«Встречи во мраке»

Встречи во мраке (fb2) - Встречи во мраке [сборник] 1754K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Корнелл Вулрич - Эллери Куин - Ян Ланкастер Флеминг

ВСТРЕЧИ ВО МРАКЕ

Уильям Айриш Встречи вo мраке

 Глава 1 Прощание

Они встречались каждый вечер около восьми. Свидания происходили и в дождь, и во время снегопадов, при лунном свете и в безлунные вечера. Так было в этом году, и в прошлом, так было уже много лет. Но вечно продолжаться не могло. В ближайшем будущем они решили не расставаться ни днем ни ночью. В ближайшем будущем — в июне. И потому с особым нетерпением ожидали его наступления. Порой казалось, что он вообще никогда не наступит.

Впрочем, почти вся их жизнь состояла из ожиданий, с самой первой встречи. Когда они встретились, ей было семь лет, а ему восемь. Уже тогда они влюбились друг в друга. Иногда так бывает.

Им следовало бы давно пожениться. В том самом июне, когда они стали взрослыми. Однако, ждали.

Почему?

Что чаще всего бывает главным препятствием в подобных случаях?

Естественно, деньги.

Вначале у него вообще не было никакого заработка, а затем такой маленький, что еле хватало.

Потом умер его отец. Он был машинистом на паровозе. Неправильно переведенная стрелка явилась причиной его гибели. Железная дорога выплатила пособие, в меньшем размере, чем ожидал сын, но, по словам адвоката, оно было не самой маленькой суммой. Действительно, полученные восемь тысяч долларов были для него и для них — большими деньгами. Теперь они могли пожениться в ближайшем июне. Большего они и не желали.

Свадьба должна быть в июне, ибо так хотела она. Он же всегда разделял ее желания.

Его звали Джонни Марр. Люди, которые видели его тысячи раз, затруднились бы точно описать его внешность. Он был заурядным юношей, бесцветным и ничем не выделяющимся. Он был такой же, как тысячи других в его возрасте. Таких можно видеть повсюду. Шатен. Карие глаза. Миловидный, даже симпатичный юноша. Вот и всё.

Ее звали Дороти, и она была очаровательна. Ее тоже нельзя было точно описать, но совсем по другой причине. Свет нельзя, пожалуй, описать. Можно сказать, откуда он исходит, но нельзя определить, каков он. Бывают, наверное, такие же красивые девушки, но столь очаровательные редко.

Циники могут, пожалуй, сказать, что хорошенькие девушки вроде нее есть повсюду. Но им всего не понять. Ее походка, ее -манера говорить, легкая улыбка, которую она дарила ему при встречах и расставаниях,— все это видел только Джонни Марр. Потому что Джонни Марр видел только ее, как и она видела только его.

Они встречались всегда в одном месте, на площади перед драгстером. Там был небольшой уголок, который они облюбовали, возле освещенной витрины, где выставлены парфюмерия и мыла. Это место принадлежало им одним'. Как часто приходил он сюда незадолго до восьми, поглядывая на звезды и насвистывая песенки! Он отбивал ногой в такт песенкам, не от нетерпения, а от радости предстоящей встречи с ней.

Драгстер Гритиса был постоянным местом их встреч. Это получилось само собой, чисто случайно. Что бы они не предпринимали, отправлялись ли в кино или шли на танцы, но встречались всегда там же.

Однажды, в тот памятный вечер, последний вечер месяца мая, он направлялся туда чуть позже обычного. Вероятно, на несколько минут. Он торопился, так как не хотел заставлять ее ждать. Он приходил всегда раньше нее, как и должно быть. И этим вечером очень торопился, чтобы не нарушать традицию и не заставлять ее ждать.

Стоял весенний вечер, небо было усеяно звездами, и где-то там, наверху, пролетел самолет, он слышал его гудение где-то рядом, но очень спешил и мысленно был уже на площади, рядом со своей девушкой, в уголке возле драгстера.

Когда, наконец, он завернул за угол, ему бросилось в глаза странное зрелище. Площадь была полна народа, так что он не мог увидеть свою девушку. Люди теснились, образовав большую группу, и пристально глядели на что-то находящееся в середине толпы. Было необычно тихо. Все стояли как застывшие, как оцепеневшие от чего-то, что видели перед собой.

С большим трудом продолжал Джонни свой путь. Он протиснулся туда, где она должна была ждать, к месту их встречи. Там стояли люди, много людей, однако ее не было. Он подумал, что ее могли втиснуть в толпу и тогда она стояла где-нибудь в стороне.

Встав на цыпочки, высматривая ее, он бросал взгляды над головами людей. Ее нигде не было.

Джонни медленно пробирался, помогая себе плечами и локтями, пока вдруг не очутился на краю небольшого круга, образованного толпой. Полицейский оттеснял любопытных, ему помогал мужчина в штатском.

Кто-то лежал в середине круга. Кучка одежды напоминала тряпичную куклу. Тряпичную куклу размером с человека. Можно было разглядеть ноги и искривленное тело. Только голова была накрыта газетой, которая была пропитана какой-то жидкостью.

Кругом валялись осколки темно-зеленого стекла, а, двумя шагами дальше лежало горлышко разбитой бутылки.

Люди безмолвно уставились на эту куклу в середине. Некоторые выглядывали из окон ближайших домов. Некоторые смотрели вверх, вдоль крыш домов, в направлении пролетевшего самолета.

Джонни Марр наконец пришел в себя. Сделав пару неуверенных шагов, он вошел в круг и приблизился к той, которая напоминала тряпичную куклу.

Полицейский положил ему руку на плечо, желая заставить отойти.

Джонни стряхнул его руку и прошептал:

— Газету.., снимите газету. Хотя бы только немного, И... я хочу посмотреть, кто это.

Полицейский помедлил, затем кончиками пальцев взял промокшую газету, немного приподнял ее и положил обратно. Потом вопросительно взглянул на Джонни:

— Ну, узнали вы ее?

Джонни сразу не мог ответить. Он почувствовал как задрожали его колени.

— Нет, тихо сказал он.— Я ее не знаю.

Он сказал правду.

Ведь то, что лежало на площади, было неодушевленным. Девушка же, на которой он собирался жениться, выглядела совсем по-другому.

Его шляпа упала. Кто-то поднял ее и протянул ему. Он, видимо, не знал, что с ней делать, наконец кто-то надел ее ему на голову.

Он повернулся и пошел. Толпа на площади расступилась, пропустила его и вновь сомкнулась.

Он вернулся к месту их свиданий, к уголку возле мыла и парфюмерии, и прислонился к стене драгстера совсем разбитый и ослабевший.

Окружающее не интересовало его. Ни то, что происходило на площади, ни то, что было вокруг.

Прозвучала сирена, послышался шум подъехавшей машины. Открылась дверца, в машину что-то положили. Нечто почти совсем бесформенное и бездыханное задняя дверца машины захлопнулась. Луч прожектора скользнул над толпой, снова прозвучала сирена, затем наступила тишина.

Он продолжал стоять, не зная, куда идти. Во всем мире для него не было места, кроме этого излюбленного уголка.

Сначала шок был не так велик. Юноша был словно оглушен. Он продолжал стоять, прислонившись к стене и время от времени пошатываясь. Потом пришла боль острая, стойкая боль. Такая боль, которая никогда не проходит.

Вдруг внезапно, обратив взор кверху, он вспомнил глухое гудение там, наверху, в небе, словно оно было зловещим символом смерти.

Сжав кулаки, он поднял их вверх и угрожающе потрясал ими снова и снова в ужасной клятве неумолимой мести.

Башенные часы на площади пробили двенадцать. Люди понемногу расходились, площадь опустела. 1олько он еще стоял там. На том месте, где раньше толпились люди, валялись обрывки газеты, влажные, маслянистые, темные.

Она могла сегодня запоздать на пару минут, однако она придет. Известно, девушки могут себе позволить опоздать на пару минут. В любой момент она может выйти из-за угла. Сегодня улицы были недостаточно хорошо освещены. Возможны заторы. Восемь часов, а уже так темно. Но все равно, светло или темно, она должна в любой момент...

Пробили часы на башне. Четыре удара —что-то много. Джонни взглянул на ручные часы. Они тоже неправильно идут. Сорвав их с руки, он сильно ударил их о каблук своего ботинка и переставил стрелки на без двух минут восемь.

Затем приложил часы к уху и прислушался. Полная тишина, они не тикали. Ну, теперь его девушка вот-вот должна прийти. Теперь наверняка. Больше ничего не может случиться. Никакого несчастного случая, подобного тому, какой недавно произошел с той бедняжкой. Он позаботится об этом. Еще нет восьми часов, а поскольку нет восьми, она еще в пути. Она жива. Она будет жить вечно.

Теперь всегда будет восемь часов на его ручных часах, в его сердце и в его мыслях.

Кто-то спросил его:

— Ну, юноша, где ты живешь? Пойдем, я провожу тебя. Тебе не следует здесь больше стоять.

Джонни Марр испугался. Было светло, и утреннее солнце заливало площадь.

— Я... я... пожалуй, еще слишком рано,— пробормотал он.—Только сегодня вечером... Странно, как я... как я все перепутал.

Незнакомец взял его за руку и повел.

— Последний день мая, тридцать первое... продолжал бормотать Джонни.

— Да, да,— успокаивал его незнакомец,— это было вчера, один рдз в году_ бормотал Джонни.—Один раз в году снова будет он, последний день мая... для кого-нибудь другого.

Его спутник ничего не мог понять.

— Каждый из них имеет свою девушку. Всякий мужчина когда-нибудь имеет девушку. Пусть сами они живут, но их девушки должны умереть. После смерти люди ничего не чувствуют, поэтому сами они должны жить. Чтобы испытали, каково это...

— Что случилось с тобой, юноша?— спросил незнакомец.— Почему ты все время оглядываешься? Ты что-нибудь там потерял?

Джонни Марр немного помолчал, потом сказал:

— Каждый имеет свою девушку.— Лицо его искривилось.— Только я.., почему же я не имею больше девушки?

С тех пор возле драгстера стояла неподвижная фигура. Фигура со страдающим, смущенным, неподвижным взглядом. Каждый день являлся он к восьми часам и стоял в ожидании. Ожидал весь июнь, июль, август, сентябрь, ожидал в холодном и дождливом октябре.

Ожидал кого-то, кто не мог прийти.

Ожидал, пока не гасили свет в витрине, пока хозяин драгстера не закрывал магазин и не уходил. До тех пор, пока часы на башне не пробивали полночь.

Никто не знал, откуда он приходил и куда уходил. Там, где он проживал,-больше его не видели. На своей работе он тоже больше не показывался.

Однако всегда его можно было видеть внизу, возле драгстера, в ожидании рандеву с Вечностью.

Однажды вечером увидел его там полицейский, новый в этом районе. Старый ушел в отставку или же был переведен в другое место. Он обошел кругом площадь и заметил стоявшего там Джонни. Когда полицейский вернулся, Джонни все еще стоял. Полицейский сделал третий обход. На этот раз он остановился в раздумье, затем подошел.

— Что это такое?— строго спросил он.—Почему ты здесь стоишь? Уже добрых три часа. Ты ведь не украшение этой площади? — Он ткнул Джонни своей дубинкой.— Убирайся отсюда!

— Я жду свою девушку,— сказал Джонни.

— Твоя девушка умерла,— нетерпеливо возразил полицейский.— Мне рассказывали об этом. Ее похоронили на кладбище, и ты это знаешь так же хорошо, как и я. Или я должен показать тебе надгробную плиту с надписью?

Джонни Марр внезапно поднял руки и в отчаянии схватился за голову.

— Она не придет,— продолжал полицейский,— Пойми это, наконец. Уходи, и чтобы я тебя здесь больше не видел!

Джонни слегка пошатнулся, словно кто-то вывел его из состояния транса.

Полицейский ткнул его дубинкой, и он медленно поплелся, едва передвигая ноги. Полицейский смотрел ему вслед, пока он не скрылся из вида.

И с этого вечера он больше не появлялся в углу у драгстера. Никто его больше не видел.

Многие люди удивлялись. Они хотели узнать, куда он ушел и что с ним произошло. Потом это желание у них прошло и они забыли о нем.

Может быть, полицейскому не следовало бы прогонять Джонни с площади, может быть, лучше было оставить его в покое. Потому что он никому не причинял вреда.

В авиакомпании «Три Штата» все были очень довольны служащим Жозефом Мюрреем. Он работал у них третий месяц. Он был клерком и имел доступ к летным картам, бухгалтерским и другим документам такого крупного предприятия. Он прилежно занимался картотекой, просматривал старые листы пассажиров. Он занимался этим бесчисленное количество сверхурочных часов, постоянно перебирая старые документы, пока вдруг у него не пропал интерес. -

В конце первого полугодия он должен был получить прибавку жалованья как поощрение за свою работу. Однако внезапно исчез. Он не уволился и никому не сказал о причине своего отсутствия. Просто ушел.

Его ждали, но он так и не вернулся. Кое-кого порасспросили, но никто о нем не знал.

Это было совершенно непонятно, но не было времени ломать над этим голову. На его место поставили другого. Его преемник оказался не столь исполнительным и прилежным. За картотеку он брался только в случае необходимости.

В авиакомпании «Либерти Эйрвейс» были очень довольны служащим Жеромом Михайэльсом. Он также постоянно перебирал карточки, систематизировал их, отмечал даты, изучал время вылетов и посадок, отмечал трассы самолетов. Затем он также внезапно не вышел на работу.

Подобные же случаи произошли в авиакомпаниях

«Континенталь Транспорт», «Грет Истерн» и в «Меркури», потом в авиакомпаниях не столь крупных, позже й на предприятиях, располагавших одноместными машинами или самолетами для перевозки небольших групп туристов, совершавшими непродолжительные полеты, и среди них — на небольшом авиапредприятии с громким названием «Комет Рейзен». Оно имело всего лишь крохотное бюро, состоявшее из двух комнат с двумя служащими, а его летный парк состоял из пары залатанных самолетов. Однако оно также имело документы, старые расчетные листки и картотеку.

Однажды один из служащих, некий Джесс Миллер, просматривая эти карточки, издал странное восклицание, словно был неприятно поражен чем-то. Его коллега посмотрел на него и спросил:

— Вам нехорошо, Джесс?

Он не ответил. Джесс был неразговорчив. Он молча вырвал одну пожелтевшую от времени карточку из картотеки.

— Ну, Джесс! — воскликнул коллега.— Если шеф это узнает...

Ответа не последовало. Картотека осталась открытой, дверь бюро — тоже. Джесс исчез.

Он даже забыл захватить свою шляпу, а также забыл о причитающейся ему половине недельной зарплаты.

На вырванной карточке был побледневший текст:

Номер: (следовало какое-то неразборчивое число).

Наниматель: Любительский спортклуб «Род и Рил».

Место назначения: Озеро «Звезда лесов».

Стоимость полета: 500 долларов.

Время вылета: 18 часов.

Пилот: И. Л. Тирней.

Затем следовали имена и фамилии пассажиров:

Грэхем Гаррисон.

Хью Стрикленд.

Бэкки Пэдж.

Ричард Р. Дрю,

Аллен Верд.

Далее приводились их адреса.

На столе лежала географическая карта. При скудном свете лампочки было видно, что на ней карандашом и линейкой была проведена линия, соединяющая большой город, из которого стартовал самолет, с маленьким озером, возле которого он приземлился. Коротенькая прямая линия между обоими пунктами, воздушная трасса.

Эта линия как раз проходила над той самой площадью..,

Кончик карандаша был сломан, острие графита лежало на карте. Летная карточка, сжатая в холодной твердой руке, была оцарапана ногтями, согнута и смята.

— Он умер,—сказала печальная женщина глухим голосом.—Уже два года, как умер. Он был старшим сыном моей сестры. Может быть, даже это и к лучшему. Нет, это была не жизнь для мужчины. Много лет рисковал он головой на этом залатанном самолете. И все это из-за пары жалких долларов. Летал для развлечения пьяных компаний, летал с ними на всякие сборища, на рыбную ловлю, делал воскресные полеты, что же вам еще? Нет, сам он не пил, но пассажиры постоянно приносили бутылки на борт. Он нам часто об этом говорил. Конечно, это не разрешается, но он вынужден был смотреть на это сквозь пальцы. В конце концов это было его средством существования. Пассажиры прятали от него бутылки, а когда они их опустошали, то бросали за борт. Ему, правда, не удалось никого поймать, но это ничего не значит. Они часто шумели и пели, когда приземлялись, но в машине не оставляли пустых бутылок,

— И как он умер?

— Как умирают такие люди? — лаконично ответила она.— Глубоко под землей, совсем недалеко от своего дома. В метро. Его столкнули с платформы, и он попал под поезд.

Теперь в записке Джонни значилось:

Грэхем Гаррисон.

Хью Стрикленд.

Бэкки Пэдж.

Ричард Р. Дрю.

Аллен Верд.

 Глава 2 Первая встреча

Извещение в «Дейли Ньюс» от 2 июня, рубрика, где сообщается о смертях.

«Жаннета Гаррисон (урожденная Уайт), жена Грэхема Г.

День смерти: 31 мая.

Похороны были скромные.

Выражается благодарность всем приславшим цветы».

Все окна были занавешены, на входной двери висел венок. Шел небольшой дождь. Выкрашенный в белый цвет дачный домик казался холодным и нежилым.

Большая машина, тоже с занавешенными окнами, свернула на мокрую от дождя дорогу и остановилась у входа в дом. Вышел шофер и открыл дверцу машины. Из нее вышел мужчина с серьезным выражением лица и помог выйти другому. На лице второго была глубокая скорбь. Он с благодарностью взял протянутую руку и с трудом поднялся по ступенькам. Входная дверь была широко открыта, возле нее стоял слуга, с потупленным взором ожидавший хозяина.

В доме царила та мрачная, душная атмосфера, которая обычно сопутствует всем домам, куда приходит смерть. Мужчины вошли в библиотеку, слуга закрыл за ними дверь.

Один усадил другого в кресло. Тот поднял устало голову, его взгляд был пустой.

— Она выглядела как живая, не правда ли?

— Она выглядела прекрасно, Грэй.— Друг неловко посмотрел в сторону.— Не хочешь ли ты подняться и отдохнуть?

— Нет, мне и здесь хорошо. Я... я уже в норме.— Грэй вымученно улыбнулся.—Это с каждым может произойти. Слезами и рыданиями делу не поможешь. Она тоже не желала бы этого.

— Выпей бокал коньяка,— заботливо предложил друг.— На улице очень сыро.

— Нет, спасибо.

— Или лучше кофе. Ты со вчерашнего дня ничего не ел.

— Спасибо, не хочу. Не теперь. Для этого еще будет подходящее время. Я смогу еще всю свою долгую жизнь есть и пить.

— Могу ли я здесь переночевать? Морган сможет устроить меня в гостиной?

Гаррисон отговорил его:

— Это не нужно, Эд. Мне гораздо лучше. Тебе предстоит длинный обратный путь, а утром ты должен опять быть на службе. Поезжай прямо домой и ложись спать. Ты заслужил это, ты был на высоте. Я очень благодарен тебе за все.

Друг протянул ему руку:

— Я позвоню тебе утром.

— Я тоже скоро пойду спать,— заметил Гаррисон.— Вот просмотрю еще пару присланных соболезнований. Это будет для меня каким-то занятием.

Друг попрощался с ним:

— Спокойной ночи, Грей.

— Спокойной ночи, Эд.

Дверь за ним закрылась. Гаррисон слышал, как он вышел из дома, затем подождал, пока Морган постучит в дверь, как обычно это делал перед сном.

Он сказал ему то же, что и своему другу Эду:

— Вы мне сегодня больше не нужны. Я только просмотрю почту. Нет, спасибо, мне ничего не нужно. Спокойной ночи.

Теперь он был один, как и желал этого. В скорби всегда лучше одиночество.

Некоторое время думал о ней. Об ее смехе в зале, об интонации ее голоса, когда она приходила домой и спрашивала Моргана: «Мистер Гаррисон уже здесь?»

Очень скорбно. Он всегда будет скорбеть, ибо всегда будет думать о ней.

Он попытался обратить свое внимание на письма с соболезнованиями. «Наше глубокое сочувствие». «Наша искренняя скорбь о вашей огромной потере». Как однообразно все это звучит. Но будет ли звучать это иначе, если ему самому встать на их место? Он продолжал читать. Читая четвертое, он ужаснулся, он не поверил своим глазам. На некоторое время он оцепенел, застыл, держа в руке эту записку.

Затем встал, положил ее дрожащей рукой на стол и снова застыл в неподвижности.

Потом решительно пошел к двери и вышел из комнаты. Сняв телефонную трубку, он набрал номер и стал ждать.

Когда он наконец заговорил, его голос звучал возбужденно и нервно:

— Это полицейский участок? С вами говорит Грэхем Гаррисон, Пенроз-драйв, 16. Не сможете ли вы кого-нибудь прислать? Криминального работника!.. Да, сейчас, если это возможно. Я полагаю, это касается убийства. Все остальное я сообщу человеку, которого вы пришлете... Нет, я не люблю по телефону... Хорошо, буду ждать.

Он положил трубку и вернулся в библиотеку, опять к столу, на котором лежала записка. Он прочитал ее еще раз.

Подписи не было. Там говорилось:

«Теперь вы знаете, каково это».

Прислали Камерона. Это дело поручили ему. Камерону не поручали трудных дел. Его послали, потому что в такое позднее время никого другого не было. Или, может быть, потому, что на подобный телефонный звонок следовало послать именно такого человека, как он. Его имя было Мак Лайн. Камерон был худой, и лицо его имело угрюмое выражение. У него были выдающиеся вперед скулы и впалые щеки. Походка его была неуверенная, поступки были необдуманными и опрометчивыми. Он брался за каждое дело с неуверенностью новичка; это происходило даже в простых делах, которые для него, казалось бы, являлись привычными.

— Мистер Гаррисон? —спросил он и представился.

Гаррисон произвел на него впечатление подавленного горем человека.

— Я сожалею, что побеспокоил вас,—сказал Гаррисон.— Мне кажется, что я немного поторопился.

Камерон вопросительно посмотрел на него.

— Когда я поразмыслил, то дело вдруг представилось мне совсем в ином свете, Я хотел уже снова позвонить и попросить вас больше об этом деле не заботиться. Сожалею, что вы напрасно приехали сюда...

— Но, может быть, вы все же расскажете мне, что вас угнетает, мистер Гаррисон?

Это несерьезно. У меня был своего рода шок.

Я очень нервничаю и переутомился. Когда я это прочел, то в первый момент мне пришло в голову ужасное подозрение...

Камерон ждал, но Гаррисон не закончил фразу.

А лишь добавил:

— Именно сегодня я похоронил свою жену.

Камерон с сочувствием кивнул.

— Я видел венок на двери. Но, тем не менее, скажите, что вы прочитали.

— Вот. Это находилось среди писем с соболезнованиями.

Камерон взял протянутую ему бумагу и внимательно рассмотрел ее. Потом поднял голову и испытующе взглянул на Гаррисона.

— Этому, естественно, не следует придавать значения,— быстро сказал Камерон.— Очень пошло, даже цинично сформулировано. Может быть, кем-то, кто сам долгое время скорбел о своей потере. Но, впрочем...— И он махнул рукой.

Вдруг Камерон уселся очень удобно, словно не собирался скоро уходить.

— Может быть, вы закончите ту фразу, которую недавно начали. Что же вызвало то ужасное подозрение, которое возникло у вас в первый момент, когда вы это прочитали?

Гаррисон неохотно ответил:

— Ну, моя жена умерла от болезни, самым обычным образом. Но когда я прочитал это, то сразу же подумал, что возможно... возможно, пожалуй, понять все это по-другому. Необоснованная мысль, навязчивая идея, подумаете вы? Мысль, что кто-то мог приложить к этому руки. Но, вероятно, эта идея, вспыхнувшая в моей голове, была совершенно нелепой. ^ и

Он закончил фразу с извиняющейся улыбкой.

Камерон не улыбнулся в ответ. «Все же идея,— сразу же подумал он,—а нелепая она или нет —в этом мы должны еще разобраться».

Он снова взял бумажку в руки и стал подбрасывать ее на пальцах, словно хотел взвесить.

— Я полагаю, что вы совершенно правильно поступили, позвонив нам,— заметил он.

— Я не пациент,— сказал Камерон в ординаторской сестре доктора Лоренца Миллера.— Я могу^ подождать, пока доктор найдет для меня время. В крайнем случае, я могу прийти попозже.

— Вас кто-то из полиции,— сказала она врачу в заключение разговора.— Он хочет задать вам пару вопросов о миссис Гаррисон.

Она повторила просьбу Камерона.

Врач, совершенно естественно, заинтересовался.

— Можете пройти к нему,—сообщила она Камерону.

Доктора Миллера забавляло, что на этот раз к нему явился не пациент. А то, что его визитер был из полиции, даже и развеселило его. Он взял сигару, предложил Камерону и затем снова удобно устроился в своем кресле.

— Меньше всего желал бы я проверять ваш пульс, инспектор, или измерять кровяное давление,— шутливо проговорил он.— Хотелось бы мне быть полицейским. Тогда, по крайней мере, я общался бы со здоровыми людьми.

— Со здоровыми преступниками,— сухо заметил Камерон.— И при этом были бы бедняком.

Они перешли к делу. На Камерона врач произвел хорошее впечатление. По крайней мере, он был убежден в его честности.

— Вы лечили миссис Гаррисон, доктор?

— В течение нескольких лет я был их домашним врачом. Когда-то Грэхем был моим школьным товарищем. Он вызвал меня...— Врач взглянул на календарь._____

...По телефону тридцать первого мая рано утром. То, что я увидел, мне не понравилось, но сразу я затруднился поставить диагноз. В тот же день попозже я нанес второй визит и немедленно забрал ее в больницу.

Он понизил голос.

— Больше я не терял времени, но, несмотря на это, было уже поздно. Еще до наступления ночи она умерла!

— И какова была причина смерти?

Врач нахмурился. Какой-то момент он тупо смотрел на пол, будто ему трудно было найти нужное слово.

— Тетанус,— тихо проговорил он,— Не пожелал бы своему злейшему врагу.

Вы сказали, что во время первого визита вам не удалось установить диагноз?

— Это редко удается врачу. Только при втором визите я стал подозревать это. Исследования в больнице подтвердили мое предположение — Он вздохнул,— Было уже поздно вводить сыворотку. Мы ничем не могли ей помочь.

Камерон глубоко вздохнул:

— И отчего, вы считаете, это произошло?

Входя в дом, она поранила себе ногу гвоздем. Но для меня главное было то, что с ней произошло, а не причина заболевания.

Камерон неторопливо кивнул:

— В этом и заключается разница между нами обоими. Я работаю над прошлым, вы — над будущим.

— Однако в этом случае, я полагаю, не может быть и речи о преступлении,—возразил врач —Поэтому ваше сравнение к данному случаю не подходит.

Камерон опустил на момент глаза, словно хотел скрыть свои мысли.

— Не можете ли вы рассказать мне кое-что об этой болезни, доктор? Если возможно, простыми словами. Я не специалист и, откровенно говоря, даже не слышал об этой болезни.

— Ну, это естественно. В просторечии ее называют столбняком. Она развивается от повреждений кожи. Да-же царапина или укол иглы могут стать причиной этой болезни —при условии наличия вируса. Случаи выздоровления очень редки, большей частью больные умирают.

  Существуют ли еще другие причины заболевания, кроме этих? Например, контакт с другими людьми?

— Нет, столбняк не заразная болезнь, а следовательно, она не может передаваться окружающим.

«Очень может быть,— подумал Камерон, вставая и направляясь к выходу.— Однако совсем в другом смысле...»

Гаррисон в пижаме спустился по лестнице.

— Мне очень жаль, что я вас побеспокоил^ мистер Гаррисон,— сказал Камерон.— Я знаю, что сейчас три часа утра, но я всю ночь был в пути и при всем желании не мог прибыть раньше. Мне нужно задать вам только пару вопросов о том самом гвозде, который явился причиной смерти вашей жены.

Гаррисон не понимал его.

— Это был самый обычный гвоздь,—удивленно сказал он.

— Можете ли вы показать его мне?

— Нет. Я его выдернул и выбросил на улицу.

— Можете ли вы показать мне, где он торчал?

— Да, это я могу.

Гаррисон повел его ко входной двери.

— Вот здесь, внизу. Видите крошечное углубление в дереве под дверным косяком? Здесь он и торчал. В ту ночь мы поздно пришли домой. Я распахнул перед ней дверь, и когда она вошла, то поранилась об эту проклятую штуку. Мы никак не могли понять, каким образом здесь, внизу, оказался гвоздь. Здесь не было щели, которую нужно было бы забить. Должно быть, он совершен» но случайно был вбит в косяк.

— Случайно? — Камерон поднял брови.— Имеете ли вы представление, как давно торчал здесь гвоздь?

— Пожалуй, с этого года. Но мы его как-то не замечали.

— Кто-нибудь из вас раньше натыкался на него?

— Нет, нет. Никто не натыкался.

— Тогда его, несомненно, не было до того вечера.— Лицо Камерона выражало недовольство.— Слышали ли вы когда-нибудь стук, удары молотка?

— Это исключено, Нас целую неделю не было дома. Два дня дом был вообще заперт. Прислуга вернулась раньше нас, утром в понедельник.

Камерон закрыл входную дверь и потом снова распахнул ее.

— Насколько я понимаю, гвоздь был вбит с наружной стороны, ведь дверь отворяется внутрь. Давайте воспроизведем ваши действия. Вы стояли с этой стороны, давая ей пройти. А она, вероятно, проходила, стараясь взяться за ручку двери. Таким образом, она должна была приблизиться к тому месту, где торчал гвоздь. Гаррисон неторопливо кивнул.

— И вы просто выдернули этот гвоздь и выбросили его на улицу? — спросил Камерон.

— С какой стати я должен был сохранять его? — возразил Гаррисон.— В конце концов, я не желал повторения этой истории. Мы оба были сильно раздосадованы, и, поскольку Моргана не было, я сам взял клещи. Рассказать вам, что за идиотство я обнаружил?

— Да, я слушаю вас,— тихо ответил Камерон.

— Гвоздь был вбит шиворот-навыворот. Головка была забита в дерево, а острие торчало наружу.

— В таком случае гвоздь не был вбит. Нельзя вбить гвоздь шляпкой в дерево.

— Но он был воткнут в дерево очень глубоко. Там был длинный кусок гвоздя, почти такой же длины, как мой большой палец.

— Может быть, сначала было просверлено отверстие, в которое затем вставили гвоздь головкой внутрь. Считаете ли вы это возможным?

— Да. В этом случае его могли вставить одним махом.

И как же он выглядел?— спросил Камерон.— Гладкий он был или ржавый?

— Подробно я вам сейчас не могу сказать. Я только смутно припоминаю, что с нижней части его свешивались какие-то грязно-коричневые нити. Все это так важно для вас?

— Теперь уже не так важно,—ответил Камерон.— Гвоздь пропал, а ваша жена умерла.

— Я не совсем понимаю, к чему вы, собственно говоря, клоните? — медленно проговорил Гаррисон—

— Вы можете сами ответить на все вопросы,— ответил Камерон ворчливым тоном.— Мне больше нечего к этому прибавить.

Шеф протянул Камерону пачку связанных бумажных бланков.

— Для вас есть поручение,— кратко сказал он.

Камерон прочитал бумаги, и лицо его вытянулось.

— Но ведь это совсем другое дело,— запротестовал он _ Это не связано с Жаннетой Гаррисон...

— Займитесь этим делом,— резко перебил его шеф. Или, вернее сказать, прекратите ваше расследование, в основе которого нет ни одного достоверного факта. Да, да, я знаю, вы вообразили, будто это умышленное убийство, но ваше личное мнение меня не интересует. Я хочу использовать вас на более нужной работе.

— Но, сэр, эта женщина...

Шеф ударил кулаком по столу.

— Женщина умерла от столбняка. Это подтверждает больница. Это подтверждает известный врач-специалист. Опытный ученый-медик подписал свидетельство о смерти. Если этого недостаточно, я могу показать вам протокол вскрытия. В нем также ничего другого найти нельзя. Даже если в этом случае и есть какая-то тайна, то она биологического характера и, следовательно, это дело санитарно-лечебных учреждений, а не полиции. Но если вы так горячо интересуетесь бациллами, то я могу только посоветовать вам переменить профессию и заняться медициной.

Камерон хотел возразить, но шеф сделал негодующий жест.

— Бросьте заниматься этим. Каждый раз, когда мы имеем дело со смертельными случаями, нам пишут сотни людей и убеждают нас заняться расследованием. Это вам хорошо известно. Однако о тех случаях, которые действительно нужно расследовать, нам никто не пишет. Я вам уже сказал, она умерла от столбняка, и с эти si покончено.

— Но, сэр, судя по всему, она была убита. Предположите только, что столбняк был вызван умышленно. Он ведь может служить таким же оружием, как пистолет, нож или топор.

Голос шефа стал резким. Он произносил каждое слово отрывисто:

— Я — сказал — вы — должны — прекратить — расследование. Это — ясно?

На это он мог получить только один ответ.

— Да, сэр,— поспешно сказал Камерон.

Гаррисон сидел за столом и завтракал. Морган подал ему половину грейпфрута со льда и положил на стол утреннюю почту.

Вскоре Гаррисон взялся за письма и стал внимательно читать их.

Это письмо было третьим сверху. Вот его содержание:

«Ну, как вы себя чувствуете теперь, мистер Гаррисон?»

Подписи не было.

Гаррисон снова встревожился. Он собирался встать и позвонить. -Потом его взгляд стал хмурым и усталым и он никуда не пошел. Он сжал губы и медленно покачал головой, словно хотел сказать: «Один раз я уже свалял дурака, но больше этого не будет».

Он разорвал письмо и бросил его под стол в корзину для бумаг. Затем принялся за грейпфрут.

 Глава 3 Вторая встреча

Телефон зазвонил в самый неподходящий момент. Они оба были в комнате.

Флоренс стояла перед ним совсем одетая. Она уже направлялась вниз, чтобы сделать последние приготовления. Только неполадка с ручными часами вынудила ее вернуться в комнату. Очевидно, замок браслета был слишком зажат. Требовалось некоторое время, чтобы его расслабить.

Параллельный телефонный аппарат был в общей спальне. Его поставили вскоре после того, как Хью захромал, и он тогда еще отметил, насколько удобнее стало звонить.

Флоренс пыталась починить браслет своих часов и решила не брать трубку.

— Хью,— сказала она и кивнула на телефон.— Надо надеяться, что никто не откажется в последний момент.

Он занимался своим галстуком.

— Пусть там, внизу, снимут трубку,— сказал он.

Звонок смолк, но вскоре в дверь постучала девушка-прислуга.

— К телефону мистера Стрикленда.

Настойчивая по характеру Флоренс решила довести до конца ремонт браслета часов. Она села за свой туалетный столик, взяла в руки шпильку для волос и с видом специалиста принялась исправлять замок браслета.

Он подошел к телефону.

— Хелло? — сказал он, ничего не подозревая.

— Хелло,— насмешливо отозвалось сопрано.

Шок был подобен холодному душу.

Хорошо, что Флоренс не смотрела на него в этот момент и целиком погрузилась в занятие со своими часами. Он торопливо повернулся к ней спиной.

— Хелло, Грейнджер,—сказал он.

— Грейнджер? — повысила тон сопрано.— С каких это пор? Ну хорошо, как тебе будет угодно. Ты говоришь своим стилем, как я понимаю. Посмотрим, кто останется в дураках.

Если он положит трубку, будет еще хуже. Флоренс обращается с телефоном со свойственной ей бесцеремонностью.

— В данный момент у меня очень мало времени,— холодно продолжал он.— Ты должен учитывать эго. Ближе к делу, мой друг. В этом месяце ты остался моим должником, насколько я помню. Пятнадцатое число уже миновало. Я пока подожду, пока, но, как тебе известно, у меня большие расходы и... Я недавно уже говорил им,— нетерпеливо прервал он ее,— что вы должны взять дело в свои руки,— это лучшее, что вы сможете сделать... Что ты говоришь, меня совсем не интересует. Так просто нельзя выпутаться из затруднений.

Он вздохнул.

— Послушай, позвони мне утром на службу... Это тебе вполне подходит, Я уже делал подобные попытки, но там я не мог положиться на аппарат. К тому же ты достаточно ловкий и предусмотрительный. Позднее я позвоню тебе домой, и тогда мы договоримся, где встретиться. Я уже давно пришел к этой идее.

Флоренс тем временем исправила свой браслет и выходила из комнаты. В дверях она повернулась и сделала нетерпеливый жест.

— Боже мой, я вижу, ты еще не одет. Я жду тебя внизу, ты будешь мне нужен. Гости могут прийти в любую минуту.

Дверь за ней закрылась. Но и теперь он не чувствовал себя в безопасности. Внизу, в зале, она могла взять трубку и подслушать. Поэтому он торопился закончить разговор.

— Слушай, ты, стерва! — яростно воскликнул он.— Мы оба пропадем. Я тебе достаточно долго помогал.

— Ах, значит, она ушла из комнаты, не так ли? Ты должен мне пятнадцать сотен долларов за этот месяц и еще пятнадцать сотен за прошлый. Когда ты со мной расплатишься?

— Оставь меня, наконец, в покое.

— Либо ты принесешь мне деньги, либо я приду к тебе сама. Я расскажу твоей жене, ее гостям и всему свету про нас обоих. Даю тебе срок до девяти часов.

— Я убью тебя! — вышел он из себя.— Если ты только посмеешь появиться где-нибудь поблизости, я собственноручно убью тебя!

Ее презрительный смех звучал в трубке, пока он не положил ее.

Стол у Флоренс был превосходный. Гости поели холодных закусок, и около девяти часов начались танцы. Оркестр заиграл первые такты, и начался шумный ночной бал, один из тех, которыми прославилась Флоренс, не жалевшая на них труда.

Он танцевал с малопривлекательной приятельницей своей жены, женщиной уже не первой молодости. Прямо напротив него была высокая входная дверь бального зала.

Вдруг он увидел ее, высокую и стройную, и сразу узнал. Она вошла с наигранной грацией и подала слуге накидку из куницы, ту самую накидку, которую он ей подарил, когда они еще любили друг друга. Он знал ее манеру позировать. Ему хорошо был знаком ее самодовольный смех и привычка небрежно надевать почти до локтя дорогие браслеты.

Она перекрасила свои волосы. Новая прическа ему не понравилась. Ему ничего больше не нравилось в ней. Он больше не любил ее.

С трудом поборол он свой страх, свой гнев и свою ненависть, с трудом вернул самообладание.

Он оглянулся на Флоренс. Она танцевала в конце огромного зала. Без сомнения, Флоренс увидит ее, как только приблизится к выходу. Правда, обе женщины до сих пор не встречались, но, конечно, Флоренс познакомится с незваной гостьей. В этом отношении она была очень щепетильна. Во что бы то ни стало надо предупредить эту встречу.

Танцуя, он шаг за шагом приближался к стене, чтобы не оставить свою партнершу на середине танцплощадки. Затем молча повернулся и неуверенными шагами направился к выходу.

— Добрый вечер, мистер Стрикленд,— непринужденно приветствовала она его.— Как мило было с вашей стороны пригласить меня.

— Я сделал это?—сквозь зубы процедил он.

Она улыбнулась знакомой ему самодовольной улыбкой, полузакрыв глаза.

— Что за милая вечеринка! И моя любимая мелодия. Давайте потанцуем?

Он взглянул через ее плечо в зал.

— Она в самом деле очаровательная,— пробормотала она с искренним восхищением, глядя на его жену.— Ты просто несправедлив к ней. Должно быть, ты слепой. Как мог ты когда-то предпочитать меня...

Она замолчала. Кажется, в первый раз в жизни она была искренней.

Он быстро огляделся. Флоренс танцевала в роли партнера и прошла в танце мимо входной двери. Она не смотрела в их сторону. Может быть, она видела их еще до этого. Во всяком случае, она могла увидеть их в любой момент. Пот выступил у него на лбу.

— Давай урегулируем денежный вопрос,— быстро предложил он.

Она ответила странным образом. Вытащила свой слегка надушенный носовой платок и нежно вытерла ему лоб.

— Постой здесь минутку,— попросил он,— и не заговаривай ни с кем.

— Я не имею привычки делать это, пока меня не представят,— возмутилась она.— Все же скажи, как мне назваться на всякий случай...

— Ты — знакомая Боба Меллори. Он сидит там полупьяный и не обратил на тебя внимания, даже если ты вдруг встанешь перед ним.

Быстро покинув зал, он поспешил в библиотеку и запер за собой дверь. Затем открыл вделанный в стену шкаф и достал из него пачку денег. В пачке было ровно тысяча долларов. Спрятав деньги в карман, он дрожав щей рукой выписал чек на остальные пятьсот.

Потом он открыл дверь и вернулся в зал, увидев ев там, где оставил. Теперь она сидела за столиком, оставаясь неопознанной.

— Быстро дай мне твою сумочку,— сказал он приглушенным голосом.

Положив в нее чек, он вернул сумочку.

— И теперь...

Его взгляд многозначительно обратился к двери.

Она с достоинством поднялась. Слуга подал ей накидку из куницы.

— Этот вечер мог быть очаровательным,— обратилась она к Стрикленду с наигранным сожалением.— И я так старательно к нему нарядилась.

— Гаррис,— сказал он,—вы вызвали для дамы такси?

Минутой позже она стояла у выхода.

— За это ты заплатишь мне своей жизнью,— гневно пообещал он.

Он был уже в спальне, когда Флоренс еще провожала гостей.

Сняв свой пиджак, он надел спортивную куртку. Затем он подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал оттуда пистолет, который сунул в карман.

Она появилась в комнате такая свежая и очаровательная, словно не провела вечер в компании, словно не заметила неприглашенную гостью.

— Ну, любимый? — приветливо улыбнулась она.

Проходя через комнату, она сняла с себя бриллиантовое колье и держала его в руке.

— Как ты смотришь на это? — продолжала она.—; Разве это не было нашим большим успехом?

— Что? — рассеянно спросил он.

Она снисходительно улыбнулась:

— Сегодняшний вечер, любимый.

Сегодня он не мог выносить ее хорошего настроения.

— Бог мой, сегодняшний вечер!

Он содрогнулся.

— К концу его ты стал не очень-то занимательным собеседником.

— Моя голова,— оправдывался он.— Она разламывается.

— Почему ты не примешь аспирин?

— Аспирин мне тоже не...

Она закончила фразу за него:

— Аспирин тоже не может тебе помочь, не так ли?

Он отвёл глаза в сторону.

Что она имела в виду? Что она знает?

Видимо, ничего. Это заговорила его собственная нечистая совесть.

Она сняла свое вечернее платье и скользнула в свежую шелковую ночную рубашку.

Вдруг он заметил, что она что-то делает за письменным столом. Он замешкался, и когда она уже отошла от стола, резко спросил:

— Что тебе, между прочим, нужно в письменном столе?

— Я кое-что туда положила,— неуверенно ответила она.— Разве я не имею права пользоваться ящиком собственного письменного стола?

Она могла не заметить, что пистолета там нет, иначе она что-нибудь сказала бы.

Всецело поглощенная своими мыслями, она не заметила небольшой выпуклости в кармане его вечерних брюк под спортивной курткой. Вероятно, вспоминала подробности вечера. Это свойственно всем женщинам.

Он взялся за ручку двери.

— Я хочу побыть немного на свежем воздухе,— сказал он.— Иначе у меня может не пройти головная боль.

Она не возражала.

— Не забудь взять ключ, любимый,— как всегда, сказала она.— От сегодняшней работы прислуга устала до смерти.

— Я не буду тебя беспокоить,— сказал он, подойдя к ней.

Она поцеловала его в щеку.

Кончики ее пальцев слегка коснулись того места, где лежал пистолет. Так осторожно, что это сначала не дошло до его сознания.

Но она никак не отреагировала, возможно приняв пистолет за портсигар, который он часто носил с собой.

Подойдя к кровати и откинув покрывало, она улыбнулась. Возможно, она все вспоминала своих гостей. Да же перед самым сном была свежей и очаровательной.

Он быстро спустился по широкой лестнице, В зале он заметил кое-что, напоминавшее ему о вечере, kotoiрый, как теперь ему казалось, прошел давным-давно. Недопитый бокал шампанского стоял на столике возле стены, а рядом пустой стул. Это, должно быть, стул, на котором она сидела, дожидаясь его. Он никак не мог вспомнить, держала ли она в руке этот бокал шампанского, который она могла у кого-нибудь попросить.

Внезапно, в порыве гнева, он схватил этот бокал и допил остатки шампанского. Он выпил за ее смерть.

Сильный ветер встретил его за открытой дверью. Он вышел из дома.

Шел медленно и бесшумно. Достав ключ, который она так давно дала ему, бесшумно отпер дверь.

Он хорошо знал, где ее спальня, и мог найти ее в темноте. Войдя в гостиную, включил свет. Комната осветилась великолепной люстрой, которую она так любила.

Когда-то раньше эта квартира была его вторым домашним очагом или, вернее, настоящим домашним очагом. Удивительно, как все изменилось.

Зеркальная дверь спальни была приоткрыта. В спальню проникало достаточно света из гостиной, и можно было все детально рассмотреть.

Она лежала на постели, повернувшись на правый бок, спиной к нему. Накидка из куницы была небрежно положена на спинку стула, а белое платье висело на вешалке на дверце шкафа.

Воздух был полон тяжелым запахом ее духов. Однажды она сказала ему их название— «Стикс». О цене их он хорошо знал по бесчисленным счетам. Тем самым счетам, оплату которых он с некоторого времени приостановил. Тогда и началось это настоящее вымогательство.

Некоторое время он смотрел на нее, все более подогревая свою ненависть. Потом спокойно расстегнул куртку, снял ее, аккуратно положив на стул.

Затем опустил жалюзи на окнах для того, чтобы на улицу проникало меньше шума, и подошел к ее кровати. Она по-прежнему лежала к нему спиной. Расстегнув пряжку, он снял с себя ремень. Затем взял его правой рукой за пряжку, как за рукоятку.

Быстрым движением сдернул одеяло. Ее прекрасно сложенное тело теперь лежало перед ним в полутени от его фигуры.

Изменившись в лице, он поднял ремень над головой. Удары звучали, как медленные ритмичные рукоплескания. Снова, снова и снова, быстрее, быстрее и быстрее. Сначала по ее изогнутым плечам, затем по спине, наконец по бедрам. От каждого удара оставались белые полосы.

Она оставалась недвижимой.

Внезапно его пылающий ненавистью взор затуманился. И он вдруг понял, что, если она даже не вскрикнула и не попыталась вскочить, значит, что-то произошло с ней еще раньше.

Он бросил ремень на пол. Наклонившись над кроватью, он схватил ее за волосы и повернул голову. Голова повернулась необычайно легко, а тело осталось в том же положении. У нее была сломана шея.

Он избивал мертвую.

Пока он поднимался по широкой лестнице, его все время по стене сопровождала тень. Она старалась обогнать, поднималась над ним, угрожая. Он прикрыл ладонями глаза и, спотыкаясь, добрался до спальни. Тень его больше не преследовала. Она осталась снаружи, за дверью.

Он глубоко вздохнул и запер дверь. Свет был выключен. Она, казалось, спала. Глаза были закрыты. Дневной свет струился серебристыми полосками через ставни окон.

Положил на место пистолет, обернувшись и украдкой посмотрев на нее. Она спала.

Отправился в ванную, дрожа от нервного напряжения. Вытер полотенцем лоб и сел на край ванны. Посидел совсем немного в тупом ужасе, наконец начал раздеваться. Снял куртку, снял галстук, рубашку расстегнул только до ремня.

Спать, спать, он должен спать: это единственное средство освободиться от кошмара. Но сон не шел.

Открыв домашнюю аптечку, он достал таблетки снотворного. Вытряхнул себе на ладонь сначала две, затем три таблетки, поднес их ко рту. Затем вдруг с отвращением отбросил. Такого рода сон ему не поможет, не освободит его от ужасного гнета.

Одному ему вообще с этим не справиться. Он не может оставаться один. Ему нужно с кем-то поговорить. Он должен поговорить с Флоренс.

Без сомнения, сюда придут полицейские. Она должна ему помочь.

Он вернулся в спальню. Серебристые полоски света из окна еще больше наполнили комнату.

Прежде чем подойти к постели, он начал говорить, чтобы разбудить ее.

— Флоренс! — произнес он, задыхаясь.— Флоренс!

— Ты хочешь мне что-то сказать?

Это был, пожалуй, не вопрос, а, скорее, утверждение.

— Да, да. Ты можешь меня послушать, Флоренс?

Он сел на край кровати.

— Ты уже совсем проснулась и можешь меня выслушать?

— Да, я проснулась,— последовал лаконичный ответ.

— Эта женщина...

Он замялся, не зная, что сказать дальше.

— Вчера вечером здесь была одна женщина. Не знаю, заметила ли ты ее...

Она улыбнулась слегка иронически:

— Мельком. Платье от Хетти — Карнеджи, белое, стоимостью от ста до ста пятнадцати долларов. Я предполагаю, конечно, что оно было куплено на последней распродаже еще в прошлом сезоне. Туфли с Пятой авеню. Вообще, очень хороший вкус, даже превосходный вкус, но...— Она покачала головой и наморщила нос.— ...Но под всем этим—дешевка. Она может стараться сколько угодно, но с этим ничего не поделаешь. Она выглядит лет на тридцать пять, и только в самом лучшем случае ей можно дать двадцать восемь.

«Ей и в самом деле двадцать восемь»,— чуть не выпалил он, но вовремя спохватился. Возможно, на самом деле ей было тридцать пять.

— Ее парфюмерия, видимо, марки «Стикс» или ей подобной. Приторная и тяжелая.

Он безмолвно вытаращил глаза.

— Да, Хью. Полагаю, я знаю, что ты думаешь.

Она закурила .сигарету, словно хотела дать ему время собраться с мыслями. Она предложила и ему, но он отказался.

— Я... эх... я не знаю, как бы тебе объяснить, Флоренс. Это была одна связь, о которой тебе ничего не известно...

Она снова иронически улыбнулась.

— Я должна тебе и дальше помогать, Хью?

Стряхнув пепел с сигареты, она глубоко затянулась и обратила свой взор задумчиво вверх, словно пыталась собраться с мыслями.

— Ее зовут Эстер Холлидей. Она живет на Феррегат-драйв, номер 24. Квартира Д-7. Она платит за нее 105 долларов в месяц. Телефон Верфильд 71-76. Она вошла в твою жизнь или, как это лучше сказать, она стала тебя использовать... гм... около четырех лет назад, пожалуй, даже чуть-чуть раньше. Я не ясновидящая, Хью. Я не могу точно назвать день, когда ты с ней познакомился, даже не могу точно назвать месяц. Я только точно знаю время года. Это было весной. Весенние мечты одного старого господина...

Она шутливо погрозила пальцем.

— Ты любил ее в течение трех лет. Последние полтора года ты ее уже не любил, однако ты был слаб и поддерживал ее материально.

Он констатировал:

— Итак, ты знаешь все. Ты знаешь об этом все.

— Уже с год,— коротко ответила она и раздавила сигарету.— И что же? Что из этого следует? Почему-то вдруг заговорила твоя совесть? Нет, этого не могло произойти. Это не из хороших побуждений.

— Флоренс, я к тебе обратился, чтобы...

На этот раз она не стала ему помогать.

— ...потому что она умерла.

— Я знаю.

— Ах, Флоренс!—простонал он и весь поник.

Казалось, он обессилел от того, что собирался рассказать ей об обстоятельствах, которые она уже прекрасно знала. Теперь ему оставалось признаться в немногом.

— Это было так очевидно,— вскользь сказала она.— Спортивная куртка поверх вечерних брюк. Выпуклость на этой куртке. Пистолета не оказалось в ящике стола. Знаешь, ты не очень-то ловко работаешь.

И затем добавила деловым тоном:

— И ты это сделал?

Он рассеянно смотрел на нее.

— Я только сделала вывод из твоих сообщений, Хью.

Все улики говорят за это. И несмотря на это, ты кажешь-, ся таким испуганным, что я...

Он наклонился вперед, закрыл лицо руками и, задыхаясь, проговорил:

— Она была уже мертвая. Я нашел ее мертвой на постели. Кто-то ее убил. Я не знаю, кто он, знаю только, что я не убивал ее.

Она обняла его и по-матерински похлопала:

— Разумеется, ты этого не делал. Разумеется, не ты.

Он поднял голову. Он вдруг оживился, будто его осенила какая-то мысль.

— Я могу это доказать. Конечно, я могу доказать, что не я убил ее. Подожди минуту, где это...

Он вскочил, бросился в ванную и вернулся со своей курткой.

— Здесь! Здесь она! Я нашел это в ее комнате.

Он протянул ей лист бумаги. Она прочитала вслух записку: «Ну, как вы теперь себя чувствуете, мистер Стрикленд?»

Флоренс всегда соображала намного быстрее него.

— Ты должен был оставить ее там, где нашел, а не приносить сюда, где ее никто не увидит.

— Но я не хотел, чтобы мое имя...

Вдруг ей в голову пришло иное соображение.

— Может быть, это тоже неплохо. Да, возможно, это верно. Но что хорошего даст тебе эта бумажка? Думается мне, что теперь при любых обстоятельствах она потеряла для тебя значение. Если будет необходимо, ты можешь ее показать. Но, естественно, ты не должен придавать ей большого значения, потому что ты не можешь доказать, что нашел бумажку в ее комнате. Ты только можешь доказать, что она не тобой писана, но найти ее ты мог где угодно. Но теперь это поздно.

Увидев его полное отчаяния лицо, она поспешно добавила:

— Но и без этой бумажки ты в безопасности. Тебе не могут приписать убийства, так как ты его не совер-, шал. Это привело бы к судебной ошибке, а судебные ошибки случаются очень редко.

— Но они могут прийти сюда. Они будут задавать вопросы.

Она неторопливо кивнула.

— Они будут узнавать все о ее прошлом. А ты поддерживал с ней связь довольно долго.

— Флоренс, ты должна мне помочь! Неважно, что они узнают о ее прошлом, это не так важно. Если бы только мы смогли помешать им кое-что узнать о сегодняшней ночи. Понимаешь, тот большой бал, который ты сегодня давала,—это превосходное алиби. Весь вечер до конца я был на людях, в десятки человек видели меня. Флоренс, сегодня ночью я никуда не выходил из дома после ухода гостей. Я не переступал порога дома, понимаешь ты? Флоренс, ты не. должна подводить меня под удар. Ты поддержишь меня? Моя единственная надежда на тебя!

— Я твоя жена, Хью,—ответила она, как всегда.— Ты разве забыл это? Я твоя жена.

Она посмотрела на него нежным и преданным взглядом.

Он положил голову на ее плечо и с долгим вздохом выключил освещение.

Она нежно гладила его рукой по волосам. Все прощая и все понимая, утешала она его со всей преданностью, на какую способна женщина.

Эстер Холлидей умерла в ночь со вторника на среду, Ни в среду, ни в четверг ничего не произошло. Было только краткое сообщение в газете. Наконец в пятницу взорвалась бочка с порохом. На пороге их квартиры стоял какой-то мужчина.

— Проводите его сюда,— сказал Хью Гаррису.— Или нет, подождите минутку.

Он сел за свой письменный стол, сделав вид, что перебирает бумаги. Нет, это выглядит неестественно. Он пересел в удобное кожаное кресло, откинулся на спинку, положив ногу на ногу. Потом снова встал, взял с полки книгу, выдвинул ящик, достал сигару и вернулся в кресло.

— Так. Ну, можете его пригласить.

Мужчина не произвел особого впечатления. Он был высокий и худой, со впалыми щеками.

Он представился как мистер Камерон.

— Мне очень жаль, что я должен вас побеспокоить, мистер Стрикленд. Я полицейский чиновник. Вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов?

— Присаживайтесь,— предложил ему Стрикленд.— Нет, я нисколько не возражаю.

Мужчина сел, сильно наклонившись вперед. Он робко оглянулся, посмотрел на Стрикленда, затем откашлялся.

«Великий Боже,— подумал Стрикленд,— чего же я так боялся?»

— Хотите сигарету?

Он протянул пачку сигарет и чиркнул зажигалкой.

— Что за вопросы хотите вы мне задать?

Мужчина вздрогнул, словно испугался, что забыл, о чем хотел спросить.

— Ах, да, извините. Скажите, вы знаете... ах... вы знали одну женщину... одну даму... по имени Эстер Холлидей?

— Да, я знал ее,— быстро ответил Стрикленд.

— Хорошо знали?

— Так хорошо, как может мужчина знать женщину. Вы видите, я говорю совершенно откровенно.

Затем он добавил:

— Но это было когда-то. С того времени прошло уже полтора года.

Мужчина смущенно крутил свою сигарету.

— Она умерла, вы знаете это?

— Она была убита,— поправил его Стрикленд.— Я прочитал об этом в газете.

— Вы случайно не виделись с ней в последнее время, мистер Стрикленд?

— Нет.

— Когда вы ее видели в последний раз?

— Года полтора назад, как я уже говорил,

— Ах! — И прибавил к этому: — Ну...

Это прозвучало так, словно он выдохся, как перестоявшее пиво.

— В таком случае...

Очевидно, он не знал, что еще сказать, и встал.

Стрикленд тоже поднялся и с рассеянным видом положил книгу на стол.

Мужчина нервно перебирал пальцами, как человек, который не знает, как закончить разговор.

— Новая?

— Напротив,— ответил Стрикленд,— довольно старая.

— Я подумал так, потому что некоторые страницы еще не разрезаны.

— Я еще до нее не дошел.

«Единственное, что в таких случаях нужно делать,— это возможно быстрее отвечать на вопросы».

Камерон провел ногтем большого пальца по краю первой страницы. Следующие три или четыре страницы прилипли к ней.

Он закрыл книгу и вышел.

Они собирались ложиться спать. Он сидел на корточках на краю кровати, скрестив руки и устремив на пол полный отчаяния взор.

Она сидела за своим туалетным столиком и занималась маникюром.

— Как выглядели ее руки? — вдруг спросила она.— ЕЕ руки, имею я в виду.

Он знал, что она имела в виду. Он скривил лицо и провел рукой по губам, словно хотел избавиться от дурного вкуса во рту.

— Тебе неприятно, что я об этом спрашиваю?—тактично осведомилась она.

— Нет,—• вздохнул он.— Я и без ^того все время думаю о ней. Ее руки, Бог мой, они такие же, как у всех других женщин. Мягкие и белые.

— Нет, я имела в виду, как лежали они? Как держала она их? Ты говорил, что у нее был поврежден затылок.

Только теперь он понял ее.

— Они были у нее наверху. Примерно так.

Он показал ей.

— Она хотела защитить свою шею или, пожалуй, пыталась освободиться. Пальцы у нее были скрючены, словно она пыталась царапаться.

— Тогда она могла оцарапать или поранить убийцу.

— Да, вероятно. Это было единственное, чем она могла защищаться.

Поскольку она ничего больше не сказала, он поднял голову.

— А почему ты спросила об этом?

— Ах, просто так. Я глядела на свои руки и при этом подумала о ней. Извини...

— Хорошо.'

Он снова опустил голову.

Она встала и подошла к кровати.

— Ты сможешь заснуть?

— Попытаюсь. Не буду тебе мешать. Можешь выключить свет.

— Не можешь же ты всю ночь сидеть на краю кровати?

— Как только я ложусь, меня снова одолевает это. Прошлая ночь была такая же. Я все время находился в ужасе, обливался потом. Это было поистине ужасное зрелище. И так неожиданно...

Он до сих пор так и не признался ей об истории с ремнем.

Она задумалась.

— Мы должны что-то предпринять,— сказала она.— Подожди, у меня есть идея.

Она ушла в ванную и вернулась с трубочкой таблеток снотворного.

— Попробуй принимать это, пока не пройдет первоначальный шок. Подойди, давай руку.

Он послушно, как ребенок, проделал это.

Она встряхнула трубочку, и две таблетки высыпались на его ладонь. Затем она выпрямилась и прочла этикетку.

— Рекомендованная доза две таблетки. Я полагаю, в твоем состоянии можно смело принять три. Может быть, даже четыре. Ты решишься принять четыре?

— Да, пожалуй. Лучше одну лишнюю, чем снова это...

Она подала ему стакан воды, и он проглотил таблетки.

— Так, теперь ложись и попытайся заснуть.

Он сконфуженно улыбнулся:

— Ты очень мила ко мне, Флоренс.

— Разве ты ожидал чего-то другого, любимый,— спросила она, полная нежности.

— После всего этого, все же она была...

— Теперь все это позади и забыто. Мне очень жаль, что это окончилось таким жутким образом. По для нас обоих все это теперь отошло в прошлое.

Она взбила ему подушку, накрыла его и выключила свет.

— Спасибо, Флоренс,— проговорил он приглушенным голосом.

— Попытайся уснуть, любимый,— нежно ответила она.

Прошло некоторое время, пока не подействовало снотворное.

Несколько раз он вздрагивал от страха в полусне, переворачивался с одного бока на другой, вздыхал и стонал, пока, наконец, сон не привел его в спасительное бесчувствие и погрузил в забвение.

Только один раз он увидел неясный, расплывчатый сон, который прошел перед ним подобно туману и медленно расплылся в пустоте.

На следующее утро до нее донесся его отчаянный крик из ванной.

Он протянул руки вперед, тыльной стороной ладоней вверх.

— Посмотри и а это. Повсюду. Отчего это у меня произошло? Я обнаружил это только сейчас, когда взялся за кран.

Она приподняла его дрожащую руку и осмотрела ее. Красные следы царапин протянулись по тыльной стороне ладони. Некоторые короче, другие длиннее, иные бледные, светло-красные царапины, другие глубокие, до мяса, темно-красные.

— Тебе не следует снова волноваться,— успокаивала она его.— Ты мог это сделать во сне.

Она взяла его другую руку, осмотрела ее и удивленно покачала головой:

— Может быть, у тебя аллергия к барбитуратам, которые ты вчера принимал? Они могли вызвать у тебя раздражение кожи,- и ты во время сна непроизвольно расчесал руки.

В глазах его был ужас.

— Сейчас я вспомнил. Я видел сон. Появилась она. Ох, это было так страшно!

Он вздрогнул, его лицо стало белым как мел.

— Она хотела... она принуждала меня сделать с ней то, что с ней было сделано. Ты понимаешь, она крепко схватила меня за руки и пыталась приложить их к своему затылку. Естественно, я всеми силами сопротивлялся, но у нее хватка была, как стальная. Она впилась в мои руки своими острыми ногтями и сильно царапала меня. Долгое время я не мог от нее освободиться.

Он вытер со лба капли пота.

— И она... она была одета в свой пеньюар. Мне привиделось все это так явственно...

Она приложила свои пальцы к его губам, чтобы он замолчал.

— Забудь это,— сказала она.— Пожалуйста, не надо больше. Это лишь возбуждает тебя. Подожди, я перевяжу тебе руки.

— Мне все еще больно,— сказал он.— Долго ли так будет?

— Это скоро пройдет,—успокоила она его.—Через педелю от этого ничего не останется.

Идя на допрос, он поднимался по своей лестнице и увидел Флоренс. Их взгляды встретились; они ничего не сказали друг другу, но оба знали, что его ожидает.

Наконец она ободряюще обняла его. Вдруг ее взор упал на его руки, на которых еще ясно были заметны таинственные полоски, хотя теперь они стали коричневые и покрылись струпьями.

Она попросила его подождать минутку, спустилась в холл, взяла в гардеробе перчатки и принесла ему.

— Надень их,—прошептала она.

— Но не будет ли это казаться странным? Дома в перчатках?

— Но эти рубцы... В конце концов они еще подумают... Они ни в коем случае не должны их видеть!

Он испуганно вытаращил глаза.

— Боже мой, об этом я совсем не подумал. Не могут же они всерьез подумать...

— Они вовсе не подумают, если не увидят. Поэтому ты должен надеть перчатки.

— Но дома! Как я могу...

— Ты только что вернулся домой.

Она сбегала вниз и принесла ему на этот раз шляпу и плащ.

— Быстро, накинь плащ на плечи и надень шляпу.

— Но им известно, что я был здесь, когда они пришли. Гаррис...

— Тогда ты только что собрался уходить. При любых обстоятельствах тебе непременно нужно надеть перчатки. Давай свои руки.

Внезапно открылась дверь библиотеки и показалось лицо Камерона. Видимо, он потерял терпение из-за того,, что допрос так сильно затягивался.

Их маленький заговор неожиданно прервался. Они быстро разошлись, несмотря на то что почти не чувствовали за собой вины. Инсценировка была не очень удачной, особенно с ее стороны. Она слишком явно отпрянула от него.

Он продолжал свой путь и вошел в библиотеку.

— Здравствуйте, джентльмены,— учтиво приветствовал он присутствующих.

Их там было трое: двое незнакомых и мужчина, уже однажды побывавший здесь.

Они заметили шляпу и плащ, который он держал в левой руке.

— Вы намеревались уходить, мистер Стрикленд?

— Да, собирался.

— Очень жаль, но допрос, несомненно, более важное дело.

Это прозвучало как категорическое приказание.

— Хорошо,— покорно промолвил он.— Как вам будет угодно.

— Садитесь и устраивайтесь поудобнее,— сказал Камерон.

Снова это звучало как приказ.

Он сел. И вдруг ему стало ясно, что Флоренс дала ему неразумный совет. Надетые перчатки наоборот только привлекали внимание к его рукам.

— Мы хотим задать вам только парочку вопросов.

Опять говорил Камерон. Он говорил почти непринужденным тоном в противоположность своей первоначальной застенчивости.

Стрикленд постарался скрыть свои руки, насколько это было возможно. Одну он просунул между ручкой кресла и своим бедром. В то же время другая, хотя бы частично, была скрыта в кармане пиджака.

Внезапно кто-то протянул ему пачку сигарет.

— Закуривайте, мистер Стрикленд.

Он машинально протянул руку, но тотчас отвел ее.

— Нет, благодарю. Я— сейчас я не хочу.

— Но -я прошу вас, почему же вы отказываетесь. Видите, мы все дымим.

— Я... я в данный момент не имею желания.

Пачка сигарет исчезла. Их истинная цель не была достигнута — или, пожалуй, еще не была.

— Какая причина вынуждает вас, мистер Стрикленд, надевать дома перчатки?

Кровь бросилась ему в голову.

— Я... я собирался уходить из дома.

— Но шляпу и плащ вы уже сняли.

Он тяжело вздохнул, затем попытался принять надменный вид.

— Может быть, здесь кому-нибудь неприятно, что я надел перчатки?

— Никоим образом,— вежливо ответил Камерон.— Но, возможно, это неприятно вам, мистер Стрикленд. Вы же надели их наоборот.

Действительно. Утолщенные рубцы были ясно видны. Должно быть, в спешке она неправильно их надела.

Его надменность исчезла. Краска тоже сошла с его лица.

• Они выжидали. Его руки казались ему непомерно большими; они сделались теперь центром внимания.

— Почему вы не хотите их снять, мистер Стрикленд?

Если Камерон когда-либо проявлял свою инициативу, то это было именно сейчас.

— Вы не можете принуждать меня в моем собственном доме снимать перчатки, если я сам этого не пожелаю,— единственное, что вырвалось у Стрикленда.

— Разумеется, не можем. Но тогда вы должны иметь основательные причины не желать этого.

— Вовсе пет! У меня нет никаких причин.

Он буквально обливался потом.

Почему же вы их до сих пор не снимете? Кажется, вам достаточно тепло. Теплее, чем нам всем.

Он взялся за кончики пальцев и потянул. Перчатка упала на пол.

Наступила абсолютная тишина. Только слышалось его учащенное дыхание, напоминавшее шорох шагов по песку.

~ Вот это вы и не хотели нам показать? Где это вас так поцарапали?

— Я... я не знаю. Как-то утром я проснулся и увидел это. Во сне... во сне я мог... Я видел сои...

Они молчали, но их презрение было так ощутимо!

В сущности, они задали ему всего два вопроса,

— Вы отрицаете, что она здесь была? Что в тот памятный вечер она появилась на вечеринке, которую устраивала ваша жена?

— Совершенно верно, я не признаю этого! — решительно ответил он.

— Позовите сюда слугу,—тихо сказал Камерон,— Мы допросим его еще раз в вашем присутствии.

Стрикленд жестом остановил его.

— Может быть, она была здесь. Я... я не видел ее, во всяком случае.

— Мы не можем доказать, что вы видели ее. Но мы можем точно доказать, что вы у входа кому-то сказали: «За это ты заплатишь мне своей жизнью».

Затем настала очередь второго и последнего вопроса.

— Вы так же не признаете, что в тот самый вечер, только много позднее, вы ходили к ней на квартиру? Сделали ей, так сказать, ответный визит?

— Да, это я так же не признаю. Меня видели здесь больше десятка людей. По окончании вечеринки я тотчас поднялся наверх и лег спать.

— Нам нет нужды беспокоить десяток людей. Достаточно одного. К примеру, водителя такси, который опознал вас по фото и который довез вас до ее дома.

Камерон обратился к одному из своих спутников:

— Приведите его сюда. Мы заставим его повторить свои показания.

Снова Стрикленд остановил его движением руки, затем бессильно опустил ее. Он дал этому шоферу тысячу долларов за то, чтобы тот держал язык за зубами. Что же могло заставить его внезапно изменить данному им слову? Ну, вероятно, тысяча пятьсот или две тысячи долларов, которые кто-то дал ему, чтобы он заговорил.

— Откуда у вас мое фото? — необдуманно спросил он.

Ему никто не ответил. Он видел их уклончивые взгляды и старался разгадать их значение.

Неожиданно в комнату привели Флоренс. Двое из них привели ее сюда. Негодующую, неохотно идущую Флоренс, с умоляющими глазами. Такую маленькую, такую беспомощную между этими здоровенными мужчинами.

Он привстал со своего кресла.

— Господа, я протестую! Вы не должны этого делать! Я требую, чтобы вы оставили мою жену в покое!

На него не обратили никакого внимания. Они вежливо предложили Флоренс стул. Она была настоящая леди. Леди, которая только на короткое время встала на одну ступеньку с ними, окруженная грязными проделками мужчин.

— Вы говорили, миссис Стрикленд, что тридцать первого мая ранним утром, после устроенного вами званого вечера, ваш муж не выходил из дома.

— Я говорила, что, насколько мне известно, мой муж не выходил из дома тридцать первого мая ни рано утром, ни позже.

— Почему вы настаиваете на этой, столь подробной формулировке? — спросил ее Камерон.

— А почему вы настаиваете на том, чтобы я изменила свои первые показания? — очаровательно улыбаясь, задала она встречный вопрос.

— Мы только хотим знать, настаиваете ли вы на своих первых показаниях или можете их пересмотреть?

— Я не изменю их,— коротко ответила она,

— Речь идет об очень серьезном деле, миссис Стрикленд,—Камерон с огорчением посмотрел на нее.— Даже очень серьезном. К сожалению, мы уже не исходим из тех предпосылок, которыми располагали при первом допросе. Поэтому я еще раз прошу вас заново дать показания. Водитель такси, некий Июлиус Глезер опознал в лице вашего мужа пассажира, которого он возил в ту ночь.

Он вынул из кармана конверт.

— Здесь тысяча долларов, которые он мне вручил и заявил, что получил их от вашего мужа как взятку. Ваше выгораживание мужа, несомненно, при других обстоятельствах помогло бы, но теперь это бесполезно. Итак, еще раз: выходил ли ваш муж из дома в ранний утренний час после вечеринки или нет?

— Можно ли принудить меня выступать против моего мужа?

— Нет, принудить вас нельзя.

После этого она замолчала. Как раз этим она уличила его больше всего.

Он видел, как они торжествующе переглянулись. Внезапно страх охватил его. Пришло время, когда он должен был пойти своим последним козырем. Это было единственное, что могло его спасти.

— Флоренс, покажи им лист бумаги! — неожиданно вырвалось у него.— Тот лист бумаги, который я отдал тебе!

Она непонимающе посмотрела на него.

— Какой лист бумаги, Хью!—спросила она наконец.

— Флоренс... Флоренс...

Им пришлось удержать его в кресле.

Она смущенно покачала головой.

— Единственное, что ты отдал мне, было...

— Да? Да? — спросили все разом.

Она взяла свою сумочку, помедлила, наконец вытащила из нее бумажку.

Она не отдала ему бумажку, но и не сопротивлялась, когда он взял ее у нее из рук. Она была настоящей леди и не могла позволить себе сопротивляться.

— Чек на пятьсот долларов,— прочитал вслух Камерон.—Выдан на предъявителя. Дата —30 мая, накануне убийства...

Она перепутала и сожгла не ту записку. Она сделала ужасную ошибку. Сожгла записку, которая могла его спасти, а вместо нее сохранила чек. Эту ошибку уже не поправишь, но чек выдан на предъявителя. Им может быть любой человек. Это еще ничего не значит, потому что он...

Камерой перевернул бумагу.

— Подпись,— сказал он,— Эстер Холлидей.

Наступила мертвая тишина. Затем вскрикнул Стрикленд:

— Нет! Этого не может быть! Чек не был подписан, когда я взял его! Это не ее подпись! Это невозможно! Она уже была мертвой, когда я... Это подделка! Кто-то другой мог...

Вдруг он встретился взглядом с Флоренс. Она была какая-то необычная — холодная, расчетливая, почти торжествующая. Он внезапно прервал начатую фразу, и больше ни слова не сорвалось с его уст.

Камерон растопырил пальцы, затем опустил руку.

— Вы только что сказали, что она уже была мертвая, когда вы взяли у нее чек. Естественно, так оно и было. Перед тем как забрать чек, вы должны были сначала убить ее.

Он обратился к своим спутникам:

— Дело ясное, джентльмены. Следы царапин, которые эта леди оставила ему на память,— определенно косвенная улика. Мы должны сделать с них пару фотоснимков, пока они совсем не побледнели.

Они помогли Стрикленду подняться; он не мог без посторонней помощи стоять на ногах. Она же, напротив, продолжала сидеть. На губах ее была холодная, застывшая улыбка, которая выражала удовлетворение и утоление мести. Эта улыбка выглядела ужасней, чем маска смерти на лице Эстер Холлидей.

С умоляющим взором он обратился к Камерону:

— Разрешите мне одну минуту поговорить со своей женой. Только одну короткую минутку, прежде чем вы меня уведете.

— Мы не можем выпускать вас из поля зрения, мистер Стрикленд. Вы арестованы.

— Ну так здесь, в этой комнате, немного в стороне, пожалуй...

— Вашу сумочку, миссис.

В виде предосторожности он забрал у нее сумочку, на случай, чтобы она не передала ему оружие или яд. Но она не собиралась этого делать. Она сама была своего рода смертельным оружием, своего рода ядом.

Она поднялась и разрешила ему подойти. Она была такая же холодная и такая же очаровательная, как всегда.

— Почему ты так со мной поступила, Флоренс? Я не убивал эту женщину.

Она заговорила очень тихо, так, что, кроме него, никто не мог разобрать. Ее губы едва двигались.

— Я знаю, что ты не убивал ее, Хью. И это было, пожалуй, самой большой твоей ошибкой. Если бы ты это сделал, то твой поступок, наоборот, был бы мне приятен. Тогда бы я была с тобой и стала бы бороться за тебя до самого конца. Но ты этого не сделал, и в этом твоя вина по отношению ко мне, как я уже объяснила. Я не люблю неоплаченных счетов. Ты должен заплатить, Хью. А эти три года горя и унижений стоят дорого, очень дорого.

Где-то позади них послышалось звяканье металла, видимо, кто-то приготовил пару наручников.

Она стояла и улыбалась ему — такая холодная, такая очаровательная, такая невозмутимая. 

 Глава 4 Третья встреча

Была ночь, но уже близился рассвет. Проснувшись, она лежала совсем тихо и в отчаянии молилась, чтобы этот день подольше не наступал. Уставившись на темный потолок комнаты, она думала о боге войны Марсе, который так быстро разрушил ее счастье.

И, пока молилась, она крепко сжимала его руку. Самую дорогую руку во всем мире.

Некрасивая рука. Неуклюжая, жилистая, мозолистая и с прокуренными пальцами. Но какая дорогая!

Она повернулась на бок и целовала ее, еще и еще. Зазвенел будильник, но она быстро остановила его. Затем встала с постели, взяла свое платье и нижнее белье и закрылась в крошечной ванной, намереваясь потихоньку одеться, чтобы не разбудить его. Там она начала плакать. Она проливала свои слезы беззвучно, зная, что наступили последние часы перед разлукой.

Потом она подошла к кровати и нежно разбудила его.

— Любимый,— сказала она,— Пора в бой. Война ожидает тебя.

Он открыл глаза и спросонья зевнул.

— Верно,— размышлял он вслух.—Сегодня сбор и выступление.

Быстро вскочил с постели.

— Твой бритвенный прибор стоит наготове на умывальнике. Лезвие я сменила. А на комоде лежит чистое полотенце.

Это был последний раз, когда она могла позаботиться о нем.

Он принял душ, побрился и оделся. Затем сели за стол завтракать.

— Тебе страшно? — спросил он.

— Нет,— солгала она и робко улыбнулась,— А тебе?

Он пожал плечами, он был правдивее, чем она.

—- Прямого страха нет. Я волнуюсь, как перед экзаменом. Или как в день моей женитьбы. Перед ней, а не после.

— Может быть, включить радио? — неуверенно спросила она.

Он покачал головой.

— Что могут они передавать так рано? Мы можем включить попозже.

И затем:

— Давай лучше немного посидим вместе.

Она вздохнула. Именно этого она и желала. Через некоторое время он положил салфетку на стол,

— Я полагаю, что должен теперь...

— Еще только чашку кофе,— поспешно предложила она,— Только одну чашку.

— А ты?

— Я выпью вместе с тобой.

Она налила ему полную чашку.

Снова стала молиться. Молилась над чашкой кофе так, чтобы он не заметил. «Ну, еще немного. Продли еще немного. Пусть чашка не опустеет. Пусть свершится чудо».

Мужество снова покинуло ее.

С завтраком было покончено. Навсегда. Нет, нет, он снова будет —она стала быстро думать о другом и вдруг закрыла лицо руками.

— Нет, не плачь,— попросил он, целуя ее.—Ты должна обещать мне не плакать.

— Я не плачу, Я не буду плакать,

Она подала плащ и протянула ему небольшой, приготовленный накануне пакет, который он должен был взять с собой.

— Я хочу проводить тебя до железной дороги — сказала она.

Она решилась обратиться к нему с этой просьбой из боязни, что он не разрешит ей раньше.

— Я должен сначала явиться на сборный пункт. Нас собирают там, а затем мы все вместе идем на станцию.

— Хорошо, тогда я провожу тебя до сборного пункта.

— Но товарищи могут подумать...

— Я не стыжусь показать людям, что люблю тебя.

Это подействовало.

— Ну, хорошо. Но только до угла, не до входа.

Они сели в автобус. При посадке она уцепилась за него. Она чувствовала себя, как на дороге к эшафоту. Потом они дошли до угла.

— Это на той стороне,— сказал он.

Там стоял большой коричневый многоквартирный дом. Сборный пункт был на первом этаже, на остальных размещались жилые квартиры. Из одного окна домашняя хозяйка вытряхала пыльную тряпку. Они молча стояли друг против друга, не зная что сказать.

— Теперь я должен идти...

Они поцеловались, и затем еще и еще. Наконец он сделал шаг назад.

— Теперь иди домой. Больше не стой здесь

—- Да. Нет.

Она подняла руку и помахала ему, сказав при этом напоследок:

— Смотри, Бэкки, я больше не плачу. Разве я тебе это не обещала? Посмотри, я и в самом деле не притворяюсь.

Затем на смену мужеству к ней пришел страх. Уголки ее рта начали подергиваться. Она быстро повернулась и ушла.

На углу находился драгстер, дверь которого, к счастью, была открыта. Она нашла там убежище.

Она плакала так, как еще никогда в жизни. Заранее оплакивала все грядущие годы, заранее оплакивала всю эту воину. Долго стояла она у входа в драгстере, в ожидании, когда он с товарищами промарширует. Она полагала, что рано или поздно они должны пройти; остановка автобуса находилась прямо возле угла.

Драгстер имел двойные стеклянные двери, Она стояла так, чтобы он не смог ее увидеть. Это было хорошее убежище. Она могла просматривать всю улицу, не будучи сама замечена.

Они шли в шеренге по двое. Он был в третьем ряду от конца и непринужденно беседовал е рядом шагавшим товарищем.

Она положила руку на стекло двери, словно хотела выбежать и задержать его, но он уже прошел. Перед ней осталось только стекло.

— До свидания, Бэкки,— вздохнула она.— До свидания, мой любимый.

Он носил его с собой, как некую драгоценность, как талисман, могущий защитить его от всего в мире, как сокровище, принадлежащее только ему одному. Это было письмо от нее.

«Мой любимый, мой единственный муж!

Я написала тебе одиннадцать писем, но ни одного не отослала. Со всех сторон мы слышим: вам нужно поднять дух, вы должны писать только о радостных вещах, вы должны поддерживать хорошее настроение. Я знаю. Я знаю все это. И я даже пыталась так писать. Но я не хочу этого. Почему я должна тебе лгать? Я тебе никогда не лгала.

И это мое двенадцатое письмо совершенно правдивое. Его могут перехватить, могут половину вырезать, но меня это не трогает.

Я не могу больше. Я вижу тебя везде, ты повсюду, куда я только не пойду. Бог не должен допускать, чтобы было столько горя, так много слез и боли. Если это происходит по его желанию, значит, он большой обманщик.

Когда я сажусь за стол обедать, то вижу тебя, сидящего напротив. Ты ничего не говоришь, однако это ты. Если я иду по улице, то чувствую, что ты рядом, но когда я задаю тебе какой-нибудь вопрос, ты не отвечаешь.

И когда я достаю из почтового ящика воскресную газету, то никто не выхватывает ее у меня из рук и не перебирает все страницы, чтобы найти отдел юмора. И никто не смеется как ребенок над шутками.

Ты повсюду, ты нигде. Я не могу дальше, не могу. Я не жена героя, я совсем простая жена, Бэкки. И больше я не могу, Что должна я сделать? Как мне пережить это время? Скажи мне, любимый, о, пожалуйста, скажи с ко рей, так как я не могу больше вынести этого.

Зарон»,

«Я последовала твоему совету, Бэкки, и поступила на работу. Теперь я работаю на фабрике. Мне хотелось работать в таком месте, где много шума, яркий свет, много людей и машин. Это для меня новый, неизвестный мир, и он отвлекает меня от мыслей о тебе. Шум так велик, что я тебя не слышу. Свет такой яркий, что я не вижу твоего лица. Этого мне и хотелось. Так будем ожидать, ты и я, пока для тебя не кончится война.

Теперь я, как машина. Я ничего не ощущаю, я не думаю, я не чувствую боли. Шум меня так оглушает, что я не чувствую ничего. Я так утомляюсь, что и ночью бесчувственна. Я и выгляжу как машина. Темные защитные очки скрывают мое лицо. Металлический защитный шлем закрывает мои волосы, а руки мои запрятаны в толстые рукавицы. Комбинезон даже не дает возможности узнать, что я женщина.

По крайней мере я не чувствую больше боли.

И время работает на меня, на нас. Каждый день приближает нас друг к другу. Ты не веришь, что время помогает нам, хотя мы этого не замечаем? Скажи, что веришь, скажи, пожалуйста! В один прекрасный день объявят мир. Помни об этом...

Девушка, работающая за станком возле меня, выглядит тоже как машина, хотя под рабочей одеждой она такая же женщина, как и я. (И что это за женщина!) Думается мне, что она не способна переживать. Она живет с мужчинами, не чувствуя любви. Я не представляю себе, как это возможно, но она, кажется, придерживается только этой системы. Пробивай себе дорогу в жизни любыми средствами,—считает она,—Пробивайся всеми силами, и тогда с тобой ничего не случится.

У нее медно-красные волосы (я как-то видела ее на улице, когда возвращалась с работы), и поэтому, все называют ее Рыжуха. Ее уже никто не называет настоящим именем. Обычно она каждую неделю меняет своих любовников. „Почему я должна с ними дольше жить? — говорит она.— Потом они все равно надоедают. Именно в среду она дает отставку очередному любовнику и подцепляет нового на пробу.

В обеденные перерывы она мне все о них рассказывает.

Вот и сейчас у нее как раз новый. Сегодня после работы он заходил за ней на фабрику».

Как-то, стоя возле фабричного здания, Рыжуха вызывающе улыбнулась этому парню.

— Как поживаешь? — спросил он, не зная, что еще сказать.

— А сам как поживаешь? Пригласишь ли ты меня? — осведомилась она,

— Если ты желаешь.

Она пожелала.

— Хорошо. Пойдем на площадь, к Гаррису.—И, во избежание всяких недоразумений, быстро добавила:— Я могу сама за себя заплатить, если тебе не хочется тратить деньги. Я зарабатываю сотню в неделю и порой не знаю даже, куда девать деньги.

— Почему тебе это в голову пришло?

Он помолчал немного, потом спросил:

— Где ты оставила свою подругу?

— Ах, эту? — Она отвела взгляд в сторону.— Она тебе очень понравилась, да?

— Совсем нет, — быстро ответил он.— Я спросил только потому, что ты вместе с ней вышла с фабрики.

— Та тебе не подойдет,— заметила она.— Это солдатская жена. Она сидит весь вечер дома.

Вошли в танцевальное заведение Гарриса, которое в этот час было переполнено. Густой табачный дым висел в воздухе. За столиком в углу им удалось найти два свободных места. Чтобы поднять настроение, заказали выпивку. Затем представились друг другу. Его звали Джо Моррис. Выпив по бокалу, закусив бутербродами и потанцевав пару раз, покинули помещение. Был приятный вечер...

Перед дверью ее дома он поспешил распрощаться.

— До завтра,— сказал Джо.

— Эй, один момент! — Она схватила его за руку.— Ты не хочешь зайти ко мне? Зачем же тогда ты вообще со мной таскался?

Он медлил с ответом, посмотрел на нее и рассмеялся как-то странно:

— Я хочу познакомиться с твоей подругой.

Она захлопнула дверь перед его носом, оставив его в растерянности.

Дверь снова открылась. Он все еще стоял, и его смех пронизывал ночную тишину. Она дружески протянула ему руку.

— Не могу злиться на мужчину больше двух минут. Приходи завтра вечером к фабрике. Я устрою тебе встречу.

На следующий вечер, около восьми, Рыжуха обратилась к Зарон:

— Пойдем со мной вниз, в холл. Мне хочется, чтобы ты оказала мне небольшую услугу.

Она взяла ее за руку и повела к двери.

— Что случилось? — пыталась узнать Зарон.

— Я хочу тебя кое-кому представить. Одному моему знакомому.

Зарон остановилась как вкопанная.

— Слушай,— сказала Рыжуха.— Я прошу тебя о небольшой любезности.

Она усадила Зарон на стул и села возле.

— Вроде бы ты хорошо ко мне относишься, не так ли?

— Ну, допустим,— осторожно ответила Зарон.

— Тогда ты, наверно, захочешь помочь мне выйти из затруднительного положения.— И тотчас добавила: — Во всяком случае, я на тебя рассчитываю.

— О чем идет речь? —спросила Зарон.

Рыжуха стала интригующе ей шептать:

— Слушай. С этим молодым человеком я дружу уже давно...

Она сделала энергичный жест.

— Он очень милый и порядочный человек. Но только сегодня вечером я буду... ну, одним словом, я имею другие планы. А он сейчас ожидает меня внизу. Я не могу просто прогнать его, понимаешь ты?

Она ласково похлопала Зарон по руке.

— Выручи меня, пожалуйста, только на один вечер. Я назначила свидание с другим и уже не могу его отложить.

— Почему ты не можешь объясниться с ним сама?

— Я не могу так поступить. Не хочу его обидеть. Сделай мне одолжение и пойди с ним прогуляйся.

Зарон встала и обошла стул.

— Я замужняя женщина... Я...

Рыжуха сделала успокаивающий жест.

— Это совсем ничего не значит. Уверяю тебя, это совершенно безобидное свидание, Бедный юноша одинокий, он, кроме дружбы, ничего не знает. Ты должна только ненадолго составить ему компанию. Через полчаса ты расстанешься с ним и вернешься домой. Ну, разве это, в самом деле, так трудно?

Она драматически подняла руки.

— Это дело мне не нравится,— заявила Зарон. Она прищурила глаза и немного подумала.— С тех пор, как уехал Бэкки, я еще так не поступала. Не хочу это начинать. Не понимаю, почему я должна выполнять подобные просьбы, это...

— В чем дело? Разве ты не уверена в себе?

Рыжуха бросила презрительный взгляд и продолжала, не дожидаясь ответа:

— Итак, хорошо. Все в порядке. Не будем больше говорить об этом.

Она закатила глаза и встала.

— Вопрос исчерпан. Оставим это.

Она поставила на место стулья и сделала недовольное выражение лица.

— Да, вот вам подруга, вместе с которой каждый день работаешь, заступаешься за нее, если начальник ругает, помогаешь ей, где только возможно. И затем просишь один раз о небольшом одолжении...

И, не дожидаясь никаких возражений, быстро добавила:

— Ну, очень хорошо. Вопрос исчерпан.

Зарон печально покачала головой и вздохнула. Наконец жалость одержала верх. Она подошла к подруге и положила ей руку на плечо.

— Ну хорошо, поскольку ты считаешь это таким важным, я сделаю это. Но как ты можешь иметь сразу тысячу поклонников?

Рыжуха тотчас изменила тон и стала пылко признаваться в расположении к ней и дружбе. Она запорхала по комнате.

— Хочешь, я одолжу тебе платье? Может быть, ты желаешь попробовать мою новую губную помаду?

Но Зарон отказалась.

— Итак, хорошо, тогда пойдем. Я хочу представить тебя ему.

Она быстро увлекла Зарон к двери, опасаясь, что та может в последний момент передумать.

Он сидел в холле и слушал радио. Когда они пришли, поднялся. Выглядел не так плохо, как предполагала Зарон. Рыжуха встала в другом конце холла.

— Джо Моррис, Зарои Пэдж.

— Миссис Зарон Пэдж,— тихо, но твердо сказала-Зарон.

Он разглядывал ее с каким-то странным выражением глаз. Сразу было видно, что очень доволен.

Рыжуха дружески похлопала обоих по плечам.

— Ну, желаю вам хорошо провести время. Меня не ждите.

— Не желаете ли вы совершить прогулку? — вежливо осведомился он.

Зарон не ответила, но в знак своего согласия направилась к выходу.

Он последовал за ней. Рыжуха шла за ними по пятам.

— А что я получу за содействие? —- шепнула она ему по дороге.

Он молча вынул что-то из кармана и сунул ей в руку тайком от Зарон.

— Недолго пробудет он с ней.— сказала она и хихикнула, когда дверь закрылась.

Они вышли на шумную улицу и смешались с прохожими, заполнявшими тротуары.

Зарон не знала, о чем говорить, и потому молчала в ожидании, что он начнет разговор.

—- Не желаете ли что-нибудь выпить?

— Я не пью,—ответила она. не глядя на него.

— Нет, я имел в виду содовую или фруктовый сок.

— Спасибо, я не чувствую жажды.

— Дальше они шли молча.

Увидев яркую световую рекламу, он спросил:

— Может быть, вы имеете желание пойти в кино?

Она энергично воспротивилась:

— Нет, ни в коем случае. Теперь идут фильмы только об этой грязной войне.

— Понимаю,— коротко ответил он.

Она стала немного сожалеть о своей резкости.

— Мне не хочется испортить вам вечер,— сказала Зарон примирительным тоном.— Почему бы вам просто не делать того, что вы хотите?

— Я делаю именно то, что хочу,—- ответил он.

Он продолжил разговор вопросом;

— Он на войне, не правда ли?

— Мой муж? Да.

Она отвернулась.

Он превратно истолковал ее мысли.

— Я не пригоден к военной службе,— сказал он.—- У меня туберкулез.— Он улыбнулся.— Вы теперь испугались?

— Разумеется, нет.

Она инстинктивно поняла, что он болен именно этой болезнью.

— Во всяком случае, теперь вы осведомлены об ртом,— сказал он,— и все же не боитесь меня.

— Почему я должна бояться?

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Человек в моем положении должен радоваться, если вообще нашлась девушка, которая с ним прогуливается. И конечно, он не сделает безнравственных предложений.

Он открыто посмотрел на нее и улыбнулся.

Она тоже улыбнулась. Зарон не уронила своего достоинства. Сам Бэкки признал бы это.

Они вошли в парк.

— Видите, на той стороне стоит скамейка. Хотите, мы на ней посидим?

«Он болен,— подумала она.— Прогулка для него, возможно, тяжела. Что же делать?»

Она согласилась.

Они сидели, освещенные сиянием яркого фонаря.

Я посижу недолго, поклялась она себе. Через пару минут я встану и мы распрощаемся.

— Расскажите мне о нем,— попросил он.

— Что я должна о нем рассказывать?

— Ах, все. Что он делает, как он говорит, каков он...

Она спрятала фото своего мужа.

— Сейчас, наверное, уже поздно?—вздохнула она со счастливым видом.— Должно быть, почти десять.

Давно уже ей не было так легко, так спокойно на душе.

Он взглянул на часы:

— Немного больше двенадцати.

Они просидели на скамейке три с половиной часа.

Потом он ожидал ее возле этой самой скамейки, которую они теперь называли своей.

Она шла сюда торопливо, почти бегом пересекая улицу.

Он встал, они пожали друг другу руки.

— Добрый вечер, Джо.

— Добрый вечер, Зарон.

Сели близко друг к другу, как старые друзья,

— Я получила от него письмо,— доверчиво сообщила она.

— Прочти его мне,— попросил он.— Тем временем я закурю сигарету.

Она прочитала только одно или два выбранных ею места. Она не раз знакомила его со своими письмами, и отрывки, которые выбирала для чтения, с каждым разом становились все короче.

— Постепенно я узнаю его все лучше и лучше,— заметил он, когда она закончила чтение.— Он уже стал мне почти как брат.

— Что он скажет, если узнает, что я читала тебе его письма?

— Не пиши ему об этом,— посоветовал он ей, как и прежде,— это может нам все испортить. Мы оба отлично знаем, что между нами ничего нет, но он... Это может дать ему повод...— Он не закончил фразу.

— А ты не считаешь, что мы делаем что-либо плохое?

— Нет. А ты?

— Нет,— решительно ответила она.— Нет. Ах, Джо, ты не понимаешь, какое для меня счастье быть вместе с тобой. Так быстро проходит время! Я тебе о нем рассказываю, читаю его письма, и это дает мне возможность словно стать к нему ближе. Иногда даже я путаюсь — иногда путаю тебя с ним, а его с тобой.

Она смущенно улыбнулась.

— Я тоже радуюсь, когда нахожусь рядом с тобой, Зарон. Это как-то помогает мне, понимаешь? Словно я в какой-то мере становлюсь обладателем кое-чего, не принадлежащего мне. Жена, счастливый брак, большое чувство к кому-то...

— Однако, мы странные люди,— задумчиво проговорила она.

— Прочти мне его письмо,— попросил он во время их очередной встречи.

Она вынула письмо из конверта, развернула его и подняла к свету. Затем замешкалась.

— Что случилось? — с тревогой спросил он.— Почему ты не читаешь?

— Сама не знаю,— беспомощно ответила она. Слова не сходили с ее губ.

— Он пишет что-нибудь обо мне?

— Нет. Я не писала ему о тебе.

Письмо упало на землю. В свете фонаря виднелись слова: «Моя любимая маленькая жена!»

— Что же тогда с тобой? — спросил он.— Почему ты плачешь?

Она всхлипнула:

— Потому что мне вдруг стали не нужны его письма. Я сама не знаю, как это произошло. Меня больше не интересует, что он пишет. Приходить сюда, сидеть возле тебя — это... это...

— Да? — поинтересовался он.— Да?

Она в отчаянии закрыла лицо руками.

— Я не люблю его больше. Я люблю тебя, Джо. О Боже, что же это со мной случилось? Я тебя все чаще вижу, а его все реже. Ты занял его место. Я— я сама этого не хотела, но...

Она затряслась всем телом от рыданий.

— Я сижу с моим любимым на скамейке в парке п получаю письма от постороннего, от чужого человека в военной форме, который меня больше не интересует...

Он обнял ее одной рукой и попытался утешить.

— Что же нам делать? Должен ли я уйти и больше не возвращаться? Скажи, должен ли я...

Она обняла его обеими руками.

— Нет, Джо, нет! Никуда не уходи. Не оставляй меня одну, я не смогу этого перенести. Ты — единственный, кто у меня остался после того, как я потеряла его!

— Я, Зарон, я...— глухо прозвучал его голос.

Впервые их губы слились. Они обнялись так крепко, будто хотели раствориться друг в друге.

Позабытое письмо лежало у ее ног: «Моя дорогая маленькая жена...»

«Любимый Бэкки!

Прошлую неделю я была так занята, что не смогла тебе написать. Особенно не о чем и писать. Все идет своим чередом. Погода в последнее время стоит прекрасная, кажется, нам в этом году действительно повезло.

Я должна поторопиться. Автобус уже ожидает меня и Рыжуху.

Всегда любящая

Зарон».

Нахмурив лоб, он вскрыл и второе письмо, которой пришло с этой же почтой. «Солдат» — начиналось оно. И дальше он прочел:

«...кто-то должен сообщить тебе об этом, поэтому решился я. И на тот случай, если ты подумаешь, будто я заблуждаюсь, поясняю: она имеет темно-каштановые волосы и карие глаза. Ростом она метр шестьдесят пять, весит сорок восемь килограммов и носит небольшой медальон в форме листка клевера.

Она ежедневно встречается с ним в городском парке. Ты ведь знаешь этот городской парк, не правда ли? Каждый вечер спешит она туда на встречу с ним. Они целуются и затем долго сидят па своей скамейке. Я видел это,, да и весь город может это видеть. Но это не смущает ее. Она, видимо, живет только для себя.

Бедный солдат, мне жаль тебя. Ты должен понять, что потерял жену».

Никакой подписи.

Он вскрикнул так громко, что его товарищи взволнованно оглянулись. Сосед по койке спросил его:

— Что случилось, Пэдж? Что с тобой, Нэдж?

Он уткнулся головой в подушку и ничего не ответил.

Только с тех пор приходили всегда два письма вместе.

«...Многие люди быстро изменяются, Бэкки. Ты должен это попытаться понять. Любовь недолго длится, она не вечна. Любовь приходит и уходит.

Если два человека находят, что они не подходят друг другу, то всего благоразумнее им расстаться. Бесцельно в отчаянии цепляться друг за друга и этим только терзать себя. Я говорю тебе это только потому, что в своем последнем письме ты так просил и умолял ее, в то время как принуждать насильно...»

«...Они больше не сидят на своей скамейке в парке, солдат. Где же они? Чем они занимаются? Я попытался разузнать это для тебя, но мне не удалось. Они встречаются около восьми возле их скамейки, но затем исчезают. Иногда он провожает ее домой около двенадцати, иногда позже. Где они находятся в этот промежуток времени?

Она изменяет тебе, солдат. Пошли ей прощальный поцелуй...»

Его командир ел за завтраком копченую селедку. Копченая селедка пришлась ему не по вкусу. Кроме того, командир имел мозоль на левой ноге, и сегодня она особенно беспокоила его из-за перемены погоды. Бэкки имел угрюмый вид. Командир ненавидел солдат с угрюмым выражением лица. Он не любил солдат с любыми лицами.

Лег десять назад от него ушла жена. С тех пор он желал, чтобы всякого мужчину оставляла жена. Он завидовал черной завистью всем жившим в счастливом браке.

Он выслушал все благосклонно.

— Ну, естественно,— успокаивающе сказал он.— Для этого мы и существуем. Выслушаем вашу персональную проблему и поможем. Мы охотно прекратим для вас войну — или по крайней мере на короткое время приостановим ее,— пока ваши личные дела не придут в порядок. Я немедленно пошлю телеграмму в Вашингтон. Я уверен, что для такого случая получу согласие. Двух педель будет достаточно? Или вы предпочитаете четыре недели отпуска? — И в заключение словно ударил плеткой.— Убирайся вон! Заявление отклонено! Разойдись!

— Есть, сэр.

Солдат Пэдж отдал честь, повернулся на каблуках и вышел. На улице он был вынужден на минуту прислониться к стене. У него закружилась голова.

Лагерный туалет ранним утром был безлюден и пуст; от стен исходил ледяной холод.

Он вошел в умывальную в брюках и нижней сорочке. Осмотревшись кругом, убедился, что поблизости никого нет. Затем вынул из кармана брюк пистолет и положил его на край раковины. Было холодно, и от дыхания в воздухе поднималось небольшое облачко пара.

Он закурил сигарету, которую припас для этого момента. Потом стал ходить взад и вперед, как дикий зверь в клетке.

Бросив сигарету, придавил ее ногой, затем схватил пистолет. Он решил покончить с собой, хотел вечного покоя.

Рассохшаяся дверь, которая несколько раз тихо приоткрывалась и закрывалась, вдруг широко распахнулась. Его товарищ Робии бросился к нему. Он схватил поднятую руку Пэджа и вывернул ее за спину. Пистолет упал на пол. Затем он изо всех сил прижал Пэджа к умывальнику и ударом ноги отбросил оружие подальше.

Они возились недолго.

— Я так и знал, что здесь что-то неладно,— с яростью сказал запыхавшийся Робин.— Я все время наблюдал за тобой.

— Иди ты к черту! Кто просил тебя приходить сюда?

— Когда ты тогда прочитал это письмо и сидел, закрыв лицо руками,— уже нетрудно было догадаться, что ты замышляешь.

— Оставь меня в покое. Ты не сможешь меня удержать.

— Успокойся. Повернись и умойся холодной водой.

Он заставил Пэджа подставить голову под струю воды.

— Ну, так,— промолвил он, когда его товарищ пришел в себя.— Как теперь ты себя чувствуешь?

— Я больше не могу, Робин,— устало ответил Пэдж.— Я не могу этого вынести. Я уже не могу спать по ночам.

— Все это верно, но тогда ты хоть повидай этого мужчину. Съезди туда и выясни все сам. Только больше не поступай так.

Он сделал энергичный жест и пожал плечами:

— Кто знает? Может быть, все это неверно?

Пэдж вынул из кармана скомканный лист бумаги и показал его товарищу.

«Они встречаются около восьми возле своей скамейки, затем куда-то уходят. Иногда он провожает ее домой около двенадцати, а иногда позже».

— Все это правда,— с горечью сказал он.

— Тогда все равно поезжай. В конце концов, ты имеешь кулаки? Отвоюй ее. Нужно обязательно бороться за женщину, если не хочешь ее потерять. Со мной случалось подобное. Я дал одному парню отличный удар в подбородок, и на этом дело было закончено. С тех пор,— он щелкнул зажигалкой,— больше не было ни малейших неприятностей. Она сидела дома с раннего .утра до позднего вечера и присматривала за детьми.

— Мне не дали отпуска.

— Что еще за отпуск? У тебя есть ноги или нет? Можешь ты ходить по улице или нет? Ты должен только твердо уяснить себе: хочешь ли ты ее сохранить?

— Зачем же тогда я хотел лишить себя жизни? — ответил Пэдж.

Немного не доходя до деревни, он сменил военную форму на костюм, который раздобыл ему Робин, и надел шляпу. Наступил рассвет. Он дошел до железнодорожной станции и посмотрел расписание поездов. Ближайший поезд отходил в шесть вечера. Он вышел на шоссе и остановил грузовик, на котором доехал до ближайшей станции. Там он сел на утренний поезд.

— В котором часу мы прибудем? — спросил он проводника.

— В восемь пятнадцать,— последовал ответ.

— В котором часу ты должна с ним встретиться? —-спросила Рыжуха.

— В восемь тридцать,— ответила Зарон.

Рыжуха выглядывала из-за спинки кровати и смотрела на Зарон, которая молча укладывала вещи в чемодан. Она внимательно наблюдала за ней.

— Итак, ты уходишь навсегда,— сказала она.

Зарои кивнула:

— Так будет, пожалуй, лучше всего.

— Я надеялась на что-то другое,— едва слышно пробормотала Рыжуха.

Зарон повернулась:

— Что случилось? Ты имеешь что-нибудь против?

— Это твое дело.

— Значит ты находишь это неправильным.

Она захлопнула чемодан.

— Не ожидала услышать это именно от тебя. От женщины, которая каждый день заводит себе нового любовника.

— Наверно, потому, что я кое-что понимаю в так называемой любви, ты же ничего не понимаешь. Меня это так глубоко не затрагивает. На следующее утро я встаю такая же, как и прежде. А ты? Ты совсем потеряла голову и не можешь опомниться.

Зарон .подняла чемодан с кровати и пошла к двери.

— Почему ты все так тяжело воспринимаешь? — настойчиво спросила Рыжуха.

Зарон открыла дверь.

— Не спрашивай меня. Я не могу по-другому.

Рыжуха последовала за ней вниз по лестнице.

— Видно, это единственный способ отделаться от него, не так ли, Зарон?

— От него? Кого?

— Ах, да. От НЕГО!

— Однажды я прочитала твое письмо. Не нарочно. Просто ты где-то его положила и я случайно нашла его. Как ты можешь так поступать с этим мужчиной?

Зарон поставила чемодан и глубоко вздохнула, как бы желая раз и навсегда как-то это объяснить.

— Слушай. Когда-то я вышла за него замуж. Теперь он чужой для меня. Теперь я даже не могу вспомнить его лица. Я не могу иметь сочувствие к тому, кого я действительно совсем забыла. Сейчас я помню только имя этого человека.

— Зарон, сделай мне еще одно одолжение. Последнее одолжение. На прощание, а?

— Нет, если из-за твоей просьбы мне придется бросить свои дела.

— Нет, нет, но подожди еще полчаса. Дай ему еще этот маленький шанс. Может быть, он почему-нибудь задержался или случилось что-либо непредвиденное. Сделай это ради справедливости.

Зарон посмотрела на нее, потом отодвинула ногой чемодан к стене.

— Пятнадцать минут,— равнодушно сказала она.— И только ради любви к тебе. Я, правда, не знаю, приведет ли это к чему-либо хорошему, но, поскольку ты просишь таким дрожащим голосом, я не могу тебе отказать. Пойдем в холл, послушаем пластинку. Но предупреждаю тебя, я буду считать секунды.

Она внимательно посмотрела на свои ручные часы.

— Пятнадцать минут ради любви, а потом пусть она умрет и не воскреснет.

Утренний поезд остановился теперь у какого-то полустанка.

Стремясь продолжать свой путь с максимальной скоростью, он открыл дверь вагона и выскочил на платформу.

— Что случилось?— спросил он.— Долго ли мы будем стоять? Мы уже стоим четырнадцать минут.

— Почем я знаю? Я только машинист. Если я вижу красный свет, то должен остановиться.

Затем машинист осмотрел его с ног до головы, его старую шляпу, засаленную непромокаемую спортивную куртку, его монтерские брюки.

— Вы могли бы, пожалуй, подождать. Другой в вашем возрасте служил бы в армии.

— Заткни пасть! — крикнул он и погрозил кулаком своему собеседнику, изумленному таким оборотом дела.

Затем внезапно перемахнул через перила, сбежал по лестнице и исчез в темноте.

Машинист посмотрел ему вслед и пожал плечами.

— Поищи себе другой транспорт,— проворчал он.

Темная машина, перевозящая товары, монотонно тарахтела по шоссе. Ее фары освещали обочину, вокруг была непроглядная ночь. Двое мужчин в кабине застыли в молчании. Их лица вырисовывались бледными овалами на ветровом стекле.

Мужчина за рулем не выказывал никакого желания завести снова разговор с попутчиком; он уже пытался делать это, но тщетно. Пэдж сидел с окаменевшим, подобным маске лицом, лишенным всякого выражения. Трудно было догадаться, о чем думает и что ощущает.

— Не можешь ли ты ехать быстрее? — сквозь зубы спросил он.

— Могу,—холодно ответил шофер.— Но я этого не сделаю. Это все же моя машина, и 80 километров — для меня предельная скорость по шоссе ночью. Меня дома ждут жена и дети Если хочешь быстрее ехать...— Он кивнул на граничную белую линию, проведенную по краю шоссе.

Дыхание Пэджа участилось. Он сжал губы п схватился за оружие в кармане своей куртки.

«Еще одно слово,— поклялся он себе,— и я убью тебя. Заткни свою проклятую пасть. Я не хочу никого убивать».

Палец Пэджа лежал на спуске пистолета.

Спидометр продолжал показывать 80.

Мужчина за рулем начал про себя напевать. Затем потихоньку запел: «Ах, я потерял ее, все мое счастье в тебе...»

Пэдж беспокойно заерзал на сиденье. «Я не хочу убивать этого человека,—удрученно думал он,—Я вообще не хочу никого убивать. Я не хочу этого, я только хочу...»

— Прекрати,— сказал он, изо всех сил сдерживая себя.

Водитель бросил на него полный укоризны взгляд.

— Ты очень чувствительный, да? — пробормотал он.

Вдруг машина остановилась.

— Что случилось? Почему ты остановился?

— Здесь наши дороги расходятся. Видишь там развилку? Если тебе нужно на восток, ты должен дальше ехать прямо. А я здесь сворачиваю.

Быстрым движением Пэдж выхватил оружие и прицелился.

— Выходи! — приказал он.

— Что... что ты задумал?

— Я сказал, выходи. И побыстрее.

Он сильно толкнул водителя плечом. Дверца кабины распахнулась, и тот наполовину выпал на шоссе. Он изо всех сил схватился за дверцу, чтобы совсем не вывалиться из машины.

— Подожди, что ты делаешь... Все мои товары лежат в кузове...

Пэдж поднял пистолет. Прогремел выстрел, руки разжались и исчезли в темноте.

— Ты хотел здесь повернуть, но твоя машина и я — мы поедем на восток.'— Пэдж нажал на педаль газа.— И ты еще можешь считать себя счастливым, парень, что остался в живых.

Обоими кулаками он постучал в дверь. Она открылась. Навстречу ему робкими шагами вышла девушка и затворила за ним дверь. По ее виду было заметно, что она немного выпила — один, самое большее два бокала. С ее губ свешивалась сигарета, и еще одна торчала у нее за ухом, как карандаш.

— Ты опоздал,— сразу огорошила она его.— Она ушла четверть часа назад. Ты упустил ее пятнадцать минут назад.

— Откуда вы знаете, кто я...

— Узнала тебя,— резко ответила она.— Это просто написано на твоем лице. Почему ты не пришел раньше? Или почему ты вообще не оставил ее?

— Она была моей женой. Она поклялась, что будет со мной всю жизнь... Куда она ушла? В каком направлении?

Девушка прислонилась к двери, вдруг почувствовав себя усталой. Усталой и пресыщенной всем на свете.

— Далеко. Лучше не спрашивай, это уже не имеет смысла. Возможно, она еще где-то в городе. Или, может быть, в каком-нибудь мотеле на шоссе.

Он провел рукой по лбу. Лицо его исказилось.

— Скажи мне только одно,— попросила она почти с детским любопытством.— Разве это так плохо? Это на самом деле так тяжело?

Ответа не последовало.

Она стояла, прислонившись к косяку двери, и смотрела ему вслед, пока его фигура медленно скрывалась во тьму.

Вдруг она бросила свою сигарету на землю с такой силой, что посыпались искры.

— Великий Боже!—воскликнула она.— Как ненавижу я любовь!

Затем повернулась на каблучках и закрыла дверь.

Она была одна в комнате и, устав от ожидания, засыпала. Комната мотеля была ярко освещена. Вероятно, она сняла ее на его имя, с тем чтобы он затем сюда пришел. Однако он не явился.

Жалюзи обоих окон были спущены. Ее дорожный чемодан стоял раскрытый на стуле. Покрывало на кровати было откинуто.

Она спала, сидя за туалетным столиком, положив голову на руки. На ней был надет голубой халат на ночную рубашку. Ее щетка для волос лежала возле ее руки. Рядом стоял маленький будильник, который она вынула из чемодана. Его тиканье было единственным звуком в комнате. Стрелки показывали без пяти одиннадцать. И хотя никто, кроме нее, не знал, когда он должен был прийти, предположительно можно было судить, что время их встречи давным-давно прошло.

Вдруг ручка двери медленно повернулась, медленно и совершенно бесшумно. Казалось, будто кто-то снаружи пытается открыть дверь. Затем ручка вернулась в прежнее положение.

Никаких шагов, никаких звуков. Никаких более признаков, что кто-то пытался тайно войти. Но вскоре за спущенными жалюзи стало потихоньку открываться окно. Жалюзи вдвинулись в комнату, показалась сначала одна мужская нога, затем другая.

Она крепко спала и ничего не слышала.

Чья-то рука вцепилась в жалюзи, чуть придержала их, затем быстрым движением подняла вверх.

Вслед за этим появился Бэкки, держащий наготове пистолет. Он посмотрел на нее нежным взглядом, а когда с лихорадочной поспешностью стал осматривать комнату, взор его принял ледяное выражение.

Все движения были бесшумны. Бесшумны, как надвигающаяся смерть. Сначала он заглянул в ванную, держа наготове оружие. Затем осмотрел шкаф, в который она повесила свои платья.

Он убрал пистолет в карман своей куртки, и взгляд его, обращенный к ней, снова стал мягким, всепрощающим. Он начал укладывать ее платья. Только плащ оставил на вешалке. Зарон должна его надеть, когда отправится с ним домой.

Домой?

Они не имели собственного угла, они никогда не имели своей крыши над головой. Но их домашний очаг всегда был там, где они были вместе.

Закрыв чемодан, он поставил его на пол.

Она не слышала, как щелкали замки чемодана.

Тогда он подошел к ней, чтобы разбудить.

Немного постоял возле нее, глядя пристально сверху вниз. В этот момент она могла видеть его лицо, могла понять, что ей нечего его бояться. Никаких упреков, никаких вопросов, ничего. Только нежность была в его взоре.

Наконец Бэкки нагнулся и нежно поцеловал ее волосы.

— Зарон,— прошептал он.— Проснись, Зарон. Я отвезу тебя обратно к нам.

Ее голова очень легко повернулась на бок. Теперь он мог видеть ее профиль. Она усмехалась коварно и злобно. Но ее взор померк навсегда...

Протянув зачем-то руку, он вдруг наткнулся на щетку, лежавшую на туалетном столике. Его взгляд упал на то, что под ней лежало. Листок бумаги, и на нем две строчки.

«Ты можешь забрать ее, солдат, снова.

Здесь я возвращаю ее тебе».

Он медленно опустился перед ней на колени. Он пытался взять ее на руки, но как бы он за нее ни брался, тело повисало в разных направлениях. Наконец положил ее на пол. Она все еще продолжала ухмыляться коварно и зло.

В отчаянии обыскал ее чемодан, пытаясь найти там что-нибудь, чем бы он мог ей помочь. Он сам не знал чем.

И потом его пальцы взяли оружие.

Со жгучей болью, запинаясь, он сказал:

— Я... я сам не хотел этого, Зарон. Я не хотел этого, но ты не оставила мне другого выхода.

Низко склонившись над ней, он нашел ее искаженные, безжизненные губы. Он целовал их со всей нежностью, какую все еще к ней чувствовал.

— Благодарю, Зарон. Так чудесно было тебя любить.

Выстрел попал в них обоих. В ее уже мертвое тело и в его.

Их губы соприкоснулись, когда голова его упала. Это был поцелуй Вечности.

Камерон и его шеф снова обратились к свидетельнице:

— Еще только один вопрос, Селеста...

Девушка сидела в кресле, положив ногу на ногу. Нетерпеливым движением она поставила ноги рядом и привычным движением стряхнула пепел сигареты кончиком пальца.

— Опять вы принимаетесь за старое! Я не знаю, с кем вы, собственно, говорите. Меня зовут Рыжуха. Запомните это раз и навсегда.

Камерон и его шеф переглянулись.

— Извините, мы совсем не хотели обидеть вас,— сухо промолвил шеф.— Просто таким занятым людям, как мы, трудно приучить себя к тому, чтобы не называть девушку ее настоящим именем. Итак, Рыжуха.

— Видите, это уже звучит лучше,— снисходительно заметила она.— Ну, что я могу еще для вас сделать?

— Зарон Пэдж носила украшение — медальон на цепочке на шее. Мы хотели бы расспросить вас об этом медальоне.

— Пожалуйста, не возражаю.

— Она носила его очень часто, не правда ли?

— Всегда. Она снимала его, только когда мылась.

— А как она его носила? Можете ли вы нам это сказать? Можете ли вы показать нам это?

— Вот так, если воротничок её платья...

Она вытянула шею и оттянула вниз вырез своего пуловера.

— Всегда только под платьем. Никогда не носила поверх платья. Это была не очень ценная вещь, знаете ли. Просто своего рода талисман. Я сама видела его, только когда она одевалась или раздевалась.

— Значит, его не могли видеть ни люди, которые встречались с ней на улице, ни те, которые с ней беседовали.

— Это исключено.

— Спасибо, это все, Рыжуха,

Она встала. Направляясь к двери, она чиркнула о стену спичку. •

— Но... но я прошу вас...— растерянно пробормотал шеф.— Только не о наши стены!

— Почему же именно не о ваши? — удивленно спросила она.— На что же они еще годятся?

Дверь за ней закрылась.

Шеф обратился к Камерону:

— Что вы хотите этим доказать?

Разве вы не видите, куда я клоню? К тому, что анонимные письма мужу писал не кто иной, как убийца. В течение того времени, когда он переманивал жену Пэджа, он мог говорить о своем дружеском отношении к ее мужу. И так шаг за шагом. В своем письме упомянул о медальоне, чтобы доказать Пэджу, что действительно речь идет о его жене. Никто на улице не мог видеть этого медальона. Никто не мог видеть, поскольку он был совершенно закрыт платьем. Стало быть, только он мор написать это письмо.

— Почему он хотел выдать себя? Это безрассудно.

— Да, безрассудно и жестоко. Это настоящий садист. Он хотел причинить Пэджу страдания и вполне достиг этого таким путем. Мы уже слышали, что Робин сказал об этом.

— Очень хорошо. Но как это доказать?

— В сущности, он не интересовался его женой. Он и не любил ее, и не стремился ее убить. Он убил ее не потому, что имел что-либо против нее самой, а только из-за того, что ненавидел Пэджа и по какой-то причине преследовал его. Жена служила только средством для достижения цели.

Шеф недоверчиво покачал головой.

— Ответьте мне только на два вопроса,—- сказал Камерон.— Как долго она страдала?

— Десять секунд. Возможно, даже двадцать. Это произошло быстро.

— А как долго он страдал?

— В течение недель, я полагаю. Так, во всяком случае, сказал Робин. Он мучался целые недели, вплоть до самоубийства.

Камерон развел руками.

— Почему же, в самом деле, эти двое были так истерзаны?

— Это,— мрачно молвил шеф,— совершенно новый аспект дела.

Камерону пришлось долго вести поиски в Тулсе. После длившихся неделю расспросов он, наконец, выяснил, где надлежит ему продолжать поиски.

Нашел в Тулсе дом, который искал. Позвонил. Маленькая энергичная хозяйка дома открыла ему дверь,

— Здесь живет Грэхем Гаррисон?

— Да,— дружелюбно ответила она.— Это мой муж.

— Спросите его, пожалуйста, помнит ли он Камерона.

Он не хотел пугать ее тем, что явился из криминальной полиции. Она выглядела такой доверчивой и беззаботной.

— Помнит ли он Камерона,— повторила она, как школьница, фразу, которую должна была передать мужу. Затем кивнула и отправилась выполнять поручение.

Вернувшись, сказала с обезоруживающей откровенностью:

— Говорит, что не может вспомнить. Но несмотря на это, сказал он, вы можете войти.

Камерон поблагодарил и последовал за ней. Он не мог осуждать Гаррисона за то, что тот женился вторично, да еще на такой прелестной маленькой особе. Каждый мужчина имеет право на семейное счастье. И, глядя на Гаррисона, можно было, сказать, что этот мужчина счастлив и наслаждается жизнью.

Он слушал по радио бейсбольный матч. Была вторая половина воскресного дня. Он отставил радиоприемник и не выказал никакого неудовольствия, прервав свое заня-тие.

— Вы пришли из Восточного бюро нашей компании?— осведомился он.— Мы с вами там встречались?

И, заметив, что Камерон недоумевает, добавил:

— Я говорю о «Стандарт Ойл Компани».

— Нет,— ответил Камерон.—Мы познакомились не там. Я не уверен, помните ли вы, но...

Он оглянулся, они были одни. Хозяйка дома отправилась заниматься какой-то домашней работой, которая, видимо, больше интересовала ее, чем личные дела мужа.

Гаррисон сейчас же вспомнил. Он щелкнул пальцами и обратился к Камерону:

— Конечно, теперь я вспомнил! |3ы тот сотрудник полиции, который посещал меня несколько раз в то время, когда умерла Жанетта. Присаживайтесь.

Он тотчас предложил Камерону сигареты и питье.

Камерон встал еще раз и предусмотрительно закрыл дверь.

— Мы можем поговорить с вами наедине?

— Разве это так серьезно?

— Не следует допускать, чтобы ваша жена услышала об этом,— ответил Камерон.— Дело не из приятных,

— Теперь она долго не покажется сюда,— заверил его Гаррисон с гордостью новоиспеченного супруга.— Сегодня она готовит свой первый воскресный обед. Мне даже ни разу не удалось войти на кухню.

— Вы счастливый человек, мистер Гаррисон,— невольно заметил Камерон.

— Я долгое время был совсем одинок,— сказал Гаррисон.

Камерон снова сел.

— Итак, перейдем к делу. Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить. Я не хотел бы вспоминать прошлое, но в этом случае у меня просто нет иного выхода. Вы единственный человек, кто может мне помочь,

— Это действительно так серьезно?

— Да, так оно и есть.

Он достал из кармана фотографию, которую захватил с собой, и показал ее Гаррисону.

— Вы знали этого мужчину по имени Хыо Стрикленд?

— Этого прохвоста?-—с презрением сказал Гаррисон и кивнул.-- Насколько мне известно, его казнили на электрическом стуле. Я знал, что это так кончится.

— Иными словами, вы знали его очень хорошо.

— Более или менее хорошо, но это доставило мне только неприятности. Я порвал с ним всякие отношения еще до смерти Жанетты. Она хотела, чтобы я не имел с ним никаких дел. В конце концов, Флоренс Стрикленд была ее лучшей подругой. Знаете ли, я, ей Богу, не ханжа, но когда мужчина поступает так по отношению к женщине...

Камерон умело обошел моральный аспект дела,

— Боюсь, что мы разойдемся во мнениях по двум пунктам, мистер Гаррисон. Но это, разумеется, ничего не меняет, и все же вы сможете мне помочь. Первое — это смерть вашей первой жены.

— Ах, вы еще полагаете, что Жанетта умерла не естественным образом?..

— Так оно и есть. И я своего мнения не изменю,

— Ну, это ваше дело, Что же касается меня,.,

— Второе, мистер Гаррисон, вас, возможно, удивит, но я вовсе не уверен в том, что Стрикленд — убийца мисс Холлидей, по правде говоря.

Гаррисон был весьма удивлен.

— Я посетил его перед смертной казнью, в своих целях. Он снова говорил мне то же, что и при своем аресте. А именно, что возле трупа лежала записка, которая смогла бы сыграть решающую роль для объяснения дела. Записка эта не могла причинить ему страданий — наоборот, возможно, она спасла бы ему жизнь.

Камерон наклонился вперед и продолжал еще более убежденно:

— Я лично сомневался, что эта записка существовала в действительности, а Стрикленд так и не смог этого доказать. И я тем более сомневался, поскольку знал, что вы получили подобное же сообщение, когда умерла ваша жена. И только ровно через год я обнаружил в третий раз похожую записку в связи с совершенно другим делом. Теперь вы представляете себе, почему я снова пришел к вам?

Гаррисон кивнул. Слова Камерона невольно произвели на него сильное впечатление.

— Ну, давайте пойдем дальше,— сказал Камерон.— Вы были знакомы с одним молодым человеком по имени Бэк или Бэкки Пэдж?

Гаррисон подумал, затем энергично покачал головой.

— Его полное имя было Бэкли,— пытался помочь ему Камерон,— Я проверил по метрике. Он родился в Лэнсинге, штат Мичиган.

— Нет,— упорствовал Гаррисон.— Нет.

Затем продолжал задумчиво:

— Пэдж, Бэкки Пэдж. Нет, определенно нет.

— Вы вполне уверены?

Гаррисон пожал плечами:

— Его имя мне ни о чем не говорит. Вполне возможно, что я видел этого человека или, может быть, когда-то был с ним немного знаком.

— Хорошо. Тогда смотрите сюда.

Камерон протянул ему фотографию, на которой были сняты два солдата.

— Посмотрите вот на этого, справа. И попробуйте представить его себе без военной формы.

И, чтобы еще более помочь ему, он протянул увеличенный снимок.

Гаррисон внимательно рассмотрел фото.

— Да,— сказал он, немного подумав.— Это лицо я где-то раньше видел. Подождите, где только?

Он снова откинулся на спинку кресла. Потом опять взял фото и посмотрел еще пристальнее.

— Попытайтесь вспомнить,— призывал его Камерон.

— Это было не в нашем филиале. Это было где-то в другом месте... где-то...

Он закрыл глаза. Вдруг он вскочил на ноги и ударил кулаком по столу. Две бумаги полетели на пол.

— Конечно! Это был наш проводник, который всегда сопровождал нас при наших полетах. Мы все были людьми неопытными, а он был единственным, кто хорошо ориентировался. Он всегда находил для нас лучшие места; Наконец-то я вспомнил. Мы звали его Бэкки. Бог мой, я уже много лет даже не вспоминал о нем.

— И куда сопровождал он вас? — допытывался Камерон.— Что это были за полеты?

— Он сопровождал нас в полетах на рыбную ловлю. Мы состояли тогда в маленьком спортивном клубе «Род и Рил». Два или три раза в год мы организовывали коллективные полеты, отдыхая от повседневной суеты. Вы хорошо понимаете, что я имею в виду.

Камерон вздохнул.

— Я правильно поступил, что посетил вас,— сказал он.— Хорошо сделал, что разыскал вас. Теперь мы стоим перед основным вопросом. Имели ли вы помимо этого клуба какие-нибудь контакты со Стриклендом?

Гаррисон кивнул:

— Да, и еще задолго до того, как мы организовали клуб. Потом, правда, у нас ничего общего не было. Наш клуб окончательно распался.

— А с Пэджем?

Гаррисон решительно отрицал:

— Нет, я не был с ним знаком до этого и не видел его впоследствии. Я встречался с ним только во время вылетов. Он был на аэродроме, когда мы вылетали, и прощался с нами, когда мы возвращались.

— Значит, с этими двумя мужчинами вы были вместе только на экскурсиях? С обоими вместе, имею я в виду, не с одним из них?

— Правильно.

—- Видите ли, для меня вы и эти двое находитесь в одной непосредственной связи. Во-первых, из-за этих таинственных записок и, во-вторых, из-за определенной даты. Тридцать первое мая. Ваша первая жена умерла

тридцать первого мая. У Стрикленда — ну, скажем, его хорошая подруга —была убита тридцать первого мая. И трупы Бэкки и Зарон Пэджей были найдены тоже тридцать первого мая. Для двух таких случаев можно допустить простое совпадение, но для трех всякая случайность отпадает. Вдобавок, все трое мужчин были знакомы друг с другом.

К тому же выводу приводят нас и те послания, которые каждым из вас были получены. Все эти записки были похожи по содержанию. Правда, я видел только две из них, но, по словам Стрикленда, содержание оставленной ему записки соответствует двум другим. И сам он не мог придумать этого, так как не знал о существовании двух других.

Все это приводит нас к исключительно важному выводу. Так сказать, к ключевому пункту. Это означает, что не исключена возможность того, что подобные записки и те же даты могут иметь огромное значение и для других людей. Я не могу принять решительных мер, пока не пойму смысла и цели всего этого. Поэтому вы должны мне сейчас сказать, сколько еще человек состояло членами вашего спортклуба. Я должен узнать их имена, с тем чтобы я мог их предостеречь и предотвратить дальнейшие бедствия.

— Я охотно сделаю это,— ответил Гаррисон.— Клуб состоял из очень небольшой группы людей. Всего из пяти человек.

Он пересчитал их по пальцам.

— Кроме Стрикленда, этого Пэджа и меня там было еще двое. Их имена...

Однажды вечером его можно было снова увидеть в маленьком городке возле освещенной витрины драгстера Гритиса. Там, куда он раньше всегда приходил. Он стоял и ожидал с отсутствующими и полными тоски глазами, как фантом, явившийся из Вечности..

Городок изменился, люди его уже не узнавали. Они не помнили его лица.

Только площадь оставалась такой же, как прежде.

Это было в воскресенье, первого июня. Площадь была ярко освещена. Толпились люди, прогуливались парочки влюбленных.

Он не бросался никому в глаза. Он недавно подстриг волосы и надел новый галстук, как подобает человеку, идущему на свидание.

Время от времени, слегка улыбаясь, он посматривал на часы, делая вид, что его девушка может опоздать.

Вдруг кто-то заговорил с ним:

— Хелло, Джонни! Узнаешь меня?

Никакого ответа.

— Мы вместе играли в баскетбол. В Ред-Вашбурн-клубе. Ты, конечно, помнишь. Эд Тейлор, Джонни!

Снова никакого ответа.

— Что с тобой случилось? Почему ты молчишь? Я долгое время помогал хозяину в овощном магазине. Теперь магазин принадлежит мне. Ты помнишь дочь Аллена? Она стала моей женой.

Он продолжал смотреть на него пустыми глазами и не проронил ни слова.

Эд потерял уверенность, что это Джонни, смутился и оставил его в покое.

— Я был уверен, что это Джонни Марр,— сказал он жене, продолжая с ней свой путь.— Не мог же я так обмануться? Ты его помнишь или нет?

Она безучастно передернула плечами.

— Удивительно, что он не сказал ни слова. Как мумия, как призрак стоял он там. Пожалуй, верно то, что я как-то о нем слышал. Будто он вдруг потерял рассудок...

— Пойдем, Эд,— нетерпеливо поторопила его жена.— Нам надо, любимый, успеть взять хорошие билеты в кино. Я не хочу опять далеко сидеть.

Время шло, площадь пустела, люди расходились. Никто не посмотрел на него, уходя. Никто не знал, когда он ушел и куда.

На следующее утро, когда взошло солнце, угол возле драгстера был пуст. Никто там не стоял. Вечером тоже там никого не было, как и в последующие вечера.

Только сторож Фридгофского кладбища мог бы кое-что рассказать, если бы его спросили. Но никто не поинтересовался и никто его не спросил. На следующее утро на одной могиле лежал свежий венок из цветов. Он был тайно положен в ту ночь первого июня.

Положен перед наполовину уже выветрившимся надгробным камнем, на котором была надпись: 

ДОРОТИ,

я жду тебя.

 Глава 5 Четвертая встреча

Холл отеля «Карлтон» был излюбленным местом встреч молодых людей. Это стало традицией. Здесь все договаривались встречаться, независимо от дальнейших намерений.

Девушки были в приподнятом настроении, молодые мужчины были холеные и разодетые. Они вели себя различно, в зависимости от темперамента. Скептики беспокойно расхаживали взад и вперед, нетерпеливо поглядывая на ручные часы и сверяя их со стенными, висевшими в холле. Оптимисты же терпеливо стояли в одном углу, уверенно ожидали, ни разу не взглянув на часы, кроме тех случаев, когда хотели убедиться, что сами явились вовремя.

Молодой человек, небрежно прислонившийся к мраморной колонне и перелистывавший вечернюю газету, принадлежал, без сомнения, к оптимистам. Это был симпатичный юноша. Один из тех, которых отцы охотно устраивают на работу на свои предприятия. Один из тех, за которых матери, не задумываясь, выдают,замуж своих дочерей.

Ему было около двадцати лет. Он был хорошо одет и имел спортивный вид.

Увлекшись чтением, он пропустил момент, когда его девушка вошла сквозь вращающуюся дверь.

Затем вошел мужчина. Он шел так близко к ней, что его можно было принять за ее спутника. Окинув ее быстрым взглядом, он проследовал дальше к газетному киоску. Там он перелистал внимательно какой-то журнал, но не купил. Видимо, был разборчивым покупателем.

Она приближалась к юноше, который ее ожидал. Увидев ее, юноша пошел навстречу, и они встретились на полпути, посредине холла.

Все молодые девушки, явившиеся сюда на свидания, казались возле нее поблекшими. В ее длинные черные волосы был воткнут цветок. У нее были светло-карие глаза, в которых иногда вспыхивали серебристые искорки. Она была еще очень молода. Самое большее, ей можно было дать восемнадцать лет, а то даже и меньше.

Их встреча была очень бурной в предвкушении предстоящего вечера, который они собирались провести вместе,

— Хелло!

— Хелло!

— Я опоздала?

Она не стала ждать ответа.

— У тебя есть билеты?

— Да, они зарезервированы в кассе.

— Так чего же мы ждем?—весело сказала она. —Давай пойдем?

Они взялись за руки и покинули «Карлтон».

Из-за газетного киоска выглянул мужчина. Он так и не решился купить никакой газеты и тоже покинул «Карлтон».

Они вдвоем сели в такси и отъехали от отеля.

Мужчина взял другое, следом подъехавшее такси и последовал за ними.

Они вышли перед театром, отпустив такси. Следующая за ними машина осталась стоять. И еще много, много за ней. Многие посетители театра подъезжали на такси.

Молодой человек направился к кассе за билетами. Девушка пошла к входу в зрительный зал.

Мужчина, преследовавший их, без особого труда взял в кассе билет на стоячее место.

После театра они отправились в китайский ресторан. Там была хорошая кухня с американскими и изысканными китайскими блюдами. К тому же можно было и потанцевать.

Их посадили в маленькую ложу возле стены. С их места нельзя было видеть, кто входит или выходит из ресторана.

Тот самый мужчина, всюду ходивший за ними, тоже вошел в ресторан, направился к бару и заказал мартини. Он стоял спиной к залу.

Юноша с девушкой встали и пошли танцевать.

Им поставили еду, и они вернулись за свой столик, ели рис, фу-уинг и многие другие экзотические блюда, названия которых ни разу не слышали.

Затем снова пошли танцевать. Они возбужденно беседовали друг с другом и, видимо, получали большое удовольствие.

Возле их ложи был свободен столик на четыре персоны.

Мужчина у бара выпил еще бокал мартини, затем встал и сделал знак рукой официанту.

— Я хотел бы заказать еду, Не могли бы вы подать ее мне вон туда? В ложу, которая как раз свободна?

— Она предназначена для четверых, сэр. Я могу предложить вам место возле танцплощадки...

— Я хочу в ложу,— нетерпеливо перебил его мужчина.— Я уплачу за четыре места.

Он незаметно сунул что-то официанту в руку.

— О’кей, сэр,— неохотно согласился официант.

Мужчина разместился в ложе. Он сел спиной к находившейся по соседству парочке, которую он так усердно пас, и внимательно вслушивался.

— ...Это место мне особенно понравилось, когда он ей сказал...

— Это все же было приспособлено для сцены...

Ему принесли еду, но его больше интересовало, о чем говорили за соседним столиком юноша с девушкой.

— ...конечно, мне больше нравится с тобой, чем с Чарли Никерсоном. Я танцевала с тобой не меньше, чем с ним.

— Да? А на приеме у Бэтти, две недели назад, ты чаще танцевала с ним, нежели со мной...

— Понятно, потому что ты не умеешь танцевать румбу... Сидел, как цветок в горшке. Кроме того...

Рассчитавшись почти одновременно, трое — юноша с девушкой и тот мужчина, который всюду стремился быть рядом с ними,— вышли.

Двое стояли, ожидая такси. Третий остановился немного в стороне и стал завязывать шнурок на ботинке.

Подошло такси, и они уехали.

Он взял подъехавшую вскоре машину и последовал за ними.

Первое такси остановилось перед большим особняком на окраине города. Юноша с девушкой вышли и исчезли в темноте.

Он остановил машину, не доезжая до дома, и стал ждать.

Ему пришлось ждать минут десять или пятнадцать. За окном, казалось, ничего не происходило.

Наконец из темноты показалась фигура. Дверца машины захлопнулась, и она двинулась в путь.

Второе такси последовало за ней.

Проехав часть пути на север, повернули на восток. Первое такси остановилось возле многоквартирного дома. Юноша расплатился, вышел и исчез в темноте.

Мужчина доехал до угла улицы, расплатился и отпустил такси. Он перешел на другую сторону улицы и до-

шел до дома, в котором скрылся юноша. Затем стал смотреть на окна.

Одно окно засветилось. Оно было на четвертом этаже, на правой стороне здания.

Мужчина перешел улицу и вошел в подъезд дома. Он недолго постоял перед почтовыми ящиками с фамилиями жильцов. Особое внимание он обратил на ящик квартиры, находящейся на четвертом этаже с правой стороны дома. На нем было написано: 

4. МОРРИСЕЙ Б.

Он открыл входную дверь и быстро удалился.

Это происходило уже. следующим вечером на том же месте.

Тот же мужчина теперь был вместе с другим. Они стояли у темного входа в подвал, откуда можно было наблюдать за входной дверью дома. От другого мужчины пахло дешевым виски. Он очень нервничал и хотел закурить сигарету.

Первый мужчина выбил ее из его руки.

— Ты что, спятил? — Разве ты не понимаешь, что этим мы выдадим себя?

Стоявший рядом нагнулся, поднял сигарету и положил ее снова в карман.

— Ну а если он опять приедет в такси? — хриплым голосом спросил он.

— Он приезжает в такси, только когда проводит вечер с девушкой. А он только вчера проводил с ней время. Сегодня он этого делать не будет.

— А если он погонится за мной и меня задержат?

Ты должен нанести приличный удар в живот,—

нетерпеливо ответил первый мужчина.— После этого он уже не сможет встать. Тебе, как бывшему боксеру, не составит труда сделать это.

— Очень хорошо, очень хорошо. Он сложится пополам, как перочинный нож.

— Только смотри, раздобудь его бумажник.

— Слушай, я же не новичок. Только сегодня я впервые работаю не для себя, а для кого-то другого. В этом единственная разница.

На углу улицы показался слабый свет: там остановился автобус. Из него вышли трое — девушка и двое мужчин.

— Который в распахнутом плаще — это он,— убежденно сказал мужчина,

—- Девушка, к счастью, идет в другом направлении, но второй парень идет следом за ним, по той же стороне улицы. Он сможет ему помочь, а с двумя мне не справиться.

— Подожди немного,—сказал мужчина возбужденно.— Возможно, он войдет в один из ближайших домов. Если же нет, то придется отложить это на завтра.

Двое мужчин шли от остановки близко друг за другом. Вдруг один из них вошел в подъезд дома. Моррисей продолжал свой путь.

— Пошел! —зашипел мужчина у входа в подвал и толкнул своего спутника.— Надо его настигнуть, пока он не дошел до двери дома.

Тот покинул свое убежище, подошел к Моррисею и заговорил с ним тоном попрошайки.

Моррисей схватился было за карман, затем помедлил и покачал головой.

— Ничего нет,— недружелюбно ответил он.— Ты, видно, старый мошенник.

Он направился к двери дома.

Незнакомец ребром ладони нанес юноше удар ниже затылка. Когда тот пошатнулся, он повернул его другой рукой к себе лицом и жестоко ударил коленом в нижнюю часть живота. Моррисей застонал и упал на тротуар. Нападавший ловко залез к нему в карман и натренированным движением руки вытащил бумажник, после чего поспешно убежал.

Мужчина, затаившийся у входа в подвал, поспешил к лишившемуся чувств юноше. Подойдя, он с участием склонился над ним и спросил:

— Что случилось? Что он с вами сделал?

Моррисей лежал беспомощно на земле, держался обеими руками за живот и стонал.

— Задержите его... мой бумажник,— задыхаясь, пробормотал он.

Мужчина не пустился в преследование. Он завернул за ближайший угол улицы. Никого уже не было видно. Он прошел вдоль всего дома и снова завернул за угол. Пройдя еще немного, он внезапно исчез в темном входе в подвал.

— О’кей,— прошептал он, запыхавшись.— Дай мне бумажник.

— Вот он. И не забудь про наш уговор.

— Сейчас получишь остальные десять долларов.

Мужчина вынул деньги из собственного бумажника.

— А теперь смывайся. И побыстрее.

Он подтолкнул его.

Оставшись один, дернул себя за галстук, вымазал ладони красной кирпичной пылью и провел ими себе по лицу и по воротнику своего пальто.

Когда он шел к Моррисею, то сдвинул набок шляпу и выглядел так, словно только что участвовал в драке.

Юноше тем временем удалось подняться. Он стоял, бессильно прислонившись к стене, с опущенной вниз головой.

— Он ускользнул от вас? — спросил он слабым голосом.

—- Я настиг его на боковой улице, попытался задержать, но безуспешно. Я приложил все усилия, но он в конце концов удрал от меня. Все же во время нашей непродолжительной схватки он выронил бумажник. Вот он.

Он стал демонстративно стряхивать пыль с воротника и ощупал свою челюсть.

— Мне все еще очень плохо,— простонал Моррисей.— Большое спасибо, что вы мне помогли.

Он взял бумажник и пересчитал деньги.

— Он что-нибудь стянул?—спросил мужчина.

— Нет. Все цело. Там было всего семь долларов.

— Вы себя лучше чувствуете? — заботливо поинтересовался мужчина.

— Спасибо, мне уже лучше. Я только еще плохо держусь на ногах. Боже мой, какое счастье, что вы так неожиданно...

— Это вполне естественно. Каждый поступил бы так же, как я. Не мог же я, в конце концов, стоять и просто глядеть...

— Ни одного полицейского поблизости, когда это нужно,— с досадой проговорил юноша.

— Верно,— согласился мужчина.— Вы все еще бледны. Не хотите ли пойти в аптеку? Там вам посоветуют принять какое-нибудь лекарство.

Нет, в этом нет нужды. Мне уже значительно лучше.

— Как вы насчет того, чтобы выпить? Это неплохо было бы для вас. Я бы тоже не отказался.

Он взглянул вдоль улицы, как бы высматривая подходящее заведение.

— Превосходная идея,— дружелюбно согласился юноша.-- Неподалеку есть славный ресторанчик.

Он дружески протянул незнакомцу руку и представился;

— Билл Моррисей.

Незнакомец потряс его руку,

— Меня зовут Джек Мунсон.

Войдя в ресторан, Мунсон направился в бар и заказал один мартини. В ресторане не было ничего китайского, кроме официантов. Оркестр играл блюз.

На этот раз Мунсон сел лицом к помещению. Он нарочно глядел в нишу, где сидел Моррисей»

Юноша сразу узнал его и поклонился,

Мунсон ответил.

Юноша жестом пригласил его к своему столику.

Мунсон взял бокал и лениво побрел к ложе. Напротив юноши сидела девушка. Та, рядом с которой все другие девушки казались поблекшими. Ее длинные черные волосы были украшены бриллиантовой пряжкой. У нее были светло-карие глаза, в которых иногда вспыхивали серебристые искорки.

— Хелло, Джек!—сердечно приветствовал его юноша.— Что привело вас сюда, к тому же совсем одного?

Девушка оглядела его. Она проявила к нему интерес лишь из вежливости.

— Хелло, Билл,— ответил он.

Они с первой встречи обращались на ты.

— Маделина, это Джек Мунсон, мой хороший друг, Джек, это мисс Дрю.

Они из вежливости обменялись пустыми фразами.

- — Ты в самом деле здесь совсем один, Джек? — спросил Моррисей.—- Присаживайся к нам в ложу. Здесь очень хорошее место.

— Благодарю, но я не хочу вам мешать.

Он выжидающе смотрел на девушку, не желая сесть без ее согласия.

— Пожалуйста,— дружелюбно предложила она.

Он сел.

Снова отель «Карлтон».

Они вдвоем ожидали своих девушек.

— Что я должен тебе за билеты? — осведомился Моррисей.— Я хочу заплатить тебе, пока не забыл.

— Хочешь сказать, пока не разорился,— пошутил Мунсон.

Оба рассмеялись.

— Вот они уже идут.'

Она привела с собой подругу, как они договорились. Не столь привлекательную, не столь сияющую, как она сама, но достаточно красивую в своем роде.

Они взаимно представились, затем вышли. Моррисей с Маделиной, Мунсон с мисс Филипс.

Они взяли такси и поехали в театр.

После спектакля они вместе вышли в фойе.

— Не пойти ли нам снова в Бэмби-грайв? — предложила Маделина.

—- Давайте пойдем, мы давно облюбовали это заведение,-— сказал Моррисей, обращаясь скорее к ней, чем к остальным.

Мунсон танцевал сначала с мисс Филипс.

Когда оркестр заиграл следующий танец, они обменялись партнершами. Мунсон танцевал'с Маделиной, Моррисей с другой девушкой.

— Как вам нравится Генриетта? спросила Маделина.

Он ответил ей улыбкой. Он видел только ее.

Больше они не разговаривали во время танцев.

Она тихо напевала мелодию. Не очень внятно, почти непроизвольно.

Затем танцы закончились.

Он танцевал сначала с мисс Филипс, затем пригласил Маделину.

Она вдруг подняла на него глаза:

— Почему вы такой молчаливый, Джек? За сегодняшний вечер вы не проронили ни слова. В прошльге вечера вы были более веселым собеседником.

— Разве я обязан всегда быть веселым? — с горечью спросил он.

— Генриетта недовольна — вы не обращаете на нее внимания. Только что в театре она говорила мне, что лучше бы ей совсем не приходить. Вы должны быть к ней более внимательным, Джек. Она обиделась.

— Сегодня вечером я совсем не обращал на нее внимания,—признался он.

Она укоризненно поглядела на него.

— Но ведь вы же пока ее кавалер. Поэтому вы должны, потому что иначе...— она не закончила фразы.

Он замолчал и пристально посмотрел ей в глаза.

Больше вопросов она не задавала.

Танцы закончились.

Моррисей ожидал в холле отеля «Карлтон». Большинство молодых пар уже разошлось. Он начал беспокоиться, что опоздают на спектакль. Решил встать у входа, чтобы она сразу его увидела, затем передумал и вернулся на прежнее место. Потом снова пошел к входу и опять вернулся. Он часто посматривал то на стенные часы, то на ручные. Минуты тянулись.

Он выкурил пачку сигарет и купил другую. Курил одну сигарету за другой, бросая едва начатые. Он нервничал.

Он видел, что многие другие молодые были в таком же состоянии. Но эго не успокаивало его: такое с ним случилось в первый раз.

Вдруг во вращающейся двери появилась девушка в легком зеленом пальто с воротничком из меха леопарда, и все было прощено и забыто еще до того, как они начали разговор. Тревожные минуты больше не отсчитывались.

Она пришла одна. Мисс Филипс немного заболела. И из-за этого не пошел Джек.

Ее лицо казалось серьезнее обычного и более бледным. Приветствуя его, она лишь слегка улыбнулась.

— Великий Боже, я уже думал, что ты вообще не придешь! Что случилось?

— Ах, я не знаю,—унылым тоном сказала она. И затем: — Ну, вот я здесь.

Это прозвучало, как «Что тебе еще нужно?»

Он не стал больше расспрашивать.

Девушки порой имеют свои капризы, они иногда оказываются в плену своего настроения.

Занавес был уже поднят, когда они пришли в театр.

— Тебе нравится эта пьеса? —спросил он в антракте.

Она не выявила желания поддержать разговор.

— Очень мило,— безразличным тоном сказала она.

После спектакля он предложил ей снова пойти в Бэмби-грайв.

— Нет, только не сегодня,— отказалась она.— Сегодня у меня нет желания. Лучше я пойду домой.

— Но...

Она резко взглянула на него, и он замолчал. Он подозвал такси.

По пути домой она сказала всего два слова. «Спасибо» и еще раз «спасибо». За сигарету и за зажженную спичку.

Проводив до дверей дома, он захотел ее поцеловать, но она резко отвернулась и стала демонстративно рыться в своей сумочке, делая вид, что ищет ключ. Он был расстроен. Но к поцелуям не принуждают, иначе они теряют свое очарование, свою непосредственность,

— Что случилось, Маделина? — робко спросил он.— Чем я могу тебе помочь?

— Нет, Билл, ты мне не поможешь.—Она посмотрела на него так, будто только теперь осознала, что провела с ним вместе целый вечер.—Уверяю тебя, мне на самом деле ничего не нужно.

— Тогда я не понимаю,.. Сегодня вечером ты была какая-то другая.

Она вставила ключ в замок, словно в настоящий момент это было самое важное для нее дело. Он нежно взял ее за руку, чтобы чуть-чуть задержать.

— Изменилась,—задумчиво сказала она, освобождаясь от его руки.

— Но Маделина, Маделина, ты не должна со мной так поступать. Не уходи так. Скажи что-нибудь...

Она открыла дверь.

— Что я должна тебе сказать?—уныло спросила она.— Что я тебя люблю?

— Разве это не так?

Он вдруг сильно побледнел.

Она только слегка покачала головой, очень медленно. И это вместо пожелания ему спокойной ночи.

Захлопнув за собой дверь, она в унынии поднялась по лестнице.

Сначала прошла в свою комнату, положила пальто и сумочку и обессиленная упала на стул.

Потом поглядела в зеркало, но быстро отвела взгляд, словно стыдясь себя.

Вышла в переднюю и зашла в комнату матери. Зная, что та всегда долго читает после того, как отец укладывается спать.

Ее мать выглядела очень молодо, в тот момент казалась почти ровесницей Маделины.

— Хелло,— тихо сказала Маделина.—Я вернулась.

— Ну, как пьеса?

— Пьеса? Ах, так — очень милая,— рассеянно ответила она.

Мать бросила на нее удивленный взгляд и замолчала.

— Итак, я доложила, что вернулась и иду спать.

Она повернулась и направилась к двери, потом вдруг остановилась и снова подошла к матери,

— Итак, спокойной ночи,— вяло сказала она.

— Спокойной ночи, дитя мое,— ответила мать.

Маделина медлила.

— Ты хочешь еще что-то сказать? — терпеливо спросила мать.

Маделина в нерешительности прикусила губу. Наконец взяла себя в руки.

— Мне... кто-нибудь звонил?

— Да, один молодой человек. К сожалению, он не сказал своего имени. Спросил только, дома ли ты и, прежде чем я поинтересовалась, кто у телефона, положил трубку.—Затем она добавила: — Вероятно, твой знакомый, не так ли?

— Да,— промолвила Маделина.— Вероятно, мой знакомый.

Она схватилась рукой за сердце. Внезапно вся усталость исчезла. Глаза ее заблестели, как у маленькой девочки ранним теплым утром,

— О, да!—воскликнула она.— Один мой знакомый.

Она обняла мать и стала ее целовать. И при этом она смеялась, смеялась и плакала одновременно. Затем как одержимая выскочила из комнаты, побежала по лестнице и бросилась к телефону. Торопливо набрала номер и стала ждать.

Вскоре отозвался мужской голос.

— Ты звонил мне?

— Да,— ответил мужчина.

— Ох, я знала, знала это!

— Я не хотел звонить. Я долго сдерживал себя. Но в конце концов я просто не мог поступить иначе.

— О, Джек, я не могу больше выдержать! Весь вечер я только о тебе и думала. Кажется, я впервые в жизни безнадежно влюбилась...

Затем спросила смущенно:

— Джек, ты не заставишь меня долго ждать?

— Встретимся в холле «Карлтона»,— предложил он.

— О да, Джек!

Она вне себя от радости.

— Да, да. В любое время, когда ты пожелаешь!

Она спустилась по лестнице, собираясь выйти, и вдруг услышала в библиотеке голоса. Ее отец разговаривал с кем-то посторонним. «Может быть, пришел товарищ по работе?» — подумала она. Подойдя к библиотеке, она бросила быстрый взгляд. Там был мужчина, которого она никогда не видела.

У входной двери ее неожиданно встретила мать. Она была очень взволнована и, видимо, чем-то смущена.

— Отец хочет с тобой поговорить. Ты должна сейчас же пойти к нему.

— Но я собралась уходить, Я условилась. Скажи ему, что я поговорю с ним попозже.

— Речь идет о чем-то важном, Мад. Пожалуйста, не доставляй себе неприятностей.

Вдруг в дверях показался отец.

— Маделина, пожалуйста, иди быстро сюда.

Его лицо было серьезно.

Она его слушалась больше всех других.

Мать хотела последовать за ней.

— Ты не ходи, моя любимая,— строго сказал отец, за» крыв дверь перед ее носом.

Незнакомый мужчина встал.

В чем дело? Кажется, ее отец придает этому большое значение. Он побледнел и все время вытирает пот со лба,

— Моя дочь. Маделина, это инспектор Камерон.

Криминальный работник! Как нарочно! Она была раздосадована тем, что ее задерживают ради каких-то дурацких дел с полицейским.

— Садись,— предложил ей отец.— Речь идет об очень важном деле.

Мужчины переглянулись. Казалось, каждый хотел предоставить другому начать разговор. Наконец заговорил отец.

— Заводила ли ты в последнее время какие-нибудь новые знакомства, Маделина?

Вместо ответа она лишь удивленно подняла брови.

— Это очень простой вопрос, Маделина. Не пытайся ввести нас в заблуждение. Речь идет об очень важном деле.

Инспектор сформулировал вопрос по-другому:

— Не появлялся ли в последнее время кто-нибудь новый в кругу ваших знакомых, мисс Дрю?

Какое-то внутреннее чувство предостерегло ее от правдивого ответа.

— Нет,— категорично ответила она.

— Ты говоришь правду, Маделина? — допытывался отец.—В домах твоих знакомых, на приемах, в ресторанах?

— Или при посредстве третьего лица,—добавил инспектор.— Скажем, кто-то был вам представлен каким-нибудь вашим старым знакомым. Как его друг или...

Она взглянула на инспектора и состроила презрительную мину:

— Ах, разве он должен быть мне представлен? Я обычно завожу свои знакомства прямо на улице.

Удар достиг цели. Он изменился в лице и лишь с трудом овладел собой.

— С кем ты встречаешься сегодня, Маделина? — спросил отец примирительным тоном.

Она уже давно подготовилась к этому, вопросу.

— С одним знакомым, который не был мне представлен. Он просто сидел возле меня, начал болтать, и таким образом мы познакомились.

Инспектор откашлялся и наклонился вперед. Она же забавлялась своей игрой.

— Ах, я забыла вам сказать еще, что мне было пятнадцать лет, а ему шестнадцать. Мы оба тогда учились на первом курсе высшей школы. Это Билл Моррисей.

Она поднялась, намереваясь идти.

Мужчины с явным разочарованием опустились в свои кресла.

Ее отец вопросительно посмотрел на Камерона.

— Можете рассказать ей всю правду, мистер Дрю,— тихо сказал Камерон.

— О чем? — вызывающе поинтересовалась она.

— Тебе грозит опасность, Маделина. От одного мужчины...

— От какого мужчины?

— В том-то и дело, что мы не знаем точно, кто он.

Она разразилась презрительным смехом:

— Если никто не знает, кто он, как же можно тогда уверять меня, что мне грозит опасность от него? И что это вообще за опасность? Это очень похоже на торговлю девушками в плохом фильме.

— Ваша жизнь в опасности, мисс Дрю,—-тихо сказал Камерон.

Она сделала мелодраматический жест, закатила глаза и сказала:

— Итак, хорошо, когда я замечу человека в черной широкополой шляпе и он будет все время за мной следить, то я поставлю вас в известность.

— Вы не сможете его узнать, мисс Дрю.

— Что?! Даже если я его увижу своими собственными глазами? В самом деле, инспектор, это...

— Маделина...— начал было отец, но она уже открыла дверь и вышла.

За дверью ее ожидала мать.

— Что они хотели от тебя, Мад? Почему они так скрытничают?

Она должна как можно скорее удрать. Мужчины уже стояли в дверях библиотеки, они могли последовать за ней. Она быстро кивнула матери. У нее не было времени на объяснения. Или просто боялась.

Как только она очутилась на свободе, то затряслась от судорожного смеха, слезы текли по ее щекам. Да, это была очень потешная история. Она смеялась безудержно всю дорогу до места их встречи.

Он вторично наполнил ее бокал.

— Что они еще сказали? — поинтересовался он.

Его это забавляло не меньше, чем ее. Это приятно было слышать. Его настроение ничуть не испортилось. Ведь он был участником этого.

Она хихикала и пролила почти все свое шампанское.

— Они сидели с кислыми лицами.

Она имитировала их серьезные низкие голоса:

— «Заводила ли ты в последнее время какие-либо новые знакомства, Мад?» Скажи по-совести, разве это не звучит точно как в классической драме?

Он кивнул. Он широко ухмылялся, приготовившись слушать дальше.

— «Скажите ей об этом вы, инспектор. Нет, скажите ей вы, мистер Дрю». И с таким вот жеманством они, наконец, задавали вопрос.

Она приложила палец к губам и прыснула:

— Представь себе,, что они совсем не знают, кто он и каков он с виду. Я нипочем его не узнаю, если увижу. Действительно, либо мой отец совершенно лишился рассудка, либо...

Его это так позабавило, что он стал развивать эту тему:

— Пожалуй, они имеют в виду меня. В конце концов, мы с тобой действительно недавно познакомились. На твоем месте я бы стал остерегаться.

Она откинулась на спинку кресла и разразилась смехом. Он прозвучал так звонко и весело, что, вероятно, все в помещении обратили на нее внимание.

Еще никогда ей не было так весело,

Он уже собирался уходить, когда постучали во входную дверь.

Это подействовало на него подобно электрическому разряду. Галстук выскользнул из рук. Два шага, и он был уже у комода. Он выдвинул средний ящик, вынул пистолет и быстро спрятал его в карман брюк, затем подошел к двери.

— Кто там? — спросил он глухим голосом.

— Билл Моррисей.

Он облегченно вздохнул и открыл дверь. Вошел Моррисей. Юноша оглядел его с ног до головы и затем заглянул в комнату.

— Мне очень жаль, Билл, но у меня назначено свидание.

— С девушкой?

Мунсон не ответил, он попытался засмеяться.

— Ты уверен, что не ошибся адресом?—спросил он.

Моррисей пристально посмотрел на него:

— Да, я уверен.

— Хорошо, и что же ты собираешься делать?

— Я пришел, чтобы избить тебя.

— Поступай как хочешь, Билл,— тихо сказал Мунсон.— Давай начинай, если ты полагаешь, что таким способом можешь вернуть ее.

Он снова засмеялся.

Глаза Моррисея сузились.

— Возможно! что этим путем я не верну ее. Но, во всяком случае, я буду чувствовать себя лучше, чем сейчас.

Он прыгнул к двери, повернул ключ и положил его в карман, не спуская глаз с Мунсона.

— Устраиваешь театр. Если ты хочешь меня отколотить, тогда начинай. Ты боишься, что я от тебя убегу?

Не получив ответа, он приготовился к обороне. Он отступил к комоду и оперся о него локтем.

Моррисей покраснел от гнева и положил свой плащ.

— Ты полагаешь, что можешь так просто отбить ее у меня? Ну хорошо, мы это увидим.

Мунсон сочувственно покачал головой.

— Ть: дурак,— проговорил он.— Ни одна женщина не позволит себя переманить, если сама этого не захочет. Понимаешь ты это или нет?

Юноша набросился на него и замахнулся. Удар свалил Мунсона с ног. Он зашатался и осел на пол,

— Тpycl Вставай!

— Ах, оставь эту возню,— сказал Мунсон, устало отбиваясь.— Ударь еще раз, если тебе это доставляет удовольствие.

Побледневший от ярости юноша новым ударом уложил его на пол, рванул его вверх и снова ударил. Когда Мунсон упал, не будучи в состоянии защищаться, юноша снова замахнулся. Но, не получая отпора, он наконец образумился. Он опустил руки и стоял в растерянности.

— На что мне нужны мои кулаки,— пробормотал он задыхающимся голосом.— Они не вернут мне ее. И никакого другого пути я не знаю.

Словно в трансе пошел он к двери и прислонился к ней на миг, обессиленный и разочарованный. Затем отпер ее и вышел. Дверь осталась открытой.

Мунсон с трудом поднялся. Он вытащил носовой платок, намочил его и стал прикладывать к кровоточащим местам на лице. При этом он улыбался загадочной, едва заметной улыбкой, значение которой было понятно лишь ему одному.

Все еще нетвердо держась на ногах, он закрыл дверь. Затем вынул из кармана пистолет и положил его обратно в комод. Он все время держал его здесь и мог без труда застрелить своего противника. Однако он с самого начала решил этого не делать, ибо эти пули не предназначались Моррисею.

И он еще и еще улыбался.

Сегодня она ожидала его в обычном месте встреч — в холле отеля «Карлтон». Этого ей раньше не приходилось делать. До сих пор всегда только юноша дожидался ее.

Но сегодня все было наоборот.

Она сидела в кресле и, полная нетерпения, смотрела на входную дверь. Множество раз хотела она встать и уйти, но не находила в себе сил. Что-то удерживало ее в кресле. Она чувствовала себя скованной.

Наконец с трудом поднялась. Она не могла более выносить язвительных взглядов присутствующих в холле мужчин.

Казалось, каждый хотел предложить ей себя взамен ее отсутствующего спутника и расценивал свои возможные шансы на успех. Она спряталась за колонной, чтобы укрыться от этих назойливых взглядов.

Открыв пудреницу, она посмотрелась в зеркало. Нет, она выглядела не как девушка, которой может нравиться такое обращение, ей просто надо пересесть на другое место.

Но, несмотря на досаду, унижение и задетую гордость, она не чувствовала ни страха, ни тревоги.

Что же с ним случилось? Может быть, он захотел ее покинуть? Не пожелал с ней встретиться? Этого не могло произойти.

Вдруг она услышала, как мальчик-лифтер зовет ее по имени.

— Мисс Дрю, пожалуйста, к телефону. Мисс Дрю!

Она бросилась через весь холл к юноше.

— Что? Где?

— Вас вызывают. Пожалуйста, в третью кабину.

Лишь с предельным самообладанием удалось ей спокойными шагами пройти остаток пути через холл. Она подняла трубку, от волнения уронила ее и снова подняла дрожащими рукамл.

Голос его звучал подавленно:

—- Я так долго заставил тебя ждать... Простишь ли ты меня? Но я никак не мог. Мне помешали.

— Хорошо, это не так уж страшно,— перебила она его.— Что же помешало тебе?

— Меня избили.

От страха у нее захватило дух.

— На тебя напали? Как ты...

— Нет, нет, совсем не так страшно. Один твой друг нанес мне визит.

— Билл Моррисей,— непроизвольно вырвалось у нее.

Он засмеялся, не дав ей прямого ответа.

Она была вне себя от негодования.

— Этого еще не хватало! Теперь конец моему с ним знакомству. Он тебя здорово изувечил? Ты...

— Я мог бы приехать на такси к отелю, но боюсь, что выгляжу не очень привлекательно. Здесь пластырь, там пластырь. Не знаю, захочешь ли ты меня видеть.

— Где ты находишься сейчас?

— У себя дома. Я не хочу так просто отменить наше свидание, поэтому... Не можешь ли ты в виде исключения приехать ко мне?

Она раздумывала. Он не дал ей времени ответить.

— Итак, нет. Понимаю. Я не должен был тебе это предлагать.

Это вынудило ее принять внезапное решение.

— Джек, я приеду,—решительно заявила она,—Где ты живешь? Ты мне не давал своего адреса.

Теперь он помедлил.

— Я не хочу тебя уговаривать, это против твоих...

— Джек,— сказала она,— разве ты не знаешь, что я люблю тебя. Я ХОЧУ прийти.

Они обнялись в последний раз перед ее уходом.

— Видишь, с тобой ничего не случилось. Ты уходишь такая же, какая пришла.

— А ты уверен, что я этого хотела? — прошептала она.

— У нас впереди еще завтрашний вечер.

— А сегодня?

— Пойми, ведь не так уже трудно подождать. До завтра всего один день. Завтра тридцать первое мая.

Он снова привлек ее к себе.

— Мад, я не хочу завлекать тебя какими-то хитростями. Ты достойна любви. Это было бы дешево и низко с моей стороны. Но с сегодняшнего дня все должно измениться. Предупреждаю тебя, Мад, если ты завтра возвратишься...

Она понимающе взглянула на него и была счастлива.

— В холле «Карлтона»? — предложил он.

Она покачала головой:

— Нет, здесь, Джек.

Затем она повернулась и быстро ушла.

Когда полчаса спустя она вошла к себе в комнату, то все еще находилась в состоянии блаженного опьянения от близости с ним. Чувство счастья полностью овладело ею, и она ничего не замечала вокруг себя.

Но мало-помалу ей стали бросаться в глаза изменения в ее комнате. Все лампочки были включены, вся ее одежда и белье, короче говоря все содержимое ее шкафа, лежало кучками на стульях и на ее кровати.

Из соседней комнаты вошла мать, держа в руках различные предметы одежды.

— Что случилось? Что ты там делаешь?

— Я укладываю твои вещи. Сначала я хотела подождать тебя, но ты все не приходила и было уже поздно. Мы собираемся утром уезжать, очень рано.

— Мы собираемся уезжать? — непонимающе повторила Маделина.

— Мы едем в наш дом на берег моря.

— Уже завтра утром? Почему же не в понедельник на будущей неделе?

—- Нам настоятельно предложили...

Мать не закончила фразу.

— Нам сказали, что мы должны уехать не позже чем утром. Очень важно, чтобы тебя -—чтобы нас утром уже здесь не было.

Маделина сразу поняла.

— Тот мужчина, который недавно вечером был у отца,— это его рук дело? Он приходил еще раз, не так ли?

Мать не ответила.

— Ради Бога, мама! Я нахожу, что это действительно слишком далеко зашло. Разве этому человеку платят за то, чтобы он нагонял страх на других людей?

— Он убедил твоего отца в необходимости этого. И для меня этого достаточно.

— Но МЕНЯ он не убедил, и мной он не будет командовать, когда мне приходить и уходить.

Садись. Мне надо серьезно с тобой поговорить, Мад.

Она отодвинула в сторону стопку одежды.

—- В конце концов, я твоя мать. И мы теперь одни.

— Да, ты моя мать и мы теперь одни,— сухо повторила Маделина.— Ну и что?

— Познакомилась ли ты с кем-нибудь в последнее время? Я имею в виду, конечно, не твоих товарищей по учебе.

— Теперь еще ты начала об этом спрашивать! Это вы еще на днях хотели узнать у меня.

— С кем ты была сегодня вечером, Маделина?

—- Разве это не запоздалый немного вопрос? Этак лет на десять?

— Маделина, с кем ты провела сегодняшний вечер?

— С Биллом Моррисеем.

Она посмотрела матери прямо в глаза.

— Что, будете меня упрекать? — холодно спросила она.

— Дитя, я спросила тебя не ради любопытства. Я спросила тебя, ибо речь идет о твоей безопасности.

— Эго он заставил тебя выпытывать у меня? Только он способен на это.

— Маделина, скажи мне, с кем ты была сегодня вечером?

— Ты спрашиваешь меня уже в который раз, и я отвечу тебе опять: с Биллом Моррисеем.

— Маделина, Билл звонил сюда около десяти и хотел с тобой поговорить.

Она не замешкалась ни на секунду.

— Естественно. В театре мы поссорились, и я встала и ушла, а он оставался сидеть. Вероятно, он предположил, что я поехала домой, поэтому и позвонил сюда. А я просидела два акта в фойе и вернулась на свое место перед концом спектакля.

— Ах так,— проговорила мать с видимым облегчением.— Ну, это другое дело.

Она успокаивающе погладила дочери руку.

— Разве я когда-нибудь тебе лгала? — спросила Маделина, а про себя добавила: «Разве я когда-нибудь так влюблялась?»

Мать нежно поцеловала ее в лоб.

— Спокойной ночи, дитя мое.

В дверях она обернулась и спросила:

— Ты поедешь с нами утром на берег моря, не так ли? Не доставишь нам никаких неприятностей?

— Нет, я не доставлю вам неприятностей,— послушно ответила она.

На следующее утро, как только на город упали первые лучи солнца, они направились в путь. Словно боялись, что в этот злополучный день тридцать первого мая дневной свет будет для нее роковым.

Энергично были погружены чемоданы. Прислуга была отправлена накануне, чтобы сделать необходимые приготовления.

Маделина села на заднее сиденье машины, держа сигарету в руке. Она скучающе смотрела в окно, как безучастный наблюдатель, которого вся эта суета совершенно не касается.

Только когда в последний момент откуда-то появился Камерон, она выразила свое неудовольствие.

— Разве он обязательно должен с нами ехать? — спросила она резким тоном.— Это уже очень похоже на ссылку.

— Тс-с,— остановила ее мать.

Когда они прибыли на берег моря в свой дом, Камерон исчез так же внезапно, как и появился. Он вышел из машины, и никто не видел, куда он направился.

На лице Маделины играла лукавая улыбка. Может быть, потому, что Камерон бесследно исчез, а может быть, она думала о чем-то совсем другом.

Незадолго до обеда, когда она с книгой в руках отдыхала в саду в шезлонге, возле нее снова появился

Камерон. Маделина сделала вид, будто не замечает его, хотя она должна была увидеть длинную тень, упавшую от его фигуры на траву.

Он стоял и смотрел на нее, скромно, неназойливо.

Резким движением она подняла голову и бросила на него уничтожающий взгляд.

— Я читаю книгу,— буркнула она. Затем со злостью сунула ее ему под нос: — Вот книга. Вы видите ее?

— Мне очень жаль, мисс Дрю,— тихо сказал он.— Вы, кажется, обижаетесь на то, что мы вас сюда привезли.

— Я предпочла бы находиться там...— неосторожно начала она, но спохватилась и быстро замолчала,

— Может быть, вы назначили свидание, на которое теперь не можете попасть?

Он посмотрел на нее строгим проницательным взглядом.

Ничего не ответив, она отвернулась от него и снова углубилась в книгу. Она осознала, что допустила сейчас тактическую ошибку.

За обедом вдруг ее поведение совершенно изменилось. Ее плохое настроение куда-то улетучилось. Она стала веселой, разговорчивой и даже немного шаловливой. Казалось, на нее повлияла перемена места. Даже с Камероном, который сидел напротив нее за столом, она стала дружелюбна, хотя избегала к нему обращаться. Но время от времени она благосклонно улыбалась ему, словно хотела дать ему понять, что в новом месте она себя хорошо чувствует и больше не возражает против своего пребывания здесь, на морском берегу.

Взгляд Камерона все еще оставался испытующим и проницательным.

После обеда все отправились на берег моря. Камерой держался немного в стороне и делал вид, что не обращает на девушку внимания. В свою очередь и она старалась не делать замечаний в его адрес. Но она опять была разговорчива, вела себя шаловливо и неестественно, будто актер, играющий на сцене.

Двое юношей и девушка, ее здешние знакомые, присоединились к ней. Она пригласила их к себе домой на выпивку, а также выразила желание вместе с ними поужинать и провести вечер в их компании.

— Я нахожусь в своего рода карантине,— сказала она, улыбаясь.— Будет очень мило с вашей стороны провести со мной время,

Они поехали все вместе в той машине, в которой прибыли.

Дома Маделина, не переодеваясь, тотчас приготовила своим друзьям коктейли. Она предложила бокал даже Камерону, хотя тот отказался. Была она очень веселой. Приглашала обоих юношей танцевать, громко включала радио, болтала, шутила, рассказывала смешные истории, анекдоты. Можно было подумать, что на нее сильно подействовал мартини или просто она слишком много коктейлей выпила.

Веселью, казалось, не будет конца, пока вдруг ее мать, уже переодевшаяся к ужину, не спустилась по лестнице.

— Маделина, ты что, намерена весь вечер оставаться в своем пляжном костюме? Ужин через пару минут будет готов.

Маделина взглянула на свое короткое мохнатое платье, как будто только сейчас заметила, что оно все еще на ней надето. Она ударила себя ладонью по лбу.

— Бог мой, я совсем об этом забыла! А я еще подумала, что наша выпивка немного затянулась.

И под смех своих друзей она быстро поднялась наверх.

Вскоре даже внизу, в их комнате, можно было слышать, как зажурчала вода в ее ванной. Должно быть, она оставила настежь открытыми двери своей комнаты и примыкающей к ней ванной.

— Совсем как ребенок,— пробормотала мать и беспомощно покачала головой.

В столовую вошла девушка-служанка и вопросительно посмотрела.

— Да, мы готовы,— сказала миссис Дрю, затем встала и подошла к лестнице.

— Маделина! — крикнула она, подняв голову.

Вода продолжала все так же журчать.

— Ты дотягиваешь до последней минуты,—вздохнула миссис Дрю.— Причем ты отлично знаешь, как не люблю я задерживаться с едой. Ты и без того после обеда все время была в воде...

Миссис Дрю стала подниматься по лестнице среди усиливающегося шума душа.

Камерон, которому лестница помешала увидеть уход Маделины, вдруг встал и последовал за ней.

Миссис Дрю кричала теперь из спальни;:

— Маделина!

Та, видимо, еще не слышала, потому что здесь, наверху, душ шумел очень сильно.

Камерон шел по пятам за миссис Дрю. На полу в спальне он увидел пляжный костюм и сандалии девушки. Он изумился.

Миссис Дрю вошла в ванную. Она все еще пыталась перекричать шум воды. Наконец она отодвинула в сторону пластиковый занавес.

— Маделина! Я надрываюсь, крича тебе. Неужели ты хочешь целый...

Кристально чистая вода лилась из душа, стекая в сточную трубу. В стенах, облицованных светло-голубым кафелем, никого не было. В тот же момент Камерон заметил, как от ветра колышется занавеска на открытом окне спальни.

Под звездным небом ехал по шоссе ее маленький спортивный автомобиль. Он мчался быстро и легко, словно сам был влюблен. Еще задолго до ужина надежный и молчаливый слуга поставил его в один маленький, неподалеку расположенный гараж. Машина мчалась так быстро, что никакой полицейский инспектор не смог бы догнать ее. Потому что его хозяйка была влюблена, а любовь имеет крылья. Для влюбленных не существуют никакие ограничения скорости на шоссе.

Ее шаль развевалась по ветру, ее волосы растрепались. Один-два раза она насмешливо оглянулась назад. Ее смех разнесся по ветру.

Вскоре ей предстояло проехать по одному из двух мостов, расположенных на разных дорогах. Она должна выбрать один из них. Недолго думая, она решила ехать по второстепенной дороге, ведущей в город более длинным, объездным путем, так как опасалась, что Камерон уже оповестил дорожных полицейских на главном шоссе.

Усевшись поглубже в сиденье, снизила скорость, но дорожный полицейский на мосту даже не взглянул на нее.

Вскоре в вечерних сумерках увидела впереди очертания города. Теперь все опасности миновали. Она ловко избежала возможных случайностей. Еще несколько минут, и она погрузилась в суету большого города.

Камерона ожидали на главном мосту, куда он уже передал сообщение. Он медленно подвигался вперед в тяжелой машине Дрю, Не рискуя нажимать на педаль газа, он тем более не мог догнать маневренную маленькую спортивную машину.

На мосту он пересел в быстроходный полицейский автомобиль. Красным прожектором и сигналом сирены расчищал себе путь в потоке машин.

— Не видел? — спросил он одного полицейского.

— Никаких следов. Последние двадцать минут мы останавливали каждую машину. Вероятно, она уже проехала мимо нас.

— Вряд ли она могла развить такую скорость. Возможно, она поехала по другой дороге, чтобы избежать полицейских.

— А почему, собственно, нужно задержать ее? — поинтересовался полицейский.

— Для того, чтобы ее не убили,— кратко ответил Камерон.

Сделав последний поворот на своей маленькой спортивной машине, она затормозила перед входной дверью его дома.

Машина остановилась.

Внезапно наступила тишина. Она достигла цели, прибыла сюда. Она чуточку посидела, видимо, от бешеной езды утомилась и она и машина.

Затем бросила взгляд на входную дверь его дома. Никакая сила в мире не могла теперь воспрепятствовать ее намерениям.

Открыв дверцу машины, вышла из нее и торопливо направилась к дому.

Перед дверью его комнаты остановилась и прислушалась. Царила тишина, абсолютная тишина. Однако она улыбалась, уверенная и доверчивая. Она нисколько не сомневалась.

Потом привела в порядок волосы и поправила шаль. Она не хотела разочаровывать его своим видом.

Затем постучала.

Никакого ответа.

Она приблизила лицо к двери, чтобы он мог лучше ее слышать.

— Открой, любимый,—тихо проговорила она.— Это я. Ты помнишь, мы договорились встретиться сегодня вечером?

Медленно открылась дверь, за ней никого не было видно.

Она вошла, раскрыв объятия в ожидании поцелуев.

Дверь медленно за ней закрылась.

Вся лестница в доме тряслась и дрожала, когда мужчины вбегали по ней. Впереди всех был Камерон.

Затем на мгновение воцарилась мертвая тишина.

Острое пламя вырвалось из руки Камерона, прогремел выстрел, дверь приоткрылась.

Ударом ноги Камерон распахнул ее.

Опять тишина, но на этот раз надолго. Никто не двигался — больше нечего было делать. Все молчали — больше нечего было сказать.

Она была одна в комнате. Она лежала, скорчившись, на софе, слегка опершись на руку, словно собиралась подняться. Лишь нога ее бессильно свешивалась вниз.

Лицо было залито кровью. Лицо, на которое все молодые люди в холле отеля «Карлтон» устремляли вызывающие взоры, было совершенно обезображено. Никто более не узнал бы его.

Камерон безмолвно вошел в комнату и повернулся к ней, будто хотел еще раз на нее взглянуть. Этим он как бы отдал ей последний долг.

На стене висел календарь. На верхнем листке его большими черными цифрами красовалось число «31».

Камерон оторвал этот листок, и он полетел на пол. Затем он опустил низко голову, разочарованный и обескураженный.

Желтая поблекшая фотография, должно быть хранившаяся годами, изображала молодую девушку, которая стояла на террасе загородного дома и улыбалась, освещенная солнечными лучами.

Отодвигая комод, Камерон нашел ее в дальнем углу комнаты.

Вероятно, она стояла раньше возле зеркала на комоде и от какого-нибудь толчка упала на пол. А может быть, хранилась в выдвижном ящике комода и выпала через щель.

Во всяком случае, она была там. И она не могла принадлежать прежним жильцам, снимавшим до него эту комнату. Перед въездом последнего жильца комната была отремонтирована.

— Если нам удастся найти эту девушку,— подумал разъяренный Камерон,— то сможем найти и его. Но что- бы найти девушку, нужно сначала выяснить, когда и где был сделан этот снимок.

Он распорядился, чтобы со снимка сделали шесть увеличенных. Каждая деталь его могла иметь большое значение. Там, где контуры совсем поблекли, была сделана ретушь. Больше ничего не было изменено. Затем он отправил увеличенные копии в шесть крупных домов моделей штата, чтобы получить данные о платье и прическе девушки. Выяснил примерное время, к какому относился этот снимок.

Вопрос, где был сделан снимок, разрешить было значительно труднее. Повсюду на трех миллионах квадратных километров Соединенных Штатов мог быть такой дом, с такой же террасой, такими же колоннами и такими же кружевными занавесками на окнах. Расследование было почти немыслимым.

Однако Камерон занялся этой кропотливой работой.

 Глава 6 Пятая встреча

Камерон вздохнул:

— Каким образом можно выяснить, кто самая любимая женщина в жизни мужчины?

Шеф сделал неприветливое лицо:

— Это ваше дело. Меня интересует только конечный результат. Ясно?

— А что, уже имеются о нем данные?

Шеф кивнул:

— Вся предварительная работа проделана. Мы провели расследование о его прошлом. На этом листе записаны все женщины, которые заслуживают внимания. Их пятеро.

Камерон внимательно прочитал фамилии.

— Пять женщин в жизни мужчины—это не так уж много,— заметил он.

— Возможно, одна или две фамилии записаны ошибочно. Мы, конечно, не могли очень глубоко вникнуть в его личную жизнь. Поэтому мы поручаем это дело вам и вашим помощникам. Подумайте, как с этим справиться, не потеряв слишком много времени.

— Хорошо,-— Камерон встал,— Испытаю свои возможности. Надо только надеяться, что у него есть женщина, которую он любит больше других.

Девушка, встретившая его в приемной, была похожа на манекен, а по манере держаться напоминала учительницу пансионата.

— Вы договорились о встрече?—спросила она, глядя свысока.

Камерон ответил отрицательно.

— Мне очень жаль, но...— начала она.— А в чем дело?

— Полицейский розыск,— коротко ответил Камерон.

Ее тон сразу изменился.

— О! Могу ль: я... могу ли я чем-нибудь быть для вас полезной? Я полагаю, речь идет о повестке, связанной с нарушением правил движения...

— Единственное, что вы можете для меня сделать,— это доложить обе мне мистеру Верду. Я непременно должен с ним поговорить. Уверяю вас, это дело исключительной важность

— Один момент,— сказала она с учтивой любезностью и зашла в кабинет Верда, но тотчас вернулась.— Пожалуйста, проходите сюда.

Придержав о-крытую дверь, она закрыла ее за ним.

Верд стоял перед письменным столом. На нем был элегантный светло-коричневый костюм. Лет пять назад этот мужчина наверняка прекрасно выглядел. Теперь же он заметно сдал. В его густых темных волосах местами пробивались серебряные пряди, умные глаза смотрели устало.

— Моя фамилия Камерон. Я из комиссариата полиции,— представшей вошедший.

Верд пожал его протянутую через стол руку. Он производил впечатление вежливого, но равнодушного человека.

— Мне очень жаль, что я вынужден был неожиданно к вам нагрянуть,— начал сразу Камерон,— но я имею плохие для вас известия.

Он вынул из кармана лист бумаги и прикрыл ладонью фамилии. Верд вышел из-за стола и встал возле Камерона.

— С одной особой произошел несчастный случай,— продолжал Камерон деловым тоном.—Нам не совсем ясно, в каких отношениях ОНА,— он намеренно сделал ударение на этой слове,— с вами находится.

— Это Луиза? Миссис Верд? — Верд побледнел, но владел собой. Камерон внимательно наблюдал за ним. Верд пробормотал немного неразборчиво: — Неужели моя мать?

Лицо Верда оставалось бледным, и он с трудом владел собой. Камерон продолжал наблюдать за ним. Из тех, чьи фамилии значились на листке бумаги, оставались неназванными три женщины: две замужние сестры Верда и двенадцатилетняя дочь его компаньона.

— Я не думаю...— неопределенно ответил Камерон.

Верд подошел к нему ближе, схватил за ворот пиджака и умоляюще посмотрел ему в глаза.

— Мартина,— задыхаясь, прошептал он.

— Кто такая Мартина? — поинтересовался Камерон.

Верд не ответил.

— О Бог мой, этого не может быть!

Он начал дрожать, колени его подкосились. Камерону пришлось даже чуть поддержать его, пока он не взял себя в руки.

— Какая у нее фамилия? — настойчиво спросил Камерон.

— Йенсен,— машинально ответил Верд.

Это прозвучало как сгон.

Камерон подвел его к стулу.

— Садитесь. Не желаете ли чего-нибудь выпить?

Верд кивнул и сделал неопределенный жест. Камерон нашел виски и поднес ему бокал.

Это было незначительное происшествие, и никто не получил повреждений.

Камерон записал фамилию Мартины.

— Никто не пострадал,— повторил он.— Ни мисс Йенсен, ни кто-либо другой.

Верду потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Затем он медленно встал и выплеснул остатки впеки Камерону в лицо.

— Убирайтесь вон из моего бюро!

Верд дрожал от гнева. Он подошел ближе, размахнулся и ударил Камерона в подбородок. Тог пошатнулся и с трудом удержался на ногах.

— Я не причинил вам никакого зла,— сказал он.— Я сам поступил бы точно так, если бы меня разыграли плохой новостью.

Верд хотел было замахнуться второй раз, но опомнился.

— Почему вы разыграли эту комедию?

—- Я должен был установить, кого вы любите больше всех. У меня не было другой возможности сделать это.

Верд не стал задавать больше вопросов.

— Убирайтесь! — сказал он сквозь зубы.

Камерон открыл дверь.

— Я ухожу. Но я опять приду, и довольно скоро.

Войдя в комиссариат, он сразу положил листок шефу на стол. Три фамилии были вычеркнуты, а из оставшихся трех одно было вписано во время разговора с Вердом. Это были: его жена, его мать, Мартина Йенсен.

—- Я не очень хорошо понял,— огорченно проговорил Камерон,— кого он больше любит: законную жену или ту, о которой проявил большую тревогу,— Мартину Йенсен? Я совсем не психолог.

— Послушайте, занимайтесь своей работой и выбросьте из головы все лишнее,— буркнул шеф недовольным тоном.— Конечно, эта та самая, о которой он особенно беспокоится. Простой здравый смысл подсказывает это. Вообще, то обстоятельство, что кроме жены он имеет любовницу, говорит за то, что любовницу он любит больше. Если бы он больше любил свою жену, то у него не было бы надобности иметь любовницу. Ясно?

Шеф вычеркнул два имени и вернул листок Камерону.

— Мартина Йенсен. На ней вы должны сконцентрировать свое внимание. И немного поторопитесь.

На следующий день Камерон снова зашел в приемную Верда.

Секретарша была холоднее, чем прежде.

—- Очень жаль, но мистер Верд не примет вас. Я получила от него строгое приказание. Если вы возражаете...

Камерон не возражал. Он позвонил из холла в рабочий кабинет шефа. Шеф позвонил Верду, а потом позвонил в холл Камерону.

— Можете зайти к нему,— коротко сказал он.— Я замолвил за вас словечко.

Секретарша даже не посмотрела на него, молча открыла дверь в кабинет Верда.

Верд тоже был обижен из-за вчерашнего инцидента. — Садитесь,— неприветливо сказал он.

Камерон сел.

— Вы не возражаете побеседовать со мной?

— Я уже получил указание,— кратко ответил Верд.

— Очень важно, чтобы вы поверили всему, что я скажу.

— Я оставлю за собой право сомневаться.

— Она включена в список смертников. Там не стоит ее имени, но это несомненно будет Мартина Йенсен. Если вы согласитесь безоговорочно помогать нам, то, я пола* гаю, можно обещать вам, что с ней ничего не случится. Наше единственное преимущество состоит в том, что мы знаем дату, на которую запланировано убийство. Это тридцать первое мая. Либо преступление совершится тридцать первого мая в течение двадцати четырех часов, либо вообще не совершится.

Верд пробормотал что-то неразборчиво.

— Что вы сейчас сказали?

—- Фантастично.

— Я вижу, что вы мне не верите.

— У меня во всем мире нет врагов.

— Никто не может с уверенностью утверждать это. Вы можете даже не знать, что у вас есть враги.

— И каков же мотив этого? Шантаж?

— Я назвал бы это местью, но это не совсем так. Если один человек непреднамеренно причинит другому зло, тот может, потеряв рассудок, жаждать мести. Такое, пожалуй, лучше назвать мстительностью сумасшедшего.

— Кто он? — с насмешкой спросил Верд.

— Вы его пока не знаете.— Камерон помедлил: — Пока не знаем.

— Вы знаете его мотив. Вы знаете, что он душевнобольной. Вы знаете точную дату, когда он совершает преступления, и время его действия —двадцать четыре часа. Однако вы не знаете, кто он. Я назвал бы это хорошей работой полиции. Почему же вы начинаете дело не с того конца?

— Иногда мы не имеем другой возможности. К счастью, не часто. Но именно в данном случае...

Он помедлил, ожидая, что Верд станет возражать. Но Верд молчал. В углах его рта застыла ироническая улыбка.

— Вы должны нам помочь,— настаивал Камерон.

— Я чувствую себя немного старым для такого ребячества.

— Вы должны сообщить мне точные данные о Мартине йенсен.

— Например?

— Ну, мы не знаем, где она живет,

Лицо Верда омрачилось.

— Чтобы вы смогли к ней прийти, задавать неприятные вопросы и разволновать ее? Рассказывайте мне жуткие истории, сколько хотите, но, пожалуйста, оставьте ее в покое.

— Это невозможно,— терпеливо возразил Камерон.— Она ведь, в конце концов, находится в центре внимания, она является, так сказать, мишенью. Речь идет не столько о вас, мистер Верд, сколько о Мартине Йенсен.

Он стал подыскивать слова:

— Мы должны провести работу так тактично, как это только возможно. Нам, полицейским работникам, приходится сталкиваться со многими обстоятельствами в жизни людей. Мы проявляем нужное понимание. Мы знаем, что в жизни мужчины возникают случайные связи, которые он не хочет порвать. Мы ни в коем случае не скомпрометируем вас, мистер Верд...

Верд выпрямился в кресле, видимо почувствовав себя оскорбленным. Он стал чрезвычайно серьезным и напряженным.

— Вы не понимаете этого. Вы ничего не понимаете. Вы полагаете, будто я за спиной жены затеял какую-то грязную интрижку.— Он с презрением откашлялся.— Даже и полицейскому работнику многое не понять.

— Все же мы стремимся спасти жизнь особе, которая вам близка,— возразил Камерон.

Наконец Верд медленно кивнул, как бы почувствовав, что его возражения несостоятельны.

— Возможно, вы правы,— задумчиво проговорил он.— Однако я до сих пор ни с кем не говорил об этом.

— Будет достаточно, если вы обрисуете нам хотя бы общую картину,— успокоил его Камерон и весь напрягся, опасаясь, как бы Верд в последний момент не передумал.

Наконец Верд начал говорить, словно переживая заново события своей жизни.

— Я давно знаком с Мартиной, я знал ее еще до того, как познакомился со своей женой. Это была моя первая любовь, и она осталась моей единственной любовью.

Он нервно поиграл карандашом.

— Я не люблю Луизу. Это был брак по расчету, если можно так сказать. До этого я знал одну только Мартину. Но мы слишком долго ждали. Мы были так уверены, что поженимся, и из-за простого легкомыслия откладывали год за годом свадьбу. А потом вдруг стало поздно. Между нами возникло некое препятствие, и она не захотела выйти за меня замуж. Я ждал несколько лет, но она не изменяла своего решения. Проходили годы, и мы оба оставались одинокими. Потом она попросила меня жениться на ком-нибудь. Она не хотела, чтобы я и далее оставался одиноким. И поскольку я исполнял каждое ее желание, то исполнил и это. Я женился на Луизе.

— Знала?..

— Она знала, что существует некая Мартина, но даже не подозревала, какую роль играет в моей жизни эта Мартина.

Он замолчал, поиграл с карандашом и сунул его в карман.

Оба мужчины задумчиво уставились перед собой, не желая глядеть друг на друга.

— Ну вот, я вам все рассказал,— вздохнул Верд.— И сам себе показался смешным.

— К чему эти слова,— успокоил его Камерон.— Ведь в конце концов речь идет о жизни и смерти.

Он вынул из кармана блокнот.

— Если теперь вы сообщите мне необходимые данные — где она живет...

— Нет,— отказался Верд.— Этого я не сделаю. Я не хочу, чтобы она была посвящена в это дело.

— Но мы должны попытаться помочь ей. Мы должны принять особые меры предосторожности...

— Вы не смогли достаточно убедительно представить мне это дело. Вы не знаете, кто он, не знаете, где он находится и как он выглядит. Это действительно самая странная история, какую я когда-либо слышал. До тридцать первого мая и после этой даты она будет в полной безопасности. А тридцать первого мая — критический день, когда ей должен быть нанесен удар. Это скорее похоже на прогноз погоды, нежели чем...

Что-то показалось ему смешным. Он не удержался, откинул голову и непринужденно засмеялся.

Камерон не пытался его остановить.

— Я вижу, что вас сразу не убедишь,—сказал он, встал и повернулся к двери.

— Ну, ничего не поделаешь. Все же мы имеем еще немного времени.

На следующий день он снова пришел.

При его появлении Верд ухмыльнулся:

— Вы намерены снова начать комедию?

Камерон вынул из кармана вырезку из газеты и протянул ее Верду. Это была фотография, сделанная в морге.

Верд посмотрел на нее, все еще ухмыляясь.

— Он вам уже знаком, не правда ли? — Камерон по-, казал пальцем на одного из мужчин.

Верд кивнул.

— Его дочь была убита.

Верд спокойно посмотрел ему в глаза.

— Это я знаю. Когда-то я случайно слышал об этом. Но какое мне до этого дело? У меня нет дочери. Мар-, тина уже не подросток и не ввяжется в какую-либо историю с умалишенным.

Камерон показал ему другое фото.

— И его вы тоже знаете, не так ли? — настойчиво спросил он.

— Очень поверхностно. Я слышал, что он застрелил свою жену и себя. Вероятно, это от переживаний на войне. Если вы хотите удержать меня от попытки самоубийства...

Камерон подвинул фото ближе к нему,

— Сравните обе эти даты.

На Верда это, видимо, не произвело впечатления.

— Я знаю. Поэтому и возникла ваша идея. Но, по моему мнению, это просто случайность. Эти два случая разделяет время в два года.

— А в промежутке между ними случилось вот это,— терпеливо продолжал Камерон.

Верд пожал плечами:

— Бог мой, да он убил свою возлюбленную. А за это получил электрический стул, как положено по закону. К чему приплетать все это?

— А даты?

— Но, прошу вас...— Верд потерял терпение.

Камерон встал и собрался уходить.

— Хорошо, мы еще имеем немного времени.

— Вот, заберите с собой эти ваши дела.

— Вы не хотите оставить фото?

Верд покачал головой:

— Вы теряете попусту время.

— Уверяю вас, это совсем не так.

Верд снова ухмыльнулся, когда Камерон вышел из кабинета.

На следующий день он явился снова.

На этот раз вместо приветствия Верд как-то натянуто улыбнулся.

— Послушайте, инспектор, вы мало-помалу действуете мне на нервы. Я деловой человек и занимаюсь своей работой. Я не могу постоянно обсуждать дела, которые...

— Вы уверены, что именно я действую вам на нервы? Или, может быть, кое-что другое?

— Ну, во всяком случае, вы ежедневно приходите ко мне и превращаете мой деловой кабинет в комнату ужасов.

— Я хочу только, чтобы вы посмотрели на это извещение.

Верд бегло просмотрел несколько строчек.

— Это извещение о смерти, — нетерпеливо проговорил он.— К тому же, оно относится к женщине, с которой я никогда не встречался...

— Но вы знали ее мужа. Посмотрите на фамилию.

— Верно, я знал его. Но в извещении говорится о ее смерти... Бог мой, инспектор, ведь многие люди умирают!

— Правильно. Но она была заражена. Об этом написано в свидетельстве о смерти.

— Вы можете это объяснить?

— К сожалению, не могу. А то можно было бы предотвратить последующие убийства.

— Вот видите,— сухо заметил Верд и вернул Камерону извещение о смерти.—-Это все на сегодня?

— Это зависит от вас.

— Хорошо. Если так, тогда все.

Верд уже больше не усмехался, когда Камерон закрыл за собой дверь.

Когда он ожидал у лифта, собираясь спуститься вниз, внезапно в конце коридора распахнулась стеклянная дверь. Секретарша Верда подбежала к нему.

— Мистер Верд просит вас вернуться,— задыхаясь, проговорила она.— Скорей!

Верд как раз опорожнил бокал виски.

— Закройте дверь,— растерянно попросил он и бессильно упал в кресло.— Теперь вы, наконец, достигли своей цели,—укоризненно сказал он.—Насколько я понимаю, добились. У, меня появился страх. Панический страх.

— Вы просто стали благоразумны, мистер Верд. Наконец стали благоразумны.

— Сколько времени осталось у нас?

— Достаточно.

Верд вытер рукой пот со лба.

— Бог мой, если только с ней что-нибудь случится...

— С ней ничего не случится, если вы доверитесь мне. Вы можете, наконец, проводить меня к ней?

— Конечно. Мы можем сейчас же пойти.

В дверях он снова остановился.

— Разве совершенно необходимо посвятить ее в тайну? Нужно ли, на самом деле, ей все знать? Я всегда старался отстранять ее от всех проблем, насколько эго было возможно.

— Мы будем предельно тактичны,— сказал Камерон.

Это был скромный особняк. Уютный, ухоженный дом с фасадом из известняка и окнами на верхнем этаже, занавешенными очень милыми гардинами и украшенными прекрасными цветами в ящиках.

Им открыла дверь женщина, на вид лет пятидесяти, с мягкими чертами лица. Вероятно, она была служанкой или компаньонкой, хотя ни по ее платью, ни по манере держаться этого нельзя было определить.

— Мистер Верд! — радостно воскликнула она.—Вот Мартина обрадуется!

— Это Камерон, мой друг,—представил спутника Верд, немного нервничая.— Миссис Бахман.

— Входите и раздевайтесь.

Она взяла у них пальто.

— Вы, вероятно, останетесь здесь обедать?

— Я еще не знаю...— неуверенно сказал Верд и вопросительно взглянул на Камерона.

— Подождите, я быстренько сбегаю -наверх, чтобы сообщить ей.

— Нет, оставайтесь здесь, миссис Бахман. Я сам поднимусь туда. Я хочу появиться неожиданно.

— Хорошо, тогда я дам распоряжения повару. Сейчас около двенадцати часов, вы обязательно должны покушать.

Мужчины поднялись вверх по лестнице. Верд постучал в дверь.

— Войдите,—ответил нежный звонкий голос.

Когда Верд открыл дверь, Камерон застыл в изумлении,

Она сидела на подоконнике, освещенная яркими лучами солнца. Лицо ее было обращено к ним. Ее красота была изумительна. Не бросающаяся в глаза, экзотическая красота. Это была картина молодости и чистоты. Особенно очаровательным был ее взгляд, словно соединяющий в себе нежность и невинность юности.

Оба мужчины стояли рядом. Ее взор был обращен только на Верда.

— Ты хочешь что-то сообщить мне?—-тихо спросила она.

Она была слепой.

Камерон обстоятельно докладывал шефу, какие меры уже были приняты.

— Четверо людей находятся в ее доме. Они работают по двое в две смены, так что обеспечивают круглосуточное наблюдение. Один из них работает истопником. Того, кто занимался этим раньше, я отстранил. Все дверные замки в доме заменены. Установлена электрическая сигнализация. Никакие поставщики в дом не допускаются. Никто не может войти без моего личного разрешения, за исключением мистера Верда. Но и его посещения ограничены.

Он ожидал похвалы от шефа, но тот только сказал:

— Это все?

— Не совсем. Со стороны улицы дом находится под наблюдением. Мы следим за всеми проезжающими вблизи машинами. К сожалению, я не смог разместить своих людей в соседних домах, так как их жильцы не пускают постояльцев. Все же я поставил двух человек на крышах противоположных домов. Оттуда они могут обозревать всю улицу. У них — радиопередатчики, так что в любое время могут связаться с нами.

— Мы взяли под контроль все покупаемые продукты и вещи. Вспомните случай с Гаррисоном. Гак же мы будем просматривать почтовые отправления. Они могут содержать взрывчатые вещества.

— Близлежащая почта получила указание оставлять у себя все отправления до особого распоряжения. Повар до конца месяца отстранен, хотя он служил у нее много лет. Теперь один наш человек исполняет обязанности повара и покупает все продукты.

— А как обстоит дело с компаньонкой. Этой миссис Бахман? Мисс Йенсен, видимо, очень к ней привязана, не правда ли?

— Миссис Б, как ее называет Мартина,— единственная персона, которая оставлена в доме.

— Можете ли вы поручиться за нее?

— Целиком и полностью. Я поручил целому батальону людей проверить ее прошлое, ее прежние места работы, ее происхождение и родственников. Ее муж умер вскоре после их свадьбы в Сингапуре от желтой лихорадки. Она живет под одной крышей с мисс Йенсен со времени, когда та была еще ребенком. Мы обсуждали это с мистером Вердом и пришли к общему выводу, что эта женщина является прежде всего фактором безопасности для мисс Йенсен. Они очень любят друг друга, и можно скорее положиться на миссис Бахман, чем на кого-нибудь из наших людей, находящихся там.

— Хорошо. Теперь все?

— Да, это все,— закончил Камерон свое сообщение.— Этот дом, как крепость. Никто не сможет ворваться в него.

— Очень хорошо,— сказал шеф в заключение.— Но не забудьте, что крепости только тогда сохраняются, когда их защитники не спят.

И с этим напутствием он отпустил Камерона,

Утром Верд проснулся, как обычно, в восемь часов. Он еще не знал, что будет делать,— решение пришло несколько позже.

Он побрился, принял душ и оделся.

Его завтрак был уже готов, жена сидела за столом. Утренняя газета как всегда лежала возле его тарелок. Он послал жене воздушный поцелуй и перекинулся с ней несколькими фразами. Их разговор долго не продолжался, они никогда не надоедали друг другу.

Он встал, намереваясь отправиться в свое бюро, взял с собой газету и портфель.

— До свидания, Луиза! — крикнул он из передней.

Его машина стояла у дверей. Он сел на заднее сиденье, и шофер повез его в бюро.

Он развернул газету, посмотрел на число — осталось только шестнадцать дней. Завтра останется пятнадцать. Почему же он должен сидеть сложа руки и ждать, что что-то случится? Мир достаточно велик, чтобы найти в нем убежище.

И вот тогда-то впервые ему стало ясно, что нужно делать.

Он постучал в стекло, и шофер остановил машину. Он встал и вышел.

— Спасибо,— коротко сказал он.— Можете не ожидать меня.

Машина была только препятствием. Он хорошо понимал, что даже сейчас, в данный момент, за ним могут следить.

Шофер был очень удивлен, но ничего не сказал и поехал дальше.

Верд нанял такси и приказал отвезти себя к своему банку. Он сошел вниз к отделению сейфов. После предъявления на контроль личной подписи его впустили. Оставшись один в маленькой кабине, он начал торопливо, скрупулезно просматривать содержимое сейфа. Драгоценности Луизы — они не были ему нужны. Акции «Дженерал Моторе» продавать — долгая история. Акции различных американских компаний — «Гудьир Тайр энд Раббер», «Дженерал Электрик» — он отодвинул в сторону. Он пробежал глазами полис на 570 тысяч долларов на имя его жены Луизы, и его бросило в дрожь. Затем из-под самого низа он вынул облигации государственного займа США. Собственно, которые он и искал. Их было на сумму пятнадцать тысяч долларов, и они могли быть в любое время реализованы. Он положил их в портфель.

Поднявшись наверх, он зашел в кабинет директора банка.

Десять минут спустя он покинул банк с аккредитивом на пятнадцать тысяч долларов в кармане. Итак, осталось пятнадцать дней, в течение которых весь мир мог быть для него и нее убежищем от смерти.

Он взял такси и отправился в бюро путешествий.

Там он дал служащему пятнадцать долларов и пообещал столько же, если он купит ему проездные билеты без указания его имени и адреса. Служащий по фамилии Брейер согласился взять их на свое имя. Верд обещал зайти за ними на следующий день.

Затем поехал в свое бюро. Там отменил все деловые встречи на сегодняшний день. Он занялся только самыми важнейшими из уже начатых дел, которые нельзя было закончить без его участия.

Ему пришлось заниматься этим весь обеденный перерыв. Около трех часов дня он окончательно обессилел и вынужден был прекратить работу.

Оставив неубранными документы, он заперся в своем кабинете и включил магнитофон. Объяснил своему партнеру причину своего отъезда, передал в его распоряжение свою долю в деле и проинформировал о состоянии всех дел.

В три пятнадцать он покинул свое бюро.

Он трижды менял такси и менял маршруты поездок, направляясь то к церкви, то к жилым домам. Действовал как преступник, старавшийся замести свои следы. Во время поездок портфель прятал под сиденье. Он ехал к Мартине, стараясь по-возможности не выдавать свою тревогу, хотя был уверен, что за ним следят.

Миссис Бахман приняла его с обычной экзальтированностью. Он знаком попросил ее приблизиться и прошептал:

— Я должен обязательно побыть наедине с Мартиной. Мне нужно сказать ей нечто очень важное. Постойте здесь внизу у лестницы и последите, чтобы нам никто не помешал.

Она кивнула. Она всегда была готова оберегать их покой.

Мартина читала книгу для слепых, слегка повернув голову в сторону. На ней было надето желтое платье, украшенное черной каймой.

— Аллен! — воскликнула она, услышав его шаги.

Ее лицо засияло.

— Моя маленькая Марти,—нежно приветствовал ее Верд.

Он обнял ее и долго держал в своих объятиях. Одним только этим дал ей понять, что не все в порядке.

— Аллен, что с тобой? — взволнованно спросила она.— Что случилось?

Она приложила его пальцы к своему лицу.

— Я должен тебя немного испугать.

Она снова села в кресло лицом к нему. Наклонившись, он приблизился, к ней так, что они могли очень тихо разговаривать.

— Ты хочешь меня оставить? Мне придется жить во мраке одинокой?

— Никогда. Нет, пока я жив. Я поклялся в этом много лет назад и верен своей клятве.

— Что же тогда?

— Это значит, что кто-то хочет отнять тебя у меня.

— Но как? Как это ему удастся?

— Для этого имеется только один путь...

— Это смерть,— вырвалось у нее почти беззвучно.

— Да, смерть.

Она прижала его лицо к своей груди, подняв ворот* ник своего платья и желая прижать его поближе к себе, словно пыталась найти защиту возле него. Дыхание ее участилось, она задрожала.

— Никогда, никогда,— повторял он, крепко обнимая ее.— Никогда, Марти.

Это было вроде разговора с ребенком.

— Даже в темноте жизнь для меня еще прекрасна, Так почему же хотят лишить меня этого немногого?

— Никогда, никогда,— все еще повторял он.

— Разве я когда-нибудь кого-то обидела?

— Не ты, а я кого-то чем-то обидел. Чем точно, я не знаю, но...

—- Кто он? — вдруг спросила она.

—- Не знаю. И полиция этого тоже не знает. Никто его не видел. Невидимый убийца, который мстит невинным...

Она немного успокоилась. Он на мгновение отстранился от нее, и Мартина услышала, как Верд вынимает пробку из бутылки.

— Выпей один глоток, а потом внимательно выслушай меня.

— Что это?

— Только небольшой глоток бренди.

Он поднес бокал к ее губам.

Теперь слушай меня хорошенько. Я буду говорить тихо, чтобы никто не мог подслушать. Подожди, я сначала запру дверь.

Подойдя к двери, он повернул ключ, затем сунул уголок своего носового платка в замочную скважину.

Потом он сел возле нее на корточки и объяснил свой план. Он говорил так тихо, что только можно было разобрать открывки отдельных фраз.

— Наш единственный шанс... Никто... Ии слова об этом... Никому, даже миссис Б...

Наконец он поцеловал ее в лоб, в глаза, потом в губы, словно желая подтвердить свои намерения.

— Это им не удастся, любимая,— с уверенностью сказал он.— Они не причинят тебе страданий. Я положу между ними и нами целый мир.

Миссис Бахман приготовила для Мартины на сегодня черное платье. Свои платья она различала по структуре ткани. Только цвета не могла определить. В этом ей помогала миссис Бахман. Мартина сама приглаживала щеткой и причесывала волосы. По привычке она делала это перед зеркалом.

Тщательно одевшись, она тотчас вышла из комнаты. Она уверенно подошла к столу с завтраком, который миссис Бахман уже приготовила для нее, и нашла свой стул.

Она как всегда непринужденно болтала со своей компаньонкой, потом та читала ей вслух газету.

Часы пробили десять. Она точно посчитала удары.

— Я бы охотно пошла погулять,— сказала она вскользь миссис Бахман, словно эта идея только что пришла ей в голову.— Я хочу подышать свежим воздухом. Мне не хочется дожидаться нашей послеобеденной прогулки.

— Ну конечно, моя милая,— с готовностью согласилась миссис Бахман.

Она бросила взгляд в окно и после краткой паузы добавила:

— Сегодня чудесный солнечный день.

— Я знаю,— отозвалась Мартина.-- Я чувствую это.

Она одна пошла в спальню, чтобы сделать необходимые приготовления. Открыв свой шкаф, она вынула шкатулку с драгоценностями. Одно кольцо она завернула в носовой платок и убрала в сумочку. Жемчужное ожерелье, которое он ей подарил, надела на шею. Воротник платья прикрыл его. Остальные драгоценности —- несколько сережек, брошки и браслет —оставила в шкатулке. Она еще нашла время написать пару строчек на листке бумаги: «Эти драгоценности для тебя, Эдит. Тщательно сохрани эту бумажку, это своего рода завещание».

Положив записку в шкатулку, она заперла ее и убрала обратно в шкаф.

Обе женщины вышли из дома и отправились на прогулку, держа друг друга под руку. Две хорошо одетые дамы, одна молодая, другая намного старше. Никто не мог бы подумать, что младшая была слепой.

— Где мы сейчас находимся?— вдруг спросила Мартина.

— Мы идем вокруг дома.

— Мне хочется, чтобы мы пошли куда-нибудь, где есть немного зелени. Прогуляемся вдоль парка. От Семнадцатой улицы по направлению к центру города.

Миссис Бахман не возражала против этого.

Вскоре Мартина опять спросила:

— Мы уже там?

И, не дожидаясь ответа, сказала:

— Конечно, мы уже там. Я чувствую, как пахнет тра-< ва и листья деревьев. Чудесный запах, не правда ли?

Миссис Бахман глубоко вдохнула воздух,

Мартина слегка понизила голос:

— Они все еще охраняют нас?

Наступила короткая пауза. Миссис Бахман оглянулась.

— Да, они идут следом. Это их обязанность.

— Да, я знаю,— коротко отозвалась Мартина и через некоторое время сказала: — Скажи мне, пожалуйста, когда мы подойдем к памятнику Лафайету.

— Мы уже близко от него.

— Мы действительно идем по направлению к городу? По той самой улице?

— Ну, конечно, моя милая,— весело ответила миссис Бахман.— К чему мне вести тебя другим путем?

— Сейчас уже есть двенадцать часов? — задала Мартина следующий вопрос.

— Будет через три минуты,— после короткой паузы ответила миссис Бахман.

— Здесь должен быть этот памятник,— сказала Мартина.

— Мы стоим сейчас прямо против него,— продолжала она.— Дорога здесь изменилась, стала ровнее. Кругом постамента все выложено плитками.

Вдруг Мартина предложила:

— Давай пройдемся вдоль бортового камня.

— Это рискованно, моя любимая. Машины проезжают так близко, что могут задеть нас.

— Ах, оставь это. Прошу тебя!

Перед этим «прошу тебя» миссис Бахман не устояла.

Они подошли к проезжей части улицы. Мартина встала на бортовой камень тротуара. Миссис Бахман была вынуждена оглянуться.

— Они предупреждают нас отойти от края,— сообщила она.

Мартина крепко сжала ей руку и сказала заговорщическим тоном:

— Давай сделаем вид, будто мы не понимаем. Они не могут принуждать нас против нашего желания, правда?

— Конечно, не могут,— робко ответила миссис Бахман.— Но почему бы нам не отойти от проезжей части?

— Я хочу кое-что попробовать,— сказала Мартина.— Когда я была маленькой девочкой, то любила ходить по бортовому камню. Протяну руки в стороны и иду вдоль улицы, стараясь сохранить равновесие и не оступиться. Это была своего рода игра в ловкость.

— Но только не здесь, Мартина.

— Нет, здесь. Я должна еще раз испытать это приятное чувство, хочу почувствовать себя ребенком. Что может со мной случиться? Видишь, я могу даже держать тебя за руку.

Вдруг они услышали позади мужской голос:

— Что вы здесь делаете?

Один из охранявших ее детективов счел нужным подойти к ним.

У миссис Бахман тотчас пробудился материнский инстинкт.

— Неужели не можете оставить ее в покое на некоторое время? — укоризненно спросила она.— Разве вы должны наблюдать за каждым ее шагом, как за преступницей?

— Отошли его,— попросила по-детски Мартина.

— Идите обратно к вашему другу,— недружелюбно посоветовала миссис Бахман.— И послушайте, наконец, оставьте нас в покое.

Резкий запах табачного дыма, который ощущала Мартина, улетучился. Она поняла, что они снова одни.

— Уже есть двенадцать? Точно двенадцать, хочу я сказать,— спросила она.

— Как маленький ребенок,— тихо проворчала миссис Бахман.— Без одной минуты двенадцать...

— До сих пор я только один раз потеряла равновесие,— торжествовала Мартина.— Я еще могу это очень хорошо делать после стольких лет. И к тому же теперь я хожу на высоких каблуках и без...

Она не закончила фразы. Она больше не произносила слова «глаза».

— У тебя рука дрожит, моя милая,— озабоченно заметила миссис Бахман.

— Это оттого, что я стараюсь сохранить равновесие. Должно быть, сейчас ровно двенадцать.

Внезапно она перевела разговор совсем на другую тему:

— Я очень вам признательна, миссис Б. Вы были для меня как мать. Всегда буду благодарна вам. Я вами очень довольна.

— Боже, защити вас! — воскликнула глубоко растроганная сентиментальная миссис Бахман.

Она на минутку отпустила руку Мартины, чтобы вынуть из сумочки носовой платок и вытереть выступившие слезы.

У бортового камня зашуршали покрышки затормозившей машины. Темная фигура вынырнула из нее, схватила Мартину за талию и подняла. Поднятая на воздух, Мартина испытала неясное чувство. Затем ее перенесли в машину и усадили на мягкое сиденье. Дверца машины захлопнулась. С секунду у нее кружилась голова, когда машина тронулась, набирая бешеную скорость. Снаружи, где-то позади них, послышался отчаянный крик миссис Бахман.

На момент в машине воцарилась тишина. Она почувствовала, как автомобиль все больше набирал скорость.

Она протянула свою дрожащую руку и прикоснулась к щеке сидящего рядом мужчины. Она ощупывала кончиками пальцев, провела ими по губам, чтобы узнать их очертания.

Губы раздвинулись и легко, почти незаметно поцеловали ее пальцы.

Она облегченно вздохнула.

— Слава Богу, это ты,— пробормотала она.— На какой-то момент я не совсем была уверена...

Гнев шефа был ужасен, хотя он, как правило, не был подвержен приступам бешенства. Он высоко поднял свой стул и с силой грохнул его об пол, так, что отломилась ножка. Затем швырнул об стену телефон.

— Какой идиот! — ревел он.— Какая безмозглая башка! Какой неописуемый дурак! Он прямым путем отправил ее на погибель! Мы так старались спасти ее жизнь, неделями подготовляли все, что было в человеческих силах, для ее защиты, а он схватил ее у нас из-под носа и на высшей скорости отправил ее на погибель! Она и одного часа не проживет без нас! У нее нет ни малейшего шанса! Бог мой, если бы только этот идиот проклятый был сейчас передо мной...

Он схватился за крышку стола с такой силой, что суставы пальцев побелели.

Он не только освободил от занимаемых должностей двух детективов ее личной охраны, которые в критический момент несли службу, но даже поставил вопрос об их полной отставке. Только благодаря вмешательству Камерона он не выгнал их с побоями.

Тогда обратил он весь свой гнев на самого Камерона.

— И вы хороши! — кричал он, обернувшись к нему.— Что вы наделали! Позволили ему выхватить из-под носа СЛЕПУЮ женщину! СЛЕПУЮ женщину среди бела дня! В двенадцать часов дня! Это у вас нет на лбу глаз! Вы должны были предупредить нас, что вам требуется собака-поводырь. Я смог бы вам это устроить.

— Вы хотите сейчас забрать у меня полицейский жетон?— почтительно осведомился Камерон.—Или я должен ждать, пока официально...

Однако и эго не остановило потока оскорбительных тирад.

— Вы не только неспособны, но вдобавок еще хотите теперь уволиться со службы. Самый удобный способ выпутаться из всей этой истории. Вы не только дурак, но вдобавок еще и трус!

— Я не предлагал вместо себя никого другого, сэр...

Шеф продолжал захлебывающимся от гнева голосом:

— Почему вы еще здесь стоите? Хотите получить от меня письменное указание? Что я должен взять вас за руку и показать, где дверь? Те двое уже имеют час и сорок пять минут форы!

Он поднял руки, сжал кулаки и ударил по столу. Эхо от удара разнеслось по коридору.

— Живо отправляйтесь в путь! Догоняйте их, куда бы они не направились! Верните их обратно! Я хочу видеть их здесь иод арестом, и притом раньше тридцать первого мая.

Как нарочно в этот момент Камерон проявил присущую ему слабость характера: свою нерешительность.

— Если они поехали поездом на запад, то я, пожалуй, еще смогу их догнать,— пробормотал он.— Но если они отплыли на пароходе на восток, то я бессилен.

Шеф вдруг бросился к вешалке и стал суетливо теребить свою униформу в поисках кобуры с пистолетом. — Да поможет мне Бог! — воскликнул он, задыхаясь.— Пусть меня посадят на электрический стул, но я убью моего сотрудника в собственном кабинете!

Камерон не стал ждать, когда он выхватит пистолет.

Они сидели в поезде, в купе первого класса. Ехали одни. Мартина потеряла всякую ориентировку. Она не могла сказать, едет она вперед или назад, хотя знала, что он посадил ее лицом по ходу поезда. Единственное, что ощущала,— это качку вагона и стук колес,

Она положила голову ему на плечо.

— Опиши мне ландшафт,— попросила она,

— Кругом все в зелени,— рассказывал он.— Места холмистые. Зелень многочисленных оттенков: иногда темнее, иногда светлее. Там, где луга освещены солнцем, они нежного светло-зеленого цвета.

— Я знаю, знаю. Я как будто вижу все это.

— Сейчас мы приближаемся к маленькому ручью. Он уже промелькнул. Воды не видно, можно только догадываться. Он как тоненькая серебристая полоска, и небо отражается в нем.

— Я помню. В моем детстве ручейки выглядели точно такими же. Они не изменились, не правда ли?

Внезапно раздался стук в дверь купе. Панический страх охватил ее, и она снова вернулась в ту черную ночь, которая окружала ее с момента потери зрения.

Он встал. Она чувствовала, что он стоит возле двери, не открывая ее. Она догадалась, что он держит в руке пистолет.

— Кто там?

— Официант, сэр. Я принес заказанную вами еду.

— Оставьте поднос перед дверью.

Пауза.

— Я поставил, сэр.

— Выходите из коридора и закройте за собой дверь. Погромче хлопните ею, чтобы я мог слышать.

— Ваша сдача, сэр. Вы должны получить обратно пятнадцать долларов.

— Оставьте сдачу себе. Но я хочу услышать, как вы закроете дверь в коридоре.

Только после того открыл он дверь.

Она проснулась. Незнакомые звуки чужого города достигли ее ушей. Она открыла глаза — это было инстинктивное движение. Мрак окружал ее.

Уличный шум, который она слышала, звучал металлически, хрупко. Должно быть, на улице холодно. По грохоту моторов и скрипу тормозов можно было сделать вывод, что окружающая местность была холмистая. Воздух был свежий, живительный. Он . возбуждал энергию, способствовал деятельности человека. Это была идеальная среда для большого города.

Этот большой город был Сан-Франциско, Итак, она познакомилась с Сан-Франциско; возможно, даже не хуже других зрячих. Прохладно, холмисто, свежо.

— Аллен? — тихо позвала она.— Аллен, ты здесь, возле меня?

Ответа не было.

Это немного испугало ее: она была одна в комнате в ,чужом городе. Но она быстро пришла в себя. Он может вернуться в любой момент, он не мог далеко уйти. Он не может так с ней поступить. Она доверяла ему.

Она нашла свой халат на спинке кровати в ногах, надела его и встала. Затем ногами поискала свои домашние туфли.

Потом начала осторожно обследовать комнату.

Натолкнувшись на дверь, она открыла ее. Снаружи слышался шум: это была входная дверь. Она быстро закрыла ее. Затем нашла дверцу шкафа и рукой нащупала рукав его пальто. Наконец она наткнулась на третью дверь: ее палец скользнул по холодному зеркальному стеклу.

Она предположила, что это должен быть душ, но не стала заходить туда. Это мало чего могло бы ей дать. Здесь все было не как дома, где она знала каждый водяной кран.

Она начала одеваться.

Повернулся ключ, и открылась входная дверь.

— Уже встала, любимая? — спросил он.

Кто-то зашел вместе с ним. Она это ясно почувствовала. Быстро отвернувшись, она повернулась к ним спиной. Он настойчиво внушал ей по-возможности никому не давать заметить, что она ничего не видит. Если посторонние люди узнают о ее слепоте, то ее гораздо легче будет найти.

— Поставьте его там наверх,— сказал он.— Спасибо. Остальное я сделаю сам.

Звякнула монета, дверь закрылась. Они были одни.

— Можешь повернуться, Марти. Он ушел.

Она подошла к нему, и он ее обнял.

— Я принес тебе кофе. Он стоит там, на маленьком столике. Идем!

Они сели. Он протянул ей чашку и сахар. Она услышала, как щелкнула зажигалка, и почувствовала запах дыма его сигареты.

— Я взял билеты,— он понизил голос,— на пароход. Нам не следует здесь долго задерживаться. Сюда ежедневно прибывают всевозможные поезда. Будет лучше, если мы покинем континент. Этот пароход выходит в море в среду утром, но я так устроил, что мы можем уже сегодня вечером, между девятью и десятью, прийти на борт. До наступления темноты мы побудем здесь, в отеле. Наши визы я заказал по телеграфу. Они только что прибыли. В течение дня сюда придет врач, чтобы сделать нам прививку от холеры. Ты не боишься этого?

— Нет, если ты будешь поблизости,— смело сказала она.

Он взял ее за руку.

— Мартина,— сказал он,— я хочу на тебе жениться, когда все это будет позади и мы будем в безопасности. На этот раз ты согласишься? Уже так много лет наша жизнь проходила даром. Луиза не будет препятствовать этому. Она не очень привязана ко мне.

— Да,— тихо ответила она.— На этот раз я тоже хочу этого. Теперь я согласна.— И затем добавила: — Если я останусь жива.

— Конечно, ты будешь жива,— быстро сказал он.— Хотя бы мне пришлось увезти тебя на самый край света. Я никогда не допущу, чтобы кто-нибудь причинил тебе вред.

Около трех часов зазвонил телефон. Они оба испугались. Он помедлил немного, затем взял трубку.

— Хелло? — спросил он, потом прислушался и вздохнул с облегчением.— Ну конечно,— сказал он и положил трубку.

— Врач сейчас придет сюда,— сообщил он ей.

Они стали ожидать, оба очень нервничали.

Когда, наконец, постучали в дверь, она сделала пару торопливых шагов, нашла кресло и упала в него, крепко ухватившись за его ручки.

— Знает он про меня? — поинтересовалась она.—Ты ему сказал?

— Должен был сказать, иначе он не пришел бы. Мы должны были прийти к нему на прием.

Дверь открылась.

— Очень жаль, что я заставил вас ждать,— раздался звучный голос.— Я перепутал этажи.

Она услышала, как Верд резко вздохнул.

— Ах... но вы не тот, кого я ждал.

— Я пришел в качестве заместителя доктора Конроя. К сожалению, он не смог освободиться. Знаете, так занят приемом пациентов! Уйма работы,

Верд промолчал.

Незнакомец, должно быть, заметил смущение на его лице. Он продолжал теперь формальным тоном:

— В отношении прививок я такой же специалист, как и доктор Конрой. Хотите взглянуть на мое врачебное удостоверение? Вот, пожалуйста.

Затем прибавил укоризненно:

— Вы знаете, мы, как правило, не делаем прививок на дому. Только при особых обстоятельствах, как в вашем случае, мы можем сделать исключение.

— Я знаю и ценю это,— ответил Верд, переводя разговор на другую тему.— Прошу вас перейти к делу, доктор.

Дверь закрылась. Было слышно, как кто-то сел в кожаное кресло.

— Это дама, о которой идет речь?

Она еще сильнее вцепилась в ручки кресла.

— Да, доктор. Это моя жена.

— Добрый день,— приветствовала она его и взглянула в ту сторону, откуда доносился его голос.

— Могу ли я где-нибудь помыть руки? — спросил врач.

Верд показал ему ванную, затем подошел к Мартине. Он положил ей руку на плечо и прижал к себе, словно хотел придать ей мужества.

— Все хорошо,— прошептала она.— Я не боюсь. Действительно не боюсь.

Врач вернулся из ванной. Верд отошел от нее.

— Я хочу, чтобы вы сначала сделали прививку мне, доктор.

Он обнажил свою руку.

— Как вам угодно,— ответил врач.— Лично я считаю, что мы не должны заставлять ждать вашу жену.

Она не знала, сделал ли Верд какой-либо жест или же кивнул в знак согласия, но только почувствовала, что оба мужчины оказались возле нее.

— Дай мне руку, любимая,— тихо проговорил Верд.

Рукав ее платья был засучен, она ощутила прикосновение к коже холодной влажной ваты, затем непродолжительную колющую боль. Потом снова прикоснулась холодная влажная вата.

— Прижмите ее плотно на минуту,— попросил врач.

Теперь наступила очередь Верда. Она услышала, как он приглушенно вскрикнул.

— Ваша жена держалась более мужественно,— заметил врач.

Она улыбнулась.

— Вот и ваша прививка. Можете отправляться на борт.

Дверь захлопнулась — врач ушел.

Когда прошло минуты две, почему-то страх охватил ее.

Он присел на ручку ее кресла.

— Как ты себя чувствуешь? Ты ощущаешь что-нибудь?

Она не ответила, словно не поняла этих вопросов.

Он схватил ее за руку.

— Мартина! — встревоженно воскликнул он.— Что с тобой? Твоя рука холодна как лед.

Он вскочил и встал как вкопанный, продолжая сжимать ее руку. Холодный пот выступил у него на лбу. Ужасная мысль промелькнула у него.

— Твоя рука такая же холодная,— возразила она.— Я чувствую это.

— Ты подумала о том же, Мартина?

— Я боюсь,— тихо сказала она, всеми силами стараясь не потерять самообладания.— Что это... что это...

— Я тоже этого опасаюсь,— признался он.

Они были на пароходе в открытом море. В океане, который разделял два континента. Воздух имел соленый запах. Время от времени вода плескалась об иллюминаторы. Равномерное покачивание корабля успокаивало и утешало.

Аллен все время был возле нее, редко оставляя ее одну. Каждая миля, которую проходил корабль, приближала безопасность, и Мартина стала мало-помалу увереннее. В один прекрасный день она перестала опасаться.

Они не шли ни на какой риск. Хотя злой рок перестал висеть над ними, хотя этот маленький плавучий мирок был отрезан от других миров и ни один человек не мог ее настичь, они не стали ничем рисковать. Они весь путь проделывали наедине и всеми силами старались не уменьшить ее шансов на спасение из-за какого-нибудь легкомысленного поступка.

Дверь каюты запиралась на всю ночь; она спала в дальней комнатке, а он в ближней к двери на откидной кровати. Около девяти утра раздавался стук в дверь — стюард ставил поднос перед их дверью, В каюту он не входил.

Около одиннадцати снова стучали. На этот раз стучала стюардесса, которая приходила убирать каюту. Она была единственной персоной, которой разрешалось посещать каюту. Но и она не видела Мартину. Лишь по некоторым предметам, находящимся здесь, могла догадаться, что он путешествует вместе с женщиной. Но она не могла описать наружности этой женщины и, конечно, не знала, что та слепая. Никто на всем корабле не знал этого. Он привез ее сюда в темноте, и после этого никто не видел ее лица.

Ей так и не удалось убедить его оставить ее хоть раз ненадолго одну в каюте и выйти на палубу немного подышать свежим воздухом.

— Нет,— наотрез отказывался он,— Нет, пока не минет определенная дата.

Она знала, что он не назовет ей эту дату.

В Сан-Франциско он купил портативный радиоприемник. Это помогало коротать им время.

Погода стала теплее, они прибыли в Гонолулу. Когда она проснулась, на корабле стояла тишина. Она заметила отсутствие равномерного покачивания. На сходнях корабля шла интенсивная жизнь. Было слышно, как пассажиры ходят по борту и носят багаж. Затем опять все стихло. Наступила полная тишина. Казалось, снаружи все вымерло.

Они были оба возбуждены, нервничали больше, чем когда находились в открытом море. Здесь, в порту, корабль был окружен опасностью. Она могла прийти к ним с пирса, соединявшего корабль с берегом, и войти к ним по сходням.

Наконец он не выдержал.

— Я беспокоюсь,— признался он.— Я быстренько схожу посмотреть. Не бойся, я скоро вернусь.

Он запер за собой дверь и вынул ключ.

Очень скоро она услышала, что он возвращается, и поняла, что произошла какая-то неприятность.

— Что случилось? — испуганно спросила она.

— Гавайская полиция,— прошептал он.— Она явилась на борт и ищет тебя в каждой каюте. Камерон поднял на берегу тревогу.

— Что же нам делать? Мы попали в ловушку. Куда мне спрятаться?

— На это уже нет времени. Мы оба записаны в список пассажиров, они найдут нас в любом случае.

Нервничая, он провел рукой по волосам,

— Они уже в конце коридора. Стюард мне все pacсказал. Я случайно встретил его за дверью.

— Как только они увидят меня, они могут..,

— Нет,— возразил он.— Они не имеют твоего описания, даже не знают в каком платье ты прибыла. Очевидно, Камерон не придавал этому значения. Им известно только самое главное: они ищут мужчину, который путешествует в сопровождении слепой женщины.

Он нервно скрестил руки.

— Они должны тебя увидеть, однако могут не заметить, что ты слепая, Мартина.

Она вдруг встала, приняв решение.

— Хорошо, тогда они не должны заметить этого.

— Как тебе удастся это сделать? — с сомнением спросил он.

— Для тебя...— ответила она,— для тебя я готова на все. Быстро. Ты должен мне помочь. Ты видел их в лицо? Ты должен сообщить мне некоторые детали.

— Стюард показал мне их, когда они входили в чью-то каюту.

— Хорошо. Прежде всего скажи, сколько их?

— Это двое в штатском в сопровождении двух полицейских в форме. Полицейские ожидают у дверей кают,

— Как выглядят эти штатские?

— Один гаваец, брюнет, коренастый, маленького роста. Другой американец, стройный высокий блондин. Мне бросалась в глаза его воспаленная кожа. Он, видимо, получил солнечный ожог.

Она торопливо продолжала спрашивать:

— Их голоса, быстро. Я должна их различать.

— У американца низкий голос, бас. Другой имеет более высокий голос, вроде фальцета.

— Ну, еще быстро об их одежде!

— Гаваец одет во все белое. Безупречно чистенький. Другой одет в коричневый, изрядно помятый костюм. Он, кажется, сильно вспотел.

— Он вытирает пот с лица носовым платком?

— Да. Но прежде всего шею.

— Откашляйся, когда он будет это делать. Только один раз, не больше. Как выглядят их галстуки?

— На гавайце кричащий зеленый. Какой на американце, я не запомнил.

— Они курят? И что?

— Маленький не курил. Янки выбивал свою трубку, когда входил в каюту. Он сунул ее в нагрудный карман.

—- Ее черенок торчит из кармана?

— Да.

За дверью послышались голоса.

— Поможет ли тебе все это?

— Испытаю свои возможности,— ответила она.— Иди, помоги мне. Положи всю мою косметику на туалетный столик. Да ту, которую я не употребляю,

— Что ты собираешься делать?

— Я хочу подкраситься. Это заставит меня сидеть и сконцентрировать свой взгляд на одной точке, На зеркале.

В дверь постучали.

— А ты в самом деле сумеешь обращаться с косметикой? Ты ничего не перепутаешь? Не допустишь фальши?

— Я знаю на память все банки и карандаши. Кроме того, все равно мужчины не обращают особого внимания на такие дела.

Постучали вторично, на этот раз настойчиво.

— Не бойся, любимый. Я не покину тебя.

Затем она вдруг крикнула измененным голосом:

— Любимый! Кто-то стучится в дверь! Открой, пожалуйста!

Дверь открылась. Она глубоко вздохнула, обратила свой взор в непроглядную тьму, которую представляло для нее зеркало, и начала тщательно подкрашивать губы.

— Мистер Брейер?— спросил высокий мужской голос.

— Да?

— Очень жаль, что мы вам помешали. Мы из полиции Гонолулу. Проверяем всех пассажиров.

— Входите,— сказал Аллен.

Дверь закрылась, послышались шаги,

— Пожалуйста, садитесь.

Два стула были передвинуты.

Низкий голос донесся со второго стула:

— Вы мистер и миссис Брейер?

— Да.

— Вы вошли на борт в Сан-Франциско?

— Да.

— Куда направляетесь?

— Сначала в Йокохаму. Оттуда хотели...

Вдруг наступила тишина. Они уставились на нее. Она начала подкрашивать себе ресницы.

— Сигареты? — предложил Аллен.

Она не дала им ответить,

— Но, любимый, зачем же ты предлагаешь сигареты курящему трубку?

Аллен удивленно поднял брови.

— Откуда ты знаешь...

— Я вижу мундштук его трубки в грудном кармане.

И продолжала беспечно, будто действительно видела американца в зеркале:

— Вы, вероятно, недавно сюда прибыли, не так ли? Ваша кожа, кажется, еще не привыкла к здешнему солнцу. Жара здесь почти невыносимая,

Аллен тихо откашлялся.

— Видите, вашему коллеге не приходится вытирать шею. Вы должны так же, как он, носить белое. И какой же яркий галстук он носит! Я говорю, так всегда: яркое солнце — яркие галстуки.

Она услышала, как оба мужчины вдруг встали.

— Пойдем,— пробормотал гаваец.— Мы только потеряем здесь время.

Аллен проводил их до двери.

— Вы ищите кого-нибудь конкретно? — спросил он их.

— Да. Одну слепую женщину. Нам поручено задержать ее. Для ее же собственной безопасности.

Она услышала, как оба мужчины ушли.

Аллен захлопал в ладоши.

— Ты сыграла великолепную комедию, любимая,— восторженно похвалил он ее.

Немного позже для полной уверенности он вышел ненадолго на разведку.

— Они отбыли,— сообщил он, вернувшись.— Пятьдесят минут назад они сошли на берег.— Затем добавил: — Они оставили одного полицейского на борту. Я встретился с ним, когда возвращался. Он стоит на посту в конце коридора. Поразительно.

В пять часов вечера пароход двинулся в ход. Мартина снова услышала приглушенный шум машин. Началось равномерное покачивание, подул свежий бриз.

Когда Аллен позже снова вышел на палубу, полицейский исчез.

Была полночь. Море было гладкое, как зеркало.

Они сидели в полутьме рядом и держались за руки. Они ждали напряженно, неподвижно, затаив дыхание.

Они погасили в каюте все лампочки. Только свет луны, проникавший через иллюминатор, скудно освещал помещение.

— Сколько времени?— со страхом поинтересовалась она.

— Одиннадцать часов пятьдесят восемь минут. Имей еще немного терпения.

— А теперь?

— Еще не совсем. Одиннадцать пятьдесят девять. Осталась всего одна минута. Не волнуйся.

Их сердца бились в такт с часами.

Он отпустил ее руку и поднес к глазам светящийся циферблат.

— А теперь? — спросила она,

— Да, теперь.

Сначала он говорил совсем тихо, потом громче, а под конец громко воскликнул:

— Теперь, теперь, ТЕПЕРЬ!

Они оба вскочили.

— Двенадцать часов! Полночь! Первое июня! Срок истек. Он пропустил время. Марти, Марти, ты слышишь? Мы в безопасности! Мы выиграли! Выиграли!

Он обошел обе комнатки каюты, включил везде лампочки. Каюта осветилась ярким светом.

Они обнялись и поцеловались. Он достал кубик льда, который тайком припас для этого момента, на тот случай, если она доживет. Они снова поцеловались. Он открыл бутылку шампанского и наполнил два бокала. Она улыбнулась и подняла бокал за здоровье. Потом снова улыбнулась и еще раз поцеловала его.

— За нашу жизнь!

— За нашу прекрасную жизнь!

Он снова наполнил бокалы. Она тихо заплакала. От радости, от счастья.

— Мы живем! Мы празднуем вдвоем, в полной тишине! Мы празднуем нашу жизнь!

Она протянула к нему руки:

— Потанцуй со мной, любимый!

Со следующего дня началась эта жизнь. Казалось, весь мир принадлежит им одним. Больше не надо запирать дверей, не надо паролей, шепота и всяких предосторожностей. Они были целый день на палубе, с восхода солнца до позднего вечера. Только обедали в столовой. Ома, как и все женщины, надела темные солнечные очки. Никто не мог догадаться, что она слепая.

Лишь с наступлением сумерек вернулась она к себе в каюту переодеться к ужину. Капитан предложил ей сесть за своим столом. По этому случаю Аллен купил ей вечернее платье в корабельном магазине.

Она радовалась как ребенок. Положила коробку с платьем к себе на кровать и крепко прижала к себе. Она не хотела открыть ее при Аллене, а пожелала предстать перед ним уже совсем одетая.

— Я выпью в баре один мартини, пока ты переодеваешься. Тебя это устраивает?

— Примерно через полчаса я буду готова. Тогда ты можешь прийти.

Он нежно поцеловал ее. Она ждала, когда он уйдет. Она услышала, как он повернул ключ в замке. «Вероятно, по привычке»,— подумала она. Правда, в этом уже нет необходимости, но лишняя предосторожность не помешает.

Она начала свои приготовления. Вынула новое платье из коробки н осторожно разложила его на кровати. Наверное, он преподнесет ей цветы. Она знала, что на корабле продают цветы. Вероятно, гардении, орхидеи, которые она сможет приколоть.

Она сменила белье, привела в порядок волосы. Затем примерила платье, без труда застегнув молнию. Платье было глубоко декольтировано. Она должна чем-то прикрыть плечи. Возможно, к ночи на палубе будет холодно.

Жаль, что у нее нет с собой палантина. Тогда вдруг ей пришла в голову мысль.

Она нащупала дверцу шкафа, коснувшись пальцами холодной гладкой поверхности зеркала. Затем ее пальцы скользнули вниз в поисках ручки. Открыв шкаф, она полезла туда и стала перебирать одежду, пока не нашла того, что искала. Маленький шелковый жакет-болеро.

Она вынула вешалку, сняла с нее жакет и свободную, вешалку снова убрала в шкаф.

Потом закрыла зеркальную дверцу. Замок не защелкнулся, дверца была только прикрыта, но она не обратила на это внимания.

Она надела жакет, подергала полы, как это делают другие женщины перед зеркалом. Видимо, она была довольна.

Потом села за туалетный столик, нашла маленький флакон духов и чуть подушилась. Как забавно было готовиться к ужину! Теперь она будет жить, как все другие люди. Без опасений, не прячась. Она будет есть за капитанским столом, пить вино, смеяться и шутить. Позже она будет танцевать и, может быть, немного постоит у поручней и подышит прохладным ночным воздухом. И все это без страха, без ужаса.

Вешалка, которую она недавно повесила в шкаф, сорвалась с перекладины и упала, ударившись о дверцу шкафа. Вероятно, она неправильно ее повесила. Или она сильно раскачалась и поэтому упала. Она не придала этому значения и даже не обернулась.

Она раздумывала, стоит ли подкрасить губы, и решила это сделать ради праздничного дня. Умелой рукой обвела она контуры своих губ.

Затем встала. Она была готова и стала ждать прихода Аллена.

Пока она ожидала его, снова упала вешалка. Она подошла к шкафу, чтобы поднять ее и повесить на место.

Дверца шкафа была открыта настежь.

Странно...

Она отчетливо помнила, что закрыла ее. Кроме того, она помнила, что замок не защелкнулся, видимо, она закрыла дверцу недостаточно плотно. Но дверца была все же закрыта.

Сердце ее сжалось, безумный страх охватил ее. Она ощупью добралась до туалетного столика и бессильно упала на стул.

Лишь одна мысль овладела ею: НЕКТО... ОН... БЫЛ ЗДЕСЬ. В одной комнате с ней! Он не сейчас вошел сюда, он был здесь с самого начала, все время был здесь. Сперва забрался в шкаф... а теперь... теперь где-то здесь, в каюте.

Но где? В углу? В ванной? Где он?

Губы ее начали дрожать.

«Аллен,— беззвучно шептала она.— Ох, Аллен».

Если бы ей удалось достигнуть двери, которая выходила в коридор... Возможно, Аллен вдруг придет... откроет... она будет спасена.

Она напряженно прислушалась. Никакого шума, никакого разговора, ничего.

Она не сможет долго переносить неизвестность, этого испытания нервов ужасом. Она должна знать, где он находится.

ОНА ДОЛЖНА ЕГО НАЙТИ!

Расставив широко руки, она начала двигаться вдоль стены, касаясь ее одной рукой, Осторожно и очень медленно.

Слезы покатились по ее щекам. Снова и снова шептала она одни и те же слова:

— Аллен... Ох, Аллен...

Ни одного крика не вырвалось у нее. Горло словно было стянуто. Она не смогла бы даже крикнуть, если бы он ее...

Странным образом чувствовала они, что была при смерти. Уже сейчас, прежде чем он ее схватит. Ужасное предчувствие непостижимого парализовало ее, она заранее ощущала смерть..

Она ощупывала дальше. Здесь — комод с бельем Аллена, а теперь.. Ее рука ощутила пустоту, плывет,  плывет... Она чувствовала себя, как утопающая, которая не может достигнуть берега.

Опять стена. Поблизости дол лена быть ванная. Ее осенила мысль: если она достигнет ванной, то, ножал\щ, будем там в безопасности

Легкое движение воздуха коснулось ее лица. Дверь ванной закрылась. Поздно. Ее надежды не сбылись. В замке звякнул ключ и был вытащен.  Ее рука наткнулась на ручку двери. Она была влажная и теплая. Он до нее держался за ручки

— Ох, Аллен... Аллен...— беззвучно шептала она.

Она протянула вперед руки. Теперь он должен быть совсем близко. В одном-двух шагах от нее.

Она делала шаг за шагом от стены по направлению к кровати.

Чужие руки коснулись ее. Сначала слегка, почта нежно, Притянули ее ближе, схватили сильнее, притянули еще ближе. Увлекли ее на кровать.

Удивительно, но она больше не чувствовала страха и боли. Она не защищалась, безвольно дала делать с собой, что угодно. Жизнь уже покинула ее.

Потускнели ее слепые таз а. Она знала, что Аллен придет слишком поздно. Это была ее последняя мысль, прежде чем она погрузилась в безвозвратную тьму.

Его отчаянные крики затихли только после того, как корабельный врач сделал ему укол сильнодействующего успокоительного. Он взял врача за руку и привлек к себе.

Растерянный, он прошептал:

— Но ведь мне говорили Камерон и детектив из ее личной охраны,—-они уверяли меня, что критическая дата —это тридцать первое мая. Что убийство может произойти только тридцать первого мая, а этот день ис-

тек вчера в полночь. Поэтому сегодня я уже больше не присматривал за ней. Почему же меня обманули?

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите,— ответил дружеским тоном бородатый корабельный врач.— Я знаю, что вчера было тридцать первое мая, весь день, от полуночи до полуночи. Но сегодня тоже тридцать первое мая, опять же до полуночи. Видите ли, в то время, пока мы шли на запад, мы пересекли международную границу времени и выиграли целые сутки. Это произошло как раз вчера, тридцать первого мая, вследствие чего этот день длится для нас 48 часов. Вам никто об этом не сказал? Вы не знали?

Камерон чувствовал себя прескверно. Он отлично помнил, как в последний раз разбушевался его шеф.

Потребовалось некоторое время, чтобы он набрался храбрости, Наконец постучал.

Никакого ответа.

Знал ли шеф, что Камерон хочет сделать доклад, слышал ли он стук в дверь, догадывался ли, кто стоит за дверью, но, так или иначе, ответа не было.

Камерон постучал вторично и подождал. Опять никакого ответа.

Наконец Камерой открыл дверь. Шеф не взглянул на него и продолжал изучать лежащие перед ним доклады.

Камерон вошел и откашлялся, приблизился к его письменному столу. Никакой реакции.

— Шеф,— заговорил Камерон.— Я хочу сделать вам сообщение.

Никакого ответа.

— Шеф,— вы должны меня выслушать.

Шеф с рассеянным видом отогнал муху, которая села на акты.

— Ошибку сделал не только я, шеф. Полицейские Гонолулу тоже виноваты, Я был в Сан-Франциско, когда это случилось. Я был ни при чем. Только лишь позднее я получил телеграмму из Гонолулу, Двое криминальных работников и один полицейский в форме в девять утра вошли на борт, чтобы найти ее. Через пятнадцать или двадцать минут появился второй полицейский, который ' присоединился к ним.

Они не задержали его и не задали ему никаких вопросов. Полагали, что это произошло из-за полицейской рутины. Когда криминальные работники покинули борт, с ними ушел только один полицейский. Второй остался на борту и у всех на виду встал на пост. Никто не нашел в этом ничего необычного. Он делал это совершенно открыто. Никто не видел, как он сошел с борта, по когда корабль отплыл, то он внезапно исчез. Все думали, что он сошел на берег.

Шеф, казалось, ничего не слышал. Он подписывал какие-то акты, затем позвонил по телефону и снова вернулся к своей работе.

— В Гонолулу, кроме того, был нанят новый помощник судового повара. Потом я сам зто проверил. Его совершенно законно можно было принять за подставное лицо. Но тут вышла такая история — один член команды сообщил мне, что вдруг возле него стал работать кто-то другой. Не тот, который был вновь нанят. Но никто не сообщил об этом, никто не заинтересовался. В списке стояло имя помощника-юнги, и был человек, отзывавшийся на это имя. Им этого было достаточно. В Йокохаме он сошел с корабля, и было уже поздно производить расследование. Шеф, на этом корабле произошло второе убийство, а где-то между Гонолулу и международной границей времени была выброшена за борт полицейская форма. Я знаю, что этот случай тоже пойдет на мой счет, но все, что я могу сказать в свое оправдание...

Камерон оперся обеими руками о письменный стол:

— Шеф, скажите же что-нибудь! Выгоните меня вон, если хотите, но не заставляйте меня стоять здесь, как пень...

— Харкнес! — крикнул шеф пронзительным голосом.— С каких эго пор вы разрешаете приходить сюда посторонним людям? Ведь вы находитесь в полицейском участке, а не на ярмарке. Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы меня оставили в покое. У меня куча незаконченных дел, и я хочу видеть здесь только работников моего участка.

Камерон смущенно опустил глаза.

— Вы слышали, что сейчас сказал шеф? — с сожалением отозвался Харкнес,

— Хорошо, но я еще вернусь,—упрямо пробормотал Камерон, повернулся на каблуках и вышел.

Письмо Гаррисона Камерону с почтовым штемпелем Тулсы. Первоначально адресовано Камерону на службу, переслано в Сан-Франциско, оттуда в Гонолулу, обратно отправлено в Сан-Франциско, оттуда снова на место работы Камерона и наконец переадресовано на его домашний адрес с собственноручной пометкой шефа: «Неправильный адрес».

«...К сожалению, ничем больше не мог вам помочь, хотя вы допрашивали меня целый вечер. Перехожу к делу.

Когда я с женой вчера вечером возвращался на машине домой, то один пьяница бросил перед нашей машиной бутылку из-под виски. Я не смог достаточно быстро затормозить и в результате пропорол шину.

Мы изрядно испугались, как вы можете себе представить, и моя жена вышла из себя. „Такие люди прямо общественно опасны. Взять и бросить просто так бутылку! Только представь себе, что она может попасть кому-нибудь по голове! Эта выходка может стоить человеку жизни".

Услышав эти слова, я сразу вспомнил и сказал жене следующее: „Один мой знакомый имел привычку бросать бутылки с самолета". И я сообщил ей о Стрикленде, который часто это делал во время наших совместных экскурсионных полетов. И пока я это рассказывал, мне внезапно пришла в голову мысль, что, может быть, эта информация пригодится вам. Возможно, именно это вы так долго и тщетно пытались узнать у меня.

Боюсь только, что мое сообщение слишком запоздало и вас уже больше не интересует. Во всяком случае, это дело не доставило для меня труда и я не откладывая написал вам.

В уверенности, что вы получите это письмо...»

Телеграмма Камерона Гаррисону:

«Информация все еще имеет большую важность. Прошу срочно ответить на следующие вопросы:

1. Дата, когда происходил указанный полет. Было ли это 31 мая?

2. Маршрут полета.

3. В какое время стартовала машина с аэродрома?

4. В какое время была выброшена бутылка?

5. Можете ли вы попутно дать данные о скорости самолета?

Телеграмма Гаррисона Камерону:

«Дату удалось установить вполне надежно. Это был день памяти павших в войнах. Он напивался чаще в праздничные дни,

2. Место назначения — озеро „Звезда лесов" близ канадской границы.

3. Время вылета 18 часов, как всегда.

4. Точных сведений дать не могу. Вскоре после наступления сумерек.

5. Машина была старой конструкции. Скорость около 160 километров в час. Могу ошибиться».

Все дальнейшее было вопросом десяти минут. На карче Соединенных Штагов он провел карандашом линию маршрута, полета. Расчет времени не представлял трудностей. Вскоре он нашел на карте пункт, где мог произойти несчастный случай. Вычисленное место точно совпало с положением города на карте.

Наконец он узнал ГДЕ. Наконец знал он, где нужно производить дальнейшие розыски.

Старая дама сидела в кресле-качалке у окна а смотрела вдаль неподвижным взглядом. Одной рукой она отодвинула в сторону кружевную занавеску, ту самую занавеску, которую можно было увидеть на пожелтевшей, выцветшей фотографии, которая годами где-то хранилась.

— Она умерла,— сказала она.— Выло ли это вчера? Было ли это много лет назад? Я уже этого не знаю. Я потеряла всякое представление о времени с тех пор, как осталась одна. С тех пор, как ее больше нет со мной.

Да, был тогда один юноша. Юноша, который ее любил. Она знала только его одного. Это был ее возлюбленный. Да, она хотела выйти за него замуж.— Она обернулась.— Но потом она умерла.

Она слегка качнулась в своем кресле и снова уставилась вдаль.

— Они встречались каждый вечер около восьми внизу на площади возле драгстера. И когда один раз я не отпустила ее, он пришел сюда. Он стоял под окном и свистел ей. Тогда она открыла окно и беседовала с ним. Так они увиделись, несмотря ни на что. Примерно год назад произошло нечто удивительное. Вечером я снова услышала его свист внизу под окном, как раньше. Я встала и увидела его, стоящего в лунном свете под ее окном, как тогда, много лет назад. Я очень хотела спать, уже засыпала, поэтому закрыла окно. Долго ли он ожидал там, внизу, я не знаю.— Она снова обернулась.— Я также не знаю, какая это была любовь. Такая большая, такая непостижимая, непонятная. Не знаю, каким образом она одолела ее. Такую простую девушку, как Дороти. Такого заурядного юношу, как этот Джонни.

Камерон стоял и молчал, не зная, что сказать. «Как могло все это так хорошо начаться и так плохо кончиться?»— думал он про себя.

Она опять уставилась вдаль, эта старая дама в кресле-качалке. 

 Глава 7 Заключение

Убогая комнатка в типичном отеле маленького города.

Молодая девушка сидит за туалетным столиком, голова ее покрыта - Возле нее лежит всякая косметика. Пожилой мужчина, шатен, с сильными стеклами в очках, в белом халате, обрабатывает ее лицо кремом и пудрой. Рядом на небольшой подставке висит парик.

К зеркалу перед ней прислонена выцветшая фотография. Здесь снята молодая девушка, стоящая на террасе загородного дома и улыбающаяся, освещенная солнцем

Возле туалетного столика — такая же фотография, но сильно увеличенная. На ней — только лицо девушки.

С краю фото заметки карандашом:

«Пробор волос слева. Длина волос 34 см.

Глаза карие, тремя нюансами темнее волос каштанового цвета.

Три-четыре маленькие веснушки на щеках возле глаз,

Ресницы не подкрашены.

Щеки не нарумянены.

Губы не накрашены.

Песочного цвета пальто с металлическими пуговицами.

Голубой галстук.

Голова не покрыта.

Низкие каблуки».

Мужчина работает с окрашенным пластилином, что-то приклеивает к ее щекам, чуть снимает с ее подбородка.

— Повернитесь немного налево... Теперь в другую сторону... Посмотрите вниз. А теперь снова вниз.

Он удовлетворенно кивнул. Осталось заняться волосами. Сняв осторожно тюрбан, он надел на нее парик.

Затем еще раз сравнил свою работу с фотографией.

Модель встала. Гример взял голубую косынку и по» вязал шею девушки. Снова сравнил ее с фото, на этот раз с маленьким оригиналом. Снял с вешалки пальто песочного цвета, надел на нее.

На фото одна металлическая пуговица была не застегнута.

— Расстегните эту пуговицу,—попросил он ее.—Она никогда не застегивала ее. Об этом можно судить по фото.

Затем он подошел к двери и что-то сказал. В комнату вошла старая дряхлая дама в сопровождении мужчины.

— Готово? — спросил мужчина.

— Готово,—ответил гример.— Я сделал свою работу.

Девушка медленно повернулась.

Старая дама тихо вскрикнула, закрыв рот рукой:

— Дороти!

В поисках опоры она повернулась к мужчине, который сопровождал ее:

— Это моя Дороти...

Она начала всхлипывать:

— Что вы с ней сделали? Почему вы сюда привели ее?

Мужчина, стоящий возле нее, успокаивающе похлопал ее по плечу.

— Спасибо, этого достаточно. Это все, что мы могли желать. Я знаю, что это немного бессердечно, но у нас не было иной возможности. Если она даже вас смогла обмануть., то с ним это наверняка должно удастся, тем более при его...

Мужчина, который говорил это, был Камерон.

Старая дама направилась к выходу, плача и ежеминутно оборачиваясь.

— Вы проделали замечательную работу,— поблагодарил Камерон гримера.

— Первый раз в жизни я работаю для полиции. Надеюсь, что помогу вам и в будущем.

На это надеялся и Камерон. Либо она в совершенстве сыграет свою роль, либо ее постигнет участь Дороти и других женщин.

Гример удалился. Камерон остался наедине со своей моделью. Он протянул ей пистолет 22-го калибра. Она вложила его в свою сумочку и укрепила там специально сконструированным зажимом, Он находился в боевой готовности, и она могла стрелять, не вынимая его из сумочки.

— Вы готовы?

— Так точно, инспектор.

Они выключили свет и немного подождали в темноте. Он поднял жалюзи на окне.

На противоположной стороне площади светилась неоновыми буквами вывеска: «ДРАГСТЕР ГРИТИСА».

С этих пор каждый вечер возле драгстера стояла девушка и ожидала свидания с молодым человеком. Она стояла у маленькой ниши возле освещенной витрины с парфюмерией и мылом.

Люди проходили мимо нее, как и тогда, задолго до этого.

Некоторые, особенно молодые люди, идущие без девушек, обращали на нее внимание, останавливались и заговаривали с ней.

Тогда она опускала взор и открывала сумочку. Там, где обычно находится карманное зеркальце, была положена картинка. Рисунок карандашом. Мастерски выполненный рисунок художника на основании описания внешности.

— У него добродушные глаза. Помнится мне, орехового цвета, с открытым взглядом,— сообщила Рыжуха.

Однажды она провела с ним вечер.

— У него маленький рот с плотно сжатыми губами. Из-за этого огорченное выражение лица,— показал Билл Моррисей, который однажды с ним подрался.

— Нос у него маленький, немного вздернутый,— сообщила служанка о Джеке Мунсоне.

Девушка опускала глаза, и снова поднимала их, и опять опускала. Видно было, что она владеет искусством флирта.

Легким' движением руки она поправила галстук. Некто находившийся среди толпившихся людей зорко наблюдал за ней. Он понял этот жест, он означал: «Нет, не тот». Если бы она подтянула галстук, это означало бы: «Да, это он». Тогда отовсюду могли появиться мужчины с пистолетами наготове. Предполагалась борьба, возможно со смертельным исходом.

Было поздно. Постепенно на площади зажигались огни. Люди расходились, площадь пустела.

На противоположной стороне площади вспыхнул огонек, затем тотчас погас. Кто-то закурил сигарету. И, словно по определенному сигналу, девушка повернулась и исчезла а темноте. Одновременно и тот незнакомец задолго скрылся в темноте.

Каждый вечер бесчисленное количество людей бывало до на площади. Торопящиеся, праздношатающиеся, деловые, веселые и печальные люди. Жители этого города.

Однажды вечером на землю упал скомканный листок бумаги. Кто-то незаметно обронил его. Он лежал у ее ног. Кончиком туфельки она подвинула его ближе к себе. Посмотрела, а потом нагнулась и подняла его.

Загораживая бумажку сумочкой, она развернула ее,: Стали видны написанные от руки строчки. Поспешно нацарапанные. Это было послание к умершей.

«Дороти!

Я опять увидел тебя прошлой ночью. И так уже давно. Три вечера подряд. Я совсем не хотел заставлять тебя ждать, но я оказался в затруднительном положения, Что-то предостерегло меня, и я не решился к тебе обратиться Нам не следует здесь с тобой разговаривать. Здесь просто слишком много людей и слишком много света. За мной следят. Приходи туда, где темнее, где не так много людей, я хочу с тобой поговорить. Если кто-нибудь будет возле тебя, то я к тебе не подойду.

Джонни».

Некоторое время она стояла в нерешительности, прислонившись к витрине драгстера, но быстро овладела собой.

Она взялась за свой галстук и затянула его потуже, словно замерзла. Потом подтянула еще туже. Человек, который наблюдал за ней, точно знал, что означает этот жест.

Затем она медленно пошла,, очень медленно, не оборачиваясь. Сначала ее путь лежал сквозь толпу людей, Но когда площадь осталась позади, люди попадались все реже. Все меньше становилось уличных фонарей. Наконец кончилась улица и началась проселочная дорога.

Медленно шла она дальше, ожидая преследования, Ожидая с дрожью, что чья-то рука ляжет ей на плечо. Но тщетно, кругом была мертвая тишина.

Тени вокруг нее непомерно вырастали. Тьма все сгущалась.

Она продолжала идти, ни разу не оглянувшись.

Направо от нее начался луг. Она приостановилась, помедлила, затем направилась в сторону луга, Вдали просачивался лунный свет,.

Трава становилась все выше. Теперь уже доходила ей до колен. Она с трудом шла дальше, не оглядываясь и почти парализованная от страха.

Почти на середине луга она остановилась и впервые посмотрела на дорогу, по которой пришла.

Черная точка приближалась к ней издалека. Маленькая черная точка. Она появилась из тьмы и уверенно продвигалась по освещенной лунной траве, по тому же пути.

Она почувствовала внезапное желание бежать, но подавила его сильнейшим напряжением воли.

— Боже мой,— тихо простонала она.

Знал ли он, что она только копня его утраченной любви? Угадал ли он это и поэтому заманил ее сюда, на чистое поле, подальше от людей? Может быть, это была охота на самого охотника?

Не сделала ли она какой-либо ложный шаг, не применила ли ложную тактику? Но как бы то ни было, она уже не могла пойти вспять, не могла свести на нет все труды предшествовавших недель и месяцев.

Нечто черное, приближавшееся к ней, увеличивалось в размерах. Стали вырисовываться очертания. Голова, плечи,'руки. Луна осветила его лицо. Мужчина? Нет, смерть, принявшая человеческий облик.

Он был уже метрах в двух от нее. Он подходил все ближе и ближе. Его лицо выражало радость и печаль одновременно. И что всего страшнее: он выглядел как молодой юноша, с лишенным волос лицом, невинный во всем своем облике.

Она заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Дороти,— тихо проговорил он.

— Джонни,— прошептала она.

Его голос звучал ломко, подавленный болью.

— Моя девушка... моя девушка ожидала меня.

Она застыла, когда он заключил ее в свои объятия.

Его голос стал нежнее.

— Моя девушка, моя девушка,— повторял он все снова и снова.— Она ждала меня. Она ждала меня.

Он застыл неподвижно. Обнял и положил голову ей на плечо. Словно отдыхал или обрел спокойствие.

Затем начал ее целовать.

Кое-где чуть зашелестела трава. Что-то хрустнуло, вероятно ветка дерева. Затем снова наступила тишина. На всем лугу, освещенном лунным светом, царила тишина.

Вдруг сработал инстинкт,

Он разжал объятия, его рука скользнула по ее талии.

Сделав резкое движение всем телом, он быстро повернулся. Сильный толчок сбил ее с ног. Он не бросился на нее, стоял поникший, затравленный. Затравленный зверь.

Выскочили мужчины, поднявшиеся из травы. Тут и там — повсюду.

Маленькие световые точки — как светлячки — вспыхнули над полем. По сигнальному выстрелу начался ураганный огонь.

Этот затравленный зверь затаился, окруженный, скрылся в высокой траве.

Ураганный огонь стих. Маленькие дымки рассеивались там и тут.

— Наступила тишина. Мужчины осторожно ползли через высокую траву. Они ползли на четвереньках к тому месту, где он упал.

Мучительный крик пронзал воздух:

— Дороти!

Мужчины подползли ближе.

— Дороти! — кричал он в непомерном, невыразимом одиночестве, обращаясь к звездам.

Они нашли его лежащим в траве. Он смотрел на них беспомощным, осуждающим взглядом. Как смертельно раненный зверь смотрит на охотника.

Его угасающий взор обратился вверх на небо, словно он искал там сновидений. И разве любовь не что иное, как вечные поиски сновидений?

Он умирал с ее именем на устах.

— Дороти,— вздохнул он.— Торопись. Мы потеряли столько времени —его осталось у нас не так много.

Мужчины окружили его.

— Он умер,— тихо сказал один из них.

Камерон кивнул. Он поднял руку к шляпе, но не снял ее, а просто сдвинул на затылок. Словно отдал этим последнюю почесть.

— Теперь они вместе, полагаю я. На своем свидании.

Эллери Квин Тайна голландского башмака  

 Предисловие

«Тайна голландского башмака» (смысл этого причудливого названия станет ясен в процессе чтения) — третье приключение Квинов, отца и сына, представляемое публике. Меня и на сей раз уполномочили написать вступление. Моя скромная роль оракула в предшествующих романах Эллери Квина как будто не разочаровала ни издателя Эллери, ни самого вышеупомянутого всемогущего джентльмена. Эллери всерьез утверждает, что задача написать предисловие является наградой за мои усилия по опубликованию его мемуаров. Но, судя по его тону, мне кажется, что слово «награда» в данном случае —синоним слова «наказание»!

Даже будучи близким другом Квинов, я могу сообщить лишь немного фактов, которые еще не были известны читателям из различных намеков, разбросанных в двух первых опусах («Тайна римской шляпы» и «Тайна французской пудры»).

Под именем Квин-отец и Квин-сын выступают люди (свои настоящие имена они потребовали сохранить в тайне), являющиеся немаловажными винтиками в нью-йоркской полицейской машине — особенно в десятых и двадцатых годах. Воспоминания о них до сих пор не потускнели среди полицейских чиновников столицы; они тщательно хранятся в архивах на Сентрал-стрит и в старом доме на 87-й улице, ныне превращенном в частный музей, который содержится усилиями нескольких сентиментальных особ, имеющих основание быть благодарными вышеупомянутым людям.

В настоящее время все семейство Квинов, включающее старого инспектора Ричарда, Эллери и его жену, их маленького сына и цыгана Джуну, отдыхает на холмах Италии, удалившись от полицейских историй,

Я хорошо помню ту атмосферу ужаса, те невероятные слухи, распространившиеся из Нью-Йорка по всему цивилизованному миру, когда стало известно, что богатая и могущественная Эбигейл Доорн была убита, словно беззащитная нищенка. Она была эксцентричной особой— любые ее, даже незначительные, финансовые операции, самые ординарные происшествия в семье тотчас же попадали на первые страницы газет.

Принадлежа к сильным мира сего, она никак не могла спастись от всевидящего ока прессы.

Настойчивость Эллери в расследовании странных и запутанных обстоятельств, сопутствовавших смерти Эбигейл Доорн, его мастерские манипуляции с людьми, участвовавшими в этой истории —знаменитыми, богатыми и просто известными,— и сделанные им удивительные открытия весьма ощутимо увеличили престиж старого инспектора и, разумеется, укрепили репутацию самого Эллери как неофициального консультанта полиции по особо сложным делам. Пожалуйста, имейте в виду, что история о тайне голландского башмака целиком правдива, за исключением измененных фамилий сотрудников полиции и некоторых деталей, пересмотренных с целью более ясного развития сюжета.

В этом загадочном деле Эллери, бесспорно, в полной мере продемонстрировал блестящие возможности своего ума. Даже запутанные расследования преступления в Монте-Филд и французского убийства не позволили ему в такой степени проявить свой удивительный интеллект. Я убежден, что ни в жизни, ни в литературе еще не было ума, способного к столь яркому дедуктивному мышлению, проникновению в глубины психологии преступника..

Желаю вам получить удовольствие от чтения.

Дж. Дж. Мак-К.

Нью-Йорк, май 1931 года.

 Действующие лица

Э б и г е й л  Д о о р и — миллионерша

Г у л ь д а  Д о о р н — ее дочь, наследница

Г е н д р и к Д о о р н — брат Эбигейл, «паршивая овца»

С а р а  Ф у л л е р — компаньонка

Д о к т о р  Ф р э н с и с  Д ж е н н и — главный хирург

Д о к т о р  Л у ц и у с  Д а н н и н г — диагност

Э д и т  Д а н н и н г — его дочь, социолог

Д о к т о р  Ф л о р е н с  П е н н и н и — акушерка

Д о к т о р  Д ж о н  М и н ч е н — главный врач

Д о к т о р  А р т у р  Л е с л и — хирург

Д о к т о р  Р о б е р т  Г о л д — молодой врач, живущий при больнице

Д о к т о р  Э д у а р д  Б а й е р с — анестезиолог

Л ю с и л ь  П р а й с — медсестра

Г р е й с  О б е р м а н — медсестра

М о р и ц  К н а й з е л л — ученый

Д ж е й м с  П э р а д а й с — управляющий

А й з е к  К о б б — швейцар

Ф и л и п п  М о р х а у с — адвокат

М а й к л  К ь ю д е й к — рэкетир -

Т о м а с  С у а н с о н — таинственная личность

М а л ы ш  У и л л и,  Д ж о  Я щ е р и ц а,  К у с а к а —- телохранители

Г а р р и  Б р и с т о л — дворецкий леди Эбигейл

П и т  Х а р п е р — журналист

Г е н р и  С э м п с о н — окружной прокурор

Т и м о т и  К р о н н  — ассистент окружного прокурора

Д о к т о р  С э м ю э л  П р а у т и — полицейский врач

Т о м а с  В е л и — детектив-сержант

Л е й т е н а н т  Р и т ч — детектив полицейского участка

Х е с с,  Ф л и н т,  Р и т т е р,  П и г г о т т,  Д ж о н с о н — сотрудники сыскной полиции.

И н с п е к т о р  Р и ч а р д  К в и н — инспектор полиции

Э л л е р и  К в и н — психолог, писатель

 Часть I Рассказ двух башмаков 

Есть только два детектива, к которым я, руководствуясь собственным опытом сыщика, испытываю глубокую симпатию... преодолевающую барьеры пространства и времени... Эти двое представляют собой странный контраст фантастики и реальности. Первый заслужил славу на страницах книг; второй же —сын настоящего полисмена.„ Разумеется, я говорю о мистере Шерлоке Холмсе с Бейкер-стрит в Лондоне и о мистере Эллери Квине с 87-й Западной улицы в Нью-Йорке.

  Из книги €Тридцать лет по следу» консультанта венской полиции доктора Макса Пейжара

Глава 1 Операция

Второе «я» инспектора Ричарда Квина, резко контрастировавшее с его обычной практичностью и быстротой действий, часто побуждало его пускаться в дидактические рассуждения на тему криминологии. Как правило, эти поучения были адресованы его сыну и партнеру в расследовании преступлений, Эллери Квину, в те моменты, когда они сидели в своей гостиной у камина в полном одиночестве, если не считать цыгана Джуны—их слуги, скользящего бесшумно, словно привидение.

— Наиболее важны первые пять минут,—сурово изрекал старый инспектор,—хорошенько это запомни (это была его излюбленная тема).

— Первые пять минут могут спасти тебя от кучи неприятностей.— И Эллери, которого с детства пичкали детективными советами, бурчал в ответ что-то неразборчивое, посасывал трубку и, уставившись на огонь, размышлял, часто ли сыщикам так везет, что они оказываются на месте преступления в течение трехсот секунд после вызова?

После этого он облекал свое сомнение в словесную форму, и инспектор соглашался, печально кивнув: «Да, такая удача случается не слишком часто. Ко времени, когда детективы прибывают на место преступления, следов обычно почти не остается, и им приходится принимать все меры, чтобы как-то компенсировать подобную несправедливость судьбы».

«Джуна, подай мне мой табак!» — этим требованием Квин старший обычно заканчивал подобные тирады.

Эллери Квин был фаталистом не более, чем детерминистом, прагматистом или реалистом. Его единственным компромиссом с «измами» и «легиями» была слепая вера в могущество интеллекта, которая в различные эпохи имела разные названия. И здесь суждения Эллери резко расходились с фундаментальным профессионализмом инспектора Квина. Он презирал институт полицейских осведомителей как нечто умаляющее значение подлинного логического мышления, он пренебрежительно относился к полицейским методам расследования с их грубой ограниченностью и формализмом.

«Я согласен с Кантом в том,— любил повторять Эллери,— что чистый разум превыше всего. Ибо, что может постигнуть один ум, то может понять и другой».

Это была квинтэссенция его философии. Но во время расследования убийства Эбигейл Доорн Эллери был очень близок к тому, чтобы отречься от своей веры. Возможно, впервые за всю его карьеру его охватило сомнение. Сомнение не в своей философии, которая постоянно оправдывала себя, а в способности своего ума разгадать то, что задумал другой ум. Конечно, Эллери не страдал от избытка скромности.

«Я, как Декарт и Фихте, высоко оцениваю свою голову»,— часто говорил он.

Однако на сей раз в путанице событий, окружавших убийство Доорн, он позабыл о судьбе — этом беспокойном и бесцеремонном нарушителе всех привычных устоев,

Эллери размышлял о преступлении в то ясное, холодное утро в понедельник в январе 192... года, шагая по тихой улице в Восточном районе. На нем было тяжелое и длинное черное пальто с поясом, отблески солнечных лучей играли на стеклах его пенсне, трость постукивала по высушенному морозом тротуару.

Приближаясь к следующему кварталу, Эллери размышлял над волнующей его проблемой: что-то должно происходить между моментом наступления смерти и трупным окоченением. Его глаза сохраняли спокойное выражение, но трость с силой ударяла по асфальту.

Эллери перешел улицу и быстро приблизился к главному входу самого большого здания из всей группы домов. Красные гранитные ступени длинной изогнутой лестницы начинались в двух разных участках тротуара и встречались на каменной платформе сверху. Над огромной, скрепленной железными болтами двойной дверью красовалась высеченная в камне надпись: «Голландский мемориальный госпиталь».

Эллери взбежал вверх по ступенькам и, слегка запыхавшись, толкнул одну из створок большой двери.

Он очутился в тихом вестибюле с высоким потолком. Пол был из белого мрамора, стены целиком покрывала тусклая эмаль. Слева, на открытой двери, виднелась дощечка с надписью. «Кабинет». На двери справа было написано: «Приемная». Впереди, за вестибюлем, через стеклянную вращающуюся дверь была видна решетка большого лифта, у входа в который сидел старик в безукоризненно белом одеянии.

Плотный, краснощекий мужчина с тяжелой челюстью, также облаченный в белые брюки и жакет, но в фуражке с черным козырьком, вышел из кабинета и увидел Эллери, осматривающегося вокруг.

— Посещение с двух до трех,— сердито сказал он,— До этого времени в госпиталь никого не пускают, мистер.

— А? —Эллери засунул руки в перчатках глубоко в карманы.—  Я хочу повидать доктора Минчена, И побыстрее!

Швейцар почесал подбородок.

— Доктора Минчена? А у вас с ним назначено свидание?

— Не беспокойтесь, он меня примет. Пожалуйста, поторопитесь.— Нащупав в кармане серебряную монету, он протянул ее швейцару.— Приведите его. Я чертовски спешу!

— Нам нельзя принимать чаевых,— печально промямлил швейцар,— А о ком я должен доложить доктору?

— Скажите, что его ждет Эллери Квин.— Улыбнувшись, Эллери спрятал монету.— Значит, чаевых вы не берете? Как ваше имя? Харон?

Швейцар выглядел озадаченным.

— Нет, сэр. Айзек Кобб, сэр. Швейцар.— Он указал на никелированный значок на своем пиджаке и удалился.

Эллери вошел в приемную и сел. Комната была пуста. Он невольно наморщил нос. Слабый запах дезинфицирующих средств раздражал чувствительную слизистую оболочку его ноздрей. Металлический наконечник трости нервно барабанил по каменным плиткам пола.

В комнату ворвался одетый в белое высокий мужчина атлетического сложения с проницательными голубыми глазами.

— Черт возьми, Эллери Квин!

Эллери, быстро поднявшись, тепло пожал ему руку.

— Что привело вас сюда? Все еще суете нос в чужие дела?

— Меня привело сюда очередное дело, Джон,— ответил Эллери,—В общем же я больниц терпеть не могу. Они на меня угнетающе действуют. Но мне нужна кое-какая информация.

— Я всегда рад быть вам полезным.— Схватив Эллери за локоть, доктор Минчен потащил его к двери.— Не можем же мы беседовать здесь, старина. Пойдемте в мой кабинет. Я всегда найду время, чтобы поболтать с вами. Ведь я уже не видел вас, наверно, несколько месяцев...

Пройдя через стеклянную дверь, они свернули налево и вошли в длинный, сверкающий белизной коридор, по обеим сторонам которого виднелись закрытые двери. Запах дезинфекции заметно усилился.

— Вот они, атрибуты эскулапа! — стараясь дышать ртом, сказал Эллери.— Неужели этот ужасный запах на вас никак не действует? Я бы задохнулся тут в первый же день.

Доктор Минчен усмехнулся. Дойдя до конца коридора, они повернули направо и зашагали по другому коридору.

— К этому легко привыкнуть. Кроме того, лучше вдыхать пары лизола, сулемы и спирта, чем массу зловредных бактерий, носящихся в воздухе... Как поживаете, инспектор?

— Сносно.—Взор Эллери омрачился.— Одно проклятое дело не дает покоя... Не хватает только одной детали... Если это то, что я думаю.

Они снова повернули и пошли по третьему коридору, идущему параллельно первому. Справа находилась глухая стена, лишь в одном месте прерываемая солидного вида дверью с надписью «Амфитеатр». Они прошли мимо двери с табличкой: «Доктор Лупиус Даннинг. Главный диагност», двери с надписью: «Приемная» и, наконец, подошли к третьей двери, у которой доктор Минчен, улыбаясь, остановился. На двери было написано: «Доктор Джон Минчен. Главный врач».

Кабинет оказался просторной, скудно меблированной комнатой с большим письменным столом. У стен стояло несколько шкафов с металлическими инструментами, сверкающими на стеклянных полках. Кроме того, в комнате было четыре кресла и книжный шкаф, забитый толстыми томами.

— Садитесь, снимайте ваше пальто и перейдем к делу,— сказал Минчен.

Опустившись во вращающееся кресло, у письменного стола, он откинулся назад и положил под голову сильные руки с большими, сильными пальцами.

— У меня только один вопрос,—заговорил Эллери, бросив пальто в кресло и зашагав по комнате. Склонившись над столом, он внимательно посмотрел на Минче-на.— Существуют ли какие-нибудь обстоятельства, могущие изменить время наступления трупного окоченения?

— Да. Отчего умер больной?

— Его застрелили.

— Возраст?

— По-моему, около сорока пяти.

— Паталогия? Я имею в виду — какая-нибудь болезнь? Например, диабет?

— Насколько я знаю, нет.

Минчен слегка качнулся в кресле. Эллери отошел, сел и начал искать сигареты.

— Возьмите мои,—предложил Минчен,—Так вот что я вам скажу, Эллери. Трупное окоченение — сложная штука, и я обычно предпочитаю исследовать труп, прежде чем выносить решение. Я спросил о диабете потому, что человек старше сорока лет с повышенным содержанием сахара в крови почти неминуемо застывает после насильственной смерти в течение примерно десяти минут...

— Десять минут? О боже! — Эллери уставился на Минчена, сигарета выпала из его тонких крепких пальцев.— Десяти минут,— тихо повторил он.— Диабет... Джон, разрешите мне воспользоваться вашим телефоном?

— Пожалуйста!—Развалившийся в кресле Минчен махнул рукой.

Эллери набрал номер, поговорил с двумя людьми и соединился с кабинетом полицейского врача.

— Праути? Это Эллери Квин. Вскрытие Хименеса показало следы сахара в крови? Что? Хронический диабет, да? Черт возьми!

Он медленно положил трубку, глубоко вздохнул и улыбнулся. Морщины на его лице разгладились.

— Все хорошо, что хорошо кончается, Джон. Вы оказали мне немалую услугу. Еще один звонок, и я пошел.

Эллери позвонил в Главное полицейское управление.

— Папа? Я насчет дела О’Рурка. Все сходится. Сломанная нога. Да, она сломана после смерти, но в течение десяти минут... Правильно!.. Да, я скоро вернусь.

— Не уходите, Эллери,— попросил Минчен.— У меня есть немного времени, а вас я уже так давно не видел.

Они снова сели в кресла и закурили. Лицо Эллери хранило безмятежное выражение.

— Если хотите, я могу остаться здесь на весь день.— Он рассмеялся.— Да, вы быстро нашли разгадку. Но я не должен быть так уж суров к самому себе. Ведь, не изучая тайн профессии Галена, я не мог знать всех последствий диабета.

— Вообще-то сейчас диабет постоянно вертится у меня в голове,— заметил Минчен.— Сегодня утром с нашей самой важной персоной — у нее хронический сахарный диабет — произошел несчастный случай. Упала на верху лестницы и катилась вниз целый марш. У нее прободение желчного пузыря — Дженни уже готов к операции.

— Да, скверно. А кто же эта важная персона?

— Эбби Доорн.— Минчен стал серьезным.— Ей уже больше семидесяти, и, хотя она хорошо сохранилась, диабет делает операцию очень серьезной. Хорошо еще, что она в коматозном состоянии и ей не нужна анестезия. В следующем месяце мы должны были оперировать ей аппендикс.

— Но сегодня Дженни не станет трогать аппендикс, чтобы не усложнять положение. Может быть, дела не так уж плохи, как выходит из моих слов. Не будь пациентка миссис Доорн, Дженни, возможно, нашел бы этот случай интересным, но не более.— Он взглянул на часы.— Операция начинается в 10.45, а сейчас уже почти 10. Вам хотелось бы посмотреть на работу Дженни?

— Ну...

— Он необыкновенный человек — один из наших лучших хирургов. Правда, главным хирургом Голландского мемориального госпиталя он стал не только из-за виртуозного обращения со скальпелем, но и благодаря дружбе с миссис Доорн. Ну, зато Дженни в долгу не останется, он наверняка ее спасет. Оперирует Дженни в, зале для показательных операций — сразу за коридором. Дженни уверяет, что с ней будет все порядке, а на его слова можно положиться.

— Откровенно говоря,— уныло произнес Эллери,— я еще никогда не присутствовал на операции. Боюсь, Джон, что меня стошнит...— Оба рассмеялись.— Да, миллионеры так же смертны, как и все прочие.

— В том-то и дело,— кивнул Минчен, удобно вытягивая ноги под столом.— Вы, наверно, знаете, Эллери, что это Эбигейл Доорн основала наш госпиталь. Ее деньги, ее идея... Несчастье с ней потрясло всех нас. Особенно огорчился Дженни — ведь она его крестная и почти всю его жизнь по-матерински о нем заботилась. Посылала его к Джону Хопкинсу, в Вену, в Сорбонну, пока он не стал тем, кем является сегодня. Естественно, он настоял на операции и лично будет ее делать. Ну что ж, лучше его не найти.

— Как это произошло? — с любопытством спросил Эллери.

— Очевидно, просто несчастная случайность... Видите ли, Эбби каждый понедельник приезжает сюда, чтобы проинспектировать благотворительные палаты —это была ее излюбленная идея,— и, когда она собиралась спуститься с лестницы на третьем этаже, у нее началась диабетическая кома, она покатилась по ступенькам и упала на живот... Хорошо еще, что там был Дженни. После пер-, вого же. осмотра он по вздутому животу определил, что произошло прободение желчного пузыря... Дженни сразу же начал вводить ей инсулин и глюкозу..,

— А что послужило причиной комы?

— Как нам удалось выяснить, небрежность компаньонки миссис Доорн, Сары Фуллер — женщины средних лет, которая уже давно живет с Эбби и ведет хозяйстве в доме. Понимаете, состояние Эбби требовало производить инъекции инсулина три раза в день. Дженни всегда делал ей уколы, хотя в большинстве случаев больные сами вводят себе инсулин. Вчера вечером Дженни задержался у тяжелобольного и, как он обычно поступает, когда не может приехать к Эбби домой, позвонил Гульде, ее дочери. Но Гульды не было дома, и Дженни попросил Сару Фуллер передать Гульде, чтобы она, когда вернется, ввела матери инсулин. Фуллер, по-видимому, об этом забыла. Эбби вообще крайне беспечна о этом вопросе—в результате вчера вечером ей не сделали укол. Этим утром Гульда встала поздно, о сообщении Дженни она ничего не знала, поэтому утренней инъекции Эбби тоже не получила. Обильный завтрак довершил дело. Содержание сахара в ее крови нарушило инсулиновый баланс, что вызвало кому, которая, как назло, хватила ее на верху лестницы.

— Весьма печально,—пробормотал Эллери.— Полагаю, что все уже уведомлены и здесь состоится семейное сборище?

— Только не в операционной,—- мрачно произнес Минчен,—Вся их компания будет ждать в соседней приемной. Разве вы не знаете, что родственникам никогда не позволяют присутствовать при операциях? Ну, хотите немного прогуляться? С удовольствием покажу вам нашу больницу. Учтите, что в моих устах это высшее проявление гостеприимства.

— Благодарю вас, Джон.

Они вышли из кабинета Минчена и пошли по северному коридору в ту сторону, откуда пришли. Минчен показал Эллери дверь в амфитеатр, откуда им предстояло созерцать операцию, и дверь в приемную.

— Кое-кто из Доорнов, уже, должно быть, там околачивается,— заметил Минчен.— Нельзя же позволять им бродить по всей больнице... Две вспомогательные операционные выходят в западный коридор,— продолжал он, когда они свернули за угол.— Операций у нас очень много — ведь здесь колоссальный штат хирургов... А с другой стороны, за стеной, находится главный операционный зал для показательных операций — с амфитеатром, где вы будете сидеть. К нему примыкают две специальные комнаты — приемная для оперируемых пациентов и анестезионная. Вход в приемную здесь, в западном коридоре, а вход в анестезионную за углом — в южном... Большой зал с амфитеатром, где производятся крупные операции, используется для демонстрации этих операций молодым врачам и сестрам. Конечно, наверху у нас есть и другие операционные.

В госпитале было удивительно тихо. Лишь иногда фигура в белом мелькала в просторных холлах. Шум, казалось, был полностью ликвидирован: двери, подвешенные на хорошо смазанных петлях, открывались совершенно неслышно. Мягкий рассеянный свет заливал помещения, воздух, если не считать запахов лекарств, был совершенно чист.

— Кстати,—внезапно заговорил Эллери, когда они неторопливо шли по южному коридору,— вы сказали, что миссис Доорн перед операцией не будут давать наркоз. Это только потому, что она в коматозном состоянии? Мне казалось, что анестезия необходима при всяком хирургическом вмешательстве.

— Это законный вопрос,— согласился Минчен.— Действительно, в большинстве случаев — практически даже всегда — применяется анестезия. Но диабетики странные люди. Вы, очевидно, не знаете, что любое хирургическое вмешательство опасно для людей, страдающих хроническим диабетом. Даже пустячная операция может повлечь за собой трагический исход. На днях был такой случай: больной пришел в амбулаторию с нарывом на пальце. И произошел один из тех непредвиденных несчастных. случаев, которые нередки в амбулаторных условиях. Нарыв вскрыли, больной ушел домой, а на следующее утро его обнаружили мертвым. Посмертное обследование показало, что у него в крови полно сахара. Возможно, он и сам об этом не знал. Так что оперировать диабетиков — одно мучение. Перед операцией необходимо укрепить общее состояние больного, а для этого необходимо временное восстановление нормального содержания сахара в его крови. Даже во время операции необходимы инъекции инсулина и глюкозы, чтобы количество сахара не изменялось. Все это придется проделать и с Эбби Доорн. Сейчас ей вводят инсулин и глюкозу и делают анализ крови, чтобы контролировать понижение сахара. Это займет час или полтора, а может

быть, и все два. Правда, обычно подобная обработка производится в течение месяца, так как ускорение процесса может подействовать на печень. Но тут у нас нет выбора, прободение желчного пузыря нельзя запускать даже на полдня.

— Да, но как же с анестезией? — настаивал Эллери.—Она сделает операцию еще более рискованной? И поэтому вы полагаетесь на ее коматозное состояние, считая, что оно поможет ей перенести операцию?

— Совершенно верно. Операция под наркозом была бы более рискованной и более сложной. Приходится учитывать обстоятельства.-—Минчен остановился, взявшись за ручку двери с надписью: «Комната осмотра».— Конечно, анестезиолог будет дежурить у операционного стола, готовый действовать, если Эбби вдруг очнется... Зайдем сюда, Эллери, я хочу показать вам, как оборудована современная больница.

Он открыл дверь и жестом пригласил Эллери войти в комнату. Эллери заметил, что лампочка на стене зажглась, когда открылась дверь, давая сигнал, что комната осмотра занята. Он задержался на пороге, осматривая помещение.

— Неплохо, верно? — улыбнулся Минчен.

— Что это там за штука?

— Флюороскоп. Такой же стоит и в других комнатах осмотра. Конечно, здесь есть неизменный стол для обследования, маленький электрический стерилизатор, шкаф с лекарствами, полки с инструментами... Можете сами убедиться.

— Инструмент,— поучительно произнес Эллери,—- это изобретение, созданное человеком с целью поиздеваться над творцом. Неужели ему недостаточно пяти пальцев?— Они рассмеялись.— И никто никогда не нарушает здесь порядка и не разбрасывает вещи?

— Этого не будет, покуда тут распоряжается Джон Квинтус Минчен,— улыбнулся врач.— У нас царит культ порядка. Все лежит в определенных ящиках и скрыто от взоров пациентов и случайных посетителей. Каждый в госпитале знает что где лежит (я имею в виду тех, кто должен это знать). Эго все упрощает.

Он выдвинул большой металлический ящик внизу белого шкафа. Склонившись, Эллери уставился на бесчисленное множество бинтов. Другой ящик содержал гигроскопическую вату и папиросную бумагу, третий — липкие пластыри,

— Железная система,— пробормотал Эллери.— Очевидно, ваши подчиненные получают взыскания за грязное белье и развязанные шнурки на ботинках?

— Вы не так уж далеки от истины,— усмехнулся Минчен.— Одно из основных  правил госпиталя предписывает в обязательном порядке носить специальную больничную униформу для мужчин —белые парусиновые туфли, брюки и пиджаки; для женщин—такие же халаты. Даже швейцар внизу также одет в белое, помните? Лифтеры, судомойки, кухарки, конторщики—-все носят форму, пока находятся в здании госпиталя.

— У меня просто голова кругом идет,— простонал Эллери.— Выпустите меня отсюда.

Выйдя снова в южный коридор, они увидели высокого молодого человека в коричневом пальто и со шляпой в руке, спешившего им навстречу. Увидев их, он остановился, затем внезапно свернул направо и скрылся в восточном коридоре.

Открытое лицо Минчена увяло.

— Забыл про всемогущую Эбигейл,— пробормотал он.— Это ее адвокат, Филипп Морхаус. Совершеннейший простофиля. Все свое время посвящает интересам Эбби.

— Очевидно, ему уже сообщили о случившемся,— заметил Эллери. — А что, он лично заинтересован в миссис Доори?

 —  Я бы сказал, что он заинтересован в молодой и красивой дочери миссис Доорн,— сухо ответил Минчен.— Он и Гульда не скрывают своих чувств. Мне это кажется чересчур романтичным, а Эбби, по слухам, став в позу старосветской помещицы, благоволит их роману. Ну, полагаю, все уже в сборе... Хэлло! Вот и сам старый чародей выходит из операционной «А»...

 Глава 2 Волнение

Человек в коричневом пальто подбежал к закрытой двери приемной, выходящей в северный коридор, и коротко постучал. Ответа не последовало. Тогда, взявшись за ручку, он открыл дверь..

— Фил!

— Гульда! Дорогая...

Высокая молодая женщина с покрасневшими от слез глазами бросилась в его объятия. Мужчина, положив ее голову к себе на плечо, шептал какие-то бессвязные выражения сочувствия.

Они были одни в большой пустой комнате. У стен стояли длинные скамейки, на одной из которых лежала бобровая шубка.

Филипп Морхаус мягко приподнял за подбородок голову девушки и заглянул ей в глаза.

— Ничего, Гульда... с ней будет все в порядке,—-хрипло сказал он.— Не плачь, дорогая, пожалуйста...

Девушка моргала глазами, изо всех сил пытаясь улыбнуться.

— Я... О, Фил, я так рада, иго ты пришел... а го сидишь здесь одна и ждешь...

— Я знаю.— Он огляделся вокруг, слегка нахмурившись.— А где все остальные? Какого черта они оставили тебя одну в этой комнате?

— О, не знаю... Сара, дядя Гендрик... Они где-то здесь...

Подойдя к скамейке, они сели. Гульда Доорн смотрела в пол широко открытыми глазами. Молодой человек отчаянно подыскивал слова, но не находил их.

Их окружала громадная больница, полная жизни. Но в комнате не было слышно ни звука — ни поступи шагов, ни веселых голосов, только унылые белые стены...

—- О, Фил, я боюсь! Боюсь! 

 Глава 3 Посетитель

По южному коридору навстречу Минчену и Эллери шел маленький, странного вида человек. Еще не разглядев черт его лица, Эллери сразу же обратил внимание на необычную посадку головы и сильную хромоту. Судя по тому, что при ходьбе он припадал на правую сторону, у него был дефект левой ноги. «Возможно, какой-то паралич мышц»,—подумал Эллери, наблюдая за маленьким доктором.

Вновь прибывший был облачен в полное снаряжение хирурга — белый халат, из-под которого высовывались белые парусиновые брюки и носки белых туфель. Халат был испачкан химикатами, на одном рукаве виднелось большое кровавое пятно. На голове торчала белая хирургическая шапочка, подвернутая на ушах. Вертя в руках шнурок маски, он подошел к двум мужчинам.

— А, вот и вы, Минчен! Ну, с одним мы покончили. Лопнувший аппендикс. Еле-еле удалось избежать перитонита. Да, грязная работа... Как Эбигейл? Видели ее? Какой результат последнего анализа на сахар? А это кто? — Он говорил с быстротой пулемета, его маленькие проницательные глазки ни на секунду не останавливались на месте, перебегая с Минчена на Эллери.

— Это доктор Дженни,— поспешно представил Минчен.— Эллери Квин, писатель, мой старый друг.

— Очень приятно,— поклонился Эллери.

— Мне также,— подхватил хирург.— Любой друг Минчена здесь желанный гость...

— Ну, Джон, теперь можно хоть немного передохнуть. Я очень беспокоюсь за Эбигейл. Слава Богу, что у нее хоть сердце хорошее. Да, скверная штука это прободение. А как с внутренними инъекциями?

— Продолжаются благополучно,— ответил Минчен.— В последний раз — около 10 часов. Мне сообщили, что ей снизили со 180 до 130. Все идет по расписанию. Возможно, она уже в приемной.

— Отлично! Она еще будет танцевать.— Эллери виновато улыбнулся.— Простите мне мое невежество, джентльмены, но что означают загадочные цифры, которые вы только что упомянули? Кровяное давление?

— Боже мой, конечно нет! — воскликнул доктор Дженни,—180 миллиграммов сахара на 100 кубических сантиметров крови. Мы снижаем количество сахара, так как к операции нельзя приступить, пока сахар не упадет до нормы —110 или хотя бы 120. О, вы ведь не медик, простите.

— Я просто потрясен,— покачал головой Эллери.

Минчен кашлянул.

— Очевидно, наши планы на вечер насчет работы над книгой рухнули из-за состояния миссис Доорн?

Доктор Дженни почесал подбородок. Его взгляд по-прежнему перебегал с Эллери на главного врача, отчего Эллери было немного не по себе.

— Ну конечно! — Дженни неожиданно повернулся к Эллери, положив на плечо Минчена маленькую руку в резиновой перчатке —Вы ведь писатель, верно? Так вот...— Он усмехнулся, обнажив желтые от табака зубы.— Сейчас перед вами, молодой человек, еще один писатель— Джонни Минчен, Он здорово помогает мне с книгой, которую мы вместе пишем. Это будет нечто сногсшибательное. Лучшего соавтора я не мог бы и пожелать. Вы знаете, Квин, что такое врожденная аллергия? Вряд ли вам это известно. Это произведет в медицинском мире немалый шум. Ведь мы доказали, что все костоправы долгие годы занимались чепухой...

— Ай да Джон! Эллери весело улыбнулся,— Вы же никогда об этом мне не говорили.

— Простите,—внезапно сказал Минчен, резко повернувшись направо,— Ну, Кобб, что случилось?

Облаченный в белое швейцар робко переминался с ноги на ногу, пытаясь привлечь внимание маленького хирурга.

— Вас хочет видеть какой-то человек, доктор Дженни,— заговорил он, стащив с головы фуражку,— Он сказал, что вы назначили ему свидание. Извините за беспокойство, доктор...

— Он солгал,— рявкнул доктор Джеини.— Вы же знаете, Кобб, что я не хочу никого видеть. Сколько раз я должен повторять, чтобы вы не беспокоили меня по таким поводам? Где мисс. Прайс? Все эти дурацкие беседы вместо меня должна проводить она. Убирайтесь отсюда и скажите, что я не могу его видеть, потому что слишком занят! — Физиономия Кобба стала краснее обычного. Тем не менее он не двинулся с места.

— Но я... Он... Он говорит...

— Должно быть, вы забыли, доктор,— вмешался Минчен,— что мисс Прайс все утро переписывала рукопись «Врожденной аллергии», а сейчас она находится у миссис Доорн, по вашему же собственному распоряжению...

— Черт возьми! А ведь верно,— пробормотал доктор Дженни.— Но все равно, Кобб, я не желаю видеть этого человека. Я...

Швейцар молча поднял свою массивную руку и протянул хирургу визитную карточку с таким видом, словно это был документ необычайной важности.

Дженни схватил карточку.

— Кто это такой? Суансон... О!—Его голос внезапно резко изменился. Маленькие блестящие глазки помутнели, он застыл как вкопанный. Потом, приподняв полу халата, он сунул карточку в карман пиджака и быстрым движением вынул из кармана часы.— 10.29 — пробормотал он. С той же удивительной ловкостью, которой отличались все движения его рук, Дженни водворил часы на место и расправил халат.— Хорошо, Кобб,— промолвил он.— Ведите меня. Где он?.. Увижусь с вами позже, Джон. Пока, Квин.

Так же внезапно, как появился, Дженни повернулся в зашагал вслед за Коббом, которому как будто не терпелось уйти. Несколько секунд Минчен и Эллери смотрели им вслед, повернувшись как раз в тот момент, когда Дженни и швейцар поравнялись с лифтом напротив главного входа.

— Кабинет Дженни внизу,— объяснил Минчен.— Странный человек, не так ли, Эллери? Но гениален, как большинство странных людей... Ну, пошли назад в мой кабинет. До операции еще добрые четверть часа.

Повернув за угол, они неторопливо зашагали по западному коридору.

— Он немного напоминает мне птицу,— задумчиво произнес Эллери.— Эта странная посадка головы, быстрый взгляд... Интересная личность! Ему около пятидесяти?

— Примерно... Да, он интересен во многих отношениях,— живо ответил Минчен.— Это один из тех медиков, которые посвятили всю жизнь своей профессии. Он не заботится ни о себе, ни о материальных благах. Я не знаю ни одного случая, чтобы он отказал больному из-за того, что тот был не в состоянии заплатить высокий гонорар. Фактически он проделал много работы, за которую не получил ни цента, и не рассчитывал на это... Так что, Эллери, не думайте о нем плохо, это настоящий человек!

— Если то, что вы говорили о его отношениях с миссис Доорн, правда,— улыбаясь, заметил Эллери,— то я не думаю, что доктору Дженни следует особенно заботиться о финансовой стороне своей работы.

Минчен уставился на него.

— Как, вы?.. Хотя, впрочем, это достаточно очевидно. Да, после смерти Эбби Дженни получит огромное наследство. Это знают все — ведь он был ей как сын...

Войдя к себе в кабинет, Минчен позвонил по телефону и, казалось, был удовлетворен услышанным.

— Эбби уже в приемной,— сообщил он, положив трубку на рычаг.— Сахар в крови снизился до 110 миллиграммов, так что теперь это вопрос нескольких минут. Буду рад, когда все закончится.

Эллери слегка вздрогнул, а Минчен притворился, что не заметил этого. Они молча сидели, покуривая сигареты, оба чувствовали какую-то смутную, неопределенную тревогу.

Сделав над собой усилие, Эллери пожал плечами и выпустил облако дыма.

— Что это за история с вашим соавторством, Джон? — спросил он.-— Я никогда не подозревал, что вы подвержены графомании. Что все это значит?

— Ах, это! — Минчен рассмеялся.— Большая часть работы посвящена действительным случаям, доказывающим теорию, которую выдвигаем мы с Дженни: о возможности предсказывать предрасположение зародышей к специфическим заболеваниям с помощью тщательного анализа внешних, .факторов. Не слишком сложно?

— В высшей степени научно, профессор,— промолвил Эллери.— Не позволите ли вы мне взглянуть на рукопись? Я бы мог дать вам ряд указаний по литературной части.

— Еще чего! — фыркнул Минчен и смущенно добавил:— Дженни меня сожрет с потрохами. И рукопись, и истории болезни, которые мы используем в книге, хранятся в строжайшем секрете. Дженни охраняет их гак же ревностно, как собственную жизнь. Старик недавно уволил одного молодого врача, которому вздумалось рыться в его бумагах,— очевидно, из чисто профессионального любопытства. Так что простите, Эллери. Рукопись могут видеть только Дженни, я и мисс Прайс, медсестра, ассистент Дженни,— впрочем, она только выполняет обычную канцелярскую работу.

— Ладно,—-сдаюсь!— усмехнулся Эллери, закрыв глаза.— Я просто хотел помочь вам, чудак-человек.,. Вы, конечно, пишете «Илиаду»? «Легка задача, если решение возложено на многих». Но раз вы отвергаете мою помощь...

И оба весело рассмеялись.

 Глава 4 Непредвиденные события

Эллери Квин, хотя и был любителем криминологии, не выносил вида крови. Воспитанный на рассказах об убийствах, постоянно находящийся в контакте с головорезами и полицейскими, он тем не менее не мог смотреть на окровавленные трупы. Ни положение сына офицера полиции, ни частое соприкосновение с жестокой и извращенной психологией преступников, которая составляла тему его любительских литературных трудов, не могли приучить его к лицезрению последствий бесчеловечного обращения людей с себе подобными. Созерцая сцены кровопролития, он сохранял твердость взгляда и быстроту ума, но сердце его всегда терзала тоска...

Эллери еще никогда не присутствовал на операции. Правда, мертвых тел он повидал достаточно: искромсанные трупы в моргах, выловленные в реке или в море, распростертые на железнодорожном полотне, валяющиеся на улице после налета гангстеров. Короче говоря, он видел смерть во всей ее неприглядности. Но мысли о стальном скальпеле, режущем тело живого человека, копающемся во внутренностях, перерезающем сосуды, по которым струится горячая кровь, вызывали у него тошноту.

Заняв место в амфитеатре Голландского мемориального госпиталя, Эллери испытывал смешанное чувство страха и возбуждения. Его взгляд не отрывался от активной, но бесшумной деятельности, кипевшей в «партере» на расстоянии двадцати футов. Рядом с ним в кресле развалился доктор Минчен, его живые голубые глаза не пропускали ни одной детали приготовления к операции. До их ушей смутно доносился шепот людей, также сидевших на галерее. В центре поместилась группа мужчин и женщин, одетых в белое. Это были молодые врачи и сестры, собравшиеся понаблюдать за работой хирурга. Держались они тихо и спокойно. Позади Эллери и доктора Минчена сидел мужчина, также в больничном одеянии, и хрупкая на вид молодая женщина в белом, то и дело что-то шептавшая ему на ухо. Это были доктор Луциус Даннинг, главный диагност, и его дочь, состоящая в отделе общественной службы, прикрепленном к больнице. Доктор Даннинг был седым человеком, с лицом, изборожденным морщинами, и мягкими карими глазами. Девушка — некрасивая блондинка с заметно дергавшимся от тика веком.

Амфитеатр начинался прямо снизу, отделенный от «партера» высоким барьером из белого дерева. Ряды стульев, круто поднимавшиеся к задней стене, походили на балкон театра. В задней стене была дверь, за которой находилась винтовая лестница, спускающаяся вниз и выходящая прямо в северный коридор.

Послышался звук шагов, дверь открылась, и в амфитеатре появился Филипп Морхаус, уже без коричневого пальто и шляпы. Взгляд его нервно блуждал по сторонам. Завидев главного врача, он сбежал вниз по ступенькам и, наклонившись, зашептал что-то в ухо Минчену.

Кивнув, Минчен обернулся к Эллери.

— Познакомьтесь, мистер Морхаус — мистер Квин. Мистер Морхаус — адвокат миссис Доорн.

Двое мужчин пожали друг другу руки. Механически улыбнувшись, Эллери снова устремил взгляд вниз.

Филипп Морхаус был худой человек с твердым взглядом и упрямой челюстью.

— Гульда, Фуллер, Гендрик Доорн — внизу в приемной. Не могли бы они присутствовать при операции, доктор?— настойчиво осведомился он. Минчен, покачав головой, указал на кресло рядом с собой. Морхаус нахмурился, но сел, тотчас же погрузившись в созерцание работы медсестер.

Старый человек в белом, шаркая, поднялся по ступенькам, обшарил глазами амфитеатр и поймал взгляд диагноста, энергично кивнул и сразу исчез. Щелканье дверного запора явилось финальной нотой. Некоторое время было слышно, как старик копошится за дверью, потом и эти звуки исчезли.

«Партер» застыл в молчаливом ожидании. Эллери это показалось очень похожим на момент перед поднятием занавеса в театре, когда публика сидит затаив дыхание и в зале воцаряется полная тишина... Три пары ламп под огромными круглыми абажурами освещали операционный стол холодным ярким светом. Вид этого стола, пустого и бесцветного, действовал на Эллери угнетающе. Рядом стоял стол с бинтами, антисептической ватой, пузырьками с лекарствами. Молодой врач наблюдал за стеклянным ящиком с блестящими, зловещего вида стальными инструментами, обрабатывая их в маленьком стерилизаторе, стоящем справа от него. С другой стороны двое мужчин — ассистентов хирурга,— склонившись над фарфоровыми тазами, мыли руки в голубоватой жидкости. Один из них быстро вытер руки полотенцем, которое подала ему сестра и тут же снова начал мыть их—-на сей раз в жидкости, походившей на воду.

— Сулема и спирт,— прошептал Минчен Эллери.

Вытерев руки после спирта, ассистент держал их на весу, пока сестра не вынула из стерилизатора пару перчаток и не натянула их ему на руки. Такая же процедура была проделана и другим хирургом.

Внезапно дверь слева отворилась, и на пороге появилась прихрамывающая фигура доктора Дженни. Окинув зал птичьим взглядом, он быстро заковылял к тазам с сулемой и спиртом, сбросил халат и с помощью сестры облачился в другой, только что подвергшийся стерилизации. Пока хирург полоскал руки в сулеме, другая сестра' заботливо надела на его седые волосы сверкающую белизной шапочку.

— Пациента! — резко приказал доктор Дженни, не поднимая головы. Двое сестер мгновенно открыли дверь, ведущую в приемную.

— Пациента, мисс Прайс! — сказала одна из них. Обе скрылись в приемной и вскоре появились снова, толкая перед собой длинный белый стол на колесиках, на котором лежала неподвижная фигура, покрытая простыней. Голова больной была откинута назад, лицо имело неприятный синевато-белый оттенок. Простыня была обернута вокруг шеи. Глаза закрыты. В операционную вошла еще одна сестра. Она остановилась в углу и молча ждала.

Больную подняли со стола на колесиках и переложили на операционный стол. Третья сестра сразу же увезла в приемную столик на колесиках и, тщательно закрыв за собой дверь, исчезла из поля зрения. Фигура в халате и в маске заняла место у операционного стола подле маленькой скамеечки с различными инструментами.

— Анестезиолог,— шепнул Минчен.— Его держат под рукой на случай, если Эбби вдруг придет в сознание во время операции.

Два хирурга-ассистента подошли к операционному столу с разных сторон. С больной сняли простыню. Доктор Дженни в перчатках, халате и шапочке терпеливо ожидал, пока сестра наденет на него маску.

Внезапно Минчен наклонился вперед, в его глазах появилось странное выражение. Взгляд его был прикован к телу больной.

— Что-то здесь не так,— прошептал он Эллери.

— Вы имеете в виду ее оцепенение? — не поворачивая головы, спросил Эллери.— Я тоже это заметил. Диабет...

— Боже мой! — хрипло произнес Минчен.

Два хирурга-ассистента склонились над операционным столом. Один приподнял руку больной и тут же опустил ее. Рука была отяжелевшей и негнущейся. Другой, подняв веко, стал рассматривать глазное яблоко. Оба ассистента поглядели друг на друга,

— Доктор Дженни! — выпрямившись, позвал один из. них.

Хирург обернулся.

— Что случилось?

Отстранив сестру, он быстро подошел к столу, склонился над неподвижным телом и, убрав покрывало, ощупал тело старухи. Эллери увидел, как его спина вздрогнула, словно его ударили.

Не поднимая головы, доктор Дженни произнес три слова:

— Адреналин, искусственное дыхание.

Как по волшебству, два хирурга-ассистента и четыре сестры принялись за работу. Откуда-то появился большой тонкий баллон, несколько человек засуетилось около него.

Сестра протянула доктору Дженни маленький блестящий предмет, и он, е усилием открыв рот больной, поднес к нему этот предмет. Затем он стал осматривать его поверхность — это было металлическое зеркало. Выругавшись сквозь зубы, доктор Дженни отшвырнул его в сторону и схватил шприц, который сестра держала наготове. Обнажив торс старухи, он ввел иглу прямо в сердце. Аппарат искусственного дыхания уже работал, нагнетая кислород в ее легкие...

В амфитеатре сестры и врачи, доктор Даннинг, его дочь, Филипп Морхаус, доктор Минчен, Эллери, застыв как вкопанные, сидели на краешках стульев. Кроме шума аппарата, в зале не было слышно ни звука.

Через 15 минут, в 11.05 (Эллери машинально взглянул на часы), доктор Дженни выпрямился и поманил пальцем доктора Минчена. Без единого слова главный врач вскочил со стула, взбежал по ступенькам к двери в задней стене и исчез.

Вскоре он ворвался в зал через дверь из западного коридора и подбежал к операционному столу. Дженни отступил в сторону, безмолвно указав на шею старухи.

Лицо Минчена смертельно побледнело. Подобно Дженни, он тоже отступил назад и, обернувшись, подозвал Эллери, неподвижно сидящего на своем месте.

Эллери встал. Его брови поползли вверх, а губы беззвучно произнесли только одно слово. Минчен, поняв его, кивнул головой.

Это слово было «убийство!» 

 Глава 5 Удушение

Эллери больше не чувствовал приступа тошноты, которая одолевала его во время подготовки к операции. Он понимал, что жизнь уже ушла, хотя, когда он открыл дверь, ведущую в зал из западного коридора, хирурги и сестры все еще возились над телом. Да, нет сомнения, что больная умерла, и притом насильственной смертью. А насильственная смерть была привычной вещью для автора детективных романов, неофициального сыщика и сына полицейского инспектора.

Не спеша он приблизился к центру кипучей деятельности. Нахмурившись, Дженни поднял голову.

— Вам здесь нечего делать, Квин,— буркнул он и снова обернулся к столу, забыв об Эллери.

— Доктор Дженни,— вмешался Минчен.

— Ну?

— Квин практически член полицейского департамента, доктор,— горячо заговорил Минчен.— Он сын инспектора Квина и помог раскрыть немало убийств. Может быть, он...

— О! — Горящие маленькие глазки Дженни уставились на Эллери.— Это другое дело. Действуйте, Квин! Делайте что хотите. Я занят.

Эллери сразу же обернулся к амфитеатру. Все уже встали. Доктор Даннинг с дочерью спешили наверх к выходу в задней стене.

— Одну минуту! — Голос Эллери громким эхом прокатился по залу.— Вы очень обяжете меня, если все останетесь в амфитеатре до того, как прибудет полиция и позволит вам уйти.

— Что за чепуха! Полиция? Зачем?—На побелевшем лице доктора Даннинга застыла гримаса напряжения. Девушка схватила его за руку.

— Миссис Доорн была убита, доктор,— объяснил Эллери, не повышая голоса.

Держа за руку дочь, доктор Даннинг молча спустился вниз, в переднюю часть амфитеатра. Все хранили молчание.

Эллери повернулся к Минчену.

— Не теряйте времени, Джон,— тихо сказал он.

— Я сделаю все, что вы скажете.

— Проследите, чтобы все двери госпиталя были закрыты и тщательно охранялись. Поручите кому-нибудь потолковее узнать, кто покинул территорию больницы за последние полчаса. Пациенты, прислуга —кто угодно. Это очень важно. Позвоните моему отцу в Главное полицейское управление. Свяжитесь с местным полицейским участком и сообщите им о случившемся. Понятно?

Минчен поспешил прочь.

Эллери отошел в сторону и остановился, наблюдая за быстрыми, уверенными движениями врачей, возившихся с телом миссис Доорн. Но он с первого взгляда понял, что нет никакой надежды на возвращение жизни. Основательнице госпиталя, миллионерше, щедрой благотворительнице, общественнице, вершительнице судеб уже нельзя было помочь.

— Есть надежда? — тихо спросил он у Дженни.

— Никакой. Все это совершенно бесполезно. Она мертва уже полчаса. Когда ее внесли в зал, трупное окоченение уже наступило.— Приглушенный голос Дженни был лишен всякого выражения, как будто он говорил о совершенно постороннем человеке.

— Что убило ее?

Дженни выпрямился и снял с лица маску. Он не ответил Эллери, многозначительно кивнув в сторону своих двух ассистентов. Врачи молча убирали аппарат искусственного дыхания. Сестра с каменным лицом подняла простыню, чтобы накрыть труп.

Эллери сдержал дрожь, когда Дженни повернулся к нему. Губы хирурга тряслись, лицо стало серым.

— Ее... задушили,— хрипло прошептал он.— О, Боже!

Он снова отвернулся, пошарил под халатом дрожащими пальцами и вытащил сигарету.

Эллери склонился над трупом. Вокруг шеи старухи виднелась глубокая тонкая кровавая полоса. На маленьком столике рядом лежал короткий шнур, испачканный кровью. Эллери осмотрел шнур, не притрагиваясь к нему, и заметил, что в двух местах на нем сделаны узлы, словно его хотели связать бантиком.

Кожа Эбигейл Доорн была мертвенно-бледной, с легким синеватым оттенком, и необычно отекшей. Губы были плотно сжаты, глаза глубоко запали. Все тело было неестественно сковано.

Дверь в коридор открылась, и в комнате снова появился Минчен.

— Все сделано, Эллери,— сообщил он.— Я поручил Джеймсу Пэрадайсу, нашему управляющему, выяснить,

кто входил и выходил. Скоро мы получим его доклад. Звонил вашему отцу, он выезжает со своими сотрудниками. Местный участок тоже пришлет несколько человек,

В зал вошел полицейский, огляделся вокруг и направился к Эллери.

— Хэлло, мистер Квин. Меня прислали из участка. Уже взялись за дело? — прогромыхал он.

— Да. Рассчитываю на вашу помощь.

Эллери окинул комнату взглядом. Все сидевшие в амфитеатре были на месте. Доктор Даннинг сидел, погрузившись в раздумье. Его дочь выглядела слабой и больной... В «партере» доктор Дженни курил, стоя у дальней стены и повернувшись к ней лицом. Сестры и ассистенты бесцельно бродили взад-вперед.

— Давайте выйдем отсюда,— внезапно предложил Минчену Эллери.— Куда мы можем пойти?

Минчен указал на дверь в приемную.

— Могу ли я?..

— Уведомить о случившемся родственников миссис Доорн? — быстро закончил Эллери.— Нет. Пока нет. У нас еще много времени. Сюда?

— Да.

Эллери и Минчен двинулись к двери. Эллери обернулся, взявшись за ручку.

— Доктор Дженни.

Хирург медленно повернулся, неуверенно шагнул вперед и остановился.

— Да? — Его голос снова стал резким и бесстрастным.

— Я попросил бы вас не покидать эту комнату, доктор. Мне бы хотелось побеседовать с вами... через некоторое время.

Доктор Дженни уставился на него, словно собираясь ответить. Но, видимо, решив промолчать, он плотно сжал губы и снова заковылял к стене.

 Глава б Следствие

В приемной операционного зала все углы были прямые, кроме одного, где находилось небольшое обособленное помещение. Рядом, на той же стене, виднелась перегородка, на двери которой было написано: «Лифт (только в операционный зал)»,

Помимо этого в комнате было несколько знакомых Эллери шкафов с выдвижными ящиками, сверкающих эмалью и стеклом, таз, стол на колесиках и одно белое металлическое кресло.

Минчен, задержавшись у двери, ведущей в операционную, распорядился принести несколько стульев и кресел. Сестры выполнили распоряжение и закрыли дверь.

Стоя в центре комнаты, Эллери обозревал это малообещающее помещение.

— Вряд ли здесь много ключей к разгадке, а, Минчен?— поморщился он.— Насколько я понял, миссис Доорн держали именно в этой комнате перед тем, как внести в зал?

— Совершенно верно,— мрачно кивнул Минчен.— Се доставили сюда, по-моему, около четверти одиннадцатого. Тогда она, безусловно, была жива, если вы клоните к этому.

— Необходимо решить еще несколько проблем, старина,— пробормотал Эллери.— Помимо того, была ли она жива, когда ее внесли в эту комнату. Кстати, как вы можете быть в этом уверены? Она ведь была в коматозном состоянии, не так ли? Поэтому очень может быть, что ее прикончили раньше.

— Это должен знать Дженни,— сказал Минчен.— Он тщательно обследовал ее в зале, пока все возились с кислородом и адреналином.

— Тогда давайте позовем сюда доктора Дженни.

Доктор Минчен направился к двери.

— Доктор Дженни,— негромко позвал он. Эллери услышал медленные неровные шаги хирурга, на момент прекратившиеся и тут же возобновившиеся в ускоренном темпе. Войдя в приемную, доктор Дженни вызывающе посмотрел на Эллери.

— Ну, сэр?..

— Садитесь, доктор,— предложил Эллери.— Так нам будет удобнее разговаривать...— Они сели. Минчен продолжал ходить взад-вперед по комнате.

Эллери, поглаживая правой рукой колено, рассматривал носок своего ботинка. Внезапно он поднял голову.

— Мне кажется, доктор, что нам будет удобнее начать с самого начала. Пожалуйста, расскажите мне обо всех инцидентах, произошедших сегодня утром и имеющих отношение к миссис Доорн. Меня очень интересуют все детали. Вы не возражаете?

Хирург фыркнул,

— Боже мой, вы хотите, чтоб я рассказывал вам все сначала? Но ведь у меня полно дел. Меня ждут пациенты!

— Однако, доктор,— улыбнулся Эллери,— как вам должно быть известно, во время расследования убийства нет ничего важнее ареста убийцы. Вы, наверно, незнакомы с Новым заветом? Среди ученых это обычное явление... «Собирай все обломки, дабы ничто не было потеряно». Вот я и намереваюсь собирать «обломки», и уверен, что некоторыми вы располагаете. Итак, сэр?

Дженни пристально посмотрел на Эллери, потом уголком глаза метнул на Минчена быстрый взгляд.

— Вижу, что мне от этого не отвертеться. Что именно вы хотите знать?

— Все по порядку.

Доктор Дженни положил ногу на ногу и зажег сигарету твердыми пальцами.

— Сегодня утром в 8.15 меня вызвали с первого обхода в хирургическом отделении к подножию главной лестницы на третьем этаже. Там я обнаружил миссис Доорн, которую только что подобрали. Она упала с верха лестницы и ударилась животом, в результате чего произошло прободение желчного пузыря. Предварительное обследование показало, что, когда она спускалась, с ней произошла типичная диабетическая кома, и, естественно, будучи в бессознательном состоянии, она не могла удержаться на ногах.

— Очень хорошо,— пробормотал Эллери.— Полагаю, вы ее немедленно перенесли?,

—- Конечно! — рявкнул хирург.— Ее отнесли в одну из комнат на третьем этаже, сразу же раздели н уложили в постель. Прободение было тяжелым и требовало немедленного хирургического вмешательства. Но из-за ее диабета мы вынуждены были сначала снизить содержание сахара в крови до нормы с помощью инсулина и глюкозы. Кома оказалась кстати, так как анестезия только увеличила бы степень риска. Ну, несколькими внутренними инъекциями мы снизили ей сахар до нормы, и, к тому времени когда я закончил срочную операцию в операционной «А», пациентка уже ожидала в приемной.

— Вы имеете в виду, доктор,— быстро сказал Эллери,—что миссис Доорн была еще жива, когда ее внесли в приемную?

— Я не берусь этого утверждать, Квин,—возразил хирург,— По крайней мере, лично мне это неизвестно.

Пациентка была под наблюдением доктора Лесли, хп-рурга-ассистента, пока я работал в операционной «А». Поэтому спросить лучше Лесли... Хотя по состоянию тела я бы сказал, что она была мертва не больше двадцати минут, а может быть, даже немного меньше, до того, как мы обнаружили шнур на ее шее.

— Понятно... Значит, доктор Лесли? --Эллери задумчиво уставился на покрытый линолеумом пол.— Джон, старина, не могли бы вы позвать доктора Лесли, если он сможет прийти сюда? Вы не возражаете, доктор Дженни?

— О, пожалуйста! — Дженни небрежно махнул рукой.

Минчен, выйдя из комнаты в операционный зал, вскоре вернулся в сопровождении одетого в белое врача-— одного из хирургов, ассистировавших доктору Дженни.

— Доктор Лесли?

— Артур Лесли к вашим услугам,—ответил хирург. Он кивнул Дженни, мрачно сидевшему в кресле и дымившему сигаретой.—Что здесь происходит — следствие?

— В некотором роде...— Эллери наклонился вперед.— Доктор Лесли, вы находились с миссис Доорн с того момента, когда доктор Дженни покинул ее, чтобы заняться другой операцией, и до того момента, как ее привезли в зал?

— Не совсем.— Лесли вопросительно посмотрел на Минчена.— Меня подозревают в убийстве, Джон?.. Нет, приятель, я не был с ней все время. Я оставил ее в этой приемной на попечении мисс Прайс.

— О, понимаю! Но до того, как ее доставили сюда, вы не покидали ее ни на минуту?

— Совершенно верно.

Эллери слегка побарабанил пальцами по колену.

— Вы можете поклясться, доктор Лесли, что миссис Доорн была жива, когда вы вышли из этой’ комнаты?

Брови хирурга насмешливо взлетели вверх.

— Не знаю, многого ли стоит моя клятва, но... да, я осмотрел ее перед тем, как выйти отсюда. Сердце, безусловно, билось. Она была жива.

— Отлично! Наконец мы хоть что-то выяснили,—заметил Эллери.— Промежуток времени, в течение которого могло произойти убийство, здорово сузился, к тому же это подкреплено выводами доктора Дженни относительно времени наступления смерти. Это все, доктор.

Доктор Лесли, улыбаясь, повернулся, чтобы уйти.

— Кстати, доктор,— остановил его Эллери.— В какое точно время больную доставили в эту комнату?

— Это несложный вопрос. В 10.20. Из комнаты на третьем этаже ее на столе отвезли в лифт,— он указал на дверь с надписью: «Лифт»,—и спустили прямо сюда. Этот лифт используется только для доставки пациентов в операционный зал и возвращения их назад. Добавлю для точности, что мисс Прайс и мисс Клейтон вместе со мной доставили сюда больную, после чего мисс Прайс осталась наблюдать за ней, покуда я буду делать приготовления в зале, а мисс Клейтон удалилась для выполнения каких-то других обязанностей. Мисс Прайс — ассистент доктора Дженни.

— Она несколько лет помогала доктору Дженни в лечении миссис Доорн,— вмешался доктор Минчен.

— Это все? — осведомился доктор Лесли.

— Да. Попросите, пожалуйста, мисс Прайс и мисс Клейтон зайти сюда.

— Охотно.— И Лесли удалился, весело насвистывая.

Дженни заерзал в кресле.

— Послушайте, Квин, ведь я вам больше не нужен. Позвольте мне уйти!

Эллери встал.

— Простите, доктор, но вы нам еще понадобитесь. Да, войдите!

Минчен открыл дверь, впустив двух молодых женщин в предписанной уставом белой униформе.

Эллери галантно поклонился, переводя взгляд с одной на другую.

— Мисс Прайс, мисс Клейтон?

Одна из сестер — высокая светловолосая девушка с веселыми ямочками на щеках быстро ответила:

— Клейтон — это я, сэр. А это мисс Прайс. Разве это не ужасно? Мы...

— Несомненно.— Шагнув назад, Эллери указал на два стула. Дженни не встал. Он продолжал сидеть, уста-вясь на свою левую ногу.—: Садитесь, пожалуйста... Итак, мисс Клейтон, насколько я понял, вы и мисс Прайс доставили миссис Доорн сюда на лифте с третьего этажа вместе с доктором Лесли. Это верно?

— Да, сэр. Потом доктор Лесли вышел в зал, я вернулась на третий этаж в палату, а мисс Прайс осталась здесь,— ответила высокая сестра,

— Это так, мисс Прайс?.

— Да, сэр.— Вторая медсестра была среднего роста брюнеткой со свежей румяной кожей и ясными глазами.

— Отлично! — просиял Эллери.

— Мисс Прайс, вы можете описать все то, что произошло, пока вы были в этой комнате одна с миссис Доорн?

— О, конечно.

Эллери быстрым взглядом окинул всех присутствующих. Дженни все еще сидел, глядя в одну точку. Судя по выражению его лица, он был погружен в мрачные размышления. Минчен прислонился к двери, внимательно слушая. Мисс Клейтон рассматривала Эллери с откровенной симпатией. Мисс Прайс сидела спокойно, спрятав руки в поле халата.

Эллери подался вперед.

— Мисс Прайс, кто входил в эту комнату после того, как отсюда ушли доктор Лесли и мисс Клейтон?

Необычная серьезность его голоса выбила сестру из колеи. Она колебалась.

— Ну... никто, кроме доктора Дженни, сэр.

— Что?! — взревел доктор Дженни, вскочив на ноги так внезапно, что мисс Клейтон легонько взвизгнула.— Вы, должно быть, спятили, Люсиль! Вы имеете в виду, что видели, как я входил сюда перед операцией?! И вы говорите это мне в глаза?!

— Да, доктор Дженни,—- тихо произнесла девушка. Ее лицо побледнело.— Я... Я видела вас.

Хирург уставился на сестру, его длинные, как у обезьяны, руки, нелепо свисали вниз. Эллери посмотрел на Дженни, на мисс Прайс, на Минчена и тихонько кашлянул. Когда он заговорил, его голос стал мягким и слегка вибрирующим.

— Вы можете идти, мисс Клейтон.

Светловолосая медсестра широко открыла глаза,

— О, не...

— До свидания.

Она вышла из комнаты с явной неохотой, бросив через плечо долгий взгляд, прежде чем Минчен закрыл за ней дверь.

— Ну! — Эллери поправил пенсне и начал чистить стекла.— Кажется, у нас возникли небольшие расхождения. Вы говорите, доктор, что не входили в эту комнату перед операцией?

— Конечно нет! — буркнул Дженни.— Это совершеннейшая чушь! Вы же сами говорили со мной примерно в 10.30 в коридоре, как раз после того, как я закончил операцию, которая длилась 20 минут, и, безусловно, видели, как я ушел вместе с Коббом, швейцаром, по направлению к приемной для посетителей. Как же я мог быть в этой комнате? Люсиль, вы просто ошиблись!

— Одну минуту, доктор,—вмешался Эллери.— Мисс Прайс, можете ли вы сказать, когда именно вошел сюда доктор Дженни?

Пальцы сестры теребили крахмальный халат.

— Ну.., Я точно не помню... Около 10.30... может быть, на несколько минут позже. Доктор, я...

— А откуда вы знаете, что это был доктор Дженни, мисс Прайс?

Она нервно усмехнулась.

— Ну, естественно, я подумала... Я просто узнала его... Мне казалось само собой разумеющимся, что это доктор Дженни.

— Ага! Так вы сочли это само собой разумеющимся?— переспросил Эллери. Он быстро шагнул вперед.— Значит, вы не видели его липа? В противном случае вы бы знали точно.

— Конечно! — вмешался Дженни.— Вы знаете меня достаточно долго, Люсиль. Я не могу понять...— За его раздражительностью ощущалось недоумение. Минчен ошеломленно наблюдал за происходящим.

— О, на вас... на нем были халат, шапочка и маска,— запинаясь, проговорила девушка,— поэтому я могла видеть только глаза... но... он прихрамывал, сэр, и был такого же роста, поэтому я и сочла это само собой разумеющимся.

Дженни уставился на нее.

—, Боже мой, кто-то выдал себя за меня! — воскликнул он.— Ведь подражать мне очень легко — искалеченная нога, маска... Но кто же это был, Квин?! 

 Глава 7 Перевоплощение

Эллери положил ладонь на дрожащую руку маленького хирурга.

— Сядьте, доктор, и успокойтесь. Вскоре мы докопаемся до истины... Да, войдите.

Послышался короткий стук в дверь, и на пороге появился человек огромного роста, с широкими плечами, светлыми глазами и лицом, словно высеченным из камня.

— Вели! — воскликнул Эллери.— Папа уже здесь?

Взглядом из-под густых .бровей вновь прибывший окинул Дженни, Минчена, сестру.

— Нет, мистер Квин. Он на пути сюда. Пока что прибыли детективы из местного полицейского участка. Они требуют, чтобы их впустили сюда. Я полагаю, вам бы не хотелось...—И он многозначительно посмотрел на присутствующих.

— Нет, нет, Вели,— быстро сказал Эллери.— Займите этих парней где-нибудь в другом месте. Не позволяйте никому из них входить сюда без моего разрешения. А как приедет папа, тотчас дайте мне знать.

— О’кей! — Гигант повернулся и бесшумно закрыл за собой дверь.

Эллери снова обратился к сестре.

— Итак, мисс Прайс, вы должны быть так точны, как если бы от этого зависела ваша жизнь. Расскажите мне все, что произошло с того момента, как доктор Лесли и мисс Клейтон оставили вас одну с миссис Доорн, и до того, как ее увезли в операционный зал.

Сестра облизнула губы и бросила нерешительный взгляд на хирурга, который, опустившись в кресло, тупо уставился на нее.

— Я... ну...— Она деланно улыбнулась.— Это ведь очень просто, мистер Квин... Доктор Лесли и мисс Клейтон ушли сразу же после того, как мы доставили сюда миссис Доорн с третьего этажа. Мне здесь было практически нечего делать. Доктор перед уходом взглянул еще раз на больную, так что все, видимо, было в полном порядке... Конечно, вы знаете, что анестезию ей не делали?—Эллери кивнул,— Значит, анестезиологу незачем было сидеть здесь вместе со мной, а мне не нужно было все время наблюдать за пульсом больной. Она находилась в коматозном состоянии и была готова к операции.

— Да, да,— нетерпеливо прервал Эллери.— Это мы знаем, мисс Прайс. Пожалуйста, переходите к таинственному визитеру.

Сестра покраснела.

— Хорошо, сэр... Человек, который... которого я приняла за доктора Дженни, вошел в приемную примерно через 10 или 15 минут после ухода доктора Лесли и мисс Клейтон. Он...

— Через какую дверь он вошел? — осведомился Эллери.

— Через эту.— Сестра указала на дверь, ведущую в анестезионную.

Эллери быстро повернулся к доктору Минчену.

— Джон, кто был сегодня утром в анестезионной? Использовали ли ее сегодня?

Минчен казался озадаченным. За него ответила мисс Прайс:

— Там был больной, находящийся под наркозом, мистер Квин. Думаю, что туда заходили мисс Оберман и доктор Байерс...

— Отлично.

— Вошедший человек слегка прихрамывал, на нем была обычная одежда хирурга. Войдя, он закрыл дверь...

— Быстро?

— Да, сэр. Он сразу же закрыл за собой дверь, подошел к столу на колесиках, на котором лежала миссис Доорн, склонился над ней, потом выпрямился и с рассеянным видом сделал жест, как будто мыл руки.

— И ничего при этом не сказал?

— О да, сэр, он не сказал ни слова, только потер руки. Конечно, я тут же поняла, чего он хочет. Это был привычный жест доктора Дженни, означающий, что ему нужно продезинфицировать руки,— может быть, потому, что он намеревался в последний раз перед операцией осмотреть больную. Ну, я пошла в стерилизаторскую.— Она указала на отгороженное помещение в северо-восточном углу комнаты,— и приготовила раствор сулемы и спирта. Я...

Эллери казался удовлетворенным.

— Сколько времени вы пробыли в стерилизаторской?

Сестра заколебалась.

— О, около трех минут. Я не могу точно утверждать... Вернувшись в приемную, я поставила дезинфицирующие растворы. Доктор Дженни... то есть тот человек, кто бы он ни был, быстро сполоснул руки...

— Быстрее, чем обычно?

— Да, я заметила это, мистер Квин,— ответила сестра, стараясь не смотреть на хирурга, который, подперев рукой голову, продолжал сверлить ее взглядом,— Потом он вытер руки полотенцем, которое я держала наготове, и сделал знак убрать тазики. Когда я снова направилась в стерилизаторскую, то увидела, что этот человек опять подошел к столу на колесиках и склонился над больной, а когда возвратилась, он уже выпрямился и положил простыню на место.

— Все ясно, мисс Прайс,-- сказал Эллери.— Еще несколько вопросов, если вы будете так любезны... Когда он занимался дезинфекцией, а вы стояли рядом, вы обратили внимание на его руки?

Сестра сдвинула брови.

— Ну... не особенно. Видите ли, я ведь ничего не подозревала и, естественно, все его действия принимала как должное.

— Жаль, что вы не смотрели на его руки,— пробормотал Эллери.— Я обычно возлагаю немало надежд на характерные особенности рук... На сколько времени вы вышли во второй раз, когда относили материалы назад в стерилизаторскую?

— Не больше чем на минуту. Я только вылила сулему и спирт, сполоснула тазики и вернулась.

— А через сколько времени после вашего возвращения этот человек ушел отсюда?

— О, сразу же!

— Через ту же самую дверь, в которую он вошел,— из анестезионной?

— Да, сэр.

— Понятно,— Эллери прошелся по комнате, задумчиво теребя пенсне.— Из вашего сообщения, мисс Прайс, особенно удивительным кажется отсутствие разговоров. Неужели ваш таинственный визитер не вымолвил ни слова во время всей процедуры?

Сестра казалась слегка удивленной.

— В самом деле, мистер Квин, он ни разу не раскрыл рта, пока находился здесь.

— Вряд ли стоит этому удивляться,— сухо заметил .Эллери.

— Да, все это весьма изобретательно.... А вы сами ничего ему не говорили, мисс Прайс? Вы поздоровались с ним, когда он вошел в комнату?

— Нет, сэр, не поздоровалась,— быстро ответила мисс Прайс,— но я обратилась к нему, когда в первый раз выходила в стерилизаторскую.

— Что именно вы сказали?

— Ничего особенного, мистер Квин. Я хорошо изучила характер доктора Дженни и знаю, что он иногда... ну, бывает немного нетерпелив.

На ее губах мелькнула улыбка, которая сразу же увяла, как только хирург что-то буркнул,— Я... я только сказала: «Сейчас все будет готово, доктор Дженни».

— Вы действительно назвали его «доктор Дженни», а? — Эллери насмешливо взглянул на хирурга.—Да, ловко задумано, доктор.

— В самом деле,— пробормотал Дженни.

Эллери снова обернулся к сестре.

— Мисс Прайс, может быть, вы припомните что-нибудь еще? Вы рассказали абсолютно все, что происходило, пока этот человек был в комнате?

Сестра задумалась.

— Ну, вообще-то, если быть точной, произошло еще кое-что. Но это не очень важно, мистер Квин,—как бы извиняясь, добавила она, устремив взгляд на Эллери.

— Я хорошо разбираюсь и в неважных событиях,— улыбнулся Эллери,— Итак?

— Ну, когда я в первый раз была в стерилизаторской, я услышала, как дверь в приемную открылась и через несколько секунд мужской голос произнес: «О, простите». Потом дверь захлопнулась снова. По крайней мере, я услышала звук закрываемой двери.

— Какой двери? — осведомился Эллери.

— Простите, сэр, но этого я не знаю. Ведь невозможно указать точное направление, откуда исходит такой звук. Я, во всяком случае, этого делать не умею. К тому же я ничего не видела.

— Тогда вы, может быть, узнали голос?

Пальцы сестры нервно теребили полу халата.

— Боюсь, что я не смогу вам помочь, мистер К в мн. Мне этот голос показался знакомым, но тогда это меня не слишком интересовало, и я не знаю, кто бы это мог быть!

Хирург, потеряв терпение, вскочил на ноги и в отчаянии посмотрел на Минчена.

— Господи, какой вздор! — рявкнул он,—Это же чистейшая подтасовка фактов, Джон! Неужели вы верите, что я замешан в этом деле?

Минчен разгладил воротник халата.

— Доктор Дженни, я не верю... не могу в это поверить. Я не знаю, что и думать.

Сестра быстро встала, подошла к хирургу и трогательным жестом положила ему руку на плечо.

— Поверьте, доктор Дженни, я не хотела втравить вас в неприятности... Конечно, это были не вы — мистер Квин это понимает...

— Ну и ну —какая колоритная сцена! — усмехнулся Эллери.— Ладно, давайте обойдемся без мелодрамы. Пожалуйста, садитесь, сэр. И вы тоже, мисс Прайс.— Оба послушно сели.— Не показалось ли вам что-нибудь необычным или из ряда вон выходящим в течение того времени, когда этот... будем называть его пока «самозванец», находился в комнате?

— В то время — нет, конечно. Теперь я вижу, что его молчание, требование дезинфекции и все прочее было довольно странным,

— А что случилось после того, как наш драгоценный самозванец удалился?

— Ничего. Я поняла это так, что доктор только что осмотрел больную, чтобы проверить, все ли в порядке. Поэтому я села на стул и стала ждать. Больше никто не входил и ничего не случилось до тех пор, пока из операционной не вышли люди, чтобы отвезти туда пациентку. Тогда я последовала за ними в зал.

— И вы больше не смотрели на миссис Доорн?

— Я не проверяла ее пульс и не осматривала ее внимательно, если вы это имеете в виду, мистер Каин.— Она вздохнула.— Конечно, я раза два взглянула на нее, но я знала, что она в коматозном состоянии,— ее лицо было очень бледным, но ведь доктор уже осматривал ее, и я... Ну, вы понимаете...

— Понимаю,— с серьезным видом кивнул Эллери.

— И вообще, мне велели не беспокоить больную, если только не произойдет каких-нибудь неожиданных неприятностей...

— Да, разумеется. Еще один вопрос, мисс Прайс. Вы не заметили, на какую ногу опирался самозванец? Вы ведь сказали, что он прихрамывал.

Сестра опустила голову.

— Все выглядело так, как будто у него была больная левая нога, так как опирался он на правую ногу — совсем как доктор Дженни. Значит...

— Да,— подхватил Эллери.— Значит, тот, кто подготовил это перевоплощение, не забыл позаботиться и об этом... Это все, мисс Прайс. Вы очень нам помогли. Сейчас вы можете вернуться в зал.

— Благодарю вас,— тихо сказала сестра и, бросив взгляд на доктора Дженни и улыбнувшись доктору Минчену, удалилась через дверь, ведущую в операционную.

Минчен бесшумно закрыл за ней дверь, и в комнате на некоторое время воцарилось молчание.

Главный врач кашлянул, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, потом сел на стул, с которого только что встала сестра, Эллери, поставив ногу на перекладину другого стула и опершись на локоть, вертел свое пенсне, Дженни, вытащив сигарету, мял ее своими сильными белыми пальцами. Внезапно он вскочил на ноги.

Послушайте, Квин,— закричал он.— Вам не кажется, что это зашло слишком далеко? Вы отлично знаете, что меня здесь не было. Это мог быть любой мерзавец, который знает меня и госпиталь! Всем известно, что я хромаю и ношу халат, маску и шапочку почти все время, когда нахожусь в больнице! Это же совершенно ясно.— И он тряхнул головой, совсем как большой лохматый пес.

— Да, похоже на то, что кто-то ловко вас изображал, доктор,— улыбнулся Эллери, глядя на Дженни.— Но вы не можете отрицать того, что этот человек очень умен?

— С этим я согласен,—буркнул хирург.—Он смог одурачить мисс Прайс, а ведь она работает со мной уже несколько лет. По-видимому, ему удалось надуть и двоих человек в анестезионной... Ну, Квин, что вы намерены со мной делать?

Эллери поднял брови.

— Делать?— усмехнулся он,—В моем ремесле без диалектики не обойтись. Я поклонник Сократа. Я задаю вопросы... Поэтому я намерен спросить у вас — а я знаю, что вы ответите мне правду,—где вы были, доктор, и что вы делали в то время, когда была продемонстрирована вся эта инсценировка?

Дженни выпрямился и засопел.

— Вы знаете, где я был. Вы слышали, что сказал мне Кобб, и видели, что я ушел вместе с мим, чтобы повидать посетителя. Боже мой, какая чепуха!

— Сегодня утром я чувствую прилив любознательности, доктор... Сколько времени вы говорили с вашим посетителем? И где?

Дженни фыркнул.

— К счастью, я взглянул на часы как раз тогда, когда расстался с вами. Было 10.29 —мои часы обычно идут точно... Я пошел вместе с Коббом в приемную, встретил там человека, который вызвал меня, и проводил его к себе в кабинет —он находится напротив приемной, рядом с главным лифтом. Полагаю, это все?

— Едва ли, доктор... Сколько времени вы пробыли в кабинете с вашим визитером?

— До 10.40. Приближалось время операции, я мне пришлось сократить беседу. Нужно было приготовиться— переодеться в свежий халат, продезинфицировать руки... Поэтому мой посетитель ушел, а я направился прямо в зал.

— Войдя в него из западного коридора, что я видел собственными глазами — пробормотал Эллери.— Постойте!.. Вы проводили вашего посетителя до главного входа? Вы видели, как он вышел?

— Естественно,—Хирург снова заволновался.—Знаете, Квин, вы допрашиваете меня, как настоящего преступника! — Дженни явно начал взвинчивать себя. В его голосе появились пронзительные нотки, на кривой шее набухли синеватые вены.

Эллери приятно улыбнулся.

— Кстати, доктор, кто был этот ваш визитер? Так как во всем остальном вы были со мной вполне искренни, я полагаю, вы не откажетесь сообщить мне его имя?

— Я...— Выражение гнева медленно исчезло с лица Дженни. Побледнев, он выпрямился, облизывая губы кончиком языка.

Повелительный стук в дверь, ведущую в зал, прозвучал в приемной подобно грому. Эллери резко обернулся.

— Войдите!

Дверь открылась, и на пороге появился низенький худой человек в темно-сером, с седыми волосами и усами. За ним стояли несколько мужчин весьма внушительного вида.

— Папа! — воскликнул Эллери, шагнув вперед и пожав отцу руку. Они обменялись взглядами, и Эллери чуть заметно покачал головой.— Ты прибыл в самый драматический момент. Это наиболее запутанное дело из всех, за которое ты когда-нибудь брался. Входи.

Он отступил в сторону. Инспектор Ричард Квин двинулся вперед упругим шагом, знаком приказав остальным следовать за ним. Окинув комнату быстрым внимательным взглядом, он вежливо кивнул доктору Дженни и доктору Минчену.

— Входите, ребята,— позвал он.— Здесь найдется работа. Эллери, кажется, еще не решил задачу. Томас, войдите и закройте за собой дверь! Кто эти джентльмены? Ах, врачи! Великая профессия... Нет, Ритч, в этой комнате вы ничего не найдете. Как я понял, бедная старая леди лежали здесь, когда ее прикончили! Ужасно!

Продолжая болтать, он осматривался вокруг. Его маленькие проницательные глазки не пропускали ничего.

Эллери представил двух врачей. Оба молча поклонились. Инспекторы и детективы разбрелись по комнате.

Один из них с любопытством подтолкнул стол на колесиках, и он прокатился несколько дюймов по линолеуму.

— Местные детективы? — поморщившись, спросил Эллери.

— Банда Ритча любит во все вмешиваться,— проворчал старик — Пошли в тот угол, и ты мне все расскажешь. Насколько я понял, это непростая головоломка?

— Ты правильно понял,— печально улыбнувшись, ответил Эллери. Они тихонько отошли в сторону и, Эллери вполголоса изложил отцу всю информацию об утренних событиях, включая только что выслушанные им показания. Старик то и дело кивал. Когда рассказ Эллери подошел к концу, лицо инспектора помрачнело и он покачал головой.

— Час от часу не легче,—тяжело вздохнул он,—Но ничего не поделаешь — такова жизнь полисмена! На каждую сотню простых дел приходится одно, требующее мозга, тренированного в дюжине университетов, включая университет преступлений... Ну, кое-что нужно проделать немедленно.

Обернувшись к своим подчиненным, инспектор подошел к высокому и плотному детективу — сержанту Вели.

— Что сказал док Праути, Томас? — осведомился он.— Нет, сидите, доктор Минчен, я сам всем займусь... Ну?

— Его задержали из-за какого-то дела,—пробасил Вели.— Он придет попозже.

— И то хлеб! Ну, джентльмены!..

Схватив Вели за лацканы пиджака, инспектор открыл рот, собираясь заговорить. Эллери не обращал внимания на отца. Стоя в углу, он краем глаза наблюдал за доктором Дженни, который, прислонясь к стене, рассматривал носки своих туфель.

На его лице было написано явное облегчение.

 Глава 8 Подтверждение

Инспектор отеческим тоном обратился к Вели, чья громоздкая фигура высилась за ним, словно башня.

— Вам предстоит кое-что сделать, Томас. Во-первых, разыщите этого парня, Пэрадайса. Кажется, его так зовут, доктор Минчен? Он управляющий госпиталем. Примите у него отчет о людях, входивших в больницу и выходивших из нее сегодня утром. Насколько я понял, Пэрадайсу поручили эту работу сразу же, как только узнали об убийстве. Выясните, что ему удалось проделать. Во-вторых, замените людей, охраняющих все входы и выходы, нашими сотрудниками, в-третьих, по пути пришлите сюда этих, доктора Байерса и мисс Оберман. Побыстрее, Томас!

Когда Вели открыл дверь, ведущую в главную операционную, глазам сидящих в приемной представились несколько полицейских, медленно бродивших по залу. Эллери бросил быстрый взгляд на амфитеатр: Филипп Морхаус, встав со стула, бурно выражал свой протест толстому полисмену, поодаль сидели доктор Даннинг с дочерью, погрузившиеся в молчание.

— О, Боже, папа, родственники! — внезапно воскликнул Эллери и обернулся к Минчену.— Джон, вам предстоит малоприятная работа. Возьмите молодого Морхауса, а то он там из себя выходит, пойдите с ним в приемную и сообщите Гендрику и Гульде Доорн, мисс Фуллер и кто там еще... Одну минуту, Джон.

Он шепотом посоветовался с инспектором. Старик кивнул и повернулся к детективу.

— Ритч, вы, я вижу, жаждете поработать. Посмотрим, на что способна местная полиция. Пойдите в приемную вместе с доктором Минченом и займитесь делом. Задержите их всех там. Доктор, вам, может быть, понадобится помощь — захватите с собой сестер, а то кто-нибудь еще упадет в обморок. Не позволяйте никому из них уходить без моего разрешения, Ритч.

Ритч, угрюмый субъект с небритой физиономией, буркнул в ответ что-то неопределенное и нехотя вышел из комнаты вслед за Минченом. Сквозь открытую дверь Эллери увидел, как Минчен сделал Морхаусу какой-то жест, после чего тот сразу же прекратил дискуссию и устремился к выходу из амфитеатра.

Дверь захлопнулась и тут же открылась снова, впустив облаченных в белое эскулапа и сестру.

— Доктор Байерс? — осведомился инспектор,—Входите, входите! Хорошо, что вы смогли прийти так скоро. Надеюсь, мы не оторвали вас и эту очаровательную молодую леди от работы? Нет? Отлично!..— И он тотчас же схватил быка за рога.— Доктор Байерс, вы были вот в этой анестезионной сегодня утром?

— Разумеется.

— При каких обстоятельствах?

— Я давал анестезию пациенту с помощью мисс Оберман. Она мой постоянный ассистент.

— Был кто-нибудь в комнате, кроме вас, мисс Оберман и вашего пациента?

— Нет.

— В какое время вы занимались этой работой?

— Мы использовали комнату с 10.25, когда приступили к делу, до примерно 10.45. Пациенту предстояла аппендэктомия, оперировать должен был доктор Джонас, который немного опоздал. Пришлось подождать, пока освободится какая-нибудь из операционных, «А» или «Б», мы сегодня очень заняты.

— Так.— Инспектор изобразил любезную улыбку.— Скажите, доктор, входил ли кто-нибудь в анестезионную, пока вы там были?

— Нет... То есть,— поспешно добавил врач,— никто посторонний. Примерно около 10.30, может быть, минуты на две позже, доктор Дженни прошел через анестезионную вот в эту приемную и минут через 10 вышел обратно.

— И вы туда же,— буркнул доктор Дженни, бросив злобный взгляд на доктора Байерса.

— А? Прошу прощения?..—смешался доктор Байерс. Стоявшая рядом с ним сестра казалась удивленной.

— О, не придавайте этому значения, доктор Байерс,— слегка шагнув вперед, поспешно заговорил инспектор.— Доктор Дженни, естественно... ну, немного расстроен!.. Скажите, сэр, могли бы вы поклясться, что тот человек, которого вы видели сегодня утром входящим в эту комнату и выходящим из нее, был доктор Дженни?

Доктор Байерс беспокойно заерзал на месте.

— Вы поставили этот вопрос очень резко, сэр... Нет, поклясться я бы, пожалуй, не мог.— Внезапно его лицо прояснилось.— В конце концов, я же не видел его лица. На нем были маска, халат и все прочее.

— Та-а-ак,—протянул инспектор.—Значит, поклясться вы бы не могли. И все-таки только что вы с полной уверенностью заявили, что это был доктор Дженни. Почему?

— Ну...— Доктор Байерс снова заколебался.— Во-первых, он прихрамывал...

— Прихрамывал! Продолжайте.

— И к тому же, очевидно подсознательно, я ожидал появления доктора Дженни, зная, что здесь в приемной находится его следующий пациент,— мы все очень беспокоились о миссис Доорн...

— А вы, мисс Оберман? — Инспектор быстро повернулся к сестре.— Вы тоже были уверены, что это доктор Дженни?

— Да... да, сэр,— покраснев, выдавила она.— По тем же причинам, что и доктор Байерс.

— Хорошо! — Инспектор прошелся взад и вперед по комнате. Дженни, не мигая, уставился в пол.— Скажите, доктор,— снова заговорил инспектор Квин,— ваш пациент видел, как доктор Дженни входил и выходил? Он был в это время в сознании?

— Думаю,— неуверенно ответил врач,— что он мог видеть входящего доктора Дженни, потому что наркоз еще не начал действовать, а его стол находился как раз напротив двери. Но когда доктор Дженни выходил отсюда, он уже был под наркозом и, конечно, не мог ничего видеть.

— А кто такой этот ваш пациент?

По губам доктора Байерса скользнула улыбка.

— Думаю, что вы хорошо его знаете, инспектор Квин. Это Майкл Кьюдейн.

— Что?! Большой Майкл Кьюдейн! — возглас инспектора прокатился по всей комнате. Детективы вздрогнули от удивления. Глаза инспектора сузились.

Он резко обернулся к одному из своих помощников.

— А вы мне говорили, Риттер, что Майкл Кьюдейн отправился в Чикаго. По-видимому, к вам поступили ложные сведения! А где Большой Майкл сейчас? — спросил он у доктора Байерса.— В какой комнате? Я хочу видеть этого прохвоста.

— Он в комнате 328, на третьем этаже, инспектор,— ответил врач.— Но свидание с ним не принесет вам никакой пользы. Его только что доставили туда из операционной «Б». Операцию делал Джонас,— ваш человек как раз позвал меня, когда Джонас кончил работу. Сейчас Кьюдейн у него в комнате, но он не придет в себя еще добрые два часа.

— Джонсон! — позвал инспектор. Низенький человек с бесцветной внешностью шагнул вперед.— Запишите где-нибудь и напомните мне потом, чтобы я допросил Большого Майкла.

— Доктор Байерс,— спокойно заговорил Эллери.— Пока вы работали в анестезионной, вы, может быть, слышали какие-нибудь голоса, доносившиеся отсюда? Или вы, мисс Оберман?

Врач и сестра посмотрели друг на друга. Потом доктор обернулся к Эллери.

— Чертовски забавно! — сказал он.—-Мы действительно слышали, как мисс Прайс крикнула доктору Джанни, что сейчас все будет готово, или что-то в это?.] роде. Я еще сказал мисс Оберман... что старик... что доктор Дженни, должно быть, сегодня не в духе, так как он даже не ответил.

— Ага! Значит, вы ни разу не слышали какой-нибудь фразы доктора Дженин в течение того времени, когда он находился в этой комнате?

— Ни одного слова,— ответил доктор Байерс. Мисс Оберман утвердительно кивнула.

— А вы не слышали, как здесь открылась и закрылась дверь и чей-то голос произнес: «Простите»?

— Вроде бы нет.

— А вы, мисс Оберман?

— Нет, сэр.

Эллери шепнул что-то на ухо отцу. Инспектор кивнул и подозвал детектива, похожего на шведа.

— Хесс!

Неуклюже шагая, тот послушно подошел.

— Сейчас же идите в операционный зал, спросите там у всех, не заглядывал ли кто-нибудь из них сюда между 10 и 10.45, и возвращайтесь назад.

Хесс удалился выполнять поручение, а инспектор отпустил доктора Байерса и сестру. Дженни проводил их мрачным взглядом. Эллери беседовал с отцом, пока дверь не открылась вновь и в комнате не появился молодой брюнет еврейского типа, одетый, как и все, в больничную униформу. Вместе с ним вошел и Хесс.

— Это доктор Голд,— кратко сообщил он,— Он заглядывал сюда.

— Да,— подтвердил молодой врач.— Я заглядывал вон в ту дверь,—он указал на дверь, ведущую в западный коридор,— по-моему, около 10.35, так как разыскивал доктора Даннинга, чтобы проконсультироваться с ним относительно диагноза. Конечно, открыв дверь, я увидел, что его здесь нет. Поэтому не стал заходить, а просто извинился и ушел.

Эллери подался вперед.

— Доктор Голд, вы широко открыли дверь?

— О, не больше чем на фут, только чтобы пролезла голова. А что?

— Нет, ничего,— улыбнулся Эллери,—Кого вы здесь увидели?

— Какого-то врача — не знаю, кто это был.

— А как же вы узнали, что это не Даннинг?

— Ну, доктор Даннинг высокий в худой, а этот был низенький и коренастый, да и посадка плеч другая... Одним словом, это был не доктор Даннинг.

Эллери машинально теребил пенсне.

— А в какой позе стоял этот врач? Скажите, что вы увидели, когда открыли дверь?

— Он стоял спиной ко мне, слегка склонившись над столом на колесиках, закрывая своим телом то, что было на столе.

— А его руки?

— Я не мог их видеть.

— Он был единственным человеком в комнате?

— Больше я никого не видел. Конечно, на столе, должно быть, лежал больной, но других я не заметил.

— Вы сказали: «О, простите!» — не так ли? — мягко вмешался инспектор.

— Да, сэр.

— А что 01 нет и л тот человек?

— Ничего. Даже головы не повернул, хотя я видел, как дрогнули его плечи, когда я заговорил. Словом, я закрыл дверь и ушел. Все это заняло не более десяти секунд.

Эллери, подойдя к доктору Голду, положил руку ему на плечо.

— Еще один вопрос. Мог ли это быть доктор Дженни?

— Мог,— согласился молодой врач.— Но если исходить из того, что я видел, это мог быть практически кто угодно... Что-нибудь не так, доктор? — Он обернулся к хирургу, но тот промолчал.— Ну, если это все, я пошел.

Инспектор весело помахал ему рукой.

— Позовите Кобба — швейцара,—приказал он, и Хесс отправился выполнять распоряжение.

Вскоре он вернулся вместе с краснолицым швейцаром. Шапочка Кобба кокетливо съехала набок, и вообще он выглядел так, словно все полицейские были его ближайшими родственниками.

Инспектор не стал терять времени на приветствия.

— Кобб, остановите меня, если я скажу что-нибудь не так.,. Вы подошли к доктору Дженни, когда мистер Квин и доктор Минчен разговаривали с ним в коридоре, и сказали ему, что его хочет видеть какой-то человек. Сначала он отказался принять его, но, когда вы протянули ему карточку посетителя, на которой была написана фамилия Суансон, он изменил свое решение и последовал за вами в приемную. Что происходило дальше?

— Доктор поздоровался с этим человеком,— сразу же ответил Кобб,— и потом они вышли из приемной, свернули направо, зашли в кабинет доктора и закрыли дверь — то есть закрыл ее доктор. Ну а я вернулся на свой пост в вестибюле и стоял там все время, пока не вышел доктор Минчен и не сказал, что...

— Одну минуту! — с раздражением прервал его инспектор.—Значит, вы не покидали ваш пост. Предположим, доктор Дженни или его посетитель решили выйти из кабинета и пойти, скажем, в сторону операционной. Мог бы кто-нибудь из них пройти туда так, чтобы вы его не заметили?

Швейцар почесал затылок.

— Конечно. Я ведь не всегда смотрю в одну сторону — иногда я открываю дверь и выглядываю на улицу.

— А сегодня утром вы тоже выглядывали на улицу?

— Вроде бы так.

— Вы сказали,— вмешался Эллери,— что доктор Минчен подошел к вам и приказал запереть дверь. За сколько времени до этого посетитель доктора Дженин, этот Суансон, вышел из больницы? Кстати, он ведь вышел отсюда, не так ли?

— Конечно вышел,— Кобб широко улыбнулся.—-Даже дал мне... то есть хотел дать, 25 центов. Но я их не взял — это против правил... Да, этот парень вышел на улицу минут за 10 до того, как появился доктор Минчен.

— А кто-нибудь еще,—продолжал Эллери,—вышел отсюда после ухода Суансона и до того, как вы заперли дверь?

— Нет, никто.

— Эллери обернулся к Дженни, который сразу же выпрямился и уставился на него.

— Вы, конечно, понимаете, доктор,— мягко начал Эллери,— как нам важно уточнить время. Вы как будто собирались сообщить мне, кто был ваш визитер, когда вошел инспектор, и...— Он оборвал фразу, так как дверь

с шумом отворилась и в комнату вошел сержант Вели в сопровождении детективов.

— Очевидно,— улыбнулся Эллери,— сама судьба предназначила нам каждый раз откладывать выяснение этого рокового вопроса... Ну, Вели, выкладывайте вашу информацию.

— Итак, Томас? — осведомился инспектор.

—- Никто не покидал госпиталя с 10.15, исключая посетителя доктора Дженни. Кобб рассказал нам об этом Суансоне несколько минут назад,— усмехнулся Вели.— Мы получили перечень людей, которые вошли в больницу в течение этого времени, и проверили его — все на месте. Из здания мы никого не выпускали.

Инспектор просиял.

— Отлично, Томас, отлично! Вот видишь, Эллери,— обернулся он к сыну,— как нам везет. Наш убийца все еще в госпитале. Он не может выйти отсюда.

— Возможно, ему вовсе не хочется этого делать,— сухо промолвил Эллери.— Я бы не особенно на это надеялся... И, папа...

— Ну? — спросил инспектор, сразу же помрачнев. Доктор Дженни поднял голову, и его глаза странно блеснули.

— В моей голове вертится навязчивая идея,— мечтательно произнес Эллери.—-Давайте предположим в качестве спорного вопроса, что человек, совершивший это преступление, был не доктор Дженни, а самоуверенный и наглый самозванец.

— Наконец-то вы говорите дело,— буркнул Дженни.

— Пойдем дальше в наших предположениях,— продолжал Эллери,— и допустим, что у нашего ловкого злодея была веская причина избавиться от своего, фигурально выражаясь, запятнанного кровью маскарадного костюма и что он спрятал его где-нибудь... Теперь мы знаем, что он не покидал больницы. Разве мы не можем надеяться, что, тщательно обыскав помещение...

— Риттер! — рявкнул инспектор.— Вы слышали, что сказал мистер Квин? Возьмите Джонсона и Хесса и принимайтесь за дело!

— Я искренне ненавижу,— улыбнулся Эллери,— цитировать классику в столь торжественные моменты, но Лонгфелло, кажется, опередил меня. Помните? «Предвиденное должно обнаружить». И я умоляю вас, Риттер, обнаружьте его, хотя бы ради доктора Дженни.

 Глава 9 Соучастие

— Итак,— продолжал Эллери, изысканно поклонившись доктору Дженни, когда дверь закрылась за тремя детективами,— мы снова возвращаемся к исходному пункту нашей беседы. Кто был ваш визитер, доктор?

На время воцарилось молчание. Эллери напряженно ожидал дальнейших событий. Даже практичный, лишенный воображения инспектор Квин, меривший шагами комнату, старался ступать бесшумно, чувствуя весь драматизм создавшейся ситуации и как бы опасаясь разрушить чары.

Доктор Дженни ответил не сразу. Он закусил губу и нахмурился, словно решая про себя сложнейшую проблему, ведомую ему одному. Наконец его чело прояснилось.

— Вы создаете много шума из ничего, Квин,—просто сказал он.— Ко мне приходил мой друг.

— Фамилия которого Суансон?

— Совершенно верно. У него возникли денежные затруднения, и он зашел ко мне попросить взаймы.

— Весьма похвально! — пробормотал Эллери.— Он нуждался в деньгах и попросил у вас в долг. В этом действительно нет ничего таинственного! — Он улыбнулся,— Конечно, вы дали ему денег?

— Да... Чек на 50 долларов.

Эллери весело рассмеялся.

— Очевидно, я и впрямь сделал из мухи слона, доктор! Кстати, как полное имя вашего друга?

Он задал этот вопрос небрежным тоном, как бы между прочим. Инспектор Квин, не спуская глаз с Дженни, полез в карман и вытащил старую коричневую табакерку. Рука его выжидающе застыла на полпути между табакеркой и ноздрями.

Ответ Дженни нельзя было назвать любезным.

— Я предпочитаю не сообщать этого вам! — заявил он. Рука инспектора Квина возобновила движение, выполнила свою задачу и водворилась на прежнее место. Засопев, он поднялся и шагнул вперед, на его невозмутимом лице появилось вопросительное выражение. Но Эллери опередил его.

— Именно это я и хотел узнать, доктор,— сказал он, не повышая голоса.— Должно быть, этот Суансон очень дорог вам, если вы так самоотверженно его защищаете.

Он, конечно, ваш старый друг?

— Вовсе нет! — быстро возразил Дженни.

— Нет? — Эллери приподнял брови.—-Это не очень согласуется с вашим поведением.— Подойдя к маленькому хирургу, он наклонился к нему.— Ответьте мне только на один вопрос, доктор, и я оставлю вас в покое...

— Не понимаю, куда вы клоните,— буркнул Дженни, шагнув в сторону.

— И тем не менее,— спокойно продолжал Эллери,— если этот Суансон не такой уж близкий ваш друг, то почему же вы сегодня утром уделили ему 15 минут вашего драгоценного времени, когда ваша благодетельница лежала без сознания, ожидая спасения от ваших чудодейственных рук и скальпеля?.. Ну, я жду вашего ответа.

В глазах Дженни вспыхнули искорки гнева.

— Я не могу сказать ничего, что могло бы помочь вам в вашем расследовании,— холодно произнес он.

Эллери подошел к креслу отца, сел в него и махнул рукой, как бы говоря: «Вы все свидетели!»

Однако инспектор только широко улыбнулся, продолжая шагать взад и вперед перед Дженни и следя за взглядом его маленьких сердитых глаз.

— Нет нужды говорить, доктор Дженни,— вежливо сказал он,— что ваша позиция в этом деле для нас неприемлема. Разумеется, вы эго понимаете...— Это был явный вызов.— Может быть, вы удостоите меня прямыми ответами, без ненужных уверток? — Дженни хранил молчание.— Отлично, тогда начнем... Что произошло между вами и Суансоном в течение тех 15 минут, когда вы были вдвоем в вашем кабинете?

— Уверяю вас, я не намерен упорствовать,—сказал доктор Дженни. Его манеры внезапно изменились. Он устало облокотился на спинку кресла — Как я уже говорил, Суансон пришел ко мне попросить взаймы 50 долларов, в которых он срочно нуждался и которые нигде не мог раздобыть. Сначала я отказал. Он начал объяснять все обстоятельства. Они были таковы, что простая вежливость требовала от меня согласия. На его просьбу я дал ему мой чек, мы поговорили о его делах, и он ушел. Вот и все.

— Весьма толковый отчет, доктор,—сурово произнес инспектор.—Однако если все это и в самом деле так невинно, то почему вы не желаете сообщить нам полное имя этого человека, его адрес? Вы ведь, безусловно, знаете, что у нас при расследовании существует определенный порядок, что показания вашего друга необходимы, чтобы подтвердить ваши собственные показания. Дайте нам требуемую информацию, и покончим с этим!

Дженни угрюмо покачал лохматой головой.

— Поймите, инспектор, мой друг — просто несчастная жертва обстоятельств. Если он окажется замешанным в такую историю, то это скверно отразится на его делах. К тому же он не мог иметь никакого отношения к убийству миссис Доорн.— Внезапно его голос перешел в крик.— Боже мой, почему вы так на этом настаиваете?!

Эллери, устремив взгляд на доктора Дженни, задумчиво протирал пенсне.

— Полагаю, с моей стороны бесполезно просить вас описать внешность Суансона? — осведомился инспектор. Улыбка исчезла с его лица.

Дженни не ответил.

— Ну, хорошо! — взорвался Квин-старший.— Надеюсь, вы сознаете, что без свидетельства Суансона, подтверждающего ваши показания, доктор Дженни, ваше положение становится опасным?

— Мне нечего сказать.

— Я дам вам еще один шанс, доктор Дженни,—-Теперь в голосе инспектора слышался гнев, его губы слегка дрожали.— Дайте мне визитную карточку Суансона.

Последовало короткое напряженное молчание.

— Что? — выдохнул Дженни.

— Карточку! — раздраженно крикнул инспектор.— Карточку с фамилией Суансон, которую швейцар передал вам, когда вы разговаривали с доктором Минченом и мистером Квином. Где она?

Дженни поднял на старика утомленные глаза.

— У меня ее нет.

— А где же она?

Дженни молчал.

Инспектор быстро обернулся к Вели, стоявшему в углу и сердито созерцавшему происходящее.

— Обыщите его!

Задохнувшись от изумления, хирург отскочил к стене, озираясь с видом затравленного зверя. Эллери приподнялся в кресле, но сел снова, когда Вели прижал врача в угол и бесстрастно осведомился:

— Вы отдадите мне карточку сами или же мне придется отобрать ее у вас?

— Только троньте меня,— закричал побледневший от гнева Дженни,— и я!..— Он оборвал на полуслове.

Обхватив своей ручищей щуплую фигурку хирурга, Вели приподнял его так же легко, как если бы тот был куклой. После первой, оказавшейся тщетной, попытки вырваться, Дженни перестал сопротивляться. Гнев исчез с его лица, злобные огоньки в глазах погасли.

— Ничего.— Вели снова вернулся в свой угол.

Инспектор с невольным восхищением посмотрел на маленького человечка.

— Обыщите кабинет доктора Дженни,— не поворачивая головы, приказал он.

Вели неуклюжей походкой вышел из комнаты, взяв с собой одного детектива.

Эллери нахмурился. Встав с кресла, он тихо заговорил с инспектором. Старик с сомнением покачал головой.

— Доктор Дженни,— позвал Эллери. Хирург стоял, прислонившись к стене и уставясь в пол. Его лицо густо покраснело, дыхание было тяжелым и неровным.

— Доктор Дженни, я очень сожалею о том, что произошло. Вы не оставили нам выбора... Мы все время стараемся понять вашу точку зрения... Неужели вам не приходило в голову, что если Суансон, которого вы так доблестно защищаете, так же предан вам, как вы ему, то он сам захочет объявиться и подтвердить ваш рассказ, чем бы это ему ни грозило!

— Я сожалею...— Дженни произнес эти слова так тихо, что Эллери едва расслышал их. Весь его гнев, казалось, полностью выдохся.

— Вижу,— строго заметил Эллери.— Тогда я задам вам последний вопрос, хотя я и не могу заставить вас на него ответить... Доктор Дженни, вы или Суансон хоть на секунду выходили из вашего кабинета с того момента, как вы туда вошли, и до того, как вы распрощались?

— Нет,— И Дженни, подняв голову, посмотрел прямо в глаза Эллери.

— Благодарю вас.— Эллери отошел и снова сел, закурив сигарету и задумчиво пуская клубы дыма.

Инспектор Квин отослал одного из детективов, дав ему краткое распоряжение. Вскоре тот вернулся вместе с Айзеком Коббом. Швейцар держался самоуверенно, его красная физиономия сияла от удовлетворения.

— Кобб,— без предисловий начал инспектор.— Вы говорили, что видели посетителя доктора Дженни, когда он входил в госпиталь и выходил из него. Опишите его мне.

— О, пожалуйста,— охотно откликнулся Кобб—

Я никогда не забываю лиц, сэр. Этот парень был среднего роста, блондин, вроде бы гладко выбритый, в темном костюме и черном пальто.

— Вам не показалось по его одежде, Кобб,— вмешался Эллери,— что он человек состоятельный?

— Нет! — Швейцар выразительно покачал головой.— Одет он был бедно... На вид ему года 34—35, что-то около того.

— Вы давно здесь служите, Кобб? — спросил Эллери.

~ Почти десять лет.

— А вы когда-нибудь видели этого человека раньше?— сухо осведомился инспектор.

Швейцар ответил не сразу.

— Ну-у,— протянул он наконец,— вообще-то он мне показался знакомым, но... нет, не видел.

— Хм! — Инспектор Квин взял щепотку табаку и сунул в ноздри.— Послушайте, Кобб, скажите мне его имя. Вы его знаете! — резко добавил он, сунув табакерку в карман.— Вы же принесли доктору Дженни его карточку.

Швейцар выглядел испуганным.

— Н-не знаю... Я не посмотрел на нее, просто передал доктору Дженни.

— Кобб, дорогой мой,— снова вмешался Эллери,— это просто замечательно! Вы не берете чаевых, и вы не любопытны! Это поразительно!

— Вы хотите сказать,— с угрозой спросил инспектор,— что вы ни разу не взглянули на карточку, пока шли по коридору и разыскивали доктора Дженни?

— Я... Нет... Нет, сэр.— Кобб был явно перепуган.

— Чепуха! — пробормотал, отвернувшись, инспектор.— Этот тип просто идиот. Убирайтесь отсюда, Кобб!

Без единого слова Кобб выскользнул из комнаты. Сержант Вели, вошедший во время допроса Кобба, шагнул вперед.

— Ну, Томас?

Инспектор явно не возлагал больших надежд на доклад сержанта. Он сердито смотрел на Вели. Эллери украдкой бросил взгляд на доктора Дженни. Хирург был погружен в свои мысли, происходящее как будто его не касалось.

— Ее там нет.

— Ха! — Инспектор медленно подошел к доктору Дженни.— Что вы сделали с этой карточкой? Отвечайте! — рявкнул он.

— Я сжег ее,— устало произнес Дженни.

— Отлично! — зловеще сказал инспектор.— Томас!

— Да?

— Принимайтесь за работу. Я хочу, чтобы этот Суансон к вечеру был в управлении. Он среднего роста, блондин, бедно одет, в темном пальто и костюме. Ему около 35 лет, и он в стесненных обстоятельствах. Действуйте!

— Вели! — позвал Эллери. Детектив, уже шедший к дверям, остановился.— Одну секунду...— Эллери повернулся к доктору Дженни.— Доктор, вы не возражаете против того, чтобы показать мне вашу чековую книжку?

Дженни конвульсивно дернулся, гнев снова зажегся в его глазах, но, когда он заговорил, в его голосе звучала та же смертельная усталость.

— Не возражаю.— Вынув из кармана чековую книжку, он протянул ее Эллери.

Быстро раскрыв книжку, Эллери на месте для заметок, против одного из чеков увидел надпись: «Выдать».

— Ага! — улыбаясь, Эллери вернул книжку доктору, который, даже бровью не поведя, снова сунул ее в карман,— Вели, возьмите этот чек и первым делом поезжайте в Нидерландский банк, потом в расчетную палату. Чек № 1186 на 50 долларов был предъявлен сегодня а кассу на личный счет доктора Дженни. Во всяком случае, хоть подпись Суансона вы получите.

— О’кей.— Вели повернулся, чтобы идти.

— Еще одно! — Голос Эллери стал ясным и звонким.— Когда вы обыскивали кабинет доктора Дженни, вы не искали в его адресной книге фамилию Суансон?

На губах Вели мелькнула мрачная усмешка.

— Искал и ничего не нашел. Этой фамилии там нет. В списке телефонов, лежащем под стеклом на письменном столе, ее тоже не было. Это все?

— Все.

Инспектор подошел к Дженни.

— Послушайте, доктор, чего вы стоите? — неожиданно мягко заговорил он.— Почему бы вам не сесть? — Хирург удивленно посмотрел на него.— Ведь мы здесь пробудем еще некоторое время,— закончил старик.

Дженни упал в кресло. Воцарилась тишина. Внезапно послышался стук в дверь, ведущую в западный коридор.

Детектив Риттер ворвался в приемную, неся под мышкой большой бесформенный белый узел. За ним вошли ухмыляющиеся Джонсон и Хесс.

Инспектор Квин ринулся- вперед. Эллери устремился за ним. Дженни, казалось, спал, уронив голову на грудь.

— Что это? — крикнул инспектор, схватившись за узел.

— Маскарадный костюм убийцы! — победно воскликнул Риттер.— Мы нашли его, шеф!

Инспектор Квин разложил содержимое стола на столе на колесиках, с которого не так давно убрали безжизненное тело Эбигейл Доорн.

— Наконец-то у нас есть хоть что-то, с чего можно начать,— проговорил он, весело глядя на сына.

Эллери склонился над столом, перебирая узел длинными белыми пальцами.

— Больше топлива, больше огня,— бормотал он, украдкой глядя на кресло, в котором сидел доктор Дженни, встревоженно ерзая и вытягивая шею, чтобы рассмотреть лежащее на столе.

— Что ты там бормочешь? — спросил инспектор.

—- Пепел,— загадочно ответил Эллери.

 Глава 10 Вещественные доказательства

Эллери и детективы столпились у стола на колесиках, наблюдая за инспектором, сортировавшим содержимое узла.

Доктор Дженни сделал нетерпеливый жест. Он то привставал с кресла, то садился опять. Наконец любопытство, очевидно, одержало верх. Бочком приблизившись к столу, он пытался заглянуть через плечи двух детективов.

Инспектор поднял длинное белоснежное одеяние.

— Хм! Хирургический халат, верно? — Внезапно его седые брови сдвинулись, и он метнул косой взгляд на Дженни.

— Это ваш, доктор?

— Откуда я знаю,— буркнул Дженни. Протиснувшись между детективами, он склонился над халатом.

— Интересно, подойдет ли он вам? — пробормотал Эллери. Инспектор, подняв халат, приложил его к фигуре Дженни. Он доходил маленькому хирургу почти до лодыжек.

— Не мой,— уверенно заявил Дженни.— Он слишком велик.

Халат был измятый, но чистый. Видимо, его недавно выстирали.

— Он не новый,— заметил Эллери.— Взгляните, как он потерт на локтях.

— Здесь должна быть метка прачечной.— Инспектор, повернув халат, стал ощупывать внутреннюю сторону воротника. Две маленькие дырочки безмолвно свидетельствовали о том, что метка была сорвана.

Старик отшвырнул халат в сторону и взял маленький, похожий на детский нагрудник предмет с тесемочками в верхних углах. Подобно халату, он был чистый, но мятый и, судя по всему, уже использованный. Это была хирургическая маска.

— Она могла принадлежать кому угодно,— огрызнулся Дженни, хотя никто ему ничего не сказал.

Следующим предметом была хирургическая шапочка, ее состояние не отличалось от состояния халата и маски. Не новая, чистая, слегка помятая... Эллери взял ее у отца и вывернул наизнанку. Поправив пенсне, он поднес шапочку к глазам и тщательно ощупал пальцами все вмятины и рубцы.

Пожав плечами, он положил шапочку на место и проворчал:

— Весьма удачно для убийцы.

— Вы имеете в виду, что здесь нет волос? — быстро осведомился Дженни.

— Вы очень догадливы, доктор...

Эллери устремил взгляд на четвертый предмет, который извлек инспектор. Это была пара накрахмаленных белых парусиновых брюк.

— Постойте! Что это? — воскликнул инспектор. Положив брюки на стол, он указал на что-то пальцем. На обеих штанинах, чуть выше слегка мешковатых колен, виднелась широкая складка.

Эллери это, несомненно, обрадовало. Вынув из жилетного кармана серебряный карандаш, он осторожно приподнял им кромку одной из складок. Карандаш зацепился за что-то. Наклонившись, все увидели, что складку поддерживало несколько крупных стежков наметки, сделанных белой суровой ниткой. На внутренней стороне брюк были такие же стежки.

— Очевидно, наш импровизированный портной,— заметил Эллери,— рассматривал свое шитье как чисто временную меру.

— Томас! — позвал инспектор.

Вели стал у другого конца стола.

— Может, вы проследите, откуда взялась эта нитка?'

— Едва ли.

— И все-таки попытайтесь.

Вытащив перочинный нож, Вели отрезал два дюйма нитки со складки на правой штанине и положил ее в конверт с такой осторожностью, словно это был волос с головы убийцы.

— Давайте-ка посмотрим, подойдут ли они вам, доктор,— предложил инспектор, даже не улыбнувшись.-— Нет, одевать их не нужно. Просто приложите их к себе.

Дженни молча повиновался. Манжеты брюк совпали с носками его ботинок.

— А если распороть складки, то брюки станут еще длиннее,— заметил Эллери,— так как складки укоротили их дюйма на четыре... Каков ваш рост, доктор?

— Пять футов пять дюймов.— Хирург передал брюки инспектору Квину.

Эллери пожал плечами.

— Первоначальный обладатель этих брюк,-—сказал он,— был пяти футов десяти дюймов ростом. А впрочем,— улыбнулся Эллери,— это ничего не значит. Их могли украсть в любой из нескольких сот больниц города, у любого из тысячи врачей или...

Внезапно он смолк. Инспектор отложил в сторону халат, маску, шапочку и брюки и уже протянул руку к паре белых парусиновых туфель.

— Минуту! — остановил его Эллери.— Прежде чем ты дотронешься до них, папа...

Он молча устремил на туфли задумчивый взгляд.

— Риттер! Вы дотрагивались до этих туфель перед тем, как принести их сюда?

— Нет,— отозвался детектив.— Я просто поднял весь узел, когда нашел его. Туфли лежали в середине.

Эллери снова вынул серебряный карандаш. На сей раз он, склонившись, приподнял им кончик белого шнурка правой туфли.

— Это уже больше похоже на ключ,— сказал он, выпрямившись, и прошептал что-то на ухо отцу. Старик с сомнением кивнул.

На шнурке около третьей дырочки виднелась полоска липкого пластыря с вмятиной в центре, которая заинтересовала инспектора. Он вопрошающе взглянул на Эллери.

— Шнурок порвался, и вмятина находится там, где соединены два разорванных кончика.

— Боюсь, что ты не попал в точку,— сказал Эллери.— Пластырь — вот что поразительно!

Доктор Дженни уставился на него.

— Вздор! — громко произнес он.— Просто кто-то воспользовался пластырем, чтобы починить порванный шнурок. Меня интересует только размер. Все могут убедиться, что этот ботинок меньше тех, которые ношу я.

— Возможно. Нет, не трогайте его! — крикнул Эллери, когда хирург подошел, чтобы схватить одну из туфель. Дженни, пожав плечами, потащился в дальний угол комнаты и сел, наблюдая за происходящим со стоическим терпением.

Приподняв крошечный уголок пластыря, Эллери провел указательным пальцем по его внутренней стороне.

— Простите, доктор,—сказал он,— но, несмотря на все уважение к вашему профессиональному опыту, я намерен лично произвести операцию. Вели, дайте ваш перочинный нож.

С помощью ножа Эллери приподнял оба кончика пластыря. Один кончик был сильно зазубрен. Потянув за уголок, он смог отодрать пластырь.

— Он еще влажный,— удовлетворенно заметил Эллери.— Это подтверждает мою мысль... Вели, скорее конверт! Ты заметил, папа, что пластырь наклеили в явной спешке? Этот краешек даже не прилип к поверхности, а ведь пластырь очень крепкий.— Положив полоску пластыря в конверт, Эллери сунул его во внутренний карман пиджака.

Снова склонившись над столом, он аккуратно связал вместе оба порванных кусочка шнурка, стараясь не укоротить его ни на миллиметр.

— Не нужно быть чародеем,— улыбнулся Эллери, повернувшись к инспектору,— чтобы увидеть, что если связать оба куска, то шнурка все равно не хватит, чтобы завязать ботинок. Отсюда и пластырь, за который мы должны благодарить безымянного фабриканта шнурков.

— Ну и что, Эллери? — осведомился инспектор.— Не вижу, что тебя здесь могло так развеселить.

— Уверяю вас, сэр, что моя веселость еще никогда не имела под собой больших оснований,— усмехнулся Эллери.— Предположим, в самый неподходящий момент у тебя порвется шнурок и ты убедишься, что, связав пор-

ванные концы, ты настолько укоротишь его, что завязать ботинок будет невозможно. Что же ты сделаешь?

— Ну,— инспектор потянул себя за седой ус.— Я бы его как-нибудь удлинил, как и сделал наш убийца. Но что из этого?

— Это действенное средство возбудило мой живейший интерес.

Детектив Пигготт кашлянул, явно пытаясь привлечь внимание.

— В чем дело? — с раздражением обернулся инспектор Квин.

Пигготт покраснел.

— Я кое-что заметил,— робко сказал он.— Куда подевались язычки от этих ботинок?

Эллери внезапно рассмеялся. Пигготт с обидой посмотрел на него, но его подозрения оказались напрасными.

— Пигготт,— сказал Эллери, протирая пенсне,— вы заслуживаете солидного повышения жалованья.

— Что такое? — Инспектор начал злиться.— Ты что, смеешься надо мной?

Эллери скорчил гримасу.

— Взгляни сюда,— начал он.— Помимо шнурка, стоит обратить внимание и на таинственное исчезновение язычков, которое станет важным моментом в расследовании. Где же они? Когда я осматривал ботинок, то обнаружил вот это!

Схватив туфлю, он засунул палец далеко внутрь, под носок, и не без усилий извлек спрятанный язычок.

— Вот он,— продолжал Эллери.— Обратите внимание, как туго он был прижат к верху туфли. И до тех пор, пока не появится более многообещающая теория...

Он осмотрел и левый ботинок. Язычок был так же загнут и спрятан внутрь.

— Странно,— пробормотал инспектор Квин.— Вы уверены, Риттер, что не трогали этих туфель?

— Пусть Джонсон вам подтвердит,— обиженно ответил Риттер.

Эллери, погрузившись в размышления, отсутствующим взглядом смотрел на инспектора и Риттера, Отвер-. нувшись от стола, он задумчиво кивнул.

— Доктор Дженни,— внезапно позвал он.

Хирург открыл глаза.

— Ну?

— Обувь какого размера вы носите?

Дженни инстинктивно бросил быстрый взгляд на свои парусиновые туфли, на вид точные дубликаты туфель, лежащих на столе.

— Очевидно, мне повезло? — спросил он и внезапно вскочил, словно попрыгунчик.— Все еще идете по горячему следу? — проворчал он, подойдя к Эллери и глядя ему в глаза.— Ну, Квин, на сей раз вы промахнулись. Я ношу размер 6,5.

— Довольно маленький размер,— задумчиво промолвил Эллери.— Но эти туфли еще меньше... Они только шестого размера.

— В самом деле,— вмешался инспектор.— Но...

— Погоди! — улыбнулся Эллери.— Ты не можешь себе представить, как я доволен, выяснив, что убийца носил эти туфли... И мое удовлетворение, доктор, должно немного обрадовать и вас... Риттер, где вы нашли эту одежду?

— Она лежала на полу в телефонной будке на пересечении южного и восточного коридоров.

— Так! — Эллери немного подумал.— Доктор Дженни, вы видели кусочек пластыря, который я снял с этого ботинка? Здесь у вас используется такой же пластырь?

— Разумеется. Ну и что же? Он используется практически в каждом госпитале.

— Не могу сказать, что это меня сильно разочаровало,— заметил Эллери.— Было бы слишком ожидать, что... Конечно, доктор, ни один из этих предметов вам не принадлежит?

Дженни развел руками.

— А какая мне будет польза, если я отвечу вам «да» или «нет»? Вроде бы это не мое. Но я должен посмотреть у себя в шкафу, чтобы убедиться.

— Но шапочка и маска могут быть вашими, верно?

— Они могут быть чьими угодно! — Дженни рванул тугой воротник своего халата.— Вы же видели, что халат и брюки мне велики — так что это был просто неуклюжий маскарад. И я уверен, что туфли тоже не мои.

— А я в этом не так уверен,— воинственно заявил инспектор.— По крайней мере, у вас нёт никаких доказательств.

— Есть, папа,— мягко возразил Эллери.— Взгляни,

Он перевернул ботинки и указал на каучуковые каблуки. Оии были очень стерты.— Это доказывало, что туфли носили достаточно долго. На правом ботинке каблук был сильнее стоптан с правой стороны, на левом — с левой.

— Обрати внимание,— продолжал Эллери, приложив туфли одну к другой,— что оба каблука стерты почти одинаково.

Взгляд инспектора скользнул по левой ноге маленького хирурга. Дженни опирался на правую ногу.

— Доктор Дженни прав,—закончил Эллери.— Это не его ботинки! 

 Глава 11 Допрос

Методичная и организованная натура доктора Минчена получала удар за ударом в течение этого сумбурного утра. В его госпитале царил кавардак. Врачи сновали по коридорам, курили, пренебрегая всеми установленными правилами, и оживленно обсуждали сегодняшнее убийство. Женский контингент также, очевидно, решил, что трагедия подорвала все устои: девушки весело перешептывались между собой до тех пор, пока шокированные их поведением старшие сестры не водворили их назад в палаты.

Здание было переполнено детективами и полисменами. Минчен, нахмурившись, с трудом пробивал себе дорогу сквозь группы людей, заполнивших, коридоры, пока не добрался до двери; ведущей в приемную операционного зала, куда его впустил жующий табак детектив.

Быстрым взглядом Минчен окинул комнату. Побледневший доктор Дженни, продолжал отбиваться от нападавшего на него инспектора Квина, на лице которого было написано раздражение, смешанное с растерянностью; Эллери Квин стоял у стола на колесиках, рассматривая белую парусиновую туфлю; несколько сыщиков молча наблюдали за происходящим.

Минчен кашлянул. Инспектор круто повернулся и зашагал к столу. На щеках Дженни появился слабый румянец, его тело распласталось в кресле, словно пустой мешок.

— Да, Джон? — улыбнулся Эллери.

— Простите, что помешал.— Минчен явно нервничал.— Но в приемной события как будто начинают приобретать серьезный оборот, и я подумал..,

— Мисс Доорн? — быстро спросил Эллери.

— Да. Она на грани обморока. Ее следовало бы увести домой. Как вы считаете?..

Эллери и инспектор посовещались вполголоса. Инспектор казался обеспокоенным.

— Значит, по-вашему, доктор Минчен, молодую леди нужно...— Внезапно он переменил тему.— Кто ее ближайший родственник?

— Мистер Доорн — Гендрик Доорн. Он ее дядя, единственный брат Эбигейл Доорн. Мне бы хотелось, чтобы ее сопровождала женщина — может быть, мисс Фуллер...

— Компаньонка миссис Доорн? — медленно осведомился Эллери.— Нет, пожалуй, пока этого делать не стоит... Скажите, Джон, мисс Доорн и мисс Даннинг дружат?

— Они просто хорошо знакомы.

— Да, это проблема.— Эллери задумчиво грыз ноготь. Минчен уставился на него, явно не понимая, в чем смысл этой «проблемы».

— Право, сынок,— нетерпеливо вмешался инспектор Квин.— Если бедняжка чувствует себя так плохо, то ее место не в госпитале, а дома. Придется позволить ей уйти.

— Хорошо.— Эллери, продолжая хмуриться, с рассеянным видом похлопал Минчена по плечу.— Пускай мисс Даннинг сопровождает мисс Доорн и мистера Доорн. Но прежде чем они уйдут... Да, пожалуй, это наилучший выход. Джонсон, пригласите сюда на минуту мистера Доорна и мисс Даннинг. Я не задержу их надолго. Полагаю, Джон, с мисс Доорн находится сестра?

— Разумеется. К тому же с ней молодой Морхаус.

— А Сара Фуллер? — спросил Эллери.

— Тоже с ней.

— Джонсон, когда вы пришлете к нам мистера Доорна и мисс Даннинг, отведите мисс Фуллер в амфитеатр операционного зала и проследите, чтобы она не уходила оттуда, пока мы ее не позовем.

Детектив с унылой физиономией быстро вышел из комнаты.

Мимо него в приемную проскользнул молодой врач в белом и, робко оглядевшись, направился к доктору Дженни.

— Послушайте! — рявкнул инспектор.— Что вам здесь понадобилось, молодой человек?

Вели медленно двинулся к врачу, который заметно увял. Хирург поднялся.

— О все в порядке,— устало проворчал он.— Что вам нужно, Пирсон?

Молодой человек судорожно проглотил слюну,

— Доктор Хоторн хотел проконсультироваться с вами, доктор, по поводу этой ангины. Он говорит, что надо спешить.

Дженни хлопнул себя ладонью по лбу.

— Черт! — воскликнул он.— Совсем забыл об этом! Послушайте, Квин, вы должны отпустить меня. У больного очень серьезное заболевание — ангина Людовтка, его состояние критическое.

Инспектор Квин посмотрел на Эллери, и тот небрежно махнул рукой.

— У нас нет полномочий препятствовать лечению, доктор. Если вы должны идти, идите. До свидания.

Доктор Дженни зашагал к двери, подталкивая впереди себя молодого врача. Взявшись за ручку, он задержался и, обернувшись, обнажил желтые зубы в странной усмешке.

— Меня привел сюда мертвый, а выпускает умирающий... Пока!

— Не спешите, доктор Дженни,— остановил его инспектор.— Вы не должны покидать город ни при каких обстоятельствах.

— Боже! — простонал хирург, возвращаясь назад,— Это невозможно! На этой неделе я должен быть на медицинском съезде в Чикаго. Я собирался завтра выехать. Будь Эбби жива, она бы ни за что не захотела...

— Повторяю,— сурово произнес старик,— что вы не должны покидать город несмотря ни на какие съезды, иначе...

— О, ради Бога! — И хирург выбежал из комнаты, хлопнув дверью.

Вели пересек комнату тремя шагами и потянул за рукав дородного детектива Риттера.

— Иди за ним,— приказал он,— и не выпускай его из виду, или я тебе ноги повыдергаю!

Усмехнувшись, Риттер неуклюжей походкой вышел в коридор.

— Привычка нашего хирурга постоянно взывать к создателю,— улыбнулся Эллери,— не очень-то согласуется с его профессиональным агностицизмом.

В этот момент Джонсон открыл дверь, ведущую в зал, и отошел в сторону, пропуская Эдит Даннинг и низкорослого мужчину, обладающего чудовищных размеров животом.

— Мисс Даннинг? Мистер Доорн?—осведомился инспектор Квин,—Входите, входите! Мы не станем долго вас задерживать!

Светлые волосы Эдит Даннинг были растрепаны, веки заметно покраснели.

— Гульда в плохом состоянии,— резко сказала она, остановившись на пороге,—Мы должны отправить ее домой.

Гендрик Доорн, шаркая, вошел в комнату. Инспектор рассматривал его дружелюбно и не без удивления. Доорн, казалось, не ходил, а тек. Его огромное студенистое брюхо с множеством складок вздрагивало при каждом шаге, лоснящаяся от жира круглая физиономия была испещрена маленькими розовыми точками, сливавшимися на кончике носа в широкое красноватое пятно, на совершенно лысом черепе отражался свет лампы.

— Да,— проскрипел Гендрик Доорн. Голос у него был необычайно высокий, с неприятными хриплыми интонациями. — Гульду надо уложить в постель. Из-за чего вся эта глупая суета? Мы ничего не знаем...

— Одну минутку,— успокаивающе произнес инспектор.— Пожалуйста, войдите, закройте дверь и садитесь.

Узкие глаза Эдит Даннинг не отрывались от лица инспектора. Совершенно механически она села в кресло, предложенное ей Джонсоном, и сложила на коленях худые руки. Гендрик Доорн, переваливаясь, подошел к другому креслу и, охая, опустился в него. Его толстые ягодицы дрябло свесились по краям сиденья.

Инспектор взял солидную понюшку табаку и сразу же чихнул.

— Итак, сэр,— вежливо заговорил он,—один вопрос, и вы свободны... Знаете ли вы, у кого могла быть причина убить вашу сестру?

Толстяк вытер щеки шелковым носовым платком. Его маленькие черные глазки уставились в пол.

— Я... Боже! Это для всех нас было страшной неожиданностью! Кто же может что-нибудь знать? Конечно, Эбигейл была очень странной женщиной...

— Послушайте,— резко сказал инспектор,— должны же вы знать что-то о ее частной жизни, например о ее врагах? Не могли бы вы подсказать нам возможную линию, по которой стоило бы направить расследование?

Свиные глазки Доорна продолжали бегать из стороны в сторону. Казалось, он молча спорит сам с собой.

— Ну, конечно, кое-что тут есть,— ответил наконец Доорн.— Но здесь не место это обсуждать.-— И он тяжело поднялся с кресла.

— Ах, значит, вы все-таки что-то знаете? — мягко заметил инспектор.— Очень интересно. Выкладывайте все, мистер Доорн, или мы не позволим вам уйти!

Сидящая сзади девушка нетерпеливо заерзала в кресле.

— О, ради Бога, мистер, давайте покончим с этим.

Внезапно дверь с грохотом отворилась. Обернувшись, все увидели Морхауса, поддерживающего высокую молодую девушку. Ее глаза были закрыты, голова слегка склонилась вперед. С другой стороны ее держала сестра.

Лицо молодого юриста было багровым от гнева, а глаза метали молнии. Инспектор и Эллери быстро подскочили, чтобы помочь ввести девушку в приемную.

— О Боже! — взволнованно пробормотал инспектор.— Так это и есть мисс Доорн? А мы только...

— Да, вы только! — рявкнул Морхаус.— Нашли время! Что это — испанская инквизиция? Я требую разрешения отвезти мисс Доори домой... Это насилие! Преступление! Прочь с дороги, вы!..

Грубо оттолкнув Эллери, он усадил в кресло полубесчувственную девушку и стал обмахивать ей лицо, что-то бессвязно лопоча. Сестра бесцеремонно отодвинула его в сторону и поднесла флакон к ноздрям Гульды Доорн. Подошедшая Эдит Даннинг склонилась над девушкой, похлопывая ее по щекам.

— Гульда! — с раздражением позвала она,— Гульда, перестань валять дурака! Приди в себя!

Веки девушки дрогнули, она отшатнулась от флакона, бессмысленно глядя на Эдит Даннинг. Слегка повернув голову, она увидела Морхауса.

— О, Фил! Она... она...—девушка не смогла договорить. Ее голос дрогнул, она протянула руки к Морхаусу и разразилась рыданиями. Сестра, Эдит Даннинг и Эллери отступили назад. Лицо Морхауса сразу же смягчилось, он склонился над Гульдой и быстро зашептал ей что-то.

Инспектор шмыгнул носом. Гендрик Доорн, стоящий У своего кресла и смотревший на возню с девушкой, дрожал всем своим огромным телом,

—- Нам лучше уйти,—проскрипел он.—Девушка..,

Эллери быстро подошел к нему.

— Мистер Доорн, что вы собирались нам сообщить? Вы знали кого-то, кто затаил злобу против вашей сестры? Может быть, жажду мести?

— Я ничего такого не говорил,— стал отбиваться Доорн.—Я боюсь за свою жизнь. Я...

— Эге! — протянул подошедший к ним инспектор. — Таинственная история, а? Вам -кто-то угрожает, Доорн?

Губы Доорна дрогнули.

Здесь я ничего не скажу. У меня в доме—-еще куда ни шло. Но здесь — ни за что!

Эллери и инспектор Квин обменялись взглядами, после чего Эллери отошел в сторону.

— Отлично,— сказал инспектор, приветливо улыбнувшись Доорну.— Значит, сегодня в вашем доме... Советую вам не покидать его, старина. Томас! — Гигант выпрямился,— Вам, пожалуй, стоит послать кого-нибудь с мистером Доорном, мисс Доорн и мисс Даннинг — только для того, чтобы позаботиться о них.

— Я о них позабочусь,— внезапно крикнул Морхаус.— А ваши назойливые детективы мне совершенно не нужны!.. Мисс Даннинг, помогите Гульде.

— О, но вы не сможете о них позаботиться,— любезным тоном возразил инспектор,— так как вам придется задержаться здесь. Вы нам нужны.

Морхаус свирепо уставился на него, их взгляды скрестились. Оглядевшись, адвокат увидел вокруг себя мрачные лица. Пожав плечами, он помог подняться плачущей девушке и проводил ее до двери, ведущей в коридор. Гульда держалась за него, пока к дверям не подошли Гендрик Доорн и Эдит Даннинг, сопровождаемые детективом. Украдкой пожав жениху руку, девушка расправила плечи, и Морхаус, оставшись в одиночестве у двери, наблюдал за маленькой группой, медленно бредущей по холлу.

В наступившем молчании он закрыл дверь и повернулся к инспектору.

— Ну, что вам от меня надо? Только, пожалуйста, не задерживайте меня слишком долго.

Они заняли кресла, и по знаку инспектора остававшиеся в комнате детективы вышли из приемной. Вели облокотился своей исполинской спиной о дверь, ведущую в коридор, и скрестил руки на груди.

Инспектор уселся поудобнее, вцепившись руками в колени. Эллери закурил сигарету и глубоко затянулся.

— Мистер Морхаус,— заговорил инспектор,— вы уже давно являетесь адвокатом миссис Доорн?

— Несколько лет,— вздохнул Морхаус.— До меня ее дела вел мой отец. Старая леди была как бы нашим семейным клиентом.

— И вы так же хорошо знакомы с ее личной жизнью, как и с деловой?

— Разумеется.

— Какие отношения были у миссис Доорн с ее братом Кендриком? Они ладили друг с другом? Расскажите мне все, что вы знаете об этом человеке.

Морхаус с отвращением скривил губы.

— Поймите, инспектор, что многое из того, что я вам расскажу, всего лишь мое личное мнение. Как друг семьи, я, естественно, кое-что слышал и видел..,

— Продолжайте.

— Гендрик — это законченный паразит. Всю свою жизнь он совершенно ничего не делал... Возможно, поэтому он так безобразно растолстел... К тому же содержание этого вымогателя обходится недешево. Я это знаю, потому что видел некоторые счета. Гендрик обладает всеми существующими пороками: карты, женщины и т. д.

— Женщины? — Эллери закрыл глаза и улыбнулся.— Я просто не могу в это поверить.

— Вы не знаете некоторых женщин,— мрачно усмехнулся Морхаус — Гендрик сам, должно быть, не помнит их всех. Хорошо еще, Эбигейл следила, чтобы сведения о его похождениях не попали в газеты. Она давала ему 25 тысяч в год. На такие деньги мог бы жить припеваючи кто угодно, но только не Гендрик! Он сразу же все проматывал.

— Значит, своих денег у него нет? — спросил инспектор.

— Ни цента. Видите ли, каждый доллар своего огромного состояния Эбигейл заработала своим умом. Раньше ее семья была значительно беднее, чем обычно думают. Но она оказалась финансовым гением... Да, Эбби была интересной женщиной. Ее чертовски жаль!

— Следовательно, у мистера Доорна могли быть затруднения, неприятности с законом, какие-нибудь темные дела?— осведомился старик.— А может быть, ему пришлось платить за молчание одной из своих любовниц?

— Ну...— неуверенно ответил Морхаус.— Я этого не знаю.

Инспектор усмехнулся.

— А какие отношения были между Гендриком и миссис Доорн?

— Весьма прохладные. Эбби была далеко не глупа. Она видела все, что происходит, и мирилась с этим только потому, что обладала болезненным чувством семейной гордости и не могла позволить, чтобы кто-нибудь пачкал фамилию Доорн. Иногда она не уступала брату, и начинался скандал...

— Ас Гульдой она ладила?

— О, у них были превосходные отношения! — сразу же ответил Морхаус.— Гульда была радостью и гордостью Эбигейл. В мире не было ничего, чего бы Гульда не могла получить по первому требованию. Но Гульда всегда была очень умеренна в своих желаниях. Она никогда не вела себя как наследница крупнейшего состояния. Гульда тихая и скромная девушка — вы сами видели ее. Она...

— О, несомненно,— поспешно прервал его инспектор.— А Гульда Доорн понимала, какая репутация у ее дяди?

— Думаю, что да. Но, очевидно, это ее страшно огорчало, она никогда не говорила об этом даже...— он сделал паузу,— даже со мной.

— Скажите,— спросил Эллери,— сколько лет этой юной леди?

— Гульде? О, девятнадцать или двадцать.

Эллери обернулся к доктору Минчену, который тихо сидел в дальнем углу комнаты, наблюдая за происходящим и не говоря ни слова:

— Джон!

Врач вздрогнул.

— Наступила моя очередь? — спросил он, криво улыбнувшись.

— Едва ли. Просто я хотел отметить, что мы, кажется, столкнулись с одним из редких гинекологических феноменов. Вы как будто говорили мне утром, еще до убийства, что Эбигейл было больше семидесяти?

— Да. Но что вы имеете в виду? Гинекология изучает женские болезни, а у старой леди их не было...

Эллери щелкнул пальцами.

— По-моему,— заметил он,— беременность позже определенного возраста должна иметь патологическую

причину... Очевидно, миссис Доорн была во всех отношениях замечательной женщиной... Кстати, что известно о покойном мистере Доорне,— я имею в виду супруга Эбигейл Доорн? Когда он покинул этот мир? Я ведь редко читаю светские новости.

— Около пятнадцати лет назад,— вмешался Морхаус.— Так что, Квин, все ваши гнусные инсинуации...

— Мой дорогой Морхаус,— улыбнулся Эллери,— неужели вам не кажется странной подобная разница в возрасте между матерью и дочерью? Вы едва ли можете порицать меня за мое вежливое изумление.

Морхаус казался расстроенным, и инспектор решил снова взять инициативу в свои руки.

— Постойте! Так мы никогда не доберемся до сути дела. Я хочу услышать что-нибудь об этой Саре Фуллер, которая сидит сейчас в амфитеатре. Каково было ее официальное положение в семействе Доорн? Мне это не вполне ясно.

— Она была компаньонкой Эбби почти 25 лет. Довольно странная особа. Капризная, деспотичная и до фанатизма религиозная. Уверен, что слуги ее терпеть не могут. Да и с Эбби она всегда ссорилась!

— Ссорилась, вот как?—заинтересовался инспектор.— Почему?

Морхаус пожал плечами.

— Кто знает! Наверно, просто от нечего делать. Эбби, когда раздражалась, часто говорила мне, что она намерена «прогнать эту женщину вон», но почему-то так этого и не сделала. Очевидно, она к ней просто привыкла.

— А слуги?

— Уверен, что для вас они не представляют никакого интереса. Дворецкий Бристол, управляющий и несколько горничных — вот и все.

— Мы, кажется, приближаемся,-— пробормотал Эллери, зевнув и скрестив ноги,— к тому неизбежному в каждом расследовании убийства моменту, когда становится необходимым наводить справки о завещании. Рассказывайте, Морхаус.

— Боюсь, что это гораздо скучнее, чем вы думаете,— ответил адвокат.— Здесь нет ничего зловещего и таинственного. Все абсолютно ясно. Никакого наследства давно потерянным родственникам в Африке и прочей ерунды... Основная часть состояния переходит Гульде. Гендрику будет открыт солидный кредит— гораздо более щедрый, чем заслуживает этот старый боров,— который позволит ему беззаботно прожить остаток своих дней, если только он не поставит своей целью осушить весь запас спиртных напитков в Нью-Йорке. Сара Фуллер тоже получает неплохое наследство — крупную денежную сумму и большой пожизненный доход. Слугам также достанется немало. Госпиталю завещан колоссальный капитал, который на много лет гарантирует ему надежное существование.

— Все как будто в полном порядке,— пробормотал инспектор.

— А я вам что говорил? — Морхаус беспокойно заерзал в кресле.— Ну, давайте покончим с этим... Должно быть, джентльмены, вы удивитесь, узнав, что доктор Дженни упомянут в завещании дважды.

— Что? — Инспектор резко выпрямился.

— Два отдельных наследства. Одно персональное. Дженни был протеже Эбби еще тогда, когда он в первый раз взял в руки бритву. Другое — как часть фонда госпиталя, который позволит Дженни и Кнайзелю продолжать исследования, над которыми они совместно работают.

— Стойте, стойте! — прервал его инспектор.— Кто такой Кнайзель? Я впервые слышу эту фамилию.

Доктор Минчен подвинул свое кресло вперед.

— Я могу рассказать вам о нем, инспектор. Мориц Кнайзель — ученый, кажется, он австриец, который разрабатывает вместе с доктором Дженни какую-то сногсшибательную теорию — по-моему, касающуюся металлов. У него есть лаборатория на этом этаже, специально оборудованная для него Дженни, и он торчит в ней день и ночь. На редкость упорный тип.

— А что именно представляет из себя это исследование? — спросил Эллери.

Минчен выглядел смущенным.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь знал об этом досконально, кроме Кнайзеля и Дженни, а они не болтают лишнего. Лаборатория—это объект шуток всего госпиталя. В ней не был ни один человек, кроме Дженни и Кнайзеля. Это комната с массивной двойной дверью, толстыми стенами и без единого окна. От внутренней двери существуют только два ключа, а чтобы добраться до нее, нужно знать код замка наружной двери. Ключи, разумеется, хранятся у Кнайзеля и Дженни. Дженни строго запретил входить в лабораторию,

— Тайна за тайной,— пробормотал Эллери.— Мы словно попали в средневековье!

Инспектор резко повернулся к Морхаусу.

— Вы об этом ничего не знаете?

— О самой работе ничего, но я могу сообщить вам об одном новом обстоятельстве, которое может вас заинтересовать.

— Одну минуту,— инспектор сделал знак Вели.— Пошлите кого-нибудь привести сюда этого Кнайзеля. Нам придется побеседовать с ним. Держите его в зале, пока я не вызову.— Вели выглянул в коридор, отдал распоряжение кому-то из детективов.— Итак, мистер Морхаус, вы собирались рассказать нам...

— Думаю, вы найдете это интересным,— сухо заговорил Морхаус.— Видите ли, несмотря на благородное сердце и умную голову, Эбби все-таки оставалась женщиной, а женщинам свойственно непостоянство. Поэтому я не был очень удивлен, когда две недели назад она велела мне составить новое завещание.

— О Боже! — простонал Эллери.—-Это дело просто всеобъемлюще! Сначала анатомия, потом металлургия, теперь право...

— Только не думайте, что с первым завещанием было что-нибудь не так,— поспешно прервал Морхаус.— Просто она хотела изменить один пункт...

— Касающийся доктора Дженни? — спросил Эллери.

Морхаус бросил на него удивленный взгляд.

—- Да, вы правы. Только не его персонального наследства, а того капитала, который должен был составить рабочий фонд для поддержки исследований Дженни и Кнайзеля. Эбби хотела полностью вычеркнуть этот пункт. Само по себе это не требовало нового завещания, но она решила оставить дополнительные суммы слугам и добавить кое-что на благотворительные пожертвования, так как первое завещание было составлено два года назад.

Эллери выпрямился в кресле.

— И новое завещание было составлено?

— О да. Предварительно оформлено, но не подписано,— поморщившись, ответил Морхаус.— А теперь эта кома и убийство... Если бы я только знал, что с ней может случиться такое! Но, разумеется, ни у кого из нас этого и в мыслях не было. Я намеревался завтра представить завещание на подпись Эбби, но теперь уже слишком поздно. Первое завещание остается в силе.

— В это завещание придется заглянуть,— проворчал инспектор.— В делах об убийстве завещание всегда доставляет массу хлопот... Значит, старая леди угробила порядочную сумму на металлургические изыскания Дженни?

— Вот именно, угробила,— вздохнул Морхаус.— Думаю, что денег, которые Эбби пожертвовала на таинственные эксперименты Дженни, хватило бы с головой, чтобы обеспечить нас всех.

— Вы сказали,— вмешался Эллери,— что никто, за исключением главного хирурга и Кнайзеля, не знал о сущности открытия. Неужели миссис Доорн тоже не знала? Кажется маловероятным, чтобы старая леди, с присущей ей проницательностью в делах, стала бы финансировать проект, почти ничего о нем не зная.

— Даже у самых сильных людей есть свои слабости,— наставительно произнес Морхаус.— Слабостью Эбби был Дженни. Она полагалась на его слова. И должен заметить, Дженни никогда не злоупотреблял ее доверием. Безусловно, она не была осведомлена о научных деталях проекта, хотя Дженни и Кнайзель работают над ним уже два с половиной года.

— Вот так так! — усмехнулся Эллери.— Уверен, что старая леди была не так глупа, как вы ее изображаете. Не потому ли, что они возились со своим открытием чересчур долго, она решила вычеркнуть этот пункт во втором завещании?

Морхаус поднял брови.

— Отличная догадка, Квин. Конечно, в этом все и дело. Сначала они обещали закончить работу в шесть месяцев, а она уже растянулась на срок в пять раз больший. Хотя Эбби была так же привязана к Дженни, как раньше, она сказала — вот ее собственные слова: «Я вылечу в трубу, субсидируя этот эксперимент. Деньги слишком дороги в наши дни».

Инспектор внезапно поднялся.

— Благодарю вас, мистер Морхаус. Пожалуй, это все. Можете идти.

Морхаус вскочил со стула, как узник, неожиданно освобожденный от кандалов.

— Спасибо! Побегу к Доорнам,— бросил он через плечо. У двери адвокат задержался, и на его лице мелькнула мальчишеская улыбка.— Можете не утруждать себя просьбами не покидать город, инспектор. Я хорошо знаком с этой процедурой.

И он вышел из комнаты.

Доктор Минчен шепнул что-то Эллери, кивнул инспектору и тоже выскользнул из приемной.

Шум в коридоре заставил Вели повернуться и высунуть за дверь свою массивную голову.

-— Окружной прокурор! — доложил он. Инспектор побежал к двери. Эллери встал, поправив пенсне.

В комнату вошли три человека.

Окружной прокурор Генри Сэмпсон был крепкий, коренастый, все еще молодо выглядевший человек. Рядом с ним стоял его помощник Тимоти Кронин, худой энергичный субъект с буйной рыжей шевелюрой, сзади держался старик в широкополой шляпе и с сигарой в зубах. Его проницательные глазки бегали с места на место, шляпа съехала на затылок, и густая прядь седых волос свисала над глазом.

Вели вцепился старику в рукав пиджака, как только он перешагнул порог.

— Вот и вы, Пит,—проворчал он.—Вам что здесь понадобилось?

— Полегче, Вели! — Седоватый мужчина стряхнул с рукава огромную руку сержанта.— Неужели вы не понимаете, что я нахожусь здесь в качестве представителя американской прессы, по личному приглашению окружного прокурора? Руки прочь!.. Хэлло, инспектор. Очередное убийство, а? Эллери Квин тут как тут — значит, дело жаркое! Еще не нашли этого подлого негодяя?

— Успокойтесь, Пит,—осадил его Сэмпсон,—Хэлло, Кью! Что здесь происходит? Не возражаю, чтобы меня наконец просветили на этот счет.— Бросив шляпу на стол на колесиках, он сел, с любопытством осматриваясь вокруг. Рыжий ассистент пожал руки Эллери и инспектору. Журналист, добравшись до кресла, плюхнулся в него, удовлетворенно вздохнув.

— Все не так просто, Генри,— спокойно ответил инспектор.— Просвета пока не видно. Миссис Доорн задушили, когда она лежала без сознания, ожидая операции. Кто-то, очевидно, выдал себя за главного хирурга, личность самозванца не установлена — так что в целом положение незавидное. Да, утро у нас было довольно скверное.

— Скрыть эту историю тебе ке удастся, Кью,— нахмурился окружной прокурор.—Убита одна из самых значительных персон во всем Нью-Йорке. Журналисты лезут во все дырки —нам пришлось мобилизовать половину местного полицейского участка, чтобы не пускать их на территорию госпиталя. Пит Харпер — единственное привилегированное лицо. Боже, помоги мне! Полчаса назад мне звонил губернатор и сказал... Ты не можешь себе представить, Кью, что он сказал!.. Так что же кроется за этим — личная месть, безумие, деньги?

— Хотел бы я знать... Послушай, Генри,—вздохнул инспектор,— нам придется сделать официальное заявление прессе, а заявлять пока что нечего. А что касается вас, Пит,— мрачно продолжал он, обернувшись к седовласому журналисту,— то вас здесь только терпят. Одна выходка — и я с вас шкуру спущу! Не печатайте ничего, что не было бы известно другим репортерам. Иначе я вас выставлю, поняли?

— Так точно,— усмехнулся журналист.

— В настоящее время, Генри, ситуация такова.— Инспектор кратко перечислил вполголоса окружному прокурору все утренние события, открытия и затруднения. Кончив свой монолог, он потребовал ручку и бумагу и с помощью прокурора быстро набросал заявление для репортеров, снующих вокруг госпиталя. Сестру попросил размножить заявление на машинке. Сэмпсон подписал копии, после чего Вели отправил одного из детективов раздать их.

Выглянув в операционный зал, инспектор позвал кого-то. Почти сразу же на пороге появилась высокая угловатая фигура доктора Луциуса Даннинга. Морщинистое лицо врача покраснело, глаза сверкали от гнева.

— Так вы все-таки решили, наконец, меня вызвать,— прошипел он, тряся головой и бросая вокруг яростные взгляды. Очевидно, вы считаете, что у меня нет более важных дел, чем торчать снаружи, словно какая-нибудь старуха или двадцатилетний балбес, и ожидать, пока я вам понадоблюсь! Ну, так я предупреждаю вас, сэр,— он подскочил к инспектору и сунул ему под нос свой костлявый кулак,— это насилие вам даром не пройдет!

— Право же, доктор Даннинг...— мягко произнес инспектор и, проскользнув под поднятой рукой врача, закрыл дверь.

— Возьмите себя в руки, доктор Даннинг! — властно вмешался окружной прокурор,—-Расследование поручено лучшему полицейскому Нью-Йорка. Если вы ничего не скрываете, то вам нечего бояться. А с любыми жалобами,— сурово добавил он,— можете обращаться ко мне. Я прокурор этого округа.

Даннинг сунул руки в карманы.

— Мне наплевать, будь вы хоть президент Соединенных Штатов,— огрызнулся он.— Вы отрываете меня от работы. У меня тяжелый случай язвы желудка, которым я должен немедленно заняться. Ваши люди не выпускали меня из амфитеатра. Это же преступление! Мне нужно осмотреть больного!

— Садитесь, доктор,— успокаивающе улыбнулся Эллери.— Чем дольше вы будете протестовать, тем дольше вам придется здесь пробыть. Ответьте на несколько вопросов и можете заниматься вашей язвой желудка.

Даннинг уставился на него, как рассерженный кот, еле сдерживаясь, чтобы не вспылить снова. Наконец он поджал губы и сел в кресло.

— Можете допрашивать меня хоть до завтра,— вызывающе произнес он, скрестив руки на костлявой груди,— вы только зря время потеряете. Я ничего не знаю. От меня вы не узнаете ничего, что могло бы вам помочь.

— Ну, это спорный вопрос, доктор.

— Да перестаньте же! —вмешался инспектор.— Что пререкаться без толку! Давайте послушаем ваш рассказ, доктор. Я бы хотел узнать точно обо всех ваших действиях за сегодняшнее утро.

— И это все? — с горечью переспросил Даннинг.— Я прибыл в госпиталь в девять часов и до десяти осматривал пациентов в моем кабинете. С десяти до времени операции я оставался у себя в кабинете, просматривал бумаги, истории болезни и рецепты. Незадолго до 10.45 я прошел через северный коридор к задней стене дома, поднялся в амфитеатр, встретил там свою дочь и...

— Этого вполне достаточно. К вам кто-нибудь заходил после десяти?

— Нет.— Даннинг помедлил.—То есть никто, кроме мисс Фуллер, компаньонки миссис Доорн. Она зашла ненадолго, узнать о состоянии миссис Доорн.

— А вы хорошо знали миссис Доорн, доктор? — спросил Эллери, наклонясь вперед и вцепившись руками в колени.

— Не очень близко,— ответил Даннинг.— Конечно, я работаю в госпитале со дня его основания и, естественно, должен знать миссис Доорн в силу моего служебного положения. Я ведь состою в правлении вместе с доктором Дженни, мистером Минченом и прочими...

Указательный палец прокурора Сэмпсона устремился в сторону врача.

— Давайте будем откровенны друг с другом,— сказал он.— Вы знаете, какое положение занимала в свете миссис Доорн, и понимаете, какой начнется переполох, когда станет известно о ее убийстве. Прежде всего это отразится на фондовой бирже. Так что чем скорее это преступление будет раскрыто и забыто, тем будет лучше для всех. Скажите, что вы думаете об этой истории?

Доктор Даннинг, медленно поднявшись, начал расхаживать взад и вперед по комнате. При каждом шаге было слышно, как скрипят суставы его пальцев. Эти звуки вынудили Эллери скорчиться в своем кресле.

— Вы хотели сказать...— пробормотал он.

— Что? — Даннинг казался смущенным.— Нет, нет, я ничего не знаю. Для меня это полнейшая тайна...

— И для вас тоже,— буркнул Эллери, устремив на Даннинга взгляд, в котором любопытство смешивалось с отвращением.— Это все, доктор.

Без единого слова Даннинг вышел из комнаты.

— О, черт! — крикнул Эллери, вскочив на ноги.— Все это ни к чему не приводит. Кто там еще ждет? Кнайзель, Сара Фуллер? Давайте покончим с ними — все равно этой процедуры не избежать.

Пит Харпер усмехнулся, с наслаждением вытянув ноги.

— Заголовок: «У сыщика начинаются спазмы в животе. Плохое кровообращение влияет на его характер...»

— Заткнитесь, вы, там! — рявкнул Вели.

— Вы правы, Пит,— улыбнулся Эллери.— Это меня доконает... Ну, папа, займемся следующей жертвой.

Но следующей жертве было суждено терпеливо дожидаться своего часа. Из западного коридора послышались звуки перебранки, после чего дверь с шумом открылась и на пороге появились лейтенант Ритч и три весьма странные на вид личности, подталкиваемые тремя полисменами.

— Что это? — вздрогнув, осведомился инспектор и тут же, улыбнувшись, потянулся за табакеркой.— Да это никак Джо Ящерица, Малыш Уилли и Кусака! Ритч, где вы их разыскали?

Полисмены втолкнули трех пленников в комнату. Джо Ящерица был худой, мертвенно-бледный субъект с горящими глазами и хрящеватым носом. Кусака был его полной противоположностью — маленький, с розовыми, как у херувима, щеками и толстыми влажными губами. Самым зловещим из всей троицы был Малыш Уилли — кожу на его плешивой треугольной голове покрывали коричневые веснушки, он был грузен и массивен, быстрые движения и тяжелый взгляд изобличали скрытую силу в его на вид дряблом теле. Он казался тупым и унылым, но что-то в его тупости внушало ужас и отвращение.

— Помпей, Юлий Цезарь и Красе,— шепнул Эллери Кронину.— А может быть, это второй триумвират: Марк Антоний, Октавиан и Лепид. Где я видел их раньше?

— Возможно, в тюрьме,— усмехнулся Кронин.

Инспектор, нахмурившись, подошел к пленникам.

— Ну, Джо,— властно заговорил он.— Каким рэкетом вы занимались на сей раз? Хотели ограбить госпиталь? Где вы нашли их, Ритч?

Ритч казался довольным собой.

— Прятались наверху, у комнаты 328.

— Да ведь это палата Большого Майкла! — воскликнул инспектор.— Значит, вы пришли нянчить Большого Майкла, а? А я-то думал, вы работаете в банде Айки Блума. Что, счастье вам изменило? Говорите, ребята, в чем дело?

Три гангстера мрачно переглянулись. Малыш Уилли криво усмехнулся. Джо Ящерица, прищурившись, шагнул вперед. Только розовый улыбающийся Кусака сохранял присутствие духа.

— Вы ошибаетесь, инспектор,— прошептал он.— Мы ничего плохого не делали, только поджидали босса, а то ведь ему здесь все кишки выпотрошили.

— Ну, разумеется,— улыбнулся инспектор.— Вы держали его за руку и рассказывали ему сказки.

— Вовсе нет,— серьезно возразил Кусака.— Мы просто дежурили у его палаты, так как знали, что босса многие не любят.

— Вы обыскали их? — спросил инспектор у Ритча.

Малыш Уилли потихоньку двинулся к двери.

— Стой на месте! — прошипел Ящерица, схватив гиганта за руку. Полисмены приступили к обыску, а Вели злорадно усмехнулся.

— Три маленьких пистолета; инспектор,— с удовлетворением сообщил Ритч.

Старик весело засмеялся.

— Попались наконец. Причем по доброму старому закону Салливана. Кусака, я тебе удивляюсь... Отлично, Ритч. Это ваша добыча. Тащите их отсюда и арестуйте за незаконное ношение оружия... Одну секунду... Кусака, сколько было времени, когда вы сюда забрались?

— Мы были здесь все утро,— пробурчал низенький гангстер.— Мы только наблюдали за боссом — вот и все.

— Говорил я тебе, Кусака! — огрызнулся Ящерица.

— Очевидно, вы не знаете, ребята, что сегодня утром здесь убили миссис Доорн?

— Убили?!

Все трое застыли как вкопанные. Губы Малыша Уилли дрогнули и скривились, словно он собирался заплакать. Глаза гангстеров устремились на дверь, руки непроизвольно двигались, но никто не произнес ни слова.

— Ладно,— равнодушно промолвил инспектор.— Уведите их, Ритч.

Лейтенант вышел вслед за полисменом и тремя уныло бредущими бандитами. Вели с разочарованным видом закрыл за ними дверь.

— Ну,— устало заговорил Эллери,— нам еще предстоит душераздирающая беседа с мисс Сарой Фуллер. Она ждет ее уже три часа. Думаю, что после допроса она будет нуждаться в больнице. Ну а я нуждаюсь в пище. Папа, как насчет того, чтобы послать за сэндвичами и кофе? Я голоден.

Инспектор Квин потянул себя за ус.

— Я уже утратил чувство времени. Как вы смотрите, Генри, на то, чтобы закусить?

— Не знаю, как он, а я за,— неожиданно вмешался Пит Харпер.— Эта работа обостряет аппетит.

— Отлично, Пит,— отозвался инспектор.— Рад это слышать. Вот вы этим и займитесь. Кафетерий находится в следующем квартале.

Когда Харпер вышел, Вели впустил в комнату женщину средних лет, одетую в черное, и с таким свирепым взглядом, что Сэмпсон шепнул что-то Кронину, а Вели на всякий случай придвинулся к ней поближе.

Бросив на вошедшую беглый взгляд, Эллери увидел через открытую дверь группу молодых врачей, стоящих вокруг операционного стола, .на котором все еще лежало мертвое тело Эбигейл Доорн, покрытое простыней..

Махнув рукой отцу, он вышел в операционный зал.

Царившая там обстановка производила впечатление полнейшей дезорганизации. Сестры и врачи ходили взад-вперед и весело болтали, не обращая ни малейшего внимания на полисменов и детективов в штатском, мирно наблюдавших за происходящим. И все же во всем этом ощущалось скрытое напряжение. Время от времени в разговорах слышались нотки интереса, после чего обычно следовало тягостное молчание.

Кроме людей, окружавших операционный стол, никто не смотрел на лежащий на нем труп.

Эллери шагнул к столу. В наступившей вслед за его появлением тишине он сделал несколько кратких замечаний, в ответ на которые молодые врачи утвердительно кивнули, и вернулся в приемную, бесшумно закрыв за собой дверь.

Сара Фуллер угрюмо стояла в центре комнаты, судорожно сцепив худые, испещренные голубоватыми венами руки. Плотно сжав губы, она смотрела на инспектора.

— Мисс Фуллер! — резко произнес Эллери, подойдя к отцу.

Взгляд ее потухших голубых глаз устремился на лицо Эллери. В уголках рта мелькнула горькая усмешка.

— Еще один,— промолвила она. Окружной прокурор выругался сквозь зубы. В этой женщине чувствовалось нечто роковое. Ее голос был так же суров и холоден, как и ее лицо.— Что вы все хотите от меня?

— Садитесь, пожалуйста,— с раздражением произнес инспектор и придвинул к ней стул. Засопев, она села, прямая, как палка.

— Мисс Фуллер,— продолжал инспектор,—вы прожили с миссис Доорн 25 лет, не так ли?

— В мае будет 21.

— И вы с ней не ладили, правда?

Эллери с удивлением заметил, что у женщины было большое адамово яблоко, вслед за вибрацией речи прыгающее взад и вперед.

— Нет,— холодно ответила Сара Фуллер,

— Почему?

— Она была скрягой и к тому же безбожницей и тираном. От такого нечестивого создания грешно принимать милости. Для всего мира она была средоточием всех добродетелей, а для тех, кто от нее зависел, дыханием зла.

Эта колоритная речь была произнесена невыразительным будничным тоном. Инспектор Квин и Эллери обменялись взглядами, Вели что-то буркнул, а детективы многозначительно кивнули. Инспектор махнул рукой и сел, предоставив инициативу Эллери.

— Мадам, вы верите в Бога? — улыбнувшись, спросил Эллери.

Она перевела взгляд на него.

— Господь — мой пастырь.

— Тем не менее,— продолжал Эллери,— мы бы предпочли менее апокалипсические ответы,_.Вы всегда говорите правду, как перед Богом?

— Это мой долг.

— Звучит весьма возвышенно. Итак, мисс Фуллер, кто убил миссис Доорн?

— А вы еще этого не узнали?

Глаза Эллери блеснули.

— Сейчас я спрашиваю, знаете ли это вы?

— Не знаю.

— Благодарю вас.— Этот диалог его явно забавлял.— Скажите, вы часто ссорились с Эбигейл Доорн?

— Да,— ответила женщина в черном, даже не моргнув глазом.

— Почему?

— Я уже говорила вам. Она была очень зла.

— Но, насколько мы поняли, миссис Доорн была очень хорошим человеком. А вы пытаетесь сделать из нее Горгону. Вы сказали, что она была скупа и деспотична. В чем это проявлялось? В отношениях с домочадцами? В незначительных или важных вопросах? Пожалуйста, объяснитесь точнее.

— Я уже сказала — мы не ладили.

— Отвечайте на вопрос.

Пальцы Сары Фуллер тесно переплелись.

— Мы глубоко ненавидели друг друга.

— Ха! — Инспектор вскочил с кресла.— Наконец-то вы заговорили на языке XX столетия. Значит, вы не выносили друг друга? Цапались, как кошки? Ну, тогда,— и он обвиняющим жестом указал на нее пальцем,— почему же вы жили вместе 21 год?

— Ради милосердия можно вынести все...— Ее голос несколько оживился.— Я была нищей, она — одинокой королевой. Мы привыкли друг к другу, и это связало нас узами столь же сильными, как узы крови.

Эллери разглядывал ее, удивленно подняв брови. На лице инспектора появилось озадаченное выражение. Он пожал плечами и красноречиво посмотрел на окружного прокурора. Вели тайком покрутил пальцем у виска,

В наступившем молчании внезапно медленно открылась дверь и несколько молодых врачей вкатили в комнату операционный стол с телом Эбигейл Доорн. Предупреждающе улыбнувшись в ответ на сердитый взгляд инспектора, Эллери отошел в сторону, наблюдая за вы» ражением лица Сары Фуллер.

В женщине произошла странная перемена. Она встала, прижав руки к худой узкой груди. На ее щеках внезапно вспыхнули два алых пятна. Без страха, почти с любопытством она смотрела на мертвое лицо своей хозяйки, которое посинело и распухло.

— Простите,— сказал один из врачей.— Цианоз лица всегда выглядит безобразно. Но вы сказали, чтобы я снял простыню...

— Хорошо!..— Эллери резко махнул ему рукой, не отрывая взгляда от Сары Фуллер.

Она медленно приблизилась к столу, глядя на неподвижные черты миссис Доорн. Посмотрев на ее лицо, она закричала, охваченная каким-то жутким торжеством:

— Грешную душу настигла смерть! Она явилась к ней, когда та была в зените своего могущества! — Ее голос перешел в визг.— Я предупреждала тебя, Эбигейл! Это возмездие за твои грехи!..

— Знайте, что сейчас я Господь карающий,— в тон произнес Эллери.

При звуках его холодного властного голоса она резко обернулась и ее темные глаза зажглись бешеным огнем.

— Только дураки могут смеяться над этим! —взвизгнула Сара Фуллер и добавила более спокойным голосом, в котором, однако, слышался скрытый триумф: — Я видела то, что хотела увидеть! — Словно забыв о своей вспышке гнева, она глубоко вздохнула, отчего дрогнула ее худая грудь.— Теперь я могу уйти.

— Нет, не можете,— вмешался инспектор.— Сядьте, мисс Фуллер. Вам придется пробыть здесь еще некоторое время.— Но женщина, казалось, оглохла. Резкие черты ее лица исказило выражение экстаза.

— Ради Бога, перестаньте паясничать и опуститесь на землю! — рявкнул инспектор. Подбежав к ней, он схватил ее за руку и грубо встряхнул. Но она сохраняла тот же потусторонний вид.— Вы не в церкви — немедленно прекратите!

Сара Фуллер позволила инспектору подвести ее к креслу, но шла с таким рассеянным видом, словно не сомневалась, что он со своей когортой не может причинить ей никакого вреда. На труп она не смотрела. Задумчиво наблюдавший за ней Эллери сделал знак врачам,

Поспешно, с явным облегчением врачи подвезли стол к лифту с правой стороны приемной, открыли дверцу и исчезли в кабине. Сквозь решетку Эллери увидел другую дверь, которая, очевидно, вела в восточный коридор. Дверца закрылась, и из шахты донесся слабый звук мотора. Кабина медленно спускалась в находившийся в подвале морг.

— Послушай, сынок, из нее ничего не вытянешь,— шепнул инспектор Эллери.— У нее явно не все дома. По-моему, лучше расспросить о ней других. Что ты об этом думаешь?

Эллери взглянул на женщину, неподвижно сидящую в кресле с отсутствующим взглядом.

— Во всяком случае,— мрачно промолвил он,— она великолепный объект для психиатров. Но я хочу попробовать ещё немного побеседовать с ней и понаблюдать за ее реакцией...—Мисс Фуллер!

Женщина устремила на него рассеянный взгляд.

— Кто мог хотеть убить миссис Доорн?

Она вздрогнула. Пелена начала спадать с ее глаз.

— Я... Я не знаю.

— Где вы были этим утром?

— Сначала дома. Мне звонили несколько человек. Они сказали, что произошел несчастный случай... Бог покарал ее! —Лицо Сары Фуллер снова вспыхнуло, но она продолжала спокойным голосом.—Гульда и я приехали сюда. Мы ждали операции.

— Вы были с мисс Доорн все время?

— Да. Нет.

— Так все-таки да или нет?

— Нет. Я оставила Гульду в приемной у холла и стала бродить по госпиталю, потому что... потому что очень волновалась. Меня никто не останавливал. Некоторое время я ходила взад-вперед, а потом...— в ее глазах мелькнул хитрый огонек,—а потом я вернулась к Гульде.

— И вы ни с кем не говорили?

— Я хотела что-нибудь узнать. Я искала какого-нибудь врача — доктора Дженни, доктора Даннинга, молодого доктора Минчена, но нашла только доктора Даннинга в его кабинете. Он успокоил меня, и я вернулась назад.

— Проверьте! — пробормотал Эллери и начал шагать по комнате. Казалось, он над чем-то размышляет, Сара Фуллер молча ожидала дальнейших вопросов.

Когда Эллери снова заговорил, в его голосе послышались угрожающие нотки.

— Почему вы не передали вчерашнего телефонного сообщения доктора Дженни, касающегося инъекции инсулина?

— Я вчера сама была больна и пролежала в постели почти весь день. Мне действительно сообщили об этом, но, когда Гульда вернулась, я спала.

— А почему вы не передали ей это сегодня утром?

— Я забыла.

Эллери склонился над женщиной, глядя ей в глаза.

— Вы, конечно, понимаете, что в результате вашей злосчастной забывчивости вы морально ответственны за смерть миссис Доорн?

— Что? Почему?

— Если бы вы передали мисс Доорн сообщение доктора Дженни, то она бы ввела матери инсулин и у миссис Доорн сегодня утром не началась бы кома, и, следовательно, она не оказалась бы лежащей без сознания на операционном столе и беззащитной перед убийцей. Что вы на это скажете?

Но взгляд Сары Фуллер оставался твердым.

— На все да будет воля Господня.

— Со Священным писанием вы хорошо знакомы...— усмехнулся Эллери.— Мисс Фуллер, почему миссис Доорн боялась вас?

На мгновение женщина задержала дыхание, потом улыбнулась странной улыбкой, сжала губы и откинулась на спинку кресла. В ее морщинистом лице было что-то жуткое. А глаза по-прежнему смотрели суровым, холодным и каким-то потусторонним взглядом.

— Ладно, вы свободны,— сдался Эллери.

Она встала, осторожно поправила платье и, не сказав ни слова, выплыла из комнаты. По знаку инспектора за ней последовал детектив Хесс. Инспектор раздраженно мерил шагами комнату. Эллери стоял на месте, глубоко задумавшись.

В приемную, пройдя мимо стоящего у двери Вели, вошел мужчина с черной бородкой и в щегольской шляпе. Во рту у него торчала потухшая вонючая сигара. Бросив на стол на колесиках черный медицинский чемоданчик, он окинул вопросительным взглядом небольшую унылую группу,

— Эй, вы! — заговорил он наконец, выплюнув кусок табака на каменный пол.— По-вашему, я не заслуживаю никакого внимания? Где покойник?

— О, хэлло, док.— Инспектор с рассеянным видом пожал пришедшему руку.— Эллери, поздоровайся с Пра-ути.— Эллери послушно кивнул головой.— Труп уже в морге, док,— продолжал старик.— Его только что отвезли в подвал.

— Ну, тогда я пойду туда,— сказал Праути и подошел к двери лифта. Вели нажал кнопку, и они услышали шум поднимающейся кабины.— Как видите, инспектор,— продолжал Праути,— мне приходится лично выполнять всю грязную работу — ассистенту ничего нельзя доверить.— Он усмехнулся.— Значит, старая Эбби наконец приказала долго жить, а? Ну, не она первая, не она последняя. Так что веселей! — Он исчез в кабине, и мотор снова зашумел.

Сэмпсон встал, потянулся и, зевая, почесал затылок.

— Я совершенно сбит с толку, Кью.— Инспектор печально кивнул.— А эта полоумная старая калоша только сильнее все запутала.— Сэмпсон посмотрел на Эллери.— А вы о чем задумались, приятель?

— Так, об одном пустяке.— Вынув из кармана сигарету, Эллери стал осторожно разминать ее.— Я стараюсь разобраться в некоторых довольно интересных вещах.— Он усмехнулся.— Где-то в недрах моего сознания забрезжил слабый проблеск света, но исчерпывающим и удовлетворительным решением это едва ли назовешь. Я говорю об одежде...

— Помимо нескольких очевидных фактов...— начал окружной прокурор.

— О, они не очевидны,— серьезно возразил Эллери.— Например, эти ботинки — они весьма знаменательны.

— Ну и что же вы можете из них извлечь? — фыркнул рыжеволосый Тимоти Кронин.— Должно быть, я очень туп, но я ничего в них не вижу.

— Во-первых,—рискнул прокурор,—человек, которому они принадлежали раньше, был на несколько дюймов выше доктора Дженни.

— Эллери отметил это до того, как ты пришел. И толку от этого немного,— сухо сказал инспектор.— Кражей одежды мы, конечно, займемся, но я считаю, что это то же самое, что искать иголку в стоге сена... Займитесь этим, Томас.—Он обернулся к гиганту.—И, пользуясь благоприятными обстоятельствами, начните с этого госпиталя.

Вели обсудил детали с Джонсоном и Флинтом, после чего оба детектива удалились.

— На многое тут рассчитывать не приходится,— прогудел сержант,— но если здесь есть какой-нибудь след, то ребята отыщут его.

Эллери курил, глубоко затягиваясь.

— Эта женщина...— пробормотал он.— Ее религиозная мания весьма многозначительна. Что-то вывело ее из равновесия. Интересно, действительно ли между ней и покойной была такая глубокая ненависть? — Он пожал плечами.— Она просто обворожительна. И если ее благословенный Господь с нами, то в должное время мы, безусловно, вознесем ему хвалу.

— Этот Дженни,— начал Сэмпсон, поглаживая подбородок.— Будь я проклят, Кью, если у нас недостаточно оснований, чтобы...

Но то, что собирался сказать окружной прокурор, потонуло в шуме, который создало возвращение Харпера в приемную. Пинком открыв дверь, он с триумфом вошел в комнату, неся в руках большой бумажный пакет.

— Мальчик на побегушках возвращается с пищей! — возвестил он.— Жрите, ребята! И вы тоже, Вели. Правда, сомневаюсь, что тут хватит еды, чтобы наполнить ваше огромное брюхо... Здесь кофе, свежая ветчина, соленые огурцы, сливочный сыр и Бог знает что еще.

Сыщики молча приступили к сэндвичам с кофе. Харпер безмолвно наблюдал за ними. Разговор возобновился только тогда, когда двери лифта снова открылись и в комнату вошел мрачный доктор Праути.

— Ну, док? — спросил Сэмпсон, отрываясь от сэндвича с ветчиной.

— Ее действительно задушили.— Поставив свой чемоданчик, Праути бесцеремонно схватил со стола сэндвич. Его зубы жадно впились в хлеб.— Да,— с трудом проговорил он, набив полный рот.— Убить ее было легко. Один кусок шнура — и бедной старухе крышка. Потухла, как свечка!.. А этот Дженни отличный хирург.— Он посмотрел на инспектора.— Жаль, что ему не удалось сделать операцию. Тяжелое прободение желчного пузыря и к тому же, насколько я понял, диабет... Нет, первоначальный вердикт абсолютно правильный. Даже вскрытие можно было не делать. Вся рука в следах от уколов, мышцы напряжены — очевидно, ей все утро делали внутривенные инъекции...

Доктор болтал без умолку. Постепенно все включились в беседу. Догадки и предположения вращались вокруг Эллери Квина, отвлекая его от еды. Он придвинул стул к стене и, уставившись в потолок, заработал челюстями.

Инспектор аккуратно вытер рот носовым платком,

— Ну,— пробормотал он,— как будто остался только этот Кнайзель. Очевидно, он ждет снаружи и бесится, как и все остальные... Что с тобой, сынок?

Эллери рассеянно махнул рукой. Внезапно его глаза сузились, а ножки стула с шумом ударились об пол.

— Идея! — воскликнул он и усмехнулся.—С моей стороны, было глупо упустить это! — Его слушатели с недоумением уставились друг на друга. Эллери возбужденно вскочил на ноги.— Раз уж вы упомянули нашего ученого-австрийца, давайте поглядим на него. Знаете, этот таинственный Парацельс может оказаться интересным. И вообще, я всегда увлекался алхимиками. Не следует забывать о внутреннем голосе и превращать его в глас вопиющего в пустыне, цитируя трижды благословенных Луку, Иоанна и пророка Исайю.

Эллери бросился к двери, ведущей в зал.

— Кнайзель! Доктор Кнайзель здесь? — закричал он.

 Глава 12 Эксперимент

Доктор Праути смахнул с костюма хлебные крошки, встал, запустил в рот указательный палец, нащупывая там остатки сэндвича, с триумфом выплюнул их и, наконец, поднял свой черный чемоданчик.

— Я пошел,— объявил он.— Пока! — Вытащив из кармана сигарету, он вышел в коридор, что-то фальшиво насвистывая.

Эллери Квин вернулся в приемную в сопровождении Морица Кнайзеля.

Скользнув по нему взглядом, инспектор Квин про себя причислил Кнайзеля к тому разряду человеческих существ, о которых старик отзывался просто как о «типах». В каждой из характерных черт ученого не было ничего из ряда вон выходящего, но, собранные воедино, они производили весьма причудливое впечатление. То, что он был низеньким, смуглым брюнетом среднеевропейского типа, носившим взлохмаченную черную бородку, и что его глаза были глубокими и мягкими, как у женщины, не вызывало особого удивления. И все же по какой-то странной игре природы, эти черты, вместе взятые, делали Морица Кнайзеля самым необычным из всех людей, с которыми сталкивались Квины в процессе расследования убийства Эбигейл Доорн.

Его белые веснушчатые пальцы покрывали пятна и ожоги. Кончик левого указательного пальца был порезан и кровоточил. Халат выглядел так, словно его искупали в химикатах: он переливался всеми цветами радуги, а в отдельных местах был прожжен насквозь. Парусиновые брюки и белые туфли были примерно в таком же состоянии.

Эллери, рассматривавший его, полузакрыв глаза, указал ему на стул.

— Садитесь, доктор Кнайзель.

Ученый молча повиновался с видом человека, поглощенного своими мыслями. Пристальные взгляды инспектора Квина, окружного прокурора, Кронина, Вели его как будто совершенно не трогали. Они сразу же поняли причину его отчужденности. Он ничего не боялся и не думал об осторожности — он просто был слеп и глух ко всему окружающему.

Доктор Кнайзель сидел, пребывая в собственном внутреннем мире. Его странная маленькая фигурка казалась сошедшей со страниц псевдонаучной истории об удивительных приключениях среди звезд.

Остановившись перед Кнайзелем, Эллери сверлил его глазами. После напряженной паузы ученый, очевидно, почувствовал силу его испытующего взгляда и поднял голову.

— Простите,— заговорил он на чистом английском языке, но с той правильностью, которая легче всего выдает иностранца.

— Вы, конечно, хотите допросить меня. Я только что услышал, что миссис Доорн задушили.

Эллери сел в кресло.

— Так поздно, доктор? Ведь миссис Доорн мертва уже несколько часов.

Кнайзель рассеянно почесал затылок.

— Я здесь что-то вроде затворника. Моя лаборатория — это совершенно обособленный мир, где царит только дух науки...

— Я всегда утверждал,— заметил Эллери, положив ногу на ногу,— что наука всего лишь другая форма нигилизма... Вы не кажетесь потрясенным этой новостью, доктор.

Взгляд Кнайзеля стал удивленным.

— Мой дорогой сэр! — запротестовал он.— Смерть едва ли та причина, которая может вызвать у ученого сильные эмоции. Конечно, меня интересует эта проблема, но не с сентиментальной точки зрения.— И на его губах мелькнула странная улыбка.— Мы стоим выше буржуазного отношения к смерти... Не так ли? «Покойтесь в мире» и все прочее... Могу процитировать вам одну весьма циничную испанскую эпиграмму: «Лишь тот любим и чтим, кто мертв и похоронен».

Брови Эллери сразу же взлетели вверх, точно хвост сеттера. В его глазах засветился огонек юмора.

— Преклоняюсь перед вашей эрудицией, доктор Кнайзель. Знаете, когда кучер-смерть берет в свой экипаж нового пассажира, он иногда отпускает другого, чтобы избежать перегрузки... А это путает наследникам все карты. Кстати, в первом завещании миссис Доорн было кое-что интересное, доктор. Вы позволите мне пополнить вашу цитату другой? «Тот, кто дожидается башмаков умершего, рискует остаться босым». Это датское изречение.

— А мне казалось, французское,— отозвался Кнайзель.— Впрочем, многие афоризмы имеют общие корни.

— Я этого не знал,— улыбнулся Эллери.— От вас можно многому научиться. А теперь...

Инспектор усмехнулся.

Вы, конечно, хотите узнать,— вежливо осведомился Кнайзель,— где и как я провел сегодняшнее утро?

— Если вы будете так любезны.

— Я прибыл в госпиталь в семь утра, как всегда,— начал Кнайзель.— Переодевшись в общем гардеробе в подвале, направился в свою лабораторию. Она находится по диагонали через коридор от северо-западного угла операционного зала. Но вы, конечно, это знаете.

— Ну разумеется,— пробормотал Эллери.

— Я заперся в лаборатории и находился там, пока меня не вызвал один из ваших людей. Сразу же пройдя в амфитеатр, согласно вашему распоряжению, я впервые узнал там, что миссис Доорн сегодня была убита.

Он сделал паузу, сохраняя олимпийское спокойствие. Бдительность Эллери не ослабевала ни на секунду.

— Этим утром меня никто не беспокоил,— продолжал Кнайзель.— Иными словами, с семи часов и до недавнего времени я сидел один в лаборатории. Никто меня не видел, и никто ко мне не входил, даже доктор Дженни, возможно, из-за несчастья с миссис Доорн и скопившейся в результате этого работы. Обычно доктор Дженни заходит в лабораторию каждое утро... Пожалуй,— задумчиво закончил он,— это все.

Эллери не спускал с него глаз. Внимательно наблюдавший за ними инспектор Квин должен был признать, что его сын, несмотря на внешнюю бойкость, еще никогда не казался таким обескураженным.

Старик нахмурился, чувствуя, что в нем закипает бешеный гнев.

— Превосходно, доктор Кнайзель,— улыбнулся Эллери.— А так как вы, по-видимому, точно знаете, о чем я намерен вас спросить, то, может быть, вы ответите мне, не дожидаясь моего вопроса?

Кнайзель задумчиво погладил свою старомодную бородку.

— Думаю, что это не слишком сложная проблема, мистер Квин... Вы хотели бы узнать, в чем сущность исследований, которые проводим я и доктор Дженни, не так ли?

— Вы правы.

— Как видите, научный склад мышления приносит немалую пользу,— весело заметил Кнайзель. Двое мужчин, улыбаясь, глядели друг на друга, и казались старыми и добрыми друзьями.— Доктор Дженни и я два с половиной года — точнее, в следующую пятницу исполнится два года и семь месяцев — работаем над металлическим сплавом.

— Ваша интеллектуальная принципиальность, доктор, оказалась неполной,— серьезно произнес Эллери.— Я хочу знать больше, а именно: что из себя представляет этот сплав, сколько денег было истрачено на эксперименты. Хочу услышать о вашем прошлом. Кстати, при каких обстоятельствах вы с доктором Дженни объединились в эту мощную научную коалицию и почему миссис Доорн решила прекратить вносить вклады на продолжение ваших изысканий?..—Помолчав, он добавил: —Я также хочу знать, кто убил миссис Доорн, но это, очевидно...

— О, сэр, это вовсе не тщетный вопрос,—слегка улыбнувшись, ответил Кнайзель.— Я считаю, что для решения задачи аналитику требуется, во-первых, суммирование всех фактов, во-вторых, безграничное терпение и, в-третьих, способность подойти к проблеме с полным отсутствием предубеждения. Но это не ответ на ваш вопрос.

Что из себя представляет наш сплав? Боюсь, что мне придется отказаться от разъяснений. Прежде всего, знание всех свойств этого феномена не приблизит вас к раскрытию преступления. Кроме того, наша работа засекречена для всех, кроме меня и доктора Дженни... Могу только сказать, что, выполнив нашу задачу, мы создадим сплав, которым сотрем сталь с лица земли!

Окружной прокурор и его ассистент молча переглянулись, потом устремили взгляд на маленького бородатого ученого с несколько иным выражением.

Эллери усмехнулся.

— Если вам удастся заменить сталь более дешевым и лучшим сплавом, то вы и доктор Дженни скоро станете мультимиллионерами.

— Совершенно верно. В этом и заключается причина необходимости первоклассной лаборатории с бетонированными стенами, двойными дверями и прочими мерами предосторожности против воровства и излишнего любопытства. Могу с уверенностью утверждать,—с гордостью добавил Кнайзель,—что наш сплав будет гораздо легче, прочнее, удобнее для ковки и к тому же гораздо дешевле для производства.

— А вы случайно не набрели на философский камень? — осведомился Эллери, сохраняя полнейшую серьезность.

Взгляд Кнайзеля стал суровым.

— Разве я похож на шарлатана, мистер Квин? — просто спросил он.—Уверяю вас, что то доверие, которое питает ко мне доктор Дженни, и его сотрудничество со мной — надежная гарантия моей научной честности. Говорю вам,— продолжал он, слегка повысив голос,— что мы открыли металл будущего! Он совершит переворот в аэронавтике! Это решит одну из важнейших проблем, стоящих перед астрофизиками,—создание легчайшего металлического сплава, обладающего прочностью стали! Человек устремится в космос, покорит Солнечную систему! Этот сплав будет использоваться везде —от перьев для авторучек до сверхвысоких небоскребов...

— И,— закончил он,— это уже почти совершившийся факт.

Последовало короткое молчание. Конечно, эти слова звучали, мягко выражаясь, фантастично. И все же что-то в спокойном и рассудительном голосе маленького ученого делало их правдоподобными.

На Эллери они, казалось, произвели меньшее впечатление, чем на всех остальных.

— Мне бы искренне не хотелось попадать в один разряд с близорукими насмешниками, преследовавшими Галилея и глумившимися над Пастером, но должен сказать вам, как один аналитик другому, что я предпочел бы видеть доказательства... И во сколько же это вам до сих пор обошлось, доктор Кнайзель?

— Не знаю точно, но, по-моему, больше чем в 80 000 долларов. Финансами занимается доктор Дженни.

— Наивный маленький эксперимент,— пробормотал Эллери.— Так просто... Ну, сэр, хром, никель, алюминий, углерод, молибден и прочие материалы не могут составить такую огромную сумму, разве только вы распорядились грузить их вагонами. Нет, доктор, придется вам дать мне дальнейшие разъяснения.

Кнайзель позволил себе сдержанно усмехнуться.

— Вижу, что вы немного знакомы с подобными экспериментами. Вы могли бы упомянуть молибденит, вульфенит, шеелит, молибдит и другие породы, из которых можно добыть молибден. Но я молибден не использую. Я взялся за решение проблемы с совершенно другого конца.

А что касается финансов, то вы не учли несколько существенных моментов. Я имею в виду устройство лаборатории и покупку аппаратуры. Вы имеете какое-нибудь представление о стоимости специальной вентиляционной системы, печей для плавки и остального оборудования: турбин, электролитных аппаратов, катодных труб и т. п.?

— Приношу свои извинения. Я чистейшей воды дилетант. А что касается вашего прошлого, доктор?..

— Мюнхен в Германии, Сорбонна во Франции, Металлургический институт в Штатах. Специальная лаборатория и исследования под руководством Юблика в Вене и старика Шарко в Париже. Три года в Бюро стандартов США при департаменте металлургии, после чего я приобрел американское гражданство. Пять лет в одной из крупнейших на Американском континенте сталелитейных компаний. В промежутках — независимые исследования, во время которых постепенно родилась идея, сейчас мною разрабатываемая.

А как вы познакомились с доктором Дженни?

— Нас свел один мой коллега, которому я доверял. Я был беден, и мне требовалась помощь человека, который мог бы добыть финансы, помогать мне в технических вопросах и на кого я мог бы всецело положиться. Доктор Дженни согласился па все мои условия. Он с энтузиазмом взялся за дело. Дальнейшие выводы вы можете делать сами.

— А почему миссис Доорн решила прекратить финансировать вашу работу?

Между бровями Кнайзеля пролегла складка.

— Она устала. Две педели назад она вызвала доктора Дженни и меня к себе домой. Вместо обещанных нами шести месяцев эксперименты растянулись на два с половиной года и все еще не были закончены. Миссис Доорн сказала, что она утратила к ним интерес. Вполне дружелюбным тоном она информировала нас о своем решении, а нам нечего было сказать, чтобы изменить его.

Мы ушли удрученные. У нас еще оставалось немного денег. Мы решили прекратить опыты только тогда, когда средства истощатся окончательно, а до тех пор работать, не жалея сил. Тем временем доктор Дженни должен был попытаться добыть денег где-нибудь еще.

Окружной прокурор громко кашлянул.

— А когда миссис Доорн сообщила вам это, она сказала, что ее адвокат составляет новое завещание?

— Да.

Инспектор Квин похлопал ученого по колену.

— А вы не знаете, было ли это новое завещание составлено и подписано?

Кнайзель пожал плечами.

— Не знаю. Искренне надеюсь, что нет. Если первое завещание останется в силе, то это упростит дело.

— И вы не пытались узнать, подписано ли второе завещание? — мягко осведомился Эллери.

Кнайзель погладил бородку.

— Я никогда не впутываю в свою работу подобные прозаические соображения. К тому же я столько же философ, сколько металлург. Что будет, то будет.

Эллери внезапно вскочил на ноги.

— Вы просто великолепны, доктор! — Он пригладил волосы и устремил взгляд на Кнайзеля,

— Благодарю вас, мистер Квин.

— И все же я чувствую, что вы не такой бесчувственный фаталист, каким хотите казаться! Например,— Эллери склонился над маленьким человеком, фамильярно положив руку на спинку его кресла.— Я убежден, что если в данный момент приставить кардиометр к вашему телу, то он зарегистрирует ускорение пульса при следующем заявлении: Эбигейл Доорн убили прежде, чем она подписала второе завещание...

— Напротив, мистер Квин,— белые зубы ярко блеснули на его смуглом лице.— Я вовсе не удивлен, так как ваш метод и мотив вполне очевидны. Должен заметить, что подобный намек недостоин вашего интеллекта... Это все, сэр?

Эллери резко выпрямился.

— Нет. Вам известно, что доктор Дженни получает большое личное наследство от миссис Доорн?

— Известно.

— Тогда можете идти.

Кнайзель поднялся и с грацией поклонился Эллери, Обернувшись, он поклонился инспектору, окружному прокурору, Кронину и Вели и с невозмутимым видом вышел из приемной.

Простонав, Эллери плюхнулся в кресло.

— Да, на сей раз,—вздохнул он,—Эллери Квин встретил достойного противника.

— Вздор! — Взяв очередную понюшку табаку, инспектор чихнул и подпрыгнул на стуле.— Это не человек, а ходячая пробирка!

— Странный тип,— буркнул Сэмпсон.

Пит Харпер развалился в кресле в дальнем углу комнаты, надвинув шляпу на глаза. В течение допроса доктора Кнайзеля он не произнес ни звука и не отрывал взгляда от лица ученого.

Теперь журналист поднялся и зашагал по комнате. Эллери и он молча посмотрели друг на друга.

— Ну, старина,—наконец заговорил Харпер,—если вы не возражаете против путаных метафор, то вы ухватились за кончик айсберга в человеческом облике.

— Я склонен согласиться с вами, Пит.— Эллери вяло улыбнулся и вытянул ноги.— Очевидно, вы не истолковываете в благоприятную сторону тот научный факт, что многие айсберги на девять десятых погружены в воду?..

 Глава 13 Разговор с администратором

Уцепившись огромной ручищей за дверной косяк, сержант Вели, выглянув в коридор, беседовал с кем-то из своих подчиненных.

Эллери Квин неподвижно сидел в кресле с мрачным выражением лица, погруженный в горькие и бесплодные размышления. Инспектор Квин, окружной прокурор и Тимоти Крбнин энергично обсуждали запутанные детали дела.

Только Пит Харпер, лениво закинувший ноги за перекладину кресла, казался полностью довольным самим собой и окружающей действительностью.

Но вскоре эту праздную атмосферу нарушило шумное вторжение полицейских фотографов и экспертов по отпечаткам пальцев.

Сэмпсон и Кронин подняли пальто и шляпы с кресел, на которые они их небрежно бросили, и отошли в сторону.

Главный фотограф пробормотал какие-то неясные извинения, и все сотрудники без лишних слов приступили к работе, заполнив собой сразу приемную, операционный зал и анестезионную.

Одни столпились вокруг операционного стола, другие, воспользовавшись лифтом в приемной, спустились в подвал, чтобы сфотографировать покойную и следы насильственной смерти.. Бело-голубые вспышки мелькали на всем этаже. Острый запах магниевого порошка смешивался с резким ароматом медикаментов, создавая невообразимое зловоние.

Эллери, прикованный своими мыслями к креслу, словно Прометей к Кавказским горам, едва замечал окружающие его звуки и запахи.

Инспектор послал полицейского с каким-то поручением, и тот почти сразу же вернулся вместе с моложавым рыжеватым человеком с серьезным выражением лица.

— Это он, шеф.

— Вы Джеймс Пэрадайс, управляющий госпиталем?— осведомился инспектор.

Человек в белом кивнул, проглотив слюну. Влажные светлые глаза придавали ему печальный и в то же время мечтательный вид. Кончик носа у него был неестествен но выпуклым, ноздри большие и какие-то угловатые. По бокам торчали большие красные уши, ярко, пламенеющие на фоне смертельно бледного лица.

В целом вновь пришедший производил впечатление человека слишком простодушного и испуганного, чтобы быть лицемерным и лживым.

— М-м-моя жена,— заикаясь, начал он.

— А? Что такое? — проворчал инспектор.

Управляющий изобразил подобие улыбки.

— Моя жена Шарлотта,— продолжал он,— всегда и все предвидит. Утром она говорила мне, что ночью какой-то внутренний голос предупредил ее: «Сегодня должна случиться беда!» Разве это не забавно? Мы...

— Весьма забавно,— раздраженно прервал инспектор.— Послушайте, Пэрадайс, вы очень помогли нам сегодня утром, и вы вовсе не такой болван, каким кажетесь на первый взгляд. Мы очень заняты, и я хотел бы быстро получить у вас ответы на интересующие меня вопросы. Ваш кабинет находится прямо напротив восточного коридора?

— Да, сэр.

— Вы были у себя в кабинете все утро?

— Да, сэр. У меня было занятое утро. Я не отходил от письменного стола, пока не прибежал доктор Минчен и...

— Знаю. Насколько я понял, ваши стул и стол стоят боком к двери кабинета. Была ли дверь когда-нибудь открыта в течение утра?

— Ну... полуоткрыта.

— Могли вы видеть... видели ли вы через полуоткрытую дверь телефонную будку?

— Нет, сэр.

— Скверно,— пробормотал инспектор, с раздражением закусив ус.— Тогда скажите, какой-нибудь врач промелькнул в вашем поле зрения между 10.30 и 10.45?

Пэрадайс задумчиво почесал кончик носа.

— Я... не знаю. Я был так занят...— Его глаза наполнились слезами. Инспектор в замешательстве отступил.—Врачи весь день бегают по коридорам туда-сюда..,

— Допустим... Только, ради Бога, не плачьте! — Старик резко обернулся.—Томас! Все двери охраняются? Никто не пытался ускользнуть?

— Никто, сэр. Все ребята на посту,—прогромыхал гигант, сердито глядя на съежившуюся фигуру управляющего.

Инспектор Квин властно поманил к себе Пэрадайса.

— Я хочу чтобы вы держали глаза открытыми,— сказал он,— и поддерживали контакт с моими людьми. Госпиталь будет охраняться до тех пор, пока мы не разыщем убийцу миссис Доорн. Помогайте нам, чем можете, а я позабочусь, чтобы вы от этого не пострадали... Ясно?

— Д-д-да, но...— Уши Пэрадайса покраснели еще сильнее.— У-у-у меня в госпитале еще никогда не было убийцы, инспектор... Я надеюсь, что вы... что ваши люди не нарушат здесь порядка...

— Не беспокойтесь. А теперь убирайтесь отсюда! — Инспектор дружески похлопал Пэрадайса по трясущейся спине и подтолкнул его к двери.— Быстро, быстро! — Управляющий удалился — Я присоединюсь к тебе через минуту, Генри,— сказал инспектор. Сэмпсон послушно кивнул,—Ну, Томас,—обратился старик к сержанту Вели,— продолжайте в том же духе. Я хочу, чтобы операционный зал, эта комната и соседняя анестезионная тщательно охранялись. Никто не должен туда входить. Когда будете этим заниматься, узнайте, не видел ли кто-нибудь убийцу в коридоре или анестезионной. Возможно, он всюду продолжал прихрамывать. Потом, мне нужно, чтобы вы записали имена и адреса всех сестер, докторов и прочих. И еще одно...

— Личные дела, Кью! — быстро вставил Сэмпсон.

— Да. Слушайте, Томас. Пошлите людей проверить личные дела всех, с кем нам пришлось иметь дело: Кнайзеля, Дженни, Сары Фуллер, врачей, сестер —всех без исключения. И не беспокойте меня длинными рапортами, пока вы не обнаружите что-нибудь необычное. Меня интересуют факты, которые отсутствуют или не так изложены в полученных нами показаниях.

— Будет сделано. Охрана, бегство убийцы, имена и адреса, личные дела...—перечислил Вели, делая пометки в записной книжке.—Кстати, инспектор, Большой Майкл до сих пор под наркозом и не сможет говорить еще несколько часов. Несколько ребят дежурят наверху.

— Отлично! За работу, Томас.—Инспектор подбежал к двери, ведущей в зал, отдал краткие распоряжения полисменам и детективам и сразу же вернулся.

— Все сделано, Генри.—Он потянулся к своему пальто.

— Отпустил их? — Окружной прокурор вздохнул и нахлобучил шляпу на уши. Харпер и Кронин двинулись к двери.

— Да. Мы сделали все, что могли сделать в данный момент. Эллери, проснись!

Голос отца проник в туманную мглу мыслей Эллери, В течение активной деятельности предшествовавших нескольких минут он ни разу не отрывался от размышлений. Теперь он поднял голову и посмотрел на инспектора, Сэмпсона, Кронина и Харпера, собиравшихся уходить.

— О!.. Что, уже все кончили? — Эллери сладко потянулся. Морщины исчезли с его лба.

— Да, пошли, Эллери. Мы собираемся провести расследование в доме Доорнов,— ответил старик.— Не ленись, сынок, у нас еще полно дел.

— Где мое пальто? А, мои вещи в кабинете доктора Минчена... Пошлите туда кого-нибудь.— Он выпрямился. Полицейский бросился выполнять поручение.

Эллери не произнес ни слова, пока не надел тяжелое черное пальто. Сунув под руку трость, он задумчиво мял поля шляпы своими длинными пальцами.

— Знаете,— пробормотал он, когда они вышли из приемной и увидели полисмена, дежурившего у двери,— Эбигейл Доорн, должно быть, превзошла императора Адриана. Помните, что он велел высечь на своей гробнице?— Выйдя из анестезионной, они заметили у двери еще одного полицейского.— «Множество лекарей погубили меня...»

Инспектор застыл как вкопанный.

— Эллери! Неужели ты имеешь в виду...

Трость Эллери, описав дугу, ударилась о каменный пол.

— О, это не обвинение,—мягко сказал он.— Это эпитафия,

 Глава 14 Обожание

— Фил...

— Прости, Гульда. Когда я час назад приехал из госпиталя, Бристол сказал, что ты отдыхаешь, а я знал, что с тобой Эдит Даннинг и Гендрик... Я не хотел тебя беспокоить. К тому же мне нужно было идти — срочные, дела в конторе... Но теперь я здесь, Гульда, и...

— Я так устала.

— Я знаю, дорогая, знаю, Гульда... Не знаю, как мне сказать тебе это... Гульда, я...

— Фил, пожалуйста...

— Любимая, ты знаешь мои чувства к тебе. Но свет, газеты... Ты же понимаешь, что они будут о тебе говорить, если мы...

— Фил! Ты думаешь, что это имеет для меня какое-нибудь значение?

— Они скажут, что я женился на миллионах Эбби Доорн!

— Я не хочу сейчас говорить о свадьбе. О, как ты мог даже подумать...

— Гульда! Гульда, дорогая... О, какая же я скотина, что заставил тебя плакать... 

 Глава 15 Все запуталось

Полицейская машина подкатила к тротуару и остановилась перед массивными железными воротами. Особняк и участок Доорнов занимали всю сторону Пятой авеню. Высокая каменная стена, выщербленная ветром и поросшая мхом, окружала дом и сад. Если не прислушиваться к шуму автомобилей на окружающих улицах, то можно было представить себя находящимся в старом мире дворцов и парков, мраморных статуй, каменных скамеек и извилистых аллей.

На другой стороне улицы находился Сентрал-парк. Выше по Пятой авеню виднелись купол и стены Метрополитен-музея. Сквозь редкие ветви деревьев в кристально чистом воздухе можно было разглядеть миниатюрные, словно игрушечные, домики и башенки Сентрал-парка.

Инспектор Крин, окружной прокурор Сэмпсон и Эллери Квин, оставив в машине трех покуривающих детективов, пройдя сквозь ворота, не спеша зашагали по каменной дорожке, ведущей к портику, поддерживаемому мраморными колоннами.

Дверь открыл долговязый старик в ливрее. Отодвинув его в сторону, инспектор Квин очутился в просторной комнате со сводчатым потолком,

— Мне нужно повидать мистера Доорна,— сердито потребовал он.— И не задавайте лишних вопросов.

Дворецкий, уже открывший рот, чтобы протестовать, заколебался.

— Но о ком я должен доложить?

— Инспектор Квин, мистер Квин, окружной прокурор Сэмпсон.

— Да, сэр! Прошу вас сюда, джентльмены.— Они прошли через несколько богато меблированных, украшенных гобеленами комнат. У массивной двойной двери дворецкий остановился.

— Соблаговолите подождать здесь вместе с другим джентльменом.— Поклонившись, он удалился в обратном направлении.

— С каким еще другим джентльменом? — пробормотал инспектор.

— А, это вы, Харпер!

Пит Харпер, удобно устроившийся в кресле в углу большой темной комнаты, весело улыбнулся им.

— Послушайте,— заговорил инспектор,— из ваших слов я понял, что вы отправляетесь к себе в редакцию, а вы вместо этого опять путаетесь у нас под ногами.

— Превратности судьбы, инспектор,— бодро ответил старый репортер.— Я пытался повидать этого повесу Гендрика, но у меня ничего не вышло, а поэтому я жду вас. Садитесь, ребята.

Эллери задумчиво осматривал библиотеку: все стены, от пола до высокого старомодного потолка, были уставлены тысячами книг. Он с почтением прочитал несколько названий, но, после того как взял с полки одну книгу, его почтение улетучилось, а на лице появилась странная улыбка. Это был тяжелый том в роскошном переплете телячьей кожи с золотым тиснением. Страницы были не разрезаны.

— Ну,—сухо заметил Эллери,—мы, кажется, столкнулись с еще одним тайным пороком наших миллионеров. Они собирают красивые книги, но не уделяют им ни малейшего внимания.

— Что вы имеете в виду? — спросил Сэмпсон, с любопытством наблюдавший за ним.

— Этот том Вольтера в великолепном издании, роскошном переплете и с прекрасными рисунками никто не читал. Бедняга Аруэ! Листы даже не разрезаны. Держу пари, что к 98 процентам этих томов еще не притрагивались с тех пор, как их приобрели,

Тяжело вздохнув, инспектор опустился в кресло,

— Хотел бы я, чтобы этот старый толстый дурень...

Толстый старый дурень, очевидно, обладал даром появляться, словно джинн, при первом упоминании. Его мясистая фигура показалась в двойной двери, на лице играла широкая неискренняя улыбка, отчего на его щеках обозначились складки.

— Очень приятно,— проскрипел он.— Рад вас видеть, джентльмены! Садитесь, садитесь!

Он двинулся вперед, переваливаясь, как тюлень.

Окружной прокурор повиновался, глядя на братца Эбигейл Доорн с гримасой отвращения. Эллери, не обращая ни малейшего внимания на хозяина дома, бродил по комнате, рассматривая книги.

Гендрик Доорн плюхнулся на широкий диван, сложил вместе толстые влажные руки. Когда он увидел развалившегося в кресле Харпера, его улыбка исчезла.

— Это репортер? — взвизгнул он.— Я не стану говорить в присутствии репортера, инспектор. Убирайтесь, вы!

— Сами убирайтесь,— ответил Харпер и продолжал успокаивающим тоном: — Не надо волноваться, мистер Доорн. Я здесь не как репортер, верно, мистер Сэмпсон? Окружной прокурор подтвердит вам, мистер Доорн, что я просто оказываю дружескую помощь в расследовании.

— С Харпером все в порядке, мистер Доорн,—сурово сказал прокурор.— Вы можете говорить при нем так же свободно, как при нас. (В истории связей между прессой и полицией самая интересная глава принадлежала бы Питу Харперу. Учитывая привилегии, которыми он наслаждался, следует помнить, что он никогда не оказывался недостойным доверия полиции. К тому же, пользуясь своим независимым положением, он помог выследить несколько закоренелых преступников, разыскиваемых полицией. Читатели, возможно, помнят его неутомимые усилия в охоте за чикагским гангстером Джеком Мерфи, описанной Барнеби Россом, и в случае, известном под названием «Подражательные убийства».—_Прим. ред._)

— Ну...— Доорн с подозрением покосился на репортера,—А он не станет печатать то, что я скажу?

— Кто? Я? — Харпер выглядел шокированным.— Вы оскорбляете меня, мистер Доорн, Я умею хранить секреты.

— В госпитале вы говорили нам о какой-то истории,— вмешался инспектор.— Вы намекнули, что разглашение ее может стоить вам чуть ли не жизни. Итак, сэр?

Доорн заерзал на диване, который при этом негодующе скрипел.

— Сначала вы, джентльмены, должны обещать мне сохранить все в строжайшей тайне,— заговорил он, понизив голос и глядя на окружающих с видом заговорщика.

Инспектор Квин закрыл глаза и запустил пальцы в старую коричневую табакерку, бывшую постоянным его спутником. Его дурное настроение как будто полностью исчезло.

— Вы ставите нам условие? — осведомился он.— Хотите заключить договор с полицией, да? Ну, мистер Доорн,— инспектор внезапно широко открыл глаза и выпрямился.— Вы расскажете нам вашу историю, и притом без всякой торговли.

Доорн с хитрым видом покачал головой.

— Нет,— пропищал он тонким фальцетом.— Вы не имеете права запугивать меня, инспектор. Вы дадите обещание, и я вам все расскажу, иначе я буду мол-, чать.

— Я знаю, что вам нужно,— заявил инспектор.— Вы, очевидно, боитесь за свою шкуру, мистер Доорн. Предположим, мы обещаем вам, что если вам понадобится охрана, то мы обеспечим вас ею.

— И вы дадите мне полицейских и детективов? — живо осведомился Доорн.

— Да, если этого потребует ваша безопасность.

— Отлично.— Наклонившись вперед, Доорн быстро зашептал.— Я задолжал одному кровососу. Несколько лет я занимал у него деньги, и в результате накопилась огромная сумма...

— Стойте, стойте! — прервал инспектор Квин.— Это нуждается в кое-каких объяснениях. Насколько я понял, у вас солидный доход.

Толстяк только рукой махнул.

— Ничего у меня нет. Я ведь играю в карты и на скачках — одним словом, я игрок. Но мне очень не повезло. Этот человек одолжил мне деньги и потребовал их назад, но я не мог заплатить и дал ему расписку,

— На какую сумму?

— Боже! Сто десять тысяч долларов, джентльмены.

Сэмпсон свистнул. В глазах Харпера вспыхнули огоньки. Лицо инспектора сохранило мрачное выражение.

— И какую же гарантию вы дали? —- спросил он.— В конце концов, мистер Доорн, всем известно, что у вас нет независимого состояния.

Глаза Доорна сузились.

— Гарантию? Лучшую в мире! — Его жирная физиономия расплылась в самодовольной улыбке.— Состояние моей сестры!

— Вы имеете в виду,—осведомился Сэмпсон,—что миссис Доорн подтвердила вашу расписку?

— О, нет! — Он громко вздохнул.— Но, как брат Эби-гейл Доорн, я, естественно, был известен как наследник огромного состояния. Моя сестра ничего не знала об этой истории.

— Великолепно! — проворчал инспектор.— Этот ваш Шейлок одалживает вам деньги, зная, что, когда Эбби Доорн умрет, вы унаследуете большую часть ее состояния. Странная сделка, мистер Доорн!

Доорн надул губы. Он казался испуганным.

— Так в чем же дело? — продолжал допытываться инспектор.

— Вот в чем...— Щеки и двойной подбородок Доорна обвисли, когда он наклонился вперед.— Он сказал, что если через несколько лет Эбигейл не умрет, и я, следовательно, не смогу заплатить, то ее придется убрать!

Доорн умолк. Инспектор и Сэмпсон посмотрели друг на друга. Эллери, оторвавшись от очередной книги, уставился на Доорна.

— Ну и история! — проворчал инспектор Квин.— Кто же этот ростовщик? Бандит? Маклер?

Доорн побледнел. Его поросячьи глазки устремились в угол комнаты. Было очевидно, что его тревога неподдельна. Наконец он прошептал:

— Майкл Кьюдейн...

— Большой Майкл! — одновременно воскликнули инспектор и Сэмпсон. Старик вскочил на ноги и забегал взад и вперед по ковру.— Черт возьми! Большой Майкл!.. И он тоже в госпитале...

— У мистера Кьюдейна,— холодно произнес Эллери,—железное алиби, папа. В то время, когда задушили Эбигейл Доорн, его усыпили врач и две сестры.— И он снова обернулся к книжным полкам.

— Конечно, у него есть алиби,— внезапно усмехнулся Харпер.— Этот парень скользкий, как угорь.

— И все-таки это не мог быть Кьюдейн,— пробормотал инспектор.

— Но это мог быть один из его вооруженных телохранителей,— вмешался окружной прокурор.

Инспектор не ответил. Он выглядел разочарованным.

— Не понимаю,— наконец буркнул он,—Это преступление слишком утонченное и отшлифованное для Малыша Уилли, Кусаки или Джо Ящерицы.

— Да, но если ими руководил мозг Кьюдейна...— возразил Сэмпсон.

— Подождите,— заговорил Эллери из своего угла.— Не будем торопиться, джентльмены. Старый Публий Сир знал, что говорил. Вспомните его изречение: «Каждое решение нужно тщательно взвесить». Ошибка может нам дорого обойтись, папа.

Толстяк, казалось, испытывал странное удовольствие от созданной им суматохи. Он улыбался, отчего его глаза совсем скрылись за множеством складок.

— Сначала Кьюдейн сказал, что я сам должен сделать это. Но,— с добродетельным видом заявил он,— это было бесчестное предложение. Посягнуть на собственную плоть и кровь! Я пригрозил обратиться в полицию... Тогда он засмеялся и сказал, что сам может этим заняться. «Вы серьезно, Майкл?» — спросил я. А он ответил: «Это мое дело. А вы держите язык за зубами, понятно?» Что я мог сделать? Ведь он мог убить меня...

— Когда эта беседа имела место? — осведомился Квин.

— В прошлом сентябре.

— С тех пор Кьюдейн возвращался к этой теме?,

— Нет.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Три недели назад...— Доорн весь покрылся испариной, и его маленькие глазки беспокойно перебегали с одного лица на другое.— Когда сегодня утром я узнал, что мою сестру убили, на кого еще я мог подумать, кроме Кьюдейна?.. Понимаете? Теперь мне придется вернуть ему долг — это ему и нужно.

Сэмпсон удрученно покачал головой.

— Защитник Кьюдейна разобьет ваши обвинения вдребезги, мистер Доорн. У вас есть свидетели его угрозы? Думаю, что нет. Да, боюсь, что пока нам нечего пришить Большому Майклу. Конечно, мы можем задержать его троих головорезов, но не надолго, если только против них не будут обнаружены определенные улики.

— Сегодня из них попытаются вытрясти все, что возможно,— мрачно промолвил инспектор.— И как бы то ни было, Генри, эти парни в наших руках... Только это не очень правдоподобно. Кусака — единственный из трех, кто достаточно мал ростом, чтобы выдать себя за Дженни. И вообще...

— Я рассказал вам эту историю,— вмешался Доорн,— из-за моей сестры. Ее убийство должно быть отомщено! — Он выпятил грудь, словно раскормленный петух.

Харпер бесшумно захлопал в ладоши, изображая аплодисменты. Эллери заметил это и улыбнулся.

— Мне кажется, мистер Доорн,'— сказал Сэмпсон,— что вы не должны особенно бояться Кыодейиа и его шайки.

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен. Для Кьюдейна вы ценнее живой, чем мертвый. Если с вами что-нибудь случится, то у него не останется ни малейшего шанса получить свои деньги. Нет, сэр! Для него самый надежный путь — позволить вам вступить во владение наследством, а потом припугнуть вас и заставить вернуть долг.

— Полагаю,— сардонически усмехнулся инспектор,— вам придется заплатить ему долг с процентами?

— Да, 15 процентов...— вздохнул Доорн и вытер пот со лба.— Вы никому не расскажете? — Его дряблые щеки задрожали.

— Ростовщичество...— пробормотал инспектор.— Могу обещать вам, мистер Доорн, что вашу историю мы будем держать в секрете. И мы обеспечим вас защитой от Кьюдейна...

— Благодарю вас!

— Теперь вы, надеюсь, сообщите нам, как вы провели сегодняшнее утро? — как бы вскользь бросил инспектор.

— Сегодняшнее утро? — Доорн изумленно уставился на него,— Но вы же не... А, понимаю. Это просто формальность, не так ли?

— Мне сообщили по телефону, что с сестрой случилось несчастье и вызвали в госпиталь. Я еще не встал с постели. Гульда и Сара ушли раньше меня. Я прибыл в госпиталь около 10 часов и попытался найти доктора Дженни, но это мне не удалось. Минут за пять до операции я пришел в приемную, где были Гульда и молодой Морхаус, адвокат,

— Значит, вы просто ходили туда-сюда? — Инспектор угрюмо грыз ус.

Эллери, подойдя к группе, улыбнулся Гендрику Доорну.

— Миссис Доорн была вдовой,— заговорил он.— Почему же тогда ее называли миссис Доорн? Разве ее девичья фамилия не Доорн? Или она вышла замуж за дальнего родственника с такой же фамилией?

— Понимаете, мистер Квин,— пропищал толстяк.— Эбигейл вышла замуж за Чарльза ван дер Донка, но, когда он умер, она снова взяла девичью фамилию и прибавила «миссис» для солидности. Она очень гордилась именем Доорн.

— Могу это подтвердить,— лениво вставил Харпер,— так как я навел справки перед тем, как мчаться в госпиталь.

— О, у меня нет в этом ни малейшего сомнения,-Эллери тщательно протер очки.— Я просто полюбопытствовал. Теперь что касается ваших долгов Майклу Кьюдейну, мистер Доорн. Вы упомянули карты, скачки. А как насчет другой, более возбуждающей игры? Говоря точнее, насчет дам?

— Нет!—Лицо Доорна снова заблестело от выступившей испарины.— Что такое?

— Прошу вас ответить на вопрос, мистер Доорн,— резко сказал Эллери.— Есть ли в вашем списке женщины, которым вы до сих пор должны деньги? Заметьте, что я, как истый джентльмен, не упоминаю причины долга.

Доорн облизнул толстые губы.

— Нет. Я.. Я все заплатил.

— Благодарю вас!

Инспектор внимательно посмотрел на сына. Эллери слегка кивнул головой. Инспектор встал и осторожно положил руку на толстую лапу Доорна.

— Думаю, что на этот раз достаточно, мистер Доорн. Благодарю вас. А насчет Кьюдейна не беспокойтесь.— Доорн, с трудом поднявшись на ноги, вытер лицо.— Кстати, мы бы хотели ненадолго повидать мисс Гульду, Пожалуйста, попросите ее выйти к нам,

— Да, да. До свидания.

Доорн, переваливаясь, вышел из комнаты.

Оставшиеся посмотрели друг на друга. Инспектор Квин подошел к телефону и позвонил в Главное полицейское управление. Пока он беседовал с заместителем, Эллери пробормотал;

— Вас не удивило, что наш приятель Доорн, этот колосс родосский, так легко раскрыл перед нами свою некрасивую сущность, поведав эту историю?

— В том-то и дело,— протянул Харпер.

— Вы имеете в виду, что если Кьюдейн будет осужден за убийство Эбигейл Доорн, то ему не придется...— Сэмпсон сдвинул брови.

— Вот именно,— кивнул Эллери.— Этому мамонту не придется платить долги. Очевидно, поэтому он и решил бросить подозрение на Кьюдейна.

В этот момент в комнату вошла Гульда Доорн, опираясь на руку Филиппа Морхауса.

После перекрестного допроса, учиненного инспектором и окружным прокурором, сделавшего невозможным извинения и увертки, Гульда Доорн признала, что за крепкими толстыми стенами комнат особняка в стиле рококо царила непримиримая вражда.

Во время допроса Морхаус не отходил от девушки, его лицо потемнело от гнева.

Эбигейл Доорн и Сара Фуллер, две старухи, грызлись между собой за закрытыми дверями, ругались, как торговки рыбой, неизвестно из-за чего. Гульда, во всяком случае, этого не знала. Неделями эти две женщины, престарелая вдова и старая дева, преждевременно увядшая из-за своих навязчивых идей, жили бок о бок, не разговаривая. Месяцами они обращались друг к другу только в случае крайней необходимости. За все время они не перекинулись добрым словом. И все же все эти недели, месяцы и годы Сара Фуллер оставалась в услужении у Эбигейл Доорн.

— А миссис Доорн никогда не собиралась уволить ее?

Девушка механически покачала головой.

— Мама часто, выходя из себя, говорила, что она бы с удовольствием рассталась с Сарой, но мы все знали, что это были только разговоры... Я часто спрашивала у мамы, почему она с Сарой не ладит. А она... она смотрела как-то странно и говорила, что все это мои фантазии и что женщина ее положения не может быть на короткой ноге со слугами независимо от их ранга. Но это... это было непохоже на маму... Я—

— Я же рассказывал вам об этом,— вспылил Морхаус.— Что вы ее мучаете?

Они не обратили на него внимания... Может, это и в самом деле были простые домашние склоки? Иначе почему?

Инспектор внезапно прекратил разговор на эту тему,

На вопрос о том, как она провела сегодняшнее утро, Гульда подтвердила отчет Сары Фуллер, данный ей в приемной госпиталя.

— Вы сказали,— продолжал инспектор,— что мисс Фуллер вышла куда-то, оставив вас в приемной, и что мистер Морхаус присоединился к вам вскоре после ухода мисс Фуллер. Мистер Морхаус был с вами все время до того, как он ушел, чтобы присутствовать при операции?

Гульда задумчиво поджала губы.

— Да. То есть он выходил минут на десять. Я попросила Фила разыскать доктора Дженни и узнать у него что-нибудь о маме — ведь Сара до сих пор не вернулась. Филипп вскоре возвратился и сказал, что не нашел доктора. Разве я не права, Фил? Конечно, я могла что-нибудь напутать.

— Нет, все верно,— быстро ответил Морхаус.

— А в какое время мистер Морхаус возвратился к вам, мисс Доорн? — деликатно осведомился инспектор.

— О, я не помню. Сколько тогда было времени, Фил?

Морхаус закусил губу.

— По-моему, примерно 10.40, потому что я почти сразу после того ушел в амфитеатр, так как скоро должна была начаться операция.

— Понятно.— Инспектор встал.— Пожалуй, это все,

— Скажите, мисс Доорн,— спросил Эллери,— мисс

Даннинг сейчас здесь? Я бы хотел поговорить с ней.

— Она ушла.— Гульда устало закрыла глаза и облизнула запекшиеся губы.— Она была так добра, что приехала сюда со мной. Но ей надо было вернуться в госпиталь. Она ведь работает там в отделе общественной службы.

— Между прочим, мисс Доорн,— улыбнулся окружной прокурор,— я уверен, что вы хотите помочь полиции всем, чем сможете... Нам будет необходимо осмотреть личные бумаги миссис Доорн, так как в них может оказаться что-нибудь важное для нас.

Девушка кивнула, ее бледное лицо исказила гримаса страха.

— Да... Я... Я до сих пор не могу поверить...

— В доме нет ничего, что могло бы вам помочь,— сердито сказал Морхаус.— Все ее деловые бумаги у меня. Почему вы не уходите?

Он склонился над Гульдой, Девушка подняла голову и посмотрела на него.

Оба вышли из комнаты,

Вызвали старого дворецкого. У него было деревянное лицо, но необычайно яркие маленькие глазки.

— Ваше имя Бристол? — спросил инспектор.

— Да, сэр, Гарри Бристол.

— Как вы понимаете, я надеюсь, что вы будете говорить чистую правду?

Дворецкий быстро заморгал.

— О, да, сэр!

— Отлично.— Инспектор постучал указательным пальцем по ливрее Бристола.— Миссис Доорн и Сара Фуллер часто ссорились?

— Я... э-э...

— Да или нет?

— Ну... да, сэр.

— Из-за чего?

Глаза дворецкого приняли беспомощное выражение.

— Я не знаю, сэр. Они всегда спорили. Мы иногда слышали их ссоры, но никогда не знали причины. Они просто не выносили друг друга.

— А вы уверены, что эта причина не известна никому из ваших подчиненных?

— Уверен, сэр. Мне кажется, они были слишком осторожны, чтобы ссориться в присутствии прислуги. Они всегда бранились в комнате миссис Доорн или мисс Фуллер.

— Вы давно служите здесь?

— 12 лет, сэр.

— Эго все.

Бристол поклонился и степенным шагом вышел из библиотеки.

— Как насчет того, чтобы снова потрясти эту Фуллер, инспектор? — заметил Харпер.

Но Эллери отрицательно покачал головой.

— Оставим ее в покое. Она никуда не убежит. А вам, Пит, я удивляюсь. Она ведь не головорез, а просто психически ненормальная женщина.

Они встали и вышли из дома, .

Эллери глубоко вдыхал свежий холодный январский воздух. Он шел вместе с Харпером. Инспектор и Сэмпсон опередили их, быстро шагая к воротам, выходящим на Пятую авеню.

— Что вы об этом думаете, Пит?

Репортер усмехнулся.

— Все это какая-то чепуха,— сказал он.— Не вижу ни одного реального пути к разгадке. Каждый имел возможность совершить убийство, и у очень многих был мотив.

— А еще что?

— Если бы я был инспектором,— продолжал Харпер, отшвыривая ногой камешек с дороги,—я бы копнул немного на Уолл-стрит. Старая Эбби разорила многих будущих Рокфеллеров. Может быть, у кого-то в госпитале была причина.отомстить за финансовое поражение.

Эллери улыбнулся.

— Папа не новичок в этой игре, Пит. Он уже работал по этой линии... Вас, может быть, заинтересует, что я уже исключил кое-какие возможности...

— Исключили? — Харпер остановился.— Что вы имеете в виду, старина? Ссоры миссис Доорн со своей компаньонкой?

Эллери покачал головой. Он перестал улыбаться, его лицо снова омрачилось.

— Тут есть что-то странное. Две старые карги, следуя совету Наполеона, не выносят сор из избы. Это неестественно, Пит.

— Значит, по-вашему, здесь есть какая-то глубокая тайна, а?

— Я в этом уверен. Совершенно очевидно, что эта тайна позорна и что Сара Фуллер ее знает... Как бы то ни было, это меня беспокоит!

Четверо мужчин влезли в полицейскую машину. Вскоре она тронулась, оставив на тротуаре только что сидевших в ней трех детективов. Они прошли через ворота и медленно зашагали по дорожке.

В ту минуту Филипп Морхаус вышел из дома, осторожно огляделся вокруг и застыл как вкопанный, увидев приближающееся трио детективов в штатском.

Застегнув пальто на все пуговицы, он сбежал со ступенек, прошмыгнул мимо детективов, пробормотав извинения, и поспешил к воротам.

Сыщики устремились вслед за ним.

Выйдя за ворота, Морхаус, поколебавшись, свернул влево и, не оглядываясь, зашагал в сторону деловой Части города.

Три детектива разошлись у портика, Один повернул назад и последовал за Морхаусом. Второй скрылся в кустах около дома. Третий поднялся по лестнице и громко постучал в дверь.

 Глава 16 Доктор Пеннини

Окружной прокурор Сэмпсон спешил, так как он опаздывал в свою контору. Харпер вышел на Вест-Сайд и побежал к телефону. Полицейская машина с помощью сирены прокладывала себе дорогу сквозь забитые в полуденное время транспортом улицы.

Сидя в автомобиле, инспектор Квин с мрачным видом подсчитывал на пальцах детали, которыми ему предстояло заняться, когда он доберется до большого каменного здания на Сентрал-стрит.

Поиски таинственного посетителя Дженни, обследование одежды самозванца с целью найти ее истинного обладателя, розыски магазина или лавки, где был продан плотный шнур, послуживший орудием убийства, систематизация запутанных нитей, ведущих неизвестно куда...

— Большинство из них безнадежны,— крикнул старик, стараясь перекричать рев мотора и вой сирены.

Машина резко затормозила у Голландского мемориального госпиталя. Эллери вылез на тротуар, и автомобиль, набрав скорость, быстро исчез среди транспортной сутолоки.

Второй раз за сегодняшний день Эллери Квин в одиночестве поднимался по ступеням госпиталя.

Айзек Кобб дежурил в вестибюле, болтая с полисменом. У главного лифта Эллери увидел доктора Минчена.

Он бросил взгляд в коридоры. У входа в анестезионную стоял детектив, оставленный там час назад. В главной приемной сидели и беседовали полицейские. Из коридора справа навстречу ему три человека тащили громоздкое фотографическое оборудование.

Эллери и доктор Минчен зашагали налево и свернули в восточный коридор. Они прошли телефонную будку, в которой была найдена брошенная одежда. Будка была опечатана. Идя дальше, в сторону северного коридора, Эллери обратил внимание на закрытую дверь слева и остановился,

— Это наружная дверь лифта приемной операционного зала, не так ли, Джон?

— Да. Там двойная дверь,— уныло ответил Минчен.— В лифт можно войти из этого коридора и из приемной. Дверь в коридор используется, когда пациента привозят на операцию из палаты на этом этаже. Иначе пришлось бы везти их кругом, через южный коридор.

— Хорошо придумано,— заметил Эллери.— Впрочем, как и все здесь. Я вижу, наш славный сержант уже опечатал дверь.

Вскоре они вошли в кабинет Минчена.

— Расскажите мне немного об отношениях Дженни с другими сотрудниками,— попросил Эллери.— Мне бы хотелось узнать, как к нему здесь относятся.

— К Дженни?.. Он, конечно, человек трудный, и ладить с ним нелегко. Но все уважают его положение и репутацию отличного хирурга.

— По-вашему,— осведомился Эллери,— у Дженни в госпитале нет врагов?

— Врагов? Думаю, что нет. Разве только кто-нибудь питает к нему скрытую неприязнь, о чем мне неизвестно.— Минчен задумчиво поджал губы.—Если подумать, то здесь есть один человек, который на ножах со стариком.

— В самом деле? Кто же это?

— Доктор Пеннини. Заведующая или, вернее, бывшая заведующая акушерским отделением.

— Почему бывшая? Она ушла с работы?

— Нет. Недавно здесь произошли кое-какие административные изменения, и доктора Пеннини понизили до заместителя заведующего. Дженни был поставлен, по крайней мере номинально, во главе акушерского отделения,

— Но почему?

Минчен поморщился.

— Доктор Пеннини в этом не виновата. Это просто явилось еще одной демонстрацией привязанности покойной к Дженни.

По лицу Эллери пробежала тень.

— Понятно. Значит, они на ножах и тут вопрос мелкой профессиональной ревности. Ну...

— Вовсе не мелкой, Эллери. Вы не знаете доктора Пеннини, иначе вы бы так не сказали. В ее жилах течет латинская кровь, поэтому она вспыльчива, мстительна и далеко не...

— Что такое?

Минчен казался удивленным,

— Я, кажется, сказал, что она мстительна... Сам не знаю почему...

Эллери закурил сигарету.

— Бывает... Я бы хотел взглянуть на эту вашу Пеннини, Джон.

— Пожалуйста.— Минчен снял трубку и набрал номер.— Доктор Пеннини? Это Джон Минчен. Хорошо, что я так легко вас разыскал, а то вы обычно носитесь неизвестно где... Не могли бы вы на минуту заглянуть ко мне в кабинет, доктор?.. Нет, ничего особенного. Просто знакомство и несколько вопросов... Да. Пожалуйста.

Эллери чистил ногти, пока не послышался стук в дверь. Оба мужчины встали, и Минчен громко сказал:

— Войдите!

Дверь открылась, и в комнату вошла коренастая женщина в белом халате. Ее движения были быстрыми и нервными.

— Доктор Пеннини, позвольте мне представить вам мистера Эллери Квина. Мистер Квин, как вы, возможно, знаете, ассистирует в расследовании убийства миссис Доорн.

— В самом деле? — Ее голос был низкий и гортанный, почти мужского тембра. Уверенной походкой подойдя к креслу, она села.

Внешность доктора Пеннини была необычной. Кожа у нее была смуглой, оливкового оттенка. Над верхней губой виднелись небольшие усики. Черные волосы, придерживаемые сбоку белой заколкой, были аккуратно разделены прямым пробором. Угадать ее возраст было нелегко — по виду ей можно было дать и 35, и 50.

— Насколько я понял,— мягко заговорил Эллери,— вы уже много лет работаете в Голландском мемориальном госпитале?

— Вы правы. Дайте мне сигарету.— Происходящее, казалось, ее забавляло.

Эллери протянул ей свой отделанный золотом портсигар и поднес к сигарете спичку. Женщина глубоко затянулась, разглядывая его с явным любопытством.

— Знаете,— продолжал он,— расследуя убийство миссис Доорн, мы столкнулись с каменной стеной. Все кажется совершенно необъяснимым. Поэтому я задаю вопросы всем и каждому... Насколько хорошо вы знали миссис Доорн?

Доктор Пеннини прищурила черные глаза.

— Вы подозреваете меня в ее убийстве?

— Мой дорогой доктор...

— Выслушайте меня, мистер Эллери Квин.— У ее полных красных губ появилась твердая складка.—Я плохо знала миссис Доорн, и мне ничего не известно о ее убийстве. Если вы думаете, что это сделала я, то зря теряете время. Ну, вы удовлетворены?

— Едва ли,— уныло пробормотал Эллери. Однако его глаза сузились.— И я вовсе не пришел к подобным выводам. Причина, по которой я спрашиваю вас, насколько хорошо вы знали миссис Доорн, в том, что если вы хорошо ее знали, то, возможно, вы назовете ее предполагаемых врагов. Можете вы это сделать?

— К сожалению, не могу.

— Доктор Пеннини, давайте прекратим игру в прятки. Я намерен быть совершенно откровенным.— Эллери закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла.— Скажите,— внезапно он выпрямился и устремил на нее острый взгляд,—вы никогда не угрожали миссис Доорн в присутствии свидетелей?

Доктор Пеннини уставилась на него, судя по ее выражению лица, слишком изумленная, чтобы сердиться. Минчен протестующе поднял руку и, испуганно глядя на Эллери, пробормотал какие-то извинения.

— Угрожали или нет? — сурово переспросил Эллери.— В этом здании?

— Какая нелепость! — Она невесело рассмеялась, вызывающе откинув голову.— Кто рассказал вам эту дурацкую историю? Я едва ее знала и никогда не угрожала ни ей, ни вообще кому бы то ни было. Только...— Внезапно- она смущенно умолкла, бросив взгляд на доктора Минчена.

— «Только» что? — настаивал Эллери. Суровое выражение его лица сменилось улыбкой.

— Ну... видите ли... я как-то сделала несколько некрасивых замечаний в адрес доктора Дженни,— покраснев, объяснила она.— Но это были не угрозы, и направлены они были никак не против миссис Доорн. Так что я не понимаю...

— Отлично! — Эллери просиял.— Так, значит, это был доктор Дженни, а не миссис Доорн. Очень хорошо, доктор Пеннини. Что же вы имеете против доктора Дженни?

— Ничего личного, Полагаю, вы уже слышали.,,— она снова покосилась на доктора Минчена, который при этом покраснел и отвел взгляд,— что из-за вмешательства миссис Доорн меня сместили с должности заведующей акушерским отделением? Естественно, я возмутилась и обижена до сих пор. Я уверена, что причиной послужило то, что доктор Дженни что-то нашептал старой леди. Очевидно, тогда, в пылу гнева, я сказала какую-то гадость, а доктор Минчен и еще несколько человек это слышали. Но какое это имеет отношение к...

— Да, я вполне вас понимаю,— сочувственно произнес Эллери, а доктор Пеннини презрительно фыркнула.— Теперь, доктор, несколько чисто формальных вопросов... Пожалуйста, опишите мне все ваши передвижения по госпиталю за сегодняшнее утро.

— Ваша цель мне ясна, дорогой сэр,— холодно ответила она.— Мне нечего скрывать. Сегодня в восемь утра у меня была операция — преждевременные роды. Близнецы, если это вам интересно. Пришлось делать кесарево сечение, и один погиб. Мать, может быть, тоже скоро умрет... Потом я позавтракала и проделала обычный обход родильных палат. Доктор Дженни подобными формальностями не занимается,—саркастически добавила она.— Я осмотрела примерно 35 пациентов и множество горланящих младенцев. Так что почти все утро я провела в бегах.

— И вы не пробыли ни в одном месте настолько долго, чтобы обеспечить себе алиби?

— Если бы я нуждалась в алиби, то я бы о нем позаботилась,— огрызнулась она.

— При определенных обстоятельствах могли и не позаботиться,— пробормотал Эллери,— И вы до сего времени не выходили из госпиталя? '

— Нет.

— Хорошо, доктор. А вы не могли бы дать правдоподобное объяснение этой странной истории?

— Нет.

— Вы уверены?

— Если бы я могла, то я бы это сделала.

— Я запомню это.— Эллери встал.— Благодарю вас.

Доктор Минчен смущенно поднялся. Оба молча стояли, пока за женщиной не захлопнулась дверь. Усмехнувшись, Минчен опустился в свое вертящееся кресло.

— Ну, как вам она?

— Вполне! — Эллери снова закурил.— Кстати, Джон, вы не знаете, Эдит Даннинг сейчас в госпитале? Я не говорил с ней с тех пор, как она ушла проводить Гульду Доорн домой.

— Сейчас узнаем.— Минчен позвонил по телефону.— Нет, ее здесь нет. Недавно она вышла по какому-то делу.

— В данный момент это неважно.— Эллери глубоко затянулся.— Интересная женщина.—Он выпустил облачко дыма.— Поневоле кажется, Джон, что Еврипид был не так уж неправ, говоря: «Ненавижу ученых женщин». И не думайте, что этот греческий афоризм не согласуется с классическим изречением Байрона...

(Это замечание становится ясным, если понять, какую цитату имел в виду мистер Квин. Мы попросили мистера Мак-К. выяснить этот момент, что он смог сделать лишь с большим трудом. Речь шла о малоизвестной цитате: «Я ненавижу коренастых женщин».

Несомненно, мистер Квин говорил о докторе Пеннини, так как, согласно его собственным описаниям, она была и «ученая», и «коренастая».—_Прим. ред.)_

— Ради Бога! — простонал Минчен.— О ком вы говорите— о мисс Даннинг или о докторе Пеннини?

— Это не имеет значения.— И Эллери, вздохнув, потянулся за своим пальто.

 Глава 17 Оборванные нити

Товарищеские отношения между инспектором Квином н Эллери никогда не проявлялись так отчетливо, как во время приема пищи. Часы завтрака, обеда и ужина неизменно сопровождались воспоминаниями, веселыми шутками и болтовней. Описание Квинов у себя дома, вместе с прислуживающим им юным Джуной, в зимние вечера, когда в комнате потрескивал камин, а снаружи, на 87-й улице, свистел ветер, сотрясавший оконные стекла, прочно вошло в историю и было многократно воспето в кулуарах полицейского департамента.

(В детективных романах все должно находиться на своем месте. Здесь нет подробного описания более или менее известного обиталища Квинов на 87-й улице по той причине, что оно было представлено в романе, изданном раньше «Тайны голландского башмака», хотя рассказанные в нем события происходили позже. Я имею в виду «Тайну римской шляпы».—_Прим. ред.)_

Но январским вечером, последовавшим за убийством Эбигейл Доорн, эти традиции были нарушены.

В доме не было ни смеха, ни шуток. Эллери, погруженный в мрачные размышления, дымил сигаретой над полупустой кофейной чашкой. Инспектор, ежась и покашливая, сгорбившись, сидел в большом кресле у камина, стуча зубами, несмотря на то, что он был облачен в три старых халата. Джуна, всегда чутко реагирующий на настроение хозяев, убирал посуду в совершенно несвойственном ему гробовом молчании.

Первый этап поисков завершился позорным провалом. Таинственного Суансона до сих пор не нашли. Агентам сержанта Вели не удалось обнаружить ни малейшего следа, хотя они произвели тщательную проверку всех Суансонов в городе. Все Главное управление ходило ходуном, инспектор не отрывался от телефона. Отчеты детективов, прочесывающих больницы и другие медицинские учреждения, не пролили свет на происхождение хирургического одеяния, найденного в телефонной будке. Розыски магазина, в котором был куплен шнур, казались безнадежными, а его химический анализ ничего не показал. Проверка финансовых соперников Эбигейл Доорн все еще не принесла плодов. Деловые бумаги убитой выглядели такими .же невинными, как школьные тетрадки. В довершение всего только что позвонил окружной прокурор Сэмпсон и сообщил результаты своих переговоров с мэром и губернатором. Оба шумно требовали от полиции немедленных действий. Газетчики рыскали по управлению и не прекращали осаду строго охраняемого места преступления.

Таково было положение дел, когда инспектор, вне себя от бессильной злобы, беспомощно сидел в кресле, а Эллери упорно молчал, поглощенный нейеселыми думами.

При звуке телефонного звонка Джуна вылетел из кухни и поднял трубку.

— Вас, папаша Квин.

Старик бросился к телефону, дрожа как в лихорадке и облизывая пересохшие губы.

— Алло! Кто? Томас? Ну...— Его голос стал резким.— Так... Что?! Ничего себе! Не вешайте трубку.— Инспектор обернулся к Эллери, его лицо было желтым, как пергамент.— Совсем скверно, сынок. Дженни ускользнул от Риттера!

Вздрогнув, Эллери вскочил на ноги.

— Чушь какая-то! — пробормотал он.— Разузнай поподробнее, папа.

— Алло! Алло! — закричал в трубку инспектор.— Томас! Передайте от меня Риттеру, что ему придется дать толковое объяснение, иначе он получит хорошую взбучку! А о Суансоне до сих пор никаких новостей, а?.. Ну, так вы будете работать всю ночь!.. Что? Молодчина Хесс!.. Да, я знаю. Сегодня он тайком пробрался в дом, пока мы там были... Хорошо, Томас. Пусть Риттер возвращается в отель к Дженни и сидит там... Да, так лучше.

— Что там произошло? — осведомился Эллери, когда старик подошел к креслу и протянул руки к огню.

— Многое. Дженни живет в «Тейритон-отеле» на Мэдисон-авеню. Риттер следил за ним весь день. Все время он торчал около дома, а в 5.30 Дженни быстро вышел, поймал прямо у подъезда такси и поехал куда-то в северном направлении. Риттер сделал грубую ошибку — не сразу сел в такси. Это слупилось так быстро, что парализовало его...

Вскоре он догнал такси Дженни, но потерял его среди других машин. Снова он обнаружил его на 42-й улице, как раз когда Дженни вылез из автомобиля у Гранд-Сентрал, заплатил шоферу и тут же скрылся на станции. Больше его не видели!

— Да, не повезло,— задумчиво промолвил Эллери.— Конечно, тут напрашивается единственное объяснение.

— Естественно. Он пошел предупредить Суансона.— Старик помрачнел еще сильнее.— Риттер попал в сутолоку, и к тому времени, когда он выбрался на станцию, Дженни уже исчез. Он сразу же поднял на ноги целый отряд копов, чтобы проследить за ушедшим поездом. Но этд оказалось бесполезным... все равно что искать иголку в стоге сена.

— Итак,— нахмурившись, сказал Эллери,— нам практически известно, что Дженни поехал предупредить Суансона и что Суансон, следовательно, живет где-то в пригороде.

— Это уже приняли к сведению. В пригороде по указанию Томаса действует целая группа...— Внезапно глаза инспектора сверкнули,— Один проблеск света все-таки появился. Знаешь, что сделала эта психопатка Фуллер?

— Сара Фуллер? Что же?

— Примерно час назад она выскользнула из дома

Доорнов. Хесс последовал за ней и проследил ее до дома доктора Даннинга! Что ты об этом думаешь?

Эллери уставился на отца.

— Доктор Даннинг? — протянул он.— Это интересно. А что еще выяснил Хесс?

— Почти ничего. Хватит и этого. Она оставалась там полчаса, а выйдя, взяла такси и вернулась к Доорнам. Хесс сообщил это по телефону. Он все еще там вместе с остальными.

— Сара Фуллер и доктор Луциус Даннинг,— пробормотал Эллери. Он сел и забарабанил по скатерти, глядя на огонь.— Эта комбинация специально для тебя...— Внезапно он улыбнулся отцу.— Пророчица и целитель... Классическое несоответствие.

— Действительно, забавно,— сказал инспектор, кутаясь в халат.— Мы должны разобраться в этом утром.

— Очевидно,— со странным удовлетворением промолвил Эллери,— следуя славянской пословице, утро вечера мудренее. Ладно, посмотрим.

Старик не ответил. Довольное выражение исчезло с лица Эллери так же быстро, как появилось. Он встал и направился в свою спальню.

 Глава 18 Заседание в муниципалитете

Шум, поднятый прессой на следующий день после убийства Эбигейл Доорн, отозвался эхом во всем мире.

Во вторник утром все газеты Соединенных Штатов поместили на первых страницах обширные статьи с броскими заголовками, содержащими, однако, жалкую горсточку фактов.

Нью-йоркская пресса, в частности, компенсировала скудость сведений пространными историями о головокружительной карьере Эбигейл Доорн, ее грандиозных финансовых операциях, бесчисленных актах благотворительности и деталях ее романа с давно усопшим Чарльзом ван дер Донком. Одна газета начала поспешно публиковать серию статей, озаглавленную «Биография Эбигейл Доорн».

Содержавшиеся во многих газетах слегка завуалированные стрелы критики были направлены на комиссара полиции, на инспектора Квина, на полицейский департамент в целом, а в некоторых случаях, очевидно по политическим мотивам, даже на мэра. «24 драгоценных часа канули в вечность,— гласила одна из негодующих статей,— но ни малейшего факта или улики, которые могли бы привести к разоблачению подлого убийцы, чья кровавая рука лишила жизни эту благороднейшую женщину задолго до положенного срока, не было обнаружено...» «Неужели доблестный инспектор Квин, после многолетней успешной охоты за преступниками, потерпит неудачу в этом самом важном из всех его расследований?» — вопрошала другая статья.

А третья статья категорически заявляла, что полиция крупнейшего в мире города ныне получила блестящую возможность доказать полную беспомощность своих попыток поднять уровень морального облика этого безнравственного общества.

Единственным органом печати, не предававшимся стенаниям и вздохам и не метавшим на полицию громы и молнии, была, как ни странно, газета, в которой сотрудничал Пит Харпер.

Чтобы пробудить от спячки чиновничий аппарат, не нужно было ядовитых инсинуаций и обвинений прессы. Общественные и политические круги тотчас всполошились, что сразу же отозвалось в министерствах. Важные шишки всех мастей атаковали мэра телеграммами, телефонными звонками и персональными требованиями скорейшего свершения правосудия.

Уолл-стрит, встревоженная финансовыми волнениями и не имеющая возможности остановить неизбежное падение акций и растущую панику, пребывала в неописуемом гневе.

Правительство проявляло необычайный интерес к делу. Сенатор, в чьем штате Эбигейл Доорн имела крупную земельную собственность, выступил в конгрессе с пламенной речью.

Здание муниципалитета было захвачено водоворотом бесконечных конференций. Инспектора Квина нигде нельзя было найти, сержант Вели решительно отказался разговаривать с репортерами. По всему городу циркулировали слухи, что Эбигейл Доорн задушил собственными руками некий могущественный и влиятельный бизнесмен, мстящий за позорное поражение, которое он потерпел в финансовой войне с покойной. Явная абсурдность подобных сплетен не тормозила их развитие, так что они оказали некоторое воздействие даже на официальные круга...

Во вторник днем группа людей тайно собралась в уединенном кабинете апартаментов мэра. Вокруг стола для совещаний, погруженные в клубы табачного дыма, сидели сам мэр, комиссар полиции, окружной прокурор Сэмпсон со своими помощниками, представитель муниципалитета и полдюжины секретарей. Инспектор Квин отсутствовал.

В комнате царило подавленное настроение. Собравшиеся обсуждали дело, рассматривая его со всех возможных углов зрения, в то время как шумная орда репортеров осаждала другие кабинеты, выклянчивая интервью.

Мэр держал в руке пачку докладов, подписанных инспектором Квином, которые давали скрупулезное описание всех деталей, фактов, бесед, происшедших за сутки. Все подозреваемые были тщательно обсуждены. Представитель муниципалитета был удовлетворен тем, что прекрасная ирландская рука Большого Майкла Кьюдейна оказалась замешанной в убийстве, возможно, направляемая таинственным врагом Эбигейл Доорн. Упорное молчание доктора Дженни, поиски Суансона также служили предметом бесплодных дебатов.

Казалось, конференция обречена на провал. Не было обнаружено ничего нового, даже возможного пути дальнейших действий. Телефон, связывающий кабинет с Главным полицейским управлением, стоял наготове под рукой у комиссара — он постоянно звонил, сообщая об очередной неудаче в расследовании весьма скудного количества фактов, которыми они располагали.

Как раз в этот критический момент в комнату вошел личный секретарь мэра, держа в руках толстый запечатанный конверт, адресованный комиссару полиции.

Комиссар вскрыл его и пробежал глазами верхнюю страницу, напечатанную на машинке.

— Специальный доклад инспектора Квина,— пробормотал он.— Более подробное сообщение прибудет позже. Посмотрим.— Комиссар молча углубился в чтение. Внезапно он протянул бумаги сидевшему рядом с ним стенографисту.

- Ну -ка, Джейк, прочтите это вслух.

Клерк начал быстро читать ясным низким голосом:

«Доклад о Майкле Кыодейне.

Во вторник в 10.15 утра Кьюдейн, по мнению врачей, был уже в состоянии дать устные показания относительно возможных связей с делом Доорн. Он был допрошен в комнате № 328 Голландского мемориального госпиталя, куда его доставили вчера после операции аппендицита. Он слаб, и его беспокоят сильные боли.

Кыодейн заявляет, что ему неизвестно об убийстве» Сначала ему задали вопрос с целью подтвердить рассказ доктора Байерса и медсестры Грейс Оберман о фигуре неизвестного в халате и в маске, прошедшей через анестезионную в приемную операционного зала в понедельник утром, пока Кьюдейн лежал в анестезионной, ожидая наркоза, который ему должны были дать перед аппендэктомией. Он подтверждает, что видел человека в белом халате, шапочке, хирургической маске и т. д., вышедшего из южного коридора и быстро проследовавшего вышеописанным путем. Как он выходил, Кыодейн не видел, так как его почти тотчас же усыпили эфиром. Идентифицировать этого человека он не может. Ему показалось, что он прихрамывал, но он в этом не уверен. Это, однако, можно не принимать в расчет, показания доктора Байерса и мисс Оберман утверждают то же самое.

Кьюдейна подробно расспросили о Гендрике Доорне. Так как Доорну было обещано держать в тайне его показания, Кьюдейпу сообщили, что за Доорном наблюдали и его подозрительное поведение привело к обыску его апартаментов, где не было найдено ничего предосудительного, кроме записки, намекающей на какие-то отношения с Кьюдейном. Кьюдейн как будто поверил этой вымышленной истории.

Спрошенный о характере вышеупомянутых отношений Кьюдейн признал, что одолжил Доорну большую сумму денег с условием, что Доорн вернет ему долг и шесть процентов сверх того, когда получит свою долго наследства.

Он это заявил не без показной бравады, ибо в этой истории ему нечего бояться или скрывать, так как здесь нет ничего преступного.

На вопрос инспектора Квина: „А вас никогда не одолевало искушение, Майкл, немного ускорить кончину миссис Доорн. чтобы скорее получить свои денежки?" — Кыодейн ответил: „Как не стыдно, инспектор! Вы же знаете, что я никогда, даже в мыслях не допустил бы такого!"

Под нажимом признал, что торопил Гендрика Доорпа с уплатой долга и что не удивился бы, если бы узнал, что Доорну известно об убийстве своей сестры больше, чем он утверждает.

Вопрос инспектора Квина: „А что здесь делали Малыш Уилли, Кусака и Джо Ящерица? Выкладывайте начистоту, Майкл".

Ответ Кьюдейна: „Вы засадили их в каталажку, верно? Но к этому убийству они не имеют никакого отношения, инспектор. Они находились здесь, чтобы охранять меня, так как делать это самостоятельно я не мог. Против них у вас ничего нет".

Вопрос инспектора Квина: „Надеюсь, вы позаботитесь о здоровье Доорна, Майкл?"

Ответ Кьюдейна: „Он в такой же безопасности, как новорожденный младенец. Думаете, мне очень хочется лишиться 110 тысяч? Ничего подобного!"

Заключение: у Кьюдейна железное алиби. В момент совершения преступления он был под наркозом. Улик против Джо Ящерицы, Кусаки и Малыша Уилли также нет, кроме их присутствия в госпитале во время убийства. Так что против них возбуждать дело не имеет смысла».

Осторожно положив доклад на стол, клерк, откашлявшись, взялся за другой.

— Снова пустой номер,— проворчал комиссар.— Этот Кьюдейн скользкий, как угорь, мистер мэр. Но если он что-нибудь скрывает, то Квин из него все выжмет.

— Ладно,— прервал мэр.— Это ни к чему не приведет. О ком следующий доклад?

Клерк начал читать:

«Доклад о докторе Луциусе Даннинге.

Доктор Даннинг был допрошен в 13.05 в своем кабинете в Голландском мемориальном госпитале. Его обвинили в тайном свидании с Сарой Фуллер в понедельник вечером. Он выглядел расстроенным, но отказался сообщить причину визита Сары Фуллер и тему их беседы. Утверждает, что это был визит чисто личного характера, не имеющий никакой связи с преступлением.

Ни просьбы, ни угроза ареста не возымели успеха. Даннинг заявил, что вынужден терпеть любые оскорбления, но что он подаст в суд за клевету и незаконный арест, если подобная мера будет принята.

Для ареста Даннинга нет никаких причин или улик. Следовательно, это придется отложить. На вопрос, хорошо ли он знает Сару Фуллер, Даннинг ответил „нет" и отказался дать дальнейшие разъяснения.

Последующие действия: послали человека допросить других обитателей дома Даннингов, Миссис Даннинг видела, как мисс Фуллер вошла в дом в понедельник вече* ром, но решила, что та просто пришла посоветоваться с врачом. Она знает ее только благодаря неглубоким кон-тактам с покойной по общественным вопросам. Эдит Даннинг не было дома во время получасового пребывания там Сары Фуллер. Служанка показала, что мисс Фуллер пробыла полчаса вместе с доктором Даннингом в его приемном кабинете за закрытой дверью. Выйдя от Даннингов, Сара Фуллер вернулась в особняк Доорнов согласно докладу АА7 (о Доорне).

Заключение: невозможно принять никаких мер, кроме некоторого давления в пределах разумного, для выяснения предмета беседы между Сарой Фуллер и доктором Даннингом. Для того чтобы считать эту беседу связанной с убийством, нет никаких причин, за исключением секретной обстановки, в которой она проходила. Сара Фуллер и Даннинг находятся под наблюдением. О дальнейшем развитии событии будет доложено».

— По-прежнему ничего,—расстроенно пробормотал мэр.— Мне остается только пожалеть ваш департамент, комиссар, если не будет результатов. А этот Квин достаточно компетентен, чтобы поручать ему такое дело?

Представитель муниципалитета заерзал на стуле.

— Послушайте,— с раздражением заговорил он.-— Мы едва ли можем ожидать, чтобы этот старый ветеран совершал чудеса. Как бы то ни было, со времени убийства прошло всего 30 часов. Мне кажется, что он не упустил ни одной нити. Я...

— К тому же,— вмешался комиссар,—это ведь дело рук не обычного гангстера, когда полиции остается только получить сведения через осведомителей. Оно выходит за рамки трафаретных преступлений. Мне кажется, мистер мэр...

Мэр воздел руки к небу»

— Кто следующий?

— Эдит Даннинг.

Взяв следующий лист, клерк приступил к чтению:

«Доклад об Эдит Даннинг.

Ничего интересного. Ее передвижения в понедельник утром не вызывают подозрений, хотя полностью их проверить нельзя, очевидно, потому, что она до операции несколько раз выходила из госпиталя и возвращалась назад. Подтвержденными ее показания можно считать лишь начиная с прихода в амфитеатр.

Мисс Даннинг не может дать никаких объяснений преступления или указать на возможный мотив '(как и ее отец, доктор Даннинг). Она хорошо знает Гульду Доорн, но не в состоянии объяснить причину прохладных отношений между ее отцом и миссис Доорн, если не считать заявления, что они никогда не были особенно дружны.

Заключение: дальнейшее расследование по этой линии ничего не даст».

— О, безусловно,— вздохнул мэр.— Кто следующий? Давайте поскорее покончим с этим.

Клерк продолжал читать: «Дополнительный доклад о докторе Дженни.

Здесь он сделал паузу, так как внимающая ему аудитория начала перешептываться, придвинув свои стулья ближе к столу. Затем он возобновил чтение:

«Дополнительный доклад о докторе Дженни.

В понедельник вечером доктор Дженни вернулся к себе в «Тейритон-отель», выйдя из такси в 21.07, согласно докладу Риттера, которому было поручено наблюдение за Дженни.

Водитель такси Моррис Коухен — Объединенная корпорация таксистов, лицензия № 260954 (следует помнить, что незадолго до убийства миссис Доорн полицейский департамент издал приказ, обязывающий всех таксистов иметь специальную полицейскую лицензию с номером.—_Прим. ред_.)—в своих'показаниях заявил, что он подобрал пассажира у станции Гранд-Сентрал, и тот велел отвезти его в «Тейритон-отель». Остаток вечера Дженни пробыл у себя. Ему часто звонили по телефону друзья и коллеги по поводу смерти миссис Доорн. Сам Дженин никому не звонил.

Сегодня утром в 11.45 Дженни снова допрашивали относительно Суансона. Дженни выглядел больным и обеспокоенным, держался замкнуто и настороженно. Отказался говорить о Суансоне и его местопребывании.

Вопрос инспектора Квина: „Доктор Дженни, вчера вечером вы нарушили мое распоряжение. Я ведь говорил вам, чтобы вы не покидали города... Что вы делали на Гранд-Сентрал вчера в 6 часов вечера?" .

Ответ доктора Дженни. „Я не покидал города. А на станцию я ездил, чтобы аннулировать заказанный билет в Чикаго. Вчера я сказал вам, что собираюсь туда, но вы запретили мне ехать. Поэтому я решил, что медицинской конференции придется обойтись без меня"»

Вопрос: „Значит, вы просто аннулировали заказ и tie садились в поезд?11

Ответ: „Я же сказал. Вы можете это легко прове-, рить“.

Примечание: проверка подтвердила, что заказ доктора Дженни действительно был аннулирован на Гранд-Сентрал как раз в то время, когда он был там. Кассир не смог описать человека, который отказался от билета,-— он его не запомнил. Невозможным оказалось и подтвердить заявление Дженни, что он не покупал билета в другое место.

Вопрос: „Вы вышли из отеля в 5.30, добрались до станции около шести, а к себе в отель вернулись уже после девяти... Не станете же вы утверждать, что вам потребовалось три часа, чтобы отказаться от билета, хотя это легко можно было сделать по телефону!"

Ответ: „Разумеется, это заняло у меня только несколько минут. Выйдя из Гранд-Сентрал, я долго гулял по Пятой авеню и Сентрал-парку. Я был в подавленном настроении, хотел подышать свежим воздухом и побыть один".

Вопрос: „Если вы были в Сентрал-парке, то каким же образом вы взяли такси у Гранд-Сентрал и вернулись на нем домой?"

Ответ: „Часть пути я прошел пешком, во потом по-, чувствовал себя слишком утомленным".

Вопрос: „Во время вашей прогулки, доктор, вы не встречали никого и не разговаривали ни с кем, кто мог бы подтвердить ваш рассказ?"

Ответ: „Нет".

Вопрос мистера Эллери Квина: „Вы ведь умный человек, не так ли, доктор?"

Ответ: „Такова моя репутация".

Вопрос: „Вы ее вполне заслужили. Тогда интересно, как подействует на ваш острый ум следующий анализ?.. Допустим, что в течение короткого промежутка времени кто-то в госпитале выдал себя за вас. Для этой цели самозванцу было необходимо временно устранить вас со сцены. И вдруг к вам за пять минут до начала великого перевоплощения является джентльмен по имени Суансон, беседует с вами как раз в то время, когда Эбигейл Доорн отошла в мир иной, и отпускает вас, когда самозванец, по расчетам, уже должен был ускользнуть...

Итак, как же это действует на ваш ум?"

Ответ: „Простая случайность и ничего больше! Я уже говорил вам, что мой посетитель не имеет никакого отношения к этой злополучной истории!"

Будучи открыто предупрежден, что если он не раскроет личность Суансона, то его задержат как важного свидетеля, Дженни продолжал хранить молчание, но с лица его не сходило выражение тревоги.

Заключение: Дженни лгал, говоря, что провел время с шести до девяти, гуляя по улицам. Очевидно, он купил билет в какое-то неизвестное место, возможно, находящееся неподалеку от Нью-Йорка, и отправился туда на поезде. Сейчас мы проверяем все отошедшие в то время поезда с целью найти кондуктора или пассажира, который смог бы опознать в Дженни человека, ехавшего в эти часы с ним в вагоне. Пока это не дало результатов.

Задержка доктора Дженни без явных доказательств его лжи (опознание его в поезде дало бы такое доказательство) ничего не даст. И в любом случае, даже если его опознают, арест Дженни не принесет пользы, если он не приведет нас к Суансону. Очень возможно, что из-за упрямства Дженни мы придаем инциденту с Суансоном большее значение, чем он того заслуживает. Против Дженни у нас нет ничего, кроме его отказа сообщить о местопребывании важного свидетеля».

Клерк бесшумно положил доклад на стол. Мэр и комиссар мрачно посмотрели друг на друга. Наконец мэр вздохнул и пожал плечами.

— Я склонен согласиться с заключением инспектора,— сказал он.— Несмотря на все негодования газетчиков, я вижу, что ваши люди действуют умело и помнят пословицу: поспешишь, людей насмешишь. Как по-вашему, Сэмпсон?

— Совершенно с вами согласен.

— Я последую совету Квина,— заявил комиссар.

Клерк взял следующий лист и приступил к чтению:

«Дополнительный доклад о Саре Фуллер.

Здесь результаты весьма неудовлетворительны. Она отказывается сообщить цель своего визита в дом доктора Даннинга в понедельник вечером. Эта женщина полубезумна. Отвечает невразумительно, пересыпая фразы цитатами из Библии. Ее допрашивали в доме Доорнов во вторник в два часа дня.

Заключение: безусловно, между Сарой Фуллер и доктором Даннингом существует сговор с целью утаивания информации, которая может иметь отношение к убийству. Но как это доказать? Женщина и Даннинг находятся под постоянным наблюдением».

— Эти люди невероятно скрытны! — воскликнул представитель муниципалитета.

— Никогда не видел более упрямых свидетелей,— проворчал комиссар.— Что гам еще, Джейк?

Оставался только один доклад. Он был достаточно длинен, и внимание собравшихся сразу же переключилось на него. Клерк начал читать:

«Доклад о Филиппе Морхаусе.

Здесь есть кое-что интересное. Ассистент окружного прокурора Рабкин сообщил, что в конторе по утверждению завещаний обнаружился факт, до сих пор неизвестный. Одно из условий завещания Эбигейл Доорн, уже подготовленного адвокатом Морхаусом к утверждению, предписывало адвокату уничтожить определенные секретные документы сразу же после смерти завещателя. В завещании упоминалось, что документы хранятся у адвоката.

Морхауса немедленно разыскали в особняке Доорнов вместе с Гульдой Доорн. Инспектор Квин велел Морхау-су не уничтожать документы, а передать их полиции, так как в них, возможно, содержатся сведения, важные для расследования преступления. Но Морхаус холодно ответил, что он уже уничтожил эти бумаги.

Вопрос: „Когда?"

Ответ: „Вчера днем, почти сразу же после смерти моей клиентки".

Инспектор Квин осведомился о содержании документов, но Морхаус отрицает, что оно ему известно. Он утверждает, что, следуя письменной инструкции, уничтожил бумаги, не сломав печати на конверте. Адвокат заявил, что никогда не знал, о чем там говорится, что документы хранились у фирмы Морхаус долгие годы — даже когда ныне покойный Морхаус-старший вел дела Доорнов. Что вместе с клиентурой отца он, естественно, унаследовал высокую ответственность и этические нормы, вытекающие из его положения, и т. д. и т. п.

Обвиненный в том, что при данных обстоятельствах он не имел права, не посоветовавшись с полицией, уничтожать документы, возможно, являющиеся важными уликами, Морхаус продолжал упорствовать, что он действовал согласно закону».

— Эго мы проверим,—- рявкнул Сэмпсон.

«Присутствующую там Гульду Доорн, весьма взволнованную происходящим разговором, тоже спросили об уничтоженных документах. Она заявила о полной неосведомленности об их содержании, хотя признала, что через ее руки прошло немало личной корреспонденции покойной в течение последних лет ее жизни.

Заключение: рекомендуется немедленно запросить окружную прокуратуру относительно юридической подоплеки этой истории. Если Морхаус превысил власть, которой государство облекло его как слугу закона, рекомендуется либо возбудить против него обвинение, либо, если это неосуществимо, передать дело в коллегию адвокатов. В департаменте большинство считают, что пропавшие документы могли быть ключом к разгадке преступления».

— Уверен, что старина Кью жутко разъярен,— более спокойно произнес окружной прокурор.— В первый раз вижу у него такие мстительные намерения. Должно быть, это дело его здорово доконало! Не хотел бы я оказаться на месте бедняги Морхауса,

Мэр с трудом поднялся на ноги.

— По-видимому, на сегодня все, джентльмены,— сказал он.— Все, что мы можем сделать, это надеяться на лучшее и ждать, что принесет нам завтрашний день... Я с удовлетворением отметил в докладах то, что инспектор Квин ведет это расследование, прилагая все свои, судя по всему немалые, способности. Поэтому в своем заявлении я постараюсь подбодрить детективов и успокоить губернатора.— Он обернулся к главе нью-йоркской полиции.— Это соответствует вашему желанию, комиссар?

Комиссар, вытерев шею большим носовым платком, кивнул с видом полнейшей покорности и неуклюже выбрался из комнаты. Когда мэр нажал кнопку на письменном столе, окружной прокурор и его свита последовали за комиссаром, храня угрюмое молчание.

 Глава 19 В ней Квины обсуждают дело

Насморк инспектора Квина благодаря самоотверженным заботам Эллери во вторник вечером уже почти совсем исчез, но его нервы были в таком плачевном состоянии, что пришлось принять насильственные меры, дабы с помощью различных предлогов и угроз отправить старика в постель.

Эллери с помощью сержанта Вели и Джуны наконец удалось убедить отца раздеться и попытаться обрести покой на подушках. Но покой не приходил, и вскоре инспектор потребовал открыть дверь между спальней и гостиной, чтобы он мог слышать все, что обсуждает собравшаяся компания: Эллери, окружной прокурор Сэмпсон, сержант Вели и Пит Харпер.

К их удивлению, пять минут спустя отважный старый воин вошел в гостиную, облаченный в пижаму, халат и шлепанцы, занял свое любимое место у камина и, решительно отказавшись выслушивать просьбы удалиться, погрузился в величественное молчание.

— Это совершенно бесполезно, друзья,— улыбнулся Эллери.— Вспомните Гомера. «Негоже для того, кто властью облечен, спать до утра всю ночь...» Судя по всему, папа, у тебя в голове созрели какие-то новые ценные мысли. Итак, в чем их суть?

Старик сердито сдвинул брови, хотя в его глазах блеснули веселые огоньки.

— Ты ведь всегда знаешь, верно? — проворчал он и внезапно улыбнулся.— Считай, что я просто почувствовал себя лучше... Джуна, убери пустой кофейник!

Осклабившись, Джуна юркнул в маленькую кухню, откуда вскоре донесся аромат крепкого кофе.

— О Суансоне нет никаких новостей, а, Томас?

Гигант беспокойно зашевелился, отчего стул под ним жалобно заскрипел.

— Ни черта! Знаете, шеф, это просто невозможно. Мы прочесали все пригороды, проверили все поезда, допросили каждого кондуктора... Где же может быть этот треклятый Суансон?

— А вы пробовали нащупать его следы, выяснить его возможные передвижения после выхода из госпиталя вчера утром? — спросил Сэмпсон.

— Все уже сделано, Генри,— мрачно ответил инспектор.— В конце концов, разыскать человека, внешне ничем не выделяющегося, в многомиллионном городе — не детская игра. Я надеюсь, что мы все-таки достигнем успеха в пригороде. Это очень упростит дело.

— Скажите,— вмешался Харпер,— а вам никогда не приходило в голову, что этот Суансон — просто выдумка?

Эллери поднял голову и улыбнулся.

— Вы недоверчивы, как все газетчики,— сказал он.— Да, Меркурий, приходило. Мой славный старикан может вам кое-что поведать на этот счет... Не так ли, папа?

— Не слишком много,— устало произнес инспектор.— Сегодня утром Эллери выдвинул такое предположение, хотя я чувствовал, что он сам в него не верит...

Эллери покачал головой.

— Я этого не говорил...

— Ну, я же все-таки не так уж плохо тебя воспитал,— буркнул старик.— Как бы то ни было, мы опять взялись за Айзека Кобба, швейцара, и потрясли его снова. Проверили все его прошлое, службы, личные дела... Все в полном порядке. Но так как он единственный человек в госпитале, кроме Дженни, который заявляет, что видел Суансона, то необходимо было убедиться... Нет,— печально продолжал он.— У нас нет ни малейшей причины сомневаться в показаниях Кобба. Этот человек безгрешен, как мертвец. Следовательно, Суансон существует.

Вели кашлянул.

— Простите, что я вмешиваюсь, но я с самого начала участвую в этом деле и чувствую, что Суансон появится в тот момент, когда мы меньше всего его ожидаем.

Инспектор вытянул шею и с нескрываемым удивлением уставился на своего подчиненного. Наконец на его усталом лице появилась улыбка.

— Черт возьми! — воскликнул он.— Это подало мне неплохую идею, Томас! Дайте мне немного подумать...

Все молча ждали. Джуна, открыв ногой дверь кухни, торжественно вошел в комнату, неся большой поднос, на котором стояли горячий кофейник с ситечком, несколько чашек и блюдец, кувшинчик со сливками и сахарница. Поставив поднос на стол, он снова убежал на кухню и появился опять, держа в руках большую деревянную тарелку с кексами. Покуда Джуна разливал кофе, все молча придвинули стулья к столу, в то время как инспектор продолжал сидеть, закутавшись в халат и уставившись на прыгающие языки пламени.

Эллери с любопытством наблюдал за ним.

Внезапно старик хлопнул по подлокотникам кресла и вскочил на ноги.

— Вот что я сделаю! — воскликнул он.— Это должно сработать! И, усевшись к столу, он начал жадно пить кофе.

Сэмпсон казался обеспокоенным.

— Что ты намерен делать, Кью? — осведомился он.

Густые брови старика сдвинулись, а глаза сверкнули над поднятой чашкой.

— Завтра утром, если к тому времени ничего не произойдет, я намерен арестовать доктора Дженни за убийство Эбигейл Доорн!

Инспектор не произнес ни слова объяснения до тех пор, пока не выпил кофе и не взял солидную понюшку табаку.

Старик снова уселся у камина и жестом пригласил остальных разместиться рядом.

— Я знаю, что это звучит нелепо,— начал инспектор, когда все заняли свои места,— но мне кажется, что я смогу представить достаточное количество косвенных улик против Дженни. Кроме того, есть и еще одна причина... Сначала позвольте мне выложить карты на стол, продемонстрировать вам ход моих размышлений и поглядеть па вашу реакцию, чтобы представить, какое впечатление. это произведет в суде. Тут ты сможешь нам помочь, Генри.— Он прочистил горло и продолжал слегка хриплым голосом.— При определенном взгляде на вещи виновность Дженни кажется несомненной. У многих людей, замешанных в это дело, имеются веские мотивы. Но мотив Дженни, по-моему, самый веский... Это деньги!. Нет... Подождите минуту.— Он поднял руку, предупреждая протест, готовый сорваться с губ Сэмпсона.— Не забудьте, что по условиям первого завещания Эбби Дженни получает два наследства: очень крупную сумму лично я немного меньше, но тоже солидную сумму, для продолжения исследований...

Но мотив Дженни — не только деньги. Он не кажется мне человеком, способным убить исключительно ради денег. В некоторых отношениях он похож на Кнайзеля... Видимо, все ученые немного тронутые. Возьмите, например, этот металлический сплав. Держу пари, что Дженни наплевать, сколько миллионов он стоит — ему нужна слава!

Но чтобы добиться славы, требуются деньги, которые приведут исследования к успешному концу. А он находится в затруднительном положении. Его собственные сбережения истощились, единственная надежда — финансовая поддержка старой леди. Но, повинуясь женскому капризу, Эбби внезапно прекращает эту поддержку, и они оказываются перед лицом краха...— Все слушали с напряженным вниманием. Эллери не отрывал взгляда от губ отца.— Какой же это должно произвести психологический эффект на человека типа Дженни? — продолжал старик.— Единственная вещь, отделяющая его и Кнайзеля от вожделенной славы, это жизнь старой и эксцентричной женщины. А что такое жизнь старухи, страдающей диабетом, для человека, который каждый день имеет дело со смертью? Ведь, несмотря на слабое здоровье, Эбби могла прожить еще долго, оттянув на неопределенное время завершение эксперимента. А ожидание угрожает всей затее, особенно если будет подписано новое завещание, оставляющее Дженни только его личное наследство. Но, действуя быстро, Дженин может предотвратить вступление в силу нового завещания, обеспечить немедленное получение денег, гораздо больших, чем ему должно достаться по новому завещанию. Разве этот мотив недостаточен для того, чтобы побудить Дженни убить даже свою бывшую благодетельницу?

Инспектор умолк, тайком глядя на слушателей. Потухшая сигарета свисала у Харпера изо рта, в его глазах светилось нечто похожее на восхищение. Вели что-то одобрительно пробормотал, а Сэмпсон медленно кивнул.

— Весьма изобретательно,— заметил Эллери.— Продолжай, папа.

— Отлично!—снова заговорил старик.— Мы установили мотив, гораздо более действенный, чем у других подозреваемых. Теперь давайте рассмотрим другие аспекты.

Никому и никогда не пришло бы в голову обвинить протеже Эбигейл Доорн, ее большого друга, личного врача и признательного должника, в ее убийстве. Мысль о том, что такой человек мог удушить свою благодетельницу, просто чудовищна... Возможно, Дженни, обладающий достаточной проницательностью, рассчитывал, что эта психологическая деталь защитит его!

— Чертовски изощренно,— прервал Сэмпсон,— и потому— хороший козырь адвокату.

— Обратимся теперь к возможностям для убийства в глазах суда,— продолжал инспектор,—- Эбби задушили в госпитале. Чтобы запланировать там убийство, преступник должен был хорошо знать это учреждение. А кто лучше Дженни знал расписание, порядки, медоборудование, персонал? Никто! Находясь практически во главе госпиталя, он легко мог подстроить обстоятельства, соответствующие его плану...

Что касается Суансона, то это сообщник Дженни,— с триумфом заявил инспектор.— Почему Дженни его прячет? Потому что он ему покровительствует, вот почему! Может быть, Дженни не ожидал, что мы так вцепимся в этого Суансона, или же думал, что мы поверим ему и Коббу, что Суансон был обычным посетителем, чисто случайно занявшим Дженни беседой во время убийства и тем самым давшим Дженни железное алиби, и не потребуем его в качестве свидетеля.

— Слабо,— еле слышно донеслось со стороны кресла Эллери.

— Что... Что?! — крикнул инспектор, резко обернувшись к сыну.

— Прости, папа,— виновато произнес Эллери.— Пожалуйста, продолжай.

Старик улыбнулся.

— Как бы то ни было, оставим на время Суансона и перейдем к тому, что мне кажется умнейшей частью плана Дженни... Дело в г ом, что, совершая убийство Эбигейл Доорн, Дженни изображал самого себя!

Сэмпсон выглядел пораженным, а Харпер хлопнул себя по бедру и расхохотался. Инспектор усмехнулся.

— Ну,— сказал он.— Я рад, что эта идея пришлась вам по вкусу... Видите ли, Дженни весьма находчивый субъект. Очевидно, он ожидал, что в полиции скажут: «Убийца был одет, как Дженни, выглядел, как Дженни, и даже хромал, как Дженни. Он как будто хотел, чтобы в нем признали Дженни. Но неужели доктор Дженни так глуп, чтобы оставить за собой такой след? Конечно нет! Значит, убийца Эбигейл Доорн не сам Дженни, а некто, притворившийся нм». Его предвидение сбылось, мы как раз так и рассуждали!

— Да вы прямо настоящий Мак-Кзй, шеф! — воскликнул Вели.

— Это блестяще, папа,— тепло сказал Эллери.— Просто блестяще! Продолжай.

— План оказался вполне реальным. Сделав дело, он оставил в будке одежду, которую мы нашли,— как будто самозванец, которому маскарадный костюм был уже не нужен, бросил его в первом укромном месте и смылся.

Дженни тщательно замаскировал свои похождения. По-видимому, он вышел из своего кабинета, оставив Суансона на страже за запертой дверью, совершил убийство, возможно, заранее сунув одежду в телефонную будку, и вернулся в кабинет. Просто, как съеденный пирог! Чтобы объяснить визит Суансона, он действительно дал ему чек, который был нам представлен. У вас есть его фотоснимок, Томас?

— Конечно,— отозвался гигант.— Сегодня днем мы изловили этот чек. На нем стоит подпись: «Т. Суансон». Мы сфотографировали его и отправили путешествовать дальше.

— Следовательно,— пояснил инспектор,— мы имеем его первый инициал и образец почерка... Ну, ребята, что вы об этом думаете?

— Тот факт,— подытожил Сэмпсон,— что человека, очень похожего на Дженни, видели вошедшим в приемную операционного зала, что он, несомненно, совершил убийство и потом вышел оттуда, безусловно, веское доказательство. И свести его на нет Дженни мог только одним способом...

— С помощью Суансона,— подхватил Харпер.— Но объясните мне, а то я сегодня что-то плохо соображаю: если Дженни убил Эбби Доорн таким способом, как вы описали, инспектор, какого же дьявола он не извлек Суансона на свет божий, чтобы подтвердить свое алиби, вместо того чтобы навлекать на себя подозрения, утаивая его адрес?

— Это и в самом деле серьезный вопрос,— согласился старик.— Конечно, это странно. Я уже думал над этим единственным слабым местом в моей теории. Но так или иначе, мы должны найти Суансона. И, арестовав Дженни, мы это сделаем—это будет отличной приманкой. И вот здесь-то, Пит, вы выйдете на сиену.

— Кто? Я? — Харпер резко выпрямился.— Неужели вы даете мне шанс, инспектор? Скорее говорите, что я должен делать?

— Я даю вам сенсацию, Пит,— сухо произнес Квин-старший.

— Вы имеете в виду,— воскликнул репортер, вскочив на ноги,— что вы арестуете Дженни и позволите оповестить обо всем читателей?!

— Вот именно. Сядьте, Пит, вы действуете мне на нервы... Это не просто альтруизм, приятель, за этим кроется важная цель. Кстати, я могу сообщать новости только в одну газету, потому что мне не слишком улыбается объяснять свои планы каждому редактору в Нью-Йорке. Кроме того, вы все-таки свой человек и ваша газета — единственный приличный листок во всем городе.

Вот в чем заключается моя идея. Я хочу, чтобы вы на первой странице вашей газеты поместили сенсационную статью о том, что доктор Дженни, согласно полученной секретной информации, будет арестован завтра утром по обвинению в убийстве миссис Доорн. Займитесь этим сразу же, чтобы статья появилась уже в вечерних номерах. Мне нужно, чтобы Суансон, где бы он ни был, обязательно ее прочитал!

— Черт возьми! — воскликнул Сэмпсон.— Отличный трюк, Кью! Ты думаешь, он клюнет?

Инспектор пожал худыми плечами.

— Кто знает? Если Суансон действительно живет где-то за городом, то, может быть, он работает в городе. Поэтому если он не прочитает статью вечером, то она попадется ему на глаза утром. О, я знаю, это риск, но игра, по-моему, стоит свеч!

Видите ли, я хочу затянуть Суансона в сеть, прежде чем станет возможным произвести арест. Если мы убедимся, что он и Дженни честные люди, то газета Харпера сразу же возьмет назад свое заявление, сообщив, что оно было основано на неверных сведениях. Газета не будет иметь никаких неприятностей, так как я ее поддержу.

Виновен Суансон в соучастии или нет, он все равно, прочитав эту статью, явится к нам. Потому что если Дженни убийца, то он прежде всего нуждается в подтверждении своего алиби, а Суансон это знает. Конечно, если Суансон на следствии будет держаться твердо, то мы не сможем арестовать Дженни из-за его железного алиби.

— Простите! — крикнул Харпер и пулей вылетел из спальни. За дверью послышался его возбужденный голос— он звонил в редакцию своей газеты. Вскоре журналист вернулся в комнату, держа в руках пальто и шляпу, его седые волосы были растрепаны, лицо расплылось в улыбке.

— Сказал им, чтобы готовились,— заявил он.— В чем суть дела, я не стал объяснять по телефону. Пока, джентльмены! Поддержите меня, инспектор, и я ваш друг на всю жизнь! — С этими словами Харнер выскочил, словно его ветром сдуло.

— Ты что-то не очень разговорчив,— улыбнулся инспектор, пристально глядя на Эллери.

Эллери скривил губы.

— Дело в том, сэр, что я думал...

— О чем?

— О том, что на самом деле ты не веришь, что это сделал Дженни.

Старик громко расхохотался, а Сэмпсон с подозрением уставился на отца и сына.

— Пусть с меня сдерут кожу, если я хоть в чем-нибудь уверен,— заявил инспектор.— Но мне нужен Суансон, и я пойду на все, чтобы добраться до него!

Эллери откинулся на спинку кресла.

— В этом желании ты прав,— сказал он.— Суансон очень подозрителен. Возможно, пока что подозрительнее всех.

— Послушайте, Эллери,— нахмурился Сэмпсон.— Я знаю, что вы не станете делать выводы без достаточных оснований... Но почему вы не верите, что Дженни убил Эбби?

Эллери возвел очи горе.

— Если я скажу вам это,— промолвил он, улыбаясь,— то вы будете знать столько же, сколько я... Нет, старина, Дженни не делал этого, и вам придется поверить мне на слово, так как сейчас я не могу объяснить вам причину.

— Ну,— вздохнул инспектор,— тут уж ничего не поделаешь, Генри. Из него ничего не вытянешь, пока он сам не соизволит заговорить.

— Вот именно, сэр,— смиренно кивнул Эллери,

— Ладно, посмотрим, что произойдет завтра... Черт возьми, не много ли зерна на нашу мельницу! Этот Морхаус... Я чуть не свернул ему шею! Он сотворил невероятную глупость, уничтожив эти бумаги, а глупым он никак не кажется! Запомни мои слова, Генри, он знает, что делает. Ну а вот что ты намерен с ним делать?

— Все, что ты скажешь,— тотчас ответил Сэмпсон.— Но у него хорошая репутация, Кью, и, может быть, будет лучше подождать.

— Если ты тронешь этого парня,— заметил Эллери,— то это скверно отразится на несчастной девушке. Оставь на время в покое юного Филиппа, папа. У меня есть относительно него одна идея...

— Ладно,— буркнул инспектор.— Но эти вещи выводят меня из себя... Взять, например, эту полоумную Сару Фуллер. Что стоит за ее встречей с Даннингом? Какого черта они с Эбби все время ссорились? Здесь слишком много оборванных нитей...

Ну, я, пожалуй, лучше пойду,— сказал окружной прокурор, вставая и потягиваясь.— Завтра предстоит тяжелый день.

Инспектор схватил его за руку.

— Минуту, Генри... Эллери, ты сегодня на редкость молчалив. Ради Бога, что ты думаешь об этой неразбег рихе?

— Я могу дать тебе подробное описание злодея, которого ты разыскиваешь,— ответил Эллери.

— Что?!

Инспектор Квин вскочил с кресла. Челюсть Вели отвисла, а Сэмпсон уставился на Эллери, как на приви-. дение.

Эллери улыбнулся.

— Фактически я могу рассказать вам о преступнике все, кроме его имени.

— Но... но кто же это? — запинаясь, проговорил Сэмпсон.

Взор Эллери затуманился.

— Откровенно говоря, я еще не готов к объяснениям. Все это чересчур неопределенно.

Сэмпсон, Вели и инспектор уставились друг на друга.

— Ну... но,— бессвязно забормотал инспектор,—как ты пришел к своему решению?

Эллери пожал плечами и потянулся за очередной сигаретой.

— Это, право, очень просто. Всего лишь вопрос наблюдения и дедукции... Видите ли, большую часть информации я извлек из... той пары башмаков!

Часть II Исчезновение шкафа с документами 

«Вы когда-нибудь наблюдали заломы во время сплава леса? Возможно, вы видели их на бурных горных реках, текущих между лесистыми склонами Кылена... Множество свежесрубленных стволов мчится вниз по реке. Внезапно один из них натыкается на препятствие. Все стволы борются изо всех сил, но не могут пройти дальше. Они застревают, сбиваются в кучу и ломаются. И вскоре здесь с чудодейственной быстротой возникает целый крепостной вал из стволов.

Но вот сплавщик ищет ствол, послуживший причиной залома и задержавший лесосплав, и наконец находит его! С великим трудом ему удается его вытащить, и, словно по мановению волшебной палочки Мерлина, стена леса вздрагивает и снова устремляется вниз по реке.

Расследование сложного преступления, мои юные друзья, иногда очень напоминает залом. Наши стволы — ключи к разгадке — несутся по направлению к развязке. И вдруг — залом. Ключи громоздятся один на другой, путаются, приводя нас в замешательство.

Тогда сыщик-сплавщик находит препятствие, и... о чудо! — ключи аккуратно выстраиваются в ряды и опять быстро плывут к лесопилке — развязке».

   Из «Обращения к новобранцам Стокгольмской полицейской академии» от 2 ноября 1930 года, написанного шведским! криминалистом доктором Густавом Гетеборгом

Глава 20 Разговор с Минченом

В среду утром инспектор Квин сидел за своим письменным столом в Главном полицейском управлении. Перед ним на подставке лежала утренняя газета, где крикливые готические заголовки извещали о предстоящем аресте знаменитого хирурга доктора Фрэнсиса Дженни «по подозрению в убийстве». Сия деликатная фраза ясно давала понять, что хирургу предъявят обвинение в убийстве Эбигейл Доорн.

Инспектор не казался особенно довольным собой. Взгляд его маленьких проницательных глаз был тревожным, он изо всей силы кусал ус, читая и перечитывая статью, написанную Питом Харпером. В соседней комнате постоянно раздавались телефонные звонки, но аппарат на столе старика хранил молчание. Он был официально выключен для всех, кроме полицейского департамента.

Репортеры всю ночь крутились у здания управления, спрашивая у всех, правда ли, что доктор Дженни будет арестован за убийство старой леди? Но никто не дал им определенного ответа.

Полицейский комиссар и мэр, еще во вторник вечером извещенные инспектором о предстоящей операции, в свою очередь, отказались от разговоров с прессой. Вместо официального подтверждения другие газеты просто перепечатали статью. Руководство газеты Харпера единодушно выражало полное неведение относительно источника сенсационной новости.

В девять часов позвонил доктор Дженни и потребовал к телефону инспектора Квина. Но лейтенант вежливо информировал его, что инспектор на совещании и его нельзя беспокоить. Дженни разразился проклятиями, крича, что его все утро донимали репортеры, желающие взять у него интервью.

— Скажите мне только одно!—сердито рычал он в трубку.— Эта статья правдива?

Лейтенант извинился и ответил, что это ему неизвестно. Дженни на это заявил, что он уходит в свой кабинет в госпитале и не желает никого видеть. Он так злился, что голос его звучал хрипло и невнятно. Вслед за этим лейтенант услышал стук брошенной трубки.

Об этой беседе доложили инспектору, который мрачно улыбнулся и передал через сержанта Вели распоряжение не пускать ни одного репортера в здание Голландского мемориального госпиталя. После этого он позвонил окружному прокурору.

— Никаких новостей о Суанеоне?

— Никаких. Хотя еще рано. Я сообщу тебе сразу, как он обнаружит себя. Ты ведь захочешь проследить за ним, чтобы убедиться, что он идет сюда?

— Об этом мы позаботимся.— Помолчав, инспектор свирепо осведомился.— Генри, ты обдумал мои рекомендации относительно этого дрянного Морхауса?

Сэмпсон кашлянул.

— Послушай, Кыо, ты знаешь, что я с тобой до конца, но боюсь, что нам придется оставить эту историю ' безнаказанной.

— Ты что-то заговорил по-иному, не так ли, Генри? — нахмурился старик.

— Я тебя хорошо понимаю, Кью,— вздохнул Сэмпсон.— Но когда я перестал злиться и хорошенько осмыслил ситуацию...

— Ну?

— Кыо, он действовал абсолютно в рамках закона! Этот пункт завещания Эбби содержал не вопрос наследства, а приказ поверенному. Будучи таковым, Морхаус не должен был ждать официального утверждения завещания, чтобы уничтожить документы. Ты ведь не можешь назвать причину, по которой эти документы следовало бы сохранить, верно?

— Если ты имеешь в виду, могу ли я доказать, что эти документы содержали улику,— устало ответил инспектор,— так я не могу этого сделать.

— Тогда извини меня, Кью, но я бессилен.

Когда он повесил трубку, инспектор аккуратно положил на стол газету и позвонил сержанту Вели.

— Томас, принесите мне пару парусиновых башмаков, которые мы нашли в телефонной будке!

Вели быстро выполнил приказ.

Старик поставил ботинки на стекло, покрывавшее стол, и начал внимательно их рассматривать. Вскоре он, нахмурившись, обернулся к Вели.

— Вы что-нибудь замечаете в этих проклятых ботиках, Томас?

Гигант погладил свою гранитную челюсть.

— Все, что я замечаю,— наконец ответил он,— это то, что один шнурок порвался и что человек, носивший эти ботинки, соединил вместе порванные концы куском липкого пластыря.

— Да, но что это означает, до меня не доходит.— Инспектор выглядел несчастным.— Эллери ее станет болтать вздор, мой мальчик! Эти ботинки могут рассказать о чем-то важном. Лучше оставить их здесь, а то я кончу припадком.

Вели, громко топая, вышел из комнаты, оставив старика созерцать два совершенно невинно выглядевших парусиновых ботинка.

Эллери едва успел встать с постели и умыться, когда зазвенел дверной звонок н Джуна увидел за дверью высокую тощую фигуру доктора Джона Минчена.

— Хэлло! Вы никогда не видели восход солнца?

Эллери закутался в халат.

— Сейчас только четверть десятого, а я не спал полночи, предаваясь размышлениям.

Минчен плюхнулся в кресло.

— Я решил заглянуть к вам по дороге в госпиталь, чтобы узнать из первых рук, соответствует ли действительности эта статья в газете.

— Какая статья?— рассеянно переспросил Эллери, набрасываясь на яичницу.-— Присоединяйтесь ко мне, Джон.

— Спасибо, я уже позавтракал,— Минчен.внимательно посмотрел на приятеля.— Значит, вы не знаете об этом? Ну, в утренней газете было сообщено, что доктора Дженни должны сегодня арестовать за убийство старой леди.

Эллери с жадностью вонзил зубы в гренок.

— Современная пресса поистине творит чудеса!

Минчен уныло покачал головой.

— Сегодня мне, наверно, не удастся получить информацию. И вообще, все это нелепо, Эллери. Старик, должно быть, с ума сходит от бешенства. Убить свою благодетельницу!— Он выпрямился.— А что, я тоже получу свою долю дурной славы, верно?

— Что вы имеете в виду?

— Ну,— спокойно ответил Минчен,— так как я соавтор Дженни в книге о врожденной аллергии, то пресса, естественно, не оставит меня в покое.

— О! — Эллери потягивал кофе.— Я бы не стал об этом беспокоиться, Джон. И забудьте на время Дженни—с ним все будет в порядке... Сколько времени вы с ним работали над вашим великолепным опусом?

— Не так уж долго. Видите ли, сам процесс писания книги занял меньше всего времени. А вот подбор историй болезни отнял у Дженни несколько лет. Кстати, они представляют немалую ценность. Если с Дженни что-нибудь случится, то я их унаследую — все равно непрофессионалу они не нужны.

Эллери тщательно вытер губы.

— Естественно, нет. Между прочим, простите мне мою нескромность, Джои. Каково ваше финансовое соглашение с Дженни в этой работе? Вы партнеры на равных, началах?

Минчен покраснел.

— Дженни настаивал на этом, хотя его вклад в работу гораздо больше моего... Он был очень добр ко мне, Эллери.

— Рад это слышать,— Эллери встал и направился в свою спальню.— Дайте мне пять минут на то, чтобы одеться, Джон, и я пройдусь с вами.

Он исчез в соседней комнате. Минчен поднялся и стал мерить шагами гостиную. У камина он остановился и с любопытством стал рассматривать пару скрещенных шпаг, висящих на каминной доске. Сзади послышался тихий шелест. Обернувшись, Минчен увидел Джуну, который, улыбаясь, смотрел на него.

— Послушай, сынок, откуда взялись эти шпаги?

— Папаша Квин взял их у одного парня в Европе.-^ Джуна гордо выпятил худую грудь.

— Джон! — крикнул из спальни Эллери.— Вы давно знаете доктора Даннинга?

— С тех пор как работаю в госпитале. А что?

— Ничего, простое любопытство. Что вы знаете интересного об этой галльской амазонке — докторе Пеннини?

— Очень мало. Она необщительная особа, Эллери, и с сослуживцами старается никаких дел не иметь. Думаю, что у нее где-то есть муж.

— Правда? И чем же он занимается?

— Не знаю. Я никогда не видел его и не говорил о ней о нем.

Минчен слышал, как Эллери суетился в спальне. Он снова сел.

— Ас Кнайзелем вы знакомы? — вновь донесся голос Эллери.

— Поверхностно. Он ведь с головой в работе. Проводит все время в своей лаборатории.

— Он общался с Эбби Доорн?

— По-моему, они несколько раз встречались через Дженни. Но я уверен, что он ее мало знал.

— А как насчет Эдит Даннинг? Она дружит с этим Гаргантюа?

— Вы имеете в виду Гендрика Доорна? Странный вопрос, Эллери.— Минчен рассмеялся.— Никак не могу представить себе эту деловую девицу в объятиях такого бегемота!

— Следовательно, между ними ничего нет?

— Если вы думаете, что у них была связь, так вы просто спятили.

— Ну, вы же знаете немецкую поговорку,— усмехнулся Эллери, появившись в дверях полностью одетым,— «живет мастер на все руки...». Сейчас я возьму шляпу, пальто и трость, и мы можем идти...

Они зашагали по Бродвею, предаваясь общим воспоминаниям. Продолжать обсуждение дела Доорн Эллери отказался.

— Черт возьми! — Внезапно Эллери остановился.— Совсем забыл, что я обещал сегодня утром зайти к букинисту за томиком одного венского криминалиста. Сколько сейчас времени?

Минчен посмотрел на часы.

— Еще только 10 часов.

— Вы идете прямо в госпиталь?

— Да. Если мы разойдемся, то я возьму такси.

— Хорошо, Джон. Я присоединюсь к вам в госпитале примерно через полчаса. Все равно скорее чем за 10— 15 минут вы туда не доберетесь. До свидания.

Они расстались. Эллери направился в переулок, а Минчен остановил такси и влез в него. Машина свернула за угол и поехала на восток.

 Глава 21 Капитуляция

— Он здесь!

Беспроволочный телеграф полицейского департамента никогда так блестяще не оправдывал свою репутацию быстродействующего, как в среду утром, вскоре после половины десятого, когда худой мужчина в темном пальто, появившись на Сентрал-стрит, прошел мимо Главного полицейского управления и направился дальше, внимательно рассматривая номера домов, словно не зная точно, где расположено место его назначения. Дойдя до дома № 137, он, нервно озираясь, поправил воротник черного пальто и вошел в 10-этажное здание из желтого кирпича, бывшее служебной резиденцией окружного прокурора.

Таинственный, неуловимый Суансон!.

Это известие мгновенно обошло все углы и закоулки на Сентрал-стрит. От клерка из резиденции прокурора оно перелетело через мост к мрачному коричневому зданию уголовного суда. Каждый детектив в Главном полицейском управлении, каждый постовой регулировщик в радиусе четырех кварталов, все рабочие и служащие этого района узнали новость пять минут спустя, в тот момент, когда Суансон вышел из лифта на шестом этаже дома № 137, сопровождаемый двумя детективами, и исчез в кабинете окружного прокурора Сэмпсона.

Через 10 минут, в 9.45, Суансон восседал в окружении лиц, устремивших на него пристальные взгляды. Это были окружной прокурор, его ассистент Тимоти Кронин и несколько помощников, улыбающийся инспектор Квин, появившийся здесь со сверхъестественной быстротой, сержант Вели, молчаливый и суровый, как всегда, и сам комиссар полиции, сидевший чуть поодаль и молча наблюдавший за происходящим.

До этого времени вновь прибывший открыл рот только один раз.

— Я Томас Суансон,— произнес он густым баритоном, удивительным для человека такого хрупкого сложения. Окружной прокурор вежливо поклонился и указал на стул в центре.

Суансон спокойно сел, рассматривая собравшихся. У него были голубые глаза, темные ресницы, редкие рыжеватые волосы. Его маловыразительное лицо было чисто выбрито.

Когда вся компания расселась, а сопровождающие детективы вышли из комнаты и остались ждать за стеклянной дверью, окружной прокурор задал первый вопрос:

— Мистер Суансон, почему вы пришли сюда сегодня утром?

Суансон казался удивленным.

— Я думал, вы хотите меня видеть.

— А, значит, вы прочитали газеты? — быстро осведомился Сэмпсон.

Вновь прибывший улыбнулся,

— О, да... Я могу все вам объяснить, но сперва... Послушайте, джентльмены, я понимаю, что вы подозреваете меня, потому что я держался в стороне, несмотря на газетные сообщения о то-м, что вы разыскиваете меня.

— Мы рады слышать, что вы это понимаете.— Сэмпсон холодно рассматривал его.— Вам придется многое объяснить, мистер Суансон. Вы влетели нам в копеечку. Итак, какие у вас оправдания?

— Никаких, сэр. Я был в затруднительном положении и нахожусь в нем сейчас. Эта история — настоящая трагедия для меня. Видите ли, у меня была веская причина не появляться до сегодняшнего дня. К тому же я не верю, что доктор Дженни серьезно замешан в убийстве миссис Доорн. В газетах не было ни единого намека на это...

— И все-таки вы должны объяснить,— настаивал Сэмпсон,— почему вы скрывались.

— Я знаю, знаю.— Суансон задумчиво уставился на ковер.— Мне нелегко это сделать. Если бы я не прочитал, что доктора Дженни собираются арестовать за убийство, которое, как я точно знаю, он не совершал, то я бы не появился и сегодня. Но я не могу допустить, чтобы вы арестовали невиновного.

— Вы были в кабинете доктора Дженни в понеделькик утром между 10.30 и 10.40? — спросил инспектор Квин.

— Да.— Его рассказ был абсолютно правдив во всем.— Я пришел одолжить небольшую сумму денег. Все это время мы были вместе в его кабинете — никто из нас не выходил ни на минуту.

— Гм...— Сэмпсон внимательно посмотрел на него.— И ради этого простейшего свидетельства мы вынуждены были рыскать за вами по всему городу, мистер Суансон.

— От чего Дженни защищает вас? — внезапно осведомился инспектор.

Суансон беспомощно поднял руки.

— Вижу, что это все равно выплывет наружу. Ну, джентльмены, это недолго объяснить... На самом деле я вовсе не Томас Суансон... Я Томас Дженни —сын доктора Дженни!

История оказалась весьма запутанной. Томас Дженни был пасынком доктора Фрэнсиса Дженни. Хирург был бездетным вдовцом, когда женился вторично на матери Томаса. Томасу исполнилось всего два года, когда док-, тор Дженни юридически стал его отцом. Его мать умерла восемь лет спустя.

По словам Томаса Дженни, отец, дав ему хорошее образование, не сомневался в выборе его профессии. Томас должен был стать хирургом — вторым Дженни. Поэтому его послали учиться к Джону Хопкинсу.

Тихим голосом, очевидно, стыдясь собственных поступков, человек, которого два дня тщетно разыскивала вся нью-йоркская полиция, рассказывал, как бессовестно он обманул доверие своего знаменитого отчима.

— Учился я хорошо,— едва ли не лучше всех в группе, но я пил, как лошадь, и проигрывал в карты все деньги, которые отец давал мне.

Дженни не волновали эти юношеские выходки. Его твердая рука помогла молодому шалопаю завершить образование и после этого устроиться на прохождение стажировки в Голландском мемориальном госпитале.

— Так вот почему его лицо показалось знакомым Айзеку Коббу! — буркнул себе под нос инспектор, который внимательно слушал рассказ Суансона, нахмурив брови.

Окончив стажировку и будучи долгое время на хорошем счету, Томас Дженни стал полноправным сотрудником хирургического отделения госпиталя под руководством. своего отчима. Сначала он исправно исполнял свои обязанности.

Сделав паузу и облизнув губы, Суансон продолжал, устремив отсутствующий взгляд поверх головы окружного прокурора:

— Это случилось ровно пять лет назад. Я сорвался и начал снова пить. Однажды утром я оперировал пациентку будучи в нетрезвом виде, рука дрогнула в критический момент, нож вонзился слишком глубоко... и она умерла на операционном столе.

Никто не произнес ни слова. Экс-хирург, казалось, снова переживает ту страшную минуту, когда все его труды, планы и мечты пошли прахом. Тогда он едва не умер от страха. При этой трагедии присутствовали три свидетеля, но жесткий профессионально-этический кодекс помешал этой истории выйти за пределы госпиталя. Доктор Дженни лично информировал миссис Доорн о случившемся несчастье и о виновности своего пасынка. Старая леди была неумолима, и молодому хирургу пришлось оставить работу...

Он был вынужден подчиниться. Несмотря на все усилия его отчима, слухи о происшедшем постепенно распространились, и в результате двери всех больниц для него оказались закрытыми. Вскоре его без особого шума лишили врачебной лицензии. Доктор Томас Дженни стал просто Томасом Дженни, который из самозащиты решил взять девичью фамилию своей матери — Суансон.

Он переехал в пригород — в Портчестер. Под новой фамилией, благодаря влиянию отчима и его широким связям он смог устроиться страховым агентом. Суансон бросил пить. По его словам, страшное событие помогло ему осознать собственную глупость, но было слишком поздно. Медицинская карьера была для него закрыта.

— Я не виню никого из них,— горячо говорил он.— Ни старую леди, ни отчима. Его профессия для него все. Может быть, он и мог бы спасти меня с помощью личного влияния на миссис Доорн. Но у него были слишком суровые моральные правила и, кроме того, он понимал, что если я когда-нибудь и стану человеком, то для этого мне необходим хороший урок...

Доктор Дженни никогда не бранил своего непутевого пасынка, несмотря на все страдания, которые тот причинил ему, сокрушив все его планы и надежды. Тайком он помогал молодому человеку в устройстве новых дел к новой жизни. Он прямо обещал, что если Томас будет вести трезвую трудовую жизнь, то в их отношениях ничего не изменится и молодой человек по-прежнему останется единственным наследником Дженни.

— Это было чертовски благородно с его стороны,— пробормотал Суансон.— Отец не мог бы поступить порядочнее, даже если бы я был его родным сыном...

Он умолк, нервно сминая поля своей шляпы длинными сильными пальцами хирурга.

Сэмпсон кашлянул.

— Конечно, это представляет дело в ином свете, мистер... мистер Суансон. Теперь я понимаю, почему доктор Дженни отказался навести нас на ваш след. Старый скандал...

— Увы, да... Это свело бы на нет пять лет честной жизни, развалило бы мои дела и разоблачило бы меня как ренегата-хирурга, преступно нарушившего свои обязанности и, следовательно, ни в чем не заслуживающего доверия.

По словам Суансона, и он, и его отчим немало намучились за эти лихорадочные дни. Если бы доктор Дженни предоставил полиции сведения о местопребывании Суансона, то старая история неизбежно всплыла бы, а они оба этого ужасно боялись.

— Но теперь,— продолжал Суансон,— когда папа очутился в таком угрожающем положении, я не мог позволить личным соображениям стоять у меня на пути... Надеюсь, джентльмены, что я очистил доктора Дженни от подозрений? Все это было трагической ошибкой... Что же касается цели моего визита к нему в понедельник утром, то я просто хотел занять у него немного денег — 25 долларов. У меня вышла заминка в делах, и мне срочно понадобились деньги. Папа был великодушен, как всегда, и дал мне чек на 50 долларов. Я получил по нему деньги, как только вышел из госпиталя.

Он окинул собравшихся взглядом, в котором светилась безмолвная мольба. Инспектор мрачно рассматривай свою табакерку. Комиссар скромно встал и выскользнул из комнаты — снаряд оказался холостым, и больше необходимости его присутствия не было.

Когда Суансон снова заговорил, его голос звучал еще менее уверенно. Он робко осведомился, удовлетворены ли они? Если да, то он просил бы не сообщать прессе о его истинной биографии. Он полностью в их распоряжении. Если потребуются его показания, то он с удовольствием выступит как свидетель, хотя чем меньше будет при этом рекламы, тем лучше, потому что всегда возможно, что какой-нибудь репортер раскопает его прошлое и опубликует факты о старом скандале.

— На этот счет вам нечего беспокоиться, мистер Суансон.— Окружной прокурор казался огорченным.— Ваш рассказ полностью оправдывает вашего отчима. Перед лицом такого железного алиби мы не можем арестовать его, и дело не получит широкой огласки. Верно, Кью?

— Во всяком случае, не сейчас.— Инспектор взял понюшку табаку и чихнул.— Мистер Суансон, видели ли вы доктора Дженни после вашего визита в госпиталь в понедельник утром?

Бывший хирург замялся, потом, нахмурившись, поднял голову.

— Теперь не имеет смысла отрицать это,— сказал он.— Я видел отца. Он тайком приехал в Портчестер в понедельник вечером. Я не хотел говорить об этом, но... Его беспокоило, что меня разыскивают. Он хотел, чтобы я покинул город и уехал на запад или еще куда-нибудь. Но когда он рассказал мне, как сердиты в полиции за его молчание, то я, естественно, не мог уехать и покинуть его в беде. В конце концов, в связи с убийством никому из нас нечего скрывать. А бегство расценили бы как признание вины. Поэтому я отказался, и он уехал домой. А этим утром... ну, я рано приехал в город, и мне сразу же попалась на глаза статья...

— А доктор Дженни знает, что вы явились к нам с этим заявлением? — спросил инспектор.

— О, нет!

— Мистер Суансон,— старик посмотрел в глаза молодого человека.— Можете ли вы дать какое-нибудь объяснение этому преступлению?

Суансон покачал головой.

— Для меня оно непостижимо. Разумеется, я не слишком хорошо знал старуху. Когда она стольким помогла отцу, я был ребенком, а потом меня отослали учиться. Но это, конечно, не папа. Я---

— Понимаю.— Инспектор снял трубку с одного из телефонов на письменном столе Сэмпсона.— Ну, только для проформы, молодой человек, я вас проверю. Подождите минуту.— Он набрал номер Голландского мемориального госпиталя.— Алло! Мне нужно поговорить с доктором Дженни!

— Это телефонист. Я... Простите, а кто это говорит?

— Инспектор Квин из Главного полицейского управления. Быстро!

— О, одну секунду!—послышались щелчки, после чего в трубке раздался знакомый мужской голос.

— Алло, папа.

— Эллери? Какого черта... Где ты находишься?

— В кабинете Дженни.

— Как ты туда попал?

— Просто зашел сюда три минуты назад. Я пришел повидать Джона Минчена. Папа, я должен...

— Заткнись! — рявкнул старик.— Дай мне сказать. Есть новости. Сегодня утром пришел Суансон. Мы только что выслушали его рассказ. Он весьма интересен... При встрече я расскажу тебе все детали и дам расшифрованную стенограмму его показаний... Он сын доктора Дженни...

— Что?!

— То, что я тебе сказал. А где доктор Дженни? Ты что, намерен торчать там весь день?.. Дай мне поговорить с доктором Дженни.

Но Эллери молчал.

— Ну! — воскликнул инспектор.

— Поговорить с Дженни тебе не удастся, папа,— медленно произнес Эллери.

— Почему? Где он? Его там нет?

— Я хотел тебе рассказать, но ты прервал меня... Он здесь целиком и полностью,— мрачно продолжал Эллери,— но он не сможет поговорить с тобой, так как... потому что он мертв.

— Мертв?!

— Или пребывает где-то в четвертом измерении...— Несмотря на легкомысленные фразы, чувствовалось, что Эллери глубоко подавлен.— Сейчас 10.35. Я пришел сюда примерно в 10.30... Папа, его убили полчаса назад!

 Глава 22 Второе убийство

Эбигейл Доорн, доктор Фрэнсис Дженни. Два убийства вместо одного!

Сидя в полицейской машине, мчавшейся по направлению к Голландскому мемориальному госпиталю, инспектор Квин погрузился в мрачные размышления... Дженни убит! Это казалось невероятным... С другой стороны, второе убийство могло облегчить разгадку первого... А может быть, оба преступления не связаны между собой?.. И как бы то ни было, неужели возможно совершить убийство в здании, полном полицейских и детективов, не оставив при этом ни следов, ни улик, ни свидетелей?

Справа и слева от инспектора сидели окружной прокурор Сэмпсон и окончательно лишившийся присутствия духа Суансон.

Комиссар полиции, которого спешно уведомили о новой трагедии, ехал рядом в своем служебном автомобиле, в отчаянии грызя ногти и кипя от злобы и раздражения...

Бешено мчащаяся кавалькада резко остановилась со скрипом тормозов. Нетерпеливые пассажиры, выскочив из машин, побежали по каменным ступенькам к парадному входу госпиталя.

— Если эта история сегодня не кончится,— шепнул комиссар инспектору,— то это может стоить работы и мне, и вам, Квин. О Боже, что за неразбериха!

Полисмен открыл большую дверь.

Если после убийства Эбигейл Доорн порядок в госпитале был нарушен, то теперь, после убийства доктора Дженни, он и вовсе исчез. Вся профессиональная деятельность, казалось, остановилась, не было видно ни врачей, ни сестер в белых халатах. Даже Айзек Кобб, швейцар, покинул свой пост. Зато коридоры кишели полицейскими и детективами в штатском, особенно много их было у входа.

Дверь лифта была широко открыта, за ней никто не наблюдал Главная приемная и главный кабинет были закрыты наглухо.

В кабинете, охраняемые полицией, находились ошеломленные сотрудники госпиталя.

Гудевшая толпа детективов окружила закрытую дверь, на которой было написано: «Доктор Фрэнсис Дженни».

При появлении инспектора, комиссара, сержанта Вели и Сэмпсона толпа растаяла. Инспектор вошел в кабинет убитого. Суансон нетвердым шагом последовал за ним. Его лицо было бледным и изможденным. Вели бесшумно закрыл за ним дверь.

Вошедшим в комнату сразу же бросилась в глаза безжизненная фигура доктора Дженни... Хирург сидел в своем вертящемся кресле, когда смерть настигла его. Верхняя часть его тела лежала на письменном столе, седая голова покоилась на согнутой левой руке, правая рука была распростерта на стекле, ручка все еще была зажата между пальцами.

Слева, на простых лакированных стульях, сидели Эллери, Пит Харпер, доктор Минчен и Джеймс Пэрадайс, управляющий госпиталем. Из всех четверых только Эллери и Харпер смотрели на мертвеца, Минчен и Пэрадайс сидели, полуобернувшись к двери, и дрожали.

Полицейский врач доктор Сэмюэл Праути стоял у стола. Его чемоданчик лежал на полу; он уже надел пальто и насвистывал какую-то печальную мелодию.

Никто не произнес ни слова приветствия или объяснения, как будто не находилось слов, чтобы выразить свое изумление и ужас при виде этой неожиданной и непонятной катастрофы. Суансон оперся о дверь, бросив только один взгляд на застывшую фигуру в углу. Он больше не смотрел в ту сторону. Инспектор, комиссар и Сэмпсон стояли плечом к плечу, обозревая обиталище смерти.

Кабинет был квадратным, с единственной дверью, через которую они вошли, и с одним окном. Дверь выходила в южный коридор и была расположена по диагонали к главному входу. На задней стене слева было окно, выходившее на просторный внутренний двор. Слева от двери находился маленький письменный стол с пишущей машинкой. У левой стены стояли четыре стула, на" которых сидели Эллери и его друзья. Стол убитого был расположен в дальнем правом углу по диагонали к нему, как раз напротив переднего левого угла. Кроме вертящегося кресла с телом Дженни, у стола ничего не было. У правой стены стояли большое кожаное кресло и шкаф, набитый книгами.

На стене висели четыре портрета знаменитых хирургов в стальных рамках. Пол был покрыт линолеумом цвета мрамора.

— Ну, док, каково ваше заключение? — осведомился комиссар.

Доктор Праути жевал потухшую сигару,

— То же самое, комиссар. Смерть в результате удушения.

Эллери наклонился вперед, оперся локтем о колено и сжал пальцами подбородок. В его взгляде смешались боль и напряженное размышление.

— Шнуром, как и в первый раз? — спросил инспектор.

— Да. Можете взглянуть сами,

Квин медленно двинулся к столу, сопровождаемый Сэмпсоном и комиссаром. На седой голове мертвеца они увидели темный сгусток крови.

— Прежде чем задушить, его ударили по голове,— объяснил Праути.— Тяжелым тупым предметом. Iрудно сказать, каким именно. Ушиб сзади, очень близко к Мозгу.

— Поскольку его вывели из строя, то он не мог кричать, когда его душили,— пробормотал инспектор.

— Действительно, док, ушиб на затылке. Как по-вашему, он сидел, когда его ударили? Может быть, он дремал? Тогда нападавший мог нанести удар, стоя перед Столом. Ведь если Дженни не спал, значит, его ударили сзади.

Глаза Эллери блеснули, но он ничего не сказал.

— Вы правы, инспектор,— губы Праути забавно скривились, сжав потухшую сигару.— Тот, кто его ударил, стоял сзади стола. Видите ли, когда мы нашли его, он сидел не наклонившись вперед, как сейчас, а откинувшись в кресле. Давайте я вам покажу.— Проскользнув между углом стола и стеной, Праути встал за креслом, осторожно приподняв труп за плечи, усадил его, опустив голову на грудь.

— Он сидел в такой позе, верно, мистер Квин? — осведомился Праути.

Эллери вздрогнул и машинально улыбнулся.

— Да, да. Именно в такой.

— Отлично. Теперь вы можете взглянуть на шнур.— Праути поднял голову Дженни. Вокруг шеи виднелась тонкая кровавая полоса. Шнур так глубоко врезался в тело, что был почти невидим. Оба конца шнура были переплетены сзади, как и в случае с Эбигейл Доорн.

Инспектор выпрямился.

— Значит, дело было так: он сидел здесь, кто-то вошел, встал за ним, ударил по голове и потом задушил его. Правильно?

— Кто знает.— Праути начал складывать свой чемоданчик.— Я могу поклясться только в том, что этот удар можно было нанести, только стоя сзади стола... Ну, я пошел. Фотографы и эксперты по отпечаткам здесь уже побывали. Всюду полно отпечатков, особенно на этом стекле на столе, но я думаю, что большинство из них принадлежат Дженни и этой его ассистентке, или стенографистке.

Полицейский врач нахлобучил на голову шляпу, сно-ва впился зубами в сигару и вышел из кабинета.

Оставшиеся снова посмотрели на мертвеца.

— Доктор Минчен, эта рана на голове не могла быть причиной смерти?

Минчен проглотил слюну. Его веки были опухшими, глаза покраснели. Нет,— тихо сказал он.— Праути прав. Удар только оглушил его. Он умер... Он умер от удушения, инспектор.

Они склонились над шнуром.

— Выглядит так же, как и первый,— пробормотал Квин.

— Томас, я хочу, чтобы вы им занялись.— Гигант кивнул.

Труп все еще находился в кресле в той позе, которую придал ему Праути. Комиссар внимательно посмотрел на его лицо. На нем не было ни страха, ни удивления. Несмотря на отечность и характерный синеватый оттенок, черты лица были спокойными и мирными, глаза были закрыты.

— Вы тоже заметили это, сэр? — внезапно заговорил Эллери.— Его лицо не похоже на лицо человека, погибшего насильственной смертью, не так ли?

Комиссар обернулся и в упор взглянул на Эллери.

— Я как раз об этом подумал, молодой человек. Вы сын Квина, верно? Да, это странно.

— Вот именно.— Эллери спрыгнул со стула и, подойдя к письменному столу, задумчиво посмотрел на лицо Дженни.— Тяжелый предмет, о котором говорил Праути, убийца, должно быть, унес с собой... Смотрите, чем занимался Дженни, когда его убили.

Он указал сначала на ручку, которую сжимал в руке мертвец, потом на лист бумаги на стекле— как раз в том месте, где лежала бы рука, если труп наклонить вперед. Дженни, очевидно, кончил писать на середине фразы, так как последнее слово на странице обрывалось чернильным пятном.

— Когда его ударили, он работал над книгой,— заметил Эллери.— Это элементарно. Он и присутствующий здесь доктор Минчен являлись соавторами в научном труде под названием «Врожденная аллергия».

— В какое время он умер? — задумчиво спросил Сэмпсон.

— Праути заявляет, что между 10 и 10.15, и Джон Минчен с ним согласен.

— Ну, это нас ни к чему не приведет,— огрызнулся инспектор.— Томас, отправьте тело вниз, в морг. Не забудьте тщательно обыскать его одежду. А потом возвращайтесь, вы мне нужны. Садитесь, комиссар. И ты тоже, Генри... Суансон!

Экс-хирург вздрогнул. Его глаза были широко открыты.

— Я... Может быть, мне уже можно идти? — спросил он хриплым шепотом.

— Да,— мягко сказал инспектор.— Пока вы нам не нужны. Томас, пошлите кого-нибудь в Портчестер с мистером Суансоном.

Вели, поддерживая Суансона, двинулся к двери. Суансон вышел из комнаты, не сказав ни слова и не обернувшись. Он выглядел ошеломленным и испуганным.

Эллери бродил взад-вперед по кабинету. Комиссар сел и начал беседовать вполголоса с инспектором и Сэмпсоном. Пэрадайс сидел на стуле, не переставая дрожать. Минчен молча уставился на яркий линолеум.

Эллери вопросительно склонился над ним.

— На что вы смотрите? На новый линолеум?

— Что? — Минчен облизнул пересохшие губы, пытаясь улыбнуться.— Откуда вы знаете, что он новый?

— Это очевидно, Джон. Разве я не прав?

— Правы. Все личные кабинеты были заново покрыты линолеумом только несколько недель назад.

Эллери снова зашагал по комнате.

Дверь опять открылась, и вошли два молодых врача с носилками. Лица у обоих были бледными, движения — резкими.

Когда они убрали из кресла мертвое тело, Эллери остановился у окна, нахмурился и снова посмотрел на стоящий боком стол. Прищурив глаза, он подошел ближе к пришедшим врачам.

Когда они положили на носилки труп, Эллери внезапно заговорил так громко и резко, что все вздрогнули и повернулись к нему.

— Знаете, за этим столом должно было находиться окно!

Все уставились на него.

— Что творится у тебя в голове, сынок? — спросил инспектор Квин.

Минчен невесело улыбнулся.

— Но здесь никогда не было окна, Эллери.

Эллери кивнул головой.

— Эта архитектурная оплошность меня беспокоит..* Очень плохо, что бедный старый Дженни не помнил девиза на кольце Платона... Как он звучит? «Легче предотвратить появление дурных привычек, чем избавиться от них...» 

 Глава 23 Новое расследование

Несколько часов провела маленькая молчаливая компания в кабинете убитого, наполняя его голубовато-серым табачным дымом. Застывшие лица, плотно сжатые челюсти, наморщенные лбы свидетельствовали о том, что они полностью осознают постигшую их неудачу и понимают, что убийство доктора Дженни так же безнадежно далеко от раскрытия, как и убийство Эбигейл Доорн.

Количество присутствующих постепенно сокращалось.

Комиссар, лицо которого приобрело пепельный оттенок, почел за благо удалиться. Удрученный Харпер вышел на часок, чтобы сообщить важные новости в свою газету. Вместе с ним ушел и Сэмпсон, которому предстояла неизбежная задача поставить в известность прессу и публику о случившемся.

Сержант Вели все еще сновал по коридорам, собирая факты и показания. Смертоносный шнур был совершенно идентичен шнуру, использованному во время первого убийства. Без малейшей надежды на успех сержант снова приступил к поискам происхождения злополучного шнура.

В кабинете оставались только инспектор, Эллери, доктор Минчен и медсестра Люсиль Прайс, ассистентка покойного. Девушку позвали, чтобы она в случае необходимости могла застенографировать то, что продиктует инспектор.

Из всех четверых Эллери казался наиболее пораженным вторым убийством — даже больше, чем вконец ошеломленный Минчен. Страдание, написанное на его лице, явно сочеталось с напряженной работой мысли, глаза были унылыми, несчастными и даже обиженными. Развалившись в кресле у окна, он не отрывал взгляда от линолеума...

— Все готово, мисс Прайс? — спросил инспектор.

Сестра, сидевшая за своим маленьким столом в углу и державшая наготове открытый блокнот и карандаш, выглядела испуганной. Она была очень бледна, ее руки дрожали, взгляд был устремлен на пустую бумагу, старательно избегая письменного стола в противоположном углу, где так недавно разыгралась трагедия.

— Тогда пишите,— начал инспектор, ходивший перед ней взад-вперед, сердито нахмурив брови и сцепив руки за спиной.— «Труп обнаружил Филипп Морхаус.

Детали: Морхаус зашел в госпиталь с портфелем в руках, чтобы повидать доктора Дженни в связи с вопросом о наследстве, около 9.45. Время его прихода подтверждается показаниями Айзека Кобба, швейцара. Дежурный телефонист позвонил в кабинет Дженни и сообщил, что Морхаус желает видеть доктора. Голос, несомненно, принадлежавший Дженни (подчеркните это, мисс Прайс), ответил, что сейчас он очень занят, но скоро освободится, так что пусть Морхаус подождет. По словам телефониста, Морхаус выразил огорчение этой задержкой, но решил ждать. Кобб видел, как он вошел из вестибюля в приемную и сел там...» Я диктую не слишком быстро?

— Нет, сэр.

— Тогда продолжайте... «Кобб не может поклясться, что в течение последующего времени Морхаус ни на минуту не выходил из приемной. Кобб дежурил в вестибюле; из приемной, помимо выхода в вестибюль, есть дверь и в южный коридор. Таким образом, человек, находящийся в приемной, может незаметно выскользнуть через вышеупомянутую дверь, если в это время в южном коридоре никого нет...

Морхаус утверждает, что просидел в приемной полчаса— приблизительно до 10.15. Потом, пройдя через вестибюль в кабинет телефониста, нетерпеливо потребовал опять позвонить Дженни. Телефонист позвонил, но ответа не последовало. Взбешенный Морхаус пересек южный коридор и постучал в дверь кабинета Дженни, но снова не получил ответа. Видя это, Кобб подошел к Морхаусу, чтобы выразить протест. Дежуривший на лестнице снаружи полисмен также присоединился к ним. „Вы видели, как доктор Дженни выходил из этого кабинета за последние полчаса?“ — спросил Морхаус. „Нет,— ответил Кобб,— но я ведь не все время следил за кабинетом".— „Может быть, с ним что-то случилось?" —

предположил Морхаус. Кобб почесал затылок, а Моран, дежурный полисмен, попробовал открыть дверь. Она оказалась незапертой. Кобб, Морхаус и Моран вошли в кабинет и сразу же обнаружили труп. Кобб тотчас же поднял тревогу, а Моран позвал на помощь находившихся в госпитале детективов. Пришедший в это время доктор Минчен временно взял на себя руководящую роль. Эллери Квин прибыл в госпиталь через несколько минут...» Записали, мисс Прайс?

— Да, сэр.

Минчен сидел, скрестив ноги и покусывая большой палец. Взгляд его выражал страх и недоумение.

Инспектор, отойдя в сторону, заглянул в листок бумаги и снова обернулся к сестре.

— Добавьте это к информации о Морхаусе. «Замечание: Морхаус не имеет абсолютного алиби...» Теперь возьмите чистый лист для информации о мисс Гульде Доорн.

«Гульда Доорн находилась в госпитале. Она прибыла сюда в 9.30. Ее видели Кобб и Моран. Возможно, целью ее прихода было забрать личные вещи Эбигейл Доорн из комнаты, которую та занимала, когда произошел несчастный случай в понедельник и ей предстояла операция.

С мисс Доорн в комнате не было никого. Она утверждает, что при виде одежды покойной ее внезапно охватил приступ горя и она ничего не смогла делать, а только сидела и думала. В 10.30 сестра Оберман обнаружила ее плачущей на кровати. Никто не может подтвердить, что она ни на секунду не покидала комнату.— Карандаш быстро скользил по бумаге. В комнате не слышно было ни звука, кроме тихого шороха грифеля.— Доктор Луциус Даннинг и Сара Фуллер,— продолжал инспектор.— Даннинг прибыл в госпиталь, как обычно, рано утром и приступил к своей повседневной работе. Это подтверждают его ассистенты. Сара Фуллер приехала в 9.15 повидать Даннинга, об этом сообщили Моран, Кобб и телефонист. Они заперлись вместе на час. Сара Фуллер пыталась уйти почти сразу же после того, как обна- ' ружили труп доктора Дженни. Оба отказались сообщить о теме своей беседы с доктором. Каждый подтверждает алиби другого, заявляя, что они не выходили из кабинета Даннинга, но никто третий не может этого подтвердить.— Инспектор сделал паузу, глядя в потолок.— По настоянию комиссара полиции Даннинг и Сара Фуллер были арестованы как важные свидетели, но и тогда они отказались говорить. Вскоре оба были освобождены под залог в 20 тысяч долларов каждый.

Эдит Даннинг,— быстро продолжал Ричард Квин,— с 9 часов утра находится в госпитале по делам общественной службы. Проверить ее передвижения невозможно. Ни один ассистент не пробыл с ней настолько долго, чтобы исключить ее из числа возможные подозреваемых...

Майкл Кьюдейн все еще находится в палате 328, поправляясь после операции. Так как его охраняют детективы, то он не мог покинуть постель. По словам детективов, он не поддерживает никаких связей с внешним миром. Но на это не так уж следует полагаться, так как Кьюдейн во всех отношениях ловкий субъект...

Доктор Пеннини занималась своей обычной работой в акушерском отделении. Посетила около 20 больных. Точно проверить ее передвижение невозможно. Согласно показаниям Кобба и Морана, все утро не выходила из здания...

Мориц Кнайзель все утро провел в своей лаборатории, но подтвердить это невозможно. Заявляет, что незадолго до 9 часов Дженни заглянул к нему в лабораторию. Он казался расстроенным новостью о грозящем аресте, говорил, что заходил в кабинет, никого там не застал и решил поработать над книгой. Осведомившись о ходе исследований, он удалился. Кнайзель держится спокойно, но, очевидно, это убийство было для него тяжелым ударом...» Все записали, мисс Прайс?

— Да, инспектор Квин.

— Отлично. Тогда еще одно.— Инспектор заглянул в свои каракули и возобновил диктовку.— «Гендрик Доорн. В 9.20 он приехал в госпиталь на очередной сеанс ультрафиолетового облучения, которое он принимает три раза в неделю, исцеляя таким способом свои нервы. До 9.35 он ждал в лаборатории на 5 этаже, закончил облучение в 9.50. Отдыхал в своей личной комнате до того, как обнаружил труп. Но никто не может подтвердить того, что он все время там находился»...

Это все, мисс Прайс. Пожалуйста, немедленно все отпечатайте три экземпляра, а потом отдайте всю пачку сержанту Вели. Знаете, такой огромный парень? Он будет здесь весь день.

Сестра покорно кивнула и начала расшифровывать запись.

Эллери устало поднял голову.

— Если ты закончил эти пустые, бесполезные доклады, папа, то я голосую за возвращение домой.— И он уставился в окно невидящим взглядом.

— Одну минутку, сынок. Не принимай все это так близко к сердцу. Не можешь же ты каждый раз добиваться успеха.— Инспектор склонился над столом Дженни и взял понюшку табаку.— Это просто невероятно,— задумчиво продолжал он.— Такое, по-моему, совершенно невозможно. Получается, что никто не смотрел на дверь этого кабинета, чтобы что-нибудь заметить, а ведь здание кишит людьми, которым следовало бы этим заниматься.— Он печально покачал головой.— Дженни словно сам тайком замыслил собственную смерть. Заперся в своем кабинете, сказав мисс Прайс, что сегодня утром она ему не нужна. Очевидно, он был дьявольски раздражен и оставил себя беззащитным перед убийцей, которому удалось остаться незамеченным. Последним живого Дженни видел Кобб, когда хирург вышел из лаборатории Кнайзеля и вошел к себе в кабинет. Это было в самом начале десятого. И больше никто его не видел и нет говорил с ним, кроме телефониста, который примерно в 9.45 сообщил ему о визите Морхауса. А так как врачи утверждают, что его убили между 10 и 10.05, значит, в 9.45 телефонисту ответил, безусловно, сам Дженни. Ну и ну!

— Жуткая неразбериха,— медленно произнес Эллери, не отворачиваясь от окна.— Гульда Доорн, Гендрик Доорн, Даннинг, Сара Фуллер, Кнайзель, Морхаус — все были в госпитале, и все не имеют алиби.

Минчен слабо улыбнулся.

— Единственный, кто не мог этого сделать, это Большой Майкл Кьюдейн. Ну, и я, разумеется. Вы уверены, что не подозреваете меня, инспектор? В конце концов, все возможно... О Боже! — И он закрыл лицо руками.

Пишущая машинка громко щелкнула в наступившем молчании.

— Ну,— мрачно промолвил старик,— если это сделали вы, то вы спиритуалист, доктор Минчен. Не могли же вы быть сразу в двух местах...— Оба рассмеялись, но в смехе Минчена слышались истерические нотки.

Эллери закутался в пальто.

— Пошли,— резко сказал он.— А то у меня мозги лопнут от бесплодных размышлений.

 Глава 24 Тройное убийство???

Досада и недоумение преследовали Эллери Квина от коридоров Голландского мемориального госпиталя до кабинета его отца в Главном полицейском управлении. Войдя туда, он выразил желание вернуться в домик Квинов на 87-й улице и похоронить свои невзгоды в Марселе Прусте. Но инспектор не стал даже слушать подобное предложение. Он сказал, что они должны спокойно побеседовать в кабинете, выдержать поток брани, которую на них обрушит мэр, и сделать несколько столь же веселых дел.

Поэтому Ричард и Эллери Квины и окружной прокурор Сэмпсон заняли места в кабинете, и двое из них начали беспечно болтать обо всем, кроме убийства миссис Доорн и мистера Дженни.

Для всех репортеров Нью-Йорка наступили настоящие римские каникулы. Два убийства в три дня, и притом обе жертвы занимали видное положение в обществе! Сити-Холл-Парк кишел репортерами, комиссар полиции исчез, мэр удалился в свою резиденцию «по совету личного врача». Каждого человека, чье имя хоть раз было упомянуто в связи с недавними трагедиями, атаковали журналисты и фотографы. Новости о Томасе Суансоне постепенно просочились, и газетчики устремились в Портчестер. Инспектор Квин нажимал на все кнопки, чтобы сохранить в тайне истинную личность Суансона, и до сих пор это ему удавалось, но так как угроза разоблачения постоянно висела над ними, то Суансона держали под неусыпным надзором.

Сержант Вели занимался погоней за блуждающими огнями. Его неотложным заданием было проследить передвижение покойного хирурга, но ему не удалось обнаружить ничего необычного. Личная корреспонденция Дженни была скрупулезно изучена, но, кроме нескольких писем от Томаса Дженни, подтверждающих рассказ Суансона, поиски тоже ничего не дали.

Всюду была глухая стена...

Длинные пальцы Эллери играли с миниатюрной статуэткой великого Бертильона, стоящей на письменном столе инспектора. Старик живо рассказывал анекдоты из своей юности, но под глазами у него обозначились темные мешки, а веселье казалось вымученным.

— Давайте не будем обманывать самих себя,— резко сказал Эллери. Инспектор и Сэмпсон тотчас обернулись к нему.— Мы как испуганные дети, которые лопочут в темноте невесть что! Папа, Сэмпсон, нас положили на лопатки.

Никто из них не ответил. Сэмпсон повесил голову, а инспектор задумчиво уставился на квадратные носы своих ботинок.

— Если бы не моя галльская гордость и не тот факт, что независимо от моего поведения папе все равно придется доводить дело до конца,— продолжал Эллери,— то я, выражаясь фигурально, сложил бы оружие...

— Что с тобой случилось, Эллери? — заговорил инспектор, не поднимая глаз.— Я никогда не слышал, чтобы ты говорил такое. Еще только вчера ты утверждал, что у тебя есть неплохая идея относительно личности убийцы.

— К тому же,— энергично подхватил Сэмпсон,— второе убийство, которое, безусловно, связано с первым, должно бросить свет на решение проблемы. Я уверен, что скоро наступит поворот.

Эллери усмехнулся.

— Бич фатализма — это та величественная беспомощность, которую он порождает. Видите ли, Сэмпсон, я вовсе не так уж уверен...— Он встал со стула, уныло глядя на собеседника.— То, что я говорил вчера, остается неизменным. Я знаю приблизительно, кто задушил Эбигейл Доорн. Я могу назвать полдюжины людей, замешанных в этом деле, которые в силу характера улик просто не могли убить Эбби. Но...

— В этом деле замешано народу не больше полдюжины,— рискнул бросить инспектор.— Так что же тебя огорчает?

— Многое.

— Послушай, сынок,—энергично произнес старик,— если ты терзаешь себя из-за того, что не мог предотвратить второе преступление, то забудь об этом. Как мог ты или любой из нас предвидеть, что Дженни последует за Эбби?

Эллери небрежно махнул рукой.

— О, не в этом дело. Ты совершенно прав. Несмотря на все мои подозрения, я не мог предвидеть смерть Дженни... Сэмпсон, вы только что сказали, что оба преступления связаны между собой. А что вселило в вас эту уверенность?

Сэмпсон казался удивленным.

— Ну, я считал это само собой разумеющимся. Два убийства последовали друг за другом, обе жертвы были тесно связаны, место преступления одно и то же, методы идентичны... Все говорит за то, что...

— В том-то и дело! Не является ли такое обилие доводов аргументом в пользу того, что оба преступления между собой не связаны? Предположим, перед нами не один, а двое убийц. Эбби Доорн отправили на тот свет при определенных обстоятельствах. Тогда убийца № 2 думает: «Ага! Вот прекрасная возможность отомстить Дженни и заставить полицию думать, что это дело рук убийцы № 1!» В результате мы получаем одинаковые методы, одно и то же место преступления и т. д. Попробуйте опровергнуть эту теорию.

Инспектор поморщился.

— О, ради Бога, сынок, только не это! Ведь тогда нам придется начать все сначала.

Эллери пожал плечами...

— Уверяю вас, я вовсе не намерен настаивать на том, что второе преступление совершил кто-то другой. Я просто указываю на такую возможность, так как эта теория не хуже всякой другой.

— Но...

— Признаю, что версия об одном преступнике удовлетворяет меня больше, нежели версия о двух. Но запомните мои слова,— горячо сказал Эллери,— если оба преступления совершило одно лицо, то мы должны искать причину, объясняющую, почему такой умный негодяй взял крайне опасный курс дублирования собственного метода.

— Ты имеешь в виду,— недоуменно переспросил инспектор,— что убийце было бы выгоднее во второй раз отказаться от удушения?

— Конечно. Если бы Дженни нашли застреленным, зарезанным или отравленным, то у нас не было бы явной причины для того, чтобы считать эти преступления связанными. Заметьте, что во втором случае убийца ударил Дженни по голове, прежде чем задушить его! Почему же он не довершил дело той же дубинкой? Почему он только оглушил его, а потом взял на себя труд обмотать шнур вокруг его шеи?.. Нет, папа, представляется очень вероятным, что убийца хотел заставить нас считать, что эти преступления связаны!

— Ей-богу, это верно,— пробормотал старик.

— Настолько верно,— откликнулся Эллери, снова садясь в кресло,— что, по-моему, знай я, почему убийца хочет, чтобы мы считали обе смерти частями одного и того же преступления, я бы разгадал все до конца... Но я ни в чем не могу быть окончательно уверенным. У меня все еще нет доказательств, что оба преступления совершены одним и тем же мерзавцем.

Резко зазвонил стоящий на столе инспектора внутренний телефон. Инспектор снял трубку с рычага. Послышался приглушенный голос.

— Человек по имени Кнайзель хочет видеть вас, инспектор. Он говорит, что это важно.

— Кнайзель? — Глаза старика блеснули.— Пошлите его сюда, Билл.

— Какого дьявола здесь нужно Кнайзелю? — спросил Сэмпсон.

— Не знаю, Генри, но это подало мне одну идею...—« Они обменялись понимающими взглядами. Эллери ничего не сказал.

Детектив открыл дверь, и на пороге появилась маленькая фигурка Морица Кнайзеля.

Инспектор поднялся.

— Входите, доктор Кнайзель. Вы свободны, Фрэнк.

Детектив удалился, и смуглый маленький ученый медленно двинулся вперед. Он был одет в старое зеленоватое пальто с коричневым бархатным воротником, в покрытой пятнами и ожогами руке он держал велюровую шляпу.

—- Садитесь. В чем дело?

Кнайзель уселся на край стула, положив шляпу на колени. Его темные глаза беспокойно бегали по кабинету, машинально рассматривая обстановку.

— Когда вы допрашивали меня рано утром,— внезапно заговорил он,— я, естественно, был огорчен трагической смертью моего друга и коллеги. У меня не было времени тщательно подумать, но теперь я взглянул в лицо фактам, инспектор Квин, и должен сказать вам откровенно, что я пекусь о собственной безопасности!

— О, я это понял.

Стоявший за спиной Кнайзеля окружной прокурор подмигнул инспектору. Старик в ответ незаметно кивнул.

— Что именно вы имеете в виду? Вы обнаружили что-нибудь, касающееся убийства доктора Дженни, и хотите нам об этом сообщить?

— Вовсе нет,— Подняв руки, Кнайзель рассеянно поглядел на покрывавшие их шрамы.— Но у меня есть теория, которая беспокоит меня весь день. Согласно этой теории, я должен быть жертвой № 3 в этой дьявольской серии убийств!

Эллери сдвинул брови. В его глазах мелькнул интерес.

—- Значит, теория? — пробормотал он.— И к тому же явно мелодраматическая? — Кнайзель косо посмотрел на него.— Ну, Кнайзель, сегодня нам немного не хватает теорий, так что давайте обсудим ее в деталях. Это внесет некоторое разнообразие.

— Разве угроза смерти — это предмет для шуток, мистер Квин? — резко спросил ученый,— Я начинаю менять свое первоначальное мнение о вас. Очевидно, вы всегда насмехаетесь над тем, что недоступно вашему пониманию... Инспектор!

Он повернулся спиной к Эллери, который откинулся на спинку кресла.

— Вкратце моя теория заключается в следующем. Некий субъект, которого я назову «Икс», организовывает серию убийств, начиная ее с удушения Эбигейл Доорн, продолжая удушением доктора Дженни и завершая удушением Морица Кнайзеля!

Инспектор нахмурился.

— Кто же этот субъект?

— Я не знаю.

— Тогда по какой причине он совершает эти преступления?

— О, это другой вопрос! — Кнайзель слегка похлопал инспектора по колену,— Чтобы овладеть моим секретом и извлечь всю прибыль из моего сплава — доорннта!

— Так вот оно что...— На лице Сэмпсона появилось скептическое выражение. Но инспектор оставался серьезным, его взгляд перебегал от Эллери к Кнайзелю.

— Убийство ради секрета, стоящего миллионы. Неплохо. Совсем неплохо... Но почему же нужно было, убивать миссис Доорн и доктора Дженни? Мне кажется, что вполне достаточно было бы убить вас одного, после того как вы завершите свой труд.

— Недостаточно.— Ученый говорил холодно и отчетливо, казалось, он был сделан из железа.— Предположим, наш гипотетический субъект скрывается где-то на заднем плане, страстно желая получить результаты моих трудов, остаться единственным обладателем важной тайны,

Убийство Эбигейл Доорн приносит ему немалую пользу. Он позволяет ей жить так долго, потому что она выделяет крупные суммы на продолжение экспериментов. Когда она угрожает их прекратить, он убивает ее и достигает этим сразу двух целей: обеспечивает финансовую поддержку даже после ее смерти и устраняет одного из трех людей, посвященных в тайну.

— Что же дальше?

— Затем,— невозмутимо продолжал Кнайзель,— наступает очередь партнера доктора Кнайзеля, доктора Дженни. Как видите, я вполне логичен... Он должен уйти со сцены раньше меня, так как его существование технически не так необходимо, как мое, для завершения работы. Его роль снабженца уже в прошлом. Поэтому его убивают — второй член триумвирата, мешающий убийце извлечь выгоду из своей кражи, также исчезает. Вы следите за ходом моих размышлений, джентльмены?

— Следим,— сказал инспектор.— Но я не вполне понимаю, зачем понадобилось убивать Дженни так скоро после убийства старой леди? К чему такая спешка? И потом, ведь ваша работа еще не завершена, а Дженни мог хоть чем-то помочь вам в усовершенствовании сплава.

— Да, но мы имеем дело с человеком хитрым и предусмотрительным,— ответил Кнайзель.— Если бы он дождался завершения работы, то ему бы пришлось совершить два убийства почти одновременно. Теперь же, после убийства Дженни, осталось устранить только последнего члена трио и завладеть тайной, стоящей миллионы.

— Умно. Но слабо,— пробормотал Эллери.

Кнайзель не обратил на него внимания.

— После смерти миссис Доорн и доктора Дженни передо мной открывается широкое поле деятельности, мне предоставлены огромные суммы денег, так что с моими способностями мне будет легко закончить эксперименты... Вы меня понимаете?

— Да,— промолвил Эллери.— Я понимаю.

Мягкие женские глаза Кнайзеля на мгновение зажглись гневом, но тут же погасли, и он пожал плечами.

— Это неплохая теория, доктор Кнайзель,— заметил инспектор,— но, в конце концов, мы нуждаемся в нечто большем, чем догадки. Нам нужны имена! Я уверен, что у вас есть кто-то на уме.

Ученый закрыл глаза.

— Конкретно никого. И вообще, я не понимаю, почему вы требуете от меня такой определенности? Уверен, что вы не питаете презрения к теориям, инспектор. А мистер Эллери Квин, по-моему, тоже предпочитает работать в интеллектуальном плане... Эта теория весьма основательна, сэр. Она базируется на рассмотрении всех фактов. Она...

— Неверно,— отчетливо произнес Эллери.

Кнайзель снова пожал плечами.

— Ваш жалкий силлогизм,— продолжал Эллери,— не содержит необходимых выводов из всех своих больших и малых предпосылок. Послушайте, Кнайзель, вы не были вполне откровенны. Что вы утаили?

— Вы умеете догадываться не хуже меня, мистер Квин.

— Кто, кроме миссис Доорн, доктора Дженни и вас, был осведомлен об истинной сущности вашей работы, чтобы осознать ее финансовые выгоды? Разумеется, мы знаем это со времени кончины миссис Доорн в понедельник, но не было ли других до того? — спросил инспектор.

— Вы принуждаете меня быть догматичным. Я могу назвать одно лицо, которое могло быть хорошо информированным миссис Доорн о секрете. Это юрист, который составлял ее завещание,— Морхаус.

— Это нелепо,— заявил Сэмпсон.

— О, несомненно.

— Но'вы же отлично знаете,— продолжал инспектор,— что это мог быть любой из обитателей особняка Доорнов или кто-то из друзей старой леди. Почему же вы выбрали именно Морхауса?

— Без каких-либо особых причин.— Кнайзель, казалось, скучал.— Просто он кажется мне наиболее подходящим. Но, конечно, я неправ.

— Вы только что сказали, что могла проговориться миссис Доорн. А вы уверены, что доктор Дженни не мог сделать того же?

— Уверен! — резко ответил Кнайзель.— Доктор Дженни так же ревностно охранял наш секрет, как и я.

— Мне пришла в голову одна маленькая деталь,— вмешался Эллери.— Когда вас допрашивали в прошлый раз, Кнайзель, вы сказали, что вас познакомил с Дженни один ваш общий коллега, который знал о ваших намерениях. Мне кажется, вы забыли об этом, возможно весьма болтливом, джентльмене.

— Мистер Квин, я ни о чем не забыл,— Кнайзель впервые улыбнулся.— Человек, о котором вы упомянули, не может стоять за этой трагической историей по двум существенным причинам: первая — он умер два года назад; вторая — несмотря на ваше заявление, которое, кстати, представляет в ложном свете показания, данные мной в понедельник, он не знал ничего о сущности моей работы и поэтому не мог передать знания никому другому,

— Неудача,— пробормотал Эллери.

— К чему же все это ведет? — осведомился инспектор.— Каково же ваше заключение, доктор Кнайзель?

— Моя теория учитывает все возможности. После моей смерти убийца попытается обратить секрет в деньги. Вот куда приведет след, инспектор. Так что, если бы я внезапно умер...

Сэмпсон побарабанил по ручке кресла.

— Все это весьма тревожно, вы правы. Но здесь нет пи малейших реальных улик или ключей.

Кнайзель натянуто улыбнулся.

— Прошу прощения, сэр. Я не решаюсь брать на себя роль сыщика, по разве можете вы, инспектор Квин или мистер Эллери Квин найти лучший мотив для кажущихся необъяснимыми убийств миссис Доорн и доктора Дженни? Можете ли вы вообще предложить какой-либо мотив?

— Не уклоняйтесь от темы! — прервал инспектор,— Вы предполагаете, что должны состояться еще одни похороны, где вам придется играть главную роль. А если, к вашему разочарованию, убийства в Голландском мемориальном госпитале закончатся? Что тогда станет с вашей теорией?

— Я охотно примирюсь с ошибкой в своей теории, инспектор, так как это позволит мне спасти шкуру. Если меня пе убьют, то я неправ. Если меня убьют, то я прав. В любом случае удовлетворение сомнительное. Но, прав я или неправ, я могу требовать обеспечения собственной безопасности, инспектор?!

— О, вы его получите. Двух убийств с нас за глаза хватит. Мы не хотим, чтобы что-нибудь случилось с вами, доктор Кнайзель.

— Очевидно, вы понимаете,—вставил Эллери,—что, даже если ваша теория верна, миссис Доорн могла разболтать секрет более чем одному человеку? Вы со мной согласны?

— Ну... да. А что вы имеете в виду?

— Я просто стараюсь быть логичным, доктор,— Эллери закинул руки за голову.— Если об этом знают несколько человек, то не исключено, что ваш таинственный мистер Икс осведомлен об этом факте. Тогда вы не единственный персонаж в нашей мелодраме, который нуждается в защите. Есть и другие, доктор Кнайзель. Вы меня поняли?

Кнайзель закусил губу.

— Да. Значит, будут и другие убийства.,,

Эллери улыбнулся.

— Едва ли. Как бы то ни было, оставим это. Еще один вопрос, прежде чем вы уйдете. Я сегодня на редкость любопытен... Вы сказали, что работа над доорни-том еще не завершена?

— Не совсем завершена.

— И сколько осталось до окончания?

— Несколько недель — не больше. Во всяком случае, в течение этого времени-я в безопасности.

— Я в этом не так уверен,— сухо возразил Эллери,

Кнайзель медленно повернулся на своем стуле.

— Что вы имеете в виду?

— Очень просто. Ваши эксперименты почти закончены. Что же мешает вашему злодею убить вас теперь же и завершить работу самому? Или для этого нужно быть компетентным металлургом?..

Ученый выглядел испуганным.

— Вы правы. Работу может закончить и другой. Значит... значит, я не в безопасности даже теперь.

— Разве только,— любезно предложил Эллери,— вы сразу же уничтожите результаты ваших исследований.

— Слабое утешение.— Теперь Кнайзель говорил надломленным голосом.— Моя жизнь и моя работа — это одно и то же.

— Да, сложный выбор,—посочувствовал Эллери.

Кнайзель выпрямился.

— Меня могут убить даже сегодня вечером...

— Не думаю, чтобы дело обстояло так плохо, доктор Кнайзель,— заговорил инспектор.— К тому же о вас хорошо позаботятся.

— Простите.— Старик снял телефонную трубку.— Риттер! Вам дается новое задание. Вы должны оберегать доктора Морица Кнайзеля с того момента, как он выйдет из моего кабинета... Вы пойдете вместе с ним, а к ночи получите хорошее подкрепление... Да нет, вы должны не следить за ним, а быть его телохранителем... Отлично.— Он обернулся к ученому,— Все сделано.

— Очень любезно с вашей стороны, инспектор. Я, пожалуй, пойду.— Кнайзель взял в руки шляпу, встал, не глядя на Эллери, попрощался и выскользнул из комнаты.

— Ну и ловкий мерзавец! — Инспектор вскочил ка ноги. На его бледном лице появился румянец.— Да, наглости ему не занимать!

— Что ты имеешь в виду, Кью? — спросил Сэмпсон.

— Это же ясно, как день! — воскликнул старик.— Его. теория — чистый вздор. Это обман, Генри! Неужели тебе не пришло в голову, когда Кнайзель говорил, что перед ним теперь широчайшее поле деятельности, что он больше всех выиграл со смертью Эбби Доорн и Дженни? Другими словами, что он и есть тот самый мистер Икс?

— Черт возьми, Кью, кажется, ты угадал!

Старик с триумфом обернулся к Эллери.

— Все его россказни о том, что этот Икс, убрав Эбби п Дженни, должен расправиться с ним самим, просто чепуха! Как ты считаешь, сынок, я на верном пути?

Эллери ответил не сразу. Он устало поглядел на отца.

— У меня нет никаких конкретных улик, подтверждающих мое мнение,— заговорил он наконец,— но я думаю, что неправы и ты, и Кнайзель. Я не верю ни в то, что Кнайзель преступник, ни в гипотетического мистера Икса, о котором он говорил... Папа, если мы когда-нибудь докопаемся до сути дела, в чем я серьезно сомневаюсь, то мы обнаружим, что это преступление еще более изощренное, чем уверяет Кнайзель.

Инспектор почесал голову.

— Как быстро ты меняешь точку зрения, сынок! Теперь ты, наверно, скажешь мне, чтобы я не спускал глаз с Кнайзеля, словно он наиболее подозрительное лицо во всем деле. Это будет совсем в твоем духе.

— Забавно, но я хотел сказать как раз это.— Эллери закурил сигарету,— Только не нужно неверно истолковывать мои слова, как ты только что сделал... Кнайзеля нужно охранять, как если бы он был магараджей Пенджаба. Я хочу иметь подробный доклад о личности, разговорах и последующих передвижениях каждого человека, который подойдет к нему хотя бы на десять футов.

 Глава 25 В тупике

Прошла среда. С каждым часом загадка сенсационных нью-йоркских убийств все более приближалась к покрытой мраком серии преступлений, оставшихся нераскрытыми.

Расследование смерти доктора Фрэнсиса Дженни, как и Эбигейл Доорн, достигло критической стадии. В юридических сферах сложилось мнение, что если в течение 48 часов после убийства дело не сдвигается с мертвой точки, то, значит, нет никаких шансов его разгадать.

В четверг утром инспектор Квин проснулся после беспокойной ночи в весьма скверном настроении. Его кашель снова возобновился, в глазах появился нездоровый блеск. Однако, отвергнув все протесты Джуны и Эллери, он облачился в пальто и, весь дрожа несмотря на мягкий зимний воздух, побрел по 87-й улице в сторону метро «Бродвей» и Главного полицейского управления.

Эллери, сидя у окна, рассеянно наблюдал за ним.

Стол был завален блюдами, поданными к завтраку. Сжимая в руке чашку, Джуна уставился на развалившуюся фигуру Квина-младшего, стоя как вкопанный, не шевеля ни единым мускулом. Даром полной неподвижности мальчик обладал наряду с кошачьей гибкостью и способностью бесшумно передвигаться. (Более подробное описание Джуны, его прошлого и его связей с Квинами см. в романе «Тайна римской шляпы».— Прим. ред.)

— Джуна,— позвал Эллери, не поворачивая головы.

Джуна сразу же очутился у окна.

— Джуна, поговори со мной.

Худенькое тело мальчика вздрогнуло.

— Мне... поговорить с вами, мистер Эллери?

— Да.

— Но... о чем?

— О чем угодно. Я хочу услышать голос. Твой голос, сынок.

Черные глаза сверкнули.

— Вы и папаша Квин все время беспокоитесь. Хотели бы вы съесть на ужин цыпленка? По-моему, та книга, которую вы мне дали прочесть об этом большом белом ките, Моби Дике,—очень хорошая. Она совсем не похожа на Горацио Элджерса. Хотя я читал не все подряд. Что за ниггер этот Ква... Кве...

— Кикег, сынок. И никогда не употребляй слова «ниггер». Нужно говорить «негр».

— Ладно... — Смуглое личико мальчика забавно сморщилось.— Хорошо, если бы сейчас был бейсбольный сезон. Хотел бы я взглянуть на Беби Рут. Почему вы не сделаете так, чтобы папаша Квин перестал кашлять? Нам нужны новые лампочки. Мне предложили быть квартербеком на футбольном матче в клубе. Мне даже дали их значок!

— Отлично! — Губы Эллери внезапно расплылись в улыбке. Его длинная рука подтащила мальчика к креслу у окна.— Джуна, старина, ты ведь всегда мне помогаешь... Ты слышал, как мы с папой обсуждали вчера вечером убийства миссис Доорн и доктора Дженни?

— Да! — энергично кивнул Джуна.

— Скажи мне, Джуна, что ты об этом думаешь?..,

— Я? — Глаза мальчика широко открылись,

— Да.

— Я думаю, что вы их поймаете,— уверенно заявил Джуна.

— Правда? — Пальцы Эллери ощупали тонкие крепкие ребра мальчика.— Тебе не мешало бы завести здесь немного мяса, Джуна,— строго сказал он.— Может быть, футбол тебе поможет?.. Так ты уверен, что я их поймаю? Самонадеянная юность! Ты, наверно, слышал, как я говорил, что... ну, что пока еще не достиг особых успехов?

Джуна хихикнул.

— Вы дурачились, верно?

— Не совсем.

Глаза мальчика приняли хитрое выражение.

— Неужели вы сдались?

— Конечно нет!

— Вы не можете сдаться, мистер Эллери,— горячо сказал мальчик.— На матче, два дня назад, в последней четверти счет был 14:0 не в нашу пользу. Но мы не сдались, а забили подряд три гола назло им!

— Что, по-твоему, я должен сделать, Джуна? Я хочу, чтобы ты дал мне самый лучший совет, на который ты способен.— Эллери говорил без улыбки.

Джуна ответил не сразу. Сжав губы, он погрузился в долгое задумчивое молчание. Наконец он сказал:

— Яйца.

— Что? — удивленно переспросил Эллери.

Джуна казался довольным самим собой.

— Сегодня утром я варил яйца для папаши Квина,

Я всегда это делаю старательно — ведь папаша очень требовательный. Ну, и позволил им кипеть слишком долго, поэтому я их выбросил и начал все сначала. Второй раз все получилось как надо.— И он многозначительно посмотрел на Эллери.

Эллери усмехнулся.

— Вижу, окружение на тебя скверно повлияло. Ты заимствовал мой аллегорический метод... Джуна, это отличная мысль!

Он взъерошил черные волосы мальчика.— Начнем все сначала, а? — Эллери вскочил со стула.— Клянусь твоими цыганскими очами, сынок, это правильный совет!

Охваченный новым приливом энергии, Эллери скрылся -в спальне, а Джуна начал убирать остатки завтрака, поминутно облизывая пальцы.

— Джон, я намерен последовать совету юного Джуны и заново приступить к расследованию обоих преступлений.

Они сидели в кабинете доктора Минчена в госпитале.

— Вы нуждаетесь во мне? — Глаза врача были тусклы, с покрасневшими веками, он тяжело дышал.

— Если вы располагаете временем...

— Думаю, что да.

Они вышли из кабинета.

Этим утром госпиталь снова приобрел свой повседневный вид: запреты были отменены, и, за исключением некоторых помещений на главном этаже, работа продолжалась так, словно здесь никогда не происходило ничего из ряда вон выходящего. Детективы и полицейские все еще находились в здании, но они держались в стороне, не вмешиваясь в деятельность врачей и сестер.

Пройдя по восточному коридору, Эллери и Минчен свернули в южный коридор и двинулись в западном направлении. У двери анестезионной дремал полисмен, развалившись в кресле-качалке, украденной им из палаты выздоравливающего. Дверь была закрыта.

Как только Эллери взялся за ручку двери, полисмен вскочил на ноги с быстротой молнии. Он отказывался пропустить их в анестезионную до тех пор, пока Эллери не предъявил специальный пропуск, подписанный инспектором Квином.

Анестезионная выглядела точно так же, как три дня назад.

У двери, ведущей в приемную анестезионной, сидел другой полисмен. Пропуск снова произвел магическое действие. Полицейский вскочил, расплылся в улыбке, пробормотал «да, сэр» и пропустил их внутрь.

Стол на колесиках, стулья, шкаф с выдвинутыми ящиками, дверь лифта... Ничего не изменилось.

— Как я понял, сюда никого не пускали,— заметил Эллери.

— Мы хотели взять отсюда кое-что,— сказал Минчен, но ваш отец оставил строгое распоряжение. Нас даже не впустили.

Эллери с мрачным видом огляделся вокруг и вскинул голову.

— Очевидно, вы подумали, что я рехнулся, снова придя сюда, Джон? Откровенно говоря, теперь, когда прилив вдохновения, внушенный Джуной, стал ослабевать, я сам чувствую себя глуповато. Здесь не может быть ничего нового.

Минчен не ответил.

Заглянув в операционный зал, они снова вернулись в приемную. Эллери подошел к двери лифта и открыл ее. Лифт стоял на месте. Войдя в кабину, Эллери взялся за ручку двери на противоположной стороне. Она не поддалась.

— Заперто с той стороны,— пробормотал он.— Правильно, ведь это единственная дверь, ведущая в восточный коридор.

Эллери шагнул назад в приемную и снова окинул ее взглядом. Рядом с лифтом находилась дверь, ведущая в маленькую стерилизаторскую. Он заглянул внутрь. Все выглядело так же, как в понедельник.

— О, это пустая затея,— вздохнул Эллери.— Уйдем из этого ужасного места, Джон.

Выйдя через анестезнонную, они снова зашагали по южному коридору по направлению к главному входу.

— Стойте! — внезапно сказал Эллери.— Давайте заглянем в кабинет Дженни.

Сидящий у двери полисмен послушно уступил им дорогу.

Войдя в кабинет, Эллери уселся во вращающееся кресло покойного за большим письменным столом и указал Минчену на один из стульев у-западной стены. В наступившем молчании Эллери рассматривал комнату, дымя сигаретой.

— Джон,— спокойно заговорил он,— я должен кое в чем признаться. Мне кажется, что произошло нечто, всегда относимое мной к сфере невозможного. Это совершение неразрешимого преступления.

— Вы имеете в виду, что нет никакой надежды?..

— Надежда — столп мира.— Эллери щелкнул ногтем по сигарете и улыбнулся.— Мой столп рушится. Эго страшный удар по моей гордости, Джон... Я не волновался бы так, если бы был искренне убежден, что столкнулся с интеллектом, далеко превосходящим мой,—преступником, который смог распланировать и совершить два убийства, не поддающиеся разгадке. Я даже восхищался бы этим.

Но заметьте, что я сказал «неразрешимое», а не «совершенное» преступление. Это преступление далеко не совершенное. Преступник оставил ясные и как будто достаточно убедительные улики. Нет, в этих убийствах не чувствуется почерка гения, Джон. Либо наш злодей сумел нейтрализовать собственные ошибки, либо судьба сделала за него то же самое...

Эллери швырнул окурок в пепельницу.

— Нам остается только одно,— снова изучить в деталях каждого подозреваемого. Должно же что-то скрываться в рассказах этих людей! Эго наш последний шанс.

Минчен внезапно выпрямился.

— В этом я могу вам помочь,— с надеждой сказал он.— Я наткнулся на факт, который может оказаться полезным.

— Да?

— Вчера вечером я поздно заработался над книгой, которую писали мы с Дженни. Я старался подхватить нить, оборванную со смертью старика. И мне удалось обнаружить кое-что, касающееся двух участников дела, о чем, как ни странно, я никогда не подозревал раньше.

— Вы имеете в виду какой-то намек в рукописи? — нахмурился Эллери.— Но я не понимаю...

— Не в рукописи, а в документах, которые Дженни собрал за 20 лет... Эллери, это профессиональная тайна, и при обычных обстоятельствах я ничего не рассказал бы даже вам...

— Кого это касается? — резко осведомился Эллери.

— Луциуса Даннинга и Сары Фуллер.

— Ага!

— Вы обещаете, что если эта история не связана с преступлением, то вы примете меры, чтобы она не фигурировала в деле?

— Да, разумеется. Продолжайте, Джон, это меня за* интересовало.

— Полагаю, вам известно,— быстро продолжал Минчен,— что во всех специфических случаях, упоминающихся в медицинских трудах, даются только инициалы или номера историй болезни. Это делается из уважения к пациенту, а также потому, что для рассмотрения его заболевания его имя и личность не имеют никакого значения.

Вчера вечером, просматривая некоторые истории болезни, которые еще не были включены в рукопись «Врожденной аллергии», я наткнулся на одну карточку, примерно двадцатипятилетней давности. Примечание на ней гласило, что при ссылке на этот случай необходимо соблюдать особую осторожность и не упоминать ни фамилии, ни даже правильных инициалов больных, дабы это ее привело к раскрытию их личности.

Все это было настолько необычным, что я тут же прочитал историю, даже не подготовившись к тому, чтобы занести се в книгу. Случай касался Даннинга и Сары Фуллер, у которой были преждевременные роды, так что ей пришлось делать кесарево сечение. Это и еще кое-какие обстоятельства давали подходящий материал для нашей книги.— Минчен понизил голос.— Ребенок был незаконный. Это была девочка, и теперь она известна под именем Гульды Доорн!

Вцепившись в ручки кресла, Эллери уставился на врача невидящим взглядом. На его лице появилась невеселая улыбка.

— Гульда Доорн — незаконнорожденная,—медленно произнес он, закуривая очередную сигарету.— Ну что ж, это многое проясняет. Правда, я не вижу, как это может повлиять на раскрытие преступления, но... продолжайте, Джои. Что дальше?

— В то время доктор Даннинг был старательным молодым практикантом, проводившим ежедневно несколько часов в госпитале. Не знаю, как он повстречал Сару Фуллер, но у них началась тайная связь. Жениться на ней Даннинг не мог, так как он уже был женат и имел двухлетнюю дочь — Эдит. Думаю, что Сара в те годы была довольно привлекательной девушкой... Конечно, эти сведения не совсем медицинского порядка, но в историях болезни всегда много .страниц посвящено описанию сопутствующих факторов.

— Ясно. Продолжайте!

— Эбби, разумеется, обо всем узнала, но так как она была заинтересована в Саре, то отнеслась ко всему снисходительно. Она предпочла замять историю и даже включила впоследствии Даннинга в постоянный штат сотрудников госпиталя. А чтобы не вызывать скандала, Эбби решила усыновить ребенка.

— Юридически?

— Очевидно. У Сары не было выбора, судя по записям, она согласилась на все без возражений. Она поклялась никогда не вмешиваться в воспитание девочки, которая должна была стать для всех дочерью Эбигейл.

Муж Эбби тогда еще был жив, но она была бездетной.

Вся история держалась в строжайшем секрете, включая персонал госпиталя, кроме доктора Дженни, который оперировал Сару. Могущество Эбби смогло подавить и,сякие слухи.

— Да, это действительно многое объясняет,— заметил Эллери.— Прежде всего ссоры Эбби и Сары, которая, безусловно, стала сожалеть о вынужденной сделке. Затем энергичные старания Даннинга защитить Сару от подозрений в убийстве Эбби, так как в случае ее ареста история его неблаговидного поведения в молодости выплыла бы наружу, разрушив его положение в семье, в обществе и, очевидно, в профессиональной среде.— Он покачал головой.— Но я все еще не вижу, как это может приблизить нас к решению загадки. Допустим, что это даст Саре мотив для убийства Эбби и Дженни. Возможно, перед нами параноидальное преступление, стимулированное манией преследования. Женщина явно психически неуравновешенна. Но..,

Он выпрямился в кресле.

— Джон, я бы хотел, если можно, взглянуть на эту историю болезни. Там может быть что-нибудь значительное, что ускользнуло от вас.

— Не вижу причин отказать вам в этом после того, как я уже все разболтал,—устало промолвил Минчен.

С усилием поднявшись на ноги, он с отсутствующим взглядом направился в угол комнаты за письменный стол доктора Дженни.

Эллери усмехнулся, когда Минчен попытался протиснуться за его кресло.

— Куда вы лезете, профессор?

— Я? — рассеянно откликнулся Минчен. Потом он улыбнулся, почесал затылок и двинулся к двери.—С тех пор, как старик умер, у меня в голове полнейший сумбур. Совсем забыл, что когда я ■ вчера пришел сюда и нашел Дженни мертвым, то убрал все его бумаги в шкаф за его письменным столом.

— Что?!

Много лет спустя Эллери любил вспоминать эту кажущуюся невинной сцену, которая, однако, по его словам, была самым драматичным моментом в его карьере детектива.

В одну секунду все дело Доорн и Дженни предстало перед ним в совершенно новом, поразительном аспекте.

Минчен застыл как вкопанный, изумленный жаром, прозвучавшим в восклицании Эллери, и недоверчиво глядел на своего друга.

Бросившись к двери, Эллери опустился на колени за вращающимся креслом и быстро обследовал линолеум. Энергично вскочив на ноги, он улыбнулся и покачал головой.

— На полу нет никаких следов шкафа. А все из-за нового линолеума. Ну, это реабилитирует мою наблюдательность...

Подбежав к Минчену, он вцепился ему в плечо железной хваткой.

— Джон, вы нашли то, что нужно! Подождите минутку... Идите сюда! Забудьте про эту проклятую историю болезни!

Минчен беспомощно пожал плечами и снова сел, наблюдая за Эллери со смешанным выражением веселья и отчаянья. Эллери шагал взад и вперед по комнате, ожесточенно дымя сигаретой.

— Насколько я понял, произошло следующее,— заговорил он.— Вы пришли сюда на полчаса раньше меня, нашли мертвого Дженни и, зная, что полиция не может поспеть всюду вовремя, решили тайком вытащить этот драгоценный шкаф с бумагами и спрятать его туда, где он будет в безопасности. Я прав?

— Да. Но что в этом плохого? Не понимаю, какое отношение могут иметь эти документы к...

— Плохого?! — воскликнул Эллери.— Вы невольно отсрочили разгадку тайны на целые 24 часа! Вы не понимаете, какое отношение могли иметь эти бумаги к преступлению? Но, Джон, ведь в этом суть дела! Сами того не зная, юный Шерлок, вы едва не поставили крест на карьере моего отца и на моем душевном спокойствии...

Минчен широко открыл глаза от изумления.

— Но...

— Никаких «но», сэр! И не принимайте это близко к сердцу. Главное, что я нашел ключ к разгадке.— Эллери прекратил безумное вращение по комнате, шутливо нахмурившись, взглянул на Минчена и протянул руку вправо.

— Я говорил вам, что в этом углу должно быть окно, Джон...

Минчен тупо уставился на указательный палец Эллери, но не увидел ничего, кроме пустой стены за письменным столом доктора Дженни.

 Глава 26 Ключ к разгадке

— Добудьте мне план этажа, Джон.

Доктор Минчен почувствовал, что его захватила новая вспышка энтузиазма Эллери. Из угрюмого мрачного субъекта, подавленного бесплодными размышлениями, Эллери вновь превратился в энергичного и деятельного человека...

Управляющий Пэрадайс принес план в кабинет покойного главного хирурга. Выслушав извинения за беспокойство, он вяло улыбнулся и вышел из комнаты, пятясь задом, словно Эллери был коронованной особой.

Но Эллери не обратил на это внимания. Разложив план на письменном столе, он проводил на нем указательным пальцем какой-то запутанный маршрут, остававшийся для наблюдавшего за ним доктора Минчена полнейшей тайной.

Врач в глубине души восхищался сосредоточенностью молодого человека, для которого, казалось, не существовало ничего, кроме лежащего перед ним листа бумаги.

Наконец, после долгих минут терпеливого ожидания доктора Минчена, Эллери выпрямился с удивительным выражением лица и снял пенсне.

С легким шорохом план свернулся в трубочку.

Эллери начал задумчиво мерить шагами комнату, постукивая пенсне по нижней губе. Он закурил сигарету, и его голова исчезла в облаке дыма.

— Еще один визит — только один... — Слова таяли в клубах дыма.— Джон!

Эллери громко хлопнул врача по плечу.

— Если это возможно... Если сила привычки...— Остановившись, он усмехнулся.— Да поможет нам Бог! Нам нужен только клочок доказательства... Вперед!

Он выбежал из кабинета в южный коридор, Минчен последовал за ним. У двери анестезионной Эллери остановился и обернулся.

— Быстро! Давайте ключ от шкафа в приемной операционного зала! — Его пальцы дрожали от нетерпения.

Минчен вынул связку ключей. Выхватив нужный ключ из руки врача, Эллери поспешил в анестезионную.

Идя по комнате, он вытащил из кармана маленькую записную книжку и начал листать ее, пока не нашел страничку с непонятным рисунком карандашом, напоминавшим какую-то геометрическую фигуру с зазубринами на одном конце. Изучив рисунок, он улыбнулся, не сказав ни слова, сунул книжку в карман и, отстранив стоящего у двери полисмена, устремился в приемную. Удивленный Минчен не отставал от него.

Эллери направился прямо к белому шкафу. Отперев дверь ключом Минчена, он пристально разглядывал выдвижные ящики. На каждом ящике в металлическом карманчике виднелась этикетка с описанием-содержимого.

Эллери быстро пробежал глазами по этикеткам. Когда он дошел до низа шкафа, его лицо прояснилось. Выдвинув ящик, Эллери склонился над ним, обследуя каждый лежащий в нем предмет. Неоднократно он вынимал что-то из ящика, но казался неудовлетворенным, пока не нашел нужную вещь. С тихим возгласом Эллери отошел от шкафа, снова вынул записную книжку, отыскал страницу со странным рисунком и тщательно сравнил его с предметом из ящика.

Улыбнувшись, Эллери спрятал книжку в карман и возвратил находку на место. Но через несколько секунд он вытащил предмет снова и аккуратно положил в целлофановый пакет, который сунул в пиджак.

— Полагаю,— не без раздражения заметил доктор Минчен,— вы нашли что-то важное. Но для меня это темный лес. Какого черта вы усмехаетесь?

— Это не открытие, Джон,— это подтверждение,— спокойно ответил Эллери. Он сел в кресло, болтая ногами, как мальчишка.— Это одно из самых странных дел, с которыми я когда-либо сталкивался. Сейчас я располагаю уликой, способной, по-моему, подтвердить сложную гипотезу, и все же, если бы я обнаружил ее раньше, она не принесла бы особой пользы.

Представьте себе, она все время была у меня под носом, но все-таки я должен был раскрыть преступление раньше, чем смог заподозрить местонахождение этой ценной улики!

 Глава 27 Новые догадки

В четверг днем Эллери Квин поднимался по лестнице коричневого дома на 87-й улице, держа в одной руке объемистый пакет, а в другой — длинный тонкий сверток бумаги. На его лице играла широкая улыбка.

Когда Джуна услышал звук ключа Эллери в замочной скважине, он опрометью бросился к двери. Открыв ее, он увидел, как Эллери спрятал пакет за спину.

— Мистер Эллери! Вернулись так скоро? Почему вы не звонили?

Эллери улыбнулся.

— Скажи мне, Джуна, кем бы ты хотел быть, когда вырастешь?

Джуна уставился на него.

— Когда вырасту... Я хотел бы быть детективом.

— А ты умеешь маскироваться? — строго осведомился Эллери.

Губы мальчика раскрылись.

— Нет, сэр. Но я могу научиться!

— Так я и думал,— сказал Эллери, вытаскивая руку из-за спины и протягивая пакет мальчику,— Здесь кое-что, с чего бы ты мог начать обучение.

И он с достоинством шагнул в квартиру, оставив у двери безмолвного и оцепеневшего Джуну.

Не прошло и двух минут, как Джуна ворвался в гостиную.

— Мистер Эллери! — крикнул он.— Неужели это мне?

С благоговением положив пакет на стол, он развернул бумагу и открыл крышку находившейся внутри металлической коробки, в которой лежала таинственная разноцветная коллекция фальшивых бород, мелков, кисточек, париков и других предметов аналогичного свойства.

— Тебе, чертенок,— Бросив в угол пальто и шляпу,

Эллери склонился над мальчиком. — Тебе, Джуна, потому что ты и в самом деле лучший детектив в семье Квинов. Лицо Джуны вспыхнуло от удовольствия.— Если бы не ты,— продолжал Эллери, ущипнув мальчика за щеку,— и не твой великолепный совет, разгадка убийства Доорн и Дженни так и не была бы найдена.

Джуна быстро обрел дар речи.

— Вы поймали их?

— Нет еще, но обещаю тебе, что этого уже недолго ждать... Ну, забирай свой подарок, иди отсюда и дай мне подумать. У меня еще немало дел.

Привыкший к капризам Эллери, Джуна исчез в кухне, как джинн из лампы Аладдина.

Эллери разложил на столе сверток бумаги. Это был план, который управляющий Пэрадайс вручил ему в госпитале. Не выпуская сигареты изо рта, он склонился над планом, иногда делая на полях загадочные пометки.

Что-то, казалось, приводило его в недоумение. Эллери начал шагать по комнате, нахмурив влажный лоб и выкуривая одну сигарету за другой. Забытый план лежал на столе.

Джуна, крадучись, вошел в комнату. На свои черные вьющиеся волосы он напялил ярко-красный парик, а к подбородку прицепил рыжеватую бороду клинышком. Под носом свисали свирепого вида черные усы. Дополняли перевоплощение косматые серые брови, чем-то похожие на брови инспектора. На щеки были наложены румяна, а глаза окаймляли черные круги, отчего они приобрели сходство с легендарными очами Свенгали.

Мальчик стоял у стола, пытаясь привлечь внимание Эллери.

Эллери резко остановился и на его лице появилось изумление, которое вскоре сменилось серьезным, даже испуганным выражением.

— Кто вы? — спросил он слегка дрожащим голосом.— Как вы сюда попали?

Джуна захлопал глазами.

— Это я, мистер Эллери!

— Что?! — Эллери сделал шаг назад.— Убирайтесь,— хрипло прошептал он.— Вы обманываете меня... Джуна, неужели это действительно ты?

— Конечно я! — с триумфом воскликнул Джуна, срывая с лица усы и бородку.

— Отныне я всегда буду пользоваться париками.— заявил Эллери, и в его глазах засверкали искорки сме-ха.— Поди сюда, чертенок!

Усевшись в большое кресло инспектора, Эллери притянул к себе мальчика.

— Джуна,— торжественно заговорил он,— дело почти решено, кроме одного момента.

— Чепуха!

— Хотел бы я с тобой согласиться.— Эллери снова нахмурился.— Я мог уже сегодня разоблачить преступника — единственного человека, который мог совершить оба убийства... Но одна упрямая деталь...— Он говорил скорее сам с собой, чем с Джуной.— Интересно, что на задержание преступника это не повлияет ни в малейшей степени, и все же я не буду знать всего, пока не найду ответ на...— Внезапно он умолк, прищурив глаза, выпрямился и отстранил Джуну от себя.

— Черт возьми! — пробормотал он.— Я уже нашел его.

Вскочив с кресла, Эллери скрылся в спальне. Джуна быстро последовал за ним.

Сняв телефонную трубку, Эллери набрал номер.

— Это Пит Харпер?.. Пит! Слушайте внимательно... Не задавайте вопросов, только слушайте. Пит, если вы исполните мою просьбу, то я обещаю вам еще большую сенсацию, чем та, которую вы уже получили... Карандаш и бумага готовы?.. И ради вашей бессмертной души, не пророните никому ни слова об этом... Никому, слышите? Это нельзя публиковать до тех пор, пока я не разрешу... Я хочу, чтобы вы отправились в...

Вызов читателю

В это место истории о тайне голландского башмака, согласно приему, который я использовал в своем первом детективном романе, я помещаю вызов читателю, утверждая, что последний на основании имеющихся фактов в состоянии найти разгадку убийства Доорн и Дженни.

Используя строгую логику и метод дедукции, для читателя теперь не составит труда назвать убийцу Эбигейл Доорн и доктора Дженни. Хотя в действительности это не так просто. Выводы вполне естественны, но они требуют острого и непрерывного мыслительного процесса.

Помните, что знать, какой предмет вытащил автор из шкафа в приемной и что он сказал Харперу по телефону в предыдущей главе, необязательно для разгадки, хотя,

если логическое мышление у вас, достаточно развито, вы можете точно угадать первое и с меньшей определённостью второе.

Чтобы избежать обвинений в несправедливости, я напоминаю, что нашел разгадку до того, как обнаружил предмет в шкафу, и до того, как позвонил Харперу.

Эллери Квин

 Часть III Завершение расследования

«Каждый человек: проведший жизнь в погоне за преступлениями, достигнув преклонных лет, начинает проявлять различные странности... Я знаю детективов, чьи комнаты забиты смертоносным оружием или образцами отпечатков пальцев... Моя собственная слабость состояла в коллекционировании бумаг всех сортов, размеров, цветов и назначений, но так или иначе игравших какую-то роль в очередном преступлении...

Например, среди моих сокровищ есть кусочек желтого картона, благодаря которому я смог определить, что Ре-сильос, этот бразильский убийца 19 человек, направился в Гвиану. Есть здесь и окурок сигары, который привел к аресту маньяка по кличке Питер-Питер, англичанина с Мартиники... В моих архивах есть записи о делах, раскрытых с помощью таких невинных с первого взгляда бумажных предметов, как закладная, страховой полис двадцатилетней давности, ярлычок с ценой от дешевого женского пальто, маленький пакетик папиросной бумаги и интересная вещица, возможно, составляющая самую большую ценность в моей коллекции...

На вид это всего лишь попорченный водой пустой лист плотной бумаги без всяких следов карандаша, чернил или пишущей машинки. Он был такой мокрый, что нам с трудом удалось собрать волокна вместе... Но этот безобидный клочок оказался уликой, приведшей на виселицу самого опасного пирата XX века. Это была старая этикетка от виски, химический анализ которой показал, что она побывала в „соленых водах океана..."»

   Из «Программы для сыщиков» Бартоломью Тина. Мельбурн. Австралия

Глава 28 Прояснение

«Филипп Морхаус. Адвокат,

Пятница, ...Января.

Инспектору Ричарду Квину, Нью-Йорк,

87-я улица, дом № ...

С курьером.

Дорогой инспектор Квин!

Направляю вам это письмо по специальной просьбе мистера Эллери Квина, с которым я беседовал сегодня утром по телефону.

Мистер Квин сообщил мне, что он полностью осведомлен о некоторых секретах личного порядка, которые не были известны полиции до тех пор, пока он вчера не узнал о них от доктора Джона Минчена из Голландского мемориального госпиталя.

Так как тайна уже перестала быть таковой, то с моей стороны нет более никаких причин для молчания или отговорок, и я воспользовался возможностью; чтобы прояснить некоторые моменты истории Даннинг — Фуллер, еще, может быть, остающиеся непонятными.

Но прежде чем начать, я позволю себе напомнить о заверении, которое дал мне сегодня утром мистер Эллери Квин. Он сказал, что будут приняты все предосторожности, дабы тайна истинного происхождения Гульды Доорн не попала в газеты и, если можно, даже в ваши полицейские архивы.

Документы, уничтоженные согласно завещанию миссис Доорн, являлись, ио сути дела, дневником, который моя клиентка вела во время указанных событий и возобновила примерно нять лет назад.

Мистер Квин правильно догадался, что я превысил свои полномочия в понедельник, когда, вместо того чтобы уничтожить конверт, не вскрывая его, я все-таки вскрыл его и прочитал содержимое.

Я уже давно практикую как адвокат и, думаю, могу не сомневаться в том, что всегда поддерживал высокую репутацию фирмы моего отца, особенно в деле миссис Доорн, интересам которой я всегда честно служил, так как она была не только клиентом, но и другом. Если бы миссис Доорн умерла естественной смертью, то я бы никогда не злоупотребил ее доверием. Но ее убийство, а также тот факт, что я был и остаюсь женихом мисс Доорн с полного согласия ее приемной матери, являясь, таким образом, членом семейства Доорн, побудил меня вскрыть конверт и ознакомиться с его содержанием. Если бы я передал его полиции, не вскрывая, то стали бы известны персональные тайны, абсолютно не связанные с убийством. Поэтому я вскрыл конверт, действуя скорее как член семьи, чем как ее адвокат, решив про себя, что если в документах обнаружится нечто, могущее иметь отношение к преступлению, то я передам их в ваши руки.

Но когда, прочитав дневник, я узнал ужасные обстоятельства, окружавшие рождение Гульды... Инспектор, можете ли вы порицать меня за то, что я утаил информацию и уничтожил дневник? Я сделал это не ради себя — для меня этот позор ничего не значит,— но подумайте о том, каково было бы такой молодой и чистой девушке, как Гульда, узнать, что она незаконнорожденная дочь их же компаньонки.

В этой связи упомяну об одном факте, в котором можно удостовериться, обратившись к завещанию, уже готовому к утверждению. Там говорится, что Гульда Доорн наследует основную часть состояния, как законная дочь Эбигейл Доорн, без всяких оговорок, касающихся ее рождения и истинного происхождения. Следовательно, моя сдержанность относительно этой постыдной истории не могла строиться на эгоистических мотивах, каковые могли бы быть приписаны мне, если, бы наследство Гульды зависело от ее кровного родства с покойной...

Мистер Квин также был прав в своем предположении, что Эбигейл и Сара Фуллер постоянно ссорились из-за тайны рождения Гульды. В дневнике сказано, что Сара сожалела о совершенной сделке и постоянно угрожала раскрыть секрет, если девочка не вернется к ней.

С годами Эбигейл привыкла относиться к Гульде как к родной дочери, и только страх перед разоблачением мешал ей выгнать свою фанатичную и полупомешанную компаньонку.

После смерти миссис Доорн я имел конфиденциальный разговор с Сарой Фуллер и выслушал ее заверения в том, что теперь, когда Эбигейл —объект ее ненависти — мертва, а я, кому она по непонятным причинам симпатизирует, собираюсь жениться на Гульде, она не станет раскрывать секрет. Доктор Даннинг, очевидно, тоже будет держать язык за зубами из страха за свою карьеру и репутацию, которые зависят от его молчания,

Нетрудно догадаться (что и сделал мистер Эллери' Квин), что искать за последние несколько дней общества доктора Даннинга Сару Фуллер побуждала тайна происхождения Гульды. Как ни странно, она не питает к нему зла. Безумные причуды безумнбй женщины! Она вчера сказала мне, что они долго обсуждали свой дальнейший образ действий, и не без гордости заявила, что Даннинг уговорил ее позволить девушке до самой смерти считать, что она дочь миссис Доорн.

Другой важный момент, затронутый в дневнике,— участие доктора Дженни в этой истории. Как вы, по-видимому, знаете, доктор Дженни всегда был наперсником миссис Доорн, особенно с тех пор, как он стал одним из немногих, посвященных в тайну рождения Гульды. Судя по дневнику, неблаговидное поведение Даннинга не повлияло на изменение отношения к нему Дженни — последний, очевидно, был достаточно широких взглядов, чтобы простить ему содеянное им зло. Во всяком случае, Дженни часто бранил Сару за ее скандальные наклонности и намерение разрушить жизнь Гульды исключительно с целью удовлетворить свои подавленные материнские инстинкты. Странно, не так ли? Возможно, его позиция была вызвана высокой оценкой профессиональных способностей Даннинга.

Доктор Дженни был во всех отношениях другом миссис Доорн. Он оправдывал каждый ее поступок, между ними никогда не было даже намека на недовольство.

Прошу прощения за мои настойчивые просьбы о молчании. Думаю, вы понимаете, что я делаю это Не ради себя, а ради Гульды, которая значит для меня больше всего на свете.

Искренне ваш

Филипп Морхаус.

P. S. Буду вам очень признателен, если вы уничтожите это письмо, существующее в единственном экземпляре, как только прочитаете его.

Ф. М.».

Другим инцидентом этой относительно спокойной пятницы, который инспектор Квин не без оснований вспоминал впоследствии, был телефонный звонок Эллери Квину в 6. 30 вечера.

За последние 24 часа поведение Эллери Квина резко изменилось. Он больше не нервничал и не шагал по комнате с бешеной энергией и отсутствующим взглядом, как в недавние тяжелые дни.

Всю пятницу он провел у окна гостиной, читая и каждые два часа печатая на своей скрипучей старой машинке. Инспектор Квин, забежавший домой, чтобы наскоро закусить и дать консультацию по телефону, своим подчиненным в Главном полицейском управлении, заглянув через плечо сына, увидел, что Эллери пишет детективный роман, тот самый, который он начал несколько месяцев назад и который в последнее время был полностью заброшен. (Рукопись «Убийство марионеток» — одного из детективных романов Эллери, изданных под его собственным именем.— Дж. Мак-К.)

Старик усмехнулся в седые усы. Это было хорошим знаком. Уже давно он не видел на лице сына такого спокойного и безмятежного выражения.

Знаменательный разговор по телефону состоялся, когда инспектор снова появился в квартире. Лицо его вытянулось от уныния, которое сменилось напряженным .вниманием, как только он услышал голос Эллери в спальне.

Такой свежий, радостный и возбужденный голос можно было услышать у Эллери только в редких случаях.

Инспектор мягко закрыл входную дверь и остановился, прислушиваясь и затаив дыхание.

— Пит? Где вы находитесь? — Сначала в голосе Эллери послышались нотки беспокойства, но сразу же сменились весельем.— Чудесно! Чудесно, Пит! Коннектикут, а? Достаточно благоразумно... Трудно со временем? Ну, не имеет значения... Молодчина! Храните это пуще глаза. Вы получили бумагу? Отлично!.. Нет. Сделайте копию и Вручите мне ее, как только вернетесь в город... хоть в три часа ночи. Ради вас я проснусь когда угодно... Хорошо. Поскорей!

Инспектор услышал стук трубки, положенной на рычаг, и громкий крик Эллери:

— Джуна! Все кончено!

— Что кончено? — осведомился старик, когда Эллери ворвался в гостиную.

— О, папа! — Эллери схватил отца за руку и энергично ее пожал.— Мое дело закончено! Конец. Пит Харпер...

— Пит Харпер? — мрачно переспросил инспектор.— Если у тебя есть для кого-нибудь работа, то почему ты не поручаешь ее моим ребятам?

— Ну, папа,— улыбнулся Эллери, усаживая старика в кресло,— не ожидал, что ты можешь задать такой вопрос. Ведь дело было еще не завершено, и я не хотел, чтобы поручение, которое выполнял Пит, носило официальный оттенок. Если бы оно окончилось неудачей, пришлось бы давать уйму объяснений... Но теперь все трудности позади. Когда Пит к ночи приедет сюда и привезет мне. один весьма интересный документ... Немного больше терпения, сэр.

— Хорошо, сынок.— Старик выглядел усталым. Он откинулся в кресле и закрыл глаза.— Мне нужно отдохнуть... Однако ты не казался особенно удовлетворенным положением дел 24 часа назад.

Эллери поднял длинные руки, словно поклоняясь невидимому идолу.

— Но тогда я еще не добился успеха! — воскликнул он.— А сегодня, наконец, да! Ибо, цитируя неукротимого Дизраэли: «Успех — дитя смелости», а- я был настолько смел в своих предположениях, что ты, дорогой папа, даже не можешь себе этого представить... В дальнейшем я всегда буду придерживаться галльской поговорки: «Дерзай всегда!»

 Глава 29 Аргументация

При приближении к кульминационной точке расследования Квина неизбежно охватывало чувство напряжения, которое ощущалось во всей атмосфере квартиры.

Никем не скрываемое возбуждение проявлялось в прыжках Джуны, молчаливой раздражительности инспектора, в энергичной уверенности Эллери.

Эллери позвал отца и его приближенных на тайное совещание. Его планы были покрыты мраком неизвестности. Если в пятницу вечером он и поведал отцу кое-какие свои выводы, то ни отец, ни сын не раскрыли секрета. Никто не упомянул и о появлении в их квартире Пита Харпера в половине третьего ночи. Возможно, инспектор не был осведомлен о ночном визите репортера. Он лежал в постели, когда Эллери в халате и шлепанцах впустил Харпера, дал ему виски и пачку сигарет, взял у него документ на тонкой хрустящей бумаге и столь же невозмутимо выпроводил его из квартиры.

В субботу, в два часа дня, инспектор Квин и Эллери угощали ленчем двух гостей — окружного прокурора

Сэмпсона и сержанта Вели. Джуна с открытым ртом вертелся около них.

Сэмпсон внимательно посмотрел на Эллери.

-— Вижу, что в воздухе кое-чем повеяло.

Настоящим ураганом,— улыбнулся Эллери.— Допивайте ваш кофе, достопочтенный окружной прокурор. Мы отправляемся в путешествие за открытием.

— Вы имеете в виду, что все кончено? — недоверчиво осведомился Сэмпсон.

— Более или менее.— Эллери повернулся к сержанту Вели.— Вы получили доклад о поведении Кнайзеля в течение прошлого дня?

— Да,—Гигант протянул через стол лист бумаги. Эллери изучил его, прищурив глаза, и отодвинул на-, зад.

— Ну, теперь это не имеет значения.

Опустившись в кресло, Эллери откинулся на спинку и мечтательно уставился в потолок.

— Это была очаровательная охота,— пробормотал он.— Здесь встретилось несколько чрезвычайно интересных моментов. Не знаю, испытал ли я когда-нибудь такое наслаждение — разумеется, после окончания дела.

Я все еще не стану сообщать вам ответ... Некоторые из моих теорий усложнились, и я хочу посмотреть, как на это прореагируете вы все — папа, Сэмпсон и Вели.

Давайте обратимся к первому убийству. В случае с Эбигейл Доорн у нас были два невинно выглядевших, но весьма веских солидных ключа — пара белых парусиновых туфель и брюки из того же материала.

— Ну и что из этого? — проворчал Сэмпсон.— Согласен, они довольно интересны, но основывать на них обвинение...

— В самом деле, что из этого? — Эллери закрыл глаза.— Посмотрим. Мы нашли пару башмаков. В них было три многозначительных момента... Порванный шнурок, липкий пластырь на шнурке и язычки, загнутые внутрь к носку.

На первый взгляд напрашивалось элементарное объяснение. Шнурок случайно порвался, и его склеили пластырем, а язычки — что они означают?

Сэмпсон свирепо сдвинул брови. Вели казался сбитым с толку. На липе инспектора появилось сосредоточенное выражение. Никто из троих не издал ни звука.

— Ответа нет? Мои рассуждения не кажутся вам логичными? — Эллери вздохнул.— Ну, хорошо, оставим по* ка. Я только добавлю, что именно эти три детали на ботинках самозванца явились для меня первыми и в некотором роде наиболее важными указаниями на пути к разгадке.

— Вы хотите сказать, мистер Квин,— спросил Вели,— что уже тогда знали, кто убийца?

— Вели, добрая и простая душа,—- улыбнулся Эллери.— Я ничего такого не утверждаю. Я только хочу сказать, что благодаря анализу ботинок и брюк область моих размышлений настолько сузилась, что я смог дать вам приблизительное описание преступника.

Что же касается брюк, то следует отметить само их присутствие, а также швы выше колен.

— Я не вижу в этих брюках ничего необычайного,— устало промолвил инспектор.— Разве только то, что их первоначальный обладатель, кто бы он ни был, был выше укравшего их самозванца, которому, следовательно, пришлось укоротить штанины.

Сэмпсон откусил кончик сигары.

— Должно быть, я круглый идиот,— заметил он,— но пока что я не могу построить ни одной убедительной теории.

— Мизерере,— пробормотал Эллери,— и паре Кол Нидре (католическая и иудейская молитвы о милосердии). Продолжим.

Перейдем ко второму убийству, в результате которого наш дорогой горько оплакиваемый лекарь был без промедления отправлен к праотцам...

Здесь снова позвольте мне быть категоричным. Прежде чем мне представилась кое-какая возможность, там имелся только один многозначительный момент — внешний вид покойного Дженни.

— Внешний вид? — удивился Сэмпсон.

— Да. Вспомните, что его убили, очевидно, во время работы над рукописью «Врожденной аллергии». Выражение его лица было таким безмятежным, как будто он умер во сне. Ни удивления, ни ужаса, ни сознания приближающейся смерти. Свяжите это с оглушившим его ранением и с тем, где именно расположена рана, и вы получите чертовски интересную ситуацию, которая стала еще более интригующей, когда был обнаружен второй ключ,

— Меня она не интригует,— мрачно буркнул Сэмпсон,

— Подождите, сэр,—Эллери снова улыбнулся.— Второй ключ явился заключительным аккордом. Когда я узнал, что доктор Минчен убрал из кабинета Дженни шкаф с собранными покойным историями болезни, мое расследование было практически закончено. А ведь из-за чрезмерной заботливости Минчена я едва не забросил этого дела навсегда!

Если бы второе преступление не было совершено, то убийца миссис Доорн остался бы безнаказанным. Я смиренно признаю, что если бы Дженни не предстал перед своим создателем, то сегодня я был бы бессилен. Только разгадав тайну смерти Дженни, я смог проследить поразительную историю убийства миссис Доорн.

Инспектор Квин запустил пальцы в табакерку.

— Боюсь, что я такой же тупой, каким считает себя старина Генри,— сказал он.—Всегда, когда ты «объясняешь» решение, бродя вокруг да около, я чувствую себя как человек, который смеется над рассказанным ему анекдотом, не понимая его смысла, только для того, что-бь! не показаться дураком... Эл, что означает этот шкаф с историями болезни? По твоим словам, он для тебя не менее важен, чем пресловутые башмаки. Как же могли эти бумаги решить до конца дело?

Эллери усмехнулся.

— Теперь, как я предупредил в начале нашей беседы, время пришло, и мы отправляемся за открытием.— Он встал и наклонился над столом.— У меня уже сердце колотится в предвкушении приятного сюрприза, который вас ожидает... Одевайтесь, ребята, пока я звоню в госпиталь.

Эллери вышел в спальню, и они услышали, как он набрал номер госпиталя.

— Доктора Минчена... Джон? Это Эллери Квин. Я собираюсь произвести небольшой лабораторный эксперимент, и мне нужны необходимые средства... Да, есть маленькая работа для вас... Отлично! Верните картотеку доктора Дженни назад в его кабинет и положите ее на старое место... Ясно?.. Да, сразу же. Я прибуду в ваше порядком надоевшее мне заведение вместе с группой известных вам лиц. До свидания,

 Глава 30 Окончание

Доктор Минчен вместе с дежурным полисменом ожидал' у двери кабинета доктора Дженни, когда Эллери, инспектор Квин, окружной прокурор, сержант Вели и даже дрожащий от возбуждения Джуна быстро вошли в здание Голландского мемориального госпиталя.

Однако больше всех, не исключая Джуны, был взволнован сам Эллери. На его щеках горели два красных пятна, глаза влажно блестели.

Весьма нелюбезно отодвинув в сторону полисмена, Эллери втолкнул в кабинет всю компанию, пробормотав запоздалые извинения.

Минчен, погруженный в печальные размышления, молча смотрел на своего друга.

Эллери сжал руку врача.

— Джон! Мне нужно продиктовать одну стенограмму. Кто может?.. Ах да, эта сестра, ассистентка доктора Дженни, Люсиль Прайс. Приведите ее сюда поскорей.

Минчен быстро вышел.

Инспектор встал в центре комнаты, сложив руки за спиной.

— Ну, господин режиссер, что теперь? — осведомился он. В его глазах мелькнуло разочарование.— Не сказал бы, что в кабинете что-нибудь изменилось.

Эллери бросил взгляд на угол комнаты за письменным столом покойного хирурга. Зеленый стальной шкаф с документами стоял теперь параллельно столу.

— Вели,— сказал Эллери,— насколько я знаю, вы единственный из нас, кто был в этой комнате до убийства доктора Дженни. Помните? Это было во время расследования смерти миссис Доорн... Вы приходили сюда, чтобы разыскать адресную книгу Дженни, надеясь, что там окажется адрес Суансона.

— Совершенно верно, мистер Квин,

— Осматривали ли вы этот шкаф?

— Конечно,— укоризненно ответил гигант.— Ведь это моя работа, мистер Квин. Я даже пытался открыть ящики, думая, что адресная книга может быть там, но шкаф был заперт. Я не упоминал об этом, потому что на каждом ящике, как и сейчас, была этикетка, объясняющая, что в нем лежит. Непохоже, чтобы книга была там.

— Ну, разумеется.— Эллери закурил сигарету.— А' шкаф стоял точно в таком положении, как теперь?

— Да.

— А углы письменного стола были так же близко к стене, как сейчас?

— Точно так же, мистер Квин. Я помню, что углы были так близко к стене, что я едва протиснулся.

— Отлично! Так оно и есть. Должен вам сказать, Вели,— с улыбкой продолжал Эллери,— что, не упомянув о существовании и местоположении этого шкафа, вы упустили блестящую возможность покрыть себя неувядаемой славой. Конечно, вы не могли знать... О, входите, Джон. Входите, мисс Прайс.

Доктор Минчен отступил в сторону, пропуская вперед одетую в строгую униформу Люсиль Прайс. Когда они вошли в комнату, Эллери быстро подошел к двери и закрыл ее.

— Мы начинаем,— весело произнес Эллери, вернувшись в центр комнаты и потирая руки.— Мисс Прайс, сядьте, пожалуйста, за свой стол и напишите кое-что под мою диктовку.— Сестра послушно села, отперла верхний ящик своего маленького столика, вытащила блокнот и карандаш и стала ждать.

Эллери обернулся к отцу.

— Папа, я буду тебе очень признателен, если ты сядешь во вращающееся кресло доктора Дженни.— Инспектор повиновался, слегка улыбнувшись. Эллери подтолкнул сержанта, призывая его таким образом занять позицию у двери.— Сэмпсон, вы можете сесть сюда.— Эллери отодвинул стул от западной стены, и окружной прокурор опустился на него без единого слова.

— Джуна, сынок...— Мальчик затаил дыхание от возбуждения.— Без твоего участия, разумеется, не обойдется Стань около книжного шкафа, поближе к сержанту Вели.— Джуна быстро пересек комнату и остановился точно в указанном месте, как будто, стань он на несколько дюймов правее, это полностью расстроило бы планы Эллери...— Джон, вы можете сесть рядом с окружным прокурором Сэмпсоном.— Врач подчинился.— Ну, теперь мы готовы. Сцена оборудована. Старый паук притаился в паутине, и я не ошибусь, если скажу, что ничего не подозревающая муха скоро в нее попадется.

Эллери пододвинул стул к восточной стене, сел, заняв «командный пункт», с раздражающей медлительностью поправил пенсне и со вздохом вытянул ноги.

— Вы готовы, мисс Прайс?

— Да, сэр.

— Очень хорошо. Я диктую сообщение комиссару полиции Нью-Йорка. Напишите: «Дорогому комиссару...» Записали?

— Да, сэр.

— «От инспектора Ричарда Квина касательно убийства миссис Эбигейл Доорн и доктора Дженни, Мне выпала большая честь и радость доложить...»

В этот момент, когда в комнате слышались только медленные слова Эллери, царапанье карандаша сестры и тяжелое дыхание слушателей, раздался резкий стук в дверь.

Эллери быстро повернулся к Вели.

— Посмотрите, кто там.

Сержант открыл дверь на несколько дюймов и рявкнул:

— Ну?

'— Доктор Минчен здесь? — промямлил мужской голос.— Доктор Даннинг хочет повидать его в своем кабинете.

Вели вопросительно посмотрел на Эллери. Обернувшись к Минчену, Эллери насмешливо спросил:

— Вы желаете уйти, Джон? Даннинг, очевидно, очень в вас нуждается.

Врач привстал, опершись на подлокотник кресла.

— Вы считаете, что я должен...

— Поступайте как вам угодно. Только как бы вы не пропустили самый интересный момент.

— Скажите ему, что я занят,— пробормотал Минчен и снова сел.

Вели захлопнул дверь перед носом пришедшего.

— Кто это был, Вели? — осведомился Эллери.

— Кобб, швейцар.

— А...— Эллери откинулся назад.

— Продолжим, мисс Прайс, с того места, где нас прервали. Что я продиктовал?

Девушка быстро прочитала:

— «Дорогому комиссару полиции Нью-Йорка. От инспектора Ричарда Квина касательно убийства миссис Эбигейл Доорн и доктора Фрэнсиса Дженни. Дорогой комиссар, мне выпала большая честь и радость доложить...»

— «...что оба вышеуказанных дела уже разрешены. Миссис Доорн и доктор Дженни были убиты одним и тем же преступником. По причинам, которые я объясню позже в подробном докладе...»

Эллери вскочил на ноги, так как снова раздался стук в дверь. Его лицо вспыхнуло.

— Кто это, черт возьми?!—крикнул он.— Вели, закройте дверь. Мне надоело, что нас все время прерывают!

Вели опять приоткрыл дверь, просунул наружу свою лапу, сделал ею краткий энергичный жест и, вернув руку на место, снова захлопнул дверь.

— Это доктор Голд,— сообщил он.— Я- послал его к черту.

— Отлично.—Эллери обернулся к сестре.— Продолжайте. «По причинам, которые я объясню позже в подробном докладе. Я не стану в этом сообщении излагать сущность мотивов и методов преступления». Абзац, мисс Прайс. «Убийца миссис Доорн и доктора Дженни...»— Снова Эллери сделал паузу, хотя на сей раз в кабинете не раздалось ни звука.— Минутку, я забыл, что должен найти записи Дженни об истории Фуллер и Даннинга... Мисс Прайс, пожалуйста, дайте мне этот документ.

Сестра положила блокнот и карандаш на пишущую машинку и направилась к письменному столу доктора Дженни.

— Позвольте...— пробормотала она.

Инспектор Квип буркнул что-то себе под нос и отодвинул стул, позволив сестре протиснуться между стеной и столом. Она прошла мимо старика, вынула из кармана белого крахмального фартука маленький ключик и, наклонившись, вставила его в замочную скважину нижнего ящика шкафа с документами.

В комнате стояла мертвая тишина. Инспектор не повернул головы, его пальцы играли со стеклянным пресс-папье. Вели, Сэмпсон и Джуна наблюдали за четкими движениями сестры.

Девушка выпрямилась, держа в руке связку бумаг в голубой обертке. Пройдя мимо инспектора, она протянула ее Эллери и снова села, держа карандаш наготове.

Эллери удобно развалился в кресле, пуская клубы дыма. Механическими движениями он перебрал бумаги, но его прищуренные глаза не отрывались от глаз отца, сидящего за столом покойного. На лице инспектора мелькнуло напряженное выражение, которое тотчас же исчезло.

Эллери улыбнулся.

— Мне кажется,,— сказал он,— что инспектор, Ричард Квин только что сделал важное открытие. — Инспектор вздрогнул.— Папа, не хотел бы ты завершить диктовку этого сообщения полицейскому комиссару?

— Пожалуй,—холодно и Спокойно произнес инспектор. Он встал с кресла, вышел из-за стола и, подойдя к сестре, оперся о ее столик. 

— Пишите, мисс Прайс,—сказал он, и в его глазах появился опасный блеск.— «Убийца миссис Доорн и доктора Дженни-...» Хватайте ее, Томас! «Люсиль Прайс!..»

 Глава 31 Объяснение

В тот же день все дневные газеты сообщили, что Люсиль Прайс, медсестра и секретарь покойного доктора Фрэнсиса Дженни, была арестована за убийство своего патрона и самой Эбигейл Доорн.

На этом информация исчерпывалась, так как больше сообщать пока что было нечего.

Издатели газет обращались к своим репортерам с одним и тем же вопросом: «Это правда или очередная утка, Вроде ареста доктора Дженни?»

И получали стереотипный ответ: «Не знаю».

Исключением был только ответ Пита Харпера, который ворвался в кабинет редактора и заперся с ним на Полчаса, ни на минуту не переставая говорить.

Когда он вышел, редактор дрожащими руками взял со стола толстую пачку бумаги с отпечатанным на машинке текстом и погрузился в чтение. Затем, выпучив глаза, он начал отдавать распоряжения по всем телефонам.

Что же касается Харпера, то, сознавая, что он может отдать в печать свою сенсационную новость, лишь получив разрешение Эллери Квина, быстро вскочил в такси и помчался в сторону Главного полицейского управления.

В кабинете окружного прокурора стояли шум и гам.

После спешного совещания со своим ассистентом Тимоти Кронином Сэмпсон выскользнул из кабинета, счастливо избежав вопящей толпы репортеров, и напра-вил свои стопы в Главное полицейское управление.

В здании муниципалитета царил ад кромешный. Мэр, запершись в кабинете со своими секретарями, метался по комнате, словно тигр в клетке,— диктуя, распоряжаясь, отвечая на телефонные звонки администрации. С его раскрасневшегося лица стекали капли пота.

— Звонит междугородный. Это губернатор.

— Дайте мне его! — Мэр схватил трубку.— Алло! Алло, губернатор...— И, будто по мановению волшебной палочки, его голос тотчас стал спокойным, лицо приняло вашиигтоновское выражение; встав на цыпочки, он принял самодовольную позу, хорошо знакомую миллионам ньюйоркцев, посещающих кинотеатры.

— Ну, все кончено... Совершеннейшая правда. Это сделала медсестра Люсиль Прайс. Я знаю, губернатор, знаю. Она мало фигурировала в деле... Да, великолепная работа. Пять дней на то, чтобы раскрыть два самых сенсационных убийства в истории города! Не так плохо, а?.. Детали я сообщу позже! Благодарю вас, губернатор!

Когда он повесил трубку, последовало почтительное молчание. Но мэр сразу же приобрел прежнюю позу, опустившись на пятки и утратив выражение достоинства на тотчас же покрывшемся потом лице.

— Черт возьми! — рявкнул он.— Где комиссар? Позвоните снова в его кабинет! Что все это значит? О Боже, неужели я единственный человек во всем Нью-Йорке, который не знает, что происходит?

— Да, мистер мэр... Простите, что не смог позвонить раньше. Допрашивал нашу добычу и был очень занят... Нет, сейчас я не могу сообщить вам никаких деталей... Все верно — ни о чем не беспокойтесь. Люсиль Прайс еще не созналась. Она просто не желает говорить... Нет, это только временное упрямство. Она ведь не знает, как много нам известно... О да! Инспектор Квин обещал мне, что она заговорит еще сегодня. Что?.. Конечно! Чрезвычайно интересное дело, особенно некоторые моменты. Да... Ха-ха! До свидания.

Комиссар нью-йоркской полиции положил трубку на рычаг и плюхнулся в кресло, как мешок с мукой.

— Черт возьми! —обернулся он к ассистенту.— Квин мог бы хоть немного объяснить мне, в чем дело.

Нахмурившись, он вышел в коридор и крадучись двинулся по направлению к кабинету инспектора Квина,

В этот день кабинет инспектора Квина был одним из спокойнейших мест в Нью-Йорке. Старик, сидя в кресле, тихо отдавал распоряжения по внутреннему телефону и временами что-то диктовал стенографисту.

Эллери, развалившись на стуле у окна, ел яблоко. Казалось, он примирился со всем миром.

Джуна сидел на корточках у ног Эллери, расправляясь с плиткой шоколада.

По кабинету сновали несколько детективов.

— Гульда Доорн хочет видеть вас, шеф,— сообщил один из них.— Впустить ее?

Инспектор откинулся назад.

— Гульда Доорн, а? Хорошо, Билл, но только на минутку.

Вскоре детектив вернулся с Гульдой Доорн. Девушка была одета в черное, щеки ее раскраснелись от волнения, а пальцы ее дрогнули, когда она коснулась рукава пиджака инспектора.

— Инспектор Квин!

Джуна встал, а Эллери выпрямился на стуле, продолжая жевать яблоко.

— Садитесь, мисс Доорн,— мягко произнес инспектор.— Я рад, что вы так хорошо выглядите. Что я могу для вас сделать?

Ее губы дрогнули.

— Я... я хотела,— смутилась она и умолкла.

Инспектор улыбнулся.

— Полагаю, вы уже слышали новости?

— О да! Мне все это кажется таким... таким ужасным!— заговорила она чистым девичьим голосом.— Так чудесно, что вы поймали эту мерзкую, отвратительную женщину! — Она содрогнулась.— Я до сих пор с трудом могу в это поверить. Она ведь часто приходила к нам в дом вместе с доктором Дженни, чтобы помогать ухаживать за мамой...

— Она убийца, мисс Доорн. Теперь же...

— Ну... я просто не знаю, с чего начать.— Она вертела в руках перчатки.— Это касается Филиппа — Филиппа Морхауса, моего жениха.

— Ну, и что же касается вашего жениха? — мягко осведомился инспектор.

Веки девушки взлетели вверх, и большие влажные глаза устремились на инспектора.— Меня беспокоит, что вы... ну, на днях угрожали Филиппу, инспектор Квин, из-за тех бумаг, которые он уничтожил. Но теперь, когда вы нашли настоящего преступника, вы же не намерены... 

— Гм! Понимаю.— Старик похлопал девушку по руке.— Если что-нибудь беспокоит вас, дорогая, то выбросьте это из вашей головки. Мистер Морхаус поступил, ну, скажем, необдуманно, и я очень рассердился. Но я уже не сержусь. Так что забудьте об этом.

— О, благодарю вас...— Ее лицо прояснилось.

Дверь внезапно резко открылась, и детектив по имени Билл влетел в комнату, отброшенный сильным толчком.

В кабинет ворвался Филипп Морхаус. Увидев Гульду Доорн, он подбежал к ней, положил ей руку на плечо и бешено уставился на инспектора.

— Что вы делаете с мисс Доорн? — рявкнул Морхаус.— Гульда, мне сказали, что ты пошла сюда. Что им от тебя нужно?

— Филипп! — Встав с кресла, девушка обняла его за талию. Они посмотрели друг на друга, и внезапно оба улыбнулись. Инспектор нахмурился, Эллери вздохнул, а Джуна так и остался с открытым ртом.

— Извините, если я...— Ответа не последовало.

— Билл, убирайтесь отсюда! — буркнул инспектор.— Разве вы не видите, что о юной леди есть кому позаботиться?— Детектив вышел, пожав плечами.— А вы, мисс Доорн и мистер Морхаус, учтите, что как бы мы ни были рады видеть двоих молодых людей счастливыми, вы все же находитесь в полицейском участке.

15 минут спустя кабинет инспектора представлял собой иную картину.

На стульях, расставленных вокруг стола, расположились окружной прокурор Сэмпсон, полицейский комиссар и Пит Харпер. Джуна примостился на краю стула комиссара, время от времени тайком прикасаясь к его пиджаку, как к талисману.

Эллери и доктор Минчен стояли у окна, разговаривая вполголоса.

— Очевидно, в госпитале порядочный бедлам, Джон?

— Еще какой! — Минчен казался ошеломленным.— Никто не знает, что говорить или что делать. Весь госпиталь полностью дезорганизован. Люсиль Прайс! Это просто... просто невероятно!

— Нехарактерная внешность — лучшая психологическая защита убийцы,— пробормотал Эллери.— Кстати, как воспринял новости наш друг Кнайзель?

Врач поморщился.

— Как и следовало ожидать. Этот тип не блещет чувствительностью. Он не высказал ни восторга по поводу того, что теперь у него более чем достаточно времени для окончания его проклятых экспериментов, ни печали при известии о смерти своего соратника. Он просто занялся делом, запершись у себя в лаборатории, как будто никаких убийств и вовсе не было. Он хладнокровен, как змея.

— Надеюсь, не в траве? — усмехнулся Эллери.—Тем не менее,— продолжал он, обращаясь наполовину к себе самому,— держу пари, что он испытал облегчение, узнав, что кое-какая его теория оказалась ошибочной. Неужели его изобретение так же фантастично?.. Между прочим, я раньше не знал, что змеи хладнокровны. Спасибо за информацию.

— Свой рассказ о событиях,— заговорил Эллери, когда Минчен сел в кресло, а инспектор, махнув рукой, предоставил ему слово,— я хочу начать с того, что за все годы, в течение которых я принимал более или менее активное участие в работе отца, я никогда не сталкивался с таким тщательно спланированным преступлением, как убийство Эбигейл Доорн.

Довольно трудно решить, с чего начать... Очевидно, с той головоломки, которая мучает всех-, всех вас. Как могло случиться, что Люсиль Прайс, чье присутствие в приемной операционного зала было подтверждено многими надежными свидетелями: доктором Байерсом, сестрой Грейс Оберман и сомнительным джентльменом, известным под именем Большой Майкл, которые в то же самое время подтверждали присутствие самозванца, выдававшего себя за доктора Дженни, была в один и тот же момент двумя различными лицами?..

Все утвердительно кивнули.

— С помощью анализа,— продолжал Эллери,— я объясню вам, как она достигла этого спиритического эффекта.

Рассмотрим эту необычайную ситуацию. Люсиль Прайс была, само собой, медсестрой, по долгу службы дежурившей в приемной около лежавшей без сознания Эбигейл Доорн. В то же время она была самозванцем, претендующим на роль доктора Дженни. Свидетели клялись, что в комнате, кроме миссис Доорн, находились двое — сестра и врач. Кто-то из них слышал, как сестра говорила и видел, как врач вошел и вышел. Можно ли было предположить, что и сестра, и врач были одним и тем же лицом и что рассказ Люсиль Прайс был лжив? Теперь, когда все кончено, и мы знаем, что произошло в действительности, мы можем отметить одну многозначительную черту, которая делает кажущуюся невероятной серию обстоятельств не только возможной, но и вполне правдоподобной, а именно: когда сестру слышали, ее не видели, а когда видели самозванца, то его не слышали!— Эллери отпил воды из стакана.— Но я начал не с того, с чего нужно. Прежде чем рассказать вам, как Люсиль Прайс свершила чудо раздвоения личности, позвольте мне вернуться к началу дела и описать путь, по которому мы наконец приблизились к тому счастливому положению, когда истина все венчает..

Когда одежда самозванца была найдена в телефонной будке, маска, халат и шапочка не содержали никаких ключей, не имели никаких характерных деталей.

Но три предмета — брюки и два башмака — разъяснили многое.

Давайте рассмотрим туфли. На одном из них разорванный шнурок был обмотан куском липкого пластыря. Что же это означало? Мы приступили к работе.

Прежде всего после недолгих размышлений стало ясно, что шнурок,, очевидно, порвался во время преступления. Почему?

Мы имели достаточно доказательств, что убийство было тщательно спланировано заранее. Если бы шнурок порвался во время подготовительного периода, был бы использован пластырь для починки? Едва ли. Убийца достал бы новый, целый шнурок и вдел его в ботинок, чтобы предотвратить очередной разрыв шнурка во время преступления, когда дорога каждая секунда и любая задержка может оказаться роковой.

Конечно, встал естественный вопрос: почему преступник, вместо того чтобы просто связать концы шнурка, стал их склеивать? Обследование шнурка открыло причину. Если бы шнурок связали, он бы настолько укоротился, что завязать ботинок стало бы практически невозможно.

Была и еще одна деталь, указывающая на то, что шнурок был порван и починен во время преступления.

Пластырь был слегка сырой, когда я отделил его от шнурка. Очевидно, его использовали совсем недавно.

Итак, из самого факта применения пластыря и его влажного состояния следовало, что шнурок порвался во время совершения преступления. Когда же именно? До убийства или после? Ответ: до убийства. А почему? Потому что если бы шнурок порвался, когда самозванец снимал ботинок, то совершенно незачем было чинить его! Время дорого, а какой вред может принести порванный шнурок, когда ботинок уже сослужил свою службу? Надеюсь, это ясно? — Головы одновременно наклонились. Эллери закурил сигарету и сел на край стола инспектора.— Следовательно, мне было известно, что шнурок порвался, когда преступник надевал свой маскарадный костюм, т. е. незадолго до убийства. Но куда же это вело?— Эллери улыбнулся.— В то время не слишком далеко. Поэтому я отложил на время решение этого вопроса и взялся за любопытную проблему самого пластыря.

Я задал себе вопрос. Представители каких взаимодополняющих групп людей могли совершить преступление? Ну, например, курящие и некурящие, поющие и непоющие, белые и негры.

Так как мы расследовали убийство в госпитале, то напрашивалась классификация на профессионалов и непрофессионалов. Под первыми подразумевал людей, знакомых с госпиталем и больничной рутиной, причем знакомых до тонкостей.

Отлично! Рассмотрев с этих позиций факт починки шнурка с помощью пластыря, я пришел к выводу, что убийца-самозванец был профессионалом.

Как же я пришел к этому решению?

Ну, разрыв шнурка был, как я уже говорил, непредвиденным осложнением. Другими словами, самозванец не ожидал, когда надевал наряд хирурга перед убийством, что один из шнурков порвется, как только он наденет ботинки. Следовательно, он не мог запастись лишним шнурком. Значит, все его действия, связанные с починкой, не были запланированы заранее, а производились как бы инстинктивно, в силу чрезвычайной спешки. Но преступник в таких обстоятельствах использовал для починки шнурка липкий пластырь! Я спрашиваю вас: стал бы непрофессионал носить с собой пластырь? Нет! А не взяв его с собой, стал бы он искать пластырь, чтобы починить шнурок? Снова нет!

— Итак,— Эллери постучал по столу указательным пальцем,— факт использования пластыря свидетельствует о том, что преступник был профессионалом.

Теперь отвлечемся на минуту. Эта классификация включает не только сестер и врачей, но и лиц, не являющихся медиками, но в то же время хорошо знакомых о порядками в госпитале.

Однако кусок пластыря мог просто попасться на глаза самозванцу в нужный момент и навести его на мысль о применении пластыря для починки. Это обесценивало все мои рассуждения. Ведь в таком случае преступник мог оказаться и непрофессионалом.

Но, к счастью для строгой прогрессии моих размышлений,— продолжал Эллери, попыхивая сигаретой,— я узнал из беседы с доктором Минченом и нашей небольшой прогулки по зданию еще до убийства, что В Голландском мемориальном госпитале существуют жесткие правила относительно медицинских принадлежностей, к которым относится и пластырь. Все оборудование хранится в специальных шкафах, а не валяется на столах на виду у всех или в подсобных помещениях, куда легкб можно проникнуть... Только сотрудник госпиталя мог за тот короткий промежуток времени, который был в распоряжении убийцы, разыскать моток пластыря. Пластырь, безусловно, не попался на глаза самозванцу — преступник должен был знать, где он лежит, чтобы использовать его.

Короче говоря, я смог еще сузить классификацию преступника, отнеся его не просто к профессионалам, но и к людям, связанным с Голландским мемориальным госпиталем!

Итак, мне удалось кое-что выяснить с помощью изучения фактов о личности убийцы-самозванца. Позвольте мне еще раз суммировать мои выводы, чтобы они еще четче запечатлелись в ваших головах. Убийца, использовавший для -починки пластырь, был профессионалом. Убийца, знавший, где найти пластырь в нужный момент, должен был быть связан не с любой больницей, а именно с Голландским мемориальным госпиталем.— Эллери закурил очередную сигарету.— Это сузило поле деятельности, но не явилось пределом желаний. Ибо с помощью этих выводов я не мог исключить из списка таких людей, как Эдит Даннинг, Гульда Доорн, Мориц Кнайзель, Сара Фуллер, швейцар Айзек Кобб, управляющий Джеймс Пэрадайс, лифтеры, уборщицы, всех, кто постоянно находился в госпитале и знал там все порядки и правила. Другие сотрудники и постоянные посетители с особыми привилегиями попадали в ту же категорию. Все они вместе с медицинским персоналом госпиталя подходили под рубрику профессионалов.

Но это еще не все. На башмаках был еще один след.

Обследуя их, мы столкнулись с весьма необычным явлением. Язычки в обоих ботинках были загнуты внутрь и плотно прижаты к поверхности. Какое же объяснение можно было найти этому факту?

Туфли были использованы самозванцем — это доказывал пластырь. В них побывали ноги убийцы. И тем не менее язычки находились в необычном положении.

Наверное, с вами, как и со всеми, иногда случалось, что вы, надевая ботинок, вталкивали язычок внутрь. В таком случае вы всегда это чувствовали, не так ли? Ну разумеется, самозванец не стал бы надевать ботинки в таком состоянии. Значит, либо он ее заметил того, что произошло с язычками, либо это не причинило ему неудобств.

Каким же образом это могло произойти? Имеется только одно объяснение: ноги самозванца были значительно меньше ботинок, которые он надел и которые мы позднее нашли в будке. Но эти ботинки были очень маленького размера — шестого! Вы понимаете, что это означает? Шестой размер — самый маленький размер мужской обуви, Какой же урод мог носить такие туфли? Китаец, почтенный родитель которого принял отпрыска за девочку и задержал рост его ног? Короче говоря, человек, который мог надеть такие ботинки, загнув язычки внутрь и не почувствовав этого, должен был в обычное время носить обувь еще меньшего размера: 4 или 5, а это явно не мужские размеры!

Итак, анализ привел к следующим выводам: ноги, которые могли влезть в эти туфли с загнутыми внутрь язычками, не причинив при этом неудобства их обладателю, могли принадлежать: а) ребенку (что совершенно невозможно, учитывая подтвержденный свидетелями рост самозванца), б) неправдоподобно маленькому мужчине (что невозможно по той же причине) и, наконец, в) среднего роста женщине! — Эллери постучал по столу.— В течение расследования на прошлой неделе я неоднократно говорил вам, джентльмены, что эти ботинки поведали мне важную историю. Так оно и было. Пластырь на шнурке выявил профессионала, связанного с Голландским мемориальным госпиталем, а загнутые язычки навели на мысль о женщине.

Это явилось первым указанием на то, что самозванец изображал не просто другого человека, но и лицо противоположного пола. Женщина изображала мужчину!

Кто-то тяжело вздохнул. Сэмпсон пробормотал: «Ловко!», а глаза полицейского комиссара одобрительно блеснули. Доктор Минчен уставился на своего приятеля, словно видел его впервые в жизни. Инспектор молчал, погрузившись в раздумье.

Эллери пожал плечами.

— Прежде чем взяться за другие аспекты проблемы, следует указать на отсутствие разницы в каблуках. Оба были стоптаны одинаково. Но если бы это были туфли доктора Дженни, один каблук был бы изношен гораздо сильнее другого — ведь, как всем известно, Дженни сильно хромал на одну ногу.

Значит, башмаки не принадлежали Дженни. Правда, это не доказывало невиновность Дженин, так как он мог подбросить специально для нас чьи-нибудь башмаки в телефонную будку или надеть туфли с одинаковыми каблуками. Но все же это внесло вклад в оправдание его от подозрений, если только его действительно изображали. Ибо, конечно, многим пришла в голову мысль, что Дженни изображал сам себя, притворяясь, что какой-то самозванец выдает себя за него.

Я не поверил в это с самого начала. Ведь если Дженни и был тем лицом, которое мы именуем «самозванцем», он бы мог сделать свое кровавое дело в своей же одежде хирурга, которая была на нем в то утро. В таком случае одежда, найденная нами в будке, была ловушкой— он не использовал ее, совершая преступление, а просто подбросил ее — как ложный след. Но как же быть тогда с пластырем и язычками туфель? Как я доказал, эти туфли были использованы. А подшитые брюки-вторая важная деталь в одежде? Я вскоре перейду к ним... И если Дженни изображал себя, то почему же он не назвал Суансона, с тем чтобы тот подтвердил его алиби, заявив, что во время преступления Дженни был у себя в кабинете? Это был бы неизбежный для него поступок. Но он упорно отказывался это сделать, хотя хорошо понимал, что навлекает тем самым на себя сильные подозрения. Нет, его поведение, так же как и одежда, оправдывали его в моих глазах от подозрения, что он изображал себя самого.

Теперь перейдем к брюкам — почему они были подшиты?

Если их подбросил Дженни, то ему незачем было их надевать — как я говорил, он бы вполне обошелся своей одеждой. Значит, шов был еще одной ловушкой? С какой целью? Ввести нас в заблуждение относительно роста убийцы? Заставить нас думать, что самозванец был на два дюйма ниже, чем на самом деле? Но это совершеннейшая чепуха, ибо убийца знал, что йе может обмануть нас относительно своего роста, ведь в его план входило появиться на людях во время своего маскарада, установив, таким образом, свой рост в глазах свидетелей. Нет, брюки подшили просто для того, чтобы укоротить их, так как убийце они были слишком длинны. Несомненно, их носил самозванец во время преступления.— Эллери улыбнулся.— Я снова прибегнул к классификации, установив на этот раз четыре возможности. Самозванец мог быть: 1) мужчиной, связанным с госпиталем; 2) мужчиной, не связанным с госпиталем; 3) женщиной, не связанной с госпиталем; 4) женщиной, связанной с госпиталем.

Как видите, три из этих возможностей быстро отпали.

Самозванец не мог быть мужчиной, связанным с госпиталем. Каждому сотруднику строгие правила предписывали постоянное ношение на территории больницы униформы, необходимой частью которой являлись белые брюки. Если бы самозванец был мужчиной, связанным с госпиталем, то белые брюки были бы на нем и до преступления. Зачем же ему понадобилось снимать брюки, которые были ему впору, надевать другие, неподходящего для него размера, и затем совершать преступление? Это бессмысленно. Если бы такой человек хотел выдать себя за Дженни, то он должен был бы совершить убийство в своих брюках, не подбрасывая нам никаких других. Но брюки нам все же подбросили, и, как мы убедились, это не было ловушкой, их действительно носил самозванец.

Но в таком случае он не носил раньше предписываемых формой брюк.

Следовательно, самозванец не мог быть мужчиной, связанным с госпиталем.

Во-вторых. Это не мог быть и мужчина, не связанный с госпиталем. Ибо в результате наших рассуждений относительно использования пластыря мы уже исключили всех людей, не связанных с госпиталем.

В этой связи вы могли спросить: а как же такие личности, как Филипп Морхаус, Гендрик Доорн и головорезы Кьюдейна? Они ведь не носили больничной униформы.

Конечно, Морхаусу, Доорну и трем бандитам пришлось бы надеть униформу, чтобы изображать Дженни, но никто из них не был достаточно хорошо знаком с госпиталем, чтобы точно знать, где достать пластырь,— разве только Доорн, но его физические данные исключают такую возможность. Слишком уж он грузен и массивен. Самозванец, которого видели входящим в приемную операционного зала, был очень похож на Дженни фигурой, а Дженни был низеньким и худым. Что же касается Морхауса, то ничто не указывало на то, что он знал, где хранится пластырь. Зто же относится и к банде Кьюдейна.. Сам же Кьюдейн исключается полностью: он был под наркозом, когда задушили миссис Доорн. Другие сотрудники госпиталя исключаются, потому что, как я уже доказал, им незачем было переодеваться. Даннинг, Дженни, доктор Минчен, молодые врачи, Кобб, лифтеры — вся эта компания носила белую униформу.

Следовательно, это вообще не мог быть мужчина, ни связанный, ни не связанный с госпиталем.

Значит, женщина? Обратимся к этой возможности. Это не могла быть женщина, не связанная с госпиталем, потому что, хотя ей и пришлось бы надевать брюки, так как обычно она носит юбку, против этого варианта снова фигурирует эпизод с пластырем.

Таким образом, единственная остававшаяся возможность из всей сложной системы — это то, что самозванцем-убийцей была женщина, связанная с госпиталем.

Под эту рубрику подходят Гульда Доорн и Сара Фуллер, которые, естественно, были так же хорошо знакомы с госпиталем, как и сама миссис Доорн; Эдит Даннинг, которая там работала, и другие сотрудницы, вплоть до сестер и уборщиц.

Проверим этот вариант по всем пунктам. Женщине, связанной с госпиталем, были необходимы белые брюки для перевоплощения, после которого она должна была где-нибудь сбросить их, дабы вернуть себе женский облик. Так как она не отличалась высоким ростом, то ей пришлось укоротить брюки, подшив их. Женские ноги, как правило, меньше и тоньше мужских — поэтому в надетых ею мужских ботинках оказались загнутыми внутрь язычки. И наконец, женщина, связанная с госпиталем, должна была сразу же подумать о пластыре и быстро найти его. Как видите, джентльмены, все сходится!

Все смотрели друг на друга, обдумывая, взвешивая и анализируя услышанное.

— Продолжайте,— вздохнул комиссар.— Это... Это...—• Он прервался и почесал подбородок.— Черт меня подери, если я вообще знаю, как это называется! Продолжайте, мистер Квин.

— Второе преступление,— заговорил Эллери, задумчиво устремив взгляд на тлеющий кончик своей еигареты,— было совершенно иного рода. Пытаясь применить те же методы, что и при расследовании первого убийства, я потерпел неудачу. За какой бы кончик я ни брался (а их было не много), он никуда меня не приводил.

Оба убийства могли быть совершены либо одним и тем же, либо разными преступниками.

Первый вопрос, на котором я споткнулся, заключался в следующем: если женщина-профессионал, каковой я считал убийцу Эбигейл Доорн, убила и Дженни, то почему же она продублировала орудие убийства — удушила обе жертвы одинаковым шнуром? Судя по всему, убийца была далеко не глупа, и в ее интересах вроде бы было использовать во второй раз другое орудие убийства, чтобы полиция стала разыскивать двух убийц, и, таким образом, запутать следы. Выходит, если эта женщина убила обоих, то она намеренно не стала прилагать никаких усилий, чтобы скрыть связь между преступлениями. Почему?

Я не мог найти этому причины.

В то же время, если Дженни убил другой преступник, то дублирование метода было с его стороны ловкой попыткой дать понять, что убийца Эбби и убийца Дженни — одно и то же лицо.

Я задумался над этой проблемой. Каждый вариант мог оказаться верным.

Кроме вышеуказанного дублирования метода, во втором преступлении были и другие факты, не имевшие объяснения.

До тех пор пока доктор Минчен не рассказал мне о том, что он унес шкаф с документацией из-за письменного стола доктора Дженни, я был в полнейшем недоумении относительно второго убийства.

Но знание о самом существовании этого шкафа и о его первоначальном местонахождении в кабинете Дженни изменило все. Оно было столь же важным для разгадки смерти доктора Дженни, как башмаки и брюки для объяснения смерти миссис Доорн.

Вот вам факты. Лицо мертвого Дженни было на удивление спокойным и сохранило естественное выражение, не отмеченное изумлением, растерянностью, страхом— обычными признаками насильственной смерти. И все же место удара, оглушившего его, говорило о том, что убийца стоял за ним с целью нанести удар по голове. Как же убийца мог зайти Дженни за спину, не вызвав у него ни подозрений, ни опасений? За столом Дженни не было окна, которое могло бы позволить убийце ударить Дженни, находясь снаружи и склонившись над подоконником, отсутствие этого окна также исключало возможность, что убийца зашел Дженни за спину под предлогом выглянуть наружу. Окно имелось лишь на северной стене — оно выходило во внутренний двор,— но, стоя там, убийца просто не мог бы нанести удар.

Стол и стул образовывали гипотенузу треугольника, связывающую северную и восточную стены, являвшиеся его катетами. Условия едва ли позволили бы кому-нибудь втиснуться за стол и остаться там незаметно для сидящего за столом.

А Дженни сидел за столом, когда его убили, в этом нет сомнений. Он работал над своей рукописью, когда его оглушили. Чернила размазались на середине слова. Значит, убийца не просто стоял за спиной у Дженни, но и находился там с его ведома и согласия.

Эллери усмехнулся.

— Жуткая ситуация. Я был полностью сбит с толку. Не было ничего, указывающего на пребывание кого-то сзади стола, и все же убийца оказался там, не возбудив этим никаких ответных эмоций со стороны Дженни.

Как бы то ни было, здесь можно было сделать два вывода: первый — Дженни хорошо знал убийцу, второй— Дженни был осведомлен о присутствии за собой убийцы и воспринимал это обстоятельство без малейшего подозрения или страха.

Пока я не узнал, что шкаф с документами стоял за столом, я был настолько выведен из равновесия, что это едва не привело меня к умственному расстройству. Но когда Джон Минчен сказал мне... Ибо какая же причина могла объяснить такое отношение Дженни к позиции убийцы? Теперь я знал, что единственным предметом в углу был этот шкаф. Отсюда неопровержимо вытекало, что шкаф объяснял нахождение убийцы за спиной Дженни. Логично?

— О, вполне! — взорвался доктор Минчен. Сэмпсон свирепо уставился на него, и он тотчас увял.

— Спасибо, Джон,— сухо промолвил Эллери,—- Следующий шаг был неизбежен. К счастью для меня, этот шкаф был не обыкновенным шкафом, заполненным больничными документами, а специальным, частным образом приобретенным хранилищем наиболее личных и ценных документов Дженни. Главным образом это были истории болезни, нужные для книги, которую Дженни писал вместе с доктором Минченом. Все хорошо знали, как тщательно Дженни охранял эти истории болезни от тех, кого он считал посторонними. Они держались под замком и никому не разрешалось их видеть. Никому,— повысил голос Эллери, его глаза сверкнули,— кроме троих людей.

Первым был сам доктор Дженни. Он отпадает по очевидным причинам.

Вторым был доктор Минчен, соавтор Дженни. Но Минчен не мог убить Дженни, потому что его не было в госпитале во время этого преступления. Часть того утра он провел со мной, и еще за несколько минут до убийства— слишком маленький промежуток времени для того, чтобы добраться до госпиталя и прикончить своего коллегу,— он беседовал со мной на Бродвее, около 86-й улицы.

— Но было ли это все? — Эллери снял пенсне и начал протирать стекла.— Отнюдь нет! Даже до убийства миссис Доорн я знал, что кто-то, кроме Дженни и Минчена, мог беспрепятственно открывать этот шкаф. Этот кто-то был не только секретарем и ассистентом доктора Дженни, переписывающим его литературные труды, он также имел законное место и свой стол в его кабинете. Его присутствие в злополучном углу, куда он, безусловно, ходил много раз в день, даже когда Дженни работал, было вполне естественным и принималось хирургом как должное!.. Я говорю, разумеется, о моем третьем кандидате—Люсиль Прайс.

— Отличная работа! — с восхищением воскликнул Сэмпсон. Инспектор с любовью посмотрел на сына.

— Все встало на свои места,— продолжал Эллери.— Ни одно лицо в госпитале и вне его не могло зайти за стол доктора Дженни при этих необычайных обстоятельствах, не возбудив у хирурга подозрения, страха или гнева. Дженни необычайно ревностно охранял эти бумаги и не раз отказывался показывать их. Доктор Минчен и Люсиль Прайс были исключением. Минчен отпадает, значит, остается Люсиль Прайс! — Эллери взмахнул пенсне,—Вывод. Она была единственным возможным убийцей доктора Дженни.

Люсиль Прайс... Я задумался над этой кандидатурой. Что из себя представляла Люсиль Прайс? Женщина, связанная с Голландским мемориальным госпиталем!

Но ведь это именно то лицо, которое я искал как убийцу Эбигейл Доорн! Возможно ли, что эта незаметная опытная сестра была также и убийцей миссис Доорн?

Эллери залпом выпил воду. В комнате стояла мертвая тишина.

— С этой минуты весь ход событий встал у меня перед глазами. Я попросил план главного этажа, чтобы проследить передвижения Люсиль Прайс, благодаря которым ей удалось в течение этого дерзкого преступления оставаться самой собой п в то же самое время самозванцем, выдававшим себя за доктора Дженни.

С помощью изучения и тщательной сортировки отдельных элементов мне удалось воссоздать расписание, которым пользовалась Люсиль Прайс, совершая это кажущееся чудо. Позвольте мне прочитать его вам,— Эллери полез в нагрудный карман и вытащил потрепанную записную книжку. Харпер приготовил карандаш и бумагу.— 10.29 — настоящего доктора Дженни вызвали.

10.30 — Люсиль Прайс открывает дверь из приемной операционного зала, проскальзывает в лифт, закрывает дверь, запирает дверь в восточный коридор, чтобы предотвратить вмешательство, надевает ботинки, белые парусиновые брюки, халат, шапочку и маску, заранее спрятанные где-то в приемной. Сует свои собственные туфли в лифт (старую одежду скрыла надетая поверх новая), входит в восточный коридор через дверь лифта, сворачивает за угол в южный коридор и идет по нему к анестезионной. Хромая все время, дабы походить на Дженни, в маске, скрывающей ее лицо, и в шапочке, прячущей волосы, она быстро проходит через анестезионную, замеченная доктором Байерсом, мисс Оберман и Кью-дейном, и входит в приемную операционного зала, закрыв за собой дверь.

10.34 — Люсиль Прайс подходит к находящейся в коматозном состоянии миссис Доорн, душит ее шнуром, спрятанным под одеждой, и в соответствующий момент произносит своим голосом: «Я- сейчас приду, доктор Дженни!» или что-то в этом роде. (Конечно, она не ходила в стерилизаторекую, как утверждала в своих показаниях.) Когда доктор Голд просунул голову в приемную, он увидел мисс’ Прайс в одежде хирурга, склонившуюся над телом, стоящую спиной к нему. Естественно, доктор Голд заявил, что медсестры там не было.

10,38.— Люсиль Прайс выходит из приемной через анестезионную, идет назад по южному и восточному коридорам, входит в лифт, сбрасывает мужскую одежду и надевает собственные туфли, поспешно выходит снова, чтобы оставить мужскую одежду в телефонной будке, и возвращается в приемную через дверь лифта, как прежде.

10.42 — Люсиль Прайс снова в операционной, в качестве самой себя.

Вся процедура заняла не более 20 минут.— Эллери улыбнулся и отложил записную книжку.— Шнурок порвался, когда Люсиль Прайс надевала ботинки в лифте перед убийством. Поэтому ей пришлось вернуться в приемную через дверь лифта, открыть шкаф с медикаментами, отрезать маникюрными ножницами кусок липкого пластыря от мотка, лежащего в ящике, и пройти назад в лифт. Каждый мог проделать это за 20 секунд, если только знать, как знала она, где искать пластырь. Между прочим, именно этот моток пластыря, от которого был отрезан кусок, я и разыскивал после составления прочитанного расписания. Конечно, нельзя было с точностью утверждать, что пластырь взят из шкафа в приемной, но это было наиболее вероятное место. Найдя его, я сравнил отрезанный край на мотке с куском, который мы обнаружили на шнурке. Они точно совпадали. Это улика, мистер окружной прокурор?

— Да.

— Мисс Прайс могла сунуть моток пластыря к себе в карман, чтобы потом избавиться от него, но она об этом не подумала и решила рискнуть несколькими лишними секундами, чтобы водворить его на прежнее место.

Не забывайте, что со времени начала расследования приемная операционного зала прекратила функционировать и находилась под охраной. Как бы то ни было, если бы она изъяла моток насовсем, это не повлияло бы на решение проблемы. Пожалуйста, помните, что я раскрыл преступление до того, как подумал об этом мотке.

Таким образом, подводя итоги, отметим, что башмаки и брюки сообщили мне все, кроме имени убийцы, а шкаф поведал мне это имя. Вот и все!

Эллери умолк, и устало улыбнувшись, поглядел на слушателей.

На лицах присутствующих застыло выражение изумления. Сидевший на краю стула Харпер дрожал от возбуждения.

— Это не все,— заговорил наконец Сэмпсон.— Чего же не хватает?.. А как же быть с Кнайзелем?

— О, простите,— сразу же ответил Эллери.— Мне следовало объяснить, что вина Люсиль Прайс не исключала возможности соучастника. Она могла быть всего лишь инструментом, руководимым каким-то мужским умом, державшимся на заднем плане. Этим мужчиной мог быть Кнайзель. У него был мотив — со смертью миссис Доорн и доктора Дженни он становился обладателем солидных фондов для продолжения своей работы и единственным человеком, который получит огромные прибыли от этой работы. А все его запутанные теории могли быть лишь средством пустить нам пыль в глаза. Но...

— Соучастник...— пробормотал комиссар.— Так вот почему сегодня был арестован Суансон...

— Что?! — воскликнул окружной прокурор.— Суансон?

— Это произошло внезапно, Генри,— улыбнулся инспектор Квин,— и у нас не было возможности уведомить тебя. Суансон был сегодня арестован как сообщник Люсиль Прайс. Одну минутку...— Он позвонил сержанту Вели.— Томас, я хочу, чтобы вы свели этих двоих вместе... Суансона и Люсиль Прайс... Из нее еще ничего не вытянули?.. Ну, посмотрим, что будет теперь.— Он повесил трубку.— Скоро мы все узнаем.

— Но почему Суансон? — робко возразил доктор Минчен,—Он сам не мог совершить ни одно из преступлений. Дженни подтверждал его алиби во время первого убийства, а вы сами — во время второго. Я не понимаю.,.

— Суансон был для меня наиболее подозрительным с самого начала,— сказал Эллери.— Я просто не мог поверить в случайное совпадение, в результате которого он пришел к Дженни как раз в то время, когда последнего изображала Люсиль Прайс. Не забывайте, что план мисс Прайс полностью зависел от того, удастся ли удалить Дженни из поля зрения на время ее маскарада. Значит, исчезновение Дженни в нужный момент было не простым совпадением, а частью плана. Следовательно, Суансон являлся только орудием. Но был ли он втянут в преступление, не зная о нем,— то есть поручила ли ему мисс Прайс посетить Дженни, не объяснив, что означает этот визит, или же он был сознательным соучастником?

Однако, вспомнив, как Суансон посетил кабинет окружного прокурора как раз во время убийства доктора Дженни, создав себе тем самым безупречнейшее алиби, я понял, что он был виноват. К тому же я знал, что Суансон выиграл больше всех от смерти Дженни и Эбби! По завещанию Эбби крупная сумма переходила к Дженни, после смерти которого ее наследовал Суансон.

Зазвонил телефон и инспектор Квин снял трубку. Внезапно его лицо раскраснелось, он бросил трубку на рычаг.

— Кончено! — воскликнул он.— Суансон и Люсиль Прайс, не выдержав очной ставки, во всем сознались! Теперь, слава Богу, мы с ними разделались!

Харпер приподнялся со стула, умоляюще глядя на Эллери.

— Можно, я позвоню в редакцию?

— Думаю, да, Пит,— улыбнулся Эллери.— Я держу свое слово.

Харпер бросился к телефону.

— Пускайте! — крикнул он в трубку единственное слово и снова сел, гримасничая, как обезьяна.

Комиссар молча поднялся и удалился.

— Знаете,— задумчиво произнес Харпер.— Я все время размышлял, как удалось убийце разработать такой сложный план действий меньше чем за два часа после несчастного случая, который нельзя было предвидеть? И даже помимо этого преступление не кажется мне необходимым. В конце концов, миссис Доорн могла умереть в результате операции, а это, безусловно, избавило бы убийцу от массы огорчений.

— Отлично, Пит.— Эллери казался довольным.— Два великолепных сомнительных момента, но на каждый из них существует по еще более великолепному ответу.

Миссис Доорн должны были через месяц делать операцию аппендицита — об этом знали во всем госпитале. Несомненно, преступление намечали на это время, быть может, только с некоторыми отличиями в деталях. Например, анестезиолог должен был бы присутствовать в приемной операционного зала, так как старая леди не была бы в коматозном состоянии, а присутствие анестезиолога весьма затруднило бы Люсиль Прайс совершить убийство до операции. Мне кажется, она планировала убить миссис Доорн после операции, в личной палате старой леди в госпитале, куда бы она вошла под видом доктора Дженни, как и сейчас в приемную. Я уверен, что, учитывая ее положение ассистентки Дженни, она снова была бы назначена дежурной сестрой у миссис Доорн. Так что в основном каждая деталь была подготовлена до несчастного случая — например, спрятанная где-то в госпитале- одежда, предлог для визита Суансона к Дженни и так далее. Поэтому, когда произошел несчастный случай, потребовались лишь незначительные переделки для того, чтобы привести план в исполнение при гораздо более благоприятных обстоятельствах , (отсутствие анестезиолога). Поспешный звонок Суансоиу, сообщение ему о новом обороте событий — и дело сделано.— Эллери слегка кашлянул.— Совсем в горле пересохло... Что же касается вашего замечания относительно того, что преступление могло и не быть необходимым, то оно неверно по следующей причине, И Минчен, и Дженни были совершенно уверены, что Дженни спасет старую леди. Безусловно, Люсиль Прайс, ближайшая подчиненная хирурга, разделяла эту уверенность. А учитывая, что если бы миссис Доорн поправилась, то операция аппендицита была бы отложена на неопределенное время, Люсиль Прайс пришлось бы ждать неизвестно сколько, и ее планы повисли бы в воздухе.

Нет, Пит, несчастный случай только ускорил преступление, а отнюдь не вдохновил на него убийцу.

Сэмпсон сидел, задумавшись. Эллери весело наблюдал за ним. Харпер усмехался себе под нос.

— Но мотив Люсиль Прайс? — заговорил Сэмпсон.— Я не могу его понять. Какая связь может существовать между ней и Суансоном? Ведь не было даже намека на.,. Почему же она должна была делать для него всю грязную работу, если от обоих убийств выигрывал только он?

Инспектор Квин снял с вешалки пальто и шляпу и пробормотал извинения. У него еще оставалась работа.

— Пусть Эллери расскажет тебе, Генри,— сказал он, уходя.— Джуна, будь хорошим мальчиком...

Когда дверь закрылась, Эллери опустился в отцовское кресло и скрестил ноги на его письменном столе.

— Очень хороший вопрос, Сэмпсон,— протянул он.— Я задавал его себе целый день. Какая связь могла существовать между этими как будто совершенно посторонними людьми? Суансон, затаивший ненависть к старухе, изгнавшей его из госпиталя и погубившей его карьеру, замысливший своим извращенным умом план убийства своего отчима за то, что тот не смог предотвратить крушения его карьеры и также по финансовым причинам, ибо, несмотря ни на что, он оставался его наследником... И Люсиль Прайс, хладнокровная, опытная медсестра... Да, какая же здесь была связь?

В последовавшем затем молчании Эллери вынул из кармана таинственный документ, за которым он отправил Харпера в четверг, и взмахнул им в воздухе.

— Вот кратчайший ответ. Этот документ объясняет, почему Люсиль Прайс делала для Суансона всю грязную работу... Причина в том, что она наследовала вместе с ним состояние Дженни.

Этот документ — причина коварных планов, преступных намерений и дьявольской ловкости.

Он показывает, как и где Люсиль Прайс смогла достать мужскую хирургическую одежду, не оставив следов,— у Суансона, бывшего хирурга, что, кстати, объясняет, почему брюки ей были велики. Ботинки, очевидно, тоже принадлежали ему; в нем около 5 футов 9 дюймов, но у него узкая кость.

Этот документ демонстрирует их близкое и тайное сотрудничество; все обсуждать им приходилось по телефону— они были слишком умны, чтобы встречаться или жить вместе. Таким способом было решено поспешное убийство Дженни, когда Суансон, вызванный в вашу контору газетной уловкой, блестяще доказал свое алиби.

Этот документ объясняет, почему в обоих убийствах был использован один и тот же метод; если бы Суансон был заподозрен в убийстве миссис Доорн или даже арестован по этому обвинению — такая возможность приходила им в голову,— то убийство Дженни, совершенное аналогичным способом, навело бы на. мысль о том лее самом преступнике. Железное алиби Суансона во втором убийстве очистило бы его от подозрений в первом.

Этот документ доказывает, что Томас Дженни, он же Суансон, и Люсиль Прайс были неразрывно связаны, хотя об этом не знал даже доктор Дженни.

Итак, что же это была за связь?

Эллери разложил документ на столе, так что окружной прокурор Сэмпсон, доктор Минчен и Джуна могли, наклонившись, обследовать его. Харпер только усмехался.

Это была фотокопия брачного свидетельства.

Йен Флеминг Только для ваших глаз 

Право на убийство и два ноля перед номером была большой честью.

За это приходилось дорого платить. Но это давало Бонду те задания, которые он любил,— рискованные.

Убийство с заранее обдуманным намерением

Глаза за стеклами громоздких мотоциклетных очков были холодны. Защищенные от ветра, они смотрели только вперед, руки сжимали рукоятки мотоцикла, и человек словно превратился в какое-то животное, слившееся с машиной, дорогой и ветром.

Ветер бил в лицо, но защищенным глазам он был нипочем. Губы же произвольно раздвигались в усмешку, обнажая большие резцы и жевательную резинку, уже превратившуюся в бесцветный комок. Щеки казались белыми пятнами, и сам человек, пригнувшийся, крепко расставивший руки со сжатыми в кулак пальцами, напоминал какое-то чудовищное животное, готовое к прыжку и уже напрягшее свое сильное, молодое тело...

Человек был одет в форму курьера Вооруженных сил, и его машина, оливково-зеленая, несмотря на некоторые изменения в конструкции, была похожа на обычный мотоцикл общевойскового образца; более мощный мотор делал его маневренным,

Было семь часов майского утра, пустынная лесная дорога чуть поблескивала под лучами весеннего солнца. По обеим ее сторонам столетние липы и дубы стояли так плотно, что напоминали декорации королевского Версаля.

Дорога, значащаяся под номером Д-38,— второстепенное шоссе, обслуживающее местное движение в зоне. Мотоциклист только что миновал развилку Париж — Манг, направляясь на север, к Сан-Германин.

Он был молод, радовался весне, солнцу и бликам на листве. Скорость не превышала 40 миль. Он укладывался в график и был доволен; думал уже о том, как сделает яичницу-глазунью с беконом или салом, когда приедет на КП в восемь часов.

Пятьсот ярдов, четыреста, триста, двести...

Несшийся сзади чуть притормозил и отстегнул кобуру пистолета.

В этот момент его фигура возникла в боковом зеркале переднего мотоциклиста, и гот повернулся, очевидно, недоумевая, каким образом здесь в этот час мог оказаться еще один курьер.

Он подумал, что это американец или, может быть, французская военная полиция. Это мог быть кто угодно из восьми национальностей НАТО, которые занимались делами СШПЕ, но, когда он увидел знакомую форму своих же курьеров, он был радостно изумлен. Кто это мог быть? Он сбросил скорость до 30 и поднял руку, приветствуя и дожидаясь, чтобы товарищ подъехал поближе. Глядя одним глазом на дорогу, а другим на приближающийся в зеркале силуэт, он мысленно вспоминал всех британских курьеров в Специальном объединении транспортных перевозок в передовых командных частях. Альберт, Сид, Вэл — Вэл, конечно! Такие же здоровые плечи!

Человек с пистолетом замедлил скорость. Его лицо, не защищенное от ветра, приняло тупое, тяжелое, славянское выражение. Красная морщина прорезала грязную, запыленную кожу на лбу... Сорок ярдов, тридцать...

Птица выпорхнула из кустов, и передний мотоциклист подумал: «Птица навстречу — к печали».

В двенадцати ярдах сзади него человек с пистолетом оторвался от руля, чуть прищурился и выстрелил....

Руки юноши соскользнули, он как-то нелепо взмахнул ими, изогнулся, его машина завертелась на месте, перелетела через кусты обочины и плюхнулась в траву.

Там она встала на дыбы и медленно повалилась на труп водителя, порвав ему куртку и оцарапав кожу на щеке. Потом мотор заглох.

Убийца наклонился над телом и зачем-то закрыл ему глаза. Затем взял сумку с бумагами, расстегнул черную кожаную куртку и вытащил кошелек. Он так грубо сорвал с руки мертвого часы, что хромированный браслет сломался посередине. Пряча часы в карман, он усмехнулся— это здорово, это уже профессионализм, пусть поломают голову. Он прислушался.

Вокруг в лесу пели птицы, и было слышно только слабое потрескивание остывающего мотора.

Довольный собой, человек постарался привести мох и траву в надлежащий вид.

Затем медленно, чтобы не отпечатались шины, вывел мотоцикл на дорогу и нажал на стартер... За его спиной остались лес и поляна, вся в белых маргаритках...

Джеймс Бонд допивал первую рюмку за вечер у Фу-кета. Во французских кафе нельзя напиться вдребодан, напитки были легкими. Под этими теплыми небесами не было места для водки или джина. «Монсоле» — это серьезнее, но тоже не ахти, пьянит, не оставляя вкуса. Розовое или оранжевое шампанское — чудесно, но только перед ленчем. Вечером одна бутылка следует за другой, и шампанское не оставляет места для чего-либо другого. «Перно» — тоже подойдет, но его нужно пить в компании, и потом, вкус этого вина отдавал ликером, что напоминало ему детство. Нет, все выпитое во французском кафе напоминает музыкальное шоу «Много шума из ничего».

Бонд всегда брал одно и то же — «Американо», «Кампари», «Чинзано», большой кусок лимона и тоник «Перье». С помощью этого дорогого тоника можно было исправить вкус дешевого напитка.

Когда Бонд появлялся в Париже, он всегда посещал одни и те же места и останавливался в одних и тех же отелях: «Ланч» в Ротонде или «Деусе»—там хорошо кормили и бывали интересные люди. Если ему хотелось напиться, то он отправлялся в бар Харриса, так как там были приветливые бармены и еще потому, что, первый раз оказавшись в Париже шестнадцатилетним оболтусом, он назвал таксисту адрес бара, вычитанный им в «Континенталь Газет», сказав с важным видом: «Валяй в Рю-Дю-Нюю»,

Этот незабываемый вечер, кульминацией которого была одновременная потеря кошелька и невинности, Бонд запомнил на всю жизнь. Обедал он в «Гран-Вефуре», в «Кантене» у Люкасса.

После обеда — Пляс Пигаль, чтобы проследить — нет ли за ним хвоста. Если, как всегда, хвост был, то он шел домой и ложился спать.

Сегодня же Бонд решил вырваться из этого круга привычных адресов и подарить самому себе праздник.

Он был в Париже проездом по поводу нескольких ребят, провалившихся на австро-венгерской границе. Некоторых надо было ликвидировать. Лондон послал Бонда специально направлять операцию, минуя сектор Игрек. И потом пришлось писать нудное донесение.

Сегодня был такой чудесный день и город казался таким веселым и ярким, что Бонд не выдержал и решил использовать свой шанс в Париже. Он постарается найти девушку, настоящую девушку, и поведет ее обедать в какое-нибудь захолустье, где много зеленой листвы и кругом витает запах травы; а чтобы у нее исчезло озабоченное выражение и глаза смотрели лукаво, он. как можно быстрее даст ей пятьсот франков. Он скажет ей так: «Я буду называть тебя Донатин или, лучше, Соланж. Эти имена подходят к сегодняшнему вечеру. Мы знали друг друга раньше, и ты дала мне эти деньги, чтобы выручить меня из беды. Вот они, и теперь мы расскажем друг другу все, что делали после того, как встретились год назад в Сан-Тропезе. А пока — вот меню и карточка вин. Выбери то, что сделает тебя счастливой и толстой».

Она вздохнет с облегчением, что не нужно притворяться, и засмеется: «Но, Джеймс, я не хочу быть толстой»,

И начнется обычная история-сказка «Платаны Парижа», и он не напьется, и ему будет интересно ее чириканье. И черт побери, если под конец вечера он один не будет виноват в том, что «добрые веселые деньки в Париже» не станут явью.

Сидя в кресле и дожидаясь «Американо», Бонд улыбнулся. Нет, это только его фантазия. Город ему не нравится еще с войны. С 1945 года в Париже у него не было счастливых дней. Не потому, что город продавал свое тело. Много городов делали то же самое.

Сердце Парижа было отнято у Парижа и брошено под ноги чужеземцев; они захватили теперь Париж, столицу мира. И потом — немцы. Мы видели эти глаза парижан— подавленные, стыд и боль отражались в них-— город сдался...

Официант поставил бутылку «Перье» на мраморный столик и звонко хлопнул пробкой; этот хлопок самому Бонду никогда не удавался. Затем о столик стукнулась миска со льдом, и, сказав обычное «вуаля», официант исчез.

Бонд опустил в бокал кусочек льда, сделал длинный глоток и откинулся в кресле. Конечно, вечер будет испорчен, если в ближайший час или два он не найдет девушку, но, даже если и найдет, события наверняка не будут развиваться так гладко, как в его мечтах.

При ближайшем рассмотрении у нее окажется грубая, пористая, ноздреватая кожа, белокурые волосы, ниспадающие из-под черного беретика, будут темными у корней и такие сухие и ломкие, как осенняя трава, а ее дыхание не будет благоухать божественным нектаром. Привлекательная фигура будет стремиться вырваться из-под суровой власти корсета. Она окажется из Лилля и спросит его, ие из Нью-Йорка ли он приехал. И Брнд уже представил себе, как она жадными пальцами тянется к его бумажнику... Ну, черт с ней!

«Пежо-403» вырвался из общего потока машин на площади и стремительно ринулся, игнорируя свист «катиона», выкрики и проклятия, к дверям ресторана.

Совершенно спокойно, что называется — не моргнув глазом, девушка остановила машину на площади, вышла и направилась в холл.

Бонд был поражен. Это была точная копия его мечты. Высокая, в черном пальто, подчеркивающем ее стройные, покатые плечи; лицо живое и задорное, но губы поджаты от сдерживаемого нетерпения или досады...

Бонд наблюдал за ней не отрываясь, понимая, что это ни к чему не приведет. Она примчалась на свидание. Конечно, ее ждет любовник. Она была как раз такой женщиной, которые всегда почему-то достаются другим. Она опоздала. Поэтому так и спешила. Господи, ну точная копия его девушки «Соланж» — даже белокурые волосы под черным беретом! И она смотрит прямо на него! Она улыбается...

Прежде чем Бонд сумел собраться с мыслями, девушка взяла стул и присела за его столик, показав чудесные сильные икры.

Она посмотрела прямо в его изумленные глаза и спокойно произнесла:

— Прошу прощения, но мы должны уехать немедленно. Вы нужны шефу.— Она добавила на одном дыхании: — Он сердит.

Бонд, наконец, вернулся к действительности. Кто бы она ни была — она была из фирмы. «Он сердит» — эго пароль, который секретная служба позаимствовала у подводников. Он означал плохие вести — дело дрянь.

Бонд бросил на стол мелочь и, взяв спутницу под локоть, вышел с ней к машине.

Машина-стояла, загораживая движение, каждую минуту мог появиться «кашон».

Девушка сердито хлопнула дверью и, включив с места вторую передачу, рванулась в общую кучу грохота и лязга.

Бонд искоса посмотрел на нее — бледная кожа была бархатной. Белокурые волосы—серебристые от самых корней.

Он спросил:

— Откуда вы и что все это значит?

Она ответила не глядя:

— Из фирмы. Второй ассистент. Номер 765 — на службе, Мэри Анн Руссел дома. В чем там дело — не знаю. Я видела вызов от «М» начальнику фирмы. «Очень спешно» и всякое такое. Они сказали, что в Париже вы всегда бываете в одних и тех же кафе. Я была у Харриса и потом сразу же нашла вас здесь. Надеюсь, все это не выглядело слишком глупо! Но так здорово было найти вас именно здесь...

— Все было чудесно. Но что бы вы стали делать, если бы со мной была дама, а?

Она рассмеялась.

— Я сделала бы все точно так же, но называла бы вас «душкой». А девушке предложила бы заткнуться, если бы она устроила сиену.

— О, да вы артистка! Сколько лет в Службе?

— Пять. Но с фирмой Парижа первый раз.

— Нравится?

— Да, пожалуй. Но вечером,— ее голос стал насмешливым,— познакомиться с кем-то в Париже и не стать его... Я не ханжа, и это так надоедает. Даже от метро и автобусов пришлось отказаться. У парижан такие наглые глаза и руки. Пришлось купить машину...

Она свернула на Шоссе д’Антен, где размещалась штаб-квартира Секретной службы. Бонд вышел из машины и, обойдя ее, наклонился к своей спутнице, сидящей за рулем.

— Спасибо, что подобрали. Когда кончится эта история, молено мне будет подобрать вас? Я не такой наглый, как парижане, но Париж надоедает не. только вам.

У нее были голубые, широко расставленные глаза. Девушка произнесла, медленно растягивая слова:

— Хорошо, конечно. Меня всегда можно вызвать по селектору.

Бонд потянулся и слегка сжал через открытое окно руку девушки, лежащую на руле, быстро повернулся и вошел в здание.

Начальник пункта ЭФ был толстоват, розовощек и зачесывал остатки светлых волос на косой пробор. Одевался он также оригинально, парижский воздух не испортил его вкус — двойные швы на брюках и узел галстука были безупречны. Он производил впечатление обеспеченного, любящего вкусно поесть мужчины, но тяжелый насмешливый взгляд выцветших голубых глаз сразу настораживал внимательного наблюдателя.

Он курил только табак «Кавендиш», и его кабинет пропах им. Мужчина легко шагнул навстречу Бонду.

— Кто вас отыскал?

— Руссел. Она что, новенькая?

— Здесь полгода. Хороший работник. Но это потом. Тут вас ждет более интересная штучка.— Он нажал кнопку вызова.— Прошу «М», пожалуйста. Лично начальник пункта. Агент 007 прибыл. Да? — Он молча снял палец с вызова.

Бонд сел, отодвинув кресло как можно дальше от клубов «Кавендиша».

На улице взвизгивали машины, словно кони, рвущиеся вперед. Час назад он, усталый и недовольный, тоже рвался из Парижа, радуясь, что уезжает. Теперь надеялся, что придется остаться.

Начальник ЭФ начал говорить, не выпуская трубки изо рта:

— Вчера утром кто-то подстрелил нашего курьера из СШПЕ, направлявшегося на КП в Сан-Германин. Еженедельный обмен курьерами между СШПЕ и Службой— важные бумаги, «Железный занавес» — все с грифом секретности. Один выстрел в спину. Взяты его сумка с бумагами, часы и бумажник.

— Плохо. Не похоже, что это просто ограбление? Вы полагаете, что кошелек и часы взяты для отвода глаз?

— СШПЕ — Служба не знает, что и думать. Но, в общем, они согласны, что это сделано для блезира. Семь часов утра — неподходящее время для грабежа. Но если у вас возникнут идеи — можете с ними поспорить. «М» посылает вас как своего персонального агента. Он встревожен до чертиков. Им ведь не нравится, когда наши люди проникают в их организацию,— но, посудите сами, НАТО! Сплошной винегрет: двое французов, итальянец и, в довершение всего, немец — начальник отдела службы безопасности.

Бонд присвистнул.

— А эта чертова история может насолить самому «М». И вы должны сразу же ехать туда. Вот пропуска. Вы должны поступить в распоряжение полковника Шрейбера, начальника отдела безопасности. Надежный парень. С самого начала занимается этой историей. Как я понял, он уже сделал там все, что можно было сделать.

— Что он сделал? И что там на самом деле происходит?

Начальник отдела взял карту и ткнул в нее карандашом.

— Это Версаль. А это — на севере — большой зеленый массив и автострада. Курьер должен был доехать до деревушки Форестьер, неподалеку от Сан-Германин, отдать бумаги дежурному офицеру АШ КУ и, отрапортовав ему о задании, вернуться в СШПЕ в 7.30 утра. Дистанция всего двадцать километров, и проехать ее можно менее чем за полчаса. Капрал Бейтс был вполне надежным парнем, ш, когда он не явился, послали за ним вдогонку второго курьера. Но труп нашли слишком поздно, следы уже были стерты с дороги транспортом. Потом— все как обычно: перекрыты границы, аэродромы и так далее. Но это не сработало. Ведь за это время можно было передать информацию в посольство.

Бонд кивнул и потом, вспылив, буркнул:

— Ну, конечно же! А что теперь должен я делать здесь? Что хочет доказать «М», посылая меня в СШПЕ? Чтобы я заставил их сделать еще раз их же собственную работу, но аккуратнее и чище? Эти вещи ко мне не относятся, я не классный наставник. Это будет просто потерей времени!

Я, знаете, ему говорил то же самое. Очень, знаете ли, нетактично намекать им. Но он был удивительно рассудителен. Сказал, что хочет показать СШПЕ, что он понимает всю серьезность этого дела, так же как и они. Вы оказались под рукой и более или менее подходящей кандидатурой, и он добавил, что вы, с вашим складом ума, наверняка отыщете недостающие детали. Я спросил его, что он имеет в виду, и он ответил, что среди тщательно охраняемых объектов всегда есть человек-невидимка; к нему все так привыкли, что перестают замечать,— садовник, мойщик окон, почтальон. Я сказал, что в СШПЕ думали об этом и что все эти работы выполняются людьми хорошо проверенными и тоже строго по списку. Тут он мне ответил, что у меня шаблонные мысли, й повесил трубку.

Бонд расхохотался. Он представил себе, как старик, сдвинув брови, бормочет своим трескучим голосом о шаблоне в мыслях.

— Ну ладно, о’кей. Посмотрим, чем там можно помочь. Кому я должен доложить?

— Мне. Все, что вы доложите, по прямому проводу уйдет, в Лондон.

— Но меня может не быть на месте.

— Тогда можете держать связь через Руссел.

— Все в порядке,— ответил Бонд.

«Пежо», в который они снова уселись, пах духами. О ее недавнем присутствии в кабине напоминали и коробка шоколадных конфет, булавки для волос в форме ромашек, томик Джона О’Хара в бумажной обложке и одна замшевая черная перчатка. Бонд думал о ней до самой площади Звезды, а потом заставил себя переключиться.

При въезде на эту заповедную территорию у огромных внушительных ворот американский полисмен в серой форме пробил дырку в его первом пропуске. Затем французский полисмен взял его пропуск, дал ему взамен огромный пластиковый жетон и впустил внутрь.

Пока Бонд ставил машину в общий ряд, сотня прожекторов с театральной неожиданностью вспыхнула рядом, осветив весь двор. Чувствуя себя одновременно обнаруженным и обнаженным, Бонд прошел стеклянный холл, где висели флаги стран НАТО, и сразу оказался перед длинным коридором, где размещалось командование специальной службы безопасности вооруженных сил Европы — СШПЕ. Американская и французская военная полиция проверила его пропуск. Его передали с рук на руки английскому полицейскому, который повел Бонда по нескончаемому коридору, увешанному табличками с указанием различных должностей хозяев кабинетов. Остановившись перед одной, особенно замысловатой, Бонд спросил своего спутника, что это значит. Сержант либо по скромности, либо просто от незнания ответил пустой фразой:

— Не могу знать, сэр.

Полковник Шрейбер оказался американцем средних лет с седеющими волосами и манерами управляющего банком. Несколько фамильных фото в серебряных рамках стояли на столе, в вазочке чахла белая роза. Табаком в комнате не пахло. Зато стоял аромат хороших мужских духов и дорогого мыла.

После настороженно-дружеских приветствий Бонд поздравил полковника с хорошо продуманной системой безопасности. Все эти двойные проверки, пластиковые жетоны не дают повода оппозиции — против них нечего возразить.

— Была ли у вас раньше утечка информации, полковник, или, может быть, намеки, что такая попытка будет осуществлена?

— Нет, знаете ли. Все, что касается этого здания,— абсолютно прочно. Я боюсь только за те здания, которые расположены в пригородах. И потом — четырнадцать разных министерств иностранных дел, сами понимаете. Я не могу отвечать за утечку информации, которая происходит по их вине.

— Это, конечно, сложная работа. А теперь еще эта история. Что-нибудь новенькое?

— Нашли пулю. Пистолет системы «люгер». Поражен позвоночник. Выстрел произведен е тридцати ярдов. Убийца не стоял на месте, а двигался в том же направлении.

— А ваш человек мог видеть его в боковом зеркале?

— Возможно.

— Если ваши водители видят, что их преследуют, го что они должны предпринимать в этом случае? Они сбавляют скорость?

— Что вы! Они должны нестись, как черти!

— А на какой скорости шел Баш парень?

— Скорость средняя. Между сорока и двадцатью. А к чему вы клоните, позвольте узнать?

— Я раздумываю — было ли это умышленное убийство. Если ваш человек видел в зеркале преследователя и не прибавил скорость, то, очевидно, он принял преследователя за друга, а не за врага. Это наводит на мысль, что он видел человека, который встречался с ним где-то, может быть, даже здесь, у вас, полковник.

Полковник медленно поднялся. Голос его звучал твердо, и слова, которые он произносил, казались особенно значительными:

— В этом деле мы заинтересованы, очень заинтересованы, и все, что делается теперь, а делается все возможное...

Бонд улыбнулся и тоже встал.

— Ну, что ж, полковник, я не стану сегодня отвлекать вас от дел. Если кто-то из ваших людей покажет мне мою комнату и...

— О, конечно, конечно.— Полковник нажал на кнопку. Молоденький, стриженный под ежик ординарец ворвался в комнату.— Проктор, покажите комнату в В1П крыле и проводите его в бар и столовую.— Он повернулся к Бонду’.— Эти бумаги я подготовлю вам для просмотра, когда вы пообедаете. Они в моем кабинете. До встречи завтра утром.

Бонд попрощался и последовал за ординарцем. Пока он вышагивал по коридору, который пах туалетной водой, он вдруг ясно понял, что это наиболее безнадежное задание из всех, которые он выполнял до сих пор. Если все мозги всех секретных служб 14-ти стран поставлены на ноги, зачем еще нужны там его собственные мозги?

Когда он очутился в «роскошной» комнате, блиставшей спартанской простотой, он .решил, что будет здесь еще два-три дня, чтобы поддерживать связь с Мэри Анн Руссел подольше, а потом попытается смотаться. Придя к этому решению, он заснул крепким, спокойным сном.

Спустя не два, а четыре дня Джеймс Бонд лежал между ветвей огромной липы и смотрел на поблескивающее шоссе Д-38, где произошло убийство. С ног до головы он был одет в маскировочную форму парашютистов — все зеленое, желтое и коричневое. Даже его руки были вымазаны гримом, а на лицо спускалась вуаль с дырками для рта и глаз.

Это была хорошая маскировка даже теперь, а когда встанет солнце и тени будут гуще, то его вообще нельзя будет отличить от сука, на котором он лежал в позе «химеры у ручья», как он сам себя назвал.

Первые два дня в СШПЕ, как он и думал, оказались потерей времени. Он ничего не добился, кроме того, что всем стал действовать на нервы, спрашивая то, что и так было известно.

На третье утро Бонд уже собирался прощаться, как вдруг прозвенел звонок и полковник, как ему показалось,— издевательским тоном отчеканил:

— Полицейские с собаками — вы настаивали на этом, только что вернулись. Жаль,— но по голосу чувствовалось, что полковнику отнюдь не жаль ничего, абсолютно ничего!

— Ах так? Прошу прощения за напрасную трату времени.

Чтобы еще больше позлить полковника, Бонд сказал:

—- Могу я побеседовать с этими ребятами?

— Конечно, все что пожелаете. Кстати, как долго вы еще собираетесь у нас работать? Мне с вами весьма приятно, но дело в вашей комнате. Скоро приедет делегация из Голландии. Люди очень важные, и администрация...

Бонд чувствовал, что с полковником поладить будет невозможно. Так оно и случилось.

Он дружелюбно ответил:

— Я спрошу мнение моего шефа на этот счет и поставлю вас в известность.

— Пожалуйста.

Манеры обоих мужчин остались прежними, но две трубки были брошены на рычаги одновременно.

Начальник проводников был французом, даже горцем из Ланда. Тот сразу предъявил Бонду карту района, разбитую карандашом на квадраты.

— Мои люди проверяли лес. Собаки ничего не нашли. Только два раза они останавливались — это были лисьи норы. И еще на просеке у Карье Ройаль. Там наверняка еще не выветрился запах цыган.

Бонд заинтересовался.

— Покажите, где это. Кто были эти цыгане?

Проводник объяснял, водя пальцем по карте:

— Названия, монсиньор, остались с прежних времен. Вот — Этель Парлеф; здесь, где было убийство,— Карье Крейль, а тут, внизу треугольника,— Карье Ройаль. Она, эта дорога на вырубку, пересекается с дорогой убийства,— последнюю фразу он, как истинный француз, сопроводил драматическим взмахом руки,— вот она, эта просека. Там стоял цыганский табор. Месяц назад они исчезли и все увезли с собой, но для собак их запах, знаете, все равно...

Бонд поблагодарил, полюбовался на собак и отправился в жандармерию Сан-Германин. О цыганах там, разумеется, знали.

Настоящие «романи». Ни слова по-французски, но вели себя безукоризненно. Никто на них не жаловался. Шесть мужчин и две женщины. Однажды их просто не стало. Там, знаете, место изолированное, кто их знает, куда они подевались.

Бонд отправился на эту просеку, чувствуя себя придурком. Но что-то вело его туда — чутье, нюх?

Он остановился посреди просеки и внимательно осмотрел местность, потом прошелся до самого конца вырубки.

Просека была примерно как два теннисных корта и заросла мхом и густой травой. Один огромный куст боярышника торчал там ни к селу, ни к городу, да в тени деревьев прятались колокольчики. И еще старый розовый куст, весь в цветах и бутонах. Бонд обошел его кругом, но кроме узловатых корней, торчащих из земли, ничто не задержало его взгляд.

Он еще раз осмотрелся и отправился к тому участку, который был ближе к дороге.

Там виднелся свободный проход, а в других местах деревья стояли сплошной стеной. Может быть, здесь следы на тропинке и листья чуть примяты? Нет, в других местах то же самое. Это могли быть остатки от прошлогодних пикников или от цыган...

Случайно Бонд пригнулся к стволу одного из деревьев, споткнулся о корень и упал на четвереньки. Прямо перед его носом оказался ствол дерева, и он оттолкнулся от. него ладоныо. На руке остались следы коричневой грязи, а на дереве появилась глубокая метка. Бонд поплевал на руку, стер грязь и снова замазал отметину на стволе.

На этом дереве было три замаскированных метки, а на следующем —четыре.

Бонд быстро вышел на дорогу, где стояла его машина на открытом месте, неподалеку от автострады и моста.

Несмотря на то что шум от движения машин доносился и сюда, Бонд стал толкать машину под уклон, не включая мотора. Затем вскочил в кабину и сразу включил третью скорость, пролетев бесшумно через мост «под покровом» лязга и грохота остального транспорта.

Затем вернулся сюда, притаился и ждал, но чего? Он даже не знает, что навело его на эту мысль. Это были

Слова «М», которые помогли ему, но верно ли он понял.., Это цыган учуяли собаки... на просеке... Пробыли здесь всю зиму, исчезли в прошлом месяце, никаких жадоб... Однажды утром их просто здесь не стало... Человек-невидимка. Люди, которые стали такой частью окружающего, что вы уже не замечаете, есть они или нет. Шесть мужчин и две женщины, и ни слова не знают по-французски. Хорошая маскировка—> цыгане. Вы можете быть иностранцем и в то же время не иностранцем, потому что вы цыган, и все. Некоторые из них ушли с табором, А может, кто-то и остался, построил себе укрытие, причем такое, откуда перемещения курьеров с секретными донесениями видны как на ладони?

Бонд думал, что это его фантазии, до тех пор пока он не нашел хорошо замаскированные отметины на двух деревьях. Они были как раз на том уровне, где человек, который вел велосипед или мотоцикл, мог споткнуться о корень и задеть педалью о ствол дерева. Потом, заметив это, замазать царапины грязью, но такая грязь только у дороги, а не здесь! Тут мох и трава!

Этого было достаточно для Бонда. Он только думал— пойдут ли эти люди, уверенные в своей безопасности, еще на одну вылазку или это была единственная акция.

Он поделился своими планами с начальником ЭФ, и тот перевел его в анонимную гостиницу анонимного домика, подчинявшегося Н. X.

Теперь под его командованием было четыре сотрудника. Они прекрасно понимали, что если Бонд поможет разобраться в этой истории, там, где СШПЕ, вся организация, провалила дело, то Секретная служба Англин выиграет драгоценный приз в борьбе один на один с Высшим командованием СШПЕ. Тревоги и опасения «М» относительно независимости его организации и присоединения ее к СШПЕ уйдут в прошлое, и беспокоиться ему больше не придется.

Бонд, лежа на ветке дерева, улыбнулся сам себе. Частные армии, частные войны, как много сил они отвлекают и как много ружей отводят от общего врага! — думал он.

Первый сигнал тревоги подали голуби. Они с шумом поднялись в воздух и исчезли среди веток деревьев. Все вокруг было как прежде, но что же спугнуло птиц?

Сердце Бонда учащенно забилось, и он уставился вниз, на поляну. Что-то зашевелилось в середине розового куста. Это было слабое движение, но какое-то не» обычное.

Медленно, дюйм за дюймом, одна из веток куста — необычайно прямая и толстая — поднималась все выше, пока не стала возвышаться над ним почти на фут. Потом остановилась. На верхушке ветки была большая ро« за. Отдельно от куста она смотрелась как нечто искусственное, но это можно было понять только в том случае, если вы видели процесс с самого начала. Беглый взгляд мог заметить только розу или бутон на кусте.

Но вот начали двигаться крайние лепестки, и вскоре солнце засияло на зеркальных линзах размером чуть больше шиллинга. Линзы, казалось, уставились прямо на Бонда, и он невольно опустил глаза.

Как будто удовлетворенные этим, линзы опять спрятались в лепестки, и одинокая роза медленно вернулась в куст.

Бонд чуть перевел дух.

Цыгане! Вот это да! Если это перископ, то там, глубоко под землей, прячется самый засекреченный агент в Европе... Итак, он не ошибся. Но что ему делать теперь?

Неожиданно снизу донесся шум, как будто включили электрический мотор. Теперь две половины розового куста тихо отъезжали друг от друга, как большие двери, обнажая корни и мешанину из мха и листьев.

Несколько мгновений обе половинки стояли неподвижно, обнажив металлическую поверхность бункера, на который они были посажены. Появилась голова и туловище человека, потом он выбрался на поверхность, держа пистолет системы «люгер» наготове.

Удостоверившись, что опасности нет, он наклонился и подал сигнал кому-то внизу, после чего из-под земли появился второй человек, который нес три пары каких-то, как показалось Бонду, горных ботинок.

Первый человек присел и надел ботинки поверх своих туфель. Теперь он передвигался гораздо быстрее, не оставляя никаких следов, так как трава пригибалась под меховыми подметками только на мгновения, а затем распрямлялась.

Бонд улыбнулся — умные, дьяволы!

Рядом со вторым появился третий парень. Они держали на вытянутых руках мотоцикл и не сделали ни шагу, пока первый, который, судя по манере держаться, был вожаком, не опустился на колени и не пристегнул

Им ботинки. Затем, ступая след в след, они двинулись к автостраде.

Было что-то театральное в том, как они все осторожно шли, поднимая и тут же опуская беззвучно то левую, то правую ногу.

Итак, они знали график и маршрут передвижения Курьеров, и — черт их знает, чего они не знали! Теперь, когда получили в свои руки такие важные бумаги!

Не дожидаясь возвращения этой троицы, один из которой был одет в форму курьера Британских вооруженных сил, Бонд растворился в лесу, бесшумно вспорхнув со своего насеста.

Этим вечером обычное донесение Бонда Мэри Анн Руссел закончилось обыкновенной женской истериков.

Она крикнула:

— Вы сумасшедший! Я не дам вам это сделать! Я сообщу начальнику ЭФ, и он свяжется с полковником Шрейбером, и вся история будет доведена до конца. Это дело СШПЕ, а не ваше!

Бонд вдруг улыбнулся.

— Вы тут бессильны. Перепечатайте мое донесение и передайте его «М». Он меня сюда послал, и я хочу доказать ему, что он не ошибся. Он не станет возражать. Прошу прощения, но это приказ!

Остальную часть вечера Бонд разрабатывал план действий и инструктировал своих четверых помощников.

На следующее утро он, облаченный в форму курьера Вооруженных сил, уже мчался по дороге Д-38, «дороге смерти», как окрестил ее один напыщенный полицейский.

Бонд боялся, что так скоро они не выедут из своего укрытия или изменят план расстановки сил... но этого не случилось.

Бонд сразу увидел его в зеркале и прибавил скорость. Тот не отставал. Краем глаза Бонд заметил, как рука человека, его догонявшего, скользнула под куртку... Теперь!

Бонд все-таки не успел сманеврировать, и пуля убийцы, выстрелившего дважды, попала в седло, рядом с его правым бедром.

И здесь ответное слово сказал его «кольт». Единственное слово.

Убийца и его мотоцикл, как будто на них откуда-то из леса набросили лассо, завертелись волчком, не раз-

бирая дороги, ударились о ствол придорожного дуба и бесформенной грудой искореженного металла и человеческого мяса свалились в траву.

Бонд остановил машину и подошел к этой куче из человека в хаки и дымящейся стали. Щупать пульс не было надобности. Если даже пуля и не была смертельной, то последующий удар о ствол дерева разнес его череп, как яичную скорлупу.

Бонд пошел прочь, засунув «кольт» за пояс.

Ему повезло и в этот раз, но не стоило слишком испытывать судьбу.

Бонд поставил свой мотоцикл в начале просеки, прислонив его к дереву, и пошел, осторожно ступая, в конец вырубки. Потом встал в тени огромной ели, округлил губы и засвистел, подражая, как мог, птичьему свисту убийцы.

Тянулись минуты.

Неужели он неточно скопировал свист?

Но тут куст задрожал и пришел в движение. Бонд передвинул «кольт» поближе. Он надеялся, что убивать ему больше не придется. Те, кто скрывался внизу, возможно, были безоружными. Как бы там ни было,— с ними он постарается справиться без выстрелов.

Теперь потайное убежище было открыто. Прошла какая-то доля минуты, и первый уже оказался на поверхности и стал поспешно надевать меховые ботинки; за ним следовал второй.

А, черт! Ботинки!

У Бонда замерло сердце. Он про них забыл! Они должны быть спрятаны где-то здесь, в кустах. Торопыга! Кретин!

Заметят они или нет?

Двое подходили все ближе к нему, аккуратно переставляя моги. Когда до него оставалось не больше двадцати футов, шедший первым что-то сказал на языке, напоминавшем русский.

Когда Бонд не ответил, двое остановились, замерев в ожидании ответа на пароль.

Бонд почувствовал беду. Выхватив пистолет, он слегка пригнулся и крикнул:

— Руки вверх!

Человек, шедший впереди, отдал громко какой-то приказ и бросился вперед. В ту же минуту второй сделал гигантский прыжок по направлению к бункеру, но в этот момент откуда-то сверху на него упал парень из команды, обнаруживший себя, но сумевший вовремя оценить обстановку.

Бонд сцепился с первым и вдруг увидел прямо перед робой длинные ногти, которые тянулись к его глазам. Он перекатился на живот и почувствовал, как чужая рука вытаскивает у него из-за пояса пистолет. Бонд не хотел убивать и...

Он прижал руку, но в этот момент тяжелый ботинок ударил его в висок. Он выпустил руку и откинулся на Спину.

Сквозь красную пелену, застилавшую глаза, Бонд увидел дуло пистолета, направленное ему в лицо. У него промелькнула слабая мысль — он сейчас умрет... умрет потому, что хотел проявить милосердие...

Вдруг дуло исчезло, и человек грузно упал на Бонда.

Джеймс медленно поднялся на колени, потом, пошатываясь, встал на ноги.

Тело, распростертое теперь на траве, содрогнулось в последний раз.

Бонд осмотрелся. Его четверка стояла поодаль. Тогда он отстегнул пряжку своего мотошлема. Голова гудела, и на виске запеклась черным сгустком кровь. Бонд оскалился и, преодолевая боль, спросил:

— Ребята, кто это сделал?

Никто не ответил. Его помощники выглядели раздосадованными.

Встревоженный Бонд шагнул к ним.

— Что там еще?

Вдруг он заметил какое-то движение сзади ребят, и показалась еще одна нога, вернее — ножка. Бонд громко расхохотался. Ребята расступились, и Мэри Анн Рус-сел в коричневой рубашке и черных джинсах вышла вперед с поднятыми руками. В одной из них был пистолет «А-22». Она опустила руку и засунула оружие за пояс. Затем вскинула широко расставленные глаза на Бонда и тихо, просительно пробормотала:

— Вы не станете их ругать, верно? Я просто не дала нм уехать без меня. И потом — мне все-таки первой удалось до вас добраться. Никто не хотел стрелять — боялись ранить вас.

Бонд улыбнулся и ответил:

— Если бы вы не явились, я не смог бы прийти на наше свидание, помните?

Повернувшись к своим, он громко скомандовал:

— Один на мотоцикл — и к полковнику Шрейберу.

Скажите, что ждет его ребят, прежде чем лезть в эту ды« ру. И пусть он раздобудет двоих-троих саперов. Эта штуковина может быть с секретом. Все ясно?

Бонд взял руку девушки в свои и сказал:

— Пойдемте со мной. Я хочу показать вам птичье гнездышко.

— Это приказ?

— Да.

 Только для ваших глаз

Миссис и мистер Хавелоки сидели на веранде за крепким утренним кофе. Солнце еще не начало палить в полную силу. На острове стояла приятная прохлада.

Полковник Хавелок чуть откинулся в кресле и, оторвавшись на секунду от своей газеты, сказал раздраженно:

— Кажется, Батиста скоро удерет. Кастро здорово нажимает на него, и тут скоро объявится много денег. Один приятель в Веркли сказал, что Бельер уже продан каким-то чужаком. Сто пятьдесят тысяч фунтов за такую развалину. И потом — кто-то купил Голубой Колледж, и даже говорят, что Джимми Фергюсс нашел покупателя на свое поместье...

— Для Урсулы это будет чудесно. Климат нашей Ямайки она не выносит. Мне кажется, что эти кубинцы скоро скупят все поместья вокруг. Но, Тим, откуда у них такие огромные деньги?

— Хищения, фонды различных союзов, правительственные деньги—бог их знает. Эти места переполнены гангстерами. Они стремятся перевести деньги с Кубы и быстренько вложить их в какие-то предприятия в других местах. Ямайка — это просто одно из подходящих мест. Кстати, парень, который купил Бельер, просто вывалил деньги из чемодана на пол в конторе Арвеля. Мне сдается, что он будет торчать тут год или два, а когда дело будет сделано или когда Кастро почистит страну, он снова продаст поместье, правда с некоторым убытком. И потом оно вновь могло вернуться в собственность семьи, если кто-нибудь из них побеспокоился бы о фамильном добре. Хорошее поместье, хорошие плантации... Вот и еще одно гнездо разорилось! Скоро тут совсем никого из старожилов не останется, кроме, может быть, нас с тобой. Слава Богу, что Джуди любит Ямайку...

Поместье, где они жили, было пожаловано первому из Хавелоков самим Оливером Кромвелем, как вознаграждение за его подпись под смертным приговором Карлу Первому. Несмотря на заманчивые предложения и бумы копры, какао и табака, семья владела поместьем уже три сотни лет и собиралась владеть и дальше. Теперь здесь на плантации выращивали бананы, и это было одно из самых богатых и хорошо управляемых мест на острове.

Дом, который был гибридом старого креольского замка с причудливыми завитушками и башенками, дополняли атрибуты современной архитектуры — радиоантенна и огромный мезонин.

Полковник отложил в сторону газету.

— Кажется, кто-то едет.

Его жена поджала губы и сказала твердым голосом:

— Это наверняка Фиддены из Порт-Антонио. Господи, ну от них нельзя отделаться! Я просто устала от их воплей о добром садике в милом Девоншире! И потом, в прошлый раз, эти их коктейли...— Она встала.— Я скажу Агате, что у меня мигрень.

Агата неожиданно появилась из-за стеклянных дверей покрасневшая и встревоженная. Она быстро сказала:

—, Это джентльмены из Кингстона. К полковнику.

Первый из вошедших — в шляпе, высокий и кряжистый— шагнул вперед. Он снял свою панаму и, прижав ее к животу, сказал, обнажая крепкие желтые зубы:

— Майор Гонзалес. Из Гаваны. Очень рад видеть вас, полковник.

Акцент показывал, что человек жил в Америке и был малообразованным. Но полковник вежливо поклонился и слегка коснулся протянутой руки. Он посмотрел через плечо майора на двух остальных, которые заняли позиции по обеим сторонам двери веранды. У обоих в руках были большие сумки компании ПАН AM. Они, вероятно, были тяжелыми, так как пришедшие тут же поставили их на пол. Те двое смотрели с какой-то животной преданностью прямо на майора.

— Это мои секретари.

Полковник достал из кармана трубку и. медленными движениями стал набивать ее. Он раздумывал — каким образом перевести этих людей в свой кабинет, поближе к письменному столу, где в верхнем ящике лежал револьвер.

— Чем могу служить?—раскуривая трубку и смотря сквозь дым на глаза и рот майора, спросил он.

Майор Гонзалес вытянул руки вперед. Его добродушная улыбка казалась застывшей. Водянистые, почти золотые глаза выдавали удивление и дружески сияли.

— Мы к вам по делу, полковник. Мы представители одного джентльмена из Гаваны, очень влиятельного и приятного человека. Он вам понравится. Так вот этот джентльмен просил меня передать привет и узнать стоимость вашего поместья.

Миссис Хавелок, которая наблюдала эту сцену со светской улыбкой, шагнула вперед и встала, закрывая собой мужа.

Она сказала просто, как объясняют ребенку:

— Какой ужас, майор! Сколько времени потеряно на этих пыльных дорогах! Ваш друг должен был сначала написать или навести справки в Кингстоне или у консула. Вы понимаете, семья моего мужа владеет этой собственностью уже триста лет.— Она посмотрела на него мягко, склонив седую голову чуть набок.— И потом — не может быть и речи о продаже Контента. И никогда не было. Откуда, не знаю, у вашего влиятельного друга могла возникнуть подобная мысль?

Улыбающееся лицо майора повернулось в сторону полковника.

— Моего друга информировали, что это лучшее место на Ямайке. Он очень щедр. Вы можете назвать любую разумную цену.

Полковник Хавелок твердо сказал:

— Вы слышали, что сказала жена? Поместье не продается.

Майор рассмеялся и покачал головой.

— Вы не поняли меня, полковник. Мой друг хочет иметь именно это поместье. У него есть некоторые средства, которые он хочет вложить в «дело», и это «дело» будет на Ямайке. Так хочет мой друг.

Полковник Хавелок твердо сказал:

— Я все понимаю, майор, и мне жаль, что вы потеряли столько времени даром. Контент не будет продан, пока я жив. А теперь прошу нас извинить. Мы с женой обедаем рано, а у вас впереди такой длинный путь,— Он повел рукой влево от веранды.— Для вашей машины это самый удобный путь. Я покажу дорогу..,

Майор вдруг наклонился к одной из сумок и дернул молнию. Сумка была до краев набита стодолларовыми банкнотами.

— Здесь полмиллиона долларов. Сто восемьдесят тысяч фунтов. На свете много других прелестных мест., полковник. Все, что мне нужно,— это клочок бумаги с вашей подписью. Остальное сделают юристы. Прошу, полковник. Может быть, на этом мы и поладим? Здесь останутся деньги, а вы пойдете обедать.

Теперь супруги смотрели на майора с выражением брезгливого презрения. Можно было представить, как миссис Хавелок завтра пересказывала бы эту историю друзьям!

«Такой вульгарный мужчина! И эти пластиковые сумки, набитые деньгами! Тимми был великолепен. Он просто велел им убираться вон и забрать с собой их грязные доллары!»

Полковник чуть оттопырил нижнюю губу — совсем как на фамильном портрете.

— Я не разделяю всеобщего преклонения перед долларами и попрошу вас оставить мой дом немедленно.

Он положил пустую, потухшую трубку на столик и сделал такое движение, словно собирался засучить рукава.

В первый раз за все время улыбка майора Гонзалеса потеряла свою теплоту. Теперь она казалась злой гримасой.

Водянистые золотые глаза вдруг стали как булавочные головки. Он мягко возразил:

— Полковник, вы меня не поняли. Мой друг инструктировал меня, что если вы не примете его наиболее выгодные условия, то я могу применить любые санкции.

Миссис Хавелок неожиданно стало страшно. Она положила руку на локоть мужа и крепко прижала его. Он похлопал ее по руке и сказал сквозь сжатые зубы:

— Пожалуйста, майор, оставьте наш дом. В противном случае я буду вынужден вызвать полицию.

— Но вы сказали, что, пока вы живы, поместье не будет продано, так?

Он щелкнул пальцами. Двое за его спиной выхватили револьверы. Женщина зажала руками рот. У полковника пересохло во рту: этого не может быть!

Этот грязный кубинец просто издевается над ним, но у него хватило мужества кивнуть головой и сказать:

— Да, это так.

— В таком' случае, полковник, мой друг продолжит переговоры со следующим владельцем дома — вашей дочерью!

Пальцы щелкнули.

Майор Гонзалес отступил в сторону. Коричневые обезьяньи руки вынырнули из-за спин в дешевых рубашках. Выстрелы звучали еще и еще, даже когда оба тела лежали на полу в луже крови...

В маленькой бухточке всех троих ждала моторная лодка, доставившая их на яхту, отплывшую обратно в Гавану.

Местные жители еще долго спорили—-какой из голливудских звезд, отдыхающих на Ямайке, принадлежит эта посудина.

На веранде дома полковника солнце уже хозяйничало вовсю. Откуда-то издали послышался звук подъезжающей маленькой спортивной машины, которая, не сбавляя скорости, неслась к дому. Если бы миссис Хаве-лок была жива, она не преминула бы заметить— Джуди, я всегда просила тебя сбавлять скорость на повороте, ты портишь весь газон и потом — просто действуешь людям на нервы!

Прошел месяц. Было начало октября, и окна конторы «М» в Лондоне стояли открытыми. Бабье лето! Кругом стригут газоны, и запах травы перебивает в городе запах копоти.

Бонд сидел перед столом, необычайно заинтригованный необычным обращением к нему. «М» позвал его по имени — Джеймс, а не 007, как обычно. Это говорило, что задание шефа на этот раз будет иметь оттенок личной заинтересованности.

— Джеймс, вам никогда не приходило в голову, что на флоте каждый знает, что ему делать, кроме адмирала?

— Нет, сэр. Но я вас понял. Все просто выполняют приказы. А он должен их отдавать и принимать решения самостоятельно. Но после сорока—человек слабеет. Он начинает верить в Бога и советоваться с ним, за неимением людей, которые могли бы с ним разделить ответственность.

— Что скажете, Джеймс? Вам ведь нет еще сорока?

Бонд не любил разговоров на личные темы. Но он понимал шефа — у него не было причин размякнуть: у него не было ни жены, ни детей; он никогда не болел и не имел друзей, не испытал потери близкого человека или...

Бонд ответил, колеблясь:

— Но понятие ответственности, сэр... Я хочу сказать, что предстоит решить вопрос о жизни человека. Это самое неприятное дело в данный момент, и поэтому вы вызвали меня, «М».

— Черт, верно! — Глаза шефа нетерпеливо сверкнули.— Это то, о чем я говорю. Вы полагаетесь на меня и не собираетесь брать ответственность. Все падает на мои плечи, и я должен решать — жить или умереть. Но мне ведь платят за это. И хорошо. Кто-то должен тащить общую тележку с яблоками. И с кровью.

Бонду стало неприятно. Он никогда не слышал, как шеф произносил слово «кровь». Значит, дело было личным. И Бонд осторожно спросил:

— Чем я могу помочь, сэр?

— Вы помните дело Хавелоков?

— Только из газет. Пожилая пара на Ямайке. Дочь вернулась домой и нашла родителей мертвыми. Предположительно гангстеры были из Гаваны, но полиция йо-теряла след.

«М» сказал угрюмо:

— Я был шафером у них на свадьбе. Мальта, 1925 год.

— О,сэр!

— Чудесные люди. И я выяснил, что их убрал парень по имени Хаммерсштейн или фон Хаммерсштейн. Немцев в этих банановых республиках хоть пруд пруди. Многие — нацисты, которые повылезали из щелей после войны. Этот — бывший гестаповец. Он был начальником секретной службы у Батисты. Награбил кучу денег и еще занимался взяточничеством. Приговорен к смерти после того, как Кастро пришел к власти. Он первый начал устраивать свои дела. Посылает офицера охраны, некоего Гонзалеса, с тремя телохранителями, и тот скупает для него землю и ценности. Все самое лучшее и по самой высокой цене. Он мог себе позволить все. Если деньги не действуют — в ход пускаются все средства — похищение детей, поджоги полей — все, чтобы заставить владельца отступить. Он прослышал о плантации Хавелоков. Теперь могут убрать и их дочь. Сейчас ей лет двадцать пять. Я ее никогда не видел. А теперь Хаммерсштейн в Америке, в Северном Вермонте. Около канадской границы. Эти люди любят жить поближе к границе. Место называется Деро Эха. Там что-то вроде ранчо миллионера. Он, видите ли, не любит туристов и живет а полном уединении.

Теперь Бонд понял, почему «М» колебался — будет ли эта операция справедливым возмездием или местью? Он хотел, чтобы Бонд осуществил возмездие.

Хаммерсштейн поступил по закону джунглей с пожилыми людьми, не оказавшими никакого сопротивления. Если никакой другой закон ему не указ, то с самим Хаммерсштейном следовало тоже поступить по этому закону. И это не было бы местью. Это — справедливое возмездие.

— Я не колеблюсь ни секунды, сэр. Если эти гангстеры решили, что убийство сойдет им с рук, то они наверняка думают, что англичане такие же мягкотелые люди, как и все остальные. Если для них так спокойнее, то пусть считают пас такими. Однако по справедливости — око за око.

«М» взглянул на Бонда и не сказал ни слова.

— Этих людей нельзя повесить, сэр. Но их можно убить.

«М» уставился на Бонда. Его глаза стали чуть уже, зрачки, казалось, дышали. Потом он открыл ящик стола и достал тонкую печать без обычной надписи на ней и звезды высшей секретности, красную штемпельную подушечку и лист бумаги.

Затем он поставил печать и вручил документ Бонду. На нем, в левом верхнем углу, стояли красные, несколько старомодные слова: «ТОЛЬКО ДЛЯ ВАШИХ ГЛАЗ».

Спустя два дня Бонд был в Монреале. Он представился как мистер Джеймс, и встречавший его капрал молча пожал ему руку и добавил:

— Я... э-э... капрал Джойс. Мой начальник болен. Знаете, дипломатическая простуда... Я провожу вас один. Надеюсь, вы понимаете?

Бонд кивнул. Если что-нибудь случится — никто ничего не знает, и потом, этот начальник, должно быть, очень честный человек.

— Я понял. Мои друзья в Лондоне не собираются просить его заниматься этим лично. И, разумеется, я его не знаю и близко не был рядом с его конторой. А теперь, оставив ваш дурацкий французский, поговорим на английском, капрал?

— Я полковник. Но не в этом дело. Я просто выдам вам все инструкции и быстренько улетучусь. Вы понимаете, что тут речь идет о нарушении границ государственной, частного владения, нарушении лицензии на отстрел дичи и множестве других нарушений. И на этом мы стоим. Ваше дело — устранить эти нарушения без особого шума, понимаете?

— Вполне. Если после нашей беседы я окончу свои дни в Синг-Синге — я не видел вас, а вы меня даже во сне. А теперь — за дело!

Он снабдил Бонда одеждой — хаки, джинсами, горными ботинками и галлоном орехового масла, на случай, если Бонду придется столкнуться с туристами. Белая кожа Бонда не должна привлечь ни один взгляд.

— Если вас поймают, то вы англичанин, который охотился в Канаде, заблудился и по ошибке перешел границу. Вот ваша охотничья лицензия и разрешение на ношение оружия. А вот это единственное, что может вас скомпрометировать,— карта района в карандаше и кусок фото, снятого с вертолета.

Он пристально посмотрел на Бонда. — Надеюсь, вы сумеете избавиться от этого вовремя.

На фото коттедж выглядел довольно внушительно — загородная вилла миллионера, который любит собственность, комфорт и одиночество,—теннисный корт, гараж, конюшни, ступени к озеру, скрытое патио, флаг на лужайке.

Это было настоящее убежище для человека, который провел десять лет в водовороте бурной карибской политики и которому теперь требовались отдых и перемена обстановки. А озеро нужно было для «умывания рук» после кровавых дел.

— Я хотел бы быть с вами, мистер Джеймс. Я был на фронте, в Арденнах. Но там было по другому. А вы знаете эти политические интриги. Все бумаги, бумаги, и надо сидеть смирно, дожидаясь пенсии. Но я прочту обо всем в газетах,— он улыбнулся,— чем бы это ни кончилось. У нашего шефа девиз — никогда не посылай человека туда, куда можно послать пулю. Пока!

Бонд купил ветчину и хлеб, наполнил свою флягу тремя квартами виски, добавив туда пинту кофе. Затем он вылил в ванну целый галлон орехового масла и вымылся, что называется, до корней волос. Вышел из ванны он заправским краснокожим индейцем с голубыми глазами.

Добравшись до места, Бонд залег в кустах и стал наблюдать повседневную жизнь обитателей коттеджа, мысленно изучая ее по часам.

Потом, осмотревшись, пополз вперед, через густую траву, стараясь держать голову как можно ниже к земле, как вдруг на расстоянии фута от своей левой руки он услышал слова:

— Только двиньтесь, и я убью вас!

Зто был голос девушки, п она твердо решила, вероятно, осуществить свое намерение. Бонд, у которого забилось сердце, увидел прямо перед собой железный наконечник стрелы, который почти касался его головы. Затем он увидел крепко сжатые, чуть припухшие губы, яростные глаза и загорелую кожу лица, покрытую мелкими бисеринками пота.

Это было все, что мог различить Бонд сквозь траву. Кто же это особа? Одна из охраны? Он мягко спросил:

— Кто вы такая?

Стрела теперь смотрела прямо ему в грудь. Бонд попытался передвинуть руку и достать оружие, но шепот приказал:

— Бросьте эти штучки! Вы охранник?

— Нет. А вы?

— Черта с два! Что вы тут делаете?

Голос звучал с акцентом. Уэльс? Шотландия? Настало время переговоров.

Бонд перевернулся и посмотрел на свою Диану-охотницу.

Она была похожа на прелестную дриаду. Голубые джинсы и зеленая рубашка были перепачканы в грязи п кое-где порваны; блекло-золотистые волосы связаны в пучок на затылке, чтобы не мотались.

Красота лица была какой-то дикой: большой чувственный рот, высокие скулы и искрящиеся серо-голубые глаза.

На ее левом плече висела мягкая сумка с едой, на бедре нож и колчан со стрелами. Она была похожа на хозяйку леса, которая не боится ничего на свете и шагает по жизни одна, не нуждаясь в цивилизации.

— Вы здесь охотитесь? — спросил Бонд и тут же сурово добавил: —-Документы?

Не возражая, она достала солидную бумагу с печатью и протянула ему.

Лицензия была выдана в Вермонте на имя Джуди Хавелок. Родилась на Ямайке. Двадцать пять лет.

«Силы небесные!» — подумал Бонд, возвращая ей бумаги.

— Вы еще девочка, Джуди. И надеетесь подстрелить его из лука. В Китае говорят: когда идешь мстить—вы-* копай две могилы. Вы это уже сделали?

Девушка была потрясена, но не испугана.

— Кто вы?

— Допустим, что меня послал Скотланд-Ярд. В Лондоне решили: для того чтобы он оставил вас и ваше поместье в покое — покончить надо с этим парнем. Это единственное, что может его остановить.

Девушка тихо прошептала:

— Мой пони, Голубчик, три недели тому назад они его отравили. Потом пристрелили мою собаку. Затем пришло письмо: «У смерти много рук. Одна из них скоро схватит тебя». Я должна была поместить две строчки в местную газету в отдел объявлений. Что-то вроде — «Покоряюсь, Джуди»... Я обратилась в полицию. Все, что они могли сделать,— это предложить мне защиту. Они полагали, что это — кубинцы, и ничего не могли поделать.

Итак, я отправилась на Кубу, остановилась в лучшем отеле и играла в казино.— Она слегка улыбнулась.— Я была роскошно одета, не так, как теперь, и не забыла фамильные бриллианты. За мной ухаживали люди, и я была с ними мила. Но выхода у меня не было, и я искала, искала. Я притворялась, что ищу сильных ощущений, хочу быть знакомой с преступным миром и так далее. В конце концов я нашла его, но он уехал сюда. Батиста или Кастро — одним словом, он удрал. У него много врагов, и вот... Я шла пешком через горы, стараясь избегать людей. Я привыкла к этому. Наш дом на Ямайке в горах. Они гораздо выше, чем эти. И там больше людей. Здесь вообще никого нет и никто не ходит пешком. Они ездят на машине.

— А что вы собираетесь делать теперь?

— Я собираюсь пристрелить фон Хаммерсштейна и пешком вернуться обратно в Вершмингтон.

Она говорила об этом так обыденно, словно о цветке жимолости, который собиралась сорвать.

Со стороны коттеджа послышались голоса. Поднявшись на колени, Бонд выглянул из травы. Трое мужчин и две женщины вышли в патио. Они смеялись и переговаривались, рассаживаясь вокруг стола. Место во главе стола, между двумя девушками, оставалось пустым.

Бонд достал свой бинокль и посмотрел. Трое мужчин были низкорослыми и смуглыми. Один из них, который все время улыбался и чья одежда была наиболее чистой и аккуратной, очевидно, был Гонзалес. Двое других походили на обыкновенных бандитов. Они сидели близко друг от друга и не принимали участия в разговоре.

Девушки были жгучими брюнетками, выглядевшими как обыкновенные дешевые кубинские шлюхи и отличавшимися друг от друга только цветом бикини и количеством золотых побрякушек, висевших на них. Они болтали и смеялись, как красивые глупые обезьяны. Можно было даже разобрать отдельные слова, но говорили они по-испански.

Бонд протянул бинокль Джуди.

— Аккуратный маленький человечек-—это майор Гонзалес. Двое на другом конце стола — оруженосцы-телохранители. Кто эти девушки —не знаю. А фон Хаммерсштейп еще не появлялся.

Она быстро взглянула в бинокль и молча вернула его обратно. Бонд подумал — понимает ли она, что смотрит на убийц своих родителей?

Теперь обе девушки повернулись и смотрели на двери дома. Одна из них выкрикнула что-то похожее на приветствие. Вышел коротконогий, плотный, почти голый человек. Он безмолвно прошел мимо стола в глубь патио, где стояла мачта с флажком, и стал делать пятиминутную гимнастику.

Бонд несколько мгновений изучал этого парня. Невысокий, боксерские бедра и плечи, но живот уже начинал заплывать жирком. На груди курчавились обильные черные волосы, а руки и ноги были покрыты ими, точно мехом. По контрасту на его лице и черепе не было ни волоска и темная кожа чуть поблескивала; на затылке была большая вмятина—что это было: следствие удара, трепанации — с такого расстояния определить было трудно.

Черты его лица — типичны для прусского офицера — лоб высокий, узкий; нос короткий; глубоко посаженные глаза смахивали на поросячьи; рот был большой, со слабыми, бесчувственными губами.

На нем не было ничего, кроме коротких черных трусов и тяжелого золотого браслета с часами. Бонд удовлетворенно кивнул. Фон Хаммерсштейн соответствовал тому описанию, которое он прочел в досье «М».

Теперь Бонд смотрел на лицо девушки. Рот ее искривился в жестокой гримасе при взгляде на человека, которого она собиралась убить.

Что ему с ней делать? От нее никакого толка. Своими стрелами она могла только испортить все дело. Бонд принял решение — один короткий удар по затылку, и он схватит ее и привяжет к дереву, пока тут все не кончится. Он тихонько протянул руку к оружию.

Девушка безразлично повернулась в его сторону н прицелилась из лука. Безразличным голосом она произнесла:

— Хватит вам играть и держитесь от меня подальше. У меня глаза на затылке. Я не затем сюда явилась, чтобы меня стукнул по голове какой-то лондонский «бобби». Я бью птиц со ста футов, а с такого расстояния я тем более не промахнусь. Мне не хочется тратить стрелу на ваши ноги, но мне придется это сделать, если вы попытаетесь вмешаться.

— Хватит глупостей, девочка. Это мужское дело. Как вы собираетесь выступить против четверых мужчин с вашим луком и стрелами?

Глаза девушки яростно сверкнули. Она прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Убирайтесь к дьяволу! И оставьте меня в покое. Они убили моих родителей, а не ваших. Ну?!

Бонд еще раз взглянул на прекрасную охотницу. Хорошее английское воспитание, к которому примешался кайенский перец детства на тропическом острове,—опасное сочетание. Она довела себя до истерики и бог знает на что пойдет, если ей возражать. А у него не было выхода.

Оружие девушки было бесшумным, а его могло поставить на ноги всех вокруг и выдать их обоих. Пусть она выполняет часть задания, а он доделает все остальное.

Бонд примирительно сказал:

— Послушайте, Джуди, если вы настаиваете на этом, то мы можем работать на пару. Эти дела — моя профессия. Мне приказано сделать это близким другом вашей семьи. И потом —они все в плавках, очевидно, будут купаться. Когда они войдут в воду, я сделаю свое дело. Вы можете стрелять, чтобы поддержать меня. Это будет огромной помощью,— соврал он.

— Нет.— Она отрицательно качнула головой.— Вы правы, сейчас они будут купаться. Я достану его с ветвей дерева, что около озера. Там я нашла вчера отличное место. Эти двое охранников не купаются, они сидят и сторожат. У них с собой оружие. Я знаю, как подстрелить Хаммерсштейна, и буду уже далеко от озера, прежде чем они поймут, в чем дело. Я уже все предусмотрела. А теперь,— она подняла лук,— с дороги!

— Хорошо. Но если мы оба выпутаемся из этой истории, я выпорю вас так, что вы неделю не сможете сидеть, А теперь — вперед! Я присмотрю за остальными. Если у вас сойдет все благополучно — встретимся здесь. Если же нет, то я спущусь и соберу ваши останки.

— Наконец-то вы поняли, что эти стрелы трудно вьы таскивать. Обо мне не беспокойтесь. И старайтесь, чтобь! солнце не отражалось на стеклах вашего бинокля.

Она взглянула на Бонда взглядом женщины, за кото* рой все-таки осталось последнее слово, и скрылась за деревьями.

Бонд хмыкнул. Теперь он обязан подождать, пока эта лесная ведьма не пустит свою стрелу. Это плохо. Но если он выстрелит первым — кто знает, на что решится эта девица!

Бонд на секунду представил то мгновение, когда он будет расплачиваться с этой островитянкой за ее выкрутасы, и ему стало легче. Однако ход его мыслей прервало движение, которое началось около дома, и Бонд повернулся в ту сторону.

Посуду убирали со стола две горничных. Стража и девицы куда-то исчезли, а фон Хаммерсштейн теперь лежал на кушетке, обложенный подушками, читая газету и обмениваясь мнением с майором, сидящим в ногах на железном садовом стуле. Гонзалес курил сигару и время от времени деликатно сплевывал на песок. Бонд не слышал, что говорил Гонзалес, да и речь была на испанском.

Атмосфера лесного утра была наполнена спокойствием, и Бонд прислонился к стволу дерева, размышляя о предстоящем.

Ему не слишком нравилось то, что он собирался сделать, и всю дорогу от Лондона до Канады он постоянно напоминал себе — что это за люди, зверски убившие Ха-велоков. Они слишком часто сеяли смерть, и многие были бы просто рады избавиться от них,, а Джуди... для нее это было делом жизни и смерти. Но для Бонда — нет. Для него это было работой, такой же, как для служащего санэпидстанции убивать крыс. Он был убийцей, которого назначил «М», чтобы осуществлять общественную безопасность. Бонд доказывал сам себе, что эти люди были такими же врагами его страны, как агенты СМЕРШа или других вражеских секретных служб. Они объявили войну британским подданным и теперь набирались сил для нового удара,..

Вдруг раздалась автоматная очередь, и Бойд моментально вскочил на ноги. Шум выстрелов сменили крики и визг женщин. Огромный фазан, сбитый очередью, шлепнулся посреди патио и превратился в комок окровавленных разноцветных перьев.

Фон Хаммерсштейн, вытирая руки о толстые бока, шагнул к этой трепещущей кучке перьев и пнул ее и ого п. Девицы хохотали и громко били в ладоши. Губы Хаммерсштейна раздвинулись в улыбке. Он что-то сказал, п девицы помчались к дому. Вернувшись с двумя бутылками из-под шампанского, замерли перед мужчинами.

Бонд приготовился смотреть что-то вроде стрелкового состязания между двумя охранниками. По команде Гонзалеса они приготовились, стоя спиной к озеру и держа пистолеты дулом вверх.

Фон Хаммерсштейн вышел вперед, держа бутылки и руках, а девицы зажмурились и заткнули уши. Вокруг не умолкали хохот и восклицания на испанском, но двое парней стояли как вкопанные; от напряжения их лица были похожи на маски.

Фон Хаммерсштейн скомандовал;

—- Раз... два... три!

Прокричав «три», он швырнул бутылки высоко вверх по направлению к озеру.

Оба парня повернулись, как марионетки. Их движения были настолько быстры, что Бонд успел заметить только пыль от первой бутылки, куда попала вся автоматная очередь. Вторая была пробита только одной пулей и, булькнув дважды, затонула на середине.

Тот, что слева, выиграл, и Хаммерсштейн вытолкнул вперед обеих девиц, предложив ему любую на выбор. Парень мотнул головой в сторону одной из них в голубом бикини. Она было отшатнулась от него, но Гонзалес и Хаммерсштейн стали громко гоготать. Хаммерсштейн наклонился и похлопал ее по заднице, потом схватил за упругую грудь и толкнул в сторону победителя со словами:

— На одну ночку, киска.

Девушка взглянула ему в глаза и покорно кивнула головой. Затем побежала в сторону озера и, влетев в воду, понеслась на другой берег, как торпеда; вторая последовала за подругой. Очевидно, слова об «одной ночке» не вдохновили эту киску.

Стража стояла веером, пока фон Хаммерсштейн шел к мосткам. Бонд понял, почему этот человек так долго оставался в живых,— он предчувствовал опасность и никогда не терял голову.

Хаммерсштейн дошел до конца мостков и остановился. Палец Бонда замер на спуске. Черт, что она там копается?

Хаммерсштейн поднял руки, собираясь нырнуть в озеро. Бонд в бинокль видел черные волосы у него под мышками.

В этот момент что-то сверкнуло, и тело Хаммерсштейна упало в воду. Гонзалес вскочил на ноги, глядя на круги, разбегавшиеся по воде в том месте, куда упал командир. Он приоткрыл рот в испуге, не зная — показалось ему или нет. Двое остальных были наготове. Они пригнулись, переводя взгляд с Гонзалеса на деревья около озера, ожидая приказа.

Дно озера было песчаным. Когда муть осела, то Бонд увидел тело Хаммерсштейна на дне. Вода была прозрачной, и стрела, торчавшая в спине трупа, чуть просвечивала сквозь рябь алюминиевыми перьями. У Бонда пересохло в горле. Он облизал губы, осматривая озеро в бинокль.

Гонзалес отдал приказ, и огненный смерч пронесся по кронам деревьев. Бонд выстрелил, промахнулся и выстрелил снова. У одного из охранников подкосились ноги, но он продолжал бежать по инерции, пока не упал в воду, подняв тучу брызг. Стиснутые в последнем усилии пальцы продолжали нажимать на гашетку, посылая очереди прямо в безоблачное небо, пока рука не разжалась навсегда.

Теперь очередь была за Гонзалесом. Понял ли он, откуда идут выстрелы,— неизвестно, но сосредоточил весь огонь в направлении Бонда. Пули впивались в дерево справа и слева, и в лицо Бонду летела древесная кора. Бонд выстрелил дважды. Слишком низко! Но теперь Гонзалесу удалось перекатиться за садовый алюминиевый стол. Под этим надежным прикрытием он стал стрелять более точно. Выстрелы следовали то слева, то справа из-за стола и все вернее были направлены в ствол и крону дерева, а выстрелы Бонда не достигали цели, так как оптический прицел пистолета не так быстро перемещался с одного края стола на другой. Гонзалес был хитрым противником. Его пули ложились теперь уже над самой головой Бонда.

Бонд отодвинулся вправо и спрыгнул с дерева. Он собирался выйти на открытое место и поймать Гонзалеса врасплох. Когда Бонд бежал вперед, он вдруг увидел, что Гонзалес, который тоже принял решение кончать игру, несется ему наперерез. Он вдруг прицелился в Бонда и послал с колена целую очередь. Бонд всей кожей ощутил, как пули пронеслись рядом с его курткой. Крест оптического прицела остановился на груди Гонзалеса. Бонд нажал на спуск, и Гонзалес рухнул на землю, потом чуть приподнялся и, забившись, упал снова. Затем он поднял руки, и его автомат, все еще стрелявший, упал на траву рядом с хозяином.

Бонд медленно стер ладонью со лба пот и на секунду прикрыл глаза.

Эхо многих жизней и одной для всех смерти прокатилось по лесу.

Слева, на другой стороне озера, он увидел двух девиц, несшихся по направлению к дому. Скоро они. если горничная еще не сделала этого, вызовут полицию. Надо было уходить.

Бонд шагнул на лужайку и увидел девушку. Она стояла, прислонившись к дереву, спиной к нему. Руками она обнимала ствол, лицом прижимаясь к шершавой коре. По правой руке струилась кровь и крупными каплями падала на землю. Рукава рубашки были разодраны в клочья. Лук и стрелы лежали у ее ног на земле, плечи вздрагивали.

Бонд обнял ее за плечи и спросил:

— Ну, Джуди, что с рукой?

Она захлебнулась в слезах:

— Ничего. Но то, что было,— ужасно, ужасно! Я не думала, что будет так!

— Ну, что ж, рано или поздно они бы до тебя добрались. Это же наемники. Я говорил тебе, что это дело мужчин. Но теперь займемся рукой. Тут скоро будет полиция, а нам еще переходить границу.

Она повернулась. Прелестное личико было залито слезами, а серо-голубые глаза теперь казались покорными и мягкими.

— Это здорово, что вы так сказали. После того как я... Но меня ранили вот сюда...

Она попыталась вытянуть руку. Бонд промыл рану виски из своей фляжки и туго забинтовал своим носовым платком, разорвав его на три полоски. Второй платок он повязал ей на шею и продел раненую руку в эту петлю. Когда он наклонился, то ее рот оказался совсем близко. Тело ее пахло женским теплом. Он поцеловал ее в губы — слегка, осторожно; потом еще раз — по-мужски. Затем завязал узел платка и взглянул в глаза. Они были счастливые и чуть изумленные. Он снова поцеловал ее в уголок рта и уловил ее осторожную улыбку.

— Куда ты повезешь меня?

— В Лондон. Там есть один старик, который очень хочет взглянуть на тебя. Но сначала мы побудем в Канаде. В Оттаве я поговорю с приятелем, и он сделает тебе паспорт. Потом тебе нужно будет купить юбку и многое другое. На это потребуется несколько дней. Мы будем жить в мотеле КОО-ЗЕЕ.

Она опять посмотрела на него. Теперь это уже была женщина — покорная, желанная.

— Это будет чудесно. Я никогда не останавливалась в мотелях.

Бонд нагнулся, подобрал свой мешок с провизией, фляжку и повесил их на одно плечо, потом взял ее колчан, лук и, перекинув их через другое плечо, зашагал по лужайке, не оглядываясь, по направлению к лесу. Она пошла следом, глядя ему в спину, и на ходу стала развязывать узел волос, которые теперь были порядком растрепаны. Потом тряхнула головой, и тяжелая копна золотистых прядей упала на ее плечи. 

 Вотум доверия

— Я всегда полагал, что если когда-нибудь женюсь, то только на стюардессе,— сказал Джеймс Бонд.

Обед был довольно скучным, и теперь, когда двое других гостей отбыли на самолет, Бонд оставался с глазу на глаз с губернатором, сидя в резиденции, в комнате приемов на огромной низкой тахте.

Бонд не любил сидеть на мягких подушках, утопая в них и не имея опоры. Он- предпочитал сидеть в солидном старом кресле с массивными ручками, причем его ноги обязательно должны были находиться на полу.

А теперь он чувствовал себя довольно неудобно, сидя напротив старого холостяка на его кушетке, украшенной розовыми лепестками, уставясь на ликеры, стоявшие на невысоком столике между вытянутыми ногами обоих.

Это было похоже на что-то интимное, обстановка и вся атмосфера были неприятны ему.

Бонду не нравился Нассау. Все вокруг были слишком богаты. Местные жители и туристы говорили только о своих деньгах, болезнях и проблемах с прислугой. Они даже сплетничать не умели. Да и не о чем было.

Эти люди были слишком стары, чтобы иметь любовные приключения, и слишком осторожны, чтобы злословить по поводу своих соседей.

Чета Майлеров — та, которая только что уехала,— не была исключением. Приятный, немного глуповатый канадский миллионер и его прелестная болтунья-жена. Она сидела и не переставая болтала о тех «пьесах, которые он видел недавно в городе», о том, что Савой самое чудесное местечко, где можно пообедать и где бывают такие интересные люди...

Бонд старался поддерживать этот разговор, но, так как в последний раз он ходил в театр два года назад и то только потому, что человек, за которым он следил в Вене, пошел туда, ему пришлось обратиться к довольно неприятным воспоминаниям о лондонской ночной жизни, и, разумеется, эти воспоминания никак не совпадали с переживаниями миссис Харвей Майлер.

Бонд жил здесь уже целую неделю и завтра вылетал в Майами. Тут он был по делу Кастро — к нему после его восстания поступало оружие из соседних стран. Оно поступало прямо в Майами из Мексики, но, когда американские правительственные органы выловили два больших корабля, сторонники Кастро обратились к Ямайке и Багамским островам как к возможным базам, и Бонда направили из Лондона, чтобы положить этому конец. Ему не хотелось заниматься этим делом.

Что бы там ни было, его симпатии были с восставшими, но правительство имело большую экспортную программу с Кубой по обмену сахаром; они забирали его больше, чем было нужно, и единственным условием было— не давать пристанища или покоя повстанцам.

Бонд обнаружил две больших яхты, набитые оружием, которые собирались покинуть бухту. Выбрав ночку потемнее, он взобрался на борт полицейского катера, подъехал к яхтам и подложил по термитной, бомбе в каждую.

С борта неосвещенного катера, мчавшегося на полной скорости прямо в океан, он, оглянувшись, видел пламя, которым были объяты яхты,

Конечно, это плохая игра для страховых компаний, ко зато после этого не будет никаких последствий. Он быстро и аккуратно исполнил то, что приказал ему «М»,

Бонд сообщил только «М» об окончании операции. По губернатор не был дураком. Он знал о цели визита Бонда в колонию, и в первый же вечер их знакомства неприязнь человека мирного к человеку, сеявшему смерть вокруг себя, стала очевидной.

Вечер прошел довольно уныло. Была только половина десятого, и впереди у них был еще целый час вежливой скуки, прежде чем можно будет разойтись по комнатам, с удовольствием думая, что не придется больше встречаться друг с другом. Губернатор принадлежал к тому типу, который Бонд приветствовал во всех уголках земли,— солидный, лояльный, знающий, чувствительный и справедливый — лучший тип колониального служаки. Лет тридцать он будет корпеть в разных резиденциях, потом, победив своих внутренних врагов, доберется до вершины своей карьеры и потом назад, куда-нибудь в Шернбрпдж, в Уэльс, где будет предаваться воспоминаниям о чудесных лагунах, о которых ни один член местного гольф-клуба слыхом не слыхивал и до которых никому нет дела.

Замечание Бонда относительно женитьбы на стюардессе относилось к началу вечера, когда обсуждали проблему сегодняшнего полета четы Майлеров и его собственный завтрашний полет.

— Конечно,— ответил на это губернатор тем вежливым, заинтересованным голосом, в котором Бонд тщетно надеялся услышать хоть одну живую нотку,— но почему вы хотите?

— Ну, я не знаю. Это, наверное, очень приятно, ко-когда хорошенькая девушка суетится вокруг вас, приносит вам завтраки, коктейли и мило спрашивает — все ли у вас есть для полного счастья. И еще они всегда улыбаются и приятно откидывают голову назад. Если я не женюсь на стюардессе, то мне не останется ничего другого, как жениться на японке. У них то лее правильный подход к мужчинам.

У Бонда не было ни малейшего намерения жениться вообще. Если бы он и женился, то уж никак не на безропотной кукле. Он просто хотел отвлечься и поговорить с губернатором на нормальные житейские темы.

Он не ошибся — тема была интересной, и Губернатор тут же ответил, затянувшись сигарой:

— Я знал одного человека, он разделял ваши взгляды и женился на стюардессе, и тут...

— О, пожалуйста, продолжайте!

Бонду стало интересно — какую историю выдаст этот засушенный, заплесневелый сухарь, и он кивнул головой, поднимаясь с этой неудобной, мягкой кушетки и пересаживаясь на стул рядом со столиком. Плеснув о стакан бренди, Бонд приготовился хорошенько поскучать.

— Когда он не занимался, готовясь к многочисленным экзаменам, то играл в хоккей за свой колледж, а на каникулы уезжал к тетке в Уэльс и взбирался на горы. Родители его развелись, когда он был еще ребенком, и не тревожились о нем. Он получал стипендию в Оксфорде и имел еще некоторые средства, которые могли обеспечить ему скромную жизнь в будущем. У пего не было девушек, он не нравился тем, с которыми изредка знакомился.

Этот человек — Мастерс, Филипп Мастерс, был в Оксфорде младше меня на один курс и потом поступил на колониальную службу. Он не был слишком умен, но здорово работал, был способным, усидчивым и производил хорошее впечатление на переговорах.

Его приняли на службу и отправили в Нигерию. Там он преуспел: был либералом, выдвигавшим многочисленные идеи. Для местного населения он многое делал. Относился к нему, как молодой человек к особе противоположного пола. Мастерс был непорочен, как новорожденный младенец.

— Надеюсь, что ему удалось избежать неприятностей в Нигерии. Местные обитательницы не знают, что такое контроль над рождаемостью.

— Нет, вы не поняли меня. Он не занимался сексом! Он просто до этого не додумался!

Стиль губернатора начал нравиться Бонду. История становилась похожей на правду.

— Итак, его дела шли прекрасно, и, перескочив через два места/он был направлен на Бермуды как второй секретарь посольства. Он решил лететь в Лондон на самолете и слегка трусил, так как раньше никогда не летал.

Молоденькая стюардесса дала ему конфету пососать и показала, как пристегнуть ремни. Когда самолет взлетел, то она сказала ему, улыбнувшись:

— Теперь вы можете отстегнуть пояс.

Он запутался с пряжками, и она, наклонившись, от-

стегнула пряжку сама. Это был маленький знак внимания. Раньше он никогда не был так близко от молодой женщины. Мастерс покраснел и, смешавшись, поблагодарил ее. Она присела на ручку свободного кресла, и они стали болтать. Он смотрел на нее во все глаза, восхищаясь ее нежной прелестью. Она очень внимательно слушала, слегка приоткрыв розовый ротик, его рассказы, к он вдруг ощутил себя интересным мужчиной. Когда она ушла в кабину экипажа, не переставал думать о ней, и по его телу пробегали мурашки от восторга.

Он вспоминал ее, и она казалась ему совершенством. Маленького роста, с чудесной кожей и светлыми кудряшками, стянутыми на затылке в пучок. Мастерсу особенно нравился пучок. Он говорил о ней, что она аккуратна и сдержанна. Звали ее Рода, Рода Льевеллин, и он стал мысленно повторять это имя...

В Лондоне Мастерс пригласил ее пообедать, а еще через месяц она уволилась из авиакомпании и новобрачные отправились па Бермуды, к месту службы Мастерса.

— Надеюсь, под конец этой истории Мастерс не пристрелит свою жену? По-моему, она вышла за него ради положения и роль хозяйки резиденции ей тоже была по вкусу?

— Нет,— ответил губернатор,— но... вы верно угадали суть. Она устала от полетов, и потом, она была так мила, так непосредственна, что мы все были просто очарованы и Мастерс сразу стал другим человеком. Жизнь для него превратилась в сказку. Он стал следить за своими рубашками и галстуками, купил какой-то дурацкий бриллиантин и даже отрастил совершенно кошачьи усишки, которые совсем не шли к его добродушной физиономии. Все любовались этой парочкой. Все шло чудесно, под звон колоколов что-то около шести месяцев, а потом тучи стали сгущаться над маленьким бунгало.

— Как долго еще нам не устраивать коктейли? Ты знаешь, что мы не можем себе позволить иметь ребенка. И мне скучно целый день сидеть одной, тебе что — у тебя полно друзей и так далее...

Дело кончилось тем, что вся домашняя работа свалилась на Мастерса, и теперь уже он сам (и с радостью!) приносил бывшей стюардессе кофе в постель.

Но самое главное случилось, когда, перепробовав все средства развлечь жену, он записал ее в гольф-клуб.

Она проводила в клубе целые дни и стала милой спутницей всех мужчин — членов этого клуба,

Я не удивился этому. Прекрасная смуглая фигурка, в самых коротких шортиках, в белой курточке и голубой шапочке, из-под которой выбивались задорные кудряшки. И, наверное, в клубе не было женщины заманчивее.— Губернатор заговорщически подмигнул Бонду.— Что дальше? Молодой лорд Татереаль играл с нею партию — двое на двое. Шалопай, красив как бог, прекрасный пловец, имеет открытую машину, моторную лодку и все прочее.

Брал всех женщин, которые тут же становились его возлюбленными, а если они этого не делали, то, по выражению Эжена Сю, «сами себя лишали праздничного удовольствия».

Она стала выезжать с молодым лордом и, начав с ним роман, понеслась вперед, как ветер.

Это было печальное зрелище. Она не старалась ни в коей мере смягчить удар или как-то избежать скандала. Просто увлеклась лордом и предоставила Мастерсу и всем остальным делать что вздумается.

Конечно, через месяц вся эта история выплыла наружу, и бедняга муж носил самые длинные рога на всем острове.

Естественно, Мастерс прошел через ад —сцены, ярость, пощечины (он сказал мне потом, что чуть не задушил ее однажды), и в конце концов между ними возникло гробовое молчание и ледяное презрение.

Видели ли вы, мистер Бонд, разбитое сердце? Сердце, которое разбивали у всех на глазах, медленно и верно. На это было страшно смотреть.

Мастерс был точно ходячий труп, равнодушный и жалкий. Однажды мы всей компанией собрались вместе и постарались напоить его до чертиков. Мы преуспели в этом, о’кей. Затем в ванне послышался какой-то шум. Мастерс попытался вскрыть себе вены моей бритвой. Это отшибло у нас охоту шутить, и меня выделили депутатом по этому делу к губернатору.

Губернатор все знал, но надеялся, что ему не придется вмешиваться. Теперь речь шла об увольнении Мастерса. Его работа пошла насмарку, а жена стала «притчей во языцах». Это был скандал, а сам он стал конченым человеком.

И тут вмешалось Провидение. Оно послало Мастерса с правительственным поручением в Вашингтон, где он удил рыбу на озерах с дипломатами около шести месяцев.

Мы облегченно вздохнули и стали бойкотировать Роду, где бы та ни появлялась.

— А она раскаялась?

— О, нет-нет! У нее была не жизнь, а мечта. Все словно со страниц дешевого романа — любовь на песке, под пальмами, бешеные гонки под ночными звездами, веселые вечера в городе и в клубе — она как чувствовала, что это долго не продлится, и жила подобно птичке. И Рода знала, что сможет вернуть Мастерса, если пожелает. Он так покорен!

А пока мужчин было хоть отбавляй — весь гольф-клуб! Совесть? Чепуха! Посмотрите, как живут кинозвезды в Голливуде.

Но скоро она опомнилась. Татереаль устал от нее, а его родители подняли скандал. И он бросил ее. Это было за две недели до приезда Мастерса, и она стала вести себя достаточно умно.

Рода знала, что рано или поздно он ее бросит. Она явилась к жене губернатора и заявила, что теперь будет хорошей женой Мастерсу. Вычистила весь дом сверху донизу, приготовив все необходимое к великой сцене примирения.

Необходимость этого примирения она поняла по пристальным взглядам со всех сторон. Она стала просто потасканной женщиной, и мужчины отвернулись от нее.

Теперь Рода сидела дома, снова и снова повторяя решительную сцену — слезы, мольбы о прощении, легкие всхлипы. И двуспальная кровать...

Вы не женаты, но, поверьте, между мужем и женой есть некоторое соглашение — можно простить неверность, грубость, бесчестье, но только не потерю одним из супругов обычной человечности — в супружеских отношениях это главное. Я назвал бы это, кхм, вотумом доверия, если позволите...

— Это изумительное определение!

— Рода надела свой самый скромный халатик и, как кошечка свернувшись в кресле, ожидала своего законного хозяина. Она решила, что будет ждать, покорно и тихо, пока он не заговорит первым. Затем она встанет прямо перед ним с опушенной головой и скажет ему все-все. Потом расплачется, и он закружит ее по комнате, а она будет хорошей девочкой.

Рода прорепетировала сцену много раз и не сомневалась в успехе.

Но случилось непредвиденное — он разделил дом на две части. Кухня и спальня —ей. Сам весь день не являлся домой, а приходя вечером, молча шел к себе.

Деньги на хозяйство ей выплачивал нотариус первого числа каждого месяца. Своих денег у нее не было. Его поверенный готовил дело о разводе.

Мастерс был каменным — ее истерики, слезы, мольбы—ничего не помогало. И она смирилась. Так прошло полгода. Чтобы иметь свой угол и еду — ей пришлось покориться. Мастерсу оставалось прожить на Бермудах еще год, и все вздыхали с облегчением, что семья не распалась. Они вновь стали добропорядочной парой и даже появлялись на коктейлях, где немедленно расходились по разным углам.

Мастерс уехал через год, она осталась, по его выражению — привести все в порядок. А еще через месяц слух о разводе дошел до нас из Англии.

Рода не стала больше молчать, и вся история выплыла наружу.

В день отъезда она просто вышла ему навстречу из дверей ванны и сказала, что у нее осталось только десять фунтов и ничего больше.

— У тебя остались бриллианты, мой подарок, и меховое манто.

— Я буду счастлива, если получу за них пятьдесят фунтов.

— Тебе нужно найти работу.

— Мне нужно время, чтобы что-то подыскать. Дай мне денег, Филипп! Мне придется голодать.

Он равнодушно взглянул на нее.

— Ты очень хороша. И ты никогда не будешь голодать.

— Ты мне должен помочь, слышишь! Для твоей карьеры не будет плюсом, если мне придется просить денег у губернатора,

— Хорошо. Ты можешь продать машину и приемник. Все, я пошел укладывать вещи. Пока!

Когда он уехал, то Роде удалось выручить сорок фунтов за бриллианты и семь фунтов за мех, что касается машины, то она, оказывается, была куплена в кредит, и за нее еще не было полностью уплачено.

Филипп знал об этом и вполне насладился этой утонченной местью — владелец гаража просто забрал ее назад.

Когда она шла к радиомагазину, то поняла, что ее там ожидает счет за взятый в кредит приемник, Пришлось уплатить еще десяток фунтов, после чего владелец принял приемник назад.

В этот вечер она рыдала в своей одинокой спальне-— Мастерс отомстил за себя!

Как, скажете вы, такой чуткий, добрый человек и вот... Если бы она только грешила, не нарушая Вотума Доверия,— он не стал бы себя так вести. Но теперь он хотел заставить ее страдать — не так, как страдал сам, это было невозможно, но... А этот фальшивый жест с машиной и приемником должен был напомнить ей о его ненависти и как он все еще хочет отомстить ей за свои страдания.

Мастерс вернулся к работе, но что-то сломалось у него внутри. Он, конечно, так и не женился во второй раз... отправился обратно в Нигерию, целиком ушел в работу.

— А девушка?

— Мы сделали ей маленький подарок — пустили шапку по кругу. Провидение решило, что с нее достаточно. От леди Бурфорд, жены губернатора, которая вместе с мужем вернулась в Англию, пришло письмо, в котором она предлагала ей место экономки в отеле «Голубые Холмы» в Шоу Лендин.

Когда Рода Мастерс уезжала, мы все замахали ей вслед платками, надеясь, что сюда она не вернется.

И вот конец этой истории, но довольно неожиданный. Однажды канадский миллионер появился в «Голубых Холмах» и остался там на зиму. В конце зимы он вернулся в Канаду вместе с Родой и женился на ней. С тех пор она ведет себя безукоризненно.

— Господи, вот это удача! Она едва ли это заслужила.

— Кто знает? Но своего канадца она осчастливила. Кажется, они оба выглядели счастливыми сегодня.

— Я нашел, что миссис Майлер глупа. Но благодаря вам я надолго ее запомню. Придется больше внимания уделять людям. Вы дали мне урок!

Бонд рассмеялся. События последних дней показались ему пошлыми и глупыми — покушения, бомбы... Перед его глазами прошла настоящая драма, с действующими лицами из плоти и крови.

Прощаясь с губернатором, он думал не о завтрашней беседе с IBI, которая чрезвычайно занимала его час назад, а о превратностях жизни, когда болтунья, сидящая рядом с вами за обедом, не моргнув глазом, переживает драму, достойную Вильяма Шекспира...

 «Рисик»

Бонд сидел вместе с Кристатосом на веранде ресторана «Сперанца» и тянул свой «Негрони». Приятно, что они понимали друг друга, и еще приятнее было сидеть с человеком своего круга, вернее —ранга. И потом, шум моря, звезды и фетуччини — все это настраивало на какой-то лирический, точнее, на возвышенный лад...

Когда они договаривались с Кристатосом, то условились, что Бонд подсядет в ресторане к человеку с бокалом «Кремсбада» в руке. «Кремсбад» — это было что-то новое. Не банальная «Аванти» в кармане брюк или белая роза в петлице, по которой обычно люди находили ДРУГ друга, а в этом — был и свой юмор. Кристатос — толстый, начинающий и полнеть, и лысеть одновременно, низкорослый мужчина итальянского типа — и вдруг «Кремсбад» — детский напиток, да еще в конце октября, когда жара спала и никто не пьет прохладительное...

Две недели назад Бонда вызвал «М» и, глядя мимо него, объявил, что он должен отправиться в Венецию — там участились случаи поимки местных агентов с опиумом и таблетками — одним словом, дело не имело к Бонду никакого отношения, но эти таблетки принимали характер национальной заразы, и сам премьер-министр отдал соответствующие распоряжения.

Бонду были выделены средства: сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов и назван человек—Кристатос...

Ресторанчик был просто чудо — танцевальная площадка в форме зигзага, танцы здесь всю ночь, в полночь фейерверк, загорается весь дом, а рядом в подсвеченную воду бассейна прыгают шесть красоток в купальниках из прозрачного, телесного цвета нейлона и чудесных шапочках в форме разных цветов...

Но цены Бонду не нравились. Не очень понравился ему и Кристатос. Этот итальянец сразу взял быка за рога — выдал все, что знал сам и что ему доложила мелкая сошка, агенты:

— Чаще всего провозят наркотики в запасном колесе, из Аравии или еще откуда-то с побережья. Круговая порука — если человек заваливается, то за каждый год тюрьмы он получает десять тысяч долларов, а его семья обеспечивается деньгами, которых вполне хватает на жизнь. Добиться от них ничего невозможно, Он укажет мистеру нужные каналы, он знает сколько? Да, сто пятьдесят. О’кей.

— Но, Кристатос...

— И еще: тут есть еще один очень плохой человек, очень плохой. Мистер его уберет, да? Он очень плохой, богач, владелец этого ресторана.

— Да, а кто он?

— Он сидит сейчас в углу с той блондинкой. Вы ев заметили, когда входили. Это Лиз Баум, она из Вены. Очень дорогая шлюха, высший класс. На баб денег он не жалеет!

Трудно было не заметить эту блондинку с голубыми глазами. Свежа как роза, и она вносила в атмосферу этого кабака какую-то живость, веселость. Она реагировала на шутки своего поклонника волнующим, грудным смехом. Эта полная грудь, голубое платье с белым кружевным воротничком, цвет глаз, маленькие ручки и лукавство...

Все мужчины, едва войдя в ресторан, делали стойку и посылали ее спутника ко всем чертям.

Бонд посмотрел в сторону мужчины; такой тип всегда ему импонировал — здоровый, цветущий, живой и не слишком обремененный долгами и интеллектом. Он сделает ее счастливой, а потом, когда настанет пора прощаться, ни он, ни она не будут слишком переживать разлуку.

Бонду приятно было смотреть на эту пару — если уж он сам не может иметь эту девушку, то почему бы не признать, что она, по крайней мере, в хороших руках?

— Она шлюха?

— И дорогая. А его звать Энрико Коломбо. Он заправляет всем этим делом, и его очень надо прикончить. Иначе я отказываюсь говорить...

Они не заметили, как подошел офицер и унес лишний стул, сославшись на банкет в соседнем зале. Держа этот стул на вытянутых руках, он пронес его в комнату с табличкой «Служебный вход».

Коломбо ждал, сидя на столе, пока официант доставал из сиденья магнитофон. Прослушал пленку и в нетерпении забарабанил пальцами по столу. Затем вернулся в зал и сел за свой столик, предварительно сжав белую ручку Лиз, лежащую на скатерти.

Между двумя любовниками началась банальная свара. Оба вскочили.

— Австрийская тварь! Вон из моего ресторана!

— А ты — итальянский мухомор, не сметь позорить мою страну! Вот тебе!

Женщина, вильнув бедрами, схватила стакан с виски и плеснула в физиономию Энрико.

На них смотрел весь ресторан. Коломбо провел рукой по лицу, и на губах его появилась небольшая усмешка, он прищурил глаза...

Бонд шагнул вперед.

—- Я вызову для вас такси.

— Вы очень любезны, мсье.

Она вспомнила о своих манерах и держалась чопорно. Бонд, подхватив ее под руку, вышел на стоянку и, усаживая ее в машину, попросил о встрече.

Она еще пылала от негодования и поэтому встретила его предложение без особого энтузиазма.

— Все мужчины — скоты,— сказала она ему,—но вы джентльменская свинья. Хорошо, я завтра принимаю свою последнюю солнечную ванну в этом году на пляже Иль-Бадио, под желтым тентом в одиннадцать.

— Странное место для свидания.

— Вы сами напросились, я вас совсем не знаю.

Бонд сжал ее руку, и машина уехала.

Когда он вернулся в зал, Коломбо не было, а Кристатос отправился в туалет, очевидно, выяснить со своими — не продешевил ли он и откуда лучше начать с валютой, может, сразу взять деньги в долларах?

Пляж Иль-Бадио был совершенно пуст. Тенты, качалки, лежаки свалены в кучу — сезон окончен. Жара стояла убийственная, и ноги Бонда по щиколотку проваливались в раскаленный песок. Прямо перед собой он увидел желтый тент, огороженный парусиной, подошел поближе и, посмотрев через него, сказал:

— Привет, леди...

Она лежала, подставив жарким лучам все тело, и только лицо пряталось под тенью зонта.

Смуглое тело, круглый живот и полосатое, черное с белым, полотенце составляли яркий контраст..

Бонд присел рядом. Она только набросила на бедра полотенце и взглянула на него сквозь ресницы, потом рассмеялась.

— Вы очень приятный джентльмен, но, как и все мужчины, вы...

— Свинья?

— О, нет. Давайте болтать.

— Я бы хотел поболтать о вашем друге Коломбо, Кстати, мы здесь одни?

— Как видите.

Она опять начала смеяться, и Бонду мучительно захотелось сбросить с себя все и тоже упасть рядом с ней на полосатое махровое полотенце.

— Для этого здесь слишком много песка, для того, что вы хотите, и слишком жарко, мой джентльмен. А Коломбо — он мужчина,— и она прикусила губку.

Бонд увидел, что она начинает нервничать, и огляделся. Идя сюда, он, конечно, сознавал, что это поспешно назначенное свидание не было простой женской прихотью, и все же...

Он вскочил. От бокового тента, наперерез желтому зонтику, двигались трое. Он посмотрел вниз на заманчивое женское тело; глаза раскрыты, на лице равнодушие, если не отвращение. Она тихо прошептала, не открывая глаз:

— Бегите. Да бегите же, черт вас...

И он побежал. Ноги утопали в песке, сердце стучало как бешеное, но куда-то делся страх перед смертью. Осталось только одно ледяное презрение к этой женщине, Лиз Баум, а потом... Потом осталось только его бешено стучавшее сердце... Добежав до дюн, Бонд на секунду приостановился.

Эти трое, образовав треугольник, явно загоняли его в сторону моря, как загоняют оторвавшуюся от стада корову. Но зачем умирать в море? Рыбам на корм?

Бонд выхватил свой 45-й, и рифленая рукоять сразу стала мокрой от пота. Он шагнул вперед, навстречу этим ребятам, и хотел что-то крикнуть — петля веревки неожиданно захлестнула его шею, и затем последовал настолько сильный рывок, что он чуть не стоил ему жизни и шейных позвонков.

Бонд упал, проехал на животе, следом за веревкой, по песку несколько футов и потерял сознание...

Когда он очнулся, придя в себя от мерного покачивания и поскрипывания, было уже довольно поздно. Шея болела невыносимо, и он, как волк, повернувшись всем телом, увидел косые красноватые отсветы закатного солнца на белой стене каюты. Бонд лежал в матросской койке, и вокруг были только белые стены. Провел рукой по карманам— тщетно! Оружия не было.

Дверь распахнулась, и на пороге возник типичный итальянский контрабандист — хоть сейчас бери кисть и пиши с него картину — левантийский пират в дверном проеме. На голове у него был повязан цветной платок с виноградными листьями, вышитыми по краю. Лицо чуть хмурилось от сдерживаемой улыбки. Он вспоминал этого высокого человека...

Эту петлю бросил он, осторожно высунувшись из-за дюн, и теперь он чувствовал себя в долгу перед этим синьором.

— Мистер, хозяин ждет вас.

Пройдя по правому борту небольшой, но удивительно обтекаемой и быстрой яхты, Бонд оказался в салоне. Ничего лишнего. На стене картина — яхта под всеми парусами— внизу надпись: «Боже, храни Коломбину!»

На столе — свежие газеты, несколько журналов, настенный бар.

Из боковой двери вышел улыбающийся Коломбо, тоже в повязанном платке и красных засученных штанах.

Он явно притворялся оскорбленным в лучших чувствах, но его глаза — черные, как слива,— смотрели на Бонда слегка прищурившись.

— Ну, что скажет дорогой гость?

— А что скажет хозяин?

— Неприятно находиться в обществе человека, обреченного на смерть?

— Вы имеете в виду меня?

— Я имею в виду себя. Вы ведь пообещали Криста-тосу убрать меня. Вот так, не сходя с места, продали меня этой черной мрази. Я вас спрашиваю, за что, а?

— Он сказал, что вы голова этого транспорта с наркотиками. Врал?

— Он не врал. Я бандит. Бандит по призванию, да. Я занимаюсь этим уже много лет. Золото? У меня свои собственные прииски, где я распоряжаюсь дневной намывкой. Бриллианты? У меня свои собственные копи в Трансваале и Южной Африке. Биржа? У меня свои агенты. Некоторое время и женщинами торговал, отбирал самых лучших в Левантии — в этом я тоже знаю толк. В войну здорово заработал на медикаментах и черном рынке. Да одни мои рестораны приносят мне столько, сколько вам и не снилось! И я клянусь вам,— он, посверкивая глазами-сливами, торжественно поднял руку, растопырив пальцы,— я клянусь, что к этому транспорту с таблетками я не имею никакого отношения. Это дьявольское дело! А у нас в стране свято блюдут дьявола и Деву Марию. Зачем мне нужны эти наркотики, а? Сами подумайте — стану ли я мараться, имея такие барыши? И потом— это...— Он повертел головой, подыскивая слово.— В этом деле не хватает рисика! А я люблю рисковать, просто?

Бонд кивнул. Первое впечатление его никогда не обманывало. Коломбо понравился ему с самого первого взгляда. И эта его откровенность стареющего тирана была ему по душе.

— Этот Кристатос —дрянь человек. Он взял деньги с американцев и с вас. И вы, и они ему доверяете — тем хуже для вас. Но каждый раз здесь нужна ширма, какой-нибудь парень с деньгами из «другого департамента», на которого и навешивают всех собак. В этот раз их выбор упал на меня. А они — как лещи. Я уж не знал, что лучше,— просто умереть или сначала потратить огромные деньги. Решил выяснить у вас — как вы собираетесь меня убивать; знаете, все-таки легче, когда знаешь, какой смертью тебе придется умирать, а?

Коломбо подмигнул Бонду и радостно заржал. Бонд тоже засмеялся — этот парень был все больше ему по душе.

— А затем я хотел пригласить вас на маленькую прогулку в море, и знаете куда — в одну уютную бухточку у побережья Албании. И знаете зачем? Чтобы показать вам этот транспорт и, заодно, Кристатоса. Нет, не того, у ресторана. Другого. Настоящего. За работой. Что к чему — поймете на месте. Там большая фелюга, восемнадцать человек команды. Моим парням потребуется лишний ствол — эти люди такие же враги вашей страны, как и моей. Они несут с собой дьявольское зелье. Кристатос — глава всего этого дела. Я верну вам оружие. Вы будете стрелять вместе со всеми. Если вас убьют — так тому и быть. Я верно все сказал?

— О’кей.

Они пожали друг другу руки, и Бонд вышел на палубу. Очутившись наверху, он глубоко втянул в себя морской воздух.

Тишина быстро наступавшей ночи не нарушалась ни всплеском волны, ни скрипом снастей. Ровно гудели дизели. «Коломбина» — прелестная яхта-игрушка — рвалась вперед.

Бонд прошел на бак, к ребятам Коломбо. Здоровенные, молчаливые парни приняли его спокойно, сдержанно, не задавая лишних вопросов и не навязывая своей приветливости. Они получали хорошее жалованье и умели хорошо молчать. Да,—подумал Бонд, глядя на красивые профили и сильные бицепсы,— ребята хоть куда. И дело свое знают. В чем, в чем, а в людях этот старый тиран разбирается отлично!

На следующее утро Бонд увидел, что они подходят к побережью, изрезанному огромным количеством мелких бухточек, заливчиков и шхер.

Искусно маневрируя, рулевой нырнул прямо в это скопище черных мокрых камней, покрытых белыми брызгами соли, и они оказались в тихой бухточке. Коломбо говорил правду — большая фелюга покачивалась на якоре. Вода ^блестела, как стекло. На фелюге, казалось, не было людей, и вообще она была как будто необитаемой. Но когда, бросив якорь, они пришвартовались рядом, то в их сторону простучала пулеметная очередь — враг был настороже.

Палуба хорошо простреливалась, и все это великолепно понимали. Но где пулемет? Ребята Коломбо, несмотря на пули, свистевшие со всех сторон, стали прыгать на фелюгу. Бонд прыгнул вместе со всеми. Пуля обожгла плечо, потом грудь. Мимо него пронесся Коломбо, стреляя из автомата. Один из парней схватился руками за живот и рухнул на палубу. Двое других катались в обхват со своими противниками. Там в ход уже пошли ножи. Ребята шипели, как бешеные коты, но дело продвигалось плохо. Пулемет не переставая плевался и плевался пулями.

Бонд сообразил что пулеметчик, скорее всего, находится в надстройке палубы, и осторожно, короткими перебежками бросился на корму. У него был план, рассчитанный на везение,—другого выхода не было, ребята ничего не могли сделать, их было слишком мало.

Бонд добрался, наконец, до люка и нырнул в трюм. Здесь в контраст с ярким солнечным светом палубы стоял полумрак. Двигаясь ощупью, Бонд стал пробираться вперед, все время ощущая какой-то странный, ни на что не похожий запах; он исходил, казалось, отовсюду. Им была пропитана вся фелюга насквозь.

Бонд споткнулся и, не чувствуя под собой опоры, схватился руками за скобу на стене. Фелюга сильно накренилась, и Бонд, перекатившись, дернул за скобу. Это был подвесной шкафчик, и его содержимое — легкий белый порошок, похожий на крахмал, запорошил Бонду лицо. Он чихнул и стал отряхивать плечи и лицо. Провел языком по губам. Коломбо не врал — опиум.

Бонд дернул за следующую скобу — опять порошок, но на этот раз зерна были крупнее, зеленоватого цвета — гашиш!

Фелюга была набита наркотиками! Их тут было столько, что деньги для обороняющихся не имели значения,— сбыв этот транспорт, они становились богачами.

Бонд быстро прикинул — от Албании до Италии не так уж далеко. Оттуда, в сигаретах, в Америку, Англию, Францию, и концов нет. Все мелкие скупщики молчат как рыбы; вернее, что они могут сказать — обрисовать портрет щучки покрупнее и покаяться в семи смертных грехах!

А эта зараза уже захватила Америку. Теперь министр здравоохранения — «М» давал Бонду прочесть заключение комиссии при Министерстве — считает, что наркотики захватили и Англию. Половина подростков до восемнадцати лет в английских школах курит марихуану и гашиш. Эти белые кристаллики станут предметом торга и помогут не одной тысяче ребятишек отправиться в колонию или на тот свет. Один парнишка, тринадцати лет,— Бонд читал в отчете — на суде после убийства своего товарища по классу рассказывал:

— Нам эта скотина давала только полторы лопаточки для чистки ушей, а мне так и вовсе одну. Я ему был много должен. А мне нужно полторы или две. Вот почему у других ребят укол действовал больше! А когда укол кончается, хочется еще — зверски, страшно! Просто локти себе кусаешь, кричишь, а где у меня деньги? Отец больше не дает. Вот я его и стукнул железкой, видел, что у него есть унт, он сам хвастался...

Мальчишке дали десять лет. Бонд передернул плечами. В этой фелюге было много того, что искалечит этим мальчишкам судьбы, а может, и лишит жизни. Бонд не чувствовал себя ни рыцарем, ни героем. Он делал свое дело и, по возможности, старался, чтобы люди вокруг оставались в живых...

Крики на палубе теперь были все более отчаянными, пулеметчик свое дело знал. Действовать надо немедленно, и Бонд, в три прыжка одолев безлюдный коридор, вылетел на ослепительное солнце.

Расчет оказался верным. С тыла согнувшегося у пулемета человека прикрывало только трое. Прижав автоматы к животу, они сосредоточенно вели веерный огонь.

Бонд упал и, стреляя во время падения, обезопасил себя от двоих, Третий схватился за голову, и лицо его стало похожим на маску красной смерти — пуля Бонда попала ему в висок. Кровь заливала его нелепо загребавшее ногами тело, смуглую волосатую грудь, проконопаченные доски палубы.

Пулеметчик лежал, расставив ноги, и только нелепо уткнулся лицом в палубу, получив пулю в затылок. Драка затихала.

Парни Коломбо — те, что были в состоянии передвигаться, собрались около убитого пулеметчика. Коломбо с улыбкой шагнул вперед и протянул Бонду руку.

— А вон и Кристатос!

На черной дороге послышался шум отъезжающей машины. Человек, сидевший за рулем, старался пригнуться как можно ниже. Машина неслась вверх, дорога петляла среди горных кустов, как серпантин. Кристатос то пропадал, то вновь появлялся в цветущей зелени.

Это было похоже на стрельбу по движущейся мишени, но никто не мог сорвать главный приз — слишком уж резко извивалась тропа. Бонд стрелял с колена, вымещая в этой стрельбе всю свою ненависть к тем, кто послал того парнишку в тюрьму, к тем, кто дает десятилетним девочкам невинные «конфетки», а потом, став постарше, они рожают уродов, к тем, кто вкладывает в руки подростков кастеты и самодельные бомбы, и к тем, чьим главою был этот человек, низко пригнувшийся к рулю белой гоночной машины, к главному Дьяволу...

Мотор ревел, и человек уже почти проскочил мимо очередного куста, как вдруг Бонду удалось поймать его на мушку. Выстрел заставил Кристатоса разжать руки, до этого лихорадочно стискивавшие руль, и он, как-то вскинувшись на месте, упал головой на рулевое колесо. Машина, потеряв управление, по инерции проехала, вернее, пролетела еще несколько метров и со склона обрушилась в море, где и исчезла.

Это было жуткое зрелище. Казалось, покойник гонит свой белый лимузин прямехонько в ад.

Бонд отвернулся. То, что американцы доверяли этому человеку, не делало им чести. Но то, что он сам попался на эту удочку, не делало чести и ему самому...

Что поделаешь — Бонд исполнял приказы, а приказ «М» связаться с Кристатосом исходил из Госдепартамента. «Они там вечно думают, что деньги решают все. Иногда, конечно, так и есть, но в данном случае...»

Бонд не успел сообразить, как очутился в объятиях Коломбо. Он хлопнул его по спине и сказал:

— Друзья мои! Если бы не он, то не только Линци и Каро остались бы здесь навсегда, но и многие другие. Он заткнул грязную пасть этой свинье Кристатосу и отправил его прямой дорогой на небеса! Пер Бакко! Он достоин гимна!

И к величайшему удивлению Бонда, сводный хор под предводительством Коломбо грянул: «Правь, Британия, морями!»

Ребята знали только один куплет, но Бонд был тронут. Он посмотрел на Коломбо, на его перепачканное в крови лицо и в который раз вспомнил старую пословицу: «Если ты смотришь на овцу в первый раз и она тебе нравится, значит, ты верно смотрел».

После торжественного обеда, где, конечно, не было забыто и «Кьянти», на палубу прибыла делегация местных властей и полиция. О, разумеется, таможенный контроль выразил свою благодарность за чистую работу и так далее, но по глазам этих чиновников было видно, что они посылали Коломбо и его шайку ко всем чертям,— те выдрали у них из горла хороший кусок.

«Коломбина» готовилась к отплытию, поднимали якорь. На берегу собралась небольшая толпа местных жителей из ближайшей деревушки.

Они, конечно, слышали стрельбу, но благоразумно сидели по домам, не сгорая от любопытства.

Неожиданно один из местных ребятишек что-то выкрикнул и замахал руками. Окружающие Бонда мужчины так и покатились, держась за бока от хохота.

— Что он сказал? — обратился Бонд к одному из них.

— Он сказал,— ответил тот, все еще смеясь,— чтобы мы приезжали к ним еще. Мы им понравились гораздо больше, чем ковбои из американских боевиков.

Бонд улыбнулся.

«Коломбина» шла при полном ветре под всеми парусами. Ребята молча делали свое дело, а Бонд сидел на баке, глядя прямо перед собой. Коломбо присел рядом.

— Ты мне нравишься, мальчик. Очень нравишься. Хочешь, я скажу тебе еще одну штучку, а? Она тебе понравится, увидишь. Знаешь, откуда шел весь этот товар?

— Италия, Африка.

— Фью! Нет, Россия!

— Что?!

— А ты думал? У них огромные плантации мака на Кавказе, в Киргизии, Туркмении. Они выращивают зелье, потом переправляют его за границу. Это деньги, не спорю. Но главное для них не это. У них есть огромный план идеологической и психологической войны против Запада. Не спорю — придумано хитро: ослабить, отвлечь молодежь, обескровить ее и уничтожить физически и морально. Албания наиболее удобная база. Отсюда в Италию, а от нас — весь мир, ого! К счастью, моя страна не сыграла такой роли в этом чертовом плане. То есть она бы, конечно, сыграла, если бы ты дал Кристатосу возможность серьезно взяться за дело. Я знал, что он связан с Москвой, но просто убрать его не мог. Меня могли бы в свою очередь отправить к праотцам. Я предпочел подождать тебя, сынок, и дать тебе на месте разобраться, что к чему. Ты все правильно понял, и вот — тут он протянул Бонду ключ с жестяной биркой, которые вешают на ключи в отелях,— вот твоя награда, вернее — приз.

Коломбо перевел дух и продолжал с большим подъемом:

— На востоке есть обычай отдавать на ночь гостю не только лучшие ковры, одеяла, подушки, но и любимую жену.

Там, конечно, дикие, нецивилизованные страны, но и наша Левантия недалеко ушла от востока. У меня нет жены, как видишь. А у тебя ее еще долго не будет. Вероятно, тебе придется остаться еще на пару дней в Венеции — ты будешь писать отчет, переругиваться по телефону со своими руководителями и заниматься подобными, никому не нужными вещами. Это очень утомительная работа.

У меня нет жены, но у меня много таких приятельниц, как Лиз Баум. И потом, она должна показать тебе красоты моей Родины и еще кое-что тоже.

Здесь ей не потребуются мои инструкции. Она сама знает в области показа красот куда больше меня, и вот, возьми, сынок.— Он протянул Бонду ключ, заблестел своими глазами-сливами и кивнул головой.— Даю его тебе от чистого, самого дружеского к тебе расположения.

Бонд взял ключ, повертел его в руках, взглянул на Коломбо. Тот поощрительно подмигнул ему. В сущности, этому человеку можно было только позавидовать — он сам устроил себе необычную жизнь, полную опасностей, и купается в своем «рисике» столько, сколько хочет.

Бонд повернул подвешенную к ключу табличку и прочел название отеля и номер комнаты — 673.

 Антикварная вещь Хильдебранта

Бонд подплыл к скале и осмотрелся. Было еще слишком рано, и крупные хищники спали, а мелкота резвилась, не обращая на него никакого внимания. Тускло-красные медузы, быстро двигаясь, напоминали стеклянные кристаллы.

Бонд, погружаясь в воду, отодвигается от медуз — они здорово обжигают. Он спускается немного поглубже и кожей чувствует, как меняется температура воды. Вокруг становится темнее, сгущаются какие-то серо-зеленые сумерки. Рыбы, проплывающие поблизости, кажутся сплюснутыми. Сквозь воду просвечиваются темные пятна и полоски, покрывающие их бока. Рядом беспрерывно снуют, как рой пестрых бабочек,— красные, желтые, оранжевые рыбы. Поверхность воды уже не кажется зеркалом, в котором отражаются камни, рыбы и сам Бонд, словно огромная рыбина, повисший над скалой.

Там, в скале, есть расщелина, где живет большая мурена, и, собственно, к ней он и направился сегодня в гости.

Как много рыбешек собралось вокруг—маленькие темные, с желтой поперечной полоской вокруг тела и желтым хвостом. С косыми темными полосами, красные, голубые, синие. Они то внезапно исчезали, то так же неожиданно появлялись вдруг на том же самом месте.

Поднявшись немного над расщелиной, Бонд оглядывается — кругом кишат рыбки, а внизу их плоские тела уже трудно разглядеть.

Он поднял голову и инстинктивно прижался к скале — мимо пролетала «мантия» — огромный скат с длинным хвостом, оканчивающимся шишкой колючек. Одно прикосновение к этому хвосту грозило смертью. Раньше креолы убивали скатов и делали из их хвостов плетки, которыми стегали рабов. Хвост — правильный трехгранник, с острыми краями, режущими не хуже бритвы. Теперь такие плетки остались только как фамильные реликвии. Говорят, что в старые времена ими стегали и непокорных жен. Теперь даже иметь такую плеть на Сейшельских островах — уголовное преступление.

Одно упоминание о «донче ля морте» превращало самых сварливых дам в покорных ангелов домашнего очага. Но это было давно..,

Бонд не спускал с «мантии» глаз. Ему уже необходимо было всплыть. Он нырял без акваланга, и вот...

Вокруг него колышутся водоросли — испещренные дырочками зеленые листья агара, перистые листья, похожие на пальцы рук, нежные розовые анемоны. Из чаши причудливо изогнутых кораллов и губок выплыли мелкие лимонно-желтые рыбки, но ему нужно, нужно еще подождать...

Стало трудно удерживаться от желания вдохнуть. Если он выстрелит сейчас, то на багровое облако крови примчатся акулы, и тогда он пропал... Однако он решился.

Подтянув ноги к животу, Бонд делает сильный рывок и спускает пружину подводного ружья.

Короткая борьба, но гарпун попал в нервное сплетение, и «мантия» погибла...

Вытащив добычу из воды на совершенно пустое в это время дня побережье, Бонд сел в тени пальмы и стал рассматривать хвост.

Обычно он не убивал рыб, за исключением лишь каких-либо очень редких и интересных видов, как, например, сегодня.

Правильный трехгранник хвоста был длиной дюймов в восемь-десять. Боль ощущалась даже от легкого прикосновения пальцем к краям — что же творилось с рабами в тот момент, когда на их тела обрушивались удары таких плеток?

— Ты уже выбрал свадебный подарок для будущей мадам Бонд?

Филипп Леруа — один из членов многочисленной семьи французских эмигрантов — подошел к Бонду сзади и наклонился над рыбиной.

— Я не женат, Филипп.

— И поэтому тебе нужен хвост?

Оба улыбнулись. Уже две недели Бонд торчал в этой богом забытой дыре и не знал, когда он отсюда выберется. «М» посылал его сюда выяснить местонахождение их старого агента и, кивая головой на октябрьский дождь за окном, буркнул:

— Желаю тебе, 007, всего солнца, которое только встретишь.

К концу второй недели Бонду стало совсем не по себе от безделья, и он увлекся нырянием — легкие у него были безукоризненные и он легко выдерживал большие нагрузки.

— Почему на побережье никого нет? — спросил он у «Перуа.— Почему никто не купается?

— Мы здесь редко лезем в воду. Предпочитаем ванну, друг мой.

— Но почему? Ведь тут безопасно.

— Да? А акула тебе не встречалась? А барракуда или мурена? А на песке ты наступал на морского дьявола? Я видел тех, которые наступили. Они не долго после этого дышали морским воздухом?

— Глупости! — Бонд начинал раздражаться.— Надо просто надевать на ноги резиновые тапочки и смотреть под ноги, когда идешь! Эти ваши местные жители знают только одно — нытье о своей бедности и о том, как они голодают, а ведь океан у них под боком — водоросли, устрицы, рыба. Постройте консервные заводы, и Сейшелы будут обеспечены деньгами!

— Браво! Брависси.мо! — Филипп хохотал.— Хотите, я выставлю вашу кандидатуру на выборах в местный церковный совет — «Голосуйте за этого парня, и вы будете сыты круглый год!» Бонд и консервы — неплохая мысль?

— А субсидии, которые вы получаете от Англии и Америки? А...

— По я пришел к тебе как раз по поводу субсидий! Ты слышал о «Фонде Креста»?

— А, это что-то благотворительное?

— Вот-вот. У этого человека лучшее судно в мире — яхта «Крест». И он нуждается в ловцах-ныряльщиках и лоцмане. Ищет здесь какую-то редкую тварь. Я посоветовал ему взять тебя, а меня к нему устроил майор родственник (у Филиппа,— подумал Бонд,— роскошная жизнь: его родственниками была заселена половина Сейшельских островов). Посмотришь судно, а билет на обратную дорогу я тебе взял на «Меконг», через пять дней. И потом, что за яхта — ух! Там...

— Обычное судно?

— В том-то и дело, что нет. Этот парень — миллионер, и он устроил себе райскую жизнь на этой самой яхте. Сам увидишь. Согласен?

Бонд кивнул. Распоряжений от «М» не поступало, и связь была налажена отлично. И потом — «парень с яхты» уже начинал его интересовать.

Филипп не обманул. «Крест» была красавицей, легкой, белоснежной.

Спустившись по удобному трапу, они оказались в просторном салоне. Бонд даже присвистнул от восхищения именно так и нужно воспринимать океан, словно он, черт побери, совсем не существует. Ноги Бонда утопали в роскошном ковре, панели и обивка радовали глаз нежно-кремовым цветом. Телевизор, приемник с кучей разноцветных пластинок, письменный стол с телефоном. Настоящие окна вместо иллюминаторов. На столе в низкой керамической вазе букет белых и голубых гиацинтов. На кресле — клубки шерсти со спицами, значит, здесь есть женщина,

— Посмотри, нет, ты только посмотри,— говорил Филипп, сверкающими глазами рассматривая роскошную комнату-салон.

— Если не ошибаюсь, на стене Ренуар,— сказал Бонд.— Это, конечно, копия.

— Эго подлинник, приятель,—промурлыкал низкий бархатный голос, и по трапу в каюту спустился человек, судя по всему — хозяин яхты.

Он был одет в шорты и рубашку, завязанную спереди узлом. У него были крепкие ноги, но тело уже начинало полнеть. Поверх шорт — пояс с пистолетом. Голова гладко выбрита. Очевидно, он брил голову постоянно, так как кожа на голове была такой же смуглой, как и лицо. Этот человек с прищуренными блекло-голубыми глазами, широким носом и хемиигуэевской бородой сразу не понравился Бонду. Такому парню нравится воображать себя героем боевиков. «Мы с ним не поладим никогда». Голос у него был совершенно изумительным, напоминал Богарта. Низкий, мягкий, с какими-то мурлыкающими интонациями. На секунду в голову Бонда пришла мысль, что этот мужчина импотент и что вся эта игра в мужество — просто акт самоутверждения.

— Я — Крест, хозяин этой посудины.

— Лepya, лоцман.

— Бонд.

— А чем вы занимаетесь, мистер Бонд?

— Я государственный служащий.

— Великолепно! Обожаю таких людей,— проговорил Крест, распределив слова на целую октаву своего изумительного голоса.— Акваланг?

— Нет, свободное погружение.

— О’кей, я покажу вам судно...

На лестнице раздались шаги, и прекрасно сложенная голая молодая женщина спустилась в каюту. При ближайшем рассмотрении на ней оказались бикини и лифчик, но кожа ее настолько загорела, а материя была подобрана с таким расчетом, что производила впечатление обнаженности.

— О, милый, я не знала, что у тебя гости, загорала на палубе...

— Дорогая,— Крест обернулся,— позвольте вам представить миссис Крест. Пятую миссис Крест. Мы с ней понимаем друг друга; она любит море, любит свежий ветер и еще знает, что она любит, а? Мистера Креста, верно, душенька?

— Ах, милый!—рассмеялась женщина.— Ну, конечно! Может быть, наши гости выпьют коктейль?

— Дорогая, позволь мне быть хозяином на моем собственном судне и займись приготовлением ужина, ладно, лапочка?

Женщина смешалась, но покорно кивнула.

— Я только накину что-нибудь.

— Не задерживайся, родная!

Голос был певучим, мягким, бархатным. Она поднялась по трапу.

Показывая яхту, Крест разошелся. Ему нравилось чувствовать себя хозяином, нравилось хвастать этой яхтой, и на вопрос — нравится ли ему судно — Бонд, видя, как Крест все больше надувается, ответил кратко:

— Она отличное судно.

— Это отличное судно. Что за манера у вас, англичан, называть теплым женским именем кусок железа?

Бонд изумленно поднял брови. Но он счел себя в некотором роде на службе и промолчал, считая этот эпизод просто нетактичной выходкой.

Войдя в спальню и продолжая расхваливать панели из свиной кожи, он увидел миссис Крест, сидящую у зеркала.

— Сию минуту, милый,— начала оправдываться она.

— Дорогуша, я думал, что ты уже давно в салоне разносишь нам коктейль. А ты еще здесь,— он подмигнул Бонду,— надеваешь новые кружева для новых мужчин, а?

Она страшно побледнела и заторопилась.

— Я не виновата, милый. Молния порвалась.

Схватив пудреницу, она торопливо вышла.

Бонд не стал слушать объяснения о стоимости кожи и вернулся в салон. Красивая женщина, ничего не скажешь. Ей лет тридцать, не больше. Когда двигается, то чувствуется бывшая натурщица или манекенщица. Обычно они так ходят, не обращая на свое тело ни малейшего внимания. Интересно, как эта странная пара ладит между собой? И ладит ли?

Словно отвечая на его прямой вопрос, она подняла голову от закусочного стола и сказала:

— Я замужем два года. Я из Девоншира. До сих пор не могу опомниться — это как в сказке! Что ты ни пожелаешь — все исполняется. Но временами милый бывает несносен, не обижайтесь. Он из Германии, из Пруссии. Он любит шутить, очень веселый, но...

— Скажите, а эта жизнь султана не испортила ему характер?

Она рассмеялась.

— Немного есть. Он говорит, что тот, кто первым влез на дерево, имеет право выбрать лучшие яблоки. И раз он платит такие деньги, то его должны встречать по-королевски, а тут еще этот «Фонд Креста»...

В каюту вошли хозяин и Филипп. Разговор стал общим. Интересно,— думал Бонд,— что эта красивая белокурая девушка, с длинными, словно размытыми прядями светлых волос, нашла в этом человеке? Неужели — деньги? Дорого же ей приходится, вероятно, платить за сказочную жизнь...

Крест попросил Бонда зайти в каюту-спальню и принести ему оттуда альбом с рекламными фото собственной яхты. Альбом завалился за широчайшую супружескую кровать, и, поднимая его с пола, Бонд задел головой какой-то предмет, лежащий с той стороны кровати, которая, по всей вероятности, принадлежала мистеру Кресту. Это оказалось плетью из хвоста ската. Рукоять аккуратно обмотана изоляцией, чтобы не поранить руки.

Войдя следом за Бондом, хозяин яхты уловил направление его взгляда и улыбнулся.

— Это дает отличные результаты. Пробовал несколько раз на моей Софи. Мы называем эту плеть «мой корректор».

— Но это преступление! На территории Сейшельских островов...

— Вы находитесь на территории Соединенных Штатов. И хозяин здесь я!

— Да, верно.

Оба мужчины вернулись в салон, раздраженные до последней степени. За ужином Крест окончательно разошелся. Предупрежденный миссис Крест, что ее муж любит пошутить, Бонд вынужден был признать, что его шутки могут вывести из себя ангела!

Филипп первым покинул компанию, сославшись на то, что ему нужно проверить лоцманские карты.

Оставшись втроем, они не знали, что говорить друг другу. Но два коктейля «Хиросима» подряд настроили мистера Креста на душевное благодушие, он разоткровенничался;

— «Фонд Креста» обошелся мне в три миллиона. А имею я с него гораздо больше. Вам нужна для науки слоновая черепаха, ламантин или, там, эта рыба Хнльдебранта? Пожалуйста! Ах. это под охраной государства? Ах, экологическое равновесие, ах... Нужна рыба? Я иду к губернатору и говорю ему — вы хотите построить бассейн, чтобы учить плавать ребятню? Я дам вам сумму на два бассейна. А вы мне... молчание, а? Сколько нужно? Пять тысяч? Десять? О’кей, пусть так. И оставляю чек. И везу рыбу, черепаху или гадюку, будь я проклят! Я не плачу налога на яхту, не плачу много других налогов и еще являюсь благодетелем нации, имея в год четыре месяца бесплатных каникул,здорово?

— Но, милый,— начала было женщина. После двух «Поцелуев ангела» у нее тоже развязался язык.— А эти люди, из налогового бюро, разве они не грозились отобрать «Крест», говоря, что мы делаем слишком мало открытий и что...

— Дорогуша, ты устала! Пойди ляг отдохни. И знаешь, милая, тебе сегодня придется встретиться с корректором.

Она умоляюще посмотрела на него, но голос его был по-прежнему мягким и нежным.

— Ты этого сейчас добилась, моя девочка, мое солнышко...

Она поднесла руки к горлу и, глядя на него расширенными зрачками, прошептала:

— Ох, нет, милый, ты этого не сделаешь, я умоляю тебя, милый...

Бонд проснулся от крика женщины. Вопль прорезал душный воздух и затих. Потом послышались рыдания; она захлебывалась в слезах и почти хрипела.

Бонд встал и подошел к иллюминатору. Светили звезды. Духота становилась невыносимой. Бонд забрал свой матрац и расстелил его на палубе. Опять плач, но теперь тише, глуше. Он поморщился. В конце концов — они муж и жена. И если женщине нравится быть постоянно униженной рабыней, то... Сказочная невероятная жизнь. Он закрыл глаза и уснул, крепко стиснув кулаки.

— Эта рыбка водится только у этого острова — вот ее фото. Антик Хнльдебранта — ее имя. Эту тварь открыл голландец, и с тех пор ее видели всего три раза, все три раза здесь. Строение у нее такое же, как у известных кистеперых рыб, что нашли в речках Африки. Но что такая штучка живет и в море — это было сенсацией! А теперь — за работу. Как только найдете эту штуку, ничего не делайте — только дайте мне знать. У меня тут с собой есть специальное средство, она сразу будет у нас в руках.— И Крест самодовольно похлопал себя по карману.

— Эту штуковину дал мне один профессор-химик. Действует только на рыб, но вы на всякий случай держитесь от этой жидкости подальше, ясно?

Утром они подплыли к совершенно пустому острову, где не росли даже пальмы, а прибрежные камни побелели от помета многих тысяч птиц, которые здесь гнездились. Рыбу, которую они искали, видели только у этого острова, и, нырнув в глубину, они с Филиппом вдоволь насмеялись, представляя себе мистера Креста в роли Робинзона, который ест на голом месте свои расшитые ночные туфли.

Бонд огляделся, плывя вдоль кораллового рифа,— нет, этой рыбы не было и в помине. Совсем недалеко от него светилась медуза. Она была похожа на лампу, прикрытую затейливым абажуром с длинной бахромой... Бахрома медленно покачивалась, как от легкого ветерка, при каждом движении медузы. Рядом появилась синяя рыба с серебряным брюшком, потом вторая, третья. Выемку в дне заполняли кораллы; здесь живут домоседы-камбалы, а красные ветви укрывают целые семейства мелких красноперых рыб...

Но что это? Неужели? Да, оранжевые плавники мелькнули среди водорослей. Филипп тоже заметил рыбу, но не спешил подать знак мистеру Кресту. Бонд понимал его — он любил море, любил рыб, и видеть бессмысленную гибель нежных созданий ему тоже не хотелось.

Вдруг рядом с Бондом возник еще один силуэт — это хозяин яхты решил сам попытать свою удачу. А может, ему просто захотелось освежиться. Господи! Хоть бы одна акула учуяла этого человека — но они, очевидно, не едят своих, чтут родственные связи.

Бонд усмехнулся своим мыслям, краем глаза следя за передвижением мистера Креста. В воде его фигура казалась еще более округлившейся.

Он заметил рыбу и замахал руками, призывая их от-плыть подальше, потом вырвал из горлышка колбы стержень и направил ее в сторону нужной ему рыбы.

Вода слегка замутилась. Бонд не стал дожидаться развития трагедии и вынырнул на поверхность. Сидя вместе с Филиппом под тентом, они потягивали пиво и переговаривались. Оба ждали мистера Креста. Миссис Крест не вышла сегодня к завтраку, сославшись на головную боль.

Наконец, мистер Крест вынырнул ликующий, в восторге от самого себя.

— Эх вы, горе-ловцы! Торчали там битых два часа и ничегошеньки не нашли! Да стоило мне надеть маску и нырнуть, как я тут же наткнулся на нее, слышите?! Нашел ее тут же, как свою жену в кровати! А теперь — все на яхту. Софи лежит, не может, видите ли, выносить здешний воздух. Пахнет птицами, рыбами и бог знает чем еще! Через час — вон отсюда, в океан, ко всем чертям!

Этой ночью Крест был пьян и счастлив. Он достал рыбу! Он ликовал, хлопая себя по коленям, и оборачивался к жене, ожидая от нее восхищения. Она покорно улыбалась этому человеку, и Бонд в который раз подумал, что женское сердце — загадка. Ведь нельзя же подойти к ней и просто, глядя в ее голубые глаза Гретхен из сказочной страны, сказать: «Софи, ваш муж просто садист. И если вы убьете его — закон на вашей стороне».

Но нет, она слишком податлива, слишком нежна. Она покорна. Покорна ли?

На ее пальцах нет лака, на губах помады, а тяжелые блекло-золотые волосы не завиты и ничем не украшены. Очевидно, так велит ей он, этот убийца с голосом Богарта; хочет, чтобы она была «германской Лорелеей», девой природы, какой-нибудь Брунгильдой... А кого же он тогда считает Зигфридом?

Бонд вышел из душного салона на палубу — там тоже было душно, но ему надоело слушать издевательские рассказы мистера Креста о бедности французских эмигрантов, о том, что они торгуют черепками битых раковин и что семейство Леруа — это скандал! Их дедушка в семьдесят пять лет женился на полинезийке, и у супружеской четы теперь шестеро детей. Филипп сжимал кулаки, его ноздри раздувались от ярости.

— Вы здесь один, Джеймс?

Миссис Крест стала рядом с ним, наклонив голову и стараясь заглянуть ему в глаза.

— Не сердитесь на Креста, бога ради, он совсем не то.

Господи,— подумал Бонд,— скольким людям ей приходилось это говорить.

Он взял руку Софи и понимающе похлопал ее по плечу. Она вдруг на какое-то короткое мгновение прильнула к нему и заплакала.

Крупные детские слезы катились, как горошины. Казалось, что слезы были крупнее, чем глаза.

— Изумительно,— пропел за их спинами бархатный голос,— просто очаровательно! Тристан и Изольда!

В дверном проеме стоял мистер Крест со стаканом в одной руке и оливкой в другой.

— Но Джеймс забыл, что хозяин здесь я и что матросы слушают меня беспрекословно. А что если он вдруг сегодня ночью окажется за бортом? А что если я вдруг просто не найду его в темноте? А что если акулы...

— Мистер Крест! Как вы смеете...

Женщина жалобно всхлипнула и шагнула в темноту.

Этой ночью он опять услышал крик. Потом второй, третий. Бонд чиркнул спичку и взглянул на часы — три часа ночи...

Бонд захотел перенести свой матрац в другое место и встал. На другой стороне палубы, где обычно укладывался мистер Крест после супружеских объятий, Бонду послышался какой-то странный звук. Обычно храп мистера Креста перекрывал все другие звуки, но сейчас это было похоже на то, как, наверное, храпят удавленники...

Удивленный Бонд подошел к его гамаку и замер на мгновение — из горла хозяина яхты высовывалось что-то странное. Он наклонился и отскочил.

Это была рыба Хильдебранта, которая до того лежала в формалине в кают-компании.

Кто-то засунул рыбу головой вперед, и смерть, вероятно, наступила очень быстро! Но какая смерть!

Женщина — возможно, но вряд ли...

Филипп — вероятно. Эти насмешки над его родственниками кого угодно могли свести с ума...

Матросы? Они преданы хозяину душой и телом, И если начнется расследование, а оно наверняка начнется, то...

Он вдруг осознал, что свое пребывание на судне ему

будет очень трудно объяснить. И самое главное, он ведь тоже мог это сделать. Суд... расследование... Разгневанное лицо «М»...

Бонд решился. Подойдя к гамаку, он осторожно начал расплетать веревку сетки.

Он проделал на днище большую дыру, потом оборвал основание — было похоже, что человек просто плюхнулся в гамак, отчего лопнули веревки.

Затем Бонд вытащил рыбу из горла мистера Креста, с трудом перевалил его через борт и разжал руки.

Раздался слабый всплеск, и вода снова зажурчала, обтекая корпус яхты...

На следующее утро они, как сговорившись, собрались в кают-компании только в одиннадцать часов.

У Софи под глазами залегли темные круги. Она не спросила, как обычно, где Крест, а, сев в уголок, начала пить кофе. Прошло еще полчаса, и Бонд решил, что пора действовать.

— А где же наш хозяин?

— О, в самом деле, Крест заспался! Я пойду разбужу его.

Она вышла из салона, а Бонд налил себе кофе.

В ту же секунду раздался пронзительный женский крик.

— Где мой муж?!!

Они выскочили на палубу.

Миссис Крест бессмысленно смотрела на обрывки гамака.

В безуспешных поисках прошло два часа, и Бонд, войдя в каюту, где сидела, вцепившись руками в кресло, миссис Крест, сделал безнадежный жест.

— В этих краях два часа в море ночью, акулы...

— Ох, нет! Мой муж! Милый муж!

Бонд пожал плечами — парадоксальная женщина.

Выполнив в порту все формальности и собрав вещи, Филипп и Бонд решили отметить расставание. Миссис Крест попросила их побыть вместе с ней на прощание.

— Я, вероятно, вернусь в Англию,— спокойно сказала она Бонду.— Вы, Джеймс, тоже едете туда. Зачем вам неделю трястись на дурацком пароходе? Моя яхта быстрее.

Он поставил кофе на столик и посмотрел в ее голубые глаза. Дочь Англии, но... неделю на яхте с этой женщиной...

Филипп кашлянул.

— Ваш супруг, вернее...—Он смешался и, решив исправить положение, спросил:

— А что же будет теперь с нашей добычей?

Бднд вздрогнул и оглянулся.

Но голубые глаза остались спокойными, очень спокойными. Она подняла голову, и длинные, размытые пряди заструились вдоль щек.

— Я подарю ее Британскому музею,— сказала она и изучающим взглядом посмотрела Бонду в глаза...

 Об авторах

Уильям Айриш  — псевдоним американского писателя Корнела Вулрича (Cornell George Woolrich). Он родился в Нью-Йорке 4 декабря 1903 г. Детство его прошло в основном в Мексике. Там работал отец, горный инженер. Образование получил в Колумбийском университете (Нью-Йорк), где специализировался на английском языке. Первые произведения Вулрича — романтические любовные истории,— написанные во второй половине 1920-х гг., пользовались популярностью. Первое произведение детективного жанра появилось в 1934 г., но наибольший успех выпал на «черную серию» (1940—1948), куда вошли шесть романов, имеющих в заглавии слово «blаск» (черный). Все они опубликованы под собственным именем автора. В 1942 г. Вулрич взял псевдоним Уильям Айриш,

Стиль Айриша — держать читателя в ожидании все больших и больших страстей и кошмаров вплоть до последней страницы.

Айриш мастер короткого жанра, автор многих сборников. За вклад в развитие жанра детективного рассказа в 1948 г. он был удостоен премии Эдгара По Американского детективного клуба.

Личная жизнь Вулрича не сложилась; близким человеком в течение многих лег ему была мать, после смерти которой он впал в депрессию. Диабет, алкоголизм, а незадолго до смерти — гангрена, потребовавшая ампутации ноги, свели писателя в могилу. 25 сентября 1968 г. он умер. Его миллионное состояние стало основой стипендии имени матери Вулрича для студентов Колумбийского университета.

На русском языке опубликованы рассказ и повесть Айриша.

Эллери Квин — литературный псевдоним двоюродных братьев, американцев Фредерика Данная (Frederic Dannay) и Манфреда Ли (Manfred Bennington Lee). Оба родились в Бруклине в 1905 г. Первый успех пришел к ним с детективом «Roman Hat Mystery» (1928), написанным на конкурс;. Тогда же они сменили свои настоящие имена— Дэниел Натан (Daniel Nathan) стал Ф. Даннэем, а Манфорд Лепофски (Manford Lepofsky) стал М. Ли. Роман вышел под псевдонимом Эллери Квин; так же звали и его главного героя — сыщика-любителя, автора детективов, который на досуге помогал отцу, инспектору нью-йоркской уголовной полиции, в расследовании преступлений. Эллери Квин — персонаж 39 романов, герой десяти

художественных фильмов, цикла радиопьес, которые звучали в эфире еженедельно с 1939 по 1948 г. Ф. Даннэй был инициатором и основным издателем популярного журнала, печатавшего детективные рассказы, «Mystery League Magazine», с 1941 г.— «Ellery Quen's Mystery Magazine». Он опубликовал ряд антологий, собрал крупнейшую библиотеку детективной новеллистики (сейчас — в университете штата Техас). При неравноценности разных периодов творчество Э. Квина считается классикой американского детектива.

В 1930-е гг. братья под псевдонимом Барнаби Росс (Barnaby Ross) выпустили еще одну серию из четырех романов с актером-детективом Друри Лэйном в главной роли. Ф. Даннэй под своим настоящим именем Д. Натан опубликовал автобиографический роман о детстве «The Golden Summer» (1953).

Ф. Даннэй и М. Ли были сооснователями и сопрезидентами Американского клуба писателей детективного жанра Mystery Writers of America. М. Ли умер в 1971 г., Ф. Даннэй — в 1982 г.

На русском языке опубликованы три романа и три рассказа Э. Квина.

Иен Ланкастер Флеминг родился 28 мая 1908 г. в богатой английской семье. Учился в Итоне, потом в Сандхерстском военном колледже, в Мюнхене и Женеве. Овладел немецким, французским и русским языками, готовился к дипломатической службе. По просьбе матери, Флеминга принял сэр Родрик Джонс, глава агентства Рейтер. Парень ему понравился, и он его пригласил на репортерскую работу. 25-летний Флеминг освещал ход судебного процесса над шестью английскими инженерами, которые были арестованы в Москве ОГПУ, Карьера Флеминга шла в гору. Рейтер хотело направить его корреспондентом на Дальний Восток. В октябре 1933 г. он ушел из агентства и принял выгодное предложение: стать партнером владельцев банковского заведения. С 1939 г. Флеминг начинает работать в английской разведке, с 1941 г.—помощник адмирала Годфри, начальника морской разведки. Именно с Годфри он потом писал знаменитого шефа Бонда сэра М. В отставку Флеминг уходит в 1946 г. Профессиональным писателем быть не собирался. Бонд родился в его воображении, когда ему было уже 43 года. Он успел написать о нем 13 книг. Первый роман называется «Казино „Руайаль"». Он был полон насилия, секса, шпионских страстей, экзотики (опубликован в 1953 г.). Вторая вещь с тем же главным героем —«Живи — пусть умирают другие».

Джеймс Бонд вошел в него, Флеминг стал другим человеком, Он живет теперь словно за двоих. Меняется и герой: Бонд перестает быть «слепым орудием, которое использует для своих целей одна из правительственных служб». Незаметный агент 007 заявляет о себе в полный голос: он не только имеет «право убивать», он получает право на достойное существование. Флеминг тщательно продумывает каждый его шаг, изучает вкусы.

В «бондиану» вошли романы «Проект ,,Мунрэкер“», «Бриллианты — наверх», «Из России с любовью», «Д-р Ноу», «Операция „Гром"», «На тайной службе Ее Величества» и другие, несколько рассказов. Последний роман Флеминга о Бонде «Человек с золотым пистолетом» опубликован после смерти писателя. Умер йен Флеминг 13 августа 1964 г.

Прошли годы. Бонд продолжает жить, хотя и потеснили его на Западе другие литературные персонажи. А на экраны мира Бонд по-прежнему выходит с завидной стабильностью.

 * * *

Скоро, очень скоро читатель будет держать в руках следующий сборник «Вечер вне дома» популярной серии «Bestseller», а пока предлагаем отрывок из одноименного романа Джеймса Хэдли Чейза.

Кен расплатился с шофером. Они поднялись по ступенькам, открыли входную дверь и стали подниматься по лестнице.

Его охватило чувство страха, которое он не мог отогнать. Возможно, причиной этого были ее слова о том риске, которому он подвергался, о котором знал, но не желал думать. Ему нужно было проводить ее до двери и не отпускать такси, чтобы вернуться к себе домой. После такого замечательного вечера Кену не было смысла продолжать все это.

«..Ты, может быть, держишь за хвост тигра",— сказала она. А что, если этот тигр пробудится?»

Он не переставал повторять это себе, поднимаясь с ней по лестнице.

Поднявшись на четвертый этаж, они встретились с рыжей болонкой. Она сидела неподвижно и смотрела на них круглыми глазами-бусинками, налитыми кровью. От ее резкого лая Кен вздрогнул.

Словно ожидая этого сигнала, Рафаэл Свитинг тотчас открыл дверь и появился на пороге в блестящем шелковом халате поверх черной пижамы. Незажженная сигарета свисала с его нижней губы.

— Лео, ты заставляешь меня сердиться,— строго проговорил он и бросил на Кена хитрый и понимающий взгляд.— Мой маленький друг возомнил себя сторожевой собакой. Это довольно смело с его стороны, не правда ли?

Он нагнулся и взял собачку на руки. Ни Кен, ни Фей не сказали ни слова. Они продолжали подниматься, отлично зная, что толстяк все еще смотрит на них, и его любопытный взгляд жег им спины.

Кен был весь мокрый от пота. Этот мерзкий толстяк казался ему опасным, хотя он и не смог бы объяснить, почему ему так казалось.

— Грязный подонок!—воскликнула Фей, открывая свою дверь.— Всегда торчит на площадке, хотя никому не нужен. Но он безвреден.

Кен так не считал, но промолчал. Он почувствовал настоящее облегчение, когда дверь квартиры Фей закрылась за ними.

Бросив шляпу на стул, он подошел к камину. Неожиданно Кен почувствовал себя смущенным. Фей обняла его за шею и потянулась к нему губами. Одно мгновение он колебался, затем поцеловал ее. Она закрыла глаза, прижимаясь к нему, но он больше не чувствовал прежнего желания.

Фей с улыбкой отошла от него.

— Через пару секунд я буду к вашим услугам, Коко. Налейте пока выпивку и мне тоже.

Она ушла в спальню и закрылась там.

Кен закурил сигарету и подошел к бару с напитками. Теперь он был уверен, что совершенно зря вернулся к ней. Он не понимал, почему, но вечер совершенно потерял свою прелесть. Ему ста,ло стыдно, когда он подумал об Энн. Как только она уехала, он изменил ей. Такая безответственность была для него необъяснима и непростительна. Если только она узнает об этом, он не посмеет взглянуть ей в глаза.

Он налил себе виски и сделал большой глоток.

«Теперь мне следует вернуться домой»,— подумал он, прохаживаясь по комнате с бокалом в руке.

Часы на камине показывали без четверти час. Кен сел за стол и стал ждать.

Сильный удар грома заставил его подскочить. От дома Фей до стоянки, где он оставил свою машину, было порядочное расстояние. Ему хотелось, чтобы Фей поскорее пришла, так как он не хотел промокнуть.

Вспышка молнии осветила окно, затем раздался новый удар грома. Кен встал, отодвинул занавески и выглянул на улицу.

При свете фонарей он увидел тротуар, уже блестящий от дождя. Зигзаг молнии осветил ближайшие крыши, а сильный удар грома потряс воздух.

— Фей! — крикнул он, отойдя от окна.— Вы идете?

Ответа не последовало, и он подумал, что она, наверно, в ванной. Кен вернулся к окну. Теперь уже шел сильный дождь, и тротуар блестел в свете фонарей. Потоки воды с крыши уменьшали видимость.

«Не хочу попадать под ливень,— подумал Кен.— Нужно подождать, пока кончится дождь». Его решимость не проводить здесь ночь начинала ослабевать.

«Зло уже сделано,— думал он, гася сигарету,— а мокнуть мне ни к чему. Потом, Фей рассчитывала провести с ним ночь, и если он уйдет, то огорчит ее. К тому же будет благоразумнее не возвращаться к себе в такое позднее время. Миссис Филдинг, его соседка, наверняка услышит шум машины и заподозрит неладное. Она не замедлит рассказать Энн, когда та вернется, что он так поздно явился домой».

Кен допил виски и направился к шкафчику с бутылками за следующей порцией.

«Ну и копается же она»,— подумал он, поглядывая на дверь спальни.

— Поторопитесь, Фей! — крикнул он,— Что вы так долго там делаете?

Последовавшее за этим молчание заинтриговало его. Что она может там делать? Уже больше десяти минут она пробыла в спальне. Он прислушался, но ничего не услышал, кроме тиканья часов на камине и стука дождя в стекла окон. Неожиданно погас свет, и он очутился в темноте.

На мгновение ему стало страшно, но потом он решил, что, вероятно, перегорели пробки, и стал искать стол, чтобы поставить бокал.

— Фей! — громко крикнул он.— Где у вас пробки? Я сейчас исправлю их.

Ему послышалось, что дверь спальни осторожно открывают.

— У вас есть фонарик?

Ответом ему было молчание. Дрожь пробежала по его спине.

— Фей! Вы меня слышите?

По-прежнему никакого ответа. Но у него была уверенность, что кто-то находится в комнате. Он сунул руку в карман, чтобы вынуть зажигалку. Совсем рядом с ним скрипнул паркет.

Испугавшись, он отступил назад, наткнулся на стол и услышал, как разбился его бокал с виски.

— Фей, во что вы играете?—хриплым голосом спросил Кен.

Он отчетливо слышал, как кто-то ногой толкнул стул в темноте. У него волосы встали дыбом.

Кен вынул зажигалку, но руки его так дрожали, что он выронил ее. Когда он нагнулся, чтобы поднять ее, то услышал, как щелкнул замок и открылась входная дверь.

Он смотрел во все глаза в сторону открывшейся двери, но в темноте ничего не увидел. Потом дверь захлопнулась, и он ясно услышал звук шагов по лестнице.

— Фей!

Кен ощупью нашел зажигалку и зажег ее. При слабом свете он увидел, что комната пуста. Кто же вышел из квартиры: Фей или неожиданный визитер?

— Фей!

Полное молчание. Даже звуки собственного голоса показались ему странными. Прикрывая пламя зажигалки рукой, он направился к двери спальни.

— Фей, вы здесь?

Кен держал зажигалку над головой. Пламя быстро угасло. Он вошел в спальню, сверля глазами темноту. Кен посмотрел на кровать, и от того, что он там увидел, перехватило дыхание. Фей лежала поперек кровати, с руками, закинутыми за голову, совершенно голая. Между грудей текла узкая полоска крови. Она стекала по бедру, образовав на полу лужицу.

Кен стоял как парализованный, с глазами, устремленными на нее, неспособный двинуться с места. Колеблющееся пламя зажигалки неожиданно погасло. 

Оглавление

Уильям Айриш Встречи вo мраке

   Глава 1 Прощание

   Глава 2 Первая встреча

   Глава 3 Вторая встреча

   Глава 4 Третья встреча

   Глава 5 Четвертая встреча

   Глава 6 Пятая встреча

   Глава 7 Заключение

Эллери Квин Тайна голландского башмака  

   Предисловие

   Действующие лица

   Часть I Рассказ двух башмаков 

    Глава 1 Операция

     Глава 2 Волнение

     Глава 3 Посетитель

     Глава 4 Непредвиденные события

     Глава 5 Удушение

     Глава б Следствие

     Глава 7 Перевоплощение

     Глава 8 Подтверждение

     Глава 9 Соучастие

     Глава 10 Вещественные доказательства

     Глава 11 Допрос

     Глава 12 Эксперимент

     Глава 13 Разговор с администратором

     Глава 14 Обожание

     Глава 15 Все запуталось

     Глава 16 Доктор Пеннини

     Глава 17 Оборванные нити

     Глава 18 Заседание в муниципалитете

     Глава 19 В ней Квины обсуждают дело

  Часть II Исчезновение шкафа с документами 

    Глава 20 Разговор с Минченом

     Глава 21 Капитуляция

     Глава 22 Второе убийство

     Глава 23 Новое расследование

     Глава 24 Тройное убийство???

     Глава 25 В тупике

     Глава 26 Ключ к разгадке

     Глава 27 Новые догадки

   Часть III Завершение расследования

    Глава 28 Прояснение

     Глава 29 Аргументация

     Глава 30 Окончание

     Глава 31 Объяснение

Йен Флеминг Только для ваших глаз 

  Убийство с заранее обдуманным намерением

   Только для ваших глаз

   Вотум доверия

   «Рисик»

   Антикварная вещь Хильдебранта

 Об авторах

 * * * Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg