«Человек в коричневом костюме. Тайна замка Чимниз. Убийство Роджера Экройда»

Человек в коричневом костюме. Тайна замка Чимниз. Убийство Роджера Экройда (fb2) - Человек в коричневом костюме. Тайна замка Чимниз. Убийство Роджера Экройда (пер. Владимир Нестьев,Игорь Иванович Болычев,Ирина Гавриловна Гурова,Татьяна Алексеевна Озёрская (Тарковская)) (Кристи, Агата. Сборники) 4872K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Кристи

Кристи Агата СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ТОМ ВТОРОЙ

ЧЕЛОВЕК В КОРИЧНЕВОМ КОСТЮМЕ The Man in the Brown Suit 1924 © Перевод Нестьев В., 1990

Посвящается Э. Э. Б.[1] — в память о путешествии, рассказах об охоте на львов и в исполнение просьбы написать когда-нибудь «Тайну Милл-хауса».

Пролог

Надина, русская танцовщица, покорившая Париж, вновь и вновь выходила на поклоны. Ее узкие черные глаза сузились еще больше. Уголки длинного ярко-красного рта чуть поднялись. Восторженные аплодисменты еще не стихли, когда с шуршанием упал занавес, скрыв причудливые, в красно-синей гамме, декорации. Танцовщица в своем развевающемся голубом с оранжевым одеянии покинула сцену. За кулисами ее восторженно принял в объятия бородатый господин — директор театра.

— Великолепно, малышка, великолепно! — вскричал он. — Сегодня ты превзошла себя. — Он галантно расцеловал ее в обе щеки.

Мадам Надина не обратила внимания на уже привычную для нее похвалу и прошла в свою уборную, где были небрежно расставлены многочисленные букеты, на плечиках висели костюмы в футуристических[2] узорах, воздух был горяч и сладок от цветов и изысканных дорогих духов. Костюмерша Жанна прислуживала своей хозяйке, болтая без умолку и изливая поток неискренних комплиментов.

Стук в дверь прервал ее излияния. Жанна пошла открывать и вернулась с визитной карточкой.

— Мадам примет?

— Дай-ка взглянуть.

Танцовщица устало протянула руку, однако при виде имени на карточке — граф Сергей Павлович — в глазах ее вспыхнуло любопытство.

— Я приму его. Подай мне палевый пеньюар, и побыстрее. А когда граф войдет, уйдешь.

— Bien, Madame[3].

Жанна принесла изысканный пеньюар из шифона, отделанный горностаем. Надев его, Надина улыбнулась своим мыслям, лениво постукивая длинными белыми пальцами по зеркалу на туалетном столике.

Граф не заставил себя ждать. Это был человек среднего роста, стройный, очень изящный. В его очень утомленном лице не было ничего примечательного, и раз увидев, его трудно было узнать вновь, если бы не его манеры. С преувеличенной учтивостью он наклонился к руке танцовщицы.

— Мадам, я счастлив вас видеть.

Это было все, что услышала Жанна, закрывая за собой дверь. После того как Надина осталась с гостем наедине, ее улыбка неуловимо изменилась.

— Хоть мы и соотечественники, я думаю, мы не станем говорить по-русски, — заметила она.

— Поскольку ни один из нас не знает ни слова по-русски, это, вероятно, будет разумно, — согласился гость.

Они перешли на английский, и теперь, когда граф перестал манерничать, никто не усомнился бы в том, что это его родной язык. Действительно, когда-то он начинал как артист-трансформатор[4] в лондонском мюзик-холле.

— Сегодня вы имели большой успех, — сказал он. — Поздравляю.

— Тем не менее, — заметила Надина, — я расстроена. Мое положение сейчас не такое, как раньше.

Подозрения, возникшие на мой счет во время войны, так и не рассеялись. За мной постоянно следят.

— Но ведь обвинение в шпионаже против вас никогда не выдвигалось?

— Нет. Наш шеф действует крайне осторожно.

— Да здравствует «полковник»! — произнес граф, улыбаясь. — Кстати, поразительная новость — он собирается в отставку. Уйти от дел! Как какой-нибудь доктор, мясник или водопроводчик…

— Или любой другой деловой человек, — закончила Надина. — Это не должно удивлять нас. Ведь «полковник» всегда был человеком дела. Он организовывал преступление так обстоятельно, как другой — производство ботинок. Оставаясь в тени, он задумал и отрежиссировал серию в высшей степени удачных дел во всех областях, которые только может охватить его, так сказать, специальность. Похищение драгоценностей, подлог, шпионаж (очень выгодный в военное время), диверсии, убийства — едва ли найдется нечто, чем бы он ни занимался. Мудрейший из мудрых, он знает, когда остановиться. Игра становится опасной? — он изящно выходит из нее — с огромным состоянием!

— Гм! — произнес граф задумчиво. — Но это весьма огорчительно для всех нас. Ведь мы останемся без дела.

— Однако с нами сполна расплачиваются — и самым щедрым образом!

Едва уловимая насмешка в ее тоне заставила графа пристально посмотреть на нее. Она улыбалась своим мыслям, эта загадочная улыбка вызвала его любопытство. Тем не менее он дипломатично продолжал:

— Да, «полковник» всегда был щедрым хозяином. Залог успеха, пожалуй, в этом, а также в умении заранее найти подходящего козла отпущения. Великий ум, несомненно великий ум! И приверженец принципа «если хочешь сделать что-нибудь с гарантией безопасности, не делай этого самостоятельно!». На это есть мы, каждый из нас увяз по уши и полностью в его власти, но ни один не располагает ничем компрометирующим его.

Он сделал паузу, ожидая возражений, но она молчала, продолжая улыбаться своим мыслям.

— Ни один из нас, — повторил он задумчиво. — И все же, знаете, старик суеверен. Много лет назад, насколько мне известно, он пошел к одной гадалке. Она напророчила ему жизнь, полную успеха, но зажила, что он будет разорен женщиной.

На сей раз его слова ее заинтересовали. Она нетерпеливо посмотрела на графа.

— Странно, очень странно! Женщиной, вы говорите?

Он улыбнулся и пожал плечами.

— Конечно, когда он уйдет в отставку, он женится. На какой-нибудь юной красавице из высшего света, которая растранжирит его миллионы быстрее, чем он их приобрел.

Надина покачала головой.

— Нет, нет, дело не в этом. Послушайте, друг мой, завтра я еду в Лондон.

— А ваш контракт здесь?

— Меня не будет только одну ночь. И я еду инкогнито, как член королевской семьи. Никто никогда не узнает, что я покидала Францию. И зачем, думаете вы, я уезжаю?

— Вряд ли ради удовольствия. Особенно в это время года. Январь отвратительный месяц. Месяц туманов! Должно быть, вы едете ради выгодного дельца, а?

— Совершенно верно. — Она грациозно поднялась и встала перед ним с непередаваемо высокомерным видом. — Вы только что сказали, что ни один из нас не располагает ничем компрометирующим шефа. Ошибаетесь. Я располагаю. Я, женщина, проявила сообразительность и храбрость — да, ибо, чтобы перехитрить его, нужна храбрость. Вы помните дело с алмазами «Де Бирс»?[5]

— Да. В Кимберли[6], перед самой войной? Правда, я не имел к этому никакого отношения и никогда не слышал о деталях. Дело было по какой-то причине замято, не так ли? А улов был прекрасный.

— Камни на сумму сто тысяч фунтов стерлингов. Мы сделали это вдвоем, разумеется, по указаниям «полковника». И именно тогда у меня появился свой шанс. План состоял в том, чтобы подменить несколько алмазов, привезенных из Южной Америки двумя молодыми старателями, которые случайно оказались в это время в Кимберли. Подозрение тогда должно было пасть на них.

— Очень тонко, — вставил граф одобрительно.

— «Полковник» всегда действует тонко. Я выполнила свою роль… однако сделала еще то, что «полковник» не предусмотрел. Я сохранила несколько южноамериканских камней — один или два из них уникальны, и легко можно доказать, что они никогда не проходили через руки «Де Бирс». Поскольку эти алмазы у меня, мой уважаемый шеф полностью в моей власти. Как только два молодых человека будут оправданы, подозрение падет на него. Все эти годы я молчала, мне было достаточно знать, что у меня в запасе есть это оружие. Но сейчас положение изменилось. Я хочу получить свою долю — и это будет большая, можно сказать, потрясающая сумма.

— Удивительно, — сказал граф. — И вы, конечно, всюду возите эти алмазы с собой?

Он осторожно пробежал глазами по неприбранной комнате.

Надина тихо рассмеялась.

— Зачем же делать подобные предположения? Я не дура. Алмазы находятся в безопасном месте, где никому не придет в голову искать их.

— Я никогда не считал вас дурой, моя дорогая, однако осмелюсь заметить, что ваша храбрость граничит с безрассудством. «Полковник», знаете, не тот человек, который может легко позволить себя шантажировать.

— Я не боюсь его, — рассмеялась она. — Только одного человека я когда-то боялась, но он мертв.

Граф посмотрел на нее с любопытством.

— Тогда будем надеяться, что он не воскреснет, — заметил он беспечно.

— Что вы хотите сказать? — резко вскрикнула танцовщица.

Граф взглянул на нее с некоторым удивлением.

— Я только хотел сказать, что его воскресение из мертвых поставило бы вас в затруднительное положение, — объяснил он.

— Глупая шутка. — Она облегченно вздохнула. — О нет, он действительно мертв. Убит на войне. Это был человек, который некогда… любил меня.

— В Южной Африке? — спросил граф небрежно.

— Да, в Южной Африке, если вас это интересует.

— Это ваша родина, не так ли?

Она кивнула. Ее гость встал и протянул руку за шляпой.

— Ну, — заметил он, — вы лучше всех знаете свое дело, но на вашем месте я опасался бы «полковника» гораздо больше, чем разочарованного любовника. «Полковник» — это человек, которого легко недооценить.

Она презрительно рассмеялась.

— Как будто я не знаю его после стольких лет!

— А вы его знаете? — сказал он мягко. — Мне очень интересно, знаете ли вы его по-настоящему.

— О, я не дура! И у меня есть напарник. Завтра в Саутгемптоне[7] швартуется южноафриканское почтовое судно, на борту которого находится человек, который специально едет из Африки по моей просьбе и который уже выполнил некоторые мои распоряжения. «Полковнику» придется иметь дело с нами обоими.

— А это разумно?

— Это необходимо.

— Вы уверены в этом человеке?

Необычная улыбка мелькнула на лице танцовщицы.

— Я совершенно уверена в нем. Он незадачлив, но абсолютно надежен. — Она сделала паузу, а затем добавила безразличным тоном: — Между прочим, он мой муж.

Глава 1

Все были в моем распоряжении при написании этой истории — от великих (представленных лордом Нэсби) до малых (в лице нашей бывшей служанки Эмили, с которой я виделась во время последней поездки в Англию. «О, Боже, мисс, какая расчудесная книга, должно быть, у вас получится из всего этого — прямо как кино!»).

Полагаю, что у меня есть достаточно шансов справиться со своей задачей. Я была замешана в этом деле с самого начала, все время находилась в самой гуще и «торжественно присутствовала при завершении событий». К счастью, пробелы, которые я не могу восполнить за недостатком собственной осведомленности, дополняются пространными выдержками из дневника сэра Юстеса Педлера, который он любезно предоставил мне.

Итак, в путь. Энн Беддингфелд начинает повествование о своих приключениях.

Я всегда страстно мечтала о приключениях. Дело в том, что жизнь моя была ужасно однообразна. Мой отец, профессор Беддингфелд, был одним из самых известных в Англии антропологов[8]. Он был просто гением — все признают это. Его разум пребывал в палеолитическом[9]периоде, и неудобство жизни для него заключалось в том, что его тело существовало в современном мире. Папа не интересовался современниками — даже человека неолитического[10] периода он считал недостойным своего внимания, и только мустьерская эпоха вызывала в нем прилив сил и энтузиазма.

К несчастью, совершенно обойтись без современных людей невозможно. Вы вынуждены поддерживать какие-то отношения с мясниками и булочниками, продавцами молока и зеленщиками. Папа был погружен в прошлое, мама умерла, когда я была ребенком, поэтому взять на себя практическую сторону жизни выпало мне. Откровенно говоря, я ненавижу человека палеолита, будь он представителем ориньякской, мустьерской, шелльской[11] или какой еще там эпохи, и, хоть я и отпечатала и откорректировала большую часть папиного труда «Неандертальский человек и его предки», сами неандертальцы[12] вызывают во мне отвращение, какое счастье, что они вымерли в далекие времена.

Не знаю, догадывался ли папа о моих чувствах, вероятно нет, но в любом случае это бы его не волновало. Мнение других людей никогда не интересовало его ни в малейшей степени. Думаю, это действительно было признаком величия. Таким образом, он жил совершенно обособленно от настоятельных потребностей повседневной жизни. Он самым примерным образом съедал то, что ему подавали, но испытывал тихое огорчение, когда вставал вопрос о счетах. Кажется, у нас никогда не водились деньги. Его известность была не из тех, что приносят денежный доход. Хоть он и состоял членом почти всех видных обществ и за его именем следовала куча научных титулов, публика едва ли знала о его существовании, и, пусть его пространные ученые книги внесли выдающийся вклад в общую сумму человеческих знаний, широкие массы они не привлекали.

Только однажды папа оказался предметом общественного внимания. Он прочел доклад в каком-то научном обществе о детенышах шимпанзе. Человеческие детеныши обладают некоторыми антропоидными[13]чертами, тогда как детеныши шимпанзе более сходны с человеком, чем взрослые особи. Это, по-видимому, свидетельствует о том, что наши предки стояли ближе к обезьянам, чем мы, а предки шимпанзе, напротив, были более высокого типа организации, чем существующие виды, другими словами, шимпанзе — продукт вырождения. Предприимчивая газета «Дейли бюджет», усиленно выискивавшая сенсации, немедленно отреагировала, выйдя с огромными заголовками: «Мы не произошли от обезьян, но не от нас ли произошли обезьяны? Видный профессор говорит, что шимпанзе — это выродившиеся люди». Вскоре после этого к папе пришел репортер и попытался уговорить его написать серию популярных статей по данной гипотезе. Я редко видела папу столь рассерженным. Он выпроводил репортера из дому без особых церемоний, к моей тайной печали, поскольку в то время нам особенно не хватало денег.

Я даже подумала, не побежать ли вдогонку за молодым человеком сказать, что мой отец передумал и вышлет требуемые статьи по почте. Я легко могла бы их написать сама, и, вероятнее всего, папа никогда не узнал бы о сделке, — он не читал «Дейли бюджет». Однако я решила, что это слишком рискованно, и, надев свою лучшую шляпку, грустно побрела в деревню объясняться с нашим бакалейщиком, преисполненным праведного гнева.

Репортер из «Дейли бюджет» был единственным молодым человеком, когда-либо посетившим наш дом. Временами я завидовала Эмили, нашей молоденькой служанке, которая, как только представлялась возможность, «шла гулять» со здоровенным моряком, с которым была обручена. Иногда, чтобы, как она выражалась, «держать его в руках», она ходила гулять с приказчиком из зеленной лавки или с помощником аптекаря. Я с грустью размышляла, что мне некого «держать в руках». Все папины друзья были пожилые профессора, обычно с длинными бородами. Правда, однажды профессор Петерсон нежно обнял меня и, промолвив, что у меня «хорошенькая талия», попытался поцеловать. Одна эта фраза показала, что он безнадежно старомоден. С моих младенческих лет ни одному уважающему себя существу женского пола не говорили о «хорошенькой талии».

Я тосковала по приключениям, любви, романтике, но, кажется, была обречена на однообразное унылое существование. В деревенской библиотеке, где выдавали книги на дом, полно зачитанных до дыр романов, и я, насладившись чужими опасностями и любовью, шла спать, мечтая о суровых молчаливых родезийцах, о сильных мужчинах, которые всегда «сбивали своего противника с ног одним ударом». В деревне не было никого, кто хотя бы отдаленно напоминал героев, способных «сбить» противника с ног одним ударом или даже несколькими.

Еще у нас крутили кино — еженедельно шла очередная серия фильма «Памела в опасности». Памела была восхитительная молодая женщина. Она ничего не боялась — выпадала из аэропланов, рисковала жизнью на подводных лодках, карабкалась на небоскребы и не моргнув глазом опускалась на самое «дно» общества, умом Памела, правда, не блистала, и главарь преступного мира всякий раз ловил ее. Но поскольку ему было неинтересно простое убийство, он всякий раз приговаривал к смерти в газовой камере или умерщвлению с помощью каких-либо новых удивительных средств, а герою всегда удавалось спасти ее в начале следующей серии. Я обычно выходила из кинематографа полная бредовых фантазий, а придя домой, находила послание от газовой компании, угрожавшей отключить газ, если мы не оплатим просроченный счет.

И все же, хоть я и не подозревала ни о чем, каждая минута приближала меня к приключениям.

Вероятно, в мире найдется много людей, которые никогда не слыхали о находке древнего черепа на прииске Брокен-Хилл[14] в Северной Родезии[15]. Однажды утром я спустилась к завтраку и нашла папу в состоянии почти апоплексического возбуждения. Он выложил мне все.

— Ты понимаешь, Энн? Несомненно, там есть определенное сходство с яванским черепом[16], но поверхностное, только поверхностное. Нет, здесь мы имеем, я всегда утверждал это, последовательную форму неандертальской расы. Ты считаешь само собой разумеющимся, что гибралтарский череп[17] наиболее примитивен из всех найденных неандертальских черепов? Почему? Колыбель человеческой расы находилась в Африке. Они перешли в Европу…

— Не мажь мармелад на копченую рыбу, папа, — сказала я поспешно, останавливая руку моего рассеянного родителя. — Да, ты говорил?..

— Они перешли в Европу на…

Здесь он ужасно поперхнулся, так как во рту у него было полно рыбьих косточек.

— Но мы должны сейчас же ехать, — заявил он, вставая по завершении трапезы. — Нельзя терять время. Мы должны быть на месте, там, в окрестностях, нас, несомненно, ждут бесчисленные находки. Мне будет интересно отметить, является ли найденное типичным для мустьерского периода — и я полагаю, там мы найдем останки первобытного быка, а не волосатого носорога. Да, скоро туда отправится целая маленькая армия. Мы должны опередить их. Ты напишешь сегодня в Бюро Кука[18], Энн?

— А как насчет денег, папа? — намекнула я деликатно.

Он укоризненно посмотрел на меня.

— Твоя приземленность всегда угнетает меня, дитя мое. Мы не должны быть корыстны. Нет, нет, человек науки не должен быть корыстен..

— Я полагаю, что Бюро Кука должно быть корыстно, папа.

Его лицо выразило страдание.

— Моя дорогая Энн, заплати им наличными.

— У меня нет наличных денег.

Папа был явно раздражен.

— Дитя мое, я действительно не могу отвлекаться на эти вульгарные денежные подробности. Вчера я получил какую-то бумажку от управляющего банком, он сообщает, что у меня есть двадцать семь фунтов стерлингов.

— Полагаю, что на эту сумму превышен твой кредит в банке.

— А, я нашел деньги! Напиши моим издателям.

Я молча согласилась, не без сомнений, поскольку папины книги приносили больше славы, чем денег. Мне чрезвычайно понравилась идея путешествия в Родезию.

«Суровые, молчаливые люди», — в экстазе бормотала я себе под нос. Вдруг что-то необычное во внешности родителя привлекло мое внимание.

— Ты надел разные ботинки, папа, — сказала я. — Сними коричневый и надень черный. И не забудь шарф. Сегодня очень холодно.

Через несколько минут папа прошествовал из дома в одинаковых ботинках и закутанный шарфом.

В тот вечер он вернулся поздно, и я с испугом увидела, что на нем не было ни шарфа, ни пальто.

«Боже мой, Энн, ты совершенно права. Я снял их перед тем, как полезть в пещеру. Там всегда перепачкаешься».

Я понимающе кивнула, вспомнив случай, когда папа вернулся буквально покрытый с головы до ног жирной плейстоценской[19] глиной.

Главной причиной того, что мы поселились в Литтл-Хемпсли, явилось соседство Хемпслийской пещеры, богатой отложениями ориньякской культуры. В деревне был крошечный музей, и его хранитель и папа проводили большую часть времени под землей, перемазываясь глиной всех эпох и вытаскивая на свет Божий останки волосатого носорога и пещерного медведя.

Папа сильно кашлял весь вечер, а на следующее утро я обнаружила, что у него поднялась температура, и послала за доктором.

Бедный папа, ему уже нельзя было помочь. Началось двустороннее воспаление легких. Четыре дня спустя он умер.

Глава 2

Все окружающие были очень добры ко мне. Как я ни была ошеломлена случившимся, я оценила их внимание. Сокрушительного горя я не ощущала. Папа никогда не любил меня. Я хорошо это знала. Если бы он любил меня, я, должно быть, отвечала бы ему взаимностью. Нет, между нами не было большой любви, но мы хорошо уживались, я заботилась о нем и втайне восхищалась его познаниями и бескомпромиссной преданностью науке. И мне было больно от того, что папе суждено было умереть как раз тогда, когда его жизненные интересы достигли апогея. Я чувствовала бы себя счастливее, если бы могла похоронить его вместе с орудиями из кремня в пещере с рисунками, изображающими оленей, но сила общественного мнения вынудила меня похоронить его в аккуратной могиле (под мраморной плитой) в ужасном дворике при нашей местной церкви. Утешения викария[20], хоть и произносились из добрых побуждений, ничуть меня не успокоили.

Потребовалось некоторое время, прежде чем я поняла, что обрела столь желанную свободу. Я осталась сиротой, без пенни[21] за душой, но свободной, В то же время мне открылась необыкновенная доброта окружающих меня милых людей. Викарий делал все возможное, убеждая меня, что его жена крайне нуждается в компаньонке. Нашей крошечной местной библиотеке внезапно понадобился помощник библиотекаря. Наконец меня посетил доктор и после всевозможных нелепых извинений, что не смог представить точный счет, долго мямлил что-то и вдруг сделал мне предложение.

Я крайне удивилась. Доктору было ближе к сорока, чем к тридцати. Кругленький, бочкообразный маленький человечек, он совершенно не походил ни на героя «Памелы в опасности», ни тем более на сурового и молчаливого родезийца. Я немного поразмышляла, а затем спросила его, почему он хочет жениться на мне. Этот вопрос, по-видимому, весьма взволновал его, и он пробормотал, что для практикующего врача жена — большое подспорье. Оказалось, что ситуация даже менее романтична, чем я могла предположить, и все же что-то мне подсказывало ответить согласием. Безопасность — вот что мне предлагалось. Безопасность и уютный домашний очаг. Обдумывая это сейчас, я считаю, что была несправедлива к маленькому человечку. Он был действительно искренне влюблен в меня, но неуместная деликатность не позволяла ему добиваться благосклонности, говоря о своих чувствах. Так или иначе, моя любовь к романтике взяла верх.

— Вы очень добры ко мне, — сказала я. — Но это невозможно. Я никогда не смогу выйти замуж за человека, в которого не буду безумно влюблена.

— Вы не думаете, что…

— Нет, не думаю, — сказала я твердо.

Он вздохнул.

— Но, мое дорогое дитя, что вы собираетесь делать?

— Искать приключений и познавать мир, — ответила я без малейшего колебания.

— Мисс Энн, в вас еще столько детства. Вы не понимаете…

— Практических трудностей? Прекрасно понимаю, доктор. Я не какая-нибудь сентиментальная школьница — я практичная корыстная грымза! Вы поняли бы это, женившись на мне.

— Я хотел бы, чтобы вы передумали…

— Не могу.

Он снова вздохнул.

— У меня есть другое предложение. Моя тетя, которая живет в Уэльсе, нуждается в услугах молодой женщины. Может быть, вам подошло бы это?

— Нет, доктор, я еду в Лондон. Если что-то где-нибудь и случается, то только в Лондоне. Я буду держать глаза открытыми, и вы увидите, что-нибудь да подвернется! Вы еще услышите обо мне в Китае или Тимбукту[22].

Следующим меня посетил мистер Флемминг, папин лондонский стряпчий. Он специально приехал из города повидать меня. Сам — страстный антрополог, он всегда восхищался папиными работами. Это был высокий худощавый мужчина с тонкими чертами лица и седыми волосами. Он поднялся мне навстречу, когда я вошла в комнату, и, взяв обе мои руки в свои, нежно похлопал их.

— Бедное мое дитя, — сказал он. — Мое бедное, бедное дитя.

Не лицемеря, я вдруг ощутила, что усваиваю манеру поведения брошенной сиротки. Мистер Флемминг просто загипнотизировал меня. Добрый, милосердный, отечески заботливый, он, без малейшего сомнения, считал меня совершенной глупышкой, оставленной наедине с недобрым миром. С самого начала я поняла, что абсолютно бесполезно пытаться убедить его в обратном. В дальнейшем события развивались так, что это, вероятно, оказалось и к лучшему.

— Мое дорогое дитя, считаете ли вы себя в состоянии выслушать меня, пока я попытаюсь прояснить для вас некоторые вещи?

— О да.

— Ваш отец, как вы знаете, был великий человек. Следующие поколения оценят его. Но он не был силен в делах.

Я знала об этом не хуже, если не лучше, чем мистер Флемминг, но воздержалась и ничего не сказала.

Он продолжал:

— Не думаю, что вы много смыслите в подобных вещах. Я постараюсь объясниться как можно доходчивее.

Его объяснения были излишне пространны. Суть их заключалась в том, что мне предстояло вступить в жизнь с суммой в 87 фунтов 17 шиллингов и 4 пенни. Такой итог не мог удовлетворить меня. С некоторым трепетом я ждала, что последует дальше. Я боялась, что у мистера Флемминга окажется тетя в Шотландии, нуждающаяся в расторопной молодой компаньонке. Однако я ошиблась.

— Вопрос в том, — продолжал он, — каково ваше будущее. Насколько я понимаю, у вас нет родственников?

— Я одна в этом мире, — ответила я и вновь поразилась своему сходству с героиней кино.

— У вас есть друзья?

— Все были очень добры ко мне, — сказала я с благодарностью.

— Кто же не был бы добр к столь юной и очаровательной особе? — галантно произнес мистер Флемминг. — Ну, ну, моя дорогая, мы должны обсудить, что можно сделать. — Он чуть помялся, а затем сказал: — Как вы посмотрите на то, чтобы пожить некоторое время у нас?

Я ухватилась за эту возможность. Лондон! Место, где всегда происходит что-то интересное.

— Вы очень добры, — сказала я. — Вы серьезно? Я пожила бы у вас, чтобы оглядеться. Ведь я должна начать зарабатывать себе на жизнь, вы понимаете?

— Да, да, мое дорогое дитя. Я все понимаю. Мы подыщем что-нибудь подходящее.

Я чувствовала, что представление мистера Флемминга о «чем-нибудь подходящем» сильно отличается от моего собственного, но был, безусловно, неподходящий момент для обнародования моих взглядов.

— Тогда договорились. Почему бы вам не поехать со мной прямо сегодня?

— О, спасибо, но не будет ли миссис Флемминг…

— Моя жена будет счастлива приветствовать вас.

Интересно, действительно ли мужья знают своих жен так хорошо, как они думают? Если бы у меня был муж, я не хотела бы, чтобы он приводил в дом сирот, не посоветовавшись сначала со мной.

— Мы пошлем ей телеграмму со станции, — продолжал адвокат.

Вскоре мои немногочисленные пожитки были уложены. Я с грустью рассматривала свою шляпку, перед тем как надеть ее. Первоначально это была, как я называю, «шляпка для Мэри», такую шляпку должна бы носить служанка в свой выходной день, но, конечно, не носит! Нечто бесформенное из черной соломки, к тому же с обвислыми полями. Однажды почувствовав вдохновение, я поддала ее ногой, два раза ударила кулаком, вдавила внутрь и прикрепила к ней что-то похожее на яркую морковь в воображении кубиста[23]. Получилось очень шикарно. Морковь я, конечно, уже выбросила, а теперь до конца уничтожила остатки моего творчества. «Шляпка для Мэри» приобрела свой прежний вид, но выглядела столь измятой, что стала еще более унылой, чем раньше. Я, должно быть, являла собой идеальный тип сироты. Меня немного беспокоило, как примет меня миссис Флемминг, но я надеялась, что мой вид обезоружит ее.

Мистер Флемминг тоже волновался. Я поняла это, когда мы поднимались по ступенькам высокого дома на тихой Кенсиигтон-сквер. Миссис Флемминг встретила меня достаточно любезно. Полная спокойная женщина, типичный образец «хорошей жены и доброй матери», она провела меня в сияющую чистотой спальню со шторами из английского ситца, выразила надежду, что у меня есть все необходимое, сообщила, что чай будет готов через четверть часа, и предоставила меня самой себе.

Я услышала ее голос, звучавший на слегка повышенных тонах, когда она вошла в гостиную внизу на втором этаже.

«Но, Генри, с какой стати…» Остальное я не расслышала, но резкость тона была очевидной. А несколько минут спустя до меня донеслась другая фраза, произнесенная еще более язвительно: «Я согласна с тобой! Она, безусловно, очень мила».

Жизнь действительно очень сложная штука. Мужчины не будут к вам хорошо относиться, если вы не миловидны, а если вы миловидны, не ждите расположения женщин.

С глубоким вздохом я занялась своей прической. У меня красивые волосы. Они чёрные — по-настоящему черные, а не темно-каштановые — растут назад со лба и спускаются на уши. Безжалостно я зачесала волосы кверху. У меня уши как уши, но прическа с открытыми ушами, безусловно, сегодня вышла из моды. С такой прической я стала невероятно похожа на сироток, идущих гуськом в маленьких капорах и красных плащах.

Спустившись вниз, я заметила, что миссис Флемминг посмотрела на мои открытые уши вполне доброжелательно. Мистер Флемминг был явно озадачен. Я не сомневалась, что он говорил про себя: «Что это дитя сотворило с собой?»

В целом остаток дня прошел хорошо. Было решено, что я должна сразу начать подыскивать себе какое-нибудь занятие.

Перед сном я принялась старательно рассматривать свое лицо в зеркале. Действительно ли я миловидна? Честно говоря, я так не считала! У меня не прямой греческий нос, рот совсем не похож на свежий бутон розы, и вообще я не обладаю общепринятыми для привлекательной девушки достоинствами. Правда, помощник приходского священника однажды сказал мне, что мои глаза подобны «солнечному свету, заточенному в сумрачном лесу»[24], однако помощники приходского священника всегда знают множество цитат и выпаливают их наудачу. Я гораздо больше предпочла бы иметь ирландские голубые глаза, чем темно-зеленые с желтыми крапинками! Хотя зеленый цвет подходит искательницам приключений.

Я туго обмоталась черной тканью, оставив руки и плечи открытыми. Затем причесала волосы и снова закрыла ими уши, сильно напудрила лицо, отчего кожа стала еще белее, чем обычно. Поискав, я нашла старую губную помаду и жирно намалевала губы. Потом я подвела глаза жженой пробкой. Наконец надела красную ленту через обнаженное плечо, воткнула в волосы алое перо и сунула сигарету в уголок рта. Результатом я осталась очень довольна.

— Анна — искательница приключений, — произнесла я вслух, отвешивая поклон своему изображению. — Анна — искательница приключений. Серия первая «Дом на Кенсингтон-сквер»!

Девушки — глупые создания.

Глава 3

В последующие недели я умирала от скуки. Миссис Флемминг и ее подруги казались мне в высшей степени неинтересными. Они часами говорили о себе и своих детях, о том, как трудно доставать для них хорошее молоко, и о том, что они сказали молочнице, когда молоко оказалось прокисшим. Затем они переходили на слуг и говорили о том, как трудно нанять хороших слуг, и о том, что они сказали женщине в регистрационном бюро и что та ответила им. Они, по-видимому, никогда не читали газет и не интересовались происходящим в мире. Они не любили путешествовать за границей — там все было совсем не так, как в Англии. Ривьера[25], правда, составляла исключение — ведь там они встречали своих друзей.

Я слушала и с трудом сдерживалась. Многие из женщин были богаты. Весь прекрасный мир принадлежал им и ждал их, а они по собственной воле оставались в грязном скучном Лондоне, обсуждая молочниц и слуг! Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что относилась к ним слишком нетерпимо. Но они действительно были глупы, на редкость бестолково занимаясь даже обожаемым своим «домом»: книги расходов велись абы как, счета были в беспорядке.

Мои дела продвигались не слишком быстро. Дом и мебель были проданы, и вырученных денег как раз хватило для уплаты наших долгов. Пока что я не преуспела в поисках места. Во всяком случае такого, какое меня действительно устраивало бы! Я была твердо убеждена, что, если искать приключение, оно непременно встретится на моем пути. По моей теории — вы всегда получаете то, что хотите.

И вскоре моя теория подтвердилась на практике.

Это случилось в январе, восьмого числа, если быть точной. Я возвращалась после неудачной беседы с дамой, нуждавшейся, по ее словам, в секретарше-компаньонке, но фактически, по-видимому, желавшей нанять крепкую поденщицу для домашней работы, которая трудилась бы по двенадцать часов в день за 25 фунтов в год. Расставшись с ней после взаимного обмена скрытыми колкостями, я прошла по Эджвер-роуд (беседа происходила на Сент-Джонвуд) и пересекла Гайд-парк[26] в сторону больницы св. Георгия. Там я вошла на станцию подземки «Гайд-парк-Корнер» и взяла билет до Глостер-роуд.

Оказавшись на платформе, я прошла в самый ее конец. Мой пытливый ум жаждал убедиться, действительно ли сразу за станцией в направлении к Даун-стрит находились стрелки и проход между двумя туннелями. Я испытала глупое удовольствие, убедившись в своей правоте. На платформе было немноголюдно, а в самом конце ее стояли только я и еще один человек. Проходя мимо него, я невольно принюхалась. Если есть запах, который я не выношу, так это запах нафталина! Им просто разило от тяжелого пальто того человека. Но ведь большинство людей начинают носить зимнее пальто еще до января, и, следовательно, запах уже должен был бы выветриться. Человек стоял на некотором расстоянии от меня, ближе к началу туннеля. Он, видимо, был погружен в свои мысли, и я могла внимательно рассмотреть его, не показавшись невежливой. Он был невысокий, худой, очень загорелый, со светло-голубыми глазами и небольшой темной бородкой.

«Только что приехал из-за границы, — решила я. — Вот почему его пальто так пахнет. Он приехал из Индии. Не офицер, иначе у него не было бы бороды. Вероятно, чайный плантатор».

В этот момент человек повернулся как будто для того, чтобы проследить свой путь вдоль платформы. Он взглянул на меня, а затем на нечто за моей спиной, и его лицо исказилось от страха. Он в панике шагнул назад, как бы отшатываясь от какой-то опасности, и, забыв, что стоит на самом краю платформы, упал вниз. Полыхнула яркая вспышка, и раздался сильный треск. Я пронзительно закричала. К нам подбежали люди. Два станционных служащих появились как будто из-под земли и стали распоряжаться.

Я оцепенела словно во власти какого-то страшного наваждения. Часть моего существа была в ужасе от внезапного несчастья, в то же время другая — равнодушно и бестрепетно наблюдала, как человека поднимали с рельсов на платформу.

— Пропустите, пожалуйста. Я врач.

Высокий мужчина с каштановой бородкой протиснулся мимо меня и склонился над безжизненным телом.

Когда он обследовал его, мною вдруг овладело странное ощущение нереальности. Что-то было не так. Наконец доктор выпрямился и покачал головой:

— Никаких признаков жизни. Ничего нельзя сделать.

Все сгрудились вокруг, и удрученный служащий подземки громко сказал:

— Всем отойти назад. Что толку толпиться тут?

Внезапно меня затошнило, я отвернулась и побежала вверх по ступенькам к лифту. Я чувствовала, что происшедшее слишком ужасно и что мне необходимо выбраться на свежий воздух. Доктор, обследовавший тело, шел как раз передо мной. Один лифт должен был вот-вот начать подъем, а другой только шел вниз, поэтому доктор бросился бежать. При этом он уронил клочок бумаги.

Я остановилась, подняла его и побежала вдогонку. Однако двери лифта лязгнули у меня перед носом, и я осталась внизу с бумажкой в руке. Когда второй лифт поднял меня на улицу, этого человека и след простыл. Я подумала, что потеря не была для него сколь-нибудь существенной, и впервые рассмотрела ее. Половинка листа обыкновенной почтовой бумаги с нацарапанными карандашом цифрами и словами:

«1 7*1 2 2 Килморденский замок».

Записка не произвела на меня никакого впечатления. И все же что-то удержало меня от того, чтобы выбросить ее. Вертя бумажку в руках, я непроизвольно поморщилась. Снова нафталин! Я осторожно поднесла бумажку к носу. Да, она сильно пахла нафталином. Но ведь…

Я аккуратно сложила ее и положила в сумку. Потом медленно пошла домой и по дороге размышляла о случившемся.

Я объяснила миссис Флемминг, что стала свидетельницей ужасного несчастного случая в подземке, немного расстроена и хотела бы пойти к себе и лечь. Добрая женщина настояла, чтобы я выпила чаю. После этого я была предоставлена самой себе и приступила к осуществлению плана, разработанного по дороге домой. Я хотела понять, чем было вызвано то странное ощущение нереальности, которое охватило меня, когда я наблюдала, как доктор осматривает тело. Сперва я легла на пол, приняв позу трупа, затем положила вместо себя диванный валик и, насколько могла припомнить принялась копировать каждое движение и жест доктора. Мои старания не прошли даром, я нашла то, что искала. Я села на пятки и, нахмурившись, уставилась на противоположную стену.

Вечерние газеты поместили короткую заметку о гибели неизвестного в подземке, усомнившись в том, что это несчастный случай, а не самоубийство.

Таким образом, мне стало ясно, в чем состоял мой долг. Мистер Флемминг, прослушав мой рассказ, полностью согласился со мной:

— Несомненно, вы понадобитесь при дознании. Ведь больше не было никого, кто видел, что произошло?

— Кажется, кто-то шел сзади, но в любом случае он был дальше меня.

Дознание состоялось. Мистер Флемминг уладил все формальности и взял меня с собой. Он опасался, что это будет для меня тяжелым испытанием, но я полностью владела собой.

Покойный был опознан как Л. Б. Картон. В его карманах не было обнаружено ничего, кроме ордера, выданного агентом по сдаче домов внаем для осмотра дома у реки возле Марлоу. Ордер выдан на имя Л. Б. Картона, гостиница «Рассел». Клерк из регистратуры гостиницы узнал в этом человеке приехавшего накануне и зарегистрировавшегося под именем Л. Б. Картона, Кимберли, Южная Африка. Он, по-видимому, приехал прямо с парохода.

Я была единственным свидетелем, видевшим, что произошло.

— Вы думаете, это был несчастный случай? — спросил меня коронер[27].

— Я уверена в этом. Что-то встревожило его, и он отступил назад, не понимая, что делает.

— Но что могло встревожить его?

— Этого я не знаю. Но что-то там было. Его охватил ужас.

Флегматичный присяжный высказал предположение, что некоторым людям внушают ужас кошки. Погибший, должно быть, увидел кошку. Я считала его предположение не слишком остроумным, но оно, по-видимому, устраивало присяжных, которым, очевидно, не терпелось уйти домой, и они были очень довольны возможностью вынести приговор о несчастном случае, а не о самоубийстве.

— Странно, — сказал коронер, — что доктор, первым обследовавший тело, не объявился. Его имя и адрес следовало узнать сразу же. Непростительно, что этого не сделали.

Я улыбнулась про себя. У меня были свои соображения относительно доктора. Следуя им, я решила в ближайшее время нанести визит в Скотленд-Ярд[28].

Однако следующее утро принесло неожиданное сообщение. Флемминги получили «Дейли бюджет».

Журналистам этой газеты тот день явно удался.

НЕОЖИДАННОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ В ПОДЗЕМКЕ.

В ПУСТОМ ДОМЕ ОБНАРУЖЕНА ЗАДУШЕННАЯ ЖЕНЩИНА.

Я с нетерпением прочла сообщение.

«Вчера в Милл-хаусе, в Марлоу, сделано сенсационное открытие. Милл-хаус, являющийся собственностью сэра Юстеса-Медлера, депутата парламента, сдается внаем без мебели. Ордер на осмотр этого дома был найден в кармане человека, о котором вначале думали, что он совершил самоубийство, бросившись на рельсы на станции подземки „Гайд-парк-Корнер“. Вчера в верхней комнате Милл-хауса обнаружено тело задушенной молодой женщины. Вероятно, иностранки, но пока ее имя не установлено. Есть сведения, что полиция нашла ключ к разгадке. Сэр Юстес Педлер, владелец Милл-хауса, проводит зиму на Ривьере».

Глава 4

Никто не объявился, чтобы опознать убитую. Дознание установило следующие факты.

Восьмого января во втором часу дня хорошо одетая женщина вошла в контору фирмы по продаже и сдаче внаем домов «Батлер и Парк» в Найтсбридже[29]. Она сказала с легким иностранным акцентом, что хочет арендовать или приобрести дом на Темзе неподалеку от Лондона. Ей предложили несколько вариантов, включая Милл-хаус. Она назвалась мисс де Кастина и дала адрес отеля «Ритц», но оказалось, что под этим именем там никто не останавливался, и гостиничные служащие не смогли опознать тело.

Свидетельские показания дала миссис Джеймс, жена садовника сэра Юстеса Педлера, присматривающая за Милл-хаусом и живущая в небольшой сторожке у ворот, окна которой выходят на главную дорогу. В тот день около трех часов некая дама приехала посмотреть дом. Она предъявила смотровой ордер, и миссис Джеймс, по заведенному обычаю, дала ей ключи от дома, который находится на некотором расстоянии от сторожки. Миссис Джеймс не имела обыкновения сопровождать будущих жильцов. Несколько минут спустя появился молодой человек. По описанию миссис Джеймс, он был высокий и широкоплечий, с загорелым лицом и светло-серыми глазами, чисто выбрит и одет в коричневый костюм. Он объяснил миссис Джеймс, что он друг дамы, пришедшей посмотреть дом, что задержался на почте, чтобы послать телеграмму. Указав ему дорогу к дому, она больше об этом не думала.

Через пять минут он появился вновь, вернул ей ключи, сказав, что дом, наверное, им не подойдет. Миссис Джеймс в тот момент не заметила даму, но полагала, что та уже прошла. Однако она обратила внимание, что молодой человек чем-то очень расстроен. «Он выглядел как человек, увидевший привидение. Я подумала, что он заболел».

На следующий день другие дама и джентльмен приехали смотреть дом и обнаружили тело, лежавшее на полу в одной из верхних комнат. Миссис Джеймс опознала даму, приезжавшую накануне. Агенты по сдаче внаем домов также узнали в ней «миссис де Кастину». По мнению полицейского врача, женщина пролежала мертвая около двадцати четырех часов. «Дейли бюджет» сделала поспешный вывод, что «человек в подземке» убил женщину, а потом совершил самоубийство. Но поскольку в два часа он был уже мертв, а женщина жива и здорова в три часа, единственное логическое заключение: два происшествия никак не связаны друг с другом, а ордер на осмотр дома в Марлоу, найденный в кармане погибшего мужчины, — всего лишь одно из тех совпадений, которые столь часто случаются в жизни.

Был вынесен приговор об «умышленном убийстве одного или нескольких неизвестных», и полиции (и «Дейли бюджет») предстояло заняться поиском «человека в коричневом костюме». Поскольку миссис Джеймс была уверена, что в доме никого не было, когда дама вошла туда, и что никто, помимо упомянутого молодого человека, не входил в дом до следующего дня, напрашивался логический вывод, что он и был убийцей несчастной миссис де Кастины. Она была задушена куском толстого черного шнура и, очевидно, застигнута врасплох, так что не успела закричать. В ее черной шелковой сумочке нашли туго набитый бумажник, немного мелочи, изящный кружевной платочек без инициалов и обратный билет первого класса до Лондона. Больше там ничего не было.

Таковы были подробности, ставшие известными из «Дейли бюджет». Газета выходила с ежедневным призывом: «Найдите человека в коричневом костюме». Каждый день поступало в среднем около пятисот писем, извещавших, что поиски увенчались успехом, а высокие молодые люди с загорелыми лицами проклинали тот день, когда портные уговорили их сшить коричневый костюм. Несчастный случай в подземке, признанный просто совпадением, изгладился в памяти людей.

Было ли это совпадением? У меня не было такой уверенности. Несомненно, я была пристрастна — происшествие в подземке стало моей любимой тайной, но мне действительно казалось, что между двумя смертями существовала какая-то связь. В каждом случае действовал мужчина с загорелым лицом, очевидно, англичанин, живущий за границей, и были еще другие общие детали. Именно внимание к ним, в конце концов, побудило меня сделать решительный шаг. Я явилась в Скотленд-Ярд и попросила о встрече с тем, кто занимался делом, связанным с Милл-хаусом.

Мою просьбу поняли не сразу, так как я нечаянно зашла в отдел потерянных зонтиков, но в конечном счете меня провели в небольшую комнату и представили инспектору сыскной полиции Медоузу.

Инспектор Медоуз был маленьким рыжеватым человечком, обладавшим, на мой взгляд, на редкость раздражающими манерами. Его помощник, также в штатском, скромно сидел в углу.

— Доброе утро, — произнесла я взволнованно.

— Доброе утро. Присаживайтесь. Насколько я понимаю, у вас есть некая информация, которая, по вашему мнению, может нам пригодиться.

Его тон означал, что подобное в высшей степени маловероятно. Я начала злиться.

— Вы, разумеется, знаете о человеке, погибшем в подземке? О том, у которого в кармане нашли ордер на осмотр того дома в Марлоу.

— А-а, — произнес инспектор. — Вы та самая мисс Беддингфелд, которая давала показания на дознании. Конечно, у него был в кармане ордер. У многих других людей также могли быть такие ордера — только их почему-то никто не убивал.

Я собралась с силами.

— Вы не считаете странным, что у этого человека в кармане не было билета?

— Ничего нет проще, чем потерять билет. Со мной это случалось.

— И не было денег.

— У него было немного мелочи.

— Но не было бумажника.

— Некоторые мужчины совсем не носят с собой бумажник.

Я попробовала зайти с другой стороны.

— Вы не считаете странным, что доктор потом так и не объявился?

— Загруженный работой медик часто совсем не читает газет. Он, вероятно, забыл об этом случае.

— Я понимаю, инспектор, вы полны решимости ничего не признавать странным, — сказала я ласковым голосом.

— Я склонен думать, что вам слишком полюбилось это слово, мисс Беддингфелд. Молодые леди романтичны, я знаю — обожают тайны и все такое. Но поскольку я человек дела…

Я поняла намек и встала.

Человек в углу тихо произнес:

— Может быть, молодая леди поделится с нами собственными соображениями по этому поводу, инспектор?

Тот довольно легко согласился:

— Хорошо, говорите, мисс Беддингфелд, не обижайтесь. Вы только задавали вопросы и делали намеки. Скажите прямо, что у вас на уме.

Во мне боролись оскорбленное достоинство и переполнявшее меня желание поделиться своими соображениями. В конце концов победило последнее.

— На дознании вы выразили уверенность, что это не было самоубийство?

— Да, я совершенно убеждена. Человек испугался. Кто напугал его? Во всяком случае, не я. Но кто-то, кого он явно узнал, кто, должно быть, шел по платформе в нашу сторону.

— А вы никого не видели?

— Нет, — призналась я. — Я не оборачивалась. Потом, как только тело подняли с путей, вперед вышел человек, чтобы осмотреть погибшего, сказав, что он доктор.

— Не вижу в этом ничего необычного, — сказал инспектор сухо.

— Но он не был доктором.

— Что?

— Он не был доктором, — повторила я.

— Откуда вам это известно, мисс Беддингфелд?

— Как вам сказать… Во время войны я работала в госпитале и видела, как врачи обращаются с умершими. Существует определенная профессиональная безжалостность, которой у этого человека не было. И врач обычно не нащупывает сердце справа.

— А он так сделал?

— Тогда я не обратила на это особого внимания, но почувствовала: что-то не так. Однако, уже дома, я поняла, почему все выглядело столь неестественно.

— Гм, — произнес инспектор. Его рука медленно потянулась за ручкой и бумагой.

— Ощупывая тело погибшего, он вполне мог вытащить у него из карманов все что угодно.

— Прямо-таки вытащить, — сказал инспектор. — Ну, хорошо, вы можете описать его?

— Высокий, широкоплечий, в темном пальто, черных ботинках и котелке. У него была каштановая бородка клинышком и очки в золотой оправе.

— Без пальто, бородки и очков его будет трудно узнать, — проворчал инспектор. — При желании он легко мог изменить внешность за пять минут — что он и сделал, если это такой ловкий карманник, как вы предполагаете.

Ничего подобного я не предполагала. Однако с этого момента я признала инспектора безнадежным.

— Вы больше ничего не можете рассказать о нем? — спросил он, когда я поднялась, чтобы уйти.

— Могу, — сказала я, решив воспользоваться случаем и нанести прощальный удар. — Его голова была явно брахикефальной[30].

Глава 5

В пылу негодования я неожиданно легко решилась на следующий шаг. Когда я пошла в Скотленд-Ярд, у меня был почти готов еще один план на случай, если моя беседа окажется неудовлетворительной (а она была в высшей степени таковой). Разумеется, при условии, что у меня хватит дерзости довести дело до конца.

То, на что у вас обычно не хватает духу, легко совершить в порыве гнева. Не дав себе времени на размышление, я отправилась прямо к дому лорда Нэсби.

Лорду Нэсби, миллионеру и владельцу «Дейли бюджет», принадлежало еще несколько газет, но «Дейли бюджет» была его любимым детищем. Именно как владелец «Дейли бюджет» он был известен главе каждой семьи в Британии. Благодаря только что опубликованному описанию ежедневных трудов сего великого человека я точно знала, где его найти. В этот час он бывал дома, диктовал своей секретарше.

Разумеется, я не рассчитывала на то, что любая девица, которой взбредет в голову явиться к лорду Нэсби, удостоится аудиенции. И я нашла выход из положения. На подносе для визитных карточек в холле дома Флеммингов я заметила карточку маркиза Лоумсли, самого блестящего спортсмена среди пэров Англии. Я забрала карточку, осторожно все стерла с нее хлебным мякишем и написала карандашом: «Пожалуйста, уделите мисс Беддингфелд несколько минут». Искательницы приключений не должны быть слишком разборчивы в средствах.

Мой замысел удался. Напудренный лакей принял карточку и удалился. Вскоре появился бледный секретарь. Я справилась и с ним: поддавшись моему красноречию, он направился в покои. Затем он появился вновь и предложил следовать за ним. Когда я вошла в просторную комнату, мимо меня с испуганным видом буквально пролетела, точно привидение, стенографистка. Дверь закрылась, и я осталась наедине с лордом Нэсби.

Просто великан. Такая огромная голова и усищи. И живот огромный. Я взяла себя в руки. Я пришла сюда не затем, чтобы разглядывать его живот. Лорд Нэсби и так уже рычал на меня:

— Ну, что там? Что нужно Лоумсли? Вы его секретарша? В чем дело?

— Для начала, — сказала я, стараясь максимально сохранять спокойствие, — я не знаю лорда Лоумсли, а ему, разумеется, ничего не известно обо мне. Я взяла его карточку с подноса в доме людей, у которых живу, и написала на ней эти слова. Мне было важно встретиться с вами.

Я испугалась, не хватит ли лорда Нэсби апоплексический удар. В конце концов он два раза сглотнул и все же взял себя в руки.

— Я восхищен вашим хладнокровием, юная леди. Ну вот вы встретились со мной! И если вам удастся меня заинтересовать, то наша встреча сможет продлиться еще две минуты. Но не больше!

— Этого будет достаточно, — ответила я. — И я заинтересую вас. Речь идет о тайне Милл-хауса.

— Если вы нашли «человека в коричневом костюме», напишите редактору, — прервал он меня поспешно.

— Если вы будете перебивать, мне понадобится больше двух минут, — сказала я строго. — Я не нашла «человека в коричневом костюме», но, весьма вероятно, мне это удастся.

Как можно более кратко я изложила факты, касающиеся несчастного случая в подземке, и те выводы, к которым я пришла. Когда я закончила, он неожиданно спросил:

— А что вы знаете о брахикефальной голове?

Я упомянула папу.

— А, обезьяний человек? Не знаю, какой формы, но, кажется, у вас есть голова на плечах. Но, понимаете ли, тут все довольно шатко. Не за что особенно ухватиться. И для нас пока что бесполезно.

— Я это вполне сознаю.

— Чего вы же тогда хотите?

— Я хочу получить работу в вашей газете, чтобы расследовать это дело.

— Невозможно. У нас есть свой человек, занимающийся специально этой историей.

— А у меня есть то, что знаю об этом только я.

— То, о чем вы мне только что рассказали?

— О нет, лорд Нэсби. У меня еще кое-что есть про запас.

— Правда? Вы, кажется, смышленая девушка. Ну, что там у вас?

— Когда так называемый доктор вошел в лифт, он уронил клочок бумаги. Я подняла его. От бумаги пахло нафталином. Так же, как от погибшего. А от доктора — нет. Тогда я сразу поняла, что он, должно быть, вытащил бумажку из кармана покойного. На ней были написаны два слова и несколько цифр.

— Дайте посмотреть.

Лорд Нэсби небрежно протянул руку.

— Не дам, — сказала я, улыбаясь. — Ведь это моя находка.

— Я угадал. Вы действительно смышленая девушка. Правильно делаете, что упорствуете. Вас не смущает, что вы не передали бумажку полиции?

— Сегодня утром я пошла туда для этого. Они упрямо считают, что случай в подземке никак не связан с происшествием в Марлоу, поэтому я решила, что при таком ко мне отношении имею право оставить бумажку у себя. Кроме того, инспектор разозлил меня.

— Недальновидный человек. Ну, моя дорогая, что я могу для вас сделать? Продолжайте работать над своей версией. Если вы что-нибудь найдете, что можно опубликовать, — присылайте — это будет ваш шанс. На страницах «Дейли бюджет» всегда есть место талантам. Но вы должны сначала доказать, что заслуживаете этого. Понимаете?

Я поблагодарила его и извинилась за свою проделку.

— Не стоит извиняться. Мне, в общем, нравятся дерзости — от хорошенькой девушки. Между прочим, вы просили две минуты, а говорили три, правда, с перерывами. Для женщины это просто удивительно!

Должно быть, на вас сказалось научное воспитание.

Отдуваясь, как после тяжкого пробега, я вновь очутилась на улице. По первом впечатлении мой новый знакомый, лорд Нэсби, показался мне весьма нудным.

Глава 6

Я торжествовала. Мой план удался как нельзя лучше. Лорд Нэсби, несомненно, был добр. Осталось только «доказать», как он выразился, что я талантлива. Запершись в своей комнате, я вытащила драгоценный клочок бумаги и внимательно его изучила. Здесь был ключ к тайне.

Прежде всего, что означают цифры? Их пять, и точка после первых двух. «Семнадцать — сто двадцать два», — пробормотала я.

Похоже, что это ничего мне не даст.

Тогда я сложила цифры. Так часто делается в романах и приводит к неожиданным выводам.

«Один и семь — восемь и один — девять и два — одиннадцать и два — тринадцать».

Тринадцать! — Роковое число! Было ли оно предостережением, чтобы я ни во что не вмешивалась? Весьма вероятно. Так или иначе, если только это не предостережение, оно совершенно бесполезно. Навряд ли какой-нибудь конспиратор будет так зашифровывать число «13». Он бы и написал без всяких затей — 13.

Между единицей и двойкой было небольшое пространство. Поэтому я решила вычесть двадцать два из ста семидесяти одного. Получилось сто пятьдесят девять. Я проверила себя и получила сто сорок девять. Подобные арифметические упражнения, несомненно, были отличной практикой, но для разгадки тайны они представлялись абсолютно бесплодными. Я оставила арифметику в покое, не пытаясь делить или умножать, и перешла к словам.

Килморденский замок. Это уже определеннее.

Вероятно, родовое гнездо аристократического семейства. (Пропавший наследник? Претендент на титул?) Или, может быть, живописные развалины. (Зарыт клад?)

Да, в общем, я склонялась к версии с кладом.

Этому всегда сопутствуют цифры. Один шаг вправо, семь шагов влево, копай на глубину одного фута, спустись по двадцати двум ступеням. Примерно так. Ладно, это будет позже. Сейчас нужно как можно скорее найти Килморденский замок.

Я совершила стратегическую вылазку из своей комнаты и вернулась нагруженная справочниками: «Кто есть кто»[31], «Уитакер»[32], «Словарь географических названий», «История шотландских родовых кланов», «Биографический справочник Великобритании».

Время шло. Я старательно вела поиски, все более раздражаясь. Наконец я захлопнула последнюю книгу. Кажется, Килморденского замка не существовало.

Неожиданное препятствие. Такое место должно существовать. Иначе зачем кому-то понадобилось придумывать подобное название и записывать его на клочке бумаги. Нелепость!

Мне в голову пришла другая мысль. Может быть, это какая-то мерзость в пригороде, построенная в виде замка с громко звучащим названием, придуманным ее владельцем. Однако в таком случае, очевидно, будет крайне трудно найти его. Я мрачно села на пятки (я всегда сажусь на пол, когда делаю что-нибудь действительно важное), раздумывая, что же мне предпринять.

Могу ли я найти еще какую-нибудь ниточку? Старательно все обдумав, я радостно вскочила на ноги. Ну конечно! Я должна посетить «место преступления». Так делают все знаменитые сыщики! Даже спустя какое-то время они обязательно находят что-нибудь, не замеченное полицией. Итак, задача ясна. Я отправляюсь в Марлоу.

Но как попасть в дом? Я отвергла все рискованные способы и предпочла поступить предельно просто. Дом сдавался внаем и, по-видимому, все еще не сдан. Я выступлю в роли дамы, подыскивающей себе жилье.

А маклерам я устрою разгон за то, что у них такой скудный набор вариантов.

Здесь, однако, я просчиталась. Любезный клерк представил мне примерно полдюжины подходящих домов. Мне понадобилась вся моя изобретательность, чтобы найти предлог для отказа. В конце концов я испугалась, что все это пустой номер.

— А больше у вас совсем ничего нет? — спросила я, жалобно заглядывая в глаза клерку. — Чего-нибудь прямо у реки с обширным садом и небольшой сторожкой, — перечислила я основные особенности Милл-хауса, почерпнутые из газет.

— Ну, конечно, есть еще поместье сэра Юстеса Педлера, — сказал клерк раздумчиво. — Милл-хаус, если знаете.

— Это не там, где… — произнесла я нерешительно. (Право, нерешительность становится моей сильной стороной.)

— Вот именно! Где произошло убийство. Но, может быть, вы не хотите…

— О, не думаю, что мне следует опасаться, — сказала я, изображая простушку. Я полагала, что мои bona fides[33] выглядели правдоподобно. — Вероятно, при нынешних обстоятельствах я смогу снять его за меньшие деньги.

«Штрих мастера», — подумала я.

— Что ж, вполне вероятно. Но там могут возникнуть и проблемы — слуги и прочее. Если вам понравится этот дом, я бы посоветовал предложить свою цену. Выписать ордер?

— Пожалуйста.

Спустя четверть часа я была уже у сторожки Милл-хауса. В ответ на мой стук дверь распахнулась, и оттуда буквально вылетела женщина средних лет.

— Никому нельзя входить в дом, вы слышите? Надоели вы мне. Что ни день, репортеры. Сэр Юстес приказал…

— Я полагала, что дом сдается, — сказала я холодно, протягивая свой ордер. — Конечно, если его уже сняли…

— О, прошу прощения, мисс. Меня совсем измучили эти газетчики. Ни минуты покоя. Нет, дом не сдан и, похоже, теперь так и не будет сдан.

— Испортилась канализация? — спросила я тревожным шепотом.

— О, Господи, мисс, канализация в порядке! Но вы, конечно, слышали об этой иностранке, которую прикончили здесь?

— Кажется, я действительно что-то читала в газетах, — сказала я небрежно.

Мое безразличие задело добрую женщину. Если бы я выдала свою заинтересованность, она, весьма вероятно, закрылась бы, как устрица. А так я ее здорово расшевелила.

— Еще бы, мисс! Об этом было во всех газетах. «Дейли бюджет» все еще охотится за тем человеком. По их мнению, наша полиция никуда не годится. Ну, я надеюсь, они его поймают, хотя, по правде говоря, это был молодой человек приятной наружности. В нем было что-то военное — ну, да, я полагаю, он был ранен на войне. Иногда они потом немного странно ходят; так было с сыном моей сестры. Уж эти иностранцы — наверное, она с ним плохо обошлась. Хотя она произвела впечатление приличной женщины. Стояла как раз там, где вы сейчас стоите.

— Волосы у нее были темные или светлые? — рискнула я. — Из газетных описаний это непонятно.

— Темные волосы и очень белое лицо — слишком белое, чтобы быть естественным, отчего губы казались ужасно красными. Мне так не нравится. Немного пудры время от времени — совсем другое дело.

Теперь мы беседовали как старые друзья. Я задала еще один вопрос:

— А была она взволнована или расстроена?

— Нисколько. Она улыбалась так, как будто ее что-то позабавило. Вот почему я была так ошеломлена, когда на следующий день те люди выбежали из дома, вызвали полицию и заявили, что там произошло убийство. Я никогда не привыкну к этому. Теперь, как стемнеет, меня в этот дом ничем не заманишь. Что вам сказать, я не осталась бы и здесь в сторожке, если бы не сэр Юстес, он умолял меня на коленях.

— Я считала, что сэр Юстес Педлер в Каннах?[34]

— Он и был там, мисс. Вернулся в Англию, как только услышал новости, ну, а то, что он умолял на коленях, это я так, для красного словца. Просто его секретарь мистер Пейджет предложил нам двойную плату, чтобы мы остались, ну а в наши дни деньги есть деньги, как говорит мой Джон.

Я охотно согласилась с отнюдь не оригинальным замечанием Джона.

— Теперь о молодом человеке, — сказала миссис Джеймс, неожиданно возвращаясь к прежней теме разговора. — Вот он был расстроен. Его глаза, а они у него были светлые, я хорошо их рассмотрела, прямо блестели. Чем-то взволнован, подумала я. Но ничего дурного и в голову не пришло. Даже когда он вернулся и его вид показался мне странным.

— Долго он пробыл в доме?

— Недолго, может быть, минут пять.

— Как вы думаете, какого он был роста? Около шести футов?[35]

— Может быть.

— Вы говорите, он был чисто выбрит?

— Да, мисс, у него не было даже усиков.

— А подбородок блестел? — спросила я под влиянием неожиданного импульса.

Миссис Джеймс уставилась на меня в благоговейном страхе.

— Теперь, когда вы его упомянули, мисс, я припоминаю, что оно так и было. Откуда вы узнали?

— Довольно странно, но у убийц часто блестят подбородки, — объяснила я наугад.

Миссис Джеймс приняла мое заявление с полным доверием.

— Надо же, мисс. Я никогда не слышала о таком.

— Вы, верно, не заметили, какой формы у него голова?

— Голова как голова, мисс. Я схожу за ключами для вас?

Я взяла их и направилась к Милл-хаусу. До сих пор мои поиски шли успешно. Я поняла, что различия между человеком, описанным миссис Джеймс, и моим «доктором» из подземки были несущественными. Пальто, борода, очки в золотой оправе. «Доктор» казался человеком средних лет, но я вспомнила, что он наклонился над телом погибшего с легкостью молодого. Его гибкость свидетельствовала о молодых суставах.

Жертва несчастного случая («нафталиновый человек», как я называла его про себя) и иностранка, миссис де Кастина, не знаю, было ли это ее настоящее имя, назначили тайную встречу в Милл-хаусе. Я попыталась восстановить всю картину. Боялись слежки, или по какой-то иной причине, они выбрали оригинальный путь — оба получили ордер на осмотр одного и того же дома. Таким образом, их встреча должна была выглядеть чисто случайной.

«Нафталиновый человек» внезапно заметил «доктора», что явилось для него полной неожиданностью и встревожило — это еще один факт, в котором я была совершенно уверена. Что произошло дальше? «Доктор» сбросил свой маскарадный костюм и направился за женщиной в Марлоу. Однако, возможно, в спешке он не до конца стер театральный клей с подбородка. Отсюда мой вопрос миссис Джеймс.

Погруженная в свои мысли, я подошла к низкой старинной двери Милл-хауса. Открыв ее ключом, я вошла внутрь. Холл был небольшой и темный, пахло заброшенностью и плесенью. Я невольно вздрогнула. Неужели женщина, которая несколько дней назад пришла сюда с улыбкой, не ощутила холодок дурного предчувствия? Исчезла ли улыбка с ее губ и сжал ли сердце безотчетный страх? Или, все еще улыбаясь, она пошла наверх, не сознавая, что рок так скоро настигнет ее? Мое сердце забилось учащенно. Был ли дом действительно пуст? Не ждала ли меня здесь и моя судьба? Впервые я поняла значение затасканного слова «атмосфера». В этом доме была атмосфера жестокости, опасности, зла.

Глава 7

Поборов гнетущее чувство, я быстро поднялась наверх. Без труда нашла комнату, где произошла трагедия. В тот день, когда было обнаружено тело, шел противный дождь, и ничем не застланный пол был сильно затоптан. Я хотела знать, не оставил ли убийца каких-либо следов накануне. Полиция, вероятно, умолчала бы о них, если бы что-нибудь обнаружила, однако, поразмыслив, я решила, что это маловероятно. Погода в день убийства была прекрасная, сухая.

В комнате не было ничего интересного. Почти квадратная, с двумя большими «фонарями», гладкими белыми стенами и голым полом; доски по краям, куда раньше не доставал ковер, были крашеные. Я старательно обыскала ее, но не нашла ничего, кроме шпильки. Похоже, что талантливому молодому сыщику не удалось обнаружить ключ к разгадке.

У меня были с собой карандаш и записная книжка. Особенно записывать было нечего, но я добросовестно сделала общий набросок комнаты, чтобы скрыть от себя разочарование по поводу неудачных поисков. Когда я опускала карандаш обратно в сумку, он выскользнул у меня из руки и покатился по полу.

Милл-хаус был действительно стар, и полы здесь очень неровные. Карандаш катился все быстрее и быстрее, пока не остановился под одним из окон. Около каждого окна стоял широкий диван, в нижней части которого находился шкафчик. Мой карандаш лежал как раз у дверцы шкафчика. Она была закрыта, но мне вдруг пришло в голову, что если бы она распахнулась, то карандаш закатился бы внутрь. Я открыла дверцу, карандаш немедленно вкатился в шкафчик и скромно притаился в дальнем углу. Я вытащила его, отметив при этом, что из-за недостатка света и своеобразной формы шкафчика карандаш невозможно было увидеть, и его пришлось нащупывать. Кроме моего карандаша, в шкафчике — ничего не было, но, будучи дотошной по натуре, я залезла и в тот, что находился напротив.

На первый взгляд он показался пустым, но я упорно продолжала поиски и была вознаграждена — моя рука наткнулась на твердый бумажный цилиндрик, который лежал в каком-то желобке или углублении в дальнем углу шкафчика. Как только вещь очутилась у меня в руке, я уже знала, что это такое. Катушка с кодаковской пленкой[36]. Находка!

Я, конечно, прекрасно понимала, что Это могла быть катушка сэра Юстеса Педлера, давным-давно сюда закатившаяся. Но думала я иначе. Красная обертка выглядела слишком новой. На ней лежал тонкий слой пыли, как будто она пролежала здесь два или три дня, то есть со дня убийства. Если бы она пробыла там долго, ее покрывала бы густая пыль.

Кто же уронил ее? Женщина или мужчина? Я припомнила, что содержимое ее сумочки казалось нетронутым. Если бы она открылась во время борьбы и катушка с пленкой выпала, какие-нибудь мелкие деньги тоже, конечно, рассыпались бы. Нет, пленку уронила не женщина.

Вдруг я почувствовала подозрительный запах и принюхалась. Неужели запах нафталина начал преследовать меня? Я могла поклясться, что катушка с пленкой тоже пахла им. Я поднесла ее к носу. Она имела собственный специфический запах, но я могла ясно различить и другой, который так не любила. Вскоре я нашла, в чем причина. Крошечный клочок одежды зацепился за шершавый внутренний край деревянной катушки, и этот клочок был пропитан нафталином. Когда-то пленка находилась в кармане пальто человека, погибшего в подземке. Может быть, именно он уронил пленку здесь? Едва ли. Его перемещения были хорошо известны.

Нет, это другой человек, «доктор». Он вытащил пленку вместе с бумажкой. А потом выронил пленку здесь, когда боролся с женщиной!

Я нашла ключ к разгадке! Отдам пленку проявить, а там посмотрим.

Окрыленная, я покинула дом, вернула ключи миссис Джеймс и помчалась на станцию. По дороге в город я вытащила мою бумажку и стала ее снова изучать. Вдруг цифры приобрели иной смысл. А что, если они означают дату? 17.01.22. 17 января 1922 года. Конечно, так и должно быть! Какая я идиотка, что не подумала об этом раньше. Однако в таком случае я обязана выяснить местонахождение Килморденского замка, так как сегодня было уже 14 января. Осталось три дня. Совсем мало — почти безнадежно, когда не имеешь представления, где искать!

Сдать пленку в тот день я не успела. Было слишком поздно и мне нужно было торопиться домой на Кенсингтон-сквер, дабы не опоздать к обеду. Сообразив, что можно легко проверить правильность некоторых моих умозаключений, я спросила у мистера Флемминга, не было ли фотоаппарата среди вещей погибшего мужчины. Я знала, что мистер Флемминг интересовался этим делом и был осведомлен обо всех деталях.

К моему удивлению и досаде, он ответил, что фотоаппарата не было. Все пожитки Картона изучили самым внимательным образом в надежде обнаружить что-нибудь, что могло бы пролить свет на его душевное состояние. Мистер Флемминг был уверен, что у погибшего не было никакого фотоаппарата.

Это, в общем-то, противоречило моей версии. Если у него не было фотоаппарата, зачем он носил с собой пленку?

На следующий день рано утром я отправилась отдать проявить мою драгоценную пленку. Я так волновалась, что прошла пешком весь путь до большой мастерской фирмы «Кодак» на Риджент-стрит. Я попросила отпечатать каждый кадр. Служащий кончил складывать кучу пленок, упакованных в желтые жестяные цилиндрики, предназначенные для тропиков, и взял мою пленку.

Он посмотрел на меня.

— Думаю, вы ошиблись, — сказал он, улыбаясь.

— О нет, — сказала я. — Я уверена, что не ошиблась.

— Вы дали мне не ту пленку. Эта не отснята.

Я вышла из мастерской, стараясь сохранить чувство собственного достоинства. Все-таки полезно время от времени представлять себе, каким можно быть идиотом! Однако никто от этого не получает удовольствия.

А потом, как раз когда я проходила мимо конторы крупной пароходной компании, что-то меня внезапно остановило. В витрине была выставлена красивая модель одного из судов компании. Оно называлось «Кенилворт Касл»[37]. Безумная идея пронеслась у меня в голове. Я толкнула дверь и вошла. Подойдя к стойке, я пробормотала, запинаясь (на сей раз неподдельно!):

— «Килморден Касл?»

— Семнадцатого из Саутгемптона. До Кейптауна?[38]Первым классом или вторым?

— Сколько стоит билет?

— Первый класс — восемьдесят семь фунтов…

Я прервала его. Совпадение было слишком явным. Как раз величина моего наследства! Я поставила на карту все.

— Первый класс, — сказала я.

Теперь уж меня наверняка ждут приключения.

Глава 8 (Отрывки из дневника сэра Юстеса Педлера, депутата парламента)

Удивительное дело, но меня, кажется, никогда не оставляют в покое. Я человек, которому нравится спокойная жизнь. Я люблю мой клуб, мою партию в бридж[39], хорошую кухню, доброе вино. Я люблю Англию летом и Ривьеру зимой. У меня нет желания быть участником сенсационных событий. Иногда, расположившись близ уютного огня, я не прочь почитать о них в газете. Но большего мне не требуется. Цель моей жизни — полный комфорт. Я посвятил этому определенную долю усилий и значительные суммы денег. Но не могу сказать, что я всегда достигал цели. Если даже ничего не случается со мной, нечто происходит рядом, и часто, помимо моей воли, я оказываюсь вовлеченным в какие-нибудь события. А я не выношу этого.

Все произошло из-за того, что Ги Пейджет вошел утром в мою спальню с телеграммой в руке и с физиономией мрачной, как у наемного участника похоронной процессии.

Ги Пейджет — мой секретарь, усердный, работящий человек, замечательный во всех отношениях. Но я не знаю никого, кто раздражал бы меня больше. Долгое время я ломал себе голову над тем, как бы избавиться от него. Однако нельзя же уволить секретаря за то, что он предпочитает работу досугу, любит рано вставать и положительно лишен недостатков. Единственная его яркая примета — это физиономия отравителя XIV века — такого рода людей Борджиа[40] держали для своих делишек.

Я бы не был так настроен против Пейджета, если бы он не заставлял работать и меня. В моем представлении к работе следует подходить легко и беззаботно, в сущности, шутя! Сомневаюсь, чтобы Ги Пейджет когда-нибудь шутил в своей жизни. Он все принимает всерьез. Вот почему с ним так трудно жить.

На прошлой неделе меня посетила блестящая мысль: отослать его во Флоренцию. Он говорил, что ему хотелось бы поехать туда.

— Мой дорогой, — вскричал я, — вы поедете завтра. Я оплачу все ваши расходы.

Январь — не сезон для поездки во Флоренцию, но Пейджету все равно. Я представлял себе, как он ходит по городу с путеводителем в руке, благоговейно посещает все картинные галереи. И неделя свободы обойдется мне совсем недорого.

Это была очаровательная неделя. Я делал все, что хотел, и ничего, что было бы мне не по вкусу. Однако, приоткрыв глаза и различив Пейджета, стоявшего напротив окна в 9 утра, что было чересчур рано, я понял, что моей свободе пришел конец.

— Мой дорогой, — произнес я, — похороны уже состоялись или они назначены на более поздний срок?

Пейджет не воспринимает шуток, сказанных с невозмутимым видом. Он просто уставился на меня.

— Так вы знаете, сэр?

— Что знаю? — спросил я сердито. — По выражению вашего лица я заключил, что один из ваших ближайших и дражайших родственников должен быть предан земле сегодня утром.

Пейджет пропустил мою реплику мимо ушей.

— Я не думал, что вы в курсе дела. — Он постучал по телеграмме. — Я знаю, что вы не любите, когда вас будят рано, но уже девять часов, — Пейджет настоятельно считает 9 часов утра серединой дня, — и я полагал, что при данных обстоятельствах… — Он снова постучал по телеграмме.

— Что это такое? — спросил я.

— Телеграмма из полиции в Марлоу. В вашем доме убили женщину.

Сообщение окончательно пробудило меня.

— Какая колоссальная наглость! — воскликнул я. — Почему именно в моем доме? Кто убил ее?

— Они не сообщают. Вероятно, мы немедленно возвращаемся в Англию, сэр Юстес?

— Вам не следует так думать. Почему мы должны возвращаться?

— Полиция…

— Какое мне дело до полиции?

— Убийство произошло в вашем доме.

— Это, — сказал я, — кажется, скорее моя беда, чем моя вина.

Ги Пейджет мрачно покачал головой.

— Случившееся произведет очень неприятное впечатление на избирателей, — заметил он печально.

Не понимаю, при чем тут избиратели, но в душе я знал, что во всяких щекотливых делах Пейджет разбирается лучше меня. На первый взгляд депутата парламента совершенно не касается то обстоятельство, что некая бездомная молодая дама почему-то явилась в принадлежащий депутату пустой дом и позволила там убить себя, но вы не знаете устоев почтенных британцев.

— К тому же она иностранка, что еще хуже, — мрачно продолжал Пейджет.

Думаю, он снова прав. Если убийство женщины в вашем доме подрывает вашу репутацию, то дело становится еще более сомнительным, если она иностранка. И тут еще одна неприятная мысль осенила меня.

— Боже мой! — воскликнул я. — Надеюсь, происшедшее не выведет из душевного равновесия Каролину.

Каролина — дама, которая мне готовит. Между прочим, она жена моего садовника. Какая она жена, мне неизвестно, но кухарка — превосходная. Джеймс, напротив, плохой садовник, но я разрешаю ему бездельничать и предоставляю сторожку для жилья исключительно ради стряпни Каролины.

— Не думаю, что она теперь захочет остаться, — сказал Пейджет.

— Вы всегда умели меня ободрить, — заметил я.

Кажется, придется возвращаться в Англию. Пейджет явно имеет это в виду. А кроме того, нужно еще успокоить Каролину.

Три дня спустя.

Мне кажется невероятным, что люди, имеющие возможность покинуть Англию зимой, остаются здесь! Климат просто отвратительный. Как надоели эти хлопоты! Агенты по сдаче домов говорят, что теперь, после всей шумихи, будет практически невозможно сдать Милл-хаус. Каролину удалось успокоить, предложив двойное жалованье. Мы могли бы с тем же успехом послать ей телеграмму из Канна. В сущности, как я и говорил, нам совершенно ни к чему было приезжать. Завтра я отправляюсь обратно.

День спустя.

Произошло несколько весьма удивительных событий. Начнем с того, что я встретил в клубе Огастаса Милрея, наиболее совершенный образец старого осла, представленный в нынешнем правительстве. С дипломатической скрытностью он отозвал меня в сторонку. Он много говорил о Южной Африке и промышленной ситуации там. Об усиливающихся слухах о забастовке на Ранде. О ее тайных мотивах. Я слушал как мог терпеливо. Наконец он перешел на шепот и сообщил, что есть некие документы, которые необходимо передать в руки генерала Смэтса[41].

— Несомненно, вы совершенно правы, — сказал я, подавляя зевоту.

— Но как мы ему их доставим? Наше положение в этом деле очень щекотливое.

— Разве почта не подойдет? — спросил я бодро. — Наклейте на пакет марку за два пенни и опустите его в ближайший почтовый ящик.

Мое предложение, кажется, весьма шокировало его.

— Мой дорогой Педлер! Послать обычной почтой!

Для меня всегда было тайной, зачем правительство нанимает королевских курьеров и уделяет такое внимание своим конфиденциальным документам.

— Если вам не нравится почта, пошлите одного из ваших молодых людей. Он получит удовольствие от поездки.

— Невозможно, — сказал Милрей, старчески покачав головой. — На то есть причины, мой дорогой Педлер, уверяю вас, есть причины.

— Что ж, — произнес я, вставая, — все это очень интересно, но мне надо идти…

— Одну минуту, мой дорогой Педлер, одну минуту, прошу вас. Скажите мне по секрету, разве вы сами вскоре не собираетесь посетить Южную Африку? У вас обширные интересы в Родезии, я знаю, а вопрос о ее вступлении в Союз далеко вам не безразличен.

— Да, я думал поехать туда примерно через месяц.

— Не могли бы вы перенести отъезд на более ранний срок? На этот месяц. А лучше на эту неделю.

— Могу, — сказал я, разглядывая его с некоторым любопытством. — Но не испытываю подобного желания.

— Вы оказали бы правительству большую услугу, очень большую услугу. И оно… не останется в долгу.

— Вы хотите сказать, что я должен сыграть роль почтальона?

— Вот именно. Вы не занимаете официального положения. Ваша поездка будет выглядеть естественно. Все пройдет замечательно.

— Что ж, — сказал я в раздумье, — не возражаю. Единственно чего мне очень хочется, так это как можно скорее убраться из Англии.

— Вы найдете климат Южной Африки восхитительным, просто восхитительным.

— Мой дорогой, мне все известно о ее климате. Я был там незадолго до войны.

— Премного вам обязан, Педлер. Я пришлю вам пакет с курьером. Передайте в собственные руки генерала Смэтса, понимаете? «Килморден Касл» отплывает в субботу, это весьма приличное судно.

Я немного прошел с ним вместе по Пэлл-Мэлл, перед тем как мы расстались. Он с жаром потряс мне руку и опять рассыпался в благодарностях. Я отправился домой, размышляя о неисповедимых путях правительственной политики.

На следующий вечер Джарвис, мой дворецкий, сообщил мне, что некий джентльмен хочет видеть меня по личному делу, но отказывается назвать свое имя. Я всегда быстро узнаю назойливых страховых агентов, поэтому велел Джарвису сказать, что не могу принять его. К сожалению, Ги Пейджет, который в виде исключения был действительно нужен, лежал в постели с приступом печеночной колики. Эти усердные молодые люди со слабыми желудками весьма склонны к таким приступам.

Джарвис вернулся.

— Джентльмен просил сказать вам, сэр Юстес, что он от мистера Милрея.

Тогда другое дело. Через несколько минут я принимал моего посетителя в библиотеке. Это был крепкий, сильно загорелый молодой человек. От уголка глаза через всю щеку по диагонали спускался шрам, портивший красивые, хотя и несколько резкие черты его лица.

— Итак, — сказал я, — что вам угодно?

— Сэр Юстес, меня прислал к вам мистер Милрей. Я буду сопровождать вас в Южную Африку в качестве секретаря.

— Мой дорогой друг, — сказал я, — у меня уже есть секретарь. Другой мне не нужен.

— А я думаю, нужен, сэр Юстес. Где сейчас ваш секретарь?

— Он лежит внизу с печеночной коликой, — объяснил я.

— Вы уверены, что дело только в этом?

— Разумеется. У него бывают такие приступы.

Мой гость улыбнулся.

— Может быть, у него приступ, а может быть, и нет. Время покажет. Однако могу сказать вам, сэр Юстес, мистер Милрей не будет удивлен, если вашего секретаря попытаются убрать с дороги. О, за себя вы можете не опасаться, — полагаю, на моем лице мелькнула тень тревоги, — вам ничего не угрожает. Но если ваш секретарь выйдет из игры, до вас легче будет добраться. В любом случае мистер Милрей хочет, чтобы я сопровождал вас. Мою поездку, разумеется, оплатят, но вам надо позаботиться о паспорте, заявив, что вы нуждаетесь в услугах второго секретаря.

Он казался решительным молодым человеком. Мы пристально посмотрели друг на друга, и я первым отвел взгляд.

— Очень хорошо, — сказал я вяло.

— Никому не говорите о том, что я еду с вами.

— Очень хорошо, — повторил я.

В конце концов, может, оно и к лучшему, что этот парень поедет со мной?.. Между тем меня не оставляло предчувствие надвигающейся беды. А я-то надеялся, что обрел наконец покой!

Я остановил моего гостя, повернувшегося, чтобы уйти.

— Недурно было бы узнать имя моего нового секретаря, — заметил я саркастически.

Он на минуту задумался.

— Гарри Рейберн, кажется, вполне подходящее имя, — сказал он.

Любопытная манера представляться.

— Очень хорошо, — повторил я в третий раз.

Глава 9 (Продолжение рассказа Энн)

Морская болезнь — вещь совершенно недостойная героини. В книгах чем больше качка, тем лучше она себя чувствует. Когда все остальные больны, она одна бродит по палубе, бросая вызов стихии, и просто наслаждается штормом. К сожалению, должна сказать, что при первых признаках качки я побледнела и поспешила вниз. Меня встретила симпатичная горничная. Она предложила мне сухих тостов и имбирного пива.

Три дня я простонала в своей каюте, забыв про поиски. Мне были безразличны самые жгучие тайны. Я была совсем не та Энн, что, ликуя, примчалась на Кенсингтон-сквер из конторы пароходной компании.

Я и теперь улыбаюсь при воспоминании о том, как ворвалась в гостиную. Миссис Флемминг была там одна.

— Это вы, Энн, дорогая? Я хочу кое-что обсудить с вами, — сказала она, повернувшись в мою сторону.

— Да? — Я едва скрывала свое нетерпение.

— Мисс Эмери уходит от меня. — Мисс Эмери была экономкой. — Поскольку вам пока не удалось найти ничего подходящего, я подумала — может быть, вы захотите — было бы так мило, если бы вы остались с нами насовсем.

Я была тронута. Она не нуждалась во мне, я знала это. Она сделала свое предложение исключительно из христианского милосердия. Я ощутила раскаяние за то, что втайне осуждала ее. Повинуясь порыву, я подбежала к ней и обвила руками ее шею.

— Вы милая! — воскликнула я. — Милая, милая, милая! И большое вам спасибо. Но все устроилось. В субботу я еду в Южную Африку.

Моя неожиданная выходка поразила добрую женщину. Она не привыкла к внезапным проявлениям чувства. А мои слова удивили ее еще больше.

— В Южную Африку? Моя дорогая Энн, вы должны быть благоразумней.

Этого мне только не хватало!.. Я объяснила, что уже взяла билет и намерена устроиться в Южной Африке горничной. «В Южной Африке небывалый спрос на горничных», — выпалила я первое, что пришло в голову. Я заверила добрую женщину, что сумею о себе позаботиться, и она в конце концов поддалась моим уверениям, радуясь в душе, что сбывает меня с РУК.

При расставании она сунула мне в руку конверт. Внутри я обнаружила пять новеньких хрустящих пятифунтовых купюр и записку, в которой говорилось: «Я надеюсь, что вы не обидетесь и примете это с моей любовью». Она была очень хорошей, доброй женщиной. Я не могла бы жить с ней под одной крышей, но это отнюдь не умаляет ее достоинств.

Итак, с двадцатью пятью фунтами в кармане я смело смотрела на мир и жаждала приключений.

Только на четвертый день горничная наконец уговорила меня подняться на палубу. Рассудив, что внизу мне проще расстаться с жизнью, я упрямо отказывалась покинуть мою койку. Только приближение Мадейры[42]соблазнило меня сдвинуться с места. В душе появилась надежда, что можно сойти на берег и поискать место горничной на Мадейре. Только бы оказаться на суше.

Закутанную в пальто и пледы и слабую, как только что родившийся котенок, меня вытащили наверх и поместили в шезлонг. Я лежала закрыв глаза и ненавидя всех и вся. Корабельный эконом, светловолосый молодой человек с круглым мальчишеским лицом, присел ко мне.

— Привет! Немного жаль себя, да?

— Да, — ответила я с ненавистью.

— Через день или два вы себя не узнаете. В заливе была довольно противная качка, но впереди нас ждет приятная погода. Завтра мы с вами займемся метанием колец в цель.

Я ничего не ответила.

— Думаете, что никогда уже не поправитесь, а? Но я видел людей, которым было много хуже, чем вам, а два дня спустя они уже были душой общества на нашем судне. То же будет и с вами.

Я не решилась сказать ему, что он бессовестно лжет, но постаралась передать свои чувства взглядом. Он мило поболтал еще несколько минут и наконец оставил меня одну. Люди приходили и уходили, оживленные пары «совершали моцион», дети шалили, молодые люди смеялись. Несколько бледных страдальцев, подобно мне, лежали в шезлонгах.

Воздух был свежий, бодрящий, но не слишком холодный, солнце светило ярко. Я слегка приободрилась и начала осматриваться. Одна женщина привлекла мое особое внимание. Ей было около тридцати, круглолицая блондинка с ямочками на щеках и яркими голубыми глазами. Платье, очень скромное, но его неповторимая элегантность свидетельствовала о том, что куплено оно в Париже. Своими приятными, но властными манерами она производила впечатление хозяйки судна.

Палубные стюарды носились взад-вперед, выполняя ее указания. У нее был особый шезлонг и, по-видимому, неисчерпаемый запас подушек. Она трижды заставляла переставлять свой шезлонг. Но при этом оставалась очаровательной. Она казалась одним из тех редких в мире людей, которые знают, чего хотят, и способны добиться своего, никого не обижая. Я решила, что, если когда-нибудь поправлюсь — хотя, надежды конечно, почти никакой! — мне будет приятно поговорить с ней.

Мы прибыли на Мадейру примерно в полдень. Я была еще слишком разбита, чтобы двигаться, но наслаждалась видом живописных местных торговцев, поднявшихся на борт и разложивших свои товары на палубе. Там были и цветы. Я зарылась лицом в огромный букет сладко пахнущих мокрых фиалок и почувствовала себя определенно лучше. В сущности, подумалось мне, так я дотяну и до конца путешествия. Горничная заговорила о достоинствах бульона из молодого цыпленка, я возразила ей, но слабо. Когда его принесли, я поела с удовольствием.

Привлекшая меня женщина была на берегу. Она вернулась в сопровождении высокого темноволосого человека с военной выправкой. Еще раньше я заметила его вышагивающим по палубе. Я тут же сочла его одним из сильных молчаливых родезийцев. Ему было около сорока, начинающие седеть виски оттеняли бронзовое лицо. Он был явно самым красивым мужчиной на судне.

Когда горничная принесла мне еще один плед, я спросила, не знает ли она, кто эта привлекательная женщина.

— Известная светская дама, почтенная миссис Кларенс Блейр. Вы, должно быть, читали о ней в газетах.

Я кивнула, посмотрев на нее с удвоенным интересом. Миссис Блейр действительно пользовалась очень большой популярностью как одна из самых модных женщин наших дней. Мне было немного забавно видеть, как вилась около нее публика. Несколько человек попытались навязаться к ней в знакомые с бесцеремонностью случайных попутчиков. Я восхитилась тем, как вежливо миссис Блейр их осадила. По-видимому, она выбрала молчаливого мужчину в качестве единственного кавалера, и он, кажется, по достоинству оценил оказанное ему предпочтение.

На следующее утро, сделав несколько кругов по палубе со своим предупредительным спутником, к моему удивлению, миссис Блейр остановилась возле моего шезлонга.

— Сегодня вам лучше?

Я поблагодарила ее и ответила, что чувствую себя немного лучше и становлюсь более похожей на человека.

— Вчера вы действительно выглядели больной. Полковник Рейс и я решили, что нас ждет волнующее событие — похороны в море, однако вы нас разочаровали.

Я рассмеялась.

— Мне помог воздух.

— Ничто не помогает лучше, чем свежий воздух, — сказал полковник Рейс, улыбаясь.

— Пребывание в этих душных каютах может убить кого угодно, — заявила миссис Блейр, опускаясь в шезлонг подле меня и легким кивком отпуская своего кавалера. — Ваша каюта, надеюсь, расположена с внешней стороны?

Я покачала головой.

— Моя дорогая девочка! Почему вы не поменяли ее? Ведь полно свободных кают. Многие сошли на Мадейре, и судно полупустое. Поговорите с экономом. Он милый мальчик — предоставил мне прекрасную новую каюту, так как мне не нравилась прежняя. Поговорите с ним, когда спуститесь к ленчу.

При мысли об этом я содрогнулась.

— Я не могу пошевелиться.

— Не будьте глупышкой. Вставайте и погуляйте со мной.

Она ободряюще улыбнулась мне. Сперва я ощущала большую слабость в ногах, но, пройдясь несколько раз взад и вперед, почувствовала, что оживаю.

После одного или двух кругов по палубе к нам снова присоединился полковник Рейс:

— Вы сможете увидеть большую вершину Тенерифе с другой стороны.

— Правда? Как вы думаете, удастся мне ее сфотографировать?

— Нет, но это не удержит вас от того, чтобы извести пленку.

Миссис Блейр рассмеялась.

— Вы злой. Некоторые из моих фотографий очень хороши.

— Да, процента три более или менее сносны.

Мы перешли на другую сторону. Там, окутанная нежной розоватой дымкой, сверкала заснеженная вершина. У меня вырвалось восторженное восклицание. Миссис Блейр побежала за своей камерой.

Невзирая на саркастические замечания полковника Рейса, она энергично щелкала аппаратом:

— Вот и конец пленки. О, Боже, — произнесла она огорченно, — я все время снимала со вспышкой.

— Мне всегда нравится видеть ребенка с новой игрушкой, — пробормотал полковник.

— Какой вы противный… Но у меня есть другая пленка.

Миссис Блейр торжественно достала ее из кармана. Однако от внезапной качки она потеряла равновесие и, хватаясь за поручень, выпустила пленку из рук.

— О! — вскрикнула миссис Блейр с комическим испугом и перегнулась через поручень. — Вы думаете, пленка упала за борт?

— Нет, вы достаточно везучи, чтобы размозжить голову несчастному стюарду на нижней палубе.

Маленький мальчик, незаметно подошедший к нам сзади на несколько шагов, оглушительно протрубил в горн.

— Ленч, — восторженно объявила миссис Блейр. — Я с завтрака ничего не ела, кроме двух чашек бульона. Пойдемте на ленч, миссис Беддингфелд?

— Что ж, — сказала я задумчиво. — Я действительно проголодалась.

— Великолепно. Вы сидите за столом эконома, я знаю. Попытайтесь уговорить его насчет каюты.

Я спустилась в салон, нехотя поковыряла вилкой, а кончила тем, что наелась, как удав. Мой вчерашний приятель поздравил меня с выздоровлением. Сегодня, по его словам, все меняли каюты, и он обещал, что мои вещи будут без промедления перенесены в каюту на внешней стороне.

За нашим столом сидели только четверо пассажиров: я, две пожилые дамы и миссионер, много говоривший о «наших бедных черных братьях».

Я огляделась вокруг. Миссис Блейр сидела за столом капитана. Полковник Рейс рядом с ней. По другую сторону от капитана сидел седой мужчина с запоминающейся внешностью. Очень многих я заметила еще на палубе, но один человек был совершенно мне незнаком. Если бы он появлялся раньше, то вряд ли мог ускользнуть от моего внимания. Он был высокий и темноволосый, меня просто поразило зловещее выражение его лица. Я спросила эконома с некоторой долей любопытства, кто этот человек.

«Вон тот? Секретарь сэра Юстеса Педлера. Бедняга очень страдал от морской болезни и до сих пор не выходил из каюты. Сэр Юстес взял с собой двух секретарей, и море не пощадило обоих. Другой парень еще не пришел в себя. А этого зовут Пейджет».

Итак, на борту находился сэр Юстес Педлер, владелец Милл-хауса. Возможно, всего лишь совпадение, и все же…

— А вот и сам сэр Юстес, — продолжал мой информатор, — сидит рядом с капитаном. Напыщенный старый осел.

Чем больше я изучала физиономию секретаря, тем она мне меньше нравилась. Ее ровная бледность, скрытные глаза с набрякшими веками, странно приплюснутая голова — все вызывало у меня отвращение и рождало мрачные предчувствия.

Выйдя из салона одновременно с ним, я пошла следом на верхнюю палубу. Он разговаривал с сэром Юстесом, и я невольно услышала несколько фраз.

— Тогда я сейчас же позабочусь о каюте, хорошо? В вашей невозможно работать из-за этих чемоданов.

— Мой дорогой друг, — отвечал сэр Юстес. — Моя каюта предназначена, во-первых, для того, чтобы я в ней спал и, во-вторых, чтобы я в ней одевался, если сумею. У меня никогда не было ни малейшего намерения позволить вам оккупировать ее и стучать там на вашей проклятой пишущей машинке.

— Именно об этом я и говорю, сэр Юстес, должно же у нас быть какое-то место для работы…

Здесь я рассталась с ними и пошла вниз, чтобы посмотреть, продвигается ли мой переезд. Я застала стюарда складывающим вещи.

— Чудесная каюта, мисс. На палубе «Д», номер тринадцать.

— О нет! — вскрикнула я. — Только не тринадцать.

Тринадцать — единственное, к чему я питаю суеверное предубеждение. Это была хорошая каюта. Я осмотрела ее, поколебалась, но глупое суеверие возобладало. Я почти плача обратилась к стюарду:

— Нет ли какой-нибудь другой каюты, которую я могу занять?

Стюард задумался.

— Есть каюта номер семнадцать по правому борту. Сегодня утром она была не занята, но, мне кажется, ее уже кому-то предназначили. Все же, поскольку вещи того джентльмена еще не перенесли и джентльмены совсем не так суеверны, как дамы, полагаю, что он не будет возражать против обмена.

Я с благодарностью приняла предложение, и стюард отправился за разрешением эконома. Вернулся он, посмеиваясь.

— Все в порядке, мисс. Мы можем переезжать.

Он повел меня в семнадцатую каюту. Она была не такой большой, как тринадцатая, но я нашла ее в высшей степени подходящей.

— Я сейчас же принесу ваши вещи, мисс, — сказал стюард.

Но в этот момент в дверях появился человек со зловещим лицом (как я прозвала его про себя).

— Простите меня, — сказал он, — но эта каюта отведена для сэра Юстеса Педлера.

— Все в порядке, сэр, — объяснил стюард. — Вам предоставляется номер тринадцать взамен.

— Нет, я должен получить семнадцатую.

— Тринадцатая каюта лучше, сэр, — она больше.

— Я специально выбрал каюту семнадцатую, и эконом сказал, что я могу занять ее.

— Извините, — произнесла я холодно. — Но семнадцатая отдана мне.

— Не могу с этим согласиться.

В разговор вмешался стюард.

— Другая каюта точно такая же, только больше.

— Мне нужна семнадцатая.

— В чем тут дело? — раздался новый голос. — Стюард, принесите сюда мои вещи. Это моя каюта.

То был мой сосед за ленчем, преподобный Эдвард Чичестер.

— Прошу прощения, — сказала я. — Это моя каюта.

— Она предназначена для сэра Юстеса Педлера, — заявил мистер Пейджет.

Обстановка накалялась.

— Мне жаль, но я должен оспорить ваше утверждение, — произнес Чичестер со смиренной улыбкой, которая не могла скрыть его решимости добиться своего. Я замечала, что кроткие люди всегда упрямы.

Он боком протиснулся в дверь.

— Вы можете занять двадцать восьмую по левому борту, — сказал стюард. — Очень хорошая каюта, сэр.

— Боюсь, я должен настоять на своем. Каюта номер семнадцать была обещана мне.

Мы зашли в тупик. Каждый из нас решил не уступать. Откровенно говоря, я могла бы выйти из игры и облегчить дело, согласившись занять каюту номер 28. Уж если я не вселялась в каюту номер 13, было несущественно, какую другую мне предложат. Но я была раздражена. У меня не было ни малейшего намерения сдаться первой. И мне не нравился Чичестер. У него были вставные зубы, которые щелкали, когда он ел. Многих людей не переваривали и за меньшие недостатки.

Мы все талдычили одно и то же. Стюард все более энергично настаивал, что две другие каюты гораздо лучше. Стоял страшный галдеж.

Пейджет начал выходить из себя. Чичестер оставался спокойным. Я также владела собой, хотя и не без труда.

Но никто не хотел уступать.

Стюард, подмигнув мне, подсказал шепотом спасительный выход. Я потихоньку покинула поле боя. К счастью, эконом встретился мне почти сразу.

«О, пожалуйста, — попросила я. — Вы ведь сказали, что я могу занять семнадцатую каюту? Но другие не хотят уходить. Мистер Чичестер и мистер Пейджет. Вы поможете мне, не правда ли?»

Я всегда говорила, что никто так не галантен, как моряки. Мой миленький эконом действовал с великолепной решительностью. Он прибыл на место сражения и сообщил спорщикам, что каюта номер 17 — моя, они могут занять соответственно 13 и 28 или оставаться в своих прежних, как пожелают.

Я постаралась выразить взглядом, какой он герой, а затем стала устраиваться в своем новом владении. Стычка оказалась для меня очень полезной. Море было спокойным, погода с каждым днем становилась теплее. Морская болезнь осталась в прошлом!

Я поднялась на палубу, и меня посвятили в тайну метания колец в цель. Я записалась в списки желающих участвовать в различных спортивных состязаниях.

Чай подали прямо на палубе, и я поела с аппетитом. После чая я играла в шавлбод[43] с несколькими приятными молодыми людьми. Они были необычайно милы со мной. Я чувствовала, что жизнь хороша и даже достойна восхищения.

Неожиданно раздался звук горна, приглашающего переодеться к обеду, и я поспешила в мою новую каюту. Меня ждала встревоженная горничная.

— В вашей каюте ужасный запах, мисс. Ума не приложу, что это может быть, но сомневаюсь, сможете ли вы здесь спать. Мне кажется, на палубе «Е» есть свободная каюта. Вы можете переехать туда, хотя бы на одну ночь.

Действительно, запах был очень дурной, просто тошнотворный. Я сказала горничной, что обдумаю вопрос о переезде, пока переодеваюсь. Одевалась я второпях, с отвращением принюхиваясь.

Что же так пахло? Дохлая крыса? Нет, хуже и совсем по-другому. И все же запах был мне знаком! Это было нечто, встречавшееся мне раньше. Нечто… А! Вспомнила. Асафетида![44] Во время войны я недолго работала в аптеке при госпитале и имела там дело с различными медикаментами с тошнотворным запахом. Точно, это была асафетида. Но каким образом…

Я опустилась на диван, неожиданно поняв, в чем дело. Кто-то подбросил немного асафетиды в мою каюту. Зачем? Чтобы я ее освободила? Почему они так хотят, чтобы я ушла? Я взглянула на дневную сцену под несколько иным углом зрения. Что такого было в семнадцатой каюте, отчего столько людей хотели ее заполучить? Две другие каюты были лучше; почему же оба мужчины упорно настаивали на семнадцатом номере?

«Семнадцать». Как часто повторялась эта цифра. Семнадцатого я отплыла из Саутгемптона. Именно в семнадцатую… Вдруг у меня перехватило дыхание. Я быстро открыла чемодан и вытащила мою драгоценную бумажку, лежавшую в укромном уголке среди скатанных чулок.

17 1 22 — я принимала это за дату, дату отплытия «Килморден Касла». Предположим, я ошиблась. Будет ли кто-нибудь, записывая дату, считать необходимым указывать год и месяц? Предположим, 17 означает номер 17? А единица? Время — один час. Тогда 22 должно быть датой. Я заглянула в свой маленький календарик. Двадцать второе — завтра!

Глава 10

Я очень разволновалась, уверенная, что наконец напала на верный след. Было ясно: я не должна переезжать из этой каюты. Запах асафетиды надо вытерпеть. Я еще раз проанализировала известные мне факты.

Завтра двадцать второе и в час ночи или час дня что-то произойдет. Я остановилась на часе ночи. Сейчас было семь часов. Через шесть часов я все узнаю.

Не понимаю, как я пережила тот вечер. Я ушла к себе в каюту довольно рано. Горничной сказала, что у меня насморк и запахи меня не беспокоят. Она все еще тревожилась, но я была непоколебима.

Вечер казался бесконечным. В должное время я легла спать, ко, в ожидании непредвиденного, закуталась в плотный фланелевый халат, а на ноги надела шлепанцы. Одетая таким образом, я могла сразу вскочить и принять активное участие в любых событиях, которые произойдут. Чего я ждала? Сама не знаю. Смутные фантазии, большей частью совершенно невероятные, проносились в моей голове. Но в одном я была твердо уверена: в час что-то случится.

Я слышала, как другие пассажиры готовятся ко сну. Обрывки разговоров, пожелания спокойной ночи долетали до меня сквозь открытую фрамугу. Затем наступила тишина. Большинство ламп погасили, но в коридоре все еще горел свет, и поэтому у меня в каюте было довольно светло. Я услышала, как пробило восемь склянок[45]. Следующий час показался мне самым длинным в моей жизни. Я потихоньку сверилась со своими часами, чтобы убедиться, что не пропустила назначенного времени.

Если в час ничего не случится, значит, я сваляла дурака и потратила все свои деньги на какую-то иллюзию. Мое сердце мучительно билось.

Наверху пробило две склянки. Час! И ничего. Подождите… что это? Я услышала быстрый легкий топот бегущих ног… бегущих по коридору.

Затем с неожиданностью разорвавшегося снаряда дверь моей каюты распахнулась, и какой-то человек почти упал внутрь.

— Спасите меня, — прохрипел он. — Они гонятся за мной.

Для объяснений не было времени. Снаружи слышались шаги. В моем распоряжении оставалось около сорока секунд. Я вскочила на ноги и оказалась лицом к лицу с незнакомцем на середине каюты.

В ней было не слишком много места, где можно было спрятать мужчину шести футов роста. Одной рукой я вытащила свой чемодан. Мужчина проскользнул на его место под койкой. Я подняла крышку чемодана. Одновременно другой рукой я опустила умывальную раковину. Ловкое движение, и мои волосы оказались скручены в крошечный узел на макушке. Я выглядела некрасиво, однако, если посмотреть с другой стороны, все получилось в высшей степени артистично. Дама с волосами, скрученными в малопривлекательный узел, достающая из чемодана кусок мыла, которым она, очевидно, собирается вымыть себе шею, едва ли может быть заподозрена в укрывательстве беглеца.

Раздался стук в дверь, и тут же, не дожидаясь моего «войдите», ее распахнули.

Не знаю, что я рассчитывала увидеть. Полагаю, что в моем смутном воображении мне представлялся мистер Пейджет, размахивающий револьвером. Или мой приятель миссионер с мешком песка, чтобы оглушить жертву, или с другим смертоносным оружием. Но я, разумеется, не предполагала увидеть ночную горничную, выглядевшую как воплощенная респектабельность.

— Прошу прощения, мисс, мне показалось, что вы меня вызывали.

— Нет, — сказала я, — я никого не вызывала.

— Извините, что побеспокоила вас.

— Ничего страшного, — сказала я. — Я не могла уснуть. Мне подумалось, может, поможет умывание. — Это звучало так, будто я никогда не умываюсь.

— Простите, мисс, — повторила горничная. — Но здесь где-то ходит джентльмен, который пьян, и мы боимся, что он может войти в каюту какой-нибудь дамы и напугать ее.

— Какой ужас! — воскликнула я, притворяясь встревоженной. — Но он не придет сюда, надеюсь?

— О, не думайте об этом, мисс. Если что, позвоните в звонок. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Я открыла дверь и выглянула в коридор. Кроме фигуры удаляющейся горничной, никого не было видно.

Пьяный! Так вот, значит, в чем дело. Мои актерские способности были потрачены впустую. Я выдвинула чемодан еще немного и сказала язвительно:

— Пожалуйста, сейчас же выходите.

Ответа не последовало. Я заглянула под койку. Мой гость лежал неподвижно. Кажется, он спал. Я потрясла его за плечо. Он не двигался.

«Мертвецки пьян, — подумала я с досадой. — Что же мне делать?»

Затем я увидела нечто, заставившее меня затаить дыхание, — небольшое алое пятно на полу.

Собрав все свои силы, я ухитрилась вытащить этого человека из-под койки на середину каюты. Мертвенная бледность говорила о том, что он потерял сознание. Я достаточно легко установила причину его обморока. Его ударили ножом под левую лопатку, он получил опасную, глубокую рану. Я сняла с него пальто и принялась ее обрабатывать.

От жгучего прикосновения холодной воды он зашевелился, потом сел.

— Не шумите, пожалуйста, — попросила я.

Он был из тех молодых людей, которые умеют взять себя в руки. С трудом поднявшись на ноги, он стоял, слегка покачиваясь.

— Не надо ничего делать для меня.

Он держался вызывающе, почти агрессивно. И ни слова благодарности!

— У вас опасная рана. Вы должны позволить мне перевязать ее.

— Вы ничего такого не сделаете.

Он бросил эти слова мне в лицо так, как будто я просила его об одолжении. Не отличаясь спокойным нравом, я разозлилась.

— Не могу поздравить вас с отличными манерами, — сказала я холодно.

— По крайней мере, могу избавить вас от своего присутствия.

Он направился к двери, но его сильно шатнуло. Резким движением я толкнула его на диван.

— Не глупите, — сказала я бесцеремонно. — Вы же не хотите оставить кровавый след по всему судну, не так ли?

Кажется, до него дошел смысл моих слов, так как он сидел спокойно, пока я, как умела, бинтовала его рану.

— Ну, вот, — сказала я, слегка похлопывая по повязке, — пока придется этим ограничиться. Может быть, теперь вы в лучшем настроении и расположены рассказать мне, что же произошло?

— Мне жаль, что не могу удовлетворить ваше столь естественное любопытство.

— Почему нет? — спросила я огорченно.

Он нехорошо улыбнулся.

— Если хочешь о чем-нибудь растрезвонить, расскажи женщине. В противном случае держи язык за зубами.

— А вы не думаете, что я могла бы сохранить тайну?

— Не думаю, а знаю.

Он поднялся на ноги.

— Так или иначе, — сказала я злорадно, — у меня будет возможность немного пораспространяться о событиях сегодняшнего вечера.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал он равнодушно.

— Как вы смеете! — гневно вскричала я.

Мы стояли лицом к лицу, глядя друг на друга со свирепостью заклятых врагов. Впервые я получила возможность изучить его внешность: коротко подстриженные темные волосы, узкие скулы, шрам на загорелой щеке, пытливые, светло-серые глаза, смотревшие на меня с непередаваемо безразличной насмешкой. В нем было что-то опасное.

— Вы не поблагодарите меня за то, что я спасла вам жизнь? — притворно ласково сказала я.

Наконец мне удалось задеть его за живое. Я видела, как он вздрогнул. Я чувствовала, каким мучительным было для него напоминание о том, что мне он обязан жизнью. Пусть мучается. Я хотела причинить ему боль. Никто еще не вызывал во мне такого желания отомстить.

— Господи, как бы я желал, чтобы вы меня не трогали! — вспылил он. — Лучше бы я умер, и со всем было бы покончено.

— Я рада, что вы признаете свой долг. Вам от него никуда не деться Я спасла вашу жизнь и жду, что вы скажете «спасибо».

Если бы взгляды могли убивать, быть бы мне в тот же миг мертвой. Он грубо оттолкнул меня. У двери он повернулся и произнес через плечо:

— Я не буду благодарить вас ни сейчас, ни в будущем. Но я признаю свой долг. И когда-нибудь верну его.

Он ушел, а я осталась со сжатыми кулаками и сильно бьющимся сердцем.

Глава 11

Больше ничего особенного в ту ночь не произошло. На следующее утро я позавтракала в постели и встала поздно. Миссис Блейр окликнула меня, когда я поднялась на палубу.

— Доброе утро, цыганка. Присядьте здесь возле меня. Вы, вероятно, плохо спали.

— Почему вы меня так называете? — спросила я, послушно усаживаясь.

— Вам не нравится? Это прозвище, в общем, вам подходит. Я прозвала вас так про себя с самого начала. Именно цыганские черты делают вас столь непохожей на других. Я решила, что вы и полковник Рейс — единственные люди на борту, с которыми мне не будет скучно до смерти.

— Забавно, а я подумала то же о вас, только в моем случае это более понятно. Вы… вы такое утонченное существо.

— Неплохо сказано, — заметила миссис Блейр, кивая головой. — Расскажите мне все о себе, цыганка. Зачем вы едете в Южную Африку?

Я рассказала ей кое-что о деле всей жизни папы.

— Так вы дочь Чарлза Беддингфелда? Я предполагала, что вы не обычная провинциалочка! Вы собираетесь в Брокен-Хилл, чтобы выкапывать новые черепа?

— Может быть, — сказала я осторожно. — Но у меня есть также и другие планы.

— Что за таинственное создание! Но сегодня вы действительно выглядите усталой. Вы плохо спали? Я не могу долго бодрствовать, когда я на борту. Говорят, глупец спит десять часов! Я могу проспать все двадцать!

Она зевнула, как сонный котенок.

— Какой-то идиот стюард разбудил меня посреди ночи, чтобы вернуть мне катушку с пленкой, которую я уронила вчера. Он сделал это самым мелодраматическим образом, просунул руку сквозь вентиляционное отверстие и сбросил катушку прямо мне на живот. Я подумала, что это бомба!

— А вот ваш полковник, — сказала я, когда на палубе показалась высокая мужественная фигура полковника Рейса.

— Он вовсе не мой полковник. В сущности, он увлечен вами, цыганка. Так что не убегайте.

— Я хочу чем-нибудь повязать голову. Мне будет удобнее, чем в шляпе.

Я быстро ускользнула. Почему-то я чувствовала себя неловко в присутствии полковника Рейса. Он принадлежал к небольшому числу людей, способных смутить меня.

Я спустилась к себе в каюту и начала искать, чем бы стянуть мои непокорные волосы. Я очень аккуратна, люблю, чтобы мои вещи всегда находились в определенном порядке, который всегда поддерживаю. Как только я выдвинула ящик моего столика, я тут же поняла, что в моих вещах кто-то рылся. Все было перевернуто и разбросано. Я заглянула в другие ящики и висячий шкафчик. Та же картина. Похоже, что кто-то торопливо и безрезультатно что-то искал.

Я присела на край койки и серьезно задумалась. Кто обыскивал мою каюту и что искали? Может быть, бумажку с нацарапанными на ней цифрами и словами?

Я недоуменно покачала головой. Это ведь дело прошлого. Но что еще они могли искать?

Мне необходимо было привести свои мысли в порядок. События минувшей ночи хоть и были волнующими, однако не пролили никакого света на положение дел. Кто был молодой человек, столь внезапно ворвавшийся в мою каюту? Раньше я не видела его на борту — ни на палубе, ни в салоне. Был ли он членом экипажа или пассажиром? Кто ударил его ножом? Почему? И, во имя Господа, почему каюта номер 17 должна играть такую важную роль? Сплошные загадки. Несомненно, на «Килморден Касле» происходили какие-то очень странные события.

Я сосчитала на пальцах число людей, за которыми мне следовало наблюдать.

Оставив в стороне моего ночного гостя, но пообещав себе найти его на борту до конца следующего дня, я выбрала ряд лиц, достойных моего внимания:

(1) Сэр Юстес Педлер. Он владелец Милл-хауса, и его присутствие на «Килморден Касле» кажется до некоторой степени случайным.

(2) Мистер Пейджет, секретарь со зловещей внешностью, который с таким явным рвением пытался заполучить каюту номер 17. Note bene: выяснить, был ли он вместе с сэром Юстесом в Канне.

(3) Преподобный Эдвард Чичестер. Против него — только упорные притязания на каюту номер 17, а это могло всецело зависеть от его характера. Упрямство может быть поразительным.

Но небольшая беседа с мистером Чичестером не помешает, решила я. Поспешно повязав волосы носовым платком, я вновь поднялась на палубу, уже с определенной целью. Мне повезло. Намеченная мною жертва, опираясь на поручень, пила бульон. Я подошла к нему.

— Надеюсь, вы простили мне семнадцатую каюту, — сказала я, одарив его своей самой неотразимой улыбкой.

— Я считаю, что таить зло недостойно христианина, — холодно произнес мистер Чичестер. — Однако эконом определенно обещал эту каюту мне.

— Экономы обычно так заняты, не правда ли? — сказала я рассеянно. — Полагаю, что иногда они обязательно что-нибудь забывают.

Мистер Чичестер не ответил.

— Это ваша первая поездка в Африку? — спросила я, чтобы поддержать разговор.

— В Южную Африку — да. Но последние два года я трудился среди каннибальских племен во внутренних районах Восточной Африки.

— Как это должно быть захватывающе! Часто ли вам приходилось подвергаться опасности?

— Опасности?

— Я имею в виду риск быть съеденным.

— Не следует легкомысленно относиться к священным темам, мисс Беддингфелд.

— Я не знала, что каннибализм — священная тема, — уязвленно парировала я.

Как только эти слова слетели с моих губ, меня настигла другая мысль. Если мистер Чичестер действительно провел последние два года во внутренних районах Восточной Африки, как же случилось так, что он совсем не загорел? Кожа бело-розовая, как у младенца. В этом, конечно, есть что-то сомнительное. И все же его манеры и голос были совершенно правдоподобными. Может быть, даже слишком. А не походил ли он немного на театрального священника?

Я перебрала в памяти всех помощников приходского священника, которых знала в Литтл-Хемпсли. Некоторые из них мне нравились, некоторые — нет, но, разумеется, все они были совсем не такие, как мистер Чичестер. Они были людьми, а он — образец благочестия, окруженный ореолом.

Я размышляла над всем этим, когда на палубе появился сэр Юстес Педлер. Поравнявшись с мистером Чичестером, он нагнулся, поднял листок и передал его священнику, сказав: «Вы что-то уронили».

Он прошел не останавливаясь, так что, вероятно, не заметил волнения мистера Чичестера. А я заметила. Что бы он там ни уронил, факт обретения потерянного предмета сильно взволновал его. Он болезненно побледнел и скомкал листок. Мои подозрения возросли стократно.

Он перехватил мой взгляд и поспешил объясниться.

— Это… часть проповеди, которую я сочиняю, — произнес он с вымученной улыбкой.

— В самом деле? — очень вежливо заметила я.

Часть проповеди, ну и ну! Нет, мистер Чичестер, совсем неубедительно!

Он вскоре покинул меня, пробормотав извинения. Как бы мне хотелось, чтобы листок подняла я, а не сэр Юстес Педлер! Одно было ясно: мистер Чичестер не может быть исключен из моего списка подозреваемых. Я намерена была поставить его на первое место.

Придя после ленча пить кофе, я заметила сэра Юстеса и Пейджета, сидевших с миссис Блейр и полковником Рейсом. Миссис Блейр приветливо улыбнулась мне, и я подошла к ним. Они говорили об Италии.

— Но это действительно вводит в заблуждение, — настаивала миссис Блейр. — Aqua calda, безусловно, должно означать холодную воду, а не горячую.

— Вы не сильны в латыни, — с улыбкой сказал сэр Юстес.

— Мужчины так кичатся своим знанием латыни, — ответила миссис Блейр, — но все же я заметила, что, когда просишь их перевести надписи на старинных церквах, они никогда не могут этого сделать! Они что-то мямлят и уходят от ответа.

— Совершенно верно, — заметил полковник Рейс. — Я всегда так поступаю.

— А я люблю итальянцев, — продолжала миссис Блейр. — Они такие услужливые, хотя это иногда даже стесняет. Вы спрашиваете их, как пройти туда-то, и, вместо того чтобы сказать «сначала направо, потом налево» или что-нибудь в этом роде, они из самых лучших побуждений изливают на вас поток указаний, а когда вы так ничего и не поняли, они любезно берут вас под руку и провожают до самого места.

— Вы испытали что-нибудь подобное во Флоренции, Пейджет? — спросил сэр Юстес, с улыбкой обращаясь к своему секретарю.

Вопрос смутил мистера Пейджета. Он покраснел.

— Да, конечно… э… конечно.

Затем, тихо извинившись, он встал и вышел из-за стола.

— Я начинаю подозревать, что Ги Пейджет участвовал в каком-то темном деле во Флоренции, — заметил сэр Юстес, пристально глядя на удаляющуюся фигуру своего секретаря. — Стоит только заговорить о Флоренции или Италии, как он старается переменить тему разговора или бросается наутек.

— Может быть, он там кого-нибудь убил, — с надеждой сказала миссис Блейр. — Он похож — надеюсь, я не задеваю ваши чувства, сэр Юстес, — но он действительно похож на человека, который мог бы кого-нибудь убить.

— Да, просто злодей эпохи Чинквеченто![46] Иногда меня это забавляет, особенно когда знаешь, насколько бедняга, в сущности, законопослушен и порядочен.

— Он у вас работает уже некоторое время, сэр Юстес, не так ли? — спросил полковник Рейс.

— Шесть лет, — ответил сэр Юстес с глубоким вздохом.

— Он, должно быть, вам очень дорог, — заметила миссис Блейр.

— О да! Просто неоценим, — произнес сэр Юстес подавленно, как будто бесценность мистера Пейджета являлась источником тайного горя для его хозяина. Затем он добавил более оживленно: — Однако на самом деле его физиономия должна была бы внушать вам доверие, моя дорогая. Ни один уважающий себя убийца не согласился бы выглядеть подобным образом. Криппен[47] в свое время был, по-моему, одним из милейших людей, каких только можно было себе представить.

— Его поймали на лайнере, если не ошибаюсь! — промурлыкала миссис Блейр.

Позади нас раздался какой-то стук. Я быстро обернулась. Это мистер Чичестер уронил свою чашку с кофе.

Вскоре наша компания разделилась. Миссис Блейр отправилась к себе спать, а я вышла на палубу. Полковник Рейс последовал за мной.

— Вы совершенно неуловимы, мисс Беддингфелд. Вчера вечером во время танцев я повсюду искал вас.

— Я рано легла спать, — объяснила я.

— Вы и сегодня собираетесь убежать? Или потанцуете со мной?

— С удовольствием потанцую с вами, — смущенно прошептала я. — Но миссис Блейр…

— Наша приятельница, миссис Блейр, не любит танцев.

— А вы?

— Я счастлив был бы потанцевать с вами.

— О! — вырвалось у меня.

Я немного побаивалась полковника Рейса. Тем не менее я чудесно провела время. Насколько это лучше, чем беседовать о допотопных черепахах со строгими старыми профессорами! Полковник Рейс полностью соответствовал моему идеалу сурового молчаливого родезийца. Вероятно, я могла бы выйти за него замуж! Правда, мне не делали предложения, но, как говорят бойскауты, «будь готов!». И, кроме того, все женщины подсознательно рассматривают каждого встречного мужчину как потенциального супруга, своего или своей лучшей подруги.

В тот вечер я танцевала с ним несколько раз. Рейс был хорошим танцором. После танцев, когда я уже собиралась идти спать, он предложил прогуляться по палубе. Мы сделали три круга и в заключение уселись в шезлонгах. Вокруг никого не было. Некоторое время мы поддерживали бессодержательный разговор.

— А знаете ли, мисс Беддингфелд, мне кажется, что я когда-то встречал вашего отца. Очень интересный человек — в своем деле, деле, имеющем для меня особое очарование. Я и сам своими скромными силами кое-чего добился в этой области. Вот когда я был в районе Дордони…[48]

Наш разговор принял специальный характер. Полковник Рейс хвастался не зря. Он знал очень много. В то же время один или два раза сделал странные ошибки, которые я, в сущности, могла счесть за оговорки. Однако он быстро реагировал на мои замечания и поправлялся. Так, он говорил о мустьерской эпохе как пришедшей на смену ориньякской — нелепая ошибка для человека, имеющего хоть малейшее представление об этом вопросе.

Было уже двенадцать, когда я отправилась к себе в каюту. Я все еще недоумевала по поводу этих странных противоречий. Неужели он «изучил предмет» специально к случаю, а в самом деле ничего не знал об археологии? Я покачала головой, гоня эту мысль прочь.

Уже почти засыпая, я неожиданно вздрогнула, когда меня осенила другая мысль. А может быть, он проверял меня? Может, эти незначительные неточности были просто испытанием, чтобы убедиться, действительно ли я знаю, о чем говорю? Другими словами, он подозревал, что я не настоящая Энн Беддингфелд.

Почему?

Глава 12 (Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)

В жизни на борту судна что-то есть. Она спокойная. Моя седина, к счастью, избавляет меня от всех этих унижений, связанных с ловлей ртом подвешенных яблок, беготней вверх и вниз с картофелем и яйцами и еще более неприятными забавами. Для меня всегда было тайной, какое удовольствие могут находить люди в подобных унизительных действиях. Однако в мире много дураков. Остается возблагодарить Бога за их существование и держаться от них подальше.

К счастью, я совершенно не подвержен морской болезни. Чего не скажешь о бедняге Пейджете. Он начал зеленеть, как только мы вышли из Солента[49]. Полагаю, что мой второй так называемый секретарь также страдает от морской болезни. Во всяком случае, он еще не появлялся. Однако, может быть, это не морская болезнь, а высокая дипломатия. Замечательно, что мне он не надоедает.

В целом на борту собралась грязная публика. Только два хороших игрока в бридж и одна прилично выглядящая женщина — миссис Кларенс Блейр. Я ее, разумеется, встречал в городе. Она, одна из немногих известных мне женщин, может похвастаться чувством юмора. Мне нравится беседовать с ней, и я получал бы от этого еще большее удовольствие, если бы не длинноногий молчаливый осел, который ходит за ней как хвост. Не могу поверить, что этот полковник Рейс в самом деле забавляет ее. Он не лишен привлекательности, но зануда удивительный. Один из сильных молчаливых мужчин, которыми всегда бредят дамы-писательницы и молоденькие девицы.

Ги Пейджет с трудом вылез на палубу после того, как мы вышли с Мадейры, и начал глухо бормотать о работе. Какого черта работать на борту судна? Я действительно обещал своим издателям мои «Воспоминания» к началу лета, но что из того? Кто читает воспоминания? Старые дамы из предместий. И какое значение имеют мои воспоминания? В своей жизни я сталкивался с некоторыми знаменитостями. С помощью Пейджета я сочиняю о них пресные анекдоты. И, по правде говоря, Пейджет слишком честен для такой работы. Он следит, чтобы я не придумывал подробности о личной жизни тех людей, с которыми я мог встречаться, но не встречался.

Я попытался договориться с ним по-хорошему.

— Мой дорогой, вы все еще похожи на полную развалину, — непринужденно сказал я. — Вам необходимо полежать на солнце в шезлонге. Нет, ни слова больше. Работа должна подождать.

Затем он стал приставать ко мне по поводу дополнительной каюты. В вашей каюте, сэр Юстес, негде работать. Там столько чемоданов.

По его тону можно было предположить, что речь шла не о чемоданах, а о тараканах, о чем-то, не имеющем права находиться в каюте.

Я объяснил ему — хотя он, вероятно, этого не знал, — что, путешествуя, люди имеют обыкновение брать с собой смену одежды. Он вымученно улыбнулся, реагируя, как обычно, на мои попытки пошутить, а потом вернулся к обсуждаемому вопросу.

— И мы вряд ли сможем работать в моей конуре.

Знаю я «конуру» Пейджета — он обычно занимает лучшую каюту на судне.

— Мне жаль, что на сей раз капитан не вывернулся наизнанку ради вас, — сказал я саркастически. — Может быть, вы хотели бы свалить часть вашего лишнего багажа в моей каюте?

Сарказм опасен в обращении с такими людьми, как Пейджет. Он сейчас же отыгрался.

— Ну, если бы я мог избавиться от пишущей машинки и чемодана с канцелярскими принадлежностями…

Этот чемодан весит несколько тонн. Он доставляет бесконечные неприятности носильщикам, и Пейджет цель своей жизни видит в том, чтобы всучить его мне. Мы вечно спорим из-за него. Пейджет почему-то считает, что я обязан держать его у себя. Я же полагаю, что если мне и нужен секретарь, то исключительно для хранения этого дурацкого чемоданища.

— Хорошо, мы получим дополнительную каюту, — поспешно сказал я.

Решение этой проблемы представлялось мне достаточно простым, однако Пейджет из всего любит делать тайну. На следующий день он пришел ко мне с видом заговорщика эпохи Возрождения.

— Помните, вы велели мне получить семнадцатую каюту под наш офис?

— Ну и что из того? Чемодан с канцелярскими принадлежностями застрял в дверях?

— Дверные пролеты во всех каютах одинаковые, — со всей серьезностью ответил Пейджет. — Но должен сказать вам, сэр Юстес, что с этой каютой происходит что-то очень странное.

— Если вы хотите сказать, что туда являются привидения, то мы не собираемся там спать, поэтому я ничего не имею против. Призраки не интересуются пишущими машинками.

Пейджет сказал, что дело не в привидениях, а в том, что семнадцатая каюта, в конце концов, ему не досталась. Он поведал мне длинную историю. По-видимому, он, некий мистер Чичестер и девица по имени Беддингфелд чуть не подрались из-за каюты. Нечего и говорить, что девица победила, а Пейджет был явно этим огорчен.

— Тринадцатая и двадцать восьмая каюты лучше, — повторял он. — Но они даже смотреть на них не захотели.

— Ну, — сказал я, подавляя зевоту, — то же касается и вас, мой дорогой Пейджет.

Он укоризненно посмотрел на меня.

— Но ведь вы приказали мне получить семнадцатую каюту?

— Дорогой мой, — сказал я раздраженно, — я упомянул номер семнадцать, так как случайно заметил, что он свободен. Но это совершенно не означало, что вы должны были стоять за него насмерть — тринадцатый или двадцать восьмой подошли бы нам с равным успехом.

Похоже, он обиделся.

— Есть и еще кое-что, — настаивал он. — Каюта досталась мисс Беддингфелд, однако сегодня утром я видел, как Чичестер, крадучись, выходил оттуда.

Я строго взглянул на него.

— Если вы пытаетесь раздуть грязный скандал вокруг Чичестера, который хоть и отвратный тип, но миссионер, и этого привлекательного ребенка Энн Беддингфелд, то я не верю ни единому слову, — холодно сказал я. — Энн Беддингфелд очень миленькая — у нее исключительно красивые ножки. Я сказал бы, самые лучшие на борту.

Пейджету не понравились мои замечания о ножках Энн Беддингфелд. Он из тех мужчин, кому до ножек нет никакого дела, а если и есть, то он скорее умрет, чем в том признается. Кроме того, он считает мое отношение к подобным вещам фривольным. Мне нравится досаждать Пейджету, поэтому я злорадно продолжал:

— Поскольку вы с ней познакомились, то могли бы пригласить ее отобедать за нашим столом завтра вечером. Будет костюмированный бал. Между прочим, вы бы спустились к парикмахеру и выбрали для меня маскарадный костюм.

— Вы, конечно, не станете надевать маскарадный костюм? — в ужасе произнес Пейджет.

Мне стало ясно, что это совершенно не вязалось с его представлением о моем достоинстве. Он был шокирован, его лицо выражало страдание. До сих пор у меня не было никакого намерения надевать маскарадный костюм, но привести Пейджета в полное замешательство было слишком заманчиво, чтобы я мог от этого отказаться.

— С чего вы взяли? — сказал я. — Разумеется, надену. И вы тоже.

Пейджет содрогнулся.

— Итак, ступайте вниз к парикмахеру и позаботьтесь обо всем, — закончил я.

— Не думаю, что у него есть большие размеры, — пробормотал Пейджет, на глаз измеряя мою фигуру.

Временами Пейджет, сам того не сознавая, может больно обидеть.

— И закажите столик на шестерых в салоне, — продолжал я. — Мы пригласим капитана, девицу с красивыми ножками, миссис Блейр…

— Миссис Блейр не пойдет без полковника Рейса, — вставил Пейджет. — Он просил ее отобедать с ним.

Пейджету всегда все известно. Я ощутил законную досаду.

— Кто такой Рейс? — спросил я раздраженно.

Как я уже говорил, Пейджет всегда все знает или думает, что знает. Он снова выглядел таинственным.

— Говорят, будто он из Интеллидженс сервис[50], сэр Юстес. Кроме того, он до некоторой степени большая «шишка», хотя я, конечно, не уверен.

— Ну разве это не похоже на наше правительство?! — воскликнул я. — Здесь на борту находится человек, чья профессия — перевозить секретные документы, а они вручают их мирному профану, который просит только о том, чтобы его оставили в покое.

Пейджет напустил на себя еще больше туману. Он подошел ко мне поближе и понизил голос:

— Если вы спросите меня, сэр Юстес, я скажу, что все очень странно. Взять хотя бы мою болезнь перед отъездом…

— Дорогой мой, — безжалостно прервал его я, — это были печеночные колики. Вы часто ими страдаете.

Пейджет слегка поморщился.

— Это не был обычный приступ. На сей раз…

— Ради Бога, не входите в подробности вашего состояния, Пейджет. Я не хочу о них слышать.

— Очень хорошо, сэр Юстес. Однако я считаю, что я был умышленно отравлен!

— А! — сказал я. — Вы говорили с Рейберном.

Пейджет не отрицал.

— По крайней мере, сэр Юстес, он так думает, а он должен знать, о чем говорит.

— Между прочим, где этот парень? — спросил я. — Он не попадался мне на глаза с тех пор, как мы оказались на борту.

— Он сказывается больным и пребывает в своей каюте, сэр Юстес. — Пейджет снова понизил голос. — Но это камуфляж, я уверен. Так ему удобнее охранять.

— Охранять?

— Вашу безопасность, сэр Юстес. На случай, если на вас будет совершено нападение.

— Вы такой весельчак, Пейджет, — сказал я. — Полагаю, что воображение заводит вас слишком далеко. На вашем месте я пошел бы на бал в костюме смерти или палача. Это будет соответствовать вашей мрачной, леденящей душу красоте.

Мои слова заставили его замолчать на время. Я вышел на палубу. Девица Беддингфелд беседовала с миссионером-проповедником Чичестером. Женщины всегда увиваются вокруг проповедников.

Человеку моей комплекции неудобно нагибаться, тем не менее я оказал Чичестеру любезность, подняв клочок бумаги, который порхал у его ног.

Ни слова благодарности за свои труды я не дождался. Между прочим, я невольно посмотрел, что было написано на листке. Там было всего одно предложение:

— «Не пытайтесь действовать в одиночку, не то будет хуже».

Миленькое обращение к проповеднику. Интересно, кто такой этот Чичестер? На вид он кроткий как ягненок. Но внешность обманчива. Спрошу о нем Пейджета. Тот всегда все знает.

Я изящно опустился в шезлонг рядом с миссис Блейр, прервав тем самым ее tete-a-tete с Рейсом, и пригласил ее отобедать со мной в вечер костюмированного бала. А Рейсу удалось напроситься на приглашение.

После ленча пришла девица Беддингфелд и села с нами пить кофе. Я был прав относительно ее ножек.

Они действительно самые красивые на судне. Я, конечно, приглашу к обеду и ее.

Я бы очень хотел знать, что приключилось с Пейджетом во Флоренции. Как только упоминается Италия, он меняется в лице. Если бы я не знал, сколь он порядочен, я заподозрил бы его в какой-нибудь сомнительной интрижке…

Интересно! Даже самые порядочные люди… Для меня было бы большим утешением узнать, что я оказался прав.

Пейджет — и тайный грех! Великолепно!

Глава 13

Это был любопытный вечер.

У парикмахера мне впору пришелся единственный костюм — медвежонка. Я не прочь сыграть медведя в обществе каких-нибудь миленьких молоденьких девиц зимним вечером в Англии, но для экватора — это едва ли идеальный костюм. Тем не менее я вызвал много веселья и получил первый приз в конкурсе «Что вы привезли с собой» — нелепое название для костюма, взятого напрокат на один вечер. Однако это было, в общем, несущественно, поскольку никто, кажется, не имел ни малейшего представления, что было привезено, а что получено здесь.

Миссис Блейр отказалась участвовать в маскараде. Очевидно, тут она солидарна с Пейджетом. Полковник Рейс последовал ее примеру. Энн Беддингфелд придумала для себя костюм цыганки и была чудо как хороша. Пейджет сослался на головную боль и не пришел. Вместо него я пригласил странного маленького человечка по фамилии Ривс. Он — видный член Южно-Африканской рабочей партии. Ужасный человечишка, но я буду поддерживать с ним отношения, поскольку он снабжает меня необходимой информацией. Мне нужно иметь представление об этой истории на Ранде в интерпретации обеих сторон.

Во время танцев было жарко. Дважды я танцевал с Энн Беддингфелд, и ей пришлось сделать вид, что она в восторге. Один раз я танцевал с миссис Блейр, которая не дала себе труда притворяться, и еще помучил несколько других девиц, чья внешность произвела на меня благоприятное впечатление.

Затем мы спустились к ужину. Я заказал шампанского, стюард предложил «Клико»[51] 1911 года — лучшее, что у них есть на борту, и я согласился. Похоже, вино развязало язык полковнику. Он неожиданно разговорился, стал даже чересчур болтлив. Какое-то время я забавлялся, но потом мне в голову пришло, что душой общества у нас становится полковник, а вовсе не я. Он вышучивал мою привычку вести дневник.

— Когда-нибудь он выдаст все ваши неблагоразумные поступки, Педлер.

— Мой дорогой Рейс, — ответил я, — осмелюсь сказать, что я совсем не такой дурак, как вы думаете. Я могу совершать неблагоразумные поступки, но я не пишу о них в дневнике черным по белому. После моей смерти мои душеприказчики узнают мое мнение об очень многих людях, но сомневаюсь, что они обнаружат что-нибудь, что обогатит или умалит их мнение обо мне. Дневник полезен для увековечивания особенностей других людей, но не своих собственных.

— Однако существует такая штука, как бессознательное саморазоблачение.

— Психоаналитики считают, что подлостью мотивируются любые поступки, — глубокомысленно изрек я.

— У вас, должно быть, была очень интересная жизнь, полковник? — спросила мисс Беддингфелд, внимательно глядя на него широко открытыми лучистыми глазами.

Вот как они действуют, эти девицы! Отелло очаровал Дездемону[52], рассказывая ей сказки, но разве Дездемона не очаровала Отелло тем, как она слушала?

Так или иначе девица разговорила Рейса. Он начал рассказывать сказки о львах. Мужчина, застреливший изрядное число львов, имеет несправедливое преимущество перед другими мужчинами. Мне показалось, что пора и мне рассказать сказку о льве. Только более веселую.

— Между прочим, — заметил я, — это напоминает мне одну довольно увлекательную историю, которую я когда-то слышал. Мой приятель охотился где-то в Восточной Африке. Однажды ночью он зачем-то вышел из своей палатки и был напуган негромким рычанием. Он резко обернулся и увидел льва, припавшего к земле перед прыжком. Ружье он забыл в палатке. Тогда он мгновенно присел, и лев перепрыгнул как раз через его голову. Разозлившись из-за своего промаха, животное зарычало и приготовилось к повторному прыжку. Мой приятель снова присел, и лев опять перепрыгнул через него. То же случилось и в третий раз, но теперь охотник оказался у входа в палатку, заскочил внутрь и схватил свое ружье. Когда он вышел из палатки, держа в руке ружье, лев исчез. Это очень озадачило моего приятеля. Он прокрался за палатку на небольшую поляну. И там, — конечно, нашел льва, который усиленно упражнялся в прыжках.

Рассказ был встречен бурей аплодисментов. Я выпил немного шампанского.

— В другой раз — продолжил я, — с этим моим приятелем произошел еще один курьез. Ему надо было пересечь страну, и, стремясь достичь места назначения до дневной жары, он приказывает своим людям запрягать еще затемно. Им пришлось потрудиться, так как мулы были чем-то обеспокоены, но наконец они справились и поехали. Мулы летели как ветер, а когда рассвело, стало ясно, что было тому причиной. В темноте ребята в качестве левого коренника запрягли льва.

Этот рассказ был также хорошо принят, за столом прокатилась волна веселья, но, пожалуй, наибольшее впечатление история произвела на моего приятеля из Рабочей партии, остававшегося бледным и серьезным.

— Боже мой! — взволнованно воскликнул он. — Кто же их распряг?

— Я должна поехать в Родезию, — сказала миссис Блейр. — После того, что вы нам рассказали, полковник Рейс, я просто обязана туда поехать. Хотя это и ужасное путешествие, целых пять дней в поезде.

— Вы должны присоединиться ко мне в моем личном вагоне, — галантно заявил я.

— О, сэр Юстес, как мило с вашей стороны! Вы это серьезно?

— Серьезно ли я! — воскликнул я укоризненно и выпил еще один бокал шампанского.

— Еще примерно неделя, и мы будем в Южной Африке, — со вздохом заметила миссис Блейр.

— Ах, Южная Африка! — сентиментально промолвил я и начал цитировать свою недавнюю речь, произнесенную в Колониальном институте. — Что Южная Африка являет миру? В самом деле, что? Свои фрукты и свои фермы, свою шерсть и свой китовый ус, свои стада и свои шкуры, свое золото и свои алмазы…

Я торопился, ибо знал, что, как только сделаю паузу, вмешается Ривс и сообщит мне, что шкуры ничего не стоят, так как животные попортили их о колючую проволоку, окружающую прииски, или что-нибудь в этом роде, он раскритикует и все остальное и закончит описанием лишений, испытываемых рабочими на Ранде. А мне не хотелось, чтобы меня поносили, как капиталиста. Но меня прервали другие, услышав волшебное слово «алмазы».

— Алмазы! — восторженно воскликнула миссис Блейр.

— Алмазы! — выдохнула мисс Беддингфелд.

Они обе обернулись к полковнику Рейсу.

— Полагаю, вы были в Кимберли?

Я тоже был в Кимберли, но не успел вовремя завладеть разговором. Рейса засыпали вопросами. Что собой представляют прииски? Правда ли, что туземцев держат в огороженных бараках? И так далее.

Рейс ответил на их вопросы, продемонстрировав хорошее знание предмета. Он описал, как расселяют туземцев, как организуют изыскательские работы, а также какие меры предосторожности предпринимает «Де Бирс».

— Получается, что украсть алмазы практически невозможно? — спросила миссис Блейр со столь сильным разочарованием, как будто она собиралась туда именно с этой целью.

— Ничего нет невозможного, миссис Блейр. Кражи иногда происходят, как в случае, о котором я вам рассказывал, когда кафр[53] спрятал камень в своей ране.

— Понятно, ну а в крупных масштабах?

— Был один случай в последние годы. Как раз перед войной. Вы должны его помнить, Педлер. Вы ведь тогда были в Южной Африке?

Я кивнул.

— Расскажите нам, — вскричала мисс Беддингфелд. — Пожалуйста, расскажите!

Рейс улыбнулся.

— Очень хорошо, вы все узнаете. Полагаю, большинство из вас слышали о сэре Лоуренсе Ирдсли, великом южноафриканском магнате — владельце приисков? Сам он владел золотыми рудниками, однако в нашей истории он замешан из-за сына. Вы, может быть, помните, что перед самой войной распространились слухи о «новом Кимберли», скрытом где-то в скалах в джунглях Британской Гвианы[54]. Два молодых исследователя, как сообщалось, вернулись из той части Южной Америки, привезя с собой замечательную коллекцию неотшлифованных алмазов, некоторые достигали значительных размеров. Небольшие алмазы находили и раньше поблизости от рек Эссекибо и Мазаруни, однако эти два молодых человека, Джон Ирдсли и его друг Лукас, заявили, что обнаружили пласты больших углеродистых отложений в общем истоке двух рек. Алмазы были всех цветов — розовые, голубые, желтые, зеленые, черные и совершенно белые. Ирдсли и Лукас приехали в Кимберли, где должны были представить свои драгоценные камни на обследование. В то же время вскрылась сенсационная кража в компании «Де Бирс». Перед отправкой алмазов в Англию их упаковывают. Они хранятся в большом сейфе, два ключа от которого находятся у двух разных людей, а третьему человеку известна цифровая комбинация, открывающая сейф. Алмазы передаются банку, а тот посылает их в Англию. Каждая упаковка стоит примерно 100 тысяч фунтов стерлингов.

В тот раз служащие банка обратили внимание, что пакет был не совсем обычно запечатан. Он был вскрыт, и оказалось, что в нем лежат кусочки сахара!

Точно не знаю почему, но подозрение в конце концов пало на Джона Ирдсли. Припомнили, что он вел очень беспорядочный образ жизни, когда учился в Кембридже[55], и что отец не раз выплачивал за него долги. Так или иначе стали распространяться слухи, что эти рассказы об алмазных месторождениях в Южной Америке — сплошная выдумка. Джон Ирдсли был арестован. У него нашли часть алмазов «Де Бирс».

Однако до суда дело так и не дошло. Сэр Лоренс Ирдсли выплатил сумму, равную стоимости похищенных алмазов, и компания «Де Бирс» не стала возбуждать судебный иск. Каким образом была совершена кража, так никогда и не узнали. Однако сознание того, что его сын — вор, разбило сердце старика. Вскоре он перенес удар. Что касается Джона, то к нему судьба была до известной степени милостива. Он поступил на военную службу, пошел на войну, храбро сражался и пал на поле боя, смыв таким образом пятно со своего имени. Сам сэр Лоренс умер от третьего удара около месяца тому назад. Он скончался, не оставив завещания, и его огромное состояние перешло его ближайшему родственнику, человеку, которого он едва знал.

Полковник сделал паузу. Тут разразились восклицания и вопросы. Что-то, по-видимому, отвлекло внимание мисс Беддингфелд, и она обернулась. Ее реакция заставила и меня обернуться.

В дверях стоял мой новый секретарь Рейберн. Сквозь его загар проступала бледность человека, увидевшего привидение. Очевидно, рассказ Рейса произвел на него глубокое впечатление.

Неожиданно ощутив на себе наши взгляды, он резко повернулся и исчез.

— Вы знаете, кто это? — отрывисто спросила Энн Беддингфелд.

— Мой второй секретарь, — объяснил я. — Мистер Рейберн. До сих пор он был нездоров.

Она повертела в руках кусочек хлеба, лежавший у ее тарелки.

— Он давно служит у вас?

— Не очень, — осторожно ответил я.

Однако с женщиной осторожность бесполезна, чем вы сдержаннее, тем она больше нажимает. Энн Беддингфелд была настойчива.

— Как давно? — прямо спросила она.

— Ну… я нанял его как раз перед отплытием. Мне его порекомендовал мой старый приятель.

Она больше ничего не сказала и предалась размышлениям. Я повернулся к Рейсу, ощутив, что настала моя очередь проявить интерес к его рассказу.

— А кто такой ближайший родственник сэра Лоренса, Рейс? Вы знаете?

— Еще бы, — ответил он, улыбаясь. — Это я!

Глава 14 (Продолжение рассказа Энн)

Ночью после костюмированного бала я решила, что пришла пора довериться кому-нибудь. До сих пор я действовала в одиночку и мне это нравилось. Сейчас вдруг все переменилось. Я перестала верить собственным суждениям, и впервые мною овладело чувство одиночества.

Я сидела на краю моей койки, все еще в костюме цыганки, и обдумывала ситуацию. Сначала я подумала о полковнике Рейсе. Я, кажется, нравилась ему. Он, конечно, будет любезен со мной. И он не дурак. И все же, поразмыслив, я заколебалась. У него властный характер. Он все заберет в свои руки. А это моя тайна! Были и другие причины, в которых я едва ли могла признаться самой себе, но которые делали нежелательной откровенность с полковником Рейсом.

Потом я подумала о миссис Блейр. Она также добра ко мне. Я не обманывалась на этот счет. Вероятно, ее отношение всего лишь временная прихоть. Тем не менее я способна заинтересовать ее. Она — женщина, испытавшая многое из того, что может предложить жизнь. Я же могу предложить ей нечто необычное! И мне она нравится, нравится ее непринужденность, отсутствие сентиментальности, какого-либо жеманства.

Итак, я надумала. Я решила тут же разыскать ее. Вряд ли она уже легла.

Затем я вспомнила, что не знаю номера ее каюты. Знакомая мне горничная, наверное, знает.

Я позвонила в звонок. После некоторого промедления пришел мужчина. Он дал мне нужную информацию. Миссис Блейр занимала номер 71. Мужчина извинился за промедление и объяснил, что ему приходится обслуживать все каюты.

— А где же тогда горничная? — спросила я.

— Они все кончают дежурство в десять часов.

— Нет, я имею в виду ночную горничную.

— Ночью горничные не дежурят, мисс.

— Однако… прошлой ночью ко мне приходила какая-то горничная… около часа.

— Вам, должно быть, приснилось, мисс. После десяти горничные не дежурят.

Он удалился, а я осталась, чтобы переварить это сообщение. Кто была женщина, приходившая ко мне в каюту ночью двадцать второго? Я с волнением осознала, сколь хитры и наглы мои неизвестные противники. Затем, взяв себя в руки, я вышла из своей каюты и пошла искать каюту миссис Блейр. Я постучалась в дверь.

— Кто там? — спросил ее голос.

— Это я, Энн Беддингфелд.

— О, входите, цыганка.

Я вошла. Вокруг лежала разбросанная одежда, а сама миссис Блейр была одета в одно из красивейших кимоно, которые я когда-либо видела, — оранжевое, расшитое золотым и черным. При виде его у меня потекли слюнки.

— Миссис Блейр, — сказала я решительно, — я хочу рассказать вам историю моей жизни… если сейчас не слишком поздно и вам не будет скучно.

— Нисколько. Мне не хочется спать, — сказала миссис Блейр с очаровательной улыбкой. — И я бы с удовольствием послушала историю вашей жизни. Вы — самое необыкновенное создание, цыганка. Никому другому не пришло бы в голову врываться ко мне в час ночи, чтобы рассказать историю своей жизни. Особенно после того, как вы целую вечность сдерживали мое любопытство. Я не привыкла, чтобы меня осаживали. Это новое ощущение, в общем, доставило мне удовольствие. Садитесь на диван и облегчите свою душу.

Я рассказала ей все. Это заняло некоторое время, поскольку я входила во все детали. Когда я закончила, она глубоко вздохнула и сказала совсем не то, что я ожидала. Она взглянула на меня, немного посмеялась и произнесла:

— Знаете ли, Энн, что вы очень неординарная девушка? Вы никогда не испытывали сомнения в своих поступках?

— Сомнения? — озадаченно переспросила я.

— Да, сомнения, сомнения, сомнения! Уехать одной, практически без денег! Что вы будете делать, когда окажетесь в чужой стране, а все ваши деньги будут истрачены?

— Бесполезно беспокоиться об этом раньше времени. У меня пока еще много денег. Двадцать пять фунтов, подаренные миссис Флемминг, практически не тронуты, и потом, вчера я выиграла в карты. Это еще пятнадцать фунтов. Так что у меня много денег. Целых сорок фунтов!

— Много денег! Бог мой! — прошептала миссис Блейр. — Я бы так не могла, Энн, а ведь я и сама не робкого десятка. Я не могла бы беззаботно уехать с несколькими фунтами в кармане, не имея представления о том, что делаю и куда еду.

— Но ведь в этом вся прелесть! — вскричала я с жаром. — Какие необыкновенные ощущения испытываешь, пускаясь в авантюру.

Она посмотрела на меня, покачала головой, а потом улыбнулась.

— Счастливая Энн! На свете не много людей с таким отчаянным нравом.

— Хорошо, — нетерпеливо сказала я, — что вы думаете обо всем этом, мисс Блейр?

— Я думаю, что ваш рассказ — самое волнующее, что я когда-либо слышала! Итак, прежде всего вы перестанете называть меня миссис Блейр. Сьюзен будет намного лучше. Договорились?

— С удовольствием, Сьюзен.

— Молодец! Теперь займемся делом. Вы говорите, что в секретаре сэра Юстеса — не в этом с мрачной физиономией, а в другом — вы узнали человека, которого ударили ножом и который искал убежища в вашей каюте?

Я кивнула.

— Это дает нам две нити, связывающие сэра Юстеса со всем клубком. Женщину убили вето доме и именно его секретаря ударили ножом в мистический час ночи. Я не подозреваю самого сэра Юстеса, но все вместе не может быть просто совпадением. Где-то есть связь, даже если он сам ничего не знает. Потом этот странный случай с горничной, — задумчиво продолжала она. — Как она выглядела?

— Я ее почти не рассмотрела. Я была так взволнована, а горничная, по-видимому, помогла мне разрядиться. Однако… пожалуй… действительно, мне кажется, что у нее было знакомое лицо. Ничего удивительного, если я раньше видела ее на судне.

— Ее лицо показалось вам знакомым? — спросила Сьюзен. — Вы уверены, что это не был мужчина?

— Она была очень высокая, — согласилась я.

— Гм. Вряд ли сэр Юстес… Полагаю, что и не мистер Пейджет… Подождите-ка!

Она схватила клочок бумаги и начала лихорадочно что-то рисовать. Склонив голову набок, она внимательно рассмотрела, что у нее получилось.

— Очень похоже на преподобного Эдварда Чичестера. Теперь добавим несколько штрихов. — Она передала рисунок мне. — Это ваша горничная?

— Ну конечно! — вскрикнула я. — Какая вы умница, Сьюзен!

Легким жестом она отклонила комплимент.

— Я всегда подозревала этого Чичестера. Вы помните, как он уронил чашку с кофе и позеленел, когда мы на днях говорили о Криппене?

— И он пытался получить каюту номер семнадцать!

— Да, пока все сходится. Но что все это значит? Что на самом деле должно было произойти в час ночи в семнадцатой каюте? Нападение на секретаря исключается. Не было никакого смысла приурочивать его к определенному часу в определенный день и определенном месте. Нет, там заранее была назначена встреча, на нее он и шел, когда его ударили ножом. Но с кем была назначена встреча? Безусловно, не с вами. Может быть, с Чичестером. Или с Пейджетом.

— Последнее кажется маловероятным, — возразила я, — они могут видеться в любое время.

Минуту-другую мы посидели молча, а затем Сьюзен попробовала зайти с другой стороны.

— Могло ли что-то быть спрятано в вашей каюте?

— Это представляется более вероятным, — согласилась я, — и объясняет, зачем они рылись в моих вещах на следующее утро. Но там ничего не было спрятано, я уверена.

— А молодой человек не мог что-нибудь незаметно положить в выдвижной ящик накануне ночью?

Я покачала головой.

— Я бы увидела.

— Могли ли они искать ваш драгоценный клочок бумаги?

— Возможно, но это бессмысленно. Там были указаны только время и дата, и они к тому моменту уже прошли.

Сьюзен кивнула.

— Конечно, вы правы. Нет, они искали не бумажку. Между прочим, она у вас с собой? Я бы хотела взглянуть на нее.

Я принесла бумажку как главное вещественное доказательство и теперь вручила ее Сьюзен. Она тщательно изучала ее, нахмурившись.

— После семнадцати стоит точка. Почему не поставили точку и после единицы?

— Там оставлен промежуток, — указала я.

— Да, здесь промежуток, однако…

Вдруг она поднялась и стала разглядывать бумажку, поднеся ее к самому свету. В ее действиях было заметно сдерживаемое волнение.

— Энн, это вовсе не точка! Это пятнышко на бумаге! Вы видите? Так что на него не следует обращать внимания, а надо учитывать только промежутки, одни промежутки!

Я встала рядом с ней и прочла цифры так, как теперь их видела: «1 71 22».

— Видите! — воскликнула Сьюзен. — Цифры те же, но не совсем. По-прежнему один час и двадцать второе число, но каюта номер семьдесят один! Моя каюта, Энн!

Мы стояли, изумленно глядя друг на друга, столь довольные нашим новым открытием и так глубоко взволнованные, что можно было подумать, что мы разгадали всю тайну. Я первая спустилась на землю.

— Но, Сьюзен, здесь двадцать второго в один час ночи ничего не произошло?

Ее лицо тоже вытянулось.

— Нет, ничего.

Мне в голову пришла другая мысль.

— Ведь это не ваша каюта, не так ли, Сьюзен? Я хочу сказать, не та, которую вы первоначально заказали?

— Нет, меня сюда переселил эконом.

— Интересно, была ли она перед отплытием забронирована за кем-то, кто в конце концов не прибыл на борт. Полагаю, мы сможем выяснить.

— Нам нет нужды выяснять, цыганка, — вскричала Сьюзен. — Я знаю! Мне сказал эконом. Каюта была заказана на имя миссис Грей, но, по-видимому, это всего лишь псевдоним знаменитой мадам Надины. Она, вы знаете, известная русская танцовщица. В Лондоне она никогда не выступала, но Париж от нее совершенно без ума. Она пользовалась там оглушительным успехом во время войны. Порядочная дрянь, я полагаю, но очень привлекательная. Когда эконом передавал мне ее каюту, он весьма сокрушался по поводу ее отсутствия, а потом полковник Рейс порассказал мне о ней. В Париже, кажется, ходили очень странные слухи. Ее заподозрили в шпионаже, но не смогли ничего доказать. Полагаю, что полковник Рейс был там и занимался непосредственно этим делом. Он рассказал мне кое-что очень интересное. Там действовала настоящая организованная шайка, но вовсе не немцы. Считали, что ее предводитель, к которому всегда обращались «полковник», был англичанин, но они так и не сумели установить его личность. Одно несомненно: он руководил большой организацией мошенников международного масштаба. Кражи, шпионаж, разбойные нападения — он ничем не брезговал и обычно ухитрялся найти для наказания козла отпущения. Он, должно быть, дьявольски умен! Предполагали, что эта женщина была одним из его агентов, но никак не могли ни за что зацепиться. Да, Энн, мы на верном пути. Надина — как раз такая женщина, которая могла быть замешана в нашем деле. Встреча в этой каюте утром двадцать второго была назначена именно с ней. Но где же она? Почему она не села на пароход?

Тут меня осенило.

— Она намеревалась сесть на пароход, — медленно произнесла я.

— Тогда почему она не сделала этого?

— Потому что она мертва. Сьюзен, Надина — женщина, убитая в Марлоу!

Мое воображение перенесло меня обратно в комнату с голыми стенами в пустом доме, и меня снова охватило неясное ощущение опасности и зла. Я вспомнила, как уронила карандаш и нашла катушку с пленкой. Катушка напомнила мне что-то совсем недавнее. Где я слышала о катушке с пленкой? И почему у меня это связано с миссис Блейр?

Тут я подскочила к ней и в запальчивости стала трясти за плечи.

— Ваша пленка! Та, что вам вернули через вентиляционное отверстие? Разве это было не двадцать второго?

— Та, которую я потеряла?

— Откуда вы знаете, что она была та самая? Зачем кому-то возвращать вам ее таким путем — посреди ночи? Сумасбродная идея. Нет, там было сообщение, пленку вынули из желтой жестяной коробочки, а вместо нее положили что-то другое. Она все еще у вас?

— Я могла использовать ее. Нет, вот она. Я помню, что бросила ее на полку возле койки.

Она вручила мне пленку.

Это был обычный круглый жестяной цилиндрик, в какой упаковывают пленку для тропиков. Я взяла его дрожащей рукой, и в тот же момент мое сердце сильно забилось. Он был заметно тяжелее, чем полагалось.

Трясущимися пальцами отклеила полоску липкой ленты, плотно закрывавшей цилиндрик, сняла крышку, и на постель выкатилась струйка тусклых прозрачных стекляшек.

— Стекляшки, — сказала я разочарованно.

— Стекляшки?! — вскрикнула Сьюзен.

Интонация ее голоса насторожила меня.

— Стекляшки? Нет, Энн, не стекляшки! Алмазы!

Глава 15

Алмазы!

Я глазела на них как зачарованная. Я взяла один алмаз, который, если бы не его вес, вполне можно было бы принять за осколок разбитой бутылки.

— Вы уверены, Сьюзен?

— О да, моя дорогая. Я слишком часто видела неотшлифованные алмазы, чтобы ошибиться. Эти тоже очень красивые, Энн, а некоторые из них, полагаю, просто уникальны. С ними наверняка связана целая история.

— История, которую мы услышали сегодня вечером, — вскрикнула я.

— Вы имеете в виду?..

— Историю полковника Рейса. Это не может быть совпадением. Он рассказал ее преднамеренно.

— Чтобы посмотреть, какое она произведет впечатление?

Я кивнула.

— На сэра Юстеса?

— Да.

Однако сказав «да», я засомневалась. Действительно ли сэр Юстес подвергался испытанию, или же история была рассказана ради меня? Я вспомнила, как предыдущей ночью меня явно «проверяли». Так или иначе полковник Рейс подозрителен. Но какое все это имеет к нему отношение? Каким образом он может быть связан с нашим делом?

— Кто такой полковник Рейс? — спросила я.

— Пожалуй, это вопрос, — сказала Сьюзен. — Он хорошо известен как охотник на крупного зверя и, как вы слышали от него сегодня вечером, является дальним родственником сэра Лоренса Ирдсли. До этой поездки я его никогда не встречала. Он часто ездит в Африку. Все считают, что он работает на Секретную службу. Не знаю, правда ли это. Он, безусловно, таинственная личность.

— Полагаю, ему досталась уйма денег как наследнику сэра Лоренса Ирдсли?

— Моя дорогая Энн, он, должно быть, купается в них. А знаете, он был бы для вас великолепной партией.

— Где уж мне с вами тягаться, — сказала я, смеясь. — Ох, уж эти замужние женщины!

— У нас действительно есть преимущество, — промурлыкала Сьюзен. — И все знают, что я абсолютно предана Кларенсу, моему мужу. Это так спокойно и приятно — ухаживать за преданной женой.

— Кларенс, должно быть, доволен такой женой.

— Что вы, жить со мной очень утомительно! Но он всегда может сбежать в свое Министерство иностранных дел, где он вставляет в глаз монокль и засыпает в большом кресле. Мы могли бы телеграфировать ему, чтобы он сообщил нам все, что знает о Рейсе. Я обожаю посылать телеграммы. А Кларенса они так раздражают. Он всегда говорит, что можно обойтись письмом. Едва ли он нам что-нибудь расскажет. Он ужасно сдержан. Именно поэтому с ним так трудно находиться вместе долгое время. Однако вернемся к нашему сватовству. Я убеждена, что полковник Рейс совершенно пленен вами, Энн. Пара взглядов ваших озорных глаз — и дело сделано. Все обручаются на борту. От нечего делать.

— Я не хочу выходить замуж.

— Вот как? — воскликнула Сьюзен. — А почему бы нет? Мне нравится быть замужем — даже за Кларенсом!

Я не отреагировала на ее ветреное замечание.

— Я хочу знать, — решительно заявила я, — какое отношение ко всему этому имеет полковник Рейс. Что-то тут не так.

— Вы не думаете, что его рассказ был простым совпадением?

— Нет, не думаю, — уверенно сказала я. — Он пристально наблюдал за всеми нами. Помните, часть алмазов была найдена, но не все. Может быть, это недостающие алмазы, а может быть…

— Что?

Я не стала продолжать.

— Хотела бы я знать, что сталось с другим молодым человеком. Не Ирдсли, а… как его звали… Лукасом!

— Так или иначе кое-что нам известно. Все эти люди охотятся за алмазами. Должно быть, именно из-за них «человек в коричневом костюме» убил Надину.

— Он не убивал ее, — резко сказала я.

— Разумеется, ее убил он. Кто же еще мог это сделать?

— Не знаю. Но я уверена, что он ее не убивал.

— Он вошел в тот дом через три минуты после нее и вышел бледный как полотно.

— Потому что нашел ее мертвой.

— Но туда больше никто не входил.

— Значит, убийца уже был в доме или он забрался туда каким-то иным путем. Ему не было нужды проходить мимо сторожки, он мог бы перелезть через стену.

Сьюзен проницательно взглянула на меня.

— «Человек в коричневом костюме», — вслух размышляла она. — Интересно, кто это был? В любом случае он и «доктор» в подземке — одно и то же лицо. У него было достаточно времени, чтобы снять грим, переодеться и проследить женщину до Марлоу. Она и Картон должны были там встретиться, у них у обоих имелся ордер на осмотр одного дома. И если они приняли столь тщательные предосторожности, чтобы их встреча выглядела случайной, они должны были подозревать, что за ними следят. Тем не менее Картон не знал, что его преследователь — «человек в коричневом костюме». Когда он узнал его, потрясение было столь сильным, что он совсем потерял голову и, отступив, упал на рельсы. Все это кажется достаточно ясным, не так ли? Энн!

Я не ответила.

— Да, вот как это было. Он вынул бумажку из кармана погибшего и, торопясь уйти, уронил ее. Затем он проследил женщину до Марлоу. Что он делал после того, как покинул дом, убив ее или, по вашей версии, найдя ее мертвой? Куда он пошел?

Я снова промолчала.

— Теперь я хотела бы знать, — задумчиво произнесла Сьюзен, — возможно ли, что он уговорил сэра Юстеса Педлера взять его с собой в качестве секретаря? Это был отличный шанс выбраться из Англии, избежав погони. Но как он добился своего от сэра Юстеса? Похоже, будто он имеет над ним власть.

— Или над Пейджетом, — предположила я помимо воли.

— Кажется, вам не нравится Пейджет, Энн. Сэр Юстес утверждает, что он самый способный и трудолюбивый молодой человек. И очевидно, такое представление о нем соответствует действительности. Итак, вернемся к моим догадкам. Рейберн — «человек в коричневом костюме». Он прочел бумажку, которую уронил. Поэтому, введенный, как и вы, в заблуждение пятнышком, он пытается проникнуть в семнадцатую каюту в один час двадцать второго, предварительно постаравшись заполучить эту каюту с помощью Пейджета. По пути туда кто-то ударил его ножом…

— Кто? — вставила я.

— Чичестер. Да, все сходится. Телеграфируйте лорду Нэсби, что вы нашли «человека в коричневом костюме», и вы разбогатели, Энн!

— Вы не учли несколько моментов.

— Каких? У Рейберна есть шрам, я знаю, но он вполне может быть фальшивым. Рост и телосложение подходят. Как вы назвали форму его головы, повергнув во прах людей из Скотленд-Ярда?

Я задрожала. Сьюзен — женщина образованная и начитанная, и я молилась, чтобы она не оказалась знакома со специальными антропологическими терминами.

— Долихокефальная, — беспечно сказала я.

Сьюзен засомневалась.

— Это точно?

— Конечно. Длинноголовый. Голова, ширина которой составляет менее семидесяти пяти процентов ее длины, — без запинки объяснила я.

Наступило молчание. Я как раз собиралась перевести дух, когда Сьюзен вдруг спросила:

— А как называется противоположность?

— Что вы имеете в виду?

— Должна же быть противоположность. Как вы называете головы, ширина которых более семидесяти пяти процентов их длины?

— Брахикефальные, — нехотя прошептала я.

— Вот. Мне кажется, что вы тогда сказали именно так.

— Разве? Я оговорилась. Я хотела сказать «долихокефальная», — произнесла я со всей убедительностью, на какую только была способна.

Сьюзен испытующе посмотрела на меня. Затем она рассмеялась.

— Вы лжете очень искусно, цыганка. Однако мы сэкономим время и силы, если вы сейчас расскажете мне все.

— Мне нечего рассказывать, — нехотя промолвила я.

— Будто бы? — мягко заметила Сьюзен.

— Наверное, придется рассказать вам, — проговорила я медленно. — Я ничего не стыжусь. Нельзя стыдиться чего-то, что просто… случается с вами. Вот как все было. Он вел себя отвратительно — грубо и неблагодарно, но мне кажется, я понимаю почему. Это как собака, которую посадили на цепь или с которой плохо обращались, — она укусит любого. Вот такой он был — ожесточенный и огрызающийся. Не знаю почему, но я полюбила его. Страшно полюбила. Я только увидела его — и вся моя жизнь совершенно перевернулась. Я люблю его. Мне его недостает. Да я готова босиком пересечь всю Африку, чтобы найти его, я заставлю его полюбить меня. Ради него я готова умереть. Ради него я готова быть рабой, красть, даже просить милостыню! Ну вот, теперь вы знаете!

Сьюзен посмотрела на меня долгим взглядом.

— Вы совсем не похожи на англичанку, — сказала она наконец. — В вас нет ни капли сентиментальности. Я еще не встречала никого, кто был бы одновременно столь практичным и столь страстным. Я никогда так не полюблю, и слава Богу, и все же… и все же я завидую вам, цыганка. Это великолепно — уметь так чувствовать. Большинство людей не способны на любовь. Однако какое счастье для вашего маленького доктора, что вы не вышли за него. По вашим словам, он совсем не походит на человека, который бы с удовольствием держал у себя дома взрывчатку! Итак, телеграммы лорду Нэсби не будет?

Я покачала головой.

— И вы верите, что он невиновен?

— Я также думаю, что могут повесить невиновного.

— Гм, пожалуй. Но, Энн, дорогая, вы умеете смотреть фактам в лицо, сделайте это сейчас. Несмотря на все, что вы говорите, он, вероятно, убил ту женщину.

— Нет, — сказала я. — Он не убивал.

— Это эмоции.

— Нет. Он мог бы убить ее. Может быть, даже выследил с таким намерением. Но он не стал бы брать с собой черный шнур. Он задушил бы ее так — голыми руками.

Сьюзен слегка поежилась, потом оценивающе прищурилась.

— Гм! Энн, я начинаю понимать, почему вы находите своего молодого человека столь привлекательным.

Глава 16

На следующее утро я улучила момент, чтобы поговорить с полковником Рейсом. Палубу только что закончили убирать, и мы вдвоем отправились на прогулку.

— Как цыганка чувствует себя сегодня утром? Тоскует по суше и своему фургону?

Я покачала головой.

— Теперь, когда море ведет себя так тихо, я чувствую, что хотела бы плыть и плыть.

— Надо же, какой энтузиазм!

— Разве сегодня не чудесное утро?

Мы перегнулись через поручень. Море было зеркально гладкое, как на картине. На поверхности вспыхивали большие цветные пятна, синие, бледно-зеленые, изумрудные, фиолетовые, густо-оранжевые, как на картине кубиста. Временами на солнце отливали серебром летающие рыбы. Воздух был влажный и теплый, почти густой. Он ласково наполнял наши легкие.

— Вчера вечером вы рассказали нам очень интересную историю, — сказала я, прерывая молчание.

— Которую?

— Об алмазах.

— Женщины всегда интересуются алмазами.

— Конечно. А что сталось с другим молодым человеком? Вы сказали, что их было двое.

— Юным Лукасом? Что ж, они, разумеется, не могли судить одного без другого, поэтому он тоже избежал наказания.

— А что с ним случилось? Потом, я имею в виду. Кому-нибудь это известно?

Полковник Рейс смотрел на море прямо перед собой. Его лицо было точно маска, но мне показалось, что ему не нравятся мои вопросы. Тем не менее он ответил достаточно охотно.

— Он пошел на войну и храбро сражался. Сообщалось, что он, раненный, пропал без вести, его считают погибшим.

Я узнала то, что хотела. Больше я ни о чем не спрашивала. Но одно мучило меня: как много известно полковнику Рейсу? Какую роль он играл во всем этом деле?

Я успела еще кое-что. Порасспросила ночного стюарда. С помощью небольшого финансового поощрения мне удалось его разговорить.

— Надеюсь, леди не испугалась, а, мисс? Ведь это просто шутка. Пари, насколько я понял.

Мало-помалу я все вытянула из него. По пути из Кейптауна в Англию один из пассажиров вручил ему катушку с пленкой с указанием, что ее надо бросить на койку в каюту номер 71 в час ночи двадцать второго января на обратном пути. Каюту должна была занимать дама, и все дело было представлено как пари. Я поняла, что стюарду щедро заплатили за его участие. Имя дамы не упоминалось. Поскольку миссис Блейр прошла прямо в каюту номер 71, поговорив с экономом сразу по прибытии на борт, стюарду, разумеется, не пришло в голову, что это была не та дама. Фамилия пассажира, затеявшего сделку, была Картон, и его описание полностью соответствовало внешности мужчины, погибшего в подземке.

Итак, одна тайна, во всяком случае, прояснилась, и алмазы, очевидно, были ключом ко всему.

Последние дни на «Килмордене» прошли очень быстро. Мы приближались к Кейптауну, и мне нужно было тщательно обдумать планы на будущее. Мне нужно было следить за многими людьми. Мистер Чичестер, сэр Юстес и его секретарь и, конечно, полковник Рейс! Что мне было делать? Естественно, первым, кто требовал моего внимания, был Чичестер. Я уже уговорила себя исключить сэра Юстеса и мистера Пейджета из списка подозреваемых, но случайный разговор пробудил у меня новые сомнения.

Я не забыла непонятной реакции мистера Пейджета, когда упомянули о Флоренции. В последний наш вечер на судне мы все сидели на палубе, и сэр Юстес обратился к своему секретарю с совершенно невинным вопросом. Не помню точно, о чем он спросил, что-то об опозданиях поездов в Италии, но я сразу же заметила, что мистеру Пейджету вновь стало не по себе. Когда сэр Юстес пригласил миссис Блейр на танец, я быстро продвинулась вместе с моим шезлонгом поближе к секретарю. Я была полна решимости добраться до сути дела.

— Мне всегда так хотелось поехать в Италию, — доверительно сказала я. — И особенно во Флоренцию. Разве вам там не очень понравилось?

— Конечно, очень, мисс Беддингфелд. Прошу прощенья, но корреспонденция сэра Юстеса…

Я крепко схватила его за рукав.

— О, вы не должны убегать! — вскричала я с игривостью престарелой вдовы. — Я уверена, сэр Юстес не хотел бы, чтобы вы оставили меня одну без собеседника. Вы, кажется, не склонны говорить о Флоренции. О, мистер Пейджет, я полагаю, у вам на совести есть тайный грех!

Я все еще держала его за рукав и смогла почувствовать, как он вздрогнул.

— Вовсе нет, мисс Беддингфелд, вовсе нет, — серьезно сказал он. — Я был бы совершенно счастлив рассказать вам все, но действительно есть несколько телеграмм…

— О, мистер Пейджет, какая неубедительная отговорка! Я расскажу сэру Юстесу…

Продолжать мне не потребовалось. Он снова испуганно дернулся. Кажется, его нервы были напряжены до предела.

— О чем бы вы желали узнать?

Смиренная мука в его голосе заставила меня внутренне улыбнуться.

— О, обо всем! О картинах, оливковых деревьях…

Я замолчала, не зная, что еще можно наплести.

— Полагаю, вы говорите по-итальянски, — продолжала я.

— К сожалению, совсем не говорю. Разве только со швейцарами и… гидами.

— Ну да, ну да, — поспешила заметить я. — А какая картина вам понравилась больше всего?

— О, о… «Мадонна»… э… Рафаэля, знаете ли.

— Милая старая Флоренция, — сентиментально промурлыкала я. — Такая живописная на берегах Арно. Красивая река. А Дуомо[56], вы помните Дуомо?

— Конечно, конечно.

— Тоже красивая река, не так ли? — рискнула я. — Едва ли не лучше, чем Арно?

— Совершенно с вами согласен.

Ободренная тем, что он попался на мою маленькую хитрость, я продолжала. Однако сомнений почти не оставалось. С каждым словом мистер Пейджет все больше оказывался в моих руках. Он никогда в жизни не был во Флоренции.

Но если не во Флоренции, то где же он был? В Англии? В Англии фактически в то время, когда произошло таинственное убийство в Милл-хаусе? Я решилась на смелый шаг.

— Любопытная вещь, — сказала я, — мне кажется, я вас где-то уже видела раньше. Но я, должно быть, ошибаюсь, поскольку вы тогда были во Флоренции. И все же…

Я откровенно изучала его. В его глазах появилось затравленное выражение. Он облизал пересохшие губы.

— Где же… где…

— Я могла вас видеть? — закончила я за него. — В Марлоу. Вы знаете Марлоу? Ну, конечно, как это глупо с моей стороны, ведь там находится дом сэра Юстеса!

Однако тут, пробормотав бессвязное извинение, моя жертва спаслась бегством.

В тот же вечер я вторглась в каюту. Сьюзен, пылая от возбуждения.

— Вы видите, Сьюзен, — не унималась я, закончив свой рассказ, — он был в Англии, в Марлоу, во время убийства. Вы и сейчас уверены, что «человек в коричневом костюме» виновен?

— Я уверена в одном, — неожиданно заявила Сьюзен, сверкая глазами.

— В чем же?

— В том, что «человек в коричневом костюме» красивее, чем бедный мистер Пейджет. Нет, Энн, не сердитесь. Я шучу. Сядьте сюда. Без шуток, я думаю, что вы сделали очень важное открытие. До сих пор мы считали, что у Пейджета есть алиби. Теперь мы знаем, что у него его нет.

— Вот именно, — сказала я. — Мы должны следить за ним.

— Так же, как и за всеми остальными, — уныло заметила Сьюзен. — Итак, это одна из тем, на которую я хотела с вами побеседовать. Другая — проблема финансов. Нет, не задирайте нос. Я знаю, что вы до нелепости гордая и самостоятельная, но вам придется прислушаться к соображениям грубого здравого смысла. Мы — компаньоны, я не предложила бы вам ни пенни только потому, что вы мне понравились, или потому, что вы одинокая девушка. Мне не хватает сильных ощущений, и я готова платить за них. Мы будем заниматься расследованием вместе, не считаясь с расходами. Начнем с того, что вы поселитесь со мной в отеле «Маунт Нелсон» за мой счет, и мы составим план наших действий.

Мы поспорили. В конце концов я сдалась, но мне ее идея была не по нраву. Я хотела действовать самостоятельно.

— Договорились, — наконец сказала Сьюзен, потягиваясь и широко зевая. — Я страшно устала от собственного красноречия. Итак, давайте обсудим, что делать с нашими жертвами. Мистер Чичестер едет дальше в Дурбан[57]. Сэр Юстес собирается поселиться в отеле «Маунт Нелсон» в Кейптауне, а потом поехать в Родезию[58]. У него в поезде будет личный вагон, и позапрошлым вечером в порыве благодушия после четвертого бокала шампанского он предложил мне присоединиться к нему. Полагаю, что на самом деле у него не было такого намерения, но, так или иначе, он теперь не сможет пойти на попятную, если я напомню ему его обещание.

— Хорошо, — одобрила я. — Вы следите за сэром Юстесом и Пейджетом, а я займусь Чичестером. А как насчет полковника Рейса?

Сьюзен взглянула на меня с сомнением.

— Энн, не можете же вы подозревать…

— Могу. Я подозреваю всех. Иначе нельзя, когда ищешь сам не знаешь кого.

— Полковник Рейс тоже едет в Родезию, — задумчиво произнесла Сьюзен. — Если бы мы могли устроить так, чтобы сэр Юстес пригласил и его…

— Вы можете добиться это. Вы всего можете добиться.

— Люблю, когда мне льстят, — промурлыкала Сьюзен.

Мы расстались, договорившись, что Сьюзен должна использовать свое очарование с наибольшим толком для дела.

Я чувствовала себя слишком возбужденной, чтобы сразу лечь спать. Это была моя последняя ночь на борту. Завтра рано утром мы будем в Столовой бухте.

Я проскользнула на палубу. Дул свежий и прохладный бриз. Судно слегка покачивалось на волнах. Темнели пустые палубы. Было за полночь.

Я перегнулась через поручень, наблюдая за фосфоресцирующим следом, оставляемым судном. Впереди лежала Африка, мы стремительно двигались к ней по темной воде. Мне казалось, что я одна в чудесном мире. Окутанная удивительным покоем, я потеряла счет времени и погрузилась в мечты.

И вдруг меня охватило странное предчувствие. Я инстинктивно обернулась. Сзади подкрадывалась темная фигура. Когда я обернулась, человек бросился на меня. Одной рукой он сжал мне горло, не давая крикнуть. Я боролась отчаянно, но у меня было мало шансов. Почти задушенная, я кусалась и царапалась чисто по-женски. Наши силы несколько уравновешивались тем, что он должен был прилагать определенные усилия, чтобы я не кричала. Если бы ему удалось подобраться ко мне незамеченным, он легко сумел бы перебросить меня через борт. Об остальном позаботились бы акулы.

Отбиваясь, я почувствовала, что слабею. Мой противник тоже понял это. Он собрал все свои силы. Но тут быстро и бесшумно к нам приблизилась еще одна тень. Одним ударом кулака мой противник был с грохотом повергнут на палубу. Я отступила к поручню, измученная и дрожащая.

Мой спаситель быстро повернулся ко мне.

— Вам больно?

В его голосе слышалась свирепая угроза в адрес человека, посмевшего причинить мне боль. Еще до того, как он заговорил, я поняла, кто это. То был он, человек со шрамом.

Однако мгновения, на которое его внимание было привлечено ко мне, хватило поверженному врагу. Как молния он вскочил на ноги и пустился бежать по палубе. Рейберн с проклятием бросился вдогонку.

Я не люблю оставаться в стороне. И я присоединилась к погоне, хотя толку от меня было мало.

Обежав вокруг палубы, мы выскочили к правому борту судна. Там у двери в салон лежал человек. Рейберн наклонился над ним.

— Вы его опять ударили? — запыхавшись, спросила я.

— В этом не было необходимости, — ответил он мрачно. — Когда я подбежал, он в изнеможении лежал у двери. Или же не смог открыть ее и теперь ломал комедию. Мы скоро все выясним и посмотрим, кто он такой.

С бьющимся сердцем я подошла поближе. И сразу же поняла, что мой преследователь был выше Чичестера. Так или иначе, Чичестер был существом слабым и в крайнем случае воспользовался бы ножом.

Рейберн зажег спичку. Мы оба вскрикнули. Перед нами лежал Ги Пейджет.

Рейберн, по-видимому, был совершенно ошеломлен этим открытием.

— Пейджет, — пробормотал он. — Боже мой, Пейджет.

Я ощутила легкое чувство превосходства.

— Вы, кажется, удивлены?

— Да, удивлен, — мрачно сказал он. — Я никогда не подозревал… — Вдруг он повернулся ко мне. — А вы? Вы — нет? Наверное, вы узнали его, когда он на вас напал?

— Нет, не узнала. И тем не менее я не слишком удивлена.

Он подозрительно смотрел на меня.

— Интересно, какое вы ко всему имеете отношение? И что вам известно?

Я улыбнулась.

— Много, мистер… Лукас!

Он схватил меня за руку. Сила его пальцев заставила меня поморщиться от боли.

— Откуда вы знаете это имя? — спросил он хрипло.

— Разве оно не ваше? — тихо спросила я. — Или вы предпочитаете, чтобы вас называли «человек в коричневом костюме»?

Эти слова потрясли его. Он выпустил мою руку и слегка попятился.

— Вы девушка или ведьма? — выдохнул он.

— Я друг. — Я немного придвинулась к нему. — Я уже предлагала вам свою помощь и предлагаю ее опять. Примете ли вы ее?

Ярость, с которой он ответил, поразила меня.

— Нет. Я не хочу иметь ничего общего ни с вами, ни с любой другой женщиной.

Как и в первую нашу встречу, я начала выходить из себя.

— Вероятно, вы не понимаете, до какой степени вы в моей власти! Одно слово капитану…

— Скажите ему, — усмехнулся он. А затем быстро придвинулся ко мне. — А пока мы здесь спорим, моя дорогая, понимаете ли вы, что в данную минуту находитесь в моей власти? Я мог бы схватить вас за горло вот так. — Быстрым движением он привел в исполнение свою угрозу. Я почувствовала, как его руки сомкнулись на моем горле и сжали его — совсем чуть-чуть. — Вот так — и выпущу из вас дух! А потом — подобно нашему бездыханному другу, но с большим успехом, — выброшу ваше тело акулам. Что вы на это скажете?

Я ничего не сказала, а лишь рассмеялась. И все же я понимала, что опасность вполне реальна. В ту минуту он ненавидел меня. Но я также знала, что мне нравится быть в опасности, нравится чувствовать его руки на горле. Что я не променяю это мгновение ни на какое другое в жизни.

С коротким смешком он выпустил меня.

— Как вас зовут? — резко спросил он.

— Энн Беддингфелд.

— Вы ничего не боитесь, Энн Беддингфелд?

— Ну почему же? — ответила я с притворным спокойствием, от которого была на самом деле очень далека. — Я боюсь ос, саркастических женщин, юнцов, тараканов и самодовольных продавцов.

Он вновь отрывисто рассмеялся. Затем дотронулся ногой до безжизненного тела Пейджета.

— Что будем делать с этим хамом? Выбросим за борт? — небрежно спросил он.

— Как хотите, — ответила я с не меньшим безразличием.

— Я восхищаюсь вашими поистине кровожадными инстинктами, мисс Беддингфелд. Тем не менее мы оставим его, чтобы он пришел в себя, когда захочет. С ним ничего страшного не произошло.

— Я вижу, вы уклоняетесь от второго убийства, — ласковым голосом произнесла я.

— Второго убийства?

Он был по-настоящему озадачен.

— Женщина в Марлоу, — напомнила я, внимательно наблюдая, какое впечатление произведут мои слова.

На его лице появилось неприятное выражение тягостного раздумья. Казалось, он забыл о моем присутствии.

— Я мог, бы убить ее, — произнес он. — Иногда я думаю, что собирался это сделать…

Необузданные чувства, ненависть к мертвой женщине охватили меня. В тот момент я могла бы убить ее, окажись она передо мной… Ибо он, должно быть, некогда любил ее, да, да, любил!

Я взяла себя в руки и равнодушным голосом сказала:

— Кажется, мы сказали все, что следовало, кроме «спокойной ночи».

— Спокойной ночи и прощайте, мисс Беддингфелд.

— Au revoir, мистер Лукас.

И вновь он вздрогнул при звуке этого имени. Потом приблизился.

— Почему вы так говорите, почему «до свидания»?

— Потому что, я полагаю, мы встретимся опять.

— Не встретимся, если это будет зависеть от меня!

Его резкость не обидела меня. Я даже поздравила себя с тайной победой. Ведь не такая я дура, чтобы совсем уж ничего не замечать.

— Какая разница, — важно ответила я, — все равно ведь встретимся.

— Почему?

Я покачала головой, не в силах объяснить причину своей уверенности.

— Я больше никогда не желаю вас видеть, — внезапно выпалил он с яростью.

Он действительно очень грубо это сказал, но я только тихо рассмеялась и скользнула в темноту.

Он пошел было за мной, но остановился, до меня долетело какое-то слово. По-моему «ведьма»!

Глава 17 (Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)

Отель «Маунт Нелсон», Кейптаун.

Я испытал воистину огромное облегчение, сойдя с «Килмордена». За время плавания я постоянно ощущал, что окружен сетью интриг. В довершение всего Ги Пейджет ввязался в пьяную драку прошлой ночью. Конечно, можно оправдываться сколько угодно, но фактически дело сводится к этому. О чем еще вы подумали бы, если бы к вам пришел человек с шишкой на голове, величиной с яйцо, и синяком под глазом, отливающим всеми цветами радуги?

Разумеется, Пейджет упорно пытался напустить тумана на все происшедшее. По его словам выходило, что подбитый глаз был результатом преданности моим интересам. Его рассказ был чрезвычайно туманным и бессвязным, и долгое время я ничего не мог понять.

Сначала, кажется, он увидел человека, который вел себя подозрительно. Такими словами выражался Пейджет. Он позаимствовал их прямо со страниц немецкого романа про шпионов. Что он подразумевает под «человеком, который вел себя подозрительно», он и сам не знает. Я так ему и сказал.

— Он крался по коридору, стараясь остаться незамеченным, и была середина ночи, сэр Юстес.

— А что вы сами-то делали? Почему не были в постели и не спали, как добрый христианин? — раздраженно спросил я.

— Я зашифровывал ваши телеграммы, сэр Юстес, и перепечатывал последние дневниковые записи.

Долг для Пейджета всегда превыше всего.

О, вечный страдалец!

— И что дальше?

— Я как раз думал немного оглядеться кругом перед тем, как лечь спать, сэр Юстес. Тот человек шел по коридору из вашей каюты. По тому, как он озирался по сторонам, я сразу решил: что-то не так. Он проскользнул по лестнице, ведущей к салону. Я последовал за ним.

— Мой дорогой Пейджет, — сказал я, — почему бы бедняге не выйти на палубу? Многие даже спят там, что, по-моему, очень неудобно. Моряки смывают вас вместе со всем остальным в пять утра. — Я содрогнулся при мысли об этом. — Так или иначе, — продолжал я, — если вы все время надоедали какому-то бедняге, страдавшему от бессонницы, не удивляюсь, что он наподдал вам разок.

Но Пейджет, кажется, на мои насмешки не обращал внимания.

— Если бы вы выслушали меня, сэр Юстес… Я был убежден, что человек бродил возле вашей каюты, где ему нечего было делать. Единственные две каюты, выходящие в этот коридор, принадлежат вам и полковнику Рейсу.

— Рейс, — заметил я, зажигая сигару, — может позаботиться о себе без вашей помощи, Пейджет. — Потом я добавил: — И я тоже.

Пейджет приблизился и часто задышал, как он всегда делает перед тем, как сообщить что-то по секрету.

— Понимаете, сэр Юстес, я вообразил, а теперь и в самом деле уверен, что это был Рейберн.

— Рейберн?

— Да, сэр Юстес.

Я покачал головой.

— Рейберн слишком разумен, чтобы пытаться разбудить меня посреди ночи.

— Совершенно согласен с вами, сэр Юстес. Думаю, что он ходил к полковнику Рейсу. Тайная встреча — чтобы получить инструкции!

— Перестаньте шипеть, Пейджет, — сказал я, немного отодвигаясь, — и не дышите так часто. Ваша мысль абсурдна. Зачем им понадобилось тайно встречаться в середине ночи? Если бы им нужно было переговорить, они могли бы пообщаться за бульоном, что выглядело бы совершенно непреднамеренно и естественно.

Я видел, что нисколько не разубедил Пейджета.

— Прошлой ночью что-то происходило, сэр Юстес, — настаивал он, — иначе зачем Рейберну надо было так грубо набрасываться на меня?

— Вы совершенно уверены, что это был Рейберн?

Кажется, Пейджет абсолютно убежден. Это единственный момент в его рассказе, когда он не темнил.

— Во всем этом есть что-то очень странное, — сказал он. — Прежде всего, где Рейберн?

Действительно, после того как мы сошли на берег, мы его не видели. Он не приехал с нами в гостиницу. Тем не менее я отказываюсь верить, что он боится Пейджета.

Однако сложившаяся ситуация очень неприятна. Один из моих секретарей исчез, а другой похож на пользующегося дурной славой боксера-профессионала. В его нынешнем состоянии я не могу взять его с собой. Я стану посмешищем всего Кейптауна. Сегодня позднее у меня назначена встреча, на которой я должен передать billetdoux[59] старика Милрея, но Пейджета я не возьму с собой. К черту его вместе с его крадущимися незнакомцами.

В общем, я совершенно не в себе. Я отвратительно, позавтракал с противными людьми. Голландским официанткам с толстыми лодыжками понадобилось целых полчаса, чтобы принести мне кусок скверной рыбы. И меня очень утомил этот фарс с вставанием в 5 утра по прибытии в порт, и все для того, чтобы увидеть чертова доктора и подержать руки над головой.

Позднее.

Случилось нечто очень серьезное. Я отправился на свидание с премьер-министром, взяв запечатанное послание Милрея. Конверт был плотно запечатан, однако внутри оказался лишь чистый лист бумаги!

Я оказался в крайне неприятном положении. Не могу понять, зачем я дал этому блеющему старому дураку Милрею вовлечь меня в его дела.

Известно, что Пейджет — плохой утешитель. Он проявляет какое-то мрачное удовлетворение, которое доводит меня до бешенства. Кроме того, он воспользовался моим расстройством и навязал мне чемодан с канцелярскими принадлежностями. Если он не остережется, то следующие похороны, на которых он будет присутствовать, будут его собственные.

Однако в конце концов пришлось прислушаться к нему.

— Предположим, сэр Юстес, Рейберн подслушал несколько слов из вашего разговора с мистером Милреем на улице. Вспомните, вы ведь не получили от него письменной рекомендации. Вы приняли Рейберна за того, за кого он себя выдал.

— Значит, вы считаете Рейберна мошенником? — тихо спросил я.

Пейджет так и считал. Не знаю, насколько на его мнение подействовал подбитый глаз. Он привел весьма убедительные доводы против Рейберна. Кроме того, и внешность последнего свидетельствовала не в его пользу. Я решил ничего не предпринимать. Человек, позволивший себя так одурачить, не жаждет раззвонить об этом.

Однако Пейджет, не сломленный недавними неприятностями, был всецело за принятие энергичных мер. Он, конечно, настоял на своем. Он поспешил в полицейский участок, разослал бесчисленное множество телеграмм и наприглашал толпу английских и голландских чиновников пить виски с содовой за мой счет.

В тот же вечер мы получили ответ от Милрея. Он ничего не знал о моем бывшем секретаре! Из всей ситуации я смог извлечь только одно утешение.

— По крайней мере, — сказал я Пейджету, — вы не были отравлены. У вас была обычная печеночная колика.

Я увидел, как он поморщился. Это была моя единственная удача.

Позднее.

Пейджет в своей стихии. Он просто фонтанирует блестящими идеями. Теперь он утверждает, что Рейберн — не кто иной, как знаменитый «человек в коричневом костюме». Полагаю, он прав. Он обычно прав. Однако все это становится неприятным. Чем скорее я отправлюсь в Родезию, тем лучше. Я объяснил Пейджету, что ему не придется меня сопровождать.

— Понимаете, мой дорогой, — сказал я, — вы должны остаться здесь. Вы моете понадобиться в любую минуту, чтобы опознать Рейберна. А кроме того, я вынужден подумать о моем достоинстве как депутата английского парламента. Я не могу разъезжать с секретарем, который, по-видимому, недавно позволил себе участвовать в пошлой уличной драке.

Пейджет поморщился. Он столь респектабелен, что его внешность доставляет ему массу огорчений.

— А что же вы будете делать с корреспонденцией и заметками для ваших речей, сэр Юстес?

— Как-нибудь справлюсь, — сказал я беспечно.

— Ваш личный вагон будет прицеплен к одиннадцатичасовому поезду, который отправляется завтра утром, — продолжал Пейджет. — Я обо всем договорился. Миссис Блейр берет с собой служанку.

— Миссис Блейр? — Я даже открыл рот от изумления.

— Она говорит, что вы предложили ей место в своем вагоне.

Так и было, теперь припоминаю. На костюмированном балу. Я даже настаивал на своем приглашении. Но я никогда не думал, что она его примет. Хоть миссис Блейр и очаровательна, я не уверен, что нуждаюсь в ее обществе на всем пути в Родезию и обратно. Женщины требуют к себе столько внимания. И иногда они страшно мешают.

— Я еще кого-нибудь приглашал? — нервно спросил я. Такие вещи делаются в порыве благодушия.

— Миссис Блейр полагает, что вы пригласили также полковника Рейса.

Я зарычал.

— Должно быть, я был сильно пьян, если позвал Рейса. Действительно сильно пьян. Послушайтесь моего совета, Пейджет, и пусть подбитый глаз послужит вам предостережением: больше не кутите.

— Вы знаете, сэр Юстес, что я трезвенник.

— Гораздо мудрее дать зарок воздержания от спиртных напитков, если у вас есть такая слабость. Больше я никого не приглашал, Пейджет?

— Насколько мне известно, нет, сэр Юстес.

Я облегченно вздохнул.

— Еще мисс Беддингфелд, — задумчиво сказал я. — Кажется, она хочет поехать в Родезию, чтобы искать кости. У меня есть неплохая мысль — предложить ей временную работу секретаря. Она умеет печатать на машинке, я знаю, она сама мне сказала.

К моему удивлению, Пейджет яростно воспротивился. Ему не нравится Энн Беддингфелд. После «ночи подбитого глаза» он неизменно выражает крайнюю неприязнь при каждом упоминании ее имени. Теперь Пейджет полон таинственности.

Предложу девушке работу, просто чтобы досадить ему. Как я уже говорил, у нее очень красивые ножки.

Глава 18 (Продолжение рассказа Энн)

Никогда не забуду, как я впервые увидела Столовую гору. Я очень рано встала и вышла на воздух. Поднялась прямо на шлюпочную палубу, что, по-моему, является ужасным нарушением, но я решила рискнуть, воспользовавшись тем, что вокруг никого не было.

Мы как раз входили в Столовую бухту[60]. Кудрявые белые облака нависали над Столовой горой, по склонам которой к самому морю спускался спящий город, позолоченный утренним солнцем.

От этой необыкновенной красоты у меня захватило дух. Я не очень умею выражать подобные чувства, но сразу поняла, что нашла, пусть ненадолго, то, что искала с тех пор, как покинула Литтл-Хемпсли. Нечто новое, о чем я и мечтать не смела, нечто, утолившее наконец мою страстную жажду романтики.

Совершенно бесшумно, по крайней мере, так мне казалось, «Килморден» скользил по воде все ближе и ближе к берегу. Это все еще было похоже на сон. Подобно всем мечтателям, я не могла расстаться с мечтой, поверить, что она вот-вот станет реальностью. Жалкие смертные, мы так боимся что-нибудь упустить.

«Это Южная Африка, — усердно повторяла я про себя. — Южная Африка, Южная Африка. Ты видишь мир. Вот он — мир. Ты видишь его. Представь себе, Энн Беддингфелд, голова твоя садовая. Ты видишь мир!»

До сих пор мне казалось, что здесь наверху я одна, но теперь я заметила фигуру другого человека, перегнувшегося через поручень, также погруженного в созерцание быстро приближающегося города. Он еще не успел повернуть голову, как я узнала его. На мирном утреннем солнышке сцена, разыгравшаяся прошлой ночью, казалась особенно дикой, будто из дурной мелодрамы. Что он мог подумать обо мне? Меня бросило в жар, когда я поняла, что я ему говорила накануне. И ведь я так не думала — или все-таки думала?

Я решительно отвернулась и уставилась на Столовую гору. Если Рейберн поднялся сюда, чтобы побыть в одиночестве, мне, по крайней мере, не следует мешать ему, напоминая о своем присутствии.

Однако, к моему крайнему изумлению, я услышала легкие шаги по палубе позади меня, а затем нормальный приятный голос произнес:

— Мисс Беддингфелд.

— Да?

Я обернулась.

— Я хочу извиниться перед вами. Прошлой ночью я вел себя как совершенно невоспитанный человек.

— Вчера… была необычная ночь, — поспешно сказала я.

Это было не слишком понятное замечание, но больше мне ничего не пришло в голову.

— Вы простите меня?

Не говоря ни слова, я протянула ему руку. Он пожал ее.

— Я хочу сказать еще кое-что, — посерьезнел он. — Мисс Беддингфелд, вы, наверное, не осознаете, что замешаны в весьма опасном деле.

— Я все хорошо понимаю, — сказала я.

— Нет, вы не понимаете. Вероятно, это и невозможно. Но я хочу предупредить вас. Оставьте это дело. Поверьте, оно не имеет к вам никакого отношения. Не вмешивайтесь в дела других людей из-за обыкновенного любопытства. Только, пожалуйста, не сердитесь на меня. Я говорю не о себе. Вы не представляете, с чем вы можете столкнуться — этих людей ничто не остановит. Они не знают жалости. Вы уже в опасности — вспомните прошлую ночь. Они думают, вам кое-что известно. Ваш единственный шанс — убедить их, что они ошибаются. Но будьте внимательны, постоянно будьте начеку. И, послушайте меня, если когда-нибудь вы попадете к ним в руки, не экспериментируйте и будьте умницей — расскажите всю правду. Это будет ваше единственное спасение.

— Вы приводите меня в ужас, мистер Рейберн, — сказала я до некоторой степени искренне. — Зачем вам надо предупреждать меня?

Несколько минут он молчал, а потом тихо произнес:

— Может быть, это последнее, что я могу для вас сделать. На берегу со мной все будет в порядке, но мне, возможно, не удастся сойти на берег.

— Что? — вскрикнула я.

— Понимаете, боюсь, вы не единственный человек на борту, кто знает, что я — «человек в коричневом костюме».

— Если вы думаете, что я проболталась… — с жаром воскликнула я.

Он успокоил меня улыбкой.

— Я не сомневаюсь в вас, мисс Беддингфелд. Если я когда-то говорил иначе, я лгал. Нет, на борту есть человек, которому все было известно с самого начала. Стоит ему сказать одно слово — и моя песенка спета. Тем не менее я надеюсь, что он не заговорит.

— Почему?

— Потому, что он любит действовать в одиночку. А если полиция схватит меня, я ему буду больше не нужен. Я не буду зависеть от него. Что ж, время покажет.

Он попытался рассмеяться, но я заметила, что его лицо вытянулось. Если он и раньше играл с судьбой, то был хорошим игроком. Он умел проигрывать, улыбаясь.

— В любом случае, — беспечно сказал он, — не думаю, что мы снова встретимся.

— Нет, — задумчиво сказала я. — Вероятно, нет.

— Тогда прощайте.

— Прощайте.

Он крепко пожал мне руку, его внимательные светлые глаза на мгновение, казалось, впились в мои, затем он резко повернулся и ушел. Я слышала звук его шагов по палубе. Они долго отдавались у меня в ушах, и я чувствовала, что всегда буду слышать их. Шаги, уходящие из моей жизни.

Могу откровенно признать, что следующие два часа не доставили мне удовольствия. Только ступив на причал после совершения разных дурацких формальностей, требуемых чиновниками, я вздохнула с облегчением. Никто не был арестован, — и я поняла, что день восхитителен и что я очень голодна. Я присоединилась к Сьюзен. В любом случае ночь я собиралась провести с ней в гостинице. Судно отплывало в Порт-Элизабет[61] и Дурбан только на следующее утро. Мы взяли такси и поехали в отель «Маунт Нелсон».

Все было божественно. Солнце, воздух, цветы! Когда я представила себе Литтл-Хемпсли в январе, грязь по колено и непременные дожди, меня охватил восторг. Сьюзен моих восторгов не разделяла. Она ведь уже успела много попутешествовать. К тому же она не из тех, кто способен впадать в восторг на голодный желудок. Она строго отчитала меня, когда я восхищенно заахала при виде невероятно огромного голубого вьюнка.

Между прочим, я хотела бы уточнить раз и навсегда, что эта история не будет рассказом о Южной Африке. Я не обещаю подлинного местного колорита — вы знаете, о чем я говорю — на каждой странице полдюжины слов, набранных курсивом. Я очень хотела бы писать так, но не умею. Говоря об островах Океании, вы, разумеется, сейчас же упоминаете о Ьёс-he-demer[62]. Я не знаю, что это такое, никогда не знала и, вероятно, никогда не узнаю. Раз или два я пробовала догадаться, но ошибалась. В Южной Африке, насколько мне известно, вы немедленно начинаете говорить о stoep[63], и я знаю, что это штука вокруг дома, на которой сидят. В различных других частях света ее называют веранда, piazza и ha-ha. Потом еще есть папайя[64]. Я часто читала о них. И сразу же поняла, что они собой представляют, когда мне подали одну на завтрак. Сначала я подумала, что мне досталась испорченная дыня. Голландская официантка просветила меня и убедила попробовать еще раз с лимонным соком и сахаром. Я была очень рада узнать, что такое папайя. У меня она всегда смутно ассоциировалась с hula-hula[65], которая, кажется, хотя я могу и ошибиться, что-то вроде соломенных юбочек, в которых танцуют гавайские девушки. Нет, я, вероятно, ошиблась, это lava-lava.

По крайней мере, после Англии подобные названия очень утешают. Я не могу отделаться от мысли, что наша жизнь на холодных островах стала бы ярче, если бы на завтрак можно было съесть бекон-бекон, а потом пойти платить по счетам, облачившись в джемпер-джемпер.

После завтрака Сьюзен немного смягчилась. Мне предоставили соседнюю комнату с чудесным видом на Столовую бухту. Я любовалась видом, а Сьюзен искала какой-то особый крем для лица. Когда она нашла его и начала наконец мазаться, то обрела способность меня выслушать.

— Вы видели сэра Юстеса? — спросила я. — Он выплывал из буфетной комнаты как раз, когда мы вошли. Ему подали несвежую рыбу или что-то вроде того, и он, выговаривая старшему официанту, швырнул об пол персик, думая, что тот отскочит, чтобы показать, какой он твердый, однако персик оказался совсем не твердым и расплющился.

Сьюзен улыбнулась:

— Сэр Юстес любит вставать рано ничуть не больше, чем я. Но, Энн, видели ли вы мистера Пейджета? Я столкнулась с ним в коридоре. У него подбит глаз. Что бы такое он мог сделать?

— Всего лишь пытался столкнуть меня за борт, — небрежно ответила я.

Очко в мою пользу. Сьюзен забыла домазать лоб и потребовала подробностей. Я рассказала.

— Дело становится все более и более таинственным, — воскликнула она. — Я думала, что мне предстоит легкая работа — не отходить ни на шаг от сэра Юстеса, а все сливки с преподобным Эдвардом Чичестером достанутся вам, но теперь я не знаю, что и думать. Надеюсь, Пейджет не выкинет меня с поезда как-нибудь темной ночью.

— Думаю, вы все еще вне подозрений, Сьюзен. Но, если случится худшее, я телеграфирую Кларенсу.

— Вы напомнили мне — подайте телеграфный бланк. Надо сообразить, что написать. «Вовлечена в самую волнующую тайну пожалуйста вышли мне сейчас же тысячу фунтов. Сьюзен».

Я взяла бланк и указала, что она могла бы, вероятно, обойтись без «пожалуйста», если ей необязательно быть столь вежливой. Сьюзен, по-видимому, совершенно безрассудна в денежных вопросах. Вместо того чтобы прислушаться к моим советам быть поэкономнее, она добавила еще три слова: «получаю массу удовольствия».

Сьюзен пригласили на ленч с друзьями, которые заехали за ней в гостиницу около одиннадцати. Я осталась предоставленной самой себе. Пройдя через парк при гостинице, я пересекла трамвайные пути и спустилась прохладной тенистой улочкой прямо на главную улицу. Я прогуливалась по ней, глазея по сторонам, наслаждаясь солнцем и колоритными фигурами чернолицых продавцов цветов и фруктов. Обнаружила место, где продавали очень вкусное мороженое, и в конце концов, купив корзинку персиков за шесть пенсов, вернулась в гостиницу.

К своему удивлению и радости, я обнаружила, что меня ждет записка. Она была от смотрителя музея, который прочел о моем прибытии на «Килмордене» в газете, где я была представлена как дочь покойного профессора Беддингфелда. Смотритель немного знал моего отца и всегда восхищался им. В записке говорилось, что его жена будет счастлива, если я приеду к ним на чашку чаю сегодня днем на их виллу в Мейсенберге, и было указано, как туда добраться.

Мне было приятно, что о бедном папе еще помнят и высоко его ценят. Я опасалась, что меня обязательно поведут в музей до моего отъезда из Кейптауна, но решила рискнуть. Для большинства людей это было бы удовольствием, однако любое лакомство опротивеет, если потреблять его утром, днем и вечером.

После ленча, надев свою лучшую шляпку (одну из отданных мне Сьюзен) и наименее мятое белое платье, я отправилась в гости. Поездом я добралась до Мейсенберга примерно за полчаса. Поездка была славная. Мы медленно ехали вокруг подножия Столовой горы, некоторые цветы были восхитительны. Я слаба в географии и никогда раньше не представляла себе, что Кейптаун находится на полуострове. Поэтому была несколько удивлена, когда, выйдя из поезда, вновь оказалась у моря. Это была чарующая картина. Люди на коротких закругленных досках носились по волнам. Для чая было еще слишком рано, поэтому я направилась к купальному павильону и, когда меня спросили, не желаю ли я получить доску для серфинга[66], я ответила утвердительно. Серфинг кажется очень простым. Это не так. Больше я ничего не скажу. Я страшно разозлилась и просто отшвырнула мою доску прочь. Тем не менее решила при первой возможности вернуться и попробовать еще раз. Я не сдамся. Потом совершенно случайно я удачно прокатилась на доске и вышла из воды в эйфории. Серфинг!.. Вы или яростно чертыхаетесь, или по-идиотски довольны собой.

Немного проплутав, я нашла виллу «Меджи». Она расположилась на самом склоне горы в стороне от других коттеджей и вилл. Я позвонила, мне открыл улыбающийся мальчик-кафр.

— Миссис Раффини? — спросила я.

Он впустил меня, провел по коридору и распахнул дверь. Я уже собралась войти, как вдруг меня охватило дурное предчувствие. Я переступила порог, и дверь позади резко захлопнулась.

Из-за стола встал мужчина и подошел с протянутой для приветствия рукой.

— Я так рад, что мы убедили вас приехать, мисс Беддингфелд, — сказал он.

Мужчина был высокий, очевидно голландец, с огненно-рыжей бородой. Он нисколько не походил на смотрителя музея. Тут меня осенило, какого дурака я сваляла.

Я находилась в руках врага.

Глава 19

Я невольно вспомнила третью серию фильма. «Памела в опасности». Как часто я сидела на шестипенсовых местах, поедая двухпенсовую плитку молочного шоколада и страстно мечтая, чтобы то же самое произошло со мной! Что ж, мои мечты сбылись в полном смысле слова. И почему-то это не доставило мне такого удовольствия, как я воображала. На экране все прекрасно — вы спокойны, зная, что впереди должна быть четвертая серия. Однако в реальной жизни не было абсолютно никакой гарантии, что «Авантюристка Энн» дотянет до конца хоть какой-нибудь серии.

Да, я оказалась в тяжелом положении. Все, что Рейберн сказал в то утро, всплыло в моей памяти с неприятной отчетливостью. Он советовал говорить правду. Что ж, можно и правду, но что толку? Прежде всего, поверят ли мне? Поверят ли, что я пустилась в такую безумную авантюру просто из-за клочка бумаги, пропахшего нафталином? Для меня это звучало как совершенно неправдоподобная выдумка. В приступе здравомыслия я проклинала себя за романтический идиотизм и тосковала по мирной скуке Литтл-Хемпсли.

Эти мысли стремительно пронеслись в моем мозгу. Я инстинктивно отступила назад и нащупала ручку двери. Заманивший меня человек лишь ухмыльнулся.

— Вы здесь и здесь останетесь, — весело заметил он.

Я собрала все силы, чтобы придать своему лицу уверенное выражение.

— Меня пригласил сюда смотритель Кейптаунского музея. Если я совершила ошибку…

— Ошибку? О да, большую ошибку!

Он хрипло рассмеялся.

— Какое вы имеете право задерживать меня? Я сообщу в полицию…

— Тяв, тяв, тяв — как маленькая игрушечная собачка. — Он засмеялся.

Я села на стул.

— Вы опасный сумасшедший, — сказала я холодно.

— В самом деле?

— Хочу сообщить вам, что мои друзья прекрасно осведомлены о том, куда я отправилась, и, если к вечеру я не вернусь, они приедут искать меня. Вам понятно?

— Так ваши друзья знают, где вы? Кто же из них?

Я молниеносно подсчитала свои шансы. Стоит ли упоминать сэра Юстеса? Он известный человек, и его имя могло бы иметь вес. Но если они в контакте с Пейджетом, они могут знать, что я говорю неправду. Лучше не рисковать с сэром Юстесом.

— Во-первых, миссис Блейр, — беспечно сказала я. — Она моя подруга, с которой я рядом живу.

— Не уверен, — сказал мой похититель, иронически покачав рыжей головой. — Вы не виделись с ней после одиннадцати часов утра. А нашу записку, приглашавшую вас приехать сюда, вы получили во время ленча.

Его слова показали мне, насколько внимательно следили за каждым моим шагом, но я не собиралась сдаваться без борьбы.

— Вы очень умны, — заметила я. — Вероятно, вы слышали о таком полезном изобретении, как телефон? Миссис Блейр позвонила мне, когда я отдыхала у себя в номере после ленча. Я ей сказала, куда собираюсь днем.

К моему величайшему удовлетворению, по его лицу пробежала тень беспокойства. Он явно не учел, что Сьюзен могла позвонить мне. Как бы я хотела, чтобы это было правдой!

— Ну, довольно! — грубо сказал он, вставая.

— Что вы собираетесь со мной делать? — спросила я, все еще пытаясь выглядеть спокойной.

— Поместить вас туда, где вы не сможете повредить нам, если за вами придут ваши друзья.

На мгновение я вся похолодела, но его следующие слова успокоили меня.

— Завтра вам придется ответить на несколько вопросов, и после этого мы будем знать, что с вами делать. И могу заверить вас, юная леди, у нас имеется не один способ заставить говорить упрямых маленьких дурочек.

Его слова не утешали, но, по крайней мере, обещали отсрочку. До завтра. Он явно был подчиненным лицом, выполняющим приказы начальника. Мог ли им быть Пейджет?

Мужчина позвонил, и появились два кафра. Меня повели наверх.

Несмотря на сопротивление, мне заткнули рот кляпом, а потом связали руки и ноги. Комната, в которую меня принесли, оказалась чем-то вроде мансарды под самой крышей. Очень пыльная, и непохоже, что в ней кто-нибудь жил. Голландец издевательски поклонился и ушел, прикрыв за собой дверь.

Я лежала совершенно беспомощная. Как я ни вертелась, ни извивалась, я не могла ни на йоту ослабить путы, а кляп не давал мне кричать. Если бы по какой-то случайности в дом кто-нибудь и пришел, я бы не смогла ничем привлечь к себе внимание. Снизу до меня донесся звук запираемой двери. Очевидно, голландец выходил из дома.

Неспособность что-нибудь предпринять сводила меня с ума. Я снова и снова пыталась ослабить веревку, но узлы были затянуты намертво. Наконец я перестала дергаться и потеряла сознание или провалилась в сон. Когда я пришла в себя, у меня все болело. Было совсем темно, и я поняла, что уже давно ночь, так как луна стояла высоко в небе, увидела я сквозь застекленную крышу. Кляп душил меня, недостаток воздуха и боль были невыносимы.

Тут мой взгляд упал на валявшийся в углу осколок стекла. Косой лунный луч коснулся его, и отблеск привлек мое внимание. Когда я увидела его, дерзкая мысль пришла мне в голову.

Мои руки и ноги беспомощны, но я, безусловно, еще в состоянии перекатиться. Медленно и неуклюже я стала пробовать. Это было нелегко. Мало того, что мне было очень больно, поскольку я не могла защитить лицо руками, было чрезвычайно трудно двигаться в определенном направлении.

Я скатывалась в любую сторону, кроме нужной. Наконец я все же достигла цели. Осколок почти касался моих связанных рук.

Даже теперь моя задача не была простой. Прошло бесконечно много времени, прежде чем мне удалось, уперев осколок о стену, закрепить его так, чтобы им можно было перетереть веревки. Я трудилась долго, мучительно и почти отчаялась, пока наконец сумела перерезать веревки на запястьях. Остальное было уже делом времени. Чтобы восстановить кровообращение, я принялась энергично растирать запястья и смогла вынуть кляп. После нескольких глубоких вдохов мне стало лучше.

Очень скоро я развязала последний узел, но и тут понадобилось некоторое время, чтобы встать на ноги. Однако наконец я выпрямилась, помахала руками, разминая онемевшее тело, и подумала, что все на свете отдала бы сейчас за еду.

Я подождала около четверти часа, чтобы вполне убедиться, что силы вернулись ко мне. Затем на цыпочках бесшумно подошла к двери. Как я и ожидала, она не была заперта, только прикрыта. Открыв ее, я осторожно выскользнула из комнаты.

Все было спокойно. Лунный свет проникал через окно и освещал пыльную пустую лестницу. Я тихонько прокралась вниз. Опять ни звука, но, когда я остановилась на лестничной площадке, до меня долетел приглушенный шум голосов. Я замерла. Часы на стене показывали за полночь.

Я прекрасно сознавала, сколь рискованно спускаться ниже, но любопытство было сильнее меня. С бесконечными предосторожностями я отправилась в разведку. Миновав последний лестничный пролет, очутилась в прямоугольном холле. Я осмотрелась, и у меня застучало в висках. У двери в холл сидел мальчик-кафр. Но он не видел меня, по его дыханию я вскоре поняла, что он крепко спит.

Что делать? Отступить или продолжить мой путь? Голоса доносились из комнаты, в которую меня провели, когда я приехала. Один из них принадлежал моему голландскому приятелю, другой я сразу не смогла узнать, хотя он показался мне знакомым.

В конце концов, я решила, что просто обязана услышать все, что удастся. Я должна рискнуть, пусть даже и разбужу мальчика-кафра. Я бесшумно пересекла холл и встала на колени у двери. Несколько мгновений слышно было плохо. Потом голоса стали громче, но я не могла разобрать, о чем говорят.

Тогда я приникла к скважине глазом. Действительно, одним из собеседников был высокий голландец. Другого мужчину мне не было видно.

Неожиданно он встал, чтобы налить себе выпить. Я увидела облаченную в черное спину благопристойного человека. Прежде чем он обернулся, я узнала его.

Преподобный мистер Чичестер!

Теперь я начала разбирать слова.

— Все равно, это опасно. А вдруг заявятся ее друзья? — сказал голландец. Чичестер ответил ему, но уже без всякой елейности. Неудивительно, что я раньше не узнала его.

— Сплошной блеф. Они не имеют представления, где она.

— Она говорила очень уверенно.

— Ну и что? Я все разузнал, и нам нечего бояться. В любом случае, таковы распоряжения «полковника». Полагаю, ты ведь не пойдешь против них?

Голландец сказал что-то на своем языке. Очевидно, поспешил отвергнуть подобное предположение.

— Но почему бы не избавиться от нее? — проворчал он. — Это было бы просто. Лодка всегда наготове. Ее можно вывезти в море.

— Да, — задумчиво сказал Чичестер. — Я так бы и сделал. Определенно, она знает слишком много. Однако «полковник» любит поступать по-своему, даже вопреки здравому смыслу.

Что-то в его собственных словах, казалось, пробудило в нем неприятные воспоминания.

— Ему нужны какие-то сведения от этой девчонки.

Он сделал паузу, и голландец тут же прервал его.

— Сведения?

— Видимо.

«Алмазы», — заметила я про себя.

— А теперь, — продолжал Чичестер, — передай мне списки.

Долгое время их разговор был мне совсем непонятен. Без конца перечислялись какие-то овощи, упоминались даты, цены и различные неизвестные мне географические названия. Прошло целых полчаса, пока они кончили свои проверки и подсчеты.

— Хорошо, — сказал Чичестер и, по-видимому, откинулся в кресле. — Я возьму их с собой, чтобы показать «полковнику».

— Когда вы уезжаете?

— Завтра в десять утра.

— Хотите взглянуть на девчонку перед отъездом?

— Нет. «Полковник» строго приказал, чтобы никто ее не видел, пока он сам не приедет. Она в порядке?

— Я заглянул к ней, когда пришел обедать. Думаю, она спала. Как насчет еды?

— Ей не повредит немного поголодать. «Полковник» приедет сюда завтра. Она будет лучше отвечать на вопросы, если проголодается. А пока пусть лучше никто к ней не подходит. Она надежно связана?

— А как вы думаете? — смеясь, спросил голландец.

Они оба расхохотались. И я тоже, но тихо. Потом по звукам я догадалась, что они собираются выйти из комнаты, и поспешно ретировалась. И вовремя. На самом верху лестницы я услышала, как дверь в комнату открылась, и в тот же момент кафр зашевелился. Нечего было и думать о побеге через дверь холла. Я предусмотрительно вернулась в мансарду, обвязалась веревками и снова легла на пол на случай, если им взбредет в голову зайти посмотреть на меня.

Они, однако, не пришли. Примерно через час я прокралась по лестнице вниз, кафр у двери не спал и что-то тихо мурлыкал себе под нос. Я очень хотела выбраться из дома, но не представляла, как это можно сделать.

В конце концов мне пришлось снова вернуться в мансарду. Было ясно, что кафр будет сторожить всю ночь. Я терпеливо оставалась на месте, пока не послышались звуки утренних приготовлений. Мужчины завтракали в холле, их голоса отчетливо долетали наверх. Я начала здорово нервничать. Как же мне выбраться?

Уговорила себя потерпеть. Одно опрометчивое движение могло все испортить. После завтрака я услышала, что Чичестер уезжает. К моему великому облегчению, голландец отбыл вместе с ним.

Я ждала, затаив дыхание, пока убирали со стола и делали работу по дому. Наконец, кажется, все звуки замерли. Я еще раз выскользнула из своего укрытия. Очень осторожно прокралась вниз по лестнице. Холл был пуст. Как молния проскочила через него, отворила дверь и очутилась на солнечной аллее. Я бросилась бежать по ней как одержимая.

На улице я перешла на нормальный шаг. Люди с любопытством смотрели на меня, и неудивительно. Мои лицо и одежда, должно быть, были перепачканы пылью после катания по полу в мансарде. Наконец я пришла в гараж.

— Со мной произошел несчастный случай, — объяснила я. — Мне нужно немедленно попасть в Кейптаун. Я должна успеть на пароход до Дурбана.

Мне не пришлось долго ждать. Десять минут спустя я уже мчалась к Кейптауну. Я должна узнать, сел ли Чичестер на пароход. Я не могла решить, плыть ли мне самой, но, в конце концов, решила плыть. Чичестер не знает, что я видела его на вилле в Мейсенберге. Он, конечно, начнет расставлять мне новые ловушки, но я буду начеку. Ведь именно за ним я собиралась следить, он разыскивал алмазы для таинственного «полковника».

Увы, моим планам не суждено было сбыться. Когда я прибыла в порт, «Килморден Касл» выходил в море. И я теперь никак не могла узнать, отплыл на нем Чичестер или нет!

Глава 20

Я поехала в гостиницу. В комнате для отдыха не было никого из знакомых. Я побежала наверх и постучалась в дверь Сьюзен. Ее голос произнес: «Войдите». Увидев меня, она буквально бросилась мне на шею.

— Энн, дорогая, где вы были? Я смертельно беспокоилась о вас. Что вы делали?

— У меня были приключения, — ответила я. — Третья серия «Памелы в опасности».

И рассказала ей все. Когда я кончила, она перевела ДУХ.

— Почему такие вещи всегда случаются с вами? — жалобно спросила она. — Почему мне никто не заткнет рот кляпом и не свяжет руки и ноги?

— Вам бы это не понравилось, — уверила ее я. — По правде говоря, я сама теперь не так стремлюсь к приключениям, как раньше, таких испытаний хватает надолго.

Похоже, что я не убедила Сьюзен. Вот час или два с кляпом во рту достаточно быстро изменили бы ее мнение. Сьюзен нравится все необычное, но она ненавидит отсутствие комфорта.

— А что мы будем делать теперь? — спросила она.

— Не знаю, — задумчиво сказала я. — Вы, конечно, должны поехать в Родезию, чтобы следить за Пейджетом…

— А вы?

Здесь как раз начинались мои затруднения. Отправился ли Чичестер на «Килмордене»? Намеревался ли он осуществить свой первоначальный план и поехать в Дурбан? Время его отъезда из Мейсенберга указывало, что ответ на оба вопроса утвердительный. В таком случае я могла бы поехать в Дурбан поездом.

Я подумала, что доберусь туда быстрее, чем пароход. Однако, если Чичестеру телеграфируют о моем побеге, а потом сообщат, что я выехала из Кейптауна в Дурбан, ему ничего не стоит сойти с парохода в Порт-Элизабет или Ист-Лондон[67] и таким образом улизнуть от меня.

Передо мной стояла довольно сложная проблема.

— Так или иначе, мы узнаем о поездах на Дурбан, — сказала я.

— И еще не слишком поздно для утреннего чая, — заметила Сьюзен. — Нам подадут его в гостиную отеля.

Поезд на Дурбан, как мне сказали в конторе, отходил в двадцать пятнадцать вечера. Я решила подумать еще и присоединилась к Сьюзен за несколько запоздалым «одиннадцатичасовым чаем».

— Вы думаете, что сумеете узнать Чичестера — я имею в виду в новом обличье? — спросила Сьюзен.

Я уныло покачала головой.

— Я не узнала его, переодетого горничной, и никогда не поняла бы, что это он, если бы не ваш рисунок.

— Он — профессиональный актер, я уверена, — задумчиво сказала Сьюзен. — Гримируется просто чудесно. Он может сойти на берег, одевшись чернорабочим или еще кем-нибудь, и вы никогда его не опознаете.

— Очень воодушевляющая перспектива, — хмыкнула я.

В тот момент полковник Рейс вошел с улицы и присоединился к нам.

— Что делает сэр Юстес? — спросила Сьюзен. — Я его сегодня еще не видела.

На лице полковника промелькнуло довольно странное выражение.

— У него небольшие неприятности личного характера, которыми он вынужден заниматься.

— Расскажите нам сейчас же.

— Я не должен выносить сор из избы.

— Расскажите нам что-нибудь, пусть даже вам придется придумать это специально для нас.

— Итак, что вы скажете на такую новость: знаменитый «человек в коричневом костюме» путешествовал вместе с нами.

— Что?

Я почувствовала, как кровь отлила у меня от лица, а потом прихлынула опять. К счастью, полковник Рейс не смотрел на меня.

— Да, таковы факты. Его ждали во всех портах, а он обманом нанялся в секретари к Педлеру!

— Но это не мистер Пейджет?

— О нет, другой парень. Он называл себя Рейберном.

— Они арестовали его? — спросила Сьюзен. Под столом она успокаивающе пожала мне руку. Затаив дыхание, я ждала ответа.

— Похоже, что он растворился в воздухе.

— Как все воспринял сэр Юстес?

— Как личное оскорбление, нанесенное ему судьбой.

Возможность послушать самого сэра Юстеса представилась в тот же день. Мы проснулись после короткого освежающего дневного сна, разбуженные мальчишкой-посыльным, принесшим записку. Сэр Юстес выражал трогательную надежду на наше приятное общество за чаем у себя в гостиной.

Бедняга действительно был в жалком состоянии. Он излил на нас свои неприятности, одобряемый сочувственными восклицаниями Сьюзен. (Ей это очень удается.)

— Сначала совершенно незнакомая женщина имеет наглость позволить убить себя в моем доме — полагаю, чтобы досадить мне. Почему в моем доме? Зачем из всех домов Великобритании выбрали Милл-хаус? Что я такого сделал этой женщине, что ей приспичило, чтобы ее убили именно там?

Сьюзен снова издала сочувственный возглас, и сэр Юстес продолжал еще более удрученно:

— Но этого еще недостаточно, убивший ее человек имеет бесстыдство, невероятное бесстыдство, пристроиться ко мне на должность секретаря. Только представьте себе! Я устал от секретарей, они мне больше не нужны. Они или скрывающиеся убийцы, или пьяные дебоширы. Вы видели подбитый глаз Пейджета? Ну конечно же видели. Как я могу разъезжать с подобным секретарем? И, кроме того, его лицо отливает такой отвратительной желтизной, что никак не сочетается с подбитым глазом. С меня довольно секретарей, теперь я могу согласиться только на девушку. Хорошенькую девушку со светлыми глазами, которая будет держать меня за руку, когда я сержусь. Как насчет вас, мисс Энн? Не возьметесь ли вы за эту работу?

— Как часто мне придется держать вас за руку? — спросила я, смеясь.

— Весь день, — галантно ответил сэр Юстес.

— В таком случае я не буду успевать печатать, — напомнила ему я.

— Не имеет значения. Работа — это выдумки Пейджета. Он изводит меня. Я предвкушаю, как оставлю его здесь, в Кейптауне.

— Так он остается?

— Да, он будет чудно проводить время, охотясь за Рейберном. Такая деятельность вполне ему по нраву. Он обожает интриги. Но мое предложение абсолютно серьезно. Поедете с нами? Вот миссис Блейр — опытная дуэнья, и вы сможете иногда часть дня посвятить поискам костей.

— Большое спасибо, сэр Юстес, — осторожно сказала я, — но сегодня вечером я, наверное, поеду в Дурбан.

— Не упрямьтесь. Вспомните, в Родезии много львов. А вам они нравятся. Как и всем девушкам.

— Они будут упражняться в прыжках? — спросила я, смеясь. — Нет, большое спасибо, но мне надо ехать в Дурбан.

Посмотрев на меня, сэр Юстес глубоко вздохнул, потом открыл дверь соседней комнаты и позвал Пейджета.

— Если вы вполне завершили свой дневной отдых, дорогой мой, может быть, для разнообразия сослужите мне небольшую службу?

В дверях показался Пейджет. Увидев меня, он слегка вздрогнул и, поклонившись нам обеим, меланхоличным тоном ответил:

— Я весь день печатаю меморандум, сэр Юстес.

— Что ж, тогда перестаньте его печатать. Сходите в Управление комиссариата по делам торговли, или Министерство сельского хозяйства, или Горнорудную палату, или еще куда-нибудь и попросите, чтобы мне предоставили какую-нибудь женщину для поездки в Родезию. Она должна иметь светлые глаза и не возражать, чтобы я держал ее за руку.

— Хорошо, сэр Юстес. Я приглашу опытную стенографистку-машинистку.

— Пейджет — зловредное создание, — сказал сэр Юстес после того, как секретарь ушел. — Я готов биться об заклад, что он выберет какую-нибудь уродину, специально, чтобы досадить мне. Я забыл ему сказать, что у нее должны быть красивые ноги.

Я в возбуждении схватила Сьюзен за руку и буквально потащила в ее комнату.

— Теперь, Сьюзен, — сказала я, — поспешим заняться нашими планами. Вы слышали, Пейджет остается здесь?

— Да. Полагаю, теперь мне не будет позволено ехать в Родезию, что очень обидно — я так этого ждала. Какая скука!

— Не расстраивайтесь, — сказала я. — Вы и поедете. Я не вижу, как вы можете уклониться в последний момент, не вызвав сильных подозрений. И, кроме того, сэр Юстес может внезапно передумать и взять Пейджета с собой, тогда вам будет гораздо труднее снова присоединиться к нему.

— Едва ли это будет прилично, — кокетливо заметила Сьюзен. — Но мне придется для отвода глаз изобразить роковую страсть к сэру Юстесу.

— В то же время, если вы окажетесь в Родезии, когда туда приедет Пейджет, все будет выглядеть совершенно просто и естественно. И потом, не думаю, что нам следует совсем терять из виду двух других.

— О, Энн, вы, конечно, не можете подозревать полковника Рейса или сэра Юстеса?

— Я подозреваю всех, — угрюмо ответила я, — и если вы читали какие-нибудь детективные рассказы, Сьюзен, то должны знать, что злодеем оказывается всегда тот, кто меньше всего похож на злодея. Многие преступники были веселыми толстяками вроде сэра Юстеса.

— Полковник Рейс не особенно толстый, да и к тому же не очень веселый.

— Иногда злодеи бывают худые и мрачные, — парировала я. — Не утверждаю, что всерьез подозреваю кого-нибудь из них, но, в конце концов, женщину убили в доме сэра Юстеса.

— Да, да, не стоит начинать все сначала. Я послежу за ним ради вас, Энн, и, если он станет еще толще и еще веселее, я тут же пошлю вам телеграмму. «Сэр Ю. очень подозрительно распух. Немедленно приезжайте».

— Послушайте, Сьюзен, — вскричала я, — вы, кажется, думаете, что все это игра!

— Я понимаю, — невозмутимо ответила Сьюзен. — Но так оно выглядит. А все вы, Энн. Я проникаюсь вашей жаждой приключений. Они совсем не похожи на реальную жизнь. Если бы только Кларенс узнал, что я ношусь по Африке, выслеживая опасных преступников, его хватил бы удар.

— Почему вы не телеграфировали ему? — спросила я саркастически.

Когда речь заходит о телеграммах, чувство юмора всегда изменяет Сьюзен. Она приняла мои слова за чистую монету.

— Я могу. Но это была бы очень длинная телеграмма. — Ее глаза блеснули. — Думаю, лучше воздержаться. Мужья постоянно норовят помешать самым безобидным развлечениям.

— Итак, — сказала я, подытоживая, — вы будете следить за сэром Юстесом и полковником Рейсом…

— Я понимаю, почему должна наблюдать за сэром Юстесом, — прервала меня Сьюзен, — из-за его дородности и пристрастия к шуткам. Но подозревать полковника Рейса — это слишком. Ведь он имеет какое-то отношение к Секретной службе. Знаете, Энн, я считаю, что лучше всего нам довериться ему и рассказать всю эту историю.

Я категорически возражала против подобного предложения, усмотрев в нем разрушительные последствия для супружеской жизни. Как часто мне доводилось слышать, как вполне умная женщина произносит безапелляционно: «А мой Эдгар говорит, что…» Но вы же прекрасно знаете, что ее Эдгар — круглый дурак. Будучи замужней женщиной, Сьюзен стремилась опереться на какого-нибудь мужчину.

Тем не менее она пообещала, что не проронит ни слова полковнику Рейсу, и мы продолжили составление планов.

— Совершенно ясно, что я должна остаться здесь и наблюдать за Пейджетом. Думаю, лучше всего это сделать так. Мне следует притвориться, что сегодня вечером я уезжаю в Дурбан, взять с собой багаж и все остальное, но в действительности поселиться в какой-нибудь маленькой гостинице в городе. Я могу немного изменить внешность — надеть светлый парик и плотную белую кружевную вуаль. У меня будет гораздо больше возможностей выяснить, каковы его настоящие намерения, если он будет уверен, что я уехала.

Сьюзен одобрила мой план. Мы принялись усиленно изображать дорожные хлопоты, еще раз справились в конторе о времени отправления поезда и упаковали мой багаж.

Пообедали вместе в ресторане. Полковник Рейс не появился, зато сэр Юстес и Пейджет сидели за своим столом. Пейджет вышел из-за стола, не доев. Мне было досадно, потому что я собиралась попрощаться с ним, но сойдет и сэр Юстес. Закончив есть, я подошла к нему.

— До свидания, сэр Юстес, — сказала я. — Сегодня вечером я уезжаю в Дурбан.

Сэр Юстес тяжело вздохнул.

— Я уже слышал. Вы не хотите, чтобы я поехал с вами, а?

— Я была бы счастлива.

— Милая девочка. Вы уверены, что не передумаете и не поедете искать львов в Родезию?

— Совершенно уверена.

— Он, должно быть, очень красивый парень, — жалобно сказал сэр Юстес. — Какой-то молодой мальчишка в Дурбане. Полагаю, он затмевает мое зрелое очарование. Между прочим, Пейджет через минуту-другую поедет на машине. Он может подвезти вас на станцию.

— О нет, спасибо, — поспешно сказала я. — Мы с миссис Блейр уже заказали такси.

Поехать с Ги Пейджетом — только этого мне недоставало! Сэр Юстес внимательно посмотрел на меня.

— Мне кажется, вы недолюбливаете Пейджета. Я вас не виню. Кто он, как не назойливый, докучливый осел, расхаживающий с видом мученика и делающий все, чтобы раздражать и огорчать меня!

— Что он натворил на сей раз? — полюбопытствовала я.

— Он нанял мне секретаршу. Вы никогда не видели такую женщину! Ей все сорок, она носит пенсне, толстые ботинки, и у нее такой отвратительно деловой вид, что сведет меня в могилу. Форменная уродина.

— Она будет вас держать за руку?

— От души надеюсь, что нет! — воскликнул сэр Юстес. — Это было бы последней каплей. Что ж, прощайте, светлые глазки. Если я подстрелю льва, то вы не получите его шкуру, раз так неблагородно покидаете меня.

Он тепло пожал мне руку, и мы расстались. Сьюзен ждала меня в холле. Она собиралась провожать меня.

— Едем сейчас же, — сказала я поспешно и сделала знак швейцару, чтобы он взял такси.

И тут голос сзади заставил меня вздрогнуть:

— Простите, мисс Беддингфелд, но я как раз еду в город на машине. Я могу подбросить вас и миссис Блейр на вокзал.

— О, спасибо, — поспешила сказать я. — Но вам не стоит беспокоиться. Я…

— Никакого беспокойства, уверяю вас. Портье, отнесите вещи в машину.

Я была загнана в тупик. Можно было бы и дальше протестовать, но легкое предупреждающее подталкивание Сьюзен побудило меня остановиться.

— Благодарю вас, мистер Пейджет, — холодно сказала я. Мы сели в машину. По дороге в город я мучительно соображала, что бы сказать. В конце концов молчание нарушил сам Пейджет.

— Я нашел сэру Юстесу очень способную секретаршу, — сообщил он. — Мисс Петтигрю.

— Вообще-то он не в восторге от нее, — заметила я.

Пейджет холодно взглянул на меня.

— Она опытная стенографистка и машинистка, — сказал он с нажимом.

Мы остановились перед вокзалом. Здесь уж наверняка он нас оставит. Я повернулась, протянув руку, — не тут-то было.

— Я провожу вас. Сейчас ровно восемь, ваш поезд отходит через четверть часа.

Он дал указание носильщикам. Я совсем растерялась, не решаясь взглянуть на Сьюзен. Меня подозревали. Пейджет хотел убедиться, что я действительно уехала. Что мне оставалось делать? Ничего. Я представила себе, как через четверть часа поезд тронется, а Пейджет будет торчать на платформе и махать мне вслед. Он ловко поменялся со мной ролями. И, более того, изменилось его обращение со мной. В нем появилась изрядная доля деланной симпатии, которая не шла ему и вызывала во мне отвращение. Льстивый лицемер. Сначала пытался убить меня, а теперь говорит мне комплименты! Неужели он воображает, что я не узнала его в ту ночь на судне? Нет, это была игра, правила которой он заставил меня принять.

Беспомощная, как овца, я подчинялась его умелым распоряжениям. Вещи сложили в моем купе — я взяла себе двухместное. Было уже двенадцать минут девятого. Через три минуты поезд отправится.

Однако Пейджет недооценил Сьюзен.

— В поезде будет ужасно жарко, Энн, — вдруг сказала она. — Особенно, когда завтра будете проезжать через плато Карру. Вы, наверное, взяли с собой одеколон или лавандовую воду.

Моя ответная реплика была очевидна.

— Ох, — вскрикнула я. — Я же забыла одеколон на туалетном столике в отеле.

Тут Сьюзен пригодилась ее привычка повелевать. Она властно обратилась к Пейджету:

— Мистер Пейджет. Поторопитесь. У вас еще есть время. Аптека почти напротив вокзала. Энн нужен одеколон.

Он поколебался, но не посмел воспротивиться приказу Сьюзен. Она прирожденная аристократка. Пейджет повиновался. Сьюзен проводила его взглядом, пока он не исчез.

— Энн, быстро выходите с другой стороны — на случай, если он следит за нами с конца платформы.

Оставьте свой багаж. Вы сможете телеграфировать о нем завтра. Только бы поезд отправился вовремя!

Я открыла дверцу у противоположной платформы и спустилась вниз. Никто меня не заметил. Я могла видеть Сьюзен там, где ее оставила. Она смотрела вверх и делала вид, что болтает со мной через окно. Раздался свисток, поезд тронулся. Тогда я услышала, как по платформе сломя голову кто-то несется. Я отступила в спасительную тень книжного киоска и продолжала наблюдать.

Сьюзен перестала махать платочком вслед уходящему поезду и повернулась.

— Слишком поздно, мистер Пейджет, — сказала она бодро. — Она уехала. Это одеколон? Какая жалость, что мы не вспомнили о нем раньше!

Они прошли неподалеку от меня, направляясь к выходу из вокзала. Ги Пейджет был ужасно разгорячен. Он, очевидно, бежал всю дорогу в аптеку и обратно.

— Взять для вас такси, миссис Блейр?

Сьюзен доиграла свою роль до конца.

— Да, пожалуйста. Может быть, я могу подвезти вас обратно? У вас много поручений от сэра Юстеса? Как бы я хотела, чтобы Энн Беддингфелд поехала с нами завтра. Мне не нравится, что такая молодая девушка отправляется в Дурбан совсем одна. Но отговорить ее было невозможно. Что-то там ее привлекает. Я полагаю…

Дальше я их не слышала. Умница Сьюзен. Она спасла меня.

Переждав минуту-другую, я пошла к выходу из вокзала, едва не столкнувшись с каким-то неприятным, ужасно носатым типом.

Глава 21

А дальше все пошло, как я задумала. Я нашла маленькую гостиницу на боковой улочке, сняла там комнату, уплатила задаток, так как у меня не было с собой багажа, и спокойно легла спать.

На следующее утро я рано встала и пошла купить кое-какую одежду. Я не хотела ничего предпринимать до отхода одиннадцатичасового поезда в Родезию с большей частью нашей компании. Пейджет вряд ли решится на какие-нибудь гнусные шаги, пока не избавится от нее. Поэтому я села на поезд и отправилась на загородную прогулку. Было сравнительно прохладно, и я была рада размять ноги после долгого плавания и душной мансарды в Мейсенберге.

Многое зависит от мелочей. Ка повороте дороги у меня развязался шнурок на туфле, и я остановилась, чтобы завязать его.

Когда я наклонилась, какой-то мужчина свернул за угол и чуть не наступил на меня. Он приподнял свою шляпу, пробормотав извинение, и пошел дальше. Потом мне пришло в голову, что я его уже где-то видела, но в тот момент больше о нем не думала. Я посмотрела на свои часы. Приближалось время отхода поезда. Я повернула в сторону Кейптауна.

Трамвай как раз должен был отойти, и мне пришлось побежать, чтобы успеть на него. Я услышала, что сзади кто-то бежит. Я вскочила на заднюю площадку, и человек прыгнул за мной. Тут я узнала его. Это был мужчина, обогнавший меня на повороте, пока я завязывала шнурок. И в ту же минуту я поняла, почему его лицо показалось мне знакомым. Это был тот самый коротышка с большим носом, на которого я налетела накануне вечером при выходе с вокзала!

Поразительное совпадение! Может быть, он преследует меня? Я решила тут же проверить. Позвонив вагоновожатому, я вышла на следующей остановке. Мужчина остался в трамвае. Я отошла в тень магазинного навеса и стала наблюдать. Мужчина сошел на следующей остановке и двинулся обратно в моем направлении.

Ясно. За мной следят. Обрадовалась я слишком рано. Моя победа над Ги Пейджетом принимала несколько иной характер. Я остановила другой трамвай, и, как и ожидала, мой преследователь тоже сел в него. Я задумалась.

Совершенно очевидно, что я впуталась в более серьезную историю, чем представляла себе раньше. Убийство в Марлоу — не отдельное преступление, совершенное одиночкой. Я столкнулась с целой шайкой. Благодаря откровениям полковника Рейса и тому, что мне удалось подслушать в Мейсенберге, я начинала кое-что понимать в ее разнообразной деятельности. Преступления, причем тщательно разработанные, организованы человеком, которого его подчиненные называли «полковник»!

Я вспомнила обрывок разговора, услышанного на борту судна, о забастовке на Ранде и ее причинах, и чью-то догадку о том, что какая-то тайная организация разжигает беспорядки. Это была работа «полковника», его эмиссары действовали по плану. Он сам, как я слышала, ни в чем таком не принимал участия, а только руководил. Предпочитал быть мозговым центром, опасный труд исполнителей был не для него. Тем не менее, вполне вероятно, что он сам находился рядом, отдавая приказы и оставаясь при этом вне подозрений.

Так вот, оказывается, зачем полковник Рейс находился на «Килморден Касле»! Шел по следу главного преступника. Все соответствует такому предположению. Он большая шишка в Секретной службе, и его задача — арестовать «полковника».

Я кивнула самой себе — происходящее становилось вполне ясным для меня. Какова же моя роль в этом деле? Какое я имею к нему отношение? Охотятся ли они только за алмазами? Я покачала головой. Сколько бы они ни стоили, они едва ли могли служить причиной отчаянных попыток убрать меня с дороги. Нет, я значила больше. Сама не знаю почему, но я представляла для них угрозу, опасность! Я, по их мнению, знала нечто очень важное, и они стремились избавиться от меня любой ценой. И моя осведомленность каким-то образом была связана с алмазами. Только один человек сумел бы все мне объяснить, если бы захотел. «Человек в коричневом костюме» — Гарри Рейберн. Ему было известно остальное. Но он исчез, за ним охотились, он спасался от преследования. По всей вероятности, мы никогда больше не увидимся…

Я поспешила вернуться к реальной действительности. Не стоит давать волю чувствам и вспоминать о Гарри Рейберне. Он проявил ко мне величайшую антипатию — сначала. Или, по крайней мере… Ну вот, я опять мечтаю! А передо мной стояла проблема — что делать сейчас!

Гордившаяся своей ролью наблюдательницы, я превратилась в объект наблюдения. И мне стало страшно! Впервые я почувствовала, что теряю самообладание.

Я была песчинкой, мешавшей плавной работе большого механизма, и представляла себе, как быстро он сумеет разделаться с крошечной песчинкой. Однажды меня спас Гарри Рейберн, другой раз я спаслась сама, но тут вдруг я ощутила, что попала в исключительно неблагоприятные обстоятельства. Кругом были враги, и они приближались. Если я по-прежнему буду действовать в одиночку, я обречена.

С трудом я овладела собой. В конце концов, что они могут мне сделать? Я нахожусь в цивилизованном городе с полицейскими через каждые несколько ярдов. Теперь я буду осторожна. Они больше не заманят меня в ловушку, как в Мейсенберге.

В этот момент трамвай остановился на Аддерли-стрит[68]. Я вышла, и, не зная, что делать, медленно пошла по левой стороне улицы. Я не стала смотреть, идет ли за мной сторож. Знала, что идет. Войдя в кафе Картрайта, я заказала две порции кофейного мороженого с содовой водой, чтобы успокоить нервы. Мужчина, наверно, выпил бы коньяку с содовой, но девушки ищут утешения в мороженом. С наслаждением я потягивала напиток. Прохладная жидкость легкой струйкой текла через мое горло, приятно освежая. Опорожнив первый стакан, я отставила его.

Я сидела на одном из маленьких высоких табуретов перед стойкой. Краем глаза я видела, как вошел мой соглядатай и скромно расположился за небольшим столиком возле двери. Я покончила со второй порцией и заказала крем-соду с кленовым сиропом. Крем-соды я могу выпить сколько угодно.

Вдруг мужчина у двери встал и вышел. Его поведение удивило меня. Если он собирался подождать снаружи, почему он не сделал этого сразу? Соскользнув с табурета, я осторожно подошла к двери и тут же отскочила в тень. Мужчина разговаривал с Ги Пейджетом.

Если у меня и были сомнения, то теперь они окончательно рассеялись. Пейджет вынул часы и посмотрел. Мужчины обменялись несколькими словами, после чего секретарь повернулся и мерно зашагал по улице в направлении вокзала. Очевидно, он отдал приказания. Но какие?

Внезапно у меня сердце ушло в пятки. Мой преследователь вышел на середину улицы и обратился к полицейскому. Он говорил довольно долго, жестами показывая в сторону кафе и явно что-то объясняя. Я тут же поняла его замысел. Меня должны были арестовать под тем или иным предлогом, вероятно, за карманную кражу. Шайке будет совсем нетрудно обтяпать такое простое дельце. И что толку заявлять о своей невиновности? Они предусмотрели каждую мелочь. Много лет назад выдвинули обвинение в краже алмазов «Ди Бирс» против Гарри Рейберна, и он так и не смог его опровергнуть, хотя я не сомневалась в его полной невиновности. Какие у меня шансы избежать западни, расставленной мне «полковником»?

Почти механически взглянув на стенные часы, я вдруг поняла еще кое-что. Я поняла, зачем Ги Пейджет смотрел на свои часы. Было как раз около одиннадцати, вот-вот должен был отойти почтовый поезд в Родезию с моими влиятельными друзьями, которые могли бы прийти мне на помощь. Вот почему до сих пор я была неприкосновенна. С минувшего вечера и до одиннадцати утра я была в безопасности, но теперь вражеские сети были расставлены повсюду.

Я поспешно открыла сумочку, заплатила за напиток, и тут мое сердце чуть не остановилось. В ней лежал мужской бумажник, набитый банкнотами! Должно быть, его ловко подсунули мне, когда я сходила с трамвая.

Совсем потеряв голову, я выскочила из кафе. Коротышка с большим носом и полицейский как раз переходили дорогу. Они увидели меня, и коротышка возбужденно указал на меня полицейскому. Я бросилась бежать, понадеявшись, что он плохо бегает и я обгоню его. Но у меня не было никакого плана, даже в эту минуту. Я просто изо всех сил неслась по Аддерли-стрит. Люди начали оглядываться. Я чувствовала, что в следующую минуту кто-нибудь остановит меня.

Идея сверкнула в моем мозгу.

— Где вокзал? — задыхаясь, спросила я.

— Здесь недалеко, справа.

Я припустила. Бежать, опаздывая на поезд, вполне допустимо. Я завернула в здание вокзала, но тут услышала настигавшего меня человека. Коротышка с большим носом, похоже, был чемпионом по спринту.

Я поняла, что меня поймают прежде, чем я попаду на нужную платформу. Я взглянула на вокзальные часы — было без одной минуты одиннадцать. Если мой план удастся, я как раз успею.

Я вбежала в вокзал через главный вход на Аддерли-стрит. Теперь я ринулась наружу через боковые двери. Прямо напротив меня находился боковой вход на почту, центральный был на Аддерли-стрит.

Как я и ожидала, мой преследователь вместо того, чтобы бежать за мной, выскочил обратно на улицу, чтобы перехватить меня, когда я появлюсь у главного входа почты, или предупредить полицейского об этом.

Мгновенно я проскользнула через улицу снова в вокзал. Я неслась как сумасшедшая. Было ровно одиннадцать. Длинный состав уже двигался, когда я вбежала на платформу. Меня попытался остановить носильщик, но я увернулась от него и прыгнула на подножку. Поднялась по двум ступенькам и открыла дверь вагона. Спасена! Поезд набирал ход.

Мы миновали человека, одиноко стоявшего у конца платформы. Я помахала ему.

— До свидания, мистер Пейджет, — прокричала я.

Никогда в жизни я не видела, чтобы человек был настолько ошеломлен. Он как будто увидел привидение.

Через минуту-другую у меня возникли трения с проводником. Но я взяла надменный тон.

— Я — секретарь сэра Юстеса Педлера, — высокомерно заявила я. — Будьте добры, проведите меня в его личный вагон.

Сьюзен и полковник Рейс стояли сзади на открытой обзорной платформе. Увидев меня, они оба вскрикнули в крайнем удивлении.

— Привет, мисс Энн, — закричал полковник Рейс, — откуда вы свалились? Я думал, вы уехали в Дурбан. Какая вы непредсказуемая!

Сьюзен ничего не сказала, но в ее глазах я прочла сотню вопросов.

— Я должна доложить моему шефу, — сдержанно сказала я. — Где он?

— В своем офисе — среднем купе — неимоверно много диктует несчастной мисс Петтигрю.

— Такое рвение в работе — что-то новенькое, — заметила я.

— Гм! — сказал полковник Рейс. — Полагаю, что его идея заключается в том, чтобы загрузить ее работой и приковать к пишущей машинке в ее купе до конца дня.

Я засмеялась. Потом в сопровождении этой пары разыскала сэра Юстеса. Он шагал взад и вперед по ограниченному пространству, изливая потоки слов на несчастную секретаршу, которую я увидела в первый раз. Высокая плотная женщина в уныло-серой одежде, с пенсне на носу — образцовый секретарь. Я видела, что ей трудно поспевать за сэром Юстесом, ее карандаш просто летал по бумаге, при этом она ужасно хмурилась…

Я вошла в купе.

— Прибыла на борт, сэр, — дерзко отрапортовала я.

Сэр Юстес замер на середине сложной фразы о ситуации с рабочими ресурсами и уставился на меня. Мисс Петтигрю, должно быть, нервная особа, потому что она, несмотря на всю свою образцовость, подскочила так, будто в нее выстрелили.

— Боже мой! — воскликнул сэр Юстес. — А как же молодой человек в Дурбане?

— Я предпочла вас, — ответила я мягко.

— Дорогая, — сказал сэр Юстес. — Вы можете сейчас же взять меня за руку.

Мисс Петтигрю кашлянула, и сэр Юстес поспешно убрал руку.

— Ах да, — сказал он. — Дайте вспомнить, где мы остановились? Да. Тилман Рус в своей речи… В чем дело? Почему вы не записываете?

— Полагаю, — нежно сказал полковник Рейс, — что мисс Петтигрю сломала свой карандаш.

Он взял его и поточил. Сэр Юстес и я уставились на полковника. В его тоне было что-то не совсем мне понятное.

Глава 22 (Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)

Я намерен оставить работу над своими «Воспоминаниями». Вместо них я напишу небольшую статью, озаглавленную «Секретари, состоявшие у меня на службе». Что касается секретарей, тут я просто подвержен какой-то напасти. То у меня их нет совсем, то их слишком много. В настоящее время я путешествую в Родезию с кучей женщин. Рейс сбегает с двумя самыми красивыми, а меня оставляет с дурнушкой. Вечно у меня какие-то неприятности, а ведь, в конце концов, это мой личный вагон, а не Рейса.

К тому же в Родезию меня сопровождает Энн Беддингфелд под тем предлогом, что она — мой временный секретарь. Однако весь сегодняшний день она провела на обзорной платформе с Рейсом, восхищаясь красотами горного хребта Хексрифир. Я действительно сказал, что ее основная обязанность — держать меня за руку. Но она даже этого не делает. Вероятно, она боится мисс Петтигрю. Если так, я не виню Энн. В мисс Петтигрю нет ничего привлекательного — отвратительное существо с огромными ногами, больше похожее на мужчину, чем на женщину.

В Энн Беддингфелд есть что-то очень таинственное. Она впрыгнула в поезд в последнюю минуту, отдуваясь, как паровоз, так, будто бежала наперегонки — а Пейджет сказал, что видел, как она уехала в Дурбан вчера вечером! Или Пейджет снова выпил, или девица — обладательница астрального тела[69].

И она никогда ничего не объясняет. Никто ничего не объясняет.

Да, «Секретари, состоявшие у меня на службе». Номер 1 — убийца, скрывающийся от правосудия. Номер 2 — тайный пьяница, имевший сомнительные интрижки в Италии. Номер 3 — красивая девица, обладающая полезной способностью находиться одновременно в двух местах. Номер 4 — мисс Петтигрю, я нисколько не сомневаюсь — переодетая особо опасная мошенница! Может быть, одна из итальянских подружек Пейджета, которую он подсунул мне. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день окажется, что Пейджет всех крупно надул. В целом, я думаю, Рейберн был лучшим из них. Он никогда не беспокоил меня и не мешал мне. Ги Пейджет имел наглость поставить нам в купе чемодан с канцелярскими принадлежностями. Теперь никто не может пройти, чтобы не споткнуться о него.

Я только что вышел на обзорную платформу, надеясь, что мое появление будет встречено криками восторга. Обе женщины как зачарованные слушали один из «охотничьих» рассказов Рейса. Я назову этот вагон не «Сэр Юстес и команда», а «Полковник Рейс и гарем».

Потом мисс Блейр приспичило делать дурацкие снимки. Каждый раз, как мы описывали особенно отвратительную дугу, взбираясь все выше и выше, она щелкала паровоз.

— Понимаете, в чем суть, — восхищалась она. — Нужно, чтобы мы поворачивали, тогда можно сзади снять переднюю часть поезда, и на фоне гор это будет выглядеть ужасно опасным.

Я обратил ее внимание на то, что, вероятно, невозможно будет определить, действительно ли снимали из заднего вагона. Она посмотрела на меня с жалостью.

— Я укажу это под снимком. «Снято из поезда. Паровоз описывает дугу».

— Так можно написать под любым снимком поезда, — сказал я. Женщины никогда не думают о столь простых вещах.

— Как хорошо, что мы проезжаем здесь днем, — вскричала Энн Беддингфелд. — Ведь я бы ничего подобного не увидела, если бы вчера вечером уехала в Дурбан.

— Конечно нет, — сказал полковник Рейс, улыбаясь, — проснулись бы вы завтра утром и очутились на безводном плато Карру, в жаркой, пыльной, каменистой пустыне.

— Как хорошо, что я передумала, — сказала Энн, удовлетворенно вздыхая и оглядываясь вокруг.

Вид был замечательный. Кругом высокие горы, через которые вилась наша дорога, и поезд с трудом тащил нас все выше и выше.

— Это лучший из ежедневных поезд в Родезию? — спросила Энн Беддингфелд.

— Ежедневных? — рассмеялся Рейс. — Что вы, моя дорогая мисс Энн, туда идут только три поезда в неделю. По понедельникам, средам и субботам. Вы знаете, что попадете на водопад[70] только в субботу?

— Как хорошо мы узнаем друг друга к тому времени! — ехидно заметила мисс Блейр. — Как долго вы собираетесь оставаться у водопада, сэр Юстес?

— Смотря по обстоятельствам, — осторожно ответил я.

— Каким?

— Это будет зависеть от развития событий в Йоханнесбурге[71]. Сначала я думал побыть пару дней у водопада, который никогда не видел, хотя в Африке уже третий раз, а потом поехать в Йо'бург, чтобы изучить состояние дел на Ранде. Дома, знаете ли, я выступаю как знаток южноафриканской политики. Однако, судя по тому, что я слышу, примерно через неделю Йо'бург станет чрезвычайно неприятным местом для посещения. Я не хочу изучать состояние дел в разгар восстания.

Рейс улыбнулся с видом превосходства.

— Полагаю, ваши страхи преувеличены, сэр Юстес. В Йо'бурге будет не слишком опасно.

Женщины немедленно уставились на него, думая, по-видимому, «какой отважный герой». Меня это сильно разозлило. Я ведь тоже не робкого десятка, просто не вышел фигурой. Длинные, худые, загорелые мужчины всегда добиваются своего.

— Полагаю, вы будете там? — холодно заметил я.

— Очень возможно. Мы могли бы поехать вместе.

— Не уверен, что не останусь ненадолго у водопада, — ответил я уклончиво. Почему Рейсу так хочется, чтобы я поехал в Йо'бург? Он, кажется, положил глаз на Энн. — А каковы ваши планы, мисс Энн?

— Смотря по обстоятельствам, — ответила она сдержанно, подражая мне.

— Я полагал, что вы мой секретарь, — возразил я.

— О, но меня вывели из игры. Вы весь день держали за руку мисс Петтигрю.

— Все что угодно, только не это, — заверил ее я.

Четверг, вечер.

Мы только что покинули Кимберли. Рейса заставили снова рассказать историю о краже алмазов. Почему женщин так волнует все, имеющее какое-либо отношение к алмазам?

Наконец Энн Беддингфелд сбросила с себя покров тайны. По-видимому, она корреспондент газеты. Сегодня утром она послала из Де-Ара[72] огромную телеграмму. Судя по болтовне, продолжавшейся в купе миссис Блейер почти всю ночь, Энн, должно быть, читала вслух все свои будущие экстренные сообщения.

Кажется, она все время шла по следу «человека в коричневом костюме». Она явно не узнала его на «Килмордене», да и вряд ли у нее была такая возможность, но сейчас она очень суетится, телеграфируя домой: «Как я путешествовала с убийцей», сочиняет вымышленные истории о том, «Что он мне сказал» и т. д. Я знаю, как делаются подобные вещи. Я сам так делаю в своих «Воспоминаниях», когда мне позволяет Пейджет. И разумеется, кто-нибудь из квалифицированных сотрудников Нэсби придаст подробностям еще больше блеску, и, когда все появится в «Дейли бюджет», Рейберн не узнает сам себя.

Тем не менее девица умна. Очевидно, совершенно самостоятельно она установила личность женщины, убитой в моем доме. Это русская танцовщица по имени Надина. Я спросил Энн Беддингфелд, уверена ли она в своей правоте. Она ответила, что просто воспользовалась методом дедукции — совсем в духе Шерлока Холмса[73]. Однако я понимаю, что в газету Нэсби она телеграфировала об этом как о доказанном факте. У женщин есть интуиция — я нисколько не сомневаюсь, что Энн Беддингфелд абсолютно права в своей догадке, — но называть это дедукцией — абсурд.

Не могу представить себе, как она сумела попасть в штат «Дейли бюджет». Но она из тех молодых женщин, которым удаются такие дела. Ей невозможно противостоять. Она умеет заговорить вас, прикинуться этакой овечкой, но на самом деле очень пробивная особа. Посмотрите только, как она проникла в мой личный вагон!

И я начинаю догадываться зачем. Рейс что-то сказал насчет полиции, подозревающей, что Рейберн направится в Родезию. Он вполне мог поехать поездом в понедельник. Полагаю, они телеграфировали во все пункты по дороге, но никого, соответствующего его описанию, не нашли, хотя это мало о чем говорит. Он хитрый молодой человек и Африку знает. Вероятно, он ловко переоделся старой кафрской женщиной, а простаки из полиции продолжают искать красивого молодого человека со шрамом, одетого по последнему слову европейской моды. Я никогда не верил, что шрам настоящий.

Так или иначе, Энн Беддингфелд идет по его следу. Она жаждет, чтобы вся слава в раскрытии этого дела досталась ей и «Дейли бюджет». В наши дни молодые женщины совершенно бесчувственны. Я намекнул ей, что она занимается не женским делом. В ответ она рассмеялась и уверила меня, что, если его выследит, ее будущее обеспечено. Я вижу, что Рейсу это тоже не нравится. Может быть, Рейберн едет в нашем поезде. Если так, нас всех могут убить прямо в постели. Я так и сказал миссис Блейр, но она, кажется, вполне приветствовала такую перспективу и заметила, что, если меня убьют, это действительно будет великолепной сенсацией для газеты Энн! Сенсация для Энн, вот еще!

Завтра мы будем проезжать через Бечуаналенд[74]. Пыль будет ужасная. Кроме того, маленькие кафрские дети на каждой станции будут продавать причудливых деревянных зверей, которых они сами вырезают, а также чашки и корзинки. Я побаиваюсь, что миссис Блейр впадет по этому поводу в дикий восторг. В этих игрушках есть примитивное очарование, которое, наверное, придется ей по вкусу.

Пятница, вечер.

Я не ошибся. Миссис Блейр и Энн накупили сорок девять деревянных зверей!

Глава 23 (Продолжение рассказа Энн)

Я получила большое удовольствие от поездки в Родезию. Каждый день мы видели что-нибудь новое, удивительное. Сначала чудесные пейзажи горного хребта Хексрифир, потом безлюдное великолепие высокого плато Карру и, наконец, замечательно прямая как стрела линия дороги в Бечуаналенде и совершенно восхитительные игрушки, которые туземцы приносили для продажи. Мы с Сьюзен едва ли не отставали от поезда на каждой станции, если их можно так назвать. Мне казалось, что поезд останавливался, когда ему заблагорассудится, и тут же, как из-под земли, появлялась толпа туземцев, предлагавших маисовые лепешки и сахарный тростник, накидки из звериных шкур и восхитительных резных деревянных зверей. Сьюзен немедленно решила завести себе коллекцию игрушек. Я последовала ее примеру — большинство из них стоили всего «т и к и» (три пенни) и ни одна не повторяла другую. Там были жирафы и тигры, змеи, меланхолическая южноафриканская антилопа и еще нелепые маленькие черные воины. Мы прелестно провели время.

Сэр Юстес пытался урезонить нас, но напрасно. Я все еще считаю чудом, что мы не отстали от поезда в каком-нибудь оазисе, расположенном вдоль дороги. Южноафриканские поезда не гудят и очень спокойно трогаются с места. Они начинают плавно двигаться, а вы, заметив это, бросаете торговаться и бежите вдогонку изо всех сил.

Можно себе представить, как изумилась Сьюзен, увидев меня в поезде в Кейптауне. В первый же вечер мы тщательно проанализировали сложившуюся ситуацию. Проговорили мы полночи.

Мне стало ясно, что наряду с наступательной следует применять и оборонительную тактику. Путешествуя с сэром Юстесом и его спутниками, я — в полной безопасности. Он и полковник Рейс — могущественные покровители, и я рассудила, что мои враги не захотят из-за меня тревожить осиное гнездо. Кроме того, пока я возле сэра Юстеса, я более или менее в контакте с Ги Пейджетом, а он — центр всей тайны. Я спросила Сьюзен, возможно ли, по ее мнению, что сам Пейджет и есть таинственный «полковник». Его подчиненное положение, безусловно, говорит против такого предположения, но раза два мне пришло в голову, что сэр Юстес, несмотря на его властные манеры, в сущности, находится под влиянием своего секретаря. Сэр Юстес — беспечный человек, которого его ловкий секретарь легко может обвести вокруг пальца. В таком случае его сравнительно незаметное положение ему только на руку, так как он всячески стремится оставаться в тени.

Сьюзен, однако, категорически отвергла мои соображения. Она отказывается верить, что всем правит Ги Пейджет. Настоящий руководитель — «полковник» — пребывает где-то за кулисами и, вероятно, уже находился в Африке со времени нашего приезда.

Я согласилась, что многое говорит в пользу ее версии, но была не вполне удовлетворена. Ибо в каждом подозрительном случае видна направляющая рука Пейджета. На первый взгляд ему действительно не хватало уверенности и решимости, характерных для матерого преступника, однако в конце концов, по утверждению полковника Рейса, этот таинственный лидер был генератором идей, а творческая жилка часто бывает присуща физически слабому и робкому существу.

— В вас говорит профессорская дочь, — прервала Сьюзен мои домыслы на эту тему.

— Все равно я права. Однако Пейджет может быть, так сказать, великим визирем его высочества. — Я, поразмыслив, продолжила: — Хотела бы я знать, на чем сэр Юстес сделал свое состояние!

— Снова подозреваете его?

— Сьюзен, я теперь не могу не подозревать всех и каждого! Я, в сущности, не подозреваю его, но, в конце концов, он нанял Пейджета и владеет Милл-хаусом.

— Я не раз слышала, что он сделал состояние на чем-то таком, о чем не жаждет распространяться, — задумчиво сказала Сьюзен. — Но вполне вероятно, оно нажито на гвоздях или жидкости для восстановления волос, без всяких преступных действий.

Я нехотя согласилась.

— Надеюсь, — сказала Сьюзен с сомнением, — мы не идем по ложному следу? Я имею в виду Пейджета? А вдруг он абсолютно честный человек?

Я подумала минуту-другую, а потом покачала головой.

— Не могу поверить.

— В конце концов, у него на все есть объяснения.

— Д-да, но они не слишком убедительны. Например, в ту ночь, когда он пытался сбросить меня за борт на «Килмордене», он, по его словам, вышел на палубу следом за Рейберном, а тот обернулся и сбил его с ног. Теперь мы знаем, что это неправда.

— Да, — охотно согласилась Сьюзен. — Но мы услышали о происшедшем только в пересказе сэра Юстеса. Если бы мы послушали самого Пейджета, все могло бы выглядеть иначе. Вы знаете, что при пересказе люди всегда немного искажают события.

Я обдумала слова Сьюзен.

— Нет, — сказала я наконец, — я не могу не подозревать его. Пейджет виновен. Вы не можете отрицать тот факт, что он пытался сбросить меня за борт, и все остальное тоже сходится. Почему вы так отстаиваете свою новую идею?

— Из-за его физиономии.

— Его физиономии? Но…

— Да, я знаю, что вы собираетесь сказать. Физиономия у него зловещая. Это точно. Но с такой физиономией в действительности невозможно быть злым. Природа, должно быть, сыграла с ним великолепную шутку.

Меня не слишком убедил довод Сьюзен. Я много знаю о природе прошлых веков. Если у нее и есть чувство юмора, она не очень-то его проявляет. Сьюзен из той породы людей, которые охотно наделяют природу всеми собственными чертами.

Затем мы перешли к обсуждению наших непосредственных планов. Было ясно, что я должна на что-то решиться. Я не могла постоянно избегать объяснений. Решение всех моих трудностей находилось у меня под рукой, хотя какое-то время я об этом не думала. «Дейли бюджет»! Буду я молчать или нет, это уже не могло повлиять на участь Гарри Рейберна. Он стал известен как «человек в коричневом костюме» не по моей вине. Я могу помочь ему наилучшим образом, притворившись, что действую против него. «Полковник» и его шайка не должны подозревать о существовании какой-либо симпатии между мной и человеком, которого они выбрали в качестве козла отпущения за убийство в Марлоу. Я знала, что убитая женщина все еще не опознана. Я телеграфирую лорду Нэсби, что это, видимо, знаменитая русская танцовщица Надина, так долго восхищавшая Париж. Мне казалось невероятным, что она до сих пор не опознана, но когда много времени спустя я узнала подробности дела, я поняла, насколько это было объяснимо.

Надина блистала в Париже, но никогда не выступала в Англии. Лондонской публике она была незнакома. Снимки жертвы убийства в Марлоу, помещенные в газетах, были очень неясными. Неудивительно, что никто не смог установить личность изображенной на них женщины. К тому же Надина сохраняла в глубокой тайне от всех свое намерение посетить Англию. Через день после убийства ее импресарио получил письмо, написанное якобы танцовщицей, в котором она сообщала, что возвращается в Россию по неотложным личным делам, а он по возможности должен уладить проблемы, возникшие из-за разорванного контракта.

Все это, разумеется, я узнала только потом. С полного одобрения Сьюзен я послала длинную телеграмму из Де-Ара. Она пришла в самый удобный момент (о чем я, конечно, узнала опять-таки потом). «Дейли бюджет» просто необходима была сенсация. Моя догадка была проверена и полностью подтвердилась, и газета получила самую сенсационную новость за все время своего существования. «Жертва убийства в Милл-хаусе опознана нашим специальным корреспондентом». И так далее. «Наш корреспондент совершает морское путешествие вместе с убийцей — „человеком в коричневом костюме“. Кто он в действительности?»

Основные факты, разумеется, были переданы по телеграфу в южноафриканские газеты, однако я прочла свои собственные пространные статьи только значительно позже! Телеграмму с одобрением и всеми инструкциями я получила в Булавайо[75]. Я была принята в штат «Дейли бюджет», и меня поздравил сам лорд Нэсби. Именно мне было доверено выследить убийцу, и только я знала, что им был не Гарри Рейберн! Но пусть мир думает, что это он, — пока так лучше.

Глава 24

Мы приехали в Балавайо в субботу рано утром. Я была разочарована. Стояла невыносимая жара, и гостиница оказалась отвратительная. Кроме того, настроение сэра Юстеса я могу охарактеризовать как крайне мрачное. Думаю, что его разозлили наши деревянные звери, особенно большой жираф, гигантских размеров, с невероятной шеей, кроткими глазами и уныло висящим хвостом. У зверя был свой характер, свое очарование. Уже разгорался спор о том, кому он принадлежит — мне или Сьюзен. Каждая из нас дала «т и к и» на его покупку. Сьюзен претендовала на него как старшая, да еще замужняя дама, я настаивала на том, что первая его приметила.

Тем временем, должна это признать, игрушки заняли изрядную часть отведенного нам пространства. Везти с собой сорок девять зверей, громоздких и неуклюжих, сделанных из чрезвычайно непрочного дерева, — до некоторой степени проблема. Мы погрузили игрушки на двух носильщиков, один из них сразу уронил восхитительных страусов и отбил им головы. Предупрежденные таким образом, Сьюзен и я потащили то, что было нам по силам, полковник Рейс помогал, а большого жирафа я всучила сэру Юстесу. Даже идеальная мисс Петтигрю не избежала подобной участи, ей достались крупный гиппопотам и два черных воина. Мне казалось, что мисс Петтигрю меня невзлюбила. Вероятно, она считала меня наглой потаскушкой. Так или иначе, она по возможности избегала меня. И самое смешное, ее лицо казалось мне почему-то знакомым, хотя я никак не могла понять почему.

Почти все утро мы отдыхали, а днем поехали на автомобиле в Матопос[76] посмотреть могилу Родса[77]. Точнее, мы собирались это сделать все вместе, но в последний момент сэр Юстес отказался. Он был в таком же дурном настроении, как в утро прибытия в Кейптаун, когда он швырнул на пол персик, и тот расплющился! Очевидно, ранние приезды плохо на него действуют. Он клял носильщиков, официанта за завтраком, дирекцию гостиницы, несомненно, с удовольствием обругал бы и мисс Петтигрю, болтавшуюся под ногами со своими карандашом и блокнотом, но не думаю, что даже сэр Юстес решился бы на это. Она — образцовая секретарша из учебника. Я едва успела спасти нашего дорогого жирафа. Чувствую, что сэр Юстес с наслаждением швырнул бы его на землю.

Возвращаясь к нашей экспедиции — после отказа сэра Юстеса мисс Петтигрю заявила, что останется дома на случай, если она понадобится. А в самую последнюю минуту Сьюзен прислала сообщить, что у нее мигрень. Итак, полковник Рейс и я поехали одни.

Он необычный человек. В компании это не так заметно. Однако наедине воздействие его личности почти непреодолимо. Он становится еще молчаливее, но молчание его красноречивей слов.

В тот день мы ехали в Матопос через небольшой желто-бурый кустарник. Все вокруг было погружено в странное безмолвие, кроме нашего автомобиля, который, «удя по ветхости, был чуть ли не первым „фордом“ на земле. Обивка машины свисала клочьями, и, хотя я ничего не понимаю в моторе, даже я могла догадаться, что с ним не все в порядке.

Вскоре характер местности изменился. Появились огромные валуны, громоздившиеся самым причудливым образом. Я вдруг почувствовала, что попала в первобытную эпоху. Сейчас неандертальцы казались мне столь же реальными, как когда-то папе. Я повернулась к полковнику Рейсу.

— Здесь когда-то, должно быть, обитали великаны, — сказала я мечтательно. — А их дети были как все дети в наши дни — они играли в камешки, то нагромождая их друг на друга, то сталкивая вниз, и чем искуснее были постройки из камешков, тем больше они радовались. Если бы мне пришлось давать имя этому месту, я назвала бы его „Страной маленьких великанов“.

— Вы, может быть, ближе к истине, чем думаете, — веско заявил полковник Рейс. — Простая, примитивная, огромная — такова Африка.

Я кивнула.

— Вы любите ее, не так ли? — спросила я.

— Люблю, но долгое пребывание здесь делает человека, как вы сказали бы, жестоким. Он начинает слишком легко относиться к жизни и смерти.

— Да, — согласилась я, думая о Гарри Рейберне. Он тоже был таким. — Но не жестоким к слабым?

— Есть разные мнения о том, кого считать „слабым“, мисс Энн.

В его голосе прозвучала серьезная нотка, которая немного испугала меня. Я почувствовала, что, в сущности, очень мало знаю его.

— Я говорила о детях и собаках.

— Могу определенно сказать, что никогда не был жесток к детям или собакам. Значит, женщин вы не считаете слабыми?

Я задумалась.

— Нет, думаю, нет, хотя они, конечно, слабые. Но таковы они в наше время. Папа всегда говорил, что вначале мужчины и женщины бродили по миру одинаково сильные — как львы и тигры.

— И жирафы? — лукаво вставил полковник Рейс.

Я рассмеялась. Все подшучивают над нашим жирафом.

— И жирафы. Люди вели кочевой образ жизни. И только после того, как они осели и женщины стали делать одну работу, а мужчины — другую, женщины стали слабыми. Но внутри, конечно, человек остался прежним — я имею в виду, что он чувствует так же, и вот почему женщины почитают физическую силу в мужчинах: они сами ею некогда обладали, а потом утратили.

— В общем, почти культ предков?

— Что-то вроде.

— И вы действительно в этом уверены? Что женщины поклоняются силе, я хочу сказать?

— Наверное, это правда — если быть честной. Сначала воображаешь, что восхищаешься моральными качествами, но, когда полюбишь, возвращаешься к первобытному, где ценится только физическая сила. Но я не думаю, что все тем и кончается. Если жить в первобытных условиях, тогда конечно, но время уже не то, и, в конце концов, побеждает иное. Всегда побеждает нечто, казалось бы, слабое, гонимое. Побеждает то единственное, что имеет значение. Как в Библии, где сказано о том, что вы потеряете жизнь и обретете ее.

— В конечном счете, — задумчиво сказал полковник Рейс, — вы влюбляетесь, а потом разочаровываетесь, если я вас правильно понял?

— Не совсем, но можно и так сказать, если хотите.

— Но я не думаю, что вам довелось уже кого-то разлюбить, мисс Энн?

— Вы угадали, — охотно согласилась я.

— А влюблялись?

Я не ответила.

Мы приехали на место, и разговор оборвался.

Выйдя из машины, мы начали медленное восхождение к обзорной площадке. Уже не впервые я ощущала некоторую неловкость в обществе полковника Рейса. Он так надежно скрывал свои мысли за непроницаемым взглядом черных глаз. Он даже немного пугал меня. Я никогда не знала, как себя с ним вести.

Мы молча взбирались на гору, пока не достигли могилы, где лежит Родс, охраняемый гигантскими валунами. Странное, мрачное место, удаленное от людей, — вечный гимн суровой красоте.

Некоторое время мы посидели молча, а затем стали спускаться вниз, слегка, однако, отклонившись от тропинки. Временами нам приходилось нелегко, и вот мы подошли к крутому склону или скале, которая была почти отвесной.

Полковник Рейс прошел первым, потом повернулся, чтобы помочь мне.

— Лучше я вас перенесу, — неожиданно сказал он и быстрым движением поднял меня.

Я почувствовала, какой он сильный, когда он поставил меня на землю и убрал руку. Железный человек с мускулами, как упругая сталь. И вновь я испугалась, особенно оттого, что он не посторонился, а стал прямо передо мной, пристально глядя на меня.

— Зачем вы здесь на самом деле, Энн Беддингфелд? — спросил он отрывисто.

— Я цыганка, желающая посмотреть мир.

— Да, но это не вся правда. Работа в газете — только предлог. Вы не похожи на журналистку. Вы действуете самостоятельно, в вас есть жадность к жизни. Но и это еще не все.

Чего он хотел от меня? Мне было очень страшно. Я смотрела ему прямо в лицо. Мои глаза не умеют хранить тайны, как его глаза, но могут ответить ударом на удар.

— А зачем вы здесь на самом деле, полковник Рейс? — спросила я в упор.

На мгновение мне показалось, что он не собирался отвечать. Однако он был явно ошеломлен. Наконец он заговорил, и его слова, по-видимому, доставили ему мрачное удовлетворение.

— Тешу честолюбие, — сказал он. — Всего лишь тешу честолюбие. Ведь вы помните, мисс Беддингфелд, что в этот грех впадают даже ангелы.

— Говорят, — медленно произнесла я, — что вы сотрудник Секретной службы и связаны с правительством. Это правда?

Почудилось ли мне, или он действительно поколебался долю секунды, прежде чем ответить?

— Могу заверить вас, мисс Беддингфелд, что я здесь исключительно как частное лицо, путешествующее ради собственного удовольствия.

Размышляя потом над его ответом, я нашла его несколько расплывчатым. Но, вероятно, полковник не случайно ответил так.

Мы молча вернулись к машине. На полпути обратно в Булавайо мы остановились выпить чаю в какой-то развалюхе у дороги. Хозяин копался в саду и, казалось, был раздосадован тем, что ему помешали. Но тем не менее любезно обещал посмотреть, что можно сделать. После бесконечного ожидания нам принесли черствые кексы, тепловатый чай и молоко. Затем хозяин снова исчез в своем саду.

Как только он ушел, нас окружили кошки» целых шесть штук, все они разом жалобно замяукала. Вымогательство было оглушительным. Я раздала им кусочки кекса. Они жадно сожрали их. Тогда я вылила все наше молоко в блюдце, и у кошек завязалась целая баталия.

— О, — вскричала я с негодованием, — их морят голодом! Это низко. Пожалуйста, пожалуйста, закажите еще молока и кексов.

Полковник Рейс без слов пошел выполнять мою просьбу. Кошки снова принялись мяукать. Полковник вернулся с целым кувшином молока, и кошки вылакали все.

Я решительно встала.

— Я собираюсь взять кошек с собой, я не оставлю их здесь.

— Не выдумывайте, деточка. Вы не можете таскать с собой шесть кошек, как пятьдесят деревянных зверей.

— Не беспокойтесь о деревянных зверях. Эти кошки живые. Я возьму их с собой.

— Вы ничего подобного не сделаете. — Я возмущенно посмотрела на него, но он продолжал: — Вы считаете меня жестоким, но нельзя сентиментальничать по такому поводу. Не настаивайте — я не позволю вам взять их. Это примитивная страна, как вы знаете, и я сильнее вас.

Я всегда сознаю, когда терплю поражение. Я пошла к машине со слезами на глазах.

— Может быть, они голодны только сегодня, — попытался утешить меня полковник. — Жена хозяина поехала в Булавайо за покупками. Завтра все будет в порядке. Но так или иначе, вам известно, что в мире полно голодных кошек.

— Не надо, не надо, — яростно сказала я.

— Я учу вас воспринимать жизнь такой, как она есть. Я учу вас быть суровой и безжалостной — как я. В этом секрет силы — и секрет успеха.

— Я скорее умру, чем буду суровой, — воскликнула я страстно.

Мы сели в машину и поехали. Постепенно я пришла в себя. Вдруг, к моему изумлению, он взял меня за руку.

— Энн, — нежно сказал он, — вы нужны мне. Выходите за меня замуж.

Я была совершенно ошеломлена.

— О нет, — запинаясь произнесла я. — Не могу.

— Почему нет?

— Я не люблю вас. И никогда не представляла вас своим мужем.

— Понимаю. Это единственная причина?

Я вынуждена была быть честной, просто обязана — перед ним.

— Нет, — сказала я, — не единственная. Видите ли… я… люблю другого.

— Понимаю, — повторил он. — А вы уже любили его, когда я впервые увидел вас на «Килмордене»?

— Нет, — прошептала я. — Это случилось потом.

— Я понимаю, — повторил он в третий раз, но сейчас его слова были полны значения, побудившего меня повернуться и взглянуть на него. Его лицо было мрачнее, чем когда-либо прежде.

— Что… что вы хотите сказать? — спросила я дрогнувшим голосом.

Он посмотрел на меня загадочно и властно.

— Только то, что теперь я знаю, что делать.

Его слова заставили меня затрепетать. В них была непонятная решимость, и она испугала меня.

До возвращения в гостиницу мы не сказали больше ни слова. Я сразу побежала наверх к Сьюзен. Она читала, лежа в постели, и у нее не было никаких признаков мигрени.

— Надо прибить к кровати табличку, — усмехнулась Сьюзен. — «Здесь покоится третий лишний», а иначе говоря, тактичная старая дуэнья. По, Энн, дорогая, что случилось?

Ибо я буквально разразилась потоком слез.

Я рассказала ей о кошках — я чувствовала, что было бы неправильно рассказывать ей о полковнике Рейсе. Но Сьюзен очень проницательна. Полагаю, она поняла, что мое состояние объяснялось еще чем-то.

— Надеюсь, вы не простудились, Энн? В такую жару подобные предположения звучат абсолютно нелепо, но вы вся дрожите.

— Ничего страшного, — отозвалась я. — Нервы, и к тому же меня дрожь пробирает. Я все время чувствую, что должно произойти нечто ужасное.

— Не будьте глупышкой, — решительно сказала Сьюзен. — Давайте поговорим о чем-нибудь интересном. Например, о тех алмазах…

— Что с ними?

— Я не уверена, что они у меня в безопасности. Раньше все было нормально, никто не мог вообразить, что они находятся среди моих вещей. Но теперь, когда все знают, что мы подруги, я тоже под подозрением.

— Однако никому не известно, что они в коробочке из-под пленки, — доказывала я. — Это великолепный тайник, и я не думаю, что мы могли бы найти лучшее место.

Поколебавшись, она согласилась со мной, но сказала, что мы вернемся к этому вопросу, когда приедем на водопад.

Наш поезд отошел в девять часов. Сэр Юстес был все еще не в лучшем настроении, и мисс Петтигрю выглядела подавленной. Полковник Рейс был совершенно невозмутим. Уж не приснился ли мне наш с ним разговор?

Я плохо спала в ту ночь на жестком ложе, меня одолевали сумбурные сны, предвещавшие дурное. Проснулась я с головной болью и вышла на обзорную площадку вагона. День был свежий и чудесный, и кругом, насколько хватало глаз, высились холмы, поросшие лесом. Как они мне понравились — больше, чем все, что я видела раньше. Мне так захотелось остаться тут навсегда — в какой-нибудь маленькой хижине, построенной в густых зарослях…

Около половины третьего полковник Рейс вызвал меня из офиса и указал на причудливый сгусток белого тумана, клубившийся над частью леса.

— Брызги водопада, — сказал он. — Мы почти приехали.

После беспокойной ночи меня все еще охватывало странное мечтательное чувство. Все время казалось, что я приехала домой… Домой! Но ведь я не была здесь раньше — или, может быть, во сне?

От станции мы пошли пешком к гостинице, большому белому зданию, хорошо защищенному сетками от москитов. Кругом не было ни дорог, ни домов. Мы вышли на веранду, и я онемела от изумления. Прямо перед нами в полумиле виднелся водопад. Я никогда не видела ничего столь грандиозного и прекрасного — и никогда не увижу.

— Энн, вы сегодня странная, — сказала Сьюзен, когда мы уселись за ленч. — Я прежде вас такой не видела.

Она с любопытством уставилась на меня.

— Разве? — Я рассмеялась, но почувствовала, что смех мой неестественный. — Просто мне тут все очень нравится.

— Тут что-то не то. — Она понимающе подняла бровь.

Да, я была счастлива, но меня не оставляло ощущение, что скоро что-то должно случиться. От волнения я не находила себе места.

После чая мы вышли прогуляться, сели на дрезину и, подталкиваемые улыбающимися чернокожими, двинулись по небольшому рельсовому пути к мосту.

Вид был изумительный. В огромную пропасть низвергалась вода, мельчайшие брызги рассеивались, являя нашим глазам мощные струи водопада, чтобы через миг снова скрыть их таинственной туманной завесой. Вечное очарование водопада — его переменчивость, неуловимость. Вам все время кажется, что вы вот-вот его увидите во всей красе — но не тут-то было.

Мы пересекли мост, медленно пошли вперед по дорожке, тянущейся вдоль края обрыва и размеченной по обе стороны белыми камнями. Наконец мы достигли большой расселины, где слева тропинка вела вниз к пропасти.

— Пальмовая лощина, — объяснил полковник Рейс. — Спустимся вниз? Или оставим на завтра? Это займет некоторое время и потом придется еще совершить обратное восхождение?

— Оставим на завтра, — решительно произнес сэр Юстес. Я заметила, он совсем не любит требующих усилий физических упражнений.

Назад он пошел первым. По дороге нам встретился прекрасный туземец, шествовавший гордой поступью. За ним шла женщина, на голове которой, по-видимому, были водружены все домашние пожитки! Даже сковородка.

— У меня никогда нет с собой фотоаппарата, когда он мне нужен, — застонала Сьюзен.

— Такая картина будет встречаться достаточно часто, миссис Блейр, — сказал полковник Рейс. — Так что не горюйте.

Мы пришли обратно к мосту.

— Пойдемте в радужный лес? — предложил полковник. — Или вы боитесь промокнуть?

Сьюзен и я пошли вместе с ним. Сэр Юстес отправился обратно в гостиницу. Радужный лес несколько разочаровал меня. Радуг мы толком не увидели и промокли до нитки, но то и дело перед нашими глазами мелькал водопад, и мы представляли себе, какой он необыкновенно широкий. О, милый, милый водопад, как я люблю тебя и буду вечно тебе поклоняться!

В гостиницу мы вернулись как раз вовремя, чтобы успеть переодеться к обеду. Сэр Юстес, кажется, проникся явной антипатией к полковнику Рейсу. Сьюзен и я слегка иронизировали над сэром Юстесом, но без особого удовольствия.

После обеда он удалился в свою гостиную и утащил с собой мисс Петтигрю. Мы с Сьюзен немного поболтали с полковником Рейсом, а потом она объявила, широко зевая, что собирается лечь спать. Я не хотела оставаться наедине с полковником, поэтому тоже встала и пошла к себе.

Однако я была слишком возбуждена, чтобы заснуть. Я даже не разделась. Откинулась на спинку кресла и предалась мечтаниям. И все время ощущала, как на меня что-то надвигается… все ближе и ближе…

Раздался стук в дверь, и я вздрогнула. Я встала и пошла открывать. Маленький чернокожий мальчуган протянул мне записку. Она была адресована мне, но почерк был незнакомый. Я взяла ее и вернулась в комнату. Постояв немного с запиской в руке, я наконец развернула ее. Она была очень короткая!

«Я должен увидеть вас. Не осмеливаюсь появляться в гостинице. Вы придете к расселине у пальмовой лощины? В память о каюте номер 17, пожалуйста, приходите.

Человек, которого вы знали как Гарри Рейберна».

Мое сердце неистово забилось. Так он здесь! О, я знала это — знала все время! Я чувствовала, что он рядом. Совершенно непроизвольно я приближалась к его убежищу.

Повязав голову шарфиком, я тихонько подошла к двери. Надо быть осторожной. За ним охотятся. Никто не должен увидеть, как мы встретимся. Проскользнув в комнату Сьюзен, я убедилась, что она крепко спит. Слышалось ее ровное дыхание.

Сэр Юстес? Я остановилась у двери его гостиной. Да, он диктовал мисс Петтигрю, раздавался ее монотонный голос, повторяющий: «Поэтому рискну предположить, что, взявшись за решение проблемы использования труда цветных…» Она сделала паузу, чтобы он продолжал, и услышала, как он что-то недовольно проворчал.

Прокравшись дальше по коридору, я обнаружила, что комната полковника Рейса пуста. Не было его и в гостиной отеля. А ведь именно его я опасалась больше всех! И все же нельзя было терять больше времени. Я быстро выскользнула из гостиницы и направилась по тропинке к мосту.

Перейдя на другую сторону, я притаилась в тени. Если кто-нибудь шел за мной, я увижу, как он переходит мост. Однако минуты бежали, и никто не появлялся. Меня не выслеживали. Я повернулась и пошла по дорожке к расселине. Сделав примерно шесть шагов, я остановилась. Что-то зашуршало позади меня. Но из гостиницы никто не выходил, значит, это был некто, заранее поджидавший здесь.

И в ту же минуту без всякого основания я интуитивно почувствовала, что надо мной нависла угроза. Подобное чувство я уже испытала на «Килмордене» в ту ночь — безошибочный инстинкт, предупреждавший меня об опасности.

Повернув голову, я внимательно посмотрела через плечо. Тишина. Я сделала шаг или два. Снова послышалось то же шуршание. Продолжая идти, я снова оглянулась через плечо. Из тени вышла мужская фигура. Заметив, что я увидела его, он рванулся вперед прямо за мной.

Было слишком темно, чтобы я могла кого-нибудь узнать. Я сумела разглядеть только то, что он высокий и что это был европеец, а не туземец, и бросилась бежать. Позади раздавался его тяжелый топот. Я бежала быстрее, ориентируясь по белым камням, указывавшим мне путь, так как в ту ночь не было луны.

И вдруг мои ноги провалились в пустоту. Я услышала, как человек позади меня засмеялся зловещим смехом, который звучал в моих ушах, пока я падала головой вниз — все ниже и ниже — чтобы разбиться далеко внизу.

Глава 25

Медленно и мучительно я приходила в себя. Когда попыталась двинуться, то ощутила, что у меня болит голова и ломит левую руку, и все казалось нереальным, как во сне. Передо мной проплывали кошмарные видения. Я чувствовала, что падаю — вновь падаю. Однажды мне почудилось, что из тумана появилось склонившееся надо мной лицо Гарри Рейберна. Я едва не вообразила, что оно — реальность. Потом оно снова исчезло, как бы дразня меня. Кто-то поднес чашку к моим губам, и я попила. Перед моими глазами скалилось черное лицо — лицо дьявола, подумала я и пронзительно вскрикнула. Потом опять сны — длинные беспокойные сны, в которых я тщетно разыскивала Гарри Рейберна, чтобы предупредить его — предупредить его — о чем? Я и сама не знала. Но была какая-то опасность — большая опасность — и только я могла спасти его. Затем снова темнота, благотворная темнота и крепкий сон.

Наконец я окончательно проснулась. Длинный кошмар прекратился. Я прекрасно помнила все, что произошло: мое поспешное бегство из гостиницы навстречу Гарри, мужчина в тени и этот последний ужасный момент падения…

Благодаря какому-то чуду я не погибла. Я разбилась, у меня все болело, я была очень слабая, но живая. Но где же я теперь? С трудом повернув голову, я огляделась вокруг. Маленькая комнатка с грубыми деревянными стенами, на которых были развешаны шкуры животных и бивни из слоновой кости. Я лежала на чем-то вроде грубо сколоченной кушетки, также покрытой шкурами, моя левая рука была забинтована и не сгибалась. Сначала я подумала, что в комнатушке никого больше нет, но потом увидела фигуру мужчины, сидевшего между мной и окном, его голова была повернута к окну. Он был так неподвижен, что казался вырезанным из дерева. Его коротко стриженная черноволосая голова мне кого-то напоминала, но я не решилась дать волю воображению. Вдруг он обернулся, и я затаила дыхание. Это был Гарри Рейберн. Гарри Рейберн из плоти и крови.

Он встал и подошел ко мне.

— Вам лучше? — спросил он немного смущенно.

Ответить я не смогла. По моему лицу катились слезы. Я была еще слаба, но взяла его руку обеими руками. Если бы только я могла умереть вот так, пока он стоит здесь и смотрит на меня с этим новым выражением в глазах!

— Не плачьте, Энн. Пожалуйста, не плачьте. Теперь вы в безопасности. Никто вас не обидит.

Он отошел, взял чашку и принес ее мне.

— Выпейте немного молока.

Я послушно выпила. Он продолжал говорить тихим убеждающим голосом, каким, наверное, говорил бы с ребенком.

— Не задавайте сейчас никаких вопросов. Еще поспите. Постепенно вы окрепнете. Если хотите, я уйду.

— Нет, — сказала я настойчиво. — Нет, нет.

— Тогда я останусь.

Он принес маленькую табуретку и сел подле меня. Положив свою руку на мою, он успокаивал и утешал меня, и я снова провалилась в сон.

Уснула я, видимо, вечером, а проснулась, когда высоко в небе сияло солнце. В хижине я была одна, но стоило мне пошевелиться, как вбежала старая туземка. Она была страшная как смертный грех, но ободряюще улыбнулась мне. Женщина принесла воды в тазу и помогла мне вымыть лицо и руки. Потом она подала мне большую чашку супу, и я съела все до капли. Я задала ей несколько вопросов, но она только улыбалась, кивала и болтала на своем гортанном языке, и я поняла, что она не знает английского.

Неожиданно она встала и почтительно отступила на несколько шагов, — вошел Гарри Рейберн, кивком отпустил ее, и она вышла, оставив нас вдвоем. Он улыбнулся мне.

— Сегодня вам определенно лучше!

— Да, правда, но я все еще ничего не понимаю.

Где я?

— Вы на небольшом островке на Замбези примерно в четырех милях выше водопада.

— А… а мои друзья знают, что я здесь?

Он покачал головой.

— Я должна известить их.

— Решать, конечно, вам, но я бы советовал подождать, пока вы окрепнете.

— Зачем?

Он не ответил, и я продолжила:

— Как долго я здесь?

Его ответ изумил меня.

— Почти месяц.

— О! — вскрикнула я. — Я должна сообщить о себе Сьюзен. Она ужасно беспокоится.

— Кто такая Сьюзен?

— Миссис Блейр. Я жила в гостинице вместе с ней, сэром Юстесом и полковником Рейсом, вы, конечно, знаете об этом?

Он покачал головой.

— Я ничего не знаю, кроме того, что нашел вас на развилине дерева без сознания, ваша рука была сильно вывихнута.

— Где находилось это дерево?

— Оно нависало над ущельем. Если бы ваше платье не зацепилось за ветки, вы разбились бы насмерть.

Я содрогнулась. Потом мне в голову пришла мысль.

— Вы говорите, что не знали, где я жила. А как же тогда записка?

— Какая записка?

— Которую вы послали мне, с просьбой встретиться с вами в расселине.

Он уставился на меня.

— Я не посылал никакой записки.

Я почувствовала, что краснею до корней волос. К счастью, он, кажется, ничего не заметил.

— А как вы очутились на месте столь чудесным образом? — спросила я по возможности бесстрастно. — И что вы делаете в этом уголке света?

— Я живу здесь, — просто ответил он.

— На этом острове?

— Да, я приехал сюда после войны. Иногда я катаю на лодке постояльцев гостиницы, жизнь здесь очень дешева, и я делаю то, что хочу.

— Вы живете здесь совсем один?

— Я не жажду общества, уверяю вас, — холодно ответил он.

— Прошу прощения, что навязала вам свое, — парировала я, — но я, кажется, об этом не просила.

К моему удивлению, его глаза слегка сверкнули.

— Совершенно верно, не просили. Я взвалил вас себе на плечи, как мешок с углем, и принес в лодку. Совсем как первобытный человек каменного века.

— Но по другой причине, — вставила я.

На сей раз он залился краской смущения. Она проступила даже сквозь его загар.

— Но вы не сказали, как очутились рядом в столь подходящий для меня момент? — поспешно произнесла я, чтобы скрыть его замешательство.

— Я не мог уснуть. Не находил себе места — беспокоился — у меня было ощущение, что должно что-то произойти. В конце концов я подплыл на лодке к берегу и побрел вниз к водопаду. Я как раз подошел к краю пальмовой лощины, когда услышал ваш пронзительный крик.

— Почему вы не сходили за помощью в гостиницу, а вместо этого привезли меня сюда? — спросила я.

Он снова покраснел.

— Наверное, вам мой поступок представляется непростительной вольностью, но не думаю, что даже сейчас вы осознаете, что вам угрожает! Вы полагаете, я должен был известить ваших друзей? Прекрасных друзей, позволивших вам попасть в смертельную ловушку. Нет, я поклялся себе, что позабочусь о вас лучше, чем кто-либо другой. На этом островке ни души. Я договорился со старой Батани, которую когда-то вылечил от лихорадки, что она будет приходить ухаживать за вами. Она верный человек. Никогда не скажет ни слова. Я мог держать вас здесь месяцами, и никто ничего не узнал бы.

Я мог держать вас здесь месяцами, и никто ничего не узнал бы!

Как чудесно звучат некоторые слова!

— Вы поступили совершенно правильно, — спокойно сказала я. — И я никого не буду извещать. Один-два лишних дня беспокойства не имеют существенного значения. Эти люди мне не слишком близки. Мы, в сущности, только знакомые — даже со Сьюзен. И тот, кто написал ту записку, должен был знать очень много! Это не мог сделать посторонний.

На сей раз мне удалось упомянуть о записке, совсем не покраснев.

— Если бы вами руководил я… — нерешительно произнес он.

— Не думаю, что у вас получится, — заявила я чистосердечно. — Но послушать не вредно.

— Вы всегда делаете то, что хотите, мисс Беддингфелд?

— Обычно да, — осторожно ответила я. Кому-нибудь другому я сказала бы: «Всегда».

— Мне жаль вашего мужа, — неожиданно сказал он.

— Не стоит жалеть его, — парировала я. — Я и не подумаю выйти замуж, если безумно не полюблю. А женщине, разумеется, ничто не доставляет такого удовольствия, как делать все то, что ей не нравится, ради того, кто ей действительно нравится. И чем она своевольнее, тем большее удовольствие она получает.

— Я не согласен с вами. Ответственность, как правило, лежит на другом. — Он говорил с мягкой усмешкой.

— Вот именно, — с жаром воскликнула я. — Именно в этом причина такого большого количества несчастных браков. Во всем виноваты мужчины. Они или уступают своим женам — тогда жены презирают их, — или проявляют крайний эгоизм, заботясь лишь о своих прихотях. Счастливые мужья заставляют своих жен делать то, что им нужно, а потом страшно шумно начинают заботиться о них в благодарность за это. Женщины любят подчиняться, но не выносят, когда их жертвы не получают должной оценки. Мужчины же не умеют ценить женщин, которые внимательны к ним. Когда я выйду замуж, то буду дьяволицей, но время от времени, когда мой муж будет меньше всего ждать, я буду демонстрировать, каким ангелочком могу быть!

Гарри от души расхохотался.

— Вы будете жить, как кошка с собакой!

— Влюбленные всегда воюют, — подтвердила я. — Потому что не понимают друг друга. А когда начинают понимать, они уже больше не любят.

— Обратное тоже соответствует истине? Те, кто воюет друг с другом, всегда влюбленные?

— Я… я не знаю, — сказала я, на мгновение сконфузившись.

Он отвернулся к очагу.

— Хотите еще супу? — спросил он как бы между прочим.

— Да, пожалуйста. Я так голодна, что съела бы и гиппопотама.

— Очень хорошо.

Он занялся огнем, я наблюдала.

— Когда я смогу вставать, я буду вам готовить, — пообещала я.

— Вы вряд ли что-нибудь смыслите в кухне.

— Я умею разогревать консервы не хуже вас, — возразила я, показав на выстроенные на камине в ряд банки.

— Сдаюсь, — сказал он и засмеялся.

Когда он смеялся, лицо его совершенно менялось, становилось мальчишеским, счастливым — совсем другой человек.

Я с удовольствием поела супу. За едой я напомнила, что он, в конце концов, так и не дал мне совета.

— Ах да, я хотел сказать вам следующее. На вашем месте я затаился бы здесь, пока окончательно не оправился бы. Ваши враги будут считать вас мертвой. Едва ли они удивятся, не найдя тела. Оно должно было бы вдребезги разбиться о камни, а потом его бы унес стремительный поток.

Я вздрогнула.

— Когда вы полностью выздоровеете, вы сможете спокойно поехать в Бейру[78] и сесть на пароход, чтобы вернуться в Англию.

— Это было бы очень банально, — насмешливо возразила я.

— Вы ведете себя, как глупенькая школьница.

— Я вовсе не глупая школьница, — вскричала я с негодованием. — Я взрослая женщина.

С непонятным выражением он смотрел, как я привстала на постели, покраснев от негодования.

— Спаси меня Бог, вы правы, — пробормотал он и внезапно вышел из хижины.

Я быстро поправлялась. Мои раны ограничивались ушибом головы и сильным вывихом руки. Последнее было более серьезно, и мой спаситель сначала подумал, что рука сломана. Однако внимательный осмотр убедил его, что он ошибался, и, несмотря на то, что рука очень болела, я довольно успешно восстанавливала способность пользоваться ею.

Это было странное время. Мы жили отрезанные от мира, вдвоем, как Адам и Ева, но сколь иным было наше положение! Старая Батани вертелась вокруг, но мы не принимали ее в расчет, как какую-нибудь собачонку. Я настояла, что буду готовить, по крайней мере, насколько мне позволяла одна рука. Гарри подолгу отсутствовал, но потом мы проводили долгие часы вместе, лежа в тени пальм, беседуя и споря обо всем на свете, ссорясь и снова мирясь. Мы много спорили, но между нами крепли настоящие товарищеские отношения, о которых я никогда даже не мечтала. Дружба — и не только.

Приближалось время, когда я уже смогу уехать, и я сознавала это с тяжелым сердцем. Неужели он меня отпустит? Без единого слова? Без вздоха сожаления? На него находили приступы молчания, длинные периоды дурного настроения, мгновения, когда он вскакивал и убегал бродить один. Однажды вечером наступил кризис. Мы закончили наш скромный ужин и сидели в дверях хижины. Солнце садилось.

Мне были необходимы шпильки, но Гарри не мог достать их, и мои волосы, прямые и черные, свисали до колен. Положив подбородок на руки, я погрузилась в размышления. И вскоре почувствовала, что Гарри смотрит на меня.

— Вы похожи на колдунью, Энн, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучало нечто совершенно новое.

Он протянул руку и слегка коснулся моих волос. Я затрепетала. Вдруг он вскочил с проклятиями.

— Вы должны уехать завтра же, слышите? — кричал он. — Я… я не могу больше. В конце концов, я мужчина. Вы должны уехать, Энн, должны. Вы ведь не дурочка. Вы сами понимаете, что так не может продолжаться.

— Наверное, вы правы, — медленно сказала я. — Но… это было счастливое время, не так ли?

— Счастливое? Это был ад!

— Так ужасно?

— За что вы меня изводите? Зачем вы дразните меня? Почему вы так говорите, — смеясь про себя?

— Я не смеюсь и не дразню вас. Если вы хотите, чтобы я уехала, я уеду. Но если хотите, чтобы я осталась, — я останусь.

— Не надо! — закричал он исступленно. — Не надо. Не искушайте меня, Энн. Вы понимаете, кто я? Дважды преступник. Человек, за которым охотятся. Здесь я известен как Гарри Паркер. Они не знают, что я ездил в Англию, но в любой день могут сообразить, что к чему, — и тогда нанесут удар. Вы так молоды, Энн, и так прекрасны, ваша красота сводит мужчин с ума. Перед вами весь мир — любовь, жизнь, все. Моя жизнь позади — сгоревшая, искалеченная, с привкусом пепла.

— Если я не нужна вам…

— Вы знаете, что нужны. И что я отдал бы душу за то, чтобы взять вас на руки, оставить здесь и спрятать от всего мира навсегда-навсегда. А вы меня искушаете, Энн. С вашими длинными, как у ведьмы, волосами, золотыми, карими, сам не пойму какими, глазами, никогда не перестающими смеяться, даже когда вы не улыбаетесь. Но я спасу вас и от вас, и от себя. Вы уедете сегодня вечером. В Бейру…

— Я не поеду в Бейру, — прервала его я.

— Поедете. Вы поедете в Бейру, даже если мне придется силой отвезти вас туда и закинуть на пароход. Вы думаете, я сделан из железа? Вы понимаете, что каждую ночь я буду просыпаться в страхе, думая, что они вас сцапали? Нельзя же все время полагаться на чудо. Вы должны вернуться в Англию, Энн, и… и выйти замуж и быть счастливой.

— За надежного человека, который создаст мне здоровую семейную жизнь!

— Лучше так, чем явное несчастье.

— А как же вы?

Его лицо стало жестоким и неподвижным.

— Я знаю, что делать. Не спрашивайте меня. Полагаю, вы можете догадаться. Но одно скажу — я верну свое честное имя или погибну, и я задушу проклятого негодяя, сделавшего все, чтобы убить вас тогда ночью.

— Будем справедливы, — сказала я. — На самом деле он не сталкивал меня.

— У него не было необходимости. Его план был хитрее. Я потом поднялся к той дорожке. Все выглядело нормально, однако по следам на земле я увидел, что камни, которыми была размечена дорожка, были сначала убраны, а потом положены обратно, но не совсем ка прежнее место. Над самым обрывом растут высокие кусты. Тот человек укрепил на них камни с внешней стороны дорожки, так, что вы должны были считать, что находитесь еще на ней, когда в действительности шагнули в пустоту. Спаси его Бог, если он попадется мне в руки!

Он сделал небольшую паузу, а потом произнес совершенно другим тоном:

— Мы никогда не говорили об этой истории, Энн, правда? Но настало время. Я хочу, чтобы вы все узнали — с самого начала.

— Если вам больно возвращаться в прошлое, не надо, — тихо сказала я.

— Но я хочу, чтобы вы знали. Никогда не думал, что буду с кем-нибудь говорить об этом отрезке моей жизни. Забавные штуки выкидывает судьба, не правда ли?

Минуту-другую он молчал. Солнце село, и бархатистая темнота африканской ночи окутала нас, как мантия.

— Кое-что мне известно, — мягко сказала я.

— Что именно?

— Что ваше настоящее имя — Гарри Лукас.

Он все еще колебался… Избегал моего взгляда и смотрел прямо перед собой. Я не могла разгадать ход его мыслей, но наконец он резко тряхнул головой, как бы приняв какое-то решение, и начал свой рассказ.

Глава 26

— Вы правы. Мое настоящее имя — Гарри Лукас. Мой отец, отставной солдат, приехал обрабатывать землю в Родезию. Он умер, когда я учился на втором курсе в Кембридже.

— Вы любили его? — вдруг спросила я.

— Я… я не знаю.

Потом он покраснел и продолжал с неожиданной горячностью:

— Почему я так говорю? Я, конечно, любил моего отца. Мы наговорили друг другу много горького, когда виделись в последний раз, и мы часто ссорились из-за моей необузданности и моих долгов, но я любил старика. Насколько сильно, я понимаю только сейчас, когда слишком поздно. — И продолжал более спокойно: — Именно в Кембридже я познакомился с другим парнем…

— Молодым Ирдсли?

— Да, с молодым Ирдсли. Его отец, как вы знаете, был одним из самых видных деятелей в Южной Африке. Мы сразу сошлись, мой друг и я. Нас объединяла любовь к Южной Африке и тяга к неисхоженным уголкам земли. После того как Ирдсли бросил учебу, он окончательно рассорился с отцом. Старик дважды выплачивал его долги, в третий раз он отказался. Между ними произошла очень неприятная сцена. Сэр Лоренс объявил, что его терпению пришел конец, — больше он ничего не станет делать для сына. Пусть заботится о себе сам. В результате, как вам известно, эти два молодых человека уехали вместе в Южную Америку искать алмазы. Сейчас я не буду вдаваться в подробности, скажу только, что мы там чудесно провели время. Много трудностей, вы понимаете, но жизнь была прекрасна — изнурительная борьба за существование вдали от проторенных путей, — но, Бог мой, именно там можно узнать друга. Между нами возникли узы, которые могла бы разорвать только смерть. Итак, как вам сказал полковник Рейс, наши усилия увенчались успехом. Мы открыли второй Кимберли в дебрях джунглей Британской Гвианы. Не могу передать вам, как бурно мы радовались. И дело было не столько в реальной ценности находки — в денежном выражении — понимаете, Ирдсли привык к деньгам и знал, что после смерти отца станет миллионером, а Лукас всегда был беден и привык к этому. Нет, то был чистый восторг от сделанного открытия.

Он сделал паузу, а потом добавил, почти извиняясь:

— Вы не возражаете, что я рассказываю таким образом? Как будто сам не принимал никакого участия? Мне сейчас почти не верится, что это было со мной, когда я оглядываюсь назад и вижу тех двух мальчиков. Я почти забываю, что один из них — Гарри Рейберн.

— Рассказывайте как вам нравится, — сказала я, и он продолжал:

— Мы приехали в Кимберли — очень гордые своей находкой. Мы привезли с собой великолепный набор алмазов, чтобы представить их экспертам. А потом — в гостинице в Кимберли — мы встретили ее…

Я ощутила некоторую тревогу, и моя рука, покоившаяся на дверном косяке, сжалась.

— Анита Грюнберг — так ее звали. Она была актриса. Совсем юная и очень красивая. Родилась в Южной Африке, но ее мать была, кажется, венгерка. В Аните было что-то таинственное, и это, разумеется, усиливало ее привлекательность для двух парней, вернувшихся домой из дебрей. Ей, наверное, было совсем нетрудно пленить нас. Мы оба сразу влюбились в нее и тяжело переживали. Впервые между нами пробежала тень, но даже она не ослабила нашу дружбу. Каждый из нас, я искренне верю, хотел устраниться ради успеха другого. Но ее замысел состоял в ином. Потом я время от времени недоумевал, почему так, ибо единственный сын сэра Лоренса Ирдсли был выгодной партией. Но правда заключалась в том, что она была замужем — за сортировщиком из компании «Де Бирс», — хотя никто об этом не знал. Она притворилась, что испытывает необычайный интерес к нашему открытию, и мы рассказали все и даже показали наши алмазы. Далила[79] — так ее стоило бы назвать — отлично исполнила свою роль!

Обнаружилась пропажа алмазов «Де Бирс», и, как удар грома, к нам внезапно нагрянула полиция. Они захватили наши алмазы. Сначала мы только смеялись — так нелепо все выглядело. А затем алмазы были предъявлены в суде — и, без сомнения, это были камни, украденные у «Де Бирс». Анита Грюнберг исчезла. Она достаточно аккуратно устроила подмену, и наш рассказ о том, что представленные алмазы вовсе не наши, был встречен издевательским смехом.

Сэр Лоренс Ирдсли пользовался огромным влиянием. Ему удалось замять дело, но два молодых человека были погублены и опозорены, они должны были жить с клеймом воров, и это окончательно разбило сердце старика. У него было горькое свидание с сыном, во время которого он осыпал его всеми мыслимыми упреками. Сэр Лоренс сделал все, что мог, чтобы спасти честь семьи, но теперь совершенно отрекся от сына. А тот, как гордый молодой глупец, каким он и был, хранил молчание, считая ниже своего достоинства протестовать и доказывать свою невиновность не верившему ему отцу. Он вышел после встречи взбешенный — друг ждал его. Неделю спустя объявили войну. Оба они пошли добровольцами. Вы знаете, что случилось дальше. Лучший товарищ, какого можно себе представить, был убит, отчасти из-за собственного безрассудного пренебрежения опасностью, побуждавшего его идти на ненужный риск. Он умер с запятнанным именем…

Клянусь вам, Энн, в основном из-за него я был ожесточен против той женщины. С ним все было гораздо серьезнее, чем со мной. Некоторое время я был безумно влюблен в нее — я даже думаю, что иногда пугал ее, — однако его чувство было явно спокойнее и глубже. Для него она была центром вселенной — и ее предательство подорвало самые основы его жизни. Удар оглушил его и парализовал.

Гарри помолчал немного, потом продолжал:

— Как вам известно, обо мне сообщили, что я «пропал без вести, предположительно убит». Я совсем не спешил исправить ошибку. Взяв фамилию Паркер, я приехал на этот островок, о котором давно знал. В начале войны у меня были честолюбивые надежды доказать свою невиновность, но теперь мой энтузиазм прошел. Я все время думал: «Что толку?» Мой товарищ мертв, ни у него, ни у меня не осталось живых родственников, которым мое положение было бы небезразличным. Думают, что я — тоже погиб, пусть. Я вел здесь спокойное существование, не особо счастливое, не несчастное — я как бы оцепенел. Сейчас я понимаю, хотя тогда и не сознавал, что частично это было следствием войны.

А затем случай заставил меня очнуться. Я собирался прокатить одну компанию вверх по реке и стоял на пристани, помогая им сесть в лодку, когда один из мужчин что-то изумленно воскликнул. Это привлекло мое внимание к нему. Он был низенький, худой человек с бородой, и глазел на меня так, будто я был призраком. Его душевное волнение было столь сильным, что пробудило мое любопытство. Я навел о нем справки в гостинице: его фамилия Картон, он приехал из Кимберли и работает сортировщиком алмазов в компании «Де Бирс». Тут же нахлынули тяжелые воспоминания… Я покинул островок и отправился в Кимберли.

Мне не удалось выяснить о нем что-нибудь новое. В конце концов, я решил, что надо заставить говорить его самого. У меня был с собой револьвер. Я чувствовал, что он трус. Как только мы очутились лицом к лицу, я убедился, что он боится меня, и заставил его рассказать мне все, что ему известно. Похищение алмазов было отчасти делом его рук, а Анита Грюнберг была его женой. Однажды он мельком видел нас обоих, когда мы обедали с ней в гостинице, и, зная из газет, что я погиб, он страшно испугался, встретив меня живым у водопада. Он и Анита поженились совсем молодыми, но она вскоре ушла от него. Она связалась с дурными людьми, так он рассказал мне — и именно тогда я впервые услышал о «полковнике». Сам Картон никогда не был замешан ни в чем, кроме того единственного дела. Он торжественно заверил меня, и я был склонен поверить ему. Он был явно не из того теста, из какого делаются удачливые преступники.

И все же у меня было ощущение, что он что-то недоговаривает. Для проверки я пригрозил пристрелить его ла месте, заявив, что меня очень мало волнует, что теперь со мной станет. Охваченный безумным страхом, он поведал мне следующее. Анита Грюнберг, очевидно, не вполне доверяла «полковнику». Сделав вид, что передала ему все камни, украденные из гостиницы, она несколько штук оставила у себя. Картон, зная тонкости своего дела, посоветовал ей, какие выбрать. Их цвет и особенности таковы, что, если когда-нибудь они будут предъявлены, эксперты из «Де Бирс» сейчас же признают, что эти камни никогда не проходили через их руки. Таким образом, мой рассказ о подмене подтвердится, мое имя очистится, а подозрение падет на истинного виновника. Я сообразил, что в случае с алмазами «полковник» изменил своим принципам и собственной персоной участвовал в ограблении. Вот почему Анита считала, что держит его на крючке. Картон предложил мне вступить в сделку с Анитой Грюнберг, или Надиной, как она теперь себя называла. Он полагал, что за солидную сумму она захочет отдать алмазы и предать своего бывшего шефа. Он готов немедленно телеграфировать ей.

Но я все еще подозревал Картона. Он был из тех, кого весьма легко испугать, но кто в страхе наговорит столько, что потом будет непросто отделить правду от лжи. Вернувшись в гостиницу, я стал ждать. По моим расчетам, к следующему вечеру он должен был получить ответ на свою телеграмму. Я зашел к нему домой, и мне сказали, что мистер Картон уехал, но утром вернется. Мои подозрения усилились. Как раз вовремя я обнаружил, что на самом деле он собирается отплыть в Англию на «Килморден Касле», который выходит из Кейптауна через два дня. У меня едва хватило времени, чтобы доехать туда и успеть на тот же пароход.

В мои намерения не входило потревожить Картона, обнаружив свое присутствие на борту. За время учебы в Кембридже я много играл в любительских спектаклях, и мне было не слишком трудно превратиться в серьезного бородатого джентльмена средних лет. На судне я старательно избегал Картона, оставаясь по возможности в каюте под предлогом нездоровья.

Когда мы прибыли в Лондон, я выследил его без труда. Он поехал сразу в гостиницу, из которой не выходил до следующего утра… вернее, до часу дня. Когда он наконец вышел, я последовал за ним. Он отправился прямо к агенту по найму в Найтсбридже. Там он расспрашивал об особенностях домов, сдававшихся у реки.

Я сидел за соседним столом, также наводя справки о домах. Затем вдруг вошла Анита Грюнберг, или Надина, называйте ее как хотите. Величественная, дерзкая и почти такая же красивая, как прежде. Боже! Как я ненавидел ее. Вот она, женщина, разбившая жизнь мне и человеку, который был лучше меня. В ту минуту я мог бы схватить ее за горло и выдавить из нее жизнь по капле! Я просто обезумел. Я едва понимал, что говорил мне агент. Рядом я слышал ее голос, высокий и отчетливый, с сильным иностранным акцентом: «Милл-хаус, Марлоу. Собственность сэра Юстеса Педлера. Кажется, мне это подойдет. Во всяком случае, я поеду посмотреть».

Агент выписал ей ордер, и она вышла из конторы с царственным видом. Ни словом, ни жестом она не показала, что узнала Картона, и все же я был уверен, что о встрече они договорились заранее. Тогда я начал лихорадочно размышлять. Не зная, что сэр Юстес находится в Канне, я подумал, что эта возня со снятием дома была лишь предлогом для того, чтобы повидаться с ним в Милл-хаусе. Мне было известно, что он был в Южной Африке в то время, когда украли алмазы, и, не зная его, я сразу ухватился за мысль, что он и есть таинственный «полковник», о котором я так много слышал.

Я последовал за Надиной по Найтсбриджу. Она поехала в отель «Гайд-парк». Ускорив шаги, я вошел за ней. Она прошла прямо в ресторан, и я решил, что лучше сейчас не рисковать, чтобы она меня не узнала, а продолжать следить за Картоном. Я очень надеялся, что он получит алмазы, и что, внезапно появившись перед ним, я его испугаю и заставлю сказать правду. Следом за ним я спустился на станцию подземки «Гайд-парк-Корнер». Он был в конце платформы. Неподалеку стояла какая-то девушка, но больше никого не было. Я решил заговорить с ним прямо там. Вы знаете, что дальше произошло. Увидев человека, который, по его представлению, находился в Южной Африке, Картон был потрясен. Он совсем потерял голову и, попятившись, упал на рельсы. Он всегда был трусом. Под видом доктора мне удалось обыскать его карманы. Там был бумажник с какими-то записями, одно или два несущественных письма, катушка с пленкой, которую я, должно быть, обронил потом где-то, и еще клочок бумаги, на котором были указаны время и место условленной встречи: на «Килморден Касле». Торопясь уйти, пока меня никто не задержал, я уронил и записку, но, к счастью, запомнил цифры.

Поспешив в ближайший туалет, я быстро смыл грим и поменял костюм. Я не хотел, чтобы меня арестовали за то, что я залез в карман к мертвецу. Потом я отправился к отелю «Гайд-парк». Надина все еще сидела за ленчем. Нет нужды подробно описывать, как я проследил ее до Марлоу. Она пришла в дом, а я заговорил с женщиной из сторожки, сделав вид, что я вместе с Надиной. Затем я последовал за ней.

Он остановился. Наступило напряженное молчание.

— Вы поверите мне, Энн, не правда ли? Клянусь перед Богом, что то, что я собираюсь сказать, — правда. Я вошел за ней в дом, в душе почти готовый на убийство, — а она была мертва! Я обнаружил ее в комнате на втором этаже. Боже! Это было ужасно. Мертва, а я пришел не более чем через три минуты после нее. И в доме, кроме меня, — никого! Конечно же я сразу осознал весь ужас своего положения. Одним мастерским ударом шантажируемый избавился от шантажистки и одновременно нашел козла отпущения, которому преступление будет приписано. Здесь совершенно отчетливо был виден почерк «полковника». Второй раз я должен был стать его жертвой. Какого же дурака я свалял, что так легко попался в ловушку!

Я плохо соображал, что делал дальше. Мне удалось уйти оттуда с вполне нормальным видом, но я знал, что вскоре преступление откроется, и описание моей внешности будет разослано по всей стране.

Несколько дней я выжидал, не осмеливаясь ничего предпринимать. В конце концов мне помог случай. Я нечаянно услышал на улице разговор двух пожилых джентльменов, один из которых оказался сэром Юстесом Педлером. Я сразу же задумал присоединиться к нему в качестве секретаря. Обрывок услышанного мною разговора подсказал мне, как это сделать. Теперь я уже не был так уверен, что сэр Юстес Педлер — «полковник». Его дом мог быть выбран местом свидания совершенно случайно или из каких-то неведомых мне соображений.

— А знаете ли вы, — прервала его я, — что Ги Пейджет в день убийства находился в Марлоу?

— Тогда все понятно. Я думал, что он был в Канне с сэром Юстесом.

— Он якобы ездил во Флоренцию, но там он, безусловно, никогда не был. Я совершенно уверена, что на самом деле он был в Марлоу, однако, разумеется, не могу доказать это.

— И подумать только, я ни на минуту не подозревал Пейджета, пока он не попытался выбросить вас за борт. Этот тип — великолепный актер.

— Не правда ли?

— Тогда понятно, зачем выбрали Милл-хаус. Пейджет, вероятно, мог войти и выйти незамеченным. Конечно, он не возражал против того, что я еду на пароходе с сэром Юстесом. Пейджет не хотел, чтобы меня арестовали сразу. Понимаете, очевидно, Надина не принесла драгоценности с собой на свидание, как они рассчитывали. Я предполагаю, что в действительности они были у Картона, и он спрятал их где-то на «Килморден-Касле» — вот где он пригодился. Они надеялись, что я, вероятно, имею какое-то представление о том, где спрятаны алмазы. А пока «полковник» снова не обрел их, он все еще в опасности — отсюда его страстное желание заполучить их любой ценой. Где, черт возьми, Картон спрятал их — если спрятал, — я не знаю.

— Это уже другая история, — заметила я, — моя история. И я собираюсь вам ее сейчас рассказать.

Глава 27

Гарри внимательно слушал, пока я подробно излагала все события, о которых поведала на этих страницах. Больше всего его сбило с толку и удивило, что алмазы все время были у меня — или, вернее, у Сьюзен. Такого он предположить просто не мог. Разумеется, прослушав его рассказ, я поняла смысл маленькой договоренности со стюардом Картона или, скорее, Надины, так как я не сомневалась, что именно ей в голову пришла такая идея. Никакие силы не могли бы отобрать алмазы в случае нападения на нее или на ее мужа. Их тайна была известна лишь ей, «полковник» вряд ли мог подумать, что алмазы доверят стюарду на пароходе!

Снять с Гарри прежнее обвинение в воровстве не представляло труда. Но другое, более серьезное, обвинение связывало нас по рукам и ногам. Ибо дела пока обстояли таким образом, что он не мог объявиться, чтобы доказать свою невиновность.

Темой, к которой мы возвращались вновь и вновь, была личность «полковника». Был ли им или нет Ги Пейджет?

— Я сказал бы «да», если бы не одна вещь, — начал Гарри. — Весьма вероятно, что именно Пейджет убил Аниту Грюнберг в Марлоу, и это, безусловно, делает более весомым предположение, что он и есть «полковник», так как история с Анитой не такая, чтобы доверить ее подчиненным. Единственное, что говорит против данной версии, — это попытка устранить вас ночью у водопада. Вы видели, Пейджет остался в Кейптауне, и он не мог бы ни на чем добраться сюда раньше, чем в среду следующей недели. Вряд ли у него есть какие-нибудь агенты в этой части света, и все его планы были построены с таким расчетом, чтобы иметь с вами дело в Кейптауне. Он, конечно, мог бы передать инструкции по телеграфу какому-нибудь своему подручному в Йоханнесбурге, который успел бы сесть на родезийский поезд в Мафекинге[80]. Но инструкции должны были быть столь определенны, что их вряд ли можно было доверить бумаге.

Мы немного помолчали, а потом Гарри неторопливо продолжил:

— Вы говорите, что миссис Блейр спала, когда вы уходили из гостиницы, и что вы слышали, как сэр Юстес диктовал мисс Петтигрю? А где был полковник Рейс?

— Я нигде не могла его найти.

— Были у него какие-нибудь основания считать, что… вы и я расположены друг к другу?

— Пожалуй, — ответила я, вспомнив разговор на обратном пути из Матопоса. — Он очень сильная личность, — добавила я, — но совсем не соответствует моему представлению о «полковнике». И кроме того, подобная мысль была бы нелепа. Ведь он сотрудник Секретной службы.

— Откуда нам это известно? Нет ничего проще, чем бросить такой намек. Никто не противоречит, и слух распространяется, пока все не начинают верить ему, как истинной правде. Энн, вам нравится Рейс?

— И да и нет. То он кажется мне неприятным, то, наоборот, очень обаятельным, но знаю одно: я всегда немного боюсь его.

— Он был в Южной Африке, когда произошла кража алмазов в Кимберли, — тихо сказал Гарри.

— Но именно он рассказал Сьюзен все о «полковнике» и о том, как он в Париже пытался напасть на его след.

— Камуфляж — причем очень ловкий.

— Но какое отношение ко всему имеет Пейджет? Его что — нанял Рейс?

— Может быть, — не спеша сказал Гарри. — Пейджет совсем ни при чем.

— Что?!

— Вспомните, Энн, вы когда-нибудь слышали мнение самого Пейджета о той ночи на «Килмордене»?

— Да, со слов сэра Юстеса.

Я повторила их. Гарри внимательно слушал.

— Значит, он увидел человека, идущего от каюты сэра Юстеса, и проследовал за ним на палубу. Так он говорил? А чья каюта находилась напротив каюты сэра Юстеса? Полковника Рейса. Предположим, он прокрался на палубу, совершил неудачное нападение на вас, обежал вокруг палубы и столкнулся с Пейджетом, как раз выходящим через дверь салона. Рейс сбивает его с ног и заскакивает внутрь, закрывая за собой дверь. Мы бежим за ним, а находим Пейджета, лежащего на пороге. Как вам это?

— Вы забываете, что он с уверенностью заявил, что именно вы сбили его с ног.

— Ну, предположим, что, едва придя в себя, он видит, как я исчезаю вдали? Разве Пейджет не посчитал бы тогда само собой разумеющимся, что на него напал я? Особенно если он все время думал, что следил именно за мной?

— Может быть, вы правы, — медленно сказала я. — Но это меняет все наши предположения. И ведь есть еще другие обстоятельства.

— Большая часть из них легко объяснима. Человек, выслеживавший вас в Кейптауне, разговаривал с Пейджетом, и тот посмотрел на свои часы. Человек мог просто спросить его, который час.

— Вы хотите сказать, что это всего лишь совпадение?

— Не совсем. Тут есть определенный порядок, связывающий Пейджета с нашим делом. Почему для убийства был выбран Милл-хаус? Не потому ли, что Пейджет был в Кимберли, когда украли алмазы? Должны ли были его сделать козлом отпущения, если бы так удачно не подвернулся я?

— Значит, вы думаете, что он может быть совершенно невиновен?

— Похоже на то, однако в таком случае нам придется выяснить, что он делал в Марлоу. Если у него есть объяснение, мы на верном пути.

Он встал.

— Уже за полночь. Ложитесь, Энн, и немного поспите. Перед самым рассветом я перевезу вас на берег в лодке. Вы должны поспеть к поезду в Ливингстоне[81]. У меня там есть друг, который спрячет вас до отправления. Вы поедете в Булавайо и там пересядете на поезд до Бейры. Я могу через своего друга в Ливингстоне узнать, что происходит в гостинице и где сейчас ваши друзья.

— Бейра, — произнесла я задумчиво.

— Да, Энн, ваш путь — в Бейру. Это мужское дело. Оставьте его мне.

Пока мы обсуждали ситуацию, наше волнение ненадолго улеглось, теперь же чувства снова нахлынули на нас. Мы даже не смотрели друг на друга.

— Очень хорошо, — сказала я и вошла в хижину.

Я лежала на покрытом шкурами ложе, но не спала, и слышала, как снаружи в темноте Гарри Рейберн без устали ходит взад и вперед, взад и вперед. Наконец он позвал меня:

— Вставайте, Энн, пора ехать.

Я встала и послушно вышла. Было еще совсем темно, но я знала, что скоро рассвет.

— Мы возьмем каноэ, а не моторку, — начал Гарри, но вдруг остановился и предостерегающе поднял руку. — Тише. Что это?

Я прислушалась, но ничего не услышала. У него был более острый слух, слух человека, долгое время жившего на лоне природы. Теперь я тоже услышала — слабый плеск весел по воде, быстро приближавшийся к нашей маленькой пристани со стороны правого берега реки.

Мы изо всех сил вглядывались в темноту и смогли различить черное пятно на поверхности воды. Это была лодка. Затем на мгновение вспыхнул огонек. Кто-то зажег спичку. При ее свете я узнала рыжебородого голландца с виллы в Мейсенберге. Остальные были туземцы.

— Назад в хижину — быстро.

Гарри увлек меня за собой. Он снял со стены два ружья и револьвер.

— Вы умеете заряжать ружье?

— Никогда не пробовала. Покажите мне.

Я, кажется, неплохо усвоила его наставления. Мы закрыли дверь, и Гарри встал у окна, выходившего на пристань. Лодка двигалась как раз рядом с ней.

— Кто там? — громко крикнул Гарри.

Если у нас и были какие-то сомнения по поводу намерений наших незваных гостей, они тотчас рассеялись. Вокруг нас градом посыпались пули. К счастью, никто не был ранен. Гарри поднял ружье и открыл убийственный огонь. Еще и еще. Я услышала два стона и всплеск.

— Это даст им кое-какую пищу для размышлений, — мрачно проворчал он, протягивая руку за вторым ружьем. — Держитесь сзади, Энн, ради Бога. И быстро заряжайте.

Опять свист пуль. Одна из них слегка оцарапала щеку Гарри. Его ответный огонь был более точным. Я как раз перезарядила ружье, когда он повернулся за ним. Он крепко привлек меня к себе левой рукой и яростно поцеловал перед тем, как снова повернуться к окну. Вдруг он вскрикнул.

— Они уезжают — с них довольно. На воде они представляют хорошую мишень, и им не видно, сколько нас тут. Сейчас они разбиты, но скоро вернутся. Нам надо подготовиться.

Он опустил ружье и повернулся ко мне.

— Энн! Ты прелесть! Ты чудо! Ты маленькая королева! Храбрая, как лев. Черноволосая ведьма!

Он схватил меня в объятия. Целовал мои волосы, глаза, губы.

— А теперь за дело, — сказал он, неожиданно отпустив меня. — Вынеси эти банки с керосином.

Я выполнила приказание. Он хлопотал внутри хижины. Немного спустя я увидела, что Гарри ползает по крыше и что-то там делает. Через минуту-другую он присоединился ко мне.

— Спускайся к лодке. Нам придется перетащить ее по суше на другую сторону острова.

Когда я уходила, он поднял банку с керосином.

— Они возвращаются, — тихо сказала я, увидев пятно, двигавшееся к нам от берега.

Он подбежал ко мне.

— Как раз вовремя. Но где же лодка, черт возьми?

Мы были во власти судьбы. Гарри тихонько присвистнул.

— Любовь моя, мы попали в переделку. Тебе страшно?

— Только не с тобой.

— А, но умереть вместе — не слишком большая радость. Мы сделаем кое-что получше. Смотри — на сей раз они на двух лодках. Собираются высадиться в двух разных местах. А теперь — мой маленький сценический эффект.

Почти в тот же момент из хижины вырвались длинные языки пламени. Оно осветило две фигуры, прижавшиеся к крыше.

— Моя старая одежда, набитая шкурами, они не сразу догадаются. Пошли, Энн, нам предстоит отчаянное предприятие.

Взявшись за руки, мы бегом пересекли островок. Здесь его отделяла от берега только узкая полоска воды.

— Нам надо переплыть на тот берег, Энн, ты умеешь плавать? Это, правда, не имеет значения. Я смогу переправить тебя. На лодке здесь не получится — слишком много камней, но вплавь вполне можно, и Ливингстон в той стороне.

— Я умею немного плавать, даже лучше, чем тут требуется. А в чем опасность, Гарри? — Я увидела, как его лицо помрачнело. — Акулы?

— Нет, глупышка. Акулы живут в море. Но ты проницательна, Энн. Кроки — вот что меня волнует.

— Крокодилы?

— Да, не думай о них или помолись, не знаю, что для тебя предпочтительнее.

Мы бросились в воду. Мои молитвы, наверное, были услышаны, так как мы достигли суши без приключений.

— А теперь — в Ливингстон. Дорога тяжелая, а одежда насквозь мокрая. Но нужно идти.

Наш путь показался мне кошмаром. Промокшие юбки хлопали по ногам, чулки скоро изорвались о колючки. Наконец я остановилась, не в силах идти дальше. Гарри вернулся ко мне.

— Держись, любовь моя. Я тебя понесу немного.

Вот так я вступила в Ливингстон, перекинутая через его плечо, как мешок с углем. Как он прошел весь путь, не знаю. Первый слабый проблеск рассвета едва начал пробиваться. Друг Гарри оказался молодым человеком двадцати лет, державшим лавку туземных редкостей. Его звали Нед, может быть, у него было и другое имя, но я никогда его не слышала. Он, похоже, нисколько не удивился, увидев вошедшего Гарри, совершенно мокрого, державшего за руку столь же мокрую особу женского пола. Мужчины — совершенно замечательный народ.

Нед накормил нас, напоил горячим кофе и высушил нашу одежду, пока мы сидели, завернувшись в яркие манчестерские одеяла. Мы спрятались в крошечной задней комнатке лавки, где нас никто не мог увидеть, а Нед пошел навести справки о том, что сталось с компанией сэра Юстеса и жил ли кто-нибудь из них еще в гостинице.

Именно тогда я заявила Гарри, что ничто не заставит меня уехать в Бейру. Я туда вообще не собиралась, а теперь в этом и вовсе не было смысла. Суть нашего плана заключалась в том, что мои враги считали меня мертвой. Сейчас, когда они убедились в обратном, моя поездка в Бейру бесполезна. Они легко выследят и преспокойно убьют меня там. И никто не сможет защитить меня. В конце концов, мы решили, что я присоединюсь к Сьюзен, где бы она ни была, и посвящу все силы заботе о себе. Ни в коем случае я не должна была искать приключений или пытаться поставить мат «полковнику».

Я должна была спокойно жить с Сьюзен и ждать указаний от Гарри. Алмазы следовало положить в банк в Кимберли на фамилию Паркер.

— Еще одно, — подумав, сказала я, — нам надо придумать какой-нибудь код, чтобы нас опять не провели с помощью посланий, отправленных от нашего имени.

— Это довольно просто. В любом сообщении, присланном мною, будет зачеркнутое «и».

— Без торговой марки изделие не является подлинным, — прошептала я. — А как насчет телеграмм?

— Любые телеграммы от меня будут подписаны «Энди».

— Поезд скоро прибудет, Гарри. — Нед просунул к нам голову и тут же исчез.

Я встала.

— А не выйти ли мне замуж за респектабельного надежного мужчину, если я найду такого? — спросила я с притворной застенчивостью.

Гарри подошел ко мне вплотную.

— Бог мой! Энн, если ты когда-нибудь выйдешь замуж за кого-нибудь, кроме меня, я сверну ему шею. А тебя…

— А меня? — поинтересовалась я, приятно взволнованная.

— Утащу и изобью до полусмерти!

— Что за очаровательного мужа я себе выбрала! — произнесла я насмешливо. — И как быстро он меняет свое мнение!

Глава 28 (Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)

Я уже как-то заметил, что, в сущности, я тихий человек. Я тоскую по спокойной жизни и как раз ее и не могу обрести. Вечно попадаю в эпицентр бурь и тревог. Я испытал огромное облегчение, уехав от Пейджета с его непрестанным выискиванием тайных происков, и мисс Петтигрю, безусловно, полезное создание, в ней нет ничего от гурий[82], раз или два она оказала мне неоценимую услугу. В Булавайо у меня действительно случился небольшой приступ печени, вследствие чего я вел себя как невоспитанный человек, но накануне я провел ужасную ночь в поезде. В три часа ночи изысканно одетый молодой человек, похожий на героя оперетты из жизни Дикого Запада, вошел в мое купе и спросил, куда я еду. Не обратив внимания на то, что я вначале проворчал: «Чаю — и, ради Бога, не кладите сахар», — он повторил свой вопрос, подчеркнув, что он не официант, а офицер иммиграционной службы. В конце концов, мне удалось убедить его, что я не страдаю от инфекционной болезни, что еду в Родезию из чистейших побуждений, а затем осчастливил его, сообщив мое полное имя, данное мне при крещении, и место рождения. Потом я попытался немного вздремнуть, но какой-то назойливый осел поднял меня в пять тридцать ради чашки жидкого сахара, который он назвал чаем. Кажется, я все-таки не запустил в него чашкой, хотя именно этого мне хотелось больше всего. В шесть этот тип принес мне чай без сахара, холодный как лед, и тогда я наконец уснул, совершенно обессиленный, чтобы проснуться при подъезде к Булавайо, где мне всучили противного деревянного жирафа, состоявшего из одних ног и шеи.

Помимо этих маленьких непредвиденных осложнений, все прошло гладко. А затем случилось новое бедствие.

В ночь после приезда на водопад я диктовал мисс Петтигрю в моей гостиной, когда внезапно без единого слова извинения ко мне ворвалась миссис Блейр, облаченная в самый рискованный наряд.

— Где Энн? — закричала она.

Хорошенький вопрос! Как будто я отвечаю за девицу. Что может подумать мисс Петтигрю? Что я имею обыкновение доставать Энн Беддингфелд из кармана в полночь или около того? Весьма компрометируют для человека в моем положении.

— Полагаю, — холодно сказал я, — что она в своей постели.

Я откашлялся и взглянул на мисс Петтигрю, чтобы показать, что готов продолжать диктовку. Я надеялся, что миссис Блейр поймет намек. Ничего подобного. Она плюхнулась в кресло и стала нервно качать ногой, обутой в комнатную туфлю.

— В комнате ее нет. Я там была. Мне приснился сон — ужасный сон, — что ей грозит какая-то страшная опасность, и я встала и пошла к ней, знаете, просто чтобы успокоиться. Там ее не было, и постель была даже не смята.

Она умоляюще посмотрела на меня.

— Что мне делать, сэр Юстес?

Подавив желание ответить: «Ложитесь спать и ни о чем не беспокойтесь. Здоровая молодая женщина вроде Энн Беддингфелд прекрасно способна позаботиться о себе», — я рассудительно нахмурился.

— А что говорит Рейс?

Почему Рейс всегда должен оставаться в стороне? Пусть и на его долю достанутся неприятности, а не одни только радости женского общества.

— Я не могу нигде найти его.

Очевидно, Энн кутит всю ночь напролет. Я вздохнул и сел в кресло.

— Я не вполне понимаю причину вашего беспокойства, — терпеливо сказал я.

— Мне приснилось…

— Это все кэрри, что мы ели за обедом!

— О, сэр Юстес!

Женщина была полна негодования. А ведь всем известно, что ночные кошмары — результат неумеренной еды.

— В конце концов, — продолжал я убеждать миссис Блейр, — почему бы Энн Беддингфелд и Рейсу не пойти немного погулять, стоит ли из-за этого будить всю гостиницу?

— Вы думаете, они просто пошли вместе гулять? Но ведь уже за полночь?

— В молодости совершаешь такие поступки, — проворчал я, — хотя Рейс, конечно, достаточно стар, чтобы уже быть осмотрительным.

— Вы действительно так считаете?

— Полагаю, они убежали, чтобы пожениться, — продолжал я успокаивающе, прекрасно, однако, понимая, что делаю идиотское предположение. Ибо куда же можно убежать в подобном месте?

Не знаю, сколько времени мне еще пришлось бы высказывать неубедительные доводы, однако в этот момент неожиданно появился сам Рейс. По крайней мере, я был частично прав — он ходил на прогулку, но Энн не брал с собой. Однако я совершенно неверно расценивал ситуацию. Вскоре мне дали в этом убедиться. Рейс моментально перевернул всю гостиницу вверх дном. Я никогда не видел, чтобы человек так расстраивался. Дело очень необычное. Куда девица отправилась? Она вышла одетая из гостиницы примерно в десять минут двенадцатого, и больше ее никто не видел. Мысль о самоубийстве представляется невозможной. Энн была одной из тех энергичных молодых женщин, которые любят жизнь и не имеют ни малейшего намерения расставаться с ней. До середины следующего дня не было никакого поезда, так что она не могла уехать отсюда. Тогда где же она, черт возьми?

Рейс, бедняга, просто вне себя. Он испробовал все возможные средства. Окружные комиссары, или как там они себя называют, на сотни миль кругом были поставлены на ноги. Туземные сыщики носились туда-сюда на полусогнутых. Все, что можно было сделать, делалось, но никаких признаков Энн Беддингфелд. Принята версия, что она лунатик и ходит во сне. На дорожке возле моста есть следы, показывающие, что девица целустремленно подошла к обрыву и упала вниз. Если так, то она, конечно, должна была разбиться о камни. К сожалению, большая часть следов уничтожена группой туристов, которым вздумалось пройти этой дорогой рано утром в понедельник.

Не думаю, что подобная версия достаточно убедительна. В мои молодые годы мне всегда говорили, что лунатики не могут причинить себе никакого вреда, их оберегает собственное шестое чувство. Полагаю, что миссис Блейр такая версия тоже не понравилась.

Я не могу понять эту женщину. Ее отношение к Рейсу совершенно переменилось. Теперь она наблюдает за ним, как кошка за мышкой, и делает видимые усилия над собой, чтобы быть с ним вежливой. А ведь они были такими друзьями! В общем, она сама не своя: нервная, истеричная, вздрагивает и подскакивает при малейшем звуке. Я начинаю подумывать, что пора ехать в Йо'бург.

Вчера пронесся слух о таинственном острове где-то вверх по реке, на котором живут мужчина и женщина. Рейс очень заволновался. Все это, однако, оказалось совершеннейшей иллюзией. Мужчина живет там давно и прекрасно известен администратору гостиницы. Во время сезона он возит туристов вверх и вниз по реке и показывает им крокодилов и отбившегося от стада гиппопотама или что-то вроде этого! Он, наверное, держит ручного гиппопотама, обученного откусывать иногда куски от лодки. Потом мужчина отгоняет его багром, и вся компания ощущает, что наконец они действительно забрались в самую глушь. Как давно на острове находится девушка, точно неизвестно, но представляется совершенно очевидным, что она не может быть Энн, и, кроме того, весьма щекотливо вмешиваться в дела других людей. На месте этого молодца я, безусловно, вышвырнул бы Рейса с острова, если бы он приехал задавать вопросы о моих любовных похождениях.

Позднее.

Мы договорились, что я отправлюсь в Йо'бург завтра. Рейс настаивает, чтобы я ехал. По всему, что известно, там теперь весьма неуютно, однако я, возможно, уеду прежде, чем станет еще хуже. Полагаю, что меня все равно застрелит какой-нибудь забастовщик. Миссис Блейр должна была сопровождать меня, но в последнюю минуту передумала и решила побыть у водопада. Похоже, она не может оставить Рейса без присмотра. Сегодня вечером она зашла ко мне и, поколебавшись, попросила об одном одолжении. Не позабочусь ли я об ее сувенирах.

— Надеюсь, не о зверях? — спросил я с тревогой. Я всегда чувствовал, что рано или поздно мне навяжут этих противных зверей.

В конце концов, мы достигли компромисса. Я согласился взять на себя заботу о двух ее небольших деревянных ящиках, содержавших хрупкие предметы. Зверей в местном магазине упакуют в огромные корзины и отошлют по железной дороге в Кейптаун, где Пейджет присмотрит за тем, чтобы сдать их на хранение.

Люди, паковавшие их, говорили, что игрушки чрезвычайно неудобной формы (!), и придется изготовить специальные ящики. Я указал миссис Блейр, что, когда звери прибудут в Англию, они обойдутся в фунт стерлингов за штуку!

Пейджет рвется ко мне в Йоханнесбург. Я отговорюсь необходимостью позаботиться о ящиках миссис Блейр, чтобы удержать его в Кейптауне. Я написал ему, что он должен получить ящики и присмотреть за тем, чтобы они были надежно размещены, поскольку в них находятся редкие антикварные вещи огромной ценности.

Итак, все устроилось, и мы с мисс Петтигрю отбываем вместе. И любой, кто видел ее, согласится, что это абсолютно пристойно.

Глава 29

Йоханнесбург 6 марта.

Обстановка здесь нездоровая. Используя хорошо известную фразу, которую я так часто читал, мы все живем на краю вулкана. Шайки бунтовщиков, или так называемых забастовщиков, патрулируют улицы и кровожадно косятся на вас. Полагаю, они уже готовятся к убийствам и составляют списки разжиревших капиталистов. Вы не можете взять такси: забастовщики вытаскивают вас из него. А в гостиницах любезно намекают, что, когда кончится продовольствие, они бросят вас на произвол судьбы!

Вчера вечером я встретил Ривса, моего приятеля с «Килмордена», члена Рабочей партии. Он не на шутку перепуган. Он из тех людей, которые произносят чрезвычайно пространные пламенные речи единственно из политических соображений, а потом жалеют об этом. Ривс теперь повсюду заявляет, будто на самом деле ничего не говорил. Когда я его встретил, он как раз уезжал в Кейптаун. Там он собирается произнести в свое оправдание трехдневную речь на голландском языке о том, что его прежние выступления в действительности означали нечто совершенно иное. Я рад, что мне не приходится сидеть в Законодательном собрании Южной Африки[83]. Наша палата общин достаточно плоха, но мы, по крайней мере, пользуемся только одним языком, и продолжительность выступлений у нас все-таки несколько ограничена. Когда я был в Собрании перед тем, как покинуть Кейптаун, я слушал седовласого джентльмена с обвисшими усами, выглядевшего в точности, как Чепупаха[84] из «Алисы в Стране чудес». Он ронял слова как-то особенно меланхолично. Время от времени он возбуждал себя для дальнейших усилий, восклицая нечто, звучавшее вроде «Паэт Скит», произносимое fortissimo[85] и в заметном контрасте с остальной его речью. Когда он так делал, половина его аудитории выкрикивала «гав-гав!», что, вероятно, по-голландски означает «правильно-правильно», а другая половина в испуге просыпалась. Мне дали понять, что джентльмен говорит уже, по крайней мере, три дня. Они здесь, в Южной Африке, должно быть, обладают безграничным терпением.

Я изобретал бесконечные задания, чтобы удержать Пейджета в Кейптауне, однако наконец мое воображение иссякло, и он присоединяется ко мне завтра, как верная собака, которая приходит, чтобы умереть подле своего хозяина. А я так хорошо продвигался с моими «Воспоминаниями»! Я придумал кое-какие чрезвычайно остроумные вещи, — что сказали мне лидеры забастовщиков, а я — им.

Сегодня утром меня посетил правительственный чиновник. Он был то вежлив, то настойчив, то таинствен. Прежде всего, он, сославшись на мое высокопоставленное положение и значительность, посоветовал мне удалиться в Преторию[86], самостоятельно или с его помощью.

— Значит, вы ждете неприятностей? — спросил я.

Его ответ был настолько продуманно-бессмысленным, что я понял: они ожидают серьезных неприятностей. Я намекнул, что его правительство дает ситуации зайти слишком далеко.

— Есть такие обстоятельства, сэр Юстес, когда следует дать человеку длинную веревку и позволить ему повеситься.

— О, безусловно, безусловно.

— Беспорядки вызываются не самими забастовщиками. За их спиной действует некая организация. Ввозится большое количество оружия и взрывчатки, и мы добыли некоторые документы, проливающие достаточно света на методы импорта вооружений. У них есть постоянный шифр. Помидоры означают «детонаторы», цветная капуста — «ружья», другие овощи символизируют различные взрывчатые вещества.

— Очень интересно, — заметил я.

— Более того, сэр Юстес, у нас есть все основания считать, что человек, который возглавляет эту организацию, направляющая рука, так сказать, в настоящую минуту находится в Йоханнесбурге.

Он так пристально уставился на меня, что я стал опасаться, не подозревает ли он, будто я и есть тот человек. Меня прошиб холодный пот, и я уже начал жалеть, что мне взбрело в голову понаблюдать за миниреволюцией.

— Из Йо'бурга в Преторию поезда не ходят, — продолжал он. — Но я могу устроить, чтобы вас вывезли в личном автомобиле. На случай, если по дороге вас остановят, я могу снабдить вас двумя пропусками: одним — выданным нашим правительством, и другим — удостоверяющим, что вы английский гость, не имеющий абсолютно никакого отношения к Южно-Африканскому Союзу.

— Первый — для ваших людей, а второй — для забастовщиков, а?

— Именно так.

Его план мне не понравился — я знаю, что происходит в подобных случаях. От волнения вы все перепутываете. Я обязательно вручу не тот пропуск и не тому, кому надо, и кончится тем, что меня подстрелит какой-нибудь кровожадный мятежник или один из блюстителей закона, которые патрулировали улицы в гражданских головных уборах, с трубками в зубах и с ружьями под мышкой. Кроме того, чем мне занять себя в Претории? Любоваться архитектурой и прислушиваться к отголоскам стрельбы вокруг Йоханнесбурга? Одному Богу известно, сколько продлится мое заключение там. Они уже взорвали железнодорожные пути. Похоже, что там нельзя будет даже разжиться выпивкой. Два дня назад они ввели военное положение.

— Дорогой мой, — сказал я, — вы, кажется, не понимаете, что я изучаю ситуацию на Ранде. Как же, черт возьми, я могу это делать, находясь в Претории? Я ценю вашу заботу о моей безопасности, однако не беспокойтесь обо мне. Со мной будет все в порядке.

— Предупреждаю вас, сэр Юстес, проблема продовольствия уже вызывает серьезные опасения.

— Небольшой пост исправит мою фигуру, — произнес я со вздохом.

Наш разговор прервала телеграмма, которую вручили мне. Я прочел ее с изумлением:

«Энн невредима. Здесь со мной в Кимберли.

Сьюзен Блейр».

Полагаю, что никогда по-настоящему не верил в гибель Энн. В этой молодой женщине есть что-то не поддающееся разрушению — она напоминает патентованные пилюли, которые дают терьерам. У нее необыкновенное умение внезапно появиться, улыбаясь. Я все еще не понимаю, зачем ей понадобилось выйти из гостиницы посреди ночи, чтобы попасть в Кимберли. Поезда, во всяком случае, не было. Должно быть, она надела пару ангельских крылышек и полетела туда. И не думаю, что она когда-нибудь объяснится. Со мной никто не объясняется. Мне всегда приходится догадываться. В конце концов, это становится однообразным. Наверное, в основе всего лежат крайности журналистки. «Как я снимала речные пороги» — сообщение нашего специального корреспондента.

Я сложил телеграмму и поспешил избавиться от своего чиновного приятеля. Мне не нравится перспектива голодания, но я не тревожусь за собственную безопасность. Смэтс способен справиться с революцией. Но я дал бы изрядную сумму денег за выпивку! Интересно, сообразит ли Пейджет взять с собой сюда бутылку виски?

Я надел шляпу и вышел, намереваясь купить немного сувениров. Лавки редкостей в Ио'бурге весьма забавные. Я как раз изучал витрину с импозантными мантиями из звериных шкур, когда со мной столкнулся человек, выходивший из лавки. К моему удивлению, это был Рейс.

Не могу тешить себя мыслью, что он обрадовался при виде меня. Он определенно был раздосадован, но я настоял, чтобы он проводил меня обратно в гостиницу. Я устал от того, что мне не с кем говорить, кроме мисс Петтигрю.

— Вы, оказывается, в Йо'бурге, кто бы мог подумать, — сказал я, чтобы начать разговор. — Когда вы приехали?

— Вчера ночью.

— Где вы остановились?

— У друзей.

Рейс был не расположен много говорить, и казалось, что мои вопросы смущают его.

— Надеюсь, они держат домашнюю птицу, — заметил я. — По всему, что я слышал, диета из свежеснесенных яиц с периодическим добавлением зарезанного старого петуха скоро станет вполне сносной.

— Между прочим, — продолжал я, когда мы вернулись в гостиницу, — вы слышали, что мисс Беддингфелд жива и здорова?

Он кивнул.

— Она нас изрядно напугала, — беспечно сказал я. — Куда же, черт возьми, она пошла в ту ночь — вот что я хотел бы знать.

— Она все время была на острове.

— На каком острове? Не на том ли, где живет молодой мужчина?

— Да.

— Какое неприличие! — отозвался я. — Пейджет будет совершенно шокирован. Он всегда неодобрительно относился к Энн Беддингфелд. Полагаю, что это был тот молодой человек, с которым она первоначально собиралась встретиться в Дурбане?

— Не думаю.

— Не говорите мне ничего, если не хотите, — сказал я, чтобы вызвать его на откровенность.

— Мне кажется, что это некий молодой человек, которого мы все были бы рады поймать.

— Он не… — закричал я, все больше волнуясь.

— Гарри Рейберн, он же Гарри Лукас — таково, как вы знаете, его настоящее имя. Он еще раз улизнул от нас, но мы скоро должны схватить его.

— Ну и ну, — пробормотал я.

— Во всяком случае, мы не подозреваем девушку в соучастии. С ее стороны это просто любовь.

Я всегда думал, что Рейс влюблен в Энн. То, как он произнес последние слова, убедило меня, что я прав.

— Она уехала в Бейру, — продолжал он весьма поспешно.

— В самом деле? — спросил я, уставившись на него. — Откуда вы знаете?

— Она написала мне из Булавайо, сообщив, что собирается вернуться домой этим путем. Лучшее, что она может сделать, бедное дитя.

— Я почему-то не могу представить себе, что она в Бейре, — сказал я задумчиво.

— Она как раз должна была уехать, когда написала мне.

Я был озадачен. Кто-то явно лгал.

Не дав себе труда поразмыслить над тем, что Энн могла иметь достаточные основания не говорить правду, я не смог отказать себе в удовольствии одержать верх над Рейсом.

Он всегда такой самоуверенный! Я вынул из кармана телеграмму и передал ему.

— Тогда как вы объясните это? — небрежно спросил я.

Он, кажется, был ошарашен.

— Она написала, что как раз должна уехать в Бейру, — ошеломленно произнес он.

Я знаю, что Рейс считается умным человеком. По-моему, он довольно глуп. Похоже, что ему никогда не приходило в голову, что девушки не всегда говорят правду.

— Тоже в Кимберли. Что она там делает? — бормотал он.

— Да, это меня удивило. Я полагал, что мисс Энн должна была быть здесь, в гуще событий, собирая материал для «Дейли бюджет».

— Кимберли, — повторил он. Место, кажется, огорчало его. — Там нечего смотреть — копи не работают.

— Вы ведь знаете, каковы женщины, — рассеянно заметил я.

Он покачал головой и вышел. Очевидно, я дал ему кое-какую пищу для размышлений.

Как только он ушел, вновь появился мой правительственный чиновник.

— Надеюсь, вы простите меня, сэр Юстес, что я снова беспокою вас, — извинился он. — Но я хотел бы задать вам один вопрос.

— Разумеется, мой дорогой, — бодро произнес я. — Давайте ваш вопрос.

— Он касается вашего секретаря…

— Мне ничего о нем не известно, — поспешно сказал я. — Он навязался мне в Лондоне, украл у меня ценные бумаги, — за которые мне дадут хорошую взбучку, — и, когда мы прибыли в Кейптаун, исчез, как в фокусе иллюзиониста. Я действительно был у водопада в одно время с ним, но я жил в гостинице, а он — на острове. Могу заверить вас, что я ни разу его в глаза не видел, пока был там.

Я сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

— Вы неправильно поняли меня. Я говорю о другом вашем секретаре.

— О каком? О Пейджете? — вскричал я с живым изумлением. — Он у меня уже восемь лет — он заслуживает полного доверия.

Мой собеседник улыбнулся.

— Мы все еще не понимаем друг друга. Я говорю о даме.

— Мисс Петтигрю? — воскликнул я.

— Да. Ее видели выходящей из лавки туземных редкостей, принадлежащих Аграсато.

— Боже, спаси и помилуй! — прервал его я. — Сегодня днем я сам собирался зайти туда. Вы могли бы и меня поймать выходящим оттуда.

Похоже, в Йо'бурге нельзя сделать ни один совершенно невинный шаг, чтобы вас не заподозрили.

— А! Но она была там не один раз — и при довольно сомнительных обстоятельствах. Могу также сказать вам — по секрету, сэр Юстес, что это место находится под подозрением, как явка, используемая тайной организацией, стоящей за нынешней революцией. Вот почему я был бы рад услышать все, что вы можете рассказать мне об этой даме. Где и как вы наняли ее?

— Ее одолжило мне ваше собственное правительство, — холодно ответил я.

Он потерпел полный крах.

Глава 30 (Продолжение рассказа Энн)

Приехав в Кимберли, я телеграфировала Сьюзен. Она присоединилась ко мне очень быстро, возвещая о своем приближении телеграммами, которые посылала с дороги. С большим удивлением я убедилась, что она меня действительно любит — раньше я думала, что просто вношу некоторое разнообразие в ее жизнь, но при встрече она бросилась мне на шею и разрыдалась.

После того как мы пришли в себя от всплеска эмоций, я села на кровать и поведала ей всю историю от А до Я.

— Полковника Рейса вы всегда подозревали, — задумчиво сказала она, когда я кончила. — Я же — нет — до той ночи, когда вы исчезли. Он мне так нравился, и я считала, что он мог бы быть хорошим мужем для вас. О, Энн, дорогая, не сердитесь, но откуда вы знаете, что этот ваш молодой человек говорит правду? Вы верите каждому его слову.

— Конечно, верю, — вскричала я с негодованием.

— Но чем он тебя так притягивает? Я не вижу в нем ничего, кроме его довольно броской внешности и современной манеры ухаживать в стиле «неотразимого мужчины каменного века».

Несколько минут я изливала свой гнев на Сьюзен.

— И именно потому, что вам так уютно замужем и вы покрываетесь жиром, вы забыли, что на свете существует такая вещь, как романтика, — закончила я.

— О, я не покрываюсь жиром, Энн. Последнее время я так беспокоилась о вас, что, вероятно, совсем спала с лица.

— Вы выглядите довольно упитанной, — холодно сказала я. — Полагаю, вы, наверное, поправились на добрых семь фунтов.

— Кроме того, я не уверена, что мне так уж уютно замужем, — меланхолично продолжала Сьюзен. — Кларенс забросал меня совершенно ужасными телеграммами, требует, чтобы я немедленно вернулась домой. Наконец я перестала отвечать ему, и теперь вот уже больше двух недель от него ни слуху ни духу.

Боюсь, я не приняла супружеские заботы Сьюзен слишком близко к сердцу. Когда придет время, она прекрасно сумеет запудрить своему Кларенсу мозги. Я перевела разговор на алмазы.

Сьюзен просто рот раскрыла от удивления.

— Мне надо объясниться, Энн. Понимаете, как только я стала подозревать полковника Рейса, я ужасно расстроилась из-за алмазов. Мне хотелось остаться у водопада на случай, если он похитил вас и держал где-то неподалеку, однако я не знала, что делать с алмазами. Я боялась держать их у себя…

Сьюзен беспокойно огляделась, будто опасалась, что стены могут слышать, а потом горячо зашептала мне на ухо.

— Очень хорошая мысль, — одобрила я. — Но сейчас нам это немного не с руки. А что сэр Юстес сделал с ящиками?

— Большие отослал в Кейптаун. Перед отъездом с водопада я получила письмо от Пейджета, в которое он вложил квитанцию за их хранение. Между прочим, сегодня он выезжает из Кейптауна к сэру Юстесу в Йоханнесбург.

— Понятно, — задумчиво сказала я. — А что с маленькими, где они?

— Полагаю, что у сэра Юстеса.

Я мысленно оценила ситуацию.

— Что ж, — наконец сказала я, — это неудобно, но достаточно надежно. Пока нам лучше ничего не предпринимать.

Сьюзен взглянула на меня с легкой улыбкой.

— Вам не нравится бездействовать, не так ли, Энн?

— Да, не слишком, — честно ответила я.

Единственное, что я могла сделать, — это достать расписание и справиться, когда поезд Ги Пейджета пройдет через Кимберли. Выяснилось, что он прибудет на следующий день в семнадцать сорок и отойдет в шесть. Мне хотелось встретиться с Пейджетом как можно скорее, и я считала, что мне предоставляется удобный случай. Ситуация на Ранде становилась очень серьезной, и могло пройти много времени, прежде чем у меня возникнет другая возможность.

Тот день оживила только телеграмма из Йоханнесбурга.

Она звучала совершенно невинно:

«Доехал благополучно. Все идет хорошо. Эрик здесь, Юстес тоже, но нет Ги. Пока оставайтесь на месте.

Энди».

Эрик — наш псевдоним для Рейса. Его выбрала я, так как мне очень не нравится это имя. До встречи с Пейджетом мне явно больше нечего было делать. Сьюзен занялась составлением длинной успокаивающей телеграммы далекому Кларенсу. Ока здорово расчувствовалась. По-своему, — разумеется, совсем не так, как я и Гарри, — она действительно любит Кларенса.

— Я хотела бы, чтобы он был здесь, Энн, — сказала она, глотая слезы. — Я так давно его не видела!

— Возьмите крем для лица, — сказала я успокаивающе.

Сьюзен намазала немного на кончик своего очаровательного носика.

— Скоро мне понадобится еще крем, — заметила она, — а такой можно достать только в Париже. — Она вздохнула. — Париж!

— Сьюзен, — сказала я, — очень скоро вам надоест Южная Африка и приключения.

— Мне хотелось бы очень хорошенькую шляпку, — задумчиво согласилась Сьюзен. — Мне поехать завтра с вами на встречу с Ги Пейджетом?

— Разумнее ехать мне одной. Он будет более осторожным, разговаривая с нами двумя.

Вот так случилось, что на следующий день я стояла в дверях гостиницы, борясь с непокорным зонтиком от солнца, не желавшим раскрываться, а Сьюзен мирно лежала на своей кровати с книгой и корзиной фруктов.

Сегодня с поездом было все в порядке, и он должен был прийти почти вовремя, как сказал портье, очень сомневаясь, однако, что поезд вообще отправится в Йоханнесбург. Путь взорван, — торжественно объявил он. Это прозвучало весьма ободряюще!

Поезд пришел только на десять минут позже. Все высыпали на платформу и начали возбужденно прогуливаться взад и вперед. Мне не составило труда издали заметить Пейджета. Я энергично приветствовала его. Увидев меня, он, по своему обыкновению, нервно вздрогнул — на сей раз несколько демонстративно.

— Боже мой, мисс Беддингфелд, а я понял так, что вы исчезли.

— Я опять появилась, — серьезно сказала я. — А как вы поживаете, мистер Пейджет?

— Спасибо, очень хорошо — предвкушаю, как вернусь к исполнению моих обязанностей у сэра Юстеса.

— Мистер Пейджет, — произнесла я, — мне хочется вас кое о чем спросить. Надеюсь, вы не обидитесь, но многое зависит от вашего ответа, больше, чем вы, вероятно, можете предположить. Что вы делали в Марлоу восьмого января этого года?

Он сильно вздрогнул.

— В самом деле, мисс Беддингфелд… я… действительно…

— Вы ведь были там, не так ли?

— Я… по причинам личного характера я был по соседству, да.

— Не скажете ли вы, каковы эти причины?

— Разве сэр Юстес еще не рассказал вам?

— Сэр Юстес? А он знает?

— Я почти уверен. Я надеялся, что он не узнал меня, однако, судя по его как бы нечаянным намекам и замечаниям, боюсь, я ошибся. В любом случае я собирался чистосердечно во всем сознаться и предложить ему мою отставку. Он своеобразный человек, мисс Беддингфелд, с чрезмерным чувством юмора. Ему, по-видимому, доставляет удовольствие держать меня в состоянии неизвестности. Полагаю, он все время был прекрасно осведомлен о подлинных фактах. Возможно — все эти годы.

Я надеялась, что раньше или позже смогу все-таки понять, о чем говорил Пейджет. Он продолжал:

— Человеку с положением сэра Юстеса трудно поставить себя на мое место. Я понимаю, что виноват, но мой обман, кажется, не принес вреда. Куда тактичней было бы сказать мне все прямо, а не изощряться в завуалированных шутках на мой счет.

Раздался свисток, и пассажиры стали залезать обратно в поезд.

— Да, мистер Пейджет, — прервала его я, — несомненно, я вполне согласна со всем, что вы говорите о сэре Юстесе. Однако зачем вы ездили в Марлоу?

— Я был не прав, но при сложившихся обстоятельствах это было естественно, да, я все еще так считаю.

— При каких обстоятельствах? — закричала я в отчаянии.

Похоже, Пейджет только сейчас понял, что я задаю ему вопрос. Он оторвался от особенностей сэра Юстеса и, перестав оправдываться, сосредоточил внимание на мне.

— Прошу прощения, мисс Беддингфелд, — строго сказал он, — но я не могу уразуметь, что вам за дело?

Теперь он уже занял свое место в поезде и свешивался из вагона, чтобы говорить со мной. Я почувствовала безнадежность. Что можно сделать с этим человеком?

— Разумеется, если оно так ужасно, что вам стыдно говорить о нем со мной… — язвительно начала я.

Наконец-то я нашла верный тон. Лицо Пейджета вытянулось и покраснело.

— Ужасно? Стыдно? Не понимаю вас!

— Тогда расскажите мне!

В трех коротких фразах он поведал мне все. Наконец я узнала тайну Пейджета! Это было совсем не то, чего я ожидала.

Я медленно отправилась пешком в гостиницу. Там мне вручили телеграмму. Я открыла ее. В ней содержались подробные указания для меня немедленно отправляться в Йоханнесбург или, вернее, на одну станцию, не доезжая Йоханнесбурга, где меня должны встретить на машине. Телеграмма была подписана не Энди, а Гарри.

Я села в кресло и предалась серьезным размышлениям.

Глава 31 (Из дневника Юстеса Педлера)

Йоханнесбург 7 марта.

Прибыл Пейджет. Он, конечно, в панике. Немедленно предложил уехать в Преторию. Затем, когда я любезно, но твердо сказал, что мы останемся здесь, он бросился в другую крайность, выразил желание приобрести ружье и стал трещать о том, как он защищал какой-то мост во время мировой войны. Железнодорожный мост в узловом пункте Литтл-Пуддекум или что-то вроде.

Вскоре я прервал его, сказав, чтобы он распаковал большую пишущую машинку. Я надеялся, что на некоторое время ему будет чем заняться, так как машинка наверняка вышла из строя — она всегда так делала — и ему придется отнести ее в починку. Однако я забыл о способности Пейджета быть всегда правым.

— Я уже распаковал все вещи, сэр Юстес. Машинка в отличном состоянии.

— Что вы хотите сказать — все ящики?

— Также и два небольших ящика.

— Лучше бы вы не были столь услужливы, Пейджет. Эти маленькие ящики вас не касаются. Они принадлежат миссис Блейр.

Пейджет выглядел удрученным. Он очень не любит ошибаться.

— Итак, снова аккуратно запакуйте их, — продолжал я. — Потом можете выйти на улицу и немного оглядеться. К завтрашнему дню Йоханнесбург, вероятно, превратится в груду дымящихся развалин, так что сегодня, наверное, у вас последний шанс.

Я подумал, что теперь удастся избавиться от него, по крайней мере, на утро.

— Я кое-что хотел бы сказать вам, сэр Юстес, когда у вас будет свободное время.

— Только не сейчас, — произнес я поспешно. — Сейчас у меня совершенно нет свободного времени Пейджет повернулся, чтобы уйти.

— Между прочим, — окликнул я его вдогонку, — что там было в этих ящиках миссис Блейр?

— Несколько меховых ковриков и две-три меховые шапки, я думаю.

— Все правильно, — со значением произнес я. — Она купила их, когда ехала на поезде. Это действительно шапки — в своем роде, — хоть я почти не удивляюсь, что вы их не узнали. Полагаю, она собирается в одной из них появиться в Аскоте[87]. Что еще там было?

— Несколько катушек с пленкой и корзиночки… масса корзиночек…

— Разумеется, — перебил его я. — Миссис Блейр — из тех женщин, которые покупают сразу не менее дюжины чего-нибудь.

— Кажется, все, сэр Юстес, не считая всяких разрозненных предметов, вуали для езды на автомобиле, непарных перчаток и т. п.

— Если бы вы не были прирожденным идиотом, Пейджет, вы бы с самого начала увидели, что эти вещи не могут принадлежать мне.

— Я подумал, что часть из них могла принадлежать мисс Петтигрю.

— А, вы мне напомнили. Что вы имели в виду, нанимая для меня столь сомнительную личность в качестве секретарши?

И я поведал ему о том подробном допросе, которому подвергся. Мне тут же пришлось пожалеть, так как я заметил в его глазах слишком хорошо знакомое мне выражение. Я поспешно сменил тему разговора, однако было уже поздно. Пейджет вышел на военную тропу.

Затем он стал надоедать мне длинными бессмысленными рассказами о «Килмордене». Что-то о катушке с пленкой и пари. Катушке, посреди ночи брошенной через иллюминатор каким-то стюардом, которому следовало быть более осмотрительным. Ненавижу грубые шутки. Я так и сказал Пейджету, и он снова принялся излагать свою историю. В любом случае он плохой рассказчик. Прошло много времени, прежде чем я начал в чем-то разбираться.

До ленча он больше не появлялся. Потом прибежал, дрожа от возбуждения, как ищейка, взявшая след. Мне никогда не нравились ищейки. Суть дела в том, что он видел Рейберна.

— Что?! — вскричал я, пораженный.

Да, ему на глаза попался некто, в ком он с уверенностью признал Рейберна. Тот переходил дорогу. Пейджет последовал за ним.

— И как вы думаете, с кем он остановился поговорить? С мисс Петтигрю!

— Что?!

— Да, сэр Юстес. И это еще не все. Я наводил о ней справки.

— Подождите, что случилось с Рейберном?

— Он и мисс Петтигрю вошли в ту угловую лавку редкостей…

Я издал непроизвольное восклицание. Пейджет недоуменно замолчал.

— Ничего-ничего, — сказал я. — Продолжайте.

— Я ждал на улице целую вечность, но они так и не вышли. Наконец я вошел внутрь. Сэр Юстес, в лавке никого не было! Там, должно быть, есть другой выход.

Я уставился на него.

— Как я уже говорил, я вернулся в гостиницу, чтобы навести кое-какие справки о мисс Петтигрю. — Пейджет понизил голос и часто задышал, как он всегда делает, когда хочет сказать что-нибудь по секрету. — Сэр Юстес, прошлой ночью видели мужчину, выходившего из ее номера.

Я поднял брови.

— А я всегда считал ее воплощением добродетели, — проворчал я.

Пейджет продолжал, не обращая внимания:

— Я поднялся прямо наверх и обыскал ее комнату. И как вы думаете, что я нашел?

Я покачал головой.

— Вот это!

Пейджет показал безопасную бритву и мыльную палочку для бритья.

— Для чего женщине такие предметы?

Наверное, Пейджет никогда не читает объявлений в газетах для дам высшего света. В отличие от меня. Не собираясь спорить с ним, я отказался признать бритву убедительным доказательством пола мисс Петтигрю. Пейджет так безнадежно отставал от времени. Я бы нисколько не удивился, если бы он предъявил портсигар в подтверждение своей версии. Однако даже у Пейджета есть границы.

— Я не убедил вас, сэр Юстес. А что вы скажете на это?

Я внимательно осмотрел предмет, которым он торжествующе размахивал над головой.

— Похоже на волосы, — заметил я с отвращением.

— Именно так. Очевидно, это накладка из искусственных волос.

— В самом деле, — прокомментировал я.

— Теперь вы убедились, что так называемая мисс Петтигрю — переодетый мужчина.

— Да, мой дорогой Пейджет, думаю, да. Я мог бы сообразить, что к чему, по ее ножищам.

— Так-то вот. А теперь, сэр Юстес, я хотел бы поговорить с вами о моих личных делах. Судя по вашим намекам и постоянным упоминаниям того времени, когда я был во Флоренции, мне не приходится сомневаться, что вы меня разоблачили.

Наконец-то я узнаю, что Пейджет делал во Флоренции.

— Чистосердечное признание, дорогой мой, — мягко сказал я. — Так гораздо лучше.

— Благодарю вас, сэр Юстес.

— Дело в ее муже? Мужья — надоедливые ребята. Всегда появляются, когда их меньше всего ждут.

— Мне неясна ваша мысль, сэр Юстес. В чьем муже?

— Муже дамы.

— Какой дамы?

— Господи помилуй, Пейджет, той дамы, с которой вы встречались во Флоренции. Должна же быть там дама. Не говорите мне, что вы просто ограбили церковь или ударили ножом в спину итальянца только потому, что вам не понравилось его лицо.

— Я в полном недоумении от ваших слов, сэр Юстес. Вы, наверное, шутите.

— Иногда я бываю забавным, когда прилагаю усилия, но могу заверить вас, что в настоящую минуту я не намерен шутить.

— Я надеялся, что вы не узнали меня, сэр Юстес, так как я был довольно далеко.

— Узнал вас — где?

— В Марлоу, сэр Юстес.

— В Марлоу? Какого черта вы делали в Марлоу?

— Я думал, вы поняли, что…

— Я начинаю понимать все меньше и меньше. Вернитесь назад и снова начните вашу историю. Вы поехали во Флоренцию.

— Тогда, значит, вам ничего не известно — и вы не узнали меня!

— Насколько я могу судить, вы, кажется, выдали себя без всякой необходимости — стали заложником собственной совести. Но я сумею лучше разобраться, когда услышу весь рассказ. Итак, вздохните поглубже, и вперед. Вы поехали во Флоренцию…

— Но я не ездил во Флоренцию. Вот и все.

— Куда же вы тогда отправились?

— Домой — в Марлоу.

— Какого дьявола вам понадобилось ехать в Марлоу?

— Я хотел повидать мою жену. Она была в деликатном положении и ожидала…

— Вашу жену? Но я не знал, что вы женаты!

— Да, сэр Юстес, именно об этом я вам и говорю. Я ввел вас в заблуждение.

— Вы женаты давно?

— Уже больше восьми лет. Прошло как раз шесть месяцев с нашей свадьбы, когда я стал вашим секретарем. Мне не хотелось упустить такое место. Предполагается, что постоянный секретарь должен быть холост, поэтому я скрыл правду.

— Вы поражаете меня, — заметил я. — Где же была ваша жена все эти годы?

— Вот уже больше пяти лет у нас есть маленький домик с верандой на реке в Марлоу совсем неподалеку от Милл-хауса.

— Господи помилуй, — пробормотал я. — А дети?

— Четверо, сэр Юстес.

Я пристально посмотрел на него в оцепенении. Я мог бы раньше сообразить, что у такого человека, как Пейджет, не может быть тайного греха. Его порядочность всегда была моим проклятием. Именно такого рода тайну он и должен был иметь — жена и четверо детей.

— Вы еще кому-нибудь говорили об этом? — наконец спросил я после того, как довольно долго с интересом разглядывал его.

— Только мисс Беддингфелд. Она приезжала на вокзал в Кимберли.

Я все еще смотрел на него. Он ерзал под моим взглядом.

— Надеюсь, сэр Юстес, я не очень досадил вам?

— Дорогой мой, — произнес я, — не стану скрывать от вас, что вы совершенно расстроили мои планы!

Я ушел из гостиницы, сильно выведенный из себя. Когда я поравнялся с угловой лавкой редкостей, на меня вдруг напало непреодолимое искушение войти внутрь. Хозяин, потирая руки, подобострастно предложил свои услуги:

— Позвольте вам что-нибудь предложить! Меха, редкости!

— Мне нужно нечто совершенно необычайное, — сказал я. — Для особого случая. Вы покажете, что у вас есть?

— Может быть, вы пройдете в заднюю комнату? У нас там имеется богатый специальный ассортимент.

Вот где я совершил ошибку. Я подумал, что поступаю очень умно. Я проследовал за ним сквозь колыхавшиеся портьеры.

Глава 32 (Продолжение рассказа Энн)

Мне пришлось немало повозиться с Сьюзен. Она спорила, умоляла и даже рыдала, пока не разрешила мне осуществить мой план. Но в конце концов я добилась своего. Она обещала в точности выполнить мои указания и приехала на вокзал, чтобы со слезами проводить меня.

На следующий день рано утром я прибыла к месту назначения. Меня встретил низенький чернобородый голландец, которого я никогда прежде не видела. Нас ждал автомобиль, и мы покатили. Вдали слышался странный гул, и я спросила, что это такое.

— Пушки, — ответил он лаконично. Значит, в Йоханнесбурге шло сражение.

Я сообразила, что конечный пункт нашей поездки где-то на окраине города. Чтобы попасть туда, мы свернули направо, потом налево, несколько раз сделали крюк, и с каждой минутой канонада становилась все ближе. Ощущение потрясающее. Наконец мы остановились перед довольно ветхим строением. Дверь открыл мальчик-кафр. Мой провожатый жестом пригласил меня войти. Я в нерешительности остановилась в темном холле. Мужчина обогнал меня и распахнул дверь.

— Молодая леди пришла повидать мистера Гарри Рейберна, — произнес он и засмеялся.

После такого доклада я вошла. В комнате было мало мебели и сильно пахло дешевым табаком. За конторкой сидел какой-то человек и писал. Он оторвался от своего занятия и поднял брови.

— Боже мой, — сказал он, — да это, никак, мисс Беддингфелд!

— У меня, должно быть, в глазах двоится, — извинилась я. — Вы мистер Чичестер или мисс Петтигрю? Вы удивительно напоминаете их обоих.

— В настоящий момент оба персонажа получили временную отставку. Я снял свои нижние юбки, а также отказался от духовного сана. Может, вы присядете?

Я села и спокойно заметила:

— Сдается мне, что я пришла не по адресу.

— Боюсь, да. Право, мисс Беддингфелд, угодить в ловушку второй раз!

— Я действовала не слишком осмотрительно, — кротко согласилась я.

По-видимому, что-то в моем поведении озадачило его.

— Похоже, вы не слишком огорчены случившимся, — сухо констатировал он.

— А если бы я устроила истерику, разве это произвело бы на вас впечатление? — спросила я.

— Разумеется, нет.

— Моя двоюродная бабушка Джейн всегда говорила, что настоящая леди ни при каких обстоятельствах не возмущается и не удивляется, — прожурчала я мечтательно. — Я стараюсь жить согласно ее заповедям.

Оценив реакцию мистера Чичестера — Петтигрю, столь явственно написанную на его лице, я поспешила продолжить.

— Вы в самом деле мастерски пользуетесь гримом и костюмом, — великодушно сказала я. — Все время, пока вы были мисс Петтигрю, я не могла узнать вас — даже когда вы от изумления сломали карандаш, увидев меня в поезде в Кейптауне.

Пока я говорила, он постукивал по конторке карандашом, который держал в руке.

— Все это замечательно, но мы должны заняться делом. Вероятно, мисс Беддингфелд, вы можете догадаться, зачем нам потребовалось ваше присутствие здесь?

— Простите меня, — сказала я, — но я никогда не имею дела ни с кем, кроме начальников.

Когда-то я прочитала такую фразу или подобную ей в рекламном тексте какого-то ростовщика, и она мне понравилась. Мое заявление, безусловно, произвело неотразимое впечатление на мистера Чичестера — Петтигрю. Он открыл рот, а потом снова закрыл его. Я смотрела на него с сияющей улыбкой.

— Таков принцип моего двоюродного дедушки Джорджа, — добавила я как бы вдогонку. — Мужа моей двоюродной бабушки Джейн. Он делал шишечки для медных кроватей.

Вряд ли Чичестера — Петтигрю дразнили когда-нибудь прежде. Ему это совсем не понравилось.

— Надеюсь, вы проявите благоразумие и измените ваш тон, юная леди.

Я не ответила, а только зевнула — деликатно, — чтобы показать, что мне очень скучно.

— Какого черта… — начал он с нажимом.

Я прервала его.

— Могу заверить вас, что криком вы ничего не добьетесь. Мы только теряем время. Я не намерена разговаривать с мелкими сошками. Вы сэкономите массу времени и нервов, если проведете меня прямо к сэру Юстесу Педлеру.

— К…

Он выглядел ошарашенным.

— Да, — сказала я. — К сэру Юстесу Педлеру.

— Я… я… извините меня…

Он выскочил из комнаты, как заяц. Воспользовавшись передышкой, я открыла сумочку и тщательно напудрила нос, а также поправила шляпку. Потом я спокойно уселась и стала терпеливо ждать возвращения моего противника.

Когда он вернулся, вид у него был более корректный.

— Пройдите, пожалуйста, сюда, мисс Беддингфелд.

Я пошла за ним вверх по лестнице. Он постучал в дверь комнаты, изнутри прозвучало короткое «войдите», он открыл дверь и жестом предложил мне войти.

Сэр Юстес вскочил на ноги, чтобы приветствовать меня, добродушный и улыбающийся.

— Ну, ну, мисс Энн. — Он тепло пожал мне руку. — Я счастлив видеть вас. Входите и садитесь. Не устали с дороги? Вот и хорошо.

Он сел напротив меня, все еще сияя улыбкой. Я немного недоумевала. Он вел себя абсолютно естественно.

— Правильно сделали, что настояли, чтобы вас провели прямо ко мне, — продолжал он. — Минкс — дурак. Искусный актер, но дурак. Это вы Минкса видели внизу.

— О, в самом деле, — сказала я вяло.

— А теперь, — бодро произнес сэр Юстес, — давайте займемся фактами. Как давно вам известно, что я — «полковник»?

— С того момента, как мистер Пейджет рассказал мне, что видел вас в Марлоу, когда вы должны были быть в Каннах.

Сэр Юстес уныло кивнул.

— Да, я сказал этому идиоту, что он совершенно расстроил мои планы. Разумеется, он ничего не понял. Он думал только о том, узнал ли я его. Ему никогда не приходило в голову поинтересоваться, что я там делал. Мне явно не повезло. Я все так аккуратно устроил, отослав его во Флоренцию, а в гостинице сказал, что еду в Ниццу[88] на одну ночь, может быть, на две. Затем, когда убийство было обнаружено, я уже опять был в Каннах, и никто не мог даже помыслить, что я вообще покидал Ривьеру.

Он по-прежнему говорил вполне естественно и искренне. Мне пришлось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это происходит наяву, что передо мной действительно отъявленный преступник, «полковник». Я еще раз все прокрутила в голове.

— Значит, именно вы пытались выбросить меня за борт на «Килмордене», — не спеша произнесла я. — И вас преследовал Пейджет на палубе в ту ночь?

Он пожал плечами.

— Прошу прошения, мое милое дитя, мне, право, жаль. Вы всегда нравились мне, но вы так мне мешали. Не мог же я допустить, чтобы все мои планы пошли прахом из-за какой девчушки.

— Я думаю, что ваш замысел у водопада был действительно очень ловким, — сказала я, пытаясь взглянуть на происшедшее отвлеченно. — Я была готова поклясться чем угодно, что вы находились в гостинице, когда я из нее вышла. В будущем, пока сама не увижу, не поверю.

— Да, роль мисс Петтигрю стала одной из величайших удач Минкса, и умение подражать моему голосу делает ему честь.

— Я хотела бы узнать одну вещь.

— Да?

— Как вы добились того, что Пейджет нанял ее?

— О, это было совсем просто. Она встретила Пейджета в дверях Управления комиссариата по делам торговли или Горнорудной палаты[89], или куда там он пошел и сказала ему, что я звонил второпях и ее прислало соответствующее правительственное ведомство. Пейджет простодушно проглотил это.

— Вы очень откровенны, — сказала я, изучая его.

— У меня нет ни малейшего основания скрывать от вас что-либо.

Мне не понравились его слова. Я поспешила дать им собственную интерпретацию.

— Вы верите в успех этой революции? Вы сожгли свои корабли.

— В устах умной молодой женщины подобное замечание просто неуместно. Нет, мое милое дитя, я не верю в эту революцию. Я даю ей еще пару дней, и она кончится позорной неудачей.

— Видимо, ее нельзя отнести к вашим успехам? — ядовито спросила я.

— Подобно всем женщинам, вы не имеете представления о бизнесе. Работа, за которую я взялся, заключалась в поставке некоторых взрывчатых веществ и оружия — за что мне хорошо заплатили, — в разжигании эмоций и в полной компрометации некоторых людей. Я выполнил свои обязательства с совершеннейшим успехом и предусмотрел, чтобы мне заплатили вперед. Я специально позаботился обо всем, так как намеревался после выполнения данного контракта отойти от дел. Что до сожженных моих кораблей, как вы выражаетесь, то я просто не понимаю, что вы имеете в виду. Я не главарь мятежников или что-нибудь в таком роде — я именитый гость из Англии, имевший несчастье сунуть нос в некую лавку редкостей и увидевший немного больше, чем следовало, так что беднягу похитили. Завтра или послезавтра, как позволят обстоятельства, я буду найден где-нибудь со связанными руками и ногами, в жалком состоянии — перепуганный и умирающий от голода.

— А-а! — медленно произнесла я. — Но что будет со мной?

— Вот именно, — мягко сказал сэр Юстес. — Что будет с вами? Я заманил вас сюда — не хочу лишний раз расстраивать вас, но заманил очень ловко. Вопрос в том, что я собираюсь с вами делать. Простейший способ избавиться от вас — и, могу добавить, приятнейший для меня — это брак. Жены не могут обвинять своих мужей, как вам известно, и меня больше устроило бы, если бы хорошенькая молодая женушка держала меня за руку и смотрела на меня своими ясными глазками — и пожалуйста, не испепеляйте меня взглядом! Вы совсем меня запугаете. Очевидно, вам мой план не по вкусу.

— Нет.

Сэр Юстес вздохнул.

— Жаль. Но я не какой-нибудь злодей из пьесы театра «Адельфи»[90]. Обычное затруднение, я полагаю. Вы любите другого, как пишется в книгах.

— Я люблю другого.

— Я так и думал — сначала я считал, что ваш избранник — тот длинноногий напыщенный осел, Рейс, но теперь мне кажется, это молодой герой, выудивший вас из водопада в ту ночь. У женщин нет вкуса. Ни один из них и вполовину так не умен, как ваш покорный слуга. Меня так легко недооценить.

Что касается последнего, я думаю, он был прав. Хотя я уже прекрасно знала, что он за человек, мне все не верилось. Он убил женщину, не раз покушался и на мою жизнь, он был виновен во множестве других, неизвестных мне преступлений, и все же я была совершенно не в состоянии проникнуться праведным гневом и оценить его «подвиги» так, как они того заслуживали. Он по-прежнему был для меня забавным общительным попутчиком. Я не могла даже по-настоящему бояться его, хотя знала, что он способен, если сочтет необходимым, хладнокровно отдать приказ убить меня. Единственная аналогия, приходившая мне в голову, — Долговязый Джон Сильвер[91] у Стивенсона. Сэр Юстес, должно быть, имел с ним много общего.

— Что ж, — произнес этот необыкновенный человек, откидываясь на спинку кресла. — Жаль, что идея стать леди Педлер не привлекает вас. Другие варианты пока еще не продуманы.

Меня охватило неприятное предчувствие. Разумеется, я все время понимала, что иду на большой риск, но награда, кажется, стоила того. Получится ли все так, как я рассчитала, или нет?

— Дело в том, — продолжал сэр Юстес, — что я питаю к вам слабости. Мне на самом деле не хочется прибегать к крайностям. А что, если вы расскажете мне все с самого начала, и мы посмотрим, что можно сделать? Но без всяких выдумок, имейте в виду — мне нужна правда.

Я не собиралась играть с ним. Я была слишком высокого мнения о проницательности сэра Юстеса. Настало время правды, всей правды, одной только правды. Я поведала ему свою историю, ничего не пропуская, до момента моего спасения у водопада. Когда я закончила, он одобрительно кивнул головой.

— Благоразумная девочка. Чистосердечно все выложила. И позвольте сказать вам, что в противном случае я быстро подловил бы вас. Многие ни за что не поверили бы вашему рассказу, особенно его началу, но я верю. Девушка с таким нравом вполне может пуститься в подобную авантюру по первому побуждению. Вам, разумеется, удивительно повезло, однако раньше или позже дилетант сталкивается с профессионалом, и тогда результат предрешен. Я профессионал. Начал заниматься этим бизнесом, когда был совсем молодым. Приняв все во внимание, я решил, что это хороший способ быстро разбогатеть. Я всегда умел продумать дело до конца, составить изобретательный план и был достаточно предусмотрителен, чтобы не пытаться самостоятельно осуществлять свои замыслы. Всегда нанимай специалиста — таков был мой девиз. Всего один раз отступил я от своего правила, и это принесло мне массу неприятностей. Однако я не мог никому перепоручить эту работу. Надина знала слишком много. Я человек добродушный, мягкосердечный и уравновешенный, пока мне не мешают. Надина же расстроила мои планы, да еще и угрожала мне — как раз, когда я был на вершине успешной карьеры. Ее смерть и обретение мною алмазов обеспечивали мою безопасность. Теперь я пришел к заключению, что сделал все кое-как. Этот идиот Пейджет с его женой и семейством! Я сам виноват — моему чувству юмора импонировал такой секретарь — с лицом отравителя периода Чинквеченто и душой среднего викторианца[92]. Вот вам урок, моя дорогая Энн. Не злоупотребляйте чувством юмора. Давно интуиция подсказывала мне, что будет благоразумнее избавиться от Пейджета, но парень был столь трудолюбив и добросовестен, что я, честно говоря, не мог найти предлога, чтобы уволить его. И пустил все на самотек.

Однако мы отклоняемся от темы. Вопрос в том, что делать с вами. Ваше повествование было очень четким, но я все еще не улавливаю одной вещи. Где сейчас алмазы?

— Они у Гарри Рейберна, — ответила я, наблюдая за его лицом.

Он совсем не изменился, сохранив выражение сардонического добродушия.

— Гм. Мне нужны эти алмазы.

— Не думаю, что у вас много шансов заполучить их, — заметила я.

— Нет? А я думаю. Не хочется быть неучтивым, но советую вам поразмыслить о том, что мертвая девушка, обнаруженная в этой части города, не вызовет особого удивления. Внизу находится человек, который очень аккуратно делает работу такого рода. Ну же, вы ведь разумная молодая женщина. Я предлагаю следующее: вы сядете и напишете Гарри Рейберну, приглашая его присоединиться к вам и захватить с собой алмазы…

— Я не сделаю ничего подобного.

— Не перебивайте старших. 51 предлагаю вам сделку. Алмазы в обмен на вашу жизнь. И не сомневайтесь: она абсолютно в моей власти.

— А Гарри?

— Я слишком добр, чтобы разлучить двух юных возлюбленных. Его я тоже отпущу — разумеется, при условии, что ни один из вас впредь не станет мешать мне.

— А какая у меня есть гарантия, что вы выполните ваше обещание?

— Совершенно никакой, моя милая. Вам придется довериться мне и надеяться на лучшее. Конечно, если вы настроены героически и предпочитаете быть уничтоженной, это другое дело.

Пока все шло по моему плану. Мне не надо было торопиться. Постепенно я позволила запугать и улестить себя и наконец сдалась. Под диктовку сэра Юстеса написала следующее:

«Дорогой Гарри!

Мне думается, я вижу возможность абсолютно неопровержимо доказать твою невиновность. Пожалуйста, исполни мои указания точно, зайди в лавку редкостей Аграсато. Попроси посмотреть что-нибудь „необычное“, „для особого случая“. Тогда хозяин предложит тебе „пройти в заднюю комнату“. Следуй за ним. Ты найдешь посланца, который приведет тебя ко мне. Делай то, что он тебе скажет. Не сомневайся и возьми с собой алмазы. Никому ни слова».

Сэр Юстес остановился.

— Любовные штрихи я предоставляю вашему собственному воображению, — заметил он. — Но будьте осторожны, чтобы не наделать ошибок.

— Твоя навеки, Энн, — будет достаточно, — отозвалась я.

Затем я вписала эти слова. Сэр Юстес протянул руку за письмом и перечитал его.

— Кажется, все в порядке. Теперь адрес.

Я дала ему адрес того маленького магазинчика, в котором за вознаграждение получали письма и телеграммы.

Сэр Юстес нажал кнопку звонка. Чичестер — Петтигрю, он же Минкс, пришел по вызову.

— Это письмо надо отправить немедленно — обычным путем.

— Очень хорошо, полковник.

Он взглянул на имя на конверте. Сэр Юстес внимательно наблюдал.

— Кажется, ваш приятель?

— Мой? — Минкс, похоже, испугался.

— Вы вчера долго разговаривали с ним в Йоханнесбурге.

— Он подошел ко мне и стал расспрашивать о том, что поделываете вы и полковник Рейс. Я дал ему неверные сведения.

— Отлично, мой дорогой, отлично, — добродушно сказал сэр Юстес, значит, я ошибся.

Я случайно взглянула на Чичестера — Петтигрю, когда он выходил из комнаты. Он был бледный и смертельно перепуган. Как только за ним закрылась дверь, сэр Юстес поднял переговорную трубку, покоившуюся у него под рукой, и сказал несколько слов: «Это ты, Шварт? Наблюдай за Минксом. Он не должен выходить из дома без приказания».

Положив трубку на место, сэр Юстес нахмурился и начал легонько постукивать по столу пальцами.

— Можно я задам вам несколько вопросов, сэр Юстес? — спросила я после того, как мы помолчали минуту-другую.

— Разумеется. У вас прекрасные нервы, Энн! Вы способны проявлять интерес ко всему, что происходит, большинство девушек на вашем месте хныкали бы и заламывали руки.

— Зачем вы приняли Гарри на должность вашего секретаря вместо того, чтобы сдать его полиции?

— Мне нужны были эти проклятые алмазы. Надина, маленькая чертовка, шантажировала меня с помощью Гарри. Если я отказывался заплатить требуемую сумму, она угрожала продать их обратно ему. Тут я совершил еще одну ошибку — я считал, что она возьмет их с собой в тот день. Однако она оказалась слишком умна. Картон, ее муж, тоже был мертв — у меня не было никакого ключа к разгадке того, где спрятаны алмазы. Тогда мне удалось достать копию телеграммы, посланной Надине с борта «Килмордена» то ли Картоном, то ли Рейберном, я не знал, кем из них. В телеграмме было то же, что и на клочке бумаги, который вы подняли: «Семнадцать один двадцать два». Я воспринял это как договоренность о встрече с Рейберном, и, когда он так отчаянно стал стремиться попасть на «Килморден», я убедился в своей правоте. Поэтому сделал вид, что поверил его словам, и разрешил ему ехать. Я очень пристально наблюдал за ним и надеялся узнать побольше. Затем я обнаружил, что Минкс пытался действовать в одиночку и мешал мне. Вскоре я пресек его поползновения. Он мне подчинился. Было досадно не получить каюту номер семнадцать, и меня беспокоило, что я не могу определить, кто вы такая. Невинная молодая девушка, какой казались или нет? Когда Рейберн отправился на условленную встречу в ту ночь, Минксу было приказано остановить его. Минкс, конечно, все проворонил.

— Но почему в телеграмме было «семнадцать» вместо «семидесяти одного»?

— Я продумал этот вопрос. Картон, очевидно, дал телеграфисту написанную собственной рукой записку, чтобы тот написал ее на бланке, а Картон потом так и не прочитал чистовик. Телеграфист допустил ту же ошибку, что и мы все, и воспринял текст как семнадцать один двадцать два вместо один семьдесят один двадцать два. Чего я не знаю, так это, каким образом Минкс добрался до каюты номер семнадцать. Должно быть, ему помогла интуиция.

— А депеша генералу Смэтсу? Кто подменил ее?

— Моя милая Энн, вы же не думаете, что я собирался допустить гибель моих многочисленных замыслов, не попытавшись спасти их? Имея в качестве секретаря беглого убийцу, я сам без малейших колебаний подменил ее чистым листом бумаги. Никому не пришло бы в голову подозревать бедного старого Педлера.

— А как же Рейс?

— Да, это был неприятный сюрприз. Когда Пейджет рассказал мне, что Рейс — из Секретной службы, у меня мурашки по спине забегали. Я вспомнил, что он выслеживал Надину в Париже во время войны, и у меня закралось ужасное подозрение, что он охотится за мной! Очень мне не понравилось, что он ко мне приклеился. Он — один из тех сильных молчаливых людей, у которых всегда есть что-нибудь эдакое про запас.

Раздался свисток. Сэр Юстес поднял трубку, послушал минуту-другую и ответил:

— Очень хорошо, я встречусь с ним сейчас.

— Дела, — извинился он. — Мисс Энн, позвольте показать вам вашу комнату.

Он провел меня в маленькую убогую комнатку, мальчик-кафр принес мой небольшой плоский чемодан, и сэр Юстес, как самый радушный хозяин, настоятельно предложив мне просить все, что понадобится, удалился. На умывальнике стоял бидон с горячей водой. Я открыла чемодан, чтобы достать умывальные принадлежности, и с изумлением обнаружила в мешочке, где у меня хранилась губка, что-то твердое и очень знакомое. Развязав тесемку, я заглянула в мешочек. К своему крайнему изумлению, я вытащила маленький револьвер с перламутровой рукояткой. Его там не было, когда я уехала из Кимберли. Я осторожно осмотрела находку. По-видимому, он был заряжен.

Мне было приятно держать его в руках. В подобном доме такая вещь, безусловно, полезна. Однако современная одежда совершенно не приспособлена для ношения огнестрельного оружия. В конце концов, я осторожно засунула его за верхний край чулка. Револьвер ужасно выпирал, и я ежеминутно ожидала, что он выпадет и выстрелит мне в ногу, больше ему вроде было попасть некуда.

Глава 33

Меня вызвали к сэру Юстесу в тот же день. Одиннадцатичасовой чай и солидный ленч мне подали в мою комнатку, и я почувствовала себя окрепшей для дальнейшей борьбы.

Сэр Юстес был один. Он прохаживался взад и вперед, и от меня не укрылось, как весело поблескивали его глаза, а сам он был полон нетерпения. В нем чувствовалось какое-то скрытое ликование. Его обращение со мной неуловимо изменилось.

— У меня есть для вас новости. Ваш молодой человек едет. Через несколько минут он будет здесь. Умерьте ваши восторги — я хочу еще кое-что сказать. Сегодня утром вы пытались обмануть меня. Я предупредил, чтобы вы проявили благоразумие и говорили правду, и до определенного момента вы так и делали. А потом сменили пластинку. Вы пытались убедить меня, что алмазы находятся у Гарри Рейберна. Тогда я принял ваше утверждение, так как оно облегчало мою задачу — заставить вас заманить сюда Гарри Рейберна. Однако, моя дорогая Энн, алмазы были у меня с тех пор, как я уехал с водопада, хотя я обнаружил это только вчера.

— Так вы знаете! — вырвалось у меня.

— Может быть, вам будет интересно услышать, что секрет выдал Пейджет. Он упорно надоедал мне длинным бессмысленным рассказом о пари и о катушке с пленкой. Скоро я все сопоставил: недоверие миссис Блейр к полковнику Рейсу, ее волнение и просьбу, чтобы я позаботился о ее сувенирах. Великолепный Пейджет от чрезмерного усердия поспешил распаковать ящики. Перед тем как покинуть гостиницу, я просто переложил все катушки с пленкой в карман. Они сейчас вон там в углу. Признаюсь, у меня еще не было времени обследовать их, однако я заметил, что один из цилиндриков совершенно отличается от остальных, в нем что-то гремит, он запечатан по-особому, чтобы его открыть, понадобится консервный ключ. Дело ясное, не так ли? А теперь, видите ли, вы оба у меня в западне… Жаль, что вы не отнеслись с пониманием к предложению стать леди Педлер.

Я ничего не ответила. Я только стояла и смотрела на него. На лестнице раздался звук шагов, дверь распахнулась, и двое мужчин ввели в комнату Гарри Рейберна. Сэр Юстес бросил на меня торжествующий взгляд.

— Все идет по плану, — спокойно сказал он. — Вам, дилетантам, придется бороться с профессионалами.

— Что это значит? — хрипло закричал Гарри.

— Это значит, что вы вступили в мою скромную обитель, — сказал паук мухе, — шутливо заметил сэр Юстес. — Мой дорогой Рейберн, вам удивительно не везет.

— Энн, ведь ты написала, что я буду в безопасности?

— Не упрекайте ее, мой дорогой. Она писала под мою диктовку, и ей ничего не оставалось. Конечно, разумнее было ничего не писать, но тогда я об этом умолчал. Вы последовали ее указаниям, пошли в лавку редкостей, были проведены через потайной ход из задней комнаты — и очутились в руках у ваших врагов.

Гарри посмотрел на меня. Я поняла его взгляд и незаметно придвинулась поближе к сэру Юстесу.

— Да, — заливался он, — вам решительно не везет! Это уже, дай Бог памяти, наша третья встреча.

— Вы правы, — отозвался Гарри. — Мы встречаемся в третий раз. Дважды вы брали верх, но разве вы никогда не слышали, что третий раз удача изменяет? Этот раунд за мной — Энн, целься в него.

Я была наготове. В мгновение ока я вытащила револьвер из чулка и приставила его к голове сэра Юстеса. Мужчины, охранявшие Гарри, бросились вперед, но его голос остановил их.

— Еще шаг — и он умрет! Если хоть немного приблизятся, Энн, нажми на курок без колебаний.

— Не стану, — весело сказала я. — Что бы там ни было, мне страшновато нажимать на него.

Полагаю, сэр Юстес разделял мои опасения. Он дрожал, как студень.

— Стойте на месте, — приказал он, и те двое послушно остановились.

— Отошлите их из комнаты, — сказал Гарри.

Сэр Юстес отдал приказание. Мужчины вышли один за другим, и Гарри задвинул за ними дверной засов.

— А теперь мы можем поговорить, — мрачно заметил он и, сделав несколько шагов, взял у меня револьвер.

Сэр Юстес издал вздох облегчения и вытер платком пот со лба.

— Я в ужасном состоянии, — пожаловался он. — Должно быть, у меня слабое сердце. Я рад, что оружие в надежных руках. Я не доверил бы его мисс Энн. Что ж, мой юный друг, как вы говорите, теперь мы можем побеседовать. Должен признать, что вы опередили меня. Откуда появился этот чертов револьвер, я не знаю. Когда она приехала, по моему распоряжению, ее багаж обыскали. Откуда же вы достали его сейчас? Еще минуту назад его не было при вас?

— Нет, был, — ответила я. — Он был у меня в чулке.

— Я плохо знаю женщин. Мне следовало лучше знать их, — печально сказал сэр Юстес. — Интересно, догадался бы об этом Пейджет?

Гарри резко постучал по столу.

— Не валяйте дурака. Если бы не ваша седина, я вышвырнул бы вас в окно. Проклятый негодяй! Седой вы или нет, я…

Он сделал шаг вперед, и сэр Юстес проворно заскочил за стол.

— Молодые всегда вспыльчивы, — сказал он укоризненно. — Неспособные шевелить мозгами, они полагаются исключительно на мускулы. Давайте поговорим разумно. В настоящий момент превосходство за вами. Однако это не может продолжаться долго. Дом полон моих людей. Вас безнадежно мало. Ваше временное господство завоевано случайно…

— Неужели?

Что-то в тоне Гарри, его мрачный юмор, по-видимому, привлекло внимание Юстеса. Он уставился на Гарри.

— Неужели? — повторил Гарри. — Садитесь, сэр Юстес, и послушайте, что я скажу. — Не опуская револьвера, Гарри продолжал: — На сей раз карты против вас. Прежде всего, прислушайтесь к этому!

Гарри говорил о монотонном стуке в дверь снизу. Потом раздались крики, проклятия и стрельба. Сэр Юстес побледнел.

— Что это?

— Рейс и его люди. Вы ведь не знали, не так ли, сэр Юстес, что у Энн со мной договоренность, по которой мы должны были узнавать, подлинны ли наши сообщения друг другу? Телеграммы подписывались «Энди», письма должны были где-то в тексте содержать зачеркнутое «и». Энн знала, что ваша телеграмма — фальшивка. Она приехала сюда по своей воле, нарочно шла в западню в надежде, что ей удастся поймать вас в вашу собственную ловушку. Перед отъездом из Кимберли она телеграфировала мне и Рейсу. Мисс Блейр поддерживала с нами постоянную связь. Я получил написанное под вашу диктовку письмо, содержание которого в точности соответствовало тому, чего я ждал. Я еще раньше обсудил с Рейсом вероятность того, что меня поведут через потайной ход из лавки редкостей, и Рейс обнаружил место, куда он ведет.

Послышался вскрик, треск и сильный взрыв, от которого затряслись стены.

— Они обстреливают эту часть города. Я должен вывести вас отсюда, Энн.

Вспыхнул яркий свет. Дом напротив был в огне. Сэр Юстес встал и принялся ходить взад и вперед. Гарри держал его под прицелом.

— Так что вы понимаете, сэр Юстес, что ваше дело проиграно. Вы сами столь любезно преподнесли нам ключ от вашего убежища. Люди Рейса держали под наблюдением потайной ход. Несмотря на принятые вами предосторожности, им удалось проследить меня до этого дома.

Сэр Юстес внезапно повернулся к нам.

— Очень умно. Заслуживает большого доверия. Но и мне есть, что сказать. Если моя хитрость не удалась, то и ваша тоже. Вы никогда не сможете уличить меня в убийстве Надины. Я находился в Марлоу в тот день, это все, что у вас есть против меня. Никто даже не может доказать, что я вообще знал эту женщину. Но вы знали ее, у вас был повод для ее убийства, и ваше прошлое говорит против вас. Вы вор, не забудьте, вор. Еще одного, вы, наверное, не знаете. Алмазы у меня. И я их…

Он невероятно быстро нагнулся, взмахнул рукой и что-то бросил. Зазвенело разбитое стекло, и брошенный предмет вылетел из окна и исчез в ярком пламени горевшего напротив дома.

— Вот ваша единственная надежда доказать свою непричастность к преступлению в Кимберли. А теперь мы поговорим. Я заключу с вами сделку. Вы загнали меня в угол. Рейс найдет в этом доме все, что ему нужно. Но у меня есть шанс, если я сумею отсюда выбраться. Если я останусь, со мной покончено, но и с вами тоже, молодой человек! В соседней комнате застекленная крыша. Пары минут мне хватит. У меня есть один-два готовых варианта. Вы выпускаете меня этим путем и даете уйти, а я оставляю вам письменное признание в том, что убил Надину.

— Да, Гарри, — вскричала я. — Да, да, да!

Он сурово посмотрел на меня.

— Нет, Энн, тысячу раз нет. Ты не знаешь, что говоришь.

— Я знаю. Это решает все.

— Я никогда не смогу снова посмотреть Рейсу в глаза. Пусть я рискую, но, черт меня возьми, если дам уйти этому хитрому старому лису. Бесполезно, Энн. Я так не поступлю.

Сэр Юстес хихикнул. Он принял свое поражение без малейших эмоций.

— Что ж, — заметил он. — Вы, кажется, встретили своего господина, Энн. Но могу уверить вас обоих, что высокая нравственность не всегда окупается.

Раздались треск ломаемого дерева и шаги людей на лестнице. Гарри отодвинул засов. Первым в комнату вошел полковник Рейс. При виде нас его лицо просияло.

— Вы в порядке, Энн, я боялся… — Он повернулся к сэру Юстесу. — Я долго охотился за вами — и наконец поймал вас.

— Похоже, будто все совершенно сошли с ума, — беззаботно заявил сэр Юстес. — Эти молодые люди угрожали мне револьверами и обвиняли меня во всех смертных грехах. Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Не понимаете? Я хочу сказать, что нашел «полковника», что восьмого января вы были не в Каннах, а в Марлоу. Что, когда ваше орудие, мадам Надина, повернулось против вас, вы решили избавиться от нее, — и наконец мы сможем уличить вас в этом преступлении.

— В самом деле? И от кого же вы получили всю столь интересную информацию? От человека, еще и сейчас разыскиваемого полицией? Его свидетельство будет очень ценным.

— У нас имеется другое свидетельство. Есть еще один человек, знавший, что Надина собиралась встретиться с вами в Милл-хаусе.

На лице сэра Юстеса было написано изумление. Полковник Рейс сделал жест рукой. Артур Минкс, он же преподобный Эдвард Чичестер, он же мисс Петтигрю, выступил вперед. Он был бледен, нервничал, но говорил достаточно ясно:

— Я встречался с Надиной в Париже вечером накануне ее отъезда в Англию. В то время я выступал в обличье русского графа. Она рассказала мне о цели своей поездки. Я предупредил ее, зная, с каким человеком ей придется иметь дело, но она не послушалась моего совета. На столике лежала телеграмма. Я прочел ее. Потом решил, что смогу сам попытать счастья с алмазами. В Йоханнесбурге мистер Рейберн обратился ко мне и убедил меня перейти на его сторону.

Сэр Юстес посмотрел на него. Он ничего не сказал, но Минкс на глазах увял.

— Крысы всегда бегут с тонущего корабля, — заметил сэр Юстес. — Я не люблю крыс. Раньше или позже я уничтожаю паразитов.

— Я хотела бы сказать вам только одно, сэр Юстес, — вступила я. — В той коробочке, что вы выбросили из окна, не было алмазов. В ней были обыкновенные камешки. Алмазы находятся в абсолютно надежном месте. На самом деле они в животе большого жирафа. Сьюзен выдолбила в нем отверстие, засунула внутрь алмазы, завернутые в вату, чтобы они не гремели, и снова заделала дыру.

Сэр Юстес некоторое время смотрел на меня. Ответ был в его духе.

— Я всегда ненавидел этого проклятого жирафа, — сказал он. — Должно быть, это интуиция.

Глава 34

В тот вечер мы не смогли вернуться в Йоханнесбург. Канонада усилилась, и я сообразила, что мы отрезаны от города, так как мятежники уже заняли позиции в предместьях.

Мы нашли убежище на ферме милях в двадцати от Йоханнесбурга прямо в вельде. Я падала от усталости. Все волнения и тревоги двух последних дней совершенно вымотали меня.

Я все повторяла себе, не в состоянии поверить в это, что наши беды действительно позади. Гарри и я вместе, и мы больше никогда не расстанемся. И все же я постоянно ощущала какую-то преграду между нами — его скованность, причину которой не могла найти.

Сэра Юстеса увезли в противоположном направлении в сопровождении усиленной охраны. Он беззаботно помахал нам рукой на прощание.

На следующий день рано утром я вышла на веранду и посмотрела в сторону Йоханнесбурга. Оттуда доносились грохочущие раскаты взрывов. Мятеж еще не закончился.

Жена фермера позвала меня к завтраку. Она относилась ко мне с материнской добротой, и я успела очень привязаться к ней. Гарри ушел на рассвете и еще не возвращался, сообщила она. Снова я почувствовала, как в душе шевельнулось беспокойство. Что за тень пробежала между нами?

После завтрака я уселась на веранде с книгой, но читать не могла. Я была так погружена в собственные мысли, что почти не заметила, как на лошади подъехал полковник Рейс и спешился. Я увидела его только после того, как он пожелал мне доброго утра.

— О, — сказала я, вспыхнув, — это вы.

— Да. Мне можно сесть?

Он пододвинул кресло поближе ко мне. После поездки в Матопос мы впервые остались вдвоем. Я ощутила странное чувство восхищения и страха, которое он неизменно внушал мне.

— Какие новости? — спросила я.

— Смэтс прибудет в Йоханнесбург завтра. Крах восстания предрешен, но даю ему еще три дня. В настоящий момент сражение продолжается.

— Хорошо бы, — сказала я, — если бы существовала уверенность, что погибнут именно те, кто хотел воевать, а не бедняги, которые живут в районах, где идут схватки.

Он кивнул.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, Энн. Такова несправедливость войны. Но у меня есть для вас другие новости.

— Да?

— Я вынужден сознаться в собственной некомпетентности. Педлеру удалось бежать.

— Что?!

— Да. Никто не знает, как он ухитрился. На ночь его надежно заперли в верхней комнате на одной ферме в районе, занятом правительственными войсками, а сегодня утром комната оказалась пуста, птичка улетела.

В глубине души я была рада. Никогда, вплоть до сегодняшнего дня, я не могла избавиться от необъяснимой симпатии к сэру Юстесу. Полагаю, мое чувство достойно порицания, но уж что есть, то есть. Я восхищалась им. Он был, можно сказать, отъявленным негодяем, но славным человеком. Я больше не встречала никого столь забавного.

Разумеется, я скрыла свои чувства. Полковник Рейс, естественно, воспринимал происшедшее совершенно иначе. Он хотел, чтобы сэр Юстес предстал перед правосудием. Если вдуматься, в его бегстве не было ничего удивительного. Вокруг Йоханнесбурга у него, должно быть, было бесчисленное множество шпионов и агентов. И что бы там ни считал полковник Рейс, я очень сомневалась, что сэра Юстеса когда-нибудь сумеют поймать. Вероятно, у него были тщательно разработаны пути к отступлению. Фактически он нам и сам так сказал.

Я посочувствовала Рейсу, и наш разговор зачах. Потом полковник Рейс вдруг спросил о Гарри. Я сказала, что он ушел на рассвете, утром я его еще не видела.

— Вы ведь понимаете, Энн, что, не считая некоторых формальностей, он полностью оправдан? Разумеется, есть еще технические детали, но вина сэра Юстеса практически доказана. Сейчас ничто не мешает вам и Гарри соединиться.

Он произнес это медленно, дрожащим голосом, не глядя на меня.

— Я понимаю, — сказала я благодарно.

— И у него есть все основания немедленно вернуть себе подлинное имя.

— Да, да, конечно.

— Вам известно его настоящее имя?

Вопрос удивил меня.

— Конечно. Гарри Лукас.

Он не ответил, но его молчание почему-то насторожило меня.

— Энн, помните, по дороге из Матопоса в тот день я сказал, что знаю, что мне делать?

— Конечно, помню.

— Думаю, теперь я имею право сказать, что сделал это. Человек, которого вы любите, вне подозрений.

— Так вот что вы имели в виду?

— Безусловно.

Я опустила голову, стыдясь того беспочвенного подозрения, которое владело мной. Он снова заговорил, как бы размышляя вслух:

— Когда я был совсем юношей, я любил девушку, которая увлекла меня и обманула. После этого я думал только о работе. Моя карьера значила для меня все. И тогда я встретил вас, Энн, и все мои прежние интересы показались мне ничего не стоящими. Но молодых привлекают молодые… У меня еще остается моя работа.

Я молчала. Наверное, в жизни нельзя любить сразу двоих, но можно чувствовать нечто подобное. Обаяние этого человека было очень велико. Внезапно я подняла на него глаза.

— Полагаю, вы очень многого достигнете, — сказала я мечтательно. — Впереди у вас головокружительная карьера. Вы станете одним из самых выдающихся людей в мире.

Мне казалось, будто я читаю проповедь.

— Зато я буду одинок.

— Все люди, совершающие истинно великие дела, одиноки.

— Вы так думаете?

— Я уверена.

Он взял меня за руку и тихонько сказал:

— Я бы предпочел… другое.

И тут появился Гарри. Полковник Рейс встал.

— Доброе утро, Лукас, — сказал он.

По какой-то причине Гарри покраснел до корней волос.

— Да, — весело сказала я, — теперь тебя должны знать под твоим именем.

Но Гарри все еще смотрел на полковника Рейса.

— Так вы знаете, сэр, — наконец сказал он.

— У меня хорошая память на лица. Я видел вас один раз еще мальчиком.

— Что все это значит? — озадаченно спросила я, переводя взгляд с одного на другого.

Между ними шла молчаливая борьба. Наконец Рейс победил. Гарри немного отвернулся в сторону.

— Наверное, вы правы, сэр. Назовите Энн мое настоящее имя.

— Энн, это не Гарри Лукас. Гарри Лукас погиб на войне. Перед вами Джон Гарольд Ирдсли.

Глава 35

С этими словами полковник Рейс резко повернулся и вышел. Я пристально смотрела ему вслед. Голос Гарри вернул меня к действительности:

— Энн, прости меня, скажи, что ты прощаешь меня.

Он взял меня за руку, и почти механически я отняла ее.

— Почему ты обманул меня?

— Не знаю, удастся ли мне объяснить, чтобы ты поняла. Я боялся обаяния власти и богатства. Я хотел, чтобы ты любила меня просто ради меня самого — ради человека без всяких прикрас.

— Ты хочешь сказать, что не доверял мне?

— Можно и так выразиться, если тебе нравится, но это не совсем верно. Я стал озлобленным, подозрительным, мне всюду мерещились корыстные побуждения, и было так чудесно почувствовать, что меня полюбили так, как меня полюбила ты.

— Понимаю, — сказала я медленно.

Я вновь мысленно повторила историю его жизни. Впервые я заметила несоответствия в его рассказе, которые прежде ускользнули от моего внимания — материальная обеспеченность, возможность выкупить алмазы у Надины, то, как он предпочитал говорить об обоих молодых людях с точки зрения постороннего. И когда он говорил «мой друг», он имел в виду не Ирдсли, а Лукаса. Именно Лукас, скромный парень, так глубоко любил Надину.

— Как это произошло? — спросила я.

— Мы оба были безрассудны — искали смерти. Однажды ночью мы обменялись личными знаками — на счастье! На следующий день Лукас был убит — его разорвало на куски.

Я содрогнулась.

— Но почему ты не сказал мне теперь? Сегодня утром? Ведь не мог же ты сомневаться в моей любви?

— Энн, я не хотел все испортить. Я хотел увезти тебя обратно на остров. Что толку в деньгах? На них нельзя купить счастье. А на острове мы были счастливы. Говорю тебе, я боюсь этой другой жизни — один раз она уже почти погубила меня.

— А сэр Юстес знал, кто ты на самом деле?

— О да.

— А Картон?

— Нет. Он видел нас обоих и Надину в Кимберли как-то вечером, но он не знал, кто был кто. Он не усомнился, когда я назвался Лукасом, а Надину ввела в заблуждение его телеграмма. Она никогда не боялась Лукаса. Он был спокойный и очень серьезный. А я всегда обладал дьявольским темпераментом. Она испугалась бы до смерти, если бы узнала, что я воскрес.

— Гарри, если бы полковник Рейс ничего не сказал, что бы ты сделал?

— Промолчал, остался бы Лукасом.

— А как же миллионы твоего отца?

— Пусть они достались бы Рейсу. В любом случае он нашел бы им лучшее применение, чем я. Энн, о чем ты думаешь? Ты так хмуришься.

— Я думаю, — сказала я медленно, — что почти жалею, что полковник Рейс заставил тебя открыться.

— Нет. Он был прав. Я должен был сказать тебе правду.

Он молчал, а потом вдруг сказал:

— Знаешь, Энн, я ревную тебя к Рейсу. Он тоже влюблен в тебя, и он куда значительнее меня, я никогда таким не буду.

Я повернулась к нему, смеясь.

— Гарри, ты — дурачок. Мне нужен только ты — остальное не имеет значения.

При первой возможности мы отправились в Кейптаун. Там меня приветствовала Сьюзен, и мы вместе распотрошили большого жирафа. Когда восстание было окончательно подавлено, полковник Рейс приехал в Кейптаун, и, по его предложению, снова открыли большую виллу, принадлежавшую сэру Лоренсу Ирдсли, и мы все поселились в ней.

Там мы строили планы. Я должна была вернуться в Англию вместе с Сьюзен, и меня должны были выдать замуж из ее лондонского дома. А приданое полагалось купить в Париже! Сьюзен получила огромное удовольствие, обсуждая все эти детали. И я тоже. Тем не менее будущее казалось до странности нереальным. И иногда, не знаю почему, я совершенно задыхалась — как будто мне не хватало воздуха.

Это произошло в ночь перед отплытием. Я не могла уснуть. Я чувствовала себя несчастной, не понимая почему. Я ни за что не хотела покидать Африку. Когда я вернусь, будет ли она такой же? Будет ли она когда-нибудь снова такой?

И тут я вздрогнула от властного стука в ставень. Я вскочила. На веранде ждал Гарри.

— Надень на себя что-нибудь, Энн, и выйди. Мне нужно поговорить с тобой.

Кое-как натянув на себя одежду, я вышла на воздух. Я почувствовала бархатное прикосновение прохладной ночи, тихой и наполненной благоуханием. Гарри сделал мне знак рукой, чтобы мы отошли от дома за пределы слышимости. Его лицо было бледным и выражало решимость, глаза сверкали.

— Энн, помнишь, ты однажды сказала мне, что женщинам нравится делать то, что они не любят, ради тех, кого они любят?

— Да, — ответила я, недоумевая, что последует дальше.

Он заключил меня в объятия.

— Энн, уйдем отсюда вместе, сейчас, этой ночью. Вернемся в Родезию — на наш остров. Я не в состоянии выносить всю эту чепуху. Я не могу больше ждать, когда ты станешь моей.

На минуту у меня закружилась голова.

— А как же мои французские платья? — притворно посетовала я.

До сих пор Гарри не понимает, когда я говорю серьезно, а когда только поддразниваю его.

— Черт бы побрал твои французские платья. Ты думаешь, я хочу облачить тебя в них? Я более склонен сорвать их с тебя. Я не собираюсь отпускать тебя, слышишь? Ты — моя. Если я дам тебе уехать, я могу потерять тебя. Я никогда не бываю уверен в тебе. Ты уедешь сегодня со мной, прямо сейчас, и к черту всех.

Он прижал меня к себе и стал целовать, отчего я чуть не задохнулась.

— Я больше не могу без тебя, Энн. Правда не могу. Я ненавижу деньги. Пусть они достанутся Рейсу. Живей! Пошли!

— А моя зубная щетка? — выдвинула я последнее возражение.

— Ты купишь себе другую. Знаю, что я сумасшедший, но ради Бога, идем!

Он сорвался с места. Я последовала за ним, кроткая, как женщина из племени бартосе, которую я видела у водопада. Только на голове у меня не было сковородки. Он шел быстро, было очень трудно поспевать за ним.

— Гарри, — наконец сказала я смиренно, — мы что, пойдем в Родезию пешком?

Он вдруг обернулся и с хохотом заключил меня в объятия.

— Я безумный, моя дорогая, я знаю. Но я так люблю тебя.

— Мы — двое сумасшедших. И вот что, Гарри, ты меня не спросил, но я вовсе не приношу себя в жертву! Я хотела уйти!

Глава 36

Это было два года назад. Мы все еще живем на острове. Передо мной на грубо сколоченном деревянном столе лежит письмо от Сьюзен.

«Дорогие простаки — милые влюбленные, сумасшедшие!

Я совсем не удивлена. Все время, пока мы обсуждали платья из Парижа, я чувствовала, что это все совершенно нереально, что однажды вы исчезнете, чтобы пожениться в добром старом цыганском духе. Но вы действительно пара сумасшедших! Мысль отказаться от огромного состояния абсурдна. Полковник Рейс хотел спорить, но я убедила его, что время все расставит на свои места. Он пока может вести дела от имени Гарри, и больше ничего. Ведь, в конце концов, медовый месяц не продолжается вечно. Вас нет рядом со мной, Энн, поэтому, не опасаясь, что вы налетите на меня, как маленькая дикая кошка, я могу сказать: „Любовь в глуши будет длиться долго, но в один прекрасный день вы вдруг начнете мечтать о домах на Парк-Лейн[93], роскошных мехах, парижских платьях, о самом огромном автомобиле и последней модели детской коляски, французских горничных и норлендских медсестрах![94] О да, так будет!“

А пока наслаждайтесь вашим медовым месяцем, дорогие безумцы, и пусть он будет долгим-долгим. И думайте иногда обо мне, покрывающейся жирком в довольстве среди материального благополучия!

Ваш любящий друг,

Сьюзен Блейр.

Р. S. Посылаю вам набор сковородок в качестве свадебного подарка и огромную банку печеночного паштета, чтобы вы не забывали обо мне».

Иногда я перечитываю другое письмо. Оно пришло много времени спустя после первого вместе с объемистым пакетом. По-видимому, оно было отправлено откуда-то из Боливии.

«Моя дорогая Энн Беддингфелд!

Не могу устоять против искушения послать вам письмо не столько ради удовольствия писать его, сколько ради огромного наслаждения, которое, я знаю, вы испытаете, его получив. Наш друг Рейс оказался совсем не таким умным, каким представлялся, не так ли?

Я думаю назначить вас своим литературным душеприказчиком. Посылаю вам свой дневник. Б нем нет ничего, что заинтересовало бы Рейса и его команду, но, я полагаю, там есть места, которые могут позабавить вас. Используйте его как хотите. И предлагаю вам написать статью для „Дейли бюджет“ — „Преступники, которых я встречала“. Только с одним условием — я буду центральной фигурой.

Я уверен, что к настоящему моменту вы уже не Энн Беддингфелд, а леди Ирдели, царящая на Парк-Лейн. Хотелось бы только сказать, что я не держу на вас зла. Разумеется, в моем возрасте трудно начинать все сначала, но, между нами, у меня был предусмотрительно отложен небольшой резервный фонд. Он очень пригодился, и я подбираю небольшую милую компанию. Между прочим, если вы когда-нибудь случайно встретитесь с нашим забавным другом Артуром Минксом, скажите ему только, что я не забыл его, хорошо? Это будет для него неприятным сюрпризом.

В целом я считаю, что проявил в высшей степени дух христианства и всепрощения. Даже по отношению к Пейджету. Я случайно узнал, что он, или, вернее, миссис Пейджет, на днях произвела на свет шестого ребенка. Скоро Англия будет населена одними Пейджетами. Я послал новорожденному серебряный кубок и открытку, в которой выразил готовность быть крестным отцом. Представляю себе, как Пейджет понесет кубок и открытку прямо в Скотленд-Ярд без малейшей улыбки на лице!

Благословляю вас, светлые глазки. Наступит день, когда вы поймете, какую ошибку совершили, не выйдя за меня замуж.

Всегда Ваш, Юстес Педлер».

Гарри был в ярости. Это единственное, в чем мы не сходимся. Для него сэр Юстес — человек, пытавшийся убить меня, человек, ответственный за смерть друга. Покушения сэра Юстеса на мою жизнь всегда озадачивали меня. Они, так сказать, не вписываются в общую картину. Ибо я уверена, что он всегда испытывал ко мне неподдельно добрые чувства.

Тогда почему же он дважды пытался убить меня? Гарри говорит: «Потому что он проклятый негодяй», — и, по-видимому, думает, что вопрос исчерпан. Сьюзен проявила большое умение разбираться в людях. Я разговаривала с ней, она приписывает это «комплексу страха». Сьюзен немного увлекается психоанализом. Она указала мне, что вся жизнь Юстеса определялась стремлением к безопасности и комфорту. Он обладал обостренным чувством самосохранения. А убийство Надины сняло определенные запреты. Его действия не выражали его чувства ко мне, а являлись результатом всепоглощающего страха за собственную безопасность. Думаю, Сьюзен права. Что касается Надины, то она была из тех женщин, которые заслуживают смерти. Мужчины идут на сомнительные предприятия, чтобы разбогатеть, но женщины не должны из низменных побуждений притворяться, что они влюблены, когда на самом деле не любят.

Я могу достаточно легко простить сэра Юстеса, но никогда не прощу Надину. Никогда, никогда, никогда!

На днях я распаковывала кое-какие банки, завернутые в обрывки старого номера «Дейли бюджет», и вдруг наткнулась на слова «человек в коричневом костюме». Как много времени, кажется, прошло с тех пор! Разумеется, я давно порвала с «Дейли бюджет» — я покончила с ней раньше, чем она разделалась со мной. Моя «романтическая свадьба» получила широкую огласку.

Мой сын лежит на солнце, дрыгая ножками, вот кто действительно «человек в коричневом костюме», если вам угодно. Всегда почти голенький — лучший костюм для Африки, он коричневый, как шоколадка, и постоянно копается в земле. Наверное, пойдет по стопам моего отца. У него будет та же тяга к плейстоценской глине.

Когда он родился, Сьюзен прислала мне телеграмму:

«Поздравления и любовь по случаю появления новорожденного на Острове Безумцев. Он долихокефальный или брахикефальный?»

Я не собиралась терпеть такое от Сьюзен. Я послала ей ответ из одного-единственного слова:

«Плоскоголовая!»

ТАЙНА ЗАМКА ЧИМНИЗ The Secret of Chimneys 1925 ©Перевод Болычев И. 1993

Моему племяннику, в память о надписи в замке Комптон и посещении зоопарка

Глава 1 Энтони Кейд подряжается на работу

— Джентльмен Джо!

— Кого я вижу — неужто старина Джимми Макграт!

Туристическая группа фирмы «Касл» — семь измочаленных женщин и трое взмокших мужчин — с интересом наблюдали сцену. Похоже, их замечательный гид, мистер Кейд, встретил старого друга. Мистер Кейд им очень нравился — высокий, худой, загорелый, вежливый и предупредительный, он с легкостью улаживал споры и умел всех привести в прекрасное настроение. Этот его приятель — тоже по-своему личность любопытная. Примерно того же роста, что и мистер Кейд, но плотный, кряжистый и совсем некрасивый. Похож на владельца салуна из приключенческого романа. Но все равно интересно. В конце концов, для того и ездят за границу — чтобы собственными глазами посмотреть, как ведут себя в жизни герои из книжек. Сама столица Родезии, Булавайо, надо сказать, порядком поднадоела. Солнце пекло немилосердно, отель без всяких удобств, да и смотреть уже, собственно, нечего — остается просто ждать автобуса на Матопос. Хорошо еще, что мистер Кейд указал им этот магазинчик с почтовыми открытками. Выбор открыток — просто чудесный.

Энтони Кейд и его друг отошли в сторонку.

— Черт возьми, что это за бабский выводок? — спросил Макграт. — Завел себе гарем?

— О чем ты говоришь, — усмехнулся Энтони. — Ты посмотри на них.

— Да я-то вижу. Но, может, у тебя стало плохо с глазами.

— С глазами у меня, как всегда, все в порядке. Это туристы. Группа фирмы «Касл». А я — местный представитель фирмы, гид.

— И что это тебя занесло на такую работенку?

— Прискорбное отсутствие денег. Опору нет, работа не по мне.

— Не лошадь, чтоб каждый день пахать? Так ты, бывало, говаривал? — усмехнулся Макграт.

Энтони пропустил колкость мимо ушей.

— Надеюсь, скоро подвернется что-нибудь получше, — бодро ответил он. — Рано или поздно всегда что-нибудь подворачивается.

Джимми рассмеялся.

— Знаю, знаю. Чуть где какая заваруха, Энтони Кейд тут как тут. У тебя прямо-таки нюх на скандалы. К тому же ты живуч как кошка. Ладно, когда мы сможем спокойно поговорить?

Энтони вздохнул.

— Сейчас надо вести этих мокрых куриц на могилу Родса.

— Неплохо придумано, — одобрительно закивал Джимми. — После здешних колдобин, да по жаре, твои птички будут спать без задних ног. Тогда и встретимся, пропустим по стаканчику и обменяемся новостями.

— Идет, Джимми. Пока.

Энтони вернулся к своей пастве, и мисс Тэйлор, самая молодая и задорная в группе, тут же накинулась на него:

— Встретили старого друга, мистер Кейд?

— Да, мисс Тэйлор. Это один из друзей моей безупречной юности.

Мисс Тэйлор хихикнула.

— Такой интересный мужчина.

— Я непременно передам ему ваши слова.

— Ах, какой вы, право! Зачем это! А почему он вас так назвал?

— Джентльмен Джо?

— Да. Вас что, так зовут?

— Мисс Тэйлор, вы же прекрасно знаете, что меня зовут Энтони.

— Да ну вас совсем! — кокетливо воскликнула мисс Тэйлор.

Энтони уже прекрасно освоил обязанности гида. Помимо хлопот по организации экскурсий, ему приходилось успокаивать пожилых джентльменов, когда они в чем-нибудь усматривали посягательства на свое достоинство, следить за тем, чтобы престарелые матроны всегда имели возможность накупить побольше почтовых открыток с видами, а также кокетничать с дамами, которые считали себя моложе сорока. Последняя задача сильно облегчалась поразительной готовностью дам улавливать самые интимные намеки в самых невинных словах.

— А все-таки, почему он назвал вас Джо? — не унималась мисс Тэйлор.

— Просто потому, что это не мое имя.

— А почему Джентльмен Джо?

— По той же самой причине.

— Ну, мистер Кейд, — разочарованно протянула мисс Тэйлор. — Разве так можно разговаривать с дамой. А папа только вчера вечером сказал, что у вас манеры настоящего джентльмена.

— Очень мило со стороны вашего отца, мисс Тэйлор.

— И мы все тогда согласились с ним — да, вы настоящий джентльмен.

— Мне, право, неловко.

— Да нет же, правда, это действительно так.

— Доброе сердце — больше, чем корона[95],— рассеянно пробормотал Энтони, не очень понимая, к чему он это говорит, и подумал: «Скорей бы ленч».

— Чудесное стихотворение! Мне оно тоже всегда нравилось. А вы много стихов знаете наизусть?

— Ну, могу еще прочитать вам отрывок из «Дитя на палубе, в огне». Как там: «Дитя на палубе, в огне, команда бросила корабль»[96]. Дальше не помню, но зато могу представить все это в лицах. «Дитя на палубе, в огне — пых-пух-трах (бушует пламя). Команда бросила корабль» — тут я начинаю бегать взад-вперед, как щенок.

Мисс Тэйлор взвизгнула от восторга.

— Вы только взгляните на мистера Кейда! Какая прелесть!

— Ну что ж, господа, пора пить чай, — весело сказал Энтони. — Прошу сюда. Тут неподалеку отличное кафе.

— Надеюсь, — хрипловатым баском осведомилась миссис Кэлдикотт, — что чай входит в стоимость поездки?

— Чай, миссис Кэлдикотт, — Энтони перешел на официальный тон, — программой не предусмотрен.

— Чудовищно!

— Жизнь, миссис Кэлдикотт, к сожалению, полна неприятностей, — бодро заметил Энтони.

Миссис Кэлдикотт, ехидно сверкнув глазами, парировала удар:

— Я подозревала что-то подобное и сегодня за завтраком предусмотрительно отлила в банку чаю! Теперь мы его разогреем на спиртовке. Пошли, дорогой!

Мистер и миссис Кэлдикотт торжественно двинулись в сторону отеля, причем даже спина рачительной леди так и сияла самодовольством.

— О Создатель, — пробормотал Энтонн, — сколько же чудаков наводнило мир твоим попустительством!

Остальные во главе с Энтони пошли в кафе. Мисс Тэйлор, не отстававшая ни на шаг от предводителя, возобновила допрос.

— А давно вы последний раз видели своего друга?

— Лет семь назад.

— А вы с ним здесь, в Африке, познакомились?

— Да, только не в этом городе. Когда я впервые увидел Джимми Макграта, его уже совсем было собрались подавать к столу. Тут, знаете ли, во внутренних районах континента есть племена с каннибальскими наклонностями. Мы как раз вовремя подоспели.

— И что?

— Ну, была небольшая заварушка. Пару бедолаг пришлось пристрелить, остальные дали тягу.

— О, мистер Кейд, у вас, наверное, было столько приключений в жизни!

— Напротив, жизнь моя протекала на редкость спокойно.

Но леди, разумеется, ему не поверила.

В тот вечер часов около десяти Энтони Кейд, войдя в небольшую комнатку своего приятеля Джимми Макграта, застал его в приятных хлопотах с бутылками.

— Сделай-ка покрепче, Джеймс, — попросил Энтони. — Честное слово, мне надо встряхнуться.

— Еще бы не надо, мой мальчик! С такой работенкой! Я бы ни за что за такую не взялся.

— Найди мне другую — и я, не раздумывая, пошлю эту куда подальше.

Макграт налил и себе, привычным жестом опрокинул стакан, налил снова и многозначительно спросил:

— Ты это серьезно, старина?

— Что «это»?

— Насчет работы.

— А что? Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе светит работенка, а ты предпочитаешь побираться? Если есть работа, почему сам не подрядишься?

— Да я и подрядился, но не очень-то она мне по душе, потому и предлагаю тебе.

— А что за работа? — подозрительно спросил Энтони. — Уж не место ли учителя в воскресной школе?

— Какой же дурак возьмет меня преподавать в воскресной школе!

— По правде сказать, никакой, конечно, если узнает, с кем имеет дело.

— Нет, работенка вполне подходящая, можно сказать идеальная.

— Случайно не в Южной Америке? Я давно приглядываюсь к Южной Америке. Похоже, в одной из этих латиноамериканских республик назревает миленький переворотик.

— Тебе только перевороты подавай, — усмехнулся Макграт, — и всякие там революции.

— Понимаешь, Джимми, я чувствую: только там мои таланты могут быть оценены по достоинству. Я бы наверняка пришелся ко двору той или другой стороне. По крайней мере, это лучше, чем зарабатывать на жизнь ежедневным честным трудом.

— Помнится, я уже слышал от тебя нечто подобное, старина. Но нет, работа не в Южной Америке. В Англии.

— Англия? Герой возвращается в родную страну после многолетних странствий. А как ты думаешь, Джимми, неоплаченные счета через семь лет еще имеют силу? Мои кредиторы не станут мне докучать?

— Думаю, нет. Ну что, я тебя заинтересовал?

— Заинтересовал. Только одно беспокоит, почему ты сам не хочешь взяться за эту работу.

— Сейчас объясню. Понимаешь, я тут собрался искать золото — дальняя экспедиция, в глубь материка.

Энтони присвистнул и посмотрел на приятеля.

— Опять золото? Сколько я тебя знаю, ты все его ищешь. Золото — твоя слабость, Джимми. Своего рода маленькое хобби. Второго такого охотника за журавлем в небе я не встречал.

— В конце концов он окажется у меня в руках. Вот увидишь.

— Дай-то Бог. И потом, у каждого свои слабости. У меня — политические скандалы, у тебя — золото.

— Ладно, слушай. Надеюсь, тебе известна такая страна — Герцословакия?

Энтони настороженно посмотрел на приятеля.

— Герцословакия? — переспросил он, и в голосе его явно зазвучало любопытство.

— Да. Ты что-нибудь знаешь о ней?

После довольно продолжительной паузы Энтони осторожно заговорил:

— Знаю, но только то, что известно всем. Это одно из балканских государств. Главные реки — неизвестны. Главные горные вершины — тоже, хотя и очень многочисленны. Столица — Экарест. Население — в основном бандиты. Любимое развлечение — убивать королей и учинять революции. Последний король — Николас Четвертый. Убит лет семь назад. С тех пор там республика. В общем, приятное местечко. Ты бы сразу сказал, что тут замешана Герцословакия.

— Да нет, она если и замешана, то косвенно.

Энтони с грустью посмотрел на друга.

— Джеймс, так нельзя. Поступил бы ты на какие-нибудь заочные курсы, что ли. В старые добрые времена на Востоке тебя за такую манеру излагать подвесили бы за ноги и хорошенько отдубасили по пяткам или придумали что-нибудь похлеще.

Джимми хладнокровно выслушал филиппику приятеля и продолжал:

— Слышал когда-нибудь о графе Стилптиче?

— Еще бы! Кто и слыхом не слыхивал о Герцословакии, встрепенется, услышав это имя. Граф Стилптич! Знаменитый балканский старец. Величайший государственный деятель современности. Величайший злодей, избежавший веревки. Точка зрения зависит от направления газеты. Но одно бесспорно: графа Стилптича будут помнить еще долго после того, как мы с тобой, Джимми, обратимся в прах. Последние двадцать лет за каждым политическим маневром и контрманевром на Балканах маячила его фигура. Он был диктатором, патриотом, государственным мужем, но никто на свете не знает, кто он таков на самом деле. Я, однако, не ошибусь, если назову его блистательным королем интриги. Ну, так и что он?

— Он был в свое время премьер-министром Герцословакии, потому-то я и спросил тебя вначале про эту страну.

— Джимми, ты совершенно лишен чувства соразмерности. Что такое Герцословакия по сравнению с графом Стилптичем? Не более чем географическое понятие, место, где он родился и занимал некий пост. Но, насколько я знаю, его уже нет в живых?

— Да. Умер в Париже месяца два назад. А то, о чем я рассказываю, произошло несколько лет назад.

— Хотел бы я все же понять, — сказал Энтони, — о чем именно ты рассказываешь.

Джимми счел упрек справедливым и сразу перешел к сути дела.

— Значит, так. Это случилось в Париже, четыре года назад, если быть точным. Иду я как-то вечером по пустынной улице и вдруг вижу: с полдюжины бандитов-французов мочалят почтенного на вид пожилого джентльмена. Игру в одни ворота я не люблю, поэтому сразу же ринулся ему на помощь, ну и отдубасил молодчиков. Похоже, до этого им никогда не приходилось так туго. В общем, их как ветром сдуло.

— Здорово, Джеймс, — поддакнул Энтони, — хотел бы я посмотреть на это побоище!

— В общем-то дело пустячное, — скромно потупился Джимми. — Но старик, разумеется, был благодарен безмерно. Он был в подпитии, и довольно сильном, но все же запомнил мое имя и адрес и на другой день явился воздать должное моей храбрости. Все чин чином, как полагается. Тут-то я и узнал, что спас самого графа Стилптича. У него был дом рядом с Булонским лесом[97].

Энтони согласно кивнул.

— Да. После убийства короля Николаса Стилптич эмигрировал из Герцословакии и жил в Париже. Потом его звали назад, предлагали пост президента, но он отказался. Остался верен монархическим убеждениям. Хотя поговаривали, что он приложил руку ко многим закулисным играм на Балканах. Темная лошадка этот граф Стилптич.

— Я слышал, у Николаса Четвертого была какая-то странная жена. Это правда? — неожиданно спросил Джимми.

— Да, — подтвердил Энтони. — И это бедняге тоже в свое время припомнили. Нищая актрисенка из парижского мюзик-холла, она даже для морганатического брака не годилась. Но Николас помешался на ней, а ей непременно хотелось стать королевой. Как это ни фантастично звучит, но им таки удалось устроить этот брак. Певичку назвали графиней Пополевской и распустили слух, что в ее жилах течет кровь Романовых. Николаса обвенчала с ней в кафедральном соборе столицы пара негодующих архиереев. Ну а потом, разумеется, ее короновали, и она стала королевой Варагой. Николас сумел уломать министров и думал, что все в порядке, но забыл посоветоваться с народом. А народ в Герцословакии привержен традициям, любит свою знать и желает, чтобы король и королева были настоящие. Недовольное шушуканье сменилось открытым недовольством. Правительство, как водится, прибегло к самым жестоким мерам, народ восстал, взял штурмом дворец. Короля с королевой убили и провозгласили республику. В Герцословакии и по сей день республиканское правление. Но спокойствие так и не воцарилось. Уже убиты для острастки первые президенты — пусть не забываются и не превышают полномочий. Но вернемся к нашему делу. Ты остановился на том, как граф Стилптич пришел благодарить тебя за спасение.

— Да, пришел, но на том все и кончилось. Я вернулся в Африку и думать забыл об этой истории, как вдруг две недели назад получаю странную посылку, которая гонялась за мной по всему свету Бог знает сколько времени. Из газет я уже знал, что граф Стилптич недавно умер в Париже. Ну вот, а в посылке оказались его мемуары или воспоминания, называй как хочешь. И приложена записка: если я не позже тринадцатого октября доставлю рукопись в указанное лондонское издательство, оно выплатит мне согласно инструкции тысячу фунтов.

— Тысячу фунтов?! Я не ослышался, ты сказал тысячу фунтов, Джимми?

— Не ослышался, старина, все так. Если это, конечно, не шутка. Говорят, что королям и политикам доверять нельзя. Словом, такие вот дела. К сожалению, рукопись слишком долго меня искала, и времени в обрез. Так что надо спешить. А у меня как раз готова экспедиция, и место, говорят, верное. Не хотелось бы упускать такой редкий шанс.

— Джимми, ты неисправим. Да ведь тысяча фунтов в руках куда лучше какого-то мифического золота.

— А если это шутка? Но, честно признаюсь, я, в общем, тоже решил ехать, даже и билет купил и уже собрался было в Кейптаун. А тут ты подвернулся!

Энтони встал и закурил.

— Кажется, начинаю понимать твое предложение, Джеймс. Значит, ты, как и задумал, едешь искать свое золото, а я плыву в Англию получить твою тысячу фунтов. И какова же моя доля?

— Двадцать пять процентов. Согласен?

— Двести пятьдесят фунтов, как говорится, не облагаемых налогом?

— Да.

— Согласен. Но, скажу тебе честно, я поехал бы и за сотню! Нет, Джимми Макграт, такие, как ты, не умирают в своей постели, оставив детям кругленькую сумму в банке.

— Ну что, по рукам?

— По рукам. Отрясаю прах африканского турбюро от ног своих и возвращаюсь в Лондон.

Они молча подняли и осушили стаканы.

Глава 2 Леди в беде

— А теперь к делу, — начал Энтони, ставя стакан на стол. — На какой корабль у тебя билет?

— «Грэнарт Касл».

— Раз уж билет заказан на твое имя, то мне, пожалуй, лучше путешествовать в качестве Джеймса Макграта. Паспорт, кажется, не нужен?

— Об этом вообще можно не беспокоиться. Мы с тобой хоть и непохожи, но, в случае чего, приметы у нас одинаковы: рост шесть футов, волосы каштановые, глаза голубые, нос обыкновенный, подбородок обыкновенный…

— Но-но, ты не очень-то! «Обыкновенный»! Чтоб ты знал, на место гида претендовали несколько человек, и выбор пал на меня исключительно благодаря приятной наружности и хорошим манерам.

— Видел я твои манеры сегодня утром, — ухмыльнулся Джимми.

— Много ты понимаешь!

Энтони встал и зашагал по комнате. На лбу его обозначились едва заметные морщинки; после продолжительного размышления он наконец заговорил.

— Послушай, Джимми. Стилптич умер в Париже. Спрашивается: зачем посылать рукопись из Парижа в Лондон через Африку?

Джимми беспомощно пожал плечами.

— Откуда я знаю.

— Почему бы просто не отправить рукопись по почте?

— Вроде так бы и надо сделать, согласен.

— С другой стороны, — продолжал Энтони размышлять вслух, — королям, королевам и государственным деятелям по этикету положено вести себя иначе, чем простым смертным. Не зря же во все времена существовали королевские гонцы. В средние века им давали перстень с печатью — этакий «Сезам, откройся!». «Перстень с королевской печатью!» — «Проходите, милорд!» Обычно находился какой-нибудь смельчак и умыкал этот перстень. Меня всегда занимало, неужели тогда никому ни разу не пришло в голову снять с перстня копию — и штамповать их дюжинами. А потом продавать дукатов по сто за штуку. Да, в средние века людям явно не хватало деловой хватки.

Джимми зевнул.

— Похоже, рассуждения о средних веках не очень тебя развлекли. Но давай вернемся к графу Стилпичу. Видишь ли, из Франции в Англию через Африку — это, пожалуй, даже и для дипломата слишком. Если граф хотел подарить тебе тысячу фунтов, он мог просто указать это в завещании. Слава Богу, мы с тобой не такие гордецы, чтобы отказываться от наследства. А может, он немного тронулся на старости лет?

— Ты так думаешь?

Энтони нахмурился и снова зашагал из угла в угол.

— Послушай, а ты читал их?

— Кого их?

— Мемуары.

— Господи, конечно нет. С чего бы я стал их читать?

Энтони улыбнулся.

— Я просто спросил. Мемуары могут наделать много вреда, Джеймс. Человек, всю жизнь просидевший в раковине, как улитка, попав в загробный мир, может отравить существование живым, пользуясь безнаказанностью и испытывая при этом злобную радость. Послушай, Джимми, а что за человек был этот граф Стилптич? Ты видел его, разговаривал с ним, а ты ведь хорошо чувствуешь человеческую натуру. Похож он на злобного мстительного старикашку?

Джимми пожал плечами.

— Трудно сказать. Понимаешь, в тот вечер он был сильно навеселе, а на другой день явился одетый с иголочки, прекрасные манеры и отпускал такие комплименты, что я не знал куда деваться.

— А пьяный, он случайно не сказал чего-нибудь интересного?

Джимми наморщил лоб, пытаясь вспомнить.

— Сказал, что знает, где находится бриллиант «Кохинор»[98],— неуверенно проговорил он.

— Да? — откликнулся Энтони. — Но только кто ж этого не знает? Его держат в Тауэре, за решеткой, под толстым стеклом, а вокруг много аккуратно одетых джентльменов, которые следят, чтобы кто-нибудь ненароком чего-нибудь не стащил.

— Верно, — согласился Джимми.

— Что еще интересного сказал Стилптич? Случайно не хвастался, что знает, в каком городе хранится «Коллекция Уоллеса»?[99]

Джимми пожал плечами.

— Н-да! — хмыкнул Энтони. Он снова закурил и принялся расхаживать по комнате. — Послушай-ка, варвар, ты, я вижу, газет не читаешь?

— Редко, — простодушно согласился Макграт. — Репортерская стряпня меня мало интересует.

— Слава Богу, хоть я человек цивилизованный. Последнее время в газетах замелькала Герцословакия. Намекают на возможность реставрации монархии.

— Сыновей у Николаса Четвертого не было, — сказал Джимми. — Но вряд ли династия Оболовичей пресеклась. Всегда найдутся двоюродные, троюродные… Седьмая вода на киселе.

— Так ты считаешь, найти короля не проблема?

— Конечно, — ответил Джимми. — И неудивительно, что им надоела республика. Мужественным, с горячей кровью людям, наверное, тошно терпеть пошлых президентов. Им короля подавай. Да, кстати, в тот вечер Стилптич утверждал, что знает, кто на него напал: люди Короля Виктора.

— Что? — Энтони резко обернулся.

Лицо Макграта медленно расплывалось в улыбке.

— А ты, похоже, чуток разволновался, Джентльмен Джо, — поддразнил он Энтони.

— Не дурачься, Джимми. То, что ты сейчас сказал, — очень важно.

Энтони подошел к окну и молча смотрел на улицу.

— А кто он, этот Король Виктор? — спросил Джимми. — Еще один балканский монарх?

— Нет, — неторопливо ответил Энтони. — Он король, но только в другом смысле.

— То есть как?

Энтони помедлил.

— Он — вор, Джимми. Всемирно известный похититель драгоценностей. Фантастически дерзкий парень, стремительный и неустрашимый. Король Виктор — это прозвище, под которым он был известен в Париже. Там он и обосновался со своей бандой. Там его и поймали и упрятали за решетку — на семь лет, за менее важные преступления. Главного доказать не удалось. Скоро он будет на свободе, если уже не вышел.

— Ты думаешь, граф Стилптич причастен к его аресту? И за это бандиты били его? По-твоему, это была месть?

— Не знаю, — сказал Энтони. — Непохоже. Насколько мне известно, бриллиантов из королевской короны Герцословакии Король Виктор не воровал. Но, согласись, во всем этом что-то есть. Смерть Стилптича, его мемуары, слухи в газетах — все довольно смутно, но тем не менее любопытно. К тому же прошел слух, что в Герцословакии нашли нефть. Я печенкой чувствую, Джеймс, что к этой небольшой стране люди начинают проявлять интерес.

— Какие люди?

— Финансисты из Сити[100], Джимми, вот какие.

— К чему ты клонишь, Энтони?

— Я? Стараюсь представить простую работу трудной, только и всего.

— Какие могут быть трудности — отвез рукопись в издательство, и дело с концом.

— Я не о рукописи, Джимми. С ней, думаю, все будет просто, ты прав. Но знаешь, куда я поеду, получив свои двести пятьдесят фунтов?

— В Южную Америку?

— Нет, друг мой, в Герцословакию. Республика мне не претит. Глядишь, еще стану президентом.

— А чего бы не объявить себя старшим в роде Оболовичей и не сделаться королем, раз уж ты туда собрался.

— Нет, Джимми. Король — это на всю жизнь. А президент — на четыре года. Я с удовольствием поуправлял бы таким королевством, как Герцословакия, годика четыре.

— Короли в среднем держатся и того меньше, — возразил Джимми.

— Боюсь, для меня будет большим искушением истратить и твою долю из этой тысячи. Тебе она все равно ни к чему, ведь ты вернешься из экспедиции, нагруженный самородками. А я вложу эти деньги в герцословацкую нефть. Куплю акции на твое имя. Знаешь, Джеймс, чем больше я думаю над твоим предложением, тем больше оно мне нравится. Как хорошо, что ты напомнил мне о Герцословакии. Я приезжаю в Лондон, передаю в издательство рукопись, получаю вознаграждение и в тот же день отбываю балканским экспрессом!

— Тебе придется чуть-чуть задержаться. Я забыл сказать, у меня есть еще одно небольшое поручение.

Энтони опустился в кресло и строго посмотрел на приятеля.

— Я все время чувствовал, что ты темнишь. Выкладывай, в чем дело.

— Да нет, это, правда, пустяки. Просто нужно помочь одной леди.

— Раз и навсегда, Джеймс: я не хочу иметь никакого касательства к твоим идиотским романам.

— Да никакой это не роман. Я эту женщину и в глаза не видел. Вот послушай, я сейчас все тебе расскажу.

— Еще один длинный и нудный рассказ! Давай-ка прежде выпьем.

Любезный хозяин уважил гостя и приступил к новому повествованию.

— Дело было в Уганде[101]. Один моряк, которого я вытащил из воды…

— Джимми, я бы на твоем месте давно написал книгу «Жизни, спасенные мною».

— Да нет, в этот раз я вообще ничего не делал. Вытащил парня из речки — и все. Как и все моряки, плавать он совсем не умел.

— Погоди, Джимми. Эта история имеет какое-нибудь отношение к нашему делу?

— В общем-то, никакого, хотя я теперь вспоминаю, что, как ни странно, этот парень был герцословак. Но мы все называли его почему-то Голландец Педро.

Энтони равнодушно кивнул:

— Ладно, валяй дальше про свои подвиги.

— Ну, парень был, конечно, благодарен. Ходил за мной как собачонка. А месяцев через шесть умер от лихорадки. Я был при нем, когда он умирал. Чуть ли не в последнюю ночь он подозвал меня и в бреду пробормотал что-то насчет золотой жилы. Потом сунул мне какой-то клеенчатый сверток, который он, оказывается, все время хранил у себя на груди. Я вначале забыл о нем, а через неделю развернул, и тут вдруг меня разобрало любопытство. Конечно, я с самого начала понимал, что Голландец Педро ничего не смыслит в золотых жилах, но, знаешь ли, как говорится, дуракам-то и везет…

— А у тебя небось от одной только мысли о золоте, как всегда, сердечко заколотилось, — вставил Энтони.

— Но такой мерзости я никогда не держал в руках! Ничего себе золотая жила! Может, конечно, для этой собаки поганой и золотая жила, но… Знаешь, что было в свертке? Письма женщины, да, письма женщины, и притом англичанки. Этот гад, похоже, шантажировал ее, и, понимаешь, имел наглость оставить мне эти письма.

— Понимаю твой праведный гнев, Джеймс. Но позволь заметить, мошенник есть мошенник. Уверяю тебя, побуждения у него были самые добрые. Ты спас ему жизнь, и он решил облагодетельствовать тебя — подарить неиссякаемый источник денежных поступлений. А эти твои высокие британские идеалы ему просто неведомы.

— Ладно, но что же мне-то было делать с этими письмами? Сначала я хотел их сжечь, но потом подумал, ведь бедная леди, не зная, что письма уничтожены, будет жить в постоянном страхе, что этот мерзавец может явиться в любую минуту и потребовать денег.

— А ты, оказывается, тоньше, чем я думал, — заметил Энтони, закуривая сигарету. — Да, действительно проблема. А почему бы просто не послать эти письма по почте?

— Как и полагается женщине, она не ставила на письмах ни даты, ни адреса. Только на одном что-то вроде намека на адрес — слово «Чимниз».

Энтони замер с зажженной спичкой в руке. Огонек подобрался к пальцам, и он, вздрогнув, выронил спичку.

— Чимниз? — переспросил он. — Странно.

— А ты знаешь, где это?

— Это одно из знаменитых поместий Англии, дорогой Джеймс. В Чимниз на уик-энд приезжают короли и королевы, там постоянно толкутся дипломаты всех рангов.

— Вот потому я и рад, что в Лондон вместо меня поедешь ты, — сказал Джимми и простодушно добавил: — Ты ведь во всем этом здорово разбираешься. Пугало вроде меня, из дремучих канадских лесов, таких дров наломает! А вот ты, который кончил Итон и Харроу[102]…

— Только Итон, — скромно заметил Энтони.

— Ты сделаешь все как надо. Почему не послать по почте, говоришь ты? Понимаешь, судя по всему, у нее ревнивый муж. Вдруг он случайно откроет конверт? И что тогда будет с бедняжкой? А может, она уже умерла — письма, похоже, написаны несколько лет назад. В общем, как ни крути, а лучше всего, чтобы верный человек вручил ей их лично.

Энтони погасил окурок, подошел к другу и ласково потрепал его по плечу.

— Ты настоящий странствующий рыцарь, Джеймс.

‘Итон, Харроу — престижные школы, одни из старейших в Англии, в которых учатся в основном дети из аристократических семейств.

Дремучие леса Канады могут гордиться тобой. Ты все это сделал бы лучше меня в сто раз.

— Так ты возьмешь письма?

— Конечно.

Макграт встал, подошел к шкафу, вынул связку писем и бросил на стол.

— Вот. Ты бы просмотрел их.

— Зачем? Мне бы не хотелось.

— Понимаешь, судя по тому, что ты рассказал об этом поместье, леди, наверное, просто гостила там. Поэтому лучше просмотреть письма, вдруг есть какая зацепка и мы узнаем ее адрес.

— Да, ты прав.

Они внимательно просмотрели письма, но ничего интересного не нашли. Энтони, нахмурившись, собрал их в стопку.

— Бедная, бедная, — тихо проговорил он. — Похоже, она страшно боялась.

Джимми согласно кивнул.

— Как думаешь, удастся тебе найти ее? — с надеждой спросил он.

— Буду искать, пока не найду. Ты, я вижу, очень сочувствуешь этой незнакомке.

Джимми мечтательно подчеркнул пальцем подпись в конце письма.

— Имя уж очень красивое, — виноватым тоном сказал он, — Вирджиния Ревел.

Глава 3 Беспокойство в верхах

— Вот так, друг мой, все так, — согласился лорд Кейтерэм. Он уже третий раз повторял эту фразу в надежде окончить разговор и вырваться на свободу. Уж очень было противно стоять на ступеньках фешенебельного лондонского клуба и слушать велеречивые разглагольствования члена палаты лордов[103] достопочтенного Джорджа Ломакса.

Клемент Эдвард Эллистер Брент, девятый маркиз Кейтерэм, невысокий, скромно одетый джентльмен, совершенно не соответствовал общепринятому представлению о маркизах. У него были усталые голубые глаза, тонкий унылый нос и изысканные, не рассчитанные на внешний эффект манеры.

Самой большой неудачей в жизни лорда Кейтерэма было то, что четыре года назад он унаследовал титул брата, восьмого маркиза Кейтерэма. Предыдущий лорд Кейтерэм был человеком, известным всей Англии. Будучи одно время министром иностранных дел, он держал в руках нити всего управления Британской империи, а его загородное поместье Чимниз славилось пышным гостеприимством. В этом поместье под искусным руководством жены лорда, дочери герцога Пертского, во время уик-эндов на неофициальных встречах творилась современная история, и вряд ли нашлась бы в Англии, да и в целой Европе, хоть одна заметная фигура, которая не посетила бы в свое время Чимниз.

Все это было прекрасно. И девятый маркиз Кейтерэм весьма чтил память брата. Генри действительно был выдающейся личностью. Но с чем никак не мог примириться нынешний лорд Кейтерэм, так это с обязанностью следовать по стопам брата и со всеобщим отношением к Чимнизу как к национальному достоянию, а не просто частному поместью. Политика нагоняла на него смертельную скуку, страшнее были только сами политики. Оттого он с таким раздражением внимал не знающему усталости Джорджу Ломаксу, крупному краснолицему мужчине с выпученными глазами, склонному к полноте и преисполненному сознания собственной значительности.

— Теперь понимаете, в чем дело, Кейтерэм? Мы не можем, не имеем права допустить никакого скандала, особенно сейчас. Положение крайне щекотливое.

— Как, впрочем, и всегда, — с легкой иронией заметил лорд Кейтерэм.

— Голубчик, поверьте, уж я-то знаю. Благодаря своему положению — просто обязан знать.

— Все так, все так, — поспешил уйти в оборону лорд Кейтерэм.

— Один неверный шаг в этих герцословацких делах — и все пропало. Чрезвычайно важно, чтобы концессию на добычу герцословацкой нефти получил британский синдикат. Вы должны это понимать.

— Конечно, конечно.

— Принц Михаил Оболович приезжает в конце этой недели. Лучшего места для переговоров, чем Чимниз, не найти. Можно устроить, скажем, званую охоту.

— Я как раз на этой неделе собрался ехать за границу, — сказал лорд Кейтерэм.

— Помилуйте, Кейтерэм, что за блажь! Кто ездит за границу в начале октября?

— Но доктор обеспокоен состоянием моего здоровья. — Лорд Кейтерэм тоскливо смотрел на ползущие мимо таксомоторы. Вырваться на свободу нет никакой возможности, у Ломакса была неприятная привычка силой удерживать собеседника, выработанная, без сомнения, многолетним служением на политическом поприще. На сей раз он крепко ухватил лорда Кейтерэма за лацканы пальто.

— Послушайте, голубчик, давайте взглянем под углом зрения государственных интересов. В момент, когда неумолимо надвигается кризис общества…

Лорда Кейтерэма передернуло. Он вдруг отчетливо понял, что лучше уж дать сто званых обедов в Чимнизе, чем слушать, как Джордж Ломакс цитирует собственные речи, произнесенные в палате лордов. Он знал по опыту, что Ломакс может говорить безостановочно двадцать минут.

— Хорошо, — торопливо перебил его лорд Кейтерэм, — я согласен. Надеюсь, вы все устроите сами.

— Голубчик мой, да тут и устраивать нечего. Чимниз расположен просто идеально. Я буду в Аббатстве, это всего в семи милях. Надеюсь, вы понимаете, что формально мне лучше не быть в списке приглашенных?

— Конечно, конечно, — согласился лорд Кейтерэм, понятия не имея, отчего это лучше.

— Вы не станете возражать против Билла Эверсли? Он мне понадобится как секретарь.

— Нет, конечно. — Лорд Кейтерэм несколько оживился. — Билл меткий стрелок, да и Бандл его очень любит.

— Ну, стрельба тут, положим, ни при чем. Охота — только предлог.

Лорд Кейтерэм снова помрачнел.

— Итак, кто будет? Принц, его свита, Билл Эверсли, Герман Айзекстайн…

— Кто?

— Герман Айзекстайн. Представитель того самого синдиката, о котором я говорил.

— Объединенный британский синдикат?

— Да. А что?

— Ничего-ничего. Я просто спросил.

— Ну и, думаю, надо пригласить парочку просто знакомых — чтобы все выглядело естественно. Это на усмотрение леди Эйлин — каких-нибудь молодых людей, не критиканов и далеких от политики.

— Думаю, Бандл с этим прекрасно справится.

— Да, вот еще что. — Ломакс сделал вид, что вспомнил важную вещь. — Я в начале разговора уже коснулся этой проблемы. Надеюсь, вы не забыли?

— Вы касались стольких проблем!

— Нет, нет, я имею в виду эту неожиданную неприятность, — он перешел на шепот, — мемуары графа Стилптича.

— Мне кажется, вы напрасно из-за них беспокоитесь, — сказал лорд Кейтерэм, подавляя зевок. — Публика любит скандалы. Черт побери, я и сам люблю почитать воспоминания.

— Дело не в том, станет или не станет публика их читать. Думаю, станет, и с удовольствием. Дело в том, что публикация этих мемуаров может разрушить все, понимаете, все! Народ Герцословакии хочет восстановить монархию и собирается предложить корону князю Михаилу, которого поддерживает наше правительство…

— И который готов отдать концессию на нефть Айзекстайну и К° в обмен на миллионы для возведения на трон.

— Кейтерэм, Кейтерэм, — испуганно зашипел Ломакс. — Конфиденциальность, умоляю вас, прежде всего полная конфиденциальность!

— И вы боитесь, — продолжал со злорадным удовольствием, но все же несколько понизив голос, лорд Кейтерэм, — что кое-какие пассажи из воспоминаний Стилптича могут расстроить все дело? Скажем, кое-что о тирании или огласка неблаговидных семейных тайн Оболовичей? Палата общин[104] поставит резонный вопрос: зачем менять прогрессивный демократический способ правления на дряхлый монархический? И усмотрят во всем этом интриги кровососов-капиталистов, которым, оказывается, потакает нынешний кабинет министров. Ну и долой правительство. Радужная перспектива, не так ли?

Ломакс вздохнул.

— И не только это, — прошептал он. — А вдруг в этих мемуарах окажутся намеки, проливающие свет на… на это трагическое исчезновение… ну, вы понимаете, что я имею в виду.

Лорд Кейтерэм с недоумением посмотрел на Ломакса.

— Какое исчезновение? О чем вы?

— Неужели вы не слышали? Это произошло, когда они были в Чимнизе. Генри был страшно расстроен. Это едва не перечеркнуло всю его карьеру.

— Вы меня чрезвычайно заинтриговали, Ломакс. Так что же все-таки пропало? Или кто?

Ломакс наклонился и почти прильнул губами к уху лорда Кейтерэма. Тот поспешно отпрянул:

— Господи, да зачем так свистеть в ухо?

— Вы расслышали, что я сказал?

— Да, — неохотно ответил лорд Кейтерэм, — расслышал. Припоминаю, и тогда ходили какие-то слухи. Очень странная история. Интересно, кто же это сделал? И что, до сих пор не нашли?

— Нет. Вы ведь понимаете, тут нужна крайняя осторожность. Нельзя позволить ни малейшей утечки информации. Но Стилптич тоже был там. И мог кое-что знать. Пусть даже не все. В свое время у нас с ним были кое-какие трения по турецкому вопросу. И что, если он, просто по злобе, раструбит в своих мемуарах на весь мир об этом деле? Представляете, какой скандал, какие далеко идущие последствия? Сразу возникнет вопрос: а почему это до сих пор замалчивалось?

— Безусловно возникнет, — с явным удовольствием подтвердил опасения Ломакса лорд Кейтерэм.

Едва ли не повизгивающий от волнения Ломакс попытался взять себя в руки.

— Спокойствие, — тихо проговорил он. — Прежде всего — спокойствие. Но рассудите сами, голубчик. Если бы Стилптич не понаписал в своих мемуарах гадостей, разве стал бы он посылать рукопись в Лондон таким кружным путем?

— Действительно странно. А сведения у вас надежные?

— Абсолютно. В Париже работают… э-э-э… наши люди. По их данным рукопись была тайно отправлена за несколько недель до смерти графа.

— Да, похоже, в этих мемуарах что-то есть, — снова с нескрываемым удовольствием согласился лорд Кейтерэм.

— Мемуары посланы некоему Джимми или Джеймсу Макграту. Он родился в Канаде, сейчас живет в Африке.

— Дело заворачивается нешуточное! — весело воскликнул лорд Кейтерэм.

— Джеймс Макграт прибывает завтра, в четверг, на корабле «Грэнарт Касл».

— Ну и что вы собираетесь предпринять?

— Прежде всего, конечно, встретить его и объяснить серьезность ситуации. Попробуем уговорить его отложить публикацию мемуаров хотя бы на месяц. Если уж и публиковать, то лишь разумно отредактированный вариант.

— А если он скажет: «Нет, сэр. Я с удовольствием посмотрю, как вы завертитесь, словно ужи на сковородке!» Или просто пошлет вас куда подальше?

— Этого-то я и боюсь, — простодушно ответил Ломакс. — И мне пришло в голову пригласить его в Чимниз. Естественно, общество принца Михаила не может не польстить ему. Может, он станет покладистей.

— Я с ним возиться не стану, — поспешил заявить лорд Кейтерэм. — Канадец, да еще из Африки!

— Не исключено, что он вам понравится — бывают, знаете ли, самородки…

— Нет, Ломакс. Тут я не уступлю: нет и нет. Пусть с ним цацкается кто-нибудь другой.

— А может, тут лучше подойдет женщина? — задумчиво проговорил Ломакс. — Скажем, ей ровно столько, сколько необходимо для содействия. Женщина подойдет к нему с тактом, изящно — объяснит тонкость ситуации, и он не откажет ей. Не то чтобы я вообще одобрял женщин в политике — нет, те времена давно прошли. Но женщины, если попадают в свою стихию, способны творить чудеса. Вспомните жену вашего покойного брата Генри. Сколько она сделала для него! Марсия была прекрасной, идеальной женой политика.

— Надеюсь, вы не станете просить, чтобы я пригласил в Чимниз Марсию? — спросил лорд Кейтерэм, бледнея при одном упоминании вдовы брата.

— Нет-нет, вы меня не так поняли. Я упомянул Марсию как пример. Нет, тут нужна женщина молодая, красивая, умная.

— Надеюсь, не Бандл? От нее в таких делах проку мало, да и она просто умрет со смеху от подобного предложения.

— Нет, конечно, я не имел в виду леди Эйлин. Ваша дочь, Кейтерэм, очаровательная девушка, но совершенный ребенок. А здесь нужна тонкость, знание жизни, savoir faire…[105] Ах да, как же это мне сразу в голову не пришло? Конечно же! Моя кузина Вирджиния.

— Миссис Ревел? — оживился лорд Кейтерэм. Похоже, эта званая охота может оказаться не такой уж и скучной. — Прекрасная мысль, Ломакс! Вирджиния — самая очаровательная женщина в Лондоне.

— К тому же она в курсе герцословацких дел. Ее покойный муж, если вы помните, работал в нашем посольстве в Экаресте. И, как вы справедливо заметили, она безмерно обаятельна.

— Прелестное создание, — прошептал лорд Кейтерэм.

— Итак, все решено.

Мистер Ломакс немного ослабил хватку, и лорд Кейтерэм, не замедлив воспользоваться предоставленной возможностью, высвободил лацканы пальто.

— Пока, Ломакс. Надеюсь, вы все организуете как надо, — бросил он через плечо и нырнул в такси.

Лорд Кейтерэм ненавидел члена палаты лордов, достопочтенного Джорджа Ломакса, насколько это возможно для христианина и джентльмена в отношении к другому христианину и джентльмену. Ему было противно это полное красное лицо, это тяжелое сиплое дыхание, эти пустые, навыкате, голубые глаза. Он подумал о предстоящей званой охоте и тяжело вздохнул. Сколько мороки, Господи, сколько мороки! Потом вспомнил о Вирджинии Ревел и немножко повеселел.

— Прелестное создание, — пробормотал он себе под нос. — Господи, какое прелестное создание!

Глава 4 Очаровательная леди

Джордж Ломакс отправился прямиком на Уайтхолл[106]. Отворяя дверь роскошного кабинета, в котором он вершил государственные дела, Ломакс услышал торопливые шаги. Когда он вошел, мистер Билл Эверсли уже сидел за столом и сосредоточенно разбирал почту, однако большое кресло у окна еще не успело остыть и, казалось, сохраняло форму только что выпорхнувшего из него человеческого тела. Билл Эверсли был приятным молодым человеком лет двадцати пяти, большим и неуклюжим, с некрасивым, но располагающим лицом, белозубой улыбкой и честными карими глазами.

— Ричардсон отослал доклад?

— Нет, сэр. Напомнить ему?

— Не надо. Кто звонил?

— В основном на звонки отвечала мисс Оскар. Мистер Айзекстайн спрашивал, не могли бы вы пообедать с ним завтра в «Савойе»[107].

— Скажите мисс Оскар, пусть посмотрит, что у меня на завтра. Если вечер не занят, пусть позвонит Айзекстайну и скажет, что смогу.

— Хорошо, сэр.

— Кстати, Эверсли, не наберете ли вы один номер. Посмотрите в справочнике: миссис Ревел, Понт-стрит, четыреста восемьдесят семь.

— Хорошо, сэр.

Билл взял телефонный справочник, для виду пробежал глазами колонку «Миссис», с шумом захлопнул его и подошел к телефону. Взяв трубку, он помедлил и, как бы вдруг что-то вспомнив, обратился к шефу:

— Сэр, я совсем забыл. У нее какие-то неполадки на линии. Я имею в виду миссис Ревел. Полчаса назад я безуспешно пытался туда дозвониться.

Джордж Ломакс нахмурился.

— Скверно. Очень скверно. — Он в нерешительности забарабанил пальцами по столу.

— Если что-то срочное, сэр, я мог бы съездить на такси. В это время она наверняка дома.

Джордж Ломакс задумался. Билл терпеливо ждал, готовый в случае положительного решения пулей лететь по поручению шефа.

— Похоже, это самое разумное, что можно сделать, — наконец сказал Ломакс. — Хорошо. Поезжайте и узнайте, сможет ли миссис Ревел встретиться со мной сегодня в четыре. Скажите — по очень важному делу.

— Хорошо, сэр.

Билл схватил шляпу и вышел. Через десять минут он стоял у дома номер 487 на Понт-стрит. Позвонив, он принялся громко стучать дверным кольцом. Дверь отворил степенный слуга. Билл привычно кивнул:

— Привет, Чилверс. Миссис Ревел дома?

— По-моему, сэр, она собирается уходить.

— Билл, это вы? — донеслось сверху. — Я узнала ваш мужественный стук. Поднимайтесь сюда и рассказывайте, в чем дело.

Билл поднял голову и, увидев смеющееся лицо женщины, которая стояла наверху, опершись о перила, впал в бессловесное замешательство. Что, впрочем, в подобной ситуации случалось не с ним одним. Перепрыгивая через две ступеньки, он взбежал по лестнице и с жаром стиснул протянутую ему руку.

— Здравствуйте, Вирджиния!

— Здравствуйте, Билл!

Очарование — таинственное свойство. Сотни молодых женщин, может быть даже и красивее Вирджинии Ревел, могли бы сказать «Здравствуйте, Билл» даже и с похожей интонацией — и ничего бы при этом не произошло. А сказанные Вирджинией эти два простых слова произвели на Билла ошеломляющее впечатление.

Вирджинии Ревел недавно исполнилось двадцать семь лет. Она была высока и восхитительно стройна — право, стройность ее вполне заслуживала быть воспетой в стихах. В блестящих бронзовых волосах ее, казалось, угадывается благородная зеленоватая патина[108]. Маленький волевой подбородок, правильный нос, чуть раскосые голубые глаза, как васильки мерцающие из-под полуприкрытых век, и утонченные, не передаваемые словами очертания губ с тем изящным изгибом в уголках, который называют «печатью Венеры». Необычайно выразительное и притягательное лицо. Эта женщина словно излучала живое сияние, властно к себе манящее. Вирджинию Ревел нельзя не заметить. И устоять перед ней нельзя.

Она провела Билла в маленькую гостиную, выдержанную в бледно-лиловых и желтовато-зеленых тонах, напоминающих весенний луг с первыми крокусами.

— Билл, милый, как же вы оставили Форин-офис?[109]Как там без вас управятся?

— Я с поручением от Индюка. — Так непочтительно Билл называл шефа. — Кстати, Вирджиния, если он вдруг спросит, не забудьте — сегодня утром у вас не работал телефон.

— Но я только что звонила.

— Возможно. Это я ему так сказал.

— Зачем? Объясните мне, пожалуйста, эти ваши дипломатические тонкости.

Билл укоризненно посмотрел на нее.

— Чтобы приехать и увидеть вас.

— Милый Билл, простите за тупость. Я очень рада вас видеть.

— Чилверс сказал, вы уходите.

— Да. Собираюсь на Слоун-стрит. Так что за поручение от Джорджа?

— Он хотел бы заехать к вам сегодня в четыре.

— Меня не будет дома. Хочу съездить в «Рэниле»[110]. А с чего такая официальность? Он что, собирается предложить мне руку и сердце? Как вы думаете?

— Я бы не удивился.

— Если так, то передайте Джорджу, что я предпочитаю мужчин, которые делают предложение, повинуясь порыву.

— Как я?

— В вашем случае, Билл, не порыв. Скорее привычка.

— Вирджиния, если когда-нибудь…

— Нет-нет-нет. Утром, до ленча, я этого не люблю. Постарайтесь думать обо мне как о старшем друге, как о человеке средних лет, который по-матерински заботится о вас.

— Вирджиния, я так вас люблю…

— Знаю, Билл, знаю. Я люблю, когда меня любят. Эгоистично и низко, не так ли? Мне вообще хотелось бы, чтобы все симпатичные мужчины на свете были влюблены в меня.

— Все не все, а большинство — точно, — мрачно заметил Билл.

— А вот Джордж ни капли не влюблен. Он, по-моему, вообще на это не способен. Слишком занят своей карьерой. А что еще он просил передать?

— Что это очень важно.

— О, это уже интересно. Джорджу очень мало что кажется важным. Бог с ним, с «Рэниле». В конце концов, я могу съездить туда в любое время. Передайте Джорджу, я жду его в четыре.

Билл посмотрел на часы.

— Возвращаться нет смысла — скоро ленч. Вирджиния, пойдемте выпьем кофе.

— Я уже собралась тут в одно место.

— Да Бог с ним! Давайте сегодня махнем на все рукой и устроим праздник.

— Чудесно! Давайте!

— Вирджиния, вы просто прелесть. Ну хоть немного я вам нравлюсь? Ну хоть немножко больше других?

— Билл, я вас обожаю. Если бы мне пришлось выйти замуж — ну, скажем, приказал бы султан: выбирай — или замуж, или смерть на медленном огне, то я не раздумывая выбрала бы вас, Билл. Клянусь.

— Ну тогда почему же…

— Дело в том, что я не собираюсь замуж. Мне нравится быть грешной вдовушкой.

— Но вы бы делали все что вздумается. Я был бы тише воды ниже травы.

— Вы ничего не понимаете, Билл. Я из тех, кто выходит замуж только в порыве страсти.

Билл тяжело вздохнул.

— Когда-нибудь я пущу себе пулю в лоб, — мрачно предрек он.

— Не пустите, Билл. А пойдете ужинать с очередной красивой девушкой, как, скажем, позавчера.

Мистер Эверсли смутился.

— Если вы имеете в виду Дороти Киркпатрик, танцовщицу из «Голубой Подвязки», то я… черт, она, конечно, хорошенькая, как им там и положено. Но это совсем не то.

— Да конечно же, Билл, милый. Развлекайтесь, пожалуйста, мне это очень приятно. Просто не надо говорить о смерти из-за несчастной любви. Только и всего.

— Вы не понимаете, Вирджиния, — серьезно начал мистер Эверсли, справившись со смущением, — дело в том, что мужчины…

— Полигамны[111], знаю! А мне, по-моему, свойственна полиандрия[112]. Но, Билл, если вы меня действительно любите — скорее везите меня завтракать.

Глава 5 Первая ночь в Лондоне

И в самых продуманных комбинациях случаются изъяны. Джордж Ломакс совершил ошибку — в его плане очень скоро выявилось одно слабое звено. Этим звеном оказался Билл.

Билл Эверсли был очень приятный молодой человек. Он прекрасно играл в гольф[113] и крикет[114], обладал изящными манерами и добрым нравом, но место свое в Министерстве иностранных дел получил не благодаря личным своим достоинствам, а личным связям. Однако для своих обязанностей он, надо сказать, подходил как нельзя лучше. По сути дела, он был у Джорджа мальчиком на побегушках. Серьезной интеллектуальной работы ему никогда не поручали. Его дело — всегда быть у Джорджа под рукой: поговорить с важным человеком, с которым сам Ломакс не хотел встречаться; сбегать, передать, отослать — и вообще, быть полезным. Все это Билл исполнял вполне добросовестно. Когда же Ломакс отлучался из кабинета, Билл тут же садился в самое большое кресло у окна и, верный старым добрым английским традициям, изучал спортивные новости.

В этот раз Ломакс, по обыкновению, поручил Биллу выяснить в представительстве «Юнион Касл»[115], когда прибывает «Грэнарт Касл». Как у большинства образованных молодых людей в Англии, у Билла был приятный голос и отвратительная дикция. Слово «Грэнарт» он произносил так, что логопед насчитал бы в нем десяток ошибок. Услышать можно было все что угодно. Клерк «Юнион Касл» услышал «Карнфра». Корабль «Карнфра Касл» прибывал в четверг. О чем он и сообщил Биллу. Билл поблагодарил его и удалился. И Джордж Ломакс строил свои планы исходя именно из этой даты. Он понятия не имел, какие лайнеры «Юнион Касл» бороздят океанские просторы, и был свято убежден, что Джеймс Макграт прибывает в Англию в четверг.

И поэтому в среду утром, когда он у входа в клуб крепко держал за лацканы пальто лорда Кейтерэма и рассуждал о мемуарах Стилптича, ему и в голову не могло прийти, что «Грэнарт Касл» еще накануне пришвартовался к причалу в Саутгемптоне.

В два часа дня во вторник Энтони Кейд, путешествующий под именем Джимми Макграта, сошел с поезда на вокзале Ватерлоо, подозвал такси и после минутного размышления велел шоферу ехать в отель «Блиц».

— Он должен быть довольно приличным, — пробормотал себе под нос Энтони, с интересом глядя в окно такси. В Лондоне он не был четырнадцать лет.

Устроившись в отеле, он вышел прогуляться по набережной Виктории[116]. Приятно снова оказаться в Лондоне. Конечно, за эти четырнадцать лет многое изменилось. Там вот был маленький ресторанчик — сразу у моста Блэкфрайерз — Энтони частенько обедал там в веселой компании.

Он повернул назад к «Блицу». У перекрестка на него налетел прохожий и едва не сбил с ног. Бормоча невнятные извинения, незнакомец внимательно вглядывался в лицо Энтони. Это был невысокий полный человек, судя по всему, из рабочих и, похоже, иностранец.

Энтони вернулся в отель, размышляя, чем же вызван этот буравящий взгляд незнакомца. Наверное, загаром, столь необычным на фоне бледнолицых лондонцев, решил он. Поднявшись в номер, он вдруг подошел к зеркалу и внимательно всмотрелся в свое отражение. Мог ли кто-нибудь из старых приятелей теперь узнать его, столкнувшись лицом к лицу? Энтони покачал головой.

Он уехал из Лондона восемнадцатилетним юношей, почти мальчиком, белокурым, розовощеким, с обманчивым ангельским выражением лица. Вряд ли кто-нибудь узнает тогдашнего мальчика в этом бронзоволицем мужчине, уверенном и ироничном.

Неожиданно зазвонил телефон. Энтони подошел и взял трубку.

— Алло.

Он узнал голос портье.

— Мистер Джеймс Макграт?

— Да, слушаю.

— С вами хочет встретиться один джентльмен.

Энтони очень удивился.

— Со мной?

— Да, сэр. Джентльмен — иностранец.

— Как его зовут?

После некоторой паузы портье сказал:

— Я пришлю с посыльным его визитную карточку.

Энтони положил трубку. Через несколько минут в дверь постучали и на пороге появился низенький коридорный с карточкой на подносе. Энтони взял ее и с некоторым усилием прочел: «Барон Лолопретджил».

Теперь он понял, почему портье не решился назвать имя джентльмена по телефону. Некоторое время он постоял в раздумье, внимательно разглядывая карточку, и наконец решился.

— Проводите сюда джентльмена.

— Хорошо, сэр.

Через несколько минут в номер в сопровождении коридорного вошел барон Лолопретджил — высокий осанистый человек, с черной окладистой бородой и высоким лбом, переходящим в обширную лысину. Он щелкнул каблуками и наклонил голову.

— Мистер Макграт, — сказал он.

Энтони постарался в точности повторить ритуальные движения барона.

— Барон, — сказал он, подвигая гостю кресло. — Прошу садиться. Если не ошибаюсь, я не имел удовольствия встречаться с вами прежде?

— Да, это так, — согласился барон и, опустившись в кресло, вежливо добавил: — К моему великому сожалению.

— И к моему, барон, — не отставал Энтони.

— Позвольте сразу к делу, — сказал барон. — Я представляю в Лондоне монархическую партию Герцословакии.

— И делаете это весьма достойно, — внушительно произнес Энтони.

В ответ на комплимент барон наклонил голову.

— Благодарю, — твердо сказал он. — Мистер Макграт, я от вас скрывать ничего не собираюсь. Пришел час восстановления в Герцословакии монархии, которая временно находилась в прекращении после смерти его всемилостивейшего величества короля Николаса Четвертого, вечная ему память.

— Аминь, — буркнул Энтони. — Да-да, я слушаю.

— На трон имеет взойти его высочество князь Михаил, которого британское правительство поддерживает.

— Прекрасно, — откликнулся Энтони. — Очень мило с вашей стороны, что вы посвящаете меня во все эти подробности.

— Все готово уже — и вот появляетесь вы делать сложности. — Барон сурово взглянул на него.

— Но, барон… — попытался протестовать Энтони.

— Да-да. Я знаю, что говорить. Вы имеете с собой мемуары покойного графа Стилптича. — Он осуждающе посмотрел на Энтони.

— Ну и что? Какое отношение имеют мемуары графа Стилптича к князю Михаилу?

— Они скандал вызовут.

— С мемуарами всегда так, — мягко заметил Энтони.

— Очень много тайн он знал. Если раскрыта хоть четвертая часть, Европа в войну может втянута быть.

— Ну уж, — сказал Энтони, — вряд ли все так страшно.

— Неблагоприятное мнение о династии Оболовичей может составиться. В Англии дух демократии очень силен.

— Я допускаю, — сказал Энтони, — что Оболовичи бывали временами несколько своенравны. Это у них в крови. Но, в представлении англичан, на Балканах так и должно быть. Я уж не знаю, откуда у них такие представления, но, тем не менее, они есть.

— Вы не понимаете, — сказал барон. — Вы совершенно не понимаете. А долг закрывает мне уста.

Он вздохнул.

— А чего именно вы боитесь? — спросил Энтони.

— Не прочитав мемуаров, ничего не могу сказать, — простодушно объяснил барон. — Но там что-то есть наверняка. Крупные дипломаты всегда неосторожны. Все к черту может полететь, как говорят.

— Послушайте, — мягко начал Энтони, — я уверен, вы слишком сгущаете краски. Знаю я этих издателей, они как наседки высиживают рукописи. Мемуары выйдут по меньшей мере через год.

— Очень вероломный или очень простодушный молодой человек вы. Все давно готово. Мемуары появятся сразу в воскресных газетах.

— Ого! — удивился Энтони. — Но ведь, наверное, все можно отрицать? — предположил он.

Барон печально покачал головой.

— Пальцем в небо попадаете вы. Предоставьте нам решать наши дела. Тысячу фунтов причитается вам, не так ли? Как видите, я неплохо осведомлен.

— Я восхищен разведкой монархической партии.

— Я вам полторы тысячи предлагаю.

Энтони с изумлением посмотрел на гостя и удрученно покачал головой.

— Боюсь, это невозможно, — с сожалением сказал он.

— Хорошо. Две тысячи.

— Искушаете, барон, искушаете. И тем не менее, это невозможно.

— Вашу цену назовите.

— Боюсь, барон, вы недопонимаете ситуацию. Я охотно допускаю, что ваше дело право и что мемуары действительно могут изрядно ему повредить. Но ведь я взял на себя некие обязательства за соответствующее вознаграждение и не могу их нарушить. Понимаете? Я не могу принять ваше предложение. Так не поступают.

Барон слушал очень внимательно. В заключение короткой речи Энтони он несколько раз кивнул.

— Понимаю. Честь английского джентльмена?

— Мы называем это другими словами, — сказал Энтони. — Но если отвлечься от стилистических тонкостей, то суть примерно одна и та же.

Барон встал.

— К чести английского джентльмена я уважение иметь должен, — серьезно сказал он. — Мы к иному способу прибегнуть вынуждены. До свидания.

Он щелкнул каблуками, поклонился и, глядя прямо перед собой, покинул номер.

— Интересно, что это за иной способ? — пожал плечами Энтони. — Пугает он меня, что ли? Да только не страшно. Совсем не страшный ты, бедняга Лирохвост[117]. Кстати, подходящее имя. Впредь так и станем называть: барон Лирохвост.

Энтони в раздумье зашагал по комнате. До последнего срока передачи рукописи издателю чуть больше недели. Сегодня пятое октября. Энтони не собирался расставаться с ней раньше времени. Сказать по правде, ему не терпелось прочесть мемуары. Он было взялся за них на корабле, но простудился — болела голова и не было никакого желания разбирать невразумительные каракули графа Стилптича. Пожалуй, пришло время выяснить наконец, из-за чего, собственно, разгорелись страсти.

Но оставалось и еще одно поручение Джимми.

Он взял телефонный справочник, пролистал до «Р». В справочнике было шесть Ревелов: Эдвард Генри Ревел, хирург с Харли-стрит; Джеймс Ревел и К°, шорная мастерская; Леннокс Ревел, доходный дом Абботбери в Хэмпстеде; мисс Мэри Ревел, проживающая в Илинге; достопочтенная миссис Тимоти Ревел, Понт-стрит, 487, и миссис Уиллис Ревел, площадь Кадоган, 42. Шорника и мисс Мэри Ревел можно смело отбросить, остается проверить четыре кандидатуры, если, конечно, искомая миссис Ревел вообще живет в Лондоне! Он захлопнул справочник и покачал головой.

— Пока подождем, — решил Энтони. — Может, как-нибудь само прояснится.

Похоже, что везением, которое им сопутствует в этом мире, таким вот Энтони Кейдам, объясняется по большей части их собственной верой в него. Не прошло и получаса, как Энтони Кейд, листая в холле гостиницы иллюстрированный журнал, наткнулся на любопытную фотографию. На ней был представлен «фрагмент живой картины с благотворительного праздника, организованного герцогиней Пертской». Под изображением женщины в экзотическом платье стояла подпись: «В роли Клеопатры[118] достопочтенная миссис Тимоти Ревел, в девичестве Вирджиния Котрон, дочь лорда Эджбастена».

Энтони разглядывал фотографию, и губы его вытягивались, точно он собирался присвистнуть… Та-ак. Он вырвал страницу, сложил вчетверо и спрятал в карман. Поднявшись в номер, открыл чемодан и достал оттуда пачку писем. Вынул из кармана страничку и подсунул ее под бечевку, которой письма были перевязаны.

Вдруг он услышал за спиной шум и резко обернулся. Стоящий в дверях номера человек, похоже, попал сюда прямо с подмостков оперетки. Театральный злодей — по-звериному прижатая голова и злобная ухмылка на губах.

— Что вы здесь делаете, черт возьми! — воскликнул Энтони. — Кто вам позволил войти?

— Хожу где хочу, — ответил незнакомец. Говорил он гортанным голосом и с иностранным акцентом, хотя сам строй фразы был вполне английским.

«Еще один иностранец», — подумал Энтони.

— Убирайтесь сейчас же, слышите, — сказал он вслух.

Человек впился взглядом в связку писем, которую держал в руке Энтони.

— Я уйду, когда получу то, зачем пришел.

— И зачем же вы пришли, позвольте спросить?

Незнакомец шагнул к Энтони и прошипел:

— За мемуарами графа Стилптича.

— Превосходная шутка, — сказал Энтони. — Роль разбойника вам вполне удалась. И костюм хорошо подобран. Кто вас послал? Барон Лирохвост?

— Барон Лолопретджил? — пробулькал незнакомец неудобопроизносимое варварское имя.

— Ну, вам виднее. Видите ли, эта смесь бульканья и лая мне не по силам и потому я для простоты предпочитаю называть его Лирохвостом. Так это он вас послал?

Подобное предположение до глубины души возмутило незнакомца. Плевать он хотел на барона, сообщил он Энтони, и тот час же подтвердил свое фигуральное выражение вполне реальным действием. Потом достал из кармана лист бумаги и швырнул на стол.

— Смотри, — прошипел он. — Смотри и трепещи, проклятый британец.

Энтони с любопытством подчинился первой половине приказа. На листе была неумело, но довольно похоже нарисована красная рука с растопыренными пальцами.

— Похоже на руку, — сказал он. — Но если вы скажете, что это восход солнца на Северном полюсе, я готов согласиться и на это.

— Это знак Братства Красной Руки. Я — член Братства.

— Да что вы говорите? — Энтони с нескрываемым интересом поглядел на незнакомца. — И у вас там все такие? Любопытно, что думает по этому поводу Британское общество генетиков?

Незнакомец злобно зарычал:

— Собака. Ты хуже собаки. Продажный наймит прогнившей монархии. Давай мемуары, и мы дарим тебе жизнь. Братство милосердно.

— Спасибо. Это очень мило с вашей стороны, — сказал Энтони. — Но, боюсь, здесь вкралось недопонимание. Видите ли, я должен передать рукопись не вашей замечательной организации, а вполне определенной издательской фирме.

Член Братства Красной Руки расхохотался.

— Ха! Неужели ты думаешь, что тебе позволят добраться до издательства живым? Хватит валять дурака. Рукопись на стол, а не то я стреляю.

Он вынул из кармана револьвер и угрожающе потряс им.

Но он явно недооценил Энтони Кейда — не привык иметь дело с людьми, обладающими молниеносной реакцией. Энтони не стал дожидаться, пока ствол револьвера примет горизонтальное положение. В мгновение ока он бросился вперед и вышиб оружие. Удар был так силен, что незадачливого бандита развернуло на сто восемьдесят градусов и тот оказался спиной к Энтони.

Соблазн был слишком велик. Мощным пинком Энтони отправил незваного гостя в открытую дверь. Вылетев из номера в коридор, тот с грохотом рухнул на пол.

Энтони вышел из номера вслед за ним, но доблестный член Братства Красной Руки, похоже, не хотел продолжения разговора. С трудом, враскорячку, встав на ноги, он поспешно поковылял прочь. Энтони счел преследование излишним и вернулся в номер.

— Тоже мне — Братство Красной Руки, — усмехнулся он. — Наружность живописная, но для решительных действий не годится. Интересно, как он сюда попал? Одно, во всяком случае, ясно: работка оказалась не такой уж простой. Я стою поперек дороги и монархистам и революционерам. Похоже, вскоре следует ожидать делегаций от националистов и независимых либералов. Стало быть, надо сегодня же вечером прочесть мемуары.

Он посмотрел на часы. Почти девять. Неплохо бы поужинать. Вряд ли сегодня будут еще опасные посетители, но на всякий случай осторожность не помешает. Обидно, если чемодан с рукописью умыкнут, пока он ужинает внизу в ресторане. Он позвонил и попросил меню. Заказал несколько блюд и бутылку бордо. Официант принял заказ и удалился.

В ожидании ужина Энтони достал сверток с рукописью графа Стилптича и положил его на стол рядом с пачкой писем.

В дверь постучали, и официант вкатил сервировочный столик. Энтони отошел к камину. Стоя спиной к комнате, он мельком взглянул в висевшее прямо перед ним зеркало и увидел забавную картину. Официант пожирал глазами сверток с рукописью. Осторожно покосившись на неподвижную спину Энтони, он медленно двинулся вокруг стола, подбираясь к свертку. Руки его дрожали, он в волнении облизал пересохшие губы. Энтони повнимательнее рассмотрел его. Высокий, ловкий, как и положено официанту, с гладко выбритым подвижным лицом. Скорее итальянец, чем француз, решил Энтони.

В решающий момент Энтони резко обернулся. Официант едва заметно вздрогнул и сделал вид, что поправляет солонку.

— Как вас зовут? — неожиданно спросил Энтони.

— Джузеппе, мосье.

— Итальянец?

— Да, мосье.

Энтони заговорил по-итальянски, и официант довольно свободно отвечал. Наконец Энтони кивком отпустил его, но за ужином, который принес Джузеппе, ни на минуту не переставал размышлять. Может, он ошибается? Может, интерес Джузеппе к свертку — простое любопытство? Вспомнив, однако, лихорадочное волнение официанта, он отверг это предложение. Как бы то ни было, поведение Джузеппе его озадачило.

— Черт возьми, — пробормотал он, — не могут же все на свете охотиться за этими мемуарами. Наверное, все-таки мне показалось.

Поужинав и дождавшись, когда уберут посуду, Энтони приступил к мемуарам. Почерк у покойного графа был скверный, и дело продвигалось очень медленно. Вскоре зевки Энтони стали следовать с угрожающей частотой. К концу четвертой главы он сдался. Насколько можно судить, мемуары графа — просто скучная и бездарная болтовня, в которой не только скандала, но и намека на скандал не было.

Он собрал со стола связку писем и обертку мемуаров и спрятал все в чемодан. Потом запер дверь, из предосторожности придвинул к двери стул. И чтобы совсем обезопасить себя от непрошенного вторжения, приладил на спинку стула взятую из ванны стеклянную грелку с водой.

Гордый своею предусмотрительностью, он разделся и лег в постель. Попытался было прочесть еще несколько страниц графских откровений, но веки сами собой сомкнулись; вздохнув, он сунул рукопись под подушку, погасил свет и почти мгновенно уснул.

Проснулся он часа четыре спустя, внезапно — как будто его кто-то толкнул. Что его разбудило, он не знал — то ли какой-то звук, то ли просто чувство опасности, которое сильно развито в людях, привыкших вести беспокойную жизнь.

С минуту он лежал неподвижно, прислушиваясь, стараясь определить, что его потревожило. Из темноты доносился осторожный шелест. Вдруг между кроватью и окном, там, где находился чемодан, появился неясный силуэт. Энтони стремительно вскочил и зажег свет. Сидевший на корточках человек отскочил в сторону.

Это был официант Джузеппе. В руке его блеснуло длинное узкое лезвие ножа. Не раздумывая, он бросился на Энтони. Ситуация становилась опасной: защищаться нечем, а Джузеппе, похоже, неплохо владеет своим стилетом.

Энтони успел увернуться, и в следующее мгновение они, сцепившись, покатились по полу. Энтони все внимание сосредоточил на правой руке итальянца, не давая ему воспользоваться ножом. Двумя руками он медленно отдалял поблескивающее лезвие от груди. Тем временем Джузеппе свободной левой рукой пытался его придушить. Наконец, сделав отчаянное усилие, Энтони вывернул руку бандита за спину.

С резким звоном нож упал на пол. В ту же секунду Джузеппе, извернувшись, вырвался и встал на ноги. Энтони тоже вскочил и бросился к двери, чтобы перехватить бандита. Это была ошибка. Он увидел, что стул и грелка с водой не тронуты, но было уже поздно.

Джузеппе проник в номер через окно и тем же путем уходил обратно. Тех мгновений, что он получил в результате ошибки Энтони, оказалось вполне достаточно. Итальянец выскочил на балкон, перепрыгнул на смежный и исчез в раскрытом окне соседнего номера.

Похоже, он заранее подготовился к возможному отступлению. Преследовать его было бесполезно. Бессмысленная трата сил, подумал Энтони.

Он вернулся к кровати и сунул руку под подушку — мемуары на месте. Хорошо, что он положил их сюда, а не в чемодан. Подошел к чемодану, заглянул, проверяя, на месте ли письма. И вполголоса выругался.

Письма исчезли.

Глава 6 Изящное искусство шантажа

Без пяти минут четыре Вирджиния Ревел, обуреваемая здоровым любопытством, вернулась домой на Понт-стрит. Отворив дверь, она прошла в холл, где ее поджидал невозмутимый Чилверс.

— Прошу прощения, мэм, но некий… э-э-э… человек хочет вас видеть.

Вирджиния вначале не обратила внимания на несколько необычную лексику.

— Мистер Ломакс? — спросила она. — Где он? В гостиной?

— Нет, мэм, не мистер Ломакс. — В голосе Чилверса угадывалось легкое недовольство недогадливостью хозяйки. — Человек. Я не хотел его пускать, но он говорит, у него очень важное дело. Речь идет, насколько я понял, о вашем покойном муже, мэм. Я подумал, что вы, возможно, захотите его выслушать, и проводил этого… э-э-э… человека, в кабинет.

Вирджиния задумалась. Муж умер несколько лет назад. Она не любила говорить о покойном супруге, и разные люди оценивали это по-разному. Одни объясняли ее видимое безразличие нежеланием бередить тяжелую рану утраты, другие, напротив, считали, что она никогда не любила Тима Ревела и теперь не хотела лицемерить и выказывать несуществующее горе.

— Должен сказать, мэм, — продолжал Чилверс, — по-моему, он иностранец.

Это несколько заинтересовало Вирджинию. Тим Ревел был дипломатом, и какое-то время они жили в Герцословакии. Как раз незадолго до убийства короля и королевы, наделавшего столько шуму. Может, этот неожиданный посетитель герцословак — какой-нибудь старый слуга, нуждавшийся в помощи.

— Вы поступили правильно, Чилверс, — сказала она, утвердительно кивнув. — Так куда, вы говорите, провели его? В кабинет?

Легким летящим шагом она пересекла холл и отворила дверь в небольшую комнату, примыкавшую к столовой.

Посетитель сидел в кресле у камина. Когда она вошла, он встал и молча уставился на нее. Память на лица у Вирджинии была замечательная. Она сразу же определила, что прежде этого человека никогда не видела. Высокий, темноволосый, стройный. Без сомнения, иностранец, но явно не славянского происхождения. Итальянец, решила она, или испанец.

— Вы хотели видеть меня? — спросила Вирджиния. — Я миссис Ревел.

Человек не отвечал. Внимательно, словно изучая, он рассматривал ее. В его поведении угадывалась скрытая пока наглость, которую сразу почувствовала Вирджиния.

— Пожалуйста, я вас слушаю, — сказала она с легким раздражением.

— Вы миссис Ревел? Миссис Тимоти Ревел?

— Да. Я же вам сказала.

— Хорошо. Хорошо, что вы согласились встретиться со мной, миссис Ревел. Иначе мне пришлось бы, как я и сказал вашему дворецкому, иметь дело с вашим мужем.

Вирджиния удивленно посмотрела на него, но в последний момент удержала готовую слететь с губ резкость. Она ограничилась тем, что сухо ответила:

— Боюсь, это было бы несколько затруднительно.

— Не думаю. Я парень упорный. Но давайте к делу. Вам это ничего не напоминает?

Он что-то вытащил из кармана и показал Вирджинии. Она без особого интереса взглянула.

— Может, вы скажете, мадам, что это такое?

— Похоже на письмо, — ответила Вирджиния. Она вдруг поняла, что имеет дело с человеком, который немного не в себе.

— А вы не обратили внимания, кому это письмо адресовано? — многозначительно спросил он и протянул ей конверт.

— Тут написано, — вежливо ответила Вирджиния: — Капитану О'Нилу, Рю де Кинель, 15, Париж.

Странный посетитель жадно вглядывался в ее лицо, словно искал чего-то и не находил.

— Может, прочтете? Прошу.

Вирджиния взяла конверт, вытащила письмо, взглянула и тотчас же протянула его незнакомцу.

— Это частное письмо, — холодно сказала она. — Чужих писем я не читаю.

Незнакомец издевательски рассмеялся.

— Браво, миссис Ревел. Блестяще. Вы играете свою роль безукоризненно. Но уж подпись-то вы отрицать не станете?

— Подпись?

Вирджиния посмотрела на оборот письма и внутренне вздрогнула от удивления. Изящной рукой, с наклоном в конце письма было выведено: Вирджиния Ревел. Подавив изумленный возглас, она снова перевернула листок и на этот раз внимательно прочла письмо. Несколько времени она постояла в задумчивости. Содержание письма не оставляло никаких сомнений в намерениях незнакомца.

— Ну и что, мадам? — заговорил он. — Это ведь ваше имя, не так ли?

— Да, имя мое, — ответила Вирджиния. И могла бы добавить: «Но почерк не мой». Однако вместо этого она ослепительно улыбнулась незнакомцу и мягко сказала: — Давайте сядем и спокойно поговорим.

Незнакомец смутился. Не так бы следовало ей вести себя. Инстинктивно он чувствовал, что она не боится его.

— Прежде всего, я хотела бы знать, как вам удалось найти меня?

— Очень просто. — Он вынул из кармана страницу из журнала и протянул ей. Энтони Кейд, без сомнения, узнал бы эту страницу.

— Понимаю. — Она слегка нахмурилась и возвратила ему страницу с фотографией. — Действительно, не сложно.

— Надеюсь, вы понимаете, миссис Ревел, что это письмо не единственное. Существуют и другие.

— Боже мой! — весело воскликнула она. — Какая неосторожность с моей стороны!

Она с удовольствием увидела, что ее легкомысленный тон ставит шантажиста в тупик. И это забавляло ее.

— Во всяком случае, — продолжала она, мило улыбаясь, — я очень признательна вам за то, что вы доставили мне эти письма.

После некоторого замешательства незнакомец откашлялся и наконец многозначительно изрек:

— Я бедный человек, миссис Ревел.

— В таком качестве вам легче будет попасть в царствие небесное. По крайней мере, существует такое мнение.

— Я не могу себе позволить отдать вам эти письма просто так.

— По-моему, вы чего-то не понимаете. Эти письма являются собственностью того, кто их написал.

— Это по закону, мадам. Но, как говорят у вас в стране, «владение равносильно праву». И потом, вы уверены, что хотите прибегнуть к помощи закона?

— Закон очень суров к шантажистам, — напомнила Вирджиния.

— Оставьте, миссис Ревел. Я же не дурак. Я читал эти письма — письма замужней женщины любовнику. В них каждая строчка полна страха разоблачения. Вы хотите, чтобы я показал их вашему мужу?

— Вы не учли одной возможности. Письма написаны несколько лет назад. А что, если я с тех пор стала вдовой?

Он насмешливо покачал головой.

— В таком случае — то есть если бы вам было нечего бояться, вы бы не стали тут рассиживать со мной.

Вирджиния улыбнулась.

— Сколько вы хотите? — деловито спросила она.

— Тысяча фунтов — и я отдаю вам всю пачку. Это, как вы понимаете, совсем недорого, мне просто хочется поскорее закончить это, поверьте, неприятное дело.

— О тысяче фунтов не может быть и речи, — решительно сказала Вирджиния.

— Мадам, я никогда не торгуюсь. Тысяча фунтов — и письма ваши.

Вирджиния задумалась.

— Мне нужно время на размышления. Не так-то легко собрать сразу такую сумму.

— Немножко сейчас — скажем, пятьдесят фунтов, а за остальными я приду потом.

Вирджиния взглянула на часы. Пять минут пятого. Ей показалось, что в дверь позвонили.

— Хорошо, — быстро согласилась она. — Приходите завтра, только попозже. Часов в шесть.

Она подошла к столу, выдвинула ящик и достала стопку разнокалиберных банкнот.

— Здесь около сорока фунтов. Думаю, хватит для начала.

Он жадно схватил деньги.

— А теперь немедленно уходите, — сказала Вирджиния.

Он послушно вышел из кабинета. В открытую дверь Вирджиния увидела Джорджа Ломакса, поднимавшегося по лестнице в сопровождении Чилверса. Дождавшись, когда закроется входная дверь, Вирджиния окликнула кузена.

— Проходите сюда, Джордж. Чилверс, приготовьте нам, пожалуйста, чай.

Она распахнула оба окна, и когда Джордж Ломакс вошел в кабинет, кузина стояла, прямая, стройная, с развевающимися на ветру волосами и весело смотрела на него.

— Сейчас закрою, Джордж. Мне захотелось проветрить комнату. А вы в холле не встретили шантажиста?

— Кого?

— Шантажиста, Джордж. Шантажиста. Человека, который занимается шантажом.

— Вирджиния, дорогая, надеюсь, вы шутите?

— Нет, Джордж.

— Но кого он может тут шантажировать?

— Меня, Джордж.

— Но, дорогая моя, что же вы такое сделали?

— Да в том-то и дело, что на этот раз ничего. Бедняга принял меня за кого-то другого.

— Надеюсь, вы уже позвонили в полицию?

— Нет, Джордж. Я так и знала, что вы это предложите.

— Я не настаиваю. Наверное, — медленно соображал Ломакс, — наверное, вы поступили разумно. Возможна неприятная огласка. Чего доброго, еще придется давать показания…

— А я не прочь, — сказала Вирджиния. — Я бы с удовольствием поприсутствовала в суде, посмотрела своими глазами, как судьи проделывают свои гнусные штучки, о которых мне доводилось только читать. Представляете, как интересно! Я тут заходила недавно на Вайн-стрит, справлялась о бриллиантовой броши, которую потеряла, и там был такой симпатичный инспектор. Таких приятных мужчин я еще не встречала.

Джордж по привычке пропустил мимо ушей все, что не относилось к делу.

— И как же вы поступили с этим негодяем?

— Боюсь, Джордж, я пошла у него на поводу.

— На каком поводу?

— Позволила ему шантажировать себя.

Исказившееся от ужаса лицо Джорджа было таким забавным, что Вирджинии пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.

— Вы хотите сказать, — если я правильно вас понял, — вы не объяснили ему, что вы не та, за кого он вас принимает?

Вирджиния покачала головой, искоса поглядывая на Джорджа.

— Господи, Вирджиния, вы сошли с ума!

— Я так и знала, что вы это скажете.

— Но зачем? Господи, объясните мне: зачем?

— На то было несколько причин. Во-первых, у него так хорошо получалось шантажировать меня. Зачем толкать художника под руку во время работы? И потом, видите ли, меня никогда раньше не шантажировали…

— Приятно слышать.

— …И я хотела узнать на собственном опыте, как это бывает.

— Все это выше моего понимания, Вирджиния.

— Я так и знала, что вы меня не поймете.

— Надеюсь, вы, по крайней мере, не дали ему денег?

— Дала. Немножко, — смущенно призналась Вирджиния.

— Сколько?

— Сорок фунтов.

— Вирджиния!

— Джордж, милый, но это же всего-навсего цена одного вечернего платья. Новые ощущения явно стоят нового платья, даже больше.

Джордж Ломакс покачал головой, и только появление в кабинете Чилверса с чайным подносом удержало его от бурного выражения своих истинных чувств. Когда Чилверс вышел, Вирджиния, ловко орудуя массивным серебряным чайником, разлила чай, и прерванный разговор возобновился.

— Были и другие мотивы, Джордж — более возвышенные. Нас, женщин, принято считать женоненавистницами, но я вот сегодня сделала доброе дело незнакомой женщине. Теперь этот шантажист не станет искать настоящую Вирджинию Ревел. Он думает, дело в шляпе. Несчастная моя тезка, она писала эти письма в совершенном безумии. Мистеру Шантажисту, найди он ее, крупно бы повезло. А теперь, сам того не подозревая, он попался в капкан. Пользуясь своим главным козырем, безупречным прошлым, я, как пишут в книгах, могу играть им, пока не погублю.

Джордж в ответ молча покачал головой.

— Не нравится мне все это. Не нравится.

— Бог с ним, Джордж, милый. Вы ведь пришли сюда не за тем, чтобы беседовать о шантажистах. Итак, зачем вы пришли? Правильный ответ: «Увидеть вас!» С ударением на последнем слове, и многозначительно пожать руку, если, конечно, рука не занята сдобной булочкой. В этом случае вместо рукопожатия все скажут глаза.

— Я действительно хотел вас увидеть, — серьезно сказал Джордж. — И очень рад, что застал вас одну.

— О Джордж, как это неожиданно, — воскликнула она и проглотила вишенку.

— Хочу попросить вас об одной услуге. Я всегда считал вас, Вирджиния, на редкость очаровательной женщиной.

— Ах, Джордж!

— И к тому же очень умной!

— Правда? О, как хорошо этот человек знает меня.

— Вирджиния, милая, завтра в Англию приедет один молодой человек, с которым я бы хотел вас познакомить.

— Прекрасно, Джордж, только давайте сразу договоримся — прием устраиваете вы.

— Я уверен, вы могли бы, если захотели, очаровать его.

Вирджиния чуть наклонила голову.

— Джордж, дорогой, я не умею очаровывать профессионально. Ведь как это бывает — мне кто-то нравится, ну и я ему нравлюсь. Но чтобы вот так взять и хладнокровно вскружить голову несчастному иностранцу! Нет, на это я не способна, Джордж. Существуют профессиональные сирены, поверьте, они справятся с этим делом куда лучше меня.

— Об этом не может быть и речи, Вирджиния. Этот молодой человек — кстати его зовут Макграт, он канадец…

— Канадец шотландского происхождения? — продемонстрировала Вирджиния способность логически мыслить.

— Судя по всему, он совершенно незнаком с высшим английским обществом. И мне бы хотелось, чтобы он по достоинству оценил все очарование настоящей английской леди.

— Вы имеете в виду меня?

— Конечно.

— А зачем это?

— Простите?

— Я спрашиваю: зачем? Вы ведь не каждого неотесанного канадца обхаживаете с помощью настоящих английских леди. Что за всем этим кроется, Джордж? Говоря вульгарным языком, что вам это даст?

— Думаю, вам это будет неинтересно, Вирджиния.

— Я никуда не пойду и никого не стану очаровывать, пока не получу ответ на все почему и зачем.

— Что за странная манера выражать свои мысли. Можно подумать, что…

— Чего там думать! Давайте-ка, Джордж, посвятите меня в подробности ваших замыслов.

— Дело в том, дорогая Вирджиния, что в последнее время в одной из стран Центральной Европы несколько обострилась обстановка. И в связи с некоторыми, в общем несущественными, обстоятельствами, для нас важно, чтобы этот человек, мистер Макграт, понял, что восстановление монархии в Герцословакии сугубо необходимо для поддержания мира в Европе.

— Ну, что касается мира в Европе, — это, положим, вздор, — хладнокровно заметила Вирджиния, — а вот монархию я всегда приветствую, особенно для такого колоритного народа, как герцословаки. Так, значит, вы решили посадить на герцословацкий трон короля. И кто же он?

Джорджу очень не хотелось отвечать, но делать было нечего. Разговор принял совершенно неожиданный оборот. Ломакс думал, что Вирджиния окажется послушным нерассуждающим орудием у него в руках, с благодарностью примет его туманные объяснения и не станет задавать лишних вопросов. Как бы не так! Похоже, она собирается выудить из него все подробности, а этого Джорджу хотелось избежать любой ценой. Он был весьма невысокого мнения о способности женщин хранить секреты. Да, он сделал промашку. Вирджиния — совершенно не то, что нужно. С ней, пожалуй, хлопот не оберешься. А этот шантажист! Рассказ Вирджинии произвел на Джорджа тягостное впечатление. Нет, на нее нельзя положиться. Очень легкомысленна!

Но она упорно ждала ответа, и Джордж сдался.

— Принц Михаил Оболович, — неохотно выдавил он из себя и добавил: — Надеюсь, это останется между нами.

— Господи, Джордж! Да ведь все газеты полны прозрачных намеков. С чего бы это поднимать в прессе такой шум вокруг династии Оболовичей и делать из покойного Николаса Четвертого что-то среднее между святым и героем? Хотя на самом деле это был маленький глупый человечек, которого обвела вокруг пальца третьеразрядная певичка.

Джордж нахмурился. Теперь он окончательно убедился, что выбор его оказался ошибочным. Надо немедленно выключить ее из игры.

— Вы правы, дорогая Вирджиния, — торопливо проговорил он и встал, намереваясь откланяться. — Мне не следовало делать вам подобного предложения. Но, видите ли, мы опасаемся реакции на герцословацкий кризис в наших доминионах[119], а мистер Макграт, насколько мне известно, весьма влиятельная фигура в журналистских кругах. Потому-то я и предложил вам, убежденной монархистке и знакомой с Герцословакией не понаслышке, встретиться с этим канадцем.

— Ах вот, оказывается, в чем причина!

— Да. Но теперь я вижу, что напрасно заговорил с вами об этом…

Вирджиния несколько секунд молча смотрела на кузена, а потом вдруг рассмеялась.

— Джордж, — сказала она. — Вы дрянной лгунишка!

— Вирджиния!

— Дрянной, Джордж, самый что ни на есть дрянной! Будь у меня по части лжи такой богатый опыт, я бы придумала что-нибудь поправдоподобней. Ну ничего, я сама до всего докопаюсь. Бедный мой Джордж, будьте покойны, я выясню тайну мистера Макграта. И думаю, очень скоро. В этот уик-энд. В Чимнизе.

— В Чимнизе? Вы собираетесь ехать в Чимниз?

Джордж не сумел скрыть замешательства. Он хотел тотчас по возвращении позвонить лорду Кейтерэму и просить его не приглашать Вирджинию.

— Утром звонила Бандл. Звала в гости.

Джордж предпринял последнюю отчаянную попытку.

— По-моему, там соберется довольно скучное общество, — сказал он, — совсем не в вашем вкусе.

— Бедненький Джордж, отчего бы вам не рассказать правду. Доверьтесь мне. Еще не поздно.

Джордж нежно пожал ей руку.

— Я сказал вам всю правду, Вирджиния, — хладнокровно, не моргнув глазом солгал он.

— Ну, допустим, — кивнула Вирджиния. — Ладно, Джордж, завтра в Чимнизе я пущу в ход все свое «редкостное обаяние», как вы изволили выразиться. А жизнь становится все интересней! Вначале шантажист, потом Джордж со своими дипломатическими тайнами. И что же вы думаете, почтенная публика, как он ответил на страстную мольбу красивой женщины рассказать правду? Рассказал? Не тут-то было! Он предпочел скрыть от нее все самое важное! Ну что ж, до свидания, Джордж, хоть на прощание одарите меня нежным взглядом. Ах, Джордж, милый, не надо так огорчаться!

Не успел Джордж Ломакс, тяжело ступая, выйти из дверей, как Вирджиния сняла трубку и, назвав номер Чимниза, попросила к телефону леди Эйлин Брент.

— Это вы, Бандл? Я буду завтра у вас. Что? Скучно? Не думаю, Бандл. Будет очень, очень интересно! Пока!

Глава 7 Мистер Макграт отклоняет предложение

Письма пропали. Что ж, с этим придется смириться. Энтони прекрасно понимал, что в лабиринтах отеля «Блиц» ему вряд ли удастся настигнуть Джузеппе. Ни к чему, кроме нежелательной огласки, погоня не приведет.

Очевидно, Джузеппе взял не то, что искал. Его ввела в заблуждение обертка мемуаров, в которую были засунуты письма. Скорее всего, обнаружив ошибку, Джузеппе предпримет еще одну попытку завладеть мемуарами. И к этой попытке Энтони надо как следует подготовиться.

Что же касается писем, то, может быть, их удастся вернуть, дав осторожное объявление в газетах. Джузеппе явно выполняет чье-то задание — Братства Красной Руки или, что более вероятно, рассуждал Энтони, монархической партии. Поскольку письма не представляют интереса ни для тех, ни для других, то, возможно, похититель соблазнится небольшой суммой и вернет украденное по ошибке.

Все обдумав, он лег в постель и мирно проспал до утра. Второе вторжение Джузеппе в эту же ночь казалось ему маловероятным.

Проснулся Энтони с готовым планом действий. Он плотно позавтракал, просмотрел газеты, которые были полны сообщений о новых месторождениях нефти в Герцословакии, а затем вознамерился поговорить с управляющим отелем, чего и добился со свойственным ему обаянием и настойчивостью.

Управляющий, француз с самыми изысканными манерами, принял Энтони в своем кабинете.

— Вы хотели поговорить со мной, мистер, э-э-э, Макграт?

— Да. Я остановился в вашем отеле вчера, и ужин в номер мне подавал некий официант по имени Джузеппе.

Энтони выдержал паузу.

— Да, у нас работает официант с таким именем, — невозмутимо подтвердил управляющий.

— Меня удивили некоторые странности в поведении официанта, но поначалу я не придал этому значения. А ночью меня разбудил подозрительный шорох — кто-то осторожно ходил по номеру. Я включил свет и увидел, как этот самый Джузеппе потрошит мой кожаный саквояж.

Невозмутимость управляющего мгновенно испарилась.

— Но я впервые слышу об этом, — воскликнул он. — Отчего же вы сразу не обратились к администратору?

— Произошла небольшая схватка, кстати, он был вооружен стилетом. В конце концов ему удалось бежать через окно.

— Что было дальше, мистер Макграт?

— Я проверил содержимое саквояжа.

— Что-нибудь пропало?

— Ничего… существенного, — медленно выговорил Энтони.

Управляющий со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла.

— Я очень рад, что все так обошлось, — сказал он. — Но, если позволите, мистер Макграт, я не совсем понимаю ваше отношение к происшествию. Вы не подняли тревоги. Не стали преследовать вора. Отчего?

Энтони пожал плечами.

— Как я уже сказал, ничего ценного не пропало. Конечно, я понимаю, что, строго говоря, нужно было вызвать полицию…

Он сделал паузу, и управляющий без особого энтузиазма подтвердил:

— Строго говоря, да.

— Я был абсолютно убежден, что похитителя не догнать, а поскольку ничего ценного не пропало — зачем впутывать полицию?

На губах управляющего мелькнула тень улыбки.

— Я вижу, вы прекрасно понимаете, мистер Макграт, что я совсем не горю желанием видеть здесь полицейских. Более того, это весьма существенная неприятность. Когда в прессу просачивается информация о подобных происшествиях в респектабельных отелях вроде нашего, газетчики всегда поднимают страшный шум, каким бы незначительным ни был повод.

— Совершенно верно, — согласился Энтони. — Я сказал, что ничего ценного не пропало, и это в определенном смысле так. То, что взял вор, не имеет для него никакой ценности, но представляет весьма значительную ценность для меня.

— А что именно, позвольте спросить, мистер Макграт?

— Письма, знаете ли.

На лице управляющего изобразилось прямо-таки сверхчеловеческое участие, на которое способны только французы.

— Понимаю, — прошептал он. — Я вас очень хорошо понимаю. Конечно, полиция тут некстати.

— Рад, что мы с вами сходимся в этом. Но, однако же, я намерен вернуть письма. Видите ли, в стране, из которой я приехал, люди привыкли полагаться только на себя. Поэтому мне бы хотелось как можно больше узнать об этом официанте Джузеппе.

— Не вижу, почему бы мне не помочь вам в этом, — после секундного размышления кивнул управляющий. — Но вы, конечно, понимаете, сию минуту я ничего не могу сообщить вам. Зайдите через полчаса, и я поделюсь с вами всем, чем мы располагаем.

— Благодарю вас. Это меня вполне устраивает.

Через полчаса Энтони вернулся в кабинет и убедился, что управляющий умеет держать слово. На листке бумаги, лежавшем перед ним, были аккуратно выписаны сведения о Джузеппе Манелли.

— К нам он пришел три месяца назад. Официант он умелый, опытный. Нареканий никаких. В Англии живет около пяти лет.

Они внимательно просмотрели список гостиниц и ресторанов, в которых раньше работал Джузеппе. Один факт показался Энтони весьма знаменательным. В двух отелях, когда там работал итальянец, были совершены крупные ограбления. И хотя в обоих случаях он под подозрение не попал, факт тем не менее заслуживал внимания.

Может, Джузеппе всего только гостиничный вор? Может, он потрошил саквояж Энтони по профессиональной, так сказать, привычке? Когда Энтони зажег свет, он, возможно, держал в руках пачку писем и машинально сунул ее в карман, чтобы не мешала свободе действий. Если так, то Джузеппе — обыкновенный грабитель.

Но с этой версией не очень вязалось странное возбуждение официанта, когда он накануне вечером увидел разложенные на столе бумаги. Денег рядом с ними не было, и, вообще, не было ничего такого, что могло бы соблазнить обычного вора. Нет, подумал Энтони, Джузеппе явно выполнял чье-то задание. Сведения, полученные от управляющего гостиницей, возможно, помогут выяснить кое-что из жизни Манелли, и рано или поздно он выйдет на его след. Энтони взял лист бумаги со стола и поднялся.

— Благодарю, вы мне очень помогли. И последний, полагаю, совершенно праздный вопрос: нет ли Джузеппе сейчас в отеле?

Управляющий улыбнулся.

— Постель его не тронута. Все вещи на месте. Должно быть, сбежал сразу после схватки. Не думаю, что есть надежда скоро его увидеть.

— Я придерживаюсь иного мнения. Как бы то ни было, я вам очень благодарен. И останусь в вашем отеле еще на какое-то время.

— Дай вам Бог удачи в ваших поисках, хотя, должен признаться, дело представляется мне почти безнадежным.

— Я привык надеяться на лучшее.

Простившись с управляющим, Энтони прежде всего порасспрашивал других официантов, работающих в гостинице, но ничего нового не выяснил. Затем, как и задумал, написал объявление о пропаже писем и разослал его в пять самых крупных газет. Он уже было совсем собрался пойти в ресторан, в котором еще вчера работал Джузеппе, как вдруг зазвонил телефон. Энтони снял трубку.

— Алло.

— Это мистер Макграт? — послышался безжизненный голос.

— Да. С кем имею честь?

— Это из фирмы «Болдерсон и Ходжкине». Подождите, пожалуйста, минутку. Я соединю вас с мистером Болдерсоном.

А, наши почтенные издатели, подумал Энтони. Они, оказывается, тоже волнуются. С чего бы это? До срока еще целая неделя.

Неожиданно в трубке раздался бодрый сердечный голос:

— Алло! Мистер Макграт?

— Да.

— Это мистер Болдерсон, из издательства «Болдерсон и Ходжкине». Как поживает рукопись, мистер Макграт?

— Хорошо, — ответил Энтони. — Что с ней может сделаться?

— Да все что угодно, мистер Макграт. Я понимаю, вы только что приехали из Южной Африки и не совсем представляете ситуацию. С этой рукописью будет много хлопот, мистер Макграт, боюсь, слишком даже много. Порой я жалею, что наша фирма взялась за ее публикацию.

— Господи помилуй!

— К сожалению, это так, мистер Макграт. Я бы хотел получить рукопись как можно скорее, чтобы снять с нее копии. Тогда можно не волноваться — потеря оригинала ничем не грозит.

— Все это довольно странно.

— Понимаю, для вас это может звучать дико, но, мистер Макграт, поверьте, вы не до конца сознаете серьезность сложившейся ситуации. Определенные круги принимают всевозможные меры, чтобы рукопись не попала в издательство. Скажу честно и откровенно: если вы попытаетесь сами доставить нам рукопись, десять против одного — вам просто не дадут до нас добраться.

— Не думаю, — сказал Энтони. — Обычно я достигаю своей цели.

— За вами охотится целая банда. И очень опасная банда. Месяц назад я и сам бы этому не поверил. Но уверяю вас, мистер Макграт, нам угрожали, нас подкупали, нас обхаживают со всех сторон — мы совершенно потеряли голову. Так что вам лучше не рисковать. Один из наших людей заедет в гостиницу и заберет рукопись.

— А на него разве не могут напасть?

— Это уже наши проблемы, мистер Макграт. Вы отдаете рукопись и получаете расписку. А что касается чека на тысячу фунтов… Видите ли, согласно воле покойного… ну, вы понимаете, о ком речь, деньги нам переведут не ранее следующей среды. Но, если хотите, я пришлю с нашим человеком свой чек на ту же сумму.

Минуту-две Энтони размышлял. Вообще-то он собирался держать рукопись при себе до последнего дня назначенного срока, чтобы наконец выяснить, что значит весь этот сыр-бор вокруг мемуаров графа. Но, с другой стороны, доводы издателя заслуживают весьма серьезного внимания.

— Хорошо, — со вздохом согласился Энтони. — Присылайте вашего человека. И, если не возражаете, передайте с ним и чек, поскольку я собираюсь покинуть Англию еще до среды.

— Чудесно, мистер Макграт. Представитель нашей фирмы предварительно позвонит вам завтра с утра. Лучше, если курьер приедет к вам не из офиса издательства. Наш сотрудник, мистер Холмс, живет в Южном Лондоне. Он заедет к вам по дороге в издательство. Заберет рукопись, оставит чек и расписку. Советую вам сегодня вечером положить фальшивый пакет якобы с рукописью в сейф управляющего гостиницей. Бандиты наверняка об этом узнают, и вы обезопасите себя от их вторжения в номер этой ночью.

— Хорошо, я последую вашему совету.

Энтони повесил трубку и задумался. Что ж, ладно. Если так сидеть, ничего не высидишь. Он продолжил поиски проворного официанта. Но, к сожалению, безрезультатно. Джузеппе действительно работал в ресторанах, указанных в его послужном списке, но там никто не знал ничего существенного ни о его образе жизни, ни о его знакомых.

— Ничего, я все равно доберусь до тебя, парень, — пробормотал Энтони, — доберусь, это просто вопрос времени.

Вторая ночь в Лондоне прошла абсолютно спокойно.

В девять часов утра коридорный принес визитную карточку мистера Холмса, сотрудника издательской фирмы «Болдерсон и Ходжкине», а вскоре появился и сам мистер Холмс — невысокий блондин, спокойный и аккуратный. Энтони передал рукопись, а взамен получил расписку и чек на тысячу фунтов. Мистер Холмс положил рукопись в коричневый кожаный саквояжик, пожелал Энтони всего хорошего и удалился. Все прошло очень обыденно.

— А ведь по дороге его могут убить, — подумал вслух Энтони.

Он написал короткую записку, вложил ее вместе с чеком в конверт и тщательно запечатал. Джимми Макграт был при деньгах, когда они случайно встретились в Булавайо, и, отправляя Энтони в Англию, дал ему на дорогу довольно крупную сумму, которую тот почти не истратил.

— Если с одним делом покончено, то второе еще и не начато, — сказал сам себе Энтони. — Более того, я его только пуще запутал. Но нечего раньше времени умирать. Сейчас, пожалуй, изменим немного внешность и пойдем посмотрим собственными глазами на этот дом четыреста восемьдесят семь на Понт-стрит.

Он собрал вещи, спустился вниз и, оплатив счет, попросил посыльного найти такси и погрузить багаж. Одарив напоследок чаевыми всех, кто встретился на пути, даже тех, кто вообще ничего для него не сделал, он сел в такси, как вдруг заметил бегущего по ступенькам мальчика-посыльного.

— Вам письмо, сэр. Только что пришло. Минуту назад.

Энтони вздохнул и сунул мальчику очередной шиллинг[120]. Машина взревела и тронулась с места с душераздирающим скрежетом. Энтони распечатал письмо.

Это было довольно странное послание, и ему пришлось прочесть его четырежды, прежде чем он понял, о чем идет речь. В переводе на простой язык (а оно было написано на том особом диалекте, к которому прибегают в своих депешах правительственные чиновники), там было сказано, во-первых, что мистер Макграт прибыл сегодня, в четверг, из Южной Африки в Англию, что, во-вторых, у него при себе то, что (если опустить все туманные околичности) должно быть мемуарами графа Стилптича, и, в-третьих, мистера Макграта просили ничего с означенными мемуарами не предпринимать до конфиденциальной встречи с мистером Джорджем Ломаксом, а также с рядом других, судя по прозрачным намекам, весьма высокопоставленных лиц. Далее следовало вполне вразумительное приглашение от имени лорда Кейтерэма посетить в ближайшую пятницу (то есть завтра) поместье Чимниз. Таинственное и бестолковое послание весьма позабавило Энтони.

— Старая добрая Англия, — ласково проговорил он. — Как всегда, с опозданием на два дня. Жаль. Но я ведь все равно не смог бы появиться в Чимнизе под чужим именем. Кстати, здесь где-то есть подходящая гостиница. Мистер Энтони Кейд остановится там, не привлекая к себе ничьего внимания.

Он постучал по стеклу и сказал водителю новый адрес, на что тот презрительно ухмыльнулся. Скоро машина остановилась у небольшой обшарпанной гостинички. Энтони снял номер на свое имя, затем вынул лист бумаги с вензелем знаменитого отеля «Блиц» и набросал несколько слов.

Он сообщал, что прибыл в Англию во вторник и уже успел передать упомянутую рукопись издательской фирме «Болдерсон и Ходжкине». Он с сожалением вынужден отклонить любезное приглашение лорда Кейтерэма, поскольку сегодня покидает Англию. И подписался: «Искренне Ваш, Джеймс Макграт».

— А теперь за дело, — сказал Энтони, наклеивая марку. — Джеймс Макграт исчезает, на сцене появляется Энтони Кейд.

Глава 8 Труп

В тот четверг Вирджиния Ревел играла в теннис в «Рэниле». На обратном пути, покачиваясь на заднем сиденье шикарного лимузина, она мысленно репетировала свою роль в предстоящем свидании с шантажистом. Легкая улыбка играла у нее на губах. Конечно, теоретически существовала вероятность того, что он сегодня не явится, но Вирджиния была почти уверена в обратном. В прошлый раз она показалась ему легкой добычей. Что ж, сегодня его ждет небольшой сюрприз!

Машина остановилась подле дома, Вирджиния вышла, но прежде чем подняться по ступенькам, обратилась к шоферу:

— Я забыла спросить, Уолтон, как себя чувствует ваша жена?

— Лучше, мэм. Сегодня в половине седьмого должен опять прийти доктор. Вам еще понадобится машина, мэм?

— Сегодня я уезжаю. Поездом в восемнадцать сорок пять с Паддингтонского вокзала. Но вы мне не понадобитесь — обойдусь и такси. А вам лучше быть дома, когда придет врач. Кстати, если он сочтет, что для вашей жены полезно куда-нибудь съездить, поезжайте на выходные, Уолтон. Расходы я оплачу.

Оборвав поспешным кивком благодарные излияния, Вирджиния взбежала по ступенькам и принялась искать в сумочке ключ от двери. Потом вспомнила, что не брала его, и торопливо позвонила.

Дверь отворили не сразу, и пока Вирджиния ждала, на тротуаре появился молодой человек в потрепанном костюме с пачкой листков в руке. Он протянул один Вирджинии, и она заметила напечатанный крупными буквами заголовок: «Почему я сражался за Родину?» В левой руке молодей человек держал ящичек с прорезью для пожертвований.

— Помилуйте, — взмолилась Вирджиния, — не могу же я покупать в один день сразу два этих ужасных стихотворения. Я уже купила одно сегодня утром. Честное слово.

Молодой человек запрокинул голову и расхохотался. Вирджиния тоже рассмеялась. Окинув его беглым взглядом, она подумала, что он много приятней своих товарищей по несчастью. Вирджинии понравилось загорелое лицо незнакомца и его мускулистая стройность. Она подумала было, что не худо бы найти ему работу, но в этот момент отворилась дверь, и от удивления Вирджиния напрочь забыла о проблеме безработицы — в дверях вместо дворецкого стояла горничная Элиза.

— А где Чилверс? — строго спросила Вирджиния, проходя в холл.

— Он уехал, мадам, со всеми остальными.

— С какими остальными? Куда уехал?

— Да в Датчет же, мадам, в загородный дом, как вы указали в своей телеграмме.

— В моей телеграмме? — растерянно спросила Вирджиния.

— А разве мадам не посылали телеграмму? Но я сама ее видела. Она пришла час назад.

— Я не посылала никаких телеграмм. Что в ней было сказано?

— Сейчас принесу, мадам, Она на столе.

Элиза подошла к столу, взяла листок бумаги и торжествующе вручила его хозяйке.

— Voila[121], мадам!

Адресованная Чилверсу телеграмма была следующего содержания:

«Пожалуйста немедленно со всеми слугами отправляйтесь в загородный дом и подготовьте там все для приема гостей. Выезжайте поездом 17.49».

Ничего необычного в телеграмме не было; Вирджиния часто отправляла подобные послания, когда вдруг на нее накатывал стих устроить небольшой прием в своем поместье на берегу реки. Обычно она брала туда всех слуг, оставляя на Понт-стрит старушку для присмотра за домом. Поэтому Чилверс не усмотрел в телеграмме ничего подозрительного и, как добросовестный дворецкий, поспешил выполнить приказание.

— Я осталась, — пояснила Элиза, — чтобы помочь мадам собрать вещи.

— Что за глупый розыгрыш! — воскликнула Вирджиния, гневно отшвырнув телеграмму. — Вы же прекрасно знали, Элиза, что я собиралась в Чимниз. Я же предупреждала вас утром.

— Я решила, что мадам передумали. Ведь такое бывало прежде, и не раз, не правда ли, мадам?

Вирджиния вынуждена была улыбнуться в знак согласия. Она лихорадочно пыталась понять, кому понадобилось так возмутительно шутить. Элиза не замедлила выдвинуть собственную гипотезу.

— Mon Dieu![122] — всплеснула она руками. — А если это злоумышленники? Воры? Послали фальшивую телеграмму, выманили из дому всех domestiges[123], чтобы ограбить нас!

— Вполне может быть, — неуверенно согласилась Вирджиния.

— Да как же, как же, мадам! Нет никаких сомнений! В газетах каждый день о таком пишут. Мадам должны срочно позвонить в полицию — срочно, — пока они не явились и не перерезали нам глотки!

— Успокойтесь, Элиза. Они не станут резать нам глотки так рано — еще только шесть часов.

— Мадам, умоляю вас, позвольте, я сбегаю на соседнюю улицу за полицейским.

— Это еще зачем? Не говорите глупостей, Элиза. Пойдите наверх и соберите вещи для поездки в Чимниз, если вы еще этого не сделали. Новое вечернее платье, белое креповое и… да, пожалуй, и черное бархатное. Черный бархат — это как раз то, что нужно для политики, как вы считаете?

— Мадам просто неотразима в атласном eau de nil[124],— вставила Элиза. Профессиональная привычка взяла верх над страхом.

— Нет, его не надо. Поторопитесь, Элиза, и будьте умницей. У нас мало времени. Я пошлю телеграмму Чилверсу в Датчет и перед отъездом попрошу участкового полицейского присмотреть за домом. Да перестаньте же вы закатывать глаза, Элиза. Если вы заранее так боитесь, то что с вами будет, когда кто-нибудь выскочит из темного угла и приставит вам нож к горлу?

Элиза дико взвизгнула и бросилась вверх по лестнице, нервно озираясь по сторонам. Вирджиния скорчила гримасу вслед убегающей горничной и направилась к кабинету, где стоял телефон. Предложение Элизы позвонить в полицейский участок было вполне разумно.

Отворив дверь, Вирджиния подошла к телефону, взяла трубку — и вдруг замерла. В большом кресле у окна сидел человек. В какой-то странной, неудобной позе. За треволнениями с фальшивой телеграммой она совсем забыла о визите шантажиста. Похоже, дожидаясь ее, он уснул.

Иронично улыбаясь, она подошла к креслу. И вдруг улыбка замерла у нее на губах.

Человек не спал. Он был мертв.

Она поняла это сразу, инстинктивно, прежде чем заметила маленький блестящий пистолет на ковре, бурое пятно вокруг аккуратной дырочки в пиджаке у самого сердца и отвратительно отвисшую челюсть.

Она замерла, прижав руки к груди. В мертвой тишине послышались шаги Элизы по лестнице.

— Мадам! Мадам!

— В чем дело?

Вирджиния быстро подошла к двери кабинета. Шестое чувство подсказывало ей, что нужно скрыть от горничной то, что произошло, — хотя бы пока, на какое-то время. Элиза наверняка закатит истерику, а Вирджинии нужно несколько спокойных минут, чтобы все обдумать.

— Мадам! Может, я запру на всякий случай дверь на цепочку? Злоумышленники могут появиться в любую секунду!

— Да, пожалуй, Элиза. Делайте как знаете.

Лязгнула цепочка, послышались шаги Элизы по лестнице, наконец все стихло, и Вирджиния облегченно вздохнула.

Она посмотрела на человека в кресле, перевела взгляд на телефон. Все ясно — нужно немедленно звонить в полицию.

Но все же она медлила, парализованная страхом. В голове мелькали противоречивые мысли. Фальшивая телеграмма. Имеет она отношение к случившемуся? Предположим, Чилверс не оставил бы дома Элизу. Что тогда? Она приходит домой, отпирает дверь своим ключом — никто не мог знать, что она случайно забудет ключ, — и оказывается одна в пустом доме с убитым человек — тем самым человеком, которому из прихоти позволила себя шантажировать. Конечно, можно все объяснить; но, проговорив мысленно свои объяснения, Вирджиния почувствовала себя неуютно. Она вспомнила, как воспринял их Джордж — с явным недоверием. Наверное, и другие отреагируют так же. Эти письма — конечно, она их не писала, но так ли просто доказать это?

Она прижала ладонь ко лбу: «Я должна все обдумать. Я должна все хорошенько обдумать».

Кто впустил сюда этого человека? Наверняка не Элиза. Иначе она с порога сказала бы об этом. Чем больше Вирджиния размышляла, тем больше возникало не имеющих ответа вопросов. Все-таки, похоже, остается одно — поскорее позвонить в полицию.

Она протянула руку к телефону и вдруг подумала о Джордже. Мужчина — вот кто ей нужен — обыкновенный недалекий уравновешенный мужчина, который способен взглянуть на все непредвзятым взглядом со стороны и спокойно решить, что делать.

Она покачала головой. Нет, Джордж не годится. Он сразу вспомнит о своей карьере. И ни за что не станет вмешиваться в эту историю. Нет, только не Джордж.

Лицо ее смягчилось. Ну конечно же Билл! Без лишних размышлений она набрала номер. Билл полчаса тому назад уехал в Чимниз, ответили ей.

— О, черт! — Вирджиния швырнула трубку. Какой ужас — одна в комнате с мертвым человеком, и не с кем посоветоваться!

В эту минуту раздался звонок в дверь. Вирджиния вздрогнула. Звонок повторился. Элиза наверху собирает вещи и наверняка не слышит. Вирджиния вышла в холл, сняла с двери цепочку, отодвинула все засовы и задвижки, на которые в панике заперлась Элиза, и распахнула дверь. На крыльце стоял тот самый молодой безработный.

Вирджиния, чувствуя, как ослабляются натянутые до предела нервы, чуть подалась вперед и с облегчением кивнула:

— Входите. Похоже, у меня есть для вас работа.

Она провела незваного гостя в столовую, подвинула ему кресло, сама села напротив и внимательно вгляделась в незнакомца.

— Извините, — начала было она, — но вы… то есть я хотела…

— Именно так, я окончил Итон и Оксфорд[125],— помог ей молодой человек. — Это вы хотели узнать?

— Что-то в этом духе, — созналась Вирджиния.

— Я оказался на улице исключительно благодаря своей неспособности к постоянной работе. Надеюсь, вы не предложите мне постоянной работы?

На лице ее мелькнула улыбка.

— Нет. Напротив, работа самая эпизодическая.

— Чудесно, — с удовлетворением заметил молодой человек.

Вирджиния одобрительно отметила про себя бронзовое от загара лицо незнакомца и стройное крепкое тело.

— Видите ли, — начала она, — я попала в затруднительное положение, а большинство моих друзей, они… они довольно высокопоставленные люди. Им всем есть что терять.

— Мне терять совершенно нечего. Так что вперед. В чем проблема?

— В соседней комнате находится труп. И я совершенно не знаю, что мне теперь делать.

Она сказала это просто и незатейливо, как ребенок. И то, как отреагировал на это молодой человек, сильно подняло его во мнении Вирджинии. Похоже, он привык выслушивать подобные сообщения чуть ли не каждый день.

— Прекрасно, — сказал он с энтузиазмом. — Я всегда мечтал попробовать себя в каком-нибудь расследовании. Сначала осмотрим тело, или прежде вы изложите факты?

— Думаю, лучше сначала факты.

Она помедлила, соображая, как лучше изложить обстоятельства дела, и начала точный, сжатый рассказ.

— Этот человек впервые появился здесь вчера, он хотел со мной поговорить. У него были с собой письма, любовные письма, подписанные моим именем…

— Но написанные, однако, не вами, — вставил молодой человек.

Вирджиния удивленно посмотрела на него.

— Откуда вы знаете?

— Я это вывел путем умозаключений. Но продолжайте.

— И он стал меня шантажировать. А я… не знаю, поймете ли вы меня, я подыграла ему.

Она вызывающе поглядела на собеседника, но тот согласно кивнул.

— Конечно, пойму. Вы хотели испытать, как это бывает.

— А вы проницательны! Именно это я и хотела испытать!

— Да, я проницателен, — скромно согласился молодой человек. — Но боюсь, не многие поймут вас. Большинство людей, знаете ли, совершенно лишены воображения.

— В этом вся беда. Так вот, я сказала этому человеку, чтобы он пришел сегодня в шесть. Когда я вернулась из «Рэниле», в доме никого не было, кроме горничной. Кто-то прислал фальшивую телеграмму от моего имени — всем слугам вменялось ехать в наш загородный дом. Я вошла в кабинет и обнаружила мертвого человека. Его кто-то застрелил.

— Кто впустил его в дом?

— Не знаю. Если горничная, то она сказала бы мне об этом.

— Она знает, что произошло?

— Нет.

Молодой человек кивнул и встал.

— А теперь давайте осмотрим тело, — энергично предложил он. — Но хочу вас сразу предупредить — всегда лучше говорить правду. Одна ложь влечет за собой другую, и так далее. А все время лгать — очень утомительно.

— Значит, вы советуете мне позвонить в полицию?

— Возможно. Но прежде давайте все-таки поглядим на этого парня.

Вирджиния встала и направилась к двери. На пороге она обернулась:

— Кстати, я до сих пор не знаю, как вас зовут.

— Меня? Энтони Кейд.

Глава 9 Энтони прячет тело

Улыбаясь на ходу, Энтони вслед за Вирджинией покинул столовую. События принимали забавный оборот. Но, когда он склонился над распростертым в кресле телом, лицо его помрачнело.

— Он еще теплый, — сурово сказал Энтони. — Убит не более получаса тому назад.

— Прямо перед моим приходом?

— Да.

Он выпрямился, нахмурил брови и задал вопрос, смысл которого Вирджиния поняла не сразу.

— Горничная, конечно, сюда не входила?

— Нет.

— А она знает, что вы были здесь после возвращения?

— Да, конечно. Я разговаривала с ней, стоя в дверях.

— Уже после того, как обнаружили труп?

— Да.

— И ничего ей не сказали?

— Думаете, надо было сказать? Я боялась, с ней случится истерика, она у меня, знаете ли, француженка и очень впечатлительная девушка, а я хотела все спокойно обдумать.

Энтони кивнул, но ничего не сказал.

— Похоже, я допустила ошибку?

— Да, боюсь, все не очень складно получается, миссис Ревел. Если бы вы обнаружили труп вместе с горничной, сразу после того как вернулись, это бы сильно все упростило. Было бы очевидно, что человека застрелили д о вашего прихода.

— Понимаю. Теперь же может возникнуть подозрение, что его застрелили после.

Он внимательно наблюдал за ней, когда она произносила эти слова, и все больше убеждался в правильности первого впечатления, которое она произвела на него минут десять назад, когда они обменялись несколькими словами на крыльце перед запертой дверью. Эта женщина была не просто красива, она к тому же еще была мужественна и умна.

Вирджиния же до такой степени ушла в свои мысли, что не удивилась, откуда молодой человек знает ее имя.

— Почему же Элиза не слышала выстрела? — недоуменно спросила она.

Энтони кивнул на распахнутое окно, в которое ворвался рев проезжавшего мимо грузовика.

— Сами видите. Лондон не то место, где можно расслышать пистолетный выстрел.

Вирджиния с некоторым усилием снова посмотрела на убитого.

— Он похож на итальянца, — удивленно заметила она.

— Он и есть итальянец, — подтвердил Энтони. — Более того, скажу вам, что по профессии он официант. А шантажом занимается в свободное от работы время. И скорее всего зовут его — Джузеппе.

— Господи! — воскликнула Вирджиния. — Да вы Шерлок Холмс!

— Увы, нет, — с сожалением признался Энтони. — Это всего лишь дешевый фокус. Я потом вам все объясню. Так вы говорите, он показал вам письма и потребовал за них денег. И вы дали?

— Да.

— Сколько?

— Сорок фунтов.

— Плохо, — вздохнул Энтони, не выказывая, однако, ни малейшего удивления. — Теперь давайте взглянем на телеграмму.

Вирджиния взяла со стола листок и протянула Энтони. Он взглянул на него и нахмурился.

— В чем дело? — спросила она.

Он молча указал пальцем на место отправления.

— Барнс, — наконец сказал он. — А вы были сегодня в «Рэниле». Вы вполне могли отправить оттуда телеграмму.

Вирджиния словно зачарованная смотрела на него. Она чувствовала, как невидимая паутина все плотнее и плотнее опутывает ее. Энтони со всей очевидностью продемонстрировал ей все то, что и сама она смутно подозревала.

Энтони достал носовой платок, обмотал руку и поднял с пола пистолет.

— Нам, преступникам, надо соблюдать осторожность, — пояснил он. — Отпечатки пальцев — скверная штука, знаете ли.

Вдруг она почувствовала, как он весь напрягся. Когда Энтони заговорил, голос его стал совершенно иным — сухим и резким.

— Миссис Ревел, вы раньше когда-нибудь видели этот пистолет?

— Нет, — удивленно ответила Вирджиния.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— У вас есть свой пистолет?

— Нет.

— А когда-нибудь был?

— Нет, никогда.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Он пристально поглядел на нее, и Вирджиния, несколько удивленная странной переменой в Энтони, спокойно выдержала этот взгляд.

Он глубоко вздохнул и опять стал прежним Энтони.

— Странно. Очень странно. Что вы скажете на это?

Он протянул ей пистолет. Изящный, маленький, почти игрушка, из которой, однако, оказывается, можно убить. На рукоятке было выгравировано имя: «Вирджиния».

— Но это невозможно! — воскликнула она.

Изумление было таким искренним, что Энтони не мог ей не поверить.

— Садитесь, — успокаивающе сказал он. — Все оказалось куда сложнее, чем я предполагал. Давайте обсудим возможные версии. Их две. Первая — настоящая Вирджиния, автор писем, могла каким-то образом выследить его, застрелить, бросить пистолет, забрать письма и убежать. Это ведь возможно, не так ли?

— Думаю, да, — через силу выдавила из себя Вирджиния.

— Вторая версия куда интересней. Кому-то надо было убить Джузеппе, но так, чтобы подозрение пало на вас. И, похоже, это было главной целью. Ведь Джузеппе можно было убить где угодно, но преступник пошел на большой риск, чтобы убить его именно здесь. И, кто бы он ни был, он все прекрасно знает о вас: о загородном доме в Датчете, о ваших привычках, о том, что вы были сегодня в «Рэниле». Вопрос может показаться абсурдным, но все-таки подумайте — у вас есть враги, миссис Ревел?

— Конечно нет… По крайней мере, смертельных врагов.

— Итак, — подвел черту Энтони, — что же теперь делать? Возможны два варианта. А: позвонить в полицию и все рассказать, уповая на ваше высокое положение в обществе и безупречную репутацию. Б: попробовать избавиться от тела. Естественно, я лично предпочитаю вариант Б — мне всегда было интересно, способен ли я замести следы преступления. Единственное, что останавливало меня — резко отрицательное отношение к пролитию крови. Однако разумнее, конечно, план А, разве что несколько видоизмененный. Начать с того, что позвонить в полицию, но при этом спрятать пистолет и уничтожить эти злосчастные письма, если, конечно, они еще у него.

Энтони проворно обшарил карманы убитого.

— Его обчистили до нитки. Ничего. Пусто. Да, эти письма еще наделают шуму. Эй, а это что? Дыра в подкладке. Что-то вырвали с мясом. Но все же какой-то клочок бумажки остался.

С этими словами Энтони извлек на свет Божий обрывок бумаги и принялся внимательно его разглядывать. Вирджиния тоже подошла поближе.

— Жаль, что нет всего листка, — сказал Энтони. — «Чимниз. Четверг. 23.45». Похоже, здесь указано место и время какой-то встречи.

— Чимниз? — воскликнула Вирджиния. — Не может быть!

— Не может быть? Отчего же? Считаете, слишком шикарное место для такого бродяги?

— Дело в том, что я сама еду сегодня вечером в Чимниз. По крайней мере, собиралась ехать.

Энтони резко повернулся к ней.

— Что? Повторите, что вы сказали!

— Я собиралась быть сегодня в Чимнизе, — повторила Вирджиния.

Энтони пристально посмотрел на нее.

— Кажется, я начинаю понимать. Конечно, я могу и ошибаться, но, похоже, кто-то очень не хочет, чтобы вы сегодня были в Чимнизе. Кто это может быть?

— Мой кузен Джордж Ломакс, например, — с улыбкой сказала Вирджиния. — Но вряд ли всерьез можно подозревать Джорджа в убийстве.

Энтони было не до смеха. Он сосредоточенно размышлял вслух:

— Если позвонить в полицию, то ни о какой поездке в Чимниз сегодня, а скорее всего и завтра, не может быть и речи. А мне бы очень хотелось, чтобы вы там были. Думаю, это придется весьма не по душе нашим таинственным друзьям. Миссис Ревел, вы готовы довериться мне?

— Значит, вариант Б?

— Да, вариант Б. Прежде всего, надо отослать из дому горничную. Можете это сделать?

— Конечно.

Вирджиния вышла в холл.

— Элиза! Элиза!

— Да, мадам?

После короткого разговора Энтони услышал, как хлопнула входная дверь, и Вирджиния вернулась в кабинет.

— Она ушла. Я послала ее за духами — сказала, что магазин открыт до восьми. Он, конечно, будет закрыт, затем я велела ей ехать в Чимниз, не заходя домой.

— Прекрасно. — Энтони одобрительно кивнул. — Можно приступать к работе. Существует старый, испытанный способ успешно избавиться от трупа. Но для этого нам необходим большой чемодан. Есть ли в доме нечто подобное?

— Конечно. Спуститесь в подвал и выбирайте любой на ваш вкус.

Из множества разнообразных чемоданов в подвале Энтони выбрал жесткий, с хорошими замками, подходящего размера.

— Тут я сам управлюсь, — тактично предложил он. — А вы идите к себе и готовьтесь к отъезду.

Вирджиния послушно удалилась. Наверху, в своей комнате она сняла теннисный костюм, надела мягкое коричневое платье, маленькую шляпку апельсинного цвета и спустилась в холл. Там ее ждал Энтони с аккуратно перехваченным прочными брезентовыми ремнями чемоданом.

— Надо бы рассказать вам историю моей жизни, — сказал Энтони, — но нам сегодня предстоит слишком хлопотный вечер. Вот что делаете вы. Вызываете такси, грузите багаж, включая чемодан, и едете на Паддингтонский вокзал. Там сдаете чемодан в камеру хранения. Я буду вас ждать на платформе. Проходя мимо меня, вы случайно оброните жетон, который получите в камере хранения. Я подниму его и сделаю вид, что возвращаю вам. Но жетон останется у меня. Потом вы едете в Чимниз — все остальное я беру на себя.

— Как вы добры, — сказала Вирджиния. — А я бессовестно навязала труп совершенно незнакомому человеку.

— Пустяки, мне это даже нравится, — беспечно ответил Энтони. — Если бы здесь был мой друг Джимми Макграт, он подтвердил бы, что такие дела как раз в моем вкусе.

Вирджиния удивленно посмотрела на него.

— Как вы сказали? Джимми Макграт?

Энтони бросил на нее настороженный взгляд.

— Да, а что? Вам знакомо это имя?

— Да, я слышала его и… и совсем недавно. — Она нерешительно помедлила и добавила: — Мистер Кейд, нам нужно поговорить. Вы не могли бы приехать в Чимниз?

— Мы очень скоро снова увидимся, миссис Ревел, обещаю вам. А теперь — начинаем. Конспиратор А выходит незаметно через черный ход. Конспиратор Б во всем блеске великолепия выходит через парадное крыльцо и подзывает такси.

Все прошло без сучка без задоринки. Энтони тоже поймал такси и оказавшись вовремя на платформе, подобрал оброненный жетон. Потом съездил на стоянку за своей довольно потрепанной машиной, которой обзавелся еще днем на всякий случай. Вернувшись на вокзал, он отдал жетон носильщику, тот получил в камере хранения чемодан и аккуратно погрузил его в машину. Энтони расплатился с носильщиком и сел за руль.

Он выехал из Лондона и, миновав Ноттинг-Хилл и Шепердс-Буш, покатил по Голдхок-роуд через Брентфорд и Хаунслоу, пока не оказался на участке магистрали между Хаунслоу и Стейнзом. Шоссе было довольно оживленное, машины проезжали часто, так что ни от шин, ни от ботинок следов не останется. В намеченном месте он остановился, вышел из машины и залепил грязью номер. Потом прислушался и, убедившись, что никто не едет, достал чемодан, вынул из него тело Джузеппе и аккуратно положил на обочине так, чтобы проезжающие мимо машины не смогли осветить его фарами.

Потом снова сел в машину и уехал. Вся процедура заняла ровно полторы минуты. Он повернул направо и выехал на Бэрнэм-Бичиз-роуд, ведущую в Лондон. Через некоторое время он снова остановился, выбрал в придорожном лесу высокое дерево и влез на него, что оказалось непростым делом даже для Энтони. Почти у самой верхушки, у основания ветки, он нащупал небольшое дуплецо и опустил в него сверток, завернутый в бумагу. «Весьма остроумный способ избавиться от пистолета, — самодовольно подумал Энтони. — Обычно ищут на земле или в воде, но уж никак не в воздухе. К тому же в Англии найдется не так много людей, способных залезть на такую высоту».

Затем он вернулся на Паддингтонский вокзал и сдал пустой чемодан в камеру хранения — только на этот раз в другое отделение — для приезжающих. Положив в карман жетон, он с грустью подумал о хорошем бифштексе, сочной отбивной и приличной порции жареной картошки. Но, посмотрев на часы, сурово покачал головой. Заправил машину и снова покатил из города. На этот раз на север.

Ровно в половине двенадцатого он остановил машину у ограды парка поместья Чимниз. Легко перемахнув через каменную ограду, Энтони быстро пошел туда, где, по его предположению, должен был находиться дом. Парк оказался больше, чем он ожидал. Энтони побежал. Наконец из мрака выплыли массивные серые очертания — замок Чимниз. В отдалении послышался бой часов — три четверти.

Двадцать три сорок пять — именно это время значилось на клочке бумажки, обнаруженном за подкладкой у мертвого Джузеппе. Энтони вышел на террасу и прислушался. Все было темно и тихо. «Рановато они ложатся спать, эти политики», — подумал он.

И вдруг в абсолютной тишине раздался хлопок — выстрел. Энтони резко обернулся. Стреляли внутри, в доме, вне всякого сомнения. Энтони замер и прислушался: ничего, мертвая тишина. Он осторожно подошел к большой стеклянной двери, из-за которой, как ему показалось, донесся настороживший его хлопок. Попытался отворить. Заперто. Он безуспешно попробовал открыть соседние двери, напряженно вслушиваясь в темноту. Все было тихо.

В конце концов Энтони решил, что ошибся и выстрел раздался в парке, наверное, стрелял какой-нибудь браконьер. Энтони пошел прочь от дома, испытывая разочарование и смутное беспокойство.

Напоследок он обернулся, и в это мгновение в одном из верхних окон мелькнул свет. Через минуту промельк повторился, и наконец все снова погрузилось в темноту.

Глава 10 Чимниз

Инспектор Стражберри у себя в кабинете. Восемь тридцать утра. Мужчина высокий и осанистый, инспектор обладал приличествующей его званию тяжелой поступью и одышкой, усугубляемой тяжестью службы. Его подчиненный, констебль Джонсон, только что поступивший на службу, походил на желторотого неоперившегося птенца в полицейском чине.

Пронзительно зазвонил телефон на столе, и инспектор с обычной своей тяжеловесной солидностью снял трубку.

— Полицейский участок Маркет Бейсинг. Инспектор Стражберри слушает. Что?!

Инспектор изменился в лице. Насколько он сам был недосягаем для желторотого Джонсона, настолько был недосягаем для него человек на другом конце провода.

— Слушаю, милорд. Прошу прощения, милорд, не совсем хорошая слышимость.

Инспектор замолчал и, пока слушал, целая гамма чувств сменилась на его обычно непроницаемом лице. Наконец, после краткого «Да, милорд, сию минуту», он положил трубку.

Раздувшись от важности — так на него подействовала полученная информация, — он повернулся к Джонсону.

— Его светлость… Из Чимниза… Убийство.

— Убийство, — как эхо отозвался потрясенный Джонсон.

— Оно самое, — с глубоким удовлетворением подтвердил инспектор.

— Но у нас же никогда не было убийств… С тех самых пор, как Том Пирс застрелил свою подружку.

— Да и то, строго говоря, было совсем не убийство, а пьяная дурость, — презрительно заметил инспектор.

— Да, его даже не повесили, — мрачно согласился Джонсон. — А это что — настоящее убийство, сэр?

— Да, Джонсон, да. Один из гостей его светлости, иностранец, обнаружен мертвым. Застрелен. Открытая дверь. Следы башмаков снаружи.

— Жаль, что иностранец, — разочарованно сказал Джонсон. В его глазах это обстоятельство несомненно уменьшало тяжесть преступления. По мнению Джонсона, стрелять в иностранцев было все же не так противозаконно.

— Его светлость в смятении, — продолжал инспектор, — надо зайти за доктором Картрайтом и срочно ехать на место преступления. Надеюсь, они там не успеют затоптать следы.

Стражберри был на седьмом небе от счастья. Наконец-то! Убийство! Да еще в Чимнизе! Инспектор Стражберри возглавляет расследование. Полиция нападает на след. Сенсационный арест. Шумиха в прессе и повышение по службе вышеупомянутого инспектора.

— Если только, — пробормотал инспектор, — если только не вмешается Скотленд-Ярд.

Это соображение прямо-таки придавило инспектора. Учитывая место происшествия — это более чем вероятно.

Доктор Картрайт, местный врач и довольно молодой человек, воспринял новость с большим интересом. Первая его реакция была такой же, как у Джонсона.

— Надо же! — воскликнул доктор. — Ведь после той истории с Томом Пирсом у нас никого не убивали!

Все трое уселись в небольшой автомобильчик доктора и помчались в Чимниз. Когда проезжали мимо местной гостиницы «Веселый крикетист», доктор обратил внимание на молодого человека, стоявшего на крыльце.

— Приезжий, — заметил он. — Довольно красивый парень. Интересно, когда он приехал и что тут делает? Раньше я его не видел. Похоже, приехал вчера вечером.

— Но не поездом, — сказал Джонсон. Брат Джонсона работал носильщиком на станции, и потому констебль был всегда осведомлен обо всех приезжающих и отъезжающих.

— Кто приезжал вчера в Чимниз? — строго спросил инспектор.

— Леди Эйлин, поездом пятнадцать сорок. И с нею двое молодых людей — американский джентльмен и молодой армейский офицер, оба без слуг. В семнадцать сорок — его светлость с иностранцем, которого, наверное, и застрелили, с ним был слуга. Тем же поездом прибыл мистер Эверсли. В девятнадцать двадцать пять — миссис Ревел и какой-то джентльмен, похожий на иностранца, лысый, с крючковатым носом. В двадцать двадцать пять приехала горничная миссис Ревел.

Джонсон умолк и перевел дух.

— В «Крикетиста» со станции никто не поехал?

Джонсон покачал головой.

— Значит, он приехал на машине, — заключил инспектор. — Джонсон, на обратном пути наведите справки в «Крикетисте». Надо навести справки обо всех приезжих. Уж слишком он загорелый, этот джентльмен. Не исключено, что и он прибыл к нам из-за рубежа, — глубокомысленно кивнул инспектор, давая понять, что он человек исключительной проницательности, который не остановится и перед самым смелым предположением.

Автомобильчик въехал в ворота поместья. Описание этого исторического места можно найти в любом путеводителе, в частности в третьем выпуске «Исторических особняков Англии», стоимостью 21 шиллинг за экземпляр. По четвергам из Миддлинэма отправляются автобусные экскурсии, и, если вас интересует прошлое, можете осмотреть это историческое поместье, точнее, те его части, что открыты для всеобщего обозрения. В силу такой заботы правительства о культурном просвещении граждан, подробное описание Чимниза просто излишне.

Их встретил седовласый дворецкий с безукоризненными манерами. Конечно, эти стены не привыкли к убийствам, казалось, говорил он всем своим видом. Но что поделаешь, такие уж нынче времена. Поэтому давайте по возможности сохранять спокойствие и, внутренне поеживаясь от ужаса, делать вид, что ничего особенного не произошло.

— Его светлость ждет вас. Прошу сюда.

Дворецкий провел их в небольшую комнатку, служившую лорду Кейтерэму убежищем, где он прятался от великих мира сего.

— Полиция, милорд, и доктор Картрайт.

Лорд Кейтерэм расхаживал из угла в угол в заметном волнении.

— А, инспектор! Ну наконец-то! Спасибо, что приехали. Как поживаете, мистер Картрайт? Жуткая история, знаете ли. На редкость жуткая история.

Лорд Кейтерэм поминутно проводил рукой по растрепанным волосам, которые, словно перья, торчали в разные стороны. В эту минуту он был еще менее, чем обычно, похож на пэра[126] Англии.

— Где тело? — коротко, деловито спросил доктор.

Лорд Кейтерэм повернулся к нему, от этого прямолинейного вопроса у лорда, казалось, упала гора с плеч.

— В Рыцарском зале. Там, где его и обнаружили. Я приказал ничего не трогать. Подумал, что… э-э-э… так будет правильно.

— Совершенно верно, милорд, — подтвердил инспектор.

Он вынул карандаш и раскрыл блокнот.

— Кто обнаружил труп? Вы?

— О, Господи, нет, конечно! — воскликнул лорд Кейтерэм. — Неужели вы думаете, что я встаю в такую безбожную рань? Его нашла служанка. Кажется, сильно визжала. Точно не знаю, не слышал. Потом пришли ко мне, разбудили, конечно, я спустился вниз, ну и так далее.

— Вы опознали в убитом одного из ваших гостей?

— Именно так, инспектор.

— Имя?

Этот невиннейший вопрос, похоже, поставил лорда Кейтерэма в затруднительное положение. Он несколько раз открывал было рот, но так и не издал ни звука. Наконец чуть не шепотом переспросил:

— Вы имеете в виду, то есть, э-э-э, как его зовут?

— Да, милорд.

— Так… — Лорд Кейтерэм медленно обводил глазами комнату, словно ожидая внезапного наития. — Его зовут, то есть звали, э-э-э, именно так его и звали: граф Станислав.

Странное поведение лорда Кейтерэма не ускользнуло от внимания инспектора, он захлопнул блокнот и пристально посмотрел на его светлость. К счастью, в этот миг отворилась дверь, и несчастный пэр Англии, был спасен: в комнату вошла молоденькая девушка — высокая, стройная, темноволосая, с приятным мальчишеским лицом и решительными манерами. Это была старшая дочь лорда Кейтерэма леди Эйлин Брент, которую в семье называли Бандл[127]. Кивнув гостям, она с порога обратилась к отцу:

— Я нашла его.

На мгновение инспектор встрепенулся, решив, что молодая леди поймала на месте преступления убийцу, но тут же сообразил, что речь идет о ком-то другом.

Лорд Кейтерэм облегченно вздохнул.

— Прекрасно. Что он говорит?

— Скоро будет здесь. А пока нам «следует соблюдать полнейшую конфиденциальность».

Лорд Кейтерэм обиженно хмыкнул.

— Типичное идиотство Джорджа Ломакса. Но, слава Богу, он сам скоро будет здесь. Я умываю руки.

— Так, значит, убитый — граф Станислав? — неожиданно спросил доктор.

Дочь и отец обменялись быстрыми взглядами, и последний с достоинством произнес:

— Да. Я же вам только что сказал.

— Я спросил, потому что мне показалось, вы не совсем уверены в этом, — пояснил Картрайт. Во взгляде его мелькнула какая-то искорка.

Лорд Кейтерэм укоризненно посмотрел на него.

— Пойдемте, я провожу вас в Рыцарский зал, — сухо сказал он.

Все двинулись за ним. Инспектор по пути бросал проницательные взгляды, словно надеялся обнаружить след, оставленный преступником, не то на золоченых рамах картин, не то на деревянных панелях.

Лорд Кейтерэм достал ключ, отпер дверь и широко распахнул ее. Они оказались в огромном, отделанном дубовыми панелями зале с тремя высокими стеклянными дверями, выходящими на террасу. В центре стоял длинный трапезный стол, вокруг — красивые старинные стулья, вдоль стен — множество дубовых шкафчиков и комодов. Со стен из массивных рам серьезно глядели многочисленные предки Кейтерэма и другие почтенные личности. Слева, у стены, на полпути к стеклянным дверям лежал человек. Навзничь. Широко раскинув руки.

Доктор Картрайт склонился над телом. Инспектор прошел через весь зал к дверям и осмотрел задвижки. Центральная дверь была закрыта, но не заперта. Снаружи возле нее на полу террасы под углом сходились две цепочки следов — кто-то пришел и ушел.

— Все ясно, — утвердительно кивнул инспектор. — Однако почему нет следов внутри зала? На паркетном полу они должны быть хорошо заметны.

— Думаю, это можно объяснить, — ответила Бандл. — Служанка заметила тело убитого, когда уже натерла половину пола. Она вошла в зал, когда было еще совсем темно. Она подошла к стеклянным дверям, раздвинула шторы и принялась за работу, не заметив трупа, — его загораживал стол. Натирала, натирала и наткнулась на него.

Инспектор кивнул.

— Ну ладно, — буркнул лорд Кейтерэм, которому не терпелось поскорее сбежать, — я оставляю вас тут, инспектор. Вы всегда можете меня найти, если… э-э-э… в этом возникнет необходимость. Но с минуты на минуту сюда прибудет из Вивернского аббатства мистер Ломакс. Он может рассказать вам гораздо больше, чем я. Все это, поверьте, его затея. Я ничего не могу вам объяснить. Приедет — пусть сам рассказывает.

Не дожидаясь ответа, лорд Кейтерэм поспешил удалиться.

— Ну, Ломакс! Хорош гусь! — бубнил он. — Впутать меня в такую историю! В чем дело, Тредуелл?

Седовласый дворецкий следовал за ним в почтительном отдалении.

— Не сочтите за вольность, сэр, но я счел своим долгом напомнить вам, что пора завтракать. В столовой все готово.

— Я и подумать не могу о еде, — мрачно сказал лорд Кейтерэм, сворачивая в сторону столовой.

Бандл взяла его под руку и ввела в столовую. На буфете стояло около дюжины серебряных блюд, снабженных специальными приспособлениями, не дающими еде остыть.

— Омлет, — рассеянно говорил лорд Кейтерэм, поднимая по очереди крышки. — Яичница с ветчиной, почки, цыпленок в маринаде, треска, холодный окорок, заливной фазан. Ничего я этого не хочу. Тредуелл, попросите, пожалуйста, повара приготовить яйцо-пашот[128].

— Хорошо, милорд.

Тредуелл удалился. Лорд Кейтерэм рассеянно положил на тарелку порядочную порцию почек и ветчины, налил чашку кофе и уселся за огромный стол. Бандл уже управлялась с полной тарелкой яичницы с ветчиной.

— Чертовски голодна, — промычала она с набитым ртом. — Наверное, от волнения. Надо же, такое приключение у нас в доме!

— Да, вам хорошо, — жалобно откликнулся отец. — Вам, молодым, волнение не повредит. А у меня сейчас очень неважно со здоровьем. Избегать волнений — вот что предписал мне сэр Эбнер Уиллис — категорически избегать волнений. Легко ему говорить — сидит спокойненько у себя в приемной на Харли-стрит[129]. А как тут избежишь волнений, когда этот осел Ломакс взваливает на меня такие дела! Не следовало мне соглашаться. Надо было твердо стоять на своем.

Скорбно качая головой, лорд Кейтерэм встал и подложил себе еще окорока.

— Индюк, похоже, на этот раз здорово вляпался, — весело заметила Бандл. — Он был почти невменяем по телефону. Сейчас прискачет и залопочет: «Строгая конфиденциальность, любой ценой избежать огласки».

Ввиду таких перспектив лорд Кейтерэм тяжело вздохнул.

— А он что — не спал? — с любопытством спросил он у дочери.

— Нет. Давно встал и говорит, что ежедневно с семи часов диктует письма и какие-то меморандумы.

— Нашел, чем гордиться! — съязвил лорд. — Удивительные эгоисты эти политические деятели. Поднимают секретарей в такую безбожную рань, чтобы диктовать всю эту белиберду! Вот принять бы закон, запрещающий им вставать с постели раньше одиннадцати! Какая была бы польза для государства! Да Бог бы с ними, только б ко мне не лезли со своей галиматьей. Ломакс вечно твердит о каком-то моем «положении», которое, видите ли, «обязывает». Какое положение? Да кто сейчас по собственной воле согласится стать пэром?

— Никто, — подтвердила Бандл. — Лучше завести доходный кабак.

Неслышно появился Тредуелл с двумя яйцами-пашот на серебряном подносике, который он поставил на стол прямо перед лордом Кейтерэмом.

— Что это, Тредуелл? — спросил лорд, с отвращением глядя на яйца.

— Яйца-пашот, милорд.

— Терпеть не могу этой пакости, — пробрюзжал лорд. — Преснятина. И с виду какие-то неприятные. Прошу вас, уберите их, Тредуелл.

— Хорошо, милорд.

Тредуелл с яйцами удалился — так же бесшумно, как и вошел.

— Слава Богу, никто не встает рано в этом доме, — вздохнул лорд Кейтерэм. — Все равно, когда проснутся, надо будет им все рассказать.

— Интересно, кто его убил? — сказала вдруг Бандл. — И зачем?

— Это, слава Богу, не наша забота. Пусть полиция выясняет. Хотя я лично сомневаюсь, что Стражберри способен что-нибудь выяснить. Судя по всему, это дело рук Айзекстайна.

— Это тот…

— Да. Глава Объединенного британского синдиката.

— С какой стати Айзекстайну убивать, когда он приехал сюда именно для того, чтобы с ним встретиться?

— Финансы, большая политика… — туманно проговорил лорд Кейтерэм. — Кстати, я не удивлюсь, если он окажется жаворонком и с минуты на минуту спустится вниз. У них в Сити все жаворонки. Как ты ни богат, — а будь добр, поспевай на поезд в девять семнадцать.

За открытым окном завизжали тормоза.

— Индюк приехал! — воскликнула Бандл.

Отец с дочерью высунулись из окна и приветственно замахали выбиравшемуся из машины пассажиру.

— Сюда, дорогой мой, сюда, — звал лорд Кейтерэм, давясь непрожеванным окороком.

Джордж явно не собирался лезть в окно. Он исчез под навесом парадного крыльца и через некоторое время появился в столовой в сопровождении Тредуелла, который тотчас же удалился.

— Не хотите ли позавтракать? — предложил лорд Кейтерэм, пожимая Ломаксу руку. — Попробуйте почки.

Почки Джордж с раздражением отверг.

— Это катастрофа! Ужасная катастрофа! Ужасная. Ужасная.

— Да, действительно. А как насчет запеченной трески?

— Нет-нет. Ни в коем случае нельзя допустить огласки, любой ценой нужно избежать огласки!

Как и предвидела Бандл, Джордж лопотал без устали.

— Я вас очень хорошо понимаю, — посочувствовал лорд Кейтерэм. — Попробуйте яичницы с ветчиной. Или, может, все-таки трески?

— Совершенно непредвиденный оборот… Национальная катастрофа… Концессии под угрозой…

— Погодите, не торопитесь, — гнул свою линию лорд Кейтерэм. — Вам надо немного поесть и прийти в себя. Может, яйцо-пашот? Только что приготовлены.

— Я ничего не хочу. Я уже завтракал. И потом, сейчас я все равно не в состоянии есть. Мы должны обдумать, что делать. Надеюсь, еще никто об этом не знает?

— Никто. Только Бандл и я. Да еще местная полиция. И доктор Картрайт. Ну, и все слуги, конечно.

Джордж застонал.

— Возьмите себя в руки, голубчик, — ласково сказал лорд Кейтерэм. — Позавтракайте. Успокойтесь. Я, право, не очень понимаю, как тут можно избежать огласки. Ведь он же мертвый, его надо хоронить и все такое. Боюсь, огласка неизбежна. К сожалению.

Джордж вдруг как-то сразу успокоился.

— Вы правы, Кейтерэм. Вы говорите, что позвонили в местный полицейский участок? Этого делать не следовало. Тут нужен Баттл.

— Гром[130] и молния? Вы хотите представить это как несчастный случай? — недоуменно спросил лорд Кейтерэм.

— Нет-нет, вы меня не так поняли. Я имею в виду инспектора Баттла из Скотленд-Ярда. Вот кому можно доверить любую тайну. Мы работали вместе в том прискорбном деле с партийными фондами.

— А что это за дело? — явно заинтересовался лорд Кейтерэм.

Взгляд Джорджа упал на Бандл, которая полулежала на подоконнике наполовину высунувшись наружу, он тут же вспомнил о необходимости соблюдать секретность и поспешно встал.

Нельзя терять ни минуты. Нужно срочно отправить несколько телеграмм.

— Вы напишите, а Бандл отправит их по телефону.

Он достал авторучку и с неимоверной скоростью принялся строчить. Через мгновение он вручил первый листок Бандл. Она с любопытством прочла.

— О, Господи, что за имя, — воскликнула она. — Барон Лилипутожид?

— Барон Лолопретджил.

Бандл кивнула.

— Мне-то все равно. Но, боюсь, на телеграфе возникнут сложности.

Джордж строчил безостановочно. Передав Бандл последнее сочинение, он обратился к хозяину дома:

— Самое лучшее в сложившейся ситуации, Кейтерэм…

— Да? — Лорд был весь внимание.

— …Предоставить мне действовать по собственному усмотрению.

— Конечно, конечно, — с готовностью согласился лорд Кейтерэм. — Я точно такого же мнения. Полицейские и доктор Картрайт в Рыцарском зале, наедине, так сказать, с… э-э-э… телом покойного. Ломакс, голубчик, Чимниз полностью в вашем распоряжении. Делайте все, что сочтете нужным.

— Благодарю. Если мне понадобится посоветоваться с вами…

Но лорд Кейтерэм уже незаметно выскользнул через дальнюю дверь. Бандл наблюдала его бегство с сострадательной улыбкой.

— Я тотчас же отправлю все телеграммы, Джордж, — сказала она. — Знаете, как пройти в Рыцарский зал?

— Да, благодарю вас, леди Эйлин.

И Джордж стремительно вышел из комнаты.

Глава 11 Инспектор Баттл

Лорда Кейтерэма так напугало намерение Джорджа «советоваться», что он все утро провел вне дома, гуляя по парку. Только голод вынудил его прервать променад. Кроме того, он надеялся, что все худшее уже позади.

Он осторожно нырнул в боковую дверь и крадучись пробрался в свое святая святых. Очень довольный собой, он тешил себя надеждой, что никто не заметил его возвращения. Но — увы! — бдительного Тредуелла не проведешь. Не прошло и минуты, он появился на пороге кабинета.

— Прошу прощения, милорд…

— В чем дело, Тредуелл?

— Мистер Ломакс, милорд, хочет вас видеть. Он ждет в библиотеке. Просил сообщить вам, как только вернетесь. — Тредуелл деликатно намекал, что лорд Кейтерэм может «вернуться» когда пожелает.

Лорд Кейтерэм вздохнул и встал.

— Рано или поздно — все равно придется идти. Так, вы говорите, в библиотеке?

— Да, милорд.

Снова вздохнув, лорд Кейтерэм отправился по длинным коридорам родового замка к библиотеке. Она была заперта. Он подергал ручку. Дверь отперли изнутри, чуть приоткрыли, из-за нее выглянуло настороженное лицо Ломакса.

Увидев лорда, он облегченно вздохнул.

— А, Кейтерэм, входите. Где вы пропадали? Мы уже начали беспокоиться.

Промямлив что-то невнятное о хлопотах с поместьем и ремонте арендаторских домов, лорд Кейтерэм робко, бочком протиснулся в библиотеку. Там, кроме Джорджа, было еще двое мужчин. Полковник Мелроз, начальник местной полиции, и незнакомый человек средних лет, крепко сбитый и с таким поразительно бесстрастным лицом, что это само по себе делало его примечательным.

— Инспектор Баттл приехал полчаса назад, — объяснил Джордж. — Он уже побеседовал с инспектором Стражберри и доктором Картрайтом. Теперь хочет уточнить кое-что у нас.

Лорд Кейтерэм поздоровался с Мелрозом и выразил удовольствие от знакомства с инспектором Баттлом Все сели.

— Вряд ли нужно напоминать, Баттл, — начал Джордж, — что в этом деле необходима строжайшая конфиденциальность.

Инспектор небрежно кивнул в ответ на эту реплику Джорджа и тем самым сразу завоевал симпатии лорда Кейтерэма.

— Ясно, мистер Ломакс. Но никаких секретов от нас. Насколько я понял, убитого джентльмена звали граф Станислав — по крайней мере, сюда он приехал под этим именем. Это настоящее имя?

— Нет.

— А кто он на самом деле?

— Великий князь Герцословакии Михаил.

Веки Баттла едва заметно дрогнули, и только.

— А какова, позвольте спросить, цель приезда великого князя? Просто развлечься?

— Не только, Баттл. Но все это, как вы понимаете, строго конфиденциально.

— Понимаю, понимаю, Ломакс.

— Полковник Мелроз?

— Конечно-конечно.

— Хорошо. Итак, великий князь Михаил прибыл сюда для встречи с мистером Германом Айзекстайном. Речь шла о займе на определенных условиях.

— О каком займе?

— Подробностей я не знаю. Сделка так и не состоялась. Но суть в том, что в случае восшествия на престол великий князь предоставлял нефтяные концессии тем компаниям, интересы которых выражал мистер Айзекстайн. Британское правительство со своей стороны, учитывая симпатии великого князя к нашей стране, было готово оказать политическую поддержку его притязаниям на престол.

— Хорошо, — заключил инспектор Баттл, — дальнейшие подробности излишни. Великому князю нужны деньги, мистеру Айзекстайну нужна нефть, а британское правительство согласилось взять на себя роль свахи. Еще только один вопрос. Существуют другие претенденты на эти концессии?

— Насколько мне известно, американские деловые круги тоже пытались вступить в переговоры с его высочеством.

— И не сошлись в цене?

Джордж уклонился от обсуждения дальнейших подробностей.

— Великий князь Михаил был настроен исключительно пробритански, — повторил он.

Инспектор Баттл не настаивал.

— Лорд Кейтерэм, насколько мне известно, события вчера разворачивались следующим образом. Вы встретились с великим князем в Лондоне и вместе приехали сюда. Великого князя сопровождал слуга-герцословак, некий Борис Анчуков; адъютант князя, капитан Андрасси, остался в городе. По приезде великий князь, сославшись на усталость, сразу удалился в отведенные ему комнаты. Обед ему подали туда, ни с кем из ваших гостей он не встречался. Верно?

— Совершенно верно.

— Сегодня утром приблизительно без четверти восемь служанка обнаружила тело. Доктор Картрайт осмотрел убитого и установил, что причиной смерти послужила пуля, выпущенная из револьвера. Револьвер не обнаружен. Выстрела в доме никто не слышал. Однако часы на руке убитого, разбившиеся при падении, позволяют заключить, что преступление совершено ровно без четверти двенадцать. Когда вы вчера легли спать?

— Довольно рано. Вечер как-то не вытанцовывался, знаете, как это бывает, и все скоро разошлись. Думаю, около половины одиннадцатого.

— Благодарю. Теперь я попросил бы вас, лорд Кейтерэм, описать всех, кто находится сейчас в вашем доме.

— Но простите, насколько мне известно, этот убийца был… э-э-э… так сказать, со стороны?

Баттл улыбнулся.

— Скорее всего так. Скорее всего так. И тем не менее мне необходимо знать, кто находится в доме. Таков порядок.

— Хорошо. Во-первых, великий князь Михаил, его слуга и мистер Айзекстайн. Они вам хорошо известны. Затем мистер Зверели…

— Который работает в моем ведомстве, — уточнил Джордж.

— И которому, следовательно, известна истинная цель приезда великого князя?

— Не совсем, — многозначительно пояснил Джордж. — Конечно, он догадывался, что все не так просто. Но я не посвящаю его во все свои секреты.

— Понятно. Будьте добры, продолжайте, лорд Кейтерэм.

— Кто еще? Ах да, мистер Хайрэм Фиш.

— Кто он такой?

— Мистер Фиш — американец. У него рекомендательное письмо от мистера Люциуса Готта. Вы слышали о Люциусе Готте?

Инспектор Баттл вежливо улыбнулся. Кто же не слышал о мультимиллионере Люциусе Готте?

— Мистер Фиш заинтересовался моей коллекцией первоизданий. Конечно, коллекции старинных книг мистера Готта нет равных, но все же и у меня есть кое-какие жемчужины. Мистер Фиш большой энтузиаст этого дела. Поскольку мистер Ломакс посоветовал, так сказать для естественности, пригласить несколько человек, не связанных с политикой, то я воспользовался случаем и пригласил мистера Фиша. Вот, пожалуй, и все мужчины. Из дам — только миссис Ревел. С ней, кажется, горничная. Кроме того, конечно, моя взрослая дочь, младшие девочки, няньки, гувернантка, ну, и слуги.

Лорд Кейтерэм перевел дыхание.

— Благодарю вас, — сказал Баттл. — Таков порядок, и я вынужден его соблюдать.

— Насколько я понимаю, — важно изрек Джордж, — убийца все же, очевидно, проник в дом через стеклянную дверь?

Баттл помолчал, потом, неторопливо выговаривая слова, ответил:

— Есть следы, ведущие из парка к стеклянной двери и обратно. Установлено, что вчера вечером, в двадцать три сорок, у ограды парка останавливалась машина. Ровно в полночь к «Веселому крикетисту» подъехал на машине молодой человек и снял там номер. Он попросил почистить свои ботинки. Они были мокрые и грязные, словно в них ходили по газону.

Джордж напряженно подался вперед.

— Сравнивали отпечатки?

— Да.

— Ну и?..

— В точности соответствуют.

— Вот вам и доказательства! — воскликнул Джордж. — Убийца найден. Это молодой человек… как, кстати, его зовут?

— В гостинице он остановился под именем «Энтони Кейд».

— Этого Энтони Кейда нужно немедленно догнать и арестовать.

— Боюсь, гоняться за ним нет нужды.

— Почему?

— Потому что он все еще в гостинице.

— Что?!

— Не правда ли, странно?

Полковник Мелроз подозрительно покосился на инспектора.

— Что у вас на уме, Баттл? Ну-ка выкладывайте.

— Ничего. Просто мне это кажется странным, только и всего. Перед нами молодой человек, который вроде бы должен как можно скорее бежать отсюда и спрятаться. А он не бежит и не прячется. Останавливается в гостинице и дает нам возможность установить, что следы в парке принадлежат ему.

— И что вы по этому поводу думаете?

— Право, не знаю, что и думать. А это, согласитесь, не самое приятное ощущение.

— Уж не хотите ли вы сказать… — начал было полковник Мелроз, но его оборвал стук в дверь.

Джордж встал и открыл. На пороге стоял Тредуелл. Внутренне страдая от того, что ему пришлось прибегнуть к столь неприличному способу заявить о своем появлении, он тем не менее с невозмутимым спокойствием обратился к своему хозяину:

— Извините, милорд, но вас желает видеть некий джентльмен. По срочному делу, связанному, насколько я могу судить, с утренним происшествием.

— Как его зовут? — спросил вдруг инспектор.

— Его зовут, сэр, мистер Энтони Кейд. Но он сказал, что это имя вряд ли кому что-нибудь скажет.

Похоже, это имя все же что-то сказало всем присутствующим джентльменам. Услыхав его, каждый по-своему выразил удивление.

Лорд Кейтерэм засмеялся.

— Определенно, мне все это начинает нравиться. Просите его, Тредуелл. Просите его немедленно.

Глава 12 Энтони рассказывает

— Мистер Энтони Кейд, — объявил Тредуелл.

— Те же и подозрительный постоялец гостиницы, — с порога пошутил Энтони.

Проявив редкий дар чувствовать людей, он сразу направился к лорду Кейтерэму, мысленно классифицируя остальных: Скотленд-Ярд, местный чин, скорее всего начальник полиции, издерганный господин, близкий к апоплексическому удару — скорее всего из правительственных кругов.

— Прошу меня извинить за нежданное вторжение. — Энтони по-прежнему обращался к лорду Кейтерэму. — Но в «Веселом куплетисте», — или как там зовется этот местный трактир, я услышал, что в Чимнизе произошло убийство. Поскольку я, похоже, могу прояснить некоторые обстоятельства, к нему относящиеся, я и поспешил сюда.

Энтони сделал паузу, и в библиотеке воцарилась тишина. Все молчали. Инспектор Баттл — потому что из своего богатого опыта знал: гораздо лучше дать человеку говорить самому, чем принуждать к этому. Полковник Мелроз — по природной замкнутости; Джордж — по привычке входить в курс дела, слушая своих референтов. А лорд Кейтерэм — просто не знал, что сказать.

Однако упорное молчание остальных и тот несомненный факт, что Энтони обращался непосредственно к нему, вынудили лорда наконец нарушить молчание.

— Конечно, конечно, — нервно забормотал он. — Прошу… э-э-э… прошу вас, садитесь.

— Благодарю, — сказал Энтони.

Джордж угрожающе откашлялся.

— Ваши слова о том, что вы способны прояснить кое-что, они означают?..

— Они означают, что вчера вечером, около одиннадцати сорока пяти, я вторгся в границы частного владения лорда Кейтерэма (за что, надеюсь, он меня простит), и слышал выстрел. Во всяком случае, это поможет вам точно установить время преступления.

Он по очереди обвел глазами всех присутствующих, задержал взгляд на бесстрастном лице инспектора Баттла и мягко добавил:

— Хотя, вижу, время для вас уже не новость.

— Вы только с этим пришли, мистер Кейд? — спросил Баттл.

— Не только. Сегодня утром я надел туфли. А когда попросил принести мои ботинки, их не оказалось. Сказали, что их забрал какой-то юный констебль. Прикинув, что к чему, я поспешил сюда, чтобы как можно скорее прояснить ситуацию.

— Очень разумно с вашей стороны, — бесстрастно произнес Баттл.

В глазах Энтони мелькнул насмешливый огонек.

— Ценю вашу сдержанность, инспектор. Ведь вы инспектор, не так ли?

Лорд Кейтерэм спохватился. Энтони положительно начинал ему нравиться.

— Позвольте представить. Инспектор Баттл из Скотленд-Ярда. Полковник Мелроз, начальник местной полиции, и мистер Ломакс.

Энтони внимательно посмотрел на Джорджа.

— Мистер Джордж Ломакс?

— Да.

— Значит, это от вас, мистер Ломакс, я имел вчера удовольствие получить письмо.

Джордж недоуменно уставился на Энтони.

— Боюсь, нет, — холодно произнес он.

Жаль, что рядом нет мисс Оскар. Все его письма пишет она и потому должна помнить, кому они и о чем. Великие люди, к которым Джордж причислял и себя, не могут помнить подобные досадные мелочи.

— Однако, мистер Кейд, — продолжил Ломакс, — было бы не худо, если бы вы объяснили нам, что вы делали в парке вчера вечером без четверти двенадцать.

В его тоне недвусмысленно угадывался и подтекст: «Вашим россказням мы все равно не поверим».

— Действительно, мистер Кейд, а что вы там делали? — с детским любопытством спросил лорд Кейтерэм.

— Видите ли, — грустно вздохнул Энтони, — это довольно долгая история.

Он достал портсигар.

— Вы позволите?

Лорд Кейтерэм кивнул, Энтони закурил сигарету и приготовился к тяжелому испытанию.

Он сознавал опасность положения. Всего за сутки он умудрился впутаться в два разных убийства. Его действия в первом случае не многим лучше его положения во втором. Не успев хитроумно избавиться от трупа итальянца, в надежде запутать следствие, он ухитрился оставить следы вблизи второго трупа в то самое время, когда было совершено убийство. Для любителя приключений, пожалуй, совсем не дурно. Латинская Америка, подумал Энтони, просто детский утренник по сравнению с туманным Альбионом[131]. Он уже выработал линию поведения. Он расскажет всю правду — умолчав лишь одно важное обстоятельство и слегка изменив другое.

— Все началось недели три тому назад в Булавайо.

Мистеру Ломаксу безусловно хорошо известен этот форпост империи — как говорится: «Что знает об Англии тот, кто только лишь Англию знает!»[132] Так вот я встретил там своего друга, некоего мистера Джеймса Макграта.

Он медленно выговорил это имя, не спуская глаз с Джорджа Ломакса. Тот подскочил в кресле и с усилием подавил готовый вырваться возглас.

— В результате этой встречи я отправился в Англию выполнить пустячное поручение мистера Макграта, поскольку сам он поехать не смог. Билеты были оформлены на его имя, так что я путешествовал как Джеймс Макграт. Не знаю как квалифицируется это нарушение закона, думаю, инспектор скажет, и, если это очень серьезно — что ж, придется отсидеть свой срок.

— Будьте добры, продолжайте, сэр, — сказал Баттл. В глазах его мелькнула искорка.

— Приехав в Лондон, я остановился в отеле «Блиц» все еще под именем Джеймса Макграта. Поручение состояло в том, чтобы передать в издательство рукопись. Однако в первый же день меня удостоили посещением делегации двух политических партий некой иностранной державы. Одна действовала строго в конституционных рамках, а другая — нет. Соответственно поступил с ними и я. Но на этом мои злоключения не кончились. В первую же ночь мой номер подвергся нападению — один из официантов отеля попытался осуществить кражу со взломом.

— Полицию, конечно, в известность не поставили? — спросил Баттл.

— Вы угадали. Ведь у меня ничего не пропало. Но я рассказал о происшествии управляющему отелем, и он может подтвердить мои слова, а также то, что вышеупомянутый официант исчез среди ночи из отеля, и больше его не видели. На другой день мне позвонили из издательства и предложили передать рукопись их представителю, который заедет ко мне. Я согласился. На следующее утро ко мне заехал курьер, мы выполнили все формальности, и я передал рукопись. Поскольку больше о ней я ничего не слышал, то думаю, она благополучно достигла издательства. Вчера, будучи все еще Джеймсом Макгратом, я получил письмо от мистера Ломакса…

Энтони сделал паузу. Вся эта сцена начала доставлять ему удовольствие. Джордж Ломакс неловко заерзал в кресле.

— Что-то припоминаю, — пробормотал он. — При таком обилии корреспонденции немудрено… И потом, другое имя, откуда же я мог знать. Но должен заметить, — голос Джорджа окреп и зазвенел праведным негодованием законопослушного гражданина, — этот ваш маскарад, это манипулирование чужим именем — все это в высшей степени непозволительно. Я убежден, абсолютно убежден, что по закону вы заслуживаете весьма сурового наказания.

— В этом письме, — продолжал, не обращая на него внимания, Энтони, — мистер Ломакс делал странные намеки по поводу рукописи, а также передал приглашение лорда Кейтерэма посетить Чимниз.

— Рад вас видеть, голубчик, — вставил лорд. — Лучше поздно, чем никогда.

Джордж недовольно покосился на лорда.

Инспектор Баттл бесстрастно воззрился на Энтони.

— Это и есть объяснение, почему вы оказались здесь вчера ночью, сэр? — спросил он.

— Безусловно нет, — вежливо ответил Энтони. — Когда я получаю приглашение посетить загородный дом, я не имею обыкновения перелезать через забор среди ночи, красться по парку и ломиться в запертые двери. Обычно я подъезжаю к парадному крыльцу, звоню и только потом вхожу, не забыв вытереть ноги о коврик. Но, с вашего позволения, продолжу. Я отправил мистеру Ломаксу ответное письмо, в котором сообщил, что рукописи у меня уже нет и потому я вынужден отказаться от любезного приглашения лорда Кейтерэма. Но, отослав письмо, я вдруг вспомнил некую мелочь, которая до той поры ускользала от моего внимания.

Энтони выдержал паузу — сейчас он ступит на зыбкую почву.

— Дело в том, что во время схватки с вором-официантом Джузеппе я вырвал у него из руки клочок бумаги, на котором было что-то написано. В тот момент эта надпись мне ничего не сказала, но клочок я на всякий случай сохранил. Приглашение в Чимниз напомнило мне о нем. Я снова перечитал его. Да, я не ошибся. Вот этот клочок бумаги, джентльмены, убедитесь сами. Здесь написано: «Чимниз. 11.45. Четверг».

Баттл внимательно осмотрел обрывок.

— Конечно, — продолжал Энтони, — слово «Чимниз»[133] вполне могло не иметь никакого отношения к поместью достопочтенного лорда Кейтерэма. Но могло и иметь. Этот Джузеппе, без сомнения, отпетый негодяй, и от него можно ожидать чего угодно. Поэтому я решил приехать сюда, лично узнать, в чем дело, переночевать в гостинице, а наутро навестить лорда Кейтерэма и предупредить, что, возможно, против него что-то замышляется.

— Все так, — сочувственно закивал лорд Кейтерэм, — все так.

— Но я опоздал, и, когда приехал, было уже больше половины двенадцатого. Поэтому я оставил машину у въезда в парк, перемахнул через забор и побежал к дому. Когда я вошел на террасу, все было темно и тихо. Я уже собрался было уходить, как вдруг услышал выстрел. Мне показалось, он раздался внутри дома. Я пересек террасу и попробовал открыть стеклянные двери. Все они оказались заперты, из дома больше не доносилось ни звука. Я немного подождал, но кругом стояла мертвая тишина, и я решил, что ошибся и выстрел донесся из парка. Наверное, браконьер, подумал я. Согласитесь, в той ситуации это было вполне естественное предположение.

— Вполне естественное, — бесстрастно подтвердил инспектор.

— Я отправился в гостиницу и снял номер. А наутро, как я уже говорил, услышал об убийстве. Естественно, я сразу понял, что на меня может пасть подозрение, и потому поспешил сюда, надеясь, что на меня не станут тотчас же надевать наручники.

Воцарилась тишина. Полковник Мелроз покосился на инспектора Баттла.

— По-моему, довольно вразумительное объяснение, — заметил он.

— Да, — согласился Баттл. — Не думаю, что нам сегодня понадобятся наручники.

— У вас есть вопросы, Баттл?

— Только один. Что это за рукопись?

Он посмотрел на Джорджа, и тот неохотно ответил:

— Мемуары покойного графа Стилптича. Понимаете ли…

— Достаточно, — перебил его Баттл. — Все абсолютно ясно.

Он обратился к Энтони:

— Вам известно, кого убили, мистер Кейд?

— В «Куплетисте» говорят, некоего графа Станислава.

— Скажите ему, — лаконично полуприказал Баттл Джорджу Ломаксу.

Джордж с явным неудовольствием подчинился.

— Господин, приехавший сюда под именем графа Станислава, был его высочество великий князь Герцословакии Михаил.

Энтони присвистнул.

— Вот оно что!

Инспектор Баттл, не сводивший с Энтони глаз, удовлетворенно хмыкнул и резко встал на ноги.

— У меня есть еще два вопроса к мистеру Кейду, — сказал он. — Если позволите, мы пройдем с ним в Рыцарский зал.

— Конечно, конечно, — закивал лорд Кейтерэм. — Идите куда вам угодно.

Энтони и сыщик вышли из библиотеки.

На месте преступления тела уже не было. На полу осталось темное пятно, и, кроме него, ничто не напоминало о трагедии. Солнце, бьющее в три высоких стеклянных двери, заливало зал ярким светом, который придавал теплый оттенок старым дубовым панелям. Энтони в восхищении огляделся.

— Чудесно, — заметил он. — Согласитесь, ничто ее не берет, старую добрую Англию.

— Вам показалось, что стреляли именно в этой комнате? — спросил инспектор, пропуская мимо ушей лирическое отступление Энтони.

— Дайте-ка посмотреть.

Энтони открыл стеклянную дверь, вышел на террасу и огляделся.

— Да, стреляли именно здесь. Эта пристройка занимает весь угол здания. Если бы стреляли в другом месте, я бы услышал звук слева, но выстрел раздался прямо за спиной или даже чуть правее. Именно поэтому я и подумал о браконьере. Зал, как видите, в самом конце крыла.

Энтони вернулся к двери и, переступив через порог, вдруг, словно пораженный неожиданным предположением, сказал:

— А почему вы спрашиваете? Вы ведь знаете, что его застрелили именно здесь?

— Ну, — пожал плечами инспектор, — всегда знаешь куда меньше, чем хотелось бы. Да, его застрелили здесь. Вы говорите, пытались открыть дверь?

— Да. Но все двери были заперты изнутри.

— Какие вы пытались открыть?

— Все три.

— Вы в этом уверены, сэр?

— Я привык отвечать за свои слова. А в чем дело?

— Тут есть одно любопытное обстоятельство, — сказал инспектор.

— И что же это за обстоятельство?

— Сегодня утром, когда обнаружили труп, средняя дверь была открыта. Точнее — закрыта, но не заперта.

— Интересно! — Энтони уселся на порог и достал портсигар. — Пренеприятное известие. Возникают новые нюансы. Возможны два варианта. Либо его убил кто-то из обитателей дома, и этот кто-то после моего ухода отодвинул задвижку — хотел создать видимость, что преступник проник в дом из парка, либо — будем называть вещи своими именами — я лгу. Вы, конечно, склоняетесь ко второму, но даю вам честное слово — вы ошибаетесь.

— Во всяком случае, никто не покинет этот дом, пока я не проверю каждого, — мрачно сказал инспектор Баттл.

Энтони внимательно посмотрел на него.

— Вы давно пришли к выводу, что убийца проник сюда не снаружи?

Баттл улыбнулся.

— Подозрение у меня возникло сразу. Ваши следы бросались в глаза слишком уж… слишком уж пошло, если так можно выразиться. Как только ваши ботинки совпали со следами, я сразу засомневался.

— Мои поздравления Скотленд-Ярду! — весело воскликнул Энтони.

Но именно в эту минуту, когда Баттл впервые как бы дал понять, что снимает с Энтони подозрение в убийстве, Энтони почувствовал: теперь, более чем когда-либо, надо быть начеку. Инспектор Баттл умен и проницателен. Шутки с ним могут кончиться плохо.

— Как я понимаю, это произошло вон там? — Энтони кивнул на темное пятно на полу.

— Да.

— Из чего стреляли? Из револьвера?

— Да, но неизвестно из какого. Нужно ждать результатов вскрытия.

— А пулю нашли?

— Нет, пока не нашли.

— То есть никакой зацепки?

— Отчего же, кое-какие есть.

С ловкостью фокусника инспектор Баттл извлек откуда-то половинку блокнотной странички. Протягивая ее, он пристально поглядел на Энтони.

Тот сразу узнал картинку, не выказав при этом ни малейшего волнения.

— Ага! Снова Братство Красной Руки. Если они и дальше собираются так швыряться своими визитными карточками, боюсь, им придется прибегнуть к помощи печатного станка. Делать каждый экземпляр вручную весьма утомительно. Где это нашли?

— Под телом. Вам это знакомо, сэр?

Энтони, не упустив ни одной детали, поделился с инспектором небольшим опытом общения с этой сугубо патриотической организацией.

— Выходит, к убийству причастно Братство?

— А вы как считаете, сэр? — спросил инспектор.

— С одной стороны, это вполне согласуется с их декларациями. Но я давно заметил: кто много кричит, мало делает. Не думаю, что братья такие уж смельчаки. Да и вид у них довольно карикатурный. Мне трудно представить, что кто-то из них мог бы сносно сыграть роль гостя этого дома. Хотя кто знает — все может быть.

— Совершенно верно, мистер Кейд, — все может быть.

Энтони с любопытством поглядел на суперинтенданта.

— Кажется, начинаю понимать, к чему вы клоните. Открытая дверь, следы, подозрительный постоялец в гостинице. Скажу вам честно, дорогой инспектор, я могу быть кем угодно, но только не агентом Братства Красной Руки.

Инспектор Баттл едва заметно улыбнулся и разыграл свой последний козырь.

— Вы не возражаете, если мы посмотрим на убитого? — неожиданно предложил он.

— Отчего же, пожалуйста.

Баттл вынул из кармана ключ, провел Энтони по коридору и отпер дверь. Они очутились в небольшой гостиной. Тело, накрытое простыней, лежало на столе.

Инспектор подождал, когда Энтони подойдет поближе, и резко откинул край простыни.

Тот едва подавил возглас изумления.

— Итак, вы узнали его, мистер Кейд. — В глазах сыщика загорелся хищный огонь, но он постарался сдержать торжество.

— Да, я встречался с ним раньше. — Энтони взял себя в руки. — Но я не знал, что это великий князь Михаил Оболович. Он был у меня в номере как сотрудник издательства «Болдерсон и Ходжкине». И мне он представился мистером Холмсом.

Глава 13 Гость из Америки

С разочарованным видом человека, главный козырь которого оказался бит, инспектор Баттл снова накрыл лицо убитого простыней. Энтони стоял, засунув руки в карманы, погруженный в раздумья.

— Так вот что имел в виду барон Лирохвост, когда говорил о «других средствах», — наконец сказал он.

— Простите, мистер Кейд?

— Нет-нет, ничего, инспектор. Извините за рассеянность. Видите ли, меня, точнее моего друга Джимми Макграта, премило надули на тысячу фунтов.

— Тысяча фунтов — весьма почтенная сумма, — сказал Баттл.

— Да дело даже не в тысяче фунтов. Хотя, вы правы, сумма безусловно почтенная. Другое меня бесит. Я, как глупый телок, сам отдал им рукопись — из рук в руки. Вот что обидно, инспектор, вот что обидно.

Сыщик молчал.

— Ну ничего, — приободрился Энтони. — Сделанного не воротишь, но еще не все потеряно. Нужно только успеть до среды заполучить обратно мемуары графа Стилптича, и все будет в порядке.

— Вы не возражаете, если мы вернемся в Рыцарский зал, мистер Кейд? Я хотел бы вам кое-что показать.

Прямо с порога инспектор направился к средней стеклянной двери.

— Видите ли, мистер Кейд, я вот подумал. Эта дверь открывается довольно туго. И вы могли по ошибке счесть ее запертой. А ее, судя по всему, просто заклинило. Я уверен, я почти уверен, что так и было.

Энтони внимательно посмотрел на него.

— А если я скажу, что абсолютно уверен в обратном?

— Но ведь теоретически вы не можете исключить такой возможности. — Баттл пристально поглядел на Энтони.

— Только ради вас, инспектор.

Баттл удовлетворенно улыбнулся.

— Вы все схватываете на лету, сэр. Надеюсь, вас не затруднит в нужную минуту сказать как бы между прочим, что вы, мол, ошиблись, и дверь была не заперта?

— Безусловно, инспектор. Я…

Он осекся, поскольку Баттл схватил его за руку и, наклонившись вперед, прислушался.

Прижав палец к губам, он кивнул Энтони, на цыпочках подкрался к двери и резко распахнул ее.

На пороге стоял высокий мужчина, черноволосый, с аккуратным пробором посередине и удлиненным безмятежным лицом. Ясные синие глаза невинно смотрели на Баттла.

— Прошу прощения, джентльмены, — заговорил он с заметным заокеанским акцентом, сильно растягивая слова. — Можно мне взглянуть на место преступления? Насколько я понимаю, вы оба, джентльмены, из Скотленд-Ярда?

— Не имею чести, — сказал Энтони. — Но этот джентльмен — действительно инспектор Баттл из Скотленд-Ярда.

— Ах вот как! — воскликнул американец с нескрываемым любопытством. — Рад познакомиться, сэр. Хайрэм П. Фиш, из Нью-Йорка.

— А на что, собственно, вы хотели взглянуть, мистер Фиш? — спросил инспектор.

Американец тихонько вошел в зал и с интересом принялся разглядывать темное пятно на паркете.

— Меня интересуют преступления, мистер Баттл. Это мое хобби. Я даже опубликовал в одном из наших еженедельных журналов статью под названием «Дегенеративность и преступные наклонности».

Пока он говорил, взгляд его внимательно обшаривал Рыцарский зал, не упуская ни единой мелочи. Чуть дольше он задержался на средней стеклянной двери.

— Тело уже убрали, — констатировал инспектор самоутвердительный факт.

— Да, я вижу. — Взгляд мистера Фиша скользнул по дубовым панелям. — Чудесные здесь картины, джентльмены. Гольбейн[134], два Ван Дейка[135] и там, если я не ошибаюсь, Веласкес[136]. Я увлекаюсь живописью и первоизданиями старинных книг. Для того и приехал сюда, воспользовавшись любезным приглашением лорда Кейтерэма — посмотреть его коллекцию первоизданий. — Мистер Фиш тихонько вздохнул. — Но, видно, не судьба. Гости, очевидно, должны из соображений деликатности покинуть этот дом как можно скорее?

— Боюсь, что нет, мистер Фиш, — сказал инспектор Баттл. — Этот дом можно будет покинуть только после дознания.

— Вот как? А когда оно состоится?

— Завтра или в понедельник. Необходимо произвести вскрытие и повидать коронера.

— Понятно, — сказал мистер Фиш. — Не веселенький предстоит уик-энд.

Баттл направился к двери.

— Нам лучше уйти отсюда, — сказал он. — Помещение пока еще должно находиться под замком.

Он подождал, пока джентльмены выйдут из зала, запер дверь и спрятал ключ в карман.

— Насколько я понимаю, — спросил мистер Фиш, — вы ищете отпечатки пальцев?

— В том числе, — лаконично ответил Баттл.

— Позвольте заметить, в такую сырую ночь преступник наверняка должен был оставить следы?

— Ни одного внутри и множество снаружи.

— Причем все мои, — весело пояснил Энтони.

Мистер Фиш вскинул на него свои простодушно-голубые глаза:

— Я весьма удивлен, молодой человек.

Они повернули за угол и оказались в просторном, с широкой галереей холле, отделанном, как и Рыцарский зал, дубовыми панелями. В дальнем конце холла стояли двое.

— О! — воскликнул мистер Фиш. — А вот и наш радушный хозяин!

У слышав эту на редкость неуместную в отношении лорда Кейтерэма характеристику, Энтони чуть отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

— А с ним леди, — продолжал американец, — чье имя я вчера вечером не разобрал. Но она привлекательна, и весьма привлекательна.

Рядом с лордом Кейтерэмом стояла Вирджиния Ревел.

Энтони все время ждал и опасался этой встречи. Он совершенно не знал, как себя держать. Пусть решает Вирджиния. Хоть он уже успел немного узнать ее, однако не имел ни малейшего понятия, как она сейчас себя поведет. Долго ждать не пришлось.

— А, мистер Кейд, — сказала Вирджиния, протягивая ему обе руки. — Вам все-таки удалось найти время и выбраться сюда?

— Голубушка, а я и не знал, что вы знакомы с мистером Кейдом, — удивился лорд Кейтерэм.

— Мистер Кейд мой давний приятель. — Вирджиния улыбнулась Энтони. В глазах ее мелькнул озорной огонек. — Мы вчера случайно встретились в Лондоне, и я рассказала ему, что собираюсь сюда.

Энтони не замедлил подыграть ей.

— Я объяснил миссис Ревел, что вынужден отклонить ваше приглашение, милорд, поскольку оно было адресовано, строго говоря, другому человеку. А я не мог себе позволить воспользоваться этим и навязать вам свое общество.

— Ничего, ничего, голубчик, — сказал лорд Кейтерэм, — теперь, слава Богу, все встало на свои места, и я сейчас же пошлю в гостиницу за вашими вещами.

— Я вам очень признателен, милорд, но…

— Чепуха, чепуха, конечно же вы будете жить в Чимнизе. Кошмарное место, этот «Крикетист», — я имею в виду, для постояльцев.

— Конечно, вам лучше перебраться сюда, мистер Кейд, — сказала Вирджиния.

Энтони сразу почувствовал, как изменилось отношение к нему окружающих. Вирджиния одним своим словом ввела его в общество. Он больше не был подозрительным незнакомцем. Вирджиния занимала такое положение, что каждый ее протеже принимался безоговорочно. Энтони вспомнил о спрятанном в дупле пистолете и усмехнулся про себя.

— Так я посылаю за вещами, — обратился к Энтони лорд Кейтерэм. — Из-за всех этих неприятностей охота, боюсь, не состоится. Очень жаль, но ничего не попишешь. И что теперь делать с Айзекстайном — не представляю. Так все неудачно вышло.

Он удрученно вздохнул.

— Итак, вы остаетесь с нами, мистер Кейд, — сказала Вирджиния. — И чтобы не терять времени даром, идемте гулять на озеро. Там так спокойно, что можно забыть обо всех убийствах на свете. Представляете, какая неприятность для лорда Кейтерэма — убийство в собственном доме! Но это все Джордж виноват. Вы ведь знаете, весь этот уик-энд — затея Джорджа.

— И зачем только я его послушал, — засокрушался лорд Кейтерэм. Он напустил на себя вид несгибаемого человека, поддавшегося минутной слабости.

— Не огорчайтесь, перед Джорджем невозможно устоять, — успокоила его Вирджиния. — Он так вцепится, что не вырвешься. Я думаю, пора запатентовать на этот случай отстегивающиеся лацканы пальто.

— Давно пора! — рассмеялся хозяин дома. — Я очень рад, что вы остаетесь, мистер Кейд. Мне так нужна сейчас поддержка.

— Благодарю, лорд Кейтерэм, вы так добры, — сказал Энтони. — Особенно если учесть, что ваш новый гость — личность подозрительная. Во всяком случае, ваше любезное приглашение сильно упростит задачу инспектора Баттла.

— Какую задачу, сэр? — спросил инспектор.

— Вам будет легче следить за мной, — смиренно пояснил Энтони.

И по тому, как едва заметно дрогнули веки инспектора, Энтони понял, что выпад его попал точно в цель.

Глава 14 Политика и финансы

Если не считать непроизвольно дрогнувших век, инспектор Баттл по обыкновению был бесстрастен и невозмутим. Если он и удивился неожиданному приятельству Вирджинии и Энтони, то виду, во всяком случае, не подал. Они с лордом Кейтерэмом молча глядели вслед молодой паре, уходящей через боковую дверь в сад. Мистер Фиш тоже не сводил с них глаз.

— Какой приятный молодой человек, — сказал лорд Кейтерэм.

— И миссис Ревел так обрадовалась, встретив старого друга, — пробормотал американец. — Похоже, они давно знакомы?

— Наверное, — пожал плечами лорд Кейтерэм. — Хотя она никогда о нем не говорила. Да, кстати, Баттл, вас ищет мистер Ломакс. Он сейчас в голубой гостиной.

— Благодарю вас, лорд Кейтерэм. Сейчас иду.

Голубую гостиную Баттл нашел без труда. Он уже хорошо освоился в доме.

— А, вот и вы, Баттл, — кивнул Ломакс.

Он нервно расхаживал по ковру из утла в угол. В гостиной был еще один человек — крупный мужчина, спокойно сидящий в кресле у камина. Он был одет в безукоризненно сшитый английский охотничий костюм, который, однако, сидел на нем довольно нелепо. На полном желтоватом лице мерцали глаза — черные и непроницаемые, как у кобры. Квадратный массивный подбородок говорил о силе характера.

— Входите, Баттл, — раздраженно сказал Ломакс, — и закройте за собой дверь. Это — мистер Герман Айзекстайн.

Баттл наклонил голову в знак уважения. О мистере Айзекстайне он знал все, или почти все. И несмотря на то, что великий финансист молча сидел в кресле, а Ломакс непрерывно вещал, бегая из угла в угол, инспектор прекрасно понимал, кто тут представляет реальную власть.

— Теперь можно поговорить откровенно, — сказал Ломакс. — Не хочу, чтобы полковник Мелроз и лорд Кейтерэм знали лишнее. Надеюсь, вы понимаете, Баттл, все должно остаться между нами.

— К сожалению, — улыбнулся Баттл, — это очень редко бывает возможно.

Он заметил, как на желтоватом полном лице промелькнула тень улыбки и исчезла так же внезапно, как появилась.

— Так что вы на самом деле думаете об этом парне, Энтони Кейде? — спросил Джордж. — По-прежнему считаете его невиновным?

Баттл пожал плечами.

— Его рассказ звучит правдоподобно. Кое-что можно проверить, и мы обязательно проверим. В целом, это объясняет его вчерашнее появление здесь.

Телеграфирую в Южную Африку, пусть наведут справки о его прошлом.

— Значит, на ваш взгляд, он абсолютно вне подозрения?

Баттл предостерегающе поднял руку.

— Не спешите с выводами, мистер Ломакс. Этого я не сказал.

— А какова ваша версия убийства, инспектор? — впервые заговорил Айзекстайн.

Голос его, глубокий и низкий, с ощутимыми повелительными нотками, в свое время сослужил обладателю неплохую службу на многочисленных заседаниях многочисленных советов директоров.

— Пока рано строить версии, мистер Айзекстайн. Я еще не ответил на самый главный вопрос.

— Какой?

— Он всегда один и тот же — мотив. Кому выгодна смерть великого князя Михаила? Прежде чем двигаться дальше, нужно знать ответ на этот вопрос.

— Революционная партия Герцословакии… — начал было Джордж.

Инспектор небрежно отмахнулся от него.

— Если вы имеете в виду Братство Красной Руки, сэр, то вы ошибаетесь.

— Но листок с растопыренными красными пальцами…

— Подбросили специально, чтобы направить по ложному следу.

Джордж почувствовал себя уязвленным.

— Послушайте, Баттл, не понимаю, откуда такая уверенность?

— Все очень просто, мистер Ломакс. Мы следим за каждым шагом этого Братства. С тех пор, как великий князь прибыл в Англию, мы не спускаем с них глаз. Такова наша служба. Им не позволили бы и на милю приблизиться к великому князю.

— Инспектор прав, — сказал Айзекстайн. — Нужно искать в другом месте.

— Видите ли, сэр, — обратился к нему Баттл, ободренный его поддержкой, — нам все-таки очень мало что известно. Мы знаем одно — кто проиграл от гибели великого князя.

— И кто же? — нахмурился Айзекстайн.

Черные глаза неподвижно уставились на инспектора.

И финансист как-то особенно стал похож на кобру.

— Вы и мистер Ломакс, не говоря уже о монархической партии Герцословакии. Вы, сэр, извините за выражение, сели в лужу.

— Ну знаете ли, Баттл! — возмутился Ломакс.

— Продолжайте, инспектор, — сказал Айзекстайн. — Вы очень точно описали ситуацию. Вы очень умный человек.

— Вам нужен король. Он у вас был. А вы его — ни много ни мало — упустили! — Баттл разжал кулак, растопырив толстые пальцы. — Теперь срочно нужна замена. А это дело нелегкое. Меня не интересуют детали вашего плана, в общих чертах он мне ясен, и этого довольно. Но я хочу знать: многое поставлено на карту?

Айзекстайн медленно наклонил голову.

— Очень многое, инспектор.

— Тогда еще вопрос. Кто следующий претендент на герцословацкий престол?

Айзекстайн поглядел на Ломакса. Тот неохотно выдавил из себя:

— Скорее всего… Насколько мне известно… Следующий наследник — великий князь Николас.

— Так. А что он за человек, великий князь Николас?

— Двоюродный брат великого князя Михаила.

— Так. Хотелось бы побольше узнать о нем. И прежде всего где он сейчас?

— О нем известно немного. В молодости он увлекался республиканскими и даже социалистическими идеями; словом, вел себя в высшей степени неподобающим его положению образом. Его выгнали из Оксфорда за какие-то дикие выходки. Два года назад прошел слух, что он погиб где-то в Конго[137]. Но это, похоже, всего лишь слух. Несколько месяцев назад, когда заговорили о возможной реставрации монархии, он вновь объявился.

— Вот как? — удивился Баттл. — И где же он объявился?

— В Америке.

— В Америке!

Баттл обратился к Айзекстайну с лаконичным вопросом:

— Нефть?

Финансист утвердительно кивнул.

— Он надеялся, что герцословаки предпочтут его великому князю Михаилу, как человека более, так сказать, прогрессивного. Кстати пришлись демократические увлечения молодости и склонность к республиканским идеалам. В обмен на финансовую поддержку он был готов дать гарантии нефтяных концессий определенной группе американских бизнесменов.

Инспектор Баттл, изменив обычной сдержанности, длинно присвистнул.

— Вот оно что, — воскликнул он. — Монархическая партия, разумеется, поддерживала великого князя Михаила, и вы сделали ставку на него. А тут это убийство!

— Неужели вы думаете… — начал было Джордж.

— Да, крупная игра, — перебил его Баттл. — Как мистер Айзекстайн и сказал.

— В подобной игре часто прибегают к недозволенным приемам, — спокойно продолжил Айзекстайн. — Что ж, на этот раз Уолл-стрит[138] вырвалась вперед. Но партия еще не окончена. Послушайте, инспектор, если вы хотите сослужить службу своей стране, найдите убийцу великого князя Михаила.

— Мне кажется крайне подозрительным одно обстоятельство, — вмешался вдруг Джордж. — Почему адъютант великого князя, капитан Андрасси, остался в Лондоне?

— Я уже выяснил, — сказал Баттл. — Все очень просто. Он остался, чтобы устроить в ближайшие выходные свидание великого князя с одной дамой. Барон не одобряет подобных развлечений, особенно в нынешней напряженной ситуации, поэтому его высочеству приходилось действовать в обход. Надо сказать, он вообще вел несколько, э-э-э, рассеянный образ жизни.

— Боюсь, что так, — важно кивнул Джордж. — Боюсь, что так.

— Есть еще одно обстоятельство, которое нам следует принять во внимание, — не очень уверенно начал Баттл. — Не исключено, что Король Виктор находится сейчас в Англии.

— Король Виктор? — Ломакс насупил брови, пытаясь вспомнить, кто это такой.

— Знаменитый французский вор, сэр. Похититель драгоценностей. Мы получили соответствующее уведомление из Парижа от французской службы безопасности.

— Ах да, — закивал Джордж, — вспомнил. Похититель драгоценностей? Постойте, так это тот самый…

Он оборвал реплику на полуслове. Айзекстайн, в хмурой задумчивости смотревший на огонь в камине, поднял взгляд слишком поздно, и не заметил предостерегающего жеста инспектора Баттла. Но как человек проницательный, он сразу уловил повисшее в гостиной напряжение.

— Я больше не нужен вам, мистер Ломакс? — спросил он.

— Нет. Благодарю вас за помощь, дорогой друг.

— Скажите, инспектор, если я вернусь в Лондон — это не сильно нарушит ваши планы?

— Боюсь, это нежелательно, сэр, — вежливо объяснил Баттл. — Видите ли, уедете вы — захотят и остальные. А этого нельзя допустить.

— Ясно.

Великий финансист вышел из гостиной и затворил за собой дверь.

— Славный парень, этот Айзекстайн, — небрежно обронил ему вслед Джордж Ломакс.

— Выдающаяся личность, — согласился Баттл.

Джордж снова принялся расхаживать из угла в угол.

— Меня очень взволновала эта ваша новость, — залопотал он. — Король Виктор! А я думал, он за решеткой.

— Вышел несколько месяцев назад. Французская полиция пыталась следить за ним, но он сразу же от них ушел. Ему не впервой. Фантастически хладнокровный тип. Короче, у Сюртэ[139] есть все основания предполагать, что он направил свои стопы в Англию.

— Но что он тут собирается делать?

— Вам лучше знать, сэр, — многозначительно произнес Баттл.

— Вы думаете? Вы считаете?.. Ах да, вам тоже известно. Понимаю. Тогда я еще не занимал своего поста, но мне обо всем рассказал Кейтерэм. Беспримерная катастрофа!

— Кохинор, — задумчиво проговорил Баттл.

— Тише, Баттл. — Джордж опасливо огляделся. — Умоляю вас, никаких названий. Если уж вам необходимо как-то его обозначить, то говорите хотя бы просто К.

Лицо инспектора вновь стало непроницаемым.

— Вы полагаете, Баттл, в этом убийстве замешан Король Виктор?

— Не исключено, но не более того. Если вы помните, сэр, существуют четыре места, где, э-э-э, некая коронованная особа могла спрятать алмаз. Чимниз — одно из таких мест. Короля Виктора арестовали в Париже через три дня после исчезновения, э-э-э, так скажем, К. Мы надеялись, что рано или поздно он выведет нас к тайнику, где спрятан алмаз.

— Но ведь Чимниз обыскивали и перетряхивали тысячу раз!

— Ну и что, — задумчиво сказал Баттл. — Разве можно найти, когда не знаешь, где искать. По крайней мере, можно предположить, что Король Виктор явился сюда за алмазом, наткнулся на великого князя Михаила и застрелил его.

— Да, можно, — согласился Джордж. — Скорее всего, так оно и было.

— Я бы не стал так далеко заходить. Можно предположить, но не более того.

— Почему?

— Потому что Король Виктор до сих пор никогда никого не убивал, — серьезно пояснил Баттл.

— Ну знаете ли, от такого человека, отпетого мошенника, можно ожидать…

Баттл покачал головой.

— Преступники крайне редко меняют амплуа, мистер Ломакс. Как это ни странно. Но однако…

— Да?

— Я хотел бы побеседовать со слугой великого князя. Его я специально оставил напоследок. Если не возражаете, мы это сделаем здесь.

Джордж кивнул. Инспектор позвонил. Незамедлительно появился Тредуелл и, получив инструкции, удалился. Вскоре он вернулся в сопровождении высокого блондина, широкоскулого, с глубоко посаженными голубыми глазами и почти столь же бесстрастно невозмутимого, как инспектор Баттл.

— Борис Анчуков?

— Да.

— Вы слуга великого князя Михаила?

— Да, я был слугой его высочества.

Он говорил на хорошем английском языке, хотя и с резким иностранным акцентом.

— Вам известно, что прошлой ночью вашего хозяина убили?

Он зарычал как раненый зверь. Джордж на всякий случай отступил к окну.

— Когда вы в последний раз видели патрона?

— Его высочество удалился спать в половине одиннадцатого. Я, как обычно, лег в смежной комнате. Наверное, он спустился вниз через другую дверь, которая вела из его комнаты прямо в коридор. Я не слышал, как он выходил. Наверное, мне подсыпали снотворное. Я негодный слуга. Я спал, когда хозяин бодрствовал. Я дрянной слуга.

Джордж удивленно таращил на него глаза.

— Вы любили патрона? — спросил Баттл, пристально вглядываясь в герцословака.

Лицо Бориса болезненно исказилось. Он судорожно сглотнул. Помотал головой и наконец заговорил звенящим от волнения голосом:

— Слушай меня, английский полицейский. Любил ли? Я готов был умереть за него! Но умер он, а я жив. И потому я не усну спокойно, пока не отомщу. Я буду вынюхивать как собака, я найду убийцу, и тогда…

Глаза его загорелись. Он выхватил из-за пазухи огромный кинжал и занес его над головой.

— О нет! Я не сразу убью его, нет! Сначала я отрежу ему нос, потом уши, потом выколю его проклятые глаза и только тогда всажу этот нож по самую рукоятку в его черное сердце.

Он быстро спрятал нож, повернулся и вышел из голубой гостиной. Джордж Ломакс уставился на закрывшуюся за герцословаком дверь. Его глаза, и так-то навыкате, сейчас просто выскакивали из орбит.

— Несчастное племя, — бормотал он. — Дикий народ. Нация разбойников.

Инспектор Баттл бодро поднялся из кресла.

— Или он говорит правду, или он лучший в мире актер. Но если он не лжет, то храни Господь убийцу — великого князя Михаила от встречи с этим волкодавом в образе человеческом.

Глава 15 Незнакомец-француз

Вирджиния и Энтони шли по дорожке к озеру. Выйдя из дома, они какое-то время шли молча. Наконец Вирджиния заговорила первая.

— О, Господи, — улыбнулась она. — Это какой-то кошмар! Мне столько надо рассказать и спросить, что просто не знаю, с чего начать. Прежде всего, — она понизила голос, — что вы сделали с трупом? Ужасно звучит! Никогда не думала, что окажусь замешанной в убийстве.

— Думаю, для вас это действительно непривычно.

— А для вас?

— Должен признаться, и мне прежде не доводилось прятать трупы.

— Ну, рассказывайте.

Энтони кратко пересказал свои вчерашние похождения. Вирджиния внимательно слушала.

— Очень ловко, — одобрительно заключила она, когда он завершил рассказ. — На обратном пути я просто возьму чемодан из камеры хранения — и все. Правда, могут возникнуть сложности, если вас попросят рассказать, что вы делали вчера вечером.

— Не думаю, что до этого дойдет. Тело нашли поздно ночью или даже сегодня утром, поскольку в утренних газетах об этом ничего кет. Что бы там ни писали в детективных романах, врачи все же не волшебники и не могут определить момент смерти с точностью до минуты. Так что экспертиза определит время смерти с разбросом в несколько часов. А на вчерашний вечер после одиннадцати у меня железное алиби.

— Знаю. Лорд Кейтерэм мне все рассказал. И потом, этот инспектор из Скотленд-Ярда, насколько мне известно, убежден в вашей невиновности?

Энтони замялся.

— Он не производит впечатления коварного человека, — продолжала Вирджиния.

— Не знаю, не знаю, — медленно проговорил Энтони. — По-моему, с инспектором Баттлом надо держать ухо востро. Он делает вид, что убежден в моей невиновности, а так ли это на самом деле — не уверен. По крайней мере, пока его смущает отсутствие у меня мотивов для убийства.

— Делает вид? — удивилась Вирджиния. — Но какой вам резон убивать совершенно незнакомого графа-иностранца?

Энтони настороженно поглядел на нее.

— Вы ведь какое-то время жили в Герцословакии? — спросил он.

— Да. Я жила там два года с мужем, он работал в Посольстве.

— Как раз перед самой гибелью короля и королевы. А вы были знакомы с великим князем Михаилом Оболовичем?

— С Михаилом? Еще бы. Отвратительный тип. Предлагал вступить с ним в морганатический брак.

— Правда?. А как он думал поступить с вашим мужем?

— Примерно так же, как Давид с Урием[140], насколько я поняла.

— И каков же был ваш ответ на любезное предложение его высочества?

— К сожалению, вынужденно дипломатичный. Этому Михаилу очень повезло, что я не могла сказать ему прямо то, что на самом деле думала. Но он все равно оскорбился. А почему вы вдруг спросили о Михаиле?

— Да так, кое-какие предположения. А вы ведь не встречались вчера с убитым?

— Нет. Как пишут в романах, «тотчас по приезде он удалился в свои апартаменты».

— И наверняка не видели тела?

Вирджиния, заинтригованно глядя на него, покачала головой:

— Нет, не видела.

— А как вы думаете, у вас есть возможность взглянуть на убитого?

— Ну, если прибегнуть к связям в верхах — я имею в виду лорда Кейтерэма, думаю, что есть. А зачем? Это что — приказ?

— Боже упаси! Неужели я похож на тирана? Все очень просто. Под именем графа Станислава скрывался великий князь Герцословакии Михаил.

Вирджиния широко раскрыла глаза.

— Поняла. — Лицо ее озарилось восхитительной усмешкой. — Уж не хотите ли вы сказать, что Михаил сразу удалился к себе, потому что боялся встречи со мной?

— Именно это и хочу сказать. Видите ли, если я прав и кто-то действительно не желал вашего присутствия в Чимнизе, то боюсь, это связано с вашим пребыванием в Герцословакии. Подумайте, ведь вы здесь единственный человек, знающий великого князя в лицо.

— Вы думаете, убитый — самозванец? — быстро спросила она.

— Да, мне пришла в голову эта мысль. Если вам удастся уломать лорда Кейтерэма и вы взглянете на убитого, то мы узнаем, как действительно обстоит дело.

— Его убили без четверти двенадцать, — задумчиво сказала Вирджиния. — На том обрывке бумаги было указано то же время. Странно.

— Между прочим, ваше окно выходит на террасу? Второе от края, прямо над Рыцарским залом?

— Нет, моя комната в елизаветинском крыле и выходит на противоположную сторону. А в чем дело?

— Вчера, после выстрела, я видел в этом окне свет.

— Как интересно! Не знаю, кто там живет, но могу спросить у Бандл. Может, этот гость слышал выстрел?

— Во всяком случае, если и слышал, то никому об этом не сказал. Со слов Баттла я понял, что выстрела не слышал никто. Пока это единственная моя зацепка, да и то не бог весть какая. Но за неимением лучшего начну расследование с нее.

— Да, это действительно странно, — задумчиво сказала Вирджиния.

Они подошли к лодочной станции на берегу озера.

— А теперь моя очередь рассказывать, — улыбнулся Энтони. — Думаю, нам лучше покататься на лодке — подальше от вездесущих ушей Скотленд-Ярда, американских гостей и любопытных служанок.

— Кое-что я уже знаю от лорда Кейтерэма, — сказала Вирджиния, забираясь в лодку. — Но далеко не все. Прежде всего — кто же вы на самом деле: Энтони Кейд или Джимми Макграт?

Второй раз за утро Энтони рассказал о событиях последних шести недель — с той только разницей, что рассказ, предназначенный для Вирджинии, не нуждался в редактуре. Закончил он на том, что с удивлением узнал в убитом «мистера Холмса».

— Кстати, миссис Ревел, — добавил Энтони, — я еще не успел поблагодарить вас: вы взяли грех на свою бессмертную душу и объявили меня своим давним другом.

— А вы и вправду мой давний друг. Неужели вы думаете, что после того, как я навязала вам этот труп, я могла бы делать вид, что мы едва знакомы! Никогда в жизни! — Она помолчала. — А знаете, что больше всего волнует меня в этой истории? Похоже, в мемуарах кроется еще какая-то тайна, о которой мы пока ничего не знаем.

— Думаю, вы правы, — согласился Энтони. — Я еще об одном хочу спросить.

— О чем?

— Вчера, на Понт-стрит, вы слегка удивились, услыхав имя Джимми Макграта. Вам оно знакомо?

— Да, мистер Шерлок Холмс. Джордж — мой кузен — я имею в виду Джорджа Ломакса. Позавчера он явился ко мне с на редкость дурацким предложением. Он хотел, чтобы я приехала в Чимниз и, словно Далила Самсона, очаровала некоего Макграта и выудила бы у него эти самые мемуары. Конечно, Джордж прямо так не говорил, он нес всякую чепуху о неотразимых чарах английской леди и все в таком духе, но истинные его намерения были видны как на ладони. Когда же я попыталась выведать у него подробности, он принялся изворачиваться: лгал так неумело, что едва ли провел бы и двухлетнего ребенка.

— Во всяком случае, план его успешно осуществился. Вот он я, тот самый Джеймс Макграт, о котором он с вами говорил, и вот вы — очаровательная английская леди.

— Только, к несчастью для бедняги Джорджа, мемуары уплыли! Но я тоже хочу задать вам вопрос. Когда я сказала, что не писала тех писем, вы ответили, что знаете это. Но ведь вы не могли этого знать.

— Отчего же? — улыбнулся Энтони. — Я неплохой психолог.

— Вы хотите сказать, что настолько убеждены в моих моральных качествах, что…

Энтони энергично покачал головой.

— Ваши моральные качества тут совершенно ни при чем. Вы вполне могли иметь любовника и вполне могли писать ему письма. Но вы бы никогда не поддались шантажисту. Вирджиния Ревел, автор писем, была перепугана до смерти. А вы, вы бы стали бороться.

— Интересно, где она сейчас, та Вирджиния Ревел? Такое ощущение что у меня появился двойник.

Энтони закурил.

— А вы знаете, что одно из писем было отправлено из Чимниза? — спросил он.

— Что?! — Вирджиния чуть не подпрыгнула от удивления. — Когда оно было отправлено?

— Дата не указана. Но все равно, согласитесь, странно.

— Я абсолютно уверена, что никакой другой Вирджинии Ревел в Чимнизе никогда не было. Бандл или лорд Кейтерэм наверняка рассказали бы мне о таком совпадении.

— Да. Все это очень странно. А знаете, миссис Ревел, я вообще начинаю сомневаться в существовании другой Вирджинии.

— Уж очень она призрачна, — согласилась Вирджиния.

— Сверхъестественно призрачна. Я прихожу к заключению, что кто-то просто подписывал свои письма вашим именем.

— Ну зачем? Кому это могло понадобиться?

— Вот в чем вопрос, как говорится. В этой истории предстоит еще многое выяснить.

— А как вы думаете, — спросила вдруг Вирджиния. — Кто убил Михаила? Террористы из Братства Красной Руки?

— Вообще это не исключено, — неуверенно сказал Энтони. — Бессмысленное убийство — вполне в духе этих ребят.

— Ну что ж, пора за работу, — сказала Вирджиния. — Я вижу на берегу лорда Кейтерэма и Бандл. Прежде всего нужно выяснить, кто убит — Михаил или кто-то другой.

Энтони подгреб к берегу, и через пару минут они подошли к лорду Кейтерэму и его дочери.

— Ленч сегодня запаздывает, — огорченно заметил лорд Кейтерэм. — Наверное, Баттл расстроил повара.

— Бандл, познакомьтесь, это мой добрый друг, — представила Вирджиния Энтони, — прошу любить и жаловать.

Бандл внимательно оглядела молодого человека и, словно его тут не было, обратилась к Вирджинии:

— И где только вы берете таких красавцев?

— Можете оставить его себе, — великодушно разрешила Вирджиния. — А я возьму лорда Кейтерэма.

Она улыбнулась польщенному пэру, взяла его под руку, и они медленно пошли прочь.

— А вы умеете разговаривать? — спросила Бандл. — Или только решительно действуете, не тратя лишних слов?

— Разговаривать? Я умею не только разговаривать, но и ворковать, шептать, журчать, как горный ручей. А иногда даже могу задавать вопросы.

— Например?

— Например, кто живет во второй от края комнате в этом вот флигеле? — Он указал на окно.

— Что за странный вопрос! Вы меня заинтриговали. Дайте подумать. Так. Это комната мадемуазель Брун. Гувернантка-француженка. Присматривает за младшими сестрами. Их зовут Роза и Маргарита. Наверное, следующую назвали бы Ромашкой. Но матушке надоело рожать одних девочек и она умерла. Решила, пусть кто-нибудь другой возьмет на себя труд произвести на свет наследника.

— Мадемуазель Брун, — задумчиво повторил Энтони. — А давно она у вас?

— Два месяца. Мы взяли ее, когда были в Шотландии.

— Да ну! Кажется, я что-то начинаю чуять.

— Наверное, потому, что уже готов ленч, — сострила Бандл. — Кстати, мистер Кейд, как вы думаете, следует приглашать за стол этого человека из Скотленд-Ярда? Вы человек бывалый и знаете, как поступить в таких случаях, а в нашем доме, знаете ли, никогда раньше убийств не случалось. Так интересно! Жаль только, что вы сразу доказали свою невиновность. Я всегда мечтала встретить живого убийцу и проверить, правда ли они такие очаровательные и умные, как пишут в воскресных газетах. О, Господи! А это еще что за такое?

Это относилось к такси, подъехавшему к дому. Из него вышел высокий совершенно лысый мужчина с черной бородой, за ним — молодой человек пониже, с аккуратными усиками. Энтони узнал мужчину и понял, что именно он, а не автомобиль удостоился удивленного возгласа хозяйки.

— Если не ошибаюсь, — заметил Энтони, — это мой приятель, барон Лирохвост.

— Барон… Как вы сказали?

— Я называю его Лирохвост. Для простоты. Настоящим его именем язык сломаешь.

— А у нас от его имени чуть не сломался телефон утром. Так это тот самый барон? Так и знала, что еще и он свалится сегодня на мою голову. Мало одного Айзекстайна. Все утро промаялась! Пропади они пропадом, все эти политики, пусть Джордж сам с ними возится. Извините, мистер Кейд, я вынуждена вас покинуть. Надо все же помочь моему несчастному отцу.

Бандл быстро пошла к дому.

Несколько минут Энтони постоял, задумчиво глядя ей вслед, потом достал сигарету. Зажигая спичку, он услышал за спиной какой-то сдавленный звук. Он оглянулся — звук доносился из-за лодочной станции. Похоже, кто-то не удержался и чихнул.

— Интересно, ох как интересно, кто же это там прячется, — сказал себе Энтони. — А вот мы сейчас посмотрим!

Не мешкая ни секунды он отшвырнул погасшую спичку и неслышно в два шага обежал угол лодочной станции.

Стоявший на карачках щеголеватый мужчина в светлом плаще безуспешно пытался быстро подняться на ноги. Весьма почтенной наружности, высокий, в очках, с аккуратной бородкой клинышком, на вид лет тридцати — сорока.

— Что вы тут делаете? — спросил Энтони. Он был уверен, что этот господин не гость лорда Кейтерэма.

— Прошу прощения, — заговорил незнакомец с заметным иностранным акцентом, пытаясь изобразить обворожительную улыбку. — Я шел обратно в гостиницу «Веселый крикетист» и заблудился. Будьте добры, мосье, покажите, как туда идти.

— Извольте, покажу. Но по воде вы туда не доберетесь.

— Простите? — Незнакомец недоуменно поглядел на Энтони.

— Я говорю, — Энтони кивнул на лодочную станцию, — до гостиницы отсюда на лодке не доплывешь. Туда надо идти прямо через парк — это довольно далеко. И к тому же это частное владение, вы вторглись в его пределы.

— Примите мои самые глубокие извинения, мосье. Но я заблудился. И пошел сюда в надежде спросить у кого-нибудь дорогу.

Энтони удержался от замечания, что ползать на карачках за лодочной станцией — не самый лучший способ узнать дорогу в гостиницу.

— Ступайте вот по этой дорожке, — сказал он, ласково взяв незнакомца под руку. — Обогнете озеро — и прямо. Тут сложно заплутать. Выйдете из парка и свернете налево, а там — прямо по дороге в деревню. Как я понял, вы остановились в «Веселом крикетисте»?

— Да, мосье, я приехал сегодня утром. Премного вам благодарен, мосье.

— Пустяки, — сказал Энтони. — Надеюсь, вы не простудились?

— Простите? — не понял незнакомец.

— Земля уже холодная, очень опасно — стоять на коленях. Мне показалось, вы чихнули.

— Да, у меня насморк, — подтвердил незнакомец.

— Вот именно, насморк. А вы знаете, как вредно удерживаться от чихания. Один известный врач только вчера говорил об этом. Не чихать, когда хочется, — очень опасно для здоровья. Точно не помню, почему — то ли от этого страдают бронхи, то ли еще что, но я вам категорически не рекомендую сдерживать чих. Хочется чихнуть — непременно чихайте. За сим до свидания.

— До свидания. И огромное вам спасибо, мосье, что указали мне верный путь.

— Еще один подозрительный постоялец из местной гостиницы, — задумчиво проговорил Энтони, глядя вслед удаляющемуся человеку в светлом плаще. — Сразу и не скажешь, кто он таков. С виду — французский коммерсант. На Красную Руку не похож. А может, это представитель еще одной — третьей — партии многострадальной Герцословакии? Гувернантка-француженка живет во второй комнате с краю. Загадочный француз ползает на коленях и подслушивает разговоры, вовсе не предназначенные для его ушей. Все это неспроста, ох неспроста.

Разговаривая так с самим собой, Энтони неторопливо брел к дому. На террасе он увидел совершенно подавленного лорда Кейтерэма в обществе двух новых гостей. Заметив Энтони, лорд несколько оживился.

— А вот и вы. Позвольте представить, барон, э-э-э, капитан Андрасси. Мистер Энтони Кейд.

Барон настороженно воззрился на Энтони с сугубым подозрением.

— Мистер Кейд? — сухо переспросил он. — Не думаю.

— Два слова наедине, барон, — сказал Энтони. — Я все объясню.

Барон важно кивнул, и они отошли в дальний конец террасы.

— Барон, — начал Энтони. — Всецело полагаюсь на ваше снисхождение. Я совершил поступок, безусловно недостойный английского джентльмена — назвался вымышленным именем. Я представился вам как Джеймс Макграт. Но позвольте заметить, барон, в нашем с вами случае это мало что или, осмелюсь сказать, совсем ничего не меняло. Вы безусловно знакомы с трудами Шекспира[141], барон, и, конечно, помните, что он не придавал решающего значения тому, что роза называется розою, а не как-то иначе[142]. Это как раз наш с вами случай, барон. Вам нужен был человек, владеющий мемуарами покойного графа. Этим человеком был я. И, как вам хорошо известно, барон, теперь я таковым не являюсь — мемуаров у меня больше нет. Очень ловкий трюк, барон, очень ловкий трюк. Вами придуман или вашим патроном?

— Его высочества собственная идея то была. И кроме того, никому осуществить не дано было ее.

— Он справился блестяще, — одобрительно кивнул Энтони. — Я ни на секунду не усомнился, что передо мной настоящий англичанин.

— Образование английского джентльмена великий князь получил, — пояснил барон. — Обычай Герцословакии таков есть.

— Никакому мошеннику-профессионалу не удалось бы лучше обстряпать это дело. Однако не сочтите за нескромность, барон, но какова судьба мемуаров?

— Как джентльмен джентльмену… — начал барон.

— Вы так любезны, барон, — перебил его Энтони. — Никогда меня так часто не величали джентльменом, как последние двое суток.

— Вам я могу говорить это: полагаю, мемуары огню преданы.

— Полагаете, но точно не знаете? Не так ли?

— Его высочество у себя держал их. Цель его была прочитать их, а затем сразу предать огню их.

— Понимаю. Но согласитесь, это не та литература, чтобы пробежать глазами за полчаса?

— Среди вещей убиенного моего господина не обнаружили их. Значит, предали огню их.

— Интересно. — Энтони помолчал. — Вы знаете, чем вызван мой вопрос, барон? Дело в том, что, как вам, наверное, уже известно, на меня пало подозрение в убийстве. И честь обязывает меня доказать полную несостоятельность этого подозрения. Чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений.

— Безусловно, — важно кивнул барон. — Этого требует кодекс чести.

— Именно. Вы очень точно формулируете подобные вещи. К сожалению, я лишен такой способности. Но, однако, продолжу. Единственный способ доказать свою невиновность — найти настоящего убийцу, а для этого необходимо знать все обстоятельства дела. Судьба мемуаров покойного графа — очень важный вопрос.

Желание завладеть ими вполне может послужить мотивом для убийства. Скажите, барон, вам это кажется вероятным?

На мгновение барон задумался.

— Вы сами разве мемуары не читали? — осторожно спросил он.

— Спасибо, барон, мне кажется, я уже получил ответ на свой вопрос. — Энтони улыбнулся. — И еще, должен вас честно предупредить, барон. Я по-прежнему намерен доставить в издательство мемуары в указанный срок, то есть до следующей среды, тринадцатого октября.

Барон недоумевающе поглядел на него.

— Но ведь их у вас нет.

— Я сказал до среды, барон. Сегодня — пятница. Так что в моем распоряжении еще пять дней.

— Но если преданы огню они?

— Не думаю. У меня есть основания сомневаться в этом.

Энтони и барон подошли к углу террасы, из-за которого неожиданно появился грузный человек. Энтони, до сих пор не встречавший великого Айзекстайна, с интересом поглядел на него.

— А, барон. — Айзекстайн вынул изо рта огромную сигару. — Плохи наши дела, очень плохи.

— Да, друг мой, господин Айзекстайн, правы вы! — воскликнул барон. — Все наши благородные начинания в руинах лежат.

Энтони тактично удалился, оставив двух джентльменов предаваться запоздалым сожалениям. Но через несколько шагов он внезапно остановился. Над живой тисовой изгородью вился сизый сигарный дымок.

«Похоже, внутри есть проход, — подумал Энтони. — Я слышал, эти изгороди бывают двухрядные».

Он быстро огляделся: лорд Кейтерэм и капитан Андрасси стояли к нему спиной в дальнем конце террасы. Он пригнулся и стал продираться сквозь плотное сплетение веток.

Предположение подтвердилось. Тисовая изгородь состояла из двух рядов, между ними узкая дорожка. На нее можно было попасть через проход со стороны дома. Ничего таинственного, но если стоять прямо перед изгородью, никому и в голову не придет, что внутри — свободное пространство.

Энтони огляделся. Поодаль, развалясь в плетеном кресле, сидел человек. На подлокотнике дымилась сигара, а сам джентльмен, судя по виду, спал.

— Так, — прошептал Энтони, — похоже, мистер Хайрэм Фиш предпочитает оставаться в тени.

Глава 16 Чай в классной комнате

Энтони вернулся на террасу с твердым убеждением: единственное место, недоступное постороннему уху, — середина озера.

Из дома послышался гулкий удар гонга, и на террасе из боковой двери появился по обыкновению величавый Тредуелл.

— Ленч подан, милорд.

В ту же минуту из дому выбежали две девочки. Очень живые и веселые, одна — лет двенадцати, другая — десяти. И хотя, как утверждала Бандл, при рождении их нарекли Роза и Маргарита, похоже, в доме они были более известны как Тролли и Молли, Они исполняли какой-то боевой танец, сопровождая его пронзительными воплями. Но вот появилась Бандл и девочки притихли.

— Где мадемуазель? — спросила Бандл.

— У нее мигрень! Мигрень! Мигрень! — радостно прокричала Молли.

— Ура! — подхватила Тролли.

Лорд Кейтерэм тем временем успел спровадить в дом почти всех гостей. С таинственным видом он взял Энтони под руку и прошептал:

— Пойдемте ко мне в кабинет. Там у меня кое-что есть.

Крадучись, более напоминая вора, чем законного хозяина, лорд Кейтерэм пересек холл и юркнул в свой кабинет — его единственное прибежище в доме. Подойдя к буфету, он отворил дверцу, и Энтони увидел пеструю батарею бутылок.

— От разговоров с иностранцами меня начинает мучить жажда, — виноватым тоном объяснил лорд. — Почему — сам не знаю.

В дверь постучали, и в кабинет заглянула улыбающаяся Вирджиния.

— А для меня коктейль найдется?

— Безусловно, — радушно сказал лорд Кейтерэм. — Входите.

Торжественная церемония возлияния заняла несколько минут.

— Мне это просто необходимо. — Лорд Кейтерэм со вздохом поставит бокал на стол. — Я уже говорил, разговоры с иностранцами бесконечно меня утомляют. Наверное, потому, что все они так невыносимо вежливы. Ну что ж, пора идти. Ленч ждет вас.

Он направился в столовую. Вирджиния взяла Энтони под руку и немного придержала.

— Я выполнила ваш приказ, — прошептала она. — Лорд Кейтерэм показал мне убитого.

— Ну и?.. — быстро спросил Этони. Ему не терпелось узнать, оправдалось ли его предположение.

Вирджиния покачала головой.

— Вы ошиблись, — прошептала она. — Вне всякого сомнения, это — великий князь Михаил.

— Н-да, — разочарованно протянул Энтони. И громко добавил: — А у мадемуазель к тому же разыгралась мигрень.

— При чем тут мадемуазель?

— Возможно, и ни при чем. Но все же хотелось бы на нее взглянуть. Видите ли, я выяснил, что во второй комнате с краю, там, где я прошлой ночью заметил свет, живет мадемуазель.

— Интересно.

— Возможно, все это ничего не значит. Но все же хотелось бы увидеть ее сегодня, до наступления темноты.

Завтрак действительно оказался тяжким испытанием. Даже жизнерадостная Бандл оказалась бессильной сплотить столь разнородное собрание. Барон и Андрасси держались корректно, формально-вежливо, в строгом соответствии с требованиями этикета — словно это была трапеза в мавзолее, прямо у гроба усопшего. Лорд Кейтерэм сидел вялый, какой-то подавленный. Билл Эверсли не сводил обожающих глаз с Вирджинии. Джордж, помня о щекотливом положении, создавшемся после смерти великого князя, важно супя бровь, конфиденциально беседовал с бароном и мистером Айзекстайном. Тролли и Молли, вне себя от радости, что в доме убийство, то и дело получали замечания. Мистер Хайрэм Фиш тщательно пережевывал пищу, изредка роняя сухие замечания. Инспектора Баттла за столом не было, он куда-то тактично удалился, и никто не знал, где он.

— Слава Богу, все кончилось, — прошептала Бандл Энтони, когда все вышли из-за стола. — Джордж забирает весь иностранный табор к себе в Аббатство — обсуждать государственные проблемы.

— Да, это несколько разрядит атмосферу, — согласился Энтони.

— С американцем тоже никаких забот, — продолжала Бандл. — Они с отцом найдут тихий уголок и будут говорить о своих первоизданиях. А, мистер Фиш! — Легкий на помине любитель раритетов как раз подходил к ним. — А я планирую для вас приятный вечер.

Американец поклонился.

— Очень мило с вашей стороны, леди Эйлин.

— Мистер Фиш, насколько мне известно, — сказал Энтони, — и утро провел в самой спокойной обстановке.

Мистер Фиш метнул в него быстрый взгляд.

— Вы, сэр, похоже, видели меня в моем убежище. Бывают моменты, сэр, когда человек, привыкший к тихой кабинетной жизни, ищет спасения «вдали от обезумевшей толпы»[143].

Бандл ушла по своим делам, оставив Энтони наедине с американцем. Последний, чуть понизив голос, спросил:

— У меня сложилось впечатление, что в этот досадный скандал с убийством замешана какая-то важная тайна?

— До известной степени, — ответил Энтони.

— Этот лысый человек с бородой, он что — родственник покойного?

— В известном смысле.

— От этих восточноевропейских стран можно ожидать чего угодно! — неожиданно изрек мистер Фиш. — Ходят слухи, что пострадавший не кто иной, как его королевское высочество. Это правда?

— Убитый гостил здесь под именем графа Станислава, — уклончиво ответил Энтони.

На что мистер Фиш туманно воскликнул:

— О, Боже!

И замолчал.

— А этот ваш полицейский, — снова начал он. — Баттл, если я не ошибаюсь, он как — ничего себе?

— В Скотленд-Ярде не жалуются, — сухо ответил Энтони.

— Он мне показался немного ограниченным, — заметил мистер Фиш. — Вяловат. А эта гениальная затея — никого не выпускать отсюда! Что за этим стоит?

Мистер Фиш бросил на Энтони пронзительный взгляд.

— На дознании, которое состоится завтра утром, положено присутствовать всем, — сказал Энтони.

— И только-то? И из-за этого весь сыр-бор? Насколько я понимаю, гости лорда Кейтерэма вне подозрений?

— Ну о чем вы говорите, мистер Фиш!

— Знаете, мне не так просто разобраться во всем — все же я иностранец, но теперь я понял. Убийца вошел в дом через стеклянную дверь. Она ведь была открыта?

— Да, — сказал Энтони, глядя прямо перед собой.

Мистер Фиш вздохнул. Немного спустя, он меланхолично спросил:

— А вы знаете, молодой человек, как откачивают воду из шахт?

— Как?

— Помпой, молодой человек, помпой. Но это дьявольски трудная работа. А вон, я вижу, и наш радушный хозяин. Мне нужно поговорить с ним.

Мистер Фиш тихо удалился, и тут же к Энтони подошла Бандл.

— Фиш такой забавный, — сказала она.

— Да.

— Вы кого-то высматриваете? Вирджинию. Можете не высматривать.

— А я и не высматриваю.

— Нет, высматриваете. Уж и не знаю, как у нее это получается. И дело не в том, что она говорит. И даже, наверное, не в ее внешности. Но, Господи! Со всеми мужчинами — одно и то же! Не высматривайте, она ушла по делам. Между прочим, она просила меня быть с вами поласковее, что ж, буду стараться, пусть даже и через силу.

— А вот через силу не надо, — сказал Энтони. — Однако если вам все равно, то я предпочел бы побыть с вами на озере, в лодке.

— Неплохая мысль, — протянула Бандл.

И они отправились к озеру.

— Хочу задать вам одни вопрос, — Энтони медленно греб от берега, — прежде чем мы приступим к приятной беседе. Как говорится, делу — время, потехе — час.

— Чья спальня интересует вас на этот раз? — смиренно спросила Бандл.

— На этот раз — ничья. Но я хотел бы знать, откуда у вас эта гувернантка-француженка.

— Да он помешался на ней! Мне ее порекомендовали в агентстве, я плачу ей сто фунтов в год, зовут ее Женевьева. Что еще вы хотите знать?

— Хорошо, допустим, агентство. А как насчет рекомендаций?

— Вы только взгляните на него — весь пылает! До нас она десять лет жила в доме графини, ну, как ее…

— А все-таки — как ее?

— Графини де Бретейль. Замок де Бретейль, город Динар, Франция.

— Саму графиню вы, конечно, не видели? Было рекомендательное письмо?

— Совершенно верно.

— Так! — Энтони задумался.

— Вы заинтриговали меня, — сказала Бандл. — Вы страшно заинтриговали меня. Что это — страсть или расследование?

— Скорее всего чистой воды идиотство с моей стороны. Давайте забудем об этом.

— «Давайте забудем об этом», — небрежно бросил он, выудив у несчастной все необходимые ему сведения. Мистер Кейд, кого вы подозреваете в убийстве? Лично я — Вирджинию, поскольку она как бы совершенно вне подозрений. А как насчет Билла?

— А как насчет вас?

— Представительница аристократического рода — член тайного Братства Красной Руки. Сенсация, во всяком случае, будь здоров какая!

Энтони рассмеялся. Бандл ему нравилась, хотя он и немного побаивался этих проницательных серых глаз.

— Вы, наверное, гордитесь всем этим. — Энтони указал рукою на серую громаду особняка, маячившую в отдалении на берегу.

Бандл прищурила глаза и чуть склонила голову набок.

— Конечно, такой дом все-таки что-нибудь да значит. Но ко всему быстро привыкаешь и перестаешь замечать. Во всяком случае, мы не живем тут подолгу — скука смертная. Лето обычно проводим сначала в Каусе[144] и Довилле[145], потом — в Шотландии, а Чимниз по пять месяцев в году — в пыльных чехлах. Правда, раз в неделю чехлы снимают, приезжает автобус, набитый туристами, они бродят, глазеют, слушают Тредуелла. «Обратите внимание, справа — портрет четвертой маркизы Кейтерэм, кисти сэра Джошуа Рейнольдса[146], а слева…» и т. д. и т. п. А какой-нибудь Эд или Брет, первый остряк в группе, толкает локтем подружку и шепчет: «Эй, Гледис, а у них тут есть неплохие картинки!» А потом идут дальше, и им показывают еще портреты, и они начинают зевать, переминаться с ноги на ногу и думать с досадой, что давно пора бы ехать домой.

— И все же, что ни говори, а иногда тут действительно происходили исторические события.

— Это вы наслушались Джорджа, — недовольно бросила Бандл. — Он любит об этом разглагольствовать.

Энтони навалился на борт лодки и внимательно посмотрел на берег.

— А это что за неприкаянный у лодочкой станции — уж не третий ли подозрительный незнакомец? Или это гость?

Бандл приподнялась на алой атласной подушке.

— Это Билл.

— Он, похоже, кого-то ищет?

— Наверное, меня, — равнодушно сказала Бандл.

— Так что — быстро гребем от берега?

— Предложение верное, только в голосе не слышится энтузиазма.

— Буду грести с удвоенной силой, чтобы загладить свой промах.

— Не стоит. Я гордая. Гребите-ка туда, где ждет этот осел. Кто-то же должен за ним присматривать. Наверное, Вирджиния опять от него улизнула… Рано или поздно мне, похоже, все равно придется выйти замуж за Джорджа, так что надо заранее учиться быть «знаменитой хозяйкой политического салона».

Энтони стал послушно грести к берегу.

— А как же я? — жалобно спросил он. — Мне вовсе не улыбается роль третьего лишнего. Ага, вон, я вижу, резвятся дети?

— Только осторожней — потом от них не отвяжетесь.

— Я люблю детей, — сказал Энтони. — Поиграю с ними, научу какой-нибудь интеллектуальной настольной игре.

— Только потом не говорите, что я вас не предупреждала.

Оставив Бандл на попечение Билла, Энтони направился к рощице, из которой в мирной тишине осеннего предвечерья разносились дикие вопли. Его встретили восторженными криками.

— А в индейцев играть умеете? — строго спросила Тролли.

— Немножко. Могу показать, как закричу, когда с меня станут снимать скальп.

Он показал.

— Неплохо, — скупо похвалила Молли. — А теперь клич того, кто снимает.

Энтони послушно издал еще один леденящий душу вопль. Вскоре игра в индейцев была в самом разгаре.

Спустя час, утерев со лба пот, Энтони осведомился о здоровье мадемуазель. К большой его радости, француженка, оказывается, уже почти совсем поправилась. Популярность Энтони к этому времени была так высока, что его пригласили на чай в классной комнате.

— Заодно расскажете о повешенном, которого видели, — строго сказала Тролли.

— А правда, что у вас есть та веревка? — спросила Молли.

— Да. В портфеле, — важно подтвердил Энтони. — Каждой принесу по кусочку.

Молли испустила радостный клич.

— Только боюсь, пора идти умываться, — мрачно сказала Тролли. — А вы точно придете на чай? Не забудете?

Энтони торжественно поклялся, что никакая сила на свете не остановит его на пути в классную комнату. Довольная парочка вприпрыжку помчалась к дому. Энтони стоял, глядя им вслед, и вдруг боковым зрением заметил, как из рощицы выскользнул человек и торопливо пошел прочь по парку. Энтони сразу узнал незнакомца с черной бородкой, которого застал на карачках позади лодочной станции. Пока он решал, не пойти ли за ним, от дерева, в двух шагах от него отделился темный силуэт, и на поляне появился мистер Хайрэм Фиш. Заметив Энтони, он чуть вздрогнул.

— Прогуливаетесь в покойном одиночестве, мистер Фиш? — обратился к нему Энтони.

— Да, с вашего позволения.

На этот раз мистер Фиш был, однако, не очень спокоен. Его лицо раскраснелось, дыхание как после быстрого бега. Он достал часы и откинул крышку.

— Если не ошибаюсь, — мягко сказал он, — согласно вашим британским установлениям пора пить чай? — Щелкнул крышкой часов и неспешно зашагал к дому.

Энтони погрузился в глубокое раздумье, из которого его вывело неприятное ощущение, что рядом кто-то находится. Инспектор Баттл, казалось, буквально материализовался из воздуха.

— Откуда вы взялись? — раздраженно спросил Энтони.

Баттл кивнул на рощицу.

— Похоже, сегодня это весьма популярное место для прогулок, — заметил Энтони.

— Вы так сосредоточенно о чем-то думали, мистер Кейд.

— Да. И знаете чем я занимался, Баттл? Я пытался так сложить два, пять, один и три, чтобы в результате получилось четыре. И это, оказывается, невозможно, Баттл. Абсолютно невозможно.

— Да, действительно непросто, — согласился инспектор.

— А я как раз искал вас, Баттл. Хочу съездить кое-куда. Можно?

Верный себе, инспектор Баттл не выразил ни удивления, ни подозрительности. Ответ был прост, ясен и по существу.

— Все зависит, сэр, от того, куда вы хотите съездить.

— Не стану от вас ничего скрывать, Баттл, и выложу карты на стол. Я собираюсь в Динар, в замок графини де Бретейль.

— Когда собираетесь ехать?

— Скажем, завтра, после дознания. Вернусь в воскресенье вечером.

— Понятно, — многозначительно произнес инспектор.

— Ну и?

— У меня нет возражений, при условии, что вы поедете именно туда, куда говорите, и сразу вернетесь обратно.

— Вы человек, каких мало, Баттл. Одно из двух: или вы мне безгранично доверяете, или же вы безгранично проницательны?

Инспектор едва заметно ухмыльнулся и промолчал.

— Конечно, вы примете свои меры предосторожности, — сказал Энтони. — Пошлете за мной какого-нибудь неприметного блюстителя закона. На всякий случай. Что же, ладно. Я только все же хотел бы знать, что все это значит?

— Я вас не понимаю, мистер Кейд.

— Я имею в виду мемуары. Почему такой ажиотаж вокруг? В них, верно, есть кое-что, о чем вы предпочитаете не распространяться?

Баттл снова улыбнулся.

— Давайте сформулируем это так. А не отказал я вам, потому что вы произвели на меня благоприятное впечатление, мистер Кейд, и я не прочь вместе расследовать это дело. Дилетант и профессионал порой хорошо дополняют друг друга. Один, так сказать, располагает к доверию, а у другого — опыт.

— Согласен, — кивнул Энтони. — Мне всегда хотелось раскрыть какое-нибудь таинственное убийство.

— Есть версии, мистер Кейд?

— Множество, но еще больше вопросов.

— Например?

— Кто теперь, после убийства Михаила, наследник престола? Мне представляется это весьма немаловажным.

Инспектор Баттл усмехнулся.

— Мне было любопытно, зададите ли вы этот вопрос, сэр. Теперь главный претендент на герцословацкий престол — великий князь Николас Оболович, двоюродный брат покойного.

— А где он сейчас? — Энтони отвернулся в сторону, чтобы прикурить. — Только не говорите, что не знаете, Баттл. Не поверю.

— Есть основания считать, что он сейчас в Соединенных Штатах. По крайней мере, до последних событий он был там. Собирал деньги для поддержки своих притязаний на престол.

Энтони удивленно присвистнул.

— Понятно. За Михаилом стояла Англия. За Николасом — Америка. Деловые круги обеих стран не прочь заполучить концессии на добычу нефти. Монархическая партия поставила на Михаила, а теперь надо искать кого-то другого. В стане мистера Айзекстайна и Джорджа Ломакса — вой и скрежет зубовный, а на Уолл-стрит — радостные крики. Я правильно понял?

— Весьма недалеко от истины, — кивнул инспектор Баттл.

— Та-ах! Теперь я понимаю, чем вы занимались в этой рощице.

Инспектор улыбнулся, но промолчал.

— Международная политика — тема захватывающая, — сказал Энтони. — Но боюсь, придется вас оставить, Баттл. У меня назначена встреча в классной комнате.

Энтони бодро зашагал к дому. Величественный Тредуелл проводил его в классную комнату. Энтони постучал и вошел, приветствуемый радостными воплями. Тролли и Молли бросились к нему и торжественно повели знакомить с мадемуазель. Впервые Энтони усомнился в своих подозрениях. Мадемуазель Брун оказалась маленькой, неопределенного возраста женщиной с постным лицом, седеющими волосами и противными черными усиками на верхней губе. На роль знаменитой иностранной авантюристки она явно не тянула. «Похоже, — размышлял Энтони, — я свалял редкостного дурака. Но теперь делать нечего — раз начал, надо идти до конца».

Он держался с мадемуазель подчеркнуто вежливо, а она, в свою очередь, была явно довольна неожиданным вторжением симпатичного молодого человека в ее пенаты. Трапеза прошла с большим успехом.

Вечером, наедине с собой, расхаживая по уютной спаленке, отведенной ему гостеприимным лордом, Энтони несколько раз разочарованно покачал головой.

— Ошибся, — бормотал он. — Второй раз ошибся. Как ни крути — никакой зацепки.

Вдруг он остановился.

— Черт возьми… — начал было он.

Дверь в спальню осторожно приотворилась. В комнату скользнул человек, предупредительно остановившийся у двери. Это был крепко сбитый блондин, по-славянски широкоскулый, с голубыми фанатичными глазами.

— Кто вы такой, черт возьми? — Энтони не сводил с незнакомца глаз.

— Борис Анчуков, — ответил тот на хорошем английском.

— Слуга великого князя Михаила?

— Да. Я служил моему господину. Он мертв, и теперь я служу вам.

— Это очень мило, — сказал Энтони. — Но мне не нужен слуга.

— Отныне вы мой господин. И я буду служить вам верой и правдой.

— Да, но… видите ли… я не нуждаюсь в слуге. И потом, я не могу себе этого позволить.

В глазах Бориса Анчукова мелькнула тень усмешки.

— Я не прошу денег. Я служил моему господину. Теперь буду служить вам — до самой смерти.

Быстро шагнув вперед, он опустился на колено, взял руку Энтони и возложил себе на лоб. Потом ловко встал и выскользнул из комнаты. Так же неожиданно, как и появился.

Энтони уставился на закрывшуюся за ним дверь, и на лице его было написано нескрываемое изумление.

— Странно, — пробормотал он. — Прямо-таки собачья преданность. Удивительный нюх у этих ребят.

Он снова зашагал из угла в угол.

— И все же, — бормотал он. — Все это опасно. Чертовски опасно. Особенно сейчас.

Глава 17 Полночное происшествие

Наутро состоялось дознание, во время которого, к глубокому удовлетворению Джорджа Ломакса, не огласили ни одной важной подробности. Инспектор Баттл, коронер и начальник местной полиции провели процедуру быстро, четко, с минимумом формальностей. Сразу после дознания Энтони потихоньку отбыл из Чимниза.

Этот отъезд для Билла Эверсли был единственным светлым пятном за день. Джордж Ломакс, опасаясь утечки важной государственной информации, развил лихорадочную деятельность. Мисс Оскар и Билл Эверсли работали не покладая рук. Впрочем, все действительно существенное делала мисс Оскар. На долю Билла оставалось бегать туда-сюда с бесконечными посланиями, зашифровывать и расшифровывать телеграммы и часами напролет слушать разглагольствования Джорджа Ломакса. К вечеру субботы Билл совершенно ошалел и едва доплелся до постели. За весь день, из-за этого одержимого Джорджа, Биллу ни разу не удалось поговорить с Вирджинией, и он чувствовал себя оскорбленным, обделенным и несчастным. Слава Богу, хоть убрался этот парень из колоний. Он прямо-таки монополизировал Вирджинию. И конечно, если этот осел Джордж Ломакс будет продолжать в том же духе, то… Сердце Билла сжалось от обиды и негодования, и он уснул со слезами на глазах. А во сне пришло утешение: снилась ему — Вирджиния.

Это был героический сон. Бушевал страшный лесной пожар. Билл увидел себя в роли блистательного избавителя. Он вынес Вирджинию на руках из самого пекла. Она была без сознания. Он нежно опустил ее на траву и пошел искать пакет с бутербродами. Было очень важно — найти пакет с бутербродами. Пакет оказался у Джорджа, но тот не дал его Биллу, а вместо этого принялся диктовать телеграмму. В результате чего они очутились в церкви, потому что вот-вот должна приехать Вирджиния, и Билл поведет ее под венец! Но ужас! Он — в пижаме! Нужно срочно попасть домой переодеться. Он выбежал из церкви и кинулся к машине. Машина не заводилась. Черт! Нет бензина! Билла охватило отчаяние. Тут подкатил огромный автобус, и из него вышла Вирджиния под руку с лысым бароном. Восхитительная, неприступная, в изысканном сером платье. Она подошла к нему и потрепала по плечу. «Билл, — сказала она, — Би-и-лл». Потом начала трясти его, приговаривая: «Билл. Проснитесь. Да проснитесь же!»

От неожиданности он проснулся. Он оказался в своей спальне, в Чимнизе. Но главная часть сна продолжалась. Склоненная над ним Вирджиния яростно трясла его за плечо:

— Проснитесь же, Билл! Ах, да проснитесь же!

— Привет, — пробормотал Билл, приподнимаясь на подушке. — Что случилось?

Вирджиния облегченно вздохнула.

— Слава Богу! Я думала, вы никогда не проснетесь. Уже устала вас трясти. Вы совсем проснулись?

— Наверное, — неуверенно ответил Билл.

— Прямо чурбан какой-то! У меня руки отваливаются!

— Неуместное оскорбление, — с достоинством произнес Билл. — Вирджиния, вы ведете себя неподобающим образом. Порядочные молодые вдовы…

— Не будьте идиотом, Билл. Там что-то происходит.

— Где? Что?

— Что-то странное. В Рыцарском зале. Мне послышалось, что хлопнула дверь, я спустилась посмотреть и заметила свет в Рыцарском зале. Я подкралась и заглянула в замочную скважину. Видно плохо, но я, как начала смотреть, так не могла оторваться… И тут я поняла, что мне нужен настоящий, смелый, сильный мужчина. А вы самый настоящий, самый сильный и самый смелый — никто другой мне на ум не пришел.

Я поспешила сюда, хотела тихонько разбудить вас. Но пришлось трясти чуть не сто лет.

— Понятно, — сказал Билл. — Вы хотите, чтобы я поймал грабителей?

Вирджиния нахмурилась.

— Я не уверена, что это грабители. Билл, все это очень странно… Но не будем терять времени на разговоры. Вставайте.

Билл покорно вылез из постели.

— Погодите минутку, я надену ботинки — они у меня тяжелые, с подковками — в них буду чувствовать себя гораздо увереннее. Как бы я ни был силен, идти босиком на схватку с бандитами нельзя.

— Мне нравится ваша пижама, Билл, — мечтательно прошептала Вирджиния. — Пестрота без вульгарности.

— Кстати о пижамах, — пробормотал Билл, возясь со вторым ботинком. — Эта штуковина, что на вас, тоже очень красивая. Приятный салатовый цвет. Как она называется? Ведь это же не совсем халат?

— Это неглиже, Билл. Как хорошо, что вы такой целомудренный.

— Я не целомудренный, — обиделся Билл.

— Зачем отрицать факты. Вы такой славный, Билл, и очень мне нравитесь. Знаете, завтра утром, скажем, часов в десять, я, может быть, вас поцелую.

— Подобные действия надо совершать не откладывая.

— Сейчас и без того хлопот полон рот. Ну что, вы готовы? Или еще будете надевать противогаз и кольчугу?

— Готов.

Билл накинул огненно-алый шелковый халат и прихватил кочергу.

— Классическое оружие, — пояснил он.

Они прокрались по коридору и, осторожно ступая, спустились по широкой с высокими перилами лестнице. На нижней ступеньке Вирджиния нахмурилась.

— Ваши ботинки, Билл, грохочут как копыта.

— Подковки есть подковки. Я и так стараюсь.

— Придется разуться, — твердо сказала Вирджиния.

Билл тяжело вздохнул.

— Можете нести их в руке. Интересно, сообразите вы, что они там делают, в Рыцарском зале. Как по-вашему, для чего грабителям разбирать на части рыцарские доспехи?

— Ну, может, целиком их тащить неудобно?

Вирджиния покачала головой.

— А зачем вообще им нужен этот металлолом? В Чимнизе хватает сокровищ, которые куда удобней тащить.

Билл пожал плечами.

— А сколько их? — спросил он, крепче сжимая кочергу.

— В замочную скважину много не разглядишь. Там темно, только свет от фонарика.

— Может, они уже убежали, — с надеждой сказал Билл.

Он сел на ступеньку и разулся. Взяв ботинки в левую руку, правой сжимая кочергу, он на цыпочках двинулся по коридору в сторону Рыцарского зала. Вирджиния не отставала. У массивной дубовой двери они остановились. Изнутри не доносилось ни звука. Вдруг Вирджиния стиснула руку Билла. Он кивнул. В замочной скважине мелькнул свет.

Билл опустился на колени и приник к скважине. За дверью действительно творилось что-то странное. Судя по всему, основные события происходили левее — непрекращающееся приглушенное позвякивание говорило о том, что злоумышленники продолжают возиться с доспехами. По-видимому, их двое, стоят, наверное, под портретом работы Гольбейна, фонарик направлен на разбираемые доспехи. Остальная часть зала утонула почти в непроглядной темноте. Вдруг в поле зрения Билла мелькнул чей-то силуэт, но только на мгновение — разобрать ничего не удалось. Билл даже не понял, кто это — мужчина или женщина. Через какое-то время силуэт мелькнул опять и приглушенное звяканье возобновилось. Только теперь добавился еще и новый звук — кто-то осторожно постукивал по дереву. Билл резко отпрянул от двери.

— Что там? — прошептала Вирджиния.

— Ничего не видно. Так мы вряд ли что узнаем. Лучше я ворвусь и схвачу их.

Он надел ботинки и встал.

— А теперь внимательно меня слушайте, Вирджиния. Мы потихоньку открываем дверь. Вы знаете, где там выключатель?

— Да, сразу у двери.

— Похоже, их всего двое. А может, и вообще один. Я неслышно вхожу в зал. А когда крикну: «Давай!», вы включите свет. Понятно?

— Да.

— И чтобы без визгов, обмороков и прочего. Со мной вам ничего не грозит.

— О, мой герой! — прошептала Вирджиния.

Билл подозрительно посмотрел на нее в темноте, покрепче сжал кочергу и расправил плечи. Он чувствовал себя способным на любой подвиг.

Осторожно повернув ручку замка, он начал медленно отворять дверь. На своем плече Билл чувствовал дыхание Вирджинии. Вместе они бесшумно вошли в Рыцарский зал.

В дальнем конце над картиной Гольбейна на стене подрагивало пятно света от фонарика. На его фоне вырисовывался силуэт мужчины, который, стоя на кресле, тщательно выстукивал дубовую панель. Он был обращен к ним спиной и отбрасывал огромную уродливую тень.

Больше разглядеть ничего не успели, потому что в этот самый миг подкованный башмак Билла чиркнул по паркету. Человек резко обернулся и ослепил их ярким лучом, От вспышки они зажмурились. Но Билл, однако, не растерялся. С ревом «Давай!» он бросился вперед. Вирджиния послушно щелкнула выключателем.

Огромная люстра под потолком должна была вспыхнуть и залить весь зал ярким светом, но вместо этого — пустой щелчок выключателя, а Рыцарский зал по-прежнему остался погружен в темноту.

Вирджиния услышала смачное ругательство Билла. Через мгновение под сводами Рыцарского зала раздалось громкое пыхтение. Фонарик упал на пол и разбился. Из темноты доносились звуки отчаянной схватки. Но кто побеждает и сколько человек в ней участвует, Вирджиния разобрать не могла. Был ли в зале кто-нибудь еще, кроме человека, выстукивавшего панели? Не исключено. Ведь разглядеть они с Биллом ничего не успели. Вирджиния замерла на месте. Что делать? Броситься на помощь Биллу? Но в темноте она только помешает. Единственное, что остается — караулить у двери, чтобы никто не убежал. И тут Вирджиния, нарушив приказ Билла, пронзительно завизжала.

Наверху захлопали двери, и со стороны лестницы хлынул поток яркого света. Только бы Билл продержал грабителя до прихода помощи! Но в этот миг события приняли неожиданный оборот. Похоже, в пылу сражения кто-то задел одного из стоявших по стенам железных рыцарей, и он с оглушительным грохотом рухнул на пол. К дверям на террасу метнулся темный силуэт, и одновременно послышались проклятия Билла, выбирающегося из-под рассыпавшихся доспехов.

Вирджиния оставила свой пост и бросилась к стеклянной двери. Но ее уже успели открыть. Человек не мешкая выбежал на террасу и скрылся за углом. Вирджиния побежала за ним. Молодая и резвая, она достигла угла дома всего на несколько секунд позже беглеца, но, повернув за угол, неожиданно очутилась в объятиях человека, появившегося из неприметной боковой дверцы. Это был мистер Хайрэм П. Фиш.

— Ба! Да это леди] — воскликнул он. — Извините, миссис Ревел, я принял вас за грабителя.

— Он побежал туда! — задыхаясь, закричала Вирджиния. — Надо его поймать.

Но она уже и сама поняла — слишком поздно. Он, конечно, успел добежать до парка, а ночь была темная и безлунная.

Она пошла назад в Рыцарский зал. Мистер Фиш шел следом, что-то недовольно бурча о повадках грабителей, судя по его словам, неплохо ему известных.

Лорд Кейтерэм, Бандл и перепуганные слуги стояли на пороге Рыцарского зала.

— Что тут происходит? — спросила Бандл. — Грабители? А вы откуда, Вирджиния? Гуляли среди ночи с мистером Фишем по парку?

Вирджиния объяснила, что произошло.

— Как интересно, — заметила Бандл. — За один уик-энд убийство и ограбление. Давно у нас такого не было. А что случилось с люстрой? В других комнатах со светом все в порядке.

Загадка разрешилась скоро и весьма прозаически. У стены рядком лежали вывернутые лампочки. Взгромоздившись на стремянку, Тредуелл, и в одной пижаме сохранявший величавость, восстановил освещение в разгромленном Рыцарском зале.

— Похоже, — печально сказал лорд Кейтерэм, озираясь вокруг, — здесь развили весьма бурную деятельность.

Замечание это было не лишено справедливости. Все, что можно перевернуть и опрокинуть, было перевернуто и опрокинуто. На полу валялись поваленные кресла, осколки ваз, обломки доспехов.

— Сколько их было? — спросила Бандл. — Судя по всему, сражение было отчаянное.

— По-моему, он был один, — сказала Вирджиния, но тут же усомнилась в своих словах. Определенно, через стеклянную дверь бежал всего один человек — мужчина. Но когда она бросилась за ним, ей послышался слабый шорох где-то поблизости. Если она не ошиблась — сообщник ушел через дверь. Но, может, все это ей только померещилось?

Неожиданно с террасы появился Билл. Он тяжело дышал:

— Гад проклятый! Ушел! Все обегал. Никаких следов.

— Ничего, Билл, — успокоила его Вирджиния. — В следующий раз он от нас не уйдет.

— Ну и что теперь делать? — спросил лорд Кейтерэм. — Может, пойти досыпать? Не могу же я в такой час беспокоить мистера Стражберри. Тредуелл, вы знаете, как в таких случаях поступают. Так что присмотрите за всем.

— Хорошо, милорд.

Лорд Кейтерэм с облегчением вздохнул и оглядел присутствующих.

— А этот красавчик Айзекстайн спит себе и в ус не дует, — с легкой завистью заметил он. — Весь этот шум и гам ему нипочем — даже не спустился. — Он поглядел на мистера Фиша. — О, а вы и одеться успели!

— Да, накинул кое-что, — скромно потупился американец.

— И очень разумно поступили, — одобрил лорд Кейтерэм. — Чертовски они холодные, эти пижамы.

Он зевнул. Усталые и подавленные, все разошлись по комнатам — досыпать.

Глава 18 Второе полночное происшествие

Первым, кого увидел Энтони на следующий день, сойдя с поезда, был инспектор Баттл. Энтони расплылся в вежливой улыбке.

— Вернулся, как договаривались. А вы пришли на вокзал лично удостовериться?

Баттл покачал головой.

— Я и не сомневался, что вы сдержите слово, мистер Кейд. Просто мне нужно в Лондон.

— Вы так доверчивы, Баттл.

— Вы полагаете, сэр?

— Нет. Я думаю, вы проницательны, очень проницательны. А ваша невозмутимость… Знаете, в тихом омуте, ну, и так далее. Так, значит, вы собрались в Лондон?

— Да, мистер Кейд.

— Позвольте спросить, зачем?

Инспектор промолчал.

— Вы на редкость разговорчивы, — заметил Энтони. — За что и нравитесь мне.

В глазах Баттла промелькнула искорка.

— А как вы съездили, мистер Кейд? Успешно?

— Совершенно впустую, Баттл. Второй раз безбожно ошибся. Обидно, знаете ли.

— А что, собственно, вы проверяли, позвольте спросить?

— Я заподозрил гувернантку-француженку, Баттл. Во-первых, потому что она, как и положено в лучших традициях детективного жанра, вызывала наименьшие подозрения. И во-вторых, потому что в ночь убийства я видел в ее окне свет.

— Ну, это, право, не Бог весть что.

— Согласен. Не Бог весть. Но, кроме того, я выяснил, что в доме она совсем недавно, а также наткнулся в парке на подозрительного француза, который явно что-то вынюхивал. Надеюсь, вы понимаете, кого я имею в виду?

— Наверное, вы говорите о некоем мосье Шелле? Он недавно остановился в «Крикетисте». Франтоватый путешественник.

— Вот-вот. Что-нибудь известно о нем? Что думает по этому поводу Скотленд-Ярд?

— Он ведет себя подозрительно, — бесстрастно констатировал Баттл.

— Это еще мягко сказано, позвольте вам заметить. Ну так вот, я сложил два и два. Внутри — гувернантка-француженка. Снаружи — подозрительный француз. Я решил, что они работают в паре, и поспешил к хозяйке, у которой мадемуазель Брун жила десять лет, до появления в Чимнизе. Я был почти уверен, что хозяйка и слыхом не слыхивала ни о какой мадемуазель Брун. Но я ошибся, Баттл. Мадемуазель Брун действительно существует. Она настоящая.

Баттл кивнул.

— Должен признаться, — продолжал Энтони, — еще во время разговора с мадемуазель в классной комнате у меня появилось грустное подозрение, что я иду по ложному следу. Она произвела на меня впечатление законченной гувернантки.

Баттл снова кивнул.

— При всем при том, мистер Кейд, никогда не следует торопиться с выводами. Женщины, доложу вам, с помощью косметики способны творить чудеса. Мне довелось иметь дело с одной очень симпатичной девицей, которая перекрасила волосы, тональным кремом придала лицу нездоровую желтизну, слегка подмазала красным веки, и — самое главное — надела плохонькое платье. И что вы думаете? Девять из десяти человек, видевших ее раньше, не опознали ее в новом обличье. Мужчинам подобные номера даются труднее. Вы, конечно, можете сделать что-нибудь с бровями, вставить фальшивые зубы и тем самым полностью изменить выражение лица. Но уши — уши всегда остаются. А уши, мистер Кейд, это своего рода неотъемлемая от личности визитная карточка.

— Не смотрите так на мои уши, Баттл. Я вас боюсь.

— О парике, гриме и накладных бородах я не говорю, — продолжал инспектор. — Все это только в книжках бывает. Нет, мужчинам гораздо труднее. Редко кому удается действительно до неузнаваемости изменить внешность. Мне, во всяком случае, известен только один настоящий гений перевоплощения. Король Виктор. Вам знакомо это имя, мистер Кейд?

В том, как внезапно и резко инспектор задал этот вопрос, было нечто такое, что заставило Энтони удержать готовые слететь с губ слова. Вместо этого он в некоторой задумчивости проговорил:

— Король Виктор? Я где-то слышал это имя.

— Один из лучших воров в мире, сэр. Специалист по драгоценным камням. Отец — ирландец, мать — француженка. Говорит по меньшей мере на пяти языках. Был осужден, но уже пять месяцев как снова на свободе.

— Вот как? И где же он сейчас?

— А вот это, мистер Кейд, нам и самим очень хотелось бы знать.

— Так! — весело воскликнул Энтони. — Сюжет закручивается! Но, впрочем, он вряд ли сунется сюда. Зачем ему мемуары политика? Ведь он специалист по драгоценным камням, не так ли?

— Зачем? Остается только гадать. — Инспектор Баттл посмотрел на Энтони. — Нам известно одно — он, по всей вероятности, уже здесь…

— Под видом ливрейного лакея? Гениально! Вы узнаете его по ушам, Баттл, и покроете свое имя неувядаемой славой.

— Вы очень мило шутите, мистер Кейд. Кстати, что вы думаете по поводу этого странного случая в Стейнзе?

— В Стейнзе? — переспросил Энтони. — А что произошло в Стейнзе?

— Это попало в субботние газеты. Я думал, вы читали. На обочине дороги нашли застреленного человека. Иностранца. В сегодняшних газетах тоже есть кое-что об этом.

— Да-да, припоминаю, что-то читал, — небрежно бросил Энтони. — На самоубийство не похоже.

— Нет. Оружия не нашли. Личность убитого тоже пока не установлена.

— Вас, похоже, заинтересовал этот случай, — улыбнулся Энтони. — Вы связываете его с убийством великого князя Михаила?

На лице Энтони не дрогнул ни один мускул. Он спокойно закурил сигарету. Может, и просто показалось, но инспектор Баттл вглядывался в него с особым тщанием.

— В общем-то нет, — сказал Баттл. — Однако, согласитесь, убийства что-то зачастили.

Баттл отвернулся и подозвал носильщика. Вдалеке послышалось пыхтенье лондонского поезда. Энтони с облегчением вздохнул.

Он брел по парку, вопреки обыкновению, медлительный и задумчивый. Нарочно решил подойти к дому с той же стороны, что и в роковую ночь. Поднял взгляд на окна. Где же он видел свет? Точно ли во втором окне?

И тут Энтони сделал неожиданное открытие. Крыло дома было построено уступом. И самое крайнее окно оказывалось как бы в глубине. Если смотреть с того места, откуда его видно, то первое окно над выступающим Рыцарским залом окажется вторым с краю; но стоит сделать несколько шагов вправо, и первое окно скроется за выступом Рыцарского зала и тогда крайними будут казаться другие окна — второе и третье. Так где же он стоял в тот вечер, когда заметил свет?

Энтони понял: точно определить не удастся.

Буквально несколько ярдов в сторону — и все принципиально менялось. Но, во всяком случае, кое-что выяснилось. Выходит, он мог ошибиться, посчитав окно, в котором был свет, вторым. С таким же успехом оно могло оказаться и третьим.

Так. А кто занимает третью комнату? Нужно выяснить это немедленно. Удача благоприятствовала Энтони. В холле Тредуелл устанавливал на сервировочном столике массивный серебряный самовар. Рядом никого не было.

— Здравствуйте, Тредуелл, — сказал Энтони. — Хочу у вас кое-что спросить. Кто живет в третьей комнате с краю в западном крыле? Прямо над Рыцарским залом?

Тредуелл задумался.

— Это комната джентльмена из Америки, сэр. Мистера Фиша.

— Да? Спасибо, Тредуелл.

— Не за что, сэр.

Совсем собравшись было уйти, Тредуелл передумал: желание первым сообщить интересную новость было не чуждо и величавой душе дворецкого.

— Вы, наверное, знаете, сэр, что произошло сегодня ночью?

— Понятия не имею. А что случилось?

— Попытка ограбления, сэр!

— Да что вы говорите! Что-нибудь пропало?

— Нет, сэр. Воры пытались разобрать на части доспехи в Рыцарском зале. К сожалению, им удалось скрыться.

— Интересно! Опять Рыцарский зал. А как они попали туда?

— Предположительно через стеклянную дверь с террасы, сэр.

Удовлетворенный эффектом, который произвело его сообщение, Тредуелл повернулся, чтобы уйти, но, наткнувшись на неожиданное препятствие, с достоинством принес извинение:

— Прошу прощения, сэр. Я не слышал, как вы вошли, и не знал, что кто-то стоит у меня за спиной.

Мистер Айзекстайн, виновник столкновения, дружелюбно успокоил дворецкого:

— Все в порядке, дорогой мой. Ничего страшного.

Тредуелл удалился, а мистер Айзекстайн опустился в уютное кресло неподалеку от Энтони.

— Здравствуйте, Кейд. Вижу, вы уже вернулись. Слышали рассказ о ночном спектакле?

— Да. Веселенькие получаются выходные.

— По-моему, это работа кого-то из местных, — заметил Айзекстайн. — Очень по-дилетантски.

— Разве здесь есть коллекционеры рыцарских доспехов? — с сомнением спросил Энтони. — Выбор, согласитесь, странный.

— Очень странный. — Айзекстайн помолчал и с какой-то угрозой в голосе добавил: — Все это крайне неудачно.

— Я не совсем понимаю, о чем вы.

— Зачем нас здесь держат? Дознание состоялось, еще вчера. Тело великого князя отправят в Лондон, где установят, что он скончался от сердечного приступа. И все равно — отчего-то никому не позволяют покинуть дом. О причинах мистеру Ломаксу известно не больше, чем мне. Всем распоряжается Баттл.

— У инспектора Баттла есть своя версия, — размышлял вслух Энтони. — Похоже, в его планы входит одно непременное условие — чтобы мы все оставались здесь.

— Но, простите, мистер Кейд, вы ведь куда-то уезжали.

— Я был на коротком поводке, мистер Айзекстайн. Уверен, за мной все время следили. Так что у меня не было ни малейшей возможности избавиться от револьвера или от других улик.

— Ах да, револьвер, — проворчал Айзекстайн. — Его, кажется, так и не нашли?

— Пока нет.

— Наверное, убийца, когда убегал, бросил его в озеро!

— Вполне возможно.

— А где инспектор Баттл? Что-то его не видно.

— Уехал в Лондон. Я встретил его на станции.

— Уехал в Лондон? В самом деле? А когда вернется, не сказал?

— Насколько я понял — завтра рано утром.

В холле появилась Вирджиния с лордом Кейтерэмом, и за ними — мистер Фиш. Вирджиния приветливо улыбнулась Энтони.

— Вы уже вернулись, мистер Кейд. Слышали о наших ночных приключениях?

— Вот уж действительно, мистер Кейд, — вставил Хайрэм Фиш, — ночь выдалась на редкость беспокойная. Вы знаете, я ведь принял миссис Ревел за грабителя.

— А тем временем, — сказал Энтони, — настоящий грабитель?..

— Скрылся, — с прискорбием констатировал мистер Фиш.

— Возьмите на себя роль хозяйки, — обратился лорд Кейтерэм к Вирджинии, — разливайте чай. Бандл куда-то запропастилась.

Вирджиния охотно согласилась. Подсев к Энтони, она вполголоса сказала:

— Приходите после чая к лодочной станции. Мы с Биллом вам кое-что расскажем.

Она отвернулась и с улыбкой присоединилась к общему разговору.

В назначенный час у лодочной станции состоялось тайное совещание. Вирджинию и Билла распирало от желания поскорей выложить все новости. По общему мнению, самым безопасным местом для разговора была середина озера. Когда отплыли на приличное расстояние, Энтони с интересом выслушал историю о ночных «грабителях». Вначале Билл немножко дулся. Он не хотел, чтобы Вирджиния посвящала во все подробности этого парня из колоний.

— Странно. Очень странно, — сказал Энтони, когда они закончили свой рассказ. — Что вы насчет всего этого думаете? — спросил он Вирджинию.

— Похоже, они что-то искали. Версия грабежа — абсурдна.

— Они думали, что в доспехах что-то спрятано, это ясно. Но зачем выстукивать панели? Может, искали потайной ход?

— Я знаю, что в Чимнизе сохранились тайные убежища, в которых прятались католические священники, — сказала Вирджиния. — Наверное, есть и потайные ходы. Надо спросить у лорда Кейтерэма. А вы как думаете, что они искали?

— Во всяком случае, не мемуары, — сказал Энтони. — Это толстый пакет, а они искали что-то маленькое.

— Джордж наверняка знает, — заметила Вирджиния. — Вот только удастся ли выудить у него? За всем этим явно что-то кроется.

— Вы говорите, видели только одного мужчину, — обратился к Вирджинии Энтони. — Но мог быть и еще кто-то. Вам ведь показалось, что кто-то выскользнул в холл, когда вы бросились к двери на террасу?

— Шорох был очень тихий. Может, просто почудилось.

— Возможно. Ну а если не почудилось, значит, второй грабитель — обитатель дома. На меня большое впечатление произвела…

— Что? — быстро спросила Вирджиния.

— …Расторопность мистера Фиша. Услышав крик о помощи, он успел одеться как на прогулку.

— Да, это действительно странно, — согласилась Вирджиния. — А Айзекстайн? Он вообще якобы все проспал. Вряд ли он ничего не слышал.

— Скорее всего потрошил доспехи Борис, — вставил Билл. — Он с виду настоящий разбойник. Я говорю о слуге великого князя.

— В Чимнизе собралось много подозрительных личностей, — сказала Вирджиния. — Думаю, другие точно так же подозревают нас. Жаль, инспектор Баттл уехал в Лондон. По-моему, довольно глупо с его стороны. Кстати, мистер Кейд, я пару раз замечала в парке какого-то франтоватого француза. Он, похоже, что-то вынюхивает.

— Да, хорошего дурака я свалял, — самокритично заметил Энтони. — Погнался за журавлем в небе. И прозевал ночных грабителей. Если хотите мое мнение — главное сейчас узнать: нашли грабители в Рыцарском зале то, что искали, или нет?

— А если нет? — сказала Вирджиния. — Я почти уверена, что нет.

— Тогда они снова придут. Они знают или скоро узнают, что Баттл в Лондоне. И сегодня ночью наверняка опять рискнут.

— Вы думаете?

— Во всяком случае — есть шанс захватить их с поличным. Давайте заключим тройственный союз. Мы с Эверсли спрячемся вечером в Рыцарском зале…

— А я? — возмутилась Вирджиния. — Не думайте, что вам удастся выключить меня из игры!

— Послушайте, Вирджиния, — сказал Билл. — Это дело мужское и…

— Не будьте идиотом, Билл. Я обязательно пойду. Даже не думайте. Тройственный союз так тройственный союз. Сегодня ночью в Рыцарском зале устраиваем засаду.

Решение было принято, осталось только обговорить детали. Когда все разошлись спать, новоявленные члены тройственного союза, поодиночке, спустились вниз. Каждый был вооружен мощным фонариком, а карман Энтони оттягивал револьвер.

Энтони был уверен, что вторая попытка состоится, но ожидал, что на этот раз вторжение произойдет изнутри. Он считал, что Вирджиния не ошиблась, и кто-то действительно проскользнул мимо нее. Поэтому он спрятался за старый дубовый гардероб, ближе к двери в холл. Вирджиния притаилась за рыцарскими доспехами у противоположной стены, а Билл — у стеклянных дверей за шторой.

Томительно тянулись минуты. Пробило час, полвторого, два. Полтретьего. Энтони было тесно и неудобно. Он уже начал думать, что опять ошибся. В эту ночь никто, кроме них, в Рыцарский зал, похоже, не собирается. Вдруг он весь напрягся. Снаружи на террасе послышались шаги. Скоро звук шагов прекратился и кто-то тихонько заскребся в стекло. Опять все смолкло, и стеклянная дверь беззвучно отворилась. В Рыцарский зал вошел человек.

Он сделал один шаг и на мгновение замер, словно прислушиваясь. Наконец, не почуяв опасности, зажег фонарик и быстро посветил по сторонам. Очевидно, ничего подозрительного он не заметил. Члены тройственного союза затаили дыхание. Человек направился к той же стене, которую выстукивал прошлой ночью.

И тут Билл с ужасом понял, что сейчас чихнет. Вчера ночью, блуждая в мокром парке, он простудился, весь день шмыгал носом и чихал. Вот и теперь он чувствовал, как подкатывает чих и он не в силах остановить его.

Билл испробовал все известные средства. Прикусил верхнюю губу, несколько раз резко сглотнул, запрокинул голову и уставился в темноту. Наконец схватил себя за нос и принялся отчаянно его теребить. Но, увы! Все было тщетно. Он чихнул. Приглушенный, сдержанный, полузадавленный чих прогремел как гром в мертвой тишине Рыцарского зала.

Человек метнулся к двери на террасу, но Энтони был начеку. Он включил фонарик и бросился на незнакомца. Через мгновение оба покатились по полу.

— Свет! — закричал Энтони.

Вирджиния уже была у выключателя. На этот раз люстра ярко вспыхнула. Энтони сидел на незнакомце, лежащем лицом вниз. Билл наклонился, чтобы подстраховать.

— А теперь, дружок, — ласково сказал Энтони, — мы наконец посмотрим, кто ты есть.

Он перевернул свою добычу лицом вверх. Это был щеголеватый чернобородый француз из «Веселого крикетиста».

— Прекрасно сработано, — раздался вдруг одобрительный возглас.

Все вздрогнули и обернулись. Дверной проем загораживала массивная фигура инспектора Баттла.

— А я думал, вы в Лондоне, инспектор, — заметил Энтони.

В глазах Баттла мелькнула усмешка.

— Да, сэр? — сказал он. — А я подумал, будет неплохо, если кое-кто подумает, что я в Лондоне.

— Кое-кто и подумал. — Энтони перевел взгляд на поверженного противника. К своему великому изумлению, он заметил на губах жертвы легкую усмешку.

— Позвольте мне встать, джентльмены, — попросил незнакомец. — Вас ведь трое, а я один.

Энтони великодушно отпустил его. Незнакомец одернул плащ, поправил воротничок и бросил острый взгляд на Баттла.

— Прошу прощения, сэр. Насколько я понимаю, вы представитель Скотленд-Ярда?

— Совершенно верно, — подтвердил Баттл.

— Тогда позвольте вручить верительные грамоты. — Он безмятежно улыбнулся. — Безусловно, мне следовало быть умнее и представиться раньше.

Он вынул из кармана какие-то бумаги и вручил их детективу из Скотленд-Ярда. Одновременно отогнул лацкан пиджака и продемонстрировал значок.

У Баттла вырвался возглас удивления. Просмотрев бумаги, он с поклоном вернул их владельцу.

— Извините за рукоприкладство, мосье, — сказал Баттл. — Но, право, вы сами напросились.

Поглядев на удивленные лица остальных, он улыбнулся.

— Это коллега, которого мы давно ждали. Мосье Лемуан из парижской службы безопасности.

Глава 19 Подоплека

Все с недоумением глазели на французского сыщика, который застенчиво улыбался в ответ.

— Увы, — развел он руками, — это правда. Последовала пауза, необходимая для уяснения столь неожиданного поворота событий. Наконец Вирджиния первая обрела дар речи и обратилась к Баттлу:

— Знаете, о чем я подумала, инспектор?

— О чем же, миссис Ревел?

— Я подумала, что пора наконец немножко просветить нас.

— Просветить? Я не совсем понимаю, миссис Ревел.

— Вы все прекрасно понимаете, инспектор. Конечно, мистер Ломакс может кого угодно доконать своим пристрастием к конфиденциальности. Но, право же, лучше все рассказать, чем дожидаться, пока мы сами докопаемся. Ведь неизвестно, сколько при этом мы наломаем дров. Вы согласны со мной, мосье Лемуан?

— Мадам, я с вами полностью согласен.

— Что делать, шила в мешке не утаишь, — усмехнулся Баттл. — Я предупреждал мистера Ломакса. — Он огляделся. — Мистер Эверсли — секретарь мистера Ломакса, его можно посвятить в тайну. И мистера Кейда тоже, раз уж он волей-неволей оказался впутан в это дело. Но вот… — Баттл замолчал.

— Понятно, — сказала Вирджиния. — Женщинам доверять нельзя! Сколько раз слышала я это от Джорджа.

Лемуан внимательно поглядел на Вирджинию. Потом обратился к коллеге из Скотленд-Ярда:

— Если не ошибаюсь, вы только что назвали мадам «миссис Ревел»?

— Это мое имя, — сказала Вирджиния.

— Скажите, ваш муж был дипломатом? Вы жили с ним в Герцословакии незадолго до свержения покойных короля и королевы?

— Да.

Лемуан снова обратился к Баттлу:

— По-моему, мадам имеет право выслушать наш рассказ. Поскольку ее это тоже касается, правда косвенно. Кроме того, — в глазах Лемуана вспыхнул огонек, — в дипломатических кругах мадам известна умением хранить тайны.

— Благодарю за аттестацию, — рассмеялась Вирджиния. — Надеюсь, вам не придется за меня краснеть.

— Может, выпьем для подкрепления сил? — предложил Энтони. — Где мы расположимся? Здесь?

— Если не возражаете, сэр, — сказал Баттл. — Нам до утра не хотелось бы покидать этот зал. Вы сами поймете почему после моего рассказа.

— В таком случае позвольте мне взять на себя обязанности фуражира, — сказал Энтони. Вместе с ним отправился Билл, и вскоре они вернулись с подносом, на котором стояли бутылки, сифоны с сельтерской и прочие приятные изобретения человечества. Члены союза, теперь уже в расширенном составе, уютно разместились в уголке у окна, за длинным дубовым столом.

— Думаю, нет необходимости напоминать, — начал Баттл, — все здесь сказанное является строжайшей тайной. Не должно быть ни малейшей утечки. Хотя, увы, тайное всегда становится явным. Джентльмены, помешанные на секретности, как мистер Ломакс, иногда сами готовят почву для будущего скандала. Я давно ожидал, предчувствовал, что эта история рано или поздно выйдет наружу. Все началось около семи лет назад. В то время процесс так называемых преобразований был в самом разгаре — особенно в Восточной Европе. Многие нити сходились в Англии, и тут не последнюю роль играл небезызвестный вам джентльмен весьма преклонных лет, граф Стилптич. В Балканских государствах было, по обыкновению, неспокойно, и потому Англию частенько навещали особы королевского достоинства. Не стану вдаваться в детали, но во время одного из визитов венценосных особ пропало нечто — причем пропало самым невероятным образом. Произошло, казалось, невозможное, если не учитывать двух обстоятельств: вор был коронованной особой и в то же самое время — профессионалом самого высокого класса. Мосье Лемуан расскажет подробнее, как это произошло.

— Возможно, вы в Англии даже и не слыхали о нашем легендарном и фантастическом Короле Викторе. Настоящее имя его неизвестно, но это человек редкостного мужества и поразительной дерзости. Говорит на пяти языках и не знает себе равных в искусстве перевоплощения. Отец его — то ли ирландец, то ли англичанин, но сам Виктор в основном работал в Париже. Лет восемь назад он совершил там серию дерзких ограблений и жил под именем капитана О'Нила.

Вирджиния удивленно ахнула. Мосье Лемуан бросил на нее быстрый взгляд.

— Я догадываюсь, что так взволновало мадам. Вы тоже скоро поймете. Наша служба безопасности имела веские основания подозревать, что этот капитан не кто иной, как Король Виктор, но у нас не было достаточных доказательств. Тогда в Париже жила весьма неглупая молодая актриса из «Фоли Бержер», некая Анжела Мори. Одно время мы подозревали, что она работает на пару с Королем Виктором. Но доказательств опять-таки никаких.

В то время Париж готовился к визиту молодого короля Герцословакии Николаса Четвертого. Служба безопасности получила соответствующие инструкции и должна была гарантировать неприкосновенность Его Величества. В частности, предписывалось обратить особое внимание на действия членов некой организации революционеров, которые называли себя Братством Красной Руки. Теперь с достоверностью установлено, что члены Братства связались с Анжелой Мори и предложили ей огромную сумму за то, чтобы она помогла осуществить их план.

Ее роль состояла в том, чтобы обольстить молодого короля и пригласить на свидание в указанное революционерами место. Анжела Мори взяла деньги и пообещала все сделать.

Но молодая дама оказалась куда умнее и честолюбивее, чем предполагали ее наниматели. Ей действительно удалось обольстить короля, который совершенно потерял голову и осыпал актрису бриллиантами. И тогда она решила стать не просто любовницей короля — но королевой! Как известно, ей это удалось. В Герцословакии ее выдали за графиню Варагу Пополевскую из побочной ветви Романовых, и таким образом она стала Варагой, королевой Герцословакии. Совсем неплохо для жалкой парижской актрисы! Впрочем, насколько мне довелось слышать, со своей новой ролью она справилась блестяще. Однако счастью ее не суждено было длиться долго. Братство Красной Руки, взбешенное предательством, дважды покушалось на ее жизнь. Вскоре им удалось устроить в стране революцию, в ходе которой, как известно, погибли и король и королева. Их тела, изуродованные до неузнаваемости, были едва отбиты у толпы, разъяренной присутствием на троне иностранки низкого происхождения.

При всем том можно с уверенностью утверждать, что, будучи королевой, она продолжала поддерживать связь со своим сообщником, Королем Виктором. Скорее всего план похищения принадлежал именно ему. Во всяком случае, установлено, что она продолжала переписываться с ним из королевского дворца в Герцословакии, пользуясь специальным шифром. Для безопасности письма писались по-английски и подписывались именем одной леди из английского посольства в Герцословакии. Если бы началось следствие и вышеупомянутая леди стала отрицать авторство писем, то ей вполне могли бы не поверить. Это были письма от замужней женщины любовнику. И подписаны они вашим именем, миссис Ревел.

— Я уже догадалась, — сказала Вирджиния. Щеки ее порозовели. — Так вот она, разгадка тайны писем! А я-то думала-гадала.

— Какая гнусность! — возмутился Билл.

— Письма были адресованы капитану О'Нилу на его парижскую квартиру. На их истинную цель, возможно, проливает свет один любопытный факт, который всплыл позднее. После гибели короля и королевы многие драгоценные камни из королевской казны, которая попала в руки мошенников, постепенно осели в Париже, и тут неожиданно выяснилось: в девяноста процентах случаев крупные бриллианты оказались заменены простыми стекляшками. А должен сказать, в герцословакской казне были и весьма знаменитые камешки. Так что королева Анжела Мори, как видим, не забыла старое свое ремесло.

Теперь вы понимаете, к чему я клоню? Николас Четвертый и королева Варага прибыли в Англию по приглашению покойного маркиза Кейтерэма, тогдашнего министра иностранных дел Великобритании. Герцословакия — небольшая страна, но ею нельзя пренебрегать. Королеву Варагу приняли в соответствии с ее титулом. Так что вот вам в одном лице — и королева, и опытная воровка. Без сомнения, эту… э-э-э… последнюю подмену, которую решительно никто, кроме экспертов, не в состоянии заметить, задумал Король Виктор. Да и самый план аферы, смелый и дерзкий, тоже выдает его почерк.

— И что было дальше? — спросила Вирджиния.

— А ничего. Историю замолчали, — лаконично сказал инспектор Баттл. — И до сих пор об этом не было ни единого упоминания в прессе. Мы, конечно, втайне делали все, что в наших силах, — и установили, кстати, не так уж мало: у нас существуют удивительные методы расследования. Одно могу сказать: похищенный бриллиант не покинул пределов Англии вместе с королевой Герцословакии. Скажу больше: известно, что ее величество где-то спрятала его — но найти до сих пор не удалось. И я не удивлюсь, — инспектор медленно обвел взглядом Рыцарский зал, — если бриллиант окажется именно здесь.

Энтони вскочил.

— Что? После стольких лет? — недоверчиво воскликнул он. — Невозможно!

— Вам, мосье, неизвестны некоторые особые обстоятельства этого похищения, — перебил его французский сыщик. — Буквально две недели спустя после пропажи алмаза в Герцословакии разразилась революция и король с королевой погибли. В свою очередь, капитана О'Нила арестовали в Париже и осудили на небольшой срок. Мы надеялись найти в его доме связку тех самых шифрованных писем, но их украл некий герцословак, бывший посредником между капитаном и королевой. Этот посредник накануне революции был в Герцословакии, а потом бесследно исчез.

— Он, наверное, уехал за границу, — задумчиво проговорил Энтони. — Скорее всего в Африку. И конечно, берег эти письма как зеницу ока. Они были для него своего рода золотой жилой. Странно устроен этот мир. Скорее всего, его звали Голландец Педро или что-то в этом духе.

Энтони поймал на себе пристальный взгляд инспектора Баттла и улыбнулся.

— Это не ясновидение, Баттл, — сказал он. — Хотя и похоже. Я потом объясню.

— Но кое-что все-таки неясно, — сказала Вирджиния. — Какую роль тут играют мемуары? Ведь должна же быть связь?

— Мадам очень проницательна, — одобрительно кивнул Лемуан. — Связь безусловно есть, граф Стимптич в то время тоже был в Чимнизе.

— И он мог знать о подмене бриллианта.

— Parfaitement[147].

— И конечно, — сказал Баттл, — если он выболтал это в своих бесценных мемуарах, то, представляете, что бы началось после их публикации. Тем более что факт этой беспрецедентной кражи до сих пор тщательно замалчивается.

Энтони закурил сигарету.

— А вы не допускаете, что в мемуарах есть указания на то, где спрятан бриллиант? — спросил он.

— Маловероятно, — решительно отверг Баттл. — Граф никогда не был близок с королевой, он категорически возражал против этого брака. И вряд ли она стала бы с ним откровенничать.

— Я не это имею в виду, — сказал Энтони. — Судя по всему, он был весьма пронырливый старикашка. И мог каким-то образом, без ведома королевы, пронюхать, где спрятан бриллиант. Как по-вашему, что бы он в таком случае сделал?

— Сидел бы тихо до поры до времени, — сказал Баттл после короткого размышления.

— Согласен, — кивнул француз. — Момент был очень непростой. Вернуть бриллиант анонимно ему вряд ли удалось бы. К тому же обладание этой тайной давало графу колоссальную власть — а власть он любил, этот странный старик. Он не только мог бы держать в руках королеву, но и получил бы мощное оружие против короля. И это была не единственная тайна, которой он располагал, нет! Он вообще коллекционировал тайны, как другие коллекционируют редкие книги или старинный фарфор. Говорят, перед самой смертью он пару раз хвастливо заявлял, что способен опубликовать кое-что интересное. И, по крайней мере однажды, обмолвился, что его мемуары содержат потрясающие разоблачения. Отсюда, — француз сухо улыбнулся, — то общее стремление заполучить их. Наша тайная полиция пыталась наложить на них руку, но граф предусмотрительно переправил куда-то мемуары незадолго до смерти.

— И все же, — сказал Баттл, — у нас нет серьезных оснований считать, что ему была известна и эта тайна.

— Простите, — тихо сказал Энтони. — Но ведь он сам об этом говорил.

— Что? — Оба сыщика поглядели на него так, словно своим ушам не поверили.

— Когда мистер Макграт передал мне рукопись, он рассказал, как познакомился с графом Стилптичем. Это случилось в Париже. Мистер Макграт, подвергая опасности свою жизнь, спас графа от целой банды хулиганов. Граф был, насколько я понял, слегка навеселе. В таком состоянии он обронил несколько весьма любопытных замечаний. Он сказал, что знает, где Кохинор, — утверждение, которому мой приятель совершенно не придал значения. И еще прибавил, что нападавшие бандиты — люди Короля Виктора. Оба утверждения, взятые вместе, по-моему, представляют определенный интерес.

— Великий Боже! — воскликнул инспектор Баттл. — Еще бы! Теперь даже убийство великого князя Михаила предстает в несколько ином свете.

— Но Король Виктор никогда не убивает, — напомнил француз.

— А если он испугался, когда его застали за поисками бриллианта?

— Значит, он в Англии? — резко спросил Энтони. — Вы сказали, несколько месяцев назад он вышел из тюрьмы. Вы следили за ним?

На лице французского сыщика изобразилась печальная улыбка.

— Мы пытались, мосье. Но это дьявол, а не человек. Он скрылся сразу. Понимаете, сразу. Мы предполагали, естественно, что он поедет прямиком в Англию. Но не тут-то было. Он отправился — куда бы вы думали?

— Куда? — спросил Энтони. Он внимательно смотрел на француза, бессознательно вертя в руке спичечный коробок.

— В Америку. В Соединенные Штаты.

— Что? — В голосе Энтони послышалось искреннее удивление.

— Да. И кем, вы думаете, он объявил себя на этот раз? Какую роль взялся сыграть? Роль великого князя Герцословацкого Николаса.

Спичечный коробок из рук Энтони со стуком упал на пол. Инспектор был поражен не меньше.

— Невероятно.

— И тем не менее, друг мой, это так. Утром вы прочтете об этом в газетах. Это колоссальный блеф. Как вы знаете, великий князь Николас, по слухам, умер в Конго несколько лет назад. Наш приятель, Король Виктор, ухватился за это — свидетелей смерти великого князя не было. Он воскресил великого князя и с помощью его имени присвоил целую кучу американских долларов — все под предполагаемые концессии на добычу нефти. Но по чистой случайности его разоблачили, и он был вынужден срочно бежать из страны. На этот раз — в Англию. Вот почему я здесь. Рано или поздно он все равно явится в Чимниз. Если, конечно, уже не явился!

— Вы считаете?..

— Я считаю, он был здесь и в ночь смерти великого князя Михаила, и прошлой ночью.

— Это была еще одна попытка? — спросил Баттл.

— Да, вторая попытка.

— А я все беспокоился, — сказал Баттл, — что с мосье Лемуаном? Из Парижа мне сообщили, что он выехал для совместной работы. И я не мог понять, куда он запропастился.

— Примите мои извинения, — сказал Лемуан. — Видите ли, я приехал сюда наутро после убийства, и мне пришло в голову скрыть, что я полицейский. Согласитесь, на первых порах это дает некоторые преимущества. Конечно, я понимал, что навлеку на себя подозрения, но это, до известной степени, входило в мои планы: те, за кем я следил, не опасались меня. Могу сказать, за эти два дня я узнал много интересного.

— Но позвольте, — сказал Билл, — а что же тогда на самом деле произошло здесь прошлой ночью?

— Боюсь, — сказал мосье Лемуан, — мне пришлось довольно сильно вас потрепать.

— Так это вас я схватил?

— Да. Ну так вот. Я пришел сюда понаблюдать за Рыцарским залом, убежденный, что разгадка тайны кроется в этом зале, ведь великий князь был убит именно здесь. Я стоял на террасе у стеклянной двери. Заметив свет фонарика, понял, что в зале кто-то есть. Подергал дверь, она оказалась незапертой — или преступник проник в зал этим путем до моего прихода, или вошел из холла и на всякий случай отпер ее. Очень осторожно я отворил дверь и прошел на цыпочках сколько нужно, чтобы, оставаясь незамеченным, видеть все происходящее. Самого человека я как следует не разглядел. Он, как вы догадываетесь, стоял ко мне спиной, и я видел лишь силуэт в пятне света от фонарика. Но то, что он делал, меня весьма удивило.

Вначале он разобрал один за другим два рыцарских доспеха и внимательно осмотрел все их части. Потом, очевидно, не обнаружив того, что искал, принялся выстукивать дубовую панель прямо под этой картиной. Что он собирался делать дальше — неизвестно. Ему помешало ваше вторжение… — Он посмотрел на Билла.

— Да, наши благие намерения оказались весьма некстати, — задумчиво сказала Вирджиния.

— В определенном смысле, мадам, я вынужден с вами согласиться. Человек выключил фонарик, и, поскольку мне не хотелось, чтобы раньше времени узнали, кто я такой на самом деле, я бросился к стеклянной двери. В темноте наткнулся на сцепившихся в схватке двух других ночных визитеров и упал. Но тут же вскочил и выбежал через стеклянную дверь на террасу. Мистер Эверсли принял меня за вора и погнался за мной.

— Первой за вами бросилась я, — сказала Вирджиния. — Билл бежал следом.

— А оставшемуся в темноте преступнику хватило ума затаиться и потом выскользнуть в холл.

— Но ведь там уже собрались всполошившиеся домочадцы?

— Ну и что? — сказал Лемуан. — А он сделал вид, что первый проснулся и первый спустился вниз.

— Вы серьезно считаете, что этот Арсен Люпен[148]находится сейчас в доме? — сверкнув глазами, спросил Баттл.

— А почему бы и нет? — сказал Лемуан. — Он вполне сойдет за слугу. Зная его, я не удивлюсь, если он окажется Борисом Анчуковым, верным слугой покойного великого князя Михаила.

— Да, он с виду настоящий разбойник, — поддакнул Билл.

Энтони улыбнулся.

— Право, не ожидал от вас, мосье Лемуан, — мягко сказал он.

Француз вежливо улыбнулся в ответ.

— Вы ведь его взяли в слуги, мистер Кейд, если я не ошибаюсь? — вмешался инспектор Баттл.

— Позвольте снять перед вами шляпу, инспектор. Вы знаете все. Но только, если быть точным, не я взял его в слуги, а он меня в хозяева.

— С чего бы это, мистер Кейд?

— Не знаю, — беззаботно ответил Энтони. — Выбор, конечно, странный; может, лицо мое ему понравилось. А может, он решил, что я убил его господина, и хочет быть поближе ко мне, чтобы в удобный момент отомстить.

Энтони встал, подошел к окну и приоткрыл портьеру.

— Рассвело, — сказал он с легким зевком. — Вряд ли сюда уже кто-нибудь явится.

Лемуан тоже встал.

— Вынужден вас оставить, — сказал он. — Надеюсь, скоро увидимся.

Отвесив Вирджинии изысканный поклон, он вышел через стеклянную дверь на террасу.

— Спать, — сказала, зевая, Вирджиния. — Все это очень интересно, но пора и честь знать. Пойдем, Билл, ступай в кроватку, будь паинькой. Завтрак, боюсь, пройдет без нас.

Энтони стоял у окна, задумчиво глядя вслед мосье Лемуану.

— Сразу и не скажешь, — услышал он за спиной голос инспектора Баттла. — А ведь его почитают одним уз умнейших сыщиков Франции.

— Отчего же не скажешь, — задумчиво пробормотал Энтони. — Очень даже скажешь.

— Ну что ж, — согласился Баттл, — думаю, вы правы, треволнения нынешней ночи закончились. Кстати, помните, я рассказывал вам о трупе на обочине дороги недалеко от Стейнза?

— Да. А что?

— Ничего. Установили личность убитого. Некий Джузеппе Манелли. Он служил официантом в лондонском отеле «Блиц». Не правда ли, любопытно?

Глава 20 Энтони и Баттл выясняют отношения

Энтони не ответил. Он молча продолжал смотреть в окно. Инспектор Баттл несколько времени смотрел на его неподвижную спину.

— Что ж, доброй ночи, сэр, — наконец сказал он и пошел к двери.

Энтони встрепенулся.

— Подождите, Баттл.

Инспектор послушно остановился. Энтони отошел от окна. Достал из портсигара сигарету и закурил. Между двумя затяжками, не глядя на инспектора, он обронил:

— Вас, похоже, очень заинтересовал этот случай под Стейнзом.

— Это, пожалуй, слишком сильно сказано, сэр. Он довольно необычен, только и всего.

— Как вы думаете, его застрелили там, где нашли, или же он был убит в другом месте, а потом перевезен и выброшен на обочину?

— Думаю, его застрелили в другом месте, а потом привезли под Стейнз на машине.

— Я тоже так думаю, — многозначительно сказал Энтони.

Инспектор сразу насторожился.

— У вас есть какие-то соображения на этот счет, сэр? Вы знаете, кто перевез тело?

— Да, — сказал Энтони. — Я.

Его несколько покоробила абсолютная невозмутимость инспектора.

— Должен сказать, Баттл, вы прекрасно держите любые удары, — заметил он.

— «Не проявляй эмоций». Этого правила, преподанного мне однажды, я придерживаюсь всю жизнь. И нахожу его весьма полезным.

— И вам это удается с блеском, — сказал Энтони. — Ни разу не заметил, чтобы вы волновались. Ну так что, рассказать, как все было?

— Будьте любезны, мистер Кейд.

Энтони придвинул кресла, оба сели, и Энтони подробно рассказал о том, что произошло в прошлый четверг. Баттл невозмутимо слушал. Когда Энтони кончил, в глазах инспектора блеснул огонек.

— Позвольте заметить, — сказал он, — когда-нибудь вы нарветесь на крупные неприятности, сэр.

— Таким образом, уже во второй раз вы меня не отправляете в тюрьму?

— Мы предпочитаем давать человеку полную свободу действий, сэр. Как говорится, каждому овощу — свое время.

— Изящно сказано, сэр, — заметил Энтони, — и без ненужных уточнений, что произойдет с каждым овощем в это самое свое время.

— Я вас только не совсем понимаю, сэр, — сказал Баттл, — почему вы решили все это рассказать именно сейчас?

— Непросто объяснить. Видите ли, Баттл, у меня постепенно составилось о вас самое высокое мнение. Вы всегда в нужный момент оказываетесь в нужном месте. Как, скажем, сегодня ночью. И я подумал, что, утаивая эти сведения, я воздвигаю на вашем пути лишние трудности. Вы заслуживаете самой полной информации. Я сделал что мог в тех обстоятельствах. Дело от этого еще больше запуталось. Но до нынешней ночи я не считал себя вправе кому бы то ни было об этом рассказывать, оберегая интересы миссис Ревел. Но теперь, когда выяснилось, что письма не имеют к ней ни малейшего отношения, дальнейшее молчание бессмысленно. Я допускаю, что в самом начале подал миссис Ревел дурной совет; но меня тревожило то, что она дала денег этому проходимцу. Ее объяснение, что она из прихоти включилась в игру, — вряд ли прозвучало бы убедительно в полиции.

— А особенно в суде, — согласился Баттл. — У судей, как правило, нет воображения.

— Но вы-то сразу поверили? — сказал Энтони, с интересом глядя на инспектора.

— Видите ли, мистер Кейд, по роду своей деятельности я очень много времени провел в кругу этих людей. В высшем, как принято называть, обществе. Обычного человека, каких большинство, волнует мнение окружающих. А бродягу и аристократа — нет. Они делают все что взбредет в голову, нимало не беспокоясь — кто что на это скажет. Я имею в виду не только сумасбродных богачей и их причуды, и даже не столько их. Когда человек рождается в среде, где из поколения в поколение принято считаться только с собственным мнением и пренебрегать мнением остальных, согласитесь, это накладывает определенный отпечаток. Мне всегда нравилась аристократия. Она бесстрашна, благородна, честна, но порой, увы, непроходимо беспечна.

— Поразительные наблюдения, Баттл. Полагаю, вы скоро начнете писать воспоминания. Получится весьма поучительная книга, уверяю вас.

Инспектор улыбнулся к промолчал, не подтверждая, но и не опровергая предположения Энтони.

— Хотелось бы задать вам один вопрос, — продолжал Энтони, — вы считали меня причастным к этому делу под Стейнзом? Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

— Совершенно верно. Были подозрения, но ничего определенного. Должен признать, у вас хороший стиль, мистер Кейд. Вы работаете чисто и знаете цену мелочам.

— Рад слышать, — сказал Энтони. — После нашей с вами встречи я постоянно чувствовал расставленные кругом силки. В общем, мне удалось их избежать, но нервы, должен сказать, были напряжены до предела.

Баттл радушно улыбнулся.

— Так, собственно, и ловят крупную рыбу, сэр. Бросают наживку и потихоньку помавают туда-сюда, подергивают, покручивают. В конце концов нервы у бедняги сдают — и тогда только успевай подсечь.

— Вы большой весельчак, Баттл. Когда же вы думаете подсечь меня?

— Каждому овощу, мистер Кейд, — повторил инспектор, — каждому овощу…

— А пока, — сказал Энтони, — я по-прежнему ваш ассистент-любитель?

— Совершенно верно, сэр.

— Своего рода Ватсон[149] при Шерлоке Холмсе?

— Детективные романы, знаете ли, в большинстве своем — чепуха, — равнодушно заметил Баттл. — Но они забавны. И по-своему полезны, — неожиданно добавил он.

— В каком смысле? — полюбопытствовал Энтони.

— Они поддерживают всеобщее заблуждение о тупости полиции. Это очень помогает работе, когда имеешь дело с дилетантами, особенно с дилетантами-убийцами.

Энтони несколько времени молча смотрел на инспектора. Баттл сидел неподвижно, изредка моргая, с совершенно равнодушным выражением на спокойном массивном своем лице. Наконец он сказал:

— Ложиться спать уже не имеет смысла. Мне еще надо поговорить с его милостью, как только он проснется. А гости, кто хочет, могут теперь покинуть Чимниз. Однако я буду очень признателен его милости, если он лично попросит кое-кого из гостей остаться. Скажем вас, сэр, если вы не возражаете, и миссис Ревел.

— А вы нашли револьвер? — спросил вдруг Энтони.

— Вы имеете в виду тот, из которого застрелили великого князя Михаила? Нет, не нашли. Но он должен быть здесь, в доме или в парке: Принимая во внимание вашу выдумку, мистер Кейд, пошлю своих парней проверить птичьи гнезда. Если найдем револьвер, это нас здорово продвинет вперед. И конечно, неплохо бы найти письма. Вы говорите, одно из них было помечено «Чимниз»? Убежден, что именно оно было последним. И похоже, инструкции, как найти бриллиант, зашифрованы именно в этом письме.

— А какова ваша версия смерти Джузеппе? — спросил Энтони.

— Он был профессиональный вор и, похоже, работал на Короля Виктора или на Братство Красной Руки. Впрочем, я не удивлюсь, если они, Виктор и Братство, работают сообща. Братство — богатая и влиятельная организация, но вот с мозгами у них всегда было слабовато. Джузеппе было поручено украсть мемуары. О том, что у вас есть и письма, они не знали — кто же мог предвидеть такое странное совпадение?

— Согласен, — кивнул Энтони. — Совпадение действительно фантастическое.

— Вместо мемуаров Джузеппе украл письма. И сначала, конечно, очень огорчился. Но когда увидел вырванный лист из журнала, решил — пошантажировать леди, так сказать, от себя лично.

Об истинной ценности писем он, безусловно, и не подозревал. Братство, узнав об этом, решило, что он ведет двойную игру, и приговорило его к смерти. Они вообще любят казнить предателей. В этом есть что-то романтическое, близкое им по духу. Единственное, что неясно — откуда взялся револьвер с гравировкой «Вирджиния». Для Братства все это слишком уж утонченно. Они обожают разбрасывать где попало листок с изображением красной руки — чтобы, так сказать, посеять ужас в душе потенциальных предателей. А тут чувствуется почерк Короля Виктора. Но тогда совершенно непонятны мотивы. Во всяком случае, налицо попытка свалить это убийство на миссис Ревел, причем без всяких видимых на то причин.

— У меня была одна версия, — сказал Энтони. — Но она не подтвердилась.

Он рассказал Баттлу, что Вирджиния узнала в убитом Михаила. Баттл кивнул.

— Да, тут не может быть никаких сомнений. Кстати, этот барон, герцословак, высокого о вас мнения, отзывался с большим уважением.

— Очень мило с его стороны, — сказал Энтони. — Особенно если учесть, что я предупредил его о своем намерении во что бы то ни стало доставить в издательство пропавшие мемуары к этой среде.

— Вам придется изрядно потрудиться, — заметил Баттл.

— Пожалуй. А письма, похоже, у Короля Виктора и братьев?

Баттл кивнул.

— Они забрали их у Джузеппе в четверг на Понт-стрит. Прекрасно спланированная операция. Да, письма у них, видимо, уже расшифрованные, и теперь они знают, где искать бриллиант.

Энтони и Баттл были уже в дверях Рыцарского зала.

— Здесь? — кивнул Энтони через плечо.

— Да, здесь. Они его пока не нашли, и теперь дальнейшие поиски будут сопряжены с известным риском.

— Сдается мне, — сказал Энтони, — в вашей хитроумной голове уже созрел кое-какой план.

Баттл не ответил. Вид у него был вялый и какой-то даже глуповатый.

Потом он медленно кивнул.

— Нужна моя помощь? — спросил Энтони.

— Да. Ваша и еще кое-чья.

— Чья же?

— Миссис Ревел. Возможно, вы не обратили внимания, мистер Кейд, но эта леди обладает чарами, против которых почти невозможно устоять.

— Отчего же. Очень даже заметил, — сказал Энтони. Он посмотрел на часы. — Пожалуй, вы правы, Баттл, ложиться спать действительно не имеет смысла. Искупаться в озере да как следует позавтракать — куда лучше.

Он легко взбежал по лестнице в свою комнату. Насвистывая, снял смокинг, накинул халат и взял полотенце. Потом вдруг замер перед туалетным столиком, уставившись на нечто, невинно лежащее у зеркала. Сначала он не поверил своим глазам. Потом взял это «нечто» и внимательно оглядел. Да, он не ошибся. Это была та самая связка писем, подписанных «Вирджиния Ревел». Все письма были на месте. Все до единого.

Энтони, со связкой писем в руке, медленно опустился в кресло.

— Ум за разум заходит, — пробормотал он. — Ничего не понимаю, что творится в этом доме. Что за фокусы? Откуда взялись эти письма? Кто подбросил их на мой столик? Зачем?

Но ни на один из этих вполне логичных вопросов приемлемого ответа не было.

Глава 21 Чемодан мистера Айзекстайна

Было десять часов утра, лорд Кейтерэм с дочерью завтракали. Бандл была очень грустна.

— Отец, — сказала она.

Лорд Кейтерэм, погруженный в «Таймс», не ответил.

— Отец, — раздраженно повторила Бандл.

Лорд Кейтерэм оторвался от увлекательного изучения каталога предстоящей распродажи редких книг и рассеянно поднял глаза.

— А? Ты что-то сказала?

— Да. Кто это уже позавтракал?

Она кивнула на единственный использованный прибор. Остальные места пустовали.

— А! Это… Забыл, как его.

— Айзекстайн?

— Да, он.

— Я видела, перед завтраком ты разговаривал с инспектором?

Лорд Кейтерэм вздохнул.

— Да, он поймал меня в холле. Я думал, что хотя бы время до завтрака — неприкосновенно. Нет, надо было ехать за границу. Нервы мои так напряжены, что…

Бандл бесцеремонно прервала его:

— Что он сказал?

— Сказал, все, кто хочет, могут уезжать.

— Прекрасно, — сказала Бандл. — То, о чем ты мечтал.

— Да, только это не все. При этом он попросил меня пригласить всех остаться.

— Что-то я не пойму. — Бандл наморщила нос.

— Вот так, поди разберись, — посетовал лорд Кейтерэм. — Да еще до завтрака.

— А ты?

— Ну, я, естественно, согласился. С этими людьми из Скотленд-Ярда лучше не спорить. Особенно до завтрака, — продолжал гнуть свое лорд Кейтерэм.

— Кого ты уже успел попросить?

— Кейда. Он сегодня встал рано. Хочет остаться. Тут я не против. Хоть я его и не понимаю до конца, но он мне нравится, он очень мне нравится.

— Как и Вирджинии, — сказала Бандл, в задумчивости водя вилкой по скатерти.

— А?

— Как и мне. Но это, похоже, не имеет значения.

— И еще Айзекстайна, — продолжил лорд Кейтерэм.

— А он?

— К счастью, у него дела в Лондоне. Кстати, не забудь распорядиться насчет машины в десять сорок.

— Хорошо.

— Вот, теперь бы еще спровадить этого Фиша, — со слабой надеждой сказал лорд Кейтерэм.

— А я думала, тебе нравится болтать с ним о ваших допотопных книжках.

— Нравится, нравится. Точнее, нравилось. Но, знаешь ли, довольно утомительно все время говорить одному. Фиш — слушатель очень внимательный, но сам ни разу ничего не сказал.

— Уж куда лучше, чем никому не давать рта раскрыть, как Ломакс, — сказала Бандл.

Лорд Кейтерэм содрогнулся при упоминании этого имени.

— Джордж очень хорош на трибуне, — сказала Бандл. — Я сама, помнится, как-то ему аплодировала, хоть и понимала, конечно, все, что он говорит, — чушь.

— Вот именно, — сказал лорд Кейтерэм.

— А что с Вирджинией? — спросила Бандл. — Ее тоже надо попросить остаться?

— Баттл сказал, всех.

— Однако он суров. А ты уже сделал ей предложение стать моей мачехой?

— Боюсь, бесполезно, — печально вздохнул лорд Кейтерэм. — Хоть она и назвала меня вчера вечером «милый». Это вот и есть самая плохая черта красивых молодых женщин. Они могут сказать вам все что угодно, да только это ничего не значит.

— Да, плохи дела, — сказала Бандл. — Вот если бы она запустила в тебя туфелькой или попыталась укусить — тогда можно было бы еще на что-то надеяться.

— У вас, современных молодых людей, какое-то странное и неприятное представление о любви, — грустно заметил лорд Кейтерэм.

Бандл с жалостью и сочувствием посмотрела на отца. Потом поднялась и чмокнула его в макушку.

— Милый, милый папочка, — вздохнула она и вышла из столовой.

Лорд Кейтерэм вновь углубился в каталог старинных книг. Он даже подпрыгнул от неожиданности, когда услышал голос, по обыкновению, бесшумно вошедшего мистера Хайрэма Фиша.

— Доброе утро, лорд Кейтерэм.

— О, доброе утро, — откликнулся тот. — Доброе утро, чудесный сегодня день.

— Да, погода прекрасная, — сказал Фиш.

Он налил себе кофе; что до еды, то весь его завтрак свелся к кусочку подсушенной гренки.

— Я слышал, карантин снят? — спросил он пару минут спустя. — И мы вольны уехать когда вздумается?

— Да… э-э-э… да, — подтвердил лорд Кейтерэм. — Но, с другой стороны, я надеюсь, то есть я был бы рад, — чувство долга все-таки взяло верх, — я был бы просто счастлив, если бы вы еще немножко погостили здесь.

— О, лорд Кейтерэм…

— Это был жуткий уик-энд, согласен, — заторопился лорд Кейтерэм. — Кошмарный. Кошмарный. И я, конечно, пойму ваше желание поскорее уехать отсюда.

— Вы меня неверно поняли, лорд Кейтерэм. Безусловно, нельзя отрицать — обстоятельства сложились весьма неудачно. Но, знаете ли, английская сельская жизнь, особенно в таком великолепном, можно сказать, историческом поместье, — бесконечно притягательна для меня. Я изучаю все с большим интересом. У нас, в Америке, как вы понимаете, ничего подобного не увидишь. Я счастлив принять ваше радушное приглашение, я остаюсь.

— Ну да, конечно, — пробормотал лорд. — Несказанно рад, дорогой мой, несказанно рад.

Кое-как выдавив из себя диктуемые законом гостеприимства слова, лорд Кейтерэм невнятно забормотал о каких-то распоряжениях управляющему поместьем и бежал из столовой.

В холле он увидел Вирджинию, она как раз спускалась по лестнице.

— Позвольте проводить вас на завтрак, — нежно предложил лорд Кейтерэм.

— Благодарю вас, я позавтракала в постели. Совсем сегодня не выспалась, — сказала она, зевнув.

— Плохо провели ночь?

— Я бы не сказала. С определенной точки зрения, даже очень хорошо. Ах, лорд Кейтерэм. — Она взяла его руку и легонько стиснула в своей. — Мне так здесь нравится. Как это мило, что вы пригласили меня на этот уик-энд.

— Вы можете еще побыть у нас. Баттл сегодня снял свой… э-э-э… карантин, но я буду очень рад, если вы останетесь. И Бандл тоже будет рада.

— С удовольствием останусь. Вы такой милый.

— Ах! — вздохнул лорд Кейтерэм.

— В чем причина вашей тайной грусти? — спросила Вирджиния. — Что вас тяготит?

— Да вот это самое, — удрученно буркнул лорд Кейтерэм.

Вирджиния недоумевающе посмотрела на него.

— Вам не хочется запустить в меня туфелькой? Нет? Вижу, что нет. Ах, да что говорить, все бесполезно.

Лорд Кейтерэм удалился, печальный, а Вирджиния вышла через боковую дверь в сад. На мгновение она остановилась, вдыхая кристальный октябрьский воздух, приятно освежающий после утомительной ночи.

Вдруг она почувствовала, что рядом кто-то стоит, и от неожиданности вздрогнула. Инспектор Баттл, похоже, имел привычку материализоваться прямо из воздуха, без малейшего предупреждения.

— Доброе утро, миссис Ревел. Надеюсь, вы не очень устали?

Вирджиния покачала головой.

— Напротив, это была чудесная ночь, — сказала она. — То, что я услышала и увидела, с лихвой окупает несколько часов сна. Только вот сегодня, после такой ночи, все кажется немножко поблекшим.

— Там, на лужайке под кедром, есть прелестный тенистый уголок, — сказал инспектор. — Вы позволите, я отнесу туда кресло для вас?

— Если вы на этом настаиваете… инспектор.

— Вы очень догадливы, миссис Ревел. Я хотел бы с вами поговорить.

Он подхватил большое плетеное кресло и понес его на лужайку. Вирджиния с подушечкой под мышкой пошла следом.

— Очень уж опасное место, эта терраса, — заметил инспектор. — Особенно если нужно поговорить наедине.

— Я снова заинтригована, инспектор.

— О, это пустяки. — Он вынул из жилетного кармана массивные часы. — Половина одиннадцатого. Через десять минут я выезжаю с докладом к мистеру Ломаксу в Вивернское аббатство. Так что у нас бездна времени. Я просто хотел, если позволите, кое-что спросить у вас о мистере Кейде.

— О мистере Кейде? — Вирджиния насторожилась.

— Да. Когда вы с ним встретились, как давно знакомы и все в таком роде.

Баттл был изящен и предупредителен. Казалось, он даже помолодел, глядя на нее, и Вирджинии от этого стало немного не по себе.

— Все сложнее, чем может показаться, — сказала она наконец. — Однажды он оказал мне одну очень важную услугу…

— Прежде чем вы продолжите, миссис Ревел, — перебил ее Баттл, — я хотел бы кое-что сообщить. Прошлой ночью, когда вы и мистер Эверсли ушли спать, мистер Кейд рассказал мне все о письмах и человеке, убитом в вашем доме.

— Он рассказал? — вздрогнула Вирджиния.

— Да. И очень мудро поступил. Это развеяло множество недоразумений. Не сказал же он мне только одно — как давно вы знакомы. У меня есть кое-какие соображения на этот счет. Вы поправьте меня, если я ошибусь. По-моему, вы впервые встретились с ним в тот день, когда он пришел к вам на Понт-стрит. Ага! Спасибо, вижу, что я не ошибся.

Вирджиния не проронила ни слова. Впервые в жизни ей стало страшно. Она боялась этого грузного человека с бесстрастным лицом. Теперь она поняла, что имел в виду Энтони, когда говорил, что с инспектором Баттлом шутки плохи.

— Он вам рассказывал что-нибудь о себе, о своем прошлом? — продолжал Баттл. — Я имею в виду, до Южной Африки, скажем, о Канаде? Или еще раньше, о Судане? А может, что-нибудь о детстве?

Вирджиния только отрицательно качала головой.

— А ему есть что рассказать, уверяю вас. Знаете, жизнь, полная опасностей и приключений, накладывает на лицо неизгладимый отпечаток. Его ни с чем не спутаешь. Мистер Кейд, если захочет, может рассказать много интересного.

— Если вас интересует его прошлое, отчего бы не телеграфировать его другу, мистеру Макграту? — спросила Вирджиния.

— Конечно. Мы уже телеграфировали. Но он где-то бродит в глубине материка. Но и без того у нас нет никаких сомнений, что мистер Кейд был в Булавайо в указанное им время. Я же хотел бы знать, чем он занимался до Южной Африки. В компании «Касл» он проработал всего месяц. — Баттл снова посмотрел на часы. — Но мне пора идти. Машина уже ждет.

Вирджиния, не двигаясь с места, смотрела, как он идет к дому. Она надеялась, что вот-вот появится Энтони, но появился Билл Эверсли и, протяжно зевая, подошел к ней.

— Слава Богу, Вирджиния, наконец-то я смогу поговорить с вами, — заунывно начал он.

— Только будьте со мной чутки, Билл, дорогой, а не то я разрыдаюсь.

— Вас кто-то обидел?

— Не то чтобы обидел. А залез в душу и выворотил ее наизнанку. Мне кажется, что по мне пробежало стадо слонов.

— Часом не Баттл?

— Баттл. Это поистине чудовищный человек.

— Да Бог с ним, с Баттлом, Вирджиния. Я так люблю вас, я…

— Только не сейчас, Билл, у меня совершенно не то настроение. И потом, я вам говорила, порядочные люди не делают предложений до ленча.

— О, Господи! — воскликнул Билл. — Да я готов хоть до завтрака.

Вирджиния поежилась.

— Билл, послушайте, сосредоточьтесь на минуточку. Мне нужен ваш совет.

— Если бы вы наконец решились и вышли за меня замуж, вам было бы в сто раз лучше. Я уверен. Надежнее, спокойнее, счастливее.

— Послушайте, Билл. Делать мне предложение — это ваша idee fixe[150]. Мужчины всегда делают предложения либо от скуки, либо когда им нечего больше сказать. Вспомните мои годы, мое вдовство и влюбитесь-ка лучше в молодую невинную девушку.

— Вирджиния, милая… О, черт! Этот кретин-француз прется сюда!

Это был действительно мосье Лемуан, как всегда безупречно одетый, с аккуратной своей черной бородкой.

— Доброе утро, мадам. Надеюсь, вы не очень утомились?

— Нет, конечно.

— Прекрасно. Доброе утро, мистер Эверсли. А что, если мы, все вместе, немножко погуляем? — предложил вдруг француз.

— Вы как, Билл? — спросила Вирджиния.

— Ладно, давайте, — неохотно согласился молодой джентльмен.

Он грузно поднялся с травы, и все трое медленно побрели по лужайке. Вирджиния шла посередине. Она сразу почувствовала, что Лемуан чем-то взволнован, но совершенно не понимала почему.

Вскоре, с привычной легкостью, она разговорила француза, он немножко расслабился и стал рассказывать случаи из жизни легендарного Короля Виктора. Живо и интересно, хотя и с вполне понятной горечью, расписывал он, как ловко и изобретательно мошенник дурачил полицию. Вирджиния, однако, чувствовала, что мысли его заняты другим. Более того, она вдруг поняла, что Лемуан, отвлекая внимание занятными историями, ведет их куда-то. Они не просто гуляют по парку, а движутся в определенном направлении.

Вдруг он замолчал и огляделся. Они стояли на обочине подъездной дороги, как раз в том месте, где она делает резкий поворот, огибая рощицу. Со стороны дома к ним приближался автомобиль, с которого Лемуан не сводил глаз.

— Это пикап, — сказала Вирджиния, — везет на станцию багаж Айзекстайна и его слугу.

— Да? — Лемуан вдруг взглянул на часы и заторопился. — Тысячу извинений. Я пробыл с вами дольше, чем думал, — такое очаровательное общество. Как вы считаете, они подбросят меня до деревни?

Он вышел на дорогу и махнул рукой. Пикап остановился и после недолгих переговоров мосье Лемуан влез в кузов. Он вежливо приподнял шляпу, поклонившись Вирджинии, и машина покатила. Вирджиния и Билл с недоумением смотрели вслед. И вдруг на повороте из кузова выпал чемодан. Машина скрылась из виду.

— Скорее, — сказала Вирджиния Биллу. — Сейчас будет что-то любопытное. Этот чемодан выбросили.

— И никто не заметил, — сказал Билл.

Они поспешили к чемодану. Их, однако, опередил появившийся из-за поворота мосье Лемуан. Он запыхался от быстрой ходьбы.

— Пришлось вернуться, — пояснил он, приятно улыбнувшись. — Мне показалось, что-то выпало.

— Не это ли? — спросил Билл, кивая на чемодан.

Вещь была красивая, солидная, из толстой свиной кожи с инициалами «Г. А.» на матовой металлической пластинке.

— Какая жалость! — мягко сказал мосье Лемуан. — Должно быть, он выпал из кузова. Но не валяться же ему на дороге!

Не дожидаясь ответа, Лемуан поднял чемодан и отошел к придорожным деревьям. В руке его что-то блеснуло, звякнул замок, и чемодан открылся. Изменившимся тоном, в котором чувствовалась власть, он быстро сказал:

— Легковая здесь будет через минуту. Посмотрите, не едет ли?

Вирджиния выглянула на дорогу.

— Нет.

— Прекрасно.

Ловкими пальцами он принялся потрошить чемодан. Бутылка с золоченой пробкой, шелковые пижамы, стопка носков. Вдруг он весь напрягся и вынул что-то похожее на свернутое нижнее белье. Лемуан быстро развернул сверток. Билл ахнул. Внутри оказался тяжелый револьвер.

— Я слышу клаксон, — сказала Вирджиния.

Лемуан моментально упаковал чемодан. Револьвер он обернул собственным шелковым носовым платком и сунул в карман. Быстро закрыл замок и протянул чемодан Биллу.

— Возьмите. Пусть мадам не уходит. Остановите машину и скажите, что чемодан выпал из пикапа. Обо мне ни слова.

Билл поспешно вышел на дорогу как раз в тот момент, когда огромный лимузин с Айзекстайном подъезжал к повороту. Шофер притормозил, и Билл протянул ему чемодан.

— Выпал из пикапа, — сказал Билл. — Мы случайно заметили.

В глубине машины на миг возникло изжелта-серое лицо Айзекстайна, метнувшего на Билла встревоженный взгляд, и лимузин тронулся.

Они вернулись к Лемуану. Он стоял, покачивая на ладони револьвер. На губах его играла злорадная усмешка.

— Рискованный ход, — сказал он. — Очень рискованный ход. Но он оказался удачным.

Глава 22 Красный свет

В библиотеке Вивернского аббатства перед огромным столом, заваленным бумагами, стоял инспектор Баттл. За столом, важно супя брови, восседал Джордж Ломакс.

Баттл уже закончил свой краткий, по-деловому четкий доклад, и аудиенция вошла в ту фазу, когда Джордж беспрерывно говорил, а инспектор только молча кивал или кратко, по преимуществу односложно, отвечал на многочисленные вопросы.

На столе перед Ломаксом лежала та самая связка писем, которую Энтони обнаружил на своем туалетном столике.

— Ничего не понимаю, — раздраженно говорил Джордж, теребя письма. — Вы говорите, они зашифрованы?

— Да, мистер Ломакс.

— И где, он говорит, их нашел — на туалетном столике?

Баттл слово в слово повторил рассказ Энтони о том, как тот обнаружил письма.

— И сразу пришел с ними к вам? Разумно, весьма разумно. Но кто их ему подбросил?

Баттл пожал плечами.

— А вот подобные вещи вам следовало бы знать, — укоризненно сказал Ломакс. — Все это, на мой взгляд, очень сомнительно, очень сомнительно. В конце концов, откуда мы знаем, кто он такой, этот Кейд. Появился как-то странно — кстати, при весьма подозрительных обстоятельствах, — и нам совершенно ничего о нем не известно. Должен сказать, я лично не очень-то обольщаюсь его якобы хорошими манерами. Надеюсь, вы навели о нем справки?

Баттл терпеливо улыбнулся.

— Мы сразу же телеграфировали в Южную Африку, и его рассказ полностью подтвердился. Он действительно встречался в Булавайо с мистером Макгратом. До этого он работал гидом в туристическом агентстве «Касл».

— Что-то подобное я и предполагал, — сказал Джордж. — Его дешевая самоуверенность весьма соответствует подобному роду занятий. Но что касается этих писем — нужно немедленно предпринять какие-то шаги, немедленно…

Великий политик выпятил грудь и важно надул щеки.

Инспектор Баттл открыл было рот, но Джордж опередил его:

— Любая задержка недопустима и, более того, преступна. Нельзя терять ни секунды. Письма нужно немедленно расшифровать. Дайте подумать, как же его зовут? Этот человек, он как-то связан с Британским музеем[151]. Большой специалист по шифрам. Да где же мисс Оскар? Фамилия начинается как-то на Вир или Вер.

— Профессор Винворд, — сказал Баттл.

— Точно. Теперь я вспомнил. Ему надо немедленно телеграфировать.

— Уже, мистер Ломакс, час назад. Он прибудет двенадцатичасовым поездом.

— О, прекрасно, прекрасно. Слава Богу, хоть одно дело с плеч долой. Сегодня мне нужно быть в Лондоне. Думаю, вы управитесь тут без меня?

— Надеюсь, сэр.

— Действуйте, Баттл, действуйте. А я в жутком цейтноте!

— Да, сэр.

— Кстати, почему с вами не приехал мистер Эверсли?

— Он еще не встал, сэр. Как я говорил, мы не спали всю ночь.

— О, понимаю. Сам частенько работаю ночи напролет. Работа по тридцать шесть часов в сутки — вот мое правило. Как только вернетесь, Баттл, сразу же пришлите сюда мистера Эверсли.

— Я передам ему ваше указание, сэр.

— Благодарю вас, Баттл. Я вполне понимаю, что вам пришлось поделиться с Кейдом кое-какой конфиденциальной информацией, но неужели была необходимость посвящать во все и мою кузину, миссис Ревел?

— Это было вызвано тем, что письма подписаны ее именем, мистер Ломакс.

— Невероятная наглость, — пробормотал Джордж. При взгляде на связку писем по лицу его пробежала тень. — Я помню покойного короля Герцословакии. Весьма милый человек, но слабохарактерный, увы, слабохарактерный. Он был орудием в руках этой авантюристки. Скажите, Баттл, так у вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, как эти письма снова попали к мистеру Кейду?

— Я считаю, — сказал Баттл, — что если человек не может добиться своего одним путем, он попытается использовать другие.

— Не совсем понимаю, к чему вы клоните, — сказал Джордж.

— Этот мошенник, Король Виктор, прекрасно знает, что теперь за Рыцарским залом наблюдают. Поэтому он возвращает нам письма, дает возможность их расшифровать и обнаружить тайник. Но тут в дело вмешиваемся мы с Лемуаном.

— У вас уже есть план действий?

— Ну, планом бы я это не назвал. Но идея есть. Иметь идеи иногда чрезвычайно полезно.

Засим инспектор Баттл удалился — он не намеревался делиться своими соображениями с Джорджем. На обратном пути, заметив Энтони, он приказал шоферу остановиться.

— Собираетесь подвезти меня до дому? — спросил Энтони. — Прекрасно.

— Где вы были, мистер Кейд?

— На станции, расписание смотрел.

Баттл удивленно поднял брови.

— Опять собираетесь оставить нас? — поинтересовался он.

— Не сию минуту, — засмеялся Энтони. — А между прочим, что так расстроило Айзекетайна? Он вышел из машины на станции с таким видом, словно его ударили под дых.

— Мистер Айзекстайн?

— Да.

— Не могу сказать. Но думаю, надо сильно постараться, чтобы вывести его из равновесия.

— И я так думаю, — согласился Энтони. — Эти столпы финансового мира на удивление умеют владеть собой.

Неожиданно Баттл наклонился и тронул шофера за плечо.

— Пожалуйста, остановитесь. Подождите меня здесь.

К удивлению Энтони, он выскочил из машины и куда-то пошел. Через пару минут Энтони заметил мосье Лемуана, спешившего навстречу английскому коллеге.

После кратких переговоров инспектор вернулся, уселся на свое место и приказал шоферу ехать.

Лицо его совершенно изменилось.

— Нашли револьвер, — вдруг отрывисто сказал он.

— Что? — Энтони посмотрел на него с изумлением. — Где?

— В чемодане Айзекстайна.

— Но это невозможно!

— Нет ничего невозможного, — сказал Баттл. — И мне следовало бы помнить об этом. — Он сидел неподвижно, тихонько поглаживая ладонью коленку.

— Кто нашел?

Баттл кивнул через плечо.

— Лемуан. Ловкая бестия. Они там, во французской службе безопасности, считают, ему нет равных.

— Но это, похоже, расстроило ваши планы?

— Нет, — медленно проговорил инспектор Баттл. — Я бы не сказал. Конечно, это несколько удивительно. На первый взгляд. Тем не менее полностью согласуется с одной из моих собственных версий.

— Какой же?

Но инспектор вдруг круто переменил тему разговора:

— Хотел бы попросить вас об услуге, сэр. Не могли бы вы найти мистера Эверсли и передать ему указание мистера Ломакса немедленно прибыть в Аббатство?

— Хорошо, — сказал Энтони. Автомобиль как раз подъезжал к парадному подъезду. — Но он, наверное, еще в постели.

— Не думаю, — сказал инспектор. — Посмотрите вокруг повнимательней, и вы увидите его вон там, на аллее, с миссис Ревел.

— Ох и острый же у вас глаз, Баттл, — сказал Энтони на прощание, направляясь к гуляющей парочке.

Он передал распоряжение мистера Ломакса, и Билла даже передернуло от возмущения.

— Черт их всех побери, — тихонько ругался он, понуро бредя к дому. — Когда же этот Индюк оставит меня в покое? Чего этим проклятым недоноскам не сидится в своих колониях? Чего они тут шастают и уводят лучших девушек? Нет, хватит, я уже сыт всем этим по горло.

— Вы слышали насчет револьвера? — взволнованно спросила Вирджиния, когда Билл отошел подальше.

— Баттл рассказал. Поразительная история! Айзекстайн вчера ну просто рвался уехать; я думал, это — нервы. Он был почти единственным, кого я считал вне всяких подозрений. Вы можете придумать хоть один мотив, по которому Айзекстайн мог бы желать смерти великого князя?

— Конечно, это не укладывается ни в какие рамки, — задумчиво согласилась Вирджиния.

— Вообще ничего никуда не укладывается, — с досадой сказал Энтони. — Начать с того, что я возомнил себя детективом. Но все, что мне удалось сделать, — это проверить гувернантку-француженку, напрасно потратив кучу времени и сил. Слава Богу, хоть поездка обошлась недорого.

— Вы за этим и ездили во Францию? — поинтересовалась Вирджиния.

— Да, я направился в Динар поговорить с графиней де Бретейль, чертовски довольный собственной проницательностью и совершенно уверенный, что графиня и слыхом не слыхивала ни о какой мадемуазель Брун. А мне недвусмысленно дали понять, что эта почтенная мадемуазель жила у графини семь лет и служила верой и правдой. Так что — либо графиня тоже мошенница, либо моя гипотеза с треском провалилась.

Вирджиния покачала головой.

— Мадам де Бретейль вне всяких подозрений. Я ее очень хорошо знаю и, по-моему, даже как-то видела у нее мадемуазель Брун — я ведь не раз бывала в гостях у графини. Я достаточно хорошо помню ее лицо, — правда, не очень четко, а так, как обычно помнишь гувернанток и соседей по купе в поезде. Я никогда особенно не приглядываюсь к ним, как это ни прискорбно. А вы?

— Я тоже. Разве что попадется какой-нибудь особенно красивый экземпляр, — сказал Энтони.

— Ну тогда… — Она внезапно замолчала. — Что там такое?

Энтони смотрел на человека, который внезапно вышел из-за деревьев и встал в некотором отдалении по стойке смирно. Это был герцословак Борис.

— Извините, — сказал Энтони Вирджинии. — Мне нужно поговорить со своим верным псом.

Он подошел к Борису.

— В чем дело? Что вам нужно?

— Господин, — сказал Борис и поклонился.

— Все это прекрасно, но зачем вы ходите за мной по пятам? Что за блажь?

Не говоря ни слова, Борис протянул ему грязный клочок бумаги, очевидно оторванный от письма.

— Что это? — спросил Энтони. На клочке был написан адрес, и больше ничего.

— Он обронил это, — сказал Борис. — А я принес господину.

— Кто обронил?

— Джентльмен-иностранец.

— А зачем вы принесли мне?

Борис с укоризной посмотрел на него.

— Ладно, хорошо, а теперь ступайте, — сказал Энтони. — Мне некогда.

Борис отдал честь, четко повернулся кругом и пошел прочь. Энтони спрятал клочок в карман и вернулся к Вирджинии.

— Что ему нужно? — полюбопытствовала она. — И почему вы назвали его своим верным псом?

— Потому что он так ведет себя, — начал с конца Энтони. — Наверное, в предыдущем своем воплощении он был охотничьим псом. Притащил мне обрывок письма, который, по его словам, обронил джентльмен-иностранец. Похоже, он имеет в виду Лемуана.

— Наверное, — согласилась Вирджиния.

— Он все время ходит за мной, — продолжал Энтони. — Как верный пес. Точнее не скажешь. И все смотрит, смотрит на меня большими грустными глазами. Не понимаю я его.

— А может, он имел в виду Айзекстайна, — предположила Вирджиния. — Айзекстайн тоже с виду похож на иностранца.

— Айзекстайн, — раздраженно буркнул Энтони. — Как же, черт его побери, он пробрался в Рыцарский зал?

— Вы, наверное, сто раз уже пожалели, что ввязались в эту историю, — сказала вдруг Вирджиния.

— Простите? А, да Бог с вами, нет, конечно. Мне это нравится. Большую часть жизни я провел в поисках приключений. Может, правда, на этот раз их оказалось чуть больше, чем хотелось бы.

— Но ведь теперь уже все позади, — сказала Вирджиния. Ее удивила необычная серьезность его тона.

— Не совсем.

Несколько времени они шли молча.

— Знаете, — заговорил Энтони, — есть люди, которые не подчиняются сигналам светофора. Нормальный водитель на красный свет тормозит или хотя бы замедляет ход. Может, я уродился дальтоником…[152] Когда вижу впереди красный свет — меня как будто что-то подхватывает и несет прямо на него. Отчего, как известно, и бывают крушения. Жертвы. Такие водители создают на дорогах опасные ситуации.

— Мне кажется, вы довольно часто рисковали?

— Да. Приходилось. Испробовал почти все. Кроме женитьбы.

— Звучит цинично.

— Наверное, не так выразился. Знаете, брак, как я его понимаю, может стать самым захватывающим приключением.

— Хорошо сказано. — Щеки Вирджинии порозовели.

— Я хотел бы жениться на женщине определенного типа — но именно этот тип бесконечно далек от моего образа жизни. Что ж тут прикажете делать? Либо ей пришлось бы менять образ жизни, либо мне.

— Но если вы любите ее…

— Все это сантименты, миссис Ревел. И вы сами это прекрасно понимаете. Любовь не наркотик, который застилает глаза на окружающий мир, — конечно, она может быть и такой, но это — жалкая любовь, а настоящая — она гораздо больше. Вот, скажем, король женился на нищенке, и прожили они год, и что же? Думаете, ей не будет жаль своих лохмотьев, своего босячества, своей свободы? Конечно, будет. А если король пожертвует ради нее короной, что будет? Да опять-таки ничего хорошего. Он окажется чертовски плохим нищим. Я в этом уверен. А ни одна женщина не станет уважать мужчину, который плохо делает свое дело.

— А разве вы влюблены в нищенку, мистер Кейд? — мягко спросила Вирджиния.

— У меня другой случай, но я говорю о принципе.

— И что же — нет никакого выхода? — спросила Вирджиния.

— Выход всегда есть, — мрачно ответил Энтони. — Я уверен, каждый может получить то, что хочет, если готов заплатить соответствующую цену. И знаете, какова цена в большинстве случаев? Компромисс. Отвратительная штука — компромисс, но в определенном возрасте начинаешь чувствовать — компромисс неизбежен. Вот и я уже чувствую, как компромисс подбирается ко мне. Чтобы добиться желанной женщины, я, кажется, даже готов подрядиться на постоянную работу.

Вирджиния рассмеялась.

— Видите ли, меня с детства готовили к определенной профессии, — продолжал Энтони.

— А вы от нее отказались?

— Да.

— Почему?

— Из принципа.

— О!

— А вы необычная женщина, — сказал вдруг Энтони. Он чуть повернул голову и посмотрел на Вирджинию.

— Почему?

— Вы можете удержаться от вопросов.

— Не спросить, к какой профессии вас готовили?

— Вот именно.

Они снова шли молча. Дом был почти рядом, справа тянулся благоухающий нежным ароматом розарий.

— Вы все прекрасно понимаете, — нарушил молчание Энтони. — Вы чувствуете, когда в вас влюблены. Думаю, вам плевать на меня, как, впрочем, и на всех остальных. Но, черт возьми, хотелось бы добиться, чтобы я вам не был безразличен.

— Думаете, это возможно? — почти прошептала Вирджиния.

— Может, и нет, но я сделаю для этого все.

— Вы жалеете, что встретили меня?

— Да нет же, Бог мой. Очередной красный свет. Когда я впервые увидел вас — там, на Понт-стрит, я сразу понял — передо мной то, что способно ранить шутя. Об этом мне сказало ваше лицо, Вирджиния. В вас есть какая-то магия. Я встречал других женщин, которые наделены ею, но я не знаю женщины, обладающей ею в такой степени. Когда-нибудь вы счастливо выйдете замуж за какого-нибудь респектабельного и преуспевающего джентльмена, а я вернусь к своей беспутной жизни, но прежде — я вас поцелую, Вирджиния, клянусь.

— Только не сейчас, — тихо сказала она. — Из окна библиотеки за нами наблюдает инспектор Баттл.

Энтони взглянул на нее.

— Вы ведьма, а не женщина, Вирджиния, — бесстрастно заметил он. — Но прелестная ведьма.

Он повернулся к дому и помахал рукой инспектору.

— Много за утро наловили преступников, Баттл?

— Ни одного, мистер Кейд. Пока.

— Звучит обнадеживающе.

Баттл, с неожиданной для его комплекции легкостью, перескочил через подоконник и подошел к ним, в дальний конец террасы.

— У меня тут профессор Винворд, — заговорщицки прошептал он. — Только что приехал. Сидит расшифровывает письма. Хотите взглянуть, как он работает?

Баттл говорил как артист, приглашающий друзей на любимое представление. Получив утвердительный ответ, он подвел их к окну библиотеки и жестом пригласил заглянуть. За столом, по которому были в беспорядке разбросаны письма, сидел маленький рыжий человек средних лет и что-то быстро-быстро строчил на огромном листе бумаги. Он раздраженно ворчал и то и дело принимался свирепо теребить свой нос, пока наконец тот не сравнялся цветом с его ярко-рыжими волосами.

Наконец он оторвался от своей писанины.

— Это вы, Баттл? Зачем вы притащили меня сюда ради этой чепухи? Детская забава. Любой двухлетний ребенок справится с этим в два счета. И вы называете это шифром. Ведь разгадка буквально бросается в глаза.

— Рад слышать, профессор, — мягко сказал Баттл. — К сожалению, не все так умны, как вы.

— Ума тут не надо, — буркнул профессор. — Чисто техническая работа. Вам нужна вся кипа? Это займет довольно много времени, видите ли — тут нужно внимание, усидчивость, аккуратность и ни малейшего умственного усилия. Одно письмо, помеченное «Чимниз», которое для вас особенно важно, я сделал. Остальные могу забрать в Лондон, там мои помощники их расшифруют. Сейчас у меня действительно нет ни одной свободной минуты. Меня оторвали от настоящей загадки, и я хочу поскорее вернуться к ее решению. — Глаза профессора заблестели.

— Хорошо, профессор, — согласился Баттл. — Извините, что побеспокоил вас из-за пустяков. С мистером Ломаксом я договорюсь. Срочно нужно только одно письмо. Я думаю, лорд Кейтерэм будет рад, если вы останетесь на ленч, профессор.

— Никогда не занимаюсь подобными глупостями. Ленч — дурная привычка. Банан и крекер — вот и все, что нужно днем разумному здоровому человеку.

Он схватил свой плащ, лежавший на спинке кресла. Баттл проводил его к парадному крыльцу, и через несколько минут Энтони и Вирджиния услышали шум отъезжающей машины.

Вскоре вернулся Баттл с листком бумаги, который оставил ему профессор.

— Он всегда такой, — сказал Баттл. — Вечно торопится. Редкого ума человек. А вот вам и настоящий текст письма ее величества. Не хотите взглянуть?

Вирджиния протянула руку, Энтони заглянул ей через плечо. Насколько он помнил, в оригинале это было длинное многословное послание, дышащее отчаянием и страстью. Гений профессора Винворда преобразил его в краткое деловое сообщение:

«Операция прошла успешно, но С. нас перехитрил. Перепрятал камень из тайника. У него в комнате нет. Я искала. Обнаружила записку, в которой, похоже, указано, где искать: „Ричмонд Семь прямо Восемь влево Три вправо“».

— С.? — переспросил Энтони. — Это, конечно, Стилптич. Старый пройдоха. Перепрятал камень.

— Ричмонд, — задумчиво сказала Вирджиния. — Может, бриллиант спрятан в Ричмонде?[153]

— Излюбленное место королевских особ, — согласился Энтони.

Баттл покачал головой.

— Я все же склонен считать, что украденная вещь находится где-то здесь, в доме.

— А я знаю! — воскликнула вдруг Вирджиния.

Баттл и Энтони поглядели на нее.

— Портрет Гольбейна в Рыцарском зале. Они же как раз выстукивали стену под ним. На портрете ведь граф Ричмонд!

— Верно! — сказал Баттл и хлопнул себя по ляжке.

Он необычайно воодушевился.

— Картина и есть отправная точка, а мошенники, похоже, знают не больше нашего, что означают эти цифры. Рыцарские доспехи стояли как раз под картиной, и они вначале решили, что камень спрятан в одном из них. Когда там ничего не оказалось, стали искать тайник, потайной ход или дверцу в стене. Есть что-нибудь подобное в доме, миссис Ревел?

Вирджиния утвердительно кивнула.

— Есть убежище для католических священников и, по крайней мере, один подземный ход. Мне даже как-то его показывали, но я не помню где. А вон идет Бандл, она наверняка все знает.

Бандл быстро приближалась с другого конца террасы.

— Я собираюсь после ленча на машине в Лондон, — сказала она. — Могу кого-нибудь захватить. Не хотите, мистер Кейд? К обеду вернемся.

— Нет, спасибо, — сказал Энтони. — Мне здесь очень нравится.

— Этот человек боится меня, — улыбнулась Бандл. — Или моего лихачества, или моего рокового очарования. Чего же именно?

— Безусловно последнего, — сказал Энтони.

— Бандл, дорогая, — сказала Вирджиния, — из Рыцарского зала есть подземный ход?

— Да. Но очень старый. Раньше он вел из Чимниза в Вивернское аббатство. Но это было в незапамятные времена, а теперь он замурован. Осталось всего ярдов сто, не больше. Потайной ход наверху, из Белой галереи, гораздо интереснее, да и убежище для католических священников сохранилось лучше и выглядит недурно.

— Нас интересует вовсе не архитектура, Бандл, — объяснила Вирджиния. — Нам нужно для дела. Как попасть в подземный ход из Рыцарского зала?

— Через потайную дверь в стене. Если хотите, покажу после ленча.

— Буду очень признателен, — сказал инспектор Баттл. — Давайте займемся этим, скажем, в половине третьего.

Бандл посмотрела на него, вопросительно приподняв брови.

— Потайной ход связан с преступлением?

В этот момент на террасе появился Тредуелл и хорошо поставленным голосом провозгласил:

— Ленч подан, миледи.

Глава 23 Встреча в розарии

Ровно в половине третьего все собрались в Рыцарском зале: Бандл, Вирджиния, инспектор Баттл, мосье Лемуан и Энтони Кейд.

— Думаю, дожидаться мистера Ломакса нет смысла, — сказал Баттл. — Дело не терпит отлагательств.

— Если вы думаете, что убийца великого князя Михаила пробрался через этот подземный ход, — вы ошибаетесь, — сказала Бандл. — Это невозможно. Ход замурован.

— Речь вовсе не о том, миледи, — быстро сказал Лемуан. — Мы ищем нечто совсем иное.

— Вы говорите, ищете? — быстро спросила Бандл. — Часом, не ту знаменитую безделушку?

Лемуан смутился.

— Бандл, говори по-человечески, — попросила Вирджиния. — Ты же можешь, если захочешь.

— Ну этот, как бишь его, — сказала Бандл. — Знаменитый исторический бриллиант из короны порфироносных принцев, которые сперли в те стародавние времена, когда я была еще несовершеннолетней.

— Кто вам сказал об этом, леди Эйлин? — спросил Баттл.

— Да я всегда знала. Мне об этом рассказывал один лакей, когда мне было лет двенадцать.

— Лакей, — сказал Баттл. — О, Господи! Хотел бы я, чтобы мистер Ломакс это слышал!

— Это что, очередная страшная тайна Джорджа? — спросила Бандл. — Какая прелесть! А я-то думала, все это сказки. Джордж всегда был болваном — кому-кому, а ему-то уж следовало бы знать, что от слуг ничего не утаишь.

Она подошла к картине Гольбейна, нажала на пружину, спрятанную где-то сбоку, и тотчас одна секция дубовой панели с легким скрипом задвинулась внутрь стены, открыв черный проем.

— Entres, Messieurs et Mesdames[154],— продекламировал Баттл. — Входите, входите, милости прошу. Лучшее представление сезона, и всего за шесть пенсов.

Лемуан и Баттл, вооружившись фонариками, первые шагнули в проем. Следом за ними потянулись остальные.

— Воздух свежий, — заметил Баттл. — Каким-то образом вентилируется.

Он шел впереди. Пол был выложен неровным камнем, стены — кирпичами. Как и предупреждала Бандл, через сто ядров они уткнулись в обветшавшую кирпичную стену. Баттл, убедившись, что дальше не пройти, бросил через плечо:

— А теперь вернемся назад и начнем поиски.

Через несколько минут все вновь оказались под картиной Гольбейна.

— Начнем от входа, — сказал Баттл. — Семь прямо, восемь влево, три вправо. Попробуем сначала в шагах.

Он сделал семь шагов и, наклонившись, внимательно посмотрел под ноги.

— Теперь, похоже, направо. Тут какой-то полустертый нарисованный мелом знак. А потом восемь шагов влево, нет, в шагах не получается, ход слишком узок.

— Может быть, в кирпичах, — предложил Энтони.

— Совершенно верно, мистер Кейд. Восемь кирпичей от пола или от потолка, по левой стене. Попробуем сначала от пола. Это проще проверить.

Баттл отсчитал восемь кирпичей.

— Так, теперь — три вправо. Раз, два, три. Ага-ага, что такое?

— Я сейчас завизжу, — сказала Бандл. — Правда завизжу. Что там?

Инспектор Баттл поддел кирпич лезвием ножа. Наметанным глазом он сразу заметил, что этот кирпич отличается от соседних. Немного повозившись, он извлек его из стены. Внутри оказалась небольшая полость. Баттл запустил туда руку. Все затаили дыхание.

Инспектор извлек что-то из тайника, и подземный ход огласился его удивленным и вместе разочарованным восклицанием.

Остальные, столпившись вокруг, недоуменно глядели на три предмета, лежавшие на ладони Баттла: квадратик алого картона с пришитыми перламутровыми пуговками, кусочек вязания из красных и белых ниток и клочок бумаги, исписанный рядами заглавных «В».

— Н-да, — резко сказал Баттл. — Будь я проклят, если понимаю в чем дело.

— Mon Dieu! — пожал плечами француз. — Это уже слишком!

— Совершенно непонятно! — недоуменно воскликнула Вирджиния.

— Что тут не понять? — сказал Энтони. — Это значит, что у покойного графа Стилптича было чувство юмора. И перед нами — один из образчиков этого юмора. Но, должен сказать, мне этот хлам не кажется очень смешным.

— Не могли бы вы изъясняться более вразумительно, сэр? — сказал инспектор Баттл.

— Извольте. Это одна из шуточек графа Стилптича. Он, опасаясь, что его записка может попасть к мошенникам, решил подсунуть им вместо бриллианта очередную головоломку. Вспомните живые картинки на праздниках. Когда гости должны угадать, что или кого они изображают.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Если бы граф просто поиздевался, он мог бы оставить в тайнике записку «Продано», изображение осла или что-нибудь в таком же оскорбительном Духе.

— Кусочек вязания, заглавные «В» и пуговицы, — глядя в пространство, произнес Баттл.

— Просто неслыханно! — сердито воскликнул Лемуан.

— Шифр номер два, — сказал Энтони. — Интересно, справится ли с ним профессор Винворд?

— Когда последний раз входили в этот подземный ход, миледи? — обратился француз к Бандл.

Она задумалась.

— По-моему, здесь года два никого не было. Убежище для монахов обычно показывают американским туристам, а ход нет.

— Интересно, — заметил француз.

— Что интересно?

Лемуан наклонился и что-то поднял с пола.

— А вот что, — сказал он. — Эта спичка вряд ли пролежала здесь два года. Думаю, вряд ли даже и два дня.

Баттл с любопытством посмотрел на спичку. Розовая с желтой головкой.

— Может быть, леди и джентльмены, кто-то из вас обронил ее? — спросил он.

Все отрицательно покачали головами.

— Что ж, — сказал Баттл, — все, что здесь можно увидеть, мы увидели. Пора возвращаться.

Компания двинулась к выходу. Дверца была заперта, Бандл показала, как она отпирается и запирается изнутри. Затем отперла дверь, бесшумно распахнула ее и, прыгнув через порожек, с громким стуком приземлилась на паркет Рыцарского зала.

— Черт! — воскликнул лорд Кейтерэм, подскочив в кресле, в котором он, похоже, задремал после плотного ленча.

— Бедный папочка, — сказала Бандл. — Я испугала тебя?

— Не понимаю, — сказал лорд Кейтерэм, — отчего это теперь никто не приляжет после еды? Как в старые добрые времена. Господи, Чимниз — огромный дом, столько комнат, а для меня нет уголка, где я мог бы хоть полчаса побыть в одиночестве. Боже, да сколько вас там? Как в кукольном спектакле, на который меня водили в детстве. Помнится, там вот так же страшилища сыпались как горох невесть откуда.

— Страшилища номер семь, — засмеялась Вирджиния. Она подошла и ласково погладила лорда по голове. — Не сердитесь. Мы осматривали подземный ход.

— Сегодня все прямо-таки помешались на подземных ходах, — все еще сердито проворчал лорд Кейтерэм. — Целое утро таскался по ним с этим американцем.

— Когда это было? — быстро спросил Баттл.

— Перед ленчем. Он от кого-то услышал про наши тайники. Я показал ему этот, потом повел на Белую галерею, а закончили экскурсию осмотром убежища для монахов-католиков. Правда, на галерее энтузиазма у него поубавилось. Я видел, что он умирает от скуки, но уж показал ему все до конца. — Лорд Кейтерэм довольно усмехнулся.

Энтони тронул за плечо Лемуана.

— Давайте выйдем, — вполголоса сказал он, — мне надо с вами поговорить.

Они вышли через стеклянную дверь на террасу, и когда удалились от дома на достаточное расстояние, Энтони вынул из кармана клочок бумаги, который дал ему утром Борис.

— Взгляните, — сказал он. — Это не вы обронили?

Лемуан взял бумажку и с интересом осмотрел ее.

— Нет, — сказал он. — Впервые вижу. А что?

— Вы уверены?

— Абсолютно, мосье.

— Очень странно.

Он повторил Лемуану рассказ Бориса. Француз слушал очень внимательно.

— Нет, это не мой листок. Вы говорите, он нашел это в рощице?

— По крайней мере, я так понял его. Точно он не сказал.

— Может, этот клочок выпал из чемодана мистера Айзекстайна. Спросите поточнее у Бориса, где он его нашел.

Он протянул бумажку Энтони, помолчал и вдруг спросил:

— А что вы вообще думаете об этом Борисе?

Энтони пожал плечами.

— Насколько я знаю, он был слугой и телохранителем великого князя Михаила.

— Возможно, но неплохо бы выяснить поточнее. Спросите кого-нибудь, кто должен его хорошо знать, скажем, барона Лолопретджила. Не исключено, что он появился у великого князя всего несколько недель назад. У меня лично он не вызывает подозрений. Но все может быть. Королю Виктору ничего не стоит сыграть роль верного слуги.

— Неужели вы считаете возможным…

Лемуан не дал Энтони договорить.

— Буду с вами откровенным. Король Виктор у меня — навязчивая идея. Он мерещится мне повсюду. Даже сейчас я спрашиваю себя — а что этот человек, с которым я разговариваю, этот мосье Кейд, — может быть, он и есть Король Виктор?

— О, Господи, — сказал Энтони. — Это уж слишком!

— Вы думаете, меня интересует этот бриллиант? Или убийца великого князя? Пусть его ищет мой коллега из Скотленд-Ярда — это его дело. Я приехал в Англию с одной целью — поймать Короля Виктора, и поймать с поличным. Все остальное для меня не имеет никакого значения.

— Думаете, вам это удастся? — спросил Энтони, закуривая сигарету.

— Откуда я знаю? — неожиданно грустно вздохнул Лемуан.

— Н-н-да! — хмыкнул Энтони.

Они вернулись на террасу. Инспектор Баттл в мрачном раздумье стоял, прислонившись к косяку высокой стеклянной двери.

— Вы только взгляните на бедного Баттла, — сказал Энтони. — Пойдемте приободрим его.

Он сделал паузу и добавил:

— А вы порою довольно странно ведете себя, мосье Лемуан.

— Что вы имеете в виду, мистер Кейд?

— Ну, на вашем месте я все же записал бы на всякий случай тот адресок, что был на бумажке. Может, это, конечно, не важно — вполне возможно. Но не исключено, что адрес окажется существенной зацепкой.

Лемуан пристально посмотрел на него, потом усмехнулся и отвернул рукав плаща. На белом манжете рубашки простым карандашом были набросаны слова: Xёрстмер, Лэнгли-роуд, Дувр[155].

— Простите, — сказал Энтони. — Посрамленный, я ретируюсь.

Он подошел к инспектору.

— Что-то вы очень задумчивы, Баттл.

— Есть над чем поразмыслить, мистер Кейд.

— Да, это уж точно.

— Все нити оборваны, абсолютно все.

— Да, запутанное дело, — посочувствовал Энтони. — Но не расстраивайтесь, Баттл, на худой конец вы всегда можете арестовать меня. Можно припомнить мои следы на террасе.

Но инспектор даже не улыбнулся.

— У вас есть враги, мистер Кейд? — спросил он.

— Похоже, второй лакей меня недолюбливает, — иронично ответил Энтони. — Все время обносит меня за столом, когда артишоки[156] подает. А в чем дело?

— Я получил анонимное письмо, — сказал Баттл.

— Оно касается меня?

Вместо ответа Баттл достал из кармана сложенный вчетверо лист дешевой бумаги и протянул Энтони. Там корявыми печатными буквами было нацарапано: «Присмотритесь к мистеру Кейду. Он не тот, за кого себя выдает».

Энтони со смехом вернул записку инспектору.

— Только-то? Не волнуйтесь, Баттл. Я ведь и правда переодетый король.

Он повернулся и, насвистывая, пошел прочь. Но, войдя к себе в комнату, запер дверь, сел на кровать и, в мрачном раздумье, уставился в пол. Лицо его стало сосредоточенным и суровым.

— Дело принимает серьезный оборот, — прошептал он. — Нужно что-то предпринимать. Все это становится чертовски опасно.

Через какое-то время он оторвал взгляд от пола, встал, подошел к окну и стал смотреть бесцельным взглядом. Вдруг взгляд его что-то привлекло, и лицо просветлело.

— Конечно, — воскликнул он. — Розарий! Точно! Розарий!

Он бросился вниз по лестнице, выскочил в сад через боковую дверь и подошел к розарию по плавной дуге садовой дорожки. В розарий вели две калитки, одна напротив другой. Энтони вошел через дальнюю и направился к солнечным часам, устроенным на небольшом возвышении, точно в середине цветника.

Не успев дойти до них, он вздрогнул и остановился как вкопанный. Напротив стоял другой посетитель, который как будто был не менее озадачен встречей.

— А я и не знал, что вы интересуетесь розами, мистер Фиш, — вежливо заметил Энтони.

— Меня они очень даже интересуют, сэр, — сказал мистер Фиш.

Оба настороженно поглядели друг на друга; каждый, казалось, оценивал силы противника.

— Надо же, какое совпадение, — сказал Энтони.

— А вы тоже любите розы?

— Я просто помешан на розах, — беззаботно ответил Энтони.

На губах мистера Фиша мелькнула едва заметная усмешка. Энтони тоже улыбнулся. Атмосфера, похоже, немного разрядилась.

— Вы только взгляните на эту красоту, — сказал мистер Фиш, указывая на действительно великолепный куст. — Если не ошибаюсь, это «Мадам Эйбл Чейтни». — Он наклонился. — Да, я не ошибся. А эту белую розу перед войной называли «Фрау Карл Драски». Ну a «La France» всегда пользовалась популярностью. А что, красные розы вам совсем не нравятся, мистер Кейд? Эта яркая алая роза…

Тягучий вкрадчивый голос мистера Фиша вдруг смолк. Из окна второго этажа высунулась Бандл.

— Не хотите в Лондон, мистер Фиш? Я сейчас выезжаю.

— Благодарю вас, леди Эйлин, но здесь так хорошо.

— А вы как, мистер Кейд, не передумали?

Энтони засмеялся и отрицательно покачал головой.

Голова Бандл исчезла.

— Я лучше посплю, — сказал Энтони, протяжно зевнув. — Приятно вздремнуть после ленча!

Он достал сигарету.

— У вас нет спичек?

Мистер Фиш протянул коробок. Энтони взял спичку и с благодарностью вернул коробок хозяину.

— Розы — это, конечно, чудесно. Но меня сегодня что-то не тянет заниматься ботаникой, — сказал Энтони, с обезоруживающей улыбкой кивнув собеседнику.

Со стороны дома донесся ужасающий грохот.

— Какой у нас мощный двигатель! — подмигнул Энтони. — Слышите, отчаливает?

Через несколько секунд на подъездной дороге появился автомобиль. Энтони снова зевнул и поплелся к дому. Не торопясь, он вошел в боковую дверь. Но, оказавшись внутри, мгновенно преобразился. Пробежал холл, выскочил из окна с противоположной стороны и бросился через парк. Бандл, прикинул он, придется сделать большой крюк до ворот, а потом еще обогнуть деревню.

Он мчался, не чуя под собой ног. Это была гонка со временем. Когда он добежал до ограды, послышался рев автомобиля. Перемахнув через нее, он выбежал на дорогу.

— Привет, — крикнул Энтони.

Ошеломленная Бандл резко тормознула, и машину развернуло поперек дороги. Слава Богу, все обошлось. Энтони подбежал, открыл дверцу и вскочил на сиденье рядом.

— Я еду с вами в Лондон, — сказал он. — Я вообще-то и с самого начала собирался.

— Поразительный человек, — сказала Бандл. — Что это у вас в руке?

— Просто спичка.

Он задумчиво разглядывал ее. Розовая с желтой головкой. Он выбросил так и не закуренную сигарету в окно, а спичку аккуратно положил в карман.

Глава 24 Дом в Дувре

— Вы не будете возражать, — спросила Бандл через пару минут, — если я поеду быстрее? Я выехала позже, чем рассчитывала.

Энтони казалось, что они и так уже несутся как бешеные, но скоро он увидел, что на самом деле можно выжать из машины, если постараться.

— Некоторые, — говорила Бандл, чуть притормаживая перед деревней, — боятся ездить со мной. Бедный папочка, например. Он ни за что на свете не согласился бы сесть в этот драндулет, когда я за рулем.

Энтони подумал, что лорда Кейтерэма можно понять. Ездить с Бандл — не лучшее занятие для слабонервного джентльмена не первой молодости.

— Но вы, похоже, совершенно спокойны, — одобрительно заметила Бандл, закладывая вираж на двух колесах.

— Я человек привычный, — заметил без улыбки Энтони. — И потом, я тоже спешу.

— Еще прибавить? — вежливо спросила Бандл.

— Нет, хватит, — быстро ответил Энтони.

— Право, сгораю от любопытства — чем вызван ваш внезапный отъезд? — спросила Бандл, убирая руку с клаксона, оглушающий рев которого эхом разнесся по окрестностям. — Но боюсь, мне не ответят. Вы случайно не скрываетесь от правосудия?

— Сам пока не знаю, — сказал Энтони. — Но скоро увидим.

— А этот сыщик из Скотленд-Ярда не такой уж и рохля, как мне показалось сначала.

— Баттл — серьезный мужчина, — согласился Энтони.

— Вам следовало бы быть дипломатом, — заметила Бандл. — Но все-таки, может, хоть что-нибудь расскажете?

— А у меня такое чувство, что я слишком много болтаю.

— А может, вы собираетесь тайно обвенчаться с мадемуазель Брун?

— Боже упаси!

Какое-то время царило молчание. Бандл одну за другой обогнала подряд три машины.

— Вы давно знаете Вирджинию? — вдруг спросила она.

— На этот вопрос трудно ответить, — честно признался Энтони. — Встречались мы нечасто, но у меня такое ощущение, что я знаю ее очень давно.

Бандл кивнула.

— Вирджиния очень умная, — неожиданно заметила она. — Говорит глупости, но на самом деле очень умная. Наверное, в Герцословакии она была великолепна. Если бы Тим Ревел был жив — его ожидала бы блестящая карьера. Благодаря Вирджинии. Она ради него из кожи лезла. Делала все, что могла — понятно почему.

— Потому, что любила его?

Энтони сидел, напряженно глядя прямо перед собой.

— Как раз наоборот. Непонятно? Она не любила его — никогда не любила, и потому делала все, чтобы это загладить. В этом — вся Вирджиния. Она никогда не любила Тима Ревела.

— Почему вы так уверены в этом? — спросил Энтони, поворачиваясь к ней.

Бандл смотрела вперед, решительно вздернув подбородок; маленькие ручки крепко держали баранку.

— Мне кое-что известно. Конечно, когда они поженились, я была ребенком, но потом кое-что слышала и к тому же хорошо знаю Вирджинию. Тим Ревел просто ошалел от нее: он был ирландец, очень красивый, прекрасно воспитан. А Вирджиния была так молода — всего восемнадцать лет. Куда ни пойдет — везде он, страдает, грозит пустить себе пулю в лоб или запить, если она не выйдет за него замуж. Девушки всему этому верят. Или, вернее, раньше верили. Вирджиния была в восторге, что внушила такую любовь. И вышла за него замуж. Она всегда была для него ангелом-хранителем. А если б любила — и вполовину бы так с ним не нянчилась. Вирджиния ведь скорее дьявол, чем ангел. Но больше всего она любит свободу. Будет очень трудно убедить ее с ней расстаться.

— Зачем вы мне все это говорите? — тихо спросил Энтони.

— Так. Интересно ведь узнавать кое-что о знакомых, особенно о некоторых.

— Да, мне это интересно, — признался Энтони.

— От нее вы этого никогда не услышите. А мне можете верить, я все знаю из первых рук. Вирджиния очень мила. Даже женщинам она нравится, потому что в ней нет ничего кошачьего. Но все равно, — несколько загадочно заметила Бандл, — с ней нужно держать ухо востро.

— Да, наверное, — согласился Энтони. Он был несколько озадачен. С какой стати Бандл все это говорит? Но в общем он был доволен и не скрывал этого.

— Вот уже начались трамваи, — вздохнула Бандл. — Теперь придется ехать поосторожней.

— Да, не худо бы, — согласился Энтони.

Правда, их взгляды на осторожную езду совершенно не совпадали. Пулей промчавшись через полный негодующих пешеходов пригород, они молнией ворвались на Оксфорд-стрит.

— Недурно идем, — сказала Бандл, посмотрев на часы.

Энтони с чувством поддакнул.

— Где вас высадить?

— Все равно. Вы куда поедете?

— В сторону Найтсбриджа.

— Тогда высадите меня у Гайд-парк-Корнер[157].

— Ну, пока, — сказала Бандл, когда они остановились на указанном месте. — А обратно как?

— Спасибо, назад я доберусь сам.

— Он боится меня, — сказала Бандл.

— Конечно, нервным старухам я бы не советовал кататься с вами для развлечения, но мне лично ваша езда по душе. Последний раз я подвергался такой опасности, когда убегал от стада диких слонов.

— Чудовище неблагодарное, — заметила Бандл. — Мы сегодня даже не получили ни единой царапины.

— Прощу прощения, если вам пришлось сдерживаться из-за меня.

— Я всегда была невысокого мнения о храбрости мужчин, — сказала Бандл.

— Это удар ниже пояса, — сказал Энтони. — С позором удаляюсь.

Бандл кивнула и нажала на газ. Энтони махнул проезжающему мимо такси. Сел в машину, захлопнул за собой дверь и бросил водителю:

— Вокзал Виктория.

Приехав на вокзал и расплатившись с таксистом, он посмотрел расписание поездов до Дувра. К сожалению, поезд только что ушел. Следующий — почти через час. Ничего не поделаешь. Нахмурившись, Энтони нервно зашагал по платформе, время от времени нетерпеливо встряхивая головой.

Путешествие до Дувра прошло без приключений. Сойдя с поезда, Энтони быстрым шагом вышел было на привокзальную площадь, но потом, словно что-то вспомнив, вернулся обратно и спросил у носильщика, как пройти до Херстмера на Лэнгли-роуд. На губах его играла легкая улыбка.

Лэнгли-роуд оказалась длинным шоссе, идущим от центра к окраине. Херстмер, по словам носильщика, находился в самом его конце. Энтони решительно зашагал вперед. Между бровей у него пролегла едва заметная морщинка, но движения были бодры и в глазах радостное возбуждение, которое он испытывал всякий раз в минуты близкой опасности.

Херстмер действительно оказался последним домом по Лэнгли-роуд. Он стоял в глубине от дороги, окруженный старым садом, и, похоже, долгое время пустовал. Большие железные ворота поскрипывали на ржавых петлях, и табличка у входа на почтовом ящике почти совсем стерлась.

«Уединенное местечко, — подумал Энтони. — Удачно выбрано».

Он остановился, быстро глянул по сторонам — никого, тихонько проскользнул через скрипучие ворота и оказался на подъездной дороге, по бокам которой тянулись густые заросли. Немного погодя Энтони остановился и прислушался. До дома было пока далеко. Тишина. Ни звука. Ржавый лист, слетевший с ветки над головой Энтони, с мягким шелестом опустился под ноги, нарушив мертвую тишину. Энтони вздрогнул, но, поняв причину, улыбнулся. «Нервы, — подумал он. — Раньше со мной такого не случалось».

Он двинулся дальше. В том месте, где дорога поворачивала к дому, скользнул за кусты, чтобы не быть замеченным из окна. Вдруг он замер, вглядываясь сквозь листву. Издалека доносился собачий лай, но его насторожили другие звуки. Острый слух не подвел — из-за угла дома появился человек — невысокий, кряжистый, судя по виду — иностранец. Не останавливаясь, он быстрым шагом прошел вдоль стены и исчез за углом.

Энтони удовлетворенно кивнул… «Часовой, — подумал он. — Все как положено».

Выждав, когда тот скроется за углом, Энтони выбрался из-за кустов и пошел налево вдоль дома, вслед за часовым, по дорожке — абсолютно бесшумно.

Двигаясь вдоль стены дома, Энтони наконец дошел до широкого квадрата окна, бросавшего яркий отсвет на гравиевую дорожку. Послышались голоса. Говорили сразу несколько мужчин.

— О, Господи! Законченные кретины, — пробормотал Энтони. — Сборище непуганых идиотов.

Он подкрался к окну, ухватился за карниз и осторожно подтянулся. Глаза его оказались на уровне подоконника, и он стал с интересом разглядывать комнату.

За столом сидело шестеро мужчин. Четверо — высокие, кряжистые, широкоскулые, с раскосыми, по-мадьярски посаженными глазами. Двое других, поменьше, посуетливее, щебетали как маленькие дети. Разговор шел на французском, но те четверо, что покрупнее, говорили с ошибками и диким варварским акцентом.

— Босс? — прорычал один из них. — Когда он появится?

Один из тех, что поменьше, пожал плечами.

— С минуты на минуту.

— Пора бы, — снова прорычал первый, — я никогда не видел этого вашего босса. Торчим здесь из-за него! А сколько можно было бы дел наворотить!

— Болван, — вмешался в разговор второй суетливый человечек. — Вы только одно и способны наворотить — попасться в лапы полиции. Банда безмозглых горилл!

— Что! — взревел один из кряжистых парней. — Оскорблять Братство! Твоя вонючая глотка, видно, плачет по Красной Руке.

Он привстал, пожирая налитыми кровью глазами суетливого французика. Но один из приятелей осадил его.

— Не надо ссориться, — пробурчал он. — Мы работаем вместе. Насколько я слышал, Король Виктор не любит, когда нарушают приказ.

В темноте послышались шаги часового. Энтони отошел от окна и спрятался в кустах.

— Кто там? — прокричали в доме.

— Карло делает обход.

— А как там пленный?

— Нормально, уже очухался. Ничего, не околеет. Подумаешь, трахнули разок по башке.

Энтони стал осторожно пробираться прочь от окна.

— Господи, что за сброд! — бормотал он. — Обсуждают свои делишки у открытого окна. И кретин караульный хорош — слепой как крот и топает как слон. Союзнички называются — готовы друг другу глотки перерезать. Неладно что-то в штабе Короля Виктора. Нет, черт возьми, не откажу себе в удовольствии и преподам им урок!

Он постоял, чему-то улыбнулся. Вдруг сверху донесся сдавленный стон.

Энтони поднял голову и прислушался. Стон повторился.

Он быстро огляделся по сторонам. Карло только что пошел на очередной круг. Энтони ухватился за толстый стебель дикого винограда и бесшумно вскарабкался по стене до подоконника во втором этаже. Окно было заперто, но, вынув из кармана какой-то инструмент, Энтони быстро справился с задвижкой.

На мгновение замер и прислушался, потом мягко спрыгнул с подоконника в комнату. В дальнем углу стояла кровать, на которой в полутьме угадывалась фигура человека. Энтони подошел к кровати и посветил фонариком в лицо лежащему. Это был иностранец, изможденный и бледный, до бровей замотанный бинтами. Он был связан по рукам и ногам и смотрел на Энтони мутным, полуобморочным взглядом.

Энтони склонился было над кроватью, но вдруг услышал позади себя шорох и, резко обернувшись, автоматически потянулся рукой к внутреннему карману пиджака.

Но резкий окрик заставил его остановиться.

— Руки вверх, дружок. Ты меня, конечно, не ждал, но мне удалось поспеть на вокзал Виктория к тому же поезду, на котором приехал и ты.

В дверях стоял мистер Хайрэм Фиш. На лице — улыбка, в руке — огромный с сизоватым отливом автоматический кольт.

Глава 25 Во вторник вечером в Чимнизе

После обеда во вторник вечером лорд Кейтерэм, Вирджиния и Бандл сидели в библиотеке. Прошло больше суток после внезапного исчезновения Энтони. Бандл уже, кажется, в седьмой раз пересказывала последние слова, сказанные Энтони у Гайд-парк-Корнер.

— «Я сам найду дорогу назад», — задумчиво повторила Вирджиния. — Непохоже, чтобы он собирался там задержаться. Все его вещи здесь.

— А он не сказал, куда поехал?

— Нет. — Вирджиния уставилась в одну точку. — Мне он ничего не сказал.

В библиотеке воцарилось молчание, которое вскоре нарушил лорд Кейтерэм.

— Да, конечно, — вздохнул он, — лучше содержать гостиницу, чем владеть фамильным замком.

— Чем это лучше?

— В гостинице постоялец должен сообщить о своем отъезде до двенадцати дня.

Вирджиния улыбнулась.

— Понимаю, — продолжил лорд. — Наверное, я рассуждаю старомодно. Сейчас, похоже, так принято — невесть откуда появляться в доме и невесть куда исчезать. Полная свобода действий, как в гостинице, да к тому же и по счету платить не надо!

— Что ты все брюзжишь? — сказала Бандл. — У тебя остались мы с Вирджинией. Кого тебе еще?

— Никого, больше никого, — поспешно заверил дочку лорд Кейтерэм. — Все прекрасно. Это я так — из принципа. Когда такой беспорядок, как-то и на душе неспокойно. Но, конечно, я согласен, последние сутки прошли почти идеально: покой, полный покой. Ни тебе ограблений, ни убийств, ни сыщиков, ни даже — американцев. Единственное, чего еще я мог пожелать для полного счастья, так это уверенности, что так будет всегда. А так я все время говорю себе: «Обязательно кто-нибудь из них вот-вот нагрянет», и это портит мне настроение.

— Но никто же пока не появился, — сказала Бандл. — Нас все бросили, забыли. Даже Фиш непонятно куда девался. Он тебе ничего не сказал?

— Ни словечка. Последний раз я видел его в розарии: он вышагивал туда-сюда и курил свои дурно пахнущие сигары. А потом как в воду канул.

— Может, его похитили, — со слабой надеждой предположила Бандл.

— Того и гляди, через пару дней явится Скотленд-Ярд вылавливать его из озера, — мрачно сказал лорд Кейтерэм. — И поделом мне. В мои годы пора знать, к чему ведут бестолковые прожекты Ломакса. Надо было спокойно ехать за границу, тем более и нервы мои в таком состоянии…

Монолог лорда Кейтерэма прервал своим появлением Тредуелл.

— Ну? — раздраженно поглядел на него лорд Кейтерэм. — В чем дело?

— Французский сыщик, милорд. Просит уделить ему несколько минут.

— Ну, что я вам говорил? — промямлил лорд Кейтерэм. — Затишье-то было перед бурей. Наверняка нашли труп Фиша в фонтане с золотыми рыбками.

Тредуелл с безукоризненной учтивостью напомнил лорду суть дела.

— Позвольте передать ему, что примете его, милорд?

— Да, да, ведите его сюда.

Тредуелл удалился. Через минуту появился вновь и заупокойным голосом объявил:

— Мосье Лемуан.

Француз вошел быстрой, легкой походкой. Эта его походка даже больше, чем выражение лица, говорила о том, что он чем-то сильно взволнован.

— Добрый вечер, Лемуан, — сказал лорд Кейтерэм. — Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Благодарю вас, нет. — Он учтиво поклонился дамам. — Наконец-то я продвинулся в своем расследовании. И считаю своим долгом поделиться с вами, как с хозяином дома, своими открытиями — должен сказать, весьма неприятными, — которые сделаны мной за последние сутки.

— Похоже, произошло что-то важное? — предположил лорд Кейтерэм.

— Вчера, милорд, один из ваших гостей покинул этот гостеприимный дом весьма странным образом. Скажу сразу: я с самого начала подозревал его. Человек является Бог знает откуда — два месяца назад он был в Южной Африке. А до того — где?

Вирджиния слегка вздрогнула. Француз подозрительно посмотрел на нее и продолжал:

— Никто не знает. Но я именно такого человека и ищу — остроумного, смелого, дерзкого — одним словом, способного на все. Я засыпал телеграммами службу безопасности. В ответ — ни слова о его прошлом. Десять лет назад он был в Канаде, ладно, а дальше — тишина. Мои подозрения усилились. Как-то на дороге, по которой он только что прошел, я нашел клочок бумаги. Там был адрес одного дома в Дувре. Потом я, как бы случайно, обронил эту бумажку. Уголком глаза заметил, как этот герцословак Борис подобрал ее и отнес своему хозяину. Дело в том, что Борис, я в этом почти уверен, — эмиссар Братства Красной Руки. А нам стало известно, что в этом деле Братство работает в союзе с Королем Виктором. Вы думаете, случайно Борис распознал в Энтони Кейде своего хозяина? Нет, он поступил так, как должен был поступить — присягнул на верность. А иначе почему бы он, служивший верой и правдой великому князю, вдруг перенес свою привязанность на какого-то незнакомца без роду без племени? Все это очень подозрительно, повторяю, очень подозрительно.

Но Энтони Кейд сразу же принес мне эту бумажку и спросил, не я ли ее потерял. Чем, должен сказать, обезоружил меня. Обезоружил — но не совсем! Этот его шаг мог означать и то, что он чист как стеклышко, и то, что он очень и очень хитер. Я стал наводить справки об этом доме, и вот что сегодня узнал. Дом в Дувре снимали иностранцы, которые вчера вечером спешно его покинули. Без сомнения — это была штаб-квартира Короля Виктора. А теперь давайте сопоставим все эти факты. Вчера вечером мистер Кейд неожиданно уезжает. Потеряв бумажку с адресом, он, должно быть, понял, что игра проиграна. Он немедленно едет в Дувр, ликвидирует свою штаб-квартиру и укрывает банду где-то в другом месте. Что он предпримет дальше — не знаю. Но я абсолютно уверен, что мистер Энтони Кейд больше здесь не появится. С другой стороны, зная Короля Виктора, могу с уверенностью сказать, что он не оставит попыток заполучить бриллиант. И тогда ему от меня не уйти!

Вирджиния вдруг встала и подошла к камину. А когда заговорила, в голосе ее зазвучали холодные стальные нотки:

— Вы упустили одну деталь, мосье Лемуан. Насколько мне известно, мистер Кейд не единственный гость, который покинул этот дом подозрительным образом.

— Что вы хотите сказать, мадам?

— Только то, что все вами сказанное в равной степени относится и к другому человеку. А именно — к мистеру Хайрэму Фишу!

— Ах, мистер Фиш!

— Да, мистер Фиш. Вспомните, вы говорили нам в ту ночь, что Король Виктор недавно прибыл в Англию из Америки. И мистер Фиш тоже прибыл сюда из Америки. Правда, у него было рекомендательное письмо от очень известного и уважаемого человека, но вряд ли Королю Виктору стоит большого труда подделать любое письмо. Мистер Фиш был не тот, за кого себя выдавал. Это очевидно. Лорд Кейтерэм обратил внимание, что, когда заходил разговор о первоизданиях, — а он ради них якобы сюда и приехал, — мистер Фиш предпочитал молчать и слушать, уступая роль рассказчика своему собеседнику. Есть и другие подозрительные факты. В ночь убийства в его комнате горел свет. Или возьмите ту ночь в Рыцарском зале, когда я столкнулась с мистером Фишем на террасе: он был одет, как будто собирался в гости. Так что бумажку с адресом мог вполне потерять и он. Ведь вы своими глазами не видели, что она выпала из кармана мистера Кейда. Мистер Кейд мог, конечно, поехать в Дувр. Но затем, чтобы выяснить наконец, в чем дело. А там его могли и похитить. Как видите, мистер Фиш вел себя куда более подозрительно, чем мистер Кейд.

— Вы рассуждаете вполне логично, мадам. — Голос француза резко зазвенел. — Не стану этого отрицать. И действительно, мистер Фиш не тот, за кого себя выдавал.

— Ну и кто же он?

— Мистер Фиш — американский сыщик, мадам.

— Как? — ахнул лорд Кейтерэм.

— Да, лорд Кейтерэм. Он прибыл из-за океана, преследуя Короля Виктора. Инспектор Баттл и я уже некоторое время знаем об этом.

Вирджиния ничего не сказала. Она медленно отошла от камина и опустилась в кресло. Эти несколько слов разрушили до основания ее так тщательно выстроенную версию.

— Видите ли, — снова заговорил Лемуан, — мы были уверены, что рано или поздно Король Виктор появится в Чимнизе, и надеялись, что уж тут-то он от нас не уйдет.

Вирджиния посмотрела на него, и глаза у нее вдруг странно заблестели.

— А он все-таки ушел, — сказала она и рассмеялась.

Лемуан удивленно посмотрел на нее.

— Он еще вернется. И будьте покойны, мы его поймаем.

— Говорят, он неплохо умеет дурачить полицейских?

Лицо француза потемнело от гнева.

— На этот раз мы ему не доставим такого удовольствия, — процедил он сквозь зубы.

— Но он очень милый молодой человек, — вмешался лорд Кейтерэм. — Очень милый. И потом, Вирджиния, вы же говорили, он ваш старый друг?

— Именно поэтому, — сдержанно сказала Вирджиния, — я и думаю, что мосье Лемуан ошибается.

Она пристально посмотрела на сыщика, но тот спокойно выдержал ее взгляд.

— Время покажет, мадам, — сказал он.

— И вы думаете, что это он застрелил великого князя Михаила? — неожиданно спросила она.

— Уверен.

Вирджиния покачала головой.

— О нет! Нет. В одном я твердо уверена. Энтони Кейд не убивал великого князя.

Лемуан внимательно посмотрел на нее.

— Возможно, вы и правы, мадам, — медленно проговорил он. — Возможно, вы и правы. Это мог сделать и Борис, превысив свои полномочия, по собственной, так сказать, инициативе. Кто знает, может, у этого полоумного герцословака были свои счеты с великим князем.

— Да, на вид он совершенный убийца, — согласился лорд Кейтерэм. — Служанки, наверное, визжат, когда встречаются с ним в коридоре.

— Что ж, — сказал Лемуан, — мне пора. Я выполнил свой долг, милорд, сообщил, как обстоят дела.

— Очень мило с вашей стороны, благодарю вас, — церемонно ответил лорд Кейтерэм. — Вы правда не хотите выпить? Что ж, всего доброго. И до свидания.

— Ненавижу я этого типа, и бородку его аккуратную, и эти его очечки — ненавижу, — сказала Бандл, когда за Лемуаном затворилась дверь. — Энтони еще ему покажет. Посмотрим тогда, как он запрыгает. Что ты обо всем этом думаешь, Вирджиния?

— Не знаю, — ответила Вирджиния. — Я устала. И хочу спать.

— И то правда, — согласился лорд Кейтерэм. — Уже половина двенадцатого.

Проходя через холл, Вирджиния заметила, как в боковой двери мелькнула знакомая широкая спина.

— Инспектор, — решительно позвала она.

Баттл неохотно остановился и подошел к ней.

— Да, миссис Ревел?

— Здесь только что был Лемуан. Он говорит… Скажите, это правда, что мистер Фиш американский сыщик?

Инспектор Баттл кивнул.

— Да, правда.

— И вы все время знали об этом?

Баттл снова кивнул.

Вирджиния повернулась и пошла к лестнице.

— Понятно, — тихо сказала она. — Спасибо.

До этой минуты она все еще не верила. А теперь?.. Сидя у себя в комнате перед туалетным столиком, она пыталась ответить на этот прямо поставленный вопрос. Теперь каждое слово Энтони приобретало совершенно иное значение. О какой это «профессии» он говорил? Профессии, которую он бросил.

Какой-то посторонний звук отвлек ее от грустных размышлений. Она вздрогнула и огляделась. Золотые часики показывали половину второго. Вот так, задумавшись, она просидела около двух часов.

Странный звук снова повторился: что-то как будто стукнуло по стеклу. Вирджиния встала и отворила окно. Внизу, на дорожке, стоял высокий человек, который в этот момент как раз нагнулся, чтобы набрать еще камушков.

На мгновение сердце Вирджинии забилось чаще, но потом она узнала мощную, угловатую фигуру герцословака Бориса.

— Что случилось? — тихонько спросила она. Ей почему-то не показалось странным, что Борис в такой час бросает в ее окно камушки. — В чем дело? — нетерпеливо переспросила она.

— Меня послал господин, — сказал Борис тихим, но отчетливым шепотом. — Он послал за вами.

Он сказал это буднично-просто, по-деловому, как само собой разумеющееся.

— Послал за мной?

— Да. Я должен доставить вас к нему. Вот записка. Я сейчас вам ее брошу.

Вирджиния отпрянула, и обернутый бумажкой камушек упал точно к ее ногам. Она развернула записку.

«Дорогая, я попал в переделку, но надеюсь выйти победителем. Решитесь ли вы довериться мне и приехать?»

Несколько минут Вирджиния стояла не двигаясь, снова и снова перечитывая эти несколько слов.

Потом оторвалась от записки и обвела взглядом свою роскошно обставленную, уютную спальню и как бы увидела ее другими глазами. Потом снова высунулась из окна и спросила:

— Что мне надо делать?

— Полицейские на той стороне, около Рыцарского зала. Спускайтесь вниз и выходите через боковую дверь. Я буду стоять здесь. Там на дороге нас ждет машина.

Вирджиния кивнула. Она быстро переменила платье, надела маленькую шляпку. Потом написала короткую записку Бандл и приколола ее к подушке для булавок.

Она тихонько спустилась по лестнице и отворила дверь. На мгновение остановилась, но потом, дерзко тряхнув головой, — как ее далекие предки во времена крестовых походов перед битвой, — она вышла в ночной сад.

Глава 26 Тринадцатое октября

В среду, тринадцатого октября, в десять часов утра, Энтони Кейд вошел в холл отеля «Харриджес» и попросил доложить о себе барону Лолопретджилу. После подобающе внушительной паузы Энтони проводили в апартаменты барона. Барон, как всегда учтивый и чопорный, высился как статуя на прикаминном коврике. Тут же присутствовал и маленький капитан Андрасси, равно учтивый, но, однако, настороженно-подозрительный и даже враждебный.

Непременные поклоны, щелканье каблуками и прочие формальности этикета были исполнены с неукоснительной точностью. Причем на этот раз и Энтони ни на йоту не отступил от положенной церемонии.

— Надеюсь, вы извините меня за столь ранний визит, барон, — бодро начал Энтони, откладывая в сторону трость и шляпу. — Я пришел к вам с деловым предложением.

— О! Вот как?

Капитан Андрасси, с самого начала не доверявший Энтони, подозрительно прищурился.

— Дело, — продолжал Энтони, — основано на общеизвестном принципе спроса и предложения. Вы в чем-то нуждаетесь — другой человек может это предложить. Остается только сойтись в цене.

Барон пристально посмотрел на Энтони, но ничего не сказал.

— Мне представляется, что герцословацкому дворянину и английскому джентльмену договориться будет несложно, — быстро проговорил Энтони, немного краснея от этих слов. Англичанину не так-то легко выговорить подобную высокопарность, но, памятуя о том, как падок барон на риторику, Энтони вынужден был к ней прибегнуть.

Он не ошибся, фраза сделала свое дело.

— Это так, — согласился барон, чуть-чуть наклоня голову. — Это абсолютно, совершенно так.

Даже капитан Андрасси, похоже, смягчился и тоже согласно кивнул.

— Очень хорошо, — сказал Энтони. — Не будем ходить вокруг да около и сразу возьмем быка за рога.

— Что это вы такое сказали? — перебил его барон. — Ходить да около? За рога? Я не могу понимать.

— Это всего лишь образное выражение, барон. Попросту говоря, вам нужен товар, который у меня есть. Ваш корабль уже снаряжен, но не хватает заглавной фигуры на капитанском мостике. Под кораблем, барон, я разумею монархическую партию Герцословакии. В настоящее время вашей партии для осуществления политической программы недостает главной фигуры. У вас нет великого князя, барон! Теперь предположим — только предположим на одну минуту, — что я могу обеспечить вас великим князем!

Барон выпучил глаза.

— Я не могу вас понимать ни в какой степени! — воскликнул он.

— Сэр, — сказал капитан Андрасси, яростно теребя ус, — бы забываетесь!

— Отнюдь, — сказал Энтони. — Я пытаюсь вам помочь. Спрос и предложение, изволите видеть. А я всегда веду абсолютно честную игру. Фирма гарантирует чистопородность великих князей. Если мы придем к соглашению, у вас будет возможность в этом убедиться.

Я предлагаю вам товар высочайшего качества, так сказать, из личных запасов.

— Ни в какой степени, — снова отчеканил барон, — я не могу вас понимать.

— Ничего страшного, — мягко успокоил его Энтони. — Просто вам нужно время, чтобы освоиться с этой мыслью. Грубо говоря, у меня в кармане кое-что есть, а вам, насколько я понимаю, нужен великий князь — на определенных условиях я готов его предоставить.

Барон и Андрасси молча смотрели на него. Энтони взял шляпу и трость, собираясь уходить.

— Подумайте над моим предложением, барон. Но у меня есть одно условие: сегодня вечером вы должны быть в Чимнизе, вместе с капитаном Андрасси. Там произойдет кое-что весьма любопытное. Давайте условимся, барон. Скажем, в девять часов вечера, в Рыцарском зале. Позвольте откланяться, господа. Могу я надеяться увидеть вас сегодня вечером в Чимнизе?

Барон шагнул навстречу Энтони и заглянул ему в глаза.

— Мистер Кейд, — сказал он не без некоторого достоинства, — надеюсь, это не то, что вы можете собираться надо мной шутить?

Энтони спокойно выдержал его взгляд.

— Барон, — сказал он, и в голосе его зазвучали странные нотки, — сегодняшний вечер вам покажет, что дело, которое я предлагаю, весьма нешуточное. Вы первый с этим согласитесь.

Поклонившись обоим господам, Энтони вышел из комнаты.

Следующий его визит был в Сити, где он попросил передать свою визитную карточку мистеру Герману Айзекстайну. Через некоторое время его принял бледный, изысканно одетый молодой человек с безукоризненными манерами.

— Вы хотели видеть мистера Айзекстайна? — осведомился молодой человек. — Боюсь, сегодня он очень занят — совет директоров и другие важные встречи. Может быть, я могу вам помочь?

— Я должен встретиться лично с ним, — сказал Энтони и как бы между прочим добавил: — Я только что из Чимниза.

Молодой человек при упоминании Чимниза слегка вздрогнул.

— О! — неуверенно сказал он. — Хорошо, я попробую.

— Передайте, это очень важно.

— Что-нибудь от лорда Кейтерэма? — спросил молодой человек.

— В некотором роде, — сказал Энтони. — Но мне надо лично и немедленно встретиться с мистером Айзекстайном.

Через пару минут Энтони проводили в святая святых фирмы. Самым поразительным в огромном кабинете были бездонной глубины кожаные кресла.

Мистер Айзекстайн поднялся, приветствуя посетителя.

— Извините за вторжение, — начал Энтони. — Я знаю, вы человек занятой, и потому постараюсь отнять у вас как можно меньше времени. У меня есть к вам небольшое деловое предложение.

Айзекстайн внимательно посмотрел на него своими неподвижными черными глазами.

— Возьмите сигару, — неожиданно предложил он, протягивая открытый ящичек.

— Благодарю, — сказал Энтони. — С удовольствием. — Он взял сигару. — Речь идет о герцословацком деле, — продолжал Энтони. Прикуривая, он заметил загоревшийся в глазах кобры огонек. — Как известно, убийство великого князя Михаила спутало все карты.

Мистер Айзекстайн приподнял брови и, пробормотав вопросительно «Ну и?..», медленно перевел взгляд на потолок.

— Нефть, — сказал Энтони, задумчиво разглядывая полированную поверхность стола. — Прекрасная штука нефть.

Уголком глаза он заметил, как великий финансист вздрогнул.

— Будьте добры, ближе к делу, мистер Кейд.

— С удовольствием. Мне кажется, мистер Айзекстайн, вам не очень понравится, если герцословацкие нефтяные концессии получит другая компания.

— Что вы предлагаете? — спросил финансист, глядя в глаза Энтони.

— У меня есть подходящий претендент на престол, настроенный абсолютно пробритански.

— Откуда он у вас?

— Это мое дело.

Айзекстайн оценил ответ легкой улыбкой. Взгляд его стал тяжелым и настороженным.

— Надеюсь, настоящий? Я не люблю авантюр.

— Стопроцентный.

— По прямой линии?

— Да.

— Я полагаюсь на ваше слово.

— Вас не пришлось долго убеждать, — сказал Энтони, с любопытством глядя на финансиста.

Айзекстайн улыбнулся.

— Я не стал бы тем, кем стал, если бы не умел различать, когда человек лжет, а когда говорит правду, — просто пояснил он. — Каковы ваши условия?

— Та же сумма займа, что вы предлагали великому князю Михаилу.

— А лично вам?

— В данный момент ничего, кроме того, что вы приедете сегодня вечером в Чимниз.

— Нет, — решительно отрезал Айзекстайн. — Не могу.

— Почему?

— Званый обед — очень важный обед.

— Все равно, боюсь, вам придется пропустить его. В ваших же интересах.

— Что вы имеете в виду?

Энтони посмотрел на него, выдержал паузу и с расстановкой произнес:

— Вы знаете, что обнаружен револьвер, из которого застрелили великого князя Михаила? И знаете, где он обнаружен? В вашем чемодане.

— Что? — Айзекстайн чуть не выскочил из кресла. Лицо его окаменело. — Что это значит?

— Сейчас объясню.

Энтони подробно рассказал, как и при каких обстоятельствах был найден револьвер. По мере рассказа на посеревшем лице финансиста проступала гримаса ужаса.

— Но это подстроили! — зарычал он, когда Энтони кончил. — Я не клал его туда. И ничего не знаю. Это фальшивка.

— Не надо волноваться, — мягко сказал Энтони. — Если это так, вы легко сможете это доказать.

— Как доказать? Это почти невозможно!

— На вашем месте, — тихо сказал Энтони, — я бы приехал сегодня вечером в Чимниз.

Айзекстайн нерешительно посмотрел на него.

— Вы так считаете?

Энтони наклонился к финансисту и что-то прошептал на ухо. Айзекстайн в изумлении отшатнулся.

— Вы в самом деле думаете…

— Приезжайте и убедитесь, — сказал Энтони.

Глава 27 Встреча на высшем уровне

Часы в Рыцарском зале пробили девять.

— Ну вот, — печально вздохнул лорд Кейтерэм. — Полюбуйтесь-ка, снова потянулись назад, как овечки из стада малютки Боу Пип[158].

Он грустно озирал зал.

— Ну вылитый шарманщик с лысой обезьяной, — пробормотал лорд, останавливая взор на бароне.

— Ты, папа, несправедлив к барону, — укоризненно покачала головой Бандл, к которой, собственно, и были обращены язвительные замечания лорда. — Барон говорил, что считает тебя образцом английского гостеприимства среди haute noblesse[159].

— Господи Боже мой, — вздохнул лорд Кейтерэм. — Что за манера выражаться! Оттого с ним и невозможно разговаривать. Да если хочешь знать, никакой я не образец английского гостеприимства. Будь моя воля, я отдал бы Чимниз на откуп какому-нибудь предприимчивому американцу, а сам жил бы в гостинице. Там, если уж очень допекут, можно просто попросить счет и съехать.

— Не переживай, — сказала Бандл. — По крайней мере, с мистером Фишем мы распрощались навсегда.

— Он-то мне как раз нравился. — На лорда Кейтерэма нашел стих всему противоречить. — А все твой молодой человек! Ну почему эту встречу на высшем уровне нужно обязательно устраивать в моем доме?

Что, он не мог снять «Ларчис», или «Эльмхерст», или какую-нибудь загородную резиденцию, вроде той, что под Стритэмом, и там собрать всю эту компанию?

— Атмосфера была бы не та, — сказала Бандл.

— Надеюсь, они не выкинут какой-нибудь номер? — нервно спросил лорд. — Не нравится мне этот француз Лемуан. У них там во французской полиции — все средства хороши. Сейчас тебе надувную манжету на руку, восстановят обстоятельства убийства, ты в ужасе подпрыгнешь, а они раз — и измерят давление. Знаю я их. Как закричат: «Кто убил великого князя Михаила?!» У меня пульс точно будет сто пятьдесят! Схватят, и за решетку!

Дверь распахнулась, и величественный Тредуелл объявил:

— Мистер Джордж Ломакс. Мистер Эверсли.

— Те же и Индюк со своим верным псом, — прошептала Бандл.

Билл сразу направился к ней, а Джордж приветствовал хозяина с особой сердечностью, которую всегда являл на публике.

— Кейтерэм, дорогой мой, — заговорил он, протягивая лорду руку. — Я получил ваше любезное приглашение и конечно же поспешил приехать.

— Прекрасно, друг мой, прекрасно. Безумно рад видеть вас. — Совестливый лорд Кейтерэм всегда особенно усердствовал в проявлении радушия, когда гость не доставлял ему никакой радости. — Строго говоря, это не совсем мое приглашение, но не важно, не важно.

А тем временем Билл набросился с расспросами на Бандл.

— Что происходит? — шептал он ей на ухо. — Говорят, Вирджиния пропала среди ночи? Ее похитили?

— Нет, — сказала Бандл. — Она приколола записку к подушке для булавок, как положено в романах.

— Но она действительно с кем-то бежала? Уж не с этим ли красавчиком из колоний, нет? Он мне сразу не понравился, к тому же ходят слухи, что он и есть тот самый гениальный вор. Но я, впрочем, не очень-то в это верю.

— Почему же?

— Король Виктор — француз, а Кейд — типичный англичанин.

— Вы разве не слышали, что Король Виктор наполовину ирландец?

— О, Господи! Так вот почему он удрал!

— Не уверена, что он удрал. Он просто исчез, как вы знаете, позавчера. А сегодня утром мы получили от него телеграмму. Он сообщил, что будет здесь в девять вечера, но попросил пригласить Индюка. И все остальные, кстати, тоже приглашены по просьбе мистера Кейда.

— Компания еще та, — сказал Билл, оглядывая зал. — У стеклянной двери французский сыщик, у камина — английский. Засилие иностранцев. Только, я смотрю, «звездно-полосатый» отсутствует.

Бандл покачала головой.

— Мистер Фиш растаял в голубой дали. И Вирджиния тоже. Но все остальные — в сборе; и знаете что, Билл, я чувствую, приближается миг, когда кто-нибудь скажет: «Voila!» — и все сразу станет на свои места. Ждем только самого Энтони Кейда.

— Да не придет он, — сказал Билл.

— А зачем тогда нужно было устраивать «встречу на высшем уровне», как назвал это сборище отец?

— Тонкий расчет! Пока все здесь, он будет преспокойно орудовать в другом месте.

— Так вы думаете, он не придет?

— Конечно нет. Добровольно соваться в львиную пасть? Он что, сумасшедший? Посмотрите, сколько здесь детективных и важных чиновников.

— Вы плохо знаете Короля Виктора, если думаете, что это может остановить его. Судя по всему, он как раз любит подобные ситуации и всегда с честью из них выходит.

Мистер Эверсли с сомнением покачал головой.

— Не тот случай — слишком опасный расклад. Все козыри на руках у других, и он никогда…

Отворилась дверь, и Тредуелл объявил:

— Мистер Кейд.

Энтони сразу направился к хозяину.

— Лорд Кейтерэм, я доставил вам слишком много хлопот, примите мои самые глубокие извинения. Но я уверен, сегодня вечером все тайное наконец станет явным.

Лорд Кейтерэм, с самого начала питавший к Энтони необъяснимую симпатию, не устоял и расплылся в радушной улыбке.

— Ну что вы, какие хлопоты, вовсе нет.

— Благодарю вас, — сказал Энтони. — Я вижу, все в сборе. Можно приступать.

— Я что-то не понимаю, — веско заговорил Ломакс. — Я в высшей степени ничего не понимаю. Это просто нелепо. Мистер Кейд человек не такого положения в обществе — у него совсем нет никакого положения. И в такой сложной и деликатной ситуации, на мой взгляд, необходимо, и я в этом твердо уверен…

Но тут поток красноречия Джорджа был немилосердно оборван. Инспектор Баттл неслышно приблизился к великому политику и что-то шепнул на ухо. Джордж изумленно выпучил глаза.

— Ну, если так — хорошо, если так — что ж, — тихонько забормотал он.

Потом приосанился и в полный голос объявил:

— Я думаю, все мы с интересом послушаем, что скажет нам мистер Кейд.

Энтони сделал вид, что не заметил снисходительных ноток в последнем заявлении Ломакса.

— Мне пришла одна идея, — быстро начал он. — Я думаю, всем известно содержание зашифрованной записки графа Стилптича. В ней упоминается Ричмонд и несколько цифр.

Он сделал паузу.

— Мы попытались решить эту задачу — но неудачно. Недавно я вспомнил, что в мемуарах графа (которые мне довелось прочесть) упоминается об одном обеде — «обеде цветов», где у каждого из присутствующих был приколот на груди знак, обозначающий какой-нибудь цветок. Сам граф Стилптич был розой, и к его костюму были приколоты именно те странные предметы, которые мы нашли в тайнике подземного хода. Если вы помните, во всех трех предметах были «ряды». Ряды пуговиц, ряды заглавных «В» и, наконец, ряды петель в вязании. А теперь, господа, давайте подумаем, что в этом доме расположено рядами? Книги, господа, конечно же книги! Добавим к этому, что в каталоге библиотеки лорда Кейтерэма имеется книга под названием «Жизнеописание графа Ричмонда». Я уверен, это и есть разгадка, где находится настоящий тайник. Если начать с указанной книги и отсчитать указанное в записке количество книг вверх, вправо и влево — то мы обнаружим ту книгу, в которой или позади которой спрятан предмет наших поисков.

Энтони скромно обвел глазами аудиторию, ожидая бурных аплодисментов.

— Гениально, — сказал Кейтерэм.

— Абсолютно гениально, — сдержанно согласился Джордж. — Осталось только проверить…

Энтони улыбнулся.

— Согласен. Лучше один раз увидеть, чем семь раз… Ну что ж? Вперед. — Он встал. — Прошу, господа. В библиотеке мы…

Мосье Лемуан предостерегающе поднял руку.

— Одну минутку, мистер Кейд. Лорд Кейтерэм, вы позволите?

Он подошел к столу и быстро набросал на листке несколько строк. Запечатав записку в конверт, он позвонил. Появился Тредуелл, и Лемуан протянул ему письмо.

— Будьте добры, потрудитесь проследить, чтобы это было доставлено немедленно.

— Хорошо, сэр. — Тредуелл склонил голову и, по обыкновению, величественно удалился.

Энтони нерешительно остановился на полдороге, вернулся на свое место и сел.

— В чем дело, Лемуан? — вежливо спросил он.

В Рыцарском зале вдруг почувствовалось предгрозовое напряжение.

— Если бриллиант действительно там, где вы предполагаете, мистер Кейд, то он пролежал там семь лет, думаю — четверть часа не сыграют большой роли.

— Продолжайте, — сказал Энтони. — Или это все, что вы хотели сказать?

— Нет, не все. В создавшейся ситуации нельзя допустить, чтобы кое-кто покинул этот зал. Особенно если этот «кое-кто» — человек с сомнительным прошлым.

Энтони удивленно поднял брови и достал сигарету.

— Жизни скитальца действительно не позавидуешь, — сказал он.

— Два месяца назад, мистер Кейд, вы были в Южной Африке. Это установлено. А где вы были до того?

Энтони откинулся на спинку кресла, небрежно выпуская колечки дыма.

— В Канаде. На диком Северо-Западе.

— А вы уверены, что не в тюрьме? Во французской тюрьме?

Инспектор Баттл инстинктивно подвинулся к двери, словно собирался отрезать путь к отступлению, но Энтони не выказал никакого беспокойства.

Он пристально посмотрел на французского сыщика и вдруг рассмеялся.

— Бедный Лемуан. Да у вас же мания! Вам везде мерещится Король Виктор. Вы, похоже, намекаете, что я и есть этот знаменитый господин?

— Вы отрицаете это?

Энтони небрежно стряхнул пепел с рукава пиджака.

— Я никогда не отрицаю того, что меня забавляет, — весело сказал он. — Но мне кажется, доказать это будет довольно затруднительно.

— Вы так думаете? — Француз подался вперед. Лицо его болезненно исказилось; и в то же время было видно, что он в чем-то сомневается, что-то явно сбивало его с толку. — А если я скажу вам, мосье, что на этот раз я намерен наконец поймать Короля Виктора, и ничто меня не остановит!

— Очень похвально, — заметил Энтони. — Но, если мне не изменяет память, вы ведь уже не раз пытались его поймать, Лемуан? И он всегда от вас ускользал. Вы не боитесь, что он и на этот раз ускользнет? Говорят, он весьма ловкий парень.

Все в Рыцарском зале неподвижно следили за словесной дуэлью сыщика и Энтони. Это был бой не на жизнь, а на смерть между не на шутку взбешенным французом и спокойно покуривающим молодым человеком, который, казалось, пребывал в самом безмятежном расположении духа.

— На вашем месте, мосье Лемуан, — продолжал Энтони, — я вел бы себя очень, очень осторожно. Обдумывал бы каждый свой шаг, ну и так далее.

— На этот раз, — мрачно прошипел Лемуан, — я не промахнусь.

— Вы, право, слишком самоуверенны, — заметил Энтони. — Но, знаете ли, существуют и такие мелочи, как доказательства.

Лемуан улыбнулся. Что-то в этой улыбке, похоже, насторожило Энтони. Он выпрямился и погасил сигарету.

— Вы видели, я сейчас написал записку? — спросил французский сыщик. — Она адресована моим людям в гостинице. Вчера я получил из Франции антропологические измерения по методу Бертильона[160] и отпечатки пальцев Короля Виктора — небезызвестного вам капитана О'Нила. Я попросил моих людей доставить их сюда. Через несколько минут мы узнаем, кто вы такой на самом деле.

Энтони пристально смотрел на француза, губы его искривились в легкой усмешке.

— А вы и вправду неглупый человек, Лемуан. Об этом-то я и не подумал. Так, значит, принесут вам все эти параметры, вы заставите меня обмакнуть палец в чернила или еще в какую гадость, измерите мои уши, сравните особые приметы. И если все совпадет…

— Да, — сказал Лемуан. — И если все совпадет — что тогда?

Энтони, опершись о подлокотники кресла, подался вперед.

— Ну, а если и совпадет, — тихо повторил он, — что тогда?

— Что тогда?! — опешил сыщик. — Тогда я докажу, что вы — Король Виктор! — Но чувствовалось, что впервые за весь разговор он явно в чем-то засомневался.

— Это, без сомнения, доставит вам глубокое удовлетворение, — сказал Энтони. — Только я не очень понимаю, чем это может повредить мне. Я ничего не утверждаю, но предположим, чисто теоретически, что я Король Виктор. Ну и что? Ведь я мог бы и раскаяться, начать новую жизнь.

— Раскаяться?

— Да, именно. Поставьте себя на место Короля Виктора, Лемуан. Призовите на помощь воображение. Вы только что вышли из тюрьмы. Вы наконец-то свободны. Ваша авантюрная карьера вам наскучила, и вы собираетесь с ней покончить. Скажем, вы встретили красивую женщину и собираетесь жениться на ней, осесть где-нибудь в сельской местности и заняться выращиванием овощей — капуста, знаете ли, морковь, лук. Короче говоря, вы решили вести честную жизнь. Разве такое невозможно?

— Думаю, что невозможно, — сардонически усмехнулся Лемуан.

— Вы, может, и думаете, — согласился Энтони. — Но ведь вы и не Король Виктор, не так ли? Поэтому и не можете знать, что у него на уме.

— Вы просто несете чушь! — воскликнул француз, захлебываясь от негодования.

— Нет, Лемуан, не чушь. Ну, предположим, я — Король Виктор. Что вы мне можете инкриминировать? У вас по-прежнему никаких доказательств. Я отбыл свой срок заключения, и с прошлым покончено. Конечно, вы можете арестовать меня, если во французском Уголовном кодексе есть аналог британской статьи «преступное тунеядство». Но, согласитесь, это вряд ли вас удовлетворит.

— Вы кое-что забыли, — сказал Лемуан. — Америка! Как насчет преступного вымогательства под чужим именем? Кто выдавал себя за великого князя Николаса Оболовича?

— Мимо, Лемуан. Последние годы я даже и не был в Америке. И легко могу это доказать. Если Король Виктор выдавал себя за великого князя Николаса — значит, я не Король Виктор. А вы уверены, что кто-то выдавал себя за великого князя? А может, это действительно был великий князь?

— Установлено, что в Америке действовал самозванец, мистер Кейд, — неожиданно вмешался в разговор инспектор Баттл.

— Я не собираюсь спорить с вами, Баттл, — сказал Энтони. — Вы, наверное, как всегда, правы. Вы тоже уверены, что великий князь Николас погиб в Конго?

Баттл удивленно посмотрел на него.

— Не на все сто, сэр. Но таково общее мнение.

— Вы очень осторожны, Баттл. Помнится, вы говорили: «Каждому овощу — свое время»? Я усвоил эту истину из вашей будущей книги. Я дал мосье Лемуану массу времени. Не отрицал его обвинений. И все равно, боюсь, он разочарован. Но оставим мосье Лемуана. Я люблю придерживать козырей до последней минуты. Резонно ожидая, что у меня тут могут возникнуть неприятности, я принял соответствующие меры и прихватил с собой козырного туза. Он сейчас со мной, точнее, наверху, у меня в комнате.

— Наверху? — оживился лорд Кейтерэм.

— Да, этому человеку пришлось много пережить за последние дни. Беднягу ударили по голове. Он был без сознания. Нам пришлось о нем позаботиться.

Неожиданно голос подал мистер Айзекстайн:

— А можно нам попытаться отгадать, кто он?

— Конечно, — сказал Энтони, — только…

Но взбешенный Лемуан не дал ему договорить.

— Хватит! Вы думаете опять одурачить всех! Не выйдет! Может, это и правда — и вы не были в Америке. Вы слишком умны и не станете лгать в подобной ситуации. Но за вами есть еще кое-что! Убийство! Убийство великого князя Михаила! Вы искали в ту ночь бриллиант, а он вас узнал!

— Лемуан, вы же знаете, Король Виктор никогда не убивает! — резко оборвал его Энтони. — И вам известно лучше, чем кому бы то ни было — крови на нем нет!

— Но кто, кроме вас, мог убить его? — воскликнул Лемуан. — Кто?

Восклицание замерло у него на губах — на террасе раздался пронзительный свист. Энтони вскочил, вся его наигранная небрежность мигом исчезла.

— Вы спросили, кто убил великого князя? — воскликнул он. — Я вам скажу, вернее — покажу! Я ждал этого сигнала. Убийца великого князя — в библиотеке.

Энтони выскочил на террасу, остальные бросились следом. Добежав до библиотеки, Энтони открыл стеклянную дверь, осторожно отодвинул плотную бархатную портьеру, и все увидели, что там происходит. У книжной полки кто-то лихорадочно выдвигал книги, шарил за ними и снова ставил на место; он был так поглощен своим делом, что ничего не видел и не слышал.

Все напряженно вглядывались в неясный силуэт, двигавшийся в желтом пятне света от фонарика. Вдруг кто-то, с рычанием дикого зверя, метнулся мимо них в библиотеку. Фонарик упал, и в темноте послышались звуки отчаянной схватки. Лорд Кейтерэм прокрался к выключателю и зажег свет. На полу боролись двое. Никто еще не успел ничего толком разглядеть, как все было кончено. Раздался короткий, сухой выстрел, и тот, что меньше ростом, дернулся и затих. Другой встал и повернулся к стеклянной двери. Это был Борис, в глазах его клокотала ярость.

— Она убила моего господина, — прорычал он. — И теперь пыталась застрелить меня. Я хотел отнять пистолет и убить ее, но все получилось само собой. Во время борьбы пистолет выстрелил. Архангел Михаил помог мне. Эта подлая женщина — мертва.

— Женщина? — воскликнул Джордж Ломакс.

Все подошли поближе. На полу, все еще сжимая в руках пистолет, с перекошенным в смертельной злобе лицом лежала мадемуазель Брун.

Глава 28 Король Виктор

— Я с самого начала подозревал ее, — сказал Энтони. — В ночь убийства свет горел в ее комнате. Но потом я засомневался. Навел о ней справки в Бретани и вернулся с убеждением, что она именно та, за кого себя выдает. С моей стороны непростительная глупость. Мадемуазель Брун действительно жила десять лет у графини де Бретейль, и та была о ней самого высокого мнения. Мне не пришло в голову, что настоящую мадемуазель Брун могли похитить и воспользоваться ее документами. И я перенес подозрения на мистера Фиша. А мистер Фиш подозревал меня. Он последовал за мной в Дувр, и там мы с ним выяснили, кто есть кто. Мистер Фиш оказался американским сыщиком, выслеживающим Короля Виктора, и я снова стал подозревать гувернантку.

Больше всего меня смущало то, что миссис Ревел узнала гувернантку. Но потом я вспомнил, что это произошло после того, как я сказал ей, что это бывшая гувернантка графини де Бретейль. И тогда миссис Ревел заметила, что теперь ей понятно, почему лицо этой женщины ей знакомо. Инспектор Баттл подтвердит, какие были приняты отчаянные меры, чтобы помешать приезду миссис Ревел в Чимниз. Пошли на убийство — ни больше ни меньше. И хотя то убийство было как бы явно делом Братства Красной Руки, так сказать, казнь предателя, но тонкость замысла и отсутствие знака Братства на месте казни указывали, что за этой операцией стоит более изощренный интеллект. Я сразу же начал подозревать, что здесь замешана Герцословакия. Миссис Ревел — единственная из приглашенных в замок Чимниз бывала в этой стране. Сначала я подумал было, что под именем великого князя Михаила скрывается кто-то другой, но эта моя гипотеза не подтвердилась. Когда же я допустил, что мадемуазель Брун — не та, за кого себя выдает, а миссис Ревел, тем не менее, где-то ее видела, все сразу встало на свои места. Было очень важно, чтобы мадемуазель Брун не опознали. А опознать ее могла только миссис Ревел.

— Но кто же она тогда? — спросил лорд Кейтерэм. — Герцословацкая знакомая миссис Ревел?

— Я думаю, на этот вопрос лучше всех может ответить барон, — сказал Энтони.

— Я? — Барон удивленно уставился на него.

— Подойдите и вглядитесь получше, — сказал Энтони. — Да постарайтесь не обращать внимания на грим. Помните, она когда-то была актрисой.

Барон снова удивленно поглядел на Энтони. Потом подошел, взглянул на убитую, и его точно током ударило.

— Мой Бог, — прошептал он, — это не есть возможно.

— Что невозможно? — спросил Джордж. — Кто эта леди? Вы узнали ее, барон?

— Нет, нет, это не есть возможно, — продолжал уже громко барон. — Она была убита. Они оба были убиты. На ступеньках дворца. Ее тело нужно было отвоевать у толпы.

— Они были изуродованы до неузнаваемости, — напомнил ему Энтони. — Ей удалось обмануть всех. Скорее всего она бежала в Америку и все эти годы тихо сидела там. Она панически боялась «братьев». Они всегда хотели ее «пришить», выражаясь их языком. Потом Король Виктор оказался на свободе, и они вместе стали искать бриллиант. В ту ночь великий князь Михаил наткнулся на нее случайно в Рыцарском зале и узнал. На самом деле риск встречи с великим князем был практически равен нулю: гости королевских кровей не общаются с гувернантками, и потом, всегда можно сослаться на мигрень и не выходить из комнаты. Что, между прочим, она и сделала, когда здесь был барон. Но тут роковым образом вмешался случай. Она столкнулась с великим князем лицом к лицу, когда меньше всего ожидала. Боясь разоблачения, она застрелила его. А потом подсунула револьвер в чемодан Айзекстайна, чтобы сбить с толку следствие. Кстати, и письма мне подкинула она же.

Лемуан подался вперед.

— Вы говорите, в ту ночь в Рыцарском зале она искала бриллиант. Но ведь и ее сообщник тоже мог быть там. Попасть туда через стеклянную дверь проще простого.

Энтони вздохнул.

— Вы опять за свое, дорогой Лемуан. Как вы упрямы! Вы разве забыли, что у меня припрятан козырный туз?

Их пикировку остановил Джордж, соображавший как всегда медленно.

— Но я все-таки ничего не могу понять. Кто эта леди, барон? Вы ведь узнали ее?

Но барон уже оправился от первого потрясения и вновь обрел свою непробиваемую чопорность.

— Вы сделали одну ошибку, мистер Ломакс. Моя память никогда не хранила эту леди. Абсолютно незнакомая она есть для меня.

— Но… — Джордж недоуменно уставился на него.

Барон отвел Джорджа в сторону и что-то прошептал на ухо. Энтони с удовольствием наблюдал за ними. Лицо Джорджа побагровело, глаза вылезли из орбит, казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар. Он хрипло и сбивчиво забормотал:

— Конечно… конечно… ни в коем случае… не дай Бог… принимая во внимание… полная конфиденциальность…

— Стоп! — Лемуан ударил ладонью по столу. — Все это ерунда! Меня не интересует убийца великого князя Михаила — это не мое дело! Мне нужен Король Виктор!

Энтони мягко покачал головой.

— Сочувствую вам, Лемуан. Вы действительно славный парень. Но что поделать — на этот раз удача вам изменила. Пора разыграть козырного туза.

Энтони подошел к столу, взял колокольчик и позвонил.

Через несколько секунд появился Тредуелл.

— Джентльмен, который приехал со мной, Тредуелл.

— Да, сэр, иностранец.

— Совершенно верно. Будьте добры, попросите его присоединиться к нам.

— Да, сэр.

Тредуелл удалился.

— В игру вступает мой главный козырь, господа. Таинственный мистер. — Энтони обвел глазами присутствующих. — Кто это, как вы думаете? Есть какие-нибудь предположения, джентльмены?

— Если сложить два и два, — заговорил Айзекстайн, — ваши таинственные намеки сегодня утром и ваши вечерние фокусы, думаю, не ошибусь, если скажу, кто это. Вам, как видно, все-таки удалось раздобыть где-то великого князя Герцословакии Николаса.

— А вы что думаете, барон?

— Я согласен. Если это не есть самозванец еще другой. Но я не думаю. До сих пор у меня не было случая в вашем усомниться слове.

— Благодарю, барон. Этих ваших слов я не забуду. И что, все так думают?

Он обвел глазами напряженные лица присутствующих. Все, кроме Лемуана, молча смотревшего в стол, согласно кивнули.

Чуткий слух Энтони различил звук шагов в холле.

— И все-таки, господа, — усмехнулся он, — все вы ошиблись!

Он быстро подошел к двери и распахнул ее.

На пороге стоял человек с аккуратной черной бородкой, в очках, щегольской наружности, которую немного портила повязка вокруг головы.

— Позвольте представить вам настоящего мосье Лемуана из французской службы безопасности.

По библиотеке пронесся шелест удивления, который утонул в рокочущем голосе мистера Хайрэма Фиша, раздавшемся со стороны террасы:

— Спокойно, парень, спокойно. Тут этот номер не пройдет. Я весь вечер торчу здесь, чтобы не дать тебе улизнуть. Будь покоен, моя пуля тебя достанет. Я приехал поймать тебя и поймал. Ну, скажу я тебе, ты и бестия!

Глава 29 Энтони рассказывает

— Думаю, мистер Кейд, самое время все нам объяснить, — сказал Герман Айзекстайн, когда все успокоились.

— Да тут, собственно, и объяснять нечего, — поскромничал Энтони. — Я поехал в Дувр. Фиш, уверенный, что я — Король Виктор, — за мной. Там мы обнаружили таинственного незнакомца, его держали связанным под запором. Он рассказал, кто он, и все сразу прояснилось. Заметьте — опять тот же прием. Человека похищают, а его место занимает самозванец — на этот раз сам Король Виктор. Баттл, однако, с самого начала с недоверием отнесся к своему коллеге из Франции и запросил Париж прислать отпечатки пальцев и другие приметы настоящего Лемуана.

— Ага! — воскликнул барон. — Отпечатки пальцев. Антропологические по методу Бертильона измерения, о которых тут толковал бандит этот?

— Да, это он ловко придумал, — сказал Энтони. — Я был восхищен его игрой, ну и включился в нее. И потом, было забавно наблюдать, как лже-Лемуан реагировал на мой рассказ. Услыхав про «ряды» книг, он в первую секунду явно растерялся, но в уме у него тут же родился план, и, как вы помните, он сразу же написал своей сообщнице записку с объяснением, где искать бриллиант. Записка была адресована мадемуазель Брун. Он приказал Тредуеллу доставить ее немедленно, что тот и сделал, просто-напросто поднявшись в классную комнату. Лже-Лемуан начал разоблачать меня, затягивая время и удерживая всех в Рыцарском зале. Он надеялся, что она успеет до нашего появления в библиотеке найти бриллиант и с ним скрыться.

Джордж откашлялся.

— Ну, знаете ли, мистер Кейд, — важно изрек он, — ваше поведение — верх безответственности. Малейшая осечка в вашем плане — и бесценное национальное достояние безвозвратно утрачено. Это глупо и легкомысленно.

— Боюсь, вам неизвестна одна важная деталь, мистер Ломакс, — вкрадчиво проворковал мистер Фиш. — Знаменитого бриллианта нет и никогда не было в библиотеке.

— Никогда не было?

— Никогда.

— Видите ли, — опять заговорил Энтони, — найденные нами вещицы графа Стилптича обозначали то, что должны были обозначать: розу. Вспомните: перламутровые белые пуговицы на алой картонке, чередование алых и белых полос в вязании и, наконец, заглавные «В». Все вместе — Война Алой и Белой Розы[161]. Мне это пришло в голову в понедельник, и я тотчас же поспешил в розарий. Но одновременно со мной эта мысль пришла и мистеру Фишу. Если стать спиною к солнечным часам, сделать семь шагов прямо, восемь — влево и три вправо — вы окажетесь у куста ярко-красных роз, которые называются «Ричмонд». Как видите, бриллиант искали только в доме, а копать в саду — никому не пришло в голову. Так что завтра с утра мы этим и займемся.

— Так, значит, эта история с книгами в библиотеке…

— Моя выдумка — чтобы заманить в западню мадемуазель Брун. Мистер Фиш наблюдал за библиотекой и, когда рыбка клюнула, свистнул, предупреждая меня. Кстати, мы с мистером Фишем поручили местной полиции блокировать дом в Дувре, чтобы Братство Красной Руки не могло связаться со лже-Лемуаном. Он прислал им приказ — немедленно убираться оттуда вместе с узником, и получил ответ, якобы от своих сообщников, что его приказ выполнен. Поэтому он так спокойно и «разоблачал» меня.

— Прекрасно, прекрасно, — заулыбался лорд Кейтерэм. — Похоже, все устроилось самым чудесным образом.

— Почти все, — подал голос мистер Айзекстайн.

— А что еще?

Великий финансист пристально поглядел на Энтони.

— Зачем вы пригласили меня сюда, мистер Кейд? В качестве зрителя поставленного вами захватывающего спектакля?

Энтони покачал головой.

— Нет, конечно, мистер Айзекстайн. Вы человек дела, и ваше время — деньги. Скажите, с какой целью вы приехали сюда первый раз?

— Договориться о займе.

— С кем?

— С великим князем Герцословакии Михаилом.

— Вот именно. Великий князь Михаил убит. Вы готовы предоставить прежний займ на прежних условиях его двоюродному брату Николасу?

— Но где он? Ведь он погиб в Конго.

— Да, он погиб. Я убил его. Нет, нет, я не убийца. Просто хочу сказать, что я распустил слух о его смерти. Вам нужен великий князь, мистер Айзекстайн? Я как, гожусь?

— Вы?

— Да. Я — он и есть: Николас Сергий Александр Фердинанд Оболович. Согласитесь, длинновато. Особенно для той жизни, что я вел. Поэтому я вернулся из Конго просто как Энтони Кейд.

Маленький капитан Андрасси вскочил на ноги.

— Но это невозможно, невозможно! — закудахтал он. — Осторожней, сэр, думайте, что говорите.

— Я предоставлю вам все необходимые документы, — спокойно сказал Энтони. — Надеюсь, барон уже не сомневается.

Барон вздернул подбородок.

— Ваши доказательства я проверю, да. Но нужды в них лично я не вижу. Вашего слова одного вполне есть мне хватит. Кроме того, на вашу англичанку-мать похожи вы. Все время я говорил себе: «В этом молодом человеке с одной стороны или с другой стороны течет благородная кровь».

— Вы всегда полагались на мое слово, барон, — сказал Энтони. — Уверяю вас, я этого никогда не забуду.

Энтони повернулся к инспектору Баттлу, который сохранял абсолютную невозмутимость.

— Надеюсь, вы теперь понимаете, инспектор, в каком щекотливом положении я оказался. Из всех обитателей дома только у меня были достаточно веские основания убрать с дороги Михаила Оболовича: я ведь следующий претендент на престол. Больше всего я боялся вас, Баттл. Я все время чувствовал, что вы подозреваете меня и останавливало вас только одно — отсутствие мотивов убийства.

— Я ни на секунду не допускал, что стреляли вы, сэр. Поверьте, на такие вещи у меня чутье. Но я видел, что вы чего-то боитесь, и это вызывало подозрения. Но, узнай я сразу, кто вы на самом деле, я арестовал бы вас.

— Я рад, что мне удалось утаить от вас хоть один секрет. Все остальное вы у меня выудили. Вы потрясающий профессионал, Баттл. Я всегда питал уважение к Скотленд-Ярду.

— Удивительно, — пробормотал Джордж. — Удивительное дело! Я просто не могу… я не могу поверить. Барон, вы действительно уверены, что это…

— Уважаемый мистер Ломакс, — с едва уловимой жесткостью в голосе заговорил Энтони, — я не собираюсь просить поддержки у Министерства иностранных дел Великобритании, не предоставив неопровержимых документальных свидетельств. А сейчас, думаю, нам самое время удалиться с вами, барон, и с мистером Айзекстайном, чтобы детально обсудить наш договор.

Барон встал и щелкнул каблуками.

— Самый счастливый момент в моей жизни будет тот, когда законным королем Герцословакии увижу я вас, сэр.

— Да, кстати, барон, — как бы между прочим заметил Энтони, взяв барона под руку. — Совсем забыл. Тут есть одно обстоятельство. Я, знаете ли, женат.

Барон вздрогнул и отступил на два шага. Лицо его исказилось страхом.

— О, я знал, что-нибудь не так случится, — в отчаянии прошептал он. — Боже милосердный, спаси и сохрани! Он женат на черной негритянской женщине из Африки!

— Ну, ну, барон. Все далеко не так страшно, — улыбнулся Энтони. — Она — белая, она — ослепительно белая, благослови ее Господь.

— Слава Богу. Приличный морганатический брак возможен в таком случае.

— Э-э-э, нет, барон. Она будет королевой в моем королевстве. Не торопитесь качать головой. Она имеет право на корону. Дочь пэра Англии, ее род восходит ко времени нормандского завоевания. Сейчас даже модно, барон, когда члены королевской фамилии женаты на аристократках. Кроме того, она немного знает Герцословакию.

— Господи! — воскликнул Джордж Ломакс, забыв о необходимости сохранять строгую конфиденциальность. — Неужели… неужели Вирджиния Ревел?

— Да, — подтвердил Энтони. — Вирджиния Ревел.

— Дорогой мой! — воскликнул лорд Кейтерэм. — Простите, я хотел сказать, сэр, поздравляю вас, от всей души. Она — восхитительное создание.

— Благодарю вас, лорд Кейтерэм. — Энтони в знак признательности наклонил голову. — Она действительно несравненна.

Айзекстайн с удивлением глядел на Энтони.

— Извините, ваше высочество, но позвольте узнать, когда состоялась брачная церемония?

Энтони улыбнулся.

— Сказать по правде, мы поженились сегодня утром.

Глава 30 Энтони подряжается на новую работу

— Если не возражаете, джентльмены, вы можете идти, я присоединюсь к вам через несколько минут.

Он подождал, пока все оставили Рыцарский зал, и подошел к инспектору Баттлу, который сосредоточенно изучал дубовую панель.

— Ну, Баттл? Мне кажется, вы хотите о чем-то спросить?

— Да, сэр. Хотя не понимаю, как вы догадались. Впрочем, я уже имел возможность убедиться в вашей проницательности. Насколько я понял, эта мертвая леди — покойная королева Варага?

— Совершенно верно, Баттл. Надеюсь, это останется в тайне. Думаю, вы поймете мои родственные чувства.

— Положитесь на мистера Ломакса, сэр. Об этом никто не узнает. То есть узнают, конечно, многие, но все будут молчать.

— Вы меня об этом хотели спросить?

— Нет, сэр, это — так, между прочим. Я хотел узнать, зачем вы отказались от собственного имени, если, конечно, это позволительно спросить?

— Конечно, позволительно. Пожалуйста. Я убил себя из вполне понятных побуждений. Мать моя была англичанкой, образование я получил в Англии и вообще чувствовал себя скорее англичанином, чем герцословаком. Согласитесь, довольно глупо мотаться по миру с этим в наше время почти опереточным титулом. Понимаете, я был молод, и голова моя была набита демократическими идеалами. Я верил в эти идеалы, во всеобщее равенство и, естественно, с подозрением относился к королям и великим князьям.

— А теперь? — жестко спросил Баттл.

— О, теперь! Я поездил и посмотрел мир. И знаете, повсюду чертовски мало равенства. Уверяю вас, я до сих пор верю в демократию. Но ее приходится навязывать людям сильной рукой — просто вбивать в головы. Потому что люди пока еще не хотят становиться братьями. Может быть, когда-нибудь и захотят, но пока — увы! Последние остатки моей веры в братство людей умерли неделю назад, когда я приехал в Лондон и увидел, как в метро решительно никто не желает шага ступить от двери, чтобы и другие могли попасть в вагон. Одними призывами вряд ли удастся сделать из людей ангелов — но справедливой твердостью их можно заставить вести себя более или менее достойно по отношению друг к другу. Я по-прежнему верю в идею всеобщего братства, но пока еще время его не пришло. И думаю, не придет, по крайней мере, в ближайшие десять тысяч лет. Тут торопи не торопи — бесполезно. Эволюция — процесс медленный, Баттл.

— У вас очень интересные взгляды на жизнь, сэр. — В глазах Баттла мелькнул огонек. — Если позволите высказать свое мнение, сэр, мне представляется, из вас выйдет прекрасный король.

— Благодарю вас, Баттл, — вздохнул Энтони.

— Похоже, вы не очень рады новому назначению, сэр?

— Ох, не знаю. Все это, конечно, забавно. Но все-таки как ни крути, а это — постоянная работа, ежедневная, ежечасная. А я всю жизнь старался от нее увильнуть.

— Вы, сэр, пошли на это из чувства долга, как я понимаю?

— Да ничуть не бывало! Женщина, как обычно, виновата женщина, Баттл. Ради нее я готов не только стать королем, ради нее я готов на все.

— Понятно, сэр.

— Вот я и устроил все так, чтобы барону и Айзекстайну некуда было деваться. Одному нужен король, другому — нефть. И каждый получает, что хочет, а я… Господи, Баттл, вы были когда-нибудь влюблены?

— Я очень привязан к миссис Баттл, сэр.

— Очень привязан к миссис… Нет, вы не понимаете, о чем я говорю! Это совершенно иное!

— Извините, сэр, ваш человек ждет вас на террасе.

— Борис? Прекрасный парень. Слава Богу, что пистолет нечаянно выстрелил, когда они боролись. А иначе, будьте покойны, он свернул бы ей шею и вам пришлось бы его повесить. Его преданность династии Оболовичей просто не знает границ. Не понимаю, что его толкнуло ко мне сразу после смерти Михаила? Как он учуял — ведь он не мог знать, кто я на самом деле.

— Инстинкт, — сказал Баттл. — Собачий инстинкт.

— Ужасный инстинкт, подумал я тогда. И очень боялся, что это выдаст меня. Но извините, пойду узнаю, что ему нужно.

Энтони вышел на террасу. Инспектор Баттл, оставшись в одиночестве, долго смотрел ему вслед, а потом, словно обращаясь к дубовой панели, тихо проговорил:

— Этот справится. Все будет как надо.

Борис подошел к Энтони.

— Господин, — сказал он и двинулся вдоль террасы.

Энтони последовал за ним, ничего не спросив.

Наконец Борис остановился и показал куда-то пальцем. Была лунная ночь, на каменной скамейке у розария вырисовывались два силуэта.

«Он и вправду собака, — подумал Энтони. — Пойнтер!»

Энтони пошел к скамейке, а Борис растворился в темноте.

Заметив его, сидевшие на скамейке встали. Он узнал Вирджинию, а второй…

— Привет, Джо, — раздался знакомый голос. — Девушка у тебя что надо!

— Джимми Макграт, вот кстати, — воскликнул Энтони. — Во имя всего святого, как ты здесь оказался?

— Это мое путешествие в глубь материка накрылось. Потом вокруг стали вертеться какие-то иностранцы — хотели купить ту рукопись. Потом однажды ночью я чуть не получил нож под ребро и подумал, а ведь эта работенка, что я тебе подкинул, не такая уж и легкая. Я сказал себе: вдруг ты нуждаешься в помощи? И ближайшим пароходом отправился в Англию.

— Вот это поступок! — сказала Вирджиния. Она пожала руку Джимми. — Энтони, почему ты мне не рассказал, какой он замечательный. Джимми, вы… вы — просто чудо.

— Я вижу, вы уже отлично поладили, — сказал Энтони.

— Конечно, — сказал Джимми. — Я тут стал выспрашивать, где ты, что ты, и встретился с этой дамой. Она оказалась совсем не такой, как я думал. Знаешь, эти надутые великосветские леди, — я всю жизнь старался держаться от них подальше.

— Он рассказал мне о письмах, — перебила его Вирджиния. — И я почти устыдилась, что не сама их писала и этот странствующий рыцарь зря волновался.

— Если б я знал, какая вы, — галантно заметил Джимми, — я бы ему писем не отдал. Сам бы вам привез. Ну, что, парень, все действительно уладилось? Я тебе больше не нужен?

— Клянусь Юпитером[162], ты не прав! Подожди немного.

Энтони ушел в дом и через несколько минут вернулся со свертком.

— Иди в гараж, возьми машину получше. Гони в Лондон и доставь этот пакет на Эвердин-сквер, семнадцать. Это адрес квартиры мистера Болдерсона. Взамен получишь тысячу фунтов.

— Что? Это мемуары? А я думал, их сожгли.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился Энтони. — Неужели ты думаешь, я поддался на этот детский розыгрыш барона? Я сразу связался с издательством и выяснил, что оттуда мне никто не звонил. А потому, как мне и советовали, я сделал второй сверток, фальшивый. Но только поступил наоборот — настоящий положил в сейф управляющего гостиницей, а фальшивый отдал посыльному. Так что мемуары все время были у меня.

— Молодец, старина, — одобрительно кивнул Джимми.

— Но, Энтони, — воскликнула Вирджиния, — неужели ты собираешься их опубликовать?

— Ничего не поделаешь. Не могу же я подвести такого чудесного парня, как Джимми. Но ты напрасно волнуешься. У меня было время просмотреть эту писанину, и теперь я хорошо понимаю, почему важные персоны не сами пишут воспоминания, а нанимают кого-нибудь для этой цели. Как писатель Стилптич невыносимо скучен. И к тому же рассказывает только о государственных делах и ни одной пикантной подробности. Похоже, инстинкт секретности владел Стилптичем до конца его дней. Во всей рукописи — ни единого слова, опасного даже для самых одиозных политических деятелей. Словом, Стилптич не задел никого. Я звонил Болдерсону и договорился, что доставлю рукопись сегодня до полуночи. Но раз уж Джимми здесь, пусть сам доводит до конца порученное ему дело.

— Еду, и немедленно, — отозвался Джимми. — Мне очень понравились твои слова о тысяче фунтов, особенно сейчас, когда я опять на мели.

— Погоди минутку, — остановил его Энтони. — Вирджиния, я хочу тебе кое в чем признаться. Это знают уже почти все, кроме тебя.

— Меня не интересует, сколько у тебя было женщин. До тех пор, разумеется, пока ты не вздумаешь сам рассказать о них.

— Женщины! — искренне возмутился Энтони. — Разве это женщины! Спроси у Джимми, в обществе каких женщин он видел меня последний раз.

— Старье, — важно кивнул Джимми. — Совершенное старье. Сорок пять и ни минутой меньше.

— Спасибо, Джимми, ты настоящий друг. Нет, я хотел признаться кое в чем похуже. Хочу сообщить тебе, Вирджиния, свое настоящее имя.

— Оно так ужасно? — заинтересовалась Вирджиния. — Какое-нибудь идиотское, вроде Побблза? Только подумать, что меня будут звать миссис Побблз!

— Ты всегда думаешь обо мне самое худшее.

— Нет, только однажды, когда допустила, что ты Король Виктор, — и то всего на одну минутку.

— Кстати, Джимми. У меня есть для тебя работа — искать золото в дебрях герцословацких гор.

— А там есть золото? — оживился Джимми.

— Там все есть. Это чудесная страна.

— Так ты послушался моего совета и собираешься туда?

— Да, — сказал Энтони. — Твой совет оказался много лучше, чем ты сам мог предположить. А теперь признание. Я не подкидыш, и никаких романтических историй с моим рождением не связано, в действительности я великий князь Герцословакии Николас Оболович.

— Ах, Энтони! — воскликнула Вирджиния. — Какая прелесть! И я твоя жена! Что же мы теперь будем делать?

— Поедем в Герцословакию работать королем и королевой. Джимми Макграт как-то сказал, что на такой службе в этой стране дольше четырех лет не протянешь. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Возражаю? — воскликнула Вирджиния. — Да я счастлива!

— Ну разве она не прелесть? — воскликнул Джимми и незаметно растворился в темноте. Через несколько минут послышался шум отъезжающей машины.

— Пусть сам занимается своим черным делом, — удовлетворенно заметил Энтони. — К тому же я не чаял, как от него избавиться. После того, как мы поженились, мы и минуты не побыли наедине.

— Все еще впереди, — сказала Вирджиния. — Мы будем учить разбойников не разбойничать, а бунтовщиков — не бунтовать и вообще станем способствовать смягчению нравов в нашем государстве.

— Рад видеть такую веру в светлые идеалы. Это утешает — значит, жертва моя не напрасна.

— Глупости, — успокоила его Вирджиния. — Тебе понравится быть королем. Кровь есть кровь. Раз ты рожден царствовать, у тебя должна быть соответствующая склонность к этой «профессии», точно так же, как потомственный лудильщик не может не питать склонности к кастрюлям.

— Не уверен. Да и Бог с ними, со всеми. Что мы тут теряем время на разговоры о лудильщиках. Знаешь, ведь в эту самую минуту меня ждут для переговоров Айзекстайн и барон Лирохвост? Они собираются толковать о нефти. Нефть, о, Господи! Ну, ничего. Они могут и подождать, пока мое королевское величество соизволит удостоить их своим присутствием. Вирджиния, ты помнишь, как я сказал, что в лепешку расшибусь, но ты меня полюбишь?

— Помню, — нежно прошептала Вирджиния. — Тогда еще инспектор Баттл смотрел на нас из окна.

— Да, но сейчас-то его нет.

Он вдруг привлек ее к себе и стал целовать — губы, щеки, глаза, бронзовые с патиной волосы…

— Как я люблю тебя, Вирджиния, — прошептал он. — Как я люблю тебя. А ты? Ты любишь меня?

Он смотрел на нее сверху вниз — уверенный в ответе. Голова ее покоилась у него на плече, и очень тихо, немножко дрожащим голосом, она прошептала:

— Ни капельки!

— Ах вот ты какая! — воскликнул Энтони и поцеловал ее. — Теперь-то уж я знаю точно: буду любить тебя всегда — до самой смерти.

Глава 31 Несущественные детали

Место действия — Чимниз. Время — вторник, 11 часов утра. Констебль Джонсон без пиджака копает яму.

Сцена напоминает похоронную церемонию. У края могилы, которую копает Джонсон, — друзья и родственники почившего.

У Джорджа Ломакса такой вид, словно он главный наследник. По обыкновению бесстрастный инспектор Баттл, похоже, доволен организацией похорон. Как гробовщик, он явно не останется внакладе. Лорд Кейтерэм, как и положено английскому джентльмену на траурной церемонии, потрясен и взволнован. Единственный диссонанс — мистер Фиш, он недостаточно мрачен.

Джонсон продолжает свое скорбное дело. Вдруг он прекращает копать и выпрямляется. Среди присутствующих проносится сдержанный ропот.

— Достаточно, сынок, — говорит мистер Фиш. — Теперь дело за мной.

И тут выясняется, что это семейный доктор.

Джонсон уходит. Мистер Фиш, с подобающей моменту важностью, спускается в раскоп. Хирург готов к операции.

Он наклоняется, достает небольшой холстинковый сверток и церемонно вручает его инспектору Баттлу. Тот, в свою очередь, передает сверток Джорджу Ломаксу. Таким образом все протокольные формальности соблюдены.

Джордж Ломакс разворачивает холстинку, потом промасленную бумагу, потом клеенку, потом еще что-то. Наконец вышелушивает из ваты нечто, кладет на ладонь и тут же снова поспешно заворачивает в вату.

Он приосанивается, откашливается и ясно, четко, с уверенностью опытного оратора, начинает:

— Джентльмены, в этот торжественный миг…

Лорд Кейтерэм, воспользовавшись случаем, незаметно исчезает. На террасе он встречает свою дочь.

— Бандл, твоя машина на ходу?

— Да. А что?

— Немедленно отвези меня в Лондон. Я уезжаю за границу, сейчас же… сегодня.

— Но, папа…

— Не спорь со мной, Бандл. Джордж Ломакс утром сказал, что ему непременно нужно поговорить со мной по строго конфиденциальному делу. Он намекнул, что скоро в Лондон прибывает с визитом король Тимбукту. Мне еще раз этого не вынести, слышишь, Бандл? Не хочу. Будь тут хоть сто Ломаксов! Если уж Чимниз имеет такое значение для государства, пусть тогда государство купит его. Иначе я продам поместье какому-нибудь синдикату, пусть делают из него гостиницу.

— А где сейчас Индюк? — быстро оценив ситуацию, спросила Бандл.

— Говорит речь. — Лорд Кейтерэм посмотрел на часы. — В нашем распоряжении четверть часа, пока он доберется до «великой Британской империи».

Сцена вторая. Мистер Эверсли, не удостоившийся чести быть приглашенным на похоронные торжества, разговаривает по телефону:

— Да нет же, ну что вы… Ну не обижайтесь. Может, поужинаем сегодня? Нет, я не мог. Работал вчера допоздна не покладая рук. Вы себе не представляете, что такое Индюк… Послушайте, Долли, вы же прекрасно знаете, как я вас… Вы же знаете, что мне никто не нужен, кроме вас… Хорошо, сначала в театр. Как это в песенке? «Лишь ваши глазки и ваши ласки…»

Дикие звуки. Это мистер Эверсли пытается воспроизвести припев.

К тому времени Джордж доходит до упомянутой лордом Кейтерэмом завершающей фразы:

— …во имя мира и процветания Британской империи!

— Что ни говори, — произнес мистер Хайрэм Фиш sotto voce[163], обращаясь к окружающим и к себе самому, — славная выдалась неделька.

УБИЙСТВО РОДЖЕРА ЭКРОЙДА The Murder of Roger Ackroyd 1926 © Перевод Гурова И., Озерская Т., 1993

Посвящается Панки[164] любительнице традиционного детектива, где расследуется убийство, а подозрение падает на всех по очереди!

Глава 1 Доктор Шеппард завтракает

Миссис Феррар умерла в ночь на четверг. За мной прислали в пятницу, семнадцатого сентября, в 8 часов утра. Помощь опоздала — она умерла за несколько часов до моего прихода.

Я вернулся домой в начале десятого и, открыв дверь своим ключом, нарочно замешкался в прихожей, вешая шляпу и плащ, которые я предусмотрительно надел, ибо в это раннее осеннее утро было прохладно. Откровенно говоря, я был порядком взволнован и расстроен, и хотя вовсе не предвидел событий последующих недель, однако тревожное предчувствие надвигающейся беды охватило меня. Слева из столовой донесся звон чайной посуды, сухое покашливание и голос моей сестры Каролины:

— Джеймс, это ты?

Вопрос был явно неуместен: кто бы это мог быть, если не я? Откровенно говоря, в прихожей я замешкался именно из-за моей сестры Каролины. Согласно мистеру Киплингу[165], девиз семейства мангуст гласит: «Пойди и узнай». Если Каролина решит завести себе герб, я посоветую ей заимствовать девиз у мангуст. Первое слово можно будет и опустить: Каролина умеет узнавать все, не выходя из дома. Не знаю, как ей это удается. Подозреваю, что ее разведка вербуется из наших слуг и поставщиков. Если же она выходит из дома, то не с целью получения информации, а с целью ее распространения. В этом она тоже крупный специалист.

Поэтому я и задержался в прихожей: что бы я ни сказал Каролине о кончине миссис Феррар, это неизбежно станет известно всей деревне в ближайшие полчаса. Как врач, я обязан соблюдать тайну и давно уже приобрел привычку скрывать от сестры, что бы ни случилось, если только это в моих силах. Однако это не мешает ей быть в курсе всего, но моя совесть чиста — я тут ни при чем.

Муж миссис Феррар умер ровно год назад, и Каролина упорно утверждает — без малейших к тому оснований, — что он был отравлен женой. Она презрительно пропускает мимо ушей мое неизменное возражение, что умер он от острого гастрита, чему способствовало неумеренное употребление алкоголя. Между симптомами гастрита и отравлением мышьяком есть некоторое сходство, и я готов это признать, но Каролина обосновывает свое обвинение совсем иначе. «Вы только на нее посмотрите!» — говорит она.

Миссис Феррар была женщина весьма привлекательная, хотя и не первой молодости, а ее платья, даже и совсем простые, превосходно сидели на ней. Но ведь сотни женщин покупают свои туалеты в Париже и необязательно при этом должны приканчивать своих мужей.

Пока я стоял так и размышлял, в прихожую снова донесся голос Каролины. Теперь в нем слышались резкие ноты:

— Что ты там делаешь, Джеймс? Почему не идешь завтракать?

— Иду, дорогая, — поспешно отвечал я. — Вешаю пальто.

— За это время ты мог бы повесить их десяток.

Что верно, то верно, она была совершенно права.

Войдя в столовую, я чмокнул Каролину в щеку, сел к столу и принялся за заметно остывшую яичницу с грудинкой.

— У тебя был ранний вызов, — заметила Каролина.

— Да, — сказал я. — «Королевская лужайка». Миссис Феррар.

— Я знаю, — сказала моя сестра.

— Откуда?

— Мне сказала Энни.

Энни — наша горничная. Милая девушка, но неизлечимая болтунья.

Мы замолчали. Я ел яичницу. Каролина слегка наморщила свой длинный нос, кончик его задергался: так бывает у нее всегда, если что-нибудь взволнует или заинтересует ее.

— Ну? — не выдержала она.

— Скверно. Меня поздно позвали. Вероятно, она умерла во сне.

— Знаю, — снова сказала сестра.

Тут уж я рассердился:

— Ты не можешь этого знать. Я узнал об этом только там и ни с кем еще не говорил. Может быть, твоя Энни — ясновидящая?

— Я узнала это не от Энни, а от молочника. А он — от кухарки миссис Феррар.

Как я уже сказал, Каролине не требуется выходить из дома, чтобы быть в курсе всех событий. Она может не двигаться с места — новости сами прилетят к ней.

— Так отчего же она умерла? Разрыв сердца?

— Разве молочник тебе не сообщил? — саркастически осведомился я. Но Каролина не понимает сарказма.

— Он не знает, — серьезно объяснила она.

Я решил, что поскольку Каролина так или иначе все равно скоро узнает, то почему бы не сказать ей?

— Она умерла от слишком большой дозы веронала[166]. Последнее время у нее была бессонница. Видимо, она была неосторожна.

— Чушь, — сказала Каролина. — Она сделала это сознательно. И не спорь!

Странно, что когда вы втайне что-то подозреваете, то стоит кому-нибудь высказать подобное же предположение вслух, как вам непременно захочется его опровергнуть. Я негодующе возразил:

— Вот опять ты не даешь себе труда поразмыслить! С какой стати миссис Феррар кончать жизнь самоубийством? Вдова, еще молодая, богатая, превосходное здоровье. Нелепость! Ей бы жить да жить!

— Вовсе нет. Даже ты должен был заметить, как она изменилась за последние полгода. Комок нервов. И ты сам только что признал, что у нее была бессонница.

— Каков же твой диагноз? — холодно спросил я. — Несчастная любовь, я полагаю?

Моя сестра покачала головой.

— Угрызения совести! — изрекла она со смаком. — Ты же не верил мне, что она отравила своего мужа. А я теперь совершенно в этом убеждена.

— По-моему, ты нелогична. Уж если женщина пойдет на убийство, у нее хватит хладнокровия воспользоваться его плодами, не впадая в такую сентиментальность, как раскаяние.

— Может, и есть такие женщины, — покачала головой Каролина, — но не миссис Феррар. Это были сплошные нервы. Она не умела страдать и захотела освободиться. Любой ценой. Мучилась оттого, что сотворила. Мне очень жаль ее.

Не думаю, чтобы Каролина испытывала сострадание к миссис Феррар, пока та была жива. Но теперь, когда та уже не могла больше носить парижские платья, Каролина была готова пожалеть ее. Я твердо заявил Каролине, что она несет вздор. Я был тем более тверд, что в душе отчасти соглашался с нею. Однако не годится, чтобы Каролина узнавала истину по какому-то наитию свыше. Ведь она не замедлит поделиться своим открытием со всей деревней, и все подумают, что оно основано на моем медицинском заключении. Жизнь порой бывает очень нелегка.

— Вздор, — ответила Каролина на мои возражения. — Вот увидишь, она оставила письмо, в котором признается во всем.

— Она не оставляла никаких писем, — ответил я резко, не сознавая, к чему приведут мои слова.

— А, — сказала Каролина, — значит, ты об этом справлялся? В глубине души, Джеймс, ты со мной согласен! Ах ты, мой милый старый притворщик!

— В подобных случаях необходимо рассмотреть и возможность самоубийства, — возразил я.

— Будет следствие?

— Может быть. Но если я смогу с полной ответственностью заявить, что это — несчастный случай, вероятно, следствия не будет.

— А ты можешь? — спросила Каролина проницательно.

Вместо ответа я встал из-за стола.

Глава 2 Кингз-Эббот и его обитатели

Прежде чем рассказать дальше, следует, пожалуй, дать представление о нашей, так сказать, местной географии. Наша деревня Кингз-Эббот — самая обыкновенная деревня. Наш город — Кранчестер — расположен в девяти милях. У нас большая железнодорожная станция, маленькая почта и два конкурирующих универсальных магазина. Молодые люди покидают деревню при первой возможности, но зато у нас изобилие старых дев и офицеров в отставке. Наши увлечения и развлечения можно охарактеризовать одним словом — сплетни.

В Кингз-Эббот есть только два богатых дома. Один — «Королевская лужайка» — унаследован миссис Феррар от ее покойного мужа. Другой — «Папоротники» — принадлежит Роджеру Экройду. Экройд всегда интересовал меня как законченный образчик деревенского сквайра[167]. Он похож на одного из тех румяных, спортивного склада джентльменов, которые непременно появляются на фоне зеленой лужайки в первом действии старомодных музыкальных комедий и поют песенку о том, что собираются поехать в Лондон. Теперь на смену музыкальным комедиям пришли ревю, и деревенские сквайры вышли из моды. Впрочем, Экройд, разумеется, вовсе не деревенский сквайр, а весьма преуспевающий фабрикант вагонных колес. Ему пятьдесят лет, он краснолиц и добродушен. Большой друг священника, щедро жертвует на приход (хотя в домашней жизни чрезвычайно скуп), шефствует над крикетными матчами, юношескими клубами, обществом инвалидов, короче говоря — он душа нашей мирной деревни Кингз-Эббот.

Когда Роджеру Экройду шел двадцать второй год, он влюбился в красивую женщину, по фамилии Пейтен, лет на пять-шесть старше его, и женился на ней. Она была вдовой с ребенком. История этого брака коротка и печальна. Миссис Экройд оказалась алкоголичкой, и через четыре года после брака алкоголь свел ее в могилу.

Вторично он не женился. Когда миссис Экройд умерла, ее сыну было семь лет. Теперь ему двадцать пять. Экройд всегда относился к нему как к родному сыну, но тот — юноша легкомысленный и причиняет немало беспокойства своему отчиму. Тем не менее мы все в Кингз-Эббот очень любим Ральфа Пейтена, хотя бы уж за одно то, что он так красив.

Как я уже говорил, в нашей деревне любят посплетничать. Все скоро заметили, что между Экройдом и миссис Феррар существует симпатия, которая стала особенно бросаться в глаза после смерти ее мужа, и все были убеждены, что по окончании траура миссис Феррар станет миссис Роджер Экройд, и одобряли это.

Жена Роджера Экройда умерла от запоя, а Эшли Феррар был известным пьяницей, и было только справедливо, что две жертвы собственных супругов возместят друг другу былые страдания.

Феррары поселились у нас года полтора тому назад. Но Экройд жил в ореоле сплетен в течение уже многих лет. Каждая экономка в поместье Экройда (а они сменялись часто) вызывала живейшее подозрение у Каролины и ее приятельниц. В течение пятнадцати лет деревня ждала, что Экройд женится на одной из своих экономок. Последняя их них, мисс Рассэл, царила в течение пяти лет, то есть вдвое дольше своих предшественниц, и если бы не появление миссис Феррар, Экройд вряд ли избежал бы ее когтей. Правда, надо иметь в виду еще одно обстоятельство: приезд из Канады овдовевшей невестки с дочерью. Миссис Экройд, вдова Сесила, беспутного младшего брата Экройда, поселилась в «Папоротниках» и, по словам Каролины, поставила мисс Рассэл на место.

Не знаю, что означает «на место», но знаю, что мисс Рассэл ходит теперь с поджатыми губами и выражает глубокое сочувствие «бедняжке миссис Экройд», живущей из милости у своего деверя: «Хлеб благодеяний горек, не так ли? Я была бы в полном отчаянии, если бы не могла сама зарабатывать себе на жизнь».

Не знаю, какие чувства испытывала миссис Сесил Экройд к миссис Феррар. Брак Экройда явно противоречил ее интересам. При встречах с миссис Феррар она была всегда очень мила, чтобы не сказать — слащава. По словам Каролины, это еще ничего не доказывало.

Вот что занимало умы у нас в Кингз-Эббот последние годы. Мы обсуждаем дела Экройда со всех мыслимых точек зрения. Разумеется, в этих рассуждениях занимала свое место и миссис Феррар. И вот теперь, когда мы уже прикидывали, сколько потратить на свадебные подарки, вдруг разразилась трагедия.

Я совершил обход, думая обо всем этом и еще о многом другом. Тяжелобольных у меня, к счастью, не было, и мои мысли постоянно возвращались к загадочной смерти миссис Феррар. Было ли это самоубийством? Но если так, она должна была бы оставить какое-то объяснение своего поступка. Насколько мне известно, так поступают женщины в подобных обстоятельствах. Они любят объяснять свои поступки. Им приятен свет рампы. Когда я видел ее в последний раз? Меньше недели назад. В ее поведении не было ничего странного, принимая во внимание… ну, принимая во внимание все.

Затем я вдруг вспомнил, что видел ее не далее как вчера, хотя и не говорил с ней. Она шла рядом с Ральфом Пейтеном, и я очень удивился, потому что не ожидал увидеть его в Кингз-Эббот. Я был уверен, что он окончательно рассорился с отчимом, — он не бывал здесь без малого шесть месяцев. Они шли рука об руку, и она что-то ему взволнованно говорила. Я могу с уверенностью сказать, что именно в тот момент меня впервые охватило предчувствие беды. Ничего определенного, лишь смутное предчувствие того, как все сложится в дальнейшем. Этот странный tete-a-tete между Ральфом Пейтеном и миссис Феррар произвел на меня гнетущее впечатление. Я все еще думал об этом, когда неожиданно столкнулся с Роджером Экройдом.

— Шеппард! — воскликнул он. — Вот вас-то мне и надо! Ужасное происшествие.

— Вы, значит, слышали?

Он кивнул. Было видно, что ему тяжело: его румяные щеки ввалились, и он, казалось, сразу постарел.

— Все гораздо хуже, чем вы думаете, — сказал он сдержанно. — Послушайте, Шеппард, мне нужно поговорить с вами. Вы свободны?

— К сожалению, нет. Я еще должен навестить больных, а в двенадцать у меня начнется прием.

— Ну, тогда днем… или лучше приходите вечером обедать. В полвосьмого. Это вас устроит?

— Да, вполне. Но в чем дело? Опять Ральф?

Не знаю, почему я сказал это, разве что очень уж часто причиной бывал Ральф. Экройд уставился на меня непонимающим взглядом. Я почувствовал: случилось что-то неладное. Мне еще не доводилось видеть Экройда таким подавленным.

— Ральф? — сказал он рассеянно. — Нет, дело не в Ральфе. Ральф в Лондоне… А, дьявол! Вон идет мисс Ганнет. Она начнет болтать об этом ужасном происшествии. Итак, до вечера, Шеппард. Жду вас в половине восьмого.

Я кивнул и озадаченно посмотрел ему вслед. Ральф в Лондоне? Но он же был здесь накануне. Значит, он уехал в тот же вечер или сегодня утром. Но Экройд говорил так, как будто Ральф и не появлялся в Кингз-Эббот. Дальше мне размышлять не пришлось. На меня накинулась мисс Ганнет, жаждавшая информации. Мисс Ганнет во многом напоминает мою сестру, но ей не хватает того безошибочного чутья, которое придает величие манерам Каролины.

Мисс Ганнет задыхалась от волнения и любопытства. Бедняжка миссис Феррар! Какая жалость! Злые языки утверждают, что она была наркоманка. Как жестоки люди! Но весь ужас в том, что ведь дыма без огня не бывает… И говорят, что мистер Экройд узнал об этом и порвал их помолвку — помолвлены-то они были! Конечно, вам об этом известно — вы ведь доктор! — но доктора всегда молчат. И все это — сверля меня глазами, стараясь ничего не упустить, стараясь что-то прочесть на моем лице. По счастью, жизнь в обществе Каролины научила меня сохранять невозмутимое спокойствие и давать ничего не значащие ответы.

Я выразил мисс Ганнет одобрение за ее отвращение к сплетням. Это была неплохая контратака. Пока почтенная мисс собиралась с мыслями, я пошел дальше, продолжая раздумывать.

Дома меня ожидало несколько пациентов. Когда (как я думал) последний из них ушел, я решил, что можно пойти поработать в саду перед ленчем, но в приемной оказалась еще одна пациентка.

Я был удивлен, не знаю почему, — вероятно потому, что мисс Рассэл, экономка Экройда, производит впечатление человека железного здоровья. Ее трудно представить себе больной. Это высокая, красивая женщина, только очень уж строгой внешности. Суровый взгляд, крепко сжатые губы. Будь я младшей горничной или судомойкой, постарался бы скрыться при одном ее приближении.

— Доброе утро, доктор Шеппард, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы взглянули на мое колено.

Я взглянул, но, по правде говоря, ничего не увидел. То, что мисс Рассэл сообщила мне о стреляющей боли, в устах любой другой женщины показалось бы выдумкой. На минуту мне пришло в голову, что она изобрела эту боль в колене, чтобы выведать у меня обстоятельства смерти миссис Феррар. Но вскоре я убедился, что, по крайней мере в этом, я ошибся. Мисс Рассэл лишь мимоходом упомянула об этой трагедии, однако она была склонна остаться и поболтать.

— Ну, благодарю вас за примочку, доктор, — сказала она наконец, — хотя и не верю, что от нее будет какая-нибудь польза.

Я тоже не верил, но, конечно, запротестовал. Вреда примочка принести не могла, а знамя своей профессии надо держать высоко.

— Не верю я в микстуры и порошки. — Мисс Рассэл кинула презрительный взгляд на мою аптечку. — Вред один! Кокаин, например.

— Ну, что касается этого…

— Этот порок очень распространен в светском обществе.

Безусловно, мисс Рассэл знает о светском обществе куда больше меня, и спорить с ней я не стал.

— Скажите мне, доктор, — начала мисс Рассэл, — вот если вы — раб этой дурной привычки, возможно ли от нее избавиться?

На такой вопрос коротко не ответишь. Я прочел ей небольшую лекцию, которую она внимательно выслушала.

Меня не оставляло подозрение, что ее интересует миссис Феррар.

— Или, например, веронал… — добавил я.

Но, как ни странно, веронал ее не интересовал. Она заговорила со мной о редких ядах, которые трудно выявить.

— А, — сказал я, — вы читаете детективные романы?

Этого она не отрицала.

— Главное в детективном романе, — сказал я, — это — раздобыть редкий яд, о котором никто отродясь не слыхал, предпочтительно из Южной Америки. Не это ли вы имеете в виду?

— Да. А они вправду существуют?

Я покачал головой.

— Боюсь, что нет. А впрочем, кураре[168]…— И я начал довольно пространно рассказывать ей о свойствах кураре. Но она, казалось, потеряла интерес и к этой теме. Потом спросила, есть ли яды в моей аптечке, и когда я отрицательно покачал головой, то явно упал в ее глазах.

Когда прозвучал гонг, призывающий к завтраку, она сказала, что ей пора домой, и я проводил ее до двери. Забавно было думать, что эта строгая мисс, отчитав судомойку, возвращается к себе в комнату и берется за какую-нибудь «Тайну седьмого трупа» или за что-либо еще в таком же роде.

Глава 3 Человек, который выращивал тыквы

За столом я сообщил Каролине, что буду обедать в «Папоротниках». Это ее отнюдь не огорчило.

— Чудесно. И все узнаешь. Кстати, что с Ральфом?

— С Ральфом? — удивленно спросил я. — Ничего.

— А почему же он остановился в «Трех кабанах», а не в «Папоротниках»?

— Экройд сказал мне, что Ральф в Лондоне, — ответил я, от удивления отступив от своего правила не говорить лишнего, но я ни на минуту не усомнился в точности сделанного мне сообщения. Раз Каролина говорит: Ральф остановился в гостинице — значит, так оно и есть.

— О! — произнесла Каролина, и я заметил, что кончик ее носа задрожал. — Он приехал вчера утром и еще не уехал. Вчера вечером у него было свидание с девушкой.

Это меня не удивило. У Ральфа, насколько я мог судить, почти каждый вечер свидание с какой-нибудь девушкой. Но странно, что он выбрал для этого Кингз-Эббот, не довольствуясь веселой столицей.

— С одной из официанток? — спросил я.

— Нет. В этом-то все и дело. Он ушел на свидание, а с кем — неизвестно. (Горькое признание для Каролины.) Но я догадываюсь! — продолжала моя неукротимая сестра. (Я терпеливо ждал.) — Со своей кузиной!

— С Флорой Экройд? — удивленно воскликнул я. Флора Экройд в действительности совсем не родственница Ральфу Пейтену, но мы привыкли считать его практически родным сыном Экройда, так что и их воспринимаем как родственников.

— Да, с Флорой Экройд.

— Но почему же, если он захотел увидеться с ней, то просто не пошел в «Папоротники»?

— Тайная помолвка, — объяснила Каролина с наслаждением. — Экройд об этом и слышать не хочет. Вот они и встречаются тайком.

Теория Каролины показалась мне маловероятной, но я не стал возражать, и мы заговорили о нашем новом соседе, который снял недавно коттедж, носивший название «Лиственница», соседний с нашим. К великой досаде Каролины, ей почти ничего не удалось узнать об этом господине, кроме того, что он иностранец, что фамилия у него Порротт и что он любит выращивать тыквы. Признаться, фамилия его звучит несколько странно. Питается он, как все люди, молоком, мясом и овощами, иногда треской, но ни один из поставщиков не мог ничего о нем сообщить. Словом, наша доморощенная разведка потерпела крах. Каролину же интересует, откуда он, чем занимается, женат ли, какую фамилию носила в девичестве его мать, есть ли у него дети и тому подобное. По-моему, анкету для паспорта придумал кто-то вроде моей сестры.

— Милая Каролина, — сказал я. — Его профессия очевидна. Парикмахер. Посмотри на его усы.

Каролина возразила, что в таком случае у него вились бы волосы, как у всех парикмахеров. Я перечислил ей всех известных мне парикмахеров с прямыми волосами, но это ее не убедило.

— Никак не могу разобрать, что он за человек, — огорченно сказала она. — Я попросила у него на днях лопату, и он был очень любезен, но я от него ничего не могла добиться. На мой прямой вопрос, не француз ли он, он ответил, что нет. Больше мне почему-то не захотелось его ни о чем расспрашивать.

Я почувствовал большой интерес к нашему тайнственному соседу: человек, который сумел заставить Каролину замолчать и отправил ее восвояси несолоно хлебавши, должен быть незаурядной личностью.

— У него, — мечтательно заметила Каролина, — есть пылесос новейшей конструкции…

Я прочел в ее взгляде предвкушение нового визита и дальнейших расспросов и поспешил спастись в саду. Мне очень нравится возиться в саду. Я был поглощен выпалыванием одуванчиков, когда услышал предостерегающий крик, и какое-то тяжелое тело, просвистев у меня над ухом, упало к моим ногам. Это была тыква.

Я сердито оглянулся. Слева над забором появилась голова. Яйцевидный череп, частично покрытый подозрительно темными волосами, гигантские усы, пара внимательных глаз. Наш таинственный сосед — мистер Порротт. Он рассыпался в извинениях:

— Тысячу раз прошу прощения, мосье. Мне нет оправдания. Несколько месяцев я выращивал тыквы. Сегодня вдруг они взбесили меня. Я посылаю их — увы, не только мысленно, но и физически — куда-нибудь подальше. Хватаю ту, что покрупнее. Бросаю через забор. Мосье, я пристыжен. Я прошу прощения.

Его извинения меня обезоружили. Тем более что проклятый овощ в меня не попал. Оставалось только пожелать, чтобы подобные упражнения нашего соседа не превратились в привычку, что вряд ли будет способствовать нашей дружбе. Странный этот человек прочел, казалось, мои мысли.

— О нет, — вскричал он, — не страшитесь! Для меня это не привычка. Но представьте себе, мосье, что человек трудился во имя некой цели, работал не покладая рук, чтобы иметь возможность удалиться на покой и заняться тем, о чем всегда мечталось. И вот он обнаруживает, что тоскует о прежних трудовых буднях, о прежней работе, от которой, казалось ему, он был рад избавиться.

— Да, — задумчиво сказал я, — по-моему, это частое явление. Взять, например, меня: год назад я получил наследство, которое давало мне возможность осуществить свою давнишнюю мечту. Я всегда стремился поглядеть на мир, попутешествовать. Наследство, как я сказал, получено год назад, а я все еще здесь.

— Цепи привычки, — кивнул наш сосед. — Мы трудимся, чтобы достичь некой цели, а достигнув ее, чувствуем, что нас тянет к прежнему труду. И заметьте, мосье, моя работа была интересна. Интереснейшая работа в мире.

— Да? — не без любопытства спросил я. Дух Каролины был силен во мне в эту минуту.

— Изучение природы человека, мосье!

Совершенно ясно — парикмахер на покое. Кому секреты человеческой природы открыты больше, чем парикмахеру?

— И еще у меня был друг — друг, который много лет не разлучался со мной. Хотя его тупоумие иной раз меня просто пугало, он был очень дорог мне. Его наивность и прямолинейность были восхитительны! А возможность изумлять его, поражать моими талантами — как мне всего этого не хватает!

— Он умер? — спросил я сочувственно.

— О нет. Он живет и процветает, но — в другом полушарии. Он теперь в Аргентине.

— В Аргентине! — вздохнул я завистливо.

Я всегда мечтал побывать в Южной Америке. Я снова вздохнул и заметил, что мистер Порротт смотрит на меня с симпатией. Видимо, чуткий коротышка.

— Думаете туда поехать, э? — спросил он.

Я покачал головой и вздохнул.

— Я мог бы поехать… год тому назад. Но был глуп. Нет, хуже! Я поддался алчности и рискнул синицей ради журавля в небе.

— Понимаю, — сказал мистер Порротт. — Вы занялись биржевыми спекуляциями.

Я печально кивнул, однако торжественная серьезность усатого коротышки втайне меня позабавила.

— Нефтяные поля на Поркьюпайне?[169] — внезапно спросил он.

Я невольно вздрогнул.

— По правде сказать, я подумывал и об этих акциях, но в конце концов предпочел золотые прииски в Западной Австралии.

Наш сосед глядел на меня с непонятным выражением.

— Судьба? — наконец изрек он.

— Какая судьба? — спросил я с досадой.

— То, что я поселился рядом с человеком, который подумывал о нефтяных полях в Поркьюпайне и приисках в Западной Австралии. Скажите, какие волосы вам особенно нравятся, каштановые?

У меня даже рот раскрылся, и мистер Порротт расхохотался.

— Нет-нет, я не сумасшедший. Успокойтесь. Конечно, вопрос глупый, но видите ли, мой друг, о котором я упомянул, был молод, считал всех женщин ангелами, а большинство их — красавицами. Но вы человек в годах, врач, и знаете, сколько в нашей жизни глупости и тщетности. Ну поскольку мы соседи, умоляю вас принять и презентовать вашей сестре мою лучшую тыкву. — Изящным движением oн нырнул за забор и снова возник с гигантской тыквой в руках, которую я и принял с надлежащими изъявлениями благодарности. — Поистине, — весело воскликнул он, — я не зря прожил это утро! Я познакомился с человеком, который напоминает мне моего далекого друга. Кстати, у меня к вам вопрос. Вы, вероятно, знакомы со всеми здешними жителями. Кто этот молодой человек с темными волосами, темными глазами и красивыми чертами лица? У него этакая горделивая посадка головы веселая улыбка.

Портрет не оставлял места для сомнений.

— Это, вероятно, капитан Ральф Пейтен, — ответил я.

— Но прежде я его здесь не видел.

— Да, он здесь давно не бывал. Он сын, то есть приемный сын, мистера Экройда из «Папоротников».

— Как я не догадался! — с досадой воскликнул мой собеседник. — Мистер Экройд столько раз говорил о нем.

— Вы знакомы с мистером Экройдом? — удивленно спросил я.

— Мы встречались в Лондоне, когда я еще практиковал. Я просил его ничего не говорить здесь о моей профессии, предпочитаю инкогнито.

— Понимаю, — сказал я. Меня позабавил его снобизм. Но маленький человечек улыбался невозмутимо и почти величественно.

— Я не гоняюсь за дешевой известностью. Я даже не стал исправлять местную версию моей фамилии.

— Ах, так! — сказал я несколько растерянно.

— Капитан Ральф Пейтен, — задумчиво продолжал мистер Порротт. — Он помолвлен с очаровательной мисс Флорой, племянницей мистера Экройда!

— Кто вам это сказал? — удивленно спросил я.

— Мистер Экройд. Неделю тому назад. Он очень доволен, он давно желал этого, насколько я мог понять. Он даже несколько нажал на молодого человека. Что было неразумно. Молодые люди должны жениться по собственной склонности, а не по выбору своих отчимов, от которых они ждут наследства.

Я окончательно растерялся. Хотя Экройд — человек, готовый оказывать покровительство людям более низкого происхождения, все же он вряд ли стал бы откровенничать с парикмахером и обсуждать с ним брак своей племянницы. Я пришел к заключению, что едва ли Порротт — парикмахер. Чтобы скрыть смущение, я заговорил наугад:

— Почему вы обратили внимание на Ральфа Пейтена? Из-за его красивой наружности?

— Не только. Хотя, конечно, для англичанина он очень красив, как греческий бог, по выражению ваших великосветских романисток. Нет, в этом юноше есть что-то непонятное для меня.

Последние слова были сказаны задумчивым тоном и произвели на меня какое-то странное впечатление. Порротт словно бы взвешивал этого мальчика, исходя из чего-то мне неизвестного. В этот момент сестра окликнула меня, и я ушел под этим впечатлением.

Каролина была в шляпке и, видимо, только что вернулась с прогулки. Она начала без предисловий:

— Я встретила мистера Экройда.

— Ну, и? — спросил я.

— Разумеется, остановилась перекинуться словом, но он спешил. (Без сомнения, встреча с Каролиной для Экройда была столь же неприятна, как и с мисс Ганнет. Даже, пожалуй, неприятнее, потому что от Каролины труднее отделаться.) Я его сразу спросила о Ральфе. Он очень удивился — он не знал, что мальчик здесь. Он даже сказал, что я, верно, ошиблась. Я — представляешь!

— Смешно, — сказал я, — он должен бы лучше знать тебя.

— Тогда он сказал мне, что Ральф и Флора помолвлены.

— Я знаю, — перебил я со скромной гордостью.

— От кого?

— От нашего соседа.

Каролина, видимо, заколебалась, точно шарик рулетки между двумя номерами, но тут же преодолела искушение:

— Я сказала мистеру Экройду, что Ральф остановился в «Трех кабанах».

— Каролина, — сказал я, — тебе никогда не приходило в голову, что твоя манера все рассказывать может причинить много бед?

— Чепуха! — сказала моя сестра. — Люди должны все знать. Я считаю, что это мой долг. Мистер Экройд был мне очень благодарен.

— Ну-у, — произнес я за неимением ничего лучшего.

— Он, по-моему, пошел прямо в «Три кабана», но Ральфа там не нашел.

— Неужели?

— Да, потому что, когда я возвращалась лесом…

— Лесом? — удивился я.

Каролине хватило совести покраснеть.

— Такой чудесный день! Я решила прогуляться. Леса так прекрасны в их осеннем уборе!

Каролина не любит леса в любом уборе, считая, что там сыро и на голову сыплется всякая дрянь. Нет, в лес ее завлек инстинкт мангусты: это — единственное место в Кингз-Эббот, где можно поговорить с кем-нибудь, не боясь чужих ушей. Лес, кстати, граничит с «Папоротниками».

— Ну, словом, я шла лесом и услышала голоса… — Каролина умолкла.

— Ну?

— Один я сразу узнала — это был голос Ральфа Пейтена, а второй был женский. Конечно, я не собиралась подслушивать…

— Конечно, — вставил я саркастически.

— Но что мне было делать? — продолжала Каролина, не заметив моего сарказма. — Женщина что-то сказала, я не расслышала — что, а Ральф ответил сердито: «Моя милая, разве неясно, что старик наверняка оставит меня без гроша. За последние годы я ему изрядно надоел. И теперь достаточно пустяка, чтобы все полетело к черту, а нам с тобой нужна звонкая монета. Я буду богат, когда старик окочурится. Он скаред, но денег у него куры не клюют. И я не хочу, чтобы он изменил свое завещание. Не надо волноваться и не надо вмешиваться, я все улажу». Это его подлинные слова. Я помню точно. К несчастью, в этот момент я наступила на сухой сучок, и они сразу начали шептаться и ушли. Я, конечно, не могла бежать за ними и поэтому не знаю, с какой женщиной он был.

— Вот досада! — сказал я. — Но ты, наверное, поспешила в «Три кабана», почувствовала себя дурно и прошла в буфет, чтобы подкрепиться капелькой коньяка, а заодно убедиться, на месте ли обе официантки.

— Это не официантка, — твердо сказала Каролина, — я бы сказала, что это Флора Экройд, только…

— Только в этом нет никакого смысла, — докончил я.

Моя сестра начала перебирать окрестных девушек, рассматривая все «за» и «против». Воспользовавшись паузой, я бежал.

Я решил зайти в «Три кабана», так как Ральф, вероятно, уже вернулся. Я близко знал Ральфа. И понимал его лучше, чем кто-либо другой в Кингз-Эббот: я знал его мать, и мне было ясно многое, чего другие в нем не понимали. В некотором отношении он был жертвой наследственности. Он не унаследовал роковой склонности своей матери, но у него был слабый характер. Как справедливо заметил мой утренний знакомец, он был необычайно красив. Высокого роста и безукоризненного сложения, темноволосый, как и его мать, с красивым смуглым лицом и веселой улыбкой, Ральф Пейтен был рожден, чтобы очаровывать, что ему легко удавалось. Ветреный, эгоистичный, он не отличался твердыми принципами, но тем не менее был на редкость обаятелен и имел преданных друзей. Обладал ли я влиянием на мальчика? Я полагал, что да.

В «Трех кабанах», узнав, что капитан как раз вернулся, я вошел к нему в номер, не постучав. На минуту я заколебался, вспомнив о том, что слышал и видел, но опасения, что он мне не слишком обрадуется, оказались напрасными.

— Доктор Шеппард! Как приятно! — Он шагнул мне навстречу, протягивая руку. Улыбка осветила его лицо. — Вы единственный человек в этом проклятом месте, кого я рад видеть.

— Чем провинилось это место? — удивился я.

— Долгая история. — Он досадливо рассмеялся. — Мои дела плохи, доктор. Можно предложить вам выпить?

— Спасибо, не откажусь.

Он позвонил и бросился в кресло.

— Сказать правду, я черт знает как запутался. Не пойму, что и делать.

— А что случилось? — спросил я сочувственно.

— Мой отчим, черт его дери.

— Что же он сделал?

— Он еще ничего не сделал. Вопрос в том, что он сделает.

Вошел официант и принял заказ. Когда он принес его и ушел, Ральф некоторое время хмуро молчал, сгорбившись в кресле.

— Вы очень встревожены? — спросил я.

— Да. На сей раз мне придется довольно туго.

Необычная серьезность его тона убедила меня в том, что он говорит правду. Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы Ральф стал серьезен.

— Если нужна моя помощь… — осторожно начал я.

Но он решительно покачал головой:

— Вы очень добры, доктор, но я не имею права впутывать вас в эти дела. Я должен справиться с ними один. — И, помолчав, добавил слегка изменившимся голосом: — Да, один.

Глава 4 Обед в «Папоротниках»

Около половины восьмого я позвонил у парадного входа в «Папоротники» Дверь с похвальной быстротой открыл дворецкий Паркер. Вечер был чудесный, и я пришел пешком. Пока Паркер помогал мне снять пальто, через большой квадратный холл с пачкой бумаг прошел секретарь Экройда — Реймонд, очень приятный молодой человек.

— Добрый вечер, доктор. Вы к нам обедать? Или это профессиональный визит?

Последний вопрос был вызван моим черным чемоданчиком, который я поставил у вешалки.

Я объяснил, что одна из моих пациенток в интересном положении и моя помощь может понадобиться в любую минуту; поэтому я вышел из дома во всеоружии. Мистер Реймонд направился к кабинету Экройда. В дверях он оглянулся:

— Проходите в гостиную. Дамы спустятся через минуту. Я передам эти бумаги мистеру Экройду и скажу ему, что вы пришли.

С появлением Реймонда Паркер удалился, и я оказался в холле один. Поправив галстук перед большим зеркалом и подойдя к двери в гостиную, я взялся за ручку. В это время изнутри донесся какой-то звук, который я принял за стук опущенной оконной рамы[170]. Отметил я это машинально, не придав звуку в тот момент никакого значения.

В дверях я чуть не столкнулся с мисс Рассэл, выходившей из комнаты. Мы оба извинились. Впервые я взглянул на экономку как на женщину и решил, что в молодости она была очень красива — да, собственно, и осталась такой. В ее темных волосах не было и следа седины, а когда на лице у нее играл румянец, как сейчас, оно утрачивало суровость.

Мне вдруг пришло в голову, что она только что вернулась — дышала прерывисто, словно быстро бежала.

— Боюсь, что я пришел немного рано, — сказал я.

— О нет, доктор Шеппард, только что пробило половину восьмого. — Она остановилась и прибавила: — Я… я не знала, что вас ждут сегодня к обеду. Мистер Экройд меня не предупредил.

Мне показалось, что мой приход был ей почему-то неприятен. Но вот почему?

— Как ваше колено? — осведомился я.

— Спасибо. Без изменений. Я должна идти. Мистер Экройд сейчас спустится… Я… я зашла сюда проверить цветы в вазах. — Она поспешно вышла.

Я подошел к окну, удивляясь, зачем ей понадобилось объяснять свое присутствие в этой комнате. Тут я заметил то, что мог бы вспомнить и раньше: вместо окон в гостиной были выходившие на террасу стеклянные двери. Следовательно, звук, который я услышал, не был стуком опущенной рамы.

Без определенной цели, а больше чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, я старался отгадать, что это был за звук. Треск углей в камине? Нет, непохоже. Резко задвинутый ящик бюро? Нет, не то.

И тут мой взгляд упал на столик со стеклянной крышкой: если не ошибаюсь, это называется витриной. Я подошел к столику и стал рассматривать, что там лежало. Я увидел несколько серебряных предметов, детский башмачок Карла Первого[171], китайские статуэтки из нефрита[172] и разнообразные африканские диковинки. Мне захотелось поближе рассмотреть одну из нефритовых фигурок: я поднял крышку. Она выскользнула у меня из пальцев и упала. Я узнал стук, который услышал раньше. Чтобы убедиться в этом, я несколько раз поднял и опустил крышку. Потом опять открыл витрину и стал рассматривать безделушки. Когда Флора Экройд вошла в комнату, я все еще стоял, наклонясь над столиком.

Многие недолюбливают Флору, но все ею восхищаются. Со своими друзьями она очаровательна. У нее светло-золотистые скандинавские волосы, глаза синие-синие, как воды норвежского фиорда, ослепительно белая кожа с нежным румянцем, стройная мальчишеская фигура, прямые плечи и узкие бедра. Усталому медику приятно встретиться с таким воплощением здоровья.

Безыскусственная английская девушка. А мое мнение, хотя оно и старомодно, что найти что-нибудь лучше — трудно.

Флора присоединилась ко мне и немедленно выразила еретические сомнения в подлинности башмачка.

— К тому же, по-моему, — продолжала она, — крайне глупо ценить вещи за то, что они кому-то принадлежали. Вот перо, которым Джордж Элиот[173] написала «Мельницу на Флоссе», — ведь это просто перо. Если вам так интересна Джордж Элиот, не лучше ли купить дешевое издание «Мельницы на Флоссе» и перечитать эту книгу?

— А вы, мисс Флора, наверное, не читаете подобного старья?

— Ошибаетесь, доктор. Я люблю «Мельницу на Флоссе».

Приятно было услышать это: меня просто пугает, что читают современные девушки, да еще делают вид, будто получают удовольствие.

— Вы не поздравляете меня, доктор? — продолжала Флора. — Или вы не слышали? — Она показала на свою левую руку. На среднем пальце блестело изящное кольцо с жемчужиной. — Я выхожу замуж за Ральфа. Дядя очень доволен — я остаюсь в семье!

Я взял ее за обе руки.

— Моя дорогая, — сказал я, — надеюсь, вы будете очень счастливы.

— Мы помолвлены уже месяц, — спокойно продолжала Флора, — но объявлено это было только вчера. Дядя собирается отдать нам Кросс-Стоун, как только приведет его в порядок, и мы будем там пытаться вести хозяйство. Но на деле, конечно, всю зиму будем охотиться, сезон проводить в Лондоне, а летом — путешествовать на яхте. Я люблю море. И конечно, буду примерной прихожанкой и буду посещать все собрания клуба матерей.

В эту минуту вошла миссис Экройд с многословными извинениями. Стыдно признаться, но я не выношу миссис Экройд. Это сплошные цепочки, зубы и кости. Крайне неприятная дама. У нее маленькие бесцветные глазки, и, как бы ни были слащавы ее слова, глазки сохраняют хитрое, расчетливое выражение.

Я подошел к ней, оставив Флору у окна. Миссис Экройд протянула мне для пожатия комплект костлявых пальцев и колец и начала болтать. Слышал ли я о помолвке Флоры? Так удачно для всех. Милые птенчики влюбились с первого взгляда. Такая пара! Он такой черный, а она такая светлая!

— Ах, дорогой доктор, какая это радость для материнского сердца! — Миссис Экройд вздохнула от всего материнского сердца, буравя меня своими глазками. — Я подумала… Вы такой давнишний друг нашего дорогого Роджера. Мы знаем, как он доверяет вашему мнению. Мне так трудно, как бедной вдове Сесила. Все эти скучные дела — деньги, приданое… Я убеждена, что Роджер собирается дать Флоре приданое, но вы знаете, каков он в денежных делах — большой оригинал, как, впрочем, все капитаны индустрии. Вот я и подумала — не могли бы вы позондировать его на этот счет. Флора и я считаем вас старым другом, хотя и знакомы с вами всего два года.

Появление нового лица укротило поток красноречия миссис Экройд, чему я был очень рад. Я не люблю вмешиваться в чужие дела, и у меня не было ни малейшего желания говорить с Экройдом о приданом Флоры. Еще миг, и я бы прямо так и ответил миссис Экройд.

— Вы ведь знакомы с майором Блентом, доктор?

Гектора Блента знают многие — хотя бы как охотника за крупной дичью; он настрелял ее по всяким Богом забытым местам какое-то неслыханное количество. Стоит упомянуть его фамилию, и сразу кто-нибудь скажет: «Блент? Тот самый знаменитый охотник?» Его дружба с Экройдом всегда меня удивляла — так они непохожи. Гектор Блент лет на пять моложе Экройда. Подружились они еще в юности, и, хотя пути их разошлись, дружба эта сохранилась. Раз в два года Блент проводит неделю в «Папоротниках», а гигантская голова, с на редкость ветвистыми рогами, гипнотизирующая вас в прихожей, постоянно напоминает о нем.

Шаги Блента, который вошел в гостиную, звучали, как всегда, мягко и вместе с тем четко. Он — среднего роста, плотного телосложения. Лицо у него медно-красное и удивительно непроницаемое. Выражение серых глаз такое, словно он наблюдает нечто происходящее за тысячи километров отсюда. Говорит он мало, отрывисто и неохотно.

— Здравствуйте, Шеппард, — сказал он и, встав у камина, устремил свой взор поверх наших голов в Тимбукту, где, видимо, происходило нечто весьма интересное.

— Майор, — сказала Флора, — объясните мне, что означают эти африканские штучки. Вы, наверное, знаете.

Говорят, Гектор Блент — женоненавистник, однако к Флоре он подошел весьма поспешно. Они наклонились над витриной.

Я испугался, что миссис Экройд опять заведет речь о приданом, и поспешил пересказать содержание статьи о душистом горошке во вчерашней «Дейли мейл». Миссис Экройд плохо разбирается в садоводстве, но она из тех женщин, которые никогда не говорят «не знаю», и мы смогли поддерживать разговор до появления Экройда и его секретаря. И тут Паркер доложил, что обед подан.

За столом я сидел между миссис Экройд и Флорой. Другим соседом миссис Экройд был Блент, дальше сидел Джеффри Реймонд.

Проходил обед невесело. Экройд был явно озабочен и почти ничего не ел. Блент, как обычно, молчал, только Реймонд, я и миссис Экройд пытались вести беседу. Как только обед подошел к концу, Экройд взял меня под руку и повел к себе в кабинет.

— Сейчас подадут кофе, — сказал он, — и нас больше не будут тревожить, я предупредил Реймонда, чтобы нам не мешали.

Я внимательно, хотя и украдкой, поглядел на него. Он, несомненно, был сильно взволнован. Нетерпеливо расхаживал по кабинету, а когда Паркер внес кофе, сел в кресло перед камином.

Этот кабинет очень уютен: книжные шкафы по стенам, большие кожаные кресла, письменный стол у окна с аккуратными стопками бумаг, круглый столик с журналами и газетами.

— У меня опять боли после еды, — заметил Экройд, беря чашку. — Дайте-ка мне еще ваших таблеток.

Мне показалось, что он хочет, чтобы наш разговор сочли медицинским, и я ответил ему в тон:

— Я так и полагал, а потому захватил их с собой.

— Весьма признателен. Так давайте их!

— Они у меля в чемоданчике в холле. Сейчас схожу за ними.

Но Экройд остановил меня.

— Не затрудняйтесь. Паркер принесет ваш чемоданчик. Будьте так добры, Паркер!

Когда дворецкий вышел, я хотел было снова заговорить, но Экройд поднял руку:

— Погодите, разве вы не видите, в каком я состоянии?

Это я видел. И был встревожен, словно что-то предчувствуя. Помолчав, Экройд сказал:

— Проверьте, пожалуйста, закрыто ли окно?

Удивляясь, я встал и подошел к окну. Тяжелые бархатные занавеси были спущены, но верхняя рама поднята.

Паркер вернулся с чемоданчиком, пока я был у окна.

— Готово, — сказал я, выходя из-за занавесок.

— Вы задвинули шпингалеты?

— Конечно. Но что с вами, Экройд?

Дверь уже закрылась за Паркером, не то бы я промолчал.

— Я в ужасном состоянии, — ответил он после минутного молчания. — Бросьте эти чертовы таблетки! Я о них заговорил только для Паркера. Слуги так дьявольски любопытны. Сядьте здесь. Но прежде посмотрите, закрыта ли дверь?

— Да. Нас никто не может услышать. Успокойтесь же.

— Шеппард, никто не знает, что я перенес за последние сутки. Все рушится вокруг меня. Это дело с Ральфом — последняя капля. Но об этом мы пока говорить не будем. О другом… о другом!.. Я не знаю, что делать, а решать надо быстро.

— Да что случилось?

Экройд молчал. Казалось, ему трудно было начать. Но когда он заговорил, его слова были для меня полной неожиданностью — меньше всего я ждал этого вопроса.

— Шеппард, вы лечили Эшли Феррара?

— Да.

— Вы не подозревали… вам не приходило в голову… что… что его отравили?

Я помолчал, но потом решился: Роджер Экройд — не Каролина.

— Признаюсь вам, — сказал я, — тогда я ничего не подозревал, но потом… пустая болтовня моей сестры навела меня на эту мысль. С тех пор я не могу от нее избавиться. Но основания для таких подозрений у меня нет.

— Его отравили, — сказал Экройд глухо.

— Кто? — резко спросил я.

— Его жена.

— Откуда вы это знаете?

— Она сама призналась мне.

— Когда?

— Вчера! Боже мой, вчера! Как будто десять лет прошло! Вы понимаете, Шеппард, все это должно остаться между нами. Мне нужен ваш совет, я не знаю, что мне делать.

— Вы можете рассказать мне все? — спросил я. — Как, когда миссис Феррар покаялась вам? Я ничего не могу понять.

— Дело обстояло так. Три месяца тому назад я просил миссис Феррар стать моей женой. Она отказала мне. Потом я снова сделал ей предложение, и она согласилась, но запретила мне объявлять об этом до конца ее траура. Вчера я зашел к ней: срок траура уже истек, и ничто не мешало нам объявить о нашей помолвке. Я и раньше замечал, что последние дни она была какая-то странная. А тут вдруг без малейшего повода в ней словно надломилось что-то, и она… она рассказала мне все. Как она ненавидела это животное — своего мужа, как она полюбила меня и… и то, что она сделала. Яд! Мой Бог, преднамеренное убийство!

Ужас и отвращение были написаны на его лице. Вероятно, то же прочла и миссис Феррар. Экройд не из тех влюбленных, которые готовы простить все во имя любви. Он в основе своей добропорядочный обыватель, и это признание должно было безнадежно оттолкнуть его.

— Да, — продолжал он тихим, монотонным голосом, — она призналась во всем. И оказывается, кто-то знал об этом — шантажировал ее, вымогал крупные суммы. Это чуть не свело ее с ума.

— Кто же это?

Вдруг перед моими глазами возникли склоненные друг к другу головы миссис Феррар и Ральфа Пейтена. Мне на секунду стало нехорошо. Если предположить!.. Но нет, невозможно. Я вспомнил открытое лицо Ральфа, его дружеское рукопожатие сегодня утром. Нелепость!

— Она не назвала его имени, — медленно проговорил Экройд. — Она даже не сказала, что это мужчина. Но, конечно…

— Конечно, — согласился я. — Но вы никого не заподозрили?

Экройд не отвечал — он со стоном уронил голову на руки.

— Не может быть, — наконец сказал он. — Безумие — предполагать подобное. Даже вам я не признаюсь, какое дикое подозрение мелькнуло у меня. Но одно я вам все-таки скажу: ее слова заставили меня предположить, что это кто-то из моих домашних… Нет, невозможно! Очевидно, я не так ее понял.

— Что же вы сказали ей?

— Что я мог сказать? Она, разумеется, увидела, какой это для меня удар. И ведь ее признание сделало меня сообщником преступления! Она поняла все это быстрее, чем я сам. Она попросила у меня сутки срока и заставила дать слово, что пока я ничего предпринимать не буду. И наотрез отказалась назвать мне имя шантажиста. Она, вероятно, боялась, что я отправлюсь прямо к нему и превращу его в котлету, а тогда все выйдет наружу. Она сказала, что до истечения суток я узнаю, какое решение она приняла. Боже мой! Клянусь вам, Шеппард, мне и в голову не приходило, что она задумала. Самоубийство! И по моей вине!

— Нет, нет. Вы преувеличиваете. Не вы виновны в ее смерти.

— Вопрос в том, что мне делать? Бедняжка умерла. Нужно ли ворошить прошлое?

— Я склонен согласиться с вами.

— Но есть и другое. Как мне добраться до негодяя, который довел ее до гибели? Он знал о ее преступлении и жирел на нем, как гнусный стервятник. Она заплатила страшной ценой, а он останется безнаказанным?

— Понимаю, — медленно сказал я. — Вы хотите найти его и покарать. Но тогда придется примириться с оглаской.

— Да. Я думал и об этом. И никак не могу решиться.

— Я согласен с вами, что негодяй должен быть наказан, но следует взвесить и все последствия.

Экройд вскочил и забегал по комнате. Потом снова сел.

— Послушайте, Шеппард. Остановимся пока на этом. Если она не выскажет своего желания, пусть все останется как есть.

— Выскажет? — переспросил я с изумлением.

— У меня глубокое убеждение, что она должна была оставить мне прощальное слово. Это бездоказательно, но я верю.

Я покачал головой, но спросил:

— Она вам ничего не написала?

— Я убежден, что написала, Шеппард! И более того, я чувствую, что, добровольно выбрав смерть, она желала, чтобы все открылось: она жаждала хоть из гроба отомстить этому человеку. Я верю, что, если бы мы увиделись еще раз, она бы назвала мне его имя и попросила поквитаться с ним. Вы согласны со мной?

— Да, в некотором отношении. Если, как вы выразились, она выскажет свое желание…

Я замолчал: дверь бесшумно отворилась, Паркер внес на подносе письма.

— Вечерняя почта, сэр, — сказал он, подавая поднос Экройду, и, собрав кофейные чашки, так же бесшумно вышел.

Я поглядел на Экройда. Он сидел неподвижно, уставившись на длинный голубой конверт. Остальные письма рассыпались по полу.

— Ее почерк, — шепнул он. — Она опустила это письмо вчера вечером, перед тем как… как… — Он разорвал конверт, затем резко обернулся ко мне: — Вы уверены, что заперли окно?

— Конечно, — удивленно ответил я. — А что?

— Весь вечер у меня ощущение, что за мной кто-то следит… Что это?

Мы оба быстро обернулись. Нам показалось, что дверь скрипнула. Я подошел и распахнул ее. За дверью никого не было.

— Нервы… — пробормотал Экройд. Он развернул письмо и начал негромко читать вслух: — «Мой дорогой, мой любимый Роджер! Жизнь за жизнь. Я понимаю. Я прочла это сегодня на твоем лице. И вот я выбираю единственный открытый для меня путь. Тебе же я завещаю покарать человека, который превратил мою жизнь в ад. Я отказалась назвать тебе его имя, но я сделаю это сейчас. У меня нет ни детей, ни близких, так что не бойся огласки. Если можешь, Роджер, мой дорогой, мой любимый, прости меня за то, что я собиралась обмануть тебя — ведь когда настало время, я не смогла…»

Экройд собирался перевернуть листок и остановился.

— Шеппард, простите меня, но я должен прочитать это письмо один, — глухо сказал он. — Оно написано мне, и только мне. — Он снова вложил письмо в конверт. — Потом, когда я буду один…

— Нет! — импульсивно вскричал я. — Прочтите его теперь.

Экройд удивленно посмотрел на меня.

— Простите, — поправился я, покраснев. — Я не хотел сказать — вслух. Просто прочтите его, пока я еще здесь, я подожду.

Но Экройд покачал головой:

— Нет, потом.

Однако, сам не понимая почему, я продолжал настаивать:

— Прочтите хотя бы его имя.

Экройд по натуре упрям. Чем больше его убеждаешь, тем сильнее он упирается. Все мои уговоры не привели ни к чему.

Было без двадцати минут девять, когда Паркер принес письма. И когда я ушел от Экройда без десяти девять, письмо все еще оставалось непрочитанным. У двери меня охватило сомнение, и я оглянулся — все ли я сделал, что мог? Да, кажется, все. Покачав головой, я вышел, притворив за собой дверь.

И вздрогнул от неожиданности: передо мной стоял Паркер. Он смутился, pi мне пришло в голову, что он подслушивал у дверей. Жирное, елейное лицо и явно подленькие глазки.

— Мистер Экройд просил меня передать вам, чтобы его ни в коем случае не беспокоили, — холодно сказал я.

— Слушаю, сэр… Мне… мне показалось, что звонили.

Это была настолько явная ложь, что я не стал ничего отвечать. Паркер проводил меня до передней и подал мне пальто. Я вышел в ночь. Луна зашла, было темно и тихо.

Когда я миновал сторожку, часы на деревенской церкви пробили девять. Я свернул налево к деревне и чуть не столкнулся с человеком, шагавшим мне навстречу.

— В «Папоротники» сюда, мистер? — спросил незнакомец.

Я взглянул на него. Воротник поднят, шляпа нахлобучена на глаза. Лица почти не было видно, но все же оно показалось мне молодым. Голос хриплый, простонародный.

— Вот ворота парка, — сказал я.

— Спасибо, мистер, — ответил он и после паузы добавил, что было совершенно излишне: — Я тут впервой.

Он прошел в ворота, а я поглядел ему вслед. Странно: голос показался мне знакомым, но я не мог припомнить, где его слышал. Через десять минут я уже был дома. Каролина сгорала от любопытства — почему я вернулся так рано, и мне пришлось несколько уклониться от истины, описывая вечер. У меня осталось неприятное ощущение, что она, несмотря на мои уклончивые ответы, о чем-то догадывается.

В десять часов я зевнул и предложил ложиться спать. Каролина согласилась. Была пятница, а по пятницам я завожу часы, что я и проделал, пока Каролина проверяла, заперты ли двери.

В четверть одиннадцатого, когда я поднимался в спальню, в приемной зазвонил телефон. Я сбежал вниз и взял трубку.

— Что? — сказал я. — Что? Конечно, сейчас иду! — Я кинулся наверх, схватил свой чемоданчик, уложил в него еще бинты. — Звонил Паркер, — закричал я Каролине, — из «Папоротников»! Там только что обнаружили, что Роджер Экройд убит.

Глава 5 Убийство

Я мгновенно вывел автомобиль из гаража и помчался в «Папоротники». Выскочил из машины и позвонил. Никто не отворял, и я позвонил снова. Звякнула цепочка, на пороге, как всегда невозмутимый, стоял Паркер. Я оттолкнул его и вошел в холл.

— Где он? — резко спросил я.

— Прошу прощения, сэр?

— Ваш хозяин. Мистер Экройд. Что вы так стоите? Вы сообщили полиции?

— Полиции, сэр? Вы сказали — полиции? — Паркер поглядел на меня как на сумасшедшего.

— Что с вами, Паркер? Если, как вы сообщили, ваш хозяин убит…

Паркер вытаращил глаза:

— Убит? Хозяин? Что вы такое говорите, сэр?

Тут уж я, в свою очередь, уставился на него.

— Вы же позвонили мне пять минут назад и сказали, что мистера Экройда нашли убитым?

— Я, сэр? Что вы? Разве такое можно себе позволить!

— Вы хотите сказать, что все это — глупая шутка? С мистером Экройдом ничего не случилось?

— Простите, сэр. Но тот, кто звонил вам, назвался моим именем?

— Вот слово в слово, что мне было сказано: «Это доктор Шеппард? Говорит Паркер, дворецкий из „Папоротников“. Будьте добры, сэр, приезжайте поскорее. Мистера Экройда убили».

Мы с Паркерам тупо смотрели друг на друга.

— Дурная шутка, сэр, — сказал он наконец возмущенно. — Повернется же язык сказать такое!

— Где мистер Экройд? — спросил я вдруг.

— Все еще в кабинете, сэр. Дамы уже легли, а майор Блент и мистер Реймонд в бильярдной.

— Я все-таки загляну к нему. Я знаю, что он не хотел, чтобы его беспокоили, но эта странная выходка меня волнует. Мне бы хотелось убедиться, что с ним ничего не случилось.

— Понимаю, сэр. Меня это тоже беспокоит. Вы разрешите дойти с вами до дверей кабинета, сэр?

— Конечно, — сказал я. — Идемте.

Мы прошли направо, вошли в небольшой коридорчик, где была лестница в спальню Экройда, и я постучал в дверь кабинета. Никакого ответа. Я повернул ручку, но дверь была заперта.

— Позвольте мне, сэр, — сказал Паркер и очень ловко, для человека его возраста и сложения, опустился на одно колено и припал глазом к скважине.

— Ключ в замке, сэр, — сказал он, выпрямляясь. — Мистер Экройд запер дверь и, возможно, заснул.

Я нагнулся к скважине — дворецкий не ошибся.

— Возможно, — сказал я. — Но, Паркер, я попробую разбудить вашего хозяина. А то у меня сердце будет не на месте. — Говоря это, я дернул за ручку, потом крикнул: — Экройд! Экройд, откройте на минутку!

Ответа не последовало. Я оглянулся на Паркера.

— Мне не хотелось бы поднимать тревогу в доме, — сказал я.

Дворецкий притворил дверь в холл.

— Я думаю, этого достаточно, сэр. Бильярдная, кухня и спальни дам в другом конце здания.

Я кивнул и заколотил кулаками в дверь. Затем нагнулся к замочной скважине и крикнул:

— Экройд! Экройд! Это я, Шеппард! Впустите меня!

По-прежнему тишина. В запертой комнате никаких признаков жизни. Мы с Паркером переглянулись.

— Паркер, — сказал я, — сейчас я взломаю дверь. То есть мы взломаем ее под мою ответственность.

— Если вы считаете нужным, сэр… — сказал Паркер с сомнением в голосе.

— Считаю. Я очень тревожусь за мистера Экройда.

Я оглянулся, выбрал стул потяжелее, и мы с Паркером начали взламывать дверь. Еще одно усилие — она поддалась, и мы шагнули за порог.

Экройд сидел в кресле перед камином в той же позе, в какой я его оставил. Голова его свесилась набок, а над воротничком поблескивала витая металлическая рукоятка.

Мы подошли ближе. Я услышал, как ахнул дворецкий.

— Сзади ткнули, — пробормотал он, — страшное дело!..

Он вытер потный лоб носовым платком и осторожно протянул руку к рукоятке кинжала.

— Не трогайте! — резко сказал я. — Немедленно вызовите полицию. Потом сообщите мистеру Реймонду и майору Бленту.

— Слушаю, сэр. — Паркер торопливо вышел, продолжая утирать пот.

Я сделал то немногое, что требовалось, но постарался не изменять положения тела и совсем не касался кинжала. Трогать его было незачем. Было ясно, что Экройд мертв и довольно давно.

За дверью раздался голос Реймонда, полный ужаса и недоверия:

— Что? Невозможно! Где доктор?

Он ворвался в кабинет, остановился как вкопанный и побелел. Отстранив его, в комнату вошел Гектор Блент.

— Бог мой, — раздался из-за его спины голос Реймонда, — значит, это правда!

Блент шел не останавливаясь, пока не приблизился к креслу. Он наклонился к телу, но я удержал его, думая, что он, как и Паркер, хочет вытащить кинжал из раны.

— Ничего нельзя трогать, — объяснил я. — До полиции все должно оставаться так, как есть.

Блент понимающе кивнул. Лицо его было, как всегда, непроницаемо, но мне показалось, что под этой маской спокойствия я заметил признаки волнения.

Джеффри Реймонд подошел к нам и через плечо Блента поглядел на тело.

— Ужасно, — сказал он тихо. Он, казалось, овладел собой, но я заметил, что руки у него дрожали, когда он протирал стекла пенсне. — Ограбление, я полагаю, — сказал он. — Но как убийца проник сюда? Через окно? Что-нибудь пропало? — Он подошел к письменному столу.

— Вы думаете, это грабеж? — спросил я.

— Что же еще? О самоубийстве ведь не может быть и речи.

— Никто не мог бы заколоть себя таким образом, — сказал я с уверенностью. — Это убийство, сомнения нет. Но мотив?

— У Роджера не было врагов, — сказал Блент негромко. — Значит — грабитель. Но что он искал? Все как будто на месте. — Он окинул взглядом комнату.

— На письменном столе все в порядке, — сказал Реймонд, перебирая бумаги. — И в ящиках тоже. Очень загадочно.

— На полу какие-то письма, — заметил Блент.

Я посмотрел. Три письма валялись там, где их уронил Экройд, но синий конверт миссис Феррар исчез. Я открыл было рот, но тут раздался звонок, из холла донеслись голоса, и через минуту Паркер ввел нашего инспектора мистера Дейвиса и полицейского.

— Добрый вечер, джентльмены, — сказал инспектор. — Какое несчастье! Такой добрый человек, как мистер Экройд! Дворецкий сказал, что он убит. Это не могло быть несчастной случайностью или самоубийством, доктор?

— Нет, исключено, — сказал я.

— Плохо. — Он склонился над телом. — Никто не касался его? — спросил он резко.

— Я только удостоверился, что никаких признаков жизни нет. Это было нетрудно. Положения тела я не менял.

— Так. И судя по всему, убийца скрылся — то есть пока. Теперь расскажите мне все. Кто нашел тело?

Я рассказал все как можно подробнее, стараясь ничего не упустить.

— Вам звонили, говорите вы? Дворецкий?

— Я не звонил, — твердо произнес Паркер. — Я весь вечер не подходил к телефону. Это подтвердят и другие.

— Странно. А голос был похож на голос Паркера, доктор?

— Ну как бы вам сказать? Я не обратил внимания. Видите ли, у меня не возникло сомнений.

— Естественно. Ну, так. Вы приехали сюда, взломали дверь и нашли бедного мистера Экройда. Давно ли он умер, доктор?

— Не менее получаса тому назад. Может быть, больше.

— Дверь была заперта изнутри, вы говорите. А окно?

— Я сам закрыл и запер его по просьбе мистера Экройда.

Инспектор подошел к окну и откинул занавесь.

— Теперь, во всяком случае, оно открыто! — воскликнул он.

Действительно, нижняя рама была поднята. Инспектор посветил на подоконник фонариком.

— Он вылез из окна, — сказал инспектор. — И влез тоже. Смотрите.

На подоконнике явственно виднелись следы. Следы ребристых резиновых подметок. Один след был обращен носком внутрь комнаты, другой, частично перекрывавший первый, — наружу.

— Ясно как день, — сказал инспектор. — Что-нибудь ценное пропало?

— Нет, насколько нам удалось установить, — покачал головой Реймонд. — В этой комнате мистер Экройд ничего ценного не хранил.

— Хм, — сказал инспектор. — Он заметил, что окно открыто. Влез. Увидел мистера Экройда в кресле, а он, быть может, спал. Нанес удар сзади, потерял голову и улизнул. Но оставил следы. Найти его будет нетрудно. Никто не замечал какого-нибудь бродягу в окрестностях за последнее время?

— Ах, — воскликнул я вдруг.

— В чем дело, доктор?

— Сегодня вечером, выходя из ворот, я встретил незнакомого человека. Он спросил меня, как пройти в «Папоротники».

— Когда это было, доктор?

— Ровно в девять. Я слышал бой часов, выходя из ворот.

— Не могли бы вы описать его?

Я сообщил все, что знал.

— Кто-нибудь, сходный с этим описанием, звонил у парадного? — спросил инспектор дворецкого.

— Нет, сэр. За весь вечер никто не подходил к дому.

— А с черного хода?

— Не думаю, сэр, но я спрошу.

— Спрашивать буду я, благодарю вас, — остановил его инспектор. — Сперва мне бы хотелось точнее установить время. Кто и когда последний раз видел мистера Экройда живым?

— Я, по всей вероятности, — сказал я. — Ушел я отсюда без… дайте подумать… примерно без десяти девять. Он просил меня сказать, чтобы его не беспокоили, и я предупредил Паркера.

— Да, сэр, — почтительно подтвердил дворецкий.

— Мистер Экройд был, несомненно, жив в половине десятого, — сказал Реймонд. — Я слышал, как он разговаривал здесь.

— С кем?

— Этого я не знаю. Тогда я думал, что там у него доктор Шеппард. Я хотел было поговорить с мистером Экройдом о документах, заняться которыми он мне поручил, но, услышав голоса, вспомнил, что он просил не мешать его разговору с доктором, и ушел. А теперь, оказывается, что к этому времени доктора там уже не было?

— Четверть десятого я был уже дома, — подтвердил я. — И оставался там до этого телефонного звонка.

— Кто же был с ним в половине десятого? — спросил инспектор. — Не вы, мистер… э… мистер?..

— Майор Блент, — подсказал я.

— Майор Гектор Блент? — переспросил инспектор, и в голосе его прозвучало уважение.

Блент молча кивнул.

— По-моему, мы вас уже видели здесь, сэр. Я вас не сразу узнал, но вы гостили у мистера Экройда год назад в мае?

— В июне, — поправил Блент.

— Ах, да, в июне. Но, возвращаясь к моему вопросу, не вы ли были с мистером Экройдом в половине десятого?

Блент покачал головой.

— После обеда я его не видел.

— А вы, сэр, ничего не расслышали из разговора? — обратился инспектор к Реймонду.

— Расслышал несколько фраз, которые — я ведь считал, что мистер Экройд разговаривает с доктором Шеппардом, — показались мне несколько странными. Мистер Экройд вроде бы сказал: «Обращения к моему кошельку были столь часты за последнее время, что эту просьбу я удовлетворить не смогу…» Тут я ушел и больше ничего не слышал, но очень удивился, потому что доктор Шеппард…

— …не имеет обыкновения просить взаймы ни для себя, ни для других, — докончил я.

— Требование денег… — задумчиво произнес инспектор. — Возможно, в этом разгадка. Вы говорите, Паркер, — обратился он к дворецкому, — что никого не впускали через парадный вход?

— Никого, сэр.

— Следовательно, сам мистер Экройд впустил этого незнакомца. Но я не понимаю… — Инспектор на минуту задумался. — Однако ясно одно, — продолжал он, — в половине десятого мистер Экройд был еще жив и здоров. Это последнее, что нам о нем известно.

Паркер смущенно кашлянул. Инспектор строго взглянул на него:

— Ну?

— Прошу прощения, сэр. Но мисс Флора видела его после.

— Мисс Флора?

— Да, сэр. Было это примерно без четверти десять. Она мне сказала, что мистер Экройд не хочет, чтобы его тревожили.

— По его поручению?

— Не совсем так, сэр. Я нес поднос с виски и содовой, а мисс Флора как раз вышла из кабинета и остановила меня.

Инспектор очень внимательно посмотрел на Паркера.

— Но вас же уже предупреждали, что мистер Экройд не желает, чтобы его тревожили?

Паркер начал запинаться. Руки у него дрожали.

— Да, сэр. Да, сэр. Именно так, сэр.

— Но вы все-таки собирались войти?

— Я позабыл, сэр. То есть я хочу сказать, что я всегда в это время приношу виски с содовой, сэр, и спрашиваю, не будет ли еще приказаний. И я полагал… в общем, я как-то не подумал…

Тут впервые до моего сознания дошло, что Паркер подозрительно взволнован. Его буквально трясло, как в лихорадке.

— Хм, — сказал инспектор. — Я должен немедленно поговорить с мисс Экройд. Когда я вернусь, осмотрю комнату. Пока тут ничего не трогать. На всякий случай запру окно и дверь.

После этого он направился в холл, а мы за ним. Вдруг он остановился, взглянул на лестницу в спальню и сказал через плечо:

— Джонс, останьтесь-ка тут. И никого в эту комнату не впускайте.

— С вашего позволения, сэр, — почтительно сказал Паркер. — Если вы запрете дверь в холл, то сюда никто войти не сможет. Лестница ведет только в спальню мистера Экройда и его ванную. Другого выхода оттуда нет. Прежде была дверь в верхний коридор, но мистер Экройд приказал ее заложить. Ему нравилось чувствовать, что его личные комнаты отгорожены от остального дома.

Для того чтобы было нагляднее, я набросал план правого крыла дома. Маленькая лестница ведет, как и сказал Паркер, в большую спальню (переделанную из двух смежных), к которой примыкают ванная и уборная.

Инспектор с одного взгляда убедился, что Паркер прав, и едва мы вышли, запер дверь, а ключ сунул себе в карман. Потом вполголоса отдал какое-то распоряжение полицейскому, и тот удалился.

— Надо заняться этими следами, — объяснил инспектор. — Но прежде мне необходимо поговорить с мисс Экройд. Она последняя видела своего дядю живым. Она знает, что случилось?

Реймонд отрицательно покачал головой.

— Не будем пока ей ничего говорить, так ей будет легче отвечать на мои вопросы. Скажите только, что произошла кража и я прошу ее одеться и спуститься вниз.

Реймонд отправился выполнять распоряжение.

— Мисс Экройд сейчас спустится. Я передал ей все, что вы просили, — сказал он, вернувшись.

Минуты через три появилась Флора в розовом кимоно. Она казалась встревоженной.

— Добрый вечер, мисс Экройд, — сказал инспектор. — Мы подозреваем попытку ограбления, и я нуждаюсь в вашей помощи. Это бильярдная? Пойдемте туда.

Флора спокойно опустилась на широкий диван у стены и посмотрела на инспектора.

— Я не понимаю. Что украдено? Что вы от меня хотите?

— Дело вот какого рода, мисс Экройд. Паркер говорит, что видел, как вы вышли из кабинета вашего дяди примерно без четверти десять. Это так?

— Да. Я заходила пожелать ему доброй ночи.

— И время названо точно?

— Да, кажется. Но я не вполне уверена, могло быть и чуть позднее.

— Ваш дядя был один или нет?

Флора покачала головой.

— Один. Доктор Шеппард уже ушел.

— Вы не заметили, было ли открыто окно?

— Не знаю. Шторы были спущены.

— Так-так. Ваш дядя вел себя как обычно?

— По-моему, да.

— Вы не скажете, какой именно произошел между вами разговор?

Флора помолчала, видимо, припоминая.

— Я вошла и сказала: «Спокойной ночи, дядя. Я ложусь. Как-то я устала сегодня». Он что-то буркнул в ответ, а я… я подошла и поцеловала его. Он похвалил мое платье, сказал, что оно мне к лицу, и отослал меня, сославшись на занятость. И я ушла.

— А говорил он что-нибудь о том, чтобы его не беспокоили?

— Ах да! Я забыла. Он сказал: «Передай Паркеру, что мне ничего сегодня не потребуется, пусть он меня не беспокоит». Я встретила Паркера у дверей и передала ему приказание дяди.

— Так-так, — сказал инспектор.

— Но что же было украдено?

— Мы еще не вполне уверены, — с расстановкой сказал инспектор.

В глазах Флоры появилось испуганное выражение. Она вскочила с дивана.

— В чем дело? Вы что-то от меня скрываете?

Блент бесшумно встал между ней и инспектором.

Она, как бы ища поддержки, протянула к нему руки. Он взял их и погладил, успокаивая ее, как ребенка, и тихо проговорил:

— У меня плохая весть для вас, Флора. Плохая для всех нас… Ваш дядя Роджер…

— Дядя? Что?

— Это будет для вас тяжелым ударом. Бедный Роджер умер.

Флора отшатнулась от него. Ее глаза расширились от ужаса. Она прошептала:

— Но когда? Когда?

— Боюсь, что вскоре после того, как вы ушли от него, — угрюмо сказал Блент.

Флора поднесла руку к горлу, вскрикнула и потеряла сознание. Я успел подхватить бедняжку, и мы с майором отнесли ее в спальню. Потом я попросил его разбудить миссис Экройд и сообщить печальную весть. Флора скоро пришла в себя, и, поручив ее заботам матери, я поспешил вниз.

Глава 6 Тунисский кинжал

Я встретил инспектора у двери кухни.

— Ну, как она, доктор? — спросил он.

— Уже пришла в себя. С ней ее мать.

— Отлично. А я допросил слуг. Все утверждают, что к черному входу никто не подходил. Не могли бы вы поточнее описать вашего незнакомца?

— Боюсь, что нет, — сказал я с сожалением. — Ведь уже стемнело, а у него был поднят воротник, шляпа нахлобучена на глаза.

— Хм, — сказал инспектор. — Похоже, хотел скрыть лицо. Вы уверены, что не видели его прежде?

Я ответил, что нет, но не очень уверенно. Я припомнил вдруг, что голос показался мне знакомым, и нерешительно сообщил об этом инспектору.

— Вы говорите, голос у него был грубый, простонародный?

Я подтвердил. Но тут мне стало казаться, что грубость была как бы преувеличенной. Может быть, он прятал не только лицо?

— Вы не откажетесь пойти со мной в кабинет, доктор? Мне надо задать вам один-два вопроса.

Я изъявил согласие.

— Теперь нас не побеспокоят, да и не подслушают тоже, — сказал он мрачно. — Объясните мне, что это за шантаж.

— Шантаж? — воскликнул я в крайней растерянности.

— Паркеру пригрезилось? Или в этом что-то есть?

— Если Паркер говорил о шантаже, — медленно промолвил я, — значит, он подслушивал у замочной скважины.

— Более чем вероятно, — кивнул Дейвис — Я наводил справки о том, чем занимался Паркер в этот вечер. Дело в том, что его поведение мне не понравилось. Он что-то знает. Когда я начал расспрашивать, он перепугался и наплел мне о каком-то шантаже.

Я мгновенно принял решение.

— Я рад, что вы об этом заговорили, — сказал я. — Сначала я не знал, как мне лучше поступить, а потом решил открыть вам все и только искал удобного случая. — И тут я сообщил ему все, что произошло в этот вечер, — все, что описано здесь. Инспектор изредка прерывал меня вопросами.

— Ничего подобного мне слышать еще не приходилось, — сказал он, когда я кончил. — И вы говорите, что письмо исчезло? Скверно, скверно. Вот то, чего нам недоставало, — мотив. Вы говорите, что мистер Экройд намекнул, будто он подозревает кого-то из своих домашних? Довольно расплывчато!

— А может быть, это сам Паркер? — предположил я.

— Возможно. Он явно подслушивал у двери, когда вы вышли. И потом мисс Экройд встретила его, когда он намеревался войти в кабинет. Предположим, что он вошел, как только она ушла. Заколол Экройда, запер дверь изнутри, вылез в окно и вошел в дом через боковую дверь, которую открыл заранее. Правдоподобно?

— За исключением одного, — медленно сказал я. — Если Экройд прочел письмо сразу после моего ухода, он не стал бы сидеть час, размышляя. Он тут же вызвал бы Паркера, обвинил бы его и поднял шум. Экройд был человек решительного склада, не забывайте.

— Но он мог и не прочесть письма. Ведь в половине десятого с ним кто-то был. Если этот посетитель явился сразу после вас, а потом вошла мисс Экройд пожелать дяде доброй ночи, он, возможно, до десяти часов еще не взялся за письмо.

— А телефонный звонок?

— Звонил, конечно, Паркер. А затем, подумав про запертую дверь, открытое окно, решил все отрицать. Вот так!

— Пожалуй, — протянул я с сомнением.

— Ну, про телефонный звонок мы выясним. Если окажется, что звонили отсюда, значит, Паркер. Конечно, это он. Но молчите, иначе мы вспугнем его раньше времени. А для отвода глаз сделаем вид, будто нас интересует ваш незнакомец.

Он встал из-за письменного стола и подошел к неподвижной фигуре в кресле перед камином.

— Оружие должно помочь нам, — заметил он. — Похоже, это какая-то редкостная диковинка.

Он нагнулся, внимательно рассматривая рукоятку, и удовлетворенно хмыкнул. Потом очень осторожно извлек лезвие из раны. По-прежнему зажимая кинжал так, чтобы не коснуться рукоятки, он поставил его в фарфоровую вазу, украшавшую каминную полку.

— Да, — заметил он, кивая. — Настоящее произведение искусства. Наверное, других таких существует немного. Да, это было красивое оружие. Тонкое сужающееся лезвие и изящная витая рукоятка.

Инспектор осторожно прикоснулся к лезвию и одобрительно хмыкнул.

— Чертовски острая штука! — воскликнул он. — Этим кинжалом и ребенок может заколоть взрослого мужчину. Опасная игрушка, если не держать ее под замком.

— Можно мне теперь как следует осмотреть тело? — спросил я.

Он кивнул.

— Валяйте.

Я произвел тщательный осмотр трупа.

— Ну? — спросил инспектор, когда я кончил.

— Пока обойдемся без медицинских терминов. Удар был нанесен правой рукой сзади. Смерть наступила мгновенно. Судя по выражению лица, удар был внезапен. Возможно, он умер, не зная, кто его убийца.

— Дворецкие умеют ходить как кошки, — заметил Дейвис. — Все довольно ясно. Посмотрите на рукоятку.

Я посмотрел.

— Полагаю, для вас они незаметны, но я их вижу совершенно отчетливо. — Он понизил голос: — Отпечатки пальцев, — и отступил на шаг, проверяя, какое впечатление произвели эти слова.

— Я так и думал, — сказал я кротко.

Не понимаю, почему меня следует считать непроходимым идиотом. В конце концов, я читаю газеты, детективные романы. Вот если бы на рукоятке были отпечатки пальцев ног — другое дело: я бы выразил безграничное изумление и восторг.

Инспектор, казалось, рассердился на меня за отсутствие ожидаемой реакции. Он взял фарфоровую вазу с кинжалом и предложил мне пройти в бильярдную.

— Может быть, мистер Реймонд что-нибудь знает о кинжале, — объяснил он.

Мы вышли, заперли за собой дверь и направились в бильярдную, где и нашли Джеффри Реймонда. Инспектор протянул ему кинжал:

— Вы когда-нибудь видели этот кинжал, мистер Реймонд?

— Но… ведь это… да, да, этот кинжал был подарен мистеру Экройду майором Блентом. Марокканский, нет — тунисский. Так его закололи этим кинжалом? Какая невероятная история! Просто не верится. Но второго такого кинжала нет… не может быть. Пригласить майора? — Не дожидаясь ответа, он убежал.

— Симпатичный юноша, — сказал инспектор. — Очень честное, открытое лицо.

Я согласился. За те два года, которые Реймонд работал секретарем у Экройда, я ни разу не видел его в дурном настроении. И к тому же он зарекомендовал себя как отличный секретарь.

Через минуту Реймонд вернулся вместе с майором.

— Я прав! — воскликнул он. — Это тот кинжал.

— Но майор еще не видел его, — возразил инспектор.

— Я узнал его, как только вошел в кабинет, — сказал майор.

— Но промолчали? — с подозрением воззрился на него инспектор.

— Момент был неподходящий, — спокойно ответил майор. — Болтовня не вовремя приносит зачастую много бед.

— Вы абсолютно уверены, что это тот самый кинжал, сэр?

— Да. Ни малейшего сомнения. — Майор невозмутимо встретил взгляд инспектора.

Тот наконец что-то буркнул, отвел взгляд и протянул майору вазу с кинжалом.

— А где он обычно хранился? Вам известно, сэр?

— В витрине с редкостями в гостиной, — вмешался Реймонд.

— Что? — воскликнул я.

Все посмотрели на меня.

— Пустяки, — объяснил я смущенно. — Дело в том, что, когда я пришел сюда сегодня вечером, я услышал, как крышка витрины в гостиной захлопнулась.

— Как это понять — вы слышали? И что захлопнулась именно эта крышка? — недоверчиво и даже подозрительно спросил инспектор.

Пришлось объяснять. Долгое, скучное объяснение, которого я с громадным удовольствием избежал бы.

— Когда вы рассматривали витрину, кинжал был на месте? — спросил инспектор, выслушав меня до конца.

— Не знаю, — сказал я. — Я не заметил кинжала, но, может, он и лежал там.

— Позовем экономку, — сказал инспектор и позвонил.

Через несколько минут Паркер привел мисс Рассэл.

— Я как будто к витрине не подходила, — ответила она на вопрос инспектора. — Я проверяла, не увяли ли цветы в вазах. Да, вспомнила: крышка витрины была открыта, что не положено, и я закрыла ее, проходя мимо. — Она воинственно посмотрела на инспектора.

— Так-так, — сказал тот. — А не припомните ли вы, этот кинжал был тогда на месте?

— Не знаю. — Мисс Рассэл равнодушно посмотрела на кинжал. — Я не глядела, я торопилась уйти, так как господа могли сойти в любую минуту.

— Благодарю вас, — сказал инспектор.

В его голосе было некоторое колебание, как будто ему хотелось продолжить вопросы, но мисс Рассэл, сочтя его слова за разрешение уйти, вышла из комнаты.

— Внушительная дама, а? — заметил инспектор, глядя ей вслед. — Ну-ка дайте сообразить. Судя по вашим словам, доктор, эта витрина стоит перед окном.

— Да, у левого окна, — ответил за меня Реймонд.

— И это окно было открыто?

— Да. И второе тоже.

— Не думаю, чтобы была особая нужда дальше копаться в этом. Кто-то мог забрать кинжал в любой момент, и то, когда он его забрал, не имеет ни малейшего значения. Утром я возвращусь с начальником полиции, мистер Реймонд. А до тех пор оставлю ключ от этой двери у себя. Я хочу, чтобы полковник Мелроз увидел все как есть. Он, кажется, сейчас отсутствует и вернется только завтра утром.

Инспектор взял вазу с кинжалом.

— Это надо завернуть поосторожнее, — заметил он. — Важнейшая улика! Причем во многих отношениях.

Когда несколько минут спустя мы с Реймондом вышли из бильярдной, он вдруг тихо рассмеялся и дернул меня за рукав. Инспектор Дейвис протягивал Паркеру свою записную книжку и спрашивал, как она ему нравится.

— Слишком уж явно, — шепнул Реймонд. — Так, значит, подозревается Паркер! А не снабдить ли нам инспектора набором и наших отпечатков пальцев?

Он взял со стола две визитные карточки, вытер их носовым платком и передал одну из них мне. Затем, ухмыльнувшись, протянул их инспектору.

— Сувениры, — сказал он. — Номер один — доктор Шеппард, номер два — ваш покорный слуга. От майора Блента пришлем поутру.

Юность жизнерадостна. Даже зверское убийство его друга и хозяина не могло надолго удручить Джеффри Реймонда. Может быть, так и следует. Не знаю. Сам я давно утратил подобную эластичность.

Когда я вернулся домой, час был весьма поздний, и я надеялся, что Каролина легла. Какая наивность!

Она ожидала меня с горячим какао и, пока я пил, извлекала из меня все подробности, но о шантаже я ничего ей не сказал, ограничившись описанием фактов, связанных с убийством.

— Полиция подозревает Паркера, — сказал я, поднявшись. — Против него, кажется, набралось порядочно улик.

— Паркер! — фыркнула моя сестрица. — Скажите на милость! Чушь! Этот инспектор — круглый идиот. Паркер! Выдумают тоже! Так я и поверила! — И с этим несколько расплывчатым заявлением она удалилась на покой.

Глава 7 Я узнаю профессию моего соседа

Свой утренний обход я совершил с непростительной быстротой. Единственным оправданием могло послужить то, что все мои пациенты уже выздоравливали.

Когда я подошел к дому, Каролина ждала меня на пороге.

— У нас Флора Экройд, — возбужденно зашептала она.

— Что? — Я постарался скрыть свое изумление.

— Она очень хочет видеть тебя. Ждет уже больше часа.

Флора сидела на диванчике у окна нашей маленькой гостиной. Она была в трауре и нервно сплетала и расплетала пальцы. Ее лицо поразило меня своей бледностью. Но заговорила она спокойно, как всегда.

— Доктор Шеппард, я пришла просить у вас помощи.

— Конечно, дорогая, он вам поможет, — пообещала Каролина.

Не думаю, чтобы присутствие Каролины было желательно Флоре. Она, конечно, предпочитала поговорить со мной наедине, но, не желая терять время, сразу перешла к делу.

— Не можете ли вы проводить меня к вашем) соседу?

— К моему соседу? — изумленно переспросил я.

— К этому смешному иностранцу? — воскликнула Каролина.

— Да. Вы ведь знаете, кто он?

— Нам казалось, что это парикмахер, ушедший на покой.

Голубые глаза Флоры широко раскрылись.

— Да ведь это же Эркюль Пуаро! Тот самый частный сыщик, бельгиец! Говорят, он чудо какое-то. Ну, просто сыщик из детективного романа. Год назад удалился от дел и поселился здесь. Дядя знал, кто он, но обещал никому не говорить, потому что мосье Пуаро не хотел, чтобы его беспокоили.

— Так вот он кто такой… — с расстановкой сказал я.

— Вы же слышали о нем, конечно?

— Я тупею с возрастом, как часто сообщает мне об этом Каролина, и отстаю от жизни, но об Эркюле Пуаро я тем не менее слышал.

— Подумать только! — воскликнула Каролина.

Не знаю, к чему это относилось — возможно, к тому, что на этот раз она потерпела явное поражение, не разведав раньше всех про нашего соседа.

— Вы хотите пойти к нему? — с недоумением спросил я. — Но зачем?

— Чтобы он расследовал это убийство, — отрезала Каролина. — Не задавай глупых вопросов, Джеймс!

Я не задавал глупых вопросов. Каролина не всегда знает, к чему я клоню.

— Вы не доверяете инспектору Дейвису? — спросил я.

— Конечно! — сказала Каролина. — Как и я!

Можно было подумать, что убили дядю Каролины.

— Но почему вы думаете, что он согласится? — спросил я. — Ведь, по вашим словам, он удалился на покой.

— В том-то и дело, — сказала Флора. — Мне надо убедить его.

— А вы уверены, что поступаете правильно? — спросил я на этот раз очень серьезно.

— Разумеется, — сказала Каролина. — Я сама с ней пойду, если она захочет.

— Я предпочла бы пойти с доктором, мисс Шеппард, — напрямик сказала Флора. Она поняла, что никакими намеками Каролину не проймешь. — Видите ли, — пояснила она, тактично смягчая свою прямолинейность, — доктор Шеппард нашел тело и сможет сообщить мосье Пуаро все детали.

— Да, конечно, — неохотно согласилась Каролина. — Понимаю.

Я прошелся по комнате из угла в угол.

— Флора, — сказал я очень серьезно, — послушайтесь моего совета: не вмешивайте в это дело сыщика.

Флора вскочила, возмущенно покраснев.

— Я знаю, почему вы так говорите! Но потому-то я и хочу пойти туда. Вы боитесь, а я — нет! Я знаю Ральфа лучше, чем вы.

— При чем тут Ральф? — спросила Каролина.

Мы оба пропустили ее вопрос мимо ушей.

— Ральф, может быть, слабохарактерен, — продолжала Флора. — Может быть, он наделал массу глупостей в прошлом. Может быть, даже каких-то дурных дел… Но убить он не мог.

— Нет, нет! — воскликнул я. — Я о нем не думал…

— Так почему же вы вчера заходили в «Три кабана»? — спросила Флора. — После того, как было найдено тело дяди?

Я растерялся — ведь я надеялся, что мое посещение прошло незамеченным.

— Откуда вам это известно? — спросил я.

— Я ходила туда утром: узнала от слуг, что Ральф там…

— А вы не знали, что он был в Кингз-Эббот? — перебил я.

— Нет. Я очень удивилась и не поняла, что это значит. Я пошла туда и спросила о нем. Мне сообщили то же, вероятно, что и вам: он ушел около девяти часов вечера… и… и… не вернулся. — Она вызывающе посмотрела на меня и опять вспыхнула: — Ну и что же из этого? Он мог уехать куда угодно… В Лондон.

— И оставить свой багаж? — спросил я мягко.

Флора топнула ногой.

— Все равно. Есть какое-нибудь простое объяснение всему.

— И поэтому вы собираетесь обратиться к Эркюлю Пуаро? Не лучше ли оставить все как есть. Вспомните, ведь полиция пока не подозревает Ральфа. Они идут совсем по другому следу.

— Как раз нет! — воскликнула Флора. — Они подозревают его. Сегодня из Кранчестера приехал какой-то инспектор Рэглан — отвратительный, похожий на хорька человечек. Я узнала, что он побывал в «Трех кабанах» еще до меня, и мне рассказали, о чем он спрашивал; он явно подозревает Ральфа.

— Значит, со вчерашнего вечера произойти перемены, — задумчиво проговорил я. — Рэглан, следовательно, не думает, как Дейвис, что это Паркер?

— Еще чего — Паркер! — презрительно фыркнула моя сестра.

Флора подошла, положила руку мне на плечо.

— Доктор Шеппард! Пойдемте к мосье Пуаро. Он узнает правду.

— Милая Флора, — сказал я, ласково погладив ее руку, — вы уверены, что нам нужна именно правда?

— Вы сомневаетесь, а я нет. Я знаю Ральфа лучше, чем вы.

— Конечно, это не он! — вставила, не выдержав, Каролина. — Ральф, может быть, и легкомысленный, но очень милый, хорошо воспитанный мальчик.

Мне хотелось напомнить Каролине, что многие известные убийцы казались милыми и хорошо воспитанными, но присутствие Флоры меня удержало. Раз она решила твердо, мне оставалось только сопровождать ее, и мы тут же направились к соседу, не дожидаясь очередного заявления моей сестрицы с ее любимым «конечно»!

Дверь нам открыла старуха в гигантском бретонском чепце. Мосье Пуаро был дома. Нас провели в чистенькую гостиную, и минуты две спустя появился мой вчерашний знакомец.

— Господин доктор! — сказал он, улыбаясь. — Мадемуазель!

Он поклонился Флоре.

— Возможно… — начал я, — вы слышали о вчерашней трагедии.

— О да. Ужасно! — Улыбка сбежала с его лица. — Позвольте мне выразить вам мое сочувствие, мадемуазель. Чем могу служить?

— Мисс Экройд хочет, чтобы вы… чтобы вы…

— Нашли убийцу, — сказала Флора твердым голосом.

— Понимаю, — ответил Пуаро. — Но ведь это сделает полиция.

— Они могут ошибиться, — сказала Флора. — По-моему, они на неправильном пути. О, мосье Пуаро, помогите нам! Если… если дело в деньгах…

Пуаро жестом прервал ее:

— О нет, умоляю, мадемуазель! Я не хочу сказать, что деньги меня не интересуют, — в его глазах вспыхнули веселые искорки. — Я всегда их ценил и ценю. Но вы должны понять одно, мадемуазель. Если я возьмусь за это дело, я дойду до конца. Хорошая собака не бросает следа, учтите! И в конце концов, вы можете пожалеть, что не положились на местную полицию.

— Мне нужна правда. — Флора посмотрела ему в глаза.

— Вся правда?

— Вся правда.

— Тогда я согласен. И надеюсь, что вы не пожалеете об этих словах. Что ж, расскажите мне все обстоятельства.

— Пусть лучше доктор Шеппард расскажет, — сказала Флора. — Он знает больше меня.

Мне пришлось пересказать все изложенное выше. Пуаро слушал, изредка задавал вопросы и упорно смотрел в потолок. Я закончил на том, как мы с инспектором ушли из «Папоротников».

— А теперь, — сказала Флора, — расскажите ему все о Ральфе.

Я заколебался, но подчинился ее повелительному взгляду.

— Вы зашли в эту гостиницу, в эти «Три кабана», возвращаясь домой? — спросил Пуаро, когда я окончил. — Почему же?

Я помолчал, взвешивая ответ.

— Я решил, что следует сообщить Ральфу о смерти отчима. По пути домой я сообразил, что в «Папоротниках» никто, пожалуй, кроме мистера Экройда, не знал, что Ральф приехал из Лондона.

— Так. И вы пошли туда только поэтому?

— Только поэтому, — сказал я сухо.

— А не для того, чтобы — как бы это сказать? — успокоиться по поводу се jeune homme[174].

— Успокоиться?

— Я думаю, мосье, что вы понимаете мою мысль, хотя делаете вид, будто она вам неясна. Ведь вам было бы очень приятно узнать, что весь вечер капитан Пейтен не покидал гостиницы?

— Вовсе нет, — сказал я резко.

Пуаро укоризненно покачал головой.

— В вас нет ко мне того доверия, как у мисс Флоры, но дело не в этом. Нам важно, что капитан Пейтен исчез при обстоятельствах, которые требуют объяснения. Я не скрою, все это выглядит скверно для него. Но возможна и какая-то совсем невинная причина.

— Именно об этом я и твержу! — горячо воскликнула Флора.

Пуаро предложил немедленно отправиться в полицию. Он попросил меня пойти с ним и представить его инспектору, а Флоре посоветовал вернуться домой.

Инспектор Дейвис стоял у входа в участок с весьма обескураженным видом. С ним был начальник полиции графства полковник Мелроз и инспектор Рэглан из Кранчестера, которого я легко узнал по описанию Флоры, назвавшей его «хорьком».

Я был знаком с Мелрозом и представил ему Пуаро, объяснив положение вещей. Намерение Флоры привлечь к делу Пуаро явно пришлось Мелрозу не по нутру, а инспектор Рэглан буквально почернел, что, по-видимому, слегка улучшило настроение Дейвиса.

— Дело-то ведь ясное, — буркнул Рэглан, — и в любителях у нас нет никакой нужды. Мне кажется, любой дурак мог оценить обстановку еще вчера, и мы бы не потеряли зря двенадцать часов.

Он покосился на Дейвиса, но тот сохранял невозмутимость.

— Близкие мистера Экройда вольны, естественно, предпринимать любые шаги, — сказал полковник. — Но мы не можем позволить, чтобы на ход официального расследования оказывалось давление. Я, конечно, знаю заслуги мосье Пуаро, — добавил он любезно.

— Что поделать? Полиция себя не рекламирует, — сказал Рэглан.

Положение спас Пуаро:

— Я, признаться, удалился от дел. Хотел дожить свои дни на покое. И ненавижу всякую гласность. Поэтому, если мне удастся чем-нибудь помочь, горячо прошу, чтобы мое имя не упоминалось.

Чело инспектора Рэглана немного прояснилось.

— Мне известны ваши поразительные удачи, — заметил полковник, оттаивая.

— У меня большой опыт, — спокойно сказал Пуаро, — но большинством своих успехов я обязан полиции. Я преклоняюсь перед вашей английской полицией. Если инспектор Рэглан разрешит ему помогать, это будет большой честью и удовольствием для меня.

Лицо инспектора Рэглана стало почти любезным.

Полковник Мелроз отвел меня в сторону.

— Насколько я слышал, этот господин действительно творил чудеса, — сказал он тихо. — Мы, понятно, не хотели бы прибегать к помощи Скотленд-Ярда. Рэглан держится очень уверенно, но я… э… не во всем с ним согласен, я лично знаком с людьми, которых это касается. Этот Пуаро за лаврами как будто правда не гонится… Как, по-вашему, он поработает с нами негласно?

— Конечно. И к вящей славе инспектора Рэглана, — заключил я торжественно.

— Итак, — громко сказал полковник, — мы должны посвятить вас в то, как развивались последние события, мосье Пуаро.

— Благодарю вас. Мой друг доктор Шеппард сказал, что подозрение падает на дворецкого.

— Вздор! — немедленно откликнулся Рэглан. — Эти слуги высокого класса так трусливы, что ведут себя подозрительно без всяких причин, дай только повод.

— Отпечатки пальцев? — напомнил я.

— Не Паркера, — сказал инспектор Рэглан и добавил со слабой улыбкой: — И не ваши, доктор, и не мистера Реймонда.

— А у капитана Ральфа Пейтена, — тихо спросил Пуаро, — сняты отпечатки пальцев?

Я почувствовал восхищение тем, как он взял быка за рога, и в голосе Рэглана послышалось уважение:

— А вы, я вижу, не теряете времени, мосье Пуаро. Работать с вами будет удовольствием. Мы, конечно, возьмем у него отпечатки, как только разыщем его.

— Я уверен, что вы ошибаетесь, инспектор, — горячо сказал полковник Мелроз. — Я знал Ральфа Пейтена еще мальчиком. Он не может пасть так низко, не может стать убийцей!

— Возможно, — сказал Рэглан ничего не выражающим тоном.

— Почему вы его подозреваете? — спросил я.

— Ушел в тот вечер из гостиницы около девяти часов. Его видели возле «Папоротников» около половины десятого. С тех пор его никто не видел. Серьезные денежные затруднения, насколько нам известно. Вот его ботинки, на них ребристые резиновые подошвы. Таких ботинок у него две пары. Я захватил их, чтобы сравнить с отпечатками на подоконнике.

— Мы сейчас поедем туда, — сказал полковник Мелроз. — Вы и мосье Пуаро поедете с нами?

Мы приняли приглашение и отправились в «Папоротники» на автомобиле полковника. Инспектор торопился скорее добраться до окна и вылез у сторожки, откуда к террасе и окну кабинета ведет тропинка.

— Пойдете с инспектором, мосье Пуаро, или прямо в кабинет? — спросил полковник.

Пуаро выбрал последнее.

Дверь открыл Паркер. Держался он почтительно и спокойно, словно вполне оправился от своих вчерашних страхов. Полковник Мелроз отпер дверь, и мы вошли в кабинет.

— Здесь все, как было вчера, мосье Пуаро. Только вынесено тело.

— Где его нашли?

Как можно точнее я описал позу Экройда. Кресло еще стояло перед камином. Пуаро подошел и сел в него.

— Этот голубой конверт, о котором вы упоминали, где он был, когда вы уходили?

— Мистер Экройд положил его на столик справа.

— Все остальное, кроме конверта, осталось на месте?

— Насколько я могу судить — да.

— Полковник Мелроз, не будете ли вы так любезны сесть в это кресло? Спасибо. А вы, господин доктор, покажите мне, пожалуйста, точное положение кинжала.

Мы исполнили его просьбу, а он отошел к дверям.

— Значит, с порога рукоятка была хорошо видна. И вы и Паркер заметили ее сразу?

— Да.

Пуаро направился к окну.

— Электрический свет в комнате был, следовательно, включен, когда вы нашли тело? — спросил он, не оборачиваясь.

Я подтвердил это и подошел к нему. Он рассматривал следы.

— Узор на подошвах ботинок капитана Пейтена совпадает с этими отпечатками, — сказал он, отошел на середину комнаты и окинул все быстрым опытным взглядом. — Вы наблюдательный человек, доктор Шеппард? — спросил он вдруг.

— Да, — сказал я удивленно, — так мне кажется…

— Я вижу, что в камине горел огонь. Когда вы взломали дверь кабинета, пламя угасло или горело ярко?

Я смущенно усмехнулся.

— Право, не заметил. Может быть, мистер Реймонд или майор.

— Надо действовать методично, — с улыбкой покачал головой Пуаро. — Я напрасно задал вам этот вопрос. От вас не ускользнет ничего, когда речь идет о пациенте, у мистера Реймонда я смогу узнать, не случилось ли чего с бумагами. Каждому свое. Чтобы узнать о камине, мне следует обратиться к тому, кто им занимается. Вы разрешите? — Он позвонил.

Через минуту появился Паркер.

— Кто-то звонил, сэр? — спросил он неуверенно.

— Входите, Паркер, — сказал полковник Мелроз. — Этот джентльмен хочет задать вам несколько вопросов.

Паркер перевел почтительный взгляд на Пуаро.

— Паркер, когда вы с доктором Шеппардом взломали вчера дверь и нашли вашего хозяина мертвым, огонь в камине горел ярко?

— Нет, огонь почти угас, сэр, — тотчас ответил Паркер.

— Ага! — сказал Пуаро почти с торжеством. — А теперь, мой добрый Паркер, посмотрите вокруг: все ли здесь осталось в том же виде, как было в тот момент?

Взгляд дворецкого обежал комнату и задержался на окнах.

— Шторы были спущены, сэр. Горел электрический свет.

— Так, — одобрительно кивнул Пуаро. — Еще что-нибудь?

— Да, сэр. Это кресло было немного выдвинуто.

Он указал на кресло с высокой спинкой, стоявшее в углу между окном и дверью. (Я прикладываю план кабинета.)

— Покажите мне — как?

Дворецкий отодвинул кресло от стены на добрых два фута и повернул его так, что сиденье оказалось обращенным к двери.

— Voila се qui est curceux![175] — пробормотал Пуаро. — Кто захочет сидеть в таком положении? А кто поставил его на место? Вы, мой друг?

— Нет, сэр, — сказал Паркер. — Я был слишком взволнован смертью мистера Экройда и всем прочим.

— И не вы, доктор?

Я отрицательно покачал головой.

— Когда я вернулся с полицией, сэр, — добавил Паркер, — оно стояло на своем месте. Я это хорошо помню.

— Любопытно, — повторил Пуаро.

— Вероятно, Реймонд или Блент отодвинули его, — предположил я. — Но какое это может иметь значение?

План нижнего этажа и лужайки

План кабинета

— Никакого, — сказал Пуаро и добавил тихо: — Потому-то это и интересно.

— Извините меня, — сказал полковник и вышел с дворецким.

— Вы думаете, Паркер говорит правду? — спросил я.

— О кресле — да. В остальном — не знаю. Во всех подобных случаях, мосье, всегда есть одна общая черта.

— Какая же? — с интересом спросил я.

— Все причастные к ним что-то скрывают.

— И я тоже? — улыбнулся я.

Пуаро внимательно посмотрел на меня.

— Думаю, что и вы, — сказал он. — Вы сообщили мне все, что знаете об этом молодом человеке — о Ральфе Пейтейе? — Я покраснел, и он улыбнулся. — Не бойтесь, я не буду настаивать. В свое время я и так узнаю.

— Мне хотелось бы разобраться в ваших методах, — сказал я поспешно, стараясь скрыть свое замешательство. — Почему, например, вас заинтересовал камин?

— Очень просто. Вы уходите от мистера Экройда… без десяти девять, не так ли?

— Да.

— Окно закрыто, дверь отперта. В четверть одиннадцатого, когда найдено тело, дверь заперта, а окно открыто. Кто его открыл? Ясно, что это мог сделать только сам мистер Экройд по одной из двух причин: либо потому, что в комнате стало жарко — но раз огонь угасал, а вчера погода была холодной, эта причина отпадает, — либо потому, что он кого-то впустил в комнату этим путем. А если это так, значит, он впустил лицо ему известное, поскольку раньше он настаивал на том, чтобы окно было заперто.

— Звучит очень просто, — сказал я.

— Все можно сделать простым, если аккуратно расположить факты. Нас теперь интересует, кто был с ним в половине десятого. Судя по всему — тот, кого он впустил через окно. И хотя мисс Флора видела мистера Экройда позже, не узнав, кто был этот посетитель, мы не раскроем тайны. Окно могло остаться открытым после его ухода, и этим воспользовался убийца. Или посетитель мог вернуться. А вот и полковник.

— Мы выяснили, доктор, откуда вам звонили тогда в двадцать два пятнадцать, — сказал возбужденно полковник. — Не отсюда, а из автомата на станции Кингз-Эббот. А в двадцать два двадцать три отходит поезд на Ливерпуль[176].

Глава 8 Инспектор Рэглан исполнен уверенности

Мы переглянулись.

— Вы, конечно, наведете справки на станции? — спросил я.

— Естественно, но на результаты не надеемся. Вы ведь знаете, какова наша станция.

Я знал: Кингз-Эббот — просто деревушка, но ее станция — важный железнодорожный узел. Здесь останавливается большинство экспрессов, перецепляются вагоны, составы переводятся с одной ветки на другую. Имеются три телефона-автомата. В это время один за другим подходят три местных поезда, чтобы их пассажиры могли пересесть на ливерпульский экспресс, который прибывает в 22.23. Все кипит, и шансы на то, что кем-нибудь будет замечено, кто именно звонил из одной из трех телефонных будок или сел в вагон экспресса, весьма незначительны.

— Но к чему этот телефонный звонок вообще? — спросил полковник Мелроз. — Бессмыслица какая-то! Для чего?

Пуаро симметрично расставлял фарфоровые безделушки на шкафчике.

— Нет, смысл в этом непременно есть, — возразил он через плечо.

— Но какой же?

— Когда мы это узнаем, мы узнаем все. Очень любопытное и загадочное дело. — Пуаро произнес последние слова как-то особенно. Я почувствовал, что он смотрит на это дело под особым углом зрения, но что он видел, я не знал. Он прошел к окну и выглянул в сад. — Вы говорите, доктор, это было девять часов, когда вы встретились с незнакомцем у ворот в парке? — спросил он, не оборачиваясь.

— Да, — ответил я. — Как раз били куранты на колокольне.

— Сколько времени потребовалось бы ему, чтобы дойти до дома, до этого окна, например?

— Самое большее — пять минут. Две-три минуты, если бы он пошел не по дороге, а по тропинке.

— Но для этого ему требовалось кое-что знать. Это означало бы, что он бывал здесь прежде и знает обстановку.

— Верно, — согласился полковник Мелроз.

— Не могли бы мы выяснить, был ли у мистера Экройда на прошлой неделе кто-нибудь посторонний?

— Я думаю, на это может ответить Реймонд, — сказал я.

— Или Паркер, — добавил полковник Мелроз.

— Ou tous les deux[177],— улыбаясь, заключил Пуаро.

Полковник пошел искать Реймонда, а я позвонил.

Мелроз вернулся с секретарем. Джеффри Реймонд был свеж и весел, как всегда. Он пришел в восторг, когда его познакомили с Пуаро.

— Вот уж не думал, что вы живете среди нас инкогнито, мосье Пуаро. Интересно посмотреть, как вы работаете… А это зачем?

Пуаро стоял слева от двери. Теперь он неожиданно отошел в сторону, и я увидел, что, пока я поворачивался к звонку, он быстро переставил кресло в положение, указанное Паркером.

— Хотите, чтобы я сидел тут, пока вы будете брать у меня анализ крови? — весело спросил Реймонд. — Для чего?

— Мистер Реймонд, вчера, когда нашли тело мистера Экройда, это кресло было выдвинуто так. Кто-то поставил его на место. Вы?

— Нет, не я, — без малейшего колебания ответил секретарь. — Я даже не помню, где оно стояло, но раз вы утверждаете… Значит, кто-то другой. И уничтожил ценную улику? Жаль, жаль!

— Это не имеет значения, — ответил сыщик. — Я, собственно, хотел спросить у вас, мистер Реймонд, другое: не появлялся ли у мистера Экройда на прошлой неделе какой-нибудь незнакомец?

Секретарь задумался, нахмурив брови. И во время этой паузы вошел Паркер.

— Нет, — сказал Реймонд, — не припоминаю. А вы, Паркер?

— Прошу прощения, сэр?

— Не приходил ли к мистеру Экройду на той неделе кто-нибудь незнакомый?

Дворецкий ответил не сразу: он размышлял.

— Только тот молодой человек, что приходил в среду, сэр, — сказал он наконец. — От «Куртиса и Траута», если не ошибаюсь.

Реймонд нетерпеливо отмахнулся.

— Помню. Но этот джентльмен имел в виду не таких незнакомцев. — Он повернулся к Пуаро: — Мистер Экройд собирался приобрести диктофон. Он помог бы нам в работе. По его просьбе фирма прислала своего представителя. Но из этого ничего не вышло. Мистер Экройд не стал покупать.

— Не могли бы вы описать мне этого молодого человека, мой добрый Паркер? — обратился Пуаро к дворецкому.

— Блондин, сэр, невысокого роста. В хорошем синем костюме. Очень приличный молодой человек для его положения.

Пуаро обернулся ко мне.

— Человек, с которым вы встретились, доктор, был высок, не так ли?

— Да, — ответил я, — не ниже шести футов.

— Значит, это не он, — решил Пуаро. — Благодарю вас, Паркер.

— Приехал мистер Хэммонд, — обратился Паркер к Реймонду. — Он спрашивает, не нужны ли его услуги, и хочет поговорить с вами, сэр.

— Иду! — Реймонд поспешно вышел из комнаты.

— Семейный поверенный, — пояснил начальник полиции в ответ на вопросительный взгляд Пуаро.

— У этого молодого человека очень деловой вид, — пробормотал Пуаро. — У него сейчас хлопот полон рот.

— Мистер Экройд, мне кажется, был им очень доволен.

— И как долго он работает здесь?

— Почти два года, насколько я помню.

— Он, без сомнения, крайне добросовестно относится к своим обязанностям. Но как он развлекается? Le sport[178].

— У личных секретарей вряд ли остается много времени для развлечений, — улыбнулся полковник Мелроз. — Реймонд, по-моему, играет в гольф. А летом в теннис.

— И он не посещает гонки? Как это у вас, забыл… лошадиные гонки?

— Скачки? Вряд ли они его интересуют.

Пуаро кивнул и, казалось, утратил интерес к теме.

Он снова окинул взглядом комнату.

— Пожалуй, я осмотрел здесь все, — сказал он.

Я тоже поглядел по сторонам.

— Если бы эти стены могли говорить… — вздохнул я.

— Языка мало, — сказал Пуаро, — им нужны еще глаза и уши. Но не будьте так уверены, что эти мертвые предметы всегда молчат. — Он потрогал верх шкафчика. — Со мной они — кресла, столы — иногда говорят. — Он повернулся к двери.

— Но что же, — вскричал я, — они сказали вам сегодня?

Он оглянулся через плечо и лукаво поднял бровь.

— Открытое окно. Запертая дверь. Кресло, которое, судя по всему, двигалось само. И у всех трех предметов я спрашиваю: почему? И не нахожу ответа. — Он покачал головой, выпятил грудь и, часто мигая, посмотрел на нас.

Он выглядел до нелепости уверенным в себе. Я вдруг подумал, что, может быть, не такой уж он великий сыщик. Не возникла ли его репутация в результате ряда счастливых совпадений? Наверное, полковник Мелроз подумал то же самое, потому что он нахмурился и отрывисто спросил:

— Вас еще что-нибудь интересует, мосье Пуаро?

— Может, вы будете так добры показать мне витрину, откуда был взят кинжал, и я больше не стану злоупотреблять вашей любезностью.

Мы прошли в гостиную, но по дороге полковник остановился, заговорил о чем-то с констеблем и, извинившись, покинул нас, а витрину показал Пуаро я. Он раза два хлопнул крышкой, открыл стеклянную дверь и вышел на террасу. Я последовал за ним.

Навстречу нам из-за угла дома вышел инспектор Рэглан, мрачный, но довольный.

— Вот вы где, мосье Пуаро! — сказал он. — Ну, долго возиться нам не придется. Жаль, однако, неплохой молодой человек, но сбился с пути.

Лицо Пуаро вытянулось. Он сказал — очень мягко:

— Боюсь, что в таком случае моя помощь вам не потребуется.

— В следующий раз, может быть, — великодушно успокоил его инспектор. — Хоть в этом мирном уголке убийство — большая редкость.

Взгляд Пуаро светился восхищением.

— Вы удивительно предприимчивы, — сказал он. — Могу ли я спросить, как вы действовали?

— Конечно, — ответил инспектор. — Для начала — метод. Вот что я всегда говорю — метод!

— А! — вскричал Пуаро. — Это и мой девиз: метод, порядок и серые клеточки.

— Клеточки? — не понял инспектор.

— Серые клеточки мозга, — пояснил бельгиец.

— А, конечно. Полагаю, что мы все ими пользуемся.

— В большей или меньшей степени, — пробормотал Пуаро. — И затем еще психология преступника — следует изучать ее.

— А! Так и вы поддались на эту психоаналитическую болтовню? Ну, а я не из нынешних красавчиков…

— Полагаю, миссис Рэглан с этим не согласится, — вставил Пуаро с легким поклоном.

Рэглан, растерявшись, поклонился в ответ.

— Вы не так поняли! — Инспектор улыбнулся до ушей. — В тонкостях чужого языка разобраться не так-то просто. Я только хотел объяснить вам, как берусь за дело. Во-первых, метод. В последний раз мистера Экройда видела живым его племянница, Флора, без четверти десять, не так ли? Первый факт.

— Допустим.

— Это так. В половине одиннадцатого, по словам доктора, мистер Экройд был мертв не менее получаса. Вы это подтверждаете, доктор?

— Конечно, — сказал я. — Может быть, и больше.

— Очень хорошо. Это дает нам четверть часа, за которые должно было быть совершено убийство. Я сделал список всех обитателей дома и проверил, что они делали в этот промежуток времени — между девятью часами сорока пятью минутами и десятью.

Он протянул Пуаро аккуратно исписанный лист. Я стал читать из-за его плеча. На листке четким почерком значилось следующее:

Майор Блент. — В бильярдной с мистером Реймондом. (Тот подтверждает.)

Мистер Реймонд. — В бильярдной. (См. выше.)

Миссис Экройд. — 9.45. Смотрела игру на бильярде. 9.55 — легла спать. (Бленд и Реймонд видели, как она поднималась по лестнице.)

Мисс Экройд. — Из кабинета дяди поднялась к себе. (Подтверждает Паркер, также горничная Элзи Дейл.)

Слуги: Паркер. — Прошел прямо в свою комнату. (Подтверждено экономкой мисс Рассэл, которая спустилась поговорить с ним примерно в 9.47 и оставалась не меньше 10 минут.)

Мисс Рассэл. — См. выше, в 9.45 говорила наверху с горничной Элзи Дейл.

Урсула Борн (горничная). — У себя в комнате до 9.55, затем — в общей комнате для слуг.

Миссис Купер, кухарка. — В общей комнате для слуг.

Гледис Джоунс (вторая горничная). — В общей комнате для слуг.

Элзи Дейл. — Наверху в спальне. Ёе видели там мисс Рассэл и мисс Флора Экройд.

Мэри Фрипп (судомойка). — В общей комнате для слуг.

Кухарка служит здесь семь лет, Урсула Борн — восемнадцать месяцев, а Паркер — немногим больше года. Остальные поступили недавно. Если не считать Паркера (тут что-то не так), никто из слуг подозрения не вызывает.

— Очень полный список, — сказал Пуаро, возвращая его инспектору, и прибавил серьезно: — Я убежден, что Паркер не убивал.

— Моя сестра тоже убеждена, а она обычно бывает права, — вмешался я, но на мои слова никто не обратил внимания.

— Ну, это о тех, кто в доме, — продолжал инспектор. — Теперь мы доходим до очень серьезного момента. Женщина в сторожке — Мэри Блек, — опуская занавески вчера вечером, видела, как Ральф Пейтен прошел в ворота и направился к дому.

— Она в этом уверена? — спросил я резко.

— Совершенно. Она хорошо знает его. Он шел очень быстро и свернул на тропинку, ведущую к террасе.

— В котором часу? — невозмутимо спросил Пуаро.

— Ровно в двадцать пять минут десятого.

После некоторого молчания инспектор заговорил:

— Все ясно. Все совпадает. В двадцать пять минут десятого капитан Ральф Пейтен прошел мимо сторожки. В девять тридцать Джеффри Реймонд слышит, как кто-то просит денег, а мистер Экройд отказывает. Что происходит дальше? Капитан Пейтен уходит тем же путем, как и пришел, — через окно. Он идет по террасе обескураженный и рассерженный. Он подходит к открытому окну гостиной. Предположим, что это происходит без четверти десять. Мисс Флора Экройд прощается с дядей. Майор Блент, мистер Реймонд и мисс Экройд — в бильярдной. Гостиная пуста. Пейтен проникает туда, берет из витрины кинжал и возвращается к окну кабинета. Снимает ботинки, влезает внутрь и… ну, детали излишни. Затем — обратно и уходит. Он боится вернуться в гостиницу, идет на станцию, звонит оттуда.

— Зачем? — вкрадчиво спросил Пуаро.

Я вздрогнул от неожиданности.

Маленький бельгиец, весь напрягшись, наклонился вперед. Его глаза горели странным зеленоватым огнем. На мгновение инспектор Рэглан растерялся.

— Трудно сказать, зачем он это сделал, — сказал он наконец. — Но убийцы часто поступают странно. Служи вы в полиции, так знали бы это! Самые умные из них совершают глупейшие ошибки. Но пойдемте, я покажу вам эти следы.

Взяв у констебля ботинки, принесенные из гостиницы, Рэглан направился к окну кабинета и приложил их к следам на подоконнике.

— Те же самые, — сказал он уверенно. — То есть это не та пара — в той он ушел. Но эта пара совершенно идентична той, только старая — взгляните, как сношены подметки.

— Но ведь таких ботинок сколько угодно в продаже, — сказал Пуаро.

— Конечно. Я бы не так оценил эти следы, если бы не все остальное.

— Какой глупый молодой человек капитан Ральф Пейтен, — сказал Пуаро задумчиво. — Оставить столько следов своего присутствия.

— Ночь была сухая, — сказал инспектор. — Он не оставил следов на террасе и на дорожке, но, к несчастью для него, земля кое-где на тропинке была сырой. Вот сами взгляните.

В нескольких ярдах от террасы дорожку пересекала тропинка, и там, на размокшей земле, были видны следы. Среди них — следы резиновых подметок. Пуаро прошел несколько шагов и неожиданно спросил:

— А женские следы вы заметили?

— Конечно, — рассмеялся инспектор. — Но здесь проходило несколько женщин и мужчина. Это же самый короткий путь к дому. И узнать, кому принадлежит каждый след, — практически невозможно. Но, в конце концов, важны следы на подоконнике. А дальше идти бесполезно — дорога мощеная, — сказал инспектор.

Пуаро кивнул, но глаза его были устремлены на маленькую беседку слева от нас. К ней вела посыпанная гравием тропинка. Пуаро подождал, пока инспектор не скрылся в доме, и посмотрел на меня.

— Вас послал Господь, чтобы заменить мне моего Гастингса, — сказал он с улыбкой. — Я замечаю, что вы не покидаете меня. А не исследовать ли нам, доктор Шеппард, эту беседку? Она меня интересует.

Мы подошли к беседке, и он отворил дверь. Внутри было почти темно. Две-три скамейки, набор крокета[179], несколько сложенных шезлонгов. Я с удивлением посмотрел на моего нового друга. Он ползал по полу на четвереньках, иногда покачивая головой, словно был чем-то недоволен. Потом присел на корточки.

— Ничего, — пробормотал он. — Ну, возможно, что нечего было и ждать. Но это могло бы значить так много… — Он умолк и словно оцепенел. Затем протянул руку к скамейке и что-то снял с сиденья.

— Что это? — вскричал я. — Что вы нашли?

Он улыбнулся и раскрыл кулак. На ладони лежал кусочек накрахмаленного полотна. Я взял его, с любопытством осмотрел и вернул.

— Что вы об этом скажете, мой друг? — спросил Пуаро, внимательно глядя на меня.

— Обрывок носового платка, — ответил я, пожав плечами.

Он нагнулся и поднял ощипанное птичье перо, похоже, гусиное.

— А это что? — вскричал он с торжеством.

Я в ответ мог только поглядеть на него с удивлением. Он сунул перо в карман и снова посмотрел на лоскуток.

— Обрывок носового платка? — произнес он задумчиво. — Может быть, вы и правы. Но вспомните — хорошие прачечные не крахмалят плат-к о в. — И, спрятав белый лоскуток в карман, бросил на меня торжествующий взгляд.

Глава 9 Пруд с золотыми рыбками

Мы подошли к дому. Инспектора нигде не было видно. Пуаро остановился на террасе, поглядел по сторонам и сказал одобрительно:

— Une belle propriete![180] Кто его унаследует?

Его слова поразили меня. Как ни странно, вопрос о наследстве не приходил мне в голову. Пуаро снова внимательно поглядел на меня:

— Новая для вас мысль? Вы об этом не подумали, а?

— Да, — признался я. — Жаль!

Он посмотрел на меня с любопытством.

— Хотел бы я знать, что скрывается за вашим восклицанием, — сказал он. — Нет, нет, — прервал он мой ответ, — inutile![181] Вы все равно не скажете мне того, о чем подумали.

— Все что-то прячут, — процитировал я его, улыбаясь.

— Именно.

— Вы все еще так считаете?

— Убежден в этом более, чем когда-либо, мой друг. Но не так-то просто скрывать что-нибудь от Эркюля Пуаро. У него дар узнавать. Прекрасный день, давайте погуляем, — добавил он, поворачивая в сторону сада.

Мы прошли по тропинке вдоль живой изгороди из тиса, мимо цветочных клумб. Тропинка вилась вверх по лесистому склону холма; на вершине его была небольшая вырубка, и там стояла скамейка, откуда открывался великолепный вид на нашу деревеньку и на пруд внизу, в котором плавали золотые рыбки.

— Англия очень красива, — сказал Пуаро. Он улыбнулся и прибавил вполголоса: — А также английские девушки. Тс, мой друг, взгляните вниз на эту прелестную картину.

Только теперь я заметил Флору. Она приближалась к пруду, что-то напевая. На ней было черное платье, а лицо сияло от радости. Неожиданно она закружилась, раскинув руки и смеясь, ее черное платье развевалось. Из-за деревьев вышел человек — Гектор Блент. Девушка вздрогнула, выражение ее лица изменилось.

— Как вы меня напугали! Я вас не видела.

Блент не ответил и молча смотрел на нее.

— Что мне в вас нравится, — насмешливо сказала Флора, — так это ваше умение поддерживать оживленную беседу.

Мне показалось, что Блент покраснел под своим загаром. Когда он заговорил, голос его звучал необычно смиренно:

— Никогда не умел разговаривать. Даже в молодости.

— Наверное, это было очень давно, — сказала Флора серьезно, но я уловил смешок в ее голосе.

Блент, впрочем, мне кажется, не уловил.

— Да, — подтвердил он, — давно.

— И каково чувствовать себя Мафусаилом?[182] — осведомилась она.

Ирония стала явной, но Блент следовал ходу своих мыслей.

— Помните того типа, который продал душу дьяволу? Чтобы стать молодым? Об этом есть опера[183].

— Вы имеете в виду Фауста?

— Да. Чудная история. Кое-кто поступил бы так же, если б мог.

— Послушать вас — подумаешь, что вы уже дряхлый старик, — вскричала Флора полусмеясь, полусердито.

Блент промолчал, затем, не глядя на Флору, сообщил ближайшему дереву, что ему пора возвращаться в Африку.

— Еще экспедиция? Стрелять дичь?

— Полагаю — да. Как обычно, знаете ли… Пострелять то есть.

— А эта оленья голова в холле — ваша добыла?

Блент кивнул и, покраснев, пробормотал:

— Вы хорошие шкуры любите? Если да, я всегда… для вас…

— Пожалуйста! — вскрикнула Флора. — Вы серьезно? Не забудете?

— Не забуду, — сказал Гектор Блент. И прибавил в неожиданном порыве общительности: — Мне пора ехать. Я для такой жизни не гожусь. Я неотесан и никогда не знаю, что надо говорить в обществе. Да, пора мне.

— Но вы же не уедете так сразу? — вскричала Флора. — Пока у нас такое несчастье. Ах, если вы уедете… — Она отвернулась.

— Вы хотите, чтобы я остался? — просто и многозначительно спросил Блент.

— Мы все…

— Я говорю только о вас, — напрямик спросил он.

Флора медленно обернулась и посмотрела ему в глаза.

— Да, я хочу, чтобы вы остались, — сказала она. — Если… если от этого что-то зависит.

— Только от этого и зависит, — сказал Блент.

Они замолчали и молча присели на каменную скамью у пруда. Казалось, оба не знают, что сказать.

— Такое… такое прелестное утро, — вымолвила наконец Флора. — Я так счастлива, несмотря на… на все. Это, верно, очень дурно?

— Только естественно, — сказал Блент. — Ведь вы познакомились со своим дядей всего два года назад? Конечно, ваше горе не может быть глубоким. И так лучше, чем лицемерить.

— В вас есть что-то ужасно приятное, успокоительное, — сказала Флора. — С вами все выглядит так просто.

— Обычно все и бывает просто, — сказал Блент.

— Не всегда. — Голос Флоры упал.

Я увидел, что Блент отвел свой взгляд от побережья Африки и взглянул на нее. Вероятно, он по-своему объяснил перемену ее тона, так как произнес довольно резко:

— Не волнуйтесь же так. Из-за этого молодого человека, я хотел сказать. Инспектор — осел. Все знают, что подозревать Ральфа нелепо. Посторонний. Грабитель. Единственно возможное объяснение.

— Это ваше искреннее мнение? — Она повернулась к нему.

— А вы разве не так думаете?

— Я… О, конечно! — Снова молчание. Затем Флора торопливо заговорила: — Я объясню вам, почему я так счастлива сегодня. Вы сочтете меня бессердечной, но все же я хочу сказать вам. Сегодня был поверенный дяди — Хэммонд. Он сообщил условия завещания. Дядя оставил мне двадцать тысяч фунтов. Только подумайте, двадцать тысяч!

— Это имеет для вас такое значение? — Блент удивленно посмотрел на девушку.

— Такое значение? В этом — все! Свобода… Жизнь… Не надо будет терзаться из-за грошей, лгать…

— Лгать? — резко перебил Блент.

Флора смутилась.

— Ну-у, — произнесла она неуверенно. — Притворяться благодарной за поношенные вещи, которыми стремятся облагодетельствовать вас богатые родственники. За прошлогодние пальто, юбки и шляпки.

— Я не знаток дамских туалетов. Всегда считал, что вы одеваетесь очень элегантно.

— Но мне это немалого стоит. Впрочем, не будем говорить о неприятном. Я так счастлива. Я свободна. Могу делать что хочу. Могу не… — Она не договорила.

— Не делать чего? — быстро спросил Блент.

— Забыла, пустяки.

В руке Блента была палка. Он начал шарить ею в пруду.

— Что вы делаете, майор Блент?

— Там что-то блестит. Вроде золотой броши. Я замутил воду, теперь не видно.

— Может быть, это корона? — предположила Флора. — Вроде той, которую видела в воде Мелисанда[184].

— Мелисанда, — задумчиво пробормотал Блент. — Это, кажется, из оперы?[185]

— Да. Вы, по-видимому, хорошо знакомы с операми.

— Меня туда иногда водят, — печально ответил Блент. — Странное представление об удовольствии — хуже туземных барабанов.

Флора рассмеялась.

— Я припоминаю про эту Мелисанду, — продолжал Блент, — ее муж ей в отцы годился. — Он бросил в пруд камешек и резко повернулся к Флоре. — Мисс Экройд, могу я чем-нибудь помочь, в смысле Пейтена. Я понимаю, как это должно вас тревожить.

— Благодарю вас, ничем, — холодно сказала Флора. — С Ральфом все кончится хорошо. Я наняла лучшего сыщика в мире. Он займется этим.

Я все время чувствовал неловкость нашего положения. Строго говоря, мы не подслушивали — им стоило только взглянуть вверх, чтобы увидеть нас. Все же я бы уже давно привлек их внимание, если бы мой спутник не помешал мне — он явно хотел, чтобы мы остались незамеченными. Теперь, однако, он встал и откашлялся.

— Прошу прощения, — громко сказал он, — я не могу скрывать свое присутствие здесь и позволять мадемуазель столь незаслуженно расхваливать меня. Я должен принести вам свои извинения.

Он быстро спустился к пруду, я — за ним.

— Это — мосье Эркюль Пуаро, — сказала Флора, — вы, несомненно, слышали о нем.

Пуаро поклонился.

— Я слышал о майоре Бленте и рад познакомиться с вами, мосье. Мне хотелось бы кое-что узнать от вас.

Блент вопросительно посмотрел на него.

— Когда в последний раз вы видели мосье Экройда живым?

— За обедом.

— И после этого не видели и не разговаривали с ним?

— Не видел. Слышал его голос.

— Каким образом?

— Я вышел на террасу…

— Простите, в котором часу?

— Около половины десятого. Ходил взад-вперед и курил. Под окном гостиной. Голос Экройда доносился из кабинета…

Пуаро нагнулся и поднял с дорожки крошечную водоросль.

— Но ведь в эту часть террасы — под окном гостиной — голоса из кабинета доноситься не могут, — пробормотал Пуаро. Он не глядел на Блента, но, к моему удивлению, тот покраснел.

— Я доходил до утла, — нехотя объяснил майор.

— А, вот как?.. — сказал Пуаро, деликатно давая понять, что это требует дальнейших объяснений.

— Мне показалось, что в кустах мелькнула женская фигура. Что-то белое. Вероятно, ошибся. Вот тут, стоя на углу террасы, я услышал, как Экройд разговаривает с этим своим секретарем.

— С мистером Джеффри Реймондом?

— Да. Так мне тогда показалось. Наверно, ошибся.

— Мистер Экройд называл его по имени?

— Нет.

— Так почему же вы подумали?

— Я думал, что это Реймонд, — покорно объяснил Блент, — так как он сказал, что собирается отнести Экройду какие-то бумаги. Просто не пришло в голову, что это мог быть кто-то еще.

— Вы не помните, что именно вы слышали?

— Боюсь, нет. Что-то обыкновенное, совсем неважное. Всего несколько слов. Я тогда думал о другом.

— Это не имеет значения, — пробормотал Пуаро. — А вы не придвигали кресло к стене, когда вошли в кабинет, после того как было найдено тело?

— Кресло? Нет. С какой стати?

Пуаро пожал плечами, но не ответил. Он повернулся к Флоре:

— Я хотел бы узнать кое-что и у вас, мадемуазель. Когда вы рассматривали содержимое витрины с доктором Шеппардом, кинжал лежал на своем месте или нет?

Флора вскинула голову.

— Инспектор Рэглан меня об этом уже спрашивал, — раздраженно сказала она. — Я сказала ему и повторяю вам — я абсолютно уверена: кинжала там не было. Инспектор же думает, что кинжал был там и Ральф тайком выкрал его позднее, и он не верит мне. Думает, что я утверждаю это, чтобы выгородить Ральфа.

— А разве не так? — спросил я серьезно.

— И вы, доктор Шеппард! — Флора даже ногой топнула. — Это невыносимо.

— Вы были правы, майор, в пруду что-то блестит, — тактично перевел разговор на другую тему Пуаро. — Попробуем достать.

Он опустился на колени и, обнажив руку по локоть, осторожно опустил ее в воду. Но, несмотря на все его предосторожности, вода замутилась, и он, ничего не вытащив, огорченно поглядел на свою испачканную илом руку. Я предложил ему носовой платок. Он принял его, рассыпаясь в благодарностях. Блент поглядел на часы.

— Скоро подадут второй завтрак, — сказал он. — Пора возвращаться.

— Вы позавтракаете с нами, мосье Пуаро? — спросила Флора. — Я хочу познакомить вас с мамой. Она… она очень привязана к Ральфу.

Пуаро поклонился.

— С величайшим удовольствием, мадемуазель.

— И вы тоже, доктор Шеппард?

Я замялся.

— Ах, пожалуйста!

Мне хотелось остаться, и я перестал отнекиваться.

Мы направились к дому. Флора и Блент шли впереди.

— Какие волосы! — тихо сказал Пуаро, глядя на Флору. — Настоящее золото. Какая будет пара — она и темноволосый капитан Пейтен. Не правда ли?

Я вопросительно посмотрел на него, но он старательно стряхивал микроскопические капельки воды с рукава. Он чем-то напомнил мне кота — зеленые глаза и эта привычка постоянно приводить себя в порядок.

— Перепачкались, и все даром, — заметил я сочувственно. — Что же все-таки там, в пруду?

— Хотите посмотреть? — спросил Пуаро и кивнул в ответ на мой удивленный взгляд. — Мой дорогой друг, — продолжал он с мягким укором. — Эркюль Пуаро не станет рисковать своим костюмом, если не может достигнуть цели. Это было бы нелепо и смешно. Я не бываю смешон.

— Но у вас в руке ничего не было, — запротестовал я.

— Бывают случаи, когда следует проявлять некоторую скрытность. Вы, доктор, все ли говорите своим пациентам? Думаю, нет. И со своей уважаемой сестрой вы тоже не всем делитесь, не так ли? Прежде чем показать пустую руку, я просто переложил свою находку в другую. Вот. — Он протянул мне левую руку.

На ладони лежало женское обручальное кольцо. Я взял его и прочел надпись внутри: «От Р. Март 13».

Я посмотрел на Пуаро, но он тщательно изучал в зеркальце свои усы. Я, казалось, перестал для него существовать. Я понял, что он не собирается давать объяснений.

Глава 10 Горничная

Мы встретили миссис Экройд в холле в обществе сухого старичка с решительным подбородком и острым взглядом серых глаз. Все в его наружности безошибочно определяло профессию — юрист.

— Мистер Хэммонд согласился позавтракать с нами, — сказала миссис Экройд. — Вы знакомы с майором Блентом, мистер Хэммонд? И с милым доктором Шеппардом? Он тоже близкий друг бедного Роджера. И… — Она замолчала, с недоумением глядя на Пуаро.

— Это мосье Пуаро, мама. Я говорила тебе о нем утром.

— Ах да, — неуверенно сказала миссис Экройд. — Ну конечно, дорогая! Он обещал найти Ральфа?

— Он обещал найти убийцу дяди, — сказала Флора.

— О Боже мой! — вскричала ее мать. — Ради Бога! Мои бедные нервы! Такой ужас. Я просто уверена, что это — несчастная случайность. Роджер так любил возиться со всякими редкостями. Его рука дрогнула, или еще что-нибудь.

Эта теория была встречена вежливым молчанием. Пуаро подошел к поверенному, и они, негромко переговариваясь, отошли к окну. Я направился было к ним, но остановился в нерешительности.

— Я мешаю? — спросил я.

— Отнюдь нет! — воскликнул Пуаро. — Вы и я, доктор, работаем вместе! Не знаю, что бы я делал без вас. А сейчас я хотел бы кое-что узнать у любезного мистера Хэммонда.

— Вы выступаете в интересах капитана Ральфа Пейтена, насколько я понял? — осторожно спросил поверенный.

— Нет, в интересах правосудия, — сказал Пуаро. — Мисс Экройд просила меня расследовать смерть ее дяди.

Мистер Хэммонд, казалось, несколько растерялся.

— Я не могу поверить в причастность капитана Пейтена к этому преступлению, — сказал он, — невзирая ни на какие косвенные улики. Одного факта, что он сильно нуждался в деньгах…

— А он нуждался в деньгах? — прервал его Пуаро.

Поверенный пожал плечами.

— Это было хроническое состояние дел Ральфа Пейтена, — сказал он сухо. — Деньги текли у него как вода. Он постоянно обращался к своему отчиму.

— Как давно? В последний год, например?

— Не знаю. Мистер Экройд со мной об этом не говорил.

— О, понимаю, мистер Хэммонд, если не ошибаюсь, вам известны условия завещания мистера Экройда?

— Разумеется. Я приехал сегодня главным образом из-за этого.

— Поскольку я действую по поручению мисс Экройд, я надеюсь, мистер Хэммонд, вы не откажетесь ознакомить меня с ними?

— Они очень просты. Если отбросить специфическую терминологию и выплату некоторых небольших сумм…

— Например? — прервал Пуаро.

— Тысячу фунтов экономке, мисс Рассэл, — с оттенком удивления в голосе ответил поверенный, — пятьдесят фунтов кухарке, Эмме Купер, пятьсот фунтов секретарю, мистеру Джеффри Реймонду. Затем больницам…

— Благотворительность меня пока не интересует.

— Да, конечно. Доход с десяти тысяч акций в пожизненное пользование миссис Экройд. Мисс Флоре Экройд двадцать тысяч без условий. Остальное — включая недвижимость и акции фирмы — приемному сыну, Ральфу Пейтену.

— Мистер Экройд обладал большим состоянием?

— Весьма. Капитан Пейтен будет очень богатым человеком.

Наступило молчание. Пуаро и Хэммонд обменялись взглядами.

— Мистер Хэммонд! — донесся от камина жалобный голос миссис Экройд.

Поверенный направился к ней. Пуаро отвел меня в нишу окна.

— Чудесные ирисы, — сказал он громко. — Они восхитительны, не правда ли? — И, сжав мне руку, тихо добавил: — Вы действительно хотите помочь мне в этом расследовании?

— Конечно, — сказал я горячо. — Очень хочу. Вы представить себе не можете, как скучна моя жизнь. Вечная рутина.

— Хорошо. Значит, будем действовать сообща. Скоро к нам подойдет майор Блент; ему явно не по себе с любезной мамочкой. Я хочу кое-что узнать у него, не подавая вида. Понимаете? Вопросы придется задавать вам.

— Какие? — спросил я испуганно.

— Заговорите о миссис Феррар — это прозвучит вполне естественно. Спросите майора, был ли он здесь, когда умер ее муж. Вы понимаете? И незаметно понаблюдайте за его лицом. C'est compris?[186]

Больше он ничего не успел сказать, так как его пророчество оправдалось — майор подошел к нам. Я пригласил его прогуляться по террасе. Пуаро остался в холле.

— Как за один день все изменилось! — заметил я. — Помню, я был здесь в прошлую среду — на этой же террасе. Роджер был в отличном настроении. А теперь — прошло три дня — Экройд мертв, бедняжка миссис Феррар — мертва… Вы были с ней знакомы? Ну конечно!..

Блент кивнул.

— Видели вы ее в этот приезд?

— Ходил к ней с Экройдом. В прошлый вторник, кажется. Очаровательная женщина, но что-то странное было в ней. Скрытная. Никогда нельзя было понять, что она думает.

Я встретил взгляд его серых глаз. Ничего. Я продолжал:

— Полагаю, вы встречались с ней и раньше?

— Прошлый раз, когда я был здесь, она и ее муж только что поселились тут. — Он помолчал и добавил: — Странно, как она изменилась за этот промежуток времени.

— В каком смысле изменилась? — спросил я.

— Постарела лет на десять.

— Вы были здесь, когда умер ее муж? — спросил я как можно небрежнее.

— Нет. Но, если верить слухам, лучшее, что он мог сделать, — умереть. Может, это звучит грубо, но зато — правда.

— Эшли Феррар не был идеальным мужем, — согласился я осторожно.

— Негодяй, как я понимаю, — сказал Блент.

— Нет, просто человек, которому богатство было не по плечу.

— Деньги? Все беды происходят из-за денег или их отсутствия.

— А у вас?

— Я счастливец. Мне достаточно того, что у меня есть.

— Действительно счастливец.

— Хотя сейчас мне туговато. Год назад получил наследство и, как дурак, вложил деньги в мыльный пузырь.

Я выразил сочувствие и рассказал о такой же своей беде. Тут прозвучал гонг, и мы пошли завтракать. Пуаро отвел меня в сторону.

— Eh bien?[187]

— Он ни в чем не замешан, я уверен, — сказал я.

— Ничего… неожиданного?

— Год назад он получил наследство, — сказал я, — но что из этого? Готов поклясться, что это честный, очень прямой человек.

— Несомненно, несомненно. Не волнуйтесь так. — Пуаро снисходительно успокаивал меня, словно ребенка.

Мы прошли в столовую. Казалось невероятным, что прошли всего сутки с тех пор, как я в последний раз сидел за этим столом.

Когда мы кончили, миссис Экройд отвела меня в дальний угол комнаты и посадила на диван рядом с собой.

— Мне немного обидно, — проговорила она расстроенно и достала носовой платочек, явно не предназначенный для того, чтобы им утирали слезы. — Обидно потому, что Роджер, оказывается, так мало мне доверял. Эти двадцать тысяч следовало оставить мне… а не Флоре. Можно, кажется, доверить матери интересы ее ребенка.

— Вы забываете, миссис Экройд, что Флора — кровная родственница Экройда, его племянница. Будь вы его сестрой, а не невесткой, тогда другое дело.

— Я — вдова бедного Сесила, и с моими чувствами должны были считаться, — сказала она, осторожно проводя по ресницам платочком. — Но Роджер в денежных делах всегда был странен, если не сказать — прижимист. Это было крайне тяжело и для меня и для Флоры. Он даже не обеспечивал бедную девочку карманными деньгами. Он оплачивал ее счета, но, вы знаете, с такой неохотой! Всегда спрашивал, зачем ей эти тряпки. Как типично для мужчины, не правда ли? Но… Забыла, что я собиралась сказать. Ах да! У нас не было ни гроша, знаете ли, Флору, надо признаться, это страшно раздражало. Да, что уж тут скрывать. Хотя, конечно, она очень любила дядю. Роджер был весьма странен в денежных делах. Он даже отказался купить новые полотенца, хотя я ему говорила, что старые все в дырах. Какая девушка стерпит такое. И вдруг, — миссис Экройд сделала характерный для нее скачок в разговоре, — оставить такие деньги, тысячу фунтов — вообразить только! — этой женщине.

— Какой женщине?

— Этой Рассэл. Я всегда говорила, что она какая-то странная, но Роджер ничего и слышать не хотел, утверждал, что у нее сильный характер, что он ее уважает. Он всегда твердил о ее независимости, о ее моральных качествах. Я лично считаю ее подозрительной личностью. Она пыталась женить Роджера на себе, но я быстро положила этому конец. Ну, конечно, она меня возненавидела с тех пор, ведь я ее сразу раскусила.

Я не знал, как ускользнуть от миссис Экройд, и обрадовался, когда мистер Хэммонд подошел попрощаться. Я поднялся тоже.

— Как вы предпочитаете: чтобы судебное следствие проводилось здесь или в «Трех кабанах»?

У миссис Экройд даже рот раскрылся от неожиданности:

— Следствие? Но ведь оно же не понадобится?

Мистер Хэммонд сухо кашлянул и пробормотал:

— Неизбежно, при данных обстоятельствах.

— Разве доктор Шеппард не может устроить?..

— Мои возможности ограничены, — сухо сказал я.

— Но если смерть была результатом несчастного случая…

— Он был убит, миссис Экройд, — сказал я грубо. Она ахнула. — О несчастном случае не может быть и речи.

Миссис Экройд растерянно посмотрела на меня. Меня раздражало то, что казалось мне глупой боязнью мелких неудобств.

— Если будет расследование, мне… мне ведь не надо будет отвечать на вопросы? Нет?

— Не знаю. Скорее всего, мистер Реймонд возьмет это на себя, он знает все обстоятельства и может выполнить все формальности.

Поверенный наклонил голову в знак согласия.

— Я думаю, вам нечего опасаться, миссис Экройд, — сказал он. — Вас избавят от всего неприятного. Теперь о деньгах. Если вам нужна какая-нибудь сумма в данный момент, я могу это для вас устроить. Наличные, для карманных расходов, имею я в виду, — добавил он в ответ на ее вопрошающий взгляд.

— Вряд ли это понадобится, — заметил подошедший Реймонд. — Вчера мистер Экройд взял из банка сто фунтов.

— Сто фунтов?

— Да. Жалованье прислуге и другие расходы. Их еще не трогали.

— Где эти деньги? В его письменном столе?

— Нет. Он хранил их у себя в спальне. В картонке из-под воротничков, чтобы быть точнее. Смешно, правда?

— Я думаю, — сказал поверенный, — нам следует до моего отъезда удостовериться, что деньги там.

— Конечно, — сказал секретарь. — Я вас провожу… Ах да, забыл… Дверь заперта.

Паркер сообщил, что инспектор Рэглан в комнате экономки, снова допрашивает прислугу. Через несколько минут он пришел с ключом, и мы прошли через коридорчик и поднялись по лестнице в спальню Экройда. В комнате было темно, занавески задернуты, постель приготовлена на ночь — все оставалось, как накануне. Инспектор отдернул занавески, лучи солнца проникли в окно, и Реймонд подошел к бюро.

— Он хранил деньги в открытом ящике. Подумать только! — произнес инспектор.

— Мистер Экройд доверял слугам, — с жаром сказал секретарь, покраснев.

— Конечно, конечно, — быстро согласился инспектор.

Реймонд открыл ящик, вынул круглую кожаную коробку из-под воротничков и достал из нее толстый бумажник.

— Вот деньги, — сказал он, показывая пухлую пачку банкнот. — Здесь вся сотня, я знаю, так как мистер Экройд положил ее сюда на моих глазах перед тем, как начал переодеваться к обеду, и больше ее никто, конечно, не касался.

Хэммонд взял пачку и пересчитал деньги. Внезапно он посмотрел на секретаря.

— Сто фунтов, вы сказали? Но здесь только шестьдесят.

Реймонд ошалело уставился на него.

— Невозможно! — вскричал он, выхватил пачку из рук поверенного и пересчитал ее снова, вслух.

Хэммонд оказался прав. В пачке было шестьдесят фунтов.

— Но… я не понимаю, — растерянно сказал секретарь.

— Вы видели, как мистер Экройд убирал эти деньги вчера, одеваясь к обеду? — спросил Пуаро. — Вы уверены, что он не отложил часть их?

— Уверен. Он даже сказал: «Сто фунтов неудобно оставлять в кармане — слишком толстая пачка».

— Тогда все очень просто, — сказал Пуаро, — либо он отдал сорок фунтов кому-то вечером, либо они украдены.

— Именно так, — сказал инспектор и повернулся к миссис Экройд. — Кто из слуг мог быть здесь вчера вечером?

— Вероятно, горничная, перестилавшая постель.

— Кто она? Что вы о ней знаете?

— Она здесь недавно. Простая, хорошая деревенская девушка.

— Надо выяснить это дело, — заметил инспектор. — Если мистер Экройд сам заплатил деньги, это может пролить некоторый свет на убийство. Остальные слуги тоже честные, как вам кажется?

— Думаю, что да.

— Ничего раньше не пропадало?

— Нет.

— Никто из них не собирался уходить?

— Уходит старшая горничная.

— Когда?

— Кажется, вчера она предупредила об уходе.

— Вас?

— О нет, слугами занимается мисс Рассэл.

Инспектор задумался на минуту, затем кивнул и сказал:

— Видимо, мне следует поговорить с мисс Рассэл, а также с горничной Дейл. — Пуаро и я прошли с ним в комнату экономки; она встретила нас с присущим ей хладнокровием.

Элзи Дейл проработала в «Папоротниках» пять месяцев. Славная девушка, расторопная, порядочная. Хорошие рекомендации. Непохоже, чтобы она могла присвоить чужое. А старшая горничная? Тоже превосходная девушка. Спокойная, вежливая. Отличная работница.

— Так почему же она уходит? — спросил инспектор.

— Я тут ни при чем, — поджав губы, ответила мисс Рассэл. — Мистер Экройд вчера днем был очень ею недоволен. Она убирала его кабинет и перепутала бумаги у него на столе. Он очень рассердился, и она попросила расчет. Так она объяснила мне. Но, может быть, вы поговорите с ней сами?

Инспектор согласился. Я уже обратил внимание на эту служанку, когда она подавала завтрак. Высокая девушка с густыми каштановыми волосами, туго стянутыми в пучок на затылке, и очень спокойными серыми глазами. Она пришла по звонку экономки и остановилась перед нами, устремив на нас прямой, открытый взгляд.

— Вы Урсула Борн? — спросил инспектор.

— Да, сэр.

— Вы собираетесь уходить?

— Да, сэр.

— Почему?

— Я перепутала бумаги на столе мистера Экройда. Он очень рассердился, и я сказала, что мне лучше отказаться от места. Тогда он велел мне убираться вон, и поскорее.

— Вы вчера были в спальне мистера Экройда? Убирали там?

— Нет, сэр. Это обязанность Элзи. Я в эту часть дома никогда не захожу.

— Я должен сообщить вам, моя милая, что из спальни мистера Экройда исчезла крупная сумма денег.

Спокойствие изменило ей. Она покраснела.

— Ни о каких деньгах я не знаю. Если вы считаете, что я их взяла и за это мистер Экройд меня уволил, то вы ошибаетесь.

— Я вас в этом не обвиняю, милая, не волнуйтесь так!

— Вы можете обыскать мои вещи, — холодно и презрительно сказала девушка. — Я не брала этих денег.

Внезапно вмешался Пуаро.

— Мистер Экройд уволил вас, или, если хотите, вы взяли расчет вчера днем? — спросил он.

Девушка молча кивнула.

— Сколько времени длился этот разговор?

— Разговор?

— Да, между вами и мистером Экройдом?

— А… Я… я не знаю.

— Двадцать минут? Полчаса?

— Примерно.

— Не дольше?

— Во всяком случае, не дольше получаса.

— Благодарю вас, мадемуазель.

Я с любопытством посмотрел на него. Он осторожно переставлял безделушки на столе. Его глаза сияли.

— Пока все, — сказал инспектор.

Урсула Борн ушла. Инспектор повернулся к мисс Рассэл.

— Сколько времени она работает здесь? Есть ли у вас копии ее рекомендаций?

Не ответив на первый вопрос, мисс Рассэл подошла к бюро, вынула из ящика пачку бумаг, выбрала одну и передала инспектору.

— Хм, — сказал он, — на вид все в порядке. Мисс Ричард Фоллиот, «Марби Грендж». Кто эта Фоллиот?

— Вполне почтенная дама, — ответила мисс Рассэл.

— Так, — сказал инспектор, возвращая бумагу, — посмотрим теперь другую, Элзи Дейл.

Элзи Дейл оказалась крупной блондинкой с приятным, хотя и глуповатым лицом. Она охотно отвечала на вопросы и очень расстроилась из-за пропажи денег.

— Она тоже производит хорошее впечатление, — сказал инспектор, когда Элзи ушла. — А как насчет Паркера?

Мисс Рассэл опять поджала губы и ничего не ответила.

— У меня ощущение, что он не совсем то, чем кажется, — задумчиво продолжал инспектор. — Только не представляю, как он мог это сделать. Он был занят после обеда, а потом у него прочное алиби — я этим специально занимался. Благодарю вас, мисс Рассэл. На этом мы пока и остановимся. Весьма вероятно, что мистер Экройд сам отдал кому-то деньги.

Экономка сухо попрощалась с нами, и мы ушли.

— Интересно, — сказал я, когда мы с Пуаро вышли из дома, — какие бумаги могла перепутать эта девушка, если это привело Экройда в такое бешенство. Может быть, в них ключ к тайне?

— Секретарь говорит, что на письменном столе не было важных бумаг, — спокойно сказал Пуаро.

— Да, но… — Я умолк.

— Вам кажется странным, что Экройд пришел в ярость из-за таких пустяков?.

— Да, пожалуй.

— Но такие ли это пустяки?

— Мы, конечно, не знаем, что это за бумаги, но Реймонд говорит…

— Оставим пока мосье Реймонда. Что вы скажете о ней?

— О ком? О старшей горничной?

— Да, о старшей горничной, Урсуле Борн.

— Она кажется симпатичной девушкой, — с запинкой ответил я.

Пуаро повторил мои слова, но подчеркнул второе слово:

— Она кажется симпатичной девушкой.

Затем, немного помолчав, он вынул из кармана листок и протянул мне. Это оказался список, который инспектор утром передал Пуаро.

— Взгляните, друг мой. Вот сюда.

Проследив за указующим перстом Пуаро, я увидел, что против имени Урсулы Борн стоит крестик.

— Может быть, вы не заметили, мой друг, но в этом списке есть одно лицо, чье алиби никем не подтверждается. Урсула Борн.

— Не думаете же вы?..

— Доктор Шеппард, я ничего не смею думать. Урсула Борн могла убить мистера Экройда, но, признаюсь, я не вижу мотива, а вы?

Он пристально посмотрел на меня. Так пристально, что я смутился, и он повторил свой вопрос.

— Никакого мотива, — сказал я твердо.

Пуаро опустил глаза, нахмурился и пробормотал:

— Поскольку шантажист — мужчина, следовательно, это не она.

— Но… — Я запнулся.

— Что? — Он круто повернулся ко мне. — Что вы сказали?

— Ничего, только, строго говоря, миссис Феррар в своем письме упомянула человека, а не мужчину. Но мы, Экройд и я, приняли это как нечто само собой разумеющееся.

Пуаро бормотал, не слушая меня:

— Но тогда, возможно… да, конечно, возможно, но тогда… Ах, я должен привести в порядок мои мысли! Метод, порядок — вот сейчас они мне особенно необходимы. Все должно располагаться в нужном порядке, иначе я пойду по неверному следу. Где это — Марби? — неожиданно спросил он, снова обернувшись ко мне.

— За Кранчестером.

— Как далеко?

— Миль четырнадцать.

— Вы не смогли бы съездить туда? Скажем, завтра?

— Завтра? Завтра воскресенье… Да, смогу. А зачем?

— Поговорить с этой миссис Фоллиот об Урсуле Борн.

— Хорошо, но мне это не совсем приятно.

— Сейчас не время колебаться — от этого может зависеть жизнь человека.

— Бедный Ральф, — вздохнул я. — Но ведь вы верите в его невиновность?

— Хотите знать правду? — серьезно спросил Пуаро.

— Конечно.

— Тогда слушайте, мой друг: все указывает на него.

— Что? — воскликнул я.

— Да, — кивнул Пуаро. — Этот глупый инспектор — а он глуп как пробка — все сводит к нему. Я ищу истину — и истина каждый раз подводит меня к Ральфу Пейтену. Мотив, возможность, средства. Но я сделаю все, что от меня зависит, я обещал мадемуазель Флоре. А эта малютка верит. Глубоко верит.

Глава 11 Пуаро наносит визит

Мне было немного не по себе, когда на следующее утро я позвонил у ворот «Марби Грендж». Я не очень-то понимал, что надеялся узнать Пуаро. Он поручил это дело мне. Почему? Потому ли, что ему — как при попытке расспросить майора Блента — хотелось самому оставаться в тени? Если в первом случае это желание было понятно, то на этот раз оно казалось совершенно бессмысленным. Мои размышления были прерваны появлением подтянутой горничной. Да, миссис Фоллиот дома. Оказавшись в гостиной, я с любопытством огляделся в ожидании хозяйки дома. Старинный фарфор, гравюры, скромные портьеры и чехлы на мебели, короче говоря, дамская гостиная в лучшем смысле слова. Я оторвался от созерцания гравюры Бартолоччи[188], когда в гостиную вошла миссис Фоллиот — высокая шатенка с приятной улыбкой.

— Доктор Шеппард? — неуверенно спросила она.

— Да, разрешите представиться, — ответил я. — Прошу извинить за непрошенный визит, но мне хотелось бы получить кое-какие сведения о вашей бывшей горничной, Урсуле Борн.

При упоминании этого имени любезная улыбка слетела с уст миссис Фоллиот, и от ее манер повеяло холодом. Она казалась смущенной, даже растерянной.

— Урсула Борн? — повторила она с явным колебанием.

— Да, может быть, вы забыли, кто это?

— Я… Нет, помню превосходно.

— Она ушла от вас около года назад, если не ошибаюсь?

— Да. О да. Именно так.

— Вы были ею довольны? Сколько времени она пробыла у вас?

— Ну… год, может быть, два, я точно не помню… Она… Она очень добросовестная. Вы будете ею довольны. Я не знала, что она уходит из «Папоротников».

— Вы не могли бы рассказать мне о ней?

— Рассказать?

— Ну да. Откуда она? Из какой семьи? То, что вам известно.

— Не имею ни малейшего представления.

— Где она служила до вас?

— Боюсь, я не помню. — Миссис Фоллиот начала сердиться. Она откинула голову — движение почему-то показалось мне знакомым. — Все эти вопросы необходимы?

— Конечно нет, — ответил я, удивленный ее поведением. — Я не думал, что вам это неприятно. Простите.

Ее гнев прошел, она снова смутилась.

— О нет. Уверяю вас, я охотно отвечу на ваши вопросы. Только мне показалось странным… Да, немного странным… Только и всего.

Преимущество профессии врача в том, что мы привыкли распознавать, когда люди нам лгут. Все поведение миссис Фоллиот показывало, что она не хочет отвечать на мои вопросы. Очень не хочет. Она была взволнована и чувствовала себя неловко — здесь скрывалась какая-то тайна. Эта женщина явно не умела и не любила лгать, а потому смущалась так, что даже ребенок понял бы, что она лжет.

Но не менее ясно было и то, что больше она мне ничего не скажет. Какая бы тайна ни окружала Урсулу Борн, от миссис Фоллиот мне ее не узнать. Потерпев поражение, я снова извинился, взял шляпу и ушел.

Заглянув к некоторым пациентам, я вернулся домой к шести часам. Каролина сидела за столом с еще неубранной чайной посудой. На ее лице было хорошо знакомое мне выражение торжества: либо она что-то от кого-то узнала, либо что-то кому-то сообщила. Я подумал: «Что именно?»

— У меня был очень интересный день, — начала Каролина, как только я опустился в кресло и протянул ноги к камину.

— Вот как? Мисс Ганнет заглянула попить чайку?

Мисс Ганнет — одна из наших главных разносчиц сплетен.

— Попробуй еще, — с невероятным самодовольством предложила Каролина.

Я попробовал еще и еще, перебирая одного за другим всех, кого Каролина числила в своей разведке, но каждую мою догадку сестра с торжествующим видом отметала в сторону, отрицательно покачивая головой. В конце концов, она по собственному почину открыла тайну.

— Заглянул мосье Пуаро! Ну, что ты об этом думаешь?

Подумал я о многом, но Каролине, разумеется, ничего не сказал.

— Зачем он приходил?

— Повидаться со мной, конечно. Он сказал, что, будучи так близко знаком с моим братом, он взял на себя смелость познакомиться с его очаровательной сестрой… с твоей очаровательной сестрой… Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.

— О чем же он говорил? — спросил я.

— Он рассказывал мне о себе и о раскрытых им преступлениях. Ты знаешь этого князя Павла Мавританского, того, который женился на танцовщице?

— И что?

— Я недавно читала о ней очень интригующую статью в «Светском калейдоскопе». Там намекалось, что на самом деле эта танцовщица — русская великая княжна, дочь царя, которой удалось спастись от большевиков. Так вот, мосье Пуаро открыл тайну загадочного убийства, к которому их припутали. Князь Павел был исполнен благодарности.

— А булавку с изумрудом величиной с голубиное яйцо он ему подарил? — спросил я с издевкой.

— Об этом он ничего не говорил, а что?

— Ничего. Просто мне казалось, что так принято. Так, во всяком случае, бывает в детективных романах; у суперсыщика вся комната непременно усыпана рубинами, жемчужинами и изумрудами, полученными от благодарных клиентов королевской крови.

— Во всяком случае, очень интересно было услышать рассказ из уст непосредственного участника событий, — самодовольно заметила моя сестра.

Я не мог не восхититься проницательностью мосье Пуаро, который безошибочно выбрал из своей практики случай наиболее интересный для старой девы, живущей в деревне.

— А сообщил он тебе, действительно ли эта танцовщица — великая княжна? — осведомился я.

— Он не имел права, — внушительно ответила Каролина.

Я подумал, насколько Пуаро погрешил против истины, беседуя с моей сестрой, и решил, что на словах он, скорее всего, был абсолютно правдив, в основном ограничиваясь красноречивыми пожатиями плеч и движением бровей.

— И теперь, — заметил я, — он тебя купил на корню?

— Не будь вульгарен, Джеймс! Где ты набрался подобных выражений?

Каролина сдвинула очки на лоб и смерила меня взглядом.

— Скорее всего, от единственного звена, соединяющего меня с миром, — от моих пациентов. К сожалению, среди них нет особ королевской крови и загадочных русских эмигрантов.

— Ты стал очень раздражителен, Джеймс. Печень, верно, не в порядке. Прими-ка вечером пилюли.

Увидав меня в домашней обстановке, вы нипочем не догадались бы, что я — врач. Назначением всех лекарств — и себе и мне — занимается Каролина.

— К черту печень, — сказал я с досадой. — А об убийстве вы, что ж, не говорили совсем?

— Ну, разумеется, говорили, Джеймс. О чем еще у нас сейчас можно говорить? Мне удалось кое-что растолковать мосье Пуаро, и он был очень признателен. Сказал, что я — прирожденный детектив и у меня поразительная интуиция по части психических особенностей человеческой натуры. — Каролина была в эту минуту до удивления похожа на кошку, всласть налакавшуюся сливок. Казалось, она вот-вот замурлычет. — Он очень много говорил о серых клеточках мозга и о том, как они работают. У него самого, сказал он, они в превосходном состоянии.

— Ну, еще бы, — ядовито заметил я. — Излишней скромностью он, безусловно, не страдает.

— Не люблю, когда ты говоришь пошлости, Джеймс. Мосье Пуаро считает так: нужно как можно скорее разыскать Ральфа и убедить его, что он должен пойти и дать показания. Он говорит, что его исчезновение может произвести очень неблагоприятное впечатление на судебном расследовании.

— А ты ему что на это сказала?

— Признала, что он прав, — важно ответила Каролина. — И со своей стороны сообщила ему, какие здесь уже пошли толки.

— Каролина, — спросил я резко, — ты рассказала мосье Пуаро о том, что ты тогда подслушала в лесу?

— Конечно рассказала, — невозмутимо объявила она.

Я вскочил и зашагал из угла в угол.

— Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что ты творишь? — воскликнул я. — Ты затягиваешь петлю на шее у Ральфа Пейтена, это же ясно как белый день!

— Вовсе нет, — невозмутимо возразила Каролина. — Я очень удивилась, узнав, что ты не рассказал ему этого сам.

— Я сознательно не обмолвился об этом ни словом. Я очень привязан к Ральфу.

— Я тоже. Потому и считаю, что ты городишь чепуху. Я не верю, что это сделал Ральф, и, значит, правда никак не может ему повредить, и мы должны оказывать мосье Пуаро всяческую помощь. Ну, подумай сам, ведь возможно, что в тот вечер Ральф был с этой самой девушкой, и тогда у него прекрасное алиби.

— Если у него прекрасное алиби, — возразил я, — тогда почему он не явится и не докажет это?

— Возможно, боится скомпрометировать девушку, — глубокомысленно заметила Каролина. — Но если мосье Пуаро удастся добраться до нее, он разъяснит ей, что это ее долг — прийти и очистить Ральфа от подозрений.

— Я вижу, ты уже сочинила целую романтическую небылицу. Ты просто начиталась разной дряни, Каролина. Я тебе давно это говорил. — Я снова сел. — Пуаро тебя еще о чем-нибудь спрашивал?

— Только о пациентах, которые были у тебя на приеме в то утро.

— О пациентах? — недоверчиво повторил я.

— Ну да. Сколько их было, кто они такие.

— И ты смогла ему на это ответить?

— А почему бы нет? — горделиво ответила моя сестра. — Мне из окна виден вход в приемную. И у меня превосходная память, гораздо лучше твоей.

— Да, куда уж мне, — пробормотал я машинально.

Моя сестра продолжала, загибая пальцы:

— Старуха Беннет — раз, мальчик с фермы, нарыв на пальце, — два, Долли Грейвс, с занозой, — три, этот американец, стюард с трансатлантического парохода, — четыре… Да, еще Джордж Эванс, со своей язвой, и наконец… — Многозначительная пауза.

— Ну?

Каролина закончила с торжеством, в лучшем стиле, прошипев, как змея, благо «с» тут хватало:

— Мисс Рассэл!

Каролина откинулась на спинку стула и многозначительно поглядела на меня, а когда Каролина многозначительно смотрит на вас — от этого никуда не деться.

— Не понимаю, — слукавил я, — что у тебя на уме? Почему бы мисс Рассэл и не зайти показать больное колено?

— Чушь! Колено! — изрекла Каролина. — Как бы не так! Не то ей было нужно.

— А что же?

Каролина была вынуждена признать, что это ей неизвестно.

— Но можешь быть уверен: он к этому и подбирается. Я говорю про мосье Пуаро. Что-то с ней не так, и он это знает.

— То же самое мне вчера сказала миссис Экройд! — заметил я. — В мисс Рассэл что-то настораживает.

— A-а! — загадочно произнесла Каролина. — Миссис Экройд! Еще одна такая!

— Какая такая?

Но Каролина отказалась объяснить свои слова, а только, многозначительно кивнув, собрала вязание и отправилась к себе наверх облачиться в лиловую шелковую блузу с медальоном на золотой цепочке — переодеться к обеду, как она выразилась.

Я смотрел на огонь и обдумывал слова Каролины. Действительно ли Пуаро приходил узнать о мисс Рассэл, или это были обычные фантазии Каролины? В то утро, во всяком случае, в поведении мисс Рассэл не было ничего подозрительного. Хотя… Я вспомнил, как она расспрашивала о наркотиках, а потом перевела разговор на яды. Но при чем это? Экройд же не был отравлен. И все-таки странно…

Сверху донесся голос Каролины:

— Джеймс, ты опаздываешь к столу!

Я подбросил угля в камин и покорно поднялся по лестнице: мир в доме дороже всего.

Глава 12 За столом

Судебное расследование происходило в понедельник.

Я не собирался описывать его подробно — это было бы повторением изложенного. По договоренности с полицией процедура была сведена к минимуму. Я дал показания о причине смерти и примерном времени, когда она могла наступить. Судья выразил сожаление по поводу отсутствия Ральфа Пейтена, но особенно этого не подчеркивал. Потом Пуаро и я имели короткую беседу с инспектором Рэгланом. Инспектор был настроен мрачно.

— Скверно, мистер Пуаро, — сказал он. — Я пытаюсь быть объективным. Я здешний, часто встречался с капитаном Пейтеном в Кранчестере и был бы рад, если бы он оказался невиновен, но дело выглядит скверно, что ни говори. Если он ни в чем не виноват, почему он скрывается? Против него имеются улики, но ведь он мог бы дать объяснения. Почему он их не дает?

За словами инспектора крылось гораздо больше, чем я знал в то время. Приметы Ральфа были сообщены во все порты и на железнодорожные станции Англии. Полиция была начеку. Его квартира в Лондоне находилась под наблюдением, так же как и те дома, которые он имел обыкновение посещать. Трудно было предположить, что Ральфу удастся ускользнуть при таких обстоятельствах. При нем не было багажа и, насколько известно, не было и денег.

— Я не нашел никого, — продолжал инспектор, — кто видел бы Ральфа на станции в тот вечер, хотя тут его все знают и не могли бы не заметить. Из Ливерпуля тоже ничего нет.

— Вы думаете, он отправился в Ливерпуль? — спросил Пуаро.

— Не исключено. Звонок со станции за три минуты до отхода ливерпульского экспресса должен же что-нибудь означать?

— Да, если он не был сделан с целью сбить нас с толку.

— Это мысль! — с жаром воскликнул инспектор. — Вы так объясняете этот звонок?

— Мой друг, — серьезно сказал Пуаро, — я не знаю. Но вот что я думаю: разгадав этот звонок, мы разгадаем убийство.

— Вы и раньше это говорили, — заметил я, с любопытством глядя на Пуаро. Он кивнул.

— Снова и снова возвращаюсь я к этому звонку, — буркнул он.

— А по-моему, этот звонок ни с чем не связан, — сказал я.

— Я бы не стал заходить так далеко, — запротестовал инспектор, — но должен признаться, что, по-моему, месье Пуаро придает чрезмерное значение этому звонку. У нас есть данные поинтереснее — отпечатки пальцев на кинжале, например.

В речи Пуаро вдруг резко проявился иностранец, как это случалось с ним всякий раз, когда он волновался.

— Мосье инспектор, — сказал он, — берегитесь тупой… comment dire?[189] — маленькой улицы, которая никуда не ведет.

Инспектор Рэглан уставился на него в недоумении, но я был догадливее.

— Тупика, хотите вы сказать?

— Да, да, тупой улицы, которая никуда не ведет. Эти отпечатки — они тоже могут никуда не вести.

— Не вижу, как это может быть, — ответил инспектор. — Вы намекаете, что они фальшивые? Я о таких случаях читал, хотя на практике с этим не сталкивался. Но фальшивые или настоящие — они все-таки должны нас куда-нибудь привести!

Пуаро в ответ только развел руками.

Затем инспектор показал нам увеличенные снимки этих отпечатков и погрузился в технические объяснения петель и дуг.

— Признайте же, — сказал он, раздраженный рассеянным видом, с каким слушал его Пуаро, — что это отпечатки, оставленные кем-то, кто был в доме в тот вечер.

— Бесспорно! — сказал Пуаро, кивая.

— Ну, так я снял отпечатки у всех, живущих в доме. У всех, понимаете? Начиная со старухи и кончая судомойкой.

— Не думаю, чтобы миссис Экройд польстило, что ее назвали старухой. Она явно расходует на косметику немалые суммы.

— Вы снимали отпечатки и у меня, — заметил я сухо.

— Ну да. И ни один из них даже отдаленно не напоминает эти. Таким образом, остается альтернатива: Ральф Пейтен или ваш таинственный незнакомец, доктор. Когда мы доберемся до этой пары…

— Будет потеряно драгоценное время, — перебил Пуаро.

— Я вас не понимаю, мосье Пуаро.

— Вы говорите, что сняли отпечатки у всех в доме, мосье инспектор? Уверены?

— Конечно.

— У всех без исключения?

— Решительно у всех.

— У живых и у мертвых?

Инспектор не сразу понял, потом сказал с расстановкой:

— Вы хотите сказать…

— У мертвых, мосье инспектор.

Инспектор застыл в недоумении.

— Я убежден, — спокойно сказал Пуаро, — что эти отпечатки на кинжале принадлежат самому мистеру Экройду. Проверьте! Тело еще не захоронено.

— Но почему? С какой стати? Вы же не предполагаете самоубийства?

— О нет. Убийца был в перчатках или завернул рукоятку во что-нибудь. Нанеся удар, он взял руку своей жертвы и прижал пальцы к рукоятке кинжала.

— Но для чего?

— Чтобы еще больше запутать это запутанное дело, — пожал плечами Пуаро.

— Ну я этим займусь. Но что подало вам такую мысль?

— Когда вы были так любезны показать мне рукоятку с отпечатками пальцев — я, признаюсь, ничего не понимаю в петлях и дугах, — но положение этих отпечатков показалось мне несколько неестественным: я бы так не держал кинжал при ударе. А вот если закинуть руку через плечо…

Инспектор уставился на маленького бельгийца. Пуаро с беззаботным видом смахнул пылинку с рукава.

— Ну, — сказал инспектор, — это мысль. Да, я этим займусь, только не очень надейтесь, что это что-то даст. — Он говорил любезно, но несколько снисходительно.

Когда он ушел, Пуаро посмотрел на меня смеющимися глазами.

— В следующий раз я постараюсь помнить о его amour propre[190]. Ну а теперь, мой добрый друг, что вы скажете о маленькой семейной встрече?

«Маленькая семейная встреча» произошла через полчаса в «Папоротниках»: во главе стола восседал Пуаро, словно председатель какого-то мрачного сборища. Слуг не было, так что нас оказалось шестеро: миссис Экройд, Флора, майор Блент, молодой Реймонд, Пуаро и я.

Когда все собрались, Пуаро встал и поклонился.

— Месье, медам, я попросил вас собраться с определенной целью. — Он помолчал. — Для начала я хочу обратиться с горячей просьбой к мадемуазель.

— Ко мне? — спросила Флора.

— Мадемуазель, вы помолвлены с капитаном Ральфом Пейтеном. Если он доверился кому-нибудь, то только вам. Умоляю вас, если вам известно его местопребывание, убедите его не скрываться больше. Минуточку, — остановил он Флору, которая хотела что-то сказать, — ничего не говорите, пока не подумаете хорошенько. Мадемуазель, с каждым днем его положение становится для него опаснее. Если бы он не скрылся, какими бы полными ни были улики против него, он мог бы дать им объяснение. Но его молчание, его бегство — что они означают? Только одно — признание вины. Мадемуазель, если вы действительно верите в его невиновность, убедите его вернуться, пока не поздно.

Флора побелела как полотно.

— Пока не поздно… — пробормотала она.

Пуаро наклонился, не спуская с нее глаз.

— Послушайте, мадемуазель, — сказал он очень мягко, — вас просит об этом старый папа Пуаро, который много видел и много знает. Я не пытаюсь поймать вас в ловушку, мадемуазель. Но не могли бы вы довериться мне и сказать, где скрывается Ральф Пейтен?

Флора встала.

— Мосье Пуаро, — сказала она и поглядела ему в глаза, — клянусь вам, клянусь всем, что есть для меня святого, я не знаю, где Ральф. Я не видела его и не получала от него никаких известий со… со дня убийства. — Она села.

Пуаро молча поглядел на нее, затем резко ударил ладонью по столу.

— Bien![191] Значит, так, — сказал он. Лицо его стало жестким. — Теперь я обращаюсь к остальным. Миссис Экройд, майор Блент, доктор Шеппард, мистер Реймонд, все вы друзья Ральфа Пейтена. Если вы знаете, где он скрывается, скажите.

Наступило долгое молчание. Пуаро по очереди поглядел на каждого из нас.

— Умоляю вас, — произнес он тихо, — доверьтесь мне.

Снова молчание. Его нарушила наконец миссис Экройд.

— Я считаю, — плаксиво заговорила она, — что отсутствие Ральфа странно, очень странно. Скрываться в такое время! Мне кажется, за этим что-то есть. Я рада, Флора, дитя мое, что ваша помолвка не была объявлена официально.

— Мама! — гневно вскричала Флора.

— Провидение] — заявила миссис Экройд. — Я глубоко верю в Провидение — божество, творящее наши судьбы, как поэтично выразился Шекспир[192].

— Но вы же не предполагаете, что Провидение сотворило это само, без посторонней помощи? — рассмеялся Реймонд.

Он, как я понимаю, просто хотел разрядить обстановку, но миссис Экройд взглянула на него с укором и достала носовой платочек.

— Флора избавлена от массы неприятностей. Ни на минуту я не усомнилась в том, что дорогой Ральф неповинен в смерти бедного Роджера. Я не думаю о нем плохо. Ведь у меня с детства такое доверчивое сердце. Я не верю дурному ни о ком. Но, конечно, следует помнить, что Ральф еще мальчиком попадал под бомбежку. Говорят, это иногда сказывается много лет спустя. Человек не отвечает за свои действия. Понимаете, не может взять себя в руки…

— Мама! — вскрикнула Флора. — Не думаешь же ты, что Ральф…

— Действительно, миссис Экройд… — сказал майор Блент.

— Я не знаю, что и думать, — простонала миссис Экройд. — Это невыносимо! Если Ральфа признают виновным, к кому отойдет поместье?

Реймонд резко отодвинул стул. Майор Блент остался невозмутим, но очень внимательно поглядел на миссис Экройд.

— Это как при контузии… — упрямо продолжала миссис Экройд. — Притом Роджер был скуп с ним — из лучших побуждений, разумеется. Я вижу, вы все против меня, но я считаю исчезновение Ральфа очень странным и рада, что помолвка Флоры не была объявлена.

— Она будет объявлена завтра, — громко сказала Флора.

— Флора! — в ужасе вскричала ее мать.

— Будьте добры, — обратилась Флора к секретарю, — пошлите объявление в «Таймс» и в «Морнинг пост».

— Если вы уверены, что это благоразумно, мисс Экройд, — ответил тот.

Флора импульсивно повернулась к Бленту.

— Вы понимаете, — сказала она, — что мне остается делать? Я же не могу бросить Ральфа в беде. Правда?

Она долго, пристально смотрела на Блента, и наконец он кивнул.

Миссис Экройд разразилась визгливыми протестами, но Флора оставалась непоколебимой. Наконец заговорил Реймонд:

— Я ценю ваши побуждения, мисс Экройд, но не поступаете ли вы опрометчиво? Подождите день-два.

— Завтра, — звонко сказала Флора. — Мама, бессмысленно вести себя так. Какой бы я ни была, я верна своим друзьям.

— Мосье Пуаро, — всхлипнула миссис Экройд, — сделайте же что-нибудь!

— Все это ни к чему, — вмешался Блент. — Мисс Флора совершенно права. Я целиком на ее стороне.

Флора протянула ему руку.

— Благодарю вас, майор Блент, — сказала она.

— Мадемуазель, — сказал Пуаро, — позвольте старику выразить свое восхищение вашим мужеством и преданностью друзьям. И надеюсь, вы поймете меня правильно, когда я попрошу вас, настойчиво попрошу, отложить это объявление на день или два.

Флора нерешительно взглянула на него, а он продолжал:

— Поверьте, я прошу вас об этом в интересах Ральфа Пейтена столько же, сколько и в ваших, мадемуазель. Вы хмуритесь. Вы не понимаете, как это может быть. Но уверяю вас, это так! Вы передали это дело в мои руки и не должны теперь мне мешать.

— Мне это не по душе, — немного помолчав, сказала девушка, — но будь по-вашему. — И она снова села.

— А теперь, месье и медам, — быстро заговорил Пуаро, — я продолжу. Поймите одно, я хочу дознаться до истины. Истина, сколь бы ни была она ужасна, неотразимо влечет к себе ум и воображение того, кто к ней стремится. Я уже немолод, мои способности, возможно, уже не те, что прежде… — Он явно ожидал, что за этим последует взрыв возражений. — Вполне вероятно, что это дело будет последним, которое я расследую. Но Эркюль Пуаро не из тех, кто терпит поражение. Повторяю: я намерен узнать истину. И я ее узнаю, вопреки вам всем.

Он бросил последние слова нам в лицо, как обвинение. Я думаю, что все мы немного смутились — все, кроме Реймонда, тот остался совершенно невозмутимым.

— Что вы хотите этим сказать — «вопреки нам всем»? — спросил он, слегка подняв брови.

— Но… именно это, мосье. Все находящиеся в этой комнате скрывают от меня что-то. — И он поднял руку в ответ на ропот протеста. — Да, да, я знаю, что говорю. Может быть, это нечто неважное, пустяки, по-видимому, не имеющие отношения к делу, но, как бы то ни было, каждый из вас что-то скрывает. Я не прав?

Его взгляд — и вызывающий и обвиняющий — скользнул по нашим лицам. И все опустили глаза. Да, и я тоже.

— Вы мне ответили, — сказал Пуаро со странным смешком. Он встал: — Я взываю ко всем вам. Скажите мне правду, всю правду! — И после паузы: — Ни у кого нет желания что-нибудь сказать?

Он снова рассмеялся негромко и резко.

— C'est dommage[193],— сказал он и ушел.

Глава 13 Гусиное перо

Вечером после обеда я по просьбе Пуаро отправился к нему. Каролина проводила меня завистливым взглядом: как бы ей хотелось сопровождать меня! Я был принят очень гостеприимно. Пуаро поставил на маленький столик бутылку ирландского виски (которое я не выношу), сифон с содовой и стакан. Сам он пил шоколад, свой любимый напиток. Он вежливо осведомился о здоровье моей сестры, отозвавшись о ней как о весьма незаурядной женщине.

— Боюсь, вы вскружили ей голову, — сказал я сухо.

— О, я люблю иметь дело с экспертом, — сказал он со смешком, но не объяснил, что, собственно, имеет в виду.

— Во всяком случае, вы получили полный набор местных сплетен — как имеющих основание, так и необоснованных.

— А также ценные сведения, — добавил он спокойно.

— То есть?

Он покачал головой и сам перешел в атаку:

— А почему вы мне не все рассказали? В такой деревушке, как ваша, каждый шаг Ральфа Пейтена не может быть неизвестен. Ведь не одна ваша сестра могла пройти тогда через лес.

— Разумеется, — буркнул я. — Ну, а ваш интерес к моим больным?

Он снова засмеялся.

— Только к одному из них, доктор, только к одному.

— К последнему? — предположил я.

— Мисс Рассэл очень меня интересует, — ответил он уклончиво.

— Вы согласны с миссис Экройд и моей сестрой, что в ней есть что-то подозрительное? — спросил я. — Моя сестра ведь это сообщила вам вчера? И притом без всяких оснований!

— Пожалуй.

— Без малейших оснований.

— Les femmes![194] — философски изрек Пуаро. — Они изумительны! Они измышляют… и они оказываются правыми. Конечно, это не совсем так. Женщины бессознательно замечают тысячи мелких деталей, бессознательно сопоставляют их — и называют это интуицией. Я хорошо знаю психологию, я понимаю это.

У него был такой важный, такой самодовольный вид, что я чуть не прыснул со смеху. Он отхлебнул шоколаду и тщательно вытер усы.

— Хотелось бы мне знать, что вы на самом деле обо всем этом думаете! — не выдержал я.

— Вы этого хотите! — Он поставил чашку.

— Да.

— Вы видели то же, что и я. И выводы наши должны совпадать, не так ли?

— Кажется, вы смеетесь надо мной, — сдержанно сказал я. — Конечно, у меня нет вашего опыта в подобных делах.

Пуаро снисходительно улыбнулся.

— Вы похожи на ребенка, который хочет узнать, как работает машина. Вы хотите взглянуть на это дело не глазами домашнего доктора, а глазами сыщика, для которого все здесь чужие и одинаково подозрительны.

— Вы правы, — согласился я.

— Так я прочту вам маленькую лекцию. Первое: надо получить ясную картину того, что произошло в тот вечер, ни на минуту не забывая одного — ваш собеседник может лгать.

— Какая подозрительность! — усмехнулся я.

— Но необходимая, уверяю вас. Итак, первое: доктор Шеппард уходит без десяти девять. Откуда я это знаю?

— От меня.

— Но вы могли и не сказать правды, или ваши часы могли быть неверны. Но Паркер тоже говорит, что вы ушли без десяти девять. Следовательно, это утверждение принимается, и мы идем дальше. В девять часов у ворот «Папоротников» вы натыкаетесь на какого-то человека, и тут мы подходим к тому, что назовем загадкой «Таинственного Незнакомца». Откуда я знаю, что это было так?

— Я вам сказал… — начал я опять.

— Ах, вы сегодня не очень сообразительны, мой друг, — нетерпеливо прервал меня Пуаро. — Вы знаете, что это было так, но откуда мне-то это знать? Но я могу сказать вам, что вы не галлюцинировали — служанка мисс Ганнет встретила вашего Таинственного Незнакомца за несколько минут до вас, и он спросил у нее дорогу в «Папоротники». Поэтому мы можем признать его существование. О нем нам известно следующее: он действительно чужой здесь и за чем бы он ни шел в «Папоротники», в этом не было ничего тайного, раз он дважды спрашивал дорогу туда.

— Да, — сказал я, — понимаю.

— Я постарался узнать о нем побольше. Он заходил в «Три кабана» пропустить стаканчик, и, по словам официантки, у него сильный американский акцент, да и сам он сказал, что только что из Штатов. А вы не заметили его американского акцента?

— Пожалуй, — сказал я после минутного молчания, стараясь припомнить все подробности, — какой-то акцент был, но очень легкий.

— Precisement[195]. Далее то, что я подобрал в беседке. — Он протянул мне стержень гусиного пера.

Я взглянул и вдруг вспомнил что-то известное мне из книг. Пуаро, наблюдавший за выражением моего лица, кивнул:

— Да. Героин. Наркоманы носят его в таких стержнях и вдыхают через нос.

— Диаморфин гидрохлорид, — машинально пробормотал я.

— Такой метод приема этого наркотика очень распространен по ту сторону океана. Еще одно доказательство того, что этот человек либо из Канады, либо из Штатов.

— А почему вас вообще заинтересовала беседка?

— Мой друг, инспектор считает, что тропинкой пользовались только те, кто хотел пройти к дому ближним путем, но я, как только увидел беседку, понял: всякий назначивший в беседке свидание тоже пойдет по этой тропинке. По-видимому, можно считать установленным, что незнакомец не подходил ни к парадной двери, ни к черному входу. Следовательно, кто-то мог выйти к нему из дома. В таком случае, что может быть удобнее этой беседки? Я обыскал ее в надежде найти что-нибудь, какой-нибудь ключ к разгадке, и нашел два: обрывок батиста и гусиное перо.

— А что означает кусочек батиста?

— Вы не используете свои серые клеточки, — осуждающе произнес Пуаро и добавил сухо: — Обрывок батиста говорит сам за себя.

— Но не мне, — ответил я и переменил тему: — Значит, этот человек прошел в беседку, чтобы с кем-то встретиться. С кем?

— В том-то и вопрос. Вы помните, что миссис Экройд и ее дочь приехали из Канады?

— Обвиняя их сегодня в сокрытии правды, вы именно это имели в виду?

— Может быть. Теперь другое. Что вы думаете о рассказе старшей горничной?

— Каком рассказе?

— О ее увольнении. Полчаса — не слишком ли большой срок, чтобы уволить прислугу? А эти важные бумаги правдоподобны? И вспомните: хотя она утверждает, что с полдесятого до десяти была в своей комнате, у нее нет алиби.

— Вы меня окончательно сбили с толку, — сказал я.

— А для меня все проясняется. Но теперь — ваши теории.

— Я кое-что набросал, — сказал я смущенно и достал из кармана листок бумаги.

— Но это же великолепно! У вас есть метод. Я слушаю.

Я смущенно начал читать:

— Прежде всего, с точки зрения логики…

— Именно это всегда говорил мой бедный Гастингс, — перебил меня Пуаро, — но, увы, на деле это у него никак не получалось.

— Пункт первый. Слышали, как мистер Экройд с кем-то говорил в половине десятого.

Пункт второй. В какой-то момент того вечера Ральф Пейтен проник в кабинет через окно, на что указывают следы его ботинок.

Пункт третий. Мистер Экройд нервничал в этот вечер и впустил бы только знакомого.

Пункт четвертый. В половине десятого у мистера Экройда просили денег. Мы знаем, что Ральф Пейтен в этот момент в них нуждался.

Эти четыре пункта показывают, что в девять тридцать с мистером Экройдом был Ральф. Но мы знаем, что без четверти десять Экройд был еще жив, следовательно, его убил не Ральф. Ральф оставил окно открытым. Затем этим путем вошел убийца.

— А кто же убийца? — осведомился Пуаро.

— Этот американец. Он мог быть сообщником Паркера, а Паркер, возможно, шантажировал миссис Феррар и мог из подслушанного разговора заключить, что его карты раскрыты, сообщить об этом своему сообщнику и передать ему кинжал для убийства.

— Это, безусловно, теория, — признал Пуаро, — решительно, у вас есть кое-какие клеточки. Однако еще многое остается необъясненным… Телефонный звонок, отодвинутое кресло…

— Вы действительно считаете положение этого кресла столь существенным? — прервал я.

— Необязательно, оно могло быть отодвинуто случайно, а Реймонд или Блент могли бессознательно поставить его на место, они были взволнованы. Ну а исчезнувшие сорок фунтов?

— Отданы Экройдом Ральфу. Он мог отказать, а потом передумать, — предположил я.

— Все-таки один пункт остается необъясненным. Почему Блент так уверен, что в девять тридцать с Экройдом был Реймонд?

— Он это объяснил, — сказал я.

— Вы так считаете? Хорошо, оставим это. Лучше скажите мне, почему Ральф Пейтен исчез?

— На это ответить труднее, — сказал я, раздумывая. — Буду говорить как врач. Вероятно, у Ральфа сдали нервы. Если он вдруг узнал, что его дядя был убит через несколько минут после того, как они расстались — возможно, после бурного объяснения, — он мог перепугаться и удрать. Такие случаи известны: порой ни в чем не повинные люди ведут себя как преступники.

— Это правда, но нельзя упускать из виду…

— Я знаю, что вы хотите сказать: мотива. После смерти дяди Ральф становился наследником солидного состояния.

— Это один мотив, — согласился Пуаро.

— Один?

— Mais oui[196]. Разве вы не понимаете, что перед нами три различных мотива? Ведь кто-то забрал голубой конверт с письмом. Это один мотив. Шантаж! Ральф Пейтен мог быть тем человеком, который шантажировал миссис Феррар. Вспомните: по словам Хэммонда, Ральф последнее время не обращался к дяде за помощью. Создается впечатление, что он получал деньги откуда-то еще… Притом он явно что-то натворил и боялся, что это дойдет до ушей его дяди. И наконец, тот, который вы только что упомянули.

— Боже мой! — Я был потрясен. — Всё против него!

— Разве? — сказал Пуаро. — В этом мы с вами расходимся. Три мотива — не слишком ли много? Я склонен думать, что, несмотря ни на что, Ральф Пейтен невиновен.

Глава 14 Миссис Экройд

После вышеприведенного разговора дело, по моим впечатлениям, перешло в новую фазу. Его можно разделить на две части, четко отличающиеся одна от другой. Первая часть — от смерти Экройда вечером в пятницу до вечера следующего понедельника. Это последовательный рассказ о всех событиях, как они раскрывались перед Пуаро. Все это время я был рядом с Пуаро. Я видел то, что видел он. Я старался, как мог, угадать его мысли. Теперь я знаю: мне это не удалось. Хотя Пуаро показывал мне все свои находки — как, например, обручальное кольцо, он скрывал те существеннейшие выводы, которые он из них делал. Как я узнал позднее, эта скрытность крайне характерна для него. Он не скупился на предположения и намеки, но дальше этого не шел.

Итак, до вечера понедельника мой рассказ мог бы быть рассказом самого Пуаро. Я был Ватсоном этого Шерлока. Но с понедельника наши пути разошлись. Пуаро работал один. Хотя я и слышал о его действиях (в Кингз-Эббот все становится известным), но он уже не делился со мной своими намерениями. Да и у меня были другие занятия. Вспоминая этот период, я вижу перед собой что-то пестрое, чередующееся. Все приложили руку к раскрытию тайны. Это походило на головоломку, в которую каждый вкладывал свой кусочек — кто-то что-то узнал, кто-то что-то открыл… Но на этом их роль и кончалась. Только Пуаро смог поставить эти разрозненные кусочки на свои места. Некоторые из этих открытий казались в тот момент бессмысленными и не относящимися к делу. Вопрос о черных сапогах, например… Но это потом… Чтобы вести рассказ в хронологическом порядке, я должен начать с того, что утром в понедельник меня потребовала к себе миссис Экройд.

Так как час был очень ранний, а меня просили прийти немедленно, я тотчас кинулся в «Папоротники», ожидая найти ее при смерти.

Она приняла меня в постели — для сохранения декорума. Протянула мне костлявую руку и указала на стул у кровати.

— Ну-с, миссис Экройд, что с вами? — спросил я бодро, поскольку именно этого пациент ждет от врача.

— Я разбита, — ответила миссис Экройд слабым голосом. — Абсолютно разбита. Это шок из-за смерти бедного Роджера, ведь реакция, как говорят, наступает не сразу.

Жаль, что врач в силу своей профессии не всегда может говорить то, что думает. Меня так и подмывало ответить: «Вздор!» Вместо этого я предложил бром. Миссис Экройд согласилась принимать бром. Первый ход в игре был сделан. Разумеется, я не поверил, что за мной послали из-за шока, вызванного смертью Экройда. Но миссис Экройд абсолютно не способна подойти к делу прямо, не походив вокруг да около. Меня очень интересовало, зачем я ей понадобился.

— А потом — эта сцена… вчера, — продолжала больная и замолчала, ожидая моей реплики.

— Какая сцена?

— Доктор! Неужели вы забыли? Этот ужасный французишка… или он бельгиец? Ну, словом, сыщик. Он был так груб со всеми нами! Это меня совсем потрясло. Сразу после смерти Роджера!

— Весьма сожалею, миссис Экройд.

— Не понимаю, какое он имел право так кричать на нас. Как будто я не знаю, что мой долг — ничего не скрывать! Я сделала для полиции все, что было в моих силах!

— О, конечно. — Я начал понимать, в чем дело.

— Кто может сказать, что я забыла о своем гражданском долге? Инспектор Рэглан был вполне удовлетворен. С какой стати этот выскочка-иностранец поднимает такой шум? Не понимаю, для чего Флоре понадобилось вмешивать его в наши дела. И ни слова мне не сказав! Пошла и сделала. Флора слишком самостоятельна. Я знаю жизнь, я ее мать. Она обязана была предварительно посоветоваться со мной. (Я выслушал все это в молчании.) Что у него на уме? Вот что я хочу знать. Он действительно воображает, будто я что-то скрываю? Он… он буквально обвинил меня вчера.

Я пожал плечами.

— Какое это имеет значение? — сказал я. — Раз вы ничего не скрываете, его слова не имеют отношения к вам.

Миссис Экройд, по своему обыкновению, зашла с другой стороны.

— Слуги ужасны, — начала она. — Сплетничают между собой. А потом эти сплетни расходятся дальше, хотя они и необоснованны.

— Слуги сплетничают? — переспросил я. — О чем?

Миссис Экройд бросила на меня такой пронзительный взгляд, что я смутился.

— Я думала, что вам-то уж это известно, доктор. Вы же все время были с мосье Пуаро!

— Совершенно верно.

— Ну, так вы должны все знать. Эта Урсула Борн — ее ведь уволили. И в отместку она готова всем напакостить. Все они скроены на один лад. Раз вы были там, вы знаете точно, что она сказала. Я боюсь, чтобы это не было неверно истолковано. В конце концов, мы же не обязаны пересказывать полиции всякую мелочь? Бывают семейные обстоятельства… не связанные с убийством. Но если эта девушка разозлилась, она могла такого наговорить!

У меня хватило проницательности понять, что за этими излияниями скрывалась подлинная тревога. Пуаро был отчасти прав: из шести сидевших тогда за столом, по крайней мере, миссис Экройд действительно старалась что-то скрыть. От меня зависело узнать — что именно. Я сказал резко:

— На вашем месте, миссис Экройд, я бы рассказал все.

Она вскрикнула:

— О, доктор, как вы можете! Будто… будто я…

— В таком случае, что вас останавливает?

— Ведь я все могу объяснить совершенно просто. — Миссис Экройд достала кружевной платочек и прослезилась. — Я надеялась, доктор, что вы объясните мосье Пуаро — иностранцам порой так трудно понять нас! Никто не знает, что мне приходилось сносить. Мученичество — вот чем была моя жизнь. Я не люблю говорить дурно о мертвых, но что было, то было. Самый ничтожный счет Роджер проверял так, как будто он бедняк, а не богатейший человек в графстве, как сообщил вчера мистер Хэммонд. — Миссис Экройд приложила платочек к глазам.

— Итак, — сказал я ободряюще, — вы говорили о счетах?

— Ах, эти ужасные счета! Некоторые из них мне не хотелось показывать Роджеру — есть вещи, которых мужчины не понимают. Он сказал бы, что это ненужные траты, а счета все накапливались…

Она умоляюще посмотрела на меня, как бы ища сочувствия.

— Обычное свойство счетов, — согласился я.

— Уверяю вас, доктор, — уже другим, сварливым тоном сказала она, — я измучилась, лишилась сна! И ужасное сердцебиение. А потом пришло письмо от одного шотландского джентльмена… вернее, два письма от двух шотландских джентльменов: мистера Брюса Макферсона и Колина Макдональда. Такое совпадение!

— Не сказал бы, — заметил я сухо.

— Шотландцы, но, подозреваю, с предками-семитами. От десяти фунтов до десяти тысяч и без залога — под простую расписку! Я ответила одному из них, но возникли затруднения…

Она замолчала. Было ясно, что мы приблизились к наиболее скользкому обстоятельству, но я еще не встречал человека, которому столь трудно было бы высказаться напрямик.

— Видите ли, — пробормотала миссис Экройд, — ведь это вопрос ожидаемого наследства, не так ли? И хотя я была уверена, что Роджер обеспечит меня, я не знала этого твердо. Я подумала: если я загляну в копию его завещания, не из вульгарного любопытства, конечно, а чтобы иметь возможность привести в порядок свои дела… — Она искоса посмотрела на меня. Обстоятельство действительно было скользкое, но, к счастью, всегда можно найти слова, которые задрапируют неприкрытую неприглядность факта. — Я могу доверить это только вам, дорогой доктор, — торопливо продолжала миссис Экройд. — Я знаю, вы не истолкуете ложно мои слова и объясните все мосье Пуаро. В пятницу днем… — Она опять умолкла и судорожно глотнула.

— Ну и… — снова подбодрил я ее. — Значит, в пятницу?..

— Никого не было дома… так я думала… Мне надо было зайти в кабинет Роджера… То есть я хочу сказать, что зашла туда не тайком — у меня было дело. А когда я увидела все эти бумаги на столе, меня вдруг словно осенило, и я подумала: а вдруг Роджер хранит свое завещание в одном из этих ящиков? Я так импульсивна! Это у меня с детства. Все делаю под влиянием минуты.

А он — большая небрежность с его стороны — оставил ключи в замке верхнего ящика.

— Понимаю, понимаю, — помог я ей, — и вы обыскали его. Что же вы нашли?

Миссис Экройд снова издала какой-то визгливый звук, и я сообразил, что был недостаточно дипломатичен.

— Как ужасно это звучит! Все было совсем не так!

— Конечно, конечно, — поспешно сказал я. — Просто я неудачно выразился, извините.

— Мужчины так нелогичны! На месте дорогого Роджера я бы не стала скрывать условий своего завещания. Но мужчины так скрытны! Приходится из самозащиты прибегать к небольшим хитростям.

— А результат небольших хитростей? — спросил я.

— Я же вам рассказываю. Только я добралась до нижнего ящика, как вошла Борн. Крайне неловко! Конечно, я задвинула ящик и указала ей на невытертую пыль. Но мне не понравился ее взгляд. Держалась она достаточно почтительно, но взгляд! Чуть ли не презрение, если вы понимаете, что я имею в виду. Эта девушка мне никогда не нравилась, хотя работала неплохо, не отказывалась, как другие, носить передник и чепчик, почтительно говорила «мадам», без излишней конфузливости могла сказать: «Их нет дома», когда открывала дверь вместо Паркера. И у нее не булькало внутри, как у некоторых горничных, когда они прислуживают за столом… Да, о чем это я?

— Вы говорили, что, несмотря на ряд ценных качеств Урсулы Борн, она вам не нравилась.

— Вот именно. Она какая-то странная, не похожая на других. Слишком уж образованна, по-моему. В наши дни никак не угадаешь, кто леди, а кто нет.

— Что же случилось дальше? — спросил я.

— Ничего. То есть вошел Роджер. А я думала — он ушел на прогулку. Он спросил: «В чем дело?», а я сказала: «Ничего, я зашла взять „Панч“». Взяла журнал и вышла. А Борн осталась. Я слышала — она спросила Роджера, может ли он поговорить с ней. Я пошла к себе и легла. Я очень расстроилась. — Она помолчала. — Вы объясните мосье Пуаро. Вы сами видите — все это пустяки. Но, когда он так настойчиво стал требовать, чтобы от него ничего не скрывали, я вспомнила про этот случай. Борн могла наплести об этом бог знает что. Но вы ему объясните, верно?

— Это все? — спросил я. — Вы мне все сказали?

— Да-а, — протянула миссис Экройд и твердо добавила: — Да!

Но я уловил легкое колебание и понял, что она скрывает еще что-то. Мой следующий вопрос был порожден гениальным вдохновением, и только:

— Миссис Экройд, это вы открыли крышку витрины?

Ответом мне был такой багровый румянец, что его не смогли скрыть ни румяна, ни пудра.

— Откуда вы узнали? — пролепетала она.

— Так, значит, это сделали вы?

— Да… я… Видите ли, там есть предметы из старого серебра, очень интересные. Я перед этим читала одну книгу и наткнулась на снимок крохотной вещицы, за которую на аукционе дали огромную сумму. Этот снимок был похож на одну штучку из нашей витрины. Я хотела захватить ее с собой, когда поеду в Лондон, чтобы… чтобы оценить. Ведь окажись она и вправду такой большой ценностью, какой бы это был сюрприз для Роджера!

Я принял объяснения миссис Экройд в молчании и даже не спросил, зачем ей понадобилось действовать столь тайно.

— А почему вы оставили крышку открытой, — спросил я, — по рассеянности?

— Мне помешали, — ответила миссис Экройд. — Я услышала шаги на террасе и едва успела подняться наверх, как Паркер пошел отворять вам дверь.

— Вероятно, вы услышали шаги мисс Рассэл, — задумчиво сказал я.

Миссис Экройд сообщила мне один крайне интересный факт. Каковы были на самом деле ее намерения в отношении серебряных редкостей Экройда, это меня интересовало мало. Заинтересовал меня другой факт — то, что мисс Рассэл действительно должна была войти в гостиную с террасы. Следовательно, когда мне показалось, что она запыхалась, я был прав. Где же она была? Я вспомнил беседку и обрывок накрахмаленного батиста.

— Интересно, крахмалит ли мисс Рассэл свои носовые платки? — воскликнул я машинально.

Удивленный взгляд миссис Экройд привел меня в себя, и я встал.

— Вам удастся объяснить все это Пуаро, как вы думаете? — с тревогой спросила миссис Экройд.

— О, конечно! Без всяких сомнений.

Я наконец ушел, предварительно выслушав от миссис Экройд дополнительные оправдания ее поступков.

Пальто мне подавала старшая горничная, и, внимательно вглядевшись в ее лицо, я заметил, что глаза у нее заплаканы.

— Почему, — спросил я, — вы сказали, что в пятницу мистер Экройд вызвал вас к себе в кабинет? Я узнал, что вы сами просили у него разрешения поговорить с ним.

Она опустила глаза. Потом ответила неуверенно:

— Я все равно собиралась уйти.

Больше я ничего не сказал, но, открывая мне дверь, она неожиданно спросила тихо:

— Простите, сэр, что-нибудь известно о капитане Пейтене?

Я покачал головой и вопросительно посмотрел на нее.

— Ему надо возвратиться, — сказала она. — Обязательно надо возвратиться. — Она подняла на меня умоляющий взгляд. — Никто не знает, где он? — спросила она.

— А вы? — резко спросил я.

— Нет. — Она покачала головой. — Я ничего о нем не знаю. Только… всякий, кто ему друг, сказал бы ему, что он должен вернуться.

Я помедлил, ожидая, что она добавит еще что-нибудь. Следующий вопрос был для меня полной неожиданностью:

— Как считается, когда произошло убийство? Около десяти?

— Да, полагают так. От без четверти десять до десяти.

— Не раньше? Не раньше, чем без четверти десять?

Я с любопытством посмотрел на нее; она явно хотела услышать утвердительный ответ.

— Об этом не может быть и речи, — сказал я. — Без четверти десять мисс Экройд видела своего дядю еще живым.

Она отвернулась, плечи ее поникли.

«Красивая девушка, — думал я, едучи домой, — очень красивая». Я застал Каролину дома и в отличном настроении: Пуаро снова посетил ее и ушел незадолго до моего возвращения, и она порядком важничала.

— Я помогаю ему в этом деле, — объяснила она.

Я почувствовал тревогу. С Каролиной и так сладу нет, а что будет, если ее инстинкт ищейки встретит такое поощрение?

— Ты ищешь таинственную девицу Ральфа Пейтена? — спросил я.

— Это я, может быть, сделаю для себя, — ответила Каролина, — но сейчас я выполняю особое поручение мосье Пуаро.

— А именно?

— Он хочет знать, какого цвета были сапоги Ральфа — черные или коричневые, — торжественно возвестила Каролина.

Я в недоумении уставился на нее. Теперь я понимаю, что проявил тогда непостижимую тупость. Я никак не мог сообразить, при чем тут цвет сапог.

— Коричневые ботинки, — сказал я. — Я их видел.

— Не ботинки, Джеймс, сапоги. Мосье Пуаро хочет знать, какого цвета была пара сапог, которые у Ральфа были в гостинице, — коричневого или черного. От этого многое зависит.

Можете считать меня тупицей, но я все-таки ничего не понял.

— И как же ты это узнаешь? — только и спросил я.

Каролина ответила, что это легко. Наша Энни дружит с горничной мисс Ганнет — Кларой. А Клара — возлюбленная коридорного из «Трех кабанов». Мисс Ганнет взялась помочь, она отпустила Клару до вечера, и скоро все будет сделано…

Когда мы садились за стол, Каролина заметила с притворным равнодушием:

— Да, по поводу этих сапог Ральфа Пейтена…

— Ну, — сказал я. — Так что же?

— Мосье Пуаро думал, что сапоги Ральфа скорее всего коричневые. Он ошибся — они черные. — И Каролина удовлетворенно покачала головой, очевидно чувствуя, что взяла верх над Пуаро.

Я ничего не ответил. Я все еще старался понять, какое отношение к убийству может иметь цвет сапог Ральфа Пейтена.

Глава 15 Джеффри Реймонд

В этот же день я смог еще раз убедиться в правильности тактики, которую избрал Пуаро. Он хорошо знал человеческую натуру: страх и сознание вины вырвали правду у миссис Экройд. Она не выдержала первая.

Когда я вернулся домой после обхода, Каролина сообщила мне, что к нам только что заходил Реймонд.

— Он хотел видеть меня? — спросил я, вешая пальто в прихожей.

Каролина маячила у меня за спиной.

— Нет, он искал мосье Пуаро. Он не застал его дома и подумал, что он у нас или ты знаешь, где он.

— Не имею ни малейшего представления.

— Я уговаривала его подождать, но он сказал, что снова заглянет к нему через полчаса, и ушел. Такая жалость! Мосье Пуаро пришел почти тут же.

— К нам?

— Нет, к себе.

— Откуда ты знаешь?

— Окно в кухне, — последовал лаконичный ответ.

Мне показалось, что мы исчерпали тему, но Каролина придерживалась другого мнения.

— Разве ты не пойдешь туда?

— Куда?

— К мосье Пуаро, разумеется.

— Моя дорогая Каролина, — сказал я, — зачем?

— Мистер Реймонд очень хотел его видеть. Ты можешь узнать, зачем он ему понадобился.

Я поднял брови.

— Любопытство не входит в число моих пороков, — заметил я холодно. — Я могу неплохо прожить, и не пытаясь узнать, что делают или думают мои соседи.

— Вздор, Джеймс, — сказала моя сестра. — Тебе так же хочется узнать это, как и мне. Только ты не так честен, как я, тебе всегда необходимо притворяться.

— Ну, знаешь, Каролина! — сказал я и ушел к себе в приемную.

Десять минут спустя Каролина постучалась и вошла: она держала в руках какую-то банку.

— Не мог бы ты, Джеймс, — сказала она, — отнести эту баночку желе из мушмулы[197] мосье Пуаро? Я ему обещала. Такого он никогда не пробовал.

— А почему ты не пошлешь Энни? — спросил я холодно.

— Она мне нужна. — Каролина посмотрела на меня, я — на нее.

— Хорошо, — сказал я, вставая. — Но я просто оставлю эту дрянь у дверей, понятно?

Моя сестра удивленно подняла брови.

— Конечно, — сказала она. — А разве кто-нибудь просит тебя о чем-либо другом?

Победа осталась за Каролиной.

— Но если ты все же увидишь мосье Пуаро, — сказала она, когда я выходил, — может, заодно сообщишь ему о сапогах?

Это был очень меткий выстрел. Мне страшно хотелось разрешить загадку сапог. Когда старушка в бретонском чепце открыла мне дверь, я неожиданно для себя спросил, дома ли мосье Пуаро.

Пуаро с явным удовольствием поспешил мне навстречу.

— Садитесь, мой добрый друг, — сказал он. — Большое кресло? Может быть, вот это — маленькое! Не слишком ли жарко в комнате?

Жарко было невыносимо, но я воздержался от какого-либо замечания. Окна были закрыты, камин пылал.

— Англичане помешаны на свежем воздухе, — объявил Пуаро. — Свежий воздух неплох на улице, где ему и надлежит быть. Но зачем впускать его в дом? Впрочем, оставим эти пустяки. У вас что-то ко мне есть, да?

— Две вещи, — сказал я. — Во-первых — это от моей сестры. — Я передал ему баночку с желе.

— Как любезно со стороны мадемуазель Каролины! Она помнит свое обещание. А второе?

— Некоторые сведения. — И я рассказал ему о моем разговоре с миссис Экройд. Он слушал с интересом, но без особого энтузиазма.

— Это расчищает путь, — сказал он, — и подтверждает показания экономки. Та, если вы помните, сказала, что крышка витрины была открыта, и, проходя мимо, она закрыла ее.

— А ее утверждение, что она пошла в гостиную, чтобы поглядеть, в порядке ли цветы?

— О, мы ведь к этому никогда серьезно не относились, мой друг. Это был явный предлог, придуманный второпях, чтобы объяснить ее присутствие там, хотя вряд ли бы оно удивило вас. Я считал возможным объяснить ее волнение тем, что она открывала витрину, но теперь придется искать ему другое объяснение.

— Да, — сказал я. — С кем она встречалась и почему?

— Вы полагаете, она выходила, чтобы встретиться с кем-нибудь?

— Да.

— Я тоже, — кивнул Пуаро задумчиво.

— Между прочим, — помолчав, сказал я, — моя сестра просила передать вам, что сапоги Ральфа Пейтена были черными, а не коричневыми.

Говоря это, я внимательно наблюдал за ним и заметил, как мне показалось, промелькнувшую в его глазах досаду. Но впечатление это было мимолетным.

— Она абсолютно уверена, что они не коричневые?

— Абсолютно.

— Так, — сказал Пуаро и вздохнул. — Очень жаль. — Он казался обескураженным, но ничего не объяснил и переменил тему разговора. — Эта экономка, мисс Рассэл, она приходила к вам в пятницу утром. Не будет ли нескромностью спросить, о чем вы говорили, исключая, конечно, сугубо медицинские вопросы?

— Конечно нет, — сказал я. — Когда профессиональная часть разговора была закончена, мы несколько минут потолковали о ядах, о том, насколько трудно или легко их обнаружить, и еще о наркомании и наркоманах.

— И конкретно о кокаине?

— Откуда вы знаете? — спросил я с некоторым удивлением.

Вместо ответа он достал из папки с газетами «Дейли бюджет» от пятницы 16 сентября и показал мне статью о тайной торговле кокаином. Это была очень мрачная статья, бьющая на эффект.

— Вот что заставило ее думать о кокаине, мой друг, — сказал он.

Я намеревался расспросить его дальше, потому что мне не все было ясно, но в этот момент доложили о Джеффри Реймонде. Он вошел, как всегда оживленный и любезный, и поздоровался с нами.

— Как поживаете, доктор? Мосье Пуаро, я уже заходил к вам, но не застал.

Я несколько неуверенно поднялся и спросил, не помешает ли мое присутствие их беседе.

— Только не мне, доктор, — сказал Реймонд, садясь по приглашению Пуаро. — Дело в том, что я пришел признаваться.

— En verite?[198] — спросил Пуаро, вежливо проявляя интерес.

— Конечно, это пустяки, но дело в том, что со вчерашнего дня меня мучит совесть. Вы, мосье Пуаро, обвинили нас в том, что мы что-то скрываем, и, каюсь, я действительно кое-что утаивал.

— Что же именно, мосье Реймонд?

— Да, как я уже сказал, пустяки в сущности: я запутался в долгах, и это наследство оказалось весьма своевременным. Пятьсот фунтов полностью выводят меня из затруднений, и даже еще кое-что остается. — Он сообщил это нам с виноватой улыбкой и той милой откровенностью, в которой таился секрет его обаяния. — Понимаете, как это получилось. Трудно признаваться полиции, что тебе отчаянно нужны деньги. Бог знает, что они вообразят! Но я вел себя как болван: ведь с без четверти десять я был с Блентом в бильярдной, так что у меня железное алиби и бояться мне нечего. Но после вашего обвинения меня все время мучила совесть, и я решил облегчить душу. — Он встал и, улыбаясь, посмотрел на нас.

— Вы очень мудрый молодой человек, — сказал одобрительно Пуаро. — Когда от меня что-нибудь скрывают, я начинаю думать, что это что-то скверное. Вы поступили правильно.

— Я рад, что очищен от подозрений, — рассмеялся Реймонд. — Ну что ж, пойду.

— Так вот, значит, в чем дело, — заметил я, когда дверь за ним закрылась.

— Да, — согласился Пуаро, — пустяк, но не будь он в бильярдной — кто знает? В конце концов, столько преступлений совершалось ради куда менее значительных сумм, чем пятьсот фунтов! Все зависит от того, сколько человеку нужно. Все относительно, не так ли? Вам не приходило в голову, мой друг, обратить внимание на то, сколько людей обогатилось со смертью мистера Экройда? Миссис Экройд, мисс Флора, мистер Реймонд, экономка — словом, все, кроме майора Блента.

Он таким странным тоном произнес это имя, что я удивился.

— Я не совсем вас понял, — пробормотал я.

— Двое из тех, кого я обвинил в скрытности, уже сказали мне правду.

— Вы думаете, майор Блент тоже что-то скрывает?

— Тут уместно вспомнить одну поговорку. Недаром говорят, что каждый англичанин всегда скрывает одно — свою любовь. Но майор Блент, как бы ни старался, ничего скрыть не умеет.

— Иногда, — сказал я, — мне кажется, что мы поспешили с одним заключением.

— С каким же?

— Мы решили, что тот, кто шантажировал миссис Феррар, непременно является и убийцей Экройда. Может быть, мы ошибаемся.

— Очень хорошо, — энергично кивнул Пуаро, — я ждал, не выскажете ли вы такого предположения. Конечно, это возможно. Но нам следует помнить одно: письмо исчезло. Хотя, как вы и говорите, отсюда необязательно следует, что его взял убийца. Когда вы нашли тело, письмо мог незаметно взять Паркер.

— Паркер?

— Да, я все время возвращаюсь к Паркеру — не как к убийце, он не убивал. Но кто больше всех подходит для роли шантажиста? Паркер мог узнать подробности смерти мистера Феррара от слуг в «Королевской лужайке». Во всяком случае, ему было бы легче получить подобные сведения, чем такому случайному гостю, как Блент, например.

— Паркер мог взять письмо, — согласился я. — Что письма нет, я заметил гораздо позднее.

— Когда именно? До прихода Реймонда и Блента или после?

— Не помню, — сказал я, размышляя. — До… нет, пожалуй, после. Да, определенно — после.

— Это дает три возможности, — задумчиво сказал Пуаро. — Но Паркер наиболее вероятен. Мне хочется проделать с ним небольшой опыт. Можете вы пойти со мной в «Папоротники»?

Я согласился, и мы отправились. Пуаро спросил мисс Экройд.

— Мадемуазель, — начал он, когда Флора вышла к нам, — я хочу доверить вам небольшую тайну. Я не вполне уверен в невиновности Паркера и хочу с вашей помощью проделать маленький опыт. Хочу восстановить некоторые из его действий в тот вечер. Но как объяснить ему? А, придумал! Мне якобы надо выяснить, можно ли с террасы услышать голоса в коридорчике. Не будете ли вы так любезны позвонить Паркеру?

Дворецкий появился, почтительный, как всегда.

— Звонили, сэр?

— Да, мой добрый Паркер. Я задумал небольшой опыт и попросил майора Блента занять место на террасе, у окна кабинета. Хочу проверить, могли ли долететь туда голоса ваши и мисс Экройд. Воспроизведем всю эту маленькую сценку. Я попрошу вас войти с подносом… Или что там у вас было в тот вечер в руках?

Дворецкий испарился, а мы перешли в коридорчик и стали перед дверью кабинета. Вскоре в холле раздалось позвякивание, и в дверях показался Паркер с подносом, на котором стояли сифон, графин с виски и два стакана.

— Одну минуту, — поднял руку Пуаро, он был явно в большом возбуждении. — Надо все повторить точно — это маленький опыт по моему методу.

— Иностранный метод, сэр? Называется реконструкцией преступления? — спросил Паркер и стал невозмутимо ждать дальнейших указаний Пуаро.

— А наш добрый Паркер разбирается в этих вещах, — воскликнул тот, — он человек начитанный. Но умоляю вас — точнее. Вы вошли из холла — так, а мадемуазель была где?

— Здесь, — сказала Флора и встала перед дверью кабинета.

— Именно так, сэр, — подтвердил Паркер.

— Я только что затворила дверь, — объяснила Флора.

— Да, мисс, ваша рука была еще на ручке, — сказал Паркер.

— Тогда allez[199] — разыграем всю сцену! — воскликнул Пуаро.

Флора встала у двери, ведущей в кабинет, и положила руку на ручку двери, а Паркер вошел с подносом из холла и остановился у порога, Флора заговорила:

— Паркер, мистер Экройд не желает, чтобы его сегодня беспокоили. Так, правильно? — добавила она вопросительно.

— Насколько мне помнится — да, мисс Флора, — сказал Паркер, — только как будто вы употребили еще слово «вечером» — «сегодня вечером». — Повысив голос, он театрально ответил: — Слушаю, мисс. Я запру двери?

— Да, пожалуйста.

Паркер вышел, Флора по лестнице последовала за ним.

— Это все? — спросила она через плечо.

— Восхитительно! — Пуаро потер руки. — Кстати, Паркер, вы уверены, что на подносе было два стакана? Для кого предназначался второй?

— Я всегда приносил два стакана, сэр, — ответил Паркер. — Еще что-нибудь потребуется?

— Ничего, благодарю вас.

Паркер с достоинством удалился. Пуаро в хмурой задумчивости остановился в холле. Флора подошла к нам.

— Ваш опыт удался? Я не совсем поняла…

Пуаро ласково улыбнулся ей.

— Этого и не требовалось, — сказал он. — Но припомните — у Паркера действительно было тогда два стакана на подносе?

Флора нахмурилась.

— Точно не помню, но, кажется, два. В этом… в этом и была цель вашего опыта?

— Можно сказать и так, — ответил Пуаро, взял ее руку и погладил. — Всегда интересно узнать, говорят ли мне правду.

— Паркер говорил правду?

— Пожалуй, да, — задумчиво промолвил Пуаро.

Когда мы возвращались в деревню, я спросил с любопытством:

— Зачем вы задали этот вопрос о двух стаканах?

Пуаро пожал плечами.

— Надо же сказать что-нибудь. Этот вопрос годился не хуже любого другого. (Я с удивлением посмотрел на него.) Во всяком случае, друг мой, — сказал он, — я знаю теперь то, что хотел узнать. На этом мы пока и остановимся.

Глава 16 Вечер за маджонгом[200]

В этот вечер у нас была игра в маджонг. Это незатейливое развлечение пользуется большой популярностью в Кингз-Эббот. Гости являются сразу после обеда и, не раздеваясь, пьют кофе. Позже — чай с бутербродами и пирожными.

На этот раз нашими гостями были мисс Ганнет и полковник Картер. Во время игры мы обмениваемся немалым количеством сплетен, что основательно мешает игре. Прежде мы играли в бридж, но бридж с болтовней пополам — самая немыслимая смесь, и мы решили, что маджонг куда спокойнее. Раздраженным восклицаниям — почему, во имя всего святого, партнер не пошел с нужной карты! — был положен конец, и хотя мы по-прежнему позволяем себе высказывать разные критические замечания, атмосфера заметно разрядилась.

— Холодный вечерок, э, Шеппард? — заметил полковник, встав спиной к камину. — Он напомнил мне афганские перевалы.

— Неужели? — осведомился я вежливо.

— Весьма таинственная история — убийство этого бедняги Экройда, — продолжал полковник, пригубив чашечку кофе. — Чертовски много за этим кроется — вот что я вам скажу. Между нами говоря, Шеппард, поговаривают о каком-то шантаже. — Полковник бросил на меня заговорщический взгляд, который, по-видимому, должен был означать: «Мы-то с вами знаем жизнь». — Тут без сомнения, замешана женщина — поверьте мне на слово.

Каролина и мисс Ганнет присоединились к нам. Мисс Ганнет взяла чашку, а Каролина достала ящичек с маджонгом и высыпала косточки на стол.

— Перемывание косточек, — шутливо сказал полковник. — Перемывание косточек, как говаривали мы в Шанхайском клубе.

И я и Каролина придерживаемся того мнения, что полковник никогда не бывал в Шанхайском клубе, так как вообще не бывал нигде восточнее Индии, да и там во время первой мировой войны служил в интендантских частях, но полковник — вылитый вояка, а мы в Кингз-Эббот терпимы к маленьким слабостям.

— Начнем? — сказала Каролина.

Мы уселись за стол. Несколько минут царила тишина — каждый втайне надеялся построить свою часть стены быстрее остальных.

— Начинай, Джеймс, — сказала Каролина, — ты — Восточный ветер.

Я выкинул косточку. Некоторое время раздавались только монотонные возгласы: «три бамбука», «два круга», «панг» и «ах, нет, не панг» — последнее со стороны мисс Ганнет, обладавшей привычкой забирать косточки, на которые она не имела права.

— Я сегодня утром видела Флору Экройд, — сказала мисс Ганнет. — Панг! Ах, нет, не панг. Я ошиблась.

— Четыре круга, — сказала Каролина. — А где вы ее видели?

— Но она меня не видела.

Это было сказано с той многозначительностью, которая особенно присуща жителям таких маленьких поселков, как наш.

— А! — сказала Каролина с интересом. — Чао.

— По-моему, — отвлеклась мисс Ганнет, — теперь принято говорить «чи», а не «чао».

— Чушь, — отрезала Каролина. — Я всегда говорю «чао».

— В Шанхайском клубе объявляют «чао», — вставил полковник, и мисс Ганнет была повержена на обе лопатки.

— Вы что-то хотели рассказать о Флоре Экройд? — спросила Каролина после того, как мы минуты две в молчании предавались игре. — Она была одна?

— Отнюдь нет, — ответила мисс Ганнет, и обе дамы обменялись понимающими взглядами, несущими взаимную информацию.

— В самом деле? — промолвила Каролина не без интереса. — Вот оно что! Впрочем, это меня совсем не удивляет!

— Ваш ход, мисс Каролина, — заметил полковник, который любил иной раз принять вид человека, равнодушного к сплетням, хотя знал, что этим он никого не проведет.

— Если хотите знать мое мнение… — начала мисс Ганнет. — Вы положили один бамбук, дорогая? Ах нет, круг! Теперь вижу. Так если хотите знать мое мнение, то Флоре везет прямо-таки необыкновенно.

— Как так, мисс Ганнет? — спросил полковник. — Беру зеленого дракона к пангу. Почему вы считаете, что мисс Флоре — какая очаровательная девушка — необыкновенно повезло?

— Может быть, я ничего не понимаю в расследовании преступлений, — заявила мисс Ганнет тоном, свидетельствовавшим, что она понимает решительно все. — Но одно я знаю твердо: первый вопрос, который в этих случаях всегда возникает, это — «кто последний видел покойного живым?». И на этого человека глядят с подозрением. А Флора Экройд и есть этот человек. И для нее это может обернуться очень скверно. И что бы там ни говорили, а Ральф Пейтен прячется, чтобы отвлечь от нее подозрения.

— Но послушайте, — мягко запротестовал я, — не считаете же вы, что молоденькая девушка способна преспокойно заколоть своего дядю?

— Не знаю, не знаю, — ответила мисс Ганнет, — я недавно читала в книге о парижском преступном мире, что некоторые из самых закоренелых преступниц — молодые девушки с ангельскими личиками.

— Так то же во Франции! — возразила Каролина.

— Вот именно! — подхватил полковник. — Да, кстати! Мне вспомнился прелюбопытнейший случай, странная история, передававшаяся на индийских базарах из уст в уста…

История полковника оказалась неимоверно длинной и неинтересной. Разве может история, произошедшая в Индии много лет назад, соперничать с позавчерашними событиями в Кингз-Эббот?!

Но тут, к счастью, Каролина собрала маджонг и тем положила конец повествованию полковника. После легкой перебранки, возникающей когда я начинаю поправлять арифметические ошибки в несколько приблизительных подсчетах Каролины, мы начали новую партию.

— Переход ветров, — объявила Каролина. — Кстати, у меня есть кое-какие соображения насчет Ральфа. Три иероглифа. Только я пока помолчу.

— Вот как, дорогая? — сказала мисс Ганнет. — Панг. А как насчет сапог? Они действительно были черные?

— Именно, — сказала Каролина.

— А почему это имеет значение, как вы думаете? — спросила мисс Ганнет.

Каролина поджала губы и покачала головой с таким видом, что ей-то это все понятно.

— Панг, — сказала мисс Ганнет, — ах, нет, не панг. Наверное, доктор, который неразлучен с мосье Пуаро, знает все тайны.

— Далеко не все, — сказал я.

— Джеймс так скромен, — сказала Каролина. — Закрытый конг.

Полковник присвистнул. На минуту сплетни были забыты.

— И еще из собственного ветра! — воскликнул он. — Да два панга из драконов! Плохи наши дела. У мисс Каролины крупные комбинации.

Несколько минут мы играли, не отвлекаясь посторонними разговорами.

— А этот мосье Пуаро — он и правда такой великий сыщик? — нарушил молчание полковник.

— Из самых великих, каких когда-либо знал мир, — торжественно ответствовала Каролина. — Он прибыл сюда инкогнито, чтобы избежать публичности.

— Чао, — сказала мисс Ганнет. — Большая честь для нашего скромного селения! Между прочим, Клара, моя горничная, очень дружна с Элзи, горничной в «Папоротниках», и как вы думаете, что та ей сказала? Украдена крупная сумма. И она, то есть Элзи, думает, что к этому причастна старшая горничная. Она уходит в конце месяца и все плачет по ночам. Верно, связана с бандитской шайкой! Такая странная девушка! Всегда одна, не завела здесь подруг, что очень противоестественно и подозрительно, на мой взгляд, а свободные дни проводит неизвестно где и с кем. Я как-то раз попробовала расспросить ее о семье, но она была чрезвычайно дерзка — внешне почтительна, но уклончива, не ответила ни на один мой вопрос.

Мисс Ганнет перевела дух, и полковник, не интересовавшийся проблемами прислуги, поспешил заметить, что в Шанхайском клубе предпочитали живую игру.

Несколько минут мы играли не отвлекаясь.

— Эта мисс Рассэл! — сказала Каролина. — Она явилась сюда в пятницу утром будто бы для того, чтобы Джеймс ее осмотрел. А по-моему, чтобы выведать, где хранятся яды. Пять иероглифов.

— Чао, — сказала мисс Ганнет. — Только подумать! Но, возможно, вы правы.

— Кстати о ядах, — начал полковник. — А? Что? Я не пошел? А! Восемь бамбуков.

— Маджонг! — объявила мисс Ганнет.

Каролина была весьма раздосадована.

— Еще бы один красный дракон, — вздохнула она, — и у меня был бы маджонг из одних драконов с собственным ветром!

— Я с самого начала держал пару из красных драконов, — заметил я.

— В этом ты весь, Джеймс! — с упреком произнесла Каролина. — Дух игры тебе совершенно чужд.

Сам я считал, что сыграл очень недурно. Собери Каролина такой маджонг, мне пришлось бы заплатить ей приличную сумму. А маджонг мисс Ганнет был самым дешевым, как не замедлила указать Каролина.

Новый переход ветров, и мы молча начали новую партию.

— А собиралась я сказать вам, — прервала молчание Каролина, — о моих соображениях насчет Ральфа Пейтена.

— Да-да, дорогая, — сказала мисс Ганнет с интересом. — Чао!

— Открывать чао в самом начале — признак слабости, — сурово заметила Каролина. — Надо подбирать дорогие комбинации.

— Я знаю, — ответила мисс Ганнет. — Но вы хотели сказать что-то про Ральфа Пейтена.

— А, да. Ну, так я догадалась, где он.

Мы все воззрились на нее.

— Очень, очень интересно, мисс Каролина, — сказал полковник Картер. — Вы сами догадались?

— Ну, не совсем. Сейчас я вам все расскажу. Вы знаете большую карту графства у нас в холле? — Все хором заявили, что знают. — Так вот, на днях мосье Пуаро, уходя, остановился около нее и сказал что-то о Кранчестере: это, мол, единственный большой город вблизи от нас. Что верно, то верно. А когда он ушел, меня вдруг осенило!

— Что осенило?

— Что он имел в виду: Ральф, конечно, там.

В этот момент я опрокинул стойку с моими костяшками. Моя сестра рассеянно упрекнула меня, поглощенная своей теорией.

— В Кранчестере, мисс Каролина? — спросил полковник. — Не может быть! Так близко?

— Вот именно, — торжествуя, воскликнула она. — Теперь ясно, что он не уехал на поезде. Он пешком дошел до Кранчестера. И я думаю, что он и теперь там, и никому не придет в голову искать его так близко.

Я выставил несколько соображений против, но Каролину, когда она заберет себе что-нибудь в голову, трудно сбить с ее позиций.

— И вы полагаете, мосье Пуаро пришел к такому же выводу? — задумчиво произнесла мисс Ган-нет. — Такое странное совпадение! Я сегодня ходила гулять по Кранчестерской дороге, а он проехал навстречу в автомобиле.

Мы все переглянулись.

— Ах! — вдруг воскликнула мисс Ганнет. — У меня уже давно маджонг, а я и не заметила.

Каролина тут же отвлеклась от своих теоретических изысканий, поспешив указать мисс Ганнет, что маджонг из разных мастей и почти из одних чао не стоит почти ничего. Мисс Ганнет невозмутимо ее выслушала и забрала выигранные фишки.

— Конечно, дорогая, я понимаю вашу мысль, — сказала она. — Но ведь это зависит от того, какие кости получаешь со сдачи, не правда ли?

— Если не ставить себе задачи собирать дорогие комбинации, то их не собрать никогда! — не отступала Каролина.

— Ну, каждый ведь играет как умеет, — сказала мисс Ганнет и посмотрела на свои фишки. — В конце-то концов, я пока в выигрыше.

На это Каролине возразить было нечего.

Новый переход ветров, и игра была продолжена.

Энни внесла чай. Каролина и мисс Ганнет находились в легком раздражении, как часто бывает в разгаре игры. Мисс Ганнет задумалась над тем, какую кость выбросить.

— Попробуйте играть чу-уточку быстрее, дорогая! — воскликнула Каролина. — У китайцев кости стучат как дождик.

Несколько минут мы играли, как китайцы.

— А вы сидите и помалкиваете, Шеппард, — добродушно заметил полковник. — Хитрец. Закадычный друг великого сыщика, а ни слова о том, что и как.

— Джеймс — странное создание, — сказала Каролина, бросив на меня укоризненный взгляд, — он просто не в состоянии ничем поделиться.

— Уверяю вас, что мне ничего не известно. Пуаро скрытен.

— Благоразумный человек, — сказал полковник со смешком. — Не выбалтывает зря, что у него на уме. Ну да эти иностранцы замечательные мастаки, и хитрых приемов у них хоть отбавляй.

— Панг, — с тихим торжеством сказала мисс Ган-нет, — и маджонг.

Атмосфера накалилась еще больше.

Разумеется, было досадно, что мисс Ганнет объявила три маджонга кряду, и Каролина выместила свое раздражение на мне:

— Ты, Джеймс, сидишь, как собака на сене, и ничего не хочешь рассказать!

— Но, моя дорогая! — запротестовал я. — Мне, право, нечего рассказать… о том, что тебя интересует.

— Вздор! — сказала Каролина. — Должен же ты знать хоть что-нибудь интересное.

Я не ответил. Я был взволнован и ошеломлен. Мне приходилось слышать о совершенном маджонге — пришедшем со сдачи, но я никогда не надеялся получить его. Теперь, со скрытым торжеством, я выложил свои кости и объявил:

— Как говорят в Шанхайском клубе — тинхо, совершенный маджонг! — И я выложил тинхо на стол.

Глаза полковника полезли на лоб.

— Клянусь честью, — воскликнул он, — какая неслыханная удача! За всю жизнь ни разу не видел такого!

И тут, спровоцированный Каролиной и опьянев от торжества, я не выдержал:

— Хоть что-нибудь интересное? Ладно. А что вы скажете об обручальном кольце с датой и буквой «Р»?

Я пропускаю сцену, которая последовала за этими словами. Мне пришлось рассказать, как было найдено это сокровище и какая именно дата стояла внутри.

— Тринадцатое марта, — сказала Каролина. — Ага! Ровно шесть месяцев тому назад!

В конце концов, из хаоса взволнованных догадок и предположений возникли три теории:

Первая. Теория полковника Картера: Ральф тайно женился на мисс Флоре. Первое и наиболее простое решение.

Вторая. Мисс Ганнет: Роджер Экройд был тайно женат на миссис Феррар.

Третья. Моей сестры: Роджер Экройд женился на мисс Рассэл, своей экономке.

Четвертая супертеория была выдвинута Каролиной, когда мы ложились спать.

— Помяни мое слово, — неожиданно сказала она. — Джеффри Реймонд и Флора поженились.

— Но тогда была бы буква «Д» — Джеффри, а не «Р».

— Необязательно! Иные девушки называют мужчин по фамилии, а ты слышал, какие намеки делала мисс Ганнет насчет поведения Флоры.

Строго говоря, никаких намеков я не слышал, но промолчал из уважения к таланту Каролины читать между строк.

— А Гектор Блент? — рискнул я. — Уж если кто-нибудь…

— Чушь! Может, он и влюблен в нее, но, поверь, девушка не влюбится в человека, который ей в отцы годится, если рядом красивый секретарь. Может, она и поощряет майора, но пользуется им как ширмой. Девушки очень коварны. Но одно ты запомни, Джеймс Шеппард: Флора Экройд равнодушна к Ральфу и никогда не была влюблена в него.

Я послушно запомнил.

Глава 17 Паркер

На следующее утро до меня вдруг дошло, что под влиянием тинхо я был нескромен. Правда, Пуаро не просил меня молчать о находке кольца. Но, с другой стороны, насколько мне было известно, он сам об этом в «Папоротниках» никому не говорил. А теперь уже новость, как пожар, распространилась по всему поселку. Я чувствовал себя очень неловко и ждал упреков Пуаро.

Похороны миссис Феррар и Роджера Экройда были назначены на одиннадцать утра. Это была печальная и торжественная церемония. Все обитатели «Папоротников» присутствовали на ней.

По окончании церемонии Пуаро взял меня под руку и предложил проводить его до дома. Его угрюмый вид напугал меня. Я подумал, что моя нескромность дошла до его ушей, но вскоре выяснилось, что мысли у него заняты совсем иным.

— Послушайте, — сказал он. — Мы должны действовать. С вашей помощью я собираюсь допросить одного свидетеля и нагнать на него такого страху, что вся правда выйдет наружу.

— О ком вы говорите? — спросил я в крайнем удивлении.

— О Паркере! Я пригласил его к себе домой к двенадцати часам.

— Вы думаете, что это он шантажировал миссис Феррар?

— Либо это, либо…

— Либо что? — спросил я после некоторой паузы.

— Мой друг, я скажу вам только одно: надеюсь, это был он.

Его серьезность и что-то прятавшееся за ней заставили меня умолкнуть.

Когда мы пришли, Паркер уже ждал в гостиной.

— Здравствуйте, Паркер, — любезно поздоровался Пуаро с дворецким, который почтительно встал при его появлении. — Одну минуту! — Он стал снимать пальто.

— Позвольте мне, сэр. — Паркер кинулся помочь ему.

Пуаро одобрительно наблюдал, как он аккуратно складывает пальто и перчатки на стул у двери.

— Благодарю вас, любезный Паркер, — сказал он. — Садитесь. Я буду говорить довольно долго. Как вы полагаете, зачем я пригласил вас сегодня?

— Мне думается, сэр, — Паркер сел, почтительно наклонил голову и кашлянул, — что вы желаете задать мне несколько вопросов о покойном хозяине… в приватном, так сказать, порядке.

— Precisement, — просиял Пуаро. — Вы часто занимались шантажом?

— Сэр! — Дворецкий вскочил.

— Не волнуйтесь так и не к чему ломать комедию, изображая из себя безупречно честного человека, — хладнокровно сказал Пуаро.

— Сэр, я… никогда… никогда… не был…

— Так оскорблен! — подсказал Пуаро. — Но тогда, мой уважаемый Паркер, почему вы, как только услышали слово «шантаж», все время стремились подслушать, что говорилось в кабинете вашего покойного хозяина в тот вечер?

— Я… я не…

— У кого вы служили до мистера Экройда? — вдруг резко прервал его Пуаро.

— У кого служил?

— Да, кто был вашим хозяином до мистера Экройда?

— Майор Эллерби, сэр…

— Вот именно — майор Эллерби, — перебил его Пуаро. — Он был наркоманом, не так ли? Вы путешествовали с ним. На Бермудских островах[201] он оказался замешанным в скандале. С убийством. Дело замяли, но вы знали о нем. Сколько заплатил вам майор Эллерби за молчание?

Паркер смотрел на Пуаро, разинув рот. Он был в полной растерянности. У него даже щеки обвисли.

— Как видите, я навел справки, — продолжал Пуаро ласково. — Вы получили тогда солидную сумму за свой шантаж, и майор Эллерби продолжал вам платить до самой смерти. А теперь расскажите о вашей последней попытке.

На Паркера было жалко смотреть, но он молчал.

— Отпираться бесполезно. Эркюль Пуаро знает. О майоре Эллерби я сказал правду, не так ли?

Паркер через силу кивнул. Его лицо посерело.

— Но мистера Экройда я пальцем не тронул! Правда, сэр! И я так боялся, что то дело выйдет наружу, — простонал он. — Клянусь: я… я не убивал его, сэр! — Голос у него сорвался на крик.

— Я склонен поверить вам, мой друг, — сказал Пуаро, — у вас не хватило бы духу. Но мне нужна правда.

— Я вам все скажу, сэр, все. Это верно — я пытался подслушивать в тот вечер. Я уже услышал кое-что, а мистер Экройд отослал меня и заперся с доктором. Я сказал полиции правду. Я услышал слово «шантаж» и…

Он, смешавшись, замолчал.

— И вы подумали, что, быть может, сумеете извлечь из этого что-нибудь полезное для себя? — невозмутимо подсказал Пуаро.

— Э… ну да… Я подумал: если мистера Экройда шантажируют, так почему бы и мне не попользоваться.

На лице Пуаро появилось странное выражение.

— А раньше, до этого вечера, у вас были причины полагать, что мистера Экройда шантажируют?

— Нет, сэр. Я очень удивился. Такой добропорядочный джентльмен.

— Что же вам удалось подслушать?

— Почти ничего, сэр. Не везло. Я должен был выполнять свои обязанности, а когда мне удавалось подкрасться к кабинету, что-нибудь, как назло, мешало. Сначала меня чуть было не поймал с поличным доктор, потом в холле мне встретился мистер Реймонд, а когда я шел с подносом — мисс Флора.

Пуаро уставился на дворецкого, словно проверяя его искренность. Паркер посмотрел ему прямо в глаза.

— Надеюсь, вы верите мне, сэр. Я все время боялся, что полиция докопается до этого дела с майором Эллерби и меня заподозрят.

— Eh bien, — сказал Пуаро после долгой паузы, — я склонен верить вам. Но у меня еще одна просьба: покажите мне вашу чековую книжку, у вас ведь она есть?

— Да, сэр. Она, кстати, у меня с собой.

Без всякого смущения он достал из кармана тоненькую зеленую книжечку, протянул Пуаро, и тот ее перелистал.

— А! Вы купили на пятьсот фунтов акций Национального сберегательного банка в этом году?

— Да, сэр. Мне удалось скопить чуть больше тысячи фунтов на службе… э… у моего покойного хозяина майора Эллерби, и, кроме того, однажды мне повезло.

Вы помните, сэр, на дерби[202] первым пришел аутсайдер? А я поставил на него двадцать фунтов.

— Прощайте. — Пуаро протянул ему книжку. — Мне кажется, вы сказали правду. Если я ошибаюсь — тем хуже для вас, друг мой.

Как только за Паркером закрылась дверь, Пуаро надел пальто.

— Опять собрались куда-то? — спросил я.

— Мы с вами навестим добрейшего мистера Хэммонда.

— Вы верите истории Паркера?

— Она правдоподобна. Если только он не первосортный актер, то, похоже, искренне верит, что жертва шантажа — сам мистер Экройд. А если так, значит, он ничего не знает о миссис Феррар.

— Но в таком случае — кто?

— Precisement! Кто? Но наш визит к Хэммонду, во всяком случае, должен либо полностью обелить Паркера, либо…

— Либо?

— У меня сегодня скверная привычка не кончать фраз, — извинился Пуаро, — вы уж меня простите.

— Кстати, — сказал я смущенно, — придется и мне покаяться. Боюсь, я нечаянно проговорился о кольце.

— О каком кольце?

— Которое вы нашли в пруду с золотыми рыбками.

— А! — Пуаро улыбнулся.

— Надеюсь, вы не сердитесь? Я поступил легкомысленно.

— Нисколько, мой друг, нисколько. Я ведь не брал с вас слово молчать. Вы могли рассказывать, если вам хотелось. Она заинтересовалась — ваша сестра?

— Каролина? Еще бы! Сенсация! Столько возникло теорий!

— Однако все так просто и очевидно. Истина бросается в глаза, не правда ли?

— Разве? — сказал я сухо.

Пуаро рассмеялся.

— Умный человек держит свои соображения при себе, верно? — заметил он. — Но вот мы и добрались до конторы мистера Хэммонда.

Поверенный был у себя в кабинете и приветствовал нас в своей обычной суховато-официальной манере. Пуаро сразу перешел к делу:

— Мосье, мне хотелось бы получить от вас некоторые сведения, если, конечно, я не злоупотребляю вашей любезностью. Вы были поверенным покойной миссис Феррар из «Королевской лужайки»?

Я заметил, что Хэммонд удивлен, но профессиональная привычка одержала верх, и лицо его снова стало непроницаемым.

— Да, все ее дела проходили через мои руки.

— Отлично. Но сперва я попрошу вас выслушать доктора Шеппарда. Мой друг, вы не откажетесь рассказать о вашем последнем разговоре с мистером Экройдом в его кабинете?

— Конечно нет, — ответил я и принялся излагать события того памятного вечера. Хэммонд слушал меня с величайшим вниманием.

— Вот и все, — сказал я, закончив свое повествование.

— Шантаж, — задумчиво произнес поверенный.

— Вы удивлены? — спросил Пуаро.

Поверенный снял пенсне и тщательно протер его носовым платком.

— Нет, не удивлен, — сказал он наконец. — Пожалуй, нет. В течение некоторого времени я подозревал нечто подобное.

— Вот поэтому я и пришел к вам. Полагаю, только вы, мосье, можете назвать точные суммы, которые были выплачены.

— Не вижу причины скрывать их, — сказал Хэммонд, немного помолчав. — За последний год миссис Феррар продала некоторые ценные бумаги. Полученные деньги были положены на ее счет в банке, а не вложены в другие акции. После смерти мужа она жила уединенно и тихо, получая большой доход, и мне было ясно, что эти деньги нужны ей для какой-то особой цели. Я как-то спросил ее об этом, и она ответила, что поддерживает бедных родственников мужа. Я не стал больше расспрашивать, но до сих пор полагал, что деньги выплачивались какой-нибудь женщине, с которой был связан Эшли Феррар. Мне не приходило в голову, что в этом могла быть замешана сама миссис Феррар.

— А сумма? — спросил Пуаро.

— Выплачено было не менее двадцати тысяч фунтов.

— Двадцать тысяч! — воскликнул я. — За один год?

— Миссис Феррар была очень богата, — сухо заметил Пуаро, — а за убийство полагается немалая кара.

— Могу я чем-либо еще быть вам полезен? — спросил Хэммонд.

— Благодарю вас, это все, — сказал Пуаро, поднимаясь. — Извините, что побеспокоил вас.

— Нисколько.

Мы распрощались и вышли.

— А теперь о нашем друге Паркере, — сказал Пуаро. — С двадцатью тысячами в руках продолжал бы он служить? Je ne pense pas. Конечно, он мог положить деньги на другое имя, но я склонен поверить тому, что он нам говорил. Если он мошенник, то мелкий. Без воображения. Тогда у нас остаются — Реймонд или… ну… майор Блент.

— Только не Реймонд, — запротестовал я. — Мы же знаем, что даже пятьсот фунтов были для него серьезной проблемой.

— По его словам — да.

— Что же касается Гектора Блента…

— Я могу сообщить вам кое-что о милейшем майоре. Я обязан наводить справки, и я их навел. Так вот, наследство, о котором он упомянул, составляло около двадцати тысяч фунтов. Ну, что вы об этом скажете?

Я был так потрясен, что не сразу нашелся.

— Невозможно! Такой известный человек, как Блент!

— Кто знает? — пожал плечами Пуаро. — Во всяком случае, это человек с воображением. Хотя, признаюсь, мне трудно представить себе его в роли шантажиста. Но есть еще возможность, о которой вы ни разу не подумали, мой друг.

— Какая же?

— Камин. Экройд мог сам уничтожить письмо после вашего ухода.

— Едва ли, — медленно сказал я, — хотя, конечно, не исключено. Он мог передумать.

Мы поравнялись с моим домом, и я, желая доставить удовольствие Каролине, внезапно решил пригласить Пуаро разделить с нами трапезу. Однако женщинам угодить трудно. Оказалось, что у нас на двоих две бараньи отбивные (прислуга наслаждается требухой с луком). Две же отбивные на троих могут вызвать замешательство.

Впрочем, Каролину смутить трудно. Не моргнув глазом, она объяснила Пуаро, что, невзирая на насмешки доктора Шеппарда, строго придерживается вегетарианской диеты, разразилась восторженным панегириком во славу земляных орехов (которых никогда не пробовала) и принялась уничтожать гренки, сопровождая этот процесс едкими замечаниями об опасностях животной пищи. А лишь с едой было покончено и мы сели у камина покурить, она без дальнейших околичностей набросилась на Пуаро:

— Вы еще не нашли Ральфа Пейтена?

— Где я мог найти его, мадемуазель?

— В Кранчестере, — многозначительно сказала Каролина.

— В Кранчестере? Но почему? — с недоумением спросил Пуаро.

Я объяснил ему — не без ехидства:

— Один из наших частных сыщиков видел вас вчера в автомобиле на Кранчестерской дороге.

Пуаро уже оправился от замешательства и весело рассмеялся.

— Ах, это! Обычное посещение дантиста. Мой зуб болит. Я еду. Моему зубу становится легче. Я хочу вернуться. Дантист говорит — нет, лучше его извлечь. Я спорю, он настаивает. Он побеждает. Этот зуб больше болеть не будет.

Каролина сморщилась от досады, словно проколотый воздушный шар. Мы заговорили о Ральфе Пейтене.

— Он человек слабохарактерный, но не порочный, — сказал я.

— Да, да, — пробормотал Пуаро, — но где кончается слабохарактерность и…

— Вот именно, — вмешалась Каролина. — Возьмите Джеймса — никакой силы воли. Если бы не я…

— Милая Каролина, — сказал я раздраженно, — нельзя ли не переходить на личности?

— Но ты слаб, Джеймс, — невозмутимо ответила Каролина, — я на восемь лет старше тебя… Ох! Ну ничего, пусть мосье Пуаро знает…

— Я бы никогда не догадался, мадемуазель, — сказал Пуаро, отвешивая галантный поклон.

— На восемь лет старше и всегда считала своей обязанностью присматривать за тобой. При плохом воспитании бог знает что из тебя вышло бы!

— Я мог бы, к примеру, жениться на обаятельной авантюристке, — пробормотал я мечтательно, пуская кольца дыма к потолку.

— Ну если говорить об авантюристках… — Она не договорила.

— Да? — спросил я с некоторым любопытством.

— Ничего, но я могла бы назвать кое-кого, и даже не пришлось бы ходить особенно далеко. Джеймс утверждает, — она повернулась к Пуаро, — что вы подозреваете в убийстве кого-то из домашних. Могу сказать только: вы ошибаетесь!

— Мне было бы весьма неприятно! — вздохнул Пуаро. — Это… как вы говорите? — не моя профессия.

— Насколько мне известны факты, из домашних убить могли только Ральф или Флора.

— Но, Каролина…

— Джеймс, не перебивай меня, пожалуйста. Я знаю, что говорю, Паркер встретил ее снаружи. Он не слышал, чтобы дядя ей что-нибудь сказал, — она могла его уже убить.

— Каролина!

— Я не говорю, что она его убила, Джеймс. Я говорю, что она могла это сделать. И вообще, хотя Флора из нынешних девиц, которые не уважают старших и думают, будто знают все лучше всех, никогда не поверю, что она способна убить даже курицу. Но факт остается фактом: у мистера Реймонда, майора Блента, миссис Экройд и даже у этой мисс Рассэл (это ей повезло!) есть алиби. У всех, кроме Ральфа и Флоры! А что бы вы ни говорили, я ни за что не поверю, что это Ральф. Мальчик, которого мы знаем с детства!

Пуаро помолчал, наблюдая за дымком своей сигареты. Потом заговорил — мягким, вкрадчивым тоном, производившим странное впечатление, так он был не похож на его обычный быстрый говорок.

— Возьмем человека — обыкновенного человека, не помышляющего ни о каком убийстве. Но у него — слабый характер. Долгое время эта слабость не проявляется — может даже никогда не проявиться, и тогда он сойдет в могилу уважаемым членом общества. Но предположим — что-то случилось. У него затруднения… Или он узнает секрет, от которого зависит чья-то жизнь. Первым его поползновением будет исполнить свой гражданский долг. И вот тут-то проявится эта слабость. Ведь перед ним откроется возможность получить большие деньги. Ему нужны деньги, а это так просто! Только молчать. Это начало. Жажда денег все растет. Ему нужно еще и еще. Он ослеплен блеском золота, опьянен легкостью наживы. Он становится жадным и от жадности теряет чувство меры. Мужчину можно выжимать до бесконечности, но не женщину. Потому что женщина всегда стремится сказать правду. Сколько мужей, изменявших женам, унесли в могилу свой секрет! Сколько жен, обманувших мужей, разбивали свою жизнь, швыряя правду в лицо мужьям! Доведенные до крайности, потеряв голову — о чем они, bien entendu, потом жалеют, — они забывают о чувстве самосохранения и говорят правду, испытывая глубочайшее, хотя и минутное, удовлетворение. Вот что, я думаю, произошло в этом случае. Нажим был слишком велик и… принес смерть курочке, которая несла золотые яйца. Но это не конец. Человеку, о коем мы говорим, грозит разоблачение. А это уже не тот человек, каким он был, скажем, год назад. Его моральные принципы поколеблены. Он загнан, он хватается за любые средства, чтобы избежать разоблачения. И вот — кинжал наносит удар.

Он замолчал. Мы сидели словно в оцепенении. Не берусь передать, какое впечатление произвели на нас его слова. Его беспощадный анализ, ясность его видения испугали нас обоих.

— Потом, — продолжал он негромко, — когда опасность минует, он станет опять самим собой — нормальным, добрым. Но если понадобится — он снова нанесет удар.

Каролина наконец пришла в себя.

— Вы говорили о Ральфе, — сказала она. — Может, вы правы, может, нет, но нельзя осуждать человека, не выслушав его.

Зазвонил телефон. Я вышел в переднюю и снял трубку.

— Слушаю, — сказал я. — Да, это доктор Шеппард. — Минуты две я слушал, потом коротко ответил и повесил трубку.

Вернувшись в гостиную, я сказал:

— Пуаро, в Ливерпуле задержали некоего Чарлза Кента. Его считают тем незнакомцем, который был в «Папоротниках» в тот вечер. Меня вызывают в Ливерпуль для его опознания.

Глава 18 Чарлз Кент

Полчаса спустя Пуаро, инспектор Рэглан и я уже сидели в вагоне ливерпульского поезда. Инспектор был возбужден.

Хоть в шантаже разберемся, — говорил он с надеждой. — Это прожженный тип, насколько я понял по телефону. К тому же наркоман. С ним хлопот не будет. Если откроется хоть какой-нибудь мотив, нет ничего невероятного в том, что он убил мистера Экройда. Но в этом случае почему скрывается Ральф Пейтен? Все это какой-то запутанный клубок. Между прочим, вы были правы, Пуаро: оказалось, что это отпечатки пальцев мистера Экройда. Мне эта мысль тоже приходила в голову, но я от нее отказался как от маловероятной.

Я усмехнулся про себя. Инспектору явно не хотелось признаться, что он сплоховал.

— А этого человека еще не арестовали? — спросил Пуаро.

— Нет, задержали по подозрению, — ответил Рэглан.

— А что он говорит?

— Почти ничего, — с усмешкой ответил инспектор. — Видать, стреляный воробей. Не столько говорит, сколько ругается.

В Ливерпуле, к моему удивлению, Пуаро ожидал восторженный прием. Старший инспектор Хейз, оказывается, работал когда-то с ним и, видимо, составил преувеличенное впечатление о его талантах.

— Ну, теперь, когда приехал мосье Пуаро, мы быстро во всем разберемся! — весело сказал он. — А я думал, вы ушли на покой, мосье.

— Ушел, ушел, мой добрый Хейз. Но покой — это так скучно! Вы представить себе не можете, как однообразно и уныло тянутся дни.

— Пожалуй, представляю. Значит, вы приехали взглянуть на нашу находку? А это доктор Шеппард? Как вы думаете, сэр, вам удастся его опознать?

— Не уверен, — сказал я с сомнением.

— Как вы его задержали? — осведомился Пуаро.

— По описанию, которое нам прислали, хотя оно и мало что давало. У этого типа — американский акцент, и он не отрицает, что был вблизи Кингз-Эббот в тот вечер. Но только спрашивает, какого черта мы лезем в его дела, и посылает нас куда подальше.

— А мне можно его увидеть? — спросил Пуаро.

Старший инспектор многозначительно подмигнул.

— Я рад, что вы здесь, сэр. Вам все можно. О вас недавно справлялся инспектор Джепп из Скотленд-Ярда, он слышал, что вы занимаетесь этим делом. А вы не могли бы сказать мне, где скрывается капитан Пейтен?

— Думаю, что пока это преждевременно, — сдержанно ответил Пуаро, и я закусил губу, чтобы сдержать улыбку: он неплохо вышел из положения.

Побеседовав еще немного, мы отправились посмотреть на задержанного. Это был молодой человек лет двадцати трех. Высокий, худой, руки дрожат, волосы темные, но глаза голубые, бегающий взгляд. И ощущение большой физической силы, но уже идущей на ущерб. Раньше мне казалось, что человек, которого я встретил, кого-то мне напомнил, но если это был действительно он, значит, я ошибся. Этот малый не напомнил мне никого.

— Ну, Кент, встаньте, — сказал Хейз. — К вам посетители. Узнаете кого-нибудь из них?

Кент угрюмо посмотрел на нас, но ничего не ответил. Его взгляд скользнул по нашим лицам и задержался на мне.

— Ну, что скажете, сэр? — обратился Хейз ко мне.

— Рост тот же. По общему облику возможно, что он. Утверждать не могу.

— Что все это значит? — буркнул Кент. — Что вы мне шьете? Выкладывайте. Что, по-вашему, я сделал?

— Это он, — кивнул я. — Узнаю его голос.

— Мой голос узнаете? Где же вы его слышали?

— В прошлую пятницу перед, воротами «Папоротников». Вы меня спросили, как пройти туда.

— Да? Я спросил?

— Вы это признаете? — вмешался инспектор Рэглан.

— Ничего я не признаю. Пока не узнаю, почему меня задержали.

— Вы эти дни не читали газет? — впервые заговорил Пуаро.

Глаза Кента сузились.

— Ах, вот оно что! Я знаю — в «Папоротниках» пристукнули какого-то старикашку. Хотите пришить это мне?

— Вы были там, — спокойно сказал Пуаро.

— А вам, мистер, откуда это известно?

— Отсюда. — Пуаро вынул что-то из кармана и протянул Кенту.

Это был стержень гусиного пера, который мы нашли в беседке. Лицо Кента изменилось, он невольно потянулся к перу.

— Героин, — сказал Пуаро. — Нет, мой друг, стержень пуст. Он лежал там, где вы его уронили в тот вечер, в беседке.

Чарлз Кент поглядел на Пуаро.

— А вы, заморская ищейка, больно много на себя берете. Напрягите память: по газетам, старичка прикончили около десяти.

— Совершенно верно, — согласился Пуаро.

— Нет, вы мне прямо скажите, так это или не так? Это все, что мне требуется.

— Вам ответит вот этот джентльмен. — Пуаро кивнул на инспектора Рэглана. Тот замялся, посмотрел на Хейза, перевел взгляд на Пуаро и только тогда, словно получив разрешение, сказал:

— Да. Между без четверти десять и десятью.

— Тогда зря вы меня тут держите, — сказал Кент. — В двадцать пять минут десятого меня в «Папоротниках» уже не было. Можете справиться в «Собаке и свистке» — это салун в миле по Кранчестерской дороге. Я там, помнится, скандал учинил, примерно без четверти десять. Ну что?

Рэглан что-то записал в свой блокнот.

— Ну? — спросил Кент.

— Мы наведем справки, — сказал он. — Если это правда, вам ничто не грозит. А зачем все же вы приходили в «Папоротники»?

— На свидание.

— С кем?

— Не ваше дело!

— Повежливей, любезный, — с угрозой сказал инспектор.

— К чертям! Ходил туда по своему делу. Раз я ушел до убийства, вас мои дела не касаются.

— Ваше имя Чарлз Кент? — спросил Пуаро. — Где вы родились?

— Чистокровный британец, — ухмыльнулся тот.

— Да, — задумчиво заметил Пуаро, — полагаю, что так. И родились вы, думается мне, в Кенте.

— Это еще почему? — вытаращил на него глаза тот. — Из-за фамилии? Что же, по-вашему, каждый Кент так уж в Кенте и родился?

— При некоторых обстоятельствах, безусловно, — с расстановкой произнес Пуаро. — При некоторых обстоятельствах — вы понимаете?

Голос Пуаро звучал так многозначительно, что это удивило обоих полицейских. Кент багрово покраснел — казалось, он сейчас бросится на Пуаро. Но он только отвернулся с деланным смешком. Пуаро удовлетворенно кивнул и вышел. Мы — за ним.

— Мы проверим это заявление, — сказал инспектор, — но мне кажется, он говорит правду. Все же ему придется сказать, что он делал в «Папоротниках». Я думаю, это наш шантажист, хотя, если ему верить, убийцей он быть не может. При аресте у него обнаружено десять фунтов — сумма относительно крупная. Я думаю, что те сорок фунтов попали к нему, хотя номера и не совпадают. Но он, разумеется, первым делом обменял деньги. Мистер Экройд, видимо, дал ему денег, и он поспешил распорядиться ими. А какое отношение к делу имеет то, что он родился в Кенте?

— Никакого. Так, одна из моих идей, — сказал Пуаро. — Я ведь этим знаменит — идеями.

— Вот как? — с недоумением промолвил Рэглан.

Старший инспектор расхохотался.

— Я не раз слышал, как инспектор Джепп говорил о мосье Пуаро и его идейках. Слишком фантастичны для меня, говорил он, но что-то в них всегда есть.

— Вы смеетесь надо мной, — сказал Пуаро с улыбкой, но ничего. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. — И, важно поклонившись, он направился к выходу.

Потом мы с ним позавтракали вместе в гостинице. Теперь я знаю, что в тот момент ему уже было ясно все. Последний штрих лег на полотно, и картина стала полной. Но в то время я этого не подозревал. Меня сбила с толку его чрезмерная самоуверенность: я думал, что все загадочное для меня загадочно и для него. Большой загадкой оставалось посещение Чарлзом Кентом «Папоротников». Сколько ни ломал я себе голову, я не мог найти ответа на этот вопрос. Наконец я решил спросить Пуаро, что думает на этот счет он. Пуаро ответил без запинки:

— Mon ami, я не думаю, я знаю. Но, боюсь, вам будет неясно, если я скажу, что он приехал туда потому, что он — уроженец Кента.

— Безусловно, неясно, — сказал, я с досадой, уставившись на него.

— О! — произнес Пуаро сочувственно. — Ну, да ничего. Есть у меня одна маленькая идея.

Глава 19 Флора Экройд

Когда на следующий день я возвращался с обхода, меня окликнул инспектор Рэглан. Я остановил машину, и он вскочил на подножку.

— Доброе утро, доктор Шеппард. Алиби подтвердилось.

— Чарлза Кента?

— Чарлза Кента. Салли Джонс, официантка в «Собаке и свистке», хорошо его помнит — выбрала его фотографию из пяти похожих. Он вошел в бар без четверти десять, а это добрая миля от «Папоротников». По словам Салли, у него было много денег, и ей это показалось странным — столько денег у человека, чьи сапоги в таком плачевном состоянии. Вот они, эти сорок фунтов!

— Он все еще не хочет объяснить свой приход в «Папоротники»?

— Упрям как бык. Я звонил Хейзу в Ливерпуль.

— Эркюль Пуаро говорит, что ему известно, почему Кент приходил туда в тот вечер.

— Неужели? — воскликнул инспектор, оживившись.

— Да, — не без ехидства ответил я. — Потому что он родился в Кенте.

И с удовлетворением увидел недоумение инспектора. Не одному же мне чувствовать себя дураком!

Рэглан уставился на меня. Потом по его хитроватому лицу расползлась усмешка, и он постучал себя по лбу.

— Винтика не хватает. Я давно это подозревал. Бедный старикан! То-то он ушел от дел и поселился здесь. Это у них в роду. У него племянник тоже того.

— У Пуаро? — удивился я.

— Да. Он вам не говорил? Смирный вроде, но полный псих, бедняга.

— А вам-то кто это сообщил?

— Да ваша сестра, мисс Шеппард, — усмехнулся инспектор.

Каролина неподражаема. Она не успокоится, пока не выведает все о семье каждого. К несчастью, я никогда не мог внушить ей, что, узнав что-либо, следует держать это при себе, как того требует простая порядочность.

— Садитесь, инспектор, — сказал я, отворяя дверцу машины. — Отправимся к Пуаро и ознакомим нашего бельгийского друга с последними новостями.

— Пожалуй. В конце-то концов, пусть он и не в себе немножко, но про отпечатки на кинжале сообразил. Кент, — конечно, у него пунктик. Но вдруг за этим есть что-то полезное?

Пуаро принял нас с обычной любезной улыбкой. Он выслушал инспектора, изредка кивая.

— Похоже, он чист, — угрюмо заключил инспектор. — Человек не может одновременно и совершать убийство, и выпивать в баре за милю от свой жертвы.

— Вы его выпустите? — спросил Пуаро.

— Что же нам остается делать? Мы не можем задержать его по обвинению в шантаже. Ни одной, черт побери, улики! — Инспектор с досадой бросил спичку в камин.

Пуаро поднял ее и положил в специально отведенную для этого коробочку. Но сделал он это машинально, чувствовалось, что мысли его далеко. Потом сказал:

— На вашем месте я бы пока не выпускал этого Кента.

— Что-что? — Рэглан выпучил глаза.

— Я бы пока не стал его выпускать.

— Но ведь он же непричастен к убийству. Так или нет?

— Вероятно, так, но не наверняка.

— Но я только что сказал вам…

— Mais oui, mais oui,[203] я слышал, — перебил его Пуаро. — Я не глух и не глуп, слава Богу. Но вы подходите к этой проблеме не под тем… как это… углом.

— Я вас не понимаю, — растерянно сказал инспектор, — мы знаем, что Экройд был жив без четверти десять. Согласны?

Пуаро внимательно поглядел на него и с улыбкой покачал головой.

— Я не согласен ни с чем, что не доказано.

— Но у нас есть доказательства — показания мисс Экройд.

— Какие? Что она ходила попрощаться с дядей? Но я — я не всегда верю тому, что мне говорят девушки, пусть даже самые очаровательные.

— Но, черт возьми, Паркер видел, как она вышла оттуда.

— Нет! — неожиданно резко сказал Пуаро. — Этого он как раз не видел. Я убедился в этом, произведя небольшой опыт — помните, доктор? — Паркер видел ее перед дверью. Она держала руку на ручке. Он не видел, как она выходила из кабинета.

— Где же она еще могла быть?

— Может быть, на лестнице.

— На лестнице?

— В этом и заключается моя маленькая идея.

— Но лестница ведет только в спальню мистера Экройда.

Инспектор все еще недоумевал:

— Но если она была в спальне своего дяди, что тут такого? Зачем бы она стала это скрывать?

— А! В том-то и вопрос. Смотря по тому, что она там делала, не так ли?

— Вы имеете в виду… деньги? Но, черт побери, не мисс же Экройд взяла эти сорок фунтов!

— Я ничего не имею в виду. Не вспомните: жизнь здесь была не из легких и для матери и для дочери. Неоплаченные счета, постоянная нужда в карманных деньгах. Роджер Экройд, как выясняется, был мелочен в денежных делах. Девушка могла оказаться в тяжелом положении из-за сравнительно небольшой суммы! И вот что произошло: она взяла деньги, стала спускаться по лестнице, услышала позвякивание стаканов и поняла, что Паркер направляется в кабинет. Если он увидит ее на лестнице, это покажется ему странным, и, когда денег хватятся, он вспомнит. Она кидается к двери кабинета и даже берется за ручку, чтобы было видно, что она только что вышла оттуда. Появляется Паркер. Она говорит ему первое, что приходит в голову, — повторяет распоряжение, отданное Экройдом раньше, и уходит.

— Но ведь потом-то она должна была понять, что от ее слов зависит многое? — возразил Рэглан. — Что надо открыть правду?

— Потом, — холодно продолжал Пуаро, — мадемуазель Флора попала в трудное положение. Ей ведь сказали только, что явилась полиция, обнаружен грабеж. Ее первая мысль, естественно, о присвоенных ею деньгах, и она повторяет свою историю. Затем узнает о смерти дяди. Она в панике. Падает в обморок. А современные девушки не так-то легко падают в обморок. Перед ней дилемма: либо не отступать от прежних показаний, либо признаться во всем. А признаваться в воровстве молодой девушке нелегко — особенно перед теми, чьим уважением она дорожит.

— Я не верю! — Рэглан стукнул кулаком по столу. — Это невозможно! И вы… вы давно это знали?

— Подозревал с самого начала, — признался Пуаро. — Я был убежден, что мадемуазель Флора что-то скрывает. Чтобы убедиться, я при докторе проделал опыт, о котором вам рассказал.

— И сказали при этом, что хотите проверить Паркера, — с горечью укорил я его.

— Но, mon ami, — начал оправдываться Пуаро, — иной раз надо же что-то сказать!

Инспектор встал.

— Нам остается одно, — заявил он, — немедленно ее допросить. Вы поедете со мной в «Папоротники», мосье Пуаро?

— Разумеется. Доктор Шеппард подвезет нас на своей машине?

Я охотно согласился.

Мы осведомились о мисс Экройд, и нас провели в гостиную; у окна сидели Флора и Блент.

— Здравствуйте, мисс Экройд, — сказал инспектор. — Не могли бы мы побеседовать с вами наедине?

Блент тотчас встал и направился к двери.

— В чем дело? — взволнованно спросила Флора. — Не уходите, майор Блент. Он может остаться, не правда ли? — обратилась она к инспектору.

— Как вам угодно, мисс, — сухо сказал инспектор, — но я бы предпочел задать вам эти вопросы наедине; думаю, так будет лучше и для вас.

Флора пристально поглядела на него. Я заметил, что она побледнела. Она повернулась к Бленту:

— Я хочу, чтобы вы остались. Пожалуйста. Я очень вас прошу — независимо от того, что намерен сообщить мне инспектор, я хочу, чтобы вы тоже услышали это.

Рэглан пожал плечами.

— Ну, дело ваше. Так вот, мисс Экройд, мосье Пуаро высказал предположение. Он утверждает, что вы не были в кабинете вашего дяди в прошлую пятницу вечером, и не видели вашего дядю, и не прощались с ним, когда услышали шаги Паркера, а были в это время на лестнице, ведущей в спальню вашего дяди.

Флора вопросительно посмотрела на Пуаро, он кивнул.

— Мадемуазель, когда несколько дней назад мы все сидели за столом, я умолял вас быть со мной откровенной. То, чего не говорят папе Пуаро, он узнает сам. Скажите правду. Поймите, я хочу вам помочь. Вы взяли эти деньги?

Наступило молчание. Потом Флора заговорила:

— Мосье Пуаро прав. Я взяла эти деньги. Украла. Я воровка. Да, жалкая, мелкая воровка. И я рада, что вы это знаете, — все эти дни я жила как в бреду, как в каком-то страшном сне… — Она села и закрыла лицо руками, голос ее дрожал. — Вы не представляете себе, как тяжела была моя жизнь здесь: вечная необходимость изворачиваться, лгать из-за счетов, обещать заплатить, обманывать — как я противна себе! Это нас и сблизило с Ральфом — мы оба слабы! Я понимала его и жалела — я и сама такая, — мы не умеем стоять на своих ногах, мы жалкие, презренные существа! — Она поглядела на Блента и вдруг топнула ногой: — Почему вы так смотрите на меня, как будто не верите? Да, я воровка! Но, по крайней мере, я не лгу сейчас. И я вовсе не юная бесхитростная простушка, какой, по-вашему, полагается быть девушке. Вы, конечно, больше не захотите меня видеть. И пусть! Я себя ненавижу, презираю! Но одному вы поверить должны: если бы, сказав правду, я облегчила положение Ральфа, я бы ее сказала. Но с самого начала я понимала, что это будет только хуже для него, увеличит улики, а моя ложь ему не вредила.

— Ральф, — сказал Блент, — понимаю, всегда Ральф.

— Ничего вы не понимаете, — как-то надломленно и беспомощно сказала вдруг Флора, — и никогда не поймете. — Она повернулась к инспектору: — Я признаюсь во всем. Мне были необходимы деньги. В тот вечер я совсем не видела дядю после обеда. А по поводу денег — делайте со мной что хотите! Хуже уже все равно не будет! — И, закрыв лицо руками, она выбежала из комнаты.

— Значит, так, — сказал инспектор тупо, явно не зная, что делать дальше.

— Инспектор Рэглан, — вдруг спокойно заговорил Блент, — эти деньги были вручены мне самим мистером Экройдом для особой цели. Мисс Экройд к ним не прикасалась — она лжет, чтобы помочь капитану Пейтену. Я готов показать это под присягой. — И кивнув, он вышел.

Пуаро кинулся за ним и задержал его в холле.

— Мосье, умоляю вас — одну минутку.

— Что такое, сэр? — хмуро и нетерпеливо спросил Блент.

— Дело в том, — торопливо заговорил Пуаро, — что ваша выдумка меня не обманула. Деньги взяла мисс Флора, но с вашей стороны это было благородно… Мне это понравилось. Вы быстро соображаете и быстро действуете.

— Весьма признателен, но ваше мнение меня не интересует, — холодно прервал его Блент и хотел уйти, однако Пуаро, не обидевшись, удержал его за рукав.

— Нет, вы должны меня выслушать. Тогда за столом я говорил о том, что вы все что-то скрываете. Так вот: я с самого начала знал, что скрываете вы. Мадемуазель Флора… Вы ведь любите ее всем сердцем. И полюбили с первой минуты, как увидели, не так ли? Нет, будет говорить об этом! Почему в Англии о любви упоминают так, будто ее надо стыдиться? Вы любите мадемуазель Флору и стараетесь скрыть это от всех. Прекрасно, так и следует, но послушайте совета Эркюля Пуаро — не скрывайте ее от мадемуазель Флоры!

Блент на протяжении этой речи несколько раз пытался уйти, но последние слова, казалось, приковали его к месту.

— Что вы хотите сказать? — спросил он резко.

— Вы думаете, она любит капитана Пейтена, но я, Эркюль Пуаро, говорю вам: нет! Она согласилась на брак с ним, чтобы угодить дяде и спастись от невыносимой жизни здесь. Он ей нравится — между ними большая симпатия и взаимопонимание, но любит она не Ральфа Пейтена.

— Что вы мелете, черт побери! — воскликнул Блент.

Я заметил, как он покраснел под загаром.

— Вы были слепы, мосье! Но, пока на капитана Пейтена падает подозрение, она не может отречься от него — эта малютка умеет быть верной друзьям и долгу.

Я почувствовал, что мне пора вмешаться, чтобы помочь благому делу.

— Моя сестра говорила мне на днях, — сказал я, — что Флора совершенно равнодушна к Ральфу. А моя сестра никогда не ошибается в такого рода вещах.

Но Блент не обратил никакого внимания на мои слова. Он смотрел только на Пуаро.

— Вы действительно так думаете?.. — Он умолк в растерянности.

Он был из тех людей, которым не всегда легко облечь свою мысль, в слова. Пуаро этим недостатком не страдал.

— Если вы сомневаетесь, спросите ее сами, мосье. Или теперь… после этого случая с деньгами?..

— Вы можете предположить, — сердито фыркнул Блент, — что я поставлю ей это в вину? Роджер всегда был тяжел в денежных делах. Она запуталась и боялась сказать ему. Бедная девочка! Бедная, одинокая девочка!

— По-моему, мадемуазель Флора прошла в сад… — задумчиво пробормотал Пуаро, взглянув на стеклянную дверь.

— Я был неслыханным болваном, — сказал Блент отрывисто. — Странный у нас произошел разговор — как в какой-нибудь скандинавской пьесе. Но вы хороший человек, мосье Пуаро. Благодарю вас. — И, пожав руку Пуаро так, что тот скривился от боли, Блент вышел через веранду в сад.

— Не таким уж неслыханным, а просто влюбленным болваном, — заметил Пуаро, осторожно растирая руку.

Глава 20 Мисс Рассэл

Инспектор Рэглан перенес основательное потрясение. Рыцарская ложь Блента обманула его не больше, чем нас. На обратном пути он не переставая жаловался:

— Но ведь это меняет все дело, мосье Пуаро. Вы это понимаете?

— Да, видимо, так, да, полагаю, что так. Но я, правду сказать, уже с некоторых пор об этом догадывался!

Инспектор Рэглан, для которого что-то прояснилось всего полчаса назад, молча покосился на него и продолжал:

— Значит, все эти алиби — чепуха! Полная чепуха! Опять начинать сначала. Узнать, что каждый из них делал с восьми тридцати до полдесятого, — вот от чего мы должны танцевать теперь. Вы были правы по поводу этого Кента — мы его пока попридержим. Дайте сообразить. Без четверти десять он в «Собаке и свистке». Он мог добраться туда за четверть часа, если бежал сломя голову. Возможно, что это его голос слышал мистер Реймонд, когда кто-то просил денег у мистера Экройда. Но ясно одно — звонил доктору не он; станция в полумили от «Папоротников», в другом направлении, и в полутора милях от «Собаки и свистка», а он был в гостинице до четверти одиннадцатого. Черт бы побрал этот звонок — вечно мы на него натыкаемся!

— Да, — согласился Пуаро, — это любопытно.

— Хотя возможно, что звонил капитан Пейтен. Влез в окно, увидел своего дядю, заколотого кинжалом, испугался, что обвинят его, и убежал. Это вполне возможно, не так ли?

— Но зачем ему было звонить?

— Подумал, что, может быть, старик еще жив, хотел поскорее вызвать к нему врача, но не выдавая при этом себя. Неплохая теория, а? — Инспектор немного воспрянул духом. Он так явно был доволен собой, что наши слова были бы излишни.

Мы подъехали к моему дому, и я кинулся в приемную, где меня уже давно ждали пациенты, а Пуаро отправился с инспектором в участок.

Отпустив последнего пациента, я прошел в чуланчик, где у меня устроена мастерская. Я очень горжусь своим самодельным радиоприемником. Каролина ненавидит мою мастерскую, куда запрещен вход Энни с ее щетками и тряпками, — мне дороги мои инструменты. Я разбирал механизм у будильника, который считался абсолютно испорченным, когда дверь приотворилась и в щель просунулась голова Каролины.

— Ты, конечно, здесь, — с явным неодобрением сказала она. — Мосье Пуаро хочет тебя видеть.

— Что ж, — сказал я кисло (от неожиданности я упустил пружинку), — если он хочет меня видеть, пригласи его сюда.

— Сюда?

— Вот именно!

Каролина удалилась, негодующе фыркнув. Вскоре она появилась снова вместе с Пуаро и ушла, хлопнув дверью.

— Ага, мой друг, — сказал Пуаро, подходя и потирая руки, — от меня не так-то просто избавиться, а?

— Кончили с инспектором? — спросил я.

— Пока да. А вы приняли всех пациентов?

— Да.

Пуаро уселся на стул, склонив свою яйцевидную голову набок, и поглядел на меня с таким видом, словно предвкушал добрую шутку.

— Ошибаетесь, — улыбнулся он, — вам придется принять еще одного пациента.

— Уж не вас ли? — с удивлением воскликнул я.

— О нет, мое здоровье в превосходном состоянии. Правду сказать, это маленькая complot[204]. Мне необходимо увидеть кое-кого, но я не хочу, чтобы об этом узнала вся деревня и принялась судачить, как только дама переступит мой порог, ибо это мисс Рассэл! И она, кстати, уже лечилась у вас.

— Мисс Рассэл! — воскликнул я.

— Precisement. Мне крайне необходимо поговорить с ней. Я послал ей записочку и назначил свидание в вашей приемной. Вы на меня не в претензии?

— Наоборот, — сказал я, — особенно если мне будет позволено присутствовать.

— Ну разумеется! Это же ваша приемная!

— Вы знаете, — сказал я, — меня все это крайне интригует. При каждом открытии меняется вся картина — как в калейдоскопе. Вот, например, к чему нам понадобилась мисс Рассэл?

— Но ведь это очевидно, — пробормотал Пуаро, удивленно подняв брови.

— Вот опять, — проворчал я. — По-вашему, тут все очевидно, а я — как в тумане.

— Вы смеетесь надо мной, — добродушно погрозил мне пальцем Пуаро. — Возьмите разговор с мадемуазель Флорой. Инспектор был удивлен, а вы — нет.

— Да мне и в голову не приходило, что она украла деньги! — запротестовал я.

— Это, быть может, да. Но я наблюдал за вами, и вы не были, как инспектор Рэглан, полны удивления и недоверия.

— Пожалуй, вы правы, — сказал я после минутного размышления. — Мне все время казалось, что Флора что-то скрывает, так что это открытие подсознательно не было для меня такой неожиданностью, как для бедняги инспектора.

— Да! Бедняге придется заново пересмотреть все свои выводы. Я воспользовался его замешательством и добился от него исполнения одной моей просьбы. — Пуаро достал из кармана исписанный листок и прочел вслух: — «Полиция в течение нескольких дней разыскивала капитана Ральфа Пейтена, племянника мистера Экройда, владельца „Папоротников“, трагически погибшего в прошлую пятницу. Капитан Пейтен был задержан в Ливерпуле при посадке на корабль, отплывающий в Америку». Это, мой друг, появится в завтрашних газетах.

Пуаро аккуратно сложил листок.

Я уставился на него в полной растерянности.

— Но… но это же неправда. Он не в Ливерпуле.

Пуаро ласково мне улыбнулся.

— Как вы сообразительны! Нет, он не был задержан в Ливерпуле. Инспектору Рэглану очень не хотелось помещать эту заметку, тем более что я не дал ему никаких объяснений. Но я убедил его, что последствия ее будут очень важны, и он уступил мне, сложив с себя всякую ответственность.

Я уставился на Пуаро. Он улыбнулся.

— Не понимаю, — сказал я, — что это вам даст?

— Не вредно иногда прибегать к услугам серых клеточек, — серьезно ответил Пуаро. Он встал и подошел к моему рабочему столу. — Так вы, оказывается, любитель механики, — сказал он, осмотрев весь этот хаос.

У каждого человека есть свой конек. Я тут же продемонстрировал Пуаро мой самодельный радиоприемник. Ободренный его вниманием, я показал ему еще некоторые из моих изобретений — пустячки, но полезные в хозяйстве.

— Нет, решительно вы по призванию не врач, а изобретатель, — сказал Пуаро. — Но я слышу звонок — пришла ваша пациентка. Пойдемте в приемную.

Остатки былой красоты этой женщины уже поразили меня однажды. В то утро я был поражен снова. Высокая, прямая, одетая просто, во все черное, она держалась, как всегда, с достоинством; большие темные глаза ее блестели, обычно бледные щеки были покрыты румянцем. Да, несомненно в юности она была на редкость хороша.

— Доброе утро, мадемуазель, — сказал Пуаро. — Присядьте, пожалуйста. Доктор Шеппард был так любезен, что уступил мне свою приемную для небольшой беседы с вами.

Мисс Рассэл села, сохраняя невозмутимость. Если она и ощущала некоторую тревогу, это никак не проявлялось внешне.

— Все это, знаете ли, как-то странно, — сказала она.

— Мисс Рассэл, я должен вам кое-что сообщить!

— Вот как?

— Чарлз Кент арестован в Ливерпуле.

На ее лице не дрогнул ни единый мускул. Она только чуть пошире открыла глаза и с легким вызовом спросила:

— Ну и что?

И вот тут-то я понял, почему мне показалось, что, Чарлз Кент кого-то напоминает своей вызывающей манерой держаться. Два голоса — один грубый, хриплый, другой старательно благовоспитанный — обладали загадочно-одинаковым тембром и интонацией. В тот вечер у ворот «Папоротников» незнакомец напомнил мне мисс Рассэл. Потрясенный, я поглядел на Пуаро, и он чуть заметно кивнул мне, а в ответ на вопрос мисс Рассэл развел руками — типично французский жест.

— Я подумал, что это может вас заинтересовать. Только и всего.

— С какой стати? Кто он такой, этот Кент?

— Это, мадемуазель, тот человек, который был в «Папоротниках» в вечер убийства.

— Неужели?

— На его счастье, у него алиби. Без пятнадцати десять он был в пивной за милю отсюда.

— Повезло ему, — заметила мисс Рассэл.

— Но мы пока не знаем, зачем и к кому он приходил в «Папоротники».

— В этом я, к сожалению, ничем вам помочь не могу. Я ничего не слышала об этом посещении. Если это все… — Она хотела подняться, но Пуаро удержал ее:

— Нет, еще не все. Сегодня утром выяснилось, что мистер Экройд был убит не без четверти десять, а раньше: в промежутке между без десяти девять, когда доктор Шеппард покинул его, и без пятнадцати десять.

Я увидел, как кровь отлила от ее лица, она покачнулась.

— Но мисс Экройд говорила… мисс Экройд говорила…

— Мисс Экройд призналась, что она лгала. В этот вечер она не заходила в кабинет.

— И значит?

— И значит, возможно, что Чарлз Кент — именно тот, кого мы ищем. Он был в «Папоротниках». Неизвестно, что он там делал…

— Я могу сказать, что он там делал. Он не трогал мистера Экройда, он даже к кабинету не подходил. Это не он! — Железное самообладание было сломлено. Ужас и отчаяние были написаны на ее лице. — Мосье Пуаро! Мосье Пуаро, поверьте мне!

Пуаро встал и ласково погладил ее по плечу.

— Ну, конечно, конечно. Я верю. Но мне надо было заставить вас говорить, понимаете?

Она посмотрела на него с недоверием.

— А это правда — то, что вы сказали?

— То, что Чарлза Кента подозревают в убийстве? Да, это верно. И вы одна можете спасти его, рассказав, зачем он приезжал в «Папоротники».

— Он приходил ко мне, — тихо и быстро заговорила она. — Я вышла к нему… в…

— В беседку, я знаю.

— Откуда?

— Мадемуазель, Эркюль Пуаро обязан знать все. Я знаю также, что вы выходили еще раньше и оставили в беседке записку, назначив время свидания.

— Да. Когда он написал, что ему надо меня видеть, я побоялась встретиться с ним в доме и в своем ответе предложила прийти в беседку. Потом, опасаясь, как бы он не ушел, не дождавшись меня, оставила там записку, что приду в десять минут десятого. Я вышла с запиской через стеклянную дверь гостиной, чтобы кто-нибудь из прислуги не заметил меня, а возвращаясь, встретилась с доктором Шеппардом и испугалась, что ему может показаться странным, почему я так спешила, запыхалась… — Она умолкла.

— Продолжайте, — сказал Пуаро. — Вы встретились с Кентом в десять минут десятого. О чем вы говорили?

— Мне трудно… Видите ли…

— Мадемуазель, — прервал ее Пуаро, — мне необходимо знать всю правду. Обещаю вам, что все сказанное здесь останется между нами. Я отвечаю и за доктора Шеппарда. Я помогу вам: Кент — ваш сын?

Она кивнула. Ее щеки вспыхнули.

— Об этом никто не знает. Это случилось давно, очень давно… в Кенте. Я не была замужем…

— И дали ему фамилию по названию графства? Понимаю.

— Я работала. Я платила за его воспитание. Он не знал, что я — его мать. Но он сбился с пути — пил, потом стал наркоманом. Я с трудом оплатила ему билет в Канаду. Года два о нем не было никаких вестей. Потом он каким-то образом узнал, что я — его мать. Начал писать, требовать денег. А когда вернулся в Англию, написал, что приедет ко мне в «Папоротники».

Я не хотела, чтобы он приехал открыто: меня считают такой… такой респектабельной. Если бы возникли подозрения, мне пришлось бы оставить работу. Тогда я написала ему эту записку.

— А утром пришли к доктору?

— Да. Я подумала, может, это излечимо. Он был неплохим мальчиком, пока не стал наркоманом.

— Понимаю, — сказал Пуаро. — Что же было дальше? Он пришел?

— Да. Он ждал меня в беседке. Был очень груб, грозил мне. Я принесла ему деньги, какие у меня были, потом мы немного поговорили, и он ушел.

— Когда?

— Минут двадцать — двадцать пять десятого. Когда я вернулась домой, еще не было половины.

— Куда он пошел из беседки?

— Туда же, откуда пришел. Прямо по дорожке к воротам.

Пуаро кивнул.

— А вы? Что сделали вы?

— Я вернулась в дом. По террасе ходил майор Блент и курил, и я вошла через боковую дверь. Было ровно половина десятого.

Пуаро сделал какую-то пометку в своем блокноте.

— Это, пожалуй, все, — сказал он задумчиво.

— Я… я должна рассказать все это инспектору Рэглану?

— Может быть, но пока торопиться не надо. Будем соблюдать надлежащий порядок. Чарлзу Кенту еще не предъявлено обвинение в убийстве. Могут возникнуть обстоятельства, которые сделают ваше признание ненужным.

— Вы были очень добры ко мне, мосье Пуаро, — сказала мисс Рассэл, поднимаясь. — Очень! Спасибо вам. Вы… вы мне верите, что Чарлз не причастен к убийству?

— Совершенно очевидно, что человек, говоривший с мистером Экройдом в половине десятого, не мог быть вашим сыном. Не теряйте мужества,‘мадемуазель. Все будет хорошо.

Мисс Рассэл ушла. Мы остались с Пуаро вдвоем.

— Значит, так, — сказал я. — Каждый раз мы возвращаемся к Ральфу Пейтену. Как вы догадались, что Кент приходил к мисс Рассэл? Заметили сходство?

— Я связал ее с этим неизвестным задолго до того, как увидел его, — как только мы нашли перо. Оно указывало на наркотики, и я вспомнил, что вы говорили мне о разговоре с мисс Рассэл у вас в приемной. Затем я нашел статью о кокаине в газете за то же число. Все было ясно. Она получила в это утро известие от какого-то наркомана, прочла статью и пришла к вам, чтобы кое-что выяснить. Она заговорила о кокаине, потому что статья была об этом, но, когда вы проявили слишком живой интерес, быстро перевела разговор на детективные романы и таинственные яды. Я заподозрил существование брата или сына — словом, какого-то родственника. Но мне пора. Время перекусить.

— Останьтесь у нас, — предложил я.

— Не сегодня, — покачал головой Пуаро, и глаза его весело блеснули. — Мне бы не хотелось обрекать мадемуазель Каролину на вегетарианскую диету два дня подряд!

«Ничто не ускользает от Эркюля Пуаро», — подумал я.

Глава 21 Заметка в газете

Каролина, конечно, видела мисс Рассэл у дверей приемной, и я подготовил длинное объяснение о больном колене экономки, но оказалось, что она не была расположена задавать вопросы, ибо считала, что ей известны истинные мотивы появления мисс Рассэл, а мне — нет.

— Ей надо было самым бессовестным образом выведать у тебя все, что можно, Джеймс! — сказала Каролина. — И не прерывай меня, я верю, что ты этого не заметил — мужчины так наивны! Ей известно, что ты пользуешься доверием мосье Пуаро, и она хочет разнюхать. Знаешь, что я думаю, Джеймс?

— Представления не имею. Ты додумываешься до самых невероятных вещей.

— Твой сарказм неуместен. Мисс Рассэл знает о смерти мистера Экройда больше, чем ей угодно в этом признаться.

И Каролина с торжеством откинулась в кресле.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросил я рассеянно.

— Как ты туп сегодня, Джеймс. Как неживой. Опять печень?

И наш разговор перешел на сугубо интимные темы.

Заметка Пуаро появилась в газетах на следующий день. Преследуемые ею цели мне не были известны, но Каролина была потрясена.

Она начала с того, что, жертвуя истиной, заявила, будто всегда это утверждала. Я поднял брови, но спорить не стал. Каролина все-таки ощутила, видимо, укол совести, так как добавила:

— Может, я и не называла Ливерпуля, но все же говорила, что Ральф постарается уехать в Америку. Как Криппен.

— Без особого успеха, — напомнил я.

— Бедный мальчик! Все-таки его поймали. Твой долг, Джеймс, позаботиться о том, чтобы Ральфа не повесили.

— Что, по-твоему, я могу сделать?

— Но ты же врач, правда? И Ральфа знаешь с детства. Душевное расстройство — вот на что надо опираться! Я читала, что в тюремной больнице им совсем неплохо. — Слова Каролины напомнили мне кое-что.

— Я не знал, что у Пуаро есть душевнобольной племянник, — сказал я вопросительным тоном.

— Не знал? Мне он все рассказал. Бедный мальчик! Семейное несчастье! До сих пор его не помещали в больницу, но дело заходит так далеко, что, вероятно, скоро придется это сделать.

— Полагаю, ты уже полностью осведомлена о всех семейных делах Пуаро! — воскликнул я, накалившись до предела.

— Да, конечно, — ответила Каролина с тихим самодовольством. — Для нормальных людей излить кому-нибудь душу — всегда большое облегчение.

— Когда это делается по внутреннему побуждению, но облегчить душу под немилосердным нажимом — дело другое.

Каролина только поглядела на меня с видом христианской мученицы на римской арене.

— Ты слишком замкнут, Джеймс, — сказала она. — Терпеть не можешь говорить о своих делах или делиться с кем-нибудь и думаешь, будто остальные люди похожи на тебя. Я вовсе ничего ни из кого не выжимаю. Вот, например, если мосье Пуаро зайдет сегодня, как он собирался, я ведь не спрошу его, кто приехал к нему на рассвете.

— Так рано? — спросил я.

— Очень рано. Еще до молочника. Я просто выглянула из окна — штора почему-то колыхалась. Это был мужчина. Приехал на автомобиле. Весь закутанный. Я не разглядела его лица. Но все равно я догадалась, кто это, и ты увидишь, что я не ошиблась.

— Так кто же?

Каролина понизила голос до таинственного шепота:

— Эксперт из Скотленд-Ярда!

— Что? — сказал я ошеломленно. — Помилосердствуй, Каролина!

— Вот увидишь, Джеймс, что я права. Эта Рассэл в то утро не зря расспрашивала тебя о ядах. Роджер Экройд мог быть отравлен.

— Какой вздор! — Я расхохотался. — Ты не хуже меня знаешь, что он убит ударом кинжала в шею.

— После смерти, Джеймс. Чтобы сбить полицию с толку.

— Милая моя, я осматривал тело, я знаю, что говорю. Рана была нанесена не после смерти — наоборот: смерть последовала от колотой ножевой раны — заруби себе это на носу!

Каролина вместо ответа приняла таинственный вид. Это меня окончательно рассердило, и я спросил:

— Будь добра, Каролина, скажи — есть у меня диплом врача?

— Может быть, и есть! То есть я знаю, что он у тебя есть, но у тебя нет воображения.

— Все досталось на твою долю, — сказал я сухо.

Забавно было наблюдать за маневрами Каролины, когда явился Пуаро. Не задавая прямых вопросов, она любыми способами наводила разговор на таинственного незнакомца. Смеющиеся глаза Пуаро говорили мне, что он видит ее игру насквозь. Но он оставался важно непроницаемым, и она в конце концов сложила оружие. Насладившись этой игрой, Пуаро встал и предложил мне пройтись.

— Мне полезно худеть. А потом, может быть, мисс Каролина предложит нам чаю?

— С радостью! А ваш… э… гость не зайдет?

— Вы очень любезны. Нет, он отдыхает. Вы скоро с ним познакомитесь.

— Ваш старинный приятель, как мне кто-то говорил? — Каролина сделала еще одно героическое усилие.

— Да? — рассеянно пробормотал Пуаро. — Ну, нам пора.

Наша прогулка, как я и ожидал, привела нас к «Папоротникам». Я уже привык к методам Пуаро — поступки, по виду ничем не связанные между собой, на деле вытекали один из другого.

— У меня есть для вас небольшое поручение, мой друг. Сегодня вечером я собираюсь устроить маленькое совещание у себя. Вы придете?

— Разумеется, — сказал я.

— Отлично. Кроме того, мне нужны обитатели этого дома, то есть миссис Экройд, мадемуазель Флора, майор Блент, мистер Реймонд. Пригласите их от моего имени к девяти часам.

— С удовольствием. Но почему вы не хотите сами?

— Чтобы избежать вопросов «почему?», «зачем?». Они захотят узнать, что у меня на уме. А я, как вы знаете, не люблю заранее давать объяснения. (Я улыбнулся.) Мой друг Гастингс называл меня устрицей. Он был не прав. Я сообщаю все факты, но каждый может объяснить их по-своему.

— Когда я должен это сделать?

— Окажите любезность, пригласите их сейчас.

Мы уже подошли к дому.

— А вы не зайдете?

— Я — нет. Я немного прогуляюсь по парку, а через четверть часа встретимся у ворот.

Кивнув, я отправился выполнять его просьбу. Дома оказалась только миссис Экройд, встретившая меня весьма любезно.

— Я очень благодарна вам, доктор, за то, что вы так тактично разъяснили мосье Пуаро это недоразумение. Но жизнь — поистине сплошное испытание. Вы, конечно, слышали о Флоре?

— Что именно? — спросил я осторожно.

— Новая помолвка. Флора и Гектор Блент. Конечно, не такая хорошая партия, как Ральф. Но ведь счастье — самое главное в жизни, и Гектор по-своему человек весьма достойный. А Флоре нужен муж, на которого можно положиться, не вертопрах. Вы читали об аресте Ральфа?

— Да. Читал.

— Ужасно! — Миссис Экройд вздрогнула и закрыла глаза. — Джеффри Реймонд принял это так близко к сердцу, звонил в Ливерпуль. Но в полицейском участке ему ничего не объяснили. Заявили даже, что Ральфа вообще не арестовывали. Мистер Реймонд теперь утверждает, что все это ошибка… как это говорится?.. Газетная утка. Я запретила упоминать об этом в присутствии слуг. Но какой позор! Что, если Флора вышла бы за него замуж? — Миссис Экройд вновь закрыла глаза от переполнявших ее чувств.

Я ждал, когда получу возможность выполнить поручение Пуаро, но миссис Экройд заговорила снова:

— Вы ведь были здесь вчера с этим невыносимым инспектором Рэгланом? Он просто зверь! Так напугал Флору, что она сказала, будто взяла деньги из спальни бедного Роджера. А ведь все так просто! Милой девочке понадобились деньги, она не хотела беспокоить дядю — он сам не велел — и, зная, где они лежат, она взяла их в долг.

— Это говорит Флора? — спросил я.

— Мой дорогой доктор! Современные девушки так впечатлительны! И вам ли не знать про гипноз! Инспектор кричал: «Кража, кража!» — и у бедной девочки возникла ассоциация — или, может быть, это комплекс? — я всегда путаю эти слова, — и она поверила, будто и правда украла их. Но я сразу поняла все. Впрочем, отчасти это недоразумение меня даже радует: оно все ускорило, я хочу сказать: они объяснились — Флора и Гектор. Вы знаете, одно время я начинала бояться, что между Флорой и Реймондом что-то завязывается. Вообразите, какой ужас! Какой-то секретарь, без гроша в кармане, без связей! — Голос миссис Экройд сорвался на визг.

— Для вас это было бы тяжелым ударом, — сказал я. — У меня к вам поручение от мосье Пуаро.

— Ко мне? — тревожно спросила миссис Экройд.

Я поспешил ее успокоить, объяснив, чего хочет Пуаро.

— Конечно, — с некоторым сомнением произнесла миссис Экройд, — раз мосье Пуаро приглашает, мы, по-видимому, должны прийти. Но зачем? Хотелось бы знать наперед.

Я, полный искренности, заверил ее, что не знаю сам.

— Хорошо, — хмуро сказала она наконец, — я скажу остальным, и мы придем к девяти.

Я распрощался и направился на условленную встречу.

— Боюсь, что прошло больше четверти часа, — сказал я, подходя к Пуаро, — но, когда эта дама начнет трещать, попробуйте-ка вставить хоть слово.

— Не беда, — сказал Пуаро, — я неплохо провел время, парк великолепен.

Мы зашагали к дому. К нашему удивлению, дверь нам открыла сама Каролина, видимо, высматривавшая нас. Она приложила палец к губам. Щеки ее пылали от волнения.

— Здесь, — шепнула она, — Урсула Борн, старшая горничная из «Папоротников». Она в ужасном состоянии, ей нужен мосье Пуаро. Я сделала что могла — провела ее в столовую, дала ей чашку чаю. Просто сердце сжимается, на нее глядя.

— Она в столовой? — переспросил Пуаро.

— Проходите, — сказал я и распахнул дверь.

Урсула Борн сидела у стола, уткнувшись лицом в сложенные на коленях руки. Она подняла голову. Глаза ее опухли от слез.

— Урсула Борн… — пробормотал я.

— Нет, — сказал Пуаро, подходя к ней. — Это не Урсула Борн, дитя мое, не правда ли? А Урсула Пейтен? Миссис Ральф Пейтен?

Глава 22 Рассказ Урсулы

Несколько секунд девушка молча смотрела на Пуаро. Потом, окончательно потеряв самообладание, кивнула и зарыдала. Каролина кинулась к ней, обняла, похлопала по плечу.

— Полно, полно, дорогая, — принялась она утешать ее. — Все будет хорошо. Вот увидите. Все образуется.

Несмотря на любопытство и любовь к сплетням, Каролина очень добра. На минуту даже заявление Пуаро было забыто перед горем девушки. Но вот Урсула выпрямилась, вытерла глаза.

— Как глупо, — пробормотала она. — И непростительно.

— Нет, дитя мое, мы понимаем, что пришлось вам перенести за последние дни, — мягко сказал Пуаро.

— Для вас это было тяжким испытанием, — вставил я.

— И вдруг я узнаю, что вам все известно, — продолжала Урсула. — Откуда вы узнали? Вам сказал Ральф?

Пуаро покачал головой.

— Вы, конечно, понимаете, почему я пришла. Вот из-за этого…

Она вынула измятую газетную вырезку, и я узнал заметку Пуаро.

— Ральф арестован. Значит, все бесполезно. Мне незачем больше скрывать.

— Не всегда можно верить газетам, мадемуазель, — пробормотал Пуаро; у него был пристыженный вид. — Но все-таки вам лучше быть откровенной; нам нужна правда.

Девушка посмотрела на него с сомнением.

— Вы не доверяете мне, — сказал Пуаро. — И тем не менее вы ко мне пришли. Почему?

— Потому что я не верю… Ральф не мог этого сделать, — прошептала она. — И еще потому, что вы очень умны, и узнаете правду, и еще…

— Да?

— Мне кажется, вы добры.

Пуаро энергично закивал.

— И правильно, да-да. Послушайте, я искренне верю, что ваш муж невиновен, но дело принимает скверный оборот. И чтобы спасти его, я должен знать все до последней мелочи, даже если это может показаться новой уликой против него.

— Как верно вы понимаете! — прошептала Урсула.

— И теперь расскажете мне все без утайки, не так ли? Все с самого начала.

— Надеюсь, вы меня не выпроводите за дверь, — сказала Каролина, удобно устраиваясь в кресле. — Во-первых, я хочу знать, почему эта девочка разыгрывала из себя горничную?

— Разыгрывала? — переспросил я.

— Конечно. Почему, дитя мое? На пари?

— Чтобы жить, — отрезала Урсула. И начала рассказ, который я изложу здесь своими словами.

Она была седьмым ребенком в семье обедневшего ирландского джентльмена. После смерти отца дочерям пришлось задуматься о куске хлеба. Урсуле не нравилась профессия, единственно доступная для девушки без специального образования, — профессия гувернантки при маленьком ребенке, а практически няньки, и она решила стать горничной. Старшая ее сестра, которая вышла замуж за капитана Фоллиота, дала ей рекомендацию. (К ней-то я и обращался за справками, и причина ее смущения стала мне теперь ясна.) Но Урсуле было бы неприятно, если бы ее прозвали «барышней-горничной», тем более что поступила она на службу по рекомендации сестры, — ей хотелось доказать, что она на своем месте. В «Папоротниках», несмотря на некоторую отчужденность, дававшую порой пищу для перемывания косточек, она зарекомендовала себя хорошо — была расторопна, добросовестна, умела.

— Мне нравилась моя работа, — объяснила она. — И притом у меня оставалось много свободного времени.

А потом она встретилась с Ральфом Пейтеном, и между ними завязался роман, завершившийся тайным браком, на который она пошла, в сущности, против воли — Ральф убедил ее, что отчим не разрешит ему жениться на девушке без гроша за душой. Лучше, говорил он, обвенчаться тайно и преподнести отчиму эту новость при более благоприятных обстоятельствах. Так Урсула Борн стала Урсулой Пейтен. Ральф заверял ее, что подыщет себе работу, расплатится с долгами и, получив возможность содержать жену и став независимым от отчима, раскроет тайну.

Но для людей типа Ральфа Пейтена начать новую жизнь легче на словах, чем на деле. Он надеялся, что ему удастся убедить отчима, не подозревавшего о его женитьбе, уплатить его долги и помочь ему снова стать на ноги. Но Экройд, узнав о величине его долгов, не только совсем рассвирепел, но и наотрез отказался сделать для него хоть что-нибудь. Прошло несколько месяцев, и Ральф получил от отчима приглашение в «Папоротники». Роджер Экройд не стал ходить вокруг да около. Он всегда мечтал о том, чтобы Ральф женился на Флоре, и без обиняков предложил ему этот брак.

И вот тут обнаружилась слабохарактерность Ральфа. Как всегда, он пошел по линии наименьшего сопротивления. Насколько я понял, ни Флора, ни Ральф не пытались разыгрывать из себя влюбленных. Для них обоих это была чисто деловая сделка. Роджер Экройд продиктовал свои условия — они их приняли. Флора надеялась обрести независимость, деньги, большую свободу действий. Положение Ральфа, разумеется, было сложнее. Но он был по уши в долгах и решил не упускать свой шанс: его долги будут уплачены, он может начать все сначала. Он был не из тех людей, которые умеют заглядывать далеко вперед, но, по-видимому, у него была смутная надежда, что по истечении какого-то приличного срока его помолвку с Флорой можно будет расторгнуть. И он и Флора просили, чтобы помолвку держали пока в секрете. Ральф главным образом хотел скрыть ее от Урсулы, инстинктивно чувствуя, как противен должен быть этот обман такой честной и волевой натуре.

А потом наступил кризис: с обычным для него упрямым самодурством Роджер Экройд решил объявить о помолвке, сказав об этом только Флоре, на что та апатично согласилась. Урсулу это сообщение потрясло. Она вызвала Ральфа на свидание в лес, и часть их разговора услышала моя сестра. Ральф умолял ее сохранить в тайне их брак еще некоторое время. Урсула самым решительным образом отказалась — она собиралась сообщить о нем мистеру Экройду, и как можно скорее. Муж и жена расстались в ссоре.

Урсула сдержала слово и в тот же день объяснилась с Роджером Экройдом. Разговор был бурным, хотя Роджера Экройда собственное несчастье, несомненно, занимало гораздо больше. Но его возмутил обман. Гнев его был обращен главным образом на Ральфа, но досталось и Урсуле. Он считал, что она сознательно «окрутила» приемного сына богатого человека. Оба наговорили друг другу непростительные слова.

В тот же вечер, тайком выскользнув из дома через боковую дверь, Урсула встретилась, как было условлено, с Ральфом в беседке. Разговор свелся к взаимным обвинениям. Он упрекал ее в том, что своей несвоевременной откровенностью она погубила его будущее, она его — в лживости. Они расстались. Через полчаса было найдено тело Экройда. С тех пор Урсула не видела Ральфа и не получала от него никаких известий.

Слушая это повествование, я начинал все больше и больше понимать, какими последствиями могли быть чреваты эти события. Останься Экройд в живых, он неминуемо изменил бы завещание. Его смерть была крайне своевременной и для Ральфа, и для Урсулы Пейтен. Неудивительно, что она помалкивала.

Мои размышления прервал голос Пуаро, и серьезность его сказала мне, что мой друг прекрасно понимает, чем может обернуться эта совокупность фактов.

— Мадемуазель, я должен задать вам один вопрос, от которого, возможно, зависит все: когда именно вы расстались с капитаном Ральфом Пейтеном в беседке? Не торопитесь. Подумайте, чтобы ответ ваш был точным.

Урсула горько усмехнулась.

— Вы думаете, я не вспоминала это десятки раз? Я пошла в беседку ровно в половине десятого. По террасе прохаживался майор Блент, и я пошла в обход через кусты. Было примерно тридцать три минуты десятого, когда я пришла в беседку. Ральф уже ждал меня. Я пробыла с ним не больше десяти минут; когда я вернулась в дом, было без четверти десять.

Я понял, почему она так настойчиво расспрашивала меня в тот день. Если бы оказалось, что Экройд был убит раньше, до без четверти десять! Очевидно, та же мысль заставила Пуаро задать следующий вопрос:

— Кто первым ушел из беседки?

— Я.

— А Ральф оставался там?

— Да, но не думаете же вы?..

— Мадемуазель, что я думаю, не имеет значения. Что вы сделали, вернувшись в дом?

— Прошла в свою комнату.

— И долго там оставались?

— До десяти часов.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Подтвердить? Что я была у себя? Нет… А… понимаю, могут подумать… могут подумать…

В ее глазах мелькнул ужас. Пуаро закончил за нее:

— Что это вы проникли в кабинет через окно и убили мистера Экройда? Да, это могут подумать.

— Разве только идиоты! — негодующе воскликнула Каролина и погладила девушку по плечу.

— Ужасно! — Урсула закрыла лицо руками. — Ужасно!..

— Успокойтесь, дорогая! — воскликнула Каролина. — Мосье Пуаро так не думает. А ваш муж, откровенно говоря, упал в моем мнении. Бежать так трусливо, бросив вас на произвол судьбы!

— Нет! — энергично запротестовала Урсула. — Ральф не бежал бы, чтобы спасти себя. Я теперь все понимаю. Он тоже мог подумать, что я убила его отчима.

— Ну нет, — возразила Каролина. — Он не мог подумать такое.

— Я была с ним так жестока и холодна в тот вечер. Не хотела его слушать, не хотела верить, что он меня любит. Говорила ему злые, жестокие слова — первое, что приходило в голову. Я так старалась ударить его побольнее!

— Это было для него только полезно, — заявила Каролина. — Если вы сказали что-то обидное мужчине, пусть это вас не тревожит. Мужчины слишком самодовольны, они просто не верят, что вы говорите серьезно, если это что-то нелестное для них.

— Когда убийство было открыто, — взволнованно продолжала Урсула, — и он не появился, я была вне себя. У меня на миг закралось даже сомнение… Но я знала, что он не мог… Только я хотела, чтобы он сам заявил о своей невиновности. Я знала, что он очень привязан к доктору Шеппарду, и подумала: может, доктору известно, где он. — Она повернулась ко мне: — Вот почему я заговорила с вами тогда. Я думала, вдруг вы сможете передать ему…

— Я? — воскликнул я.

— Откуда Джеймс мог знать, где он? — резко спросила Каролина.

— Конечно, это было маловероятно, — согласилась Урсула, — но Ральф много говорил о вас как о своем лучшем друге.

— Моя дорогая, — сказал я, — я не имею ни малейшего представления о том, где находится сейчас Ральф Пейтен.

— Это правда, — сказал Пуаро.

— Но… — Урсула удивленно указала на газетную вырезку.

— Ах, это! — сказал, слегка смутившись, Пуаро. — A bagatelle[205], мадемуазель! Я уверен, что Ральф Пейтен не арестован.

— Так, значит… — медленно начала девушка.

— Мне хотелось бы выяснить одно обстоятельство, — быстро перебил ее Пуаро. — В тот вечер на капитане Пейтене были ботинки или сапоги?

— Не помню, — покачала головой Урсула.

— Жаль. А впрочем, вы могли и не заметить. Ну, хорошо, мадам, никаких больше вопросов. — Он шутливо погрозил ей пальцем. — И не надо мучиться. Ободритесь и доверьтесь Эркюлю Пуаро.

Глава 23 Небольшое совещание у Пуаро

— А теперь, — сказала Каролина, — девочка отправится наверх и приляжет. Не беспокойтесь, милочка, мосье Пуаро сделает для вас все, что можно.

— Мне бы нужно вернуться в «Папоротники», — неуверенно сказала Урсула, но Каролина решительно пресекла ее возражения:

— Чепуха! Сейчас вы на моем попечении и пока останетесь здесь. Верно, мосье Пуаро?

— Так будет лучше всего, — согласился тот. — А вечером я попрошу мадемуазель… прошу прощения — мадам присутствовать на моем маленьком совещании. Ее присутствие крайне необходимо.

Каролина кивнула и вышла вместе с Урсулой. Когда дверь за ними закрылась, Пуаро сказал, усаживаясь в кресло:

— Все идет прекрасно, обстановка проясняется.

— Но становится все более и более тяжелой для Ральфа Пейтена, — заметил я угрюмо.

Пуаро кивнул.

— Да, но этого и следовало ожидать, не так ли?

Я поглядел на него, несколько сбитый с толку этим замечанием.

Он сидел, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Внезапно он тяжело вздохнул и покачал головой.

— Что такое? — спросил я.

— Бывают минуты, когда я тоскую по моему другу, живущему теперь в Аргентине, — сказал он. — Всегда, когда я работал, он был рядом и часто помогал мне. У него был дар натыкаться на истину, не замечая ее, и часто его глупые выводы открывали мне эту истину. Кроме того, у него была полезная привычка вести записки, и это было интересно.

— Если в этом дело… — Я смущенно кашлянул.

— Да, так что? Что вы хотели сказать? — У Пуаро заблестели глаза.

— Видите ли, я читал некоторые рассказы капитана Гастингса и подумал, почему бы не попробовать самому что-нибудь в этом роде. Пожалуй, это единственный случай в моей жизни… Жаль было бы упустить..

Произнося эту речь, я смущался все больше и больше. Пуаро вскочил. Я в ужасе подумал, что он собирается расцеловать меня, по своему французскому обычаю, но он, к счастью, воздержался.

— Но ведь это великолепно! Вы записывали свои впечатления от этого дела по мере его развития.

Я кивнул.

— Epatant![206] — вскричал Пуаро. — Дайте мне их сию же минуту.

Я не был готов к такому настоятельному требованию и стал напряженно пытаться вспомнить некоторые детали.

— Но… — запинаясь, сказал я, — вам придется меня простить, я иногда… э… переходил на личности.

— О, понимаю. Вы говорили обо мне как о смешном, а может быть, порой и нелепом человеке. Это не имеет значения. Гастингс тоже не всегда был вежлив. А я выше подобных пустяков.

Все еще охваченный сомнением, я порылся в ящиках письменного стола и протянул ему растрепанную пачку. Предполагая возможность издания рукописи, я разделил ее на главы. Накануне вечером я довел ее до второго посещения мисс Рассэл. Таким образом, Пуаро получил двадцать глав. На этом мы попрощались.

Мне пришлось посетить пациента, жившего довольно далеко, и я вернулся в девятом часу. Меня ждал горячий ужин и сообщение, что Пуаро и моя сестра перекусили вместе в полвосьмого и Пуаро удалился в мою мастерскую дочитывать рукопись.

— Надеюсь, Джеймс, — сказала моя сестра, — что ты в своих записках был осторожен, говоря обо мне?

У меня отвисла челюсть. Я вовсе не был осторожен.

— Впрочем, это не имеет значения, — сказала Каролина, правильно истолковав мое молчание. — У мосье Пуаро свой взгляд на вещи, он понимает меня лучше, чем ты.

Я прошел в мастерскую, Пуаро сидел у окна, рукопись лежала аккуратной стопочкой перед ним. Он положил на нее руку и заговорил.

— Eh bien, — сказал он, — поздравляю вас — вы очень скромны!

— О! — сказал я растерянно.

— И очень сдержанны, — прибавил он.

Я снова сказал:

— О!

— Гастингс писал не так. На каждой странице без конца встречалось слово «я». Что он думал, что он делал. Но вы — вы оставляете себя на заднем плане, в тени. Только раз или два вы пишете о себе — в сценах домашней жизни, так сказать.

Я слегка покраснел, подметив лукавые искорки в его глазах.

— Но все-таки что вы об этом думаете? — спросил я нервно.

— Хотите слышать мое откровенное мнение?

— Конечно.

Пуаро оставил свою шутливую манеру.

— Очень подробный и обстоятельный отчет, — сказал он любезно. — Вы сообщили все факты точно и аккуратно, хотя и проявили надлежащую скромность касательно вашей роли в них.

— И этот отчет вам помог?

— Да, могу сказать — значительно помог. Пойдемте ко мне приготовлять сцену для моего маленького представления.

Каролина была в холле. Вероятно, она надеялась, что ее тоже пригласят, но Пуаро тактично вышел из положения.

— Мне бы очень хотелось пригласить и вас, мадемуазель, — сказал он с сожалением в голосе, — но это было бы неделикатно. Ведь все те, что придут сегодня, — подозреваемые. Среди них я найду убийцу мистера Экройда.

— Вы правда верите в это? — спросил я с сомнением.

— А вы, я вижу, не верите, — сухо сказал Пуаро. — Еще не научились ценить Эркюля Пуаро.

В этот момент по лестнице спустилась Урсула.

— Вы готовы, дитя мое? — спросил Пуаро. — Прекрасно. Мы сейчас пойдем ко мне. Мадемуазель Каролина, поверьте, я готов вам служить всегда и во всем.

Мы ушли. Каролина стояла на крыльце с видом собаки, которую не взяли на прогулку.

В гостиной Пуаро все было уже приготовлено. На столе стояли различные сиропы, бокалы и рюмки, а также блюдо с бисквитами. Из соседней комнаты принесли несколько стульев. Пуаро сновал по комнате, то передвигая стулья, то переставляя лампу, потом поправил ковер. Он старался сделать так, чтобы свет падал на стулья, а другой конец комнаты, где, как я решил, будет сидеть он сам, оставался в полумраке.

Мы с Урсулой молча следили за ним.

Вскоре раздался звонок.

— Это они! — объявил Пуаро. — Отлично! Все готово.

Дверь открылась, и вошли гости из «Папоротников».

— Мадам, мадемуазель! — приветствовал Пуаро миссис Экройд и Флору. — Вы очень добры, что пришли. Майор Блент, мистер Реймонд!

Секретарь был весел, как всегда.

— Что тут затевается? — рассмеялся он. — Опыты с научной машиной? Нам наденут манжеты на руки и по предательским ударам пульса определят убийцу? Говорят, такая штука есть.

— Я читал о чем-то в этом роде, — ответил Пуаро, — но я старомоден, обхожусь серыми клеточками. А теперь начнем. Но сперва, — он взял Урсулу за руку и вывел вперед, — позвольте представить вам миссис Ральф Пейтен: они поженились в марте.

— Ральф! В марте! — взвизгнула миссис Экройд. — Чепуха! Не может быть! — Она уставилась на Урсулу, словно видела ее впервые. — На Борн? Мосье Пуаро, я вам не верю!

Урсула покраснела и собиралась что-то сказать, но ей помешала Флора, которая быстро подошла к ней и взяла под руку.

— Не обижайтесь, что мы удивлены, — сказала она, — ведь вы и Ральф хорошо хранили тайну. Поздравляю от всей души.

— Вы очень добры, мисс Экройд, — тихо произнесла Урсула. — Вы имеете право сердиться, Ральф вел себя недопустимо, особенно по отношению к вам.

— Забудьте это, — ответила Флора, ласково погладив ее по руке. — У Ральфа не было другого выхода. На его месте я, верно, поступила бы так же. Правда, он мог бы довериться мне, я бы его не выдала.

Пуаро постучал пальцами по столу и значительно кашлянул.

— Заседание начинается, — сказала Флора. — Мосье Пуаро намекает, что нам не следует болтать. Но все же скажите мне только одно — где Ральф? Ведь вы должны знать?

— Но я не знаю! — вскричала чуть не плача Урсула. — В том-то и дело, что не знаю!

— Разве его не арестовали в Ливерпуле? — спросил Реймонд. — Ведь это было в газетах.

— Он не в Ливерпуле, — коротко ответил Пуаро.

— Короче говоря, никто не знает, где он, — заметил я.

— Кроме Эркюля Пуаро, э? — сказал Реймонд.

— Меня? Я знаю все, — серьезно ответил на его шутливое замечание Пуаро. — Не забывайте это.

Джеффри Реймонд поднял брови.

— Все? — Он присвистнул. — Сильно сказано!

— Вы действительно догадываетесь, где прячется Ральф Пейтен? — спросил я недоверчиво.

— Не догадываюсь — знаю, друг мой.

— В Кранчестере? — рискнул я.

— Нет, — торжественно ответил Пуаро, — не в Кранчестере.

Он не прибавил больше ничего и жестом пригласил гостей сесть. Тут дверь отворилась, вошли еще двое — Паркер и мисс Рассэл — и сели возле двери.

— Все в сборе, кворум, — удовлетворенно произнес Пуаро, и я заметил беспокойное выражение, появившееся на всех лицах: верно, всем, как и мне, показалось, что захлопнулась ловушка.

Пуаро, держа в руках лист бумаги, важно прочел:

— Миссис Экройд, мисс Флора Экройд, майор Блент, мистер Джеффри Реймонд, миссис Ральф Пейтен, Джон Паркер, Элизабет Рассэл. — Он положил бумагу на стол.

— И что все это значит? — спросил Реймонд.

— Это список лиц, подозреваемых в убийстве, — ответил Пуаро. — Вы все имели возможность убить мистера Экройда.

Миссис Экройд ахнула и вскочила:

— Я не хочу, я не хочу! Я вернусь домой!

— Вы не пойдете домой, мадам, — строго сказал Пуаро, — пока не выслушаете меня. — Он помолчал, откашлялся и продолжал: — Я начну сначала. Когда мисс Экройд попросила меня расследовать это дело, я отправился в «Папоротники» с добрейшим доктором Шеппардом. Я прошел с ним по террасе, где на подоконнике мне показали следы. Оттуда инспектор Рэглан повел меня по тропинке, ведущей к сторожке. Я увидел беседку и, тщательно обследовав ее, нашел кусочек накрахмаленного батиста и пустой стержень гусиного пера. Обрывок батиста немедленно ассоциировался у меня с передником горничной. Когда инспектор Рэглан показал мне список обитателей дома, я заметил, что у старшей горничной, Урсулы Борн, нет алиби. По ее словам, она была в своей комнате с половины десятого до десяти. А что, если это она была в беседке и с кем-то встречалась? А мы знаем от доктора Шеппарда, что в тот вечер он встретил у ворот какого-то незнакомца. На первый взгляд могло показаться, что проблема решена, что этот неизвестный человек был с Урсулой Борн в беседке. На это указывало и гусиное перо. Этот стержень заставил меня подумать о наркомане, приехавшем из-за океана, где героин распространен гораздо шире. Незнакомец, которого встретил доктор Шеппард, говорил с легким американским акцентом, что подтверждало это заключение. Но тут я заметил, что время не совпадало. Урсула Борн не могла попасть в беседку до половины десятого, а этот человек должен был прийти туда в самом начале десятого. Конечно, я мог предположить, что он ждал в беседке полчаса. С другой стороны, вполне возможно, что в беседке за этот вечер произошло два свидания. Когда я пришел к такому выводу, я тут же обратил внимание на несколько многозначительных фактов: экономка, мисс Рассэл, утром посетила доктора Шеппарда и проявила интерес к возможностям излечения от наркомании. Связав это с гусиным пером, я пришел к заключению, что этот человек приходил к экономке, а не к Урсуле Борн. С кем же виделась Урсула? Я недолго пребывал в неизвестности.

Сперва я нашел обручальное кольцо с датой к надписью от Р., потом узнал, что Ральфа Пейтена видели в двадцать пять минут десятого на тропинке, ведущей к беседке, и, наконец, услышал о разговоре в лесу между Ральфом и неизвестной девушкой. Таким образом, я привел все факты в порядок: тайный брак, объявление о помолвке в день трагедии, бурный разговор в лесу, свидание в беседке вечером. Отсюда вытекало, что Ральф и Урсула Борн (или Пейтен) имели все основания желать смерти мистера Экройда, а также неожиданно вскрылось еще и то, что в кабинете мистера Экройда в половине десятого Ральф быть не мог. Тут мы приходим к следующему и самому интересному моменту преступления — кто же был в кабинете с мистером Экройдом в половине десятого? Не Ральф Пейтен — он был в беседке со своей женой. Не Чарлз Кент — он уже ушел. Кто же? Я задал себе дерзкий вопрос: а был ли с ним кто-нибудь?

Последние слова Пуаро торжествующе кинул нам, как вызов, наклонившись вперед, а затем откинулся на спинку стула с таким видом, словно нанес кому-то решающий удар.

На Реймонда это, однако, не произвело впечатления. Он мягко возразил:

— Кажется, вы хотите представить меня лжецом, мосье Пуаро, но мои показания ведь имеют подтверждение, исключая, пожалуй, лишь то, какие именно слова были произнесены. Вспомните: майор Блент тоже слышал, что мистер Экройд с кем-то разговаривал. Он был на террасе и, хотя слов разобрать не мог, голоса слышал ясно.

Пуаро кивнул.

— Я этого не забыл, — спокойно сказал Пуаро, — но у Блента создалось впечатление, что мистер Экройд говорил с вами.

На секунду Реймонд растерялся, но тут же нашелся:

— Блент знает теперь, что он ошибся.

— Безусловно, — подтвердил майор.

— Однако вначале он почему-то подумал так, — задумчиво произнес Пуаро. — О нет! — Он протестующе поднял руку. — Я знаю, что вы мне скажете. Но этого недостаточно. Надо найти другое объяснение. Скажем так: с самого начала меня поразило одно — характер слов, услышанных мистером Реймондом.

Меня изумило, что никто этого не заметил — не заметил ничего странного.

Он помолчал, потом негромко процитировал:

— «Обращения к моему кошельку были столь часты за последнее время, что эту просьбу я удовлетворить не смогу…» Вам ничего не кажется в этом странным?

— Ничего, — сказал Реймонд. — Диктуя мне письма, он часто пользовался чуть ли не этой самой фразой.

— Вот именно! — вскричал Пуаро. — Об этом-то я и говорю. Возможна ли такая фраза в обычной разговорной речи? Вот если бы он диктовал письмо…

— Читал письмо вслух, хотите вы сказать, — медленно произнес Реймонд. — Пусть так. Но читал-то он его все-таки кому-то.

— Но почему? Какие у вас данные, что в комнате был еще кто-то? Вспомните — слышен был только голос мистера Экройда.

— Но ведь никто, если он в своем уме, не стал бы читать подобное письмо себе вслух?

— Вы все забываете одно обстоятельство, — мягко сказал Пуаро. — Вы забываете про молодого человека, приезжавшего в предыдущую среду.

Все поглядели на Пуаро.

— Ну да, — подсказал он, — в среду. Сам он не представляет собой ничего интересного, но зато его фирма…

— Фирма «Диктофон»! — ахнул Реймонд. — Теперь я понял. Диктофон! Вы об этом подумали?

— Да, — кивнул Пуаро. — Мистер Экройд собирался приобрести диктофон. Я обратился за справкой в эту фирму и узнал, что он его приобрел. Почему он это скрыл от вас, я не знаю.

— Хотел сделать мне сюрприз, — пробормотал Реймонд. — Он, как ребенок, любил удивлять людей неожиданностями. Смаковал предстоящую шутку, может быть, играл, как с новой игрушкой. Да, похоже, так. Вы правы, такая фраза в разговоре невозможна.

— Понятно также, — добавил Пуаро, — почему майор Блент решил, что в кабинете — вы. Обрывки слов, долетавшие до него, были явной диктовкой, и у него создалось впечатление, что диктуют вам. Тем более что его внимание было отвлечено белой фигурой, мелькнувшей в кустах. Он решил, что это была мисс Экройд, хотя на самом деле он, конечно, видел белый передник Урсулы, пробиравшейся в беседку.

— Хотя ваше заключение блестяще — я бы до этого никогда не додумался, — но оно ничего не меняет, — сказал Реймонд, оправившись от изумления. — В девять тридцать мистер Экройд был жив, раз он диктовал в диктофон. Кент к тому времени уже ушел. Что касается Ральфа… — Он поглядел на Урсулу.

— Ральф и я, — ответила она твердо, хотя ее щеки пылали, — расстались без четверти десять. Он не подходил к дому, я уверена. Больше всего на свете он боялся встречи с отчимом.

— Я не сомневаюсь, что вы говорите правду, — сказал Реймонд. — Я всегда был уверен в невиновности капитана Пейтена. Но надо помнить о том, какие вопросы будут задаваться на суде. Он попал в тяжелое положение, но если бы он перестал скрываться…

— Это ваше мнение? — перебил Пуаро. — Вы считаете, что ему следует явиться?

— Конечно, если вы знаете, где он.

— Я замечаю, что вы не верите моим словам. Но повторяю еще раз — я знаю все: и что означали следы на подоконнике и телефонный звонок, и где скрывается Ральф Пейтен…

— Где же он? — резко спросил Блент.

— Неподалеку, — с улыбкой ответил Пуаро.

— В Кранчестере? — спросил я.

— Вы постоянно спрашиваете меня об этом, — повернулся ко мне Пуаро. — Кранчестер, кажется, стал у вас idee fixe. Нет-нет, он не в Кранчестере. Он… вот.

Пуаро драматически протянул руку. Все обернулись.

В дверях стоял Ральф Пейтен.

Глава 24 Рассказ Ральфа Пейтена

Для меня это была нелегкая минута, и я плохо помню, что произошло дальше. Когда я несколько оправился, Ральф держал за руку свою жену и улыбался мне. Пуаро тоже улыбался, красноречиво грозя мне пальцем.

— Разве я не говорил вам по меньшей мере раз тридцать, что бесполезно скрывать что-нибудь от Эркюля Пуаро? Что он все равно узнает правду. — Он повернулся к остальным: — Помните, недавно нас было шестеро за столом, и я обвинил всех пятерых, что они что-то скрывают от меня? Четверо признались — то есть все, кроме доктора Шеппарда. Но у меня были свои подозрения. Доктор Шеппард заходил в «Три кабана» в тот вечер, надеясь увидеть капитана Пейтена. Он его не застал, но предположим, что он встретил его на улице по дороге домой. Доктор Шеппард был другом капитана Пейтена, он только что побывал на месте преступления и знал, что обстоятельства складываются против капитана. Может быть, он даже знал больше, чем было известно…

— Знал, — сказал я покаянно. — Я думаю, мне следует признаться во всем. Я видел Ральфа днем. Сперва он не хотел довериться мне, но потом рассказал о своем браке и о положении, в которое попал. Когда было обнаружено убийство, я сразу понял: как только эти факты станут известны, подозрение неминуемо падет либо на Ральфа, либо на девушку, которую он любит. Вечером я высказал ему эти соображения. Мысль о том, что ему придется давать показания и они могут навлечь подозрения на его жену, заставила его… — Я запнулся.

Ральф докончил за меня.

— Смыться, — сказал он лаконично. — Видите ли, расставшись со мной, Урсула пошла домой. Мне пришло в голову, что она могла еще раз встретиться с моим отчимом. Днем он вел себя оскорбительно, и я подумал: ведь он мог довести ее до такого состояния, что, не отдавая себе отчета, она…

Он умолк. Урсула отняла у него свою руку и отшатнулась.

— Ты подумал это, Ральф? Ты мог подумать, что я?..

— Вернемся к преступным действиям доктора Шеппарда, — сухо прервал Пуаро. — Доктор Шеппард обещал капитану Пейтену свою помощь, и ему удалось спрятать его от полиции.

— Где? В своем доме? — спросил Реймонд.

— О нет! — сказал Пуаро. — Задайте себе тот же вопрос, который задал я себе: где милейший доктор мог скрыть этого молодого человека? Где-то поблизости, надо полагать. Я думаю о Кранчестере. Отель? Нет. Пансион? Тоже нет. Так где же? А! Лечебница. Приют для умалишенных. Я проверяю свою теорию. Изобретаю душевнобольного племянника и советуюсь с мадемуазель Каролиной. Она сообщает мне адреса двух лечебниц, куда ее брат кладет своих пациентов. Я навожу справки и узнаю, что в одну из них доктор привез пациента в субботу утром. Мне было нетрудно установить, что это был капитан Пейтен, хотя и записанный под другой фамилией. После некоторых формальностей мне позволили увезти его. Рано утром вчера он приехал сюда.

— Эксперт Каролины… — пробормотал я, удрученно глядя на Пуаро. — И подумать только, что я не догадался!

— Теперь вы понимаете, почему я говорил, что вы были слишком сдержанны в ваших записках, — шепнул мне Пуаро. — То, что там написано, — правда, но вся ли правда там написана, мой друг?

Я был слишком уничтожен, чтобы возражать.

— Доктор Шеппард вел себя как мой истинный друг, — сказал Ральф. — Он не бросил меня в беде, он поступил так, как ему подсказывала совесть. Однако мосье Пуаро доказал мне, что он был неправ. Мне следовало явиться, а не прятаться, но в лечебнице не дают газет, и я просто не знал, что происходит.

— Доктор и тут проявил образцовую сдержанность, — заметил Пуаро, — но я, я узнаю маленькие тайны. Это моя профессия.

— Но расскажите же, Ральф, что случилось с вами в ту ночь? — нетерпеливо спросил Реймонд.

— Вы уже всё знаете, — ответил Ральф. — Мне почти нечего добавить. Я ушел из беседки примерно без четверти десять и бродил по дороге, стараясь собраться с мыслями и решить, что мне делать. Я понимаю, что у меня нет алиби, но клянусь вам: я не подходил к кабинету и не видел отчима ни живым, ни мертвым. Мне бы хотелось, чтобы вы мне поверили, а прочие пусть думают что хотят.

— Нет алиби? — пробормотал Реймонд. — Скверно. Я, конечно, вам верю, но… все же это скверно.

— Почему же? Это крайне упрощает дело, — весело сказал Пуаро. (Мы все с недоумением уставились на него.) Вы меня понимаете? Нет? Так вот: чтобы спасти капитана Пейтена, настоящий убийца должен признаться. — Он посмотрел на нас с сияющей улыбкой. — О да, да, я говорю серьезно. Вы заметили, я не пригласил инспектора Рэглана. На это была причина: я не хотел открывать ему того, что известно мне. Во всяком случае, сегодня. — Его голос, манера говорить внезапно изменились, в них прозвучала угроза. — Я, говорящий с вами, знаю, что убийца мистера Экройда здесь, в этой комнате. Я говорю с убийцей. Утром инспектор Рэглан узнает правду. Вы понимаете?

Наступила напряженная тишина. Ее нарушила служанка — она принесла ему телеграмму. Пуаро ее вскрыл. И тут вдруг громко и резко прозвучал голос майора Блента:

— Вы говорите, что убийца среди нас. А вы знаете, кто?

Пуаро прочел телеграмму. Смял ее в руке.

— Теперь знаю точно. — Он постучал пальцем по листку бумаги.

— Что это? — спросил Реймонд.

— Радиограмма с парохода, идущего в Соединенные Штаты.

Наступила мертвая тишина.

Пуаро поднялся, сделал общий поклон.

— Месье и медам, мое совещание окончено. Помните: утром инспектор Рэглан узнает правду.

Глава 25 Вся правда

Пуаро жестом задержал меня. Я покорно подошел к камину и задумался, машинально шевеля поленья носком башмака. Я был в полном недоумении. Впервые я совсем не понимал, куда клонит Пуаро; я даже подумал было, что он разыграл комедию, дабы блеснуть своими талантами, однако тут же отбросил эту мысль: в его словах была неподдельная угроза, глубокая убежденность. Но мне все еще казалось, что он идет по ложному следу.

Когда последний из гостей ушел, Пуаро подошел к камину.

— Ну, мой друг, — сказал он спокойно, — а вы что скажете?

— Не знаю, что и думать, — сказал я откровенно. — В чем смысл всего этого? Зачем ждать до утра, а не пойти к Рэглану сразу? Зачем понадобилось вам предупреждать преступника?

Пуаро сел, достал портсигар с русскими папиросками и минуты две молча курил. Потом сказал:

— Подумайте, используйте свои серые клеточки. Я никогда не действую без причины.

После некоторого колебания я сказал:

— Прежде всего приходит в голову следующее: вы сами не знаете виновного, но уверены, что он — один из присутствовавших сегодня здесь. Вашей целью было добиться признания.

Пуаро одобрительно кивнул:

— Неглупая мысль, но это не так.

— Или вы хотели убедить его, что вам все известно, и таким образом заставить выйти в открытую — необязательно путем признания. Он может попытаться заставить вас замолчать — пока вы не начали утром действовать, — заставить тем же способом, каким он заставил мистера Экройда.

— Ловушка — и я в качестве приманки! Merci, mon ami, но я не настолько героичен.

— Тогда я отказываюсь вас понимать. Ведь вы рискуете, предупреждая убийцу. Вы даете ему возможность спастись.

— Он не может спастись, — серьезно сказал Пуаро. — У него есть только один выход, но это — не путь к свободе.

— Вы вправду считаете, что один из присутствовавших здесь — убийца? — спросил я недоверчиво.

— Да, мой друг.

— Кто же?

Несколько минут Пуаро молчал. Потом бросил окурок в камин и задумчиво заговорил:

— Я проведу вас тем путем, которым прошел сам. Шаг за шагом я проведу вас, и вы убедитесь, что факты указывают, неопровержимо указывают только на одного человека. В самом начале мое внимание привлекли два факта и одно небольшое расхождение во времени. Первый факт — телефонный звонок. Будь Ральф Пейтен убийцей, этот звонок не имел бы ни малейшего смысла, следовательно, решил я, он не убийца. Я удостоверился, что никто из находившихся в доме в роковой вечер не мог позвонить сам, и вместе с тем я был убежден, что именно среди них должен я искать преступника. Следовательно, звонил сообщник. Этот вывод меня не очень удовлетворил, но пока я остановился на нем. Потом я стал искать мотив звонка. Это было трудно. Я мог исходить только из его результата. А результат звонка — в том, что убийство было открыто в тот же вечер, а не утром, как, вероятнее всего, должно было бы произойти. Так или не так?

— Да-а… Пожалуй, вы правы: после распоряжения мистера Экройда вряд ли кто-нибудь вошел бы в кабинет до утра.

— Trds bien. Дело продвигается. Но многое еще остается неясным. Зачем понадобилось, чтобы убийство было открыто вечером? Вот единственный ответ, который я нашел на этот вопрос: убийце надо было оказаться на месте, когда взломают двери, или хотя бы проникнуть в кабинет тотчас после этого. И тут мы подходим ко второму факту — к креслу, отодвинутому от стены. Инспектор Рэглан отмахнулся от него, как от пустяка, я же считал это фактом первостепенного значения. Будь у нас сейчас план кабинета, так точно воспроизведенный вами в рукописи, вы бы увидели, что кресло, будучи поставлено в положение, указанное Паркером, оказалось бы на прямой линии между дверью и окном.

— Окном? — невольно переспросил я.

— Да, мне тоже сперва пришла в голову эта мысль, но я быстро отбросил ее: ведь хотя у этого кресла и высокая спинка, оно заслоняет лишь нижнюю часть окна. Однако вспомните, mon ami, что как раз перед окном стоит круглый столик с журналами и книгами. Вот этот столик действительно был скрыт креслом, и тут я впервые заподозрил истину.

Предположим, что на этом столике было что-то, не предназначенное для всеобщего обозрения. Что-то, оставленное там убийцей. Я еще не догадывался, что это могло быть, но уже знал об этом предмете много интересного. Например: убийца не мог унести его сразу после совершения преступления, и в то же время ему было совершенно необходимо убрать это «что-то», как только преступление будет открыто. И вот — телефонный звонок, дающий убийце возможность оказаться на месте вовремя.

Идем дальше. До прибытия полиции на месте преступления были четверо: вы сами, Паркер, майор Блент и мистер Реймонд. Паркера я отбросил сразу, так как он наверняка мог рассчитывать и без звонка оказаться на месте в нужный момент. Кроме того, именно он рассказал мне об отодвинутом кресле. Паркер, таким образом, очищался от подозрений в убийстве, но не в шантаже — я все еще считал возможным, что он шантажировал миссис Феррар. Реймонд и Блент оставались под подозрением, так как, если бы прислуга нашла труп рано утром, и тот и другой могли бы не успеть скрыть предмет, находившийся там на круглом столе.

Так что же это был за предмет? Вы слышали, какое я дал объяснение обрывку разговора, долетевшему на террасу? Лишь только я узнал, что в доме побывал представитель некой фирмы, мысль о диктофоне прочно вошла в мое сознание. Вы слышали, что я сказал здесь полчаса назад? Вы помните, все, казалось, согласились с моими выводами, но никто, по-видимому, не осознал одного важного факта: если мистер Экройд в этот вечер диктовал в диктофон, почему диктофон не был найден?

— Об этом я не подумал! — сказал я.

— Мы теперь знаем, что мистером Экройдом был приобретен диктофон, но среди его вещей диктофона обнаружено не было. Следовательно, если что-то было взято со столика, скорее всего, это был диктофон. Но тут возникает новая сложность. Взять диктофон, когда внимание всех присутствующих занято убитым, не столь уж трудно, но диктофон не носовой платок — его не сунешь в карман. Следовательно, его куда-то спрятали.

Вы видите, куда я клоню? Фигура убийцы начинает обретать форму. Лицо, одним из первых попавшее на место преступления, но которое могло и не попасть туда, если бы преступление было обнаружено только утром, лицо, имевшее возможность спрятать куда-то диктофон.

— Но зачем, — перебил я его, — надо было убирать диктофон? С какой стати?

— Вы вроде мистера Реймонда. Вы считаете, что в девять тридцать мистер Экройд говорил в диктофон. Но вспомните, в чем заключается смысл этого полезного изобретения? В него диктуют, не так ли? А позже секретарь или машинистка включают его, и голос звучит снова.

— Вы думаете?.. — ахнул я.

Пуаро кивнул.

— Да. В девять тридцать мистера Экройда уже не было в живых. Говорил диктофон, а не человек.

— Который включил убийца? Но, значит, он был там в этот момент?

— Возможно. Но не следует исключать применение какого-нибудь приспособления — вроде часового механизма. Однако в этом случае у нас к воображаемому портрету убийцы прибавляются еще две черты: это человек, знавший о приобретении диктофона мистером Экройдом и обладавший необходимыми познаниями в механике. Вся эта картина уже сложилась у меня в уме, когда возник вопрос о следах на подоконнике. Здесь открывались три возможности. Во-первых, следы могли действительно принадлежать Ральфу Пейтену. Он в этот вечер был в «Папоротниках», мог влезть в кабинет через окно и найти своего отчима мертвым. Это одна гипотеза.

Во-вторых, была не исключена возможность, что следы оставил кто-то, у кого на ботинках такие же подметки, как у Ральфа Пейтена. Но ни у кого из обитателей дома таких ботинок не было, а у Чарлза Кента, как мы узнали от официантки в «Собаке и свистке», на ногах были стоптанные сапоги.

В-третьих, эти следы могли быть оставлены со специальной целью бросить подозрение на Ральфа Пейтена. Чтобы проверить это последнее заключение, необходимо было удостовериться в существовании некоторых фактов. Одна пара ботинок, принадлежащих капитану Пейтену, была изъята полицией из его номера в «Трех кабанах». Ни сам капитан Пейтен, ни кто-либо еще не мог носить эту пару в тот вечер, потому что она находилась у коридорного. Согласно теории, выдвинутой полицией, Ральф надел вторую идентичную пару. Я узнал, что у него действительно было две пары ботинок. Если мое третье предположение было правильным, то убийца в этот вечер носил ботинки Ральфа, откуда следует, что у Ральфа была с собой еще какая-нибудь обувь. Трудно предположить, чтобы он привез с собой три одинаковые пары ботинок — третья пара, скорее всего, должна была оказаться сапогами. Я попросил вашу сестру навести для меня справки — выяснить цвет сапог. Откровенно признаюсь, что вопрос о цвете был поставлен лишь для того, чтобы скрыть цель моих расспросов.

Вы знаете, какие результаты дали наведенные ею справки. Выяснилось, что у Ральфа Пейтена действительно были с собой сапоги. Поэтому вот первый вопрос, который я ему задал, когда он приехал ко мне вчера утром: во что он был обут в тот роковой вечер? Капитан Пейтен без замедления ответил, что на нем были сапоги, и указал на свои ноги — на них были эти самые сапоги, поскольку с тех пор у него не было возможности сменить обувь.

Таким образом, мы получаем еще одно слагаемое для определения убийцы: это должен быть человек, имевший возможность унести ботинки Ральфа Пейтена из «Трех кабанов» в тот день.

Он умолк, затем продолжал, слегка повысив голос:

— И наконец, последнее. Это должен был быть человек, имевший возможность взять кинжал из витрины. Вы скажете, что такая возможность была у любого из живущих в доме, но я хочу обратить ваше особое внимание на тот факт, что мисс Флора Экройд была абсолютно уверена, что кинжала уже не было в витрине, когда она ее рассматривала. — Он снова немного помолчал. — Давайте же теперь, когда все, в общем, ясно, подведем итог. Это был человек, который заходил в «Три кабана» в тот роковой день; человек, настолько близкий к мистеру Экройду, что знал о приобретении им диктофона; человек, обладавший некоторыми познаниями в механике; человек, имевший возможность взять кинжал из витрины до прихода мисс Флоры; человек, у которого было куда спрятать диктофон — чемоданчик, например, и, наконец, человек, остававшийся на несколько минут один в кабинете, пока Паркер вызывал полицию, после того как преступление было открыто. Короче говоря — доктор Шеппард.

Глава 26 И ничего, кроме правды

На несколько мгновений воцарилась мертвая тишина. Затем я рассмеялся.

— Вы сошли с ума! — сказал я.

— Нет, — уверенно произнес Пуаро, — я не сошел с ума. Маленькое несоответствие во времени с самого начала обратило мое внимание на вас.

— Несоответствие во времени? — переспросил я, не понимая.

— Ну да! Вы помните — все, не исключая и вас, были согласны, что от сторожки до дома пять минут ходьбы. И еще меньше, если пойти напрямик к террасе. Вы же ушли из дома без десяти девять — по вашим собственным словам и по словам Паркера. Однако, когда вы проходили мимо сторожки, пробило девять. Ночь была холодная — в такую погоду человек спешит. Почему же вам понадобилось десять минут на пятиминутное дело? С самого начала я заметил, что, только по вашим словам, вы заперли окно в кабинете. Экройд попросил вас об этом, но не проверял, что вы делали там, за шторой. Предположим, что окно в кабинете осталось незапертым. Хватило бы у вас времени за эти десять минут обежать дом, переодеть башмаки, влезть в окно, убить Экройда и оказаться у ворот в девять часов? Я отверг эту теорию, потому что человек в таком нервном состоянии, в каком находился в тот вечер Экройд, не мог бы не услышать, как вы влезаете в окно, и схватка была бы неминуема. Но если вы убили Экройда до ухода, когда стояли рядом с его креслом? Тогда вам надо было выйти из подъезда, забежать в беседку, вынуть башмаки Ральфа из чемоданчика, который вы захватили с собой, надеть их и пройти через грязь. Затем, оставляя следы на подоконнике, вы забираетесь в кабинет, запираете дверь изнутри, бежите назад в беседку, надеваете собственные башмаки и мчитесь к воротам. Я проделал все эти действия, когда вы заходили к миссис Экройд, чтобы пригласить ее сюда, — они заняли как раз десять минут. Затем — домой с обеспеченным алиби, поскольку вы завели диктофон на половину десятого.

— Мой милый Пуаро, — сказал я голосом, который мне самому показался неестественным и чужим, — вы слишком долго ломали голову над этим делом. С какой стати стал бы я убивать Экройда?

— Ради безопасности. Это вы шантажировали миссис Феррар. Кому, как не лечащему врачу, было знать, отчего умер мистер Феррар? При нашей первой встрече вы упомянули о наследстве, доставшемся вам год назад. Я наводил справки, но ничего с нем не узнал. Вам просто надо было как-то объяснить двадцать тысяч фунтов, полученные от миссис Феррар. Ее деньги не пошли вам впрок. Вы потеряли их на спекуляциях, а потом завинтили пресс слишком крепко, и миссис Феррар нашла выход, неожиданный для вас. Узнай Экройд правду, он бы вас не пощадил, и для вас все было бы кончено.

— А телефонный звонок? — спросил я, не сдаваясь. — Вероятно, и для него вы подобрали правдоподобное объяснение?

— Когда я узнал, что вам и вправду звонили со станции, это меня, признаться, порядком смутило. Я ведь думал, что вы просто сочинили звонок. Это было очень хитро, поскольку давало вам предлог для появления в «Папоротниках» и возможность спрятать диктофон, от которого зависело ваше алиби. Когда я расспрашивал вашу сестру о пациентах, приходивших к вам в пятницу утром, у меня были лишь смутные подозрения о том, как вы устроили этот звонок. Я вовсе не думал о мисс Рассэл. Ее посещение было счастливым совпадением, отвлекшим ваше внимание от истинной цели моих расспросов. Я нашел то, что искал. Среди ваших пациентов в то утро был стюард трансатлантического парохода, уезжавший в Ливерпуль с вечерним экспрессом. Что могло быть удобнее? Позвонит, а через несколько часов будет далеко в море — ищи его. В субботу отплывал «Орион». Я узнал имя стюарда, послал ему радиограмму. Вы видели, как сегодня я получил от него ответ.

Он протянул мне телеграмму. Я прочел:

«Правильно. Доктор Шеппард просил меня занести записку пациенту и позвонить с вокзала об ответе. Я позвонил и сказал, как было поручено: „Ответа не будет“».

— Неплохо задумано, — сказал Пуаро. — Звонок действительно был, и ваша сестра слышала его и видела, как вы подошли к телефону. Но о том, что именно было сказано, сообщил только один человек — вы сами.

Я зевнул.

— Все это очень интересно, но лежит в сфере фантазии, а не подлинной жизни.

— Вы думаете? Помните, что я сказал: утром инспектор Рэглан узнает правду. Но ради вашей сестры я готов предоставить вам возможность другого выхода. Большая доза снотворного, например. Вы понимаете? Но капитан Ральф Пейтен должен быть оправдан, çа va sans dire[207]. Для этого вы могли бы закончить вашу весьма интересную рукопись, отказавшись от прежней скрытности и умолчаний.

— Ваши предположения просто неисчерпаемы. Вы кончили?

— Нет, пожалуй, вы мне напомнили еще об одном. С вашей стороны было бы крайне неумно попытаться заставить меня замолчать тем способом, какой вы применили к мистеру Экройду. Имейте в виду, что такие штучки бессильны против Эркюля Пуаро.

— Мой дорогой Пуаро, — сказал я с легкой улыбкой, — кто бы я ни был, я не дурак. Ну что ж, — добавил я, слегка зевнув, — мне пора домой. Благодарю вас за чрезвычайно интересный и поучительный вечер.

Пуаро тоже встал и проводил меня своим обычным вежливым поклоном.

Глава 27 Заключение

Пять часов утра. Я очень устал, но кончил мою работу. У меня болит рука — так долго я писал. Неожиданный конец для моей рукописи. Я думал опубликовать ее как историю одной из неудач Пуаро. Странный оборот принимают иногда обстоятельства.

С той минуты, когда я увидел взволнованно беседующих миссис Феррар и Ральфа Пейтена, у меня появилось ощущение надвигающейся катастрофы. Я решил, что она рассказала ему все. Я ошибся, но эта мысль не оставляла меня до тех пор, пока Экройд в кабинете в тот вечер не открыл мне правды.

Бедняга Экройд. Я рад, что пытался дать ему возможность избежать такого конца — я даже уговаривал его прочесть письмо, пока еще не поздно. Впрочем, нет, буду честен: ведь подсознательно я понимал, что с таким упрямым человеком, как он, это лучший способ заставить его не прочесть письма. Интересно другое, в тот вечер он смутно ощущал опасность, но я у него никаких подозрений не вызывал.

Кинжал был неожиданным озарением. Я принес с собой одну подходящую штучку, но, увидев кинжал в витрине, решил, что лучше использовать оружие, которое никак со мной не связано.

Наверное, я сразу решил убить его. Лишь только я услышал о смерти миссис Феррар, как тут же почувствовал уверенность, что она ему все рассказала перед смертью. Найдя его в таком волнении, я подумал, что, возможно, он знает правду, но не верит, хочет дать мне возможность оправдаться. Поэтому я вернулся домой и принял меры предосторожности. Если его волнение оказалось бы связанным только с Ральфом, что ж, они ничему бы не помешали. Диктофон он отдал мне за два дня перед этим для регулировки. В нем что-то не ладилось, и я убедил его не отсылать аппарат назад, а дать мне для починки. Я добавил к нему свое приспособленьице и захватил с собой в чемоданчике. В общем, я доволен собой как писателем. Можно ли придумать что-нибудь более изящное: «Было без двадцати минут девять, когда Паркер принес письма. И когда я ушел от Экройда без десяти девять, письмо все еще оставалось непрочитанным. У двери меня охватило сомнение, и я оглянулся — все ли я сделал, что мог?»

Ни слова лжи, как вы видите. А поставь я многоточие после первой фразы? Заинтересовало бы кого-нибудь, что произошло за эти десять минут?

Когда, уже стоя у двери, я обернулся и в последний раз окинул все взглядом, осмотр удовлетворил меня. Все было готово. И на круглом столике стоял диктофон, заведенный на девять тридцать. (Приспособление, которое я сделал для этого, было довольно хитроумным, построенным по принципу будильника.) А кресло я поставил так, что диктофон не был виден от двери.

Должен признаться, что встреча с Паркером у самых дверей напугала меня, что я честно и записал. А потом, когда тело было найдено и я послал Паркера звонить в полицию, — какой точный выбор слов: «Я сделал то немногое, что требовалось». А требовались совсем пустяки — сунуть диктофон в чемоданчик и поставить кресло на место. Мне и в голову не приходило, что Паркер заметит эту перестановку. В состоянии такого волнения логически он не должен был видеть ничего, кроме трупа. Но вот что значит глаз квалифицированного слуги! Этого я не учел.

Жаль, не знал я заранее, что Флора будет утверждать, будто видела своего дядю живым без четверти десять. Это привело меня в крайнее недоумение. Впрочем, мне на протяжении всего этого дела не раз приходилось недоумевать. Ведь создавалось впечатление, что все так или иначе приложили к нему руку.

Больше всего я боялся Каролины. Мне все казалось, что кто-кто, а она догадается. Как странно, что она в тот день заговорила о моей «слабохарактерности».

Но она никогда не узнает правды. Как сказал Пуаро, остается один выход… Я могу положиться на него. Он и инспектор Рэглан сумеют сохранить все в тайне. Мне не хотелось бы, чтобы Каролина узнала. Она любит меня, и, кроме того, она горда… Моя смерть будет ударом для нее, но любое горе утихает…

Когда я кончу писать, мне останется запечатать рукопись и адресовать ее Пуаро… А затем — что выбрать? Веронал? Это было бы своего рода возмездием. Хотя за смерть миссис Феррар я не считаю себя ответственным. Она была прямым следствием ее поступков. Мне не жаль ее.

Себя мне тоже не жаль. Значит, пусть будет веронал.

Досадно только — зачем понадобилось Эркюлю Пуаро, уйдя на покой, поселиться здесь выращивать тыквы?

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Человек в коричневом костюме

Роман написан по просьбе некоего майора Белчера, у которого в то время работал муж писательницы, и ему же посвящен. Белчер настоял, чтобы его сделали прототипом убийцы, его секретарь, мистер Бейтс, стал прототипом Пейджета. «Милл-хаус» написан с дома Белчера (рабочее заглавие книги «Тайна Милл-хауса»).

Задуман и начат роман в Южной Африке, где в то время находилась писательница, закончен в Лондоне. Отчасти его можно отнести к жанру «романа-путешествия». На его страницах появляется персонаж, который будет действовать и в других произведениях Агаты Кристи — полковник Рейс.

Издательство «Бодли Хед», для которого роман и был написан, предъявило к нему те же претензии, что и к «Таинственному противнику», а именно, что он далек от канонического детектива.

Впервые вышел в Англии в 1924 г.

Существует несколько переводов на русский язык. Перевод В. Нестьева опубликован в книге: «Человек в коричневом костюме»: Агентство печати «NB-пресс»: Ред. — изд. агентство «Метафора», 1990. К настоящему изданию перевод выправлен и заново отредактирован.

Тайна замка Чимниз

Это был последний из пяти романов, которые Агата Кристи обязалась передать по контракту с Джоном Лейном для издательства «Бодли Хед». Неудовлетворенная сотрудничеством, она желала рассчитаться с ним как можно быстрее.

Роман был написан в новом доме четы Кристи в Саннингдейле. Это был очередной триллер, которые, по признанию писательницы, требовали от нее меньших усилий и давались легче канонического детектива.

Роман пронизан легким юмором, многие сцены, особенно с участием лорда Кейтерэма, написаны в стиле знаменитого английского юмориста П. Г. Вудхауса, чьей поклонницей Агата Кристи являлась. В романе впервые появляется один из сквозных персонажей в творчестве Агаты Кристи, инспектор Баттл.

Роберт Барнард назвал «Тайну замка Чимниз» лучшим триллером Агаты Кристи.

Вышел в Англии в 1925 г.

Перевод И. Болычева выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Убийство Роджера Экройда

Идея романа была подсказана мужем сестры Агаты Кристи, Джеймсом Уоттсом, которому принадлежит идея сделать убийцей помощника сыщика, а также лордом Лунсом Маунтбэттеном, посоветовавшим написать книгу от лица убийцы.

Роман принес автору шумный успех, окончательно утвердил ее высокую репутацию как автора детективов. Но он вызвал и долгие шумные споры — многие обвинили писательницу в нечестной игре, другие, в том числе Дороти Сейрс, встали на ее сторону. Отзвуки споров не умолкали еще долгое время, и даже в 50-х годах Агата Кристи была вынуждена защищать свою точку зрения. «Убийство Роджера Экройда» до сих пор остается одним из самых знаменитых произведений детективного жанра и общепризнанным шедевром дамы Агаты.

Роман вышел в Англии в 1926 г.

На русский язык переведен И. Гуровой и Т. Озерской и впервые опубликован с небольшими сокращениями в сборнике: Агата Кристи. Загадка Ситтафорда: Лениздат, 1986. С тех пор роман многократно переиздавался. Для собрания сочинений перевод выправлен и дополнен одним из соавторов — И. Гуровой.

А. Астапенков

Примечания

1

Э. Э. Б. — майор Белчер, знакомый Арчибальда Кристи, у которого последний работал в качестве советника по финансовым вопросам.

(обратно)

2

Футуризм — направление в европейском искусстве начала XX века, отвергавшее культурное и художественное наследие прошлого, проповедовавшее разрушение форм, и условностей искусства ради слияния его с ускоренным жизненным процессом XX века.

(обратно)

3

Хорошо, мадам (фр.).

(обратно)

4

Артист-трансформатор — актер, играющий попеременно роли нескольких лиц, быстро меняющий свой внешний облик.

(обратно)

5

«Де Бирс консолютейтед майнз» — компания, почти всецело контролирующая мировой рынок алмазов.

(обратно)

6

Кимберли — город в ЮАР (до 1961 г. ЮАС), район крупного месторождения алмазов.

(обратно)

7

Саутгемптон — город и порт на юге Великобритании.

(обратно)

8

Антрополог — человек, занимающийся наукой о происхождении и эволюции человека.

(обратно)

9

Палеолит — период с возникновения человека до 10 тысячелетия до н. э., начало каменного века, время существования ископаемого человека, занимавшегося охотой и собирательством.

(обратно)

10

Неолит — период около 8—3-го тысячелетий до н. э., продолжение каменного века, переход от собирательства и охоты к земледелию и скотоводству.

(обратно)

11

Названия культур палеолита.

(обратно)

12

Неандертальцы — ископаемые древние люди, создавшие археологические культуры раннего палеолита, останки которых впервые обнаружены при раскопках в долине реки Неандерталь в Германии в 1856 году.

(обратно)

13

Антропоид — человекообразная обезьяна.

(обратно)

14

Имеется в виду находка в 1921 году фрагментов скелета человека неандертальского типа, названного Родезийским человеком.

(обратно)

15

Северная Родезия — английская колония в Центральной Африке (1911–1963). С 1963 года независимая республика Замбия.

(обратно)

16

Яванский череп — фрагменты черепа питекантропа, найденные профессором Э. Дюбуа в 1891 году на острове Ява.

(обратно)

17

Гибралтарский череп — самый первый череп неандертальца, найденный на территории Гибралтарской крепости в 1848 году; истинное значение находки стало понятно только после находки в долине реки Неандерталь.

(обратно)

18

Бюро Кука — известное туристическое агентство, имеющее отделения во многих странах.

(обратно)

19

Плейстоцен — нижний отдел Четвертичного периода.

(обратно)

20

Викарий — священник англиканской церкви.

(обратно)

21

Пенни — бронзовая монетка, равная 1/240 фунта стерлингов.

(обратно)

22

Тимбукту — город в Мали; основан в XI веке в пустыне на перекрестке торговых путей. За красоту наречен «Королевой пустыни», «Жемчужиной Сахары».

(обратно)

23

Кубизм — модернистское течение в искусстве первой четверти XX века, задачей которого было конструирование объемной формы на плоскости и изображение предметного мира в виде комбинации геометрических тел или фигур.

(обратно)

24

Неточная цитата из стихотворения Уильяма Вордсворта «Фонтан».

(обратно)

25

Ривьера — полоса франко-итальянского побережья Средиземного моря. Зона отдыха и туризма международного значения.

(обратно)

26

Гайд-парк — самый известный парк в центре Лондона.

(обратно)

27

Коронер — специальное должностное лицо, в обязанность которого входит выяснение причины смерти, происшедшей при необычных или подозрительных обстоятельствах.

(обратно)

28

Скотленд-Ярд — традиционное название лондонской полиции.

(обратно)

29

Найтсбридж — фешенебельный район Лондона.

(обратно)

30

Брахикефальная (короткоголовая) — в антропологии — соотношение длины и ширины головы, при котором ширина составляет более 0,81 длины. В отличие от долихоцефальной (длинноголовой), при которой ширина составляет менее 0,75 длины.

(обратно)

31

«Кто есть кто» — ежегодный биографический справочник, помещает сведения преимущественно о британских подданных. Издается с 1849 года.

(обратно)

32

Уитакер — ежегодный справочник общей информации, в том числе по зарубежным странам. Назван по имени первого издателя.

(обратно)

33

Честные намерения (лат.).

(обратно)

34

Канны — город и порт на французском побережье Средиземного моря; курорт международного значения.

(обратно)

35

Фут — единица длины в системе английских мер, равная 30,5 см.

(обратно)

36

«Кодак» — компания по производству кинофотоаппаратуры и сопутствующих товаров.

(обратно)

37

Замок (англ.).

(обратно)

38

Кейптаун — крупный город и порт на юго-западе ЮАР.

(обратно)

39

Бридж — карточная игра, распространенная в Англии и Америке.

(обратно)

40

Борджиа — знатный род, игравший значительную политическую роль в Италии в XV–XVI веках.

(обратно)

41

Смэтс Ян Христиан (1870–1950) — премьер-министр Южно-Африканского Союза в 1919–1924 годах и в 1939–1948 годах.

(обратно)

42

Мадейра — остров в Атлантическом океане, у северо-западных берегов Африки; известный зимний курорт.

(обратно)

43

Шавлбод — игра, в которой толкают деревянные или металлические диски по размеченной поверхности.

(обратно)

44

Асафетида — растительная смола, используемая в медицине.

(обратно)

45

Восемь склянок — двенадцать часов.

(обратно)

46

Чинквеченто — период в истории итальянского общества (XVI в.), характеризующийся интригами, злодеяниями, свободой нравов.

(обратно)

47

Криппен — известный убийца-отравитель (1862–1910), арестованный при попытке скрыться в Америку. Его имя стало в Англии нарицательным.

(обратно)

48

Дордонь — департамент на юго-западе Франции, где в начале века при раскопках были обнаружены останки неандертальцев и большое количество каменных орудий.

(обратно)

49

Солент — пролив между островом Уайт и основной частью Великобритании.

(обратно)

50

Интеллидженс сервис — секретная служба Британской разведки.

(обратно)

51

«Мадам Клико» — знаменитая марка французского шампанского.

(обратно)

52

Отелло и Дездемона — главные герои трагедии Вильяма Шекспира «Отелло».

(обратно)

53

Кафр — наименование, данное в XVIII веке бурами народам банту.

(обратно)

54

Британская Гвиана — британская колония в Южной Америке; с 1966 года Гайана.

(обратно)

55

Кембридж — один из крупнейших и престижных университетов Великобритании. Основан в XIII веке.

(обратно)

56

Пьяца дель Дуомо (Соборная площадь) — одна из трех главных площадей в историческом центре Флоренции.

(обратно)

57

Дурбан (Порт-Наталь) — город и порт в ЮАР на побережье Индийского океана.

(обратно)

58

Южная Родезия — английская колония в Южной Африке (1888–1980). С 1980 года независимая республика Зимбабве.

(обратно)

59

Любовную записку (фр.).

(обратно)

60

Столовая бухта — бухта рядом с мысом Доброй Надежды, на берегу которой расположен Кейптаун.

(обратно)

61

Порт-Элизабет — город и порт на юге ЮАР.

(обратно)

62

Смесь английского и малайского языков, распространенная на островах Океании в качестве торгового языка (фр.).

(обратно)

63

Веранда перед домом (употр. в Южной Африке).

(обратно)

64

Папайя — тропическое дерево, плоды которого используют в пищу.

(обратно)

65

Хула-хула — гавайский танец.

(обратно)

66

Серфинг — вид водного спорта на специальной доске без креплений по большим прибойным волнам.

(обратно)

67

Ист-Лондон — город и порт на южном побережье ЮАР, крупный торговый центр.

(обратно)

68

Аддерли-стрит — главная и самая престижная улица Кейптауна, начинается вблизи порта и тянется через весь город.

(обратно)

69

Астральное тело — бесплотное тело, отделяющееся от физического в момент смерти человека.

(обратно)

70

Речь идет о водопаде Виктория на реке Замбези.

(обратно)

71

Йоханнесбург — главный промышленный и финансовый центр ЮАР.

(обратно)

72

Де-Ара — город в центральной части ЮАР.

(обратно)

73

Шерлок Холмс — частный сыщик, главный герой знаменитого детективного цикла, написанного английским писателем А. Конан Дойлом.

(обратно)

74

Бечуаналенд — протекторат Великобритании в Африке (1885–1966). С 1966 года государство Ботсвана.

(обратно)

75

Булавайо — столица бывшей английской колонии Южная Родезия.

(обратно)

76

Матопос — национальный парк (заповедник), расположенный близ Булавайо.

(обратно)

77

Родс Сесил Джон (1853–1902) — организатор захватнических войн на территории Южной и Центральной Африки на рубеже 1880–1890 годов, один из главных инициаторов англо-бурской войны 1899–1902 годов. Его именем названа английская колония Родезия.

(обратно)

78

Бейра — город и порт в Мозамбике.

(обратно)

79

Далила — в библейской мифологии филистимлянка — возлюбленная Самсона, ставшая причиной его гибели.

(обратно)

80

Мафекинг — небольшой город на границе с Бечуаналенде (Ботсваной).

(обратно)

81

Ливингстон — город в Замбии, расположенный в непосредственной близости от водопада Виктория, открытого известным английским исследователем Африки Давидом Ливингстоном.

(обратно)

82

Гурии — в мифологии мусульман вечно юные девы рая, услаждающие праведников.

(обратно)

83

Парламент, по традиции находящийся в Кейптауне.

(обратно)

84

Чепупаха — то существо, из которого варится поддельный черепаховый суп (перевод В. Набокова).

(обратно)

85

Очень сильно (ипи).

(обратно)

86

Претория — столица ЮАР.

(обратно)

87

Аскот — городок под Виндзором, где проходят ежегодные скачки, являющиеся важным событием в жизни английской аристократии.

(обратно)

88

Ницца — город и порт на французском побережье Средиземного моря; фешенебельный курорт международного значения.

(обратно)

89

Горнорудная палата — государственное учреждение, в ведении которого находится добыча полезных ископаемых на территории ЮАР.

(обратно)

90

«Адельфи» — лондонский эстрадный театр.

(обратно)

91

Джон Сильвер — один из главных персонажей знаменитого романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ».

(обратно)

92

Имеются в виду строгие устои общества в эпоху правления английской королевы Виктории.

(обратно)

93

Парк-Лейн — улица в Лондоне, известна своими фешенебельными гостиницами и особняками.

(обратно)

94

Норлендская медсестра — выпускница Норлендского медицинского училища; в местечке Саммер-Хилл, графство Кент.

(обратно)

95

Строка из стихотворения А. Теннисона (1809–1892) «Леди Клара Вир де Вир»: «Доброе сердце — больше, чем корона,//И вера выше крови королевской».

(обратно)

96

Начало стихотворения Фелиции Д. Химане (1793–1835) «Касабьянка». В нем идет речь о мальчике Джакомо Касабьянка, чей отец Луис командовал в битве на Ниле (1798 г.) флагманским кораблем. В бою корабль загорелся, капитан был смертельно ранен; когда почти вся команда бежала с корабля, Джакомо остался на борту, пытаясь спасти отца.

(обратно)

97

Булонский лес — лесопарк в западной оконечности Парижа.

(обратно)

98

Кохинор — древний бриллиант из Индии, украшает одну из королевских корон Британии. Хранится в Тауэре — замке-крепости, бывшей королевской резиденции, впоследствии тюрьме, с 1820 года — музее.

(обратно)

99

«Коллекция Уоллеса» — музей в Лондоне, экспонирующий произведения прикладного искусства. Назван по имени первого владельца.

(обратно)

100

Сити — исторический центр Лондона, один из крупнейших финансовых и коммерческих центров мира.

(обратно)

101

Уганда — государство в Восточной Африке, бывший протекторат Великобритании. С 1962 года независимое государство.

(обратно)

102

Итон, Харроу — престижные школы, одни из старейших в Англии, в которых учатся в основном дети из аристократических семейств.

(обратно)

103

Палата лордов — палата парламента, состоящая из наследных пэров, принцев королевской крови, высших духовных и судебных сановников и лиц, которым соответствующий титул был пожалован пожизненно монархом.

(обратно)

104

Палата общин — палата парламента, общенациональное представительное собрание, избираемое раз в пять лет.

(обратно)

105

Такт, находчивость (фр.).

(обратно)

106

Уайтхолл — улица в центральной части Лондона, на которой находятся многие правительственные учреждения.

(обратно)

107

«Савой» — одна из самых дорогих лондонских гостиниц.

(обратно)

108

Патина — пленка различных оттенков, образующаяся на поверхности меди, бронзы, латуни при специальной обработке.

(обратно)

109

Форин-офис — Министерство иностранных дел.

(обратно)

110

«Рэниле» — известный лондонский клуб.

(обратно)

111

Полигамия — многоженство.

(обратно)

112

Полиандрия — многомужество.

(обратно)

113

Гольф — спортивная игра с мячом и клюшками на поле с дорожками — трассами и лунками.

(обратно)

114

Крикет — спортивная игра с мячом и битами на травяном поле с воротами, напоминает бейсбол и лапту.

(обратно)

115

«Юнион Касл» — крупная судоходная компания, осуществляющая пассажирские рейсы в Южную и Восточную Африку.

(обратно)

116

Набережная Виктории — одна из самых красивых набережных в Лондоне, находится сразу за Вестминстерским дворцом (резиденцией парламента).

(обратно)

117

Лирохвост — птица, обитающая в Австралии.

(обратно)

118

Клеопатра (69–30 до н. э.) — последняя царица Египта из династии Птолемеев.

(обратно)

119

Доминион — название стран Британской империи, формально суверенных, но фактически находившихся от Великобритании в различной степени политической и экономической зависимости.

(обратно)

120

Шиллинг — английская монета и счетно-денежная единица Великобритании до 1971 года, равнялась 12 пенсам или 1 /20 фунта стерлингов.

(обратно)

121

Вот она (фр.).

(обратно)

122

Боже мой! (фр.).

(обратно)

123

Домочадцев (фр.).

(обратно)

124

Цвета «нильской воды» (фр.).

(обратно)

125

Оксфорд — один из крупнейших и престижных университетов Великобритании. Основан в XII веке.

(обратно)

126

Пэр — звание представителя высшей аристократии.

(обратно)

127

Пучок (англ.).

(обратно)

128

Яйцо-пашот — вареное яйцо, особо приготовленное.

(обратно)

129

Харли-стрит — улица в Лондоне, на которой находятся приемные ведущих частных врачей — консультантов.

(обратно)

130

Здесь игра слов. Гром по-английски Battle.

(обратно)

131

Альбион — название Британских островов, известное еще древним грекам.

(обратно)

132

Неточная цитата из стихотворения Редьярда Киплинга «Английский флаг».

(обратно)

133

Печные трубы (англ.).

(обратно)

134

Гольбейн Ханс Младший (1497–1543) — немецкий живописец и график эпохи Возрождения.

(обратно)

135

Ван Дейк Антонис (1599–1641) — фламандский живописец, в основном писал парадные аристократические и интимные портреты.

(обратно)

136

Веласкес Диего (1464–1523) — испанский живописец, работал при дворе Филиппа IV.

(обратно)

137

Конго — колония Бельгии в Западной Африке (1908–1960). С 1960 года независимая республика Конго, с 1971 года республика Заир.

(обратно)

138

Уолл-стрит — улица в Нью-Йорке, на которой расположены здание Фондовой биржи и многих банков; символ финансовой олигархии США.

(обратно)

139

Сюртэ — традиционное название парижской полиции.

(обратно)

140

Давид — царь Израильско-Иудейского государства XI–X вв. до н. э., согласно библейской мифологии отправивший своего верного воина Урию Хеттинянина на войну, заведомо на смерть, чтобы взять его супругу Вирсавию в жены.

(обратно)

141

Шекспир Вильям (1564–1616) — английский драматург и поэт. Крупнейший гуманист эпохи позднего Возрождения.

(обратно)

142

Имеется в виду монолог Джульетты на балконе из первого действия трагедии «Ромео и Джульетта».

(обратно)

143

Строка из «Элегии, написанной на сельском кладбище» Томаса Грея (1716–1771), послужившая впоследствии названием одному из романов Томаса Гарди.

(обратно)

144

Каус — город и курорт, на острове Уайт, на юге Великобритании.

(обратно)

145

Довилль — фешенебельный курорт на французском побережье Ла-Манша.

(обратно)

146

Рейнольдс Джошуа (1723–1792) — английский живописец и теоретик искусства, модный в кругу английской аристократии.

(обратно)

147

Совершенно верно (фр.).

(обратно)

148

Арсен Люпен — легендарный герой криминальных романов французского писателя Мориса Леблана.

(обратно)

149

Ватсон — один из главных персонажей знаменитого детективного цикла о частном сыщике Шерлоке Холмсе, написанного английским писателем Артуром Конан Дойлом.

(обратно)

150

Навязчивая идея (фр.).

(обратно)

151

Британский музей — один из самых старых и крупных музеев мира. Включает в себя Музей археологии и этнографии, библиотеку, собрание гравюр и рисунков и Музей естественной истории. Обладает бесчисленными памятниками мировой культуры, вывезенными англичанами из различных стран.

(обратно)

152

Дальтонизм — врожденная частичная цветовая слепота.

(обратно)

153

Ричмонд — самый большой городской парк Великобритании, расположен на юго-западной окраине Лондона.

(обратно)

154

Входите, дамы и господа (фр.).

(обратно)

155

Дувр — город и порт на юго-востоке Великобритании.

(обратно)

156

Артишок — мясистая цветочная головка огородного растения из рода многолетних трав; употребляется в пищу.

(обратно)

157

Гайд-парк-Корнер — площадь в Лондоне, примыкающая с юго-востока к Гайд-парку; одно из самых шумных и оживленных мест Великобритании.

(обратно)

158

Боу Пип — героиня популярного детского стишка, девочка, растерявшая своих овечек, а потом вновь нашедшая их.

(обратно)

159

Аристократии (фр.).

(обратно)

160

Бертильон Альфонс (1853–1914) — французский юрист, автор системы приемов судебной идентификации.

(обратно)

161

Война Алой и Белой Розы (1455–1485) — междоусобная война за престол феодальных кланов в Англии. (В гербе одних было изображение алой розы, в гербе других — белой.)

(обратно)

162

Юпитер — в римской мифологии верховный бог.

(обратно)

163

Вполголоса (лат.).

(обратно)

164

Панки — Мэдж Уоттс, сестра Агаты Кристи.

(обратно)

165

Киплинг Джозеф Редьярд (1865–1936) — английский поэт, прозаик и новеллист. Лауреат Нобелевской премии.

(обратно)

166

Веронал — сильнодействующее снотворное средство.

(обратно)

167

Сквайр — один из низших дворянских титулов.

(обратно)

168

Кураре — сильный растительный яд. При попадании в кровь оказывает нервно-паралитическое действие. Использовался туземцами Южной Америки для отравления стрел.

(обратно)

169

Поркьюпайн — река на севере Канады и США (Аляска).

(обратно)

170

В Англии окна поднимаются и опускаются.

(обратно)

171

Карл Первый (1600–1649) — английский король с 1625 года, из династии Стюартов. В ходе Английской буржуазной революции XVII века низложен и казнен.

(обратно)

172

Нефрит — поделочный камень, разнообразный по цвету, с древности употреблявшийся для изготовления украшений.

(обратно)

173

Элиот Джордж (1819–1880) — английская писательница, предвестница натурализма. Наиболее значительное произведение — роман «Мельница на Флоссе».

(обратно)

174

Этого молодого человека (фр.).

(обратно)

175

Вот это любопытно (фр.).

(обратно)

176

Ливерпуль — город и порт на западном побережье Великобритании.

(обратно)

177

Или они оба (фр.).

(обратно)

178

Спорт? (фр.).

(обратно)

179

Крокет — игра, в которой шар ударами деревянного молотка проводится через расположенные в определенном порядке проволочные ворота.

(обратно)

180

Прекрасное имение! (фр.).

(обратно)

181

Бесполезно (фр.).

(обратно)

182

Мафусаил — библейский персонаж, проживший 969 лет. В переносном смысле «Мафусаилов век» — символ долголетия.

(обратно)

183

Имеется в виду опера Шарля Гуно «Фауст», где главный герой вступает в союз с дьяволом с целью обретения молодости.

(обратно)

184

Мелисанда — главная героиня пьесы Мориса Метерлинка «Пелеас и Мелисанда».

(обратно)

185

Имеется в виду опера Клода Дебюсси на сюжет пьесы Метерлинка.

(обратно)

186

Все ясно? (фр.).

(обратно)

187

Итак? (фр.).

(обратно)

188

Бартолоччи Франческо (1727–1815) — итальянский гравер, живший в Англии.

(обратно)

189

Как это говорится? (фр.).

(обратно)

190

Самолюбии (фр.).

(обратно)

191

Хорошо! (фр.).

(обратно)

192

Цитата из V акта трагедии «Гамлет»: «…то божество намерения наши довершает, хотя бы ум наметил и не так…»

(обратно)

193

Жаль (фр.).

(обратно)

194

Женщины! (фр.).

(обратно)

195

Именно (фр.).

(обратно)

196

Ну конечно (фр.).

(обратно)

197

Мушмула — кустарник или небольшое деревце семейства розовых; плоды употребляются в пищу.

(обратно)

198

В самом деле? (фр.).

(обратно)

199

Начнем (фр.).

(обратно)

200

Маджонг — китайская азартная игра. Своеобразные костяные (или пластмассовые) карты с экзотической терминологией. Вошли в моду в США и Европе в двадцатые годы нашего века.

(обратно)

201

Бермудские острова — коралловые острова в северной части Атлантического океана, колония Великобритании.

(обратно)

202

Дерби — ипподромные состязания, названные по имени их первого организатора.

(обратно)

203

Ну да, да (фр.).

(обратно)

204

Хитрость (фр.).

(обратно)

205

Пустяки (фр.).

(обратно)

206

Потрясающе! (фр.).

(обратно)

207

Это само собой разумеется (фр.).

(обратно)

Оглавление

ЧЕЛОВЕК В КОРИЧНЕВОМ КОСТЮМЕ The Man in the Brown Suit 1924 © Перевод Нестьев В., 1990

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8 (Отрывки из дневника сэра Юстеса Педлера, депутата парламента)

  Глава 9 (Продолжение рассказа Энн)

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12 (Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)

  Глава 13

  Глава 14 (Продолжение рассказа Энн)

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17 (Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)

  Глава 18 (Продолжение рассказа Энн)

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22 (Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)

  Глава 23 (Продолжение рассказа Энн)

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28 (Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)

  Глава 29

  Глава 30 (Продолжение рассказа Энн)

  Глава 31 (Из дневника Юстеса Педлера)

  Глава 32 (Продолжение рассказа Энн)

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

ТАЙНА ЗАМКА ЧИМНИЗ The Secret of Chimneys 1925 ©Перевод Болычев И. 1993

  Глава 1 Энтони Кейд подряжается на работу

  Глава 2 Леди в беде

  Глава 3 Беспокойство в верхах

  Глава 4 Очаровательная леди

  Глава 5 Первая ночь в Лондоне

  Глава 6 Изящное искусство шантажа

  Глава 7 Мистер Макграт отклоняет предложение

  Глава 8 Труп

  Глава 9 Энтони прячет тело

  Глава 10 Чимниз

  Глава 11 Инспектор Баттл

  Глава 12 Энтони рассказывает

  Глава 13 Гость из Америки

  Глава 14 Политика и финансы

  Глава 15 Незнакомец-француз

  Глава 16 Чай в классной комнате

  Глава 17 Полночное происшествие

  Глава 18 Второе полночное происшествие

  Глава 19 Подоплека

  Глава 20 Энтони и Баттл выясняют отношения

  Глава 21 Чемодан мистера Айзекстайна

  Глава 22 Красный свет

  Глава 23 Встреча в розарии

  Глава 24 Дом в Дувре

  Глава 25 Во вторник вечером в Чимнизе

  Глава 26 Тринадцатое октября

  Глава 27 Встреча на высшем уровне

  Глава 28 Король Виктор

  Глава 29 Энтони рассказывает

  Глава 30 Энтони подряжается на новую работу

  Глава 31 Несущественные детали

УБИЙСТВО РОДЖЕРА ЭКРОЙДА The Murder of Roger Ackroyd 1926 © Перевод Гурова И., Озерская Т., 1993

  Глава 1 Доктор Шеппард завтракает

  Глава 2 Кингз-Эббот и его обитатели

  Глава 3 Человек, который выращивал тыквы

  Глава 4 Обед в «Папоротниках»

  Глава 5 Убийство

  Глава 6 Тунисский кинжал

  Глава 7 Я узнаю профессию моего соседа

  Глава 8 Инспектор Рэглан исполнен уверенности

  Глава 9 Пруд с золотыми рыбками

  Глава 10 Горничная

  Глава 11 Пуаро наносит визит

  Глава 12 За столом

  Глава 13 Гусиное перо

  Глава 14 Миссис Экройд

  Глава 15 Джеффри Реймонд

  Глава 16 Вечер за маджонгом[200]

  Глава 17 Паркер

  Глава 18 Чарлз Кент

  Глава 19 Флора Экройд

  Глава 20 Мисс Рассэл

  Глава 21 Заметка в газете

  Глава 22 Рассказ Урсулы

  Глава 23 Небольшое совещание у Пуаро

  Глава 24 Рассказ Ральфа Пейтена

  Глава 25 Вся правда

  Глава 26 И ничего, кроме правды

  Глава 27 Заключение

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg