулся тот кураж, что помог ему выиграть множество дел в зале судебных заседаний.

— Хелен, ты была права. Хоть я и считаю, что твое желание избежать скандала довольно эгоистично, но думаю, что моя позиция стала одной из причин, по которым ты вернулась, за что тебе спасибо. Когда ты просила развод, я не понимал, что твоя любовь ко мне давно мертва, ведь ты подпала под влияние этого человека. В сложившихся обстоятельствах я дам тебе развод, только лишь бы ты не взялась за дело собственными руками. Но я не сделаю этого, пока не смогу убедиться, что твоя новая любовь — настоящая, что этот человек достоин ее. Если в его жизни есть что-то неприглядное, я об этом узнаю. Если в его прошлом было что-то такое, что в будущем заставит тебя страдать, я это узнаю. Ты должна понять это прежде, чем делать необратимый шаг.

Когда Джим заговорил о том, что будет копаться в прошлом Вудса, тот было вспыхнул, но в конце со смехом сказал:

— Как-то это мелодраматично, не так ли?

— Лучше мелодрама, чем трагедия, — ответил Джим.

— Хелен сказала тебе, что она не любит тебя, а любит меня. Сегодня утром она была готова вызвать скандал, оставив мужа — жить вместе со мной, открыто жить вне брака до тех пор, пока ты не дашь развод. Это вполне отвечает на твой первый вопрос, разве не так?

— Я не лучшего мнения о вас — ведь вы согласны на такую жертву с ее стороны.

— Я никогда не ожидал, что смогу одолеть любовь мужа и получить его жену, — спокойно ответил Вудс.

Я еще не видел столь убийственного блеска в глазах, как у Джима в тот момент. Каждый мужчина рассматривает соперника узким взглядом, и я ожидал, что все достижения цивилизации будут отброшены в сторону, и мужчины вцепятся друг в друга. Оба были сильны и опасались друг друга.

— Собираетесь изучать мое прошлое, будто вы отец девушки, а я — юный ухажер. Хоть я и не признаю твоего права лезть в мои дела, но все же: то, что я направлен в Америку французским правительством что-то, да значит. Они там не привыкли нанимать на службу, кого попало.

— Все это не важно, — вмешалась Хелен. — Джим, я могу спросить, что будет со мной в то время, пока ты будешь расследовать прошлое Фрэнка?

— Ты останешься здесь.

— Здесь? А где же будешь ты?

— Тоже здесь, с тобой.

Вудс обошел вокруг дивана.

— Фельдерсон, смотри! Разве ты не слышал, как Хелен сказала, что не любит тебя? Ты потерял ее…

— Держись в стороне! — хрипло рявкнул Джим.

— Она не останется здесь с тобой. Ты думаешь, я позволю ей остаться в этом доме, чтобы она терпела тебя?

— Да кто ты такой, чтобы указывать мне, что ты позволишь, а что нет? — сверкнув глазами, взревел Джим. — Ты пришел ко мне в дом, как гость, и затем украл самое ценное. Убирайся, не то я убью тебя!

Вудс побледнел. Я чувствовал, что эти двое с минуты на минуту разрешат свои вопросы раз и навсегда. Внезапно Вудс обернулся и приказал:

— Хелен, пойдем!

— Она останется здесь! — крикнул Джим.

Хелен вскочила с дивана, когда мужчины пошли друг на друга. Она шагнула вперед.

— Я уйду с Фрэнком. Мы пришли сюда скорее ради тебя, чем для себя. Мы попытались дать тебе шанс все достойно урегулировать, хотя я могла бы обойтись и без этого. Ты заверяешь, что любишь меня, но когда я попросила тебя проявить любовь, сделать то единственное, что сделало бы меня счастливой, ты отказал. А теперь ты оскорбляешь человека, который для меня дороже всех в мире. Даже если бы я когда-то любила тебя, только что сказанные тобой слова заставили бы меня возненавидеть тебя. Я никогда не любила тебя, а сейчас только презираю и ненавижу тебя!

Она хотела пройти мимо него, но Джим схватил ее за плечо. Его лицо побледнело и исказилось от ярости. Его глаза были как у безумца. Он приподнял ее и практически швырнул на диван, крикнув:

— Господи! Ты останешься здесь!

Джим развернулся и так врезал Вудсу, что тот отлетел в сторону. Ошеломленный, тот с трудом поднялся на ноги. Когда я увидел, что он сунул руку под пиджак, я ринулся на него и выбил револьвер у него из руки.

Растрепанный и ошарашенный, Фрэнк встал и посмотрел на нас взглядом разъяренного быка. Он медленно поправил галстук и откинул волосы со лба. Он взглянул на Хелен. Та рыдала на софе.

— Вас двое, так? — когда он смотрел на Джима, вся ненависть мира блестела в его глазах. — Если ты не дашь Хелен уйти со мной, то я убью тебя, Фельдерсон. Я убью тебя, и да поможет мне Бог!

Он взял пальто и шляпу и вышел из комнаты.

Джим медленно пошел к двери в холл. Он выглядел усталым и постаревшим. Я услышал, как за Фрэнком Вудсом хлопнула наружная дверь. Тогда я вышел вслед за Джимом.

Глава III. «Я бы убила его»

Я вернулся к Джиму после того, как сходил домой переодеться. Джим попросил меня остаться с ним этим вечером, и, сказать по правде, я был рад этому — отчасти из-за угрозы Вудса, отчасти из-за того, как Хелен посмотрела на Джима, проходя мимо нас и удаляясь в свою спальню. Будучи законником, я, конечно, довольно хорошо изучил нравы людей, и если я когда-либо видел на чьем-либо лице мстительность, то это была Хелен в тот самый момент.

Пока я был дома, я ничего не сказал матери — после смерти отца она очень ослабла, и я решил, что нет смысла лишний раз ее расстраивать. После того, как Хелен уйдет от Джима, у нас будет достаточно времени на то, чтобы все обсудить.

Я снова и снова вспоминал дневные события, и снова и снова мне являлось искаженное гневом лицо Хелен. Наконец, я решил поехать к Мэри Пендлетон и попросить ее переночевать у Хелен. В таком возбужденном, истеричном состоянии, Хелен способна на все, что угодно.

Мэри была словно второй сестрой для меня. Я относился к ней, как к сестре, и мы дружили так долго, что даже сплетники Истбрука перестали обсуждать наши взаимоотношения. Я бы женился на ней, захоти она того, но она относилась ко мне, как к ребенку: мои нелепые попытки проявить к ней любовь она называла «чепухой и вздором», что пресекло их. На свадьбе Хелен она была подружкой невесты, и являлась единственным человеком, способным хоть как-то повлиять на нее. Так что я почувствовал, что ее присутствие может сбалансировать покачнувшийся домашний очаг. Конечно, как бы это ни было прискорбно, я и сам потерял всякий самоконтроль: когда дело касается Джима, я за себя не отвечаю.

Я позвонил в дверь, и вскоре вышла как всегда сияющая Мэри.

— Привет, Бапкинс! — она поприветствовала меня, используя то отвратительное прозвище, которым она привыкла обзывать меня еще с детских лет. — Ты что, не ведешь учет или что-нибудь такое? В этом месяце ты уже два раза приходил ко мне.

— Мэри, у меня проблемы.

— Бедный мальчик, попавший в переделку, приходит к тетушке Мэри, чтобы все ей рассказать? — пропела она, скорчив рожицу, словно обращалась к любимой кошке.

— Мэри, брось! У меня настоящая проблема.

— Что случилось, Баппс?

— Сегодня Хелен сбежала с Фрэнком Вудсом.

— Ой, мамочки! — она сразу стала достаточно серьезной. — Баппс, куда они ушли?

— Они ушли, но вернулись. Хелен дома, с Джимом. Они пытались вынудить его дать Хелен развод. Случилась потасовка, и Вудс угрожал убить Джима, если тот не отпустит Хелен. Но затем Фрэнк надел пальто и шляпу и отправился восвояси. Хелен нуждается в твоем обществе. Остальное я расскажу по дороге.

— Хорошо, я скоро буду, — сказала она, ускользнув наверх.

Когда Мэри прижалась ко мне в машине (а прижималась она хорошо, лучше любой другой девушки), я все ей рассказал, не забыв и о той части, где я выбил пистолет из рук Вудса.

— Прекрасно, Баппс! Уверена, ты перепугался, — прокомментировала она, сверкнув глазами.

— Честно говоря, я не знал, что делаю, — засмеялся я. — Мне так жаль Джима.

Лицо Мэри омрачилось.

— Мне тоже, Баппс, но это можно было предвидеть. Джим слишком хорош для нее. Я люблю Хелен, но могу сказать, что в мужья ей годится разве что какое-нибудь животное, которое будет избивать ее. Она сможет полюбить только такого типа. Накануне свадьбы она призналась мне, что если бы Джим хоть раз проявил к ней жестокость или безразличие, то она смогла бы полюбить его до смерти. Единственная причина, по которой Хелен признает тебя или меня, так это то, что мы никогда не обращали на нее внимания, если она капризничала или дулась. Именно поэтому она без ума от Фрэнка Вудса. Появившись в Истбруке, он не обращал на нее никакого внимания.

— И если Джим будет жесток к ней, то, думаешь, она вернется к нему?

Она покачала головой.

— Нет, это другое. Сейчас, если он будет жесток, она еще больше возненавидит его.

— Что лишний раз показывает, насколько непостижимы женщины, — пошутил я.

— Что показывает твою глупость, — ответила она. — Вам бы, мужчинам, понять, что женщинам нужно давать то, чего они хотят, а не то, что, как вам кажется, они должны хотеть. Если бы вы совершенствовали свою романтичность так же, как вы совершенствуете свои юридические навыки, то женщины не были бы такой уж загадкой, какой вы их себе представляете.

— Ну, так почему же вы нам не говорите что вам нужно?

— Глупый! Это же все испортит, разве ты не понимаешь? К тому же мы сами не всегда уверены, чего же мы хотим.

Мой поднявшийся во время беседы дух вновь упал, как только перед нами появился большой дом Джима. Казалось, что несчастье отразилось на облике дома. Замечали ли вы, что, глядя на дом, можно определить, какую жизнь ведут его обитатели? Счастливую или несчастную, здоровую или в болезнях, богатую или бедную — все это заметно, как если бы стены пропитывались жизнью в доме.

Я отправил Мэри наверх, к Хелен, а сам тем временем пошел в гостиную — разыскивать Джима, но там не оказалось никого, кроме дворецкого Уикса. Он разводил огонь в очаге, ведь, несмотря на то, что еще был только сентябрь, но по ночам было уже холодно. Я схватил вечернюю газету — проверить, не появились ли в печати какие-либо известия о скандале. Я был уверен в том, что напрямую там ничего нет, но в «Сан» умудряются описывать скандалы так, что участвующие в них лица вполне узнаваемы, хоть и не называются по именам. При этом герои статей совершенно беспомощны — так все отредактировано.

Я заметил, что Уикс тратит слишком много времени на разведение огня. Несмотря на то, что он уже разгорелся, дворецкий все еще возился, подметая стружки и поправляя щипцы. Если Уикс так себя ведет, то обычно это значит, что у него есть какой-то вопрос, и он хочет услышать ответ на него. Я решил не обращать на него внимания и заставить его, наконец-то, спросить напрямую. От очага он перешел к столу, где поправил стопку книг и журналов, поглядывая на меня и стремясь поймать мой взгляд. Я же уткнулся в газету, притворившись, что она меня очень заинтересовала. Когда, в конце концов, он отошел от меня, во мне проявился гуманизм — я отложил в сторону газету и повернулся к нему:

— Ну, Уикс, что вы хотите? — спросил я.

Уикс взглянул на меня с выражением лица как у мальчишки, застуканного у банки с вареньем.

— Ничего, сэр! С… совсем ничего, — он обернулся и направился к выходу.

— Уикс, подойдите сюда, — позвал я. — Я знаю, что если ты без нужды вертишься в комнате — как это было в течение последних десяти минут, — то это значит, у тебя что-то на уме. Ну, выкладывайте.

— Сэр, я только хотел спросить, не лучше ли мне начинать искать другое место?

Это был экстраординарный вопрос. Уикс служил у Фельдерсонов с тех пор, как они поженились.

— Уикс, отчего у тебя появилась такая мысль?

Когда я взглянул на него, он казался еще более сконфуженным.

— Я не хочу показаться неучтивым и совсем не хочу лезть не в свои дела, сэр, но я ничего не могу поделать в отношении произошедшего после обеда, сэр.

Ну и ну! Я и позабыл о том, что, помимо меня, у дневных событий были и другие очевидцы.

— Уикс, а другие слуги знают об этом?

— Ну, думаю, они видели, что делала миссис Фельдерсон, и слышали ее странные разговоры.

— Что вы имеете в виду?

Уикс пытался сохранить хладнокровие. Очевидно, эта темы была неприятна его консервативной британской натуре.

— Это Энни, служанка миссис Фельдерсон, сэр, она все рассказала и всех нас расстроила. Спустившись от хозяйки, она рассказала, что миссис Фельдерсон бушует и неистовствует у себя: мол, если Фельдерсон не даст ей развод, то она прибьет его, сэр.

— Энни слышала эти слова?

— Она так говорит, сэр.

Все это было так ужасно, что я ахнул. Грязь, достойная грошового романа, попавшая в мою семью, была слишком тошнотворна. Моя сестра, сбежавшая от мужа с посторонним мужчиной, а теперь и слуги услышали об угрозах убить мужа, если тот не даст ей развод — вся эта дешевая вульгарность была мне отвратительна. Я попытался, насколько это возможно, скрыть ту бурю, что бушевала во мне.

— Уикс, с миссис Фельдерсон не все в порядке. Скажи слугам, что она очень расстроена из-за того, что один из друзей попал в аварию. В настоящее время она не в себе и не знает, что говорит. Уикс, как-нибудь успокой их! И попроси Энни побыть с миссис Фельдерсон.

— Хорошо, сэр, — он собрался уходить.

— И, Уикс…

— Да, сэр.

— Вам не нужно подыскивать другое место.

— Да, сэр. Спасибо, сэр!

Уикс ушел, и я остался наедине со своими мрачными мыслями. Хелен нужно привести в порядок. Мы с Мэри должны постараться уговорить ее вернуться к Джиму, или, если это окажется безнадежным, провести развод как можно быстрее. Меня воодушевляла только мысль о том, что мне поможет Мэри — ведь она была щедро одарена как чувством юмора, так и здравым смыслом, и это придавало мне уверенности.

В этот момент пришел Джим. Он принял ванну, побрился и переоделся к ужину, так что теперь выглядел более готовым к борьбе с трудностями, чем когда я видел его в последний раз. Лишь его взгляд показывал, насколько он был шокирован за день.

— Баппс, разговариваешь сам с собой в потемках? — спросил он вполне естественным голосом.

— Да, — вздохнул я. — Пытаюсь найти выход из этого безобразия.

Джим рухнул в кресло.

— Бапс, что бы ты мне ответил, если бы я сказал тебе, что все будет в порядке?

— И Хелен останется с тобой? — недоверчиво спросил я.

— И Хелен останется со мной.

— По собственной воле?

— По собственной воле.

— Я бы сказал, что сегодняшние события повредили твой рассудок, и что с твоей стороны не хорошо пытаться одурачить меня.

— Но, Баппс, я имею в виду именно это.

— Что ты имеешь в виду?

— Что все будет в порядке, — улыбнулся он.

— Но как? — его самодовольство чуть ли не доводило меня до бешенства.

— Баппс, ты заметил, что Вудс тратит здесь много денег? С его экстравагантным образом жизни? И как ты думаешь, откуда берутся эти деньги?

— У него контракт с французами.

— Но мне случилось узнать, что он больше на них не работает. Вот почему он так внезапно исчез, как только мы вступили в войну.

— Но он получает жалованье у французов. Должно быть, они что-то платят ему.

— А ты никогда не слышал о том, насколько крошечные деньги французское правительство выделяет своим служивым?

Это правда: Вудс жил так, будто получает жалованье десятка французских капитанов.

— Тогда это его собственные средства, — предположил я.

— В точку! Но если он богат, тогда вся моя задумка развалится. Так что здесь надо разобраться. Вудс играет на большие ставки, и я думаю, что он играет с деньгами других людей. Помнишь, как он вспыхнул, когда я захотел покопаться в его прошлом? В общем-то, это произошло случайно — я просто тянул время, но когда я увидел, как он изменился в лице, то понял, что задел его больное место. Нет, Баппс, я не думаю, что он богат.

— Но, Джим, даже если ты докажешь его никчемность, разве Хелен вернется к тебе?

Его лицо налилось кровью, и он рассмеялся.

— Баппс, разве я настолько ужасен?

От его слов у меня в горле появился комок. Я подошел к нему и почти обнял его.

— Джим, да ты красавчик…

Я услышал шаги у себя за спиной.

— Ой, Баппс! — рассмеялась Мэри. — Признайся ты мне в любви в столь же пламенных выражениях, я бы потащила тебя к алтарю!

Я вдруг покраснел от злости на себя. Она всегда могла заставить меня чувствовать себя полным глупцом.

— Стол накрыт, а я голодна! Ребята, пойдемте! — возвестила она, возглавив путь в столовую.

— Где Хелен? — спросил я.

— Она не спускалась. У нее болит голова, — ответила Мэри, бросив мне предостерегающий взгляд. — Этим вечером исполнять роль хозяйки возложено на меня.

Сев с нами за стол, Мэри выглядела так очаровательно, что я едва сдержал порыв обнять и поцеловать ее. Меня сдержало лишь воспоминание о том, что произошло в тот раз, когда я попытался так сделать.

Когда мы сели за стол, пустой стул Хелен омрачил пространство, так что Мэри попросила Уикса убрать его.

— Это слишком напоминает призрак Банко, — весело шепнула она.

— Кстати, о призраках, — обратился ко мне Джим. — Я слышал, что трудящиеся просили губернатора помиловать Залнича.

— Слишком много для них, — ответил я. — Уж если кто и заслуживает петли, так это он.

— Я знаю, но рабочее движение сильно, и, учитывая социальные проблемы в обществе, даже более могущественные люди, чем губернатор Фэллон, сочли бы целесообразным отпустить Залнича.

— Кто этот Залнич? Не думаю, что встречала этого джентльмена, — спросила Мэри.

— Это русский, который считается главарем банды, взорвавшей пароходную пристань в 1915, — объяснил я.

— Ты хочешь сказать, что его так и не повесили?

— Да! — ответил Джим. — И даже хуже: боюсь, он будет помилован.

— Неужто? — усомнился я.

— Это так! Я почти уверен! Хоть Фэллон и американец, но все-таки в первую очередь он — рабочий. Да и они угрожали ему так же, как и мне: мол, если Залнич не выйдет на свободу, то они пойдут на все. Думаю, Фэллон боится их, если не физически, то политически. Он ведь хочет переизбрания.

Джим помогал обвинению в процессе нал Залничем. На самом деле, это Джим приложил все усилия, чтобы отправить этого русского в тюрьму. В то же самое время Джим получал множество писем с угрозами — как и всякий американец, осуждавший немцев еще до того, как мы вступили в войну. Конечно, это ни к чему не привело, и вскоре общественность не обращала никакого внимания на это дело. Залнич отправился в тюрьму, но его товарищи неустанно трудились над его освобождением. Пользуясь страхом перед большевиками, рабочие смогли оказать влияние на губернатора.

Уикс унес суп и принес жаркое, когда появилась Энни. Девушка была испугана и зла.

— Мистер Фельдерсон?

— Энни, что случилось? — отозвался Джим.

— Сэр, вы сможете подняться наверх?

Мэри встала со своего места.

— Джим, я подымусь, — сказала она.

— Но она хотела видеть мистера Фельдерсона, — как-то резковато сказала Энни.

— Да, вы двое лучше останьтесь и развлеките друг друга, — решил Джим. — Баппс, разрежь мясо на порции!

— Если резать будет Баппс, то наверняка будет весело, — рассмеялась Мэри.

Джим ушел, а я занял его место. Есть одна вещь, которая удается мне много хуже, чем другим — разрезание мяса. У меня дома это происходит еще на кухне, а вот Джим гордится тем, как ловко у него получается разделать птицу, и потому настаивает на том, чтобы ее подавали к столу целиком.

— Что у нас сегодня? — спросила Мэри в то время, как я примеривался к решению своей задачи.

— Жареная утка, — ответил я, пытаясь не выдавать волнения.

— Баппс, погоди — Уикс подстелет клеенку, а я возьму зонтик.

— Не умничай, — заявил я, хватаясь за нож. — Просто смотри! Я наблюдал за тем, как Джим разделывает птицу, и теперь знаю, как это делается!

Я атаковал спину утки, но вилка сорвалась со скользкого бока и разбрызгала всю подливку.

— Смотрю, — хмыкнула Мэри.

— Ну, ты же хотела немного подливки, не так ли?

— Да, но только на тарелке.

В следующий раз я осторожно поместил вилку точно по центру грудки, и мягко надавил — теперь я вроде как приноровился, но эта тварь выскочила из тарелки.

— Да она еще жива! — приходя в ярость, воскликнул я.

— Если ты позволишь, я нарежу ее, — предложила Мэри.

— Тогда вперед! — ответил я, уступая ей место. Она легко и ловко отделила ноги, и затем раскромсала всю птицу — это можно объяснить только тем, что утка уже была подготовлена к разделке.

До нас долетели какие-то отзвуки со стороны лестницы: препирательства, хлопанье дверью и торопливые шаги. Затем в комнату ворвалась Хелен. Она была одета для выхода и яростно втыкала заколку в шляпку.

— Уоррен, заберешь меня домой? — спросила она.

Мэри обернулась к ней.

— Хелен, что случилось?

— Ох, я не могу больше оставаться здесь. Ни минуты. Довольно тяжело находиться в одном доме с человеком, которого ненавидишь, ну, а когда муж подкупает слуг, чтобы те шпионили за тобой, не спуская глаз — как будто бы ты полоумная…

Ее глаза сверкали. Мэри взяла руки Хелен в свои и попыталась успокоить ее.

— Хелен, дорогая, ты не представляешь, насколько это смешно. Никто не шпионит за тобой.

Хелен вырвалась из ее объятий.

— Так значит, ты за него! Вы все против меня, я знаю это! Уоррен привел тебя сюда только затем, чтобы ты уговаривала меня остаться с мужем. Ну, я не собираюсь этого делать, понятно? Не собираюсь! Я ненавижу его! Я бы его убила! Уоррен, если ты не отвезешь меня домой, то я уйду одна! — она была практически в истерике.

— А ты подумала, что будет с матерью? — спросил я. — Она не знает о твоей ссоре с Джимом. Если она узнает, что ты собираешься разводиться, то это может убить ее. Ты же знаешь, насколько она слаба.

Я услышал тяжелые шаги Джима, спускавшегося по лестнице.

— Мэри, я могу остановиться у тебя? — в глазах Хелен стояли слезы; казалось, что она уже на краю.

— Конечно, моя сладкая! — ответила Мэри, поцеловав ее и уводя в гостиную. — Пройдем сюда, и ты приляжешь, а я пока соберу вещи.

Когда Хелен выходила из комнаты, вошел Джим. Мэри повернулась к нам, и обвела нас взглядом, прошептав: «Все мужчины — скоты». Пока она подымалась наверх, Джим наблюдал за ней. Его лицо вновь стало насуплено.

— Догадываюсь, что мы такие, но вот никак не пойму, почему и как.

Я похлопал его по плечу и пошел за своей курткой. Понимал он это или нет, но я точно знал, что Хелен больше к нему не вернется.

Я вышел к машине и зажег огни. Бледная луна проплывала по усеянному облаками небу. Мягкий лунный свет придавал какое-то очарование дому и саду. Все это очень контрастировало с противной ссорой внутри дома, так что красота только усиливалась на таком фоне. Снаружи царила такая ночь, что, казалось, весь мир должен утопать в любви. Сама природа велела любить. Но все же тысячи мужчин и женщин забывают обо всем, кроме их мелких разногласий, и ради того, чтобы навредить друг другу, поворачиваются спиной к окружающей их красоте.

Когда Хелен и Мэри вышли из дому, я влез в машину, бормоча про себя: «Будьте прокляты мужчины, будьте прокляты женщины, будь проклято все оно!»

Глава IV. Произошло худшее

На следующее утро я опоздал в офис, ведь, вернувшись к Джиму, я допоздна говорил с ним. Кажется, когда я велел Уиксу попросить Энни побыть с Хелен, мои слова были поняты слишком буквально: когда сестра велела служанке уйти, она отказалась, сославшись на то, что «мистер Фельдерсон велел остаться». Это разожгло ссору.

Уходя от Джима, я слышал, как он ходит по своей комнате взад и вперед, один раз ночью я слышал, как хлопнула его дверь. Решив, что, возможно, ему необходимо мое общество, я подошел к его двери и постучался. Джим расшнуровывал ботинки; он пояснил, что, будучи не в силах заснуть, он выходил прогуляться. Часы на каминной полке показывали половину пятого.

Несмотря на бессонную ночь, он спустился, как обычно, в девять утра. Когда я зашел в его кабинет, на его лице не было ни следа усталости.

— Что нового? — поинтересовался я.

— Это может быть интересным, — он указал на передовицу в утренней газете.

Залнич освобожден. Губернатор Фэллон помиловал человека, причастного к взрыву пирса.

После освобождения узник выдвинул обвинение против лиц, заключивших его под стражу.

Я быстро просмотрел длинную статью. Один из абзацев привлек мое внимание. В нем цитировалось «заявление» Залнича перед газетчиками.

«Те, кто ответственны за мой арест, могут пожалеть, что я добился правосудия. Я не успокоюсь до тех пор, пока рабочий класс не узнает, до какой степени можно извратить законы в этой стране. Я пробужу рабочий люд, и они свергнут тех власть имущих, которые лишают их прав и свобод. Я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу, как наказаны те, кто притеснял меня и сотни подобных мне людей. Ни деньги, ни высокое положение не помогут им уйти от возмездия».

— Кажется, наш друг собирается много хлопотать, — прокомментировал я, прочитав вслух этот пассаж.

— «Отмщение — за мной, — говорит Залнич», — дочитал я статью.

Джим моргнул.

— Джим, ты ведь не боишься его?

— Не больше, чем раньше, Баппс, — внезапно лицо Джима помрачнело. — Хотя, если они исполнят свои угрозы и устранят меня с пути, то, может, это, наконец, расставит все на свои места? Когда я думаю о том, что Хелен наговорила мне за последний месяц, то почти хочу, чтобы все именно так и произошло.

— Звучит безвольно и глупо, — возразил я. — Совсем на тебя не похоже, Джим. Живей! Дай Хелен развод, пусть она уходит! Она того не стоит.

— Баппс, ты не знаешь, что это для меня значит. Развод с Хелен ничего не исправит. Все то время, что я знал Хелен, я идеализировал ее — я превратил ее в идола. Наверное, это глупо, но для меня она была той большой целью, ради которой стоит трудиться. Вокруг нее я выстроил всю свою жизнь. Так что, Баппс, я должен бороться за нее. Я не могу позволить ей разнести в дребезги все мои идеалы. Мне нужно заставить ее жить, как раньше.

Его тон, убийственная серьезность его слов довели меня до того, что мне захотелось откреститься от Хелен и убить Вудса. Я вышел из комнаты, будучи как в тумане, и приложил все усилия, чтобы переключиться на дело, над которым мне нужно было работать.

Пару дней я был так занят, что видел Джима, только если заходил в его кабинет за бумагами или консультациями. Я пытался выиграть дело против железнодорожной компании, хотя я и знал, что клиент может так и не заплатить мне, даже если я выиграю; но я беспокоился за престиж, который принесла бы мне победа — ведь я выступал против лучших юристов страны. Дело продвигалось, но сопротивление росло так, что у меня не оставалось времени ни на что, кроме еды, сна и работы. Фрэнк Вудс, кажется, уехал из города — то ли по делам, то ли для того, чтобы дать Хелен больше возможностей повлиять на Джима. Хелен оставалась у Мэри, и ее присутствие там маскировало разрыв с Джимом куда лучше, чем, если бы она отправилась домой, к матери.

Тем утром я только пришел из суда, когда Джим позвал меня к себе в кабинет. Его глаза триумфально блестели, и весь он был взбодрен и возбужден.

— Баппс, у тебя найдется минутка?

— Только одна, Джим. У меня выдался день из дней.

На столе лежали письма и телеграммы. Джим торжественно указал на них и воскликнул:

— Баппс, я сделал его! Это доказательства, и их хватит на то, чтобы избавиться от Вудса лет на двадцать. Конечно, я бы не стал действовать за спиной у кого-либо еще, кроме этого гада, но мне нужно было победить, мне нужно победить!

Я бросился к столу и быстро просмотрел одну из телеграмм.

— Ты начал не с того конца, но это не важно. Фрэнк Вудс растратил на азартные игры деньги, доверенные ему французскими властями. Он рассчитывал на то, что контракты с производителями бипланов помогут ему выпутаться, да еще и прибыль принесут. Но конец войны и массовая отмена военных контрактов погубила его затею. Чтобы скрыть растрату, он взял займ в Капитолийском банке, и сейчас они хотят получить деньги обратно.

— Джим, как ты все это выяснил? — выдохнул я.

— От друзей, Баппс, от хороших друзей. От людей, которые знают, что раз уж я запросил какую-то необычную информацию, то, значит, я в ней нуждаюсь и не стану злоупотреблять их доверием.

— И теперь, когда она у тебя есть, что ты будешь с ней делать?

— Я отправил сообщения Вудсу на адрес квартиры и в его клуб, в них говорится, что я хочу увидеться с ним. Я знаю, что он чертовски занят над тем, чтобы получить от правительства контракт относительно почтовых самолетов. Если он его добьется, то, вероятно, сможет продлить старый кредит в банке, но если все узнают о том, как он использовал деньги, доверенные ему французами, то для него это будет означать небо в клеточку.

— Будь осторожен, когда встретишься с ним, — предостерег я. — Ты же знаешь, что он может перейти границы, чтобы спастись.

— Он совсем как Залнич. Я дам ему три дня на то, чтобы уладить все дела и скрыться. Если он не исчезнет, то я передам все доказательства Капитолийскому банку.

— Ты собираешься рассказать об этом Хелен?

Джим на мгновение задумался.

— Я еще не решил. Будь я уверен, что Вудс тихо-мирно испарится, я бы оставил ее в неведении. Но я боюсь, что он может использовать ее для самозащиты.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не настолько слеп, чтобы не замечать, как Хелен им увлечена. Если у него хватит наглости снова попросить ее бежать вместе с ним, то, думаю, она может согласиться, и тогда это свяжет мне руки.

— Ты хочешь сказать, что отказался бы от преследования Вудса ради Хелен? Это глупая сентиментальность.

— Ради Хелен я и делаю все это. Не то, чтобы я остановился из-за того, что она с ним. Но мои руки связывает то, что в таком случае его долги были бы оплачены деньгами Хелен.

— Деньгами Хелен? У нее их не так то много, насколько я знаю.

— Баппс, она довольно богатая женщина, — вспыхнул Джим. — Когда я уходил в армию, я хотел обеспечить ее на время моего отсутствия, так что я передал ей мои железнодорожные акции, чтобы она смогла получать дивиденды. Вернувшись, я не просил их у нее обратно, тем более что в свете наших последних разногласий, она могла бы решить, что я ей не доверяю.

— И ты думаешь, Вудс об этом знает?

— Конечно, знает! — выпалил Джим. — Она, должно быть, рассказала ему. Как думаешь, почему он так долго тянул до того, как закрутить любовь с Хелен? Сейчас мне это до того очевидно, что я поражаюсь собственной тупости!

Я взглянул на часы.

— Батюшки, Джим! Ты чуть было не проиграл мое дело. Через три минуты мне нужно быть в суде. Если можешь, то попридержи коней, пока я не вернусь обратно.

Я запрыгнул в лифт и как раз вовремя успел на заседание. Утренние новости так приподняли мое настроение, что я был исполнен духа. Все шло, как по маслу. Мое итоговое изложение дела стало настоящим логическим шедевром — я так говорю, поскольку мой клиент получил достойное решение суда.

В жизни молодого адвоката нет более сладкого момента, чем тот, когда его поздравляет опытный коллега, заслуживший хорошую репутацию. Моя чаша была наполнена до краев, и, честно говоря, за обедом я не так уж много думал о делах Джима. Ведь я обедал со Стивенсоном и Макгвайром, советниками «L.L. & G.». Их прогнозы относительно моего будущего были так хороши, что мне вполне простительно некоторое головокружение — от такой похвалы оно могло бы появиться не только у меня.

В половине второго я вернулся в офис, чтобы рассказать Джиму о выигрыше в суде. Еще до обеда я настроился на то, что в честь победы можно провести день на поле для гольфа, но сгустившиеся еще утром облака в два часа разродились моросящим дождем. Когда я принес радостную весть, Джим сидел за столом в своем кабинете. Он встал и схватил меня за руку.

— Молодец, Баппс! Я знал, что ты сможешь! Здорово, что твои дела идут в гору.

— Что-нибудь произошло за время моего отсутствия?

— Да. «Первый национальный» телефонировал около восьми часов. Они сказали, что Хелен хочет занять довольно крупную сумму под залог ее железнодорожных акций. Они решили, что, по-видимому, это деньги для меня, и поинтересовались, могу ли я подождать несколько дней.

— И о какой сумме речь?

— Пятьдесят тысяч долларов.

— Акции столько стоят?

— Да, они стоят в два раза больше. Вот поэтому мне нужно действовать с осторожностью. Она может продать их за пятьдесят тысяч любому брокеру за пять минут.

Я присвистнул.

— Ну и ну! Пятьдесят тысяч. Должно быть, Вудс попросил ее об этом, зная, что ты охотишься за ним.

— Это начало войны. Я рассказал банку, что знаю о деньгах, и что у меня не будет никаких неудобств, если кредит задержится на пару дней. Фактически я попросил Шервуда, кассира, не выдавать кредит, пока он не увидится со мной.

В этот момент зазвонил телефон. Джим взял трубку.

— Алло… Да… Вудс? … Где вы? … Понимаю … Точно в восемь тридцать? … Буду там … Да, я понимаю, я буду там.

Он повесил трубку и весело взглянул на меня.

— Туфли начинают жать, Баппс. Вот и Вудс. Он просил меня поговорить с ним наедине — в загородном клубе точно в восемь тридцать. Сказал, что хочет видеть меня из-за дела, которое касается нас двоих.

— Он попросил тебя о разговоре наедине?

— Да. Он ясно сказал, что я должен прийти один и точно в срок.

— Джим, — возразил я, — ты не можешь идти туда один. Встречаться с этим человеком наедине чертовски опасно.

— Баппс, никакой опасности нет, к тому же я буду не один — со мной пойдет Хелен.

Он вынул из нижнего ящика стола кожаный портфель и сложил в него письма и телеграммы.

— Я в его присутствии покажу Хелен, что он за человек: что вся его любовь к ней объясняется только деньгами, которые я ей дал. Они нужны, чтобы спасти его шкуру. Я искореню из ее сердца все чувства, которые у нее были к нему. Я думаю, что после этого она не только вернется ко мне, но и полюбит меня еще больше. Неважно, насколько придется рассечь руку или ногу, если при быстрой и искусной операции они срастутся снова, став еще лучше, чем раньше. Думаю, я выиграю, Баппс.

— Но все же я считаю, что тебе лучше прихватить оружие — вдруг он выкинет какой трюк.

— Раз ты так хочешь, то я так и сделаю. Хотя, что бы ни произошло, использовать его не буду.

Я вышел из офиса, обеспокоенный мыслями о том, что Джим собирается встретиться с таким опасным и отчаянным человеком, как Фрэнк Вудс. Когда парень такого толка видит, что на горизонте маячит тюрьма, он способен на все. Да и сама Хелен, учитывая, что она без ума от него, может стать еще одной опасной деталью. Мне совсем не нравилось, как выглядит ситуация.

Я забрался в машину и медленно поехал по мокрой, скользкой улице. Лобовое стекло было усеяно каплями дождя, так что я опустил его, чтобы лучше видеть дорогу.[6] Осенний дождь бил мне в лицо, смывая мрачные мысли. В конце концов, никто не станет совать голову в петлю палача, как бы он не был мстителен. Ведь мы живем в двадцатом веке, когда никто не может намеренно нарушать закон. Фрэнк Вудс не стал бы публично приглашать Джима на встречу, если бы собирался причинить ему вред. Узнав, насколько осведомлен Джим, и поняв, что игра окончена, Фрэнк тихо покинет город. Конечно, Хелен разочаруется в Вудсе, узнав о его недобросовестности и мошенничестве. Ведь ни одна женщина, тем более такая гордая, как Хелен, не может узнать, что была обманута, и не возненавидеть одурачившего ее человека.

Я остановился на Юниверсити-Юнион и обнаружил, что игровая комната переполнена игроками в бридж. Послеобеденный дождь заставил гольфистов переключиться на карты. Один из них, а именно Терри О'Коннел, как раз уходил, и я занял его место. Я играл до семи, а затем отправился домой поужинать. Дождь прекратился, и прохладный свежий ветер вызвал рябь на лужах и быстро высушил тротуары. Намечавшийся зябкий вечер не испортил моего настроения — я предвкушал теплый уют своего кабинета и хорошую книгу.

Я только что закончил свой одинокий ужин (мать не выходила из своей комнаты), и я устроился перед камином, в халате и тапочках, когда раздался телефонный звонок. Отложив книгу, я попытался придумать какой-нибудь предлог, чтобы остаться дома, если это мои засидевшиеся за бриджем приятели хотят, чтобы я вернулся в клуб. Но на том конце провода был совсем незнакомый голос.

— Мистер Томпсон?

— Да.

— С машиной вашего зятя произошел несчастный случай.

— Что? Где? Кто говорит? — задыхаясь, выпалил я.

— Говорит капитан Уэдсворт из полицейского участка северного округа. Ваш зять попал в аварию на втором мосту по Блендесвилл-роуд. И мистер, и миссис Фельдерсон тяжело ранены.

— Где они? — с трудом выдавил я, страх пережал мне горло.

— Их доставили в госпиталь Святой Марии.

Я отшвырнул телефон и спешно принялся одеваться. Я выбежал, сел в машину, и помчался через тьму мокрых улиц, не обращая внимания на ограничения скорости. Вырвавшийся из серой мглы корпус госпиталя маячил освещенными окнами. Взбежав по лестнице, я направился прямиком в кабинет врача. Там беседовали три медсестры.

— Вы можете сказать мне, где находятся мистер и миссис Фельдерсон?

— Это те люди, что попали в аварию?

Я кивнул.

Одна из медсестер провела меня в большую палату на втором этаже. Когда мы подходили к двери, оттуда вышел молодой интерн (так сказала мне медсестра). Он задумчиво протирал очки.

— Я — Уоррен Томпсон, зять мистера Фельдерсона, — объяснил я. — Скажите, насколько серьезно пострадали мистер и миссис Фельдерсон?

Он водрузил очки обратно на нос и с сочувствием взглянул на меня.

— Мистер Фельдерсон мертв, а миссис Фельдерсон при смерти.

Глава V. Авария или убийство?

Чувствовали ли вы когда-нибудь, что весь мир остановился? Со мной именно это и произошло, когда я услышал, что умер Джим. Должно быть, я на несколько минут обезумел, во всяком случае, мне сказали, что я вел себя соответственно.

Трагические новости порой притупляют чувства — это как онемение после потери конечности, когда боль проявляется лишь спустя какое-то время. Но что касается меня, то известие о смерти Джима моментально пронзило мой мозг. Оно так сильно било по моим чувствам, что меня просто свело. Я чувствовал, будто бы умер я сам, и мой дух, лишенный солнечного света жизни, уносится в адскую тьму. В моей голове эхом отзывалось: «Джим мертв; здоровый, счастливый, добродушный Джим — мертв».

Они дали мне что-то, думаю, аммиак, и в моей голове начало проясняться.

— Я могу увидеть миссис Фельдерсон? — спросил я у интерна. Это он дал мне аммиак.

— Боюсь, что нет, — ответил тот. — Она практически на операционном столе.

— Значит, есть шанс спасти ее? — я схватил его за руку.

Он медленно покачал головой.

— Боюсь, только один шанс из тысячи. Тяжелое сотрясение мозга сопровождалось смещением одного из позвонков. По счастью, доктор Форбс оказался здесь. Если кто и сможет ее спасти, то это он, — интерн поднялся со своего места. — А теперь, мистер Томпсон, я советую вам отправиться домой и хорошо выспаться. Здесь вы ничем помочь не сможете, и при любом исходе следующие несколько дней будут очень загруженными.

— Вы сможете позвонить мне и сообщить о результате операции? — быстро спросил я.

— Я бы на нее не слишком рассчитывал, но я дам вам знать.

Он развернулся и ушел в палату Хелен. Когда дверь была открыта, за ней было видно что-то вроде коляски, только без верха. На этом столике на колесиках находился белый сверток, из которого раздавались стоны. Дрожа от ужаса и накатившей тошноты, я побежал по лестнице и не останавливался, пока не сел в машину и не умчал прочь.

В пути я пришел в себя и вспомнил о том, что, помимо меня, есть и другие люди, которых затрагивает эта трагедия, и которые должны быть извещены. Остановившись у аптеки на углу, я позвонил Мэри. Матери не стоило говорить до тех пор, пока врачи не заверят меня, что она сможет перенести такой удар.

Мэри проявила сочувствие и нежность, не пустившись в пустословные расспросы, как это сделали бы иные женщины. Она только спросила, был ли я на месте аварии, и когда я ответил, что нахожусь в пути, поинтересовалась, не требуется ли мне ее присутствие. Поскольку было уже больше десяти часов вечера, и снова начался дождь, я ответил «нет» и добавил, что приду повидаться с ней утром.

Когда я выходил из телефонной будки, аптекарь с любопытством посмотрел на меня.

— Вы кажетесь ужасно разбитым, — прокомментировал он.

— Мне немного не по себе, — ответил я, кутаясь в плащ.

— Позвольте дать вам кое-что, что приведет вас в порядок, — предложил он. Я согласился, и он, пройдя к полке, высыпал какой-то порошок в стакан. Аптекарь добавил немного воды, и жидкость в стакане весело зашипела. Я залпом выпил ее и, вернувшись в машину, отправился ко второму мосту на Блендесвилл-роуд.

Напиток взбодрил меня, и по пути к месту происшествия я начал перебирать в уме события последних дней, впервые задумавшись, связаны ли они со случившейся трагедией. Капитан Уэдсворт сказал мне, что произошла авария. Мог ли Фрэнк Вудс каким-либо образом быть к ней причастен? Нет, конечно, нет — ведь Хелен была в машине, и он, конечно, не стал бы подвергать опасности ее жизнь. Но ведь Вудс не знал, что она в машине. Он сказал Джиму, чтобы тот приехал один, даже настаивал на этом. Это Джиму пришло в голову взять с собой Хелен.

Мое сердце делало сто ударов в минуту. Теперь, наткнувшись на эту мысль, я всеми фибрами души чувствовал, что Фрэнк Вудс каким-то образом несет ответственность за произошедшее. Я пытался выжать из машины как можно большую скорость. Конечно, место происшествия о чем-то скажет. Я решил изучить каждый дюйм земли в поисках улик. Вудсу придется доказать, что он не имеет никакого отношения к аварии, прежде чем я поверю, что он невиновен.

Я выехал на холм, с которого был виден мост, внезапно занявший такое важное место в моей жизни. Мост лежал внизу холма, на полпути между городом и загородным клубом, в уединенной части трассы. Вокруг не было домов — город был далеко, а почва была совсем не пригодна для ведения сельского хозяйства. Фактически, на пустынном пространстве было лишь одно или два крупных дерева, которые вносили хоть какое-то разнообразие в скалистый пейзаж, состоявший из колючих кустарников. На мосту произошло несколько аварий, случившихся из-за его узости, которая не давала возможности разминуться двум автомобилям. По пути в клуб автомобилисты обычно набирали скорость, спускаясь с холма, и если у моста они встречали встречный автомобиль, то лишь умелое вождение и хорошие тормоза спасали их от аварии. Несколько раз об этом сообщалось властям, но те ничего не предприняли ни для того, чтобы расширить мост, ни для того, чтобы предупредить водителей об опасности.

Достигнув вершины холма, я увидел, что у подножия стоят два автомобиля. Я заметил, что их огни как бы мигают, то есть перед ними ходят люди, заслоняя свет, что уверило меня в том, что собралась небольшая толпа любопытствующих. Приблизившись к ним, я затормозил и остановился на обочине. К моей машине подошел полицейский.

— Инспектор Робинсон, сэр?

— Нет, — ответил я. — Меня зовут Уоррен Томпсон, я зять попавшего в аварию мистера Фельдерсона. Сержант, что произошло?

— Это снова из-за моста, сэр. Я говорил шефу, что с ним надо что-то делать. Это третья авария за полгода. Мы пытались найти второй автомобиль.

— Второй автомобиль?

— Тот, из-за которого мистер Фельдерсон свалился в кювет. Должно быть, он, как обычно, быстро ехал — я уже предупреждал его, как будто знал, что он столкнется с кем-то на мосту. Он слишком быстро затормозил, свалился с дороги и соскользнул в ручей.

Представив себе все это, я вздрогнул. Один из автомобилей развернулся, и его фары осветили колеса перевернутой машины Джима. Она выглядела, как чудовище с переломанным хребтом. Это был огромный фаэтон, ходовая часть которого в результате аварии была перекручена и разбита. Вокруг него собралось несколько человек, они рассматривали автомобиль, подсвечивая себе амбарным фонарем.

— Где были найдены тела? — дрожащим голосом спросил я.

— Миссис Фельдерсон была на берегу. Скорее всего, ее выбросило, когда автомобиль сошел с дороги. Тело мистера Фельдерсона было под машиной.

Хотя меня передернуло при мысли о том, что Джима раздавила такая махина, я все же поблагодарил Бога за то, что его смерть, по-видимому, была мгновенной.

— Сержант, вы знаете, кто их нашел?

Он указал мне на человека, стоявшего у обломков.

— Вот этот человек. Он нашел их и доставил в госпиталь, отправив одного из своих товарищей сообщить о случившемся в полицию.

Очевидно, этот человек услышал наш разговор — он подошел к нам.

— Это инспектор? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Я зять мистера Фельдерсона.

— Ох, извиняюсь! Выражаю глубочайшие соболезнования.

— Спасибо. Можете рассказать, как вы узнали об аварии?

— Я по делам ездил в Блендесвилл и возвращался с группой друзей. Когда мы приблизились к мосту, один из них заметил в ручье перевернутый автомобиль, и мы остановились. Сначала мы нашли миссис Фельдерсон — так как услышали ее стоны. Мы подошли к машине, и, поскольку нас было четверо, мы смогли приподнять ее и вытащить из-под нее мистера Фельдерсона. Мы знали, что женщина еще жива, но никто из нас не был врачом, так что мы не могли понять, жив ли мистер Фельдерсон. Мы отнесли их в наш автомобиль, и поспешили в госпиталь святой Марии, высадив одного из моих друзей у отделения полиции, чтобы он сообщил им о произошедшем. Потом мы вернулись сюда, решив, что можем потребоваться следствию.

— Когда вы ехали по этой дороге, вы видели впереди себя какой-нибудь автомобиль? Какая-нибудь машина, двигавшаяся в ту же сторону, пропустила вас вперед?

— Ехавший перед нами автомобиль свернул на Миллерстаун-роуд где-то за десять минут до того.

— Вы думаете, что та машина была в какой-то степени виновна в аварии?

— Конечно, в нашей ситуации никто не может быть уверен, но я в этом не сомневаюсь. Он умчался от нас.

Пока мы разговаривали, подъехал еще один автомобиль, и наш полисмен сразу же отправился к нему. Сейчас он возвращался к нам в сопровождении низкого, коренастого человека в штатском.

— Я — расследующий это дело инспектор Робинсон, — сказал он. — Это вы обнаружили аварию? — спросил он у моего собеседника.

— Да, инспектор. Меня зовут Пикеринг. Я сотрудник страховой компании.

Он пересказал, как он наткнулся на аварию, человеку в штатском, а тот все это время крутился вокруг автомобиля. В конце он попросил Пикеринга показать, где находились тела.

— Ужасно, ужасно, — повторял инспектор, — страшная авария, действительно страшная, но такого вполне можно ожидать при том, насколько быстро они ездят. Если они так рискуют жизнями…

— Инспектор, — оборвал его я, — за рулем был мой зять. Он, конечно, любил скорость, но никак не был беспечным водителем. До этого он ни разу не попадал в аварии.

Но коротышка буркнул на меня:

— Так всегда бывает. Они рискуют дюжину раз, и это им сходит с рук, а затем — бац!

— И вы не собираетесь искать второй автомобиль?

— Какой автомобиль?

— Двигавшийся навстречу и вызвавший эту аварию.

— Вы знаете о таком автомобиле?

— Он должен был быть. Все случавшиеся здесь аварии происходили при участии двух машин. Тем более что мистер Пикеринг видел автомобиль, развернувшийся обратно за десять минут до аварии.

Робинсон уставился на мистера Пикеринга, как если бы мы с ним сговорились с какой-то противозаконной целью.

— Вы видели такую машину? — рявкнул он на Пикеринга.

— Она свернула с Миллерстаун-роуд и поехала по направлению к городу за десять минут до того, как мы обнаружили тела, — спокойно ответил Пикеринг.

— Почему вы не сказали об этом? — резко спросил детектив. — Как выглядела та машина?

— Это был черный лимузин со спицованными колесами. Я не заметил номер.

Кажется, к инспектору Робинсону вернулось настроение.

— Ну, мы найдем его, — сказал он, потирая руки. — Так-то лучше. Так-то много лучше. Но если бы вы сразу же рассказали мне об этом, то мы бы сэкономили уйму времени.

Он обернулся к полицейскому на мотоцикле.

— Фини, отправляйся в Миллерстаун и разузнай о черном лимузине с колесами на спицах, останавливавшемся здесь между восемью и девятью часами.

К нам подошел ранее незаметный в темноте человек. Это оказался долговязый фермер, он заговорил медленно, но решительно.

— Думаю, могу вам помочь. Этот черный лимузин проезжал через Миллерстаун около половины девятого. Он чуть было не сбил меня.

— Вы живете в Миллерстауне? — спросил инспектор.

— Да! Я пришел посмотреть на аварию.

— Этот автомобиль останавливался в Миллерстауне?

Фермер хихикнул и откашлялся.

— Он даже не притормозил.

— Можете рассказать нам что-нибудь еще? — спросил я.

Инспектор гаркнул на меня:

— Это я веду расследование, мистер… как вас там.

Фермер почесал голову.

— Ну, ничего особенного, как по мне так автомобиль пронесся слишком быстро чтобы толком рассмотреть. Я видел только что в нем полным-полно народу. И еще — у него была разбита лампочка сзади, и не было номерного знака.

— Вы уверены в этом? — спросил инспектор.

— Конечно, уверен, ведь я и пришел чтобы рассказать об этом.

Инспектор снова обратился к Фини, который внимательно слушал в сторонке.

— Фини, пойди скажи шефу, чтобы разослал приказ всем полицейским: выследить черный лимузин с колесами на спицах, разбитым задним габаритом и без номерного знака! — затем инспектор обернулся к фермеру. — Мой друг, благодарю вас за информацию. К завтрашнему вечеру мы найдем эту машину и всех, имеющих к ней отношение. Вот наглецы — сбежали после аварии! Чертовы негодяи — люди умерли, а они удрали! Да я их на гриле поджарю!

Злобный маленький сыщик, быстро перескакивающий с одной версии на другую, напомнил мне собачонку, облаивающую каждый автомобиль.

Я пожелал ему доброй ночи, пожал руку Пикерингу и направился к своей машине, когда подъехал еще один автомобиль. Из него выпрыгнули три человека, и когда они проходили мимо фонаря, я узнал в них Лауренса Брауна и Фреда Пейсли из клуба; третьим был Фрэнк Вудс. Когда я увидел его самоуверенную фигуру, ненависть к нему, казалось, переполнила меня, так что дыхание перехватило. Я не мог отделить его образ от произошедшей трагедии. Когда фермер сказал, что черный лимузин был наполнен мужчинами, я догадался, что Фрэнк Вудс не мог быть одним из них, но все равно я не доверял этому человеку.

Увидев меня, Ларри Браун сжал мою руку.

— Проклятье, старина, даже не могу сказать, насколько я сожалею.

Пейсли похлопал меня по спине.

— Томпсон, если мы можем что-то сделать…

Я покачал головой, из моих глаз потекли слезы. Ребята дали мне понять, как много я потерял. Вудс не присоединился к нам. Он знал, что если попытается выразить мне сочувствие, то после всего произошедшего я могу придушить его за лицемерие.

— Джим умер на месте? — спросил Браун.

— Да. А у Хелен остался лишь один шанс из тысячи.

— Она была здесь? — хором спросили оба. — Нам в клуб позвонили и передали, что Джим погиб, но о том, что она была с ним, мы не знали.

Они переглянулись друг с другом и покосились на Вудса, стоявшего в сторонке, у перевернутого автомобиля.

— Ларри, лучше сразу скажи ему, — пробормотал Пейсли.

— Разве он не знает? — спросил я.

— Конечно, нет, — ответил Браун. — Он же был в клубе вместе с нами. Боюсь, это станет потрясением для него.

Он отошел к Вудсу, взял его за руку, и они ушли во тьму. Мы услышали сдавленный вскрик, и в следующее мгновение Вудс подбежал к нам. Его лицо было искажено от ужаса, а глаза чуть ли не вылезали из орбит.

— Томпсон, скажи, что он лжет! Скажи, что он лжет! — кричал он. — Ведь Хелен не было в той машине?

Старое подозрение вернулось ко мне, и по мне пробежал холодок.

— Это правда, — ответил я. — Миссис Фельдерсон на грани смерти, она в госпитале.

Со сдавленным стоном Вудс опустился на землю, закрыв лицо руками.

Глава VI. Улика и вердикт

Я в смятении поехал домой. Выражение лица Вудса и горячность его слов убедили меня в том, что он каким-то образом ответственен за смерть Джима. Я несколько часов ходил взад и вперед по комнате, пытаясь выстроить дело против него. Он поклялся убить Джима, если тот не позволит Хелен уйти от него, и он должен был знать, что Джим не только попытается удержать Хелен, но и добудет сведения, которые могут быть очень опасны. Фрэнк запланировал выяснить отношения с Джимом в загородном клубе, зная, что там будет немноголюдно, ведь ночь будет холодная и сырая. Он настоял, чтобы Джим прибыл туда один ровно в половину девятого. Все указывало на вину Фрэнка, и я чувствовал, что должен раздобыть доказательства этой версии.

Я знал, что должен выспаться, но конечно, не мог заснуть. Дважды я звонил в госпиталь, чтобы справиться о состоянии Хелен, но они ничего толком не ответили. Операция прошла успешно? Да, она перенесла ее. Хелен выздоровеет? Ну, об этом они не могут говорить. Они дадут мне знать, если появится шанс. Я отправил телеграмму дяде Джима, единственному родственнику, с которым он переписывался. Я попросил его сообщить о произошедшем всем, для кого это важно.

К пяти утра, когда рассвет задымился в окнах, я свалился на кровать. Внезапно я понял, что ужасно устал, хотя мой мозг все еще гудел, как мотор. В моем уме проносились события последних дней: мстительный взгляд Хелен после драки Джима и Вудса; кушетка со стонущим свертком в госпитале; опрокинутый автомобиль, выхваченный из тьмы светом фар других машин; и, наконец, лицо Фрэнка Вудса в тот момент, когда он услышал о том, что в машине была и Хелен. Осознавая, что нужно встать и закрыть окно, в котором утренний ветерок лениво колышет занавеску, я внезапно уснул.

Проснувшись, я обнаружил, что комнату заливает солнечный свет. Часы на каминной полке показывали, что уже за девять. Мое тело свело, и я почувствовал себя выдохшимся из-за того, что спал в одежде. Только после холодного душа я почувствовал прилив сил, достаточный для того, чтобы приняться за намеченное ночью.

Но, подобно внезапно разболевшемуся зубу, меня снова поразило осознание того, что Джим мертв. Вместе с этим осознанием пришла и тревога за Хелен, так что я вновь позвонил в госпиталь. Они сказали лишь, что она не пришла в сознание, но, кажется, спокойно спит.

Я пошел в офис и сказал стенографистам, что они могут взять отпуск до похорон, и скрылся в кабинете. В нем я обнаружил инспектора Робинсона, спокойно читавшего корреспонденцию из стола Джима. Он спокойно встретил мой сердитый взгляд.

— Доброе утро, мистер Томпсон. Я подумал, а вдруг что-то здесь имеет отношение к делу, — он махнул рукой в сторону корзины для бумаг под столом Джима.

— Вы нашли черный лимузин? — спросил я.

— Конечно, мой дорогой, конечно! Мы нашли не только автомобиль, но и людей, находившихся в нем, но они ничего не знают об аварии. Мое первое мнение было верным, и я знал, что оно подтвердится. Фельдерсон неосторожно вел машину, увидел мост, нажал на тормоза, его занесло, и он погиб.

— Но отчего он затормозил?

— Я подумал об этом, — улыбнулся инспектор. — Все логично. На мосту есть выпуклость, и он, конечно, не захотел, чтобы миссис Фельдерсон тряхнуло.

— И он так лихо завернул, что она вместо этого вывалилась из машины, — хмыкнул я. — Все это чепуха. Я сотни раз проезжал по этому мосту, и меня совсем не трясло.

— Как бы то ни было, это не важно, — рявкнул на меня Робинсон. — Вы не можете делать из этого дурацкую загадку. Мистер Фельдерсон внезапно ударил по тормозам — может, из-за собаки или кролика, и в итоге его занесло в кювет.

— Это важно! — сердито выпалил я. — У него была причина, по которой он начал тормозить. Он испугался столкновения с кем-то или чем-то. Кто был за рулем второй машины?

— Сын великого человека, Карл Шрайбер.

— Карл Шрайбер? Сын немецкого социалиста, арестованного за уклонение от призыва? — я ухватился за руку инспектора. — Живее! Кто еще был с ним в машине?

Робинсон, нахмурившись, взглянул на меня.

— Два репортера из «Сан», парень по фамилии Педерсон, Отто Мецгер и тот вышедший из тюрьмы русский, Залнич.

— Залнич! — обрадовано вскрикнул я.

Залнич. Человек, поклявшийся отомстить за то, что Джим отправил его в тюрьму. Мецгер, бывший его соучастником. Шрайбер, ненавидевший как Джима, так и американизм, поборником которого Джим являлся. Я не знал Педерсона и двух репортеров, но было ясно, что все они того же поля ягоды. Великолепная компания бандюганов, мечтавших избавиться от Джима. Вероятно, они узнали его по фарам (они у Джима мощные) и решили, что представилась удобная возможность. Они двинулись на него, будто бы намереваясь врезаться, что заставило его съехать в кювет. Он внезапно затормозил и перевернулся. Все эти мысли пронеслись у меня в голове в тот момент, когда я услышал имена пассажиров черного лимузина.

— Инспектор, я полностью убежден в том, что люди из черного лимузина ответственны за аварию, — сказал я.

— Почему вы так думаете? — спросил тот, пристально посмотрев на меня.

— Потому что у всех них были причины ненавидеть и бояться моего зятя. Выйдя из тюрьмы, Залнич успел поклясться, что хотел бы разобраться с теми, кто его туда посадил. С Мецгером то же самое. Что касается Шрайбера, то я уверен, что если бы у него была возможность устроить аварию для мистера Фельдерсона, то он бы ее не упустил.

— Вы безумны, — усмехнулся Робинсон. — Все это ваши выдумки. Как бы они узнали, что это машина вашего зятя?

— По ярким фарам. Только у одной машины в штате такие яркие фары. Машина мистера Фельдерсона до того быстра, что полиция иногда пользовалась ею, и он раздобыл разрешение установить эти фары, как вы вероятно, знаете. Также вечером было достаточно темно, чтобы использовать фары, а их свет выделял машину за сотню футов. Да и вне зависимости от того, были ли включены фары, такую большую машину трудно не узнать.

Инспектор был впечатлен. Я мог заметить это по его задумчивому взгляду. Мысленно он уже арестовывал их.

— Но я не могу задержать этих людей, основываясь на таком незначительном свидетельстве, — пояснил он.

— Никто этого от вас и не требует, — резко ответил я. — Все, чего я хочу, это чтобы вы помогли мне выяснить, где все они находились во время аварии.

Предложение помогать явно не вдохновило Робинсона. Пока я говорил, я заметил свою ошибку — надо было поменять наши роли местами.

— Мистер Томпсон, вам лучше не вмешиваться, — сказал он, подымаясь на ноги. — Понимаю, что вы слишком взволнованы, чтобы признать, что эти люди никак не связаны с гибелью мистера Фельдерсона. Но не волнуйтесь — дело в хороших руках. Мы, профессионалы, можем сделать намного больше, нежели любители. Оставьте это дело мне!

— Пусть так и будет, — уступил я. — Принимайтесь за работу, и дайте знать, если что-то выясните.

С минуту Робинсон стоял, вертя в руках свой котелок. Я знал, о чем он думает.

— Кстати, я оплачу все расходы, — добавил я.

— Ну, мистер Томпсон, с вашей стороны это очень любезно. Я не собирался предлагать ничего такого, но это очень поможет.

Я протянул ему несколько банкнот, и он с удовлетворением спрятал их в карман.

— Мистер Томпсон, ни капли не беспокойтесь. Мы еще поймаем этих пташек. Все это время я был совершенно уверен, что они имеют к произошедшему какое-то отношение. На вас работает лучший человек в отделе.

С этими словами он лихо надел шляпу и выскочил за дверь. Я вспомнил о своем обещании увидеться с Мэри, и о том, что я отослал стенографистов. Было прекрасное утро, наполненное всеми пряными ароматами бабьего лета. Синее небо было исполнено белоснежными облаками. Капли вчерашнего дождя все еще покрывали траву и деревья, придавая воздуху освежающе-бодрящий аромат.

Найдя возможную разгадку трагедии, я был переполнен энтузиазмом. Я чувствовал, что если убийцы Джима попадут в суд, то я смогу составить против них такое дело, что они угодят за решетку на всю оставшуюся жизнь. Они смогли выполнить свои угрозы, но я смогу заставить их поплатиться за это.

Я притормозил у дома Мэри и просигналил. Она открыла дверь и быстро вышла к машине. Трагические новости вчерашнего вечера смыли веселье с ее глаз и жизнерадостность ее походки.

— Я выплакала все глаза, — сказала она, забираясь в машину.

— Не начинай, иначе я к тебе присоединюсь, — ответил я, сглатывая ком в горле.

— Что произошло? — спросила она, когда мы тронулись. — В газетах много всего, но там говорится, что это была авария.

— Мэри, это сделал Залнич. Я почти наверняка уверен, что это он.

Я пересказал ей все, что узнал, и в конце упомянул странные слова Фрэнка Вудса.

— Баппс, выходит, ты не думаешь, что он с этим связан?

— Нет, — ответил я. — Раньше я так считал, но к утру я переменил мнение. Полагаю, он так странно вел себя из-за горя.

— Он любит Хелен, Баппс, — пробормотала Мэри. — Хелен секретничала со мной, пока жила у меня, и то, что она рассказывала о Вудсе, убедило меня в том, что он по-настоящему любит ее.

— Да, думаю, он любит ее, — признал я, — но он не имел права уводить ее от Джима.

— Человек, который забирает женщину, остается в выигрыше, не зависимо от того, имел он на это право или нет.

Я взглянул на нее, задумавшись, нет ли здесь чего-то личного. Она невесело смотрела прямо вперед. Когда я посмотрел на нее, ветер развивал ее золотистые волосы, и меня охватило какое-то безумие.

— Мэри… — начал я.

— Смотри на дорогу, Баппс!

Я посмотрел вперед, но лишь на мгновение. После того, как Джим ушел, ко мне пришла боязнь одиночества. Я снова взглянул на свою спутницу.

— Мэри, я знаю, что это не то время и место, но…

— Давай отправимся прямо в госпиталь и узнаем о состоянии Хелен, — быстро предложила она, хотя и так знала, что мы едем как раз туда. Упоминание о Хелен спустило меня с небес на землю и принесло осознание того, что в такое время я не имел права на разговоры о любви. Хотя никогда в жизни я не чувствовал такого желания рассказать Мэри о том, насколько я ее люблю.

Едва мы вошли в прохладный холл госпиталя, как ко мне подошел маленький интерн, с которым я говорил накануне.

— Мистер Томпсон, мы как раз пытаемся до вас дозвониться и не можем вас нигде застать.

Мое сердце подпрыгнуло до горла.

— Миссис Фельдерсон?..

— Нет, — ответил он. — Миссис Фельдерсон все так же без сознания. Это относительно мистера Фельдерсона. Коронер обнаружил что-то важное.

Я жестом велел Мэри оставаться на месте, а сам поспешил вниз, туда, где лежало тело Джима. До коронерского дознания его оставили там же. В комнате было темно, несколько человек собралось вокруг коронерского стола. Когда я вошел, все они обернулись на меня. От группы отделился представительный человек. Он подошел ко мне.

— Мистер Томпсон?

— Да.

— Я коронер. В ходе дознания я выяснил, что смерть вызвана не аварией. Мистер Фельдерсон был застрелен выстрелом в голову. Мы вынесли вердикт об убийстве.

Глава VII. Я становлюсь сыщиком

Убийцы! Сперва открытие доктора меня ошарашило, но затем, когда он начал описывать траекторию пули и прочие технические аспекты, на меня нахлынуло чувство благодарности. Позвольте объяснить. Коронер вынес вердикт об убийстве неустановленным лицом или лицами. Когда я впервые услышал об аварии, я был уверен, что с ней связано что-то зловещее, хоть у меня и не было никакого фундамента для таких предположений. Вердикт коронера дал основание моим подозрениям и возможность работать в открытую над тем, чтобы довести моих подозреваемых до скамьи подсудимых.

Убийство совершено неустановленным лицом или лицами? Я знал этих лиц: Залнич, Мецгер, Шрайбер. Они должны были узнать машину Джима, и они могли выстрелить, догнав ее. Мои раздумья прервал что-то неожиданно спросивший коронер. До этого я отвлекся от его речи, но сейчас вновь внимательно его слушал.

— Конечно, нельзя быть совершенно уверенным в траектории пули, но, кажется, стреляли сзади и сверху. И пока не доказано обратное, я исхожу из того, что убийца выстрелил с заднего сиденья.

— Но это невозможно, — возразил я, — ведь, в таком случае, убийца бы так же попал в аварию.

— Я думал так же, — медленно ответил коронер, окинув меня пытливым взглядом.

Хелен!

Внезапно мне сделалось плохо. Я нуждался в воздухе и солнечном свете; мне нужно было сбежать из этой мрачной комнаты, от этих пронзительных глаз, которые, казалось, читали мои мысли. Я поблагодарил коронера за то, что он дал мне знать о своем открытии, и спешно откланялся.

Хелен! Кровь стучала в висках.

Боже! Нет!

Своевольная, испорченная женщина, готовая уйти от мужа к другому мужчине. Но совершить предумышленное убийство? Тысячу раз нет!

Я чувствовал, что не стоит встречаться с Мэри, вертя в уме столь недостойные подозрения, так что я подождал у подножия лестницы, прежде чем подняться. Нужно ответить на два вопроса. Когда накануне машина отъезжала от дома Мэри, находилась ли Хелен на заднем сиденье? Что Джим рассказал ей про добытые им свидетельства против Вудса? Вероятно, Мэри присутствовала при отъезде Хелен и Джима, так что она могла ответить на оба вопроса.

Я вытер испарину со лба, и, насколько это возможно, успокоившись, поднялся по лестнице. Мэри болтала с низеньким интерном, но, едва увидев мое лицо, обратилась ко мне.

— Баппс, ты выглядишь так, как будто призрака увидел! Что случилось?

— Не здесь! — предупредил я. — Подожди, пока мы не выйдем!

Мы спустились с залитого солнцем крыльца и прошли в машину. Я чувствовал бы себя предателем, догадайся Мэри о моих подозрениях относительно Хелен, но на вопросы нужно было ответить.

— Мэри, позавтракаешь со мной?

— Конечно. Давай пойдем к Луиджи. Там мы сможем спокойно поговорить.

Направляясь в центр, я не спускал глаз с дороги, в то же время, опасаясь облечь свои вопросы в слова.

— Так что там, Баппс? — спросила Мэри.

Я решил задать вопросы до того, как расскажу ей о вердикте коронера.

— Ты видела, как Хелен с Джимом отъезжали от дома?

— Да. Я выглянула в окно, когда они трогались. А что?

Я собрался с силами, чтобы продолжить.

— Хелен… она села впереди, рядом с Джимом? — промямлил я.

— Нет. Она села сзади. Перед тем, как уйти, они о чем-то спорили. Джим был возбужден, а Хелен раздражена. Конечно, я не слышала всего сказанного между ними — я старалась не подслушивать, но они говорили очень громко, так что было слышно из соседней комнаты.

— И что ты слышала? — с замиранием сердца спросил я.

— Как Джим смеялся, таким жестким смехом, и как Хелен крикнула: «Ты лжешь! Ты знаешь, что это ложь! Он опровергнет все твои слова!». В другой раз я услышала восклицание Хелен: «Отдай мне пистолет! Ты не должен угрожать ему в моем присутствии!» Конечно, я знаю, что они говорили о Фрэнке Вудсе, но я не знаю, что к чему. Баппс, почему ты расспрашиваешь меня об этом?

— Мэри, — сказал я, не осмеливаясь взглянуть на нее, — коронер вынес вердикт об убийстве.

— Убийстве? — ахнула Мэри.

Я кивнул.

— Джим был убит выстрелом сзади, и это произошло в то время, когда он вез Хелен в загородный клуб на встречу с Вудсом, и Хелен была на заднем сиденье.

— Это не она! — выпалила Мэри. — Она не смогла бы это сделать.

— Конечно, она этого не делала! — взорвался я.

Мы уставились друг на друга. Каждый из нас хотел защитить Хелен от обвинений другого.

— Мы знаем, что она не делала этого, но нас никто не станет слушать. Судя по тому, как коронер смотрел на меня этим утром, полагаю, он готов обвинить Хелен в убийстве Джима, и, чтобы спасти ее, нам нужно найти настоящего убийцу.

Попав к Луиджи, я выбрал маленький столик в углу. Чтобы никто не смог нас подслушать, я сел как можно ближе к Мэри, и заговорил, склонившись к ней.

В дверях только что появилась миссис Уэбстер Пратт со своей компанией. Заметив, как мы увлечены разговором, она поспешила к нашему столику.

— Бедный мистер Томпсон, мое сердце просто кровью обливается! — выпалила она.

Поднявшись на ноги, я позволил ей пожать мне руку. Она при первой возможности начинает пожимать вам руки, как никто другой.

— Бедный, бедный мистер Фельдерсон. Такая потеря! Я была шокирована, услышав об этом. И миссис Фельдерсон, бедное дитя… Прочитав газету, я перепугалась. Я удивлена тем, что вы здесь. Как поживает ваша бедная матушка?

Я знал, что эта женщина начнет повсюду сплетничать о моей бессердечности, если я не объясню, почему пришел в кафе на следующий день после смерти Джима и травмы моей сестры.

— Моя мать ничего не знает о случившемся. Не думаю, что она достаточно сильна, чтобы перенести такой шок. Я бы не пришел сюда, если бы мне не требовалось обсудить с мисс Пендлетон важный вопрос.

— Вижу, вижу… Судя по тому, как вы сидели, боюсь, что в Истбруке будет, о чем поговорить после того, как все утрясется, — она еще раз пожала мне руку, улыбнулась Мэри и поспешила к своей компании.

— Мэри, нам не стоило приходить сюда, — сказал я с кислой миной.

— Боюсь, эта старая кошка иногда приходит сюда. Она разнесет по всему городу, что вы любезничали со мной, тогда как Джим еще не похоронен. Она, наверное, скажет всем, что мы обручены.

— Ну, будь это так, я был бы не против, — ответил я.

— Уоррен, пожалуйста, не надо! — шепнула Мэри, сжав мою руку. — Сейчас у нас так много дел. А эта Пратт заставила меня обо всем позабыть. Лучше бы она не видела нас.

Я почувствовал, что не смогу толком поесть, как, наверное, и Мэри, так что попросил официанта принести только легкий салат.

— Мэри, — сказал я, когда он ушел, — мы знаем, что Хелен этого не делала, но если перед присяжными ты будешь говорить так, как говорила со мной, то они тут же вынесут обвинительный приговор.

— Они не могут! Не могут они поверить в такое!

— Тебе не кажется, что миссис Уэбстер Пратт смогла бы поверить, если бы она знала то же, что и мы? — возразил я. — Она поверит в это, даже если свидетельств будет в два раза меньше, а ведь она — типичный образчик среднестатистического присяжного. В жюри будет около четырех миссис Пратт.

— Баппс, что мы можем сделать? — спросила Мэри со слезами на глазах.

— Ну, ты должна прийти к Хелен, как только это станет возможно, и навещать ее так часто, насколько тебе позволят. Таким образом, когда она сможет говорить, ты будешь с ней, и ты выслушаешь все, что она скажет.

— Но, Баппс, а если она умрет?

— Даже пока она находится в бессознательном состоянии, она может сказать что-то такое, что даст нам ключ, — продолжал я, не обращая внимания на вопрос. — Сразу после обеда я поеду к мосту.

— Зачем?

— Посмотреть. Может, я найду револьвер Джима. Если бы он был у Хелен, то коронер, наверное, сказал бы мне. Конечно, они могли его и не брать. В таком случае, он по-прежнему у тебя дома. А если Хелен взяла его с собой, то, когда машина перевернулась, он должен был выпасть, и если это так, то мне нужно найти его до того, как это сделает кто-то еще.

Нас прервал официант, принесший салат. Мэри немного поклевала его, а затем спросила:

— Баппс, может, мне лучше уехать из города?

— Нет, — ответил я. — Они все равно найдут тебя, и тогда твои показания причинят куда больший вред.

— Но не могу же я рассказать им все, что слышала. Я солгу, — ее симпатичное маленькое личико омрачилось, как если бы она собиралась заплакать.

— Ты не станешь делать ничего подобного! — возразил я. — Мы знаем, что Хелен не делала этого. Разве не так?

— Д… да, — неуверенно ответила Мэри.

— Тогда то, что мы расскажем, никак не навредит ей. Но мы обязаны найти виновных.

— Но, Баппс, кто же это мог быть? — нервно спросила она.

— Я все еще думаю, что это Залнич и его люди, но это мог быть и Вудс. Я выясню, что он делал прошлой ночью. Вдруг это прольет свет на дело? В конце концов, он получил от смерти Джима больше всех, да и его слова тем вечером были очень странными.

Я расплатился с официантом, и мы вышли из кафе. По пути обратно я остановился у похоронного бюро, чтобы дать распоряжения относительно похорон Джима. Гробовщик, с которым я говорил, был самым грустным человеком, которого я когда-либо видел. Его скорбный взгляд был заразителен: едва взглянув на него, хотелось заплакать. Подготовку к похоронам он обсуждал приглушенным голосом, а в конце прошептал:

— Я искренне надеюсь, что все не так, как говорится в газетах.

— А что в них говорится? — спросил я.

— В полуденном выпуске «Сан» говорится, что «вокруг миссис Фельдерсон сгущаются подозрения».

Я выскочил к машине.

— Мэри, нам нужно действовать быстрее.

— Хелен подозревают?

— Да. «Сан» намекает, причем довольно настойчиво.

Кажется, новости раззадорили Мэри.

— Ну, мы докажем ее невиновность.

Добравшись до дома Пендлетонов, мы сразу же поспешили в ту комнату, где перед выездом спорили Джим и Хелен. Револьвера в ней не было.

Глава VIII. Для Хелен это очень плохо выглядит

Я отвез Мэри в госпиталь, совсем упав духом. Если «Сан» собирается обвинять Хелен в убийстве, то нам предстоит нелегкий бой. Этот желтый листок прославился тем, как он травил всякую заметную в обществе фигуру. Чем хуже был скандал, тем глубже они копали, выдавая все больше подробностей любителям копаться в грязном белье. Для «Сан» наш случай был весьма аппетитным, ведь они недолюбливали Джима из-за того, что во время войны он выступал против их газетенки.

Я знал, что поскольку репортеры идут по горячему следу, то рано или поздно они возьмут у Мэри интервью. Таким образом, я решил, что Мэри нужно проводить как можно больше времени в госпитале — газетчиков наверняка не пустят в палату Хелен, в ее-то состоянии. Что касается меня, то я хотел как можно скорее добраться до моста на Блендесвилл-роуд, а затем в загородный клуб, чтобы разузнать, что там делал Вудс прошлой ночью. Я настроился погоняться с репортерами, а уж когда они догонят меня, ничего им не сказать. Также я хотел как можно быстрее связаться с Робинсоном и узнать, выяснил ли он еще что-нибудь о Залниче и его сообщниках, но это могло подождать и до вечера.

В госпитале поначалу не хотели никого пускать в палату к лежащей в коме Хелен, но, заручившись помощью одной из медсестер, мы своего достигли.

Пока я ехал в клуб, пустынность местности вновь стала навевать мне грустные мысли. Двадцать четыре часа назад Джим был жив. Двадцать четыре часа назад мы обсуждали махинации Вудса, и последний позвонил Джиму, назначив встречу в загородном клубе. Мои подозрения против Вудса заиграли с новой силой, и, не найдя никого на мосту, я решил поискать револьвер попозже, и отправился прямо в клуб.

Для гольфа или бриджа было еще рано, так что в клубе я застал лишь нескольких человек. Конечно, они встретили меня рукопожатием, исполненным глубочайшего сочувствия. Я понял, как много друзей было у Джима, и как много значила для них его смерть.

Едва освободившись от них, я поспешил к Джексону, негру-метрдотелю, который знал обо всем происходящем в клубе. Он только что пообедал, и я отвел его в гардероб — чтобы нам не мешали. Я вынул купюру в пять долларов и помахал ею перед ним.

— Джексон, видите ее? — спросил я.

— Конечно. Может я и старый, но пока еще не слепой. Я принесу вам все, что захотите.

Он хотел было уйти, но я задержал его.

— Джексон, я хочу вовсе не этого, — сказал я. С вступлением в силу сухого закона в клубе выработался некий «тайный» жаргон. — Все, что я хочу, так это только задать тебе несколько вопросов.

— И вы за это заплатите? — расплылся в улыбке метрдотель.

Я кивнул.

— Прошлой ночью здесь был мистер Вудс? — быстро спросил я.

— Да.

— Во сколько он пришел?

— Мистер Томпсон, я не могу сказать точно, но он ужинал около половины восьмого.

— С тех пор он не выходил из клуба?

— Нет. До телефонного звонка, когда ему сказали, что мистер Фельдерсон разбился. Тогда он ушел с мистером Брауном и мистером Пейсли.

— Вы уверены, что он был здесь все время?

— Ну, наверняка сказать не могу, но на протяжении вечера я время от времени видел его.

— Он был на месте в четверть девятого?

— Он точно был здесь в двадцать пять минут девятого — я знаю это, ведь я приносил ему выпить.

— Вы уверены в этом?

— Да, да! Конечно! Я тогда посмотрел на часы.

Насколько я понял, авария произошла около восьми десяти или восьми пятнадцати, а мост был в шести милях от клуба. Вудс не мог в это время быть у моста и успеть вернуться в клуб к восьми двадцати пяти. Но у него мог быть соучастник.

— Спасибо, Джексон, — ответил я, протягивая ему деньги. — Но только забудь, что я у тебя что-то спрашивал!

Негр хихикнул:

— Я забыл об этом еще до того, как вы попросили. Спасибо, сэр!

Когда я прошел в основную комнату клуба, туда же вошел Пейсли.

— Что это такое я читал в «Сан»? — спросил он.

— Ту же чепуху, что обычно печатает эта газетенка, — ответил я.

— Конечно, ничего особенного. Я и не подумал. Как насчет гольфа?

Я покачал головой.

— Не сегодня, старина. Кстати, ты был с Фрэнком Вудсом, когда в клуб пришло известие о гибели Джима?

— Да. А что?

— Ты не сочтешь странным вопрос о том, как он это воспринял? — я пытался спросить как можно небрежнее. Увидев недоумение на лице Пейсли, я добавил:

— Я знаю, это необычный вопрос, но не размышляй о нем, просто ответь, не задумываясь.

— Ну… вроде бы он воспринял это так же, как и все остальные. Не помню точно.

— Он был удивлен?

— Конечно.

— А он не был…

— Томпсон, какого черта вам нужно? — вспыхнул Пейсли.

Увидев, что не смогу от него ничего добиться, я оставил его. Он недоуменно и немного возмущенно смотрел мне вслед. Кажется, как детектив я не очень-то хорош. Я очень хорошо знал, что он не станет никому пересказывать мои вопросы, но все-таки он изведет себя в попытках понять, к чему они.

Я вернулся к мосту, чтобы найти револьвер, а затем собирался поискать инспектора Робинсона, чтобы узнать, о чем он написал в рапорте. Судя по всему, мои подозрения насчет Фрэнка Вудса были беспочвенными. Он поужинал в клубе, а затем дожидался назначенной встречи с Джимом. Джексон его видел в двадцать пять минут девятого, причем говорил об этом с уверенностью. Десять-пятнадцать минут на то, чтобы преодолеть шесть миль до моста, а затем вернуться в клуб, припарковать машину, и попросить Джексона принести выпивку. Такого не могло быть. Смерть Джима его удивила, а травма Хелен — шокировала. Казалось, что несомненно: как бы он ни желал смерти Джиму, чтобы он не получил от его убийства, но сам Фрэнк Вудс убийства не совершал.

Когда я достиг моста, возле него стоял автомобиль, так что я рассердился на собственный каприз, по которому я сперва отправился в клуб, а не принялся за поиски оружия. Однако я обрадовался, когда увидел, что владельцем этого автомобиля был инспектор Робинсон — ведь он не помешает мне искать оружие, да и у меня появится шанс узнать, что он выяснил насчет людей из черного лимузина. Робинсон, закатав рукава, что-то выуживал из ручья. Он был так поглощен своим занятием, что не замечал меня, пока я не подошел к нему.

— Инспектор, добрый день, — поздоровался я. — Что это вы делаете? Играете в золотоискателя или лепите куличики?

— Расставляю приманку для простаков, — буркнул он. — Должно быть, вы думаете, что утром встречались с одним из них.

— Что вы имеете в виду?

— То, что вы утром наболтали о Шрайбере и людях из лимузина. Морочили мне голову. Я бы мог догадаться, что вы пытаетесь замести чьи-то следы, — выпалил он, вытирая руки желтым носовым платком.

— Я не представляю, о чем вы говорите.

— Ах, не представляете, значит? — разразился коротышка. — Вы, значит невинны! Значит, вы совсем не знали, что ваш зять был убит выстрелом в затылок, а ваша сестра была единственным пассажиром на заднем сиденье? Полагаю, это для вас новость, так?

От его слов мое сердце замерло. Значит, у инспектора есть сведения против Хелен. И получив их, он приостановил расследование по линии Шрайбера и Залнича, сосредоточившись на новом следе.

— О том, что зять был застрелен, я узнал этим утром. Но это только дает еще одно основание присмотреться к тем, кто угрожал ему.

— Среди которых и ваша прекрасная сестра, — парировал детектив.

— Откуда вы это знаете? — спросил я.

— От ее служанки, да и от остальных слуг в доме. Я выяснил это, присмотревшись к автомобилю. Вы подумали, что будет очень хитро отправить меня охотиться на социалистов, тогда как вы знали, что на самом деле это сделала ваша сестра. Попытались сбить меня со следа, подсунув взятку. Ну, как видите, это не сработало. Вот, держите ваши деньги, — он бросил смятую пачку купюр на землю. — Никто не видел, как вы их мне дали, но, как знать, может, вы их пометили. Отныне я работаю над делом самостоятельно, без ваших теорий.

— Инспектор, постойте! Я и правда, хотел узнать о пассажирах черного лимузина. Я уверен, что они как-то связаны со смертью мистера Фельдерсона. Я не пытался ни подкупить вас, ни сбить со следа. Хоть у моей сестры и были разногласия с мужем, но это не была такая уж большая ссора.

Я решил выяснить, много ли знает Робинсон.

— Она совсем не могла сделать ничего подобного. Да и какой у нее мог быть мотив?

Я видел, что Робинсону не терпится скорее продолжить поиски, и он ждет, когда я уйду.

— Ну, я еще не выяснил ее мотив. Это может подождать. Это могут быть деньги или ревность.

— Деньги? — усмехнулся я. — Их у сестры хватает — их у нее больше, чем она может потратить. А что касается ревности, то это совсем смешно.

Коротышка злобно взглянул на меня:

— Я сказал, что мотив может подождать. Кому знать, на что способна женщина из высшего общества. Как знать, может, она с ума сошла. Все ваши доводы только трата времени. Вы считаете, что это сделали люди из черного лимузина. А я так не думаю. Полагаю, это сделала ваша сестра. А вы так не думаете. Отлично, тогда вы идите своей дорогой, а я — своей, и в конце увидим, чья возьмет.

Он развернулся и продолжил свои поиски в воде.

— Можно спросить, что вы здесь ищите? — поинтересовался я.

— Конечно, можете, — ответил он и, увидев, что я следую за ним, рассердился. — Но какого черта вы здесь торчите, а?

— Я всего лишь хотел узнать, что вам удалось выяснить о людях из черного лимузина.

— Ну, это вы узнали, не так ли? Ничего! Ясно? Можете отправиться в город и сами что-нибудь разузнать!

Я спустился к берегу, осматривая землю в поисках револьвера. Можно было почувствовать, как инспектор смотрит мне в спину.

— Что вы ищите? — спросил он.

— Запонку. Думаю, я потерял ее здесь прошлой ночью. Вы ведь не находили ее?

— Запонку? Пфф! — хмыкнул он. — Нет, я не находил ее, но меня не удивит, если она окажется той же запонкой, которую ищу я.

Все это время я обшаривал глазами берег. У воды рос невзрачный кустик, и я пнул его. Раздался всплеск, как будто в ручей упало что-то тяжелое. Инстинктивно я понял, что это был тот самый предмет, который мы оба искали. Обернувшись, я увидел, что инспектор насмешливо на меня смотрит.

— Что это был за шум? — спросил он.

— Какой шум?

— Такой звук, как будто ваша драгоценная запонка свалилась в воду.

Коротышка двинулся на меня, и я быстро склонился над водой, сунув руку в ручей. Мои пальцы нащупали револьвер, когда инспектор подбежал ко мне. Я быстро затолкал свою находку подальше в ил и, схватив камень со дна ручья, быстро вынул руку из воды и сунул ее в карман. Пока я разворачивался, покрасневший коротышка-инспектор внимательно всматривался за мое плечо. Нечасто мне доводилось видеть настолько разъяренного человека.

— Отдайте мне то, что вы достали из ручья! — крикнул он.

— Зачем, инспектор?

— Неважно зачем. Отдайте мне то, что вы нашли в ручье, или я… — он схватил меня за плечо.

— Хорошо, хорошо, инспектор. Не волнуйтесь так из-за пустяков. Он ваш, — я вынул из кармана грязный камень и передал его Робинсону. — Это всего лишь обычный камень. Я и не знал, что вы геолог.

Он набросился на меня и принялся меня ощупывать. Он обыскал меня.

— Я не геолог, а криминолог, и если ты выкинешь еще какой-нибудь трюк, то я засажу тебя туда, где у тебя хватит времени не только на то, чтобы изучать камни, но и на то, чтобы поразмыслить, прежде чем снова так шутить. Проваливай! Бегом до машины, и вали отсюда!

Надеясь достать револьвер позже, и понимая, что, оставаясь на месте, я ничего не добьюсь, я пошел к машине. Я успел сделать всего пять шагов, после чего до меня донесся радостный крик инспектора. Обернувшись, я увидел, как он вскакивает на ноги, сжимая в руке револьвер.

— Вот ваша запонка! — крикнул он. — Скоро вы обнаружите, что это вовсе не запонка, а браслет для вашей прекрасной сестрицы. Вы, со всеми этими социалистами и запонками, пытались не дать мне его найти. Ну, что же, это не вышло! Сбить меня со следа не так-то просто. У вас ничего не вышло, верно?

— Верно. Ничего не вышло, — признал я.

— Ох, я тебя не виню, — продолжил Робинсон, радуясь своему успеху и тому, что я не отпираюсь. — На вашем месте я бы вел себя точно так же, ну, если бы моя сестра была убийцей.

Слово «убийца» ударило меня, как электричеством.

— Она этого не делала, говорю я вам! Не могла она это сделать!

— Ну, мистер Томпсон, — успокаивающе сказал Робинсон. — Такое иногда случается и в лучших семьях. Не принимайте это слишком близко к сердцу.

— Вы дадите мне осмотреть револьвер? — спросил я.

— Почему же. Нет, я не могу дать вам его осмотреть. Я осмотрю его, когда подготовлюсь.

— Не могли бы вы сделать это сейчас?

— Зачем?

— Потому что, возможно, из него не стреляли. В таком случае все будет выглядеть совсем по-иному.

Инспектор снова вынул свой аляповатый платок и вытер грязь со ствола и рукоятки — я так сильно сунул его в ил, что он весь перепачкался. Это был пистолет Джима — тридцать второй автоматический.

— То, что я вытер грязь, никаких улик не испортило — ведь это вы сами его туда сунули, — сказал инспектор, осторожно протирая пистолет и вытаскивая обойму. Увидев патрон в обойме, я воскликнул:

— Вот видите! Из него не стреляли!

Инспектор взглянул на меня и сочувствующе улыбнулся.

— Ну, мистер Томпсон, в этом вы не правы. Понимаете, вы не разбираетесь в автоматическом оружии. Когда пистолет вроде этого стреляет, то на место старого патрона приходит новый. В этой обойме осталось всего три пули.

— Вы хотите сказать, что сестра выстрелила несколько раз? — саркастично спросил я.

— Отнюдь, отнюдь, — ответил коротышка. — Вероятно, в обойме изначально было всего четыре пули. Вы слишком переволновались из-за всего этого. Конечно, я не виню вас за то, что вы воюете с фактами, но для вашей сестры это очень плохо выглядит.

Я вернулся к машине и отправился домой. Внутри меня все оборвалось. Для Хелен это очень плохо выглядело.

Глава IX. «Джим, берегись!»

Хороший генерал вовремя понимает, что начинает проигрывать, и, соответственно, меняет тактику. Когда я был уверен, что во всем виноват Залнич, я разрабатывал обвинение, но теперь, когда появилась тошнотворная уверенность в том, что виновна была сама Хелен, я начал разрабатывать планы защиты. Да, признаюсь: пистолет меня убедил. В то, что Джим погиб из-за неосторожного вождения, я изначально не верил и именно поэтому настаивал на том, чтобы инспектор Робинсон выследил виновных в его смерти. Теперь, когда стало слишком поздно, я проклинал себя за то, что я помог коронеру вынести вердикт. Мои подозрения против Залнича основывались на том, что он ненавидел Джима и стремился убрать его со своего пути. Случайно он оказался на той же дороге, на которой Джим нашел свою смерть. Это усилило мои подозрения, но их еще надо было доказать, тогда как от улик против Хелен было не отмахнуться. Вудса я тоже подозревал, хоть он и находился далеко от места убийства. Внезапно я осознал, что я не рассматривал наиболее вероятную версию убийства, предпочитая верить, что все было так, как мне хотелось бы. По какой-то иронии судьбы два человека, получавшие выгоду от смерти Джима, оказались к ней не причастны.

Это сделала Хелен. Когда эта ужасная мысль пришла мне в голову, то сначала я понадеялся, что смерть заберет ее, таким образом, избавив от последствий ее злодеяния. Это стало бы самым простым решением проблемы. Я был уверен, что если она умрет, то я смогу замять дело. «Сан» можно купить, предложив достаточную сумму.

Не успел я обдумать все это, как приехал в город. Остановившись дома, чтобы сменить запачкавшуюся одежду, прежде чем отправиться в госпиталь к Мэри, я узнал от горничной, что мать спрашивала меня. Я быстро прошел в ее комнату. Она лежала в постели, и сперва я подумал, что она спит, но когда я подошел к ней, она обернулась.

— Уоррен, это ты? — спросила она.

— Да, мама. Стелла сказала, что ты хочешь меня видеть, — я наклонился и поцеловал ее. Она протянула руку, обняв меня за шею.

— Уоррен, что-то не так? Если да, то расскажи мне.

— Нет, мам. Почему ты спрашиваешь?

Она медленно разжала объятие, опустив руки.

— Я не знаю. Чувствую, что происходит что-то такое. Лежа здесь, я тревожусь за вас, детей; так часто звонят то в дверь, то по телефону, и я испугалась, что произошло какое-то несчастье с тобой или с Хелен.

Я погладил ее по щеке.

— Это всего лишь твое воображение. Единственное, что идет не так, так это то, что моя дорогая мама не так здорова, как ее сорванец-сын.

Я еще раз поцеловал ее, и она улыбнулась мне.

— Я так рада, — прошептала она. — Я так волновалась.

Уходя, я едва не задыхался. Я был уверен, что если Хелен поправится и предстанет перед судом, то это может убить маму. И тогда я останусь один-одинешенек.

Спустившись, я спросил Стеллу, кто приходил, и она ответила, что репортеры весь день пытались застать меня.

По дороге в госпиталь я пытался сосредоточиться на том, как защитить Хелен, но быстро выдохся. Я чувствовал себя слабым, несчастным и бесконечно одиноким.

Все в госпитале выразили мне сочувствие, что несколько укрепило меня и дало надежду. Оперировавший Хелен доктор Форбс был в своем кабинете. Он только что вернулся из палаты Хелен и описал ее состояние как «весьма удовлетворительное».

— Но кое-что меня беспокоит, — добавил он. — Кажется, вашу сестру что-то беспокоит, и она не может спокойно отдыхать. Какая-то опасность, реальная или воображаемая, снова и снова проступает через ее бред. Если бы мы смогли освободить ее от этих страхов, у меня были бы все основания прогнозировать выздоровление. Я говорю вам это, потому что вы — ее брат, и без сомнения знаете о том, как она прожила последние недели, и можете предположить, чего она боится.

— Может быть, это сама авария, — сказал я.

Он покачал головой.

— Может быть, но я так не думаю. Однако вы можете пройти в ее палату и послушать, что она говорит. Если мы сможем избавить ее от страха, то уверен — она выздоровеет.

Я пожал руку врачу и поднялся в палату Хелен. Я знал, чего она боится. Последствий преступления. Страх того, что ее публично обвинят в убийстве, истязал ее мозг. На какой-то миг я все ей простил, всецело соболезнуя ей.

Воздух в коридоре был пропитан больничным запахом. Я осторожно постучался в дверь палаты, и из нее высунулась медсестра, прикладывая палец к губам. Я подозвал ее и объяснил, что доктор Форбс хочет, чтобы я попытался узнать, что беспокоит сестру.

Войдя, я увидел, как Мэри сидит у постели, сжимая мертвенно-бледную руку больной, скрывавшейся под простыней. Почти вся голова Хелен была обмотана бинтами, выглядывало лишь лицо, что делало ее похожей на монахиню в облачении. Было невозможно поверить, что она своей рукой застрелила Джима и стала убийцей.

Мэри быстро взглянула на меня и вновь обернулась к Хелен, прислушиваясь к издаваемым ей звукам. Наблюдая за тем, как Мэри терпеливо сидит у постели больной, мое сердце вновь захлестнула нежность. Вдруг губы Хелен зашевелились. Сперва слова были совсем неразличимы, и Мэри наклонилась вперед, чтобы разобрать их. Затем раздался исполненный страха вскрик:

— Джим, берегись! Он летит прямо на нас!

Голос затих, сменившись тихим стоном. Мэри испуганно оглянулась. К постели подбежала медсестра и схватила бьющуюся по простыни руку. Что касается меня, то мой лоб покрылся испариной, а по щекам бежали слезы, но радость переполняла сердце. В конце концов, я почувствовал, что задохнусь, если не покину эту переполненную больничными запахами палату.

На цыпочках я прошел к двери. Мэри кивнула мне, шепнув, что присоединится ко мне попозже. Выйдя за дверь, я не мог сдвинуться с места. Ноги меня не слушались, и я почувствовал, что упаду в обморок. Собравшись с силами, я доковылял до стула у окна.

Думаю, что я бы на месте упал на колени и возблагодарил Бога, если бы не боялся, что мою молитву прервут. Крик «Джим, берегись» означал, что Хелен не только не имела отношения к смерти Джима, но напротив — пыталась предупредить его об опасности. «Он летит прямо на нас!». Не значит ли это, что была верна моя первая версия: люди из черного лимузина, узнав машину Джима, попытались столкнуть ее в кювет? За всем стояли Шрайбер и Залнич, а Хелен была невиновна.

Когда я считал ее виновной, то надеялся, что она умрет. Теперь же я молился, чтобы она выжила. Я вспомнил слова доктора Форбса: «Если мы сможем избавить ее от страха, то уверен — она выздоровеет». Теперь я мог рассказать ему о причине страха, и он сможет подобрать лекарство. Оправившаяся Хелен сможет дать показания о той ночи, и убийцы Джима предстанут перед судом.

Дверь открылась — Мэри вышла ко мне. Встав, я подошел к ней. Блеск глаз выдавал мои чувства.

— Слышал, что она сказала? — выдохнула Мэри.

— Мы знали, что она этого не делала, не так ли?

— Но, Уоррен, ее слова такие странные. Иногда она говорит о том, что происходило совсем недавно, но затем перескакивает на события времен нашего детства. Как-то, когда в палату вошла медсестра, Хелен выкрикнула, что ее сердце разбито, и умоляла относиться к ней не так грубо. Она снова и снова повторяла: «Он этого не делал, он этого не делал!»

— Возможно, ее второй страх относится к Вудсу, — ответил я. — Но крик «Джим, берегись» дает нам ключ, и я собираюсь над ним поработать.

— Что ты собираешься делать?

— Я обвиню Залнича в убийстве Джима, и обвиню его прямо в лицо!

— Баппс, будь осторожен! С тобой ничего не должно случиться!

Ее тон и беспокойство обо мне пронзили мое сердце. Я хотел было обнять ее, но она жестом отстранила меня.

— Уоррен, не глупи! — увидев, что я поник, она добавила: «До выздоровления Хелен».

Глава X. Я обвиняю Залнича

— Мистер Залнич занят и не может увидеться с вами.

Девушка в белоснежной блузке, вероятно, секретарша или стенографистка, выглядела непреклонно. Я удивился, обнаружив, что у такого человека, как Залнич, работает изысканная и образованная женщина.

— Вы передали ему мое сообщение? — спросил я.

— Да. Он сказал, что вы не представляете интереса.

Я почувствовал разочарование — моя стратегия не сработала. Я назвался Андерсеном, представившись предводителем слесарей из Кливленда, обеспокоенным проблемами рабочих из местного профсоюза. Я сделал так, потому что чувствовал, что если приду под собственным именем, то он откажется встретиться со мной. Но псевдоним мне не помог.

— Можете сказать, когда он освободится?

— Не могу, — ответила девушка. — Сейчас он очень занят, но если вы подождете, то, может, он и увидится с вами.

Мне показалось, что она улыбнулась, когда я прошел в приемную, но убедиться в этом мне не довелось — она сразу же повернулась ко мне спиной и принялась печатать на машинке.

Я оказался в помещении, перестроенном из старого склада. Теперь это была редакция еженедельной газеты «Подъем», которую финансировал Шрайбер, а редактировал русский еврей Борский. Это было типичная анархистская агитка, во время войны такие запрещали. Напротив моей скамейки была дверь с облупленной местами краской. Очевидно, она вела в кабинет Залнича — я мог слышать, как из-за нее доносится гул голосов. Здесь было грязно и тускло. Я сходил с ума от мысли, что приличная девушка-стенографистка работает в таком ужасном месте и на такого человека.

Наблюдая за ней, я удивлялся тому, что можно заставить пальцы так быстро и ловко двигаться. С восхищением я заметил, что в отличие от моей стенографистки, эта девушка не исправляет опечатки каждые две минуты. Интересно, сколько ей платит Залнич, и не хочет ли она сменить работодателя?

— Надеюсь, вы простите меня за то, что отрываю вас от работы, — начал, было, я.

— Не отрываете, — не поднимая глаз, ответила она.

— Можно спросить, вы удовлетворены работой здесь?

— Почему вы спрашиваете? — поинтересовалась она, остановившись и одарив меня взглядом.

— Я очень нуждаюсь в хорошей стенографистке, и я подумал, что, возможно, вы предпочли бы работать в месте повеселее, тем более что и зарплата там, наверное, будет побольше.

Какое-то мгновение она изучала меня, словно карточку из картотеки, а затем, видимо, решив, что я говорю серьезно, а не пытаюсь флиртовать, на ее лице вновь появилось что-то вроде улыбки.

— Впервые встречаю слесаря, который нуждается в стенографистке.

Тьфу! Я закусил губу, поняв, что оплошал, но все же не смог не рассмеяться.

— Вы неважно замаскировались, мистер Андерсен, если это в самом деле ваше имя. Не знаю, кто вы, чего добиваетесь и отчего выбрали личину слесаря, но ясно, что вы не детектив.

На этот раз она явно улыбнулась. Мне она бесконечно понравилась. Она смогла бы оказать помощь. По крайней мере, она знает, что происходило в офисе последние несколько дней.

— Мисс?..

— Миллер.

— Мисс Миллер. Я — юрист, а моя сестра обвиняется в ужасном преступлении, которого она не совершала. Думаю, что знаю, кто преступник, но я не могу доказать его связь с преступлением. Я считаю что вы можете помочь мне. Поможете?

— Почему вы думаете, что я могу помочь?

— Потому что вы можете наблюдать за человеком, которого я считаю виновным.

Веселое любопытство в ее взгляде сменилось негодованием. Ее голос был холоден:

— Думаю, вы ошиблись, оценивая мой характер. Пожалуйста, дайте мне закончить работу.

— Мисс Миллер, не подумайте, что я…

Вдруг дверь позади меня открылась, и, обернувшись, я обнаружил, что смотрю в глаза коротышке с поразительно большой головой. Все, кто хоть раз видели Залнича, не могли его забыть. Его сморщенное, уродливое тело казалось карикатурой на человека, пострадавшего в каком-то научном эксперименте. В дверном проеме, ведущем в кабинет Залнича, нарисовался и Шрайбер, тяжеловесный громила, похожий на мастиффа.

— Зачем вы отвлекаете мою стенографистку от работы? — голос Залнича вырос до крещендо. — Убирайтесь отсюда! Здесь у вас нет никаких дел! Проваливайте!

— Залнич, я пришел, чтобы поговорить с вами.

— Уходите! — крикнул он. — Я не буду говорить с вами! У меня нет лишнего времени, даже если у вас оно есть! Я знаю, кто вы. Вы шурин миллионера-кровососа, засадившего меня в тюрьму. С вами я говорить не стану, понятно?

По мере того, как он все сильнее кипятился, я становился все спокойнее.

— Залнич, я пришел, чтобы обвинить вас в убийстве моего зятя.

Секунду-другую он удивленно моргал, а затем, запрокинув голову, рассмеялся, издавая то ли смех, то ли визг. Он бил себя кулачками по кривым коленкам.

— Вы арестуете меня за убийство? Хи-хи! Шрайбер, ты слышал? Он пришел арестовать меня!

Внезапно он остановился — так же быстро, как и начал смеяться.

— Вперед! Арестуйте меня! Попытайтесь снова засадить в тюрьму! Тебе придется кровью вспотеть, прежде чем ты это докажешь. Думаешь, я убил твоего шурина? Я бы хотел. Я бы гордился тем, что убил его. Слышишь? Я бы хотел убить его. Я даже хотел бы, чтобы он был жив — тогда бы я смог убить его.

Маленькое чудовище подчеркивало свои слова, притопывая ногой по полу. Его злорадство было так велико, что я не вытерпел:

— Остановись! — крикнул я. — Если это не ты его убил, то это был кто-то из твоей шайки головорезов и анархистов! А если нет, то сын Шрайбера, этот прусак, по которому тюрьма плачет, или кто-то из его дружков.

Залнич сверкнул глазами:

— Ты назвал нас головорезами и анархистами. Ты, порожденье властей, нещадно эксплуатирующих рабочий класс — класс, который я представляю. Мы восстаем, и вы бросаете нас в тюрьмы — такая у вас хваленая свобода. Так было и в России. Вы называете нас «головорезами». Хорошее определение. Надеюсь, мы его оправдаем.

Поскольку разговор перешел в область политики, я повернулся к Залничу спиной и направился к двери. За мной последовал Шрайбер.

— На минуточку, — проревел он. — Вы сказали, что по моему сыну тюрьма плачет. Он в ней сидел, но за правое дело, впрочем, это не важно. Вы возбуждены, ведь ваш зять был убит. Но мы ничего об этом не знаем. Мы про это услышали на следующий день. Я ничего против Фельдерсона не имел, но если вы попытаетесь снова посадить в тюрьму Карла, моего сына, то с вами кое-что произойдет. Я говорю это для вашего же блага.

Разочарованный разговором, я закрыл за собой дверь и спустился в холл. Не знаю, на что я надеялся, видимо, рассчитывал, что Залнич как-то себя выдаст, как-то покажет, что знает о смерти Джима больше должного. Вместо этого он посмеялся надо мной, и даже заявил, что хотел бы совершить это преступление.

Услышав шаги за спиной, я обернулся. За мной шла мисс Миллер.

— Мистер Томпсон.

— Да, мисс Миллер.

— Вы просили меня помочь найти убийцу вашего зятя. По какой-то причине вы решили, что это мистер Залнич, и хотели, чтобы я предоставила вам информацию о нем.

— Да, — подтвердил я.

— Когда вы предложили мне это, я разозлилась от мысли, что вы решили, что я стану шпионить за своим работодателем. Однако ваши подозрения так нелепы, что я почувствовала, что будет справедливо сказать вам, что вы напрасно тратите время.

— Мисс Миллер, почему вы так уверены, что Залнич никак не замешан в это дело?

— Потому что знаю — он не мог сделать ничего подобного.

Я улыбнулся.

— У мистера Залнича репутация человека, который невысоко ценит жизнь. То есть, жизнь других людей, особенно тех, кто стоит у него на пути. Он ненавидел моего зятя. И если он не убил его, то это не потому, что он не хотел. Вы сами слышали, что он говорил.

Девушка с минуту смотрела на меня невидящим взглядом.

— Мистер Томпсон, мистер Залнич одержим прекрасной идеей. Ваши люди называют его «большевиком» и «анархистом», потому что он пытается изменить мироустройство. Следуя своей теории, он бы искоренил целую нацию, мешай она его идеям, и он не считал бы, что в этом есть что-то неправильное. Фактически, он бы решил, что это единственный путь. Потому-то он и не ценит жизнь. Но если вы думаете, что он снизошел до уничтожения конкретного человека из-за личной неприязни, то вы ошибаетесь. Это не его масштаб.

— Залнич послал вас сказать мне все это?

Девушка вспыхнула.

— Мистер Томпсон, вам и, правда, почти невозможно помочь. За то, что я говорю с вами, он меня уволить может. Вы просили о помощи, но когда я попыталась оказать ее, вы заставили меня пожалеть.

Она развернулась и собралась, было, уходить, но я остановил ее.

— Мисс Миллер, пожалуйста, извините и не считайте меня неблагодарным. Мистер Фельдерсон был мне очень дорог, больше, чем любой другой человек, и я настроен на то, чтобы найти его убийцу, даже если на это мне придется потратить всю оставшуюся жизнь. Знаю, я делал поспешные выводы. После смерти мистера Фельдерсона я сделал много такого, что мне не свойственно и непонятно — просто я чувствовал бы себя предателем, если бы не стремился исследовать каждый возможный ключ. У зятя было только три врага, и одним из них был Залнич — он угрожал ему. Разве не естественно то, что я заподозрил его?

Она сочувствующе посмотрела на меня.

— Знаю, что смерть мистера Фельдерсона ошеломила вас, и я хочу вам помочь. Вы говорите, что у него было три врага, значит, вам нужно присмотреться к двум оставшимся, так как мистер Залнич точно не имел отношения к убийству.

Поблагодарив девушку, я спустился по расшатанной лестнице, уверившись, что она была честна со мной. Но если не Залнич, то кто? Я знал, что как только Хелен оправится, ей будет предъявлено обвинение в убийстве, если я до того времени не успею найти убийцу.

Ночью Хелен пришла в сознание, но была слишком слаба, и ее нельзя было расспросить. Из-за этой задержи я был в нетерпении, и загнал себя в дурацкое положение, попытавшись разговорить Залнича.

Поняв, что в сложившейся ситуации самое разумное — ждать, когда Хелен сможет рассказать нам о событиях той ночи, я пошел в офис и принялся за тяжелый труд — приведение в порядок бумаг Джима.

Глава XI. Двойное обвинение

Джима похоронили во вторник. Похороны прошли очень тихо — на них присутствовали только я, Мэри и несколько самых близких друзей Джима. Я всегда испытывал отвращение к пышным похоронам и чувствовал, что Джим так же предпочел бы быструю и тихую церемонию. Но на меня она очень повлияла: я не мог думать ни о чем ином, кроме утраты, и на следующий день уехал бы из города, если бы не получил повестку от большого жюри.

Мэри сообщила мне, что ее тоже вызвали, так что я заехал за ней. Она очень нервничала и была испугано от мысли о даче показаний. Мэри засыпала меня вопросами о том, что у нее могут спросить и как ей следует отвечать. Я успокоил ее, сказав, что окружной прокурор был дружен с Джимом, и что, я уверен, — наши показания о словах Хелен смогут отсрочить обвинительное заключение до тех пор, пока Хелен не оправится до той степени, что сможет сама дать показания.

— Но, Уоррен, ведь она бредит, а это не ахти, какое свидетельство, не так ли?

— Да, это так. Но я не думаю, что они вынесут обвинение, пока Хелен больна. Понимаешь, обвинение сейчас все равно нельзя вынести, и, я думаю, что наши показания убедят всех в том, что есть сомнение в вине Хелен.

Кажется, она успокоилась, по крайней мере, до тех пор, пока не увидела здание суда, и страх не охватил ее с новой силой.

— Ох, Баппс, не могу ли я избежать допроса?

— Нет, через это нужно пройти. Помни, все зависит от тебя и от меня.

— Но что, если они спросят меня, о чем говорили Джим и Хелен перед поездкой в загородный клуб?

— Говори как можно меньше, но говори правду. Мы знаем, что Хелен невиновна, так что правда никак ей не повредит.

В холле мы встретили инспектора Робинсона, его полуулыбка меня раздражала. Это его сообщение смутило большое жюри. Он хорошо знал, что «Сан» поддержит его, а предъявленное обвинение будет воспринято широкой публикой, как доказательство вины.

У входа в вестибюль мы обнаружили дворецкого Уикса, на котором просто лица не было.

— Я ничего не могу поделать, сэр. Они заставили меня прийти.

— Уикс, я понимаю. Не волнуйтесь! Это просто формальность, — утешил я его.

— Надеюсь, сэр, но не нравится мне это.

— Никому не нравится, но ничего не поделаешь, — ответил я. — Энни пришла с тобой?

— Нет, сэр. Как ни странно, но ее не вызвали.

Ну, надо же! Это очень поможет нам. Мы с Мэри прошли через вестибюль и стали ждать нашей очереди. Здесь же ждал и коронер. Уикс последовал за нами и сел радом. На лице Мэри читалась нервозность.

— Баппс, не можешь ли ты войти со мной?

— Нет, Мэри. Большое жюри проводит свою работу тайно.

Клерк вызвал коронера, и пока он проходил в зал, появились Робинсон и Пикеринг. Робинсон не смотрел в мою сторону, но Пикеринг подошел к нам и пожал мне руку.

— Старина, чертовски сожалею, что все так обернулось, — сказал он.

— Ты имеешь в виду мою сестру?

— Да. Кажется, Робинсон считает, что у него есть все доказательства. Я постараюсь помочь тебе…

— Большое спасибо, — ответил я.

Через несколько минут его позвали давать показания. Пока коронер выходил из зала, я пытался определить его показания по лицу, но оно было бесстрастно. Пикеринг вышел меньше, чем через десять минут, и был вызван Уикс. Он прошел в зал на трясущихся ногах, а в его брошенном на меня прощальном взгляде читалось полублагоговение, полустрах.

Робинсон ходил взад — вперед, его походка выражала уверенность и удовлетворение. Всякий раз, поворачиваясь к Мэри, он окидывал ее таким взглядом, как будто пытался прикинуть, к какой категории преступников она относится.

В конце концов, Уикс вышел — он вспотел, как будто после бани. Робинсон презрительно фыркнул, взглянув на него, после чего прошел в комнату присяжных. Я хотел задать бедняге пару вопросов, но он убежал прежде, чем я успел привлечь его внимание.

Мэри встала и прошла к большому окну, через которое в комнату врывался теплый сентябрьский солнечный свет. Какой-то миг она рассматривала площадь, заполненную народом, после чего внезапно обернулась и всхлипнула:

— Баппс, я не вынесу этого! Вдруг я скажу что-то такое, что навредит Хелен!

Рыдания сотрясали ее тело. Подойдя к ней, я попытался успокоить ее.

— Мэри, дорогая, Хелен не делала этого. Когда она оправится, мы узнаем больше. Даже если ей вынесут обвинение, то Хелен сможет доказать свою невиновность.

Рыдания уменьшились, превратившись во что-то вроде насморка, а затем в отдельные вздохи. Она вынула из сумочки пудреницу и уткнулась в нее. Я понял, что шторм миновал.

— Я з-знаю, что п-плакать глупо, но ничего не м-могу поделать.

Клерк отворил дверь и назвал фамилию Мэри. Она бросила на меня испуганный взгляд, ее лицо побледнело. Я подумал, что она может сорваться вновь, но тут она вызывающе вскинула голову, с некоей искоркой гнева в глазах. Захлопнув сумочку, она смело прошла в зал, подобно смело идущему на смерть солдату.

Лишь после того, как она ушла, я задумался о собственных показаниях. В конце концов, многое свидетельствует против Хелен. Она угрожала убить Джима. Она поругалась с ним перед поездкой, сама выбрала заднее сиденье, взяла с собой револьвер и знала, что едет посмотреть на то, как муж будет унижать ее любовника и угрожать ему. Против этого у меня была лишь братская уверенность в сестре да полдюжины слов, сказанных в бреду. Мной овладел страх того, что они могут обвинить Хелен. А если это она? Что, если она признается?

Как бы то ни было, мне нужно спасти Хелен, хотя бы ради матери. В конце концов, Вудс тоже угрожал Джиму. Он знал, что у Джима есть свидетельства против него. Он назначил встречу, заявив, что Джим должен прийти один. Подумав об этом, я решил рассказать жюри все. Даже если Вудс провел в клубе весь вечер и сможет подтвердить алиби, а мои показания не причинят ему вреда, то все равно их может быть достаточно для того, чтобы удержать жюри от вынесения вердикта до тех пор, пока Хелен не сможет дать показания. Услышав шаги, я обернулся и увидел, как входит тот, о ком я думал.

— Вудс, вы здесь? — спросил я.

— Да. Слуги вашей сестры рассказали полиции о той вульгарной стычке между мной и Фельдерсоном; полагаю, меня вызвали, чтобы расспросить об этом, и вот — я здесь.

Он казался взволнованным и раздраженным. Я впервые понял, через что он прошел за последние несколько дней: деловые проблемы, травма Хелен. Не знаю, как он разберется со своими делами без ее денег.

— Полагаю, ты был бы рад спасти Хелен от обвинения.

Вудс обернулся ко мне.

— Томпсон, неужели ты хочешь сказать, что есть такая возможность? Ведь она не делала этого, она не могла сделать такое… Это ужасно. Я читал тот бред в «Сан», но не думал… я не мог подумать, что кто-то воспринимает их всерьез, — его лицо покрылось мрачной тенью.

— Фельдерсон был убит выстрелом сзади, а Хелен была его единственным пассажиром, — заявил я, присматриваясь к Вудсу — я хотел приметить, как он это воспримет. Он выглядел так, будто знает о преступлении больше, чем мне казалось.

— Знаю! Но разве они не понимают, что Хелен не способна на такой поступок? Они там что, слепые?

Голос, называющий мое имя, поразил меня будто громом. Должно быть, они вывели Мэри в другую дверь — когда я вошел в зал, ее там не было. Жарко, душно, запах табака пропитал всю обивку. Я приметил, что присяжные выглядят глубоко заинтересованными, и к тому же интеллигентными. Старшина присяжных был близоруким человеком, его очки словно излучали сочувствие. Окружной прокурор, Киркпатрик, хорошо знал Джима и был одним из его лучший друзей.

— Ваше имя? — спросил он.

— Уоррен Томпсон.

— Ваш адрес?

— Грант-авеню, одиннадцать — тридцать два.

— Профессия?

— Юрист.

Окружной прокурор сел за стол, разложив перед собой какие-то документы.

— Кем вы приходились покойному?

— Он был моим зятем.

— Мистер Томпсон, — начал прокурор, склонившись над столом, — пожалуйста, расскажите жюри, были ли проблемы в семейной жизни вашего зятя и сестры?

— До недавнего времени мистер и миссис Фельдерсон были счастливы вместе. Но последние три месяца их счастье было не так велико.

— Что стало причиной их разногласий?

Я решил сразу же атаковать Вудса.

— Человек, который не нравился мистеру Фельдерсону — он не хотел, чтобы тот приходил к ним домой.

— Вы можете назвать имя этого человека?

— Это Фрэнк Вудс.

Прокурор посмотрел в свои записи.

— Этот Вудс стал любовником миссис Фельдерсон?

— Не могу сказать. Но он был очень внимателен к ней.

— Миссис Фельдерсон просила мужа о разводе?

— Да.

— И мистер Фельдерсон отказал?

— Нет. Мистер Фельдерсон согласился.

— Вы в этом уверены?

— Да. Я присутствовал, когда он сказал, что может дать ей развод.

— Вудс также присутствовал?

— Да.

Старшина присяжных прервал допрос:

— Можете ли вы рассказать присяжным, что тогда произошло?

Я коротко пересказал события того дня, не забыв упомянуть о том, что Вудс угрожал жизни Джима, если тот не отпустит Хелен.

— Этому человеку отправили повестку? — спросил прокурор.

— Да. Он ждет в приемной, — ответил клерк.

— Мистер Томпсон, вы слышали, как ваша сестра угрожала убить мужа? — спросил Киркпатрик.

— В тот раз моя сестра разволновалась, и наговорила…

— Пожалуйста, отвечайте на вопрос! — выпалил окружной прокурор.

— Я не помню, — ответил я.

Киркпатрик снова сверился со своими бумагами.

— По словам свидетелей, в тот вечер, когда между мистером и миссис Фельдерсон произошло разногласие, она сказала: «Я бы убила его». Это было сказано о ее муже. Вы слышали эти слова?

— Я не думаю, что она подразумевала буквальное убийство.

— Я не спрашиваю, каково ваше мнение. Вы слышали, как она сказала, что может или хочет убить его?

— Да.

Прокурор выглядел удовлетворенным. Я заметил, как старшина присяжных откинулся на спинку стула.

— Перейдем ко дню убийства. Мистер Томпсон, вы видели, как миссис Фельдерсон отъезжала вместе с мужем?

— Нет.

— Вы не знаете, она села на заднее или переднее сиденье?

— Не могу сказать.

Киркпатрик взял со стола револьвер Джима.

— Вам знаком этот револьвер?

— Я не знаю.

— У мистера Фельдерсона был похожий револьвер?

— Да.

— Вы не знаете, взял ли мистер Фельдерсон его с собой в день трагедии?

— Я не уверен.

— А как обычно — мистер Фельдерсон носил с собой оружие?

— Нет.

— У миссис Фельдерсон был револьвер?

— Нет, — ответил я. — Я даже не думаю, что она умела стрелять.

— Пожалуйста, отвечайте на вопросы! — резко буркнул Киркпатрик.

— Вы заявили, что мистер Вудс угрожал жизни мистера Фельдерсона, заставляя того дать жене развод. Когда же мистер Фельдерсон собирался его дать?

— Я не думаю, что он на самом деле собирался дать развод.

— Но вы заявили, что он согласился на него?

— Да, но с оговоркой, — ответил я.

— С какой оговоркой?

— В прошлом мистера Вудса не должно обнаружиться ничего такого, что могло бы причинить миссис Фельдерсон неприятности после того, как она выйдет за Вудса.

— Мистер Вудс знал о том, что мистер Фельдерсон не собирался разводиться?

— Я не знаю. Знаю лишь, что мистер Фельдерсон сделал важное открытие о прошлом Вудса.

— Это открытие давало основание отказать в разводе?

— Да!

— Вы можете сообщить жюри, что это было за открытие?

— Нет, не могу.

— Мистер Вудс знал об открытии мистера Фельдерсона?

— Думаю, да.

— Но вы не уверены?

— Нет.

— Мистер Томпсон, это важно. Вы можете рассказать жюри, почему вы думаете, что мистер Вудс знал об открытии мистера Фельдерсона?

— Поскольку вскоре после этого открытия мистер Вудс попросил мистера Фельдерсона побеседовать с ним в загородном клубе.

— В тот злополучный вечер мистер Фельдерсон направлялся как раз на эту встречу? — спросил окружной прокурор.

— Да, — ответил я.

— Вы не знаете, не собирался ли мистер Фельдерсон объявить мистеру Вудсу, что не станет разводиться с женой?

— Думаю, он собирался обвинить Вудса в нечестности.

— Миссис Фельдерсон знала о цели этой встречи, разве не так?

— Не могу сказать.

Киркпатрик обернулся к жюри.

— У жюри есть какие-либо вопросы?

Я ухватился за возможность.

— С позволения жюри, я хотел бы сказать еще несколько слов.

Увидев соглашающиеся кивки, я, стараясь быть покороче, рассказал им о своей уверенности в невиновности сестры, о ее крике, предупреждавшем мужа об опасности, и о появлении на дороге черного лимузина как раз в то же время, когда произошла трагедия. Также я рассказал о неприязни Залнича к Джиму, и о том, что он находился в том лимузине. Старшина присяжных подался вперед:

— Вы можете повторить слова вашей сестры?

— Она крикнула: «Джим, берегись!».

— Она тогда бредила, так?

— Да. Но по тону ее голоса я почувствовал, что она явно ссылается на события той ночи.

— Вы думаете, что она имела в виду черный лимузин, крикнув «Джим, берегись!»?

— Да.

— А как же вердикт коронера о том, что Джима убила пуля выпущенная сзади и сверху?

Я почувствовал, что иду по зыбкой почве.

— Пуля могла быть выпущена из другого автомобиля и срикошетить от какой-то части машины мистера Фельдерсона.

Лицо прокурора расплылось в улыбке.

— Мистер Томпсон, достаточно, — объявил Киркпатрик, и я вышел из душной комнаты в коридор. Вернувшийся Уикс стоял подле Мэри. Они смотрели на меня огромными от волнения глазами.

Увидев мое изнеможение, Мэри взяла меня за руку.

— Уоррен, что случилось? — спросила она.

— Пока ничего.

— Но они собираются?..

— Не знаю, не знаю.

На глазах Мэри выступили слезы.

— Ох, Уоррен, этот человек был ужасен!

— Какой человек? — спросил я.

— Тот, что задавал вопросы, — всхлипнула Мэри. — Не нашлось ничего, о чем он бы не расспросил меня.

— Он спрашивал о содержании разговора между Хелен и Джимом?

— Он спрашивал меня обо всем! Он так и сяк вертел все сказанное мной, как будто в нем было что-то ужасное.

Отчаявшись, я пошел к машине. Выезжая из поселка, я думал лишь о том, что свежий воздух может успокоить нервы Мэри. Дважды я пытался завести разговор о каких-нибудь мелочах, чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей, но у меня не вышло. Снова и снова он возвращался к присяжным. Так что большая часть нашей поездки прошла в молчании. Когда мы, наконец, повернули обратно и вернулись к дому Мэри, из него вышел ее отец, сжимая в руках газету.

— Уоррен, это ужасно.

— Что это? — воскликнул я, всматриваясь в газету.

Это был специальный выпуск «Пресс» — нашей единственной приличной газеты. Броский заголовок гласил:

ОБЩЕСТВЕННЫЙ ЛИДЕР ПОДОЗРЕВАЕТСЯ В УБИЙСТВЕ!

Затем мелким шрифтом:

«Фрэнк Вудс, хорошо известный бизнесмен, освобожден под залог в 10 000 долларов».

Выходит, что заподозрены были и Хелен, и Фрэнк Вудс.

Глава XII. «Кто я?»

Я запрыгнул в автомобиль и как можно скорее поехал в офис Симпсона и Тодда — лучших адвокатов по уголовным делам, — чтобы привлечь их для защиты Хелен. Симпсон уже ушел домой, но Джордж Тодд еще оставался на месте, и я обсудил дело с ним.

— Вы сможете добиться отсрочки судебного разбирательства, не так ли? — спросил я.

— Конечно. Я прослежу за тем, чтобы она не получила повестку до тех пор, пока врач не заверит меня в том, что она вне опасности. Суд не состоится еще три-четыре месяца, если хотите, то даже шесть. Мы удостоверимся в этом. Но, тем не менее, когда вы сможете увидеться с миссис Фельдерсон?

— Я как раз направляюсь к ней. Вряд ли врач позволит допросить ее, но, может быть, нам удастся увидеться с ней. Пойдете со мной?

— Я бы очень этого хотел. Подождите, пока я не оденусь!

Мы поспешили в госпиталь. Там мы спросили, можем ли мы пройти в палату Хелен хотя бы на несколько минут. Только что пришедший Джонсон, интерн-очкарик, захлебывался от возмущения:

— Вы что думаете, что у миссис Фельдерсон всего лишь сломана лодыжка? Вы что, не понимаете, что она тяжело больна? Если вы попытаетесь ее допросить, то она возбудится, что может привести к опасному рецидиву. Вы, конечно, не можете ее видеть! Вы не сможете поговорить с ней еще две или три недели.

— Извините, — сказал я. — Я должен был понять. Конечно, глупо с моей стороны, но в последние дни я только и делаю глупости. Все это очень затронуло меня. Джонсон, вы ведь дадите мне знать, как только с ней можно будет увидеться?

— Дам вам знать, — пробормотал он. — Увидеть ее вы можете завтра, но я не позволю терзать ее вопросами до тех пор, пока она не оправится.

Неделя тянулась очень медленно. Каждый день я приходил в госпиталь и сидел у Хелен всего по пятнадцать-двадцать минут. Она была в полном сознании, и временами мне казалось, что она хочет задать мне какой-то вопрос. Помня о ясных инструкциях врача, я говорил совсем мало, никогда не задавая никаких вопросов, и только рассказывал о всяких несущественных происшествиях в городе. Кажется, они ее не интересовали: она апатично лежала в постели, лишь изредка приподнимая бровь. О смерти Джима ей сообщили в начале недели, но она не была шокирована — скорее, она была почти безразлична, что ясно показывало, как мало он для нее значил. Вудс не упоминался.

Мэри оставалась ее преданной рабыней и практически не отходила от постели больной. Во время наших ежедневных встреч в госпитале я чувствовал, что все сильнее люблю ее. Однажды, придя в госпиталь с букетом цветов, я встретил ее в коридоре. Приняв цветы, она погладила меня по щеке.

— Баппс, ты каждый день приносишь Хелен цветы. Думаю, ты самый лучший брат, который только может быть.

— Если ты так думаешь, то почему я не твой?

— Ну… если только как брат, — улыбнулась она.

Она собралась открыть дверь, но я схватил ее за руку.

— Мэри, будь серьезней! Ты же знаешь, что я люблю тебя!

Она выпрямилась во все свои пять футов и три дюйма, и приказала:

— Отпусти мою руку, деревенщина! Я отвергаю это лестное предложение. — Затем она серьезно добавила: «Позволь мне пройти, Баппс. Я должна поставить эти цветы».

Быстро дернув руку, она высвободилась и ушла, оставив меня изнемогающим от любви.

После первого экстренного выпуска газеты мало писали об обвинении против Хелен и Фрэнка. Когда-то я был уверен, что Хелен сможет освободить себя от подозрений. Вудс сделал заявление, в котором говорилось, что он может подтвердить алиби, доказав, где находился каждую минуту в вечер трагедии; потому-то у него и не было никаких проблем с тем, чтобы выйти под залог. На самом деле, обвинение только помогло ему завоевать сочувствие и популярность. Все, знавшие об его увлечении Хелен, почувствовали, что он оговорил себя, пытаясь помочь ей.

Как-то утром, примерно через неделю после разговора с интерном-очкариком, я повстречал доктора Форбса, выходившего из палаты Хелен. Он разрешил мне задать ей пару вопросов.

— Томпсон, я верю в ваш здравый смысл, но не переборщите, — предостерег он. — Помните, она все еще очень слаба, и не удивляйтесь, если она не сможет ответить на ваш вопрос. И, прежде всего, никак не упоминайте обвинение против нее — это может стать слишком сильным ударом.

— Спасибо, доктор, — нетерпеливо ответил я. — Буду очень осторожен.

— И помните, в первый раз расспрашивайте ее не больше десяти минут.

Я кивнул и открыл дверь. Хелен привстала на постели, что явно показало, какие страдания ей пришлось перенести. Она была измождена и бледна, но, увидев меня, улыбнулась и подставила щеку для поцелуя.

— Доброе утро, — прошептала она. — Те цветы были прекрасны.

— Я рад, что они тебе понравились, сестренка, — сказал я присаживаясь у постели.

Я задал ей свои обычные вопросы: как она себя чувствует и не нужно ли ей что-нибудь, а затем попытался перейти к важным вещам.

— Хелен, дорогая, нас беспокоят важные вопросы о той аварии. Доктор сказал, что этим утром ты сможешь говорить минут десять, так что я хочу задать тебе пару вопросов.

— Погоди минутку! Доктор сказал, что я могу по-настоящему говорить десять минут?

— Да, дорогая.

— Тогда у меня есть сотни вопросов, на которые ты должен ответить. Я хочу узнать о многом, — она посмотрела вдаль и приложила руку ко лбу. Наконец, она обернулась ко мне и сказала:

— Сначала расскажи мне, кто я!

На мгновение я оцепенел. Мой мозг взрывался, и мне казалось, что моя голова расколется.

— Хелен, дорогая, что ты сказала? — прохрипел я, как если бы мой язык распух. Все еще смотря прямо на меня, она продолжила:

— Они называют меня Хелен, и я догадалась, что ты — мой брат. Еще есть милая девушка, которая приходит каждый день. Кажется, что мы с ней очень дружны, но я не знаю ее — я лишь слышала, что ее зовут Мэри. Расскажи мне, кто она!

Если бы я мог сбежать из палаты! Невиданный прежде страх охватил меня. Я увидел, как две большие слезы проступили на глазах Хелен, и затем скатились по щекам, пока я собирался с силами, размышляя о том, как пробудить отказавшую память.

— Хелен, дорогая сестренка, я — твой брат. Милая девушка, о которой ты говорила, — это Мэри Пендлетон, одна из лучших друзей, которые только могут быть. Она была твоей подругой невесты, разве ты не помнишь?

Хелен вяло покачала головой.

— Выходит, я замужем? — спросила она.

— Ты была замужем за Джеймсом Фельдерсоном. Ты не помнишь его?

Она снова покачала головой.

— Нет. Все ушло из памяти, — на минуту она задумалась, а затем спросила: — Он умер?.. Мой муж?

— Да, — пробормотал я, пытаясь сдержать слезы. — Он погиб в той же самой аварии…

— Каким он был?

— Хелен, вспомни! — воскликнул я, борясь с обуревавшим меня ужасом. — Сестренка! Ты должна вспомнить, хоть это и тяжело. Джим. Ты не помнишь огромного добряка Джима? — Я выхватил из кармана часы и раскрыл их — с внутренней стороны крышки находилась фотография Джима. Я поместил ее туда, будучи мальчишкой, как только с ним познакомился. Я держал часы перед глазами сестры. — Хелен, ты должна его вспомнить!

Она смотрела на фотографию глазами, наполненными слезами и страхом, но в ее взгляде не было искры узнавания. Испугавшись, что я мог слишком взволновать ее, я сел рядом и попытался как можно лучше описать Джима. Я был лишь на середине рассказа, когда дверь отворилась, и в палату заглянул доктор Форбс.

— Мистер Томпсон, десять минут истекли.

Я остановился и поцеловал Хелен.

— Пообещай, что завтра вернешься, — шепнула она.

Я пообещал и вышел из палаты. Ожидавший в коридоре врач вопросительно посмотрел на меня.

— Память совершенно покинула ее! — ахнул я.

Доктор сочувствующе похлопал меня по плечу.

— Мы заподозрили это позавчера. Я бы сказал вам раньше, но мы надеялись, что ваши вопросы заставят ее память заработать.

Я схватил его обеими руками.

— Доктор, нет ничего, что можно было бы сделать? Ей придется рассказывать обо всем с самого начала?

— Я еще не могу сказать. Может быть, в ее памяти что-то осталось. Нам придется подождать, пока больная не окрепнет — тогда станет виднее.

Глава XIII. Мы планируем защиту

Потеря памяти стала последней каплей. То, что она не могла вспомнить ничего важного, было достаточно плохо с физической точки зрения. Но когда я понял, что это полностью разрушило мои планы по ее защите от обвинения, свалившегося на ее хрупкие плечи, то я почувствовал, что наше дело по-настоящему безнадежно.

Я отправился в офис Симпсона и Тодда, и мне удалось застать их обоих. Симпсон, худощавый человек с седыми волосами и серыми глазами, сразу же устроил совещание для обсуждения дела. Он заставил меня пересказать с самого начала все, что я знал о смерти Джима. Иногда он прерывал меня и задавал вопросы, но большую часть времени он просто слушал, сидя спиной ко мне и смотря в окно. Временами мне казалось, что он вовсе не слушает меня, но внезапные вопросы подтверждали его интерес. Тодд, напротив, показывал явное внимание — большую часть времени он стенографировал мои слова. Когда я закончил, Симпсон встал и обернулся ко мне.

— Давайте разберем дело с самого начала. У вас есть три человека, имевших мотив для убийства Фельдерсона: Залнич, Вудс и миссис Фельдерсон. Давайте сначала рассмотрим Залнича. Думаю, подозрения против него минимальны. Вы говорите, что Фельдерсон помогал обвинению против него, а после своего освобождения Залнич угрожал тем, кто посадил его в тюрьму. Хорошо! Мотив и угроза. Незадолго до убийства его видели на той же дороге, по которой ехал мистер Фельдерсон. Вот и все факты, указывающие на причастность Залнича. Но согласно заявлению коронера, пуля, убившая мистера Фельдерсона, была выпущена сзади и сверху. Должен сказать, что нам придется постараться, чтобы убедить среднестатистического присяжного в том, что пуля, выпущенная из одного быстродвижущегося автомобиля в другой, может рикошетом убить человека. Как-то это слишком. Да и трудно поверить, что бывший за рулем Шрайбер рискнул бы разбить свою машину, а то и умереть, пытаясь загнать Фельдерсона в кювет. К тому же, если Залнич узнал машину Фельдерсона, то почему он сразу не выстрелил прямо в него, а подождал, пока тот не проедет? Нет! Дело против Залнича развалится. Мы можем вычеркнуть его из списка.

Мне было неприятно, но логика Симпсона была безупречна.

— А теперь давайте начнем дело против Вудса. Этот человек угрожал жизни Фельдерсона, если тот не даст жене развод, а он, как вы говорите, не собирался его давать. Теперь к мотиву. Вудс знал, что Фельдерсон завладел важными документами, которые могут погубить его. Это сильный мотив.

Симпсон обернулся ко мне.

— Кстати, ведь эти документы у вас, не так ли?

До этой минуты я не задумывался о них.

— Не знаю, где они сейчас, но уверен, что смогу их разыскать.

Симпсон кивнул.

— Непременно разыщите их! Они могут оказаться очень важными! Но, давайте продолжим. У Вудса был мотив для убийства. В тот вечер он связался с Фельдерсоном и назначил встречу, указав время и место. Это важно. До этого момента все ясно, как белый день, но вы говорите о том, что есть свидетельство о том, что Вудс в момент убийства находился в загородном клубе, а сам он утверждает, что у него есть алиби. Если это так, то его стоит вычеркнуть.

— Но я не уверен, что во время убийства он был в загородном клубе. Я лишь знаю, что он был там перед убийством, и после него.

— Что вы знаете о его передвижениях той ночью? — спросил Симпсон.

— Я знаю, что он ужинал в клубе в семь тридцать или около того, а также что он заказал выпивку в восемь двадцать пять.

— А во сколько произошло убийство?

— Вероятно, около четверти девятого — тела нашли в полдевятого.

Симпсон покачал головой.

— Боюсь, что такое алиби сильно. Для того, чтобы одолеть шесть миль, совершить убийство и вернуться обратно, времени было в обрез. Потребовался бы очень быстрый автомобиль. Вы не знаете, той ночью он был на машине?

— Думаю, что да. Узнать не сложно, — я направился к телефону.

Я позвонил в загородный клуб и поговорил с Джексоном. Тот считал, что мистер Вудс той ночью был без машины — в город он уехал в машине мистера Пейсли.

— Он мог воспользоваться чьим-то автомобилем, — предположил Тодд.

Симпсон снова покачал головой.

Внезапно мне в голову пришла идея. Я позвонил в страховую компанию, Пикерингу.

— Пикеринг, говорит Томпсон, — представился я.

— Да.

— Я насчет ночи убийства Фельдерсона. Вы не помните, проезжал ли мимо вас автомобиль в сторону загородного клуба?

— Нет.

— Вы имеете в виду, что не помните?

— Нет, я хорошо помню. Был только один автомобиль, и это был черный лимузин.

— Вы уверены?

— Конечно, старина. С тех пор, как мы выехали из Блендесвилла и до въезда в город мы видели только одну машину.

Я положил трубку и вернулся в свое кресло.

— И что же? — спросил Тодд.

— Не везет! — ответил я.

Симпсон встал.

— Мы вычеркнули двоих подозреваемых, и теперь…

— Я бы предпочел не продолжать, — оборвал его я и отвернулся к окну, чтобы спрятаться от взгляда Тодда. Наступившее молчание прервал Симпсон:

— Мы сделаем все возможное, но это будет тяжело. Если миссис Фельдерсон сможет вспомнить события той ночи, то у нас будет шанс. Отчего-то в последние годы все женщины, столкнувшиеся с убийствами, теряют память.

— Но моя сестра на самом деле потеряла память!

— Знаю, сынок, — заметил Симпсон. — Но это все усложняет. Если бы она притворялась, то мы бы могли… Но ваша сестра беспомощна, как дитя, и прокурор так запугает ее, что дело будет проиграно, как только она выступит в суде.

— Тогда зачем ее вызывать?

— Мы должны это сделать, если хотим выиграть дело. Шансы переманить на свою сторону присяжных возрастают, когда у вас выступает симпатичный свидетель.

Пару минут мы молчали, очевидно, пребывая в раздумьях, и раздумья были не легкими.

— Конечно, мы будем настаивать на временном умопомешательстве, — в конце концов, заключил Симпсон.

— О, нет! — вырвалось у меня.

— Это наш последний шанс, и, боюсь, это зыбкий шанс. Три года назад все прошло бы хорошо: обвинительный приговор привел бы к нескольким месяцам санатория, а затем — свобода. Но после освобождения этой Трусдейл, по всей стране поднялась такая шумиха, что, боюсь, сейчас вердикт «виновна, но психически ненормальна» приведет ее в настоящую психушку.

Дрожь ужаса пробежала по мне. Хелен отправят в психушку, и ее и так слабое сознание может окончательно повредиться.

— Говорите с сестрой как можно чаще и пытайтесь помочь ей восстановить память. Конечно, покажите ее лучшим специалистам. А мы в это время будем изучать дела как Вудса, так и Залнича — вдруг в их алиби найдется прореха.

— И поищите те бумаги о Вудсе, — напомнил Тодд.

Я поблагодарил их и ушел, будучи сильно подавленным, но готовым биться за жизнь Хелен до последнего вздоха.

В бумагах Джима не оказалось документов о Вудсе, и я был уверен, что в ночь убийства их никто не брал, ведь, в таком случае, их бы мне вернули. Я решил, что утром первым делом надо будет сбегать в дом Фельдерсонов — вероятно, бумаги остались где-то в машине Джима, а во время осмотра автомобиля на них могли не обратить внимания.

Глава XIV. Пуленепробиваемый

На утро после аварии машину Джима отвезли в его гараж, и, поскольку у меня был запасной ключ, я решил пойти к нему домой. Уикс и Энни присматривали за хозяйством до тех пор, пока Хелен не вернется, либо до тех пор, пока дом не будет продан.

Войдя в гараж, я невольно вздрогнул от вида разбитого автомобиля. Он пострадал сильнее, чем мне поначалу казалось. В ту ночь я видел, что шасси было изогнуто, а ось — сломана, но я не заметил состояние корпуса машины. Руль был сломан, а сиденья заляпаны грязью. Одно из колес было перекошено под невероятным углом, а от ветрового стекла осталась лишь оправа. Вдоль машины тянулась длинная глубокая царапина, оканчивавшаяся рваной дырой размером с человеческую голову. Сзади машины были пробиты три небольших отверстия.

Я с интересом их осмотрел, задумавшись, откуда они появились. По-видимому, полиция не стала толком изучать машину. Увидев в древесине что-то похожее не гвоздь, я опустился на колени и принялся ковырять доску перочинным ножом. Через пять беспокойных минут я сжимал в руке находку.

Это была помятая пуля от винтовки тридцать второго калибра.

В полу автомобиля, в том месте, где должны находиться ноги водителя, я нашел еще два отверстия, вероятно, пробитых той же винтовкой, из которой были выпущены и остальные пули.

В моей голове пронеслись две мысли, переполнившие меня уверенностью, что это последнее открытие полностью освободит Хелен от подозрений. Она не могла выстрелить из винтовки с заднего сиденья, как не могла и оставить отверстия от пуль в задней части автомобиля. От радости, что я смог найти доказательство невиновности сестры, я позабыл о том, что нужно искать настоящего убийцу. Вторая моя мысль была продолжением первой: нужно немедленно вызвать коронера и Симпсона, чтобы они подтвердили мое открытие.

Я тщательно запер гараж, как если бы боялся, что кто-то может украсть мою находку, или что автомобиль может самопроизвольно уехать. После этого я побежал к дому и позвонил в дверь. Все шторы были опущены, я уже, было, решил, что никого нет дома, как вдруг нескончаемое ожидание завершилось звуком шагов где-то внутри, и наконец, Уикс отпер дверь.

— Уикс, кого вы ожидали увидеть, полицейского? — спросил я.

— Нет, сэр. Одного из чертовых репортеров, сэр.

— Бедняга Уикс, — посочувствовал я. — Ну, ничего, все это скоро закончится. Мне нужен телефон.

Я побежал к столу, на котором, как я знал, был телефон, и позвонил Симпсону. Он пообещал немедленно приехать.

Коронер сперва возразил, что он занят, но, услышав о том, что у меня есть доказательство невиновности миссис Фельдерсон, также пообещал прибыть через несколько минут.

Слышавший мои переговоры Уикс был в таком восторге, что на мгновение забылся и схватил меня за руку.

— Сэр, вы правда можете доказать, что миссис Фельдерсон ничего такого не делала? — выпалил он.

— Правда, Уикс!

— Боюсь, что веду себя неприлично. Чувствую, что скоро закричу «гип-гип-ура!», — здесь он заметил, что держит меня за руку, и поспешно пробормотал извинения.

— Уикс, все в порядке. Ведите себя, как хотите! — воскликнул я. — Я так счастлив, что готов расцеловать кайзера.

— Конечно, этого не стоит делать, — укорил меня Уикс.

— Конечно, Уикс. Впрочем, полагаю, в этом году этого не сделать.

Дворецкий развернулся, чтобы уйти, но остановился у двери и сказал:

— Около недели назад заходил мистер Вудс, сэр.

— И чего он хотел?

— Он говорил о бумагах, насчет дел между ним и мистером Фельдерсоном.

Взволнованный открытием, я и позабыл о первоначальной причине своего визита.

— Уикс, что ты ответил ему?

— Я сказал ему, сэр, что вы взяли все его дела на себя, и вероятно, он получит документы от вас, сэр, — ответил дворецкий.

— Правильно. И после этого он ушел?

— Вскоре после этого, сэр. Но сначала он попросил ключи от гаража, сказав, что хотел бы осмотреть машину.

— И ты дал ему ключи?

— Д-да, сэр. Мне показалось, что это никак не повредит, сэр.

Я побежал в гараж и быстро обыскал бардачок в машине Джима. Папки в нем не было. Я поспешил обратно в дом, чтобы спросить Уикса, не было ли у Вудса каких-либо бумаг, когда он возвращал ключ от гаража, но на полпути я замедлил свой шаг. В конце концов, разница невелика. Документы собирались для того, чтобы Хелен осталась с мужем. Теперь, когда этой задачи больше не было, не столь важно, украл ли Вудс доказательства своей нечестности. Правда, Симпсон и Тодд просили меня принести эти бумаги, но я чувствовал, что они придавали им больше важности, чем они того стоили.

Как раз в этот момент прибыл автомобиль, и из него выпрыгнул Симпсон. Пока я не провел его в гараж и не показал дыры от пуль, он был могильно мрачен, но после этого он исполнился энтузиазма. Адвокат скрупулезно осмотрел машину, после чего обернулся ко мне.

— Я не вполне уверен, что мы обоснованно оправдали Залнича. Вполне возможно, он мог сделать намного больше, чем мы предположили.

Пока мы говорили, подъехал коронер. Он взял у меня пулю, которую я извлек из автомобиля, и осмотрел ее так тщательно, как будто бы на ней было выгравировано имя владельца. Затем он осмотрел отверстия от пуль, как с задней части машины, так и в полу. В конце я поделился с ним нашими подозрениями насчет Залнича, но он лишь покачал головой.

— Кажется, ваше открытие освобождает миссис Фельдерсон от подозрений, но оно также очищает и остальных подозреваемых. Посмотрите на эти дыры в полу! Пули, пробившие их, должно быть, были выпущены сверху. Также обратите внимание на три дырки от пуль в задней части машины и две на подножке, и это помимо той, что убила мистера Фельдерсона. Если только у ваших приятелей-социалистов не было при себе целого арсенала, они не могли сделать столько выстрелов за тот короткий промежуток времени, в течение которого мистер Фельдерсон разминулся с ними. Могу сказать, что на выстрел уходит от пятнадцати до тридцати секунд, и автомобиль исчез бы из поля зрения прежде, чем можно было бы сделать шесть выстрелов.

— У них могла быть автоматическая винтовка, — предположил я.

Коронер снял шляпу и потер лысый затылок.

— Это возможно, — признал он, — но это не объясняет дыр от пуль в полу. Быть может, была борьба, в течение которой выстрелили в пол.

— Но это не объясняет дыр от пуль в задней стенке автомобиля, — возразил я, опасаясь, что он может вернуться к версии о виновности Хелен.

— Дыры в полу ясно указывают на то, что стреляли сверху, — заявил Симпсон. — Есть ли вдоль той дороги здания или деревья, на которые мог бы забраться убийца?

— Никаких зданий, — ответил я, — но конечно, где-то в окрестностях должны быть деревья.

— Звучит многообещающе, — сказал Симпсон. — Томпсон, допустим, вы вместе с коронером отправитесь туда и хорошенько осмотритесь. А я тем временем начну работу над аннуляцией обвинения миссис Фельдерсон.

Коронер ответил, что сейчас ему нужно быть на дознании, но во второй половине дня он свободен. Идя к машине, Симпсон спросил меня, нашел ли я бумаги, касающиеся Вудса, и я, пересказав ему рассказ Уикса, ответил, что мне кажется, что Вудс их украл.

— К счастью, я не думаю, что они нам понадобятся, — ответил Симпсон. — Вчера вечером Тодд видел Вудса: он отчаянно искал деньги и, помимо остальных, заглянул и к нему. Тодд говорит, что Вудс может очиститься от связи с преступлением: люди, бывшие той ночью в клубе, могут засвидетельствовать, что он не выходил из здания. Кстати, Вудс ведь не обращался к вам?

— Нет, — засмеялся я, — он знает, что у меня нет денег, а если бы и были, то ему я бы их не дал.

После того, как они уехали, я решил отправиться на разведку к бландесвилльскому мосту. Пожелав сделать это в компании Мэри, которой, кстати, надо было еще и рассказать новости о новой возможности спасти Хелен, я поехал в госпиталь, но обнаружил, что Мэри там нет, а Хелен спит. После этого я отправился в дом Мэри, надеясь застать ее там.

— Мисс Пендлетон собирается на прогулку, но я доложу ей, — проинформировала меня служанка.

Я прошел в гостиную и взял журнал. Он открылся на странице с рассказом, озаглавленным: «Кто убил Мерривейл?». Рассмотрев одну из иллюстраций, я отложил журнал в сторону, поняв, что никогда больше не смогу прочитать детектив, повествующий о трагической смерти. Затем я услышал звук шагов спускавшейся по лестнице Мери и обернулся, чтобы поприветствовать ее. Она была в строгом, полувоенном костюме, который она носила во время войны, будучи шофером-добровольцем.

— Мэри, мы сделали важное открытие, оно полностью очистит Хелен от подозрений! — воскликнул я, беря ее за руки. Я рассказал ей о своих утренних приключениях, и от радости и удивления ее глаза широко раскрылись. — Итак, хоть мы пока и не выяснили, кто убил Джима, но мы уже знаем, что Хелен здесь ни при чем.

Мэри над чем-то задумалась, но, быстро опомнившись, воскликнула:

— Ох! Баппс, это чудесно!

— Я собираюсь на блендсвилльский мост — провести небольшое расследование. Пойдешь со мной?

— Уоррен, извини, я не могу. У меня дела…

— С другим парнем? — разочарованно и несколько ревниво спросил я.

— Да.

— Это молодой Дэвис?

Она покачала головой.

— Это кто-то, кто тебе очень не нравится.

— Естественно. Я не люблю соперников. Кто это?

— Обещаешь, что не станешь возмущаться, когда я скажу тебе, кто это?

— Конечно, не стану, — гордо ответил я. — Ты имеешь право проводить время с кем угодно.

— Это Фрэнк Вудс.

— Мэри, — ахнул я, — ты хочешь сказать, что видишься с этим человеком после того, что он сделал с Джимом?

— Баппс, ты обещал не возмущаться.

— Знаю, но это другое. Думаешь, я буду спокоен, в то время как он оболванивает тебя точно так же, как Хелен? Думаешь, что я позволю тебе наступить на те же грабли?

— Он не станет за мной ухаживать! — резковато ответила Мэри.

— Это ты так думаешь. Так думала и Хелен, и Джим. Никто не думает об этом, пока он не начнет. Но знаешь ли ты, чего ему надо? Он попросил тебя прогуляться с ним, потому что хочет попытаться взять у тебя взаймы, чтобы спасти свою шкуру.

— Но, Баппс, он не просил меня прогуляться с ним. Это я попросила его.

— Ты попросила его? — воскликнул я.

— Не говори так громко! Баппс, тебя даже с улицы могут услышать.

Если это все, что она может мне ответить, то это только разозлило меня.

— Я говорю не громко, — возразил я, — а даже если и громко, то что? Прохожие на улице могут меня услышать, но ведь они же увидят тебя вместе с Фрэнком Вудсом, а это куда хуже. Ведь репутация девушки, остающейся с ним наедине…

— О своей репутации я позабочусь сама, — холодно ответила Мэри.

— Ты так думаешь, — поправил я, свалившись в кресло.

— Уоррен! Понимаешь, что это оскорбительно? — рассердилась Мэри. — Ты ведешь себя, как мальчишка. У меня есть причины увидеться с Фрэнком Вудсом.

— Причины! — усмехнулся я.

Она вышла в холл, и я последовал за ней.

— Мэри, я не знаю, что у тебя за причины, и не хочу знать. Я не позволю, чтобы он ухлестывал за тобой. Или ты не пойдешь на прогулку с ним, или с меня хватит!

Мэри обернулась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Девушка, которая дружит с Фрэнком Вудсом после того, что он сделал с моей семьей, не может оставаться моим другом.

Мэри побледнела, но ее маленький подбородок решительно вздернулся.

— Это твое желание, — сказала она и взбежала по лестнице.

Взяв шляпу и перчатки, я вышел из дома.

Глава XV. Ответ

После обеда мы с коронером поехали к мосту, и, признаюсь, я составил ему не ахти какую компанию. Я не мог думать ни о чем, кроме беспричинного поведения Мэри и ее глупом упрямстве — ведь она знала, что это она неправа, а я прав, и при том с готовностью разорвала нашу дружбу.

Она рисковала репутацией, общаясь с этим непонятным человеком — типично женский поступок. Покажи им, куда не следует ходить (или с кем не стоит встречаться), и они тут же будут готовы пожертвовать жизнью, свободой и всем остальным ради удовлетворения любопытства. Это так, начиная с Пандоры и заканчивая Панкхерст[7].

Ну, что ж, если она может обойтись без меня, то и я обойдусь без нее. Человек я простой, но если дело доходит до того, чтобы разрешить твоей девушке быть одураченной, то я такого не потерплю. Я знал, что потом она, вероятно, придет ко мне и извинится, но я настроился не прощать ее до тех пор, пока она не предъявит весомую причину внезапного интереса к Фрэнку Вудсу.

Эти мысли терзали меня всю дорогу. Мне снова и снова приходилось вырываться из мрака раздумий, чтобы отвечать на вопросы коронера. Он пытался разгадать загадку убийства Джима и наверняка счел странной мою отстраненность.

Приближаясь к мосту, я снова приметил, как скудна растительность по обе стороны от дороги. Пожелавший убить Джима смог бы увидеть его приближение за полмили. Слева от дороги находилась глинистая почва, покрытая редкими сорняками и кустиками, в полумиле от загородного клуба на ней находилась тринадцатая лунка поля для гольфа.

Перевалив через вершину холма, мы сразу увидели высокий клен по правую сторону от дороги — он находился в двухстах ярдах от нее.

Увидев его, коронер крякнул от удовлетворения.

— Вот наше дерево.

Остановившись, мы побрели к дереву, пробираясь через придорожный кустарник. На глинистой почве росли разве что лопухи да сорняки. Ничто не говорило о том, что кто-то был здесь до нас. Достигнув дерева, коронер тщательно обследовал землю вокруг него. Подымаясь на ноги, он выглядел разочарованным.

— Что вы хотели здесь обнаружить? — спросил я.

— Не знаю, что мы можем найти. Я надеялся найти одну-две пустых гильзы — они подтвердили бы, что человек стрелял с этого дерева. Также должны были остаться поломанные ветки или что-то в этом роде, но ничего такого я не нашел.

— Но все же то, что здесь есть дерево, делает нашу теорию правдоподобной.

Он покачал головой:

— Нет. Теперь, когда мы так далеко от дороги, я так не думаю. Пули, прострелившие машину, были выпущены сзади и сверху. Но не сбоку. Находись дерево у самой дороги, наша теория еще прошла бы. Но если убийца использовал это дерево, дерево в двухстах ярдах от дороги, то даже если бы он начал стрелять, едва увидев машину, то пули, скорее всего, попали бы в бок автомобиля. А ведь когда я увидел это дерево, мне казалось, мы на верном пути.

— Но есть что-то непонятное. Тот вскрик моей сестры «Джим, берегись!». Я уверен, что он как-то связан с убийством.

Коронер на мгновение задумался, а затем спросил:

— Что еще она сказала?

— Больше ничего, связанного с аварией. Остальное, судя по всему, было бредом. Она просила прощения за какую-то ошибку и повторяла, что какой-то человек не поступал бесчестно. Но я уверен, что ее первый испуганный вскрик имеет отношение к убийству.

Мы вместе вернулись к дороге. Услышав над головой рев аэроплана, мы запрокинули головы, чтобы посмотреть на него. Вдруг коронер похлопал меня по плечу.

— Я понял!

— О чем вы?

— Аэроплан! Кто здесь владеет аэропланами?

— Не знаю. Несколько местных аэродромов. Но почему…

— Все просто! Разве вы не понимаете? Пули выпущены сзади и сверху. Много пуль. И те пулевые отверстия в полу автомобиля — они указывают на аэроплан! Во время войны такое случалось сотни и тысячи раз! В военном госпитале было множество мотоциклистов, подбитых немецкой авиацией. Также они стреляли в поезда и военные машины. Это один из простейших трюков в репертуаре пилота. У Вудса был самолет?

— Он был летчиком во французской армии и возглавлял компанию по производству аэропланов, но не думаю, что у него здесь есть самолет.

— Он мог бы легко раздобыть его.

— Чертовски умно! Посмотрите! Поле для гольфа идеально подходит для приземления, а вдоль этой дороги нет ни дерева на много миль. Он мог бы лететь в пятидесяти футах над уровнем земли и преследовать машину, всю дорогу нашпиговывая ее пулями.

Представив себе, что Джим был беззащитен перед приближающейся смертью, я на мгновение обезумел. Я мог представить агонию Хелен и как, видя, что пули пролетают ближе и ближе она кричит: «Джим, берегись! Он летит прямо на нас!».

— Да, но как мы это докажем?

— Примемся за это. Скорость аэроплана такова, что Вудс мог легко состряпать себе алиби на каждую минуту той ночи, но в нем должны быть прорехи — в сфабрикованных алиби они есть всегда. Я хочу, чтобы вы отправились в загородный клуб и запросили у мистера Вудса точный отчет о том вечере, а я в это время обследую поле для гольфа — поищу на нем следы приземления.

Запрыгнув в машину, мы помчались в клуб. Чтобы избежать лишних встреч, я вошел через заднюю дверь, и сразу же обратился к Джексону:

— Я насчет того вечера, когда был убит мистер Фельдерсон. Джексон, во сколько выходил мистер Вудс?

— Думаю, около шести часов, мистер Томпсон, — ответил негр.

— Ты видел его в это время?

— Видел ли я его? Нет, не думаю.

— Во сколько ты в первый раз увидел его?

— Думаю, во время ужина, сэр. Он был здесь.

— Ты уверен, что он постоянно был здесь во время ужина?

— Да! Конечно, он был здесь, ведь он заказал ужин.

— И во сколько был ужин?

Негр почесал голову.

— Думаю, как раз перед тем, как он заказал выпивку.

— И он оставался здесь все время?

— Да! Он был прямо здесь.

— Где он сидел?

— Дайте подумать. Припоминаю, будто он попросил именно тот столик, у окна.

— Сможешь найти официанта, обслуживавшего этот столик той ночью?

Старый негр убежал прочь, но тут же вернулся, волоча за собой ужасно пожелтевшего мальчонку.

— Ну, Джордж Генри, не упрямься и отвечай на вопросы этого джентльмена.

— Джордж, две недели назад ты обслуживал тот столик у окна?

— Д-да, сэр. Я обслуживаю тот столик.

— Ты помнишь, как обслуживал Фрэнка Вудса в четверг две недели назад?

Паренек задрожал. Он испуганно закатил глаза, обернувшись к Джексону — последний резко глянул в ответ. Наконец, парнишка запричитал:

— Ох! Папаша Джексон, это все, что я знаю! Он сказал мне, что отлучится, но если кто спросит — нужно ответить, что он ужинал здесь.

— Джордж, расскажи все, что знаешь! — велел я.

— Он… он сел за стол, но… не ел, — запинался паренек.

— Джордж, что ты имеешь в виду?

— Он сидел и смотрел в окно. Я принес ему суп, но он внезапно вскочил и побежал к телефону.

— Джордж, ты уверен в этом?

— Да, сэр. Когда он вернулся, я спросил у него, не хочет ли он поужинать, но он ответил, что не голоден.

— Во сколько он вернулся?

— В половину девятого, сэр.

Я протянул мальчишке доллар, после чего обрадованный паренек убежал. Джексон выглядел смущенно.

— Так значит, мистер Вудс не оставался здесь на протяжении всего ужина?

— Он дал мне доллар, как и пареньку, чтобы я соврал, — признался негр.

— Но вы совершенно уверены, что видели мистера Вудса в половине девятого?

— Да, сэр! Больше вы меня на вранье не поймаете. Я видел мистера Вудса точно в восемь двадцать пять.

Я вручил Джексону купюру и прошел в бар. Там был лишь старый бармен Гроган.

— Гроган, вы помните ночь убийства Фельдерсона? Кто был в баре между половиной восьмого и половиной девятого?

— Всего один-два джентльмена, сэр. Мистер Фансворт, мистер Браун, и, кажется, мистер Вудс.

— Вы не уверены насчет Вудса?

— Уверен, но не вполне, сэр. Я помню мистера Фарнсворта и мистера Брауна. Возможно, здесь были и другие. Я припоминаю мистера Вудса, поскольку он сам говорил об этом, спустя несколько вечеров после убийства. Здесь было несколько джентльменов, и они обсуждали смерть мистера Фельдерсона. Мистер Вудс сказал, что, поскольку убийцу не нашли, то могут обвинить кого угодно. Кто-то спросил его, не тревожно ли ему — все мы знали, что мистер Фельдерсон и мистер Вудс были не очень-то дружны, но мистер Вудс рассмеялся и объявил, что у него прекрасное алиби — тогда-то он и обратил мое внимание на то, что во время убийства он был здесь.

— Но вы не вполне уверены в этом?

— Ох, его алиби в любом случае в полном порядке: ведь весь вечер он был в клубе или неподалеку. Я думаю, что он был здесь, хоть я и не помню его.

Я пожал ему руку и удалился.

Вдали, на поле для гольфа, виднелась фигура изучавшего землю коронера. Когда я подошел к нему, он схватил меня за руку и указал на два едва различимых следа, тянувшихся параллельно друг к другу. Между ними пролегала небольшая колея из дерна, взрыхленного створкой шасси.

Глава XVI. Авиатор

— Есть! — воскликнул я. — Мы наконец-то на верном пути! Я только что узнал, что Вудс спешно отложил свой ужин, и его никто не видел до двадцати пяти минут девятого.

— Медленнее, — предупредил коронер. — Человек, додумавшийся до столь оригинального метода убийства, должен был позаботиться о надежном алиби.

— Вот именно. У него есть бармен, который считает, что мог видеть его во время убийства, — я коротко пересказал ему все, что обнаружил.

— Смотрите! Если его вызовут в суд, то бармен не сможет поклясться, что Вудса не было в баре, а его непродолжительное отсутствие не убедит присяжных: они решат, что наша теория надуманна.

— Да, но мы ведь не оставим все, как есть — мы идем по горячему следу! Что же мы будем делать дальше?

— Думаю, у нас есть короткий путь к решению всего дела. Той ночью с Вудсом должен был быть авиатор.

— Почему вы так считаете?

— Потому что мы знаем: Вудс вернулся в клуб сразу после убийства, и остаток вечера играл в карты. В город он вернулся в автомобиле другого человека. Очевидно: кто-то должен был отвести аэроплан обратно в ангар, ведь если бы утром его нашли на поле для гольфа, это вызвало бы слишком много разговоров. Наше дело — найти летчика и подкупить или запугать его для того, чтобы он сказал правду. Если Вудс не избавился от него, то он где-то в авиационных кругах. Но нам надо дождаться момента, когда мы будем уверены, что Вудс нам не помешает.

— Тогда нам лучше не ждать: я точно знаю, что сейчас он проводит время в компании одной леди.

— Тогда скорее пойдем, — решил коронер.

Мы сели в машину и поехали в город. Так как авиационные маршруты проходят мимо Истбрука, у нас за городом есть авиационное поле. После войны некоторые молодые любители спорта стали любителями полетов, так что на поле всегда крутились авиаторы и их свита.

Я предложил заехать за Симпсоном, и коронер согласился. Симпсон немедленно присоединился к нам. По пути на аэродром я рассказал ему о наших сегодняшних открытиях. Он был впечатлен.

— Знаете, я сниму шляпу перед тем, кто это придумал. Я о таком хитром трюке ни разу не слышал. Если конечно, ваша теория верна, и он, в самом деле, проделал все это.

— Почему вы предполагаете, что Вудс мог этого не делать? — поинтересовался я.

— Ничего особенного. Просто я не знаю, есть ли у Вудса в Истбруке самолет. Но, конечно, он довольно легко мог бы раздобыть аэроплан. Только подумайте, какие это открывает возможности! Дух захватывает! Бандиты на автомобилях просто блекнут. Представьте себе шайку грабителей, использующих аэропланы. Допустим, они решат ограбить «Грант Траст Компани» или «Тиффани». Такое ограбление станет для них пустяковым делом. Они без проблем унесут наворованное. Допустим, полиция расставит облаву, чтобы предотвратить побег преступников из города. Но мистер Вор и его банда спокойно проплывут над головами полицейских. А подумайте только о контрабанде алмазов! Посмеявшись в лицо таможенникам, огромные британские дирижабли наводнят американский рынок бриллиантами! Все это проистекает из ваших слов.

— Да, но сейчас мы ловим мистера Вудса, — сердито сказал я.

— Не будьте в этом так уверены, — предостерег Симпсон. — Человек, придумавший такой хитрый способ убийства, вряд ли даст себя подловить.

На меня нахлынули воспоминания о добродушном Джиме, и я поклялся, что доберусь до Вудса, даже если в итоге мне придется быть повешенным. Вудс — убийца Джима, похититель его жены, а теперь он ухлестывает за Мэри Пендлетон и пытается прибрать ее к своим кровавым рукам! Эти мысли сводили меня с ума.

Мы оставили машину у входа в аэродром и пешком прошли к ангарам. Три аэроплана стояли, готовые к полету. Они были похожи на птиц, готовых чуть что вспорхнуть. Коронер прошел к одному из служащих.

— Вы можете показать ангар, которым пользуется Фрэнк Вудс?

— Вудс? — озадаченно повторил рабочий. — Не помню такого. Конечно, я знаю большинство из них, но не думаю, что у какого-то Вудса здесь есть машина. Погодите! Я спрошу Билла. Он должен знать.

Служащий прошел к группе летчиков и тут же вернулся.

— Последний ангар. Его аэроплан здесь только две недели, вот я и не знал про него.

Мы поблагодарили рабочего и отправились на другой конец поля. В один из самолетов подымался пилот. Два механика затянули пропеллер, двигатель пришел в движение и взревел. Аэроплан закачался, вразвалочку выкатился на поле и, с ревом набирая скорость, взлетел.

У входа в ангар Вудса находился рыжеволосый детина-летчик. Он чистил и смазывал маслом какую-то деталь механизма. Когда мы приблизились, он вопросительно нахмурился, но затем вернулся к своему занятию.

— Это здесь мистер Вудс держит свой аэроплан? — спросил коронер.

— Угу, — промычал не отрывавшийся от работы летчик.

— Самого мистера Вудса здесь нет, не так ли?

— Нет.

— А вы авиатор мистера Вудса?

— Один из них.

— И сколько же вас?

— Трое.

— И они где-то рядом?

— Один из них. И он обожает отвечать на дурацкие вопросы.

Коронер рассмеялся.

— Прости, приятель, но мне нужно узнать нечто важное. Кто из авиаторов был с мистером Вудсом две недели назад, в тот четверг, когда он летал в загородный клуб?

Летчик вскочил на ноги и с перекошенным от злости лицом двинулся прямо на коронера. Поначалу мне показалось, что он нападет, но механик остановился в шаге от коронера и прорычал:

— Не знаю, кто вы и что вы, и зачем вам все это надо, но я вам не информбюро, ясно? Проваливайте отсюда подобру-поздорову! — с этими словами он развернулся и скрылся в ангаре.

Мы переглянулись. Все казалось благоприятным.

— Может, стоит попробовать подкупить его? — предложил я.

— Если хочешь, попытайся. Мне-то что, — улыбнулся Симпсон.

— Нет, — решил коронер. — Той ночью он был с Вудсом и не станет говорить.

— Не стоит ли обратиться в полицию? — спросил Симпсон.

— Выйдет ли из этого толк? — ответил коронер. — Погодите-ка! Думаю, знаю! — с этими словами он пошел в ангар.

Мы услышали гул самолета над нами и обернулись, чтобы посмотреть, как он планирует в дневном небе. Солнце, скрывавшееся за крыльями аэроплана, делало его похожим на огнедышащего дракона. Он взлетал, и, кувыркаясь в воздухе, снова нырял, разворачиваясь и делая круги над полем. Он был ближе и ближе к земле, будто скользил по ней с огромной скоростью. Наконец, он задрал нос, коснулся земли и тут же отскочил, как резиновый мячик, снова коснулся, и в конце концов остановился в сотне ярдов от нас.

Из него выбралась девушка. Мое сердце сжалось оттого, что я узнал ее. Это была Мэри: оказывается, она каталась с Вудсом на самолете, а не на автомобиле. Моя голова закружилась от ревности, когда я увидел, как она смеется какой-то шутке Вудса, идя вместе с ним через поле.

У меня не было времени следить за ними: в ангаре раздались сердитые крики, и из него выскочил коронер, а вслед за ним и рыжеволосый детина. Коронер сжимал в руке что-то вроде лома, а летчик пытался его выхватить. Мы поспешили на помощь коронеру, но прежде, чем мы поспели к нему, механик успел нокаутировать коронера мощным ударом в живот. Изрыгая проклятья, авиатор забрал инструмент, из-за которого они дрались, и кинулся обратно в ангар.

Коронер безмолвно лежал на земле — он не мог заговорить, так как не мог отдышаться. Наконец, он смог выдохнуть:

— Заберите… Заберите!..

— Кажется, у вас тут возникли какие-то разногласия, — сказал кто-то за моей спиной. — Это вовсе не мой стиль приема гостей.

Обернувшись, мы увидели улыбающееся лицо Вудса. Пока мы помогали коронеру встать и отряхнуть мусор, Вудс продолжил:

— Джентльмены, если вы прибыли, чтобы вручить мне ключ от города, то сделайте это как можно скромнее, — он продолжал улыбаться, но теперь к его улыбке прибавился странный блеск в глазах. Тем временем, Мэри отошла в сторону. Очевидно, она заметила меня, но не захотела со мной говорить.

Коронер, наконец, прочистил горло:

— Мистер Вудс, я здесь не для того, чтобы произносить речи. Я прибыл сюда, чтобы обвинить вас в убийстве Джеймса Фельдерсона.

Ни улыбка, ни общее выражение лица Фрэнка Вудса не изменились. Он спокойно взглянул на нас и медленно произнес:

— Это очень интересно, но вы, кажется, забыли, что я уже был обвинен в этом убийстве.

— Раньше вы обвинялись лишь на основании подозрения, но сейчас у нас есть доказательство.

Рыжий летчик высунулся наружу и побрел к аэроплану. За ним последовал еще один юноша, несший связку мусора. Коронер указал на них.

— У меня было оружие, которым было совершено убийство, но ваш человек ударил меня в живот и выхватил его. Сейчас оно в ангаре. Но мы не нуждаемся в орудии, у нас и без него хватает свидетельств против вас.

Вудс осторожно обвел нас взглядом. Он был невозмутим.

— Джентльмены, я уже заявил прессе, что могу подтвердить свое местоположение на каждую минуту той ночи, когда был убит Джеймс Фельдерсон. Во время суда я предоставлю доказательства. Если вы думаете, что оружие является уликой против меня, просто войдите внутрь, и я покажу вам, что его калибр отличается от калибра пули, убившей Фельдерсона.

На мгновение мы растерялись, думаю, это из-за наглости и выдержки Вудса. Я начал сомневаться, замешан ли он в убийство. Заметив мои колебания, Вудс с улыбкой обратился ко мне:

— Томпсон, конечно, вы не боитесь меня, ведь вы так легко доверили мне как сестру, так и вашу невесту.

Мне очень хотелось дать ему в глаз и стереть улыбочку с его лица, но я не стал реагировать на оскорбление и вместе со всеми прошел в ангар.

— Джентльмены, вот автомат. Как вы можете заметить, у него тридцать шестой калибр, а никак не тридцать второй. Если подождете еще минуту, я продемонстрирую вам обойму. Это, вне всяких сомнений, развеет ваши сомнения.

Он вышел из ангара, а коронер подобрал автомат.

— Мог бы поклясться, у автомата тридцать второй калибр. Ствол узковат для тридцать шестого. Вот, смотрите! Это — тридцать второй. Вот маркировка.

Снаружи раздался шум двигателя. Симпсон, заметивший его первым, бросился к двери.

— Это самолет Вудса. Он собирается сбежать!

Мы выбежали из ангара, и поспешили к аэроплану, к тому времени уже окутанному синей дымкой. Прежде, чем мы одолели хотя бы пол пути, он взлетел и сделал круг над полем. Внезапно он вильнул, свернув в нашу сторону. От ожидания развития событий у нас свело дух. Мотор аэроплана ревел все сильнее.

Вдруг Симпсон схватил меня за руку и прокричал:

— Смотрите! Он хочет сбить нас!

Я побежал к краю поля, не смея оглянуться, пока не окажусь в безопасности. Шум мотора обрушился на мои уши, как стаккато сотни автоматов. Мои ноги были как будто свинцом налиты. Казалось, что я не могу сдвинуться с места. Испуганно оглянувшись, я увидел, что он мчится на меня, словно стервятник. Тяжелый грохот двигателей заполнил все пространство. Меня охватило горькое чувство беспомощности. Я почувствовал, что умру, словно крыса в пасти фокстерьера. Закричав от ужаса, я стремя голову рухнул наземь. Аэроплан пронесся надо мной, с грохотом и порывами ветра, чуть ли не поднимающими меня с земли. Нас разделяло не более четырех футов.

До сих пор я не уверен в том, пытался ли Фрэнк Вудс убить меня или нет. Я не знаю, может, у него что-то пошло не так, или он просто пытался напугать меня до смерти. Но как бы то ни было, могу поклясться, что когда над моей головой пролетал самолет, я слышал безумный смех Фрэнка Вудса.

Осознав, что нахожусь в безопасности, ибо грохот двигателя пронесся мимо меня, я поднял голову, чтобы удостовериться, не собирается ли этот негодяй развернуться. К моей радости, он поднялся на высоту пятнадцати или двадцати футов. Внезапно самолет взлетел, как если бы Вудс собрался сделать петлю. На секунду он накренился, словно лодка на ветру, а затем, со звуком ломающегося дерева и рвущейся ткани, он рухнул на землю.

Глава XVII. Признание рыжего

Мы, во главе с коронером, поспешили к разбившемуся самолету. Стремясь сбить меня, Вудс зацепился за телеграфные провода в конце поля. Сам он заметил это слишком поздно и не сумел освободиться от них. Провода опутали крыло, в результате чего аэроплан упал на землю.

Как мы обнаружили, его придавил двигатель, что мгновенно убило его. Взяв одно из крыльев, мы соорудили из него импровизированные носилки и отнесли Вудса в ближайший ангар. Накрыв тело курткой, я услышал позади себя сопение. Это был рыжеволосый авиатор.

— Грязные проныры, вы так и не получили его. В конце концов, он от вас ушел.

— Да, теперь мы ему ничего не можем сделать, — пробормотал я.

— Верно! И не смогли бы никогда, если б не женщины. Ему с ними никогда не везло. Сегодняшняя девчонка пошла ему во вред.

К нам подошел коронер.

— Итак, теперь, когда мы не сможем добраться до него, вы расскажете нам о той ночи, когда Вудс убил мистера Фельдерсона?

Летчик выказывал явную враждебность к прокурору.

— Только не тебе, подлый коп! Думаешь, я проболтаюсь и попаду впросак? Идите к черту!

— Обещаю, что если вы расскажите о событиях той ночи, то вам не будет предъявлено обвинение.

Авиатор подозрительно оглядел нас, но, по-видимому, поверил.

— Ну, это вроде справедливо, тем более, что сам я ни при чем, вот только знаю много.

Две недели назад босс пришел на завод, ну знаете, наш международный завод, и велел мне пригнать аэроплан сюда. Мы с боссом всегда ладили. Не то, чтобы дружили, но друг друга мы понимали. Несколько месяцев я видел: у босса что-то на уме. Я знал — это не из-за женщин, из-за них он не волновался, это они волновались из-за него. Иногда он говорил со мной — он считал меня своим лучшим механиком, и у меня сложилось впечатление, что он волновался из-за денег. Тратил он много и легко, и денежный вопрос его беспокоил. В первый же день после моего прибытия сюда, он привел сюда шикарную женщину, тогда я не знал, что она — жена Фельдерсона. Босс выманил у нее маленько деньжат. Я так понял, что он собирается бежать с ней, так как на следующее утро он объявил нам, что через месяц мы можем уйти в отпуск, а он собирается в медовый месяц. Я думал, что он возьмет меня с собой, но он сказал, чтобы я настроился вернуться обратно, на завод — присмотреть за тамошними парнями, которые и работать толком не умеют. Удивительно, что он не убил никого из этих дурней.

Видать, что-то пошло не так — после обеда он был злой, как черт. Но он терпеливо приступил к своей задаче. Он взял меня с собой, и мы летали по всей округе. Когда он замечал участок дороги, на котором было не слишком много деревьев, то спускался пониже и присматривался к нему. Наконец, мы нашли прямой отрезок дороги: у поля для гольфа, принадлежащего загородному клубу. Это место его устраивало — собственно, это было единственное место, на которое мы возвращались в последствии. На самолете босс установил автомат, и вот тогда я понял, что он что-то замышляет. После этого он не брал меня с собой, но несколько раз он устанавливал мишень в углу поля, и я слышал, как он практиковался в стрельбе. Я спросил у босса, что он собирается делать, на что он ответил: «Как-то ночью я убью скунса».

Он прилетел сюда из загородного клуба, возбужденный, но хладнокровный… ну, вы понимаете, что я имею в виду. У него было что-то на уме, но головы он не терял. Понимаете? Он сказал, что, как только начнет темнеть, мне нужно лететь в загородный клуб и приземлиться на поле для гольфа — оно в полумиле от здания. Когда я увижу, что он вышел на крыльцо и закурил, мне нужно подать ему сигнал фонариком. Я так и сделал. Он не был одет для полета, только накинул дождевик поверх костюма. Босс велел мне оставаться на месте, и после того, как я завел мотор, он унесся прочь. Он улетел около восьми часов, и вернулся минут через пятнадцать. Он сунул мне полсотни и приказал привести аэроплан обратно в ангар, и забыть обо всем. Я спросил, убил ли он скунса, на что он со смехом ответил: «Как бы то ни было, я подстрелил его». Ребятам на аэродроме я велел установить сигнальные огни, якобы для проверки, так что с посадкой проблем не было.

Летчик замолк.

— Это все, что вы знаете? — спросил коронер.

— Это все, что я знаю, разве этого не достаточно? — детина осмотрел нашу троицу заинтересованных слушателей.

— Могу сказать, что да, — ответил Симпсон.

Глава XVIII. Слушаю глас предков

Хелен вернулась домой. Она предпочла жить с матерью и со мной, а не возвращаться в дом Джима, хоть он теперь и принадлежал ей. Память к ней так и не вернулась, и я каждый вечер садился подле нее и снова и снова пересказывал ей события из ее жизни. Время от времени она могла продолжить мой рассказ, но это было редко. В любом случае, это было к лучшему: я мог умолчать о неприглядных подробностях ее прошлого, оставив лишь то, что стоит помнить. Как только она достаточно окрепнет, доктор Форбс собирается реконструировать трагедию — он считает, что есть все основания верить, что это поможет восстановить память. Ну, а она тем временем становится все краше, чем когда-либо.

Мэри не разговаривала со мной целый месяц. Как бы то ни было, мы не смогли встретиться. Я понял, что был слишком требовательным, указывая ей никуда не ходить с Вудсом, но все мои попытки показать, что я извиняюсь, были тщетны. Я не спал по полночи всякий раз, когда оказывалось, что мы приглашены на одну и ту же вечеринку — я все думал, что она скажет, и как мне ответить. Ведя мысленный разговор, я с легкостью выходил победителем и заставлял ее идти на примирение, но вот в реальности все было иначе.

Нас пригласили на бал у Руперт-Смитов, и я настроился на то, что наши отношения восстановятся прежде, чем вечер подойдет к концу. Я очень не хотел, чтобы она относилась ко мне, как к младшему брату, но это лучше, чем отношение мачехи к пасынку.

Я поспешил к ней, едва увидев, что она вошла в зал, но оркестр вдруг заиграл фокстрот, и она закружилась в объятиях молодого Дэвиса. Он до неприличия крепко сжимал ее, но, кажется, она не возражала.

Прежде, чем музыка замолкла, я приблизился к ней, но она внезапно развернулась, буквально повиснув на руках Дэвиса, и чуть ли утащила его из зала.

В конце концов, я смог застать ее одну, уловив время, когда какой-то мужлан отошел, чтобы принести ей пунш.

— Мэри, потанцуем? — брякнул я.

— Мистер Томпсон, извините, но мой список заполнен, — пожалуй, чересчур любезно ответила она.

— Но у тебя нет никакого списка, — настаивал я.

— Я закончила танцевать.

— Мэри, я извиняюсь…

— Ох! Вот и вы, мистер Стил, — рассмеялась она, глядя через мое плечо, — я уж решила, что вы позабыли обо мне.

Я ушел, оставив этого тупицу воркующим о том, что он никак не мог забыть о ней и так далее и тому подобное…

Перед ужином у Макклинтоков я позвонил Анне Макклинток и упросил ее посадить меня за столом возле Мэри. Она согласилась, но с условием, что с другой стороны возле меня будет сидеть салонная большевичка Стренс. Я согласился, но Мэри весь вечер проговорила со старой бабушкой Макклинток. Они беседовали о конфликтах с рабочими, хотя сама Мэри не отличала тачки от стачки. Казалось, что ей в радость кричать на ухо полуглухой старухе, тогда как я отчаянно пытался привлечь е внимание. Потом я слышал, что она отзывалась, будто мы со Стренс были прекрасной парой. Дважды я пытался позвонить Мэри, но оба раза ее не было дома — для меня не было.

Наконец, все поняли, что мы в ссоре, и перестали приглашать нас вместе на вечеринки в узком кругу, так что я смог видеть ее лишь на больших мероприятиях, когда она исполняла самые формальные и нелепые обязанности.

Как-то раз я сказал Хелен, что опоздаю к ужину из-за важного дела. Но около трех часов дня я обнаружил, что нужная мне книга осталась дома, так что мне пришлось вернуться за ней. Машина Мэри стояла у дома. В первый момент я хотел было не входить, ведь Мэри явно недолюбливала меня, но, в конце концов, я решил, что никакая девушка не может помешать мне делать то, что я хочу, так что я рысью взбежал на крыльцо.

Мэри спешно прощалась с Хелен. То, что она уходила, чтобы не общаться со мной, меня разозлило. На меня словно сошел призрак предка-пирата — он уселся мне на плечо.

— Погрубее с ними! — шептал он.

Я поспешил внутрь, захлопнув за собой дверь.

— Уоррен, не слишком ли ты шумен? — рассмеялась Хелен.

— Хелен, не можешь ли ты выйти в соседнюю комнату? — попросил я.

— Хелен, оставайся здесь! — приказала Мэри.

— Не сделаю ни того, ни другого. Пойду наверх, — решила сестра.

— Если ты уходишь, то я с тобой, — заявила Мэри.

Севший на мое второе плечо волосатый горилоподобный карлик шептал мне на ухо: «Будь погрубее!».

— Вы останетесь здесь! — рявкнул я, схватив ее за руку.

— Отпусти мою руку! — потребовала Мэри. — Я не собираюсь здесь оставаться!

Сердце во мне подпрыгивало до горла, когда я видел ее негодующее личико. Хелен со смехом поднялась наверх.

— Мэри, — мягко начал я.

Мои предки скорчили друг другу рожи и удалились с плечей.

— Вот дурак! — сказал пещерный человек.

— Я же говорил! — ответил пират.

— Я не собираюсь здесь оставаться ни на минуту. Пожалуйста, отпусти меня, — мрачно потребовала Мэри.

— Нет, — крикнул я. — Мэри, с меня хватит! Ты думаешь, то можешь держать меня в подвешенном состоянии, словно я Джек-попрыгунчик?

Предки вернулись мне на плечи.

— Задай ей! — выкрикнул питекантроп.

— Будь погрубее! — вопил капитан Кидд.

— Ты знаешь, то я был прав, когда возражал против прогулки с Фрэнком Вудсом. Тем более учитывая то, что он сделал с моей семьей.

— Если бы ты не был так властен…

— Почему я не должен быть властен? — крикнул я, а мои предки схватились за бока со смеху. — Это мой дом, и я могу говорить настолько громко, насколько захочу. Почему я не могу возражать, если девушка, которую я полюбил так, как еще не любил ни один человек на свете, собралась гулять с человеком, который, как мне кажется, недостоин ее? Я бы повторил это снова. Ты нужна мне, и, чтобы получить тебя, я должен сражаться. Даже если придется сражаться с тобой.

Внезапно Мэри закрыла лицо руками. Ее плечи дрожали.

— Мэри, не плачь. Я знаю, что…

— Я не плачу, я… я смеюсь, — хихикнула она, опустившись в кресло. — Баппс, ты такой смешной, когда волнуешься.

Подойдя к ней, я ее потеснил на кресле и обнял.

— Мэри, любимая, почему ты тогда пошла с Фрэнком Вудсом?

— Но, Баппс, я охотилась за теми же уликами, что и ты. Я чувствовала, что Фрэнк виновен.

— Я — негодяй!

— Ты глупыш, — ответила она, теребя прядь моих волос.

Она прижалась поближе.

— Дорогая, когда ты перестанешь поддразнивать меня?

— Никогда, Бапкинс! Я только что обнаружила, что это лишь выявляет твою сильную сторону.

— Помнишь, что ты сказала, когда я попытался сделать тебе предложение? — шепнул я.

Она покачала головой.

— Ты сказала, что нужно подождать, пока Хелен не поправится.

— Баппс, знаешь, что я первым делом сказала, когда увидела Хелен сегодня днем?

— Что?

— «Ты так хорошо выглядишь».

Ее лицо было так близко, а губы улыбались так зазывно, что я мог сделать только одну вещь. И я ее сделал.

— У парня есть порох в пороховницах, — сказал пещерный человек.

— Я же говорил, — ответил капитан Кидд.

© Перевод. Антон Кукин, 2017

© Оформление. Александр Кузнецов, 2015

Примечания

1

Виды ударов в гольфе.

(обратно)

2

Часть гольф-поля округлой формы с самой коротко выстриженной травой, где находится сама лунка.

(обратно)

3

В отличие от большинства других видов спорта, чем меньше очков вы наберете в гольфе, тем лучше.

(обратно)

4

Французский военный деятель, главнокомандующий во время Первой мировой войны.

(обратно)

5

Орден за военные заслуги Франции, учреждённый во время Первой мировой войны; часто вручается с дополнительным знаком — бронзовой «Пальмовой ветвью».

(обратно)

6

В автомобилях тех времен можно было так сделать.

(обратно)

7

Эммелине Панкхёрст — общественная и политическая деятельница, борец за права женщин, сыграла важную роль в борьбе за избирательные права женщин.

(обратно)

Оглавление

От редакции

Глава I. «Позови Джима»

Глава II. Двое мужчин и женщина

Глава III. «Я бы убила его»

Глава IV. Произошло худшее

Глава V. Авария или убийство?

Глава VI. Улика и вердикт

Глава VII. Я становлюсь сыщиком

Глава VIII. Для Хелен это очень плохо выглядит

Глава IX. «Джим, берегись!»

Глава X. Я обвиняю Залнича

Глава XI. Двойное обвинение

Глава XII. «Кто я?»

Глава XIII. Мы планируем защиту

Глава XIV. Пуленепробиваемый

Глава XV. Ответ

Глава XVI. Авиатор

Глава XVII. Признание рыжего

Глава XVIII. Слушаю глас предков Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg