«Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле»

Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле (fb2) - Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле (пер. Нина Львовна Емельянникова,Владимир Александрович Харитонов,Александр Александрович Девель,Людмила Александровна Девель) (Кристи, Агата. Сборники) 3227K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Кристи

Кристи Агата СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ТОМ СЕДЬМОЙ

КАРТЫ НА СТОЛЕ Cards on the table 1936 © Перевод Девель Л., Девель А., 1991

Предисловие автора

Широко распространено мнение, что детектив похож на большие скачки — стартуют красивые лошади и жокеи. «Платите и попытайте счастье!»

Фаворит в детективе, как принято считать, полная противоположность фавориту на ипподроме. Иными словами, он похож скорее на абсолютного аутсайдера!

Определите из числа участников наименее вероятного преступника и — в девяти случаях из десяти — не ошибетесь.

Поскольку я не хочу, чтобы мой уважаемый читатель в негодовании отшвырнул эту книжку, предпочитаю предупредить заранее, что она совсем иного рода. Здесь лишь четыре участника состязания, и каждый при соответствующих обстоятельствах мог бы совершить преступление. Закономерно возникает некоторое недоумение.

Однако я думаю, что четыре человека, каждый из которых совершил убийство и, возможно, еще и новое преступление, не могут не вызвать интереса. Эти четверо представляют совершенно различные человеческие типы, — мотив действия каждого характерен только для него одного, и каждый из них идет к преступлению своим путем. Рассказ строится исключительно на психологических моментах, и это не менее интересно, потому что когда все сказано и совершено, именно душевное состояние убийцы вызывает наибольший интерес.

В качестве еще одного довода в пользу этой детективной истории следует сказать, что это было любимое дело Эркюля Пуаро. Впрочем, его друг, капитан Гастингс, услышав все от самого Пуаро, посчитал эту историю очень скучной!

А с кем из них согласитесь вы, мой читатель?

Глава 1 Мистер Шайтана

— Мосье Пуаро, дорогой! — тихий воркующий голос, голос умело используемый как инструмент: ничего импульсивного, непродуманного.

Эркюль Пуаро обернулся.

Поклонился.

Церемонно протянул руку.

В его взгляде мелькнуло что-то необычное. Можно сказать, что случайная встреча вызвала несвойственное ему проявление волнения.

— Мосье Шайтана, дорогой, — произнес он в ответ.

Оба замолкли. Как дуэлянты en garde[1].

Вокруг медленным водоворотом кружила элегантная меланхолическая лондонская публика. Слышались неторопливые разговоры, шушуканье.

— Как прелестно!..

— Просто божественно, правда, милый?..

В Уэссекс-хаусе[2] проходила выставка табакерок. Вход — одна гинея[3], весь сбор в пользу лондонских больниц.

— Дорогой мой, до чего же я рад вас видеть, — продолжал мистер Шайтана. — Много ли нынче вешают, гильотинируют? Уж не затишье ли в уголовном мире? Или тут сегодня ожидается ограбление? Это было бы весьма пикантно.

— Увы, мосье, — сказал Пуаро. — Я здесь как частное лицо.

Мистер Шайтана обернулся вдруг к очаровательной молодой особе с кудряшками, как у пуделя, с одной стороны головы и шляпкой в виде трех рогов изобилия, свернутых из черной соломки, — с другой.

— Милая моя, отчего это я вас у себя не видел? — спросил он. — Прием был очень удачным. Все так прямо и говорят. А одна дама только и сказала: «Здравствуйте», «До свидания» и «Большое спасибо». Но она, конечно, была из гарден-сити[4], бедняжка!

Пока Очаровательная Молодая Особа достойным образом отвечала, Пуаро позволил себе как следует изучить волосяной покров над верхней губой мистера Шайтаны.

Прекрасные усы, несомненно, прекрасные усы, единственные в Лондоне, которые могли бы поспорить с усами самого мосье Пуаро.

— Но они не такие уж пышные, — пробормотал он себе под нос. — Нет, они, безусловно, хуже во всех отношениях. Tout de тёте[5], они обращают на себя внимание.

Да и весь облик мистера Шайтаны обращал на себя внимание, все тут было подчинено одной цели. Он, не без умысла, пытался строить из себя этакого Мефистофеля[6]. Высокий, сухопарый, с длинным мрачным лицом, на котором темнели иссиня-черные брови, усы с туго закрученными кончиками и крошечная черная эспаньолка[7]. Одевался он изысканно, его туалеты были истинными произведениями искусства, хотя и выглядели несколько эксцентрично.

У всех истинных англичан при виде его прямо руки чесались: поддать бы ему как следует! И не сговариваясь, они повторяли с точностью до слова одну фразу:

— Вот чертов даго[8], Шайтана!

Жены, сестры, тетки, матери и даже бабушки истинных англичан говорили, варьируя выражения в зависимости от возраста, примерно так:

«Знаю, дорогая. Разумеется, он ужасен, но до чего богат! Какие замечательные приемы! И жуткий, жуткий насмешник!»

Кем был мистер Шайтана: аргентинцем, португальцем или греком, или принадлежал к какой-нибудь иной нации, справедливо презираемой ограниченными британцами, — никто не знал.

Но три факта были совершенно очевидны.

Он безбедно поживал себе на роскошной Парк-Лейн[9].

Он давал замечательные приемы — большие приемы, приемы для узкого круга, жуткие приемы, престижные приемы и, определенно, «сомнительные» приемы.

Он был человеком, которого чуть ли не побаивались. Почему, вряд ли это можно было объяснить словами. Было такое ощущение, что он знает обо всех несколько больше, чем нужно. А кроме того, его шутки были порою весьма экстравагантны, так что лучше было не рисковать, оставить мистера Шайтану в покое.

Сегодня Шайтана решил позабавиться над маленьким человечком, Эркюлем Пуаро.

— Так, значит, даже полицейским полагается отдыхать? — заметил он. — Занялись на склоне лет искусством, мосье Пуаро?

Пуаро добродушно улыбнулся.

— Я вижу, — сказал он в ответ, — что вы тоже выставили здесь три табакерки.

Мистер Шайтана умоляюще отмахнулся.

— Подбираю иногда всякие пустяковины. Вам надо как-нибудь побывать у меня. У меня имеются прелюбопытные вещицы. Я не ограничиваю себя какой-либо эпохой или родом вещей.

— У вас католическая любовь к реликвиям, — улыбнулся Пуаро.

— Можно сказать и так.

Вдруг в глазах мистера Шайтаны заплясали чертики, брови затейливо изогнулись, а уголки губ лукаво поднялись.

— Я бы мог вам показать даже предметы по вашей части, мосье Пуаро.

— Значит, у вас есть собственный «Черный музей»?[10]

— Да ну. — Мистер Шайтана с презрением щелкнул пальцами. — Просто ребячество, — чашка убийцы из Брайтона да «фомка»[11] известного грабителя. Я обычно не трачу силы на подобные мелочи. Я ведь собираю только наилучшие экспонаты.

— Что, по-вашему, можно считать лучшими экспонатами в коллекции такого рода? — допытывался Пуаро.

Мистер Шайтана наклонился вперед, положил два пальца на плечо Пуаро и драматическим свистящим шепотом произнес:

— Людей, которые совершили преступления, мосье Пуаро.

Брови Пуаро слегка приподнялись.

— Ага, напугал я вас! — Мистер Шайтана был доволен. — Дорогой мой, дорогуша, мы с вами смотрим на такие вещи с полярных точек зрения! Для вас преступление — дело обычное: убийство, расследование, улики и, в конце концов (поскольку вы, без сомнения, человек способный), — вынесение приговора. Такие банальности для меня не представляют интереса. Меня не интересуют заурядные образчики чего бы то ни было. Пойманный убийца обязательно из неудачников. Это — второй сорт. Нет, я подхожу к делу с артистической точки зрения. Я собираю только лучших.

— Лучших? Кого же именно?

— Дорогой мой, тех, кто вышел сухим из воды! Победителей! Преступников, которые живут себе и в ус не дуют, преступников, которых никогда не коснулась тень подозрения. Согласитесь, это забавное увлечение.

— Я бы употребил тут совсем другое слово…

— Идея! — закричал Шайтана, не обращая внимания на Пуаро. — Скромный обед! Обед по поводу знакомства с моими экспонатами! Интереснейшая, в самом деле, мысль! Не понимаю, почему она мне до сих пор не приходила в голову? Да, да, превосходно себе все это представляю. Но вы должны дать мне немного времени. На следующей неделе вряд ли. Ну давайте, скажем, через неделю. Вы не заняты? На какой день назначим?

— Через неделю можете располагать мной, — с поклоном сказал Пуаро.

— Хорошо, тогда, например, в пятницу. Пятница — это будет восемнадцатое. Беру себе на заметку. Идея мне чрезвычайно нравится.

— Не могу с такой же уверенностью сказать, что это очень нравится мне, — медленно произнес Пуаро. — Нет, нет, я признателен вам за любезное приглашение, дело не в этом…

— Понимаю, — перебил его Шайтана, — это шокирует вас, не соответствует вашим добропорядочным буржуазным представлениям. Дорогой мой, пора бы вам преодолеть ограниченность полицейского мышления.

— У меня действительно, как вы сказали, чисто буржуазное представление об убийстве, — медленно проговорил Пуаро.

— Но, дорогой мой, почему? Да, совершенное кое-как — это, скорее, по части мясника, согласен. Но убийство может быть искусством! А убийца — артистом!

— О, с этим я согласен.

— Ну и?.. — с интересом произнес Шайтана.

— Ну и все равно, он остается убийцей!

— Но согласитесь, дорогой мой Пуаро, блестящее исполнение является смягчающим обстоятельством! Вы просто лишены воображения. Вы хотите на всех убийц надеть наручники, посадить их и в конце концов когда-нибудь поутру прикончить. По-моему, удачливых убийц надо обеспечивать пенсией и приглашать на обеды!

Пуаро пожал плечами.

— Напрасно вы считаете, что я равнодушен к виртуозам в своем, так сказать, деле. Я могу оценить убийцу по достоинству. Меня же восхищает, к примеру, тигр — какой великолепный зверь, какой рыжий, какой замечательно полосатый. Но я восхищаюсь им, только когда он в клетке. В клетку я не зайду. Если этого не потребуют, конечно, мои обязанности. Видите ли, мистер Шайтана, тигр может прыгнуть и…

Шайтана усмехнулся.

— Понимаю. А убийца?

— Может убить, — вполне серьезно сказал Пуаро.

— Ну и паникер же вы, старина! Значит, не придете познакомиться с моим собранием… тигров?

— Напротив, буду рад.

— Каков смельчак!

— Вы не до конца меня поняли, мосье Шайтана. Мои слова — своего рода предупреждение. Вы хотели, чтобы я отнесся к вашему увлечению как к забаве. Я говорю, что употребил бы тут другое слово, «не забава», а «опасность».

Шайтана разразился мефистофельским смехом.

— Так я могу ждать вас восемнадцатого? — спросил он.

— Вы можете ждать меня восемнадцатого, — с легким поклоном ответил Пуаро. — Mille remerciments[12].

— Значит, устроим небольшую вечеринку, — задумчиво произнес Шайтана. — Не забудьте же, в восемь.

Он удалился. Пуаро некоторое время смотрел ему вслед.

В раздумье детектив медленно покачал головой.

Глава 2 Обед у мистера Шайтаны

Дверь в огромную квартиру мистера Шайтаны отворилась бесшумно. Седовласый дворецкий так же бесшумно ее закрыл, ловко помог гостю снять пальто, принял шляпу.

Тихим невозмутимым голосом он спросил:

— Как вас представить?

— Эркюль Пуаро.

Легкий ропот пронесся по холлу, когда дворецкий раскрыл двери и объявил:

— Мосье Эркюль Пуаро.

Шайтана вышел ему навстречу с бокалом хереса в руке. Он был, как всегда, безупречно одет. Сходство с Мефистофелем сегодня вечером бросалось в глаза еще сильнее, брови изгибались, словно в насмешке.

— Вы не знакомы? Позвольте представить вам: миссис Оливер.

Наш комедиант получил удовольствие от того, что Пуаро слегка вздрогнул от неожиданности.

Миссис Ариадна Оливер была прекрасно известна как автор детективных и других захватывающих романов. Ее перу принадлежали популярные (хотя и не во всем безупречные) статьи: «О склонности к преступлению», «Знаменитые преступления passionels»[13], «Убийство из ревности — убийство из корысти». Она была также ярой феминисткой[14], если в прессе обсуждалось какое-нибудь громкое дело, у нее непременно брали интервью, где она непременно говорила: «Вот если бы женщина возглавляла Скотленд-Ярд!» Она очень верила в женскую интуицию.

В остальном это была приятная женщина средних лет, несколько угловатая, но это ее даже красило. Чудесные глаза, плотные плечи, большая копна непослушных седых волос, с которыми она все время экспериментировала. То у нее был в высшей степени ученый вид, — волосы гладко зачесаны и собраны в большой пучок на затылке, то она являлась вдруг с локонами мадонны, то с гривой небрежных кудрей. Ради сегодняшнего необычного вечера миссис Оливер решилась прикрыть лоб челкой.

Низким грудным голосом она поприветствовала Пуаро, с которым познакомилась когда-то на одном литературном обеде.

— А инспектора Баттла вы, несомненно, знаете, — сказал мистер Шайтана.

Крупный, плотный, словно вырубленный из дерева, причем не просто из дерева, а из того, что идет на постройку боевых кораблей[15].

По-видимому, инспектор Баттл был типичным представителем Скотленд-Ярда. Вид у него всегда был флегматичный и довольно глупый.

— Я знаком с мосье Пуаро, — сказал инспектор Баттл, его деревянное лицо на миг раздвинулось улыбкой и приняло прежнее выражение.

— Полковник Рейс, — продолжал знакомить Шайтана.

Пуаро не был ранее знаком с полковником Рейсом, но кое-что о нем слышал. Хмурый, статный, загорелый мужчина лет пятидесяти, он обычно находился на каких-нибудь аванпостах империи, в особенности если назревали неприятные события. Секретная служба — мелодраматический термин, но он довольно точно объясняет человеку непосвященному суть и диапазон деятельности полковника Рейса.

Пуаро теперь понял и оценил особый смысл устроенной комедии.

— Остальные гости запаздывают, — сказал мистер Шайтана. — Возможно, моя вина. Кажется, я сказал им в восемь пятнадцать.

Но в этот момент двери распахнулись, и дворецкий объявил:

— Доктор Робертс.

Это был жизнерадостный, чрезвычайно колоритный человек средних лет. Маленькие сверкающие глазки, небольшая лысина, склонность к embonpoint[16], в общем, намытый до блеска; продезинфицированный практикующий врач. И вся его повадка сразу же выдавала в нем врача. Энергичен, уверен в себе. Вы чувствуете, что диагноз его будет правильным, а лечение приятным и эффективным: «Немного шампанского для полного выздоровления». Человек-то опытный!

— Не опоздал, надеюсь? — добродушно спросил он.

С хозяином он поздоровался за руку, а остальным был представлен. Знакомство с Баттлом, казалось, доставило ему особое удовольствие.

— Как же, как же, один из столпов Скотленд-Ярда, не так ли? Очень интересно! Нехорошо, разумеется, заставлять говорить о делах, но, предупреждаю вас, я попытаюсь это сделать. Всегда интересовался преступлениями. Конечно, не слишком похвально для врача! Не выдавайте меня моим слабонервным пациентам, ха-ха!

Двери снова распахнулись.

— Миссис Лорример.

Вошла элегантно одетая женщина лет шестидесяти. У нее были тонкие черты лица, прекрасно уложенные седые волосы, голос — высокий, резкий.

— Надеюсь, я не очень опоздала, — сказала она, обращаясь к хозяину, затем повернулась поприветствовать доктора Робертса, с которым была знакома.

— Майор Деспард, — снова объявил дворецкий.

Это был высокий, сухопарый красивый мужчина, его лицо слегка портил шрам на виске. Он был представлен и, естественно, направился к полковнику Рейсу. Вскоре они увлеченно беседовали о спорте и о сафари[17].

И в заключение дворецкий объявил:

— Мисс Мередит.

Девушка лет двадцати с небольшим. Среднего роста, хорошенькая. Каштановые кудри собраны в пучок на затылке, большие серые глаза широко расставлены. Речь медленная, голос тихий.

— О Господи, я последняя? — произнесла она.

Мистер Шайтана обрушился на нее с хересом и витиеватым комплиментом. Он представил ее официально и несколько церемонно.

Мисс Мередит, потягивая херес, оказалась рядом с Пуаро.

— Наш друг — любитель церемоний, — с улыбкой сказал Пуаро.

— Да, — подтвердила девушка, — теперь люди больше обходятся без представлений. Просто говорят: «Я думаю, вы всех тут знаете», вот и все.

— А если нет?

— А если нет?.. Иногда это создает неловкости, но когда о тебе объявляют, еще страшнее. — Она помедлила немного и спросила: — Это миссис Оливер, писательница?

И тут как раз послышался низкий голос миссис Оливер, разговаривающей с доктором Робертсом:

— Вы не можете отрицать, что у женщин есть чутье… Женщины и сами это знают.

Она попыталась было откинуть волосы назад, но ничего из этого не вышло, — ведь сегодня у нее была челка.

— Это миссис Оливер, — подтвердил Пуаро.

— Та, которая написала «Труп в библиотеке»?

— Та самая.

Мисс Мередит слегка нахмурилась.

— А вот этот, с деревянным лицом? Мистер Шайтана сказал — инспектор?

— Из Скотленд-Ярда.

— А вы?

— А я?

— Я все о вас знаю, мосье Пуаро. Ведь это вы по-настоящему постигли секреты криминалистики.

— Мадемуазель, вы приводите меня в смущение.

Мисс Мередит сдвинула брови.

— Мистер Шайтана… — начала она и запнулась. — Мистер Шайтана…

— Можно сказать, — спокойно произнес Пуаро, — что у него «преступные намерения». По-видимому, да. Несомненно, он хочет услышать, как мы будем спорить друг с другом. Он уже подзадоривает миссис Оливер и доктора Робертса. Они уже рассуждают о ядах, не оставляющих следов.

— До чего странный человек! — с легким вздохом сказала мисс Мередит.

— Доктор Робертс?

— Нет, мистер Шайтана. — Она слегка подернула плечиками. — В нем всегда что-то настораживает, никогда не знаешь, какую он придумает себе забаву. От него так и ждешь чего-нибудь… ужасного.

— Например, охота на лис[18], а?

Мисс Мередит с упреком посмотрела на него.

— Я имею в виду что-нибудь восточное!

— Возможно, он и аморален, — задумчиво произнес Пуаро.

— Ненормален?

— Я говорю, аморален.

— И вообще, он мне ужасно не нравится, — доверительно сказала мисс Мередит, понизив голос.

— Однако вам понравится его обед, — заверил Пуаро. — У него изумительный повар.

Она недоверчиво взглянула на него, потом рассмеялась.

— Вот это да! — воскликнула она. — Вы, я вижу, не лишены человеческих слабостей.

— Но я же и есть человек!

— Знаете, — сказала мисс Мередит, — все эти знаменитости так пугают.

— Мадемуазель, вам не следует пугаться, вы должны испытывать трепет, у вас должна быть наготове книжка для автографов и авторучка.

— Видите ли, меня не интересуют преступления. Не думаю, что женщины этим увлекаются, это мужчины всегда читают детективные романы.

Эркюль Пуаро томно вздохнул.

— Увы! — пробормотал он. — Много бы я отдал в эту минуту, чтобы быть хотя бы самой маленькой кинозвездой!

Дворецкий распахнул двери.

— Кушать подано, — буркнул он.

Предсказание Пуаро полностью оправдалось. Обед был отменный, антураж безупречен. Приглушенный свет, полированное дерево, синее мерцание бокалов с виски. В полумраке сидящий во главе стола мистер Шайтана выглядел как никогда демонически.

Он галантно извинился за то, что в обществе преобладают мужчины.

Миссис Лорример находилась справа от него, миссис Оливер — слева. Мисс Мередит сидела между инспектором Баттлом и майором Деспардом. Пуаро — между доктором Робертсом и миссис Лорример.

Последняя шутливо перешептывалась с соседом.

— Не думайте, что мы позволим вам на весь вечер завладеть единственной хорошенькой девушкой. Вы, французы, даром время не теряете, разве не так?

— Вообще-то, я бельгиец, — прошептал в ответ Пуаро.

— А по-моему, старина, когда дело касается дам, один черт, — весело заметил доктор.

Затем, повернувшись к полковнику Рейсу и отбросив шутливый тон, он с профессиональным азартом повел речь о новейших методах лечения сонной болезни[19].

Миссис Лорример завела с Пуаро беседу о последних пьесах. Ее суждения были убедительны, замечания метки. Потом они перешли на книги, на мировую политику. Пуаро понял, что она очень неглупая, широко эрудированная женщина.

На противоположной стороне стола миссис Оливер выпытывала у майора Деспарда названия особенно редкостных и нераспознаваемых ядов.

— Вот, например, кураре…[20]

— Дорогой мой, vieux jeu![21] Это уже тысячу раз встречалось. Я имею в виду что-нибудь новое.

— Примитивные племена очень консервативны, — сухо заметил майор Деспард. — Они предпочитают старые, испытанные средства, апробированные их дедами и прадедами.

— Как неинтересно, — сказала миссис Оливер. — А мне казалось, что они все время экспериментируют с различными травами и другими вещами. Такие возможности для опытов, думала я. Плохо ли, разом избавиться от всех своих богатых дядюшек отравой, которая еще никому не известна.

— Цивилизация тут может похвастаться большим, чем дикари, — ответил Деспард. — Возьмите, например, современную лабораторию. Культуры невинных на вид микробов безотказно вызывают серьезнейшие болезни.

— Мои читатели этого не поймут, — возразила миссис Оливер. — Кроме того, запутаешься в названиях: стафилококки, стрептококки и прочие кокки[22]. Это непостижимо для моего секретаря, да и скучно, вам не кажется? А вы, инспектор, что скажете?

— В реальной жизни, миссис Оливер, люди не претендуют на особую изысканность, — заявил тот. — Обычно предпочитают мышьяк, ведь он такой надежный и его легко достать.

— Чепуха, — отрезала миссис Оливер. — Просто существует множество таких преступлений, которые вы со своим Скотленд-Ярдом никогда и не раскроете. Вот если бы у вас там была женщина…

— Собственно, у нас есть…

— Ха, эти страшилища в дурацких шляпах, женщины-полицейские, которые мозолят глаза в парках! Я имею в виду женщину, которая бы возглавила бы все. Женщины разбираются в преступлениях.

— Они обычно очень хорошие следователи, — сказал инспектор Баттл. — Не теряются. Диву даешься, как они до всего докапываются.

Мистер Шайтана слегка усмехнулся:

— Яд — оружие женщин. Вероятно, многие отравительницы так и не разоблачены.

— Безусловно, вы правы, — просияла миссис Оливер, щедро накладывая себе mousse de foie gras[23].

— У врачей для этого тоже имеются возможности, — продолжал рассуждать мистер Шайтана.

— Я протестую! — воскликнул доктор Робертс. — Если мы и травим пациентов, то по чистой случайности.

И он расхохотался.

— Но если бы мне надо было совершить преступление, — продолжал Шайтана и остановился. Пауза была так многозначительна, что все подняли на него глаза. — Если бы надо было… я поступил бы очень просто. Всегда происходят несчастные случаи… при стрельбе, например, или просто дома… — Он передернул плечами и взял бокал с вином. — Впрочем, кто я такой, чтобы разглагольствовать тут в компании специалистов…

Он выпил. Красные блики от вина метнулись по лицу с напомаженными усами, маленькой эспаньолкой, с причудливо изогнутыми бровями…

Некоторое время все молчали.

Вдруг миссис Оливер заговорила:

— Без двадцати или двадцать минут? Ангел пролетает[24].У меня ноги не скрещены, значит, ангел черный.

Глава 3 Бридж[25]

Когда компания вернулась в гостиную, там уже стоял ломберный стол[26]. Подали кофе.

— Играет кто-нибудь в бридж? — спросил мистер Шайтана. — Миссис Лорример, я знаю. Доктор Робертс. Вы играете, миссис Мередит?

— Да. Правда, не блестяще.

— Отлично. И майор Деспард? Хорошо. Будем считать, что вы четверо располагаетесь здесь.

— Слава Богу, поиграем в бридж, — с улыбкой сказала миссис Лорример Пуаро. — Я неисправимая картежница! Обожаю бридж! Теперь даже не езжу на обеды, если не обещают бриджа! Иначе меня просто клонит в сон. Стыдно, но ничего не могу с собой поделать.

Сняв колоду, определили партнеров. Миссис Лорример с Энн Мередит против майора Деспарда и доктора Робертса.

— Женщины против мужчин, — объявила миссис Лорример, профессионально тасуя карты. — Неважнецкие картишки, что скажешь, партнер? Мой форсинг — два[27].

— Постарайтесь выиграть, — напутствовала их миссис Оливер, обуреваемая феминистскими страстями. — Покажите мужчинам, что не все бывает так, как им хочется!

— Бедняги, у них не остается никакой надежды, — не без ехидства заметил доктор Робертс, начиная тасовать вторую колоду.

— По-моему, вам сдавать, миссис Лорример.

Майор Деспард усаживался довольно медленно. Он рассматривал Энн Мередит так, будто бы только что обнаружил, как она необыкновенно хороша собой.

— Снимите, пожалуйста, — не сдержавшись, сказала миссис Лорример.

С извинениями он снял протянутую колоду.

Уверенными движениями миссис Лорример принялась раздавать карты.

— Рядом в комнате есть еще ломберный стол, — сказал мистер Шайтана.

Он направился туда, и остальные четверо последовали за ним в небольшую, уютно обставленную курительную комнату, где был приготовлен второй стол.

— Надо снять колоду, — напомнил полковник Рейс.

Мистер Шайтана покачал головой.

— Я не играю, — заявил он. — Бридж не моя страсть.

Все принялись уговаривать его, грозили, что тогда тоже не станут играть, но он решительно уклонился, и они наконец уселись.

Мистер Шайтана некоторое время понаблюдал за ними, мефистофельски усмехнулся, увидев, при каком раскладе миссис Оливер заявила две без козырей, и прошел в соседнюю комнату. Тут тоже все были увлечены игрой. Лица серьезные, заявки одна за другой. «Червы». «Пас». «Три трефы». «Три пики». «Четыре бубны». «Дубль»[28]. «Четыре червы». Мистер Шайтана постоял некоторое время, украдкой посмеиваясь. Потом он прошел через комнату и сел в большое кресло у камина. Внесли поднос с напитками и поставили на столик рядом. Огненные блики играли в хрустальных пробках.

Хорошо чувствующий эффекты освещения, мистер Шайтана устроил все так, что казалось: комнату озаряет только пламя камина. Маленькая под абажуром лампочка у подлокотника давала достаточно света, чтобы читать, если он того пожелает. Приглушенный верхний свет не портил впечатления. Светильники поярче были над ломберным столом, откуда продолжали доноситься монотонные восклицания.

— Без козыря, — решительное и четкое миссис Лорример.

— Три червы, — с агрессивной ноткой в голосе доктора Робертса.

— Пас, — спокойное Энн Мередит.

Небольшая пауза предшествовала реплике майора Деспарда, не столько тугодума, сколько человека, привыкшего обдумывать каждое свое слово:

— Четыре червы.

— Дубль.

Отсветы огня трепетали на лице Шайтаны, он улыбался.

Улыбался и улыбался без устали веки его слегка подрагивали…

Прием доставлял ему удовольствие.

— Пять бубен. Гейм и роббер[29],— сказал полковник Рейс. — Неплохо у вас получилось, партнер. Не думал, что вы справитесь, Пуаро. Повезло, что они не разыграли пики.

— Это, я думаю, мало бы что изменило, — сказал инспектор Баттл, человек великодушный.

Он и пытался разыграть пики, и у его партнерши миссис Оливер были пики, но «что-то ей подсказало» пойти с треф, что и привело к плачевному результату.

Полковник Рейс взглянул на часы.

— Десять минут первого. Может быть, еще одну?

— Прошу прощения, — сказал инспектор Баттл, — я не привык ложиться поздно.

— Я тоже, — сказал Эркюль Пуаро.

— Тогда подведем итоги, — сказал Рейс.

Итогом пяти робберов в этот вечер была решительная победа мужчин. Миссис Оливер проиграла три фунта семь шиллингов, остальные — только по три. Больше всех выиграл полковник Рейс.

Миссис Оливер была плохим игроком в бридж, но умела проигрывать. Она весело выложила деньги.

— Не клеилось у меня все сегодня, — сказала она. — Такое иногда бывает. А вот вчера мне шла хорошая карта. Трижды получала по сто пятьдесят премиальных очков.

Она поднялась, забрала свою вышитую сумочку, вовремя удержавшись, чтобы не откинуть со лба специально напущенные на него волосы.

— Полагаю, наш хозяин здесь, рядом, — сказала она и отправилась в соседнюю комнату.

Остальные прошли за ней. Мистер Шайтана сидел в кресле у камина. Игроки были поглощены игрой.

— Дубль пять треф, — невозмутимо произнесла миссис Лорример.

— Пять без козырей.

— Дубль пять без козырей.

Миссис Оливер приблизилась к столу. Игра, по всей видимости, была захватывающая. Инспектор Баттл подошел вместе с ней.

Полковник Рейс направился к мистеру Шайтане. Пуаро — тоже.

— Пора расходиться, Шайтана, — сказал Рейс.

Мистер Шайтана хранил молчание. Голова его склонилась вперед, казалось, он задремал. Рейс бросил какой-то странный быстрый взгляд на Пуаро и подошел к креслу поближе. Тут он сдавленно вскрикнул. Пуаро тотчас подскочил и посмотрел туда, куда показывал полковник. Он увидел нечто, что могло быть крупной, богато украшенной булавкой для галстука, но это была не булавка.

Пуаро, наклонившись, поднял одну из рук мистера Шайтаны и тут же отпустил ее — она бессильно упала. Он встретил вопрошающий взгляд Рейса и кивнул. Рейс громко позвал:

— Инспектор Баттл, на минуточку.

Баттл подошел.

Миссис Оливер продолжала следить за игрой. Разыгрывали пять без козырей.

Несмотря на кажущуюся флегматичность, инспектор был очень расторопен. Он лишь поднял брови и тихо спросил:

— Что у вас стряслось?

Рейс кивнул на безмолвную фигуру в кресле.

Когда Баттл склонился над ним, Пуаро вглядывался в то, что было лицом мистера Шайтаны. Теперь, когда рот был открыт, оно выглядело глупым — никакого демонизма не осталось.

Эркюль Пуаро покачал головой.

Инспектор Баттл распрямился. Не дотрагиваясь, он смотрел на то, что было похоже на крупную булавку в галстуке мистера Шантаны, но булавкой эта вещь не была. Он поднял обмякшую руку и дал ей упасть.

Он был спокоен, подтянут и приготовился взять на себя управление ситуацией.

— Дамы и господа! — произнес он. — Прошу внимания.

Его тон уже был совершенно официален, и эти слова прозвучали так, что все игроки обратились в его сторону, а рука Энн Мередит с тузом пик замерла в воздухе.

— Очень сожалею, но должен сообщить вам, что хозяин дома, мистер Шайтана, мертв.

Миссис Лорример и доктор Робертс вскочили на ноги, Деспард, не спуская с Шайтаны взгляда, нахмурился. Энн Мередит приоткрыла рот.

— Вы уверены?

Доктор Робертс — в нем проснулся профессионал — энергично направился через комнату — освидетельствовать покойного.

Как-то невзначай инспектор оказался на его пути.

— Минутку, доктор Робертс. Не скажете ли вы мне сначала, кто входил в эту комнату и выходил из нее сегодня вечером?

Робертс удивленно посмотрел на него.

— Входил и выходил? Я вас не понимаю. Никто.

Инспектор перевел пристальный взгляд на миссис Лорример.

— Это так?

— Именно так.

— Ни дворецкий, ни слуги?

— Никто. Разве что дворецкий — принес поднос, когда мы сели за бридж. С тех пор никто не появлялся.

Инспектор взглянул на Деспарда.

Деспард кивнул в знак согласия.

— Да, да, это правда, — почти беззвучно произнесла Энн.

— Что все это значит?! — не сдержался Робертс. — Дайте мне хотя осмотреть его, может быть, это просто обморок.

— К сожалению, это не обморок. Но никто не дотронется до него, пока не приедет дивизионный врач. Мистер Шайтана убит.

— Убит? — резко-пронзительное миссис Лорример.

— Убит? — недоверчивый вздох Энн.

— Боже милостивый! — шепот доктора Робертса.

Деспард молча уставился в пространство.

Инспектор Баттл медленно кивнул. Он был похож в этот момент на фарфоровую статуэтку китайского мандарина[30]. Лицо его абсолютно ничего не выражало.

— Заколот, — уточнил он. — Вот так вот. Заколот. — И вдруг, как выстрел, прозвучал его вопрос: — Кто-нибудь из вас выходил из-за стола?

Он увидел, как выражения четырех лиц резко переменились. Он увидел на них страх, понимание, возмущение, уныние, ужас, но не увидел ничего для себя полезного.

Воцарилось молчание.

— Так что же?

Потом майор Деспард, по-солдатски вытянувшись, повернул свое узкое умное лицо к Баттлу и деловито сказал:

— Я думаю, в течение вечера все мы в тот или иной момент выходили из-за стола — либо за напитками, либо подбросить поленьев в огонь. Я делал и то и другое. Когда я подходил к камину, Шайтана в кресле спал.

— Спал?

— Да, я так решил.

— Может быть, так оно и было, — согласился Баттл. — Но он мог быть уже мертв. Будем разбираться. Я прошу вас сейчас пройти в соседнюю комнату. — Он повернулся к безмолвно стоявшему Рейсу. — Полковник, может быть, вы пройдете с нами?

Рейс с пониманием кивнул.

— Хорошо, инспектор.

Четверо игроков в бридж медленно прошли за дверь.

Миссис Оливер села на стул в дальнем углу комнаты и тихонько заплакала.

Баттл снял трубку, переговорил по телефону, потом сказал:

— Полиция сейчас прибудет. Управление распорядилось, чтобы делом занялся я. Дивизионный врач приедет немедленно. Мосье Пуаро, каково ваше мнение: сколько времени прошло с момента наступления смерти? Мне кажется, значительно более часа.

— Согласен. Точнее, увы, никто определить не сможет. Никто не скажет: «Этот человек скончался один час двадцать минут и сорок секунд назад».

Баттл рассеянно кивнул.

— Он сидел прямо напротив камина. Это имеет некоторое значение. «Больше часа, но не более двух с половиной», — вот что скажут наши врачи. Я уверен. И никто ничего не слышал, никто ничего не видел. Удивительно! Как только можно было осмелиться? Он же мог закричать.

— Но не закричал. Убийце повезло. Как вы заметили, mon ami[31], очень смелый поступок.

— Нет ли каких-либо идей, мосье Пуаро? Относительно мотива или чего-нибудь в этом роде?

— Да, у меня есть что сказать по этому поводу, — медленно проговорил Пуаро. — Скажите, мистер Шайтана не намекал вам, какого рода прием он устроил сегодня вечером?

Инспектор с любопытством взглянул на него.

— Нет, мосье Пуаро, он ничего не говорил. А что?

Вдалеке зажужжал звонок, заколотили дверным молотком.

— Это наши люди, — встрепенулся инспектор. — Пойду их встречу. И готовьте вашу версию. Надо приниматься за работу.

Пуаро кивнул.

Баттл вышел.

Миссис Оливер продолжала лить слезы.

Пуаро подошел к ломберному столу. Ни к чему не прикасаясь, он посмотрел записи. Покачал головой.

— Глупец! Какой глупец, — проворчал он. — Строить из себя чуть ли не дьявола, пугать людей! Quel enf an tillage![32]

Дверь открылась. Вошел дивизионный врач с саквояжем в руках. За ним проследовал инспектор, на ходу переговариваясь с Баттлом. Последним вошел фотограф. В холле остался констебль.

Началась обычная работа по расследованию преступления.

Глава 4 Первый убийца?

Эркюль Пуаро, миссис Оливер, полковник Рейс и инспектор Баттл сидели вокруг стола в гостиной.

Это было уже час спустя. Тело осмотрели, сфотографировали и увезли. Приезжал и эксперт по дактилоскопии[33].

Инспектор Баттл взглянул на Пуаро.

— Прежде чем впустим этих четверых, я хочу услышать, что вы собирались мне сказать. Какого же рода прием, по-вашему, был сегодня вечером?

Как можно осторожнее и точнее Пуаро пересказал содержание разговора, состоявшегося у него с мистером Шайтаной в Уэссекс-хаусе.

Баттл вытянул губы трубочкой. Он даже чуть не присвистнул.

— Экспонаты! Ну и ну! Убийцы! И вы думаете, так оно и есть? А не морочил ли он вам голову?

— Нет, нет, — помотал головой Пуаро. — Так оно и есть. Шайтана кичился тем, что он походит на Мефистофеля. Он был человеком огромного тщеславия. Но он был также и недалеким человеком — вот почему он мертв.

— Понимаю, — кивнул инспектор, тут же все прикинув. — Приглашено восемь человек. Четверо, так сказать, «сыщиков» и четверо убийц!

— Невозможно! — возмутилась миссис Оливер. — Совершенно невозможно. Никто из этих людей не мог совершить преступления.

Инспектор задумчиво покачал головой.

— Я бы не говорил это так уверенно, миссис Оливер, убийцы часто и выглядят, и ведут себя совершенно так же, как и другие люди. Приятные, спокойные, хорошо воспитанные и вполне разумные.

— В таком случае, это — доктор Робертс, — твердо решила миссис Оливер. — Я интуитивно почувствовала, едва увидела этого человека, что с ним что-то не так. Мое предчувствие меня никогда не подводило.

Баттл повернулся к полковнику Рейсу.

— А вы, сэр, что думаете?

Рейс пожал плечами.

— Может быть, — отозвался он, определенно имея в виду сообщение Пуаро, а не сентенции миссис Оливер. — Может быть. Это доказывает, что Шайтана, по крайней мере в одном случае, был прав. В конце-то концов, он мог только заподозрить, что эти люди были убийцами, он мог не знать наверняка. Он мог оказаться правым во всех четырех случаях, — мог — только в одном. И в одном случае он действительно оказался прав, его смерть тому свидетельство.

— По-видимому, тот, кто стал убийцей, понял, куда ветер дует. Думаете, в этом дело, мосье Пуаро?

Пуаро кивнул.

— К тому же мистер Шайтана отличался особым, я бы сказал, опасным чувством юмора, — добавил он. — Он был тут безжалостен. Жертва считала, что Шайтана придумал себе развлечение: дождется момента и предаст его в руки полиции — вам! Он (или она), должно быть, думали, что у Шайтаны есть неопровержимые доказательства.

— Неужели были?

Пуаро пожал плечами.

— Этого мы никогда не узнаем.

— Доктор Робертс! — упорно твердила миссис Оливер. — Он такой приветливый. Убийцы часто приветливые — маскировка! На вашем месте, инспектор, я бы его сразу арестовала.

— Осмелюсь заметить, вы бы так и поступили, если во главе Скотленд-Ярда была бы женщина, — сказал инспектор Баттл, и в его бесстрастных глазах мелькнул огонек. — Но, видите ли, поскольку дело поручено мужчинам, мы должны быть осторожны, нам, мужчинам, не к лицу торопливость.

— Ох, мужчины, мужчины, — вздохнула миссис Оливер и принялась обдумывать газетную статью.

— Теперь лучше пустить их сюда, — решил инспектор Баттл. — Не стоит заставлять их слишком долго ждать.

Полковник Рейс приподнялся.

— Вы предпочитаете, чтобы мы ушли?..

Инспектор, уловив красноречивый взгляд миссис Оливер, с минуту колебался. Он прекрасно знал официальное положение полковника Рейса, и Пуаро много раз работал с полицией. Но миссис Оливер… не означало ли это затянуть дело? Но тут он вспомнил, что миссис Оливер проиграла в бридж три фунта и семь шиллингов и ничуть не расстроилась от этого.

— Пока это зависит от меня, можете оставаться, — сказал он. — Все. Но, пожалуйста, сидеть тихо (он посмотрел на миссис Оливер), и чтобы никаких разговоров о том, что нам рассказал мосье Пуаро. Это было маленьким секретом Шайтаны и, в сущности, умерло вместе с ним. Понятно?

— Вполне, — ответила миссис Оливер.

Баттл подошел к двери и окликнул констебля, который дежурил в холле.

— Пойдите в курительную комнату. Там вы найдете Андерсона с четырьмя гостями. Попросите сюда доктора Робертса.

— Я бы оставила его напоследок, — сказала миссис Оливер. — В книжке, я имею в виду, — добавила она виновато.

— Реальная жизнь — это нечто иное, — сказал Баттл.

— Знаю, — вздохнула миссис Оливер. — И скверно устроенное.

Доктор Робертс вошел уже не таким, как всегда, уверенным и пружинистым шагом.

— Послушайте, Баттл, — начал он, — это же черт знает, что такое. Извините, миссис Оливер, но не нахожу других слов. Просто не верю своим глазам! Если говорить о профессиональной, так сказать, стороне содеянного, заколоть человека, когда в каких-то двух-трех ярдах[34] другие люди! — И он покачал головой. — Вот так так! Я бы не решился! — Легкая улыбка тронула уголки его рта. — Что мне надо сказать или сделать, чтобы убедить вас, что это совершил не я?

— Это зависит от того, имелись ли у вас мотивы, доктор Робертс.

Доктор выразительно тряхнул головой.

— Ясно. У меня нет и тени мотива, чтобы избавляться от несчастного Шайтаны. Я даже знал-то его не очень хорошо. Он забавлял меня — такой был чудак. В нем было что-то восточное. Естественно, вы досконально изучите мои отношения с ним, я понимаю это, я не дурак. Но вы ничего такого не обнаружите. У меня не было причин убивать Шайтану, и я его не убивал.

Инспектор Баттл деревянно кивнул.

— Хорошо, доктор Робертс. Вы человек разумный и понимаете, что я веду следствие. Не могли бы вы что-нибудь рассказать об остальных?

— К сожалению, мне мало что о них известно. С Деспардом и с мисс Мередит я познакомился сегодня вечером. Правда, о Деспарде я знал раньше, читал его рассказы о путешествиях. Очень хорошая книга.

— Вы знали, что он знаком с мистером Шайтаной?

— Нет, Шайтана никогда о нем не упоминал. Как я уже сказал, я знал о нем, но мы никогда не встречались. Мисс Мередит никогда раньше не видел. Миссис Лорример знаю очень немного.

— Что вы о ней скажете?

Робертс пожал плечами.

— Вдова. Довольно состоятельна. Умная, воспитанная женщина, игрок первого класса. Я и познакомился с ней за бриджем.

— И мистер Шайтана о ней тоже не упоминал?

— Нет.

— Хм-м, мало полезного. Теперь, доктор Робертс, будьте добры, припомните как следует, часто ли вы вставали из-за стола, и расскажите, как вели себя остальные.

— Не знаю, получится ли, — искренне признался он. — Что касается меня, постараюсь сообразить. Я выходил из-за стола три раза, то есть в трех случаях, когда был болваном[35]. Я вставал и что-нибудь делал. Один раз пошел подложить в камин дров. Раз принес попить дамам. Раз налил себе виски с содовой.

— Можете припомнить время?

— Только приблизительно. Начали мы играть, по-моему, около девяти тридцати. Пожалуй, час спустя я занялся камином. Через некоторое время после этого (я думаю, через одну раздачу) я принес напитки. И, может быть, в половине двенадцатого налил себе виски с содовой. Но это весьма приблизительно, не могу поручиться за точность.

— Стол с напитками стоял за креслом мистера Шайтаны?

— Да. Иначе говоря, я проходил совсем рядом три раза.

— И каждый раз вы были в полной уверенности, что он спит?

— Так я подумал в первый раз. Во второй раз я даже не взглянул на него. В третий раз у меня мелькнула мысль: «Что это он разоспался, бедолага?» Но я к нему особенно не присматривался.

— Очень хорошо. Теперь скажите, когда ваши компаньоны покидали свои места?

Доктор Робертс нахмурился.

— Вот уж нелегкая задача. Деспард, по-моему, выходил взять еще одну пепельницу. Он еще ходил выпить. Это — до меня, я отлично помню, он еще спросил, не хочу ли я. Я ответил, что у меня пока есть.

— А дамы?

— Миссис Лорример один раз подходила к огню. Наверное, подложить дров. Или, вероятнее всего, поговорить с Шайтаной. С уверенностью утверждать не могу: я как раз заявил довольно рискованную бескозырную.

— А мисс Мередит?

— Один-то раз она, несомненно, выходила. Обошла вокруг, посмотрела мои карты: я был как раз ее партнер. Потом посмотрела у остальных, побродила по комнате. Не знаю, что именно она делала. Не обратил внимания.

Инспектор задумался.

— Поскольку вы сидели за столом, не оказалось ли у кого-нибудь из вас место прямо против камина?

— Нет, мы были несколько в стороне, а еще наш стол отгораживала большая горка, китайской работы, очень красивая. Как я понимаю, вполне можно было заколоть беднягу. Ведь если играешь в бридж, играешь в бридж. Когда тут смотреть по сторонам да разглядывать, что где творится. А в таком случае…

— В таком случае, несомненно, болван и был убийцей, — закончил инспектор Баттл.

— Все равно, — сказал доктор Робертс, — тут нужны крепкие нервы. Как знать, не посмотрит ли кто в критический момент?

— Да, — согласился Баттл. — Риск был очень велик. Мотив, вероятно, был серьезен. Если бы только его знать, — не моргнув глазом он изобразил полную неосведомленность.

— Думаю, вы дознаетесь, — сказал Робертс. — Посмотрите его бумаги и все прочее. Возможно, там и обнаружится улика.

— Будем надеяться, — с унылым видом проговорил инспектор Баттл и бросил острый взгляд на доктора. — Не могу ли я, доктор Робертс, попросить вас об одолжении? Выскажите, пожалуйста, свое личное мнение — как мужчина мужчине.

— Ну конечно же!

— Как вы предполагаете, кто из них троих?

Доктор Робертс пожал плечами.

— Это нетрудно. Прямо скажу — Деспард. У этого человека стальные нервы, он привык к таким поворотам жизни, где приходится действовать решительно. Он не побоится рискнуть. И непохоже, что к этому причастны женщины. Тут, мне кажется, требуется некоторая сила.

— Не такая, как вы думаете. Взгляните на это. — И Баттл, как фокусник, вдруг извлек откуда-то длинный тонкий предмет блестящего металла с маленькой, украшенной драгоценными камнями рукояткой.

Доктор Робертс наклонился вперед, взял его и осмотрел с нескрываемым восхищением знатока. Потрогал кончик и присвистнул.

— Вот это оружие! Что за оружие! Эта игрушечка создана специально для убийства. Входит, как в масло, прямо как в масло. Видно, с собой принесено.

— Нет, принадлежал мистеру Шайтане. Лежал на столе около двери среди множества других безделушек.

— Та-ак, значит, убийце повезло. Найти такое оружие.

— Ну, как посмотреть… — медленно проговорил Баттл.

— Конечно, не Шайтане же, бедняге, повезло.

— Я не это имел в виду, доктор Робертс. Видите ли, может быть еще один угол зрения на это дело. Мне, например, пришло в голову, что именно оружие навело преступника на мысль об убийстве.

— Вы хотите сказать, что это было внезапное наитие, что убийство не было преднамеренным? Он решил совершить убийство лишь после того, как пришел сюда? Э-э, что же могло навести вас на такую мысль? — Он испытующе посмотрел на Баттла.

— Просто пришло в голову, — вяло ответил инспектор.

— Возможно и так, — медленно проговорил Робертс.

Инспектор откашлялся.

— Не стану вас больше задерживать, доктор. Благодарю за помощь. Может быть, вы оставите свой адрес?

— Конечно, конечно. Двести, Глоусестер-Террас, Вест, два. Телефон: Бейсвотер, два тридцать восемь девяносто шесть.

— Благодарю. Возможно, мне придется скоро к вам заглянуть.

— Рад вас видеть в любое время. Надеюсь, в бумагах не сыщется против меня улик. Не хотелось бы расстраивать моих нервных пациентов.

Инспектор обернулся к Пуаро.

— Прошу прощения, мосье Пуаро, если вы пожелаете задать вопросы, доктор наверняка не станет возражать.

— Разумеется, разумеется. Большой ваш поклонник, мосье Пуаро. Маленькие серые клеточки… порядок… метод… Я знаком с вашими взглядами на криминалистику. Я догадываюсь, что вы спросите меня о самом интригующем.

Эркюль Пуаро в своей очень неанглийской манере простер к нему руки.

— Нет, нет. Я просто хочу прояснить для себя некоторые детали. Например, сколько робберов вы сыграли?

— Три, — не мешкая ответил Робертс. — Когда вы вошли, мы доторговались до гейма в четвертом.

— А кто с кем играл?

— Первый роббер Деспард со мной против дам. И они, Бог ты мой, обыграли нас. Легкая победа, мы и карт-то почти не держали. Второй роббер мисс Мередит со мной против Деспарда и миссис Лорример. Третий — миссис Лорример и я против мисс Мередит и Деспарда. Мы и колоду снимали всякий раз, но все равно так шло по кругу. Четвертый роббер опять со мной мисс Мередит.

— Кто выигрывал и кто проигрывал?

— Миссис Лорример выигрывала в каждом роббере. Мисс Мередит выиграла в первом и проиграла в двух остальных. Мне немного везло, а мисс Мередит и Деспарду, должно быть, нет.

Пуаро с улыбкой сказал:

— Уважаемый инспектор интересовался вашим мнением о компаньонах как о кандидатах на виселицу. А я хотел бы услышать ваше мнение о них как об игроках в бридж.

— Миссис Лорример — первый класс, — тут же ответил доктор Робертс. — Держу пари, что у нее неплохой годовой доход от бриджа. Деспард — хороший игрок, благоразумный игрок, не даст маху. Мисс Мередит я бы назвал довольно осторожным игроком. Она не совершает ошибок, но и не блещет.

— А вы сами, доктор?

— Говорят, что я всегда несколько переоцениваю свои возможности. Но считаю, это мне на пользу.

Пуаро улыбнулся.

Доктор Робертс поднялся.

— Еще что-нибудь?

Пуаро покачал головой.

— Что ж, тогда спокойной ночи. Спокойной ночи, миссис Оливер. Вот вам сюжет. Почище ваших ядов, а?

Доктор Робертс вышел из комнаты, шаг его снова стал уверенным, пружинистым.

— Сюжет! Тоже мне сюжет! — разочарованно произнесла миссис Оливер, как только за ним закрылась дверь. — Люди так неумны. Да я в любой момент могу придумать убийство гораздо интереснее, чем какое-нибудь настоящее. Я всегда умела придумать сюжет. А публике, которая читает мои книжки, нравятся яды, не оставляющие следов.

Глава 5 Второй убийца?

Немного побледневшая, но собранная, миссис Лорример вошла в гостиную, как и подобает благородной даме.

— К сожалению, вынужден вас побеспокоить, — начал инспектор Баттл.

— Что ж, вы исполняете свой долг, — спокойно сказала миссис Лорример. — Да, неприятно оказаться в таком положении, но никуда не денешься. Я понимаю, кто-то из нас четверых виновен. Естественно, я не думаю, что вы поверите мне на слово, но это не я.

Она взяла стул, который предложил ей полковник Рейс, и села напротив инспектора. Ее умные серые глаза встретились с его взглядом. Она ждала со вниманием.

— Вы хорошо знали мистера Шайтану? — спросил инспектор.

— Не особенно хорошо. Я знакома с ним уже несколько лет, но не близко.

— Где вы с ним познакомились?

— В Египте, по-моему, в гостинице «Винтер Палас» в Луксоре.

— Что вы о нем думаете?

Миссис Лорример слегка пожала плечами.

— Я считала его, прямо могу об этом сказать, каким-то шарлатаном.

— У вас не было, извините, что задаю такой вопрос, каких-нибудь мотивов избавиться от него?

Миссис Лорример взглянула несколько удивленно.

— Ну, а если бы были, разве я бы призналась в этом?

— Почему же нет, — сказал Баттл, — Умный человек ведь может понять, что все обязательно выйдет наружу.

— Да, конечно, так. Но нет, у меня не было причин избавляться от мистера Шайтаны. Я считала его poseur[36]и слишком театральным, иногда он меня раздражал. Вот так я отношусь или, вернее, относилась к нему.

— Да-да, такие дела… Теперь, миссис Лорример, не расскажете ли вы что-нибудь о своих компаньонах?

— К сожалению, нет. С майором Деспардом и мисс Мередит я познакомилась сегодня вечером. Оба они, кажется, очаровательные люди. Доктора Робертса я немножко знаю. Я считаю, он очень популярный врач.

— Он не ваш врач?

— О нет.

— А не могли бы вы сказать нам, миссис Лорример, сколько раз за вечер вы выходили из-за стола и не опишете ли также, как вели себя остальные?

Миссис Лорример не пришлось раздумывать.

— Я предполагала, что вы меня об этом спросите, и постаралась все припомнить. Я поднималась с места всего один раз, когда была болваном. Прошла к огню. Мистер Шайтана был тогда жив. Я сказала, как приятно смотреть на горящие дрова.

— И он ответил?

— Что терпеть не может радиаторов парового отопления.

— Кто-нибудь слышал ваш разговор?

— Не думаю. Я говорила тихо, чтобы не мешать игрокам. — Она сухо добавила: — Практически вам никто не подтвердит, что Шайтана был жив и говорил со мной.

Инспектор ничего не возразил. Он продолжал спокойно и методично задавать вопросы.

— В какое это было время?

— Я думаю, мы играли уже больше часа.

— А остальные?

— Доктор Робертс приносил мне попить. Он и себе принес выпить, но это было позднее. Майор Деспард тоже ходил за напитками. Это было где-нибудь в четверть двенадцатого.

— Только один раз?

— Нет, я думаю, дважды. Вообще мужчины довольно много ходили, только я не заметила, что они делали. Мисс Мередит, как мне кажется, покидала свое место только раз. Она прошла посмотреть карты партнера.

— Но она не отходила от стола?

— Я не стала бы это утверждать. Она, может быть, вообще выходила из комнаты.

Баттл кивнул.

— Все это очень приблизительно, — сказала миссис Лорример, начиная сердиться.

— Извините.

Затем Баттл повторил свой фокус, достал длинный изящный стилет.

— Не взглянете ли на это, миссис Лорример?

Она взяла его в руки без всяких эмоций.

— Вы раньше его видели?

— Никогда.

— А он лежал на столе в гостиной.

— Я его не заметила.

— Вы, наверное, понимаете: подобным оружием женщина могла бы достичь цели с той же легкостью, что и мужчина.

— Полагаю, могла бы, — невозмутимо согласилась миссис Лорример. Она чуть наклонилась и вернула изящную вещицу.

— Но все равно, женщина должна быть достаточно отчаянной, — сказал инспектор Баттл, — чтобы решиться на это.

Он подождал с минуту, но миссис Лорример молчала.

— Вам известно, в каких отношениях с мистером Шайтаной были остальные ваши компаньоны?

Она покачала головой.

— Ничего.

— Вы не могли бы высказать свое предположение относительно того… ну… кто бы это, скорей всего, мог совершить?

Миссис Лорример решительно выпрямилась.

— Я не желаю делать что-либо подобное. Ваш вопрос я считаю крайне неуместным.

Инспектор выглядел пристыженным мальчиком, которого отчитала бабушка.

— Пожалуйста, ваш адрес, — пролепетал он, раскрывая записную книжку.

— Сто одиннадцать, Чейни-Лейн, Челси[37].

— Номер телефона?

— Челси, четыре пятьдесят шесть тридцать два.

Миссис Лорример встала.

— А у вас есть вопросы, мосье Пуаро? — торопливо произнес Баттл.

Миссис Лорример остановилась, чуть наклонив голову.

— Не позволите ли, мадам, узнать ваше мнение о ваших компаньонах не как о потенциальных убийцах, а как об игроках в бридж?

— Я готова, если это в какой-то степени касается нашего предмета, хотя не вижу тут никакой связи.

— Я так не считаю. Ваш ответ, если изволите, мадам.

Очень терпеливо — так взрослые разговаривают с несмышленым дитятей, миссис Лорример стала разъяснять:

— Майор Деспард — игрок весьма благоразумный. Доктор Робертс переоценивает свои возможности, но разыгрывает партии блестяще. Мисс Мередит, конечно, милая партнерша, но уж очень осторожничает. Еще что-нибудь?

Тут Пуаро в свою очередь, как фокусник, достал четыре скомканных листка с записями игры.

— Вот записи, мадам. Одна из них ваша?

Она осмотрела их.

— Да, вот мой почерк. Это подсчет третьего роббера.

— А этот листок?

— Должно быть, майора Деспарда. Он зачеркивает, когда разыгрывает.

— А эта?

— Мисс Мередит. Первый роббер.

— Так что эта, незаконченная, — доктора Робертса?

— Да.

— Благодарю вас, мадам. Думаю, у меня все.

Миссис Лорример повернулась к миссис Оливер:

— Доброй ночи, миссис Оливер. Доброй ночи, полковник Рейс, — и, пожав руки всем четверым, ушла.

Глава 6 Третий убийца?

— Не добились от нее ничего нового, — прокомментировал Баттл. — Поставьте себя на мое место. Штучка старого закала, сама предупредительность, но дьявольски надменна! Не могу себе представить, чтобы это она, но кто знает!.. Решительности у нее хватает. Что вы думаете насчет картежных записей, мосье Пуаро?

Пуаро разложил их на столе.

— Кое на что они проливают свет, не так ли, а? Нам нужно что? Ключ к характеру. И, скорее всего, мы найдем его в этих небрежно написанных цифрах. Вот первый роббер, — видите, скучная картина, и скоро закончился. Маленькие аккуратные цифры, тщательное сложение и вычитание. Расчеты мисс Мередит. Она играла с миссис Лорример. У них были хорошие карты, и они выиграли.

В этом, следующем, не так легко проследить за игрой, ведь счет велся методом вычеркивания. Но он кое-что открывает нам в майоре Деспарде — он человек, который умеет с ходу оценить ситуацию. Цифры мелкие, очень характерные.

Следующий счет миссис Лорример, ее партнер — доктор Робертс. Прямо сражение, достойное пера Гомера. Цифры заезжают за черту по обе стороны. Переоценка их возможностей со стороны доктора, и они теряют былое положение; но, поскольку оба первоклассные игроки, то теряют не слишком много. Если переоценка со стороны доктора вызывает необдуманные заявки другой стороны, появляется возможность удвоения. Смотрите, эти цифры здесь — потерянные двойные взятки. Характерный почерк: элегантный, очень четкий, твердый.

И вот последний счет, незавершенного роббера. Цифры достаточно красноречивы. Числа, однако, не так велики, как в предыдущем роббере. Это, наверное, потому, что доктор Робертс играл с мисс Мередит, а она — игрок робкий.

Может быть, вам кажется, что я задаю дурацкие вопросы? Это не так. Видите, у меня счета, которые заполнены каждым. Я хочу понять характер этих четырех игроков, а когда спрашиваю всего лишь о бридже, они с готовностью добросовестно отвечают.

— Я никогда не считал ваши вопросы «дурацкими», мосье Пуаро, — сказал Баттл. — Я немало понаблюдал за вашей работой. У каждого свой подход к делу, я знаю это. Я всегда предоставляю своим инспекторам свободу действий. Каждый должен выбрать тот метод, который ему лучше подходит. Но, пожалуй, не стоит сейчас это обсуждать, лучше пригласим девушку.

Энн Мередит была расстроена. Она остановилась в дверях. Дыхание у нее было неровным.

Инспектор тут же сделался по-отечески заботлив. Он встал, пододвинул ей стул, поудобнее его развернув.

— Садитесь, мисс Мередит, садитесь. И не волнуйтесь. Знаю, все это кажется неприятным, но не так уж плохо на самом деле.

— Куда уж хуже, — сказала девушка. — Так ужасно, так ужасно. Думать, что кто-то из нас…

— Предоставьте думать мне, — добродушно сказал Баттл. — А теперь, для начала, ваш адрес, мисс Мередит.

— Уэнди-коттедж, Уоллингфорд.

— И нет адреса в городе?

— Нет. Я остановилась в своем клубе на несколько дней.

— А ваш клуб?

— Флотских и полковых дам.

— Так, так. Теперь скажите, хорошо ли вы знали мистера Шайтану?

— Я его совсем не знала. Он наводил на меня страх.

— Отчего?

— Ну, такой уж он был. Эта зловещая улыбка. Наклоняется при разговоре, будто сейчас укусит.

— И давно вы с ним были знакомы?

— Месяцев девять. Познакомились в Швейцарии на зимнем сезоне.

— Вот никогда бы не подумал, что он любитель зимнего спорта.

— Он только на коньках катался. Прекрасно катался. Какие выделывал фигуры!

— Да, вот это на него похоже. А потом вы с ним часто виделись?

— Довольно часто. Он приглашал меня на приемы по разным случаям. На них всегда было интересно.

— Но сам он вам не нравился?

— Нет. Он вызывал у меня страх.

— Но у вас ведь не было особых причин бояться его? — мягко спросил Баттл.

— Особых причин? О нет.

— Ну ладно, довольно об этом. Теперь о сегодняшнем вечере. Вы покидали свое место?

— По-моему, нет. Ах да, пожалуй, раз вставала. Ходила взглянуть на карты партнера.

— Но от стола вы весь вечер не отходили?

— Не отходила.

— Вы совершенно уверены в этом?

Щеки девушки внезапно вспыхнули.

— Нет, нет. Думаю, разок прогулялась.

— Вы извините меня, мисс Мередит, но попытайтесь говорить правду. Я знаю, что вы волнуетесь, а когда человек волнуется, он способен, ну… как бы выдать желаемое за действительное. Но в конце концов это себя не оправдывает. Итак, вы прогулялись. Прогулялись в направлении мистера Шайтаны.

Девушка минутку помолчала.

— Честно… честно… я не помню, — сказала она.

— Так, ну на том и остановимся, что вы могли это сделать. Что вы знаете о трех ваших партнерах?

Девушка покачала головой.

— Я их никогда раньше не видела.

— Что вы о них думаете? Кто из них, по-вашему, убийца?

— Не могу в это поверить. Просто не укладывается в голове. Только не майор Деспард. И не доктор. Во всяком случае, врач мог убить кого угодно гораздо более простым способом. Подсыпать яду или еще что-то такое.

— Значит, вы думаете — миссис Лорример?

— Что вы, нет! Я уверена, что это не она. Такая очаровательная, так приятно играть с ней. Она — само совершенство и, вместе с тем, снисходительна к слабостям других, не упрекает за ошибки.

— И все же, вы назвали ее последней, — сказал Баттл.

— Только потому, что заколоть — это как-то больше в характере женщины.

Баттл исполнил свой фокус с кинжальчиком. Энн отпрянула.

— Бр-р, какой ужас! Мне надо взять его?

— Хотелось бы.

Он наблюдал за ней, когда она осторожно брала стилет. Лицо у нее морщилось от отвращения.

— При помощи этой маленькой штучки, при помощи…

— Входит, как в масло, — продолжал живописать Баттл. — И ребенку под силу…

— Вы хотите сказать, — большие испуганные глаза остановились на его лице, — хотите сказать, что я могла бы это сделать? Но я… нет… это не я. Зачем мне?

— Это как раз вопрос, на который мы хотели бы знать ответ, — сказал Баттл. — Какие могут быть мотивы? Зачем кому-то убивать Шайтану? Он был колоритной личностью, но, насколько я могу судить, не был никому опасен…

Она вдруг слегка задержала дыхание.

— Не шантажировал ли он кого-нибудь или что-то в этом роде? — продолжал Баттл, не спуская с нее глаз. — Ведь вы, мисс Мередит, не похожи на девушку, которой надо что-то скрывать.

В первый раз она улыбнулась, успокоенная его доброжелательным тоном.

— Разумеется, мне нечего скрывать. Какие у меня могут быть секреты?

— Тогда прошу вас не волноваться, мисс Мередит. Нам еще придется потом заглянуть к вам и задать кое-какие вопросы. Но я думаю, это только так, для порядка. — Он встал. — Теперь вы можете отправляться. Мой констебль вызовет вам такси. И спите себе спокойно. Примите аспирину.

Он проводил ее, а когда вернулся, полковник Рейс с усмешкой тихо сказал:

— Ну и артист же вы, Баттл. Ваш отеческий вид — непревзойденная игра.

— Нет смысла с ней возиться, полковник Рейс. Либо бедняжка до смерти напугана — в таком случае это жестокость, а я не жестокий человек, никогда им не был, — либо она умелая маленькая притворщица, и мы не продвинулись бы дальше, хоть бы и продержали ее здесь полночи.

Миссис Оливер вздохнула, руки ее непроизвольно потянулись к челке, которую она пропустила через пальцы. С этой торчащей челкой вид у нее был совершенно как у подвыпившего гуляки.

— Вы знаете, — сказала она, — я теперь почти уверена, что это — девица! Хорошо, что это не у меня в книжке. Читатели не любят, когда такое творят молодые, красивые девушки. Все-таки, я думаю, — она. А как вы, мосье Пуаро?

— Я? Я только что сделал открытие.

— Снова в записях игры?

— Да. Мисс Мередит переворачивает свой счет, расчерчивает и использует обратную сторону.

— И что это значит?

— Это значит, что у нее привычка к бережливости или от природы бережливый характер.

— Однако на ней дорогие вещи, — заметила миссис Оливер.

— Пригласите майора Деспарда, — сказал инспектор Баттл.

Глава 7 Четвертый убийца?

Деспард вошел в комнату быстрым пружинистым шагом, шагом, который напомнил Пуаро что-то, вернее, кого-то.

— Прошу прощения, майор, что заставил ждать, — сказал Баттл. — Я хотел по возможности раньше отпустить дам.

— Не извиняйтесь, понимаю. — Он сел и вопрошающе посмотрел на инспектора.

— Как хорошо вы знали мистера Шайтану? — начал последний.

— Я встречался с ним дважды, — твердо заявил майор Деспард.

— Только и всего?

— Только и всего.

— И при каких обстоятельствах?

— Около месяца назад мы обедали в одном доме. Потом, неделю спустя он приглашал меня на коктейль.

— Приглашал сюда?

— Да.

— Где происходила вечеринка, в этой комнате или в гостиной?

— Во всех комнатах.

— Видели эту маленькую вещицу? — Баттл еще раз взял и продемонстрировал стилет.

Майор Деспард слегка скривил губы.

— Нет, — ответил он, — я не присмотрел его тогда, не сообразил, что может в будущем пригодиться.

— Нет надобности опережать мои вопросы, майор Деспард.

— Прошу извинить, ход мысли был достаточно ясен.

Наступила небольшая пауза, затем Баттл продолжил расспросы.

— У вас были причины невзлюбить мистера Шайтану?

— Сколько угодно.

— М-м-м, — ошарашенно промычал инспектор.

— Для того, чтобы невзлюбить, но не для того, чтобы убивать, — пояснил Деспард. — У меня не было ни малейшего желания его убивать. Но наподдал бы я ему с большим удовольствием. Жаль, теперь поздно.

— Отчего же вам хотелось ему наподдать, майор Деспард?

— Оттого, что он был из тех, кого следует время от времени лупить. Ох, и сильно же у меня чесались руки.

— Вам известно что-нибудь о нем, я имею в виду что-либо дискредитирующее?

— Он был слишком хорошо одет, носил слишком длинные волосы, от него пахло духами.

— И тем не менее вы приняли его приглашение на обед, — подчеркнул Баттл.

— Если бы я обедал только в тех домах, чьи хозяева совершенно в моем вкусе, боюсь, я бы редко бывал в гостях, — сухо заметил Деспард.

— Значит, вам нравится быть в обществе, но вы его не жалуете?

— Нравится, порою очень. Вернешься из диких краев в освещенные комнаты, к женщинам в красивых нарядах, к танцам, к хорошей пище, к веселью, — да, некоторое время мне это доставляет удовольствие. А потом всеобщее лицемерие вызывает у меня тошноту, и снова хочется сбежать куда-нибудь подальше.

— Жизнь, которую вы ведете, майор Деспард, должно быть, весьма опасна. Разгуливать по всяким там джунглям!

Деспард, слегка улыбнувшись, пожал плечами.

— Мистер Шайтана не разгуливал по диким местам, но он — мертв, а я живой!

— Он, может быть, вел более опасную жизнь, чем вы думаете, — сказал Баттл.

— Что вы этим хотите сказать?

— Покойный мистер Шайтана был своего рода Ноузи Паркером[38],— пояснил Баттл.

Деспард подался вперед.

— Вы хотите сказать, что он любил лезть не в свое дело, вмешивался в чужую жизнь?

— Я действительно имел в виду, что, возможно, он был человеком, который вмешивался в жизнь… э… женщин.

Майор Деспард откинулся назад на своем стуле и холодно усмехнулся.

— Не думаю, чтобы женщины всерьез принимали такого фигляра.

— Нет ли у вас предположения по поводу убийцы, майор Деспард?

— Ну, я знаю, что я не убивал. Крошка мисс Мередит — не убивала. Не могу представить себе, чтобы это сделала миссис Лорример: она напоминает мне одну из моих очень богобоязненных теток. Остается господин медик.

— Вы не могли бы сказать, куда выходили вы из-за стола в этот вечер, куда выходили другие?

— Я вставал из-за стола дважды, — один раз — за пепельницей и помешать угли в камине, другой — за напитками.

— Когда?

— Не могу определить точно. В первый раз, может быть, в половине одиннадцатого, во второй — в одиннадцать. Но это лишь приблизительно. Миссис Лорример подходила один раз к камину и что-то сказала Шайтане. Я не слышал его ответа, да и не прислушивался. Но я не мог бы поклясться, что он не отвечал. Мисс Мередит походила немного по комнате, но не думаю, чтобы она подходила к камину. Робертс все время срывался с места, по крайней мере, раза три, четыре.

— И еще задам ваш вопрос, мосье Пуаро, — улыбнулся Баттл. — Что вы думаете о них как об игроках в бридж?

— Мисс Мередит играет вполне хорошо. Миссис Лорример — чертовски хорошо. Робертс беззастенчиво переоценивает свои карты. В тот вечер он заслуживал большего проигрыша.

Баттл обернулся к Пуаро.

— У вас будет что-нибудь еще?

Пуаро покачал головой.

Деспард дал свой адрес в Олбани[39], пожелал доброй ночи и ушел.

Как только за ним закрылась дверь, Пуаро слегка пошевелился.

— Что с вами? — спросил Баттл.

— Ничего, — сказал Пуаро. — Мне просто пришло в голову, что он ходит, как тигр: гибкий, легкий, именно так двигается тигр.

Глава 8 Кто же из них?

Баттл переводил взгляд с одного на другого, и только миссис Оливер ответила на его безмолвный вопрос. Она никогда не упускала случая поделиться своими соображениями и нарушила молчание.

— Девица или доктор, — сказала она.

Баттл вопрошающе взглянул на мужчин. Но оба не торопились делать заявления. Рейс покачал головой. Пуаро тщательно разглаживал карточные записи.

— Кто-то из них… — вслух размышлял Баттл, — кто-то из них, несомненно, лжет. Но кто? Непростой вопрос. Ох, непростой.

С минуту он помолчал, затем снова заговорил:

— Подытожим: доктор утверждает, что это Деспард, Деспард думает на господина доктора, девица думает — миссис Лорример, а миссис Лорример не хочет говорить! Никакой ясности.

— Не совсем так, — сказал Пуаро.

Баттл стрельнул в него взглядом.

— Вы думаете?

— Нюанс, — повел по воздуху рукой Пуаро. — Не более! Не от чего оттолкнуться.

— Вот вы, джентльмены, молчите… — продолжал Баттл.

— Никаких улик, — перебил его Рейс.

— Эх вы, мужчины! — вздохнула миссис Оливер, выражая презрение этому молчанию.

— Давайте посмотрим, сделаем первую прикидку, — сказал Баттл и немного задумался. — Возьмем врача. Подходящий субъект. Знает, куда следует воткнуть кинжал. Но только и всего. Затем — Деспард. Это человек с необычайно крепкими нервами. Человек, привыкший быстро принимать решения, человек, которому не в диковинку рисковать. Миссис Лорример? Нервы у нее тоже в порядке, и она женщина, у которой может быть в жизни тайна. Она выглядит так, словно испытала когда-то несчастье. С другой стороны, я бы сказал, что это — женщина, так сказать, с принципами, женщина, которая могла бы, скажем, быть директрисой школы для девочек. Чтобы эта дама в кого-то воткнула нож… Не представляю. И в заключение — крошка, мисс Мередит. Мы ничего о ней не знаем. По виду обычная, миленькая, довольно застенчивая девушка. Но никто, как я сказал, ничего о ней не знает.

— Мы знаем, что Шайтана считал ее убийцей, — сказал Пуаро.

— Ангельское личико и натура демона, — задумчиво проговорила миссис Оливер.

— Это нам что-нибудь дает, Баттл? — спросил полковник Рейс.

— Бесплодные умствования, вы думаете, сэр? Что ж, в подобных случаях приходится строить догадки.

— Не лучше ли выяснить что-нибудь об этих людях?

— О, — улыбнулся Баттл, — над этим мы как следует поработаем. Я думаю, вы могли бы нам помочь.

— Без сомнения. Но как?

— Что касается майора Деспарда, он немало времени провел за границей — в Южной Америке, в Восточной и Южной Африке. У вас есть возможность навести справки по этой части. Вы могли бы добыть нам информацию.

Рейс кивнул.

— Будет сделано. Разыщу все имеющиеся данные.

— Ой, — вскрикнула миссис Оливер, — у меня идея.

Нас четверо, четверо, как вы выразились, «сыщиков», и четверо их! Что, если каждый из нас возьмет по одному? Каждый — на свой вкус! Полковник Рейс — майора Деспарда, инспектор Баттл — доктора Робертса, я возьму мисс Мередит, а Пуаро — миссис Лорример. Все — чин по чину!

Инспектор Баттл решительно покачал головой.

— Ни в коем случае, миссис Оливер. Дело официальное, вы понимаете. Я за него отвечаю. Я обязан расследовать его во всех аспектах. Кроме того, хорошо вам говорить «каждому на свой вкус». А если двое захотят поставить на одну лошадь? Полковник Рейс не говорил, что он подозревает майора Деспарда. А мосье Пуаро, может быть, не захочет затрачивать усилия на миссис Лорример.

— Такая была хорошая идея. — Миссис Оливер с сожалением вздохнула. — Такая простая. Но вы не возражаете, если я кое-что порасследую? — уже веселее спросила она.

— Не то что возражаю, — медленно произнес Баттл. — Возражать, собственно, вне моей компетенции. Так как вы были на этом приеме сегодня вечером, вы, естественно, вольны делать что вам заблагорассудится. Но мне бы хотелось предупредить, особенно вас, миссис Оливер. Пожалуйста, поосторожнее.

— О, буду само благоразумие… — сказала миссис Оливер. — Не пророню ни звука… ни о чем, — закончила она, немного запнувшись.

— Думаю, что инспектор Баттл, пожалуй, не это имел в виду, — сказал Эркюль Пуаро. — Он хотел напомнить, что вы будете иметь дело с человеком, который, насколько нам известно, убивал уже дважды, а значит, если сочтет необходимым, не задумываясь убьет и в третий раз.

Миссис Оливер задумчиво посмотрела на него, потом улыбнулась обаятельно, мило, как нашалившее дитя.

— «Вы предупреждаетесь…»[40] — процитировала она. — Спасибо, мосье Пуаро. Я буду действовать осторожно. Но я не собираюсь отступать.

Пуаро склонился в изящном поклоне.

— Позволю себе заметить, вы азартный человек, мадам.

— Я полагаю, — произнесла миссис Оливер так, словно она находилась на заседании какого-то комитета, — что вся полученная информация будет обобщена, то есть мы не будем держать какие-либо сведения при себе.

Инспектор Баттл вздохнул.

— Это не детективный роман, миссис Оливер, — сказал он.

— Разумеется, вся информация должна передаваться полиции, — произнес сугубо официальным тоном Рейс и добавил уже с веселым огоньком в глазах: — Запачканная перчатка, отпечатки пальцев на стакане для чистки зубов, клочок обгоревшей бумаги — все это вы передадите Баттлу.

— Можете смеяться надо мной, — сказала миссис Оливер, — но женская интуиция… — Она энергично тряхнула головой.

Рейс поднялся.

— Я наведу справки о Деспарде. На это не уйдет много времени. Что-нибудь еще от меня требуется?

— Нет, думаю, больше ничего, благодарю вас, сэр. Не посоветуете ли что-нибудь? Для меня важна всякая мелочь.

— Хм-м, я бы держал в поле зрения возможную стрельбу, отравления и вообще любые несчастные случаи. Но думаю, вы это уже уразумели.

— Да, сэр, это я уже принял во внимание.

— Баттл, старина, не мне вас учить. Доброй ночи, миссис Оливер. Доброй ночи, мосье Пуаро.

Кивнув на прощание Баттлу, полковник Рейс вышел из комнаты.

— Кто он? — спросила миссис Оливер.

— Превосходный армейский служака, — сказал Баттл. — К тому же немало поездил по свету. Кажется, побывал он всюду.

— Секретная служба, я думаю, — сказала миссис Оливер. — Вы не имеете права мне это говорить, я знаю. Я бы не стала интересоваться, если бы не этот вечер. Четверо убийц и четверо сыщиков: Скотленд-Ярд, секретная служба, частный сыск, детективная беллетристика. Неплохая затея.

Пуаро покачал головой.

— Вы ошибаетесь, мадам. Это очень глупая затея. Тигра потревожили, и тигр прыгнул.

— Тигр? Почему тигр?

— Под тигром я подразумеваю убийцу, — сказал Пуаро.

— Какие у вас имеются соображения относительно порядка расследования, мосье Пуаро? — без обиняков спросил Баттл. — И еще один вопрос. Хотелось бы знать, что вы думаете о психологии этой четверки? Это ведь ваше увлечение.

Продолжая разглаживать карточные счета, Пуаро сказал:

— Вы правы, психология тут очень важна. Нам известны различные способы убийств. И если у нас найдется личность, которая не могла бы совершить определенный вид убийства, мы можем исключить эту личность из наших расчетов. Нам известно кое-что об этих людях, об их образе мыслей, характерах, мы познакомились с их почерками, с их подсчетами очков, узнали, какие они игроки. Но, увы, не так-то просто сделать определенные выводы. Это убийство требовало дерзости и выдержки, тут нужна была личность, готовая пойти на риск.

Вот у нас есть доктор Робертс: обманщик, переоценивающий свои карты, человек, рассчитывающий на выигрыш в рискованной ситуации. Его психология вполне годна и для убийцы. Если рассматривать ситуацию с этой точки зрения, следовало бы автоматически исключить мисс Мередит. Она робкая, боится переоценить свои карты, осторожна, бережлива, благоразумна. Тип личности, наименее подходящий для выполнения смелого и рискованного действия. Но робкая личность способна убить из страха. Напуганная нервозная личность может дойти до отчаяния, может почувствовать себя загнанной в угол крысой, если попадет в безысходное положение. Если мисс Мередит совершила в прошлом убийство и если она боялась, что Шайтана знает обстоятельства этого убийства и способен передать ее в руки правосудия, она могла обезуметь от страха и ни перед чем не остановиться ради спасения. Результат был бы тот же самый, только обусловлен он был бы другими качествами — не хладнокровием и бесстрашием, а отчаянием, паникой.

Дальше, возьмем майора Деспарда — человек холодный, находчивый, готовый на риск в случае необходимости. Он бы взвесил все «за» и «против», решил, что есть шансы в его пользу, и рискнул бы, ведь он из тех людей, что предпочитают действие бездействию, человек, которого не пугает опасность, если он почувствует, что есть реальная возможность успеха.

Наконец, миссис Лорример, почтенная женщина, женщина, умело применяющая свой ум и способности, хладнокровная. Ей нельзя отказать в математических наклонностях. Из всех четырех у нее, пожалуй, самый богатый интеллект. Должен признать, если миссис Лорример и совершила убийство, то это было преднамеренное убийство. Я вполне могу представить себе, как она медленно, тщательно обдумывает план, проверяет надежность замысла. По этой причине она из всех четырех представляется мне наименее подходящей на роль убийцы. Тем не менее, она тут наиболее яркая личность, и, за что бы ни взялась, она, вероятно, выполнила бы без осечки. У такой не дрогнет рука. — Он помолчал. — Ну вот, видите, так мы ни к чему и не пришли.

Баттл вздохнул.

— Это вы уже говорили.

— По мнению мистера Шайтаны, — продолжал Пуаро, — каждый из четверых совершил убийство. Были у него улики? Или только догадки? Этого мы сказать не можем. Думаю, вряд ли у него были веские доказательства во всех четырех случаях.

— Тут я с вами согласен, — сказал Баттл, покачивая головой. — Это было бы уже слишком.

— Я предполагаю, что могло произойти следующее: заводится разговор об убийстве, о какой-то конкретной форме убийства, и мистера Шайтану вдруг привлекает выражение лица у кого-то из собеседников. Человек он был сообразительный и очень приметливый. Отсюда, вероятно, и мысль устроить своего рода эксперимент — в ходе ни к чему не обязывающей болтовни он, видимо, отличал малейшее вздрагивание, стремление уйти от разговора или сменить тему. О, это совсем не трудно. Если вы заподозрите какой-то секрет, нет ничего легче, как найти подтверждение вашим подозрениям. Всякий раз, когда слово попадает в цель, вы можете заметить это, если, конечно, задались такой целью.

— Да, да, — кивая головой, согласился Баттл. — Такое развлечение было вполне во вкусе нашего покойного знакомого.

— Можно предположить, что такие эксперименты проводились не раз и не два. Он мог располагать какими-то фактами, не слишком безобидными для того или иного гостя, мог пытаться разоблачить его. Сомневаюсь только, чтобы с этими его «уликами» можно было обратиться в полицию.

— Он тоже мог только догадываться, — сказал Баттл. — Достаточно часто встречаются дела сомнительного сорта, мы подозреваем преступление, но не можем доказать. Как бы то ни было — линия ясна. Надо ознакомиться с документами, касающимися всех этих людей, и обратить внимание на смерти, которые могут иметь значение. Я думаю, вы так же, как и полковник, не забыли, о чем говорил Шайтана на обеде.

— Черный ангел, — пролепетала миссис Оливер.

— Кое-что упомянул о ядах, несчастных случаях, врачебных ошибках, несчастных случаях при стрельбе. Меня не удивит, если окажется, что именно этим он и подписал себе смертный приговор, — заключил Баттл.

— Его так заставили умолкнуть — ужас, — поежилась миссис Оливер.

— Да, — согласился Пуаро. — Видимо, по крайней мере, одну личность это упоминание задело за живое. Личность эта подумала, что Шайтана знает гораздо больше, чем он знал на самом деле, и что прием этот не что иное, как дьявольский спектакль, устроенный Шайтаной, и кульминационный его момент — арест за убийство! Да, как вы заметили, он подписал себе смертный приговор, развлекая гостей подобными речами.

Наступило молчание.

— Дело это так скоро не распутаешь, — со вздохом сказал Баттл. — Мы не сможем сразу отыскать все, что хотим. И к тому же надо быть очень осторожными, нам ведь ни к чему, чтобы кто-то из четверых догадался, чем — мы занимаемся. Все наши расспросы и розыски должны создавать впечатление, что они относятся только непосредственно к самому убийству. Нельзя вызывать подозрений, что у нас есть какие-то идеи относительно мотива преступления. Самое неприятное, что придется расследовать четыре возможно совершенных когда-то убийства, а не одно.

— Наш друг мистер Шайтана не был непогрешим, — возразил Пуаро. — Может быть, он ошибся.

— Все четыре раза?

— Нет, он не был настолько глуп.

— Ну, тогда дважды.

— Даже не так. Я думаю, в одном из четырех случаев.

— Это что же? Один невиновный и три преступника? Довольно скверно. И хуже всего, что, если даже мы доберемся до истины, это нам не поможет. Даже если кто-то и спустил с лестницы в двенадцатом году свою двоюродную бабушку, то какой нам от этого прок в тридцать седьмом?

— Будет прок, будет, — подбодрил его Пуаро. — Вы это знаете. Знаете так же хорошо, как и я.

— Понимаю, что вы имеете в виду, — нехотя кивнул Баттл. — Один и тот же почерк.

— Вы хотите сказать, — вмешалась миссис Оливер, — что предшествующая жертва была тоже заколота кинжалом?

— Ну, это слишком упрощенно, миссис Оливер, — сказал Баттл, оборачиваясь к ней. — Но не сомневаюсь, что это будет преступление того же толка. Детали могут различаться, но суть будет та же. Как ни странно, но преступник каждый раз выдает себя этим.

— Человек — не оригинальное существо, — заметил Пуаро.

— Женщины, — сказала миссис Оливер, — способны на бесчисленные варианты. Я бы никогда не совершала похожих убийств.

— Неужели вы — писатель, никогда не повторяете сюжетов? — спросил Баттл.

— «Убийство среди лотосов», — пробормотал Пуаро. — «Тайна тающей свечи».

Миссис Оливер повернулась к нему, глаза ее сияли от восхищения.

— Какая эрудиция! Какой вы в самом деле умница! Конечно, в этих двух романах совершенно одинаковый сюжет, но никто до сих пор не обратил на это внимания. В одном — кража документов во время неофициального правительственного приема, в другом — убийство на Борнео[41] в бунгало[42] каучукового плантатора.

— Но отправная точка, на которой строятся романы, одна и та же, — сказал Пуаро. — Один из ваших самых удачных приемов: плантатор устраивает свое собственное убийство, министр кабинета устраивает кражу своих собственных документов. В заключительный момент появляется «третий» и раскрывает обман.

— Мне, миссис Оливер, понравился ваш последний роман, — любезно заметил Баттл. — Тот, в котором одновременно убивают всех начальников полиции. Вы допустили только одну или две ошибки в специальных вопросах. Но я знаю, что вы любите точность, и поэтому я…

— Вообще-то мне наплевать на точность. Кто теперь точен? Никто! Если репортер напишет, что двадцатидвухлетняя красотка покончила с собой, включив газ, что перед этим она взглянула на море и поцеловала на прощанье любимого лабрадора[43] Боба, то разве будет кто-нибудь поднимать шумиху из-за того, что девушке было на самом деле двадцать шесть лет, комната окнами выходила на сушу, а собака была силихем-терьером[44] по кличке Бонни? Если для журналиста допустимы вещи такого рода, то и я не вижу ничего особенного в том, что перепутаю полицейские чины и напишу револьвер вместо пистолета, диктофон вместо фонографа, воспользуюсь ядом, который едва позволит вам вынести смертный приговор. Что действительно важно — так это множество трупов. Если вещь получается скучноватой, то стоит немного добавить крови, и она станет повеселей. Кто-нибудь собирается что-то рассказать — убить его в первую очередь! Это всегда подогревает интерес. Подобные штуки есть во всех моих книжках, замаскированы, конечно, различными способами. Публике нравятся яды, не оставляющие следа, идиоты-инспекторы, девушки, сброшенные в канализационный люк со связанными руками или утопленные в подвале (до чего же действительно мучительный способ убийства), и герои, которые убивают от трех до семи злодеев голыми руками. Я уже написала тридцать две книжки, и во всех них действительно одно и то же; мосье Пуаро, кажется, заметил это, но больше — никто. И я жалею только об одном, что сделала детективом финна. Я ничего не знаю о финнах и все время получаю письма из Финляндии, с замечаниями по поводу того, что он говорит или делает.

Оказывается, в Финляндии многие читают детективные романы. Думаю, что из-за финской зимы, с длинными, темными ночами. В Болгарии и Румынии, кажется, вообще ничего не читают. Надо было сделать его болгарином. — Она осеклась. — Простите. Я все болтаю, а здесь настоящее убийство. — Лицо ее вспыхнуло. — Как было бы хорошо, если бы никто из них не убивал. Если бы он просто всех порасспрашивал, а потом бы преспокойно совершил самоубийство. Подумать только, вместо шутки такой скандал!

— Превосходный выход, — одобрительно кивнул Пуаро. — Но, увы, мистер Шайтана был не такой человек. Он очень любил жизнь.

— Не думаю, чтобы он был хорошим человеком, — сказала миссис Оливер.

— Да, он не вызывал симпатии, — сказал Пуаро. — Но он был жив, а сейчас — мертв. Я ему как-то сказал, что у меня буржуазное отношение к убийству, я осуждаю убийство, — и тихо добавил: — что ж, я готов зайти в клетку к тигру…

Глава 9 Доктор Робертс

— Доброе утро, инспектор Баттл. — Доктор Робертс поднялся со стула и протянул большую розовую руку, пахнущую хорошим мылом и немного карболкой. — Как идут дела?

Инспектор, перед тем как ответить, окинул взглядом комфортабельный кабинет врача.

— Они не идут, доктор Робертс. Откровенно говоря, ни с места. В газетах по этому поводу написали немного, и это меня порадовало: «Внезапная смерть в собственном доме! Хорошо известный мистер Шайтана скончался во время вечернего приема». Все на том же этапе. Мы произвели вскрытие, и я принес вам показать заключение. Может быть, вас заинтересует…

— Очень любезно с вашей стороны, если позволите… хм… хм… Да, очень интересно. — И он вернул документ.

— Мы имели беседу с поверенным мистера Шайтаны. Нам известно теперь его завещание. Ничего для нас интересного. Родственники у него в Сирии, кажется. Потом мы просмотрели все его личные бумаги.

То ли ему показалось, то ли на самом деле — широкое гладко выбритое лицо застыло в каком-то ожидании.

— Ну и что же? — спросил доктор Робертс.

— Да ничего, — ответил инспектор Баттл, продолжая наблюдать за ним.

Вздоха облегчения не было. Не было ничего особенно заметного. Но фигура доктора как будто расслабилась, чуть непринужденнее стала его поза.

— И теперь вы пришли ко мне?

— И теперь, как вы заметили, я пришел к вам.

Брови доктора немного приподнялись, его проницательные глаза были устремлены на Баттла.

— Хотите ознакомиться с моими личными бумагами?

— Была такая мысль.

— Ордер на обыск имеется?

— Нет.

— Вам бы, я думаю, не составило особого труда получить его. Но я не собираюсь чинить вам препоны. Не очень-то приятно оказаться под подозрением в убийстве, но понятно, что вы здесь ни при чем, выполняете свой долг.

— Благодарю вас, сэр, — сказал инспектор Баттл с неподдельной признательностью. — Ценю ваше отношение, даже, можно сказать, очень. Надеюсь, и остальные будут столь же рассудительны, как вы.

— Приходится мириться с тем, чего не изменишь, — добродушно сказал доктор. — Я закончил прием пациентов и как раз отправляюсь на вызовы. Оставляю вам ключи, скажу своей секретарше, и можете копаться сколько душе угодно.

— Прекрасно, очень рад, но хотел бы задать сначала несколько вопросов.

— О той вечеринке с бриджем? Так я уже все сказал, что знаю…

— Нет, не о ней. О вас.

— Ну, спрашивайте. Что вы хотите знать?

— Мне просто нужен в общих чертах набросок вашего жизненного пути, родился, женился и так далее.

— Что ж, обратимся к опыту «Кто есть кто»[45],— сухо произнес доктор. — Моя биография очень проста. Я из Шропшира[46], родился в Ладлоу. Мой отец здесь практиковал. Он умер, когда мне было пятнадцать лет. Я получил образование в Шрусбери[47] и занимался медициной, как и мой отец. Я окончил Сент-Кристофер[48], ну, а с прочими подробностями вы, я думаю, ознакомитесь без моей помощи.

— Да, сэр. Есть ли у вас братья, сестры?

— Я — единственный ребенок, родители умерли, не женат. Этого достаточно? Здесь начинал компаньоном доктора Эмери. Он ушел в отставку лет пятнадцать назад. Живет в Ирландии. Могу дать адрес, если хотите. Я проживаю здесь с кухаркой, горничной и экономкой, секретарша у меня приходящая. Я обладаю хорошим доходом и убиваю умеренное число своих пациентов. Ну, как?

Инспектор Баттл ухмыльнулся.

— Весьма всесторонне, доктор Робертс. Рад, что вы обладаете чувством юмора. Хочу спросить у вас еще одну вещь.

— Я — человек строгой морали, инспектор.

— О, не об этом, нет. Не назовете ли вы мне имена четырех ваших знакомых, людей, которые хорошо и немало лет вас знают. Если хотите, лиц, которые могут отрекомендовать вас, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Да, наверное, понимаю. Давайте поразмышляем. Вы ведь предпочли бы тех, кто сейчас в Лондоне?

— Вообще-то это не имеет значения, но так нам, конечно, было бы проще.

Доктор с минуту подумал, затем взял листок бумаги, нацарапал авторучкой четыре имени с адресами и придвинул через стол Баттлу.

— Достаточно? Самые подходящие, что мне сейчас пришли в голову.

Баттл внимательно прочитал, удовлетворенно кивнул, сложил листок и сунул во внутренний карман.

— Чем скорее я с ними переговорю, тем лучше для всех заинтересованных. Мне надо точно установить, что вы не были в плохих отношениях с покойным мистером Шайтаной, что вы не были близко знакомы, не совершали с ним торговых сделок, не подвергались когда-либо оскорблениям с его стороны, не затаили на него чувства обиды. Лично я готов вам верить, когда вы заявляете, что и знали его не слишком-то хорошо, но моего мнения недостаточно. Я должен в этом удостовериться.

— О, великолепно, понимаю. Вам приходится всех считать лгунами, пока они не докажут, что говорят правду. Вот мои ключи. Этот — от ящиков письменного стола, этот — от бюро, этот маленький — от шкафчика с ядами. Проверьте потом, закрыли ли вы его. Пожалуй, лучше все же сказать секретарше. — И он нажал кнопку на столе.

Тотчас же отворилась дверь, и появилась молодая женщина очень делового вида.

— Вызывали, доктор?

— Это мисс Берджесс — инспектор Баттл из Скотленд-Ярда, — взаимно представил их Робертс.

Мисс Берджесс одарила Баттла холодным пристальным взглядом, словно спрашивая: «Боже мой, а это что еще за зверь?»

— Я буду признателен вам, мисс Берджесс, если вы ответите инспектору Баттлу на вопросы, которые ему угодно будет вам задать, и окажете ему всяческую помощь.

— Разумеется, я выполню вашу просьбу, доктор.

— Ладно, — сказал Робертс, поднимаясь. — Я ухожу. Вы положили в мой саквояж морфий?[49] Он мне потребуется для Локкарта.

Он торопливо вышел, продолжая на ходу разговор с мисс Берджесс.

Скоро она возвратилась и сказала:

— Мистер Баттл, если я вам потребуюсь, нажмите, пожалуйста, эту кнопку.

Баттл поблагодарил ее, заверил, что так и сделает, и принялся за работу.

Его обследование было тщательным и методичным, хотя он и не рассчитывал найти что-нибудь важное; как бы нехотя данное доктором согласие на обыск рассеивало надежды. Робертс был не глуп. Он понимал, что обыск обязательно будет, и, конечно, соответственно подготовился. Тем не менее какой-то шанс оставался, ведь Робертс не знал истинной цели его изысканий, и Баттл мог натолкнуться на след информации, которая ему требовалась.

Инспектор Баттл открывал и закрывал ящики, обшарил отделения письменного стола, бегло просмотрел чековую книжку, прикинул сумму неоплаченных счетов, посмотрел, за что именно эти счета, тщательно исследовал банковскую расчетную книжку Робертса, пробежал записи больных, в общем, не оставил без внимания ни одного документа. Результаты были крайне скудны. Потом он заглянул в шкафчик с ядами, отметил для себя оптовые фирмы, с которыми доктор имел дело, проверил опись, снова закрыл шкафчик и перешел к бюро. Его содержимое было скорее личного характера, и здесь Баттл не обнаружил ничего подходящего. Он покачал головой, сел на стул и нажал кнопку звонка.

С проворством, достойным похвалы, появилась мисс Берджесс.

Инспектор попросил ее сесть и некоторое время смотрел на нее, раздумывая, с какого боку к ней подступиться. Он сразу же ощутил ее враждебность и прикидывал, что лучше: спровоцировать ее на неосторожное высказывание, нагнетая эту враждебность, или попытаться что-нибудь разузнать в спокойной беседе.

— Я полагаю, мисс Берджесс, вы осведомлены об известном событии? — наконец спросил он.

— Доктор Робертс сказал мне, — ответила мисс Берджесс.

— Дело, в общем-то, щекотливое, — сказал Баттл.

— Вы так считаете?

— Ну, знаете, довольно неприятная история. Четверо под подозрением, и кто-то из них — преступник. Я что, собственно, хочу у вас узнать: видели ли вы когда-нибудь этого мистеру Шайтану?

— Никогда.

— Слышали ли вы, чтобы доктор Робертс что-нибудь говорил о нем?

— Никогда. Впрочем, нет, я не права. С неделю назад доктор Робертс просил меня отметить в его записной книжке: «Мистер Шайтана, восемь пятнадцать, восемнадцатого».

— И тут вы впервые услышали о мистере Шайтане?

— Да.

— Никогда не попадалось его имя в газетах? О нём часто упоминали в светской хронике.

— Меня привлекают вещи поинтереснее, чем светская хроника.

— О, я не сомневаюсь, что вы больше интересуетесь другими вещами, — мягко произнес Баттл. — Все четверо уверяют, что были мало знакомы с Шайтаной. И все же один из них знал его достаточно хорошо, чтобы убить. Мое дело определить кто.

Наступила неловкая пауза. Мисс Берджесс не проявляла ни малейшей заинтересованности. Ее дело было исполнять распоряжение своего шефа, выслушивать все, что заблагорассудится инспектору Баттлу, отвечать на любой конкретный, заданный им вопрос.

— Знаете ли, мисс Берджесс, — инспектора прошиб пот от этого разговора, но он упорно его продолжал, — вряд ли вы представляете себе, хотя бы приблизительно, трудности нашей работы. Бывает, люди наговорят черт знает что. Мы можем и не верить словам, но все равно обязаны принять их во внимание. Я не хотел бы обсуждать с вами женскую природу, но ведь сами знаете, если женщина взволнована, ей ничего не стоит вдруг разразиться бранью, упреками, — словом, у нее развязывается язык. Она выдвигает необоснованные обвинения, намекает на одно, на другое, припоминает разные старые скандалы, которые могут и не иметь никакого отношения к следствию.

— Вы хотите сказать, что кто-то из этих людей упрекнул в чем-то доктора? — спросила мисс Берджесс.

— Не то чтобы упрекнул, — осторожно проговорил Баттл, — но… вы понимаете, я все равно обязан обратить на это внимание. Знаете… бывают подозрительные обстоятельства гибели пациентов… Мне не хотелось бы этим беспокоить доктора.

— Я думаю, кто-то разузнал эту историю с миссис Грейвз, — сказала мисс Берджесс, несколько сердясь. — Стыдно подумать, как люди рассуждают о вещах, в которых ничего не понимают. Этим занимается немало дам почтенного возраста. Им кажется, что все пытаются их отравить: родственники, прислуга и даже врачи. Миссис Грейвз, перед тем как обратиться к доктору Робертсу, побывала у трех врачей. Потом, когда у нее появились те же подозрения в отношении доктора Робертса, он был не прочь избавиться от нее и с радостью поручил ее заботам доктора Ли. Это единственный выход в подобных случаях, сказал он мне. После доктора Ли был доктор Стил, потом доктор Фармер, и в конце концов бедная старушка умерла.

— Вы не поверите, из-за какой ерунды часто раздувают целые истории, — сказал Баттл. — Всякий раз, когда врач что-то приобретает после кончины пациента, всегда находится злой язык. А почему бы здравомыслящему пациенту не одарить своего целителя каким-нибудь пустяком или даже, может быть, и чем-то значительным?

— Это все родственники, — сказала мисс Берджесс. — Я всегда считала, что ничто лучше смерти не выявляет низменность человеческой натуры. У неостывшего трупа начинают спорить, кому что достанется. К счастью, у доктора Робертса никогда не было подобных неприличных инцидентов. Он всегда радуется, узнав, что пациенты ему ничего не оставят. Мне кажется, однажды он получил по завещанию пятьдесят фунтов, есть у него еще две трости и золотые часы. И больше ничего.

— Трудно жить настоящему профессионалу, — со вздохом сказал Баттл. — Его легко шантажировать. Самые невинные происшествия иногда дают повод возмутительной клевете. Врачу необходимо избегать даже видимости ошибки и, значит, никогда не теряться, быть всегда начеку.

— Во многом вы правы, — сказала мисс Берджесс. — Трудно врачам приходится с истеричными женщинами.

— С истеричными женщинами… Да, да, верно. От них жди чего угодно.

— Я полагаю, вы имеете в виду эту отвратительную миссис Краддок?

Баттл сделал вид, что задумался.

— Эта история… три года назад? Нет, больше.

— Четыре или пять, по-моему. На редкость неуравновешенная женщина! Я так обрадовалась, когда она уехала за границу, и доктор Робертс — тоже был рад. Она беззастенчиво лгала своему мужу, — все они такие, конечно. Бедняга стал сам не свой, начал болеть. Он скончался от сибирской язвы[50], знаете, занес инфекцию в ранку при бритье.

— Я уже и забыл об этом, — солгал Баттл.

— А потом она уехала за границу и вскоре умерла. Знаете, женщины, помешанные на мужчинах, — это такая неприятная категория.

— Да, да, — сказал Баттл. — Очень опасные женщины. Докторам от них надо держаться подальше. А скончалась она… мне помнится…

— В Египте, кажется. У нее было заражение крови, какая-то местная инфекция.

— Есть и еще одна пренеприятная для врача вещь, — сказал Баттл, перескочив на другую тему, — это когда он подозревает, что кто-то из его пациентов отравлен родственниками. Что делать? Вмешаться или попридержать язык? Допустим, он предпочел последнее, тогда он наверняка окажется в глупом положении, если впоследствии возникают разговоры о том, что дело нечисто. Интересно, не случались ли такие казусы у доктора Робертса?

— Что-то не припоминаю, — в раздумье сказала мисс Берджесс.

— Любопытно бы было знать, какое количество смертельных случаев в год наблюдается в практике доктора Робертса, просто для статистики. Например, вот вы уже работаете у доктора Робертса…

— Семь лет.

— Хм… Семь. Так сколько же за это время было смертельных случаев? Примерно.

— Ой, трудно так сразу сказать. — Мисс Берджесс принялась подсчитывать. Недоброжелательность ее постепенно улетучилась. — Семь… восемь… пожалуй, точно не вспомнить. Может быть, около тридцати за все это время.

— Что ж, по моим данным, доктор Робертс не из худших врачей, — весело закончил Баттл. — Полагаю, большинство его пациентов люди состоятельные, могут себе позволить позаботиться о своей особе.

— Он очень популярный доктор. И диагност прекрасный!

Баттл вздохнул и поднялся.

— К сожалению, я отклонился от темы. В мою задачу входило установить, был ли связан доктор с мистером Шайтаной. Вы уверены, что он не был пациентом доктора?

— Совершенно уверена.

— Может быть, под чужим именем? — Баттл показал ей фотографию. — Не узнаете?

— До чего же театральная личность! Нет, никогда его здесь не видела, никогда.

— Так, так, — опять вздохнул Баттл. — Разумеется, я весьма признателен доктору за его любезность. Передайте ему мою благодарность, хорошо? Скажите ему, что я приступаю к номеру два. До свидания, мисс Берджесс, и спасибо за содействие.

Он пожал ей руку и вышел. Идя по улице, он достал из кармана маленькую записную книжку и сделал в ней несколько записей на букву Р.

Миссис Грейвз? Маловероятно.

Миссис Краддок? Не получал ни от кого наследства. Нет жены. (Жаль.)

Изучить смерти пациентов. Трудно.

Он захлопнул книжку и мимоходом зашел на Ланкастер-Гейт в филиал Лондон-Уэссекс-банка.

Служебное удостоверение позволило ему побеседовать лично с управляющим.

— Доброе утро, сэр. Как я понимаю, одним из ваших клиентов является доктор Джеффри Робертс.

— Совершенно верно.

— Мне нужна некоторая информация о счете этого джентльмена за несколько последних лет.

— Постараюсь помочь, чем смогу.

Прошло полчаса напряженной работы, наконец Баттл со вздохом сложил листки, исписанные цифрами.

— Нашли, что искали? — поинтересовался управляющий.

— Нет. Ничего, за что бы можно было зацепиться. Но все равно благодарю вас.

…И в этот же самый момент доктор Робертс, моя руки у себя в кабинете, глядя через плечо на мисс Берджесс, спросил:

— Ну как наш бесстрастный сыщик, а? Перевернул тут все вверх дном, а вас, наверное, наизнанку вывернул?

— Смею вас заверить, он немногого от меня добился, — поджав губы, ответила мисс Берджесс.

— Дитя мое, не было необходимости молчать словно рыба. Я ведь попросил вас отвечать ему на все вопросы. Между прочим, о чем он вас спрашивал?

— О, он все время толковал об одном и том же, знаете ли вы человека по имени Шайтана, даже высказывал предположение, что он появлялся у нас под чужим именем. Он показывал мне его фотографию. До чего же театральная личность!

— Шайтана? Да, разыгрывал из себя Мефистофеля новейшей формации. И получалось ведь довольно неплохо даже. Что же еще спрашивал Баттл?

— В общем-то, ничего особенного. Ой, чуть не забыла, кто-то наговорил ему разных глупостей о миссис Грейвз, вы, между прочим, знаете, что она вытворяла.

— Грейвз? Грейвз? О да, почтенная миссис Грейвз! Вот смех-то! — Доктор расхохотался. — Это в самом деле смешно, чрезвычайно смешно.

В великолепном настроении он отправился к ленчу[51].

Глава 10 Доктор Робертс (продолжение)

Инспектор Баттл сидел за ленчем с Эркюлем Пуаро. Настроение у него было подавленное, Пуаро взирал на него с сочувствием.

— Значит, нынешнее утро не принесло вам удачи, — в раздумье произнес Пуаро.

Баттл покачал головой.

— Это будет нелегкая работенка, мосье Пуаро.

— Какое вы составили о нем мнение? — спросил Пуаро.

— О докторе? Откровенно говоря, я думаю, Шайтана был прав. Он убийца. Напоминает мне Уэставея. И этого адвоката, малого из Норфолка. То же самое радушие, самоуверенность. Такая же популярность. Оба дьявольски умны, таков же и Робертс. И все равно, отсюда не следует, что он убил Шайтану, да я, собственно, и не думаю, что это он. Он очень хорошо знает, что такое риск, получше всякого другого человека. Ведь Шайтана мог проснуться и закричать. Нет, не думаю, что Робертс убил его.

— Но думаете, что он убил кого-нибудь еще.

— Возможно, и не одного. Уэставей-то убивал. Но это будет нелегко из него выудить. Я просмотрел его банковский счет — ничего подозрительного, никаких неожиданно крупных сумм. Во всяком случае, за последние семь лет он не получал наследства от пациентов. Это исключает убийство из корыстных целей. Он, увы, никогда не был женат. Стало быть, не мог убить собственную жену — чего уж проще для врача. Он человек состоятельный, ведь он пользуется успехом у богатых пациентов.

— То есть, по всем данным, жизнь его совершенно безупречна, а может быть, и на самом деле безупречна.

— Может быть, но я склонен предположить худшее. Не исключено, — продолжал он, — что был какой-то скандальчик с одной из пациенток по имени Краддок. Этим стоит заняться, я думаю прямо засадить кого-нибудь за это дело. Женщина эта скончалась, правда, в Египте от какой-то местной болезни, и не думаю, что тут есть что-нибудь крамольное. Но это, может быть, прольет свет на его характер, моральные устои.

— Был у нее муж?

— Он умер от сибирской язвы.

— От сибирской язвы?

— Да. Как раз в ту пору в продаже было много дешевых кисточек для бритья, часть их была инфицировании. Из-за этих самых кисточек было столько скандалов.

— Вещь, бесспорно, удобная, — заметил Пуаро.

— И я так подумал. Если муж из-за чего-то грозился хорошенько с ней разобраться. Впрочем, все это догадки. Они хромают на обе ноги.

— Мужайтесь, друг мой. Я знаю ваше упорство. В конце концов у вас будет не две ноги, а все сорок, не менее резвых, чем у сороконожки.

— И в результате глубоких раздумий относительно того, на какую из них сначала наступить, я, как та сороконожка, скачусь в канаву[52],— усмехнулся Баттл, потом спросил: — А вы, мосье Пуаро, не хотите приняться за дело?

— Я могу тоже поговорить с доктором Робертсом.

— Двое в один день? Это его обязательно взвинтит.

— О, я не буду навязчив. Я не стану расспрашивать его о прошлом.

— Мне бы хотелось знать, какую тактику изберете вы, — с любопытством спросил Баттл. — Впрочем, не говорите, если не хотите.

— Du tout, du tout[53]. Я готов сообщить вам. Я буду говорить о бридже, только и всего.

— Опять о бридже. Все об одном, не перебор ли, мосье Пуаро?

— Я нахожу предмет очень интересным.

— Ну, каждому свое. Я на такие тонкости не способен… Это не в моем стиле.

— Что же такое ваш стиль? — Озорной огонек блеснул в глазах Пуаро.

— Простой, честный, ревностный офицер, человек, добросовестно выполняющий свой долг, — вот мой стиль, — с ответным огоньком в глазах произнес инспектор. — И никаких выкрутасов, никаких фокусов. Только честный пот. Скучноватая, довольно рутинная работа — вот так вот!

Пуаро поднял стакан.

— За наши с вами методы, и пусть же успех увенчает наши совместные усилия!

— Я надеюсь, полковник Рейс сумеет добыть нам что-нибудь о Деспарде, — сказал Баттл. — Источников у него хватает.

— А миссис Оливер?

— Немного суетлива. Эта женщина у меня вызывает симпатию. Говорит много глупостей, но славный человек. И женщина может узнать о женщине такие вещи, до которых мужчине и не додуматься. Она может докопаться до чего-нибудь стоящего.

Они расстались. Баттл возвратился в Скотленд-Ярд, чтобы подготовить руководящие инструкции. Пуаро отправился на Глоусестер-Террас, 200.

Доктор Робертс при встрече с гостем с шутливым удивлением поднял брови.

— Два сыщика в один день, — с улыбкой сказал он. — Понимаю: к вечеру — наручники.

Пуаро улыбнулся в ответ.

— Смею вас заверить, доктор Робертс, что мое время поделено на всех четверых поровну.

— Ну, это при наших обстоятельствах стоит благодарности. Закурите?

— Если позволите, я предпочту свои. — И Пуаро закурил тоненькую папиросу.

— Итак, чем могу служить? — спросил Робертс.

Пуаро молча курил, потом сказал:

— Вы хорошо разбираетесь в человеческих характерах, доктор?

— Не знаю. Пожалуй, разбираюсь. Врачу приходится.

— Вот и я пришел к такому выводу. Я сказал себе: «Врач всегда должен знать своих пациентов: их особенности, как они говорят, как дышат, как выражают беспокойство, — врач отмечает эти вещи автоматически, даже и не сознавая, что замечает! Доктор Робертс должен мне обязательно помочь».

— Я готов вам помочь. В чем у вас затруднения?

Пуаро достал из изящной маленькой коробочки три аккуратно сложенных карточных счета.

— Это три первых роббера, сыгранных накануне вечером, — пояснил он. — Вот первый, почерк мисс Мередит. Это освежит вашу память, и не сможете ли вы мне сказать, какова была заявка и как каждый ходил?

Робертс в изумлении уставился на него.

— Вы шутите, мосье Пуаро. Как же это можно помнить?

— Неужели не можете? Я бы был вам так благодарен. Вот этот первый роббер. Первый гейм, видимо, был выполнен на червях или на пиках, и кто-то еще подсел на пятьдесят.

— Дайте посмотреть, это была первая рука. Да, мне кажется, они начали с пик.

— А следующая раздача?

— Полагаю, кто-то подсел на пятьдесят, но не могу вспомнить, кто именно. В самом деле, мосье Пуаро, не возлагайте на меня надежд.

— Неужели вы не помните заявки, ходы?

— Я сыграл большой шлем[54], это я помню, были и удвоения. Я помню также, как с треском провалился, разыгрывая, по-моему, три без козыря, да еще с реконтро[55]. Но это было позже.

— Вы помните, с кем играли?

— С миссис Лорример. Помню, выражение лица у нее было довольно мрачное. Видно, не понравилась моя заявка.

— А вы не припомните еще какие-либо ходы или заявки?

Робертс засмеялся.

— Дорогой мосье Пуаро, вы в самом деле надеетесь, что я вспомню! Но ведь произошло убийство, — уже достаточно для того, чтобы выбить из головы самые блистательные ходы, а кроме того, с тех пор я сыграл, по крайней мере, еще с полдюжины робберов.

Вид у Пуаро был удрученный.

— Так что уж извините, — сказал Робертс.

— Ничего, это не беда, — медленно сказал Пуаро. — Я все же надеюсь, что вы, может быть, вспомните хотя бы один-два последних хода, потому что, я думаю, они могли бы быть важными вехами, чтобы вспомнить другие вещи.

— Какие другие вещи?

— Ну вы, например, могли отметить, что ваш партнер допустил оплошность в простой игре без козыря, или, скажем, противник, неудачно разыгрывая верную карту, предоставил вам пару неожиданных взяток.

Доктор Робертс внезапно посерьезнел, наклонился вперед.

— А, — сказал он, — теперь мне ясно, куда вы клоните. Простите, я сперва подумал, что это за глупости он все говорит. Вы считаете, что убийство, успешное его осуществление, могло внести в игру преступной пары какие-то изменения?

Пуаро кивнул.

— Вы правильно поняли. Это был бы великолепнейший ключ, если бы вы четверо хорошо знали игру друг друга. Перемена в игре, утрата блеска или упущенная возможность, ошибка — это было бы немедленно замечено. К несчастью, вы не были знакомы друг с другом. Перемена в игре могла не быть столь заметной. Но все же подумайте, дорогой доктор, я вас умоляю, подумайте. Не припоминаете ли вы какой-то неровности в чьей-нибудь игре, каких-то бросающихся в глаза ошибок?

Некоторое время оба молчали. Потом доктор Робертс тряхнул головой.

— Бесполезно, не могу вам помочь, — решительно сказал он. — Я просто не помню. Я ничего не могу вам сказать, кроме того, что уже сказал раньше: миссис Лорример — первоклассный игрок, я не заметил, чтобы она хоть раз допустила оплошность. Она блистала от начала до конца. Игра Деспарда тоже была все время хороша. Довольно расчетливый игрок, то есть его заявки всегда точно обоснованы. Он никогда не отступает от своих правил. Не станет рисковать. Мисс Мередит — она колебалась.

— Да? Мисс Мередит? — подхватил Пуаро.

— Вот она делала ошибки, помнится, раза два за вечер. Но, может быть, просто от утомления… и она не такой уж опытный игрок. Да и руки у нее тряслись… — Он замолчал.

— Когда у нее тряслись руки?

— Когда же?.. Не могу вспомнить… Мосье Пуаро, вы заставляете меня выдумывать. Я думаю, она просто нервничала.

— Извините. И есть еще один момент, где я прошу у вас помощи.

— Да?

— Это трудно… — медленно сказал Пуаро. — Понимаете, я не хочу задавать вам наводящих вопросов. Если я спрошу у вас, вы обратили внимание на то-то и то-то, я таким образом уже как бы нацелю вашу мысль. Ваш ответ уже не будет таким ценным. Позвольте мне попытаться подойти к сути иным путем. Не затруднит ли вас, доктор Робертс, описать обстановку комнаты, в которой вы играли?

Изумление отразилось на лице Робертса.

— Обстановку комнаты?

— Да, если вас не затруднит.

— Дорогой мой, я просто не знаю, с чего начать.

— Начинайте с чего заблагорассудится.

— Ну, много хорошей мебели…

— Non, non, non[56], пожалуйста, прошу вас, поточнее.

Доктор Робертс вздохнул и начал, подражая тону аукциониста:

— Одно широкое канапе[57], обитое парчой цвета слоновой кости, другое такое же — зеленой. Восемь или девять персидских ковров, гарнитур из двенадцати небольших позолоченных стульев в стиле ампир[58]. Бюро в стиле Вильгельма и Марии[59]. (Чувствую себя прямо как аукционист на аукционе.) Очень красивая китайская горка. Великолепное фортепьяно. Была и еще какая-то мебель, но она мне не запомнилась. Шесть превосходных японских гравюр. Две китайские картинки на зеркале. Пять или шесть очень красивых табакерок. На столе — японские нецке[60] из слоновой кости. Кое-какое старинное серебро, вазы, я думаю, эпохи Карла Первого[61]. Один-два предмета из баттерсийских эмалей…[62]

— Браво! Браво! — зааплодировал Пуаро.

— Староанглийская керамика — пара птиц и, кажется, фигурки Ральфа Вуда[63]. Потом еще кое-какие восточные вещи затейливой работы по серебру. Какие-то украшения, я в них мало что понимаю. Помню, еще несколько птичек челсийского фарфора[64] Да, еще кое-какие миниатюрки под стеклом, по-моему, довольно приятные вещицы. Это, конечно, далеко не все, но все, что я мог вспомнить сейчас.

— Великолепно! — воскликнул в восхищении Пуаро. — Вы действительно наблюдательный человек.

— Упомянул ли я предмет, который вы имели в виду? — с любопытством спросил доктор.

— Вот это-то и интересно, — сказал Пуаро. — Если бы вы назвали предмет, который меня интересует, это бы меня крайне удивило. Как я и ожидал, вы его не назвали.

— И почему бы это?

Пуаро сверкнул глазами.

— Может быть, потому, что его не было.

— Мне это что-то напоминает, — сказал Робертс, пристально глядя на Пуаро.

— Это напоминает вам Шерлока Холмса, не так ли? Любопытный случай с собакой. Собака ночью не выла[65]. Вот это интересно! Так что я не прочь позаимствовать уловки.

— Послушайте, мосье Пуаро, я совершенно не понимаю, что это дает.

— Вот и отлично, отлично. Между нами говоря, это мое маленькое достижение.

Видя, что доктор Робертс все-таки остается в полном недоумении, Пуаро, поднимаясь, сказал с улыбкой:

— Не важно, главное, что все рассказанное вами будет мне полезно при следующих беседах.

Доктор тоже поднялся.

— Не могу понять, как именно, но верю вам на слово, — сказал он.

Они обменялись рукопожатиями.

Пуаро спустился по лестнице, вышел из дома и остановил проезжающее такси.

— Сто одиннадцать, Чейни-Лейн, Челси, — сказал он шоферу.

Глава 11 Миссис Лорример

Чейни-Лейн, 111 оказался маленьким, очень аккуратным и чистеньким домом на тихой улочке. Дверь была выкрашена в черный цвет, а ступени тщательно побелены, медное дверное кольцо и ручка сверкали на полуденном солнце.

Дверь открыла пожилая горничная в безукоризненной чистоты белом фартуке и чепчике.

В ответ на вопрос Пуаро она сказала, что хозяйка дома, и повела его по узкой лестнице наверх.

— Ваше имя, сэр?

— Эркюль Пуаро.

Его провели в гостиную простой Г-образной формы. Пуаро осмотрелся, примечая детали. Добротная, хорошо отполированная мебель — такая обычно достается по наследству. Блестящий ситец на стульях и канапе. Несколько фотографий на стенах в старомодных серебряных рамках. И обилие света, льющегося в окна, приятный простор, несколько по-настоящему красивых хризантем в высоком кувшине.

Миссис Лорример вышла ему навстречу.

Не проявив особого удивления при виде Пуаро, она поздоровалась за руку, указала на стул, села сама, сказала что-то о хорошей погоде.

Наступила пауза.

— Надеюсь, мадам, — начал Пуаро, — вы извините меня за этот визит.

Глядя прямо ему в глаза, миссис Лорример спросила:

— Визит связан с вашей профессией?

— Признаюсь.

— Вы, мосье Пуаро, надеюсь, понимаете, что хотя я, конечно, дам любую информацию и окажу в случае необходимости помощь инспектору Баттлу и вообще полиции, я ни в коей мере не собираюсь этого делать в отношении каких-либо неофициальных лиц.

— Я отдаю себе в этом полный отчет, мадам. Если вы укажете мне на дверь, я тут же отправлюсь вон.

Миссис Лорример слегка улыбнулась.

— Ну, мосье Пуаро, к таким крайностям я прибегать еще не намерена. Я могу уделить вам десять минут. Но по истечении этого срока я буду вынуждена покинуть вас, меня ожидают на партию бриджа.

— Десяти минут для меня будет вполне достаточно. Я хочу, мадам, чтобы вы описали мне комнату, в которой играли в бридж в тот вечер, комнату, в которой был убит мистер Шайтана.

У миссис Лорример поднялись брови.

— Странный вопрос! Не вижу в нем смысла.

— Мадам, что если бы, когда вы играете в бридж, кто-то стал вам говорить, — зачем вы ходите с валета, которого бьет дама, и почему не королем, который бы взял взятку? Если бы люди стали задавать вам подобные вопросы, ответы на них были бы длинные и утомительные, не так ли? (Миссис Лорример слегка улыбнулась.) Ведь вы в этой игре специалист, а я новичок. Весьма логично.

Миссис Лорример с минуту подумала.

— Это была большая комната. В ней находилось множество вещей.

— Не можете ли вы описать некоторые из них?

— Несколько оранжерейных цветов, модных, довольно красивых… И несколько, я думаю, китайских или японских картин. Была еще ваза с крошечными красными тюльпанами — на удивление рано для них.

— Что еще?

— К сожалению, я ничего толком не рассмотрела.

— Мебель, вы помните цвет обивки?

— Шелк, я думаю. Вот и все, что могу сказать.

— Не обратили ли вы внимания на какие-нибудь мелкие предметы?

— Вроде не обратила. Их было так много. Как в доме хорошего коллекционера.

После некоторого молчания миссис Лорример вяло улыбнулась и сказала:

— Кажется, я не очень-то вам помогла.

— Есть еще кое-что. — Он вытащил подсчеты очков. — Вот три первых сыгранных роббера. Я гадал, сможете ли вы при помощи этих счетов восстановить раздачи.

— Дайте взглянуть. — Миссис Лорример проявила заинтересованность, склонилась над записями. — Вот первый роббер, мы с мисс Мередит играли против мужчин. В первом гейме были четыре пики. Мы разыграли их и даже взяли лишнюю взятку. В следующей раздаче были две бубны, и доктор Робертс остался без одной. В третьей раздаче была довольно упорная торговля. Мисс Мередит пасовала. Майор Деспард заявил червы. Я пасовала. Доктор Робертс перескочил на три трефы. Мисс Мередит решилась на три пики. Майор Деспард заявил четыре пики. Я удвоила. Доктор Робертс взял игру на четырех червах. Они остались без одной.

— Epatant[66],— сказал Пуаро. — Какая память!

Миссис Лорример продолжала, не обращая внимания на его восторги:

— В следующей раздаче майор Деспард пасовал, а я заявила бескозырную. Доктор Робертс заявил три червы. Моя партнерша спасовала. Деспард поддержал партнера, назвал четыре. Я удвоила, и они остались без двух. Затем я раздала, и мы разыграли объявленные четыре пики.

Она взяла следующий счет.

— Здесь потруднее, — сказал Пуаро. — Майор Деспард тут вычеркивал.

— Я полагаю, для начала они подсели на пятьдесят. Затем доктор Робертс заявил пять бубен, мы дублировали и оставили его без трех взяток. Мы разыграли три трефы, но они сразу же сделали гейм на пиках. Следующий гейм сделали мы, на пяти трефах, и записали внизу сотню. Противники наши сыграли одну черву, мы — две без козыря, и, наконец, мы выиграли роббер, заявив четыре трефы.

Миссис Лорример взяла третий счет.

— Этот роббер был настоящим сражением. Начало его было непримечательно: майор Деспард и мисс Мередит разыграли одну черву. Потом и мы подсели на пару несчастных пятидесятых на четырех червах и четырех пиках. Затем они, как мы ни пытались им помешать, сделали гейм на пиках. Следующие три раздачи мы провалили, по счастью, без дублей. Но второй гейм выиграли мы, это была игра без козыря. Потом началась страшнейшая битва. По очереди подсаживались и мы и они. Доктор Робертс явно переоценивал свои возможности, и хотя значительно проваливался один или два раза, заявка его окупила все, потому что он не раз обрушивался на миссис Мередит, перебивая ее заявку. Потом он заявил сначала две пики, я — три бубны, он заявил четыре без козыря, я — пять пик, а он вдруг перепрыгнул на семь бубен. Нас, конечно, удвоили. У него не было основания делать такую заявку. Это своего рода чудо, что мы сыграли. Я бы никогда не подумала, что мы выиграем, когда увидела, что его игра нас подсаживает. Если бы они пошли по червам, мы бы остались без трех. Но они пошли с короля треф, и мы выполнили контракт. Вот уж поволновались!

— Je crois bien[67], уязвимый «большой шлем», и вдруг удвоился! Это вызывает эмоции, еще бы! Я это хорошо понимаю, у меня не хватает нервов выходить на шлемы. Удовлетворяюсь геймом.

— О, но вам и не следует, — с жаром произнесла миссис Лорример. — Вам надо хорошо играть гейм.

— Вы хотите сказать, не следует рисковать?

— Если заявлять правильно, риска нет. Нужен математический расчет. К несчастью, мало кто правильно заявляет. Рассчитывают начальные заявки, а потом теряют голову. Не могут разобраться, где бьющая карта, а где проигрышная. Ну, не мне вам читать лекцию по бриджу или по подсчетам возможностей.

— Это наверняка, мадам, усовершенствовало бы мою игру.

Миссис Лорример вернулась к изучению подсчетов.

— После таких потрясений следующая игра была неинтересной. У вас тут есть четвертый счет? A-а, да. Битва с переменным успехом. Ни одна из сторон не может провести игру.

— Так часто бывает, и вечер тогда тянется мучительно долго.

— Да, начинается неинтересно, но потом игра раскручивается.

Пуаро собрал карточные счета и слегка поклонился.

— Мадам, я поздравляю вас. Ваша память на карты изумительна, просто изумительна! Вы, можно сказать, помните все разыгранные заявки!

— Думаю, да.

— Память — замечательный дар. Пока помнишь, прошлое не канет в вечность. Я представляю себе, мадам, что для вас минувшее так само и разворачивается перед глазами, всякий случай так ярок, словно произошел вчера.

Она быстро взглянула на Пуаро. Глаза ее потемнели и широко раскрылись.

Но это был один лишь момент, и она снова выглядела вполне уравновешенной светской дамой, однако Эркюль Пуаро не сомневался: выстрел попал в цель.

Миссис Лорример поднялась.

— Теперь мне придется вас оставить. Очень сожалею, но мне и в самом деле нельзя опаздывать.

— Разумеется, разумеется. Я прошу прощения за то, что злоупотребил вашим вниманием.

— Сожалею, что не смогла вам помочь.

— Но вы мне помогли, — сказал Эркюль Пуаро.

— Едва ли, — решительно заявила она.

— Но вы действительно сообщили мне кое-что, что я хотел знать.

Она не стала спрашивать, что это за «кое-что», а протянула руку.

— Благодарю, мадам, за вашу снисходительность.

— Вы необыкновенный человек, — пожимая ему руку, сказала она.

— Я таков, каким меня сотворил всемогущий Господь, мадам.

— Мы, я полагаю, все такие.

— Не все, мадам. Некоторые пытались усовершенствовать Его творение. Мистер Шайтана, например.

— В каком это смысле?

— Во всяком случае, он достаточно хорошо разбирался в objets de virture[68] и в brica-brac[69], и ему следовало этим довольствоваться. Но ему этого оказалось мало, и он стал собирать иные вещи.

— Какие вещи?

— Ну, назовем это сенсациями.

— А вы не думаете, что это было dans son caractdre?[70]

Пуаро печально покачал головой.

— Он слишком успешно исполнял роль демона. Но он не был демоном. Au fond[71], он был глуп. И глупо умер.

— Потому что был глуп?

— Это грех, мадам, который никогда не прощается и всегда наказуем.

Наступило молчание. Потом Пуаро сказал:

— Я ухожу. Премного благодарен, мадам, за вашу любезность. Я к вам больше не появлюсь, пока вы за мной не пришлете.

Она подняла брови.

— С какой стати мне посылать за вами, мосье Пуаро?

— Мало ли… Просто пришло в голову. Если что, я приду. Не забудьте.

Он откланялся и вышел из комнаты.

На улице он сказал себе: «Я прав… Я наверняка прав… иначе быть не может».

Глава 12 Энн Мередит

Из-за руля своего маленького автомобиля миссис Оливер выбралась с некоторым затруднением. Нельзя не заметить, что производители современных авто рассчитывают, что под рулем будут лишь грациозные ножки, к тому же модный дизайн предписывает сидеть как можно ниже. А раз так, то женщине в возрасте и немалых пропорций приходится сильно изгибаться, чтобы выбраться с водительского места. Второе сиденье, рядом, было завалено грудой крупномасштабных карт, там же лежала дамская сумочка, три романа и большой мешок яблок. Миссис Оливер была неравнодушна к яблокам, однажды, сочиняя сложнейший сюжет романа «Убийство в канализационной трубе», она действительно съела за один присест пять фунтов яблок и, придя в себя от начинающихся колик в животе, с ужасом подумала, что через час десять ей надлежит быть на ленче, устроенном в ее честь.

Наконец, решительно поднявшись и стукнувшись коленкой об упрямую дверцу, она несколько поспешно и даже неожиданно оказалась перед воротами Уэнди-коттеджа, причем, едва она ступила на землю, вслед ей из машины посыпались огрызки яблок.

Она тяжело вздохнула, решительно сдвинула на затылок загородную с широкими полями шляпу, с удовлетворением оглядела твидовый костюм, о котором вовремя вспомнила, собираясь в путь, немного нахмурилась, когда увидела, что по рассеянности не надела лондонские, на высоких каблуках, изготовленные на заказ, кожаные туфли, и, толкнув калитку Уэнди-коттеджа, прошла по дорожке к парадной двери. Она позвонила и весело постучала причудливым дверным кольцом в форме жабьей головы.

Поскольку это ни к чему не привело, она повторила эту процедуру.

Прошло минуты полторы, и миссис Оливер энергично двинулась за угол дома на разведку.

За коттеджем находился сад с астрами и хризантемами, а за ним — поле. За полем — река. Для октябрьского дня солнце было достаточно теплым.

Две девушки как раз переходили поле, направляясь к коттеджу. Когда они вошли в калитку сада, первая остановилась как вкопанная.

Миссис Оливер пошла навстречу девушкам.

— Здравствуйте! Мисс Мередит? Вы ведь меня помните?

— О-о, конечно. — Энн Мередит поспешно протянула руку, глаза большие, испуганные, но она овладела собой. — Это моя приятельница, с которой мы живем вместе, — мисс Доз, Рода Доз, а это — миссис Оливер.

Вторая была высокая, смуглая, подвижная. Она сказала:

— О, вы миссис Оливер? Ариадна Оливер?

— Да, — сказала миссис Оливер и добавила, обратившись к Энн: — Давайте мы с вами где-нибудь присядем, потому что мне многое надо вам сказать.

— Разумеется. И чаю попьем…

— Чай может подождать, — сказала миссис Оливер.

Энн повела ее к нескольким видавшим виды складным плетеным стульям. Миссис Оливер, уже имевшая несчастливые опыты с непрочной садовой мебелью, придирчиво осмотрев их, выбрала самый надежный.

— Ну, моя милая, не будем ходить вокруг да около, — сказала она. — Убийство. Тогда, вечером… Пора что-то предпринять.

— Что-то предпринять? — удивилась Энн.

— Естественно, — сказала миссис Оливер. — Не знаю, что думаете вы, но у меня нет никаких сомнений. Это — доктор. Как его?.. Робертс. Именно он! Робертс — валлийская[72] фамилия! Я никогда не доверяла валлийцам! У меня была няня валлийка, она взяла меня однажды с собой в Харрогейт[73], а потом уехала домой, обо мне даже и не вспомнив. Такая беспамятная. Но хватит о ней. Робертс! Вот главное. Надо им заняться, сообща подумать, как доказать…

Рода Доз вдруг засмеялась, потом покраснела.

— Я прошу прощения. Но вы… вы совсем не такая, как я себе представляла.

— Разочарованы, наверное, — спокойно сказала миссис Оливер. — Ничего. Я к этому привыкла. Вы поняли, что нам требуется? Доказать, что это — Робертс!

— Но как? — спросила Энн.

— Не проявляй же такой беспомощности, Энн, — воскликнула Рода Доз. — Миссис Оливер такая чудная! Конечно, она в таких делах разбирается. Она будет действовать так же, как Свен Хьерсон.

Услышав имя своего финского детектива, миссис Оливер слегка порозовела.

— Нам необходимо это сделать, — сказала она, — и вот почему, дитя мое: вы же не хотите, чтобы люди думали, что это сделали вы?

— Почему они будут думать? — спросила Энн, и у нее стал проступать на щеках румянец.

— Вы же знаете, каковы люди! — сказала миссис Оливер. — Трое, которые не убивали, будут под таким же подозрением, как и убийца.

— Я все же не могу понять, миссис Оливер, почему вы приехали именно ко мне? — медленно произнесла Энн.

— Потому что для тех двоих это, по-моему, не имеет значения. Лорример только и знает, что играть в бридж, она целыми днями болтается в бридж-клубе. Такие женщины сделаны из стали, они умеют за себя постоять! К тому же она немолодая. Какое имеет значение, если кто-нибудь и думает на нее? Девушка — другое дело. У нее вся жизнь впереди.

— А майор Деспард? — спросила Энн.

— Ба! — воскликнула мисс Оливер. — Он мужчина! Я никогда не беспокоюсь о мужчинах. Мужчины могут сами о себе позаботиться. И если вы меня спросите, отвечу, что делают они это на удивление хорошо. Кроме того, майору Деспарду доставляет удовольствие опасная жизнь, и развлекается он не дома, а на Иравади[74], вернее, я хочу сказать, на Лимпопо. Я имею в виду эту желтую африканскую реку, которую так любят мужчины. Нет, нет, до этих двух мне нет никакого дела.

— Очень мило с вашей стороны, — медленно протянула Энн.

— Надо же было такому случиться. Отвратительная история, — сказала Рода. — Это просто сломало Энн, миссис Оливер. Она ужасно впечатлительна. И я думаю, вы совершенно правы. Лучше что-нибудь предпринять, чем просто сидеть здесь сложа руки и перемалывать одно и то же.

— Конечно, лучше, — сказала миссис Оливер. — По правде говоря, мне никогда еще не попадался настоящий убийца. И опять же, по правде говоря, я не думаю, что настоящий убийца придется мне по вкусу. Я так привыкла, что знаю все наперед, понимаете, что я имею в виду? Но не собираюсь выходить из игры и позволять какой-то троице мужчин самим получить все удовольствие. Я всегда говорила, что если бы женщина стояла во главе Скотленд-Ярда…

— Ну? — Рода подалась вперед и раскрыла рот. — Если бы вы были во главе Скотленд-Ярда, что бы вы сделали?

— Я бы немедленно арестовала доктора Робертса.

— Да-а?

— Однако я не возглавляю Скотленд-Ярд, — сказала миссис Оливер, покидая опасную почву. — Что такое я, частное лицо, дилетант.

— Ой, что вы, совсем нет, — сказала Рода и тут же смутилась от невольного комплимента.

— Вот мы и собрались тут, — продолжала миссис Оливер. — Три частных лица, и все три — женщины. Давайте посмотрим, на что мы способны, если пораскинем мозгами.

Энн Мередит в раздумье кивнула, потом спросила:

— Почему вы считаете, что это доктор Робертс?

— Уж такой он человек, — тут же ответила миссис Оливер.

— Неужели вы думаете… — миссис Мередит в нерешительности замялась, — …доктор? Хотя, наверное, какой-нибудь яд… ему это проще, чем другим.

— Вовсе нет. Яд или лекарство сразу бы выдали доктора. Вспомните, как часто они забывают саквояжи с опасными лекарствами в автомобилях — по всему Лондону, а как часто их крадут? Нет, именно потому, что он доктор, он никоим образом не стал бы связывать свое преступление с медициной.

— Понимаю, — не очень уверенно сказала Энн. — Но почему вы думаете, что он хотел убить мистера Шайтану? У вас есть какие-нибудь соображения?

— Соображения? Да у меня сколько угодно соображений! В этом-то и трудность. Это у меня всегда. Никогда не могу сосредоточиться на одном сюжете. Я всегда думаю, по крайней мере, о пяти, а потом мучаюсь, никак не могу выбрать. С ходу могу назвать полдюжины великолепных причин убийства. Только вот был бы мне еще известен надежный способ определить, какая из них истинная. Ну, начнем. Может быть, мистер Шайтана был ростовщиком? У него был такой скользкий взгляд. Робертс оказался в затруднительном положении, не мог достать денег, чтобы погасить долг. Чем не причина? Или: Шайтана обесчестил его дочь или сестру. А может, Робертс был двоеженец, и Шайтана узнал об этом. Или, может быть, Робертс женился на троюродной сестре Шайтаны, чтобы унаследовать через нее все его деньги. Или… Сколько это уже?

— Четыре, — сказала Рода.

— А еще весьма вероятно, что Шайтана знал какую-то тайну из прошлого Робертса. Вы, моя дорогая, вероятно, не обратили внимания, но Шайтана говорил за обедом что-то довольно странное. И вдруг умолк… с таким значительным видом.

Энн, склонившись над листком, потрогала пальчиком гусеницу и сказала:

— Я уже не помню.

— А что он говорил? — спросила Рода.

— Что-то о… несчастном случае, о яде. Неужели не помните?

Левая рука Энн крепко сжимала плетенку стула.

— Действительно, теперь припоминаю что-то в этом роде, — довольно сдержанно сказала она.

— Голубушка, тебе следует накинуть пальто. Не лето. Сходи-ка за ним, — вдруг забеспокоилась Рода.

Энн покачала головой.

— Мне совсем не холодно, — сказала она, но голос у нее слегка дрожал.

— Вот какие у меня теории, — продолжала миссис Оливер. — Замечу, кстати, что кто-то из пациентов доктора случайно отравился, но, конечно, это было дело рук самого доктора. Я полагаю, что он прикончил так не одного и не двух.

Внезапно щеки Энн снова порозовели.

— Неужели доктора в самом деле мечтают укокошить как можно больше пациентов? Разве это не наносит урона их профессиональной репутации?

— Должна, конечно, быть причина, — рассеянно произнесла миссис Оливер.

— Я думаю, эта мысль абсурдна, — жестко сказала Энн. — Мелодраматична до абсурда.

— Ну, Энн! — закричала Рода, как бы оправдываясь за нее. Ее глаза, сильно смахивающие на глаза умницы-спаниеля, казалось, пытаются что-то сказать. «Постарайтесь понять. Постарайтесь понять», — говорил этот взгляд.

— Я думаю, миссис Оливер, это великолепная мысль, — продолжала Рода, — вполне может иметься подходящее средство, не оставляющее следов в организме. Ведь может?

— О! — воскликнула Энн.

Обе женщины как по команде обернулась.

— Припоминаю еще кое-что, — сказала она. — Мистер Шайтана говорил что-то о возможностях врача под видом обычных опытов использовать… ну… такие вот… вещества.

— Это не мистер Шайтана. — Миссис Оливер помотала головой. — Об этом говорил майор Деспард.

Шаги на садовой дорожке заставили ее повернуть голову.

— А, вот и он! — воскликнула она. — Легок на помине.

Майор Деспард как раз выходил из-за угла дома.

Глава 13 Второй посетитель

При виде миссис Оливер майор Деспард несколько опешил. Его загорелое лицо покрылось густой краской. Смущение заставило его поспешить. Он обратился к Энн.

— Я прошу прощения, мисс Мередит, — сказал он. — Звоню, звоню — никто не открывает. Вот и решил вас поискать.

— Вы тоже извините, что так получилось, — сказала Энн. — У нас нет горничной, только женщина, которая приходит убирать по утрам.

Она представила его Роде.

Рода тут же нашлась:

— Давайте попьем чаю. Становится прохладно. Лучше пройдем в дом.

Все пошли к двери. Рода исчезла в кухне.

— Какое совпадение, что мы вместе тут оказались, — сказала миссис Оливер.

— Да-а, — медленно, по своему обыкновению, произнес Деспард, его глаза встретили ее задумчивый оценивающий взгляд.

— Я убеждаю мисс Мередит, — сказала миссис Оливер, наслаждаясь собственной значимостью, — что нам нужно иметь план действий, по убийству, я имею в виду. Конечно, это был доктор. Вы со мной согласны?

— Не могу утверждать. Нам мало что известно.

На лице миссис Оливер тут же возникло выражение, соответствующее ее любимой присказке «Ох уж эти мужчины!». На доверительную беседу рассчитывать не приходилось. Миссис Оливер мгновенно оценила обстановку. Когда Рода внесла чай, она поднялась и сказала, что ей надо возвращаться в город. Увы, она вынуждена отказаться от их любезного приглашения.

— Оставляю вам свою визитную карточку, — сказала она. — Тут адрес. Разыщите меня, когда будете в городе, мы все обговорим и попытаемся общими усилиями добраться до истины!

— Я провожу вас, — сказала Рода.

Когда они уже подходили к калитке, их нагнала Энн Мередит.

— Я все обдумала, — сказала она.

Ее бледное лицо было необыкновенно решительно.

— Да, дорогая?

— Вы очень любезны, миссис Оливер, что взяли на себя этот труд. Но я лучше вообще ничего не буду делать. Это такой ужас. Я просто хочу забыть все.

— Дорогое мое дитя, дадут ли вам забыть об этом? Вот в чем вопрос.

— О, я прекрасно понимаю, что полиция этого так не оставит. Вероятно, придут сюда, будут задавать мне массу вопросов. Я к этому готова. Но, между нами говоря, мне, как бы то ни было, не хочется об этом думать. Да, я трусиха, пусть они занимаются этим сами.

— Ну, Энн! — закричала Рода Доз.

— Мне понятны ваши чувства, — сказала миссис Оливер, — но я совсем не уверена, что вы поступаете благоразумно. Предоставленные самим себе, полицейские, вероятно, никогда не докопаются до истины.

Энн Мередит пожала плечами.

— Какое это, в самом деле, имеет значение?

— Ты что! — закричала Рода. — Еще какое! Еще какое имеет значение, правда, миссис Оливер?

— Несомненно, — сухо произнесла миссис Оливер.

— Не думаю, — угрюмо сказала Энн. — Кто знает меня, никогда не поверит, что я совершила убийство. Не вижу причин вмешиваться. Выяснять истину — дело полиции.

— О, Энн, какая ты малодушная, — сказала Рода.

— Так я, во всяком случае, считаю, — сказала Энн и протянула руку. — Спасибо вам большое, миссис Оливер. Очень любезно с вашей стороны, что вы проявили заботу.

— Конечно, раз вы так считаете, тогда какие могут быть разговоры, — бодро сказала миссис Оливер, — я, во всяком случае, не буду сидеть сложа руки. До свидания, моя дорогая. Разыщите меня в Лондоне, если перемените решение.

Она забралась в машину, завела двигатель и, весело помахав девушкам рукой, нажала на газ.

Рода внезапно бросилась за машиной и прыгнула на подножку.

— Вы сказали разыскать вас в Лондоне? — спросила она запыхавшись. — Вы имели в виду только Энн или меня тоже?

Миссис Оливер притормозила.

— Конечно, я имела в виду обеих.

— О, спасибо. Не останавливайтесь. Я… я думаю, я, может быть, как-нибудь зайду. Есть кое-какие мысли… Нет. Нет, не останавливайтесь, я сумею спрыгнуть.

Она так и сделала и, помахивая рукой, побежала назад к калитке, где стояла Энн.

— С чего это ты… — начала было Энн.

— Правда, она прелесть? — восторженно воскликнула Рода. — Как она мне нравится! У нее разного цвета чулки, ты заметила? Она, разумеется, жутко умная! Иначе и быть не может! Вспомни, какие у нее книги! Здорово будет, если она докопается до истины и оставит с носом полицию!

— Зачем она сюда приезжала? — спросила Энн.

Рода широко раскрыла глаза.

— Дорогая, но она же сказала тебе…

Энн нетерпеливо повела рукой.

— Надо идти. Я забыла, оставила его совсем одного.

— Майора Деспарда? Энн, просто ужас, до чего он хорош, правда?

— Пожалуй.

Они пошли по тропинке.

Майор Деспард стоял у камина с чашкой чая в руках.

Энн бросилась к нему с извинениями, но гость остановил ее:

— Мисс Мередит, я хочу объяснить, почему я вот так к вам ворвался…

— О, не стоит…

— Я сказал, что случайно проходил мимо. Это не совсем так. Я пришел к вам специально.

— Как вы узнали мой адрес? — помедлив, спросила Энн.

— Мне дал его инспектор Баттл.

Он заметил, что при этом имени Энн слегка поморщилась, и быстро продолжил:

— Баттл сейчас направляется сюда. Я случайно встретился с ним на вокзале Паддингтон[75]. Я взял машину и приехал. Я знал, что приеду раньше поезда.

— Но зачем?

Деспард слегка замешкался.

— Простите мою нескромность, но у меня создалось впечатление, что вы, как говорится, «одна-одинешенька на белом свете».

— У нее есть я, — отозвалась Рода.

Она стояла, опершись о камин, и ловила каждое слово Деспарда. У нее была красивая мальчишеская фигура. И вообще, они неплохо смотрелись вместе, майор Деспард и эта девушка.

Деспард с симпатией взглянул на Роду.

— Разумеется, у нее не может быть более прекрасного друга, чем вы, мисс Доз, — учтиво сказал он, — но мне пришло в голову, что при определенных обстоятельствах совет человека, достаточно умудренного жизнью, не повредит. Откровенно, ситуация такова: мисс Мередит подозревается в совершении убийства. То же самое относится ко мне и еще двоим, кто находился в комнате прошлым вечером. Подобная ситуация нетерпима и таит в себе определенные сложности и опасности, о которых вы в силу своего возраста, мисс Мередит, можете и не догадаться. По моему мнению, вам следует поручить себя заботам очень хорошего адвоката. Или вы уже это сделали?

Мисс Мередит покачала головой.

— Даже и не думала.

— Так я и предполагал. Есть у вас надежный человек в Лондоне, на которого можно положиться?

Энн опять покачала головой.

— У меня, пожалуй, еще не было надобности в поверенном.

— Есть мистер Бери, — сказала Рода. — Но ему чуть ли не сто лет, и он совсем выжил из ума.

— Если вы позволите дать вам совет, мисс Мередит, я порекомендовал бы обратиться к мистеру Майхерну, моему личному поверенному. Джейкобс, Пил энд Джейкобс — официальное название фирмы. Это специалисты высокого класса, им известны все ходы и выходы.

Энн стала еще бледнее. Она села.

— Вы считаете, это действительно необходимо? — спросила она упавшим голосом.

— Я бы настаивал на этом. Существует столько юридических тонкостей.

— Наверное, это очень дорого?

— Это не имеет ни малейшего значения, — сказала Рода. — Мы согласны, майор Деспард. Я думаю, вы совершенно правы. Энн следует защищаться.

— Я надеюсь, вас не разорит гонорар за их услуги, — сказал Деспард и добавил серьезно: — Я, в самом деле, думаю, что правильнее будет поступить так, мисс Мередит.

— Я так и поступлю, раз вы советуете.

— Хорошо.

— Ужасно мило с вашей стороны, майор Деспард. В самом деле, ужас, до чего мило, — с жаром сказала Рода.

— Спасибо, — сказала Энн, некого помедлив, нерешительно спросила: — Так вы сказали, сюда едет инспектор Баттл?

— Да. Но вы понапрасну не беспокойтесь. Это формальности, от которых никуда не денешься.

— О, понимаю, я ждала его.

— Бедняжка, — взволнованно сказала Рода. — Она так убита. Неприятное дело. Такой позор, такая страшная несправедливость.

— Согласен с вами, — сказал Деспард, — это свинство — впутывать девушку в такую историю. Если уж так кому-то захотелось воткнуть нож в Шайтану, следовало бы выбирать для этого более подходящее место и время.

— А вы кого подозреваете? — напрямую спросила Рода. — Доктора или эту миссис Лорример?

Еле заметная улыбка шевельнула усы Деспарда.

— Как знать, может, это был я.

— О нет! — закричала Рода. — Энн и я — мы знаем, это не вы.

Он ответил им добрым взглядом.

«Славные девочки. До умиления преданы друг другу. Кроткое маленькое существо — мисс Мередит. Ничего, Майхерн поможет ей. Другая — боец. Сомнительно, чтобы она так же упала духом, если бы оказалась на месте своей подруги. Надо поближе с ними познакомиться».

Эти мысли пронеслись у него в голове. А вслух он сказал:

— Ничего не принимайте на веру, мисс Доз. В отличие от большинства сограждан, я не слишком ценю человеческую жизнь. К чему все эти истерические вопли о смертях в автокатастрофах. Человек всегда на грани жизни и смерти: транспорт, микробы, уйма всякой всячины. Какая разница, от чего умирать. Я полагаю, как только вы приметесь усиленно оберегать свою особу от разных напастей, осторожничать, наверняка угодите на тот свет.

— О, как я с вами согласна! — закричала Рода. — Да, лучше не осторожничать! Как славно подвергаться ужасным опасностям, то есть, если повезет, конечно. На самом деле жизнь так скучна.

— Но бывают моменты…

— Да, у вас. Вы ездите в далекие края, на вас нападают тигры, вы охотитесь на всякое зверье, песчаные блохи забираются в вашу обувь, вас жалят насекомые, и все ужас как тревожно и жутко захватывающе.

— Ну, мисс Мередит тоже испытала глубокое потрясение. Думаю, нечасто вам случается находиться в комнате, когда происходит убийство.

— О, не надо! — закричала Энн.

— Простите! — быстро сказал он.

— Конечно, это было ужасно, — со вздохом сказала Рода, — но зато как интересно! Думаю, Энн недооценивает это. Вы знаете, по-моему, миссис Оливер тоже потрясена до глубины души тем, что произошло в тот вечер.

— Миссис?.. А, ваша толстая приятельница, которая пишет книжки о финне с труднопроизносимым именем. Решила опробовать плоды своего вдохновения в реальной жизни?

— Наверно.

— Что ж, пожелаем ей удачи. Будет забавно, если она переплюнет этого Баттла и К°.

— А что он, собственно, из себя представляет, этот Баттл? — с любопытством спросила Рода.

— О, чрезвычайно проницательный человек. Человек выдающихся способностей, — важно произнес Деспард.

— Ну! — сказала Рода. — А Энн говорила, что с виду он глуповат.

— Э-э, думаю, это просто маска Баттла, он все время напускает на себя такой вид. Нет, не следует обольщаться. Баттл не дурак.

Деспард поднялся.

— Ну, надо ехать. Есть еще одна вещь, о которой мне все-таки хотелось бы сказать.

Энн тоже поднялась.

— Да? — сказала она, протягивая руку.

Деспард с минуту помедлил, удерживая ее руку в своей. Он взглянул в ее красивые серые глаза и, тщательно подбирая слова, произнес:

— Не обижайтесь на меня, просто выслушайте: возможно, имеются определенные нюансы вашего знакомства с Шайтаной, которые вы не хотели бы обсуждать. Если так — не сердитесь, прошу вас (он почувствовал, что она инстинктивно отдернула руку), — вы имеете полное право отказаться отвечать на вопросы, которые будет задавать Баттл, без присутствия своего адвоката.

Энн выдернула руку, широко раскрыв потемневшие от гнева глаза.

— Нет ничего… ничего не было… я едва знала этого отвратительного человека.

— Прошу прощения, — сказал майор Деспард. — Думаю, я обязан был вас уведомить.

— Энн говорит правду, — сказала Рода. — Она едва его знала. Он ей совсем не нравился. Но он устраивал ужасно восхитительные приемы.

— По-видимому, это единственное, что оправдывало существование покойного мистера Шайтаны, — мрачно произнес майор Деспард.

— Инспектор Баттл, — холодно сказала Энн, — может спрашивать все, что ему хочется. Мне нечего скрывать, нечего.

— Пожалуйста, простите меня, — виновато произнес Деспард.

Энн взглянула на него. Раздражение прошло. Она улыбнулась, и это была очень милая улыбка.

— Ничего, — сказала она, — вы из добрых побуждений, я понимаю.

Она снова протянула руку, Деспард пожал ее.

— Понимаете, мы в одной лодке. Мы должны быть друзьями… — сказал он и направился к двери.

Энн сама проводила его до калитки. Когда она возвратилась, Рода смотрела в окно и насвистывала. Как только подружка вошла в комнату, она обернулась.

— Ужас, какой интересный, Энн.

— Да, симпатичный, верно.

— Более чем симпатичный… Я просто влюбилась в него. Почему не я была на этом дурацком обеде? Уж я бы с удовольствием попереживала… вокруг меня стягивается сеть… призрак злодея…

— Какое тут удовольствие? Ты несешь чепуху, Рода, — отрезала Энн. Немного смягчившись, она сказала: — Очень любезно с его стороны проделать такой путь ради незнакомого человека — девушки, которую только раз видел.

— О, он влюбился в тебя. Точно! Мужчины просто так не делают одолжений. Он бы не приехал и не расхаживал тут, будь ты косой и прыщавой.

— Неужели ты так думаешь?

— А то нет, дурочка ты моя милая. Миссис Оливер гораздо менее заинтересованное лицо.

— Мне она не нравится, — резко сказала Энн. — Не лежит к ней душа… Интересно, зачем она приезжала?

— Обычная наша женская подозрительность. Позволь заметить, что майор Деспард тоже не так уж прост.

— Вот уж нет, — запальчиво возразила Энн и покраснела, когда Рода принялась над ней смеяться.

Глава 14 Третий посетитель

Инспектор Баттл прибыл в Уоллингфорд около шести. Прежде чем побеседовать с мисс Энн Мередит, он решил как следует познакомиться с невинными местными сплетнями. Собрать подобную «информацию», если таковая имелась в наличии, не составляло труда. Инспектор официально никому не представлялся, и люди по-разному судили о его положении в обществе и профессии.

По крайней мере, одни сказали бы, что он подрядчик из Лондона, который приехал посмотреть, как пристроить новое крыло к коттеджу, другие — что это один из тех, кто хочет снять на выходные меблированный коттедж, а третьи, что им точно известно и что так оно и есть на самом деле, это — представитель фирмы по устройству теннисных кортов с твердым покрытием.

В информации, которую получил инспектор, не было ничего настораживающего.

— Уэнди-коттедж? Да, правильно, на Марлбери-роуд. Как не знать. Да, две молодые дамы, мисс Доз и мисс Мередит. Очень приятные молодые дамы. Такие скромные.

— Давно они здесь?

— Нет, недавно. Года два с небольшим. Приехали как-то осенью. У мистера Питерсгила купили. Он так и не попользовался домом как следует, после смерти жены не приезжал.

Нет, собеседник Баттла никогда не слышал, что они приехали из Нортумберленда. Он думал — они из Лондона. Соседи относятся к ним хорошо, хотя среди них есть и люди старого закала. Поначалу насторожились: что это две молодые дамы решили жить отдельно, сами по себе? Но очень скромные.

Никаких приемов с возлияниями. Мисс Рода — та, живая, любит приодеться. Мисс Мередит — тихая. Да, именно мисс Доз оплачивает счета. У нее деньги.

Изыскания инспектора наконец привели его к мисс Аствелл, той самой, что по утрам приходила прибираться в Уэнди-коттедж.

Уж что-что, а поговорить миссис Аствелл любила.

— Ну нет, сэр, думаю вряд ли захотят продать. Не так скоро. Они въехали только два года назад…

— Да, сэр, убираюсь у них с самого начала. С восьми часов до двенадцати. Очень приятные, веселые молодые дамы, вечно шутки шутят. И не заносчивы. Ну, конечно, я не могла бы полностью отнести это к мисс Доз, вы знаете, сэр, такая, видно, семья. Представляю себе, как они живут в Девоншире[76]. Ей то и дело присылают сливки[77], и она говорит, что они напоминают ей дом, я думаю, так оно и есть…

— Как вы говорите, сэр, печально, что многим молодым дамам приходится зарабатывать на жизнь в наши дни. Этих молодых дам не назовешь богатыми, но они очень славно живут. У мисс Доз, конечно, деньги. Мисс Энн ее, как говорится, компаньонка, полагаю, и вы бы так ее назвали. Коттедж принадлежит мисс Доз…

— Я не могла бы определенно сказать, из каких мест мисс Мередит родом. Я слышала, что она упоминала остров Уайт[78], и знаю, что не любит Северную Англию. Они с мисс Родой были вместе в Девоншире — я слыхала, как они посмеиваются над горами, вспоминают о красивых бухточках и пляжах…

Поток красноречия не иссякал. То и дело инспектор Баттл мысленно брал кое-что себе на заметку. Потом в его записной книжке появилось несколько загадочных словечек.

В тот же вечер, в половине девятого он подошел к дорожке, ведущей к дверям Уэнди-коттеджа.

Ему открыла высокая темноволосая девушка в платье из оранжевого кретона.

— Мисс Мередит здесь проживает? — осведомился инспектор Баттл.

Он выглядел совсем как бравый деревянный солдатик.

— Да, здесь.

— Простите, я бы хотел поговорить с ней. Инспектор Баттл.

Он был немедленно удостоен пристального взгляда.

— Проходите, — сказала Рода Доз, отходя в сторону.

Энн Мередит сидела в уютном кресле у огня, потягивая кофе. На ней была крепдешиновая, украшенная вышивкой пижама.

— Это инспектор Баттл, — сказала Рода, впуская гостя.

Энн поднялась и вышла вперед, протягивая руку.

— Несколько, правда, поздновато для визита, — сказал Баттл, — но мне хотелось застать вас дома, а день был прекрасный.

Энн улыбнулась.

— Не выпьете ли кофе? Рода, принеси еще чашечку.

— Спасибо, вы очень любезны, мисс Мередит.

— Мы считаем, что варим довольно хороший кофе, — сказала Энн.

Она указала на стул, и инспектор сел. Рода принесла чашку, а Энн налила кофе. Уютно потрескивающий огонь в камине, цветы в вазах действовали умиротворяюще.

Располагающая домашняя атмосфера. Энн выглядела спокойной, держалась непринужденно, другая девушка продолжала смотреть на него с жадным интересом.

— Мы ждали вас, — сказала Энн.

Ее тон был почти укоризненный, в нем словно звучало: «Почему вы ко мне так невнимательны?»

— Простите, мисс Мередит, у меня было еще столько дел.

— И успешных?

— Не особенно. Но все равно их не избежать. Выжал из доктора все, что было можно. И из миссис Лорример. А теперь пришел то же самое делать с вами, мисс Мередит.

Энн улыбнулась.

— Я готова.

— А как насчет майора Деспарда? — спросила Рода.

— Он не останется без внимания. Обещаю вам, — сказал Баттл.

Он поставил кофейную чашечку и посмотрел на Энн. Она чуть напряглась.

— Я готова, инспектор. Что вас интересует?

— Ну, в общих чертах все о себе, мисс Мередит.

— Что ж, я девушка вполне порядочная, — с улыбкой сказала Энн.

— Жизнь у нее совершенно безупречная, — подтвердила Рода. — Могу поручиться.

— Ну вот и замечательно, — бодро сказал инспектор. — Значит, вы давно знаете мисс Мередит?

— Вместе учились в школе, — сказала Рода. — Сколько воды утекло с тех пор, верно, Энн?

— Так давно, что и не вспомнить, я полагаю, — посмеиваясь, сказал Баттл. — Итак, мисс Мередит, простите, но мне нужны, что называется, «анкетные данные».

— Я родилась… — начала Энн.

— У бедных, но честных родителей, — вставила Рода.

Инспектор погрозил ей пальцем.

— Так, так, юная леди, — подбодрил он мисс Энн.

— Рода, дорогая, — укоризненно сказала та подруге. — Дело серьезное.

— Простите, — сказала Рода.

— Так, мисс Мередит, где же вы родились?

— В Кветте, в Индии.

— Вот оно что! Кто-то из родственников служил в армии?

— Да, мой отец — майор Джон Мередит. Мать умерла, когда мне было одиннадцать лет. Когда мне исполнилось пятнадцать, отец вышел в отставку и перебрался в Челтнем[79]. Он умер, когда мне было восемнадцать, и практически не оставил денег.

Баттл сочувственно кивнул головой.

— Представляю, каким это было для вас ударом.

— Да, достаточно ощутимым. Я всегда знала, что мы не богаты, но узнать, что нет, по существу, ничего, — это совсем другое.

— И как вы поступили, мисс Мередит?

— Мне пришлось пойти работать. Я не получила хорошего образования и не имела никаких полезных навыков. Я не умела ни печатать на машинке, ни стенографировать — ничего. Подруга в Челтнеме нашла мне работу у своих друзей — приглядывать за двумя маленькими мальчиками в выходные и помогать по дому.

— Фамилию, пожалуйста.

— Это была миссис Элдон, «Лиственницы. Ветнор». Я оставалась там два года, а потом Элдоны уехали за границу. Тогда я пошла к миссис Диринг.

— Моей тете, — вставила Рода.

— Да, Рода нашла мне работу. Я очень обрадовалась. Рода иногда приходила, даже оставалась, и мы были счастливы.

— Кем же вы там были, компаньонкой?

— Да, что-то вроде.

— Скорее помощницей садовника, — сказала Рода и объяснила: — Моя тетя Эмили просто помешана на своем саду. Энн большую часть времени проводила за прополкой и посадкой всяких там луковиц.

— И вы ушли от миссис Диринг?

— У нее ухудшилось здоровье, и ей пришлось нанять профессиональную медсестру.

— У нее рак, — сказала Рода. — Ей, несчастной, приходится колоть морфий и прочее.

— Она была очень добра ко мне. Жаль было уходить от нее, — сказала Энн.

— А я как раз подыскивала коттедж и хотела, чтобы с кем-нибудь на двоих. Папочка женился опять на особе совсем не по моему вкусу. Я попросила Энн приехать, и с тех пор она здесь.

— Действительно, самая что ни на есть безупречная биография, — сказал Баттл. — Давайте только уточним даты. Вы были у миссис Элдон два года. Между прочим, какой у нее сейчас адрес?

— Она в Палестине. Ее муж получил туда какое-то правительственное назначение. Точно не знаю, какое.

— Ну, ладно, я выясню. А после этого вы переехали к миссис Диринг?

— Я была у нее три года, — быстро сказала Энн. — Ее адрес: Марш-Дин, Литтл-Хембури, Девон.

— Понятно, — сказал Баттл. — Значит, вам сейчас двадцать пять. Остается только имя и адрес одного-двух человек, кто знал в Челтнеме вас и вашего отца.

Энн снабдила его адресами.

— Теперь о Швейцарии, где вы познакомились с мистером Шайтаной. Вы одна туда ездили, или и мисс Доз была с вами?

— Мы ездили вместе. Объединились еще кое с кем, и получилась компания из восьми человек.

— Расскажите мне о вашей встрече с мистером Шайтаной.

Энн наморщила лоб.

— На самом деле нечего и рассказывать. Просто он был там. Мы знали его не больше, чем вы знаете какого-нибудь соседа в гостинице. Он получил первый приз на костюмированном балу. Был Мефистофелем.

Инспектор Баттл вздохнул.

— Да, это его вечная страсть корчить из себя Мефистофеля.

— Он и в самом деле был изумителен, — сказала Рода. — Ему даже не надо было гримироваться.

Инспектор переводил взгляд с одной на другую.

— Кто же из вас знал его лучше?

Энн молчала, за нее ответила Рода.

— Мы обе знали его одинаково. То есть ужасно мало. Видите ли, в нашей компании все лыжники. Днем мы большею частью все разбредались, только по вечерам собирались потанцевать. Тогда Шайтана, видно, сильно увлекся Энн. Знаете, все комплименты ей старался делать и всякое такое. Мы то и дело подтрунивали над ней по этому поводу.

— Я думаю, он просто хотел досадить мне, — сказала Энн. — Потому что он мне был несимпатичен. Я думаю, ему доставляло удовольствие смущать меня.

Рода засмеялась.

— Мы говорили Энн, что он для нее прекрасная, очень выгодная партия. Ее наши шутки прямо из себя выводили.

— Может быть, — сказал Баттл, — вы назовете мне еще людей из вашей тогдашней компании.

— Вы просто Фома Неверующий[80],— сказала Рода. — Вы что же думаете, что каждое наше слово — ложь?

Инспектор Баттл заморгал.

— Просто хочу удостовериться, — растерянно сказал он.

— Вы всех подозреваете, — сказала Рода.

Она написала на бумажке несколько фамилий и протянула ему.

Баттл поднялся.

— Что ж, большое спасибо, мисс Мередит, — сказал он. — Оказывается, как говорит мисс Доз, у вас совершенно безупречная жизнь. Думаю, вам не о чем особенно беспокоиться. Непонятно только поведение мистера Шайтаны по отношению к вам. Уж извините, что спрашиваю, но не предлагал ли он вам выйти за него замуж? или… или не досаждал ли вам вниманием другого рода?..

— Соблазнять ее он не пытался, — пришла на помощь Рода. — Если вы это имели в виду.

Энн залилась румянцем.

— Ничего такого, — сказала она. — Он всегда был чрезвычайно любезен и… и официален. Мне и было-то не по себе из-за его манер, как будто он специально репетировал.

— Ну, а он не говорил о мелких подарках, не намекал?

— Нет. Он никогда ни на что не намекал.

— Прошу прощения, сердцееды это иногда делают. Что ж, доброй ночи, мисс Мередит. Спасибо большое. Кофе отличный. Доброй ночи, мисс Доз.

— Вот и миновало, — сказала Рода, когда Энн вернулась в комнату, закрыв за Баттлом парадную дверь. — И не так уж страшно. Добрый такой, просто родной отец, и, видно, нисколько тебя не подозревает. Все оказалось лучше, чем я предполагала.

Энн со вздохом села.

— В самом деле, ничего страшного, — сказала она. — Глупо с моей стороны было так психовать. Я думала, он будет пытаться запугать меня, как в спектаклях про концлагеря.

— Он вроде бы человек вполне здравомыслящий, — сказала Рода. — Прекрасно знает, что ты не из тех женщин, которые способны на убийства. — Она помялась немного, потом сказала: — Слушай, Энн, ты ведь не упомянула, что была в Комбиакре[81]. Забыла?

— Думала, что не важно, — сказала Энн. — Я была-то там всего пару месяцев. И расспрашивать там про меня некого. Могу написать и сообщить ему, если ты считаешь, что это важно, но наверняка — нет. Давай оставим это.

— Хорошо, давай оставим.

Рода встала и включила приемник. Раздался хриплый голос: «В исполнении „Черных нубийцев“ вы только что прослушали песенку: „Зачем ты лжешь, мне детка?“»

Глава 15 Майор Деспард

Майор Деспард вышел к Олбани быстро повернул на Риджент-стрит[82] и вскочил в автобус.

Час пик уже прошел, наверху оставалось много свободных м, ест. Деспард пробрался вперед и сел на переднее сиденье.

В автобус он прыгнул на ходу. Но вот автобус остановился, взял пассажиров и снова поехал по Риджент-стрит.

Еще один пассажир взобрался по ступенькам наверх, прошел вперед и сел на переднее сиденье с другой стороны.

Деспард не обратил на него внимания, но через несколько минут раздался вкрадчивый голос:

— Ну разве не прекрасен Лондон, когда смотришь на него с верхнего этажа автобуса.

Деспард повернул голову. Какое-то мгновение он выглядел озадаченным, потом лицо его прояснилось.

— Прошу прощения, мосье Пуаро. Не заметил вас. Да, как говорится, взгляд с птичьего полета. Однако раньше, без этой застекленной клетки, было лучше.

Пуаро вздохнул.

— Tout de тёше[83], только не в мокрую погоду, ведь тогда внизу набивалась тьма народу. А погода здесь часто мокрая.

— Дождик? Дождик никому еще вреда не причинил.

— Вы ошибаетесь, — сказал Пуаро. — Он часто приводит к inflammation pneumonie[84].

Деспард улыбнулся.

— Я вижу, вы, мосье Пуаро, следуете поговорке: «Пар костей не ломит».

Пуаро, без сомнения, неплохо оградил себя от превратностей осеннего дня. На нем было пальто и кашне.

— Надо же, какая неожиданность! Встретиться в автобусе!

Лицо, наполовину скрытое кашне, оставалось серьезно. В этой встрече не было ничего неожиданного. Выяснив, когда примерно Деспард выйдет из своей квартиры, Пуаро поджидал его. Он предусмотрительно не стал прыгать в автобус, а пробежал рысцой за ним до остановки и вошел там.

— Верно. Мы ведь не виделись еще после вечера у мистера Шайтаны, — ответил он.

— Вы расследуете это дело? — спросил Деспард.

Пуаро изящно почесал ухо.

— Я обдумываю, — сказал он. — Тщательно обдумываю. Бегать туда-сюда, вести следствие, — нет. Это мне не по возрасту, не по нутру, не для моей комплекции.

— Обдумываете, э-э? Это хорошо, — вдруг поддержал его Деспард. — Теперь все слишком торопятся. Если бы люди не суетились и думали, прежде чем приниматься за что-то, было бы поменьше неразберихи.

— Вы так и действуете всегда, майор Деспард?

— Как правило, — просто ответил тот. — Суммируйте ваши соображения, выработайте линию, взвесьте все «за» и «против», принимайте решение и следуйте ему. — Он плотно сомкнул губы.

— И после этого ничто не собьет вас с пути? — спросил Пуаро.

— О, этого я не говорил. К чему упорствовать? Сделали ошибку, признайте ее.

— Следовательно, вы, майор, ошибки редко совершаете.

— Все мы ошибаемся, мосье Пуаро.

— Некоторые делают их меньше, чем другие, — весьма холодно возразил Пуаро, возможно из-за местоимения, которое тот употребил.

Деспард взглянул на него, слегка улыбнулся и сказал:

— Неужели вы никогда не терпели неудач, мосье Пуаро?

— Последний раз двадцать восемь лет назад, — произнес тот с чувством собственного достоинства. — И даже тогда были обстоятельства. Но не в этом дело.

— Звучит довольно впечатляюще, — сказал Деспард и спросил: — А как насчет убийства Шайтаны? Впрочем, это не в счет, ведь формально это не ваше дело.

— Не мое дело, нет. Но все равно оскорбление для amour propre[85]. Я считаю это верхом наглости. Вы понимаете, ведь убийца действовал у меня под носом, подвергнуты осмеянию мои профессиональные данные.

— Под носом не только у вас, — сухо сказал Деспард. — Но и уголовно-следственного отдела.

— Вот это было, вероятно, серьезной ошибкой, — мрачно заметил Пуаро. — Добродушный, прямолинейный инспектор Баттл, может, и имеет сходство с дубом, но в голове у него отнюдь не опилки.

— Согласен, — сказал Деспард. — Он только прикидывается мямлей, в действительности же очень умный и способный офицер.

— И я думаю, он хорошо проявляет себя в деле.

— Да, совсем недурно. Видите того симпатичного парня с военной выправкой на заднем сиденье?

Пуаро посмотрел через плечо.

— Сейчас здесь никого, кроме нас, нет.

— A-а, значит, внутри. Ни на шаг от меня не отстает. Очень расторопный. Внешность меняет. Большой мастер.

— А вас не обманешь. Глаз у вас острый.

— У меня хорошая память на лица, даже на лица чернокожих, а это совсем не пустяк.

— Вот такой человек мне и нужен, — сказал Пуаро. — Какая удача, что я вас сегодня встретил! Мне нужен человек с верным глазом и цепкой памятью. Malheureusement[86], такое сочетание редко. Я ставил вопрос доктору Робертсу — безрезультатно, мадам Лорример — то же самое. Теперь я испытаю вас и посмотрю, добьюсь ли желаемого. Вернитесь мысленно назад, в комнату мистера Шайтаны, где вы играли в карты, и скажите, что вы помните.

Деспард удивился.

— Не совсем понимаю вас.

— Опишите мне комнату, ее обстановку, предметы.

— Не знаю, смогу ли тут помочь, — медленно произнес Деспард. — Эта комната была не из приятных, на мой взгляд… Непохожа на комнату мужчины. Много парчи, шелка и всякой дряни. Такая же, как и сам Шайтана.

— Подробности, пожалуйста…

— Боюсь, не обратил особого внимания… Ну, несколько хороших ковров. Два бухарских, три или четыре отличных персидских, в том числе Хамадан[87] и Тебриз[88]. Довольно хорошо обработанная голова южноафриканской антилопы, нет, — она была в холле. От Роланда Уорда, я полагаю.

— Вы же, не думаете, что покойный мистер Шайтана увлекался охотой на диких животных.

— Нет, не думаю. Держу пари, он ничем другим не занимался, кроме сидячих игр. Что еще там было? Простите, что подвожу вас, но я действительно мало чем могу помочь. Везде лежало множество безделушек. Столы от них ломились. Единственная вещь, на которую я обратил внимание, — это довольно смешной идол. Остров Пасхи[89], наверное. Хорошего полированного дерева. Такие попадаются редко. Кроме того, были разные малайские штуковины. Нет, сожалею, но я вам не помощник.

— Не важно, — сказал Пуаро, словно слегка раздосадованный, и продолжал: — Вы знаете миссис Лорример. Представить себе не можете, какая у нее память на карты! Она смогла припомнить почти все заявки и раздачи. Изумительно!

Деспард пожал плечами.

— Бывают такие женщины. Играют, я полагаю, целыми днями, часто неплохо играют.

— Вы бы не могли так, а?

Майор покачал головой.

— Я помню всего пару раздач. Одну, где я мог сыграть на бубнах, но Робертс перебил мне игру, а сам — подсел, только мы его не удвоили, к сожалению. Помню еще бескозырную. Ненадежное дело — все карты не те. Подсели без двух.

— Вы часто играете в бридж?

— Нет, так, иногда. Хотя игра эта хорошая.

— Вы ее предпочитаете покеру?

— Лично я — да. В покере слишком много азарта.

— Думаю, что мистер Шайтана не играл ни в какие игры, в карточные то есть, — задумчиво сказал Пуаро.

— Только в одну игру Шайтана играл постоянно, — мрачно заключил Деспард.

— В какую же?

— В самую подлую.

Пуаро помолчал немного.

— И вы это знаете? Или только предполагаете?

Деспард стал красным как кирпич.

— Вы имеете в виду, что следует сослаться на источник? Я полагаю, это правда. Словом, сведения точные. Я случайно узнал. Но я не могу открыть вам источник. Информация, которую я получил, адресована мне лично.

— Вы хотите сказать, что дело связано с женщиной или женщинами?

— Да, Шайтана — подлец, он предпочитал иметь дело с женщинами.

— Вы думаете, он шантажировал их? Интересно.

Деспард покачал головой.

— Нет, нет, вы меня не так поняли. В определенном смысле Шайтана был шантажистом, но не обычного толка. Для него не представляли интереса деньги. Он был духовным вымогателем, если только так можно выразиться.

— И он получал… что именно?

— И получал удовольствие. Единственно, чем я это могу объяснить. Получал наслаждение, наблюдая, как люди боятся и дрожат перед ним. Я полагаю, это позволяло ему чувствовать себя не какой-нибудь букашкой, а человеком значительным. Весьма эффектная поза перед женщинами. Стоило ему только намекнуть, что ему все известно, как они начинали ему рассказывать такое, чего он, может быть, и не знал. Это удовлетворяло его своеобразное чувство юмора. Он самодовольно расхаживал потом с мефистофельским видом: «Я все знаю! Я великий Шайтана!» Шут проклятый!

— И вы предполагаете, что он таким образом напугал мисс Мередит?

— Мисс Мередит? — в недоумении посмотрел на него Деспард. — Я не думал о ней. Она не из тех, кто боится таких мужчин, как Шайтана.

— Pardon. Вы имеете в виду миссис Лорример?

— Нет, нет, нет. Вы меня неправильно поняли, я говорил вообще. Напугать миссис Лорример не так-то просто. И она не похожа на женщину с роковым прошлым. Нет, определенно я никого не имел в виду.

— Это, так сказать, обобщение, к которому вы пришли?

— Вот именно.

— Очень может быть, — медленно начал Пуаро, — что, этот, как вы его называете, даго очень тонко понимал женщин, знал, как подойти к ним, как выудить у них секреты… — Он остановился.

Деспард нетерпеливо перебил его.

— Абсурд. Этот человек был просто шут, ничего опасного в нем на самом деле не было. Но все же женщины опасались его. Нелепо! — Деспард вдруг поднялся. — Хэлло! Я слишком далеко зашел. Чересчур увлекся темой. Всего доброго, мосье Пуаро. Посмотрите вниз и увидите, как моя верная тень выйдет за мной из автобуса.

Он поспешно ретировался и сбежал по ступенькам вниз. Раздался звонок кондуктора. Но он успел сойти до второго[90].

Посмотрев вниз на улицу, Пуаро обратил внимание на Деспарда, шагающего по тротуару… Он не стал утруждать себя разглядыванием его преследователя. Пуаро интересовало нечто другое.

Глава 16 Свидетельство Элси Батт

«Мечта служанок» — так едко прозвали сержанта О'Коннора его коллеги по Скотленд-Ярду.

Несомненно, он был видный мужчина. Высокий, стройный, широкоплечий. Но не столько правильные черты лица, сколько лукавый и дерзкий взгляд делали его неотразимым для прекрасного пола. Было ясно, что сержант О'Коннор добьется результатов, и добьется быстро.

И верно, уже четыре дня спустя после убийства мистера Шайтаны сержант О'Коннор сидел на дешевых местах в «Уилли Нилли ревю»[91] бок о бок с мисс Элси Батт, бывшей горничной миссис Краддок, 117, Норд-Адли-стрит.

Тщательно выдерживая тактику наступательной операции, сержант О'Коннор как раз приступал к штурму.

— Вон тот тип на сцене напоминает мне, — говорил он, — одного из моих старых хозяев. Краддок фамилия. Забавный, знаете, был малый.

— Краддок? — повторила Элси. — Я когда-то работала у каких-то Краддоков.

— Вот здорово! Может быть, у тех самых?

— Жили на Норд-Адли-стрит, — сказала она.

— Когда я приехал в Лондон, я поступил к ним, — поспешно подхватил О'Коннор. — Да, кажется, на Норд-Адли-стрит. Миссис Краддок — вот это было нечто! — для нас, слуг.

Элси вскинула голову.

— У меня терпения на нее не хватало, вечно что-то выискивала и ворчала. Все ей не так.

— И мужу доставалось тоже, верно?

— Она всегда жаловалась, что он не уделяет ей никакого внимания, всегда говорила, что здоровье у нее никудышное, и все вздыхала, охала. А правду сказать, и не больная была вовсе.

О'Коннор хлопнул себя по колену.

— Вспомнил! Ведь что-то там такое было у нее с каким-то доктором? Крутила вовсю или не очень?

— Вы имеете в виду доктора Робертса? Очень симпатичный джентльмен был, очень.

— Все вы, девицы, одинаковы, — сказал сержант О'Коннор. — Как только мужчина перестает быть ангелом, вы сразу начинаете его защищать. Знаю я таких удальцов.

— Нет, не знаете. Вы совсем неправы насчет него. Он ничего такого не делал. Это не его вина, что миссис Краддок все время посылала за ним. А что доктору было делать? Если вы хотите знать, он вообще о ней не думал, для него она была пациентка, и все. Это она все устраивала. Оставила бы его в покое, так нет, не оставляла.

— Все это очень хорошо, Элси. Не возражаете, что я вас так называю — Элси? Такое чувство, будто знаю вас целую жизнь.

— Ну что вы! Конечно, Элси. — Она вскинула голову.

— Очень хорошо, мисс Батт. — Он взглянул на нее. — Очень хорошо, говорю я. Но муж, он не мог этого перенести, так ведь?

— Да, как-то он очень рассердился, — согласилась Элси. — Но если хотите знать, он был тогда болен. И вскоре, знаете, умер.

— Припоминаю, какая-то странная была причина, верно?

— Что-то японское это было… да, новая кисточка для бритья. Неужели они такие опасные? С тех пор мне все японское не по вкусу.

— Английское — значит лучшее, — вот мой девиз, — нравоучительно произнес сержант О'Коннор. — И вы, кажется, говорили, что он поссорился с доктором?

Элси кивнула, наслаждаясь оживающими в ее памяти скандальными сценами.

— Ну и ругались они тогда, — сказала она. — По крайней мере, хозяин. А доктор Робертс был, как всегда, спокоен. Только все твердил: «Глупости!» и «Что вы себе вбили в голову?».

— Это, наверное, было дома?

— Да. Она послала за ним. А потом она и хозяин крупно поговорили, и в разгар ссоры явился доктор Робертс. Тут хозяин и обрушился на него.

— Что же именно он сказал?

— Конечно, считалось, что я ничего не слышу. Все это происходило в спальне у миссис. Ну, а я, раз что-то стряслось, взяла совок для мусора и принялась мести лестницу: надо же быть в курсе дела.

Сержант О'Коннор искренне одобрял такое решение, размышляя, какая удача, что к Элси обратились неофициально. На допросы сержанта О'Коннора из полиции она бы с добродетельной миной заявила, что ничегошеньки не слышала.

— Так вот, говорю, — продолжала Элси, — доктор Робертс, он вел себя тихо, а хозяин все время кричал.

— Что же он кричал? — снова спросил О'Коннор, подступая к самой сути.

— Оскорблял его всячески, — сказала Элси, явно смакуя воспоминания.

— Как, какими словами?

Да когда же эта девица скажет что-нибудь конкретное?

— Ну, я мало что разобрала, — призналась Элси. — Было много длинных слов: «непрофессиональный подход», «воспользовался» — и другие подобные вещи. Я слышала, как он говорил, что добьется, чтобы доктора Робертса вычеркнули из… из Медицинского реестра[92]. Что-то в этом роде.

— Правильно, — сказал О'Коннор. — Напишет жалобу в Медицинский совет.

— Да, вроде так он и говорил. А миссис продолжала кричать в истерике: «Вы никогда обо мне не заботились. Вы пренебрегли мной. И оставьте меня в покое!» И я слышала, как она говорила, что доктор Робертс — ее добрый ангел. А потом доктор с хозяином прошли в туалетную комнату и закрыли дверь в спальню. И я слышала, он прямо сказал: «Любезный мой, неужели вы не отдаете себе отчета в том, что ваша жена — истеричка? Она не понимает, что говорит. Сказать по правде, это трудный и тяжелый случай, и я бы давно бросил им заниматься, если бы не считал, что это про… про… — ну такое длинное слово, — противоречит моему долгу». Вот что он сказал. Еще говорил он, что нельзя переходить границы, да еще что-то, что должно быть между доктором и больным. Так он немного успокоил хозяина, а потом и говорит: «Знаете, вы опоздаете на работу. Идите лучше. И обдумайте все спокойно. Мне кажется, вы поймете, что вся эта история — ваше заблуждение. А я помою тут руки, перед тем как идти на следующий вызов. Обдумайте все это, старина. Уверяю вас, виной всему — расстроенное воображение вашей жены». Ну, а хозяин в ответ: «Не знаю, что и думать». И вышел. И, конечно, я тут вовсю подметала, но он даже не обратил на меня внимания. Я вспоминала потом, что выглядел он плохо. Доктор же довольно весело насвистывал и мыл руки в туалетной комнате, куда проведена и горячая и холодная вода. Вскоре он вышел, саквояж в руках, поговорил со мной любезно и весело, как всегда, и спустился вниз, довольно бодрый и оживленный. Так что, выходит, за ним наверняка греха нет. Это все она.

— А потом Краддок заболел сибирской язвой?

— Да я думаю, она у него уже была. Хозяйка ухаживала за ним очень, но он умер. На похоронах были такие восхитительные венки.

— А потом? Доктор Робертс приходил потом в дом?

— Нет, не приходил. Ну и любопытный! Что это вы так на него? Я вам говорю, ничего не было. Если бы было, он бы на ней женился, когда хозяин умер, ведь верно? А он так и не женился. Не такой дурак. Он ее хорошо раскусил. Она, бывало, звонит ему, только все никак не заставала. А потом она продала дом, нас уволила, а сама уехала за границу, в Египет.

— И вы за все это время не видели доктора Робертса?

— Нет. Она — да, потому что она ходила делать эту, — как это называется? — дезактивацию, что ли… ну, против брюшного тифа[93]. Она вернулась, у нее потом вся рука разболелась от этого. Если хотите знать, он тогда и дал ей ясно понять, что ничего не выйдет. Она ему больше не звонила и уехала очень веселая, накупила кучу платьев, и все светлых тонов, хотя была середина зимы, но она сказала, что там жара и все время будет светить солнце.

— Правильно, — подтвердил сержант О'Коннор. — Я слышал, там иногда бывает очень жарко. Она ведь и умерла там. Я думаю, вам и об этом известно?

— Нет. Неужели? Вот не знала. Надо же представить такое! Ей, может быть, было хуже, чем я думала, бедняжечка! — сказала Элси и со вздохом добавила: — Интересно, куда подевались эти ее восхитительные наряды? Там они все чернокожие, им эти платья ни к чему.

— Я понимаю, что вы нашли бы им применение, — сказал сержант О'Коннор.

— Нахал! — возмутилась Элси.

— Что ж, вам больше не придется терпеть моего нахальства, — сказал сержант О'Коннор. — Фирма посылает меня по делам.

— И далеко отправляетесь?

— Наверно, за границу, — сказал сержант.

Элси скисла.

И хотя она не знала известного стихотворения лорда Байрона[94] «Я не любил газели милой…», оно очень точно отражало в данный момент ее настроение. Она подумала: «Смешно, по-настоящему привлекательные мужчины всегда готовы сбежать в любую минуту. Хорошо, что у меня есть Фред».

Действительно хорошо, ибо внезапное вторжение сержанта О'Коннора в жизнь Элси не оставило неизгладимого следа. Фред, может быть, даже выиграл.

Глава 17 Свидетельство Роды Доз

Рода Доз вышла из «Дебнемза»[95] и стояла, задумавшись, на тротуаре. Лицо ее отражало борьбу. Это было очень живое лицо, выдававшее малейшие оттенки настроения.

В этот момент ее явно одолевали сомнения: «Стоит или нет? А хотелось бы… Но, может быть, лучше не надо…»

Швейцар спросил с надеждой:

— Такси, мисс?

Рода покачала головой.

Полная сияющая женщина, отправившаяся пораньше «прошвырнуться по магазинам ради Рождества», с ходу налетела на нее, но Рода продолжала стоять как вкопанная. Она пыталась принять решение.

Обрывки мыслей проносились у нее в голове.

«В конце концов, почему бы и нет? Она меня просила, но, может быть, она всем так говорит… Из вежливости… В конце концов, Энн не захотела вместе со мной. Она ясно дала понять, что хочет пойти с майором Деспардом к поверенному одна… Почему бы ей не сходить? Конечно, трое — уже толпа… И потом, это не мое дело… Неужели мне так хочется увидеть майора Деспарда?.. Хотя он симпатичный… Я думаю, он, наверное, влюбился в Энн. Мужчины не станут себя утруждать, если у них нет… Их доброта — это всегда не просто так…»

Мальчик посыльный наткнулся на Роду.

— Извините, мисс, — сказал он с упреком.

«Ой, — подумала Рода. — Не могу же я проторчать здесь весь день. Вот дура, не могу решиться… Думаю, пиджак с юбкой будут ужасно милы. Коричневый подойдет лучше, чем зеленый? Нет, пожалуй, нет. Ну, идти или не идти? Половина четвертого. Время вполне подходящее, не подумают, будто бы я пришла поесть за чужой счет или еще что-нибудь подобное. Шла мимо и решила заглянуть».

Она решительно перешла через улицу, повернула направо, потом налево по Харли-стрит[96] и наконец остановилась у многоквартирного дома, который миссис Оливер с легкостью окрестила «типичной частной лечебницей».

«Ну не съест же она меня», — рассудила Рода и нырнула в подъезд.

Квартира миссис Оливер была на последнем этаже. Служитель в униформе быстро поднял ее на лифте и высадил на нарядный новый коврик перед ярко-зеленой дверью.

«Страх-то какой… — подумала Рода. — Хуже, чем к дантисту. Но надо теперь довести дело до конца».

Розовея от смущения, она позвонила.

Дверь открыла пожилая прислуга.

— Э-э… могу ли я… миссис Оливер дома? — пробормотала Рода.

Прислуга отступила в сторону. Девушка вошла. Ее провели в гостиную, где был полный беспорядок.

— Простите, как мне доложить о вас?

— А… мисс Доз… мисс Рода Доз…

Роде показалось, прошло целое столетие, но на самом деле — около двух минут. Горничная вернулась.

— Пройдите, мисс, сюда.

Зардевшись еще сильнее, Рода последовала за ней. Она прошла коридор, повернула за угол, и перед нею открылась дверь. С содроганием Рода вступила куда-то, что с первого, испуганного взгляда показалось ей африканским лесом.

Птицы, масса птиц: зеленые попугаи, попугаи ара[97], птицы неизвестные орнитологам[98], заполняли все уголки и закоулки, казалось, девственного леса. И среди разгула этой птичьей и растительной жизни Рода различила обшарпанный кухонный стол с пишущей машинкой, разбросанные по всему полу листки машинописного текста и миссис Оливер, — волосы у нее были в диком беспорядке, — поднимающуюся с расшатанного стула.

— Дорогая моя, как я рада вас видеть, — сказала миссис Оливер, протягивая руку, испачканную копиркой, и пытаясь второй рукой пригладить волосы — процедура совершенно бессмысленная.

Со стола упал задетый ее рукой бумажный кулек, и по всему полу запрыгали, покатились яблоки.

— Ничего, дорогая, не беспокойтесь, кто-нибудь их потом подберет.

Едва дыша Рода разогнулась с пятью яблоками в руках.

— О, спасибо. Не надо снова укладывать их в кулек, он, кажется, здорово порвался. Положите их на камин. Вот правильно. Теперь присаживайтесь. Давайте побеседуем.

Рода принесла еще один расшатанный стул и уставилась на хозяйку дома.

— Послушайте, мне ужасно не удобно. Не помешала ли я вам? — спросила Рода, затаив дыхание.

— И да и нет, — ответила миссис Оливер. — Как видите, я работаю. Но этот мой отвратительный финн совсем запутался. Он сделал какое-то страшное умное заключение о тарелке фасоли, а сейчас только что обнаружил смертельный яд в начинке из шалфея с луком для гуся на Михайлов день[99], а я как раз вспомнила, что фасоль к Михайлову дню уже не продают.

Захваченная интригующей возможностью стать свидетелем творческого процесса, Рода едва дыша произнесла:

— Она могла быть консервированной.

— Конечно, могла бы, — сказала миссис Оливер с сомнением. — Но это сильно нарушило бы весь замысел. Я вечно вру что-нибудь, когда мне нужно писать про сад или огород. Люди пишут мне, что цветы у меня в романах рассажены совсем неправильно — как будто это имеет значение, — во всяком случае в лондонских магазинах они чувствуют себя отлично — в букетах.

— Конечно, не имеет значения, — преданно глядя на миссис Оливер, сказала Рода. — О, миссис Оливер, должно быть, так здорово быть писателем.

Миссис Оливер потерла лоб пальцем, перепачканным копиркой, и спросила:

— Почему же?

— Ну-ну… — сказала Рода, немного опешив. — Потому, что это должно быть… Должно быть замечательно, так просто сесть и написать целую книжку.

— Это происходит не совсем так, — сказала миссис Оливер. — Приходится даже думать, знаете. А думать всегда утомительно. Надо выстроить сюжет. А потом то и дело застреваешь, и кажется, что никогда не выберешься из этой путаницы, но выбираешься! Писать книжки не ахти какое удовольствие. Это тяжелая работа, как и всякая другая.

— Ну, это не похоже на работу, — возразила Рода.

— Для вас, — сказала миссис Оливер. — Потому что вы ее и не нюхали! Для меня это еще какая работа. Я иной раз несколько дней кряду только и делаю, что бормочу себе под нос сумму, которую я смогу получить за очередную публикацию в журнале. И знаете, это как шпоры коню. Так же, как ваша банковская книжка, когда вы видите, как у вас растет счет в банке.

— Никогда бы не подумала, что вы сами печатаете на машинке, — сказала Рода. — Я думала, у вас секретарь.

— У меня, действительно, была секретарша и я пыталась диктовать ей, но она была такой грамотейкой, что просто вводила меня в депрессию, работать не хотелось. Я поняла: она на много лучше меня знает английский и грамматику, всякие там точки и точки с запятыми, и начала испытывать чувство неполноценности. Тогда я попыталась работать с совсем уж малограмотной девицей, но, конечно, из этого тоже ничего не вышло.

— Это так здорово, — уметь все придумывать, — сказала Рода.

— Придумывать я люблю — со счастливой улыбкой сказала миссис Оливер. — Что в самом деле утомительно — так переносить потом все это на бумагу. Вроде бы запишешь, а потом оказывается, что объем в два раза меньше, чем тебе заказали, и тогда мне приходится добавлять еще убийство и новое похищение героини. Это очень надоедает.

Рода не ответила. Она с изумлением смотрела на миссис Оливер, с по-юношески пылким благоговением перед знаменитостью, но тем не менее она была разочарована.

— Вам нравятся обои? — спросила миссис Оливер, описывая рукой широкий круг. — Я страшно люблю птиц. Предпочтительнее тропических на соответствующем фоне. Это вызывает у меня ощущение жаркого дня, даже когда на улице мороз. Ничего не могу делать, пока как следует не согреюсь. Зато мой Свен Хьерсон каждое утро разбивает ледяную корку, когда ныряет в прорубь.

— Все это просто изумительно, — сказала Рода. — И ужасно мило то, что вы не сердитесь, что я оторвала вас от работы.

— Выпьем кофе с тостами, — сказала миссис Оливер. — Очень черного кофе с очень горячими тостами. Я готова это делать когда угодно.

Она пошла к двери и, открыв ее, громко крикнула прислуге, потом возвратилась и спросила:

— Зачем вы приехали в город, за покупками?

— Да, я сделала кое-какие покупки.

— Мисс Мередит тоже приехала?

— Да, она пошла с майором Деспардом к адвокату.

— Э-э, к адвокату? — Брови миссис Оливер вопрошающе поднялись.

— Да. Понимаете, майор Деспард сказал ей, что следует взять адвоката. Вы знаете, он был так любезен.

— Я тоже была любезна, — сказала миссис Оливер, — но, увы, это не очень-то подействовало, верно? Собственно, мне кажется, вашу подругу мой визит возмутил.

— О, поверьте мне, нет. — От смущения Рода заерзала на стуле. — На самом деле это и есть одна из причин, почему я сегодня пришла к вам, чтобы объяснить… Видите ли, по-моему вы все не так поняли. Она, правда, казалась очень нелюбезной, но на самом деле это не так. Я имею в виду, ее насторожил не ваш приход. А что-то, что вы сказали.

— Что-то, что я сказала?

— Случайно, конечно… Это просто неудачно совпало.

— Что же я такое сказала?

— Вы наверно, даже и не помните. Это было так, между прочим. Вы сказали что-то о несчастном случае и яде.

— Да?

— Я так и знала, что вы не помните. Видите ли в жизни Энн был когда-то страшный случай. Она была в доме, где женщина приняла яд — краситель для шляп. Я думаю, — по ошибке, перепутала с чем-то другим. И она умерла. И, конечно, для Энн это было тяжелым ударом. Она ни слышать, ни говорить об этом не может. А вы напомнили ей, сказав о яде, и она сразу переменилась, стала такая холодная, натянутая. И я заметила, что вы обратили на это внимание. Я ничего не могла сказать при ней. Но я очень хотела, чтобы вы знали — это не то, что вы думаете. Это не неблагодарность.

Миссис Оливер взглянула на зардевшееся подвижное лицо Роды и медленно сказала:

— Понимаю.

— Энн ужасно впечатлительная, — сказала Рода. — Она не умеет переносить трудности. Если ее что-то расстраивает, она лучше об этом не будет говорить, хотя на самом-то деле в этом нет ничего хорошего, — по крайней мере, я так думаю. Это только уходишь от трудностей, делаешь вид, что их не существует. Я бы предпочла избавиться от них, каких бы мучений мне это ни стоило.

— О, — да вы, моя дорогая, солдат, — спокойно сказала миссис Оливер. А ваша Энн — нет.

Рода вспыхнула.

— Энн — чудная.

— Я не отрицаю, что она чудная, — с улыбкой сказала миссис Оливер. — Я только говорю, что она не столь мужественна.

Она вздохнула и довольно неожиданно для девушки спросила:

— Вы верите, что правда ценнее всего?

— Конечно, верю, — сказала Рода, настораживаясь.

— Да, легко сказать, но если задуматься… Правда иногда причиняет страдания, разрушает иллюзии.

— Все равно лучше ее знать, — сказала Рода.

— Вот так и я думаю. Но не знаю, так уж ли это разумно.

— Не говорите Энн, что я вам рассказала, ладно? Ей это не понравится.

— Разумеется, еще бы. У меня и в мыслях не было. Давно это произошло?

— Около четырех лет назад. Странно, не правда ли, как некоторых преследует какая-то напасть. У меня была тетя, которая все время попадала в кораблекрушения. И Энн — эти две внезапные смерти. Что, конечно, гораздо хуже. Убийство — это довольно страшно. Верно?

— Да, страшно.

В эту минуту появился черный кофе и горячие тосты с маслом.

Рода пила и ела с удовольствием, как ребенок. Запросто пить кофе с знаменитостью для нее было большим событием. Когда с тостами было покончено, она встала и сказала:

— Я все же надеюсь, что не очень вам помешала. Вы не будете возражать, в общем, вас не затруднит, если я пришлю одну из ваших книжек и попрошу подписать ее мне?

Миссис Оливер рассмеялась.

— О, мы можем поступить проще. — Она открыла буфет в дальнем углу комнаты. — Какая вам нравится? Мне очень нравится «История второй золотой рыбки». Не такая откровенная халтура, как остальные.

Немного шокированная тем, как писательница характеризует детище своего пера, Рода с радостью приняла подарок. Миссис Оливер, раскрыв книжку, невероятно размашисто расписалась и вручила ее Роде.

— Вот вам.

— Спасибо. Это в самом деле очень приятно. Вы не сердитесь за мой визит?

— Напротив, — сказала миссис Оливер и, немного помолчав, добавила: — Вы такое милое дитя. До свидания. Будьте осторожны, дорогая.

— И с чего это я ей так сказала? — пробормотала миссис Оливер, когда дверь за гостьей закрылась.

Она покачала головой, взъерошила волосы и вернулась к мудрым заключениям Свена Хьерсона относительно смертоносной начинки из шалфея и лука.

Глава 18 Чайная интерлюдия

Миссис Лорример вышла из дома на Харли-стрит.

Она постояла с минуту на крыльце, потом стала спускаться.

Вид у нее был несколько необычный — на ее лице была написана суровая решимость и одновременно странная неуверенность. Она слегка сдвинула брови, как бы сосредотачиваясь на какой-то всепоглощающей проблеме.

И тут она увидела на противоположной стороне Энн Мередит.

Энн стояла, пристально разглядывая большой многоквартирный дом на самом углу.

Миссис Лорример некоторое время колебалась, потом перешла на противоположную сторону.

— Здравствуйте, мисс Мередит!

Энн вздрогнула и обернулась.

— О, миссис Лорример, здравствуйте!

— Все еще в Лондоне? — спросила миссис Лорример.

— Нет, я только на сегодня приехала. Уладить кое-какие юридические дела. — Она не переставала рассеянно оглядывать многоквартирный дом.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась миссис Лорример.

Энн вздрогнула.

— Случилось? — с виноватым видом переспросила она. — Нет, что же должно случиться?

— Вы так выглядите, будто о чем-то очень задумались.

— Нет. Хотя, в общем-то, да. Но ничего особенного, глупости всякие. — Она слегка усмехнулась и продолжала: — Просто мне показалось, что я видела свою подругу, девушку, с которой мы вместе живем, будто бы она зашла туда, и я подумала, не решила ли она навестить миссис Оливер.

— Так здесь живет миссис Оливер? А я и не знала.

— Да. Она заезжала к нам на днях повидаться, дала свой адрес и приглашала к себе в гости. Интересно, зашла Рода или нет?

— Хотите выяснить?

— Нет, пожалуй, не стоит.

— Пойдемте со мной, попьем чаю. Я знаю здесь одно местечко, неподалеку.

— Благодарю вас, — нерешительно ответила Энн, принимая приглашение.

Бок о бок они пошли по улице, свернули в боковую. В небольшой булочной им подали чай с горячей сдобой.

Разговор у них не клеился, казалось, обе боялись нарушить молчание.

Энн вдруг спросила:

— Миссис Оливер к вам не заходила?

Миссис Лорример покачала головой.

— Ко мне никто не приходил, за исключением мосье Пуаро.

— Я не это имела в виду… — начала было Энн.

— Да? А я думала это, — сказала миссис Лорример.

Девушка подняла глаза — быстрый испуганный взгляд. Что-то в лице миссис Лорример вроде бы успокоило ее.

— А у меня он не был, — медленно сказала она.

Наступила пауза.

— А инспектор Баттл приходил к вам? — поинтересовалась Энн.

— О да, как же, — ответила миссис Лорример.

— А о чем он вас расспрашивал? — неуверенно спросила Энн.

Миссис Лорример утомленно зевнула.

— Как обычно. По-моему, обыкновенный сбор сведений. При этом он был весьма любезен.

— Думаю, он со всеми беседовал.

— Конечно.

Опять наступила пауза.

— Миссис Лорример, как вы считаете, они когда-нибудь обнаружат, кто это сделал? — спросила Энн.

Глаза у нее были опущены в тарелку. Она не могла видеть странного выражения глаз немолодой дамы, когда та смотрела на эту опущенную голову.

— Не знаю… — невозмутимо произнесла миссис Лорример.

— Это не очень… не очень хорошо, верно?

У миссис Лорример был тот же самый любопытствующе-испытующий и одновременно сочувствующий взгляд, когда она спросила:

— Сколько вам лет, мисс Мередит?

— Я… Мне?.. — Девушка запнулась. — Двадцать пять.

— А мне — шестьдесят три, — сказала миссис Лорример. — У вас-то еще вся жизнь впереди.

Энн вздрогнула.

— Меня может задавить автобус по дороге домой, — сказала она.

— Да, это верно. А меня — нет, — произнесла она как-то странно.

Энн ошеломленно взглянула на нее.

— Жизнь — не легкое дело, — сказала миссис Лорример. — Узнаете, когда доживете до моих лет. Она требует неимоверного мужества и большого терпения. И в конце концов задаешься вопросом: «А стоило ли?..»

— О, не надо, — запротестовала Энн.

Миссис Лорример рассмеялась, оставившая было ее житейская мудрость снова вернулась к ней.

— Довольно мрачных рассуждений о смысле жизни, — сказала она, подозвала официантку и расплатилась.

Когда они выходили из дверей магазина, мимо проезжало такси. Миссис Лорример остановила его.

— Вас подвезти? — спросила она. — Я еду в южную часть парка.

Лицо Энн просветлело.

— Нет. Спасибо, — сказала она. — Я вижу, подружка поворачивает за угол. Благодарю вас, миссис Лорример. До свидания.

— До свидания. Счастливо вам, — ответила пожилая дама.

Она уехала, а Энн заторопилась вперед.

Лицо Роды зарделось, когда она увидела подругу, потом на нем появилось несколько виноватое выражение.

— Рода, ты что, ходила к миссис Оливер? — строго спросила Энн.

— В общем, да.

— А я тут же тебя поймала.

— Не понимаю, что значит — ты меня поймала? Пойдем, нам пора на автобус. Ты пошла по своим делам со своим приятелем. Я подумала, что он хоть чаем тебя угостит…

Энн молчала, голос подруги звенел у нее в ушах: «Что, мы не можем взять твоего приятеля и пойти куда-нибудь попить вместе чаю?» И ее собственный моментальный ответ: «Большое тебе спасибо, но я уже сговорилась с другими». Вранье, и какое глупое вранье. Ну зачем было плести первое, что придет в голову, нет чтобы минуту-другую подумать. Ничего бы не стоило сказать: «Спасибо, но мой приятель приглашен на чай в гости». То есть если вы не хотите, а она не хотела, чтобы Рода участвовала в чаепитии.

Странно, но она не хотела, чтобы с ними была Рода. Она определенно хотела придержать Деспарда для себя. Приревновала к Роде. Рода такая яркая, говорливая, она полна энтузиазма, жизни. Накануне вечером майор Деспард явно симпатизировал Роде. Но ведь майор Деспард пришел к ней, а не к Роде. А уж Рода, она такая, она не хочет, она и не думает отступать на задний план. Нет, определенно Рода ей была тут ни к чему.

Но она поступила очень глупо, не надо было так спешить. Если бы она действовала умнее, она бы сидела сейчас за чаем у майора Деспарда в клубе или еще где-нибудь.

Она почувствовала, что Рода ее раздражает. Рода мешала ей. И что она делала у миссис Оливер?

— Зачем ты ходила в гости к миссис Оливер? — спросила Энн.

— Она ведь приглашала.

— Да, но я не думала, что она это на самом деле. Я полагаю, она всегда так говорит.

— А она — на самом деле. Она — ужас какая прелесть. Лучше не может быть. Она мне подарила свою книжку. Смотри!

Рода помахала своим трофеем.

— О чем вы разговаривали? Обо мне? — с подозрительностью спросила Энн.

— Подумаешь, какая самонадеянная девица!

— А ты? Ты говорила об… об убийстве?

— Мы говорили об ее убийствах. Она описывает такое убийство, где яд в шалфее с луком. Она была ужасно замечательной, она говорила, что писать — ужасно тяжелый труд, и сказала, в какую неразбериху она попадает с сюжетами, мы пили черный кофе с горячими тостами с маслом, — триумфальным залпом завершила Рода и тут же добавила: — О Энн, тебе надо выпить чаю.

— Нет. Я пила. С миссис Лорример.

— С миссис Лорример? Это та… та, что там была?

Энн кивнула.

— Где же ты ее встретила? Ты к ней в гости ходила?

— Нет. Мы встретились на Харли-стрит.

— Как она держалась?

— Не знаю. Довольно странно. Совсем не так, как тогда вечером.

— Ты продолжаешь думать, что это сделала она? — спросила Рода.

Энн немного помолчала, потом сказала:

— Я не знаю. Лучше не будем об этом, Рода. Ты знаешь, что я терпеть не могу болтовни.

— Хорошо, дорогая. Что из себя представляет адвокат? Какой-нибудь сухарь-законник?

— Очень расторопный еврей.

— Звучит обнадеживающе.

Чуть помедлив, она спросила:

— Как майор Деспард?

— Был очень любезен.

— Ты ему понравилась, Энн. Я в этом уверена.

— Рода, не говори глупостей.

— Вот посмотришь.

Рода замурлыкала что-то себе под нос. Она подумала: «Конечно, она ему понравилась, Энн ужасно хорошенькая. Правда, хлипковата. Она никогда не решится отправиться с ним в поход. Куда ей, она закричит, едва завидя змею… Мужчины вечно поглядывают на тех женщин, что им не подходят».

Потом она громко сказала:

— Этот автобус довезет нас до Паддингтона. Мы как раз успеем на четыре сорок восемь.

Глава 19 Совещание

В комнате Пуаро зазвонил телефон. Раздался солидный голос:

— Сержант О'Коннор. Привет от инспектора Баттла, не можете ли вы, мосье Пуаро, явиться в Скотленд-Ярд к одиннадцати тридцати?

Пуаро сказал, что придет, и сержант О'Коннор повесил трубку.

В одиннадцать тридцать, минута в минуту, Пуаро вышел из такси у подъезда Нового Скотленд-Ярда[100], и тут же был захвачен миссис Оливер.

— Мосье Пуаро! Какое счастье! Не выручите ли меня?

— Enchante[101], мадам. Чем могу быть полезен?

— Заплатите за такси. Не знаю, как получилось, но я взяла сумку, где у меня деньги для поездок за границу, а таксист не хочет брать ни франков, ни лир, ни марок!

Пуаро галантно извлек кое-какую завалявшуюся мелочь, и они вместе с миссис Оливер вошли в здание.

Их провели в личный кабинет инспектора Баттла. Инспектор сидел за столом, и его «деревянность» стала еще очевидней.

— Прямо современная скульптура, — шепнула миссис Оливер Пуаро.

Баттл поднялся, поздоровался с ними за руку, все сели.

— Я подумал, что пора собраться на маленькое совещание, — сказал он. — Вам надо бы услышать, как у меня дела, а я бы хотел послушать, как у вас. Только дождемся полковника Рейса и тогда…

В этот момент двери отворились, и вошел полковник.

— Простите за опоздание, Баттл. Как поживаете, миссис Оливер? Приветствую вас, мосье Пуаро! Приношу извинения, если заставил себя ждать. Но я завтра не работаю, и много еще всяких забот.

— Куда вы собираетесь? — спросила миссис Оливер.

— Немного пострелять в Белуджистан[102].

— Маленькие неприятности в этой части мира, не так ли, — иронично посмеиваясь, сказал Пуаро. — Вам следует быть осторожным.

— Непременно, — степенно сказал Рейс, но в глазах его при этом мелькнул огонек.

— Есть что-нибудь интересное для нас, сэр? — спросил Баттл.

— Я добыл для вас информацию относительно Деспарда, вот… — Он выложил ворох бумаг. — Здесь масса дат и событий, большинство которых к делу, надо думать, не относятся. Против него ничего нет. Он человек основательный. Характеристика — безупречная. Сторонник строгой дисциплины. Везде пользуется любовью и доверием местных жителей. Одно из его громоздких имен в Африке — там любят такое — «Человек, который держит рот закрытым и судит справедливо». Общее мнение, что из всей белой расы только Деспард пака-сагиб[103]. Прекрасный стрелок. Холодная голова. А главное, дальновиден, искренен и надежен.

Не растрогавшись таким панегириком[104], Баттл спросил:

— Какие-нибудь внезапные смерти имеют к нему отношение?

— Этому я уделил особенное внимание. На его счету есть чудесное спасение. Один из его товарищей попал в лапы ко льву…

Баттл вздохнул.

— Не спасение меня интересует.

— Вы настойчивы, старина Баттл. Нашелся только один инцидент, который я смог притянуть и который отвечает на ваш вопрос. Во время экспедиции в глубь Южной Америки Деспард сопровождал профессора Лаксмора, знаменитого ботаника, и его жену. Профессор умер от лихорадки и похоронен где-то в верховьях Амазонки[105].

— Лихорадка, говорите?

— Лихорадка. Но буду честен с вами. Один из туземцев-носильщиков (который, между прочим, был уволен за воровство) рассказывал, что профессор не умер от лихорадки, а был застрелен. Его рассказ никогда всерьез не принимали.

— Может быть, тогда время еще не настало.

Рейс покачал головой.

— Я изложил вам факты. Вы у меня их просили, и вы можете ими распорядиться, но я держал бы пари на любых условиях, что Деспард не совершил этого грязного дела в тот вечер. Он — белый человек, Баттл.

— Вы имеете в виду, — неспособен на убийство?

Полковник Рейс помедлил:

— Да, судя по всему, неспособен на то, что я называю убийством, — сказал он.

— Но способен убить человека по причине, которая могла ему показаться веской, ведь так?

— Если так, то это была бы весьма основательная причина!

Баттл покачал головой.

— Нельзя допускать, чтобы один человек выносил приговор другому и приводил его в исполнение своими собственными руками.

— Случается, Баттл, случается.

— Это не должно случаться, такова моя позиция. А что вы скажете, мосье Пуаро?

— Я с вами согласен, Баттл, я ни в коем случае не одобряю убийств.

— Что за прелесть эти ваши странные рассуждения, — сказала миссис Оливер. — Словно речь идет об охоте на лис или как подстрелить скопу[106] для шляпки. Неужели вы не знаете, что есть такие люди, которых следует уничтожать?

— Вероятно.

— Ну вот, видите!

— Вы не понимаете. Меня не столько жертва волнует, сколько ее воздействие на характер убийцы.

— Ну, а война?

— Во время войны вы не осуществляете права личного суда. Опасно вот что: как только человек внушит себе мысль, что он знает, кому следует разрешить жить, а кому нет, ему недалеко до того, чтобы стать самым опасным убийцей из всех существующих — самонадеянным преступником, который убивает не ради выгоды, а по идейным соображениям. Он узурпирует функции Lе bon Dieu[107].

Полковник Рейс поднялся.

— Сожалею, что не могу более задерживаться. Слишком много дел. Мне бы хотелось узнать о завершении этого расследования, удивлюсь, если оно так ничем и окончится. Даже, если вы и установите, кто убил, это будет почти невозможно доказать. Я представил факты, которые вам понадобились, но мое мнение — Деспард не тот человек. Я не верю, чтобы у него на счету имелись убийства. До Шайтаны, может быть, дошли какие-то искаженные слухи о смерти профессора Лаксмора, но я считаю, что им не стоит придавать значения. Деспард — человек белой расы, и я не верю, что он мог совершить убийство. Таково мое мнение. А я кое-что понимаю в людях.

— Что представляет из себя миссис Лаксмор? — спросил Баттл.

— Она живет в Лондоне, так что можете сами выяснить. Адрес найдете в бумагах. Где-то в Южном Кенсингтоне[108]. Но, повторяю, Деспард не тот человек.

Полковник Рейс вышел из комнаты неслышным пружинистым, охотничьим шагом.

Когда за ним закрылась дверь, Баттл в задумчивости опустил голову.

— Вероятно, Рейс прав, — сказал он. — Ему ли не знать людей. Но все равно нельзя ничего принимать на веру.

Он принялся просматривать документы, которые Рейс выложил на стол, изредка делая пометки карандашом в своем блокноте.

— Инспектор Баттл, — сказала миссис Оливер, — что же вы не говорите, что делаете?

Он поднял глаза и медленно улыбнулся, и от этой улыбки его деревянное лицо раздвинулось.

— Это все совершенно несущественно, миссис Оливер. Надеюсь, вы это понимаете.

— Глупости, — возразила миссис Оливер. — Я и не сомневалась, что вы расскажете лишь о том, что сочтете уместным…

Баттл покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Карты на стол — вот девиз этого дела. Игра ведется в открытую.

Миссис Оливер придвинула свой стул поближе.

— Тогда рассказывайте, — попросила она.

— Начну с того, — медленно проговорил Баттл, — что у меня нет ни на грош сведений, хоть в какой-то мере относящихся к убийству мистера Шайтаны. Нет в его бумагах ни намека, ни ключика. Ну, а что касается этой четверки, естественно, я не упускал их из виду, но без каких-либо заметных результатов. Этого и следовало ожидать. Нет, как сказал мосье Пуаро, есть только одна надежда — прошлое. Выяснить, какие именно преступления (если они имели место, в конце концов, может быть Шайтана просто наплел чепухи, чтобы произвести впечатление на мосье Пуаро) совершили эти люди, что, возможно, подскажет нам, кто убил Шайтану.

— Ну, вы что-нибудь узнали? — спросила Баттла миссис Оливер.

— Я получил данные на одного из них.

— На кого?

— На доктора Робертса.

Миссис Оливер взглянула на инспектора, сгорая от нетерпения.

— Как известно присутствующему здесь мосье Пуаро, я обдумал многие возможные варианты! Я вполне определенно установил тот факт, что непосредственно в его семье не было случаев внезапной смерти. Я расследовал все линии как можно лучше, и все свелось к одной-единственной, и, скорее всего, последней возможности. Несколько лет назад Робертс, должно быть, был виновен в неблагоразумном поступке по отношению к одной из своих пациенток. Скорее всего, ничего особенного в том и не было. Но дама оказалась эмоциональная, истеричная, она любила устраивать сцены, и либо муж понял, в чем дело, либо жена «призналась». Так или иначе, дело оборачивалось для доктора неважно. Разгневанный муж грозил донести о нем в Главный медицинский совет, что, вероятно, означало бы конец его медицинской карьеры.

— Что же такое произошло? — затаив дыхание, спросила миссис Оливер.

— Очевидно, Робертсу удалось на время успокоить разгневанного джентльмена, а вскоре после этого он умер от сибирской язвы.

— Сибирская язва? Но ведь это болезнь скота?

Инспектор усмехнулся.

— Совершенно верно, миссис Оливер. Это неэкзотический яд, которым американские индейцы мажут наконечники своих стрел. Может быть, вы помните, что примерно в то время была порядочная паника по поводу зараженных дешевых кисточек для бритья. Оказалось, что это и стало причиной заражения Краддока.

— Его лечил доктор Робертс?

— О нет. Он слишком осторожен для этого. Смею сказать, что Краддок и сам бы не захотел. Единственное свидетельство, которым я располагаю, и оно достаточно малозначащее, состоит в том, что среди пациентов доктора был в то время случай заболевания сибирской язвой.

— Вы подозреваете, что доктор заразил кисточку для бритья?

— Мысль интересная! Но напоминаю вам, только мысль. Ничего более. Чистое предположение. Но могло быть и так.

— Он не женился потом на миссис Краддок?

— О Господи, нет! Как я понял, нежные чувства испытывала только дама. По моим сведениям, она оставила безнадежные попытки заполучить доктора и, вполне счастливая, в радужном настроении вдруг отправилась на зиму в Египет. И там она умерла. Какое-то малоизвестное заболевание крови. Название — очень длинное, но я думаю, оно мало что нам объяснит. Очень редкое заболевание у нас и довольно частое среди местного населения в Египте.

— Значит, доктор не мог ее отравить?

— Не знаю, — медленно произнес Баттл. — Я говорил с одним своим знакомым — бактериологом, страшно трудно получить четкий ответ от этих людей. Они никогда не скажут «да» или «нет». Всегда: «могло быть при определенных условиях» или «в зависимости от общего состояния пациента», «подобные случаи известны», «многое зависит от индивидуальной идиосинкразии»[109] и другая тому подобная чушь. Но все-таки я смог выудить из своего знакомого, что микроб или микробы могли быть введены в кровь до отъезда из Англии. Симптомы могли некоторое время не проявляться.

— Миссис Краддок была сделана прививка против брюшного тифа? — спросил Пуаро. — Насколько я знаю, большинству делают эту прививку.

— Вы правы, мосье Пуаро.

— И прививку делал доктор Робертс?

— Совершенно верно. И опять этим мы ничего не можем доказать. Ей было сделано, как полагается, две инъекции, и это, возможно, были две прививки от брюшного тифа, как нам известно. Или одна из них от брюшного тифа, а вторая от чего-то еще. От чего — мы не знаем. И никогда не узнаем. Остаются только гипотезы. Все, что мы можем сказать, это: могло быть и так.

Пуаро задумчиво кивнул.

— Это соответствует тому, что говорил мне мистер Шайтана. Он превозносил удачливого убийцу — человека, которому никогда не смогут предъявить обвинения в совершенном преступлении.

— Как же тогда сам Шайтана узнал об этом? — спросила миссис Оливер.

Пуаро пожал плечами.

— Это навсегда останется тайной. Сам он одно время был в Египте. Нам это известно, потому что там он познакомился с миссис Лорример. Он, может быть, слышал какие-то разговоры местных врачей об особенностях болезни миссис Краддок, знал, что их удивила эта невесть откуда взявшаяся инфекция. В какое-то иное время он, может быть, слышал сплетни о Робертсе и миссис Краддок. Он мог ради забавы обронить какую-нибудь многозначительную фразу при докторе и заметить в его глазах испуг. Обо всем этом мы никогда не узнаем. У некоторых людей есть необыкновенный талант выпытывать секреты. Шайтана принадлежал к таким людям. Нам это мало что дает. Мы можем сказать: он догадывался, что что-то не так. Но были ли его догадки относительно доктора верны?

— Я думаю, да, — сказал Баттл. — У меня такое ощущение, что наш веселый неунывающий доктор не слишком щепетилен. Я знал людей, похожих на него, — до чего же определенные типы бывают похожи друг на друга. Я подозреваю, что он ловкий убийца. Он убил Краддока, он, может быть, убил миссис Краддок, если она начала досаждать ему и устраивать скандалы. Но убил ли он Шайтану? Вот это — вопрос. И, сравнивая преступления, я сильно сомневаюсь. В случаях с Краддоками он каждый раз пользовался медицинскими средствами. Смерть выглядела следствием естественных причин. Я считаю, если бы он убил Шайтану, он бы и здесь применил медицину. Он бы использовал микробы, а не нож.

— Я никогда не думала на него, — пробормотала миссис Оливер. — Ни разу. Он как-то слишком очевиден.

— Исключим Робертса, — пробормотал Пуаро. — А остальные?

Баттл сделал нетерпеливый жест.

— Все пока довольно чисто. Миссис Лорример вот уже двадцать лет вдовствует. Она прожила в Лондоне большую часть жизни, иногда выезжала на зиму за границу. В приличные места: Ривьера[110], Египет. Я не обнаружил никаких загадочных смертей, имеющих к ней отношение. Ее достаточно обеспеченная, по всей видимости, жизнь не отличалась какими-либо особенностями — обыкновенная жизнь светской женщины. Все, кажется, ее уважают, и репутация у нее самая что ни на есть прочная. Самое худшее, что о ней могут сказать — не жалует дураков! Не могу не признаться, что обрыскал все и всех вокруг нее… И все-таки что-то должно быть. Шайтана знал кого позвать. — Он удрученно вздохнул. — Далее, мисс Мередит. Ее история вырисовывается у меня довольно четко. Обычная история. Дочь офицера. Осталась почти без денег. Пришлось самой зарабатывать на жизнь. Я поинтересовался, как она начала самостоятельную жизнь в Челтнеме. Все совершенно просто. Все очень жалеют бедняжку. Она попала к каким-то людям на остров Уайт — была там кем-то вроде бонны и помощницы хозяйки. Женщина, у которой она служила, сейчас в отъезде, в Палестине, но я встретился с ее сестрой, и та сказала, что миссис Элдон девушка очень нравилась. И ни о каких загадочных смертях не было и речи.

Когда миссис Элдон уехала за границу, мисс Мередит отправилась в Девоншир и заняла место компаньонки у тетушки своей школьной подруги. Школьная подруга — это та девушка, с которой она теперь поселилась, — мисс Рода Доз. Она пробыла в Девоншире два года, пока миссис Доз серьезно не заболела, и не пришлось прибегнуть к услугам профессиональной медицинской сестры. Рак, по всей видимости. Она еще жива, но очень плоха. Держится только на морфии, я думаю.

Я беседовал с ней. Она помнит Энн, очень, говорит, милая девчушка. Поговорил я и с соседями, которые еще помнили события тех лет. Ни одной смерти в округе, за исключением нескольких стариков, с которыми, как я понял, мисс Мередит никогда даже не встречалась.

Потом она была в Швейцарии. Думал, там нападу на след какого-нибудь фатального трагического случая. Но ничего, как и в Уоллингфорде.

— Таким образом, мисс Мередит оправдана? — спросил Пуаро.

Баттл несколько помедлил.

— Видите ли, я бы так не сказал. Что-то есть… Какой-то испуг во взгляде, который, по-моему, не связан с Шайтаной. Она какая-то чересчур настороженная, слишком недоверчивая. Я бы поклялся, что что-то было… А так вроде жизнь ее вполне безгрешна.

Миссис Оливер глубоко вздохнула, и вздох этот был особенным.

— И все же, — сказала она, — мисс Мередит довелось присутствовать в таком доме, где женщина приняла по ошибке яд и умерла.

Она не могла пожаловаться на эффект, который произвели ее слова.

Инспектор Баттл моментально повернулся на стуле и изумленно уставился на нее.

— В самом деле, миссис Оливер? Как вы об этом узнали?

— Я провела расследование, — сказала миссис Оливер. — Видите ли, я наладила с девушками отношения. Я съездила навестить их, поделилась с ними своими глупыми подозрениями по поводу доктора Робертса. Подруга Мередит Рода прониклась уважением ко мне, она была просто поражена, что их посетила такая знаменитость, как я. А мисс Мередит испытывала определенную неловкость от моего визита, и это было очень заметно. Она проявляла даже какую-то подозрительность. С чего бы это, если она, как вы сказали, непогрешима? Я пригласила девушек в гости к себе в Лондон. И вот Рода явилась ко мне. Она-то и выложила мне все, объяснила, в чем причина несколько странного отношения Энн к моему визиту. Оказывается, то, что я наговорила про Робертса, напомнило ей о печальном случае в ее жизни. И она объяснила, что это за печальный случай.

— Она сказала, когда и где он произошел?

— Три года назад в Девоншире.

Инспектор пробормотал что-то себе под нос и черкнул несколько слов в своем блокноте. От его обычной деревянной невозмутимости не осталось и следа.

Миссис Оливер наслаждалась триумфом. Она радовалась, как никогда в жизни.

Баттл овладел собой.

— Снимаю шляпу перед вами, миссис Оливер, — с поклоном произнес он. — На этот раз вы нас обошли. Весьма ценная информация. И еще, она показывает нам, как легко упустить что-нибудь важное. — Он нахмурился. — Где бы это ни случилось, она не могла пребывать там слишком долго. Самое большое — месяц-другой. Должно быть, между островом Уайт и мисс Доз. Да, этого могло быть вполне достаточно. Естественно, что сестра миссис Элдон помнит только, что она нашла какое-то место в Девоншире, но не помнит где и у кого.

— Скажите, — заговорил Пуаро, — эта миссис Элдон неряшливая женщина?

Баттл с любопытством посмотрел на Пуаро.

— Странно, что вы об этом спрашиваете, — сказал он. — Не понимаю, из чего вы это заключили. Сестра ее особа весьма аккуратная, действительно, помню, говорила мне: «Сестра моя страшно неряшлива и небрежна». Как вы об этом догадались?

— Наверное, потому, что ей потребовалась помощница? — предположила миссис Оливер.

Пуаро покачал головой.

— Нет, нет, не потому. Это не имеет значения. Я просто поинтересовался. Продолжайте, инспектор.

— Я как-то считал само собой разумеющимся, — продолжал Баттл, — что она пришла к мисс Доз прямо с острова Уайт. Она скрытная, эта девица. Прекрасно провела меня. Оказывается, лгала!

— Ложь — не всегда признак виновности, — заметил Пуаро.

— Знаю, мосье Пуаро. Бывают лжецы от природы. Собственно говоря, по-моему, она к таким и принадлежит. Любят все приукрасить. Но только довольно рискованно замалчивать подобные факты.

— Она же не знала, что вас будут интересовать прошлые преступления, — сказала миссис Оливер.

— Тем более довод за то, чтобы не скрывать эту незначительную информацию. Это и воспринималось бы тогда bona fide[111], как доказательство случайной смерти. Так что ей нечего было бояться, если она невиновна.

— Если невиновна в смерти в Девоншире — да, — сказал Пуаро.

Баттл повернулся к нему.

— Да, я понимаю. Но даже если эта случайная смерть окажется не случайной, отсюда вовсе не следует, что она убила Шайтану. Однако эти остальные убийства — тоже убийства. Я хочу иметь возможность уличить в убийстве человека, совершившего его.

— Согласно мистеру Шайтане, это невозможно, — заметил Пуаро.

— Такое же положение и с Робертсом. И еще неизвестно, верно ли это в отношении мисс Мередит. Завтра я отправляюсь в Девон.

— А вы знаете, куда ехать? — спросила миссис Оливер. — Я предпочла не выпытывать у мисс Доз детали.

— Вы сделали правильно. Тут особых трудностей нет. Это должно быть зафиксировано в протоколах коронерского следствия[112]. Придется поискать. Обычная для полиции работа. К завтрашнему утру все данные мне отпечатают.

— А как насчет майора Деспарда? — спросила миссис Оливер. — Удалось вам что-нибудь узнать о нем?

— Я ожидал сообщения полковника Рейса. Конечно, я не упускал майора из виду. И, любопытное дело, он ездил в Уоллингфорд навестить мисс Мередит. А вы ведь помните, он сказал, что никогда ее не видел до того вечера.

— Но это ведь очень хорошенькая девушка, — буркнул Пуаро.

Баттл засмеялся.

— Да, я тоже решил, что этим-то все и объясняется. Но, между прочим, Деспард не полагается на судьбу, он уже проконсультировался у адвоката. Словно ожидает неприятностей.

— Просто он предусмотрительный человек, — сказал Пуаро. — Человек, который старается подготовиться ко всяким непредвиденным обстоятельствам.

— И потому не тот человек, который второпях воткнет в кого-нибудь нож, — со вздохом произнес Баттл.

— Если это не единственный выход, — тут же добавил Пуаро. — Помните! Он умеет действовать быстро!

Баттл взглянул на него через стол.

— Да, мосье Пуаро, а как с вашими картами? Не вижу пока, чтобы вы что-то выложили на стол.

Пуаро улыбнулся.

— Тут такая малость. Не думайте, что я что-то скрываю от вас. Это не так. Я узнал немного фактов. Я разговаривал с доктором Робертсом, с миссис Лорример, с майором Деспардом (мне еще надо поговорить с мисс Мередит), и что же я узнал? Узнал, что доктор Робертс тонкий наблюдатель, что миссис Лорример обладает замечательной способностью сосредоточиваться на чем-либо, но зато почти не замечает окружающего. Узнал, что она любит цветы. Деспард замечает только вещи, которые ему нравятся: ковры, спортивные призы. У него нет ни того, что я называю внешним видением (видеть детали вокруг себя — иначе говоря, наблюдательности), ни внутреннего видения, то есть способности сфокусировать зрение на каком-либо одном объекте. У него ограниченное целенаправленное зрение. Он видит только то, что отвечает складу его ума.

— Э-э, так это вы и называете фактами? — с недоумением спросил Баттл.

— Это факты. Очень мелкие, может быть, но факты.

— Ну, а мисс Мередит?

— Я ее оставил напоследок. Ей я тоже задам вопросы о том, что она запомнила в комнате.

— Странный метод, — задумчиво произнес Баттл. — Чистая психология. Выведет ли она вас на правильный путь?

Пуаро с улыбкой покачал головой.

— Иное и невозможно. Будут ли они пытаться помешать мне, будут ли стараться помочь, они неизбежно выдадут свой тип мышления.

— Да, в этом, несомненно, что-то есть, — задумчиво произнес Баттл. — Хотя сам я не мог бы работать таким образом.

— Я считаю, — продолжая улыбаться, сказал Пуаро, — что сделал очень мало по сравнению с вами и миссис Оливер, да и с полковником Рейсом. Я выкладываю на стол довольно слабые карты.

Баттл сверкнул на него глазами.

— Что до карт, мосье Пуаро, то козырная двойка — слабая карта, но она побивает любого из трех тузов. При всем этом я собираюсь попросить вас заняться нелегкой работой.

— То есть?

— Я хочу попросить вас побеседовать с вдовой Лаксмора.

— Почему вам самому этим не заняться?

— Потому что, как я только что сказал, отправляюсь в Девоншир.

— Все же почему вы сами не хотите?

— Не отказывайтесь, пожалуйста. Сказать вам правду, так я думаю, вы узнаете у нее больше, чем я.

— Мои методы не так прямолинейны?

— Можно сказать и так, — ухмыльнулся Баттл. — Недаром инспектор Джепп говорит, что у вас изощренный ум.

— Как у покойного Шайтаны?

— Вы считаете, он мог у нее все выведать?

— Я даже думаю, он у нее все и выведал, — медленно проговорил Пуаро.

— Что заставляет вас так думать? — вдруг живо спросил Баттл.

— Случайное замечание майора Деспарда.

— Выходит, он выдал ее? Это на него не похоже.

— О, дорогой друг, чтобы никого не выдать, надо не открывать рта. Речь наша — величайшая разоблачительница.

— Даже если лгать? — спросила миссис Оливер.

— Да, мадам, потому что можно сразу почувствовать, что вы преподносите ложь, и притом определенную.

— От ваших разговоров становится как-то не по себе, — сказала, поднимаясь, миссис Оливер.

Инспектор Баттл проводил ее до дверей и горячо пожал ей руку.

— Вы — находка, миссис Оливер, — сказал он. — Вы гораздо лучший детектив, чем ваш долговязый лапландец[113].

— Финн, — поправила его миссис Оливер. — Конечно, он порядочный идиот. Но людям он нравится. До свидания.

— Я тоже должен откланяться, — сказал Пуаро. Баттл написал на клочке бумаги адрес и сунул его в руку Пуаро.

— Идите и поговорите с ней.

— И что я должен у нее узнать?

— Правду о смерти профессора Лаксмора.

— Mon cher[114] Баттл! Разве кто-нибудь о чем-нибудь знает правду?

— Я еду по этому делу в Девоншир, — решительно заявил инспектор.

— Интересно, — пробормотал Пуаро.

Глава 20 Свидетельство миссис Лаксмор

Горничная, что отворила дверь по адресу миссис Лаксмор в Южном Кенсингтоне, окинула Эркюля Пуаро хмурым взглядом. Похоже, она не собиралась впускать его в дом.

Пуаро невозмутимо протянул ей визитную карточку.

— Передайте вашей госпоже. Думаю, она меня примет.

Это была одна из его весьма представительных карточек. В углу были оттиснуты слова: «Частный детектив». Он специально завел такие с целью получения «интервью» у так называемого прекрасного пола. Почти каждая женщина, считает она себя виновной или нет, горит желанием увидеть частного детектива и узнать, чего он от нее хочет.

Униженно топчась у двери, Пуаро рассматривал дверное медное кольцо с невероятным отвращением к его запущенному состоянию.

— А надо всего-то немного порошка да кусочек ветоши, — пробормотал он себе под нос.

Горничная вернулась взволнованная и смущенно пригласила Пуаро войти в дом.

Он был препровожден в комнату бельэтажа — комнату довольно темную, пропахшую увядшими цветами и нечищеными пепельницами. Бросалось в глаза множество запыленных шелковых диванных подушек каких-то странных тонов. Стены были изумрудно-зеленые, а потолок отделан под медь.

Высокая, довольно интересная женщина стояла у камина. Она выступила вперед и осведомилась низким хриплым голосом:

— Мосье Эркюль Пуаро?

Пуаро поклонился. Он вел себя так, как будто то был не совсем он. Не просто иностранец в Англии, а какой-то особенный иностранец. Жесты его были поистине причудливы. И все его манеры немного, совсем немного, напоминали покойного мистера Шайтану.

— Чем обязана вашему визиту?

Пуаро снова поклонился.

— Не позволите ли сесть? Мое дело не потребует много времени…

Она нетерпеливо указала на стул и сама уселась на краешке дивана.

— Да? Ну так что же?

— Понимаете, мадам, я тут навожу некоторые справки. Частным образом.

Чем больше он тянул, тем сильнее становилось ее нетерпение.

— Ну же, я вас слушаю!

— Я навожу справки о смерти покойного профессора Лаксмора.

Она подавила вздох изумления. Ее испуг был очевиден.

— Но зачем? Что вы имеете в виду? Какое это имеет к вам отношение?

Пуаро, прежде чем продолжить разговор, внимательно проследил, как она отреагировала на его слова.

— Пишут, понимаете ли, книгу о жизни вашего замечательного супруга. Писатель, естественно, старается использовать только проверенные факты. Но вот что касается смерти вашего супруга…

Она тут же оборвала его:

— Мой муж скончался на Амазонке от лихорадки.

Пуаро откинулся на спинку стула. Медленно, очень медленно, он начал качать головой, это действовало на нервы.

— Мадам, мадам, — запротестовал он.

— Но я знаю! Я находилась там в то время.

— Ну да, конечно. Вы были там. Это следует и из имеющейся у меня информации.

— Какой информации? — закричала она.

Пытливо вглядываясь в ее лицо, Пуаро сказал:

— Информации, представленной мне покойным мистером Шайтаной.

Она отпрянула словно от удара хлыстом.

— Шайтаной? — пробормотала она.

— Этот человек обладал огромным количеством различных сведений. Удивительный человек. Ему было известно немало тайн.

— По-видимому, да, — сказала она, облизывая сухие губы.

Пуаро подался вперед. Он слегка похлопал ее по коленке.

— Он знал, например, что ваш муж умер не от лихорадки.

Она в упор взглянула на Пуаро. В ее глазах были тревога и отчаяние.

Пуаро снова откинулся назад, любуясь эффектом, произведенным его словами.

Она с очевидным усилием овладела собой.

— Не знаю, не знаю, что вы имеете в виду. — Это было произнесено очень неуверенно.

— Мадам, — сказал Пуаро. — Не буду таиться. — Он улыбнулся. — Выкладываю карты на стол. Ваш муж умер не от лихорадки. Он умер от пули.

— О! — вскрикнула она.

Она закрыла лицо руками, стала раскачиваться из стороны в сторону. Она была в отчаянии. Но почему-то казалось, что втайне она любовалась своими переживаниями. Пуаро был в этом совершенно уверен.

— Следовательно, — произнес Пуаро соответствующим тоном, — вы могли бы мне все рассказать.

— Это произошло совсем не так, как вы думаете.

Пуаро опять подался вперед, опять похлопал ее слегка по коленке.

— Вы меня не поняли, вы совершенно меня не поняли, — сказал он. — Я прекрасно знаю, что не вы его застрелили. Это — майор Деспард. Но вы были причиной.

— Не знаю, не знаю. Возможно, да. Все это было так ужасно. Какой-то рок преследует меня.

— Ах, как это верно! — воскликнул Пуаро. — Но часто ли с подобным сталкиваешься? И все-таки встречаются такие женщины. Куда бы они ни отправились, трагедия следует по пятам. И это не их вина. Это происходит независимо от них.

Миссис Лаксмор тяжело вздохнула.

— Вы понимаете меня. Я вижу, вы меня понимаете. Все произошло так дико.

— Вы вместе отправились в глубь континента, не так ли?

— Да. Мой муж писал книгу о редких растениях. Майора Деспарда нам порекомендовали как человека, который знает обстановку и может организовать экспедицию. Моему мужу он очень понравился. И вот мы отправились.

Наступила пауза. Минуты полторы Пуаро не нарушал молчания, потом принялся как бы рассуждать с самим собой:

— Да. Можно себе представить. Извилистая река… тропическая ночь… гудят насекомые… сильный решительный мужчина… красивая женщина…

Миссис Лаксмор вздохнула.

— Мой муж, конечно, был намного старше меня. Я, по существу, еще ребенок, решилась на замужество, прежде чем поняла, что делаю…

Пуаро печально покачал головой.

— Очень вас понимаю. Такое случается нередко.

— Никто из нас не представлял себе, что может произойти, — продолжала миссис Лаксмор. — Джон Деспард ни словом не обмолвился… Он был человеком чести.

— Но женщина всегда чувствует, — подсказал Пуаро.

— Да, вы правы… женщина чувствует… Но я никогда не показывала виду. Мы до конца были друг для друга майор Деспард и миссис Лаксмор… Нам двоим было предначертано сыграть эту игру.

Она замолчала, преисполненная восхищением от таких благородных отношений.

— Верно, — пробормотал Пуаро. — играть надо в крикет. Как прекрасно сказал один наш поэт: «Я бы не любил тебя, дорогая, так сильно, если бы еще больше не любил крикет»[115].

— Честь, — поправила миссис Лаксмор, слегка нахмурившись.

— Конечно, конечно — честь. Если бы не любил больше честь.

— Эти слова были написаны будто для нас, — прошептала миссис Лаксмор. — Чего бы это нам ни стоило, нам не суждено было произнести роковое слово. А потом…

— А потом?.. — спросил Пуаро.

— Эта кошмарная ночь.

Миссис Лаксмор содрогнулась.

— И что же?

— Они, должно быть, повздорили. Я имею в виду Джона и Тимоти. Я вышла из палатки… Я вышла из палатки…

— Да, да?..

Глаза миссис Лаксмор потемнели, сделались большими. Она как будто снова видела эту сцену, будто снова все повторялось перед нею.

— Я вышла из палатки, — повторила она. — Джон и Тимоти были… О! — Ее передернуло. — Как это происходило, я почти не помню. Я бросилась между ними… Я сказала: «Нет! Нет, это неправда!» Тимоти ничего не хотел слушать. Он бросился на Джона. Джону пришлось выстрелить… это была самооборона. Ах! — Она с рыданиями закрыла лицо руками. — Он был убит… убит наповал… прямо в сердце.

— Ужасный момент, мадам.

— Мне никогда этого не забыть. Джон был благороден. Он готов был предать себя в руки правосудия. Я не хотела и слышать об этом. Мы спорили всю ночь. «Ради меня!» — убеждала я его. В конце концов он согласился со мной. Он не мог допустить, чтобы я страдала. Такая слава! Только представьте себе газетные заголовки: «Двое мужчин и женщина в джунглях. Первобытные страсти».

Я предоставила все решать Джону. Он все-таки уступил мне. Люди ничего не видели и не слышали. У Тимоти был приступ лихорадки. Мы сказали, что от него он и скончался. Похоронили его там, на Амазонке. — Тяжелый вздох потряс ее тело. — Затем — назад к цивилизации и разлука навек.

— В этом была необходимость, мадам?

— Да, да. Мертвый Тимоти встал между нами так же, как это сделал Тимоти живой. Даже более… Мы распрощались друг с другом навсегда. Иногда я встречаю Джона Деспарда в свете. Мы улыбаемся, вежливо разговариваем, и никто не догадывается, что мы пережили. Но я вижу по его глазам, а он по моим, что нам этого никогда не забыть…

Воздавая должное рассказанному, Пуаро не прерывал чуть затянувшегося молчания.

Миссис Лаксмор достала косметичку и попудрила нос, магия высокой страсти тут же исчезла.

— Какая трагедия, — произнес Пуаро уже совершенно обыденным тоном.

— Вы понимаете, мосье Пуаро, — серьезно сказала миссис Лаксмор, — мир никогда не должен узнать правды.

— Это больно слышать.

— Но это невозможно. Ваш друг, этот писатель, вы уверены, что он не станет отравлять жизнь ни в чем не повинной женщины?

— Или требовать, чтобы повесили ни в чем не повинного мужчину? — буркнул Пуаро.

— Вы тоже так считаете? Я очень рада. Он не виноват. И преступление, внушенное страстью, нельзя называть преступлением. Тем более что это была самооборона. Он был вынужден выстрелить. Так вы, мосье Пуаро, действительно согласны со мной, что людям незачем знать, отчего на самом деле умер Тимоти?

— Писатели иногда на редкость бессердечны, — пробормотал Пуаро.

— Ваш друг женоненавистник? Он хочет заставить нас страдать? Но вы не должны допустить этого! Я не позволю. Если потребуется, я возьму всю вину на себя. Скажу, что я застрелила Тимоти!

Она встала и решительно вскинула голову.

Пуаро тоже поднялся.

— Мадам, — сказал он, взяв ее за руку, — в вашем вызывающем восхищение самопожертвовании нет необходимости. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы истинные факты никогда не стали известны.

Нежная улыбка слегка тронула лицо миссис Лаксмор. Она немного подняла руку, так что Пуаро, хотел он того или не хотел, вынужден был поцеловать ее.

— Несчастная женщина благодарит вас, мосье Пуаро, — сказала она.

Это было последнее слово преследуемой королевы удостоившемуся благосклонности придворному. Пуаро пришлось удалиться, дабы соответствовать предложенной ему роли.

Оказавшись на улице, он с наслаждением вдохнул свежий воздух.

Глава 21 Майор Деспард

— Quelle femme![116] — восхитился вслух Пуаро. — Се pauvre Despard! Се qu'il a du souffrir! Quel voyage epou-vantable![117]

Вдруг он расхохотался.

Он шел по Бромптон-роуд. Остановился, достал часы, прикинул.

— Ну, да у меня еще есть время. Во всяком случае, подождать ему не вредно. Я могу пока заняться другим маленьким дельцем. Как это, бывало, напевал мой друг из английской полиции, сколько же лет тому назад? Сорок? «Кусочек сахара для птички…»

Мурлыкая давно позабытую мелодию, Эркюль Пуаро вошел в роскошный магазин, торгующий женской одеждой и различными украшениями, и направился к прилавку с чулками.

Выбрав симпатичную и не слишком заносчивую продавщицу, он сказал ей, что ему требуется.

— Шелковые чулки? О, у нас прекрасный выбор. Только из натурального шелка, не сомневайтесь.

Пуаро отодвинул коробочки в сторону. Он еще раз применил все свое красноречие.

— Ах, французские? Вы знаете, они с пошлиной, очень дорогие.

Была подана новая партия коробок.

— Очень мило, мадемуазель, но все же я имею в виду более тонкие.

— Это — сотый номер. Конечно, у нас есть и особо тонкие, но, к сожалению, они идут по тридцать пять шиллингов пара. И очень непрочные, конечно. Прямо, как паутина.

— C'est са. C'est са, exactement[118].

На этот раз молодая дама отсутствовала довольно долго.

Наконец она вернулась.

— К сожалению, они в самом деле тридцать семь шиллингов шесть пенсов за пару. Но красивые, не правда ли?

Она осторожно вытащила чулки из прозрачного конверта — тончайшие, прозрачнейшие чулки.

— Enfin[119], вот это как раз то, что надо!

— Прелесть, правда? Сколько вам пар, сэр?

— Мне надо… подождите, дайте сообразить. Девятнадцать пар.

Юная дама чуть было не упала за прилавком, и только профессиональный навык сохранять невозмутимый вид и при самых экстравагантных просьбах покупателей позволил ей устоять на ногах.

— На две дюжины полагается скидка, — едва слышно сказала она.

— Нет, мне надо девятнадцать. И пожалуйста, различных оттенков.

Девушка покорно отобрала чулки, завернула их, выписала чек.

Когда Пуаро удалился с покупкой, девушка за соседним прилавком не выдержала:

— Интересно, кто эта счастливица? Должно быть, противный старикашка-то. Впрочем, она, кажется, здорово водит его за нос. Чулки по тридцать семь шиллингов шесть пенсов, ну и ну!

Не ведающий о такой уничижительной характеристике, данной ему юными леди от господ «Харвид энд Робинсонз», Пуаро рысью несся домой.

Он пробыл дома около получаса, когда раздался звонок. Минутой позже в комнату вошел Деспард.

Он явно едва сдерживал раздражение.

— За каким чертом вам надо было являться к миссис Лаксмор? — спросил он.

Пуаро улыбнулся.

— Видите ли, мне хотелось узнать правду о смерти профессора Лаксмора.

— Узнать правду? Вы что же думаете, что женщины могут говорить правду? — возмутился Деспард.

— Eh bien[120], меня порой удивляет это, — признался Пуаро.

— Тут удивишься. Эта женщина сумасшедшая.

— Ничего подобного, — возразил Пуаро. — Она романтичная особа, вот и все.

— Какая к черту романтика! Она лгунья каких поискать. Я иногда даже думаю, что она и сама верит в свою ложь.

— Вполне возможно.

— Отвратительная женщина. Я с ней там натерпелся.

— Этому я тоже вполне могу поверить.

Деспард уселся на стул.

— Послушайте, мосье Пуаро, я выложу вам всю правду.

— Вы хотите сказать, что дадите свою версию случившегося?

— Моя версия — это правда.

Пуаро не ответил.

Деспард холодно продолжал:

— Я прекрасно понимаю, что не заслуживаю похвалы за то, что явился сейчас. Но я должен сказать правду, потому что это единственное, что необходимо теперь сделать. Поверите вы мне или нет — это ваше дело. У меня нет никаких доказательств.

Он помолчал немного и начал свой рассказ:

— Я снарядил для Лаксмора экспедицию. Он был довольно симпатичный старикан, только сильно помешан на разных мхах и прочей растительности. Она, — ну, вы сами видели, какая она! Экспедиция была кошмаром. На кой черт мне сдалась эта дамочка! Она скорее была мне даже неприятна. Впечатлительная, сентиментальная, с такими женщинами я всегда чувствую себя не в своей тарелке. Первые две недели все было довольно сносно. Потом всех нас прихватила лихорадка. У меня и у нее она протекала в легкой форме. Старика Лаксмора она совсем выбила из колеи. Однажды вечером, — слушайте теперь меня внимательно, — вечером я сидел возле своей палатки. Вдруг я увидел вдалеке Лаксмора. Шатаясь, он ковылял к кусту на самом берегу реки. Он был в бреду и не отдавал отчета в своих поступках. Еще шаг, другой — и он бы свалился в реку. И тут бы ему конец. Ни единого шанса на спасение. И не было уже времени догнать его, остановить. Оставалось одно… Ружье, как всегда, было при мне. Стрелок я достаточно меткий. Я был абсолютно уверен, что попаду в ногу, завалю старика. А потом, когда я стрелял, эта идиотка, откуда ни возьмись, кинулась на меня, завопила: «Не стреляйте, ради Бога, не стреляйте!» Она схватила меня за руку, толкнула, правда, не сильно, но как раз в тот момент, когда ружье выстрелило. В результате пуля попала ему в спину и сразила наповал.

Сознаюсь, это был очень неприятный момент. А дурища эта, черт бы ее подрал, так и не поняла, что она наделала. Вместо того, чтобы понять, что именно она виновата в гибели мужа, она продолжает считать, что это я хотел убить ее старикана, подстрелить ни за что ни про что — из-за любви к ней. Как вам это нравится? У нас была дьявольская сцена. Она настаивала на том, чтобы мы сказали, что он умер от лихорадки. Мне стало жаль ее, особенно, когда увидел, что она так и не поняла, что натворила. Но ей пришлось бы понять, если бы правда выплыла наружу. Кроме того, ее глубочайшая уверенность, что я по уши влюблен в нее, порядком раздражала меня. Заварилась бы такая каша, если бы она ходила и твердила всем об этом. В конце концов я согласился поступить так, как хотела она. Признаюсь, отчасти ради спокойствия. В конце концов, кажется, какая разница. Лихорадка или несчастный случай. И у меня не было желания доставлять женщине кучу неприятностей, даже если она и набитая дура. На следующий день я объявил, что профессор умер от лихорадки. Носильщики, конечно, знали правду, но они все были преданы мне, и я знал — в случае необходимости присягнут, что так все и было. Мы похоронили беднягу Лаксмора и возвратились в цивилизованный мир. С тех пор (а прошло уже много лет) я избегаю эту женщину. — Он помолчал немного, потом сказал: — Вот и вся моя история, мистер Пуаро.

— На этот инцидент мосье Шайтана и намекал, или вы подумали, что намекал за обедом в тот вечер? — неторопливо спросил Пуаро.

Деспард кивнул.

— Он, должно быть, слышал об этом от миссис Лаксмор. Он мог без труда выудить из нее эту историю. Он же обожал вещи подобного рода.

— В руках такого человека, как Шайтана, это, несомненно, было для вас опасно.

Деспард пожал плечами.

— Я не боялся Шайтаны.

Пуаро молчал.

— И опять же вам приходится верить мне на слово, — спокойно произнес Деспард. — Полагаю, я убедил вас, что у меня тоже был мотив для убийства Шайтаны. Что же, теперь правда известна, поступайте как хотите.

Пуаро протянул руку.

— Я это учту, майор Деспард. У меня нет никаких сомнений, что события в Южной Африке происходили именно так, как вы описали.

Лицо Деспарда просветлело.

— Благодарю, — только и сказал он и крепко пожал руку Пуаро.

Глава 22 Свидетельство из Комбиакра

Инспектор Баттл находился в полицейском участке Комбиакра. Инспектор Харпер, человек с довольно красным лицом и медленной, приятной девонширской речью, заканчивал доклад.

— Так вот, сэр, как все это произошло. Казалось, все совершенно чисто. Доктор — удовлетворен. Все удовлетворены. А почему бы нет?

— Мне нужны точные данные о двух бутылках. Я хочу иметь здесь полную ясность.

— Сироп из инжира — вот какая была бутылка. Она, кажется, принимала его регулярно. Потом была краска для шляпы, которой она пользовалась, или, скорее, ее больше использовала молодая дама, компаньонка. Освежала свою садовую шляпу. Оставалось еще много, но бутылка треснула, и миссис Бенсон сама попросила: «Перелей в пустую бутылку из-под инжирного сиропа». Все ясно. Слуги слышали, как она это сказала. Молодая дама, мисс Мередит, и экономка и горничная — все они в этом сходятся. Краску перелили в пустую бутылку из-под инжира и поставили на верхнюю полку в ванной комнате вместе с остальными.

— Другую наклейку не сделали?

— Нет. Небрежность, конечно. Коронер отметил это.

— Продолжайте.

— В тот самый вечер покойная зашла в ванную, взяла бутылку с сиропом, налила себе значительную порцию и выпила. Она поняла, что случилось, и тут же послала за врачом. Он был у больного, и прошло некоторое время, прежде чем до него добрались. Было сделано все возможное, но она умерла.

— Она сама верила, что это несчастный случай?

— О да. Все так думали. Конечно, ясно, что бутылки как-то переставили. Высказывали предположение, что это горничная, когда вытирала пыль, но она клянется, что бутылок не трогала.

Инспектор Баттл молча раздумывал. До чего просто. Бутылка, снятая с верхней полки, поставлена на место другой. Как трудно добраться до сути в подобного рода истории. Руки были, вероятно, в перчатках, да и в любом случае последние отпечатки пальцев наверняка принадлежат самой миссис Бенсон. Да-а, до чего просто. Но все равно убийство! Безупречное преступление.

Но зачем? Это все еще оставалось для него загадкой.

— Молодая дама-компаньонка, эта мисс Мередит, она не получила в наследство деньги после смерти миссис Бенсон? — спросил он.

— Нет. Она пробыла здесь всего около шести недель. Нелегко тут было, как я догадываюсь. Молодые дамы обычно долго не задерживались.

Баттл все еще ломал голову. Молодые дамы долго не задерживались… Тяжелая женщина, очевидно, была. Но если Энн Мередит это не устраивало, она могла уйти, как поступали ее предшественницы. Из-за этого не убивают, если только это не какая-то бессмысленная месть. Он покачал головой. Все это выглядело неправдоподобным.

— Кому достались деньги миссис Бенсон?

— Я не могу сказать, сэр, племянникам и племянницам, я полагаю. Но денег было не слишком много, нечего было и делить. Я слыхал, что большую часть ее состояния составляла рента.

Значит, и тут — ничего. Но миссис Бенсон умерла. А Энн Мередит умолчала о том, что была в Комбиакре.

Все это ничего не объясняло.

Он провел тщательное, кропотливое расследование. Доктор был совершенно категоричен. Никаких сомнений, что это не что иное, как несчастный случай. Мисс — не могу припомнить ее имя — очень милая девушка, но довольно беспомощная, была весьма расстроена и подавлена. Приходский священник тоже припомнил последнюю компаньонку миссис Бенсон — приятную, скромную девушку. Всегда приходила в церковь с миссис Бенсон. Нет, характер у миссис Бенсон не был тяжелым, но к молодежи она относилась со строгостью. Она была ревностной христианкой.

Баттл побеседовал еще с несколькими жителями городка, но не выяснил ничего существенного. Энн Мередит едва помнили. Она прожила там месяц с небольшим, и ее личность не была такой уж приметной, чтобы произвести достаточное впечатление. Симпатичная девица — таково было общее мнение.

Миссис Бенсон вырисовывалась немного отчетливее. Самодовольная, эдакая гренадерша, заставляющая работать компаньонок и часто меняющая слуг. Особа неприветливая, но не более того.

Тем не менее инспектор Баттл уехал из Девоншира с твердым убеждением, что по некоторым неизвестным причинам миссис Мередит умышленно убила свою работодательницу.

Глава 23 Свидетельство пары шелковых чулок

В то время как инспектор Баттл несся в поезде на восток, Энн Мередит и Рода Доз находились в гостиной у Пуаро.

Энн не хотела принимать приглашение, которое пришло к ней с утренней почтой, но Роза все-таки сумела ее уговорить.

— Энн, ты трусиха, да, именно трусиха. Что хорошего быть страусом, прячущим голову в песок. Произошло убийство, и ты одна из подозреваемых, и, я бы сказала, наименее вероятных…

— Совсем хорошо, — сказала Энн как бы в шутку, — именно наименее вероятный всегда и оказывается настоящим преступником.

— Но ты ведь одна из этих четырех, — продолжала Рода, не смутившись тем, что ее прервали. — Ты все брезгливо принюхиваешься, как будто убийство — это дурной запах, который не имеет к тебе никакого отношения. Какой смысл?

— А оно действительно ко мне не имеет отношения, — упрямо твердила Энн. — Я готова отвечать на любые вопросы, которые задаст мне полиция, но при чем тут этот человек, какой-то Эркюль Пуаро?

— А что он подумает, если ты будешь уклоняться от ответов и избегать расспросов? Не подумает ли он, что ты боишься разоблачения?

— Я вовсе не боюсь разоблачения, — холодно сказала Энн.

— Дорогая, я знаю это. Ты бы никого не могла убить, если бы даже попыталась. Но ужасно подозрительные иностранцы этого не знают. Я думаю, нам как раз следует пойти к нему домой. Иначе он явится сюда и будет выпытывать все у слуг.

— У нас нет слуг.

— У нас есть мамаша Аствелл. Она может молоть языком с кем угодно! Пойдем, Энн, давай пойдем, вот потеха-то будет.

— Не понимаю, зачем ему надо меня видеть, — упорствовала Энн.

— Чтобы обскакать официальную полицию, конечно, — нетерпеливо сказала Рода. — Они всегда так делают — частные детективы. Они всегда стараются доказать, что в Скотленд-Ярде — сплошные идиоты.

— Ты думаешь, этот Пуаро умный?

— Не похож на Шерлока[121],— сказала Рода. — Думаю, был довольно хорош в свое время. Теперь он, конечно, уже свихнулся. Ему, должно быть, по меньшей мере, шестьдесят. Ну, шевелись, Энн, пойдем, навестим старика. Он, может быть, наговорит нам всяких ужасов об остальных.

— Хорошо, — согласилась Энн и добавила: — Тебе все это доставляет такое удовольствие.

— Наверное, потому, что это меня не касается, — сказала Рода. — Ты, Энн, ушами хлопала, не поднять глаз в нужный момент! Если бы ты только не прозевала, ты бы жила как герцогиня до конца дней своих, шантажируя убийцу.

Итак, приблизительно около трех часов того же самого дня Рода Доз и Энн Мередит чинно восседали на стульях в аккуратной комнате Пуаро и пили маленькими глотками из старомодных бокалов черносмородинный сироп (они терпеть его не могли, но из вежливости не решились отказаться).

— С вашей стороны было чрезвычайно любезно откликнуться на мою просьбу, мадемуазель, — сказал Пуаро.

— Буду рада помочь, чем смогу, — невнятно пробормотала Энн.

— Надо вспомнить сущую мелочь.

— Вспомнить?

— Да. Я уже задавал эти вопросы миссис Лорример, доктору Робертсу и майору Деспарду. Никто из них, увы, не дал ожидаемого ответа.

Энн продолжала недоуменно смотреть на Пуаро.

— Я хочу, чтобы вы, мадемуазель, мысленно вернулись к тому вечеру в гостиной мистера Шайтаны.

Тень усталости пробежала по лицу Энн. Как ей надоел этот кошмар!

Пуаро уловил это выражение.

— Знаю, мадемуазель, знаю, — добродушно сказал он. — C'est penible, n'est се pas?[122] Вполне естественно. Вы, такая молодая, впервые соприкоснулись с этаким ужасом. Вероятно, вы никогда не сталкивались с насильственной смертью.

Рода немного нервно поудобнее переставила ноги.

— Ну и что же? — сказала Энн.

— Мысленно перенеситесь назад. Я хочу, чтобы вы мне рассказали все, что помните о той комнате.

Энн в упор с подозрением смотрела на Пуаро.

— Я не понимаю.

— Ну вот стулья, столы, безделушки, обои, занавеси, каминный прибор. Вы видели все это, разве вы не можете их описать?

— А, понятно. — Энн нахмурилась. — Это трудно. Не думаю, что так уж хорошо все помню. На обои я вообще не обратила внимания. Стены, по-моему, были выкрашены в какой-то не привлекающий внимания цвет. На полу лежали ковры. Был рояль. — Она покачала головой. — В самом деле, я, наверное, больше и не могу сказать.

— Но вы и не пытаетесь, мадемуазель. Были же там какие-то предметы, какие-то украшения, brica-brac?[123]

— Помню, была шкатулка с египетскими ювелирными изделиями, — медленно проговорила Энн. — В стороне, у окна.

— Ах, да. В самом дальнем углу от стола, на котором лежал маленький кинжал.

Энн посмотрела на него.

— Я знать не знаю, на каком он был столе.

«Pas si bete[124],— прокомментировал про себя Пуаро. — Но тогда и Пуаро — не Пуаро! Знай она меня лучше, поняла бы, что я никогда не предлагаю такую явную piege[125]». Вслух он сказал:

— Шкатулка с египетскими ювелирными изделиями, вы говорите?

— Да, — чуть оживившись, подтвердила Энн. — Довольно привлекательные вещицы. Голубая с красным эмаль. Несколько хорошеньких колечек. И скарабеи[126], но я их не особенно люблю.

— Он был настоящим коллекционером — наш мистер Шайтана, — пробормотал Пуаро.

— Да, по-видимому, — согласилась Энн. — В комнате было полно всякой всячины. Все рассмотреть было просто невозможно.

— Значит, вы не можете упомянуть что-нибудь еще, на чем задержалось ваше внимание?

Энн слегка улыбнулась.

— Только вазу с хризантемами, которым давно надо было поменять воду.

— Ах, верно, прислуга всегда пренебрегает такими вещами.

Пуаро некоторое время молчал.

Энн робко спросила:

— К сожалению, я, видимо, не упомянула того, что вы от меня ждали.

Пуаро добродушно улыбнулся.

— Это не имеет значения, mon enfant[127]. Я расспросил вас просто так, на всякий случай. Скажите, вы в последнее время не виделись с майором Деспардом?

Он увидел, что лицо девушки слегка порозовело. Она ответила:

— Он сказал, что скоро навестит нас еще раз.

— Это не он! — вмешалась Рода. — Энн и я в этом абсолютно уверены.

Пуаро подмигнул им.

— Какая удача, убедить двух таких очаровательных молодых дам в собственной невиновности.

«О, Господи, — подумала Рода, — неужели он собирается вести себя как француз, я буду чувствовать себя дура дурой». Она поднялась и принялась старательно рассматривать гравюры на стене.

— Ужасно хорошие, — сказала она.

— Неплохие, — согласился Пуаро.

Он нерешительно взглянул на Энн.

— Мадемуазель, — наконец произнес он. — Меня интересует, не могу ли я попросить вас о большом одолжении… нет, нет, это не имеет никакого отношения к убийству. Это нечто совершенно личное.

Энн немного удивленно взглянула на него. Пуаро же несколько смущенно продолжал:

— Дело, понимаете ли, вот в чем. Приближается Рождество, мне надо приготовить подарки для множества племянниц и внучатых племянниц. Мне трудновато сообразить, что юным дамам в настоящее время по душе. Мой вкус, увы, слишком старомоден.

— Я вас слушаю, — с готовностью отозвалась Энн.

— Вот, например, шелковые чулки. Приятно получить такой подарок?

— Да, конечно, всегда приятно получить чулки.

— У меня камень с души свалился. Очень прошу вас оказать мне услугу. Я приготовил несколько пар различных цветов, думаю, не то пятнадцать, не то шестнадцать… Не будете ли вы столь любезны взглянуть на них и отобрать полдюжины, которые покажутся вам наиболее подходящими?

— Непременно, непременно, — сказала Энн со смехом, поднимаясь со стула.

Пуаро указал на столик в углу комнаты, — сваленные на нем предметы вопиюще не соответствовали своим видом (если бы она только это знала!) хорошо известной приверженности Эркюля Пуаро к аккуратности и порядку: беспорядочные груды чулок, какие-то меховые перчатки, календари, коробки с конфетами.

— Я отправляю свои посылки несколько Pavance[128],— пояснил Пуаро. — Смотрите, мадемуазель, вот чулки, выберите мне, умоляю вас, шесть пар.

Он обернулся и встретился взглядом с Родой, которая наблюдала за ним.

— А для вас, мадемуазель, у меня тоже кое-что имеется на десерт, так сказать, по-моему, мадемуазель Мередит это не понравится.

— Что же такое? — воскликнула Рода.

Пуаро понизил голос.

— Нож, мадемуазель, которым двенадцать человек когда-то закололи мужчину. Он был преподнесен мне в качестве сувенира «Международной компанией спальных вагонов».

— Какой ужас! — не выдержала Энн.

— О-о! Дайте же взглянуть, — сказала Рода.

Пуаро повел ее в другую комнату, принявшись объяснять:

— Он был дан мне «Международной компанией спальных вагонов», потому что… — И оба вышли из комнаты.

Минуты через три они вернулись. Энн подошла к ним.

— Я думаю, эти шесть самые подходящие, мосье Пуаро. Две эти — хороши по оттенкам для вечера, а те, что посветлее, подойдут для лета и для светлых вечеров.

— Mille remerciments[129], мадемуазель.

Он предложил им еще сиропа, от которого девушки отказались, и наконец проводил до дверей, все не переставая оживленно болтать.

Когда они в конце концов ушли, он возвратился в комнату и направился прямо к заваленному подарками столику. Чулки продолжали лежать беспорядочной грудой. Пуаро отсчитал шесть отобранных пар, потом принялся пересчитывать остальные.

Он купил — девятнадцать. Теперь их было только семнадцать.

Он медленно кивнул самому себе головой.

Глава 24 Три убийцы — вне подозрения

По прибытии в Лондон инспектор Баттл сразу же пришел к Пуаро. Энн и Рода уже час как покинули его.

Без особых церемоний инспектор подробно изложил результаты своего расследования в Девоншире.

— Мы на верном пути — ни тени сомнения, — заверил он. — Вот что имел в виду Шайтана, говоря о «домашнем несчастном случае». Но что меня озадачивает, так это мотив. Зачем ей надо было убивать женщину?

— Думаю, что могу вам здесь помочь, друг мой.

— Окажите милость, мосье Пуаро.

— Сегодня я провел маленький эксперимент. Я пригласил сюда мадемуазель и ее подругу. Я задал ей свой обычный вопрос о том, что она видела в тот вечер в комнате.

Баттл смотрел на него с любопытством.

— Вы очень любите об этом спрашивать.

— Да, это полезный вопрос. Он мне многое раскрывает. Мадемуазель Мередит была подозрительна, очень подозрительна. Она ничего не принимает на веру, эта юная дама. И вот добрый пес Эркюль Пуаро показал один из своих лучших трюков. Он устроил примитивную ловушку. Мадемуазель упомянула шкатулку с ювелирными изделиями. Я спросил, не та ли, что была в противоположном углу от столика с кинжалом? Мадемуазель не попадает в ловушку. Она ловко ее минует. После этого она довольна собой и несколько ослабляет бдительность. Так вот какова цель приглашения: заставить ее признать, что ей было известно, где был кинжал, и что она обратила на него внимание! Она решила, что сумела провести меня, настроение у нее поднялось.

И преспокойненько стала рассказывать мне о ювелирных изделиях. Даже остановилась на некоторых деталях. Больше в комнате она ничего не запомнила, только заметила, что в вазе с хризантемами надо сменить воду.

— Что, что? — переспросил Баттл.

— Да. Это примечательно. Предположим, мы бы ничего не знали о девушке. Ее слова дали бы нам ключ к ее характеру. Она обращает внимание на цветы. Она любит цветы? Нет, поскольку не вспомнила об очень большой чаше с ранними тюльпанами: они бы сразу привлекли внимание того, кто любит цветы. Нет, в ней говорит только наемная компаньонка, в чьи обязанности входило менять воду в вазах — и к тому же заметьте, девушка эта обращает внимание на ювелирные изделия и явно их любит. Разве это не наводит хотя бы на размышления?

— Ага, — произнес Баттл, — я начинаю понимать, к чему вы клоните.

— Именно. Как я уже недавно сказал, я раскладываю карты на столе. Когда вы подробно излагали на днях ее историю, и миссис Оливер сделала свое потрясающее сообщение, мне тут же пришла в голову мысль: убийство могло быть совершено и не из корысти, так как мисс Мередит продолжала зарабатывать на жизнь и после того, как это случилось. Тогда ради чего? Я поразмышлял над характером мисс Мередит, каким он мне представляется. Довольно робкая молодая девушка, бедная, но хорошо одета, любит красивые вещи… Характер не убийцы, нет, скорее вора. И я тут же поинтересовался, была ли миссис Элдон аккуратной женщиной. Вы ответили, нет, она не была аккуратной. И вот я сформулировал гипотезу. Я предположил, что Энн Мередит обладает определенной слабостью, то есть она из тех девушек, что тащат разную мелочь из больших магазинов. Я представил себе, что бедная, но любящая притом красивые вещи, она не постеснялась взять одну-две вещицы у своей хозяйки. Возможно, брошку какую-нибудь, оставшиеся после магазина полкроны[130] или крону, нитку бус. Миссис Элдон, беспечная, неаккуратная, отнесла бы эту пропажу за счет собственной рассеянности, она бы не заподозрила свою тихую компаньонку. Но представим себе теперь другой тип хозяйки, которая все замечает и может обвинить мисс Мередит в воровстве. Это могло послужить возможным мотивом для убийства. Как я говорил прошлым вечером, мисс Мередит совершила бы убийство только из страха. Она знает, что ее работодательница может раскрыть ее воровство. И только одно может спасти — смерть работодательницы. И вот она подменяет бутылки, и миссис Бенсон умирает, по иронии судьбы убежденная, что она жертва собственной ошибки, ни на миг не заподозрив, что к этому приложила руку ее скромная компаньонка.

— Возможно, — сказал инспектор Баттл, — хотя это всего лишь гипотеза, но так могло и быть.

— Это немного больше, чем «так могло и быть», друг мой. Я бы даже сказал: «это весьма вероятно». Дело в том, что сегодня же я устроил еще и маленькую ловушку с прекрасной приманкой. Настоящую ловушку, после фальшивой, которая не дала результата. Если мои подозрения имеют под собой основания, то Энн Мередит тогда никогда, ни в коем случае не устоит перед парой дорогих чулок, сказал я себе. Я попросил ее помочь мне отобрать чулки для подарков, осторожно дав понять, что точно не знаю, сколько у меня там пар чулок, вышел из комнаты, оставил ее одну, и в результате, друг мой, у меня осталось семнадцать пар чулок вместо девятнадцати. Две пары ушли в сумочке мисс Мередит.

— Вот так так! — присвистнул инспектор. — Какой, однако, риск!

— Pas du tout[131]. В чем, по ее мнению, я могу ее обвинить? В убийстве. Какой же тогда риск в краже пары-другой чулок? Я не буду искать вора. Кроме того, и вор и клептоман[132] всегда убеждены, что они в любом случае выкарабкаются.

Баттл кивнул головой.

— Очень верно. Невероятная глупость. Как говорится, повадился кувшин по воду ходить… Словом, между нами говоря, мы, очевидно, добрались до истины. Энн Мередит поймана на воровстве. Энн Мередит переставила бутылки с одной полки на другую. Мы знаем, что это было убийство. Но будь я проклят, если мы сможем это когда-нибудь доказать. Успешное преступление номер два. Робертс выходит сухим из воды. Энн Мередит выходит сухой из воды. А как насчет Шайтаны? Убила Энн Мередит Шайтану? — Он помолчал с минуту. Потом покачал головой. — Нет, пожалуй, это нереально, — нехотя сказал он. — Она не из тех, кто пойдет на риск. Поменять бутылки — да, она знала, что тут к ней не придерешься. Это было совершенно безопасно, потому что любой мог это сделать! Конечно, это могло и не сработать. Миссис Бенсон могла бы заметить замену, прежде чем выпить содержимое, или могла бы, скажем, не умереть от этого. Это было убийство, которого хотели. Оно могло состояться, а могло и не состояться. В данном случае, как говорится, сработало. Но Шайтана… тут совсем иное дело. Это было дерзко задуманное, преднамеренное убийство.

Пуаро кивнул головой.

— Я согласен с вами. Два различных вида преступления.

Баттл почесал нос.

— Так что, видимо, вина ее в этом случае отпадает. Робертс и девушка, обоих вычеркиваем из списка. А как насчет Деспарда? Каковы успехи с миссис Лаксмор?

Пуаро рассказал о своих вчерашних похождениях.

Баттл усмехнулся.

— Знаком с такими. Не разберешь, где они говорят правду, где сочиняют.

Пуаро продолжал. Он сообщил о визите Деспарда и о том, что тот ему рассказал.

— Вы ему верите? — вдруг спросил Баттл.

— Да, верю.

Баттл вздохнул.

— И я — тоже. Не тот это человек, чтобы стрелять в кого-то, потому что положил глаз на его жену. Для таких крайностей существуют разводы. Все решает суд. Деспард не профессиональный военный, и никакие бракоразводные процессы не повредили бы его карьере. Нет, думаю, наш покойный мистер Шайтана попал в данном случае мимо мишени. Таким образом, убийца номер три — не убийца. — Он взглянул на Пуаро. — Значит, остается?..

— Миссис Лорример, — сказал Пуаро.

Зазвонил телефон. Пуаро поднялся и снял трубку.

Он произнес несколько слов, выслушал собеседника, снова что-то сказал. Затем повесил трубку и с торжествующим лицом возвратился к столу.

— Это звонила миссис Лорример, — сказал он. — Она хочет, чтобы я к ней сейчас заехал.

Они с Баттлом посмотрели друг на друга. Инспектор медленно покачал головой.

— Ну что, я прав? Или вы ждали чего-то подобного?

— Я предполагал, — сказал Эркюль Пуаро. — Только предполагал.

— Тогда поспешите. Может быть, вам наконец удастся добраться до истины.

Глава 25 Говорит миссис Лорример

День был не слишком ясный, и комната миссис Лорример казалась темноватой, безрадостной. Да и у нее самой вид был довольно унылый, и выглядела она гораздо старше, чем тогда, когда Пуаро был у нее в прошлый раз.

Миссис Лорример приветствовала его своей обычной уверенной улыбкой.

— Очень любезно с вашей стороны — незамедлительно приехать, мосье Пуаро. Я знаю, вы очень занятый человек.

— К вашим услугам, мадам, — сказал Пуаро, слегка поклонившись.

Миссис Лорример нажала звонок у камина.

— Нам сейчас принесут чаю. Не знаю, как вы на это смотрите, но, по-моему, никогда не следует к конфиденциальным беседам приступать с места в карьер.

— Значит, предстоит конфиденциальный разговор, мадам?

Миссис Лорример не ответила, поскольку в этот момент явилась на звонок ее горничная. Когда она, получив распоряжения, снова ушла, миссис Лорример бесстрастно заговорила:

— Если помните, когда вы были у меня в прошлый раз, вы сказали, что приедете, если я пошлю за вами. У вас, я думаю, были какие-то соображения, если вы мне это сказали.

И она снова замолчала, потому что принесли чай. Разливая чай, миссис Лорример деликатно вела беседу о текущих событиях.

Воспользовавшись паузой, Пуаро заметил:

— Я слышал, вы на днях пили чай с мисс Мередит.

— Пили. Вы недавно виделись с ней?

— Как раз сегодня.

— Значит, она в Лондоне, или вы ездили в Уоллингфорд?

— Нет. Она и ее подруга были столь любезны, что нанесли мне визит.

— A-а… с подругой. Я с ней незнакома.

— Это убийство, оно послужило к rapprochement. Вы и мисс Мередит пьете вместе чай. Майор Деспард, он тоже старается поддерживать знакомство с мисс Мередит. Доктор Робертс, может быть, единственный, оставшийся в стороне.

— На днях я встретилась с ним в гостях за бриджем, — сказала миссис Лорример. — Он по-прежнему вполне жизнерадостен.

— И продолжает любить бридж?

— Да. И по-прежнему делает самые невероятные заявки, но очень часто уходит с добычей. — Она немного помолчала. — А с инспектором Баттлом вы давно виделись?

— Тоже сегодня. Днем. Он был у меня, когда вы звонили.

Прикрывая лицо от огня рукой, миссис Лорример спросила:

— Как у него дела?

— Он не очень-то расторопен, миляга Баттл. Он движется медленно, но, в конце концов, все-таки доберется до цели, мадам.

— Любопытно. — Ее губы скривились в несколько ироничной улыбке. — Он уделил мне довольно много внимания, — продолжала она. — Копался в моем прошлом вплоть до девичества, побеседовал с моими друзьями, с прислугой, — и не только с той, что у меня сейчас, но и с той, что служила у меня в прошедшие годы. Не знаю, что он выискивал — искать-то было нечего. Я ведь сказала ему все как есть. Правду. Я совсем мало знала Шайтану. Я познакомилась с ним в Луксоре и наше знакомство никогда не было чем-то большим. Инспектор Баттл никуда не денется от этих фактов.

— Возможно, — сказал Пуаро.

— А вы, мосье Пуаро? Вы разве не занимались расспросами?

— О вас, мадам?

— Да, именно это я имею в виду.

Маленький человек медленно покачал головой.

— Это было бы бесполезно, мадам.

— Что вы хотите этим сказать, мосье Пуаро?

— Буду совершенно откровенен, мадам. Я с самого начала понял, что из четырех лиц, находившихся в тот вечер в комнате мистера Шайтаны, у одного были наилучшие мозги, самая холодная логически мыслящая голова. У вас, мадам. Если бы надо было побиться об заклад, что кто-то из вас четверых задумал убийство, совершит его и выйдет сухим из воды, я бы сделал ставку на вас, мадам.

Миссис Лорример подняла брови.

— Предполагается, что я должна почувствовать себя польщенной? — сухо спросила она.

Пуаро продолжал, не обращая внимания на ее реплику.

— Для того чтобы преступление было успешным, обычно необходимо заранее тщательно обдумать все его детали, должны быть учтены всевозможные непредвиденные обстоятельства. Должно быть точно расписано время. Досконально продуманы все детали. Доктор Робертс мог бы сделать все кое-как, в спешке и с излишней самоуверенностью; майор Деспард, очевидно, был бы чересчур осмотрителен, чтобы совершить преступление; мисс Мередит могла бы потерять голову и выдать себя. Вы, мадам, не допустили бы ничего подобного. Вы бы действовали хладнокровно и решительно. Вы могли бы быть достаточно сильно одержимы безрассудной идеей, но вы не из тех женщин, что теряют голову.

Миссис Лорример сидела молча, странная улыбка играла на ее губах. Наконец она изрекла:

— Так вот какого вы мнения обо мне, мосье Пуаро. Значит, я такая женщина, которая может совершить идеальное убийство.

— По крайней мере, вы столь любезны, что не обижаетесь за такую гипотезу.

— Я нахожу ее очень интересной. Значит, по-вашему, я единственный человек, кто мог успешно убить Шайтану?

— Есть, правда, одна несуразность, мадам.

— В самом деле? Поделитесь со мной.

— Вы, может быть, обратили внимание, что я только что сказал примерно такую фразу: «Для того чтобы преступление было успешным, обычно необходимо заранее тщательно продумать каждую деталь». «Обычно» — вот слово, на которое я хотел бы обратить ваше внимание. И это потому, что существует еще один вид успешного преступления. Не случалось ли вам сказать кому-нибудь вдруг: «Возьми камень, посмотрим, попадешь ты вон в то дерево», и человек, повинуясь, быстро, не раздумывая, бросает и, на удивление вам, попадает в это дерево? Но когда ему приходится повторить бросок, попасть так просто не удается, потому что он начинает думать: «Сильно — не сильно, немного правее — левее». В первом случае было почти бессознательное действие. Мышцы повиновались мозгу, как повинуются мышцы животного. Eh bien, мадам, существует такой тип преступления — преступление, совершаемое под влиянием момента, некоего вдохновения, озарения, оно не оставляет времени на раздумье. Именно такое преступление и стало причиной гибели мистера Шайтаны. Внезапная жесткая необходимость, озарение, мгновенная реакция. — Пуаро покачал головой. — А это, мадам, не ваш тип преступления, отнюдь не ваш. Если бы вы убили мистера Шайтану, это было бы заранее продуманным преступлением.

— Понимаю. — Она слегка помахивала перед лицом рукой, отгоняя жар пламени, полыхавшего в камине. — Несомненно, преступление не было заранее продумано. Так что, значит, я не могла убить его, э-э, так ведь, мосье Пуаро?

Пуаро поклонился.

— Совершенно верно, мадам.

— И все же… — она наклонилась вперед, рука ее замерла в воздухе, — все же Шайтану убила я, мосье Пуаро.

Глава 26 Правда

Наступила пауза, очень длинная пауза.

В комнате собрались сумерки. Весело прыгали по стенам блики пламени от камина.

Миссис Лорример и Пуаро не смотрели друг на друга, предпочитая смотреть на огонь. Казалось, само время остановилось.

Потом Эркюль Пуаро вздохнул и пошевелился.

— Так вот что, все это время… Почему вы убили его, мадам?

— Я думаю, вы знаете почему, мосье Пуаро.

— Потому что он знал что-то о вас. Что-то, что произошло давно?

— Да.

— А это «что-то» еще одна смерть, мадам?

Она кивнула.

— Зачем вы мне это говорите? Что побудило вас послать за мной?

— Вы как-то мне сказали, что когда-нибудь я все равно это сделаю.

— Да. То есть я надеялся… я знал, мадам, что есть только один способ узнать правду, поскольку дело касается вас, — ваша личная добрая воля. Если бы вы не хотели говорить, вы бы и не сказали, и вы бы никогда не сдались. Но я считал, что все-таки не исключена возможность… возможность, что вы сами пожелаете заговорить.

Миссис Лорример кивнула.

— Ваше предвидение делает вам честь… усталость, одиночество… — Ее голос замер.

— Поэтому так и произошло? Да, понимаю, может быть…

— Одна, совсем одна, — сказала миссис Лорример. — Никто не знает, каково это — жить с сознанием того, что тобой совершено. Это может понять только тот, кто сам испытал нечто подобное.

— Это неуместно, мадам, но позвольте мне выразить свое сочувствие?

Она слегка наклонила голову.

— Спасибо, мосье Пуаро.

Наступила еще одна пауза. Потом Пуаро снова заговорил, но уже несколько живее:

— Правильно я понял, мадам, что вы восприняли слова мистера Шайтаны, сказанные за обедом, как прямую угрозу для вас?

Она кивнула.

— Я сразу поняла, что его разговор предназначался для вполне конкретного человека. Этим человеком была я. Фраза о том, что яд — это женское оружие, предназначалась мне. Он знал. Я уже заподозрила это раньше. Он превращал всякий разговор со мной в определенное испытание, и я видела, как его глаза следят за моей реакцией. И в них была какая-то жуткая осведомленность. А в тот вечер я уже была абсолютно уверена.

— Вы были также уверены и в его намерениях?

— Маловероятно, что присутствие инспектора Баттла и ваше было случайностью, — сухо сказала она. — Я подумала, что Шайтана собирается продемонстрировать вам обоим свои способности, свое открытие, ведь он открыл нечто такое, о чем никто даже не догадывался.

— И когда же вы решились действовать, мадам?

— Трудно в точности вспомнить, когда мне это пришло в голову, — сказала она. — Я обратила внимание на кинжал еще перед тем, как сели за стол. Когда мы вернулись в гостиную, я подобрала его и спрятала у себя. Я уверена, что никто не видел, как я это сделала.

— Я не сомневаюсь, мадам, что это было сделано ловко.

— Вот тогда я и решилась. Оставалось только осуществить. Риск был, но были и шансы на удачу.

— Ваша рассудительность, ваше умение оценить ситуацию сыграли тут не последнюю роль. Это очевидно.

— Мы стали играть в бридж, — продолжала миссис Лорример, ее голос был холоден, без эмоций. — Наконец представилась возможность. Я была болваном. Я прошла через комнату к камину. Шайтана уснул. Я оглянулась на остальных. Они были заняты игрой. Я наклонилась и сделала это… — Голос ее немного дрогнул, но в тот же момент вернулся к прежней своей холодной отчужденности. — Я поговорила с ним. Мне пришло в голову, что это будет своего рода алиби. Я сказала что-то об огне, затем сделала вид, будто он мне что-то ответил и, как бы продолжая разговор, сказала что-то вроде: «Согласна с вами. Я тоже не люблю батареи парового отопления».

— Он даже не вскрикнул?

— Нет. По-моему, он что-то проворчал, и все. Со стороны это можно было принять за какие-то невнятные слова.

— А потом?

— А потом я вернулась за стол к бриджу. Мы как раз разыгрывали последнюю взятку.

— И вы сели и продолжили игру?

— Да.

— С достаточным интересом к игре и были способны потом сказать мне о всех заявках и раскладах?

— Да, — просто сказала миссис Лорример.

— Epatant!1 — сказал Эркюль Пуаро.

Он откинулся назад на стуле. Он кивнул несколько раз. Затем покачал головой из стороны в сторону.

— Но есть все же кое-что, мадам, чего я все-таки не понимаю.

— Да?

— Мне кажется, есть один фактор, который я упустил. Вы — женщина, которая все тщательно обдумывает и взвешивает. Вы решили по определенным причинам пойти на огромный риск. И вам удается совершить задуманное. Но не прошло и двух недель, как вы во всем признаетесь. Откровенно говоря, мадам, мне это кажется неправдоподобным.

Еле заметная болезненная улыбка тронула ее черты.

— Вы совершенно правы, мосье Пуаро, есть одна деталь, которая вам неизвестна. Мисс Мередит не говорила вам, где она меня встретила?

— Как она сказала мне, где-то неподалеку от квартиры миссис Оливер.

— По-видимому, так, но я имею в виду улицу, ее название. Энн Мередит встретила меня на Харли-стрит.

— А-а! — Он внимательно посмотрел на нее. — Начинаю понимать.

Ее улыбка становилась все шире и шире, она уже не была болезненной, вымученной, горькой. Она вдруг стала приятной.

— Мне осталось недолго играть в бридж, мосье Пуаро. О, он так прямо мне этого не сказал. Он слегка завуалировал правду. Вам надо с большой осторожностью… и так далее… и тому подобное… и проживете еще несколько лет. Но я не собираюсь осторожничать, я не такая женщина.

— Да, да, я понимаю, — сказал Пуаро.

— Это все меняет, понимаете. Месяц, может быть, два — не больше. А потом, как раз, когда я вышла от специалиста, я встретила мисс Мередит и пригласила ее попить со мной чаю.

Она остановилась, задумалась.

— Я, в конце концов, не совсем потерянная женщина, — продолжала она. — Все время, что мы пили чай, я раздумывала. Своими действиями в тот вечер я не только лишила человека — Шайтану — жизни (дело сделано, и уже ничего не вернешь), но в той или иной степени навлекла неприятности еще на троих людей. Ведь из-за того, что я совершила, доктор Робертс, майор Деспард и Энн Мередит, не сделавшие мне ничего дурного, подвергаются весьма тяжелым испытаниям и могут даже оказаться в опасности. И я могу избавить их от этих испытаний… Я не переживаю особенно ни за доктора Робертса, ни за майора Деспарда, хотя им на этом свете еще бы жить да жить, куда больше, чем мне. Они мужчины и могут как-то постоять за себя. Но, когда я взглянула на Энн Мередит…

Она помолчала, словно испытывая еще какие-то сомнения, затем медленно продолжала:

— Энн Мередит, можно сказать, еще ребенок. У нее вся жизнь впереди. Это печальное дело может искалечить ей всю жизнь…

— Неприятно думать об этом…

— И, раздумывая обо всем этом, я поняла, что ваш намек тогда был очень уместен. Я не могу больше молчать. Вот я и позвонила вам…

Бежали минуты.

Эркюль Пуаро подался вперед. В сгущавшихся сумерках он всматривался в лицо миссис Лорример. Она отвечала ему внимательным, без тени волнения взглядом.

Наконец он сказал:

— Миссис Лорример вы уверены (вы ведь скажете мне правду, верно?), что это убийство не было преднамеренным? То есть что вы заранее его не обдумали, что вы шли на обед, еще не имея никакого плана убийства?

Миссис Лорример некоторое время в упор смотрела на него, затем резко покачала головой.

— Нет, ничего подобного не было.

— Значит, вы не намечали убийства заранее?

— Конечно нет.

— Тогда… тогда… О, вы лжете мне! Вы обманываете меня.

— Вы забываетесь, мосье Пуаро. — От голоса миссис Лорример повеяло ледяным холодом.

Маленький человек вскочил на ноги. Он принялся шагать из угла в угол, что-то возмущенно бормоча себе под нос.

Внезапно он спросил:

— Разрешите?

И, подойдя к выключателю, включил свет.

Он вернулся, сел на стул, положил руки себе на колени и в упор посмотрел на хозяйку.

— Неужели Эркюль Пуаро мог ошибиться?

— Никто не может быть вечно правым, — холодно произнесла миссис Лорример.

— Я могу, — сказал Пуаро, — я никогда не ошибаюсь. Это настолько непреложно, что пугает меня. Но на сей раз очень похоже, что я оказался неправ. И это меня огорчает. Кому, как не вам, знать, как вы это сделали! Вы убили! Но, как это ни абсурдно, Эркюль Пуаро лучше вас знает, как это было на самом деле.

— Вот именно, абсурдно, — еще холоднее сказала миссис Лорример.

— Значит, я сумасшедший. Я определенно схожу с ума! Нет, sacre nom d'un petit bonhomme[133] — я не сумасшедший! Я прав. Безусловно прав. Я готов поверить, что вы убили мистера Шайтану, — но вы не могли его убить таким образом, как вы мне рассказали. Никто не может сделать того, что не dans son caractere![134]

Он замолчал. Миссис Лорример определенно задыхалась от гнева, кусала губы и уже хотела что-то сказать, но Пуаро опередил ее.

— Либо убийство Шайтаны было задумано заранее, либо вы вообще его не совершали!

— Я и в самом деле допускаю, что вы сошли с ума, — резко сказала она. — Если я решила признаться, что совершила преступление, зачем мне лгать, выдумывать, как я его совершила. Какой смысл в этом?

Пуаро снова поднялся и обошел комнату. Когда он вернулся на свое место, его поведение изменилось. Он успокоился и стал добродушным.

— Вы не убивали Шайтану, — спокойно сказал он. — Теперь мне это ясно. Я все понял. Харли-стрит, и крошка Энн Мередит стоит несчастная на тротуаре. Я понимаю также и другую девушку — девушку, которая когда-то, много лет назад, долго шла по жизни все время одна, в страшном одиночестве. Да, я все это понимаю. Но одной вещи я никак не пойму, почему вы так уверены, что убийство совершила Энн Мередит?

— Ну, в самом деле, мосье Пуаро…

— Совершенно бесполезно продолжать мне лгать, мадам. Говорю вам, я знаю истину. Я понимаю те чувства, которые завладели вами в тот день на Харли-стрит. Ради доктора Робертса вы бы на это не пошли, нет! Вы бы не сделали это и ради майора Деспарда, non plus. Но Энн Мередит — это другое дело. Вы пожалели ее, потому что она сделала то, что когда-то сделали вы. Вы даже не знаете, во всяком случае, я так думаю, какая у нее была причина для преступления. Вы совершенно уверены, что именно она совершила его. И были уверены в этом с того самого вечера, когда это произошло, с того самого момента, когда инспектор Баттл предложил вам высказаться по поводу случившегося. Да, видите, я все это знаю. Совершенно бесполезно продолжать мне лгать. Вы понимаете это или нет?

Он остановился в ожидании ответа, но его не последовало. Он с удовлетворением кивнул.

— Да, вы разумны. Это хорошо. Вы совершаете, мадам, очень благородный поступок, хотите взять вину на себя и позволить этому ребенку избежать наказания.

— Вы забываете, мосье Пуаро, — сухо произнесла миссис Лорример. — Я не невинная женщина. Много лет назад я убила собственного мужа…

На минуту наступило молчание.

— Понятно, — сказал Пуаро. — Справедливость. В конце концов только справедливость. Это не лишено логики. Вы хотите понести кару за содеянное. Убийство есть убийство, не важно, кто жертва. Мадам, у вас есть мужество, вы обладаете проницательностью. Но я спрашиваю вас еще раз: как вы можете быть настолько уверены? Откуда вы знаете, что именно Энн Мередит убила мистера Шайтану?

Глубокий вздох вырвался у миссис Лорример. Она больше не могла выстоять перед упорством Пуаро. Она ответила на его вопрос совершенно просто, как ребенок. Ответ был по-детски прост.

— Я сама это видела, — сказала она.

Глава 27 Свидетель-очевидец

Внезапно Пуаро расхохотался. Он не мог сдержаться. Голова у него откинулась назад, и его раскатистый галльский смех заполнил комнату.

— Pardon, madam[135],— сказал он, вытирая слезы. — Я не смог сдержаться. Тут мы спорим и приводим причины. Мы задаем вопросы! Мы обращаемся к психологии. А оказывается, был свидетель преступления! Рассказывайте же, не томите!

— Был довольно поздний час. Энн Мередит была болваном. Она поднялась и заглянула в карты своего партнера, а затем стала ходить по комнате. Расклад был не интересен, исход — ясен. Мне не было нужды сосредоточиваться на картах. Когда мы приступили к трем последним взяткам, я посмотрела в сторону камина. Энн Мередит наклонилась над Шайтаной. Как раз когда я посмотрела, она выпрямилась, ее рука в тот момент оставалась у него на груди — положение, которое вызвало у меня удивление. Она выпрямилась, и я увидела ее лицо, уловила ее быстрый взгляд в нашу сторону. Вина и страх — вот что я увидела на ее лице. Конечно, 2 не знала, что тогда случилось. Я только гадала, что же такое она могла сделать. Позднее узнала…

Пуаро кивнул.

— Но она не знала, что вы знаете? Она не знала, что вы ее заметили?

— Бедное дитя, — сказала миссис Лорример. — Юная, перепуганная, какую жизнь она себе уготовила. Что же удивительного, что я… ну, придержала язык?

— Нет, нет, я не удивляюсь.

— Особенно зная, что я… что я сама… — Она закончила фразу пожиманием плеч. — Мне не пристало выступать в роли обвинителя. Это я предоставила полиции.

— Совершенно верно. Но сегодня вы пошли дальше, подставив себя.

— Я никогда не была жалостливой женщиной, — мрачно сказала миссис Лорример, — но, видимо, это качество проявляется у человека в зрелом возрасте. Уверяю вас, меня нелегко разжалобить.

— Жалость не всегда верный ориентир, мадам. Мадемуазель Энн молода, она такая хрупкая, производит впечатление такой робкой, перепуганной, о да, она кажется подходящим объектом для жалости. Но я не разделяю вашего к ней отношения. Рассказать вам, мадам, почему мисс Энн Мередит убила мистера Шайтану? Она сделала это потому, что ему стало известно, что ранее она убила почтенную даму, при которой была компаньонкой. Убила только потому, что дама поймала ее на мелкой краже.

Миссис Лорример определенно была поражена.

— Это правда, мосье Пуаро?

— У меня нет ни малейшего сомнения. Такая тихоня, сама кротость, разве подумаешь? Но она опасна, мадам, эта крошка мадемуазель Энн! Там, где дело касается ее безопасности, ее собственного комфорта, она будет бить исподтишка, ни о чем от страха не думая. Мадемуазель Энн не ограничится этими двумя преступлениями. Благодаря им она в следующий раз только будет чувствовать себя еще уверенней.

— То, что вы говорите, ужасно, мосье Пуаро. Ужасно, — отрывисто произнесла она.

Пуаро поднялся.

— Мадам, теперь я откланяюсь. Подумайте над тем, что я вам сказал.

Миссис Лорример выглядела несколько растерянной. Пытаясь все же сохранить свой неприступно-холодный тон, она сказала:

— Если я сочту уместным, я буду отрицать весь наш разговор. Запомните, у вас нет свидетелей. То, что я вам только что рассказала об увиденном в тот роковой вечер, это… ну, сугубо между нами.

— Все будет делаться только с вашего согласия, мадам, — торжественно заверил Пуаро. — И будьте покойны: у меня есть свои методы. Теперь, когда я знаю, куда ведет дорожка.

Он взял ее руку и поднес к своим губам.

— Позвольте сказать вам, мадам, что вы замечательнейшая женщина. Мое вам почтение и уважение. Да, не сомневаюсь, одна из тысячи. Потому что вы не сделали даже того, перед чем не устояли бы девятьсот девяносто девять женщин из тысячи.

— Чего же это?

— Не сказали, почему вы убили своего мужа, и не стали уверять меня, как справедлива была эта акция.

Миссис Лорример гордо выпрямилась.

— Право же, мосье Пуаро, — строго сказала она, — мои причины — это мое личное дело.

— Magnifigue![136] — воскликнул Пуаро, вновь поднес ее руку к губам и вышел из комнаты.

На улице было холодно, и он принялся высматривать такси, но ни одно не появлялось. Тогда он двинулся пешком в сторону Кингс-роуд.

Пуаро пребывал в глубокой задумчивости, то кивая себе своей яйцеобразной головой, то покачивая ею.

Оглянувшись, он увидел, что кто-то поднимается по ступенькам в дом к миссис Лорример. Кто-то, фигурой очень похожий на Энн Мередит. Он подумал с минуту, не вернуться ли ему, но в конце концов решил идти дальше.

Придя домой, он обнаружил, что Баттл ушел, не оставив ему даже записки. Он принялся ему звонить.

— Хэлло, — отозвался Баттл. — Добыли что-нибудь?

— Je crois bien, mon ami![137] Нам надо добраться до этой Мередит, и поскорее.

— Я и так до нее добираюсь, но зачем торопиться?

— Потому что, друг мой, она может быть очень опасна.

Баттл помолчал немного. Потом сказал:

— Я знаю, что вы имеете в виду. Но это не… А, ладно, не стоит испытывать судьбу. Я, собственно, послал ей официальную записку, что зайду к ней завтра. Подумал, что, может быть, лучше заставить ее немножко попереживать.

— Что ж, вариант, по крайней мере. Я могу составить вам компанию?

— Естественно. Вы окажете мне честь, мосье Пуаро.

Пуаро в раздумье положил трубку.

Он был очень встревожен и долго, нахмурившись, сидел перед камином; наконец, отбросив страхи и сомнения, улегся спать.

— Завтра все решим, — буркнул он.

Но он и представить себе не мог, что готовил ему грядущий день.

Глава 28 Самоубийство

Весть поступила в тот момент, когда Пуаро садился за утренний кофе с булочками.

Он поднял трубку и услышал Баттла:

— Мосье Пуаро?

— Да, это я. Qu'est се gu'il уа?[138]

По голосу инспектора он сразу понял, что что-то случилось. К нему тотчас возвратились дурные предчувствия.

— Ну, друг мой, говорите же!

— Миссис Лорример…

— Лорример, да?..

— Что за чертовщину вы ей наговорили или она вам вчера? Вы мне так ничего и не рассказали, только дали понять, что надо приняться за эту Мередит.

— Что случилось? — спокойно спросил Пуаро.

— Самоубийство.

— Миссис Лорример совершила самоубийство?

— Совершенно верно. Последнее время она была очень расстроена, просто сама не своя. Врач прописал ей какое-то снотворное. Сегодня ночью она приняла смертельную дозу.

Пуаро тяжело вздохнул.

— Может быть, несчастный случай?

— Никоим образом. Обычное дело. Оставила записку всем троим.

— Кому-кому?

— Троим остальным: Робертсу, Деспарду и мисс Мередит. Все честно и прямо, без обиняков. Просто написала, что хочет, чтобы они знали, что она решила напрямую прояснить все, что именно она убила Шайтану и что она просит прощения — прощения у всех троих за неприятности, которые им пришлось из-за нее перенести. Совершенно спокойное, деловое письмо. Очень типичное для этой женщины. Она умела держать себя в руках.

С минуту Пуаро молчал. Значит, это было ее последнее слово. Она все же решила покрыть Энн Мередит. Быстрая безболезненная смерть вместо затяжной и мучительной, и последний альтруистический поступок — спасение девушки, которой она втайне сочувствовала. Все спланировано и выполнено с удивительной точностью — самоубийство, деловое сообщение о нем трем заинтересованным сторонам. Что за женщина! Восхищение его еще усилилось. Это было так на нее похоже — какая воля, какое неуклонное стремление к осуществлению задуманного.

А он-то надеялся, что убедил ее, но, очевидно, она осталась при своем мнении. Очень волевая женщина.

Голос Баттла нарушил его размышления.

— Что за чертовщину вы ей наговорили вчера? Вы, должно быть, нагнали на нее страху. И вот результат. Но ведь вы сами подозревали не ее, а эту Мередит!

Пуаро продолжал молчать. Он чувствовал, что мертвая миссис Лорример подчинила его своей воле так, как не могла бы этого сделать, если была бы жива.

Он наконец медленно сказал в трубку:

— Я ошибся…

Это были непривычные для его уст слова, и они ему не нравились.

— Вы ошиблись? — переспросил Баттл. — Все равно, она, наверное, думала, что вы до нее добрались. Плохо дело, позволили ей ускользнуть из наших рук.

— Вы бы все равно не могли ничего доказать, — сказал Пуаро.

— Это верно… Возможно, все к лучшему. Вы не ожидали, что такое случится, мосье Пуаро?

— Я уже сказал, что ошибся, — с возмущением ответил Пуаро. — Расскажите мне все подробно.

— Робертс вскрыл свою почту около восьми часов. Он не терял времени, сразу взял машину, а горничной велел связаться с нами, что она и сделала. Он добрался до дома миссис Лорример и понял, что до него к ней еще никто не заходил. Бросился к ней в спальню, но было уже слишком поздно. Он пробовал сделать искусственное дыхание, но безрезультатно. Наш дивизионный врач прибыл после него и подтвердил правильность его действий.

— Что это было за снотворное?

— Веронал, я думаю. Во всяком случае, что-то из группы барбитуратов. У кровати была пробирка с таблетками.

— А другие двое? Они не пытались связаться с вами?

— Деспарда нет в городе. Он не получал сегодняшней утренней почты…

— А… мисс Мередит?

— Только что ей звонил.

— Eh bien?[139]

— Она как раз за несколько минут до моего звонка вскрыла конверт. Почта там поступает позднее.

— И какова реакция?

— Отнеслась к новости вполне нормально. Сильное облегчение, разумеется прикрытое. Потрясена, глубоко огорчена, — что-то в таком роде.

Пуаро на миг задумался. Спросил:

— Где вы сейчас, друг мой?

— На Чейни-Лейн.

— Bien[140]. Буду немедленно.

В холле на Чейни-Лейн он нашел доктора Робертса, собиравшегося уходить. Присущее доктору оживление в это утро его покинуло. Он был бледен и, несомненно, потрясен случившимся.

— Отвратительное это дело, мосье Пуаро. Не могу не сказать, что для меня лично, конечно, некоторое облегчение, но, по правде говоря, — гром среди ясного неба! Мне никогда в голову не приходило, что именно миссис Лорример заколола Шайтану. Полнейшая для меня неожиданность.

— Я тоже не ожидал.

— Выдержанная, воспитанная, самостоятельная женщина. Не могу представить себе, чтобы она совершила подобное насилие. И что за мотив, интересно? А теперь мы никогда не узнаем. Признаюсь, мне это весьма любопытно.

— От какой тяжести избавил вас этот случай.

— О да, несомненно. Было бы лицемерием не признаться в этом. Не очень приятно, когда над тобой висит подозрение в убийстве. Что же до самой несчастной, что ж, это определенно был наилучший выход.

— Так она и сама думала.

Робертс кивнул.

— Совесть замучила, — сказал он, выходя из дома.

Пуаро задумчиво покачал головой. Доктор неверно истолковал ситуацию. Совсем не раскаяние заставило миссис Лорример лишить себя жизни.

По пути наверх он остановился, чтобы сказать несколько слов утешения почтенной горничной, которая тихонько плакала.

— Это так страшно, сэр, до того страшно. Мы все ее так любили. И вы так мило и чинно пили с ней вечером чай. А теперь ее нет. Я никогда не забуду этого утра, никогда, пока буду жива. Джентльмен затрезвонил в звонок. Звонил трижды, да, три раза, пока я добежала. «Где ваша хозяйка?» — выпалил мне. А я так разволновалась, едва смогла ответить. Понимаете, мы никогда не заходили к хозяйке, пока она не позвонит, такой она установила порядок. И я просто не могла ничего понять. А доктор, он говорит: «Где ее спальня?» — и побежал наверх по лестнице, я — за ним. Я показала ему дверь, он бросился внутрь: тут уж не до стука. Она лежит там… Бросил взгляд на нее. «Слишком поздно!» — говорит. Оказывается, умерла она, сэр. Он отослал меня за бренди и горячей водой, отчаянно пытался что-то сделать, но все было впустую. А потом приехала полиция и все это… так неприлично, сэр. Миссис Лорример это бы не понравилось. К чему полиция? Это не их дело, верно, даже если и произошел несчастный случай, и бедная хозяйка по ошибке действительно приняла больше, чем надо?

Пуаро не ответил на ее вопрос. Он спросил:

— Ваша хозяйка вечером выглядела как обычно? Она не казалась расстроенной, озабоченной?

— Нет, не думаю, сэр. Она была усталой и, я думаю, она страдала. Она плохо себя чувствовала в последнее время, сэр.

— Да, я знаю…

Сочувствие в его голосе побудило женщину продолжить:

— Она была не из тех, кто жалуется, сэр, но и кухарка, и я боялись за нее уже столько времени. Она не могла ничего делать, как, бывало, делала раньше, и все ее утомляло. Я думаю, может быть, молодая дама, которая приходила после вас, утомила ее.

Уже ступив на лестницу, Пуаро обернулся.

— Молодая дама? Молодая дама приходила сюда вечером?

— Да, сэр, она была сразу после вашего ухода. Мисс Мередит ее имя.

— И долго она пробыла?

— Около часа, сэр.

— А потом? — помолчав, спросил Пуаро.

— Потом хозяйка легла. Обедала в постели. Она сказала, что устала.

Пуаро выдержал паузу и снова спросил:

— Вы не знаете, писала ли ваша хозяйка вчера вечером какие-нибудь письма?

— После того, как легла? Нет, не думаю, сэр.

— Но не уверены?

— На столике в холле было несколько писем, готовых к отправке, сэр. Мы всегда их берем напоследок, перед тем как закрыться. Но я думаю, они довольно давно лежали здесь.

— Сколько их было?

— Два или три. Точно не помню. Все-таки три, я думаю.

— Вы или кухарка, кто там из вас отправлял их, не обратили случайно внимания, кому они были адресованы? Не обижайтесь на мой вопрос. Это крайне важно.

— Я сама ходила с ними на почту, сэр. Я обратила внимание на верхнее. Оно было к «Фортнуму энд Мейсону»[141]. Насчет остальных я сказать не могу.

Говорила женщина убежденно и искренне.

— Вы уверены, что было не более трех писем?

— Да, сэр. В этом я нисколько не сомневаюсь.

Пуаро медленно кивнул и снова начал подниматься по лестнице. Остановился, спросил:

— Вы, надо полагать, знали, что ваша хозяйка принимала лекарство, чтобы уснуть?

— О да, сэр. Так велел доктор. Доктор Ланг.

— Где это снотворное лежало?

— В шкапчике в комнате хозяйки.

Пуаро не стал больше задавать вопросов. Когда он поднимался по лестнице, лицо его было очень серьезно.

На верхней площадке лестницы его приветствовал Баттл. Вид у него был усталый и озабоченный.

— Рад, что вы приехали, мосье Пуаро, позвольте представить вам доктора Давидсона.

Дивизионный врач пожал Пуаро руку. Это был долговязый унылый мужчина.

— Не повезло. Часом-двумя раньше — и мы бы могли ее спасти.

— Хм, — сказал Баттл, — я бы не должен заявлять об этом официально, но я не жалею. Она была… была, ну как бы это сказать, леди. Не знаю, что за причина у нее была убивать Шайтану, но ведь весьма проблематично, чтобы ее оправдали.

— Во всяком случае, — сказал Пуаро, — не берусь утверждать, что она выпила снотворное, чтобы избежать судебного разбирательства. Она была очень больна.

Врач согласно кивнул.

— Должен сказать, что вы совершенно правы, быть может, все к лучшему. — Защелкнув свой саквояж, он стал спускаться по лестнице.

Баттл двинулся за ним.

— Минуточку, доктор. — Пуаро уже взялся за ручку двери в спальню. — Я могу войти, да?

Баттл кивнул ему через плечо.

— Разумеется. Мы закончили.

Пуаро зашел в комнату, прикрыв за собой дверь…

Он подошел к кровати и остановился, вглядываясь в неподвижное мертвое лицо.

Пуаро был очень взволнован.

Отправилась ли она на тот свет в последней решительной попытке спасти от смерти и бесчестья молодую девушку или было тому другое, более зловещее объяснение?

Были определенные факты…

Вдруг он нагнулся, рассматривая темный синяк на руке покойной.

Когда Пуаро снова выпрямился, глаза у него странно, как у кошки, блестели. Блеск этот некоторые из близких ему людей несомненно смогли бы оценить.

Он быстро вышел из комнаты и спустился по лестнице.

Баттл и его подчиненный были у телефона. Последний положил трубку и сказал:

— Он еще не вернулся, сэр.

— Деспард, — пояснил Баттл Пуаро. — Пытаемся дозвониться до него. Получил ли он письмо со штемпелем Челси.

Пуаро заговорил совсем о другом:

— Доктор Робертс позавтракал перед приездом сюда?

Баттл в упор взглянул на него.

— Нет, — сказал он. — Помню, он заметил, что даже не позавтракал.

— Тогда он сейчас дома. Мы можем застать его.

— Зачем?..

Но Пуаро уже накручивал диск.

— Доктор Робертс? Это доктор Робертс? Mais oui[142], это Пуаро. Только один вопрос. Вы хорошо знакомы с почерком миссис Лорример?

— С почерком миссис Лорример? Я… нет. Я не знаю, видел ли я его когда раньше.

— Je vous remercie[143].

Пуаро быстро положил трубку.

Баттл изумленно взирал на него.

— Это еще зачем, мосье Пуаро? — спокойно поинтересовался он.

Пуаро взял Баттла за руку.

— Послушайте, друг мой. Вчера, несколько минут спустя после моего ухода из этого дома, приезжала мисс Мередит. Я, собственно, видел, как она поднималась по ступенькам, хотя тогда не был вполне уверен, что это она. Сразу после ухода Энн Мередит миссис Лорример легла. Насколько известно горничной, она тогда не писала никаких писем. И по причинам, которые вы поймете, когда я подробно изложу нашу беседу, я не верю, что она могла написать эти три письма до моего посещения. Когда же она их написала?

— После того, как прислуга улеглась спать! — предположил Баттл. — Она встала и сама отправила их.

— Возможно, возможно… ну, а если… она вообще их не писала?

Баттл присвистнул.

— Бог мой, так вы думаете…

Зазвонил телефон. Сержант снял трубку. Он послушал немного и обратился к Баттлу:

— Сержант О'Коннор говорит из квартиры Деспарда, сэр. Есть основания считать, что Деспард находится в Уоллингфорде-на-Темзе.

Пуаро схватил Баттла за руку.

— Быстрее, друг мой. Нам тоже надо ехать в Уоллингфорд. Я говорю это не просто так. Это, может быть, еще не конец. Я еще раз повторяю вам, молодая дама опасна.

Глава 29 Несчастный случай

— Энн, — сказала Рода.

— М-м-м?

— Нет, в самом деле, Энн, не отвечай мне, если голова у тебя забита кроссвордом. Я просто хочу, чтобы ты выслушала меня.

— Я слушаю.

Энн выпрямилась на стуле, отложила бумагу.

— Вот так-то лучше. Послушай, Энн… — Рода запнулась в нерешительности. — Насчет этого человека, что приедет…

— Инспектор Баттл?

— Да, Энн. Я хочу, чтобы ты ему сказала… О том, что работала у Бенсонов.

— Глупости. — В голосе Энн прозвучали металлические нотки. — С какой стати?

— Потому что… ну, может показаться, будто бы ты что-то скрываешь. Я уверена, было бы лучше упомянуть…

— Теперь это просто невозможно, — ответила Энн.

— Ты все равно должна это сделать!

— Теперь уже поздно волноваться по этому поводу.

— Д-да… — В голосе Роды не прозвучало убежденности.

— Во всяком случае, я не могу понять для чего, — раздраженно сказала Энн. — Это к делу совершенно не относится.

— Нет, конечно, не относится.

— Я там пробыла всего около двух месяцев. Ему нужны были все эти вещи, ну, для справки. Два месяца не имеют никакого значения.

— Нет, я знаю. Может быть, это и глупо, но меня это сильно беспокоит. Я считаю, что ты должна сказать об этом. Ты понимаешь, если это обнаружится иным образом, может создаться впечатление, будто ты что-то скрываешь.

— Не понимаю, как это может обнаружиться? Никто, кроме тебя, не знает.

— Н-нет…

Энн обратила внимание на неуверенные нотки в голосе Роды.

— Так кто же об этом знает?

— Как кто, — все в Комбиакре, — сказала Рода, немного помолчав.

— Да ну! — пожала плечами Энн. — Очень нужно инспектору еще с кем-то там встречаться. Это уж должно быть какое-нибудь особенное совпадение.

— Совпадения тоже случаются.

— Рода, ты меня просто удивляешь. Суетишься, суетишься…

— Я ужасно извиняюсь, дорогая. Только ты знаешь, как может повернуть все полиция, если только подумают, что ты что-то скрываешь.

— Они не узнают. Кто это им расскажет? Никто не знает, кроме тебя…

Она во второй раз повторила эти слова, но голос ее при этом несколько изменился — в нем появились нотки какой-то подозрительности, недосказанности.

— О, дорогая, так было бы хорошо, если бы ты сказала, — вздохнула Рода.

Она виновато посмотрела на Энн, но та на нее и не взглянула. Она сидела нахмурившись, словно производя какие-то расчеты.

— Лучше займемся майором Деспардом! — сказала Рода.

— Что? A-а, да.

— Энн, он в самом деле интересный мужчина. Если он тебе не нравится, ну, пожалуйста, прошу тебя, уступи его мне!

— Не городи глупостей, Рода. Я для него пустое место.

— Тогда зачем он все время сюда является? Конечно же, он увлекся тобой. Ты как раз такая страдающая девица, которую он с удовольствием бы избавил от всяких бед.

— Он к нам обеим хорошо относится.

— Это лишь его врожденная учтивость. Но если он тебе не нужен, я могу ему посочувствовать, утешить его разбитое сердце, и так далее и тому подобное, и, в конце концов, может быть, и добьюсь своего. Кто знает? — откровенно заявила Рода.

— Я уверена, что ты ему нравишься, моя милая, — сказала посмеиваясь Энн.

— У него такая замечательная шея. Кирпично-красная, мускулистая.

— Дорогая, нельзя же быть такой сентиментальной.

— Тебе он нравится, Энн?

— Да, очень.

— Разве мы не хороши и не скромны? Я думаю, я ему немного нравлюсь, ну не так, как ты, а немножко.

— Конечно, ты ему нравишься, — сказала Энн, и опять в ее голосе прозвучала странная, необычная нота, но Рода ее не заметила.

— Когда придет твой сыщик? — спросила она.

— В двенадцать, — сказала Энн и, помолчав, добавила: — Сейчас только половина одиннадцатого. Давай, сходим на реку.

— Но разве… разве Деспард не сказал, что придет около одиннадцати…

— Почему обязательно ждать его здесь? Мы укажем в записке миссис Аствелл, в какую сторону пошли, а он может пойти за нами по бечевнику[144].

— В самом деле, надо знать себе цену, дорогая, как говорила моя мама! — усмехнулась Рода. — Идем!

Она вышла из комнаты и прошла через дверь в сад. Энн последовала за ней.

Майор Деспард пришел в Уэнди-коттедж минут десять спустя. Он знал, что пришел немного раньше, и был слегка удивлен, узнав, что обе девушки ушли.

Он прошел через сад, через поля и повернул направо по бечевнику.

Миссис Аствелл минуту-другую смотрела ему вслед, отвлекшись от своих утренних забот.

— Не иначе, влюбился в одну из них, — отметила она для себя. — Думаю, в Энн Мередит, но не уверена. Он умеет держать себя. Хорош и с той, и с другой. Что и говорить, наверное, обе в него влюбились. А коли так, то отношения у них скоро испортятся. Нет ничего хуже, когда две молодые дамы не могут поделить джентльмена.

Немного взволнованная в предвкушении многообещающей любовной истории, миссис Аствелл уже вернулась к своим делам, принявшись прибирать стол после завтрака, когда в дверь снова позвонили.

— Одолели, трезвонят и трезвонят, — проворчала миссис Аствелл. — Прямо как назло. А может быть, посылка? Или телеграмма?

Она медленно двинулась к входной двери.

На пороге стояли два джентльмена: маленький иностранец и высокий, плотный — очень уж английского вида. Она вспомнила, что последнего как-то уже видела.

— Мисс Мередит дома? — спросил высокий.

Миссис Аствелл покачала головой.

— Только что ушла.

— Правда? Куда же? Мы ее не встретили.

Миссис Аствелл украдкой рассматривала изумительные усы второго джентльмена, и, рассудив, что господа не похожи просто на друзей, решила дать дополнительные сведения.

— Ушла на реку, — пояснила она.

— А вторая дама? — вмешался другой джентльмен. — Мисс Доз?

— Обе они ушли.

— А, спасибо, — сказал Баттл. — Не подскажете, как туда добраться?

— По дороге первый поворот налево, — не мешкая, ответила миссис Аствелл. — Дойдете до бечевника, поверните направо. Я слышала, как они говорили, что пойдут именно туда, — услужливо добавила она. — Ушли минут пятнадцать назад. Вы их скоро догоните.

— Хотела бы я знать, — пробормотала она, закрывая входную дверь и провожая взглядом удаляющиеся спины, — кто же вы такие? Не могу понять.

Миссис Аствелл вернулась к кухонной раковине, а Баттл и Пуаро в нужный момент свернули налево на неприметную дорогу, которая скоро перешла в бечевник.

Пуаро спешил изо всех сил, и Баттл с любопытством на него поглядывал.

— Вас что-то тревожит, мистер Пуаро? Вы, кажется, очень торопитесь.

— Верно. Я неспокоен, друг мой.

— Что-то конкретное?

Пуаро покачал головой.

— Нет. Но всякое бывает… Никогда не знаешь…

— Но о чем-то определенном вы все же думаете, что вас тревожит? — не унимался Баттл. — Вы настояли, чтобы мы срочно, не теряя ни минуты, направились сюда с утра пораньше, и, даю слово, вы заставили констебля Тернета гнать вовсю! Чего вы боитесь? Девушка сыграла свою роль.

Пуаро молчал.

— Чего вы боитесь? — повторил Баттл.

— Чего обычно боятся в таких случаях?

Баттл кивнул.

— Вы совершенно правы. Интересно…

— Что интересно, друг мой?

— Меня интересует, — медленно заговорил Баттл, — знает ли мисс Мередит, что ее подружка рассказала миссис Оливер о том случае.

Пуаро энергично закивал головой, показывая, что его это тоже очень интересует.

— Нам нужно поторопиться, друг мой, — сказал он.

Они поспешили вдоль берега. Водная поверхность была пустынна, но едва они обогнули излучину, Пуаро остановился как вкопанный. Остановился и Баттл.

— Майор Деспард, — сказал он.

Деспард был примерно в двухстах ярдах от них, он шагал широкими шагами по берегу.

Немного подальше впереди в плоскодонной лодке они увидели обеих девушек… Рода отталкивалась шестом, а Энн лежала и глядела на нее. Ни та, ни другая не смотрели на берег.

А потом это случилось — Энн резко взмахнула рукой, Рода покачнулась и упала в воду, в отчаянии она хватается за рукав Энн, лодка наклоняется, переворачивается, и обе девушки барахтаются в воде.

— Видали? — крикнул Баттл, пускаясь бежать. — Крошка Мередит схватила ее за лодыжку и толкнула. Это уже четвертое ее убийство.

Оба побежали изо всех сил. Но кое-кто успел их опередить. Было ясно, что плавать обе девушки не умели. Деспард быстро добежал по тропинке до ближайшей к ним точки, и вот он уже бросился в воду и поплыл.

— Mon Dieu![145] — воскликнул Пуаро и схватил Баттла за руку. — Интересно, к кому же из них он сначала направится? (Девушек уже отнесло друг от друга течением, их разделяло около двенадцати ярдов.)

Деспард, мощно загребая, быстро приближался к ним. Он направился к Роде.

Баттл тоже добрался до этой точки по берегу и уже вошел в воду, когда Деспард доставил Роду на берег и тут же поплыл обратно — к тому месту, где Энн только что погрузилась в воду.

— Осторожно! — крикнул Баттл. — Водоросли!

Они с Баттлом доплыли до места одновременно, но Энн уже успела скрыться под водой.

В конце концов они ее выловили и вдвоем дотащили до берега.

Над Родой священнодействовал Пуаро. Она теперь уже сидела, дыхание ее было неровное.

Деспард с Баттлом положили Энн Мередит.

— Единственная надежда на искусственное дыхание, но, боюсь, уже поздно.

Он принялся за дело, Пуаро встал рядом, готовый его сменить.

Деспард опустился на землю рядом с Родой.

— Ну, все в порядке? — спросил он охрипшим голосом.

— Ты спас меня, — медленно произнесла она, — ты меня спас… — Она протянула к нему руки, и, когда он взял их, она вдруг разрыдалась.

— Рода… — сказал он.

Их руки сплелись…

У него вдруг возникло видение: африканские заросли, и рядом с ним смеющаяся, бесстрашная Рода…

Глава 30 Убийство

— Вы говорите, что Энн умышленно толкнула меня? — спросила Рода. — Да, было похоже на это. И она ведь знала, что я не умею плавать. Так это было умышленно?

— Это было сделано умышленно, — сказал Пуаро. Они проезжали по окраинам Лондона.

— Но… но зачем?

Пуаро ответил не сразу. Он подумал, что знает одну из причин, которая заставила Энн так действовать, и что эта «причина» в данный момент рядом с Родой.

Инспектор кашлянул.

— Вам надо, мисс Доз, подготовиться к сильному удару, — сказал он. — У нас есть основания полагать, что смерть миссис Бенсон, у которой проживала ваша подруга, вовсе не была несчастным случаем.

— Что вы имеете в виду?

— Мы считаем, — сказал Пуаро, — что Энн Мередит подменила бутылку.

— Что вы! Какой ужас! Нет! Этого не может быть! Энн! Зачем ей это?

— У нее были на то причины, — сказал инспектор Баттл. — Но сейчас я говорю о другом: мисс Мередит считала, что про случай с сиропом нам можете рассказать только вы. Вы ей не говорили, я полагаю, что рассказали миссис Оливер о миссис Бенсон?

— Нет… — медленно произнесла Рода. — Я боялась, что она рассердится на меня.

— Она бы и рассердилась. Очень рассердилась, — мрачно сказал Баттл. — Поскольку она думала, что опасность может исходить только от вас, то решила, э… вас устранить.

— Устранить? Меня? О, до чего отвратительно! Это неправда.

— Теперь она умерла, — сказал Баттл. — Так что не будем спорить. Но она была для вас плохой подругой, мисс Доз, это факт.

Машина остановилась около двери.

— Зайдемте к мосье Пуаро, — сказал инспектор, — обсудим ситуацию.

В гостиной Пуаро их встретила миссис Оливер, которая занимала доктора Робертса. Они пили херес. На миссис Оливер была одна из ее новых ковбойских шляп и бархатное платье с большим бантом на груди, на котором красовался большой кусок яблока.

— Заходите, заходите, — гостеприимно пригласила миссис Оливер, как будто это был ее собственный дом. — Как только вы телефонировали мне, я позвонила доктору Робертсу, и вот мы здесь. И пусть все его больные мрут, ему сейчас наплевать. Впрочем, на самом деле им, вероятно, становится лучше. Так, мы хотим теперь услышать все обо всем.

— Да, конечно, я вообще ничего не знаю, — сказал Робертс.

— Eh bien, — сказал Пуаро. — Дело закончено. Убийца мистера Шайтаны наконец найден.

— Так мне и сообщила миссис Оливер. Эта милая крошка Энн Мередит! Даже поверить трудно! Просто невероятно!

— Да, она убийца, и еще какая. На ее совести три убийства, и не ее вина, что не удалось четвертое, — сказал Баттл.

— Невероятно, — пробормотал Робертс.

— Вовсе нет, — сказала миссис Оливер. — Самый неподходящий на такую роль человек — совсем как в детективном романе.

— Удивительный день, — сказал Робертс. — Сперва письмо миссис Лорример. Полагаю, это была подделка, а?

— Именно подделка. В трех экземплярах.

— Она себе тоже написала?

— Естественно. Подделка была очень искусной. Она бы, конечно, не ввела в заблуждение эксперта, но тут было маловероятно, что пригласят эксперта. Все свидетельствовало о том, что миссис Лорример действительно покончила с собой.

— Вы извините меня, мосье Пуаро, но что заставило вас заподозрить, что она не совершала самоубийства?

— Небольшой разговор, который был у меня со служанкой на Чейни-Лейн.

— Она рассказала вам, что накануне вечером приходила Энн Мередит?

— Среди прочего и это. А потом, видите ли, я уже сделал свой вывод относительно личности преступника, то есть человека, который убил мистера Шайтану. Этим человеком была не миссис Лорример.

— Что заставило вас заподозрить мисс Мередит?

Пуаро поднял руку.

— С вашего позволения, тут я воспользуюсь, так сказать, методом исключения. Убийцей мистера Шайтаны была не миссис Лорример, и также не майор Деспард, и также — что достаточно любопытно — это была и не Энн Мередит…

Он подался вперед, а его голос стал напоминать кошачье мурлыканье.

— Понимаете, доктор Робертс, вы были тем человеком, который убил мистера Шайтану, и миссис Лорример тоже убили вы…

…Молчание длилось по крайней мере минуты три. Затем Робертс разразился довольно-таки грозным смехом.

— Вы сошли с ума, мосье Пуаро! Конечно, я не убивал мистера Шайтану и никак не мог убить миссис Лорример. Любезный мой Баттл… — он повернулся к человеку из Скотленд-Ярда, — вы согласны с этой чушью?

— Я думаю, вам лучше выслушать мосье Пуаро.

— Верно, — сказал Пуаро. — Хотя я уже знал, что вы, и только вы, могли убить Шайтану, доказать это было бы нелегко. Но убийство миссис Лорример — совсем другое дело. — Он опять наклонился вперед. — Суть не в том, что я знаю. Все гораздо проще, — у нас есть свидетель, который видел, как вы это сделали.

К Робертсу вернулось спокойствие. Глаза его горели.

— Вы мелете чепуху! — визгливо воскликнул он.

— О нет, совсем нет. Это было рано утром. Вы уверенно, обманным путем проникли в комнату миссис Лорример, когда она еще крепко спала под воздействием принятого накануне вечером лекарства. Вы снова действуете обманом, делаете вид, что хотите убедиться, что она мертва! Горничную вы выпроваживаете за бренди, горячей водой и прочим, а сами остаетесь в комнате. Горничная лишена возможности что-либо увидеть. И что же тогда происходит?

Вы, должно быть, не знаете одной вещи, доктор Робертс, — некоторые фирмы по мытью окон обслуживают свои объекты в ранние утренние часы. Мойщик окон с приставной лестницей прибыл в то же время, что и вы. Он приставил лестницу к стене дома и взялся за работу. Первое окно, за которое он принялся, было окно в комнату миссис Лорример. Он увидел, что там происходит, и перебрался к другому окну, но кое-что все же бросилось ему в глаза. Однако послушаем его самого.

Пуаро легко прошелся по комнате, повернул ручку двери и позвал:

— Заходите, Стефенс, — и вернулся на место.

Вошел большой, неуклюжий с виду, рыжеволосый мужчина, в руках он держал форменную шляпу, на которой была надпись: «Ассоциация стекломойщиков Челси». Он неловко крутил ее в руках.

— Вы кого-нибудь узнаете в этой комнате? — спросил Пуаро.

Мужчина осмотрелся, затем застенчиво кивнул в сторону доктора Робертса.

— Его, — сказал он.

— Расскажите, когда вы его последний раз видели и что он делал.

— Это было сегодня утром. Заказ на восемь часов. Дом этой леди на Чейни-Лейн. Я занялся окнами. Леди была в постели. Выглядела больной, даже очень. Она как раз поворачивала голову на подушке. Этого джентльмена я принял за врача. Он задрал ей рукав и воткнул что-то в руку, прямо куда-то здесь… — Он показал. — Она опять откинулась на подушки. Я подумал, лучше мне приняться за другое окно. Так я и сделал. Во всяком случае, надеюсь, я поступил правильно?

— Правильней и быть не может, друг мой, — сказал Пуаро и, повернувшись, спросил: — Eh bien, доктор Робертс?

— Э-э… обыкновенное укрепляющее, — заикаясь, сказал тот. — Последняя надежда привести ее в чувство. Это чудовищное…

Пуаро перебил его:

— Обыкновенное укрепляющее? Натриевая соль метилциклогексенил-метилбарбитуровой кислоты, — сказал Пуаро, с наслаждением выговаривая каждый слог. — Известная более под названием эвипан или гексенал. Используется как обезболивающее при кратковременных операциях. Введенная внутривенно в большой концентрации вызывает мгновенную потерю сознания. Ее опасно применять после веронала[146] или прочих барбитуратов. Я обратил внимание на местоположение кровоподтека на ее руке. Что-то, очевидно, вводилось в вену. Намек врачу из полиции, и медикамент был без труда определен — не кем иным, как сэром Чарлзом Имфри — химиком-лаборантом Министерства внутренних дел.

— Таким образом, как говорится, он сам себе вырыл яму, — сказал инспектор Баттл. — И нет необходимости, доказывать случившееся с Шайтаной, хотя, конечно, если потребуется, мы можем предъявить обвинения еще и в убийстве мистера Чарлза Краддока и, возможно, также его жены.

Упоминание этих двух имен окончательно добило Робертса.

Он откинулся назад на стуле.

— Признаю свое поражение, — сказал он. — Вы приперли меня к стене! Наверное, этот хитрый дьявол Шайтана информировал вас перед тем вечером. А я-то думал, что так ловко заткнул ему рот.

— Не Шайтану вам надо благодарить, — сказал Баттл. — Вы обязаны этим мосье Пуаро.

Он открыл дверь, и вошли двое.

Голос инспектора зазвучал официально, когда он в соответствии с законом производил арест.

Едва закрылась дверь за человеком, которому было предъявлено обвинение, миссис Оливер восторженно и вполне справедливо заявила:

— Я всегда говорила, что это сделал он!

Глава 31 Карты на столе

Теперь слово было за Пуаро, и все повернулись к нему, полные ожидания.

— Спасибо за внимание, — сказал он с улыбкой. — Знаете, я думаю, что доставлю вам удовольствие своей маленькой лекцией. Вообще-то я неважный рассказчик. Но это дело, по-моему, одно из самых интересных, с какими мне приходилось встречаться.

Вы понимаете, не было ничего, абсолютно ничего, от чего можно было бы оттолкнуться. Четыре человека, один из которых совершил убийство. Но кто из четверых? Было ли хоть что-нибудь, что могло подсказать? В материальном смысле — ничего. Никаких существенных намеков, ни отпечатков пальцев, ни свидетельствующих о преступлении бумаг, документов. Были, собственно, только… сами люди.

И только один осязаемый ключ — счета бриджа.

Вы, может быть, помните, что с самого начала я проявил особый интерес к этим счетам. Они рассказали мне кое-что о различных людях, которые их вели, и даже сделали больше — они дали мне одну ценную подсказку. Я сразу обратил внимание на число тысяча пятьсот над чертой. Это число могло обозначать только одно — оно говорило о большом шлеме. Так вот, если человек задумал совершить убийство при таких несколько необычных обстоятельствах (то есть во время игры в бридж), он подвергает себя двойному риску. Во-первых, жертва может закричать, а во-вторых, даже если жертва и не закричит, кто-нибудь из игроков в самый неподходящий момент может отвлечься от игры и стать реальным свидетелем преступления.

Теперь, что касается первой опасности, тут уж ничего нельзя было сделать, все зависело от удачи. Но от второй можно было подстраховаться. Само собой разумеется, что во время интересной или даже захватывающей раздачи внимание трех игроков будет целиком занято игрой, в то время как при обычной игре они, скорее всего, будут смотреть по сторонам. Так вот, заявка на большой шлем всегда волнует. Очень часто (как в данном случае и было) ее удваивают. Все трое игроков следят на ходом игры с напряженным вниманием: заявитель, чтобы выполнить свой контракт, противники, чтобы правильно скинуть карты и подсадить его. И наиболее вероятно, что убийство могло быть совершено именно во время этой конкретной раздачи, и я решил по возможности установить, и как можно точнее, как проходили заявки. Мне удалось выяснить, что болваном во время этой раздачи был доктор Робертс. Я принял во внимание это обстоятельство и подошел тогда к вопросу с другой точки зрения — психологической возможности. Из всех четырех миссис Лорример показалась мне наиболее подходящей личностью, способной спланировать и осуществить убийство, но я не мог представить себе, чтобы она могла совершить импровизированное убийство, под влиянием момента. С другой стороны, ее поведение в тот первый вечер озадачило меня. Оно наводило на мысль, что либо она сама совершила убийство, либо знала, кто его совершил. Мисс Мередит, майор Деспард и доктор Робертс все были психологически одинаково вероятными претендентами. Однако, как я уже упоминал, каждый из них совершил бы преступление со своими, различными для каждого особенностями.

Затем я провел второе испытание. Я попросил каждого рассказать мне, что они запомнили из того, что видели в комнате. Тут я тоже получил некоторую весьма ценную информацию. Скорее всего именно доктор Робертс обратил внимание на кинжал. Он был от природы внимателен ко всякого рода пустякам — одним словом, наблюдательный человек. Как разыгрывались партии в бридж, он практически сказать ничего не смог.

Я и не предполагал, что он много запомнил, но его полная забывчивость была намеком на то, что на уме у него весь вечер было что-то еще. Опять, вы понимаете, доктор Робертс не мог не привлечь нашего внимания.

Как я установил, у миссис Лорример была удивительная память на карты, и я прекрасно представил себе, что при ее способности сосредоточиваться, убийство можно было бы совершить совсем рядом с ней, и она бы даже не обратила на это внимания. Она дала мне ценную информацию: большой шлем был заявлен доктором Робертсом (совершенно неоправданно), и заявил он его в ее масть, а не в свою, так что у нее явилась необходимость взять игру на себя.

Третье испытание, испытание, на которое инспектор и я во многом опирались, — это расследование ранее совершенных подозреваемыми убийств с тем, чтобы установить сходство методов. Здесь заслуга принадлежит инспектору Баттлу, миссис Оливер и полковнику Рейсу. Мы обсуждали эти дела с моим другом инспектором Баттлом и вынуждены были с разочарованием признать, что в предыдущих убийствах, совершенных нашими игроками, нет ничего сходного с убийством мистера Шайтаны. Но на самом деле это было не так. Два убийства, предположительно принадлежащие доктору Робертсу, при ближайшем рассмотрении с психологической, а не с материальной точки зрения, оказались почти точно такими же. Они относились к тому типу, который бы я мог определить как публичные убийства. Кисточка для бритья, дерзко зараженная в туалетной комнате жертвы, пока доктор вроде бы моет перед уходом руки. Убийство миссис Краддок, замаскированное под прививку против брюшного тифа. Опять же сделано совершенно открыто, можно сказать на глазах всего честного мира. В той же манере. Будучи загнан в угол, он идет на риск и действует немедленно — чистой воды наглый блеф, точно такой же, как и его игра в бридж. Как в бридже, так и в убийстве Шайтаны он пошел на риск и удачно разыграл свою карту. Удар был нанесен превосходно и в надлежащий момент.

И вот, когда я вполне определенно решил, что именно Робертс убийца, миссис Лорример попросила посетить ее и вполне убедительно объявила себя убийцей Шайтаны! Я чуть было ей не поверил! На какое-то мгновение даже поверил, но мои серые клеточки вовремя пришли мне на помощь. Раз этого не могло быть — значит, этого не было!

Но то, что она сказала мне дальше, было еще более нелепым.

Она стала уверять меня, что своими собственными глазами видела, что убийство совершила Энн Мередит.

Только на следующее утро, стоя у постели умершей женщины, я понял, как я мог заблуждаться. Миссис Лорример все же сказала правду.

Энн Мередит подошла к камину и увидела, что мистер Шайтана мертв! Она остановилась около него, возможно, протянула руку к сверкающей драгоценными камнями булавке.

Ее губы раскрылись было для крика, но она не закричала, нет. Она помнила разговор Шайтаны за обедом. Может быть, он оставил какую-нибудь записку. Она, Энн Мередит, имела мотив для его убийства. Ей скажут, что, она его убила. Она решила не звать на помощь. Дрожа от страха и мрачных предчувствий, она идет обратно на свое место.

— Выходит, миссис Лорример была права, поскольку она думала, что видела, как совершается убийство, но я также прав, потому что на самом деле она этого не видела.

Если бы Робертс остановился на этом, сомневаюсь, чтобы мы смогли когда-нибудь уличить его в совершенном преступлении. Мы могли бы, конечно, попытаться это сделать, опираясь на сочетание обмана и разных хитроумных приемов. Я бы, во всяком случае, попытался.

Несомненно, ему было неспокойно. Он знал, что Баттл рыщет рядом. Он предвидел нынешнюю ситуацию, понимал, что полиция, продолжая поиски, все-таки может чудом выйти на следы его предыдущих преступлений. Он ухватился за блестящую идею сделать миссис Лорример козлом отпущения. Его опытный глаз, конечно, не мог не заметить, что она больна и что дни ее сочтены. Как естественно для нее при подобных обстоятельствах выбрать скорый исход и, перед тем как уйти, сознаться в преступлении! И вот ему удается раздобыть образец ее почерка, он подделывает три одинаковых письма и быстренько прибывает утром в дом со своей историей о письме, которое он только что получил. Горничной он совершенно правильно рекомендует позвонить в полицию. Все, что ему надо было, — это получить возможность действовать. И он ее получает. Ко времени, когда приезжает полицейский врач, все кончено. И доктор Робертс готов рассказывать об искусственном дыхании, которое было безуспешным. Все было совершенно правдоподобно, совершенно просто.

При всем этом у него и мысли не было бросить тень подозрения на Энн Мередит. Он даже не знал о ее визите накануне. Ему требовалось только, инсценировав самоубийство, обеспечить свою безопасность.

Для него действительно было испытанием, когда я спросил его, знаком ли ему почерк миссис Лорример. Если подделка обнаружена, он должен спасать себя, сказав, что никогда не видел ее почерка. Ум его работает быстро, но не так уж безошибочно.

Из Уоллингфорда я позвонил миссис Оливер. Она выполняет свою роль — усыпив его бдительность, везет его сюда. И вот когда он поздравляет себя, что все кончилось благополучно, хотя и не совсем так, как он запланировал, ему наносится удар. Эркюль Пуаро совершает прыжок! Итак, этот игрок больше не сможет блефовать. Его карты на столе. C'est fini[147].

Наступило молчание. Рода нарушила его вопросом.

— Поразительно повезло, что там случайно оказался мойщик стекол, — сказала она.

— Повезло?! Случайно?! Никакого везения, мадемуазель. Это серые клеточки Эркюля Пуаро. Кстати, я совсем забыл… — Он прошел к двери.

— Заходите, заходите, дорогой мой дружище! Вы сыграли свою роль a mervielle[148].

Он вошел в комнату в сопровождении мойщика стекол, который держал в руке свои рыжие волосы и выглядел совсем другим человеком.

— Мой друг мистер Джералд Хемингуэй. Весьма многообещающий актер.

— Значит, никакого мойщика стекол не было? — воскликнула Рода. — Доктора никто не видел?

— Я видел, — сказал Пуаро. — Разумом можно видеть больше, чем глазами. Расслабишься и закрываешь их…

Деспард весело сказал:

— Давай заколем его, Рода, и посмотрим, сможет ли его призрак вернуться и найти того, кто это сделал.

НЕМОЙ СВИДЕТЕЛЬ Dumb Witness 1937 © Перевод Емельянникова H., 1994

Дорогому ПИТЕРУ, лучшему другу и приятелю, собаке, каких мало

Глава 1 Мисс Аранделл из «Литлгрин-хауса»

Мисс Аранделл скончалась первого мая. И хотя болела она недолго, смерть ее мало кого удивила в провинциальном городке Маркет-Бейсинг, где она жила с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать. Ибо Эмили — последней из потомков Аранделлов — давно уже перевалило за семьдесят и многие годы она слыла особой хрупкого здоровья, тем более что полтора года назад она едва не умерла от приступа болезни, которая в конце концов ее и доконала.

Но если смерть мисс Аранделл мало кого удивила, то ее завещание взбудоражило всех, вызвав бесконечные толки и бурю самых разных чувств: недоумение, волнение, отчаяние, злобу. Неделями, а то и месяцами в Маркет-Бейсинге ни о чем другом не говорили. У каждого на сей счет имелось свое собственное суждение, начиная с бакалейщика мистера Джонса, утверждавшего, что «свой своему поневоле брат», и кончая мисс Лэмфри с почты, без конца твердившей: «Нет дыма без огня! Помяните мои слова!»

На самом же деле, — таково было единодушное мнение жителей города, — о том, что произошло в действительности, могла знать только одна особа — мисс Вильгельмина Лоусон, компаньонка мисс Аранделл. Тем не менее, мисс Лоусон категорически отрицала свою осведомленность, заявляя, что знает ничуть не более остальных и не менее других была огорошена, когда вскрыли завещание.

Впрочем, мало кто верил ей. Но что бы там ни говорила мисс Лоусон, сущую правду знала лишь сама покойная. А уж она-то умела держать язык за зубами. Даже своему адвокату ни словом не обмолвилась о мотивах своего решения. Решила, и все тут.

Скрытность вообще была свойственна Эмили Аранделл — типичной представительнице своей эпохи, с присущими этому поколению добродетелями и пороками. Несмотря на властный, иногда нетерпимый характер, она отличалась необыкновенной отзывчивостью. Да, у нее был острый язычок, но она делала много добра. Сентиментальная по натуре, она тем не менее обладала ясным умом. Никто из компаньонок подолгу не задерживался у нее, хотя им и щедро платили, — слишком уж нещадно она их третировала. Кроме того, у нее было сильно развито чувство семейного долга.

В пятницу, накануне Пасхи, Эмили Аранделл, стоя в холле «Литлгрин-хауса», отдавала кое-какие распоряжения мисс Лоусон.

Мисс Аранделл, будучи некогда миловидной девицей, до старости сохранила привлекательность, прямую осанку и живые манеры. Слабая желтизна кожи свидетельствовала о том, что ей противопоказана жирная пища.

— Как же вы намерены разместить их, Минни? — спросила она.

— Мне кажется… По-моему, так будет правильно… Доктора и миссис Таниос следует поместить в дубовой комнате, Терезу — в голубой, а мистера Чарлза — в бывшей детской…

— Нет, Терезу поместите в детской, а Чарлза — в голубой, — перебила ее мисс Аранделл.

— Как вам будет угодно… Прошу прощения… Просто я думала, что бывшая детская менее удобна…

— Терезу она вполне устроит.

Поколение мисс Аранделл чтило женщин гораздо меньше мужчин. В ту пору мужчины главенствовали в обществе.

— Жаль, что не приедут малышки, — слащаво проворковала мисс Лоусон.

Она обожала детей, но совершенно не умела с ними обращаться.

— Хватит с нас и четверых гостей, — обрезала ее мисс Аранделл. — Тем более что Белла слишком распустила детей. Очень уж они непослушны.

— Мисс Таниос — хорошая, заботливая мать, — пробормотала Минни Лоусон.

— Да, это верно. Белла чересчур добра, — согласилась мисс Аранделл.

— Ей, наверное, нелегко живется на чужбине, в таком захолустье, как Смирна[149],— вздохнула мисс Лоусон.

— Охота пуще неволи, — изрекла Эмили Аранделл. И, стремясь положить конец разговору, заключила: — Пройдусь по лавкам, закажу кое-что на выходные.

— О, мисс Аранделл, позвольте мне. То есть…

— Ерунда! Я предпочитаю пойти сама. С Роджером надо уметь разговаривать. А вы, Минни, не умеете быть твердой, настаивать на своем. Боб! Боб! Куда запропастилась эта собака?

По лестнице скатился жесткошерстный терьер. Он вьюном вертелся вокруг своей хозяйки, выражая восторг и нетерпение коротким отрывистым лаем.

Хозяйка и собака вышли в сад и по дорожке направились к воротам.

Мисс Лоусон по-прежнему стояла в дверном проеме, слегка приоткрыв рот и глупо улыбаясь им вслед.

— Те две наволочки, что вы мне дали, мисс, не парные, — сказала за ее спиной горничная.

— Неужели? Как же это я опростоволосилась…

И мисс Лоусон вновь погрузилась в хозяйственные заботы.

Мисс Аранделл под стать королеве шествовала по главной улице Маркет-Бейсинга в сопровождении Боба.

Это и впрямь походило на королевское шествие. В каждой лавке, куда бы она ни заходила, владелец устремлялся ей навстречу.

Мисс Аранделл из «Литлгрин-хауса»! Одна из старейших покупательниц! Дама старой закваски! Их почти не осталось!

— Доброе утро, мисс. Что вам угодно? Мякоть недостаточно нежная? Вы заблуждаетесь, мисс. По-моему, довольно приличный кусок баранины. Ну, разумеется, мисс Аранделл. Раз вы так считаете, значит, так оно и есть. Нет, нет, что вы, у меня и в мыслях не было посылать к вам Кэнтербери, мисс Аранделл. Конечно, я сам займусь этим, мисс Аранделл.

Боб и Спот, собака мясника, — оба взъерошенные, тихонько рыча, кружили друг за другом. Спот — толстая дворняга — хорошо знал, что ему категорически запрещено затевать драки с собаками клиентов, входивших в лавку хозяина, а потому лишь позволял себе легонько задирать их, как бы намекая, что при желании, не будь на то запрета, мог бы разделать их на котлеты.

Боб, тоже не робкого десятка, отвечал ему тем же.

Окликнув собаку, Эмили Аранделл двинулась дальше по улице.

В лавке зеленщика у нее произошла встреча с еще одной звездой первой величины. Дородная пожилая дама, тоже державшаяся с королевским достоинством, приветствовала ее:

— Доброе утро, Эмили!

— Доброе утро, Кэролайн!

— Ждешь на выходные кого-нибудь из родственников? — поинтересовалась Кэролайн Пибоди.

— Да, всех: Терезу, Чарлза и Беллу.

— Значит, Белла здесь? С мужем?

— Да.

Всего один слог, но в нем таился подтекст, понятный обеим дамам. Поскольку Белла Биггс, племянница Эмили Аранделл, вышла замуж за грека, а в роду Эмили Аранделл, главы которого были, что называется, «людьми служилыми», выходить замуж за греков считалось непристойным.

Стараясь говорить обиняком, ибо в подобных делах не принято называть вещи своими именами, мисс Пибоди сказала:

— У Беллы неглупый муж. И с такими очаровательными манерами!

— Да, в умении себя держать ему не откажешь, — согласилась мисс Аранделл.

Когда они вышли на улицу, мисс Пибоди спросила:

— Как обстоят дела с помолвкой Терезы и молодого Доналдсона?

— Молодежь в наши дни слишком непостоянна, — пожала плечами мисс Аранделл. — Боюсь, эта помолвка надолго затянется и еще неизвестно, чем кончится. У него ведь нет денег.

— Зато у Терезы есть собственные деньги, — возразила мисс Пибоди.

— Мужчина не должен рассчитывать на деньги своей жены, — поджала губы мисс Аранделл.

Мисс Пибоди сочно расхохоталась.

— Теперь они не придают этому значения. Мы с тобой слишком старомодны, Эмили. Мне непонятно только, что девочка нашла в нем особенного! Слишком уж он педантичен.

— Он способный врач и подает большие надежды.

— Но это его пенсне, манера цедить слова! В наше время мы прозвали бы его занудой!

Наступило молчание. Мисс Пибоди вспомнила бравых молодцев с бакенбардами…

— Передай этому молокососу Чарлзу, чтобы зашел ко мне, если, конечно, у него появится охота, — вздохнула она.

— Обязательно передам.

Дамы расстались.

Их знакомство длилось уже полвека. Мисс Пибоди хорошо знала обо всех жизненных перипетиях генерала Аранделла, отца Эмили. Знала, как шокировала женитьба Томаса Аранделла его сестер. И имела кое-какие соображения по поводу нынешнего потомства Аранделлов.

Но никогда ни единым словом или намеком не обмолвились дамы на сей счет. Ибо они свято чтили семейные традиции и устои, а потому обе были весьма сдержанны, когда речь заходила о семейных неурядицах.

Мисс Аранделл направилась домой. Боб послушно побежал за ней. Эмили Аранделл никогда не призналась бы никому на свете, даже себе самой в том, что недовольна нынешним поколением своей семьи.

Взять, к примеру, Терезу. С тех пор, как Тереза в двадцать один год[150] получила возможность тратить собственные деньги, она сразу же вышла из-под контроля мисс Аранделл и обрела сомнительную славу. Ее фотографии часто появлялись на страницах лондонских газет в компании яркой, экстравагантной молодежи, которая устраивала шумные вечеринки, нередко завершавшиеся в полицейском участке. Но такой славы Эмили Аранделл не желала для своей семьи. Откровенно говоря, ее никак не устраивал тот образ жизни, который вела Тереза. Помолвка же Терезы с доктором Доналдсоном вызвала в душе у тети полное смятение. С одной стороны, ей казалось, что этот выскочка совсем не подходящий муж для племянницы Эмили Аранделл, с другой — ее тревожило сознание того, что Тереза вряд ли может быть подходящей женой для тихого провинциального врача.

Вздохнув, она задумалась о Белле. Тут вроде бы не придерешься. Белла была доброй женщиной, преданной женой и матерью, достойной всякого подражания, хотя на редкость скучной! Но и она не заслуживала полного одобрения мисс Аранделл, ибо вышла замуж за иностранца, мало того — за грека. Не лишенная предрассудков, мисс Аранделл считала, что грек ничуть не лучше аргентинца или турка. А то обстоятельство, что доктор Таниос отличался очаровательными манерами и был очень сведущ в своей профессии, еще больше раздражало старую даму, и восстанавливало против него. Она не доверяла обаянию и лести. И эта ее неприязнь распространялась на обоих его детей. Они слишком походили на отца и начисто были лишены чего бы то ни было английского.

Наконец Чарлз…

Да, Чарлз…

Факты — упрямая вещь. Очаровательный Чарлз тоже не внушал ей доверия…

Эмили Аранделл снова вздохнула. Она вдруг почувствовала себя совсем старой, усталой, подавленной.

И подумала, что долго ей не протянуть.

Мысли мисс Аранделл обратились к завещанию, составленному ею несколько лет назад: небольшое вознаграждение она выделяла слугам, все же остальное поровну поделила между тремя своими родственниками…

Она считала, что поступила правильно и справедливо. Правда, у нее промелькнула мысль, что следовало бы защитить долю Беллы от посягательств ее супруга. Надо будет посоветоваться с мистером Первисом.

Мисс Аранделл свернула в ворота «Литлгрин-хауса».

…Чарлз и Тереза Аранделлы приехали на машине, Таниосы — поездом.

Первыми прибыли брат с сестрой. Чарлз — высокий, привлекательный молодой человек поздоровался с едва уловимой иронией.

— Привет, дорогая мисс Эмили, как поживаете? Выглядите вы отлично! — и поцеловал ее.

Тереза вежливо прикоснулась своей свежей щечкой к увядшей щеке тети:

— Как дела, тетя Эмили?

Тетя подумала, что Тереза не слишком хорошо выглядит. Ее лицо под обильным слоем грима было усталым, вокруг глаз появились морщинки.

Чай был подан в столовой. Белла Таниос, у которой из-под модной, но по-дурацки надетой шляпки то и дело выбивалась прядь волос, усердно изучала свою кузину Терезу, горя страстным желанием запомнить все детали ее туалета. Уделом бедной Беллы была тяга к модным красивым вещам при полном отсутствии вкуса и стиля.

Туалеты Терезы были дорогими и слегка экстравагантными, а фигура просто великолепная. Вернувшись в Англию, Белла принялась старательно копировать элегантные наряды Терезы, правда, по более сходным ценам.

Доктор Таниос, рослый, добродушный бородач, беседовал с мисс Аранделл. У него был приятный низкий голос, который завораживал собеседника помимо его воли. Он пленил даже мисс Аранделл.

Мисс Лоусон хлопотала за столом вовсю. Она то вскакивала, то садилась, то подавала тарелки. Чарлз с его безупречными манерами несколько раз поднимался, чтобы помочь ей, но она его даже не поблагодарила.

После чая, когда гости отправились на прогулку в сад, Чарлз прошептал сестре:

— По-моему, я не нравлюсь Лоусон. Странно, не правда ли?

— Очень странно, — ехидно заметила сестра. — Как видишь, нашелся человек, способный устоять перед твоими неотразимыми чарами.

— Слава Богу, что это всего лишь Лоусон, — усмехнулся Чарлз.

Мисс Лоусон, прогуливаясь по саду с миссис Таниос, расспрашивала ее о детях. Простое, невыразительное лицо миссис Таниос вдруг озарилось внутренним светом. Оторвав наконец взгляд от Терезы, она оживилась и вдохновенно заговорила:

— Еще когда мы плыли по морю, Мэри сказала одну очень забавную вещь…

В лице мисс Лоусон она нашла самую участливую слушательницу.

Вскоре в саду появился серьезный молодой человек, в пенсне и с белокурыми волосами. Он выглядел несколько смущенным. Мисс Аранделл вежливо поздоровалась с ним.

— Привет, Рекс! — окликнула его Тереза и, взяв под руку, увела.

Чарлз поморщился и пошел перекинуться словечком-другим с садовником — непременным партнером в его детских играх.

Когда мисс Аранделл вернулась в дом, Чарлз играл с Бобом. Пес стоял на лестничной площадке, зажав в зубами мяч и слегка виляя хвостом.

— Ну, давай, старина!

Боб сел на задние лапы и не спеша принялся подталкивать носом мяч к краю площадки. Столкнув его наконец, он радостно вскочил. Мяч медленно запрыгал вниз по ступенькам. Чарлз поймал его и кинул собаке. Боб поймал мяч, и представление повторилось.

— Его любимая забава, — сказал Чарлз.

— Он может играть так часами, — улыбнулась Эмили Аранделл. Она вошла в гостиную, Чарлз последовал за ней. Боб разочарованно залаял.

— Посмотрите на Терезу и ее кавалера, — сказал Чарлз, взглянув в окно. — До чего же странная пара!

— Ты думаешь, у Терезы это всерьез?

— О да, она без ума от него! — уверенно заявил Чарлз. — Странный вкус, но ничего не поделаешь. Я думаю, это потому, что он обращается с ней как с подопытным кроликом, а не как с женщиной. Для Терезы это в новинку. Жаль, что парень беден. Тереза привыкла к роскоши.

— Я убеждена, что она сможет изменить свой образ жизни, если захочет, к тому же у нее имеются свои деньги, — сухо обрезала его мисс Аранделл.

— Да… конечно… — согласился Чарлз, бросив на нее виноватый взгляд.

Вечером, когда все собрались в гостиной в ожидании ужина, с лестницы вдруг донесся какой-то шум, а затем послышался взрыв проклятий. Появился Чарлз. Лицо его было багровым.

— Прошу прощения, тетя Эмили. Я не опоздал? Из-за вашего пса я чуть не свернул себе шею. Он оставил мячик на площадке лестницы.

— Ах ты маленький разбойник! — воскликнула мисс Лоусон, наклоняясь к собаке.

Боб едва удостоил ее взглядом и отвернулся.

— Да, да, я знаю, — сказала мисс Аранделл. — Это очень опасно. Минни, уберите, пожалуйста, мяч.

Мисс Лоусон поспешно вышла.

За ужином доктор Таниос полностью завладел разговором. Он рассказывал увлекательные истории о своей жизни в Смирне.

Гости рано отправились спать. Мисс Лоусон, прихватив вязанье, очки, бархатную сумку и книгу, сопровождала свою хозяйку в спальню.

— Ах, что за душка этот доктор Таниос! — оживленно ворковала она. — Такой милый собеседник. Но подобная жизнь не для меня… Все время кипятить воду… Пить козье молоко… А оно такое противное…

— Не говорите глупости, Минни, — перебила ее мисс Аранделл. — Вы предупредили Элен, чтобы она разбудила меня в половине седьмого?

— О да, мисс Аранделл. Я велела ей не подавать чай, хотя мне кажется, было бы лучше… Вы знаете, викарий из Саутбриджа, благочестивейший человек, сказал мне, что совсем необязательно поститься…

Мисс Аранделл снова оборвала ее:

— Никогда не ела перед заутреней и не собираюсь.

А вы вольны поступать, как вашей душе угодно.

— Нет, нет, зачем же… Я не сомневаюсь…

Мисс Лоусон совсем растерялась.

— Снимите с Боба ошейник, — велела ей мисс Аранделл.

Мисс Лоусон поспешила выполнить приказание. Все еще пытаясь угодить хозяйке, она сказала:

— Какой чудесный вечер! И всем очень понравилось.

— Еще бы! Они ведь явились сюда не просто так, им что-то от меня нужно.

— Как можно, дорогая мисс Аранделл…

— Милая Минни, что бы там обо мне ни думали, но не такая уж я дура. Интересно, кто из них первым заведет об этом разговор?

Мисс Аранделл не пришлось долго ждать. Когда они с мисс Лоусон вернулись с заутрени в начале десятого, доктор Таниос и его супруга завтракали в столовой. Чего нельзя было сказать про двух Аранделлов. После завтрака все разошлись, а мисс Аранделл осталась, чтобы сделать кое-какие записи в книжке расходов.

Около десяти в комнате появился Чарлз.

— Прошу прощения, что я опоздал, тетя Эмили. Я ждал Терезу, но она еще и глаз не продрала.

— В половине одиннадцатого завтрак уберут, — предупредила мисс Аранделл. — Как видно, нынче не в моде считаться со слугами, но только не в моем доме.

— Замечательно. Чтим обычаи предков!

Чарлз положил себе на тарелку почек и уселся рядом с тетей.

Его улыбка была как всегда обворожительной. Эмили Аранделл поймала себя на том, что снисходительно улыбается ему в ответ. Ободренный ее благосклонностью, Чарлз решился:

— Тетя Эмили, мне очень жаль, что приходится к вам обращаться с просьбой, но мне чертовски нужны деньги. Не могли бы вы мне немного подкинуть? Сотни было бы вполне достаточно.

Лицо тети сразу стало суровым и непреклонным.

Эмили Аранделл привыкла говорить то, что думает, и не боялась высказать своего мнения.

Мисс Лоусон, пересекая холл, едва не столкнулась с Чарлзом, который выходил из столовой. Она с любопытством взглянула на него. Когда она вошла туда, мисс Аранделл сидела, гордо подняв голову. Щеки ее пылали.

Глава 2 Родственники

Чарлз легко взбежал по лестнице и постучал в дверь к сестре.

— Войдите! — тотчас отозвалась она. Он вошел. Тереза зевала, сидя на постели.

Чарлз пристроился рядом.

— До чего же ты красива, Тереза! — восхищенно произнес он.

— Как дела? — оборвала она.

— Сразу догадалась? — хмыкнул Чарлз. — Да, я опередил тебя, моя девочка! Решил попытать счастья прежде, чем это сделаешь ты.

— Ну и как?

Чарлз беспомощно опустил руки.

— Ничего не вышло! Тетя Эмили дала мне от ворот поворот. Намекнула, что не питает никаких иллюзий на наш счет и понимает, почему любящие родственнички к ней слетелись! И добавила при этом, что их ждет разочарование. Единственно, на что они могут рассчитывать, так это на ласку, да и то очень сдержанную.

— Нечего было соваться раньше времени, — сухо заметила Тереза.

— Я не хотел, чтобы ты или Таниосы меня обскакали, — снова хмыкнул Чарлз. — Очень сожалею, дорогая моя Тереза, но на сей раз, боюсь, у нас ничего не выйдет. Старушку Эмили не проведешь, не так она глупа.

— Я никогда и не считала ее глупой.

— Я даже попробовал припугнуть ее.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросила его сестра.

— Сказал, что в любой день с ней может что-нибудь стрястись. Не забирать же ей все с собой на небеса. Лучше уж сейчас немного раскошелиться.

— Чарлз, ты кретин!

— Отнюдь. Я кое-что смыслю в человеческой психологии. Наша старушка терпеть не может, когда к ней подлизываются. С ней надо говорить напрямик. К тому же я рассуждал вполне логично. Ведь после ее смерти деньги получим мы, так почему же ей не дать нам немного сейчас? Иначе у нас возникнет желание как можно скорее пролить слезу на ее похоронах.

— Ну и как, поняла она твои намеки? — спросила Тереза, презрительно скривив прелестный ротик.

— Сомневаюсь. Во всяком случае, никак не отреагировала. Только сухо поблагодарила за откровенность и добавила, что сумеет за себя постоять. «Ну что ж, — сказал я, — мое дело вас предупредить». «Постараюсь запомнить», — ответила она.

— Ей-богу, Чарлз, ты жуткий кретин! — обозлилась Тереза.

— Черт подери, Тереза! Она меня довела! Старушка ведь купается в деньгах. Держу пари, что она не истратила и десятой доли того, что ей досталось. Да и на что, собственно, ей было тратить? А мы молоды, хотим наслаждаться жизнью. Так нет, она назло нам проживет до ста лет. Мне хочется радоваться жизни сейчас… Да и тебе тоже…

Тереза кивнула.

— Старики нас не понимают… — почти шепотом произнесла она. — Не хотят понять… Они не знают, что такое жить по-настоящему!

Брат с сестрой несколько минут молчали.

— Ладно, дорогая, — Чарлз встал, — может, тебе повезет больше. Хотя верится в это с трудом.

— По правде говоря, я делаю ставку на Рекса, — призналась Тереза. — Если мне удастся убедить тетушку Эмили в том, что он талантлив и ему очень важно именно сейчас выбиться в люди и не погрязнуть в трясине захолустья, где его удел быть провинциальным врачом… Знаешь, Чарлз, несколько тысяч могли бы коренным образом изменить всю нашу жизнь!

— Может, ты их получишь, но верится с трудом. Ты и так уже промотала солидную сумму, пока вела разгульный образ жизни. А тебе не кажется, Тереза, что эта зануда Белла и ее подозрительный Таниос скорее получат что-нибудь?

— Какой прок Белле от денег? Безвкусная провинциалка, у нее вид старьевщицы.

— Кто знает? — усомнился Чарлз. — Деньги нужны ей на этих противных детей, чтобы исправить им передние зубы, на их учебу, на уроки музыки. К тому же дело вовсе не в Белле, а в Таниосе. Держу пари, он давно пронюхал о тетушкиных деньгах. На то он и грек! Все, что было у Беллы, он растратил. Занялся коммерцией и все спустил.

— Думаешь, он сумеет выудить что-нибудь у старушки Эмили?

— Во всяком случае, я сделаю все, чтобы этого не случилось, — мрачно ответил Чарлз. После чего вышел из комнаты и спустился вниз. В холле крутился Боб. Он радостно бросился к Чарлзу. Собаки любили молодого человека.

Боб подбежал к двери, ведущей в гостиную, и оглянулся на Чарлза.

— Чего тебе? — спросил тот, направляясь за ним.

Боб метнулся в гостиную и выжидающе уселся у небольшого бюро. Чарлз подошел к нему.

— Ну, что?

Боб завилял хвостом, уставившись на ящички бюро и просительно повизгивая.

— Там что-то спрятано?

Чарлз открыл один из верхних ящичков. И брови его поползли вверх от изумления.

— Господи! — пробормотал он.

В углу ящичка лежала стопка казначейских билетов.

Чарлз взял банкноты и пересчитал их. Усмехаясь, отделил три купюры по одному фунту и две десятишиллинговых и сунул себе в карман. Остальные деньги он аккуратно положил на место.

— Отличную мысль ты мне подал, дружище, — сказал он. — Твой дядюшка Чарлз теперь, по крайней мере, может расплатиться с долгами. Всегда полезно иметь при себе немного наличных денег.

Когда Чарлз закрыл ящик, Боб укоризненно гавкнул.

— Прости, старина, — извинился Чарлз. И открыл соседний ящичек. В углу лежал мячик Боба. Чарлз достал его. — На, возьми, играй, сколько душе угодно.

Боб, поймав мячик, выбежал из комнаты, и сразу же раздался стук прыгающего по ступенькам мяча.

Чарлз спустился в сад. Стояло чудесное солнечное утро, пахло сиренью.

Мисс Аранделл находилась в обществе доктора Таниоса. Он вел разговор о преимуществе английского образования для детей — самого лучшего в мире — и глубоко сожалел о том, что не в состоянии позволить подобной роскоши своим детям.

Чарлз злобно и вместе с тем довольно усмехнулся. Он непринужденно присоединился к беседе, умело переводя разговор на другую тему.

Эмили Аранделл приветливо улыбалась ему. И Чарлз даже подумал, что она благодарна ему за это.

Он воспрянул духом. Кто знает, может, перед отъездом…

Чарлз был неисправимым оптимистом.

…Во второй половине дня за Терезой заехал на своей машине доктор Доналдсон и повез ее в Уортемское аббатство — одно из местных достопримечательностей. Выйдя из аббатства, они решили пройтись по роще.

Во время прогулки Рекс Доналдсон рассказывал Терезе о своих теоретических изысканиях, о недавно проведенных опытах. Она мало что понимала, однако слушала словно зачарованная, думая при этом:

«Какой умница мой Рекс, и до чего же он хорош!»

Неожиданно Доналдсон прервал себя на полуслове и с явным сомнением в голосе спросил:

— Тебе, наверное, скучно, Тереза?

— Ничуть, дорогой, все это потрясающе, — не моргнув глазом, откликнулась Тереза. — Продолжай. Ты взял немного крови у инфицированного кролика…

Доктор Доналдсон продолжал свой рассказ.

Наконец Тереза произнесла со вздохом:

— В работе заключена вся твоя жизнь, любимый.

— Естественно, — согласился доктор Доналдсон.

Но для Терезы в этом не было ничего естественного.

Мало кто из ее друзей работал, а уж если работал, то через силу.

Она подумала, как уже думала не раз, что ей здорово не повезло, что она влюбилась в Рекса Доналдсона. Почему человеком овладевает вдруг это непонятное, удивительное безумие? Глупый вопрос. Чему быть, того не миновать.

Она нахмурилась, поражаясь самой себе. В ее компании все были беззаботными весельчаками и циниками. Разумеется, у каждого может быть с кем-то роман, только зачем увлекаться всерьез. Покрутить немного — это дело другое.

Но к Рексу Доналдсону она относилась совсем иначе. Ее чувство было странно глубоким. Она уже понимала, что оно не пройдет… Рекс был ей нужен. Ей нравилось в нем все: его спокойствие и отрешенность, столь чуждые ее собственной безалаберной, легкомысленной жизни, его хладнокровная логика, целеустремленность и еще какая-то неведомая, тайная сила, которая явно скрывалась за его внешней незначительностью и сухостью манер.

Рекс Доналдсон был гением, и то, что его профессия занимала главное место в его жизни, а она, Тереза, лишь второе — впрочем, тоже вполне существенное, — делало его еще более притягательным. Впервые в жизни эта эгоистка, привыкшая получать только удовольствие, готова была отойти на второй план. Такая роль ее вполне устраивала. Ради Рекса она была готова на все!

— Противные деньги! — капризно произнесла она. — Вот умерла бы тетушка Эмили, мы бы с тобой сразу поженились, ты мог бы переехать в Лондон, иметь там свою лабораторию, полную всяких пробирок, морских свинок, и не тратить время на младенцев, болеющих свинкой, и на престарелых дам, страдающих несварением желудка.

— Твоя тетушка, если будет хорошо следить за собой, — сказал Доналдсон, — может прожить еще долго-долго.

— Да, это верно, — уныло согласилась Тереза.

Тем временем в большой спальне с двуспальной кроватью и старинной дубовой мебелью доктор Таниос говорил жене:

— По-моему, я неплохо подготовил почву. Теперь твоя очередь, милая.

Он наливал воду из старомодного медного бачка в фарфоровую раковину, расписанную розами.

Белла Таниос, сидя перед туалетным столиком, удивлялась, глядя на себя в зеркало, тому, что волосы ее, несмотря на такую же прическу, как у Терезы, выглядят совсем иначе.

— Мне до смерти не хочется просить деньги у тетушки Эмили, — не сразу ответила она.

— Ты же просишь не для себя, Белла, а для детей. Что поделаешь, если наши торговые операции оказались неудачными.

Стоя к ней спиной, он не мог видеть, как она украдкой косо на него взглянула.

— Нет, нет, я не смогу… — мягко настаивала она. — С тетей Эмили не так-то просто договориться. Она умеет быть щедрой, но не любит, когда у нее клянчат.

Таниос подошел к ней, вытирая на ходу руки.

— С чего это вдруг ты заупрямилась, Белла? В конце концов, зачем мы приехали сюда?

— Я не думала… что мы едем просить деньги… — пробормотала она.

— Но ведь ты согласна, что если мы хотим дать детям хорошее образование, то у нас нет другого выхода, как обратиться за помощью к твоей тетушке.

Белла Таниос промолчала, только беспокойно заерзала на своем пуфе.

На ее лице появилось мягкое упрямое выражение, хорошо знакомое многим умным мужьям глупых жен.

— Возможно, тетя Эмили сама предложит… — начала она.

— Вполне вероятно, но пока она не проявила ни малейшего желания это сделать.

— Бели бы мы смогли привезти с собой детей, — продолжала Белла, — тетя Эмили непременно полюбила бы Мэри. Не говоря уж об Эдварде. Он такой умница!

— Твоя тетя не кажется мне большой любительницей детей, — сухо заметил Таниос. — Может, даже лучше, что их здесь нет.

— Ну что ты, Якоб…

— Да, да, моя дорогая. Я понимаю твои чувства. Но эти сухие, как воблы, старые девы мыслят совсем иначе. Неужели ради Мэри и Эдварда мы не сделаем все, что в наших силах? Тем более что мисс Аранделл совсем не трудно чуть-чуть нам помочь.

Миссис Таниос обернулась. Щеки у нее горели.

— О Якоб, пожалуйста, давай отложим до следующего раза. Я уверена, что сейчас было бы неразумно приставать к ней с просьбами. Во всяком случае, мне не хотелось бы этого делать.

Таниос прильнул к ней, обняв за плечи. По телу ее пробежала дрожь, и она замерла, словно окаменев.

— И все же, Белла, — мягко уговаривал он, — ты обязана выполнить мою просьбу… В конечном счете ты всегда поступаешь так, как я прошу. Я уверен, что ты выполнишь мою просьбу…

Глава 3 Несчастный случай

Вторник уже клонился к закату. Боковая дверь в сад была открыта. Мисс Аранделл, стоя на пороге, бросала мячик Боба на дорожку. Терьер кидался вслед за ним.

— Последний раз, Боб, — сказала мисс Аранделл. — Постараюсь кинуть подальше.

Мячик снова покатился по дорожке, а Боб ринулся за ним и, настигнув, принес к ногам мисс Аранделл.

Мисс Аранделл подняла мячик и в сопровождении Боба вошла в дом, закрыв за собой дверь. Затем направилась в гостиную, неотступно преследуемая Бобом, и положила мячик в ящик бюро.

Она взглянула на часы, стоявшие на камине. Они показывали половину седьмого.

— Немного отдохнем перед ужином, Боб.

Мисс Аранделл поднялась по лестнице к себе в спальню. Боб по-прежнему следовал за ней. Устроившись поудобнее на обтянутой ситцем кушетке, мисс Аранделл вздохнула, пес пристроился у нее в ногах. Она была рада, что уже вторник и завтра гости разъедутся. Эти выходные не принесли ей ничего нового и неожиданного, гораздо больше ее беспокоило то, что она никак не могла отделаться от досаждавших ей мыслей.

— Старею, наверное… — сказала она себе. И тут же, пораженная, поправилась: — Вернее, уже стала старой…

Полчаса она пролежала, закрыв глаза, пока пожилая горничная Элен не принесла ей горячей воды. После чего встала и оделась к ужину.

В тот вечер к ужину был приглашен доктор Доналдсон. Эмили Аранделл имела хорошую возможность изучить его поближе. Ей все еще не верилось, что Тереза, столь экзотичная особа, решила выйти замуж за этого чопорного, педантичного молодого человека. И в равной степени казалось невероятным, что этот чопорный, педантичный молодой человек решил жениться на Терезе.

Вечер уже близился к концу, а мисс Аранделл чувствовала, что знает о докторе Доналдсоне ничуть не больше прежнего. Он был крайне учтив, педантичен и казался ей безмерно скучным. В душе она полностью разделяла мнение мисс Пибоди. И невольно подумала: «Вот у нас были настоящие кавалеры… одни бакенбарды чего стоили…»

Доктор Доналдсон долго не рассиживался. В десять часов он уже поднялся из-за стола. После его отъезда Эмили Аранделл объявила, что отправляется спать. Она поднялась наверх, вскоре за ней последовали и ее молодые родственники. Этим вечером все они выглядели какими-то притихшими. Мисс Лоусон задержалась внизу, чтобы выполнить свои последние обязанности: выпустить Боба на вечернюю прогулку, загасить огонь в камине, закрыть дверь на задвижку и проверить, не выпали ли угольки на ковер.

Через пять минут, чуть запыхавшись, она появилась в спальне своей хозяйки.

— По-моему, я сделала все, — сказала она, кладя на место шерсть, рабочую сумочку и книгу, взятую из библиотеки. — Надеюсь, книга вам понравится. Из тех, что вы указали в вашем списке, на полках ничего не оказалось, но библиотекарша уверила меня, что эта придется вам по душе.

— На редкость глупая девица, — отозвалась Эмили Аранделл. — Я еще не встречала человека, который так плохо разбирался бы в книгах.

— О, Боже, извините. Возможно, мне следовало…

— Ерунда! Вы ни в чем не повинны, — успокоила ее Эмили Аранделл и ласково добавила: — Надеюсь, вы хорошо провели сегодняшний вечер?

Лицо мисс Лоусон просияло. Она даже помолодела и не выглядела такой рохлей.

— О да, большое вам спасибо. Я вам очень признательна за то, что вы меня отпустили. Я так интересно провела время. Мы работали с планшеткой, и на планшетке оказались написанными такие интересные вещи. Было несколько посланий… Конечно, это не настоящий спиритический сеанс…[151] Джулия Трипп очень ловко управлялась с планшеткой. Мы получили несколько посланий от тех, кого уже нет с нами. Я так рада… что подобные вещи не запрещаются…

— Только не говорите об этом викарию[152],— с легкой улыбкой заметила мисс Аранделл.

— Я уверена, дорогая мисс Аранделл, абсолютно уверена, что в этом нет ничего плохого. Хорошо, если бы наш милый мистер Лонсдейл изучил этот предмет. Мне кажется, только ограниченные люди способны осуждать то, о чем не имеют ни малейшего понятия. Джулия и Изабел Трипп воистину наделены спиритическими способностями.

— Настолько, что непонятно, как они еще продолжают оставаться в живых, — пошутила мисс Аранделл.

Ей не очень нравились Джулия и Изабел Трипп. Их туалеты казались ей нелепыми, привычка есть только вегетарианскую пищу — абсурдной, а манеры — вычурными. Эти женщины не ведали традиций, не знали своих корней и не отличались хорошим воспитанием. Но ей импонировала их серьезность, и, будучи в глубине души доброй женщиной, она никогда не препятствовала этой дружбе, которая так радовала бедняжку Минни.

Бедняжка Минни! Эмили Аранделл относилась к своей компаньонке одновременно с симпатией и презрением. Сколько их сменилось у нее, таких вот глуповатых, немолодых женщин, и все как одна они были суетливы, подобострастны и начисто лишены здравого смысла.

Бедняжка Минни была явно взбудоражена в этот вечер. Глаза у нее блестели. Она не находила себе места, машинально хватаясь то за одно, то за другое и совершенно не вникая в то, что делает.

— Как жаль, что вас не было с нами… — взахлеб тараторила она. — Тогда бы вы сами во всем убедились и поверили в наши спиритические сеансы. Сегодня, например, пришло послание для Э. А. Инициалы были видны совершенно отчетливо. Послание было от мужчины, который скончался много лет назад, от крупного военного деятеля. Изабел видела его как наяву. Возможно, это был сам генерал Аранделл. Чудесное послание, полное любви, утешения и веры в то, что терпением можно все преодолеть.

— Эти сантименты совсем не свойственны папе, — отозвалась мисс Аранделл.

— Да, но не забудьте, что душа наших близких очень меняется там, где царят любовь и взаимопонимание. А потом на планшетке появилось слово «ключ». По-моему, это ключ от комода. Может быть такое?

— Ключ от комода? — заинтересовалась Эмили Аранделл.

— По-моему, да. Наверное, в нем лежат какие-то важные документы или что-то в этом роде. Уже был один совершенно достоверный случай, когда в послании конкретно указывалась какая-то мебель, в которой действительно обнаружили завещание.

— У нас в комоде нет никакого завещания, — сказала мисс Аранделл и резко добавила: — Идите спать, Минни. Вы устали. Да и я тоже. Как-нибудь вечером мы пригласим к себе сестер Трипп.

— О, это было бы замечательно! Спокойной ночи, дорогая. Вы уверены, что вам больше ничего не нужно? Разумеется, вы устали! Здесь столько народу! Нужно сказать Элен, чтобы она завтра как следует проветрила гостиную и вытряхнула занавеси. Эти сигареты оставляют после себя такой запах! Должна заметить, что вы слишком их балуете — позволяете им курить в гостиной.

— Приходится уступать современным нравам, — сказала Эмили Аранделл. — Спокойной ночи, Минни.

Когда мисс Лоусон ушла, Эмили Аранделл подумала о том, что эти спиритические сеансы не так уж безвредны для Минни. Глаза у нее прямо лезли на лоб от возбуждения. Она была явно не в себе.

А вот насчет комода и впрямь странно, — подумала Эмили Аранделл, ложась в постель. Она грустно улыбнулась, вспомнив сцену, разыгравшуюся давным-давно. После смерти папы нашли ключ, и, когда открыли комод, оттуда посыпалась груда пустых бутылок из-под виски. Это был один из тех маленьких секретов, которые, разумеется, держались втайне от Минни, и уж тем более от Изабел и Джулии Трипп, поэтому поневоле задумаешься, нет ли в самом деле чего-то в этих спиритических сеансах…

Ей не спалось в большой кровати под пологом. Последнее время она почему-то вообще с трудом засыпала. Но решительно не хотела пользоваться снотворным, предписанным ей доктором Грейнджером. Эти снадобья, по ее мнению, предназначались для людей слабых, для тех неженок, которым не под силу терпеть боль нарывающего пальца или нытье зуба либо одолеть скуку бессонной ночи.

Порой она вставала и бесшумно обходила дом. Водворяла на место книжку, трогала какую-нибудь безделушку, переставляла вазу с цветами, а иногда садилась написать письмо, а то и два. В такие ночные часы она бодрствовала вместе со своим домом. Ее не раздражали эти ночные бдения. Даже напротив. Ей казалось, будто рядом с ней ее сестры Арабелла, Матильда и Агнес, ее брат Томас, славный малый, каким он был, пока та женщина не окрутила его! И сам генерал Чарлз Лейвертон Аранделл — домашний тиран с очаровательными манерами, который покрикивал на своих дочерей и грубо с ними обращался, но которым тем не менее они гордились, поскольку он участвовал в подавлении Индийского мятежа[153] и, вообще, объездил множество стран. Ну что тут поделаешь, если иногда он был «не совсем в себе», как выражались его дочери?

Мысли ее снова вернулись к жениху племянницы, и мисс Аранделл подумала: «Наверное, вообще не пьет. Тоже мне мужчина: весь вечер за ужином потягивал ячменный отвар! Ячменный отвар! А я открыла сохранившийся, еще папин, портвейн».

Зато Чарлз отдал портвейну должное. О, если бы Чарлзу можно было доверять. Если бы только не знать, что с ним…

Она сбилась с мысли… И стала перебирать события минувших выходных.

Все почему-то казалось зловещим и будило дурные предчувствия…

Она попыталась отогнать беспокойные мысли. Но тщетно.

Мисс Аранделл приподнялась на локте и при свете ночника, который всегда горел в блюдечке на ночном столике, посмотрела, сколько сейчас времени.

Час ночи, а ей совершенно не хотелось спать.

Она встала, надела домашние туфли и теплый халат и решила спуститься вниз и проверить книги расходов, чтобы наутро расплатиться по всем задолженностям.

Легкой тенью она выскользнула из спальни и двинулась вперед по коридору, освещенному маленькой электрической лампочкой, которой дозволялось гореть всю ночь.

Дойдя до площадки, она протянула руку, чтобы взяться за перила, и вдруг неожиданно споткнулась. Она попыталась удержаться на ногах, но не сумела и кубарем покатилась вниз по лестнице.

Шум паденья, крик, вырвавшийся из ее груди, нарушил сонную тишину. Дом проснулся. Захлопали двери, зажглись огни.

Из своей комнаты, выходившей на площадку, выбежала мисс Лоусон.

Всхлипывая от отчаянья, она быстро засеменила вниз. Появился зевающий Чарлз, в роскошном, ярком халате. За ним — Тереза, закутанная в темный шелк. И Белла в светло-синем кимоно и с гребенками в волосах, чтобы сделать их «волнистыми».

Не в состоянии что-либо понять, почти теряя сознание, Эмили Аранделл лежала, свернувшись клубочком. Плечо и лодыжка ныли, все тело сводило судорогой от боли. Она увидела собравшихся вокруг нее людей: глупышка Минни почему-то плакала и неизвестно зачем махала руками, Тереза смотрела на нее испуганно, Белла застыла в ожидании, приоткрыв рот. Откуда-то издалека — так ей показалось — донесся голос Чарлза:

— Это мячик проклятого пса! Должно быть, он оставил его на площадке, а она поскользнулась. Видите? Вот он!

Потом она почувствовала, как кто-то взял инициативу в свои руки и, отстранив других, встал около нее на колени и начал со знанием дела ощупывать ее пальцами.

Ей сразу стало легче. Теперь все будет в порядке.

Доктор Таниос говорил уверенно и ободряюще:

— Ничего, все обойдется. Переломов нет… Просто она очень испугалась, ударилась и находится в шоке. Хорошо еще, что так легко отделалась. Могло быть гораздо хуже.

Затем, отодвинув остальных, он легко поднял ее на руки и отнес на постель. В спальне, минуту подержав ее за запястье, он посчитал пульс, кивнул и послал Минни, которая все еще плакала и бестолково суетилась, за коньяком и горячей водой для грелки.

Совсем растерявшаяся, потрясенная, истерзанная болью, мисс Аранделл в эту минуту испытывала огромную благодарность Якобу Таниосу за то чувство облегчения, которое принесли ей прикосновения его умелых рук. Он, как и положено врачу, вселял в нее уверенность и бодрость.

Какое-то смутное беспокойство не покидало ее, но она не могла собраться с мыслями и понять, что же именно ее тревожит, — ладно, об этом она подумает потом. А сейчас она выпьет то, что ей протягивали, и уснет, как было обещано.

Но чего-то или кого-то ей не хватало.

«О нет, сейчас лучше не думать… Так болит плечо». Она выпила то, что ей дали.

А затем услышала, как доктор Таниос очень приятным, уверенным голосом сказал:

— Теперь все будет в полном порядке.

Она закрыла глаза.

А проснулась от хорошо знакомых звуков — тихого, приглушенного лая.

И через минуту окончательно пришла в себя.

Боб, непослушный Боб! Он лаял за парадной дверью как-то особенно виновато: «Всю ночь прогулял, и теперь мне очень стыдно». Лаял приглушенно, но тем не менее настойчиво.

Мисс Аранделл прислушалась. Да, все правильно. Она услышала, как Минни пошла вниз по лестнице, чтобы впустить его, как скрипнула парадная дверь, услышала тихое бормотанье Минни, тщетно пытавшейся устыдить его: «Ах ты, шалун, наш маленький Боб…» Услышала, как открылась дверь в буфетную. Постель Боба находилась под столом, где мыли посуду.

И Эмили ясно осознала, чего именно ей не хватало в ту минуту, когда она упала. Где был Боб? Весь этот шум — ее падение, крики сбежавшихся со всех сторон людей и отсутствие Боба, который обычно разражался громким лаем из буфетной.

Так вот что подсознательно тревожило ее. Теперь это вполне объяснимо. Боб, когда его выпустили вчера вечером погулять, ничтоже сумняшеся, решил доставить себе удовольствие и не вернулся домой. Время от времени его добродетель не выдерживала испытания, хотя потом он чувствовал себя виноватым и старался замолить грехи.

Значит, все в порядке. Но так ли это? Нет, что-то еще мучило ее, не давая покоя. Что-то связанное с ее падением.

Ах да, кажется, Чарлз сказал, что она поскользнулась о мячик Боба, который тот оставил на площадке лестницы…

Чарлз действительно держал его в руке…

У Эмили Аранделл болела голова. Дергало плечо. Ломило все тело. Но несмотря на физические страдания, мысль ее работала четко. Сознание прояснилось. Она вспомнила все.

Вспомнила все события, начиная с шести часов вечера… Повторила каждый свой шаг, вплоть до той минуты, когда, очутившись на площадке лестницы, хотела спуститься по ступенькам.

И вдруг содрогнулась от ужаса…

Нет, не может быть! Она, наверное, ошибается… Мало ли что человек может вообразить после такого происшествия.

Она попыталась, стараясь изо всех сил, представить у себя под ногой скользкий мячик Боба…

И не смогла.

Вместо этого…

«Это все нервы, — сказала себе Эмили, — нелепые фантазии».

Но ее здравый, проницательный викторианский ум говорил, что это совсем не так. Викторианцы отнюдь не были наивными оптимистами. Они умели с достаточной легкостью поверить и в худшее.

Эмили Аранделл поверила в худшее.

Глава 4 Мисс Аранделл пишет письмо

Настала пятница.

Родственники уехали.

Они отбыли в среду, как и собирались. Один за другим они изъявляли готовность остаться. Но все получили твердый отказ. Мисс Аранделл сказала, что хочет побыть одна. В течение двух дней после их отъезда Эмили Аранделл находилась в какой-то прострации. Порой она даже не слышала, о чем говорит ей Минни Лоусон. И, глядя на нее, просила повторить.

— Это она после шока, бедняжка, — говорила мисс Лоусон.

И сокрушенно добавляла, испытывая удовлетворение от несчастья, которое внесло хоть какую-то живость в унылое их существование:

— Боюсь, она никогда уже не оправится от него.

Доктор Грейнджер, напротив, был совершенно другого мнения.

Он уверял мисс Аранделл, что к концу недели она сможет спуститься вниз, что, к великому счастью, она не сломала ни единой косточки, что она не представляет никакого интереса для настоящего солидного врача и что, будь у него все пациенты такими, ему пришлось бы немедленно отказаться от своей практики и подыскивать себе иное поприще.

А Эмили Аранделл отвечала старому доктору в том же духе — они были давними друзьями. С ней он не разводил церемоний, да и она откровенно пренебрегала его наставлениями, — однако оба они всегда получали удовольствие от общения друг с другом.

После того, как доктор с громким топотом удалился, престарелая дама долго лежала нахмурившись и почти не слушая болтовню Минни Лоусон, которая из лучших побуждений просто не закрывала рта. А затем вдруг, словно очнувшись, набросилась на мисс Лоусон.

— Бедный наш маленький Боб! — ворковала мисс Лоусон, склонившись над собакой, которая лежала на коврике возле кровати хозяйки. — И не жалко тебе твоей бедной мамочки, ты причинил ей столько бед?!

— Не будьте идиоткой, Минни! — сердито гаркнула мисс Аранделл. — Где же ваше хваленое чувство справедливости? Разве вам не известно, что у нас в Англии любой считается невиновным до тех пор, пока не доказана его вина?

— Но ведь известно…

— Ничего нам не известно, — снова гаркнула Эмили. — И перестаньте суетиться, Минни. Перестаньте хватать то одно, то другое. Вы не умеете вести себя у постели больного! Уходите отсюда и пришлите ко мне Элен.

Мисс Лоусон покорно выскользнула за дверь.

Эмили Аранделл посмотрела ей вслед и почувствовала легкое раскаяние. Минни, конечно, действует ей на нервы, но старается изо всех сил.

Мисс Аранделл нахмурилась.

Ей было ужасно жаль себя. Она относилась к числу тех энергичных, волевых старушек, которые привыкли решительно действовать в любой ситуации. Но в данной ситуации она просто не знала, как ей действовать.

Бывали моменты, когда она теряла уверенность в себе и не доверяла собственной памяти. А посоветоваться было совершенно не с кем.

Полчаса спустя мисс Лоусон, преодолев на цыпочках скрипящие половицы, вошла в комнату с чашкой мясного бульона в руках и замерла в нерешительности, увидев, что хозяйка ее лежит с закрытыми глазами. И тут Эмили Аранделл вдруг резко произнесла:

— Мэри Фокс.

Мисс Лоусон едва от неожиданности не уронила чашку.

— Кокс, дорогая? — переспросила она. — Вы хотите, чтобы я подбросила угля в топку?

— Вы что, оглохли, Минни? При чем тут кокс? Я сказала: «Мэри Фокс». Я встретила ее в Челтнеме в прошлом году. Она была сестрой одного из каноников[154]кафедрального собора в Эксетере[155]. Дайте мне эту чашку. Не то вы превратите ее в блюдце. И прекратите ходить на цыпочках. Вы даже не представляете, как это раздражает. А теперь спуститесь вниз и принесите мне лондонский телефонный справочник.

— Может, просто найти вам нужный номер, дорогая? Или адрес?

— Если бы я хотела, чтобы вы это сделали, я бы так и сказала. Делайте то, что я вам велю. Принесите справочник и поставьте возле моей кровати письменные принадлежности.

Мисс Лоусон поспешила выполнить приказания.

Когда она, сделав все, что от нее требовалось, выходила из комнаты, Эмили Аранделл неожиданно произнесла:

— Вы славное преданное существо, Минни. Не обращайте внимания на мой лай. Он куда страшнее моих укусов. Вы очень терпеливы и внимательны ко мне.

Мисс Лоусон вышла из комнаты порозовевшая, счастливо бормоча что-то под нос.

Сидя в постели, мисс Аранделл написала письмо. Она писала его не торопясь, часто задумываясь и подчеркивая наиважнейшие слова, она то и дело зачеркивала фразы и писала поверх зачеркнутого — ибо училась в школе, где ее приучили не переводить без нужды бумагу. Наконец, облегченно вздохнув, она поставила свою подпись и вложила листки в конверт. На конверте старательно вывела имя и фамилию адресата. Затем взяла еще один листок бумаги. Но на сей раз сначала составила черновик, внимательно его прочла и, кое-что поправив, переписала начисто. Еще раз перечитав все написанное, она, довольная результатом своих трудов, вложила его в другой конверт, адресовав Уильяму Первису, эсквайру[156], в адвокатскую контору «Первис, Первис, Чарлсуорт и Первис» в Харчестере.

После чего она взяла первый конверт, где было указано имя мосье Эркюля Пуаро, и, отыскав в телефонном справочнике нужный адрес, переписала его на конверт.

В дверь постучали.

Мисс Аранделл быстро сунула конверт под клапан бювара[157].

Ей вовсе не хотелось давать пищу любопытству Минни. Минни и так любила совать нос куда не следовало.

— Войдите, — сказала она и со вздохом облегчения откинулась на подушки.

Теперь она сделала все необходимое, чтобы не оказаться безоружной в сложившейся ситуации.

Глава 5 Эркюль Пуаро получает письмо

События, о которых я только что рассказал, разумеется, стали известны мне гораздо позже, после тщательного опроса членов семьи. Полагаю, я изложил все достаточно верно.

Мы с Пуаро оказались вовлеченными в дело благодаря письму, полученному от мисс Аранделл.

Я отлично помню тот день. Стояло жаркое, душное утро уходящего июня.

Пуаро совершал торжественную церемонию вскрытия утренней корреспонденции. Он брал в руки каждое письмо, сначала внимательно его разглядывал, потом аккуратно взрезал конверт специальным ножичком; прочитав письмо, клал его в одну из четырех стоп возле кружки с шоколадом, ибо имел отвратительную привычку пить шоколад на завтрак. Все это он проделывал автоматически, словно хорошо отлаженная машина.

Так уж у нас было заведено, и малейший сбой тотчас обращал на себя внимание.

Расположившись у окна, я глазел на проезжавшие мимо машины. После недавнего возвращения из Аргентины зрелище бурлящего Лондона явно будоражило мою истосковавшуюся по нему душу.

Обернувшись к Пуаро, я с улыбкой сказал:

— Ваш скромный Ватсон[158] осмеливается сделать некое умозаключение.

— С удовольствием выслушаю вас, мой друг.

Приняв соответствующую позу, я важно констатировал:

— Сегодня утром среди прочих писем одно вас особенно заинтересовало.

— Вы настоящий Шерлок Холмс! Совершенно верно!

— Видите, ваши методы пошли мне на пользу, Пуаро, — засмеялся я. — Раз вы прочитали письмо дважды, значит, оно привлекло ваше внимание.

— Судите сами, Гастингс.

Заинтригованный, я взял письмо и тут же скорчил кислую гримасу. Оно представляло собой два листка, исписанных старческими, едва различимыми каракулями, и к тому же было испещрено многочисленными поправками.

— Мне следует прочитать это, Пуаро? — жалобно спросил я.

— Необязательно. Как хотите.

— Может, вы перескажете его содержание?

— Мне хотелось бы знать ваше мнение. Но, если у вас нет желания, оставьте его.

— Нет, нет, я хочу знать, в чем дело.

— Вряд ли вы что-нибудь поймете, — сухо заметил мой друг. — В письме толком ни о чем не говорится.

Сочтя его высказывание несколько несправедливым, я без особой охоты принялся читать письмо.

«Мосье Эркюлю Пуаро.

Уважаемый мосье Пуаро!

После долгих сомнений и колебаний я пишу (последнее слово зачеркнуто), решилась написать вам в надежде, что вы сумеете помочь мне в деле сугубо личного характера. (Слова „сугубо личного“ были подчеркнуты три раза.) Должна признаться, я о вас уже слышала от некой мисс Фокс из Эксетера, и, хотя сама она не была знакома с вами, но сказала, что сестра ее шурина, имя которой, к сожалению, не помню, говорила о вас как об исключительно отзывчивом и разумном человеке („отзывчивом и разумном“ подчеркнуто один раз). Разумеется, я не стала допытываться, какого рода („рода“ подчеркнуто) расследование вы проводили для нее, но со слов мисс Фокс поняла, что речь шла о деле весьма деликатном и щепетильном». (Последние четыре слова подчеркнуты жирной линией.)

Я прервал на какое-то время чтение. Разбирать едва видимые каракули оказалось нелегкой задачей. И снова спросил:

— Пуаро, вы полагаете, стоит продолжать? Она что-нибудь пишет по существу?

— Наберитесь терпения, мой друг, и дочитайте до конца.

— Легко сказать, набраться терпения… Здесь такие каракули, будто это паук забрался в чернильницу, а потом прогулялся по листкам бумаги. У сестры моей бабушки Мэри, помнится, был такой же неразборчивый почерк, — проворчал я и снова погрузился в чтение.

«Мне думается, вы смогли бы помочь мне разобраться в той сложной дилемме, которая встала передо мной. Дело очень деликатное, как вы, наверное, уже догадались, и требует крайне осторожного подхода, поскольку я все еще искренне надеюсь и молю Бога („молю“ подчеркнуто дважды), что подозрения мои не оправдаются. Человеку свойственно порой придавать слишком большое значение фактам, имеющим вполне обыкновенное объяснение».

— Здесь не потерян листок? — спросил я, несколько озадаченный.

— Нет, нет, — усмехнулся Пуаро.

— Ничего не понимаю, какая-то бессмыслица. Что она имеет в виду?

— Continuez toujours.

«„Дело очень деликатное, как вы, наверное, уже догадались… — Я пропустил несколько строк, поскольку уже прочел их, и нашел нужное место. — По стечению обстоятельств не сомневаюсь, что вы сразу догадаетесь, каких именно, мне не с кем посоветоваться в Маркет-Бейсинге“. — Я взглянул на адрес отправительницы письма и прочел: „„Литлгрин-хаус“, Маркет-Бей-синг, Беркс“. — В то же время, как вы понимаете, тревога не покидает меня („тревога“ подчеркнуто). В последние дни я часто корю себя за то, что слишком фантазирую („фантазирую“ подчеркнуто трижды), но тревога моя все растет и растет. Возможно, я делаю из мухи слона („из мухи слона“ подчеркнуто дважды), но ничего не могу с собой поделать. И, по-видимому, не успокоюсь до тех пор, пока дело окончательно не прояснится. Ибо оно беспокоит меня, сводит с ума и подтачивает здоровье. А поделиться здесь с кем-нибудь не могу и не хочу („не могу и не хочу“ подчеркнуто жирными линиями). Конечно, вы, как человек умудренный опытом, можете подумать, что все это старческие бредни. И факты объясняются очень просто („просто“ подчеркнуто). Но, как бы банально ни выглядело это со стороны, меня все равно одолевают сомнения и тревога, поскольку тут замешан собачий мячик. Мне необходимо посоветоваться с вами. Вы сняли бы с моей души огромную тяжесть. Не будете ли вы столь любезны сообщить мне ваши условия и что от меня в данном случае требуется?

Еще раз прошу вас помнить о том, что никто ни о чем не должен знать. Я понимаю, что факты слишком тривиальны и незначительны, но они окончательно доконают меня и подорвут без того расшатанные нервы („нервы“ подчеркнуто трижды). Но как ни вредно мне волноваться, я не могу не думать об этом, убеждаясь все больше в правильности своих подозрений и уверенности, что не ошиблась. Здесь мне даже мечтать не приходится о том, чтобы с кем-то (подчеркнуто) поделиться своими сомнениями (подчеркнуто).

С нетерпением жду вашего ответа.

Остаюсь искренне ваша,

Эмили Аранделл».

Я еще раз пробежал глазами исписанные листки и сложил письмо.

— Но о чем все это, Пуаро?

— Понятия не имею, — пожал плечами мой друг.

Я нетерпеливо забарабанил пальцами по письму.

— Кто она? Почему эта миссис… или мисс Аранделл…

— По-моему, мисс. Типичное письмо старой девы.

— Пожалуй, — согласился я. — К тому же пребывающей в маразме. Почему она не может толком объяснить, что ей надо?

Пуаро вздохнул.

— Ее умственный процесс лишен, как говорится, всякой логики и дедукции. Ни логики, ни дедукции[159], Гастингс…

— Святая истина, — поспешно согласился я. — Полное отсутствие серых клеточек.

— Тут вы не правы, друг мой.

— Нет, прав. Какой смысл писать подобное письмо?

— Смысла мало, это верно, — признал Пуаро.

— Полная абракадабра! Скорее всего, что-то случилось с ее толстой собачкой: мопсом, которого душит астма, или брехливым пекинесом, — предположил я, а затем, с любопытством посмотрев на своего друга, заметил: — И тем не менее вы дважды прочли это письмо. Не понимаю вас, Пуаро.

Пуаро улыбнулся.

— Вы, Гастингс, конечно, сразу отправили бы его в мусорную корзину?

— Скорее всего, да. — Я еще раз хмуро посмотрел на письмо. — Может быть, я чего-то недопонимаю, но, по-моему, в нем нет ничего интересного.

— Вы глубоко заблуждаетесь. Меня сразу поразила в нем одна важная деталь.

— Подождите! Не надо говорить! Я попробую сам догадаться! — по-мальчишески вскричал я. И еще раз внимательно просмотрел письмо. Наконец безнадежно покачал головой: — Нет, не знаю. Старуха явно чем-то напугана, но чего не бывает со стариками! Возможно, ее напугал какой-нибудь пустяк, а может, что-то достаточно серьезное. Однако не вижу здесь никакой зацепки, за которую следовало бы ухватиться. Разве что ваше чутье…

Пуаро взмахом руки прервал меня.

— Чутье! Не произносите при мне этого слова! Терпеть его не могу! «Чутье подсказывает!» Это вы хотите сказать? Jamais de la vie[160]. Я рассуждаю. Включаю в работу свои серые клеточки. В письме есть одна важная деталь, которую вы совершенно упустили, Гастингс.

— Ладно, — устало согласился я. — Сдаюсь.

— Сдаетесь? Куда?

— Да это такое выражение. То есть я признаю себя побежденным и согласен, что полный дурак.

— Не дурак, Гастингс, а невнимательный человек.

— Так что же вы нашли в нем интересного? По-моему, в этой истории с собакой интереснее всего то, что в ней нет ничего интересного.

— Интерес представляет дата, — спокойно изрек Пуаро, не обращая внимания на мой сарказм.

— Дата?

Я взял письмо. В верхнем углу стояла дата: «17 апреля».

— М-да… — задумчиво промычал я. — Странно. Семнадцатое апреля.

— А сегодня двадцать восьмое июня. C'est curieux, n'est се pas?[161] Прошло два месяца.

— Возможно, обыкновенная случайность, — усомнился я. — Вместо «июня» она написала «апреля».

— Как бы там ни было, довольно странно, что письмо пришло с опозданием на десять дней. Да и ваши сомнения не имеют под собой никакой почвы. Достаточно посмотреть на цвет чернил. Разве видно, что письмо написано десять или одиннадцать дней назад?

Несомненно, семнадцатое апреля — его настоящая дата. Но почему письмо не отправили вовремя?

Я пожал плечами. Ответ напрашивался сам собой.

— Скорее всего, старушка передумала.

— Тогда почему она не разорвала письмо? Почему хранила его два месяца и отправила только теперь?

Признаюсь, я совсем стушевался и не мог сказать ничего вразумительного. Только уныло покачал головой.

— Вот видите, факт неопровержимый. И весьма примечательный.

Он подошел к письменному столу и взялся за перо.

— Вы намерены ответить? — спросил я.

— Qui, mon ami[162].

В комнате воцарилась тишина, только поскрипывало перо в руке Пуаро. Было жаркое, душное утро. Сквозь окно проникал запах пыли и гари.

Когда письмо было написано, Пуаро, не выпуская его из рук, поднялся из-за стола и открыл ящик. Из ящика он извлек квадратную коробочку, а из коробочки — марку. Смочил крохотной губкой и хотел было приклеить ее на конверт, но вдруг выпрямился и, держа марку на весу, решительно замотал головой.

— Non![163] Я совершаю ошибку. — Он разорвал письмо пополам и выбросил клочки в мусорную корзинку. — Надо действовать иначе. Мы поедем туда, друг мой.

— Вы хотите сказать, что мы едем в Маркет-Бей-синг?

— Вот именно. А почему бы и нет? В Лондоне сегодня невыносимо душно. Не лучше ли нам подышать деревенским воздухом?

— Как вам угодно, — согласился я, и, поскольку совсем недавно я приобрел подержанный «остин», предложил: — Мы поедем на машине!

— Конечно! Этот день просто создан для езды на машине! Даже шарфа не нужно. Достаточно надеть легкое пальто, шелковое кашне…

— Уж не собираетесь ли вы на Северный полюс, старина? — запротестовал я.

— Никогда не следует забывать об опасности подхватить простуду, — назидательно заметил Пуаро, осторожно кладя все еще влажную марку на промокательную бумагу — чтобы высохло.

— В такую жару, как сегодня?

Невзирая на мои протесты, Пуаро облачился в желтовато-коричневое пальто, укутал шею белым шелковым кашне, после чего мы покинули комнату.

Глава 6 Поездка в «Литлгрин-хаус»

Не знаю, как чувствовал себя Пуаро в своем пальто и шелковом кашне, но я просто изнывал от жары, пока мы ехали по Лондону. В знойный летний день, когда на улицах сплошные заторы, даже в машине с откинутым верхом о прохладе мечтать не приходится.

Но едва мы оставили Лондон позади и помчались по Грейт-Уэст-роуд, настроение у меня поднялось.

Вся поездка заняла примерно полтора часа. Приблизительно около двенадцати мы въехали в маленький городок Маркет-Бейсинг. Стоявший некогда на главной дороге, он теперь благодаря объезду очутился милях[164] в трех к северу от шоссе и поэтому сохранил старомодное достоинство и покой. Единственная широкая улица и площадь, где раньше был рынок, казалось, утверждали: «Мы тоже когда-то играли немаловажную роль и для людей разумных и воспитанных таковыми и остались. Пусть современные машины мчатся по новой дороге, зато мы появились еще в ту пору, когда царила полная гармония, а согласие и красота шли рука об руку». Середину площади занимала автомобильная стоянка, где находилось всего несколько машин. Когда я, как и положено, запарковал своего «остина», Пуаро решительно снял с себя совершенно не нужные ему пальто и шелковое кашне, проверил, не утратили ли его усы своей безупречной симметрии и пышности, и мы двинулись в путь.

Впервые в ответ на наши расспросы мы не услышали: «Извините, но я не местный». Вероятно, приезжих в Маркет-Бейсинге вообще не было. Во всяком случае, так казалось. Я сразу почувствовал, что мы с Пуаро, особенно он, выглядели вызывающе на мягком фоне английского провинциального городка, сохранившего старые традиции.

— Усадьба «Литлгрин-хаус»? — переспросил дородный высокий мужчина, внимательно оглядев нас с головы до ног. — Следуйте прямо по Хай-стрит, и вы его не пройдете. По левую сторону. Там на воротах нет таблички с именем владельца, но это первый большой дом после банка. — И повторил: — Вы его не пройдете.

Мы двинулись дальше, а он еще долго провожал нас глазами.

— Господи Боже! — посетовал я. — В этом городке я чувствую себя белой вороной. Что касается вас, Пуаро, то вы и вовсе выглядите заморской птицей.

— По-вашему, я похож на иностранца?

— Как две капли воды, — заверил его я.

— Но ведь на мне костюм английского покроя, — раздумчиво произнес Пуаро.

— Костюм — не главное. Весь ваш облик, Пуаро, бросается в глаза. Я всегда удивлялся, как это не помешало вам в вашей карьере.

— Все потому, — вздохнул Пуаро, — что вы вбили себе в голову, будто сыщик обязательно должен носить фальшивую бороду и прятаться за столбами. Фальшивая борода — vieux jeu, а за столбами прячутся лишь самые бездарные представители моей профессии. Для Эркюля Пуаро, мой друг, главное — как следует посидеть и подумать.

— То-то мы тащимся в невыносимую жару по этой раскаленной улице.

— Как говорится, не в бровь, а в глаз. Очко в вашу пользу, Гастингс.

«Литлгрин-хаус» мы отыскали довольно легко, но нас ждала неожиданность — объявление о продаже дома.

Пока мы стояли и читали объявление, послышался собачий лай. Среди негустого кустарника я увидел пса: жесткошерстного, давно не стриженного терьера. Он стоял, широко раздвинув лапы, слегка скосив глаза в одну сторону, и беззлобно лаял, с явным удовольствием, возвещая о прибытии гостей.

«Хороший я сторож, правда? — казалось, спрашивал он. — Не обращайте внимания на мой лай. Для меня это развлечение, да и обязанность тоже. Пусть все знают, что здесь живет собака. Очень скучное утро! Вот и рад, что вы появились, — можно полаять. Надеюсь, вы к нам зайдете? А то чертовски скучно! Мы могли бы немного побеседовать».

— Привет, старина! — окликнул я его и протянул сжатую в кулак руку.

Протиснув голову сквозь изгородь, он сначала подозрительно принюхался, а потом радостно завилял хвостом и залаял.

«Мы еще не знакомы с вами, но я вижу, вы умете ладить с собаками».

— Умный песик, — похвалил его я.

— Гав! — приветливо отозвался он.

— Итак, Пуаро? — обратился я к своему другу, поговорив с собакой.

Выражение лица у Пуаро было каким-то странным, непонятным. Я бы сказал, напряженным от сдерживаемого возбуждения.

— «Замешан собачий мячик», — пробормотал он. — Так, значит, собака действительно существует.

— Гав! — подтвердил наш новый приятель. Потом сел, широко зевнул и с надеждой поглядел на нас.

— Что дальше? — спросил я.

Пес, по-моему, задавал тот же вопрос.

— Parbleu, откуда эти «Геблер и Стретчер»?

— Да, интересно, — согласился я.

Мы повернулись и пошли по улице. Наш приятель разочарованно протявкал вслед.

Помещение, которое занимала контора «Геблер и Стретчер», находилась здесь же на площади. Мы вошли в сумеречную приемную и увидели молодую женщину с тусклыми глазами.

— Доброе утро, — учтиво поздоровался с ней Пуаро.

Молодая женщина, говорившая в это время по телефону гнусавым голосом, жестом указала на стул, и Пуаро сел. Я нашел еще один стул и уселся рядом.

— Не могу вам сказать, — гундосила молодая женщина в телефонную трубку. — Нет, не знаю, каковы будут расценки… О, извините. По-моему, центральное водоснабжение, но твердо сказать не могу… Очень сожалею, очень… Да… восемь-один-три-пять? Боюсь, у меня этого нет. Да, да… восемь-девять-три-пять… три-девять?.. Ах, пять-один-три-пять?.. Да, я попрошу его вам позвонить… после шести… Ах, извините, до шести… Благодарю вас.

Она положила трубку, написала на промокательной бумаге 5319 и с некоторым любопытством, но отнюдь не заинтересованно взглянула на Пуаро.

— Я увидел, что почти на окраине города, — живо начал Пуаро, — продается усадьба под названием «Литлгрин-хаус», так кажется.

— Что, простите?

— Сдается или продается усадьба, — медленно, чеканя слова, повторил Пуаро. — «Литлгрин-хаус».

— А, «Литлгрин-хаус»? — словно очнувшись от сна, переспросила молодая женщина. — Так вы говорите, «Литлгрин-хаус»?

— Вот именно.

— «Литлгрин-хаус», — еще раз повторила молодая женщина, напрягая свои извилины. — О, полагаю, об этом лучше других известно мистеру Геблеру.

— Могу я видеть мистера Геблера?

— Его сейчас нет, — вяло отозвалась молодая женщина, как бы желая сказать: «Моя взяла».

— А вы не знаете, когда он придет?

— Трудно сказать.

— Вы поняли, что я хочу приобрести дом в ваших краях? — спросил Пуаро.

— О да! — безразлично откликнулась молодая женщина.

— «Литлгрин-хаус», по моему мнению, именно то, что мне требуется. Не могли бы вы дать мне все необходимые сведения?

— Сведения? — испуганно переспросила молодая женщина.

— Да, сведения о «Литлгрин-хаусе».

Она нехотя открыла ящик и вынула из него папку с кое-как сложенными бумагами.

— Джон! — позвала она.

Сидевший в углу долговязый парень поднял взгляд.

— Да, мисс?

— Есть у нас какие-либо сведения о… Как вы сказали?

— О «Литлгрин-хаусе», — четко произнес Пуаро.

— У вас же висит объявление о его продаже, — заметил я, показывая на стену.

Молодая женщина холодно взглянула на меня. Нападать вдвоем на одну, с ее точки зрения, было нечестно. Она тут же обратилась за помощью к своему помощнику:

— Тебе ничего не известно о «Литлгрин-хаусе» Джон?

— Нет, мисс. Все бумаги должны лежать в папке.

— Очень сожалею, — извинилась молодая женщина, явно ни о чем не сожалея. — Но, вероятно, мы отправили кому-нибудь эти сведения.

— C'est dommage.

— Что?

— Жаль.

— У нас есть чудесный домик на Хемел-Энд с двумя спальнями, одной гостиной, — заученно говорила она с видом служащей, выполняющей волю своего босса.

— Спасибо, не нужно.

— И половина дома с небольшой оранжереей. О нем я могу дать вам исчерпывающие сведения.

— Не надо, спасибо. Мне хотелось бы знать, какую цену вы запрашиваете за аренду «Литлгрин-хауса».

— Но усадьба не сдается в аренду, — проявила вдруг осведомленность молодая женщина в надежде выиграть битву. — Она продается.

— В объявлении говорится: «Сдается в аренду или продается».

— Не знаю, что там говорится, но усадьба предназначена для продажи.

В самый разгар нашего сражения отворилась дверь, и в приемную не вошел, а пулей влетел седой мужчина в летах… Он окинул нас воинственным, сверкающим взглядом и вопросительно посмотрел на свою секретаршу.

— Это мистер Геблер, — представила его нам молодая женщина.

Мистер Геблер широко распахнул дверь, ведущую в кабинет.

— Прошу вас сюда, джентльмены. — Он впустил нас в комнату, жестом указав на кресла, а сам уселся напротив за письменный стол.

— Чем могу служить?

— Мне хотелось бы получить сведения о «Литлгрин-хаусе…» — пошел в наступление Пуаро.

Но ему не позволили сделать этого. Мистер Геблер сразу же перешел в контрнаступление.

— «Литлгрин-хаус» — большая усадьба и продается совсем по дешевке. О ее продаже только что заявлено. Могу сказать вам, джентльмены, что нам не часто удается заполучить на продажу усадьбу такого класса, да еще за столь мизерную цену. Старинные усадьбы нынче в моде. Людям надоели новые постройки, возведенные из непрочных материалов. Другое дело — настоящий фундаментальный красивый дом с характерной архитектурой в стиле эпохи Георгов[165]. Теперь люди стремятся жить в домах определенной эпохи, вы понимаете, о чем я говорю. Да, «Литлгрин-хаус» долго пустовать не будет. Его быстро купят. В прошлую субботу усадьбу приезжал смотреть член парламента. И еще ею интересуется один биржевик. В наши дни людей привлекает покой. Приезжая в провинцию, они стремятся поселиться подальше от шоссейных дорог. Таких желающих много, но мы ищем не просто покупателя, а покупателя экстра-класса. Именно для такого покупателя предназначена эта усадьба. Вы должны согласиться, что в былые времена умели строить дома для джентльменов. Да, «Литлгрин-хаус» не долго будет числиться в нашем реестре.

Мистер Геблер[166], который, на мой взгляд, как нельзя лучше соответствовал своей фамилии и тараторил не переставая, умолк наконец, чтобы перевести дух.

— Эта усадьба часто переходила из рук в руки за последние несколько лет? — тут же поинтересовался Пуаро.

— Ни в коем случае. Ею более пятидесяти лет владела семья Аранделлов. Очень почитаемая в городе. Дамы старой закваски. — Он вскочил из-за стола и, распахнув двери, крикнул: — Сведения о «Литлгрин-хаусе», мисс Дженкинс. Побыстрее, пожалуйста. — После чего вернулся на свое место.

— Мне хотелось бы поселиться вдали от Лондона, — сказал Пуаро. — В провинции, но не в глубинке. Надеюсь, вы меня понимаете…

— Разумеется. Слишком далеко от дороги неудобно. Да и слуги этого не любят. У нас же вы найдете все прелести сельской жизни и никаких отрицательных эмоций.

Впорхнула мисс Дженкинс с отпечатанным на машинке листком и положила перед своим шефом, который кивком головы дал ей понять, что она больше не нужна.

— Вот, пожалуйста. — И мистер Геблер принялся читать скороговоркой, привычной для агентов по продаже недвижимости: — Усадьба оригинальной постройки, имеет четыре гостиных, восемь спален с внутренними шкафами, служебные помещения, просторную кухню, вместительные надворные постройки, конюшни и так далее. Водопровод, старинный сад не требует больших затрат, около трех акров[167] земли, да еще два летних домика и так далее и тому подобное. Ориентировочная цена две тысячи восемьсот пятьдесят фунтов.

— Я могу получить у вас ордер на осмотр?

— Разумеется, дорогой сэр. — Мистер Геблер писал размашистым почерком. — Ваша фамилия и адрес?

К моему удивлению, Пуаро назвался мистером Паротти.

— У нас есть еще несколько домов, которые могут вас заинтересовать, — продолжал мистер Геблер.

Пуаро позволил ему подробно рассказать о состоянии двух других поместий, а затем спросил:

— «Литлгрин-хаус» можно посмотреть в любое время?

— Разумеется, дорогой сэр. В доме живут слуги. Пожалуй, мне стоит позвонить и предупредить их о вашем приходе. Вы пойдете туда сейчас или после обеда?

— Скорее всего, после обеда.

— Разумеется, разумеется. Я позвоню и скажу, что вы зайдете около двух. Вас это устроит?

— Спасибо. Так вы говорите, владелицу усадьбы зовут мисс Аранделл, не так ли?

— Лоусон. Нынешнюю хозяйку усадьбы зовут мисс Лоусон. Мисс Аранделл, к сожалению, умерла совсем недавно. Поэтому-то усадьба и пошла на продажу. Уверяю вас, ее сразу купят. Нисколько не сомневаюсь. Откровенно говоря, но только сугубо между нами, я постараюсь, если вы готовы совершить куплю, быстро все уладить. Я ведь уже сказал вам, что усадьбой интересовались два джентльмена, и уверен, что со дня на день поступит предложение от одного из них. Оба осведомлены о том, что претендуют на одну и ту же усадьбу. А конкуренция, как известно, подстегивает людей. Ха-ха! Мне вовсе не хотелось бы оставить вас ни с чем.

— Мисс Лоусон, насколько я понимаю, торопится с продажей усадьбы?

Мистер Геблер понизил голос, делая вид, что говорит по секрету:

— Вот именно. Усадьба слишком велика для одинокой пожилой дамы. Она хочет избавиться от нее и купить квартиру в Лондоне. Ее можно понять. Поэтому-то усадьба и продается по столь смехотворно низкой цене.

— Наверное, с ней можно поторговаться.

— Конечно, сэр. Назовите вашу цену, и мы включимся в сделку. Но, должен вам сказать, сэр, много она вряд ли уступит. И будет права. В наши дни такой дом стоит по меньшей мере тысяч шесть, не говоря уж о цене на землю и прочие пристройки.

— Мисс Аранделл умерла внезапно, не так ли?

— Нет, не сказал бы. Старость — вот беда. Anno domini…[168] Ей давно уже перевалило за семьдесят, и она долго хворала. Она была последней из семьи Аранделлов. Вам что-нибудь известно о них?

— Я знаю несколько человек по фамилии Аранделл, у которых есть родственники в здешних краях. Вполне возможно, что они имеют какое-то отношение к этой семье.

— Не исключено. Их было четыре сестры. Одна из них вышла замуж уже в годах, а три остальные жили здесь. Дамы старой закваски. Мисс Эмили умерла последней. Ее очень уважали в городе.

Он протянул Пуаро ордер на осмотр усадьбы.

— Не откажите в любезности зайти потом и сказать мне о вашем решении. Разумеется, там потребуется кое-какой ремонт. Но иначе не бывает. Я всегда говорю: «Не так уж трудно заменить ванну-другую? Пустяки».

Мы попрощались, и напоследок я услышал, как мисс Дженкинс сказала:

— Звонила миссис Сэмьюэле, сэр. Просила, чтобы вы ей позвонили. Ее номер — Холланд пятьдесят три девяносто один.

Я помнил, это был вовсе не тот номер, который мисс нацарапала на своем бюваре, и уж тем более не тот, который ей называли по телефону.

Без всякого сомнения, мисс Дженкинс таким образом мстила за то, что ей пришлось разыскать сведения о «Литлгрин-хаусе».

Глава 7 Обед в «Джордже»

Когда мы вышли на площадь, я не преминул заметить, что мистеру Геблеру как нельзя лучше подходит его фамилия. Пуаро улыбнулся и кивнул.

— Он будет крайне разочарован, если вы не вернетесь, — сказал я. — По-моему, он нисколько не сомневается, что уже продал усадьбу.

— Да. Боюсь, надежды его не оправдаются.

— Предлагаю перекусить здесь. Или вы предпочитаете пообедать где-нибудь в более подходящем месте по пути в Лондон?

— Дорогой Гастингс, у меня нет намерения так быстро покинуть Маркет-Бейсинг. Мы отнюдь не завершили дела, ради которого прибыли сюда.

Я вытаращил глаза.

— Вы хотите сказать… Но, друг мой, все уже ясно. Наша старушка умерла.

— Вот именно.

Он таким тоном произнес эти слова, что я невольно посмотрел на него пристальным взглядом. Было совершенно очевидно, что на этом бессвязном письме он просто помешался.

— Но если она умерла, Пуаро, — мягко убеждал его я, — какой нам прок торчать здесь? Она уже ничего нам не расскажет. И если даже с ней что-то произошло, то после ее смерти все кануло в Лету.

— Как у вас все легко и просто. Позвольте заметить, что для Эркюля Пуаро дело считается завершенным лишь тогда, когда он сам поставит на нем точку.

Я знал, что спорить с ним бесполезно. Но тем не менее пытался его отговорить.

— Но ведь она умерла…

— Вот именно, Гастингс. Именно умерла… Вы хоть и твердите об этом, вас этот факт, похоже, совершенно не смущает. Да поймите же вы, мисс Аранделл умерла.

— Но, дорогой Пуаро, она умерла своей смертью! Что же тут странного или необъяснимого? Геблер же сказал…

— Он с такой же настойчивостью говорил нам, что за «Литлгрин-хаус» просят две тысячи восемьсот пятьдесят фунтов. Неужели вы ему верите?

— Нет, конечно. Дураку ясно, что Геблеру не терпится поскорее, сбыть с рук эту усадьбу. Вероятно, там требуется капитальный ремонт. Готов поклясться, что он, точнее его клиентка, готова уступить «Литлгрин-хаус» за гораздо меньшую сумму. Продать огромный георгианский[169] домище, да еще выходящий на улицу, должно быть чертовски трудно.

— Eh bien, — подтвердил Пуаро, — и нечего талдычить: «Геблер сказал, Геблер сказал», будто он пророк какой-то.

Я собрался было возразить, но в эту минуту мы очутились на пороге «Джорджа», и Пуаро, воскликнув «Chut!»[170], положил конец нашему разговору.

Мы вошли в просторное кафе с наглухо закрытыми окнами и потому насквозь пропахшее кухонными запахами. Нас, тяжело отдуваясь, обслуживал медлительный пожилой официант. В кафе больше никого не было. Официант подал нам превосходную баранину, большие куски капусты, с которой не удосужились как следует стряхнуть воду, и отварной картофель. Затем последовали безвкусные, тушеные фрукты с заварным кремом, итальянский овечий сыр, печенье и, наконец, две чашки какого-то сомнительного пойла под названием «кофе».

После чего Пуаро, вынув ордер на осмотр усадьбы, выданный нам мистером Геблером, обратился за разъяснением к официанту.

— Да, сэр, мне известны почти все из них. Имение «Хемел-Даун» довольно небольшое. Оно находится в трех милях отсюда, на Мач-Бенем-роуд, «Нейлорс-Фарм» — то поближе, в миле отсюда. Туда ведет боковая дорожка — сразу за Кингс-Хед. Биссет-Грейндж? Впервые слышу. А вот «Литлгрин-хаус» совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы.

— По-моему, я уже видел этот дом с улицы. Пожалуй, туда мы и пойдем. Он в хорошем состоянии?

— О да, сэр. И крыша, и трубы, и все прочее. Старомодный, конечно. Его ни разу не перестраивали. Зато сад превосходный. Мисс Аранделл очень любила свой сад.

— Теперь вроде бы усадьба принадлежит мисс Лоусон?

— Совершенно верно, сэр. Мисс Лоусон была компаньонкой мисс Аранделл, и старая дама все завещала ей, в том числе и дом.

— Неужели? Значит, у нее не было родственников, кому бы она могла оставить свое состояние?

— Разумеется, были, сэр. Две племянницы и племянник. Но мисс Лоусон до последнего дня ухаживала за ней. Ведь мисс Аранделл была очень старой… Дело житейское, сами понимаете.

— Наверное, у нее, кроме дома, ничего особенного и не было?

Я не раз замечал, когда от прямых расспросов толку не было, Пуаро специально спрашивал что-нибудь такое, что обязательно вызывало естественное возражение — и таким образом получал нужную ему информацию.

— Наоборот, сэр. Совсем наоборот. Мы все были потрясены суммой, которую оставила ей старая дама. Завещание было составлено по всем правилам. Оказалось, что долгие годы она не трогала свой основной капитал, и он составил около трехсот — четырехсот тысяч фунтов.

— Можно только диву даваться! — выразил свое изумление Пуаро. — Совсем как в сказке: бедная Золушка в мгновенье ока превратилась в принцессу. Она хоть молодая, эта мисс Лоусон? Сумеет ли воспользоваться свалившимся на нее богатством?

— О нет, сэр. Это особа средних лет.

Называя ее «особой», он ясно давал понять, что бывшая компаньонка мисс Аранделл не пользовалась большим авторитетом в Маркет-Бейсинге.

— Представляю, какой это был удар для племянниц и племянника мисс Аранделл, верно? — продолжал расспрашивать Пуаро.

— Да, сэр. По-моему, их чуть кондрашка не хватила. Такого они не ожидали. Жители Маркет-Бейсинга только об этом и говорили. Одни считают, что близких родственников нельзя обделять, другие — что каждый волен поступать, как ему заблагорассудится. Видимо, правы и те и другие.

— Мисс Аранделл долго здесь жила, верно?

— Да, сэр. Вместе со своими сестрами. А до этого здесь жил их отец, старый генерал Аранделл. Я его, конечно, не помню, но, говорят, он был незаурядным человеком. Участвовал в подавлении Индийского мятежа.

— И сколько у него было дочерей?

— Я знал только трех, была и еще одна — замужняя. А здешние — мисс Матильда, мисс Агнес и мисс Эмили. Первой умерла мисс Матильда, за ней мисс Агнес, а вот теперь мисс Эмили.

— Совсем недавно?

— Да, в начале мая, а может, даже в конце апреля.

— Она что, серьезно болела?

— Да так, время от времени. Перемогалась кое-как. Год назад, правда, чуть не умерла от желтухи. Была тогда желтой, как лимон. Пожалуй, последние пять лет ей явно нездоровилось.

— У вас здесь, вероятно, неплохие врачи?

— Да, доктор Грейнджер уже сорок лет, как здесь живет. Люди чаще всего обращаются к нему. Он хоть с причудами, но врач хороший. Лучшего нам и не надо. У него есть молодой компаньон — доктор Доналдсон. Он посовременней врач. Некоторые предпочитают лечиться у него. А еще, конечно, доктор Хардинг, но он мало практикует.

— Мисс Аранделл, я полагаю, пользовал доктор Грейнджер?

— Да, доктор Грейнджер не раз вызволял ее из беды. Он из тех врачей, кто не даст умереть спокойно, хочешь ты того или нет.

Пуаро кивнул.

— Всегда не мешает немного разузнать о тех краях, в которых собираешься поселиться, — заметил он. — Иметь под рукой хорошего врача очень важно.

— Вы совершенно правы, сэр.

Пуаро заплатил ему по счету и добавил щедрые чаевые.

— Премного благодарен, сэр. Большое вам спасибо, сэр. Надеюсь, вы поселитесь у нас, сэр.

— Хотелось бы, — солгал Пуаро.

Мы вышли из «Джорджа».

— Теперь вы удовлетворены, Пуаро? — спросил я, когда мы очутились на улице.

— Ни в коем случае, друг мой.

И, к моему удивлению, он повернул в сторону, прямо противоположную «Литлгрин-хаусу».

— Куда мы идем, Пуаро?

— В церковь, мой друг. Это может оказаться весьма интересным. Посмотрим мемориальные доски, старые памятники.

Я только кивнул, ничего не понимая.

Пуаро осматривал церковь недолго. Хотя там и сохранились кое-какие образцы ранней архитектуры, она была слишком добросовестно отреставрирована в эпоху королевы Виктории[171] и утратила былое очарование.

Затем он принялся бродить по кладбищу, читая эпитафии[172], дивясь количеству умерших в некоторых семьях и повторяя вслух забавные фамилии.

Само собой, меня ничуть не удивило, когда он наконец остановился перед памятником, ради которого, несомненно, и посетил кладбище.

На громадной мраморной глыбе полустершимися буквами было выведено:

БЛАЖЕННОЙ ПАМЯТИ ДЖОНА ЛЕЙВЕРТОНА АРАНДЕЛЛА,

ГЕНЕРАЛА 24 ПОЛКА СИКХОВ,

ПОЧИВШЕГО В БОЗЕ 19 МАЯ 1888 ГОДА.

«ДА ПРЕИСПОЛНИСЬ БЛАГОДАТИ,

ДА ПРЕБУДЕТ В НЕЙ СИЛА ТВОЯ».

МАТИЛЬДЫ ЭНН АРАНДЕЛЛ,

ПОЧИВШЕЙ В БОЗЕ 10 МАРТА 1912 ГОДА,

«ВОССТАНЬ И ВОЗНЕСИСЬ НА НЕБЕСА».

АГНЕС ДЖИОРДЖИНЫ МЭРИ АРАНДЕЛЛ, ПОЧИВШЕЙ В БОЗЕ 20 НОЯБРЯ 1921 ГОДА.

«МОЛИСЬ, И ДА ВОЗДАСТСЯ ТЕБЕ».

А затем шла свежая, по-видимому, недавно выбитая надпись:

ЭМИЛИ ХЭРРИЕТ ЛЕЙВЕРТОН АРАНДЕЛЛ, ПОЧИВШЕЙ В БОЗЕ 1 МАЯ 1936 ГОДА.

«ДА УПОКОИТСЯ ДУША ТВОЯ».

Пуаро какое-то время разглядывал эту надпись.

— Первого мая… Первого мая… А я получил от нее письмо сегодня, двадцать восьмого июня. Понимаете вы, Гастингс, что этот факт необходимо прояснить?

Да, я понимал. Вернее, видел, что Пуаро собирается его прояснять решительно. И возражать ему не имеет смысла.

Глава 8 В «Литлгрин-хаусе»

Покинув кладбище, Пуаро быстро зашагал в сторону «Литлгрин-хауса». Я сообразил, что он по-прежнему играет роль возможного покупателя дома. Держа в руках выданный мистером Геблером ордер на осмотр усадьбы, он открыл калитку и пошел по дорожке, ведущей к парадной двери.

На сей раз нашего знакомого терьера не было видно, но из глубины дома, очевидно из кухни, доносился собачий лай.

Наконец послышались шаги в холле, и дверь распахнула приятная на вид женщина лет пятидесяти-шестидесяти — типичная горничная былых времен. Таких теперь почти не встретишь.

Пуаро показал ей листок, подписанный мистером Геблером.

— Да, он нам звонил, сэр. Прошу вас, заходите, сэр.

Ставни, закрытые наглухо, когда мы приходили сюда в первый раз, сейчас были распахнуты в ожидании нашего визита. Кругом царили чистота и порядок.

Встретившая нас женщина, несомненно, отличалась чистоплотностью.

— Это гостиная, сэр.

Я с одобрением огляделся. Приятная комната с высокими окнами, выходящими на улицу, была обставлена добротной, солидной мебелью, в основном викторианской, хотя я заметил тут и чиппендейлский книжный шкаф[173], и несколько приятных хеппелуайтских стульев[174].

Мы с Пуаро вели себя как заправские покупатели: с легким смущением смотрели по сторонам, бормотали: «Очень мило», «Очень приятная комната», «Так вы говорите, это гостиная?».

Горничная провела нас через холл в такую же комнату, но гораздо большую, по другую сторону дома.

— Столовая, сэр.

Эта комната действительно была выдержана в строго викторианском стиле. Массивный, красного дерева обеденный стол, такой же массивный, тоже красного дерева, но более темный буфет с резким орнаментом из фруктов, и обтянутые кожей стулья. По стенам были развешаны, очевидно, семейные портреты.

Терьер все еще лаял где-то в глубине дома. Внезапно лай стал приближаться и наконец достиг холла:

«Кто посмел войти в дом? Разорву на куски!» Пес остановился у дверей, озабоченно принюхиваясь.

— Ах, Боб, ах, негодник! — журила собаку горничная. — Не обращайте на него внимания, сэр. Он вас не тронет.

И действительно, увидев своих старых знакомых, Боб сразу же повел себя по-другому. Добродушно засуетился, завилял хвостом, словно приветствуя нас.

«Рад видеть вас, — казалось, говорил он, обнюхивая наши щиколотки. — Извините за лай, но это входит в мои обязанности. Мне положено следить за тем, кто входит в наш дом. Откровенно говоря, мне скучно, и я рад появлению гостей. У вас, надеюсь, есть собаки?»

Свой последний вопрос он явно адресовал мне, поэтому я нагнулся и погладил его.

— Умный у вас пес, — сказал я женщине. — Правда, его давно пора постричь.

— Да, сэр, обычно его стригут трижды в год.

— Он уже старенький?

— О нет, сэр. Бобу не больше шести. А иногда он ведет себя совсем как щенок. Утащит у кухарки шлепанцы и носится по всему дому, держа их в зубах. Он очень добрый, хотя в это трудно поверить, слыша, как он лает. Единственный, кого он не любит, так это почтальона. И тот его жутко боится.

Боб был теперь занят тем, что обнюхивал брюки Пуаро. Выведав все, что мог, он громко фыркнул: «Фрр, человек неплохой, но собаками не интересуется», потом вернулся ко мне и, склонив голову набок, с надеждой взглянул на меня.

— Не понимаю, почему собаки недолюбливают почтальонов? — удивлялась горничная.

— Чего тут непонятного? Вполне естественная реакция, — объяснил Пуаро. — Собака тоже соображает. Она по-своему умна и делает свои выводы. Одним людям разрешается входить в дом, другим нет. Собака это быстро улавливает. Кто часто пытается проникнуть в дом и по нескольку раз в день звонит в дверь, но его никогда не впускают? Почтальон. Значит, он нежеланный гость с точки зрения хозяина дома. Его не впускают, а он снова приходит и снова звонит, пытаясь проникнуть внутрь. Вот собака и считает своим долгом помочь хозяину отделаться от непрошенного гостя, а, если надо, то и укусить. Вполне логично.

Он улыбнулся Бобу.

— Сразу видно, очень умный пес.

— О да, сэр. Он все понимает, не хуже человека.

Она распахнула следующую дверь.

— Гостиная, сэр.

Гостиная навевала мысли о прошлом. В воздухе стоял легкий запах засушенных цветов. Мебель была обита потертым ситцем с рисунком из гирлянд роз. На стенках висели акварели и гравюры. Повсюду были расставлены пастушки с пастухами из хрупкого фарфора. На креслах и диванах лежали подушки, вышитые шерстью. На столиках, обрамленные в красивые серебряные рамки, стояли выцветшие фотографии, валялись бонбоньерки[175], корзинки для рукоделия. Но особенно привлекательными мне показались две искусно вырезанные из шелковистой бумаги женские фигурки в рамках под стеклом: одна с прялкой, другая с кошкой на коленях.

В гостиной царил дух давно минувших дней, праздной жизни, приличествующей благовоспитанным «леди и джентльменам». В этой комнате можно было «уединиться». Здесь дамы занимались рукоделием, а если сюда когда-нибудь и проникали представители сильного пола, да еще позволяли себе курить, то потом комната тщательно проветривалась и обязательно вытряхивались занавеси.

Мое внимание привлек Боб. Усевшись возле элегантного бюро, он не сводил глаз с одного из ящичков.

Как только он заметил, что я смотрю на него, он негромко, жалобно тявкнул, выразительно поглядывая на бюро.

— Чего он хочет? — спросил я.

Наш интерес к Бобу явно нравился горничной, которая, по-видимому, питала к нему слабость.

— Свой мячик, сэр. Его всегда клали в этот ящик. Поэтому он сидит здесь и просит. — И совсем другим голосом, эдаким фальцетом, каким часто говорят с младенцами, проговорила: — Нет здесь твоего мячика, мой красавчик. Мячик Боба на кухне. На кухне, Бобби.

Боб перевел нетерпеливый взгляд на Пуаро.

«Глупая женщина, — казалось, говорил он. — Но вы-то человек умный. Мячи хранятся в определенных местах. И этот ящик — одно из таких мест. В нем всегда лежал мой мячик. И сейчас он тоже должен быть там. Такова собачья логика».

— Там его нет, Боб, — подтвердил я.

Он недоверчиво посмотрел на меня. И, когда мы вышли из комнаты, нехотя последовал за нами.

Затем нам показали стенные шкафы, чулан под лестницей, небольшую буфетную, где, по словам служанки, «хозяйка обычно составляла букеты».

— Вы давно здесь служите? — спросил Пуаро.

— Двадцать два года, сэр.

— И одна ведете все хозяйство?

— Вместе с кухаркой, сэр.

— Она тоже давно служит у мисс Аранделл?

— Четыре года, сэр. Предыдущая кухарка умерла.

— А если я куплю этот дом, вы готовы остаться здесь?

Она слегка зарделась.

— Большое спасибо вам, сэр, но я решила больше не работать. Хозяйка оставила мне достаточно денег, и я хочу переехать к моему брату. Я живу здесь по просьбе мисс Лоусон, чтобы присмотреть за домом, пока он не будет продан.

Пуаро кивнул. В наступившей тишине послышался новый звук: тук, тук, тук. Он становился все громче и громче и, казалось, спускался откуда-то сверху.

— Это Боб, сэр, — улыбнулась она. — Он нашел свой мячик и сбрасывает его сверху вниз по лестнице. Это его любимая игра.

Когда мы подошли к подножию лестницы, на нижнюю ступеньку шлепнулся, подпрыгнув, черный резиновый мячик. Я поймал его и посмотрел вверх. На площадке, расставив лапы, лежал Боб, виляя хвостом. Я кинул ему мяч. Он ловко поймал его, удовлетворенно пожевал минуту-другую, потом аккуратно положил между лапами и стал медленно подталкивать носом к краю площадки, пока мяч не скатился с верхней ступеньки и не запрыгал снова по лестнице. После чего Боб, наблюдая за этим процессом, изо всех сил завилял хвостом от удовольствия.

— Он может так забавляться часами, сэр. Это его любимая игра. Хоть целый день. Хватит, Боб. Джентльмены пришли сюда вовсе не для того, чтобы играть с тобой.

Присутствие собаки всегда способствует установлению дружеских контактов. Наш интерес к Бобу растопил ледяную чопорность, присущую хорошей служанке. Пока мы ходили по спальням, горничная охотно рассказывала нам об удивительной сообразительности Боба. Мячик по-прежнему лежал у подножия лестницы. Когда мы проходили мимо, Боб проводил нас взглядом, полным упрека, и с достоинством пошел вниз за мячом. Сворачивая направо, я увидел, как он, держа мяч в зубах, медленно поднимался наверх усталой походкой, напоминая старика, которого некоторые личности бросили на половине пути, неразумно полагая, что путь этот ему под силу.

Пока мы обходили спальни, Пуаро исподволь вытягивал из горничной нужные ему сведения.

— Здесь жили все четыре мисс Аранделл, не так ли? — поинтересовался он.

— Да, сэр, но в ту пору я здесь еще не работала. Когда я пришла в этот дом, тут оставались только мисс Агнес и мисс Эмили, а через несколько лет и мисс Агнес умерла. Она была самой младшей. Но почему-то ушла из жизни раньше сестры.

— Наверное, у нее было слабое здоровье?

— Нет, сэр, вот это и странно. Моя мисс Аранделл, то есть мисс Эмили, очень часто болела и без конца имела дело с врачами… Чего никак нельзя сказать о мисс Агнес. Она отличалась крепким здоровьем. И все же умерла прежде мисс Эмили, которая, несмотря на бесконечные, с самого детства болезни, пережила всю семью. Вот ведь как бывает.

— Гораздо удивительнее то, что это бывает сплошь и рядом.

И Пуаро принялся рассказывать историю о своем больном дядюшке, по моему твердому убеждению, целиком выдуманную — я даже не собираюсь здесь ее повторять. Достаточно сказать, что его рассказ дал желаемый результат. Разговоры о смерти развязывают язык скорей, нежели любая другая тема. Теперь Пуаро мог задавать вопросы, которые еще двадцать минут назад были бы встречены настороженно, даже враждебно.

— Мисс Аранделл долго болела и сильно страдала?

— Нет, я не сказала бы, сэр. Она давно чувствовала недомогание. Вы понимаете, она два года назад перенесла желтуху. Лицо и белки глаз у нее пожелтели…

— Да, я знаю, что это такое… — И тут же последовала история, приключившаяся с его кузиной, у которой, само собой, тоже была желтуха.

— Совершенно верно. Все происходило именно так, как вы говорите, сэр. Она ужасно болела, бедняжка. Ничего не ела, ее все время рвало. По правде говоря, доктор Грейнджер потерял всякую надежду на ее выздоровление. Но он знал, как вести себя с ней. Не давал никаких поблажек. «Решили протянуть ноги, отдать Богу душу?» — бывало, спрашивал он ее. И она отвечала: «Нет, доктор, я еще поживу». На что он говорил: «Вот и правильно. Именно это мне хотелось от вас услышать». За ней ухаживала больничная сиделка, так вот она решила, что мисс Аранделл уже собралась оставить нас, и заявила доктору, что, по ее мнению, нет смысла больше зря беспокоить больную и насильно ее кормить. Но доктор только закричал на нее: «Чепуха! Беспокоить ее? Вы должны силой запихивать в нее еду!» И велел регулярно давать ей мясной бульон, а перед этим обязательно ложку коньяка. А потом сказал слова, которых я никогда не забуду: «Вы еще молоды, моя дорогая! И не представляете, сколько сил обретает человек с возрастом, когда ему приходится сражаться со смертью. Это молодые лежат, задрав лапки кверху, и умирают лишь потому, что не знают, что такое жизнь. Посмотрите на человека, которому перевалило за семьдесят. Он горит желанием жить и готов бороться за жизнь». Как это верно, сэр. У этих стариков столько сил и такой острый ум, что просто диву даешься, оттого-то, говорил доктор, они так долго живут и доживают до глубокой старости.

— Золотые слова! Лучше и не скажешь! И мисс Аранделл была именно такой? Деятельной? Энергичной?

— О да, сэр. Здоровьем она не отличалась, зато голова у нее работала отлично. Поэтому-то болезнь и отступила от нее. Наша сиделка долго не могла прийти в себя от изумления. Слишком уж молоденькая она была, вся такая накрахмаленная, но, надо отдать ей должное, ухаживать за больными умела, и горячий чай всегда был у нее под рукой.

— Совсем, совсем выздоровела?

— Да, сэр. Конечно, хозяйке пришлось еще долго придерживаться строжайшей диеты: ничего жареного, только вареное или на пару и ни капли жира. Даже яйца есть ей доктор запретил. Она все жаловалась, что еда слишком пресная.

— Главное — она поправилась.

— Да, сэр. Порой, правда, она чувствовала себя неважно. Ощущала боли в желчном пузыре. Она ведь не всегда ела то, что ей положено, но ничего серьезного раньше с нею не приключалось.

— А эта ее болезнь была похожа на предыдущую?

— Как две капли воды, сэр. Она опять вся пожелтела, очень ослабла и тому подобное. По-моему, она сама была во всем виновата, бедняжка. Ела все подряд. В тот вечер, когда ей стало плохо, она съела на ужин карри[176], а, как вам известно, сэр, карри — блюдо жирное да еще с пряностями.

— И сразу почувствовала себя плохо?

— Пожалуй, да, сэр. Доктор Грейнджер сказал, что печень у нее совсем износилась, что это следствие простуд — погода слишком часто менялась — и чересчур жирной еды.

— Неужели компаньонка — мисс Лоусон, если не ошибаюсь, — не могла уговорить ее не есть жирной пищи?

— Мисс Лоусон не имела права голоса у нас в доме. Мисс Аранделл не из тех, кто терпит возражения.

— Мисс Лоусон прислуживала ей во время первой болезни?

— Нет, она появилась позже. И проработала здесь не больше года.

— А раньше у мисс Аранделл тоже были компаньонки?

— Да, сэр, и не одна.

— Как видно, компаньонки не приживались в этом доме в отличие от слуг, — улыбнулся Пуаро.

Горничная покраснела.

— Видите ли, сэр, слуги — совсем другое дело. Мисс Аранделл редко выходила из дома, то одно, то другое… — Горничная смешалась и умолкла.

Пуаро с минуту молча смотрел на нее, потом проговорил:

— Старых дам можно понять. Им быстро все надоедает. Хочется чего-то новенького, верно? Когда все известно до мелочей, становится невмоготу.

— Вот именно, сэр. Вы попали в самую точку. Когда в доме появлялась новая компаньонка, мисс Аранделл оживала. Расспрашивала ее о детстве, о личной жизни, о семье, о чем она думает, чем дышит, а когда все выведывала, начинала скучать.

— Но ведь дамы, между нами говоря, которые служат в компаньонках, довольно ограниченные, не так ли?

— Да, сэр. Они все какие-то забитые, во всяком случае, большинство из них. И довольно глупые. Мисс Аранделл, надо заметить, быстро распознавала их. Поэтому-то они у нее подолгу не задерживались.

— Наверное, мисс Аранделл была привязана к мисс Лоусон?

— Вряд ли, сэр.

— Но что-то в ней, вероятно, было особенно привлекательным?

— Пожалуй, нет, сэр. Самая обыкновенная женщина.

— Вам она нравилась?

Горничная едва заметно пожала плечами.

— Трудно сказать, нравилась она мне или нет. Слишком уж она была суетливая… Типичная старая дева, увлекающаяся к тому же всякой чепухой, вроде духов…

— Духов? — насторожился Пуаро.

— Ну да, сэр. Она из числа тех, кто, усевшись в темноте вокруг стола, вызывает души умерших и с ними разговаривает. По-моему, верующим людям грех этим заниматься, потому что души умерших знают свое место и не любят его покидать.

— Так мисс Лоусон занималась спиритизмом? А мисс Аранделл тоже верила в духов?

— Мисс Лоусон просто мечтала об этом! — не без злорадства, усмехнувшись, ответила горничная.

— Выходит, она так и не убедила мисс Аранделл? — решил удостовериться Пуаро.

— Конечно нет, моя хозяйка для этого была слишком разумной, — фыркнула она. — Это ее немного забавляло, и только. «Попробуйте убедить меня, я не против», — говорила она, глядя на мисс Лоусон, а в глазах ее можно было прочесть: «Бедняжка! Какой же надо быть дурочкой, чтобы верить всему этому!»

— Значит, сама она не верила, просто забавлялась?

— Совершенно справедливо, сэр. Иногда мне казалось, что ей доставляет удовольствие расспрашивать об этих сеансах. Другие же относились к ним всерьез.

— Другие?

— Ну да, мисс Лоусон и сестры Трипп.

— Мисс Лоусон была убежденной спиритисткой?

— Верила, как в Евангелие, сэр.

— Наверное, мисс Аранделл была очень привязана к мисс Лоусон, — намеренно повторил свой вопрос Пуаро и услышал тот же ответ:

— Вряд ли, сэр.

— Тогда почему же, — поинтересовался Пуаро, — мисс Аранделл завещала все свое состояние именно ей?

Горничную словно подменили. Доверительность ее мгновенно исчезла. Перед нами была чопорная служанка, хорошо знающая свои обязанности.

— Кому хозяйка завещала свои деньги, не моего ума дело, сэр, — отрезала она, и в ее ледяном голосе слышался явный укор за допущенную нами фамильярность.

Я понял, что Пуаро допустил непростительную ошибку. Добившись дружеского расположения горничной, он мгновенно лишился его. Однако Пуаро был достаточно умен, чтобы не предпринять немедленную попытку восстановить доверительные отношения. Задав какой-то незначительный вопрос, вроде того, сколько спален в доме, он направился к лестничной площадке.

Боб исчез, но, когда я хотел было спуститься по ступенькам вниз, то обо что-то споткнулся и чуть не упал. Схватившись за перила, я все же удержался на ногах, а посмотрев на пол, понял, что наступил на мячик Боба, который лежал у самого края площадки.

Горничная поспешила извиниться:

— Очень сожалею, сэр. Это Боб виноват. Он часто оставляет здесь свой мячик. А на темном ковре его сразу и не приметишь. Кто-нибудь непременно сломает себе шею. Наша хозяйка тоже упала и разбилась. Едва осталась живой.

Пуаро вдруг остановился на лестнице.

— Упала, говорите вы?

— Да, сэр. Боб точно так же оставил тогда мячик, а хозяйка, выйдя из спальни, не заметила его, поскользнулась и полетела кубарем вниз по лестнице. Могла разбиться насмерть.

— И сильно она пострадала?

— Не очень. Доктор Грейнджер сказал, что ей здорово повезло. Слегка разбила голову, ударилась плечом, ну и, конечно, набила себе синяков да шишек, а главное, очень перепугалась. С неделю пролежала в постели, но потом все обошлось.

— Давно это случилось?

— Недели за две до ее кончины.

Пуаро наклонился и что-то поднял с пола.

— Извините… я уронил ручку… А, вот она.

Он выпрямился.

— Ну и разбойник же ваш умница Боб, — заметил он.

— Что с него возьмешь, сэр, — снисходительным тоном произнесла горничная. — Боб, конечно, умница, но он только пес. Хозяйка мучилась бессонницей, вот и вставала по ночам, ходила по дому, спускалась вниз.

— И часто это бывало?

— Почти каждую ночь. Но она не позволяла ни мисс Лоусон, ни кому-либо другому хлопотать вокруг себя.

Пуаро снова вошел к гостиную.

— Красивая комната! — заметил он. — Интересно, встанет ли в этот альков[177] мой книжный шкаф? Как вы думаете, Гастингс?

Ничего не понимая, я на всякий случай ответил, что на глаз определить трудно.

— Да, расстояния на глаз довольно обманчивы. Возьмите, пожалуйста, мою рулетку, измерьте ширину, глубину, а я запишу данные.

Я покорно взял рулетку, протянутую мне Пуаро, и стал измерять то, что ему требовалось, а он записывал цифры на тыльной стороне конверта.

Я хотел было удивиться, как это он решился на такую небрежность — писать на конверте, вместо того чтобы аккуратно занести результаты обмера в свою записную книжку, но тут он протянул мне конверт и спросил:

— Правильно я записал? Проверьте, пожалуйста, все ли так, как вы говорили.

На конверте я не увидел никаких цифр. Вместо этого было написано: «Когда мы поднимемся наверх, сделайте вид, будто вы вспомнили о нужной вам встрече, и попросите разрешения поговорить по телефону. Уведите с собой горничную и задержите ее там подольше».

— Все верно, — сказал я, пряча конверт в карман. — По-моему, тут запросто поместятся оба шкафа.

— Тем не менее проверить не мешало. Если вы не против, мне хотелось бы еще раз осмотреть спальню вашей бывшей хозяйки. Я не обратил внимания, есть ли там стенные ниши.

— Конечно, сэр. С удовольствием.

Мы снова поднялись наверх. Когда Пуаро стал промерять стену и громко разглагольствовать о том, как ему лучше поставить кровать, гардероб и письменный стол, я взглянул на часы и озабоченно завопил:

— О, Боже! Уже три часа. Что подумает Андерсон? Мне необходимо позвонить ему. — И, обернувшись к горничной, спросил: — Вы позволите воспользоваться вашим телефоном, если, конечно, он у вас есть?

— Разумеется, сэр. В маленькой комнате, сразу за холлом. Я провожу вас.

И она повела меня к телефону. Потом я попросил ее помочь мне найти нужный номер в телефонном справочнике, и, наконец, заказал разговор с неким мистером Андерсоном из соседнего городка Харчестер. К счастью, его не оказалось на месте, и я попросил передать ему, что ничего срочного в моем звонке нет, и я перезвоню ему попозже.

Когда я вышел из комнаты, Пуаро уже спустился вниз и дожидался в холле. Глаза у него приобрели зеленоватый оттенок — явное свидетельство того, что он чем-то взбудоражен.

— Когда ваша хозяйка упала с лестницы, она, судя по вашим словам, очень перепугалась и, кажется, ее очень беспокоил Боб и его мячик?

— Странно, что вас это интересует, сэр. Она действительно очень беспокоилась о нем. Даже умирая, в бреду, почему-то все время поминала Боба, его мячик и еще какой-то кувшин с крышкой.

— Вы, говорите, кувшин с крышкой… — задумчиво произнес Пуаро.

— Мы, конечно, ничего не поняли, сэр. Но она только и твердила об этом.

— Минуточку! Я должен еще раз зайти в гостиную.

Он обошел комнату, тщательно осматривая каждую вещь. Его внимание привлек кувшин с крышкой. Обычный кувшин с рисунком — типичный образчик викторианского юмора — грустный бульдог, уныло сидящий на пороге, а под ним надпись: «Всю ночь на улице за неимением ключа».

— «Всю ночь на улице за неимением ключа», — пробормотал Пуаро. — Ну и ну! А с вашим мистером Бобом такого не случается? Ему не приходится иногда проводить всю ночь под дверьми на улице?

— Редко, сэр. Очень редко. Наш Боб — очень послушный пес.

— Нисколько не сомневаюсь. Но даже лучшие из собак…

— Вы правы, сэр. Раз-другой, бывало, он исчезал и появлялся часа в четыре утра. В таких, случаях он садился на пороге у двери и лаял, пока ему не открывали.

— А кто его впускал? Мисс Лоусон?

— Кто слышал, тот и впускал. В последний раз его впустила мисс Лоусон. Это было как раз в ту ночь, когда хозяйка упала. Боб вернулся домой около пяти утра. Мисс Лоусон поторопилась открыть ему дверь, опасаясь, как бы он всех не перебудил. Особенно она боялась, что проснется хозяйка. Она ведь не сказала ей, что Боба нет дома.

— Значит, она считала, что мисс Аранделл лучше не говорить об этом?

— Да, сэр. Она сказала: «Боб обязательно вернется. Он всегда возвращается. А она будет зря волноваться, и ни к чему хорошему это не приведет». Мы и промолчали.

— А Боб любил мисс Лоусон?

— По-моему, сэр, он относился к ней с явным пренебрежением. С собаками такое случается. Она была к нему очень добра. Называла «славным песиком», «умницей», а он не обращал на нее никакого внимания и никогда не слушался.

— Понятно, — кивнул Пуаро.

И вдруг неожиданно для меня вынул из кармана то самое письмо, которое получил утром.

— Элен, — спросил он, — вам что-нибудь известно об этом?

Элен опешила, нижняя челюсть у нее отвисла, глаза округлились.

— Господи! — наконец выпалила она. — А мне-то и в голову не пришло!

Признание было невольным, а потом сразу стало ясно, что она имела к письму прямое отношение.

Придя в себя от изумления, она спросила, уставившись на Пуаро:

— Так вы и есть тот джентльмен, которому было адресовано это письмо?

— Да, я Эркюль Пуаро.

Как и большинство людей, Элен даже не удосужилась взглянуть на документ, дающий нам право на осмотр «Литлгрин-хауса», который мы предъявили ей, когда пришли.

— Так, значит, вы — Эркюлес Пуарот? — сказала она на свой лад. — Господи, вот кухарка-то удивится!

— Тогда, если вы не возражаете, — не растерялся Пуаро, — давайте пойдем на кухню и вместе с вашей приятельницей поговорим обо всем по порядку.

— Пожалуйста, как вам угодно, сэр, — не очень уверенно согласилась Элен.

Ее смущало, что господа пойдут на кухню, да еще будут беседовать с ней и с кухаркой. Но деловой тон Пуаро убедил ее, что в этом нет ничего дурного. Мы отправились на кухню, где Элен растолковала суть дела рослой, приятной на вид женщине, которая как раз снимала с плиты чайник.

— Представляешь, Энни, вот джентльмен, которому предназначалось письмо, которое, помнишь, я нашла в бюваре?

— Не забывайте, что я не в курсе дела, — заметил Пуаро. — Не могли бы вы объяснить мне, почему письмо было отправлено с таким запозданием?

— Видите ли, сэр, честно говоря, я просто не знала, как мне поступить с ним. И Энни тоже. Правда, Энни?

— Сущая правда, — подтвердила кухарка.

— Дело в том, сэр, что после кончины хозяйки мисс Лоусон стала разбирать вещи. Кое-что раздала, кое-что выбросила, а среди них был маленький бювар, так, кажется, он называется. Премиленький, с ландышем на крышке. Хозяйка обычно пользовалась им, когда писала, сидя в постели. Мисс Лоусон он ни к чему, поэтому она отдала его мне с ворохом других вещей, принадлежавших хозяйке. Я спрятала его в ящик комода и вынула только вчера, чтобы положить в него новую промокательную бумагу на случай, если мне вдруг вздумается кому-нибудь написать. В нем был такой кармашек. Я сунула туда руку, а там конверт, да еще с адресом, написанным рукой нашей хозяйки. Так вот, я не знала, как мне поступить. Конверт был с письмом, и я поняла, что хозяйка сунула его туда, чтобы на следующий день отправить, а потом, наверное, забыла, как часто все забывала, бедняжка. Однажды то же самое произошло с процентным купоном из банка. Никто не знал, куда он подевался, а потом нашли его в письменном столе, провалился за ящик.

— Она была неаккуратной?

— О нет, сэр, совсем наоборот. Она ничего не бросала абы куда, а клала каждую вещь в определенное место. Но в том-то и беда! Лучше бы она ничего не убирала. А то положит куда-нибудь и забудет.

— И мячик Боба тоже, — улыбнулся Пуаро.

Обладающий тонким слухом терьер в ту же минуту появился в дверях кухни и радостно бросился к нам.

— Да, сэр, как только Боб кончал играть с мячиком, она его убирала. Но поскольку мячик всегда клали в одно и то же место — в ящик, который я вам показывала, — его легко было найти.

— Понятно. Но я перебил вас. Прошу, продолжайте. Вы нашли письмо в бюваре?

— Да, сэр. И спросила у Энни, что, по ее мнению, мне следовало бы с ним сделать. Сжигать его не хотелось, а уж прочесть и подавно я бы никогда не осмелилась. В одном мы с Энни были единодушны: мисс Лоусон это не касается. А потому, посоветовавшись, решили отправить по адресу. Я приклеила на него марку и опустила в почтовый ящик.

Пуаро повернулся ко мне.

— Voila[178],— пробормотал он.

— А ларчик-то просто открывался, — не смог удержаться я от насмешки.

Мне показалось, что он совсем скис, и даже пожалел о своих словах.

Пуаро снова обратился к Элен:

— Слышите, что говорит мой друг? «Ларчик просто открывался!» Но, сами понимаете, я был немало удивлен, получив письмо, датированное два месяца назад.

— Конечно, понимаю, сэр. Мы как-то об этом не подумали.

— К тому же, — кашлянул Пуаро, — я попал в весьма затруднительное положение. Из письма я понял, что мисс Аранделл хотела дать мне какое-то поручение. Чисто личного характера. А теперь, поскольку она скончалась, я не знаю, как мне быть. Хотела бы мисс Аранделл, чтобы я выполнил ее волю при данных обстоятельствах или нет? Да, нелегкая задача.

Обе женщины смотрели на него с почтением.

— Пожалуй, мне стоит проконсультироваться на сей счет с адвокатом мисс Аранделл. У нее, наверное, был свой адвокат?

— О да, сэр, — быстро откликнулась Элен. — Мистер Первис из Харчестера.

— Он был в курсе всех ее дел?

— Думаю, да, сэр. Насколько я помню, именно он вел все ее дела. После того как мисс Аранделл свалилась с лестницы, она велела немедленно послать за ним.

— После того, как упала с лестницы?

— Да, сэр.

— Скажите, пожалуйста, когда это произошло?

— На следующий день после того дня, когда были закрыты все банки, — вмешалась кухарка. — Я это хорошо помню. В тот день я готовила, поскольку у нее были гости, а отдыхала вместо этого в среду.

Пуаро вынул карманный календарик.

— Совершенно верно. В этом году все банки были закрыты тринадцатого. Значит, мисс Аранделл упала четырнадцатого. Письмо было написано спустя три дня. Жаль, что она его так и не отправила. Но, может, и сейчас не поздно… — Он помолчал. — Мне думается, поручение, которое она хотела мне дать, было связано с одним из гостей, о которых вы упомянули.

Предположение, высказанное Пуаро, совсем не было для них громом среди ясного неба, похоже, оно имело под собой определенную почву. Элен, казалось, что-то вспомнила. Она вопросительно посмотрела на кухарку и встретила ее одобряющий взгляд.

— Скорее всего, с мистером Чарлзом, — сказала она.

— Кто гостил тогда у вашей хозяйки? — спросил Пуаро.

— Доктор Таниос, его жена, мисс Белла, мисс Тереза и мистер Чарлз.

— Это все племянники и племянницы мисс Аранделл?

— Совершенно верно, сэр. Кроме доктора Таниоса — мужа мисс Беллы, мисс Белла — племянница мисс Аранделл, дочка ее сестры, — он иностранец, грек вроде бы. А мистер Чарлз и мисс Тереза — брат и сестра.

— Понятно. Значит, в гостях собрались только ее родственники. И когда же они уехали?

— В среду утром, сэр. Но доктор Таниос и мисс Белла приезжали и на следующие выходные, их беспокоило здоровье мисс Аранделл.

— А мистер Чарлз и мисс Тереза?

— Они приезжали на другие выходные. После которых она и умерла.

Любопытство Пуаро не знало предела. Я никак не мог взять в толк, зачем ему все это знать. Тайна письма получила свое объяснение, и, на мой взгляд, в самый раз было бы сейчас с достоинством ретироваться.

Моя мысль словно передалась ему.

— Eh bien[179],— сказал он. — Все, что вы мне рассказали, очень интересно. Я должен посоветоваться с мистером Первисом, так, кажется, зовут адвоката? Благодарю вас за помощь.

Он наклонился и погладил Боба.

— Brave chien, va?[180] Ты любил свою хозяйку.

Боб радостно откликнулся на эту ласку и в надежде поиграть принес большой кусок угля. Но его хорошенько отчитали и отобрали уголь. Он посмотрел на меня, ища сочувствия. «Ох уж эти женщины! — как бы говорил он. — Кормят-то на славу, а вот играть не хотят!»

Глава 9 Следственный анализ происшествия с мячиком Боба

— Надеюсь, Пуаро, теперь ваше любопытство удовлетворено? — спросил я, когда мы очутились за воротами «Литлгрин-хауса».

— Да, мой друг, удовлетворено.

— Ну, слава Богу! Наконец-то все тайны раскрыты! Миф о злой компаньонке и богатой старой даме развеян в прах! Запоздалое письмо и даже пресловутое происшествие с собачьим мячиком предстали в своем истинном свете, и все разрешилось к общему благополучию.

— Что касается общего благополучия, то я бы этого не сказал, — кашлянув, сухо заметил Пуаро.

— Так вы же сами признались, что удовлетворены.

— Я сказал, что мое любопытство удовлетворено.

А это не одно и то же. Теперь я знаю, что кроется за этим происшествием с мячиком Боба, и только.

— Загадка оказалась очень простой!

— Не такой простой, как вы полагаете, — покачал он головой. — Есть одно немаловажное обстоятельство, о котором вы даже понятия не имеете.

— Какое же? — довольно снисходительно поинтересовался я.

— Я обнаружил гвоздь, вбитый в плинтус рядом с верхней лестничной ступенькой.

Я вытаращил на него глаза: Пуаро был абсолютно серьезен.

— Ну и что из того?

— Вопрос в том, Гастингс, откуда он там взялся?

— Как знать? Может, по хозяйству понадобился. А это важно?

— Очень важно. Ума не приложу, кому понадобилось вбивать гвоздь в таком месте. Да еще тщательно замазывать его лаком, чтобы он не был заметен.

— К чему вы клоните, Пуаро? У вас есть какие-нибудь подозрения?

— Твердо сказать не могу, но кое о чем догадываюсь. Кому-то потребовалось протянуть нитку или проволоку поперек лестницы на расстоянии примерно с фут[181] от пола так, чтобы привязать ее с одной стороны к балюстраде, а с другой — к гвоздю.

— Пуаро, на что вы намекаете! — вскричал я.

— Mon cher ami, я провожу следственный анализ «происшествия с мячиком Боба»! Хотите послушать мою версию?

— С удовольствием.

— Дело обстояло так. Кто-то приметил, что Боб любит оставлять свой мячик у края лестничной площадки. Это опасно и может привести к несчастному случаю. — Пуаро смолк на мгновенье, а потом совсем другим тоном спросил: — Если вы вздумаете кого-нибудь убить, какая мысль прежде всего придет вам в голову?

— Я… Не знаю. Обеспечить себе алиби. Или что-нибудь в этом духе.

— Совершить убийство не так-то просто и безопасно. Вам, разумеется, не дано понять ход мыслей хладнокровного, осторожного убийцы. А стало быть, и в голову не придет, что для этой цели лучше всего подстроить несчастный случай. Ведь несчастные случаи происходят сплошь да рядом. При желании, Гастингс, можно помочь им произойти. — И, снова помолчав, он продолжал: — По-моему, мячик, случайно оставленный собакой на лестничной площадке, только подал мысль нашему убийце. Мисс Аранделл имела обыкновение выходить по ночам из спальни и бродить по дому. Зрение у нее было неважное, так что она вполне могла споткнуться и упасть с лестницы. Но осторожный убийца не полагается на случай. Нитка, протянутая вдоль верхней ступеньки, гораздо надежнее. Жертва полетит с лестницы кубарем, а когда сбегутся домашние, станет ясно, что произошел несчастный случай и виной тому мячик Боба!

— Какой ужас! — воскликнул я.

— Да, действительно ужасно… — мрачно согласился Пуаро. — И все же попытка не удалась… Мисс Аранделл легко отделалась, а вполне могла сломать себе шею. Воображаю, какое разочарование постигло неудачника! Но мисс Аранделл была женщиной сообразительной. И хотя все уверяли ее, что она поскользнулась о мячик, который, наверно, действительно там лежал, она, вспомнив, как все происходило, поняла, что мячик тут ни при чем. Что она вовсе не поскользнулась. По-видимому, ее беспокоило что-то еще. К тому же она вспомнила, как лаял Боб на улице в пять часов утра, просясь в дом.

Разумеется, это всего лишь мои догадки, но убежден, что я прав. Мисс Аранделл вечером сама положила мячик в ящик бюро. Потом Боба выпустили на улицу, и он не вернулся. Значит, он никак не мог оставить мячик на лестничной площадке.

— Но ведь это все только ваши домыслы? — заметил я.

— Не совсем так, друг мой, — возразил Пуаро. — Вспомните слова мисс Аранделл, когда она бредила. Она упоминала мячик Боба и кувшин. Теперь вы понимаете, что я имею в виду?

— Нет, нисколько.

— Странно… Неужели вы не заметили в гостиной фарфоровый кувшин? На нем нарисована собака. Когда Элен рассказала нам о том, что говорила ее хозяйка в бреду, я специально пошел на него взглянуть и обнаружил рисунок. На нем изображена собака, просидевшая всю ночь на пороге дома. Понимаете, в каком направлении работает мысль больной? Боб напоминает ей собаку, нарисованную на кувшине, которая всю ночь провела на улице, — значит, не он оставил мячик на лестничной площадке.

— Вы просто гений, Пуаро! — искренне восхитился я. — Как вы догадались? Мне бы это и в голову не пришло!

— Тут и догадываться нечего. Надо только как следует все проанализировать. Eh bien, улавливаете ситуацию? Мисс Аранделл, прикованную после несчастного случая к постели, мучают подозрения. Какими бы абсурдными они ей ни казались, она не может от них отделаться. «После происшествия с собачьим мячиком меня все больше и больше охватывает беспокойство». И поэтому она пишет мне, но, к несчастью, я получаю ее письмо лишь два месяца спустя. Скажите, разве содержание ее письма не соответствует всем этим фактам?

— Пожалуй, вы правы, — согласился я.

— Есть еще одно обстоятельство, которое не следует сбрасывать со счетов. Мисс Лоусон делала все возможное, чтобы мисс Аранделл не узнала о том, что Боб всю ночь провел вне дома.

— Вы полагаете, что она…

— Я полагаю, что мимо данного факта проходить нельзя.

Какое-то время я переваривал услышанное.

— Что ж! — вздохнул наконец я. — Все это довольно интересно с точки зрения, так сказать, умственных упражнений. Снимаю перед вами шляпу и низко кланяюсь. Вы мастерски произвели следственный анализ происшествия, случившегося в ту ночь. Мне искренне жаль, что старая дама умерла.

— Действительно, очень жаль. Она пишет о том, что кто-то покушается на ее жизнь, — ведь именно об этом говорилось в письме, — и вскоре после этого умирает.

— Но умерла-то она естественной смертью, а вы, как я погляжу, вроде бы огорчены, — съехидничал я.

Пуаро пожал плечами.

— А может, ее отравили?

Пуаро покачал головой.

— Не исключено, — признался он, — что мисс Аранделл умерла своей смертью.

— А посему, — подхватил я, — мы, поджав хвост, возвращаемся в Лондон.

— Pardon, мой друг, но мы пока не возвращаемся в Лондон.

— Что вы хотите этим сказать, Пуаро? — воскликнул я.

— Если показать гончей кролика, мой друг, разве она побежит в Лондон? Нет, она ринется вслед за кроликом в нору.

— Что вы имеете в виду?

— Гончая охотится за кроликами. Эркюль Пуаро — за убийцами. А здесь налицо убийца, попытка которого совершить преступление сорвалась. Тем не менее это — убийца. И я, друг мой, полезу за ним в любую нору.

Он резко свернул в ворота.

— Куда вы, Пуаро?

— В одну из нор, друг мой. Это дом доктора Грейнджера, который лечил мисс Аранделл во время ее последней болезни.

Доктору Грейнджеру было лет шестьдесят с лишним. Лицо у него было худое, подбородок упрямо выпячен, серые глазки смотрели хитро. Он пытливо оглядел сначала меня, потом Пуаро.

— Чем могу быть полезен? — сухо спросил он.

Пуаро рассыпался в извинениях.

— Прошу простить нас, доктор Грейнджер, за столь бесцеремонное вторжение. Должен с самого начала признаться, что я — еще раз прошу простить нас, — пришел к вам не как пациент к врачу.

— Рад это слышать, — по-прежнему сухо отозвался доктор Грейнджер. — У вас вполне здоровый вид.

— Я хотел бы объяснить вам цель моего визита, — продолжал Пуаро. — Дело в том, что я пишу книгу о покойном генерале Аранделле. Насколько мне известно, последние годы жизни он провел здесь, в Маркет-Бейсинге.

Доктор заметно удивился.

— Да, генерал Аранделл действительно жил здесь до своей смерти. В «Литлгрин-хаусе», как раз за банком, вы, наверное, уже там побывали. — Пуаро кивнул. — Но он жил тут еще до моего приезда. Я поселился здесь в тысяча девятьсот девятнадцатом году.

— Зато вы знали его дочь, покойную мисс Аранделл?

— Эмили Аранделл я знал хорошо.

— Для меня явилось большой неожиданностью известие о ее недавней смерти.

— Да, в конце апреля.

— Мне так и сказали. Видите ли, я рассчитывал получить от нее кое-какие сведения касательно отца и послушать ее воспоминания.

— Понимаю, понимаю. Но я-то чем могу вам помочь?

— У генерала Аранделла больше не осталось детей? — спросил Пуаро.

— Нет. Они все скончались.

— А сколько их было всего?

— Пятеро. Четыре дочери и сын.

— А внуки?

— Чарлз Аранделл и его сестра Тереза. Вы можете с ними повидаться. Боюсь только, вам от этого будет мало прока. Нынешнее молодое поколение мало интересуется своими предками. Есть еще миссис Таниос, но от нее вы тем более ничего не добьетесь.

— Может, у них сохранились какие-нибудь семейные документы?

— Возможно. Но лично я сомневаюсь. Насколько мне известно, после смерти мисс Эмили большую часть бумаг сожгли или выкинули.

Пуаро жалобно застонал.

Грейнджер посмотрел на него с любопытством.

— А почему вы проявляете такой интерес к генералу Аранделлу? Он вроде бы ничем не прославился.

— Дорогой сэр, — глаза у Пуаро фанатично заблестели, — давно уже не новость, что история ничего не знает о тех, кто ее творит! Недавно обнаружились новые факты, проливающие свет на волнения в Индии. Там имел место заговор. И в этом заговоре Джон Аранделл играл видную роль. Документы, свидетельствующие об этом, производят потрясающее впечатление! Уверяю вас, дорогой сэр, в нынешнее время интерес к этим событиям весьма актуален. Политика Англии в отношении Индии — жгучий вопрос сегодняшнего дня.

— Гм, — раздумчиво промычал доктор. — Я слышал, что генерал Аранделл очень любил говорить на эту тему. По правде говоря, он многим здесь докучал своими рассказами.

— Кому именно?

— Ну хотя бы мисс Пибоди. Между прочим, вы можете навестить ее. Она у нас в городе старожил и хорошо знала семью Аранделлов. К тому же она обожает сплетни. Да и вообще с нею стоит побеседовать. Личность, скажу я вам, прелюбопытная.

— Спасибо. Превосходная мысль! Не будете ли вы так добры дать мне заодно адрес молодого мистера Аранделла, внука покойного генерала?

— Чарлза? Пожалуйста. Только, предупреждаю, он большой вертопрах. Для него семейная родословная — пустой звук.

— Еще совсем молод?

— Он из тех, кого я, старый чудак, называю «юнцами», — подмигнул нам доктор. — Ему уже за тридцать. У таких молодцов на роду написано доставлять неприятности своей семье. Обаятельный малый — и только. Объездил весь мир, а зачем, неизвестно.

— Тетка, наверное, души в нем не чаяла, баловала? — рискнул спросить Пуаро. — Такое часто случается.

— Гм, не знаю, — усомнился Грейнджер. — Эмили Аранделл была неглупой женщиной. Насколько мне известно, ему так и не удалось выудить из нее какую-либо значительную сумму. Мисс Аранделл была дамой старой закалки. Мне она нравилась. Я ее уважал. Эдакий солдат в юбке.

— Она умерла внезапно?

— В какой-то степени да. Разумеется, в последнее время она часто хворала. Но прежде всегда выходила победительницей в схватке со смертью.

— Мне говорили… Впрочем, это, наверное, сплетни, — Пуаро пренебрежительно отмахнулся рукой, — что она не очень-то ладила со своими родственниками?

— Нет, она не ссорилась с ними всерьез, — задумчиво произнес доктор Грейнджер. — До скандалов у них никогда не доходило, насколько мне известно.

— Прошу прощения. Вероятно, я сую нос не в свои дела.

— Не беспокойтесь. В конечном счете рано или поздно все становится известно широкой общественности.

— Насколько я понял, она ничего не завещала родственникам?

— Да, она все оставила своей суетливой, боязливой, как квочка, компаньонке. Странный поступок, конечно. В голове не укладывается. На нее совсем не похоже.

— Чего не бывает на свете, — рассеянно заметил Пуаро. — Старая дама, болезненная, на ладан дышит. Всецело зависит от человека, который за ней ухаживает. Согласитесь, любая женщина, если она с умом, легко может добиться благосклонности.

Слово «благосклонность» подействовало на доктора словно красная тряпка на быка.

— Благосклонность? Благосклонность? — запыхтел доктор Грейнджер. — Какая там благосклонность! Эмили Аранделл обращалась с Минни Лоусон хуже, чем с собакой. Впрочем, для дам ее поколения это весьма характерно. Кстати, женщины, которые зарабатывают себе на жизнь служа компаньонками, большим умом не отличаются. Иначе они нашли бы себе работу получше. Эмили Аранделл плохо уживалась с дураками. Поэтому меняла своих компаньонок как перчатки. А вы говорите, благосклонность. Да ничего похожего!

Пуаро мгновенно переменил скользкую тему.

— А может, — предположил он, — у мисс Лоусон еще сохранились старые семейные письма и документы?

— Вполне вероятно, — сказал Грейнджер. — Обычно в домах старых дев скапливается великое множество ненужных бумаг. Думаю, мисс Лоусон не успела просмотреть и половину из них.

Пуаро встал.

— Спасибо вам большое, доктор Грейнджер. Вы очень любезны.

— Не за что, — отозвался доктор. — Жаль, что ничем не смог помочь. Вам лучше всего обратиться к мисс Пибоди. Она живет в «Мортон-Манор», в миле отсюда.

Пуаро нагнулся и понюхал розы, которые стояли в вазе на столе у доктора.

— Чудесный запах, — пробормотал он.

— Да, наверное. Но я не чувствую запахов. Утратил обоняние после того, как переболел гриппом четыре года назад. Неплохая реклама для врача, правда?

«Врачу, исцелися сам», как говорится в Библии. Чертовски неприятно! Даже куренье теперь не доставляет мне такого удовольствия, как прежде.

— Действительно очень неприятно. Да, вы не забудете дать мне адрес молодого Аранделла?

— Минуточку. — Доктор провел нас в холл и позвал: — Доналдсон! Мой компаньон, — объяснил он. — У него наверняка есть адрес Чарлза. Ведь он помолвлен с его сестрой Терезой. — И крикнул еще раз: — Доналдсон!

Из комнаты в глубине дома появился довольно бесцветный молодой человек среднего роста. Но в отличие от доктора Грейнджера он являл собой образец аккуратности. Большего контраста трудно было себе представить.

Грейнджер объяснил ему суть дела.

Доктор Доналдсон оценивающе оглядел нас светло-голубыми, слегка навыкате глазами. Говорил он тоже четко, ясно, тщательно подбирая слова.

— Не знаю, где живет Чарлз, но могу дать вам адрес мисс Терезы. Она, не сомневаюсь, сможет связать вас со своим братом.

Пуаро уверил его, что нам это вполне подойдет.

Доктор написал адрес на листке блокнота, оторвал его и подал Пуаро.

После того, как Пуаро выразил ему свою благодарность, мы распрощались с обоими врачами. Уже в дверях я обернулся и увидел, что доктор Доналдсон, стоя в холле, провожает нас удивленным взглядом. Вид у него был весьма обескураженный.

Глава 10 Визит к мисс Пибоди

— Неужто в самом деле никак нельзя обойтись без всей этой лжи? — спросил я, когда мы отправились дальше.

Пуаро пожал плечами.

— В данном случае — ложь (которая, как я успел заметить, претит вашему естеству) — ложь во спасение. И я готов пользоваться ею без зазрения совести…

— Это я заметил.

— Так вот, если возникает необходимость в подобной лжи, лгать надо умеючи, творчески, даже возвышенно.

— Вы полагаете, что своей «умелой» ложью сумели убедить доктора Доналдсона, и он поверил вам?

— Да, надо заметить, этот молодой человек не слишком доверчив, — задумчиво произнес Пуаро.

— По-моему, он что-то заподозрил.

— Почему вы так решили? На свете полно глупцов, которые хотят написать биографии себе подобных.

— Впервые слышу, как вы называете себя «глупцом», — усмехнулся я.

— Могу же я сыграть роль, и не хуже многих, — холодно отозвался Пуаро. — Мне жаль, что вам не понравилась моя выдумка. По-моему, она очень забавна.

Я переменил тему разговора:

— Что мы намерены делать дальше?

— Ничего особенного. Сядем в вашу машину и поедем в «Мортон-Манор».

«Мортон-Манор» оказался нелепым массивным домом эпохи королевы Виктории. Дряхлый дворецкий встретил нас несколько настороженно и прежде, чем доложить о нашем визите, спросил, назначена ли у нас аудиенция.

— Передайте, пожалуйста, мисс Пибоди, что мы пришли от доктора Грейнджера, — сказал Пуаро.

Спустя несколько минут дверь отворилась, и в комнату вразвалку вошла маленькая толстая женщина. Ее редкие седые волосы были гладко причесаны на прямой пробор. Черное бархатное платье в нескольких местах было сильно потерто, но его очень красил воротник из великолепных кружев, скрепленный у шеи большой камеей.

Близоруко сощурив глаза, она приблизилась. Ее первые вопросы привели нас в полное замешательство.

— Чем торгуете?

— Ничем, мадам, — ответил Пуаро.

— Правда?

— Конечно.

— А пылесосами?

— Нет.

— И чулками не торгуете?

— Да нет же.

— А коврами?

— Нет.

— Вот и хорошо, — успокоилась мисс Пибоди, усаживаясь в кресло. — Значит, все в порядке. Тогда присаживайтесь.

— Мы покорно сели.

— Прошу прощения за то, что приставала к вам с этими дурацкими вопросами, — извинилась мисс Пибоди. — Приходится быть начеку. Вы даже не представляете, что за типы сюда являются. От слуг тоже мало толку. Они совсем не разбираются в людях. Но винить их нельзя. Смотрят — голос, костюм, имя — вроде бы все как положено. Командир Риджуэй, мистер Скот Эджертон, капитан д'Арси Фитцерберт. Приятные на вид люди, по крайней мере, многие из них, но не успеешь с ними познакомиться, как они суют тебе под нос машинку для взбивания крема.

— Уверяю вас, мадам, — вполне серьезно попытался убедить ее Пуаро, — у нас нет подобных намерений.

— Вам лучше знать, — отозвалась мисс Пибоди.

Пуаро принялся повторять свою «умелую» небылицу.

Мисс Пибоди слушала его молча, почти не моргая. Дослушав до конца, она сказала:

— Стало быть, вы собираетесь писать книгу?

— Да.

— По-английски?

— Разумеется.

— Но вы же иностранец? Признайтесь, ведь вы иностранец?

— Совершенно верно.

Она посмотрела на меня.

— А вы, наверное, его секретарь?

— Я?.. Да, — ответил я не очень уверенно.

— Вы хорошо владеете английским?

— Надеюсь.

— Где вы учились?

— В Итоне[182].

— Значит, плохо владеете.

Я вынужден проглотить этот выпад против самого древнего и почитаемого колледжа, ибо мисс Пибоди снова обратилась к Пуаро:

— Итак, вы намерены создать жизнеописание генерала Аранделла, верно?

— Верно. Вы ведь его знали?

— Да, я хорошо знала этого пропойцу.

Наступила минутная пауза. Затем мисс Пибоди, как бы размышляя вслух, продолжила:

— Писать теперь о волнениях в Индии все равно, что стегать хлыстом дохлую лошадь. Но это ваше дело, конечно.

— Знаете, мадам, на эти вещи существует поветрие. Нынче Индия в моде.

— Резонно. Но что касается моды, то все возвращается на круги своя. Взять хоть, к примеру, рукава. — Мы дружно молчали, ожидая, что она скажет дальше. — Свободные наверху и сужающиеся книзу во все времена смотрятся отвратительно, — продолжала мисс Пибоди. — А вот в широких книзу я всегда выглядела пристойно. — Она уставилась горящим взором на Пуаро. — Так что же вас интересует?

Пуаро раскинул руки.

— Да все что угодно, мадам! Фамильная родословная, разные слухи, семейные отношения.

— О событиях в Индии я вам ничего рассказать не могу, — призналась мисс Пибоди. — По правде говоря, я не слушала его бредни. Эти стариковские байки всегда казались мне скучными. К тому же он был глуп как пробка. Думаю, во всей армии нельзя было сыскать подобного дурака. Впрочем, в армии умному человеку до больших чинов не добраться. Еще мой покойный отец любил говорить: «Если хочешь продвинуться по службе, то надо быть лизоблюдом: заискивать перед женой полковника и подчиняться приказам старших офицеров».

Почтительно выслушав авторитетное мнение, Пуаро спросил:

— Вы были близко знакомы с семьей генерала Аранделла, не так ли?

— Совершенно верно. Я знала их всех, — ответила мисс Пибоди. — Старшей была прыщавая Матильда. Она преподавала в воскресной школе и питала слабость к одному из викариев. Затем шла Эмили. Великолепно ездила на лошади, ничего не скажешь. Пожалуй, только она умела обуздать отца, когда у него начинались запои. Из дома, бывало, телегами вывозили бутылки, а ночью закапывали. Кто же шел за ней: Арабелла или Томас? По-моему, Томас. Я всегда ему сочувствовала. Жить одному среди четырех женщин, с ума сойти можно! Он отупел и обабился. Никто даже представить себе не мог, что он когда-нибудь женится. Когда это случилось, все были просто потрясены.

Мисс Пибоди сочно захохотала, с чисто викторианской раскованностью.

Без сомнения, беседа с нами доставляла ей громадное удовольствие. Забыв о нашем существовании, она всецело погрузилась в воспоминания.

— За Томасом шла простушка Арабелла. Лицо у нее походило на ячменную лепешку. Самая невзрачная из сестер. Тем не менее она благополучно вышла замуж — за довольно пожилого профессора из Кембриджа. Ему было тогда лет шестьдесят, если не больше. Он читал здесь цикл лекций, кажется, о чудесах современной химии. Я тоже посещала их. Помню, он что-то бормотал себе под нос в бороду, а потому почти не слышно. Арабелла задерживалась после лекций и задавала ему вопросы. К тому времени ей уже было под сорок. Их обоих уже давно нет на свете. А брак оказался довольно счастливым. Недаром говорят, что надо жениться на дурнушках — уж они-то никогда не станут флиртовать. И, наконец, самой младшей, самой хорошенькой, веселой, шустрой была Агнес. Вот уж кому следовало выйти замуж, так не получилось! Она умерла незадолго до войны.

— Вы сказали, что женитьба мистера Томаса явилась для всех неожиданной?

Мисс Пибоди разразилась густым, горловым хохотом.

— Неожиданной? Слишком мягко сказано! То была сенсация! Никто не ожидал подобного фортеля от этого застенчивого, скромного тихони, который и шагу-то боялся ступить без своих сестер. — Она смолкла на минуту, а затем продолжала: — Помните скандал, связанный с именем миссис Варли, который всколыхнул все общество в конце девяностых годов? Ее обвиняли в том, что она отравила мышьяком своего мужа. Красавица! Так вот, она произвела на Томаса неизгладимое впечатление. Ее оправдали. Но Томас Аранделл совсем потерял из-за нее голову. Собирал газеты со статьями о ней, вырезал оттуда заметки и фотографии миссис Варли. А когда процесс завершился, отправился в Лондон и сделал ей предложение! Уму непостижимо! Тихоня Томас, некогда не покидавший своего дома! Воистину поступки мужчин непредсказуемы! Они способны на все!

— И чем же это кончилось?

— Она вышла за него замуж.

— Наверное, больший удар для его сестер трудно себе представить?

— Еще бы! Они даже не пожелали познакомиться с ней. Их можно понять. После всей этой истории… Томас смертельно обиделся на них, уехал с женой на Нормандские острова и как в воду канул. Не знаю, отравила ли миссис Варли своего первого мужа, но Томас, во всяком случае, пережил ее на добрых три года. У них родились мальчик и девочка. Оба очень красивые, похожие на мать.

— Наверное, они часто навещали свою здешнюю тетушку?

— Только после смерти родителей. К тому времени они уже учились в колледже и приезжали сюда на каникулы. Эмили была одинокой и, кроме них да Беллы Биггс, не имела родных на всем белом свете.

— Биггс?

— Дочь Арабеллы. Скучная девица, на несколько лет старше Терезы. Она тоже выкинула фортель. Вышла замуж за иностранца, который учился здесь в университете. За грека, врача по профессии. До красавца ему, конечно, далеко, но он очень обаятельный, должна признать. Правда, бедняжке Белле не приходилось особенно выбирать. Целыми днями она либо помогала отцу, либо разматывала шерсть для матери. А этот малый внес в ее жизнь некоторое разнообразие. Оттого он ей и приглянулся.

— У них счастливый брак?

— Откуда мне знать, счастливый у них брак или нет, — ответила мисс Пибоди. — С виду они вполне счастливы. У них двое детей, смугленьких таких. Живут в Смирне.

— Но сейчас они вроде бы в Англии?

— Да, они приехали в марте. И со дня на день собираются отправиться обратно.

— А мисс Аранделл благоволила к своей племяннице?

— К Белле? Пожалуй, да, хотя она прескучная особа. Занята только своими делами и домашним хозяйством.

— Мисс Аранделл одобряла этот брак?

Мисс Пибоди фыркнула.

— Конечно нет, хотя этот разбойник-доктор ей нравился. Человек он неглупый. И по-моему, из кожи лез вон, добиваясь ее расположения. У него особый нюх на деньги.

Пуаро кашлянул.

— Насколько я понимаю, мисс Аранделл умерла далеко не бедной?

Мисс Пибоди расположилась в кресле поудобнее.

— Вот именно. Никому и в голову не приходило, что она так богата. Дело в том, что генерал Аранделл оставил довольно кругленькую сумму, разделив ее поровну между сыном и дочерьми. Часть этих денег была вложена в акции и принесла немалый доход. Томас и Арабелла, уйдя из дома, разумеется, забрали свою долю. Остальные три сестры жили вместе, не тратя и десятой части совместного капитала, который постоянно вкладывался в акции. Когда Матильда умерла, она оставила свою часть Эмили и Агнес, а после кончины Агнес все досталось Эмили. Эмили по-прежнему тратила очень мало. А потому к моменту своей смерти оказалась богачкой. И вот теперь все это досталось Минни Лоусон!

Последнюю фразу она произнесла со злорадным торжеством.

— Вы не ожидали этого, мисс Пибоди?

— Честно говоря, нет. Эмили никогда не скрывала, что после ее смерти деньги перейдут к ее племянницам и племяннику. Она так и составила свое первое завещание. Кое-какие вознаграждения слугам, остальное же делится поровну между Терезой, Чарлзом и Беллой. Господи, мы просто ушам своим не поверили, когда узнали, что она, оказывается, успела состряпать перед смертью новое завещание, по которому все доставалось этой ничтожной мисс Лоусон!

— Завещание было составлено незадолго до ее кончины? — спросил Пуаро.

Мисс Пибоди вперилась в него взглядом.

— Думаете, ее заставили? Нет, ваши подозрения напрасны. У бедняжки Лоусон просто не хватило бы мозгов, а тем более смелости, решиться на такое. Да и по правде сказать, если, конечно, верить ее словам, она была удивлена не меньше других, когда прочли завещание. — Пуаро улыбнулся ее оговорке. — Завещание было составлено дней за десять до кончины, — продолжала мисс Пибоди. — Адвокат утверждает, что все сделано по закону. Вполне возможно.

— Вы хотите сказать… — подался вперед Пуаро.

— Я хочу сказать, что здесь не все чисто, — произнесла мисс Пибоди. — В том-то вся и закавыка.

— В чем именно?

— Не могу точно объяснить. Откуда мне знать? Я не юрист. Но дыма без огня не бывает, попомните мои слова.

— Пробовал ли кто-нибудь из родных опротестовать завещание? — осторожно поинтересовался Пуаро.

— Тереза вроде бы ездила к юристу. Напрасный труд! К юристам лучше не обращаться. Почти наверняка услышишь от них: «Не надо!» Однажды пятеро адвокатов советовали мне не предпринимать никаких действий. И что же? Я не послушала их. И выиграла процесс. Меня усадили на место истицы, а какой-то умник из Лондона стал задавать дурацкие вопросы, пытаясь меня запутать. Но не тут-то было! «Как вы можете доказать, что это ваши меха, мисс Пибоди? — спросил он у меня. — На них нет даже клейма меховщика?» «Вполне возможно, — ответила я, — зато на подкладке есть штопка и, если нынче хоть кто-нибудь умеет так штопать, я готова съесть свой зонтик». Он потерпел полную неудачу, вот так-то.

Мисс Пибоди снова безудержно расхохоталась.

— Наверное, теперь, — осторожно продолжал расспрашивать Пуаро, — отношения между мисс Лоусон и членами семьи сильно обострились?

— Еще бы! Разве вам не известно, каково людское нутро? Стоит кому-то умереть, скандалов не оберешься. Покойник еще в гробу лежит, а скорбящие ближние уже готовы выцарапать друг другу глаза.

— К сожалению, вы правы, — вздохнул Пуаро.

— Такова уж человеческая натура, — снисходительно заметила мисс Пибоди.

Пуаро решил сменить тему.

— А правда ли, что мисс Аранделл интересовалась спиритизмом?

Мисс Пибоди снова пристально посмотрела на него.

— Если вы полагаете, что к Эмили явился дух Джона Аранделла и приказал ей оставить деньги Минни Лоусон и что Эмили беспрекословно ему повиновалась, вы глубоко заблуждаетесь. Не такая уж Эмили дура. Хотите знать мое мнение? Спиритизм для нее был такой же забавой, ну, может быть, чуть побольше, чем пасьянс или криббедж[183]. Кстати, вы уже познакомились с сестрами Трипп?

— Нет.

— Вот если познакомитесь, сразу поймете, насколько они глупы. Терпеть их не могу! Вечно пристают к вам с посланиями от ваших умерших родственников и вечно плетут какую-нибудь чушь. Притом всерьез. А с ними заодно и Минни Лоусон. Впрочем, надо же чем-то убить вечером время.

Пуаро предпринял очередную атаку.

— Вы, наверное, хорошо знаете Чарлза Аранделла? Что он собой представляет?

— Молодой повеса, хотя и очаровательный. Вечно в долгах, всегда без денег, болтается как неприкаянный по всему белому свету. Дамский угодник. — Она фыркнула. — Уж я-то повидала таких на своем веку. Подумать только, у Томаса такой сын! У этого благовоспитанного чудака, являвшего собой образец нравственности! Не иначе, как в Томасе сказывается дурная кровь. Честно говоря, мне по душе этот наглец. Впрочем, он из тех, кто способен ради одного-двух шиллингов прикончить родную бабушку. Полное отсутствие моральных устоев. И откуда только берутся такие экземпляры?

— А его сестра?

— Тереза? — Мисс Пибоди раздумчиво покачала головой. — Не знаю. Экзотическое создание. Экстравагантная. Она, между прочим, помолвлена с этим нашим размазней доктором. Вы его видели?

— Доктора Доналдсона?

— Говорят, он хороший специалист, но это единственное его достоинство. Будь я молоденькой, не обратила бы на него никакого внимания. Что ж, Терезе видней. Она, по-моему, у нас девица с опытом.

— Доктор Доналдсон лечил мисс Аранделл?

— Лишь когда Грейнджер уезжал в отпуск.

— А во время последней болезни?

— Вряд ли.

— Мне кажется, мисс Пибоди, — улыбнулся Пуаро, — что вы не очень-то высокого мнения о его профессиональных качествах.

— Не совсем так, вы не правы. Он врач вполне знающий, способный. Но его метода — не по мне. Сами посудите, в былые времена, когда ребенок объедался незрелыми яблоками и у него начиналась желчная колика, врач так и говорил «желчная колика» — и посылал ему несколько пилюль из своей приемной. Теперь же вам твердят, что у ребенка ярко выраженный цирроз[184], что требуется диета, и прописывают то же самое лекарство, только в виде крохотных таблеток, которые производят фармацевтические фабрики и за которые надо платить втридорога! Доналдсон — сторонник этой школы. Кстати, ее предпочитает большинство молодых матерей. Впрочем, не думаю, чтобы этот молодой человек надолго задержался у нас, обслуживая тех, кто подхватил корь или съел что-нибудь не то. Он намерен переехать в Лондон. Этот подающий надежды доктор честолюбив и хочет специализироваться.

— В чем именно?

— В серотерапии[185]. Так, кажется, это называется. Это когда вам вводят под кожу сыворотку, независимо от того, как вы себя чувствуете, чтобы у вас выработался иммунитет к заразным заболеваниям. Лично я никогда не позволю делать себе эти сомнительные вспрыскивания.

— Вероятно, доктор Доналдсон проводит опыты, касающиеся какого-то определенного заболевания?

— Чего не знаю, того не знаю. Только вижу, что его не устраивает работа провинциального лекаря. Он рвется в Лондон. Но для этого необходимы деньги, а он беден как церковная крыса.

— Печально. Истинное дарование часто гибнет из-за отсутствия денег, — пробормотал Пуаро. — А те, у кого они есть, не хотят помочь.

— Во всяком случае, Эмили Аранделл не проявила такого желания, — констатировала мисс Пибоди. — Ее завещание многих потрясло. Я имею в виду сумму, а не того, кому она ее оставила.

— Родственники ее тоже были потрясены этой суммой, как вы думаете?

— Трудно сказать, — ответила мисс Пибоди, жмурясь от удовольствия. — И да и нет. Во всяком случае, один из них вряд ли был слишком удивлен.

— Кто именно?

— Чарлз. Он явно рассчитывал на большой капитал. Не такой уж дурак этот Чарлз.

— Себе на уме?

— Во всяком случае, не размазня, как другие, — усмехнулась мисс Пибоди. И помолчав, спросила: — Вы собираетесь с ним встретиться?

— Имел такое намерение, — несколько напыщенно произнес Пуаро. — Вполне возможно, что у него сохранились какие-нибудь документы, касающиеся его деда.

— Скорее всего, он давно уже их сжег. Этот молодой повеса не испытывает никакого почтения к своим предкам.

— Попытка не пытка, — нравоучительно заметил Пуаро.

— Пожалуй, — милостиво согласилась мисс Пибоди.

В ее голубых глазах блеснуло нечто такое, что заставило Пуаро встать.

— Не смею дольше злоупотреблять вашим терпением, мадам. Премного благодарен за ту информацию, которую вы мне дали.

— Я сделала все, что в моих силах, — ответила мисс Пибоди. — Правда, наша беседа имела очень малое отношение к Индийскому восстанию, не так ли?

Она попрощалась с нами за руку.

— Дайте мне знать, когда книга выйдет в свет, — сказала она нам вслед. — С удовольствием прочту.

Последнее, что мы услышали, покидая комнату, был ее густой сочный хохот.

Глава 11 Визит к сестрам Трипп

— Что же теперь? — спросил Пуаро, когда мы снова сели в машину.

Наученный опытом, я больше не решился предложить ему вернуться в Лондон. Пусть уж Пуаро развлекается по-своему, раз ему хочется. Зачем мешать?

Я предложил выпить чаю.

— Чаю, Гастингс? С какой стати? В такое-то время?

— А что? — Я посмотрел на часы. — Половина шестого. Самое время попить чаю.

— Вечно вы, англичане, со своим чаем! — вздохнул Пуаро. — Нет, mon ami, сейчас нам не до чая. В книге о правилах поведения я прочел на днях, что после шести визитов не наносят. Это нарушение этикета. Так что у нас осталось всего полчаса на осуществление своих намерений.

— Подумать только, каким светским вы вдруг сделались, Пуаро. Так кого мы намерены сейчас посетить?

— Les mademoiselles[186] Трипп.

— И вы скажете им, что сочиняете книгу о спиритизме? Или по-прежнему будете утверждать, что пишете о генерале Аранделле?

— На сей раз все будет гораздо проще, друг мой. Но прежде нам следует узнать, где живут эти дамы.

Нам любезно объяснили, как к ним пройти, однако мы долго плутали по проулкам. Сестры Трипп обитали в старомодном живописном домике, который был таким ветхим, что, казалось, вот-вот развалится.

Нам отворила дверь девчонка лет четырнадцати, мимо которой мы с трудом протиснулись внутрь.

В гостиной, под потолком которой темнели старинные дубовые балки, имелся большой открытый камин и маленькие окошки, которые почти не пропускали света. Обставлена она была дубовой мебелью в псевдодеревенском стиле, как любят у нас в провинции. На столе красовалась деревянная плошка с фруктами, а на стенах висели фотографии, для которых позировали в основном две особы, то прижимая к груди букеты цветов, то кокетливо придерживая широкополые соломенные шляпки.

Впустив нас, девочка что-то пробормотала и скрылась, но ее голос тут же раздался где-то наверху:

— К вам два джентльмена, мисс.

Послышались женский щебет, затем скрип половиц, шуршанье юбок. По лестнице спустилась дама и направилась прямо к нам.

Она выглядела скорее лет на пятьдесят, нежели на сорок, волосы у нее были гладко причесаны на прямой пробор, как у Мадонны[187], глаза — карие и немного выпуклые. Кисейное платье со множеством оборок производило странное впечатление — очень напоминало бальное.

Пуаро сделал шаг ей навстречу и заговорил, старательно извлекая из памяти самые витиеватые выражения:

— Прошу простить за вторжение, мадемуазель, но я в некотором роде пребываю в затруднительном положении. Меня интересует одна дама, но, к сожалению, она уехала из Маркет-Бейсинга, и мне сказали, что только у вас я могу узнать ее адрес.

— Вот как? Кого вы имеете в виду?

— Мисс Лоусон.

— А, Минни Лоусон! Разумеется. Мы большие друзья. Прошу садиться, мистер…

— Паротти. А это мой друг — капитан Гастингс.

Мисс Трипп поклонилась и принялась щебетать:

— Еще раз прошу садиться, господа. Нет, пожалуйста, на стул я сяду сама. Вам удобно, в самом деле? Милая Минни Лоусон… А вот и моя сестра.

Снова послышались скрип половиц, шуршанье юбок, и к нам присоединилась вторая дама, в зеленом льняном платьице, которое больше подошло бы шестнадцатилетней девице.

— Моя сестра Изабел. Мистер Парот… капитан Хокинс. Изабел, дорогая, эти джентльмены — друзья Минни Лоусон.

Мисс Изабел Трипп в отличие от своей пышной сестры выглядела довольно тощей. Светлые волосы у нее вились мелкими кудряшками. Она вела себя как девчонка и была одной из тех особ с цветами на фотографиях.

— Прелестно! — по-девичьи всплеснула она руками. — Милая Минни! Вы ее давно видели?

— Не видел уже несколько лет, — ответил Пуаро. — Мы как-то потеряли друг друга из виду. Я путешествовал. Вот почему меня так удивило и обрадовало известие о той счастливой доле, которая выпала моей старой приятельнице.

— О да! Минни того заслуживает! У нее золотое сердце! Она добрая, простая и вместе с тем очень серьезная.

— Джулия! — воскликнула Изабел.

— Да, родная?

— Как удивительно! Буква «П». Помнишь, на планшетке четко выделялась буква «П» вчера вечером? Посетитель-чужестранец на букву «П»?

— А ведь верно, — подтвердила Джулия.

Обе дамы не сводили с Пуаро горящих, восторженных глаз.

— Все предсказания сбываются, — умильно заметила Джулия. — Вы верите в оккультные науки, мистер Пирот?

— У меня слишком мало опыта в этом, мадемуазель, но как человек, много путешествовавший по восточным странам, я вынужден признать, что существует множество разных явлений, которые невозможно понять или объяснить с помощью естественных наук.

— Вот именно! — согласилась Джулия. — Вы видите самую суть!

— Восток, — пробормотала Изабел, — это древняя обитель мистицизма и оккультизма[188].

Мне было известно, что все путешествия Пуаро по Востоку сводились к поездке в Сирию, откуда он ненадолго заезжал в Ирак, что заняло всего несколько недель. Однако по его топу и словам можно было подумать, будто он большую часть жизни провел в джунглях и на базарах и был накоротке с факирами, дервишами[189] и махатмами[190].

Как я понял, сестры Трипп были вегетарианками, поклонницами теософии[191], израэлитками[192], последовательницами «Христианской науки»[193], спиритками и фотолюбительницами.

— Порой кажется, — вздохнула Джулия, — что в Маркет-Бейсинге невозможно жить. Здешние люди лишены душевной красоты. А у человека должна быть душа, не так ли, капитан Хокинс?

— Конечно, — согласился я, слегка озадаченный. — Обязательно должен.

— Погибнут те, кому нет гласа Божьего, — вздохнув, процитировала чьи-то слова Изабел. — Я несколько раз пыталась поговорить с нашим викарием, но он не способен широко мыслить. Вам не кажется, мистер Пирот, что религиозные убеждения превращают человека в догматика?

— А, кажется, чего проще, — подхватила ее сестра. — Ведь всем нам хорошо известно, что повсюду должны царить радость и любовь.

— Вы совершенно правы, — поддержал их Пуаро. — Очень жаль, когда между людьми возникает недопонимание, особенно из-за денег.

— Деньги достойны презрения, — вздохнула Джулия.

— Насколько я уловил, мисс Аранделл была одной из ваших новообращенных? — поинтересовался Пуаро.

Сестры обменялись взглядом.

— Не думаю, — сказала Изабел.

— Вряд ли, — усомнилась Джулия. — Иногда нам казалось, что она верит, а иногда такое говорила… совершенно непристойное. Помнишь последнее видение? Оно было весьма примечательным. — Джулия повернулась к Пуаро. — Это произошло как раз в тот вечер, когда милая мисс Аранделл заболела. После обеда мы устроили сеанс — вчетвером. И представляете, и мы, и мисс Лоусон отчетливо увидели нечто вроде нимба вокруг головы мисс Аранделл.

— Comment?[194]

— Эдакое светящееся облако. Я правильно говорю, Изабел?

— Совершенно верно. Ореол слабого света постепенно окутывал голову мисс Аранделл. Теперь-то мы понимаем, что это был знак, возвестивший ее скорый уход в мир иной.

— Замечательно, — очень натурально изобразив потрясение, произнес Пуаро, — а в комнате было темно?

— Да, в темноте нам всегда легче установить контакт. Кстати, день был довольно теплый, так что мы даже не разжигали камина.

— И с нами разговаривал прелюбопытнейший дух, — заметила Изабел.

— Ее звали Фатима. Она сказала, что умерла во время крестовых походов и передала нам прекрасное послание.

— На словах?

— Нет, не голосом, а стуком. Любовь. Надежда. Жизнь. Что может быть прекраснее!

— Мисс Аранделл стало плохо во время сеанса?

— Нет, сразу после него. Нам подали сандвичи, портвейн, но милая мисс Аранделл ни к чему даже не притронулась, сказав, что плохо себя чувствует. Именно с того момента она и заболела. К счастью, ей не пришлось долго страдать.

— Она умерла спустя четыре дня, — пояснила Изабел.

— Мы уже получили от нее несколько посланий, — вдохновенно сообщила Джулия. — В них сообщалось, что она очень счастлива, что все прекрасно и она надеется, что между близкими ее сердцу людьми царят мир да любовь.

Пуаро кашлянул.

— К сожалению, это не так.

— Да, ее родственники ведут себя отвратительно по отношению к бедняжке Минни, — сказала Изабел. Ее лицо вспыхнуло от возмущения.

— Да, Минни — просто неземное создание, — поддакнула Джулия. — Многие говорят про нее разные гадости. Будто она какими-то махинациями заполучила эти деньги.

— На самом же деле она сама была поражена…

— Просто ушам своим не поверила, когда адвокат прочел завещание…

— Она сама об этом говорила. «Джулия, дорогая, — сказала она мне, — я была ошарашена. Небольшие вознаграждения в пользу слуг, а „Литлгрин-хаус“ и все остальное состояние — Вильгельмине Лоусон». Она была настолько ошеломлена, что лишилась дара речи. А когда совладала с собой и спросила, какова же эта сумма, полагая, что она, возможно, составляет несколько тысяч фунтов, мистер Первис, запинаясь и мямля, долго рассуждал о таких непонятных вещах, как движимость и недвижимость, и наконец изволил сообщить, что состояние мисс Аранделл насчитывает что-то около трехсот семидесяти пяти тысяч. Бедная Минни чуть не лишилась сознания.

— Ей и в голову не могло прийти что-нибудь подобное, — подтвердила вторая сестра. — Да и кто мог подумать, что такое возможно?

— Она сама вам так сказала?

— О да, она не раз говорила нам об этом. Вот почему непристойно вести себя так, как семейство Аранделл: не разговаривать с Минни и относиться к ней с подозрением. В конце концов, Англия — свободная страна…

— Англичане почему-то действительно в это уверовали, — пробормотал Пуаро.

— …И я считаю, что каждый волен распоряжаться своими деньгами, как сочтет нужным! По-моему, мисс Аранделл поступила очень разумно. Без сомнения, она не доверяла своим родственникам, и на то у нее были все основания.

— Вы так думаете? — Пуаро с интересом подался вперед.

Такое проявление внимания только поощрило Изабел.

— Конечно. Мистер Чарлз Аранделл, ее племянник, отвратительный молодой человек. Это известно всем. Мне кажется, его даже разыскивает полиция какой-то страны. Очень неприятный субъект. С его сестрицей я, говоря по правде, никогда не беседовала, но выглядит она очень странно. Ультрамодные туалеты и сплошной грим. Когда я вижу ее напомаженные губы, мне становится дурно. Как будто они измазаны кровью. Глядя на нее, диву даешься. Ведет себя как наркоманка. Она, между прочим, помолвлена с доктором Доналдсоном. Очень славный молодой человек. По-моему, даже ему порой противно на нее смотреть. Конечно, она по-своему привлекательна, но, надеюсь, со временем он одумается и женится на какой-нибудь приятной английской девушке, которая любит жизнь в провинции и сельский воздух.

— А другие родственники?

— Другие тоже малосимпатичны. Пожалуй, исключение составляет только миссис Таниос. Она славная женщина, но предельно глупа и ни шагу не сделает без позволения своего мужа — турка, кажется. Зачем англичанке выходить замуж за турка? Проявить такую неразборчивость! Разумеется, мисс Таниос — прекрасная мать, но дети у нее довольно страшненькие, бедняжки.

— По-вашему, выходит, что мисс Лоусон заслуженно получила наследство мисс Аранделл?

— Минни Лоусон — удивительная женщина, — спокойно ответила Джулия. — Притом бессребреница. Конечно, деньги ее интересовали, но жадностью она никогда не отличалась.

— Тем не менее ей не пришло в голову отказаться от наследства.

Изабел даже отшатнулась.

— Вряд ли кто-нибудь на это способен.

— Да, пожалуй, вы правы… — улыбнулся Пуаро.

— Видите ли, мистер Паррот, — вставила Джулия, — она приняла наследство как душеприказчица, для которой воля покойной священна.

— И хотела даже выделить какую-то часть миссис Таниос или ее детям, — продолжала Изабел. — Но она боялась, как бы этими деньгами не завладел ее муж.

— Минни говорила также, что намерена предоставить Терезе денежную помощь.

— Это было бы крайне великодушно с ее стороны, если учесть, что Тереза всегда относилась к ней свысока.

— Ей-богу, мистер Паррот, Минни — самый великодушный человек на свете. Да разве вы сами этого не знаете?

— Ну почему, — ответил Пуаро, — знаю. Только вот никак адреса ее не раздобуду.

— О Боже! Какая я глупая! Записать его вам?

— Позвольте, я сам запишу.

Пуаро вынул свою записную книжку, которая была при нем всегда.

— «Клэнройден-Мэншнс», семнадцать. Рядом с «Уайтлиз»[195]. Передайте ей, что мы ужасно ее любим. Давно уже от нее нет никакой весточки.

Пуаро встал, я последовал его примеру.

— Я крайне признателен вам обеим за исключительно интересную беседу, — пропел он, — а также за то, что вы дали мне адрес моей приятельницы.

— Странно, что вам не дали его в «Литлгрин-хаусе», — воскликнула Изабел. — Это, должно быть, Элен. Слуги очень ревнивы и немного глупы. Они часто грубили Минни.

Джулия с видом светской львицы протянула нам Руку.

— Очень рады были вашему визиту, — любезно заявила она. И, вопросительно взглянув на сестру, произнесла: — Быть может…

— Быть может… — подхватила Изабел, чуть порозовев. — Быть может, вы останетесь и разделите нашу вечернюю трапезу. Очень скромную — сырые овощи, черный хлеб с маслом, фрукты?

— Крайне заманчиво, — вежливо откликнулся Пуаро. — Но, увы, мы с моим другом должны вернуться в Лондон.

Снова, пожав нам руки и попросив передать самый горячий привет мисс Лоусон, дамы наконец распрощались с нами.

Глава 12 Пуаро проясняет ситуацию

— Слава Богу, Пуаро, — с жаром сказал я, — вы спасли нас от сырой моркови. Какие жуткие женщины!

— Pour nous un bon bifteck[196] с жареной картошкой и хорошая бутылка вина. Интересно, что они предложили бы нам выпить?

— Скорее всего колодезную воду, — ответил я с содроганием. — Или безалкогольный сидр. Не дом, а кошмар какой-то. Уверен, что там нет ни ванны, ни канализации, а туалет в саду.

— Непонятно, как могут эти женщины жить в таких нецивилизованных условиях, — задумчиво проговорил Пуаро. — И дело ведь вовсе не в отсутствии денег. Даже при стесненных обстоятельствах можно всегда найти выход.

— Какой будет приказ шоферу? — спросил я, выбираясь из бесконечных проулков на дорогу, ведущую к Маркет-Бейсингу. — Кого из местных знаменитостей мы посетим на сей раз? Или вернемся в «Джордж» и еще раз допросим этого астматика-официанта?

— Радуйтесь, Гастингс: мы покидаем Маркет-Бей-синг…

— Прекрасно!

— Но только на время. Я еще вернусь сюда.

— В поисках неведомого убийцы?

— Совершенно верно.

— Удалось ли вам что-либо выудить из бессмысленного щебетания, которым нас удостоили сестры?

— Есть кое-какие детали, заслуживающие внимания. Действующие лица нашей драмы постепенно начинают вырисовываться. Совсем как в старинном романе, не так ли? Скромная компаньонка, когда-то всеми презираемая, превращается в богатую даму и становится хозяйкой положения.

— Я полагаю, что ее снисходительность, должно быть, очень раздражает тех, кто считает себя законными наследниками!

— Еще бы! Совершенно верно, Гастингс.

Воцарилось молчание. Миновав Маркет-Бейсинг, мы выехали на шоссе. Я тихо мурлыкал модную в ту пору песенку.

— Вы довольны собой, Пуаро? — наконец спросил я.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, Гастингс? — холодно откликнулся Пуаро.

— Мне показалось, что вы с удовольствием проделали эту работу.

— По-вашему, мои действия несерьезны?

— Ни в коем случае. Просто я полагал, что вы занимаетесь этой историей ради, так сказать, умственных упражнений. Для разминки мозгов. Дело-то нестоящее.

— Au contraire[197], очень даже стоящее.

— Вероятно, я не совсем точно выразился. Я хочу сказать, что мы собирались помочь старой даме, хотели защитить ее от чего-то. Но раз она умерла, какой смысл городить огород?

— По-вашему, мы зря расследуем убийство?

— Да нет же, вот когда налицо есть труп, в таком случае… о Господи, я совсем не то говорю.

— Не стоит волноваться, друг мой. Отлично вас понимаю. Вам кажется, что наличие трупа — это убийство, а смерть, наступившая в результате заболевания, — естественная смерть. Ну, а если внезапная смерть мисс Аранделл была насильственной, а отнюдь не следствием хронического заболевания, тогда вы не остались бы равнодушным к моим попыткам обнаружить правду?

— Конечно нет.

— Так вот, кто-то пытался ее убить.

— Но ведь не убил. В том-то и вся разница.

— И вас нисколько не интересует, кто же предпринял такую попытку?

— Почему же? Интересует.

— У нас очень узкий круг подозреваемых, — задумчиво произнес Пуаро. — Нитка…

— Нитку вы додумали, отыскав вбитый в плинтус гвоздь! — перебил я. — А может, гвоздь вбили туда сто лет назад!

— Нет. Лак, которым был покрыт этот гвоздь, совсем свежий.

— Ну мало ли зачем понадобился гвоздь, причины могут быть самые разные.

— Назовите хотя бы одну.

Сразу мне на ум ничего не пришло. Пуаро, воспользовавшись моим молчанием, продолжал:

— Итак: узкий круг подозреваемых. Нитку могли привязать только после того, как все разошлись спать. Поэтому число подозреваемых ограничивается лишь теми, кто находился в доме. Их семеро: доктор Таниос, миссис Таниос, Тереза Аранделл, Чарлз Аранделл, мисс Лоусон, Элен и кухарка.

— Слуг, наверное, можно из этого списка исключить.

— Не забывайте, им тоже причиталось денежное вознаграждение, друг мой. К тому же могут быть и другие причины: обида, ссора, предвзятое отношение. Кто знает?

— Маловероятно.

— Вполне с вами согласен. Но нельзя пренебрегать ни одним обстоятельством.

— В таком случае их не семеро, а восемь.

— Каким образом?

— В этот список следует включить мисс Аранделл. Может, она сама протянула веревку поперек лестницы, намереваясь погубить кого-нибудь из домочадцев.

Пуаро пожал плечами.

— Не говорите betise, друг мой. Если бы мисс Аранделл сама уготовила эту ловушку, она бы в нее не попала. А с лестницы полетела именно она.

Мне нечего было возразить.

Пуаро же задумчиво продолжал:

— Здесь выстраивается логическая цепь событий: мисс Аранделл падает с лестницы, пишет мне письмо, вызывает к себе адвоката. И только одно обстоятельство выпадает из этой цепи: почему она не отправила сразу адресованное мне письмо? Не решалась? Или просто забыла, что так его и не отправила?

— Этого мы знать не можем.

— Верно. Но зато можем предположить. Лично я склоняюсь к тому, что она думала, будто письмо отправлено. И, наверно, удивлялась, что не получает ответа…

Меня же интересовал больше другой вопрос, который я не замедлил выяснить:

— А как вы относитесь к этой спиритической чепухе? И что вы думаете насчет шутки мисс Пибоди относительно того, что на одном из спиритических сеансов мисс Аранделл получила приказ от генерала Аранделла изменить завещание и оставить все свое состояние Минни Лоусон?

— Это противоречит тому впечатлению, которое у меня сложилось о характере мисс Аранделл, — с сомнением покачал головой Пуаро.

— Сестры Трипп утверждают, что мисс Лоусон была потрясена, когда прочли завещание, — задумчиво сказал я.

— Да, но они говорят со слов самой мисс Лоусон, — возразил Пуаро.

— Вы ее подозреваете?

— Вы же знаете, я могу подозревать всех, Гастингс, но никогда не выдвину обвинение против кого бы то ни было, если оно не обосновано фактами.

— Что верно, то верно, старина, — с чувством произнес я. — Я давно заметил, вы добрейшей души человек.

— Какое имеет значение, что «говорит он», «говорит она», «говорят они»? Никакого. Это в равной степени может оказаться правдой, а может быть и ложью. Я же предпочитаю иметь дело только с фактами.

— Ну и что же нам говорят факты?

— То, что мисс Аранделл упала, этого никто не станет отрицать, и что падение ее не было случайным, его подстроили.

— И свидетельством тому слова Эркюля Пуаро?

— Ни в коем случае. Об этом свидетельствуют гвоздь, письмо мисс Аранделл, адресованное мне, отсутствие собаки в доме в течение всей ночи, слова мисс Аранделл о кувшине и о мячике Боба. Все это неопровержимые факты.

— И что же отсюда следует?

— Отсюда следует вопрос: кому выгодна смерть мисс Аранделл? И ответ: мисс Лоусон.

— Злой компаньонке! Но ведь остальные тоже надеялись получить кое-что после ее смерти. Стало быть, каждый из них был заинтересован в том, чтобы она упала.

— Вот именно, Гастингс. Поэтому все они подозреваются в равной мере. Не забудьте еще одну небольшую деталь: мисс Лоусон не хотела, чтобы мисс Аранделл узнала о том, что Боб провел ночь на улице.

— Вы считаете это тоже подозрительным?

— Ни в коем случае. Просто я обращаю на это внимание. Вполне вероятно, она не хотела волновать мисс Аранделл. Скорей всего, именно так.

Я покосился на Пуаро. Вечно он ускользает от прямого ответа.

— Мисс Пибоди высказала предположение, что с завещанием не все чисто, — напомнил я. — Как вы думаете, что она имела в виду?

— По-моему, она таким образом выражает свои сомнения относительно поступков покойной.

— Чрезмерное влияние на нее спиритических сеансов, по-видимому, тоже можно исключить, — задумчиво сказал я. — Эмили Аранделл была слишком рациональна, чтобы верить во всю эту чепуху.

— А почему вы считаете спиритизм чепухой, Гастингс?

Я с удивлением уставился на него.

— Дорогой Пуаро, эти кошмарные женщины…

Он улыбнулся.

— Я полностью разделяю ваше мнение относительно сестер Трипп, но тот факт, что они фанатично верят в «Христианскую науку», вегетарианство, теософию и спиритизм, ничуть не умаляет ни одного из этих понятий. Если какая-нибудь дурочка наплетет вам разной чепухи о поддельном скарабее, купленном у какого-нибудь мошенника, то это вовсе не значит, что нужно скептически относиться к египтологии в целом.

— Вы хотите сказать, что верите в спиритизм, Пуаро?

— Я готов изучить этот феномен, ибо совершенно неискушен в данной проблеме. Но нельзя забывать, что многие ученые считают, что необычные явления существуют и им пока не находят объяснения, и дело тут вовсе не в том, что примерещится какой-нибудь мисс Трипп.

— Неужели вы поверили их россказням о нимбе, который возник вокруг головы мисс Аранделл?

Пуаро махнул рукой.

— Я имею в виду явление как таковое, и мне непонятен ваш безосновательный скептицизм. У меня сложилось определенное мнение о сестрах Трипп, но тем не менее я намерен тщательно проанализировать любое их мало-мальски интересное для меня сообщение. Глупые женщины, mon ami, всегда остаются глупыми, и тут уже не важно, о чем они поведут разговор: о спиритизме, о политике, о взаимоотношениях мужчины и женщины или о тенетах буддистской веры.

— Однако вы слушали их на редкость внимательно.

— Сегодня у меня одна задача — слушать. Узнать как можно больше об этих семи подозреваемых, хотя главным образом меня интересуют пятеро. Мы уже составили определенное мнение об этих людях. Возьмем, к примеру, мисс Лоусон. Сестры Трипп утверждают, что она преданная, великодушная, честная и, вообще, прекрасный человек. Мисс Пибоди говорит, что она чересчур доверчива, глупа и не способна совершить преступления. Доктор Грейнджер, если не ошибаюсь, считает, что она забитая, угнетенная и напуганная. От нашего официанта мы узнаем, что мисс Лоусон «особа», а Элен и наш четвероногий приятель Боб ее презирают. Как видите, каждый смотрит на нее со своей колокольни. То же самое касается и остальных. Чарлза Аранделла все называют безнравственным, но и об этом говорят по-разному. Доктор Грейнджер называет его непочтительным молодым человеком. Мисс Пибоди утверждает, что он готов за шиллинг-другой прикончить свою бабушку, но не считает его мошенником. Мисс Трипп, та просто заявляет во всеуслышанье, что он совершил не одно преступление. Все их высказывания очень полезны и крайне любопытны. Они побуждают вас только к одному.

— К чему же именно?

— Убедиться во всем самим, друг мой.

Глава 13 Тереза Аранделл

На следующее утро мы поехали по тому адресу, который нам дал доктор Доналдсон.

Я предложил Пуаро заехать сначала к адвокату, мистеру Первису, но он категорически отказался.

— Ни в коем случае, друг мой. Под каким предлогом мы к нему явимся?

— У вас всегда есть что-нибудь на примете, Пуаро! Сгодится любая невинная ложь.

— Наоборот, друг мой. «Невинная ложь», как вы выражаетесь, здесь не подойдет. Вы забываете, что мы имеем дело с адвокатом. Нас просто-напросто — как это вы говорите? — «вышвырнут из дома».

— Ладно, — согласился я. — Не будем рисковать. Итак, как я уже сказал, мы отправились на поиски квартиры, занимаемой Терезой Аранделл. Квартира была расположена в Челси и выходила окнами на реку. Обставленная дорогой модной мебелью, она блистала хромированной отделкой и была устлана толстыми коврами с геометрическим рисунком.

Нам пришлось подождать несколько минут. Наконец хозяйка вошла в комнату и с удивлением на нас воззрилась.

Терезе Аранделл было лет двадцать восемь — двадцать девять. Высокая, тоненькая, она напоминала причудливый рисунок — только черное и белое. Угольно-черные волосы и густо напудренное лицо, которому ниточки выщипанных бровей придавали насмешливое выражение, и лишь ярко-красные губы — единственно яркое пятно на белом лице. При всем ее внешнем равнодушии и флегматичности она производила (уж не знаю почему) впечатление особы весьма энергичной, раза в два энергичней прочих обывателей. Эта энергия витала над ней, словно занесенный для удара, но замерший кнут.

С холодным любопытством она поочередно оглядела нас с Пуаро.

По-видимому, Пуаро надоело выдумывать имена, поэтому он послал заранее свою визитную карточку, которую в данный момент она и вертела в руках.

— Надо полагать, — сказала она, — что вы мосье Пуаро?

Пуаро галантно поклонился.

— К вашим услугам, мадемуазель. Позвольте мне отнять у вас несколько минут вашего драгоценного времени.

Подражая манерам Пуаро, она проговорила:

— Я счастлива, мосье Пуаро. Прошу вас садиться.

С некоторой опаской Пуаро сел на низкий квадратный стул. Я же выбрал стул с решетчатой прямой спинкой, отделанный хромом. Тереза небрежно опустилась на низкую скамеечку перед камином. Она предложила нам сигареты. Мы с Пуаро отказались, а она закурила.

— Возможно, вы слышали мою фамилию, мадемуазель?

— Маленький друг Скотленд-Ярда, верно? — кивнула Тереза.

Моему приятелю эта фраза, как мне показалось, удовольствия не доставила, ибо несколько напыщенно он сообщил:

— Я изучаю проблемы преступности, мадемуазель.

— Потрясающе интересно, — скучным голосом произнесла Тереза. — Подумать только, а я умудрилась потерять мою книжку с автографами знаменитостей.

— Я позволил себе явиться к вам по несколько необычному поводу, — продолжал Пуаро. — Вчера я получил письмо от вашей тетушки.

Ее глаза — удлиненной, миндалевидной формы — приоткрылись чуть шире. Она выпустила облако дыма.

— От моей тетушки, мосье Пуаро?

— Именно так, мадемуазель.

— Извините, если я каким-либо образом путаю ваши планы. Но дело в том, что такой особы не существует. Все мои тетки благополучно скончались. Последняя умерла два месяца назад.

— Мисс Эмили Аранделл?

— Да, мисс Эмили Аранделл. Покойники писем не пишут, вам не кажется, мосье Пуаро?

— Иногда случается и такое, мадемуазель.

— Какой macabre![198]

Но в ее голосе появилась новая нотка. Он стал настороженным.

— И что же моя тетушка написала вам, мосье Пуаро?

— Этого, мадемуазель, я не могу вам сказать в данный момент. Речь идет, — он кашлянул, — о некоем деликатном вопросе.

Минуту-другую длилось молчание. Тереза Аранделл курила.

— Звучит очень интригующе. Но при чем тут я?

— Надеюсь, мадемуазель, вы не откажетесь ответить на несколько вопросов?

— Вопросов? О чем?

— Семейного характера.

Ее глаза опять расширились.

— Весьма ответственная тема! О чем же именно?

— Не дадите ли вы мне нынешний адрес вашего брата Чарлза?

Глаза снова сузились. Ее скрытая энергия стала менее заметной. Словно она спряталась в раковину.

— Боюсь, что не смогу. Мы мало общаемся. По-моему, его нет в Англии.

— Понятно.

Пуаро молчал. Прошла минута, потом вторая.

— И это все, что вы хотели узнать?

— Нет, у меня есть и другие вопросы. Первый — вы удовлетворены тем, как ваша тетушка распорядилась своим состоянием? И второй — как давно вы помолвлены с доктором Доналдсоном?

— Смотрите-ка, как вы расстарались!

— Eh bien?

— Eh bien, раз уж мы такие иностранцы, то отвечу вам сразу на оба вопроса: вас все это абсолютно не касается. Са ne vous regarde pas, мосье Эркюль Пуаро.

Пуаро какое-то время внимательно ее разглядывал. Потом, ничем не проявляя своего разочарования, встал.

— Ладно, пусть будет так. Я готов был это услышать. Позвольте мне, мадемуазель, отдать должное вашему прекрасному французскому произношению. И пожелать вам доброго утра. Пойдемте, Гастингс.

Мы уже дошли до двери, когда раздался ее голос. И опять я почему-то подумал о занесенном над головой кнуте. Она не двинулась с места, но, словно щелчок кнута, нам вслед прозвучало:

— Вернитесь!

Пуаро медленно подчинился. Он сел и с любопытством уставился на нее.

— Хватит валять дурака! — сказала она. — Вполне возможно, что вы можете оказаться мне полезным, мосье Эркюль Пуаро!

— С удовольствием, мадемуазель. И чем же?

Между двумя затяжками сигареты она тихо и ровно спросила:

— Научите меня, как опротестовать это завещание.

— По-моему, любой адвокат…

— Да, если бы я знала нужного мне адвоката. Но все адвокаты, с которыми я знакома, — люди респектабельные. Они мне скажут, что завещание составлено по закону и что любая попытка его опротестовать не увенчается успехом.

— А вы им не верите?

— Я верю, что всегда можно найти обходной маневр, если быть неразборчивой в средствах и хорошо уплатить. Я готова платить.

— И вы заранее уверены, что я готов быть неразборчивым в средствах, если мне заплатят?

— По-моему, так поступает большинство. Не понимаю, почему вы должны быть исключением. Впрочем, все поначалу любят потолковать о своей честности и незыблемых моральных устоях.

— Вы верно подметили. Это — как часть игры, да? Итак, предположим, я соглашусь быть неразборчивым в средствах. Что я, по-вашему, должен делать?

— Не знаю. Но вы человек умный. Это известно всем. Вот и придумайте что-нибудь.

— Например?

Тереза Аранделл пожала плечами.

— Это ваше дело. Украдите завещание, заменив его поддельным… Проберитесь к этой Лоусон и запугайте ее, докажите ей, что она силой заставила тетю Эмили написать завещание на ее имя. Предъявите еще одно завещание, написанное тетей Эмили на смертном одре.

— У меня перехватывает дыхание, мадемуазель, от вашей изобретательности.

— Так да или нет? Я была с вами достаточно откровенна. Если это отказ праведника, то вот вам дверь и вот порог.

— Это не отказ праведника, — начал Пуаро, — но тем не менее…

Тереза Аранделл засмеялась. Она посмотрела на меня.

— Ваш друг, — заметила она, — просто потрясен. Может, ему лучше пойти прогуляться?

Пуаро обратился ко мне с легким раздражением.

— Пожалуйста, не давайте воли вашей благородной натуре, Гастингс. Прошу извинения за моего друга, мадемуазель. Он, как вы заметили, человек честный. Но и преданный. Он полностью лоялен по отношению ко мне. Во всяком случае, позвольте мне подчеркнуть тот факт, что все, — он посмотрел на меня твердым взглядом, — что бы мы ни собирались предпринять, будет совершенно законным.

Она чуть приподняла брови.

— Закон, — объяснил Пуаро, — допускает обширное толкование.

— Понятно. — Она мельком улыбнулась. — Ладно, значит, мы поняли друг друга. Хотите обсудить то, что вам причитается, вернее, будет причитаться?

— О чем разговор? Кругленькая, но в разумных пределах сумма — на большее я не претендую.

— Договорились, — бросила Тереза.

Пуаро подался вперед.

— А теперь послушайте, мадемуазель. Обычно — в девяноста девяти случаях из ста, скажем так, я на стороне закона. Но сотый случай может быть иным. Во-первых, это обычно бывает гораздо более выгодно… Но действовать надо осмотрительно, вы понимаете? Моя репутация не должна пострадать. Мне следует быть осторожным.

Тереза Аранделл кивнула.

— И я должен знать все факты. Я должен знать правду. Согласитесь, когда знаешь правду, понимаешь, где уместнее соврать!

— Да, это ваше требование вполне разумно.

— Значит, мы поняли друг друга. Каким числом датировано это завещание?

— Двадцать первым апреля.

— А предыдущее?

— Тетушка Эмили составила его пять лет назад.

— И согласно ему…

— После небольших сумм, оставленных Элен и предыдущей кухарке, все имущество делится между детьми ее брата Томаса и дочерью ее сестры Арабеллы.

— Деньги доверяются попечителю?

— Нет, они передаются непосредственно нам.

— А теперь будьте начеку. Вам были известны условия завещания?

— О да. Мы с Чарлзом и Беллой всё знали. Тетя Эмили не делала из этого секрета. В самом деле. Если кто-либо из нас просил у нее взаймы, она обычно говорила: «Когда меня не станет, все деньги отойдут вам. Так что наберитесь терпения».

— Она бы отказалась дать взаймы, если бы кто-то из вас заболел или возникла другая серьезная необходимость?

— Думаю, что нет, — задумчиво ответила Тереза.

— Но она считала, что у вас всех есть на что жить?

— Да, так она считала. — В ее голосе звучала горечь.

— А вы? Придерживались другого мнения?

Помолчав минуту-другую, Тереза сказала:

— Мой отец оставил каждому из нас по тридцать тысяч фунтов. Проценты от этой суммы, если ее удачно вложить, составляют тысячу двести в год. Разумеется, приходилось платить кое-какие налоги, но оставалась вполне приличная сумма, на которую можно неплохо жить. Но я, — голос ее изменился, стройная фигурка еще более выпрямилась, голова гордо вскинулась, вся та скрытая энергия, которую я чувствовал в ней, вмиг обнаружилась, — но я хочу иметь в этой жизни нечто большее. Я хочу все лучшее! Лучшую еду, лучшие туалеты, и не просто модные, а такие, которые позволят иметь мне свой стиль. Я хочу наслаждаться жизнью — ездить на Средиземное море и лежать под горячим летним солнцем, сидеть за столом в игорном доме, имея при себе большую пачку банкнот и устраивать приемы — абсурдные, экстравагантные приемы — я хочу все, что существует в этом проклятом мире, и не когда-нибудь, а сейчас.

От ее равнодушия не осталось и следа. Страсть и азарт звучали в ее голосе.

Пуаро внимательно следил за ней.

— И вы позволили себе все это?

— Да, Эркюль, позволила.

— И сколько же из этих тридцати тысяч осталось?

Она внезапно расхохоталась.

— Двести двадцать один фунт четырнадцать шиллингов и семь пенсов. Таков итог. Так что вам придется подождать оплаты до успешного исхода нашего предприятия. А не будет успешного исхода — не будет и чека.

— В таком случае, — по-деловому произнес Пуаро, — придется похлопотать.

— Вы великий человек, маленький Эркюль Пуаро. Я рада, что мы заодно.

— Есть несколько вопросов, которые мне необходимо прояснить, — по-деловому продолжал Пуаро. — Вы принимаете наркотики?

— Нет, никогда.

— Пьете?

— Порядочно, но не из пристрастия к алкоголю. Пьют мои приятели, и я пью вместе с ними, но могу бросить хоть завтра.

— Очень хорошо.

Она засмеялась.

— Я не проболтаюсь, даже если выпью.

— Романы? — продолжал Пуаро.

— Множество, но в прошлом.

— А сейчас?

— Только Рекс.

— Это доктор Доналдсон?

— Да.

— По-моему, он совершенно далек от той жизни, к которой так стремитесь вы.

— Верно.

— И тем не менее вы его любите. Почему?

— Кто знает? Почему Джульетта влюбилась в Ромео?[199]

— Прежде всего, при всем уважении к Шекспиру, потому, что он оказался первым мужчиной в ее жизни.

— Рекс не был первым моим мужчиной, — медленно произнесла Тереза, — далеко не первым. — И почти неслышно добавила: — Но мне кажется, ему суждено стать последним.

— И он беден, мадемуазель.

Она кивнула.

— Ему тоже нужны деньги?

— Отчаянно. Но совсем для другого. Ему не нужна роскошь, красота, развлечения. Он готов носить один и тот же костюм чуть не до дыр, готов ежедневно есть на обед холодные котлеты и мыться в потрескавшейся жестяной ванне. Будь у него деньги, он до последнего пенса истратил бы их на оборудование лаборатории. Он честолюбив. Работа ему дороже всего на свете, даже дороже меня.

— Он знал, что вы должны получить деньги после кончины мисс Аранделл?

— Я говорила ему. После нашей помолвки. Но он женится на мне не из-за денег, если вы к этому клоните.

— Вы до сих пор помолвлены?

— Конечно.

Пуаро помолчал. Его молчание ее обеспокоило.

— Конечно, — резко повторила она. А потом спросила: — Вы его видели?

— Я видел его вчера — в Маркет-Бейсинге.

— Зачем? Что вы ему сказали?

— Я ничего не сказал. Я только спросил у него адрес вашего брата.

— Чарлза? — Ее голос снова стал резким. — Зачем вам Чарлз?

— Чарлз? Кому нужен Чарлз? — послышался незнакомый голос — приятный мужской баритон.

Загорелый молодой человек, приветливо улыбаясь, вошел в комнату.

— Кто говорит обо мне? — спросил он. — Я услышал свое имя еще в холле, но я не подслушивал. Там, где меня воспитывали, за подслушивание строго наказывали. Тереза, девочка моя, в чем дело? Давай выкладывай.

Глава 14 Чарлз Аранделл

Должен признаться, Чарлз Аранделл сразу мне очень понравился. Были в нем какие-то жизнерадостность и изящество. Глаза у него поблескивали юмором, а улыбка обезоруживала.

Он прошел через комнату и уселся на ручку одного из массивных кресел.

— Так в чем же дело, девочка? — повторил он.

— Это — мосье Эркюль Пуаро, Чарлз. Он готов проделать для нас кое-какую грязную работу за небольшое вознаграждение.

— Я протестую! — вскричал Пуаро. — Не грязную работу, а, скажем, совершить безобидный обман, чтобы восстановить первоначальное намерение завещателя.

— Называйте это как вам угодно, — покладисто заметил Чарлз. — А откуда Тереза вас выкопала — вот что меня интересует?

— Никто меня не выкапывал, — ответил Пуаро. — Я явился по собственному почину.

— Предложить свои услуги?

— Не совсем так. Я искал вас. Ваша сестра сказала мне, что вы уехали за границу.

— Тереза, — сказал Чарлз, — очень заботливая сестра. И почти никогда не скажет лишнего. Нюх у нее потрясающий.

Он ласково улыбнулся ей, но она на его улыбку не ответила. Она явно была чем-то встревожена.

— Я смотрю, в нашем доме все наоборот, — сказал Чарлз. — Мосье Пуаро славен тем, что разыскивает преступников, верно? Но никак не тем, что им потворствует!

— Мы не преступники, — резко оборвала его Тереза.

— Но готовы ими стать, — приветливо заявил Чарлз. — Я сам подумывал, не заняться ли мне подделкой — это вполне в моем стиле. Меня в свое время выгнали из Оксфорда[200] из-за небольшого недоразумения в чеке. Все было по-детски просто: я добавил ноль. Потом у меня была ссора с тетушкой Эмили и тамошним банком. Глупость с моей стороны, конечно. Я должен был предвидеть, что наша старушка соображает не хуже меня. Однако все эти инциденты касались мелочи — пяти — десяти фунтов. Подделать завещание, составленное на смертном ложе, было бы куда более рискованным предприятием. Пришлось бы соблазнить эту накрахмаленную и чопорную Элен и — слова, слова! — долго ее уговаривать, дабы она подтвердила, что была свидетельницей сего события. Боюсь, это потребовало бы немалых усилий. Может, пришлось бы даже жениться на ней, лишив ее тем самым права давать показания против меня.

Приветливо усмехнувшись, он взглянул на Пуаро.

— Я уверен, что вы установили где-нибудь тайный микрофон, и нас слушают в Скотленд-Ярде, — сказал он.

— Ваша проблема меня заинтересовала, — отозвался Пуаро с легким укором в голосе. — Обычно я не берусь за то, что идет вразрез с законом. Но порою обстоятельства складываются так… — Он многозначительно умолк.

Чарлз Аранделл изящно пожал плечами.

— Я не сомневаюсь, что внутри закона, как и вне его, есть равное число возможностей его обойти, — согласился он. — Вам лучше знать.

— Кем было засвидетельствовано завещание? Я имею в виду то, которое было составлено двадцать первого апреля?

— Первис привез с собой клерка, а вторым свидетелем был садовник.

— Значит, оно было подписано в присутствии мистера Первиса?

— Да.

— А этому мистеру Первису доверять-то можно?

— «Первис, Первис, Чарлзуорт и Первис» — такое же уважаемое и безупречное заведение, как «Английский банк», — сказал Чарлз.

— Он не хотел составлять завещание, — вмешалась Тереза. — Как всегда очень-очень вежливо, он, по-моему, даже пытался уговорить тетушку Эмили не делать этого.

— Он сам сказал тебе об этом, Тереза? — резко спросил Чарлз.

— Да. Я ездила к нему вчера.

— И зря, моя дорогая, тебе бы следовало это сообразить. Напрасно тратишь деньги.

Тереза пожала плечами.

— Я попрошу вас обоих как можно подробнее рассказать мне о последних неделях жизни мисс Аранделл, — сказал Пуаро. — Насколько мне известно, вы с вашим братом, а также доктор Таниос с женой провели Пасху в «Литлгрин-хаусе»?

— Да.

— Что-нибудь значительное произошло в доме во время вашего там пребывания?

— По-моему, нет.

— Ничего? А я-то думал…

Вмешался Чарлз:

— Какая же ты все-таки эгоистка, Тереза! С тобой действительно ничего серьезного не произошло. Ты вся пребывала в мечтах о своей любви. Позвольте сообщить вам, мосье Пуаро, что у Терезы в Маркет-Бейсинге имеется голубоглазый дружок. Один из местных коновалов. Поэтому там она частенько теряет чувство реальности. Так вот, моя почтенная тетушка слетела с лестницы и чуть не отдала Богу душу. Жаль, что этого не случилось. Тогда бы нам не пришлось ни о чем беспокоиться.

— Она упала с лестницы?

— Да, наступив на мячик, которым играет собака. Этот негодник оставил его на площадке, и тетушка среди ночи скатилась кубарем с лестницы.

— И когда это было?

— Дайте подумать. Во вторник. Накануне нашего отъезда.

— Ваша тетя серьезно пострадала?

— К сожалению, она упала не на голову, а на бок. Ушиби она головку, мы могли бы заявить, что она страдала размягчением мозга или еще чем-нибудь. Нет, она вообще почти не ушиблась.

— Чем вы были крайне разочарованы? — сухо спросил Пуаро.

— Что? А, я понимаю, что вы имеете в виду. Да, как вы говорите, крайне разочарованы. Твердые орешки, эти престарелые дамы.

— И вы все уехали в среду утром?

— Совершенно верно.

— Это было в среду, пятнадцатого. Когда вы снова встретились с вашей тетушкой?

— Почти через две недели, в выходные.

— То есть двадцать пятого, так?

— Скорей всего, именно так.

— А когда ваша тетушка умерла?

— В следующую пятницу.

— Заболев в понедельник вечером?

— Да.

— Вы уехали в понедельник?

— Да.

— И не приезжали во время ее болезни?

— Нет, до самой пятницы. Мы не знали, что она так серьезно больна.

— Вы приехали в пятницу. И еще застали ее в живых?

— Нет, она умерла до нашего приезда.

Пуаро посмотрел на Терезу Аранделл.

— Вы тоже были у тети и в пятницу, и в упомянутые вашим братом выходные?

— Да.

— Ваша тетушка тогда ничего не говорила о своем новом завещании?

— Ни слова, — ответила Тереза.

Однако Чарлз в ту же секунду выпалил:

— О да, было.

Он произнес это со свойственной ему беззаботностью, но каким-то неестественным тоном, словно очень старался выглядеть беззаботным.

— Было? — переспросил Пуаро.

— Чарлз! — воскликнула Тереза.

Чарлз старался не встретиться с сестрой взглядом.

И когда заговорил с ней, тоже смотрел в сторону.

— Ты не можешь не помнить, девочка. Я ведь тебе рассказывал. Тетя Эмили предъявила нам в некотором роде ультиматум. Она сидела как судья на процессе. И произнесла речь. Сказала, что не одобряет поведения своих родственников, то есть моего и Терезы. Против Беллы, заявила она, она ничего не имеет, но зато ей не нравится муж Беллы и она ему не доверяет. Тетя Эмили была всегда настроена проанглийски. Если Белла унаследует значительную сумму, сказала она, она не сомневается, что Таниос сумеет прибрать эти денежки к рукам. Еще бы — ведь он грек! «Ей лучше ничего не иметь», — заявила она. А потом добавила, что ни мне, ни Терезе нельзя доверить большие деньги. Мы их тотчас же проиграем или растратим. Поэтому она составила новое завещание, согласно которому все ее состояние переходит к мисс Лоусон. «Она дура, — сказала тетушка Эмили, — но существо преданное. И я верю, что она искренне меня любит. Не ее вина, что она родилась глупой. Я сочла более справедливым сказать тебе об этом, Чарлз, чтобы ты не возлагал особых надежд на мою смерть». Довольно противно было это слушать. Тем более, что я как раз и рассчитывал получить деньги после ее кончины.

— Почему ты не сказал мне об этом, Чарлз? — со злостью спросила Тереза.

— Разве? — переспросил он, старательно отводя взгляд.

— А вы что ответили, мистер Аранделл? — поинтересовался Пуаро.

— Я? — небрежно отозвался Чарлз. — Я только засмеялся. Какой толк что-то доказывать? Этим никого не убедишь. «Как вам будет угодно, тетя Эмили, — сказал я. — Конечно, это для меня в некотором роде удар, но, в конце концов, деньги ваши, и вы вольны поступать с ними как вам заблагорассудится».

— И какой была реакция тетушки на ваши слова?

— Все обошлось тихо-мирно. «Я смотрю, ты умеешь принимать удары, Чарлз», — сказала она. На что я ответил: «Приходится глотать не только хорошее, но и плохое. И раз уж мне ничего не обломится, может, хоть сейчас вы дадите мне десятку?» Она назвала меня наглецом, но отстегнула пятерку.

— Вы очень умело скрыли свои истинные чувства.

— Честно говоря, я не принял ее слова всерьез.

— Вот как?

— Да. Я решил, что тетушка меня разыгрывает. Хочет нас всех попугать. Я был уверен, что пройдет несколько недель, ну не недель, так месяцев, и она разорвет это завещание. Она частенько сердилась на нас. И я даже не сомневаюсь, что она обязательно так бы поступила, не случись ей ни с того ни с сего помереть.

— Это интересная мысль, — заметил Пуаро.

Помолчав минуту-другую, он продолжал:

— Мог ли кто-нибудь — мисс Лоусон, например, — подслушать ваш разговор?

— Пожалуй. Мы говорили в полный голос. Честно говоря, когда я вышел, эта Лоусон порхала возле двери. Наверное, подслушивала.

Пуаро задумчиво посмотрел на Терезу.

— И вы об этом ничего не знали?

Она не успела ответить, как вмешался Чарлз:

— Тереза, девочка, я был уверен, что рассказывал тебе или хотя бы намекал.

Наступила странная пауза. Чарлз не спускал глаз с Терезы, глядя с таким упорством, которое не соответствовало характеру беседы.

— Если бы ты мне рассказал, я бы не забыла. Как вы считаете, мосье Пуаро? — медленно сказала Тереза.

Ее миндалевидные темные глаза остановились на нем.

— Да, я не думаю, что вы бы забыли, мисс Аранделл, — также медленно ответил Пуаро.

И резко повернулся к Чарлзу.

— Проясните мне одну деталь. Мисс Аранделл сказала вам, что собирается составить новое завещание, или подчеркнула, что уже составила его?

— На этот счет у меня нет сомнений, — быстро ответил Чарлз. — По правде говоря, она показала мне завещание.

Пуаро подался вперед. Глаза у него расширились.

— Это очень важно. Вы говорите, что мисс Аранделл показала вам завещание?

Чарлз как-то по-мальчишечьи дернулся, словно укрываясь от удара. Серьезный тон Пуаро заставил его почувствовать себя неловко.

— Да, — ответил он. — Она мне его показала.

— Вы можете нам в этом поклясться?

— Конечно, могу. — Чарлз занервничал. — Ну показала и показала. А что в этом особенного?

Тереза внезапно вскочила, подошла к камину и поспешно закурила очередную сигарету.

— А вы, мадемуазель? — неожиданно повернулся к ней Пуаро. — Вам ваша тетушка ничего примечательного в эти два дня не говорила?

— Да нет. Она была сама любезность. То есть настолько, насколько она вообще на это была способна. Укорила меня за тот образ жизни, что я веду, и прочее. Ну в общем, как всегда, читала мне нотации. Разве что она была более возбужденной, нежели обычно.

— Вы, мадемуазель, наверное, были больше увлечены своим fiance[201],— улыбнулся Пуаро.

— Его там не было, — резко ответила Тереза. — Он был в отъезде на каком-то медицинском конгрессе.

— Значит, вы не видели его с той пасхальной недели? Именно тогда вы в последний раз встретились с ним?

— Да. Вечером, накануне нашего отъезда, он пришел отужинать.

— Извините меня, но вы с ним не поссорились?

— Конечно нет.

— Я только подумал, что, поскольку он был в отъезде во время вашего следующего визита…

— Дело в том, — вмешался Чарлз, — что наш второй визит не был запланирован. Мы не собирались ехать к тетушке.

— Вот как?

— Давай не будем темнить, — устало произнесла Тереза. — Белла и ее муж были там в предыдущие выходные — суетились вокруг тети Эмили после того, как она свалилась с лестницы. Мы побоялись, что они могут нас обскакать, и…

— И решили, что нам тоже следует проявить заботу о здоровье тети Эмили, — с усмешкой добавил Чарлз. — Хотя старушка была слишком умна, чтобы поверить в искренность нашего внимания. Она хорошо знала, что почем. Нет, дурочкой наша тетушка не была.

Тереза внезапно рассмеялась.

— Прелестная история, а? Как мы все, высунув язык, несемся за деньгами.

— Это касается и вашей кузины с ее мужем?

— Конечно. Белле всегда не хватало денег. Неловко было видеть, как она пыталась копировать мои туалеты, тратя на свой гардероб раз в восемь меньше. Таниос на бирже проиграл все ее деньги. Они едва сводят концы с концами. А у них двое детей, и они очень бы хотели, чтобы дети получили образование в Англии.

— Вы можете дать мне их адрес? — спросил Пуаро.

— Они живут в Дюрэм-отеле в Блумсбери[202].

— Что она представляет собой, ваша кузина?

— Белла? Ужасно унылая женщина. Правда, Чарлз?

— О да, жутко унылая. Похожа на уховертку[203]. Но преданная мать. По-моему, и уховертки, не щадя силы выхаживают свое потомство.

— А ее муж?

— Таниос? Вид у него несколько странный, но вообще-то он приятный малый. Умный, с юмором, и умеет постоять за себя.

— Вы согласны, мадемуазель?

— Должна признаться, что предпочитаю его общество обществу его жены. По-моему, он очень способный врач. Тем не менее я ему не доверяю.

— Тереза никому не доверяет, — заметил Чарлз и обнял сестру. — Она и мне не доверяет.

— Тебе может довериться только умственно отсталый человек, — ласково улыбнулась Тереза.

Брат и сестра разошлись в стороны и смотрели на Пуаро.

Пуаро поклонился и двинулся к выходу.

— Я занят, так сказать, работой! Мне будет нелегко, но мадемуазель права. Выход всегда найдется. Между прочим, эта мисс Лоусон, как вы думаете, ее легко сбить с толку при перекрестном допросе в суде?

Чарлз и Тереза обменялись взглядом.

— Я сказал бы, — произнес Чарлз, — что любой хваткий адвокат способен заставить ее назвать черное белым!

— Это может оказаться весьма полезным, — заметил Пуаро.

Он вышел из комнаты, и я последовал за ним. В холле он взял свою шляпу, подошел к парадной двери, открыл ее и захлопнул со стуком. Затем на цыпочках двинулся к двери гостиной и ничтоже сумняшеся приложил ухо к щели. Я не знаю, в какой школе учился Пуаро, но, там, по-видимому, за подслушивание не наказывали. Я ужаснулся, но ничего не мог поделать. Я знаками выражал свое возмущение, однако Пуаро не обращал на меня ни малейшего внимания.

В разгар этой пантомимы мы услышали низкий, вибрирующий голос Терезы, которая произнесла всего два слова:

— Ты дурак!

В коридоре послышались шаги, и Пуаро, схватив меня под руку, поспешил к двери и, выскользнув на улицу, бесшумно закрыл ее за собой.

Глава 15 Мисс Лоусон

— Пуаро, — спросил я, — нам в самом деле невозможно обойтись без подслушивания у дверей?

— Успокойтесь, мой друг. Подслушивал только я. Вы ухо к щели не прикладывали. Наоборот, вы стояли, выпрямившись, как солдат на карауле.

— Но я тоже услышал, что она сказала.

— Ничего удивительного. Мадемуазель высказалась отнюдь не шепотом.

— Потому что думала, что мы ушли.

— Да, мы совершили небольшой обман.

— Мне такие вещи не по душе.

— У вас безупречная нравственность. Но не будем повторяться. Мы уже не раз об этом говорили. Вы считаете, что это — не по правилам. Согласен, но убийство ведь тоже игра без правил.

— Но в данном случае не стоит вопрос об убийстве.

— Почему вы так уверены?

— Намерение совершить убийство — да, возможно. Но, в конце концов, убийство и попытка его совершить — вещи разные.

— С нравственной точки зрения это одно и то же. Но я имел в виду совсем другое: вы уверены, что мы так хлопочем лишь из-за попытки совершить убийство?

Я ошарашенно на него уставился.

— Но ведь мисс Аранделл умерла естественной смертью.

— Я повторяю: вы уверены?

— Все так говорят!

— Все? Ха-ха!

— Во всяком случае, так утверждает доктор, — заметил я. — Доктор Грейнджер. А уж кому знать, если не ему.

— Да, ему следует знать. — В голосе Пуаро звучало сомнение. — Однако вспомните, Гастингс, как часто производят эксгумацию[204] трупа, даже если имеется свидетельство о смерти, подписанное лечащим врачом в полном соответствии с правилами и его служебным долгом.

— Верно, но ведь мисс Аранделл умерла в результате продолжительной болезни.

— Да, выглядит все именно так.

И опять в голосе Пуаро звучало сомнение. Я пристально на него посмотрел.

— Пуаро, — сказал я, — а теперь разрешите мне спросить, уверены ли вы, что не проявляете излишнего профессионального рвения? Вам хочется, чтобы это было убийство, и поэтому вы считаете, что это — убийство.

Он нахмурился и медленно кивнул.

— Вы недурно соображаете, Гастингс, и попали как раз в мое слабое место. Я расследую убийства. Да, я действую как опытный хирург, который специализируется, скажем, на удалении аппендикса, а то и более сложных операциях. Но ведь когда к нему приходит больной, он обследует не только ту полость, где будет произведена операция. Его интересуют и прочие недуги пациента. И меня тоже интересует картина в целом. Я всегда спрашиваю себя: «Не убийство ли это?» И никогда не исключаю подобной возможности.

— В данном случае такая возможность весьма маловероятна, — заметил я.

— Но она умерла, Гастингс! От этого факта вам не уйти. Она умерла!

— Она была больна. Ей было далеко за семьдесят. Мне ее смерть кажется совершенно естественной.

— И то, что Тереза Аранделл с таким пылом заявила брату, что он дурак, — тоже, по-вашему, совершенно естественно?

— Это-то тут при чем?

— При том! Скажите мне, что вы думаете по поводу признания мистера Чарлза Аранделла? В том, что его тетка показывала ему свое новое завещание?

Я настороженно взглянул на Пуаро.

— А что думаете по этому поводу вы? — спросил я. (С какой стати я должен всегда отвечать на его вопросы!)

— Я бы сказал, что это признание весьма заслуживает внимания. Во всяком случае, именно такой была реакция мисс Терезы Аранделл. Их перебранка свидетельствует о многом, об очень многом.

— Гм, — только и сумел отозваться я.

— Их поведение наводит на мысль о том, что расследование следует вести двумя совершенно различными путями.

— Мелкие мошенники, что брат, что сестра, — заметил я. — Девица, правда, хоть куда, хороша. Что касается Чарлза, то он определенно мерзавец, хотя и привлекательный на вид.

Пуаро взмахнул рукой в сторону такси. Оно остановилось у обочины, и Пуаро назвал шоферу адрес:

— Бейсуотер, «Клэнройден-Мэншнс», семнадцать.

— Значит, мы едем к Лоусон? — спросил я. — А потом к Таниосам?

— Совершенно верно, Гастингс.

— И в какой же роли вы предстанете там? — поинтересовался я, когда шофер остановился у «Клэнройден-Мэншнс». — В роли биографа генерала Аранделла, будущего владельца «Литлгрин-хауса» или придумаете что-нибудь более интригующее?

— Непременно. Назову себя Эркюлем Пуаро.

— Как жаль! — ехидно усмехнулся я.

Но Пуаро лишь молча посмотрел на меня и расплатился с водителем.

Квартира номер 17 оказалась на третьем этаже. Бойкая горничная, отворив дверь, провела нас в комнату, которая не могла не вызвать у нас удивления после той, где мы только что побывали.

Квартира Терезы Аранделл была почти вызывающе пустой, зато жилище мисс Лоусон было так заставлено мебелью и всякого рода безделушками, что было страшно сделать лишний шаг из боязни что-либо опрокинуть.

Дверь открылась, и в комнату вошла довольно полная дама средних лет. Именно такой я и представлял себе мисс Лоусон. У нее было живое, но глуповатое лицо, неряшливо причесанные, мышиного цвета волосы и чуть криво сидящее на носу пенсне. Говорила она какими-то отрывистыми фразами, точно задыхалась.

— Доброе утро! Не думаю…

— Мисс Вильгельмина Лоусон?

— Да, да. Так меня зовут.

— А меня — Пуаро, Эркюль Пуаро. Вчера мне довелось побывать в «Литлгрин-хаусе».

— Вот как?

Мисс Лоусон чуть приоткрыла рот и предприняла несколько неудачных попыток пригладить волосы.

— Прошу присесть, — предложила она и продолжала: — Сюда, пожалуйте. О, Боже, боюсь, вам будет мешать этот столик. Здесь чуть больше, чем следует, мебели. Так трудно! Эти квартиры! Но зато в центре. Я люблю жить в центре, а вы?

Задохнувшись, и так и не поправив пенсне, она уселась в неудобное на вид викторианское кресло[205] и, подавшись вперед, с интересом уставилась на Пуаро.

— Я побывал в «Литлгрин-хаусе» под видом покупателя, — начал Пуаро. — Но мне бы хотелось сразу признаться — строго конфиденциально…

— О да, — выдохнула мисс Лоусон, радостно встрепенувшись.

— Сугубо конфиденциально, — продолжал Пуаро, — что побывал я там совсем с другим намерением… Не знаю, известно ли вам, что незадолго до своей смерти мисс Аранделл написала мне… — Помолчав, он добавил: — Я известный частный детектив.

Целая гамма выражений, сменяя одно другое, пробежала по чуть порозовевшему лицу мисс Лоусон. Интересно, какое больше других привлечет Пуаро? Тревога, волнение, удивление, озадаченность…

— О! — произнесла она, а потом, помолчав, опять: — О! — И вдруг совершенно неожиданно спросила: — В связи с деньгами?

Даже Пуаро был застигнут врасплох. Но на всякий случай понимающе изрек:

— Вы имеете в виду те деньги, что…

— Да, да. Деньги, которые вытащили из ящичка бюро.

— Мисс Аранделл не сказала вам, что написала мне по поводу этих денег? — невозмутимо спросил Пуаро.

— Нет. Я и понятия не имела… Должна признаться, я крайне удивлена…

— По-вашему, ей не следовало об этом никому говорить?

— Нет, я так не думаю. Видите ли, она догадывалась о том…

Она снова умолкла.

— О том, — подхватил Пуаро, — кто их взял. Именно это вы имели в виду, не так ли?

Мисс Лоусон кивнула и с придыханием проговорила:

— Вот уж никогда бы не подумала, что она решилась… То есть она сказала… Она, казалось, чувствовала…

Пуаро снова перебил ее бессвязную речь:

— Она считала, что деньги взял кто-то из членов семьи?

— Да.

— А я, — сказал Пуаро, — как раз специалист по семейным проблемам. Я умею держать язык за зубами.

— Тогда другое дело, — энергично закивала мисс Лоусон. — Значит, вы не имеете отношения к полиции?

— Нет, нет, никакого. Полицейским тут не место.

— Совершенно верно. Милая мисс Аранделл была очень гордой женщиной. Конечно, с Чарлзом и раньше случались неприятности, но их всегда улаживали без лишнего шума. Один раз, по-моему, ему даже пришлось уехать в Австралию.

— Надо же! — сочувственно отозвался Пуаро. — А теперь перейдем к фактам, обсудим их по порядку. У мисс Аранделл в ящике хранилась некая сумма денег…

Он умолк. Мисс Лоусон поспешила подтвердить его высказывание.

— Да, взятая из банка. Для жалованья прислуге и на хозяйственные расходы.

— А сколько пропало?

— Четыре фунта. Нет, неверно. Три фунта и две купюры по десять шиллингов в каждой. В таких делах, я знаю, следует быть точной, очень точной.

В глазах мисс Лоусон, которые, казалось, вот-вот вылезут из орбит, горело искреннее желание прийти на помощь. А ее пенсне еще больше покосилось.

— Спасибо, мисс Лоусон. Я вижу, вы наделены умением рассуждать здраво.

Мисс Лоусон чуть вскинула голову и протестующе фыркнула.

— Значит, мисс Аранделл подозревала, и не без оснований, что эту кражу совершил ее племянник Чарлз? — продолжал Пуаро.

— Да.

— Хотя на сей счет не имелось никаких верных улик?

— Но кто же еще мог это сделать, если не Чарлз? Миссис Таниос ни за что бы так не поступила! Ее муж человек в доме новый, он не мог знать, где хранятся деньги. И Тереза Аранделл, по-моему, ни в коем случае этого бы не сделала. У нее куча денег, она всегда так красиво одета.

— А не мог их взять кто-нибудь из слуг? — предположил Пуаро.

Мисс Лоусон посмотрела на него с ужасом.

— Что вы! Ни Элен, ни Энни такое и в голову бы не пришло. Обе они очень хорошие, очень честные женщины.

Минуту-другую Пуаро молчал.

— А не могли бы вы подсказать нам, — сказал он, — ибо я уверен, что если кто-либо пользовался доверием мисс Аранделл, то уж вам, разумеется, это было изве…

— Ну не знаю, не знаю… — смущенно перебила его явно польщенная мисс Лоусон.

— Я чувствую, вы сумеете помочь мне.

— К вашим услугам, все, чем могу, что в моих силах…

— Строго конфиденциально… — продолжал Пуаро.

Глаза мисс Лоусон округлились, и она сразу стала похожей на сову. Волшебные слова «строго конфиденциально» звучали для нее как «Сезам, откройся».

— Известна ли вам причина, заставившая мисс Аранделл изменить свое завещание?

— Завещание?

Мисс Лоусон была явно захвачена врасплох.

— Правда ли, — продолжал Пуаро, внимательно глядя на нее, — что незадолго до своей кончины она составила новое завещание, согласно которому все ее состояние перешло к вам?

— Да, только я об этом не имела понятия. Ни малейшего. — Голос мисс Лоусон резко зазвенел. — Это было для меня невероятным сюрпризом! Чудным, чудным сюрпризом! Как это благородно со стороны милой мисс Аранделл! И ведь ни разу даже не намекнула мне. Ни разу! Я так растерялась, когда мистер Первис прочел завещание, что не знала, смеяться мне или плакать. Я была просто потрясена, мистер Пуаро, уверяю вас. Потрясена добротой, удивительной добротой милой мисс Аранделл. Не скрою, я надеялась, что она мне что-нибудь оставит, ну, самую крошечку, хотя и на это, признаться, у меня не было никаких оснований. Я не так давно жила у нее. А случившееся похоже… на сказку! Я и по сей день не в силах в это поверить, вы понимаете… Порой… порой я чувствую себя довольно неловко. Я хочу сказать… хочу сказать…

Она сбила с носа пенсне, подняла его и, вертя в руках, продолжала еще более бессвязно:

— Порой я чувствую, что… плоть и кровь есть плоть и кровь, и мне неловко, что мисс Аранделл оставила все свои деньги не родственникам, а мне, человеку постороннему. Это не совсем справедливо. Все деньги! Целое состояние! Никто и понятия об этом не имел. Поэтому я и испытываю неловкость, да к тому же ходят разные слухи, вы, наверное, знаете… но я никогда не желала зла! Никому! Да мне и в голову не приходило каким-либо образом повлиять на мисс Аранделл. Она меня все равно не послушалась бы. Если честно, я ее даже слегка побаивалась. Она была такой строгой, не терпела никаких провинностей и порой доходила до грубости. «Не будьте такой дурой!» — рявкала она. А я обижалась, я ведь тоже человек, и часто расстраивалась… И вдруг оказалось, что на самом деле она была ко мне привязана — ну, не чудо ли это? Только, конечно, есть в этом что-то такое, от чего чувствуешь себя крайне неловко, ибо здесь имеются и пострадавшие, не так ли?

— Вы хотите сказать, что предпочли бы отказаться от денег? — спросил Пуаро.

На мгновенье мне показалось, что какое-то совсем иное выражение мелькнуло в этих невыразительных светло-голубых глазах. Мне даже почудилось, что перед нами сидит не глуповатая, хоть и приветливая простушка, а очень хитрая и умная особа.

— Я хотела бы добавить, что имеется и другая сторона… — со смешком заметила она. — Я хочу сказать, что в каждом деле есть две стороны. Мисс Аранделл хотела, чтобы ее деньги достались мне. Я хочу сказать, что, если бы я не взяла эти деньги, я бы поступила против ее воли. А это было бы несправедливо, правда?

— Сложный вопрос, — покачал головой Пуаро.

— Да, конечно. Это меня очень тревожит. Миссис Таниос — Белла — такая славная женщина, и у нее такие славные малыши! Но я чувствую, что мисс Аранделл не хотела бы, чтобы она… Я чувствую, что милая мисс Аранделл рассчитывала на мое благоразумие. Она не хотела оставлять деньги прямо Белле, потому что боялась, что ими завладеет тот человек.

— Какой человек?

— Муж Беллы. Знаете, мистер Пуаро, бедная женщина во всем идет у него на поводу. Поступает только так, как он велит. Осмелюсь сказать, что, прикажи он ей убить кого-нибудь, она и тогда не станет ему прекословить. И она явно его боится. В этом я не сомневаюсь. Я раза два видела ее перепуганной насмерть. Нет, мистер Пуаро, согласитесь, это было бы несправедливо.

Ничего на это не сказав, Пуаро спросил:

— А что собой представляет этот доктор Таниос?

— Видите ли, — неуверенно начала мисс Лоусон, — он очень приятный человек.

И умолкла словно в сомнении.

— Но вы ему не доверяете?

— Да, не доверяю. Не знаю, способна ли я вообще доверять мужчинам, — продолжала мисс Лоусон. — Наслушаешься про них такого, что становится жутко! А бедные жены должны терпеть все их мерзкие выходки! Доктор Таниос делает вид, что обожает свою жену, и в самом деле ведет себя с ней превосходно. У него очаровательные манеры. Но я иностранцам не доверяю. Они все притворщики! Я совершенно уверена, что милая мисс Аранделл ни в коем случае не хотела, чтобы ее деньги попали ему в руки.

— Но ведь и мисс Тереза, и мистер Чарлз Аранделлы тоже оказались обделенными наследством, вряд ли это справедливо, — заметил Пуаро.

Щеки мисс Лоусон порозовели.

— Терезе, по-моему, вполне хватает денег! — резко выпалила она. — Она тратит сотни фунтов стерлингов только на одни туалеты. А какое у нее белье — да это просто безнравственно! Как подумаешь, сколько славных воспитанных девушек должны собственным трудом зарабатывать себе на жизнь…

— Сразу понимаешь, что и ей невредно немного потрудиться, — мягко закончил предложение Пуаро.

— Труд явно пошел бы ей на пользу. — Мисс Лоусон озарила его торжествующим взглядом. — И привел бы в чувство. Превратности судьбы способны многому нас научить.

Пуаро медленно кивнул. Он внимательно наблюдал за ней.

— А Чарлз?

— Чарлз не заслуживает и пенни, — решительно заявила мисс Лоусон. — Если мисс Аранделл исключила его из числа своих наследников, значит, у нее была на то причина… после его злобных угроз.

— Угроз? — поднял брови Пуаро.

— Да, угроз.

— Каких угроз? Чем он ей угрожал?

— Это было… Да, конечно, это было на Пасху. В святое воскресенье — ни больше, ни меньше.

— И что же он сказал?

— Он попросил у нее денег, но она ему отказала. И тогда он сказал ей, что она зря так поступает, что если она не одумается, то он… Какое выражение он употребил? Очень вульгарное… Ах да, он ее прикончит, сказал он.

— Он пригрозил прикончить ее?

— Да.

— И что же ответила мисс Аранделл?

— Она ответила: «Думаю, и ты в этом убедишься, Чарлз, что я сумею постоять за себя».

— Вы были там же в комнате?

— Не совсем, — отозвалась мисс Лоусон после секундной паузы.

— Понятно, понятно, — поспешно продолжил Пуаро. — И что же на это сказал Чарлз?

— Он сказал: «Не будьте чересчур самонадеянной».

— Мисс Аранделл на самом деле восприняла его реплику как угрозу? — четко выговаривая каждое слово, спросил Пуаро.

— Не знаю… Она мне ничего об этом не говорила… Нет, наверное.

— Вам, конечно, было известно, что мисс Аранделл составляет новое завещание? — тихо спросил Пуаро.

— Нет, нет. Я уже сказала вам, что это было для меня полной неожиданностью. Я никогда и не мечтала…

— Вы не знали содержания, — перебил ее Пуаро, — но вам было известно, что это завещание составляется?

—. Я подозревала… Когда мисс Аранделл слегла, она послала за адвокатом…

— Так-так. И случилось это после того, как она упала?

— Да. Боб… Боб — это собака. Боб оставил свой мячик на площадке. Она поскользнулась и упала с лестницы.

— Неприятный случай!

— О да! Она вполне могла сломать ногу или руку. Так сказал доктор.

— Да она вообще могла погибнуть.

— Конечно могла.

Ее ответ прозвучал вполне естественно и искренне.

— По-моему, я видел Боба в «Литлгрин-хаусе», — улыбнулся Пуаро.

— О да, вполне возможно. Очень милая собачка.

Меня страшно раздражает, когда охотничьего терьера называют милой собачкой. Ничего удивительного, что Боб презирал мисс Лоусон и не слушался ее, подумал я.

— И он очень умный? — продолжал спрашивать Пуаро.

— О да. Очень.

— Он очень бы расстроился, если бы знал, что чуть не убил свою хозяйку?

Мисс Лоусон ничего не ответила. Только покачала головой и вздохнула.

— А не кажется ли вам, что мисс Аранделл решила переделать свое завещание именно после падения?

Вот мы и подобрались к самому опасному месту, подумал я, но мисс Лоусон, по-видимому, сочла вопрос вполне естественным.

— Знаете, — сказала она, — я бы не удивилась, если бы вы оказались правы. После падения она была в шоке — в этом я уверена. Старые люди не любят, когда им напоминают о близкой смерти. А такой вот несчастный случай заставляет их задуматься. Вполне возможно, у нее появилось предчувствие, что смерть не за горами.

— Она была сравнительно здоровым человеком, правда? — как бы между прочим спросил Пуаро.

— О да. Она ни на что не жаловалась.

— И заболела, должно быть, неожиданно?

— О да. Ни с того ни с сего. В тот вечер к нам пришли близкие знакомые… — Мисс Лоусон замолчала.

— Сестры Трипп. Я с ними беседовал. Очень милые дамы.

Лицо мисс Лоусон вспыхнуло от удовольствия.

— Вам они понравились, правда? Такие интеллигентные женщины. Всем интересуются. И такие поклонницы спиритизма. Они вам, наверное, рассказывали о наших сеансах? Вы, конечно, скептик, но вы не представляете, какое невыразимое блаженство испытываешь, когда вступаешь в контакт с теми, кого уже нет с нами!

— Не сомневаюсь, мисс Лоусон, не сомневаюсь.

— Вы знаете, мистер Пуаро, моя матушка не раз разговаривала со мной. Это такая радость, узнать, что твои близкие все еще думают о тебе и интересуются твоей жизнью.

— Да, я это хорошо понимаю, — мягко подтвердил Пуаро. — А мисс Аранделл тоже в это верила?

Лицо мисс Лоусон чуть омрачилось.

— Она хотела бы уверовать, — несколько неуверенно отозвалась она. — Но, по-моему, всерьез наши сеансы не принимала. Была настроена всегда скептически, и, случалось, ее недоверие вызывало появление крайне нежелательного гостя. Мы получали иногда весьма неприличные послания, а причина этому, я убеждена, было настроение мисс Аранделл.

— Да, причина, вероятно, была в мисс Аранделл, — согласился Пуаро.

— Но в тот последний вечер… — продолжала мисс Лоусон, — быть может, Изабел и Джулия вам рассказывали? — мы стали свидетелями совершенно очевидных явлений. Присутствовали, можно сказать, при материализации. Эктоплазма… Вы, наверное, знаете, что такое эктоплазма?

— Да, я знаком с характером этого феномена.

— Она исторгается изо рта медиума в виде ленты, которая сворачивается, обретая форму. Теперь я убеждена, мистер Пуаро, что, неведомо для нее самой, мисс Аранделл была медиумом. В тот вечер я четко видела, что у рта милой мисс Аранделл засветилась такая лента. А потом и голова ее окуталась светящейся дымкой.

— Потрясающе!

— И вот тут-то мисс Аранделл, к сожалению, почувствовала себя плохо, и мы были вынуждены прервать сеанс.

— И когда же вы послали за доктором?

— На следующее утро.

— Он нашел состояние мисс Аранделл серьезным?

— Вечером он прислал ей сиделку, но, по-моему, надеялся, что все обойдется.

— Извините, а почему родственников не вызвали?

Мисс Лоусон вспыхнула.

— Их известили своевременно, то есть тогда, когда доктор Грейнджер сказал, что ее жизнь в опасности.

— Что же было причиной ее недомогания? Съела что-нибудь не то?

— Нет, по-моему, никакой определенной причины выявлено не было. Доктор Грейнджер сказал, что она не следила за диетой так строго, как требовалось. По-моему, он считал, что ее болезнь была вызвана простудой. Погода в ту пору была очень неустойчивой.

— Тереза и Чарлз Аранделл приезжали навестить больную в выходные?

— Да, — поджала губы мисс Лоусон.

— Их визит не был радостным событием? — не сводил с нее глаз Пуаро.

— Нет. — И со злостью добавила: — Мисс Аранделл знала, зачем они приезжали.

— Зачем же? — глядя на нее, спросил Пуаро.

— За деньгами, — огрызнулась мисс Лоусон. — И не получили их.

— Вот как? — удивился Пуаро.

— Да. И за тем же, мне думается, приезжал и доктор Таниос, — продолжала она.

— Доктор Таниос? Но его, по-моему, в те выходные не было?

— Был. Он приехал в воскресенье. И пробыл всего с час.

— Все, кто мог, по-видимому, охотились за деньгами бедной мисс Аранделл, — рискнул предположить Пуаро.

— Я понимаю, что так говорить нехорошо, но что поделаешь?

— Да, конечно, — согласился Пуаро. — Должно быть, Чарлз и Тереза были неприятно поражены еще в предыдущие выходные, когда им стало известно, что мисс Аранделл лишила их наследства?

Мисс Лоусон уставилась на него.

— Разве не так? — спросил Пуаро. — Она не поставила их в известность?

— Не могу сказать. Я ничего об этом не слышала. Насколько мне известно, никакой такой суеты не было. И Чарлз с сестрой уехали, как мне показалось, в хорошем настроении.

— Значит, меня дезинформировали. Мисс Аранделл хранила завещание у себя в доме, не так ли?

Мисс Лоусон уронила свое пенсне и нагнулась, чтобы подобрать его.

— Не знаю. По-моему, оно лежало у мистера Первиса.

— Кто был душеприказчиком?

— Мистер Первис.

— После ее смерти он явился, чтобы посмотреть ее бумаги?

— Да.

Пуаро не сводил с нее внимательного взгляда и вдруг спросил:

— Вам нравится мистер Первис?

Мисс Лоусон этот вопрос явно пришелся по душе.

— Нравится ли мне мистер Первис? Сразу и не скажешь. То есть он человек умный, бесспорно, умный адвокат, хочу я сказать. Но ведет себя весьма бесцеремонно. Не очень-то приятно, скажу я, когда с тобой разговаривают, будто… Мне трудно объяснить… Держится-то он вполне корректно и — вместе с тем как-то оскорбительно, не знаю, понимаете ли вы, что я имею в виду.

— Трудное у вас положение, — с участием заметил Пуаро.

— Вот именно, — вздохнула мисс Лоусон, выразительно покачав головой.

Пуаро встал.

— Большое спасибо, мадемуазель, за ваше долготерпение и помощь.

Мисс Лоусон тоже поднялась.

— Ну что вы! Какая уж от меня помощь, — смутилась она. — Очень рада, если хоть в чем-нибудь была вам полезна. И если что еще, я…

Пуаро, собравшийся уже было выйти, вдруг вернулся.

— Мне кажется, мисс Лоусон, — сказал он, понизив голос, — я обязан поставить вас в известность о том, что Чарлз и Тереза Аранделлы собираются опротестовать завещание.

Щеки мисс Лоусон густо заалели.

— Они не сумеют этого сделать, — выпалила она. — Так мне сказал мой адвокат.

— Значит, вы уже обращались к адвокату? — спросил Пуаро.

— Конечно. А почему бы и нет?

— Да нет, пожалуйста. Вполне разумный шаг. Всего хорошего, мадемуазель.

Когда мы, выйдя из «Клэнройден-Мэншнс», очутились на улице, Пуаро глубоко вздохнул.

— Гастингс, mon ami, эта женщина либо такая, какой она кажется, либо очень хорошая актриса.

— Она не сомневается, что мисс Аранделл умерла естественной смертью, — сказал я, — сами видели.

Пуаро ничего не ответил. Когда ему удобно, он почему-то делается глуховат. Взмахом руки он остановил такси.

— Блумсбери, Дюрэм-отель, — сказал он шоферу.

Глава 16 Миссис Таниос

— Джентльмен желает видеть вас, мадам.

Женщина, которая что-то писала за одним из столиков на почте при отеле, встала и неуверенно направилась к нам.

Миссис Таниос было где-то за тридцать. Высокая, худощавая, с довольно выпуклыми глазами цвета «крыжовенного варенья» и с выражением тревоги на лице, она была в довольно безвкусном ситцевом платье, но зато на голове у нее красовалась чрезвычайно модная шляпка, правда, нелепо надетая.

— Простите, но… — нерешительно произнесла она.

Пуаро поклонился.

— Я только что от вашей кузины, мисс Терезы Аранделл.

— Ах, от Терезы! Что вы говорите!

— Не уделите ли вы мне несколько минут?

Миссис Таниос рассеянно огляделась. Пуаро указал ей на кожаный диван в дальнем конце комнаты.

Но как только мы направились туда, раздался тонкий голосок:

— Мама, ты куда?

— Я сейчас вернусь. Продолжай свое письмо, родная.

Худенькая, остроносая девочка лет семи снова принялась за свою трудную, по-видимому, задачу. От усердия она даже высунула кончик языка.

В дальнем конце комнаты никого не было. Миссис Таниос села, мы последовали ее примеру. Она вопросительно взглянула на Пуаро.

— Это касается обстоятельств смерти вашей тетушки, мисс Аранделл.

Показалось ли мне или в самом деле в ее бесцветных выпуклых глазах вспыхнула тревога?

— Да-да, я слушаю.

— Незадолго до своей кончины, — сказал Пуаро, — мисс Аранделл написала новое завещание, согласно которому все свое состояние она оставила мисс Вильгельмине Лоусон. Мне хотелось бы знать, миссис Таниос, поддержите ли вы своих родственников — мисс Терезу Аранделл и мистера Чарлза Аранделл — в их намерении опротестовать завещание?

— Ох! — Миссис Таниос глубоко вздохнула. — По-моему, это бесполезно. Мой муж консультировался с адвокатом, и тот сказал, что этого делать не стоит.

— Адвокаты, мадам, люди осторожные. Обычно они советуют не встревать в судебную тяжбу. И, чаще всего, они, несомненно, правы. Тем не менее бывают случаи исключительные, когда риск оправдан. Я не адвокат, и поэтому у меня иная точка зрения. Мисс Аранделл, мисс Тереза Аранделл, хочу я сказать, готова к борьбе. А как вы?

— Я… Я… не знаю что и сказать. — Она нервно сплела пальцы. — Я должна посоветоваться с мужем.

— Разумеется, вам следует посоветоваться с мужем, прежде чем что-либо предпринимать. И все же, что сами вы мыслите по этому поводу?

— Я, сказать по правде, не знаю. — Миссис Таниос еще больше встревожилась. — Сначала я должна обсудить все с мужем.

— Но вы лично, что вы думаете по этому поводу.

Миссис Таниос нахмурилась, потом нехотя произнесла:

— Не скажу, чтобы мне эта идея очень нравилась. Это не совсем прилично.

— Почему, мадам?

— Раз тетя Эмили решила завещать свои деньги человеку постороннему, нам остается только примириться с этим.

— Значит, вы не испытываете никакой обиды?

— Почему же? Испытываю. — Она вспыхнула. — Я считаю, что тетушка поступила несправедливо. Ужасно несправедливо. Это так не похоже на тетю Эмили. И так несправедливо по отношению к детям.

— Вы полагаете, что это не похоже на мисс Аранделл?

— Да, совершенно не похоже.

— А что, если она действовала против своей воли? Не считаете ли вы, что она находилась под чьим-то влиянием?

Миссис Таниос снова нахмурилась.

— Знаете ли, я попросту не могу представить, чтобы кому-то удалось повлиять на тетю Эмили, — без особой охоты призналась она. — Тетя была очень независимой женщиной.

— Да, ваши слова соответствуют истине, — одобрительно кивнул Пуаро. — Вот мисс Лоусон — дело другое, ее никак не назовешь человеком с характером.

— Она славная женщина, хотя и не очень умная… Но зато на удивление добрая. Вот почему я отчасти чувствую…

— Да, мадам? — выжидающе бросил Пуаро, поскольку она умолкла.

Миссис Таниос, нервничая, снова переплела пальцы.

— По-моему, было бы крайне недостойно… пытаться опротестовать завещание, — сказала она. — Я совершенно уверена, что мисс Лоусон тут ни при чем. Она просто не способна на всякие интриги…

— Тут я совершенно с вами согласен, мадам.

— Вот почему я считаю, что обращение в суд — занятие недостойное и пустое. К тому же это стоит больших денег, не так ли?

— Да, расходы будут немалые.

— И, вполне возможно, напрасные. Вам следует поговорить об этом с моим мужем. Он куда лучше меня разбирается в делах.

Выждав минуту-другую, Пуаро спросил:

— Как вы думаете, чем можно объяснить появление нового завещания?

— Не имею ни малейшего понятия, — вспыхнув, пробормотала миссис Таниос.

— Я уже сказал вам, мадам, что я не адвокат. А вы почему-то даже не спросили меня, чем я занимаюсь.

Она подняла на него вопрошающий взгляд.

— Я детектив. И незадолго до своей кончины мисс Эмили Аранделл написала мне письмо.

Стиснув руки, миссис Таниос подалась вперед.

— Письмо? — переспросила она. — О моем муже?

Не спуская с нее глаз, Пуаро выдержал паузу и многозначительно изрек:

— Боюсь, у меня нет права отвечать на этот вопрос.

— Значит, она и вправду написала вам о моем муже. — Голос у нее зазвенел. — Что именно? Могу уверить вас, мистер… Извините, не знаю, как ваша фамилия.

— Пуаро. Меня зовут Эркюль Пуаро.

— Могу уверить вас, мистер Пуаро, что все выпады против моего мужа абсолютно безосновательны! Уж я-то знаю, кто вдохновил тетушку на написание этого письма! Вот еще почему я предпочла бы не иметь ничего общего с Терезой и Чарлзом! Терезе всегда был не по душе мой муж. Она про него много чего говорила! Я знаю, говорила! Тете Эмили он тоже был не по вкусу, потому что он не англичанин, вот она и верила всему, что бы ей Тереза про него ни наболтала. Но все это неправда, мистер Пуаро, можете поверить мне на слово.

— Мама, я уже написала письмо.

Миссис Таниос оглянулась. Ласково улыбаясь, она взяла письмо, которое протягивала ей девочка.

— Очень хорошо, моя родная, очень хорошо. И как красиво ты нарисовала Микки-Мауса![206]

— А что мне теперь делать, мама?

— Хочешь купить себе открытку с картинкой? Вот тебе деньги. Пойди к джентльмену в холле и выбери такую, какую ты бы хотела послать Селиму.

Девочка ушла. Я вспомнил слова Чарлза Аранделла. Миссис Таниос в самом деле была верной женой и любящей матерью. И действительно чем-то напоминала уховертку.

— Это ваш единственный ребенок, мадам?

— Нет, у меня есть и сынок. Он сейчас на прогулке с отцом.

— Вы брали их с собой, когда ездили в «Литлгрин-хаус»?

— Иногда. Ведь тетушка была уже старой, и дети доставляли ей беспокойство. Но она была очень доброй и непременно присылала им чудные подарки на Рождество.

— Скажите, когда вы в последний раз видели мисс Эмили Аранделл?

— По-моему, дней за десять до ее кончины.

— Ваш муж и двое ваших родственников все были там, не так ли?

— О нет, то было неделей раньше. На Пасху.

— Но вы с мужем провели там выходные и на Фоминой неделе?[207]

— Да.

— И мисс Аранделл пребывала в добром здравии и приятном расположении духа?

— Да, она была такой, как всегда.

— Она не лежала в постели?

— После падения ее уложили в постель, но, пока мы были там, она спускалась вниз.

— И ничего не говорила вам о том, что составила новое завещание?

— Ни слова.

— И ее отношение к вам было таким же, как прежде?

— Да, — на этот раз чуть замешкавшись, отозвалась миссис Таниос.

Я был уверен, что мы с Пуаро пришли к одному мнению: миссис Таниос лжет!

— Возможно, мне следовало бы выразиться точнее, — выдержав паузу, заговорил Пуаро, — когда я задал вопрос об отношении мисс Аранделл к вам. Я имел в виду только вас лично.

— Понимаю, — мгновенно откликнулась миссис Таниос. — Тетя Эмили была очень мила со мной. Она подарила мне брошечку с жемчугом и бриллиантами и дала детям по десять шиллингов.

Она явно успокоилась. И отвечала теперь без опаски.

— А ваш муж — в ее отношении к нему тоже не было перемен?

Скованность и напряженность опять вернулись. И, старательно не глядя на Пуаро, миссис Таниос ответила:

— Нет, разумеется, нет. С чего бы это?

— Но поскольку, по вашим собственным словам, ваша кузина Тереза Аранделл могла нашептать вашей тетушке…

— Нашептала! Уверена, что нашептала! — Миссис Таниос подалась вперед, — Вы совершенно правы. Перемена была! Тетя Эмили стала гораздо к нему холоднее. И вела себя крайне странно! Он порекомендовал ей средство, способствующее пищеварению, и даже взял на себя заботу отправиться к аптекарю и заказать лекарство. Тетушка поблагодарила его, но очень сдержанно, а потом — я видела собственными глазами — потом она вылила микстуру в раковину.

Она явно была возмущена.

У Пуаро блеснули глаза.

— Действительно странно, — сдержанно согласился он.

— Такая неблагодарность! — воскликнула жена доктора Таниоса.

— Вы сами говорите, что пожилые дамы не всегда доверяют иностранцам, — заметил Пуаро. — Они считают, я уверен, что только английские врачи умеют лечить. Типичное мышление жителей островной страны.

— Да, наверное, — уже чуть успокоившись, сказала миссис Таниос.

— Когда вы возвращаетесь в Смирну, мадам?

— Через несколько недель. Мой муж… А вот и мой муж и с ним Эдвард.

Глава 17 Доктор Таниос

Должен признаться, что, впервые увидев доктора Таниоса, я был порядком удивлен. Мне он все время представлялся человеком, наделенным самыми дурными качествами. Я представлял себе смуглого бородача с вполне зловещей физиономией.

Вместо этого я увидел веселого, русоголового с карими глазами толстяка. У него и в самом деле была борода, но не черная, как я думал, а самая обычная русая, она делала его похожим на художника, а не на разбойника.

По-английски он говорил превосходно.

Приятного тембра голос как нельзя лучше соответствовал добродушию, разлитому по его лицу.

— А вот и мы, — улыбнулся он жене. — Эдвард потрясен своей первой поездкой в подземке. Ведь пока ему доводилось ездить только на автобусах.

Эдвард внешне был похож на отца, однако и он, и его сестричка чем-то явно отличались от здешних детей. Мне стало понятно, что имела в виду мисс Пибоди, причислив их к желтой расе.

При появлении мужа миссис Таниос почему-то разнервничалась. Чуть заикаясь, она представила ему Пуаро. А про меня и вовсе забыла.

— Пуаро? Мосье Эркюль Пуаро? — остро отреагировал доктор Таниос. — Слыхал, слыхал. Что же привело вас к нам, мосье Пуаро?

— Обстоятельства смерти мисс Эмили Аранделл, — не мудрствуя лукаво, ответил Пуаро.

— Тетушки моей жены? Какие же именно?

— В связи с ее кончиной возникли некоторые вопросы… — туманно пояснил Пуаро.

— Касательно завещания, Якоб, — не выдержав, вмешалась миссис Таниос. — Мосье Пуаро имел беседу с Терезой и Чарлзом.

Выражение лица доктора Таниоса стало менее настороженным. Он опустился в кресло.

— А, завещание! Крайне несправедливое завещание, но меня это не касается.

Пуаро коротко пересказал свой разговор с обоими Аранделлами (не могу утверждать, что совершенно точно) и осторожно намекнул на возможность опротестовать завещание.

— Вы весьма меня заинтересовали, мосье Пуаро. Должен признаться, что я разделяю ваше мнение. Кое-что можно предпринять. По правде говоря, я даже позволил себе посоветоваться с адвокатом, но ничего обнадеживающего не услышал. Поэтому… — Он пожал плечами.

— Адвокаты, как я уже сказал вашей супруге, люди осторожные. Они не любят рисковать. А у меня совсем другой характер. А у вас?

— Да я чистой воды авантюрист! — беззаботно расхохотался доктор Таниос. — И охотно иду на риск, правда, Белла? — Он улыбнулся ей, она тоже ответила улыбкой, но несколько искусственной, на мой взгляд.

— Я не юрист, — снова повернулся он к Пуаро. — Но даже мне очевидно, что завещание было составлено уже тогда, когда мисс Аранделл была не в состоянии отвечать за свои поступки. А мисс Лоусон — женщина умная и ловкая.

Миссис Таниос беспокойно задвигалась. Пуаро быстро взглянул на нее.

— Вы не согласны, мадам?

— Она всегда была добра ко мне, — тихо сказала миссис Таниос. — И я бы не назвала ее умной.

— Она была добра к тебе, — заметил доктор Таниос, — потому что ей нечего было бояться тебя, дорогая моя Белла. Тебя нетрудно приручить.

Тон у него был добродушным, но его супруга вспыхнула.

— Со мной же все было иначе, — продолжал он. — Я ей не нравился. И она не пыталась этого скрыть. Приведу пример. Мисс Аранделл упала с лестницы во время нашего пребывания у нее в доме. Я твердо решил приехать и на следующие выходные — посмотреть, как она себя чувствует. Но мисс Лоусон изо всех сил старалась помешать нашему визиту. Ей, правда, это не удалось, но я-то видел, как она недовольна. Причина? Она явно хотела остаться с мисс Аранделл наедине.

— Вы согласны, мадам? — обратился Пуаро к миссис Таниос.

Ее супруг не позволил ей ответить.

— Белла слишком мягкосердечна, — сказал он. — Она просто не может подозревать в ком-либо дурных намерений. Но я абсолютно уверен в собственной правоте… Должен вам сообщить еще кое-что, мосье Пуаро. Спиритизм — вот где скрывается тайна ее несомненно значительного влияния на мисс Аранделл. Это результат их спиритических посиделок, уверяю вас.

— Вы полагаете?

— Никаких сомнений, дружище. Мне довелось видеть немало подобного. Трудно поверить, но спиритизм легко завладевает умами. Особенно тех, кто достиг возраста мисс Аранделл. Готов держать пари, что знаю, почему тетушку вдруг осенила эта идея. Какой-то дух — скорей всего, ее покойного отца — велел ей переписать завещание и оставить все деньги этой Лоусон. Она же плохо себя чувствовала… вот и поверила…

Миссис Таниос опять еле слышно задвигалась. Пуаро повернулся к ней.

— Вы согласны с этим? Могло так быть?

— Говори, Белла, — распорядился доктор Таниос. — Выскажи свою точку зрения.

Он смотрел на нее ободряюще. Ее же ответный взгляд был каким-то странным.

— Я мало в этом разбираюсь, — помолчав, ответила она. — Наверное, ты прав, Якоб.

— Как по-вашему, я прав, а, мосье Пуаро?

— Пожалуй, да, — кивнул Пуаро. И затем спросил: — Вы были в Маркет-Бейсинге за неделю до смерти мисс Аранделл?

— Мы были там на Пасху и еще раз на Фоминой неделе — да, правильно.

— Нет, нет, я говорю о следующих выходных, двадцать шестого. По-моему, вы были там в воскресенье?

— Ты был там, Якоб? — распахнув глаза, посмотрела на него миссис Таниос.

Он поспешно к ней обернулся.

— Да. Разве ты не помнишь? Я ездил туда во второй половине дня. Я ведь говорил тебе.

Мы с Пуаро не спускали с нее глаз. Нервным движением она чуть сдвинула шляпу на затылок.

— Разумеется, ты помнишь, Белла, — продолжал ее муж. — Какая у тебя ужасная память!

— Конечно! — виновато воскликнула она, и на ее лице появилась тень улыбки. — Совершенно верно, у меня отвратительная память. Кроме того, прошло больше двух месяцев.

— Насколько мне известно, там были еще и мисс Тереза и мистер Чарлз Аранделл? — спросил Пуаро.

— Может, и были, — с облегчением откликнулся Таниос. — Только я их не видел.

— Значит, вы пробыли там недолго?

— Да, полчаса или около того.

Вопрос во взгляде Пуаро заставил его немного встревожиться.

— Должен признаться, — блеснул он глазами, — что рассчитывал одолжить денег, но ничего не получил. Боюсь, я с самого начала пришелся не по душе тетушке моей жены. Жаль, потому что мне она нравилась. Она была забавной старушкой.

— Могу я задать вам откровенный вопрос, доктор Таниос?

Не страх ли мелькнул в глазах Таниоса?

— Разумеется, мосье Пуаро.

— Какого вы мнения о Терезе и Чарлзе?

Доктор чуть успокоился.

— О Терезе и Чарлзе? — Он ласково улыбнулся жене. — Белла, моя дорогая, надеюсь, ты не будешь возражать, если я выскажусь о твоих родственниках с полной откровенностью?

Чуть улыбаясь, она покачала головой.

— Тогда я прямо скажу, что они оба люди насквозь прогнившие! Хотя Чарлз мне даже нравится. Он, конечно, мошенник, но симпатичный мошенник. Он безнравственный тип, но это не его вина. Он таким родился.

— А Тереза?

— Не знаю, — не сразу ответил он. — Она очень привлекательная молодая женщина. Но абсолютно безжалостная, я бы сказал. Она, если бы ей понадобилось, не задумываясь прикончила бы любого. Мне так кажется. Вы, наверное, слышали, что ее мать судили за убийство?

— И оправдали, — сказал Пуаро.

— Верно, оправдали, — подхватил Таниос. — Но тем не менее, это порой… заставляет задуматься.

— Вам доводилось видеть молодого человека, с которым она помолвлена?

— Доналдсона? Да, он как-то вечером пришел к ужину.

— Что вы думаете о нем?

— Очень способный малый. Думаю, пойдет далеко… если представится возможность. Чтобы специализироваться, нужны немалые деньги.

— Вы хотите сказать, что он способный в своей профессии?

— Да, именно это я имею в виду. Блестящий ум. — Он улыбнулся. — Но в обществе он еще не заблистал. Немного чопорный и педантичный. Они с Терезой — забавная пара. Закон притяжения противоположностей. Она — мотылек, порхающий по светским раутам[208], а он — отшельник.

Тут дети атаковали свою мать.

— Мам, когда мы пойдем обедать? Я хочу кушать. Мы опоздаем.

Пуаро посмотрел на часы.

— Ради Бога, извините! — воскликнул он. — Из-за меня вы опаздываете на обед.

Взглянув на мужа, миссис Таниос нерешительно сказала:

— Быть может, вы не откажете нам…

— Вы крайне любезны, мадам, но я уже приглашен на обед, куда тоже опаздываю.

Он попрощался за руку с Таниосами и с их детьми. Я сделал то же самое.

Мы еще задержались в холле. Пуаро решил кому-то позвонить. Я ждал его возле конторки портье. И вскоре увидел, что в холл вышла миссис Таниос, она явно кого-то искала. У нее был измученный, загнанный вид. Увидев меня, она торопливо подошла.

— Ваш друг, мосье Пуаро, наверное, ушел?

— Нет, он в телефонной будке.

— А!

— Вы хотите поговорить с ним?

Она кивнула. Ее нервозность стала намного заметнее.

В эту минуту из будки вышел Пуаро и, увидев нас, направился прямо к нам.

— Мосье Пуаро, — быстро заговорила она тихим усталым голосом, — мне хотелось бы кое-что вам сказать… Я должна сказать вам…

— Да, мадам?

— Это важно… Это очень важно… Видите ли… Она замолчала. В холле появились доктор Таниос с детьми. Они тоже подошли к нам.

— Несколько слов на прощание, Белла?

Тон у него был добродушный, а улыбка на лице само обаяние.

— Да… — Помолчав, она сказала: — Вот и все, мосье Пуаро. Я только хотела, чтобы вы передали Терезе, что мы поддержим ее в любом начинании. Я считаю, что семья должна действовать заодно.

Она ласково кивнула нам на прощанье и, взяв мужа под руку, двинулась в сторону ресторана.

Я схватил Пуаро за плечо.

— Она хотела сказать что-то совсем другое, правда, Пуаро?

Он покачал головой, глядя вслед удаляющейся паре.

— Она передумала? — продолжал я.

— Да, mon ami, она передумала.

— Почему?

— Я бы тоже не отказался это знать, — пробурчал он.

— Скажет в другой раз, — обнадежил его я.

— Не уверен. Боюсь, что не сможет…

Глава 18 Осиное гнездо

Мы пообедали в небольшом ресторане неподалеку. Мне не терпелось узнать его мнение о членах семейства Аранделл.

— Итак, Пуаро? — подстегнул его я.

Бросив на меня укоризненный взгляд, Пуаро целиком погрузился в изучение меню. Сделав заказ, он откинулся на спинку кресла, разломал поданную ему булочку и только тогда с чуть насмешливой интонацией повторил:

— Итак, Гастингс?

— Что, по-вашему, они собой представляют, теперь, когда вы их всех повидали?

— Ma foi[209] компания, достойная внимания. Это дело невероятно интересное. Как говорится, настоящая шкатулка с сюрпризами. Обратите внимание: всякий раз, стоит мне произнести: «Я получил письмо от мисс Аранделл, написанное перед ее кончиной», обнаруживается нечто новенькое. От мисс Лоусон я узнал об украденных деньгах; миссис Таниос тотчас спросила: «Про моего мужа?» При чем тут ее муж? Почему мисс Аранделл должна была написать мне, Эркюлю Пуаро, о докторе Таниосе?

— У этой женщины что-то на уме, — сказал я.

— Да, ей что-то известно. Но что? Мисс Пибоди сказала нам, что Чарлз Аранделл готов был бы убить свою бабушку за два пенса. Мисс Лоусон сказала, что миссис Таниос способна убить любого, на кого укажет ей ее муж. Доктор Таниос сказал, что Чарлз и Тереза насквозь прогнили, намекнул, что их мать была убийцей, и добавил, что Тереза вполне могла бы не задумываясь совершить убийство.

Эти люди недурного мнения друг о друге, а? Доктор Таниос считает или, по крайней мене, говорит, что считает, будто существовало непомерное влияние. Его супруга до его появления такого мнения явно не придерживается. Сначала она не хочет опротестовывать завещания. Потом — на тебе! — оказывается, хочет! Видите, Гастингс, это — горшок с кипящей похлебкой, бурлит-бурлит, и время от времени на поверхность всплывает новый важный факт. А самое важное — пока еще там — на дне! Но что-то есть! Клянусь честью!

Я был даже потрясен его горячностью.

— Возможно, вы и правы, — помолчав, сказал я, — но все так неопределенно, так туманно.

— Но вы согласны со мной, — что-то тут есть?

— Да, — не очень уверенно согласился я. — Пожалуй, да.

Пуаро подался вперед, буравя меня взглядом.

— Вы изменились, Гастингс. Перестали шутить, перестали подтрунивать над моими «чисто научными», по вашему мнению, изысканиями. Но что же вас убедило? Ведь не мои блистательные аргументы — non, се n'est pas са![210] Нечто… нечто совершенно… иное… произвело на вас впечатление. Скажите, друг мой, что именно заставило вас настроиться на серьезный лад?

— По-моему… — не сразу ответил я, — миссис Таниос. У нее был такой вид… испуганный, что ли…

— Она испугалась меня?

— Нет, не вас. Тут что-то другое. Сначала ее рассуждения были такими спокойными, разумными — безусловно, она была обижена тетушкиной прихотью, однако готова была оставить все как есть. Вполне естественная реакция воспитанной, но довольно бесхарактерной женщины. И вдруг эта неожиданная перемена — она с готовностью поддержала все, что говорил ее муж. И вышла в холл вслед за нами… вышла почти украдкой…

Пуаро согласно кивал головой.

— И еще одна мелочь, которую вы, возможно, не заметили…

— Я замечаю все!

— Я говорю о визите ее мужа в «Литлгрин-хаус» в то последнее воскресенье. Я готов поклясться, что она ничего об этом не знала, это было для нее полной неожиданностью, и тем не менее, поняв намек, она тут же согласилась, что да, он говорил ей об этом, и что она, по-видимому, забыла. Мне это не понравилось, Пуаро, совсем не понравилось.

— Вы совершенно правы, Гастингс, это был важный момент.

— Это произвело на меня удручающее впечатление: она чего-то боится.

Пуаро медленно наклонил голову.

— Вы почувствовали это? — спросил я.

— Да, не заметить этого было довольно трудно. — Помолчав, он продолжал: — И тем не менее вам понравился Таниос, правда? Он вам показался приятным человеком, чистосердечным, добродушным, искренним, словом, привлекательным, вполне нормальным существом, несмотря на вашу душевную неприязнь к аргентинцам, португальцам и грекам?

— Да, — признался я.

В последовавшем за тем молчании я разглядывал Пуаро.

— О чем вы думаете, Пуаро? — наконец не выдержал я.

— Я размышляю о разных людях: о красивом молодом Нормане Гейле, о грубовато-добродушной Эвелин Говард, приятном докторе Шеппарде, спокойном, рассудительном Найтоне.

Поначалу я не мог понять, почему он вспомнил о них — о тех, с кем имел дело в прошлых расследованиях.

— И что же? — спросил я.

— Они все были очень милые…

— Боже мой, Пуаро, неужели вы думаете, что Таниос…

— Нет, нет. Не делайте слишком поспешных выводов, Гастингс. Я только хочу заметить, что пристрастное отношение к людям часто мешает сделать правильные выводы. Следует доверять фактам, а не чувствам.

— Гм! — задумался я. — Фактов у нас не так-то много. Нет, нет, Пуаро, не нужно перечислять их вновь!

— Я буду краток, друг мой, не беспокойтесь. Прежде всего, мы имеем дело с преднамеренным убийством. Вы согласны, не так ли?

— Да, — не сразу выдавил из себя я.

До сих пор я несколько скептически относился к домыслам Пуаро относительно событий в ночь на вторник пасхальной недели. Теперь же был вынужден признать, что его рассуждения были совершенно логичны.

— Tres bier. Раз мы имеем дело с преднамеренным убийством, значит, есть и убийца. Один из присутствовавших в доме мисс Аранделл в тот вечер убийца — даже если ему не удалось разделаться со своей жертвой, он наверняка пытался это сделать.

— Согласен.

— Значит, от этого убийцы и будем отталкиваться. Мы проводим несколько опросов, расшевелив, так сказать, осиное гнездо, и что же получаем? Несколько очень интересных обвинений, высказанных вроде бы случайно в процессе беседы.

— Вы не считаете их случайными?

— В данный момент утверждать невозможно. Когда мисс Лоусон с самым невинным видом рассказала нам, что Чарлз угрожал своей тетке, она, может, сделала это без задних мыслей, а может, и нет. Высказывания доктора Таниоса относительно Терезы Аранделл совсем необязательно должны свидетельствовать о желании ее скомпрометировать, а просто отражали его мнение. Мисс Пибоди, рассуждая о наклонностях Чарлза Аранделла, тоже могла быть совершенно искренна, но и это, в конце концов, всего лишь ее личное мнение. И так далее. Но тут есть, как это говорится, одно подозрительное обстоятельство — несомненное наличие убийцы.

— А что вы сами думаете по этому поводу, Пуаро?

— Гастингс, Гастингс, сколько раз я вам говорил, что не позволяю себе «думать» в том смысле, в каком вы употребляете это слово. В данный момент я только рассуждаю.

— О чем?

— Например, о мотивах. Что может служить мотивом для убийства мисс Аранделл? Самое очевидное — корысть. Кто бы выгадал от смерти мисс Аранделл, умри она в пасхальный вторник?

— Все, за исключением мисс Лоусон.

— Совершенно верно.

— В таком случае один человек автоматически освобождается от подозрений.

— Да, — задумчиво согласился Пуаро. — Но вот в чем парадокс: именно тот человек, который ничего бы не получил, случись смерть в пасхальный вторник, получает все две недели спустя.

— К чему вы ведете, Пуаро? — спросил я, слегка озадаченный.

— Причина и следствие, друг мой, причина и следствие.

Я смотрел на него с недоумением.

— Рассуждайте логически, — продолжал он. — Что произошло сразу после несчастного случая?

В такие моменты я просто ненавижу Пуаро. Что ни скажи, наверняка ошибешься.

— Мисс Аранделл уложили в постель, — крайне осторожно начал я.

— Именно. И у нее было время подумать. А что дальше?

— Она написала вам.

— Да, — кивнул Пуаро, — она написала мне. Но письмо не было отправлено. К великому сожалению.

— Вы подозреваете, что письмо не отправили умышленно?

— Вот тут, Гастингс, — нахмурился Пуаро, — должен признаться, не знаю. Думаю, а принимая во внимание последующие события, почти уверен, что оно просто куда-то задевалось. По-моему, — но в этом я не очень уверен, никто и не подозревал о его существовании. Продолжаем — что было дальше?

— Пришел адвокат, — подумав, предположил я.

— Верно. Она послала за адвокатом, и он в положенное время явился.

— И она составила новое завещание, — продолжал я.

— Именно. Она составила новое, весьма неожиданное завещание. Коль скоро появилось это завещание, мы должны тщательно проанализировать заявление Элен. Элен сказала, если вы помните, что мисс Лоусон весьма беспокоилась, как бы весть о том, что Боб провел всю ночь вне дома, не достигла ушей мисс Аранделл.

— Но… Понятно… Нет, непонятно. Впрочем, я начинаю понимать, на что вы намекаете…

— Сомневаюсь, — отозвался Пуаро. — Но если начинаете, то, надеюсь, осознали, насколько важно для нас это заявление. — И уставился на меня жестким взглядом.

— Конечно, конечно, — поспешил я его заверить.

— А затем, — продолжал Пуаро, — происходят другие события. В выходные приезжают Чарлз и Тереза, и мисс Аранделл показывает Чарлзу, по его словам, новое завещание.

— Вы ему не верите?

— Я верю только тем фактам, которые могут быть подтверждены. Мисс Аранделл не показала завещания Терезе.

— Потому что считала, что ей расскажет Чарлз.

— Чего он не сделал. Почему?

— По словам Чарлза, он ей рассказал.

— Тереза же утверждает, что он этого не сделал — очень интересное и о многом говорящее разногласие. И когда мы удаляемся, она называет его дураком.

— Я в полной прострации, Пуаро, — жалобно простонал я.

— Давайте восстановим последовательность событий. В воскресенье приезжает доктор Таниос, вполне возможно, не поставив в известность жену.

— Да я уверен, что она об этом не знала.

— Скажем все-таки, возможно, не поставив. Далее, в понедельник Чарлз и Тереза уезжают. Мисс Аранделл неплохо себя чувствует и пребывает в хорошем настроении. Она ест полный обед и присутствует на сеансе вместе с сестрами Трипп и мисс Лоусон. К концу сеанса ей становится плохо. Она ложится в постель, через четыре дня умирает, мисс Лоусон наследует все ее деньги, а капитан Гастингс утверждает, что она умерла естественной смертью.

— В то время как Эркюль Пуаро, не имея на то никаких доказательств, говорит, что за обедом ее отравили.

— Кое-какие доказательства у меня есть, Гастингс. Вспомните нашу беседу с сестрами Трипп. А также некую подробность, которая вырвалась у мисс Лоусон во время нашей с ней бессвязной беседы.

— Вы имеете в виду тот факт, что на обед она ела карри? В карри вкус яда не чувствуется? Вы это хотите сказать?

— Да, карри, возможно, тоже сыграло свою роль, — медленно отозвался Пуаро.

— Но если ваше утверждение справедливо, — сказал я, — хотя оно идет вразрез с медицинским освидетельствованием, тогда ее могли отравить либо мисс Лоусон, либо одна из горничных.

— Не уверен.

— Неужели сестры Трипп? Чепуха! Я в это не верю. Все эти дамы явно невиновны.

Пуаро пожал плечами.

— Запомните, Гастингс. Глупость или даже простодушие могут уживаться рука об руку с немалым хитроумием. И не забывайте про первоначальную попытку убийства. Она была задумана человеком не слишком большого, тем более блестящего ума. Это очень простенький вариант убийства, подсказанный привычкой Боба оставлять мячик на лестничной площадке. Для того, чтобы натянуть нитку поперек лестницы, ума особого не требуется — с этим справится и ребенок!

— Вы хотите сказать… — нахмурился я.

— Я хочу сказать, что нам следует прежде всего найти человека, у которого было желание убить. И ничего более!

— Но яд подобрать совсем непросто, — возразил я, — чтобы не осталось следов. А где обычный человек может раздобыть такой яд? Черт побери, Пуаро, теперь я твердо уверен — это все нереально. Вы ведь не можете ничего узнать. У нас только и есть, что сплошные гипотезы.

— Вы ошибаетесь, друг мой. Теперь в результате всех наших утренних разговоров у меня есть, на что опереться. Довольно смутные, но точные намеки. Беда только в том, что я боюсь.

— Боитесь? Чего?

— Разворошить змеиное гнездо. Так вроде говорится? Вот и наш убийца уютно устроился в гнездышке. Но ведь мы с вами отлично знаем, Гастингс, как часто убийца, стоит только его потревожить, входит во вкус и совершает второе, а то и третье убийство?

— Вы боитесь, что такое может случиться?

— Да, — кивнул он. — Если убийца в гнезде, а я думаю, он там, Гастингс. Да, по-моему, он там…

Глава 19 Визит к мистеру Первису

Пуаро попросил подать счет и оплатил его.

— Что мы будем делать дальше? — спросил я.

— То, что вы предлагали нынче утром. Поедем в Харчестер к мистеру Первису. По этому поводу я и звонил из Дюрэм-отеля.

— Вы звонили Первису?

— Нет, Терезе Аранделл. Я попросил ее снабдить меня рекомендательным письмом. Если мы хотим, чтобы он не отправил нас восвояси, мы должны быть уполномочены семьей. Мисс Аранделл обещала прислать письмо мне на квартиру с посыльным. Оно, наверное, уже нас ждет.

Мы застали в квартире не только письмо, но и Чарлза Аранделла, который самолично его доставил.

— Уютная у вас квартира, мосье Пуаро, — заметил он, оглядывая гостиную.

В ту же секунду мой взгляд упал на неплотно прикрытый ящик письменного стола, из которого выглядывал уголок какой-то бумаги.

Пуаро ни за что не оставил бы ящик неприкрытым. Я посмотрел на Чарлза. Ожидая нас, он оставался один в комнате. Я не сомневался, что он, не тратя времени зря, рылся в бумагах Пуаро. Ну и мошенник же этот малый! Я был вне себя от возмущения!

Чарлз же пребывал в весьма благодушном настроении.

— А вот и мы, — произнес он, предъявляя письмо. — Все как договорились. И я надеюсь, что вам больше повезет со стариной Первисом, нежели нам.

— Он не очень обнадежил вас, так я понимаю?

— Совсем не обнадежил… По его мнению, эта птичка Лоусон все унесла в своем клювике.

— Вам с сестрой не приходило в голову воззвать к чувствам этой дамы?

— Я так и сделал, — усмехнулся Чарлз. — Но из этого ничего не получилось. Мое красноречие оказалось напрасным. Трогательная картина страданий лишенной наследства заблудшей овцы — в действительности вовсе не такой уж заблудшей, как я осмелился заметить, — ничуть не растрогала эту женщину! Похоже, она и вправду меня недолюбливает. Не знаю почему. — Он засмеялся. — Большинство старушек довольно быстро начинают ко мне благоволить. Они считают, что меня попросту никогда не понимали и посему не давали шанса проявить себя.

— Полезная точка зрения.

— Да, до сих пор она приносила мне удачу. Но, как я уже сказал, с мисс Лоусон получилась осечка. По-моему, она не благоволит к мужчинам. Наверное, из тех, кто в добрые довоенные времена приковывал себя цепью к рельсам и махал суфражистским флагом[211].

— Понятно, — кивнул головой Пуаро. — Значит, если доступные методы себя не оправдывают…

— Следует перейти к методам преступным, — весело завершил Чарлз.

— Ага, — произнес Пуаро. — Кстати, о преступных методах, молодой человек, это правда, что вы угрожали своей тетке, что «прикончите ее» или что-то в этом духе?

Чарлз опустился в кресло и, вытянув ноги, уставился на Пуаро.

— Кто это вам сказал? — спросил он.

— Не имеет значения. Это правда?

— В известном смысле, да.

— Расскажите-ка нам все по порядку, только чистую правду.

— Как угодно, сэр. Никаких мелодрам. Просто я решил оказать моральное воздействие, если вы улавливаете, о чем я говорю.

— Понимаю.

— И ничего не получилось. Тетушка Эмили дала мне понять, что всякие попытки что-то у нее выудить будут напрасны. Я сумел сдержаться, но решил объяснить ей ситуацию. «Послушайте, тетя Эмили, — сказал я, — вы ведете себя так, что в конце концов вас прикончат!» Она довольно высокомерно спросила, что я имею в виду? «Только одно, — сказал я. — Вокруг вас крутятся в надежде что-либо получить ваши родственники и знакомые — все нищие как церковные крысы. А что же вы? Сидите на деньгах, и ни с места. Вот из-за этого людей и убивают. Поверьте мне, если вас прикончат, вам придется винить в этом только себя».

По своему обыкновению она посмотрела на меня поверх очков. Взгляд у нее был довольно злой. «Ты так полагаешь?» — сухо спросила она. «Да, — ответил я, — советую вам выпустить кое-что из рук». «Спасибо, Чарлз, — сказала она, — за твой высказанный из лучших побуждений совет. Но думаю, и ты в этом убедишься, что я сумею постоять за себя». «Как хотите, тетя Эмили, — отозвался я, улыбаясь во весь рот, ибо мне почудилось, что она не очень-то и рассержена, просто хотела такой казаться. — Потом не говорите, что я вас не предупреждал». «Постараюсь запомнить», — сказала она.

Он помолчал.

— Вот и весь разговор.

— И тогда, — заметил Пуаро, — вы удовлетворились несколькими купюрами, найденными в ящике бюро.

Чарлз вытаращил глаза, а затем расхохотался.

— Снимаю шляпу, — сказал он. — Вы великий сыщик. Откуда вам удалось это узнать?

— Значит, это правда?

— Конечно, правда. Мне до чертиков нужны были деньги. В ящике я нашел целую пачку купюр и взял себе несколько. Я был очень скромен и никак не думал, что мой поступок будет замечен. Надеялся, что подумают на слуг.

— Слуг ждали бы немалые неприятности, — сухо заметил Пуаро, — если бы кому-нибудь в голову пришла подобная мысль.

Чарлз пожал плечами.

— Всяк о себе… — пробормотал он.

— И le diable[212] тех, кто о себе печется, — завершил поговорку Пуаро. — Значит, это и есть ваше жизненное кредо?

Чарлз смотрел на него с любопытством.

— Вот уж не думал, что старушка заметила пропажу. Как вам удалось узнать про разговор, где я пообещал ее «прикончить»?

— Мне сказала мисс Лоусон.

— Пронырливая бестия! — Он был явно встревожен. — Нас с Терезой она явно недолюбливает. Нет ли у нее еще чего за пазухой, вы не знаете?

— А что может быть?

— Понятия не имею. После того, как эта старая ведьма нанесла мне удар… — Он помолчал. — Она ненавидит Терезу… — добавил он.

— Вам известно, мистер Аранделл, что доктор Таниос приезжал с визитом к вашей тетушке в воскресенье накануне ее смерти?

— Что? В то воскресенье, когда мы здесь были?

— Да. Вы его не видели?

— Нет. Во второй половине дня мы отправились на прогулку. Вот тогда он, наверное, и заявился. Странно, но тетя Эмили нам ничего не сказала о его визите. Откуда вам известно?

— От мисс Лоусон.

— Опять от Лоусон? Она прямо неиссякаемый источник информации. — Он помолчал, а потом добавил: — Знаете, этот Таниос — и вправду неплохой малый. Мне он нравится. Всегда веселый, улыбчивый.

— Да, человек он симпатичный, — согласился Пуаро.

Чарлз встал.

— Будь я на его месте, я бы давным-давно прикончил эту нудную Беллу! Не кажется ли вам, что таким, как она, самой судьбой предназначено стать жертвой? Честно говоря, не удивлюсь, если ее расчлененный и уложенный в чемоданчик труп обнаружат на маргейтской[213] дороге, а то и еще дальше.

— Не очень-то приятное дело вы можете предложить ее мужу, который вам так нравится, — отозвался Пуаро суровым голосом.

— Да, — по размышлении согласился Чарлз. — Сказать по правде, Таниос и мухи не обидит. У него слишком доброе сердце.

— А у вас? Пошли бы вы на убийство, если бы на карту было поставлено ваше благополучие?

Чарлз звонко рассмеялся.

— Шантажируете, мосье Пуаро? Ничего не выйдет. Могу заверить вас, что не я подсыпал… — он на секунду замолк, а потом продолжил: —…стрихнин в суп тети Эмили.

И, беззаботно махнув на прощанье рукой, удалился.

— Вы хотели напугать его, Пуаро? — спросил я. — Если да, то, по-моему, у вас ничего не получилось. Вид у него ничуть не виноватый.

— Ничуть?

— Ничуть. И ни капельки не встревожен.

— Зато он сделал любопытную паузу, — Заметил Пуаро.

— Паузу?

— Да. Паузу перед словом «стрихнин». Словно собирался сказать что-то другое, но предпочел умолчать.

Я пожал плечами.

— Может, вспоминал название какого-нибудь яда пострашнее.

— Возможно. Вполне возможно. Однако нам пора ехать. Переночуем, я думаю, в «Джордже» в Маркет-Бейсинге.

Через десять минут мы уже мчались по Лондону, снова выезжая за город.

В Харчестер мы прибыли в четыре часа и тотчас направились в контору «Первис, Первис, Чарлзуорт и Первис».

Мистер Первис был рослый, розовощекий, солидного вида мужчина с седой гривой волос. Он чем-то напоминал деревенского сквайра. Держался он с нами вежливо, но сдержанно.

Прочитав письмо, которое мы принесли, он бросил на нас хитрый и пытливый взгляд.

— Я, разумеется, наслышан про вас, мосье Пуаро, — почтительно сказал он. — И насколько понимаю, мисс Аранделл и ее брат решили прибегнуть к вашим услугам, но я совершенно не представляю, чем вы можете им помочь.

— Ну хотя бы тем, мистер Первис, что проведу полное расследование всех обстоятельств случившегося.

— Что касается юридических тонкостей, — сухо отозвался адвокат, — то я уже изложил свое мнение мисс Аранделл и ее брату. Обстоятельства совершенно ясны и не вызывают никаких сомнений.

— Разумеется, разумеется, — поспешил согласиться Пуаро. — Но, думаю, вы не откажетесь обсудить их еще раз, дабы я был в состоянии правильно оценить ситуацию.

— К вашим услугам, — наклонил голову адвокат.

— Семнадцатого апреля, если я не ошибаюсь, — начал Пуаро, — мисс Аранделл написала вам, изложив определенные пожелания?

Мистер Первис прежде, чем ответить, просмотрел какие-то лежавшие на столе бумаги.

— Совершенно верно.

— Можете ли вы сказать мне, в чем они состояли?

— Она обратилась ко мне с просьбой составить завещание, в котором предусматривались отказы двум служанкам, а также три-четыре пожертвования на благотворительность. Все остальное переходило в полную собственность Вильгельмины Лоусон.

— Прошу извинить меня за вопрос, мистер Первис, но вас это не удивило?

— Признаюсь, да, весьма удивило.

— У мисс Аранделл уже имелось завещание?

— Да, которое она составила.

— И согласно которому, после незначительных отказов, все ее состояние доставалось ее племяннику и племянницам?

— Основная часть ее состояния делилась поровну между детьми ее брата Томаса и дочерью ее сестры Арабеллы Биггс.

— Что же произошло с тем завещанием?

— По просьбе мисс Аранделл я захватил его с собой, когда двадцать первого апреля посетил ее в «Литлгрин-хаусе».

— Был бы крайне признателен вам, мистер Первис, если бы вы изложили в подробностях все, что произошло в этот день.

Адвокат помолчал минуту-другую.

— Я прибыл в «Литлгрин-хаус» в три часа пополудни, — размеренным тоном начал он. — Меня сопровождал один из моих клерков. Мисс Аранделл приняла меня в гостиной.

— Как она выглядела?

— Неплохо. Вид у нее был бодрый, хотя она и опиралась при ходьбе на трость. Насколько я понимаю, из-за недавнего ее падения. А вообще-то она, по-моему, чувствовала себя неплохо. Мне, правда, показалось, что она немного нервничает и возбуждена.

— Была ли при ней мисс Лоусон?

— Когда я приехал, она была при ней. Но тотчас же удалилась.

— А затем?

— Мисс Аранделл спросила меня, выполнил ли я ее просьбу и привез ли с собой новое завещание, чтобы она могла его подписать.

— Да, ответил я. Я… — Он запнулся, но после паузы продолжил несколько напряженным голосом: — Я все же вам признаюсь: насколько позволяли приличия, я решился воздействовать на мисс Аранделл. Я осмелился заметить, что новое завещание может оказаться вопиюще несправедливым по отношению к ее родственникам.

— И что же она вам сказала?

— Спросила, неужто она не вправе распоряжаться своими собственными деньгами. Конечно, вправе, ответил я. «Превосходно», — отозвалась она. Я напомнил ей, что она познакомилась с мисс Лоусон совсем недавно, и спросил, уверена ли она, что ее родственники такое заслужили. «Мой дорогой друг, я в полной мере отдаю себе отчет в том, что делаю». — Таков был ее ответ.

— Вы говорите, что она была возбуждена?

— Я в этом совершенно не сомневаюсь, но… поймите меня правильно, мосье Пуаро, она была в совершенно здравом рассудке и имела полное право распоряжаться собственным имуществом. Я буду настаивать на этом в суде, хотя мои симпатии целиком на стороне родственников мисс Аранделл.

— Что ж, это вполне резонно. Продолжайте, прошу вас.

— Мисс Аранделл прочла свое прежнее завещание и затем протянула руку за тем, которое я составил по ее просьбе. Должен сказать, что я бы предпочел составить черновик завещания, но из ее слов по телефону я понял, что ей требуется вариант, готовый для подписи. Составить его мне не стоило никакого труда, поскольку условия завещания были весьма простыми. Она перечитала его и, кивнув, сказала, что хочет подписать немедленно. Я понял, что просто обязан еще раз выразить свои сомнения. Она довольно терпеливо меня выслушала, но сказала, что решения своего не переменит. Я позвал моего клерка, и он вместе с садовником присутствовали в качестве свидетелей при подписи завещания. Служанки в данном случае свидетелями быть не могли, поскольку являлись стороной заинтересованной.

— И затем она отдала завещание вам на хранение?

— Нет, она положила его в ящик бюро и заперла.

— А что она сделала с первым завещанием? Разорвала?

— Нет, заперла вместе со вторым.

— И где их нашли после ее смерти?

— В том же ящике. Поскольку я был ее душеприказчиком, то мне были переданы ключи, поэтому я просмотрел все бумаги и деловые документы.

— В ящике оказались оба завещания?

— Да, именно там, куда она их положила.

— Вы не спросили ее, чем объясняется такая внезапная перемена?

— Спросил. Но вразумительного ответа не получил. Она знает, что делает. Вот и весь ответ.

— Тем не менее вы были удивлены ее поступком?

— Очень. Мисс Аранделл, я бы сказал, всегда проявляла большой интерес к судьбе своих родственников.

Немного помедлив, Пуаро спросил:

— Вы, разумеется, не беседовали по этому поводу с мисс Лоусон?

— Конечно нет. Это было бы крайне неуместно.

Мистер Первис был несколько шокирован этим вопросом…

— Мисс Аранделл ничем не намекнула на то, что мисс Лоусон известно содержание завещания?

— Наоборот. Когда я спросил ее, известно ли об этом мисс Лоусон, мисс Аранделл буркнула, что ни в коем случае.

Я подумал, что мисс Лоусон и впредь ни к чему знать о том, что завещание составлено в ее пользу. Я намекнул об этом мисс Аранделл, и она со мной вполне согласилась.

— А почему вы об этом подумали, мистер Первис?

Старый джентльмен с достоинством встретил взгляд Пуаро.

— Я считаю, что подобные сведения не стоит разглашать преждевременно. Кроме того, это может обернуться разочарованием.

— Ах! — Пуаро глубоко вздохнул. — Насколько я понимаю, вы не исключали, что мисс Аранделл в ближайшем будущем может еще раз передумать?

— Вот именно, — кивнул адвокат. — Я решил, что мисс Аранделл сильно повздорила с родственниками. И подумал, что она, как только поостынет, еще пожалеет о своем скоропалительном решении.

— Ну а что бы она сделала, поостыв?

— Попросила бы меня подготовить очередное завещание.

— А разве ей не проще было бы уничтожить новое завещание, ведь в таком случае старое вновь обретало силу?

— Это несколько спорная точка зрения. Все предыдущие завещания как бы отменяются наследодателем.

— Но мисс Аранделл могла и не знать, что по закону следует действовать именно так. Возможно, она считала, что, уничтожив последнее завещание, она делает действительным предыдущее.

— Вполне возможно.

— Значит, если бы она уничтожила последнее и не успела перед смертью написать новое, ее состояние перешло бы к членам ее семьи?

— Да. Одна половина досталась бы миссис Таниос, а другая — делилась бы поровну между Чарлзом и Терезой Аранделл. Но ведь она не передумала! Она умерла, не изменив своего решения.

— Вот тут наступает мой черед, — сказал Пуаро.

Адвокат посмотрел на него с любопытством.

Пуаро подался вперед.

— Предположим, — сказал он, — что мисс Аранделл уже на смертном ложе пожелала уничтожить последнее завещание. Предположим, она считала, что уничтожила его, а в действительности уничтожила предыдущее.

— Но ведь оба завещания существуют, — возразил мистер Первис.

— Тогда предположим, она уничтожила подложное завещание, уверенная, что это подлинник. Вспомните, она была очень больна. Обмануть ее было совсем нетрудно.

— Для подобного заявления вы должны располагать неоспоримыми доказательствами, — резко сказал адвокат.

— Несомненно… Несомненно…

— Существует ли, позвольте вас спросить, какая-либо причина полагать, что произошло нечто подобное?

Пуаро выпрямился.

— Мне бы не хотелось на этой стадии расследования брать на себя…

— Конечно, конечно, — заспешил мистер Первис, соглашаясь с так хорошо знакомой мне фразой.

— Но могу сказать, строго между нами, что в этом деле существуют весьма любопытные обстоятельства!

— Вот как? Неужели?

Мистер Первис потер руки в ожидании чего-то занимательного.

— Мне нужно было услышать от вас, и я это услышал, — продолжал Пуаро, — была ли способна, по вашему мнению, мисс Аранделл изменить свое решение и сменить гнев на милость по отношению к членам своей семьи.

— Но это мое личное мнение, — заметил адвокат.

— Само собой, уважаемый мистер Первис. Вы, я надеюсь, не представляете интересы мисс Лоусон?

— Я посоветовал мисс Лоусон обратиться к другому адвокату, — сухо ответил мистер Первис.

Пуаро протянул ему руку, горячо благодаря за помощь и сведения, которые он нам дал.

Глава 20 Второе посещение «Литлгрин-хауса»

По пути из Харчестера в Маркет-Бейсинг, составивший добрых десять миль, мы обсудили ситуацию.

— Пуаро, у вас были хоть какие-то основания, чтобы высказать подобное предположение?

— О том, что мисс Аранделл подсунули фальшивое завещание? Нет, mon ami, если честно, нет. Но я был обязан — вы, наверное, заметили — выдвинуть такое предположение. Мистер Первис — человек проницательный. И не сделай я подобного шага, он сразу стал бы думать о том, с какой стати я ввязался в эту историю.

— Знаете, кого вы мне напоминаете, Пуаро?

— Нет, mon ami.

— Жонглера, работающего с разноцветными шариками! Да еще когда все они одновременно в воздухе.

— Разноцветные шарики — это разного рода небылицы, которыми я потчую окружающих, да?

— Что-то в этом роде.

— И в один прекрасный день, по-вашему, они все упадут и с замечательным треском разобьются об пол?

— Нельзя же держать их все время на лету, — заметил я.

— Верно. Но наступит замечательный миг, когда один за другим они очутятся у меня в руках, и я с поклоном удалюсь со сцены.

— Под гром аплодисментов из зала.

Пуаро подозрительно посмотрел на меня.

— Вполне вероятно.

— Мы не очень-то многое узнали от мистера Первиса, — заметил я, ускользая от опасной темы.

— Да, не очень, зато он подтвердил наши основные предположения.

— И удостоверил заявление мисс Лоусон о том, что до смерти мисс Аранделл ей ничего не было известно о завещании.

— Лично я не слышал никакого подтверждения.

— Но ведь Первис посоветовал мисс Аранделл ничего не говорить мисс Лоусон, и та ответила, что и не думает ничего ей говорить.

— Да, все это правильно. Но ведь существуют замочные скважины, друг мой, и ключи, которыми открывают запертые ящики.

— Неужели вы думаете, что мисс Лоусон подслушивает, подсматривает и шарит по углам? — спросил я, несколько шокированный этой мыслью.

— Мисс Лоусон, — улыбнулся Пуаро, — не принадлежит к поколению, обремененному понятиями о приличиях, mon cher. Нам уже известно, что она подслушала, по крайней мере, один разговор, не предназначенный для ее ушей. Тот самый, в котором Чарлз и его тетушка обсуждали вероятность кончины скупых родственников.

Мне ничего не оставалось, как согласиться с Пуаро.

— Сами понимаете, Гастингс, она с таким же успехом могла подслушать беседу между мистером Первисом и мисс Аранделл. У него превосходный звучный голос. Что же касается подглядывания или обыкновения шарить по чужим столам, — продолжал Пуаро, — то этим занимаются больше людей, чем вы себе представляете. Робкие и запуганные, вроде мисс Лоусон, часто обретают довольно постыдные привычки, которые служат им утешением и развлечением.

— Вы шутите, Пуаро! — изумился я.

Он энергично закивал головой.

— Да, да, я говорю серьезно.

Мы приехали в «Джордж», где сняли два номера. И уже пешком направились к «Литлгрин-хаусу».

Едва мы нажали пуговку звонка, раздался отчаянный лай Боба. Со звонким гавканьем он пронесся по холлу и бросился к парадной двери.

«Я сожру вашу печенку и ваши легкие, — рычал он. — Я раздеру вас на куски. Я покажу вам, как врываться в чужой дом! Дождетесь, узнаете, какие у меня клыки!»

— Ишь как разволновался, мальчик! Угомонись, мой хороший! Иди-ка сюда.

Боба, явно против его воли, схватили за ошейник и потащили в гостиную.

«Вечно портят мне забаву, — рычал он. — Давненько не доводилось мне кого-нибудь хорошенько припугнуть. Я просто умираю от желания потрепать их за брюки. Посмотрим, что с вами будет, когда я перестану вас защищать».

Дверь за ним захлопнулась, и Элен, отодвинув щеколду, открыла парадное.

— А, это вы! — воскликнула она.

Она широко распахнула дверь. На лице ее сияла улыбка.

— Входите, прошу вас.

Мы вошли в холл. Слева из-под двери раздавалось громкое сопение, перемежавшееся рычанием. Боб отчаянно пытался понять, кто мы такие.

— Можете выпустить его, — предложил я.

— Сейчас, сэр. Он и в самом деле никогда не кусается, но так лает и прыгает, что люди его боятся. Он у нас замечательный сторож.

Она открыла дверь из комнаты, и Боб пулей вылетел оттуда.

«Кто это? Где они? А, вот где! Господи Боже, мне кажется, я помню… Фу, фу, фу, фырк… Конечно. Мы знакомы!»

— Привет, старина! — сказал я. — Как поживаешь?

Боб небрежно завилял хвостом.

«Спасибо, ничего. Позвольте убедиться… — И снова принялся обнюхивать нас. — Чувствую, что он недавно беседовал со спаниелем[214]. По-моему, глупые собаки, эти спаниели. А это что? Кошка? Вот это интересно. Хорошо бы она появилась здесь. Так редко удается на кого-нибудь поохотиться. Гм, недурной бультерьер!»[215]

Безошибочно определив, к владельцам каких собак я недавно наносил визиты, он обратил свое внимание на Пуаро, но, учуяв запах бензина, отошел с недовольным видом.

— Боб, — позвал его я.

Он бросил на меня взгляд через плечо.

«Все в порядке. Я знаю, что делаю. Через секунду вернусь».

— Дом весь закрыт. Я надеюсь, вы извините… — Элен вбежала в гостиную и бросилась открывать ставни.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — сказал Пуаро, входя вслед за ней в комнату и усаживаясь.

Только я собрался последовать его примеру, как откуда-то возник Боб с мячом во рту. Он взлетел вверх по лестнице и распластался на верхней ступеньке, держа мяч между лапами и повиливая хвостом.

«Давай! — призывал он. — Давай поиграем!»

Мой жгучий интерес к следствию моментально испарился, некоторое время я забавлялся с Бобом, кидая ему мяч, но потом, устыдившись, поспешил обратно в комнату.

Пуаро и Элен, судя по всему, были увлечены разговором о болезнях и лекарствах.

— Маленькие белые пилюли — вот и все, что она обычно принимала, сэр. Два или три раза после еды. Так велел доктор Грейнджер. Они ей очень нравились. Крошечные пилюльки. А потом появилось лекарство, рекомендованное мисс Лоусон. В капсулах. Капсулы доктора Лофбэрроу — от печени. На всех досках с объявлениями вы можете видеть их рекламу.

— И она их тоже стала принимать?

— Да. Сначала просто по совету мисс Лоусон, потом сама убедилась, что они ей на пользу.

— А доктору Грейнджеру было об этом известно?

— Он не возражал, сэр. «Принимайте, если считаете, что они вам помогают», — обычно говорил он. А она отвечала: «Можете надо мной смеяться сколько угодно, но они на самом деле мне помогают. Гораздо больше, чем ваши снадобья». Доктор Грейнджер действительно смеялся и говорил, что вера стоит всех изобретенных на сей день лекарств.

— Больше она ничего не принимала?

— Her. Муж мисс Беллы, этот заграничный доктор, как-то раз купил ей какую-то микстуру, но она, очень вежливо его поблагодарив, вылила это лекарство в раковину, я сама видела. И была, по-моему, права. Этим заграничным лекарствам нельзя доверять.

— Мисс Таниос тоже видела, как она его вылила?

— Да, и, боюсь, ей было очень обидно, бедной леди. Мне тоже было неприятно, потому что доктор, без сомнения, действовал из лучших побуждений.

— Несомненно. Несомненно. Наверное, все лекарства, которые оставались в доме, после смерти мисс Аранделл выкинули?

Элен чуть удивилась вопросу.

— Конечно, сэр. Часть их выбросила сиделка, а потом мисс Лоусон вычистила всю аптечку, что висит в ванной.

— Там хранились и капсулы, рекомендованные доктором Лофбэрроу?

— Нет, они стояли в угловом шкафу в столовой, чтобы быть под рукой, ведь их следовало принимать после еды.

— Кто ухаживал за мисс Аранделл? Можете назвать имя сиделки и дать адрес?

Элен не замедлила выполнить его просьбу.

А Пуаро продолжал расспрашивать ее о последней болезни мисс Аранделл.

Элен увлеченно излагала подробности, описывая течение болезни, характер болей, разлитие желчи, появление бредового состояния. Не знаю, насколько нужны были Пуаро все эти частности, но слушал он терпеливо, время от времени ловко вставляя подходящий вопрос, чаще о мисс Лоусон или о том, сколько времени та проводила в спальне больной. Его также весьма интересовала диета больной, которую он обязательно сравнивал с диетой кого-нибудь из своих покойных родственников, впрочем, никогда не существовавших.

Видя, как они увлечены своей беседой, я украдкой вышел в холл. Боб спал на площадке, положив морду на мяч.

Я свистнул, и он тут же вскочил — сна как не бывало. На этот раз, стараясь соблюсти приличествующее солидному псу достоинство, он не сразу толкнул мяч ко мне, несколько раз останавливая его в самую последнюю секунду.

«Расстроился, да? Что ж, не теряй надежды, может на этот раз я отпущу его к тебе».

Когда я снова вошел в комнату, Пуаро как раз расспрашивал Элен о неожиданном приезде доктора Таниоса в последнее перед смертью мисс Аранделл воскресенье.

— Да, сэр, мистер Чарлз и мисс Тереза отправились погулять. Доктора Таниоса, насколько мне известно, не ждали. Хозяйка лежала и очень удивилась, когда я сказала, кто приехал. «Доктор Таниос? — переспросила она. — А миссис Таниос тоже с ним?» Нет, сказала я, джентльмен приехал один. Она велела передать, что через минуту спустится.

— Он долго здесь пробыл?

— Не больше часа, сэр. И вид у него был кислый, когда уезжал.

— Как вы полагаете, зачем он приезжал?

— Чего не знаю, того не знаю, сэр.

— Может статься, вы что-нибудь услышали?

Элен вдруг вспыхнула.

— Да что вы, сэр! Я никогда не подслушиваю, как это делают некоторые, а уж им-то, между прочим, следовало бы знать, как себя вести!

— Вы неправильно меня поняли, — поспешил загладить свою ошибку Пуаро. — Просто мне пришло в голову, что, может быть, вы приносили чай, пока там был этот джентльмен, и тогда случайно могли услышать, о чем он говорил с вашей хозяйкой.

Элен смягчилась.

— Извините, сэр, я и вправду неправильно вас поняла. Нет, доктор Таниос не остался к чаю.

Пуаро посмотрел на нее, и глаза его блеснули.

— Быть может, мисс Лоусон в состоянии ответить на вопрос, зачем он приезжал сюда, как вы думаете?

— Если уж она не знает, то никто не сумеет вам помочь, — усмехнулась Элен.

— Скажите, — Пуаро нахмурил брови, словно пытаясь припомнить, — комната мисс Лоусон находится рядом со спальней мисс Аранделл?

— Нет, сэр. Комната мисс Лоусон выходит прямо на площадку лестницы. Я могу показать ее вам, сэр.

Пуаро не возражал. Поднимаясь по лестнице, он держался ближе к стене, и, когда добрался до площадки, вдруг охнул и стал озабоченно осматривать свои брюки.

— Надо же! Я за что-то зацепился. Тут гвоздь торчит в плинтусе.

— Да, сэр. Наверное, ослаб и вылез. Я уже раза два за него цеплялась.

— И давно он вылез?

— Боюсь, давно, сэр. Впервые я заметила его, когда хозяйка слегла, после того несчастного случая, сэр. Я пробовала его вытащить, но не сумела.

— К нему была привязана, по-моему, нитка.

— Совершенно верно, сэр, я помню, тут была петля из нитки. Ума не приложу, для чего она понадобилась.

В голосе Элен не слышалось и тени подозрительности. Мало ли в доме надобностей, которые не каждый и поймет.

Пуаро вошел в комнату, выходившую прямо на площадку. Средних размеров, с двумя окнами на противоположной от двери стене, в углу — туалетный столик, между окнами — гардероб и трельяж[216], а справа за дверью, изголовьем к окнам — кровать. У левой стены стоял большой красного дерева комод и умывальник с мраморной раковиной.

Пытливо оглядевшись, Пуаро снова вышел на площадку. Он двинулся вперед по коридору и, миновав две двери, очутился в большой спальне, принадлежавшей Эмили Аранделл.

— Сиделка спала в маленькой комнате по соседству, — объяснила Элен.

Пуаро рассеянно кивнул.

Когда мы спускались вниз, он спросил, можно ли пройтись по саду.

— Конечно, сэр. Там сейчас очень красиво.

— Садовник еще не уволен?

— Энгес? О нет, Энгес по-прежнему здесь. Мисс Лоусон хочет, чтобы все было в порядке, потому что считает, что так будет легче продать.

— Что ж, она права. Когда дом в запущении, на него и смотреть не хотят.

Сад был тих и прекрасен. Цвели люпины[217], дельфиниумы[218] и огромные алые маки. Пионы еще не распустились. Прогуливаясь по саду, мы в конце концов очутились у теплицы, где работал рослый хмурый старик. Он почтительно с нами поздоровался, и Пуаро тотчас вовлек его в беседу.

Упоминание о том, что мы нынче видели мистера Чарлза, растопило его недоверчивость, и старик сделался крайне словоохотлив.

— Всегда был таким проказливым, таких мало! Помню, утащит он, бывало, половину пирога с крыжовником — и бегом сюда! А кухарка мечется, ищет его по саду. А потом идет он себе домой, да с таким невинным лицом, что остается только все валить на кошку, хотя я сроду не видел, чтобы кошка польстилась на пирог с крыжовником. Да, таких затейников, как мистер Чарлз, немного найдется!

— Он приезжал сюда в апреле?

— Да, два раза. Как раз перед смертью хозяйки.

— Вы его часто видели?

— Пожалуй, что да. Молодому человеку тут нечем заняться — вот в чем беда. То и дело ходил в «Джордж» выпивать. А то и просто топтался здесь, расспрашивая меня то про одно, то про другое.

— Насчет цветов?

— И про цветы, и про сорняки. — Старик усмехнулся.

— Про сорняки?

В голосе Пуаро вдруг зазвучал интерес. Он опустил голову и огляделся. Его внимание привлекла жестяная банка.

— А не спрашивал ли он, как вы избавляетесь от сорняков?

— Спрашивал.

— Вы, наверное, пользуетесь вот этой штукой?

Пуаро осторожно повернул банку и прочел название.

— Точно, оно, — подтвердил Энгес. — Очень сподручное средство.

— Опасное?

— Нет, если уметь им пользоваться. В нем, конечно, есть мышьяк. Мы с мистером Чарлзом даже пошутили на этот счет. Он сказал, что, когда женится и жена ему надоест, придет ко мне и возьмет щепотку, чтобы с ней разделаться. А может, сказал я, не вы, а она захочет прикончить вас. Ну и хохотал же он тогда! Ох и хохотал!

Мы тоже принялись старательно смеяться. Пуаро приоткрыл банку.

— Почти пустая, — пробормотал он.

Старик тоже заглянул внутрь.

— Смотри-ка, ушло куда больше, чем я думал. Мне и ни к чему, что тут уже только на донышке. Придется заказать еще.

— Да, — улыбнулся Пуаро. — Боюсь, для моей жены этой дозы уже не хватит.

Мы все еще раз посмеялись.

— Вы, мистер, насколько я понимаю, не женаты?

— Нет.

— Только люди неженатые могут позволить себе над этим шутить, ибо не знают, какая беда их ждет!

— Я надеюсь, ваша жена… — осторожно начал Пуаро.

— Жива — и здорова на удивление.

Энгес, по-моему, не слишком этому радовался. Похвалив его за отменный порядок в саду, мы распрощались.

Глава 21 Аптекарь, сиделка, доктор

Жестянка с гербицидом[219] вызвала у меня в голове новый поток мыслей. Это был первый предмет, который вызвал у меня подозрение. Любознательность Чарлза, явное удивление садовника, когда он увидел, что банка почти пуста, — все вроде сходилось.

Пуаро, как обычно всячески охлаждая мой пыл, держался весьма уклончиво.

— Даже если часть гербицида исчезла, Гастингс, это еще не доказательство того, что его взял Чарлз.

— Но он так настойчиво расспрашивал садовника.

— Не очень-то умно с его стороны, если он решил отсыпать часть себе.

И продолжал:

— Если вас попросят назвать какой-нибудь яд, что сразу придет вам в голову?

— Мышьяк.

— Конечно. Теперь вы понимаете, почему Чарлз сделал такую заметную паузу перед словом «стрихнин», когда разговаривал с нами сегодня?

— Вы хотите сказать…

— Он собирался сказать «не подсыпал мышьяк», но вовремя остановился.

— А почему он остановился? — спросил я.

— Вот именно — почему? Могу признаться, Гастингс, что именно это «почему» и заставило меня пройти в сад, я искал химикат, подходящий по составу.

— И вы его нашли?

— И я его нашел.

Я покачал головой.

— Прямо скажем, для молодого Чарлза ситуация складывается не лучшим образом. Вы долго обсуждали с Элен болезнь старой мисс Аранделл. Симптомы этой болезни напоминают отравление мышьяком?

Пуаро потер нос.

— Трудно сказать. У нее болел живот, была рвота.

— Вот, вот — это оно и есть!

— Гм, я не настолько уверен.

— А какой еще яд дает подобную картину?

— Eh bien, такую картину дает скорее не яд, а заболевание печени и как следствие этого смерть.

— О Пуаро, — вскричал я, — это не может быть естественной смертью. Это — убийство!

— О la, lа, мы с вами, кажется, поменялись ролями.

Он повернулся и вошел в аптеку. Подробно обсудив с аптекарем собственные недуги, Пуаро купил маленькую коробочку лепешек, помогающих при несварении желудка. Затем, когда покупку завернули и он уже собрался уходить, его внимание было привлечено красивой упаковкой с капсулами доктора Лофбэрроу.

— Да, да, это отличное средство для печеночников. — Аптекарь был человеком средних лет и, видимо, большой любитель поговорить. — Исключительно эффективное.

— Помнится, ими пользовалась мисс Аранделл. Мисс Эмили Аранделл.

— Совершенно верно, сэр. Мисс Аранделл из «Литлгрин-хауса». Замечательная дама старой закваски. Я лично ее обслуживал.

— Она покупала много патентованных средств?

— Как правило, нет, сэр. Меньше, чем другие пожилые дамы. Вот, например, мисс Лоусон, ее компаньонка, которой достались все ее деньги…

Пуаро кивнул.

— Та скупала все подряд. Пилюли, лепешки, таблетки от расстройства кишечника, желудочные микстуры, микстуры для очищения крови. Она с таким удовольствием разглядывала эти бутылочки. — Он грустно улыбнулся. — Побольше бы таких покупателей. Сейчас стали менее охотно покупать лекарства. Правда, повысился спрос на туалетные принадлежности.

— Мисс Аранделл регулярно покупала эти капсулы?

— Да, она принимала их в течение трех месяцев, до самой смерти.

— К вам как-то заходил ее родственник, некий доктор Таниос, чтобы заказать лекарство?

— Да, конечно, тот грек, что женился на племяннице мисс Аранделл. Очень любопытный составчик был у этого лекарства. Я в жизни не слыхал о такой микстуре.

Аптекарь говорил об этом снадобье с таким азартом, с каким ботаник описывает впервые увиденное растение.

— Совсем другое настроение, сэр, когда тебе заказывают что-нибудь новенькое. Я помню этот рецепт — очень интересное сочетание компонентов. И неудивительно, джентльмен ведь все-таки доктор. Очень славный человек, приятно было иметь с ним дело.

— А его жена у вас что-нибудь покупала?

— Его жена? Не помню. О да, как-то раз приходила за снотворным. Это был хлорал, я вспомнил. В рецепте была указана двойная доза. У нас частенько бывают недоразумения с успокаивающими средствами. Вообще-то врачи предпочитают не выписывать больших доз.

— А кто выписал ей этот рецепт?

— По-моему, ее муж. Рецепт был выписан вполне грамотно, но, сами понимаете, в наши дни следует быть предельно осторожным. Уж не знаю, известно ли вам, что если врач допустил в рецепте ошибку, а мы целиком на него положились, так вот, случись потом что, ответственность несем мы, а не этот врач.

— Но это же несправедливо!

— Согласен, это действительно не очень справедливо. Но я не жалуюсь. Пока беда обходила нас стороной — стучу по дереву.

Он старательно постучал по прилавку костяшками пальцев.

Пуаро решил тоже купить себе капсулы доктора Лофбэрроу.

— Спасибо, сэр. В какой расфасовке: двадцать пять, пятьдесят, сто?

— Видимо, чем больше упаковка, тем дешевле обойдется лекарство, но я все же…

— Возьмите пятьдесят, сэр. Мисс Аранделл всегда брала такую упаковку. С вас восемь шиллингов и шесть пенсов.

Пуаро безропотно выложил восемь шиллингов и шесть пенсов и взял сверток.

Мы вышли из аптеки.

— Итак, миссис Таниос купила снотворное, — воскликнул я, когда мы очутились на улице. — Да еще такую дозу, которая способна убить любого, не так ли?

— И без всяких затруднений.

— Вы считаете, что старая мисс Аранделл…

Мне припомнились слова мисс Лоусон: «Не сомневаюсь, что она прикончит любого, если он ей прикажет».

Пуаро покачал головой.

— Хлорал — одновременно и наркотик и снотворное. Обычно снимает боли и вызывает сон. Но к нему легко привыкнуть.

— Вы считаете, что это и произошло с миссис Таниос?

Пуаро озадаченно покачал головой.

— Нет, не считаю. Но это любопытно. У меня, правда, имеется одно соображение. Но это означало бы…

Он умолк и посмотрел на часы.

— Поехали. Попробуем разыскать сестру Каррузерс, которая ухаживала за мисс Аранделл во время ее последней болезни.

Сестра Каррузерс оказалась разумной, на вид средних лет женщиной.

На этот раз Пуаро предстал в новой роли — любящий сын престарелой матери, коей требовалась симпатичная сиделка с медицинским образованием.

— Я буду говорить с вами совершенно откровенно. Моя мать — человек нелегкий. У нас было несколько превосходных сиделок, молодых, весьма компетентных, но ее раздражала их молодость. Моя мать не любит молодых женщин, оскорбляет их, она грубит им и капризничает, не позволяет им открывать окна и категорически настроена против современной гигиены. Все это крайне обременительно, — грустно вздохнул он.

— Я понимаю, — участливо отозвалась сестра Каррузерс. — Порой капризы больных и в самом деле невыносимы. Но нужно уметь сдерживаться. Больного ни в коем случае нельзя огорчать. Лучше, по мере возможности, идти на уступки. И как только они чувствуют, что вы на них не давите, они расслабляются и становятся тихими, как овечки.

— Я вижу, что вы, как никто другой, подошли бы моей матушке. Вы понимаете старых людей.

— Мне тоже доводилось работать с такими больными, — засмеялась сестра Каррузерс. — Терпение и юмор творят чудеса.

— Очень мудрое замечание. Вы, по-моему, ухаживали за мисс Аранделл? Она, мне думается, тоже была не ангел.

— Не знаю, не знаю. Она была дамой с норовом, но я с ней хорошо ладила. Правда, пробыла я у нее недолго. На четвертый день она умерла.

— Я только вчера разговаривал с ее племянницей, мисс Терезой Аранделл.

— Правда? Подумать только, как тесен мир!

— Значит, вы ее знаете?

— Ну, конечно, она приезжала после смерти своей тетушки и потом присутствовала на похоронах. И еще я видела ее мельком, когда она приезжала в дом. Очень интересная девица.

— Да, в самом деле, только слишком уж худенькая, чересчур худенькая.

Сестра Каррузерс, вспомнив о собственных округлостях, гордо повела плечом.

— Да, конечно, — сказала ока, — худышкой тоже быть ни к чему.

— Бедняжка, — продолжал Пуаро, — мне ее просто жаль. Entre nous, — он доверительно подался вперед, — завещание тетушки было для нее большим ударом.

— Наверное, — согласилась сестра Каррузерс. — Вокруг него было столько разговоров.

— Не могу понять, что заставило мисс Аранделл лишить наследства всю свою семью. Это просто чрезвычайное происшествие.

— Событие из ряда вон выходящее, я с вами согласна. Поговаривают, конечно, что дело тут нечистое.

— Как вы думаете, почему мисс Аранделл так поступила? Она ничего такого не говорила?

— Нет. Мне — ничего.

— А другим?

— Мне кажется, она говорила что-то мисс Лоусон, я случайно слышала, как мисс Лоусон на какой-то ее вопрос ответила: «Хорошо, дорогая, но сейчас оно находится у адвоката». А мисс Аранделл возразила: «Да что вы, оно в ящике бюро». Мисс Лоусон сказала: «Нет, вы отправили его мистеру Первису, разве вы не помните?» И затем у больной опять началась рвота, и, пока я ухаживала за мисс Аранделл, мисс Лоусон вышла, я часто потом думала, не о завещании ли шла речь?

— Вполне возможно.

— Если так, — продолжала сестра Каррузерс, — то, наверно, мисс Аранделл хотела что-то в нем переделать, вот и спрашивала, где оно. Она была слишком больна, бедняжка, чтобы помнить, где что находится.

— А мисс Лоусон помогала вам ухаживать за ней? — спросил Пуаро.

— Нет, что вы! У нее не было для таких вещей никакого навыка. Только без толку суетилась. Чем лишь раздражала больную.

— Значит, только вы ухаживали за ней? C'est formidable са.

— Мне помогала служанка — как ее зовут? — Элен. Вот это действительно помощница. Она не боялась подойти к больной, и вообще привыкла присматривать за старой леди. Мы с Элен очень ладили. По правде говоря, доктор Грейнджер прислал нам в пятницу ночную сиделку, но мисс Аранделл скончалась еще до ее прибытия.

— Быть может, мисс Лоусон помогала готовить еду для больной?

— Нет, она вообще ничего не делала. Да, собственно, и готовить-то было нечего. У меня были все лекарства, и мисс Лоусон оставалось только бродить по дому, плакать и болтаться у всех под ногами, — довольно язвительно заметила она.

— Я вижу, — улыбнулся Пуаро, — что вы не слишком высокого мнения о достоинствах мисс Лоусон.

— От компаньонок, на мой взгляд, всегда мало толку. Они ничему не обучены. Ничего не умеют как следует делать. Обычно это женщины, которые ни на что больше не годны.

— Как, по-вашему, мисс Лоусон была очень привязана к мисс Аранделл?

— По-видимому, да. Как мне показалось, страшно расстроилась, узнав, что старая леди умерла. Во всяком случае, куда больше, чем родственники, — фыркнула сестра Каррузерс.

— Ну значит, — сказал Пуаро, с умным видом кивая головой, — мисс Аранделл знала, что делает, когда оставила все деньги мисс Лоусон.

— Она была очень проницательной женщиной, — согласилась сестра. — Она все замечала и все понимала.

— Она хоть раз вспомнила при вас о Бобе, своей собаке?

— Удивительно, что вы именно об этом спросили! Она много о нем говорила, в особенности когда бредила. Что-то про его мячик и про то, как она упала. Славная собачка, этот Боб, — я сама очень люблю собак. Бедняга, он был таким несчастным, когда она умерла. Удивительно, правда? Совсем как человек.

На том мы и расстались с нашей собеседницей.

— Наконец-то нам попался человек, который в состоянии говорить с нами без опаски, — заметил Пуаро, когда мы вышли из дома сестры Каррузерс.

Он явно был чем-то обескуражен.

Мы пообедали в «Джордже». Обед был плохим. Пуаро все время причитал, в особенности над супом.

— И ведь так легко, Гастингс, приготовить вкусный суп. Le pot au feu…

Я еле увернулся от обсуждения всевозможных кулинарных рецептов.

После обеда нас ожидал сюрприз.

Мы сидели в комнате для отдыха, где, кроме нас, никого не было. За обедом присутствовал еще один человек — коммерсант, судя по внешности, — но и он куда-то исчез. Я медленно переворачивал страницы допотопной «Сток-Бридерз газетт» или еще чего-то в том же роде, как вдруг услышал, что чей-то голос произнес фамилию Пуаро.

— Где он? Здесь? Хорошо, я сам его найду, — донеслось до нас.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался доктор Грейнджер. Лицо у него было багровым, брови ходили ходуном. Он обернулся, чтобы прикрыть дверь, а затем решительно двинулся к нам.

— Вот вы где! А теперь, мосье Эркюль Пуаро, позвольте узнать, какого черта вы явились сюда и наплели мне кучу всяких небылиц?

— Один из шариков, мосье жонглер? — с усмешкой пробормотал я.

— Дорогой доктор, — начал Пуаро самым масленым голосом, — прошу вас, позвольте мне все объяснить…

— Позволить вам? Позволить вам? Черт побери, да я заставлю вас объясниться! Вы — сыщик, вот вы кто! Сыщик, который сует нос не в свое дело! Явились ко мне, наговорили с три короба… «пишу биографию старого генерала Аранделла». И я-то хорош, как дурак, поверил.

— От кого вы узнали, кто я такой? — спросил Пуаро.

— От кого узнали? От мисс Пибоди узнали. Она сразу раскусила вас.

— Мисс Пибоди? — задумался Пуаро. — А я-то думал…

— Я жду ваших объяснений, сэр, — гневно перебил его доктор Грейнджер.

— Пожалуйста. Объяснение очень простое. Преднамеренное убийство.

— Что? Что такое?

— Мисс Аранделл упала, верно? — тихо сказал Пуаро. — Упала с лестницы незадолго до своей кончины?

— Да. Ну и что из этого? Она наступила на этот проклятый собачий мячик.

— Нет, доктор, — покачал головой Пуаро. — Поперек лестницы была протянута нитка, зацепившись о которую она и упала.

Доктор Грейнджер смотрел во все глаза.

— Тогда почему она мне об этом не сказала? — спросил он. — Я ни единого слова от нее не слышал…

— Это вполне понятно: если нитку натянул кто-то из членов ее семьи.

— Гм… Ясно. — Доктор Грейнджер бросил острый взгляд на Пуаро и затем опустился в кресло. — А вас-то как угораздило впутаться в это дело?

— Мне написала мисс Аранделл, настаивая на полной конфиденциальности. К сожалению, ее письмо попало мне в руки слишком поздно.

Пуаро предельно четко изложил детали и объяснил, почему, по его мнению, в плинтусе торчит гвоздь.

Доктор слушал с мрачным лицом. Гнев его стих.

— Вы, разумеется, понимаете, что положение мое было весьма щекотливым, — заключил Пуаро. — Получалось, что меня нанял человек, которого, так сказать, уже нет в живых. Но я счел, что это не снимает с меня ответственности.

Доктор Грейнджер задумался, наморщив лоб.

— И вы понятия не имеете, кто натянул нитку поперек лестницы? — спросил он.

— Не имею доказательств. Но что «не имею понятия»… не сказал бы.

— Отвратительная история, — мрачно констатировал доктор Грейнджер.

— Да. Вы понимаете, что поначалу я сам не знал, как повернется эта история.

— Почему?

— По всем данным мисс Аранделл умерла естественной смертью. Но можно ли быть в этом уверенным? Одно покушение на ее жизнь уже очевидно состоялось. Как я могу быть уверенным, что не состоялось и второго? На этот раз успешного.

Грейнджер задумчиво кивнул.

— Вы ведь уверены, доктор Грейнджер, — пожалуйста, не сердитесь, — что мисс Аранделл умерла естественной смертью? Сегодня я встретился с определенными уликами.

Он рассказал о своей беседе с Энгесом; про Чарлза, вдруг заинтересовавшегося гербицидами, и про удивление старика, когда тот обнаружил, что банка почти пустая.

Грейнджер слушал, боясь пошевелиться. Когда Пуаро завершил свой рассказ, он тихо сказал:

— Я понял вашу мысль. Отравление мышьяком было не раз и не два диагносцировано как острый гастроэнтерит[220], и в свидетельстве обычно указывали именно этот диагноз, тем более когда обстоятельства смерти не вызывали никаких подозрений. Выявить отравление мышьяком довольно сложно, ибо ему сопутствует множество различных симптомов. Отравление может быть острым, подострым, хроническим, вызывать поражение нервной системы. У одних возникает рвота и боль в области живота, у других нет. Человек может внезапно упасть и тотчас умереть, а бывает, что его одолевает болезненная сонливость или разбивает паралич. Симптомы самые различные.

— Eh bien, — сказал Пуаро, — что вы скажете, принимая во внимание все факты.

Минуту-другую доктор Грейнджер молчал.

— Учитывая все обстоятельства, — взвешивая каждое слово, заговорил он, — и будучи полностью беспристрастным, я считаю, что ни одно из проявлений отравления мышьяком не было замечено мною у мисс Аранделл. Она умерла, я совершенно убежден, от гепатита[221]. Я, как вам известно, много лет пользовал мисс Аранделл, и она довольно часто страдала приступами, похожими на тот, который оказался причиной ее смерти. Таково мое мнение, мосье Пуаро.

На этом разговор волей-неволей должен был завершиться, но тут Пуаро с несколько виноватым видом вынул сверток с капсулами доктора Лофбэрроу, которые он купил в аптеке.

— По-моему, мисс Аранделл принимала это лекарство? — спросил он. — Оно не могло ухудшить ее состояния?

— Это? Ни в коем случае. Алоэ[222], подофиллин[223] — все это очень мягкие средства и вреда принести не могут, — ответил Грейнджер. — Ей нравилось принимать это лекарство. Я не возражал.

Он встал.

— Вы сами прописывали ей некоторые лекарства? — спросил Пуаро.

— Да, пилюли для печени, которые следовало принимать после еды. — У него блеснули глаза. — И даже если бы она выпила их сразу целую коробочку, то не нанесла бы себе никакого вреда. Я не из тех, кто травит своих пациентов, мосье Пуаро.

И с улыбкой, пожав нам руки, ушел.

Пуаро развернул сверток, купленный в аптеке. В нем были прозрачные капсулы, на три четверти наполненные темно-коричневым порошком.

— Они похожи на средство от морской болезни, которое я когда-то принимал, — заметил я.

Пуаро вскрыл капсулу, потрогал содержимое, попробовал его на язык и скорчил гримасу.

— Итак, — сказал я, откидываясь на спинку кресла и зевая, — все выглядит вполне безобидно. И патентованное средство доктора Лофбэрроу, и пилюли доктора Грейнджера. И доктор Грейнджер категорически отвергает версию об отравлении мышьяком. Вас убедили наконец, мой упрямец Пуаро?

— Я и вправду упрям… как осел — так у вас здесь говорится? — задумчиво спросил мой друг.

— Значит, несмотря на доводы аптекаря, сиделки и доктора, вы по-прежнему считаете, что мисс Аранделл убили?

— Да, я так считаю, — тихо ответил Пуаро. — И не просто считаю, а совершенно в этом уверен, Гастингс.

— Доказать это можно только одним способом, — осторожно сказал я. — С помощью эксгумации.

Пуаро кивнул.

— Значит, таков наш следующий шаг?

— Я должен действовать очень осмотрительно, мой Друг.

— Почему?

— Потому что, — его голос упал до шепота, — я опасаюсь второй трагедии.

— Вы хотите сказать…

— Я боюсь, Гастингс. Боюсь. И на этом остановимся.

Глава 22 Женщина на лестнице

На следующее утро нам принесли записку. Почерк был слабым, неуверенным, строки ползли наверх.

«Дорогой мистер Пуаро!

Элен сказала мне, что вы вчера побывали в „Литлгрин-хаусе“. Вы меня очень обяжете, если навестите в любое удобное для вас время сегодня.

Искренне ваша, Вильгельмина Лоусон».

— Значит, она тоже здесь, — заметил я.

— Да.

— Интересно, зачем она явилась?

— Не думаю, чтобы ею двигал некий злой умысел, — улыбнулся Пуаро. — Не забывайте, дом-то все-таки принадлежит ей.

— Да, конечно. Вы знаете, Пуаро, самое неприятное в этой нашей игре, что любой поступок легко может быть истолкован с самой худшей стороны.

— Я и сам, по правде говоря, чересчур увлекся вашим лозунгом: «подозревай каждого».

— И сейчас еще не остыли?

— Нет, сейчас, пожалуй, остыл. Сейчас я подозреваю одно определенное лицо.

— Кого именно?

— Поскольку пока это только подозрение и доказательств не существует, я должен предоставить вам возможность высказать соображения по этому поводу, Гастингс. И не пренебрегайте психологией — это очень важный аспект. Характер убийства всегда отражает темперамент убийцы и потому является основной уликой.

— Я не могу принимать во внимание характер преступника, если не знаю, кто он.

— Нет, нет, вы не обратили внимание на сказанное мною. Если вы как следует поразмыслите над характером, именно над характером убийства, вы сразу поймете, кто убийца!

— А вы и вправду знаете, Пуаро? — с любопытством спросил я.

— Не могу сказать, что знаю, ведь у меня нет доказательств. Поэтому сейчас мне больше не о чем и говорить. Но я совершенно уверен, да, друг мой, совершенно уверен.

— В таком случае, — засмеялся я, — берегитесь, чтобы он не расправился с вами! Это было бы трагедией!

Пуаро чуть съежился. Он не любил шутить на эту тему.

— Вы правы. Я должен быть осторожен, чрезвычайно осторожен, — пробормотал он.

— Вам следует надеть кольчугу, — дразнил его я. — И завести раба, который проверял бы, не подсыпан ли к вам в тарелку яд. А еще лучше иметь под рукой отряд телохранителей!

— Merci, Гастингс, я, пожалуй, положусь на собственный разум.

Затем он написал записку мисс Лоусон, пообещав зайти в «Литлгрин-хаус» в одиннадцать часов.

Позавтракав, мы вышли на площадь. Было четверть одиннадцатого, стояло жаркое сонное утро.

Я засмотрелся в витрину антикварной лавки, где был выставлен гарнитур чудных хепплуайтских стульев, как вдруг кто-то, пребольно ткнув меня под ребро, визгливым голоском произнес: «Привет!»

Я возмущенно обернулся и оказался лицом к лицу с мисс Пибоди. В руке у нее был огромный остроконечный зонт, которым она меня и уколола.

По-видимому, ничуть не подозревая о причиненной мне боли, она с удовлетворением заметила:

— Ха! Я так и думала, что это вы. Я не часто ошибаюсь.

— Доброе утро! — довольно сдержанно отозвался я. — Чем могу быть полезным?

— Расскажите мне, как идут дела у вашего приятеля с его книгой о генерале Аранделле.

— Он еще за нее не принимался, — сказал я.

Мисс Пибоди засмеялась неслышным, но явно довольным смехом. Она тряслась, как желе. Закончив смеяться, она заметила:

— Не думаю, что он когда-нибудь за нее примется.

— Значит, вы нас разоблачили? — улыбнулся я.

— За кого вы меня принимаете? За дуру? — спросила мисс Пибоди. — Я сразу поняла, за чем явился ваш дошлый приятель. Хотел, чтобы я разговорилась. Что ж, я не возражаю. Я люблю поговорить. В наше время трудно отыскать слушателя. Я получила большое удовольствие от той беседы.

И, прищурив глаз, спросила:

— К чему, собственно, он все это затеял? Что ему нужно было выведать?

Не успел я придумать, что отвечу ей, как к нам подошел Пуаро. Он с empessemant поклонился мисс Пибоди.

— Доброе утро, мадемуазель. Очень рад нашей встрече.

— Доброе утро, — откликнулась мисс Пибоди. — В какой роли вы предстанете перед нами сегодня?

— Быстро же вы меня разгадали, — улыбнулся Пуаро.

— А что тут было сложного? Не так уж много в наших краях таких птиц, как вы. Только не знаю, хорошо это или плохо. Трудно сказать.

— Я бы предпочел остаться единственным экземпляром, мадемуазель.

— И вам это удается, — сухо заметила мисс Пибоди. — А теперь, мистер Пуаро, поскольку на днях я выложила вам все сплетни, коими вы интересовались, наступила моя очередь задавать вопросы. В чем дело? Что у нас тут случилось?

— Вы задаете вопрос, на который, наверно, уже знаете ответ?

— Ничего я не знаю. — Она бросила на него проницательный взгляд. — Эта история с завещанием? Или что-то еще? Собираетесь выкопать Эмили?

Пуаро ничего не ответил.

Мисс Пибоди важно кивнула головой, словно услышала ответ.

— Часто пыталась представить… — вдруг сказала она, — какие чувства испытывает… Читая газеты, нет-нет, да и подумаешь, а не доведется ли выкапывать кого-либо в Маркет-Бейсинге… Вот уж в голову не приходило, что этим кем-либо может оказаться Эмили Аранделл…

Она впилась взглядом в Пуаро.

— Вряд ли ей это понравилось бы. Вы ведь, наверное, об этом уже думали?

— Да, думал.

— Я так и поняла — не дурак же вы в самом деле. И не особенно назойливы.

— Благодарю вас, мадемуазель, — поклонился Пуаро.

— Хотя, взглянув на ваши усы, очень многие не согласились бы с моим мнением. На что вам такие усы? Вам они нравятся?

Я отвернулся, содрогаясь от смеха.

— В Англии к усам относятся без должного почтения, — отозвался Пуаро, любовно разглаживая свои холеные усы.

— Смешно! — заявила мисс Пибоди. — Я знавала женщину, у которой был зоб, и она им страшно гордилась. Трудно поверить, но это — чистая правда. Да, счастлив тот, кто доволен тем, чем его наградил Господь. Чаще бывает наоборот.

Покачав головой, она вздохнула.

— Вот уж никогда не думала, что в нашей глуши может произойти убийство. — И снова впилась взглядом в Пуаро. — Кто из них это сделал, а?

— Я что, должен прокричать это имя прямо здесь на улице?

— Скорей всего, вы не знаете. Или знаете? Что ж, дурная наследственность — дело нешуточное. Интересно, миссис Варли отравила-таки тогда своего первого мужа? Неплохо бы знать.

— Вы верите в наследственность?

— Хорошо бы, если это был Таниос, — вдруг неожиданно заявила мисс Пибоди. — Лучше уж посторонний! Впрочем, лучше, хуже — что теперь рассуждать! Ладно, пойду. Вижу, из вас не выудить ничего интересного… Кстати, кто вас просил этим всем заниматься?

— Покойница, мадемуазель, — мрачно отозвался Пуаро.

Услышав это, мисс Пибоди почему-то вдруг расхохоталась (из песни слова не выкинешь). Но, быстро спохватившись, сказала:

— Извините меня. Это было так похоже на Изабел Трипп — вот и все. Кошмарное создание! Правда, Джулия еще хуже. Все строит из себя девочку. Мне никогда не нравились эти платья с оборочками, тоже мне юная овечка! Всего хорошего. Видели доктора Грейнджера?

— Мадемуазель, мне придется свести с вами счеты. Вы выдали мой секрет.

Мисс Пибоди не отказала себе в удовольствии еще раз расхохотаться.

— Ну и простофили же эти мужчины! Он спокойненько проглотил все ваши россказни. А уж как разозлился, когда я выложила ему правду! Так и ушел, фыркая от ярости. Он вас ищет.

— Уже нашел. Еще вчера вечером.

— Ой, как жаль, что меня там не было!

— Очень жаль, мадемуазель, — галантно подтвердил Пуаро.

Мисс Пибоди рассмеялась и вразвалочку побрела дальше.

— До свиданья, молодой человек, — небрежно бросила она мне через плечо. — Не вздумайте покупать эти стулья. Наверняка подделка.

И пошла, смеясь густым, сочным баском.

— Очень умная старуха, — заметил Пуаро.

— Несмотря на то, что не отдала должного вашим усам?

— Вкус — это одно, — холодно заметил Пуаро, — а мозги — другое.

Мы вошли в лавку и провели там двадцать приятных минут, разглядывая выставленные на продажу вещи, но покупать ничего не стали и, довольные собой, зашагали в направлении «Литлгрин-хауса».

Нас впустила и провела в гостиную Элен. Ее щеки на этот раз пылали ярче обычного. Наконец послышались шаги сверху, и в комнату вошла мисс Лоусон. Она запыхалась и, казалось, была чем-то взволнована. На голове у нее был шелковый платок.

— Надеюсь, вы извините мой вид, мосье Пуаро. Я просматривала шкафы — столько вещей! — старые люди любят собирать всякую мелочь, — боюсь, что и дорогая наша мисс Аранделл не была исключением — после уборки столько пыли в волосах — просто удивительно, сколько у людей всего скапливается, — я обнаружила две дюжины игольниц — целых две дюжины.

— Вы хотите сказать, что мисс Аранделл купила две дюжины игольниц?

— Да, убрала и позабыла про них — и, разумеется, все иголки заржавели — такая жалость. Она имела обыкновение дарить их горничным на Рождество.

— Она была такой забывчивой?

— Очень. Вечно не помнила, куда что клала. Как собака, которая прячет кость, а потом не может ее найти. Я ей всегда говорила, что нужно сказать: «Черт, черт, поиграй и отдай!»

Она засмеялась и, вытащив из кармана маленький носовой платочек, вдруг принялась шмыгать носом.

— О, Господи, — слезливо сказала она. — Так стыдно смеяться здесь.

— Вы слишком чувствительны, — заметил Пуаро. — Чересчур близко принимаете все к сердцу.

— Помнится, мне и матушка моя так говорила, мосье Пуаро. «Ты чересчур близко принимаешь все к сердцу, Мина», — часто слышала я от нее. Большой недостаток, мосье Пуаро, иметь такое чувствительное сердце. Особенно когда самой приходится зарабатывать себе на жизнь.

— Совершенно верно. Но теперь все это уже в прошлом. Вы сейчас сама себе хозяйка. Можете наслаждаться жизнью, путешествовать, теперь вам не о чем беспокоиться, не о чем тревожиться.

— Надеюсь, что это действительно так, — с сомнением в голосе откликнулась мисс Лоусон.

— Уверяю вас, что это именно так. Вернемся к забывчивости мисс Аранделл. Теперь я понимаю, почему я так поздно получил ее письмо.

Он рассказал, как обнаружилось письмо. На щеках у мисс Лоусон запылало по красному пятну.

— Элен должна была сказать мне. Отправить вам письмо, не предупредив меня, — какая дерзость! Ей следовало сначала спросить меня. Неслыханная дерзость! И ни слова мне! Какой позор!

— Дражайшая мисс Лоусон, я уверен, что Элен руководствовалась лучшими побуждениями.

— И тем не менее все это очень странно! Очень странно! Чтобы слуги позволяли себе подобные вольности! Элен следовало бы помнить, что теперь хозяйка дома я!

Она величаво выпрямилась.

— Элен была очень предана своей прежней хозяйке, не так ли? — спросил Пуаро.

— Да, пожалуй, но это не меняет положения вещей. Она обязана была поставить меня в известность!

— Главное — что письмо попало ко мне, — заметил Пуаро.

— О, я согласна, что после драки кулаками не машут, но тем не менее Элен должна зарубить себе на носу, что впредь ей следует обо всем спрашивать меня.

Она умолкла, пятна на щеках разгорелись еще ярче.

Немного подождав, Пуаро спросил:

— Вы хотели видеть меня сегодня? Чем я могу быть вам полезен?

Негодование мисс Лоусон мигом улеглось. Она тут же скроила жалкую мину и опять принялась после каждого слова запинаться:

— Видите ли, я просто никак не могу понять… Видите ли, мосье Пуаро, я приехала сюда вчера, и, конечно, Элен рассказала мне, что вы были здесь, и я… я просто не могу понять… почему вы не сказали мне, что приедете… Это довольно странно… и мне непонятно…

— Вам непонятно, зачем я приезжал сюда? — закончил за нее Пуаро.

— Я… Нет, не совсем так. Да, мне непонятно…

Она не сводила с него вопрошающего взгляда.

— Я должен кое в чем перед вами повиниться, — продолжал Пуаро. — Дело, в том, что я позволил себе оставить вас в некотором заблуждении. Вы решили, что письмо, полученное мною от мисс Аранделл, касалось некой суммы, похищенной, скорее всего, мистером Чарлзом Аранделлом.

Мисс Лоусон кивнула.

— Но это было не совсем так… Честно говоря, об этой пропаже я впервые услышал от вас… Мисс Аранделл написала мне по поводу происшедшего с ней несчастного случая.

— Несчастного случая?

— Да, ее падения с лестницы, насколько я понимаю.

— О, но это… это… — Мисс Лоусон выглядела окончательно сбитой с толку. Она смотрела на Пуаро пустыми глазами. — Извините… Глупо, конечно, спрашивать, но… но зачем ей было писать об этом вам? Насколько я понимаю… Вы ведь сами сказали… что вы детектив. Может, вы еще и доктор? Или целитель?

— Нет, я не врач и не целитель. Но, как и врач, я порой занимаюсь теми случаями, где имеет место так называемая скоропостижная смерть.

— Скоропостижная?

— Так называемая скоропостижная, — сказал я. — Ведь вполне возможно, что мисс Аранделл не просто умерла, а умерла скоропостижно?

— О, Господи Боже, да. Именно так сказал доктор. Но я не понимаю…

Мисс Лоусон окончательно запуталась.

— Причиной несчастного случая был мячик Боба, не так ли?

— Да, да. Именно. Это был мячик Боба.

— О нет, это вовсе не был мячик Боба.

— Но, извините меня, мистер Пуаро, я сама видела мячик… когда мы все сбежали вниз.

— Вы видели мячик — вполне возможно. Но неон был причиной несчастного случая. Причиной, мисс Лоусон, была темного цвета нитка, натянутая в футе от пола на площадке лестницы.

— Но… Но собака не смогла…

— Вот именно, — подхватил Пуаро. — Собака этого сделать не могла. Для этого она недостаточно умна или, если хотите, недостаточно сообразительна. А вот человек вполне мог натянуть эту нитку…

Лицо мисс Лоусон стало мертвенно-бледным. Она дотронулась до него дрожащей рукой.

— О, мистер Пуаро… Я не могу в это поверить. Вы хотите сказать… Но это ужасно, вправду ужасно. Вы хотите сказать, что это было сделано с умыслом?

— Да, это было сделано с умыслом.

— Но это же страшно. Это все равно… что убить человека.

— Если бы удалось, то это было бы убийство или, точнее, преднамеренное убийство!

Мисс Лоусон вскрикнула.

Тем же серьезным тоном Пуаро продолжал:

— В плинтус забили гвоздь, чтобы протянуть поперек лестницы нитку. А чтобы этот гвоздь не заметили, его покрыли лаком. Скажите мне, не припоминаете ли вы запах лака, который шел непонятно откуда?

— Удивительно! — воскликнула мисс Лоусон. — Подумать только! Конечно! А мне и ни к чему! Пахнет и пахнет. Правда, в ту минуту я подумала: «С чего бы это?»

Пуаро подался вперед.

— Значит, вы сумеете помочь нам, мадемуазель? Вы снова можете помочь нам. C'est epatant![224]

— Подумать только! О да, все совпадает.

— Скажите мне, прошу вас. Вы почувствовали запах лака, да?

— Да. Конечно, тогда я не знала, что это такое.

Я подумала — не краска ли это? нет, это больше было похоже на жидкость, которой покрывают пол, но потом я решила, что все это мне только померещилось.

— Когда это было?

— Дайте подумать.

— На пасхальной неделе, когда в доме было полно гостей?

— Да, именно в то время. Только я стараюсь вспомнить, какой это был день… Подождите, не воскресенье. Нет, и не вторник — вечером во вторник к ужину пришел доктор Доналдсон. А в среду они все уехали. Да, конечно, это было в понедельник, когда закрыты все банки. Я проснулась рано, все беспокоилась. Мне всегда неспокойно по понедельникам, когда закрыты банки. На ужин нам могло не хватить холодной телятины, и я боялась, что мисс Аранделл рассердится. Я еще в субботу заказала лопатку, мне следовало бы заказать семь фунтов[225], а я решила, что и пяти будет достаточно, но мисс Аранделл всегда так сердилась, когда не хватало… Она была такой гостеприимной…

Мисс Лоусон остановилась, чтобы набрать воздуха, и продолжала:

— И вот я лежала и не спала и думала о том, что она скажет завтра, и размышляла то об одном, то о другом… Я задремала, как вдруг что-то меня разбудило — какой-то стук — я села в постели и вдруг чихнула. А я знаете ли, ужасно боюсь пожара — проснусь ночью и принюхиваюсь, не горит ли где-нибудь (такой страх, не приведи Господь!). Во всяком случае, чем-то пахло, и я еще раз принюхалась: больше было похоже на краску или на жидкость для пола, но откуда среди ночи такой запах? Он был довольно сильный, я все сидела и нюхала, пока не увидела ее в зеркале…

— Ее? Кого-кого?

— У себя в зеркале, оно очень удобное. Я всегда оставляла дверь немного приоткрытой, чтобы слышать мисс Аранделл, когда она позовет, или видеть, если она будет спускаться или подниматься по лестнице. В коридоре мы всегда оставляем на ночь одну лампочку. Вот я и увидела, что на лестнице на коленях — она, Тереза, хочу я сказать. Она стояла на третьей ступеньке, над чем-то наклонившись, и не успела я подумать: «Странно! Плохо ей, что ли?», как она поднялась и ушла, и я решила, что она поскользнулась. Или просто наклонилась, чтобы что-то поднять. Но, конечно, больше я об этом ни разу не вспомнила.

— Стук, который вас разбудил, — это стучали молотком по гвоздю, — размышлял Пуаро.

— Вполне возможно. Но, мистер Пуаро, какой это ужас, какой ужас! Я всегда считала Терезу сумасбродкой, но сделать нечто подобное…

— Вы уверены, что это была Тереза?

— О, Господи, конечно, да.

— Это не могла быть миссис Таниос или, например, одна из горничных?

— О нет. Это была Тереза.

Мисс Лоусон покачала головой несколько раз и пробормотала:

— О, Господи, Господи.

Пуаро не спускал с нее взгляда, который был мне не очень понятен.

— Позвольте мне провести эксперимент, — вдруг сказал он. — Давайте поднимемся наверх и попытаемся восстановить этот небольшой эпизод.

— Восстановить? О, я не знаю… Я хочу сказать, что я нечетко видела…

— Я вам помогу, — сказал властным тоном Пуаро.

Слегка возбужденная, мисс Лоусон повела нас наверх.

— Не знаю, прибрано ли у меня в комнате… Столько дел… То одно, то другое… — неразборчиво бормотала она.

В комнате в самом деле царил хаос — очевидно, результат чистки шкафов. Как всегда очень сбивчиво, мисс Лоусон наконец объяснила нам, где она лежала в ту ночь, и Пуаро лично убедился, что в зеркале действительно отражается часть лестницы.

— А теперь, мадемуазель, — предложил он, — будьте любезны выйти и воспроизвести то, что вы тогда видели.

Мисс Лоусон, все еще бормоча: «О, Господи», бросилась исполнять его просьбу. Пуаро на этот раз был в роли зрителя.

Когда представление было завершено, он вышел на площадку и спросил, какая лампочка в ту ночь оставалась включенной.

— Вот эта. Как раз перед дверью мисс Аранделл.

Пуаро подошел, отвинтил лампочку и осмотрел ее.

— Сороковаттная. Довольно тусклая.

— Да, ее включали только для того, чтобы в коридоре было не совсем темно.

Пуаро вернулся на площадку лестницы.

— Извините меня, мадемуазель, но свет был настолько тусклым, да еще если принять во внимание, куда падала тень, то вряд ли вы были способны разглядеть, кто находился на лестнице. Вы уверены, что это была мисс Тереза Аранделл? Может, вы просто видели чью-то женскую фигуру в халате?

— О чем вы говорите, мосье Пуаро? — возмутилась мисс Лоусон. — У меня нет никаких сомнений. Мне ли не знать, как выглядит Тереза. Это была она. Ее темный халат, и эта огромная блестящая брошь с ее же инициалами — я отчетливо их видела.

— Значит, сомнения отпадают. Вы видели инициалы?

— Да. Т. А. Я знаю брошь. Тереза часто ее носит. О да, я могу поклясться, что это была Тереза, и не отступлюсь от своих слов, если это будет необходимо.

В ее словах были такие решительность и твердость, каких мы еще ни разу за ней не замечали.

Пуаро смотрел на нее, и снова в его взгляде было что-то необычное. Какая-то отчужденность, сомнение, и вместе с тем было ясно, что он пришел к некоему выводу.

— Значит, вы готовы поклясться, да? — спросил он.

— Если… Если в том есть необходимость. Но разве в этом есть необходимость?

Снова Пуаро окинул ее оценивающим взглядом.

— Это будет зависеть от результатов эксгумации, — сказал он.

— Экс… Эксгумации?

Пуаро пришлось поддержать мисс Лоусон под руку, ибо она пришла в такое волнение, что чуть не скатилась с лестницы.

— О, Господи, как это неприятно! Но я не сомневаюсь, что родственники решительно этому воспротивятся.

— Возможно.

— Я совершенно уверена, что они не захотят даже слышать об этом.

— Да, но может прийти приказ из Скотленд-Ярда.

— Но почему, мосье Пуаро, почему? Не то, что… Не то, что…

— Не то что, мадемуазель?

— Неужто случилось нечто плохое?

— А вы полагаете, что нет?

— Конечно нет. И не могло. Я хочу сказать, что доктор, и сиделка и все прочее…

— Не расстраивайтесь, — пытался успокоить ее Пуаро.

— Но я не могу не расстраиваться. Бедная мисс Аранделл! Но Терезы даже не было здесь в доме, когда она умерла.

— Да, Тереза уехала в понедельник, за неделю до того, как мисс Аранделл заболела, не так ли?

— Рано утром. Поэтому, как вы понимаете, она не могла иметь никакого отношения к смерти мисс Аранделл.

— Будем надеяться, что нет, — отозвался Пуаро.

— О, Господи! — Мисс Лоусон стиснула руки. — Страх-то какой! Никогда не испытывала ничего подобного! Ей-богу, у меня просто голова идет кругом!

Пуаро посмотрел на часы.

— Нам пора. Мы возвращаемся в Лондон. А вы, мадемуазель, еще некоторое время побудете здесь?

— Нет… Нет. Я еще не решила. Я тоже сегодня вернусь в город. Я приехала всего лишь на ночь… Привести вещи в порядок.

— Понятно. Всего хорошего, мадемуазель, и простите, если я чем-нибудь вас огорчил.

— О, мистер Пуаро! Огорчили меня? Да я чувствую себя совершенно разбитой! О, Господи! Сколько зла в этом мире! Сколько зла!

Твердо взяв ее за руку, Пуаро прервал ее сетования:

— Вы совершенно правы. Так? Вы по-прежнему готовы поклясться, что видели на лестнице Терезу Аранделл в ночь на пасхальный понедельник, когда были закрыты все банки?

— О да, я готова поклясться.

— И что видели ореол вокруг головы мисс Аранделл во время сеанса — тоже?

У мисс Лоусон отвисла челюсть.

— О, мосье Пуаро, не надо шутить над такими вещами.

— Я не шучу. Я настроен абсолютно серьезно.

— Это было не совсем сияние, — с достоинством объяснила мисс Лоусон. — Это было скорее похоже на начало материализации. Возникла лента из какого-то светящегося материала. По-моему, она начала складываться в чье-то лицо.

— Исключительно интересно. Au revoir[226], мадемуазель, и, пожалуйста, никому ни слова об этом.

— Конечно… Конечно… У меня даже в мыслях не было…

Последнее, что мне запомнилось, это по-овечьи кроткое лицо мисс Лоусон, которая, стоя на крыльце, смотрела нам вслед.

Глава 23 Доктор Таниос наносит нам визит

Не успели мы выйти из дома, как настроение у Пуаро переменилось. Лицо у него стало мрачным и решительным.

— Depechonc nous[227], Гастингс, — сказал он. — Мы должны вернуться в Лондон, и как можно скорее.

— Я готов. — Я ускорил шаг, стараясь не отставать от него. И еще раз посмотрел на его мрачное лицо. — Что у вас в мыслях, Пуаро? — спросил я. — Прошу вас, расскажите. Вы верите, что на лестнице была Тереза Аранделл или нет?

Пуаро не ответил. Вместо этого он сам спросил меня:

— Вам не кажется — подумайте прежде, чем ответить, — что в рассказе мисс Лоусон было что-то странное?

— Что значит «странное»?

— Если бы я знал, я бы вас не спрашивал.

— Да, но в каком смысле «странное»?

— То-то и оно, что — я не могу уточнить. Но когда она говорила, я явственно чувствовал: что-то не так… словно в ее словах была какая-то неточность — да, именно такое чувство я испытывал — что-то было не так…

— Она, по-видимому, не сомневалась, что видела Терезу?

— Да, да.

— Но ведь свет был очень тусклым. Я не могу понять, откуда у нее такая уверенность.

— Нет, нет, Гастингс, вы меня только сбиваете. Меня смутила какая-то мелочь, какая-то деталь, связанная со… да, да — со спальней.

— Со спальней? — удивился я, стараясь припомнить все находящиеся в комнате предметы. — Нет, — сказал я, — здесь я вам не помощник.

Пуаро с досадой покачал головой.

— Зачем вы снова заговорили об этом спиритизме? — спросил я.

— Потому что это очень важно.

— Что именно? «Превращения» светящейся ленты, о которых вам толковала мисс Лоусон?

— Вы помните, как сестры Трипп описывали сеанс?

— Им привиделся ореол вокруг головы мисс Аранделл. — И тут я не смог удержаться от смеха. — Причислить ее к лику святых я бы все-таки не рискнул! Мисс Лоусон, по всей видимости, боялась ее до ужаса. Мне было так жаль бедняжку, когда она рассказывала, как лежала без сна, беспокоясь, что ей попадет из-за того, что заказала слишком маленький кусок телятины.

— Да, это был интересный момент.

— Что мы будем делать по приезде в Лондон? — спросил я, когда мы зашли в «Джордж» и Пуаро попросил подать ему счет.

— Мы должны немедленно повидаться с Терезой Аранделл.

— И установить таким образом истину? А что, если она от всего откажется?

— Mon cher, ничего преступного в том, что человек преклоняет колени на лестнице, нет. Может, она нашла шпильку, которая должна была принести ей счастье, — или что-то другое в этом духе.

— А запах лака?

Больше мы ничего друг другу не успели сказать потому, что нам принесли счет.

По дороге в Лондон мы больше молчали. Я не люблю разговаривать, сидя за рулем, а Пуаро так старательно прикрывал шарфом свои усы от ветра и пыли, что его речь все равно была неразборчива.

Мы прибыли на квартиру без двадцати два.

Джордж, английский камердинер Пуаро, как всегда безупречный, открыл нам дверь.

— Вас ждет доктор Таниос, сэр. Он здесь уже с полчаса.

— Доктор Таниос? Где он?

— В гостиной, сэр. Заходила также какая-то дама, сэр, хотела с вами повидаться. Она, мне показалось, была очень расстроена, узнав, что вас нет дома. Это было еще до вашего звонка, сэр, поэтому я не мог сказать ей, когда вы вернетесь в Лондон.

— Опишите ее.

— Пять футов семь дюймов[228] ростом, сэр, темноволосая, со светло-голубыми глазами. В сером костюме и шляпе, сдвинутой на затылок, хотя обычно женщины носят их чуть набекрень.

— Миссис Таниос, — еле слышно произнес я.

— Она, по-моему, была очень взволнована, сэр. Сказала, что ей совершенно необходимо разыскать вас.

— Во сколько это было?

— Около половины одиннадцатого, сэр.

Направляясь к гостиной, Пуаро огорченно покачал головой:

— Вот уже второй раз я не могу услышать, что хочет сообщить мне миссис Таниос. Что скажете, Гастингс? Судьба?

— Повезет на третий раз, — утешил его я.

Пуаро с сомнением покачал головой.

— Будет ли этот третий раз? Что ж, послушаем хотя бы, что скажет нам ее муж.

Доктор Таниос сидел в кресле и читал одну из книг по психологии из библиотеки Пуаро. Увидев нас, он вскочил.

— Прошу извинить, что явился без приглашения. Надеюсь, вы не рассердитесь на меня за то, что я решился войти.

— De tout, de tout[229]. Прошу садиться. Позвольте предложить вам стаканчик хереса.

— Спасибо. По правде говоря, у меня есть важная на то причина, мосье Пуаро, я обеспокоен, крайне обеспокоен состоянием моей жены.

— Вашей жены? Очень жаль. А в чем дело?

— Вы ее давно видели? — спросил Таниос.

Вопрос казался вполне естественным, но взгляд исподтишка, которым он сопровождался, показался мне странным.

— В последний раз я видел ее вместе с вами в отеле вчера, — самым обычным тоном ответил Пуаро.

— А! А я-то думал, что она зайдет к вам.

Пуаро сосредоточенно разливал по стаканчикам херес.

— Нет, — слегка рассеянно отозвался он. — А что, у нее была причина навестить меня?

— Нет, нет. — Доктор Таниос взял свой стакан. — Спасибо. Большое спасибо. Нет, особой причины не было, но, откровенно говоря, я очень озабочен состоянием здоровья моей жены.

— Она плохо себя чувствует?

— Физически она совершенно здорова, — медленно отозвался Таниос. — Но, к сожалению, я не могу сказать того же о ее рассудке.

— Вот как?

— Боюсь, мосье Пуаро, что она на грани нервного срыва.

— Дорогой доктор Таниос, мне очень жаль слышать это.

— Это ее состояние постепенно усугубляется. В последние два месяца ее отношение ко мне совершенно изменилось. Она возбуждена, легко пугается, ее одолевают странные фантазии, даже более чем фантазии, — я бы назвал это бредом.

— Вот как?

— Да. Она страдает тем, что обычно называется «манией преследования» — недуг, довольно известный.

Пуаро участливо цокнул языком.

— Вы понимаете мою озабоченность?

— Естественно. Естественно. Но только я не совсем понимаю, почему вы пришли ко мне. Чем я могу вам помочь?

Доктор Таниос, мне показалось, смутился.

— Мне пришло в голову, что моя жена уже приходила — или собирается прийти к вам с невероятным рассказом. Вполне может заявить, что ей грозит опасность с моей стороны или… ну, что-нибудь в этом роде.

— Но почему она должна прийти ко мне?

Доктор Таниос улыбнулся — это была очаровательная улыбка, но в обычной ее приветливости проскальзывала некая тоска.

— Вы знаменитый детектив, мосье Пуаро. Я сразу же заметил, что вчерашняя встреча с вами произвела на мою жену большое впечатление. Сам факт встречи с детективом в ее нынешнем состоянии показался ей особо знаменательным. Поэтому мне подумалось, что она будет искать встречи с вами, чтобы, так сказать, довериться вам. Таким образом обычно и проявляются подобные заболевания: болезненная обидчивость, причем направленная против самых близких и дорогих больному людей.

— Очень печально.

— Да, конечно. Я очень привязан к моей жене. — В его голосе послышалась глубокая нежность. — Я всегда считал, что она поступила отважно, выйдя замуж за меня, иностранца, оставив родную страну, своих друзей и привычный мир. Но последние несколько дней я пребываю в полном смятении… Я вижу из этого только один выход…

— Да?

— Полный отдых и покой — и соответствующее психиатрическое лечение. Я знаю превосходную лечебницу, которой руководит первоклассный врач. Я хочу увезти ее туда — это в Норфолке — немедленно. Полный отдых и изоляция от внешней среды — вот что ей необходимо. Я совершенно уверен — месяца два хорошего лечения, и дела у нее сразу пойдут на лад.

— Понятно, — очень сдержанно отозвался Пуаро, так что трудно было понять, какие чувства в действительности владеют им.

Таниос снова бросил на него быстрый взгляд.

— Вот поэтому, если она придет к вам, я был бы весьма обязан, если вы тотчас дадите мне знать.

— Обязательно. Я вам позвоню, вы по-прежнему в Дюрэм-отеле?

— Да. Я сейчас же возвращаюсь туда.

— А вашей жены там нет?

— Она ушла сразу после завтрака.

— Не сказав вам куда?

— Не проронив ни слова. Что на нее крайне не похоже.

— А дети?

— Она их взяла с собой.

— Понятно.

Таниос поднялся.

— Большое спасибо, мосье Пуаро. Мне, наверное, не нужно предупреждать вас, что если она начнет рассказывать вам душераздирающие истории о том, как ее запугивают и преследуют, не обращайте на них внимания. К сожалению, таково проявление ее болезни.

— Очень жаль, — с участием повторил Пуаро.

— Да. Хотя медикам известно, что это признаки известного психиатрического заболевания, невозможно преодолеть обиду, когда близкий и дорогой тебе человек отворачивается от тебя, а любовь его превращается в ненависть.

— Примите мое искреннее сочувствие, — сказал Пуаро, пожимая руку своему гостю.

— Да, кстати, — сказал Пуаро, когда Таниос уже был возле двери.

— Да?

— Вы когда-нибудь выписывали своей жене хлорал?

Таниос явно вздрогнул.

— Я… Нет… А может, и выписывал. Но последнее время нет. Она, по-моему, стала испытывать отвращение ко всем снотворным.

— А может, потому, что перестала вам доверять?

— Мосье Пуаро!

Таниос в сердцах развернулся и сделал шаг вперед.

— Это ведь тоже можно объяснить ее болезнью, — мягко заметил Пуаро.

Таниос остановился.

— Да, да, конечно.

— Она может крайне подозрительно относиться ко всему, что вы ей предлагаете съесть или выпить. Возможно, боится, что вы ее отравите.

— Боже мой, мосье Пуаро, вы совершенно правы. Значит, вам известны подобные случаи?

— По роду своей деятельности я, естественно, время от времени сталкиваюсь с подобными вещами. Но не смею вас задерживать. Возможно, она ждет вас в отеле.

— Верно. Надеюсь. Я крайне обеспокоен. — И он поспешно вышел из комнаты.

Пуаро быстро схватил трубку. Он перелистал страницы телефонного справочника и заказал номер.

— Алло! Алло! Дюрэм-отель? Будьте любезны сказать, у себя ли миссис Таниос? Что? Та-ни-ос. Да, правильно. Да? Понятно.

Он положил трубку.

— Миссис Таниос рано утром вышла из отеля. Она вернулась в одиннадцать, не выходя из такси, подождала, пока вынесут ее багаж, и уехала.

— А доктор Таниос знает, что она забрала багаж?

— Наверное, нет.

— И куда она уехала?

— Трудно сказать.

— Вы думаете, она вернется?

— Возможно. Не могу сказать.

— Быть может, напишет?

— Может быть.

— Что нам делать?

Пуаро покачал головой. Он выглядел расстроенным.

— В данный момент ничего. Давайте побыстрее пообедаем и отправимся к Терезе Аранделл.

— Вы верите, что на лестнице была она?

— Не могу сказать. В одном я уверен — мисс Лоусон не видела ее лица. Она видела высокую женщину в темном халате — вот и все.

— А брошь?

— Мой дорогой друг, брошь — ненадежная примета. Ее можно отстегнуть. Или потерять — одолжить — и украсть, наконец.

— Другими словами, вам не хочется верить в виновность Терезы Аранделл.

— Мне хочется ее выслушать, это уж точно.

— А если миссис Таниос вернется?

— Я постараюсь ее не упустить.

Джордж принес омлет.

— Послушайте, Джордж, — сказал Пуаро, — если та дама, что приходила сегодня, вернется, попросите ее подождать. А если, пока она будет здесь, придет доктор Таниос, ни в коем случае не впускайте его. И еще: если он спросит, здесь ли его жена, скажите, что нет. Вы поняли?

— Отлично понял, сэр.

Пуаро набросился на омлет.

— Это дело приобретает все более сложный характер, — сказал он. — Нужно действовать крайне осторожно. В противном случае убийца нанесет новый удар.

— Тогда вы его точно поймаете.

— Вполне вероятно, но сохранить жизнь невиновному важнее, чем поймать убийцу. Мы должны действовать очень осторожно.

Глава 24 Тереза отрицает

Когда мы пришли, Тереза Аранделл собиралась уходить.

Она выглядела очень привлекательной. Маленькая шляпка самого шикарного фасона была лихо надвинута на правый глаз. Я невольно про себя улыбнулся, вспомнив, что на Белле Таниос вчера была шляпка того же фасона, но явно из дешевого магазина, и носила она ее, как заметил Джордж, на затылке вместо того, чтобы сдвинуть набекрень. Я хорошо помнил, как она все выше и выше ее сдвигала, не жалея своей прически.

— Мадемуазель, могу ли я рассчитывать на минуту-другую вашего времени, — вежливо обратился к ней Пуаро, — или вы сейчас спешите?

— Не волнуйтесь, — засмеялась Тереза. — Я всегда опаздываю по крайней мере минут на сорок пять. Сегодня опоздаю на час, какая разница.

Она провела его в гостиную. К моему удивлению, с кресла возле окна поднялся доктор Доналдсон.

— Ты ведь уже встречался с мосье Пуаро, правда, Рекс?

— Мы виделись в Маркет-Бейсинге, — сухо отозвался Доналдсон.

— Вы тогда делали вид, будто жаждете увековечить жизнь моего деда-алкоголика, — сказал Тереза. — Рекс, мой ангел, ты можешь идти.

— Спасибо, Тереза, но мне кажется, и я имею на то все основания, что мне лучше присутствовать при разговоре.

Последовала короткая дуэль взглядов. Глаза Терезы приказывали, Доналдсона — не уступали.

— Ладно, оставайся, черт бы тебя побрал! — вспыхнула она.

Как ни в чем не бывало доктор Доналдсон уселся обратно, положив на ручку кресла книгу. Это была книга о гипофизе[230], успел заметить я.

Тереза устроилась на своей любимой низенькой скамеечке и нетерпеливо взглянула на Пуаро.

— Ну что, видели Первиса? Что он говорит?

— У него имеются некоторые соображения, мадемуазель, — неопределенно отозвался Пуаро.

Она задумчиво на него посмотрела. Затем украдкой на доктора. Мне показалось, что этим взглядом она остерегала моего друга.

— Но я предпочел бы доложить вам о них позже, — продолжал Пуаро, — когда мои замыслы обретут большую определенность.

Слабая улыбка мелькнула на губах Терезы.

— Я сегодня вернулся из Маркет-Бейсинга, где у меня был разговор с мисс Лоусон. Скажите мне, мадемуазель, в ночь на тринадцатое апреля — помните, в тот день были закрыты все банки — из-за Пасхи, — в ту ночь вам не случалось стоять на коленях на лестнице, после того, как все улеглись спать?

— Что за странный вопрос, уважаемый Эркюль Пуаро. Для чего мне было там стоять?

— Вопрос, мадемуазель, состоит не в том, для чего, а стояли или нет?

— Не знаю. Вероятнее всего — нет.

— А мисс Лоусон, представьте, утверждает, что стояли.

Тереза пожала изящными плечиками.

— Это имеет значение?

— Очень большое.

Она впилась в него взглядом, не забыв состроить любезную мину. Пуаро отвечал ей тем же.

— Какое-то идиотство! — вдруг выпалила Тереза.

— Pardon?[231]

— Определенно идиотство! — повторила Тереза. — А как по-твоему, Рекс?

Доктор Доналдсон кашлянул.

— Извините меня, мосье Пуаро, но в чем состоял вопрос?

Мой приятель развел руками.

— Вопрос был самый простой. Кто-то забил гвоздь в плинтус на площадке лестницы, а потом замазал его коричневым лаком, чтобы шляпка не бросалась в глаза.

— Это что, новый вид черной магии? — спросила Тереза.

— Нет, мадемуазель, все гораздо обыденней и проще, нежели вы полагаете. На следующий вечер, во вторник, кто-то привязал к гвоздю нитку, а другой ее конец — к балюстраде, в результате чего мисс Аранделл, выйдя из комнаты, задела эту нитку ногой и рухнула с лестницы.

Тереза шумно втянула в себя воздух.

— Это был мячик Боба!

— Pardon, но это не так.

Наступило молчание, которое нарушил Доналдсон.

— Прошу прощения, но какое у вас имеется доказательство относительно этого заявления? — тем же педантичным голосом тихо спросил он.

— Гвоздь, письмо, написанное рукой мисс Аранделл, и, наконец, то, что мисс Лоусон видела собственными глазами, — также тихо ответил Пуаро.

— Она говорит, что это сделала я, да? — обрела голос Тереза.

Пуаро ничего не ответил. Только наклонил голову.

— Это — вранье! Ничего подобного я не делала.

— У вас была иная причина стоять на коленях посреди лестницы?

— Не стояла я ни на каких коленях ни на каких лестницах!

— Не делайте опрометчивых заявлений, мадемуазель!

— Меня там не было! Ночуя у тетушки, я вообще никогда не выходила из своей комнаты до самого утра.

— Мисс Лоусон узнала вас.

— Она, наверное, спутала меня с Беллой Таниос или с одной из горничных.

— Она утверждает, что это были вы.

— Она лжет!

— Она узнала ваш халат и брошь.

— Брошь? Какую брошь?

— Брошь с вашими инициалами.

— Ах, эту! Какая же она мелочная лгунья!

— Так вы все-таки отрицаете, что это вас она видела?

— На все ее небылицы я вам столько наговорю…

— Хотите сказать, что вы умеете лгать лучше, чем она, да?

— Возможно, — спокойно сказала Тереза. — Но в данном случае я говорю правду. Я не вбивала никаких гвоздей, не плюхалась на колени, чтобы прочесть молитву, не собирала рассыпанное кем-то золото или серебро, — словом, на лестнице меня не было.

— Брошь, о которой идет речь, сейчас у вас?

— Надеюсь. Хотите на нее посмотреть?

— Если позволите, мадемуазель.

Тереза встала и вышла из комнаты. Наступило неловкое молчание. Доктор Доналдсон смотрел на Пуаро с таким видом, будто перед ним был некий биологический препарат.

Тереза вернулась.

— Пожалуйста.

Она чуть ли не швырнула украшение в Пуаро. Это была большая, довольно броская брошь из хромированной стали с вензелем мисс Аранделл, заключенным в круг. Должен сказать, она была достаточно велика, и поэтому мисс Лоусон могла без труда разглядеть ее в зеркале.

— Я ее давно уже не ношу. Мне она надоела, — сказала Тереза. — Лондон завален ими. Все служанки нацепили свои инициалы.

— Но когда вы ее покупали, она стоила дорого?

— О да. Поначалу их почти ни у кого не было.

— А когда это было?

— В прошлое Рождество, по-моему. Да, примерно в то время.

— Вы кому-нибудь ее одалживали?

— Нет.

— А брали с собой в «Литлгрин-хаус»?

— Наверное. Да, точно брала.

— И нигде не оставляли ее? Кроме своей комнаты?

— Нигде. Помню, я приколола ее к зеленому свитеру. В тот приезд я не вылезала из этого свитера.

— А где была брошь ночью?

— На свитере — я ее не откалывала.

— А сам свитер?

— Свитер, черт побери, лежал на стуле.

— Вы уверены, что никто не снимал брошь со свитера? Пока вы спали. А потом могли снова приколоть.

— Может, обсудим все это в суде, если, конечно, вы не придумаете чего-нибудь еще. Говорю же вам — все это какая-то чушь. Неплохо придумано — запугать меня — сказать, что кто-то меня якобы видел, — но только это вранье.

Пуаро нахмурился. Потом встал, приложил брошь к лацкану своего пиджака и подошел к зеркалу, которое стояло на столе в другом конце комнаты. Он постоял перед ним, затем медленно отступил, чтобы посмотреть, как брошь смотрится на расстоянии.

— Какой же я идиот! — простонал он. — Ну, конечно!

Он подошел к Терезе и с поклоном отдал ей брошь.

— Вы совершенно правы, мадемуазель. Брошь все время находилась при вас. Я совершил непростительную ошибку.

— Ценю вашу скромность, — усмехнулась Тереза, небрежно прикалывая брошь к своему костюму. И посмотрела на Пуаро. — Что-нибудь еще? А то мне пора.

— Остальное мы вполне можем обсудить позже.

Тереза двинулась к двери. Пуаро тихо сказал ей вдогонку:

— Надо сказать, мы подумываем об эксгумации.

Тереза замерла. Брошь упала на пол.

— Что такое?

— Возможно, придется эксгумировать труп мисс Эмили Аранделл, — отчетливо произнес Пуаро.

Тереза стояла неподвижно, сжав кулаки.

— Это ваша идейка? — разъяренно прошипела она. — Эксгумацию можно произвести только с согласия всех членов семьи.

— Вы ошибаетесь, мадемуазель. Эксгумация может быть произведена и по приказу Скотленд-Ярда.

— Боже мой! — отозвалась Тереза.

Она повернулась и быстро прошлась взад и вперед по комнате.

— Я не совсем понимаю, чем ты так расстроена, Теза, — очень спокойно сказал Доналдсон. — Да, конечно, со стороны эта идея выглядит не очень приятно, но…

— Не говори глупости, Рекс, — перебила его она.

— Это мысль вам неприятна, мадемуазель? — спросил Пуаро.

— Конечно! Это неприлично. Бедная тетя Эмили! Какого черта вам нужно ее выкапывать?

— Наверное, у мосье Пуаро есть какие-то основания для сомнений в причине ее смерти, — сказал Доналдсон. Он вопросительно посмотрел на Пуаро. И продолжал: — Признаюсь, я удивлен. По-моему, нет сомнений в том, что мисс Аранделл умерла естественной смертью, последовавшей после продолжительной болезни.

— Помнишь, ты как-то рассказывал мне про кролика с болезнью печени, — сказала Тереза. — Я сейчас уже плохо помню, но ты ввел кролику кровь больного, страдающего острой желтой атрофией печени[232], потом ввел кровь этого кролика другому кролику, а затем его кровь перелил человеку, и этот человек заболел тем же самым. Я верно поняла?

— Я просто разъяснял тебе принципы сывороточной терапии, — терпеливо сказал Доналдсон.

— Жаль, что в этой истории участвуют так много кроликов, — усмехнулась Тереза. — Никто из нас не держит кроликов. — Она повернулась к Пуаро, и голос ее стал другим. — Мосье Пуаро, это правда? — спросила она.

— Да, это весьма вероятно, но есть способы всего этого избежать, мадемуазель.

— В таком случае попытайтесь это сделать! — Ее голос сник до шепота. Она требовала, настаивала. — Попытайтесь, чего бы это ни стоило!

Пуаро встал.

— Таковы ваши распоряжения? — официальным тоном спросил он.

— Таковы мои распоряжения.

— Но, Теза… — вмешался Доналдсон.

Она резко повернулась к своему жениху.

— Замолчи! Это моя тетя, понятно? С какой стати ее будут выкапывать? Как ты не понимаешь? Это попадет в газеты, начнутся сплетни и прочие пакости! — Она снова повернулась к Пуаро. — Вы должны это предотвратить! Я даю вам carte blance.[233] Придумайте что угодно, но чтобы никаких эксгумаций.

Пуаро церемонно поклонился.

— Я сделаю все, что смогу. Au revoir, mademoiselle, аu revoir, Doctor.[234]

— Уходите! — закричала Тереза. — И возьмите с собой своего святого Леонарда. Хорошо бы мне больше никого из вас не видеть.

Мы вышли из комнаты. На этот раз Пуаро не стал прикладывать ухо к двери, но и уходить тоже не спешил.

И не напрасно. Раздался громкий и непокорный голос Терезы:

— Не смотри на меня такими глазами, Рекс. — И вдруг этот властный голос дрогнул: — Дорогой.

— Этот человек затеял интригу, — с педантичной размеренностью произнес в ответ доктор Доналдсон.

Пуаро внезапно усмехнулся. Он потянул меня за собой к выходу.

— Пойдемте, святой Леонард, — сказал он. — C'est drôle, çа?[235]

Лично я не видел ничего смешного.

Глава 25 Я сижу в кресле и пытаюсь размышлять

Нет, думал я, спеша вслед за Пуаро, сомневаться не приходится. Мисс Аранделл была убита, и Терезе это известно. Но сама ли она совершила преступление или это кто-то другой?

Она боится — это очевидно. Но за себя или за кого-то еще? За спокойного, педантичного молодого доктора, умеющего держаться с таким замечательным достоинством и равнодушием?

Неужели старая дама действительно умерла от болезни, привитой ей искусственным способом?

До этого момента все выглядело очень убедительно — амбиции Доналдсона, его надежда на то, что Тереза унаследует тетушкины деньги. И то, что он присутствовал на ужине именно в тот вечер, когда произошел несчастный случай. Ну что ему стоило оставить открытым окно, влезть ночью в дом и привязать смертоносную нить поперек лестницы? Но когда же он мог вбить гвоздь в плинтус?

Нет, все-таки это сделала Тереза. Тереза, его невеста и сообщница. Если они задумали это преступление сообща, тогда все концы сходятся. Тогда, значит, нитку привязала Тереза, Первое преступление, преступление, которое не удалось, было делом ее рук. Второе преступление, преступление, которое удалось, было научным шедевром Доналдсона.

Да, вот теперь все совпадает.

Да, но тогда возникает один вопрос. Для чего было Терезе распространяться о том, что заболевание печени можно вызвать искусственным путем? Словно ей нечего бояться этой темы… Но в таком случае… Я почувствовал, что все больше и больше запутываюсь, и решил прервать свои размышления:

— Куда мы идем, Пуаро?

— Домой. Возможно, мы застанем там миссис Таниос.

Моя мысль тут же заработала в ином направлении.

Миссис Таниос! Еще одна тайна! Если Доналдсон и Тереза преступники, то какое отношение ко всему этому делу имеют миссис Таниос и ее улыбчивый супруг? Что хотела рассказать эта женщина Пуаро и почему Таниос так стремится помешать ей это сделать?

— Пуаро, — робко обратился к нему я, — я что-то совсем перестал соображать. Они что, все замешаны в этом деле?

— Коллективное убийство? Семейное убийство? Нет, на этот раз нет. Это заслуга одного мудреца — сам придумал, сам все сделал. Психологически — все предельно четко.

— Вы хотите сказать, что это сделала либо Тереза, либо Доналдсон, но никак не вместе? Значит, он заставил ее вбить этот гвоздь под каким-то совершенно невинным предлогом?

— Мой друг, с тех пор, как я выслушал рассказ мисс Лоусон о даме с брошью, я понял, что тут могут быть три варианта: 1. мисс Лоусон говорит чистую правду, 2. мисс Лоусон придумала эту историю из каких-то своих собственных соображений, 3. мисс Лоусон искренне верит в свою собственную историю, но ее доказательство держится исключительно на броши, а брошь, как я уже говорил, очень просто снять с костюма ее владельца.

— Да, но Тереза настаивает на том, что она никому ее не отдавала.

— И она говорит правду. Я упустил небольшую, но крайне важную деталь.

— Чтобы Эркюль Пуаро что-то упустил… — с пафосом произнес я.

— Человеку свойственно ошибаться. N'est-ce pas?[236]

— Да, годы берут свое!

— Годы не имеют к этому никакого отношения, — сухо заметил Пуаро.

— Так что же это за деталь? — спросил я, когда мы уже свернули в подъезд дома.

— Я вам все покажу.

Мы как раз дошли до дверей квартиры.

Дверь нам открыл Джордж. В ответ на настойчивые расспросы Пуаро он лишь покачал головой.

— Нет, сэр. Миссис Таниос не приходила. И не звонила.

Пуаро прошел в гостиную. Несколько минут он метался по комнате. Потом снял телефонную трубку и позвонил в Дюрэм-отель.

— Да, да, пожалуйста. Доктор Таниос? Это говорит Эркюль Пуаро. Ваша жена вернулась? Не вернулась? Боже мой… И забрала свои вещи, говорите?.. А дети?.. И вы понятия не имеете, куда она делась… Да, именно… Превосходно… Если вам понадобятся мои профессиональные услуги… У меня есть определенный опыт в делах такого рода… Подобное расследование может быть проведено вполне конфиденциально… нет, конечно, нет… Да, это правда… Конечно, конечно. Я вас вполне понимаю.

— Он не знает, где она, — повесив трубку, задумчиво сказал он. — И я верю ему. В его голосе искреннее волнение. Он не хочет обращаться в полицию — это понятно. Да, я его понимаю. И от моей помощи он отказывается. Вот это уже не совсем понятно. Он хочет ее найти, но не хочет, чтобы ее нашел я… Да, он определенно не хочет, чтобы ее нашел я… Он, по-видимому, уверен, что справится сам. Он считает, что долго скрываться ей не удастся, поскольку у нее с собой мало денег. К тому же она с детьми. Но, по-моему, Гастингс, нам удастся его обогнать. А это очень важно.

— Как, по-вашему, она и вправду немного не в себе? — спросил я.

— По-моему, она крайне возбуждена и пребывает в весьма нервном состоянии.

— Но не настолько тяжелом, чтобы помещать ее в психиатрическую больницу?

— Безусловно.

— Знаете, Пуаро, я уже просто перестал соображать, что к чему.

— Извините меня, Гастингс, но вы ничего не соображали с самого начала.

— Тут слишком много каких-то побочных линий.

— Естественно, тут есть побочные линии. Выделить основную среди прочих побочных — это и есть главная задача для умеющего мыслить человека.

— Скажите мне, Пуаро, вы сразу поняли, что в этом деле восемь подозреваемых, а не семь?

— Да, я принял этот факт к сведению, — сухо ответил Пуаро, — как только Тереза Аранделл упомянула, что последний раз видела доктора Доналдсона за ужином в «Литлгрин-хаусе» четырнадцатого апреля.

— Я не совсем понимаю… — начал было я и умолк.

— И что же вы не понимаете?

— Если Доналдсон решил расправиться с мисс Аранделл с помощью, так сказать, прививки, тогда я не понимаю, зачем ему нужна была эта до смешного примитивная нитка поперек лестницы.

— En verite[237], Гастингс, бывают минуты, когда вы просто выводите меня из равновесия. Один способ требует специальных, сугубо научных знаний, так?

— Да.

— А второй — очень домашний, — «это под силу даже вашей маме», как любят твердить в рекламах. Верно?

— Да, конечно.

— Думайте, Гастингс, думайте. Откиньтесь на спинку кресла, закройте глаза и заставьте работать ваши серые клеточки.

Я подчинился. То есть я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался выполнить третью часть инструкции, однако результат моих усилий был равен нулю.

Открыв глаза, я увидел, что Пуаро добродушно меня рассматривает, точно няня, которой поручили приглядывать за неразумным младенцем.

— Eh bien?

Я предпринял отчаянную попытку не ударить в грязь лицом.

— Мне кажется, — начал я, — что тот, кто придумал первый вариант, не может быть тем же человеком, который сумел использовать в этом деле новейшие научные достижения.

— Резонно.

— И я сомневаюсь, что разум, изощренный в науках, опустится до такой примитивной вещи, как несчастный случай, — это означало бы положиться на волю судьбы.

— Очень разумно.

Осмелев, я продолжал:

— Поэтому единственно возможный вывод, по-видимому, таков: попытки были предприняты разными людьми. Мы имеем дело с убийством, задуманным двумя совершенно разными людьми.

— Вам не кажется, что это уж слишком большое совпадение?

— Вы сами как-то сказали, что в деле об убийстве почти всегда встречается хоть одно совпадение.

— Да, это правда. Вы поймали меня на слове.

— Так-то.

— И кто же, по-вашему, эти двое?

— Доналдсон и Тереза Аранделл. Доктор очень подходит на роль второго, то есть действительного убийцы. С другой стороны, нам известно, что Тереза предприняла первую попытку. Мне думается, они могли действовать совершенно независимо друг от друга.

— Вы так любите выражение «нам известно», Гастингс. Уверяю вас, что мне, в отличие от вас, совсем неизвестно, была ли Тереза той ночью на лестнице.

— Но мисс Лоусон сказала…

— То, что сказала мисс Лоусон, еще нельзя считать доказательством.

— Но она говорит…

— Говорит… Говорит… Вы всегда слишком доверяетесь людям, готовы поверить им на слово. А теперь послушайте, mon cher. Я ведь говорил вам, что меня кое-что смущает в поведанной нам мисс Лоусон истории?

— Да, я помню. Но вы никак не могли вспомнить, что именно вас смущает.

— Так вот, я вспомнил. Секунду терпения, и я покажу вам то, что я, вот глупец, должен был сообразить гораздо раньше.

Он подошел к письменному столу и, открыв ящик, вынул оттуда кусок картона. Потом, взяв ножницы, принялся что-то вырезать, встав так, чтобы я ничего не видел.

— Терпение, Гастингс. Через минуту мы приступим к нашему эксперименту.

Я покорно отвел взгляд.

Через минуту-другую Пуаро удовлетворенно щелкнул языком. Он отложил ножницы, бросил остатки картона в корзинку и подошел ко мне.

— Не смотрите. Закройте глаза, пока я буду прикалывать кое-что к лацкану вашего пиджака.

Я повиновался. Пуаро проделал все, что хотел, потом помог мне встать и провел в соседнюю с гостиной спальню.

— А теперь, Гастингс, посмотрите на себя в зеркало. На вас модная брошь с вашими инициалами — правда? — только, bien entundu[238], брошь эта сделана не из хромированной стали, и тем паче не из золота с платиной, а всего лишь из картона.

Я посмотрел на себя и улыбнулся. Пуаро необыкновенно ловко смастерил эту брошь. На моем лацкане красовалось нечто, похожее на брошь Терезы Аранделл, — круг из картона, а в нем мои инициалы «А. Г.».

— Eh bien? — спросил Пуаро. — Довольны? Очень элегантная брошь с вашими инициалами, верно?

— Настоящее произведение искусства, — согласился я.

— Правда, она не играет на свету, но тем не менее вы не станете отрицать, что такую брошь можно разглядеть и с приличного расстояния?

— Не сомневаюсь.

— Вот именно. Сомнения одолевают вас не слишком часто. Вы очень доверчивы, дружище. А теперь, Гастингс, будьте добры снять свой пиджак.

Не понимая, в чем дело, я выполнил его просьбу. Пуаро тоже снял пиджак и, чуть отвернувшись, надел мой.

— А теперь, — торжественным голосом провозгласил он, — обратите внимание на брошь. Брошь с вашими инициалами — идет она мне?

Он повернулся лицом к зеркалу. Я недоверчиво уставился на него. И наконец понял разгадку.

— Ну и идиот же я! Конечно. В круге Г. А., а вовсе не А. Г.

Пуаро, сияя улыбкой, снова обменялся со мной пиджаком.

— Теперь вы понимаете, что мне не понравилось в истории, рассказанной мисс Лоусон. Она утверждала, что четко видела инициалы Терезы. Но раз она видела Терезу в зеркале, значит, должна была видеть их в обратном порядке.

— Подождите, — усомнился я, — может, и она поняла, что они были в обратном порядке?

— Mon cher, почему тогда вам это не пришло в голову? Почему вы не воскликнули: «Пуаро, инициалы тут неправильные. Тут Т. А., а должно быть А. Т.». Хотя вы все же значительно умнее, чем мисс Лоусон. И только не говорите мне, что какая-нибудь бестолочь вроде нее, едва проснувшись, способна сообразить, что А. Т. в действительности означает Т. А. Нет, мисс Лоусон такое просто не по силам.

— Она была уверена, что это Тереза, — не отставал я.

— Вот теперь вы приближаетесь к истине, друг мой. Помните, я намекнул ей, что ей вряд ли удалось бы разглядеть лицо женщины, склонившейся над ступеньками, и как она среагировала?

— Вспомнила брошь Терезы и тут же приплела ее, совершенно не думая, что сам этот факт — будто она видела эту брошь в зеркале, делает ее рассказ неправдоподобным.

Резко зазвонил телефон. Пуаро снял трубку.

Он произнес всего несколько неразборчивых слов.

— Да? Да… Конечно. Да, очень удобно. Во второй половине дня… Да, в два вполне меня устраивает. Он повесил трубку и с улыбкой повернулся ко мне. — Доктор Доналдсон жаждет поговорить со мной. Он придет сюда завтра в два часа. Мы делаем успехи, mon ami, мы делаем успехи.

Глава 26 Миссис Таниос отказывается говорить

На следующее утро, сразу после завтрака, я зашел к Пуаро и застал его за письменным столом.

Он поднял руку, приветствуя меня, и снова принялся писать. Наконец, собрав страницы, сложил их в конверт и аккуратно его заклеил.

— Что поделываете, старина? — шутливо — спросил его я. — Пишете отчет о нашем деле, чтобы припрятать его в сейфе, на случай, если кто-либо надумает вас прикончить?

— Знаете, Гастингс, вы не так уж далеки от истины.

Тон у него был вполне серьезным.

— А что, наш убийца и вправду становится опасным?

— Убийца всегда опасен, — мрачно отозвался Пуаро. — Удивительно, как часто об этом забывают.

— Какие новости?

— Звонил доктор Таниос.

— По-прежнему никаких известий о его жене?

— Никаких.

— Значит, все в порядке.

—: Сомневаюсь.

— Да бросьте, Пуаро, неужто вы думаете, что с ней разделались?

Пуаро неуверенно покачал головой.

— Признаюсь, — пробормотал он, — я очень хотел бы знать, где она сейчас пребывает.

— Да куда она денется, — бодро сказал я.

— Ваш неистребимый оптимизм не перестает меня удивлять, Гастингс!

— Господи Боже, Пуаро, не думаете же вы, в самом деле, что ее расчленили на куски, которые спрятали в сундук или собираются высылать бандеролями.

— Тревога доктора Таниоса представляется мне несколько преувеличенной, но у него есть на то основания. Первое, что нам следует предпринять, — это поговорить с мисс Лоусон.

— Вы хотите указать ей на ее промах с брошью?

— Разумеется, нет. Этот маленький факт я придержу до более подходящего момента.

— Тогда о чем же вы собираетесь с ней говорить?

— Услышите в свое время, mon ami.

— Очередная ваша выдумка, наверное?

— Порою вы становитесь довольно агрессивным, Гастингс. Можно подумать, что мне нравится лгать.

— А разве нет? Я так совершенно в этом уверен.

— Сказать по правде, я даже сам порой хвалю себя за умение фантазировать, — по-детски наивно согласился Пуаро.

Тут я не мог не рассмеяться. Пуаро посмотрел на меня с упреком, и мы отправились в «Клэнройден-Мэншнс».

Нас провели в ту же самую загроможденную вещами гостиную, куда тотчас ворвалась мисс Лоусон. Ее речь была еще более сумбурной, нежели прежде.

— О, дорогой мосье Пуаро, доброе утро. Столько дел, боюсь, у меня не убрано. Но утром температура была не больше шестидесяти[239] или семидесяти градусов. С тех пор, как Белла приехала…

— Что вы сказали? Белла?

— Да, Белла Таниос. Она приехала полчаса назад — с детьми — такая усталая, душечка. Ей-богу, я просто не знала, что с ними делать. Знаете, она ушла от своего мужа.

— Бросила его?

— По ее словам. Конечно, я ничуть не сомневаюсь, что она, бедняжка, совершенно права.

— Она сама вам все рассказала?

— Не совсем так. По правде говоря, она вообще ничего не сказала. Просто повторяет, что ушла от него и ничто не заставит ее вернуться к нему обратно.

— Она предприняла очень серьезный шаг.

— Конечно! Честно говоря, будь он англичанин, я бы посоветовала ей… Но ведь он не англичанин…. И у нее такой странный вид, у бедняжки… Она так напугана.

Что же такое он ей сделал? Турки, насколько мне известно, порой бывают невероятно жестоки.

— Доктор Таниос — грек.

— Да, конечно, как раз все наоборот. Я хочу сказать, что это на них нападают турки… Или я спутала греков с армянами? Но все равно, какое мне до них дело… По-моему, ей не стоит возвращаться к нему, а что думаете об этом вы, мосье Пуаро? В любом случае… я хочу сказать, она говорит, что не… Она даже не хочет, чтобы он знал, где она.

— Вот как?

— Да, из-за детей. Она так боится, что он увезет их обратно в Смирну. Бедняжка! Она в ужасном состоянии. У нее нет денег — ни пенни. Она не знает, что ей делать, куда деться. Она хочет попытаться сама зарабатывать себе на жизнь, но вы ведь знаете, мосье Пуаро, одного желания еще недостаточно. Мне ли этого не знать. Вот если бы у нее была специальность!

— Когда она ушла от мужа?

— Вчера. Она провела ночь в небольшой гостинице возле Паддингтона. А потом приехала ко мне, потому что считает, что больше ей обратиться не к кому.

— И вы намерены ей помочь? Очень благородно с вашей стороны.

— Видите ли, мосье Пуаро, я действительно считаю это своим долгом. Но, конечно, все не так просто. У меня очень маленькая квартира, и в ней мало места… словом, одно цепляется за другое…

— Вы могли бы отправить ее в «Литлгрин-хаус»?

— Наверное, но, видите ли, ее муж тоже может искать ее там. Сейчас я сняла ей комнаты в «Веллингтоне» на Куинз-роуд. Она остановилась там под именем «миссис Питерс».

— Понятно, — отозвался Пуаро.

Помолчав немного, он сказал:

— Я бы хотел повидать миссис Таниос. Она, знаете ли, вчера приходила ко мне, но меня не было дома.

— Вот как? Она мне об этом ничего не сказала. Я ей скажу, ладно?

— Будьте так любезны.

Мисс Лоусон выбежала из комнаты. Нам был слышен ее голос:

— Белла… Белла, моя дорогая, хочешь повидаться с мосье Пуаро?

Мы не слышали, что ответила миссис Таниос, но довольно скоро она вошла в комнату.

Я был просто потрясен ее видом. Под глазами у нее были синяки, а на щеках ни кровинки, но больше всего меня поразил страх, который был написан у нее на лице. Она вздрагивала при малейшем шорохе и все время к чему-то прислушивалась.

Пуаро тепло с ней поздоровался. Подошел, учтиво пожал руку, подвинул кресло, положил в него подушку. Словом, обращался с этой бледной, перепуганной насмерть женщиной, как с королевой.

— А теперь, мадам, давайте побеседуем. Вы вчера заходили ко мне?

Она кивнула.

— Очень сожалею, что меня в это время не было дома.

— Да, да, я тоже очень об этом сожалею.

— Вы что-то хотели мне сказать?

— Да. Хотела…

— Eh bien, я к вашим услугам.

Миссис Таниос не откликнулась. Она сидела неподвижно, крутя обручальное кольцо на пальце.

— Итак, мадам?

Медленно, почти неохотно она покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Я не осмеливаюсь.

— Не осмеливаетесь, мадам?

— Нет. Я… Если он узнает, он… Нас ждут неприятности!

— Говорите, говорите, мадам! Какие еще неприятности! Это абсурд.

— О нет, это вовсе не абсурд. Вы его не знаете…

— «Его», то есть вашего мужа, мадам?

— Да, конечно.

Пуаро минуту-две молчал.

— Ваш муж приходил ко мне вчера, мадам, — сказал он.

На ее лице вспыхнула тревога.

— О нет! Вы не сказали ему… Конечно, не сказали! Вы не могли. Вы не знали, где я. Он говорил… Он говорил, что я… сумасшедшая?

— Он сказал, что вы в крайне возбужденном состоянии, — осторожно ответил Пуаро.

Но она недоверчиво затрясла головой.

— Нет, он сказал, что я либо сумасшедшая, либо схожу с ума. Он хочет запрятать меня в сумасшедший дом, чтобы я не могла ничего рассказать.

— Рассказать что?

Но она лишь покачала головой. Выкручивая себе пальцы, она пробормотала:

— Я боюсь…

— Но, мадам, как только вы мне все расскажете, будете в безопасности! Нет тайны — значит, нечего бояться…

Но она ничего не ответила. Только продолжала крутить свое кольцо.

— Подумайте сами, — мягко сказал Пуаро.

Она всхлипнула.

— Откуда мне знать?.. О, Боже, это ужасно. Он так умеет внушать доверие! Он ведь врач! Люди поверят ему, а не мне. Я знаю, знаю. Я знаю, они поверят ему. Я бы сама поверила. А мне никто не поверит. Кто я такая, чтобы мне верить?

— Рискните. Может, я вам поверю.

Она бросила на него затравленный взгляд.

— Вы? Поверите? Может, и вы на его стороне.

— Я ни на чьей стороне, мадам. Я всегда на стороне правды.

— Не знаю, — без всякой надежды в голосе отозвалась миссис Таниос. — Не знаю.

Она продолжала, ее фразы становились все длиннее, порой налезая друг на друга.

— Это было ужасно — это длилось годами. Я видела, этому нет конца и края. И не могла ничего сказать, и сделать ничего не могла. У нас ведь были дети. Это был непрерывный кошмар. А теперь… Нет, я не вернусь к нему, И не позволю ему забрать детей. Куда-нибудь уеду, так, чтобы он не мог меня разыскать. Мне поможет Минни Лоусон. Она такая добрая, удивительно добрая. На свете нет человека добрее.

Она умолкла, затем, бросив на Пуаро затравленный взгляд, спросила:

— Что он говорил про меня? Сказал, что у меня мания преследования?

— Он сказал, мадам, что вы изменились по отношению к нему.

Она кивнула.

— И сказал, что у меня мания преследования, верно?

— Да, мадам, буду с вами откровенен, сказал.

— Вот видите! Это он и будет внушать всем. И у меня нет никаких доказательств, реальных доказательств.

Пуаро откинулся на спинку кресла. И когда заговорил, тон у него был совершенно другой — сугубо деловой, лишенный всяких эмоций, каким обычно обсуждают конкретные проблемы.

— Вы подозреваете своего мужа в убийстве мисс Эмили Аранделл?

Она ответила не задумываясь, выпалила, я бы сказал:

— Я не подозреваю, я — знаю.

— Тогда, мадам, вы просто обязаны все рассказать.

— Да, но это нелегко, нет, это не так легко.

— Как он ее убил?

— Точно я не знаю, но убил он.

— Ну а способ убийства?

— Не знаю. Он что-то сделал в то последнее воскресенье.

— В то воскресенье, когда он приезжал к ней с визитом?

— Да.

— Так вы не знаете, как это было?

— Нет.

— Тогда откуда же, извините меня, мадам, у вас такая уверенность?

— Потому что он… — Помолчав, она сказала: — Я уверена!

— Pardon, мадам, но вы что-то скрываете. Вы ведь еще не все мне рассказали?

— Да.

— В таком случае, прошу вас.

Белла Таниос вдруг встала.

— Нет. Я не могу этого сделать. Дети. Он их отец. Не могу. Я правда не могу…

— Но, мадам…

— Не могу, говорю же вам.

Эти слова она почти выкрикнула. Дверь отворилась, и вошла мисс Лоусон со склоненной набок головой. Она была взволнована, но вид у нее был скорее радостный.

— Разрешите войти? Вы уже побеседовали? Белла, моя дорогая, может, дать тебе чаю, или супу, или рюмочку бренди, наконец.

Миссис Таниос покачала головой.

— Спасибо, я чувствую себя хорошо. — Она чуть улыбнулась. — Пойду к детям. Я поручила им распаковывать вещи.

— Милые крошки, — отозвалась мисс Лоусон. — Я так люблю детей.

Миссис Таниос внезапно обернулась к ней.

— Не знаю, что бы я делала без вас, — сказала она. — Вы… Вы так добры, Минни.

— Успокойтесь, успокойтесь, моя родная, не нужно плакать. Все будет хорошо. Вы поговорите с моим адвокатом — он славный человек, такой участливый, — он посоветует вам, как наилучшим способом добиться развода. В наши дни развестись нетрудно, не так ли? Все так говорят. О, Господи, звонок. Кто же?

Она выбежала из комнаты. В холле послышались голоса. Снова появилась мисс Лоусон. Она шла на цыпочках и осторожно прикрыла за собой дверь.

— О, дорогая моя Белла, — с жаром зашептала она, старательно выделяя каждое слово, — это — ваш муж! Я не уверена, что должна впу…

Миссис Таниос одним прыжком очутилась у двери в другом конце комнаты. Мисс Лоусон энергично закивала головой.

— Правильно, родная, я проведу его сюда, а вы тем временем незаметно уйдете.

— Не говорите ему, что я здесь, — прошептала миссис Таниос. — Не говорите, что видели меня.

— Нет, нет, конечно нет.

Миссис Таниос выскользнула за дверь. Мы с Пуаро поспешно последовали за ней. И очутились в небольшой столовой.

Пуаро подошел к двери, ведущей в холл, чуть приоткрыл ее и прислушался. Затем он помахал нам рукой.

— Путь расчищен. Мисс Лоусон провела его в гостиную.

Мы осторожно миновали холл и очутились у входной двери. Пуаро беззвучно открыл ее и потом так же беззвучно затворил.

Миссис Таниос помчалась по лестнице, спотыкаясь и хватаясь за перила. Пуаро поддерживал ее под руку.

— Du calme, du calme[240]. Все в порядке.

Мы добрались до вестибюля.

— Не оставляйте меня, — жалобно попросила миссис Таниос. У нее был такой вид, будто она вот-вот упадет в обморок.

— Ни в коем случае, — успокоил ее Пуаро.

Мы перешли на другую сторону улицы, завернули за угол и очутились на Куинж-роуд. «Уеллингтон» оказался маленькой, неприметной гостиничкой, больше похожей на пансион.

Как только мы вошли, миссис Таниос рухнула на плюшевый диван. Руку она прижимала к сердцу, готовому вырваться у нее из груди.

Пуаро успокаивающе погладил ее по плечу.

— Еле-еле успели, да. А теперь, мадам, выслушайте меня внимательно.

— Больше я ничего не могу сказать вам, мосье Пуаро. Это было бы не по правилам. Вы… Вы знаете мое мнение… знаете, что я совершенно уверена. Разве этого недостаточно?

— И все же я прошу вас выслушать меня, мадам. Предположим — а это всего лишь предположение, и только, — что мне уже известны все факты свершившегося. Предположим, я уже знаю то, о чем вы можете мне рассказать, — ведь это несколько меняет ситуацию, вы согласны?

Она взглянула на него с недоверием. В глазах ее была мука и страшное напряжение.

— О, поверьте мне, мадам, я не пытаюсь загнать вас в ловушку, чтобы выудить то, что вы не хотите говорить. Но ведь это действительно несколько меняет ситуацию, разве не так?

— Наверное.

— Хорошо. Тогда позвольте мне сказать вот что. Я, Эркюль Пуаро, знаю правду. Я не прошу вас принять мои слова на веру. Возьмите вот это. — Он сунул ей в руки толстый конверт, который, как я помнил, заклеивал утром. — Здесь факты. После того, как вы с ними ознакомитесь и если они покажутся вам убедительными, позвоните мне. Мой номер на почтовой бумаге.

Она взяла конверт с видимой неохотой.

— И еще одно, — быстро продолжал Пуаро. — Вы должны немедленно покинуть эту гостиницу.

— Почему?

— Переберитесь в Конистон-отель возле Юстона[241]. И ни слова о том, куда переезжаете.

— Но ведь Минни Лоусон не скажет моему мужу, где я.

— Вы так думаете?

— О да, она целиком на моей стороне.

— Верно, но ваш муж, мадам, человек очень умный. Ему не составит большого труда вывернуть эту почтенную леди наизнанку. Важно, вы понимаете, очень важно, чтобы ваш муж не знал, где вы находитесь.

Она тупо кивнула.

Пуаро протянул ей листок бумаги.

— Вот адрес. Соберите вещи и вместе с детьми поезжайте туда, как можно скорее. Понятно?

Она кивнула.

— Понятно.

— Вы должны думать о детях, мадам, а не о себе. Вы ведь любите ваших детей?

Он знал, какую струну затронуть.

На щеках у нее появилась краска, голова гордо поднялась. Теперь она больше не напоминала загнанную лошадь. Перед нами была высокомерная дама, почти красавица.

— Значит, договорились, — подытожил Пуаро.

Он пожал ей руку, и мы ушли. Но не далеко. Под прикрытием уютного кафе мы пили кофе и следили за подъездом отеля. Минут через пять мы увидели шагающего по улице доктора Таниоса. Он даже не взглянул на «Веллингтон». Он прошел мимо, целиком погруженный в свои мысли, а затем свернул к подземке.

Прошло еще минут десять, прежде чем миссис Таниос с детьми и своими пожитками села в такси и уехала.

— Bien, — сказал Пуаро, вставая со счетом в руках. — Мы свое дело сделали. Теперь все в руках Божьих.

Глава 27 Визит доктора Доналдсона

Доналдсон явился ровно в два. Он, как всегда, был спокоен и аккуратен.

Личность доктора начинала меня интриговать. Сначала он казался мне совершенно невзрачным молодым человеком. Я не мог понять, что нашла в нем такая жизнелюбивая, энергичная особа, как Тереза. Но теперь мне было ясно, что Доналдсон далеко не ничтожество. За его скучным педантизмом таилась сила.

После обмена положенными любезностями Доналдсон сказал:

— Причина моего визита состоит в том, мосье Пуаро, что я совершенно не понимаю, почему вы принимаете участие в этом деле.

— Вы, вероятно, знаете, чем я занимаюсь? — осторожно спросил Пуаро.

— Конечно. Могу добавить, что я не поленился навести о вас справки.

— Вы осмотрительный человек, доктор.

— Я предпочитаю быть уверенным в том, что мне говорят, — сухо заметил Доналдсон.

— У вас критический склад ума.

— Должен признаться, все отзывы, полученные о вас, примерно одинаковы. Вы, по-видимому, весьма крупный авторитет в кругу людей вашей профессии. К тому же у вас репутация порядочного и честного человека.

— Вы мне слишком льстите, — пробормотал Пуаро.

— Вот почему я совершенно не могу понять, зачем вы взялись за это дело.

— Все очень просто.

— Наверно, не очень, — возразил Доналдсон. — Раз вы предпочли поначалу выдать себя за писателя.

— Простительный обман, не правда ли? Нельзя же явиться в дом и сразу объявить, что ты детектив, хотя порой и такое бывает полезно.

— Могу себе представить. — Снова тон Доналдсона стал сухим. — Следующим вашим шагом, — продолжал он, — был визит к мисс Аранделл. Вы сказали ей, что завещание, составленное ее теткой, по всей вероятности, может быть аннулировано.

Пуаро наклонил голову в знак согласия.

— Это, разумеется, было актом возмутительным. — Тон Доналдсона сделался резким. — Вы превосходно знали, что завещание имеет законную силу и переменить ничего нельзя.

— Вы так полагаете?

— Вы что, держите меня за идиота, мосье Пуаро?

— Что вы, доктор Доналдсон, у меня в мыслях не было ничего подобного.

— Я немного разбираюсь в юриспруденции, немного, но этого вполне достаточно. Это завещание не может быть опротестовано. Зачем же вы делаете вид, что может? Очевидно, из ваших собственных корыстных интересов — интересов, которые мисс Тереза Аранделл не сразу распознала.

— Вы, я вижу, претендуете на полную осведомленность в ее чувствах и поступках.

Слабая улыбка мелькнула на лице молодого человека.

— Мне известно о Терезе гораздо больше, чем она думает, — неожиданно заявил он. — Я не сомневаюсь, что она и Чарлз уверены в вашей поддержке в этом весьма щекотливом деле. Чарлз — человек во всех отношениях безнравственный. У Терезы дурная наследственность, и ее воспитание было, мягко говоря, неудачным.

— Вы с такой легкостью говорите такие вещи? Можно подумать, что речь идет о подопытной морской свинке, а не о вашей невесте.

Доналдсон, прищурившись, смотрел на него из-за стекол своего пенсне.

— А почему я должен закрывать на все это глаза? Я люблю Терезу Аранделл. Люблю такой, какая она есть на самом деле, и не собираюсь ее идеализировать.

— А вы понимаете, что Тереза вам безмерно предана, и деньги ей нужны главным образом для того, чтобы удовлетворить ваши амбиции?

— Конечно, я это понимаю. Я уже сказал вам, что я не идиот. И ни в коем случае не позволю Терезе вовлечь себя в сомнительные игры. Во многом Тереза еще ребенок. Я и сам вполне способен сделать научную карьеру. Конечно, значительная сумма мне бы вовсе не помешала. Эти деньги были бы весьма кстати, хотя они не упростили бы, а лишь ускорили мое продвижение.

— Короче, вы абсолютно уверены в своих способностях?

— Возможно, это звучит не слишком скромно, но это действительно так, — спокойно отозвался Доналдсон.

— В таком случае продолжим. Я вам признаюсь, что завоевал доверие мисс Терезы обманом. Я позволил ей думать, что я, скажем так, готов заработать деньги не совсем честным путем. Она поверила этому, ни на секунду не усомнившись.

— Тереза считает, что ради денег каждый готов на все что угодно, — сказал молодой доктор скучным голосом, каким обычно произносят прописные истины.

— Верно. Точно так же рассуждает и ее брат.

— Чарлз сам, вероятно, готов на что угодно ради денег.

— Вы, я вижу, не питаете никаких иллюзий по отношению к вашему будущему шурину?

— Нет. Я нахожу его довольно интересным субъектом для изучения. Ему присущи ярко выраженные невротические симптомы, но это особая тема, сугубо научная. Лучше вернемся к предмету нашего обсуждения. Я спросил себя, почему вы действуете так, таким образом, и нашел только один ответ. Совершенно очевидно, что вы подозреваете либо Терезу, либо Чарлза в убийстве мисс Аранделл. Нет, пожалуйста, не пытайтесь мне противоречить! Вы упомянули об эксгумации, по-моему, специально, чтобы посмотреть, как мы будем на это реагировать. Вы действительно предприняли какие-нибудь шаги к получению ордера на эксгумацию?

— Буду с вами откровенен. Пока нет.

Доналдсон кивнул.

— Так я и думал. Надеюсь, вы все же допускаете, что смерть мисс Аранделл могла быть вызвана естественными причинами?

— Вполне.

— И тем не менее рискуете утверждать обратное?

— И очень решительно. Если бы перед вами был случай, скажем, туберкулеза, — и были налицо все внешние признаки этой болезни, и внутренние ее проявления, и соответствующие показатели в анализе крови, eh bien, вы не стали бы сомневаться, что это туберкулез.

— Таков ваш подход? Понятно. Тогда чего же вы ждете?

— Я жду последнего штриха в найденных мною доказательствах.

Зазвонил телефон. Пуаро знаком попросил меня снять трубку. Я услышал знакомый голос:

— Капитан Гастингс? Говорит миссис Таниос. Будьте добры передать мосье Пуаро, что он совершенно прав. Если он придет завтра в десять утра, он получит то, что ему требуется.

— Завтра в десять утра?

— Да.

— Хорошо, я ему передам.

В глазах Пуаро был вопрос. Я кивнул.

Он повернулся к Доналдсону. Теперь он заметно оживился и обрел привычную уверенность.

— Позвольте мне объясниться, — сказал он. — Я квалифицировал этот случай как убийство. Оно имело все признаки убийства, все характерные детали убийства — короче, это было убийство! В этом нет ни малейшего сомнения.

— В чем же тогда причина ваших сомнений, ибо я чувствую, что вы продолжаете сомневаться?

— Причина действительно имелась — убийца не был опознан, но теперь эта причина исчезла!

— Вот как? Значит, он вам известен?

— Скажем так: окончательное доказательство будет у меня в руках завтра.

Доктор Доналдсон вздернул брови в еле приметной усмешке.

— Завтра? — спросил он. — Иногда, мосье Пуаро, этого завтра ждут ой как долго.

— Наоборот, — парировал Пуаро, — не успеешь оглянуться, а оно уже тут как тут, никакого разнообразия.

Доналдсон улыбнулся и встал.

— Боюсь, я отнял у вас слишком много времени, мосье Пуаро.

— Ни в коем случае. Всегда полезно объясниться начистоту.

Чуть поклонившись, Доналдсон вышел из комнаты.

Глава 28 Еще одна жертва

— Умный он человек, — задумчиво сказал Пуаро.

— Сразу и не догадаешься, что у него на уме.

— Согласен. И еще, он несколько нетерпим. Но исключительно проницателен.

— Звонила миссис Таниос.

— Я так и понял.

Я передал то, что она просила. Пуаро одобрительно кивнул.

— Отлично. Все идет хорошо. Через двадцать четыре часа, Гастингс, мы будем знать точно, как обстоят дела.

— Я все еще не очень хорошо соображаю. Так кого мы подозреваем?

— Кого подозреваете вы, Гастингс, я сказать не могу. Всех по очереди, вероятно.

— Порой мне кажется, что вы не прочь немного надо мной подсмеяться.

— Нет, нет. Я не разрешаю себе забавляться таким образом.

— Я не обижаюсь.

Пуаро покачал головой, но как-то рассеянно. Я пристально на него посмотрел.

— Что случилось? — спросил я.

— Друг мой, я всегда нервничаю к концу дела. А вдруг я что-то не учел…

— А разве такое бывает?

— Пожалуй, нет. — Он помолчал, сосредоточенно сдвинув брови. — Я предусмотрел все неожиданные варианты.

— Тогда, может, нам на время забыть о преступлении и пойти в театр?

— Ма foi[242], Гастингс, какая отличная идея!

Мы провели очень приятный вечер, хотя я допустил небольшую бестактность, пригласив Пуаро на детектив. Хочу дать совет всем моим читателям. Никогда не водите солдата на пьесу о войне, моряка — на пьесу о море, шотландца — о Шотландии, сыщика — на детектив, а актера и подавно незачем вести в театр. Поток самой беспощадной критики будет обрушиваться на вас весь спектакль. Пуаро неустанно клеймил психологическую примитивность, а отсутствие у героя-сыщика метода просто выводило его из себя. На обратном пути Пуаро все еще не мог успокоиться и бубнил, что весь спектакль можно было бы закончить еще в первой половине первого акта.

— Но в таком случае, Пуаро, не было бы и спектакля, — заметил я.

Пуаро был вынужден с этим согласиться. На том мы и расстались.

На следующее утро, а именно в десятом часу, я заявился к Пуаро. Он уже кончил завтракать, но сидел за столом и с привычной аккуратностью вскрывал только что полученные письма.

Зазвонил телефон, и я взял трубку.

Задыхающийся женский голос произнес:

— Это мистер Пуаро? О, это вы, капитан Гастингс?

На том конце провода всхлипнули и зарыдали.

— Это мисс Лоусон? — спросил я.

— Да, да, случилось такая страшная вещь!

Я сжал трубку.

— В чем дело?

— Она уехала из «Веллингтона», Белла, хочу я сказать. Прихожу туда вечером, а мне говорят — уехала. Не сказав мне ни слова! Просто удивительно! Я подумала, что, быть может, доктор Таниос был недалек от истины. Он так тепло говорил о ней и казался таким расстроенным, и теперь я вижу, что в общем-то он прав.

— Но что случилось, мисс Лоусон? Вас смущает только то, что миссис Таниос уехала из отеля, не предупредив вас?

— О нет! Не в этом дело! О, Боже мой, нет! Если бы только это, если бы только это… Хотя, признаться, это тоже странно, знаете ли. Доктор Таниос сказал, что она не в себе… Не в себе… Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю. Он назвал это манией преследования.

— Да. (Черт бы побрал эту женщину!) Но что случилось?

— О, Господи, какой ужас! Она умерла во сне. Приняла слишком много снотворного. Бедные ее малютки! Все так ужасно! Я плачу, плачу не переставая.

— Откуда вы узнали? Скажите мне.

Краем глаза я заметил, что Пуаро перестал вскрывать свои письма и прислушивается к разговору. Мне не хотелось его подзывать. Я боялся, что мисс Лоусон снова примется причитать и охать.

— Мне позвонили. Из отеля. Он называется «Канистон». По-видимому, у нее в сумке нашли мой адрес. О, милый мосье Пуаро… капитан Гастингс, хочу я сказать, какой ужас! Бедные крошки! У них больше нет их мамы!

— Послушайте, — сказал я. — Вы уверены, что это несчастный случай? Они не считают, что это похоже на самоубийство?

— О, об этом и подумать страшно, капитан Гастингс! О, Боже, я не знаю. Не уверена. Вы полагаете, есть такая вероятность? Это было бы ужасно! Конечно, в последнее время она была очень подавлена. Но из-за чего? Я хочу сказать, что у нее не было бы никаких сложностей с деньгами. Я была готова поделиться с ней, честное слово! Милая мисс Аранделл, не сомневаюсь, одобрила бы мое намерение. Я уверена. Неужели она действительно покончила с собой? Просто не верится, но, быть может, она все же не… В отеле считают, что это всего лишь несчастный случай.

— Что она приняла?

— Что-то из этих снотворных. По-моему, веронал. Нет, хлорал. Да, да, хлорал. О, Боже, капитан Гастингс, вы думаете…

Я бесцеремонно повесил трубку. И повернулся к Пуаро.

— Миссис Таниос…

Он поднял руку.

— Да, да, я знаю, что вы хотите мне сказать. Она умерла, верно?

— Да. От чересчур большой дозы снотворного. От хлорала.

Пуаро встал.

— Поехали, Гастингс, нам необходимо попасть туда как можно скорее.

— Этого вы боялись вчера вечером? Когда сказали, что всегда нервничаете к концу дела?

Лицо Пуаро стало строгим и застывшим. Почти всю дорогу до Юстона мы молчали. Раз-другой Пуаро покачал головой.

— А что, если… — робко заговорил я. — Что, если это и вправду несчастный случай?

— Нет, Гастингс, нет. Это не несчастный случай.

— Откуда, черт побери, он сумел узнать, куда она переехала?

Но Пуаро, не ответив, лишь покачал головой.

«Канистон», довольно безвкусное сооружение, располагался у самого входа в подземку. Пуаро, потрясая своей визитной карточкой и превратившись вдруг в необыкновенного скандалиста, вскоре пробился в комнату администратора.

Факты были предельно простыми.

Миссис Питерс, как она назвала себя, и ее двое детей прибыли примерно в половине первого. В час они пообедали.

В четыре часа пришел человек с запиской для миссис Питерс. Записку передали ей наверх. Через несколько минут она спустилась с двумя детьми и одним чемоданом. Дети уехали вместе с посетителем. Миссис Питерс зашла к администратору и сказала, что теперь ей нужна всего одна комната.

Она не выглядела очень расстроенной или огорченной. Наоборот, она казалась успокоившейся и собранной. В половине восьмого она поужинала и вскоре после этого ушла к себе.

Утром горничная нашла ее мертвой.

Послали за доктором. Он сказал, что смерть наступила несколько часов назад. На тумбочке возле кровати стоял пустой стакан. Было совершенно очевидно, что она приняла снотворное и по ошибке налила слишком большую дозу. Хлоралгидрат, объяснил доктор, лекарство очень коварное. Никаких признаков самоубийства, никакой записки. Стали искать адреса ее родственников и наткнулись на адрес и телефон мисс Лоусон, ей и позвонили.

Пуаро спросил, не нашли ли у покойной каких-либо писем или бумаг. Хотя бы ту записку, которую принес человек, с которым потом уехали дети.

Ему ответили, что никаких бумаг не было найдено, но в камине осталась кучка бумажного пепла.

Пуаро задумчиво кивнул.

По словам прислуги в отеле, к миссис Питерс никто не приходил и в ее комнату никто не входил, за исключением человека, который увез детей.

Я сам спросил у швейцара, как он выглядел, но швейцар ничего не мог толком объяснить. Человек был среднего роста, светловолосый, похожий на военного, и больше никаких подробностей. Нет, бороды у него не было, это точно.

— Это был не Таниос, — прошептал я Пуаро.

— Дорогой мой Гастингс! Неужто вы считаете, что миссис Таниос после всех усилий, которые она предприняла, чтобы увезти детей от отца, покорно передала бы ему их из рук в руки, не устроив, по крайней мере, сцены? Конечно нет!

— В таком случае, кто же был этот человек?

— Вероятно, тот, в ком миссис Таниос была уверена или, скорей, посыльный от того, кому миссис Таниос доверяла.

— Человек среднего роста, — задумался я.

— Нам совершенно не важно, как он выглядел, Гастингс. Я абсолютно уверен, что человек, которого прислали за детьми, не имел к этому делу никакого отношения. А тот, кто действительно имел, предусмотрительно держался поодаль.

— И записка была от него, от предусмотрительного?

— Да.

— От того, кому миссис Таниос доверяла?

— Очевидно.

— И эта записка сожжена?

— Да, ей велели ее сжечь.

— А что по поводу конверта с resume[243], который вы ей вручили?

Лицо Пуаро приняло необычно мрачное выражение.

— Оно тоже сгорело. Но это не имеет значения.

— Не имеет?

— Нет. Видите ли, это все осталось в голове Эркюля Пуаро.

Он взял меня под руку.

— Пойдемте, Гастингс, нам здесь больше нечего делать. Мы должны позаботиться не о мертвых, а о живых. Вот с ними я и буду иметь разговор.

Глава 29 Разговор в «Литлгрин-хаусе»

А на следующее утро, в одиннадцать часов, семь человек собрались в «Литлгрин-хаусе». Эркюль Пуаро стоял возле камина. Чарлз и Тереза Аранделл устроились на диване — Чарлз сидел на валике, положив руку на плечо сестры. Доктор Таниос утонул в кресле с высокой спинкой. Глаза у него были красные, а на рукаве пиджака чернела траурная лента.

На стуле с прямой спинкой возле круглого стола сидела хозяйка дома мисс Лоусон. Глаза у нее тоже были заплаканы, а прическа более растрепанная, чем обычно. Напротив нее лицом к Пуаро сидел доктор Доналдсон, как всегда очень невозмутимый.

Я вглядывался в эти лица со все возрастающим интересом.

Сколько раз я был свидетелем подобных сцен! Небольшая компания людей, все очень чинно, на всех лицах — маска учтивости. И сколько раз я наблюдал, как Пуаро срывал эту маску с одного из них! И все присутствовавшие видели, каким бывает лицо убийцы.

Да, сомневаться не приходилось. Один из присутствующих был убийца! Но кто? Даже и сейчас я ни в чем не был уверен.

Пуаро откашлялся — как всегда, немного картинно — и заговорил:

— Мы собрались здесь, леди и джентльмены, чтобы разобраться в обстоятельствах смерти Эмили Аранделл, имевшей место первого мая этого года. Налицо четыре предположения: что она умерла естественной смертью, что она умерла в результате несчастного случая, что она покончила с собой и, наконец, что она погибла от руки человека, известного нам или неизвестного.

После ее смерти не было проведено никакого расследования, поскольку все считали, что она умерла естественной смертью, что и было письменно засвидетельствовано доктором Грейнджером.

В тех случаях, когда подозрение на убийство возникает после того, как состоялись похороны, обычно производится эксгумация трупа. Есть причины, на основании которых я не настаивал на эксгумации. Главная из них — моему клиенту это бы не понравилось.

— Вашему клиенту? — удивленно перебил его доктор Доналдсон.

Пуаро повернулся к нему.

— Мой клиент — сама мисс Эмили Аранделл. Я действую от ее имени. Она очень просила, чтобы вокруг ее имени не было никаких сплетен.

Я пропущу следующие десять минут, поскольку они были посвящены никому не нужным повторениям и восклицаниям. Пуаро рассказал о письме, которое он получил, и тут же зачитал его вслух. Он объяснил, что и почему он предпринял по приезде в Маркет-Бейсинг, рассказал, как были обнаружены улики, свидетельствовавшие о том, что несчастный случай был подстроен.

Передохнув и снова откашлявшись, он продолжал:

— Сейчас я проведу вас тем путем, которым прошел я, чтобы добраться до истины. Я намерен показать вам, как развивались события, приведшие к роковому исходу.

Прежде всего, необходимо уяснить, какие обстоятельства вызывали тревогу у самой мисс Аранделл. Это, я считаю, сделать нетрудно. Она упала, якобы споткнувшись о мячик Боба, но она-то знала, что мячик тут ни при чем. Ее энергичный цепкий разум перебирал обстоятельства падения, и она пришла к весьма определенному заключению. Кто-то умышленно попытался повредить ее здоровью, а может, даже и убить ее.

Тогда она, естественно, стала размышлять над тем, кто бы это мог быть. В доме семь человек — четверо гостей, компаньонка и две служанки. Из этих семерых только один человек оказался вне ее подозрений, поскольку этому человеку ее смерть не принесла бы никакой выгоды, двух служанок она в расчет не брала, ибо обе они жили у нее уже давно и были преданы ей всей душой. Таким образом, подозреваемых оставалось четверо, трое из которых были ее близкими родственниками, а четвертый — тоже член семьи, поскольку это муж ее племянницы. Всем им ее смерть выгодна — троим непосредственно, одному, так сказать, опосредованно.

Она оказалась в трудном положении, поскольку была очень привязана к своим родным. А главное, она не принадлежала к тем, кто будет стирать грязное белье на виду у всех, как говорит пословица. Но спокойно дожидаться того, что с ней вот-вот разделаются, она тоже не собиралась — не в ее это было характере.

Она решается написать мне. А потом делает еще один решительный шаг, насколько я понимаю, по двум причинам. Одна, по-моему, — чувство злости против родственников. Она подозревает их всех и жаждет во что бы то ни стало поставить на место! Вторая, и более основательная, причина — желание защитить себя и найти средство защиты. Как вам известно, она написала своему адвокату, мистеру Первису, и велела ему составить завещание в пользу единственного человека в доме, который, как она была уверена, не имел никакого отношения к несчастному случаю.

Теперь я могу сказать, что, проанализировав некоторые фразы из ее письма ко мне и ее последующие действия, я понял, что со временем у мисс Аранделл из этих четверых остался под подозрением только один человек. Весь тон ее письма свидетельствует о горячем желании сохранить случившееся в строжайшей тайне, ведь затронута честь ее семьи.

Исходя из взглядов, свойственных человеку викторианской эпохи, это может означать, что речь идет о человеке, носящем ее фамилию и, скорей всего, о мужчине.

Если бы она подозревала миссис Таниос, она, конечно, стремилась бы обеспечить свою собственную безопасность, но не пеклась бы так настойчиво о сохранении доброго имени семьи. В этом смысле ее, конечно, могла беспокоить Тереза, тоже носящая фамилию Аранделл, но все же не так, как Чарлз.

Итак, Чарлз. Именно он сохранит фамилию ее семьи, передаст ее потомкам. У мисс Аранделл были все основания подозревать его. Во-первых, в отношении Чарлза она не тешила себя никакими иллюзиями. Он уже один раз чуть не опозорил семью. То есть он был не просто потенциальным, но, по сути дела, настоящим преступником. Он подделал ее подпись на чеке. Лиха беда начало — за подлогом может последовать и убийство!

Кроме того, за два дня до несчастного случая у нее состоялась с ним наводящая на размышление беседа. Он попросил у нее денег, она отказала, и тут он походя бросил фразу, смысл которой примерно таков: она сама добивается того, чтобы ее прикончили. На что она ответила, что постарается позаботиться о себе. «Не будьте так самоуверенны», — добавил племянник. А через два дня произошел несчастный случай.

Едва ли приходится удивляться, что, отлеживаясь в постели после злополучного падения, мисс Аранделл приходит к выводу, что на ее жизнь покушался не кто иной, как Чарлз Аранделл.

Логика развития событий очень четкая. Разговор с Чарлзом. Несчастный случай. Письмо, написанное мне под влиянием душевных переживаний. Письмо адвокату. В очередной вторник, двадцать первого, мистер Первис привозит новое завещание, и она его подписывает.

Чарлз и Тереза приезжают в следующие же выходные, и мисс Аранделл тотчас предпринимает необходимые шаги, чтобы защитить себя. Она говорит Чарлзу о завещании. Более того, она демонстрирует ему это новое завещание! На мой взгляд, весьма убедительное доказательство. Она ясно дает понять предполагаемому убийце, что после ее смерти он ничего не получит.

Она, по-видимому, рассчитывала на то, что Чарлз расскажет об этом своей сестре. Однако он этого не делает. Почему? По-моему, по одной причине: он чувствует себя виноватым. Он считает, что составление нового завещания — его рук дело. Но почему он считает себя виноватым? Потому что он в самом деле хотел убить свою тетушку? Или просто потому что стащил из ее письменного стола несколько не слишком крупных купюр? Во всяком случае, его нежелание поделиться новостью с сестрой можно объяснить и так и этак. Он промолчал в надежде, что тетушка разжалобится и сменит гнев на милость.

Мне кажется, я достаточно точно сумел воспроизвести размышления мисс Аранделл. Оставалось выяснить, насколько оправданны были ее подозрения.

Как и у нее, мои подозрения распространялись на тот же узкий круг людей — на тех же семь человек: Чарлза и Терезу Аранделл, доктора и миссис Таниос, двух служанок и мисс Лоусон. Был еще восьмой человек, которого тоже следовало принять во внимание, а именно, доктор Доналдсон, который ужинал в «Литлгрин-хаусе» в тот же злополучный вечер, но об этом мне стало известно гораздо позже.

Эти семь человек, о которых идет речь, легко делятся на две неравные группы. Шестерым из них так или иначе была выгодна смерть мисс Аранделл. Если бы был виновен кто-либо из этих шестерых, тогда мотив преступления был бы совершенно очевиден: корысть. Во второй группе — один-единственный человек — мисс Лоусон. Мисс Лоусон ничего не могла унаследовать после смерти Аранделл. Зато падение мисс Аранделл принесло ей выгоду, и немалую.

Но если бы мисс Лоусон действительно подстроила этот несчастный случай…

— Я не делала ничего такого! — вмешалась мисс Лоусон. — Это низость! Обвинять меня в подобных вещах!

— Минутку терпения, мадемуазель. Пожалуйста, не перебивайте меня, — попросил Пуаро.

Мисс Лоусон негодующе покрутила головой.

— Я протестую! Низость, иначе и не назовешь! Какая низость!

Пуаро, не обращая на нее внимания, продолжал:

— Повторяю, если бы мисс Лоусон подстроила этот несчастный случай, она сделала бы все иначе: так, чтобы мисс Аранделл заподозрила своих родственников, но ни в коем случае не ее. Для этого была возможность. Я искал подтверждения этой версии и раскопал один весьма существенный факт. Пожелай мисс Лоусон, чтобы мисс Аранделл заподозрила членов своей семьи, она бы обязательно устроила шум по поводу того, что Боб провел ночь на улице, а не дома. Мисс Лоусон же, наоборот, старалась, как могла, скрыть от мисс Аранделл этот факт. Поэтому, на мой взгляд, мисс Лоусон ни в чем не виновна.

— Надеюсь! — выкрикнула мисс Лоусон.

— Теперь я перехожу к обсуждению смерти мисс Аранделл. Если совершено одно покушение, за ним неизбежно следует второе. Я сразу понял, что убийца не остановится, и недели через две мисс Аранделл все равно была обречена. Я начал наводить справки.

У доктора Грейнджера смерть его пациентки не вызвала никаких подозрений. Что несколько сбило меня с толку. Но, расследуя события того вечера — после которого она заболела, — я напал на довольно важное обстоятельство. Мисс Джулия Трипп упомянула ореол, появившийся вокруг головы мисс Аранделл во время спиритического сеанса. Ее сестра подтвердила наличие ореола.

Они могли, разумеется, выдумать этот факт, ибо и той и другой присущ дух романтизма, но я решил, что едва ли этот феномен мог возникнуть на пустом месте. Разговаривая с мисс Лоусон, я также узнал кое-что интересное. Мисс Лоусон упомянула о светящейся ленте, которая будто бы появилась у рта мисс Аранделл и окутывала светящейся дымкой ее голову.

Очевидно, этот факт имел место. Не важно, что свидетели восприняли его по-разному. А объяснить это, если отбросить всю спиритическую шелуху, следовало так: в этот вечер дыхание мисс Аранделл было фосфоресцирующим.

Доктор Доналдсон беспокойно задвигался в своем кресле.

— Да, — кивнул ему Пуаро, — вы тоже начинаете понимать. Имеется не так уж много фосфоресцирующих веществ. Первое, и самое известное, натолкнуло меня на то, что я искал. Я прочту вам короткую выдержку из статьи об отравлении фосфором.

«Дыхание человека может фосфоресцировать еще до того, как он ощутит воздействие яда». Именно это увидели мисс Лоусон и сестры Трипп в темноте: светящееся дыхание и светящуюся дымку. А вот еще: «Поскольку наблюдается разлитие желчи, то желтуха (ярко выраженная) может быть принята не только как симптом, характерный для токсического воздействия фосфора, но и как свидетельство серьезных нарушений в желчевыводящей системе, что порой не дает возможности отравление фосфором отличить от определенных поражений печени, таких, как, например, острая желтая атрофия».

Вы понимаете теперь, как разумно все было сделано? Мисс Аранделл уже долгие годы страдала дисфункцией печени. Симптомы отравления фосфором были похожи на еще один приступ болей. Ничего нового в этом не было, ничего удивительного тоже.

Да, задумано было отлично! Заграничные спички — вот вам и фосфор. Кстати, для убийства требуется совсем небольшая доза: от одной сотой до одной тридцатой грамма.

Voila[244]. Каким ясным, каким удивительно ясным становится все это дело. Доктор, естественно, ничего не подозревал, к тому же, как я выяснил, у него потеряно обоняние, а ведь запах чеснока изо рта — верный симптом отравления фосфором. У него не было никаких подозрений — откуда? Никаких настораживающих обстоятельств не существовало, и единственным, что могло навести его на верный след, было явление, о котором он никогда не слышал или, если бы слышал, счел бы спиритической чепухой.

Теперь, после бесед с мисс Лоусон и сестрами Трипп, я уже не сомневался, что было совершено убийство. Но оставался вопрос: кем? Я исключил из списка служанок — им не хватило бы ума додуматься до такого. Я исключил мисс Лоусон, поскольку в противном случае она вряд ли стала бы уделять столько внимания светящейся эктоплазме. Я исключил Чарлза Аранделла, поскольку он видел завещание и знал, что ничего не получит в случае смерти тетки.

Оставались его сестра Тереза, мистер и миссис Таниос и доктор Доналдсон, который, как мне стало известно, ужинал в доме накануне происшествия с собачьим мячиком.

Вот здесь мне мало что могло помочь, никаких зацепок. Пришлось опереться на психологические моменты убийства и на личность убийцы. Оба преступления были, так сказать, написаны одним почерком. Оба были довольно простыми, хотя продуманы до мелочей и виртуозно проделаны. Для этого требовались некоторые знания, но не Бог весть какие. Нужные сведения об особенностях фосфорного отравления заполучить нетрудно, и само вещество раздобыть нетрудно, особенно, как я уже сказал, за границей.

Сначала я решил проанализировать действия мужчин. И тот и другой — врачи, и очень неглупые люди. Им ли не знать опасных — а в нашем случае полезных — свойств фосфора, но история с мячиком Боба никак не вязалась с мужской психологией. Такое могла придумать только женщина.

Вероятнее всего, полагал я, Тереза Аранделл. Она обладала определенными задатками — безрассудная, безжалостная и не очень щепетильная. Вполне эгоистичная и жадная до удовольствий. Она привыкла ни в чем себе не отказывать. И как раз в это время ей отчаянно нужны были деньги — для себя и для человека, которого она любила. Из ее поведения я также сделал вывод, что ей известно о том, что ее тетушка убита.

Надо сказать, в ее отношении к брату была некоторая натянутость, впрочем, и с его стороны — тоже.

Я полагаю, они просто-напросто подозревали друг друга. Чарлз старался ей внушить, чтобы она призналась, будто она знает о новом завещании. Спрашивается, зачем? Да ведь если она знает, то ее не будут подозревать! А что Тереза? Тереза считала, что Чарлз врет — не показывала ему тетушка никакого завещания! Эта уловка, не слишком удачная попытка отвести от себя подозрение, думала она.

По ходу дела я приметил еще одно немаловажное обстоятельство. Чарлз проявил непонятное отвращение к слову «мышьяк». Позже я выяснил, что он расспрашивал у старика садовника о составе различных гербицидов. Ясно, что не просто так.

Чарлз Аранделл заерзал на своем кресле.

— Я думал об этом, — признался он, — но, слава Богу, у меня не хватило для этого решительности.

Пуаро кивнул.

— Именно, потому что это не соответствует вашей психологии. Ваши преступления будут всегда преступлениями человека слабого. Украсть, подделать чек — да, потому что это легко, но кого-то убить — нет. Чтобы убить, нужно обладать особым складом ума, способностью сосредоточиться только на одной идее.

Он продолжил свою лекцию:

— Тереза Аранделл обладала, на мой взгляд, достаточной силой ума и волей, чтобы совершить задуманное, но я не мог не принять во внимание и прочие ее качества. К примеру, привычку потворствовать каждой своей прихоти. Жила она свободно и только для себя. Люди подобного склада обычно не решаются на убийство, разве что в порыве внезапного гнева. И все же я был уверен, что гербицид из банки украла именно Тереза Аранделл.

— Я скажу вам правду, — вдруг заговорила Тереза. — Я думала об этом. Я и вправду отсыпала немного гербицида в «Литлгрин-хаусе». На большее меня не хватило! Я слишком люблю жизнь и поэтому не могу лишить кого-то возможности ею наслаждаться. Может, я и никудышный человек, и эгоистка, но есть вещи, через которые я не в силах переступить! Я не способна убить живое существо!

— Верно, — кивнул Пуаро. — И вы не такая уж дурная, какой себя только что изобразили, мадемуазель. Просто вы еще слишком молоды и безрассудны.

И продолжил:

— Остается миссис Таниос. Едва ее увидев, я понял, что эта женщина чего-то боится. Она мигом сообразила, что я это заметил, и тотчас начала наживать себе на этом капитал. Принялась очень убедительно разыгрывать из себя женщину, которая боится за своего мужа. А позже изменила тактику. Она проделала это крайне ловко — но меня она обмануть не сумела. Женщина может бояться за своего мужа или она может бояться своего мужа, но нельзя бояться за кого-то и этого кого-то одновременно. Миссис Таниос остановилась на второй роли, играла она превосходно, — даже выбежала вслед за мной в холл отеля, сделав вид, что хочет мне что-то сказать. Когда ее муж вышел вслед за ней, чего она, собственно, и ждала, она притворилась, что не может говорить в его присутствии.

Я сразу же понял, что она совсем не боится своего мужа. Она испытывает к нему неприязнь. И тут, подытожив все свои наблюдения, я понял, что передо мной именно тот человек, которого я ищу. Она была не из тех, кто потакает своим желаниям, она попросту не могла себе этого позволить. Непривлекательная на вид девица, ведущая скучное существование, неспособная понравиться тем мужчинам, которые нравились ей, она в конечном итоге была вынуждена выйти за человека, который был ей не по душе — не хотелось оставаться старой девой. Я мог бы проследить, как росло в ней отвращение к жизни, к прозябанию в Смирне, вдали от всего, что она ценила. Затем — рождение детей и страстная к ним привязанность.

И только одно скрашивало ее монотонную жизнь — ожидание смерти тети Эмили. Тогда у нее появятся деньги, независимость, средства на приличную школу для детей — не забудьте, образование означало для нее очень многое, ведь она была профессорской дочкой.

Возможно, она задумала преступление еще до приезда в Англию. Она немного разбиралась в химии — ей случалось помогать отцу в лаборатории. Она знала о природе недомоганий мисс Аранделл, и ей нетрудно было сообразить, что фосфор является идеальным веществом для достижения заветной цели.

Затем, когда она приехала в «Литлгрин-хаус», она решила, что сумеет обойтись более простыми средствами. Мячик Боба, нитка или струна поперек ступенек — простая, бесхитростная, чисто женская затея.

Она предприняла попытку, которая не удалась. Едва ли она догадалась о том, что мисс Аранделл поняла причину «несчастного случая». Подозрения мисс Аранделл были направлены исключительно на Чарлза. Вряд ли ее отношение к Белле в чем-то изменилось. И тогда незаметно, но настойчиво эта замкнутая, несчастливая и очень честолюбивая женщина начала претворять в жизнь свой первоначальный план. Она нашла отличную маскировку для яда — патентованные капсулы, которые мисс Аранделл имела обыкновение принимать после еды. Открыть капсулу, подменить лекарство на фосфор и снова закрыть — с этим справился бы и ребенок. Капсулу она положила среди других. Днем раньше или днем позже мисс Аранделл все равно проглотит ее. Вряд ли кто сообразит, что в капсуле был яд. Даже если невероятное случится, она сама в это время будет вдали от Маркет-Бейсинга.

Тем не менее она решила подстраховать себя. В аптеке она раздобыла двойную дозу хлоралгидрата, подделав подпись своего мужа на рецепте. Тут у меня нет сомнений — пусть хлорал будет под рукой, на тот случай, если ее план не сработает.

Как я уже сказал, с первой же минуты, как я увидел ее, я был убежден, что миссис Таниос — человек, которого я ищу, но доказательств у меня никаких не было. Я должен был действовать крайне осторожно. Если миссис Таниос заметит, что я ее подозреваю, она может решиться, боялся я, на очередное преступление. Более того, я считал, что она уже обдумывала его. Ее единственным желанием в жизни было избавиться от своего мужа.

Ее хитроумный план обернулся против нее. Какое горькое разочарование! Деньги, замечательные, кружащие голову деньги целиком достались мисс Лоусон. Это был удар, но его она решила парировать самым интеллигентным способом. Она начала работать над совестью мисс Лоусон, которая, я подозреваю, и так уже не давала ей самой покоя.

Мисс Лоусон зарыдала. Она вынула из кармана платок, дабы удержать поток слез, но была не в силах совладать с собой.

— Это было ужасно! — всхлипывала она. — Какая я злая! Очень злая! Знаете, меня разбирало любопытство насчет завещания — почему мисс Аранделл решила составить новое завещание, хочу я сказать. И вот однажды, когда мисс Аранделл отдыхала, мне удалось отпереть ящик письменного стола. И тогда я узнала, что она все оставила мне! Конечно, я и мечтать не смела, что денег было столько. Несколько тысяч — вот о чем я думала. И почему бы нет? В конце концов, ее родственники на самом деле не любили ее. Но затем, когда она была уж очень больна, она попросила принести ей ее завещание. Я понимала, я была уверена, что она его разорвет… Вот почему я считаю себя злой. Я сказала ей, что она отправила его обратно мистеру Первису. Бедняжка, она была такой забывчивой. Она никогда не помнила, что куда клала. Она поверила мне. Велела написать ему, что я и сделала.

О, Боже, Боже, ей становилось все хуже и хуже, она уже перестала соображать. А потом она умерла. И когда завещание было прочитано и все деньги достались мне, я испытала ужас. Триста семьдесят пять тысяч фунтов. Я и не думала, что у нее столько денег, иначе я бы ни за что так не поступила.

Я чувствовала себя чуть ли не воровкой и не знала, что делать. Позавчера, когда Белла приехала ко мне, я сказала ей, что она может взять половину этих денег. Я была уверена, что мне сразу станет гораздо легче.

— Вот видите? — сказал Пуаро. — Миссис Таниос продолжала добиваться намеченной цели. Вот почему она ни в коем случае не хотела опротестовывать завещания. У нее были свои планы, и меньше всего ей хотелось вызвать вражду у мисс Лоусон. Она, конечно, сделала вид, что должна спросить разрешения у мужа, но, однако, ясно дала понять, каковы были ее собственные чувства.

В тот момент у нее были две цели: уйти вместе с детьми от доктора Таниоса и получить свою долю денег. Тогда у нее будет то, чего она добивается, — богатая, полная удовольствий жизнь в Англии вместе с детьми.

Шло время, ей все труднее было скрывать свою неприязнь к мужу. По правде говоря, она и не пыталась этого делать. Он, бедняга, был серьезно обеспокоен и огорчен. Ее действия, должно быть, казались ему непостижимыми. На самом же деле в них была четкая логика. Она играла роль насмерть перепуганной женщины. Если у меня имеются подозрения — а она не сомневалась в том, что они у меня имеются, — то, главное, дать мне понять, что убийство совершил ее муж. В любой момент могло произойти и второе убийство, которое, я не сомневался, уже созрело у нее в мозгу. Я знал, что в ее распоряжении находится опасная доза хлорала. И очень боялся, что она разыграет сцену с самоубийством мужа — будто бы он принял смертельную дозу.

А у меня так и не было против нее никаких улик. И вот, когда я уже почти отчаялся, я получил наконец то, что мне требовалось. Мисс Лоусон сообщила мне, что видела, как Тереза Аранделл в ночь на пасхальный понедельник стояла на коленях на ступеньках лестницы, точнее — видела ее отражение в зеркале. Я быстро обнаружил, что мисс Лоусон не могла так хорошо разглядеть Терезу — во всяком случае, она не могла разглядеть черт ее лица. Однако мисс Лоусон была уверена, что видела именно Терезу. Почему? Оказывается она четко видела брошку с инициалами Терезы — Т. А.

По моей просьбе мисс Тереза Аранделл показала мне эту брошь. При этом она категорически отрицала, что выходила ночью на лестницу. Тогда я подумал, что кто-то взял ее без ведома мисс Терезы, но, случайно увидев в зеркале отражение броши, я мгновенно понял все. Мисс Лоусон, проснувшись, видела смутную фигуру и более четко — инициалы Т. А., сверкающие в отблеске лампочки. Она и пришла к заключению, что это была Тереза.

Но если в зеркале она видела инициалы Т. А., значит, в действительности, это были буквы А. Т., потому что зеркало, естественно, дает зеркальное отражение.

Конечно! Мать миссис Таниос звали Арабелла Аранделл. Белла — это сокращение от Арабеллы. А. Т. означало Арабелла Таниос. Ничего странного в том, что у миссис Таниос была такая же брошь. На Рождество они были очень дорогими, но к весне их стали носить все, а я уже успел заметить, что миссис Таниос подражала своей кузине Терезе в туалетах — насколько могла, потому что средства у нее были весьма ограниченные.

Для меня, во всяком случае, расследование было завершено!

Что же мне теперь надлежало делать? Получить в Скотленд-Ярде ордер на эксгумацию трупа? Это, разумеется, сделать было нетрудно. Я мог бы доказать, что мисс Аранделл отравили фосфором, сомнений почти не было. Но похороны состоялись два месяца назад, а я знаю случаи, когда изменения тканей в организме покойного были настолько сильны, что не удавалось обнаружить практически никаких признаков очевидного отравления фосфором. Кроме того, как я мог доказать, что у миссис Таниос действительно имелся фосфор? Никак. Потому что, скорей всего, она приобрела его за границей.

И вот тут миссис Таниос предпринимает решительные действия. Она уходит от мужа, рассчитывая на жалость мисс Лоусон. И, не дрогнув, обвиняет его в убийстве.

Если я не буду действовать, решил я, следующей жертвой будет он. Я предпринял меры, чтобы изолировать их друг от друга — вроде бы для ее безопасности. Спорить со мной она не осмелилась. А в действительности я беспокоился о безопасности ее мужа. А затем… затем…

Он умолк и долго молчал. Он даже побледнел.

— Но это была лишь временная мера. Я должен был убедиться, что убийца больше никого не убьет. Я обязан был обеспечить безопасность невиновным.

Поэтому я написал письмо, в котором изложил все, что рассказал вам сейчас, и передал его миссис Таниос.

Наступило долгое молчание.

— О Боже, так вот из-за чего она покончила с собой! — выкрикнул доктор Таниос.

— Разве это был не лучший выход? — мягко спросил Пуаро. — Она сама приняла решение. Следовало, как вы понимаете, подумать и о детях.

Доктор Таниос закрыл лицо руками.

Пуаро подошел к нему и положил ему на плечо руку.

— Это было неизбежно. И даже необходимо. Иначе были бы новые жертвы. Сначала вы, затем, возможно, при определенных обстоятельствах, мисс Лоусон. И так далее.

Он умолк.

— Как-то вечером она предложила мне, — разбитым голосом сказал доктор Таниос, — принять снотворное… У нее было такое лицо, что я выбросил таблетку… Вот тогда я и подумал, что у нее явственные психические отклонения…

— Вы вправе так думать. В этом есть некоторая доля правды. Но только не с юридической точки зрения. Она отдавала себе полный отчет в том, что делает…

Доктор Таниос сказал задумчиво:

— Она была слишком хороша для меня, слишком хороша.

Странная эпитафия — для сознавшейся в убийстве женщины.

Глава 30 Последнее слово

Осталось добавить совсем немного.

Тереза вскоре вышла замуж за своего доктора. Я теперь знаю их довольно хорошо и начал ценить Доналдсона — ясность ума и глубокую внутреннюю силу и человечность. Впрочем, его манера поведения ничуть не изменилась — эдакий педантичный сухарь. Тереза часто поддразнивает его. Она, по-моему, исключительно счастлива и с головой ушла в карьеру своего мужа. Он уже сделал себе имя и является авторитетом среди эндокринологов[245].

Мисс Лоусон, вконец измучившуюся от угрызений совести, еле уговорили отказаться от намерения лишить себя последнего пенни. Под руководством мистера Первиса было выработано соглашение с участием всех заинтересованных сторон, в соответствии с которым состояние мисс Аранделл было поровну разделено между мисс Лоусон, двумя Аранделлами и детьми доктора Таниоса.

Чарлз через год с лишним спустил все, что ему досталось, и сейчас, по-моему, обитает где-то в Британской Колумбии[246].

Еще два эпизода.

— Ну и хитрец же вы! — сказала мисс Пибоди, остановив нас, когда мы в один прекрасный день вышли из ворот «Литлгрин-хауса». — Сумели все так тихо обделать! Без эксгумации. И приличия все соблюдены.

— А по-моему, нет никаких сомнений в том, что мисс Аранделл умерла от острой желтой атрофии печени, — мягко возразил Пуаро.

— Нет — и хорошо, — заметила мисс Пибоди. — А Белла Таниос, я слышала, приняла слишком большую дозу снотворного.

— Да, очень жаль.

— Несчастной она была женщиной — всегда хотела того, чего не могла иметь. От этого недолго и умом тронуться. У меня была как-то помощница при кухарке. То же самое. Дурнушка, прекрасно это понимала. Вот и начала писать себе письма, неизвестно от кого. У каждого свои причуды. Ладно, я всегда говорю: что ни делается, все к лучшему.

— Будем надеяться, мадам. Будем надеяться.

— А вам хочу сказать, — уже удаляясь, бросила мисс Пибоди, — очень умело вы все это замяли. На редкость умело. — И пошла дальше.

Кто-то жалобно взвизгнул у меня за спиной.

Я повернулся и открыл калитку.

— Пошли, старина.

Боб с удовольствием выпрыгнул на дорожку. В зубах у него был мячик.

— Мячик оставь дома. Мы идем гулять.

Боб вздохнул, повернулся и нехотя отнес мячик за калитку. С тоской посмотрел на него и пошел прочь. Потом поднял глаза.

«Ну раз ты приказываешь — мое дело подчиняться, хозяин».

Я виновато вздохнул.

— До чего же здорово снова иметь собаку, Пуаро.

— Военный трофей, — усмехнулся Пуаро. — Но должен напомнить вам, друг мой, что мисс Лоусон подарила Боба мне, а не вам.

— Не спорю, — сказал я. — Но вы не умеете ладить с собаками, Пуаро. Вы не понимаете собачью психологию! А вот мы с Бобом понимаем друг друга с полуслова, правда, Боб?

— Гав, — энергично отозвался Боб.

СМЕРТЬ НА НИЛЕ Death on the Nile 1937 © Перевод Харитонов В., 1994

Сибил Барнетт, которая не меньше меня любит путешествовать по всему свету

Часть первая АНГЛИЯ

1

— Линит Риджуэй!

— Это она! — сказал мистер Барнэби, хозяин «Трех корон».

Он толкнул локтем соседа.

Приоткрыв рты, оба выкатили буколические глаза.

Перед почтовым отделением стал большой ярко-красный «роллс-ройс».

Из него выпрыгнула девица — без шляпки и в простеньком (обманчиво простеньком) платьице; златовласая девица с властным лицом, с прелестной фигурой — словом, редкая птица тут, в Молтон-андер-Вуде.

Она быстрым, уверенным шагом прошла в здание почты.

— Она, — повторил мистер Барнэби и, понизив голос, трепетно продолжал: — У нее миллионы… Собирается потратить тысячи на усадьбу. Бассейны устроить, итальянские сады с бальным залом, полдома порушить и перестроить…

— Потекут в город денежки, — сказал его худой, болезненного вида приятель. Сказал завистливым, вредным тоном.

Мистер Барнэби согласился.

— Подфартило Молтон-андер-Вуду. Подфартило.

Мистер Барнэби ликовал.

— От спячки наконец пробудимся, — добавил он.

— Не то что при сэре Джордже, — сказал второй.

— Да, тому, кроме лошадей, ничего не надо было, — снисходительно сказал мистер Барнэби. — Вот и дошел до ручки.

— Сколько он получил за усадьбу?

— Шестьдесят тысяч, я слышал, так-то.

Худой присвистнул.

— И, говорят, еще шестьдесят, — продолжал радоваться мистер Барнэби, — она потратит на обустройство.

— Черт-те что, — сказал худой. — Откуда у нее эти деньжищи?

— Из Америки, я слышал. Мать была единственной дочкой у тамошнего миллионера. Прямо кино, правда?

Девица вышла из почты и села в автомобиль.

Худой проводил взглядом отъехавшую машину.

— Неправильно это, — пробормотал он себе под нос, — чтобы она еще так выглядела. Это слишком — иметь деньги и такую внешность. Если девушке привалило богатство, то какое же она имеет право быть еще и красоткой? А она — красотка… Все при ней. Нечестно…

2

Отрывок из светской хроники во «Всякой всячине»:

«Среди ужинавших в ресторане „У тетушки“ мое внимание привлекла красавица Линит Риджуэй. С нею были достопочтенная Джоанна Саутвуд, лорд Уиндли-зем и мистер Тоби Брайс. Общеизвестно, что мисс Риджуэй является единственной дочерью Мелиша Риджуэя, мужа Анны Хате. От своего деда, Леопольда Хатса, она наследует огромное состояние. Сейчас прелестная Линит в центре внимания, и поговаривают, что в скором времени может быть объявлено о помолвке. Разумеется, лорд Уиндлизем казался весьма epris!»[247]

3

Достопочтенная Джоанна Саутвуд сказала:

— Дорогая, по-моему, все получится совершенно изумительно.

Она сидела в спальне Линит Риджуэй в Вуд-Холле.

За окнами взгляд, миновав парк, уходил в поля с сизой каймой леса.

— Прелестно тут, правда? — сказала Ленит.

Она стояла, опершись руками в подоконник. Лицо горело энергией, нетерпением. Рядом с ней высокая и тонкая двадцатисемилетняя Джоанна Саутвуд с продолговатым умным лицом и капризно выщипанными бровями смотрелась тускловато.

— Сколько же ты успела сделать! У тебя было много архитекторов или кого там еще?

— Трое.

— А какие они — архитекторы? Никогда с ними не сталкивалась.

— Славные люди. Иногда, правда, довольно непрактичные.

— Ну, это ты быстро поправишь. Ты очень практичный человек, дорогая.

Джоанна взяла с туалетного столика нитку жемчуга.

— Это ведь настоящий жемчуг, да?

— Конечно.

— Для тебя — «конечно», моя радость, но большинство людей сочтут его либо старательной подделкой, либо даже дешевкой из «Вулвортс»[248]. Совершенно неправдоподобный жемчуг, дорогая, изумительно подобран. Эта нитка должна стоить сказочно дорого.

— Ты находишь, она вульгарна?

— Отнюдь нет! В чистом виде красота. Сколько же это стоит?

— Около пятидесяти тысяч.

— Кругленькая сумма! Ты не боишься, что твой жемчуг украдут?

— Нет, я его всегда ношу, а кроме того, он застрахован.

— Слушай, дай поносить до обеда. Дай порадоваться жизни.

Линит рассмеялась.

— Носи, если хочешь.

— Как я тебе завидую, Линит! Тебе только птичьего молока не хватает. В двадцать лет ты сама себе хозяйка, денег не считаешь, красавица, на здоровье не жалуешься. И вдобавок умница! Когда тебе будет двадцать один?

— В июне. Я устрою в Лондоне грандиозный прием в честь совершеннолетия.

— Кстати, ты выходишь за Чарлза Уиндлизема? Пресловутая светская хроника спит и видит поженить вас. А как жутко он тебе предан!

Линит пожала плечами.

— Не знаю. Мне пока совсем не хочется замуж.

— И правильно, дорогая! От добра добра не ищут.

Пронзительно зазвонил телефон, Линит подошла.

— Да? Да?

Ответил голос дворецкого:

— Звонит мисс де Бельфор. Вас соединить с ней?

— Бельфор? Да, конечно, соединяйте.

В трубке щелкнуло и напористо, сбиваясь с дыхания, заговорил мягкий голос:

— Алло, это мисс Риджуэй? Линит!

— Джеки, дорогая! Я не слышала тебя целую вечность!

— Я знаю. Ужас! Мне страшно нужно увидеть тебя, Линит.

— А что бы тебе приехать сюда? У меня новая игрушка. Очень хочется показать тебе.

— Я как раз хочу приехать.

— Так садись скорее на поезд или в машину.

— Я так и сделаю. У меня двухместная развалина. Я купила ее за пятнадцать фунтов, и время от времени она прилично бегает. А иногда дурит. Если я не приеду к чаю, значит, она задурила. Пока, моя радость.

Линит положила трубку и вернулась к Джоанне.

— Это моя старинная подружка — Жаклин де Бельфор. Мы обе были воспитанницами в одном парижском монастыре. Ей жутко не повезло. Ее отец был французским графом, а мать — американкой из южных штатов. Отец ушел к другой женщине, мать потеряла все деньги в уолл-стритском[249] крахе. Джеки осталась буквально ни с чем. Не представляю, как она прожила эти два года.

Джоанна полировала кроваво-красные ногти подушечкой из набора своей подруги. Клоня набок откинутую голову, она придирчиво разглядывала достигнутый результат.

— Дорогая, — протянула она, — а это не будет тебе в тягость? Если у моих друзей случаются неприятности, я сразу порываю с ними. Пусть это звучит жестоко, зато потом никаких забот. Они все время норовят занять денег либо определяются в белошвейки, а ты носи их жуткие платья. Или еще: расписывают абажуры, тачают батиковые кашне.

— Потеряй я все свои деньги, ты завтра же порвешь со мною?

— Всенепременно, дорогая. И ты не назовешь меня лицемеркой. Я люблю только везучих людей. Ты еще убедишься, что я совсем не исключение — просто-напросто большинство боится в этом признаться. Они скажут, что стало невозможно переносить Мэри, Эмили или Памелу: невзгоды совсем ожесточили бедняжку, она теперь такая странная!

— Какая же ты противная, Джоанна!

— Просто я устраиваюсь в жизни — как все.

— Я, например, не устраиваюсь.

— Понятное дело! Тебе ли жаться, если каждый квартал симпатичные, средних лет американские опекуны выплачивают тебе роскошное содержание.

— А насчет Жаклин ты ошибаешься, — сказала Линит. — Она не попрошайка. Я хотела ей помочь — так она не дала. В ней гордости до черта.

— А что это она так спешит повидаться? Держу пари, ей что-нибудь нужно от тебя. Сама увидишь.

— Она в самом деле чем-то возбуждена, — признала Линит. — Джеки всегда страшно горячо все воспринимала. Однажды она пырнула одного перочинным ножом.

— Боже, какой страх!

— Мальчишка мучил собаку. Джеки пыталась остановить его. Тот не слушался. Она цеплялась за него, тормошила, но он был сильнее, и тогда она выхватила ножик и вонзила в него. Был кошмарный скандал.

— Я думаю! Дико представить себе такое.

В комнату вошла горничная Линит. Пробормотав извинения, она взяла из шкафа платье и вышла.

— Что случилось с Мари? — спросила Джоанна. — У нее глаза на мокром месте.

— Жалко ее. Ты помнишь, я говорила, она собирается замуж за человека, который работает в Египте?

Она мало знала о нем, и я подумала: надо проверить, какой он человек. Выяснилось, что у него уже есть жена и трое детей в придачу.

— Сколько же врагов ты наживаешь себе, Линит!

— Врагов? — Линит удивилась.

Джоанна кивнула и взяла сигарету.

— Именно врагов, моя радость. Тебя на все хватает, и что нужно ты делаешь до ужаса правильно.

Линит рассмеялась.

— У меня нет ни единого врага в целом мире!

4

Лорд Уиндлизем сидел под кедром. Приятные пропорции Вуд-Холла радовали глаз. Ничто не портило его старозаветную красоту — новейшие постройки и пристройки укрылись за домом. А перед глазами был красивый и мирный пейзаж, залитый осенним солнцем. Но не Вуд-Холл видел Чарлз Уиндлизем: перед его мысленным взором стояли куда более внушительный елизаветинский дворец, раскинувшийся парк, сумрачноватое окружение… То было его родовое гнездо, Чарлтонбери, с фигурой на переднем плане — златовласой, смотревшей смело и уверенно… Линит, хозяйка Чарлтонбери!

Он был преисполнен надежды. Тот ее отказ, строго говоря, не был отказом — скорее, это была просьба об отсрочке. Ладно, он еще может подождать…

На редкость удачно все складывалось. Конечно, весьма желательно жениться на деньгах, хотя не до такой степени необходимо, чтобы поступаться при этом чувствами. А он вдобавок любит Линит. Он бы искал ее руки, будь она даже нищенкой, а не одной из богатейших невест в Англии. К счастью, она как раз из богатейших невест…

Он потешил себя планами на будущее. Может, подиректорствовать в Роксдейле, реставрировать западное крыло, не пускать больше шотландскую охоту[250] — нет надобности…

Чарлз Уиндлизем задремал на солнышке.

5

В четыре часа, хрустя гравием, подъехал видавший виды двухместный автомобиль-малютка. Из него выпрыгнуло хрупкое создание с копной темных волос. Девушка взбежала по ступенькам и позвонила в дверь.

Через несколько минут ее провели в просторную, строгую гостиную и пасторского вида дворецкий печально возгласил:

— Мисс де Бельфор!

— Линит!

— Джеки!

Стоявший поодаль Уиндлизем благосклонно взирал на темпераментную крошку, заключившую Линит в свои объятия.

— Лорд Уиндлизем — мисс де Бельфор, моя ближайшая подруга.

«Милашка, — думал тот, — не красавица, но определенно привлекательная — эти темные кудри, огромные глаза». Промычав что-то из приличия, он предупредительно вышел, оставив подруг вдвоем.

Жаклин, как это водилось за нею, не преминула посудачить.

— Уиндлизем? Да ведь это его все газеты прочат тебе в мужья! А ты правда выходишь за него, Линит?

— Может быть, — обронила Линит.

— Дорогая, как я рада! Он такой милый.

— Не настраивайся, я еще ничего не решила.

— Разумеется! Королевам полагается быть осмотрительными в выборе супруга.

— Не смеши меня, Джеки.

— Но ты в самом деле королева, Линит, и всегда была королевой! Sa Majeste, la reine Linette. Linette la blonde![251] А я твоя наперсница. Особо приближенная фрейлина.

— Какую чушь ты несешь, Джеки! А где ты вообще пропадала? Как в воду канула, ни строчки не написала.

— Я терпеть не могу писать письма. Где пропадала? Пускала пузыри. Работа! Скучная работа, скучные товарки.

— Дорогая, я хочу, чтобы ты…

— Приняла королевское пособие?[252] Честно говоря, я за этим и приехала. Нет-нет, не за деньгами! До этого пока не дошло. Я приехала просить о важной-преважной услуге.

— Выкладывай.

— Если ты собираешься выходить за своего Уиндли-зема, ты, может быть, поймешь меня.

Линит приняла озадаченный вид; потом лицо ее прояснилось.

— Ты хочешь сказать, что…

— Правильно, дорогая! Я помолвлена.

— Вот оно что! То-то, я смотрю, тебя как подменили. Ты всегда живчик, но сегодня — особенно.

— Такое у меня настроение.

— Расскажи про него.

— Его зовут Саймон Дойл. Он такой большой, плечистый и невероятно простой, совсем дитя малое, невозможная прелесть! Он бедный, совсем без денег. Но, по-вашему, он еще тот дворянин — из обедневших, правда, да еще младший сын, и все такое. Их корни в Девоншире. Он любит провинцию и все деревенское. А сам последние пять лет сидит в городе, в душной конторе. Сейчас там сокращение, он без работы. Линит, я умру, если не выйду за него замуж! Умру! Умру…

— Не говори глупостей, Джеки.

— Говорю тебе: умру! Я без ума от него. А он — от меня. Мы не можем друг без друга.

— Дорогая, ты просто не в себе.

— Я знаю. Страшно, правда? Когда тебя одолевает любовь, с ней уже не справиться.

Она смолкла. Ее широко раскрывшиеся темные глаза обрели трагическое выражение. Она передернула плечами.

— Иногда просто страшно делается! Мы с Саймоном созданы друг для друга. Мне никто больше не нужен. Ты должна помочь нам, Линит. Я узнала, что ты купила это поместье, и вот что подумала: ведь тебе понадобится управляющий — и может, даже не один. Возьми на это место Саймона.

— Как! — поразилась Линит.

— Он собаку съел на этом деле, — зачастила Жаклин. — Все знает про поместья — сам вырос в таких условиях. Да еще специально учился. Ну, Линит, ну, из любви ко мне — дай ему работу, а? Если он не справится — уволишь. А он справится! Мы себе будем жить в какой-нибудь сторожке, я буду постоянно видеть тебя, а в твоем парке станет просто божественно красиво.

Она встала.

— Скажи, что ты его берешь, Линит. Красивая, золотая Линит! Бесценное мое сокровище! Скажи, что ты его берешь!

— Джеки…

— Берешь?..

Линит рассмеялась.

— Смешная ты, Джеки! Вези сюда своего кавалера, дай на него посмотреть — тогда все и обсудим.

Джеки набросилась на нее с поцелуями.

— Дорогая ты моя, ты настоящий друг! Я знала! Ты меня никогда не подведешь! Ты самая ненаглядная на свете. До свидания!

— Нет, ты останешься, Джеки.

— Нет, не останусь. Я возвращаюсь в Лондон, а завтра привезу Саймона, и мы все решим. Ты полюбишь его. Он душка.

— Неужели ты не можешь задержаться и выпить чаю?

— Не могу, Линит. У меня от всего голова идет кругом. Я должна вернуться и рассказать Саймону. Я сумасшедшая, знаю, но с этим ничего не поделаешь. Даст Бог, замужество меня излечит. Оно вроде бы отрезвляюще действует на людей.

Она направилась к двери, но тут же кинулась напоследок обнять подругу.

— Ты одна такая на всем свете, Линит.

6

Мосье Гастон Блонден, владелец ресторанчика «У тетушки», отнюдь не баловал вниманием своих «clientele». Напрасно могли ждать, что их заметят и выделят из остальных, богач и красавица, знаменитость и аристократ. И уж совсем в исключительных случаях, являя особую милость, мосье Блонден встречал гостя, провожал к придержанному столику и заводил уместный разговор.

Нынешним вечером мосье Блонден почтил своим монаршим вниманием лишь троих — герцогиню, пэра-лошадника и комической внешности коротышку с длиннющими черными усами, который своим появлением «У тетушки», отметил бы поверхностный наблюдатель, едва ли делает одолжение ресторану.

А мосье Блонден был сама любезность. Хотя последние полчаса посетителей заверили, что ни единого свободного столика не имеется, тут и столик таинственным образом объявился, причем в удобнейшем месте. И мосье Блонден самолично, с подчеркнутой empressement провел к нему гостя.

— Само собой разумеется, мосье Пуаро, для вас всегда найдется столик. Как бы мне хотелось, чтобы вы почаще оказывали нам эту честь.

Эркюль Пуаро улыбнулся, вспомнив давний инцидент с участием мертвого тела, официанта, самого мосье Блондена и очень привлекательной дамы.

— Вы очень любезны, мосье Блонден, — сказал он.

— Вы один, мосье Пуаро?

— Да, один.

— Не беда, Жюль попотчует вас не обедом, а настоящей поэмой. Как ни очаровательны дамы, за ними есть один грешок: они отвлекают от еды! Вы получите удовольствие от обеда, мосье Пуаро, я вам это обещаю. Итак, какое вино…

С подоспевшим Жюлем разговор принял специальный характер.

Еще задержавшись, мосье Блонден спросил, понизив голос:

— Есть какие-нибудь серьезные дела?

Пуаро покачал головой.

— Увы, я теперь лентяй, — сказал он с грустью. — В свое время я сделал кое-какие сбережения, и мне по средствам вести праздную жизнь.

— Завидую вам.

— Что вы, завидовать мне неразумно. Уверяю вас, это только звучит хорошо: праздность. — Он вздохнул. — Правду говорят, что человек вынужден занимать себя работой, чтобы не думать.

Мосье Блонден воздел руки.

— Но есть же масса другого! Есть путешествия!

— Да, есть путешествия. Я уже отдал им немалую дань. Этой зимой, вероятно, посещу Египет. Климат, говорят, восхитительный. Сбежать от туманов, пасмурного неба и однообразного бесконечного дождя.

— Египет… — вздохнул мосье Блонден.

— Туда, по-моему, теперь можно добраться поездом, а не морем, если не считать паром через Ла-Манш.

— Море — вы плохо переносите его?

Эркюль Пуаро кивнул головой и чуть передернулся.

— Также я, — сочувственно сказал мосье Блонден. — Занятно, что это так действует на желудок.

— Но не на всякий желудок. Есть люди, на которых движение совершенно не оказывает действия. Оно им даже в удовольствие.

— Не поровну милость Божья, — сказал мосье Блонден.

Он печально помотал головой и с этой греховной мыслью удалился.

Неслышные расторопные официанты накрывали столик. Сухарики «мелба», масло, ведерко со льдом — все, что полагается для первоклассного обеда.

Оглушительно и вразнобой грянул негритянский оркестр. Лондон танцевал.

Эркюль Пуаро поднял глаза, размещая впечатления в своей ясной упорядоченной голове.

Сколько скучных усталых лиц! Хотя вон те крепыши веселятся напропалую… при том что на лицах их спутниц застыло одно стоическое терпение. Чему-то радуется толстая женщина в красном… Вообще у толстяков есть свои радости в жизни… смаковать, гурманствовать — кто позволит себе, следя за фигурой?

И молодежи порядочно пришло — безразличной, скучающей, тоскующей. Считать юность счастливой порой — какая чушь! — ведь юность более всего ранима.

Его взгляд размягченно остановился на одной паре. Прекрасно они смотрелись рядом — широкоплечий мужчина и стройная хрупкая девушка. В идеальном ритме счастья двигались их тела. Счастьем было то, что они здесь в этот час — и вместе.

Танец оборвался. После аплодисментов он возобновился, и еще раз оркестр играл на «бис», и только потом та пара вернулась к своему столику недалеко от Пуаро. Раскрасневшаяся девушка смеялась. Она так села против своего спутника, что Пуаро мог хорошо разглядеть ее лицо.

Если бы ее глаза только смеялись! Пуаро с сомнением покачал головой.

«Что-то заботит малышку, — сказал он про себя. — Что-то не так. Да-да, не так».

Тут его слуха коснулось слово: Египет.

Он ясно слышал их голоса — девушкин, молодой и свежий, напористый, с чуть смягченным иностранным «р», и приятный, негромкий голос хорошо воспитанного англичанина.

— Я знаю, что цыплят по осени считают, Саймон. Но говорю тебе: Линит не подведет.

— Зато я могу ее подвести.

— Чепуха, это прямо для тебя работа.

— Честно говоря, мне тоже так кажется… Насчет своей пригодности у меня нет сомнений. Тем более что я очень постараюсь — ради тебя.

Девушка тихо рассмеялась безоглядно счастливым смехом.

— Переждем три месяца, убедимся, что тебя не уволят, и…

— И я выделю тебе долю от нажитого добра[253] — я правильно уловил мысль?

— И мы поедем в Египет в наш медовый месяц — вот что я хотела сказать. Плевать, что дорого! Я всю жизнь хочу поехать в Египет. Нил… пирамиды… пески…

Мужской голос прозвучал не очень отчетливо:

— Мы вдвоем увидим все это, Джеки… вдвоем. Будет дивно, да?

— Мне-г-да, а тебе? Интересно… ты правда этого хочешь так же сильно, как я?

Ее голос напрягся, глаза округлились — и чуть ли не страх был в них.

Ответ последовал быстрый и резковатый:

— Не глупи, Джеки.

— Интересно… — повторила девушка.

И передернула плечами.

— Пойдем потанцуем.

Эркюль Пуаро пробормотал под нос:

— «Un qui aime et un qui se laisser aimer»[254]. М-да, мне тоже интересно.

7

— А вдруг с ним чертовски трудно ладить? — сказала Джоанна Саутвуд.

Линит покачала головой.

— Не думаю. Я доверяю вкусу Жаклин.

На это Джоанна заметила:

— В любви люди всегда другие.

Линит нетерпеливо мотнула головой и переменила тему.

— Мне надо к мистеру Пирсу — насчет проекта.

— Насчет проекта?

— Насчет развалюх. Я хочу их снести, а людей переселить.

— Какая ты у нас тонкая и сознательная, душка.

— Эти дома все равно надо убирать. Они испортят вид на мой бассейн.

— А их обитатели согласятся выехать?

— Да многие за милую душу! А некоторые — такие зануды. Не могут уразуметь, как сказочно изменятся их условия жизни.

— Я знаю, ты не упустишь наставить их уму-разуму.

— Ради их же пользы, дорогая Джоанна.

— Конечно, дорогая, я все понимаю. Принудительное благо.

Линит нахмурилась. Джоанна рассмеялась.

— Не отпирайся, ведь ты — тиран. Если угодно, тиран-благодетель.

— Я ни капельки не тиран!

— Но ты любишь настоять на своем.

— Не очень.

— Погляди мне в глаза, Линит Риджуэй, и назови хоть один раз, когда тебе не удалось поступить по-своему.

— Я тебе назову тысячу раз.

— Вот-вот: «тысяча раз» — и ни одного конкретного примера. Ты не придумаешь его, сколько ни старайся. Триумфальный проезд Линит Риджуэй в золотом авто.

— Ты считаешь, я эгоистка? — резко бросила Линит.

— Нет, ты победительница — только и всего. Благодаря союзу денег и обаяния. Все повергается перед тобой. Чего не купят деньги — доставит улыбка. Вот это и означает: Линит Риджуэй, Девушка, у Которой Все Есть.

— Не смеши меня, Джоанна.

— Разве не правда, что у тебя все есть?

— Пожалуй, правда… Дикость какая-то!

— Еще бы не дикость! Ты, наверное, иногда сатанеешь от скуки. А пока — верши свой триумфальный проезд в золотом авто. Но хотелось бы мне знать — даже очень! — что будет, когда ты выедешь на улицу, а там знак: «Проезда нет».

— Не городи чушь, Джоанна. — Обернувшись к вошедшему лорду Уиндлизему, Линит сказала: —; Джоанна говорит обо мне страшные гадости.

— Из вредности, дорогая, исключительно из вредности, — рассеянно отозвалась та, поднимаясь с кресла.

Она ушла, не придумав повода. В глазах Уиндлизема она отметила огонек.

Минуту-другую тот молчал. Потом прямо перешел к делу:

— Вы пришли к какому-нибудь решению, Линит?

Она медленно выговорила:

— Неужели придется быть жестокой? Ведь если я не уверена, мне нужно сказать: нет…

Он остановил ее.

— Не говорите! Время терпит — у вас сколько угодно времени. Только, мне кажется, мы будем счастливы вместе.

— Понимаете, — виновато, с детской интонацией сказала Линит, — мне сейчас так хорошо — да еще все это в придачу. — Она повела рукой. — Мне хотелось сделать из Вуд-Холла идеальный загородный дом, и, по-моему, получилось славно, вам не кажется?

— Здесь прекрасно. Прекрасная планировка. Все безукоризненно. Вы умница, Линит.

Он помолчал минуту и продолжал:

— А Чарлтонбери — ведь он вам нравится? Конечно, требуется кое-что подновить и прочее, но у вас все так замечательно выходит. Вам это доставит удовольствие.

— Ну конечно, Чарлтонбери — это чудо.

Она охотно поддакнула ему, но на сердце лег холодок. Какая-то посторонняя нота внесла диссонанс в ее полное приятие жизни. Тогда она не стала углубляться в это чувство, но позже, когда Уиндлизем ушел в дом, решила покопаться в себе.

Вот оно: Чарлтонбери — ей было неприятно, что о нем зашла речь. Но почему? Весьма знаменитое место. Предки Уиндлизема владели поместьем со времен Елизаветы[255]. Быть хозяйкой Чарлтонбери — высокая честь. Уиндлизем был из самых желанных партий в Англии.

Понятно, он не может всерьез воспринимать Вуд… Даже сравнивать смешно с Чарлтонбери.

Зато Вуд — это только ее! Она увидела поместье, купила его, перестроила и все переделала, вложила пропасть денег. Это ее собственность, ее королевство.

И оно утратит всякий смысл, выйди она замуж за Уиндлизема. Что им делать с двумя загородными домами? И, естественно, отказаться придется от Вуд-Холла.

И от себя самой придется отказаться. Линит Риджуэй станет графиней Уиндлизем, осчастливив своим приданым Чарлтонбери и его хозяина. Она будет королевской супругой, но уже никак не королевой.

«Я делаюсь смешной», — подумала она.

Но странно, что ей так ненавистна мысль лишиться Вуда…

И еще не давали покоя слова, что Джеки выговорила странным, зыбким голосом: «Я умру, если не выйду за него замуж. Просто умру…»

Какая решимость, сколько убежденности. А сама она, Линит, чувствовала что-нибудь похожее к Уиндли-зему? Ни в малой степени. Возможно, она вообще ни к кому не могла испытывать таких чувств. А должно быть, это замечательно по-своему — переживать такие чувства…

В открытое окно донесся звук автомобиля.

Линит нетерпеливо передернула плечами. Скорее всего, это Джеки со своим молодым человеком. Надо выйти и встретить их.

Она стояла на пороге, когда Жаклин и Саймон Дойл выходили из машины.

— Линит! — Джеки подбежала к ней. — Это Саймон. Саймон, это Линит. Самый замечательный человек на свете.

Линит увидела высокого, широкоплечего молодого человека с темно-синими глазами, кудрявой каштановой головой, с прямоугольным подбородком и обезоруживающе мальчишеской улыбкой.

Она протянула ему руку. Его пожатие было крепким и теплым. Ей понравился его взгляд, в нем светилось наивное, искреннее восхищение.

Джеки сказала, что она замечательная, и он истово поверил в это.

Все ее тело охватила сладкая истома.

— Правда, здесь прелестно? — сказала она. — Входите, Саймон, я хочу достойно принять своего нового управляющего.

Ведя их за собой в дом, она думала: «Мне ужасно, ужасно хорошо. Мне нравится молодой человек Джеки… Страшно нравится».

И еще уколола мысль: «Повезло Джеки…»

8

Тим Аллертон откинулся в плетеном кресле и, взглянув в сторону моря, зевнул. Потом бросил вороватый взгляд на мать.

Седовласая пятидесятилетняя миссис Аллертон была красивой женщиной. Всякий раз, когда она смотрела на сына, ее рот суровел, что имел целью скрыть горячую привязанность к нему. Даже совершенно посторонние люди редко попадались на эту уловку, а уж сам Тим отлично знал ей цену.

Сейчас он сказал:

— Мам, тебе правда нравится Майорка?[256]

— М-м, — задумалась миссис Аллертон. — Тут дешево.

— И холодно, — сказал Тим, зябко передернув плечами.

Это был высокий, худощавый молодой человек, темноволосый, с узкой грудью. У него очень приятная линия рта, грустные глаза и безвольный подбородок. Тонкие изящные руки.

Он никогда-то не был крепкого сложения, а несколько лет назад вдруг подкралась чахотка. Молва утверждала, что «он пишет», однако друзья знали, что интерес к его литературным делам не поощряется.

— Ты о чем думаешь, Тим?

Миссис Аллертон была начеку. Ее карие глаза глядели на него подозрительно.

Тим Аллертон ухмыльнулся.

— Я думаю о Египте.

— О Египте?

В ее голосе прозвучало недоверие.

— Там по-настоящему тепло, дорогая. Сонные золотые пески. Нил. Мне всегда хотелось подняться по Нилу. А тебе?

— Еще как хотелось. — Голос ее стал сухим. — Но Египет — это дорого, мой милый. Он не для тех, кто считает каждый пенни.

Тим рассмеялся. Он встал с кресла, потянулся. Он как-то сразу поживел, ободрился. И голос у него окреп.

— Расходы я беру на себя. Да-да, дорогая! На бирже маленький переполох. Результат в высшей степени благоприятен. Я узнал сегодня утром.

— Сегодня утром? — резко переспросила миссис Аллертон. — Ты получил только одно письмо, причем от…

Закусив губу, она смолкла.

Тим с минуту гадал, сердиться ему или обернуть все в шутку. Победило хорошее настроение.

— …причем от Джоанны, — холодно договорил он. — Твоя правда, матушка. Тебе бы королевой сыщиков быть! Пресловутому Эркюлю Пуаро пришлось бы побороться с тобой за пальму первенства.

Миссис Аллертон казалась раздосадованной.

— Просто-напросто я увидела конверт…

— И поняла по почерку, что письмо не от маклера[257]. О чем я и толкую. Вообще-то биржевые новости я узнал вчера. А почерк у Джоанны действительно приметный — пишет, как курица лапой.

— Что пишет Джоанна? Что новенького?

Миссис Аллертон постаралась, чтобы голос ее прозвучал безразлично и обыденно. Ее раздражала дружба сына с троюродной сестрой, Джоанной Саутвуд. Не то чтобы, как она это формулировала, «там что-то есть»: там, она была уверена, ничего не было. Никаких теплых чувств к Джоанне Тим не выказывал — как и она к нему. Их взаимная приязнь основывалась на любви к сплетням и множестве общих друзей и знакомых. Им обоим были интересны люди — и было интересно посудачить о них. У Джоанны был язвительный, если не сказать злой, язык.

И не то, чтобы миссис Аллертон боялась, что Тим может влюбиться в Джоанну, когда невольно напрягалась в ее присутствии или, как сейчас, получая от нее вести.

Тут было другое, и не сразу скажешь что — может, неосознанная ревность при виде удовольствия, которое Тим испытывал в обществе Джоанны. Увлечение сына другой женщиной всегда отчасти поражало миссис Аллертон: ведь они с сыном идеальные собеседники. И еще: когда такое случалось, она чувствовала как бы стену, вставшую между нею и молодыми людьми. Она не раз заставала их бойко беседующими, и когда они со всем старанием, но и как бы по обязанности втягивали ее в разговор, тот сразу увядал. Спору нет, миссис Аллертон не любила Джоанну Саутвуд. Она считала ее лицемерной и пустой, и бывало очень трудно сдержаться и не выразить свое отношение к ней.

В ответ на ее вопрос Тим вытянул из кармана письмо и пробежал его глазами. «Длинноватое письмо», — отметила его мать.

— Новостей немного, — сказал он. — Девениши разводятся. Старину Монти сцапали за вождение в пьяном виде. Уиндлизем уехал в Канаду. Похоже, он не может опомниться, после того как Линит Риджуэй отказала ему. Она выходит за своего управляющего.

— Каков сюрприз! Он совершенный монстр?

— Отнюдь нет. Он из девонширских Дойлов. Бедняк, разумеется, притом он был обручен с лучшей подругой Линит. Крепко, крепко.

— Полное неприличие, — вспыхнув, сказала миссис Аллертон.

Тим послал в ее сторону любящий взгляд.

— Понимаю тебя, дорогая. Ты не одобряешь похищения чужих мужей и вообще мошенничества.

— Мы в молодости имели принципы, — сказала миссис Аллертон. — И слава Богу! А нынешняя молодежь полагает, что может творить все что заблагорассудится.

Тим улыбнулся.

— Она не только полагает: она творит все это. Vide[258]Линит Риджуэй.

— Так это ужас какой-то!

Тим подмигнул ей.

— Выше голову, пережиток прошлого! Может, я твой союзник. Во всяком случае, я пока что не умыкал чужих жен или невест.

— И впредь, уверена, не сделаешь этого, — сказала миссис Аллертон. — Я воспитывала тебя приличным человеком, — добавила она с чувством.

— Так что заслуга в этом твоя, и я тут ни при чем.

Ехидно улыбнувшись, он сложил письмо и вернул его в карман. Миссис Аллертон не удержалась от мысли: «Почти все письма он мне показывает А когда от Джоанны — только зачитывает куски».

Однако она прогнала эту недостойную мысль и привычно решила явить широту души.

— Не скучает Джоанна? — спросила она.

— Когда как. Пишет, что хочет открыть магазин в Мэйфере[259].

— Она всегда жалуется на жизнь, — с легкой неприязнью сказала миссис Аллертон, — а между тем ходит по гостям и гардероб должен ей стоить целое состояние. Она прекрасно одевается.

— Так она скорее всего не платит за это, — сказал Тим. — Нет-нет, мам, я имею в виду совсем не то, что тебе подсказывает твое эдвардианское мировоззрение[260]. Просто она не оплачивает счета — только и всего.

Миссис Аллертон вздохнула.

— Не представляю, как людям удается это делать.

— Это в некотором роде особый талант, — сказал Тим. — Если иметь достаточно экстравагантные вкусы при полном непонимании, чего стоят деньги, — тебе откроют какой угодно кредит.

— Пусть, но в конечном счете тебя отправят в суд — за неплатежеспособность, как сэра Джорджа Вуда, беднягу.

— У тебя какая-то слабость к этому конскому барышнику — уж не оттого ли, что в одна тысяча восемьсот семьдесят девятом году, увидев тебя на балу, он назвал тебя розанчиком?

— В тысяча восемьсот семьдесят девятом я еще не родилась! — с чувством возразила миссис Аллертон. — У сэра Джорджа обворожительные манеры, и не смей звать его барышником.

— Я слышал занятные истории про него от знающих людей.

— Тебе и Джоанне все равно, что пересказывать о людях, — чем гаже, тем лучше.

Тим поднял брови.

— Дорогая, возьми себя в руки. Вот уж не представлял, что старина Вуд у тебя в таком фаворе.

— Ты даже не можешь вообразить, чего ему стоило продать Вуд-Холл. Он страшно дорожил поместьем.

Можно было возразить, но Тим сдержался. Кто он такой, в конце концов, чтобы судить других? И он раздумчиво ответил:

— Насчет этого ты, пожалуй, права. Линит звала его приехать и посмотреть, как она устроилась, — так он наотрез отказался.

— Еще бы! Надо было все-таки подумать, прежде чем звать его.

— Он, по-моему, затаил злобу на нее — всегда что-то бурчит под нос, когда завидит ее. Не может простить, что за источенное червями родовое гнездо она выложила немыслимые деньги.

— Ты и этого не можешь понять? — бросила ему миссис Аллертон.

— Честно говоря, — невозмутимо ответил Тим, — не могу. Зачем жить прошлым? Липнуть к тому, что было, да сплыло?

— А что ты предложишь взамен?

Он пожал плечами.

— Что-нибудь живое. Новое. Ведь какая редкость — не знать, что принесет завтрашний день. Что хорошего наследовать бросовый клочок земли? Гораздо приятнее зарабатывать на свой страх и риск.

— Например, успешно провернуть дельце на бирже.

Он рассмеялся.

— Почему бы и нет?

— А если так же успешно прогореть на бирже?

— Довольно бестактное замечание, дорогая, и уж совсем некстати сегодня… Как же насчет Египта?

— Ну, если…

Он с улыбкой прервал ее:

— Решено. Мы же всегда хотели побывать в Египте.

— Когда ты предлагаешь ехать?

— Да прямо в будущем месяце. Январь там чуть ли не лучшее время. А пока несколько недель еще потерпим замечательных обитателей нашего отеля.

— Тим, — упрекающе сказала миссис Аллертон и виновато добавила: — Я почти обещала миссис Лич, что ты сходишь с ней в полицейский участок. Она совсем не понимает по-испански.

Тим скорчил гримасу.

— Я обзавелся личной пиявкой. Это по поводу кольца? С кроваво-красным рубином? Она продолжает думать, что его украли? Если хочешь, я схожу, только это пустая трата времени. Она еще навлечет неприятности на какую-нибудь горничную. Я отлично помню, как она заходила в море и кольцо было у нее на руке. Она просто обронила его в воде — и не заметила.

— А она уверена, что сняла и оставила на туалетном столике.

— Она ошибается. Я видел его собственными глазами. Надо быть полной дурой, чтобы в декабре лезть в воду только потому, что ярко светит солнышко. Толстухам вообще надо запретить купание, в купальниках они отвратно выглядят.

— Придется, видимо, и мне отказаться от купаний, — пробормотала миссис Аллертон.

Тим расхохотался.

— Это тебе-то? Да ты любую девицу обставишь.

Вздохнув, миссис Аллертон сказала:

— Тебе бы хорошо тут иметь молодую компанию.

Тим Аллертон решительно замотал головой.

— Ни в коем случае. Мы вполне хорошая компания вдвоем.

— Тебе не хватает Джоанны.

— Ничуть. — Странно, насколько категорично прозвучал его голос. — Ты глубоко заблуждаешься. Джоанна забавляет меня, но теплых чувств я к ней не питаю. Слава Богу, что ее тут нет. Исчезни она из моей жизни, я и не замечу. — И совсем тихо добавил: — На всем свете есть только одна женщина, перед которой я преклоняюсь, и, по-моему, миссис Аллертон, ты отлично знаешь, о ком идет речь.

Его мать совсем смешалась и покраснела.

— Не так уж много прекрасных женщин, — глубокомысленно заключил Тим, — и ты одна из них.

9

В квартире, смотревшей окнами в нью-йоркский Центральный парк, воскликнула миссис Робсон:

— Ну не чудесно ли, скажите! Ты просто счастливица, Корнелия.

В ответ Корнелия Робсон залилась краской. Крупная, угловатая девушка с карими, преданно глядящими глазами.

— Сказочно, — выдохнула она.

Одобряя правильное поведение бедных родственников, престарелая мисс Ван Шуйлер удовлетворенно кивнула.

— Я мечтала побывать в Европе, — вздохнула Корнелия, — но мне казалось, что это никогда не сбудется.

— Разумеется, я, как обычно, беру с собой мисс Бауэрз, — сказала мисс Ван Шуйлер, — но в качестве компаньонки она не годится, совсем не годится. Корнелия поможет мне разбираться со всякими мелочами.

— С огромной радостью, кузина Мари, — готовно отозвалась Корнелия.

— Отлично, значит, договорились, — сказала мисс Ван Шуйлер. — А теперь поищи мисс Бауэрз, дорогая. Мне пора пить.

Корнелия вышла. Ее мать сказала:

— Моя дорогая Мари, я бесконечно тебе благодарна! Мне кажется, Корнелия ужасно страдает, что она такая несветская. Чувствует себя как бы ущербной. Мне бы ее повозить, показать мир, но ты знаешь наши дела после смерти Неда.

— Я очень рада, что беру ее, — сказала мисс Ван Шуйлер. — Корнелия — девушка расторопная, поручения исполняет охотно и не эгоистка, как нынешняя молодежь.

Миссис Робсон поднялась и поцеловала богатую родственницу в морщинистую восковую щеку.

— Вечно буду тебе благодарна, — с чувством сказала она.

На лестнице ей встретилась высокая, ответственного вида женщина со стаканом желтого пенистого напитка.

— Итак, мисс Бауэрз, едете в Европу?

— Выходит, что да, миссис Робсон.

— Прекрасное путешествие!

— Да, похоже, приятная будет поездка.

— Вы ведь были прежде за границей?

— О да, миссис Робсон. Прошлой осенью я ездила с мисс Ван Шуйлер в Париж.

— Надеюсь, — с запинкой выговорила миссис Робсон, — никаких неприятностей не случится.

Она договорила понизив голос; мисс Бауэрз, напротив, ответила обычным голосом:

— Нет-нет, миссис Робсон, за этим я прослежу. Я всегда начеку.

Однако облачко, набежавшее на лицо миссис Робсон, так и оставалось на нем, пока она спускалась по лестнице.

10

У себя в конторе в центре города мистер Эндрю Пеннингтон разбирал личную корреспонденцию. Вдруг его сжавшийся кулак с грохотом обрушился на стол; лицо налилось кровью, на лбу набухли жилы. Он надавил кнопку звонка, и с похвальной быстротой явилась элегантная секретарша.

— Скажите мистеру Рокфорду, чтобы пришел.

— Слушаюсь, мистер Пеннингтон.

Через несколько минут в комнату вошел его компаньон, Стерндейл Рокфорд. Компаньоны были одной породы: оба высокие, плотные, седоголовые и чисто выбритые.

— В чем дело, Пеннингтон?

Пеннингтон поднял глаза от письма.

— Линит вышла замуж, — сказал он.

— Что?!

— То, что слышишь: Линит Риджуэй вышла замуж.

— Каким образом? Когда? Почему мы не знали?

Пеннингтон взглянул на настольный календарь.

— Когда она писала письмо, она не была замужем. Но теперь она замужем. С четвертого числа. А это — сегодня.

Рокфорд присвистнул и упал в кресло.

— Не предупредив? Так сразу? Кто он хоть такой?

Пеннингтон заглянул в письмо.

— Дойл. Саймон Дойл.

— Что он собой представляет? Ты когда-нибудь слышал о нем?

— Никогда. И она не особо пишет. — Он пробежал страницу, исписанную четким, прямым почерком. — Сдается мне, тут нечисто… Только это уже не важно. Главное, она замужем.

Они обменялись взглядами. Рокфорд кивнул.

— Надо кое-что обдумать, — ровным голосом сказал он.

— Что мы собираемся предпринять?

— Об этом я тебя и спрашиваю.

Помолчали. Потом Рокфорд спросил:

— Не придумал?

Пеннингтон врастяжку сказал:

— Сегодня отплывает «Нормандия». Ты или я можем успеть.

— С ума сошел? Что ты задумал?

— Эти британские стряпчие… — начал Пеннингтон и осекся.

— Бог с ними! Неужели ты поедешь разбираться? Безумец.

— Я вовсе не думаю, чтобы кому-то из нас ехать в Англию.

— А что ты задумал?

Пеннингтон разгладил письмо рукой.

— На медовый месяц Линит едет в Египет. Думает пробыть там месяц, если не больше.

— Хм… Египет?..

Рокфорд задумался. Потом поднял глаза на собеседника.

— Так у тебя Египет на уме? — сказал он.

— Вот-вот: случайная встреча. Где-нибудь в пути. Молодожены… витают в эмпиреях[261]. Дело может выгореть.

Рокфорд усомнился:

— Она смекалистая, Линит, хотя…

— Я думаю, — мягко продолжал Пеннингтон, — можно будет справиться — так или иначе.

Они снова обменялись взглядами. Рокфорд кивнул.

— Быть посему, старина.

Пеннингтон взглянул на часы.

— Тогда кому-то из нас надо пошевеливаться.

— Тебе, — откликнулся Рокфорд. — Ты же ее любимчик. «Дядя Эндрю». Чего лучше?

Пеннингтон посуровел лицом.

— Надеюсь, — сказал он, — что-нибудь получится.

— Должно получиться, — сказал компаньон. — Положение критическое…

11

Вопросительно глядевшему долговязому юноше, открывшему дверь, Уильям Кармайкл сказал:

— Будьте любезны, пришлите ко мне мистера Джима.

Так же вопросительно взглянул на дядю и вошедший потом в комнату Джим Фанторп. Старший, кивнув, крякнул и поднял на него глаза.

— Явился.

— Звали?

— Взгляни-ка.

Молодой человек сел и взял протянутые ему бумаги. Старший не отрываясь глядел на него.

— Что скажешь?

Ответ последовал незамедлительно:

— Подозрительная история, сэр.

И опять старший компаньон фирмы «Кармайкл, Грант и Кармайкл» характерным образом крякнул.

А Джим Фанторп перечел письмо, пришедшее авиапочтой из Египта.

«…Большой грех — писать в такой день деловые письма. Мы жили неделю в „Мена-хаусе“, ездили в Эль-Файюм[262]. Послезавтра мы собираемся пароходом подняться по Нилу до Луксора[263] и Асуана[264], а может, и до Хартума[265]. Когда мы сегодня утром зашли в Бюро Кука[266]насчет билетов, кого, Вы думаете, мы там увидели? Моего американского опекуна, Эндрю Пеннингтона! Мне кажется, Вы его видели два года назад, когда он приезжал в Англию. Я не знала, что он в Египте, и он не знал, что я тут! Еще он не знал, что я замужем! Должно быть, он разминулся с моим письмом, где я писала ему о своем замужестве. Оказывается, он отправляется в то же самое плавание по Нилу, что и мы. Бывают же такие совпадения! Большое спасибо за то, что при Вашей загруженности Вы находите время и для меня. Я…»

Молодой человек перевернул страницу, но тут мистер Кармайкл забрал письмо.

— Достаточно, — сказал он. — Остальное не суть важно. Что ты думаешь обо всем этом?

Племянник минуту подумал и сказал:

— Не совпадение это, я думаю…

Собеседник согласно кивнул.

— Хочешь в Египет? — вдруг гаркнул он.

— Вы полагаете, есть смысл?

— Я полагаю, что нам нельзя зевать.

— Но почему — я?

— Пошевели мозгами, сынок. Линит Риджуэй тебя никогда не видела, как и Пеннингтон. Самолетом ты еще можешь застать их.

— М-м… мне это не нравится, сэр. Что я должен делать?

— Смотреть глазами. Слушать ушами. Шевелить мозгами, если они у тебя есть. И если нужно — действовать.

— М-м… мне это не нравится.

— Допускаю, но делать нечего.

— Это действительно необходимо?

— Это крайне необходимо, — сказал мистер Кармайкл, — так мне представляется.

12

Поправляя туземную тряпку, в виде тюрбана обернутую вокруг головы, миссис Оттерборн капризно сказала:

— Я все-таки не понимаю, почему нам не поехать в Египет. Мне осточертел Иерусалим.

Не получив от дочери ответа, она сказала:

— Отвечай все-таки, когда к тебе обращаются.

Розали Оттерборн смотрела на фотографию в газете, под которой было напечатано:

«Миссис Саймон Дойл, до замужества известная светская красавица Линит Риджуэй. Мистер и миссис Дойл сейчас отдыхают в Египте».

— Тебе хочется в Египет, мама? — сказала Розали.

— Да, хочется, — отрезала миссис Оттерборн. — Я считаю, с нами обращаются по-хамски. Для них реклама, что я тут остановилась, и мне полагаются определенные уступки. Но стоило мне об этом заикнуться, как они повели себя совершенно наглым образом. Я им напрямую высказала все, что думаю о них.

Девушка вздохнула.

— Да все равно на что смотреть, — сказала она. — Давай не откладывая уедем.

— А сегодня утром, — продолжала миссис Оттерборн, — управляющий имел наглость сказать мне, что комнаты заказываются заранее и, например, наши потребуются ему через два дня.

— Значит, все равно надо куда-то уезжать.

— Отнюдь нет. Я еще поборюсь за свои права.

— Вполне можно поехать и в Египет. Какая разница.

— Безусловно, дело идет не о жизни и смерти, — согласилась с ней миссис Оттерборн.

Тут она сильно ошибалась: именно о жизни и смерти шло дело.

Часть вторая ЕГИПЕТ

Глава 1

— Это Эркюль Пуаро, детектив, — сказала миссис Аллертон.

Они сидели с сыном в ярко-красных плетеных креслах перед отелем «У водоската» в Асуане. Две удаляющиеся фигуры привлекли их внимание: невысокий мужчина в белом чесучовом[267] костюме и долговязая девица.

С несвойственной для него живостью Тим Аллертон выпрямился в кресле.

— Этот смешной коротышка? — недоверчиво спросил он.

— Да, этот смешной коротышка.

— А что он тут делает, интересно знать? — спросил Тим.

Мать рассмеялась:

— Смотри, как ты возбудился! Почему мужчин так влечет к себе преступление? Я ненавижу детективные романы и никогда не беру их в руки. Я не думаю, что мосье Пуаро находится тут с какой-то тайной целью. Он составил себе немалое состояние и теперь просто живет в свое удовольствие, я полагаю.

— Во всяком случае, он высмотрел тут самую привлекательную девушку.

Чуть склонив голову набок, миссис Аллертон задумчиво провожала взглядом удалявшихся Пуаро и его спутницу.

Та была дюйма на три повыше него. Она хорошо держится — не скованно и не горбясь.

— Она таки весьма привлекательна, — сказала миссис Аллертон.

Она искоса глянула на Тима. Даже смешно, как он сразу клюнул.

— Не то слово. Жаль только, вид у нее злой и надутый.

— Может, это напускное.

— Да нет, она стервоза. Хотя и привлекательная.

Между тем героиня их беседы плелась рядом с Пуаро, крутя нераскрытый зонтик, и имела на лице то самое выражение, что отметил Тим: надутое и злое. Брови нахмурены, опущены углы ярко-алых губ.

Выйдя в ворота, они повернули налево и углубились под сень прохладного парка.

Лицо Эркюля Пуаро излучало добродушие, неспешно журчала его речь. Белый, отлично выглаженный чесучовый костюм, панама, в руке богато изукрашенная мухобойка с набалдашником из искусственного янтаря.

— Я очарован, — говорил он. — Черные скалы Слонового острова[268], солнце, челны на реке. Нет, жить — это хорошо.

Помолчав, он добавил:

— Вы не находите, мадемуазель?

— Почему же нет? — кратко ответила Розали Оттерборн. — Только уныло здесь, в Асуане. Отель наполовину пуст, а те, кто есть, столетние…

Она оборвала себя, прикусив губу.

В его глазах зажглись огоньки.

— Совершенная правда, я сам одной ногой в могиле.

— Я… не вас имела в виду, — сказала девушка. — Извините. Некрасиво получилось.

— Ничего страшного. Это нормально, что вам нужны ровесники для компании. Постойте, по крайней мере, один молодой человек имеется.

— Это тот, что ни на шаг не отходит от своей матери? Она мне нравится, а он, по-моему, ужасный — такой самодовольный!

Пуаро улыбнулся.

— А я — самодовольный?

— Нет, я бы не сказала.

Ясно, ей это безразлично, но Пуаро не стал обижаться, а со спокойным удовлетворением заметил:

— Мой лучший друг говорит, что я очень самодоволен.

— Может быть, — рассеянно сказала Розали, — чем-то, наверное, вы можете быть довольны. Меня, к сожалению, совсем не интересуют преступления.

На это Пуаро с серьезным видом ответил:

— Рад узнать, что вам нет нужды скрывать что бы то ни было.

На секунду ее лицо оживилось, когда она вопросительно стрельнула в его сторону глазами. Словно не заметив этого, Пуаро продолжал:

— А что ваша матушка не выходила к ленчу? Не потому, что нездоровится, надеюсь?

— Не нравится ей тут, — коротко ответила Розали. — Я не дождусь, когда мы уедем.

— Мы ведь вместе плывем, не так ли? Вместе поднимемся до Вади-Хальфа и Второго порога?[269]

— Да.

Из тенистого парка они вышли на пыльное полотно прибрежной дороги. Их тут же облепили глазастые продавцы бус, почтовых открыток, гипсовых скарабеев, пара мальчишек с осликами и ватага просто назойливых юных бездельников.

— Хотите бусы, сэр? Очень хорошие, сэр. Очень дешево…

— Хотите скарабея, леди? Смотрите: великая царица приносит счастье…

— Смотрите, сэр: настоящий лазурит[270]. Очень хороший, очень дешево…

— Хотите ослика для поездки, сэр? Это очень хороший ослик. Этого ослика зовут «Виски-сода», сэр…

— Хотите поехать в гранитный карьер, сэр? Вот очень хороший ослик. Тот ослик очень плохой, сэр, он падает…

— Хотите открытки, очень дешево, очень красиво…

— Смотрите, леди… Всего десять пиастров…[271] очень дешево… лазурит… вот слоновая кость…

— Вот очень хорошая мухобойка — это все из янтаря…

— Вам требуется лодка, сэр? У меня очень хорошая лодка, сэр…

— Хотите вернуться верхом в отель, леди? Вот первоклассный ослик…

Поматывая рукой, Эркюль Пуаро отбивался от липнущего человеческого роя. Розали шла сквозь людей, как сомнамбула[272].

— Лучше всего притвориться слепой и глухой, — заметила она.

Юные бездельники трусили сбоку, канюча:

— Бакшиш![273] Бакшиш! Гип-гип-ура! Очень хорошие, очень красивые…

Они живописно трясли своими пестрыми лохмотьями, на ресницах гроздьями сидели мухи. Эти были самые назойливые. Другие отстали и уже взяли в оборот очередного путника.

Теперь, под вкрадчивые уговоры, Пуаро и Розали выдерживали магазинный искус.

— Не зайдете в мою лавку, сэр?

— Не хотите крокодила из слоновой кости, сэр?

— Вы не были у меня в лавке, сэр? Я покажу вам очень красивые вещи.

Зашли они только в пятую лавку, где Розали взяла несколько фотопленок, ради чего и была затеяна эта прогулка.

Выйдя, они направились к берегу реки.

Как раз швартовался нильский пароход. Пуаро и Розали с интересом глазели на пассажиров.

— Порядочно их, правда? — заметила Розали.

Она обернулась к подошедшему Тиму Аллертону.

Тот запыхался от спешки.

Постояв минуту-другую, Тим заговорил.

— Видимо, такая же жуткая публика, как всегда, — пренебрежительно обронил он, кивнув в сторону высаживавшихся пассажиров.

— Они обычно все кошмарные, — согласилась Розали.

Все трое взирали на вновь прибывших с превосходством уже обжившихся на месте людей.

— Ба! — возбужденно воскликнул Тим. — Разрази меня гром, если это не Линит Риджуэй!

Оставив равнодушным Пуаро, эта новость сильно заинтересовала Розали. Брюзгливость разом сошла с ее лица, когда она спросила:

— Где? Вон та в белом?

— Ага, рядом с высоким мужчиной. Это они сейчас сходят. Новоиспеченный муж, я полагаю. Забыл, как ее теперь величают.

— Дойл, — сказала Розали, — миссис Саймон Дойл. О них писали во всех газетах. Она в самом деле богачка?

— Да, пожалуй, из богатейших девиц в Англии, — весело отозвался Тим.

Все трое молча смотрели на сходивших пассажиров. Особа, о которой шла речь, обратила на себя внимание Пуаро.

— Красивая, — пробормотал он.

— Некоторым все достается, — с горечью сказала Розали.

Ее лицо перекосила зависть, когда она смотрела, как та, другая, шла по сходням.

Линит Дойл выглядела так, что хоть сейчас в премьерши какого-нибудь ревю. Она и держалась с уверенностью обласканной славой артистки. Она привыкла, что на нее смотрят, восхищаются ею, привыкла быть в центре внимания.

Она знала, что на нее устремлены жадные взоры, — и как бы не замечала их: она принимала это как должное.

И сейчас, даже не отдавая себе в этом отчета, она играла роль: богатая, светская красавица-новобрачная проводит свой медовый месяц. С легкой улыбкой она что-то вскользь сказала высокому спутнику. Тот ответил, и при звуке его голоса Эркюль Пуаро насторожился. Под сведенными бровями сверкнули его глаза.

Пара прошла совсем близко. Он услышал, как Саймон Дойл говорил:

— Если постараться, мы успеем, дорогая. Ничто не мешает задержаться на неделю-другую, раз тебе тут нравится.

Он глядел на нее жарко, любяще, преданно.

Пуаро задумчиво смерил его глазами: широкие плечи, бронзовое от загара лицо, темно-голубые глаза, детская открытость улыбки.

— Счастливчик, — сказал им вслед Тим. — Подцепить наследницу без аденоидов и плоскостопия!

— Смотрятся они страшно счастливыми, — с ноткой зависти сказала Розали и неслышно для Тима добавила: — Несправедливо.

А Пуаро услышал. Согнав с лица нахмуренную озабоченность, он мельком взглянул на нее.

— Пойду представлю маме сводку, — сказал Тим.

Он приподнял шляпу и ушел. Пуаро и Розали неспешно тронулись в обратный путь к отелю, отмахиваясь от новых предложений проехаться на осликах.

— Несправедливо, значит, мадемуазель? — мягко спросил Пуаро.

Девушка зло покраснела.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Я просто повторяю слова, какие вы только что прошептали. Не отпирайтесь.

Розали Оттерборн пожала плечами.

— Действительно многовато для одного человека: деньги, внешность, фигура и…

Она умолкла, и Пуаро договорил за нее:

— И еще любовь, да? Но откуда вы знаете — вдруг он женился на ее деньгах?

— Разве вы не видели, как он смотрел на нее?

— Я видел, мадемуазель. Я видел все, что полагалось увидеть, и чуточку больше.

— Что же именно?

Пуаро медленно выговорил:

— Я видел темные круги под ее глазами. Я видел, как побелели костяшки пальцев на ручке зонтика…

Розали заглянула ему в глаза.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что не все то золото, что блестит. Я хочу сказать, что, хотя эта дама богата, красива и любима, не все там благополучно. И еще я кое-что знаю.

— Неужели?

— Я знаю, — сказал Пуаро хмурясь, — что где-то я уже слышал этот голос — голос мосье Дойла, и мне очень хочется вспомнить — где.

Но Розали уже не слушала. Она замерла на месте. Концом зонтика она чертила узоры на рыхлом песке. Потом ее прорвало:

— Я — гадина. Гнусная, отвратительная гадина. Я готова содрать с нее платье и топтать ее прекрасное, надменное, самоуверенное лицо. Я просто ревнивая кошка и ничего не могу поделать с собой. Она дьявольски везучая, такая выдержанная и уверенная в себе.

Эркюль Пуаро был отчасти озадачен этой истерической вспышкой. Он взял ее под руку, дружески тряхнул.

— Tenez[274] — выговоритесь, и вам станет легче.

— Ненавижу ее! Впервые так ненавижу человека с первого взгляда.

— Превосходно!

Она подозрительно взглянула на него. У нее дрогнули губы, и она рассмеялась.

— Bien[275],— сказал Пуаро, также рассмеявшись.

И они мирно направились дальше к отелю.

— Мне надо найти маму, — сказала Розали, когда они вошли в прохладный, сумрачный холл.

Пройдя холл, Пуаро вышел на террасу с видом на Нил. Несмотря на раннее время, столики были накрыты к чаю. Поглядев на реку, он спустился побродить по парку.

Там играли в теннис под палящим солнцем. Он задержался посмотреть, потом сошел крутой тропкой вниз. На скамейке лицом к Нилу сидела та самая девушка, что он видел в ресторане «У тетушки». Он сразу узнал ее. В его памяти отчетливо запечатлелось ее лицо, и как же оно переменилось! Бледное, исхудавшее, с печатью неизбывной скуки и подавленности.

Он чуть отступил назад. Не замеченный ею, он мог смотреть без помех. Она нетерпеливо постукивала по земле ножкой. Глаза, как бы подернутые дымкой, вдруг странно оживляла горькая радость. Она смотрела прямо перед собой, на Нил, где скользили барки под белыми парусами.

Тот голос, это лицо — да, он вспомнил их. Вспомнил лицо этой девушки и только что услышанный голос новоиспеченного мужа.

Он следил за ничего не подозревавшей девушкой, а между тем в драме игралась очередная сцена.

Сверху послышались голоса. Девушку точно ветром сдуло с места. По тропке сходили Линит Дойл с мужем. Счастье и уверенность звенели в ее голосе. Ни следа недавнего напряжения и скованности в фигуре. Она была счастлива.

Та девушка сделала пару шагов им навстречу, и они пораженно застыли.

— Привет, Линит, — сказала Жаклин де Бельфор. — И ты тут, оказывается. Похоже, мы так и будем всю жизнь сталкиваться лицом к лицу. Привет, Саймон! Как поживаешь?

Вскрикнув, Линит отпрянула и вжалась в скалу. Красивое лицо Саймона Дойла гневно передернулось. Он двинулся вперед, словно намереваясь смести с дороги это худенькое тельце.

По-птичьи дернув головой в сторону, она показала, что не одинока здесь. Саймон тоже повернулся и увидел Пуаро.

— Привет, Жаклин, — неловко сказал он. — Не думали тебя тут встретить.

Слова прозвучали совершенно неубедительно.

Девушка сверкнула белозубой улыбкой.

— Полная неожиданность? — спросила она. Потом, едва заметно кивнув, ушла вверх по тропинке.

Из деликатности Пуаро двинулся в противоположную сторону. Уходя, он слышал, как Линит Дойл сказала:

— Боже мой, Саймон! Что же нам делать, Саймон?

Глава 2

Ужин кончился. Открытая веранда отеля «У водоската» была мягко освещена. За маленькими столами собрались почти все постояльцы.

Появились Саймон и Линит Дойл и с ними высокий, представительный седоголовый господин с свежевыбритым, американской выделки острым лицом.

Пока они мешкали в дверях, Тим Аллертон встал из-за столика и направился к ним.

— Вы, разумеется, не помните меня, — учтиво сказал он. — Я кузен Джоанны Саутвуд.

— Ну конечно, какая я глупая! Вы — Тим Аллертон. А это мой муж, — голос ее чуть дрогнул (от гордости? от застенчивости?) — и мой американский опекун, мистер Пеннингтон.

— Разрешите познакомить вас с моей мамой, — сказал Тим.

Несколько минут спустя они все сидели одной компанией: в углу Линит, по обе стороны от нее соловьями разливались Тим и Пеннингтон. Миссис Аллертон разговаривала с Саймоном Дойлом.

Открылась дверь. Прелестная фигурка в углу напряглась. И тут же расслабилась, когда вошел и пересек веранду невысокого роста мужчина.

Миссис Аллертон сказала:

— Вы тут не единственная знаменитость, дорогая. Этот смешной человечек — Эркюль Пуаро.

Она сказала это между прочим, как светская дама, желая заполнить неловкую паузу, однако сообщение живо заинтересовало Линит.

— Эркюль Пуаро? Ну как же, я слышала о нем.

Она погрузилась в задумчивость, и сидевшие по обе стороны мужчины сразу увяли.

Пуаро был уже у края веранды, когда вдруг затребовали его внимания.

— Присядьте, мосье Пуаро. Какой прекрасный вечер.

Он послушно сел.

— Mais oui, Madame[276], действительно красиво.

Он любезно улыбнулся миссис Оттерборн. Зрелище было впечатляюще: черная шелковая хламида[277] и дурацкий тюрбан на голове. Миссис Оттерборн брюзгливо продолжала:

— Сколько знаменитостей подобралось! По нам скучает газетная хроника. Светские красавицы, известные романистки…

Она хохотнула с деланной скромностью.

Пуаро даже не увидел, а почувствовал, как передернулась сидевшая напротив сумрачная девица, еще больше покрасневшая.

— У вас сейчас есть в работе роман, мадам? — поинтересовался он.

Тот же стеснительный хохоток.

— Я дьявольски ленива. А пора, пора приниматься. Мои читатели проявляют страшное нетерпение, не говоря уже о бедняге издателе. Этот плачется в каждом письме. И даже по телефону.

Снова Пуаро почувствовал, как в тени шевельнулась девушка.

— Не стану скрывать от вас, мосье Пуаро, что здесь я отчасти ради местного колорита. «Снежный лик пустыни» — так называется моя новая книга. Это сразу захватывает, будоражит мысль. Выпавший в пустыне снег тает под жарким дыханием страсти.

Что-то пробормотав, Розали поднялась и ушла в темный парк.

— Нужно быть сильным, — продолжала миссис Оттерборн, мотая тюрбаном. — На силе держатся все мои книги, важнее ее ничего нет. Библиотеки отказываются брать? Пусть! Я выкладываю правду. Секс — почему, мосье Пуаро, все так страшатся секса? Это же основа основ. Вы читали мои книги?

— Увы, нет, мадам. Изволите знать, я не много читаю романов. Моя работа…

Миссис Оттерборн твердо объявила:

— Я должна дать вам экземпляр «Под фиговым деревом». Полагаю, вы воздадите ей должное. Это откровенная, правдивая книга.

— Вы чрезвычайно любезны, мадам. Я прочту ее с удовольствием.

Минуту-другую миссис Оттерборн молчала. Теребя на шее ожерелье в два ряда, она живо огляделась.

— Может… схожу-ка я за ней прямо сейчас.

— Умоляю, мадам, не затрудняйте себя. Потом…

— Нет-нет, ничего затруднительного. — Она поднялась. — Мне хочется показать вам, как…

— Что случилось, мама?

Рядом возникла Розали.

— Ничего, дорогая. Просто хотела подняться за книгой для мосье Пуаро.

— «Под фиговым деревом»? Я принесу.

— Ты не знаешь, где она лежит. Я схожу сама.

— Нет, я знаю.

Через веранду девушка быстро ушла в отель.

— Позвольте поздравить вас, мадам, с такой прекрасной дочерью.

— Вы о Розали? Да, она прелесть, но какая же трудная, мосье Пуаро! Никакого сочувствия к немочи. Думает, что знает лучше всех. Вообразила, что знает о моем здоровье лучше меня самой…

Пуаро остановил проходившего официанта.

— Ликер, мадам? Шартрез? Crème de menthe?[278]

Миссис Оттерборн энергично замотала головой.

— Ни-ни! В сущности, я трезвенница. Вы могли заметить, что я пью только воду — ну, может, еще лимонад. Я не выношу спиртного.

— Тогда, может, я закажу для вас лимонный сок с содовой водой?

Он заказал один лимонный сок и один бенедиктин.

Открылась дверь. С книгой в руке к ним подошла Розали.

— Пожалуйста, — сказала она. Даже удивительно, какой у нее был тусклый голос.

— Мосье Пуаро заказал для меня лимонный сок с содовой, — сказала мать.

— А вам, мадемуазель, что желательно?

— Ничего. — И, спохватившись, она добавила: — Благодарю вас.

Пуаро взял протянутую миссис Оттерборн книгу. Еще уцелела суперобложка — яркое творение, на коем стриженная «под фокстрот» дива с кроваво-красным маникюром в традиционном костюме Евы сидела на тигровой шкуре. Тут же возвышалось дерево с дубовыми листьями и громадными, неправдоподобного цвета яблоками на ветвях.

Называлось все это: «Под фиговым деревом» Саломеи Оттерборн. На клапане шла издательская реклама, в которой этот очерк амуров современной женщины горячо превозносился за редкую смелость и реализм. «Бесстрашная, неповторимая, правдивая» — такие они нашли определения.

Склонив голову, Пуаро пробормотал:

— Я польщен, мадам.

Выпрямившись, он встретил взгляд писательской дочки и почти непроизвольно подался в ее сторону. Его поразило и опечалило, сколько боли стыло в этих глазах.

Поданные напитки доставили желанную разрядку.

Пуаро галантно поднял бокал:

— A votre sante, Madame, Mademoiselle.

Потягивая лимонад, миссис Оттерборн пробормотала:

— Восхитительно — как освежает!

Все трое молча созерцали нильские антрацитно сверкающие утесы. Под лунным светом они являли фантастическую картину: словно над водой горбились спины гигантских доисторических чудищ. Потянул и тут же ослаб бриз. В повисшей тишине зрело как бы ожидание чего-то.

Эркюль Пуаро перевел взгляд в глубь веранды на обедавших. Ошибался он, или там тоже пребывали в некоем ожидании? С таким чувством зритель смотрит на сцену, когда вот-вот должна появиться премьерша.

В эту самую минуту, словно с каким-то особым значением, разошлись обе створки двери. Оборвав разговоры, все обернулись.

Вошла хрупкая смуглая девушка. Помедлив, она намеренно прошла через всю веранду и села за пустовавший столик. В ее манерах не было ничего вызывающего, необычайного. И все же это был явно рассчитанный театральный выход.

— Да-а, — сказала миссис Оттерборн, вскинув голову в тюрбане. — Высокого же мнения о себе эта девица!

Пуаро отмолчался. Он наблюдал за девушкой. Та специально села так, чтобы через всю веранду глядеть в упор на Линит Дойл. Скоро, заметил Пуаро, Линит, наклонившись, сказала что-то и переменила место. Теперь она смотрела в другую сторону.

Пуаро в раздумье помотал головой.

Минут через пять та, другая, перешла на противоположный край веранды. Выдыхая сигаретный дым и еле заметно улыбаясь, она являла картину душевного покоя. Но и теперь ее раздумчивый и словно невидящий взгляд был устремлен на жену Саймона Дойла.

Вытерпев четверть часа, Линит Дойл резко поднялась и ушла в отель. Почти сразу за ней последовал муж.

Жаклин де Бельфор улыбнулась и развернула свой стул. Закурив, она смотрела теперь на Нил. И продолжала улыбаться своим мыслям.

Глава 3

— Мосье Пуаро.

Пуаро проворно поднялся. Он пересидел всех на веранде. Погрузившись в размышления, он созерцал гладко отливавшую черноту утесов, когда звук собственного имени вернул его на землю.

Это был культурный, уверенный и, при некоторой надменности, даже приятный голос.

Вскочивший на ноги Пуаро встретил властный взгляд Линит Дойл. Чтобы можно было выглядеть еще прекраснее и царственнее в пурпурной бархатной накидке поверх белого шелкового платья — такого Пуаро уже не мог себе представить.

— Вы — мосье Эркюль Пуаро? — сказала Линит.

Прозвучало это скорее как утверждение.

— К вашим услугам, мадам.

— Меня вы, может быть, знаете?

— Да, мадам. Я слышал ваше имя. Я знаю, кто вы.

Линит кивнула. Другого ответа она не ожидала.

В той же своей обаятельно-повелительной манере она продолжала:

— Вы не пройдете со мной в комнату для карточной игры, мосье Пуаро? Мне не терпится переговорить с вами.

Она направилась в отель. Он шел следом. В пустой комнате она знаком попросила его закрыть дверь, села за столик, а он расположился напротив нее.

Она сразу, без околичностей, заговорила о своем. Она говорила гладко и без запинки:

— Я много слышала о вас, мосье Пуаро, и знаю, что вы очень умный человек. Так случилось, что я крайне нуждаюсь в помощи, и мне кажется вполне вероятным, что именно вы сможете ее оказать.

Пуаро наклонил голову.

— Вы очень любезны, мадам, но я, видите ли, на отдыхе, и на отдыхе я не беру дел.

— Это можно уладить.

Сказано это было с неоскорбительной уверенностью молодой женщины, всегда умевшей благополучно уладить свои дела.

Линит Дойл продолжала:

— Я стала жертвой несносного преследования, мосье Пуаро. Это надо прекратить. Я предполагала обратиться в полицию по этому поводу, но… мой муж считает, что полиция бессильна что-либо сделать.

— Может, вы объяснитесь чуть подробнее? — вежливо вставил Пуаро.

— Ну конечно, конечно. Дело-то самое простое.

Все так же она говорила как по писаному. У Линит Дойл была ясная, толковая голова. И сейчас она потянула минуту только для того, чтобы как можно короче представить все обстоятельства.

— До того, как я познакомилась со своим мужем, он обручился с некой мисс де Бельфор. При этом она была моей подругой. Муж расстроил помолвку — они были не пара друг другу. К сожалению, она тяжело восприняла это… Очень сожалею, но тут ничего не поделаешь. С ее стороны были угрозы, которым я почти не придала значения, да и она, признаться, не пыталась привести их в исполнение. Вместо этого она повела себя в высшей степени странно, следуя за нами практически всюду, куда мы направляемся.

Пуаро поднял брови.

— Довольно необычная… э-э… месть.

— Весьма необычная — и смехотворная! И раздражает это, наконец.

Она прикусила губу.

Пуаро кивнул.

— Это я могу себе представить. У вас, как я понимаю, медовый месяц?

— Да. Впервые это случилось в Венеции. Она остановилась там в «Даниэлли». Я подумала, это просто совпадение. Малоприятно, но не более того. Потом вдруг видим ее на пароходе в Бриндизи[279]. Мы так поняли, что она направляется в Палестину. Мы думали, она осталась на пароходе. Но… но когда мы приехали в отель «Мена-хаус», она уже была там и поджидала нас.

Пуаро кивнул.

— А как было теперь?

— Мы плыли вверх по Нилу. Я почти ожидала, что она будет с нами на пароходе. Когда ее там не оказалось, я подумала, что она прекратила… свои дурачества. Но стоило нам сойти здесь, как она уже поджидала нас.

Пуаро вгляделся в нее. Она все так же владела собой, но костяшки пальцев, обжимавших края стола, побелели.

— И вы боитесь, — сказал Пуаро, — что это положение вещей сохранится?

— Да. — Она помолчала. — Это идиотизм от начала до конца! Жаклин выставляет себя на посмешище. Я поражена: где ее гордость? Чувство собственного достоинства?

Пуаро чуть заметно пожал плечами.

— Бывают такие моменты, мадам, когда гордости и чувству собственного достоинства дают отставку. Одерживают верх иные чувства, посильнее.

— Возможно, — нетерпеливо перебила Линит. — Но какая ей от этого польза?

— Не все сводится только к пользе, мадам.

Что-то в его голосе не понравилось Линит. Покраснев, она сказала:

— Вы правы. Мотивы ее поступков — дело десятое. Проблема в том, чтобы прекратить все это.

— Как вы предполагаете осуществить это, мадам? — спросил Пуаро.

— Мы с мужем не желаем дальше терпеть это неудобство. Должны же быть какие-то законные меры.

Она говорила уже с раздражением. Не спуская с нее задумчивых глаз, Пуаро спросил:

— Она произносила при посторонних какие-нибудь угрожающие слова? Вела оскорбительные речи? Делала попытки оскорбить действием?

— Нет.

— Тогда, откровенно говоря, я не вижу, мадам, что бы вы могли сделать. Если молодой даме желательно куда-то поехать, и там оказываетесь вы с мужем, — eh bien — что из того? У воздуха нет хозяина. Ведь речь не о том, что она нарушает ваш семейный покой? Эти встречи — они всегда бывают при посторонних?

— Вы хотите сказать, что я бессильна что-нибудь сделать?

В ее голосе прозвучало недоверие.

— Совершенно бессильны, насколько я могу судить, — спокойно объявил Пуаро. — Мадемуазель де Бельфор в своем праве.

— Но… это безумие! Мне непереносима мысль, что я должна буду мириться со всем этим!

Пуаро сухо сказал в ответ:

— Я вам сочувствую, мадам, тем более что вы, как я представляю себе, нечасто миритесь с чем бы то ни было.

Линит нахмурилась.

— Должно быть какое-то средство прекратить это, — пробормотала она.

Пуаро пожал плечами.

— Вы всегда можете уехать — переехать куда-нибудь еще, — предложил он.

— Она поедет за нами!

— Скорее всего — да.

— Чушь какая-то!

— Именно так.

— А главное, почему я… почему мы должны убегать? Словно мы…

Она осеклась.

— Вот именно, мадам: словно вы… В этом все дело, не так ли?

Линит вскинула голову и глянула ему прямо в глаза.

— Что вы хотите сказать?

Пуаро переменил тон. Чуть подавшись к ней, он заговорил доверительно, с закликающей интонацией, бережно. Он спросил:

— Почему это вам так неприятно, мадам?

— Неприятно?! Да от этого можно сойти с ума! Это раздражает до крайней степени! А почему — я вам сказала.

Пуаро помотал головой.

— Не вполне.

— Что вы хотите сказать? — снова спросила Линит.

Пуаро откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и с бесстрастным видом заговорил:

— Ecoutez, Madame[280]. Я поведаю вам маленькую историю. Однажды — это уже месяц-два назад — я обедаю в лондонском ресторане. За соседним столиком сидят двое — мужчина и девушка. Они кажутся очень счастливыми, очень влюбленными. Они с верой строят планы на будущее. Это не значит, что я слушаю не полагающееся для моих ушей: просто они совершенно не принимают в расчет, кто их слышит, а кто не слышит. Мужчина сидит спиной ко мне, а лицо девушки я вижу. Оно очень выразительно. Девушка беззаветно любит, предана душой и телом, и она не из тех, кто влюбляется легко и часто. Для нее это безусловно вопрос жизни и смерти. Они обручены, эти двое, насколько я могу понять, и они обсуждают, куда отправиться в свой медовый месяц. Они планируют поехать в Египет.

Он умолк.

— И что же? — отозвалась Линит.

Пуаро продолжал:

— Это было месяц-два назад, но ее лицо — это незабываемо. Я знал, что вспомню его, если увижу еще раз. И мужской голос вспомню. Вы, я думаю, догадываетесь, мадам, где я снова увидел это лицо и услышал тот голос. Это случилось здесь, в Египте. У того мужчины медовый месяц — это так, но он проводит его с другой женщиной.

— Так что же? — отозвалась Линит. — Я упоминала об этих обстоятельствах.

— Да, вы упоминали.

— В чем же дело?

Растягивая слова, Пуаро сказал:

— Девушка в ресторане поминала свою подругу, она была убеждена, что подруга не подведет их. Этой подругой, я думаю, были вы, мадам.

Линит залилась краской.

— Да. Я говорила вам, что мы дружили.

— Она верила в вас?

— Да.

В нетерпении покусывая губу, она молчала, но, поскольку Пуаро не обнаруживал намерения заговорить, не выдержала и взорвалась:

— Конечно, все сложилось крайне неудачно! Всякое бывает в жизни, мосье Пуаро.

— О да, мадам, всякое бывает. — Он помолчал. — Вы, я полагаю, англиканского вероисповедания?[281]

— Да. — Линит была слегка озадачена.

— Значит, вы слышали в церкви отрывки из Библии. Вы слышали притчу о богатом человеке, у которого было много мелкого и крупного скота, и о бедном, у которого была только одна овечка, и как богатый отобрал ее у бедняка. Это как раз касается вас, мадам.

Линит выпрямилась на стуле. Гневно вспыхнули ее глаза.

— Я прекрасно вижу, куда вы клоните, мосье Пуаро! Вы считаете, что я, грубо говоря, украла у своей приятельницы молодого человека. Если разводить сантименты, а ни на что другое ваше поколение не способно, то, возможно, так оно и есть. Но истина еще беспощаднее. Я не отрицаю, что Джеки была без ума от Саймона, но, мне кажется, вы не допускаете, что он мог не питать к ней таких же ответных чувств. Она ему нравилась, но, я думаю, еще до встречи со мной он начал понимать, что делает ошибку. Взгляните на дело непредвзято, мосье Пуаро. Саймон обнаруживает, что любит меня, а не Джеки. Как прикажете ему поступать? Благородно перебороть себя, жениться на безразличной ему женщине и, скорее всего, поломать все три жизни, потому что едва ли при таких обстоятельствах он смог бы сделать Джеки счастливой? Будь он женат на ней ко времени нашей встречи, тогда, согласна, он мог видеть свой долг в том, чтобы оставаться с нею, — хотя я так не думаю. Если один несчастлив, то и другой страдает. Помолвка еще ни к чему не обязывает. Если совершается ошибка, то лучше признать это, пока не поздно. Я понимаю, что для Джеки это был удар, страшно жалко, что так вышло, но сделанного не воротишь. Чему быть, того не миновать.

— Удивительно.

Она воззрилась на него.

— Простите?

— Очень разумно, очень логично все, что вы говорите. Но одну вещь это все-таки не объясняет.

— Что именно?

— Ваше собственное отношение, мадам. Вот это преследование вас — вы могли воспринимать его двояко. Оно могло досаждать вам — это понятно, а могло пробудить жалость к подруге, которая в своей глубокой обиде совершенно отбросила всякие условности. Однако ничего подобного вы не переживали. Для вас ее преследование нетерпимо. А почему? Да только потому, что вы чувствуете себя виноватой.

Линит прянула со стула.

— Как вы смеете?! Право, мосье Пуаро, это уже слишком.

— Смею, мадам, смею! Я хочу говорить с вами совершенно откровенно. Смею думать, что, как бы вы ни старались в собственных глазах приукрасить обстоятельства, вы сознательно отбили своего мужа у вашей подруги. Смею думать, что вы с первого взгляда увлеклись им. Смею также предположить, что в какую-то минуту вы заколебались, вы поняли, что стоите перед выбором: удержаться либо сделать дальнейшие шаги. Смею думать, что инициатива исходила от вас — не от мосье Дойла. Вы красивы, мадам, богаты; вы умны, проницательны, наконец, в вас есть обаяние. Вы могли пустить в ход ваше обаяние, а могли умерить его. Жизнь одарила вас решительно всем, мадам. А жизнь вашей подруги сошлась на одном-единственном человеке. Вы это знали, но, поколебавшись, не отдернули руки. Как тот библейский богач, вы отобрали у бедняка его единственную овечку.

Повисло молчание. С усилием сдерживая себя, Линит холодно сказала:

— Все это не имеет никакого отношения к делу.

— Нет, имеет. Я объясняю вам, почему неожиданные появления мадемуазель де Бельфор так угнетают вас. Пусть она ведет себя не по-женски, недостойно, однако в душе вы убеждены, что она в своем праве.

— Неправда!

Пуаро пожал плечами.

— Вы не хотите признаться себе в этом.

— Чего ради?

— Вы жили счастливо, мадам, — мягко сказал Пуаро, — и наверняка были великодушны и добры к другим.

— Я старалась, как могла, — сказала Линит. С ее лица сошло нетерпеливо-раздраженное выражение, и голос прозвучал только что не жалобно.

— Вот поэтому сознание, что вы кому-то причинили боль, так огорчает вас — и поэтому же вы не хотите признать этот факт. Простите, если докучаю, но психология — ей принадлежит решающее слово в вашем случае.

— Даже допустив, что сказанное вами правда, — медленно выговорила Линит, — а я никоим образом так не считаю, — сейчас-то что можно сделать? Прошлое не переменишь, надо считаться с реальным положением дел.

Пуаро кивнул.

— У вас ясная голова. Да, прошлое нельзя отменить. Нужно принять реальное положение дел. И хочешь не хочешь, мадам, принять также последствия своих деяний.

— Иначе говоря, — недоверчиво спросила Линит, — я ничего не могу сделать — ничего?!

— Мужайтесь, мадам, но я именно так это себе представляю.

— А не могли бы вы, — протянула Линит, — переговорить с Джеки… с мисс де Бельфор? Вразумить ее?

— Отчего же, можно. Если вы пожелаете, я сделаю это. Но не обольщайтесь. Мадемуазель де Бельфор, я полагаю, до такой степени одержима своей идеей, что ее уже ничем не сбить.

— Но как-то мы можем из этого выпутаться?

— Вы можете, разумеется, вернуться в Англию и обитать в собственном доме.

— Даже в этом случае Жаклин способна поселиться в деревне, и я встречу ее всякий раз, когда выйду за порог.

— Совершенно верно.

— Кроме того, — медленно выговорила Линит, — я не уверена в том, что Саймон согласится бежать отсюда.

— А как он вообще относится к этому?

— Он в бешенстве, буквально в бешенстве.

Пуаро в раздумье кивнул головой.

Линит сказала просительным тоном:

— Так вы… переговорите с ней?

— Да, я поговорю. Но вряд ли это что-нибудь переменит.

— Джеки такая странная! — взорвалась Линит. — Никогда не знаешь, чего от нее ждать!

— Вы упомянули, что она вам угрожала. Вы не скажете, чем именно угрожала?

Линит пожала плечами.

— Она грозилась… м-м… убить нас обоих. У Джеки… южный, знаете, темперамент.

— Понятно, — мрачно скрепил Пуаро.

Линит умоляюще взглянула на него:

— Вы не согласитесь действовать в моих интересах?

— Не соглашусь, мадам, — сказал он непреклонно. — Я не возьму на себя такое поручение. Что могу, я сделаю из человечности. Только так. Сложившаяся ситуация трудна и опасна. Я постараюсь, как могу, уладить дело, но особой надежды на успех я не питаю.

— Значит, в моих интересах, — замедленно произнесла Линит, — вы не будете действовать?

— Не буду, мадам, — сказал Эркюль Пуаро.

Глава 4

Жаклин де Бельфор Эркюль Пуаро нашел на скалах в виду Нила. Он так и думал, что она еще не ушла к себе спать и он отыщет ее где-нибудь вблизи отеля.

Она сидела, опустив в ладони подбородок, и даже не шелохнулась, когда он подошел.

— Мадемуазель де Бельфор? — спросил Пуаро. — Вы позволите поговорить с вами?

Она чуть повернулась в его сторону. На ее губах скользнула беглая улыбка.

— Конечно, — сказала она. — А вы — мосье Эркюль Пуаро, да? Можно, я выскажу одну догадку? Вы от миссис Дойл, которая пообещала вам большой гонорар, если вы исполните ее поручение.

Пуаро подсел к ней на скамейку.

— Ваше предположение верно лишь отчасти, — сказал он, улыбнувшись. — Я действительно иду от мадам Дойл, но, строго говоря, без всякого поручения, а о гонораре вообще нет речи.

— Правда?

Жаклин внимательно взглянула на него.

— Зачем же вы пришли? — справилась она.

В ответ Эркюль Пуаро сам задал ей вопрос:

— Вы видели меня прежде, мадемуазель?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, едва ли.

— А я вас видел. Однажды я сидел неподалеку от вас в ресторане «У тетушки». Вы были там с мосье Саймоном Дойлом.

Ее лицо приняло застывшее выражение. Она сказала:

— Я помню тот вечер…

— Многое, — сказал Пуаро, — случилось с того времени.

— Ваша правда: многое случилось.

Ему резанули слух отчаяние и горечь в ее голосе.

— Мадемуазель, я говорю с вами как друг. Похороните своего мертвеца!

Она испуганно воззрилась на него.

— Что вы имеете в виду?

— Откажитесь от прошлого! Повернитесь к будущему! Что сделано — то сделано. Отчаиваться бесполезно.

— То-то драгоценная Линит будет довольна.

Пуаро чуть повел рукой.

— Я не думаю о ней в эту минуту. Я думаю о в а с. Да, вы страдали, но ведь то, что вы делаете сейчас, только продлит ваше страдание.

Она затрясла головой.

— Вы ошибаетесь. Иногда я испытываю почти наслаждение.

— Это как раз ужасно, мадемуазель.

Она быстро глянула на него.

— Вы неглупый человек, — сказала она. — И наверное, — добавила она, — вы желаете мне добра.

— Возвращайтесь к себе домой, мадемуазель. Вы молоды, вы умница, впереди вся жизнь.

Жаклин медленно покачала головой.

— Вы не понимаете — и не поймете. Вся моя жизнь — в Саймоне.

— Любовь не самое главное в жизни, мадемуазель, — мягко сказал Пуаро. — Мы думаем так только по молодости лет.

И опять она покачала головой.

— Вы не понимаете. — Она быстро глянула на него. — Вы все знаете? Из разговора с Линит? Да, и в ресторане вы тогда были… Мы с Саймоном любили друг друга.

— Я знаю, что вы любили его.

Тон, каким он это сказал, живо задел ее. Она с нажимом повторила:

— Мы любили друг друга. И еще я любила Линит… Я верила ей. Она была моим лучшим другом. Она всегда могла купить себе все, что пожелает. Ни в чем себе не отказывала. Когда она увидела Саймона, ей захотелось и его прибрать к рукам — и она отняла его у меня.

— И он позволил, чтобы его купили?

Она так же медленно покачала головой.

— Нет, не совсем так. Если бы так, меня бы тут не было… Вы считаете Саймона нестоящим человеком. Да, он бы плевка не стоил, если бы женился на Линит из-за денег. А он не на деньгах ее женился. Все гораздо сложнее. Есть такая штука, мосье Пуаро, как наваждение. Деньги ему только способствуют. Какой антураж имела Линит: до кончиков ногтей принцесса. Не жизнь, а прямо театр. Мир был у ее ног, за нее сватался, на зависть многим, один из богатейших пэров[282] Англии. А она снизошла до никому не известного Саймона Дойла. Странно ли, что он совсем потерял голову? — Она вскинула руку. — Смотрите: луна. Как ясно вы ее видите, правда? Какая она взаправдашняя. Но засверкай сейчас солнце — и вы не увидите ее совсем. Вот так оно и получилось. Я была луной… Вышло солнце, и Саймон перестал меня видеть. Он был ослеплен. Он видел только солнце — Линит…

Помолчав, она продолжала:

— Что же это, как не наваждение? Она завладела всеми его мыслями. Прибавьте ее самонадеянность, привычку распоряжаться. Она до такой степени уверена в себе, что и другие начинают в нее верить. И Саймон не устоял — ведь он бесхитростная душа. Он бы так и любил меня одну, не подвернись Линит со своей золотой колесницей. Он бы, я знаю, просто уверена, не влюбился в нее, если бы она его не вынудила.

— Да, так вам это представляется.

— Я знаю. Он любил меня — и всегда будет любить.

— Даже теперь? — сказал Пуаро.

С губ был готов сорваться ответ, но она его удержала. Она взглянула на Пуаро и залилась румянцем. Отвернувшись, она потупила голову и задушенным голосом сказала:

— Знаю… Теперь он меня ненавидит. Лучше бы ему не играть с огнем.

Она пошарила в шелковой сумочке на коленях и извлекла крохотный, с перламутровой рукояткой револьвер — на вид совершенный пугач.

— Прелестная вещица, правда? — сказала она. — Выглядит несерьезно, зато в деле очень серьезная штука. Одной такой пулей можно убить мужчину или женщину. А я — хороший стрелок. — Смутная, припоминающая улыбка тронула ее губы. — Когда я девочкой приехала с мамой в Южную Каролину[283], дедушка научил меня стрелять. Он был старых убеждений и без ружья не ходил. А мой папа в молодости несколько раз дрался на дуэли. Он был отличный фехтовальщик. Даже убил одного. Из-за женщины. Как видите, мосье Пуаро, — она прямо глянула ему в глаза, — во мне течет горячая кровь. Я купила эту игрушку, как только все случилось. Хотела убить кого-то одного, но не могла решить — кого. Убивать обоих мне было неинтересно. Знать бы, что Линит перепугается напоследок! — но в ней достаточно мужества. И тогда я решила: подожду! Мне все больше нравилась эта мысль. Убить ее всегда успею. Интереснее выжидать и быть наготове. И уже потом пришла идея преследовать их. Даже если они заберутся на край света, первой их встречу — я! И получилось замечательно. Ничем другим, наверное, Линит не проймешь. А тут она стала психовать… А мне, наоборот, одно удовольствие… И ведь она ничего не может сделать! Веду я себя культурно, вежливо. Ни к одному моему слову они не могут придраться. А жизнь я им отравляю.

Она залилась чистым, серебристым смехом.

Пуаро схватил ее за руку.

— Спокойно. Прошу вас: спокойно.

Жаклин перевела на него взгляд.

— А что такое? — Улыбаясь, она с вызовом глядела на него.

— Мадемуазель, заклинаю вас: перестаньте это делать.

— То есть оставить драгоценную Линит в покое?

— Если бы только это. Не располагайте сердце ко злу.

Она озадаченно приоткрыла рот.

Пуаро сурово продолжал:

— Ибо в этом случае зло не замедлит явиться… Оно непременно явится… Оно завладеет вами, и выдворить его будет уже невозможно.

Жаклин не отрываясь смотрела на него. В ее глазах блуждало смятение. Она сказала:

— Я не знаю… — и с вызовом выкрикнула: — Вы меня не удержите!

— Конечно, — сказал Эркюль Пуаро. — Я вас не удержу. — Голос у него был грустный.

— Решись я даже убить ее, вы бы не удержали меня.

— Если вас не остановит расплата — да, не удержал бы.

Жаклин де Бельфор расхохоталась.

— А я не боюсь смерти! Ради чего мне жить, в конце концов? По-вашему, это неправильно — убить своего обидчика? А если вас лишили всего на свете?

Пуаро ответил твердо:

— Да, мадемуазель, по-моему, это непростительное злодеяние — убить человека.

Снова Жаклин захохотала.

— Тогда вы должны одобрить мою нынешнюю месть: покуда она действует, я не воспользуюсь этим револьвером… Но мне страшно… знаете, иногда страшно… Я лопаюсь от злости, мне хочется сделать ей больно, всадить в нее нож, навести на ее лоб револьвер и легонько так нажать. А-а!

Она напугала его своим вскриком.

— Что с вами, мадемуазель?

Отвернув голову, она вглядывалась в сумерки.

— Так был кто-то. Сейчас ушел.

Эркюль Пуаро зорко огляделся. Место вроде бы безлюдное.

— Кроме нас, мадемуазель, никого, кажется, нет. — Он встал. — Во всяком случае, я сказал все, ради чего приходил. Спокойной ночи.

Жаклин тоже поднялась. Она почти заискивающе сказала:

— Вы сами видите: я не могу отказаться от того, что делаю.

Пуаро замотал головой.

— Вы могли отказаться. Всегда выпадает такая минута. Она была и у вашей подруги Линит, когда та могла остановиться и не вмешиваться… Она упустила эту минуту. Потом уже человек действует очертя голову, и одумываться поздно…

— Поздно… — отозвалась Жаклин де Бельфор.

Она еще постояла в раздумье, потом решительно тряхнула головой:

— Спокойной ночи, мосье Пуаро.

Он грустно покачал головой и тропинкой пошел за ней следом к отелю.

Глава 5

На следующее утро, когда Эркюль Пуаро выходил из отеля, намереваясь устроить себе прогулку по городу, его нагнал Саймон Дойл.

— Доброе утро, мосье Пуаро.

— Доброе утро, мосье Дойл.

— Вы в город? Не возражаете, если я поброжу вместе с вами?

— Ну конечно! Вы меня осчастливите!

Выйдя за ворота, мужчины свернули в прохладную тень парка. Тут Саймон вынул изо рта трубку и сказал:

— Насколько я знаю, мосье Пуаро, моя жена беседовала с вами вчера вечером.

— Совершенно верно.

Саймон Дойл сосредоточенно хмурился. Человек действия, он трудно формулировал свои мысли, мучительно подбирал слова.

— Хоть то хорошо, — сказал он, — что вы заставили ее понять наше бессилие в этом деле.

— Прекратить это законным образом невозможно, — согласился Пуаро.

— Вот именно. А Линит не могла этого понять. — По его губам скользнула улыбка. — Линит воспитали в убеждении, что со всякой неприятностью должна разбираться полиция.

— Чего бы лучше — свалить на нее ваше дело, — сказал Пуаро.

Саймон стал пунцоветь лицом, и после недолгого молчания его прорвало:

— Это подло, что ей приходится страдать! Она ничего не сделала! Если кому хочется назвать меня скотиной — пожалуйста! Я — скотина, ладно. Но я не позволю, чтобы отыгрывались на Линит. Она тут совершенно ни при чем.

Пуаро с серьезным видом кивнул, ничего не сказав в ответ.

— А вы поговорили… переговорили с Джеки… с мисс де Бельфор?

— Да, я разговаривал с ней.

— Вам удалось образумить ее?

— Боюсь, что нет.

Саймон разразился гневной тирадой:

— Неужели она не видит, в какое дурацкое положение себя поставила? Неужели не понимает, что приличные женщины не ведут себя так? Где ее гордость, чувство собственного достоинства?

Пуаро пожал плечами.

— Она знает только одно чувство: обиду — вы не допускаете?

— Пусть, но, черт возьми, приличные девушки так себя не ведут! Я признаю, что кругом виноват. Я чертовски плохо поступил с ней, и вообще. Возненавидеть меня, забыть, как я выгляжу, — это я могу понять. Но зачем гоняться за мной повсюду? Это неприлично. Зачем делать из себя посмешище? На что она может рассчитывать?

— Возможно, это месть.

— Дурацкая! Мне понятнее какая-нибудь ее мелодраматическая выходка — бабахнуть в меня из револьвера, что ли.

— Вы считаете, это больше в ее духе, да?

— Честно говоря — да. Она порох, а не женщина, совершенно за себя не отвечает. Когда она доходит до белого каления, я за нее не поручусь. Но чтобы шпионить… — Он затряс головой.

— Да, это — тоньше. Это умнее.

Дойл воззрился на него.

— Вы меня не поняли: это страшно действует на нервы Линит.

— А вам?

В глазах Саймона мелькнуло удивление.

— Мне?! Да я готов свернуть голову чертовке.

— От прежнего чувства, значит, ничего не осталось?

— Дражайший мосье Пуаро… как бы вам это объяснить? Была луна, потом вышло солнце. И никакой луны больше нет. Как только я встретил Линит, Джеки перестала для меня существовать.

— Tiens, c'est drôle çа!1 — пробормотал Пуаро.

— Простите?

— Мне показалось интересным ваше сравнение.

Снова заливаясь краской, Саймон сказал:

— Джеки, наверное, сказала вам, что я женился на Линит из-за денег? Так это вранье. Я бы ни на ком не стал жениться из-за денег. Джеки не понимает, что мужчине в тягость, когда женщина любит его так, как она меня любила.

— Что-что?

Пуаро остро взглянул на него.

Но Саймона уже несло:

— Свинство говорить такое, но Джеки слишком меня любила.

— Un qui aime et un qui se laisse aimer, — пробормотал Пуаро.

— А? Что вы сказали? Понимаете, мужчине не по себе, когда женщина любит его сильнее, чем он — ее. — Из его голоса уходило раздражение. — Мужчине не хочется, чтобы им владели. Черт бы его побрал, это собственническое чувство! Этот мужчина — мой, он принадлежит мне! Я так не хочу — и никто не захочет! Сразу хочется сбежать, освободиться. Мужчина должен владеть женщиной, а не наоборот.

Он выговорился и подрагивающими пальцами поднес спичку к сигарете.

— Так вы такое чувство испытывали к мадемуазель Жаклин? — сказал Пуаро.

— М-м? — Саймон поднял на него глаза и, помедлив, признался: — М-м… да, вообще говоря — да. Она, конечно, не осознает этого, а у меня язык не повернется сказать. Мне все время было не по себе, а тут я встретил Линит и совсем потерял голову. В жизни не видал такой красоты. Просто чудеса в решете. Ведь перед ней все заискивают, а она выбирает простейшего парня.

Его голос звучал мальчишеским восторгом.

— Понимаю, — сказал Пуаро. Он задумчиво покивал головой. — Да-да, понимаю.

— Почему Джеки не может мужественно перенести это? — возмущался Саймон.

Пуаро улыбчиво поджал губу.

— Прежде всего, мосье Дойл, она не мужчина.

— Ну да… я имею в виду: стойко. И горькие пилюли приходится глотать, ничего не поделаешь. Виноват во всем я один, каюсь. Грешен! Но ведь это безумие — жениться на девушке, которую разлюбил. А сейчас, когда я вижу, на что способна Джеки, я просто рад, что унес ноги.

— На что она способна… — раздумчиво повторил за ним Пуаро. — А вы представляете себе, на что она способна, мосье Дойл?

Саймон нахмурился, потом замотал головой.

— Нет — а что вы, собственно, имеете в виду?

— Вы знаете, что она ходит с револьвером?

Саймон глядел на него испуганными глазами.

— Сейчас-то она вряд ли пустит его в ход. Раньше — да, могла. А сейчас время упущено. Сейчас она вооружена только злобой — чтобы получше отыграться на нас.

Пуаро пожал плечами.

— Может быть, — с сомнением в голосе сказал он.

— Я беспокоюсь за Линит, — без особой нужды напомнил Саймон.

— Я понимаю, понимаю, — сказал Пуаро.

— Если серьезно, я не жду от Джеки мелодрамы с пальбой, но это шпионство и преследование уже сидят у Линит в печенках. Я придумал один план — может, и вы что-нибудь посоветуете. С самого начала, надо вам знать, я во всеуслышание объявил, что мы пробудем здесь десять дней. А завтра из Шелала[284] в Вади-Хальф уходит пароход «Карнак». Я хочу взять на него билеты — под чужим именем. Завтра мы отправимся на экскурсию в Филы[285], а горничная распорядится багажом. В Шелале мы сядем на «Карнак». Когда Джеки выяснит, что мы не вернулись с экскурсии, мы уже будем далеко. Она решит, что мы улизнули от нее в Каир. Можно подкупить носильщика, чтобы он это говорил. Туристические конторы ей не помогут, потому что нашей фамилии там не будет. Что вы думаете на этот счет?

— Да, все хорошо придумано. А если она останется здесь до вашего возвращения?

— А мы, может, не вернемся. Поднимемся до Хартума и дальше самолетом — в Кению[286]. Не станет же она гоняться за нами по всему земному шару.

— Не станет, потому что в какой-то момент ее удержат финансовые соображения. Я полагаю, у нее совсем немного денег.

Саймон наградил его восхищенным взглядом.

— Вот что значит умный человек. Я об этом даже не задумывался. Какие у Джеки деньги!

— При этом она добралась за вами сюда?

Саймон стал гадать:

— Что-то ей, конечно, набегает с процентов. Сотни две в год, я думаю. Но скорее всего — даже наверняка — она продала капитал, чтобы обернуться с этой своей затеей.

— Значит, настанет такой момент, когда она исчерпает свои возможности и останется без единого пенса?

— Да…

Саймон поежился от этой перспективы. Пуаро не сводил с него глаз.

— Да, — заметил он, — не очень приятная мысль…

Не скрывая раздражения, Саймон сказал:

— В общем, я тут ничем не могу помочь, — и добавил: — Что вы думаете о моем плане?

— Он может увенчаться успехом — вполне. Ценой отступления.

Саймон залился краской.

— Мы сбегаем, вы хотите сказать? Ну и пусть… Зато Линит…

Все так же не сводя с него глаз, Пуаро сдержанно кивнул.

— Возможно, вы правы, и это лучший выход из положения. Не забывайте, однако, что мадемуазель де Бельфор имеет голову на плечах.

— Я чувствую, мы еще сойдемся с ней на одной дорожке, и тогда увидим, чья возьмет, — хмуро сказал Саймон. — Она ведет себя неразумно.

— Неразумно! Mon Dieu!1 — воскликнул Пуаро.

— А почему, собственно, женщинам не вести себя разумно? — настаивал Саймон.

— Весьма часто они ведут себя именно так, — сухо ответил Пуаро. — Это приносит даже больше огорчений. Я тоже буду на «Карнаке», — добавил он. — Нам по пути.

— Да? — Саймон смешался и, путаясь в словах, продолжал: — Но это… но вы… не из-за нас? Мне бы не хотелось думать, что…

На этот счет Пуаро сразу успокоил его.

— Нет-нет. Все это было подготовлено еще в Лондоне. Я всегда строю свои планы заблаговременно.

— Вы не любите ездить куда глаза глядят? Так гораздо интересней!

— Может быть. Но, чтобы преуспеть в жизни, нужно заранее все тщательно подготовить.

— Наверное, так поступают опытные убийцы, — рассмеялся Саймон.

— Да, хотя, признаться, на моей памяти самое яркое и чуть ли не самое запутанное преступление было совершено без всякой подготовки.

С ребячливой непосредственностью Саймон сказал:

— На «Карнаке» вы должны что-нибудь рассказать нам из своей практики.

— Нет-нет, это значило бы, что называется, раскрыть перед вами кухню.

— Так в нее страх как хочется заглянуть! И миссис Аллертон так считает. Ей не терпится устроить вам допрос.

— Миссис Аллертон? Очаровательная седовласая дама с преданным сыном?

— Она самая. Они тоже будут на «Карнаке».

— Ома знает, что вы…

— Разумеется, нет, — вскипел Саймон. — Никто не знает. У меня такой принцип: по возможности никому не доверяться.

— Замечательное убеждение, я сам его придерживаюсь. Кстати, этот ваш попутчик, высокий седой мужчина…

— Пеннингтон?

— Да. Вы путешествуете втроем?

Саймон хмуро ответил:

— Довольно необычно, думаете вы, для медового месяца, да? Пеннингтон — американский опекун Линит. Мы совершенно случайно встретились с ним в Каире.

— Ah vraiment! Вы позволите один вопрос? Мадам, ваша жена, — она совершеннолетняя?

Саймон озадаченно взглянул на него.

— Вообще-то ей нет пока двадцати одного года, но и просить у кого бы то ни было согласия на брак со мною ей не требовалось. Для Пеннингтона это была полная неожиданность. Он совершенно ничего не знал: за два дня до письма Линит с новостью о нашей свадьбе он отплыл из Нью-Йорка на «Карманике».

— «Карманик»… — пробормотал Пуаро.

— Для него было полной неожиданностью наткнуться на нас в каирском «Пастухе».

— Надо же быть такому совпадению!

— Выяснилось, что он тоже поднимается по Нилу, — мы и объединились, как-то неловко, знаете, обособляться. Да оно и к лучшему. — Он снова смешался. — Линит все время была в напряжении — того и гляди, объявится Джеки, и, пока мы были одни, эта тема возникала постоянно. А с Эндрю Пеннингтоном мы вздохнули свободнее, потому что приходится говорить о постороннем.

— Ваша жена не доверилась мистеру Пеннингтону?

— Не доверилась. — Саймон вызывающе вздернул подбородок. — Это вообще никого не касается. Кроме того, когда мы затевали это нильское путешествие, мы думали, что эта история кончилась.

Пуаро помотал головой.

— Она не кончилась. Далеко не кончилась. Я убежден в этом.

— А вы неважный утешитель, мосье Пуаро.

Пуаро взглянул на него с некоторым раздражением.

Он думал про себя: «Эти англосаксы — они ни к чему не относятся серьезно, у них все игра. Они не взрослеют».

Линит Дойл, Жаклин де Бельфор — те достаточно серьезно отнеслись к случившемуся. А Саймон обнаруживал только признаки чисто мужского нетерпения и досады. Пуаро сказал:

— Простите за бестактность: это была ваша идея поехать в Египет в свой медовый месяц?

Саймон покраснел.

— Конечно нет. Я бы поехал куда-нибудь еще, но Линит желала только сюда. И поэтому…

Он запнулся и умолк.

— Естественно, — помрачнев, сказал Пуаро.

Ему стало ясно, что любое желание Линит Дойл подлежит исполнению.

Он думал про себя: «Все трое порознь отчитались передо мной: Линит Дойл, Жаклин де Бельфор, Саймон Дойл. Чей отчет ближе к истине?»

Глава 6

Назавтра утром, в одиннадцать часов, Саймон и Линит Дойл отправились в Филы. С кресла на балконе отеля Жаклин де Бельфор видела, как они садились в живописную шлюпку. Она не видела другого: как от парадной двери отеля отъехал автомобиль с багажом и чопорного вида горничной. Машина укатила направо, в сторону Шелала.

Оставшуюся до ленча пару часов Эркюль Пуаро решил скоротать на острове Слоновом — он лежал прямо против отеля.

Он направился к пристани. В лодку как раз садились двое мужчин, и он присоединился к ним. Тот, что помоложе, приехал накануне поездом; высокий, темноволосый, с волевым подбородком на худощавом лице. На нем были невыразимо грязные штаны из серой фланели и совершенно неуместный в этом климате свитер с высоким воротом. Другой, толстячок средних лет, немедля заговорил с Пуаро по-английски — бегло и не очень правильно. Их молодой спутник от беседы уклонился и только хмуро посматривал в их сторону, а потном и вовсе повернулся к ним спиной, засмотревшись, как ловко лодочник-нубиец[287] толкает ногой кормовое весло, одновременно управляясь с парусом.

На реке стояла полная тишь, медленно расступались темные, ослизлые громады скал, ветерок овевал их лица. До острова добрались очень скоро, и, сойдя на берег, Пуаро и его словоохотливый знакомец прямиком направились в музей. Толстяк на ходу достал визитную карточку и с полупоклоном вручил ее Пуаро. Там значилось:

«Signor Guido Richetti, Archeologo.»[288]

Пуаро не остался в долгу и также с поклоном извлек свою карточку. Исполнив эти формальности, они вошли в музей, и итальянец сразу завел высокоученый разговор. Сейчас они говорили по-французски.

Молодой человек в фланелевых брюках, позевывая, незаинтересованно обошел музей и поспешил наружу.

В конце концов его примеру последовали и Пуаро с синьором Ричетти. Итальянец сразу зарылся в руины, а Пуаро, высмотрев на скалах у реки знакомый солнечный зонтик в зеленую полоску, улизнул в ту сторону.

С книгой на коленях и блокнотом под рукой миссис Аллертон сидела на большом валуне.

Пуаро учтиво снял шляпу, и миссис Аллертон тотчас взяла слово.

— Доброе утро, — сказала она. — Боюсь, от этих жутких детей совершенно невозможно отвязаться.

Темнокожая мелюзга лезла к ней, скаля зубы и кривляясь, и канючила «бакшиш».

— Я надеялась, что надоем им, — пожаловалась она. — Они уже часа два, если не больше, глазеют на меня и помаленьку окружают; крикну им «имши», погрожу зонтиком — они разбегутся, а через минуту-другую возвращаются и снова пялят на меня свои противные глазищи, и носы у них тоже противные, и приходится признать, что я не люблю детей — во всяком случае, неумытых и элементарно невоспитанных.

Она виновато рассмеялась.

Пуаро предпринял безуспешную попытку разогнать ватагу. Рассеявшись, ребятня снова собралась и взяла их в кольцо.

— Будь в Египте поспокойнее, цены бы ему не было, — сказала миссис Аллертон. — Тут человеку не дают проходу. То клянчат деньги, то навязывают ослика или бусы, то тянут в туземную деревню или на утиную охоту.

— Огромный недостаток, это правда, — согласился Пуаро.

Он разложил на камне носовой платок и осторожненько опустился на него.

— Вашего сына сегодня нет с вами? — продолжал он.

— Да, Тиму надо отправить письма до отъезда. Мы поднимаемся до Второго порога.

— Я тоже.

— Очень рада. Признаться, я совершенно потрясена нашим знакомством. Когда мы были на Майорке, некая миссис Лич рассказывала о вас удивительные вещи. Она потеряла кольцо во время купания и все переживала, что без вас его некому найти.

— Ah, parbleu[289], но я не тюлень, я не ныряю.

Оба рассмеялись.

Миссис Аллертон продолжала:

— Утром я видела из окна, как вы уходили с Саймоном Дойлом. Скажите, как вы его находите? Мы все совершенно заинтригованы.

— Правда?

— Да. Понимаете, его женитьба на Линит Риджуэй была полнейшей неожиданностью. Предполагалось, что она выходит за лорда Уиндлизема, и вдруг она обручается с мужчиной, о котором никто слыхом не слыхал.

— Вы хорошо знаете ее, мадам?

— Нет, но моя родственница, Джоанна Саутвуд, ходит у нее в лучших подругах.

— А, да, я встречал эту фамилию в газетах. — Он продолжал после паузы: — Хроника не обходится без молодой леди, вашей мадемуазель Джоанны Саутвуд.

— О да, она умеет себя подать, — отрезала миссис Аллертон.

— Вы ее не любите, мадам?

— Невыдержанная на язык. — Миссис Аллертон была само раскаяние. — Я человек старой закваски. Не очень я люблю Джоанну. Зато с Тимом их водой не разлить.

— Понимаю, — сказал Пуаро.

Собеседница стрельнула в его сторону взглядом и сменила тему.

— Как же мало с нами молодежи! Прелестная девушка с каштановыми волосами, что состоит при чудовищной матери с тюрбаном, пожалуй, тут единственное юное существо. Я обратила внимание, что у вас был долгий разговор с ней. Мне интересна эта девушка.

— Отчего так, мадам?

— Мне ее жаль. Сколько страданий принимаешь в молодости, имея чувствительное сердце! А она, мне кажется, страдает.

— Да, она несчастлива, бедняжка.

— Мы с Тимом зовем ее «букой». Пару раз я пыталась разговорить ее, но она меня осадила. Ничего, она, по-моему, тоже участвует в нашем нильском плавании, и уж в одной компании мы как-нибудь сойдемся, правда?

— Вполне возможная вещь, мадам.

— Я очень легко схожусь с людьми — они мне чрезвычайно интересны. Все такие разные. — После паузы она продолжала: — Тим говорит, что смуглянка — ее зовут де Бельфор — будто она та самая девушка, с которой был помолвлен Саймон Дойл. Очень некстати — вот так встретиться.

— Да, некстати, — согласился Пуаро.

Миссис Аллертон искоса глянула на него.

— Может, это глупо звучит, но она, знаете, почти напугала меня. Вся — как сжатая пружина!

Пуаро медленно кивнул.

— Вы не очень заблуждаетесь, мадам. Всегда пугает сильный накал чувства.

— Вам тоже интересны люди, мосье Пуаро? Или вы приберегаете интерес для потенциальных преступников?

— Мадам… вне этой категории остается немного людей.

У миссис Аллертон был слегка озадаченный вид.

— Вы в самом деле так полагаете?

— Если к тому объявится особая побудительная причина, — добавил Пуаро.

— Для всякого случая — своя?

— Естественно.

Миссис Аллертон помедлила, сдерживая улыбку.

— И я могла бы?

— Матери, мадам, в особенности безжалостны, когда опасность грозит их детям.

Та вдумчиво ответила:

— Вероятно, да… да-да, вы совершенно правы.

Минуту-другую она молчала, потом с улыбкой призналась:

— Я сейчас примеряю к нашим постояльцам мотивы преступлений. Очень забавно получается. Что вы, например, скажете о Саймоне Дойле?

— Очень простое преступление, — улыбнулся Пуаро. — Кратчайший путь к цели. Без выдумки.

— И так же легко его будет раскрыть?

— Да, он не проявит изобретательности.

— А Линит?

— Это будет в духе Королевы из вашей «Алисы в стране чудес»[290]: «Снять с нее голову!»

— Ну конечно: право помазанника Божьего! Что-то наподобие виноградника Навуфея[291]. А эта опасная девушка, Жаклин де Бельфор, — могла бы она пойти на убийство?

Подумав немного, Пуаро неуверенно сказал:

— Могла бы, я думаю.

— Но вы не уверены в этом?

— Нет. Эта малышка сбивает меня с толку.

— Не думаю, чтобы мистер Пеннингтон мог пойти на убийство. А вы как считаете? Какой-то он усохший, дохлый — мужеством там и не пахнет.

— Зато, может быть, в избытке чувство самосохранения.

— Пожалуй. А как насчет горемыки миссис Оттерборн в тюрбане?

— Она лопается от тщеславия.

— Оно может толкнуть на убийство?

— Мотивы убийства порой совершенно тривиальны, мадам.

— Какие же самые распространенные, мосье Пуаро?

— Чаще всего — деньги, иначе говоря — корысть, в том или ином виде. Потом — месть, дальше — любовь, страх, жгучая ненависть, благодеяние…

— Мосье Пуаро!

— Да-да, мадам! Мне известно, как некий «В» избавился от «А» исключительно во благо «С». Часто под эту статью подгоняют политические убийства. Некто объявляется врагом цивилизации — и посему его устраняют. Забывают, что в жизни и смерти человека волен один Господь Бог.

Он выговорил это суровым голосом.

Миссис Аллертон заметила:

— Я рада, что вы это сказали. И все же Господь определяет исполнителей своей воли.

— Опасно думать так, мадам.

Она оставила серьезный тон.

— После такого разговора, мосье Пуаро, будет чудом хоть кого-то застать в живых.

Она поднялась.

— Пора возвращаться. Мы же отправляемся сразу после ленча.

Когда они подошли к пристани, молодой человек в свитере как раз садился в лодку. Итальянец уже был там. Когда нубиец наладил парус и они отплыли, Пуаро из вежливости заговорил с незнакомцем.

— Прекрасные достопримечательности есть в Египте, не правда ли?

Молодой человек курил довольно вонючую трубку. Сейчас он вынул ее изо рта и, удивляя образцовым произношением, ответил коротко и резко:

— Меня тошнит от них.

Миссис Аллертон нацепила пенсне и благосклонно заинтересовалась говорившим.

— Правда? А почему? — спросил Пуаро.

— Возьмите, к примеру, пирамиды. Колоссальные бессмысленные сооружения, дань прихоти надменного деспота. Подумайте, как массы людей, обливаясь потом, воздвигали их и умирали тут же. Мне делается тошно при мысли об их страданиях и муках.

Миссис Аллертон задорно подхватила:

— По-вашему, лучше удовлетвориться знанием того, что люди трижды в день принимали пищу и умирали у себя в постелях, нежели иметь пирамиды, Парфенон[292], прекрасные гробницы и храмы.

Молодой человек хмуро глянул в ее сторону.

— Я думаю, человеческие существа поважнее камней.

— Но после них остаются как раз эти камни, — заметил Пуаро.

— Мне приятнее видеть сытого рабочего, чем так называемое произведение искусства. Важно не прошлое, а будущее.

Тут лопнуло терпение у синьора Ричетти, разразившегося горячечной и не вполне внятной речью.

В ответ молодой человек довел до их сведения все, что он думает о капиталистической системе. Он буквально клокотал от ярости.

Он кончил свою тираду, когда они пристали к отелю.

Ступая на берег, миссис Аллертон со смешком пробормотала:

— Ну и ну!

Молодой человек проводил ее недобрым взглядом.

В вестибюле отеля Пуаро встретил Жаклин де Бельфор в жокейском костюме. Она приветствовала его ироническим полупоклоном.

— У меня прогулка на осликах. Вы советуете заглянуть в туземные деревни, мосье Пуаро?

— Туда у вас сегодня экскурсия, мадемуазель? Eh bien, они живописны, только не переплачивайте за туземную экзотику.

— Которую понавезли сюда из Европы? Благодарю, я не настолько легковерна.

Кивнув ему, она вышла на солнцепек.

Собрался Пуаро безо всякого труда, поскольку свои вещи содержал в отменном порядке. Потом он отправился в ресторан перекусить.

После ленча отправлявшихся на Второй порог автобус за десять минут доставил на станцию, где надо было сесть на дневной экспресс «Каир — Шелал». В их числе были Аллертоны, Пуаро, молодой человек в грязных фланелевых брюках и итальянец. Миссис Оттерборн с дочерью уехали в Дам[293] и Филы и приедут в Шелал прямо к пароходу.

Каирский поезд запоздал минут на двадцать. Когда он наконец пришел, началось обычное светопреставление. Носильщики давились, втаскивая вещи.

Наконец со своей ношей, а также с багажом Аллертонов и совершенно незнакомой кладью запыхавшийся Пуаро оказался в одном куле, а Тим с матерью и чьими-то вещами — где-то в другом.

В купе, где был Пуаро, обреталась преклонных лет дама в негнущемся белом воротничке, в брильянтах, с выражением безграничного презрения к человечеству на изрезанном морщинами лице.

Бросив на Пуаро высокомерный взгляд, она снова загородилась от всех обложкой американского журнала. Напротив нее сидела крупная, угловатая женщина лет под тридцать. У нее большие щенячьи карие глаза, запущенная голова и вымогательская готовность угодить. Время от времени старуха взглядывала на нее поверх журнала и отдавала приказание:

— Корнелия, собери пледы. Когда будем на месте, присмотри за моим несессером. Чтобы никто его не хватал. Не забудь мой бумажный ножик.

Ехали недолго. Уже через десять минут они стояли на пристани, где их ждал «Карнак». Оттерборны успели погрузиться.

«Карнак» был поменьше «Папируса» и «Лотоса» с Первого порога: те из-за своей громоздкости не могли шлюзоваться в Асуане. Пассажиры поднялись на борт, их развели по каютам. Загружен пароход был не полностью, и большинство пассажиров разместили на верхней палубе. Всю ее носовую часть занимал застекленный салон, дабы пассажиры могли из кресел любоваться меняющимся речным пейзажем. Ниже, на средней палубе, были курительная и малая гостиная, а на нижней палубе — кают-компания.

Проследив, как разместили в купе его вещи, Пуаро снова вышел на палубу, чтобы не пропустить отплытие. Он стал рядом с Розали Оттерборн, облокотившейся на поручень.

— Итак, мы теперь направляемся в Нубию. Вы довольны, мадемуазель?

Девушка глубоко вздохнула.

— Да. Наконец от всего этого освобождаешься.

Она повела рукой. Жутковатый вид являли полоска воды, отделявшая их от берега, подступившие к самой ее кромке голые громады скал, кое-где видные развалины затопленных домов. Печальной, дикой красотой веяло от этой картины.

— Освобождаешься от людей.

— Только не от близких, мадемуазель?

Она пожала плечами. После паузы продолжала:

— Есть в этой стране что-то такое, отчего я чувствую себя дрянью. Все, что накипело на душе, тут лезет наружу. Несправедливо все, нечестно.

— Я сомневаюсь. У вас нет вещественных доказательств, чтобы так судить.

Та пробормотала:

— Посмотрите, какие у других матери… и какая у меня. Нет Бога, кроме секса, и Саломея Оттерборн его пророк. — Она смолкла. — Зря я это сказала.

Пуаро протестующе воздел руки.

— Почему же не сказать — мне? Мне многое приходится слышать. Если, как вы говорите, у вас накипело, то пусть пена и подымается кверху, мы ее снимем ложкой — вот так!

Он выбросил вперед руку.

— Было — и нет ничего.

— Удивительный вы человек! — сказала Розали. Ее надутые губы сложились в улыбку. Потом она воскликнула, напрягшись: — Смотрите, здесь миссис Дойл с мужем! Я не знала, что они тоже плывут с нами.

У своей каюты, ближе к центру палубы, стояла Линит. Следом вышел Саймон. Пуаро поразился ее виду — сколько блеска, уверенности в себе! Она буквально навязывала всем свое счастье. Преобразился и Саймон Дойл. Он улыбался во весь рот и радовался всему, как школьник.

— Грандиозно! — сказал он, ставя локти на поручень. — Я страшно надеюсь на эту поездку — а ты, Линит? Такое чувство, словно мы с туристического маршрута ступили на нехоженую тропу.

Его жена с готовностью отозвалась:

— Я тебя понимаю. Знаешь, у меня просто глаза разбегаются.

Она поймала его руку. Он крепко прижал ее к себе.

— Мы избавились, Лин, — проронил он.

Пароход отчаливал. Началось их недельное плавание до Второго порога и обратно.

Сзади серебряным колокольчиком рассыпался смех. Линит быстро обернулась.

За ними стояла приятно озадаченная Жаклин де Бельфор.

— Привет, Линит! Вот уж кого не ожидала увидеть! Вы же вроде собирались задержаться в Асуане еще на десять дней. Приятный сюрприз!

— Ты… а как же… — Язык не слушался Линит. Она выдавила страдальчески-вежливую улыбку. — Я… тоже не ожидала увидеть тебя здесь.

— Вот как?

Жаклин отошла к другому борту. Линит стиснула мужнину руку.

— Саймон… Саймон…

Дойл сразу утратил благостное умиление. Его затопил гнев. Не в силах сдержать себя, он сжал кулаки.

Они отошли чуть дальше. Оцепенелый Пуаро слышал обрывки фраз:

— …вернуться, а как?., а может… — и чуть громче — отчаявшийся, мрачный голос Дойла: — Мы не можем все время убегать, Лин. Надо пройти через это…

Прошло несколько часов. День угасал. Пуаро стоял в застекленном салоне и смотрел вперед. «Карнак» шел узким ущельем. Скалы свирепо караулили сильно и быстро текущую реку. Они были уже в Нубии.

Послышались шаги, и рядом возникла Линит Дойл. У нее сами собой сжимались и разжимались пальцы; такой он ее еще ни разу не видел. Перед ним был запуганный ребенок. Она сказала:

— Мосье Пуаро, я боюсь — всего боюсь. Ничего подобного со мной не было прежде. Эти дикие скалы, все мрачное и голое. Куда мы плывем? Что еще будет? Мне страшно. Меня все ненавидят. Такого со мной никогда не было. Я всегда хорошо относилась к людям, выручала их, а тут меня ненавидят — просто все. Кроме Саймона, кругом одни враги… Ужасно знать, что есть люди, которые тебя ненавидят…

— Что с вами происходит, мадам?

Она пожала плечами.

— Наверное, это нервы… У меня такое чувство, что мне отовсюду угрожает опасность.

Пугливо оглянувшись через плечо, она бурно продолжала:

— Чем все это кончится? Мы тут в западне. В ловушке. Отсюда некуда деться. Куда я попала?

Она соскользнула в кресло. Пуаро строго, хотя не без сочувствия, глядел на нее.

— Как она узнала, что мы плывем на этом пароходе? — сказала она. — Откуда она могла узнать?

Пуаро покачал головой в ответ:

— Она умна.

— Мне кажется, я уже никогда от нее не избавлюсь.

Пуаро сказал:

— У вас было такое средство. Вообще говоря, я удивлен, как это не пришло вам в голову. Для вас, мадам, деньги не имеют значения. Почему вы не заказали себе частный маршрут?

Линит потерянно покачала головой.

— Если бы знать… мы тогда не знали. А потом, это трудно… — Вдруг она вспылила: — Ах, вы не знаете и половины моих трудностей. Мне надо беречь Саймона… Он, знаете, такой щепетильный насчет денег. Переживает, что у меня их много! Он хотел, чтобы я поехала с ним в какую-то испанскую деревушку и чтобы он сам оплатил наше свадебное путешествие. Как будто это имеет значение! Какие мужчины глупые. Ему надо привыкнуть жить легко. О частном маршруте он и слышать не хотел — лишние траты. Я должна постепенно воспитывать его.

Она подняла голову и досадливо прикусила губу, словно раскаиваясь в неосмотрительности, с какой пустилась обсуждать свои затруднения.

Она встала.

— Мне надо переодеться. Извините меня, мосье Пуаро. Боюсь, я наговорила много глупостей.

Глава 7

В простом вечернем платье, отделанном черными кружевами, сама выдержанность и благородство, миссис Аллертон спустилась на нижнюю палубу в кают-компанию. У дверей ее нагнал сын.

— Извини, дорогая. Я уже думал: опоздал.

— Интересно, где мы сидим.

Помещение было заставлено столиками. Миссис Аллертон медлила на пороге, ожидая, когда стюард рассадит людей и займется ими.

— Кстати, — продолжала она, — я пригласила Эркюля Пуаро сесть за наш столик.

— Перестань, мам! — Тим по-настоящему расстроился.

Мать удивленно глядела на него. С Тимом всегда было легко.

— Ты возражаешь?

— Да, возражаю. Проныра чертов!

— Нет, Тим, я с тобой не согласна.

— Все равно, чего ради связываться с посторонним человеком? Когда мы все вынуждены толочься на этой посудине, близкое знакомство обременительно. Мы будем неразлучны с утра до вечера.

— Прости, милый. — Миссис Аллертон была расстроена. — Я думала, тебе будет интересно. Он человек бывалый. И детективные романы ты любишь.

Тим досадливо крякнул.

— В недобрый час тебя осенило, мама. Теперь, боюсь, от него не освободиться?

— Не представляю, как это можно сделать, Тим.

— A-а, ладно, придется привыкать.

Подошел стюард и повел их к столику. Миссис Аллертон шла за ним с озадаченным выражением на лице. Тим всегда такой легкий, открытый. Подобные вспышки не в его характере. И не то, чтобы он, как истый британец, не любил иностранцев — и не доверял им: Тим — космополит. Ах, вздохнула она, мужчин не понять! Самые близкие, самые родные — и те способны реагировать на что-нибудь неожиданным образом.

Они уселись, когда в кают-компанию неслышно скользнул Эркюль Пуаро. Он стал около них, положив руку на спинку свободного стула.

— Так вы позволите, мадам, воспользоваться вашим любезным предложением?

— Конечно. Присаживайтесь, мосье Пуаро.

— Вы очень любезны.

Она с чувством неловкости отметила, что, садясь, он быстро взглянул на Тима, а тот даже не удосужился согнать с лица угрюмость.

Миссис Аллертон решила разрядить атмосферу. После супа она взяла список пассажиров, лежавший рядом с ее прибором.

— Может, поотгадываем фамилии? — весело предложила она. — Обожаю это занятие.

И она стала читать:

— Миссис Аллертон, мистер Т. Аллертон. Ну, это просто. Мисс де Бельфор. Я вижу, ее посадили за один столик с Оттерборнами. Интересно, как она поладит с Розали. Кто тут дальше? Доктор Бесснер. Есть желающие опознать доктора Бесснера?

Она скосила глаза на столик с четырьмя мужчинами.

— Мне кажется, это тот толстяк с гладко выбритой головой и усами. Немец, должно быть. Как же он уплетает свой суп! — Аппетитное чавканье доносилось оттуда.

Миссис Аллертон продолжала:

— Мисс Бауэрз. Можем мы определить, кто это? Женщины у нас наперечет. Ладно, пока отложим мисс Бауэрз. Мистер и миссис Дойл. Ну, это наши герои дня. Какая она все-таки красавица, и платье какое чудесное!

Тим крутанулся на стуле. Линит с мужем и Эндрю Пеннингтоном сидела за угловым столиком. Линит была в белом платье, на шее нитка жемчуга.

— Решительно не нахожу ничего особенного, — сказал Тим. — Кусок ткани, перехваченный в талии чем-то вроде шнурка.

— Браво, дорогой, — сказала мать. — Ты прекрасно выразил мужской взгляд на модель стоимостью восемьдесят гиней.

— Не представляю, зачем женщины так тратятся на тряпки, — сказал Тим. — Глупость, по-моему.

Миссис Аллертон между тем продолжала перебирать попутчиков.

— Мистер Фанторп, очевидно, из четверки за тем столом. Тихоня и молчун. Довольно приятное лицо, внимательное, умное.

Пуаро согласился с ней.

— Он умный — это так. Он помалкивает, зато очень внимательно слушает и приглядывается. О да, он умеет смотреть. Странно встретить такого субъекта в увеселительной поездке на край света. Интересно, что он здесь делает.

— Мистер Фергюсон, — продолжала читать миссис Аллертон. — Сдается мне, это наш друг — антикапиталист. Миссис Оттерборн, мисс Оттерборн — этих мы уже хорошо знаем. Мистер Пеннингтон, иначе — дядюшка Эндрю. Интересный мужчина, по-моему…

— Возьми себя в руки, мам, — сказал Тим.

— С виду суховат, но очень, по-моему, интересный, — настаивала миссис Аллертон. — Какой волевой подбородок. О таких вот, наверное, мы читаем в газетах — как они орудуют у себя на Уолл-стрит. Убеждена, что он сказочно богат. Следующий — мосье Эркюль Пуаро, чьи таланты остаются невостребованными. Тим, ты не взялся бы организовать какое-нибудь преступление для мосье Пуаро?

Однако эта безобидная шутка пришлась не по вкусу ее сыну. Он зло глянул на нее, и она зачастила дальше:

— Мистер Ричетти. Наш друг — археолог, итальянец. И последними идут мисс Робсон и мисс Ван Шуйлер. Насчет второй все просто. Это жуткая старуха американка, которая считает себя здесь главной и намерена сохранять недоступность, удостаивая беседы лишь тех, кто удовлетворяет самым строгим критериям. В своем роде, она чудо — правда? Памятник эпохи. А две женщины с нею — это наверняка мисс Бауэрз и мисс Робсон: худенькая, в пенсне, — наверное, секретарь, а трогательная молодая женщина, что всем довольна, хотя ее гоняют, как черную рабыню, — какая-нибудь бедная родственница. Я думаю, Робсон — секретарь, а Бауэрз — бедная родственница.

— Ошибаешься, мама, — ухмыльнулся Тим. К нему вернулось хорошее настроение.

— Из чего ты это заключил?

— Я зашел в гостиную перед обедом, а там бабуся говорит компаньонке: «Где мисс Бауэрз? Сбегай за ней, Корнелия». И потрусила Корнелия, как послушная собачонка.

— Интересно будет поговорить с мисс Ван Шуйлер, — раздумчиво сказала миссис Аллертон.

Тим снова ухмыльнулся.

— Мам, она тебя поставит на место.

— Отнюдь нет. Для начала я подсяду к ней и негромко, но уверенно заведу разговор о титулованных родственниках и друзьях, каких смогу вспомнить. Я думаю, что, назвав как бы между прочим твоего троюродного племянника, герцога Глазго, я, скорее всего, добьюсь своего.

— Мама, где твои принципы?

В том, что произошло после обеда, исследователь человеческой природы нашел бы для себя кое-что забавное.

Просоциалистически настроенный молодой человек (он действительно оказался мистером Фергюсоном), гнушаясь обществом, повалившим в обзорный салон на верхней палубе, удалился в курительную.

Мисс Ван Шуйлер, как и полагается, обеспечила себе лучшее, подальше от сквозняков, местечко, прямо направившись к столику, за которым сидела миссис Оттерборн.

— Прошу прощения, — сказала она ей, — мне кажется, я оставляла здесь свое вязанье.

Под ее сверлящим взглядом тюрбан встал и ретировался. Мисс Ван Шуйлер расположилась за столиком вместе со своей свитой. Миссис Оттерборн отсела недалеко и рискнула о чем-то завести речь, но ее выслушали с такой ледяной вежливостью, что она скоро замолкла. И в дальнейшем мисс Ван Шуйлер пребывала в блистательном одиночестве.

Супруги Дойл сидели с Аллертонами. Доктор Бесснер не отлипал от тишайшего мистера Фанторпа. Жаклин де Бельфор села в сторонке от всех с книгой. Розали Оттерборн о чем-то тревожилась. Миссис Аллертон заговорила с ней раз-другой, пытаясь подключить ее к своей компании, но та повела себя невежливо.

Мосье Эркюль Пуаро весь вечер слушал писательские байки миссис Оттерборн.

Поздно уже, возвращаясь к себе в каюту, он увидел облокотившуюся на перила Жаклин де Бельфор. Когда она повернулась в его сторону, его поразило страдальческое выражение ее лица. Деланное безразличие, злой вызов, мрачное торжество — куда все девалось?

— Добрый вечер, мадемуазель.

— Добрый вечер, мосье Пуаро. — Она помедлила и спросила: — Вы удивились, что я оказалась здесь?

— Не столько удивился, сколько пожалел… очень пожалел…

Голос у него был печальный.

— Обо мне пожалели?

— Именно так. Вы ступили на опасную дорожку, мадемуазель… Мы вот просто путешествуем на этом пароходе, а вы пустились в собственное плавание по стремительной порожистой реке навстречу гибельной пучине…

— Почему вы так говорите?

— Потому что знаю. Вы порвали сдерживавшие вас спасительные узы. Пожелай вы пойти на попятный, вам это уже едва ли удастся сделать.

— Так оно и есть, — медленно выговорила она.

Она откинула голову назад.

— Ну и пусть! Нужно идти за своей звездой, а уж она куда-нибудь выведет.

— Смотрите, мадемуазель, как бы эта звезда не оказалась ложной…

Она захохотала и, дурачась, скрипуче выкрикнула голосом попугая, бессменного спутника мальчика с осликом:

— Та очень плохая звезда, сэр! Та звезда упала…

Он уже засыпал, когда его разбудили неясные голоса. Он узнал голос Саймона Дойла, повторившего те самые слова, что он сказал, когда пароход уходил из Шелала:

— Надо пройти через это…

«Да, — думал про себя Эркюль Пуаро, — надо через это пройти».

На душе у него было скверно.

Глава 8

Рано утром пароход пришел в Эз-Зебуа.

С сияющим лицом, в шляпе с трепещущими широкими полями, одной из первых на берег устремилась Корнелия Робсон. Пренебрегать людьми было не в характере Корнелии. У нее было открытое, любящее сердце.

В отличие от аристократки мисс Ван Шуйлер, ее не шокировал внешний вид Эркюля Пуаро: белый костюм, розовая сорочка, черный галстук-бабочка и белый тропический шлем. На проспекте, обставленном сфинксами, она охотно поддержала светский разговор.

— Ваши спутницы не сойдут с парохода посмотреть храм?

— Понимаете, кузина Мари — это мисс Ван Шуйлер — не встает так рано. Ей надо очень, очень следить за своим здоровьем. А для этого надо, чтобы рядом была мисс Баузрз, — это ее сиделка. Потом, она говорит, этот храм не из самых лучших, но она страшно добрая, сказала, что я могу пойти и посмотреть.

— Очень мило с ее стороны, — сухо заметил Пуаро.

Бесхитростная Корнелия доверчиво согласилась с ним.

— Да, она очень добрая. Это просто замечательно, что она взяла меня с собой в это путешествие. Я такая везучая! Я ушам своим не поверила, когда она предложила маме отпустить меня с ней.

— И поездка вам нравится — да?

— Она чудесная! Я видела Италию — Венецию, Падую, Пизу, — и еще Каир, хотя в Каире кузина Мари занемогла и я мало что видела, а теперь это чудесное плавание в Вади-Хальф и обратно.

Улыбнувшись, Пуаро сказал:

— У вас счастливый характер, мадемуазель.

Он задумчиво перевел взгляд на молчаливую, хмурую Розали, одиноко шедшую чуть впереди них.

— Она прелестная, правда? — сказала Корнелия, перехватив его взгляд. — Только смотрит на всех как-то презрительно. Она, конечно, очень англичанка. Но миссис Дойл красивее. Другой такой красивой и элегантной женщины я просто не встречала. Ее муж боготворит землю, по которой она ступает, правда? А ваша седовласая знакомая — какая важная дама! У нее в родне, я знаю, есть герцог. Она говорила о нем вчера вечером, а мы рядом сидели. Но у нее самой титула нет — да?

Ее заставила умолкнуть скороговорка нанятого драгомана[294], велевшего всем остановиться:

— Этот храм был посвящен египетскому богу Амону[295] и богу солнца Ра-Гарахути, чьим символом была голова сокола…

Он говорил как заведенный. Доктор Бесснер, глядя в бедекер[296], бормотал под нос по-немецки. Он предпочитал печатное слово.

Тим Аллертон не пошел с группой, зато его матушка пыталась разговорить замкнутого мистера Фанторпа. Эндрю Пеннингтон, держа под руку Линит Дойл, слушал внимательно, проявляя сугубый интерес к цифрам, которые называл гид.

— Он говорит, шестьдесят пять футов в высоту? По-моему, меньше. А молодчага этот Рамзес![297] Хваткий, хоть и египтянин.

— Большого размаха бизнесмен, дядя Эндрю.

Эндрю Пеннингтон одобрительно скосился на нее.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, Линит. А то я было забеспокоился: совсем с лица спала.

Обмениваясь впечатлениями, группа вернулась на пароход. Снова «Карнак» плавно двинулся вверх по реке. Смягчился и пейзаж: появились пальмы, возделанные поля.

И, словно откликаясь на эти внешние перемены, какая-то тайная подавленность отпустила пассажиров. Тим Аллертон преодолел свою меланхолию. Немного встряхнулась Розали. Повеселела Линит.

— Бестактно говорить с новобрачной о делах, — говорил ей Пеннингтон, — но есть пара моментов…

— Разумеется, дядя Эндрю. — Линит мгновенно приняла деловой вид. — Мой брак принес кое-какие перемены.

— Вот именно. Я выберу время, и ты подпишешь несколько бумаг.

— А почему не сейчас?

Эндрю Пеннингтон огляделся. Поблизости никого не было. Пассажиры в основном сгрудились на палубе, между салоном и каютами. А в салоне остались мистер Фергюсон — этот, насвистывая, потягивал пиво за центральным столиком, выставив напоказ ноги в грязных фланелевых брюках; мосье Эркюль Пуаро, прильнувший к стеклу созерцая движущуюся панораму; и мисс Ван Шуйлер, сидевшая в дальнем углу с книгой о Египте.

— Прекрасно, — сказал Пеннингтон и вышел из салона.

Линит и Саймон улыбнулись друг другу долгой, добрую минуту расцветавшей улыбкой.

— Тебе хорошо, милая? — спросил он.

— Да, несмотря ни на что… Забавно, что я ничего не боюсь.

— Ты — чудо, — убежденно сказал Саймон.

Вернулся Пеннингтон. В руках у него была пачка густо исписанных бумаг.

— Боже милосердный! — воскликнула Линит. — И все это я должна подписать?

Лицо Пеннингтона приняло виноватое выражение.

— Я понимаю, какая это морока, но хорошо бы навести порядок в делах. Во-первых, аренда участка на Пятой авеню… потом концессии на Западе…

Он долго говорил, шелестя бумагами. Саймон зевнул.

С палубы в салон вошел мистер Фанторп. Незаинтересованно оглядевшись, он прошел вперед, к Пуаро, и также уставился на бледно-голубую воду и желтые пески по обе стороны.

— Вот тут подпиши, — заключил Пеннингтон, положив на стол документ и показав — где.

Линит взяла бумаги, пробежала глазами страницу, другую, вернулась к началу, взяла авторучку, подсунутую Пеннингтоном, и подписалась: Линит Дойл.

Пеннингтон забрал документ и выложил следующий.

Что-то на берегу заинтересовало Фанторпа, и, желая разглядеть получше, он перешел в их угол.

— Это трансферт[298],— сказал Пеннингтон, — можешь не читать.

Линит тем не менее заглянула в бумагу. Пеннингтон выложил очередную, и ее Линит внимательно прочла.

— Дела-то все простейшие, — сказал Пеннингтон. — Ничего особенного. Только изложены юридическим языком.

Саймон снова зевнул.

— Дорогая, ты что, собираешься читать всю эту пачку? Эдак ты провозишься до ленча, если не дольше.

— Я всегда все читаю, — сказала Линит. — Меня так учил папа. Он говорил: а вдруг там опечатка?

Пеннингтон неприятно рассмеялся.

— Ты страх какая деловая женщина, Линит.

— Мне никогда не стать таким сознательным, — рассмеялся в ответ Саймон. — Я просто не могу читать деловые бумаги. Мне говорят: подпиши где прочерк — и я подписываю.

— Страшная безответственность, — неодобрительно заметила Линит.

— Непрактичный я человек, — беспечно объявил Саймон. — И всегда такой был. Мне кто скажет: надо подписать — я и подписываю. Чего проще!

Задумчиво глядевший на него Пеннингтон помял верхнюю губу и суховато спросил:

— А не рискованно это, Дойл?

— Чепуха, — отвечал Саймон. — Я не из тех, кто думают, что весь мир собирается обхитрить их. Я доверчивый человек — и это окупается. Со мной еще никто не хитрил.

Тут, ко всеобщему удивлению, к ним обернулся молчавший доселе мистер Фанторп и сказал Линит следующие слова:

— Простите мою бесцеремонность, но я не могу не выразить восхищение вашими деловыми качествами. По роду занятий — я адвокат — мне приходится с грустью убеждаться, до какой степени непрактичны дамы. Не ставить подпись на незнакомом документе, — это замечательно, просто замечательно!

Он уважительно склонил голову. Потом, зардевшись, отвернулся и снова устремил взгляд на нильский берег.

— М-м… благодарю вас, — растерянно проговорила Линит и прикусила губу, сдерживая смех. Молодой человек произвел необыкновенно глубокое впечатление: Эндрю Пеннингтон по-настоящему встревожился. А Саймон Дойл — тот не знал, тревожиться ему или смеяться..

У молодого же человека огненно пылали уши.

— Пошли дальше, — с улыбкой сказала Линит Пеннингтону.

А у того вдруг пропала охота продолжать.

— Отложим до другого раза, — решил он. — Дойл прав: если ты будешь читать все подряд, мы тут застрянем до ленча. И ничего не увидим вдобавок. Первые две бумаги — там действительно горящие дела. Так что поработаем как-нибудь потом.

— Здесь страшно жарко, — сказала Линит. — Давайте выйдем.

Все трое вышли на палубу. Повернувшись, Эркюль Пуаро задумчиво оглядел со спины мистера Фанторпа, потом перевел взгляд на раскинувшегося в кресле мистера Фергюсона: тот, запрокинув голову, что-то тихо насвистывал.

Последней он зацепил взглядом мисс Ван Шуйлер, старательно прямившую спину в своем углу. Сама же мисс Ван Шуйлер испепеляла взглядом мистера Фергюсона.

С левого борта, толкнув дверь, стремительно вошла Корнелия Робсон.

— Ты очень задержалась, — накинулась на нее старуха. — Где ты пропадала?

— Извините меня, кузина Мари. Я не нашла шерсть, где вы сказали. Она была совсем в другой коробке…

— Тебя ни за чем нельзя посылать, моя дорогая. Я понимаю — ты не нарочно, но надо же хоть немного соображать и не копаться. А для этого надо сосредоточиться.

— Извините меня, кузина Мари, наверное, я просто глупая.

— Глупость — это когда не стараешься, моя дорогая. Я взяла тебя в эту поездку и рассчитываю на твою отзывчивость.

Корнелия залилась краской.

— Извините меня, кузина Мари.

— И где, наконец, мисс Бауэрз? Уже десять минут, как я должна была принять капли. Будь любезна отыскать ее. Доктор особенно настаивал, чтобы…

В эту самую минуту в салоне появилась мисс Бауэрз с мензуркой в руке.

— Капли, мисс Ван Шуйлер.

— Я должна принимать их ровно в одиннадцать, — заскрипела старуха. — Больше всего на свете ненавижу неточность.

— И правильно делаете, — заметила мисс Бауэрз, взглянув на ручные часики. — Сейчас как раз без одной минуты одиннадцать.

— По моим часам уже десять минут двенадцатого.

— Я полагаю, вам придется поверить моим часам. Они безупречно ходят. Никогда не отстают и не спешат. — Мисс Бауэрз держалась совершенно невозмутимо.

Мисс Ван Шуйлер залпом выпила содержимое мензурки.

— Я определенно чувствую себя хуже, — сказала она раздраженно.

— Грустно это слышать, мисс Ван Шуйлер.

Никакой грусти, однако, в ее голосе не слышалось.

В нем было полное безразличие. Она не задумываясь произносила полагающиеся фразы.

— Здесь очень жарко, — продолжала накручивать себя мисс Ван Шуйлер. — Найдите мне кресло на палубе, мисс Бауэрз. Корнелия, возьми вязание. Осторожнее, уронишь! Потом смотаешь мне клубок.

И вся эта компания удалилась.

Мистер Фергюсон вздохнул, пошевелил ногами и оповестил человечество:

— Придушить мало эту особу.

Пуаро заинтересованно спросил:

— Вам такие не нравятся, да?

— Еще как не нравятся. Кому и какой прок от этой женщины? Весь век не работала, палец о палец не ударила. Жила за чужой счет. Она — паразит, причем самого мерзкого разбора. На этом пароходе болтается много народа, без которого можно обойтись.

— В самом деле?

— Конечно. Взять хоть эту девицу, что подписывала тут бумаги и воображала себя главнее всех. Сотни тысяч бедолаг за гроши ломают спину, чтобы она разгуливала в шелковых чулках и вообще купалась в роскоши. Мне один говорил: чуть ли не самая богатая женщина в Европе; а ведь она для этого пальцем не пошевелила.

— Это кто же вам сказал, что она чуть ли не самая богатая женщина в Европе?

Мистер Фергюсон колюче взглянул на него.

— Мой собеседник не из вашей компании. Мой собеседник собственными руками зарабатывает себе на жизнь — и не стыдится этого. Не то что ваши разодетые в пух и прах бездельники.

Его взгляд неодобрительно задержался на пышной бабочке Пуаро, на его розовой сорочке.

— Что касается меня, то я зарабатываю на жизнь собственной головой — и не стыжусь этого, — ответил на его взгляд Пуаро.

Мистер Фергюсон отозвался глухим рычанием.

— Расстрелять бы всю эту братию! — объявил он.

— Милый юноша, — сказал Пуаро, — откуда у вас эта страсть к насилию?

— А без насилия, скажите, что хорошего? Надо все сломать и порушить, а уж потом что-то строить.

— Так, конечно, проще, больше шума и есть на что посмотреть.

— А чем, собственно, вы занимаетесь в жизни? Готов спорить — ничем. Или тоже кому-нибудь бумаги носите подписывать.

— Ну зачем же, я — сам себе хозяин, — раздражаясь, отвечал Эркюль Пуаро.

— Так кто же вы?

— Я — детектив, — объявил Эркюль Пуаро с той скромностью, что приличествует заявлению: «Я — король».

— Боже милостивый! — Молодой человек был несказанно поражен. — То есть эта девица держит при себе еще и сыщика?! Это она так дрожит за свою драгоценную шкуру?

— Я никоим образом не связан с супругами Дойл, — отрезал Пуаро. — Я просто отдыхаю.

— Судебные каникулы — ага?

— А вы — разве вы здесь не на отдыхе?

— Отдых! — фыркнул мистер Фергюсон и загадочно пояснил: — Я изучаю обстановку.

— Очень интересно, — обронил Пуаро, легким шагом выходя на палубу.

Мисс Ван Шуйлер перехватила себе лучшее место. Перед ней на коленях, распялив на вытянутых руках шерстяную пряжу, стояла Корнелия. Мисс Бауэрз, тщательно следя за осанкой, читала субботнюю «Ивнинг пост».

Пуаро неспешно шествовал по палубе с правого борта. На корме он едва не наткнулся на женщину, обратившую к нему перепуганное лицо — смуглое, смазливое, романского типа. На ней было ладно сидевшее черное платье, и о чем-то она беседовала с плотным, в форменной одежде мужчиной — механиком, судя по всему. Странное выражение было на их лицах — испуганное и тревожное. Любопытно, о чем они там беседуют, подумал Пуаро.

Обогнув корму, он перешел на левый борт. Вдруг распахнулась дверь каюты, выбежавшая миссис Оттерборн едва не упала ему на руки. Она была в пунцовом шелковом халате.

— Ах, извините, — вскрикнула она, — извините меня, милейший мосье Пуаро. Это из-за качки. Я никудышный моряк. Когда же он станет, этот пароход… — Она ухватила его за руку. — Совершенно не переношу качку… Море не моя стихия… И при этом часами сижу одна. Чтобы родная дочь не жалела, не понимала старуху мать, которая жизнь на нее положила… — Миссис Оттерборн залилась слезами. — Работала ради нее, как каторжная… до кровавого пота. Мне, может, grande amoureuse[299] была написана на роду, а я всем пожертвовала… И никому до меня никакого дела! Но я всем скажу… прямо сейчас скажу, как она со мной обращается, какой она тяжелый человек, вытащила меня в эту поездку, когда мне все опостылело… Пойду и скажу всем…

Она дернулась идти. Пуаро мягко удержал ее.

— Я пришлю ее к вам, мадам. Вернитесь к себе. Так будет лучше…

— Нет, я хочу всем сказать… пусть все знают…

— Сейчас опасно, мадам. Море неспокойно. Вас может смыть за борт.

Миссис Оттерборн недоверчиво глядела на него.

— Вы так думаете? Вы так думаете?

— Да.

Это решило дело. Поколебавшись, миссис Оттерборн вернулась в каюту.

У Пуаро дрогнули крылья носа. Он утвердительно кивнул своим мыслям и, пройдя дальше, увидел Розали Оттерборн — та сидела между миссис Аллертон и Тимом.

— Ваша матушка спрашивала вас, мадемуазель.

Разом оборвался ее счастливый смех. Лицо омрачи лось. Бросив на него подозрительный взгляд, она спешно ушла.

— Не пойму я эту девочку, — сказала миссис Аллертон. — Ее не угадать. Сегодня она само дружелюбие, завтра — отъявленная грубиянка.

— Просто капризная злюка, — сказал Тим.

Миссис Аллертон покачала головой.

— Нет, не думаю. Мне кажется, она несчастна.

Тим пожал плечами.

— Да всем хватает своих неприятностей. — Он жестко это сказал, резко.

Послышался гул множества голосов.

— Ленч! — обрадованно воскликнула миссис Аллертон. — Я проголодалась.

В тот вечер, отметил Пуаро, миссис Аллертон подсела к мисс Ван Шуйлер и завела с ней беседу. Когда он проходил мимо, она подмигнула ему.

— Разумеется, — говорила она, — в Калфрисском замке… душка-герцоге.

Получив передышку, на палубу вышла Корнелия. Она жадно внимала доктору Бесснеру, не без апломба просвещавшему ее в египтологии «по бедекеру».

Облокотившись на поручень, Тим Аллертон говорил:

— А вообще, жизнь — дрянная штука…

На это Розали Оттерборн отвечала:

— Она — несправедливая… Кому-то все достается.

Пуаро вздохнул. Как хорошо, что он не молод.

Глава 9

В понедельник утром палуба «Карнака» огласилась восторженными криками. Пароход пристал к берегу. В нескольких сотнях ярдов от них сверкал на солнце вырубленный в скале величественный храм. Из глубины веков глядели на Нил, приветствуя всходившее солнце, четыре каменных колосса.

Путаясь в словах, Корнелия Робсон говорила:

— Ах, мосье Пуаро, разве это не изумительно? Такие великаны, а сколько в них покоя, и когда смотришь, то чувствуешь себя совсем крохотной, вроде букашки, и всерьез уже ничего не волнует, правда?

Стоявший тут же мистер Фанторп обронил:

— Очень… м-м… впечатляюще.

— Грандиозно, да? — сказал проходивший Саймон Дойл. Уже одному Пуаро он доверчиво признался: — Мне, знаете, от храмов и всяких достопримечательностей ни тепло ни холодно, но такое вот место — поймите меня правильно — кого хочешь проймет. Замечательные ребята были фараоны.

Соседи отошли. Саймон продолжал, понизив голос:

— Я безумно рад, что мы отправились в эту поездку. Все как-то встало на место. Вроде бы — с чего? — но это факт. К Линит вернулось самообладание. Она говорит — потому, что наконец занялась делом.

— Весьма возможно, — сказал Пуаро.

— Она говорит, у нее сердце оборвалось, когда она увидела Джеки на пароходе, — и вдруг это стало ей безразлично. Мы договорились больше не прятаться от Джеки. Наоборот, — пусть видит, что ее дурацкое упрямство нас ни капельки не волнует. Человек не умеет себя вести — только и всего. Она думала, что вконец затравила нас, но с этим покончено. Пусть сама убедится.

— Конечно, — сказал задумавшийся Пуаро.

— Замечательная идея, правда?

— Да, да.

На палубе в светло-оранжевом платье появилась Линит. Она улыбалась. Без особой радости, прохладным кивком поздоровавшись с Пуаро, она увела мужа с собой.

Пуаро позабавила мысль, что его настороженное отношение уронило его в глазах Линит. Та привыкла к тому, чтобы ее слепо обожали. Эркюль Пуаро посмел не примкнуть к свите обожателей.

Подошедшая миссис Аллертон сказала негромко:

— Ее просто не узнать! В Асуане — какая была затравленная! А сейчас вся светится от счастья, как бы не на свою голову ей это веселье.

Пуаро не успел ей ответить: группу призвали к тишине. Драгоман, главный их распорядитель, повел всех берегом к Абу-Симбел[300].

Пуаро поравнялся с Эндрю Пеннингтоном.

— Вы впервые в Египте, да? — спросил он.

— Почему же, нет — я был здесь в двадцать третьем году. То есть не здесь именно, а в Каире. Но в верховья Нила действительно еще не поднимался.

— Из Америки вы плыли на «Карманике», по-моему, — миссис Дойл мне так говорила.

Пеннингтон настороженно стрельнул глазами в его сторону.

— Да, это так, — подтвердил он.

— А вы случайно не встречались с моими друзьями, они тоже плыли на «Карманике», — с Рашингтоном Смитом и его супругой?

— Нет, ни с кем эта фамилия у меня не связывается. Пассажиров было множество, погода — скверная. Мало кто выходил на палубу, и потом, за такой маленький срок не успеваешь разобраться, кто там с тобой плывет.

— Да, это совершенная правда. Какой приятный сюрприз, что вы встретили мадам Дойл с мужем. Вы не знали, что они женаты?

— Не знал. Миссис Дойл мне написала, но письмо гуляло за мной следом, я получил его только в Каире, через несколько дней после нашей неожиданной встречи.

— Вы, насколько я понимаю, знаете ее много лет?

— Да уж больше некуда, мосье Пуаро. Я знал Линит Риджуэй вот такой проказницей. — Он показал рукой. — Меня с ее отцом было не разлить водой. Редкий он был человек, Мелиш Риджуэй, и до чего везучий.

— Она вступает в обладание солидным состоянием, насколько я понимаю… Или, pardon, бестактно об этом говорить?

Эндрю Пеннингтон чуть повеселел.

— Да кто же об этом не знает! Конечно, Линит богатая женщина.

— Нынешний спад, я полагаю, коснется всех капиталов. Как, вы считаете, — выдержим? — спросил Пуаро.

Пеннингтон помедлил с ответом.

— В определенном отношении вы правы, — сказал он. — Время сейчас и впрямь трудное.

— Впрочем, мне представляется, — заметил Пуаро, — что у мадам Дойл ясная, практическая голова.

— Да, это именно так. Ума и хватки ей не занимать.

Все встали. Гид принялся толковать о храме, который воздвиг великий Рамзес. Четыре гигантские статуи фараона, высеченные в скале, — по два с каждой стороны входа, — взирали на сбившихся в кучку туристов.

Пропуская мимо ушей объяснения драгомана, синьор Ричетти приник к рельефам у подножия скульптур-близнецов, где изображались пленные нубийцы и сирийцы.

Потом все вошли в храм, и сумрачный покой объял их. Еще не погасли краски на рельефах, но группа уже не ходила гурьбой за проводником.

Доктор Бесснер, зычно огласив по-немецки кусок из бедекера, тут же переводил его прилипшей к нему Корнелии. Однако учение было недолгим. Опираясь на руку безучастной мисс Бауэрз, явилась мисс Ван Шуйлер, скомандовала: «Корнелия, сюда!» — и наука прекратилась. Лучащимися за толстыми стеклами глазами доктор Бесснер потерянно глядел ей вслед.

— Прелестная девушка, очень, — объявил он Пуаро. — И не такая отощавшая, как другие. Прелестные формы, да. И слушать умеет, вникает, учить ее одно удовольствие.

«Такая, видно, у нее судьба, — мельком подумал Пуаро, — ее либо шпыняют, либо учат — и в том, и в другом случае она только слушатель, а не собеседник».

Востребованная Корнелия тут же сменила мисс Бауэрз, и та, став в самом центре храма, с холодным равнодушием огляделась. Она сдержанно высказалась о чудесах древности:

— Гид сказал, что кого-то из этих богов — или богиню? — звали Мут[301]. Можете себе представить?

В святилище несли вечную стражу четыре сидящие фигуры, дивно величавые, холодно-равнодушные.

Перед ними стояли Дойлы. Держа мужа за руку, Линит глядела на них глазами новой цивилизации — глазами умными, пытливыми и не помнящими родства.

— Пойдем отсюда. Мне не нравятся эти ребята — особенно тот, в высокой шапке, — сказал вдруг Саймон.

— Это, должно быть, Амон. А это Рамзес. Почему они тебе не нравятся? Такие видные.

— Даже очень видные, до жути. Пошли на свет.

Линит рассмеялась и уступила.

Они вышли из храма на солнце, ступили на теплый золотистый песок. И тут Линит снова рассмеялась. Пугающе лишенные тела, торчали из песка рядком несколько нубийских мальчишеских голов — прямо у них под ногами. Вращая глазами, головы мерно качались из стороны в сторону, губы возглашали здравицу:

— Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Очень хорошо, очень красиво. Большое спасибо!

— Какая чушь. Как они это сделали? Они во весь рост зарыты?

Саймон достал из кармана мелочь.

— Очень хорошо, очень красиво, очень дорого, — передразнил он их.

Два малыша, ответственные за «цирк», благовоспитанно приняли деньги.

Линит и Саймон пошли дальше. Возвращаться на пароход не хотелось, от достопримечательностей они устали. Привалившись спинами к скале, они подставили лица палящему солнцу.

«Какое чудо — солнце, — думала Линит. — Как тепло… как покойно… Какое чудо — быть счастливой… Быть собой, быть Линит».

Она закрыла глаза. В полудреме ее мысли струились, как песок — сыпучий, летучий.

У Саймона, наоборот, глаза были открыты. В них тоже светилось довольство. Какой он был дурак, что запаниковал в первый вечер. Не из-за чего было паниковать… Все очень славно. В конце концов, на Джеки можно положиться…

Он услышал крик: к ним, размахивая руками, бежали, кричали.

Саймон оторопело глядел на бежавших. Потом он отлепился от скалы и дернул за собой Линит.

И очень вовремя. Сверху сорвался и грохнул у них за спиной огромный валун. Замешкайся Линит — от нее бы осталось мокрое место.

Без кровинки в лице они стояли, вцепившись друг в друга. Подбежали Эркюль Пуаро и Тим Аллертон.

— Ма foi, Madame[302], вы чудом спаслись.

Все четверо, как по команде, задрали головы. Но что там увидишь? Правда, на самой вершине утеса вилась тропка. Пуаро вспомнил, как, впервые сходя здесь на берег, он видел на ней бредущих туземцев.

Он бросил взгляд на супругов. Линит еще не стряхнула дремотного оцепенения и глядела озадаченно. Саймон же был вне себя от ярости.

— Черт бы ее побрал! — выдохнул он.

Взглянув на Тима Аллертона, он тут же взял себя в руки.

А тот сказал:

— Просто жуть! Интересно, он сам оттуда сверзился или какой-нибудь болван его столкнул?

На Линит не было лица. Она с трудом выговорила:

— Какой-нибудь болван, наверное.

— Он бы вас как пить дать укокошил. Но врагов же у вас нет, Линит?

Но, даже сглотнув и раз и другой, Линит не нашла в себе сил поддержать шутливый тон.

— Давайте вернемся на пароход, мадам, — вставил Пуаро. — Вам нужно принять что-нибудь взбадривающее.

Все заспешили в обратный путь. В Саймоне клокотала ярость, Тим балагурил, стараясь отвлечь Линит от мыслей о пережитой опасности, Пуаро хмурился.

Они уже подходили к сходням, когда вдруг Саймон пораженно замер на месте. Его лицо выражало изумление.

С парохода спускалась на берег Жаклин де Бельфор.

На ней был простенький льняной костюм, в котором она выглядела совершенным подростком.

— Господи, — прошептал Саймон, — так это в самом деле была случайность.

Его лицо просветлело. Выразившееся на нем чувство невероятного облегчения озадачило Жаклин.

— Доброе утро, — сказала она. — Боюсь, я проспала все на свете.

Она кивнула всем, ступила на землю и направилась к храму.

Саймон схватил Пуаро за руку. Тим и Линит уже поднимались на пароход.

— Боже, какое облегчение. Я-то думал… я думал…

Пуаро кивнул.

— Да-да, я знаю, о чем вы думали. — Самого его не покидала хмурая озабоченность. Обернувшись, он внимательно вгляделся в разбредшихся пассажиров.

Опираясь на руку мисс Бауэрз, плелась в их сторону мисс Ван Шуйлер.

Чуть дальше миссис Аллертон смеялась над торчавшими из песка нубийскими головками. Рядом с ней стояла миссис Оттерборн.

Остальных не было видно.

Пуаро помотал головой и следом за Саймоном медленно поднялся на борт.

Глава 10

— Мадам, вы сказали недавно: как бы не на свою голову ей это веселье. Что это значит?

Миссис Аллертон слегка призадумалась. Они с Пуаро неспешно брели к утесу, с которого открывался вид на Второй порог. Другие пассажиры отправились на верблюдах. Пуаро отговорился тем, что с него достаточно корабельной качки. А миссис Аллертон сочла неприличным расслабляться.

В Вади-Хальф прибыли накануне вечером. Утром два баркаса доставили сюда, ко Второму порогу, всех пассажиров, кроме синьора Ричетти, в одиночестве отправившегося в местечко под названием Семне[303], которое, по его словам, представляло исключительный интерес, будучи во времена Аменемхета III[304] воротами в Нубию, что подтверждала и тамошняя стела с надписью, обязывавшей темнокожих платить дань, въезжая в Египет. Проявление самостоятельности со стороны синьора Ричетти пытались пресечь, однако без успеха. Синьор Ричетти был настроен решительно и отмел все возражения, как-то: 1. поездка не стоит того, чтобы ее затевать; 2. поездка невозможна, потому что туда не пройдет автомобиль; 3. тут негде достать автомобиль; 4. автомобиль будет стоить чудовищно дорого. Высмеяв пункт 1, высказав недоверие пункту 2, вызвавшись найти автомобиль (пункт 3) и на беглом арабском сторговавшись о цене (пункт 4), синьор Ричетти благополучно отбыл, причем в обстановке крайней секретности, боясь, что с ним увяжутся другие, кому наскучили обязательные туристские маршруты.

— Веселье на свою голову? — Раздумывая над ответом, миссис Аллертон чуть склонила голову набок. — Вообще — это просторечие. Это означает состояние восторженного счастья перед бедой. Неправдоподобного избыточного счастья.

Она еще порассуждала на сей предмет. Пуаро внимательно слушал.

— Благодарю вас, мадам. Теперь понимаю. Как это странно: вчера вы сказали это, а сегодня мадам Дойл едва избежала смерти.

Миссис Аллертон передернула плечами.

— Действительно, едва избежала. Вы думаете, тот камень скатил для смеха какой-нибудь из этих бесенят? Мальчишки способны на такую вещь, не замышляя при этом ничего дурного.

Пуаро пожал плечами.

— Возможно, мадам.

Он сменил тему и заговорил о Майорке, на случай возможной поездки, выведывая разные подробности.

К этому невысокому господину миссис Аллертон постепенно проникалась очень теплыми чувствами — отчасти из тайного противоречия. Тим, видела она, постоянно пытался расстроить ее дружбу с Эркюлем Пуаро, упорно зачисляя его в «последние прохвосты».

Она же его таковым никак не считала; причину предвзятого отношения сына она видела в том, что иностранец несколько экзотически одевался. Она находила, что он умный и интересный собеседник. И человек отзывчивый. Совершенно неожиданно для себя она поведала ему о своей нелюбви к Джоанне Саутвуд. Она выговорилась — и ей сделалось легче. Почему не поговорить с человеком? Он не знает Джоанны — может, никогда вообще ее не увидит. Почему не облегчить душу, усмирив неотпускающую ревность?

Как раз в эту минуту о ней самой говорили Тим и Розали Оттерборн. Тим, отчасти рисуясь, плакался на судьбу. Со здоровьем скверно, хотя не настолько плохо, чтобы всего себя посвятить ему, но и не так хорошо, чтобы жить как хочется. Денег кот наплакал, подходящего занятия — никакого.

— В общем, вялое, пресное существование, — с досадой подытожил он.

— Не прибедняйтесь, — бросила ему Розали, — многие вам позавидуют.

— Чему это?

— Тому, что у вас такая матушка.

Тим был приятно удивлен.

— Да, она редкостный человек. Замечательно, что вы оценили ее.

— По-моему, она чудесная. На нее приятно смотреть — такая спокойная, выдержанная, как будто ее ничто не касается, и при этом всегда готова подметить смешное…

Расчувствовавшись, Розали даже стала заикаться.

Тим проникся горячей симпатией к девушке. Хотелось отплатить ей той же монетой, но, увы, миссис Оттерборн олицетворяла для него вселенское зло. Он смешался, чувствуя себя в долгу перед Розали.

Мисс Ван Шуйлер оставалась в барке. Она не отважилась тащиться в гору ни на верблюде, ни на своих двоих. Она брюзжала:

— Не обессудьте, что я попросила вас остаться, мисс Бауэрз. Я рассчитывала, что пойдете вы, а Корнелия побудет со мною, но девчонки все эгоистки. Она упорхнула, даже не сказавшись мне. Я своими глазами видела, как она говорила с этим пренеприятным и невоспитанным молодым человеком, Фергюсоном. Корнелия крепко разочаровала меня. Она якшается бог знает с кем.

Мисс Бауэрз, по обыкновению, дала бесхитростный ответ:

— Не извольте беспокоиться, мисс Ван Шуйлер. Самой идти — упаришься, а на эти седла верблюжьи мне смотреть страх. Там блохи наверняка кишмя кишат.

Поправив очки, она перевела взгляд на группу, спускавшуюся с горы, и заметила:

— Мисс Робсон уже не с тем молодым человеком. Она с доктором Бесснером.

Мисс Ван Шуйлер что-то проворчала.

Узнав стороной, что доктор Бесснер молодой врач с европейской известностью и у него большая клиника в Чехословакии, она решила удостоить его благосклонного отношения. Тем более что в поездке ей может понадобиться его помощь.

Когда все вернулись на «Карнак», из толпы вдруг раздался удивленный возглас Линит:

— Мне телеграмма!

Сорвав обертку, она развернула бланк.

— Что такое… не понимаю… картошка, свекла… что это значит, Саймон!

Саймон уже тянулся заглянуть через ее плечо, когда с воплем:

— Извините, это мне! — синьор Ричетти вырвал телеграмму из рук Линит, испепеляя ее взором.

Недоумевая, Линит вертела оставшуюся у нее обертку.

— Какая я дура, Саймон. Тут же написано: Ричетти, а не Риджуэй, и, уж во всяком случае, я больше не Риджуэй. Надо извиниться.

Она поспешила за коротышкой-археологом на корму.

— Извините меня, синьор Ричетти. Понимаете, моя девичья фамилия Риджуэй, и я совсем недавно замужем, чтобы…

Она умолкла, лучась улыбкой и приглашая его тоже посмеяться над faux pas[305] новоиспеченной жены.

Однако Ричетти было явно не до смеха. Вряд ли сама королева Виктория[306], вынося порицание, имела столь осуждающий вид.

— Нужно внимательно читать фамилии. Небрежность в таких вещах непростительна.

Линит прикусила губу и залилась краской. Она не привыкла к тому, чтобы ее извинения принимались подобным образом. Вернувшись к Саймону, она в сердцах сказала:

— Эти итальянцы — несносные люди.

— Не обращай внимания, дорогая, пойдем еще раз посмотрим крокодила из слоновой кости, что тебе понравился.

Они сошли на берег.

Глядя, как они идут по пристани, Пуаро услышал за спиной прерывистый вздох. Он оглянулся — рядом, уцепившись руками за поручень, стояла Жаклин де Бельфор. Когда она взглянула на него, его поразило выражение ее лица. Ни радости на нем, ни злобы. Какая-то опустошительная мысль снедала ее.

— Им безразлично, — глухо сказала она. — Они как-то выскользнули. Я упустила их… Им все равно, здесь я или меня уже нет… Я уже не могу изводить их…

Ее обжимавшие поручень руки дрожали.

— Мадемуазель…

— Не надо об этом, — оборвала она его, — поздно уже… Конечно, вы были правы: не надо мне было ехать… Как вы тогда сказали? «Скитания души»? Пути назад у меня нет — только вперед. И я не остановлюсь. Им не видать счастья, не видать… Скорее я убью его…

Резко отвернувшись, она отошла. Смотревший ей вслед Пуаро почувствовал руку на своем плече.

— Ваша подружка чем-то огорчена, мосье Пуаро.

Пуаро обернулся. Не веря своим глазам, он увидел перед собой старого знакомого.

— Полковник Рейс!

Бронзоволицый высокий человек улыбнулся.

— Что, немного удивлены?

С полковником Рейсом Эркюль Пуаро свел знакомство в прошлом году, в Лондоне. Они встретились на одном странном званом обеде, который для их странного хозяина завершился смертью.

Пуаро знал, что такие люди, как Рейс, не афишируют свои поездки. Обычно он объявлялся в тех краях империи, где назревали беспорядки.

— Так вот вы где — в Вади-Хальфе, — задумчиво сказал Пуаро.

— Я плыву на этом пароходе.

— Что вы хотите сказать?

— Я возвращаюсь с вами в Шелал.

Эркюль Пуаро удивленно поднял брови.

— Как интересно. Может, отметим нашу встречу?

Они прошли в салон, совершенно пустой в это время.

Полковнику Пуаро заказал виски, а себе двойной подслащенный оранжад[307].

— Итак, вы возвращаетесь с нами, — отхлебнув напиток, сказал Пуаро. — Но ведь быстрее плыть рейсовым пароходом, они ходят и днем и ночью.

Полковник Рейс скроил довольную мину.

— Правильно мыслите, мосье Пуаро, — сказал он любезным тоном.

— Вопрос, значит, упирается в пассажиров?

— В одного.

— Кто бы это, интересно? — вопросил лепнину на потолке Эркюль Пуаро.

— К сожалению, я и сам не знаю, — уныло сообщил Рейс.

Пуаро глядел на него озадаченно.

— Для вас я не буду напускать туману, — сказал Рейс. — У нас тут было довольно неспокойно. Нам не нужны бузотеры, которые на виду. Нужны те, кто очень вовремя поднесли спичку к бочке с порохом. Их было трое. Один уже покойник, другой — в тюрьме. Я ищу третьего. За ним уже числится пять или шесть преднамеренных убийств. Он головастый, этот платный агент, другого такого не сыскать… Он на этом пароходе. Мы перехватили одно письмо, расшифровали, и там такие слова: «С седьмого по тринадцатое февраля Икс плывет туристом на „Карнаке“». А под каким именем плывет этот Икс — неведомо.

— Какие-нибудь приметы имеются?

— Никаких. Американец, ирландец, француз — в нем все эти крови намешаны. Только нам какая с этого польза? У вас есть соображения?

— Соображения — это всегда хорошо, — раздумчиво сказал Пуаро.

Они понимали друг друга с полуслова, и Рейс не стал задавать других вопросов. Он знал, что Эркюль Пуаро только тогда говорит, когда отвечает за свои слова.

Пуаро потеребил нос и горько посетовал:

— Тут и без того происходит нечто такое, что внушает мне сильнейшую тревогу.

Рейс вопросительно глядел на него.

— Представьте себе, — продолжал Пуаро, — что некто «А» совершил вопиющую несправедливость в отношении «Б». Этот «Б» замыслил месть. Угрожает.

— Они оба на пароходе?

Пуаро кивнул.

— Точно так.

— И «Б», если я правильно догадываюсь, — женщина?

— Именно.

Рейс закурил.

— Я бы не стал тревожиться. Если человек вовсю трубит о том, что он собирается сделать, он, как правило, ничего не делает.

— Можете добавить: тем более если это женщина.

— Да, это так.

Озабоченность не покидала Пуаро.

— У вас что-то еще? — спросил Рейс.

— Да, кое-что есть. Вчера упомянутый «А» чудом избежал смерти, причем эту смерть легко было объявить несчастным случаем.

— Этот случай подстроила «Б»?

— В том-то и дело, что нет. «Б» никаким образом не могла быть причастна к этому.

— Тогда это действительно случай.

— Я тоже так думаю, но мне не нравятся такие случайности.

— Вы совершенно уверены, что «Б» никак не могла быть причастна к этой истории?

— Абсолютно уверен.

— Ну что же, всякое бывает. А кто этот «А», кстати? Очень мерзопакостный тип?

— Напротив. Это очаровательная молодая женщина, богатая и красивая.

Рейс ухмыльнулся.

— Прямо как в романе.

— Peutetre[308]. Но, признаться, мне не по себе, мой друг. Если я прав, а я в конечном счете всегда прав, — при этом характерном признании Рейс улыбнулся в усы, — то здесь есть из-за чего тревожиться. А теперь вы добавляете хлопот. На «Карнаке», говорите вы, плывет убийца.

— Очаровательных молодых дам он обычно не убивает.

Пуаро недовольно покачал головой.

— Мне страшно, мой друг, — сказал он, — мне страшно… Сегодня я посоветовал этой даме, миссис Дойл, отправляться с мужем дальше, в Хартум, не возвращаться этим пароходом. Но они ведь не послушаются. Молю Бога, чтобы до Шелала не произошло беды.

— А вы не нагнетаете?

Пуаро покачал головой.

— Мне страшно, — сказал он просто. — Да-да, мне, Эркюлю Пуаро, страшно…

Глава 11

На следующий день вечером Корнелия Робсон стояла в храме в Абу-Симбеле. Вечер был душный, тихий. «Карнак» вторично бросил якорь в Абу-Симбеле, чтобы желающие могли посмотреть храм при искусственном освещении. Новое впечатление разительно отличалось от прежнего, и Корнелия поделилась своим изумлением с мистером Фергюсоном, стоявшим рядом.

— Ведь гораздо лучше все видно! — воскликнула она. — Эти неприятельские солдаты, которых обезглавливает царь, — они как вылеплены. И какая оригинальная крепость, я впервые такую вижу. Жаль, нет доктора Бесснера, он бы все объяснил.

— Не представляю, как вы терпите этого старого болвана, — сумрачно объявил Фергюсон.

— Что вы, он добрейший человек!

— Воображала и зануда.

— Мне кажется, вам не пристало так говорить.

Собеседник грубо схватил ее за руку. Они вышли из храма, светила луна.

— Чем вас держит это старичье — один донимает скукой, другая брюзжаньем?

— Не смейте, мистер Фергюсон.

— Неужели у вас совсем нет характера? Вы что, хуже нее?

— Конечно, хуже! — с полнейшей убежденностью сказала Корнелия.

— У вас нет ее денег — вы это имеете в виду?

— Отнюдь нет. Кузина Мари очень интеллигентная и…

— Интеллигентная! — Собеседник отпустил ее руку так же неожиданно, как прежде схватил. — Меня тошнит от этого слова.

Корнелия подняла на него встревоженные глаза.

— Ей не нравится, когда вы говорите со мной, правда? — спросил молодой человек.

Корнелия покраснела и смешалась.

— А почему? Да потому что я, как она считает, ей не ровня. Тьфу! Неужели это вас не бесит?

Корнелия, запинаясь, проговорила:

— Зря вы так переживаете это.

— Неужели вы не сознаете — американка! — что люди рождены свободными и равными.

— Это не так, — взвешенно и убежденно сказала Корнелия.

— Милочка, это записано в вашей конституции.

— Кузина Мари не считает политиков джентльменами, — сказала Корнелия. — Конечно, люди не равны. С какой стати? Я знаю, что выгляжу простушкой, я ужасно мучилась из-за этого, но сейчас я это преодолела. Хорошо бы родиться стройной и прекрасной, как миссис Дойл, но так не вышло, значит, я думаю, нечего и расстраиваться.

— Миссис Дойл! — с величайшим презрением воскликнул Фергюсон. — Таких надо расстреливать в назидание другим.

Корнелия испуганно взглянула на него.

— Вы что-нибудь не то съели, — сказала она по-доброму. — У меня есть какой-то особенный пепсин[309], кузина Мари принимала его однажды. Хотите попробовать?

— Вы невозможны, — сказал мистер Фергюсон.

Он развернулся и зашагал прочь. Корнелия побрела дальше к пароходу. Она уже была на сходнях, когда он нагнал ее и снова схватил за руку.

— Вы тут самый замечательный человек, — сказал он. — Пожалуйста, не забывайте об этом.

Зардевшись от удовольствия, Корнелия отправилась в салон. Мисс Ван Шуйлер беседовала там с доктором Бесснером, вела приличный ее положению разговор о его пациентах королевской крови.

Корнелия повинилась:

— Надеюсь, я не очень долго отсутствовала, кузина Мари?

Взглянув на часы, старуха бранчливо заметила:

— Ты не очень торопилась, моя дорогая. Куда делась моя бархатная накидка?

Корнелия огляделась кругом.

— Я посмотрю — может, она в каюте, кузина Мари?

— Не может ее там быть! Она была здесь после ужина, и я никуда не выходила. Она была вон на том стуле.

Корнелия бестолково потыкалась туда-сюда.

— Нигде не вижу, кузина Мари.

— Чушь, — сказала мисс Ван Шуйлер. — Ищи. — Такая команда годится разве что для собаки, и с той же прытью Корнелия повиновалась. Сидевший за столиком неподалеку молчаливый мистер Фанторп поднялся и стал ей помогать. Накидка как сквозь землю провалилась.

День выдался такой знойный и душный, что, вернувшись с берега, большинство пассажиров разошлись по каютам. За угловым столиком играли в бридж супруги Дойл и Пеннингтон с Рейсом. Еще в салоне был Эркюль Пуаро, безбожно зевавший за столиком у двери.

Царственно следуя почивать, в сопровождении Корнелии и мисс Бауэрз, мисс Ван Шуйлер остановилась у его стула.

Он учтиво встал, давя чудовищной силы зевоту.

Мисс Ван Шуйлер сказала:

— Я только сейчас осознала, кто вы такой, мосье Пуаро. С вашего позволения, я слышала о вас от моего старого друга, Руфуса Ван Олдина. При случае поведайте мне, как вы раскрывали преступления.

В сонных глазах Пуаро зажглась искорка, и он преувеличенно вежливо склонил голову. Милостиво кивнув в ответ, мисс Ван Шуйлер вышла.

Пуаро откровенно зевнул. Его клонило в сон, мысли путались, слипались глаза. Он взглянул на сосредоточенных игроков, перевел взгляд на Фанторпа, углубившегося в книгу. Больше в салоне никого не было.

Пуаро толкнул дверь и вышел на палубу. Там его едва не сбила с ног спешившая навстречу Жаклин де Бельфор.

— Простите, мадемуазель.

— Какой у вас сонный вид, мосье Пуаро, — сказала она.

Он не стал отрицать.

— Mais oui[310] — мне до смерти хочется спать. У меня слипаются глаза. Какой душный, тяжкий был день.

— Да. — Казалось, она обдумывает его слова. — В такой день что-нибудь — крах! — ломается. Кто-то не выдерживает.

У нее тихий, напитанный чувством голос. Смотрит в сторону, на песчаный берег. Пальцы туго сжаты в кулачки…

Она расслабилась и обронила:

— Спокойной ночи, мосье Пуаро.

— Спокойной ночи, мадемуазель.

На секунду-другую их взгляды встретились. Припоминая на следующий день их встречу, он осознал, что в ее глазах стыла мольба. И он еще вспомнит об этом…

Пуаро пошел к себе в каюту, а Жаклин направилась в салон.

Исполнив все просьбы и прихоти мисс Ван Шуйлер, Корнелия с вязаньем вернулась в салон. У нее не было ни малейшего желания спать — напротив, она чувствовала свежесть и легкое волнение.

Те четверо еще играли в бридж. Молчаливый Фанторп читал книгу в кресле. Корнелия тоже села и выложила на колени вязанье.

Распахнулась дверь, и в салон ступила Жаклин де Бельфор. Откинув голову, она помедлила на пороге, потом дернула шнурок звонка, прошла к Корнелии и села рядом.

— Были на берегу? — спросила она.

— Была. В лунном свете это просто сказка. Жаклин кивнула.

— Да, прелестная ночь… на радость молодоженам. Она посмотрела на игравших, задержав взгляд на Линит Дойл.

На звонок явился мальчик. Жаклин заказала двойной джин. Когда она делала заказ, Саймон Дойл стрельнул в ее сторону глазами и чуть заметно нахмурился. Жена напомнила ему:

— Саймон, мы ждем, когда ты объявишь.

Жаклин что-то напевала про себя. Когда принесли спиртное, она подняла стакан и со словами: «За то, чтобы рука не дрогнула» — выпила и заказала еще.

Снова Саймон через всю комнату посмотрел на нее. Он невнимательно объявил козыри, и его партнер, Пеннингтон, призвал его к порядку.

В мурлыканье Жаклин можно было разобрать слова:

— «Он любил ее — и погубил ее…»

— Прошу прощения, — сказал Саймон Пеннингтону. — Идиотизм, что я не пошел в масть. Теперь у них роббер.

Линит поднялась из-за стола.

— Я уже носом клюю. Пора идти спать.

— Да, пора на боковую, — сказал полковник Рейс.

— Мне тоже, — поддержал Пеннингтон.

— Ты идешь, Саймон?

Дойл протянул:

— Чуть погодя. Может, я пропущу стаканчик на ночь.

Линит кивнула и вышла. За ней последовал Рейс. Пеннингтон, допив свой стакан, ушел замыкающим. Корнелия стала собирать свое вязанье.

— Не уходите, мисс Робсон, — сказала Жаклин. — Пожалуйста. Мне хочется пополуночничать. Не бросайте меня одну.

Корнелия снова села.

— Девушки должны держаться друг друга, — сказала Жаклин.

Она откинула голову и захохотала — пронзительно и невесело.

Принесли ужин.

— Давайте что-нибудь вам закажу, — сказала Жаклин.

— Нет-нет, большое спасибо, — ответила Корнелия.

Жаклин откинулась на спинку стула, качнув его.

Теперь она уже внятно напевала:

— «Он любил ее — и погубил ее…»

Мистер Фанторп перевернул страницу «Европы изнутри».

Саймон Дойл взял в руки журнал.

— Право, мне пора ложиться, — сказала Корнелия. — Уже очень поздно.

— Вы не пойдете спать, — объявила Жаклин. — Я запрещаю. Расскажите о себе — все-все.

— Право, не знаю… Мне особенно нечего рассказывать, — промямлила Корнелия. — Жила дома, почти никуда не выбиралась. Сейчас я впервые в Европе. Я упиваюсь тут буквально каждой минутой.

Жаклин рассмеялась.

— Да вы просто счастливица! Как бы я хотела быть на вашем месте.

— Правда? То есть… я, конечно…

Корнелия забеспокоилась. Мисс де Бельфор явно выпила лишнее. Особого открытия тут не было для Корнелии: за время «сухого закона»[311] она перевидала множество пьяных сцен — и однако… Жаклин де Бельфор обращалась к ней, глядела на нее, и, однако, у Корнелии было такое чувство, словно та каким-то косвенным образом говорила с кем-то еще.

Но кроме них в комнате было только двое — мистер Фанторп и мистер Дойл. Мистер Фанторп с головой ушел в книгу, а мистер Дойл… какая-то настороженность сохранялась на его лице…

Жаклин повторила:

— Расскажите о себе все.

Что и постаралась сделать привыкшая слушаться Корнелия. Про свое житье-бытье она рассказывала канительно, с ненужными подробностями. Роль рассказчицы была ей внове. Обычно она только слушала. А тут мисс де Бельфор пожелала ее выслушать. Когда Корнелия, выговорившись, запнулась, та поторопила:

— Продолжайте. Говорите еще.

И Корнелия продолжала («Конечно, у мамы очень хрупкое здоровье — бывают дни, когда она ничего не ест, кроме овсянки…»), с горечью чувствуя, как скучны ее излияния и все же, польщенная тем, что ее слушают, даже вроде бы с интересом. Впрочем, так ли это? Не прислушивается ли ее слушательница… Нет, не вслушивается ли она во что-то еще? Да, она смотрит на Корнелию, но, может, в комнате есть кто-то еще…

— У нас очень хорошие курсы по искусству, прошлой зимой я слушала лекции по…

(Сколько сейчас времени? Наверняка очень поздно. А она все говорит, и говорит. Хоть бы случилось что-нибудь…)

И, словно вняв ее желанию, это «что-то» и случилось. Только тогда это не осозналось как что-то особенное.

Повернувшись к Саймону Дойлу, Жаклин заговорила с ним:

— Позвони, Саймон. Мне хочется еще джина.

Саймон Дойл оторвался от журнала и ровным голосом сказал:

— Стюарды легли. Время уже ночь.

— Говорю тебе, мне хочется.

— Ты уже достаточно выпила, Джеки, — сказал Саймон.

Она всем корпусом крутанулась в его сторону.

— А тебе какое дело?

Он пожал плечами:

— Никакого.

С минуту она молча смотрела на него. Потом сказала:

— Что случилось, Саймон? Ты боишься?

Саймон промолчал. Он снова с деланным интересом взял в руки журнал.

Корнелия пробормотала:

— Боже, как я задержалась… мне нужно…

Она затеребила свое вязанье, уронила наперсток…

— Не уходите спать, — сказала Жаклин. — Мне тут нужна женская поддержка. — Она снова рассмеялась. — А вы знаете, чего этот Саймон боится? Он боится, что я могу рассказать вам историю своей жизни.

— Э-э… м-м… — мямлила Корнелия.

А Жаклин ясным голосом сказала:

— Понимаете, в свое время мы были помолвлены.

— Правда?

Корнелию раздирали противоречивые чувства. Ей было крайне неловко, и в то же время она была приятно возбуждена. В каком мрачном свете представал Саймон Дойл!

— Да, это очень грустная история, — сказала Жаклин; в ее негромко звучавший мягкий голос вкрались поддразнивающие нотки. — Неважно он со мной обошелся, правда, Саймон?

— Иди спать, Джеки, — отрезал Саймон Дойл. — Ты пьяная.

— Если ты стесняешься меня, дорогой, уходи сам.

Саймон Дойл поднял на нее глаза. Рука с журналом подрагивала, но голос прозвучал жестко.

— Никуда я не пойду, — сказал он.

— Мне в самом деле… уже так поздно… — снова принялась канючить Корнелия.

— Никуда вы не пойдете, — сказала Жаклин. Она потянулась к ней и удержала девушку на стуле. — Оставайтесь и слушайте, что я скажу.

— Джеки! — взорвался Саймон. — Не позорься. Иди спать, ради Христа.

Жаклин так и взвилась на стуле. Прорвавшись, свистящим потоком заструились слова:

— Ты боишься, что я устрою сцену, да? Поэтому ты так по-английски держишься — такой ты сдержанный! Ты хочешь, чтобы я себя прилично вела, да? А мне плевать, прилично я себя веду или нет. Убирайся отсюда — и поживее, потому что я хочу выговориться.

Джим Фанторп аккуратно закрыл книгу, зевнул, бросил взгляд на часы, встал и неторопливо вышел. Очень английское — и абсолютно неубедительное поведение.

Снова повернувшись к нему, Жаклин уставила на Саймона яростно сверкающие глаза.

— Ты дурак, — заговорила она заплетающимся языком, — если думаешь, что я оставлю тебя в покое после такого обращения со мной.

Саймон Дойл открыл и закрыл рот. Он сидел, сохраняя выдержку, словно надеясь на то, что ее вспышка погаснет сама собой, если он не подольет масла в огонь, промолчит.

Речь Жаклин стала совсем нечленораздельной. Непривычная к столь откровенным излияниям чувств, Корнелия сидела обмерев.

— Я тебе говорила, — продолжала Жаклин, — что скорее убью тебя, чем отдам другой женщине… Думаешь, это были пустые слова? Ошибаешься. Я выжидала. Ты — мой. Слышишь? Мой собственный…

Саймон по-прежнему отмалчивался. Подавшись вперед, Жаклин шарила у себя в юбке.

— Я говорила, что убью тебя, значит, убью… — Она вздернула руку, что-то блеснуло, сверкнуло в ней. — Я застрелю тебя как собаку, ты умрешь собачьей смертью…

Тут только Саймон пробудился. Он вскочил на ноги, и в ту же минуту она спустила курок.

Саймон переломился и рухнул на стул. Вскрикнув, Корнелия выбежала за дверь. На палубе, держась за поручень, стоял Джим Фанторп. Она позвала:

— Мистер Фанторп!

Тот уже бежал к ней, не помня себя, она схватила его за руку.

— Она застрелила его, застрелила!

Саймон Дойл лежал, перевесившись, на стуле. Жаклин стояла, обеспамятев. Ее колотило, выкатившимися от ужаса глазами она смотрела, как на брючине, под коленом, где Саймон прижимал носовой платок, набухало алое пятно.

Запинаясь, она повторяла:

— Я не хотела… Господи, я же не хотела…

Из дрожащих пальцев выпал, стукнув об пол, револьвер. Она отшвырнула его ногой. Револьвер скользнул под диван.

Саймон еле слышно сказал:

— Фанторп, заклинаю — там уже кто-то идет… Скажите, что все обошлось, что это случайность — что угодно. Нельзя, чтобы это получило огласку.

Фанторп понимающе кивнул. Он обернулся к двери, в которую уже просунул голову перепуганный нубиец.

— Все в порядке, — сказал он. — Мы шутим.

Опаска и озадаченность на темном лице изгладились, белозубо сверкнула широкая ухмылка. Мальчик кивнул и пропал.

— Тут уладили, — сказал Фанторп. — Не думаю, чтобы кто-нибудь еще слышал. Это было не громче хлопнувшей пробки. Теперь вот что…

Но теперь, пугая его, Жаклин разразилась истерикой.

— Господи, я хочу умереть… Я убью себя. Мне лучше умереть. Что же я наделала… что я наделала…

К ней поспешила Корнелия:

— Тише, дорогая, тише.

Подняв искаженное болью, взмокшее лицо, Саймон твердо сказал:

— Уведите ее отсюда. Ради Бога, уведите! Отведите ее в каюту, Фанторп. Мисс Робсон, пожалуйста, приведите к ней вашу сиделку. — Он с мольбой глядел на них обоих. — Не оставляйте ее, пока не убедитесь, что сиделка смотрит за ней и она в безопасности. Потом поднимайте старину Бесснера и ведите сюда. И не дай Бог, если что-нибудь узнает моя жена.

Джим Фанторп понятливо кивнул. В крайних обстоятельствах молодой человек проявил выдержку и расторопность.

Взяв Жаклин под руки, они с Корнелией вывели ее, рыдающую и отбивающуюся, из салона и довели до каюты. Тут с ней стало совсем трудно справиться. Она вырывалась, все безутешнее рыдала.

— Утоплюсь… утоплюсь… Какая мне теперь жизнь… Ах, Саймон… Саймон…

Фанторп сказал Корнелии:

— Ступайте-ка за мисс Бауэрз. Я пока побуду с ней.

Кивнув, Корнелия убежала.

Тут же Жаклин вцепилась в Фанторпа.

— Нога! У него идет кровь… Он умрет от потери крови. Мне надо к нему… Ах, Саймон, Саймон… Как же я могла?

Снова она сорвалась в крик. Фанторп твердым голосом сказал:

— Спокойно. Спокойно. С ним все обойдется.

Она стала вырываться.

— Пустите! Я брошусь в воду… Дайте мне убить себя!

Держа ее за плечи, Фанторп усадил ее на постель.

— Вы должны остаться здесь. Не шумите. Возьмите себя в руки. Говорю вам, все будете хорошо.

Утешало, что безумица как-то совладала с собой, но вздохнул он с облегчением лишь тогда, когда портьеры раздвинулись и в сопровождении Корнелии вошла знающая свое дело мисс Бауэрз, затянутая в ужасающее кимоно.

— Так, — сказала мисс Бауэрз бодрым голосом, — что тут у вас?

Она приступила к своим обязанностям, не выказав и тени тревоги или удивления.

Поручив девушку умелому надзору, Фанторп, успокоившись, поспешил к каюте доктора Бесснера. Он постучал и сразу вошел.

— Доктор Бесснер?

Громогласный храп, и испуганный голос откликнулся:

— So?[312] Что такое?

Фанторп уже включил свет. Доктор смотрел на него, по-совиному моргая.

— Дойл. В него стреляли. Мисс де Бельфор стреляла. Он в салоне. Вы можете пойти?

Тучный доктор среагировал незамедлительно. Он задал несколько отрывистых вопросов, натянул халат, сунул ноги в шлепанцы, взял обязательный саквояжик и вместе с Фанторпом направился в салон.

Между тем Саймон смог открыть ближайшее к нему окно. Приклонив к раме голову, он вдыхал свежий воздух. Лицо у него было мертвенно-бледным.

Доктор Бесснер подошел к нему.

— На? So? Что у нас здесь?

Набухший от крови носовой платок лежал на ковре, уже отмеченном темным пятном.

Осмотр сопровождался ворчаньем и восклицаниями на немецком языке.

— Да, дело плохо… Кость задета. Большая потеря крови. Герр Фанторп, мы должны оба отвести его в мою каюту. So — вот так. Он не может идти. Мы должны нести его — вот так.

Они уже подняли его, когда в дверях появилась Корнелия.

— A-а, это вы. Gut[313]. Идите с нами. Мне нужна помощь. Вы справитесь лучше, чем мой товарищ. Он заранее бледнеет.

Фанторп выдавил слабую улыбку.

— Не нужно позвать мисс Бауэрз? — спросил он.

Доктор Бесснер бросил на Корнелию оценивающий взгляд.

— Вы очень хорошо справитесь, фройляйн, — объявил он. — Вы не падаете в обморок, не делаете глупостей — nein[314].

— Я все сделаю, как вы скажете, — с готовностью подтвердила Корнелия.

Доктор Бесснер удовлетворенно кивнул.

Процессия вышла на палубу.

Следующие десять минут были посвящены хирургическим манипуляциям, и они совсем не пришлись по вкусу мистеру Джиму Фанторпу. Ему было неловко, что Корнелия обнаружила большее присутствие духа.

— So, на большее я не способен, — заявил доктор Бесснер, окончив. — Вы держались героем, мой друг. — Он одобрительно потрепал Саймона по плечу. Потом закатал ему рукав сорочки и достал шприц. — Сейчас я сделаю вам укол для сна. Ваша жена — как быть с нею?

Саймон слабо отозвался:

— Она не должна знать до утра. И, — продолжал он, — не вините ни в чем Джеки. Я сам виноват. Я безобразно обошелся с нею. Бедняга… она не ведала, что творит.

Доктор Бесснер понимающе кивнул.

— Да, да, я понимаю…

— Я виноват… — настаивал Саймон. Он перевел взгляд на Корнелию. — Кому-нибудь нужно остаться с ней. Она может… навредить себе…

Доктор Бесснер ввел иглу. Ровным, уверенным голосом Корнелия сказала:

— Не беспокойтесь, мистер Дойл. Мисс Бауэрз останется с ней на всю ночь.

На посветлевшем лице Саймона выразилась признательность. Он расслабился. Закрылись глаза. Вдруг он широко распахнул их.

— Фанторп!

— Да, Дойл?

— Револьвер… нельзя, чтобы он оставался там. Утром его найдет прислуга.

Фанторп кивнул.

— Правильно. Сейчас же пойду и заберу его.

Он вышел. У каюты Жаклин его перехватила мисс Бауэрз.

— Все обойдется, — заявила она. — Я сделала ей укол морфия.

— Вы останетесь?

— Конечно. На некоторых морфий действует возбуждающе. Я останусь на всю ночь.

Фанторп пошел дальше.

Минуты через три к доктору Бесснеру постучали.

— Доктор Бесснер!

— Да? — Толстяк открыл дверь.

Фанторп поманил его на палубу.

— Послушайте… Я не могу найти револьвер…

— Что такое?

— Револьвер. Он выпал из ее руки. Она ногой отшвырнула его под диван. Сейчас его там нет.

Оба уставились друг на друга.

— Кто же мог его взять?

Фанторп пожал плечами.

Бесснер сказал:

— Любопытно, да. Но я не представляю, что мы можем сделать по этому случаю.

Они расстались озадаченные, в смутной тревоге.

Глава 12

Эркюль Пуаро вытирал свежевыбритое лицо, когда в дверь нетерпеливо постучали и, не дождавшись ответа, в каюту вошел полковник Рейс. Войдя, он притворил за собою дверь.

— Чутье вас не обмануло, — сказал он. — Это случилось.

Пуаро выпрямился и отрывисто спросил:

— Что?

— Линит Дойл погибла — ей прострелили голову ночью.

С минуту Пуаро молчал, ему живо вспомнились две сцены: Асуан, парк, свистящий девичий шепот — «Я бы хотела приставить мой пистолетик к ее голове и спустить курок»; и недавняя, голос тот же — «Чувствуется, что так продолжаться не может, это такой день, когда что-то случается»; и это странное выражение мольбы в ее глазах. Что же сталось с ним, что он не откликнулся на эту мольбу? Из-за этого своего полусна он ослеп, оглох и поглупел…

ПЛАН ВЕРХНЕЙ ПАЛУБЫ ПАРОХОДА «КАРМАК»

САЛОН

КАЮТЫ.

43 22 Джеймс Чишторп.

42 23 Тим Аллергпон.

41 Корнелия Робсон.

24 миссис Аллертон.

40 Жаклин да Бельфор.

25 Саймин Дойл.

38 39 Эндрю Пеннингтон.

26 27 Линит Дойл.

36 37 д-р Бесснер.

28 29 мисс Ван Шуйлер.

34 35 миссис и мисс Оттерборн.

30 31 Эркюль Пуаро.

33 мисс Бауэрз 32 полковник Рейс.

Рейс продолжал:

— Я тут до некоторой степени официальное лицо; за мной послали, просили разобраться. Через полчаса пароход должен сниматься с якоря, но без моего распоряжения он никуда не тронется. Конечно, есть вероятность, что убийца пришел с берега.

Пуаро замотал головой.

Рейс согласно кивнул в ответ.

— Я тоже так думаю. Это можно смело исключить. Вам решать, старина. Сейчас ваш выход.

Пуаро между тем расторопно приводил в порядок внешний вид.

— Я в вашем распоряжении, — сказал он.

— Там сейчас должен быть Бесснер, я послал за ним стюарда.

Всего на пароходе было четыре каюты-люкс. Две по левому борту занимали доктор Бесснер и Эндрю Пеннингтон; по правому борту в первой располагалась мисс Ван Шуйлер, во второй — Линит Дойл. Следующая за ней была гардеробная ее мужа.

У каюты Линит Дойл стоял белый от страха стюард. Он открыл дверь и пропустил Пуаро и Рейса. Над постелью склонился доктор Бесснер. Подняв глаза на входящих, он что-то пробурчал.

— Что вы можете нам сказать, доктор? — спросил Рейс.

Бесснер в раздумье скреб небритый подбородок.

— Асы Ее застрелили с близкого расстояния. Смотрите: вот, прямо над ухом — здесь вошла пуля. Очень мелкая пуля, я думаю — двадцать второго калибра. Револьвер — его держали почти вплотную к голове, видите — темное пятно, это обгорела кожа.

Снова накатило тошное воспоминание о тех словах в Асуане.

Бесснер продолжал:

— Она спала, нет никаких следов борьбы, убийца в темноте прокрался к лежавшей и выстрелил.

— Ah! Non! — выкрикнул Пуаро. Пропадавший в нем психолог был глубоко оскорблен. Чтобы Жаклин де Бельфор с револьвером в руке кралась по темной каюте — нет, концы не сходились.

Бесснер уставился на него сквозь толстые стекла очков.

— Но именно так это случилось, уверяю вас.

— Да, да. Я отвечал своим мыслям. С вами я не спорю.

Удовлетворенная воркотня в ответ.

Пуаро подошел и стал рядом. Линит Дойл лежала на боку. Такая естественная, покойная поза. А над ухом крохотная дырочка с коркой запекшейся крови.

Пуаро грустно покачал головой. Тут его взгляд упал на белую стену, и он буквально задохнулся. На ее опрятной поверхности чем-то буровато-красным была коряво выписана буква Ж.

Насмотревшись, Пуаро нагнулся к телу и очень осторожно взял правую руку. На одном пальце осталось буровато-красное пятнышко.

— Norn d'un nom d'un nom![315] — воскликнул Эркюль Пуаро.

— Э-э! Что такое?

И доктор Бесснер взглянул на стену.

— Ach! Это.

Рейс сказал:

— Дьявольщина! Что вы на это скажете, Пуаро?

Пуаро несколько раз пружинисто поднялся и опустился на носках.

— Вы спрашиваете, что я скажу по этому поводу. Eh Ыеп, это очень просто, не так ли? Мадам Дойл умирает, она хочет указать на убийцу, и вот она смачивает палец своей кровью и пишет инициал убийцы. Да, это поразительно просто.

— Ach! Но…

Доктор Бесснер готовился заговорить, но Рейс жестом призвал его к молчанию.

— Такое, значит, у вас складывается впечатление? — врастяжку спросил он.

Повернувшись к нему, Пуаро кивнул.

— Да, все это, я говорю, поражает своей простотой. И очень знакомо, не так ли? Такое часто случается на страницах детективного романа. Сейчас это и впрямь vieux jeu[316]. Невольно начинаешь думать, что у нашего убийцы старомодный вкус.

Рейс перевел дух.

— Понятно, — сказал он. — А то я было подумал… — Он оборвал себя.

Бегло улыбнувшись, Пуаро сказал:

— Что я верю в избитые штампы мелодрамы? Однако извините, доктор Бесснер, вы что-то хотели сказать.

Бесснер возмущенно заклекотал:

— Что хотел сказать! Ф-фу! Что это все абсурд! Нонсенс. Несчастная дама умерла мгновенно. Чтобы обмакнуть палец в кровь (а здесь, как видите, и крови мало) и написать на стене букву Ж — ф-фу! — это нонсенс, мелодраматический нонсенс!

— C'est l'enfantillage[317],— согласился Пуаро.

— Но сделано это с каким-то намерением, — рассудил Рейс.

— Естественно, — согласился помрачневший Пуаро.

— Интересно, что стоит за буквой «Ж»? — спросил Рейс.

На это Пуаро незамедлительно ответил:

— За ней стоит Жаклин де Бельфор, молодая дама, которая несколько дней назад объявила мне, что больше всего на свете желает… — Он остановился и потом размеренно процитировал: — «приставить к ее голове маленький пистолетик и спустить курок».

— Gott in Himmel![318] — воскликнул доктор Бесснер.

С минуту все молчали. Рейс глубоко вздохнул и сказал:

— То есть именно то, что и произошло здесь?

Бесснер кивнул.

— Именно так, да. Это был револьвер очень малого калибра, возможно, как я сказал, двадцать второй. Чтобы сказать точно, нужно прежде извлечь пулю.

Понятливо кивнув, Рейс спросил:

— А когда наступила смерть?

Бесснер снова поскреб подбородок.

— Я не претендую на особенную точность. Сейчас восемь часов. Учитывая температуру воздуха вчера вечером, скажу, что она определенно мертва шесть часов, но не более восьми, пожалуй.

— Получается между полуночью и двумя часами.

— Именно так.

Помолчали. Рейс огляделся.

— Как быть с ее мужем? Я полагаю, он еще не проснулся у себя.

— В настоящую минуту, — сказал доктор Бесснер, — он еще не проснулся в моей каюте.

Пуаро и Рейс недоуменно переглянулись.

Бесснер закивал головой.

— Ach, so. Я вижу, вам не сказали. В мистера Дойла ночью стреляли в салоне.

— Стреляли? Кто?

— Молодая дама, Жаклин де Бельфор.

— Он серьезно пострадал? — спросил Рейс.

— Да, задета кость. Что можно было — я сделал, но срочно нужен рентген и правильное лечение, которое на этом судне невозможно провести.

Пуаро пробормотал:

— Жаклин де Бельфор.

Его взгляд снова потянулся к букве «Ж».

— Если нам тут делать уже нечего, давайте спустимся, — предложил Рейс. — В наше распоряжение отдана курительная комната. Нужна подробная картина всего, что тут было ночью.

Все вышли. Рейс запер дверь и положил ключ в карман.

— Мы еще вернемся сюда, — сказал он. — Первым делом надо прояснить все обстоятельства.

Они спустились на среднюю палубу, где у дверей курительной нетерпеливо переминался администратор «Карнака».

Бедняга был совершенно выбит из колеи случившимся и желал поскорее сбыть бразды правления полковнику Рейсу.

— Лучшее, чем я могу помочь, — это предоставить действовать вам, сэр, поскольку вы официальное лицо. Я уже имею распоряжение во всем слушаться вас — относительно того… другого дела. Если вы возьметесь и за это, я прослежу, чтобы вам во всем содействовали.

— Молодчага! Для начала оставьте за мной и мосье Пуаро это помещение на все время расследования.

— Конечно, сэр.

— И пока — все. Занимайтесь своими обязанностями. Я знаю, где вас найти.

Не скрывая облегчения, администратор вышел из комнаты.

Рейс сказал:

— Садитесь, Бесснер, и выкладывайте, что тут случилось ночью.

Они молча слушали рокочущий голос доктора.

— Все более или менее ясно, — сказал Рейс, когда тот кончил. — Девушка взвинтила себя, еще подогрелась горячительным — ну, и пульнула в человека из двадцать второго калибра. А потом пошла в каюту Линит Дойл и ту прикончила заодно.

Доктор Бесснер затряс головой.

— Нет, нет! Не думаю. Не думаю, что это было возможно. Прежде всего, она не стала бы писать свой инициал на стене, это было бы смешно, nicht wahr?[319]

— Вполне могла, — заявил Рейс, — если не помнила себя от ревности, о чем она твердит, то вполне могла заверить автографом, так сказать, свое преступление.

Пуаро помотал головой.

— Нет, нет — не думаю, что она может быть настолько примитивной.

— Тогда остается лишь одно объяснение для этого инициала. Кто-то специально вывел его на стене, чтобы бросить подозрение на девушку.

Бесснер кивнул.

— Да, и преступник просчитался, ибо не только вряд ли фройляйн могла совершить преступление, но это, я полагаю, просто невозможно.

— Почему же?

Бесснер рассказал об истерике Жаклин и обстоятельствах, что вынудили сдать ее под надзор мисс Бауэрз.

— И я думаю, что мисс Бауэрз — я уверен! — оставалась с нею всю ночь.

— Если так, это упрощает дело.

— Кто обнаружил преступление? — спросил Пуаро.

— Горничная миссис Дойл, Луиза Бурже. Как обычно, она пришла ее будить, нашла мертвой, выбежала и без чувств упала на руки проходившему стюарду. Тот пошел к администратору, администратор — ко мне. Я вызвал Бесснера и направился к вам.

Пуаро кивнул.

Рейс сказал:

— Надо известить Дойла. Вы говорите, он еще спит?

Бесснер кивнул:

— Да, он еще спит у меня в каюте. Я дал ему сильное снотворное ночью.

Рейс повернулся к Пуаро.

— Что ж, — сказал он, — больше нет нужды задерживать доктора, да? Благодарю вас, доктор.

Бесснер встал.

— Я пойду завтракать, да. Потом я вернусь к себе в каюту и посмотрю, не проснулся ли мистер Дойл.

— Благодарю вас.

Бесснер вышел. Оставшиеся подняли глаза друг на друга.

— Итак, какие соображения, Пуаро? — спросил Рейс. — Вы тут главный. Жду распоряжений. Говорите, что делать.

Пуаро поклоном выразил согласие.

— Eh bien, — сказал он, — нам нужно наладить следственную комиссию. В первую очередь, я полагаю, нужно восстановить истинную картину происшедшего этой ночью. То есть нам следует расспросить Фанторпа и мисс Робсон, действительных свидетелей случившегося. Исчезновение револьвера — это очень существенно.

Рейс позвонил и отдал стюарду поручение.

Вздохнув, Пуаро покачал головой.

— Скверно, — пробормотал он. — Скверно.

— У вас есть какие-нибудь соображения? — полюбопытствовал Рейс.

— Они противоречат одно другому. Я пока не утряс их, не привел в порядок. Факт остается фактом: эта девушка ненавидела Линит Дойл и хотела ее убить.

— Вы думаете, она способна на это?

— Я думаю — да. — В голосе Пуаро звучало сомнение.

— Но не таким способом — это вас и сбивает с толку, верно? Не могла она в темноте прокрасться в каюту и пристрелить спящую. Такое хладнокровие кажется вам неправдоподобным, да?

— В известном смысле.

— Вы считаете, что эта девушка, Жаклин де Бельфор, не способна на преднамеренное хладнокровное убийство?

— Знаете, я не уверен, — медленно произнес Пуаро. — Задумать — да, могла. Но я не уверен, что она могла исполнить это…

Рейс кивнул.

— Понятно… Бесснер говорит, что она никак не могла это сделать.

— Если так, то здесь все чисто. Будем надеяться, что это так. — Пуаро помедлил и простодушно добавил: — Я буду рад, если это так, потому что я очень сочувствую малышке.

Открылась дверь, и вошли Фанторп и Корнелия, за ними — Бесснер.

Задыхаясь от волнения, Корнелия заговорила:

— Ужас какой! Бедная, бедная миссис Дойл! Такая прелестная. Каким злодеем надо быть, чтобы поднять на нее руку. А мистер Дойл — он сойдет с ума, когда узнает! Как он боялся ночью, чтобы она не узнала о его ране!

— Мы как раз хотим, чтобы вы рассказали нам обо всем, мисс Робсон, — сказал Рейс. — Мы хотим точно знать, что случилось ночью.

Сначала Корнелия сбивалась, но два-три вопроса Пуаро выправили дело.

— Да, да, понимаю: после бриджа мадам Дойл ушла к себе в каюту. Только сразу ли она пошла в каюту?

— Сразу, — сказал Рейс. — Я сам видел. У ее двери я пожелал ей доброй ночи.

— Когда это было?

— Господи, я не знаю, — ответила Корнелия.

— Было двадцать минут двенадцатого, — сказал Рейс.

— Bien. Значит, в двадцать минут двенадцатого мадам Дойл была жива и невредима. В это время в салоне были — кто?

Фанторп ответил:

— Дойл был. Мисс де Бельфор. И мы с мисс Робсон.

— Правильно, — подтвердила Корнелия. — Пеннингтон допил свой стакан и ушел следом.

— Не намного позже?

— Нет, три-четыре минуты спустя.

— Стало быть, до половины двенадцатого?

— О да!

— Итак, в салоне остались вы, мадемуазель Робсон, мадемуазель де Бельфор, мосье Дойл и мосье Фанторп. Чем вы все занимались?

— Мистер Фанторп читал. У меня была вышивка. Мисс де Бельфор… она…

Фанторп пришел на выручку:

— Она много пила.

— Да, — подтвердила Корнелия. — Она в основном говорила со мной, расспрашивала про домашнюю жизнь. А сама обращалась хоть и ко мне, но как бы в расчете на мистера Дойла. Он злился на нее, но ничего не говорил. Я думаю, он думал, что она сама остынет, если он отмолчится.

— А она не остывала?

Корнелия помотала головой.

— Раз-другой я пыталась уйти, но она задержала меня, и мне все время было очень не по себе. Потом мистер Фанторп встал и вышел…

— Неудобно получалось, — сказал Фанторп. — Я подумал: лучше я тихо уйду. Мисс де Бельфор откровенно устраивала сцену.

— И тут она вынула револьвер, — продолжала Корнелия, — мистер Дойл вскочил, чтобы отобрать, но произошел выстрел и его ранило в ногу; тогда она разрыдалась, стала кричать, а я перепугалась до смерти и побежала за мистером Фанторпом, и он вернулся со мной, и мистер Дойл просил не поднимать шума, но мальчик-нубиец услышал выстрел и пришел, и мистер Фанторп сказал ему, что все обошлось; потом мы отвели Жаклин в ее каюту, и мистер Фанторп оставался с ней, пока я ходила за мисс Бауэрз.

Корнелия смолкла и перевела дух.

— В какое время это было? — спросил Рейс.

— Господи, я не знаю, — сказала Корнелия, но Фанторп незамедлительно ответил:

— Что-нибудь около двадцати минут первого. Я знаю, что было ровно половина первого, когда я наконец добрался до своей каюты.

— Относительно некоторых вещей я должен быть совершенно уверен, — сказал Пуаро. — Когда мадам Дойл ушла, кто-нибудь из вас выходил из салона?

— Никто.

— Вы совершенно уверены в том, что мадемуазель де Бельфор вообще не выходила из салона?

— Абсолютно уверен, — сразу ответил Фанторп. — Ни Дойл, ни мисс де Бельфор, ни мы с мисс Робсон — никто не выходил из салона.

— Хорошо. Из этого следует, что, скажем, до двадцати минут первого мадемуазель де Бельфор никак не могла застрелить мадам Дойл. Вы, мадемуазель Робсон, ходили за мадемуазель Бауэрз. Все это время мадемуазель де Бельфор была одна у себя в каюте?

— Нет, с ней оставался мистер Фанторп.

— Хорошо. Пока у мадемуазель де Бельфор полное алиби. Следующей мы пригласим мадемуазель Бауэрз, но прежде мне нужно спросить вас еще кое о чем. Мосье Дойл, вы говорите, очень тревожился о том, чтобы мадемуазель де Бельфор не оставляли одну. Как вы считаете, он боялся, что она задумывает еще какое-нибудь безрассудство?

— Именно так, — сказал Фанторп.

— Он, очевидно, боялся, что она представляет опасность для мадам Дойл?

— Нет. — Фанторп замотал головой. — Вряд ли он об этом задумывался. Я думаю, он боялся, что она… э-э… может что-нибудь сделать с собою.

— Самоубийство?

— Да. Понимаете, хмель слетел, и она рвала на себе волосы. Была само раскаяние. Все время повторяла, что хочет умереть.

Корнелия вставила, смущаясь:

— Мне кажется, он сильно тревожился за нее. Он говорил замечательные слова. Говорил, что это его вина — он плохо обошелся с ней. Он… в самом деле замечательно себя вел.

Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.

— Теперь насчет револьвера, — продолжал он. — Как с ним было?

— Она его выронила, — сказала Корнелия.

— А потом?

Фанторп рассказал, как он вернулся за ним, но нигде не мог найти.

— Ага! — сказал Пуаро. — Потихоньку добираемся. Прошу вас, будьте очень внимательны… Опишите в точности, как все было.

— Мисс де Бельфор уронила револьвер. Потом ногой отшвырнула его.

— Он был ей ненавистен, — объяснила Корнелия. — Я представляю себе, что она чувствовала.

— И револьвер, вы говорите, скользнул под диван.

Теперь — внимание. Прежде чем уйти, мадемуазель де Бельфор не брала оттуда револьвер?

Фанторп и Корнелия в один голос отвечали отрицательно.

— Precistment[320] Поймите, я только добиваюсь точности. Итак, выясняется: когда мадемуазель де Бельфор ушла из салона, револьвер лежал под диваном, а поскольку мадемуазель де Бельфор не оставляли одну — с нею были по очереди мосье Фанторп, мадемуазель Робсон и мадемуазель Бауэрз, — завладеть им позже она тоже не могла. В какое время вы вернулись за ним, мосье Фанторп?

— Почти в половине первого.

— А пока вы с доктором Бесснером несли Дойла из салона в каюту и потом вернулись за револьвером — сколько времени прошло?

— Минут пять — может, чуть больше.

— Значит, в эти пять минут кто-то забрал револьвер из-под дивана. И этот «кто-то» не мадемуазель де Бельфор. Кто же? По всей вероятности, забравший револьвер и был убийцей мадам Дойл. Можно также допустить, что предшествующую сцену этот человек подслушал либо подглядел.

— Не понимаю, из чего вы это заключаете, — возразил Фанторп.

— Я заключаю это, — сказал Эркюль Пуаро, — из ваших слов: что револьвер был под диваном, его не было видно. Поэтому маловероятно, что его обнаружили случайно. Забравший знал, где он лежит. Значит, кто-то еще участвовал в этом эпизоде.

Фанторп замотал головой.

— Я никого не видел, когда перед самым выстрелом вышел на палубу.

— Вы ведь вышли на правый борт?

— Да, по этому борту моя каюта.

— А если бы кто-то заглядывал в салон с левого борта — вы бы его не увидели?

— Не увидел бы, — признал Фанторп.

— Кто-нибудь слышал выстрел, кроме мальчика-нубийца?

— Никто, насколько я знаю.

Фанторп продолжал:

— Понимаете, все окна там были закрыты. Мисс Ван Шуйлер с вечера жаловалась на сквозняк. Двери тоже были закрыты. Я вообще сомневаюсь, чтобы в том звуке можно было распознать выстрел. Так, пробка хлопнула.

Рейс сказал:

— И никто, насколько я понимаю, не слышал другого выстрела — которым была убита миссис Дойл.

— Этим займемся чуть позже, — сказал Пуаро. — Пока же мы разбираемся с мадемуазель де Бельфор. Пора переговорить с мадемуазель Бауэрз. Но прежде чем вы уйдете, — он жестом остановил Фанторпа и Корнелию, — скажите о себе несколько слов, чтобы не было нужды посылать за вами снова. Сначала вы, мосье, — ваше полное имя?

— Джеймс Лечдейл Файторп.

— Адрес?

— Гласмор-хаус, Маркит Доннингтон, Нортгемптоншир.

— Ваша профессия?

— Я адвокат.

— С какой целью приехали в эту страну?

Наступила пауза. Впервые апатичный мистер Фанторп казался озадаченным. Наконец он только что не промямлил:

— Э-э… с развлекательной… целью.

— Ага! — сказал Пуаро. — Вы в отпуске — так?

— Э-э… да.

— Очень хорошо, мосье Фанторп. Будьте любезны, изложите вкратце, что вы делали ночью после событий, о которых тут шла речь?

— Отправился спать.

— Это было?..

— Сразу после половины первого.

— Ваша каюта — двадцать вторая, по правому борту, ближайшая к салону?

— Да.

— Я задам вам еще один вопрос. Когда вы были у себя в каюте, вы ничего не слышали — ничего решительно?

Фанторп задумался.

— Я быстро лег. Вроде бы я слышал что-то, вроде всплеска, прежде чем уснул. Больше ничего.

— Вы слышали что-то вроде всплеска. А близко?

Фанторп покачал головой.

— Право, не могу сказать. Я почти спал.

— Когда бы это могло быть?

— Что-нибудь около часа. Точно не скажу.

— Благодарю вас, мосье Фанторп. Это все.

Теперь внимание Пуаро переключилось на Корнелию.

— Итак, мадемуазель Робсон, ваше полное имя?

— Корнелия Рут. Мой адрес — Редхаус, Белфилд, штат Коннектикут.

— Что вас привело в Египет?

— Меня взяла в путешествие кузина Мари, мисс Ван Шуйлер.

— Прежде вы виделись с мадам Дойл?

— Нет, никогда.

— Что вы делали этой ночью?

— Я помогла доктору Бесснеру обработать ногу мистера Дойла и потом сразу пошла спать.

— Ваша каюта?..

— Сорок третья, по левому борту, рядом с мисс де Бельфор.

— А вы что-нибудь слышали?

Корнелия покачала головой.

— Ничего.

— Никакого всплеска?

— Нет, но и слышать было нечего, потому что с моей стороны берег.

Пуаро кивнул.

— Благодарю, мадемуазель Робсон. Окажите любезность, попросите мадемуазель Бауэрз прийти сюда.

Фанторп и Корнелия вышли.

— Дело проясняется, — сказал Рейс. — Если трое свидетелей не сговорились, Жаклин де Бельфор никак не могла завладеть револьвером. Но ведь кто-то завладел! И кто-то слышал все, что происходило в салоне. И этот кто-то из самых дружеских чувств вывел инициал «Ж» на стене.

В дверь постучали, и вошла мисс Бауэрз. Сиделка опустилась на стул, как всегда собранная, деловитая. Отвечая Пуаро, она назвалась, сообщила адрес и профессию — и добавила:

— Я приглядываю за мисс Ван Шуйлер уже больше двух лет.

— У мадемуазель Ван Шуйлер скверно со здоровьем?

— Да нет, я бы не сказала, — ответила мисс Бауэрз. — Она немолода, тревожится за себя, и ей хочется, чтобы рядом постоянно была сиделка. Ничего серьезного с ней не происходит. Просто она требует к себе много внимания — и готова за него платить.

Пуаро понимающе кивнул. Потом он сказал:

— Итак, этой ночью мадемуазель Робсон пришла за вами.

— Да, это так.

— Будьте любезны, расскажите, как все было.

— Мисс Робсон в общих чертах рассказала о случившемся, и я пошла с нею. Мисс де Бельфор я обнаружила в очень возбужденном, истерическом состоянии.

— Она чем-нибудь грозила мадам Дойл?

— Нет, ничего подобного. Она была охвачена горьким раскаянием. Она довольно много выпила, кстати сказать, страдала еще и от этого. Я не решилась оставить ее одну. Я сделала ей укол морфия и осталась сидеть с ней.

— Ответьте мне на один вопрос, мадемуазель Бауэрз. Мадемуазель де Бельфор не выходила из каюты?

— Нет, не выходила.

— А вы сами?

— Я оставалась с ней до самого утра.

— Вы совершенно уверены в этом?

— Абсолютно уверена.

— Благодарю вас, мадемуазель Бауэрз.

Сиделка вышла. Пуаро и Рейс обменялись взглядами.

Жаклин де Бельфор определенно была непричастна к преступлению. Кто же тогда застрелил Линит Дойл?

Глава 13

— Кто-то похитил этот револьвер, — сказал Рейс, — Жаклин де Бельфор его не трогала. Это был осведомленный человек, он знал, что его преступление припишут ей. Но он не знал, что сиделка сделает ей укол морфия и останется с ней на всю ночь. И еще: ведь кто-то уже пытался убить Линит Дойл, скатив валун с утеса. И опять Жаклин де Бельфор оказалась ни при чем. Кто же это был?

— Легче сказать, кто им не был, — ответил Пуаро, — мосье Дойл, мадам Аллертон, мосье Тим Аллертон, мадемуазель Ван Шуйлер и мадемуазель Бауэрз — они не могли иметь к этому отношения. Я их всех видел.

— Хм, — подытожил Рейс, — загадок от этого не стало меньше. Что вы думаете о мотиве?

— Вот тут я надеюсь на помощь мосье Дойла. Были два-три эпизода…

Открылась дверь, и вошла Жаклин де Бельфор. Бледная как смерть, она нетвердо направилась к ним.

— Это не я, — сказала она голосом перепуганного ребенка. — Не я. Пожалуйста, поверьте мне. Все подумают на меня, но это не я… не я. Это ужасно. Какой ужас, что это случилось. Вечером я чуть не убила Саймона — наверно, я сошла с ума. Но ее я не…

Она упала на стул и разрыдалась.

Пуаро потрепал ее по плечу.

— Ну-ну, мы знаем, что не вы убили мадам Дойл. Это доказано — да, доказано, mon enfin[321]. Это были не вы.

Сжав в кулачки мокрый платок, Джеки резко выпрямилась.

— Кто же тогда?

— Это как раз тот вопрос, — сказал Пуаро, — который мы себе задаем. Не поможете нам, детка?

Джеки затрясла головой.

— Я не знаю… не могу представить… Ничто не приходит в голову. — Она старательно нахмурилась. — Нет, — повторила она, — не представляю, кому нужно, чтобы она умерла, — тут ее голос чуть дрогнул, — кроме меня.

Рейс сказал:

— Простите, я должен отлучиться. — Он спешно вышел из каюты.

Жаклин де Бельфор сидела с опущенной головой и нервно ломала пальцы. Вдруг ее прорвало:

— Смерть — такая гадость. Мне противно думать о ней.

— Да, — сказал Пуаро, — мало приятного сознавать, что кто-то в эту самую минуту радуется удаче своего замысла.

— Не надо, не надо! — вскричала Джеки. — Вы так страшно это говорите.

Пуаро пожал плечами:

— Это так.

Еле слышно Джеки сказала:

— Я… хотела ее смерти… и вот она мертвая… И хуже всего, что я накликала ей такую смерть.

— Да, мадемуазель. Ей прострелили голову.

Опять она сорвалась на крик:

— Значит, я была права в тот вечер — в отеле «У водоската»! Кто-то нас подслушивал!

— А-а. — Пуаро кивнул. — Я ждал, когда вы вспомните. Чтобы мадам Дойл убили именно таким образом, как вы тогда сказали, это чересчур для простого совпадения.

Джеки передернула плечами.

— Кто же мог быть тот мужчина?

Помолчав с минуту, Пуаро каким-то чужим голосом спросил:

— Вы уверены, что это был мужчина, мадемуазель?

Джеки удивленно вскинула на него глаза.

— Конечно. По крайней мере…

— Да, мадемуазель?

Она нахмурилась, припоминающе сощурила глаза.

— Мне казалось, — протянула она, — это был мужчина.

— Но сейчас у вас нет такой уверенности?

— Да, — заторможенно продолжала Джеки, — сейчас я не скажу определенно. Я почему-то решила: мужчина, хотя это была просто тень…

Она замолчала, и Пуаро молчал, и тогда она спросила:

— А вы думаете — женщина? Но какой женщине на этом пароходе могло понадобиться убивать Линит?

В ответ Пуаро только перекатил голову с одного плеча на другое.

Открылась дверь, и вошел Бесснер.

— Вас не затруднит поговорить с мистером Дойлом, мосье Пуаро? Ему нужно увидеться с вами.

Джеки вскочила со стула. Она схватила Бесснера за руку.

— Как он? Обошлось?

— Естественно, не обошлось, — с упреком в голосе ответил Бесснер. — Задета кость.

— Он не умрет? — вскрикнула Джеки.

— Ach, кто сказал, что умрет? Доберемся до цивилизованного места, сделаем рентген, будем лечить.

— А-а! — Сцепив руки, девушка упала на стул.

Пуаро с доктором вышли на палубу, и там к ним присоединился Рейс. Все трое направились к каюте Бесснера.

Саймон Дойл лежал, подоткнутый подушками, в самодельном лубке покоилась его нога. Мертвенно-бледное лицо было опустошено физическими и добавившимися душевными страданиями. Но всего выразительнее на нем была растерянность — горькая детская растерянность.

Он чуть слышно сказал:

— Входите, пожалуйста. Доктор… сказал мне о Линит… Не могу поверить. Просто не могу в это поверить.

— Я понимаю. Такой удар, — сказал Рейс.

Саймон, запинаясь, продолжал:

— Понимаете, это не Джеки. Я уверен: не Джеки. Все против нее, я знаю, но это не она. Вчера вечером она немного перебрала, разнервничалась, и я попал ей под горячую руку. Но она неспособна на убийство… хладнокровное убийство…

Пуаро мягко остановил его:

— Не тревожьтесь понапрасну, мосье Дойл. Кто бы ни был убийца, это не мадемуазель де Бельфор.

Саймон недоверчиво взглянул на него.

— Вы правду говорите?

— И поскольку это не мадемуазель де Бельфор, — продолжал Пуаро, — не подскажете ли вы, кто мог им быть?

Саймон затряс головой. Выражение растерянности не сходило с его лица.

— Это безумие, этого не может быть. Кроме Джеки, это никому не было нужно.

— А вы подумайте, мосье Дойл. У нее нет врагов? Никто не держит на нее зла?

С тем же беспомощным выражением Саймон покачал головой.

— Совершенно немыслимая вещь. Допустим — Уиндлизем. Она как бы бросила его и вышла замуж за меня, но я не представляю, чтобы такой приличный человек мог пойти на убийство — к тому же он далеко отсюда. Или старина сэр Джордж Вуд. У него был зуб на Линит из-за дома, ему не нравилось, как она все переделала; но он черт-те где — в Лондоне, и, уж во всяком случае, немыслимо из-за этого задумать убийство.

— Послушайте, мосье Дойл. — Пуаро взял серьезный тон. — В первый же день на «Карнаке» я получил сильное впечатление от разговора с вашей супругой. Она была встревожена — напугана. Она сказала — обратите на это внимание, — что все ее ненавидят. Сказала, что боится, не чувствует себя в безопасности, словно вокруг нее одни враги.

— Она очень расстроилась, когда увидела на борту Джеки. И я расстроился, — сказал Саймон.

— Это так, но тем не менее ее слова остаются загадочными. Когда она говорила, что окружена врагами, она, конечно, преувеличивала — и все равно она имела в виду не одного человека.

— Может быть, вы правы, — согласился Саймон. — Кажется, я могу объяснить, что она имела в виду. Ее расстроила какая-то фамилия в списке пассажиров.

— В списке? Какая фамилия?

— Вы знаете, она не сказала. Честно говоря, я не очень вникал. У меня голова была занята Джеки. Помню только, Линит говорила, что в делах бывают невезучие люди и что неприятно встречать человека, который имеет зуб против твоей семьи. Я не очень хорошо знаю их семейные дела, но, как я понимаю, мать Линит была дочерью миллионера. Отец был просто богатый человек, а после женитьбы он, естественно, стал спекулировать на бирже — или как там это называется. В результате некоторые люди, само собой, пострадали. Знаете, как это бывает: сегодня — густо, завтра — пусто. И я так понимаю, что на корабле оказался человек, чей отец нарвался на отца Линит и вылетел в трубу. Я помню, Линит сказала: «Это ужасно, когда люди заочно ненавидят тебя».

— М-да, — задумчиво сказал Пуаро. — Теперь мне понятны ее слова. Она впервые почувствовала не только преимущество, но и тяготы своего положения богатой наследницы. Вы уверены, мосье Дойл, что она не назвала фамилии этого человека?

Саймон удрученно покачал головой.

— Я действительно слушал вполуха. Я сказал: «Да никому сейчас не интересно, как там было с отцами. Тут своя жизнь несется как угорелая». Что-то в этом роде я сказал.

Бесснер сухо сказал:

— Ach, я могу высказать догадку. Есть такой недовольный человек на борту.

— Вы имеете в виду Фергюсона? — спросил Пуаро.

— Да. Раз-другой он высказывался против миссис Дойл. Я сам слышал.

— Как же во всем этом разобраться? — спросил Саймон.

— Мы с полковником Рейсом должны расспросить всех пассажиров, — ответил Пуаро. — Пока мы всех не выслушаем, строить предположения неразумно. Кроме них имеется горничная. Ее нужно выслушать в первую очередь, и, может быть, лучше всего выслушать ее здесь. Присутствие мосье Дойла может помочь делу.

— Это хорошая мысль, — сказал Саймон.

— Она давно служила у миссис Дойл?

— Всего пару месяцев.

— Только пару месяцев! — воскликнул Пуаро.

— А что, разве…

— У мадам были драгоценности?

— Жемчуг, — сказал Саймон. — Она как-то сказала, что он стоит не то сорок, не то пятьдесят тысяч. — Его передернуло. — Господи, неужели вы думаете, из-за проклятого жемчуга…

— Кража не исключена как мотив преступления, — сказал Пуаро, — хотя это весьма сомнительно… Впрочем, увидим. Давайте пригласим сюда горничную.

Луиза Бурже была та самая живая брюнетка романского типа, которую Пуаро уже отметил.

Сейчас, впрочем, от ее живого вида ничего не осталось — заплаканная, перепуганная. При этом взгляд у нее был с хитрецой, и это не расположило в ее пользу Рейса и Пуаро.

— Вы Луиза Бурже?

— Да, мосье.

— Когда в последний раз вы видели мадам Дойл?

— Вчера вечером, мосье. Я ждала ее в каюте, потом раздела.

— Когда это было?

— Что-то после одиннадцати, мосье. Не могу сказать точно. Я раздела мадам, уложила и ушла.

— Сколько времени все это зашло?

— Десять минут, мосье. Мадам устала. Она велела выключить свет, когда я уходила.

— Что вы делали потом?

— Пошла к себе в каюту, мосье, это на средней палубе.

— Ничего заслуживающего внимания не слышали, не видели?

— Каким образом, мосье?

— Вам лучше знать, мадемуазель, — одернул ее Эркюль Пуаро.

Она бросила на него косой взгляд.

— Но, мосье, меня не было поблизости… Что я могла видеть или слышать? Я была у себя внизу, и даже каюта у меня по другому борту. Ничего я не могла слышать. Вот если бы мне не спалось и я поднялась наверх, тогда я, может, увидела бы, как в каюту мадам входит — или выходит из нее — этот убийца, это чудовище; а так…

Она моляще потянула к Саймону руки.

— Мосье, заступитесь — что же это такое?! Что мне еще сказать?

— Дорогуша, — оборвал ее Саймон, — не валяйте дурака. Никто и не думает, что вы видели или слышали что-то. Вам ничто не грозит. Я позабочусь о вас. Никто вас ни в чем не обвиняет.

Луиза обронила:

— Мосье очень добр, — и скромно потупила глаза.

— То есть, мы так понимаем, что вы ничего не видели и не слышали, — нетерпеливо сказал Рейс.

— Я это и сказала, мосье.

— И вы не знаете никого, кто испытывал неприязнь к вашей госпоже?

К общему удивлению, Луиза энергично закивала головой.

— О да, это я знаю. На этот вопрос я решительно отвечу «да».

Пуаро сказал:

— Вы имеете в виду мадемуазель де Бельфор?

— Ее — конечно, но я говорю не про нее. На пароходе есть еще один человек, который не любил мадам, злился за то, что она навредила ему.

— Господи! — воскликнул Саймон. — Что все это значит?

Так же утвердительно и с тою же энергией кивая головой, Луиза продолжала:

— Да, да, да — это именно так! Это касается прежней горничной мадам, моей предшественницы. Один мужчина — он механик на этом пароходе — хотел жениться на ней. И моя предшественница, ее зовут Мари, была не против. А мадам Дойл навела справки и выяснила, что этот Флитвуд уже женат — у него жена цветная, отсюда. Она потом вернулась к своим, но он-то считался женатым — понимаете? И мадам рассказала все это Мари, Мари расстроилась и запретила Флитвуду показываться ей не глаза. Так этот Флитвуд — он пришел в ярость, и, когда выяснилось, что мадам Дойл и мадемуазель Линит Риджуэй это одно лицо, он прямо сказал мне, что готов ее убить. Он сказал, что своим вмешательством она поломала ему жизнь.

Луиза победно замолчала.

— Интересно, — обронил Рейс.

Пуаро повернулся к Саймону.

— Вы что-нибудь знали об этом?

— Ничего, — чистосердечно ответил Саймон. — Вряд ли даже Линит подозревала, что этот человек на пароходе. Она, скорее всего, забыла этот эпизод.

Он обернулся в сторону горничной.

— Вы что-нибудь говорили об этом миссис Дойл?

— Нет, мосье, конечно, не говорила.

Пуаро спросил:

— Вы что-нибудь знаете о жемчуге вашей госпожи?

— Ее ожерелье? — Луиза округлила глаза. — Оно было на ней вчера вечером.

— Вы видели его, когда она ложилась спать?

— Да, мосье.

— Куда она его положила?

— На столик у постели — как всегда.

— Там вы и видели его в последний раз?

— Да, сэр.

— Видели вы его сегодня утром?

Ее лицо приняло испуганное выражение.

— Mon Dieu!1 Я даже не поглядела. Я сразу подошла к постели, увидела мадам; потом я закричала, выбежала за дверь и упала в обморок.

Эркюль Пуаро кивнул головой.

— Вы не поглядели. А я приметливый. На том столике рядом с постелью сегодня утром не было жемчуга.

Глава 14

Наблюдательность не подвела Эркюля Пуаро. На столике у постели Линит Дойл не было жемчуга.

Луизе Бурже велели посмотреть вещи Линит. По ее докладу выходило, что все на своих местах. Пропал только жемчуг.

Когда они вышли из каюты, ожидавший стюард сказал, что завтрак подан им в курительную.

На палубе Рейс задержался и поглядел на воду.

— A-а, я вижу, вас посетила мысль, мой друг.

— Да. Когда Фанторп упомянул, что будто бы слышал какой-то всплеск, мне вдруг припомнилось, что я тоже проснулся ночью от какого-то всплеска. Ведь вполне возможно, что после убийства преступник выбросил револьвер за борт.

— Вы действительно считаете это возможным? — раздумчиво спросил Пуаро.

Рейс пожал плечами.

— Просто предполагаю. В каюте миссис Дойл его нет. Уж как я его искал!

— Тем не менее, — сказал Пуаро, — невероятно, чтобы его выбросили за борт.

— Тогда где он?

Пуаро ответил в раздумье:

— Если его нет в каюте мадам Дойл, то, логически рассуждая, он может быть только в одном месте.

— Где же?

— В каюте мадемуазель де Бельфор.

Также задумавшись, Рейс сказал:

— Понятно…

Вдруг он встал.

— Ее сейчас нет в каюте. Может, пойти посмотреть?

Пуаро покачал головой.

— Не суетитесь, мой друг. Его могли еще не подложить.

— А если прямо сейчас устроить повальный обыск на пароходе?

— Так мы раскроем свои карты. Нам нужно работать очень осторожно. Наше положение очень деликатное. Давайте обсудим ситуацию за завтраком.

Рейс согласился. Они прошли в курительную комнату.

— У нас, — сказал Рейс, налив себе чашку кофе, — есть два ключика. Первый — исчезнувший жемчуг; второй — этот Флитвуд. Что касается жемчуга, то налицо вроде бы кража, но… не знаю, согласитесь ли вы со мной…

— Неподходящий момент для нее? — вставил Пуаро.

— Вот именно. Кража жемчуга в таких обстоятельствах влечет за собой обыск всех пассажиров и экипажа. Как рассчитывал похититель ускользнуть со своей добычей?

— Может, он сошел на берег и сунул нитку в какой-нибудь мусор.

— Ночью по берегу ходит вахтенный.

— Значит, вариант не проходит. А может, убийство должно было отвлечь внимание от кражи? Нет, не годится, ни в какие ворота не лезет. А если допустить, что мадам Дойл проснулась и увидела вора?

— А вор ее застрелил? Но она спала, когда ее застрелили.

— Значит, тоже не проходит… Знаете, у меня есть мыслишка насчет жемчуга — хотя… нет, это невозможная вещь. Потому что жемчуг не должен исчезнуть, если моя мысль верна. Скажите, что вы думаете о горничной?

— У меня возник вопрос, — сказал Рейс, — не знает ли она больше, чем сказала.

— A-а, у вас тоже сложилось такое впечатление.

— Девица не из приятных, конечно, — сказал Рейс.

Эркюль Пуаро кивнул.

— Да, не вызывает доверия.

— Думаете, она имеет отношение к убийству?

— Нет, я бы не сказал.

— Тогда — к краже жемчуга?

— Это — скорее. Она очень недолго прослужила у мадам Дойл. Может, она связана с бандой, которая специализируется на краже драгоценностей. В таких делах часто фигурирует горничная с превосходными рекомендациями… Жаль, в нашем положении мы не можем добыть необходимую информацию. Впрочем, эта версия не вполне меня удовлетворяет… Жемчуг — ah, sacre[322], она должна быть верной, моя мысль! Но тогда каким же безумцем… — Он оборвал себя.

— Как быть с Флитвудом?

— Его надо расспросить. Может, все сразу разъяснится. Если Луиза Бурже говорит правду, у него есть конкретный повод для мести. Он мог слышать перепалку между Жаклин и мосье Дойлом, мог, когда их уже не было в салоне, скользнуть туда и завладеть револьвером. Да, все это вполне возможно. И эта буква «Ж», написанная кровью, — на такое способна простая, грубоватая натура.

— Получается, это тот, кого мы ищем?

— Да… только… — Пуаро потер переносицу и, дернув щекой, продолжал: — Знаете, я отдаю отчет в своих слабостях. Обо мне сказали как-то, что я люблю усложнять. Решение, которое вы предлагаете, слишком простое, слишком легкое. Мне не верится, что все вот так и случилось. Но, может быть, это мой предрассудок.

— Давайте-ка вызовем этого парня.

Рейс позвонил и распорядился. Потом он спросил:

— А другие… варианты?

— Их много, мой друг. К примеру, этот американский опекун.

— Пеннингтон?

— Да, Пеннингтон. На днях я был свидетелем любопытной сценки. — Он пересказал случившееся Рейсу. — Это о многом говорит. Мадам хотела прежде прочесть документ — и уже потом подписать. Тогда он откладывает дело на другой день. И тут муж подает очень важную реплику.

— Что он сказал?

— Он говорит: «Я никогда не читаю. Подписываю, где скажут». Вы понимаете важность такого заявления? И Пеннингтон понял. Я увидел это по его глазам. Он взглянул на Дойла как прозревший человек. Вообразите, мой друг: вы становитесь опекуном дочери чрезвычайно богатого человека. Допустим, вы пускаете эти деньги в оборот. Я знаю, про это пишут во всех детективных романах, но вы читаете об этом и в газетах. Такое случается, мой друг, случается.

— Я не спорю, — сказал Рейс.

— Допустим, у вас еще достаточно времени, чтобы хорошо нажиться на этих махинациях. Ваша подопечная — несовершеннолетняя. И вдруг она выходит замуж. Все моментально выходит из-под вашего контроля. Катастрофа! Но еще не все потеряно. У новобрачной медовый месяц. Станет она думать о делах! Сунуть с документами лишнюю бумагу, получить рассеянную подпись… Но не такова была Линит Дойл. Она была деловой женщиной, и никакой медовый месяц не мог сбить ее с толку. А тут встревает муж со своим замечанием, и перед несчастным забрезжил свет. Умри Линит Дойл — и ее состояние перейдет к мужу, а с ним будет просто управиться; у такого хитреца, как Эндрю Пеннингтон, он будет ходить по струнке. Говорю вам, mon cher полковник, я буквально прочел эту мысль в его глазах. «Если бы пришлось иметь дело с Дойлом…» Вот он о чем задумался.

— Допускаю, — сухо сказал Рейс, — но у вас нет доказательств.

— Увы, нет.

— Теперь этот молодчик — Фергюсон, — сказал Рейс. — Он довольно несдержан на язык. Я, конечно, не всяким речам поверю. Но он может быть сыном человека, пострадавшего от старика Риджуэя. Хоть это и за уши притянуто, но чего не бывает. А люди не забывают прошлых обид. — Он помолчал и договорил: — Ну и конечно — мой человек.

— Да, еще «ваш» человек.

— Он убийца, — сказал Рейс. — Это мы знаем. Однако я не могу представить, где и как Линит Дойл могла пересечь ему дорогу. Их орбиты не пересекаются.

Пуаро медленно проговорил:

— Если только к ней не попало свидетельство, устанавливающее его личность.

— Возможная вещь, но уж очень маловероятная. — В дверь постучали. — Ага, вот и наш несостоявшийся двоеженец.

Флитвуд был крупный, свирепого вида мужчина. Войдя, он обвел всех настороженным взглядом. Пуаро признал в нем человека, говорившего с Луизой Бурже.

— Звали? — осторожно спросил Флитвуд.

— Звали, — сказал Рейс. — Возможно, вы знаете, что этой ночью на пароходе совершено убийство?

Флитвуд кивнул.

— Я прихожу к убеждению, что у вас были основания ненавидеть убитую женщину.

Флитвуд тревожно вскинул глаза.

— Кто вам сказал?

— Вы считали, что миссис Дойл встала между вами и некой молодой женщиной.

— Я знаю, кто вам сказал — эта французская вертихвостка и врунья. Она слова без вранья не скажет.

— Но в данном случае она сказала правду.

— Вранье!

— Вы говорите «вранье», даже не зная, что она сказала.

Это подействовало. Флитвуд покраснел и с трудом сглотнул.

— Ведь это правда, что вы хотели жениться на девице Мари, а миссис Дойл помешала, узнав, что вы уже женаты?

— А какое ее дело?

— То есть какое дело было миссис Дойл до всего этого? Ну как, двоеженство есть двоеженство.

— Это было совсем не так. Я женился на одной здешней, а жизни не вышло. Она вернулась к своим. Я не видел ее уже несколько лет.

— Все равно вы считаетесь женатым.

Тот молчал. Рейс продолжал:

— Значит, миссис Дойл, или мисс Риджуэй, как ее тогда звали, вывела вас на чистую воду?

— Да, черт бы ее побрал. Сует нос, куда ее не просят. А Мари было бы хорошо со мной. Я бы все для нее сделал. Про ту, другую, она бы никогда не узнала, не впутайся ее хозяйка в наши дела. Я не скрываю: да, злился на нее, а когда увидел ее на пароходе — прямо взбесился, — ходит, понимаете, вся в жемчугах и брильянтах, командует и даже не задумается, что поломала человеку жизнь. Пусть я злобствовал на нее, но если вы считаете меня убийцей и думаете, что я так просто мог пойти и пристрелить ее, — это чушь собачья. Я ее пальцем не тронул. Святая правда.

Он смолк. По его лицу катился пот.

— Где вы были этой ночью между двенадцатью и двумя часами?

— Спал на своей койке — мой напарник подтвердит.

— Это мы выясним, — сказал Рейс. Коротко кивнув, он отпустил Флитвуда. — Достаточно…

— Eh bien? — спросил Пуаро, когда за Флитвудом закрылась дверь.

Рейс пожал плечами.

— Вполне правдоподобная история. Он нервничает, конечно, но это в порядке вещей. Надо будет проверить его алиби, хотя не верю, чтобы оно было доказательным. Наш приятель мог тихо выйти из каюты и вернуться, пока его напарник спал. Вот если его еще кто-нибудь видел — тогда другое дело.

— Да, это надо будет выяснить.

— Дальше, — продолжал Рейс, — чтобы выяснить время совершения преступления, нужно знать, кто и что слышал. Бесснер говорит: между двенадцатью и двумя часами. Как знать, может, кто-то из пассажиров слышал выстрел — даже не сознавая, что это выстрел. Я, например, ничего похожего не слышал. А вы?

Пуаро покачал головой.

— Я спал как убитый. Я ничего не слышал, решительно ничего. Меня словно опоили — так крепко я спал.

— Жаль, — сказал Рейс. — Будем надеяться, что нам повезет с пассажирами по правому борту. С Фанторпом мы разбирались. Следующими идут Аллертоны. Я пошлю стюарда за ними.

Миссис Аллертон не заставила себя ждать. На ней было светло-серое шелковое платье в полоску. Ее лицо выражало страдание.

— Как это ужасно, — сказала она, опускаясь на стул, предложенный Пуаро. — Я не в силах этому поверить. Такое прелестное создание, жить бы да радоваться — и погибла. Просто не могу поверить.

— Я представляю, что вы чувствуете, мадам, — отозвался Пуаро.

— Как хорошо, что вы тут, — сказала миссис Аллертон. — Уж вы-то найдете, кто это сделал. И хороша, что эта несчастная не виновата.

— Вы имеете в виду мадемуазель де Бельфор? Кто вам это сказал?

— Корнелия Робсон, — ответила миссис Аллертон, чуть заметно улыбнувшись. — Вся эта история вскружила ей голову. Похоже, ничего более увлекательного в ее жизни не было — и не будет. Но она прелесть — стыдится своего возбуждения. Считает, что это дурно.

Миссис Аллертон перевела взгляд на Пуаро и добавила:

— Что же я несу вздор, у вас ведь ко мне вопросы.

— С вашего позволения. Вы легли спать в какое время, мадам?

— В половине одиннадцатого.

— И скоро заснули?

— Сразу. Я очень хотела спать.

— А вы ничего не слышали — хотя бы что-нибудь — ночью?

Миссис Аллертон наморщила лоб.

— Да, мне кажется, я слышала всплеск и как кто-то пробежал. Или наоборот? Трудно сказать. Мне представилось — приснилось, что ли, — будто кто-то упал за борт, в море, я проснулась и послушала, но все было тихо.

— В какое время это было — не знаете?

— Боюсь, что нет. Но не думаю, что я долго спала. Что-нибудь час — не больше.

— Увы, это далеко от точности, мадам.

— Да, конечно, но зачем гадать, если я просто не знаю?

— Это все, что вы можете нам сказать, мадам?

— Боюсь, что да.

— Вы прежде знали мадам Дойл?

— Нет, Тим был с ней знаком. Еще я много слышала о ней от нашей кузины, Джоанны Саутвуд, а познакомились мы только в Асуане.

— Если позволите, мадам, у меня еще один вопрос.

Еле заметно улыбнувшись, миссис Аллертон тихо обронила:

— С удовольствием отвечу на нескромный вопрос.

— Вопрос вот какой: не потерпели вы сами либо ваша семья урона от финансовых операций отца мадам Дойл, Мелиша Риджуэя?

На лице миссис Аллертон выразилось крайнее изумление.

— Нет, что вы! Наши финансы тают — это да… падают проценты от вложений. А чтобы драматически впасть в бедность — этого не было. Муж мало оставил, но сколько оставил — столько и остается, хотя, конечно, это уже не те деньги, что прежде.

— Благодарю вас, мадам. Вы не попросите сына спуститься к нам?

Вернувшуюся мать Тим спросил беспечно:

— Отмучилась? Теперь моя очередь. Что хоть они спрашивают?

— Что я слышала ночью, — сказала миссис Аллертон. — А я, к сожалению, ничего не слышала. И не пойму — почему. Ведь каюта Линит через одну от моей. Я просто обязана была услышать звук выстрела. Ступай, Тим, тебя ждут.

Тиму Аллертону Пуаро задал те же вопросы, что его матери.

— Я рано лег спать, что-нибудь в половине одиннадцатого, — отвечал Тим. — Немного почитал. Сразу после одиннадцати выключил свет.

— После этого что-нибудь слышали?

— Неподалеку от моей каюты мужской голос, по-моему, пожелал кому-то спокойной ночи.

— Это я прощался с миссис Дойл, — сказал Рейс.

— Вот. После этого заснул. Потом, уже позже, услышал крики, кто-то звал Фанторпа, насколько помню.

— Это мадемуазель Робсон выбежала из салона.

— Да, по-моему, это была она. Потом были еще голоса. Потом кто-то пробежал по палубе. А потом был всплеск. И тогда я услышал старину Бесснера, он гудел что-то вроде «Осторожно», «Не так быстро».

— Вы слышали всплеск?

— Да, что-то в этом роде.

— А не мог так прозвучать выстрел?

— А что, может быть… Словно хлопнула пробка. Может, это и был выстрел. А всплеск я мог домыслить: хлопнула пробка, напиток заструился в бокал… У меня была смутная мысль, что где-то гуляют, и очень хотелось, чтобы все разошлись и замолкли.

— Что-нибудь еще после этого было?

Тим подумал.

— Фанторп гремел у себя в каюте. Мы соседи. Я думал, он никогда не угомонится.

— А потом что?

Тим пожал плечами.

— Потом — забвение.

— Ничего больше не слышали?

— Абсолютно.

— Благодарю вас, мосье Аллертон. Тим встал и вышел.

Глава 15

Рейс задумчиво склонился над планом верхней палубы «Карнака».

— Фанторп, молодой Аллертон, миссис Аллертон. Потом пустая каюта — это Саймон Дойл. Кто у нас дальше, за миссис Дойл? Старуха американка. Если кто и слышал что-нибудь, так это она. Если она встала, надо ее звать.

Мисс Ван Шуйлер вошла в курительную. В это утро у нее было совсем старое, пергаментное лицо. В темных глазах тлел злобный огонек.

Рейс встал и поклонился.

— Простите за беспокойство, мисс Ван Шуйлер. Вы очень любезны. Садитесь, пожалуйста.

Мисс Ван Шуйлер раздраженно заговорила:

— Противно впутываться во все это. Возмутительная история. Не желаю никаким образом быть связанной с этим… неприятным событием.

— Естественно, естественно. Я как раз говорил мосье Пуаро, что надо поскорее выслушать вас, чтобы потом уже не беспокоить.

Мисс Ван Шуйлер удостоила Пуаро почти милостивого взгляда.

— Я рада, что вы понимаете мои чувства, я не привыкла к таким вещам.

— Конечно, мадемуазель, поэтому мы и хотим избавить вас от неприятностей как можно скорее, — успокоил ее Пуаро. — Итак, вы легли спать вчера — в какое время?

— Обычно я ложусь в десять часов. Вчера, по милости Корнелии Робсон, заставившей себя ждать, легла позже.

— Tres bien, Mademoiselle[323]. Так: что вы слышали, когда улеглись?

— Я сплю очень чутко, — ответила мисс Ван Шуйлер.

— A merveille![324] Как раз то, что нам надо.

— Меня разбудила эта бесцеремонная дамочка, горничная миссис Дойл, — она пожелала своей госпоже «доброй ночи» неприлично громким голосом.

— А после этого?

— Я опять заснула. И снова проснулась от ощущения, что у меня в каюте кто-то находится, но потом поняла, что это в соседней каюте.

— У мадам Дойл?

— Да. И тут же услышала шаги на палубе и всплеск.

— Не представляете, когда это было?

— Я вам точно скажу когда. Было десять минут второго.

— Вы уверены в этом?

— Конечно. Я взглянула на часики, они у меня в головах.

— Вы не слышали выстрела?

— Нет, ничего похожего.

— А не может быть такое, что вас разбудил звук выстрела?

Склонив жабью голову к плечу, мисс Ван Шуйлер задумалась.

— Может такое быть, — признала она неохотно.

— Но что было причиной этого всплеска, вы, конечно, не знаете?

— Почему же, прекрасно знаю.

Полковник Рейс напрягся.

— Знаете?

— Конечно. Мне не понравились эти хождения на палубе. Я встала и подошла к двери. Мисс Оттерборн стояла, перегнувшись через перила. Она что-то бросила в воду.

— Мисс Оттерборн? — У Рейса перехватило горло от изумления.

— Да.

— Вы совершенно уверены, что это была мисс Оттерборн?

— Я видела ее лицо.

— А она вас не видела?

— Думаю, не видела.

Пуаро подался вперед.

— А что выражало ее лицо, мадемуазель?

— Оно выражало сильное чувство.

Рейс и Пуаро быстро переглянулись.

— Что было потом? — поторопил ее Рейс.

— Мисс Оттерборн ушла на корму, а я вернулась в постель.

В дверь постучали, и вошел администратор. В руках у него был струивший воду комок.

— Нашли, полковник.

Рейс взял сверток, развернул вымокшую бархатную ткань. Внутри оказался грубой выделки, в расплывшихся алых пятнах носовой платок, в который был замотан маленький револьвер с перламутровой рукояткой.

Рейс взглянул на Пуаро не без зловредного торжества.

— Смотрите, — сказал он, — я был прав. Его таки отправили за борт.

Он выложил револьвер на ладонь.

— Что скажете, мосье Пуаро? Это не тот ли, что вы видели той ночью в отеле «У водоската»?

Пуаро внимательно рассмотрел его и ровным голосом сказал:

— Да, тот самый. Тут есть гравировка — инициалы Ж. Б. Это article de luxe[325], очень дамская вещица, и при этом смертоносное оружие.

— Двадцать второй, — пробормотал Рейс. Он вынул обойму. — Не хватает двух пуль. Да-а, вроде бы никаких сомнений не остается.

Со значением кашлянула мисс Ван Шуйлер.

— Что вы думаете о моей накидке? — призвала она их к ответу.

— О вашей накидке, мадемуазель?

— Да, у вас на столе моя бархатная накидка.

Рейс поднял мокрую тряпицу.

— Это — ваше, мисс Ван Шуйлер?

— Да мое же! — взорвалась та. — Я обыскалась ее вчера вечером. Кого только не спрашивала.

Пуаро призывно взглянул на Рейса, и тот едва заметно кивнул.

— Где вы видели ее последний раз, мисс Ван Шуйлер?

— Она была при мне в салоне вчера вечером. А когда я уходила спать, ее нигде не было.

Рейс ровно спросил:

— Вы догадываетесь, для чего она понадобилась? — Расправив накидку, он показал подпалины и дырочки на ней. — Убийца замотал в нее револьвер, чтобы заглушить звук выстрела.

— Какая наглость! — вспыхнула мисс Ван Шуйлер. Ее сморщенные щеки зарумянились.

Рейс сказал:

— Соблаговолите сказать, мисс Ван Шуйлер, сколько времени вы были знакомы с миссис Дойл.

— Вообще не была с ней знакома.

— Но вы знали о ее существовании?

— Конечно, я знала, кто она такая.

— И домами вы никак не были связаны?

— Наша семья всегда дорожила принадлежностью к немногим избранным, полковник Рейс. Матушке в голову не пришло бы позвать кого-нибудь из Хатсов, потому что они никто, нувориши[326].

— Вам больше нечего сказать нам, мисс Ван Шуйлер?

— К тому, что я сказала, мне нечего добавить. Линит Риджуэй выросла в Англии, и впервые я увидела ее на борту этого парохода.

Она встала. Пуаро открыл дверь перед ней, и она удалилась.

Мужчины переглянулись.

— Вот и весь ее сказ, — заметил Рейс, — другого не будет. Может, правду говорит. Не знаю. Розали Оттерборн — каково! Не ожидал.

Пуаро растерянно помотал головой. И с размаху хватил ладонью по столу.

— В этом нет никакого смысла! — воскликнул он. — Nom l'un nom d'un nom! Никакого смысла!

Рейс взглянул на него.

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Что до определенного момента картина ясная. Кому-то нужно убить Линит Дойл. Кто-то вчера вечером слышал скандал в салоне. Кто-то выкрал оттуда револьвер. Принадлежавший, прошу заметить, Жаклин де Бельфор. Кто-то застрелил из него Линит Дойл и вывел букву «Ж» на стене. Все ясно — правда? Все изобличает Жаклин де Бельфор. Теперь смотрите, что делает убийца. Он оставляет пресловутый револьвер на месте, где его наверняка найдут, — да? Нет! Он — или она — выбрасывает его за борт — такую улику! Зачем, мой друг, зачем?

Рейс покачал головой.

— Непонятно.

— Тут нечего понимать: это невозможно.

— Как невозможно, раз это случилось?

— Я не об этом. Невозможно такое развитие событий. Где-то ошибка.

Глава 16

Полковник не сводил любопытных глаз с коллеги. Он уважал, и не без оснований, интеллект Эркюля Пуаро. Однако в настоящий момент он не мог уловить его мысль. И спрашивать он не стал. Он редко задавал вопросы. Он просто перешел к следующему пункту повестки дня.

— Что у нас на очереди? Расспросим девицу Оттерборн?

— Да, это может продвинуть дело.

Розали Оттерборн неохотно вошла к ним. Не то чтобы она нервничала или боялась чего-то — просто держалась замкнуто, нелюдимо.

— Что вам угодно?

Слово взял Рейс.

— Мы расследуем обстоятельства смерти миссис Дойл, — объяснил он.

Розали кивнула.

— Вы не скажете, что вы делали вчера вечером?

Розали с минуту думала.

— Мы с мамой легли рано, не было одиннадцати. Ничего особенного не слышали, если не считать возню возле каюты доктора Бесснера. Я слышала, как старик что-то гудел по-немецки. Из-за чего был этот шум, я узнала только утром.

— Вы не слышали выстрела?

— Нет.

— Из каюты больше не выходили ночью?

— Нет.

— Вы вполне уверены в этом?

Розали изумленно воззрилась на него.

— Как вас понимать? Конечно, уверена.

— Вы, например, не переходили на правый борт, ничего не бросали в воду?

Ее лицо порозовело.

— А что, вышел запрет бросать вещи в воду?

— Такого запрета нет. Вы, значит, бросали?

— Нет, не бросала. Я же говорю: я не выходила из каюты.

— Значит, если говорят, что вас видели…

Она прервала его.

— Кто меня видел?

— Мисс Ван Шуйлер.

— Мисс Ван Шуйлер? — В ее голосе звучало непритворное удивление.

— Мисс Ван Шуйлер говорит, что она выглянула из своей каюты и увидела, как вы бросаете что-то за борт.

— Это гнусная ложь, — объявила Розали ясным голосом. Потом, как бы вдогонку пришедшей мысли, Она спросила: — А во сколько это было?

— В десять минут второго, мадемуазель, — ответил на ее вопрос Пуаро.

Она вдумчиво кивнула.

— А что-нибудь еще она видела?

Пуаро с интересом смотрел на нее, поглаживая подбородок.

— Еще, — ответил он, — она кое-что слышала.

— Что она слышала?

— Кто-то передвигался в каюте мадам Дойл.

— Понятно, — обронила Розали.

Теперь ее лицо было мертвенно-бледным.

— Так вы настаиваете на том, что ничего не бросали в воду, мадемуазель?

— Да с какой стати я буду бегать по палубе среди ночи и бросать в воду что бы то ни было?

— Причина может быть самая невинная.

— Невинная? — отозвалась девушка.

— Именно так я сказал. Понимаете, мадемуазель, этой ночью действительно кое-что выбросили за борт, и это была далеко не невинная вещь.

Рейс молча развернул перед ней бархат, открыл содержимое свертка.

Розали Оттерборн в ужасе отпрянула.

— Из этого — ее убили?

— Да, мадемуазель.

— Вы думаете, что я это сделала? Это совершенная чушь! С какой стати мне убивать Линит Дойл? Мы даже не знакомы с ней.

Она рассмеялась и презрительно вздернула голову.

— Смешно говорить об этом.

— Не забывайте, мисс Оттерборн, — сказал Рейс, — что мисс Ван Шуйлер готова присягнуть, что отчетливо видела ваше лицо — была луна.

Розали снова рассмеялась.

— Готова присягнуть? Пусть очки сначала протрет. Она не меня вздела. — Розали помолчала. — Могу я теперь идти?

Рейс кивнул, и Розали Оттерборн вышла.

Мужчины обменялись взглядами. Рейс закурил.

— Вот так. Полное противоречие. Кому же верить?

Пуаро покачал головой.

— Я подозреваю, что ни та, ни другая не говорят всей правды.

— Проклятая наша работа, — сокрушенно сказал Рейс. — Бывает, люди утаивают правду по глупейшей причине. Что делаем дальше? Продолжаем с пассажирами?

— Я полагаю — да. Всегда полезно придерживаться порядка и системы.

Рейс кивнул.

За дочерью последовала миссис Оттерборн в пестром батиковом размахае. Она подтвердила заявление Розали о том, что обе легли около одиннадцати. Сама она ничего примечательного ночью не слышала. Она не могла сказать наверняка, выходила ночью Розали или не выходил. Относительно хе убийства она обнаружила желание поговорить подробнее.

— Crime passionel?[327] — воскликнула она. — Первобытный инстинкт — убить! — об руку с половым инстинктом. Эта Жюоага, в чьих жилах течет жаркая, наполовину романская кровь, повинуясь глухому позыву естества, прокрадывается с револьвером в руке…

— Жаклин де Бельфор не убивала мадам Дойл. Это мы знаем наверное. Это доказано, — объяснил Пуаро.

— Тогда — ее муж, — отразила удар миссис Оттерборн. — Жажда крови и половой инстинкт — вот вам и преступление на сексуальной почве. Известна масса случаев.

— Мистеру Дойлу прострелили ногу, он не мог передвигаться, у него задета кость, — объяснил полковник Рейс. — Доктор Бесснер провел с ним всю ночь.

Миссис Оттерборн приуныла. Ее мысль, не сдаваясь, искала дальше.

— Ну конечно! — сказала она. — Какая я глупая. Это мисс Бауэрз.

— Мисс Бауэрз?

— Ну естественно! Психологически это совершенно ясно. Репрессия! Подавленная девственность. А тут, как красная тряпка, эти страстно любящие друг друга молодожены. Она, конечно, она! Известный тип: сексуально непривлекательная, закоснело порядочная. В моей книге «Бесплодная лоза»…

Полковник Рейс деликатно прервал:

— Вы очень помогли нам своими догадками, миссис Оттерборн. Нас торопят другие дела. Весьма вам признательны.

Он вежливо проводил ее до двери и вернулся, вытирая пот со лба.

— Какая же противная женщина! Бр-р! Как это на нее никто еще не поднял руку?

— Это никогда не поздно, — успокоил его Пуаро.

— Тут был бы хоть какой-то смысл. Кто у нас остался? Пеннингтон — его прибережем на закуску, я считаю. Ричетти, Фергюсон.

Синьор Ричетти был говорлив и возбужден.

— Какой ужас — какая низость — такая молодая, такая красивая — поистине бесчеловечное преступление!

Синьор Ричетти выразительно вздымал руки.

Он без запинки ответил на все вопросы. Он лег рано — очень рано. Фактически сразу после ужина. Немного почитал — очень интересная, совсем свежая брошюра «Prahistorische Forschung in Kleinasien»[328], бросает совершенно новый свет на гончарное дело в Анатолийских предгорьях[329].

Не было одиннадцати, когда он выключил свет. Нет, выстрела он не слышал. И звука хлопнувшей пробки — тоже. Единственное, что он слышал, но это позже, глубокой ночью, — он слышал всплеск, большой всплеск — прямо у него под иллюминатором.

— Ваша каюта на нижней палубе по правому борту — так?

— Да-да. Большой такой всплеск. — Он показал руками.

— Вы можете сказать, в какое время это было?

Синьор Ричетти задумался.

— Я уже спал — час, два, три? Наверное, два часа я спал.

— Минут десять второго подойдет?

— Да, очень может быть. Ах, какое ужасное преступление — какое бесчеловечное… Такая очаровательная женщина…

Размахивая руками, синьор Ричетти ушел.

Рейс взглянул на Пуаро. Тот выразительно поднял брови, пожал плечами. Перешли к следующему: мистер Фергюсон.

С ним, нахально развалившимся в кресле, было нелегко.

— Шуму-то! — ухмыльнулся он. — А что, собственно, произошло? Баба с возу…

Рейс холодно сказал:

— Нельзя ли получить отчет о ваших действиях вчера вечером, мистер Фергюсон?

— Не считаю нужным отчитываться перед вами, но — извольте. Убивал время. Ходил на берег с мисс Робсон. Когда она вернулась на пароход, убивал время в одиночестве. Потом вернулся к себе и около полуночи улегся.

— Ваша каюта на нижней палубе по правому борту?

— Да. До чистой публики не поднялся.

— Вы слышали выстрел? Он мог прозвучать как хлопнувшая пробка.

Фергюсон задумался.

— Что-то такое слышал… Не вспомню — когда, но я еще не спал. Вообще наверху еще толокся народ, бегали по палубе.

— Это, вероятно, был переполох после выстрела мисс де Бельфор. Другого выстрела не слышали?

Фергюсон отрицательно качнул головой.

— Всплеска не слышали?

— Всплеска? Пожалуй, да — был всплеск. Хотя наверху был такой гвалт, что точно не скажу.

— Вы выходили ночью из каюты?

Фергюсон ухмыльнулся.

— Не выходил. И самое обидное — непричастен к благому делу.

— Полно, полно, не ребячьтесь, мистер Фергюсон.

В ответ молодой человек вспылил.

— Почему я не должен говорить, что думаю? Я верю в насилие.

— Но вы не проводите в жизнь свои убеждения? — тихо молвил Пуаро. — Хотелось бы надеяться.

Он подался вперед.

— Ведь это Флитвуд — правда? — он сказал вам, что Линит Дойл — одна из богатейших женщин в Англии?

— При чем здесь Флитвуд?

— У Флитвуда, мой друг, был отличный мотив для убийства Линит Дойл. У него была личная обида на нее.

Мистер Фергюсон подскочил, как на пружине.

— Так вот вы что затеяли! — яростно выкрикнул он. — Свалить все на безответного Флитвуда, который не может защитить себя, у которого нет денег, чтобы нанять адвокатов! Но я вам так скажу: если вы потянете в эту историю Флитвуда, вы будете иметь дело со мной.

— А кто вы такой? — вкрадчиво спросил Пуаро.

Мистер Фергюсон покраснел.

— Я не бросаю друзей в беде, — буркнул он.

— Хорошо, мистер Фергюсон, у нас пока все, — сказал Рейс.

Когда за Фергюсоном закрылась дверь, он вполне неожиданно сказал:

— А что, довольно симпатичный дикарь.

— Вам не кажется, что этого молодчика вы ищете? — спросил Пуаро.

Вряд ли. Хотя тот скорее всего на пароходе. Сведения были очень точные. Но не будем гнаться за двумя зайцами. Попытаем счастья с Пеннингтоном.

Глава 17

Эндрю Пеннингтон выказал все полагающиеся знаки скорби и потрясения. Как всегда, он был продуманно одет — на сей раз в черном галстуке. На его чисто выбритом лошадином лице застыло потерянное выражение.

— Джентльмены, — сказал он печально, — эта история меня доконала. Чтобы Линит… ведь я ее совсем крохой знал. А как Мелеш Риджуэй ею гордился. Да что теперь вспоминать. Скажите, чем я могу быть полезен.

Рейс сказал;

— Для начали, мистер Пеннингтон: вы ничего не слышали вчера вечером?

— По-моему, ничего, сэр. Моя каюта рядом с доктором Бесснером, и там действительно была какая-то возня в районе полуночи. Конечно, я тогда понятия не имел, что там происходит.

— Больше — ничего? Выстрелов не слышали?

Эндрю Пеннингтон покачал головой.

— Ничего похожего.

— А легли вы в какое время?

— Что-нибудь сразу после одиннадцати.

Он потянулся к нему.

— Думаю, вы не от меня первого узнаете, что по судну идут всякие слухи. Эта девица, наполовину француженка, Жаклин де Бельфор, не внушает доверия. Линит не говорила, но у меня самого есть глаза и уши. Было у нее, было что-то с Саймоном! Cherchez la femme[330] — вот уж действительно! — и поверьте, вам не придется далеко cherchez.

— То есть вы считаете, что Жаклин де Бельфор застрелила мадам Дойл? — спросил Пуаро.

— Другого варианта не вижу. Конечно, я не могу знать наверняка…

— К сожалению, мы кое-что знаем.

— М-м? — Мистер Пеннингтон смотрел на него большими глазами.

— Мы знаем, что у мадемуазель де Бельфор не было никакой возможности застрелить мадам Дойл.

И он подробно изложил все обстоятельства дела. Мистер Пеннингтон не спешил принять их на веру.

— На первый взгляд — убедительно, но эта ваша сиделка… Готов поспорить, она не бодрствовала всю ночь напролет. Она, конечно, прикорнула, а девушка выскользнула — и снова вернулась.

— Маловероятно, мосье Пеннингтон. Не забывайте, ей дали сильное снотворное. И потом, у сиделок легкий сон, они просыпаются вместе с больными.

— Сомнительно это все, — объявил мистер Пеннингтон.

Ровным, не терпящим возражений голосом Рейс сказал:

— Вам придется поверить мне на слово, мистер Пеннингтон, мы внимательнейшим образом и всесторонне исследовали это дело. Вывод однозначен: Жаклин де Бельфор не убивала мисс Дойл. Надо искать в другом месте. И тут мы надеялись на вашу помощь.

— На мою помощь? — нервно дернулся Пеннингтон.

— Конечно. Вы близкий друг покойной. Обстоятельства ее жизни вы знаете, может, даже лучше ее мужа, потому что они только несколько месяцев были знакомы. Например, вы можете знать, что кто-то затаил зло на нее. Можете знать, что у кого-то были причины желать ее смерти.

Эндрю Пеннингтон облизнул пересохшие губы.

— Не имею представления, уверяю вас… Понимаете, Линит выросла в Англии. Ее окружение, связи я знаю очень плохо.

— И все-таки, — в раздумье протянул Пуаро, — на борту был некто, желавший устранения мадам Дойл. Вы помните, как в этом самом месте она чудом избежала смерти, когда с горы скатился валун, — а-а, да вас, кажется, не было рядом?

— Не было. Я был в храме. Потом-то я обо всем узнал. Действительно, она чудом уцелела. Но вроде бы камень сам свалился?

Пуаро пожал плечами.

— Мы так и подумали тогда. А сейчас — сомнительно.

— Да, да, конечно. — Пеннингтон вытер лицо тонким шелковым платком.

Полковник Рейс продолжал:

— Миссис Дойл как-то обронила, что на пароходе находится ее недоброжелатель — не личный даже враг, а доставшийся ей по наследству. Кто бы это мог быть — не знаете?

Взгляд Пеннингтона выразил самое искреннее изумление.

— Не представляю.

— Об этом вы не говорили?

— Нет.

— Вы были близким другом ее отца; вам не припоминается какая-нибудь его операция, разорившая конкурента?

Пеннингтон безнадежно помотал головой.

— В этом нет ничего из ряда вон выходящего. Его операции частенько этим кончались, но не припомню, чтобы кто-то ему угрожал. Ничего похожего.

— Короче говоря, мистер Пеннингтон, вы нам не можете помочь?

— Похоже, не могу. Сожалею, что не пригодился вам, джентльмены.

Рейс обменялся взглядом с Пуаро и сказал:

— Жаль. Мы рассчитывали на вас.

Он встал, давая знак, что разговор окончен.

Эндрю Пеннингтон сказал:

— Раз Дойл прикован к постели, он, скорее всего, захочет, чтобы я за всем проследил. Извините заранее, полковник, но что конкретно делается?

— Вот снимемся с якоря и без остановок пойдем в Шелал, будем там завтра утром.

— А как быть с телом?

— Перенесут в холодильную камеру.

Эндрю Пеннингтон уронил голову на грудь. Потом он вышел.

Снова Пуаро и Рейс переглянулись.

— Мистер Пеннингтон, — сказал, закуривая, Рейс, — был не в своей тарелке.

Пуаро кивнул.

— Еще, — сказал он, — мистер Пеннингтон с перепугу сказал глупую ложь. Его не было в храме Абу-Симбел, когда с горы упал валун. В этом могу поклясться я — moi qui vous parle[331]. Я тогда как раз вышел из храма.

— Очень глупая ложь, — сказал Рейс, — и разоблачительная притом.

Пуаро снова кивнул.

— Но пока что, — улыбнулся он, — мы работали с ним в лайковых перчатках.

— Деликатно, — согласился Рейс.

— Mon ami[332], мы на удивление хорошо понимаем друг друга.

Раздался скрежет, задрожал пол. «Карнак» двинулся в обратный путь — в Шел ад.

— Жемчуг, — сказал Рейс, — теперь нужно с ним разбираться.

— У вас есть план?

— Да. — Рейс бросил взгляд на часы. — Через полчаса — ленч. Что, если за десертом я сделаю сообщение — просто скажу, что похищен жемчуг и что я вынужден просить всех остаться на местах, пока будут обыскиваться каюты?

Пуаро одобрительно кивнул.

— Хорошо придумано. Жемчуг пока что у того, кто его взял. Действуя врасплох, мы лишаем его возможности сплавить жемчуг за борт.

Рейс потянул к себе несколько листков бумаги.

— В работе, — извиняющимся тоном сказал он, — я предпочитаю кратко изложить все известные факты. Тогда и в голове будет меньше путаницы.

— И правильно делаете. Система и порядок — в этом все, — ответил Пуаро.

Несколько минут Рейс заполнял страницы своим мелким аккуратным почерком. Кончив, он предложил Пуаро плоды своих усилий.

— Какие будут замечания?

Пуаро взял листы. Опус назывался:

Убийство миссис Дойл.

Последней видела живой миссис Дойл ее горничная, Луиза Бурже. Время: 11.30 (приблизит.)

С 11.30 до 12.20 следующие лица имеют алиби: Корнелия Робсон, Джеймс Фанторп, Саймон Дойлу Жаклин де Бельфор — и никто, кроме них; однако преступление почти наверняка было совершено позже, поскольку практически наверняка для убийства использовался револьвер Жаклин де Бельфор, который в то время был у нее в сумочке. До вскрытия и заключения баллистика не может быть абсолютной уверенности, что это был именно тот револьвер, однако допустить это можно с самой высокой степенью вероятности.

Возможный ход событий: Икс (убийца) оказался свидетелем скандала между Жаклин де Бельфор и Саймоном Дойлом в обзорном салоне и заметил, как револьвер отлетел под диванчик. Когда салон опустел, Икс завладел (завладела) револьвером, рассчитывая на то, что подозрение в убийстве падет на Жаклин де Бельфор. По этой версии несколько человек автоматически оказываются вне подозрения:

Корнелия Робсон, поскольку у нее не было возможности завладеть револьвером до того, как Фанторп отправился его искать.

Мисс Бауэрз — на том же основании.

Доктор Бесснер — на том же основании.

Note bene. От Фанторпа нельзя со всей определенностью отвести подозрение, поскольку он мог положить револьвер в карман, а всем объявить, что не смог его найти.

Все остальные лица могли взять револьвер в этот десятиминутный промежуток времени.

Возможные мотивы убийства.

Эндрю Пеннингтон. Мотив выводится из предположения о его причастности к денежным махинациям. Есть свидетельства в пользу этого предположения, но их недостаточно, чтобы обосновать доказательность дела. Если это он столкнул камень с горы, то такой человек не упустит случая, когда тот подвернется. Если преступление было задумано заранее, то, конечно, в самом общем плане. Вчерашняя сцена со стрельбой в салоне предоставила идеальную возможность.

Недостаток версии о виновности Пеннингтона: зачем выбрасывать револьвер в воду, если он давал ценную улику против Ж. Б.?

Флитвуд. Мотив — месть.

Флитвуд считал себя обиженным Ланит Дойл. Мог слышать сцену в салоне и заметить, куда отлетел револьвер. Он мог взять его просто потому, что тот оказался под рукой, не думая переложить вину на Жаклин. Тогда нет противоречия с тем, чтобы выбросить его за борт. Но если дело обстояло таким образом, зачем он написал кровью инициал «Ж» на стене?

Note bene. Найденный с револьвером простой носовой платок мог, скорее всего, принадлежать кому-то вроде Флитвуда, а не человеку состоятельному.

Розали Оттерборн. Что предпочесть: свидетельство мисс Ван Шуйлер или отпирательство Розали? Что-то безусловно было брошено тогда в воду, и этим «что-то» мог быть револьвер, обернутый в бархатную накидку.

Принять к сведению. Какие мотивы могли быть у Розали? Пусть у нее вызывала неприязнь и даже зависть Линит Дойл, но назвать это мотивом убийства будет натяжкой. Убедительно свидетельствовать против нее можно, только найдя подходящий мотив. Насколько известно, Розали Оттерборн и Линит Дойл прежде не знали друг друга и никак не были связаны.

Мисс Ван Шуйлер. Бархатная накидка, в которую был завернут револьверу принадлежащий мисс Ван Шуйлер. По ее собственному признанию, в последний раз она видела ее в салоне. Тогда же вечером она хватилась ее, но поиски ни к чему не привели.

Каким образом завладел накидкой «Икс»? Похитил ее еще в начале вечера? Если так, то зачем? Ведь никто не мог знать заранее, что между Жаклин и Саймоном произойдет ссора. Или Икс нашел накидку, когда зашел в салон забрать револьвер из-под дивана? Если так, то почему ее не нашли, когда искали специально? Может, мисс Ван Шуйлер вообще ее не теряла. Иначе говоря: не она ли убийца Линит Дойл? И не оговорила ли она Розали Оттерборн? А тогда — какие у нее были мотивы убивать Линит Дойл?

Другие варианты:

Убийство ради ограбления. Возможная вещь, поскольку жемчуг пропал, а вчера вечером он точно был на Линит Дойл.

Враждебное отношение к семейству Риджуэй. Также возможно, но опять никаких доказательств.

Мы знаем, что на борту находится опасный преступник, профессиональный убийца. В нашем случае тоже есть убийца. Не одно ли это лицо? Тогда нужно доказать, что Линит Дойл, на свою беду, что-то знала об этом человеке.

Выводы. Плывущих на этом пароходе можно разбить на две группы: те, кто могут иметь мотивы для убийства либо определенно подозреваются — и те, кто вне подозрений.

Группа I

Эндрю Пеннингтон Флитвуд Розали Оттерборн Мисс Ван Шуйлер Луиза Бурже (ограбление?) Фергюсон (политические убеждения?).

Группа II

Миссис Аллертон Тим Аллертон Корнелия Робсон Мисс Бауэрз Миссис Оттерборн Джеймс Фанторп Доктор Бесснер Синьор Ричетти.

Пуаро вернул автору листки.

— То, что вы здесь написали, очень правильно, очень точно.

— Вы со всем согласны?

— Да.

— А что добавите от себя?

Пуаро приосанился.

— Я ставлю перед собой один вопрос: зачем выбросили за борт револьвер?

— И это все?

— В настоящий момент — да. Пока я не получу удовлетворительного ответа на этот вопрос, я ни в чем не вижу смысла. Тут наш исходный рубеж — тут он должен быть. И заметьте, мой друг: в своей краткой сводке вы даже не попытались ответить на этот вопрос.

Рейс пожал плечами.

— Испугались — и выбросили.

Пуаро растерянно покачал головой. Он взял в руки сырую бархатную накидку, разложил и расправил ее на столе. Пальцем обвел горелые пятна и опаленные дырки.

— Скажите-ка, мой друг, — заговорил он. — Вы лучше меня разбираетесь в огнестрельном оружии. Может такая вещица, если ее намотать на револьвер, заглушить выстрел?

— Не может. Другое дело — глушитель.

Пуаро кивнул.

— И мужчина, имеющий навык в обращении с оружием, это знает. А женщина — та не знает.

Рейс посмотрел на него с любопытством.

— Может быть, и не знает.

— Не знает. Она начиталась детективных рассказов, а там не все благополучно с деталями.

Рейс постучал пальцем по перламутровой рукоятке револьвера.

— Во всяком случае, этот пострел не из шумных, — сказал он. — Вы слышите простой хлопок. А если вокруг шумят, то вообще ничего не слышно.

— Да, об этом я тоже подумал.

Пуаро взял платок, повертел его.

— Мужской носовой платок — но не из кармашка джентльмена. Думаю, се daeur[333] Вулворт! От силы три пенса.

— Таким пользуется публика вроде Флитвуда.

— Вот-вот. У Эндрю Пеннингтона, я заметил, платок очень тонкого шелка.

— Фергюсон? — предположил Рейс.

— Возможно. С целью эпатажа[334]. Но тогда понятнее бандана[335].

— Им воспользовались вместо перчатки, я думаю, чтобы не оставить отпечатки пальцев. — Усмехнувшись, Рейс прибавил: — «Раэгадка скромного платочка».

— В кулачке застенчивой jenne fffie[336] — да?

Он положил платок на стол и снова ваял накидку, вглядываясь в пороховые отметины.

— Странно, — бормотал он, — все-таки странно…

— Что именно?

Пуаро сокрушенно продолжал:

— Cette pauvre Madame Doyle[337]. Лежит себе мирно… и только дырочка в голове. Вы помните, как она лежала?

Рейс пытливо глядел на него.

— Знаете, — сказал он, — мне кажется, вы что-то хотите мне сказать, но, убейте, не могу догадаться — что!

Глава 18

В дверь постучали.

— Войдите, — отозвался Рейс.

Вошел стюард.

— Прошу прощенья, сэр, — сказал он Пуаро, — вас зовет мистер Дойл.

— Иду.

Пуаро встал. Он вышел из курительной, поднялся по сходням на верхнюю палубу и направился к каюте доктора Бесснера.

Саймон сидел на постели, подоткнутый подушками. Его лихорадочно пылавшее лицо выражало смущение.

— Ужасно мило, что вы пришли, мосье Пуаро. Мне, знаете, нужно вас кое о чем попросить.

— Да?

Саймон стал совсем пунцовым.

— Это… насчет Джеки. Мне нужно ее видеть. Как вы думаете… вы не будете против… она не будет против… если вы попросите ее прийти ко мне? Понимаете, я тут все время думаю… Несчастное дитя — она же совсем ребенок… а я так безобразно обошелся с ней… и… — Он запнулся и смолк.

Пуаро с интересом смотрел на него.

— Вы желаете видеть мадемуазель Жаклин? Я приведу ее.

— Спасибо. Ужасно мило с вашей стороны.

Пуаро отправился на поиски. Он нашел Жаклин де Бельфор в салоне, забившейся в самый угол. На коленях у нее лежала ненужная открытая книга.

Пуаро сказал мягко:

— Не желаете пройти со мной, мадемуазель? Мосье Дойл хочет видеть вас.

Она прянула со стула. Лицо вспыхнуло, потом покрылось бледностью. Она глядела непонимающе.

— Саймон? Он хочет видеть меня?

Ее неспособность поверить этому умилила Пуаро.

— Вы идете, мадемуазель?

— Я… конечно, иду!

Она шла послушно, как дитя, — сбитое с толку дитя.

Пуаро вошел в каюту.

— Вот ваша мадемуазель.

Она выступила из-за его спины, пошатнулась, замерла… и стояла немым истуканом, не сводя глаз с лица Саймона.

— Привет, Джеки. — Он тоже смутился. — Ужасно мило, что ты пришла. Я хотел сказать… то есть я имел в виду…

Тут она его прервала. Она заговорила не переводя дыхания — бурно, отчаянно:

— Саймон, я не убивала Линит. Ты знаешь, что не убивала. Вчера я… сошла с ума. Ты простишь меня когда-нибудь?

Овладев собой, он отвечал сразу:

— Конечно! Со мной порядок. Полный порядок! Я это и хотел тебе сказать. Подумал, вдруг ты беспокоишься…

— Беспокоюсь? Ах, Саймон!..

— Для этого я тебя и звал. Все в порядке, старина. Ты вчера пособачилась немного — хватила лишку. С кем не бывает.

— Ах, Саймон, я же могла тебя убить!

— Прямо! Из этого пугача?

— А нога?! Еще как ты будешь ходить…

— Слушай, Джеки, не разводи сырость. В Асуане мне сразу сделают рентген, выковырнут твою оловянную пуговицу — и я запрыгаю.

Жаклин всхлипнула раз, другой, рванувшись вперед, упала на колени перед койкой, зарылась лицом в одеяло и разрыдалась. Саймон неловко поворошил ей волосы. Он поймал взгляд Пуаро, и тот, неохотно вздохнув, вышел из каюты.

Он еще слышал приглушенные стенания:

— Как же я оказалась такой гадиной? Ах, Саймон… я так раскаиваюсь…

На палубе стояла Корнелия Робсон, опершись на поручень. Она повернулась в его сторону.

— A-а, это вы, мосье Пуаро. Какая все-таки дикость, что именно сегодня такой прелестный день.

Пуаро посмотрел на небо.

— Когда сверкает солнце, мы не видим луны, — сказал он. — А когда солнце ушло… м-да, когда солнце ушло…

Корнелия смотрела на него, раскрыв рот.

— Простите?

— Я говорю, мадемуазель, что, когда солнце ушло, мы наконец видим луну. Разве не так?

— Так, конечно… Конечно, так.

Она растерянно глядела на него.

Пуаро тихо рассмеялся.

— Я несу околесицу, — сказал он. — Не обращайте внимания.

И он двинулся дальше, к корме. У следующей каюты он задержался. Из-за двери доносились обрывки разговора.

— Полнейшая неблагодарность — после всего, что я сделала для тебя — никакого внимания к несчастной матери — ни малейшего представления, как я страдаю.

У Пуаро жестко подобрались губы. Он поднял руку.

За дверью испуганно умолкли, и голос миссис Оттерборн отозвался:

— Кто там?

— Мадемуазель Розали у себя?

В дверях возникла Розали. Пуаро содрогнулся от ее вида: темные круги вод глазами, скорбные линии у рта.

— В чем дело? — нелюбезно сказала она. — Что вам угодно?

— Доставить себе удовольствие от краткой беседы с вами, мадемуазель. Вы выйдете?

Она сразу надула губы. Метнула на него подозрительный взгляд.

— Это обязательно?

— Я умоляю вас, мадемуазель.

— Ну, если…

Она вышла на палубу и закрыла за собой дверь.

— Так — что?

Пуаро осторожно взял ее под руку и повлек к корме. Они миновали душевые комнаты и свернули. На корме никого не было. Позади бурлил Нил.

Пуаро облокотился на поручень. Розали напряженно застыла рядом.

— Так — что? — повторила она тем же нелюбезным тоном.

Следя за своими словами, Пуаро говорил медленно:

— Я могу задать вам некоторые вопросы, мадемуазель, но я ни минуты не сомневаюсь в том, что вы откажетесь отвечать.

— Тогда зачем было тащить меня сюда?

Пуаро погладил пальцем деревянный поручень.

— Вы привыкли, мадемуазель, сами нести свое бремя. Но вы можете надорваться. Нагрузка чрезмерна. Для вас, мадемуазель, она уже чрезмерна.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Розали.

— Я говорю правду, мадемуазель, простую и неприглядную правду. Давайте назовем вещи своими именами — просто и ясно: ваша мать пьет, мадемуазель.

Розали не отвечала. Она открыла рот, закрыла — казалось, она потеряла дар речи.

— Вам ничего не надо говорить, мадемуазель: я все скажу сам. В Асуане я заинтересовался, как вы относитесь друг к другу. Я сразу увидел, что, несмотря на нарочитую резкость с матерью, вы отчаянно оберегаете ее от чего-то. И очень скоро я узнал — от чего. Уже потом, как-то утром, я застал ее в состоянии опьянения. Больше того, я понял, что она запойная пьяница, а с такими всего труднее иметь дело. Вы вели себя по-настоящему мужественно. Но, как все скрытные пьяницы, ока хитра. Она обзавелась запасом спиртного и успешно прятала его от вас. Не удивлюсь, если только вчера вы обнаружили тайник. И тогда получается, что этой ночью, как только ваша матушка заснула, вы выскользнули из каюты с содержимым этого cache, перешли на другой борт, поскольку с вашей стороны был берег, и выбросили все это в Нил.

Он смолк.

— Я прав, не так ли?

— Конечно, правы, — пылко заговорила Рона ли, — а я дура, что не сказала сразу! Но я не хотела, чтобы все знали. Пошли бы разговоры. И уж совсем глупость… такая глупость, что…

— Такая глупость, что вас вынуждены были заподозрить в убийстве? — договорил Пуаро.

Розали кивнула.

Снова ее прорвало:

— Я так старалась, чтобы никто не знал… Ведь это даже не ее вина. Ее выбили из колеи. Ее книги не расходятся. Всем надоел этот дешевый сексуальный бред… Это мучило ее, страшно мучило. И тогда она… начала пить. Я долго не могла понять, почему она такая странная. А когда поняла, пыталась остановить. Какое-то время она держится, потом — все сначала: скандалы с людьми, ссоры. Ужас! — Она передернула плечами. — Надо было все время караулить ее — чтобы удержать… А потом… потом появилась неприязнь ко мне. Она настроилась против меня. Еще немного, и она меня возненавидит…

— Pauvre petite[338],— сказал Пуаро.

Она резко одернула его:

— Не жалейте меня. Не сочувствуйте. Так мне проще. — И она тяжело, всем изболевшим сердцем, вздохнула. — Как же я устала… Смертельно.

— Я знаю, — сказал Пуаро.

— Про меня ужас что думают: высокомерная, злая, со скверным характером. А что я могу? Быть приветливой? Я забыла, что это такое.

— Именно это я сказал: вы слишком долго несли свое бремя в одиночестве.

Розали медленно проговорила:

— Какое это облегчение — выговориться… Вы… вы всегда были добры ко мне, мосье Пуаро. А я вам грубила.

— La politesse[339] между друзьями — это лишнее.

Снова ее черты выразили подозрительность.

— А вы… вы всем расскажете? Наверное, вы должны, раз я выбросила за борт эти проклятые бутылки.

— Нет, нет, в этом нет необходимости. А нужно мне знать вот что: когда это было? В десять минут второго?

— Примерно — да. Точно не помню.

— Скажите мне теперь, мадемуазель: мадемуазель Ван Шуйлер вас видела, а вы ее?

Розали покачала головой.

— Нет, не видела.

— Она говорит, что выглядывала из своей каюты.

— Вряд ли я могла ее увидеть. Я сначала поглядела вдоль палубы, потом на реку.

Пуаро кивнул.

— А кого-нибудь вообще вы видели, когда глядели на палубу?

Повисло молчание — долгое молчание. Розали хмурилась, словно старательно припоминала.

Наконец она решительно затрясла головой.

— Нет, — сказала она. — Никого не видела.

Эркюль Пуаро медленно кивнул. Глаза у него были печальные.

Глава 19

В кают-компанию пассажиры стекались порознь и парами, стараясь не привлекать к себе внимания. У всех было такое чувство, что целеустремленно явиться к столу значило выказать неприличное бездушие. И рассаживались все почти с виноватым видом.

Через несколько минут после матери пришел и сел за стол Тим Аллертон. Настроение у него было самое скверное.

— Черт нас дернул пуститься в это путешествие, — буркнул он.

Миссис Аллертон печально покачала головой.

— Да, дорогой, я согласна. Такая красавица! Такая потеря. Как могла подняться рука?! Мне жутко делается, когда подумаю, что такое возможно. И еще эта бедная крошка.

— Ты о Жаклин?

— Да, у меня сердце разрывается, когда думаю о ней. Она же места себе не находит.

— Скажи ей лучше, чтобы не разгуливала с огнестрельными игрушками и не теряла их, — сказал бесчувственный Тим, намазывая хлеб маслом.

— Недостаток воспитания, я думаю.

— Ради Бога, мам, не лезь туда с материнской заботой.

— У тебя безобразно плохое настроение, Тим.

— Да, как у любого в нашем положении.

— Не вижу, на что тут сердиться. Просто все ужасно грустно.

— Тебе все видится в романтическом свете, — сварливо сказал Тим. — Ты словно не отдаешь себе отчета в том, насколько серьезно влипнуть в убийство.

Миссис Аллертон подняла на него изумленные глаза.

— Но ясно же…

— Так я и знал. Тут никаких «ясно»! Все на этом чертовом пароходе, и мы с тобой в том числе, — все под подозрением.

— Формально, может быть, да, но по существу — это смешно, — возразила миссис Аллертон.

— Смешного не бывает в деле об убийстве. Ты можешь сколько угодно слыть образцом добродетели, только малоприятные полицейские из Шел ал а или Асуана с этим не посчитаются.

— Может, к тому времени все раскроется.

— Это как же?

— Может, мосье Пуаро найдет убийцу.

— Этот шут гороховый? Никого он не найдет. Он способен только трепать языком и шевелить усами.

— Полно, Тим, — сказала миссис Аллертон. — Пусть все, что ты сказал, правда — пусть, но мы должны с этим справиться, и, значит, так и надо настроиться и легко все пережить.

Однако у сына не поубавилось мрачности.

— Еще эта неприятность с пропавшим жемчугом.

— С жемчугом Линит?

— Да. Похоже, кто-то его стянул.

— Может, он и стал причиной преступления, — сказала миссис Аллертон.

— Это почему же? Ты путаешь совершенно разные вещи.

— Тебе кто сказал о жемчуге?

— Фергюсон. Он узнал от своего сомнительного дружка из машинного отделения, а тот — от горничной.

— Прекрасный был жемчуг, — высказалась миссис Аллертон.

Поклонившись ей, за стол сел Пуаро.

— Я немного задержался, — сказал он.

— Очевидно, вас задержали дела, — заметила миссис Аллертон.

— Да, я был весьма загружен.

Он попросил официанта принести бутылку вина.

— Какие у нас разные вкусы, — сказала миссис Аллертон. — Вы всегда пьете вино, Тим пьет виски и соду, а я каждый раз пробую новую минеральную воду.

— Tiens![340] — сказал Пуаро. Не сводя с нее глаз, он пробормотал: — А ведь это идея…

Потом, нетерпеливо передернув плечами, он прогнал постороннюю мысль и включился в застольный разговор.

— Очень плох мистер Дойл? — спросила миссис Аллертон.

— Да, он получил весьма серьезное повреждение. Доктору Бесснеру не терпится добраться до Асуана, чтобы сделать рентген ноги и удалить пулю. Он все-таки надеется, что Дойл не останется хромым.

— Бедный Саймон, — сказала миссис Аллертон. — Еще вчера был такой счастливый, всем довольный. А теперь и красавица жена лежит убитая, и сам к постели прикован. Надеюсь все же…

— На что вы надеетесь, мадам? — спросил Пуаро смолкнувшую миссис Аллертон.

— Надеюсь, он не очень злится на бедную девочку.

— На мадемуазель Жаклин? Совсем наоборот. Он полон тревоги за нее.

Пуаро повернулся к Тиму.

— Вот вам маленькая психологическая задача. Все время, пока мадемуазель Жаклин преследовала их, он рвал и метал; а теперь, когда она стреляла в него и опасно ранила — может, оставила хромым на всю жизнь, — весь его гнев улетучился. Вы можете это понять?

— Могу, — сказал Тим, задумавшись. — Думаю, что могу. В первом случае он чувствовал себя дураком.

Пуаро кивнул.

— Вы правы. Это оскорбляло его мужское достоинство.

— А теперь… в известном смысле она себя поставила в дурацкое положение. Все к ней вяжутся, и он…

— Может великодушно простить ее, — договорила миссис Аллертон. — Мужчины такие дети!

— Глубоко неверное суждение, свойственное всем женщинам, — пробормотал Тим.

Пуаро улыбнулся. Потом он сказал Тиму:

— Скажите, кузина мадам Дойл, мисс Джоанна Саутвуд, чем-нибудь на нее похожа?

— Вы немного напутали, мосье Пуаро. Она наша кузина, а с Лимит она дружила.

— Ah, pardon — я ошибся. Ее имя часто попадается в светской хронике. Одно время я интересовался ею.

— С какой стати? — резко спросил Тим.

Оторвавшись от стула, Пуаро поклонился Жаклин де Бельфор, мимо них направлявшейся к своему столику. Ее щеки полыхали румянцем, глаза горели, она неровно дышала. Снова опустившись на стул, Пуаро, казалось, забыл вопрос Тима. Он проговорил едва слышно:

— Интересно, все ли молодые леди так же беспечны со своими драгоценностями, как мадам Дойл?

— Так это правда, что жемчуг украли? — спросила миссис Аллертон.

— Кто вам сказал, мадам?

— Фергюсон, — встрял Тим.

Пуаро строго кивнул.

— Совершенная правда.

— Вероятно, — волнуясь, сказала миссис Аллертон, — это повлечет массу неприятностей для всех нас. Тим так говорит.

Тим недобро взглянул на нее, но Пуаро уже повернулся к нему.

— A-а, вам, может, уже случалось сталкиваться с такими неприятностями? Вы бывали в доме, где произошло ограбление?

— Никогда не бывал, — сказал Тим.

— Ну как же, дорогой, ты был у Портарлингтона, когда украли брильянты у той кошмарной женщины.

— Мама, ты безнадежно путаешь все на свете. Я был там в тот вечер, когда обнаружилось, что на своей толстой шее она носила не бриллианты, а стразы[341]. А подменили их, может, год назад. Вообще говоря, многие утверждали, что она сама подменила.

— Наверное, Джоанна это утверждала.

— Джоанны там не было.

— Но она хорошо знакома с теми людьми, и строить такие предположения очень в ее духе.

— Мама, ты всегда вешаешь собак на Джоанну.

Пуаро поспешил сменить тему. Он, видите ли, задумал крупную покупку в одной асуанской лавочке. Купец-индус продавал очень привлекательную пурпурно-золотую парчу. Конечно, придется платить пошлину, однако…

— Мне говорят в лавке, что могут сами переправить посылку. И что расходы будут не очень велики. Как вы думаете, она благополучно дойдет?

Миссис Аллертон сказала, что, насколько она знает, подобные лавки часто отсылают вещи прямо в Англию, и все они благополучно доходят.

— Bien. Тогда я так и сделаю. Но когда ездишь с места на место, одна мысль продолжает беспокоить: возможно ли потом из Англии получить посылку? У вас не было такого опыта? Вы получали когда-нибудь посылки, находясь в разъездах?

— Не думаю — ты как считаешь, Тим? Хотя книги ты иногда получал, но с книгами не бывает сложностей.

— Да, книги — это другое.

Подали десерт. Тогда-то, без предварительного уведомления, и встал полковник и сделал свое заявление.

Он приоткрыл обстоятельства преступления и объявил о краже жемчуга. Предстоит обыскать судно, и до окончания обыска пассажиров покорнейше просят оставаться в салоне. Затем, с любезного согласия пассажиров, они сами подвергнутся личному досмотру.

Пуаро встал и скользнул к полковнику. Вокруг стоял шум, гам. Раздавались неверящие, возмущенные, возбужденные голоса.

Пуаро задержал собиравшегося уходить Рейса и что-то шепнул ему.

Рейс выслушал, согласно кивнул и подозвал стюарда. Что-то коротко ему сказав, он вместе с Пуаро вышел на палубу и закрыл за собой дверь.

Минуту-другую они стояли у поручней. Рейс закурил.

— Это вы неплохо придумали, — сказал он. — Сейчас проверим, клюнут или нет. Я даю им три минуты.

Дверь отворилась, и вышел тот самый стюард. Кивнув Рейсу, он сказал:

— Все так и есть, сэр. Там одна дама настоятельно заявляет, что ей необходимо срочно переговорить с вами.

— Ага! — На лице Рейса выразилось удовлетворение. — Кто это?

— Мисс Бауэрз, сэр, сиделка.

По лицу Рейса скользнула тень удивления. Он сказал:

— Ведите ее в курительную. И пусть никто больше не выходит.

— Никто не выйдет, сэр: за этим проследит другой стюард.

И стюард вернулся в салон.

Пуаро и Рейс направились в курительную.

— Каково! Бауэрз, — пробормотал Рейс.

Едва они вошли в курительную, как следом явились стюард и мисс Бауэрз. Доставив ее, стюард вышел и закрыл за собой дверь.

— Итак, мисс Бауэрз? — Полковник Рейс пытливо глядел на нее. — В чем дело?

Мисс Бауэрз, как всегда, была собранна и невозмутима. И никаких особых чувств не выказывала.

— Извините меня, полковник Рейс, — сказала ежа, — но в сложившихся обстоятельствах я сочла за лучшее сразу переговорить с вами, — она открыла черную сумочку, — и вернуть вам это.

Она вынула нитку жемчуга и выложила ее на стол.

Глава 20

Будь мисс Бауэрз любительницей производить сенсацию, достигнутый результат вознаградил бы ее сполна.

Величайшее изумление отразилось на лице полковника Рейса, когда его руки потянули жемчуг со стола.

— Чудеса, — сказал он. — Будьте любезны, объяснитесь, мисс Бауэрз.

— Конечно, за этим я и пришла. — Мисс Бауэрз удобно устроилась в кресле. — Разумеется, мне было не совсем просто решить, как лучше поступить. Любая огласка неприемлема для семейства Ван Шуйлер, и они полагаются на мое благоразумие, но обстоятельства сложились таким необычным образом, что у меня практически нет выбора. Когда вы ничего не найдете в каютах, вы, конечно, устроите личный досмотр пассажиров, и, когда в этом случае жемчуг найдут у меня, создастся совсем неловкое положение, и правда так или иначе выйдет наружу.

— Так какая же она, эта правда? Вы взяли жемчуг из каюты миссис Дойл?

— Ну конечно, нет, полковник Рейс. Взяла мисс Ван Шуйлер.

— Мисс Ван Шуйлер?

— Да. Понимаете, она не может удержаться и… берет чужие вещи. Особенно — драгоценности. Поэтому, собственно говоря, я всегда при ней. Только из-за этой ее слабости, а здоровье тут ни при чем. Я все время начеку, и сколько я с ней — ни разу не было никаких неприятностей. Просто за ней надо глядеть в оба. Взятые вещи она всегда прячет в одно и то же место — в чулки, поэтому я не знаю никаких трудностей, каждое утро я просто проверяю. При этом у меня чуткий сон, я сплю в соседней комнате, дверь всегда открыта, если мы останавливаемся в отеле, и я обычно слышу. Я иду к ней и отвожу ее обратно в постель. На пароходе, естественно, добавились трудности. Впрочем, ночью она обычно этого не делает. По сути дела, она прихватывает то, что другие забыли. А к жемчугу у нее всегда была слабость.

Мисс Бауэрз смолкла.

— Как вы обнаружили, что его взяли? — спросил Рейс.

— Утром нашла его в чулке. Конечно, я узнала его. Я часто видела его на миссис Дойл. И я пошла положить его обратно, надеясь, что миссис Дойл еще не встала и не спохватилась. А там уже стоял стюард, он сказал, что произошло убийство и никому нельзя входить. Я оказалась в форменном затруднении. Впрочем, я еще надеялась как-нибудь подбросить его в каюту, прежде чем заметят его пропажу. Поверьте, у меня было очень неспокойное утро, я просто не представляла, как лучше поступить. Видите ли, семейство Ван Шуйлер — люди особые, избранные. Никоим образом нельзя допустить, чтобы это происшествие попало в газеты. Но в этом и нет надобности — правда?

Мисс Бауэрз была серьезно встревожена.

— Это зависит от обстоятельств, — уклончиво сказал полковник Рейс. — Но мы, конечно, постараемся пойти вам навстречу. А что говорит в таких случаях мисс Ван Шуйлер?

— Она будет отрицать, разумеется. Она всегда отрицает. Говорит: какой-то подлец подбросил. Она в жизни не признается, что взяла чужое. Поэтому, если ее вовремя перехватить, она, как овечка, послушно идет в постель. Объясняет, что вышла посмотреть на луну. Или еще что-нибудь.

— Мисс Робсон знает об этом… м-м… недостатке?

— Не знает. Знает ее мать, а дочь такая бесхитростная, что мать сочла за лучшее не говорить. Я вполне справлялась с мисс Ван Шуйлер, — заключила знающая свое дело мисс Бауэрз.

— Мы признательны вам, мадемуазель, что вы так своевременно пришли, — сказал Пуаро.

Мисс Бауэрз встала.

— Смею надеяться, я сделала как лучше.

— Будьте совершенно в этом уверены.

— Когда при этом еще случается убийство…

Полковник Рейс прервал ее. Его голос посуровел:

— Мисс Бауэрз, я должен задать вам вопрос и хочу, чтобы вы осознали, как важно ответить на него искренне. Мисс Ван Шуйлер страдает душевным расстройством в форме клептомании. Она не обнаруживает никаких признаков мании убийства?

Мисс Бауэрз отвечала незамедлительно:

— Господь с вами! Ничего похожего, поверьте мне! Старая дама не обидит и мухи.

В ее ответе прозвучало столько убежденности, что говорить, казалось, было уже не о чем. Тем не менее Пуаро без нажима задал свой вопрос:

— Мисс Ван Шуйлер страдает в какой-нибудь степени глухотой?

— Действительно страдает, мосье Пуаро. Не так, чтобы это было заметно, то есть в разговоре с ней вы бы этого не заметили. Зато она частенько не слышит, как входят в комнату. Или еще что-нибудь.

— Как вы думаете, она услышала бы движение в каюте миссис Дойл, это за стеной?

— Нет, не думаю. Ведь ее койка даже не у этой стены, а в другом углу каюты. Нет-нет, не думаю, чтобы она могла что-нибудь услышать.

— Благодарю вас, мисс Бауэрз.

— Вам, видимо, будет лучше вернуться в салон и ждать вместе с остальными, — сказал Рейс.

Открыв дверь, он проследил, как она спустилась по лестнице и вошла в салон. Потом закрыл дверь и вернулся к столу. Пуаро вертел в руках нитку жемчуга.

— Вот так, — объявил Рейс, — отличная реакция. У молодой женщины ясная и холодная голова, и, будь это в ее интересах, она бы нас и дальше вытерпела. Как же теперь быть с мисс Мари Ван Шуйлер? Не думаю, что ее можно исключить из списка возможных подозреваемых. Она могла совершить убийство, чтобы завладеть этими камнями. Мы не можем верить сиделке на слово. Она будет из кожи лезть, защищая семейство Ван Шуйлер.

Пуаро согласно кивнул. Его внимание было поглощено жемчугом: он перебирал зерна пальцами, подносил к глазам.

— Я думаю, можно остановиться на том, что часть рассказа старой леди была правдой, — сказал он. — Она действительно выглянула из своей каюты и действительно видела Розали Оттерборн. Однако я не думаю, что она слышала что-нибудь из каюты Линит Дойл. Она, я думаю, выглядывала из своей каюты, выжидая время, когда можно будет выскользнуть и взять жемчуг.

— Так девица Оттерборн точно была на палубе?

— Была. Она бросала в воду найденный у матери запас спиртного.

Полковник Рейс сочувственно покачал головой.

— Вот оно что. Не повезло девочке.

— Да, не очень веселая жизнь у cette pauvre petite Rosalie[342].

— Я рад, что тут прояснилось. Она-то ничего не видела, ничего не слышала?

— Я спросил. Прежде чем ответить, что она ничего не видела, она молчала целых двадцать секунд.

— Вот как? — насторожился Рейс.

— Да, это наводит на размышления.

Рейс неспешно рассуждал:

— Если Линит Дойл застрелили где-то в десять минут второго, а вообще говоря, в любое время после того, как пароход угомонился, меня не перестает удивлять, что никто не слышал выстрела. Я допускаю, что такой маленький револьвер не наделает большого шума, но все-таки: на пароходе стоит мертвая тишина, и любой звук, пусть даже легкий хлопок, будет слышен. Теперь я начинаю понимать. Следующая за миссис Дойл каюта пустовала, потому что ее муж был в каюте доктора Бесснера. Каюту с другой стороны занимает мисс Ван Шуйлер, а она туга на ухо. И тогда остается…

Он выжидающе смотрел на Пуаро; тот кивнул.

— Остается соседняя каюта по другому борту. Иначе говоря, остается Пеннингтон. Мы постоянно выходим на Пеннингтона.

— Мы скоро примемся за него, сняв лайковые перчатки. Да-да, я предвкушаю это приятное занятие.

— А пока, я думаю, займемся обыском судна. Жемчуг остается удобным предлогом, хотя его и вернули: мисс Бауэрз вряд ли будет трубить об этом.

— A-а, да, жемчуг. — Пуаро снова посмотрел нитку на свет. Он лизнул зерно, осторожно прикусил его — и, вздохнув, бросил нитку на стол. — У нас новые осложнения, мой друг, — сказал он. — Я не эксперт, но в свое время я имел дело с драгоценными камнями. И я знаю, что говорю. Этот жемчуг всего-навсего ловкая подделка.

Глава 21

Полковник Рейс смачно выругался.

— Чертово дело — оно все больше запутывается. — Он поднял нитку жемчуга. — Надеюсь, вы не ошибаетесь? На мой взгляд, жемчуг как жемчуг.

— Очень хорошая подделка — да.

— Что же мы теперь имеем? Не думаю, чтобы Линит Дойл сама заказала эту подделку и ради безопасности взяла с собой за границу. Хотя многие так делают.

— Если так, ее муж, полагаю, знал бы об этом.

— Она могла не сказать ему.

Пуаро недовольно замотал головой.

— Нет, нет, не думаю, чтобы это было так. В первый же вечер на пароходе я восхищался жемчугом Линит Дойл, помню его замечательный переливистый блеск. Я уверен, что тогда на ней был настоящий жемчуг.

— Тут возможны два допущения. Первое: что мисс Ван Шуйлер похитила нитку поддельного жемчуга, а настоящий был похищен до нее кем-то другим. Второе допущение: что вся история о клептомании — вымысел. Либо мисс Бауэрз воровка, и тогда она на скорую руку сочиняет историю и снимает с себя подозрение, подсунув поддельный жемчуг; либо в деле участвует вся компания. Иначе говоря, они все одна шайка, промышляющая кражей драгоценностей, и только рядятся под избранное американское семейство.

— Да-а, — обронил Пуаро. — Трудно сказать. Но я бы хотел обратить ваше внимание на одну вещь: чтобы сделать совершенную копию нитки жемчуга, застежки и прочего и ввести в заблуждение миссис Дойл, требуется в высшей степени искусная работа. Это не делается в спешке. Тот, кто мастерил эту подделку, должен был иметь возможность хорошо изучить оригинал.

Рейс встал из-за стола.

— Рассуждать на эти темы сейчас бесполезно. Продолжим нашу работу. Нужно найти настоящий жемчуг. И при этом не проглядеть главное.

Сначала они решили разделаться с каютами на нижней палубе.

В каюте синьора Ричетти оказались археологические труды на нескольких языках, пестрый набор одежды, до невозможности пахучие жидкости для волос и два личных письма — одно из археологической экспедиции в Сирии, другое, судя по всему, — от сестры из Рима. Его носовые платки были из цветного шелка.

Пуаро и Рейс перешли в каюту Фергюсона. Там их глазам предстали россыпи коммунистической литературы, множество фотографий, «Едгин» Сэмюэла Батлера и дешевое издание дневника Пеписа[343]. Личных вещей было немного. Большая часть верхней одежды была заношенная и грязная, зато нижнее белье было отличного качества, а носовые платки из дорогого полотна.

— Любопытные неувязки, — пробормотал Пуаро.

Рейс кивнул:

— Довольно странно, что нет решительно никаких бумаг, писем.

— Да, и это заставляет задуматься. Странный молодой человек этот мосье Фергюсон.

Он задумчиво повертел в пальцах кольцо-печатку, потом положил его на место в ящик стола.

Пошли дальше, к каюте Луизы Бурже. Горничная питалась после пассажиров, но Рейс распорядился, чтобы ее пригласили в салон вместе со всеми. Их встретил стюард.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но я нигде не могу отыскать девушку. Не представляю, куда она подевалась.

Рейс заглянул в каюту. Она была пуста. Они поднялись на верхнюю палубу и перешли на правый борт. Первую по ходу каюту занимал Джеймс Фанторп. В ней царил образцовый порядок. Мистер Фанторп путешествовал налегке, но то немногое, что он брал в дорогу, было хорошего качества.

— И никаких писем, — задумчиво сказал Пуаро. — Из осторожности наш мистер Фанторп уничтожает корреспонденцию.

Потом они прошли в соседнюю каюту, к Тиму Аллертону.

Тут наличествовали признаки католических склонностей. Тонкой работы маленький триптих, крупные резные четки. Кроме личных вещей, имелась правленая-переправленая, испещренная пометками рукопись и недурное собрание книг, в основном новинок. Изрядное количество писем было кое-как свалено в ящик стола. Не отличаясь похвальной щепетильностью в отношении чужой переписки, Пуаро быстро просмотрел письма. Он отметил, что писем от Джоанны Саутвуд среди них не было. Подобрав тюбик с клеем, он рассеянно повертел его, потом сказал:

— Пойдемте дальше.

— Носовых платков от Вулворта не обнаружено, — сообщил Рейс, возвращая содержимое в платяной шкаф.

Следующей была каюта миссис Аллертон. В каюте была безупречная чистота и порядок, витал несовременный запах лаванды. Мужчины скоро закончили осмотр. Выходя, Рейс заметил:

— Славная женщина.

Следующую каюту Саймон Дойл использовал как гардеробную. В каюту Бесснера перенесли все, что требовалось иметь под рукой: пижаму, туалетные принадлежности и прочее, — а здесь еще оставались два больших кожаных чемодана и саквояж. И кое-какие вещи в шкафу.

— Здесь, мой друг, мы должны все осмотреть внимательно, — сказал Пуаро, — поскольку весьма возможно, что похититель спрятал тут жемчуг.

— Вы считаете это возможным?

— Разумеется. Задумайтесь! Кто бы ни был похититель или похитительница, он должен предполагать, что рано или поздно будет устроен обыск, и потому чрезвычайно неразумно устраивать тайник в своей собственной каюте. Гостиные представляют трудности другого рода. Но есть каюта, которую ее владелец не имеет никакой возможности посетить. И поэтому, если здесь будет обнаружен жемчуг, это нам не скажет решительно ничего.

Однако самый внимательный осмотр не обнаружил ни малейших следов исчезнувшего жемчуга. Пуаро буркнул под нос: — Zut![344] — и они снова вышли на палубу.

После того, как тело Линит Дойл вынесли из каюты, дверь заперли, но у Рейса был ключ. Он отпер каюту, и они вошли.

Тут все оставалось на своих местах, как утром, не было только тела погибшей.

— Пуаро, — сказал Рейс, — если здесь есть, что искать, ищите, ради Бога, и найдите. У вас получится, если это вообще мыслимая вещь.

— Вы сейчас не жемчуг имеете в виду, mon ami?

— Нет. Главное сейчас — убийца. Я мог проглядеть что-нибудь утром.

Пуаро производил осмотр спокойно и споро. Опустившись на колени, он методично, дюйм за дюймом, исследовал пол. Посмотрел под кровать. Он перетряс платяной шкаф. Перерыл сундук и два роскошных чемодана. Заглянул в дорогой, инкрустированный золотом несессер. Наконец он внимательно приник к умывальнику. Там были наставлены кремы, пудры, жидкости для лица, лосьоны. Пуаро заинтересовали только два флакончика с лаком для ногтей. Повертев их, он вернулся с ними к туалетному столику. Один с надписью «Роза», был пуст, на дне оставалась только капля-другая темно-красной жидкости. Другой такой же флакончик, с надписью «Кардинал», был едва почат. Пуаро вынул пробки из одного, из другого, осторожно понюхал.

По каюте распространился запах грушевых леденцов. Скривив рот, Пуаро закрыл флакончики пробкой.

— Нашли что-нибудь? — спросил Рейс.

— «On ne prend pas les mouches avec le vinaigre»[345],— ответил Пуаро французской пословицей. — Вздохнув, он продолжал: — Удача не сопутствовала нам, мой друг. Убийца не пошел нам навстречу. Он не обронил запонки, окурка сигареты, сигарного пепла. А если это женщина, она не обронила ни платка, ни губной помады, ни расчески.

— Единственная зацепка — флакончик лака?

Пуаро пожал плечами.

— Надо спросить горничную. Что-то… да, что-то там настораживает.

— Куда, черт бы ее подрал, делась эта девица? — сказал Рейс.

Они вышли, заперли каюту и отправились к мисс Ван Шуйлер. И здесь были налицо все приметы благосостояния. Дорогие туалетные принадлежности, хороший багаж, пачки писем и документов — все в отменном порядке.

Следующую двойную каюту занимал Пуаро, а рядом была каюта Рейса.

— У нас вряд ли что будут прятать, — сказал Рейс.

Пуаро не согласился:

— Как знать! Однажды я расследовал убийство в восточном экспрессе. Возникло недоразумение с красным кимоно. Оно исчезло, и при этом оно должно было находиться в поезде. Я обнаружил его — где бы вы думали? — в моем собственном запертом чемодане. Вот это была дерзость!

— Что же, посмотрим, способен ли кто-нибудь здесь на такую дерзость.

Однако похититель воздержался от дерзких выпадов против Пуаро или полковника Рейса.

Обогнув корму, они так же внимательно осмотрели каюту мисс Бауэрз и тоже не нашли ничего подозрительного. Ее носовые платки были из простого полотна с вышитым инициалом.

Следующей была каюта матери и дочери Оттерборн. И здесь Пуаро все тщательнейше осмотрел, и также безрезультатно.

Они вошли в каюту доктора Бесснера. Саймон Дойл лежал, рядом стоял поднос с нетронутой едой.

— Нет аппетита, — извиняющимся голосом сказал он.

Его лихорадило, он выглядел гораздо хуже, чем утром. Пуаро вполне оценил тревожное желание доктора Бесснера поскорее доставить пациента в больницу и обеспечить ему квалифицированный уход.

Бельгиец объяснил, чем они оба занимаются, и Саймон удовлетворенно кивнул. Узнав, что жемчуг вернула мисс Бауэрз и тот оказался фальшивым, он выказал крайнее изумление.

— Вы твердо уверены, мистер Дойл, что у вашей жены не было нитки поддельного жемчуга, который она брала с собой за границу вместо подлинного?

Саймон убежденно кивнул.

— Нет-нет, я совершенно в этом уверен. Линит любила этот жемчуг и везде носила его. Нитка была застрахована от всех возможных неприятностей, из-за чего, я думаю, она и потеряла осторожность.

— В таком случае, мы продолжим наш обыск.

Он принялся выдвигать ящики стола. Рейс занялся чемоданом.

Саймон недоуменно смотрел на них:

— Послушайте, вы подозреваете старину Бесснера?

Пуаро пожал плечами.

— Все возможно. В конце концов, что мы знаем о докторе Бесснере? Только то, что он сам о себе сказал.

— Он же не мог спрятать его здесь на моих глазах.

— Сегодня не мог, но мы не знаем, когда была сделана подмена. Он мог подменить жемчуг несколько дней назад.

— Об этом я не подумал.

Однако поиски оказались тщетными.

Следующей была каюта Пеннингтона. Пуаро и Рейс не пожалели времени на ее осмотр. Особенно тщательно они осмотрели портфель с юридическими документами и деловыми бумагами, большая часть которых требовала подписи Линит.

Пуаро уныло покачал головой.

— Кажется, тут все по правилам и честно. Согласны?

— Совершенно. Но он ведь не полный дурак. Если у него был какой-нибудь компрометирующий документ, например, доверенность, он должен был уничтожить его.

— Да, это так.

Пуаро достал из верхнего ящика стола тяжелый кольт, осмотрел его и положил обратно.

— Еще один путешествует с револьвером, — обронил он.

— Да, это, конечно, настораживает. Но все же Линит Дойл застрелили не из этой пушки. — Помолчав, Рейс продолжал: — Вы знаете, я обдумал ваш вопрос: зачем бросать револьвер за борт, — и вот возможный ответ. Что, если убийца действительно оставил револьвер в каюте Линит Дойл? А кто-то еще, совсем другое лицо, забрал его и выбросил в реку?

— Да, это возможно. Я думал об этом. Тогда выстраивается цепочка вопросов. Кто это другое лицо? Кому было выгодно пытаться выгородить Жаклин де Бельфор, выбросив этот револьвер? Чем оно вообще занималось, это другое лицо? Единственная, кто, мы знаем, заходила в каюту — это мадемуазель Ван Шуйлер. Следует допустить, что револьвер забрала мадемуазель Ван Шуйлер. Зачем ей нужно было выгораживать Жаклин де Бельфор? И наконец: по какой еще причине могли забрать револьвер?

Рейс предположил:

— Она могла узнать свою накидку и уже по этой причине швырнуть за борт все хозяйство.

— Накидку — может быть. Но стала бы она освобождаться также от револьвера? Тем не менее, я согласен: это возможное решение. Но как это громоздко — bon Dieu, как это громоздко. И вы пока не осознали одно обстоятельство, связанное с этой накидкой…

Когда они вышли от Пеннингтона, Пуаро предложил Рейсу одному осмотреть оставшиеся каюты — Жаклин, Корнелии и две пустовавшие у носа; самому же ему нужно переброситься парой слов с Саймоном Дойлом.

Он повернул назад и вошел в каюту Бесснера.

Саймон сказал:

— Знаете, я все время думал. Так вот, я совершенно уверен, что вчера с этим жемчугом все было в полном порядке.

— Почему вы так думаете, мистер Дойл?

— Потому что Линит, — он страдальчески сморщился, произнося имя жены, — она перед самым ужином перебирала нитку в руках и говорила о жемчуге. А уж она в этом разбиралась. Я уверен, подделку она бы отличила.

— Это была очень хорошая подделка. Скажите, мадам Дойл не случалось расставаться с этим жемчугом? Она не давала поносить его кому-нибудь из подруг?

Саймон от смущения стал пунцовым.

— Понимаете, мосье, я затрудняюсь ответить. Ведь я мало времени знал Линит.

— У вас был быстрый роман.

Саймон продолжал:

— Поэтому я действительно не знаю ничего такого. Вообще Линит страшно легко относилась к своим вещам. Я думаю, она могла дать кому-нибудь поносить.

— Она не давала, — у Пуаро сделался совсем вкрадчивый голос, — не давала его, например, мадемуазель де Бельфор?

— Что вы хотите сказать? — побагровев, Саймон попытался сесть и, страдальчески морщась, снова упал на подушки. — Куда вы клоните? Что Джеки украла этот жемчуг? Она не брала. Я поклянусь, что не брала. Джеки честная, как не знаю кто. Смешно подумать, что она могла украсть.

Пуаро, помаргивая, глядел на него.

— О-ля-ля! — вдруг выпалил он. — Своим предположением я растревожил осиное гнездо.

Не поддаваясь на его шутливый тон, Саймон упрямо повторил:

— Джеки честный человек!

Пуаро вспомнил Асуан, Нил, голос девушки: «Я люблю Саймона, и он любит меня».

Он задумался, в каком из трех заявлений, сделанных в ту ночь, заключалась правда, и вроде бы получалось, что ближе всех к ней подошла Жаклин.

Дверь открылась, вошел Рейс.

— Ничего, — бросил он. — Впрочем, мы ни на что и не рассчитывали. Я смотрю, идут стюарды, узнаем, что нашли у пассажиров.

Вошли стюард и горничная. Стюард заговорил первым.

— Ничего не нашли, сэр.

— Джентльмены вели себя спокойно?

— За исключением джентльмена из Италии, сэр. Он буквально рвал и метал, называл это позором. При нем тоже был револьвер.

— Какой марки?

— Маузер двадцать пятого калибра, автоматический, сэр.

— Итальянцы очень вспыльчивый народ, — сказал Саймон. — В Вади-Хальфе Ричетти очень кипятился из-за простой накладки с телеграммой. Из-за нее он по-хамски вел себя с Линит.

Рейс повернулся к горничной, крупной, красивой женщине.

— При дамах ничего не найдено, сэр. Вели они себя все очень неспокойно. Все, кроме миссис Аллертон, та была просто молодец. Никаких следов жемчуга. Между прочим, у молодой дамы, мисс Розали Оттерборн, в сумочке лежит маленький револьвер.

— Какой?

— Очень маленький, сэр. С перламутровой рукояткой. Вроде пугача.

Рейс изумленно уставился перед собой.

— Тут сам черт ногу сломит, — пробормотал он под нос. — Я уж думал, что мы вывели ее из-под подозрения, а тут… Что тут, на этом чертовом пароходе, у каждой девицы пугач с перламутровой ручкой? Как она реагировала, когда вы нашли его? — обратился он к горничной.

— Не думаю, что она заметила. Я стояла к ней спиной, когда осматривала сумочку.

— Все равно, она должна была понять, что вы его нашли. Ладно, у меня голова идет кругом от всего этого. Что слышно о горничной миссис Дойл?

— Мы искали ее по всему пароходу, сэр, и нигде не нашли.

— Что такое? — спросил Саймон.

— Речь идет о горничной миссис Дойл — Луизе Бурже. Она пропала.

— Пропала?

— Может, она и украла жемчуг? — раздумчиво сказал Рейс. — Она единственная имела реальную возможность подготовить дубликат.

— Может, она узнала, что будет обыск, и выбросилась за борт? — предположил Саймон.

— Чушь, — раздраженно ответил Рейс. — Как броситься в воду среди бела дня, да еще с такого суденышка — и никому не попасться на глаза? Она безусловно где-то на судне. — Он снова повернулся к горничной. — Когда ее видели в последний раз?

— Примерно за полчаса до ленча, сэр.

— В общем, надо осмотреть ее каюту, — сказал Рейс. — Вдруг что и выяснится.

Он отправился на нижнюю палубу. Пуаро шел следом. Они отперли дверь и вошли в каюту. Призванная содержать хозяйские вещи в порядке, в собственном хозяйстве Луиза Бурже праздновала лентяя. На комоде лежали какие-то тряпки, чемодан прикусил платье и не закрывался, со стульев понуро свисало нижнее белье.

Пока Пуаро проворно и ловко разбирался в ящиках комода, Рейс осмотрел содержимое чемодана.

Из-под койки выставились туфли. Один, из черной замши, торчал, казалось, без всякой поддержки. Это было так странно, что Рейс заинтересовался. Закрыв чемодан, он склонился над обувью — и тут же выкрикнул что-то.

Пуаро резко обернулся.

— Qu'est се qu'ilуа?[346]

Рейс сумрачно буркнул:

— Никуда она не пропала. Вот она — под кроватью.

Глава 22

Тело женщины, при жизни звавшейся Луизой Бурже, лежало на полу каюты. Мужчины склонились над ним.

Рейс выпрямился первым.

— Думаю, она час как мертва. Надо звать Бесснера. Ударили ножом прямо в сердце. Смерть, скорее всего, наступила мгновенно. Скверно она выглядит, правда?

— Скверно.

Передернувшись, Пуаро покачал головой. На смуглой, по-кошачьи ощерившейся физиономии застыли изумление и ярость. Склонившись над телом, Пуаро поднял ее правую руку: что-то было зажато в пальцах.

Он высвободил и передал Рейсу крошечный клочок радужной бумаги.

— Догадываетесь, что это такое?

— Банкнота, — сказал Рейс.

— Уголок тысячефранковой ассигнации, я полагаю.

— Теперь все ясно. Она что-то знала и стала шантажировать убийцу. То-то нам показалось утром, что она виляет.

— Полные идиоты — круглые дураки! — взорвался Пуаро. — Уже тогда надо было все понять. Как она сказала? «Что я могла увидеть или услышать? Я была внизу. Конечно, если бы мне не спалось и если бы я поднялась наверх, тогда, может быть, я бы увидела, как убийца, это чудовище, входит или выходит из каюты мадам, а так…» Да ясно же, что именно так все и произошло. Она таки поднялась наверх, она таки видела, как кто-то скользнул в каюту Линит Дойл — или выскользнул из нее. И вот она лежит тут из-за своей ненасытной алчности…

— И кто убил Линит Дойл, мы так и не знаем, — недовольно кончил Рейс.

Пуаро замотал головой:

— Ну нет, теперь мы знаем гораздо больше. Мы знаем… мы почти все знаем. Хотя то, что мы знаем, не вмещается в сознание. Однако это так. Только я не могу понять — тьфу! — как же я утром мог быть таким дураком?! Мы же оба чувствовали: она что-то утаивает, и ответ напрашивался: она будет шантажировать.

— Видимо, она потребовала денег за свое молчание, — сказал Рейс, — стала угрожать. Убийца был вынужден принять ее условия и расплатился французскими банкнотами. Как вам такой вариант?

Пуаро задумчиво покачал головой.

— Вряд ли это так. Многие путешествуют, имея при себе деньги — пятифунтовыми бумажками, долларами, и частенько прихватывают еще французские банкноты. Возможно, убийца отдал ей все, что у него было, всю валюту сразу. Но продолжим восстанавливать картину.

— Убийца заходит к ней в каюту, отдает деньги и…

— И она начинает их считать, — подхватил Пуаро. — О, я знаю этот разряд людей. Она непременно пересчитает их, и, пока она считала, она не береглась. Убийца ударил ножом. Сделав свое дело, он подобрал деньги и убежал, не заметив, что у одной банкноты оторвался уголок.

— Может, мы его найдем по этой улике… — неуверенно предположил Рейс.

— Сомневаюсь, — сказал Пуаро. — Он проверит банкноты и найдет изъян. Конечно, будь он скуповат, ему не достанет духа уничтожить тысячефранковую банкноту. Боюсь, однако, и серьезно боюсь, что он человек противоположного склада.

— Из чего вы это заключаете?

— Убийство мадам Дойл и теперь это требовали определенных качеств — смелости, больше того — дерзости, молниеносной реакции, и эти качества не вяжутся с натурой алчной, скаредной.

Рейс грустно покачал головой.

— Пойду за Бесснером, — сказал он.

Ахая и охая, тучный доктор не затянул с осмотром.

— Она мертва не более часа, — объявил он. — Смерть очень быстро наступила — мгновенно.

— Как вы думаете, какое оружие использовалось?

— Ach, вот это интересно, да. Это было что-то острое и миниатюрное. Я покажу, на что это похоже.

Вернувшись с ними к себе в каюту, он открыл саквояж и извлек длинный тонкий скальпель.

— Что-то в этом роде, мой друг, там не был обычный столовый нож.

— Надеюсь, — ровным голосом предположил Рейс, — что ваши скальпели, доктор, все на месте?

Багровея от негодования, Бесснер выкатил на него глаза.

— Что такое вы говорите? Вы смеете думать, что я… известный всей Австрии Карл Бесснер… моими клиниками и знатными пациентами… что я убил ничтожную femme de chambre?[347] Это смешно, абсурдно — то, что вы говорите. Все мои скальпели целы — все до одного. Вот они, все на своих местах. Можете сами убедиться. Вы оскорбили мое звание врача, и я не забуду этого.

Доктор Бесснер, щелкнув, закрыл саквояж, брякнул его на стул и, топоча, вышел на палубу.

— Ого! — сказал Саймон. — Рассердили вы старика.

Пуаро пожал плечами.

— Сожалею.

— Вы не там копаете. Старик Бесснер — классный парень, хотя и немчура.

Тут в каюту воротился Бесснер.

— Будьте любезны, освободите мою каюту. Я должен перебинтовать ногу моему пациенту.

Явившаяся с ним расторопная и ответственная мисс Бауэрз ждала, когда они выйдут.

Рейс и Пуаро стушевались и выскользнули из каюты. Что-то буркнув, Рейс ушел. Пуаро свернул налево. Он услышал девичий щебет, смех. В каюте Розали были она сама и Жаклин.

Девушки стояли близко к открытой двери. Тень Пуаро упала на них, и они подняли глаза. Он впервые увидел улыбку Розали Оттерборн, застенчивую и приветливую, неуверенно, как все новое и непривычное, блуждавшую на лице.

— Сплетничаете, барышни? — укорил он их.

— Отнюдь нет, — сказала Розали. — Мы сравниваем нашу губную помаду.

Пуаро улыбнулся.

— Les chiffons d'aujourd' hui[348],— промолвил он.

Не очень естественно он улыбнулся, и быстрее соображавшая, наблюдательная Жаклин де Бельфор сразу это отметила. Она бросила на стол губную помаду и вышла на палубу.

— Что… что-нибудь случилось?

— Вы правильно догадываетесь, мадемуазель: случилось.

— Что случилось? — подошла к ним Розали.

— Случилась еще одна смерть, — сказал Пуаро.

Розали коротко вдохнула. Пуаро глянул на нее.

В ее глазах мелькнула тревога — и страх, как будто?

— Убита горничная мадам Дойл, — объявил он им.

— Убита? — вскричала Жаклин. — Вы говорите — убита?

— Да, я именно это говорю. — Отвечая ей, он продолжал смотреть на Розали, и дальнейшие слова были обращены к ней: — Эта горничная, изволите знать, видела что-то такое, чего ей не полагалось видеть. И тогда, боясь, что она проболтается, ей навеки заткнули рот.

— Что же такое она видела?

Спросила опять Жаклин, и опять Пуаро ответил не ей, а Розали. Странная у них складывалась партия из трех участников.

— Я полагаю, не приходится гадать о том, что она видела, — сказал Пуаро. — В ту роковую ночь она видела, как кто-то вошел в каюту Линит Дойл — и потом вышел.

Он был начеку — и не упустил ни краткого вдоха, ни дрогнувших ресниц. Розали Оттерборн реагировала именно так, как, по его расчетам, ей и полагалось реагировать.

— Она сказала, кого она видела? — спросила Розали.

Пуаро скорбно покачал головой.

Рядом застучали каблучки. К ним шла, испуганно тараща глаза, Корнелия Робсон.

— Жаклин, — позвала она, — случилось нечто ужасное! Еще один кошмар!

Жаклин повернулась к ней, и они отошли. Пуаро и Розали Оттерборн не сговариваясь направили шаги в другую сторону.

— Почему вы все время смотрите на меня? — резко заговорила Розали. — Что вы надумали?

— Вы задали мне два вопроса. В ответ я спрошу у вас только одну вещь: почему вы не сказали мне всю правду, мадемуазель?

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Я вам все рассказала еще утром.

— Нет, кое-чего вы мне не сказали. Вы не сказали, что носите с собой в сумочке малокалиберный револьвер с перламутровой рукояткой. И вы не рассказали всего, что видели прошлой ночью.

Она залилась краской.

— Это ложь, — отрезала она. — Никакого пистолета у меня нет.

— Я не сказал: пистолет. Я сказал, что в сумке вы носите маленький револьвер.

Развернувшись, она забежала к себе в каюту и тут же, выскочив, ткнула ему в руки серую кожаную сумочку.

— Вы несете околесицу. Смотрите, если вам хочется.

Пуаро открыл сумочку. Револьвера там не было.

Выдерживая ее неприязненный, торжествующий взгляд, он вернул ей сумочку.

— Да, — сказал он любезным тоном, — тут его нет.

— Вот именно. Вы не всегда правы, мосье Пуаро. И другое ваше смехотворное утверждение — оно тоже несправедливо.

— Нет, не думаю.

— С вами можно сойти с ума! — Она гневно топнула ногой. — Вы что-то вбили себе в голову и носитесь с этим!

— Потому что я хочу, чтобы вы сказали мне правду.

— Какую правду?! Такое впечатление, что вы знаете ее лучше меня самой.

— Хотите, я скажу, что вы видели? — сказал Пуаро. — Если я прав, вы подтвердите мою правду? Я думаю, что, огибая корму, вы придержали шаг, поскольку из каюты ближе к центру — наутро вы узнали, что это была каюта Линит Дойл, — вышел мужчина. Вы видели, как он вышел, закрыл за собою дверь и пошел дальше — может, вошел в какую-нибудь каюту на другом конце. Что скажете, мадемуазель, — я прав?

Она молчала.

— Вы, наверное думаете, что разумнее промолчать, — сказал Пуаро. — Вы, наверное, боитесь, что, если вы скажете, вас тоже убьют.

Ему показалось, что она клюнула на приманку, что обвинение в трусости проймет ее сильнее увещеваний.

Разомкнув задрожавшие губы, Розали Оттерборн сказала:

— Я никого не видела.

Глава 23

Оправляя манжеты, мисс Бауэрз вышла из каюты доктора Бесснера.

Жаклин тут же покинула Корнелию и заговорила с сиделкой.

— Как он? — спросила она.

Подоспевший Пуаро услышал ответ. Выглядела мисс Бауэрз встревоженно.

— Не то чтобы очень плохо, — сказала она.

— Ему хуже, значит? — воскликнула Жаклин.

— Что говорить, скорее бы добраться до места, сделать рентген и с обезболиванием почистить рану. Когда, вы думаете, мы будем в Шелале, мосье Пуаро?

— Завтра утром.

Поджав губы, мисс Бауэрз покачала головой.

— Как нескладно получается! Мы делаем все, что в наших силах, но опасность сепсиса[349] остается.

Жаклин вцепилась в ее руку.

— Он умрет? Умрет?

— Что вы, мисс де Бельфор! Надеюсь — уверена, что нет. Сама по себе рана неопасна, но, конечно, надо поскорее сделать рентген. И конечно, мистеру Дойлу нужен сегодня абсолютный покой. Он переволновался, перевозбудился. Ничего странного, что подскочила температура. Перенести смерть жены, да еще эти треволнения…

Жаклин отпустила ее руку и отвернулась. Привалившись к бортику, она стояла спиной к ним.

— Нужно всегда надеяться на лучшее, — продолжала мисс Бауэрз. — У мистера Дойла сильный организм, это видно, он, может, слова такого не знает: болеть. Так что это в его пользу. Но и закрывать глаза на такой скверный признак, как поднявшаяся температура…

Она затрясла головой, снова оправила манжеты и быстро ушла.

От слез ничего не видя перед собой, Жаклин побрела к своей каюте. Ее поддержала и повела ухватившая за локоть рука. Она подняла глаза: это был Пуаро. Приникнув к нему, она дала увести себя в каюту.

Там она опустилась на койку и не сдерживаясь бурно зарыдала.

— Он умрет! Умрет! Попомните меня: умрет…

И умрет от моей руки. Да-да, от моей руки…

Пуаро пожал плечами. Потом скорбно уронил голову.

— Что сделано, то сделано, мадемуазель. Сделанного не вернуть. Поздно теперь убиваться.

Она отчаянно выкрикнула:

— Он умрет от моей руки! А я так его люблю… Так люблю!

Пуаро вздохнул.

— Даже — слишком.

Давно уже, с того вечера в ресторане мосье Блондена, он жил с этой мыслью.

Сейчас, запинаясь, он говорил:

— Ни в коем случае не поддавайтесь тому, что говорит мисс Бауэрз. Сиделки — я их знаю, — они всегда такие мрачные! Ночная сиделка — обязательно! — удивится, что больной дожил до вечера; дневная — обязательно! — удивится, что он протянул до утра. Понимаете, они многое видели и всего опасаются. Когда человек ведет автомобиль, у него в голове могут мелькать такие мысли: «Если на тот перекресток вывернется из-за угла автомобиль… если у встречной машины отвалится колесо… если из кустов мне на руки прыгнет собака — eh bien, я скорее всего погибну!» Но человек внушает себе — и правильно делает, — что ничего подобного не случится и он благополучно доберется до нужного места. Вот если он побывал в аварии или ему приходилось видеть, как в нее попадали другие, он, конечно, будет держаться противоположной точки зрения.

Пытаясь улыбнуться сквозь слезы, Жаклин спросила:

— Вы стараетесь успокоить меня, мосье Пуаро?

— Bon Dieu знает, что я стараюсь сделать! Не надо было вам ехать в это путешествие..

— Я сама жалею, что поехала. Все было так страшно. Но… скоро все кончится.

— Mais oui — mais oui.

— Саймона положат в больницу, наладят за ним уход — и все будет замечательно.

— Вы рассуждаете как ребенок. «И стали они жить-поживать…»

Она густо покраснела.

— Поверьте, мосье Пуаро, я не имела в виду…

— «Об этом не время думать». А вы не слышите лицемерия в этих словах? Ведь в вас частица романской крови, мадемуазель. Вы примете действительность и без прикрас. Le roi est mort — vive le roi![350] Солнце зашло — и вышла луна. Ведь так?

— Вы заблуждаетесь. Просто он жалеет меня, страшно жалеет, потому что знает, каково мне жить с мыслью, что я причинила ему столько зла.

Он взглянул на нее насмешливо — и с каким-то еще чувством.

Чуть слышно он бормотал себе под нос:

Lavieestvaine. Unpeud'amour, Unpeudehaine, Etpuisbonjour. La vie est breve. Unpeud'espoir, Unpeude reve, Etpuisbonsoir[351].

Он вернулся на палубу. Там уже вышагивал полковник Рейс, сразу его окликнувший.

— Пуаро! Отлично. Вы-то мне и нужны. У меня появилась одна мысль.

Взяв Пуаро под руку, он увлек его за собой.

— Дойл обронил слова, на которые я тогда не обратил внимания — что-то насчет телеграммы.

— Tiens, c'est vrai[352].

— Может, там пусто, но не бросать же на полпути. Ведь — два убийства, дружище, а мы все еще бродим впотьмах.

Пуаро замотал головой.

— Не впотьмах. Уже светло.

Рейс заинтересованно взглянул на него.

— Есть какое-нибудь соображение?

— Уже не соображение: уверенность.

— С какого же времени?

— Со смерти горничной, Луизы Бурже.

— Ни черта не понимаю!

— Между тем все ясно, мой друг, — совершенно ясно. Но какие трудности, шероховатости, осложнения! Над такими людьми, как Линит Дойл, со всех сторон схлестываются ненависть и зависть, злоба и алчность. Словно туча мух — и гудят, гудят…

— Но вы думаете, что знаете? — Собеседник смотрел на него с любопытством. — Без уверенности вы не скажете. А я, честно говоря, ничего впереди не вижу. Какие-то подозрения, конечно, есть…

Пуаро встал и выразительно сжал руку Рейса.

— Вы великий человек, mon colonel…[353] Вы не говорите мне: «Скажите, о чем вы сейчас думаете?» Вы знаете, что, если бы я мог сказать, я бы сказал это. Но еще многое надо прояснить. Поразмыслить, однако, в направлении, которое я укажу. Там кое-что есть… Есть заявление мадемуазель де Бельфор о том, что кто-то подслушивал наш с нею ночной разговор в Асуане. Есть заявление мосье Тима Аллертона относительно того, что он слышал и что делал в злосчастную ночь. Есть знаменательные ответы Луизы Бурже на наши вопросы сегодня утром. Есть то обстоятельство, что мадам Аллертон пьет воду, ее сын — виски с содовой, а я — вино. Прибавьте к этому два пузырька с лаком для ногтей и пословицу, которую я тогда вспомнил. Теперь мы подходим к самому загадочному в этой истории — к тому, что револьвер завернули в простой носовой платок, потом в бархатную накидку и выбросили за борт…

С минуту помолчав, Рейс покачал головой.

— Нет, — сказал он, — не улавливаю. Смутно понимаю, к чему вы меня подталкиваете, но ухватить не могу.

— Ну да, да. Вы видите лишь половину истины. И запомните: мы должны все начать сначала, поскольку наше первое представление было ошибочным.

Рейс скривился.

— Дело привычное. Работа детектива, думаю я частенько, в том и состоит, что бракуешь начатое — и начинаешь сначала.

— Верно, верно. А некоторые не понимают этого. Придумывают теорию — и к ней все подстраивают. Если какой-нибудь незначительный факт не подходит, они его отбрасывают. При этом важны как раз неподходящие факты. Мне все время казалось важным то обстоятельство, что с места преступления пропал револьвер. Я понимал, что это не случайно, но вполне осознал это лишь полчаса назад.

— А я до сих пор не понимаю.

— Поймете! Вы, главное, думайте в том направлении, что я подсказал. А теперь давайте разбираться с телеграммой. Если, конечно, не будет возражать герр доктор.

Доктор Бесснер еще не остыл. Открыв на стук, он нахмурился.

— В чем дело? Вы опять хотите видеть моего пациента? Это неразумно, говорю вам. У него жар. Он возбудился сегодня более чем достаточно.

— Мы зададим только один вопрос, — сказал Рейс, — только один, обещаю вам.

С недовольным ворчанием доктор отступил, и они вошли, сам же он, брюзжа под нос, вытеснился в дверь.

— Я вернусь через три минуты, — сказал он, — и тогда вы уйдете — категорически!

И его тяжелая поступь стихла на палубе.

Саймон Дойл переводил вопросительный взгляд с одного на другого.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Ничего особенного, — ответил Рейс. — Когда стюарды представляли мне отчет, они обмолвились, что громче всех скандалил синьор Ричетти. Вы же сказали, что вас это не удивляет, поскольку вы знаете, какой у него скверный характер: в связи с какой-то телеграммой он нахамил вашей жене. Вы не могли бы сейчас рассказать об этом случае?

— Охотно. Это было в Вади-Хальфе. Мы вернулись со Второго порога. Линит показалось, что в почте на борту она увидела телеграмму на свое имя. Она, понимаете, совсем забыла, что ее фамилия больше не Риджуэй, а Ричетти и Риджуэй, если их написать куриной лапой, довольно похожи между собой. Она надорвала телеграмму, таращится в нее, ничего не понимая, и тут налетает этот Ричетти, буквально вырывает телеграмму и бешено орет. Она пошла за ним извиняться, а он ей нахамил.

Рейс глубоко вздохнул.

— А что было в телеграмме, мистер Дойл, не знаете?

— Знаю, Линит кое-что успела прочесть вслух. Там…

Он смолк. Снаружи донесся шум. К каюте приближался пронзительно кричавший голос:

— Где мосье Пуаро и полковник Рейс? Мне нужно немедленно видеть их! Это чрезвычайно важно. У меня для них ценная информация. Я… Они у мистера Дойла?

Бесснер не прикрыл за собой дверь, портьера преграждала доступ в каюту. Миссис Оттерборн откинула ее в сторону и влетела, как смерч. Она разрумянилась, не очень твердо держалась на ногах и плохо ворочала языком.

— Мистер Дойл, — сказала она сценическим голосом, — я знаю, кто убил вашу жену!

— Что?!

Саймон смотрел на нее во все глаза — как и оба его посетителя.

Миссис Оттерборн обвела всю троицу победным взглядом. Она была счастлива — безгранично счастлива.

— Да, — сказала она, — мои теории полностью подтвердились. Пусть говорят: немыслимо, фантастично, но глубинные, первобытные импульсы — это реальность.

Рейс оборвал ее:

— Нужно ли понимать, что вы располагаете доказательствами, которые уличают убийцу миссис Дойл?

Миссис Оттерборн уселась в кресло и, подавшись вперед, решительно затрясла головой.

— Да, располагаю. Вы же не станете отрицать, что убийца Луизы Бурже убил также Линит Дойл? Что оба преступления совершил один человек?

— Конечно, — заторопил ее Саймон, — это резонно. Продолжайте.

— Тогда мое утверждение остается в силе, я знаю, кто убил Луизу Бурже, — значит, я знаю, кто убил Линит Дойл.

— То есть вы теоретически знаете, кто убил Луизу Бурже, — недоверчиво заключил Рейс.

Миссис Оттерборн взвилась.

— Я точно знаю! Своими глазами видела!

Саймон возбужденно закричал:

— Ради Бога, рассказывайте по порядку! Вы говорите — видели, кто убил Луизу Бурже?

Миссис Оттерборн кивнула.

— Я расскажу, как все это было.

Она буквально светилась от счастья. То была минута ее торжества. Пусть ее книги плохо расходятся, пусть жадно поглощавшая их публика предпочла ей новых любимцев: Саломея Оттерборн снова будет в центре внимания. Ее имя попадет во все газеты. Она будет главной свидетельницей на судебном процессе.

Она набрала воздуху в легкие и отверзла уста:

— Это случилось, когда я шла на ленч. Мне совсем не хотелось есть — после всех ужасов — впрочем, не вам объяснять. На полпути я вспомнила, что… м-м… забыла кое-что в каюте. Я велела Розали идти пока одной.

Миссис Оттерборн смолкла.

Портьера на двери шевельнулась, словно от сквозняка, но слушавшие этого не заметили.

— У меня… — Миссис Оттерборн замялась. Обозначились подводные камни, которые надо было миновать. — У меня была договоренность… с одним членом экипажа. Он должен был передать мне… одну вещь, но я не хотела, чтобы дочь знала об этом. Она не переносит… некоторые вещи…

Не очень гладкая история, но до суда есть время придумать что-нибудь получше.

Рейс перевел взгляд на Пуаро и вопросительно поднял брови. Тот чуть заметно кивнул и беззвучно, одними губами сказал: виски.

Снова шевельнулась портьера. В щели между нею и косяком что-то тускло, матово отливало.

Миссис Оттерборн продолжала:

— С тем человеком мы договорились встретиться на средней палубе, на корме. Я шла по нашей палубе, когда в одной каюте открылась дверь и выглянула эта самая девушка — Луиза Бурже, вы говорите ее звали? Видимо, она кого-то ждала. Увидев меня, она скроила разочарованную гримасу и быстро захлопнула дверь. Но я тогда об этом не задумалась. Я пришла в назначенное место, взяла… что принес тот человек, расплатилась, обменялась с ним парой слов. И пошла к себе. На нашей палубе я выхожу с кормы и вижу, как в дверь этой горничной стучит и входит…

— Кто? — сказал Рейс.

Бах!

Грохот выстрела наполнил каюту. Едко запахло пороховой гарью. Миссис Оттерборн медленно, как на обследовании, повернулась боком, грузно подалась вперед и свалилась на пол. Из дырочки за ухом струилась кровь.

На минуту все оторопели. Потом оба дееспособных мужчины вскочили на ноги. Тело загораживало им проход. Рейс склонился над ним, а Пуаро, как кошка, прыгнул к двери и выбежал на палубу.

Никого. На полу, у порожка, лежал большой кольт.

Пуаро глянул в обе стороны. Никого! Он побежал к корме. Он уже сворачивал, когда спеша с того борта на него налетел Тим Аллертон.

— Что, к черту, случилось? — выдохнул Тим.

— Вам никто не встретился? — резко выкрикнул Пуаро.

— Мне? Никто.

— Тогда идемте со мной. — Он взял молодого человека под руку и зашагал обратно. Там уже собрались люди. Из своих кают прибежали Розали, Жаклин и Корнелия. Со сторон салона шли Фергюсон, Джим Фанторп и миссис Аллертон.

Над кольтом стоял Рейс. Повернувшись к Тиму Аллертону, Пуаро резко спросил:

— У вас есть перчатки?

Тот порылся в карманах.

— Есть.

Пуаро выхватил их, надел и нагнулся к кольту. Рядом опустился на корточки Рейс. Публика затаила дыхание.

— В ту сторону он не уходил, — сказал Рейс. — Фанторп и Фергюсон сидели в гостиной — они бы видели.

— А мистер Аллертон встретил бы его, если бы он побежал на корму, — ответил Пуаро.

Указывая на кольт, Рейс сказал:

— Занятно, что совсем недавно мы его видели. Впрочем, это надо проверить.

Он постучал в каюту Пеннингтона. Оттуда не ответили. В каюте никого не было. Рейс прошел к комоду и открыл правый ящик. Пусто.

— Ясно, — сказал Рейс. — Где же сам Пеннингтон?

Снова они вышли на палубу. Увидев в группе толпившихся миссис Аллертон, Пуаро сразу направился к ней.

— Мадам, заберите к себе мисс Оттерборн, приглядите за ней. Ее мать, — он взглядом спросил Рейса, тот кивнул, — убили.

К ним спешно шел доктор Бесснер.

— Gott in Himmel! Что тут теперь?

Его пропустили. Рейс показал на дверь. Бесснер вошел.

— Ищем Пеннингтона, — сказал Рейс. — Отпечатки есть на кольте?

— Нет, — сказал Пуаро.

Они нашли Пеннингтона на средней палубе. Тот уединился в маленькой гостиной — писал письма. Навстречу вошедшим он обернул красивое, чисто выбритое лицо.

— Что-нибудь стряслось? — спросил он.

— Вы не слышали выстрела?

— Погодите… теперь я вспоминаю, что вроде бы слышал какой-то грохот. Но мне в голову не пришло… Кого теперь?..

— Миссис Оттерборн.

— Миссис Оттерборн? — В его голосе прозвучало неприкрытое удивление. — Вы меня поражаете. Миссис Оттерборн! — Он покрутил головой. — Отказываюсь понимать. — Он понизил голос. — Сдается мне, джентльмены, что на судне находится маньяк-убийца. Надо придумать, как защищаться.

— Мистер Пеннингтон, — сказал Рейс, — сколько времени вы в этой комнате?

— Дайте подумать. — Он потер подбородок. — Минут двадцать, наверное.

— Вы никуда не выходили?

— Нет, никуда.

Он вопросительно смотрел на них.

— Видите ли, мистер Пеннингтон, — сказал Рейс, — миссис Оттерборн застрелили из вашего пистолета.

Глава 24

Мистер Пеннингтон был потрясен. Мистер Пеннингтон был не в силах этому поверить.

— Позвольте, джентльмены, — сказал он, — это очень серьезное дело. Очень серьезное.

— Чрезвычайно серьезное для вас, мистер Пеннингтон.

— Для меня? — У него встревоженно полезли вверх брови. — Но, уважаемый сэр, когда там стреляли, я тут спокойно писал свои письма.

— У вас и свидетель есть?

Пеннингтон помотал головой.

— Откуда? Наверное, нет. Но ведь это невозможная вещь, чтобы я поднялся на палубу, застрелил эту бедную женщину (непонятно зачем) и спустился вниз, никем не замеченный. В это время множество людей отдыхает в шезлонгах.

— А как вы объясните, что стреляли из вашего пистолета?

— Вот тут, боюсь, я заслуживаю порицания. Как-то в первые дни, в салоне, помнится, зашел разговор об оружии, и я ляпнул, что всегда путешествую с пистолетом.

— Кто был тогда в салоне?

— Сейчас точно не вспомню. Много народу было. Чуть ли не все.

Он грустно покачал головой.

— Да, — сказал он, — тут я определенно дал маху. — Он продолжал: — Сначала Линит, потом горничная Линит, теперь миссис Оттерборн — и без всякой причины.

— Причина была, — сказал Рейс.

— Правда?

— Конечно. Миссис Оттерборн собиралась рассказать, как видела кого-то входящим в каюту Луизы. Ей оставалось назвать только имя, и тут ее пристрелили.

Эндрю Пеннингтон промокнул шелковым платком лоб.

— Какой ужас, — обронил он.

— Мосье Пеннингтон, — сказал Пуаро, — в связи с этим делом я хотел бы кое-что обсудить с вами. Вас не затруднит подойти ко мне через полчаса?

— С большим удовольствием.

Ни голосом, ни видом он, впрочем, не выразил никакого удовольствия. Рейс и Пуаро переглянулись и быстро вышли.

— Хитрый черт, — сказал Рейс. — А ведь испугался!

Пуаро кивнул.

— Да, у него нерадостно на душе, у нашего мосье Пеннингтона.

Когда они поднялись на верхнюю палубу, из своей каюты вышла миссис Аллертон и кивком головы позвала Пуаро.

— Мадам?

— Бедное дитя! Скажите, мосье Пуаро, здесь нет двойной каюты, чтобы я была при ней? Ей не надо возвращаться к себе, где она была с матерью, а у меня только одна койка.

— Это можно устроить, мадам. Вы очень добры.

— Да ничего особенного, тем более я к ней так привязалась. Она мне всегда нравилась.

— Она очень расстроена?

— Ужасно. Похоже, она всей душой была предана этой малоприятной женщине. Об этом нельзя думать без слез. Тим считает, что она пила. Это правда?

Пуаро кивнул.

— Бедняга. Не нам ее судить, но жизнь у девочки, наверное, была несладкая.

— Несладкая, мадам. Она — гордый и очень верный человек.

— Вот это я ценю — верность. Сегодня она не в чести. Трудный характер у девочки. Гордая, замкнутая, упрямая — и вместе с тем такая отзывчивая, по-моему.

— Я вижу, что передал ее в хорошие руки, мадам.

— Да, не тревожьтесь. Я за ней пригляжу. Она так трогательно тянется ко мне.

Миссис Аллертон вернулась к себе в каюту.

Пуаро отправился на место трагедии.

Таращившая глаза Корнелия еще была там. Она сказала:

— Мосье Пуаро, каким образом никто из нас не видел сбегавшего убийцу?

— В самом деле, — подхватила Жаклин.

— Ах, — сказал Пуаро, — это совсем не фокус с исчезновением, как вам представляется, мадемуазель. Убийца имел три возможности уйти.

— Три? — удивилась Жаклин.

— Он мог уйти либо в правую сторону, либо в левую, а третьего пути я не вижу, — терялась Корнелия.

И Жаклин нахмурила брови. Потом ее лицо прояснилось.

— Ну конечно, — сказала она, — он мог уйти в обе стороны по горизонтали, но ведь есть еще вертикаль. Если вверх уйти трудно, то вниз — пожалуйста.

Пуаро улыбнулся.

— Вы умница, мадемуазель.

— Я, конечно, полная тупица и ничего не понимаю, — сказала Корнелия.

Жаклин пояснила:

— Дорогая, мосье Пуаро считает, что он мог перемахнуть через поручень и спрыгнуть на среднюю палубу.

— Господи! — задохнулась Корнелия. — Мне это в голову не пришло. Но какое же нужно проворство для этого! Видимо, он так и сделал?

— Вполне мог, — сказал Тим Аллертон. — В такие минуты, не забывайте, люди переживают потрясение, стресс. После выстрела на них находит столбняк.

— С вами именно так и было, мосье Аллертон?

— Именно так. Я встал как вкопанный, потом уже побежал к корме.

Из каюты Бесснера вышел Рейс и начальственным голосом сказал:

— Соблаговолите разойтись, нам надо вынести тело.

Все тут же разошлись. Пуаро тоже отошел в сторону. Корнелия с грустной убежденностью сказала ему:

— Я до конца дней буду помнить это путешествие. Три смерти!.. Как в кошмарном сне.

Ее услышал Фергюсон.

— Это вас культура заела, — резко бросил он. — Учитесь у Востока принимать смерть: эпизод, не заслуживающий внимания.

— Пусть себе, — сказала Корнелия. — Они непросвещенные. Их жаль.

— И хорошо, что непросвещенные. Просвещение обескровило белую расу. Посмотрите на Америку — они же свихнулись на культуре. Гадость какая.

— По-моему, вы говорите чушь, — залилась краской Корнелия. — Я каждую зиму хожу на лекции по греческому искусству, Ренессансу[354] и про знаменитых исторических деятельниц слушала цикл.

Мистер Фергюсон яростно застонал:

— Греческое искусство! Ренессанс! Исторические деятельницы! Тошно слушать! Только будущее, девушка, имеет значение, не прошлое. Три покойницы на борту — ну и что? Велика потеря! Линит Дойл с ее деньгами; тунеядка горничная; бессмысленная дурища миссис Оттерборн. Неужели вы думаете, что кому-то интересно, живы они или нет? Мне — неинтересно. Я считаю: и слава Богу!

— И неправильно считаете, — вскипела Корнелия. — Противно слушать, как вы говорите, говорите — и все о себе, о себе. Я недолюбливала миссис Оттерборн, но ее дочь обожала ее, смерть матери сломила несчастную. Я ничего не знаю про горничную-француженку, но кто-то ее, наверно, тоже любил. А что касается Линит Дойл, то, не говоря о всем прочем, она была прекрасна. Она была такая красивая, что, когда входила в комнату, дыхание перехватывало. Я дурнушка и тем более ценю красоту. Она была такая красивая — чисто по-женски, — что только в греческом искусстве найдется с чем ее сравнить. Когда погибает красота, это потеря для всех. Вот так.

Мистер Фергюсон отпрянул назад. Он вцепился себе в волосы и яростно рванул их.

— Все, сдаюсь, — сказал он. — Вы невозможны. Вы даже не можете по-женски затаить обиду.

Он повернулся к Пуаро.

— Известно ли вам, сэр, что родитель Линит Риджуэй фактически погубил отца Корнелии? И что же, она скрипит зубами, видя, как наследница в жемчугах и парижских туалетах плывет по Нилу? Как бы не так! Подобно сказочной овечке, она блаженно блеет: «Какая красивая!» Не думаю, чтобы она хоть чуть сердилась на нее.

Корнелия покраснела.

— Да нет, сердилась немного. Папа умер, потому что разуверился во всем — у него ничего не получалось.

— Изволите видеть: немного сердилась.

— А не вы ли сейчас твердили, что будущее важнее прошлого? — вскипела Корнелия. — То было в прошлом, с ним покончено.

— Опять сдаюсь, — сказал Фергюсон. — Корнелия Робсон, я впервые встречаю такую замечательную женщину. Вы не пойдете за меня замуж?

— Не говорите чушь.

— Хотя при сем присутствует почтенный сыщик, предложение мое — искреннее. Кстати, будьте свидетелем, мосье Пуаро. Я ответственно предлагаю этой женщине замужество, поступаясь, прошу заметить, своими принципами, поскольку ни во что не ставлю брачные узы; другого рода договоренностей она не примет, поэтому пусть будет замужество. Прошу вас, Корнелия, скажите «да».

— Не выставляйте себя на посмешище, — краснея, сказала Корнелия.

— Да почему же вы не хотите за меня замуж?

— Потому что несерьезно.

— Что несерьезно? Мое предложение или я сам?

— И то и другое, хотя больше вы сами. Для вас нет ничего святого. Вы смеетесь над просвещением, над культурой — даже над смертью. На вас нельзя будет положиться.

Она оборвала себя, снова покраснела и убежала к себе в каюту.

Фергюсон проводил ее взглядом.

— Ну и девица! Главное, она говорит правду. Ей нужен положительный человек. На которого можно положиться — мой Бог! — Помолчав, он заинтересованно спросил: — Что с вами, мосье Пуаро? Вы о чем-то глубоко задумались.

Пуаро тряхнул головой.

— Я думаю — только и всего.

— «Мысли о Смерти». «Смерть, или Дурная бесконечность». Сочинение Эркюля Пуаро. Нашумевшая монография.

— Мосье Фергюсон, — продолжал Пуаро, — вы очень нахальный юноша.

— Будьте снисходительны. Я люблю нападать на признанные институты.

— А я, по-вашему, признанный институт?

— Безусловно. Как вы находите эту девушку?

— Мисс Робсон?

— Да.

— Я думаю, она девушка с характером.

— Совершенно верно. Решительная девушка. На вид кроткая овечка, а на поверку — кремень. Она… Черт! Я хочу эту девушку. Нелишне, по-моему, подразнить старуху. Если по-серьезному настроить ее против себя, Корнелии это может понравиться.

Он развернулся и пошел в салон. В углу, на своем обычном месте, сидела мисс Ван Шуйлер. Высокомерия в ней сегодня было больше обычного. Она вязала. Фергюсон решительным шагом направился в ее угол. За ним, не привлекая внимания, вошел Эркюль Пуаро и сел в благоразумной отдаленности, уткнувшись в журнал.

— Добрый день, мисс Ван Шуйлер.

Мисс Ван Шуйлер подняла глаза, немедленно их опустила и холодно обронила:

— М-м-м… Добрый день.

— Послушайте, мисс Ван Шуйлер, мне надо переговорить с вами на крайне важную тему. Дело, собственно, вот в чем. Я хочу жениться на вашей кузине.

Мисс Ван Шуйлер уронила моток, и тот ошалело укатился к стене.

Она язвительно процедила:

— Вы не в своем уме, молодой человек.

— Отнюдь нет. Я решительно настроен жениться на ней. Я сделал ей предложение.

Мисс Ван Шуйлер оглядела его с холодным интересом, какого заслуживает диковинный жук.

— В самом деле? Я полагаю, она дала вам от ворот поворот.

— Она отказала мне.

— Естественно.

— Ничуть не «естественно». Я буду просить ее руки до тех пор, пока она не согласится.

— Уверяю вас, сэр, что смогу оградить мою юную кузину от приставаний этого рода, — отрезала мисс Ван Шуйлер.

— А что вы имеете против меня? — наседал мистер Фергюсон.

В ответ мисс Ван Шуйлер чуть подняла брови и затеребила нитку, намереваясь подтянуть к себе клубок и прекратить разговор.

— Нет, правда, — настаивал Фергюсон, — что вы имеете против меня.

— Я полагаю, ответ ясен, мистер… извините…

— Фергюсон.

— …мистер Фергюсон.

Мисс Ван Шуйлер с отчетливым неудовольствием произнесла его имя.

— Выбросьте эти мысли из вашей головы.

— Иначе говоря, я ей не подхожу?

— Вы сами должны это понимать.

— А в каком смысле я ей не подхожу?

Снова мисс Ван Шуйлер не удостоила его ответом.

— У меня две руки, две ноги, хорошее здоровье и вполне нормальные мозги. В чем, собственно, дело?

— Есть еще такая вещь, как положение в обществе, мистер Фергюсон.

— Чихать на положение в обществе.

Распахнулась дверь, и вошла Корнелия. При виде грозной кузины Мари, беседующей с ее нежданным поклонником, она застыла на пороге.

Разошедшийся Фергюсон обернулся и с широкой улыбкой позвал ее:

— Подходите, Корнелия. Я тут самым светским образом прошу вашей руки.

— Корнелия, — страшным голосом проскрежетала мисс Ван Шуйлер, — ты поощряла этого молодого человека?

— Нет, конечно… во всяком случае… не то чтобы… то есть…

— Что «то есть»?

— Она меня не поощряла, — пришел на помощь Фергюсон. — Я сам решился. Только по доброте сердечной она не съездила мне по физиономии… Корнелия, ваша кузина говорит, что я вам не подхожу. Это, разумеется, так, но не в том смысле, какой она вкладывает в это. В нравственном отношении мне далеко до вас, но она-то считает, что и в социальном плане я вам не пара.

— Точно так же думает и Корнелия, я полагаю, — сказала мисс Ван Шуйлер.

— Это правда? — Мистер Фергюсон испытующе посмотрел на Корнелию. — Вы из-за этого не хотите выходить за меня?

— Нет, не из-за этого. — Корнелия покраснела. — Если бы вы мне нравились, я бы пошла за вас любого.

— Я вам не нравлюсь?

— Вы… жестокий. Вы такое говорите… и так беспардонно… Я впервые встречаю такого человека.

На глазах у нее вскипели слезы. Она выбежала на палубу.

— Вообще говоря, — заключил мистер Фергюсон, — для начала неплохо. — Он откинулся на спинку стула, оглядел потолок, посвистел, скрестил ноги в немыслимых брюках и сообщил: — Теперь я буду звать вас кузиной.

Мисс Ван Шуйлер трясло от ярости.

— Извольте выйти отсюда, сэр, иначе я позвоню стюарду.

— Я оплатил свой проезд. Не представляю, как меня можно выставить из места общего пользования. Но я уступаю вам. — Напевая под нос «Йо-хо-хо и бутылка рому»[355], он встал, развинченной походкой прошел к двери и вышел.

Задыхаясь от гнева, мисс Ван Шуйлер выбиралась из кресла. Осторожно отложив ненужный больше журнал, Пуаро вскочил и принес ей клубок шерсти.

— Благодарю вас, мосье Пуаро. Не откажите в любезности послать ко мне мисс Бауэрз — я в совершенном расстройстве. Этот наглый молодой человек…

— Да, весьма эксцентричен, — согласился Пуаро. — У них вся семья такая. Избалован, конечно, любит помахать кулаками, — и как бы между прочим добавил: — Вы, конечно, его узнали?

— Кого узнала?

— Из-за своих прогрессивных взглядов он пренебрегает титулом и называет себя Фергюсоном.

— Титулом? — пронзительно вскрикнула мисс Ван Шуйлер.

— Да, это же молодой лорд Долиш. Денежный мешок, но в Оксфорде успел заделаться коммунистом.

Выражая лицом полную сумятицу чувств, мисс Ван Шуйлер спросила:

— Вы давно это знаете, мосье Пуаро?

Пуаро пожал плечами.

— Видел на днях фотографию в газете, очень похож на себя. Во время обыска обнаружил печатку с гербом. Нет, тут нет сомнений, уверяю вас.

Ему доставило большое удовольствие наблюдать смену выражений на лице мисс Ван Шуйлер. Наконец она милостиво кивнула ему и произнесла:

— Весьма признательна вам, мосье Пуаро.

Пуаро, улыбаясь, проводил ее взглядом. Когда она вышла из салона, он опустился в кресло и лицо его снова омрачилось. Он сидел, перебирая мысли, и время от времени кивал головой.

— Mais oui, — сказал он наконец. — Все сходится.

Глава 25

В салоне его и нашел Рейс.

— Что будем делать, Пуаро? Через десять минут явится Пеннингтон. Поручаю его вашим заботам.

Пуаро быстро поднялся.

— Сначала доставьте мне Фанторпа.

— Фанторпа? — У Рейса был удивленный вид.

— Да, приведите его ко мне.

Рейс кивнул и вышел. Пуаро прошел в свою каюту, куда вскоре подошли Рейс и Фанторп.

Пуаро указал на стул, предложил сигарету.

— Итак, мистер Фанторп, — сказал он, — к делу. Вы, я вижу, носите такой же галстук, как и мой друг Гастингс.

Джим Фанторп озадаченно скосил глаза на галстук.

— Это галстук выпускника Итона, — сказал он.

— Вот именно. Примите к сведению, что я отчасти знаю английские порядки, хотя я и иностранец. Я знаю, например, что существуют такие вещи: «что следует делать» — и «чего не следует делать».

Здесь Джим Фанторп усмехнулся.

— Теперь нечасто услышишь подобные слова, сэр.

— Возможно, однако сама заповедь остается в силе. Выпускник старой школы — это выпускник старой школы, и я по собственному опыту знаю, что он отлично помнит, «чего не следует делать». Не следует, например, без спросу встревать в разговор, который ведут незнакомые ему люди.

Фанторп озадаченно смотрел на него.

Пуаро продолжал:

— А на днях, мосье Фанторп, вы именно это сделали. Группа лиц вполголоса обсуждала свои дела в салоне. Вы слонялись неподалеку с очевидным намерением подслушать, о чем они говорят. А потом вы просто повернулись к ним и отвесили даме комплимент — это была мадам Саймон Дойл — по поводу ее благоразумного отношения к делам.

Джим Фанторп густо покраснел. Не оставляя ему времени возразить, Пуаро повел речь дальше.

— Согласитесь, Фанторп: так не поведет себя человек с галстуком, какой на моем друге Гастингсе. Гастингс — сама деликатность, он скорее умрет от стыда, чем сделает такое. Я связываю ваш поступок с тем, что вы слишком молоды для дорогостоящего путешествия, что вы работаете в сельской юридической конторе и вряд ли крепко стоите на ногах и что, наконец, вы не выказываете признаков заболевания, из-за которого было бы необходимо столь продолжительное зарубежное путешествие, — я связываю все это воедино и не могу не задаться вопросом, а теперь задаю его вам: по какой, собственно говоря, причине вы находитесь на борту этого судна?

Джим Фанторп резко вскинул голову.

— Я отказываюсь сообщать вам что бы то ни было, мосье Пуаро. Я считаю, что вы просто сошли с ума.

— Нет, я не сошел с ума. Я в полном здравии рассудка. Где находится ваша контора — в Нортгемптоне? Это не очень далеко от Вуд-Холла. Какой разговор вы хотели подслушать? Разговор шел о юридических документах. С какой целью вы сделали ваше сумбурное и лихорадочное заявление? Вашей целью было помешать мадам Дойл подписывать документы не читая.

Он помолчал.

— На этом пароходе произошло убийство. За ним очень скоро последовали еще два. Если я добавлю к этому, что миссис Оттерборн была застрелена из пистолета мосье Эндрю Пеннингтона, вы, может быть, поймете, что ваш прямой долг сказать нам все, что вам есть сказать.

Несколько минут Джим Фанторп хранил молчание. Потом он заговорил:

— Вы ходите вокруг да около, мосье Пуаро. Но я проникся серьезностью ваших замечаний. Беда в том, что я не могу сообщить вам ничего конкретного.

— Иначе говоря, у вас есть только подозрения.

— Да.

— И делиться ими, вы считаете, неразумно? По букве закона, может, так оно и есть, но мы не в судебном заседании. Мы с полковником Рейсом пытаемся выйти на убийцу. Тут ценно все, что может помочь нам.

Джим Фанторп снова задумался, потом сказал:

— Ладно. Что вас интересует?

— Зачем вы отправились в эту поездку?

— Меня послал дядюшка, мистер Кармайкл, он английский стряпчий миссис Дойл. Через его руки прошло множество ее дел. В этом качестве он регулярно переписывался с мистером Эндрю Пеннингтоном, американским опекуном миссис Дойл. Некоторые обстоятельства — я не стану их перечислять — насторожили дядю.

— Попросту говоря, ваш дядя заподозрил Пеннингтона в мошенничестве?

Сдержанно улыбнувшись, Джим Фанторп кивнул.

— Вы чуть огрубили мою мысль, но в целом — да. Многочисленные разъяснения Пеннингтона, благовидные предлоги для перемещения денежных средств — все это вызывало у дяди недоверие. Узнав о скоропалительном замужестве мисс Риджуэй и медовом месяце в Египте, дядя наконец свободно вздохнул. Он понимал, что, когда она вернется в Англию, наследство обревизуют, чтобы перевести на нее.

Тут она шлет ему письмо из Каира и между прочим сообщает, что неожиданно встретила Эндрю Пеннингтона. Дядины подозрения укрепились. Он подумал: если Пеннингтон загнал себя в угол, то он постарается получить от нее подписи и скрыть растрату. Не располагая определенными доказательствами, дядя попал в трудное положение. Единственно, что он мог придумать, — это послать меня сюда самолетом — посмотреть, что вообще происходит. Я должен был смотреть во все глаза и в случае необходимости незамедлительно действовать — крайне неприятная миссия, смею вас уверить. В том случае, что вы упомянули, я хамски повел себя. Очень неприятно, но в целом я доволен результатом.

— Вы хотите сказать, что предостерегли мадам Дойл? — спросил Рейс.

— Вряд ли предостерег, но точно нагнал страху на Пеннингтона. Я был уверен, что он на время прекратит свои фокусы, а я между тем сойдусь ближе с супругами Дойл и как-нибудь смогу их остеречь. Вообще говоря, я рассчитывал на мистера Дойла. Миссис Дойл так привязана к Пеннингтону, что вбивать клин между ними было бы не совсем правильно. Проще действовать через мужа.

Рейс кивнул.

Пуаро сказал:

— Не откажите в откровенности по одному вопросу, мосье Фанторп. Если бы вам пришлось обманывать, кого вы избрали бы своей жертвой — мадам Дойл или мосье Дойла?

Фанторп бегло улыбнулся.

— Какой может быть разговор? Мистера Дойла. Линит Дойл отлично разбиралась в делах. А ее муж представляется мне доверчивым парнем, который ничего не смыслит в делах и легко подмахнет там, где оставлен прочерк, — это его собственные слова.

— Я согласен с вами, — сказал Пуаро. Он поднял глаза на Рейса. — Вот вам и мотив.

— Но все это только домыслы. Это же не доказательства, — сказал Джим Фанторп.

— Ах, у нас будут доказательства, — отмахнулся Пуаро.

— Откуда?

— Возможно, от самого мистера Пеннингтона.

Фанторп скроил недоверчивую мину.

— Сомневаюсь. Очень сомневаюсь.

Рейс взглянул на часы.

— Пора бы ему подойти.

Джим Фанторп понял намек и оставил их.

Через пару минут явился Эндрю Пеннингтон — предупредительный, светский. Только поджатая линия рта и настороженный взгляд свидетельствовали о том, что старый боец готов к схватке.

Он сел и вопросительно взглянул на них.

— Мы просили прийти вас, мосье Пеннингтон, — начал Пуаро, — поскольку очевидно, что это дело касается вас близко и совершенно особенным образом.

Пеннингтон чуть поднял брови.

— Вы так ставите вопрос?

— Ну конечно, — продолжал Пуаро ровным голосом. — Вы знали Линит Риджуэй, как я понимаю, еще ребенком.

— A-а, это… — Тревога слетела с его лица. — Прошу прощения, я не сразу понял. Да, я говорил вам утром, что знал Линит совсем малявкой в слюнявчике.

— У вас были близкие отношения с ее отцом?

— Именно так. С Мелешем Риджуэем мы были в самых близких отношениях.

— Настолько близких, что по завещанию он приставил вас к делам своей дочери и назначил опекуном весьма обширного состояния.

— В общих чертах — да. — Он снова насторожился. Стал сдержаннее в словах. — Я был не единственным опекуном, естественно. Были и другие.

— Кто-нибудь из них уже умер?

— Двое. Третий, мистер Стерндейл Рокфорд, здравствует.

— Это ваш компаньон?

— Да.

— Как я понимаю, к моменту замужества мадемуазель Риджуэй не достигла совершеннолетия.

— В июле ей бы исполнился двадцать один год.

— И в этом случае она естественным образом вступила бы во владение наследством?

— Да.

— А женитьба поторопила эти обстоятельства — да?

У Пеннингтона напрягся рот. Он воинственно вскинул подбородок.

— Извините, джентльмены, но какое дело вам до всего этого?

— Если вам не хочется отвечать на вопрос…

— Да пожалуйста, я не возражаю — спрашивайте. Только я не вижу смысла во всем этом.

— Ну как же, мосье Пеннингтон… — Пуаро наклонился вперед и сверкнул своими зелеными кошачьими глазами. — Встает вопрос о мотивах убийства. В этом случае всегда принимаются в расчет финансовые аспекты.

Пеннингтон нехотя сказал:

— По завещанию Риджуэя Линит получала право распоряжаться своим капиталом по достижении двадцати одного года или выйдя замуж.

— Без каких-либо оговорок?

— Без оговорок.

— А речь идет, меня заверяют, о миллионах?

— Да, о миллионах.

— Большая ответственность лежала на вас и вашем компаньоне, мистер Пеннингтон, — сказал негромко Пуаро.

— Нам не привыкать к ответственности, — огрызнулся тот. — Она нас не страшит.

— Интересно.

Что-то в тоне Пуаро задело собеседника.

— Что, к черту, вы имеете в виду? — вскинулся он.

С подкупающей прямотой Пуаро ответил:

— Интересно знать, мистер Пеннингтон: неожиданное замужество Линит Риджуэй — оно не внесло… м-м… переполоха в ваши дела?

— Переполоха?

— Я именно так сказал.

— Чего вы добиваетесь, черт возьми?

— Узнать одну простую вещь. Находятся ли дела Линит Дойл в том превосходном порядке, в котором им надлежит быть.

Пеннингтон встал.

— Довольно. Мне надоело. — Он направился к двери.

— Но вы все-таки ответите на мой вопрос?

— Ее дела находятся в превосходном порядке, — выпалил Пеннингтом.

— То есть замужество Линит Риджуэй не встревожило вас до такой степени, чтобы кинуться в Европу на первом же пароходе и потом инсценировать неожиданную встречу в Египте?

Пеннингтон вернулся к столу. Он снова взял себя в руки.

— Вы говорите совершенный вздор. До встречи в Каире я даже не знал, что Линит вышла замуж. Я был безмерно удивлен. Должно быть, я на день разминулся с ее письмом. Его потом отправили из Нью-Йорка за мной следом, я получил его неделей позже.

— Вы плыли, говорите, на «Карманике»?

— Совершенно верно.

— И письмо пришло в Нью-Йорк, когда «Карманик» уже отплыл?

— Сколько раз это можно повторять?

— Странно, — сказал Пуаро.

— Что тут странного?

— Странно, что на вашем багаже нет наклеек «Карманика». Последним из трансатлантических лайнеров у вас отметилась «Нормандия», а «Нормандия», сколько я помню, отплыла двумя днями позже «Карманика».

Собеседник растерялся. У него забегали глаза.

Со своей стороны добавил полковник Рейс.

— Полно, мистер Пеннингтон, — вступил он. — У нас есть все основания полагать, что вы плыли на «Нормандии», а не на «Карманике», как вы говорите. В этом случае вы получили письмо миссис Дойл еще в Нью-Йорке. Не запирайтесь, ведь это самое простое дело — справиться в пароходных компаниях.

Пеннингтон невидяще нащупал стул и сел. Его лицо стало безжизненной маской, но живой ум лихорадочно искал выхода.

— Ваша взяла, джентльмены, — сказал он. — Не мне тягаться с вами. У меня были причины вести себя подобным образом.

— Не сомневаемся, — вставил Рейс.

— Я открою их при условии, что это останется между нами.

— Можете не сомневаться, что мы поведем себя должным образом. Но заведомо я ничего не могу обещать.

— Ладно, — вздохнул Пеннингтон. — Скажу начистоту. В Англии затеялись скверные дела. Я забеспокоился. От переписки — какой толк? Выход один: ехать и смотреть самому.

— Что вы называете скверными делами?

— У меня появились основания думать, что Линит обманывают.

— Кто же?

— Ее английский адвокат. Такими обвинениями так просто не бросаются. Я решил поехать туда и самолично во всем разобраться.

— Это заслуживает всяческих похвал, но к чему этот маленький обман с письмом, которое вы будто бы не получали?

— А что было делать? — Пеннингтон развел руками. — Как свалиться молодоженам на голову — и не открыть своих карт? Я подумал, что лучше будет разыграть случайную встречу. Потом я ничего не знал про ее мужа. Он вполне мог участвовать в этом мошенничестве.

— Ваши действия, таким образом, были продиктованы самыми бескорыстными побуждениями, — сухо сказал полковник Рейс.

— Правильно, полковник.

Помолчали. Рейс бросил взгляд на Пуаро. Тот подался вперед.

— Мосье Пеннингтон, — сказал он, — мы не верим ни единому вашему слову.

— И черт с вами. Чему вы, интересно, поверите?

— Мы поверим тому, что замужество Линит поставило вас в затруднительное финансовое положение; что вы самым срочным образом стали искать способ выбраться из своих неприятностей — выиграть время, другими словами; что с этой целью вы старались заполучить от мадам Дойл подпись на неких документах — и потерпели неудачу; что, прогуливаясь по вершине утеса в Абу-Симбеле, вы раскачали и столкнули вниз валун, который чудом не прихлопнул кого надо.

— Вы сошли с ума.

— Мы поверим тому, что на обратном пути сложились сходные обстоятельства — другими словами, представилась возможность устранить мадам Дойл в такой момент, что ее смерть наверняка припишут кое-кому другому. И мы уже не просто уверены — мы знаем, что из вашего револьвера была убита женщина, готовая назвать имя человека, которого она обоснованно считала убийцей и Линит Дойл, и горничной Луизы.

— Дьявольщина! — Зычный выкрик Пеннингтона прервал поток красноречия Пуаро. — Чего вы добиваетесь? Вы совсем сошли с ума? Какие у меня могут быть мотивы? Ведь я не получу денег Линит, они отойдут ее мужу. Почему вы к нему не вяжетесь? Он от этого выигрывает, не я.

Рейс холодно ответил:

— В тот вечер Дойл безвыходно сидел в салоне, пока ему самому не прострелили ногу. То, что после этого он не мог сделать и шагу, подтверждают доктор и сиделка — свидетели незаинтересованные и заслуживающие доверия. Саймон Дойл не мог убить свою жену. Он не мог убить Луизу Бурже, и ясно как божий день, что он не убивал миссис Оттерборн. Вы знаете это не хуже нас.

— Я знаю, что он не убивал Линит. — Пеннингтон держался уже спокойнее. — Я только спрашиваю, зачем вязаться ко мне, когда я ничего не выигрываю от ее смерти.

— С этим, любезнейший, — мурлычащим голосом завел Пуаро, — можно поспорить. Линит была проницательнейшей деловой дамой. Ока досконально знала свое хозяйство и быстро находила любой непорядок. Получив доступ к своей собственности, для чего ей всего-навсего надо было вернуться в Англию, она бы сразу заподозрила неладное. Но тут она умирает, ее состояние, как вы только что заметили, наследует ее муж — и это существенно меняет картину. Сверх того, что его жена была богатой женщиной, Саймон Дойл не имеет никакого представления о ее делах. У него простой, доверчивый характер. Легче легкого подсунуть ему запутанные отчеты, похерить реальный итог в столбцах цифр и отсрочить имущественные распоряжения, сославшись на юридические формальности и недавний кризис. Я думаю, что для вас имеет громадное значение, с кем иметь дело — с мужем или женой.

Пеннингтон пожал плечами.

— Ваши мысли — бредовые.

— Время покажет.

— Что вы сказали?

— Я сказал: время покажет. Дело идет о трех смертях. О трех убийствах! Закон потребует тщательнейшим образом вникнуть в состояние дел мадам Дойл.

Он увидел, как у его visa-vis[356] опали плечи, и понял, что победил. Подозрения Джима Фанторпа были выстроены не на песке.

Пуаро продолжал:

— Игра проиграна. Блефовать бесполезно.

— Вам не понять, — пробормотал Пеннингтон. — Никакой аферы тут нет. Это кризис виноват, на Уоллстрит совсем ума решились. Но я подстраховался. В июне, даст Бог, все будет о'кей.

Трясущимися пальцами он взял сигарету, но так и не раскурил ее.

— Вероятно, — в задумчивости протянул Пуаро, — камень просто ввел вас в искушение. Вы полагали, что вас никто не видит.

— Случайность! — вскричал Пеннингтон. — Уверяю вас, это была случайность! — Он тянул к ним подергивающееся лицо со стылыми от ужаса глазами. — Я споткнулся и упал на него. Говорю вам, это была случайность.

Те двое не отвечали.

И снова Пеннингтон взял себя в руки. Сломленный человек, он не желал складывать оружие. Поднявшись, он направился к двери.

— Вы не пришьете мне этого, джентльмены. Это была случайность. И не я стрелял в нее, слышите? Этого вы тоже мне не пришьете.

Он вышел.

Глава 26

Когда за Пеннингтоном закрылась дверь, Рейс глубоко вздохнул.

— Мы продвинулись дальше, чем я рассчитывал. Признание в мошенничестве, признание в покушении на жизнь. На большее и надеяться не приходится. Если в покушении человек как-то сознается, то мокрое дело он никогда на себя не возьмет.

— Бывает, что возьмет, — сказал Пуаро. Его глаза, как у кошки, подернулись дымкой.

Рейс с любопытством взглянул на него.

— У вас есть план?

Пуаро кивнул. Он зажимал пальцы.

— Парк в Асуане. Заявление мистера Аллертона. Два флакона с лаком для ногтей. Моя бутылка вина. Бархатная накидка. Носовой платок в пятнах. Револьвер, оставленный на месте преступления. Смерть Луизы. Смерть мадам Оттерборн… Да, одно к одному. Пеннингтон никого не убивал, Рейс.

— Как! — поразился Рейс.

— Не убивал. Да, у него были мотивы. Да, у него было желание. Он даже предпринял попытку. Mais c'est tout[357]. Для этого преступления требовалось нечто такое, чего у Пеннингтона нет. Для такого преступления нужны дерзость, безошибочное и быстрое исполнение, храбрость, безразличие к опасности и при всем том находчивый и сметливый ум. Всех этих качеств Пеннингтон лишен. Он пойдет на преступление, если будет знать, что ничем не рискует. А наш преступник очень и очень рисковал. Он ходил по краю пропасти. Тут нужно быть смелым человеком. Пеннингтон не смелый, а просто хитрец.

Рейс глядел на него с профессиональным уважением.

— Вы отлично разложили все по полочкам, — сказал он.

— Пожалуй, да… Кое-что нужно еще добрать. Например, телеграмма, которую читала Линит Дойл. Хотелось бы это прояснить.

— Господи, мы же забыли спросить Дойла! Он заговорил о ней, когда прибежала эта несчастная мамаша Оттерборн. Надо опять спросить.

— Это потом. Прежде мне хочется поговорить кое с кем.

— С кем же?

— С Тимом Аллертоном.

Рейс поднял брови.

— Хорошо, давайте вызовем его сюда.

Он нажал звонок и отдал распоряжение стюарду.

С вопросительным видом вошел Тим Аллертон.

— Стюард говорит, вы хотели меня видеть?

— Именно так, мосье. Садитесь.

Тим сел. Его скучающее лицо выразило внимание.

— От меня что-нибудь требуется? — У него вежливый прохладный голос.

— В известном смысле. Мне нужно, чтобы вы меня выслушали.

У Тима удивленно поползли вверх брови.

— Извольте. Другого такого благодарного слушателя нет на всем белом свете. Будьте уверены, что в нужный момент я буду говорить «Ух, ты!».

— Совсем хорошо. «Ух, ты!» нам очень подойдет. Eh bien. Приступим. Когда я встретил вас с матушкой в Асуане, мосье Аллертон, меня чрезвычайно привлекло ваше общество. Прежде всего, я не встречал человека очаровательнее вашей матушки.

Скучающее лицо дрогнуло, осветилось теплым чувством.

— Она — особенная, — сказал Тим.

— И еще одно обстоятельство потянуло меня к вам: вы упомянули некую даму.

— В самом деле?

— Да. Вы упомянули мадемуазель Джоанну Саутвуд. Не так давно я слышал это имя, — продолжал он. — Уже три года Скотленд-Ярд изрядно беспокоят особого рода кражи драгоценностей. Их можно назвать «салонными кражами». Способ всегда один: оригинал заменяют подделкой. Главный инспектор Джепп — он мой приятель — пришел к заключению, что эти кражи совершает не одиночка, а превосходно сработавшаяся пара. На основании множества косвенных данных он уверился в том, что эта пара принадлежит к хорошему обществу. В конечном счете его внимание сосредоточилось на мадемуазель Джоанне Саутвуд.

Всякий раз жертва доводилась ей подругой или хорошей знакомой. Всякий раз искомую драгоценность она хоть однажды держала в руках или ей давали ее поносить. К тому же ее образ жизни значительно превосходил ее доходы. Однако всякий раз было ясно, что сама кража, точнее сказать — подмена, не была делом ее рук. Ее попросту не оказывалось в Англии, когда драгоценность заменяли подделкой.

Постепенно в голове главного инспектора Джеппа сложилась примерно такая картина. В свое время мадемуазель Саутвуд была связана с Гильдией современных ювелиров. Получая на руки драгоценности, она тщательно зарисовывала их и какой-нибудь потерявший совесть ювелир делал по ее рисункам копии, которыми на третьем этапе, по догадке Джеппа, ее напарник по «салонным кражам» заменял подлинные образцы. Он никогда прежде не брал в руки драгоценности, что всегда можно было доказать, как и то, что он никогда не имел отношения к фальшивкам и подделкам драгоценных камней. Личность этого напарника Джеппу не удалось установить.

В вашем разговоре меня заинтересовали некоторые обмолвки. Пропавшее при вас кольцо на Майорке; ваше присутствие на приеме, где обнаружилось, что подлинные драгоценности заменены на поддельные; ваша близкая дружба с мадемуазель Саутвуд. Имело значение и то, что вам явно было не по душе мое присутствие и вы всячески старались настроить против меня вашу матушку. Это, конечно, можно было объяснить простой неприязнью, но я отвел эту мысль. Уж очень старательно вы прятали эту неприязнь под маской радушия.

Eh bien. Убивают Линит Дойл, и обнаруживается, что пропал ее жемчуг. Как вы понимаете, я сразу думаю на вас, но уверенности у меня нет. Ведь если вы, как я полагаю, работаете с мадемуазель Саутвуд, близкой подругой мадам Дойл, то должна иметь место подмена, а не наглая кража. Вдруг жемчуг возвращают — и что же я вижу? Что он не настоящий, это подделка.

И тогда я понимаю, кто тут истинный вор. Украли и вернули поддельную нитку, которой вы еще раньше заменили настоящее ожерелье.

Пуаро взглянул на сидящего против него молодого человека. Загар не мог скрыть, как он побледнел. Боец он был неважный, не то, что цепкий Пеннингтон. Выдерживая роль пересмешника, Тим сказал:

— В самом деле? Куда же я его дел в таком случае?

— Это я тоже знаю.

У Тима сразу опало — увяло лицо. Пуаро размеренно продолжал:

— Ожерелье может находиться только в одном месте. Я долго размышлял, и мой рассудок ручается в правоте. Жемчужины, мосье Аллертон, спрятаны в четках, что висят у вас в каюте. Их бусины очень искусно вырезаны — я думаю, их делали по вашему заказу. Бусины разымаются на половинки — по их виду не догадаешься, — и внутри каждой в клею лежит жемчужина. При обыске полиция обычно уважительно относится к религиозным символам, если не усмотрит в них ничего подозрительного. И вы это учли. Я пытался выяснить, каким образом мадемуазель Саутвуд переслала вам поддельное ожерелье. Она непременно должна была это сделать, поскольку вы приехали сюда с Майорки, услышав, что здесь будет проводить свой медовый месяц мадам Дойл. Я мыслю себе, что ожерелье прислали в книге, в страницах вырезав квадратную нишу. Обрезы книги видны, а под обложку на почте никто не заглянет.

Настало долгое молчание. Потом Тим ровным голосом сказал:

— Вы победили. Покуролесил — и хватит. Пора расхлебывать эту кашу.

Пуаро чуть заметно кивнул.

— А вы знаете, что вас видели в ту ночь?

— Меня видели? — вздрогнул Тим.

— Да, в ту ночь, когда погибла Линит Дойл, один человек видел, как вы уходили от нее после часа ночи.

Тим сказал:

— Слушайте, вы же не думаете… Это не я ее убил, клянусь вам! Я места себе не нахожу. Надо же было выбрать именно ту ночь! Это просто ужас какой-то.

— Да, — сказал Пуаро, — вам пришлось понервничать. Зато теперь, когда правда вышла наружу, вы можете нам помочь. Когда вы брали ее жемчуг, мадам Дойл была жива или мертва?

— Не знаю, — хрипло выдавил Тим. — Ей-богу, не знаю, мосье Пуаро. Я заранее выяснил, куда она кладет его на ночь, — на столик у изголовья. Я прокрался в каюту, ощупал столик, забрал жемчуг, а обратно положил поддельный и выскользнул наружу. Естественно, я думал, что она спит.

— Вы слышали ее дыхание? Вы же наверняка прислушивались.

Тим добросовестно задумался.

— Было очень тихо — действительно, очень тихо, но чтобы слышать ее дыхание… нет, не помню.

— Не пахло гарью, как после недавнего выстрела из пистолета?

— Не думаю. Не помню.

Пуаро вздохнул.

— Значит, мы не продвинулись.

Тим заинтересованно спросил:

— А кто меня видел?

— Розали Оттерборн. Она шла с другого борта и видела, как вы вышли из каюты Линит Дойл и прошли к себе.

— Так это она вам сказала.

Пуаро тихо возразил:

— Извините. Она мне ничего не говорила.

— Тогда как же вы узнали?

— Не зря же я Эркюль Пуаро! Я не нуждаюсь в том, чтобы мне рассказывали. Когда я оказал на нее давление, знаете, что она сказала? Она сказала: «Я никого не видела». Она солгала мне.

— Почему же она не призналась?

Пуаро бесстрастным голосом сказал:

— Возможно, потому, что считала убийцей, кого она увидела тогда. Согласитесь, это было похоже на правду.

— Тем больше, по-моему, оснований рассказать вам.

Пуаро пожал плечами.

— Значит, она думала иначе.

Дрогнувшим голосом Тим сказал:

— Удивительная девушка. Много, наверно, натерпелась она от своей матери.

— Да, жизнь была неласкова к ней.

— Бедная, — обронил Тим и поднял глаза на Рейса. — Что будем делать, сэр? Я признаюсь в том, что забрал из каюты Линит нитку жемчуга, вы найдете ее там, где было сказано. Я виновен в полной мере. Что же касается мисс Саутвуд, то тут я ничего не признаю. Против нее нет никаких доказательств. Это мое личное дело, где я раздобыл фальшивое ожерелье.

— Очень правильная позиция, — пробормотал Пуаро.

Тим, кривляясь, сказал:

— Джентльмен есть джентльмен! Теперь вообразите мои муки, когда матушка начала обхаживать вас. Не настолько же я закоренелый злодей, чтобы накануне весьма рискованного предприятия безмятежно сидеть бок о бок с удачливым детективом! Кому-то, может, это по вкусу, но мне — нет. Честно говоря, я сидел и обливался холодным потом.

— Однако это не удержало вас.

Тим пожал плечами.

— До такой степени я не дал себе распуститься. Когда-то надо было подменить ожерелье, а на пароходе представилась редкая возможность: ее каюта третья от меня, и сама Линит настолько погружена в собственные заботы, что вряд ли заметит подмену.

— Сомневаюсь, что все так и было.

Тим внимательно взглянул на него.

— Что вы хотите сказать?

Пуаро нажал кнопку звонка.

— Я бы хотел пригласить сюда мисс Оттерборн.

Тим нахмурился и ничего не сказал. Пришел стюард, выслушал распоряжение и удалился.

Через несколько минут явилась Розали. При виде Тима ее покрасневшие от недавних слез глаза округлились; в ней не было и следа былого недовольства, колючести. Она села и с новообретенной кротостью перевела взгляд с Рейса на Пуаро.

— Извините, что пришлось вас потревожить, мисс Оттерборн, — негромко сказал Рейс. Он был не очень доволен настойчивостью Пуаро.

— Ничего, — в тон ему сказала девушка.

— Нужно прояснить немногие моменты, — сказал Пуаро. — Когда я спросил вас, не видели ли вы кого-нибудь на палубе с правого борта в десять минут второго, вы ответили, что никого не видели. К счастью, я дознался до правды без вашей помощи. Мосье Аллертон признался, что ночью был в каюте Линит Дойл.

Она бросила взгляд на убитое, каменное лицо Тима; тот коротко кивнул.

— Я правильно назвал время, мосье Аллертон?

— Совершенно правильно, — ответил Аллертон.

Розали не сводила с него глаз. У нее дрожали помертвелые губы.

— Но вы не…

Он ответил сразу:

— Нет, нет, я не убивал. Я вор, а не убийца. Все равно об этом скоро все узнают. Я охотился за ее жемчугом.

— По словам мистера Аллертона, прошлой ночью он вошел в ее каюту и подменил жемчужное ожерелье подделкой, — вмешался Пуаро.

— Правда? — спросила Розали. Ее грустные, младенчески беззащитные глаза вопрошающе смотрели на него.

— Да, — сказал Тим.

Все молчали. Полковник Рейс смущенно ерзнул на стуле.

Пуаро продолжал фальшивым голосом:

— Это, повторяю, версия самого мосье Аллертона, которую частично подтверждает ваше свидетельство. Иначе говоря, доказано, что прошлой ночью он был в каюте Линит Дойл, но нет никаких доказательств того, что он там делал.

Тим изумленно выкатил на него глаза.

— Но вы же знаете!

— Что я знаю?

— Что я взял жемчуг.

— Mais oui — mais oui. Я знаю, что жемчуг у вас, но я не знаю, когда вы его взяли. Может статься, что вы его взяли не прошлой ночью, а раньше. Вы сказали, что Линит Дойл вряд ли бы заметила подмену. Я отнюдь не уверен в этом. Допустим, она ее заметила. Допустим далее, что она знала, кто подменил жемчуг. Допустим, что вчера вечером она грозила разоблачением, и вы поняли, что она не преминет это сделать. Допустим также, что вы слышали с палубы ссору между Жаклин де Бельфор и Саймоном Дойлом, и когда салон опустел, вошли и забрали пистолет, а час спустя, когда пароход утих, пробрались в каюту Лилит Дойл и сделали так, чтобы никакое разоблачение вам более не грозило.

— Боже мой! — сказал Тим. На его пепельном лице в немом ужасе стыли глаза, уставленные на Эркюля Пуаро.

Тот продолжал:

— Но один человек видел вас — горничная Луиза. Утром она явилась к вам и стала шантажировать. Она назначила большую цену за свое молчание. Вы поняли, что если поддаться шантажу, то это будет началом конца. Вы притворно согласились, обещали перед ленчем прийти к ней в каюту с деньгами. И когда она считала банкноты, вы ее закололи.

Но опять удача изменила вам. Когда вы шли к горничной, вас видела, — Пуаро повернулся к Розали, — ваша матушка его видела. Снова вам приходится действовать очертя голову — выбора у вас нет. Раньше вы слышали, как Пеннингтон рассказывал о своем пистолете. Вы бросаетесь в его каюту, берете из стола пистолет, подслушиваете у каюты доктора Бесснера, и, когда мадам Оттерборн готова произнести ваше имя, вы стреляете в нее.

— Нет! — вскричала Розали. — Это не он!

— После этого вы сделали единственное, что могли сделать: побежали на корму. Когда я бросился за вами, вы уже развернулись и сделали вид, что идете с противоположной стороны. Пистолет вы брали перчатками: они были у вас в кармане, когда я спросил их…

— Клянусь Богом, это неправда, — сказал Тим. — В этом нет ни слова правды. — Его подавленный голос звучал неубедительно.

Тут всех удивила Розали Оттерборн.

— Конечно, неправда! Мосье Пуаро прекрасно это знает! Он говорит так с какой-то целью.

Пуаро поднял на нее глаза. Слабая улыбка тронула его губы. Признавая свое поражение, он поднял руки.

— Вы умница, мадемуазель. Но, согласитесь, улики — одна к одной!

— Какого дьявола… — начал закипать Тим, но Пуаро остановил его движением руки.

— Против вас очень сильные улики, мосье Аллертон. Я хочу, чтобы вы осознали это. Теперь я вам скажу кое-что более приятное. Я ведь еще не обследовал ваши четки. Может так случиться, что, разобрав их, я ничего в них не найду. Поскольку мадемуазель Оттерборн стоит на том, что прошлой ночью никого не видела на палубе, eh bien, против вас нет никаких свидетельств. Жемчужное ожерелье взяла и уже вернула клептоманка, оно в той коробочке на столе, у двери, вы можете посмотреть, если интересно.

Тим встал. С минуту он безмолвствовал. Последовавшие слова могли показаться странными, но, может, они удовлетворили его собеседников.

— Спасибо, — сказал он. — Вы не раскаетесь.

Он придержал дверь, пока выходила девушка, и, прихватив картонную коробочку, тоже вышел. Они шли рядом. Тим открыл коробку, достал нитку фальшивого жемчуга и, размахнувшись, далеко швырнул ее в нильские воды.

— Вот так, — сказал он. — Кончено. Когда я верну коробочку Пуаро, в ней будет настоящий жемчуг. Каким же дураком я был!

Розали тихо спросила:

— Как случилось, что вы это сделали?

— Как я этим занялся, вы хотите сказать? Ну, не знаю. От скуки, от лени, ради интереса. Интереснее же так зарабатывать, чем таскаться на службу. Вы, конечно, содрогаетесь от омерзения, но тут есть своя прелесть — риск хотя бы.

— Это я понимаю.

— Да, но сами-то вы так никогда не сделаете.

С минуту Розали раздумывала, склонив невеселую голову.

— Да, я бы так не сделала.

Он сказал:

— Ах, моя дорогая… такая славная. Почему вы не сказали, что видели меня той ночью?

— Я подумала — они будут вас подозревать, — сказала Розали.

— А вы меня подозревали?

— Нет, я и вообразить не могла, что вы можете кого-то убить.

— Да, для убийцы я жидковат. Я просто жалкий воришка.

Она робко коснулась его руки.

— Не говорите так.

Он сжал ее руку.

— Розали, вы не согласитесь… или вы всю жизнь будете помнить и презирать меня?

Она слабо улыбнулась.

— Вы мне тоже можете кое-что припомнить.

— Дорогая…

Она еще не выговорилась.

— А как же… ваша Джоанна…

Тим издал отчаянный вопль.

— Джоанна?! Вы прямо вторая матушка! Плевать мне на Джоанну с ее лошадиной челюстью и вороватым глазом. Жуткая женщина.

Через некоторое время Розали сказала:

— Вашей маме не надо знать.

— Не уверен, — протянул Тим, — наверно, я скажу ей. Мама у меня не робкого десятка. Она перенесет. Да, лучше я развею ее родительские иллюзии. Она с таким облегчением узнает, что мои отношения с Джоанной были чисто деловыми, что простит все остальное.

Они подошли к каюте миссис Аллертон, и Тим постучал. Дверь открылась, на пороге стояла миссис Аллертон.

— Мы с Розали, — начал Тим — и смолк.

— Дорогие вы мои, — сказала миссис Аллертон, принимая Розали в объятья. — Милое дитя… Я не теряла надежды… С Тимом так трудно, да еще он притворялся, что вы ему не нравитесь. Но меня не проведешь!

Розали сказала дрогнувшим голосом:

— Вы были так добры ко мне. Мне так хотелось, чтобы…

И она счастливо зарыдала на плече у миссис Аллертон.

Глава 27

Когда за Тимом и Розали закрылась дверь, Пуаро бросил на полковника виноватый взгляд. Тот хмурился.

— Вы не возражаете, как я все устроил? — просящим тоном обратился к нему Пуаро. — Это непорядок, я знаю, но я высоко ставлю человеческое счастье.

— Мои чувства вы ни во что не ставите, — сказал Рейс.

— Эта jeune fille — я питаю к ней нежность. А как она любит своего молодого человека. Это будет замечательная пара. В ней есть твердость, которой ему недостает; его матушка ее любит. Все очень хорошо подобралось.

— Об этом браке, можно сказать, позаботились небеса и Эркюль Пуаро. Мне остается только отказаться от возбуждения уголовного дела.

— Но, mon ami, я же сказал, что это были только мои предположения.

Рейс расцвел улыбкой.

— Я не в претензии, — сказал он. — Не полицейский же я, прости Господи! Этот юный балбес, надеюсь, уже не собьется с пути. Девушка ему досталась правильная. А не нравится мне, как вы обращаетесь со мной. Я терпеливый человек, но всему есть предел. Знаете вы, кто совершил эти три убийства на пароходе? Или не знаете?

— Знаю.

— Зачем тогда ходить вокруг да около?

— Вы думаете, мне нравится размениваться на мелочи? Это вас беспокоит? Но это все не мелочи. Однажды я работал в археологической экспедиции — и вот чему я там выучился. Во время раскопок, когда из грунта извлекают какой-то предмет, его тщательно расчищают, удаляют землю, тут и там подскабливают ножом, чтобы находка предстала в своем истинном виде и ее можно было зарисовать и сфотографировать без привходящих обстоятельств. Именно этим я и занимался — удалял привходящие обстоятельства, дабы мы могли увидеть истину — нагую, неотразимую истину.

— Прекрасно, — сказал Рейс. — Представьте же нам эту нагую, неотразимую истину. Пеннингтон не убивал. Молодой Аллертон тоже. Вероятно, не убивал и Флитвуд. Скажите ради интереса, кто это сделал.

— Мой друг, я как раз собираюсь сказать.

В дверь постучали. Рейс глухо чертыхнулся. Вошли доктор Бесснер и Корнелия. У девушки был расстроенный вид.

— Ах, полковник Рейс! — воскликнула она. — Мисс Бауэрз только что рассказала мне о кузине Мари. Для меня это такой удар! Она сказала, что не может больше нести ответственность одна и что я — как член семьи — тоже должна знать. Сначала я не могла этому поверить, но доктор Бесснер такой замечательный умница…

— Ну-ну, — заскромничал доктор.

— Он так хорошо все объяснил, и что эти несчастные не могут удержаться. У него в клинике были клептоманы. Он говорит, что часто это происходит из-за глубоко укоренившегося невроза.

Корнелия с благоговением выговаривала эти слова.

— Болезнь коренится глубоко в подсознании; иногда это сущая мелочь, случившаяся в раннем детстве. Он вылечивал их тем, что заставлял вспоминать — и припоминать, какая это была мелочь.

Корнелия перевела дух и погнала дальше:

— Меня страшно беспокоит, что это все может выйти наружу. Ужасно подумать, если это дойдет до Нью-Йорка. Это же попадет во все газеты, мы же все сгорим от стыда — кузина Мари, мама.

Рейс вздохнул.

— Не тревожьтесь, — сказал он. — На этом будет гриф «совершенно секретно».

— Простите, полковник Рейс?

— Я хочу сказать, что только убийству будет дана огласка.

— Ой, — Корнелия всплеснула руками, — как хорошо! Я совершенно извелась.

— У вас слишком доброе сердце, — сказал Бесснер и покровительственно похлопал ее по плечу. Рейсу и Пуаро он объяснил: — У нее очень впечатлительная и гармоничная природа.

— Ой, что вы! Вы очень добры.

— Не видели больше мистера Фергюсона? — тихо спросил Пуаро.

Корнелия залилась краской.

— Нет, зато кузина Мари говорит о нем постоянно.

— Похоже, молодой человек благородного происхождения, — сказал доктор Бесснер. — По его внешности, признаюсь, этого нельзя сказать. Он ужасно одет и совсем не похож на воспитанного человека.

— А вы что скажете, мадемуазель?

— По-моему, он просто сумасшедший, — сказала Корнелия.

Пуаро повернулся к доктору:

— Как ваш пациент?

— Ach, он замечательно держится. Я только что успокоил эту крошку, фройляйн де Бельфор. Поверите ли, она была в отчаянии только из-за того, что у человека подскочила днем температура! Но это же естественно! Поразительно, что у него нет жара. Он похож на наших крестьян. У него великолепный организм — воловье здоровье. Вол легко переносит глубокую рану — я сам видел. Таков же мистер Дойл. У него ровный пульс, температура чуть выше нормальной. Я сумел развеять страхи этой малышки. Все-таки забавно, nicht wahr? Сейчас она стреляет, а через минуту бьется в истерике оттого, что ему нездоровится.

— Она его страшно любит, — сказала Корнелия.

— Ach! Но где тут здравый смысл? Если бы вы любили человека, стали бы вы в него стрелять? Не стали бы, вы здравомыслящая девушка.

— Я вообще не люблю, когда стреляют, — сказала Корнелия.

— Естественно, не любите. В вас очень сильно женское начало.

Рейс прекратил это беззастенчивое славословие.

— Раз он в форме, я, пожалуй, пойду к нему и продолжу давешний разговор. Он начал рассказывать про телеграмму.

Доктор Бесснер заколыхался от смеха.

— Да, это очень смешно. Он рассказывал мне. Вся телеграмма была про овощи: картофель, артишоки, лук… Что с вами?

Поперхнувшись сдавленным криком, Рейс дернулся со стула.

— Боже мой! — сказал он. — Вот вам: Ричетти!

Все трое глядели на него непонимающими глазами.

— Это новый шифр. Его испробовали в Южной Африке, когда там были беспорядки. Картофель — это пулеметы, артишоки — взрывчатка и так далее. Ричетти такой же археолог, как я. Это очень опасный террорист. За ним тянется кровавый след, и, разрази меня гром, у нас он тоже отметился. Миссис Дойл по ошибке распечатала его телеграмму. Скажи она при мне, что ей удалось там прочесть, его песенка была бы спета. И он это понимал.

Он повернулся к Пуаро.

— Я прав? — спросил он. — Ведь это — Ричетти?

— Да, это ваш герой, — сказал Пуаро. — Что-то меня постоянно коробило в нем. Уж очень назубок барабанил он свою роль. С ног до головы археолог, а человека и не видно. — Помолчав, он продолжал: — Но Линит Дойл убил не Ричетти. Уже некоторое время я знаю, так сказать, «первую половину» убийцы. Теперь у знаю и «вторую». Все встало на свои места. Вы убедитесь, однако, что, зная, как должно было все случиться, я не имею никаких доказательств тому, что все случилось именно так. Логически дело не оставляет сомнений. Фактически же оно все сомнительно. Вся надежда на то, что убийца сознается.

Доктор Бесснер скептически пожал плечами.

— Ach! Это значит надеяться на чудо.

— Не думаю. Не те обстоятельства.

Корнелия не выдержала.

— Вы не скажете нам?

Пуаро обвел взглядом всех троих: язвительно улыбается Рейс, скептически хмурится Бесснер, приоткрыв рот, таращит глаза Корнелия.

— Mais oui, — сказал он, — признаться, я люблю публику. Тщеславный человек! Я лопаюсь от самомнения. Мне хочется сказать: «Смотрите, какой он умница, Эркюль Пуаро!»

Рейс ерзнул на стуле.

— Отлично, — молвил он, — чем же он умница, этот Эркюль Пуаро?

Сокрушенно поматывая головой, Пуаро сказал:

— Поначалу я был глуп — немыслимо глуп. Камнем преткновения для меня стал этот револьвер Жаклин де Бельфор. Почему его не оставили на месте преступления? Совершенно ясно, что убийца хотел свалить преступление на Жаклин де Бельфор. Зачем тогда он забрал пистолет? Чего я только не нафантазировал по глупости! А причина была очень простая. Он потому его забрал, что не мог не забрать. Ничего другого ему не оставалось.

Глава 28

— Мой друг! — Пуаро отнесся к Рейсу. — Мы начали наше расследование с предвзятой мыслью, а именно: мы думали, что преступление было совершено внезапно, без предварительного плана. Кому-то надо было устранить Линит Дойл, и он воспользовался удобным случаем, когда преступление почти наверняка спишут на Жаклин де Бельфор. Отсюда следовало, что человек, о котором идет речь, подслушал ссору между Жаклин и Саймоном Дойлом и, когда все ушли из салона, завладел револьвером.

Но, друзья мои, если эта предвзятая идея неверна, тогда все случившееся предстанет в другом свете. И она неверна! Преступление не было совершено по наитию. Оно было тщательно спланировано и искусно приурочено к определенному времени, причем заранее были приняты все необходимые меры, вплоть до того, что в вино Эркюля Пуаро в злополучную ночь подсыпали снотворное.

Да-да, так оно и было! Чтобы наверняка устранить меня из событий той ночи, меня усыпили. Я допустил такую возможность. Я пью вино, мои соседи по столу, соответственно, виски и минеральную воду. Проще простого подсыпать неопасное снотворное в мою бутылку — весь день бутылки стоят на столе. Но я отбросил эту мысль. День был жаркий, я невероятно устал — что странного, если вместо легкого сна я проваливаюсь в тяжелое забытье?

Видите? Я все еще был в плену предубеждения. Если мне дали снотворное, значит, убийство было преднамеренным и к половине восьмого, когда мы обедаем, оно было решенным делом, а это, с точки зрения моей предубежденности, — абсурд. Когда из Нила выудили револьвер, мое предвзятое отношение впервые поколебалось. Ведь если наши предположения были верны, то револьвер никоим образом нельзя было выбрасывать за борт. И если бы только это!..

Он повернулся к доктору Бесснеру:

— Вы обследовали тело Линит Дойл… Вспомните: кожа вокруг ранки обгорела — иными словами, стреляя, револьвер приставили почти вплотную к голове.

Бесснер кивнул.

— Да, совершенно точно.

— Но пистолет нашли обернутым в бархатную накидку, и следы на накидке свидетельствовали о том, что стреляли сквозь нее, видимо, рассчитывая приглушить звук. Если стрелять сквозь бархатную ткань, на коже не должно оставаться никаких следов ожога. Следовательно, выстрел сквозь эту ткань не был тем выстрелом, который покончил с Линит Дойл. Так, может, это был первый выстрел — которым Жаклик де Бельфор ранила Саймона Дойла? Опять нет, поскольку имеются два свидетеля того выстрела, и мы знаем, как это произошло. Получается, что должен быть еще один выстрел, третий, о котором мы ничего не знаем. Но стреляли из этого пистолета только дважды, и никакому третьему выстрелу неоткуда взяться.

И тут мы столкнулись с очень любопытным, необъяснимым обстоятельством. В каюте Линит Дойл мне подвернулась интереснейшая деталь: два флакона с цветным лаком для ногтей. Вообще дамы часто меняют цвет лака, Линит же Дойл хранила верность «Кардиналу» — ярко-пунцовому лаку. На другом флакончике значилось: «Роза». Это бледно-розовый состав, однако остатки на дне флакона были ярко-красного цвета. Я заинтересовался и, вынув пробку, понюхал. Пахло не грушей, как полагается, а уксусом. Иными словами, на дне была капля-другая красной туши. Ничто не мешало мадам Дойл иметь пузырек красной туши, но тогда правильнее держать эту тушь в своем пузырьке, а не в склянке от лака. Тут потянулась ниточка к запятнанному носовому платку, в который был обернут револьвер. Красная тушь легко смывается, но она обязательно оставит бледно-розовое пятно.

Даже с этой слабой подсказки я мог подойти к истине. Новое событие развеяло последние сомнения. В обстоятельствах, обличающих в ней шантажистку, была убита Луиза Бурже. В дополнение к зажатому в руке обрывку тысячефранковой банкноты я вспомнил очень красноречивые слова, сказанные ею нынче утром.

Слушайте внимательно, поскольку тут-то и зарыта собака. Когда я спросил, не видела ли она кого накануне ночью на палубе, она дала вот такой любопытный ответ: «Конечно, если бы мне не спалось, если бы я поднялась на палубу, тогда, возможно, я могла бы увидеть убийцу, который входил в каюту мадам или выходил из нее». Что говорят нам эти слова?

Морща нос от умственного напряжения, Бесснер сразу сказал:

— Они говорят, что она поднялась на палубу.

— Нет-нет, вы не поняли. Зачем она говорила это нам?

— Чтобы намекнуть.

— Но зачем намекать нам? Если она знает убийцу, у нее два варианта: либо сказать правду, либо потребовать денег с заинтересованного лица. Она не делает ни того, ни другого. Она не объявляет: «Я никого не видела. Я спала». И она не говорит: «Я видела того-то. Это было таким-то образом». Зачем она со значением несет маловразумительный вздор? Parbleu, здесь могла быть только одна причина: ее намеки предназначались убийце. Следовательно, убийца находился среди нас. Но, кроме меня и полковника Рейса, там были еще только двое — Саймон Дойл и доктор Бесснер.

С диким ревом воспрянул доктор Бесснер.

— Ach! Что вы такое говорите! Вы обвиняете меня? Опять? Это смешно и не стоит даже презрения.

Пуаро одернул его:

— Помолчите! Я говорю, что думал в то время. Будем объективны.

— Он не говорит, что сейчас думает на вас, — примирительно сказала Корнелия.

Пуаро без паузы продолжал:

— Так что выбирать приходилось между Саймоном Дойлом и доктором Бесснером. Но какой смысл доктору Бесснеру убивать Линит Дойл? Никакого, насколько я знаю. Значит — Саймон Дойл? А это невозможно. Множество свидетелей клятвенно подтвердят, что до ссоры Саймон Дойл не покидал салона. Во время же ссоры он был ранен и просто физически не мог выйти. Располагал я убедительными свидетельствами на этот счет? Да, по первому пункту у меня были показания мадемуазель Робсон, Фанторпа и Жаклин де Бельфор, а по второму представили квалифицированные свидетельства доктор Бесснер и мадемуазель Бауэрз. Сомнениям просто не оставалось места.

Виноватым, таким образом, должен быть доктор Бесснер. В пользу этого говорит и то, что горничная была заколота скальпелем. Правда, внимание к этому обстоятельству привлек сам Бесснер.

Вот тут, друзья мои, мне вдруг уяснилась одна совершенно бесспорная вещь. Намеки Луизы Бурже не предназначались доктору Бесснеру, поскольку она превосходно могла переговорить с ним наедине в любое время. Ей нужно было, чтобы из всех нас ее понял только один человек: Саймон Дойл! Саймон Дойл ранен, его постоянно опекает доктор, он лежит в его каюте. Именно ему она спешила высказать свои темные намеки, поскольку другого случая могло и не представиться. Я вспомнил, как она к нему взывала: «Мосье, умоляю, — вы видите, что происходит? Что мне сказать?» А он ответил: «Дорогая моя, не будьте дурой. Никто и не думает, что вы что-то там видели или слышали. Все будет хорошо, я прослежу. Никто вас ни в чем не обвиняет». Ей нужны были эти гарантии — и она их получила.

Оглушительно фыркнул Бесснер:

— Ach, это глупость! Неужели вы думаете, что с переломанной костью и в лубке можно расхаживать по пароходу и закалывать людей? Говорю вам: Саймон Дойл не мог покинуть каюту.

Пуаро негромко сказал:

— Вы правы: не мог. И тем не менее я тоже прав! Ни в какую другую сторону нельзя истолковать слова Луизы Бурже.

И тогда я вернулся к началу и в новом свете рассмотрел преступление. Может быть, Саймон Дойл выходил из салона до ссоры, а другие не заметили этого или просто забыли потом? Нет, едва ли. Тогда, может быть, неосновательны свидетельства доктора Бесснера и мадемуазель Бауэрз? И этого я не смог допустить. И тут я вспомнил, что между этими двумя пунктами есть маленький интервал. В течение пяти минут Саймон Дойл оставался в салоне один, и лишь к последующему времени относится квалифицированное свидетельство доктора Бесснера. Что касается предыдущей сцены, мы располагали только зрительными впечатлениями, и, хотя они казались вполне надежными, полагаться на них уже было нельзя. В самом деле, оставляя в стороне всяческие предположения, что видели люди?

Мадемуазель Робсон видела, как мадемуазель де Бельфор выстрелила из револьвера, видела, как Саймон Дойл упал на стул, видела, как он прижал платок к ноге и тот постепенно превратился в красный комок. Что видел мосье Фанторп? Он услышал звук выстрела и застал Дойла с перепачканным платком, прижатым к ноге. Что происходит потом? Дойл настоятельно требует, чтобы мадемуазель де. Бельфор увели из салона и не оставляли одну. В последнюю очередь он просит Фанторпа привести врача.

Соответственно, мадемуазель Робсон и мосье Фанторп уводят мадемуазель де Бельфор на палубу по правому борту и в ближайшие пять минут им ни до чего. Каюты мадемуазель Бауэрз, доктора Бесснера и Жаклин де Бельфор — все по правому борту. Саймону Дойлу вполне достаточно двух минут. Он достает из-под диванчика револьвер, снимает туфли, бежит на левый борт, входит в каюту своей жены, прокрадывается к спящей, стреляет ей в голову, ставит на рукомойник пузырек из-под красной туши (чтобы его потом не нашли при нем), бежит обратно в салон, берет заблаговременно припрятанную накидку мадемуазель Ван Шуйлер, заворачивает в нее револьвер и стреляет себе в ногу. Стул, на который он теперь падает от настоящей боли, стоит у окна. Он поднимает раму и бросает револьвер, завернутый в уличающий его носовой платок и бархатную накидку.

— Невозможно, — сказал Рейс.

— Нет-нет, мой друг, не так уж невозможно. Помните свидетельство Тима Аллертона? Он услышал хлопок и следом за ним всплеск. Он еще кое-что слышал: пробегавшего мимо его двери человека. Бегать по правому борту было некому! Это он услышал, как мимо его каюты в одних носках пробежал Саймон Дойл.

— И все-таки я повторяю: это невозможно, — сказал Рейс. — Не в силах человек провернуть все это в один момент, особенно такой тугодум, как Дойл.

— Физически он очень ловок и подвижен.

— Это — да, но рассчитать все он не способен.

— А он сам и не рассчитывал, мой друг. Вот где мы все ошибались. Нам казалось, что преступление совершено под влиянием минуты, а оно не было совершено под влиянием минуты. Это, повторяю, была искусно спланированная и хорошо продуманная операция. Далеко не случайность, что у Саймона Дойла в кармане был пузырек с красной тушью. Так было задумано. Далеко не случайность, что у него был чистый, без метки носовой платок. Далеко не случайность, что мадемуазель де Бельфор ногой зашвырнула револьвер под диванчик, где он никому не будет мозолить глаза и о нем вспомнят много позже.

— Жаклин, вы сказали?

— Ну конечно. Вот они, две половины убийцы. Чем докажет Саймон свое алиби? Тем, что в него стреляла Жаклин. Чем Жаклин докажет свое алиби? Тем, что, по настоянию Саймона, с нею всю ночь оставалась сиделка. Вдвоем они имеют все необходимые качества: холодный, все рассчитывающий наперед интеллект Жаклин де Бельфор — и человек действия с немыслимой быстротой и точностью реакции.

Взгляните на дело с правильной точки — и сами собой отпадут все вопросы. Саймон Дойл и Жаклин были любовниками. Допустите, что они по-прежнему любят друг друга, и все становится ясно. Саймон избавляется от богатой жены, наследует ее деньги и в положенный срок женится на старой подруге. И как все искусно разыграно! Жаклин преследует мадам Дойл, Саймон исходит притворным гневом — все было расписано как по нотам… Но были и промахи. Саймон как-то разглагольствовал передо мной о женщинах с собственническим инстинктом — и говорил с такой горечью! Конечно, я должен был догадаться, что он имеет в виду не Жаклин, а свою жену. Или его обращение с женой на людях. Средний английский мямля, каковым является Саймон Дойл, всегда очень сдержан в проявлении чувств. Он переигрывал с обожанием. Нет, хорошим актером Саймон не был. Или взять мой разговор с Жаклин, когда она притворилась, что кто-то нас подслушивал. Я никого не видел. Да никого там и не было! Зато после это мне путало карты. Как-то ночью из своей каюты я услышал Саймона и Линит. Он говорил: «Мы должны пройти через это». Говорил-то Дойл, но была с ним Жаклин.

Заключительный акт драмы был превосходно задуман и рассчитан по минутам. Мне подсыпали снотворное, чтобы я ненароком не вмешался; выбрали свидетельницу — мадемуазель Робсон; разыграли сцену; мадемуазель де Бельфор ударилась в раскаяние и закатила истерику. Она изрядно пошумела, привлекая внимание к выстрелу. En vferitfe, все было умнейшим образом продумано. Жаклин признается, что стреляла в Дойла; это же говорит мадемуазель Робсон; это же говорит Фанторп; и когда Саймон предъявляет ногу — она таки прострелена! Какие тут могут быть вопросы?! У обоих несокрушимое алиби. Для этого, правда, Саймону Дойлу пришлось рискнуть здоровьем и помучиться, зато ранение надежно уложило его в постель.

И вдруг операция дает сбой. Луизе Бурже в ту ночь не спалось. Она поднялась на палубу и увидела, как Саймон Дойл забежал в каюту своей жены и выбежал потом. Наутро она без труда связала концы с концами и потребовала платы за свое молчание, чем и подписала себе смертный приговор.

— Ее-то как мог убить мистер Дойл! — возразила Корнелия.

— Убила напарница. Саймон Дойл при первой возможности попросил привести к нему Жаклин. Даже попросил меня оставить их наедине. Он сказал ей, откуда им грозит новая опасность. Надо было незамедлительно действовать. Он знает, где Бесснер держит свои скальпели. После преступления скальпель вымыли и положили на место. И, чуть опоздав и немного запыхавшись, Жаклин де Бельфор прибежала на ленч.

И опять неладно: теперь мадам Оттерборн видела, как Жаклин вошла в каюту Луизы Бурже. Она со всех ног спешит сказать Саймону: Жаклин — убийца. Вы помните, как Саймон стал кричать на несчастную. Мы думали: нервы. Нет, дверь на палубу была открыта, и он хотел докричаться до сообщницы о новой опасности. Она услышала и стала действовать — молниеносно. Она вспомнила, как Пеннингтон говорил о пистолете, достала его у него из стола, подкралась к двери, прислушалась и в решающий момент выстрелила. Она как-то хвасталась, что была неплохим стрелком. Ее похвальба не была пустой.

После этого третьего убийства я сказал, что у преступника было три пути отхода. Что я имел в виду? Он мог уйти на корму (в этом случае преступником оказывается Тим Аллертон), мог через перила спрыгнуть на среднюю палубу (весьма маловероятно), и, наконец, он просто мог укрыться в каюте. Каюта Жаклин через одну от каюты Бесснера. Долго ли бросить пистолет, юркнуть к себе в каюту, взъерошить волосы и повалиться на койку! Она рисковала, но другого выхода у нее не было.

Последовало молчание, потом Рейс спросил:

— А куда девалась первая пуля, которой она стреляла в Дойла?

— Я думаю, она угодила в стол. Сейчас там свежая дырка. Думаю, Дойл выковырнул ее ножиком и выбросил в окно. У него, конечно, была запасная, он вложил ее в барабан, чтобы казалось, что сделано всего два выстрела.

Корнелия вздохнула.

— Они все учли, — сказала она. — Какой ужас. Пуаро промолчал — не из скромности, конечно. Его глаза кричали: «Неправда! Они не учли Эркюля Пуаро». Вслух же он сказал:

— А теперь, доктор, пойдемте и переговорим с вашим пациентом.

Глава 29

Уже поздно вечером Эркюль Пуаро постучал в дверь каюты. Оттуда сказали: «Войдите», — и он вошел.

Жаклин де Бельфор сидела на стуле, на другом стуле, у стены, помещалась крупная горничная. Задумчиво окинув Пуаро взглядом, Жаклин указала на горничную:

— Можно она уйдет?

Пуаро утвердительно кивнул, и женщина вышла. Пуаро потянул к себе стул и сел поближе к Жаклин. Оба молчали. У Пуаро был убитый вид.

Первой заговорила девушка.

— Вот все и кончено, — сказала она. — Куда нам против вас, мосье Пуаро.

Пуаро вздохнул. Он потерянно развел руками. Какая-то немота нашла на него.

— Вообще говоря, — задумчиво глядя на него, сказала Жаклин, — я не вижу, чтобы у вас было много доказательств. Вы безусловно правы, но если бы мы стали упираться…

— Только так и не иначе могло все это произойти, мадемуазель.

— Логически это все доказательно, но я не думаю, чтобы это убедило присяжных. Ну, что теперь говорить! Вы так навалились на Саймона, что он упал как сноп. Бедняга совсем потерял голову и во всем признался. — Жаклин покачала головой. — Он не умеет проигрывать.

— Зато вы, мадемуазель, умеете.

Она вдруг залилась отчаянным, дерзким смехом.

— О да, я хорошо умею проигрывать. — Она подняла на него глаза и порывисто сказала: — Не расстраивайтесь из-за меня, мосье Пуаро. Ведь вы расстроены?

— Да, мадемуазель.

— А вам не хотелось меня простить?

Эркюль Пуаро тихо сказал:

— Нет.

Она согласно кивнула головой.

— Да, нельзя поддаваться чувству. Я снова могу это сделать. Я теперь опасный человек и сама это чувствую. — Она продолжала: — Это страшно легко — убить. Перестаешь придавать этому значение… Думаешь только о себе. А это опасно. — Помолчав, она усмехнулась. — Вы так старались помочь мне. В тот вечер в Асуане вы сказали мне, чтобы я не располагала сердце ко злу. Вы догадывались, что было у меня на уме?

Он покачал головой:

— Я только сознавал, что говорю вам правильные вещи.

— Конечно, правильные. Ведь я могла остановиться тогда, вы знаете. И я почти остановилась… Я могла сказать Саймону, что не в силах это продолжать, но… тогда… — Она оборвала себя, потом сказала: — Хотите узнать все с самого начала?

— Если вам самой хочется рассказать, мадемуазель.

— По-моему, хочется. На самом деле все очень просто. Мы с Саймоном любили друг друга…

За обыденностью высказывания, за легкостью ее тона он услышал эхо далеких голосов и продолжил:

— Только вам хватало этой любви, а ему — нет.

— Можно и так сказать. Хотя вы не совсем понимаете Саймона. Знаете, ему всегда хотелось денег. Он любит все, что доступно за деньги, — лошадей, яхты, спорт. Все это превосходные вещи, мужчины сходят по ним с ума, и ничего этого у него никогда не было. Он страшно простой, Саймон. Если он чего-то хочет, ему вынь и положь, как маленькому.

При этом ему и в голову не приходило жениться на богатой уродине. Он не такой. И когда мы встретились, все вроде бы пришло в порядок. Единственно мы не представляли, когда сможем пожениться. У него была вполне приличная работа, но он ее потерял. В общем-то по собственной вине: как-то он там попробовал схитрить и сразу попался. Не думаю, что он сознательно пошел на преступление. Просто он считал, что в Сити[358]все так поступают.

У слушателя дрогнуло лицо, но прерывать ее он не стал.

— Что-то надо было делать, и тут я вспомнила о Линит с ее новой усадьбой — и кинулась к ней. Я любила Линит, мосье Пуаро. Правда, любила. Она была моей лучшей подругой. У меня мысли такой не было, что мы можем не поделить чего-нибудь. Тогда я думала: «Как удачно, что она богатая». Наши дела с Саймоном могли сильно поправиться, если она даст ему работу. И она так хорошо отнеслась к этому, велела привезти и показать Саймона. Примерно тогда вы видели нас вечером в ресторане «У тетушки». Мы устроили гулянку, хотя нам было это не по карману.

Помолчав, она вздохнула и продолжала:

— Я сейчас хочу вам сказать чистую правду, мосье Пуаро. То, что Линит умерла, ничего не меняет. Даже сейчас мне ее не жалко. Она чего только не делала, отрывая от меня Саймона. Правда-правда! Она ни минуты не задумывалась над тем, что она делает. Ведь она была моей подругой, и это ее не остановило. Ей нужен был Саймон, и она шла напролом…

А Саймону она была совсем не нужна! Я много толковала вам о чарах, но все это, конечно, неправда. Ему не нужна была Линит. Он признавал: красивая, а вообще — мужик в юбке. Он таких не переносит. Он чувствовал себя жутко неудобно в этой ситуации. Хотя ему нравилось думать о ее деньгах.

Я, конечно, все понимала… и в конце концов я сказала, что, может, будет правильнее оставить меня и жениться на Линит. Он забраковал эту идею. Он говорил: «Жениться на ней — это никаких денег не захочешь». Ему нужны были деньги в чистом виде, а не в виде богатой жены, дающей ему на расходы. Он так сказал: «На черта мне роль принца-консорта![359] Кроме тебя, — сказал, — мне никто не нужен…»

Мне кажется, я знаю, когда к нему впервые пришла эта злосчастная мысль. Он сказал как-то: «Как бы так устроить, чтобы жениться на ней, а через год она умирает и оставляет мне всю кубышку». И глаза у него сделались такие странные, испуганные. Вот когда впервые пришла эта мысль…

Он на все лады склонял ее — и так и эдак: как было бы хорошо, если бы Линит умерла. Я сказала — ужасно так думать, и он замолчал. А еще раз застаю его — он читает о мышьяке. Я его пристыдила, он засмеялся: «Не рискуя не добудешь. Раз в жизни подвернулся случай, когда в руки плывут большие деньги».

Спустя немного времени я поняла, что у него созрело решение. И меня охватил ужас! Я сознавала, что он не справится с этим делом. Соображение у него как у младенца. Ни хитрости у него, ни капли воображения. С него могло статься накормить ее мышьяком и понадеяться на то, что доктор установит смерть от гастрита. Он считал, что как-нибудь все обойдется. И, чтобы контролировать его, я подключилась к его планам.

Просто — и с какой верой сказано. Пуаро не сомневался, что именно по этой причине она решилась на соучастие. Ей не нужны были деньги Линит Рэджуэй, но она любила Саймона Дойла. Любила, презрев рассудок, мораль и сострадание.

— Я извелась, обдумывая разные варианты. Я решила, что все должно быть построено на двойном алиби. То есть мы с Саймоном тем или иным способом свидетельствуем друг против друга, однако эти свидетельства полностью оправдывают нас. Нетрудно было притвориться, что я ненавижу Саймона. В наших обстоятельствах это было вполне правдоподобно. Поэтому, если Линит убьют, меня, скорее всего, заподозрят. И лучше всего, чтобы меня заподозрили сразу. Постепенно мы отработали все детали. Я старалась, чтобы в случае неудачи взяли меня, а не Саймона; а Саймон тревожился за меня.

Во всем этом хорошо было то, что не мне предстояло ее убить. Я бы не смогла это сделать. Хладнокровно войти и убить ее спящую? — нет. Понимаете, я ее не простила, и, случись нам сойтись лицом к лицу, я бы ее убила — открыто, не исподтишка.

Мы все продумали и предусмотрели, а Саймон взял и написал кровью букву «Ж». Глупо и мелодраматично. Представляете, что у него в голове? Но все сошло удачно.

Пуаро кивнул.

— Не ваша вина, что Луизе Бурже в ту ночь не спалось… Потом, мадемуазель?..

Она выдержала его взгляд.

— Да, — сказала она, — это ужасно, правда? Не могу поверить, что сделала это я. Теперь мне понятно, что вы имели в виду, не велев допускать в сердце зла… Вы сами знаете, как все произошло. Луиза прозрачно намекнула Саймону, что ей все известно. Саймон попросил вас привести меня к нему. Как только мы остались одни, он мне все рассказал и объяснил, что нужно сделать. А я даже не ужаснулась — так я была напугана… смертельно напугана. Вот как убийство коверкает человека. Мы с Саймоном были в полной безопасности, если бы не эта жалкая шантажистка. Я отнесла ей все деньги, какие у нас были. Я делала вид, что подлизываюсь к ней, и, когда она стала пересчитывать деньги, я убила ее. Оказалось — так просто! В этом весь ужас. Это страшно просто.

И опять мы не были в безопасности. Меня видела миссис Оттерборн. Она победно неслась по палубе доложить вам и полковнику Рейсу. У меня не было времени раздумывать. Я действовала как заведенная. Даже интересно было: ведь все повисло на волоске! И вроде еще можно было поправить…

Снова она помолчала.

— Помните, как вы зашли тогда ко мне в каюту? Вы еще сказали, что не совсем понимаете, зачем пришли. Я была такая жалкая, насмерть перепуганная. Я думала, что Саймон умрет…

— А я — надеялся на это, — сказал Пуаро.

Жаклин кивнула.

— Да, так для него было бы лучше.

— Я не об этом тревожился.

Жаклин взглянула на его ставшее строгим лицо. Она тихо сказала:

— Не переживайте из-за меня так, мосье Пуаро. В конце концов, мне всегда жилось трудно. Выгори у нас это дело, и я была бы совершенно счастлива, всему бы радовалась и, может, никогда ни о чем не пожалела. А так — ладно, пройдем и через это. Горничную мне, наверное, подсадили, чтобы я не повесилась и не глотнула синильной кислоты, как это делают в книгах. Не беспокойтесь, я не сделаю этого. Саймону будет легче, если я буду рядом.

Пуаро встал, встала и Жаклин. Она улыбнулась и сказала:

— Вы помните, я говорила, что последую за своей звездой? Вы сказали, что она может оказаться ложной, а я сказала: «Очень плохая звезда, вот она закатилась».

Под ее звонкий смех он вышел на палубу.

Глава 30

Рассветало, когда они вошли в Шелал. К самой кромке воды сумрачно подсунулись скалы. Пуаро пробормотал:

— Quel pays sauvage![360]

Рядом стоял Рейс.

— Ну что же, — сказал он, — мы свое дело сделали. Я распорядился, чтобы Ричетти первым свели на берег. Рад, что мы его взяли. Редкий негодяй! Сколько раз он уходил от нас. Надо приготовить носилки для Дойла, — продолжал он. — Поразительно, как быстро он распался на куски.

— Нисколько. Преступники с подростковой психологией слишком много мнят о себе. Ткните пальцем в мыльный пузырь их самомнения — и все, конец. Они распадаются на куски.

— Заслуживает веревки, — сказал Рейс. — Бесчувственный негодяй. Мне жалко девушку, но ей уже ничем не помочь.

Пуаро покачал головой.

— Говорят, любовь оправдывает все… Это враки! Женщины опасны, когда они любят так, как Жаклин любит Саймона Дойла. Я сказал это себе, когда впервые увидел ее: «Она слишком любит его, эта малышка». И это так.

К ним подошла Корнелия Робсон.

— Сейчас пристанем. — Минуту помолчав, она сказала: — Я была у нее.

— У мадемуазель де Бельфор?

— Да. Ужасно, что ей навязали эту горничную. Кузина Мари, боюсь, на меня очень рассердилась.

Мисс Ван Шуйлер как раз тащилась в их сторону. Глазки у нее были злые.

— Корнелия, — заскрипела она, — ты безобразно себя ведешь. Я немедленно отошлю тебя домой.

Корнелия глубоко вздохнула:

— Простите, кузина Мари, но домой я не поеду. Я выхожу замуж.

— Поумнела наконец, — молвила старуха.

Из-за угла вывернулся Фергюсон.

— Что я слышу, Корнелия? — сказал он. — Это неправда.

— Это правда. Я выхожу замуж за доктора Бесснера. Он просил моей руки вчера.

— Знаете, почему вы идете за него? — вскипел Фергюсон. — Потому что он богатый.

— Совсем не поэтому, — возмутилась Корнелия. — Он мне нравится, он добрый и все на свете знает. Меня всегда тянули к себе больные люди, клиники. У нас будет замечательная жизнь.

— Вы хотите сказать, — неверяще спросил Фергюсон, — что предпочтете этого противного старика мне?

— Конечно, предпочту. Вы неосновательный человек. Не представляю, как с вами можно было бы ужиться. И потом, он не старый, ему еще нет пятидесяти.

— У него большой живот, — вклеил Фергюсон.

— А у меня круглые плечи, — парировала Корнелия. — Внешность не имеет никакого значения. Он говорит, что я буду хорошей помощницей, обещает обучить меня лечить неврозы.

Она ушла.

— Вы думаете, она — серьезно? — спросил Фергюсон Пуаро.

— Конечно.

— Этого напыщенного зануду она предпочитает мне?

— Несомненно.

— Девушка не в своем уме, — заключил Фергюсон.

В глазах у Пуаро вспыхнул огонек.

— Оригинальная девушка, — сказал он. — Возможно, вы такую впервые встречаете.

Пароход швартовался к пристани. На борт поднялись полицейские, пассажиров попросили не спешить с высадкой. В сопровождении двух механиков к сходням угрюмо прошел Ричетти.

После задержки не сразу явились носилки. Потом на них вынесли Саймона Дойла и направились к сходням.

Это был уже другой человек — с заискивающим, перепуганным взглядом, без следа мальчишеского наплевательства.

За носилками шла Жаклин де Бельфор, бок о бок с горничной. Если бы не бледность, она выглядела как обычно. Она подошла к носилкам.

— Привет, Саймон, — сказала она.

Он поднял на нее взгляд, и на мгновение на его лице появилось прежнее мальчишеское выражение.

— Я все напортил, — сказал он. — Потерял голову и во всем признался. Прости, Джеки, я тебя подвел.

— Не переживай, Саймон, — улыбнулась она. — Мы сваляли дурака и поплатились за это. Только и всего.

Она отступила, санитары подняли носилки. Жаклин нагнулась подтянуть шнурок на ботинке, поправила резинку чулка и выпрямилась.

Резко хлопнул выстрел. Саймон Дойл дернулся и затих.

Жаклин де Бельфор кивнула, в руке у нее был револьвер. Она послала Пуаро мимолетную улыбку.

К ней рванулся Рейс, но она уже наставила свою красивую игрушку против сердца и нажала курок.

Она мягко осела и свернулась на палубе калачиком.

— Кто, к черту, дал ей этот револьвер?! — кричал Рейс.

Пуаро почувствовал, как его трогают за локоть. Миссис Аллертон тихо сказала:

— Вы — знали?

Он кивнул.

— У нее было два таких револьвера. Я это понял, когда узнал, что при обыске в сумочке Розали Оттерборн нашли револьвер. Жаклин сидела за одним столиком с ними. Поняв, что будет обыск, она подложила револьвер в сумочку Розали. Позже она отправилась к ней в каюту и забрала его, разыграв соревнование на лучшую помаду. Поскольку и сама она, и ее каюта вчера обыскивались, повторять эту процедуру не было необходимости.

— Вы хотели, чтобы она ушла таким образом? — спросила миссис Аллертон.

— Да. Но одна она не уйдет. Поэтому Саймон Дойл умер незаслуженно легкой смертью.

Миссис Аллертон передернула плечами.

— Какой страшной бывает любовь.

— Поэтому в большинстве своем великие любовные истории суть трагедии.

Миссис Аллертон перевела взгляд на облитых солнцем Тима и Розали и с неожиданным чувством сказала:

— Слава Богу, что на свете еще бывает счастье!

— Ваша правда, мадам: слава Богу.

Скоро пассажиры сошли на берег.

После них с борта «Карнака» вынесли тела Луизы Бурже и миссис Оттерборн.

Последним на берег доставили тело Линит Дойл, и по всему миру загудели провода, извещая о том, что Линит Дойл, некогда Линит Риджуэй, знаменитая, прекрасная богачка Линит Дойл умерла…

Об этом прочтут в своем лондонском клубе сэр Джордж Вуд, в Нью-Йорке — Стерндейл Рокфорд, в Швейцарии — Джоанна Саутвуд; об этом посудачат в «Трех коронах» в Молтон-андер-Вуд.

А тощий приятель мистера Барнэби скажет:

— Несправедливо, что у нее одной было все.

А мистер Барнэби одернет его:

— Не очень ей это пошло на пользу, сердечной.

Немного еще поговорив о ней, они заспорят о победителе уже близких национальных скачек. Ибо прав был мистер Фергюсон, в эту самую минуту говоривший в Луксоре, что важно не прошлое, а будущее.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Карты на столе

Идея этого романа, предвосхищенная в третьей главе романа «Убийство в алфавитном порядке», принадлежит к числу любимых сюжетов Агаты Кристи. Роман представляет собой игру в чистом виде, свободную от излишнего психологизма и стилизации, но изложенную настолько искусно, что многие критики причисляют его к числу лучших произведений писательницы.

Роман интересен еще и тем, что на его страницах единственный раз в творчестве Агаты Кристи встречаются три героя различных детективных циклов: Эркюль Пуаро, инспектор Баттл и полковник Рейс, которые вместе с миссис Оливер — новым сквозным персонажем — ведут совместное расследование. Образ миссис Оливер был задуман писательницей как самопародия, удачно обрисовывающая ее характер в мягко-комических тонах.

Впервые роман вышел в Англии в 1936 году.

Существуют два перевода на русский язык. Настоящий перевод выполнен Л. Девель и А. Девелем и впервые опубликован в книге А. Кристи «Карты на столе», «Лира», 1992 г. К настоящему изданию перевод выправлен и заново отредактирован.

Немой свидетель

Роман построен на психологических способах маскировки преступника (для чего вновь потребовалось присутствие капитана Гастингса), с увлекательным и живым сюжетом, который тем не менее вызвал ряд серьезных претензий. Эпизод, в котором женщина с брошкой на халате вбивает в плинтус среди ночи гвоздь, был особо отмечен как совершенно недостоверный.

По построению и сюжету «Немой свидетель» напоминает первые романы Кристи, но написан гораздо легче, увлекательнее, с юмором. Впервые писательница проявляет свою любовь к животным и впервые прибегает к такому приему, как расследование преступления, совершенного в прошлом. Несмотря на долгую разлуку, Пуаро не лишился привычки обводить своего друга вокруг пальца — за это он, возможно, и был так привязан к Гастингсу.

Роман вышел в Англии в 1937 году.

Перевод Н. Емельянниковой — единственный полный перевод романа на русском языке. Выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Смерть на Ниле

Этот роман кульминационный, если рассматривать творчество Агаты Кристи с точки зрения ее профессиональной изобретательности. Оригинальная, прекрасно проработанная идея, вписанная в драматическую ситуацию, — самая выигрышная комбинация у дамы Агаты, считавшей этот роман самым лучшим из своих «романов-путешествий».

Тем не менее «Смерть на Ниле» вызвала двойственные отклики. Роман часто включается в список ее лучших произведений, хотя нередки упреки в перегруженности сюжета, чрезмерном обилии преступников и «преступлении границ достоверности» (Джулиан Симонс). Прекрасно выписанные характеры трех центральных персонажей и эффектная концовка выделяют этот роман из всеобщего потока.

Роман вышел в Англии в 1937 году.

Перевод В. Харитонова выполнен специально для настоящего издания и является первым полным переводом на русском языке. Публикуется впервые.

А. Астапенков

Примечания

1

В боевой готовности (фр.).

(обратно)

2

Старинный дворец.

(обратно)

3

Гинея — денежная единица, равная 21 шиллингу. Применялась до 1971 года. До 1813 года монета в одну гинею чеканилась из золота, привозимого из Гвинеи, откуда и название.

(обратно)

4

Город-сад (англ.). В 1902 году было предпринято строительство города-спутника Лондона, «города-сада» Лечуорей. Опыт тогда оказался неудачным. Отсюда и пренебрежительное отношение к его жителям.

(обратно)

5

Тем не менее (фр.).

(обратно)

6

Мефистофель — злой дух, одно из главных действующих лиц трагедии немецкого писателя и философа Иоганна Вольфганга Гете.

(обратно)

7

Эспаньолка — короткая остроконечная бородка.

(обратно)

8

Даго (амер.) — презрительная кличка итальянцев, испанцев, португальцев.

(обратно)

9

Парк-Лейн — улица в лондонском Уэст-Энде; известна своими фешенебельными гостиницами и особняками.

(обратно)

10

Черный музей — музей криминалистики при Скотленд-Ярде (лондонской полиции).

(обратно)

11

Фомка (жарг.) — специальный ломик для взламывания замков.

(обратно)

12

Премного благодарен (фр.).

(обратно)

13

Совершенные в состоянии аффекта (фр.).

(обратно)

14

Феминизм — женское движение за равноправие женщин и мужчин.

(обратно)

15

В оригинале еще и игра слов — фамилии Баттл (битва, гром) и слова battleship (англ.) — боевой линейный корабль.

(обратно)

16

Полноте (фр.).

(обратно)

17

Сафари — охотничья экспедиция.

(обратно)

18

Конная охота на лис с гончими была в свое время популярна у английской аристократии.

(обратно)

19

Сонная болезнь — заболевание, в результате которого происходит поражение нервной системы; часто приводит к смерти. Распространено во многих районах Африки.

(обратно)

20

Кураре — сильный растительный яд. При попадании в кровь оказывает нервно-паралитическое действие. Использовался туземцами Южной Америки для отравления стрел.

(обратно)

21

Устарело (фр.).

(обратно)

22

Кокки — бактерии шаровидной формы.

(обратно)

23

Паштет из гусиной печенки (фр.).

(обратно)

24

Существует поверье: если без двадцати минут какого-то часа разговор внезапно обрывается — значит, ангел пролетел.

(обратно)

25

Бридж — карточная игра, распространенная в Англии и Америке.

(обратно)

26

Ломберный стол — обтянутый зеленым сукном квадратный раскладной стол для игры в карты (от названия старинной карточной игры — ломбер).

(обратно)

27

Карточный термин, заявка, призывающая партнера не пасовать.

(обратно)

28

У нас теперь принят термин «контра».

(обратно)

29

Гейм — выигрыш части партии, положение, когда одна из сторон записала под чертой более 100 очков. Роббер — финал игры в бридж, розыгрыш двух геймов, после чего производится окончательный подсчет.

(обратно)

30

Мандарин — европейское название государственных чиновников в старом феодальном Китае.

(обратно)

31

Друг мой (фр.).

(обратно)

32

Какое ребячество! (фр.).

(обратно)

33

Дактилоскопия — раздел криминалистики, изучающий строение капиллярных линий пальцев рук с целью установления личности преступника.

(обратно)

34

Ярд — единица длины в системе английских мер, равная 91,44 см.

(обратно)

35

Партнер разыгрывающего, он раскрывает свои карты на столе и действует по указанию партнера или предоставляет действовать ему.

(обратно)

36

Позером (фр.).

(обратно)

37

Челси — фешенебельный район в западной части Лондона.

(обратно)

38

Ноузи — длинноносый (англ.). Ноузи Паркер — имя собирательное — слишком любопытный человек.

(обратно)

39

Олбани — фешенебельный многоквартирный дом, на улице Пикадилли, где жили Байрон, Маколет, Гладстон.

(обратно)

40

Начальные слова официального обращения: «Вы предупреждаетесь об…»

(обратно)

41

Борнео (Калимантан) — остров в западной части Тихого океана. Большая часть — территория Индонезии.

(обратно)

42

Бунгало — небольшой дом на одну семью.

(обратно)

43

Лабрадор — разновидность ньюфаундленда.

(обратно)

44

Силихем-терьер — порода коротконогих охотничьих собак, название по деревне Силихем, где первоначально разводилась.

(обратно)

45

«Кто есть кто» — ежегодный биографический справочник, помещает сведения преимущественно о британских подданных. Издается с 1849 года.

(обратно)

46

Шропшир — графство на востоке Великобритании.

(обратно)

47

Шрусбери — одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных частных школ.

(обратно)

48

Сент-Кристофер — медицинский колледж Оксфордского университета.

(обратно)

49

Морфий — наркотическое болеутоляющее и снотворное средство; сверх определенной дозы действует как яд.

(обратно)

50

Сибирская язва — острое инфекционное заболевание животных и человека.

(обратно)

51

Ленч — второй завтрак, по времени примерно как наш обед.

(обратно)

52

Здесь намек на притчу о сороконожке, которую спросили, на какую ногу при ходьбе она наступает сначала, в результате та задумалась и не могла сдвинуться с места.

(обратно)

53

Вовсе нет, вовсе нет (фр.).

(обратно)

54

Большой шлем — вершина бриджа, это означает, что заявлены и взяты все 13 взяток.

(обратно)

55

Реконтра — карточный термин, ответное обязательство разыгрывающего на объявленную «контру» («дубль»).

(обратно)

56

Нет, нет, нет (фр.).

(обратно)

57

Канапе — небольшой диван с приподнятым изголовьем.

(обратно)

58

Ампир — художественный стиль в архитектуре и прикладном искусстве, возникший во Франции в начале XIX века.

(обратно)

59

Стиль мебели конца XVII века, высокое бюро.

(обратно)

60

Нецке — резная фигурка из кости или дерева, первоначально использовалась для прикрепления кошелька к кимоно.

(обратно)

61

Карл I (1600–1649) — английский король из династии Стюартов.

(обратно)

62

Название по месту производства, Баттерси — район Лондона.

(обратно)

63

Ральф Вуд — мифическое лесное существо вроде русского лешего.

(обратно)

64

Фарфор типа мейсенского, производился в 1743–1769 годах.

(обратно)

65

Имеется в виду эпизод из повести «Собака Баскервилей» английского писателя Артура Конан Дойла.

(обратно)

66

Потрясающе (фр.).

(обратно)

67

Я думаю! (фр.).

(обратно)

68

Предметах искусства (ит.).

(обратно)

69

Подержанных вещах и предметах старины (фр.).

(обратно)

70

В его характере (фр.).

(обратно)

71

В сущности (фр.).

(обратно)

72

Валлийцы — уроженцы Уэльса.

(обратно)

73

Харрогейт — фешенебельный курорт с минеральными водами в графстве Йоркшир.

(обратно)

74

Иравади — самая многоводная река Бирмы.

(обратно)

75

Паддингтон — железнодорожный вокзал в западной части Лондона.

(обратно)

76

Девоншир — графство на юго-западе Англии: пересеченная красивая холмистая местность, на побережье — курорты.

(обратно)

77

Имеются в виду густые топленые, вроде масла, девонширские сливки.

(обратно)

78

Остров Уайт — остров у южного побережья Великобритании.

(обратно)

79

Челтнем — город в центральной части Великобритании в графстве Глостершир.

(обратно)

80

Фома — один из двенадцати апостолов, получивший прозвище «Неверующий», ставшее нарицательным, за отказ поверить в воскресение Христа после его распятия.

(обратно)

81

Комбиакр — населенный пункт в графстве Девоншир.

(обратно)

82

Риджент-стрит — одна из главных торговых улиц Лондона.

(обратно)

83

Однако (фр.).

(обратно)

84

Воспаление легких (фр.).

(обратно)

85

Самолюбия (фр.).

(обратно)

86

К сожалению (фр.).

(обратно)

87

Хамадан — ковер со стилизованным изображением людей и животных. Выделывается в окрестностях города Хамадан (Центральный Иран).

(обратно)

88

Тебриз — ковер с изображением центрального медальона в окружении меньших медальонов; использовались мотивы охоты, стилизованный цветочный орнамент. Выделывается в окрестностях города Тебриз (провинция Азербайджан).

(обратно)

89

Остров Пасхи — вулканический остров в восточной части Тихого океана. Принадлежит Чили.

(обратно)

90

В Англии в общественном транспорте первый звонок кондуктора предупреждает пассажиров о закрытии дверей, после второго двери закрываются и транспорт продолжает движение по маршруту.

(обратно)

91

Театр эстрады.

(обратно)

92

Медицинский реестр — официальный список всех врачей; только числящиеся в нем имеют право практиковать; исключенные из списка, например за нарушение врачебной этики, теряют это право.

(обратно)

93

Брюшной тиф — острое инфекционное заболевание, вызываемое бактерией из рода сальмонелл (лихорадка, сыпь, поражение кишечника).

(обратно)

94

Байрон Джордж Ноэл Гордон (1788–1824) — английский поэт-романтик; пэр Англии; член палаты лордов.

(обратно)

95

«Дебнемз» — большой лондонский магазин, преимущественно женской одежды и принадлежностей женского туалета.

(обратно)

96

Харли-стрит — улица в Лондоне, на которой находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов.

(обратно)

97

Ара — крупные попугаи, распространены в Южной Америке.

(обратно)

98

Орнитология — раздел зоологии, изучающий птиц.

(обратно)

99

29 сентября.

(обратно)

100

Официальное название Скотленд-Ярда с 1891 года.

(обратно)

101

Восхищен, очарован (фр.).

(обратно)

102

Белуджистан — провинция в западной части Индии во времена британского владычества; с 1947 года входит в состав Пакистана.

(обратно)

103

Настоящий господин (индус., разг.).

(обратно)

104

Панегирик — хвалебная речь.

(обратно)

105

Амазонка — река в Южяой Америке, в основном в Бразилии; величайшая по водности в мире, впадает в Атлантический океан.

(обратно)

106

Скопа — птица семейства ястребиных, перья которых шли на украшение женских головных уборов.

(обратно)

107

Господа Бога (фр.).

(обратно)

108

Кенсингтон — фешенебельный район на юго-западе центральной части Лондона.

(обратно)

109

Идиосинкразия — повышенная чувствительность к определенным веществам или воздействиям, проявляющаяся в виде отека кожи, крапивницы и др.

(обратно)

110

Ривьера — полоса франко-итальянского побережья Средиземного моря. Зона отдыха и туризма международного значения.

(обратно)

111

Вполне искренне (лат.).

(обратно)

112

В Англии и США следствие в отношении трупа в случае насильственной или при необъяснимых обстоятельствах смерти. Проводится как судебное разбирательство, обычно с присяжными заседателями, коронером — специальным должностным лицом местного самоуправления. Выносит вердикт либо о прекращении дела, либо о предании суду обвиняемого.

(обратно)

113

Лапландцы — народ, населяющий северные территории Скандинавского полуострова.

(обратно)

114

Мой дорогой (фр.).

(обратно)

115

Крикет (англ.) — игра в мяч, отдаленно напоминающая русскую лапту. Выражение not cricket — букв, «не крикет», означает «нечестно». Пуаро — иностранец и отсюда придает ошибочное значение слову «крикет» — честность, честь.

(обратно)

116

Какая женщина! (фр.).

(обратно)

117

Бедняга Деспард! Что он должен был пережить! Какое ужасное путешествие!.. (фр.).

(обратно)

118

Правильно. Правильно, точно (фр.).

(обратно)

119

Наконец (фр.).

(обратно)

120

Ну да (фр.).

(обратно)

121

Имеется в виду Шерлок Холмс — частный сыщик, главный герой знаменитого детективного цикла, написанного английским писателем А. Конан Дойлом.

(обратно)

122

Тяжело, не так ли? (фр.).

(обратно)

123

Старинные вещицы (фр.).

(обратно)

124

Не так глупа (фр.).

(обратно)

125

Западню (фр.).

(обратно)

126

Скарабей — род жуков-навозников. В Древнем Египте почитался как одна из форм солнечного божества; его изображения служат амулетами и украшениями.

(обратно)

127

Мое дитя (фр.).

(обратно)

128

Заранее (фр.).

(обратно)

129

Тысяча благодарностей (фр.).

(обратно)

130

Крона — монета в пять шиллингов.

(обратно)

131

Вовсе нет (фр.).

(обратно)

132

Клептомания — импульсивно возникающее непреодолимое стремление совершать кражи (без корыстной цели).

(обратно)

133

Черт возьми, милейшая (фр.).

(обратно)

134

Соответствует его характеру (фр.).

(обратно)

135

Извините, мадам (фр.).

(обратно)

136

Великолепно (фр.).

(обратно)

137

Кажется да, мой друг (фр.).

(обратно)

138

Что такое? (фр.).

(обратно)

139

И что? (фр.).

(обратно)

140

Хорошо (фр.).

(обратно)

141

«Фортнум энд Мейсон» — универсальный магазин на улице Пикадилли в Лондоне, рассчитан на богатых покупателей, известен своими экзотическими продовольственными товарами.

(обратно)

142

Да, конечно (фр.).

(обратно)

143

Благодарю вас (фр.).

(обратно)

144

Бечевник — береговая полоса вдоль реки, обнажающаяся при низкой воде.

(обратно)

145

Боже мой! (фр.).

(обратно)

146

Веронал — сильнодействующее снотворное средство.

(обратно)

147

Это конец (фр.).

(обратно)

148

Великолепно (фр.).

(обратно)

149

Смирна (др. — греч., тур. Измир) — город и порт в Турции, в Измирском заливе.

(обратно)

150

Возраст достижения совершеннолетия в Англии.

(обратно)

151

Спиритический сеанс — общение с душами умерших посредством различных манипуляций, якобы помогающих войти в контакт с духами (верчение столов, блюдечек и т. п.).

(обратно)

152

Викарий — приходский священник англиканской церкви.

(обратно)

153

Индийский мятеж (восстание) (1857–1859) — народное восстание в Индии против английского колониального господства. Жестоко подавлено.

(обратно)

154

Каноник — католический соборный священник.

(обратно)

155

Эксетер — город-графство на юге Великобритании, административный центр графства Девоншир.

(обратно)

156

Эсквайр — должностной титул для мировых судей, некоторых чиновников, адвокатов и т. п. в Великобритании и США.

(обратно)

157

Бювар — настольная папка для писчей или промокательной бумаги, конвертов.

(обратно)

158

Ватсон — один из главных персонажей знаменитого детективного цикла о частном сыщике Шерлоке Холмсе, написанного английским писателем Артуром Конан Дойлом.

(обратно)

159

Дедукция — логический термин. Частный, вывод из какой-либо общей мысли.

(обратно)

160

Никогда в жизни (фр.).

(обратно)

161

Любопытно, не так ли? (фр.).

(обратно)

162

Да, мой друг (фр.).

(обратно)

163

Нет (фр.).

(обратно)

164

Миля сухопутная — единица длины в системе английских мер, равная 1,609 км.

(обратно)

165

Период властвования четырех королей Ганноверской династии (1714–1836).

(обратно)

166

Болтун (англ.).

(обратно)

167

Акр — единица площади в системе английских мер, равная 4046,86 м2.

(обратно)

168

В лето Господне… (лат.).

(обратно)

169

Построенный в XVIII–XIX веках.

(обратно)

170

Вот именно! (фр.).

(обратно)

171

1837–1901 годы.

(обратно)

172

Эпитафия — надгробная надпись.

(обратно)

173

Большой книжный шкаф с застекленным верхом, украшенным решетчатым переплетом с декоративными деталями. Изготавливался в мастерских модного краснодеревщика Томаса Чиппендейла.

(обратно)

174

Изящные стулья, овальная рамка спинки которых заполнялась связкой колосьев и тремя страусовыми перьями. Изготавливались в мастерских Георга Хеппелуайта.

(обратно)

175

Бонбоньерка — изящная коробка для конфет.

(обратно)

176

Карри — тушеное мясо под соусом из рыбы, фруктов и овощей, приправленных куркумовым корнем, пряностями.

(обратно)

177

Альков — углубление в стене комнаты для кровати.

(обратно)

178

Вот в чем дело (фр.).

(обратно)

179

Ладно (фр.).

(обратно)

180

Как дела, удалец? (фр.).

(обратно)

181

Фут — единица длины в системе английских мер, равная 30,5 см.

(обратно)

182

Итон — одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных частных школ.

(обратно)

183

Криббедж — популярная английская игра в карты.

(обратно)

184

Цирроз — разрастание в каком-либо органе соединительной ткани, нарушающее функции этого органа.

(обратно)

185

Серотерапия — лечение заболеваний (преимущественно инфекционных) сыворотками.

(обратно)

186

Девицы (фр.).

(обратно)

187

Мадонна — согласно Евангелию мать Иисуса Христа, непорочно его зачавшая.

(обратно)

188

Оккультизм — общее название мистических учений, утверждающих, что существуют сверхъестественные силы, с которыми избранные могут вступать в общение при помощи магических действий, заклинаний и т. п.

(обратно)

189

Дервиш — мусульманский нищенствующий монах.

(обратно)

190

Махатма — «великая душа» (санскр.) — душа, завершившая свой земной путь и работающая на пользу Мира; освобожденная личность, в полной мере постигшая мудрость Кришны — божества в индуистской мифологии.

(обратно)

191

Теософия — мистическое учение, претендующее на раскрытие особых «божественных тайн».

(обратно)

192

Израэлиты — последователи Иакова — согласно ветхозаветной традиции патриарха, прародителя «двенадцати колен Израилевых».

(обратно)

193

«Христианская наука» — религиозная организация протестантской ориентации, возникла в 1866 году в США. Основные ее принципы основаны на том, что излечение людей возможно только с помощью веры в Господа и ни в коем случае не лекарствами.

(обратно)

194

Неужели? (фр.).

(обратно)

195

«Уайтлиз» — большой универмаг в Уэст-Энде — западной фешенебельной части Лондона.

(обратно)

196

Нам нужен хороший бифштекс (фр.).

(обратно)

197

Наоборот (фр.).

(обратно)

198

Ужас (фр.).

(обратно)

199

Главные герои трагедии «Ромео и Джульетта» английского драматурга Вильяма Шекспира (1546–1616).

(обратно)

200

Оксфорд — один из крупнейших и престижных университетов Великобритании. Основан в XII веке.

(обратно)

201

Женихом (фр.).

(обратно)

202

Блумсбери — район в центральной части Лондона.

(обратно)

203

Уховертки (кожистокрылые) — отряд насекомых.

(обратно)

204

Эксгумация — извлечение из земли трупа для судебно-медицинского исследования.

(обратно)

205

Массивное помпезное кресло с богатой резьбой и дорогой обивкой.

(обратно)

206

Микки-Маус — мышонок, главный герой знаменитого сериала американского мультипликатора Уолта Диснея.

(обратно)

207

Фомина неделя — первая неделя после Пасхи (по имени Одного из 12 апостолов).

(обратно)

208

Раут — торжественный званый вечер, прием.

(обратно)

209

По-моему (фр.).

(обратно)

210

Нет, не то (фр.).

(обратно)

211

Суфражизм — женское движение за предоставление женщинам избирательных прав, распространенное во второй половине XIX — начале XX века в Великобритании, США и других странах.

(обратно)

212

К черту (фр.).

(обратно)

213

Маргейт — дачное место в графстве Кент, на юго-востоке Великобритании.

(обратно)

214

Спаниели — порода крупных охотничьих собак, выведенных в Испании и очень популярных в Англии.

(обратно)

215

Бультерьеры — порода бойцовых, сторожевых собак, выведенных в Англии.

(обратно)

216

Трельяж — трехстворчатое зеркало.

(обратно)

217

Люпины — многолетние цветы семейства бобовых.

(обратно)

218

Дельфиниумы — многолетние цветы семейства лютиковых.

(обратно)

219

Гербициды — химические вещества, применяемые для уничтожения сорняков путем опрыскивания.

(обратно)

220

Гастроэнтерит — воспалительное заболевание желудка и тонких кишок.

(обратно)

221

Гепатит — общее название воспалительных заболеваний печени.

(обратно)

222

Алоэ — травянистое растение с мясистыми листьями, используемыми в медицине.

(обратно)

223

Подофиллин — смесь смолоподобных веществ, выделяемых из корневища травянистого растения семейства барбарисовых.

(обратно)

224

Это удивительно (фр.).

(обратно)

225

Фунт — основная единица массы в системе английских мер, равная 454 г.

(обратно)

226

До свидания (фр.).

(обратно)

227

Поспешим (фр.).

(обратно)

228

Дюйм — единица длины в системе английских мер, равная 2,54 см.

(обратно)

229

Разумеется, разумеется (фр.).

(обратно)

230

Гипофиз — железа внутренней секреции, оказывает влияние на рост, развитие, обменные процессы, регулирует деятельность других желез внутренней секреции.

(обратно)

231

Извините? (фр.).

(обратно)

232

Болезнь, при которой развивается обширный некроз (омертвение) печени.

(обратно)

233

Свободу действий (фр.).

(обратно)

234

До свидания, мадемуазель, до свидания, доктор (фр.).

(обратно)

235

Смешно, да? (фр.).

(обратно)

236

Не так ли? (фр.).

(обратно)

237

доверьте (фр.).

(обратно)

238

Конечно (фр.).

(обратно)

239

Здесь температура дается по Фаренгейту.

(обратно)

240

Тише, тише (фр.).

(обратно)

241

Юстон — железнодорожный вокзал в Лондоне.

(обратно)

242

В самом деле (фр.).

(обратно)

243

Обобщением (фр.).

(обратно)

244

Вот так (фр.).

(обратно)

245

Эндокринология — наука, изучающая строение и функции желез внутренней секреции.

(обратно)

246

Британская Колумбия — провинция на западе Канады.

(обратно)

247

Влюбленным (фр.).

(обратно)

248

«Вулвортс» — универмаги американской компании «Ф.-У Вулворт», имеющей филиалы в Англии.

(обратно)

249

Уолл-стрит — улица в Нью-Йорке, на которой расположены здание Фондовой биржи и многих банков; символ финансовой олигархии США.

(обратно)

250

Шотландская охота — пешая охота с шотландскими борзыми (дирхаундами), заключавшаяся в травле зверя.

(обратно)

251

Ее величество королева, Линит златокудрая! (фр.).

(обратно)

252

Ирония этого вопроса в том, что «королевское пособие» полагается матери, родившей трех и более близнецов.

(обратно)

253

Слегка измененная фраза из Книги общей молитвы — молитвенника и требника англиканской церкви.

(обратно)

254

«Один любит, другой позволяет себя любить» (фр.).

(обратно)

255

Елизавета (1533–1603) — английская королева с 1558 года, из династии Тюдоров.

(обратно)

256

Майорка — остров в Средиземном море, славится климатическими курортами. Территория Испании.

(обратно)

257

Маклер — лицо, специализирующееся на посреднических биржевых операциях.

(обратно)

258

Смотри (лат.).

(обратно)

259

Мэйфер — фешенебельный район Лондона с дорогими магазинами и гостиницами.

(обратно)

260

Отличительной чертой которого была чопорность. Относилось ко времени правления Эдуарда VII (1901–1910), когда нравы оставались еще «викторианскими».

(обратно)

261

Предаются умозрительным мечтаниям.

(обратно)

262

Эль-Файюм — крупный город на севере Египта, неподалеку от которого находится древний город Кракадилополис, активно посещаемый иностранными туристами.

(обратно)

263

Луксор — город в Египте, на территории древних Фив, в среднем течении р. Нил; основная достопримечательность — храм богов Амона Ра, Мут, Хонсу (XVI–XV вв. до н. э.), соединенный аллеей сфинксов с комплексом древнеегипетских храмов Карнак, названных по одноименному арабскому селению.

(обратно)

264

Асуан — крупный город на юге Египта, порт на реке Нил, климатический курорт.

(обратно)

265

Хартум — столица Судана, расположен у слияния рек Белый Нил и Голубой Нил в реку Нил.

(обратно)

266

Бюро Кука — известное туристическое агентство, имеющее отделения во многих странах.

(обратно)

267

Чесуча — плотная шелковая ткань.

(обратно)

268

Слоновый остров — на реке Нил напротив города Асуан.

(обратно)

269

Вади-Хальф — город на севере современного Судана в низовьях Второго порога — одного из шести порогов на реке Нил, вызванных выходом на поверхность трудноразмываемых горных пород.

(обратно)

270

Лазурит — ценный минерал, синего (кобальт) цвета.

(обратно)

271

Пиастр — разменная монета в Египте.

(обратно)

272

Сомнамбула — человек, страдающий расстройством сознания, при котором автоматически во сне совершаются привычные действия.

(обратно)

273

Бакшиш — подарок (перс.).

(обратно)

274

Ну вот (фр.).

(обратно)

275

Хорошо (фр.).

(обратно)

276

Да, конечно, мадам (фр.).

(обратно)

277

Хламида — мужская верхняя одежда древних греков и римлян — род плаща с застежкой на правом плече или на груди.

(обратно)

278

Мятный ликер (фр.).

(обратно)

279

Бриндизи — город на юге Италии.

(обратно)

280

Послушайте, мадам (фр.).

(обратно)

281

Государственное вероисповедание в Великобритании. Протестантское по сути, оно ближе к католическому, чем другие протестантские учения.

(обратно)

282

Пэр — звание представителя высшей аристократии.

(обратно)

283

Южная Каролина — штат на юго-востоке США.

(обратно)

284

Шелал — селение и порт в верховьях Первого порога.

(обратно)

285

Филы — остров на Ниле южнее Асуана.

(обратно)

286

Кения — государство в Восточной Африке, колония Великобритании. С 1963 года независимое государство.

(обратно)

287

Нубийцы — народ, населявший Нубию (Куш) — страну, расположенную между Первым и Шестым порогами Нила и далее к югу на территории современного Судана и части Египта.

(обратно)

288

«Господин Гвидо Ричетти, археолог» (ит.).

(обратно)

289

Черт побери (фр.).

(обратно)

290

Повесть-сказка английского писателя Льюиса Кэрролла.

(обратно)

291

Согласно Библии, царь Ахав, оклеветав и погубив Навуфея, прибрал к рукам приглянувшийся ему виноградник.

(обратно)

292

Парфенон — главный храм на Акрополе в Афинах, памятник древнегреческой архитектуры периода высокой классики.

(обратно)

293

Дам — остров на Ниле, южнее Асуана.

(обратно)

294

Драгоман — переводчик при европейском посольском или консульском представительстве, преимущественно в странах Востока.

(обратно)

295

Амон — в древнеегипетской мифологии бог — покровитель г. Фивы, постепенно начал отождествляться с верховным богом Ра (Амон — Ра). Изображался в виде человека (иногда с головой барана).

(обратно)

296

Бедекер — название широко распространенных путеводителей (на немецком и др. языках) по различным странам, содержащих обширный фактический материал. Название получили по имени немецкого книготорговца и издателя.

(обратно)

297

Рамзес II — египетский фараон в 1290–1224 годах до н. э. Его правление отличалось многочисленными войнами; он восстановил власть Египта в Палестине, вел большое храмовое строительство.

(обратно)

298

Передача права владения ценными бумагами одним лицом другому.

(обратно)

299

Большая страсть (фр.).

(обратно)

300

Абу-Симбел — местность на западном берегу р. Нил, на границе Египта и Судана, где находятся два скальных храма Рамзеса II и главных древнеегипетских богов со статуями и рельефами на фасадах. В связи со строительством Асуанской плотины перенесены на плато над старым руслом реки.

(обратно)

301

Мут — в египетской мифологии богиня неба, жена бога Амона. Изображалась в виде женщины.

(обратно)

302

Местное слово, мадам (фр.).

(обратно)

303

Семне — селение на севере Судана в верховьях Второго порога на р. Нил.

(обратно)

304

Аменемхет III — египетский фараон (около 1849–1801 гг. до н. э.) из XII династии.

(обратно)

305

Оплошностью (фр.).

(обратно)

306

Виктория (1819–1901) — королева Великобритании с 1837 года, последняя из Ганноверской династии.

(обратно)

307

Оранжад — прохладительный напиток с апельсиновым соком.

(обратно)

308

Может быть (фр.).

(обратно)

309

Пепсин — пищеварительный фермент, расщепляющий белки.

(обратно)

310

Ну да (фр.).

(обратно)

311

Действовал в США в 1920–1933 годах.

(обратно)

312

Что? (нем.).

(обратно)

313

Хорошо (нем.).

(обратно)

314

Ничего (подобного) (нем.).

(обратно)

315

Черт возьми, черт возьми! (фр.).

(обратно)

316

Старая игра (фр.).

(обратно)

317

Ребячество (фр.).

(обратно)

318

Силы небесные! (нем.).

(обратно)

319

Не так ли? (нем.).

(обратно)

320

Так. Уточнили (фр.).

(обратно)

321

Дитя мое (фр.).

(обратно)

322

Проклятье! (фр.).

(обратно)

323

Очень хорошо, мадемуазель (фр.).

(обратно)

324

Чудесно! (фр.).

(обратно)

325

Предмет роскоши (фр.).

(обратно)

326

Нувориш — разбогатевший на спекуляциях богач-выскочка.

(обратно)

327

Преступление, совершенное я состоянии аффекта (фр.).

(обратно)

328

«Доисторическое изыскание в Малой Азии» (нем.).

(обратно)

329

Анатолийские предгорья — внутренняя часть Малоазиатского нагорья, на территории Турции.

(обратно)

330

Ищите женщину! (фр.).

(обратно)

331

Говорящий вам это (фр.).

(обратно)

332

Мой друг (фр.).

(обратно)

333

Наш милейший (фр.).

(обратно)

334

Эпатаж — поведение, нарушающее общепризнанные нормы и правила.

(обратно)

335

Бандана — ситцевый платок, обычно в горошек.

(обратно)

336

Барышни (фр.).

(обратно)

337

Бедняжка мадам Дойл (фр.).

(обратно)

338

Бедное дитя (фр.).

(обратно)

339

Церемонии (фр.).

(обратно)

340

Вот как! (фр.).

(обратно)

341

Страз — искусственный камень, блеском и игрой похожий на драгоценный. Назван по имени изобретателя.

(обратно)

342

Этой бедной крошки Розали (фр.).

(обратно)

343

«Едгин» — сатирическая дилогия английского писателя Сэмюэла Батлера (1835–1902). Перевертыш слова «нигде». Дневник — историко-литературный памятник Сэмюэла Пеписа (1633–1703).

(обратно)

344

Эхма! (выражение досады, огорчения) (фр.).

(обратно)

345

«Мух на уксус не ловят» (фр.), т. е. насильно мил не будешь.

(обратно)

346

Что такое? (фр.).

(обратно)

347

Горничную (фр.).

(обратно)

348

Помада нынче вещь не менее важная, чем весь наряд (фр.).

(обратно)

349

Сепсис — тяжелое инфекционное заболевание, развивающееся вследствие заражения крови.

(обратно)

350

Король умер — да здравствует король! (фр.).

(обратно)

351

Нелепа жизнь. Любви немного, Немного лжи И сон до срока. Жизнь коротка. Глоток надежды, Мечты бокал И смежи вежды.

Леон Монтенекен (бельгийский поэт XIX века).

(обратно)

352

Да-да, конечно (фр.).

(обратно)

353

Мой полковник (фр.).

(обратно)

354

Ренессанс — период подъема, расцвета в культурном и духовном развитии стран Западной и Центральной Европы.

(обратно)

355

Песня пиратов из знаменитого романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ».

(обратно)

356

Человек, находящийся напротив (фр.).

(обратно)

357

Но это все (фр.).

(обратно)

358

Сити — исторический центр Лондона, один из крупнейших финансовых и коммерческих центров мира.

(обратно)

359

Принц-консорт — в Великобритании муж царствующей королевы, сам не являющийся монархом.

(обратно)

360

Какая дикая страна! (фр.).

(обратно)

Оглавление

КАРТЫ НА СТОЛЕ Cards on the table 1936 © Перевод Девель Л., Девель А., 1991

  Предисловие автора

  Глава 1 Мистер Шайтана

  Глава 2 Обед у мистера Шайтаны

  Глава 3 Бридж[25]

  Глава 4 Первый убийца?

  Глава 5 Второй убийца?

  Глава 6 Третий убийца?

  Глава 7 Четвертый убийца?

  Глава 8 Кто же из них?

  Глава 9 Доктор Робертс

  Глава 10 Доктор Робертс (продолжение)

  Глава 11 Миссис Лорример

  Глава 12 Энн Мередит

  Глава 13 Второй посетитель

  Глава 14 Третий посетитель

  Глава 15 Майор Деспард

  Глава 16 Свидетельство Элси Батт

  Глава 17 Свидетельство Роды Доз

  Глава 18 Чайная интерлюдия

  Глава 19 Совещание

  Глава 20 Свидетельство миссис Лаксмор

  Глава 21 Майор Деспард

  Глава 22 Свидетельство из Комбиакра

  Глава 23 Свидетельство пары шелковых чулок

  Глава 24 Три убийцы — вне подозрения

  Глава 25 Говорит миссис Лорример

  Глава 26 Правда

  Глава 27 Свидетель-очевидец

  Глава 28 Самоубийство

  Глава 29 Несчастный случай

  Глава 30 Убийство

  Глава 31 Карты на столе

НЕМОЙ СВИДЕТЕЛЬ Dumb Witness 1937 © Перевод Емельянникова H., 1994

  Глава 1 Мисс Аранделл из «Литлгрин-хауса»

  Глава 2 Родственники

  Глава 3 Несчастный случай

  Глава 4 Мисс Аранделл пишет письмо

  Глава 5 Эркюль Пуаро получает письмо

  Глава 6 Поездка в «Литлгрин-хаус»

  Глава 7 Обед в «Джордже»

  Глава 8 В «Литлгрин-хаусе»

  Глава 9 Следственный анализ происшествия с мячиком Боба

  Глава 10 Визит к мисс Пибоди

  Глава 11 Визит к сестрам Трипп

  Глава 12 Пуаро проясняет ситуацию

  Глава 13 Тереза Аранделл

  Глава 14 Чарлз Аранделл

  Глава 15 Мисс Лоусон

  Глава 16 Миссис Таниос

  Глава 17 Доктор Таниос

  Глава 18 Осиное гнездо

  Глава 19 Визит к мистеру Первису

  Глава 20 Второе посещение «Литлгрин-хауса»

  Глава 21 Аптекарь, сиделка, доктор

  Глава 22 Женщина на лестнице

  Глава 23 Доктор Таниос наносит нам визит

  Глава 24 Тереза отрицает

  Глава 25 Я сижу в кресле и пытаюсь размышлять

  Глава 26 Миссис Таниос отказывается говорить

  Глава 27 Визит доктора Доналдсона

  Глава 28 Еще одна жертва

  Глава 29 Разговор в «Литлгрин-хаусе»

  Глава 30 Последнее слово

СМЕРТЬ НА НИЛЕ Death on the Nile 1937 © Перевод Харитонов В., 1994

  Часть первая АНГЛИЯ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

  Часть вторая ЕГИПЕТ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

  БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg