«Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг»

Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг (fb2) - Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг (пер. Екатерина Максимовна Чевкина,Мария Макарова,Елена Владимировна Осенева,А. Титов) (Кристи, Агата. Сборники) 3010K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Кристи

Кристи Агата СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ТОМ ШЕСТНАДЦАТЫЙ

КОШКА НА ГОЛУБЯТНЕ Cat Among the Pigeons 1959 © Перевод под редакцией М. Макаровой, Е. Чевкиной

Пролог Летний триместр[1]

1

Подходил к концу первый день летнего триместра в школе Медоубенк[2]. Заходящее солнце освещало посыпанную гравием дорожку, ведущую к крыльцу. Парадные двери были гостеприимно распахнуты, и посреди дверного проема, на удивление гармонично вписываясь в георгианскую[3] архитектуру дома, стояла мисс Вэнситтарт, тщательно причесанная и одетая в безупречного покроя костюм.

Некоторые еще недостаточно осведомленные родители принимали ее за саму знаменитую мисс Балстроуд; они не знали, что мисс Балстроуд имела обыкновение удаляться в свой кабинет — в святую святых, куда допускалось лишь Малое число избранных и привилегированных.

По левую руку от мисс Вэнситтарт стояла мисс Чедвик, общительная, всезнающая мисс Чедвик, без которой невозможно было представить себе Медоубенк. Если б не она, школы просто не существовало бы. Мисс Балстроуд и мисс Чедвик основали Медоубенк вместе. Мисс Чедвик носила пенсне, сутулилась, одевалась довольно непритязательно, держалась очень просто и дружелюбно и была, между прочим, блестящим математиком.

Разнообразные приветственные фразы, с необыкновенной любезностью произносимые мисс Вэнситтарт, плыли в воздухе над домом.

— Как вы себя чувствуете, миссис Арнольд? Ну, Лидия, я думаю, ты была в восторге от твоих эллинских[4] каникул? Как это замечательно! Надеюсь, ты привезла чудесные фотографии?

— Да, леди Гарнетт, мисс Балстроуд получила ваше письмо. Да-да, с занятиями по искусству все улажено.

— Как поживаете, миссис Бэрд?.. Как вы сказали? О, я не думаю, что мисс Балстроуд сможет вас сегодня принять. А мисс Роуэн должна быть где-то здесь, может быть, вы обсудите этот вопрос с ней?

— Тебе покажут твою спальню, Памела. Она расположена в дальнем крыле, рядом с яблоней…

— Действительно, леди Вайолет, весна выдалась в этом году просто ужасная. Это ваш младший? Как его зовут? Гектор? Какой у тебя замечательный аэроплан, Гектор!

— Tres heureuse de vous voir, Madame. Ah, je regrette, ce ne serait pas possible, cette apres-midi. Mademoiselle Bulstrode est tellement occupee[5].

— Добрый день, профессор. Ну как ваши раскопки? Нашли что-нибудь интересное?

2

В маленькой комнате на первом этаже Энн Шепленд, секретарша мисс Балстроуд, с бешеной скоростью печатала на машинке. Энн, подтянутая женщина лет тридцати пяти, темноволосая, гладко причесанная, умела быть привлекательной, когда хотела, но жизнь научила ее, что работоспособность и компетентность стоят больше, чем женское обаяние и приносят меньше осложнений. В данный момент ее целью было в точности соответствовать образу секретарши директора престижной школы для девочек. Время от времени, вставляя новый лист в пишущую машинку, она поглядывала в окно, внимательно наблюдая за подъезжающими.

«Господи! — испуганно произнесла про себя Энн. — Никогда не думала, что в Англии еще осталось столько шоферов!»

Она невольно улыбнулась, когда место отъехавшего огромного «роллс-ройса»[6] занял крошечный, довольно старенький «остин»[7]. Из него вылез, видимо, изнемогший от забот человек, сопровождаемый дочерью, куда более безмятежной и спокойной. Они на минуту замешкались, но на помощь им уже спешила мисс Вэнситтарт.

— Майор Харгривс? А это мисс Элисон? Проходите, пожалуйста, в дом. Я буду рада показать вам комнату Элисон.

Энн усмехнулась и вновь принялась печатать. «Старушка Вэнситтарт мастерица подражать! — подумала она. — Не хуже самой Балстроуд умеет проделывать все эти штучки».

Огромный, невероятно роскошный «кадиллак»[8], окрашенный в два тона — темно-синий и малиновый, — с трудом уместился на подъездной площадке. Он уперся радиатором в древний «остин» майора Алистера Харгривса.

Шофер поспешно вылез и распахнул дверцу. Из машины вышел смуглый бородатый мужчина, одетый в легкую арабскую накидку, следом — дама, словно сошедшая с обложки парижского модного журнала, а за ней — смуглая тонкая девочка.

«Наверное, принцесса Имярек собственной персоной, — подумала Энн. — Воображаю ее в школьной форме, но это чудо, по-видимому, случится только завтра!»

На сей раз в дверях показались как мисс Вэнситтарт, так и мисс Чедвик.

«Стало быть, эти двое из „кадиллака“ будут допущены к Ее Светлости, — решила Энн. — А все же странно, почему над мисс Балстроуд никогда не подшучивают? Потому, что ежа Личность… Но тебе, моя милая, — перебила она себя, — лучше думать о двоеточиях и запятых и закончить письма без ошибок».

Это вовсе не значило, что Энн когда-либо делала ошибки. Она была специалистом в своем деле. Ей пришлось поработать секретарем директора нефтяной компании, а также личным секретарем сэра Мервина Тодхантера, известного не только эрудицией и умом, но и своей раздражительностью. Среди ее начальников были два министра и один важный чиновник. До сих пор ей приходилось работать только среди мужчин. Энн не думала поначалу, что сможет привыкнуть к исключительно женскому обществу. Но — новизна ощущений!.. Правда, у нее есть Деннис. Верный Деннис! Верный Деннис, возвращающийся из Бирмы[9], Малайи[10] и других стран, неизменно преданный, всегда предлагающий руку и сердце. Милый Деннис!.. Но, наверное, это очень скучно — быть замужем за Деннисом…

Да, в ближайшее время ей предстояло довольствоваться компанией женщин: воспитанницы и воспитательницы, и ни одного мужчины, кроме садовника, которому, разумеется, где-то под восемьдесят…

Однако тут Энн ждал сюрприз. Снова посмотрев в окно, она увидела мужчину, подстригающего живую изгородь у самой подъездной площадки, — садовника, но отнюдь не восьмидесятилетнего! Молодой, смуглый, неплохо сложен. «Сегодня молодые люди готовы выполнять любую работу, чтобы достать денег на осуществление своих целей, — подумала Энн. — Или просто на пропитание. Но стрижет он очень умело. Наверное, он и в самом деле садовник».

Он может оказаться вполне забавным, решила Энн.

Что ж, осталось перепечатать всего одно письмо, а потом можно будет прогуляться по саду.

3

На втором этаже мисс Джонсон, наставница, распределяла комнаты, знакомилась с новенькими и приветствовала старых учениц.

Она была рада, что начался новый триместр, потому что во время каникул чувствовала себя какой-то неприкаянной. Две ее замужние сестры, у которых она иногда гостила, были заняты своими семейными заботами. Медоубенк их не интересовал. Для мисс Джонсон, хотя она и обожала сестер и племянников, главным делом, главным интересом всей жизни был Медоубенк. Да, это было замечательно, что занятия вновь начались.

— Мисс Джонсон!

— Да, Памела?

— Мисс Джонсон, в моем чемодане что-то разбилось! Боюсь, что это масло для волос. Оно перепачкает все мои вещи!

— Бегу, бегу! — Мисс Джонсон устремилась на помощь.

4

На лужайке перед подъездной дорожкой прогуливалась мадемуазель Бланш, новая преподавательница французского. Она оценивающе разглядывала молодого человека, подстригавшего изгородь. «Assez bien»[11],— подумала мадемуазель Бланш. Маленькая, похожая на мышку, мадемуазель Бланш была совершенно неприметной, но сама примечала абсолютно все.

Она перевела взгляд на вереницу автомашин у главного входа и прикинула их цену во франках и фунтах стерлингов. Этот Медоубенк — действительно formidable![12] Она мысленно прикинула, какую прибыль получает от этого мисс Балстроуд.

Да, в самом деле. Formidable!

5

Мисс Рич, преподававшая английский и географию, устремилась к дому, то и дело спотыкаясь, поскольку, как обычно, забывала смотреть под ноги. И волосы ее тоже, как обычно, выбивались из прически. Лицо у мисс Рич было напряженное и некрасивое. Она бормотала вполголоса: «Снова оказаться здесь! Здесь… Какая тоска. Это годы и годы!..»

Мисс Рич споткнулась еще раз, и молодой садовник протянул руку, чтобы поддержать ее.

— Осторожно, мисс.

— Спасибо, — сказала Эйлин Рич, даже не взглянув на него.

Мисс Роуэн и мисс Блейк, две младшие учительницы, шли по направлению к спортивному корпусу. Мисс Роуэн была смуглая и поджарая, а мисс Блейк, напротив, белокурая и полненькая. Они оживленно обсуждали свои недавние впечатления о Флоренции: картины, скульптуры и цветущие деревья… И двух молодых итальянских джентльменов, пытавшихся казаться дерзкими.

— Ясное дело, — говорила мисс Блейк, — чего еще можно ожидать от итальянцев.

— Дикари, — сказала мисс Роуэн, изучавшая в свое время не только экономику, но и психологию. — Зато здоровые, сразу видно. Без подавленных инстинктов.

— Джузеппе был просто потрясен, когда узнал, что я преподаю в Медоубенке, — сказала мисс Блейк. — Сразу стал намного вежливей и заметил, что его двоюродная сестра давно мечтает попасть сюда. Но только у мисс Балстроуд вряд ли найдется вакантное место.

— Медоубенк — это школа, которая в самом деле котируется! — восторженно воскликнула мисс Роуэн. — Смотри, как впечатляюще выглядит наш новый спортивный комплекс! Никогда бы не подумала, что он будет готов в срок.

— Мисс Балстроуд ведь обещала, что будет, — ответила мисс Блейк — как всегда тоном, не допускающим возражений.

6

Дверь спортивного корпуса распахнулась, и оттуда вышла очень худая молодая женщина с рыжими крашеными волосами. Она окинула подруг неприязненным взглядом и быстро скрылась из виду.

— Это, должно быть, новая учительница гимнастики, — сказала мисс Блейк. — Какая неприятная!

— Действительно, не очень симпатичная, — согласилась мисс Роуэн, — мисс Джонс была гораздо приветливей.

— Она так на нас глянула… — проговорила мисс Роуэн.

Обе почувствовали себя слегка уязвленными.

7

Одно из окон приемной мисс Балстроуд выходило на дорожку перед домом, другое — на купы рододендронов[13]позади него. Это была очень эффектная комната, а сама мисс Балстроуд была не просто эффектной женщиной — высокая, с благородной осанкой, с прекрасно уложенными седыми волосами, серыми смеющимися глазами и с твердым волевым ртом, — но и безусловно выдающейся. Успех ее школы (а Медоубенк был одной из самых преуспевающих школ в Англии) в значительной степени зависел от яркой индивидуальности самой мисс Балстроуд. Обучение тут было очень дорогим, но суть была не в этом. Иначе говоря, платить приходилось втридорога, но товар того стоил. Вы могли быть спокойны: ваша дочь получит в Медоубенке такое образование, какое вы хотите и какое хочет мисс Балстроуд. Результат, как правило, удовлетворял обе стороны. Благодаря высокой плате мисс Балстроуд нанимала самых лучших учителей, что называется, учителей от Бога.

Хотя школа придерживалась индивидуального подхода к воспитанницам, в Медоубенке все же царила дисциплина. Однако дисциплина без муштры — это был принцип мисс Балстроуд. Дисциплина (она это знала) необходима тем, кто еще очень юн, она дает ощущение безопасности. Муштра же только раздражает.

Ее ученицы были очень разными. Часть приехали из-за границы, из хороших иностранных семей, нередко даже из правящих династий. Были также и англичанки аристократического происхождения или из богатых семей, хотевших дать им гуманитарное образование и знания о жизни и выучить хорошим манерам, чтобы те с легкостью могли поддержать разговор на любую тему. Некоторые ученицы старались изо всех сил, чтобы сдать вступительные экзамены и в конечном счете получить степень бакалавра[14],— им нужны были лишь хорошие преподаватели и усиленное внимание. Другим просто не нравилось учиться в обычной школе. Но у мисс Балстроуд были собственные принципы: она не принимала к себе девочек с неразвитым интеллектом, тупых и с дурными наклонностями. И еще отдавала предпочтение тем, которые казались ей способными и чьи родители вызывали у нее симпатию.

Возраст ее учениц также широко варьировался. Здесь были и вполне сформировавшиеся девушки, и почти дети; для тех, чьи родители находились за границей, мисс Балстроуд разработала специальную систему — чтобы их каникулы и выходные дни были не менее увлекательными, чем у остальных учениц.

В данный момент мисс Балстроуд стояла в своей приемной у каминной полки и слушала миссис Джеральд Хоуп, говорившую высоким срывающимся голосом. Мисс Балстроуд не предложила посетительнице сесть, безошибочно определив, что тогда визит затянется надолго.

— Вы понимаете, Генриетта — очень нервная девочка. В самом деле, ужасно нервная. Наш доктор говорит…

Мисс Балстроуд милостиво кивнула, с трудом удерживаясь от ядовитого замечания, так и просившегося на язык: «Господи, неужели вы не понимаете, что так говорит о своей дочери почти каждая мамаша?!» Вместо этого она произнесла сдержанно-любезно:

— У вас не должно быть по этому поводу никаких волнений, миссис Хоуп. Мисс Роуэн — член нашего педагогического коллектива — великолепный психолог. Вы будете поражены, какие перемены к лучшему произойдут в Генриетте («такой милой интеллигентной девочке, в отличие от вас», мысленно добавила она) после нескольких месяцев пребывания здесь.

— О, конечно, я знаю. То, что вы сделали с дочерью миссис Ламбет, — просто чудо. Настоящее чудо! Так что я очень рада. И… Ах да, забыла. Через полтора месяца мы собираемся в Южную Францию. Я думаю взять с собой Генриетту. Ей придется пропустить несколько недель занятий.

— Боюсь, что это совершенно невозможно, — сказала мисс Балстроуд, очаровательно улыбаясь, как если бы она давала положительный, а не отрицательный ответ.

— О, но ведь… — безвольное лицо миссис Хоуп дернулось, выдав раздражение, — нет, я вынуждена настаивать. В конце концов, это моя дочь.

— Разумеется. Но школа эта — моя.

— Но мне кажется, что я могу забрать свою дочь отсюда, когда захочу.

— О да, — сказала мисс Балстроуд. — Можете. Конечно, можете. Но тогда уже я не возьму ее обратно.

Миссис Хоуп теперь по-настоящему рассердилась.

— Если учесть, какие деньги я тут плачу…

— Разумеется, — мягко перебила мисс Балстроуд. — Но вы хотели, чтобы ваша дочь попала в мою школу, не правда ли? Значит, придется принять ее такой, какая она есть, или покинуть ее. Какая у вас изумительная шляпка! Это такая редкость в наше время — встретить женщину, которая прекрасно чувствует стиль.

Ее рука мягко коснулась руки миссис Хоуп, пожала ее и ненавязчиво подтолкнула посетительницу к выходу.

— Пожалуйста, не волнуйтесь. А вот и Генриетта вас дожидается. — Мисс Балстроуд с сочувствием посмотрела на Генриетту, милую, умную, уравновешенную девочку, несомненно заслуживающую лучшей родительницы, и распорядилась: — Маргарет, отведите Генриетту к мисс Джонсон.

Затем мисс Балстроуд вернулась в приемную и несколько минут спустя беседовала уже по-французски:

— Конечно же, ваше превосходительство, ваша племянница сможет научиться современным бальным танцам. Это необходимо в обществе. И языкам также, это крайне необходимо.

Следующим посетителям предшествовала такая могучая волна дорогих духов, что мисс Балстроуд невольно отпрянула к окну. «На нее, должно быть, выливают каждый день по флакону», — подумала мисс Балстроуд, приветствуя дорого и со вкусом одетую смуглую женщину.

— Madame, vous êtes adorable[15].

Мадам мило захихикала.

Темнокожий бородатый мужчина в восточном одеянии с почтительным поклоном пожал мисс Балстроуд руку и сказал на очень хорошем английском:

— Имею честь представить вам принцессу Шаисту.

Мисс Балстроуд знала все о своей новой ученице, прибывшей из швейцарской школы, но имела весьма смутные представления о мужчине, ее сопровождавшем. Конечно, не сам эмир[16]. Возможно, министр или управляющий делами?.. Как всегда в сомнительных случаях, она прибегла к обращению «ваше превосходительство» и заверила его, что принцесса будет окружена всяческой заботой.

Шаиста вежливо улыбалась. Мисс Балстроуд знала, что принцессе пятнадцать лет, но, как многие восточные девочки, она выглядела много старше, как зрелая девушка. Мисс Балстроуд поговорила с новенькой о предстоящих занятиях и с удовольствием отметила, что та отвечает на хорошем английском и без дурацкого хихиканья. В самом деле, ее манеры выгодно отличались от манер многих пятнадцатилетних английских школьниц. Мисс Балстроуд часто думала, что было бы полезно посылать их на Ближний Восток — поучиться, как себя вести. Множество комплиментов было произнесено с обеих сторон, прежде чем посетительница удалилась. Аромат ее духов был настолько крепок, что мисс Балстроуд пришлось распахнуть оба окна.

Следующими визитерами были миссис Апджон и ее дочь Джулия.

Миссис Апджон оказалась миловидной моложавой женщиной лет под сорок, светловолосой и веснушчатой. Ввиду особой важности события на голове ее красовалась невообразимой формы шляпа, наглядно демонстрирующая, что миссис Апджон принадлежит к числу женщин, которые шляп обычно не носят.

Джулия была простоватая веснушчатая девочка с добродушным выражением лица.

Предварительные переговоры прошли довольно быстро, и будущую ученицу отправили к мисс Джонсон. Уходя, Джулия воскликнула: «Пока, мамочка! Пожалуйста, будь внимательна, когда зажигаешь новую газовую плитку, ведь меня не будет рядом».

Мисс Балстроуд с улыбкой обернулась к миссис Апджон, но на всякий случай не предложила ей сесть. Ведь вполне вероятно, что несмотря на только что продемонстрированное Джулией благоразумие и чувство юмора, мать попробует объяснить, какое нервное и ранимое существо ее дочь…

— Нет ли чего-нибудь такого, на что бы вы хотели особо обратить наше внимание? — спросила мисс Балстроуд.

Миссис Апджон отвечала бодро:

— Да нет, мне нечего сказать. Джулия совершенно обычный ребенок. Здоровая, спокойная, без всяких фокусов. Я думаю, у нее неплохо работает голова, но все матери думают так о своих дочерях, не правда ли?

— Ну, матери такие разные… — возразила мисс Балстроуд.

— Такое счастье, что она будет здесь учиться! — сказала миссис Апджон. — Платить за нее будет моя тетка, я не могу себе этого позволить. Как бы то ни было, я очень рада. И Джулия тоже.

Она подошла к окну.

— Какой у вас прелестный сад! И какой ухоженный. Вы, должно быть, держите уйму садовников?

— Да, троих, — ответила мисс Балстроуд, — но сейчас нам очень не хватает людей.

— Конечно, сейчас часто те, кто называет себя садовником, как правило, вовсе не садовники, — заметила миссис Апджон, — это или какой-нибудь молочник, пытающийся подзаработать в свободное время, или древний старик. Иногда мне кажется… О! — воскликнула она, по-прежнему глядя в окно. — Как странно…

Мисс Балстроуд почти не обратила внимания на ее внезапный возглас, так как посмотрела в этот момент в другое окно, выходящее на купу рододендронов, и увидела чрезвычайно неприятное зрелище. Не кто иной, как леди Вероника Карлтон-Сандуейз в сдвинутой набекрень бархатной шляпе, покачиваясь, шествовала по дорожке, бормоча что-то себе под нос. Очевидно, она пребывала в состоянии сильного опьянения.

Нельзя сказать, что появление леди Вероники было совсем уж неожиданным… Это была очаровательная женщина, глубоко привязанная к своим дочерям-двойняшкам, и очень милая, когда, как говорится, была в себе. Но, к сожалению, через непредсказуемые интервалы времени она бывала и не в себе. Ее муж майор Карлтон-Сандуейз великолепно с этой бедой справлялся. С ними жила его двоюродная сестра, всегда готовая прийти на помощь и присматривающая за леди Вероникой. В дни спортивных праздников леди Вероника появлялась под конвоем майора Карлтон-Сандуейза и двоюродной сестры — вполне собранная и великолепно одетая, являя собой пример образцовой матери.

Но временами леди Вероника давала отставку своим доброжелателям. Изрядно, что называется, накачавшись, она прямым ходом отправлялась к дочерям, чтобы доказать им свою материнскую любовь. Близнецы уже приехали утренним поездом, и появления леди Вероники никто не ожидал.

Миссис Апджон продолжала говорить, но мисс Балстроуд ее уже не слушала. Она перебирала в уме возможные маневры, коими могла обезопасить стремительно приближающуюся леди Веронику, как вдруг на дорожке появилась, явно запыхавшаяся, мисс Чедвик. «Верная Чедди! Всегда поможет, будь то порезанный палец или нерадивый родитель!» — с нежностью подумала мисс Балстроуд.

— Возмутительно! — тут же воскликнула леди Вероника, поворачиваясь к мисс Чедвик. — Не хотела брать меня!

Не хотела, чтобы я сюда приезжала! Эдит! Умная какая! А я ее все равно обошла… Типичная старая дева… Ни один мужчина не посмотрит на нее дважды… Сказали, что я не в состоянии водить машину… Бре-е-ед!.. Надо сказать мисс Балстроуд, что я забираю девочек — им нужна любовь, материнская любовь! Какое это чудо — любовь матери…

— Леди Вероника, какой приятный сюрприз! — сказала мисс Чедвик. — Мы так рады вас видеть. Я как раз хотела показать вам наш новый спортивный корпус. Вам он понравится!

Мисс Чедвик ловко развернула леди Веронику, направляя ее в противоположную сторону.

— Я думаю, мы найдем ваших девочек там. Такой замечательный спортивный корпус, новые помещения и специальная сушилка для купальных костюмов… — Их голоса отдалялись.

Мисс Балстроуд все еще наблюдала за ними. Леди Вероника попыталась было вырваться и вернуться к дому, но мисс Чедвик сумела ее удержать. Вскоре они исчезли из виду и вновь появились из-за поворота дорожки, направляясь к уединенному зданию спортивного корпуса.

Мисс Балстроуд облегченно вздохнула. Милая Чедди! Вот кто всегда выручит! Пусть она не слишком современна, не слишком способна — во всем, что не касается математики. Зато у нее дар Божий: всегда вовремя приходить на помощь!

Чуть виновато мисс Балстроуд обернулась к миссис Апджон, мило болтавшей на протяжении всего этого времени.

— …хотя, конечно, — говорила миссис Апджон, — никаких плащей и кинжалов не было. Никаких прыжков с парашютами, диверсий или доставки важных донесений, — для этого я слишком труслива. В основном — скучная, бумажная работа. И планы. В смысле, топографические карты, а не планы работы. Но, право, это было увлекательно и порой забавно — один секретный агент шпионил за другим. Женева, все друг дружку знают и ходят в одни и те же бары. Конечно, я тогда еще не была замужем. И вообще, все это было очень весело.

Она внезапно остановилась и посмотрела на мисс Балстроуд с дружеской и немного виноватой улыбкой.

— Простите, я отняла у вас слишком много времени. И это когда столько людей хочет вас видеть…

Она пожала протянутую ей мисс Балстроуд руку, попрощалась и вышла.

Мисс Балстроуд какое-то время стояла в раздумье. Некое шестое чувство говорило ей: она пропустила что-то, что могло оказаться очень важным.

Однако она заставила себя отвлечься от этого ощущения. Все-таки приемный день нового триместра, и многие из родителей действительно хотят поговорить с ней. Никогда еще ее школа не была так популярна, и никогда сама она не была столь уверена в успехе. Медоубенк достиг зенита славы.

И ничто вроде бы не предвещало, что через несколько недель он погрузится в пучину бед: воцарится смятение, страх и смерть, что все это уже неотвратимо приближается. Не предвещало, хотя главные события уже начались.

Глава 1 Революция в Рамате

1

За два месяца до начала летнего триместра действительно произошло несколько событий, которым суждено было так неожиданно повлиять на уклад привилегированнейшей женской школы Англии.

В королевском дворце Рамата два молодых человека курили, обсуждая ближайшее будущее. Первый, черноволосый, с гладким оливковым лицом и огромными печальными глазами, был принц Али Юсуф, наследник шейха[17] Рамата — одного из самых богатых, хотя и небольших государств на Ближнем Востоке. Другой, светловолосый и веснушчатый, был явно небогат, если не считать приличного жалованья, назначенного ему как личному пилоту Его Высочества. Несмотря на разницу в положении, их связывала глубокая и искренняя дружба, начавшаяся еще в школе, где они вместе учились.

— Они стреляли в нас, Боб! — произнес Али, в некотором недоумении.

— Еще как стреляли, — отозвался Боб Роулинсон.

— Они все рассчитали. Они хотят свергнуть меня.

— Еще как рассчитали, ублюдки, — мрачно согласился Боб.

Али задумался.

— Вряд ли у них это получится.

— Но нам в следующий раз может и не повезти.

— Сказать по правде, — продолжал Боб, — мы дали всему зайти слишком далеко. Тебе нужно было бежать отсюда две недели назад, я же говорил.

— Не хотелось бы бежать! — сказал наследный принц Рамата.

— Да понятно. Но помнишь, что сказал не то Шекспир[18], не то кто-то еще из поэтов — насчет того, кто убегает, чтобы сберечь свою жизнь для новой битвы[19].

— И ведь сколько денег, — произнес с чувством юный принц, — ушло на то, чтобы сделать Рамат государством Всеобщего Благоденствия. Больницы, школы, служба здоровья…

Боб Роулинсон прервал его:

— Слушай, а посольство ничем не может помочь?

Али Юсуф побагровел от гнева:

— Укрыться в вашем посольстве? Ну уж нет! Экстремисты не посчитаются ни с каким дипломатическим иммунитетом. К тому же, если я на это пойду, это будет конец! Меня и так обвиняют в прозападных настроениях. — Он тяжело вздохнул. — Все это так трудно понять… — Али говорил задумчиво и казался моложе своих двадцати пяти лет. — Мой дед был жестокий человек, настоящий тиран. В битвах он беспощадно истреблял врагов. Все бледнели только при одном его имени. И что же? Теперь он — легенда! Его обожают! Им восхищаются! Великий Ахмед Абдулла! А я? Что делал я? Строил школы и больницы… И выходит, все напрасно. Неужели им нужен режим, основанный на страхе, как при Ахмеде Абдулле?!

— Пожалуй, так оно и есть, — подтвердил Боб Роулинсон. — Обидно, конечно, но, видимо, так оно и есть.

— Но почему, Боб? Почему?

Боб Роулинсон вздохнул и попытался, преодолевая собственную косноязычность, по возможности деликатно изложить свои соображения.

— Ну, — сказал он. — Это было такое шоу — думаю, именно так. — В нем самом было — ну, что-то театральное — ты ведь понимаешь.

Боб взглянул на своего друга, в котором не было ничего театрального. Симпатичный, спокойный, воспитанный, искренний и немного застенчивый — таков был Али, и таким он нравился Бобу. Никакой колоритности или пылкого темперамента. Но если в Англии колоритные и неистовые личности вызывают недоумение и настороженность, на Ближнем Востоке, по мнению Боба, дело обстояло иначе.

— Но демократия… — начал Али.

— О, демократия! — Боб взмахнул своей трубкой. — Это слово в разных местах обозначает самые разные вещи. Только одно постоянно — оно никогда не означает того, что под этим подразумевали древние греки. Готов спорить на что угодно: когда тебя вышвырнут отсюда, появится какой-нибудь правитель, который возведет себя в ранг Всемогущего Бога и будет рубить головы всем, кто посмеет с ним хоть в чем-нибудь не согласиться. И, заметь, он будет утверждать, что это и есть истинно демократическое правление — от имени народа и на благо народа. И народу, надо думать, это тоже понравится. Столько впечатлений, столько крови.

— Но мы же не дикари. Сегодня мы цивилизованная нация!

— Цивилизация тоже разная бывает… — многозначительно изрек Боб, — к тому же в каждом из нас сидит что-то от дикаря, — дай ему только волю.

— Может быть, ты и прав…

— Единственное, чего люди по-настоящему не хотят, — продолжал Боб, — так это чтобы к власти пришел нормальный, здравомыслящий человек. Я никогда не отличался особым благоразумием, — сам ведь знаешь, Али, — но я часто думаю, что миру если чего и не хватает, так это здравого смысла. — Он отложил в сторону трубку и сел в свое кресло. — Но какое все это имеет значение?! Сейчас нам надо придумать, как вытащить тебя отсюда. Есть ли в армии человек, на которого ты мог бы положиться?

Принц Али тихо покачал головой.

— Две недели назад я сказал бы «да», но теперь я не знаю, не уверен…

Боб мрачно кивнул.

— Плохо дело. От этого твоего дворца меня оторопь берет.

Али бесстрастно согласился.

— Да, везде шпионы… Все прослушивается — они все знают!

— Даже в застенках. — Боб взорвался. — Старик Ахмед прав. У него шестое чувство. Застукать механика, когда тот выводил из строя самолет, — а ведь мы бы поклялись, что этот человек нам предан! Послушай, Али, если мы хотим бежать отсюда, то это надо делать как можно быстрее.

— Я знаю, знаю. Я думаю, то есть я уверен, что, если я останусь, со мной расправятся.

Он говорил бесстрастно, без тени паники и даже с некоторым любопытством.

— Ну что, что, а попасть на тот свет у нас и так есть прекрасная возможность, — напомнил Боб. — Мы полетим к северу, ты понимаешь — там они нас не перехватят. Но это значит, что лететь придется через горы, а в такое время года… — Он пожал плечами. — Ты должен понять. Это большой риск.

Али Юсуф сразу помрачнел:

— Если что-нибудь с тобой произойдет, Боб…

— Не волнуйся обо мне, Али. Я не это имел в виду. Дело не во мне. В конце концов, таких людей, как я — рисковых, — рано или поздно убивают. Нет, просто я не хочу принуждать тебя к тому или иному шагу… Если часть армии действительно на твоей стороне…

— Мне не нравится вариант с побегом, — честно сказал Али, — но быть растерзанным толпой — тоже мало удовольствия.

Он помолчал.

— Ну хорошо, — сказал он наконец со вздохом. — Мы попробуем. Когда?

Боб пожал плечами.

— Чем раньше, тем лучше. Нам нужно найти подходящий предлог для полета… Как насчет того, чтобы проинспектировать строительство дороги у Аль-Язара? Внезапная прихоть твоего высочества, а? Отправляйся туда сегодня после обеда. Когда твой автомобиль подъедет к взлетно-посадочной дорожке, затормози. Я буду ждать уже там — наготове. Сделаем вид, будто хотим осмотреть строительство дороги с воздуха, понимаешь? Мы взлетим, и… Конечно, нельзя брать никакого багажа. Все должно выглядеть совершенным экспромтом.

— Нет ничего, что я хотел бы взять с собой, кроме одной вещи. — Он улыбнулся, и эта улыбка изменила его лицо до неузнаваемости. В современном чистосердечном молодом человеке западного образца тут же проступила врожденная хитрость и коварство его расы, — качества, которые помогли выжить не одному поколению его предков.

— Ты мой друг, Боб, и ты должен это видеть.

И принц, засунув руку под рубашку, извлек оттуда небольшой замшевый мешочек.

— Что это? — Боб озадаченно нахмурил брови.

Али развязал шнурок и высыпал содержимое мешочка на стол. На мгновение у Боба перехватило дыхание, а выдохнув, он даже слегка присвистнул.

— Боже! Они настоящие?

Али рассмеялся.

— Ну конечно! Большая часть их принадлежала моему отцу. Он приобретал новые каждый год. Я тоже. Их покупали для нашей семьи люди, которым мы могли доверять, — в Лондоне, в Калькутте, в Южной Африке. Это традиция нашей семьи — чтобы было на черный день. По нынешним временам они стоят больше семисот пятидесяти тысяч.

— Три четверти миллиона фунтов. — Боб снова присвистнул, поднял несколько камней со стола и покатал их между пальцами. — Фантастика! Сказка. Из-за них многие на такое могут пойти…

— Да. — Смуглый юноша кивнул. На его лице вновь проступило выражение вековой усталости. — Люди перестают быть самими собой, когда дело доходит до драгоценных камней. От них начинаются сплошные несчастья — смерти, казни, убийства… Но особенно они опасны для женщин, для которых это не просто деньги, но самые вожделенные украшения. Они хотят обладать ими, носить бриллианты на руках, на шее, на груди. Я никогда не доверил бы эти камни женщине. Но я доверяю их тебе.

— Мне?! — Боб испуганно вытаращил глаза.

— Да. Я не хочу, чтобы эти камни попали в руки моих врагов. Я не знаю, когда произойдет восстание. Может быть, и сегодня. Я могу не дожить до сегодняшнего вечера, до побега. Возьми их.

— Но послушай, что я должен сделать с ними?

— Как-нибудь переправить их за границу.

Али спокойно взирал на своего потрясенного друга.

— Ты хочешь сказать, я должен буду вывезти их вместо тебя?

— Можно и так. Но, по-моему, ты сможешь придумать план и получше.

— Но послушай, Али, я ведь и понятия не имею, как с ними обращаться.

Али откинулся в кресле.

— У тебя есть здравый смысл, и ты честен. И я помню, еще со школы, что ты был мастер на разного рода выдумки… Я дам тебе адрес человека, который понимает толк в таких вещах. Но это все понадобится лишь в случае, если я погибну. Не волнуйся, Боб, сделай все, что сможешь. Но никто не осудит тебя, если ничего не выйдет. Значит, такова воля Аллаха… Все очень просто. Я не хочу, чтобы кто-нибудь чужой взял эти камни. В конце концов… — Он пожал плечами. — Да будет воля Аллаха.

— Ты сумасшедший!

— Нет. Я просто фаталист.

— Послушай, Али, ты сказал, что я честен. Но три четверти миллиона… Не думаешь ли ты, что это может сломить любую честность?

Али с нежностью посмотрел на друга.

— Странно, но об этом я просто не подумал.

Глава 2 Женщина на балконе

1

Проходя по длинным гулким дворцовым переходам, Боб Роулинсон чувствовал себя отвратительно как никогда. Знать, что у тебя в кармане лежит три четверти миллиона, было просто пыткой. Ему казалось, что каждый встречный догадывается о его тайне. Что мысль о драгоценной ноше написана у него на лице. Он почувствовал бы громадное облегчение, узнав, что на его веснушчатой физиономии не было написано ничего, кроме присущего ей добродушия.

Часовые у входа, лязгнув оружием, отдали ему честь. Боб шел вниз по главной, запруженной народом улице Рамата и отчаянно старался что-то придумать. Куда он идет? Что собирается делать? У него не было ни одной идеи, а времени почти не оставалось.

Главная улица была похожа на все главные улицы ближневосточных столиц. Смесь богатства и нищеты. Недавно построенные здания банков кичились собственным великолепием. Бесчисленные мелкие лавчонки торговали дешевой пластмассой. Детские ботиночки вперемешку с зажигалками. Тут же швейные машинки, автомобильные запчасти. Аптеки демонстрировали засиженные мухами дорогие лекарства и пространные аннотации о пенициллине и прочих антибиотиках. Очень редко попадались магазины, где действительно хотелось бы что-то купить, если не считать швейцарских часов последней модели, кучей сваленных в витрине. Ассортимент был столь велик, что одно это удерживало от покупки, — просто разбегались глаза.

Роулинсон с трудом проталкивался между пешеходами как в восточных, так и в европейских одеяниях. Наконец он завернул в обставленное по-восточному кафе и заказал себе чай с лимоном. В кафе царил успокаивающий полумрак. За столиком напротив престарелый араб перебирал янтарные четки. За его спиной двое играли в триктрак[20]. Прекрасное место, тут можно было посидеть и подумать.

Раз драгоценные камни ценой в три четверти миллиона были доверены ему, он и должен решить, как вывезти их из страны. Нельзя терять ни минуты. В любой момент может произойти взрыв.

Али, конечно, сумасшедший. Кинуть приятелю эдак запросто три четверти миллиона. И сидеть себе спокойненько, предоставив все Аллаху. Для самого Боба это не выход. Бог Боба ожидал от своих подопечных, что те сами станут действовать, в силу способностей, коими Он их наделил. Но, Боже, что же делать с этими проклятыми камнями?!

Он подумал о посольстве. Нет, нельзя вовлекать в это дело посольство. К тому же посольство наверняка откажется впутываться в историю подобного рода.

Ему нужен человек, собирающийся покинуть страну самым обыкновенным путем. Лучше всего, если б подвернулся какой-нибудь бизнесмен или турист без всяких политических связей, чей багаж подвергнут лишь поверхностному досмотру. Или вообще не станут смотреть. Проблема предстала с другой стороны. Сенсация в лондонском аэропорту. Попытка вывезти драгоценные камни на три четверти миллиона. И так далее. Но кто-то должен взять на себя риск…

Какой-нибудь совершенно не привлекающий внимания благопристойный путешественник. Неожиданно Боб подскочил и обозвал себя последним идиотом. Ну конечно Джоан! Его сестра Джоан Сатклифф, которая жила здесь со своей дочерью Дженнифер. Девочке после тяжелой пневмонии врачи прописали солнце и сухой климат. Они собирались отправиться домой длинным «морским путем» через четыре или пять дней.

Джоан была идеальным вариантом. Что там Али говорил о женщинах и бриллиантах? Боб улыбнулся про себя. Старушка Джоан! Уж она-то не потеряет голову из-за драгоценностей. Да, ей вполне можно довериться.

Но минуточку! Мог ли он и в самом деле ей довериться? Ее честности — несомненно, но ее осторожности? Боб с сожалением покачал головой. Она наверняка проболтается или, еще хуже, будет намекать: «Я везу с собой нечто весьма важное. Я не должна об этом никому говорить. Это действительно очень важно…»

Джоан совершенно не умела хранить тайны, хотя очень сердилась, когда кто-нибудь говорил ей об этом. Значит, Джоан просто не должна знать, что она везет. Так будет лучше и для нее. Он упакует камни в самый обычный пакет. Расскажет ей какую-нибудь сказочку. Подарок кому-то из друзей? Ладно, какой именно, можно придумать потом.

Боб посмотрел на часы и поднялся. Время подгоняло. Он снова оказался на центральной улице, опустевшей под палящим полуденным солнцем. Все выглядело обыденным и спокойным, по крайней мере, на первый взгляд. Только во дворце царила неотступно тяжелая атмосфера слежки. Всюду мерещился чей-то шепот. Армия… Теперь все дело в армии. Какая часть ее верна правительству, какая — нет? Время переворота, наверное, уже намечено. Что впереди?

Боб нахмурился, подходя к наиболее фешенебельному раматскому отелю с претенциозным фасадом и «скромным» названием «Ритц-Савой». Отель был открыт три года назад с большой помпой швейцарцем-менеджером, австрийцем-директором и итальянцем-метрдотелем. Поначалу все было превосходно: отель процветал. Директор исчез первым, затем менеджер. Теперь не осталось даже метрдотеля. Меню там оставалось по-прежнему шикарным, но готовили скверно, обслуживали отвратительно, а изрядная часть дорогостоящей системы водоснабжения успела выйти из строя.

Портье за стойкой, хорошо знавший Боба, приветливо кивнул.

— Добрый день, сэр. Вы, должно быть, хотите видеть вашу сестру? Сожалею, но она вместе с девочкой уехала на пикник.

— На пикник? — Бобу стало нехорошо. Надо же выбрать такое неудачное время для пикника!

— Да, с мистером и миссис Хэрст из нефтяной компании, — проинформировал клерк. — Они отправились на плотину Калат-Дива.

Боб мысленно чертыхнулся. Джоан не будет дома несколько часов.

— Я поднимусь к ней в комнату, — сказал он и взял протянутый клерком ключ.

Отперев дверь, он вошел. В большой комнате с двуспальной кроватью царил обычный кавардак. Джоан Сатклифф не была чистюлей. Клюшки для гольфа[21] лежали на стульях, теннисные ракетки были брошены на кровать. Повсюду валялась одежда, стол загроможден катушками фотопленки, почтовыми открытками, дешевыми книжками и ближневосточными сувенирами, большей частью японского производства.

Боб оглядел чемоданы и сумки с молниями. Он не сможет увидеть Джоан до того, как они с Али попытаются бежать. И съездить к плотине, чтобы повидаться с нею там, не успеет. Правда, можно запечатать камни и оставить записку… Он покачал головой. Было абсолютно ясно, что за ним следят. Сам Боб ничего не заметил, но это значило только, что работают настоящие профессионалы. В его намерении повидать свою сестру не было ничего особенного, но если бы он оставил записку и пакет, пакет был бы немедленно распечатан, а записка прочитана.

Время… Время… Если бы только у него было время… Три четверти миллиона в кармане брюк! Боб снова оглядел комнату. И не напрасно. Его осенило.

С ухмылкой он извлек из кармана набор инструментов, который всегда носил с собой. У его племянницы Дженнифер, как он заметил, есть пластилин. Это ему как раз и нужно!

Он работал умело и быстро. Один раз его что-то заставило поднять глаза и осторожно взглянуть на открытое окно… Да нет, просто показалось, никто не мог за ним наблюдать, это всего лишь нервы.

Он закончил и с одобрением качнул головой. Никто, он был уверен, ничего не заподозрит. Ни Джоан, ни кто-либо еще. И уж конечно не Дженнифер, это избалованное создание, не интересующееся ничем, кроме собственной персоны.

Боб собрал свои инструменты и рассовал их по карманам.

Затем остановился в сомнении. Сел, придвинул к себе письменный прибор миссис Сатклифф и нахмурился. Надо оставить записку для Джоан…

Но что он мог написать ей? Это должно быть понятно для Джоан и ничего не значить для постороннего.

Нет, невозможно! В триллерах, которые Боб любил почитать в свободную минуту, один обычно оставляет криптограмму[22], а другой ее ухитряется правильно разгадать… Но о криптограмме и думать нечего, так как Джоан была из тех людей, которым нужно расписать все до точки, а не то они попросту ничего не заметят.

Наконец его лоб разгладился. Был еще один выход — отвлечь их внимание, оставив Джоан обыкновенную, ничем не примечательную записку. А попозже с кем-нибудь передать для нее письмо с объяснением. Он быстро написал:

Дорогая Джоан!

Зашел спросить, не можешь ли ты сыграть со мной партию в гольф сегодня вечером, но, к сожалению, не застал. После похода на плотину ты, должно быть, будешь очень усталой. Как насчет завтрашнего дня? В пять, в клубе.

Твой Боб.

Нелепое послание к сестре, которую, может, никогда больше не увидишь. Но, в сущности, чем более нелепо, тем лучше. Джоан не должна быть втянута ни в какую сомнительную историю, она просто не должна ничего знать, ведь она не из тех, кто сумеет сделать вид, что ей ничего не известно. У записки было еще и другое назначение — создать впечатление, что Боб никуда не собирается бежать.

Он задумался, затем подошел к телефону и назвал номер британского посольства. Его тут же соединили с третьим секретарем посольства, его другом Эдмундсоном.

— Джон? Это Боб Роулинсон. Ты не можешь где-нибудь встретиться со мной?.. А можно немного пораньше? Ну вот и отлично. — Он слегка кашлянул. — Да, знаешь, моя девушка восхитительна, просто восхитительна, что-то неземное! Но так трудно объяснить по телефону…

— Ах, Боб, вечно ты со своими девушками, — с досадой перебил его Эдмундсон. — Ладно, в два часа, пойдет? — И повесил трубку. Боб услышал приглушенный щелчок, как если бы тот, кто прослушивал его разговор, тоже повесил трубку.

Старина Эдмундсон. С тех пор как все телефоны в Рамате стали прослушиваться, они изобрели свой собственный код. Сообщение о неземной девушке означало что-то срочное и очень важное. Эдмундсон будет ждать его в машине возле нового здания Торгового банка в два часа, и Боб скажет ему, где спрятаны камни. Предупредит, что Джоан ничего не знает о тайнике. Это очень важно, если с ним что-нибудь случится. Джоан и Дженнифер отправляются морем, значит, в Англии они будут не раньше, чем через шесть недель. За это время здесь все уже грянет, и Али Юсуф либо будет в Европе, либо они с ним погибнут — вместе.

Боб напоследок еще раз осмотрел комнату — неуютная и неприбранная, она выглядела точно так же, как и до его прихода. Только на столе появился конверт с его запиской. Боб вышел. В длинном коридоре не было ни души.

2

На балконе комнаты, соседней с той, которую занимала Джоан Сатклифф, стояла женщина. В руках у нее было зеркальце. Она вышла на балкон, чтобы рассмотреть одинокий волосок, посмевший вырасти на ее подбородке. Женщина удалила его пинцетом, после чего подвергла свое лица тщательнейшему изучению под ярким солнечным светом. Не обнаружив более никаких неприятных сюрпризов, она облегченно вздохнула и вдруг заметила нечто очень интересное: оказывается, в ее зеркальце отражалось другое зеркало — на двери гардероба в соседнем номере. В том зеркале она увидела молодого человека, занимающегося чем-то очень странным. Настолько странным и неожиданным, что она принялась наблюдать за ним. Он не мог ее видеть, сидя за столом, а она с помощью двух зеркал следила за ним с изумлением и любопытством. Если бы он обернулся, то увидел бы ее в зеркале гардероба, прямо за спиной. Однако он был слишком занят, чтобы оглядываться. Один раз, правда, он посмотрел на окно, но, не увидев ничего подозрительного, снова опустил голову.

Женщина наблюдала за ним до тех пор, пока он не закончил свое дело.

После короткого раздумья молодой человек написал что-то на бумаге и положил записку на стол. Затем он исчез из ее поля зрения, но она слышала, как он звонил по телефону. Слов она разобрать не смогла, но разговор показался ей легкомысленным. Затем она услышала, как дверь захлопнулась.

Женщина выждала несколько минут, а затем вышла из своего номера. В дальнем конце коридора пожилой араб лениво обметал пыль метелкой из перьев, но вскоре он завернул за угол и скрылся из виду.

Женщина быстро выскользнула в коридор. Дверь в соседний номер была заперта, как и следовало ожидать, но шпилька из прически и маленький перочинный нож позволили справиться с замком быстро и аккуратно. Она вошла, прикрыла за собой дверь и первым делом прочла записку. Нахмурилась — записка ничего не объясняла. Она снова запечатала ее и положила на прежнее место, затем пересекла комнату.

И, уже протянув руку, насторожилась, услышав доносившиеся с нижней террасы голоса. Особенно выделялся женский, решительный, спокойный и самоуверенный. Непрошеная гостья бросилась к окну.

Внизу стояла Джоан Сатклифф со своей дочерью Дженнифер, бледной и мрачной пятнадцатилетней девочкой. Высокий, унылого вида англичанин из британского консульства советовал им быстрее готовиться к отъезду.

— Но ведь это абсурд! Бред! — возражала она. — Все абсолютно тихо, все спокойны и довольны. Уверена, что это просто паника.

— Мы надеемся на это, миссис Сатклифф, — смиренно отвечал чиновник, — но Его Превосходительство считает, что ответственность слишком велика…

Миссис Сатклифф резко оборвала его:

— У нас много багажа, вы понимаете? Мы собирались отбыть домой морем в следующую среду, наш доктор говорит, что морской воздух полезен для Дженнифер. Это же такая морока — вдруг все поменять и срочно лететь в Англию.

Собеседник миссис Сатклифф предложил ей вылететь не в Англию, а в Аден[23] и там попасть на свой корабль.

— Это с нашим-то багажом?

— Тут все можно устроить… Я пошлю к подъезду машину… если угодно, грузовую. Мы сможем все спокойно отвезти.

— Ну ладно. — Миссис Сатклифф капитулировала. — Я думаю, нам лучше пойти собраться.

— Разумеется, если вы в самом деле решили ехать.

Женщина отскочила от окна, метнула быстрый взгляд на наклейку на одном из чемоданов, а затем выскочила из номера и бросилась в свой. Она захлопнула за собой дверь как раз в тот момент, когда миссис Сатклифф появилась из-за угла коридора. За ней бежал портье.

— Миссис Сатклифф, к вам заходил ваш брат, мистер Роулинсон. Он поднимался к вам в комнату, но, по-моему, уже ушел.

— Как жаль, — сказала миссис Сатклифф, — спасибо, — И продолжала, уже обращаясь к Дженнифер: — Боюсь, Боб тоже запаниковал. Лично я не вижу ни малейшего признака беспорядков на улицах… О, дверь не заперта! Как все эти люди безалаберны!

— Может быть, дядя Боб забыл закрыть, — предположила Дженнифер.

— Как жаль, что мы его не застали… Смотри, он оставил записку. — Миссис Сатклифф поспешила вскрыть конверт.

— Во всяком случае, Боб не паникует, — торжествующе сообщила она дочери. — Эти чертовы дипломаты просто играют в свои игры. Терпеть не могу собираться в такую жару. Давай, Дженнифер, доставай свои вещи из тумбочки и шифоньера. Будем запихивать все как попало, перепакуемся после.

— А я никогда не участвовала в революции, — мечтательно пробормотала Дженнифер.

— Не думаю, что тебе это удастся и теперь, — сухо заметила миссис Сатклифф. — Уверена, что ничего не будет.

Дженнифер была явно разочарована.

Глава 3 Появляется мистер Робинсон

1

Шесть недель спустя некий молодой человек постучался в дверь комнаты офиса в Блумсбери[24], и его пригласили войти.

В маленькой задымленной комнате, развалясь в кресле, сидел весьма плотный средних лет мужчина, облаченный в мятый костюм, на лацканах которого белел сигарный пепел.

— Ну, — сказал толстяк, полуоткрыв глаза, — что у вас нового?

У полковника Пайквэя был такой вид, будто он то ли безумно хочет спать, то ли, напротив, только что проснулся. Очень возможно, что его фамилия была вовсе не Пайквэй и что он отнюдь не был полковником. Впрочем, мало ли что болтают!

— Эдмундсон, из министерства иностранных дел, сэр, — доложил секретарь.

Полковник заморгал, словно собирался снова заснуть, но не заснул, а пробормотал:

— Третий секретарь нашего посольства в Рамате — был там как раз во время революции, правильно?

— Да, сэр.

— В таком случае с ним стоит поговорить, — сказал полковник без всякой интонации.

Он устроился в кресле поудобнее и стряхнул часть пепла со своего пиджака.

Мистер Эдмундсон оказался высоким светловолосым молодым человеком, безукоризненно одетым. На его лице застыло выражение легкого неудовольствия.

— Полковник Пайквэй? Я Джон Эдмундсон. Мне сказали, что вы, возможно, захотите поговорить со мной.

— В самом деле? Ну что же, им виднее, — сказал полковник Пайквэй и кивнул: — Садитесь.

Его веки вновь начали смыкаться, но прежде, чем они закрылись совсем, он спросил:

— Вы были в Рамате во время революции, не так ли?

— Да. Поверьте мне, это было ужасно!

— Допускаю. Ведь вы были другом Боба Роулинсона, да?

— Я его прекрасно знаю, мы с ним действительно друзья.

— Были друзья, — поправил полковник Пайквэй. — Он погиб.

— Да, сэр, я слышал. — Эдмундсон на минуту замялся. — Но я не был уверен…

— С нами вы не должны осторожничать, — сказал полковник Пайквэй. — Мы здесь знаем все. Ну, а если чего не знаем, то делаем вид, что знаем. Роулинсон и Али Юсуф пытались улететь, и о самолете с тех пор ничего не было слышно… Он мог приземлиться в каком-нибудь безопасном месте, но мог и разбиться… Обломки самолета и два трупа найдены в Арольских горах. Завтра новости появятся во всех газетах. Правильно?

Эдмундсон согласился.

— Мы должны все знать, — сказал полковник. — Для того и существуем. Самолет разбился в горах. Возможно, плохие погодные условия. Но есть причины подозревать, что это — диверсия. Взрывное устройство с часовым механизмом. У нас еще нет окончательных данных. Самолет разбился в труднопроходимых местах. За его нахождение была назначена награда, но все это, к сожалению, требует времени. Мы вынуждены были отправить своих экспертов на место аварии для тщательной проверки. Бюрократии, конечно, выше крыши. Обращения к иностранным правительствам, получение разрешения от министров, подмазывание… я уж молчу о местных крестьянах, прибирающих все, что может пригодиться в хозяйстве.

Он умолк и посмотрел на Эдмундсона.

— Все это очень, очень печально, — промолвил Эдмундсон. — Принц Али Юсуф был просвещенным правителем с демократическими принципами..

— Да, наверное, бедняга таким и был, — сказал полковник Пайквэй, — но мы не можем себе позволить тратить время на грустные истории о смерти просвещенных правителей. Все, что от нас требуется, — это делать запросы и наводить справки для заинтересованных сторон, то есть для тех, к кому расположено правительство Ее Величества. — Он мрачно посмотрел на собеседника. — Чувствуете, Куда я клоню?

— Ну, я слышал кое-что… — Эдмундсон говорил неуверенно.

— Вы, должно быть, знаете, что ничего ценного на месте катастрофы обнаружено не было — ни на трупах, ни среди обломков, и местные жители тоже, кажется, ничего интересного не нашли. А что вы слышали?

— То же самое.

— И вы не думаете, что нечто ценное все же должно было бы быть найдено? Тогда зачем вас ко мне прислали?

— Мне сказали, что вы хотите задать мне несколько вопросов, — натянуто произнес Эдмундсон.

— Если я задаю вопрос, я хочу получить на него ответ, — наставительно изрек полковник Пайквэй.

— Естественно.

— Но вам, похоже, это не кажется естественным. Боб Роулинсон разговаривал с вами перед тем, как они пытались скрыться? Али доверял ему больше, чем кому бы то ни было. Ладно, к делу. Так Боб говорил вам что-нибудь?

— О чем, сэр?

Полковник Пайквэй устремил на собеседника тяжелый взгляд и почесал ухо.

— Ну, ладно, — проворчал он, — вы замалчиваете одно и не хотите говорить другого. Будем считать, что вы и в самом деле не знаете, о чем я говорю.

— Я думаю, что… — осторожно и неохотно начал Эдмундсон. — Что Боб хотел сказать мне нечто важное…

— Ага, — сказал полковник Пайквэй с видом человека, которому наконец-то удалось вытащить пробку из бутылки. — Любопытно. Ну-ка, что вы знаете?

— Совсем немного, сэр. У нас с Бобом было нечто вроде простенького шифра. Мы обнаружили, что все телефоны в Рамате прослушиваются, а у нас иногда бывала важная информация друг для друга. Мы условились, что если один из нас в разговоре упоминал о девушке, употребляя для ее описания словосочетание «что-то неземное», это значило, что произошло нечто важное.

— Ну и… — подбодрил полковник Пайквэй.

— Ну и в день, когда Боб позвонил мне и употребил это выражение, мы договорились встретиться на нашем обычном месте, у одного из банков, но именно в этом квартале как раз тогда началось восстание, и полиция перекрыла дороги. Ни я, ни Боб не могли попасть на место встречи. И в тот же вечер Боб и Али предприняли попытку побега…

— Понятно, — сказал полковник Пайквэй. — Есть соображения, откуда он звонил?

— Нет. Он мог звонить откуда угодно.

Полковник помолчал, а затем небрежно бросил:

— Вы не знаете миссис Сатклифф?

— Вы имеете в виду сестру Боба Роулинсона? Я встречал ее в Рамате пару раз. Она была там со своей дочерью Дженнифер.

— Они с Бобом были очень близки?

Эдмундсон задумался, потом сказал:

— Нет, вряд ли. Джоан много старше Боба, кроме того, он терпеть не мог своего зятя и всегда называл его напыщенным ослом.

— Он такой и есть — один из наших промышленных воротил, и важности у него по этому поводу целый воз. Так, стало быть, вы не думаете, что Роулинсон мог доверить какую-нибудь важную тайну своей сестре?

— Трудно сказать… Пожалуй что нет, не думаю.

— Я тоже, — пробормотал полковник Пайквэй. И тяжко вздохнул. — Ну что ж, на сегодняшний день мы имеем следующее: миссис Сатклифф и ее дочь возвращаются домой морем, завтра они прибывают в Тилбери[25] на «Истерн-Куин».

Полковник выжидательно молчал, пока его сонные глаза внимательно изучали сидящего перед ним Эдмундсона. Наконец, словно приняв какое-то решение, он протянул ему руку и быстро сказал:

— Спасибо, что пришли.

Джон Эдмундсон вышел.

В кабинете вновь появился вкрадчивый молодой секретарь.

— Я собирался послать его в Тилбери к сестре Роулинсона, чтобы он сообщил ей о брате, — сказал полковник. — Как-никак он был его другом. Но потом передумал. Он негибок. А что вы думаете о том, другом?

— О Дереке?

— Угу. — Полковник Пайквэй одобрительно кивнул. — Понимаете меня с полуслова, да?

— Делаю все, что в моих силах, сэр.

— Молодцом. Пожалуйста, пошлите ко мне Ронни, у меня есть для него поручение.

2

Полковник Пайквэй словно бы снова задремал, когда дверь открылась и вошел молодой человек по имени Ронни. Он был высок, смугл и строен, держался весело и непринужденно. При его появлении полковник ухмыльнулся.

— Привет. Как насчет того, чтобы проникнуть в школу для девочек?

— В школу для девочек? — Молодой человек поднял брови. — Что же они там натворили? Изготовили бомбу на занятиях по химии?

— Ну что вы! Это престижная и очень дорогая школа. Медоубенк.

— Медоубенк! — Молодой человек присвистнул. — Просто не верится!

— Придержи свой несносный язык и слушай внимательно. Принцесса Шаиста, двоюродная сестра и единственная близкая родственница бывшего правителя Рамата, Али Юсуфа, проведет в Медоубенке следующий триместр. До сих пор она обучалась в Швейцарии.

— Ну и что требуется от меня? Похитить ее?

— Конечно нет. Думаю, что в ближайшем будущем она может оказаться в центре самых разнообразных интересов. Я хочу, чтобы ты просто проследил за развитием событий. Не знаю, кто или что может подвернуться, но если кто-нибудь из наших наиболее неприятных друзей заинтересуется принцессой, сообщи мне. От тебя требуется просто наблюдать.

— А как я должен туда проникнуть? Неужели в качестве учителя рисования?

— Весь персонал исключительно женский… — Полковник Пайквэй задумчиво посмотрел на Ронни. — Думаю, что я сделаю тебя садовником.

— Садовником?

— Да. Ты ведь кое-что смыслишь в садоводстве, правда?

— Еще бы! В юности вел рубрику «Ваш сад» в «Санди Мэйл»[26] — почти целый год.

— Это ничего не значит, — покачал головой полковник Пайквэй. — Я и сам бы мог вести такую рубрику, ничего в этом не смысля, просто переписывал бы с какого-нибудь иллюстрированного каталога или с «Энциклопедии садовода». Чего проще! «Почему бы не отойти от традиции и не внести в ваш цветник настоящую тропическую ноту? Чудесные Amabellis Gossiporia[27], что-нибудь из новых китайских гибридов Sinensis Maka foolia. Западную стену стоит украсить нежными Sinistra Hopaless». — Он замолчал, усмехнувшись. — Все это глупости. Простачки накупят всего этого, а первый же заморозок все уничтожит, так что бедняги еще пожалеют, что не посеяли простых вьюнков и незабудок. Нет, мой мальчик, я имею в виду настоящую работу. Поплюй на ладони и принимайся за дело. Щелкай ножницами, мотыжь вовсю и отдавай все свои силы душистому горошку и прочим прелестям. Согласен?

— Ко всему этому я привык с детства!

— Ну конечно, еще бы, ведь я знаю твою мать. Значит, решено.

— А вы уверены, что в Медоубенке есть вакансия для садовника?

— Наверняка! — воскликнул полковник Пайквэй. — Я не видел в Англии ни одного сада с укомплектованным штатом садовников. Вот увидишь, они просто повиснут у тебя на шее. А теперь нельзя терять времени, летний триместр начинается двадцать девятого.

— Я должен щелкать ножницами и держать ушки на макушке, правильно?

— Совершенно верно, и если какая-нибудь хорошенькая школьница будет строить тебе глазки… небеса да помогут тебе устоять. Не хотелось бы, чтобы тебя вытурили раньше времени.

Пайквэй протянул Ронни лист бумаги.

— Какое ты предпочитаешь имя?

— Я думаю, Адам будет вполне уместно.

— Фамилия?

— Как насчет Эдема?[28]

— Нет-нет, ты слишком увлекся. По-моему, Адам Гудмэн звучит гораздо пристойнее. Ну, а теперь иди и дорабатывай свою последнюю историю с Йенсоном. — Полковник Пайквэй посмотрел на часы. — У меня больше нет для тебя времени. Я не хочу заставлять мистера Робинсона ждать. Он должен быть здесь через семь минут.

Адам (будем теперь называть его этим именем) на миг остановился.

— Мистер Робинсон?! — воскликнул он удивленно. — Он придет сюда?

— Я же сказал. — На столе у полковника зазвонил колокольчик. — Ну, вот и он, пунктуальный, как всегда.

— Скажите, кто он? — спросил Адам. — Какое его настоящее имя?

— Его зовут мистер Робинсон, — отвечал полковник Пайквэй. — Мистер Робинсон. Это все, что известно мне и всем остальным.

3

Вошедший человек выглядел совсем не так, как обычно выглядят люди, чья фамилия Робинсон. Его могли звать Деметриус, Исаакштейн или Перенна, хотя определить, какая именно фамилия ему больше подходит, было делом безнадежным. Он походил в равной степени и на еврея, и на грека, и на португальца, и даже на латиноамериканца. Но на кого он уж точно не был похож, так это на англичанина. Он был довольно толстым, дорого и со вкусом одет. Лицо желтое, глаза задумчивые и черные, лоб широкий, огромный рот был полон крупных и очень белых зубов. Красивой формы, тщательно ухоженные руки. Речь без тени акцента.

Мистер Робинсон и полковник Пайквэй приветствовали друг друга с видом двух царственных особ. Последовал обмен любезностями.

Затем, когда мистер Робинсон принял предложенную ему сигару, полковник сказал:

— Очень хорошо, что вы хотите нам помочь.

Мистер Робинсон закурил сигару, с наслаждением затянулся и наконец заговорил:

— Мой дорогой друг, я просто подумал, что мне нельзя оставаться в стороне — ведь я кое-что знаю. У меня немало знакомых, и они сообщают мне много интересного, сам не понимаю почему.

Полковник Пайквэй воздержался от комментариев по этому поводу и напрямик спросил:

— Я думаю, вы слышали, что был найден самолет принца Али Юсуфа?

— В прошлую среду, — ответил мистер Робинсон. — Пилотом был мистер Роулинсон. Очень сложный полет. Но крушение произошло совсем не по вине мистера Роулинсона, в самолет была заложена взрывчатка. Да-да, заложена механиком Ахмедом, по мнению Роулинсона, вполне надежным человеком. Но он таковым не был. Ему была обещана очень хорошая работа при новом режиме.

— Все-таки диверсия!.. Мы не были уверены… Но все это очень, очень грустно.

— Да. Несчастный молодой человек — я имею в виду Али Юсуфа — был совсем не подготовлен к борьбе с коррупцией и пал жертвой предательства. Но скажите, ведь мы не будем говорить об Али Юсуфе? Он — вчерашний день. Нет ничего более мертвого, чем мертвый монарх. Надеюсь, мы будем говорить — у каждого из нас на это свой резон — о том, что осталось после смерти монарха, не так ли?

— Кто бы знал, что после него осталось?..

Мистер Робинсон пожал пухлыми плечами.

— Значительный банковский счет в Женеве, небольшой счет в Лондоне, кое-какое имущество в Рамате, ныне отобранное победоносным новым режимом (естественно, там сейчас царит хаос — делят награбленное!), и, конечно, некоторые мелкие… личные вещи.

— Мелкие?

— Ну, смотря как толковать это слово, но, во всяком случае, не слишком габаритные. Такие, которые можно легко провезти с собой.

— Насколько нам известно, у Али Юсуфа их не обнаружили.

— Да, потому что он отдал их Роулинсону.

— Вы уверены в этом? — настороженно спросил полковник.

— Конечно, в наше время нельзя быть ни в чем уверенным, — безмятежно произнес мистер Робинсон. — Во дворце столько слухов… Но тому, что Али передал что-то Ценное Роулинсону, есть веские доказательства.

— Но при нем тоже ничего не было найдено.

— В данной ситуации камни могли быть вывезены каким-то другим путем.

— Каким именно? У вас нет никаких соображений наг этот счет?

— Роулинсон, после того как получил камни, отправился в кафе. Там он ни с кем не разговаривал и ни к кому не подходил. Оттуда он пошел в отель «Ритц-Савой», где остановилась его сестра. Поднялся в ее комнату и пробыл там около двадцати минут. Самой сестры в это время дома не было. Из отеля Роулинсон отправился в банк на площади Победы, где выписал чек. Когда он вышел из банка, уже начались беспорядки. Бунтовали студенты. Тогда Роулинсон отправился прямиком в аэропорт, где вместе с сержантом Ахмедом проследовал к самолету.

Али Юсуф решил осмотреть строительство новой трассы, он остановил машину около взлетной полосы, присоединился к Роулинсону и сказал, что хочет осмотреть трассу с воздуха. Они взлетели и не вернулись.

— Ну и какие у вас возникли в связи с этим соображения?

— Мой дорогой полковник, такие же, какие и у вас. Почему Боб Роулинсон провел двадцать минут в комнате своей сестры, когда той не было дома и его предупредили, что она не вернется до вечера? Он написал записку, но это не заняло бы и трех минут. А что он делал все остальное время?

— Значит, вы думаете, что Роулинсон спрятал камни где-нибудь среди вещей своей сестры?

— Это весьма похоже на правду. Миссис Сатклифф была эвакуирована в тот же день вместе с другими британскими подданными. Она с дочерью вылетела в Аден и прибывает, если не ошибаюсь, завтра в Тилбери.

Пайквэй кивнул.

— Надо бы, как говорится, ее прикрыть.

— Мы и так собирались это сделать, — ответил полковник, — все уже устроено.

— Ведь, если камни у нее, значит, ей грозит опасность? — Робинсон прикрыл глаза. — А я так не люблю всяких жутких историй.

— Вы действительно думаете, что ей может что-либо угрожать?

— В этом кое-кто заинтересован. Многие нежелательные лица, надеюсь, вы понимаете меня.

— Я понимаю вас, — мрачно ответил полковник.

— Ну и, конечно, они будут водить друг друга за нос. — Мистер Робинсон сокрушенно покачал головой. — Это так все осложняет!

Полковник Пайквэй осторожно поинтересовался:

— А вы как-нибудь заинтересованы в этом деле?

— Безусловно. — В голосе мистера Робинсона прозвучал упрек. — Некоторые из этих камней были проданы его покойному высочеству моим синдикатом по очень хорошей цене. Люди, которых я представляю и которые заинтересованы в возвращении камней, получили бы согласие бывшего владельца. Я бы не хотел что-либо добавлять к сказанному, это слишком деликатный вопрос.

— Но вы, конечно, на стороне добрых сил? — с улыбкой спросил полковник Пайквэй.

— Добрых? Ну да, конечно, добрых! — Мистер Робинсон помолчал. — Вы уже знаете, кто занимал номера рядом с миссис Сатклифф?

Лицо полковника Пайквэя оставалось непроницаемым.

— Постойте, постойте, — кажется, знаю. Слева сеньора Анжелика де Торедо — испанка, танцовщица местного кабаре. Может быть, не совсем испанка и, возможно, не очень хорошая танцовщица, но пользуется популярностью. А с другой стороны кто-то из учителей. Я понимаю…

Мистер Робинсон просиял.

— Вы все такой же. Я прихожу к вам с весьма конфиденциальной информацией, а вам уже все известно.

— Что вы, что вы, — вежливо возразил полковник.

— Между нами говоря, — сказал мистер Робинсон, — нам известно немало.

Взгляды собеседников встретились.

— Будем надеяться, что мы знаем достаточно, — добавил мистер Робинсон, поднимаясь.

Глава 4 Возвращение путешественников

1

— Ну вот! — с досадой воскликнула миссис Сатклифф, выглядывая в окно гостиницы. — Стоит вернуться в Англию, как сразу начинается дождь! Это меня ужасно угнетает.

— А я рада, что мы дома, — сказала Дженнифер. — И что на улицах только английская речь! И что можно пить нормальный чай и есть масло, джем и вкусное печенье.

— Ах, дорогая, мне бы хотелось, чтобы ты не была такой домоседкой, — сокрушенно вздохнула миссис Сатклифф. — Какой прок брать тебя за границу, если всю дорогу ты твердишь, что предпочла бы остаться дома?

— Но мама, мне очень нравится побыть месяц-другой за границей. Я только сказала, что рада снова очутиться дома.

— Ну, хорошо. А теперь, милая, — миссис Сатклифф отошла от окна, — оставь меня в покое. Я хочу удостовериться, что мы довезли весь наш багаж. Нет, со времен войны я, пожалуй, впервые почувствовала, что люди стали на редкость нечестными. Я уверена, что если б я не присматривала за вещами, тот тип уволок бы мою зеленую сумку, тогда, в Тилбери. И еще один ходил вокруг нашего багажа, я его видела потом в поезде.

— Ой, мама, вечно ты преувеличиваешь, — сказала Дженнифер. — По-твоему, вокруг одни только воры.

— Большинство, — мрачно изрекла миссис Сатклифф.

— Но только не англичане, — решительно возразила дочь.

— Они еще хуже, — возразила мать. — От арабов и иностранцев только этого и ждешь, англичан же никто не опасается, что очень на руку всяким здешним мошенникам. Ну, а теперь дай я посчитаю. Так, большой зеленый чемодан на месте и черный тоже. Вот два маленьких коричневых и сумка на молнии, и клюшки для гольфа. Так, вот ракетки, кожаный чемодан… Постой, а где зеленая сумка? Ах, вот она. Так: раз, два, три, четыре, пять, шесть… Ну, все в порядке. Все четырнадцать мест.

— Давай попьем чаю, — предложила Дженнифер.

— Чаю? Но ведь сейчас только три часа.

— Но я ужасно голодна.

— Ну хорошо, хорошо. Ты не можешь сама спуститься вниз и заказать себе чаю? Я просто падаю с ног и должна отдохнуть, а потом достану вещи, которые понадобятся нам сегодня. Очень неприятно, что папа не смог нас встретить. Что у него сегодня за важное совещание в Ньюкасле[29], ума не приложу. По-моему, встретить жену и дочь — это значительно важнее. Особенно после трех месяцев разлуки. Ты точно сама справишься?

— Господи, ну мама! — с обидой воскликнула Дженнифер. — Сколько мне лет, по-твоему? Ты не могла бы дать мне немного денег, а то у меня совсем не осталось. — Она взяла протянутую матерью десятгашиллинговую[30] бумажку и вышла.

Едва дверь за ней затворилась, на тумбочке у кровати зазвонил телефон. Миссис Сатклифф сняла трубку:

— Алло… Да… Да, это миссис Сатклифф…

В это время в дверь постучали, миссис Сатклифф сказала: «Извините, подождите минутку» — и прошла к двери.

Молодой человек в темно-синей спецодежде с небольшим ящичком инструментов вошел в прихожую.

— Электрик, — сказал он быстро, — в вашем номере что-то со светом, пришел проверить.

Миссис Сатклифф впустила его и вернулась к телефону.

— Простите, что вы сказали?

— Меня зовут Дерек О'Коннор. Может быть, я поднимусь к вам в номер? Это касается вашего брата.

— Да-да, конечно… Конечно, приходите. Да-да, третий этаж, номер триста десять.

Миссис Сатклифф села на кровать. Она уже догадалась, что ей сейчас сообщат.

— Простите, где у вас ванная? — спросил электрик.

— Там, за второй спальней.

Вскоре снова раздался стук в дверь. Миссис Сатклифф открыла. Вошел молодой человек и пожал ей руку с выражением дружеского участия на лице.

— Вы из министерства иностранных дел?

— Мое имя Дерек О'Коннор. Меня прислал шеф, чтобы сообщить вам…

— Говорите, прошу вас! — воскликнула миссис Сатклифф. — Он погиб, да?

— Да, это так, миссис Сатклифф. Он пытался вылететь из Рамата с принцем Али Юсуфом, но самолет разбился в горах.

— Почему мне не сказали — не дали телеграмму на корабль?

— Не было уверенности. Мы знали, что самолет пропал, но еще надеялись… Теперь же обломки найдены. Не сомневаюсь, что смерть его была мгновенной.

— Принц Али тоже погиб?

— Да.

— Я, признаться, не так уж удивлена, — сказала миссис Сатклифф. Ее голос немного дрожал, но она полностью владела собой. — Я так и знала, что Боб умрет молодым. Он был слишком бесшабашным. Всегда летал на самых новых, толком еще не опробированных самолетах и черт-те что на них выделывал. Последние четыре года мы с ним так редко виделись. Но ведь человека нельзя изменить, правда?

— Правда, — ответил посетитель, — скорее всего, нельзя.

— Генри, мой муж, всегда говорил, что он рано или поздно разобьется, — сказала миссис Сатклифф, словно находя своего рода грустное утешение в том, что пророчество исполнилось. Слеза скатилась по ее щеке, миссис Сатклифф полезла в карман за носовым платком. — Это такой удар!

— Я понимаю, мне очень жаль, поверьте.

— Боб, разумеется, ни за что бы не сбежал, — продолжала миссис Сатклифф, — но он был на службе. Сказать по правде, я не хотела, чтоб он шел на службу к принцу… Боб был отличным летчиком, и я не верю, что катастрофа произошла по его вине.

— Да, это действительно не его вина. Это было единственной возможностью спасти принца — вылететь вместе с ним из страны, несмотря ни на что. Полет был очень опасным, и вот чем все кончилось…

Миссис Сатклифф кивнула.

— Я понимаю, — тихо произнесла она. — Спасибо, что пришли.

— С вашего позволения, — сказал О'Коннор, — я бы хотел задать вам несколько вопросов. Ваш брат не просил вас что-либо вывезти в Англию?

— Вывезти? Нет, а что вы имеете в виду?

— Не передавал ли он вам какой-нибудь пакетик или коробочку, которую вы должны были бы вручить кому-нибудь в Англии?

Миссис Сатклифф с удивлением покачала головой:

— Нет, а почему вы решили, что он должен был мне что-то передать?

— У нас есть основания полагать, что ваш брат передал кому-то одну очень важную посылку. В тот день он приходил к вам в гостиницу — я имею в виду день, когда началось восстание.

— Да, и оставил записку. Но там не было ничего такого, только какие-то глупости про гольф и теннис…, когда он ее писал, то еще не знал, что придется улетать вместе с принцем.

— И больше в записке ничего не было?

— Нет.

— Вы не сохранили ее, миссис Сатклифф?

— Сохранила ли я записку? Нет, конечно. Но в ней не было ничего особенного. Я прочла ее и тут же выбросила. Зачем было ее сохранять?

— Безусловно, незачем. Просто…

— Просто что?

— Там мог быть и другой текст. В конце концов, — мистер О'Коннор улыбнулся, — есть ведь и симпатические чернила[31].

— Какая глупость! Я уверена, что Боб никогда не стал бы писать этими дурацкими чернилами. Мой дорогой братец был вполне нормальным человеком! — По ее щеке вновь скатилась слеза. — Боже, но где же моя сумка! Мне нужен носовой платок. Наверное, я оставила ее в другой комнате.

— Я принесу ее вам, — сказал О'Коннор, вставая.

Он вышел в смежную комнату и остановился при виде молодого человека в униформе, склонившегося над раскрытым чемоданом. Тот поднял голову и слегка вздрогнул.

— Электрик, — сказал он поспешно. — Что-то с пробками.

О'Коннор повернул выключатель.

— Мне кажется, все в порядке, — сказал он почти ласково.

— Должно быть, диспетчер перепутал номер комнаты, — ответил электрик.

Он мигом собрал свои инструменты и выскользнул в коридор. О'Коннор нахмурился, взял с туалетного столика небольшую дамскую сумочку и отнес ее миссис Сатклифф.

— Простите, — сказал он и снял телефонную трубку. — Я из комнаты триста десять. Вы посылали сюда электрика? Да-да. Я подожду.

Ждать пришлось около минуты.

— Нет? Я так и думал. Нет-нет, все в порядке.

Он повесил трубку и обернулся к миссис Сатклифф:

— С пробками все в порядке, и сюда не присылали никакого электрика.

— В таком случае, что же было нужно этому человеку? Это был вор?

— Весьма вероятно.

Миссис Сатклифф поспешно заглянула в свою сумку.

— Деньги, слава Богу, на месте.

— Уверены ли вы, миссис Сатклифф, совершенно ли вы уверены, что ваш брат не просил вас ничего переправить в Англию, спрятав среди своих вещей?

— Я абсолютно уверена.

— А ваша дочь… Ведь у вас есть дочь, не правда ли? Не мог ли ваш брат передать что-нибудь ей?

— Нет, я уверена, что он ничего ей не передавал.

— Здесь есть и другая возможность, — сказал О'Коннор. — Он мог спрятать что-либо в ваших вещах в тот день, когда ждал вас в вашей комнате.

— Но с чего бы он стал делать это?! Что вы такое говорите!

— Все это не так невероятно, как кажется. Очень может быть, что принц Али Юсуф отдал вашему брату на хранение что-то весьма важное, и ваш брат решил, что спрятать это среди ваших вещей будет надежнее, чем хранить при себе.

— По-моему, все это нелепо…

— А как вы посмотрите на то, чтобы мы… проверили?

— Проверили?! Вы что, хотите копаться в моем багаже? Ворошить мои вещи?! — Голос миссис Сатклифф сорвался на крик.

— Я понимаю, что моя просьба просто чудовищна. Но мы бы все сделали аккуратно, — сказал О'Коннор заискивающе. — Мне часто приходилось помогать упаковывать вещи моей маме, и она говорит, что у меня это недурно получается.

Он пустил в ход все свое обаяние, которое, как не раз повторял полковник Пайквэй, было его главным достоинством.

— Ну, ладно, — уступила миссис Сатклифф. — Я думаю… Если вы на этом настаиваете… Если это действительно так важно…

— Да, это может оказаться очень важным, — ответил Дерек О'Коннор. — Ну что ж, пожалуй, начнем.

Минут через пятнадцать в комнату вошла Дженнифер, только что попившая чаю. Оглядев комнату, она невольно воскликнула:

— Мама, что вы тут делали?!

— Распаковывались, — сердито ответила миссис Сатклифф, — а теперь снова запаковываемся. Это мистер О'Коннор. Моя дочь Дженнифер.

— Но зачем вам понадобилось сначала все вытаскивать, а теперь снова укладывать?

— Лучше не спрашивай, — отрезала мать. — Возможно, твой дядя Боб что-то спрятал среди наших вещей. Кстати, он тебе ничего не передавал?

— Дядя Боб? Нет. А мои вещи вы тоже распаковывали?

— И твои тоже, — бодро отозвался Дерек, — и ничего не нашли. Теперь вот снова упаковываем. Я думаю, миссис Сатклифф, вы должны выпить чаю или чего-нибудь покрепче. Вы позволите заказать вам? Может, бренди с содовой? — Он подошел к телефону.

— Я бы не отказалась от чашки чаю, — сказала миссис Сатклифф.

— Чай тут чудесный! — сообщила Дженнифер. — Хлеб, масло, сандвичи, кексы, а потом я спросила официанта, не затруднит ли его принести мне еще сандвичей, и он сказал, что не затруднит. Такая прелесть!

О'Коннор заказал чаю, а затем собрал вещи миссис Сатклифф так быстро и так ловко, что вызвал ее невольное восхищение.

— Ваша мама неплохо вас натренировала!

— Да, по части упаковки я просто профессионал, — скромно улыбнулся Дерек. Его мать давно умерла, и свое умение распаковывать и упаковывать чемоданы он приобрел исключительно на службе у полковника Пайквэя. — Я хочу вам сказать еще кое-что, миссис Сатклифф. Пожалуйста, будьте осторожны.

— Осторожна? В каком смысле?

— Ну… — О'Коннор предпочел не развивать эту тему. — Революция — штука хитрая, всегда трудно предугадать последствия… Вы долго пробудете в Лондоне?

— Завтра мы собираемся за город, нас вывозит мой муж.

— В таком случае, все в порядке. Но… ничего не предпринимайте самостоятельно. Если все же что-нибудь произойдет, немедленно позвоните по номеру девятьсот девяносто девять.

— О-о-о! — с восторгом воскликнула Дженнифер. — Позвонить по трем девяткам! Это всегда было моей мечтой!

— Ах, Дженнифер, не валяй дурака, — приструнила ее мать.

3

Выдержка из отчета в местной газете:

«Вчера перед судом магистрата предстал человек, проникший в резиденцию мистера Генри Сатклиффа с целью ограбления. Это случилось, когда все члены семьи находились в церкви на воскресной утренней проповеди. Спальня миссис Сатклифф подверглась варварскому налету и была оставлена в ужасающем беспорядке. Прислуга и кухонный персонал ничего не слышали. Полиция арестовала грабителя, пытающегося спастись бегством. По-видимому, что-то ему помешало, и он не успел прихватить ничего ценного.

Преступник, назвавшийся Эндрю Боллом, без определенного места жительства, признал себя виновным. Болл заявил, что он безработный и нуждается в деньгах. Драгоценности миссис Сатклифф, за исключением нескольких вещей, которые она постоянно носит, хранятся в банке».

— Я же говорил, чтобы запирали наружную дверь в гостиной, — высказался по данному поводу в семейном кругу мистер Сатклифф.

— Дорогой Генри, — ответила на это миссис Сатклифф, — по-моему, ты еще не совсем понял, что меня тут не было последние три месяца. И вообще, я где-то читала, что если взломщик захочет забраться в дом, то он все равно заберется. — И мечтательно просматривая газету: — Как звучит — «кухонный персонал!» А на самом деле — это старая, глухая и немощная миссис Эллис да полоумная дочка Барзуэллов, что приходит убираться по воскресеньям.

— Чего я не понимаю, — сказала Дженнифер, — так это того, как полиция обнаружила, что к нам явился взломщик, и даже вовремя прибыла, чтобы его схватить.

— Очень странно, что он ничего не взял, — добавила миссис Сатклифф.

— А ты в этом уверена, Джоан? Сначала ты вроде бы сомневалась?

Миссис Сатклифф с раздражением посмотрела на мужа:

— Ну, такие вещи никогда не замечаешь сразу, ты же видел, какой разгром у меня в спальне. Я должна все тщательно осмотреть, прежде чем сказать определенно. Что-то я не заметила моего любимого шарфа.

— Извини, мамочка. Это я его взяла. А потом его унесло ветром в Средиземное море. Я хотела только чуть-чуть поносить и забыла тебе сказать.

— Слушай, Дженнифер, сколько раз я тебя просила не брать ничего без спроса?

— Можно еще пудинга? — ловко сменила тему Дженнифер.

— Конечно. В самом деле, миссис Эллис чудесно готовит. Жаль, что приходится кричать, чтобы она услышала. Но, я надеюсь, в школе ты не будешь все время просить добавки. Имей в виду, Медоубенк не совсем обычная школа.

— Я не уверена, что так уж туда хочу, — сказала Дженнифер. — Кузина одной моей знакомой девочки там побывала и говорит, что там ужасно. Единственное, чему их обучали, так это как входить и выходить из «роллс-ройсов» и как себя вести на обеде у королевы.

— Дженнифер, — ответила мать, — ты просто не понимаешь, как тебе повезло, что ты попала в Медоубенк. Учти, миссис Балстроуд принимает отнюдь не всех девочек. Тем, что тебя приняли, ты обязана исключительно влиянию твоей тети Розамонд и высокому положению папы. К тому же, — продолжала миссис Сатклифф, — если когда-нибудь королева пригласит тебя на обед, тебе совсем не помешает знать, как там себя вести.

— Но, мама, — сказала Дженнифер, — ведь королева очень часто завтракает с людьми, которые не умеют себя вести, — со всякими жокеями[32], шейхами и африканскими вождями…

— У африканских вождей, как правило, превосходные манеры, — вставил мистер Сатклифф, недавно вернувшийся из короткой командировки в Гану[33].

— Так же, как и у арабских шейхов, — добавила миссис Сатклифф. — Они удивительно воспитанные!

— Ой, а помнишь, на том обеде у шейха, — сказала Дженнифер. — Как он вынул глаз у барашка и угостил тебя, а дядя Боб сказал, чтобы ты его съела и не устраивала скандала. Как ты думаешь, если он так же поступит с глазом барашка в Букингемском дворце[34], королева не будет в шоке?

— Хватит, Дженнифер, — оборвала ее мать.

4

Как только Эндрю Болл, человек без определенного места жительства, получил свои три месяца тюрьмы за взлом, Дерек О'Коннор позвонил полковнику Пайквэю:

— Мы у него ничего не обнаружили — сказал он, — хотя дали этому парню уйму времени.

— Кто это был? Кто-нибудь знакомый?

— Я думаю, кто-то из людей Геко. Они наняли его для подобных оказий. Мелкая сошка. Не слишком умен, но старательный и исполнительный.

— И он выслушал приговор как овечка? — Полковник Пайквэй на другом конце провода усмехнулся.

— Да, типичная картина — несчастный простодушный парень, сбившийся с пути.

— Он ничего не нашел, — задумчиво сказал полковник Пайквэй, — и ты тоже ничего не нашел. Может, и в самом деле искать нечего. Может, наша догадка о том, что Роулинсон спрятал камни среди вещей своей сестры, неверна.

— Это не только наша догадка.

— Да… А вдруг мы попались на удочку?

— Ну, не знаю. А есть другие предположения?

— Множество: камни могут быть все еще в Рамате, где-нибудь спрятаны в отеле «Ритц-Савой», или Роулинсон передал их кому-нибудь по дороге в аэропорт, или, может быть, кстати, мистер Робинсон на это намекал… камнями завладел кто-нибудь из соседнего номера… Или, возможно, они были у миссис Сатклифф, но она об этом не знала и выкинула их вместе с ненужными вещами за борт в Красное море[35]… Ну что ж, — подытожил полковник Пайквэй, — быть может, это и к лучшему.

— Это ведь огромные деньги, сэр.

— Да, но человеческая жизнь дороже, — ответил полковник Пайквэй.

Глава 5 Письма из Медоубенка

Письмо Джулии Апджон матери:

Милая мамочка!

Я совсем успокоилась, и мне здесь очень нравится. Я подружилась с девочкой по имени Дженнифер, она тоже новенькая. Мы с ней обожаем теннис, и Дженнифер неплохо играет. Она говорит, что ее ракетка покоробилась от жары, так как она возила ее с собой на Персидский залив. Она видела революцию, которая там была. Я спросила ее, было ли это интересно, она сказала, что нет, потому что они сидели все время в посольстве и все пропустили…

Мисс Балстроуд мне очень нравится. Она легко нашла подход к нам с Дженифер. За глаза все зовут ее Бал или Балли. Английскую литературу нам преподает мисс Рич, она очень строгая. Когда она злится, у нее прямо волосы встают дыбом. У нее очень странное, но выразительное лицо, и когда она читает отрывки из Шекспира, то все кажется просто всамделишным. Она позавчера так говорила о Яго[36], о том, что он чувствовал. Ну и, конечно, о ревности, как она въедается в сердце, и ты страдаешь и доходишь до безумия, и хочешь сделать больно тому, кого любишь. Мы все были потрясены, кроме Дженнифер, ее ничем не пронять. Мисс Рич преподает еще и географию. Раньше я думала, что это очень скучный предмет, но у мисс Рич он мне очень нравится. Сегодня она рассказывала нам про торговлю пряностями и зачем пряности нужны — без них все быстро портится.

Я занимаюсь искусством с мисс Лоури, она приходит дважды в неделю и возит нас в Лондон, в картинные галереи.

Французским с нами занимается мадемуазель Бланш, она совсем не умеет поддерживать порядок в классе, но Дженнифер говорит, что все французы такие. Она не сердитая, но очень нудная. Говорит: «Enfin, vous m'ennuiez, mes enfants»[37]. А мисс Спрингер хуже всех, она занимается с нами гимнастикой и физической подготовкой, у нее рыжие волосы и от нее пахнет потом.

Математику нам преподает мисс Чедвик (Чедди), она очень милая. Ну и, наконец, мисс Вэнситтарт, которая обучает нас истории и немецкому. Она очень похожа на мисс Балстроуд, только совсем не энергичная.

У нас много девочек-иностранок: две итальянки, несколько немок, довольно милая шведка (принцесса или что-то вроде того) и еще одна — полутурчанка-полуиранка, которая говорит, что должна была выйти замуж за принца Али Юсуфа, того самого, который погиб в авиакатастрофе. Но Дженнифер говорит, что Шаиста выдумала это только потому, что она что-то вроде кузины этого принца, а у них принято жениться на кузинах. Вообще Дженнифер знает много чего интересного, только почти ничего не рассказывает. Она говорит, что принц любил другую.

Думаю, что ты скоро уедешь, пожалуйста, не забудь свой паспорт, как это с тобой случилось в прошлый раз. И не забудь взять все необходимое на случай аварии.

Любящая тебя Джулия.

Письмо Дженнифер Сатклифф ее матери:

Дорогая мамочка!

Здесь в самом деле неплохо. Здесь гораздо лучше, чем я думала. Погода все время стоит хорошая. Вчера мы писали сочинение на тему «Может ли положительная черта характера быть чрезмерной?» Я ничего не смогла придумать, а на следующей неделе мы будем писать «Чем отличаются характеры Джульетты[38] и Дездемоны[39]», что, по-моему, тоже большая глупость. Мама, не находишь ли ты возможным купить мне новую теннисную ракетку?

Я знаю, что ты отдавала мою в перетяжку прошлой осенью, но с ней все равно что-то не в порядке. Может быть, она покоробилась от жары. Можно, я буду изучать греческий? Мне так хочется! Я очень люблю изучать языки. На будущей неделе я и еще несколько девочек собираемся поехать в Лондон на балет «Лебединое озеро»[40].

Кормят здесь просто отлично. Вчера на ленч[41] у нас был цыпленок, а к чаю — очень хорошие кексы, прямо домашние.

Я не могу вспомнить больше никаких новостей. Вас больше не грабили?

Твоя любящая дочь Дженнифер.

Письмо Маргарет Гор-Вест, ученицы старшего класса, ее матери:

Милая мама!

Писать почти не о чем. Я занимаюсь немецким с мисс Вэнситтарт. Ходят слухи, что мисс Балстроуд собирается уходить и мисс Вэнситтарт займет ее место, но об этом поговаривают уже почти год, и я уверена, что это неправда. Я спросила мисс Чедвик (разумеется, я не посмела спросить у мисс Балстроуд), и она ответила совершенно однозначно: что безусловно, нет, и посоветовала не слушать всяких сплетен. Во вторник мы ездили на балет «Лебединое озеро». Просто нет слов! Сплошное очарование!

Принцесса Ингрид забавная. У нее такие синие глаза, а на зубах пластинка. У нас две немки новенькие, прекрасно говорят по-английски.

Мисс Рич вернулась и выглядит просто прекрасно. Мы без нее очень скучали в прошлом триместре. Новую учительницу физкультуры зовут мисс Спрингер. Она очень любит командовать и поэтому никому не нравится. Но тем не менее она очень хорошо тренирует нас по теннису. Одна из новеньких девочек, Дженнифер Сатклифф, в будущем может стать прекрасной теннисисткой, но у нее пока слабоват удар сзади. Ее подружку, тоже новенькую, зовут Джулия.

Ты не забыла, что обещала забрать меня отсюда 20-го, а? Спортивный праздник будет 19 июня.

С любовью, Маргарет.

Письмо Энн Шепленд Деннису Рэтбону:

Дорогой Деннис!

Я не могла выкроить ни минуты до начала третьей недели триместра. Теперь я могу сказать, что с удовольствием где-нибудь отобедаю с тобой в субботу или в воскресенье. Я дам тебе знать об этом.

Работать в школе, оказывается, довольно забавно. Но благодарю Бога, что я не учительница! Я бы сошла с ума.

Твоя Энн.

Письмо мисс Джонсон сестре:

Милая Эдит!

В этом триместре все идет как обычно, летний триместр — это всегда приятно. Сад выглядит чудесно, и мы взяли нового садовника на подмогу старому Бриггсу — молодого и сильного. К сожалению, он очень недурен собой, а девочки такие глупые!

Мисс Балстроуд ничего не говорит о своем уходе, и я надеюсь, что она оставила эту идею. Мисс Вэнситтарт не может, я уверена, вполне ее заменить. Если это случится, не думаю, чтоб я осталась.

Передай привет Дику и детям и напомни обо мне Оливеру и Кей, когда увидишь их.

Элспет.

Письмо мадемуазель Анжель Бланш Рене Дюпону, Бордо; до востребования:

Милый Рене!

Здесь все неплохо, но не могу сказать, чтобы мне здесь очень нравилось. Девочки особой почтительностью не отличаются и ведут себя безобразно. Но я думаю, лучше не жаловаться мисс Балстроуд. С такой начальницей нужно держать ухо востро!

В настоящее время нет ничего интересного, что я могла бы тебе сообщить.

Муха.

Письмо мисс Вэнситтарт подруге:

Дорогая Глория!

Летний триместр начался чудесно. Очень неплохое пополнение из новых девочек. Иностранки уже освоились и чувствуют себя хорошо. Наша маленькая принцесса (я имею в виду ближневосточную, а не скандинавскую) всех к себе расположила. По правде говоря, я этого и ожидала — у нее такие очаровательные манеры!

Новая учительница физкультуры — не лучший вариант. Девочки невзлюбили ее — за то, что она слишком с ними высокомерна. Но, в конце концов, у нас же не простая школа, и гимнастика здесь не самый главный предмет. К тому же она слишком любопытна и задает множество вопросов личного характера, и это очень раздражает. Мадемуазель Бланш, наша новая преподавательница французского, очень дружелюбна, но ей далеко до мадемуазель Депюи.

В первый день мы с трудом избежали скандала: леди Вероника Карлтон-Сандуейз явилась совершенно пьяная! Но благодаря мисс Чедвик, которая успела перехватить ее на одной из дальних аллей, мы предотвратили весьма неприятный инцидент. Кстати, близнецы очень славные девочки.

Мисс Балстроуд ничего не говорит о будущем, но по ее поведению я вижу, что она уже приняла решение. Ну что ж, Медоубенк — прекрасная школа, и я буду рада продолжить ее традиции.

Когда увидишь Марджери, передай ей привет.

Твоя Элинор.

Письмо полковнику Пайквэю, пришедшее по обычному каналу связи:

…Отправили человека на верную погибель! Я же здесь единственный полноценный мужчина среди ста девяноста женщин.

Ее Высочество прибыла очень эффектно, в двуцветном «кадиллаке» — ярко-малиновом с пастельно-голубыми вставками, в национальном костюме — хоть сейчас для обложки «Вог»,[42] издание для подростков.

С трудом узнал ее в школьной форме на следующий день. Мне не стоило никаких усилий установить с нею дружеские отношения, она сама к этому стремилась. С самым невинным видом спрашивала меня названия тех или иных цветочков, пока Горгона[43] (дама с рыжими локонами и голосом как у коростеля[44]) не услышала нашу беседу и не уволокла девочку от моего цветника, причем принцессе явно не хотелось уходить. Я понимаю, почему восточным девушкам предписывается носить чадру. Эта крошка, как мне кажется, набралась жизненного опыта в швейцарской школе.

Горгона (это кличка мисс Спрингер, преподавательницы гимнастики) вскоре вернулась, чтобы сделать мне внушение. Садовый персонал не должен разговаривать с ученицами и т. д. Я прикинулся совершеннейшим простачком: «Извините, мисс, но молодая леди спросила, что это за дельфиниум[45]. У них, похоже, такие не растут…» Горгона довольно быстро успокоилась и в конце разговора была почти любезна.

Пока не возымел никакого успеха у секретарши мисс Балстроуд. Она типичная провинциалка, строит из себя деловую (даму. Преподавательница французского куда более приветлива. Вроде бы такая неприметная мышка, но на самом деле себе на уме. Зато завел знакомство с тремя милыми хохотушками: Памелой, Луизой и Мэри, фамилий их не знаю, но девочки, несомненно, аристократки. Эта вредная мисс Чедвик, старая боевая лошадь, не спускает с меня глаз, но я очень осторожен и стараюсь не запятнать свою репутацию.

Мой босс, старик Бриггс, принадлежит к тому типу людей, которые любят поразглагольствовать о добрых старых временах. Хотя, по-моему, он и тогда отнюдь не был в первых рядах. Постоянно брюзжит, все ему не так, все не такие. Однако о мисс Балстроуд отзывается очень уважительно. Тут я его полностью поддерживаю. Мы и поговорили-то с ней всего несколько минут, а я почувствовал, что она меня видит насквозь. Пока ничего интересного нет, но я живу надеждой!

Глава 6 Первые дни

1

В учительской шел обмен впечатлениями: зарубежные поездки, увиденные спектакли и художественные выставки. По стенам были развешаны яркие фотографии. Их было так много, что среди этой пестроты едва просматривались обои.

Неожиданно разговор стал общим. Все восхищались новым спортивным корпусом и одновременно его критиковали. Нельзя было не согласиться, что это великолепное сооружение, но каждая из учительниц считала своим долгом высказать собственные замечания по поводу дизайна. Затем кратко обсудили новых девочек и пришли к выводу, что они вполне достойны их чудесной школы. Потом разговор перешел на двух новых преподавательниц. Бывала ли мадемуазель Бланш в Англии прежде? Из какой части Франции она приехала? Мадемуазель Бланш отвечала вежливо, но сдержанно. Мисс Спрингер проявила большую общительность. Она говорила энергично и решительно, будто читала лекцию. Тема: великая и неподражаемая мисс Спрингер. Все бывшие коллеги ее ценили. Все директора школ с благодарностью принимали ее советы и в соответствии с оными тут же меняли расписание.

Мисс Спрингер не страдала чрезмерной чувствительностью и попросту не заметила некоторого замешательства, последовавшего за этим заявлением, что заставило мисс Джонсон мягко спросить:

— Я полагаю, ваши идеи не всегда принимались в точности так, как вы их — гм — высказывали?

— К неблагодарности нужно быть готовой! — Голос мисс Спрингер стал еще громче. — И, смею уверить, я всегда готова. Беда в том, что люди трусливы и не умеют смотреть в глаза фактам. Они предпочитают не видеть даже того, что у них прямо под носом! Мне это претит. Я человек прямой! Когда мне удавалось раскопать грязную историю, я всегда выносила ее на суд общественности. У меня хороший нюх, и, если я иду по следу, то обязательно настигаю жертву. — Мисс Спрингер издала громкий короткий смешок. — По моему мнению, те люди, чья жизнь не представляет собой открытую книгу, не имеют права преподавать в школе. Если кому-то есть что скрывать, пусть лучше сам все расскажет. Вы не поверите, что мне доводилось узнавать о людях! Невероятные вещи!

— Вам это было приятно? — спросила мадемуазель Бланш.

— Конечно нет, но долг — превыше всего. И я никогда не отступаю, ведь это было бы непозволительной мягкостью. — Мисс Спрингер опять издала свой смешок. — Надеюсь, что никому из присутствующих нечего скрывать.

У всех сразу испортилось настроение, но мисс Спрингер была не из тех, кто обращает внимание на подобные мелочи.

2

— Можно с вами поговорить, мисс Балстроуд?

Мисс Балстроуд отложила ручку и подняла глаза на раскрасневшееся лицо мисс Джонсон, наставницы.

— Да, мисс Джонсон.

— Я насчет Шаисты, египтянки или кто она там еще.

— Да?

— Все дело в ее… э… белье…

Мисс Балстроуд изумленно подняла брови.

— Ее… лифчике… — пролепетала мисс Джонсон.

— А что такое с ее лифчиком?

— Понимаете… Он не такой, как надо. Он… ну… приподнимает… Совершенно непотребно…

Мисс Балстроуд с трудом удержалась от улыбки, что бывало часто при общении с мисс Джонсон.

— Я думаю, мне лучше пойти посмотреть самой.

Дознание завершилось извлечением непозволительного предмета лично мисс Джонсон, на что сама Шаиста реагировала с живейшим интересом.

— Тут что-то вроде проволоки… косточка, — неодобрительно сообщила мисс Джонсон.

Шаиста принялась оживленно объяснять:

— Но вы видите, что у меня такая маленькая грудь. Я не похожа на женщину. А это очень важно для девочки, показать, что ты женщина, а не мальчик.

— У тебя для этого будет масса времени! Тебе же только пятнадцать, — прервала ее мисс Джонсон.

— Пятнадцать лет — это уже женщина. И я выгляжу как женщина, не правда ли?

Она обращалась к мисс Балстроуд, которая кивала, улыбаясь.

— Я прекрасно понимаю, — ответила мисс Балстроуд, — прекрасно понимаю твой взгляд на эту проблему. Но в нашей школе ты находишься в основном среди английских девочек, а они в пятнадцать лет еще не чувствуют себя женщинами. Мне нравится, когда мои ученицы носят одежду, соответствующую их возрасту. Ты можешь надевать этот бюстгальтер под вечерний наряд, когда поедешь в Лондон, но не носи его каждый день. Кроме того, у нас много спортивных игр, и поэтому нужно, чтобы твое тело было свободно.

— По-моему, всего этого беганья и прыганья даже слишком много, — сказала Шаиста капризно, — и к тому же я не люблю мисс Спрингер. Она только и делает, что командует: «Быстрей, не зевай», — и я устаю.

— Довольно, Шаиста. — Голос мисс Балстроуд стал более строгим. — Твоя семья послала тебя сюда обучаться английским манерам. И все эти упражнения очень полезны для твоего физического развития, в том числе и для бюста.

Отчитав таким образом Шаисту, мисс Балстроуд продолжила беседу с мисс Джонсон с глазу на глаз.

— Действительно, девочка вполне созрела, — сказала она, доверительно улыбаясь. — Ей можно дать все двадцать, и она себя соответственно ощущает. Нельзя надеяться, что она будет чувствовать себя ровесницей Джулии Апджон, например. Что же касается интеллекта, Джулия, возможно, ее даже и опережает, но физически Шаиста много старше.

— Я бы хотела, чтобы все они были похожи на Джулию Апджон, — заметила мисс Джонсон.

— А я нет, — быстро ответила мисс Балстроуд. — Школа, полная совершенно одинаковых девочек, — это было бы очень скучно.

Скучно, повторила она про себя, возвращаясь в свой кабинет. Это слово уже довольно давно не выходит у нее из головы. Скучно…

Казалось бы, единственное, чего вполне удалось избежать ее детищу, — это скука. Да и самой ей на протяжении всей ее карьеры директора школы никогда раньше не бывало скучно. У нее случались трудности с финансами, непредвиденные происшествия, проблемы с родителями, детьми, последствиями домашнего воспитания… Но все ее неприятности неизменно оборачивались триумфом. И теперь, хотя решение уже было принято, ей, в сущности, не хотелось уходить от дел.

Физически она и сейчас в хорошей форме, почти как тогда, когда они с Чедди (верная, милая Чедди!) начали все это грандиозное предприятие с горсткой детей и кредитом от одного невероятно дальновидного банкира. Образование у Чедди было более солидным, но именно мисс Балстроуд разработала план создания школы, которая стала известна всей Европе. Она никогда не боялась экспериментировать, в то время как Чедди преподавала добротно, грамотно, — но и только. Главным достоинством Чедди было ее умение оказываться всегда в нужном месте в нужный момент, готовность немедленно прийти на помощь, — как в случае с леди Вероникой в день открытия триместра. Великолепие школы держится на твердости Чедди — мисс Балстроуд это вполне осознавала.

С материальной точки зрения у обеих дам тоже все было в порядке, и если б они захотели покинуть школу сейчас, у них был бы гарантированный доход до конца жизни. Мисс Балстроуд хотела знать, согласится ли Чедди уйти вместе с ней. Возможно, нет. Ведь, в сущности, школа стала для нее домом. И она вполне сможет стать преемницей мисс Балстроуд.

Да, раз решение принято, то нужен преемник, который первое время будет советоваться с ней, а затем станет управлять самостоятельно. Вовремя уйти — одна из важнейших жизненных премудростей. Уйти прежде, чем твои силы начнут иссякать и ослабнет хватка, прежде, чем ты почувствуешь свою ненужность, прежде, чем дальнейшие усилия станут для тебя мучением!

Мисс Балстроуд закончила проверку сочинений и ответила, что у Джулии Апджон оригинальный склад ума. Дженнифер Сатклифф, как обычно, — полное отсутствие воображения, зато удивительная хватка — в том, что касается фактов. Мэри Вайз, разумеется, блистает исключительной памятью, — но до чего же скучно она мыслит! Скучно, опять это слово. Мисс Балстроуд постаралась выкинуть его из головы и вызвала звонком секретаршу, чтобы продиктовать письма.

«Дорогая леди Валенс, у Джейн были неприятности с ушами, мы вызывали врача, отчет которого я прикладываю… и т. д.»

«Дорогой барон фон Айзенгер! Мы смогли устроить поездку в оперу для Хедвиг…»

Час прошел незаметно. Мисс Балстроуд изредка прерывалась, чтобы найти наиболее точное слово. Карандаш Энн Шепленд быстро скользил по листку блокнота.

«Очень хороший секретарь, — думала мисс Балстроуд, — гораздо лучше Веры Лорример. Бедная девочка так внезапно уволилась. Сказала, что у нее нервное истощение, но, наверное, тут что-то личное. Как правило, в таких случаях всегда замешан мужчина…»

— Это все, — сказала мисс Балстроуд, продиктовав последнее слово, и из груди ее вырвался невольный вздох облегчения. — Приходится делать столько скучных вещей. Писать письма родителям — это как кормить собак: надо, чтобы каждой достался лакомый кусочек. А они просто не сводят с тебя глаз, разинув пасть, гм.

Энн рассмеялась. Мисс Балстроуд посмотрела на нее с интересом.

— Что заставило вас стать секретарем?

— Я даже не знаю. У меня нет особенных способностей к чему-либо, а это, по-моему, дело, в котором каждый что-нибудь да смыслит.

— Вы не находите эту работу монотонной?

— Нет. По-моему, мне повезло. Я уже успела поработать во многих местах: у сэра Мервина Тодхантера, археолога, у сэра Эндрю Питерса — в «Шелл»[46]. Затем у Моники Корд, у актрисы. Это было беспокойное времечко! — Энн улыбнулась своим воспоминаниям.

— Сейчас многие девушки, так же как и вы, часто меняют место службы, — неодобрительно сказала мисс Балстроуд.

— Действительно, я не могу долго где-то работать. У меня мать инвалид, временами ей становится хуже, и тогда я возвращаюсь домой и забочусь о ней.

— Понятно.

— Но я в любом случае меняла бы работу. Я неусидчивая. А когда что-то новое — это не так скучно.

— Скучно… — пробормотала мисс Балстроуд, вновь наталкиваясь на фатальное слово.

Энн с удивлением посмотрела на нее.

— Не обращайте внимания, — сказала мисс Балстроуд, — просто меня сегодня буквально преследует это слово. А как бы вы отнеслись к работе учительницы? — спросила она с некоторым любопытством.

— Боюсь, я бы ее возненавидела, — честно ответила Энн.

— Но почему?

— Мне кажется, что это ужасно скучно… О, простите меня! — Она осеклась.

— Вот уж что не скучно, так это что-либо преподавать, — с воодушевлением сказала мисс Балстроуд. — Это, возможно, одно из самых восхитительных занятий на свете. Мне будет так не хватать этого, когда я уйду отсюда.

— Но… — Энн взглянула на нее. — Вы собираетесь уходить?

— Да, это решено. О, не в следующем году, возможно, я проработаю здесь еще несколько лет.

— Но почему вы так решили?

— Потому, что я отдала школе все мои силы и взяла у нее все, что могла взять. Хорошего понемножку.

— А школа и дальше будет работать?

— О да. У меня есть хороший преемник.

— Мисс Вэнситтарт, я полагаю?

— Вы сразу назвали мисс Вэнситтарт. — Мисс Балстроуд пытливо на нее посмотрела. — Интересно, почему?

— Право, я совсем не думала об этом. Просто мне показалось, что она прекрасно сможет продолжить ваше дело. А кроме того, она привлекательная женщина, а ведь это так важно, не правда ли?

— Да, конечно. Да, я уверена, Элинор Вэнситтарт — именно тот человек, который нужен.

— Когда вы уйдете, она сумеет продолжить начатое вами дело, — сказала Энн, собирая свой вещи.

«Но этого ли я хочу? — спросила себя мисс Балстроуд, когда Энн вышла. — Она продолжит мое дело… но при этом никаких экспериментов, ничего нового. Однако Медоубенк стал тем, что он собой представляет, отнюдь не благодаря традиции. Я пробовала, я рисковала, я строила и экспериментировала, я отказывалась следовать образцам других школ. Не это ли следует продолжить, когда я уйду? Нужен человек, который сможет привнести что-то новое в жизнь школы, какая-нибудь сильная личность… Вроде… Да, Эйлин Рич. Правда, Эйлин еще молода, у нее слишком мало опыта… Но она учитель от Бога. У нее есть идеи. Она никогда не будет скучной… Что за бред, пора выбросить это слово из головы! Элинор Вэнситтарт не скучна… Но…»

Она подняла глаза и увидела входящую мисс Чедвик.

— О, Чедди! — воскликнула мисс Балстроуд. — Как я рада тебя видеть!

— Почему? Что-нибудь случилось? — спросила мисс Чедвик озадаченно.

— Случилось. Я никак не могу кое-что решить.

— Это так непохоже на тебя, Гонория.

— Да, не правда ли? Как наши дела, Чедди?

— По-моему, вполне нормально. — Голос мисс Чедвик звучал как-то неуверенно.

Мисс Балстроуд сразу почувствовала это.

— Ну что? Выкладывай. Что такое?

— Ничего, в самом деле ничего. Только… — Мисс Чедвик наморщила лоб и стала похожа на чем-то озадаченного бульдога. — О, это не больше чем ощущение. Право, ничего такого, на что я могла бы указать с определенностью… Новые девочки очень милые. Преподавательницы… Я не совсем довольна мадемуазель Бланш, но я не любила и Женевьеву Депюи. Скрытная.

Мисс Балстроуд не придала значения этим словам, так как Чедди всегда упрекала учительниц французского в скрытности, но она и сама имела претензии к мадемуазель Бланш.

— Она плохой преподаватель, — сказала мисс Балстроуд. — Что весьма удивительно — у нее были такие хорошие характеристики.

— Французы вообще не умеют преподавать, — заметила мисс Чедвик, — никакой дисциплины… Зато мисс Спрингер слишком хороша! Спринтер[47], эта фамилия ей больше бы подошла! Всех обойдет, умеет работать локтями!

— Она хороший тренер?

— О да, первоклассный.

— С новыми сотрудниками всегда поначалу сложно, — сказала мисс Балстроуд.

— Да, конечно. Я уверена, все образуется. Кстати, новый садовник — совсем молодой, никогда прежде не видела молодых садовников. К сожалению, очень хорош собой. Мы должны как следует за ним присматривать.

Обе леди согласно закивали. Уж они-то знали лучше многих, как молодой привлекательный мужчина опасен для сердца совсем юной девушки.

Глава 7 Солома на ветру

1

— Не так уж плохо, мальчик, — неохотно признал старый Бриггс, — не так уж плохо.

Он вынужден был одобрить работу своего нового помощника, вскопавшего полоску земли. «Не перехвалить бы! — думал он между тем. — А то еще начнет задирать нос».

— Но послушай, — продолжал он наставлять новичка, — не надо так торопиться, спокойнее, наше дело не терпит суеты. Спокойнее, вот так.

Молодой человек понимал, что при работе в таком темпе старый Бриггс не слишком выгодно смотрится на его фоне.

— Ну, а здесь, — говорил Бриггс, — здесь мы посадим несколько хорошеньких астр. Она терпеть не может астры — и пусть. У женщин вечно капризы, главное, не обращать на это внимания, десять против одного — они ничего не заметят. Вообще-то она все видит. И как ее только на все хватает?

Адам знал, что «она» означает мисс Балстроуд.

— А с кем это ты сейчас разговаривал? — продолжал Бриггс. — Когда ходил за бамбуком для навеса?

— Одна из молодых леди.

— Ага, одна из этих двух, с цепкими глазками. Смотри, осторожнее, парень. Лучше не связывайся с такими девчонками. Я-то уж знаю, что говорю. Я и сам однажды влип, давно дело было, в Первую мировую, так что держи, парень, ухо востро.

— Но ничего ведь не было, — сказал Адам. — Просто она спрашивала, что у нас тут за цветы.

— Ага, но все равно гляди, парень, — ответил Бриггс. — Тут не то место, чтоб заговаривать с молодыми леди. Она этого не любит.

— Я не сделал ничего такого.

— Я и не говорю, что сделал, парень. Но имей в виду: когда вместе собираются столько молодых женщин… Ты уж смотри. Вот и все. О, идет Старая Ведьма. Погоди, сейчас тебе будет.

Мисс Балстроуд приближалась быстрым шагом.

— Доброе утро, Бриггс, доброе утро… мм…

— Адам, мисс.

— Ах да, Адам. Вы уже вскопали этот участок. Что ж, по-моему, вполне прилично. Было бы чудесно, если бы вы занялись проволочной сеткой у дальнего корта, Бриггс.

— Конечно, мэм[48], конечно, будет сделано.

— А что вы тут посадили?

— Ну, мэм, я думал…

— Только не астры, — сказала мисс Балстроуд, не давая Бриггсу закончить. — Георгины, да, лучше всего георгины, — заключила она, быстро удаляясь.

— Прогуливается и заодно дает указания, — пробурчал Бриггс. — Прямо насквозь видит. Сразу заметит, если напортачил. И помни, парень, насчет девчонок, ладно?

— Пусть только скажет, что я напортачил, мигом уволюсь, — мрачно заметил Адам. — Работы везде полно.

— Ну и молодежь теперь пошла, слова им не скажи! Я Только говорю, держи ухо востро.

Адам, сохраняя мрачность, продолжал работать.

Мисс Балстроуд направилась к школе, ее брови были слегка нахмурены. Навстречу ей шла мисс Вэнситтарт.

— Какой жаркий день! — сказала мисс Вэнситтарт.

— Да, очень жарко. Меня угнетает такая жара. — Мисс Балстроуд снова нахмурилась. — Ты обратила внимание на этого молодого человека… нового садовника?

— Нет пока еще.

— Он мне кажется… Ну, несколько странным, что ли, — сказала мисс Балстроуд задумчиво. — Слишком нетипичен для этих мест.

— Может, это выпускник Оксфорда[49] решил подзаработать.

— Он привлекателен. Девочки на него заглядываются.

— Обычная проблема.

Мисс Балстроуд улыбнулась:

— Совместить свободный режим прогулок со строгим наблюдением — ты это имеешь в виду, Элинор?

— Именно.

— Ничего, справимся, — ответила мисс Балстроуд.

— Да, конечно. У вас в Медоубенке пока еще не было скандалов?

— Пару раз мы были на грани, — рассмеялась мисс Балстроуд. — Тут не соскучишься! А тебе, Элинор, никогда не казалось тут скучно?

— Нет, никогда, — сказала мисс Вэнситтарт. — Работа с детьми так интересна, так разнообразна… Ты можешь гордиться, Гонория, ты достигла огромных успехов!

— Да, я вроде бы неплохо все тут устроила, — задумчиво сказала мисс Балстроуд. — Конечно, не все вышло так, как было задумано… Скажи мне, Элинор, — внезапно спросила она, — если ты займешь мое место, что ты здесь изменишь? Не волнуйся, говори, мне очень интересно это услышать.

— Я не думаю, чтоб мне захотелось что-то менять, — ответила Элинор Вэнситтарт. — Мне кажется, что здесь все прекрасно устроено.

— Ты будешь неукоснительно придерживаться сложившихся традиций, это ты хочешь сказать?

— Да, конечно.

Мисс Балстроуд молча подумала: «Странно… Но ведь Элинор могла сказать так, чтобы порадовать меня. У любого творческого человека должна быть тяга к переменам. Элинор просто не хочет быть бестактной. Да, такт очень важен. Он необходим в общении с родителями, с девочками, с коллективом. Элинор тактичности не занимать…» Вслух же она сказала:

— Безусловно, должны быть серьезные причины для реформ, для изменения устоявшихся порядков. Но ведь они могут появиться.

— О, конечно, — согласилась мисс Вэнситтарт. — Нужно, как говорится, идти в ногу со временем. Но это твоя школа, Гонория, ты сделала ее тем, что она есть, и твои традиции — это основа Медоубенка. Мне кажется, традиции очень важны. Или я не права?

Мисс Балстроуд не ответила, о чем-то задумавшись. Предложение партнерства так и не прозвучало. Мисс Вэнситтарт, естественно, все поняла, но из вежливости хранила молчание. Мисс же Балстроуд и сама хорошенько не знала, что ее удерживает. Может быть, ей не хочется связывать себя? Или ей претит сама возможность подотчетности кому-либо? Неужели нет преемника лучше, чем Элинор? Более верного и честного? Такова Чедди, милая старая Чедди! Однако Чедди невозможно представить в роли директора знаменитой школы.

«Но чего же я в самом деле хочу? — спросила себя мисс Балстроуд. — Какая я стала зануда! Что-что, а нерешительность никогда прежде не была в числе моих недостатков».

Вдали прозвенел звонок.

— Мой урок немецкого! — воскликнула мисс Вэнситтарт. — Я должна идти.

Она развернулась и направилась к школе — быстрым, но величавым шагом. Следуя за ней, мисс Балстроуд едва не столкнулась с мисс Рич, спешившей из боковой аллеи.

— О, простите, мисс Балстроуд, я не заметила вас. — Ее волосы, как обычно, выбивались из прически. Мисс Балстроуд словно впервые увидела ее неправильное, но интересное лицо, другими глазами посмотрела на эту странную, энергичную, по-своему привлекательную молодую женщину.

— У вас урок?

— Да, английский.

— Вам нравится преподавать, не правда ли? — спросила мисс Балстроуд.

— Очень. По-моему, это самое увлекательное занятие на свете.

— Почему?

Эйлин Рич остановилась как вкопанная. Ее рука пробежала по волосам, а на лице отразилась напряженная работа мысли.

— Как странно… Ведь я никогда даже не задумывалась об этом. Почему мне нравится преподавать? Потому что это дает возможность почувствовать себя важной и нужной… Нет, не то. Скорее, ощущение, что тебе отвечают, что есть обратная связь. Когда такой контакт происходит, это просто прекрасно… Но, конечно, это случается не так часто.

Мисс Балстроуд кивнула в знак согласия. Чутье ее не обмануло: в этой девушке что-то есть!

— Я думаю, что когда-нибудь вы организуете свою школу, — сказала она.

— О, я надеюсь на это! — с воодушевлением произнесла Эйлин Рич. — Это моя мечта.

— У вас уже есть какие-то идеи?

— Вероятно, у каждого человека есть идеи, — ответила мисс Рич. — Смею сказать, что большая их часть совершенно фантастична и почти наверняка обречена на провал. Это большой риск, но нужно же попробовать! Я буду учиться. Обидно, что человек не может учиться на чужом опыте…

— Да, конечно, — сказала мисс Балстроуд. — Каждый учится на собственных ошибках.

— И это правильно, — задумчиво произнесла Эйлин Рич. — У каждого в жизни есть не один шанс: все всегда можно бросить и все снова начать. — Руки ее, безвольно повисшие вдоль тела, теперь сжались в кулаки, лицо стало мрачным. Но тут она вдруг решила обратить все в шутку. — Если школа вашей мечты разбита вдребезги, ее следует немедленно бросить и начать жизнь сначала!

Мисс Балстроуд шутка не понравилась, однако она спросила:

— Если бы вы стали директором школы, вроде Медоубенка, стали бы вы что-то менять, экспериментировать?

Эйлин Рич пришла в замешательство.

— Об этом ужасно трудно говорить, но…

— Вы хотите сказать, что стали бы? — быстро переспросила мисс Балстроуд. — Не бойтесь быть откровенной, дитя мое.

— Мне кажется, — начала мисс Рич, — что человеку всегда хочется осуществить собственные идеи. Вовсе не обязательно, что они окажутся удачными… Но ведь могут же и оказаться?

— Вы, я вижу, не страшитесь никаких опасностей. Я понимаю… — сказала мисс Балстроуд.

— Просто они мне не в новинку. — По лицу мисс Рич пробежала тень. — Я должна идти, меня ждут.

Она торопливо ушла.

Мисс Балстроуд задумчиво смотрела ей вслед. И тут на нее наскочила мисс Чедвик.

— Вот ты где! А мы тебя везде ищем. Только что звонил профессор Андерсон, он спрашивает, нельзя ли ему забрать Мирэй на следующие выходные. Он знает, что это не в наших правилах, но он куда-то внезапно уезжает.

— Нет, чересчур молода, — пробормотала она, — слишком рискованно… Так что ты сказала, Чедди?

— Я попросила мисс Шепленд передать, что мы перезвоним ему, и просила ее найти тебя.

— Скажи профессору, что можно, — ответила мисс Балстроуд. — Я понимаю: это исключительный случай.

Мисс Чедвик посмотрела на нее с легкой тревогой.

— Ты нервничаешь, Гонория.

— Да. Я никак не могу прийти к определенному решению. Это так непривычно… И это очень угнетает. Я знаю, чего хочу. Но передать школу человеку, не имеющему достаточного опыта, — это слишком рискованно.

— Я бы хотела, чтоб ты оставила мысль об уходе. Ты — часть Медоубенка, он нуждается в тебе.

— Медоубенк очень много для тебя значит, Чедди, не правда ли?

— В Англии нет больше таких школ, — сказала мисс Чедвик. — Мы с тобой можем гордиться, ведь это мы ее основали.

Мисс Балстроуд обняла ее за плечи.

— Ну, конечно, Чедди. Ты так нужна мне, просто не представляю, что бы я без тебя делала. Ты знаешь Медоубенк как свои пять пальцев и предана ему всей душой — так же, как и я. И этим все сказано, моя милая.

Мисс Чедвик вспыхнула, польщенная. Ведь Гонория Балстроуд, такая сдержанная, нечасто давала волю чувствам.

2

— Я просто не могу играть такой дрянью, это ужасно! — Дженнифер с гневом бросила ракетку на землю.

— О, Дженнифер, только, пожалуйста, без истерик.

— Центр тяжести. — Дженнифер вновь подобрала ракетку и покрутила ее в воздухе. — Смещен центр тяжести!

— Она гораздо лучше, чем моя старушка. — Джулия сравнила обе ракетки. — Моя дряблая как губка. Вот, послушай, какой у нее звук. — Она провела по сетке пальцем. — Мы собирались перетянуть ее, но мама забыла.

— Я бы предпочла играть твоей. — Дженнифер взяла ракетку Джулии и сделала несколько взмахов.

— Ну, в таком случае, я бы не отказалась от твоей. Поменяемся, если ты не против. Теперь держись, я тебя обыграю!

— Отлично! Меняемся!

Обе девочки перелепили наклейки со своими именами с одной ракетки на другую.

— Чур, назад не меняется! — предупредила Джулия со смехом. — Так что теперь не ной, что не можешь играть моей старушкой.

3

Адам, бодро посвистывая, чинил сетку вокруг теннисного корта. Дверь спортивного корпуса приоткрылась, и оттуда выглянула мадемуазель Бланш, маленькая, невзрачная, как мышка, учительница французского языка. Увидев Адама, она испугалась и после секундного колебания вновь притворила дверь.

«Интересно, что это она замышляет?» — подумал Адам. Вообще-то ему бы и в голову не пришло, что мадемуазель Бланш способна что-либо замышлять. И все же у нее был такой виноватый вид… Это возбуждало подозрение. Неожиданно дверь вновь распахнулась, мадемуазель Бланш вышла и остановилась возле Адама.

— А вы, я вижу, чините сетку?

— Да, мисс.

— Тут такие милые корты, и бассейн, и этот корпус. Ах, le sport! Вы в Англии все так любите le sport, не так ли?

— Полагаю, что да, мисс.

— А сами вы играете в теннис? — Мадемуазель Бланш посмотрела на него подчеркнуто по-женски, с неопределенным приглашением во взгляде.

Такой смелости он тоже от нее не ожидал и даже подумал, что мадемуазель не слишком подходящая преподавательница французского для Медоубенка.

— Нет, — солгал он, — в теннис я не играю. У меня нет для этого времени.

— Ну а в крикет?[50]

— В детстве. В детстве я играл в крикет. Как все ребята.

— У меня все не было времени как следует тут оглядеться, — сказала Анжель Бланш. — А вот сегодня выдались свободные полчаса, и я решила осмотреть спортивный корпус. Хочу написать про него моим друзьям, которые содержат школу во Франции.

Адам снова удивился: зачем она ему это говорит? Похоже, мадемуазель Бланш пытается как-то оправдать свое посещение спортивного корпуса. Но почему? Она имеет полное право ходить по всей территории школы. И ей нет никакой нужды давать отчет помощнику садовника. И снова в мозгу Адама мелькнуло: что эта женщина делала в спортивном корпусе? Он задумчиво посмотрел на мадемуазель Бланш.

Хорошо бы узнать о ней побольше. И его манера едва уловимо изменилась: оставаясь уважительной, стала чуточку более свободной. Он позволил своим глазам дать понять собеседнице, что она чертовски привлекательна.

— Вы, должно быть, находите работу здесь немного скучной, мисс?

— Да, не могу сказать, чтобы мне здесь было очень весело.

— И все же иногда вы, должно быть, неплохо проводите время?

Возникла короткая пауза. Мадемуазель Бланш словно что-то взвешивала. И он — не без сожаления — понял, что дистанция, разделявшая их, снова увеличилась.

— О да, — наконец, ответила маленькая француженка. — У меня достаточно досуга. Условия контракта лучше не придумаешь. — Мадемуазель Бланш слегка ему кивнула. — Всего доброго, — и пошла по направлению к дому.

«Интересно, что же ты затеваешь?» — пробормотал про себя Адам.

Он подождал, пока мадемуазель скрылась из виду, потом прошел к двери спортивного корпуса и заглянул внутрь. Насколько он мог заметить, там все было как прежде. «Все равно, — сказал он себе, — эта мышка неспроста сюда наведалась…»

Выходя из корпуса, Адам неожиданно столкнулся с Энн Шепленд.

— Вы не знаете, где мисс Балстроуд? — спросила она.

— Я думаю, она в школе, мисс. Она совсем недавно разговаривала с Бриггсом, а затем ушла.

Энн нахмурилась.

— А что вы делали в спортивном корпусе?

Адам слегка опешил. «А какое твое дело?» — подумал он.

— Решил посмотреть на этот ваш корпус. Просто посмотреть, ведь в этом нет ничего плохого, — ответил он несколько вызывающе.

— У вас что, сейчас нет работы?

— Я уже почти закончил чинить сетку вокруг теннисного корта. — Он оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на здание корпуса. — Только построили, да? Должно быть, влетело в копеечку. Лучшее из всего, что тут есть для молодых леди, не правда ли?

— Они платят за это, — сухо ответила Энн.

— И немало, как я слышал.

Он испытывал странное удовольствие, которое вряд ли смог бы объяснить себе, когда дразнил эту женщину. Она всегда была так спокойна, так владела собой, что он был бы почти счастлив увидеть ее рассерженной.

Но Энн не доставила ему такой радости. Она сдержанно сказала:

— Вы бы лучше побыстрее заканчивали свою работу, — и двинулась в сторону школы. Оглянувшись на полдороге, она увидела, что Адам возится у корта с сеткой. Потом посмотрела на спортивный корпус. Во взгляде ее читалось явное недоумение.

Глава 8 Убийство

1

Ночной дежурный в полицейском участке Херст-Сент-Сайприэн отчаянно зевал. Зазвонил телефон, и сержант Грин лениво снял трубку. Секундой позже от его сонливости не осталось и следа. Он принялся торопливо царапать что-то в блокноте.

— Да, Медоубенк? Да, а фамилия? По буквам, пожалуйста. С… П… Р… И… Н… Г, а окончание? Е… Р. Спрингер. Да. Да, пожалуйста, проследите, чтобы ничего не трогали. К вам скоро приедут.

— Медоубенк? — переспросил инспектор Келси, когда ему позвонили. — Это школа для девочек, да? И кого же там убили?..

Сержант ответил.

— Смерть преподавательницы физкультуры, — задумчиво сказал Келси. — Звучит как название триллера из привокзального киоска.

— Как вы думаете, кто бы мог это сделать? — поинтересовался сержант. — Как-то все странно…

— Может, любовник? — ответил инспектор Келси. — Где, они сказали, было обнаружено тело?

— В спортивном корпусе. Думаю, так у них называют спортзал.

— Скорее всего, — согласился Келси. — Смерть преподавательницы физкультуры, да еще в спортзале. Прямо какое-то спортивное преступление, а?

— Вы сказали, она была застрелена?

— Да.

— Они нашли пистолет?

— Нет.

— Интересно, — пробормотал инспектор Келси, удаляюсь в сопровождении своей свиты.

2

Двери главного входа Медоубенка были распахнуты, оттуда лился свет. Здесь инспектора Келси лично встретила Мисс Балстроуд. Он знал ее в лицо, как, впрочем, многие, живущие по соседству. Даже в этот тяжелый момент мисс Балстроуд полностью владела собой и целиком контролировала ситуацию.

— Детектив инспектор Келси, мэм, — представился инспектор.

— Что бы вы хотели сделать сначала, инспектор, — отправиться в спортивный корпус или выслушать нас?

— Со мной наш полицейский врач, — сказал Келси. — Хорошо бы, чтобы его с двумя другими моими людьми проводили к месту происшествия, а я сначала хотел бы побеседовать с вами.

— Конечно. Пройдемте в мой кабинет. Мисс Роуэн, вы не проводите доктора и помощников инспектора?.. — Мисс Балстроуд снова повернулась к инспектору Келси. — Там все время дежурит одна из наших коллег, следит, чтоб никто ничего не трогал.

— Спасибо, мэм.

Келси проследовал за мисс Балстроуд.

— Скажите, кто обнаружил тело?

— Мисс Джонсон, наставница. У одной из наших девочек болело ухо, и мисс Джонсон была с ней. Она подошла к окну, чтобы поплотнее задернуть шторы, и неожиданно заметила, что в спортивном корпусе горит свет… хотя было уже около часа ночи, — сухо закончила мисс Балстроуд.

— Все ясно, — сказал Келси. — А где сейчас мисс Джонсон?

— Здесь. Вы хотите поговорить с ней?

— Непременно. Но продолжайте, мэм.

— Мисс Джонсон пошла и разбудила мисс Чедвик. Они решили отправиться туда и посмотреть, в чем дело. Когда они выходили из школы, со стороны корпуса донесся выстрел… и они помчались туда со всех ног. По прибытии…

Инспектор остановил ее:

— Спасибо, мисс Балстроуд. Если мисс Джонсон, как вы говорите, в состоянии побеседовать со мной, что было дальше, я бы предпочел услышать от нее. Но сначала расскажите мне, пожалуйста, об убитой женщине.

— Ее имя Грейс Спрингер.

— Давно она у вас работала?

— Нет. Она прибыла сюда только в этом триместре, так как моя прежняя преподавательница физкультуры уехала в Австралию.

— И что вы можете сказать об этой мисс Спрингер?

— Отзывы о ней были самые прекрасные, — коротко заметила мисс Балстроуд.

— Как вы думаете, что могло стать причиной трагедии? У нее не было никаких личных проблем? Какая-нибудь м-м… непредвиденная ситуация?..

Мисс Балстроуд покачала головой:

— Едва ли. Понимаете, она была не из тех женщин…

— Знали бы вы, какие сюрпризы иногда… — туманно намекнул инспектор и умолк.

— Пригласить мисс Джонсон?

— Был бы весьма вам признателен. А потом я пойду в спортзал… или, как вы его называете, спортивный корпус.

— Его построили в этом году, — сказала мисс Балстроуд. — Спроектировали так, чтобы он примыкал к бассейну и корту, там есть и зал для игры в сквош[51] и еще несколько залов. Там же находится и помещение, где хранятся теннисные ракетки и клюшки для лакросса[52], и еще комната для сушки купальных костюмов.

— А что она могла там делать ночью?

— Ей там абсолютно нечего было делать, — не раздумывая, отрезала мисс Балстроуд.

— Очень хорошо, мисс Балстроуд, а теперь я хочу поговорить с мисс Джонсон.

Мисс Балстроуд вышла и вернулась с наставницей. Чтобы успокоиться после своей трагической находки, мисс Джонсон вынуждена была выпить немного бренди. Но она нисколько не успокоилась и от возбуждения прямо-таки блистала излишним красноречием.

— Это детектив мистер Келси, — представила мисс Балстроуд. — Возьмите себя в руки, Элспет, и расскажите ему, что там тогда произошло. И постарайтесь быть точной.

— Это ужасно! — воскликнула мисс Джонсон. — Это действительно ужасно! За всю мою практику у меня не было ни одного такого случая! Ни одного. Просто не верится, в самом деле не верится! И кто — мисс Спрингер!

Инспектор Келси был чутким человеком и всегда был готов сойти с накатанной колеи, если случайная реплика казалась ему достойной внимания.

— Ведь вам кажется очень странным, что убита именно мисс Спрингер, не правда ли?

— Ну да, да, инспектор. Она была такая… Такая несгибаемая, вы понимаете. Такая женщина сама могла кого хочешь скрутить голыми руками! Даже сразу двух грабителей!..

— Грабителей? Гм, а что можно было украсть в спортивном корпусе?

— Ну, нет, откровенно говоря, я просто не могу представить, что бы там можно было украсть. Конечно, есть купальные костюмы девочек и спортивные принадлежности…

— Да, взломщик вряд ли на это бы покусился, — согласился инспектор. — А кстати, был ли взломан замок?

— А я даже и не посмотрела, — сказала мисс Джонсон. — Я хочу сказать, что, когда мы вошли, дверь была открыта и…

— Замок не был взломан, — закончила мисс Балстроуд.

— Понятно, — сказал Келси. — Дверь открыли ключом. — Он посмотрел на мисс Джонсон. — Мисс Спрингер здесь любили? — спросил он.

— Я… Я даже не знаю, что вам сказать. Поскольку ее уже нет…

— Итак, лично вы ее не любили, — подытожил Келси, игнорируя лучшие чувства мисс Джонсон.

— Не думаю, чтоб кто-то мог ее любить, — сказала мисс Джонсон. — Но у нее были и хорошие качества: например, она никогда не боялась открыто критиковать… И еще она была очень предана своей работе, серьезно к ней относилась, ведь так, мисс Балстроуд?

— Несомненно, — ответила мисс Балстроуд.

Келси решил вернуться с боковой дорожки, на которую они свернули, обратно в колею:

— А теперь, мисс Джонсон, расскажите нам, что же произошло.

— У Джейн, это одна из наших учениц, болело ухо. Она проснулась от сильной боли и пришла ко мне. Я дала ей обезболивающее… И когда уложила ее обратно в постель, увидела, что окно приоткрыто. Джейн нельзя было спать с открытым окном, поскольку был сквозняк. Обычно мы, наоборот, велим спать с открытым окном. Девочки-иностранки иногда капризничают, но я всегда настаиваю…

— В данном случае это, право же, не столь важно, — вмешалась мисс Балстроуд. — Наши гигиенические нормы вряд ли интересны инспектору Келси.

— Да-да, конечно, — смутилась мисс Джонсон. — Так вот: я хотела закрыть окно, и каково же было мое удивление, когда я увидела свет в спортивном корпусе! Казалось, что он как-то странно мигает.

— Вы хотите сказать, что это был свет карманного или ручного фонаря?

— Да-да, наверняка так оно и было. Я сразу подумала: «О Господи, кто это там в такое время, ночью?» Конечно, я не подумала о взломщиках. Им там действительно вроде бы нечем было поживиться.

— В таком случае, о ком же вы подумали? — спросил Келси.

Мисс Джонсон бросила быстрый взгляд на мисс Балстроуд и снова опустила глаза.

— Ну… у меня не было определенной мысли… я хочу сказать, ну… Ну… я имею в виду…

Мисс Балстроуд, сжалившись, пришла ей на помощь.

— Вероятно, мисс Джонсон решила, что одна из наших учениц назначила там с кем-нибудь свидание, — сказала она. — Я права, Элспет?

Мисс Джонсон вздохнула.

— Ну да, такая идея пришла мне в голову — в какой-то момент. Одна из этих пылких итальянок, к примеру… Иностранки, в отличие от английских девочек, не по годам развиты.

— Да и некоторые английские школьницы, — вмешалась снова мисс Балстроуд, — бывает пытаются тем или иным способом устроить свидание. С вашей стороны, Элспет, было вполне естественно подумать об этом. На вашем месте я тоже подумала бы именно об этом.

— Продолжайте, — сказал инспектор Келси.

— Итак, я решила, что лучше всего будет попросить мисс Чедвик сходить вместе со мной к корпусу, проверить, что же там происходит.

— Почему мисс Чедвик? — спросил Келси. — Что побудило вас обратиться именно к мисс Чедвик?

— Мне просто не хотелось беспокоить мисс Балстроуд, — отвечала мисс Джонсон, — и… боюсь, это стало уже привычкой — обращаться к мисс Чедвик, когда нам не хочется беспокоить мисс Балстроуд. Понимаете, мисс Чедвик работает здесь очень давно, и у нее такой большой опыт…

— Так или иначе, — перебил ее Келси, — вы пошли к мисс Чедвик и разбудили ее. Правильно?

— Да. Она согласилась со мной — что нам нужно отправиться туда немедленно. Мы даже не стали одеваться, только накинули пальто и вышли через боковую дверь. А потом, когда мы уже шли к корпусу, в той стороне раздался выстрел. Тогда мы бросились туда… так быстро, как только могли. Мы не взяли с собой фонаря, а поэтому то и дело спотыкались, и все же вскоре мы там уже были. Дверь была открыта. Мы зажгли свет и…

Келси перебил ее:

— Значит, света от фонаря уже не было?

— Да, там было темно. Мы включили свет и увидели ее. Она…

— Достаточно, — мягко остановил ее инспектор Келси. — Дальше не надо. Я сейчас пойду туда и все осмотрю сам. Вы никого не встретили по дороге?

— Нет.

— И не слышали, чтобы кто-нибудь бежал?

— Нет, ничего не слышали.

— Слышал ли выстрел кто-нибудь еще? — спросил Келси, обращаясь к мисс Балстроуд.

Та покачала головой:

— Нет, насколько я знаю, никто. Спортивный корпус довольно далеко отсюда, и вряд ли кто мог что-нибудь услышать.

— Возможно, звук выстрела могли услышать из комнат, выходящих в сторону корпуса?

— Тоже вряд ли — если только кто-то специально не прислушивался. Впрочем, что это я говорю… нет, вряд ли он мог кого-нибудь разбудить.

— Ну что ж, благодарю вас, — сказал инспектор Келси. — С вашего позволения я отправлюсь в спортивный корпус.

— Я пойду с вами. — Мисс Балстроуд встала со своего кресла.

— Вы хотите, чтоб я тоже пошла? — спросила мисс Джонсон. — Я готова. Не в моих правилах уклоняться от неприятностей. Я всегда считала, что неприятностям надо смотреть в лицо.

— Спасибо, но сейчас в этом нет необходимости, мисс Джонсон. Я бы не хотел снова подвергать вас этому испытанию.

— Да, это было ужасно, — сказала мисс Джонсон. — Но особенно неприятно сознавать, что я ее не очень любила. Вообще-то размолвка у нас была всего лишь один раз, вчера вечером в учительской. Я сказала ей, что слишком большая нагрузка некоторым девочкам не на пользу — особенно хрупким девочкам. А мисс Спрингер сказала, что это чушь… что им это нужно даже больше, чем остальным. Чтобы из них получились не рохли, а сильные, уверенные в себе женщины. Я ответила, что, хоть ей и кажется, будто она все знает, на самом деле это совсем не так. В конце концов, у меня богатый профессиональный опыт, и я знаю куда больше, чем знает мисс Спрингер — простите, знала, — хотя не сомневаюсь, что о брусьях или опорных прыжках ей было известно все. Но Господи, — теперь как вспомню ее, бедненькую, так ругаю себя за то, что тогда наговорила. Думаю, это обычное дело… после того как такое случается. Да-да, я так себя браню. — Она тяжело вздохнула.

— А теперь успокойтесь, дорогая, — сказала мисс Балстроуд, усаживая мисс Джонсон на диван. — И ни о чем не думайте. Вам надо отдохнуть.

Мисс Джонсон послушно села, покачивая головой, затем зевнула. Мисс Балстроуд проследовала за Келси в холл.

— Я налила ей слишком много бренди, — виновато сказала она. — Поэтому она так говорлива. Но ведь это не помешало делу?

— Ни в коей мере, — успокоил ее Келси. — Она все очень четко и подробно описала.

Мисс Балстроуд направилась к боковому выходу.

— Это тот путь, которым шли мисс Чедвик и мисс Джонсон?

— Да, сейчас мы выйдем на дорожку, обсаженную рододендронами, которая ведет прямо к спортивному корпусу.

У инспектора был мощный фонарь, и вскоре они с мисс Балстроуд были у корпуса. Теперь здание было ярко освещено.

— Отличный комплекс, — сказал Келси.

— Он влетел нам в копеечку, — ответила мисс Балстроуд. — Но мы можем себе это позволить, — с достоинством добавила она.

Открытая дверь вела в просторную комнату. Здесь стояли шкафчики с именами девочек на дверцах. В дальнем углу комнаты виднелись две стойки с теннисными ракетками и клюшками для лакросса. Боковая дверь вела в душевые и кабинки для переодевания. Келси помедлил, прежде чем переступить порог. Двое его людей — фотограф и дактилоскопист[53] почти уже закончили. Последний, подняв голову, сказал:

— Можете проходить, сэр. Все в порядке. Остался только этот угол.

Келси прошел в глубь комнаты, где, стоя на коленях, над трупом склонился полицейский врач.

— Ее застрелили примерно с расстояния четырех футов[54],— доложил он подошедшему инспектору. — Пуля пробила сердце: смерть, вероятно, была мгновенной.

— Ясно. Как давно?

— Час назад или около того.

Келси кивнул. Он приметил долговязую фигуру мисс Чедвик, которая как сторожевой пес, безмолвно стояла у стены. «Лет пятьдесят пять, — прикинул он, — высокий лоб, упрямый рот, слегка растрепанные седые волосы и ни малейшего признака истерики. В трудную минуту на таких, как она, можно положиться, хотя в повседневной жизни их порой и не заметишь…»

— Мисс Чедвик? — спросил он.

— Да.

— Вы пришли сюда вместе с мисс Джонсон и обнаружили тело, не так ли?

— Да. Она лежала так же, как сейчас.

— А время?

— Я посмотрела на часы, когда мисс Джонсон подняла меня. Было без десяти час.

Келси кивнул. Это совпадало с тем, что ему сказала мисс Джонсон. Он перевел взгляд на мертвую женщину: лицо с выдающимся вперед подбородком, сильные, явно тренированные мышцы, ярко-рыжие волосы коротко острижены. На ней была твидовая[55] юбка, толстый темный пуловер и спортивные ботинки на босу ногу.

— Нашли оружие? — спросил Келси.

Дактилоскопист покачал головой.

— Ничего не нашли, сэр.

— А как насчет фонаря?

— Фонарь есть — в углу.

— Отпечатки пальцев?

— Самой убитой.

— Значит, она пришла сюда с фонарем. Зачем? — спросил инспектор Келси то ли у самого себя, то ли у своих сотрудников, то ли у мисс Балстроуд и мисс Чедвик. Но взгляд его в конечном итоге остановился на мисс Чедвик. — Есть какие-нибудь догадки?

Та покачала головой.

— Никаких. Могу лишь предположить, что она что-то здесь забыла и пришла забрать. Но почему так поздно… нет, это как-то неправдоподобно…

— Вероятно, что-то очень важное, если вернулась сюда ночью.

Он огляделся. Все было в полном порядке, за исключением стойки для ракеток. С ней явно что-то делали. Несколько ракеток валялось рядом на полу.

— Конечно, она могла заметить здесь свет, так же как и мисс Джонсон, и пошла выяснить, что происходит. Это кажется мне наиболее вероятным.

— Думаю, что вы правы, — ответил инспектор Келси. — Есть только одно маленькое «но». Она пришла сюда одна?

— Да, — сказала мисс Чедвик, — это уж наверняка.

— А мисс Джонсон, — напомнил ей Келси, — пошла и разбудила вас.

— И я бы на ее месте поступила так же, — сказала мисс Чедвик. — Увидев свет в окне в первом часу ночи, я бы разбудила мисс Балстроуд, или мисс Вэнситтарт, или еще кого-нибудь. Но мисс Спрингер не стала бы этого делать. Она была так уверена в себе, что пошла бы разобраться с незваным гостем самолично.

— Еще вопрос, — продолжал инспектор. — Вы вышли из здания школы через боковую дверь. Она была не заперта?

— Нет, не заперта.

— Вероятно, ее оставила незапертой мисс Спрингер?

— Скорее всего, — ответила мисс Чедвик.

— Итак, допустим, — сказал Келси, — что мисс Спрингер увидела свет в спортивном зале и пришла выяснить, что же тут происходит, и кто-то застрелил ее. — Он обернулся к мисс Балстроуд, неподвижно застывшей в дверном проеме. — Правильно?

— Мне кажется, все было не совсем так, — ответила мисс Балстроуд. — Вы говорите, что мисс Спрингер увидела здесь свет и спустилась, чтобы разобраться. Вполне возможно. Но что тот, кого она здесь застала, застрелил ее, — это кажется мне невероятным. Для человека, которому здесь, в сущности, ничего не могло понадобиться, было бы гораздо естественней убежать. Да и вообще, что ему было делать здесь с пистолетом? Нелепо. Ради каких таких ценностей он мог пойти на убийство?

— То есть вы полагаете, что ока помешала какому-то свиданию?

— Это, конечно, было бы куда естественней, — сказала мисс Балстроуд, — но тоже не объясняет самого факта убийства. У наших девочек нет при себе оружия, да и молодой человек вряд ли пошел бы на свидание с пистолетом.

— Да, в этом случае у него мог с собой оказаться разве что перочинный ножик, — согласился Келси. — А может, сама мисс Спрингер пришла сюда, чтобы встретиться с мужчиной…

Мисс Чедвик неожиданно захихикала:

— О нет. Кто угодно, только не мисс Спрингер.

— Это не обязательно могло быть любовное свидание, — сухо возразил инспектор. — Возможно, кто-то пригласил ее сюда специально, чтобы убить.

Глава 9 Кошка на голубятне

1

Письмо Дженнифер Сатклифф матери.

Милая мамочка!

У нас произошло убийство. Застрелили мисс Спрингер, учительницу гимнастики. Это случилось ночью. Приехала полиция, и сегодня утром они всем задавали вопросы.

Мисс Чедвик не велела нам ничего никому рассказывать, но, думаю, тебе будет любопытно об этом узнать.

С любовью Дженнифер.

2

Медоубенк был достаточно солидным заведением, чтобы заслужить внимание самого начальника полиции графства. Пока проводилось предварительное расследование, мисс Балстроуд времени не теряла. Она позвонила одному газетному магнату и министру внутренних дел — своим личным друзьям. Результатом этих бесед было то, что в газеты попал минимум информации: «Учительница физкультуры найдена мертвой в школьном гимнастическом зале. Возможно, она была застрелена в результате несчастного случая. Полицией ведется расследование…» Большая часть заметок была написана в извиняющемся тоне, как будто это ужасная бестактность со стороны какой-то никому не известной учительницы физкультуры — быть застреленной в стенах школы.

На следующее же утро после трагедии Энн Шепленд усердно печатала письма родителям. Мисс Балстроуд не стала просить девочек не распространяться о происшедшем. Она понимала, что до встревоженных родителей и опекунов все равно дойдут столь сенсационные вести, и поэтому предпочла сама дать умеренный и спокойный отчет о трагедии, с тем чтобы он пришел к ним одновременно с полными эмоций письмами дочерей.

А во второй половине дня она долго беседовала с мистером Стоуном, начальником полиции, и инспектором Келси Полиция тоже была заинтересована в немногословности прессы — чтобы без помех провести следствие.

— Я очень сожалею, мисс Балстроуд, поверьте мне, — говорил начальник полиции. — Полагаю… что это тяжелый удар для вас.

— Убийство — удар для любой школы. — Мисс Балстроуд держалась спокойно. — И все же не стоит пока впадать в панику. Мы выдержим, как выдерживали прочие трудности. Единственное, чего я хочу, — это чтобы преступник был найден, и как можно скорее.

— Полагаю, тут особых проблем не возникнет… — сказал Стоун, выжидательно глядя на Келси.

— Я думаю, нам помогли бы сведения о ее прошлом, — заметил Келси.

— Вы в самом деле так думаете? — сухо спросила мисс Балстроуд.

— Кто-то мог иметь на нее зуб, — предположил Келси.

Мисс Балстроуд промолчала.

— Вы полагаете, убийца как-то связан со школой? — спросил начальник полиции.

— Инспектор Келси в этом уверен, — ответила мисс Балстроуд, — только не говорит, должно быть, щадит меня.

— Думаю, связь с Медоубенком несомненно есть… — задумчиво произнес инспектор. — В конце концов у мисс Спрингер бывали выходные дни, и она могла назначить свидание где угодно и с кем угодно. Почему же она выбрала спортивный зал?

— Вы не против, если мы хорошенько осмотрим территорию школы, мисс Балстроуд? — спросил начальник полиции.

— Разумеется, не против. Я полагаю, вы ищете орудие убийства?

— Да. Маленький пистолет иностранного производства.

— Иностранного… — задумчиво повторила мисс Балстроуд.

— Как вы думаете, нет ли у кого-либо из вашего персонала или учениц такого пистолета?

— Я совершенно уверена, что ни у кого из моих учениц нет пистолетов, — ответила мисс Балстроуд. — Их багаж прибывает заранее, и мы сами его распаковываем. Подобная вещь была бы непременно замечена и вызвала бы соответствующие разговоры. Но, пожалуйста, инспектор, поступайте так, как считаете нужным. Я видела, что ваши люди уже осматривали сегодня спортивные площадки.

Инспектор кивнул и продолжил:

— Мне бы хотелось поговорить и с другими вашими сотрудниками. Возможно, она кому-нибудь что-то говорила или кто-то заметил какую-нибудь странность в ее поведении. Да и ученицы могли также что-то заметить, как вы полагаете?

— Знаете что? Давайте я зайду к девочкам после вечерней молитвы, — предложила мисс Балстроуд. — И попрошу, чтобы те, кто что-либо знает, зашли ко мне и рассказали.

— Отличная мысль! — одобрил начальник полиции.

— Но вы должны учитывать, — продолжала мисс Балстроуд, — что кое-кто из воспитанниц из-за желания выглядеть как можно значительней, может что-то и преувеличить, а то и просто выдумать. Девочкам это иногда присуще. Я думаю, что и вам приходилось сталкиваться с подростковым тщеславием.

— И не раз, — ответил инспектор Келси. — А теперь, — добавил он, — дайте мне, пожалуйста, список всех ваших сотрудников, включая обслуживающий персонал.

3

— Я осмотрел все шкафчики, сэр.

— И ничего не нашли?

— Нет, сэр, ничего примечательного. Там есть забавные вещицы, но по нашей линии — ничего.

— Ни один из них не был заперт, верно?

— Да, сэр, хотя вообще они запираются.

Келси задумчиво посмотрел на голый пол вокруг шкафчиков. Теннисные ракетки и клюшки для лакросса аккуратно стояли в стойках.

— Ну ладно, — сказал он. — Я сейчас пойду в школу, поговорю с учителями.

— Не думаете ли вы, что убийство совершил кто-нибудь из самой школы?

— Не исключено, — ответил Келси. — Здесь ни у кого нет нормального алиби, кроме тех двух учительниц, Чедвик и Джонсон, да еще у школьницы, у которой болело ухо. Скорее всего все остальные в это время спали, но кто это подтвердит? Здесь у всех отдельные комнаты. Кто угодно, в том числе и мисс Балстроуд, мог спуститься, пройти в спортивный корпус и застать там мисс Спрингер. Или пройти туда за ней… Потом, сделав свое дело, убийца мог прокрасться сквозь кусты к боковой двери и через пять минут он уже у себя в комнате. Правда, совершенно непонятен мотив, — продолжал Келси, — но в любом случае он должен быть очень серьезным!

Он вышел из корпуса и медленно направился назад к дому. Хотя рабочий день уже закончился, старый садовник Бриггс продолжал возиться у цветочной клумбы. Он поднял глаза на проходящего инспектора.

— Что-то вы припозднились, — улыбнулся Келси.

— Ну что вы, — ответил Бриггс, — мне не привыкать. Это молодежь не имеет понятия о том, что такое работа садовника. В пять часов их уже и след простыл. А ведь бывают дни, когда приходится ломать спину с семи утра до восьми вечера. Но все это пустяки, если тебе по душе то место, где работаешь, если ты гордишься им.

— Ну вы-то уж можете гордиться, — заметил Келси. — На ваш сад любо-дорого посмотреть, не сравнить с другими.

— Сейчас-то все нормально, — сказал Бриггс, — сейчас у меня есть помощник. Шустрый такой парень… И еще пара мальчишек, но эти особо не стараются. В наши дни молодым людям не очень-то нравится заниматься цветниками. Норовят на фабрику устроиться или в контору, белыми воротничками. Боятся, видите ли, запачкать руки… А землей-то их как раз не запачкаешь, тут все честь по чести… Но мне повезло, мой помощник, серьезный парень, ему нравится копаться в земле, он сразу садовником и пришел наниматься.

— Давно он у вас? — спросил Келси.

— С начала этого триместра, — ответил Бриггс. — Адам, его зовут Адам Гудмэн.

— Что-то я его не видел.

— Он сегодня попросился в отгул, — объяснил садовник. — Я отпустил. Все равно сегодня здесь делать нечего.

— Мне должны были сказать о нем, — недовольно пробормотал Келси.

— Сказать о нем? А что сказать-то?

— Просто его нет в списке, — пояснил инспектор. — В списке тех, кто работает здесь.

— Потолкуете с ним завтра, — сказал Бриггс. — Но не думаю, что он в чем-то сможет вам помочь.

— Кто знает, — промолвил Келси.

«Шустрый парень… и нанялся сюда только в начале триместра?..» Келси подумал, что на это обстоятельство следует обратить внимание. Но больше, к сожалению, ничего стоящего.

4

Девочки, как обычно, парами прошли в холл на вечернюю молитву. После ее окончания мисс Балстроуд поднятием руки попросила тишины.

— Я должна вам кое-что сказать. Вы знаете, что прошлой ночью в спортивном корпусе была убита мисс Спрингер. Если кто-либо из вас слышал или видел что-нибудь странное касательно мисс Спрингер, — я бы хотела знать об этом. Можете зайти ко мне в приемную — сегодня в любое время.

— О, — вздохнула Джулия Апджон, когда воспитанницы выходили из холла, — как бы я хотела что-нибудь знать! Но ведь нам ничего не известно, правда, Дженнифер?

— Нет, — сказала Дженнифер, — нет, конечно.

— Мисс Спрингер всегда казалась мне самой заурядной занудой, — печально произнесла Джулия, — слишком обыкновенной, чтобы быть убитой при загадочных обстоятельствах.

— Ничего загадочного, — сказала Дженнифер, — это просто взломщики.

— Ну да, явились, чтобы украсть наши теннисные ракетки, — съязвила Джулия.

— А может, ее кто-то шантажировал, — с надеждой предположила девочка, идущая в другой паре.

— Но из-за чего? — спросила Дженнифер.

Никто так и не смог придумать, чего ради было шантажировать мисс Спрингер.

5

Инспектор Келси начал допрос персонала с мисс Вэнситтарт. «Красивая женщина, — подумал он. — Лет сорок, должно быть, или чуть больше. Высокая, хорошо сложена, седеющие волосы элегантно уложены; держится с большим достоинством и самообладанием. Смутно напоминает саму мисс Балстроуд — своей начальственной повадкой. Но мисс Балстроуд отличает некая оригинальность, чего совсем нет в мисс Вэнситтарт».

Опрос проводился в обычном порядке. Нет, мисс Вэнситтарт ничего не слышала, ничего не видела, ничего не заметила. Мисс Спрингер была очень хорошим преподавателем. Да, иногда держалась резко, но в допустимых рамках. Пожалуй, она была не слишком обаятельна, но это не так уж и необходимо учительнице физкультуры. Разумеется, хотелось бы, чтобы у всех учительниц был приятный характер. Плохо, когда они не ладят со своими подопечными.

Затем, не сообщив ничего ценного, мисс Вэнситтарт удалилась.

— Ничего не слышала, ничего не видела, ничего не заметила… Просто как те обезьянки[56],— проворчал сержант Перси Бонд, помогавший инспектору Келси.

— Не в бровь, а в глаз, Перси, — мрачно рассмеялся инспектор.

— В школьных учительницах есть что-то такое, от чего меня оторопь берет, — продолжал сержант. — Я с детства их боюсь. Я помню одну — просто страх божий! Строила из себя леди, а чему учила, я так, собственно говоря, и не понял.

Следующей появилась мисс Эйлин Ри. «Страшна как смертный грех», — поначалу подумал инспектор. Но по мере беседы он обнаружил в ней известную привлекательность. Поначалу он стал задавать рутинные вопросы, но ответы на них оказались вовсе не столь рутинными. Нет, она тоже ничего не слышала и ничего особенного не заметила ни в мисс Спрингер, ни в ее высказываниях; однако на очередной вопрос Эйлин Рич ответила весьма неожиданно.

Инспектор спросил:

— Был ли здесь кто-нибудь, кто, по-вашему, испытывал бы особую личную неприязнь к мисс Спрингер?

— О нет! — поспешно ответила мисс Рич. — Такого просто не могло быть. Думаю, в этом и заключалась ее трагедия. Вы понимаете, — она не была личностью, она не могла возбудить даже ненависть.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что такие люди не вызывают желания даже их уничтожить. Все, что бы она ни делала, было как-то очень… шаблонно. Она раздражала людей, ей часто говорили резкости, но это ничего не значило. Ничего глубокого под этим не было. Я уверена, что причина смерти — не в ней самой. Вы меня понимаете?

— Боюсь, что нет, мисс Рич.

— Я имею в виду, что, будь это налет на банк, она вполне могла бы оказаться кассиром, которого застрелили, но ее застрелили бы как кассира, а не как Грейс Спрингер. Не было никого, кто любил бы или ненавидел ее настолько, что пожелал бы избавиться от нее. Я думаю, что она всегда чувствовала… пренебрежение, если хотите. Потому и держалась так — старалась быть жестче, придиралась, а тех, кто делал что-то предосудительное, старалась разоблачить.

— Она что же, за ними шпионила? — переспросил Келси.

— Не то чтобы шпионила. — Эйлин Рич задумалась. — Специально она не стала бы за кем-то следить, но, обнаружив, что происходит что-то для нее непонятное, захотела бы докопаться до самой сути и, уж поверьте, сделала бы для этого все возможное.

— Понятно, — сказал он и тут же спросил: — А вы не очень-то ее любили, так ведь?

— Я как-то никогда об этом не задумывалась. Она была для меня просто учительницей физкультуры. О, как ужасно говорить так о человеке, да к тому же еще об умершем! Но что делать, не хочу лукавить… Похоже, она очень любила свою работу, но не детей. Ее ничуть не радовало, если у девочки обнаруживались способности к теннису или к легкой атлетике. Она оставалась совершенно равнодушной.

Келси с любопытством поглядывал на Эйлин Рич. «Довольно оригинальная особа», — думал он.

— Вы, кажется, имеете свое мнение абсолютно по всем вопросам, мисс Рич, — сказал он.

— Да. Думаю, что да.

— Как долго вы работаете в Медоубенке?

— Чуть больше полутора лет.

— И здесь никогда не бывало неприятностей подобного рода?

— В Медоубенке? — Она слегка опешила. — Нет. Все было прекрасно до начала этого триместра.

Келси оживился.

— А что было не так в этом триместре? Ведь вы имеете в виду не убийство, а что-то другое, не так ли?

— Нет Она замолчала. — Да, наверное, но все это трудно объяснить…

— Продолжайте.

— Мисс Балстроуд уже не так счастлива здесь, как раньше, — медленно произнесла Эйлин. — Это во-первых. Но вы этого не поймете. Я не думаю, чтобы кто-нибудь еще это заметил. Но я заметила. И она не единственная, кто несчастлив здесь. Но вы ведь не это имели в виду, это ведь просто… мои ощущения. Вам интересно, было ли в этом триместре что-нибудь, что показалось мне необычным. Правильно?

— Да, — сказал Келси, глядя на нее с удивлением, — верно. Так что насчет этого?

— Мне кажется, что здесь действительно что-то не так, — ответила Эйлин Рич, помедлив, — словно среди нас появился чужой. — Она посмотрела на инспектора и улыбнулась, почти засмеялась. — Словно кошка на голубятне, сразу вспоминается эта поговорка: «Все мы голуби, и между нами есть кошка. Только мы не знаем, кто это».

— Все это весьма неопределенно, мисс Рич.

— Да, конечно, я и сама это чувствую… Но было что-то такое, что заставило меня это почувствовать…

— Это касается кого-то из здешнего персонала?

— Нет-нет, я точно не знаю — кто это. К сожалению мне нечего больше добавить… Здесь есть кто-то, кто не должен тут находиться… Или не должна. Из-за этого мне порой очень неуютно. Не тогда, когда я на нее смотрю — тут интуиция ничего мне не подсказывает… Но когда она на меня смотрит… у меня сразу возникает ощущение дискомфорта. Простите, это еще менее конкретно, чем прежде. В конце концов, ощущение — это слишком неопределенно и субъективно… Вам это ничего не дает.

— Нет, — согласился Келси, — не дает… Пока. Но это интересно. И если какие-нибудь из ваших ощущений станут более определенными, мисс Рич, сразу поставьте меня в известность.

Она кивнула.

— Хорошо, — сказала она, — я понимаю, насколько это важно. Ведь убит человек, а мы даже не знаем почему и кто убийца, а если он еще здесь, с нами, и у него оружие, он снова может кого-нибудь убить… и кому-то грозит опасность… Ведь я права?

Она вышла из комнаты, слегка кивнув.

— Может, она того?.. — предположил сержант Бонд, покрутив пальцем у виска.

— Да нет. Скорее всего, она просто очень чувствительная. Из тех, кто сразу чувствует, что в комнате прячется кошка, задолго до того, как ее увидит. В африканских племенах такие женщины обычно становятся колдуньями-целительницами.

— Они все время бродят и выискивают, где притаилось зло?

— Совершенно точно, Перси. И это как раз то, что я сам пытаюсь делать сейчас. С фактами у нас пока не густо, так что только и остается, что выискивать. Ну, зови следующую — француженку.

Глава 10 Фантастическая история

Мадемуазель Анжель Бланш можно было дать лет тридцать пять. Никакой косметики, темные волосы уложены в аккуратную, но не красящую ее прическу. Строгий пиджак и юбка.

Это первый ее триместр в Медоубенке, пояснила мадемуазель Бланш. Она не уверена, что захочет остаться и на следующий триместр.

— Не слишком приятно работать в школе, где происходят убийства, — сказала она неодобрительно. — К тому же здесь нигде нет сигнализации. И это очень опасно.

— Мадемуазель Бланш, мне кажется, вы немного преувеличиваете, — сказал инспектор Келси. — Здесь нет ничего настолько ценного, чтобы привлечь внимание грабителя.

Мадемуазель Бланш пожала плечами.

— А откуда нам знать? У некоторых наших учениц богатые родители. И они могли привезти сюда что-то очень ценное. Грабитель знает об этом и приходит, думая, что проникнуть сюда будет очень легко.

— Если у какой-нибудь девочки есть что-нибудь ценное, ока вряд ли станет хранить это в спортивном зале.

— А вы откуда знаете? — спросила мадемуазель. — Ведь там у каждой есть свой шкафчик, который запирается на ключ.

— Но это шкафчики только для спортивных принадлежностей.

— Да, конечно. Но почему бы не спрятать туда что-либо ценное, завернуть это в носок, джемпер или шарф, или положить в кеды.

— А какую вещь, мадемуазель Бланш?

Но, мадемуазель Бланш не представляла, что это может быть за вещь.

— Даже самые любящие родители вряд ли позволят дочке взять с собой в школу бриллиантовое колье, — сказал инспектор.

Мадемуазель Бланш пожала плечами.

— Это может быть… скажем, какой-нибудь скарабей[57]или еще что-нибудь, за что коллекционер готов выложить большие деньги. У одной из учениц, между прочим, отец археолог.

Келси улыбнулся:

— Вряд ли причина и в самом деле была такова, мадемуазель Бланш.

Мадемуазель Бланш снова пожала плечами.

— Я просто предположила.

— Вы преподавали в каких-нибудь других английских школах, мадемуазель Бланш?

— Когда-то. В школе на севере Англии. Но большей частью я преподавала в Швейцарии и во Франции. Ну, еще в Германии. Я поехала в Англию, чтобы улучшить мой английский. У меня здесь есть подруга. Она заболела и сказала мне, что я могу занять ее место, так как мисс Балстроуд хотела бы как можно быстрее найти замену. Я тут же приехала. Но мне здесь не нравится. Впрочем, как я вам уже сказала, я не собираюсь тут оставаться.

— А что вам здесь не нравится?

— Мне не нравятся места, где стреляют, — ответила мадемуазель Бланш, — к тому же дети здесь недостаточно почтительны.

— Они уже не совсем дети, вы не находите?

— Некоторые из них ведут себя уж совсем как малые дети, а другим с первого взгляда можно дать все двадцать пять. Они очень разные. У них слишком много свободы. Я предпочитаю заведения с более строгой дисциплиной.

— Вы хорошо знали мисс Спрингер?

— Я с нею почти не общалась. У нее были ужасные манеры, и я старалась держаться от нее подальше. Она и внешне была не слишком симпатичная: сплошные кости, веснушки и громкий неприятный голос. Просто какая-то пародия на англичанку. К тому же она часто бывала груба со мной.

— В чем выражалась ее грубость и при каких обстоятельствах она ее проявляла?

— Ей не нравилось, когда я приходила в спортивный корпус. Похоже, она считает — то есть считала, — что это был ее собственный корпус! Я пришла туда однажды, потому что мне было интересно. Корпус новый, и я там еще не бывала. Там внутри все очень стильно и удобно устроено. Я пришла просто посмотреть. И тут налетает мисс Спрингер и говорит: «Что вы тут делаете? Вам нечего тут делать!» Она говорит это мне — мне, учительнице, своей коллеге! Я же не ученица какая-нибудь!

— Да, конечно, могу представить, какое у вас было в тот момент состояние, — поддакнул Келси, — такая бестактность!

— Свинские манеры, вот как это называется. А затем она мне вслед кричит: «Ключ-то отдайте, куда это вы его потащили!» Это меня ужасно разозлило. Когда я открыла дверь, ключ выпал из замочной скважины, и я его подняла. Но не успела вставить на место, как она на меня накинулась. А потом начала кричать, что будто бы я собиралась украсть этот ключ. Ее ключ, от ее спортивного корпуса!

— Это кажется немного странным, не так ли? — сказал Келси. — Я имею в виду ее отношение к спортзалу. Как будто это была ее частная собственность… Или как будто она боялась, что кто-нибудь может найти здесь что-то, что она спрятала, — пустил он пробный шар, но Анжель Бланш в ответ только рассмеялась.

— Что-то спрятала? А что она могла здесь прятать? Любовные письма, что ли? Да я уверена, что ей за всю ее жизнь никто ни одного любовного письма не прислал! Другие учительницы, те хотя бы вежливы. Мисс Чедвик очень старомодна и волнуется по пустякам. Мисс Вэнситтарт очень мила, это grande dame[58]. Мисс Рич, по-моему, слегка не в себе, но тоже славная. Молодые учительницы все очень приятные.

Анжель Бланш была отпущена после еще нескольких незначительных вопросов.

— Ишь какая обидчивая, — сказал Перси Бонд. — Ну да все французы такие.

— Мадемуазель, конечно, не в меру обидчива, — согласился Келси. — Но факт налицо: мисс Спрингер не нравилось, когда кто-то находился в спортивном корпусе. Интересно, почему?

— Может, она думала, что француженка шпионит за ней? — предположил Бонд.

— Допустим… Но почему бы ей так думать? Значит, она должна была ожидать слежки… Иначе чего бы ей бояться, а? Или мисс Спрингер опасалась, что француженка что-то обнаружит?.. Ну, кто там у нас остался? — прибавил он после короткого раздумья.

— Две младшие учительницы, мисс Блейк и мисс Роуэн, и секретарша мисс Балстроуд.

Мисс Блейк была молоденькая, немного наивная девушка с круглым румяным личиком. Она преподавала физику и ботанику. Выяснилось, что она не может вспомнить ничего такого, что помогло бы следствию. Она очень редко встречалась с мисс Спрингер и понятия не имеет, что могло стать причиной ее гибели.

Мисс Роуэн, как это и положено психологу, имеющему ученую степень, высказала свои мысли ясно и четко. Весьма вероятно, сказала она, что мисс Спрингер покончила жизнь самоубийством.

Инспектор Келси поднял брови.

— Но почему? Она что, была так несчастна?

— Она была агрессивна. — Подавшись вперед и сверля его сквозь толстые стекла очков строгим взглядом, мисс Роуэн принялась развивать свою мысль. — Очень агрессивна. Я думаю, это чрезвычайно важно. Эта ее воинственность — наверняка защитный рефлекс, попытка скрыть комплекс неполноценности.

— Но то, что мне рассказали о ней ваши коллеги, — заметил инспектор Келси, — свидетельствует скорее об обратном: она была очень самоуверенна.

— Слишком самоуверенна, — мрачно уточнила мисс Роуэн. — И кое-что из того, что она говорила, подтверждает мое предположение.

— Например?

— Она намекала кое-кому, что они «не те, за кого себя выдают». Она упомянула, что в последней школе, где она работала, она кого-то «разоблачила». Директриса, само собой, была настроена к ней враждебно и не стала слушать. Еще несколько учительниц тоже были, как она выразилась, «против нее». Вы понимаете, что это значит, инспектор? — Мисс Роуэн едва не свалилась со стула, стремительно подавшись вперед. Пряди прямых черных волос упали ей на лицо. — Это же явные симптомы мании преследования!

Инспектор Келси вежливо сказал, что мисс Роуэн, возможно, совершенно права в своих предположениях, но что он не может принять версию самоубийства, пока мисс Роуэн не объяснит ему, как мисс Спрингер удалось застрелить себя с расстояния, по крайней мере, в четыре фута, а затем сделать так, чтобы пистолет растворился в воздухе.

На это мисс Роуэн язвительно заметила, что всем известно, с каким предубеждением относятся в полиции к психологии, а затем уступила место Энн Шепленд.

— Ну, мисс Шепленд, — сказал инспектор Келси, одобрительно оглядывая подтянутую и деловитую Энн, — чем вы могли бы помочь следствию?

— Боюсь, что ничем. У меня есть мой собственный кабинет, и я довольно редко встречаюсь с преподавательницами. Но вся эта история кажется мне совершенно невероятной.

— В каком смысле невероятной?

— Ну, во-первых, я не могу понять, почему мисс Спрингер вообще застрелили. Допустим, кто-то действительно взломал дверь и проник в спортивный корпус, и она пошла посмотреть, кто это. Ну и зачем было ее убивать? А действительно, кто бы это мог быть?

— Местные мальчишки, например. Решили пополнить свою экипировку или просто подшутить.

— Ну-у, тогда бы мисс Спрингер наверняка сказала что-нибудь, типа: «Что вам тут надо? А ну кыш отсюда!» — и они бы тут же убежали.

— Не казалось ли вам, что у мисс Спрингер какое-то особое отношение к спортивному корпусу?

Энн Шепленд удивилась.

— Особое отношение? — переспросила она.

— Я имею в виду, не считала ли она корпус своей личной вотчиной, не оберегала ли его — чрезмерно — от визитов, вообще от внимания посторонних?

— Насколько я знаю, нет. А, собственно, почему она должна была так себя вести? Это ведь просто одно из школьных строений.

— Стало быть, сами вы ничего не замечали? Вам никогда не казалось, что если вы приходите в спортивный корпус, мисс Спрингер старается поскорее выпроводить вас. Она не возмущалась, не кричала?

Энн Шепленд покачала головой.

— Я была там всего пару раз. У меня не было времени. Да и приходила я туда по поручению мисс Балстроуд. Вот и все.

— Вам известно, что мисс Спрингер выдворила однажды оттуда мадемуазель Бланш?

— Нет, я ничего об этом не слышала. Но слышала нечто в таком же роде. Однажды мадемуазель Бланш вошла в рисовальный класс, и ее очень обидела учительница рисования. Мадемуазель Бланш ужасно оскорбилась, она ведь чрезвычайно чувствительна. Просто у нее не так уж много дел, она ведет только французский язык. А когда много свободного времени… Я думаю… — Энн замялась. — Я думаю, что мисс Бланш слишком любопытна.

— Как вы полагаете, возможно ли, чтобы мадемуазель Бланш, придя в спортивный корпус, начала… э-э… копаться в каком-нибудь из шкафчиков?

— У девочек в шкафчиках? Не знаю, но, возможно, она развлекалась и таким способом.

— У мисс Спрингер был там свой шкафчик?

— Да, конечно.

— Если бы она увидела, что мадемуазель Бланш роется в ее шкафчике, надо думать, это ее бы сильно разозлило?

— Еще бы!

— Вам известно что-нибудь о личной жизни мисс Спрингер?

— Не думаю, что это вообще кому-то известно, — сказала Энн. — И не уверена, что таковая была!

— А нет ли еще чего-нибудь, связанного со спортивным корпусом, чего вы мне еще не рассказали?

— Ну… — Энн замялась.

— Да, мисс Шепленд, я внимательно вас слушаю.

— Это совершеннейший пустяк, — медленно сказала Энн, — но один из садовников, не Бриггс, а тот, молодой… Я видела, как он однажды выходил из спортивного корпуса, а у него не было там никакого дела. Конечно, это могло быть простое любопытство или желание на время увильнуть от работы — ему было велено починить проволочную сетку вокруг теннисного корта. Не думаю, что тут что-то не так.

— Тем не менее вы это заметили, — подчеркнул Келси. — Почему?

— Видите ли, он немного странно держался. Вызывающе. И… он вроде бы как подтрунивал над тем, сколько денег тратится здесь на девочек.

— Понятно. Такое, стало быть, отношение…

— Нет-нет… Я думаю, тут вряд ли что-то стоящее вашего внимания.

— По-видимому, но я возьму на заметку и это.

— Ходим кругом друг за другом, — сказал Бонд после ухода Энн Шепленд. — Одно и то же, снова и снова! Может, хоть от прислуги узнаем что-нибудь новенькое.

Но от прислуги они получили очень мало сведений.

— Нет никакого смысла меня расспрашивать, молодой человек, — начала кухарка миссис Гиббонс. — Во-первых, я глухая и не слышу, что вы говорите, а во-вторых, я все равно ничего не знаю. Прошлой ночью я спала на редкость крепко. Даже шума никакого не слыхала. Меня никто не разбудил, ничего мне не сказали. — В ее голосе послышалась обида. — О том, что у нас тут такая беда, я узнала позже всех.

Келси задал еще несколько вопросов и получил на них ответы, никак не прояснившие существа дела.

Мисс Спрингер пришла в начале триместра, и, оказалось, далеко не такой приятной, как мисс Джонс, прежняя учительница физкультуры. Мисс Шепленд тоже новенькая, но она славная молодая леди. Мадемуазель Бланш ничем не лучше всех прочих француженок, вбила себе в голову, что все тут ее невзлюбили, а молодые леди на уроках безобразничают. «И то ладно, что хоть не плакса, — заметила при этом миссис Гиббонс. — Я бывала в школах, где француженки прямо в голос рыдали!».

Слуги были в основном приходящие. Лишь одна горничная ночевала тут же, в школе, но и от нее проку оказалось мало, хотя со слухом у нее проблем не было. О спортивном корпусе она вообще ничего не знала. «Ни что в нем держат, ни о каком-то пистолете, — уточнила она. — А что касается мисс Спрингер, больно уж та была груба».

Этот поток информации был прерван появлением мисс Балстроуд.

— Одна девочка хотела бы поговорить с вами, инспектор, — сказала она.

Келси встрепенулся.

— В самом деле? Она действительно что-то знает?

— Ну, я не очень уверена, — ответила мисс Балстроуд, — но вы бы лучше сами с ней поговорили. Это одна из наших иностранок, принцесса Шаиста, племянница эмира Ибрагима. Она привыкла воображать о себе чуть больше, чем следует. Вы понимаете?

Келси молча кивнул. Затем мисс Балстроуд удалилась, и в комнату вошла тоненькая смуглая девушка.

Она остановилась на пороге и посмотрела на инспектора своими миндалевидными глазами.

— Вы из полиции?

— Да, — улыбаясь, ответил Келси. — Мы из полиции. Не хотите ли присесть и рассказать нам все, что вы знаете о мисс Спрингер.

— Да, я расскажу.

Она села, подалась вперед и драматически понизила голос.

— Кто-то следит за нами всеми О, конечно, они не показываются на глаза, но они здесь.

Шаиста многозначительно кивнула.

Инспектор Келси сразу понял, что имела в виду мисс Балстроуд. Эта девочка словно бы играла роль и была рада столь необычным и значительным зрителям.

— А зачем им понадобилось следить за школой?

— Из-за меня! Они хотят похитить меня.

Келси ожидал чего угодно, но только не этого.

— А зачем они хотят вас похитить?

— Чтобы получить выкуп, конечно. Чтобы заставить моих родственников заплатить за меня уйму денег.

— Э… Ну, хорошо. Предположим, — с сомнением произнес Келси. — Э… допустим, что это так. Но какое отношение к этому имеет смерть мисс Спрингер?

— Она, должно быть, что-то раскопала, — Шаиста заговорила увлеченно и уверенно, — и однажды сказала им об этом и стала угрожать. Они, предположим, обещают заплатать ей деньги, если она никому ничего не скажет. Мисс Спрингер поверила им и пошла в спортивный корпус, где они обещали передать ей деньги. Там они ее и убили.

— Но мне кажется, мисс Спрингер не стала бы заниматься шантажом, а?

— Вы думаете, что быть учительницей гимнастики — так уж приятно? — презрительно спросила Шаиста. — Вам не кажется, что иметь вместо этого деньги, путешествовать, делать все, что вздумаешь, куда приятней? Особенно для некрасивой женщины вроде мисс Спрингер, на которую никогда не посмотрел бы ни один мужчина? Деньги могли прельстить ее гораздо больше, чем кого-либо еще.

— Ну, э… — инспектор Келси с подобным взглядом на вещи пока не сталкивался, — я просто не знаю, что сказать. — Это… э… ваша идея? — спросил он. — Мисс Спрингер ничего вам не говорила?

— Мисс Спрингер вообще никогда ничего не говорила. Ничего, кроме «наклониться — выпрямиться, наклониться — выпрямиться», «быстрей» и «не останавливаться!» — с негодованием ответила Шаиста.

— Да, конечно. Ну, а не кажется ли вам, что вы просто сами вообразили все это? Ну… относительно похищения.

Шаиста тут же вскипела.

— Вы просто ничего не понимаете! Мой кузен — раматский принц Али Юсуф. Он погиб во время революции, когда пытался бежать из страны. Предполагалось, что, когда я вырасту, я выйду за него замуж. Теперь, надеюсь, вы понимаете, кто я такая! Может быть, это коммунисты следят за нашей школой. Возможно, они замышляют даже убить меня.

Инспектор Келси все еще пытался вежливо сопротивляться:

— По-моему, вы немножко увлеклись.

— Вы думаете, такого не может произойти? Еще как может! Коммунисты жутко злые. Это всем известно!

Поскольку инспектор все еще сомневался, она продолжила:

— Возможно, они думают, что я знаю, где драгоценные камни!

— Какие драгоценные камни?

— У моего кузена были драгоценные камни, как и у его отца. У нас в семье принято всегда иметь драгоценные камни. На случай непредвиденных обстоятельств, понимаете?

Она сделала ударение на этой фразе.

Келси уставился на нее.

— Но какое все это имеет отношение к вам — или к мисс Спрингер?

— Но я же говорю вам! Они, наверное, думают, что я знаю, где эти камни. Поэтому и хотят меня похитить и силой заставить все рассказать.

— А вы знаете, где они?

— Нет, конечно. Они исчезли во время революции.

Наверное, их забрали коммунисты. А может быть, и не коммунисты…

— А кому они должны принадлежать?

— Теперь, когда умер мой кузен, они стали бы моими. В его семье больше нет мужчин. Моя мама, его тетка, умерла. Он хотел, чтобы они принадлежали мне. Если б он не погиб, я вышла бы за него замуж.

— Это уже было условлено?

— Мне полагалось выйти за него замуж, он мой кузен, вы понимаете?

— И выйдя за него замуж, вы стали бы владелицей камней?

— Нет, я получила бы новые, от Картье[59], из Парижа. А те по-прежнему хранились бы на всякий случай.

Инспектор заморгал, пытаясь усвоить довольно специфичную восточную систему страхования от несчастных случаев.

Шаиста с воодушевлением продолжала развивать свою мысль:

— Я думаю, вот что произошло: кто-то вывез камни из Рамата. Может быть, он хороший человек, а может, и плохой. Хороший человек принес бы их мне и сказал: «Возьми, это твое», и я наградила бы его. — Она царственно склонила голову и простерла руку.

«Просто маленькая актриса!» — подумал инспектор.

— Но если это был плохой человек, он взял бы камни и продал их. Или мог бы прийти ко мне и сказать: «Как ты наградишь меня, если я их тебе принесу?», и если бы вознаграждение показалось ему стоящим, он отдал бы их, а нет — так нет!

— Но на самом деле вам никто не говорил ничего подобного?

— Нет, — признала Шаиста.

Инспектор Келси уже сделал для себя вполне определенный вывод.

— Я полагаю, — сказал он, — вы опять слишком увлеклись.

Шаиста метнула на него ненавидящий взгляд.

— Я ничего не выдумываю и говорю только то, что знаю, не более, — мрачно произнесла она.

— Это очень великодушно с вашей стороны, Ваше Высочество. Я буду иметь в виду то, что вы сказали.

Он поднялся и открыл перед Шаистой дверь.

— Такого нет и в «Тысяче и одной ночи»![60] — пробормотал Келси, возвращаясь к столу. — Похищение, сказочные сокровища… Какие еще сюрпризы они тут нам приготовили?

Глава 11 Совещание

Когда инспектор Келси вернулся в участок, дежурный сержант сказал ему:

— Вас ждет Адам Гудмэн, сэр.

— Адам Гудмэн? Ах да, садовник.

Молодой человек почтительно поднялся со стула. Он был высок, смугл и довольно хорош собой. На нем были заляпанные вельветовые брюки, свободно болтающиеся на потрепанном ремне, и ярко-голубая рубашка с открытым воротом.

— Я слышал, вы хотели повидать меня. — Голос был хриплым и, как у многих нынешних юношей, чуть грубоватым.

— Да, прошу в мой кабинет.

— Я ничего не знаю об убийстве и ни с какого боку к нему не причастен. — В голосе Гудмэна сквозило раздражение. — Прошлой ночью я был дома и спал.

Келси лишь кивнул и, усевшись за свой стол, предложил молодому человеку занять стул напротив. В кабинет тут же вошел молодой полицейский в штатском и сел чуть поодаль.

— Теперь так, — начал Келси, — вы Гудмэн. — Он посмотрел на записку на столе. — Адам Гудмэн.

— Все верно, сэр. Но прежде я хотел бы показать вам вот это.

Манера поведения Адама резко переменилась, голос стал почтительным и деловитым. Адам вынул из кармана какую-то карточку и протянул через стол инспектору. Брови Келси поползли вверх.

— Ты свободен, Барбер, — сказал он.

Молодой полицейский поднялся и вышел, стараясь не выдать своего удивления.

— Ага, — сказал Келси, глядя на Адама с нескрываемым интересом. — Так вот вы кто. Но, черт побери, хотел бы я знать, что вы…

— Делаете в школе для девочек? — закончил за него Адам. Его голос был по-прежнему почтителен, но глаза смеялись. — Признаться, мне впервые дано поручение такого рода. Ну и как, похож я на садовника?

— Только не на местного. В наших краях садовники обычно бывают весьма древними. А вы понимаете что-нибудь в садоводстве?

— С этим никаких проблем. У моей мамы любимым детищем был не я, а сад. И она считала меня стоящим помощником.

— А что же происходит в Медоубенке? Что привело вас сюда?

— Мы не знаем точно. Я должен просто вести наблюдение. Вернее, должен был, — до прошлой ночи. Убийство преподавательницы физкультуры… В истории школы подобного еще не было!

— Не было, но случилось, — вздохнул Келси. — Случиться может что угодно и где угодно. Я в этом убедился. Но согласен, что это несколько неожиданно в подобном заведении. Но что же все-таки стоит за этим?

Адам рассказал. Келси внимательно его выслушал.

— Выходит, я был несправедлив к этой девочке. — Он вздохнул. — Но согласитесь, все это звучит слишком уж экзотично. Драгоценные камни, стоимостью от полмиллиона до миллиона фунтов… Кому, вы сказали, они принадлежат?

— Это очень сложный вопрос. Чтобы ответить на него, нам пришлось бы нанять целый штат правоведов-международников, и еще не факт, что они пришли бы к единому мнению. Три месяца назад эти камешки принадлежали принцу Рамата, его высочеству Али Юсуфу. Но теперь? Если бы они оказались в Рамате, то перешли бы в собственность нынешнего правительства, — оно в этом уверено. Еще вариант: Али Юсуф мог бы завещать их кому-либо. В таком случае очень важно, где было составлено завещание и каким образом оно может быть подтверждено. Кроме того, они просто могут считаться собственностью семьи. Но самое интересное заключается в том, что если вы или я случайно найдем их на улице и положим себе в карман, ни один законник не сможет доказать, что камни не наши. Не существует ни одного легального способа отобрать их у нас. Можно, конечно, попробовать, но нормы международного права настолько запутаны и ненадежны…

— То есть тот, кто сумеет их найти, фактически станет их владельцем? — спросил инспектор Келси и неодобрительно покачал головой. — Некрасиво получается.

— Очень некрасиво, — согласился Адам. — За ними многие охотятся, и, прямо скажем, не самые щепетильные особы. До нас доходят кое-какие сведения. Ходят слухи — а может это и правда, — что камни были вывезены из Рамата перед самой заварушкой. Есть даже уже целые предания о том, каким именно образом.

— Но почему Медоубенк? Из-за этой маленькой принцессы Нехочутогохочуэтого?

— Принцесса Шаиста действительно двоюродная сестра принца Али Юсуфа. Да, кто-то мог бы попытаться доставить ей сокровища или хотя бы связаться с ней. Есть несколько подозрительных, с нашей точки зрения, личностей, шатающихся по соседству. Например, миссис Колински, остановившаяся в «Гранд-отеле». Она — видный член организации, которую с полным на то основанием можно было бы назвать «Международной ассоциацией подонков». Ничего, конечно, по вашей линии — они всегда в ладах с уголовным правом: скорее, это крупные коллекционеры полезной информации. Еще есть одна танцовщица, она выступала в кабаре в Рамате как раз накануне революции. Есть данные, что она работает на некое иностранное правительство. Где она сейчас, мы не знаем, но поговаривают, что она может находиться где-то тут неподалеку. Смотрите сами. Не кажется ли вам, что все концентрируется вокруг Медоубенка? И вот, наконец, прошлой ночью происходит убийство мисс Спрингер.

— Да, похоже, все одно к одному, — задумчиво кивая, отметил инспектор, но, видимо, все еще не в силах поверить. — Но согласитесь, такие вещи в реальной жизни практически невозможны… Все притянуто за уши… эти ваши версии… быть такого не может. И не бывает — в нормальной жизни, по крайней мере.

— Секретные агенты, взломы, коварство, убийства… звучит дико, — согласился Адам, — но это тоже одна из сторон нашей жизни.

— Нашей, но не школы Медоубенк, — вырвалось у инспектора Келси.

— Я понимаю ваши чувства, — сказал Адам. — Тем более что преступление выходит за рамки частного дела.

Воцарилось молчание, потом Келси спросил:

— Но что же все-таки, по-вашему, произошло прошлой ночью?

Адам, подумав, начал рассуждать:

— Мисс Спрингер среди ночи оказалась в спортивном корпусе. Почему? Нам следует начать отсюда. Бесполезно гадать, кто убил ее, пока мы не составим своего мнения о том, что она делала в корпусе в такое время. Мы вправе предположить, что несмотря на весьма добродетельный образ жизни и интенсивные занятия спортом, она плохо спала в эту ночь. Далее… случайно взглянув в окно, она вдруг увидела свет в корпусе — ведь ее окна выходят на ту сторону?

Келси кивнул.

— Будучи женщиной бесстрашной и к тому же обожавшей совать нос в чужие дела, она отправилась туда, чтобы разобраться, что там происходит. И там она кому-то помешала… в чем? Мы не знаем. И этот кто-то, то ли от безрассудства, то ли от отчаяния, застрелил ее.

Келси снова кивнул и сказал:

— Под этим углом зрения мы смотрели на происшествие прежде. А вот теперь, когда появились новые обстоятельства… Я тоже считаю, что человек в здравом рассудке не станет убивать, если только…

— Если только ему не посулили нечто грандиозное, — подхватил Адам. — Согласен!.. Итак, это тот вариант, при котором сама Спрингер ни к каким аферам не имеет отношения и убита в общем-то случайно. Но можно взглянуть на все это и с другой стороны. А что, если мисс Спрингер, узнав каким-то образом о камнях, устраивается на работу в Медоубенк или ее рекомендуют на это место ее подельники… Она дожидается подходящего момента, проскальзывает ночью в спортивный корпус (опять-таки возникает вопрос: почему?). Кто-то следует за ней или дожидается ее там — кто-то готовый на самые крайние меры… Но опять-таки — почему? В самом деле, почему вся эта чертовщина творится именно в спортивном корпусе?! Это не то место, где можно что-то надежно спрятать.

— Там ничего и не было спрятано, точно вам говорю. Мы обшарили весь корпус. Шкафчики были просто вывернуты наизнанку, и шкафчик мисс Спрингер — само собой. Осмотрели все ракетки, все клюшки, все гимнастические снаряды и маты — нигде ничего. Просмотрели все стены и пол! Но они ведь новенькие, нигде ни единой щелочки! Да нет же, говорю вам: там далеко не лучшее место для того, чтобы спрятать драгоценности.

— То, что мы ищем, могли взять и спрятать где-то еще. Тот же убийца, — заметил Адам. — Существует и еще один вариант — спортивный корпус мог использоваться просто как место для свиданий — мисс Спрингер или кем-либо еще. А что, очень удобное укрытие, не слишком далеко от дома, ночью там никого, никем не охраняется. А если по дороге случайно на кого-то наткнешься, можно объяснить, что заметил свет или услышал какой-то шум… Предположим, что у мисс Спрингер была там назначена встреча. Произошла ссора, в результате — ее убили. Или, например, мисс Спрингер заметила, что кто-то выходит из школы, пошла следом и увидела нечто, что не должна была…

— Я не был с ней знаком, — сказал Келси, — но, судя по отзывам ее коллег, эта женщина была чрезвычайно любопытна.

— Да, очевидно, это наиболее вероятное объяснение, — согласился Адам. — Недаром есть пословица: любопытство кошку сгубило…[61] Да, пожалуй, это объясняет, почему именно корпус…

— Но если это было рандеву[62], тогда… — Келси замолчал.

Адам энергично кивнул:

— Да. Похоже, что кто-то из школьных дам заслуживает нашего особого внимания. Она у них тут как кошка на голубятне.

— Кошка на голубятне!.. — пробормотал пораженный Келси. — Мисс Рич, чудноватая такая учительница, сказала мне нечто подобное сегодня.

Он задумался.

— В этом триместре в школе появилось трое новеньких, — сказал он. — Мисс Шепленд — секретарша, мадемуазель Бланш — француженка и — мисс Спрингер. Но ее убрали… Если здесь и есть кошка на голубятне, то, вероятно, кто-то из этих двух. — Он посмотрел на Адама. — Есть какие-нибудь догадки?

Теперь задумался Адам.

— Недавно я видел, как мадемуазель Бланш выходила из спортивного корпуса. Вид у нее был довольно виноватый, как будто она занималась там чем-то предосудительным. Впрочем, от секретарши тоже можно ждать чего угодно. Она умна и, по-моему, на многое способна. На вашем месте я бы старательно изучил ее прошлое.

Келси ухмыльнулся.

— Не понимаю, что тут смешного!

— И у нее возникли подозрения относительно вас, — объяснил Келси, — она заметила, как вы выходили из спортивного корпуса, и сказала, что вы держались весьма странно.

Адам был смущен.

— Итак, — подытожил инспектор Келси, — цель ясна. Медоубенк — прекрасная школа и мисс Балстроуд — превосходная женщина. Чем скорее мы доберемся до истины, тем лучше. Наша задача — разобраться во всем этом и выдать Медоубенку свидетельство о выздоровлении.

Он пытливо посмотрел на Адама:

— Я думаю, нам нужно сказать мисс Балстроуд, кто вы такой. Она будет молчать, можете не сомневаться.

Адам пожал плечами и кивнул:

— Да, при данных обстоятельствах, пожалуй…

Глава 12 Новые лампы вместо старых

1

У мисс Балстроуд помимо всего прочего было еще одно качество, выгодно отличавшее ее от большинства женщин. Она умела слушать.

Она молча выслушала инспектора Келси и Адама. И даже не повела бровью. Лишь произнесла:

— Замечательно.

«Это вы замечательная женщина», — подумал Адам, но промолчал.

— Ну, — промолвила мисс Балстроуд, по своему обыкновению сразу переходя к делу, — чего же вы ждете от меня?

Инспектор Келси откашлялся.

— Видите ли, — начал он, — мы поняли, что вам следует знать… все детали — в интересах школы.

Мисс Балстроуд кивнула.

— Естественно, — сказала она, — школа для меня все. Я отвечаю за жизнь и спокойствие учениц и — хоть и в меньшей степени — моего персонала. И хотела бы добавить: чем меньшую огласку получит дело о смерти мисс Спрингер, тем лучше. Наверное, это чересчур эгоистичный подход, однако, я полагаю, что школа важна и сама по себе, а не только для меня. Я, конечно, понимаю, что если вам понадобится огласка, вас подобные сантименты не остановят. Но нужна ли она вам?

— Нет, — согласился инспектор Келси. — В данном случае, чем меньше шума, тем лучше. Следствие мы пока отложим и придадим этому происшествию совершенно иную окраску. Юные головорезы, несовершеннолетние преступники, шляются вооруженные до зубов, всем известно, как они опасны. Правда, обычно они пускают в ход ножи, но у некоторых из них и в самом деле имеется огнестрельное оружие. Мисс Спрингер вспугнула их, и они ее застрелили. Если это не вызовет возражений, то мы сможем без помех продолжить работу. Ничего, кроме этого, не должно попасть в газеты.

— Здесь, надеюсь, я смогу вам помочь, — решительно произнесла мисс Балстроуд. — У меня есть кое-какие связи наверху. — Она упомянула несколько имен, среди коих был министр внутренних дел, два газетных магната, один епископ и министр образования. — Сделаю все возможное. — Она взглянула на Адама. — Вы не возражаете?

— Да, конечно, мы всегда предпочитаем, чтобы все шло тихо и мирно, — торопливо проговорил Адам.

— Вы по-прежнему останетесь моим садовником? — поинтересовалась мисс Балстроуд.

— Если вы не против. В такой роли мне крайне удобно наблюдать за всем происходящим.

Брови мисс Балстроуд поднялись.

— Я надеюсь, вы не ожидаете еще одного убийства.

— Нет, нет.

— Слава Богу. Сомневаюсь, чтобы какая-нибудь школа смогла пережить два убийства за один триместр.

Она обернулась к Келси.

— Ваши люди все осмотрели в спортивном корпусе? Нам он крайне необходим.

— Да, мы там закончили. Ничего, что бы помогло нам в расследовании, что указывало бы на причину убийства. Ничего, кроме обычного спортивного инвентаря и оборудования.

— А в шкафчиках?

Инспектор улыбнулся.

— Ну — то да се — книжка — французская — называется «Candide»[63] — с гм… — иллюстрациями. Дорогая книжка.

— Ага, — сказала мисс Балстроуд, — так вот где она ее прячет. Жизель д'Обрэ, полагаю?

Келси проникся к мисс Балстроуд еще большим уважением.

— Вы все видите, мэм, — сказал он.

— Ну, «Кандид» — это не страшно, — улыбнулась мисс Балстроуд. — Это Вольтер — классика. Кое-какие фривольные книжки я в самом деле у них конфискую. Но вернемся к нашей проблеме. Вы сняли груз с моей души — значит, вам тоже ни к чему огласка. Но могу ли я помочь вам?

— Пока, думаю, нет. Разве что один вопрос, мисс Балстроуд: не было ли у вас в этом триместре какого-нибудь странного происшествия? Или кто-то, скажем, странно себя вел?

Мисс Балстроуд немного подумала, а затем сказала:

— Ничего не могу ответить, не знаю.

Адам тут же спросил:

— Но у вас не было чувства, что что-то не в порядке?

— Да… Именно так… Но — ничего определенного, кроме…

Она на мгновение замолкла, затем продолжала:

— Понимаете, я чувствовала все время, что упустила что-то, чего не должна была упускать. Сейчас объясню, почему так получилось.

И она кратко рассказала о миссис Апджон и о неожиданном и огорчительном визите леди Вероники.

Адам заинтересовался.

— Давайте кое-что проясним, мисс Балстроуд. Миссис Апджон, глядя в окно, выходящее на подъездную дорожку, узнала кого-то. В этом нет ничего противоестественного. У вас более сотни учениц, а еще и персонал, и родители, и неудивительно, что среди многих она увидела знакомое лицо. Но вы уверены, что она была удивлена встречей с этим человеком, потому что никак не ожидала увидеть его в Медоубенке…

— Да, у меня сложилось именно такое впечатление.

— Но в тот момент через окно, выходящее на противоположную сторону, вы увидели мать одной из учениц, которая была, так сказать, не совсем трезва, и это полностью отвлекло вас от того, что говорила миссис Апджон. Так?

Мисс Балстроуд кивнула.

— Когда же ваше внимание вновь сосредоточилось на ней, она говорила о контрразведке, о работе в Интеллидженс сервис[64], которой она занималась до своего замужества — во время войны[65].

— Да.

— Возможна какая-то связь. Кто-то, кого она знала во время войны. Кто-нибудь из родителей или из школьного персонала.

— Из персонала — вряд ли, — возразила мисс Балстроуд.

— Ну почему же, это тоже возможно, — заметил Адам.

— Нам, конечно, проще все выяснить у самой миссис Апджон, — сказал инспектор Келси. — И как можно скорее. У вас есть ее адрес, мисс Балстроуд?

— Конечно, но, по-моему, сейчас она должна быть за границей. Подождите минутку.

Она дважды нажала на кнопку звонка на своем столе, но Энн не появилась, тогда мисс Балстроуд нетерпеливо подошла к двери и окрикнула проходящую мимо по коридору девушку:

— Не найдешь ли ты мне Джулию Апджон, Пола?

— Хорошо, мисс Балстроуд.

— Мне, пожалуй, лучше уйти до прихода девочки, — сказал Адам. — Мое присутствие здесь, наравне с вами и инспектором, будет не совсем уместно. Будем считать, что он вызывал меня для серьезного разговора и сейчас позволяет мне удалиться.

— Можете идти, но помните — я с вас теперь глаз не спущу, — рявкнул Келси, ухмыляясь.

— Кстати, — Адам, остановившись у двери, обратился к мисс Балстроуд, — ничего, если я злоупотреблю моим положением здесь? Если я стану, скажем, чуть более фамильярным с кем-нибудь из вашего персонала?

— Кто вас интересует?

— Ну, скажем, мадемуазель Бланш.

— Мадемуазель Бланш? Вы думаете, она?..

— Думаю, она тут очень скучает.

— Ах, так, — помрачнела мисс Балстроуд. — Возможно, вы правы. А кого еще вы собрались развлекать?

— Да практически всех, — бодро ответил Адам. — Если вы обнаружите, что некоторые из ваших девочек стали слишком легкомысленны и бегают на свидания в сад, пожалуйста, вспомните, что у меня самые честные намерения… если здесь подходит такое слово.

— Вам кажется, что девочки могут что-то знать?

— Каждый что-нибудь да знает, — ответит Адам. — Даже если и сами об этом не подозревают.

— Возможно, вы правы.

В дверь постучали, и мисс Балстроуд откликнулась:

— Войдите.

Появилась запыхавшаяся Джулия Апджон.

Инспектор Келси повернулся к Адаму и проворчал:

— Теперь вы можете идти, Гудмэн. Идите и продолжайте вашу работу.

— Я пойду, но только еще раз говорю: я ничего не знаю, — с раздражением ответил Адам и удалился, бормоча «Как в гестапо…».

— Простите, что я так запыхалась, мисс Балстроуд, — сказала Джулия. — Я бежала бегом — от самых теннисных кортов.

— Ничего, не волнуйся. Я просто хотела попросить у тебя адрес твоей мамы. Я знаю ее прежний адрес, но она говорила мне, что уезжает.

— Боюсь, вам придется писать тете Изабел. Мама за границей.

— Адрес твоей тети у меня тоже есть, но мне нужна мама.

— Мне кажется, я не смогу вам помочь, — хмурясь сказала Джулия. — Мама уехала на автобусе в Анатолию[66].

— На автобусе? — переспросила потрясенная мисс Балстроуд. — Через всю Европу?

Джулия энергично кивнула.

— Ей нравится, — объяснила она. — Конечно, не очень удобно, но мама не обращает на это внимания. Она еще хотела по дороге остановиться, кажется, в Вене, недельки на три.

— Понятно… Да, скажи мне, Джулия, твоя мама никогда не упоминала при тебе, что встретила здесь кого-то из своих знакомых по службе во время войны?

— Нет, мисс Балстроуд, по-моему, нет. Нет, я уверена, что не упоминала…

— А мама действительно работала в разведке?

— О да. Мама говорила, что ей это очень нравилось. Хотя не пойму, что там могло нравиться. Она ничего не взрывала, не попадала в гестапо, ее не пытали — ничего такого не было. Работала она в Швейцарии, кажется, — а может, в Португалии. — И добавила несколько виновато: — То, что она мне рассказывала, было очень скучным; боюсь, я слушала недостаточно внимательно.

— Ну, спасибо тебе, Джулия. Можешь идти.

— Вы только себе представьте! — воскликнула мисс Балстроуд, когда Джулия вышла. — Отправиться в Анатолию на автобусе! И дочка сообщает об этом как о чем-то вполне обыкновенном.

2

Дженнифер в весьма дурном настроении шла от теннисного корта, раздраженно помахивая ракеткой. Число совершенных ею этим утром ошибок при подаче угнетало. Конечно, разве можно такой ракеткой нормально подавать. К тому же ей казалось, что она в последнее время вообще потеряла форму. Тем не менее ее удар сзади определенно улучшился. Тренировки мисс Спрингер, похоже, пошли впрок. Жаль, что ее убили.

Дженнифер к теннису относилась весьма серьезно, он был для нее одной из немногих тем для размышлений.

— Извините…

Дженнифер, вздрогнув, подняла глаза и увидела, что на тропинке стоит хорошо одетая женщина с золотистыми волосами. В руках у незнакомки был длинный плоский сверток. Дженнифер удивилась, что не заметила ее раньше. Объяснение было простым: та пряталась за кустами рододендрона и вышла лишь теперь. Но Дженнифер просто не могла и предположить подобного — зачем бы взрослой женщине прятаться за кустами, а потом вдруг выйти?

Дженнифер остановилась, а женщина спросила с легким американским акцентом:

— Извините, не могли бы вы сказать, где я могу найти девочку по имени… — Она сверилась с листочком бумаги. — Дженнифер Сатклифф?

Дженнифер удивилась.

— Я Дженнифер Сатклифф.

— Как?! Изумительно! Такое совпадение! Искать девочку в огромной школе и сразу наткнуться именно на нее. А говорят, такого не бывает.

— Иногда бывает, — довольно угрюмо ответила Дженнифер.

— Я встречаюсь сегодня за ленчем с моими здешними друзьями, — продолжала женщина, — и вчера я упомянула об этом во время коктейля, и одна из гостей, ваша тетя… или это была ваша крестная?.. У меня такая ужасная память. Она назвала мне свое имя, но я его тотчас забыла. Но, так или иначе, она спросила меня, не могу ли я заехать в Медоубенк и оставить для вас новую теннисную ракетку. Она сказала, вы просили ее об этом.

Лицо Дженнифер сразу оживилось. Происходящее напоминало сказку — ни больше, ни меньше.

— Это, должно быть, действительно была моя крестная, миссис Кэмбелл. Я зову ее тетя Джина. Это не могла быть тетя Розамунд. Она мне ничего никогда не дарит, кроме жалких десяти шиллингов к Рождеству.

— Да, теперь я припоминаю, фамилия той дамы действительно Кэмбелл.

Она протянула сверток Дженнифер. Он был едва перевязан бечевкой, и Дженнифер радостно вскрикнула, когда из бумаги выскользнула восхитительная ракетка.

— Какая красота! — воскликнула Дженнифер. — Ракетка просто классная. Я как раз о такой мечтала — невозможно хорошо играть, не имея приличной ракетки.

— Думаю, вы правы.

— Спасибо, что привезли ее, — с искренней благодарностью сказала Дженнифер.

— Это было совсем не трудно. Только должна признаться, что я немножко стесняюсь. В школе я всегда робею. Столько девочек… О, кстати, меня попросили привезти обратно вашу старую ракетку.

Она подняла ракетку, оброненную Дженнифер.

— Ваша тетя, то есть крестная, сказала, что перетянет ее. Ведь ваша старая ракетка, кажется, в этом нуждается, не так ли?

— Не думаю, — ответила Дженнифер рассеянно. Она была вся поглощена новой ракеткой, имитируя удар и проверяя центровку своего бесценного сокровища.

— Но лишняя ракетка никогда не помешает. О, Боже! — Женщина взглянула на часики. — Как летит время! Я должна бежать. Моя машина стоит у ворот. Я оставила ее там, потому что не смогла развернуться. До свидания. Очень приятно было встретить вас. Надеюсь, ваша новая ракетка принесет вам удачу.

Она действительно побежала по дорожке в сторону ворот. Дженнифер еще раз крикнула ей вслед: «Огромное спасибо!», а затем, ликуя, отправилась на поиски Джулии.

— Смотри! — Она с гордостью продемонстрировала ракетку подруге.

— Ничего себе!.. Где ты ее взяла?

— Ее прислала моя крестная, тетя Джина. Она мне не тетя, но я так называю ее. Она ужасно богатая. Я думаю, мама рассказала ей, как я мучаюсь со своей ракеткой. Это потрясающе, правда? Я должна ее поблагодарить.

— Ой, ты что же, ей напишешь? — весело спросила Джулия.

— Ну да, а то всегда забываю. Теперь точно напишу. Смотри, Шаиста. — Дженнифер приветливо помахала подходившей к ним принцессе и тут же закричала: — Посмотри, у меня новая ракетка! Ну, разве она не прелесть?

— Она, должно быть, очень дорогая, — сказала Шаиста, пристально изучая ракетку. — Жаль, я плохо играю в теннис.

— Ты вечно бегаешь за мячом.

— Я никак не могу угадать, куда он упадет, — туманно объяснила Шаиста. — Прежде чем я отправлюсь домой, надо будет приобрести несколько пар хороших шорт в Лондоне или платье для тенниса, как у мисс Рут Аллен[67]. А может быть, и то, и другое. — Она мечтательно улыбнулась.

— Шаиста никогда ни о чем не думает, кроме тряпок, — с презрением сказала Джулия, когда та ушла. — Как ты думаешь, и мы когда-нибудь станем такими?

— Наверное, — мрачно ответила Дженнифер. — И это будет ужасно скучно.

Они вошли в спортивный корпус, из которого наконец убралась полиция, и Дженнифер бережно поставила новую ракетку в стойку.

— Ну, разве не красавица? — сказала она, любовно ее поглаживая.

— А что ты сделала со своей старой?

— Старую она забрала.

— Кто она?

— Женщина, которая принесла эту. Она встретила на коктейле тетю Джину, и та попросила ее принести мою старую ракетку, чтобы перетянуть ее.

— А, понятно… — Джулия нахмурилась.

— Что нужно было от тебя Балл и? — поинтересовалась Дженнифер.

— Балли? А, ерунда. Просто мамин адрес. Но я не смогла ей помочь, потому что мама уехала. Куда-то в Турцию… Дженнифер, слушай. Твою ракетку не нужно перетягивать.

— Нет, Джулия, нужно. Она просто как губка!

— Я знаю. Но ведь на самом деле это бывшая моя ракетка. А твоя — та, что у меня, уже была перетянута. Ты сама говорила, что твоя мама отдавала перетянуть ее перед тем, как вы поехали за границу.

— Да, это правда. — Дженнифер выглядела слегка озадаченной. — Ну тогда, наверное, та женщина, эй… я даже не спросила, как ее зовут, — просто увидела, что ее надо перетянуть.

— Погоди, но она сказала, что это твоя тетя Джина попросила ее взять ракетку, чтобы перетянуть, а откуда тетя Джина могла узнать, что ракетку нужно перетянуть?

— Ну, — Дженнифер не скрывала нетерпения, — я думаю — наверное…

— Наверное — что?

— Возможно, тетя Джина решила, что я захотела новую ракетку потому, что старая нуждается в перетяжке. В любом случае, какое это имеет значение?

— Полагаю, что никакого, — медленно ответила Джулия. — Но это странновато. Это как… Как новая лампа вместо старой — я имею в виду лампу Алладина[68].

Дженнифер хихикнула.

— Представь, вот мы потрем мою старую ракетку — ну, в смысле твою ракетку, — и оттуда появится джинн![69] Слушай, Джулия, если бы ты потерла лампу и появился джинн, что бы ты у него попросила?

— Много чего, — взволнованно выдохнула Джулия, — магнитофон, немецкую овчарку, или датского дога, и сто тысяч фунтов, и шелковое черное вечернее платье, и — еще много разных вещей. А ты?

— Да не знаю, — отозвалась Дженнифер, — ракетка у меня теперь классная, и вроде бы ничего больше мне не надо.

Глава 13 Катастрофа

1

На третьи выходные после начала триместра, по традиции, родителям позволялось забирать учениц. Медоубенк почти опустел. В это воскресенье в школе осталось только двадцать девочек. Некоторые из учительниц тоже уехали, собираясь вернуться поздно вечером в воскресенье или рано утром в понедельник. Сама мисс Балстроуд тоже собиралась уехать. Правда, покидать школу в середине триместра было не в ее привычках, но на сей раз у нее имелись веские основания. Ее пригласила в гости сама герцогиня Уэлшемская — в Уэлсингтонское аббатство. Герцогиня особо подчеркнула свое приглашение и добавила, что среди гостей будет Генри Бэнкс — председатель совета директоров, видный промышленник, который одним из первых в свое время поддержал школу. Приглашение было сделано чуть ли не в форме приказа (а мисс Балстроуд, разумеется, никому не позволила бы подобный тон), но на этот раз приказ совпал с ее собственным желанием. Герцогиня Уэлшемская была влиятельной особой, ее дети обучались в Медоубенке, с Генри Бэнксом стоило поговорить о будущем школы, а заодно мисс Балстроуд собиралась представить в нужном свете недавнее трагическое происшествие.

До сих пор благодаря вмешательству влиятельных лиц убийство мисс Спрингер было подано в прессе очень тактично. Оно выглядело скорее досадной случайностью, чем загадочным кровавым преступлением. Впрямую ничего не говорилось, но у читателей создавалось впечатление, что, по-видимому, в спортивный корпус влезли юные уголовники и что убийство мисс Спрингер — результат их жестоких шалостей, а вовсе не преднамеренное. Далее туманно сообщалось, что некие молодые люди приглашены в полицейский участок, чтобы «посодействовать следствию»… Сама мисс Балстроуд в гостях у герцогини намеревалась смягчить неприятное впечатление, которое все же могло возникнуть у влиятельных покровителей школы. Кроме того, она знала, что герцогиня и Генри Бэнкс пожелают обсудить слухи о ее возможном уходе из школы. И наверняка будут уговаривать ее остаться. Настало время, мисс Балстроуд это чувствовала, назвать кандидатуру Элинор Вэнситтарт, подчеркнуть, что она замечательный человек и сумеет продолжить традиции Медоубенка.

В субботу утром мисс Балстроуд заканчивала разбирать свою корреспонденцию с помощью Энн Шепленд, когда зазвонил телефон. Энн сняла трубку.

— Это эмир Ибрагим, мисс Балстроуд. Он прибыл в отель «Кларидж»[70] и хотел бы забрать Шаисту завтра, в воскресенье.

Мисс Балстроуд подошла к телефону. Разговор с начальником транспортной службы эмира занял немного времени. «Шаиста будет готова после половины двенадцатого утра, — сказала она. — Девочка должна вернуться в школу в восемь вечера».

Повесив трубку, мисс Балстроуд сказала:

— Хотелось бы, чтоб восточные наши родители хоть иногда предупреждали нас заранее, ведь уже было договорено, что Шаиста уедет завтра с Жизель д'Обрэ. Теперь это придется отменять. Мы все письма закончили?

— Да, мисс Балстроуд.

— Хорошо, тогда я могу с чистой совестью уезжать. Перепечатайте их, разошлите и тоже можете быть свободны. Вы не понадобитесь мне до ленча в понедельник.

— Спасибо, мисс Балстроуд.

— Развлекайтесь, радуйтесь жизни, дорогая.

— Я и собираюсь, — ответила Энн.

— Молодой человек?

— Ну… Да. — Энн слегка покраснела. — Хотя ничего серьезного.

— Если вы собираетесь замуж, не откладывайте это слишком надолго.

— Это просто старый приятель. Никаких романтических чувств.

— Романтические чувства не всегда гарантия счастливого брака, — чуть назидательно произнесла мисс Балстроуд. — Позовите, пожалуйста, ко мне мисс Чедвик.

Мисс Чедвик не заставила себя ждать.

— Эмир Ибрагим, дядя Шаисты, забирает ее завтра, Чедди. Если он сам приедет за девочкой, скажи ему, что она делает большие успехи.

— Она не слишком способна, — сказала мисс Чедвик.

— Она не очень развита интеллектуально, — поправила мисс Балстроуд, — но зато развита в других областях и по-своему очень сообразительна. Иногда, когда говоришь с ней, может показаться, что ей двадцать пять, а не пятнадцать. Полагаю, это следствие жизни, которую она вела. — Париж, Тегеран, Каир, прочее… в нашей стране мы привыкли считать своих детей всегда слишком маленькими. Но на самом деле, подобное отношение — серьезная помеха для их становления.

— Не знаю, могу ли я полностью с тобой согласиться, дорогая, — ответила мисс Чедвик. — Я пойду предупрежу Шаисту. А ты отправляйся на выходные и ни о чем не волнуйся.

— Я и не собираюсь волноваться, — сказала мисс Балстроуд. — Кстати, заодно и посмотрим, как справится мисс Вэнситтарт. Но уверена, что под твоим и ее руководством все будет хорошо…

Известие, что дядя прибыл в Лондон, Шаисту явно удивило и не слишком обрадовало.

— Он хочет забрать меня завтра? — уныло переспросила она. — Но, мисс Чедвик, ведь я должна уехать с Жизелью д'Обрэ и ее мамой.

— Боюсь, что тебе придется сделать это в другой раз.

— Но я бы с большим удовольствием поехала с Жизелью, — сердито возразила Шаиста. — С моим дядей совсем неинтересно, он только и знает, что есть, ворчать и снова есть. С ним скучно!

— Ты не должна говорить так, — прервала ее мисс Чедвик, — это невежливо Как я поняла, твой дядя только на неделю приехал в Англию и, конечно, хочет тебя видеть.

— Наверно, он нашел для меня нового жениха. — Шаиста оживилась. — Если так, то это может оказаться забавным.

— Будь это так, он бы несомненно тебе сообщил. По-моему, ты слишком молода, чтоб выходить замуж прямо сейчас. Ты должна прежде закончить свое образование.

— Образование — такая скука, — вздохнула Шаиста.

2

Воскресное утро началось тихо и безмятежно. Мисс Шепленд отбыла еще в субботу, вскоре после мисс Балстроуд. Мисс Джонсон, мисс Рич и мисс Блейк уехали в воскресенье рано утром. Мисс Вэнситтарт, мисс Чедвик и мадемуазель Бланш остались на посту.

— Надеюсь, наши подопечные не будут обо всем рассказывать своим родителям, — с сомнением в голосе произнесла мисс Чедвик. — Я имею в виду бедную мисс Спрингер.

— Хочется думать, что все происшедшее скоро забудется, — ответила Элинор Вэнситтарт. И добавила: — Если кто-нибудь заговорит со мной об этом, уж я-то знаю, что ответить. Тут лучше твердо держать свою линию.

В десять часов девочки, сопровождаемые мисс Чедвик и мисс Вэнситтарт, пошли в церковь. Четыре девочки-католички, в сопровождении Анжель Бланш, отправились, соответственно, в костел. Около половины одиннадцатого машины начали появляться на подъездной дорожке. Мисс Вэнситтарт, приветливая, спокойная и величавая, стояла в холле. Она с улыбкой приветствовала матерей, передавала им с рук на руки дочек, ловко обходя нежелательную тему недавней трагедии.

— Ужасно, — повторяла она, — да, действительно ужасно, но, понимаете ли вы, здесь у нас об этом не говорят. Для юных душ это все так тяжело.

Тут же стояла и Чедди, приветствуя своих старых знакомых из числа родителей, обсуждая с ними планы на выходные и с восторгом рассказывая об их дочерях.

— Мне кажется, тетя Изабел могла бы приехать и забрать меня, — сказала Джулия. Они вместе с Дженнифер стояли в одной из классных комнат, прижавшись носом к стеклу, и наблюдали за подъездной дорожкой, на которой появлялись все новые машины.

— Мама собирается забрать меня на следующие выходные, — сообщила подруге Дженнифер. — А в эти у папы какие-то важные гости…

— Вон идет Шаиста, — заметила Джулия. — Как вырядилась для Лондона. Ой-ой-ой! Ты только посмотри, какие у нее каблуки! Держу пари, старушке Джонсон эти каблуки не понравились.

Ливрейный шофер распахнул дверцу огромного «кадиллака», и Шаиста уехала.

— На следующие выходные можешь поехать со мной, если хочешь, — предложила Дженнифер. — Я сказала маме, что хотела бы приехать с подругой.

— Это будет чудесно, — ответила Джулия. — Посмотри, как Вэнситтарт исполняет обязанности главы семейства.

— Ужасно любезна со всеми, правда? — сказала Дженнифер.

— Не знаю почему, — Джулия хихикнула, — но мне иногда смешно. Она как будто изображает мисс Балстроуд. Хорошо изображает, но получается почему-то, будто она ну, кривляется.

— Вон мама Пэм, — заметила Дженнифер. — Она привезла маленьких сыновей. Как они все влезут в этот крохотный «Моррис», ума не приложу.

— Они собираются на пикник, — определила Джулия. — Взгляни, сколько у них корзиночек, пакетиков, свертков.

— А ты что собираешься делать сегодня после ленча? — поинтересовалась Дженнифер. — Я думаю, мне можно не писать писем маме на этой неделе, если я собираюсь увидеться с ней на следующей.

— Ты не любишь писать письма?

— Никогда не знаю, о чем писать.

— Правда? — удивилась Джулия. — А я, наоборот, могу столько написать… но сейчас писать некуда, ведь мама поехала в Анатолию.

— А куда ты будешь писать, когда можно будет?

— В консульства. Она оставила мне список. Сначала Стамбул, потом Анкара, потом еще какое-то смешное название… Интересно, зачем Балли так срочно понадобилось связаться с мамой? Она, кажется, была просто потрясена, когда я ей сказала, что мама поехала в Анатолию на автобусе.

— Вряд ли она хотела ей что-то про тебя написать, ведь ты не сделала ничего ужасного, не правда ли?

— По крайней мере, я сама об этом не знаю. Может быть, она хотела сообщить маме про убийство мисс Спрингер?

— Но зачем? — сказала Дженнифер. — Я думаю, она должна быть счастлива, что хоть кто-то из матерей об этом не знает.

— Ты хочешь сказать, наши мамы испугаются, что их дочерей тоже могут убить?

— Ну, не думаю, что моя мама такая трусиха, — ответила Дженнифер, — хотя, наверное, может и запаниковать.

— Если хочешь знать мое мнение, — сказала Джулия пророческим голосом, — то я думаю, они много чего не сказали нам о Спрингер.

— Например?

— Ну, не знаю… все как-то странно. Вроде твоей новой теннисной ракетки.

— О, я забыла тебе сказать, — воскликнула Дженнифер, — я написала тете Джине и поблагодарила ее, а сегодня утром пришло письмо от нее, в котором она пишет, что очень рада за меня, но никакой ракетки она мне не посылала.

— Я же говорила, что эта история очень, очень странная. — Джулия торжествовала. — И еще ты рассказывала, что у вас в доме побывали грабители?

— Да, но почему-то ничего не взяли.

— Вот именно! Это-то как раз и интересно.. — И она добавила задумчиво: — Очень может быть, что вскоре у нас произойдет второе убийство.

— Ой, Джулия, но почему ты так считаешь?

— Ну, в книжках всегда бывает второе убийство, — ответила Джулия. — Слушай, Дженнифер, ты смотри поосторожней — а то как бы не убили тебя.

— Меня?! — удивилась Дженнифер. — Зачем кому-то убивать меня?

— Потому что ты как-то со всем этим связана, — объяснила Джулия. — И задумчиво добавила: — Нужно побольше узнать у твоей мамы. Может быть, кто-то передал ей в Рамате какие-нибудь секретные бумаги.

— Какие секретные бумаги?

— Ну откуда мне знать! — ответила Джулия. — Чертежи или формулы для новой атомной бомбы. Что-нибудь в этом роде.

Дженнифер недоверчиво глянула на подругу.

3

Мисс Вэнситтарт и мисс Чедвик были в учительской, когда вошла мисс Роуэн и сказала:

— Где Шаиста? Я нигде не могу ее найти Только что прибыла машина эмира, чтобы отвезти ее.

— Что?! — Чедди испуганно вытаращила глаза. — Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Машина эмира пришла минут сорок пять назад. Я видела своими глазами, как Шаиста села в нее и уехала. Одна из первых.

Элинор Вэнситтарт пожала плечами.

— Я полагаю, что машину послали по ошибке дважды или еще какая-то путаница произошла…

Она вышла сама поговорить с шофером.

— Здесь какая-то ошибка, — сказала она. — Шаиста отбыла в Лондон три четверти часа назад.

Шофер удивился.

— Здесь, видно, и правда ошибка, как вы говорите, мэм, — сказал он. — Мне были даны точные указания — заехать в Медоубенк за молодой леди.

— Полагаю, иногда случается путаница, — заметила мисс Вэнситтарт.

— Случается, и довольно часто. — Шофер не выказал ни тревоги, ни удивления. — Приняли вызов по телефону и забыли. Все что угодно. Но, могу с уверенностью сказать, что в нашей фирме не ошибаются. Правда, мэм, когда речь идет о восточных джентльменах, случаются казусы. Иногда у них бывает такая большая свита, что приказания отдаются по два, а то и по три раза. Думаю, именно это и случилось.

И, не без изящества развернув свой огромный лимузин, он уехал. Мисс Вэнситтарт все равно было как-то не по себе, но потом она решила, что волноваться не из-за чего, и приготовилась наслаждаться воскресным отдыхом.

После ленча немногие оставшиеся девочки писали письма или прогуливались по парку. Было сыграно немало теннисных партий, и бассейн тоже не пустовал. Мисс Вэнситтарт, вооружившись авторучкой и блокнотом для записей, устроилась на скамье в тени кедра. Когда в четверть пятого зазвонил телефон, трубку взяла мисс Чедвик.

— Школа Медоубенк? — спросил молодой мужской голос без малейшего акцента. — Это мисс Балстроуд?

— Мисс Балстроуд сегодня отсутствует. Это говорит мисс Чедвик.

— Вам звонят насчет одной из ваших учениц. Я говорю из отеля «Кларидж», резиденция эмира Ибрагима.

— Да? Вы имеете в виду Шаисту?

— Да. Эмир немного взволнован, так как не получил от вас никакого извещения.

— Извещения? А почему он должен был получить извещение?

— Ну, он считает, можно было предупредить, что Шаиста не приедет, и объяснить — почему.

— Не приедет! Вы хотите сказать, что она не прибыла?

— Нет, она не прибыла. Она… оставила Медоубенк?

— Да, машина пришла за ней около половины двенадцатого, и она уехала.

— Это очень странно. Здесь ее нет… Я лучше позвоню в фирму, которая обслуживает машины эмира.

— О Боже! — сказала мисс Чедвик. — Надеюсь, это не авария!

— О, не стоит думать о плохом, — бодро ответил молодой человек. — Если бы произошла авария, мы или вы уже знали бы об этом. На вашем месте я не стал бы беспокоиться.

Но мисс Чедвик беспокоилась:

— По-моему, очень странно!

— Возможно… — Звонивший замялся.

— Что? — спросила мисс Чедвик.

— Видите ли, не хотелось бы, чтобы подобные вещи дошли до эмира, но между нами… э… ну, не шатается ли поблизости какой-нибудь ее дружок?

— Конечно нет, — с достоинством ответила мисс Чедвик.

— Нет-нет, я так и дума; но ведь с девочками всякое бывает, правда? Если бы вы знали, с чем мне приходилось сталкиваться…

— Могу заверить вас, — величественно произнесла мисс Чедвик, — что здесь подобное невозможно.

— Невозможно? Но почему? С девушками никогда ведь не знаешь…

Чедди положила трубку и весьма неохотно отправилась на поиски мисс Вэнситтарт. Не было никаких причин полагать, что мисс Вэнситтарт в данной ситуации поступила бы разумней, чем она сама, но мисс Чедвик чувствовала потребность с кем-нибудь все обсудить.

— Какая-то другая машина? — тут же предположила мисс Вэнситтарт.

Они поглядели друг на друга.

— Вы думаете, — медленно проговорила Чедди, — что нам следует позвонить в полицию?

— Только не в полицию! — испуганно воскликнула мисс Вэнситтарт.

— Вы знаете, Шаиста говорила, что кто-нибудь может попытаться похитить ее… — напомнила мисс Чедвик.

— Похитить ее? Чепуха! — резко прервала мисс Вэнситтарт.

— А вы не находите… — упорствовала мисс Чедвик.

— Мисс Балстроуд оставила ответственной меня, — сказала Элинор Вэнситтарт, — и я, конечно, не допущу никаких эксцессов. Нам не хватает еще неприятностей с полицией!

Мисс Чедвик подумала, что «эксцесс», возможно, уже произошел. Она с неодобрением посмотрела на мисс Вэнситгарт. На взгляд Чедди, та была глупа и недальновидна.

Вернувшись в кабинет, мисс Чедвик набрала номер телефона герцогини Уэлшемской. К сожалению, никто не снял трубку.

Глава 14 Мисс Чедвик не спится

1

Мисс Чедвик не спалось. Она без конца ворочалась в постели, то считая овец, то применяя иные проверенные опытом способы заснуть, но тщетно.

В условленные восемь часов Шаиста не вернулась, и от нее не было никаких известий. Тут мисс Чедвик не выдержала и взялась за дело сама: она позвонила инспектору Келси. Ее успокоило, что он не воспринял происшествие очень серьезно. Он заверил ее, что она вполне может на него положиться. Проверить, была ли авария на дороге, — сущий пустяк, с Лондоном связаться также нетрудно. Будет сделано все необходимое. Возможно, девочка просто где-то развлекается. Он посоветовал мисс Чедвик как можно меньше говорить об этом в школе. Пусть думают, что Шаиста осталась на ночь у своего дяди в отеле «Кларидж».

— Меньше всего все мы заинтересованы в шуме, — сказал Келси. — Да и действительно не похоже, чтобы девочка была похищена. Так что не волнуйтесь, мисс Чедвик.

Но мисс Чедвик волновалась, мысли ее переходили с возможного похищения на совершившееся в их школе убийство, не давая сомкнуть ей глаз.

Убийство в Медоубенке. Ужасно! Невероятно! Медоубенк… Мисс Чедвик любила Медоубенк. Она любила его, возможно, больше, чем Балли, хотя и несколько по-другому. Затевать школу было таким рискованным, отчаянным предприятием. Сколько раз она переживала панический ужас. Мало кто знал, как часто все висело на волоске. Если бы у них что-то не получилось или если бы их покровители вдруг передумали… У Чедди было богатое воображение, и она могла придумать бесчисленные «если». Мисс Балстроуд наслаждалась экспериментаторством, словно рискованным приключением, а мисс Чедвик только поражалась ее смелости. Иногда, в плену дурных предчувствий, Чедди мечтала, чтоб Медоубенк шел по более обычному пути. Так было бы безопасней, твердила она. Но мисс Балстроуд имела свои взгляды на то, какой должна быть школа, и бесстрашно проводила их в жизнь. Ее дерзкие новшества тем не менее всегда себя оправдывали. Но мисс Чедвик успокоилась лишь тогда, когда успех стал полным. Медоубенк утвердился, он был признан, как весьма значительное в системе английского образования явление. Тут любовь мисс Чедвик к школе достигла полного расцвета. Сомнения, страхи, тревоги — все миновало, наступили мир и благоденствие. И теперь она грелась в теплых лучах славы Медоубенка, как мурлыкающая полосатая кошка.

Когда мисс Балстроуд впервые заговорила о своем уходе, Чедди была потрясена. Уходить теперь, когда все так прекрасно? Безумие! Мисс Балстроуд завела речь о путешествиях, о том, как богат и интересен мир. На Чедди это впечатления не произвело. Ничто и нигде не может быть и вполовину так хорошо, как Медоубенк!..

И вот теперь… Убийство! Такое гадкое, жестокое слово, ворвавшееся из внешнего мира, как зловещий штормовой ветер. Убийство у мисс Чедди ассоциировалось лишь с вооруженным ножиком малолетним преступником или с негодяем-врачом, отравившим свою жену. Но убийство тут — в школе — и не в какой-нибудь школе! В Медоубенке!

Мисс Спрингер, бедная мисс Спрингер, она же ни в чем не виновата, — но вопреки логике, Чедди казалось: нет, виновата. Мисс Спрингер не знала традиций школы. Бестактная женщина… Она каким-то образом спровоцировала убийцу. Мисс Чедвик заворочалась, перевернула подушку, сказала себе: «Я не должна больше думать об этом. Наверное, мне лучше встать и принять аспирин. Или я просто попробую досчитать до пятидесяти.»

Прежде чем она успела досчитать до пятидесяти, ее мысли вернулись в то же русло. Ей было тревожно. Что, если все это — и происшествие с Шаистой тоже — попадет в газеты? Что если родители, прочитав их, заберут своих дочерей из школы.

О Господи, она должна успокоиться и заснуть. Интересно, который час? Как раз то время, когда бедная мисс Спрингер… Нет, не надо больше об этом думать. Но как только она могла решиться пойти туда одна, никому не сказав… Непростительная самоуверенность…

— Боже! — сказала мисс Чедвик. — Нужно принять аспирин.

Она встала, подошла к умывальнику и запила две таблетки глотком воды. На обратном пути раздвинула шторы, всматриваясь в темноту. Она сделала это скорее для того, чтобы успокоиться. Ей хотелось убедиться, что все в порядке, что и в спортивном корпусе среди ночи наверняка не горит свет.

Но свет горел…

Через минуту Чедди уже всунула ноги в свои видавшие виды туфли, накинула толстое пальто, схватила электрический фонарь и бросилась из комнаты вниз по лестнице. Только что она обвиняла мисс Спрингер в том, что та никого не разбудила, прежде чем отправиться среди ночи в корпус, но ей самой и в голову не пришло сделать это сейчас. Ее обуревало одно желание — поскорей достичь светящегося окна и выяснить, кто этот незваный гость. Она задержалась лишь для того, чтобы вооружиться, — должно быть, не самым лучшим образом, но все же! — а затем через боковую дверь выбежала на дорожку между кустов. Она немного запыхалась, но была полна спокойной решимости. Только возле самой двери она погасила фонарь и постаралась двигаться бесшумно и осторожно. Дверь была слегка приоткрыта. Отворив ее шире, она заглянула внутрь.

2

Примерно в то же время, когда мисс Чедвик мчалась к спортивному корпусу, Энн Шепленд, очень привлекательная в своем черном вечернем платье, сидела в ночном клубе, уплетая жареного цыпленка и улыбалась через стол молодому мужчине напротив. «Милый Деннис, — думала Энн, — всегда абсолютно одинаковый. Именно этого я бы и не перенесла, если б вышла за него замуж. Он, как домашняя зверушка, слишком ручной». Вслух же она заметила:

— Как тут весело, Денни! Такой контраст по сравнению с тем, что я вижу каждый день.

— Кстати, как твоя новая работа? — спросил Деннис.

— Ну, скорее она мне все-таки нравится.

— Хотя, кажется, несколько не в твоем вкусе?

Энн засмеялась.

— Я была бы очень благодарна человеку, объяснившему, что именно в моем вкусе. Я люблю разнообразие, Деннис.

— Никак не могу понять, почему ты ушла от старика Мервина Тодхантера.

— Главным образом из-за самого сэра Мервина Тодхантера. Внимание, которое он мне оказывал, начало тревожить его жену. А мой принцип — никогда не тревожить жен. Они, понимаешь ли, могут причинить массу неприятностей.

— Ревнивые ведьмы, — сказал Деннис.

— О, дело не только в ревности, — возразила Энн. — Я скорее на стороне жен, и в любом случае леди Тодхантер нравилась мне куда больше, чем старик Мервин. А почему тебя так смущает моя новая работа?

— Думаю, школа — не для тебя. У тебя отнюдь не школьный стиль, должен тебе заметить.

— Я бы возненавидела школу, если б мне пришлось преподавать или еще хуже — учиться. Быть одной из толпы училок — действительно не для меня. Но работать секретарем в такой школе, как Медоубенк, весьма занимательно. Ты знаешь, мисс Балстроуд — уникальная женщина. Ее стальные серые глаза видят тебя насквозь. И это как-то подтягивает. Печатаю письма и боюсь сделать ошибку. Да, она в самом деле личность. И пока мне это нравится.

— Поскорее бы ты устала от всех твоих работ, — сказал Деннис. — Пора бы уже осесть на одном месте.

— Деннис, ты — прелесть, — нежно и уклончиво ответила Энн.

— У нас все могло бы быть просто замечательно, сама знаешь, — сказал Деннис.

— Смею надеяться, — ответила Энн, — но я еще не готова. И, в любом случае, ты не должен забывать, что у меня есть мама.

— Да, я собирался… Собирался поговорить с тобой о ней.

— О моей маме? И что ты собирался сказать?

— Ну, Энн, сама знаешь, как я тобой восхищаюсь. Я имею в виду твою способность находить интересную работу, а потом бросать все и ехать домой к матери.

— Мне тем более придется поступать так и в будущем, когда у нее будут по-настоящему серьезные приступы.

— Я понимаю. Я уже сказал, что меня восхищает твое самопожертвование. Но существуют ведь места, сама знаешь, очень хорошие места, где… где люди вроде твоей матери могут получить соответствующий уход и все такое прочее.

— Они и стоят соответственно, — добавила Энн.

— Нет, вовсе не обязательно. Даже в системе обязательного страхования есть такие заведения…

В голосе Энн послышалась горькая нотка:

— Да, когда-нибудь до этого дойдет… Но сейчас у меня есть милая старушка, которая живет с мамой и прекрасно с ней ладит. Большую часть времени мама бывает в полной памяти, а когда дело становится плохо… Приезжаю я… словом, это очень тяжело.

— А она… не бывает… никогда?..

— Ты хочешь сказать — бывает ли она буйная? У тебя чрезвычайно бурное воображение. Нет. Моя мамочка никогда не бывает буйной. У нее просто случаются провалы в памяти. Она забывает, где она и кто она такая, во время прогулки может сесть на автобус или на поезд и куда-нибудь уехать — тут все, как видишь, не просто. Иногда в одиночку с ней не справиться. Но она счастлива, даже и в такие периоды. Иногда даже смешно бывает. Помню, как-то она говорит: «Энн, детка, так неловко вышло. Я собиралась на Тибет, и вот сижу в гостинице в Дувре[71] и не знаю, как туда попасть. И тогда я подумала: а зачем мне на Тибет? Пойду-ка я домой. Потом я никак не могла вспомнить, когда я ушла из дома. Неловко получается, когда что-нибудь забудешь». Мама такая забавная, она ко всему этому с юмором относится.

— Я никогда не встречался с ней… — начал Деннис.

— И слава Богу, — оборвала его Энн. — Единственное, что, по-моему, можно сделать для близкого человека, если он неизлечимо болен, это защитить его от… от любопытства и жалости.

— Это не любопытство, Энн.

— Нет, я так и не думаю. Но, возможно, жалость. А этого тоже не нужно.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— И если ты думаешь, что я страдаю, бросая время от времени работу и отправляясь домой, ты ошибаешься, — сказала Энн. — Я никогда не влезаю в работу слишком глубоко. Думаю, главное — научиться хорошо делать дело. А уж когда научишься, всегда сможешь устроиться на работу и бросить ее, когда вздумается. В этом даже есть свои плюсы: встречаешься с разными людьми, видишь, кто как живет, чем дышит. В общем, познаешь жизнь. Сейчас это Медоубенк, лучшая школа Англии — вид изнутри. Я полагаю, она будет занимать меня еще года полтора.

— И ты ни к чему не привязываешься? — угрюмо спросил Деннис.

— Нет, — ответила Энн. — Я по натуре наблюдатель. Как обозреватели на радио.

— Ты такая отстраненная, — мрачно продолжал Деннис. — По большому счету, тебе ни до чего и ни до кого нет дела.

— Надеюсь, так будет не всегда. — Энн улыбнулась.

— Мне кажется, я неплохо тебя знаю.

— Сомневаюсь, — ответила Энн.

— Так или иначе, я не думаю, что ты здесь продержишься хотя бы год, — продолжал Деннис. — Тебе осточертеют все эти зануды-учительницы и их подопечные.

— Здесь есть очень симпатичный молодой садовник, — сообщила Энн и, заметив что у Денниса сразу вытянулось лицо, засмеялась. — Успокойся, я только пытаюсь возбудить твою ревность.

— А как насчет того, что у вас там кого-то убили?

— Ах, это. — Энн, сразу посерьезнев, задумалась. — Это странно, Деннис. В самом деле очень странно. Она вела уроки физкультуры. Ну представь — самая обыкновенная учительница физкультуры. Мне кажется, что за этой историей кроется куда больше, чем удалось пока выяснить.

— Только ни во что не впутывайся.

— Обещать не могу… У меня никогда прежде не было возможности попытать счастья в роли сыщика. Мне кажется, у меня неплохо бы получилось.

— Но, Энн!..

— Милый, я не собираюсь загонять в угол опасных преступников. Я просто собираюсь… Собираюсь выстроить рад логических заключений. Кто и почему. И зачем. Между прочим, я наткнулась на информацию, которая показалась мне довольно интересной.

— Энн!

— Не смотри так испуганно… Только, по-моему, эта история, которую я узнала, ни с чем не связана, — задумчиво продолжала она. — Сначала вроде кажется, что все очень просто, все сходится, а потом вдруг — и ничего нет. — И весело добавила: — Возможно, скоро будет еще одно убийство, и тогда кое-что прояснится.

Эту шутливую фразу она произнесла как раз в тот момент, когда мисс Чедвик толкнула дверь спортивного корпуса.

Глава 15 Новое убийство

— Пошли, — мрачно сказал инспектор Келси, входя в комнату. — Еще одно.

— Еще одно — что? — встрепенулся Адам.

— Еще одно убийство, — ответил Келси, направляясь к двери, Адам последовал за ним. До этого они спокойно сидели, попивая пиво и обсуждая то одну, то другую версии, потом Келси вдруг позвали к телефону.

— Кто? — спросил Адам, следуя за Келси вниз по лестнице.

— Мисс Вэнситтарт.

— Где?

— В спортивном корпусе.

— Опять?! — Адам присвистнул. — Что же там у них такое, в спортивном корпусе?

— Вам следовало спросить об этом кого-нибудь другого. Возможно, ваши методы дали бы больше, чем наши. В спортивном корпусе, вероятно, действительно что-то есть, иначе почему там происходит одно убийство за другим?

Инспектор Келси пригласил Адама в свою машину.

— Доктор, я полагаю, уже там. Его дом ближе.

«Такое впечатление, что повторяется тот же кошмарный сон», — подумал Келси, входя в ярко освещенный спортивный корпус. Там, в его дальнем конце, снова лежало тело, и доктор снова стоял возле него на коленях.

— Убита около получаса тому назад, — доложил он. — Самое большее — сорок минут.

— Кто ее обнаружил?

— Мисс Чедвик, — ответил прибывший вместе с доктором сержант.

— Она же обнаружила и в первый раз, не так ли?

— Да, мисс Чедвик увидела свет, прибежала сюда и нашла ее — уже мертвую. Она вернулась в школу, а потом с ней случилась страшная истерика. В участок позвонила мисс Джонсон — учительница.

— Ладно, — сказал Келси. — Как она была убита? Ее тоже застрелили?

Доктор покачал головой.

— Нет. Ударили по голове. Это могла быть палка или что-то в этом роде. Тупой предмет.

Около двери лежала клюшка для гольфа с железным наконечником. Единственная вещь, нарушавшая общий идеальный порядок.

— Как насчет этого? — указал на нее Келси. — Могли ее ударить этим?

Доктор снова покачал головой.

— Исключено. Никаких отметин на теле. Нет, это была или палка, или мешок с песком.

— Чувствуется почерк профессионала?

— Возможно. Но кто бы ни был этот убийца, на сей раз он позаботился, чтобы все обошлось без шума. Подошел сзади и ударил по затылку. Она упала ничком и, должно быть, так и не узнала, кто ударил ее и чем.

— Как вы думаете, что она здесь делала в это время?

— Она стояла на коленях перед этим шкафчиком.

Инспектор подошел к шкафчику.

— Полагаю, на нем есть имя девочки, — сказал он. Имя действительно было. Инспектор прочел: — Шаиста. Подождите, это… это… Та египтянка, не так ли? Ее Высочество принцесса Шаиста. — Он обернулся к Адаму. — Кажется, это вполне можно увязать, как вы считаете? Но погодите… да ведь это та самая девочка, которой хватились вчера вечером!

— Верно, сэр, — подтвердил сержант. — Машина, посланная якобы ее дядей, заехала за ней, и ее увезли.

— И никаких известий?

— Пока нет, сэр. Этим занялся Скотленд-Ярд[72].

— Простой и удобный способ похитить кого угодно, — заметил Адам. — Ни борьбы, ни криков о помощи. Чтобы похитить принцессу, вам всего-то и нужно знать, что она ждет машину, которая должна отвезти ее к дяде. И все, что от вас требуется, — это выглядеть как шикарный шофер и приехать на место чуть раньше назначенного часа. Девочка без всякого сядет в машину, и можно везти ее куда угодно.

— Нигде не обнаружено брошенной машины? — спросил Келси.

— У нас нет сведений об этом, — ответил сержант. — Этим занимается, как я уже сказал, Скотленд-Ярд. И Специальный отдел[73].

— Действительно, здесь, возможно, замешана большая политика, — сказал Келси. — Убежден, что им не удастся вывезти девочку из страны.

— Но для чего понадобилось ее похищать? — спросил доктор.

— Кто их разберет, — мрачно ответил Келси. — Она предупреждала меня, что ее могут похитить, но я, к своему стыду, подумал, что она просто хочет произвести впечатление.

— Я тоже так подумал, когда вы мне рассказали, — добавил Адам.

— Беда в том, что мы ничего толком не знаем, — сказал Келси. — В наших руках слишком много каких-то обрывочных сведений, не поймешь, что к чему. — Он оглянулся. — Ну что ж, мне здесь, кажется, пока больше делать нечего. Действуйте как обычно — фотографии, отпечатки пальцев. Будьте внимательны… А я, пожалуй, пройду к дому.

В холле его встретила мисс Джонсон. Она выглядела потрясенной, но сохраняла самообладание.

— Это чудовищно, инспектор, — сказала она. — Две наши учительницы… страшно даже произнести — убиты. Бедная мисс Чедвик в ужасном состоянии.

— Мне хотелось бы увидеть ее — как можно скорее.

— Доктор дал ей что-то, и сейчас она стала гораздо спокойнее. Проводить вас к ней?

— Да, но сначала расскажите мне, когда вы в последний раз видели мисс Вэнситтарт.

— Сегодня я вообще ее не видела, — ответила мисс Джонсон. — Меня не было здесь весь день. Я приехала около одиннадцати, сразу отправилась в свою комнату и легла.

— Вы не взглянули в окно, выходящее в сторону спортивного корпуса?

— Нет, я об этом даже не подумала. Я провела день у сестры, мы не виделись довольно давно, и моя голова была полна всякими домашними новостями. Я приняла ванну, легла в постель, почитала книгу, а потом заснула. Меня разбудила мисс Чедвик, ворвалась ко мне — на ней лица не было и ее всю трясло.

— Мисс Вэнситтарт уезжала сегодня?

— Нет, она оставалась здесь. Она была ответственной в связи с тем, что мисс Балстроуд уехала.

— Кто еще оставался здесь, я имею в виду, из учителей?

Мисс Джонсон ненадолго задумалась.

— Мисс Вэнситтарт, мисс Чедвик, учительница французского мадемуазель Бланш, мисс Роуэн.

— Ясно. Ну теперь я пошел к мисс Чедвик.

Мисс Чедвик, сгорбившись, сидела на стуле. Хотя ночь была теплой, один из электрических каминов был включен, а ноги мисс Чедвик укрыты пледом. Она повернула измученное лицо к инспектору Келси.

— Она мертва? Она умерла? Нет надежды, что она может выжить?

Келси медленно покачал головой.

— Это ужасно, — сказала мисс Чедвик, — да еще в отсутствие мисс Балстроуд… — Она зарыдала. — Теперь нашей школе конец! Я не вынесу, просто не вынесу…

Келси сел возле нее.

— Я понимаю, — сказал он мягко, — это было глубоким потрясением для вас, мисс Чедвик, но я прошу вас найти в себе силы и рассказать все, что знаете. Чем скорей мы найдем того, кто это сделал, тем меньше будет поводов для волнений и лишних разговоров.

— Да, да, конечно. Вы знаете, я… Я легла рано, потому что решила наконец-то выспаться по-настоящему. Но я не могла уснуть. Мне было тревожно.

— Из-за каких-то школьных проблем?

— Да. И из-за Шаисты. Ее исчезновение… Ну, вы понимаете. А потом я стала думать о мисс Спрингер и о том, что захотят ли родители после всего этого кошмара доверить нам своих детей на следующий триместр. Я ужасно переживала за мисс Балстроуд… Ведь Медоубенк — ее детище! Она так им гордится и по праву!

— Я понимаю. Итак, вы волновались и не могли заснуть?

— Да, я считала овец, потом просто считала до пятидесяти. А затем я встала, выпила аспирин, и мне вдруг пришло в голову раздвинуть занавески на окне. Даже не знаю, почему! Полагаю, потому, что думала о мисс Спрингер. И тут я, вы понимаете… Я увидела там свет…

— Какой он был?

— Ну, какой-то… пляшущий. Должно быть, это был фонарь. В тот раз мы с мисс Джонсон видели нечто подобное.

— Этот свет был точно таким же?

— Да, мне кажется, что да. Разве что менее яркий…

— Так. А потом?

— А потом, — сказала мисс Чедвик, и голос ее неожиданно окреп, — я поняла, что в этот раз я смогу увидеть все своими глазами и что медлить нельзя. Тогда я вскочила, надела пальто и туфли и бросилась вон из комнаты.

— Вам не пришло в голову позвать кого-нибудь?

— Нет. Не пришло. Понимаете, я так торопилась. Я так боялась не успеть. Что тот человек уйдет…

— Понимаю. Продолжайте, мисс Чедвик.

— Итак, я бежала так быстро, как только могла. Но к двери я подошла на цыпочках, чтоб меня не услышали. Дверь была приоткрыта. Я легонько толкнула ее, вошла и огляделась. Смотрю… она лежит, лицом вниз.

Мисс Чедвик затряслась всем телом.

— Да, да, мисс Чедвик… Кстати, там была клюшка для гольфа. Это вы ее туда принесли? Или мисс Вэнситтарт?

— Клюшка для гольфа? — с сомнением переспросила мисс Чедвик. — Не помню… Ах да, думаю, я подобрала ее в зале. На всякий случай… На случай, если мне потребуется обороняться. Когда я увидела Элинор, я, наверное, просто уронила ее. Затем я сама не знаю, как добралась до дома и нашла мисс Джонсон. О! Я не вынесу этого! Нашему Медоубенку теперь точно конец…

Голос мисс Чедвик истерически повышался. Мисс Джонсон шагнула вперед.

— Обнаружить убитыми двух своих сотрудниц — это слишком большое испытание для чьей угодно психики, — сказала мисс Джонсон. — Особенно в нашем возрасте, — добавила она. — Ведь вы закончили, не правда ли, инспектор?

Келси покачал головой. У него было еще множество вопросов, но продолжать сейчас не имело смысла.

Когда инспектор спускался вниз, он вдруг обратил внимание на аккуратно сложенные под лестницей в прихожей небольшие мешочки с песком, старые, сохранившиеся, должно быть, еще с войны. И невольно подумал: совсем не обязательно что мисс Вэнситтарт была убита палкой. Убийца решил больше не рисковать и не привлекать внимание выстрелом из пистолета, а может, он уже успел избавиться от него — сразу после убийства мисс Спрингер. Куда проще было воспользоваться мешочком, а потом преспокойно отнести его на прежнее место!

Глава 16 Загадка спортивного корпуса

1

«Моя голова в крови, но не склонена»[74] — мысленно процитировал Адам великого поэта, глядя на мисс Балстроуд. Ни одна из женщин еще не вызывала у него такого восхищения. Само спокойствие и достоинство — хотя плоды труда всей ее жизни прямо на глазах обращались в прах.

Время от времени раздавались телефонные звонки, возвещавшие, что еще одна из ее учениц отбывает.

Наконец мисс Балстроуд приняла решение. Извинившись перед полицейскими, она вызвала Энн Шепленд и продиктовала ей краткое постановление. Школа будет закрыта до конца триместра. Родители, которые не имеют возможности сейчас забрать своих детей домой, могут оставить их на попечении директора. Их обучение будет продолжено.

— У вас есть список фамилий и адресов родителей? И телефоны?

— Да, мисс Балстроуд.

— Тогда всех обзвоните. А потом проследите, чтобы им были отправлены письма.

Уходя, Энн Шепленд замешкалась у двери и обернулась. Щеки ее пылали, и она вдруг разразилась страстной речью:

— Простите, мисс Балстроуд, это не мое дело, но стоит ли отступать раньше времени? Мне кажется, после первой волны паники, когда у родителей пройдет шок, они, возможно, и не захотят забирать девочек. И правильно сделают.

Мисс Балстроуд посмотрела на Энн острым взглядом.

— Вы думаете, я слишком быстро сдаюсь?

— Я знаю, вы думаете, что это непозволительная дерзость с моей стороны. Но… Но да, я так считаю.

— Вы борец, дитя мое, и я этому рада. Но вы ошибаетесь. Я не объявляю о поражении. Я просто исхожу из своего опыта, из знания человеческой натуры. Настоятельно посоветуйте забрать своих детей — и всем сразу захочется этого гораздо меньше. Они сразу начнут придумывать причины, чтобы оставить детей в школе. Или в худшем случае решат отправить их сюда в будущем триместре. Если он будет, следующий триместр, — мрачно добавила она, взглянув на инспектора Келси. — Все зависит от вас. Если вы раскроете эти убийства, поймаете преступника, — Медоубенк будет спасен.

— Мы делаем все, что в наших силах, — пробормотал инспектор. Вид у него был совершенно несчастный.

Энн Шепленд вышла.

— Неглупая девочка, — заметила мисс Балстроуд. — И преданная.

Затем она перешла в наступление:

— Неужели у вас нет никаких версий относительно того, кто убил двух моих учительниц? Они ведь должны у вас быть! И еще это похищение! Впрочем, здесь есть и моя вина. Девочка говорила, что кто-то хочет ее похитить, а я подумала, — да простит меня Господь, — что она просто фантазирует. Теперь-то я понимаю, что была не права… У вас нет никаких новостей?

— Пока нет. Но я думаю, вам не следует слишком беспокоиться по этому поводу. Дело поручено Уголовно-следственному отделу. Специальный отдел тоже задействован. Они должны найти Шаисту в двадцать четыре часа, самое большее — в тридцать шесть. Есть преимущество в том, что Англия — остров. Все порты, железнодорожные вокзалы и аэровокзалы предупреждены. Во всех районах страны полиция ведет наблюдение. Похитить — не так уж трудно, главная проблема в том — как и где скрывать похищенного. О, мы найдем ее.

— Надеюсь, вы найдете ее живой, — мрачно произнесла мисс Балстроуд.

— Они не стали бы ее похищать, если бы собирались отделаться от нее, — заметил Адам. — Им легче было бы сделать это прямо здесь.

Он почувствовал, что зря сказал последнюю фразу. Мисс Балстроуд осадила его взглядом.

Зазвонил телефон. Мисс Балстроуд сняла трубку.

— Да?.. — Она обратилась к инспектору Келси: — Это вас.

Пока инспектор говорил, Адам и мисс Балстроуд пытались понять, о чем идет речь. Собственно, разговор был коротким: «Ясно. Олдертон-Прайорс. Это в Уолшире. Да, будем работать совместно. Есть. Я действую тут». Он что-то записал и повесил трубку. Затем замер, что-то обдумывая, и наконец поднял глаза.

— Его Превосходительство получил сегодня утром записку с требованием выкупа за принцессу. Отпечатано на новой «Короне»[75]. Штемпель Портсмута[76]. Бьюсь об заклад — это уловка.

— Где и как? — спросил Адам.

— Перекресток двумя милями севернее Олдертон-Прайорс. Это уголок вересковых пустошей. Конверт с деньгами должен быть положен под камень возле почтового ящика в два часа дня.

— Сколько?

— Двадцать тысяч. — Инспектор покачал головой. — По-моему, отдает любительщиной.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросила мисс Балстроуд.

Инспектор Келси взглянул на нее. Перед ней был уже другой человек. Профессиональная скрытность теперь окутывала его, словно невидимый плащ.

— Это уже не только в моей компетенции, мисс Балстроуд, — ответил он. — У нас свои методы.

— Надеюсь, они сработают, — сказала мисс Балстроуд. — Любительщина… — задумчиво произнесла она. — Хотела бы я знать, что это значит?.. — Затем резко сменила тему. — Как насчет моего персонала? Вернее — как насчет того, что от него осталось? Могу ли я им доверять? И кому не следует вполне доверять?

Инспектор не ответил, и мисс Балстроуд продолжала:

— Очевидно, вы боитесь, что, если вы скажете мне, я как-нибудь выдам своим поведением или неосторожным словом себя и вас. Уверяю вас, что никоим образом не подведу вас.

— Я знаю, — отозвался Келси, — но не имею права что-то говорить, пока не будет доказательств. Кроме того, не похоже, чтобы э-э… убийцей оказался… кто-то из ваших подчиненных. К тому же профессиональным убийцей. Во всяком случае, судя по результатам нашей проверки… Особое внимание мы уделили тем, кто пришел работать в этом триместре, то есть мадемуазель Бланш, мисс Спрингер и вашей секретарше мисс Шепленд. Сведения о мисс Шепленд полностью подтвердились. Она дочь отставного генерала и действительно занимала те должности, о которых говорила, ее бывшие наниматели ручаются за нее. Кроме того, на прошлую ночь у нее есть алиби. Когда мисс Вэнситтарт была убита, мисс Шепленд была в ночном баре вместе с неким мистером Деннисом Рэтбоуном. Их обоих там знают, и у мистера Рэтбоуна превосходные характеристики. Досье мадемуазель Бланш тоже в полном порядке. Она действительно преподавала в школе на севере Англии, а также в двух школах в Германии, отзывы самые великолепные. В них говорится, что она первоклассный специалист.

— Только не по нашим меркам, — обронила мисс Балстроуд.

— В ее жизни на родине, во Франции, тоже ничего особо приметного не было. Что же касается мисс Спрингер, то здесь все не столь убедительно. Училась именно там, где сказала, но, что касается работы… мы не смогли узнать, чем она занималась в определенные отрезки времени… Но ее убили, — добавил инспектор, — и это снимает с нее подозрение.

— Само собой разумеется, — сухо констатировала мисс Балстроуд, — мисс Вэнситгарт и мисс Спрингер вышли из игры. Займемся теми, кто остался. Естественно, мадемуазель Бланш подозревается в большей мере, чем эти несчастные, хотя бы потому, что еще жива?

— Теоретически она могла совершить оба убийства. Она была в школе прошлой ночью, — ответил Келси. — Но, по ее словам, она рано легла спать и не слышала ничего, пока ее не разбудили из-за случившегося. У нас нет оснований не верить ей. Разве что из-за утверждения мисс Чедвик, что мадемуазель Бланш очень скрытная.

Мисс Балстроуд нетерпеливо отмахнулась:

— Мисс Чедвик всегда находит учительниц французского скрытными. У нее на них зуб. — Она взглянула на Адама. — А что думаете вы?

— Мне кажется, она любит совать нос в чужие дела, — медленно произнес Адам. — Возможно, это природное любопытство, но не исключено, что не просто любопытство. И все-таки она не похожа на убийцу. Однако кто знает?..

— Тем не менее, очевидно, — сказал Келси, — что здесь орудует убийца — безжалостный убийца, отправивший на тот свет уже двоих ваших коллег, хотя трудно поверить, что это кто-то из ваших сотрудниц. Поговорим о каждой в отдельности. Мисс Джонсон провела прошлую ночь у своей сестры в Лайстоне, на море, и, как бы то ни было, она работает с вами уже семь лет. Мисс Чедвик работает с вами с самого начала. И в любом случае они не могут быть повинны в смерти мисс Спрингер. Мисс Рич преподает у вас больше года и прошлой ночью останавливалась в отеле, находящемся в двадцати милях отсюда. Мисс Роуэн работает год, и у нее безупречная репутация, мисс Блэйк была с друзьями в Литлпорте. Что касается ваших слуг, то, честно говоря, я не могу представить их в роли убийц. К тому же все они местные…

Мисс Балстроуд с удовлетворением кивнула.

— Я полностью с вами согласна. Итак, — она оценивающим взглядом посмотрела на Адама, — похоже, что нам не на ком остановиться. Разве что на вас.

Тот от удивления раскрыл рот.

— Вы не местный, — размышляла она вслух, — легки на подъем, молоды, сильны… Преступные намерения — разумное оправдание для вашего присутствия в нашем захолустье. Правда, в прошлом у вас все о'кей, но вы ведь любого сможете обвести вокруг пальца, сами знаете.

Адам пришел в себя.

— В самом деле, мисс Балстроуд, — восхищенно сказал он. — Снимаю перед вами шляпу. Вы успеваете приметить абсолютно все!

2

— Господи! — воскликнула миссис Сатклифф, только что развернувшая газету. — Генри!

Они сидели вдвоем за громадным столом, так как гости, приглашенные к обеду, еще не пришли.

Мистер Сатклифф, открывший свою газету на странице, посвященной финансам, был целиком поглощен непредвиденным курсом основных акций и ничего не ответил.

— Генри!

Громкий призыв достиг наконец его ушей, и он раздраженно спросил:

— В чем дело, Джоан?

— В чем дело?! Еще одно убийство! В Медоубенке! В школе Дженнифер.

— Что? Ну-ка, дай посмотреть.

— Мисс Элинор Вэнситтарт… Спортивный корпус… то же самое место, где мисс Спрингер… Хм… Хм…

— Я не могу в это поверить! — запричитала миссис Сатклифф. — Медоубенк! Такая первоклассная школа. Члены королевских фамилий и все такое…

Мистер Сатклифф скомкал газету и швырнул ее на стол.

— Первое, что тебе нужно сделать, — сказал он, — это отправиться туда и забрать Дженнифер.

— Ты хочешь сказать — забрать ее оттуда насовсем?

— Именно это я и хочу сказать.

— Ты не думаешь, что это будет уж слишком? После того, как Розамонд любезно согласилась устроить ее туда?

— Ты будешь не единственной, кто заберет свою дочь оттуда! Скоро в твоем распрекрасном Медоубенке появится множество вакансий. Забери Дженнифер сегодня же!

— Да, конечно… наверное, ты прав. Что мы будем с ней делать?

— Отправим в школу где-нибудь поблизости. Где никого не убивают.

— О нет, Генри, убивают! Ты забыл — ведь недавно писали: мальчишка застрелил учителя!

— Докатилась Англия, — заметил мистер Сатклифф.

И, с отвращением швырнув на стол салфетку, удалился прочь.

3

Адам был один в спортивном корпусе… Его ловкие пальцы перерывали содержимое ящиков. Не похоже было, что он найдет что-нибудь там, где ничего не удалось найти полиции, но, в конце концов, ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Как говорит Келси, у каждого ведомства свои методы.

Что связывает это дорогое современное сооружение с очередной внезапной смертью? Возможность рандеву можно отбросить. Никто не выбрал бы для свидания место, где произошло убийство. Значит, как ни крути, здесь было что-то спрятано и кто-то это спрятанное искал. Тайник с драгоценными камнями? Едва ли. Откуда было взяться здесь потайным местам, фальшивым ящикам, пружинным замкам и Тому подобному. И содержимое шкафчиков было до обидного невинным. В них, конечно, хранились кое-какие записочки и фотографии, сигареты и неподобающие книжки. Адам еще раз вернулся к шкафчику Шаисты. Мисс Вэнситтарт была убита, когда склонилась над ним. Что мисс Вэнситтарт надеялась найти? И нашла ли то, что искала? Если да, то забрал ли убийца ее находку? После чего проворно ускользнул прочь, не замеченный мисс Чедвик…

Если — да, то дальнейшие поиски просто бессмысленны.

Звук шагов снаружи оторвал Адама от его раздумий. Когда в дверях, слегка смущенная, появилась Джулия Апджон, он стоял посредине комнаты и закуривал сигарету.

— Что-нибудь нужно, мисс? — спросил Адам.

— Я хотела узнать, можно ли мне взять мою теннисную ракетку.

— Почему бы нет? Констебль поехал в участок и попросил меня постеречь здесь, пока он не вернется, — соврал Адам.

— Наверное, на случай, если он придет… — сказала Джулия.

— Полицейский?

— Нет, я имею в виду — убийца. Ведь они нередко возвращаются, не так ли? Их что-то побуждает к этому.

— Может быть, вы и правы, — сказал Адам. Он посмотрел на сомкнутые ряды ракеток на стойке. — Где тут ваша?

— В самом дальнем углу. На них есть наши имена, — объяснила она. И, когда Адам протянул ей ракетку, показала наклейку.

— Похоже, ею много работали, — заметил Адам. — Но когда-то была первоклассной ракеткой.

— Можно, я возьму и ракетку Дженнифер Сатклифф? — спросила Джулия.

— Новенькая, — произнес Адам, передавая ее Джулии.

— Совершенно новая, — ответила девочка. — Эту ракетку ей тетя прислала — совсем недавно.

— Повезло ей.

— У Дженнифер должна быть хорошая ракетка. Она здорово играет. Ее удар сзади просто бесподобен. — Она огляделась. — Вы не думаете, что он опять придет?

Некоторое время Адам вникал в смысл ее слов.

— Ах, убийца? Нет, мне кажется, это маловероятным. Это было бы несколько рискованно с его стороны, вы не находите?

— А вы не думаете, что убийцы всегда возвращаются на место преступления?

— Нет, не думаю. Если они, конечно, ничего не оставили.

— Вы хотите сказать — не оставили улик? Мне бы так хотелось обнаружить хотя бы одну. А что, полиция не нашла улик?

— Мне бы они все равно ничего на этот счет не сказали.

— Да, наверное… А вам интересно было бы узнать?

Джулия с любопытством смотрела на Адама. А он — на нее. В этой школьнице еще совсем ничего не было от женщины. А ведь она, по-видимому, ровесница Шаисты, но в глазах — лишь любопытство и азарт.

— Я думаю, это всем интересно.

Джулия кивнула, соглашаясь.

— Ну, конечно… я все время размышляю об этом и придумываю всякие версии. Но большинство из них очень уж нереальны. Хотя есть и… забавные.

— Вам нравилась мисс Вэнситгарт?

— Да я о ней особо не думала. Нормальная. Похожа на Балли — мисс Балстроуд — но не то! Как актриса-дублерша. Конечно, жаль, что она погибла.

Джулия вышла из корпуса, держа обе ракетки.

Адам остался, оглядывая корпус.

— Что за чертовщина здесь творится? — пробормотал он.

4

— О Боже мой! — воскликнула Дженнифер и пропустила удар Джулии справа. — Мама!

Обе девочки повернулись и увидели взволнованную миссис Сатклифф, которая стремительно приближалась в сопровождении мисс Рич.

— Представляю, что у нее на уме, — обреченно произнесла Дженнифер. — Ох уж эти убийства… Как тебе повезло, Джулия, что твоя едет себе сейчас спокойненько в Анатолию.

— А тетя Изабел?

— Тетки не такие паникерши.

— Привет, мамочка, — сказала Дженнифер, когда миссис Сатклифф подошла.

— Иди собери вещи, Дженнифер. Я забираю тебя с собой.

— Домой? Насовсем?

— Да.

— Но ты не можешь, мама! У меня прекрасные шансы на выигрыш в теннисном турнире, и мы с Джулией вполне могли бы выиграть парные соревнования.

— Ты едешь со мной домой, сегодня же.

— Это из-за мисс Спрингер и мисс Вэнситтарт? Но из девочек-то никого не убили. А спортивный праздник — всего через три недели. Я думаю, что выиграю приз.

— Не спорь со мной, Дженнифер. Ты уедешь сегодня. На этом настаивает твой отец.

— Но, мамочка…

Продолжая пререкаться, Дженнифер поплелась к школе следом за миссис Сатклифф. Неожиданно она вырвала у матери руку и побежала обратно, к теннисному корту.

— До свидания, Джулия. Мама, кажется, совершенно чокнулась, да и папа, видимо, тоже. Обидно, правда? До свидания. Я напишу тебе.

— Я тебе тоже напишу — обо всем, что тут происходит.

— Надеюсь, они не прикончат следующим номером Чедди. Я бы предпочла, чтобы это была мадемуазель Бланш, а ты?

— Да, без нее мы вполне могли бы обойтись. Послушай, ты заметила, как ужасно выглядит сегодня мисс Рич?

— Она ни слова не сказала. Но, по-моему, она в ярости, что мама приехала забрать меня.

— Может быть, мисс Рич отговорит ее. Она ведь ужасно сильная, ведь правда?

— Она мне кое-кого напоминает, — задумчиво сказала Дженнифер.

— Ну, нет. Она ни на кого не похожа. Ни в чем.

— О да. Ни в чем. Но я имела в виду только внешность. Но та женщина, которую я имею в виду, была очень полной.

— Не могу представить себе мисс Рич толстой.

— Дженнифер! — позвала миссис Сатклифф.

— Родители — это такое наказание! — Дженнифер и не подумала отозваться на материнский зов. — Все время дергаются, дергаются… и так всегда. Я и в самом деле думаю, что тебе ужасно повезло, что…

— Я знаю, ты уже говорила. Но вообще-то я хотела бы, чтоб мама была сейчас где-нибудь поблизости.

— Дженнифер!..

— Иду.

Дженнифер ушла, а Джулия направилась к спортивному корпусу. Ее шаги становились все медленнее и медленнее, и наконец она вовсе остановилась. Она стояла нахмурившись, в глубокой задумчивости.

Прозвенел колокольчик к ленчу, но Джулия вряд ли его слышала. Она опустила глаза на ракетку, которую держала в руке, сделала еще пару шагов по дорожке, затем развернулась и решительно зашагала в сторону школы. Она вошла не через боковую дверь, а через парадный вход и, избежав таким образом встреч с девочками, проскользнула в свою маленькую спальню. Здесь она огляделась вокруг, подняла край матраца и засунула под него футляр с ракеткой. Затем, быстро пригладив волосы и глянув на себя в зеркальце, степенно спустилась вниз, в столовую.

Глава 17 Пещера Алладина

1

Девочки отправились спать в этот вечер раньше и как-то тише, чем обычно. Многие жалели, что число их изрядно сократилось: по меньшей мере тридцать учениц разъехались по домам. Оставшиеся реагировали на происшествие каждая по-своему: возбуждение, тревога, хихиканье безусловно нервного происхождения, а у иных — задумчивость и уныние.

При первой же возможности Джулия Апджон тихо поднялась к себе и плотно закрыла дверь. Потом некоторое время постояла, прислушиваясь к шепоту, хихиканью и пожеланиям доброй ночи в коридоре… Наконец наступила тишина.

Комната не запиралась. Джулия задумалась на секунду и придвинула стул к двери так, чтобы спинка его упиралась снизу в ручку. Зачем она это сделала?.. Ведь девочкам было строго запрещено заходить друг к другу в комнаты, а единственная учительница, кому это позволялось, была мисс Джонсон. И то лишь в том случае, если девочка заболеет.

Джулия подошла к кровати, приподняла матрац и просунула под него руку. Она извлекла теннисную ракетку и внимательно ее рассмотрела. Джулия решила заняться ею сейчас, а не позже, потому что позднее свет в ее комнате может привлечь чье-либо внимание. В Медоубенке было заведено ложиться спать не позже половины одиннадцатого.

Джулия стояла, глядя на ракетку. «Как в теннисной ракетке можно что-нибудь спрятать? — думала она. — А ведь в ней непременно что-то спрятано. Непременно. Грабитель в доме Дженнифер, какая-то незнакомая тетка вдруг меняет ракетку на совсем новую и забирает старую, рассказывая при этом дурацкую историю..»

В такое могла поверить только Дженнифер, усмехнулась Джулия.

Да, как в сказке об Алладине, «меняю новые лампы на старые». Значит, дело именно в этой ракетке. Дженнифер и Джулия никогда никому не говорили о том, что поменялись ракетками…

Так вот она, ракетка, за которой все охотятся! И именно ей, Джулии, суждено установить — почему!

Джулия осмотрела ее. На первый взгляд в ракетке не было ничего примечательного. Добротная, но уже видавшая виды, правда, недавно перетянутая… Однако Дженнифер жаловалась, что у ракетки смещен центр тяжести, а для умелого игрока это серьезная помеха.

Единственное место в ракетке, где можно хоть что-нибудь спрятать, — ручка. Для этого, предположила Джулия, ее необходимо высверлить, и тогда получится тайник. И если в тайник положить что-то тяжелое, то центр тяжести действительно окажется нарушен…

К основанию ручки был приклеен кожаный кружок. Надпись на нем давно стерлась. Джулия присела к туалетному столику и своим маленьким перочинным ножичком отодрала кружок. Под ним оказалась как бы пробка из небольшого кусочка дерева. Похоже было, что ее вынимали, а затем снова поставили на место. Была отчетливо видна залитая клеем щель. Джулия просунула в нее перочинный ножик. Лезвие сломалось. Маникюрные ножницы оказались более крепкими, попытки выковырнуть пробку увенчались успехом. Внутри была странная сине-красная масса. Джулия вытащила кусочек — это оказался пластилин. Вряд ли ручки обычных теннисных ракеток заполняются пластилином. Джулия решительно принялась вытаскивать какие-то комочки, облепленные пластилином — то ли пуговицы, то ли галька. Вскоре на столе была уже целая горка этих комочков. Носовым платком Джулия протерла несколько из них. И обомлела…

Задыхаясь от восторга, она смотрела и смотрела… Словно жуткое пламя, алое, зеленое, ярко-голубое и ослепительно-белое…

В этот миг Джулия повзрослела. Это был уже не ребенок, а женщина, не сводившая взгляда с драгоценных камней.

Обрывки самых странных мыслей проносились у нее в голове. Пещера, в которую попал Алладин… Маргарита со своей шкатулкой с драгоценностями[77]. (Их на прошлой неделе возили в Ковент-Гарден[78] на «Фауста»)… Роковые камни… Сапфир Хоупа[79]… Романтика… А вот она сама в открытом черном бархатном платье со сверкающим ожерельем на шее.

Она сидела и мечтала, не в силах отрывать глаз от камней. Перебирая их, просеивая между пальцами, и они ниспадали сияющим потоком, обдавая сердце восторгом и изумлением…

И тут какой-то тихий звук вернул ее к действительности. Она встрепенулась. Этот звук испугал ее. Она схватила камни и, тихонько подбежав к умывальнику, запихнула их в кармашек для губки, положив ее сверху вместе со щеточкой для ногтей. Затем снова занялась ракеткой. Затолкала пластилин в рукоятку, вставила на место деревянную пробку и наклеила кожаный кружок.

Теперь ракетка выглядела в точности так, как прежде. Она небрежно бросила ее на стул. Посмотрев на кровать, Джулия не стала ни раздеваться, ни стелить постель. Она словно ждала чего-то. Что же это все-таки было? Да и было ли? Или это просто кто-то прошел по коридору?

Она вдруг почувствовала страх. Два человека были убиты — совсем недавно и совсем рядом. Если кто-нибудь узнает о ее открытии, о тайнике в ракетке — ее тоже попытаются убить.

2

В комнате стоял тяжелый дубовый комод. Джулия ухитрилась придвинуть его к двери, сожалея, что в Медоубенке нельзя запереться на ключ. Она подошла к окну и задвинула шпингалет на раме. Возле окна не росло деревьев, так что с этой стороны можно было ничего не бояться. Но и спастись этим путем тоже невозможно.

Она поглядела на свои часики. Половина одиннадцатого. Глубоко вздохнув, Джулия выключила свет. Никто не должен был заметить ничего необычного. Она чуть-чуть отодвинула занавеску на окне. Было полнолуние. Джулия присела на краешек кровати. В руке она держала самую тяжелую свою туфлю. «Если кто-нибудь попытается войти, — сказала себе Джулия, — я стану изо всех сил стучать в стену. В соседней комнате спит Мери Кинг, надеюсь, мой стук ее разбудит. А еще я завизжу. А потом, если сбежится много народу, скажу, что мне приснился кошмарный сон. Это с кем хочешь может случиться после всего, что произошло…»

Она не знала, сколько прошло времени, как вдруг услышала тихие шаги по коридору. Кто-то остановился перед ее дверью. Длинная пауза. Потом она увидела, как ручка медленно повернулась.

Визжать? Нет, рано.

Дверь толкнули, раздался легкий скрип, но комод удержал ее. Неподатливость двери, должно быть, удивила пытавшегося открыть ее.

Еще одна пауза, а затем раздался стук — очень-очень тихий…

Джулия задержала дыхание. Пауза, и снова — стук, по-прежнему мягкий и приглушенный.

«Я сплю, — мысленно сказала себе Джулия, — я сплю и ничего не слышу». Кто мог прийти и постучать в ее дверь посреди ночи? Если бы это был кто-то, имеющий право войти, то он позвал бы ее, стал дергать ручку. Но этот человек не мог позволить себе шуметь…

Джулия долго сидела не шевелясь. Стук больше не повторялся, ручка двери оставалась неподвижной. Но Джулия сидела, продолжая напряженно вслушиваться.

Неизвестно, сколько времени она провела таким образом. В конце концов сон сморил ее… Когда школьный звонок разбудил Джулию, она обнаружила, что лежит, неудобно скорчившись, на краю кровати.

После завтрака девочки поднимались наверх убирать свои постели, затем спускались в большой холл для молитвы, а потом расходились по классным комнатам. И вот в последний момент, когда все торопились на урок, Джулия юркнула в одну из классных комнат, вышла через дальнюю дверь и присоединилась к группе, спешившей к дальнему крылу школы. Затем она незаметно отстала, спряталась за кустом рододендрона и, совершив ряд стратегических маневров, очутилась возле стены, ограждавшей территорию школы. Здесь росла могучая липа с широко раскинувшимися ветвями. Джулия легко взобралась на дерево. Совершенно скрытая листвой, она сидела, время от времени поглядывая на свои часики. Джулия была совершенно уверена, что ее не сразу хватятся. В школе царит хаос. Двух учительниц нет, больше половины учениц разъехались по домам. Это означало, что классы переформируют, так что едва ли кто-нибудь заметит ее отсутствие до самого ленча…

Она снова посмотрела на часики, без труда спустилась с дерева на стену, а затем спрыгнула вниз. Так она оказалась на воле. В сотне ярдов находилась автобусная остановка, куда через несколько минут должен подойти автобус. Джулия достала из-под ситцевого платьица фетровую шляпу и прикрыла ею свои растрепанные волосы, затем махнула рукой водителю и вспрыгнула на подножку. Вышла она на железнодорожной станции. Очень скоро поезд мчал ее в Лондон.

В комнате Джулии на умывальнике лежала аккуратно написанная записочка, адресованная мисс Балстроуд:

«Дорогая мисс Балстроуд!

Меня не похитили, и я не убежала, так что не волнуйтесь. Я скоро вернусь.

Искренне ваша Джулия Апджон».

3

В доме номер 228, по Уайтхауз-Мэншнс, безукоризненный слуга Эркюля Пуаро Джордж открыл дверь и с некоторым удивлением воззрился на довольно чумазую школьницу в запыленном платье.

— Простите, не могла бы я видеть мосье Эркюля Пуаро?

Джордж явно несколько опешил, ибо среди визитеров на сегодня эта юная посетительница не значилась.

— Мосье Пуаро не принимает никого без предварительной договоренности, — сказал Джордж.

— Боюсь, у меня нет времени на предварительную договоренность. Мне очень нужно повидать его сейчас. Это очень срочно Я насчет нескольких убийств, взломов, похищения и тому подобного..

— Сейчас справлюсь, — сказал Джордж, — примет ли вас мосье Пуаро.

Оставив ее в холле, он удалился.

— Молодая леди хочет вас повидать, сэр.

— Хм, — ответил Эркюль Пуаро. — Она должна знать, что ничто в мире не устраивается просто так.

— Именно это я ей и сказал, сэр.

— Молодая леди какого типа?

— Ну, сударь, скорее девочка.

— Девочка или молодая леди? Что вы имеете в виду, Джордж? Это ведь не одно и то же.

— Боюсь, я недостаточно ясно выразился, сэр Она, так сказать, девочка школьного возраста. Но хотя ее платье в грязи и порвано, она, несомненно, молодая леди.

— По ее статусу. Ясно.

— И она хочет повидать вас по поводу нескольких убийств и похищения.

Брови Пуаро поползли вверх.

— Несколько убийств и похищение? Однако… Позовите ее, эту девочку, эту молодую леди.

Джулия вошла в комнату почти без всякой робости. Она заговорила вежливо и вполне естественно:

— Добрый день, мосье Пуаро. Мое имя Джулия Апджон. Возможно, вы помните близкую подругу моей мамы, миссис Саммерхейс. Мы гостили у нее прошлым летом, и она много говорила о вас.

— Миссис Саммерхейс… — Перед глазами Пуаро возникла деревушка на склоне холма, а потом домик на самой вершине. Он вспомнил прелестное веснушчатое личико, диван с продавленными пружинами, множество собак, и другие вещи — приятные и не очень. — Морин Саммерхейс, — сказал он. — Как же, как же…

— Я зову ее тетя Морин, но на самом деле она мне не тетя. Она рассказывала нам, как вы спасли одного человека, сидевшего в тюрьме за убийство. Я никак не могла решить, что мне делать и к кому обратиться, и вспомнила о вас.

— Я польщен, — серьезно ответил Пуаро.

Он подвинул ей стул.

— Теперь скажите мне, — начал он, — мой слуга Джордж не ошибся, упомянув о похищении и нескольких убийствах? Это правда?

— Правда Убиты мисс Спрингер и мисс Вэнситтарт, — сказала Джулия. — Похищение тоже было, но мне кажется, это другая история.

— Вы совершенно сбили меня с толку, — сказал Пуаро. — Где произошли все эти потрясающие события?

— В нашей школе. В Медоубенке.

— Медоубенк! — воскликнул Пуаро. — А-а! — И он протянул руку к аккуратно сложенным газетам. Он извлек одну из них и, кивая головой, стал читать сообщение на первой странице. — Я начинаю понимать, — сказал он. — Теперь расскажите мне, Джулия, расскажите все с самого начала.

И Джулия рассказала. Это была длинная и запутанная история, но она рассказывала ее вполне внятно, иногда возвращаясь назад и добавляя то, что забыла.

Она довела свой рассказ до того момента, когда обследовала минувшей ночью ракетку в своей спальне.

— Вы понимаете, я подумала, что это как в сказке про Алладина — там его враг новые лампы менял на старые — и я решила, что и в этой теннисной ракетке должно что-то находиться.

— И — там что-то находилось?

— Да.

Без ложной скромности Джулия приподняла юбку, закатала штанину панталон и продемонстрировала нечто, напоминающее компресс, прилепленный лейкопластырем на ляжке Джулия отодрала полоски лейкопластыря, освободив небольшой пакетик, несколько раз обернутый поролоном После этого она быстро высыпала на стол горку сверкающих камней.

— Nom d'un nom d'un nom![80] — благоговейным шепотом воскликнул Пуаро. Он взял камни в ладонь и точно так же, как это делала у себя в спальне Джулия, пропустил их сквозь пальцы, и они потекли переливающимся ручейком.

— Nom d'un nom d'un nom! Они настоящие! Подлинные!

Джулия кивнула.

— Конечно, я думаю, они настоящие. Иначе люди не стали бы из-за них убивать друг друга. Но я могу понять человека, убивающего из-за этого!

И так же, как прошлой ночью, ее детские глаза вспыхнули совершенно по-женски.

Пуаро пристально взглянул на нее.

— Да, — задумчиво произнес он, — вы уже чувствуете чары этих камней. Теперь они уже не могут быть для вас просто разноцветными стеклышками из калейдоскопа… И это жаль.

— Это же — драгоценные камни! — восторженно воскликнула Джулия.

— И вы нашли их, говорите, в теннисной ракетке? А что было дальше?

Джулия завершила свой рассказ.

— Вы ничего не упустили?

— Думаю, что нет. Может быть, я немного преувеличила… Вообще-то я иногда преувеличиваю. В отличие от Дженнифер, моей лучшей подруги. У нее, наоборот, из самых потрясающих вещей выходит скучища. — Джулия снова взглянула на сверкающую груду. — Мосье Пуаро, кому они в самом деле принадлежат?

— На этот вопрос не так-то легко ответить… Но что они не принадлежат, ни мне ни вам — это уж точно. И мы должны решить, что нам с ними делать дальше.

Джулия с надеждой смотрела на него.

— Стало быть, вы решили положиться на меня? Это очень разумно.

Эркюль Пуаро закрыл глаза и погрузился в глубочайшее раздумье. Внезапно он оживился.

— Похоже, это тот случай, когда я не смогу, как обычно, оставаться в своем кресле. Чтобы разрешить наши загадки, нужен порядок и метод. А в том, что вы рассказали, нет ни того, ни другого. Это все потому, что у нас слишком много нитей. Но все они ведут в Медоубенк. Разные люди с различными целями и представляющие различные интересы — все находятся в Медоубенке. Итак, я тоже отправляюсь в Медоубенк. А вот как быть с вами?.. Где ваша мама?

— Мама уехала в Анатолию. На автобусе.

— Ах, ваша мама уехала в Анатолию на автобусе? Il ne manquait que ça![81] Теперь я понимаю, почему они с миссис Саммерхейс близкие подруги. Скажи, а тебе понравилось у миссис Саммерхейс?

— О да, там было здорово. У нее такие славные собаки!

— Собаки, да, я помню.

— Они все время лезут в окна, как в цирке!

— Точно! А еда? Тебе понравилась еда?

— Ну, она несколько своеобразна, — признала Джулия.

— Своеобразна, верно.

— Зато тетя Морин готовит потрясающие омлеты.

— Готовит, — голос у Пуаро стал мечтательным, — действительно потрясающие. — Он вздохнул. — Значит, Эркюль Пуаро не напрасно прожил свой век. Это я научил вашу тетю Морин готовить омлеты.

Он снял телефонную трубку.

— Теперь мы заверим вашу милейшую директрису в полной безопасности ее ученицы Джулии Апджон, а заодно объявим ей и о нашем прибытии в Медоубенк.

— Она знает, что со мной все в порядке. Я оставила записку, в которой сообщила, что меня никто не похищал.

— Не важно, она будет рада еще раз в этом удостовериться.

Скоро его соединили с Медоубенком и сообщили, что мисс Балстроуд на проводе.

— Это мисс Балстроуд? С вами говорит Эркюль Пуаро. У меня здесь ваша ученица Джулия Апджон. Я намерен немедленно выехать с нею в Медоубенк. Да, еще. Передайте, пожалуйста, офицеру, ведущему дело, что пакет, представляющий некоторую ценность, был благополучно переправлен в банк.

Он повесил трубку и взглянул на Джулию.

— Хотите сиропа?

— Сиропа? — удивилась Джулия.

— Ну да, фруктового. Малинового, из черной смородины, из красной?

Джулия выбрала сироп из красной смородины.

— Но камни не в банке, — напомнила она.

— Они будут там очень скоро, — ответил он. — Но для того, кто слушает… вернее, подслушивает в Медоубенке, будет лучше думать, что они уже в банке, а не у вас в кармашке. Чтобы выкрасть камни из банка, нужно время и определенная подготовка. Вот пусть и готовятся. Я бы очень не хотел, дитя мое, чтоб с вами что-нибудь произошло. Должен признаться, что у меня сложилось самое высокое мнение о вашей храбрости и уме.

Джулия была польщена и обрадована, хотя и несколько смущена.

Глава 18 Консультация

1

Эркюль Пуаро был готов к тому, что ему придется столкнуться с оскорбительным предубеждением, которое могло возникнуть у директора престижной английской школы против пожилого иностранца с огромными закрученными вверх усами, обутого в остроносые лакированные туфли. Однако он был приятно удивлен: мисс Балстроуд встретила его с неожиданным радушием. К его удовольствию, она много о нем слышала.

— Это было очень мило с вашей стороны, мосье Пуаро, — сказала она. — Позвонить и развеять нашу тревогу. Тем более что мы начали беспокоиться. Тебя ведь на ленче уже не было, Джулия, — добавила она, повернувшись к девочке. — Сегодня утром стольких учениц забрали домой, и за столом стольких не хватало, что могло и полшколы убежать, и мы бы не заметили. — Она снова повернулась к Пуаро. — У нас непредвиденные обстоятельства. Уверяю вас, обычно мы такой халатности не допускаем. После вашего звонка я, естественно, отправилась в комнату Джулии и нашла там записку.

— Я не хотела, чтоб вы подумали, что меня тоже похитили, мисс Балстроуд, — сказала Джулия.

— Я ценю это, но, по-моему, Джулия, можно было бы предупредить меня о том, что ты собираешься предпринять.

— Я подумала, что лучше не стоит, — ответила Джулия и неожиданно добавила по-французски: «Les oreilles ennemies nous ecoutent»[82].

— Мадемуазель Бланш, кажется, не приложила пока особых усилий, чтоб исправить твое произношение, — резко заметила мисс Балстроуд. — Но я не ругаю тебя, Джулия. — Она перевела взгляд на Эрюоля Пуаро. — А теперь, если вы не против, я хотела бы узнать, что же все-таки произошло.

— Вы позволите? — спросил Эркюль Пуаро. Он пересек комнату, открыл дверь и выглянул наружу. Потом картинно закрыл ее, прислушался: тихо ли за нею? Затем, сияя, вернулся.

— Мы одни… — сообщил он таинственным шепотом. — И можно приступить.

Мисс Балстроуд взглянула на него, перевела взгляд на дверь, а после этого — снова на Пуаро. Ее брови поднялись. Пуаро бестрепетно встретил ее взгляд. Склонив голову, мисс Балстроуд произнесла в своей обычной решительной манере:

— Теперь, Джулия, давай послушаем тебя.

И Джулия пустилась рассказывать. Об обмене теннисными ракетками, о таинственной женщине, доставившей Дженнифер новую ракетку, и, наконец, о том, что она обнаружила в ручке старой ракетки Дженнифер. Мисс Балстроуд обернулась к Пуаро. Тот кивнул.

— Мадемуазель Джулия очень точно все изложила, — сказал он. — Я взял на себя ответственность за то, что она мне принесла. Все благополучно переправлено в банк. Таким образом, я думаю, вы можете не опасаться дальнейшего развития этой неприятной истории здесь, в Медоубенке.

— Я понимаю, — ответила мисс Балстроуд. — Да, понимаю… — Она помолчала. — И все же… Вы думаете, для Джулии разумно оставаться здесь? Или лучше ее отправить в Лондон, к тете?

— О, пожалуйста, — взмолилась Джулия, — разрешите мне остаться!

— Тебе здесь так нравится?

— Да, очень. И, кроме того, тут происходят такие потрясающие события!

— Это отнюдь не характерно для Медоубенка, — сухо заметила мисс Балстроуд.

— Я думаю, что теперь здесь, в Медоубенке, Джулии больше не грозит опасность, — сказал Эркюль Пуаро. Он снова посмотрел в сторону двери.

— О, я поняла, — ответила мисс Балстроуд.

— Но при всем том, — продолжал Пуаро, — необходима некоторая осмотрительность. Осмотрительность, вы понимаете? — повторил он, глядя на Джулию.

— Мосье Пуаро хочет сказать, — пояснила мисс Балстроуд, — что тебе следует держать язык за зубами. Ты обещаешь молчать? Обещаешь никому не рассказывать о своей находке?

— Да, — ответила Джулия.

— Значит, я могу вполне положиться на тебя? — спросила мисс Балстроуд.

— Можете, — ответила девочка очень серьезно. — Чтоб мне провалиться!

Мисс Балстроуд улыбнулась.

— Надеюсь, твоя мама скоро приедет.

— Мамочка? Ой, как было бы хорошо.

— Как я поняла со слов инспектора Келси, — сказала мисс Балстроуд, — предпринимаются все возможные усилия, чтобы найти ее. К сожалению, — добавила она, — в Анатолии автобусы часто делают непредвиденные остановки и не всегда соблюдается график.

— Скажите, а когда мама вернется, я могу рассказать ей эту историю?

— Конечно, Джулия. Ну, а теперь можешь идти.

Джулия вышла, закрыв за собой дверь. Мисс Балстроуд угрюмо посмотрела на Пуаро.

— Только что вы разыграли целый спектакль с дверью. Думаю, я правильно вас поняла. Вы не случайно оставили дверь чуть приоткрытой.

Пуаро кивнул.

— Стало быть, все, о чем мы говорили, кто-то мог подслушать?

— Да, если бы нашелся желающий это сделать. — Пуаро говорил совсем негромко и очень серьезно. — Мой спектакль — просто мера предосторожности. Я побаиваюсь за Джулию. Пусть тот, кто охотится за камнями, знает, что теперь они в банке, а не у девочки.

Мисс Балстроуд посмотрела на Пуаро и сурово поджала губы.

— Должен же когда-то кончиться весь этот кошмар, — вздохнула она.

2

— Мы хотели бы, — сказал начальник полиции графства, — собрать воедино всю имеющуюся информацию, все версии.

— Мы очень рады тому, что вы с нами, мосье Пуаро, — добавил он. — Инспектор Келси хорошо вас помнит.

— Причем с незапамятных времен, — подтвердил инспектор. — Старший инспектор Уоррендер вел тоща дело. А я был совсем новичком, сержантом и знал свое место.

— А этого джентльмена для удобства будем звать Адам Гудмэн. Вряд ли вы знаете его, но вы наверняка слышали о его шефе. Специальный отдел… — добавил констебль.

— Полковник Пайквэй? — задумчиво произнес Эркюль Пуаро. — Прошло порядочно времени с тех пор, как мы встречались. Скажите, он по-прежнему такой же сонный? — спросил Пуаро у Адама.

Адам рассмеялся.

— Я вижу, вы хорошо его знаете, мосье Пуаро. Я никогда не видел его вполне бодрствующим. А если увижу, то мне сразу станет ясно: значит, он не слушает, что я ему говорю.

— Вы будете абсолютно правы, друг мой.

— Теперь, — сказал начальник полиции, — перейдем к делу. Я не собираюсь никому ничего навязывать. Я здесь для того, чтобы услышать ваши соображения относительно этого дела. У вашей истории масса аспектов, но один я все же должен назвать прежде всего. Это, скажем так, вытекает из представлений, полученных мной в… высших кругах. — Он взглянул на Пуаро. — Это касается прежде всего той школьницы. Она пришла к вам с чудесной историей о том, что нашла в полой ручке своей ракетки нечто, глубоко ее восхитившее. Скажем, набор разноцветных камешков: стразы[83], хорошая имитация, что-то в этом роде… Или даже полудрагоценные камни, которые для непосвященного часто выглядят столь же привлекательно, как и камни, так сказать… э-э-э… драгоценные. В любом случае ясно, что ребенок был счастлив это найти. Девочка, естественно, могла сильно преувеличить ценность находки. Ведь так? — Он пристально посмотрел на Эрюоля Пуаро.

— Это представляется мне вполне возможным, — ответил тот.

— Хорошо, — с облегчением произнес начальник полиции. — Но если человек, ввезший в страну эти… э… цветные камешки, сделал это просто по неопытности, по недоразумению, нам не стоит и поднимать вопрос о незаконном ввозе. И в таком случае, — продолжал он, — можно вздохнуть свободнее и продолжать работать. Ведь иначе дело коснется вопросов внешней политики. Ситуация, как мне дали понять, довольно щекотливая. Когда дело касается нефтяных ресурсов, минерального сырья и… прочего, это уже затрагивает интересы государства. Мы не хотим, чтоб возникли ненужные проблемы. Вы не можете скрыть от прессы убийство, да оно и не укрылось от нее. Но пока нигде не упоминалось ни о каких драгоценных камнях. В настоящий момент подобных упоминаний в любом случае быть не должно.

— Я согласен, — вставил Эркюль Пуаро. — Всегда лучше подстраховаться, чтобы избежать международных осложнений.

— Точно, — сказал начальник полиции. — Я думаю, не ошибусь, если скажу, что бывший правитель Рамата был другом нашей страны, и поэтому его пожелания относительно неприкосновенности любой его собственности, которая может находиться в нашей стране, должны быть выполнены. К чему это относится, никто, я полагаю, в настоящий момент не знает. Если новое правительство Рамата предъявит права на эту собственность, будет лучше, если окажется, что мы ничего не знаем о ее местонахождении. Прямой отказ прозвучал бы бестактно.

— В дипломатии никогда не употребляют слово «нет», — сказал Эркюль Пуаро. — Вместо этого обычно говорят: этому вопросу будет уделено пристальное внимание, но в настоящий момент о тех предметах, которыми, возможно, владел бывший правитель Рамата, ничего определенного не известно. Весьма вероятно, что они вообще остались в Рамате, а может быть, были вывезены из страны частями или хранятся у какого-нибудь старинного друга семьи покойного принца Али Юсуфа… — Пуаро выразительно пожал плечами. — Дескать, мы рады помочь, но не знаем как.

Начальник полиции глубоко вздохнул.

— Спасибо, — произнес он с чувством. — Именно это я и имел в виду… Мосье Пуаро, у вас есть друзья в самых высоких слоях нашего общества. Вам доверяют. И если вы не возражаете, все они были бы очень рады, если бы цветные камешки, обнаруженные этой девочкой, пока что оставались бы у вас.

— Я не возражаю, — ответит Пуаро. — Но давайте обсудим более серьезные вещи. — Он оглядел собравшихся. — В конце концов, что такое три четверти миллиона в сравнении с человеческой жизнью?

— Вы правы, мосье Пуаро, — сказал начальник полиции.

— Да, вы правы, как всегда, — добавил инспектор Келси. — Кто нам действительно нужен, так это убийца. Мы были бы рады выслушать ваше мнение, мосье Пуаро, потому что до сих пор мы только и делаем, что гадаем. В целом это дело очень напоминает клубок свалявшейся шерсти.

— Великолепно сказано, — отозвался Пуаро, — нам же следует вытянуть из этого клубка всего одну нитку, — нитку, которая приведет к убийце. Так?

— Так.

— В таком случае расскажите мне, если очередной повтор не слишком утомителен, все, что вам известно, с самого начала.

И приготовился слушать.

Сначала говорили инспектор Келси и Адам Гудмэн, потом — начальник полиции… Потом Пуаро откинулся в кресле, прикрыл глаза и слегка кивнул.

— Два убийства, — заговорил он, — совершены в одном и том же месте и при очень схожих обстоятельствах. Плюс похищение девочки, которая могла бы оказаться центральной фигурой интриги. Нам следует выяснить, почему она была похищена.

— Я могу рассказать вам, что она сама говорила накануне, — вставил Келси.

Пуаро внимательно его выслушал. Потом произнес удрученно:

— Да нет, это просто несерьезно!

— Вот и я так тогда подумал. Решил, что это просто фантазии и… что она… просто хочет придать себе больше значимости.

— Тем не менее факт остается фактом: она была похищена. Почему?..

— С нас потребовали выкуп, — медленно проговорил Келси. — Но… — Он замолчал.

— Но вы полагаете, что это просто уловка? Чтобы поддержать версию о похищении?

— Ну, в общем, да. Назначенное свидание не состоялось, и не по нашей вине.

— Стало быть, мы уже можем утверждать, что Шаисту выкрали для какой-то другой цели. Но для какой?..

— Чтобы узнать, где спрятаны драгоценности? — не очень уверенно предположил Адам.

Пуаро покачал головой.

— Она не знала, где они спрятаны, — напомнил он. — И это наверняка известно ее похитителям. Нет, здесь что-то другое…

Он довольно долго молчал, сосредоточенно сдвинув брови. Затем выпрямился в кресле и спросил:

— Ее колени… вы никогда не обращали внимания на ее колени?

Потрясенный Адам уставился на него.

— Нет, — ответил он. — А зачем бы?

— У мужчин обычно всегда находятся причины для того, чтобы рассмотреть девичьи колени, — невозмутимо заметил Пуаро. — Но вы, к сожалению, не сделали этого.

— У нее было что-то странное с коленями? Шрам? Что-нибудь вроде этого?.. Я не знаю. Большую часть времени все они носят чулки. И юбки у них ниже колен.

— Ну а в бассейне? — с надеждой спросил Пуаро.

— Не видел, чтобы она туда ходила, — ответил Адам. — Наверное, вода там чересчур для нее холодная. Она ведь привыкла к жаркому климату. А что такое у нее могло быть? Какой-нибудь шрам?

— Нет-нет, совсем не то. Да, очень жаль.

Он повернулся к начальнику полиции.

— С вашего разрешения я свяжусь с моим старым другом, префектом Женевы. Я думаю, он будет в состоянии помочь нам.

— Вы имеете в виду что-то, что произошло, когда она училась в Швейцарии?

— Возможно. Так вы не против? Хорошо. Просто у меня появилась одна идейка. — Помолчав, он продолжил: — Кстати, в газетах не было ничего о похищении?

— Эмир Ибрагим убедительно об этом просил.

— Но я обратил внимание на маленькую заметку в колонке сплетен. О некой иностранной молодой леди, которая неожиданно уехала из школы. Ведущий колонки предположил, что тут многообещающая романтическая история. Если возможно, продолжение этого сюжета необходимо пресечь в корне!

— Это была моя идея, — сознался Адам. — Мне показалось…

— Восхитительно! — прервал его Пуаро. — Но, пожалуй, нам пора уже перейти к вещам более печальным. К двум убийствам в Медоубенке.

Глава 19 Консультация продолжается

1

— К двум убийствам в Медоубенке, — задумчиво повторил Пуаро.

— Мы изложили вам факты, — сказал Келси. — Если у вас есть какие-то соображения…

— Почему спортивный корпус? — произнес Пуаро. — Кажется, это был ваш вопрос, не так ли? — обратился он к Адаму. — Ну что ж, вот вам и ответ: теннисная ракетка, в которой находились камни. Кто-то знал об этой ракетке. Кто? Это могла быть сама мисс Спрингер. Вы сказали, что она несколько странно относилась к спортивному корпусу, не любила, когда туда заходили, так сказать, посторонние. Ей казались подозрительными мотивы таких посещений, так, по крайней мере, было в случае с мадемуазель Бланш.

— Мадемуазель Бланш… — задумчиво произнес Келси.

Эркюль Пуаро вновь обратился к Адаму:

— И вам тоже, по-моему, поведение мадемуазель Бланш однажды показалось несколько странным?

— Она словно оправдывалась, — сказал Адам. — Слишком много говорила. Я бы никогда не усомнился в невинности ее желания посетить спортивный корпус, если б она не пустилась в столь пространные объяснения.

Пуаро кивнул.

— Конечно, это действительно наводит на кое-какие мысли. Но единственное, что нам известно доподлинно, это то, что мисс Спрингер была убита в спортивном корпусе в час ночи, когда у нее не могло быть там никаких дел.

Он обернулся к Келси.

— Где жила мисс Спрингер до того, как поступила в Медоубенк?

— Мы не знаем, — ответил инспектор. — Она оставила свое последнее место службы (он упомянул известную школу) прошлым летом. Где она находилась с тех пор — неизвестно. У нее нет близких родственников и, очевидно, никаких друзей.

— Стало быть, она могла находиться в Рамате, — задумчиво сказал Пуаро.

— Мне помнится, что в то время там была компания школьных учителей, — заметил Адам.

— Давайте представим себе, что она была там и каким-то образом узнала о теннисной ракетке. Предположим также, что, выждав некоторое время, чтобы получше ознакомиться с порядками в Медоубенке, она отправилась однажды ночью в спортивный корпус. Она уже держала ракетку в руках и была готова вытащить драгоценные камни из тайника, когда, — он сделал паузу, — когда кто-то помешал ей. Кто-то, кто наблюдал за ней. И в конце концов застрелил ее. Но у убийцы не было времени, чтобы извлечь камни или унести ракетку, потому что выстрел услышали и к спортивному корпусу уже приближались люди.

— Вы думаете, все произошло именно так? — спросил старший констебль.

— Допускаю, — ответил Пуаро. — Это одна из версий. Другая — что этот убийца вошел первым, его-то и вспугнула мисс Спрингер. Возможно, она уже и раньше подозревала этого человека. Вы же говорили, что она была из той породы женщин, которые суют нос в чужие тайны.

— А как же с другой женщиной? С другим убийством? — спросил Адам.

Пуаро взглянул на него. Затем медленно перевел взгляд на другого собеседника и наконец — на третьего.

— Вам на этот счет ничего не известно, — сказал он. — Мне — тоже. А не мог ли его совершить кто-нибудь посторонний?..

Келси покачал головой.

— Сомнительно. Мы тщательно перебрали всех, живущих по соседству. Естественно — всех, сколько-нибудь подозрительных. Неподалеку здесь остановилась небезызвестная ведомству Адама мадам Колински. Но установлено, что она не имеет отношения ни к одному из убийств.

— Тогда вернемся в Медоубенк. У нас есть единственная возможность достичь истины — методом исключения.

Келси вздохнул.

— Согласен, — сказал он, — и вот что мы имеем на данный момент. Первое убийство — тут подозреваемых предостаточно. Практически кто угодно мог убить мисс Спрингер. Исключение составляют мисс Джонсон и мисс Чедвик. Ну и девочка, у которой болело ухо. Но второе убийство очень сузило круг подозреваемых. Мисс Рич останавливалась в отеле, находящемся в двадцати милях отсюда. Мисс Блейк отдыхала в Литлпорте на море, мисс Шепленд была в Лондоне в ночном клубе с мистером Деннисом Рэтбоуном.

— Как я понял, мисс Балстроуд тоже отсутствовала? — спросил Пуаро.

Адам усмехнулся. Инспектор и начальник полиции, казалось, были шокированы.

— Мисс Балстроуд, — строго произнес инспектор, — была в гостях у герцогини Уэлшемской.

— В таком случае мисс Балстроуд тоже исключается, — веско сказал Пуаро. — И кто нам остается?

— Двое из домашней прислуги, спавшие в доме, миссис Гиббонс и девушка по имени Дорис Хогг, но, согласитесь, вряд ли они могут быть к этому причастны. Кроме них еще были мисс Роуэн и мадемуазель Бланш.

— И ученицы, разумеется.

Келси вздрогнул.

— Неужели вы и их подозреваете?

— Честно говоря, нет. Но объективность и точность превыше всего.

Келси, оставив в стороне точность, продолжил:

— Мисс Роуэн работает здесь больше года. У нее отличные рекомендации. И у нас против нее ничего нет.

— Перейдем к мадемуазель Бланш. И на этом закончим наш экскурс.

Воцарилась тишина.

— Нет никаких доказательств, — произнес Келси. — Ее характеристики безупречны…

— Так и должно быть, — заметил Пуаро.

— Конечно, она сует нос в чужие дела, — сказал Адам, — но излишнее любопытство совсем не значит, что она способна на убийство.

— Постойте, — сказал Келси. — Было что-то с ключом. При нашем с ней первом разговоре она упоминала о ключе, выпавшем из двери корпуса. Она подняла его и забыла вставить обратно… а потом мисс Спрингер выставила ее вон.

— Кто бы ни захотел отправиться в корпус ночью на поиски ракетки, ему непременно нужен был ключ, чтобы проникнуть внутрь, — произнес Пуаро, — или хотя бы копия сделанная со слепка.

— Но если бы мадемуазель Бланш забрала ключ, — возразил Адам, обращаясь к инспектору, — она никогда бы не упомянула об этом эпизоде.

— Почему же, — возразил инспектор. — Ведь она могла опасаться, что мисс Спрингер кому-нибудь уже рассказала эту историю, и предпочла сама вскользь упомянуть о ней. Именно, чтоб отвести подозрение.

— Да, это надо тоже учесть, — заметил Пуаро, подводя итог.

Келси мрачно взглянул на него.

— Это нам мало что дает.

— Мне кажется — если я был правильно информирован — есть еще одна возможность. — Пуаро встал и прошелся по комнате. — Мать Джулии Апджон, как я понял, узнала кого-то в первый день триместра. А узнав — очень удивилась. Весьма вероятно, что этот кто-то в годы войны был связан с иностранной разведкой. Если миссис Апджон укажет на мадемуазель Бланш как на человека, которого она узнала, это будет нам существенным подспорьем.

— Это-то ясно! — не без раздражения воскликнул Келси. — Но легче сказать, чем сделать. Мы пытались перехватить миссис Апджон на пути в Анатолию. Когда ее дочь упомянула про автобус, я подумал, что речь идет о туристическом автобусе, идущем по расписанию. Но оказывается, она садится на местные автобусы и ездит куда и когда вздумается! Она не пользуется услугами экскурсионного агентства, ни бюро Кука[84], ни прочими мало-мальски известными фирмами, ее носит неведомыми течениями и ветрами! Ну что за женщина… Она может находиться, где угодно. Анатолия большая!

— Это усложняет дело, что и говорить, — согласился Пуаро.

— А ведь сколько замечательных автобусных туров, — не без досады посетовал инспектор. — Все за тебя продумано, где выйти, что посмотреть, и всегда точно знаешь, где ты будешь завтра.

— Но такие путешествия, разумеется, не по душе миссис Апджон.

— Вот именно! Тем временем — мы здесь, а она — неведомо где. А эта француженка может в любой момент убраться отсюда. И у нас нет никакого права задержать ее.

Пуаро покачал головой.

— Она не сделает этого.

— Вы не можете быть уверены. Никто не может…

— Я уверен. Если человек совершил убийство, он не сделает ничего такого, что могло бы привлечь к нему внимание. Мадемуазель Бланш будет тихо сидеть здесь до конца триместра.

— Надеюсь, вы правы.

— Я безусловно прав. И позволю себе напомнить: человек, которого видела миссис Апджон, не знает, что она его видела. Так что для него это будет сюрпризом.

Келси вздохнул:

— Если это все, на что мы можем рассчитывать…

— Это не все. Есть еще… возможность обстоятельно со всеми поговорить. Если кто-то что-то скрывает, рано или поздно он скажет больше, чем намеревался.

— Выдаст себя? — Тон начальника полиции был несколько скептическим.

— Ну, не все так просто. Ведь человек, что-то усердно скрывающий, как правило, слишком много говорит о другом, все кружит вокруг да около… Есть и другие источники необходимых сведений. Бывает, что люди, не имеющие отношения к преступлению, тоже много чего знают, но совсем не соотносят это с тем, что произошло. Не понимают, насколько важны эти детали. Кстати, я вспомнил один момент, — пробормотал Пуаро, внезапно вскакивая. — Тысяча извинений! Но я должен покинуть вас. Мне необходимо спросить у мисс Балстроуд, нет ли здесь кого-нибудь, кто умел бы рисовать.

— Рисовать?

— Да. Рисовать.

— Ну и ну, — сказал Адам, когда Пуаро вышел, — то его интересуют колени учениц, то их художественные таланты… Что же ждать от него дальше, хотел бы я знать?!

2

Мисс Балстроуд не выказала ни малейшего удивления в ответ на вопрос Пуаро.

— Мисс Лоури, наша приходящая учительница рисования, естественно, неплохо рисует. Но сегодня у нее нет занятий. А что вам нужно нарисовать? — участливо спросила она, словно разговаривала с ребенком.

— Лица, — коротко ответил Пуаро.

— Мисс Рич прекрасно делает портретные наброски. Она великолепно улавливает особенности каждого.

— Как раз то, что мне нужно.

Мисс Балстроуд, отметил Пуаро с удовольствием, не из тех, кто задает лишние вопросы. Она просто вышла из комнаты и вернулась с мисс Рич.

После нескольких общих фраз Пуаро спросил:

— Вы умеете рисовать портреты? По памяти? Набросок карандашом?

Эйлин Рич кивнула:

— Я часто этим занимаюсь. Для развлечения.

— Bien. Тогда набросайте мне, пожалуйста, покойную мисс Спрингер.

— Это сложно. Мы были мало знакомы. Но я попробую.

Она прищурилась, а затем начала быстро рисовать.

— Bien, — сказал Пуаро, взяв у нее рисунок. — А теперь, если вам не трудно, нарисуйте мисс Балстроуд, мисс Роуэн, мадемуазель Бланш и… Да, садовника Адама.

Эйлин Рич непонимающе взглянула на него, но тем не менее принялась за работу. Он посмотрел на результат и одобрительно кивнул.

— У вас превосходно получается! Всего несколько штрихов, а сходство неоспоримое. Теперь я попрошу вас сделать нечто более сложное. Измените прическу у мисс Балстроуд и форму бровей. На рисунке, естественно.

Теперь Эйлин смотрела на него как на сумасшедшего.

— Нет, — успокоил ее Пуаро. — Я не помешанный. Я провожу эксперимент, вот и все. Пожалуйста, исполните мою просьбу.

Спустя несколько мгновений она протянула ему листок:

— Вот, извольте.

— Превосходно. А теперь — то же самое проделайте с мадемуазель Бланш и мисс Роуэн.

Когда она закончила, он положил рядом три рисунка.

— Теперь посмотрите, — произнес Пуаро. — Мисс Балстроуд, несмотря на изменения, которые вы произвели, все же узнать несложно. Она несомненно осталась собою. Но посмотрите на двух других. Они не наделены такой яркой индивидуальностью, и в результате узнать их стало почти невозможно, не правда ли?

— Я поняла, что вы имеете в виду, — сказала Эйлин Рич.

Между тем Пуаро аккуратно сложил наброски и спрятал в карман.

— Что вы собираетесь с ними делать? — изумилась она.

— Думаю, они мне очень помогут, — ответил Пуаро.

Глава 20 Разговор

— Ну, я не знаю, что и сказать, — пробормотала миссис Сатклифф. — Право, я действительно в недоумении…

Она смотрела на Эркюля Пуаро с неприязнью.

— И Генри, конечно, нет дома… — добавила она. Смысл этого заявления был весьма туманный, но Пуаро догадался, какие мысли пронеслись сейчас в голове миссис Сатклифф. Лучше бы со всеми этими странными делами разбирался Генри. Но у Генри другие дела. Вечно его носит нелегкая с Ближнего Востока в Гану, из Южной Америки в Женеву, а иногда заносит и в Париж.

— Все это, — произнесла наконец миссис Сатклифф, — просто непостижимо, весь этот кошмар… Я так рада, что Дженнифер благополучно вернулась домой. Но, должна сказать, — прибавила она с некоторой досадой, — ведет она себя совершенно несносно. Сначала устраивала истерику из-за того, что ее отправляют в Медоубенк, в эту, как она говорила, «снобистскую школу», теперь целыми днями дуется потому, что я забрала ее оттуда. Это действительно невыносимо.

— Медоубенк, несомненно, очень хорошая школа, — заметил Эркюль Пуаро. — Многие считают эту школу лучшей в Англии.

— Она была лучшей, — уточнила миссис Сатклифф.

— И будет снова, — откликнулся Эркюль Пуаро.

— Вы так думаете? — Миссис Сатклифф посмотрела на него с сомнением. Его доброжелательность постепенно разрушала ее предубеждение. Ничто так не облегчает бремя материнских забот, как возможность поделиться проблемами, неудачами и огорчениями, излив их в беседе. Осторожность нередко побуждает к молчаливой сдержанности, — но с иностранцем Пуаро, решила миссис Сатклифф, можно не слишком осторожничать. Не то что при беседе с родителями остальных учениц.

— Для Медоубенка, — сказал Эркюль Пуаро, — просто наступила полоса неудач.

Увы, он не заметил, что, обронив это замечание, сам чуть было не попал в полосу неудачи. Миссис Сатклифф возмутилась.

— По-вашему, это всего лишь неудачи! — воскликнула она. — Два убийства! Похищение ученицы! Кто же после этого решится отправить свою дочь в школу, где то и дело убивают учительниц!

Что ж, она была права…

— Но если выяснится, что убийства, — произнес Пуаро вкрадчиво, — совершены одним человеком и он будет задержан, ведь это поправит положение, не так ли?

— Пожалуй, да, — с сомнением в голосе ответила миссис Сатклифф. — О, я понимаю, что вы хотите сказать. Этот ваш убийца специализируется на уничтожении школьных учительниц! Как тот, из Девоншира?[85] Некий Крим. Нейл Крим. Только тот убивал всяких несчастненьких дурнушек, а этот — преподавательниц. Когда-нибудь, я надеюсь, вы посадите убийцу в тюрьму и, может быть, его даже повесят. Но вдруг он вздумает переквалифицироваться… Так вот, если бы вы его поймали, это, разумеется, меняло бы дело. Ведь не может же их быть несколько, правда?

— Надеюсь, что нет, — ответил Эркюль Пуаро.

— Но все равно, остается это похищение, — напомнила миссис Сатклифф. — Вы бы не стали посылать дочь в школу, где ее могут похитить, не так ли?

— Уверен, что нет, мадам. Я вижу, вы все тщательно взвесили. Вы всецело правы!

Его слова слегка порадовали миссис Сатклифф. Уже довольно давно никто не говорил ей ничего подобного. Генри только и знал, что спрашивать: «А зачем вообще было посылать ее в этот Медоубенк?», а Дженнифер только дулась и молчала.

— Мне пришлось много думать об этом, — важно сказала она.

— В таком случае, я не могу позволить вам тревожиться еще и из-за этого похищения, мадам. Entre nous[86], если я могу говорить конфиденциально… Насчет Шаисты… Это не совсем похищение… Предполагается некая романтическая история…

— Вы хотите сказать, что дрянная девчонка просто сбежала, чтобы выйти за кого-то замуж?

— На моих устах печать молчания, — произнес Эркюль Пуаро. — Вы понимаете, скандал был бы очень нежелателен. Я уверен, что вы не станете…

— Конечно нет, — перебила его миссис Сатклифф. Она посмотрела на письмо от начальника полиции графства, принесенное Пуаро. — Но я не вполне понимаю, мосье… э… Пуаро, кто вы? Вы тот, кого в книжках называют «частный сыщик»?

— Я консультант, — с достоинством пояснил Пуаро.

Это успокоило миссис Сатклифф и придало храбрости.

— Так о чем вы хотите поговорить с Дженнифер? — спросила она.

— Просто узнать ее впечатления о происшедшем. Она ведь наблюдательна, да?

— Боюсь, не слишком, — сказала миссис Сатклифф. — Я хочу сказать, она редко обращает внимание на мелочи. Скорее, она всегда сконцентрирована на главном.

— Отличное свойство, — на всякий случай похвалил Пуаро. — Увидеть главное — это наверняка лучше, чем выдумывать то, чего на самом деле никогда не было.

— О, Дженнифер никогда не сделает ничего подобного! — с уверенностью сказала миссис Сатклифф и подошла к распахнутому окну. — Дженнифер! — позвала она. И продолжила, вернувшись к Пуаро. — Я бы хотела, чтоб вы попытались внушить этой девчонке, что я и отец делаем для нее все, что в наших силах.

В комнату вошла мрачная Дженнифер и посмотрела на Пуаро с большим подозрением.

— Здравствуйте, — сказал Пуаро. — Я давний друг Джулии Апджон. Два дня назад она приезжала ко мне в Лондон.

— Джулия ездила в Лондон? — Дженнифер была слегка удивлена. — Зачем?

— Чтобы спросить моего совета.

Дженнифер явно не поверила.

— Я действительно кое-что ей посоветовал, — как бы извиняясь продолжал Пуаро. — И теперь она снова в Медоубенке.

— Так, значит, тетя Изабел не забрала ее оттуда, — сказала Дженнифер и метнула на мать гневный взгляд.

Пуаро тоже взглянул на миссис Сатклифф, и, по неизвестной причине, быть может, потому что приезд Пуаро отвлек ее от пересчитывания простыней, а быть может, повинуясь некоему необъяснимому порыву, та неожиданно поднялась и вышла из комнаты.

— Как-то обидно, — начала Дженнифер, — оказаться в стороне от всего, что сейчас там происходит. А все мамины нервы! Я говорила ей, как это глупо. Ведь в конце концов убили-то не школьниц!

— У вас есть какие-нибудь соображения по поводу этих убийств? — почтительно осведомился Пуаро.

Дженнифер покачала головой.

— Какой-нибудь псих? — предположила она и добавила задумчиво: — Полагаю, что мисс Балстроуд придется искать теперь новых учительниц.

— Да, возможно, — согласился Пуаро. И продолжил: — Я бы хотел, мадемуазель Дженнифер, побольше узнать о той женщине, которая принесла вам новую ракетку вместо вашей старой. Вы помните?

— Еще бы! — сказала Дженнифер. — Я так до сих пор и не знаю, кто на самом деле ее послал. Тетя Джина ничего мне не посылала.

— Как выглядела та женщина?

Дженнифер полузакрыла глаза, как будто задумалась.

— Ну… не знаю. На ней было довольно дурацкое платье с маленькой пелеринкой, если не ошибаюсь. Голубое… И шляпа в таком же духе…

— М-да? — Пуаро с любопытством рассматривал Дженнифер. — Собственно, я имел в виду не одежду, а скорее ее лицо, рост, фигуру…

— По-моему, чересчур сильно была накрашена, — пожав плечами, произнесла Дженнифер. — И еще у нее были светлые волосы. Что же еще?.. Думаю, она была американка.

— Вы ее видели когда-нибудь прежде?

— О нет, — ответила Дженнифер. — Да ведь она и сама сказала, что нездешняя и приехала только на ленч или на коктейль.

Пуаро задумчиво смотрел на девочку, удивляясь ее наивности. Он мягко произнес:

— Но ведь она могла говорить неправду?..

— Неправду?.. О, думаю нет, — просто ответила Дженнифер.

— Вы совершенно уверены, что не видели ее прежде? Это не могла быть, к примеру, ваша одноклассница или учительница? Просто переодетая и загримированная?

— Загримированная? — Дженнифер была озадачена.

Пуаро положил перед ней набросок мадемуазель Бланш, который сделала для него мисс Рич.

— Это не она?

Дженнифер скептически посмотрела на рисунок.

— Немного напоминает ее, но я думаю, что не она.

Пуаро задумчиво кивнул. Непохоже было, чтобы Дженнифер узнала в слегка измененном рисунке мадемуазель Бланш.

— Вы понимаете, — продолжала Дженнифер, — я почти на нее не смотрела. Она была незнакомая и американка, а потом, когда она сказала о ракетке…

После этого, разумеется, Дженнифер видела только свое сокровище.

— Понимаю, — сказал Пуаро и продолжил: — А не встречали вы в Медоубенке кого-нибудь, кого вы видели в Рамате?

— В Рамате? — Дженнифер запнулась. — О нет… По крайней мере… Нет, думаю, что нет.

Пуаро ухватился за заминку девочки, как утопающий за соломинку.

— Но вы не совсем уверены, мадемуазель Дженнифер…

— Ну… — Дженнифер с озадаченным видом почесала лоб. — Всегда ведь попадаются люди, на кого-нибудь похожие. Но невозможно вспомнить, на кого именно. А иногда встретишь человека, с которым ты уже встречалась когда-то, но забыла, кто он. А он тебе «Вы меня не помните?» — и это жутко неудобно, потому что я и правда не помню. То есть лицо помню, а кто это и где мы встречались — нет.

— Это верно, — согласился Пуаро. — Да, это очень верно. Такое часто случается. — Он помолчал, а потом продолжил осторожно прощупывать почву: — Принцессу Шаисту, например, вы наверняка узнали, потому что, должно быть, видели ее в Рамате?

— О, разве она была в Рамате?

— Весьма вероятно, — ответил Пуаро. — Она же все-таки родственница тамошних правителей. Могли вы ее видеть там?

— Думаю, что нет, — хмурясь сказала Дженнифер. — В любом случае, там она не стала бы ходить с открытым лицом. Они же все носят чадру или какую-то накидку. Правда, приехав в Каир или Париж, тут же ее стаскивают. Ну и в Лондон, разумеется, — закончила она.

— Так или иначе, у вас нет ощущения, что в Медоубенке вы встретили кого-то, кого видели прежде?

— Нет, уверена, что нет. Конечно, все люди немного похожи друг на друга, и их можно встретить где угодно, кого-то, может, я где и видела, но разве всех запомнишь. Разве только очень необычное лицо, такое, как у мисс Рич.

— Вам показалось, что вы видели мисс Рич когда-то раньше?

— Нет, не ее саму. Какую-то женщину, немного на нее похожую. Но только гораздо толще…

— Гораздо толще… — невольно повторил Пуаро.

— Но представить, что мисс Рич когда-то была толстой — невозможно, — со смешком произнесла Дженнифер. — Она ужасно стройная, ни грамма лишнего. И, как бы то ни было, в прошлом триместре она не могла быть в Рамате: мне говорили, она тогда болела и даже не преподавала.

— А другие девочки? — спросил Пуаро. — Не видели вы их нигде прежде?..

— Только тех, с кем была знакома до Медоубенка. А в Рамате я вообще мало кого запомнила. Я там была недолго — всего три недели. Если б я и встретила кого сейчас, то вряд ли узнала бы.

— Вам следовало бы развивать наблюдательность, — строго заметил Пуаро.

— Это так скучно — все замечать! — запротестовала Дженнифер. И продолжила: — Если Медоубенк не закроют, я бы хотела вернуться туда. Может, вы попробуете уговорить маму? Хотя, — добавила она, — я думаю, тут она заодно с папой… Здесь, в деревне, так ужасно. И даже негде как следует потренироваться в теннис.

— Сделаю все, что смогу, — пообещал Пуаро.

Глава 21 Распутывая нити

1

— Я хочу поговорить с вами, Эйлин.

Эйлин Рич проследовала за мисс Балстроуд в ее кабинет. В Медоубенке стало до странного тихо. Здесь осталось всего двадцать пять девочек — те, кого не смогли забрать родители. Паника, как и надеялась мисс Балстроуд, прекратилась, едва она сама изменила тактику. Теперь уже всем родителям казалось, что к будущему триместру все наладится, тучи рассеются, страхи забудутся.

Никто из преподавателей не уехал. Правда, мисс Джонсон раздражал избыток свободного времени. Вынужденное безделье ее не устраивало. И мисс Чедвик, постаревшая и несчастная, бродила по Медоубенку словно лунатик. На ее внешности все происшедшее отразилось куда заметнее, чем на облике мисс Балстроуд. Директор школы без видимых усилий ухитрялась сохранять душевное равновесие, ничем не выдавая своего напряжения или даже отчаяния. Неплохо чувствовали себя и две молодые учительницы, они были совсем не прочь отдохнуть: купались в бассейне, писали длинные письма друзьям и родственникам. У Энн Шепленд бездна досуга тоже не вызывала негодования. Она проводила большую часть времени в саду и с неожиданным рвением занялась садоводством. Причем за советами она предпочитала обращаться к Адаму, а не к старому Бриггсу, что можно было понять.

— Слушаю вас, мисс Балстроуд, — сказала Эйлин Рич.

— Я хотела бы поговорить вот о чем, — начала мисс Балстроуд. — Не знаю, продолжит ли наша школа свою работу. Нельзя предугадать, что будут думать и чувствовать люди через месяц или год, — все мы такие разные. Но в чем я абсолютно уверена, так это в том, что, для того чтобы спасти школу, здесь обязательно нужно все изменить. И сделать это сможет тот, в ком гораздо больше, чем во мне, решимости. Итак, или Медоубенк кончился…

— Нет, — перебила ее Эйлин Рич, — не кончился! — Она едва не топнула ногой, а ее волосы сразу же выбились из прически. — Вы не должны этого допустить. Это было бы преступлением.

— Вы настроены очень решительно, — заметила мисс Балстроуд.

— Я действительно чувствую в себе решимость. — На свете есть столько вещей, которые вовсе не стоят затраченного на них времени и труда, но Медоубенк — стоит. Я подумала об этом, когда впервые приехала сюда.

— Вы борец, — сказала мисс Балстроуд, — я люблю борцов. И заверяю вас, что не собираюсь покорно сдаваться. Мне, знаете ли, и самой нравится противоборство. Понимаете, когда все идет слишком легко и гладко, человека одолевает… Я не знаю точного слова, не могу подобрать… Самодовольство? Скука? Скучное самодовольство — вот что. Но сейчас я не скучаю и не довольна собой. Сейчас я собираюсь биться до последней капли крови, до последнего пенни, который у меня есть… Но вот что я хотела вам сказать: если Медоубенк выстоит, вы согласились бы стать моим партнером?

— Я?! — Эйлин Рич уставилась на нее. — Я?

— Да, милая, — ответила мисс Балстроуд. — Вы.

— Я не смогу, — сказала Эйлин Рич, — я слишком мало знаю. Я слишком молода. У меня нет необходимых вам знаний и опыта.

— Позвольте мне самой решать, что мне необходимо, — возразила мисс Балстроуд. — Лично для вас, возможно, было бы разумнее отправиться в какое-нибудь другое место. Но поверьте: еще до трагической гибели мисс Вэнситтарт я решила, что вы именно тот человек, которого я хотела бы видеть своим преемником.

— Меня? — Эйлин Рич, похоже, не верила собственным ушам. — Но мне казалось… Все мы думали… Что мисс Вэнситтарт…

— Скажу честно, я рассчитывала на нее, — спокойно отвечала мисс Балстроуд. — Она была у меня на примете последние года два. Но что-то всегда удерживало меня, я так и не смогла сказать ей ничего определенного, окончательного. Все допускали, что она могла стать моей преемницей. Наверное, она и сама так думала. Я, во всяком случае, до самого последнего времени имела ее в виду. А потом решила иначе.

— Но она бы продолжила дело в соответствии с вашими идеями…

— Вот именно, — согласилась мисс Балстроуд. — Это и было бы ошибкой. Нельзя все соизмерять с прошлым. Некоторые традиции — это хорошо, но их не должно быть слишком много. Школа создается для детей сегодняшнего дня. Есть школы, где всего важнее традиция, но Медоубенк — не из их числа, тут нет вековых устоев. Он — творение одной женщины, мое творение. Я испытывала свои собственные идеи, по мере сил и возможностей доводила их до конца, хотя иногда, если замыслы не давали нужных результатов, меняла все на ходу. Это нетрадиционная школа, но и нетрадиционность — не самоцель и не принцип. Это школа, берущая все лучшее как из мира прошлого, так и из мира будущего, но главное для нее — это настоящее. В таком духе она и должна развиваться. Руководить Медоубенком должен человек с новыми идеями, современный человек, ни в коем случае не пренебрегающий достижениями прошлого, но устремленный в будущее. Вы в том самом возрасте, когда я начала это дело. В вас есть то, чего больше нет у меня. В Библии сказано: «Их старики видят сны, их юноши имеют зрение»[87]. Нам не нужны сны, нам нужно зрение. Я верю, что у вас есть зрение, и поэтому я выбрала вас, а не Элинор Вэнситтарт.

— Это было бы чудесно, — сказала Эйлин Рич, — Я могла бы быть так счастлива…

Мисс Балстроуд удивилась тому напряжению, почти отчаянию, с каким было сделано это признание. Хотя и не показала виду. Она просто согласилась:

— Да, это было бы чудесно. Но почему — было бы? А что теперь? Ну что ж, я понимаю…

— Нет, нет, я вовсе не это имела в виду! — сказала Эйлин Рич. — Совсем не то. Я… я не могу вдаваться в подробности, но если бы вы… если бы вы спросили меня неделю или две назад, я бы сразу же отказалась. Но сейчас… сейчас… Можно, я обдумаю ваше предложение? Сейчас я не знаю, что вам ответить.

— Конечно, — сказала мисс Балстроуд, удивляясь про себя — «Что ж, чужая душа — потемки», — подумала она.

2

— Вон идет Рич, и снова вся растрепанная, — сказала Энн Шепленд, выпрямляясь над цветочной клумбой. — Если не можешь следить за прической, почему бы не постричься. У нее хорошая форма головы, и она бы выглядела куда лучше.

— Ты бы сказала ей это, — заметил Адам.

— Мы не в таких отношениях, — ответила Энн. — Как ты думаешь, школа не развалится после всего случившегося?

— Трудно сказать, — сказал Адам. — И кто я такой, чтоб судить?!

— Ты имеешь право судить не меньше, чем кто-либо другой, — возразила Энн. — Вообще-то старая Балли, как ее называют девочки, добилась, чего хотела. У нее просто какое-то гипнотическое влияние на родителей. Сколько времени прошло с начала триместра? Месяц? А кажется, что год. Какое будет счастье, когда он кончится!

— Ты вернешься сюда через год, если школа продолжит работу?

— Нет, — решительно ответила Энн. — Точно, не вернусь. Хватит с меня школ. Я не создана для того, чтобы жить взаперти среди одних только женщин. И, честно говоря, мне не нравятся убийства. Об этом забавно прочитать в газете, а еще лучше — в детективном романе, на ночь глядя… Но когда по-настоящему — бррр! Возможно, — задумчиво добавила Энн, — я уеду отсюда в конце триместра, выйду замуж за Денниса и заживу оседлой жизнью.

— Деннис? — переспросил Адам. — Ты уже говорила о нем. Насколько я помню, ему приходится все время разъезжать по служебным делам в Бирму, Малайю, Сингапур[88], Японию и тому подобное. Так что тебе придется вести не вполне оседлый образ жизни, а?

Энн внезапно расхохоталась.

— Нет, действительно, похоже, что нет. В географическом смысле.

— Я думаю, ты можешь поступить лучше, чем выйти замуж за Денниса, — заметил Адам.

— Ты делаешь мне предложение? — спросила Энн.

— Конечно нет, — ответил Адам. — Ты девушка с амбициями и не пойдешь замуж за простого работягу-садовника.

— Интересно, а как относятся к женитьбе в уголовном розыске?

— Я не из уголовного розыска, — насупился Адам.

— Нет, конечно нет, — подхватила Энн. — Давай сохраним непринужденность и легкость в общении. Ты не из уголовного розыска, Шаиста не была похищена, а в нашем садике все цветет и благоухает. — И Энн снова занялась цветами. — При всем том, — произнесла она через несколько минут, я не понимаю, как Шаиста после похищения могла оказаться в Женеве, чего бы вы ни рассказывали? Как она могла туда попасть? Как же вы работаете, если похищенную принцессу можно запросто вывезти из страны?

— Я обязан молчать, — сказал Адам.

— Да просто ты и сам ничего об этом не знаешь.

— Честно говоря, мы многим обязаны мосье Эркюлю Пуаро.

— Чем это — многим? — насмешливо спросила Энн. — Эркюль Пуаро… Это тот маленький смешной человечек, который привез обратно из Лондона Джулию Апджон?

— Да. Он называет себя «детектив-консультант».

— Мне показалось, у него весьма потрепанный вид, — сказала Энн.

— Я не понимаю — что он замышляет?.. — в задумчивости произнес Адам. — Он даже отправился повидать мою мать. Или это сделал кто-то из его друзей.

— Твою мать? — удивилась Энн. — Действительно, странно.

— Похоже, у него вообще слабость к мамашам, — ответил Адам, продолжая работать. — Он отправился с визитом и к матери Дженнифер Сатклифф.

— А не встречался ли он с матерями мисс Рич и Чедди?

— У мисс Рич нет матери, — ответил Адам. — А то он непременно отправился бы и к ней.

— А у мисс Чедвик есть мать, она живет в Челтенхеме[89], Чедди говорила мне как-то. Но ей, я думаю, не меньше восьмидесяти… Бедная Чедди. — Энн вздохнула и подняла голову. — Да вот она и сама, легка на помине. Ей и самой можно дать все восемьдесят.

Адам выпрямился.

— Да, она сильно постарела за эту неделю.

— Потому что она действительно любит школу. — Энн смотрела, как мисс Чедвик приближалась к клумбе. — В школе — вся ее жизнь. Каково ей видеть, как все, что ей дорого, можно сказать, так и катится в пропасть?

Мисс Чедвик в самом деле выглядела на десяток лет старше, чем в день открытия триместра. Ее походка утратила размашистость и энергию, во всей ее повадке теперь не было и следа несколько суетливой деловитости, готовности всем помочь. Теперь она, брела, еле волоча ноги.

— Не могли бы вы пройти к мисс Балстроуд, — обратилась она к Адаму. — Она хочет дать вам какие-то распоряжения относительно сада.

Энн и мисс Чедвик пошли в сторону школы вместе.

— Как пустынно стало в Медоубенке, — сказала Энн, оглядываясь по сторонам. — Как в пустом театре, — задумчиво добавила она, — где усилиями билетного кассира зрителей рассадили, чтобы создать видимость публики.

— Все это так ужасно, — почти простонала мисс Чедвик, — ужасно! Страшно подумать, что Медоубенк дошел до такого. Нет, я не вынесу… Я не могу спать по ночам. Всё в руинах. Вся моя жизнь, все труды…

— Ах, мисс Чедвик, все еще вполне может уладиться, — бодро воскликнула Энн. — Вы знаете, у людей такая короткая память.

— Но не тогда, когда речь идет об убийствах, — мрачно произнесла мисс Чедвик.

Энн не отвечала. В глубине души она была вполне согласна с Чедди.

Мадемуазель Бланш вышла из кабинета, где давала урок французской литературы.

Она взглянула на свои часы. Да, у нее вполне достаточно времени, чтобы осуществить свое намерение. Теперь, когда учениц осталось так мало, времени вообще хоть отбавляй.

Она поднялась наверх в свою комнату, надела шляпу и с удовлетворением посмотрела в зеркало. Конечно, внешность не слишком броская. Ну что ж, в этом есть свои преимущества! Она улыбнулась самой себе. Именно ее неброская внешность дала возможность использовать рекомендации сестры. Даже фотография в паспорте никого не насторожила. Было бы непростительной глупостью не воспользоваться после смерти Анжель ее безупречными бумагами. Анжель, бедняжка, в самом деле любила преподавать. А для нее это была невыносимая скука. Правда, платят прекрасно. Столько она никогда не смогла бы заработать. А здесь, в Медоубенке, дела приобрели такой неправдоподобный оборот, что ее будущее может резко измениться. О да, совершенно преобразиться! Скучная, серенькая мадемуазель Бланш станет совсем иной. На какое-то мгновение будущее представилось ей во всем своем блеске. Ривьера[90]. Она, изящно одетая… с соответствующим макияжем… Все, что нужно человеку в этом мире, — это деньги. О да, все оборачивается самым восхитительным образом! Ради такого стоило ехать в эту скучную английскую школу.

Она взяла сумочку, вышла из комнаты и прошествовала по коридору. Ее взгляд упал на женщину, которая что-то делала, стоя на коленях. Новая прислуга. Полицейская ищейка, разумеется. Какие же они простаки — думают, что никто не догадается!

С презрительной улыбкой она покинула дом и спустилась вниз по дорожке к главным воротам. Остановка автобуса была почти напротив.

На тихой сельской дороге народу было совсем немного. Мужчина, склонившийся над открытым капотом своей машины, прислоненный к изгороди велосипед — стало быть, и велосипедист где-то поблизости, еще один мужчина, как и она, поджидает автобус. Тот или другой из этой троицы, вне всяких сомнений, будет следить за ней. Разумеется, так, чтобы она ничего не заметила. Ну и пусть. Пусть этот «хвост» увидит, куда она едет и что делает.

Подъехал автобус. Она вошла в него, а через четверть часа вышла на главной площади городка. Она даже не потрудилась оглянуться. Не спеша пересекла площадь и проследовала мимо огромного фирменного универмага, в витринах которого была выставлена новая коллекция модельного женского платья. Провинция, убожество, подумала она, презрительно выпятив губу. Но стояла и рассматривала их, изображая живой интерес.

Потом вошла в магазин, сделала пару мелких покупок, поднялась на второй этаж и оказалась в комнате отдыха для дам. Там был письменный стол, несколько кресел, телефонная кабина. Она вошла в кабину, опустила монету, набрала номер и стала ждать, ответит ли нужный голос. Голос ответил. Она кивнула удовлетворенно, нажала кнопку и заговорила:

— Это говорит Бланш. Вы поняли меня? Бланш. Я хочу предъявить вам счет. У вас есть время до завтрашнего вечера. Вы должны заплатить по счету на имя Бланш в «Нэшнл кредит» в Лондоне, в отделении Лидбери, сумму, которую прошу вас запомнить.

Она назвала сумму.

— Если эти деньги не будут уплачены, мне придется сообщить в соответствующие инстанции о том, что я видела ночью на двенадцатое. И непременно упомяну о мисс Спрингер. У вас немногим больше двадцати четырех часов.

Повесив трубку, она прошествовала в другую комнату. Туда только что вошла женщина. Возможно, просто покупательница, а может быть, и нет… Но, — с удовольствием подумала мадемуазель Бланш, — ей уже ничего не удастся подслушать…

В отделе готового платья мадемуазель Бланш примерила пару блуз. Но не купила их, а, поблагодарив продавщицу, вышла на улицу. Улыбаясь про себя, направилась к остановке и ближайшим автобусом отбыла в Медоубенк.

Она по-прежнему улыбалась, когда шла вверх по дорожке к зданию школы, очень довольная своей предприимчивостью. Сумма, названная ею, не была чересчур большой. Но самым замечательным было то, что и в будущем можно будет повторять телефонные звонки вроде нынешнего… Да, это может стать постоянным источником дохода, и дохода солидного.

Ее не мучили угрызения совести. И она никоим образом не считала, что обязана сообщить все, что ей известно, в полицию. Эта Спрингер была отвратительной грубиянкой, mal élevée[91], лезла не в свои дела. Ну что ж, она получила по заслугам.

Мадемуазель Бланш остановилась у бассейна, наблюдая, как нырнула Эйлин Рич. Затем на вышку поднялась Энн Шепленд — тоже отличный прыжок. Девочки в бассейне завизжали и захихикали.

Когда прозвенел звонок, мадемуазель Бланш отправилась в свой младший класс. Ученицы были невнимательны и вели себя плохо, но мадемуазель Бланш почти не обращала на это внимания. Скоро, скоро она оставит учительство навсегда.

Она поднялась к себе в комнату, чтобы переодеться к ужину. Краем глаза она заметила, что, вопреки своим: привычкам, бросила пиджак на стул в углу вместо того, чтобы, как обычно, аккуратно повесить его в шкаф.

Стоя перед зеркалом и подавшись вперед, она рассматривала свое лицо, потом напудрилась, подкрасила губы…

Движение за ее спиной было так стремительно, так неуловимо, что застало ее совершенно врасплох. Мадемуазель Бланш только и успела увидеть в зеркале, что пиджак на стуле сполз со спинки и упал на пол, и в то же мгновение над ее головой поднялась рука с туго набитым тяжелым мешочком. Француженка не раз видела эти мешочки с песком внизу под лестницей. Когда мадемуазель Бланш уже раздвинула губы, чтобы завизжать, мешочек резко опустился ей на затылок.

Глава 22 Происшествие в Анатолии

Миссис Апджон сидела на обочине дороги и обозревала глубокое ущелье. Одновременно она то по-французски, то на языке жестов разговаривала с огромной и добродушной турчанкой, которая во всех подробностях, возможных при таких трудностях в общении, рассказывала о своих детях. У нее их девять, восемь из них — мальчики.

— А вы? — Она дружелюбно ткнула миссис Апджон в ребро. — Combien? — garsons? — filles? — combien?[92].

— Une fille[93],— ответила миссис Апджон.

— Et garsons?[94]

Чувствуя, что может низко пасть в глазах турчанки, миссис Апджон в порыве патриотизма решилась на ложь и выпрямила все пять пальцев на правой руке.

— Cinq[95],— произнесла она.

— Cinq garsons? Tres bien![96]

Турчанка одобрительно и удовлетворенно кивнула и добавила, что, будь тут ее двоюродная сестра, которая действительно хорошо говорит по-французски, они бы поняли друг друга куда лучше. После чего поведала о своем последнем выкидыше.

Остальные пассажиры расположились неподалеку, доедая дорожные припасы. Слегка побитый автобус пристроился под нависшей скалой, водитель и еще один мужчина возились с мотором. Миссис Апджон утратила точный счет времени. Из-за наводнения перекрыли две дороги, им пришлось совершать объезд. Анкара представлялась в более или менее обозримом будущем — это все, что знала миссис Апджон.

Она слушала бойкий и бесхитростный рассказ своей новой приятельницы, пытаясь определить, когда нужно восхищенно кивать, а когда сочувственно вздыхать.

И вдруг ее мысли нарушил голос, в высшей степени не соответствующий теперешнему ее окружению.

— Миссис Апджон, я полагаю? — произнес он.

Миссис Апджон подняла глаза. На небольшом расстоянии от нее остановилась машина — мужчина, стоявший сейчас перед миссис Апджон, несомненно вышел из нее. Его лицо, как и его выговор, были абсолютно британскими. И одет он был абсолютно по-британски — в безупречный серый фланелевый костюм.

— Боже праведный! — сказала миссис Апджон. — Доктор Ливингстон![97]

— Что-то вроде того, — галантно ответил незнакомец. — Меня зовут Аткинсон. Я из консульства в Анкаре. Мы два или три дня пытались связаться с вами, но дороги были закрыты.

— Вы хотели связаться со мной? Зачем? — Внезапно миссис Апджон вскочила на ноги, беспечное выражение мгновенно исчезло с ее лица. — Джулия? — резко спросила она. — Что-то случилось с Джулией?

— Нет-нет, — успокоил ее мистер Аткинсон, — с Джулией все в порядке. Тут совсем другое. В Медоубенке большие неприятности, и мы хотим доставить вас домой по возможности скорее. Я отвезу вас в Анкару, и вы сможете через час сесть на самолет.

Миссис Апджон открыла рот и тут же закрыла его. Потом сказала:

— Снимите, пожалуйста, мой чемодан. Вон тот, темный.

Потом повернулась к турчанке, пожала ей руку и со словами «К сожалению, я уезжаю домой», махнула рукой пассажирам автобуса, затем выкрикнула турецкое «до свидания!», одно из немногих слов, выученных ею за время путешествия, и решительно, без всяких вопросов, последовала за мистером Аткинсоном. Ему показалось, как это не раз казалось и многим другим, что миссис Апджон на редкость благоразумная женщина.

Глава 23 Карты — на стол

1

Миссис Балстроуд посмотрела на людей, собравшихся в одной из маленьких классных комнат. Здесь были: мисс Чедвик, мисс Рич, мисс Джонсон и две молодые учительницы. Энн Шепленд сидела с открытым блокнотом и карандашом наготове — на случай, если мисс Балстроуд захочет, чтобы она делала заметки. Радом с мисс Балстроуд поместился инспектор Келси, а на некотором расстоянии от него Эркюль Пуаро, Адам Гудмэн, ввиду неопределенности своего положения, сидел на нейтральной полосе — между персоналом школы и теми, кого он называл про себя оперативной группой. Мисс Балстроуд поднялась и заговорила своим хорошо поставленным, уверенным голосом:

— Я полагаю, что всем вам, как людям, заинтересованным в будущем школы, пора узнать, на каком этапе находится расследование. Инспектор Келси проинформировал меня о некоторых фактах. Мосье Пуаро по своим каналам получил весьма ценные сведения из Швейцарии, о чем он сам подробно сообщит. Сожалею, но должна сказать, что расследование еще не закончено. Однако кое-какие факты прояснились, и для вас будет хоть каким-то облегчением узнать, как обстоят дела на сегодня. — Миссис Балстроуд взглянула в сторону инспектора Келси, и тот встал.

— Официально я не вправе говорить все, что мне известно. Я только могу заверить вас, в довершение к сказанному мисс Балстроуд, что мы продвигаемся вперед, и у нас уже есть соображения о том, кто несет ответственность за все преступления. Мой друг мосье Пуаро, которого не связывает служебная тайна, готов посвятить вас в свои догадки и сообщить известную ему информацию, которую в значительной мере добыл он сам. Я уверен, что все вы преданы Медоубенку и мисс Балстроуд и будете держать в тайне все услышанное. Чем меньше разговоров и сплетен возникнет вокруг разыгравшейся здесь трагедии, тем лучше. Это понятно?

— Конечно, — с пафосом произнесла мисс Чедвик, — надеюсь, все присутствующие здесь преданы Медоубенку.

— Естественно, — поддержала мисс Джонсон.

— О да, — откликнулись две младшие учительницы.

— Безусловно, — сказала Эйман Рич.

— Тогда, быть может, начнете, мосье Пуаро?..

Эркюль Пуаро поднялся и, улыбаясь своим слушателям, тщательно подкрутил усы. Две молоденькие учительницы, почувствовав внезапный приступ смеха, изо всех сил сжимали губы и старались не смотреть друг на друга.

— Это было трудное и тревожное для всех вас время, — произнес Пуаро. — Прежде всего я хочу, чтобы вы знали, что я оценил это. Естественно, что тяжелее всех пришлось мисс Балстроуд, но страдали и вы все. Страдали прежде всего из-за утраты трех ваших коллег, одна из которых работала здесь очень долгое время. Я имею в виду мисс Вэнситтарт. Мисс Спрингер и мадемуазель Бланш поступили сюда совсем недавно, но я не сомневаюсь, что и их смерть явилась для вас тяжким ударом. Кроме того, вы все здесь испытывали тревогу и страх, так как все, что здесь происходило, напоминало своеобразную вендетту, направленную против всех учительниц школы Медоубенк. Инспектор Келси и я можем заверить вас, что это не так. Медоубенк в силу ряда случайных обстоятельств стал центром столкновения различных интересов. Кроме того, здесь появилась, скажем так, кошка на голубятне. А результат — три убийства и похищение. Но для начала я хочу разобраться с похищением. Самое трудное в нашем деле — устранить не относящие к делу факты, которые, хотя и имеют под собой преступную основу, совершенно не связаны с действиями безжалостного и решительного убийцы.

Он вынул из кармана фотографию, передал ее мисс Балстроуд, а она, в свою очередь, передала ее по кругу всем присутствующим. Фотография вернулась к Пуаро. Он посмотрел на лица собравшихся, все выглядели озадаченными.

— Я спрашиваю вас всех, узнал ли кто-нибудь девушку на этой фотографии?

Как по команде, все покачали головами.

— Вы и не должны были узнать, — сказал Пуаро. — Потому что это полученная мною из Женевы фотография принцессы Шаисты.

— Но это вовсе не Шаиста! — воскликнула мисс Чедвик.

Пуаро выдержал паузу.

— Все нити этого дела ведут в Рамат, где, как вы знаете, три месяца назад произошел государственный переворот. Правитель, принц Али Юсуф, умудрился бежать — вместе со своим личным пилотом. Их самолет тем не менее разбился в горах на севере страны. При этом некая очень ценная вещь, которую принц всегда носил с собой, была утеряна — среди обломков самолета ее не обнаружили. Пошли слухи, что эта вещь, точнее несколько маленьких вещиц, вывезены в Англию. Существует несколько групп людей, крайне заинтересованных в том, чтобы их заполучить. Одна из возможностей напасть на его след — держать в поле зрения единственную родственницу принца Али, его молоденькую кузину, которая в то время училась в Швейцарии. Предполагалось, что если исчезнувший предмет благополучно вывезли из Рамата, то рано или поздно его принесут принцессе Шаисте, ее родственникам или телохранителям. Нескольким агентам было поручено следить за дядей Шаисты эмиром Ибрагимом, а другим — присматривать за самой принцессой. Стало известно, что в этом триместре она будет учиться в вашей школе, в Медоубенке. И, естественно, надо было ожидать, что кто-то постарается устроиться здесь на работу, чтобы вести наблюдения за всеми, кто общается с Шаистой, а заодно контролировать ее переписку и телефонные звонки.

Но вместо этого был разработан другой — более простой и остроумный план: похищение Шаисты. Похитить принцессу и вместо нее послать в новую школу своего человека было тем более удобно, что эмир Ибрагим находился в Египте и не собирался возвращаться в Англию до конца лета. Мисс Балстроуд никогда прежде не видела девочку, о ее приезде ей просто сообщили в посольстве.

План был таков. Настоящая Шаиста должна была прибыть из Швейцарии в сопровождении сотрудника лондонского посольства. В действительности же посольству в Лондоне было сообщено, что в Англию девочку будет сопровождать наставница из швейцарской школы. В результате Ее Высочество была увезена в очаровательный домик в Швейцарии, где и пребывает до сих пор, а в Лондон отправилась совершенно другая девушка, ее «дублерша». Она была значительно старше принцессы, но это не должно было привлечь внимания, так как восточные девочки нередко выглядят значительно старше своего возраста. «Играть» Шаисту пригласили молодую французскую актрису, травести[98], часто игравшую роли школьниц.

— Я спрашивал неоднократно, — задумчиво продолжал Пуаро, — не обратил ли кто-нибудь внимания на колени Шаисты. Колени — безошибочный показатель возраста. Колени девушки старше двадцати лет невозможно спутать с коленями девочки-подростка, даже если эта девочка родилась на Ближнем Востоке, но, к сожалению, на это никто не обратил внимания.

Однако план оказался отнюдь не таким успешным, как рассчитывали. Дело в том, что мнимой принцессе никто не писал никаких писем и не звонил. Это выглядело довольно странным. А опасность разоблачения тем временем все возрастала. Эмир Ибрагим мог прибыть в Лондон раньше, чем предполагалось, ведь он не из тех, кто объявляет о своих планах заранее.

Актриса, в свой черед, понимала, что в любое время может приехать кто-либо, знающий настоящую Шаисту. Особенно после того, как произошло убийство. Именно после этого события мнимая Шаиста начала готовить всех к возможному «похищению» — помните ее разговор с инспектором Келси? Разумеется, никакого похищения не было. Как только эта травести узнала, что эмир Ибрагим ждет Шаисту на ближайшие выходные, она позвонила по телефону своим нанимателям и на следующее утро, получасом раньше, чем автомобиль эмира, в Медоубенке появилась машина так называемых «похитителей» с якобы дипломатическим номером. Инсценировка удалась прекрасно. Машина высадила мнимую Шаисту в ближайшем крупном городе, где она из ближневосточной принцессы снова превратилась во французскую актрису, путешествующую в настоящий момент по Англии. Требование выкупа за принцессу было сделано для отвода глаз, чтобы выиграть время и поддержать версию о похищении. Но никому и в голову не пришло, что настоящее похищение произошло тремя неделями раньше — в Швейцарии.

Эркюль Пуаро был слишком скромен для того, чтобы добавить: «Никому, кроме меня».

— Теперь перейдем к убийству… Фальшивая Шаиста теоретически могла бы убить мисс Спрингер, но уже никак не смогла бы убить мисс Вэнситтарт или мадемуазель Бланш Теперь мы понимаем, что это и не входило в ее обязанности. Она должна была взять те самые драгоценности у тех, кто их должен был передать Шаисте. А если не сами драгоценности, то хотя бы информацию о них. И никаких убийств. Однако вернемся в Рамат, туда, где началась вся эта история. В Рамате широко распространились слухи, что принц Али Юсуф передал драгоценности своему личному пилоту Бобу Роулинсону, который успел переправить их в Англию В первый день революции, как было выяснено, Боб Роулинсон посетил главный отель Рамата, где остановилась его сестра, миссис Сатклифф, со своей дочерью Дженнифер. Их не было дома, но он все же поднялся в номер, где и оставался на протяжении минут двадцати. Довольно долго, при тогдашних обстоятельствах. Он мог, разумеется, сочинять там пространное письмо сестре. Однако оказалось, что он оставил ей лишь коротенькую записку, написать ее было минутным делом.

Заинтересованные лица сделали из этого обстоятельства соответствующий вывод: он спрятал драгоценности в вещах своей сестры. Теперь мы подошли к тому, что можно назвать развилкой двух дорог, которыми шли «кладоискатели». Одна часть охотников за камнями поставила на то, что драгоценности находятся у миссис Сатклифф, которая вывезла их в Англию. Вскоре ее загородный дом подвергся обыску — там все было перевернуто. Отсюда следует, что эти люди не знали, где именно спрятаны драгоценности. Они предполагали, что где-то во владении миссис Сатклифф.

Но их, так сказать, конкуренты это знали точно. Я имею в виду знали, где спрятаны драгоценные камни, а это были именно камни. О чем, думаю, я могу уже сообщить и вам. Боб Роулинсон спрятал их в ручку теннисной ракетки, высверлив в ней отверстие, а затем заделав его столь искусно, что этого никто не заметил.

Ракетка же принадлежала не сестре Роулинсона, а ее дочери Дженнифер. Кто-то, наверняка знавший о тайнике в ракетке, однажды ночью отправился в спортивный корпус, предварительно, конечно, сняв слепок с ключа и изготовив копию. Этот кто-то был уверен, что в такое время все уже спят. Но мисс Спрингер увидела свет фонаря и отправилась посмотреть, что же там происходит. Будучи сильной и ловкой молодой женщиной, она не сомневалась в том, что справится с кем угодно. В это время таинственный посетитель спортивного корпуса перебирал теннисные ракетки в поисках нужной. Обнаруженный и узнанный мисс Спрингер, он не колебался ни минуты. Наверняка опытный в делах такого рода, этот человек застрелил мисс Спрингер. Затем убийце пришлось поспешить — выстрел был услышан и в корпус вот-вот могли нагрянуть люди. Любой ценой ему надо было выскользнуть из корпуса незамеченным. В результате ракетка осталась на месте.

По прошествии нескольких дней была предпринята еще одна попытка. Непонятно откуда взявшаяся дама с якобы американским акцентом рассказывает Дженнифер Сатклифф довольно правдоподобную историю о доброй родственнице, пославшей девочке новую ракетку. Дженнифер доверчиво выслушивает «американку» и с радостью отдает ей старую ракетку в обмен на новую. Однако было одно обстоятельство, о котором «добрая американская дама» ничего не знала. А именно — несколькими днями раньше Дженнифер Сатклифф и Джулия Апджон поменялись своими ракетками. Так что, сами понимаете, что, хотя «американка» и унесла с собой ракетку, на которой была наклеена метка с именем Дженнифер Сатклифф, в ней ровным счетом ничего не было.

Теперь перейдем ко второму убийству. Мисс Вэкситтарт по каким-то причинам, возможно, связанным с похищением так называемой принцессы, отправилась среди ночи в спортивный корпус. И, видимо, в тот момент, когда она с фонарем склонилась над шкафчиком Шаисты, кто-то ударил ее сзади по голове. И опять-таки это было почти сразу же обнаружено. Мисс Чедвик увидела свет в спортивном корпусе и поспешила туда.

Полиция снова взяла спортивный корпус под наблюдение, и преступник опять на некоторое время был лишен возможности осмотреть ракетки. Но в это же время Джулия Апджон, девочка весьма сообразительная, проанализировав все происшедшее, пришла к логическому заключению, что ракетка, которая раньше принадлежала Дженнифер, явно представляет для кого-то большую ценность. На свой страх и риск она обследовала ее, и ей удалось обнаружить тайник. Она извлекла то, что там было спрятано, и принесла мне. Теперь содержимое тайника находится под надежной охраной, — сообщил Пуаро, — и не должно нас больше занимать.

Итак, остается третья трагедия. Что узнала или увидела мадемуазель Бланш, нам неизвестно. Скорее всего, что-то связанное с убийством мисс Спрингер. Могу предположить, что она знала, кто убийца, но решила держать это при себе. До поры до времени. Она хотела получить вознаграждение за свое молчание. Мадемуазель Бланш могла принять собственные меры предосторожности, но, каковы бы они ни были, они ей не помогли.

Эркюль Пуаро вновь сделал паузу.

— Итак, теперь, — сказал он, глядя на присутствующих, — вы слышали полный отчет о деле.

Все смотрели на него. На лицах собравшихся, выражавших поначалу интерес, удивление, восхищение, теперь застыли бесстрастные маски. Казалось, все страшились выказать какие бы то ни было эмоции. Эркюль Пуаро кивнул.

— Да, — произнес он, — я понимаю, что вы чувствуете. Мы подобрались слишком близко? Это действительно так, потому что я, инспектор Келси и мистер Адам Гудмэн практически завершили расследование. Нам пора уже знать наверняка — есть ли на голубятне кошка! Вы понимаете, что я имею в виду? Есть ли тут еще кто-либо, выдающий себя за другого?

Среди слушателей возникло слабое движение, едва уловимые косые взгляды, словно каждый хотел посмотреть на другого, но не осмелился.

— Нет. Я счастлив заверить вас, — продолжал Пуаро, — что все вы, собравшиеся здесь, в данный момент являетесь теми, за кого себя выдаете. Мисс Чедвик, к примеру, это мисс Чедвик — без всяких сомнений. Ведь она так долго проработала в Медоубенке! Мисс Шепленд — это мисс Шепленд, мисс Роуэн и мисс Блейк — это мисс Роуэн и мисс Блейк, а мисс Рич — это мисс Рич. Если идти дальше, — сказал Пуаро, поворачивая голову, — Адам Гудмэн, который работает здесь садовником, если и не совсем Адам Гудмэн, то все-таки именно тот человек, чье имя стоит в его настоящих документах. Итак, к чему мы пришли?.. Нам нужно искать не того, кто маскируется под кого-то другого, как это делала французская актриса, не без успеха исполнившая роль Шаисты. Нам нужно искать того, кто является убийцей по своей сущности. И искать… да-да, искать именно здесь, среди нас.

В комнате стало очень тихо.

Пуаро продолжал:

— Прежде всего нам нужен некто, кто был в Рамате три месяца тому назад. Знать, что драгоценности находятся в теннисной ракетке, мог только он, потому что видел, как их туда засовывают. Так кто же из здесь присутствующих был в Рамате три месяца назад? Мисс Чедвик была здесь, мисс Джонсон — тоже. — Его взгляд перешел на двух молоденьких учительниц. — Мисс Роуэн и мисс Блейк тоже были здесь.

Он поднял палец.

— Но мисс Рич — мисс Рич не было здесь в прошлом триместре, не так ли?

— Я… нет. Я была больна, — торопливо заговорила она. — Я была больна и отсутствовала весь триместр.

— А вот этого-то мы и не знали, — сказал Эркюль Пуаро. — Но пару дней назад кто-то упомянул об этом — совершенно случайно. Когда же вас допрашивала полиция, вы просто сказали, что работаете в Медоубенке полтора года. В принципе, это соответствует действительности. Но вы отсутствовали последний триместр и могли быть в Рамате. И думаю, вы там были. Не торопитесь отрицать. Вы знаете, что это может быть установлено по отметкам в вашем паспорте.

В классной комнате воцарилось гробовое молчание, а затем Эйлин Рич подняла глаза.

— Да, — тихо произнесла она, — я была в Рамате. Но что в этом особенного?

— Зачем вы отправились в Рамат, мисс Рич?

— Вы же знаете — я была больна. Мне посоветовали отдохнуть, отправиться за границу. Я написала мисс Балстроуд и объяснила, что должна взять отпуск, пропустить один триместр. Она не возражала.

— Это так, — подтвердила мисс Балстроуд. — К письму было приложено заключение доктора, в котором говорилось, что мисс Рич рекомендуется длительный отдых.

— Итак… Вы отправились в Рамат?.. — еще раз спросил Эркюль Пуаро.

— Почему я не должна была ехать в Рамат? — спросила Эйлин Рич. Ее голос слегка дрожал. — Для школьных учителей существуют льготные путевки. Мне нужен был отдых. Солнце. Я отправилась в Рамат и провела там два месяца. Почему бы и нет? Почему бы и нет, я спрашиваю?

— Вы никогда не упоминали о том, что были в Рамате во время революции.

— А почему я должна была об этом упоминать? Какое кому до этого дело? Я никого не убивала, заявляю вам. Я никого не убивала.

— Вы, кажется, не подозреваете, что были узнаны, — сказал Эркюль Пуаро. — Правда, Дженнифер Сатклифф выразилась очень туманно. Она сказала, что вроде бы видела вас в Рамате, но решила, что это не могли быть вы, потому что дама, которая была похожа на вас, была несколько другой комплекции. — Он подался вперед, его глаза впились в лицо Эйлин. — Что вы можете сказать об этом, мисс Рич?

Она растерянно оглянулась вокруг.

— Я знаю, к чему вы все клоните! — воскликнула она. — Вы пытаетесь повернуть дело так, будто эти убийства совершил не какой-нибудь агент или кто-то в этом роде, а случайный человек. Тот, кто случайно оказался в Рамате, кто случайно увидел, как камни прятали в теннисную ракетку. Тот, кто в дальнейшем выяснил, что девочку — владелицу ракетки — отправят в Медоубенк и что возникнет возможность забрать себе эти камни. Но, говорю вам, ко мне это не имеет никакого отношения!

— Я все же думаю, что именно так все это и произошло. Да, — сказал Пуаро, — кто-то увидел, как Боб Роулинсон прятал драгоценные камни, и загорелся желанием завладеть ими.

— Это неправда, я заявляю вам! Я ничего не видела…

Пуаро повернулся в сторону инспектора:

— Инспектор Келси!

Инспектор Келси кивнул, подошел к двери, открыл ее, и в комнату вошла миссис Апджон.

2

— Здравствуйте, мисс Балстроуд, — сказала миссис Апджон, выглядевшая несколько смущенной. — Простите, что я в таком виде, но еще вчера я была где-то неподалеку от Анкары и только что прилетела домой. Я в полной растерянности, и у меня не было времени, чтобы хотя бы немного привести себя в порядок…

— Ничего страшного, — сказал Эркюль Пуаро. — Мы хотим спросить вас кое о чем.

— Миссис Апджон, — обратился к ней Келси. — Вспомните ваш приезд сюда. Вы о чем-то говорили с мисс Балстроуд в ее приемной. Случайно выглянув в окно, выходящее на подъездную дорожку, вы кого-то увидели и — узнали. Верно?

Миссис Апджон внимательно посмотрела на инспектора.

— Из окна приемной мисс Балстроуд?.. Ну да, конечно! Да, я действительно кое-кого увидела.

— Кое-кого, кого увидеть не ожидали? Кажется, вы удивились…

— Ну в общем, да. Понимаете, прошло много лет.

— Вы имеете в виду времена, когда вы работали в Интеллидженс сервис в конце войны?

— Да, это было около пятнадцати лет назад. Она, конечно, изменилась за эти годы, но я ее сразу узнала. И я удивилась, что она могла делать здесь?

— Миссис Апджон, посмотрите вокруг и скажите мне, нет ли среди присутствующих в этой комнате человека, о котором вы говорите?

— Да, конечно, — сказала миссис Апджон, — я увидела ее сразу, как только вошла. Вот она.

Мать Джулии, указывая, протянула руку. Реакция инспектора Келси, так же, как и Адама, была быстрой, но недостаточно быстрой… Энн Шепленд уже вскочила на ноги, и в руке у нее был маленький зловещий пистолет, направленный прямо на миссис Апджон. Мисс Балстроуд быстрее обоих мужчин рванулась вперед, но ее уже опередила мисс Чедвик.

— Нет, вы не смеете! — воскликнула Чедди и загородила мисс Балстроуд — в тот самый момент, когда раздался выстрел Мисс Чедвик пошатнулась, а затем медленно осела на пол К ней бросилась мисс Джонсон. Теперь Адам и Келси получили возможность схватить Энн Шепленд. Она сражалась как дикая кошка, но им все же удалось вырвать у нее пистолет.

Миссис Апджон произнесла, задыхаясь:

— Про нее говорили, что она — убийца. Хотя она была еще совсем молоденькой. Один из самых опасных агентов. Ее кличка — Анжелика.

— Лжешь, сука! — Энн Шепленд почти прошипела эти слова.

— Она не лжет, — возразил Эркюль Пуаро. — Вы действительно личность опасная и всегда вели рискованную игру. До сих пор за вашим настоящим именем не тянулось ни одной темной истории. Все работы, на которые вы нанимались под фамилией Шепленд, были вполне легальными, и вы с ними прекрасно справлялись. Но все они были ширмой, ибо главной вашей целью было другое: сбор информации. Вы работали в нефтяной компании, у археолога, с которым на вполне законных основаниях объехали большую часть земного шара, у актрисы, покровитель которой был известным политиком. Когда вам было всего семнадцать, вы уже работали на разведку — и одновременно были секретарем, то есть уже играли двойную роль. Энн Шепленд платили хорошо, но работа агента Анжелики оплачивалась гораздо лучше. Бывали задания, когда вам приходилось «исчезать» из легальной жизни, прятаться под чужой личиной. Тогда вы будто бы отправлялись домой и находились при вашей матери. Но я очень подозреваю, мисс Шепленд, что пожилая женщина, которую я посетил, вовсе не ваша мать. Да, она действительно живет в маленькой деревушке с пожилой сиделкой-компаньонкой, и действительно страдает душевным расстройством и расстройством памяти. Это прекрасное оправдание ваших внезапных исчезновений с места службы и из круга друзей. Три месяца, когда вы якобы находились у вашей «матери», с которой случился очередной «приступ», вы провели в Рамате. Вас знали там не как Энн Шепленд, а как Анжелику, на этот раз — как Анжелику де Торедо, испанку или не совсем испанку, танцовщицу кабаре. Вы занимали номер по соседству с номером миссис Сатклифф и каким-то образом ухитрились увидеть, как Боб Роулинсон прятал драгоценные камни в ракетку. Из-за внезапной эвакуации всех британских подданных вам не представилось возможности завладеть ракеткой еще в Рамате. Но вы узнали фамилию по багажным ярлыкам, а выяснить все о хозяевах багажа для вас не составляло труда. Получить место секретарши в Медоубенке так же было нетрудно, я навел справки. Вы просто заплатили изрядную сумму прежней секретарше — чтобы она оставила свое место, якобы из-за «нервного срыва». И для нелегальной вашей службы — основной — у вас была прекрасная мотивировка: вы ехали в Медоубенк, чтобы написать серию статей об известной школе «изнутри».

Все ведь казалось очень просто, не правда ли? Если бы и пропала теннисная ракетка — что с того? Или, еще проще, вы могли пойти ночью в спортивный корпус и прямо там извлечь камни. Но вы не учли характера мисс Спрингер. Возможно, она уже обратила внимание на то, как вы изучали ракетки, а может быть, просто случайно проснулась той ночью. Она проследовала за вами, и вы застрелили ее. А потом мадемуазель Бланш попыталась вас шантажировать, и вы убили и ее. Для вас убить — дело обычное, не так ли?

Он замолчал. Инспектор Келси бесстрастным тоном сделал задержанной официальное предупреждение.

Та не стала его слушать. Повернувшись к Эркюлю Пуаро, она разразилась потоком самых низкопробных ругательств, ошеломив всех присутствующих.

— Ого! — произнес Адам, когда Келси вывел арестованную. — А я-то думал, что она славная девчонка!

Мисс Джонсон стояла на коленях подле мисс Чедвик.

— Боюсь, она серьезно ранена, — сказала она. — Ее лучше не трогать до прихода врача.

Глава 24 Пуаро объясняет

1

Миссис Апджон бродила по коридорам Медоубенка в поисках Джулии. Забыв потрясающую сцену, свидетельницей которой только что была, она в этот момент хотела только одного — поскорее найти своего ребенка. Она нашла Джулию в совершенно пустой классной комнате. Та сидела за партой и, высунув кончик языка, самозабвенно трудилась над сочинением. Подняв глаза, она с удивлением уставилась на мать. Затем бросилась к ней и повисла у нее на шее.

— Мамочка! — Но тут же из-за застенчивости, свойственной ее возрасту, устыдилась своего порыва и отстранилась. И заговорила почти строго:

— Не слишком ли скоро ты вернулась, мама?

— Я прилетела сегодня из Анкары, — ответила миссис Апджон почти виновато. — Знаешь, там наводнение…

— О, — сказала Джулия. — Ну… Я рада, что ты вернулась.

— Да, — сказала миссис Апджон. — Я тоже очень рада.

Смущенные, они посмотрели друг на друга.

— Чем ты занимаешься? — спросила миссис Апджон, поглядев на тетрадку дочери.

— Пишу сочинение для мисс Рич, — ответила Джулия. — Она всегда дает замечательные темы.

— Ну и какая на этот раз? — Миссис Апджон наклонилась над партой.

Тема была выведена на самом верху страницы, ниже шли несколько строк, написанные неровным и размашистым почерком Джулии.

— «Каковы различия в отношении к убийству леди Макбет и Макбета?»[99] — прочла миссис Адджон. — Да, — сказала она, — эту тему нельзя назвать неактуальной…

Она прочитала первый абзац сочинения: «Макбет, — писала Джулия, — одобрил замысел убийства и много о нем думал, но ему нужен был толчок. А начав, он с удовольствием продолжает убивать, не испытывая ни угрызений совести, ни страха. А леди Макбет просто алчная и честолюбивая. Она полагала, что ничего страшного, если она осуществит свое намерение. Но, сделав это, она осознала, что такое занятие ей не по душе».

— Стиль не блещет, — заметила миссис Апджон. — Думаю, придется над ним поработать, но, по существу, тут что-то есть.

2

В голосе инспектора Келси звучала некоторая досада.

— Вы в гораздо более выигрышном положении, — говорил он, обращаясь к Пуаро, — вы можете говорить и делать то, чего мы, увы, не можем. Но, как бы то ни было, признаю: все было великолепно задумано и устроено. Заставить ее расслабиться, поверить, что мы подозреваем Рич, а затем — внезапное появление миссис Апджон, и она теряет голову! И надо же, она сохранила тот самый пистолет, из которого застрелила Спрингер. Если пуля соответствует…

— Именно, mon ami[100], именно, — вставил Пуаро.

— Тогда мы уличим ее в убийстве Спрингер. Да, а мисс Чедвик тяжело ранена. Но, послушайте, Пуаро, я по-прежнему не могу понять, как она могла убить мисс Вэнситтарт. У нее ведь совершенно железное алиби — в противном случае и Рэтбоун, и персонал ночного клуба — ее сообщники.

Пуаро покачал головой.

— О нет, — сказал он. — С ее алиби все в полном порядке. Она убила мисс Спрингер и мадемуазель Бланш. Но мисс Вэнситтарт… Но мисс Вэнситтарт… — Он запнулся, и его взгляд перешел на слушающую их мисс Балстроуд. — Мисс Вэнситтарт… убила мисс Чедвик.

— Мисс Чедвик?! — вместе воскликнули мисс Балстроуд и инспектор Келси.

Пуаро кивнул.

— Но почему?

— Я думаю, мисс Чедвик всегда слишком сильно любила Медоубенк. — Взгляд Пуаро снова встретился со взглядом мисс Балстроуд.

— Я понимаю… — сказала мисс Балстроуд. — Мне следовало бы быть более внимательной… — Она сделала паузу. — Вы хотите сказать, что она…

— Я хочу сказать, — продолжил Пуаро, — что она начинала здесь вместе с вами и считала Медоубенк чем-то вроде вашего совместного предприятия.

— В каком-то смысле так оно и было, — сказала мисс Балстроуд.

— Да, — согласился Пуаро, — но лишь в финансовом отношении. Когда вы заговорили о том, что собираетесь уйти от дел, она вполне могла ощущать себя вашей преемницей.

— Но она практически моя ровесница, — возразила мисс Балстроуд. — Подождите, она даже старше меня!..

— Да, — сказал Пуаро, — и, возможно, она вообще не смогла бы справиться с обязанностями директора, но сама она так не думала. Видимо, она считала, что автоматически займет это место после вашего ухода. А потом поняла, что вы намерены передать бразды правления Элинор Вэнситтарт. Она любила Медоубенк и любила вас и не любила Элинор Вэнситтарт. Я думаю, что в конце концов она даже возненавидела ее.

— Очень может быть, — согласилась мисс Балстроуд. — Да, Элинор была… Как бы это сказать? Она была высокомерна и, вообще, чересчур самоуверенна. Естественно, мисс Чедвик воспринимала это крайне болезненно. Ведь вы это имели в виду, не так ли? Да, Чедди ревновала…

— Совершенно верно, — произнес Пуаро. — Она приревновала Медоубенк к Элинор Вэнситтарт. Она не могла перенести мысли о том, что в школе будет царить мисс Вэнситтарт. А затем что-то, возможно, в вашем поведении натолкнуло ее на мысль, что вы колеблетесь?

— Я действительно колебалась, — сказала мисс Балстроуд. — Но я думала вовсе не о Чедди, я думала кое о ком, еще более молодом, чем Элинор. Сейчас припоминаю, я как раз думала о мисс Рич, а затем произнесла вслух: «Нет, чересчур молода…» И Чедди была тогда рядом со мной.

— И она подумала, — подхватил Пуаро, — что сказанное относится к мисс Вэнситтарт, что, по вашему мнению, слишком молода мисс Вэнситтарт. Она всей душой была согласна с вами. Она полагала, что имеющиеся у нее опыт и мудрость — куда более важные вещи, чем молодость и энергия. Но затем вы вернулись к кандидатуре мисс Вэнситтарт. Кроме того, именно ее вы оставили ответственной на те роковые выходные И вот что, я думаю, тогда произошло В ту воскресную ночь мисс Чедвик не спалось, она встала и увидела свет в окне зала для игры в сквош. Она пошла туда. И о том, что произошло дальше, она без всяких утаек и поправок рассказала инспектору. Только один момент в ее рассказе не соответствовал действительности Она взяла с собой не клюшку для гольфа. Она прихватила туго набитый мешочек с песком, из тех, что до сих пор лежат в холле под лестницей. Прихватила на случай столкновения с преступником. И кого же она обнаружила? — Элинор Вэнситтарт, стоящую на коленях и заглядывавшую в шкафчик Шаисты. И, полагаю (а я очень неплохой психолог), она подумала: «Если б я была грабителем, я бы подошла сзади и нанесла удар вот так.» И только эта мысль пришла ей в голову, как она, почти не сознавая, что делает, подошла и обрушила мешочек с песком на склоненную голову Вэнситтарт. И вот та лежит перед ней мертвая… Мисс Чедвик, я полагаю, была потрясена содеянным. И с той самой ночи ее терзает жестокое раскаяние — ведь она по своей сути не убийца и сделала это, как принято говорить, в состоянии аффекта. Ею владела ревность и одержимость. Одержимость любовью к Медоубенку. Теперь, когда Элинор Вэнситтарт больше не было, мисс Чедвик уже не сомневалась, что станет вашей преемницей. Именно поэтому она не созналась. Она рассказала все, за исключением того, что это она нанесла удар. Но когда ее спросили насчет клюшки для гольфа, которую, предположительно, взяла с собой мисс Вэнситтарт, естественно нервничавшая, мисс Чедвик быстро сказала, что нет, что она сама принесла клюшку. Она словно боялась, что кто-то заподозрит, что у нее в руках был мешочек с песком… И это было ее ошибкой. Это, кстати, и показалось мне подозрительным…

— А почему Энн Шепленд выбрала мешочек с песком для убийства мадемуазель Бланш? — спросила мисс Балстроуд.

— Ну, во-первых, ей не хотелось рисковать, стреляя из пистолета. А во-вторых, она решила таким образом связать это третье убийство со вторым, которого не совершала и на момент которого у нее было железное алиби.

— Все же я не понимаю, что могла Элинор Вэнситтарт делать в спортивном корпусе, — сказала мисс Балстроуд.

— Я думаю, тут можно только догадываться. Возможно, она была куда больше озабочена исчезновением Шаисты, чем позволяла себе показать это. Она ведь наверняка была расстроена не меньше, чем мисс Чедвик. В каком-то смысле даже больше, так как ее оставили ответственной. Кроме того, она слишком долго не решалась звонить в полицию, то ли из-за надежды, что все еще может быть улажено, то ли не имея мужества смотреть фактам в лицо. Время было упущено, и она решилась действовать…

— Так, значит, за этой ее самоуверенностью скрывалась слабость, — задумчиво произнесла мисс Балстроуд. — Эта мысль иногда приходила мне в голову.

— Она, как и мисс Чедвик, долго не могла уснуть в ту ночь и отправилась в спортивный корпус, чтобы осмотреть шкафчик Шаисты, надеясь, что там найдет ключ к разгадке таинственного исчезновения принцессы.

— У вас, кажется, всему есть объяснение, мистер Пуаро.

— Это за ним водится, — мрачно констатировал инспектор Келси.

— А с какой целью вы заставляли Эйлин Рич рисовать портреты?

— Я хотел выяснить, способна ли Дженнифер Сатклифф запоминать лица. И понял, что эта девочка всегда настолько погружена в собственные заботы, что мало на кого обращает внимание и в лучшем случае запоминает только самые бросающиеся в глаза детали. Она не узнала мадемуазель Бланш, которой на портрете была сделана другая прическа. Где уж ей было узнать Энн Шепленд, с которой, наверное, почти не встречалась.

— Вы думаете, что та женщина с ракеткой была сама Энн Шепленд?

— Несомненно, здесь она работала в одиночку. Светлый парик, по-другому подведенные брови, вычурные, отвлекающие на себя внимание шляпа и платье… ей нужно было отлучиться от своей пишущей машинки всего на двадцать минут, не больше. Помните, вы еще хотели послать вашу секретаршу за Джулией, но Энн Шепленд не оказалось на месте, и вам пришлось посылать ученицу? Вот тогда-то она и вручила Дженнифер новую ракетку, забрав, естественно, старую. Именно рисунки мисс Рич помогли мне разобраться в этом маленьком эпизоде.

— Мисс Рич… Я хотела бы знать… — Мисс Балстроуд, казалось, чем-то озабочена.

Пуаро бросил взгляд на инспектора Келси, и тот поспешил сказать, что ему пора идти.

— Так как же с мисс Рич? — повторила мисс Балстроуд.

— Пошлите за ней, — сказал Пуаро. — Это лучший способ все прояснить. Она должна все рассказать вам сама.

Эйлин Рич появилась — она была очень бледна, но вид у нее был очень решительный, почти вызывающий.

— Вы хотите знать, — она сама обратилась к мисс Балстроуд, — что я делала в Рамате?

— Мне кажется, я догадываюсь, — ответила мисс Балстроуд.

— И я думаю, что ваша догадка верна, — сказал Пуаро. Добавив, что ему тоже пора идти, он выскользнул из комнаты.

— Дженнифер вы показались очень полной, — голос мисс Балстроуд был спокоен и деловит, — она не понимала, что увиденная ею женщина была просто беременна.

— Да, — ответила Эйлин Рич. — Я ждала ребенка. Я проработала в Медоубенке почти всю осень, но затем, когда мое состояние могло стать заметным, достала врачебное заключение, что больна, и уехала за границу. Потом возвратилась в Англию и родила ребенка — мертвого ребенка… Вернувшись в Медоубенк в этом триместре, я надеялась, что никто никогда ничего не узнает… Теперь вы, наверное, понимаете, почему я сказала, что раньше не смогла бы принять вашего предложения о партнерстве. Только теперь, когда школа в таком несчастье, я, возможно…

Она замолчала, потом заговорила совсем другим голосом.

— Вы хотите, чтоб я уехала сегодня? Или мне подождать до конца триместра?

— Вы останетесь здесь до конца триместра, — сказала мисс Балстроуд. — И, если будет следующий триместр, на что я по-прежнему надеюсь, то вернетесь после каникул в Медоубенк.

— Вернусь? — переспросила Эйлин Рич. — Неужели вы все еще хотите, чтобы я…

— Конечно, хочу, — сказала мисс Балстроуд. — Ведь вы никого не убивали, не так ли? Не безумствовали из-за драгоценных камней, да и вообще — не сходили с ума. Я вам скажу, что вы сделали. Вы слишком долго подавляли природные инстинкты и наконец влюбились. У вас был возлюбленный, и вы ждали ребенка. Я полагаю, вы не смогли пожениться?

— О женитьбе и разговоров не было, — ответила Эйлин Рич. — Но я никого не виню, я знала, на что шла.

— Итак, у вас был роман, и вы должны были стать матерью. Это было бы желанное дитя?

— Да, — тихо произнесла Эйлин Рич. — Я мечтала о ребенке.

— Тогда вот что, — произнесла мисс Балстроуд. — Я верю, ваше настоящее призвание в этой жизни — преподавание. Я думаю, что ваша профессия значит для вас больше, чем обычная жизнь замужней женщины.

— О да! — согласилась Эйлин Рич. — Я не сомневаюсь. Теперь я знаю. Это мое настоящее призвание!

— В таком случае, не упустите свой шанс, — сказала мисс Балстроуд. — Я делаю вам очень хорошее предложение. Если, конечно, все вернется на круги своя. Года через два или три мы с вами возвратим Медоубенку славу. Ваши соображения относительно того, как это следует делать, будут наверняка отличаться от моих. Надеюсь, что я воспользуюсь некоторыми из них. Я полагаю, вы бы хотели изменить кое-что в Медоубенке?

— Кое-что — да, — призналась Эйлин Рич. — Не хочу скрывать. Я хочу, например, чтобы в школу принимали действительно способных девочек, а не только из привилегированных кругов.

— Ага, — сказала мисс Балстроуд, — я понимаю. Вам не нравится снобистский дух, не так ли?

— Да, мне кажется, он-то все и портит. Даже нынешняя история…

— Не надо, не продолжайте, — прервала мисс Балстроуд. — Вы не понимаете следующего: чтобы набрать девочек, которые вам нравятся, вам обязательно придется принимать детей знати и богачей. На самом деле таких совсем немного, вы сами это знаете. Несколько зарубежных принцесс, несколько известных фамилий, причем, заметьте, и среди них попадаются способные ученицы… И каков результат? Огромный список желающих, из которых я могу выбирать! И я выбираю того, кого мне нужно, потому что есть из кого выбрать. Одних выбираю за характер, других — за ум, третьих — за одаренность. Некоторых потому, что хотя у них не было еще возможности проявить себя, из них явно выйдет что-то стоящее. Вы молоды, Эйлин, вы полны идей, для вас имеет значение только сам процесс преподавания и его результат. И, в сущности, вы правы. Но чтобы добиться успеха и реализовать собственные идеи, вам придется стать еще и настоящим бизнесменом. Нам с вами придется приложить много усилий, чтобы вновь поставить Медоубенк на ноги. Я буду вынуждена ловить на крючок некоторых влиятельных дам, моих бывших учениц, умоляя их послать учиться сюда своих дочерей. Тогда приедут и остальные. Дайте мне это устроить, а потом вы пойдете своим собственным путем. Медоубенк воспрянет и будет великолепной школой.

— Он станет лучшей школой в Англии! — с энтузиазмом воскликнула Эйлин Рич.

— Дай Бог, — сказала мисс Балстроуд. — Но, Эйлин, я бы на вашем месте изменила прическу — постриглась бы. Мне кажется, вы не в состоянии управляться с этой гривой… А теперь, — ее голос изменился, — я должна идти к Чедди.

Мисс Чедвик лежала в своей комнате, очень тихая и бледная. Вся кровь отлила от ее лица, казавшегося почти безжизненным. По одну сторону ее кровати сидел полицейский с записной книжкой, по другую — мисс Джонсон.

— Привет, Чедди, — негромко произнесла мисс Балстроуд, взяв ее леденеющую руку в свою. Глаза мисс Чедвик открылись.

— Я хочу сказать тебе, — прошептала она, — об Элинор… Это была… Это была я.

— Да, милая, я знаю.

— Это… это все ревность, — сказала Чедди. — Я хотела…

— Я знаю, знаю, — повторила мисс Балстроуд.

По щеке Чедди медленно покатилась слеза.

— Это так ужасно… Я не понимаю… Я не знаю, как я дошла до такого!..

— Не думай об этом больше, — мягко произнесла мисс Балстроуд.

— Но я не могу… Ты никогда… Я никогда не прощу себе…

Мисс Балстроуд чуть крепче сжала ее руку.

— Послушай, дорогая, — сказала она. — Ведь ты спасла мне жизнь. Мне и этой симпатичной миссис Апджон. Ведь это чего-то да стоит, а?

— Я только хочу, — прошептала мисс Чедвик, — чтоб мне удалось заплатить моей жизнью, чтобы эту плату приняли — там… Тогда все будет хорошо…

Мисс Балстроуд смотрела на нее, и сердце ее сжималось от жалости. Внезапно дрожь прошла по телу Чедди, она глубоко вздохнула — улыбка осветила ее черты — и, слегка повернув голову набок, умерла.

— Ты заплатила своей жизнью, милая, — еле слышно, с нежностью произнесла мисс Балстроуд. — Твою плату приняли. Я надеюсь — теперь ты это знаешь.

Глава 25 Наследство

1

— Вас хочет видеть некий мистер Робинсон, сэр.

— А-а! — Эркюль Пуаро протянул руку и взял со стола письмо. Задумчиво поглядел на него, потом на своего слугу и наконец ответил: — Пригласите его, Джордж.

Письмо содержало всего несколько строчек:

«Дорогой Пуаро!

В ближайшем будущем к Вам может зайти мистер Робинсон. Вы, возможно, уже знаете кое-что о нем. Весьма известная фигура в определенных кругах. Спрос на таких людей в современном мире растет… я уверен, что в вечной битве добра со злом (если можно так выразиться), он — в настоящий момент, разумеется на стороне сил добра. Это письмо — рекомендация на случай, если Вас охватят сомнения. Конечно же, и я подчеркиваю это, у нас нет никаких догадок, по какому поводу он желает с Вами увидеться.

Искренне Ваш Ифраим Пайквэй».

Пуаро отложил письмо и поднялся, когда в комнату вошел мистер Робинсон. Пуаро, поклонившись, пожал гостю руку, и предложил сесть. Мистер Робинсон извлек носовой платок и вытер свое крупное желтоватое лицо, заметив, что сегодня теплый день.

— Надеюсь, вам не пришлось идти пешком по жаре? — спросил Пуаро.

Казалось, подобная перспектива испугала его самого.

Пуаро чисто рефлекторно ощупал свои усы. Слава Богу, не обвисли.

Не меньший ужас выразило и лицо мистера Робинсона.

— Нет-нет, конечно нет. Я приехал в своем «роллс-ройсе», но эти автомобильные пробки… Иногда стоишь по полчаса.

Пуаро сочувственно кивнул. Воцарилось молчание — пауза, завершающая первую часть разговора и предваряющая переход к части второй.

— Я не без интереса узнал — разумеется, слухов полно самых разных — большинство из них ложные, — что вы занимались одной из школ для девочек.

— Ах, это!.. — воскликнул Пуаро и откинулся на стуле.

— Медоубенк, — задумчиво произнес мистер Робинсон, — одна из лучших школ в Англии.

— Великолепная школа.

— Вы хотите сказать — была? Или есть?

— Я надеюсь, что — будет.

— Я тоже надеюсь, — сказал мистер Робинсон. — Но, боюсь, все висит на волоске. Хотя… Некоторая финансовая поддержка во время неизбежного упадка, несколько тщательно подобранных новых учениц… У меня есть кое-какое влияние в европейских кругах.

— Я тоже попробую воспользоваться своими связями. И если волосок, как вы говорите, не порвется… К счастью, людская память коротка.

— На это вся надежда. Но нельзя не признать, что произошедшие там события, должно быть, здорово потрепали нервы любящим мамашам, да и папашам тоже. Учительница физкультуры, французского и еще одна — трое убитых!

— Именно так.

— Я слышал, — продолжал мистер Робинсон (всегда слышишь столько всякой чепухи!), что несчастная молодая женщина, которая должна понести наказание, с юности питала ненависть к школьным учителям. Несчастливое детство, плохая школа… Психологи это раздуют. Они наверняка будут добиваться смягчения приговора, как это теперь называется.

— Пожалуй, эта линия будет для защиты наилучшей, — сказал Пуаро. — Но вы простите меня, если я скажу, что, надеюсь, они не добьются успеха.

— Я вполне разделяю ваши чувства. Убийца не может вызывать сочувствия. Но наверняка найдутся люди, которые будут делать упор на ее бесподобный характер, вспомнят ее безупречную службу в качестве секретаря различных известных людей, да и ее военную службу. Я уверен, у нее в этом смысле выдающиеся заслуги — в обезвреживании… врагов отечества… — Он с особым выражением произнес последнее слово, как бы вопросительно. — Она по-своему очень талантлива, — продолжил мистер Робинсон, развивая начатую тему. — Удивительно полезна, причем, заметьте, всем сторонам… Это ее ремесло, и она оставалась ему верна до последнего времени. Но я могу понять соблазн, выпавший на ее долю, — сыграть в одиночку и сорвать большой куш. — Он негромко добавил: — Очень большой куш.

Пуаро кивнул.

Мистер Робинсон подался вперед.

— Где они, мосье Пуаро?

— Я думаю, вы знаете.

— Ну, честно говоря, да. Банки весьма полезные учреждения, не правда ли?

Пуаро в ответ только улыбнулся.

— Нам не стоит ходить вокруг да около, мой дорогой друг, не так ли? Что вы хотите с ними сделать?

— Я жду, — ответил Пуаро.

— Ждете? Чего же!

— Скажем так — предложений.

— Да, понимаю.

— Видите ли, они принадлежат не мне. И я бы хотел передать их человеку, которому они действительно принадлежат. Но, если я правильно оцениваю ситуацию, сделать это не так просто.

— В каком все же странном положении оказываются порой правительства, — задумчиво произнес мистер Робинсон. — Можно сказать — уязвимом… Когда речь идет о нефти, железе, уране и прочих ископаемых, нужно проявлять крайнюю щепетильность — в отношении их владельцев. Я говорю о внешней политике. Очень редко выпадает такой вариант, как в нашем случае — иметь возможность сказать, что правительство Ее Величества и прочие ведомства не имеют абсолютно никакой информации на данную тему.

— Но я не смогу положить в свой банк такой серьезный вклад, не объясняя его происхождения.

— Разумеется. Поэтому я и пришел предложить вам передать его мне.

— Ага! — сказал Пуаро. — Почему?

— Я могу привести вам несколько убедительнейших причин Эти драгоценные камни, несомненно, являлись личной собственностью покойного принца Али Юсуфа.

— Не сомневался в этом.

— Его Высочество передал их своему пилоту Роберту Роулинсону с некоторыми инструкциями. Камни должны были быть вывезены из Рамата и доставлены мне.

— И чем вы это можете доказать?

Мистер Робинсон извлек из кармана длинный конверт, вынул из него несколько бумаг и положил их на стол перед Пуаро. Тот тщательно их изучил.

— Кажется, дело обстоит именно так, как вы сказали.

— Ну и?..

— Вы не возражаете, если я задам вам один вопрос?

— Ничуть.

— Что вы, лично вы, от всего этого получите?

Мистер Робинсон удивился.

— Мой дорогой друг, что ж тут непонятного! Деньги, конечно. Весьма большие деньги.

Пуаро задумчиво на него посмотрел.

— Это очень, очень старый бизнес, — продолжал Робинсон. — И выгодный, кстати. Нас множество, целая сеть раскинута по всему миру. Мы, если можно так сказать, остаемся за кулисами и строим мизансцены для королей, президентов, политиков — для всех, на кого, как сказал поэт, льется яркий свет[101]. Мы сотрудничаем друг с другом и помним следующее: мы обязаны оправдать доверие. Наша выгода велика, но мы честны. Наши услуги стоят недешево, но затраты мы возвращаем с лихвой.

— Понятно, — произнес Пуаро. — Eh bien![102] Я согласен сделать то, о чем вы просите.

— Могу заверить вас, что такое решение порадует абсолютно всех. — Взгляд мистера Робинсона на мгновение остановился на письме полковника Пайквэя, лежащем возле правой руки Пуаро.

— Но… только один момент, — сказал Пуаро. — Я человек и, стало быть, любопытен. Что вы собираетесь сделать с этими камнями?

Мистер Робинсон взглянул на него. Затем его большое желтоватое лицо расплылось в улыбке.

— Я расскажу вам!

И он рассказал.

2

На тротуаре играли дети, их звонкие голоса наполняли воздух. Один из мальчишек налетел на мистера Робинсона, вылезавшего из своего «роллса». Мистер Робинсон осторожно отодвинул малыша и всмотрелся в номера домов.

Номер пятнадцать. Он-то ему и нужен. Распахнув калитку, мистер Робинсон подошел к парадной двери. Аккуратные белые занавески на окне и начищенный до блеска дверной молоток. Незатейливый домик на скромной улице в отдаленной части Лондона, но содержится опрятно. В нем чувствуется достоинство.

Дверь отворилась. Девушка лет двадцати пяти, хорошенькая, как на рекламной картинке, с улыбкой пригласила его войти.

— Мистер Робинсон? — только спросила она.

Она провела его в маленькую гостиную: телевизор, обитые кретоном кресла, пианино у стены… Все уютно, но скромно. И девушка одета скромно: темная юбка, серый пуловер.

— Выпьете чаю? — спросила она у мистера Робинсона. — Я поставила чайник.

— Благодарю вас, нет. Я никогда не пью чай. И я к вам совсем ненадолго, я привез вам то, о чем писал.

— От Али?

— Да.

— Нет никакой… Не может быть никакой… надежды? Я имею в виду, он действительно погиб? Не произошло ли какой-нибудь ошибки?

— Боюсь, что ошибки тут нет, — мягко ответил мистер Робинсон.

— Я другого и не ожидала… почти… И вообще, когда он уезжал обратно, туда, к себе, я не надеялась, что когда-нибудь вновь его увижу. Нет, я не думала, что он будет убит или что произойдет революция. Просто я знала, ну, вы понимаете, — он должен был исполнять свои обязанности. Ему полагалось жениться на ком-нибудь из своих и все такое.

Мистер Робинсон извлек пакет и положил его на стол:

— Откройте, пожалуйста.

Она нерешительно вскрыла пакет — и даже задохнулась от изумления.

Красные, синие, зеленые и белые камни, сверкающие огнем, живые, они превратили маленькую гостиную в пещеру Алладина.

Мистер Робинсон наблюдал за девушкой. Он видел стольких женщин, глядящих на драгоценные камни…

Наконец она заговорила срывающимся голосом:

— Они… неужели они настоящие?

— Абсолютно настоящие.

— Но они должны стоить… должны стоить…

На это ее воображения не хватило.

Мистер Робинсон кивнул.

— Если вы захотите избавиться от них, вы сможете получить за них по меньшей мере полмиллиона фунтов стерлингов.

— Нет… нет, это невозможно.

Неожиданно она собрала их и вновь сложила в пакет трясущимися пальцами.

— Я боюсь, — сказала она. — Они меня пугают. Что я должна с ними делать?

Дверь распахнулась, и в гостиную ворвался маленький смуглый мальчик.

— Мама, Билли дал мне свой танк! Он…

Малыш остановился, уставившись на мистера Робинсона.

Мать произнесла:

— Иди на кухню, Аллен, тебя ждет твой чай. Там молоко, печенье и кусочек имбирной коврижки.

— Здорово! — И он вприпрыжку убежал.

— Вы зовете его Аллен? — спросил мистер Робинсон.

Она вспыхнула.

— Я не могла назвать его Али. Это было бы непонятно для соседей, да и вообще… — Она снова вспомнила про камни, и лицо ее потемнело. — Что я должна делать?

— Прежде всего — показать свое брачное свидетельство. Я должен быть уверен, что вы та, за кого себя выдаете.

Слегка смутившись, она подошла к небольшому секретеру, достала конверт и протянула мистеру Робинсону.

— Хм… да… регистрация гражданских актов Эдмондстоу… Али Юсуф, студент… Элис Кэлдер, не замужем… Да, все по закону.

— О, все по закону, насколько это возможно. Ведь никто даже понятия не имел, кто он такой. Тут же столько студентов из мусульманских стран. Он-то понимал, что на самом деле наш брак недействителен, ведь мусульманин может иметь не одну жену. Он знал, что ему придется уехать обратно и снова жениться. Мы говорили об этом. Но должен был родиться Аллен, и он решил, что для ребенка это необходимо — иначе Аллен будет незаконнорожденным. Это лучшее, что он мог для меня сделать. Он действительно любил меня, поверьте. Действительно любил.

— Да, — сказал мистер Робинсон. — Я в этом уверен.

Затем он заговорил по-деловому, властно и почтительно одновременно:

— Теперь предположим, что вы передали все в мои руки. Я позабочусь о продаже этих камней. Я дам вам адрес юриста, которому вы во всем можете доверять. Он посоветует вам, я полагаю, положить большую часть этих денег в банк. Деньги вам будут необходимы: образование для вашего сына, новый образ жизни. Но когда вы станете очень состоятельной женщиной, вас начнут преследовать мошенники всех сортов. Ваша жизнь усложнится. У богатых не бывает простой жизни, в этом я не раз убеждался. Но у вас, похоже, есть характер. Я думаю, вы справитесь. И ваш мальчик, даст Бог, будет счастливее, чем его отец. — Он сделал паузу. — Вы согласны?

— Да. Возьмите их. — Она подвинула пакетик с камнями к мистеру Робинсону. А затем неожиданно сказала: — Та девочка, которая нашла их, я бы хотела… Я бы хотела, чтобы у нее был один из этих камней. Какой?.. Какой бы выбрала она сама.

Мистер Робинсон задумался.

— Я думаю, изумруд — таинственный, зеленый… Ваша идея великолепна! Да и девочка найдет ее восхитительной. — Я беру плату за свои услуги, — сказал, вставая, мистер Робинсон. — И немалую. Но поверьте, я вас не подведу.

Она спокойно посмотрела ему в глаза.

— Я и не сомневаюсь. И к тому же мне нужен кто-нибудь разбирающийся в делах, в которых я ничего не смыслю.

— Вы очень благоразумны… Итак, я их забираю? Вы не хотите оставить себе — хотя бы один?

Он с любопытством наблюдал за нею.

Неожиданно огонек вспыхнул в ее холодных светлых глазах — огонек страсти? восхищения? жадности?.. Но тут же погас.

— Нет, — сказала Элис. — Я не оставлю даже одного. — Она вспыхнула. — Вам это кажется безумием — не оставить себе на память ни одного рубина или изумруда. Но вы знаете, хотя Али был мусульманином, мы иногда читали вместе Библию. И однажды он прочел мне отрывок про женщину, любовь которой была ценнее рубинов[103]. Поэтому я и не хочу иметь никаких драгоценных камней. Мне хочется остаться такой, какой он любил меня.

«В высшей степени необычная женщина», — отметил про себя мистер Робинсон, направляясь к калитке. И опять повторил, уже вслух:

— Необычная, в высшей степени…

БЛЕДНЫЙ КОНЬ The Pale Horse 1961 © Перевод Осенева E., 1992

Джону и Хелен Милдуэй Уайт, с огромной благодарностью за то, что вы дали мне возможность убедиться, что справедливость все-таки торжествует

Предисловие Марка Истербрука

Мне кажется, что к странной истории с «Бледным конем» можно подходить двояко. Вопреки известному изречению Белого Короля[104], достичь простоты нелегко. Иными словами, рассказчику трудно «начать с начала, следовать по направлению к концу и там остановиться», потому что где здесь начало?

Это извечный камень преткновения историков: с какого момента в истории начинается тот или иной ее период.

В данном случае началом можно считать тот момент, когда отец Герман вышел из дома, чтобы навестить умирающую. Но можно начать повествование и раньше, с одного вечера в Челси[105].

Может быть, исходя из того, что большую часть этой истории излагаю я сам, именно с этого и стоит начать.

Глава 1 Рассказ Марка Истербрука

1

За плечом у меня зашипела, как рассерженная змея, кофеварочная машина. В звуке этом было что-то зловещее, не сказать — дьявольское, — оттенок, подумал я, характерный для большинства звуков современного города. Таков устрашающий сердитый гул проносящихся в вышине реактивных самолетов, грохот поезда, выныривающего из туннеля метро, громыханье грузовиков, до самого фундамента сотрясающие дом. Даже мирные и благотворные домашние шумы от всех этих посудомоечных машин, воющих пылесосов и скороварок обычно настораживают. «Берегись, — как будто говорят они, — мы духи, которых ты поработил, заставив служить тебе, но стоит тебе зазеваться — и…»

Конечно, мир вокруг полон опасностей.

Я помешал содержимое поставленной передо мной дымящейся чашечки. Пахло приятно.

— Что еще принести? Хотите отличный сандвич с бананом и ветчиной?

Сочетание показалось мне странным. Бананы — это что-то из детства или же в редких случаях — засахаренные с ромом, ветчина же в моем сознании накрепко связана с яичницей. Но попал в Челси, так и ешь то, что здесь принято есть!

Я согласился на отличный сандвич с бананом и ветчиной.

Хоть я и жил в Челси, то есть снимал здесь уже в течение трех месяцев меблированную квартиру, во всех прочих отношениях я чувствовал себя в этом районе чужаком. Ведь я писал книгу о некоторых особенностях архитектуры Великих Моголов[106], а раз так, я мог жить где угодно — в Челси, Хэмпстеде[107], Блумсбери или же Стрэтхеме[108]. В окружающем мире меня интересовали лишь орудия моего труда, и мир платил мне тем же безразличием. Я был не от мира сего.

Однако в этот вечер я испытывал приступ мизантропии[109], из тех, что свойственны всем сочинителям. Архитектура Великих Моголов, сами Великие Моголы, образ жизни Великих Моголов и все захватывающие переживания, с этим связанные, вдруг превратились для меня в прах и тлен. Кому это интересно? Зачем я вздумал об этом писать? Я перелистал вспять несколько страниц, перечитывая написанное. Все показалось мне одинаково плохо: скверно написано и очень скучно. Тот, кто сказал, что история чепуха (кто это, кстати, сказал? Генри Форд?[110]), был абсолютно прав.

Я с омерзением отодвинул рукопись и, встав из-за стола, посмотрел на часы. Скоро одиннадцать. Я силился вспомнить, обедал ли я. Прислушавшись к себе, я решил, что нет. Вот на ленч точно ходил. Но это было давно.

Я пошел обследовать холодильник. В холодильнике оказался подсохший ломтик языка. Поглядев на него с неодобрением, я вышел на Кингс-роуд и очутился в этом вот кафетерии, в витрине которого красными неоновыми буквами сияло имя «Луиджи» и где, задумчиво созерцая сандвич с бананом и ветчиной, я размышлял сейчас о зловещем характере шумов современного города и их влиянии на царящую вокруг атмосферу.

Все эти шумы почему-то вызывали в памяти детские посещения цирка: вот из сундука в клубах дыма возникает Дэви Джонс, а из потайных дверей и окошек лезут силы зла, со всех сторон наступают они на Доброго Чудодея, грозят ему, а он в свой черед машет малоубедительной волшебной палочкой, сиплым голосом выкликивает жизнеутверждающие банальности о том, что добро в конце концов победит, предваряя этим неукоснительный и неизбежный финал — музыкальный шлягер, не имеющий никакого отношения к смыслу представления.

Мне вдруг подумалось, что зло в таких случаях, наверное, неизбежно более внушительно, нежели добро. Именно оно основной двигатель действа, происходящего на арене и призвано пугать и потрясать! Оно воплощает анархию, беспорядок, ополчившийся на порядок. Но в конечном счете добродетельный порядок будет восстановлен. Он воцарится опять, несмотря на пошлость Доброго Чудодея с его сиплым голосом и убогими виршами[111], несмотря даже на всю нелепость хилого музыкального апофеоза[112]. «Тропинка вьется по холму, там городок, что я люблю…» Что это в сравнении с силами зла? И все же зло неизбежно будет повержено. Представление окончится, как всегда оканчивается цирковое представление: заключительный парад, и актеры спускаются с подмостков по старшинству, причем Добрый Чудодей, в соответствии с заветами христианской морали, не стремится быть первым (в данном случае последним, как положено, выходит везде номер один), а маячит где-то в середине, рядом со своим недавним злейшим врагом, который больше не изрыгает пламя и серу, а превратился просто-напросто в мужчину в красном трико.

Кофеварочная машина опять зашипела мне в ухо. Я жестом попросил себе еще чашечку кофе и огляделся. Моя сестра вечно упрекает меня в ненаблюдательности, в том, что я ничего вокруг не вижу и не замечаю. «Ты не от мира сего», — осуждающе повторяет она. Поэтому теперь я, гордый собственным интеллектуальным усердием, приготовился смотреть. Почта в каждой газете попадается происшествие в Челси, в баре или кафе или что-нибудь скандальное о хозяевах этих заведений, а мне представился случай самому оценить нынешние веяния и нравы.

В темноватом кафетерии различить что-либо было трудно. Посетители были в основном молодые, из тех, что называется, как я смутно помнил, «поколением битников[113]». Девушки показались мне такими, какими мне всегда кажутся современные девушки, то есть грязными. Вдобавок они почему-то чересчур тепло одеваются. Я обратил на это внимание месяца два назад, когда друзья пригласили меня поужинать с ними в ресторане. Девушке, сидевшей тогда рядом со мной, было лет двадцать. В ресторане было жарко, но на ней был желтый шерстяной свитер, черная юбка, черные же шерстяные чулки, и по лицу ее все время струился пот. Пахло от нее пропотелой шерстью, а также — явственно — немытыми волосами. Среди моих друзей она считалась весьма привлекательной особой. Но я был другого мнения! Моим единственным желанием было бросить ее в горячую ванну, дать ей кусок мыла и посоветовать не жалеть его. Что, вероятно, лишь показывает, как чужд я современности. Возможно, тут сказалось долгое житье за границей.

Приятно вспомнить индийских женщин, их красиво уложенные черные волосы, их сари[114] чистых и ярких расцветок, ниспадающие грациозными складками, ритмическое покачивание бедер при ходьбе…

Шум внезапно усилился, и это отвлекло меня от сладостных воспоминаний. Две девушки за соседним столом затеяли ссору. Кавалеры попытались утихомирить их, но безуспешно.

Их дамы перешли на крик. Одна влепила другой пощечину, а та в свой черед стащила обидчицу со стула. Они тузили друг друга как рыночные торговки, истерически визжа и изрыгая ругательства. Одна была рыжая и косматая, другая — гладковолосая блондинка. Что послужило причиной ссоры, я за всеми этими воплями так и не понял. Посетители, сидевшие за соседними столами, тоже вопили и подначивали: «Так ее! Вдарь ей, Лу!»

Из-за стойки подал голос, заговорив на чистом кокни[115], стройный итальянского вида парень с баками. Я решил, что это и есть Луиджи.

— Хватит вам! Хватит! Вы всю улицу переполошите! Сейчас сюда полиция нагрянет! Хватит, я сказал!

Но блондинка ухватила рыжую за волосы и яростно трясла ее, вопя:

— А! За чужими мужиками охотиться, сука!

— Сама сука!

Луиджи и два смущенных кавалера растащили девушек. Блондинка сжимала в руках клочья рыжих волос. Она злорадно потрясла ими в воздухе, а затем кинула на пол.

Входная дверь распахнулась, и на пороге появился одетый в синюю форму блюститель порядка. Не заходя внутрь, он, торжественно изрек хрестоматийную фразу:

— Что здесь происходит?

И все присутствующие моментально объединились против общего врага.

— Просто веселимся, — сказал один из молодых людей.

— Да, дружеская вечеринка в узком кругу, а больше ничего, — подтвердил Луиджи и носком ботинка ловко подпихнул пучки волос под ближайший столик.

Драчуньи улыбнулись друг другу, изображая мир и согласие.

Полицейский окинул всех подозрительным взглядом.

— Да мы уже уходим, — нежным голосом проворковала блондинка. — Идем, Дуг.

Тут, весьма кстати, собрались уходить и еще некоторые посетители. Блюститель порядка мрачно воззрился им вслед. Выражение лица его говорило, что на этот раз он, так и быть, закроет на все глаза, но вообще он бдит.

Неспешным шагом он отправился прочь.

Кавалер рыжеволосой расплатился.

— Ну, как ты, в порядке? — спросил Луиджи у девушки в то время, как она поправляла на голове косынку. — Лу здорово тебя отделала. Так оттаскать за волосы — не шутка!

— Нет, совсем не больно, — хладнокровно ответила девушка и улыбнулась. — Извини, что так вышло, Луиджи.

Компания ушла. Кафетерий теперь был почти пуст. Я нащупывал в кармане мелочь.

— Молодчина девчонка, — одобрительно сказал Луиджи, когда за компанией захлопнулась дверь. Взяв метелку, он вымел пучки волос за стойку бара.

— Ведь больно, должно быть, — предположил я.

— Окажись я на ее месте, орал бы как резаный, — согласился Луиджи. — Но она действительно молодчина, эта Томми.

— Вы ее хорошо знаете?

— О да, она каждый вечер здесь околачивается! Такертон, вот кто она такая, Томазина Такертон, если желаете знать ее полное имя. А у нас тут ее называют Томми Такер. Кстати, богатая до чертиков. Ей ее старик наследство оставил, так что бы вы думали, она сразу же сделала? Переехала в Челси, сняла себе какую-то жалкую комнатенку аж возле Уондсворт-бриджа, снюхалась с такими же, как она, и давай куролесить. Но что потрясающе, у половины из их компании денег куры не клюют. Могли бы луну с неба достать, в «Ритце»[116] жить, если б захотели. А им вот нравится развлекаться так, а не иначе! Да… Потрясающе, верно?

— Вы бы развлекались по-другому?

— Уж на это у меня ума бы хватило! Но, как бы там ни было, пора закрываться.

Перед уходом я спросил, почему они повздорили.

— Да просто Томми приглянулся дружок второй девушки. Только не стоит он того, чтоб из-за него драться, поверьте мне!

— Но та, вторая девушка, вероятно, думает по-другому, — сказал я.

— О, в Лу столько романтизма, — добродушно заметил Луиджи.

Мои представления о романтизме были несколько иными, но я смолчал.

2

А примерно неделю спустя среди напечатанных в «Таймсе»[117] объявлений о смерти внимание мое привлек следующий текст:

Такертон. 2 октября. В Фаллоуфилдской лечебнице, в Амберли. Томазина Энн, 20 лет, единственная дочь покойного Томаса Такертона, эсквайра, владельца усадьбы «Каррингтон-парк», Амберли, Суррей. Церемония семейная. Цветов не присылать.

Итак, для бедной Томми цветов не будет. Не развлекаться ей больше в Челси. Меня внезапно охватил приступ жалости к Томми Такер и ей подобным. Но, в конце концов, одернул я себя, еще не факт, что мои взгляды единственно верные. Кто я такой, чтобы выносить приговор образу ее жизни, а тем более объявлять ее никчемной? Не исключено, что на самом-то деле никчемной является именно моя жизнь — тихая жизнь окопавшегося в кабинете книгочея и отшельника. Какая-то не совсем настоящая жизнь. Положа руку на сердце, есть ли в ней место развлечениям? Нелепая мысль! Строго говоря, мне их просто не хочется. Но, может быть, они необходимы? Странно, что мне это пришло в голову, странно и… досадно.

Отогнав прочь мысли о Томми Такер, я принялся разбирать письма. Самым существенным среди них оказалось письмо от моей кузины Роды Деспард с просьбой об одной услуге. Я ухватился за эту просьбу, так как в то утро мне не работалось, а теперь появился прекрасный повод побездельничать.

Я вышел на Кингс-роуд и подозвал такси, которое отвезло меня к дому, где обитала моя приятельница миссис Ариадна Оливер.

Миссис Оливер была широко известной сочинительницей детективных романов. А ее горничная Милли была неусыпным драконом, стерегущим покой своей хозяйки и оберегающим ее от непрошеных гостей.

Я поднял брови в невысказанном вопросе. Милли решительно кивнула.

— Подымайтесь прямо наверх, мистер Марк, — сказала она. — Она сегодня не в духе. Может быть, вам удастся ее успокоить.

Я поднялся по двум лестничным пролетам, легонько постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел. Кабинет миссис Оливер представлял собою довольно просторную комнату с обоями, пестрящими изображениями птиц на фоне тропической листвы. Сама же хозяйка в состоянии, близком к помешательству, металась по комнате, что-то бормоча себе под нос. Бросив на меня беглый и равнодушный взгляд, она продолжала свои странные метания. Затем блуждающий взгляд ее прошелся по стенам, скользнул в окно, и она зажмурилась, словно от внезапной боли.

— Но почему, — вдруг спросила миссис Оливер, — почему этот идиот сразу не сказал, что видел какаду? Как же не сказать? Ведь он же просто не мог его не видеть? Но если он скажет, весь сюжет полетит в тартарары. Нет, должен быть какой-то выход… какой-то выход…

Она застонала, взъерошила коротко стриженные седые волосы и вдруг судорожно дернула их. Затем взгляд ее прояснился, и она сказала:

— Привет, Марк. Я схожу с ума, — после чего стенания опять возобновились: — И еще эта Моника. Чем привлекательней я стараюсь ее сделать, тем больше она меня бесит. Просто тупица! А какое самомнение! Моника… Моника… По-моему, это имя ей не подходит. Нэнси? Нэнси, может быть, лучше? Или Джоан? Вечно эти Джоан… Сьюзен? Нет, Сьюзен у меня уже была. Тогда Лючия? Лючия… Лючия… Пожалуй, она похожа на Лючию. Рыжеволосая… Свитер с высоким воротом… Черные колготки? Да-да, непременно черные…

Но этот проблеск творческого удовлетворения тут же вновь затянули тучи: вспомнив о неприятности с какаду, неутешная миссис Оливер вновь заметалась по комнате; по пути она машинально хватала со столов вещи и перекладывала их куда ни попадя. Втиснув футляр от очков в лакированную шкатулку, что было непросто, так как там уже лежал китайский веер, она глубоко вздохнула и сказала:

— Я рада, что это вы.

— Спасибо.

— Ведь это мог быть кто угодно: какая-нибудь дура, которой взбрело вдруг, чтобы я открывала благотворительный базар, или какой-нибудь агент по поводу Милли и ее страховки, от которой она наотрез отказывается, или слесарь-водопроводчик (но такая удача нам выпадает нечасто, верно?). Или кто-нибудь с просьбой об интервью. Как они мне надоели! Всякий раз одно и то же: «Как вы впервые пришли к мысли написать роман?», «Сколько у вас вышло книг?», «Сколько вы зарабатываете?» и так далее, без конца. Никогда не знаешь, что на это отвечать, и чувствуешь себя полной идиоткой! Но это все ерунда, потому что с ума меня сведут не газетчики, а какаду.

— Не вытанцовывается? — сочувственно осведомился я. — Может быть, мне лучше уйти?

— Нет, не надо. По крайней мере, вы внесли какое-то разнообразие.

В ответ на этот сомнительный комплимент я промолчал.

— Хотите сигарету? — спросила миссис Оливер, чтобы хоть как-то проявить гостеприимство. — Они где-то тут были… Загляните в футляр от машинки.

— Спасибо, у меня есть свои. Хотите? Ах да, вы же не курите!

— И не пью, — сказала миссис Оливер. — Уж лучше бы пила. Как эти американские сыщики, которые только и делают, что прикладываются к стаканчику, словно это решает все проблемы. Нет, знаете, Марк, если говорить о реальной жизни, я на самом деле не понимаю, как можно скрыть убийство. Мне кажется, как только ты его совершаешь, всем сразу все ясно.

— Чушь. Вы ведь совершили не один десяток убийств.

— Пятьдесят пять по меньшей мере. Вообще убийство как таковое — вещь простая и само собой разумеющаяся. Скрыть его — вот что сложно. Иными словами, придумать, почему убийство мог совершить тот или иной человек.

— Но в законченном произведении всегда бывает ясно почему.

— Да, но чего мне это стоит! — мрачно возразила миссис Оливер. — Нет, как хотите, но находиться пяти-шести персонажам вблизи места, где произошло убийство некоего Б., имея при этом повод к убийству, — неестественно, кроме, конечно, случая, когда этот Б. совершенно отвратителен, но тогда всем наплевать на то, что его убили, и совершенно не имеет смысла выяснять, кто это сделал.

— Понимаю, как это все трудно, — снова посочувствовал я. — Но если вы благополучно справлялись с подобной задачей пятьдесят пять раз, то справитесь и сейчас.

— Да я тоже так себе говорю, — вздохнула миссис Оливер, — твержу вновь и вновь, а уверенности каждый раз никакой, отсюда и все мои муки.

Она опять схватила себя за волосы и сильно дернула.

— Не надо! — вскрикнул я. — Так вы выдерете себе все волосы!

— Ерунда, — сказала миссис Оливер. — Волосы — штука прочная. Хотя в четырнадцать, когда у меня была корь с высокой температурой, они у меня так и лезли, прямо вот здесь, спереди. Ужас! И только через шесть месяцев отросли опять! Для девочки это мучительно. Девочки ведь так щепетильны во всем, что касается внешности. Мне это вспомнилось вчера, когда я навещала в лечебнице Мэри Делафонтен. У нее тоже выпадают волосы, как у меня когда-то. Она сказала, что потом, когда ей станет лучше, придется подумать о накладке. Наверное, в шестьдесят лет волосы растут очень медленно.

— Недавно я видел, как одна девушка вырывала у другой целые клочья волос, — сказал я. И заметил, что в голосе моем прозвучали хвастливые нотки, словно я гордился своим знанием жизни.

— Что за удивительные места вы посещаете? — спросила миссис Оливер.

— Это было в кафетерии в Челси.

— Ах, Челси, — сказала миссис Оливер, — ну, там, по-моему, чего только нет! Битники и спутники, конформисты[118] и нонкорформисты[119]. Я о них пишу мало, потому что боюсь перепутать названия. Уж лучше придерживаться того, что знаешь.

— Например?

— Я могу достаточно уверенно писать о морских путешествиях и отелях, о проблемах больниц и приходских советов, о художественных аукционах, музыкальных фестивалях, о том, как девушки выбирают себе платье, о деятельности различных комитетов, о молодых людях, объездивших мир с помощью автостопа, или об увлеченных наукой, и о продавцах, и о приходящей прислуге…

Запыхавшись, она остановилась.

— Достаточно обширный список, — заметил я.

— И все-таки возьмите меня разок в какой-нибудь кафетерий или бар в Челси для пополнения запаса моих жизненных впечатлений, — попросила миссис Оливер.

— Когда прикажете. Хотите сегодня вечером?

— Нет, не сегодня. Сегодня я увязла в своей работе, вернее, в переживаниях, из-за того, что не пишется. Для писателя нет ничего мучительнее. Впрочем, для него все — сплошное мучение, кроме тех моментов, когда вдруг осеняет идея и ждешь не дождешься сесть за письменный стол. Скажите, Марк, вы верите в возможность убийства на расстоянии?

— Что вы называете убийством на расстоянии? Нажать кнопку и послать смертоносный радиоактивный луч?

— Нет, я не о научной фантастике, — задумчиво сказала миссис Оливер, — а скорее о черной магии.

— Восковые куколки, пронзенные булавками?

— Восковые куколки теперь вышли из моды, — скептически отозвалась миссис Оливер, — но странные происшествия все равно нет-нет да происходят — в Африке или где-нибудь в Вест-Индии…[120] Много чего рассказывают… Например, как вдруг ни с того ни с сего умирает какой-нибудь абориген. С помощью чародейства или заклинаний… Словом, вы знаете, о чем я говорю.

Я сказал, что современная наука объясняет многое из подобных явлений воздействием внушения. Жертве становится известно, что колдун предрек ей смерть, — остальное довершает подсознание.

Миссис Оливер фыркнула:

— Намекни мне кто-нибудь, что я должна умереть, так я бы уж постаралась не оправдать его надежд!

Я засмеялся.

— В ваших жилах течет кровь многих поколений западноевропейских скептиков. Вы к этому не предрасположены.

— Значит, самую возможность вы не исключаете?

— Я недостаточно разбираюсь в такого рода вещах. Почему вы вдруг о них вспомнили? Хотите умертвить кого-нибудь в вашем новом шедевре при помощи внушения?

— Нет, честное слово, нет. Удовольствуюсь добрым старым крысиным ядом или мышьяком или каким-нибудь безотказным тупым предметом. Ведь огнестрельное оружие так часто дает осечку. Но не о моих же книгах вы пришли говорить!

— Честно говоря, нет. Дело в том, что моя кузина Рода Деспард — устроительница благотворительного церковного праздника, и…

— Нет-нет, ни за что больше! — вскричала миссис Оливер. — Знаете, что случилось в последний раз? Я устроила игру под названием «Найди жертву»[121], и первое, на что мы наткнулись, — настоящее мертвое тело! Пережить это не так-то просто!

— Нет, никаких жертв! Все, что вам пришлось бы делать, — это сидеть на почетном месте и ставить автографы на ваших книгах. По пять шиллингов штука.

— Ну, не зна-аю, — с сомнением в голосе протянула миссис Оливер. — Тогда, может быть, дело другое. Но мне не надо будет открывать этот праздник? Говорить какие-нибудь глупости? Или являться в шляпе?

Я заверил ее, что ничего подобного ей делать не придется.

— Вы потратите всего лишь часа два, — уговаривал я ее, — а после будет крикетный матч… нет, сезон неподходящий… Значит, детский бал. Или конкурс на лучший маскарадный костюм…

Меня прервал дикий крик миссис Оливер.

— Вот оно! — вскричала она. — Крикетный мяч! Ну конечно же! Он видит его из окна… видит, как мяч взметнулся в воздух, и это отвлекает его! Поэтому он и не говорит про какаду! Как хорошо, что вы пришли, Марк! Вы прелесть!

— Мне не очень ясно, как это может…

— Наверное! Зато мне ясно! Это довольно запутанно, и я не хочу тратить время на объяснения! Было очень славно вас повидать, а вот теперь я очень прошу вас уйти. И поскорее.

— Конечно. Но насчет праздника…

— Я подумаю. А сейчас не трогайте меня. Но куда я могла деть очки? Нет, право же, способность некоторых вещей вот так вдруг исчезать…

Глава 2

1

Миссис Джерати распахнула дверь с присущей ей резкостью и энергией. Это было не столько ответом на звонок, сколько жестом, который означал: «Ну наконец-то я тебя застукала!»

— Ну? Чего надо? — вопросила она воинственно.

На пороге стоял мальчишка весьма невзрачной наружности. Такое лицо, даже разглядев, не запомнишь — мальчишка, каких много.

Он шмыгнул носом, потому что был простужен.

— Здесь священник живет?

— Тебе отца Германа?

— Да, его просят.

— Кто просит, куда и зачем?

— На Бентал-стрит, двадцать три. Сказали, что женщина помирает. Вот миссис Коппинс меня и послала. Ведь это ка-то-лический священник, да? А викарий[122], сказали, не годится.

Миссис Джерати, подтвердив, что да, католический, велела не сходить с места, а сама пошла в дом. Минуты через три появился высокий пожилой священник с черным саквояжем.

— Я отец Герман, — сказал он. — Бентал-стрит, говоришь? Это возле сортировочной станции?

— Точно В двух шагах отсюда.

Они двинулись в путь. Священник шел быстро, большими шагами.

— Ты, кажется, сказал «миссис Коппинс», так?

— Это хозяйка. Которая комнаты сдает. А позвать вас велено к квартирантке. Фамилия ее Дэвис, что ли…

— Дэвис… Дэвис… Что-то я не припомню…

— Да ваша она, ваша! Ка-то-лического прихода то есть… А викарий, сказали, не годится.

Священник кивнул. Через несколько минут они уже были на Бентал-стрит. Мальчишка указал на большой, неприглядного вида дом в ряду других больших и неприглядного вида домов.

— Вам вот сюда.

— А ты не пойдешь?

— Я не здесь живу. Миссис Коппинс мне денежку дала, чтоб я привел вас.

— Ясно. А как тебя зовут?

— Майк Портер.

— Спасибо, Майк.

— Да пожалуйста, — сказал Майк и, насвистывая, пошел своей дорогой.

Дверь дома № 23 открылась; возникшая на пороге миссис Коппинс, крупная и краснолицая, обрадовалась приходу священника.

— Заходите, заходите. По-моему, она на ладан дышит. По правде, в больнице бы ей надо быть, а вовсе не здесь, так ведь доктора у нас теперь разве допросишься? У сестры моей муж, когда ногу сломал, шесть часов доктора дожидался. Позор, да и только! Одно название, что здравоохранение!.. Деньги дерут, а как помощь оказать — так и нет их! — негодовала она, ведя священника вверх по узкой лестнице.

— А что с ней такое?

— Да вот грипп был. Потом вроде лучше стало. Она и вышла, раньше времени, наверное. Так или иначе, вчера вечером вернулась — краше в гроб кладут. Легла. Есть ничего не ела. Доктора не велела звать. А утром я сразу смекнула, что у нее лихорадка — не приведи Господь какая. Болезнь на легкие перекинулась.

— Воспаление легких?

С трудом вскарабкавшаяся по лестнице миссис Коппинс запыхтела, как паровоз, что, видимо, должно было означать «да».

Распахнув дверь, она посторонилась, чтобы пропустить отца Германа, и, с деланной бодростью крикнув в глубину комнаты: «А вот и благочинный к вам пожаловал, теперь все наладится!» — ретировалась.

В обставленной старомодной викторианской[123] мебелью комнате было очень чисто и опрятно. Возле окна лежала женщина. При появлении священника она слабо повернула голову.

— Вы пришли… у нас мало времени, — проговорила она, задыхаясь, — такое злодейство… Я должна… должна… я не могу умереть вот так… покаяться… грех мой… великий… тяжкий грех..

Взгляд ее блуждал, потом глаза прикрылись. Речь стала невнятной.

Подойдя к кровати, отец Герман произнес слова, которые ему приходилось произносить столь часто — увы, слишком часто, — ободряющие слова утешения и веры, ради чего и был призван. В комнате воцарился покой. Взгляд несчастной перестал выражать страдание.

Затем, когда священник кончил молитву, умирающая заговорила опять:

— Остановить… надо остановить… Вы должны.

— Я сделаю все, что надо. Доверьтесь мне, — с ободряющей решительностью сказал священник.

Немного погодя одновременно прибыли доктор и машина «Скорой помощи». Миссис Коппинс встретила их с мрачным злорадством.

— Опоздали, как всегда! — сказала она. — Она скончалась!

2

Отец Герман возвращался, когда уже темнело. Вечером обещали туман, и он действительно сгущался. Священник приостановился, нахмурился. Какая фантастическая, необычайная история! Интересно, сколько в ней от бреда, от высокой температуры? Доля истины во всем им услышанном, несомненно, есть, но какова эта доля? Во всяком случае, крайне важно записать фамилии, пока они не выветрились из памяти. А то потом у него собрание религиозного общества. Он быстро завернул в первое попавшееся кафе и, заказав чашку кофе, сел и огляделся. Ощупал изнутри карман сутаны. Ах эта Джерати — ведь просил же он ее починить подкладку. Как всегда, безрезультатно записная книжка, огрызок карандаша и монетки провалились в подкладку. Несколько монеток и карандаш ему удалось извлечь, но с записной книжкой дело обстояло хуже. Когда принесли кофе, он попросил еще и листок бумаги.

— Такая устроит?

Это был клочок бумаги от разорванного пакета. Отец Герман кивнул и взял его. И начал записывать фамилии — это самое главное, только бы не забыть их. Ведь у него плохая память на фамилии.

Дверь с шумом распахнулась, впустив в кафе трех молодцов в костюмах стиля «ретро», которая тут же с шумом принялась рассаживаться.

Отец Герман закончил свой список. Свернув клочок бумаги, он хотел было положить его в карман, но вспомнил о дыре и поступил так, как не раз до того, — сунул его в ботинок.

Неспешными шагами в кафе вошел новый посетитель и уселся в дальнем углу Кофе оказался некрепким, и отец Герман, отпив из вежливости несколько глотков, попросил счет и расплатился. Затем он поднялся и вышел. Посетитель вдруг изменил свои намерения. Он посмотрел на часы и, словно вспомнив, что опаздывает, поспешил покинуть кафе.

Туман сгущался быстро. Отец Герман пошел быстрее. Он хорошо знал свой район и поэтому срезал путь, свернув в проулок возле самой железной дороги. Сзади отчетливо слышались шаги, но он не обратил на это внимания. Мало ли, спешит человек.

Удар дубинкой застиг его врасплох Отец Герман споткнулся и упал.

3

Насвистывая «Папаша О'Флинн»[124], доктор Корриган вошел в кабинет окружного полицейского инспектора Лежена.

— Осмотрел я вашего падре,[125] — весело бросил он Лежену.

— И ваш вывод?

— Ну, подробности мы прибережем для экспертизы. А в целом его хорошо отделали. Убили его, видимо, первым же ударом, но преступник, кто бы это ни был, для верности нанес еще несколько. Пренеприятная история.

— Да уж, — коротко согласился Лежен.

Это был крепкий мужчина, темноволосый и сероглазый. Несмотря на его внешнюю флегматичность, отточенная выразительность жестов иной раз изобличала его франко-гугенотское[126] происхождение.

— Неужели это простой грабеж? — с сомнением проговорил он.

— Разве его ограбили? — спросил доктор.

— Да наверное. Карманы были вывернуты, а подкладка сутаны порвана.

— На какую добычу они могли рассчитывать? — удивился Корриган. — Ведь приходские священники обычно бедны как церковные мыши.

— Но чтоб лишний раз удостовериться в этом, они размозжили ему голову, — сказал как бы в раздумье Лежен. — Интересно бы знать почему.

— Напрашиваются два ответа, — сказал Корриган. — Первый, что совершил это какой-нибудь молодой негодяй, просто из любви к насилию, — в наши дни, к сожалению, таких немало.

— А второй ответ?

Доктор пожал плечами.

— Что кто-то имел на него зуб. Может такое быть?

Лежен покачал головой.

— В высшей степени маловероятно. Отца Германа здесь хорошо знали и любили. Врагов, насколько известно, у него не было. Ограбление также маловероятно. Если только…

— Если только что? — спросил Корриган. — Полиция обнаружила важную деталь? Правильно?

— С ним было кое-что, чего преступник не нашел. Если уж быть точным — в ботинке.

Корриган присвистнул:

— Прямо детективная история!

Лежен улыбнулся:

— Ничего удивительного. В кармане у него была дыра. Сержант Пайн побеседовал с его экономкой. Она, видимо, редкая неряха — все время забывала ему зашить дырку в кармане. И призналась, что отец Герман частенько совал в ботинок нужные бумаги и письма, боясь, что те могут провалиться в подкладку сутаны.

— А убийца об этом не догадался?

— Ему это и в голову не пришло. Если, конечно, вер-но, что охотился он скорее за клочком бумаги, чем за той жалкой мелочью, которая была у него в кошельке.

— Что же на этом клочке?

Лежен сунул руку в ящик письменного стола и достал оттуда изрядно помятую бумажку.

— Здесь просто перечень фамилий, — сказал он.

Корриган с любопытством стал читать:

Ормрод

Сэндфорд

Паркинсон

Хескет-Дюбуа

Шоу

Хармондсворт

Такертон

Корриган?

Делафонтен?

Брови его поползли вверх.

— Но там упоминаюсь и я!

— Вам что-нибудь говорят эти фамилии?

— Абсолютно ничего!

— И вы не были знакомы с отцом Германом?

— Нет.

— Тогда вы вряд ли сможете быть нам полезны.

— Что же, по вашему мнению, может значить этот список, если он вообще что-либо значит?

От прямого ответа Лежен уклонился:

— Около семи часов вечера к отцу Герману прибежал мальчик. Он сказал, что умирает женщина и что она просит его прийти. Отец Герман тут же пошел с ним.

— Куда? Если это вам известно.

— Известно. Это было нетрудно выяснить. В дом номер двадцать три по Бентал-стрит. Фамилия домовладелицы Коппинс. Вызван же он был к больной миссис Дэвис. Священник прибыл к больной в четверть восьмого и провел с ней около получаса. Перед самым приездом «Скорой помощи», которая должна была доставить ее в больницу, миссис Дэвис умерла.

— Ясно.

— А отца Германа вскоре видели в «У Тони» — маленьком заштатном кафе. Репутацию оно имеет вполне приличную, никаких противозаконных историй там не случалось. Но кормят они неважно, и постоянных клиентов там немало. Отец Герман заказал чашечку кофе. Потом, видимо, ощупал свой карман, не нашел там, чего искал, и попросил Тони, хозяина, принести ему лист бумаги. Вот, — он указал пальцем, — эта бумага.

— А дальше?

— Когда Тони принес кофе, священник что-то писал. Вскорости он ушел, к кофе почти не притронувшись, что совсем неудивительно, но он набросал этот список и сунул его в ботинок.

— В кафе находился кто-нибудь еще?

— Три парня, из тех, что зовут «золотой молодежью», за одним из столиков и человек постарше — за другим. Между прочим, он ушел, так ничего и не заказав.

— Он вышел вслед за священником?

— Возможно. Тони не обратил на это внимания. Как выглядел этот человек, он тоже не обратил внимания. Сказал, что внешности он был непримечательной, но вполне приличной. Господин, каких много. Среднего роста, кажется, пальто синее или коричневое. Сам не темный и не светлый. Не похоже, что он имеет отношение к этому делу. Но кто знает… Он не сообщил о том, что видел священника в кафе «У Тони», но, может быть, еще мало времени прошло? Мы попросили всех, видевших отца Германа между без четверти восемь и четвертью девятого, сообщить нам об этом. Откликнулись пока что только двое: какая-то женщина и владелец соседней аптеки. С ним я должен вскоре встретиться. Тело было обнаружено двумя мальчишками в восемь пятнадцать на Уэст-стрит, вы знаете эту улицу? Строго говоря, это проулок, с одной стороны примыкающий к железнодорожному полотну. Ну, а остальное вам известно.

Корриган кивнул. И, похлопав по клочку бумаги, спросил:

— И каково ваше мнение?

— Я считаю, что это важное свидетельство, — сказал Лежен.

— Умирающая рассказала ему что-то, и он поспешил для памяти записать эти фамилии? Единственное, что вызывает сомнения, так это то, что мог ли он так поступить, связанный тайной исповеди.

— Но может быть, секретности в данном случае и не требовалось, — сказал Лежен. — Предположим, например, что это фамилии тех, кто оказался втянутым в… скажем, шантаж…

— Вы так решили?

— Я еще ничего не решил. Это рабочая гипотеза. Ряд лиц стали жертвой шантажа. Умирающая либо сама была шантажисткой, либо знала о том, кто этим занимался. В общем, можно представить себе ее раскаяние, исповедь и желание как-то исправить содеянное. Отец Герман ей это обещал.

— А дальше?

— Дальше мы переходим в область предположений. Например: некто занимается вымогательством и не желает терять источник дохода. Вдруг он узнает, что умирающая миссис Дэвис призвала к себе священника. Логика подсказывает остальное.

— Интересно, — сказал Корриган, опять погружаясь в изучение списка. — Что, по вашему мнению, означают эти вопросительные знаки возле двух последних фамилий?

— Может быть, отец Герман не был уверен, что хорошо запомнил эти фамилии.

— Корригана, конечно, легко перепутать с Маллиганом, — ухмыльнулся доктор. — Это вполне вероятно. Но такую фамилию, как Делафонтен, вы либо запоминаете, либо нет. Улавливаете мою мысль? И странно, что тут не указано ни единого адреса.

Он еще раз перечитал список.

— Паркинсон… Ну, Паркинсонов у нас хоть отбавляй. Сэндфорд — тоже довольно распространенная фамилия. Хескет-Дюбуа — язык сломаешь… Вот их, должно быть, немного.

И, повинуясь внезапному порыву, он потянулся за лежавшим на столе телефонным справочником.

— От Е до Л… Так, посмотрим дальше… Хескет, миссис А… «Джон и Компания» — слесари-водопроводчики… Сэр Исидор… Ага! Вот оно… Леди Хескет-Дюбуа, Саут-Уэст, номер один, Элсмер-сквер, сорок девять. А что, если мы ей позвоним?

— И что скажем?

— Там видно будет, — бесшабашно отозвался доктор Корриган.

— Действуйте, — сказал Лежен.

— Что? — Корриган вытаращил на него глаза.

— Действуйте, говорю, — повторил Лежен, подражая бесшабашному тону Корригана. — Что вас так шокировало? — Он поднял трубку. — Город, пожалуйста, — и обратился к Корригану: — Номер?

— Гровенор шестьдесят четыре пятьсот семьдесят восемь.

Лежен повторил номер и передал трубку Корригану.

— Насладитесь сами, — сказал он.

Несколько сбитый с толку, Корриган ожидал ответа. Долгие гудки, потом трубку взяли. Астматический женский голос проговорил:

— Гровенор шестьдесят четыре пятьсот семьдесят восемь слушает.

— Это номер леди Хескет-Дюбуа?

— Ну… собственно… да…

На неопределенность ответа доктор Корриган внимания не обратил.

— Могу я поговорить с ней?

— Нет, не можете. Леди Хескет-Дюбуа в апреле скончалась.

— О! — Ошеломленный Корриган, не дослушав встревоженное «А кто это говорит?», тихонько положил трубку.

Он неодобрительно глянул на Лежена.

— Так вот почему вам так хотелось, чтоб позвонил я!

Лежен ехидно улыбнулся.

— На что не пойдешь ради пользы дела, — заметил он.

— В апреле… — Корриган задумался. — Прошло пять месяцев… пять месяцев с тех пор, как шантажисты или кто бы там они ни были, перестали ее тревожить… Это, часом, не похоже на самоубийство?

— Нет. Она умерла от опухоли мозга.

— Тогда начнем с начала, — сказал Корриган и опять углубился в список.

Лежен вздохнул.

— Вообще-то список может оказаться и ни при чем. Вполне вероятно, что в тот туманный вечер произошел обычный случай насилия — удар дубинкой, смерть, — а тогда отыскать преступника мы сможем, лишь если нам крупно повезет.

— Вы не против, если я все-таки займусь этим списком? — спросил Корриган.

— Пожалуйста. Действуйте. От всей души желаю вам удачи.

— Вы хотите сказать, что без вашего участия у меня все равно ничего не выйдет? Не будьте так самонадеянны! Я займусь фамилией «Корриган». Мистером Корриганом или миссис Корриган с большим знаком вопроса.

Глава 3

1

— Нет, право, мистер Лежен, не знаю, что бы вам еще такое рассказать. Я ведь уже все сказала вашему сержанту — кто эта миссис Дэвис и откуда она родом, мне неизвестно. Жила она у меня шесть месяцев. Платила исправно, словом, была вроде женщиной почтенной и приятной, а что вы еще от меня хотите, ума не приложу.

Миссис Коппинс, запыхавшись, остановилась и бросила на Лежена неприветливый взгляд. В ответ он улыбнулся ей ласково и немного печально. Такая улыбка, как знал он по опыту, оказывает благоприятное воздействие.

— Не подумайте, что я не хочу вам помочь, — тут же поправилась миссис Коппинс.

— Спасибо вам. Помощь — это как раз то, что нам требуется. Ведь у женщин обычно интуиция развита гораздо больше, чем у мужчин.

Ход был верный, и он возымел свое действие.

— Ах, — сказала миссис Коппинс, — жаль, что Коппинс вас не слышит! Вечно он так придирался ко мне, так меня осуждал! «Болтаешь о вещах, в которых ни черта не смыслишь!» — скажет, бывало, и фыркнет. А я-то в девяти случаях из десяти бывала права!

— Поэтому я и хочу знать ваше мнение о миссис Дэвис. Она была несчастливым человеком, как вам кажется?

— Насчет этого — нет, не думаю, что так. Деловитая — вот какой она мне представлялась. Обстоятельная. Словно распланировала заранее свою жизнь, а потом под этот план все и подгоняла. Работала она, как я поняла, в какой-то фирме по изучению спроса. Ходила повсюду и опрашивала, кто какой стиральный порошок предпочитает или какую муку, и сколько тратит в неделю, и как распределяет эту сумму. Я, признаться, всегда думала, что такая работа — это прямо шпионство какое-то, и зачем это правительству или кому там еще, кто этим интересуется, убей меня, и сейчас не понимаю. Ведь, сколько ни опрашивай, узнаешь лишь то, что и без того известно, но кругом прямо с ума посходили с опросами этими. А если уж говорить откровенно, то бедная миссис Дэвис для этой работы, по-моему, очень подходила: манеры приятные, никакой назойливости, спрашивает по-деловому, спокойно.

— Вы не знаете точного названия фирмы?

— Нет, боюсь, что нет.

— Упоминала ли она когда-нибудь своих родственников?

— Нет. Я так поняла, что она вдовая была, и муж ее много лет как помер. Он вроде бы крепко хворал, но вообще-то она мало о нем говорила.

— А никогда не рассказывала, откуда она родом, из каких мест?

— Не думаю, чтоб она в Лондоне родилась. Приехала откуда-то с севера, что ли.

— Вам не казалось, что… как бы это сказать… она что-то скрывает?

Лежен задал этот вопрос с некоторой опаской. Если она женщина сметливая… но миссис Коппинс подсказкой не воспользовалась.

— Да нет. По правде, ничего такого я не замечала. В разговорах ее ничего такого не было. Вот что меня, помню, немножко удивило, так это чемодан ее. Хороший чемодан, но не новый, и на нем были инициалы «Дж. Д.», то есть Джесси Дэвис. А если приглядеться, вторая буква была переделана. Из «X», по-моему. А может, из «А». Я, конечно, подумала, что ничего особенного в этом нет, ведь хороший чемодан, если подержанный, дешевле купить можно, а тогда инициалы, понятно, переделываешь. Вещей у нее было немного — один чемодан, и все.

Это Лежен знал. Личного имущества у умершей было на удивление мало. Она не хранила ни писем, ни фотографий. Страхового полиса, банковской и чековой книжки также не было найдено. Одни носильные вещи — удобные, неброские, хорошего качества, почти новые.

— Вы считаете, она была вполне довольна жизнью?

— Думаю, что да.

Ответ прозвучал не совсем уверенно, за что он тут же ухватился:

— Но точно вы сказать не можете?

— Об этом как-то не очень задумываешься, ведь правда? Она была при деньгах, на хорошей работе, так чем тут быть недовольной? Веселостью особой она не отличалась, а уж когда заболела…

— Да-да, когда заболела, так что? — заинтересовался Лежен.

— Сначала вроде как огорчилась. Когда слегла с гриппом, то есть сказала, что это ее выбивает из колеи. Что придется отменять всякие там деловые встречи. Но грипп есть грипп, ничего не попишешь. Она легла в постель, вскипятила себе чаю на газовой плитке и аспирин приняла. Я сказала ей, что лучше бы доктора вызвать, а она мне ответила, что смысла нет. Все равно, дескать, при гриппе ничего не надо, кроме как отлежаться в постели, в тепле, а мне, сказала, лучше к ней близко не подходить, чтоб не подцепить заразу. Когда ей получше стало, я кое-чего для нее готовила: супцу горячего там, гренки и изредка пудинг рисовый. Чувствовала она себя неважно, но как при гриппе и положено, не больше, по-моему. А когда температура падает, у всех слабость и настроение поганое, и у нее так было. Помню, сидит она возле своей плитки и говорит: «Плохо это, когда столько времени для размышлений. Не люблю я этого. Настроение портится».

Лицо Лежена выражало глубокое внимание, что заставляло миссис Коппинс вспоминать все новые подробности:

— Я ей журналы принесла почитать. Но ей, видать, не читалось. Один раз, помню, говорит: «Если замечаешь, что делается что-то не совсем так, как надо, ведь лучше держаться от этого в стороне, верно?» Я говорю ей: «Конечно, голубушка, конечно». А она: «Я все-таки не знаю и никогда толком не знала». Тогда я ей: «Ну, может, вы и правы». А она мне на это: «Ведь я всегда поступала честно и благородно. Себя мне упрекнуть не в чем». Ответила-то я ей «конечно, голубушка, конечно!», а сама смекнула, что, может быть, в фирме, где она работала, кто-нибудь смошенничал со счетами, а она и пронюхала, а потом решила, что нечего ей не в свое дело вмешиваться.

— Возможно, — согласился Лежен.

— Так или иначе, она поправилась или почти поправилась и вышла на работу. Я все долдонила, что рано ей выходить. «Подождите еще денек-другой», — так я ей говорила. И как в воду глядела! На второй день, как вышла, воротилась вечером, а я сразу увидала, что у нее жар. Да какой! По лестнице насилу взобралась. «Вам обязательно надо вызвать доктора!» — говорю, а она — ни в какую, хотя становилось ей все хуже. Глаза остекленели, щеки горят, еле дышит! А назавтра к вечеру она мне и говорит и уже еле языком ворочает: «Священника. Мне надо священника, и поскорее… не то будет поздно». И нужен-то ей был, оказывается, не наш викарий, а католический священник! Я и понятия не имела, что она католичка. Ни распятия у ней в комнате не было, ничего такого…

Распятие у умершей было — его нашли спрятанным в чемодане, на дне. Но Лежен ей этого не сказал, молча продолжая слушать.

— Я сунулась на улицу, велела этому постреленку Майку сбегать за отцом Германом из церкви Святого Доминика. А потом позвонила доктору и «Скорую» сама вызвала, за свой счет, а ей и не сказала ничего.

— Когда пришел священник, вы проводили его к ней в комнату?

— Да. И потом ушла.

— Вы помните, что сказал ей священник или что она ему сказала?

— Нет, сейчас уж не припомню. А сама я говорила, что вот теперь священник здесь и все будет хорошо, старалась подбодрить ее. Погодите-ка, кое-что вспомнила… когда я прикрывала дверь, то расслышала, что она сказала что-то про «злодейство». А потом про лошадей что-то, может быть, про скачки. Я и сама ставлю иной раз по маленькой. Но там ведь столько мошенников, говорят, на скачках этих…

— Злодейство, — повторил Лежен. Слово его поразило.

— Католики должны ведь исповедаться перед смертью, правда? Вот это, видать, и была исповедь.

Лежен не сомневался, что это была исповедь, но его воображение было разбужено словом, которое употребила женщина. Злодейство…

Велико же было, думал он, это злодейство, если священник, который узнал о нем, был выслежен и до смерти забит дубинкой!

2

От прочих трех квартирантов толку не было никакого. Двое из них, банковский клерк и пожилой мужчина, служивший в обувном магазине, прожили в доме несколько лет. Третья жиличка, девушка двадцати семи лет, продавщица из соседнего универмага, поселилась здесь недавно. Все они едва помнили, как миссис Дэвис выглядит. Женщина, сообщившая, что встретила отца Германа в тот вечер на улице, тоже ничего полезного сообщить не могла. Она была католичкой, прихожанкой церкви Святого Доминика, и знала отца Германа в лицо. Она видела, как, свернув с Бентал-стрит, он без десяти восемь направился в кафе «У Тони».

Сведения, сообщенные мистером Осборном, владельцем аптеки на углу Бартон-стрит, оказались куда существеннее.

Это был низенький, средних лет человечек, с круглым простодушным лицом, в очках.

— Добрый вечер, господин старший инспектор. Проходите сюда, пожалуйста. — Он приподнял часть старинного прилавка, освобождая проход. Лежен прошел внутрь помещения. Миновав провизорскую, где молодой человек в белом халате с ловкостью профессионального фокусника перетасовывал пузырьки с лекарствами, и сводчатый коридорчик, он очутился в крохотной комнатке, в которой стояли лишь два мягких кресла, стол и конторка. Мистер Осборн с таинственным видом задернул штору, отгораживавшую комнатку от коридорчика, и сел в кресло, указав Лежену на второе. Поблескивая очками, он наклонился вперед и возбужденно и радостно сообщил:

— Волею случая я могу оказаться вам полезен. В тот вечер я был не очень занят — работы почти никакой, и погода скверная. За прилавком оставалась моя помощница. По четвергам мы закрываем в восемь. Но на улице был туман, и покупателей заходило мало. Я выглянул за дверь, посмотреть, как там на улице, и подумал еще, как быстро густеет туман и что прогноз погоды был точным. В дверях я немного еще постоял, — в аптеке все было тихо, а отпустить крем или соль для ванны помощница могла и без меня. Потом я заметил отца Германа — он шел по противоположной стороне улицы. Я его, конечно, узнал. Ужасно, что это убийство коснулось человека столь уважаемого. «Вот отец Герман идет», — подумал я. Шел он в направлении Уэст-стрит, это, как вы знаете, от меня налево, возле самой железной дороги. А чуть поодаль за ним шел другой человек. Я бы, конечно, не обратил внимания и не придал этому значения, если б тот, второй, вдруг не остановился, резко так, как раз напротив моих дверей. Я подумал, с чего бы это он, и тут же увидел, что отец Герман впереди, в нескольких шагах, тоже приостановился. Именно приостановился. Остановился, но не до конца. Словно задумался так сильно, что забыл, что надо ноги переставлять. Потом он прибавил шаг, и тот, другой, тоже прибавил шаг — заторопился. Я решил, что это, должно быть, знакомый отца Германа, который нагоняет его, чтобы перекинуться с ним словом.

— На самом же деле он просто выслеживал отца Германа, не так ли?

— Теперь-то я в этом уверен, а тогда мне это и в голову не могло прийти. Туман сгустился, и я почти потерял их обоих из виду.

— Можете вы хоть как-то описать этого человека? — Лежен задал этот вопрос скорее для проформы — он уже привык к монотонным перечислениям маловыразительных примет незнакомца. Но мистер Осборн оказался не чета владельцу кафе «У Тони».

— Да, конечно, могу, — заявил он решительно и с апломбом. — Высокий человек.

— Высокий? Какого точно роста?

— Ну, по меньшей мере футов пяти-шести[127]. Хотя, может, это из-за его худобы так казалось. Плечи покатые, очень выступающий кадык. Волосы прикрыты шляпой и довольно длинные. Крупный нос крючком. Заметный такой нос. Вот цвета глаз я, конечно, не заметил. Ведь видел я, как вы понимаете, только профиль. Что же касается возраста, то лет ему примерно пятьдесят. Если судить по походке. Те, кто помоложе, двигаются иначе.

Лежен мысленно прикинул ширину улицы и расстояние от мистера Осборна до, так сказать, объекта, и удивился. И было чему…

Описания, подобные тому, что представил ему аптекарь, часто могут быть плодом слишком пылкого воображения, с чем он сталкивался не однажды, в особенности у женщин. Рассказчики порой рисуют совершенно фантастические портреты, основываясь на своих представлениях о том, как должен выглядеть преступник. Портреты тогда изобилуют живописными преувеличениями: «бегающие глаза», «нависшие брови», «по-обезьяньи выдвинутая вперед челюсть», «звериный взгляд». Однако описание, сделанное мистером Осборном, казалось вполне правдоподобным. Так что в данном случае ему, возможно, повезло и он повстречал настоящего свидетеля — одного на миллион, — чьи наблюдения отличаются четкостью и дотошностью и сбить которого невозможно.

Лежен еще раз мысленно измерил улицу и, обратив на аптекаря задумчивый взгляд, спросил:

— Если б вам довелось еще раз увидеть этого человека, вы бы его узнали?

— О, конечно, — с полнейшей уверенностью отвечал мистер Осборн. — Лиц я никогда не забываю. Что есть, то есть. Я всегда говорил, что если какого-нибудь женоубийцу угораздит зайти за ядом ко мне в аптеку — кончено: я выступлю с показаниями в суде, и всегда даже втайне надеялся, что со мною произойдет когда-нибудь нечто подобное.

— Но пока не произошло?

Мистер Осборн огорченно признался, что нет, не произошло.

— И теперь уж, наверное, не произойдет, — грустно добавил он. — Я продаю свое заведение. Получу хорошие деньги — и айда на покой в Борнмут[128].

— Заведение у вас очень уютное.

— Солидное! — воскликнул мистер Осборн, и в голосе его прозвучала неподдельная гордость. — Почти сто лет мы им владеем. Еще дед мой здесь обосновался, потом отец. Да, солидное семейное дело в добрых старых традициях. Конечно, в молодости я это по-другому воспринимал. Мне там все простора не хватало. Как и многие молодые люди, я тогда бредил сценой. Чувствовал в себе силы стать актером. Отец меня не отговаривал. «Валяй, а там посмотрим, — говорил он. — Ты и сам скоро поймешь, что до сэра Генри Ирвинга[129] тебе далеко!» И как в воду глядел! Мудрый человек мой отец!.. Года полтора я промыкался в театре, а потом вернулся к аптечному делу. И увлекся, знаете. Товар мы всегда продаем хороший, без этих новомодных штучек, а качество высокое. Теперь ведь как, — он грустно покачал головой, — для фармакологии времена не лучшие… Вся эта туалетная дребедень… хочешь не хочешь, а надо ее держать: полвыручки как-никак дает… пудра, помада, кремы для лица всякие, и шампуни, и губки. Сам я ни к чему этому не прикасаюсь. Держу девушку-помощницу, она всем и торгует. Да, теперь на классическом аптечном товаре не проживешь. Но, так или иначе, кое-какие денежки я накопил, цену за аптеку мне дают хорошую, и я внес наличные в счет оплаты славного домика возле Борнмута.

И добавил:

— Уходите от дел, пока еще можете наслаждаться жизнью Таков мой девиз. Увлечений у меня хватает. Бабочки, например. Или при случае наблюдать жизнь пернатых. Или садоводство — существует масса прекрасных книг для начинающих садоводов. А есть еще такая вещь, как путешествия. Может, выберусь в какое-нибудь плавание — посмотреть дальние края, пока еще не поздно.

Лежен поднялся.

— Ну что ж, желаю вам успеха, — сказал он, — а если, пока вы еще здесь, вам вдруг встретится этот человек…

— То я тут же дам вам знать, мистер Лежен. Конечно, конечно! Можете рассчитывать на меня. Буду весьма рад. Говорю же, у меня очень хорошая память на лица. И я буду начеку. Как говорится, ушки на макушке. О да! Можете на меня положиться Буду весьма рад.

Глава 4 Рассказ Марка Истербрука

1

Мы вышли из театра «Олд Вик»[130], я под руку с моей приятельницей Гермией Редклиф. Только что кончился «Макбет». Шел сильный дождь. Когда мы перебегали улицу, спеша к месту, где я оставил машину, Гермия несправедливо заметила, что, когда собираешься в «Олд Вик», всегда идет дождь:

— Странно, но факт.

Я не согласился с ней. Я сказал, что, в отличие от солнечных часов, она ведет счет только минутам ненастья.

— А вот на Глайндборнских фестивалях[131],— опять завела Гермия, когда я включил сцепление, — мне с погодой всегда везло. И ассоциируются они у меня только с наслаждением и ничем не омраченной красотой: музыка, роскошные цветочные клумбы, в особенности — одна, с белыми цветами.

Мы поговорили о Глайндборнских фестивалях, а потом Гермия спросила:

— Мы что, собираемся завтракать в Дувре?

— В Дувре? Странная идея! Я думал, мы отправимся в «Фантази». После всех этих классических кровавых ужасов «Макбета» так и тянет вкусно поесть и выпить. Шекспир вообще пробуждает во мне зверский аппетит и жажду.

— Да. Как и Вагнер[132]. И бутерброды с копченой лососиной в ковент-гарденском буфете в антрактах не снимают голодных спазмов. А Дувр мне пришел на ум потому, что вы, по-моему, туда направляетесь.

— Здесь объезд, — объяснил я.

— Но вы с ним как-то очень уж размахнулись. И отхватили порядочный кусок по старому (или это уже новое?) Кентскому шоссе.

Оглядевшись, я вынужден был признать, что Гермия, как всегда, абсолютно права.

— Я всегда здесь плутаю, — попытался оправдаться я.

— Действительно, как не заплутаться, если вертишься вокруг вокзала Ватерлоо[133],— согласилась Гермия.

Одолев наконец Вестминстерский мост[134], мы продолжили прерванный разговор и принялись обсуждать только что увиденного «Макбета». Моя приятельница Гермия Редклиф была красивой двадцативосьмилетней женщиной, и при взгляде на нее вспоминались героини классических романов — безукоризненный греческий профиль и густая копна каштановых волос, собранная на затылке в тяжелый узел. Моя сестра, когда говорила о ней, всегда называла ее «красоткой Марка», произнося это с особенной интонацией, которая неизменно меня бесила.

В «Фантази» нас встретили радушно и провели к столику возле стены, обитой малиновым бархатом. «Фантази» пользуется заслуженной популярностью, поэтому столики здесь стоят тесно. Когда мы уселись, нас шумно приветствовали наши соседи — это оказался оксфордский[135] профессор истории Дэвид Ардингли, представивший нам свою спутницу, очень хорошенькую девушку, с модной прической — какие-то пряди, клочки и завитки, под самым невероятным углом торчащие на макушке. Как ни странно, но прическа ей шла. У девушки были огромные синие глаза и постоянно полуоткрытый рот. Как и все пассии Дэвида, она была очень глупа. Невзирая на свой незаурядный ум, Дэвид отдыхал душой лишь в обществе девушек с явной умственной недостаточностью.

— Это моя драгоценная Поппи, — пояснил он. — А это Марк и Гермия. Они очень серьезные и очень ученые, и ты должна стараться быть такой же, как они. Мы только что со «Смеха ради». Чудный спектакль! А вы, голову даю на отсечение, с какого-нибудь Шекспира или возобновленного Ибсена[136].

— С «Макбета» в «Олд Вик», — сказала Гермия.

— Ну и как вам баттерсоновская постановка?

— Мне понравилось, — сказала Гермия. — Очень интересно используется свет. А что касается сцены пира, то я лучше, пожалуй, и не видала.

— Ну а ведьмы как?

— Ужасны! — сказала Гермия и прибавила: — Они всегда ужасны.

Дэвид с нею согласился.

— В этой сцене невольно возникает фарсово-цирковой элемент, — сказал он. — Ведьмы кривляются и гримасничают как бешеные, эдакое воплощение адского зла в трех ипостасях. А вы ждете, что вот-вот на сцене появится Добрый Чудодей в грязноватом белом хитоне, чтобы хриплым голосом изречь что-нибудь вроде:

Все ваши штучки не пройдут — Макбета посрамит Макдуф!

Все засмеялись, но наблюдательный Дэвид бросил на меня зоркий взгляд:

— Что это на тебя вдруг накатило?

— Ничего. Просто мне на днях уже припомнилось цирковое представление, где действуют всякие злые силы. А также Добрый Чудодей.

— А почему вдруг припомнилось?

— Да вспомнил кафетерий в Челси.

— Ты, Марк, умный и современный юноша. Потому и крутишься в Челси, где богатые наследницы в тесных колготках подбирают себе в женихи всяких предприимчивых оболтусов. Вот где Поппи было бы невредно побывать, да, цыпа?

Поппи еще больше вытаращила свои огромные глаза и протестующе заворковала:

— Но я ненавижу Челси! В «Фантази» гораздо, гораздо лучше! Здесь так вкусненько!

— Правильно, Поппи. К тому же для Челси ты не так богата. Расскажи нам, Марк, еще о «Макбете» и об этих ужасных ведьмах. Я знаю, какими бы я их сделал, будь я режиссер.

Дэвид в свое время в Оксфорде увлекался любительским театром и немало преуспел на сцене.

— Какими же?

Совершенно обыкновенными. Просто хитренькими и тихонькими старушонками. Как деревенские ведьмы.

— Но ведь сейчас никаких ведьм нет, правда? — спросила Поппи, глядя на него с некоторой опаской.

— Ты говоришь так потому, что живешь в Лондоне. А в сельской Англии и сейчас еще полно ведьм. В каждой деревне есть местная ведьма — какая-нибудь старая миссис Блэк, живущая в третьем доме от угла, на взгорке. Мальчишкам-сорванцам строго-настрого велено ее не сердить, ей приносят в подарок яйца, а иной раз и домашние пироги. Потому что (тут он выразительно погрозил пальцем), потому что стоит ей затаить против вас злобу — и ваша корова перестает давать молоко, картошка не родится, а маленький Джонни может вывихнуть лодыжку. Да, к старой миссис Блэк нужен подход. Никто этого вслух не говорит, но все это знают.

— Ты шутишь, — надув губки, проговорила Поппи.

— Нисколько. Марк, прав я или нет?

— Но, конечно, образование излечивает от подобных суеверий, — скептически заметила Гермия.

— Только не в деревенской глуши. А ты как считаешь, Марк?

— Наверное, ты прав, — осторожно сказал я. — Хотя я в этом разбираюсь плохо. Ведь я в деревне почти и не жил.

— Не понимаю, каким образом можно превратить, ведьм в обычных старушек, — сказала Гермия, опять возвращаясь к идее Дэвида. — Ведь их должна окружать атмосфера сверхъестественного!

— Ну подумайте сами, — сказал Дэвид. — Ведь это сродни сумасшествию. Если сумасшедший несет чушь, бродит всклокоченный и с безумным взглядом, то нам вовсе не страшно. А вот, помню, меня послали в лечебницу с поручением. Провели в комнату, чтобы я там подождал, а там сидела милая пожилая дама со стаканом молока. Дама обратилась ко мне с какой-то банальной фразой о погоде, а потом вдруг, наклонившись и понизив голос, спросила: «Это вашего ребеночка сожгли в камине?» Потом она закивала и опять: «Двенадцать десять. Каждый день ровно в этот час! Как будто крови не видно!» — и тоном таким будничным, что у меня мороз пошел по коже.

— В камине правда кого-то сожгли? — осведомилась Поппи.

Оставив этот вопрос без внимания, Дэвид продолжал:

— Или возьмем спириток. Медиум входит в транс, темная комната, постукиванье, блюдечко вертится и так далее;[137]но вот сеанс окончен, медиум садится, приглаживает волосы и отправляется себе преспокойно домой есть рыбу с картошкой, как обычная ничем не примечательная кумушка.

— Значит, ты представляешь макбетовских ведьм как трех шотландских старух, искушенных в колдовстве, — они тайно упражняются в своем ремесле, бормочут заклинания вокруг котла, вызывают духов, при этом оставаясь обычными старушенциями. Да, это могло бы произвести впечатление!

— Если только удастся найти актеров, способных это воплотить, — сухо заметила Гермия.

— Вот в этом вы правы, — согласился Дэвид. — Если в тексте есть хотя бы намек на безумие, тут уж актера не удержишь! И то же самое со смертью на сцене. Ни один актер не позволит себе просто упасть на сцене и умереть. Он должен застонать, зашататься, закатить глаза, начать ловить ртом воздух, хватаясь за сердце или за голову, — в общем, — устроить из этого отдельный спектакль! Кстати о спектаклях. Как вам филдинговский Макбет? Мнения критиков очень разошлись.

— По-моему, он грандиозен, — сказала Гермия. — Например, сцена с врачом после сцены сомнамбулизма:[138] «Придумай, как излечить недужное сознанье»[139]. Он выявил для меня в тексте то, на что я никогда не обращала внимания: на самом-то деле Макбет приказывает врачу убить жену. И при этом он ее любит. Филдинг показал боренье страха и любви в душе Макбета. «Что б умереть ей хоть на сутки позже!»[140] — эти слова он произнес так, что они просто потрясли меня!

— Шекспир, наверное, очень бы удивился, посмотри он сегодня свои пьесы, — сухо отозвался я.

— Ну, мне кажется, Бербедж[141] и иже с ним и так неплохо поработали, чтобы вытравить из них подлинный шекспировский дух, — сказал Дэвид.

— Вообще идеи постановщика для драматурга служат неиссякаемым источником удивления, — негромко проговорила Гермия.

— Но разве не Бэкона[142] попросили сочинить шекспировские пьесы? — спросила Поппи.

— Эта теория безнадежно устарела, — ласково ответил Дэвид. — А о Бэконе-то что тебе известно?

— Он изобрел порох, — гордо выпалила Поппи.

— Знаешь, за что я люблю эту девушку? — сказал Дэвид. — За то, что от нее услышишь подчас самые невероятные вещи! Фрэнсис Бэкон и Роджер Бэкон[143] — это разные люди, милочка.

— Мне показалось любопытным, что Филдинг выступил в качестве третьего убийцы, — заметила Гермия. — Так и раньше делали?

— Наверное, — сказал Дэвид. — Удобно все-таки, — продолжал он, — иметь возможность, когда надо, нанять убийцу. Забавно было бы, если б и сейчас это практиковалось.

— Но это практикуется, — возразила Гермия. — Гангстеры. Бандиты — или как их там называют? Чикаго и прочие приятные места.

— Нет, — сказал Дэвид. — Я не о гангстерах, и не о рэкетирах, и не о так называемых королях преступного мира. Я имею в виду обычных людей, когда им надо от кого-нибудь избавиться: от конкурента по службе, от тети Эмили — такая богатая и, к сожалению, зажилась на, этом свете, от такого неудобства, как муж, оказавшийся некстати. А как было бы чудно позвонить в «Хэродс» и сказать: «Будьте добры, вышлите пару убийц получше!»

Все засмеялись.

— Но ведь это же можно сделать, правда? — проворковала Поппи.

Мы обернулись к ней.

— Каким образом, куколка? — спросил Дэвид.

— Я хочу сказать, если людям это надо… Как ты говоришь, обычным людям, ну, как мы… Только, по-моему, это очень дорого.

Глаза Поппи были бесхитростно распахнуты, губки слегка приоткрыты.

— Про что ты говоришь? — заинтересовался Дэвид.

Поппи смутилась.

— Ну… я думаю… я, наверно, спутала… Я имела в виду… «Бледный конь» и все такое прочее.

— Какой еще бледный конь? Что за конь?

Поппи вспыхнула и потупилась.

— Я сказала глупость. Кто-то что-то говорил про это… Я, наверное, не так поняла.

— Съешь-ка лучше сбитых сливок! Они вкусные, — ласково сказал Дэвид.

2

Как всем известно, одна из странностей жизни заключается в том, что, раз услышав что-нибудь, можно быть почти уверенным, что услышишь это и вторично. На следующее же утро я получил этому подтверждение.

Раздался телефонный звонок, и я снял трубку:

— Флаксман три тысячи восемьсот сорок один.

В трубке вздохнули. Затем послышался голос — запыхавшийся, но решительный:

— Я все обдумала и приеду.

Я лихорадочно соображал.

— Отлично, — медленно проговорил я, пытаясь потянуть время, — ведь… э… это…

— В конце концов, — произнес голос, — молния же дважды не ударяет в одно и то же место!

— Вы уверены, что верно набрали номер?

— Конечно. Вы Марк Истербрук, разве не так?

— Понял! — воскликнул я. — Миссис Оливер!

— О, — удивленно произнес голос, — вы не знали, с кем говорите? Я не догадалась. Я насчет Роды и ее благотворительного праздника. Я приеду и подпишу эти книжки, если ей так хочется.

— Вы крайне любезны. Вы, конечно, остановитесь у них.

— А выпивки не предвидится? Вы знаете, как это обычно бывает, — продолжала она. — Подходят люди, спрашивают, над чем я в данный момент работаю, хотя, по-моему, и так ясно, что в данный момент я вовсе не работаю, а пью лимонад или томатный сок. Они заявляют, что обожают мои книги, и слышать это, конечно, приятно, но никогда не знаешь, что им на это ответить. Фразу «я рада» можно истолковать как «рада познакомиться» и счесть банальной, какой она, впрочем, и является. Вы думаете, после они не потащат меня в «Розового коня» выпить?

— В «Розового коня»?

— Ну в «Бледного коня». Все эти кабачки… я не очень-то в них разбираюсь. Нет, пива выпить в крайнем случае я могу, только потом от него очень уж в животе бурчит.

— Про какого «Бледного коня» вы сказали?

— Да есть где-то там кабак под таким названием. А может, он называется не «Бледный конь», а «Розовый конь». А может, он не где-то там, а в другом месте. Возможно, я это и выдумала. Когда приходится столько всего выдумывать…

— Как продвигается какаду? — осведомился я.

— Какаду? — В голосе миссис Оливер звучало искреннее недоумение.

— А крикетный мяч?

— Поистине, — с достоинством отвечала миссис Оливер, — вы или с ума сошли, или… или у вас тяжкое похмелье! Какие-то розовые кони, какаду, крикетные мячи…

Она повесила трубку.

Я все еще был под впечатлением от этого второго упоминания «Бледного коня», когда телефон зазвонил снова.

На этот раз это был мистер Соме Уайт, известный адвокат, сообщивший мне, что, согласно завещанию моей крестной, леди Хескет-Дюбуа, мне надлежит выбрать три картины из ее коллекции.

— Ничего особо ценного там нет, — продолжал мистер Соме Уайт меланхолично и без энтузиазма. — Но вы, как я понимаю, однажды выразили восхищение какими-то картинами из коллекции.

— У нее было несколько чудесных индийских акварелей, — отвечал я. — По-моему, вы уже сообщали мне об этом, но, боюсь, я как-то позабыл.

— Совершенно верно, — сказал мистер Соме Уайт. — Но завещание вступило в силу, и сейчас вам предоставляется право выбора. Поверенные в делах, одним из которых являюсь я, берут на торги имущество из ее лондонского дома. Поэтому если бы вы смогли улучить время и заглянуть на Элсмер-сквер, не откладывая дела в долгий ящик…

— Я сейчас приеду, — сказал я.

Для работы утро было явно неподходящим.

3

Держа под мышкой три выбранных мной акварели, я вышел из дома 49 на Элсмер-сквер и тут же налетел на кого-то, подымавшегося по ступенькам к парадному входу. Я извинился, получил соответствующие извинения в ответ и хотел было уже окликнуть проезжавшее такси, как вдруг меня осенило и, резко обернувшись, я спросил:

— Привет, Корриган, я ведь не ошибся?

— Это… да, о да… это же Марк Истербрук!

Джим Корриган и я были приятелями в Оксфорде, но уже лет пятнадцать, если не больше, не виделись.

— Подумал, какое лицо знакомое, а что это ты, не сразу сообразил, — сказал Корриган. — Читаю время от времени твои статьи и, должен тебе сказать, получаю от них большое удовольствие.

— А ты как? Занимаешься научной работой, как собирался?

Корриган вздохнул.

— К сожалению, нет. Самостоятельная научная работа — штука дорогостоящая. Если только найти себе покровителей — какого-нибудь кроткого миллионера или какое-нибудь сообщество, члены которого легко поддаются внушению.

— «Печеночные паразиты» — это ведь твоя тема?

— Ну и память! Нет, их я забросил. Теперь меня интересуют железы внутренней секреции. Ты о некоторых из них и не слыхивал. Влияют на настроение. А зачем еще нужны, никто не знает.

В его глазах вспыхнул энтузиазм исследователя.

— Ну и что ты открыл?

— Видишь ли, — как бы извиняясь, сказал Корриган. — Согласно моей теории, эти железы кое в чем определяют поведение. Грубо говоря, их секрет можно уподобить смазочным маслам в автомобильных тормозах. Нет масла — тормоз отказывает. А в человеческом организме недостаток этого секрета может — я говорю только предположительно, — может привести к формированию у субъекта преступных наклонностей.

Я присвистнул:

— А как быть тогда с первородным грехом?[144]

— Действительно! — сказал доктор Корриган. — Пасторам, судя по всему, это понравиться не может. К сожалению, я не смог никого заинтересовать моей теорией. И потому работаю врачом северо-западного полицейского округа. Не лишено интереса. Видишь массу прирожденных преступников. Но не стану утомлять тебя скучными профессиональными подробностями. Может, пообедаешь со мной?

— С удовольствием. Но ты ведь, кажется, шел туда? — Кивком головы я указал на дом.

— Не то чтобы шел, — уточнил Корриган. — Хотел нагрянуть неожиданно.

— Но там нет никого, кроме сторожа.

— Так я и думал. Мне надо выяснить кое-что о покойной леди Хескет-Дюбуа, если это возможно.

— Осмелюсь предположить, что смогу рассказать тебе о ней больше, нежели сторож. Она была моей крестной.

— Серьезно? Значит, мне повезло. Куда же мы пойдем подкрепиться? В двух шагах от Лоундис-сквер есть одно местечко — не слишком изысканное, но суп из даров моря они готовят как нигде!

В маленьком ресторанчике бледный парень в форме французского моряка принес нам котелок с супом.

— Превосходно! — сказал я, попробовав супа. — А теперь, Корриган, что бы тебе хотелось знать о старушке? И между прочим, зачем?

— Это довольно долгая история, — неопределенно ответил мой приятель. — Сначала расскажи мне, что она из себя представляла.

Я собрался с мыслями.

— Леди старой закваски, — сказал я. — Викторианской. Вдова вице-губернатора какого-то Богом забытого острова. Была богата, любила комфорт. Зимой отправлялась за границу — в Эсторил[145] и прочие места в таком же роде. Дом ее был безобразно обставлен — набит разной викторианской рухлядью и самым безвкусным и вычурным викторианским серебром, какое только можно вообразить. Детей у нее не было, держала пару довольно воспитанных пуделей, которых обожала. Упрямая. Оставалась верна консервативным взглядам. Натура добрая, но властная. Никогда не меняла образа жизни и привычек. Этого довольно?

— Не уверен, — сказал Корриган. — Ее могли шантажировать, как тебе кажется?

— Шантажировать? — Я был крайне изумлен. — В высшей степени маловероятно! А в чем, собственно, дело?

И тогда я впервые услышал об обстоятельствах убийства отца Германа.

Уронив ложку, я спросил:

— Список фамилий? У тебя он с собой?

— Копия. Я переписал его. Вот, пожалуйста.

Он вынул из кармана листок, а я взял его и принялся изучать.

— Паркинсон? Я знаю двух Паркинсонов. Артур служил во флоте. А Генри Паркинсон — в одном из министерств. Ормрод — в конной гвардии есть какой-то майор Ормрод… Сэндфорд — это из детства, так звали нашего ректора… Хармондсворт? Нет, не знаю. Такертон… — Я помолчал. — Это, случаем, не Томазина Такертон?

Корриган с любопытством взглянул на меня.

— Вполне может быть, хоть мне это и неизвестно. А кто она такая и чем занимается?

— В настоящее Бремя — ничем. Примерно неделю назад я видел в газете извещение о ее смерти.

— Тогда нам от этого мало проку.

Я продолжал читать:

— Шоу. Я знаю зубного врача по фамилии Шоу, и есть еще один Шоу, королевский адвокат. Делафонтен… знакомая фамилия, я недавно слышал ее, но где? Корриган. Это случайно не про тебя?

— От всей души надеюсь, что нет. У меня такое чувство, что очутиться в этом списке не самая большая удача.

— Может быть. А почему этот список навел тебя на мысль о шантаже?

— Таково было, если я не ошибаюсь, предположение инспектора Лежена. В качестве самого вероятного. Но существует и масса других возможностей. Это может оказаться список торговцев наркотиками, наркоманов или секретных агентов — да мало ли кого. Достоверно известно лишь одно: для того, чтобы раскрыть преступление, надо, чтобы оно было сначала совершено.

Я спросил с интересом:

— Ты всегда проявляешь такой интерес к криминальной стороне твоей работы?

Он помотал головой:

— Не сказал бы. Просто меня интересует тип преступника как такового. Обстоятельства жизни, воспитание и особенно состояние желез внутренней секреции.

— Тогда откуда такой интерес к перечню фамилий?

— Да сам не знаю. — Корриган задумался: — Может быть, оттого, что увидел там свою фамилию. — Ну и… вперед, Корриганы! Корриган, на помощь Корригану!

— На помощь? Значит, ты уверен, что это список пострадавших, а не злоумышленников? Но ведь может оказаться и наоборот?

— Ты совершенно прав. И уверенность моя, конечно, выглядит странно. Но есть у меня какое-то внутреннее чувство. А может быть, это все из-за отца Германа. Я не так часто с ним сталкивался, но человек он был прекрасный, всеми уважаемый, и прихожане очень любили его. Честный, принципиальный человек. Не могу отделаться от чувства, что он придавал этому списку очень большое значение.

— Ну а каковы успехи следствия?

— Следствие идет, но это дело долгое. Проверяют то одно, то другое. Например, углубляются в биографию женщины, вызвавшей к себе отца Германа в тот вечер.

— Кто она такая?

— Судя по всему, ничего таинственного в ней нет. Вдова. У нас была версия, что муж ее мог играть на скачках, но это не подтвердилось. Женщина работала в маленькой коммерческой организации, занимавшейся изучением спроса на потребительские товары. Ничего подозрительного. Фирма не очень крупная, но вполне почтенная. О женщине этой в фирме знают мало. Приехала она с севера, из Ланкашира[146]. Единственная странность, что она не хранила никаких памятных вещей.

Я пожал плечами:

— Таких людей больше, чем мы думаем. Все в мире одиноки.

— Твоя правда.

— Итак, ты решил включиться в расследование?

— Просто разнюхать кое-что. Хескет-Дюбуа — фамилия редкая. Я думал, если удастся выяснить что-нибудь про эту даму, то… — Он не закончил мысли. — Но из того, что ты мне рассказал, мало что можно извлечь.

— Да, наркоманкой не была и продажей наркотиков не занималась. К секретным агентам и подавно не принадлежала. Жизнь вела слишком безупречную, чтобы ее могли шантажировать. Не представляю себе, в какой список ее можно включить. Драгоценности она держала в банке, так что и грабить ее было совершенно бессмысленно.

— Ты знаешь еще каких-нибудь Хескет-Дюбуа? Может быть, ее сыновей?

— Да не было у нее детей. Никого, кроме племянника и племянницы, но у тех фамилии другие. А ее муж в своей семье был единственным ребенком.

Корриган кисло поблагодарил меня за ценные сведения. Потом он посмотрел на часы и, бодренько пробормотав, что должен еще поспеть на вскрытие, попрощался.

Я задумчиво побрел домой, где вскоре обнаружил, что не могу сосредоточиться на работе, и неожиданно почувствовал вдруг потребность позвонить Дэвиду Ардингли.

— Дэвид? Это Марк. Эта девушка, которую я вчера с тобой видел… Поппи… Как ее фамилия?

— Хочешь увести у меня девушку, да?

Предположение это, видимо, очень позабавило Дэвида.

— Да у тебя их полным-полно, — в тон ему ответил я. — Мог бы и поделиться!

— Ты тоже девушками не обижен, старина. Я думал, ты был с твоей пассией.

«Твоя пассия». Отвратительное выражение. Хотя в общем-то вполне соответствует, как я внезапно ощутил, характеру моих отношений с Гермией. Так почему же так огорчили меня его слова? Ведь в глубине души я всегда знал, что мне суждено будет когда-нибудь жениться на Термин. Она мне нравится больше других. У нас так много общего…

Непонятно почему, но мне вдруг мучительно захотелось зевнуть. Передо мной предстало наше будущее. Гермия и я на серьезных проблемных спектаклях — только тех, которые надо видеть. Беседы о живописи, музыке. Вне всякого сомнения, Гермия — идеальная спутница жизни.

«Но веселого мало», — произнес вдруг какой-то насмешливый чертенок, выскочивший из глубин подсознания. Я был шокирован.

— Ты что, уснул там? — спросил Дэвид.

— Ничего подобного. Сказать по правде, я нахожу, что общение с твоей Поппи очень освежает.

— Весьма точно сказано. Освежает — в небольших дозах. По-настоящему ее зовут Памела Стирлинг. Работает в одном из шикарных цветочных магазинов Мэйфера[147]. Знаешь? Три засохших веточки, какой-нибудь пятнистый лавровый листик, тюльпан с вывороченными лепестками. Все. Цена — три гинеи[148].

Он дал мне адрес.

— Пригласи ее куда-нибудь — не пожалеешь, — сказал он с добродушной щедростью. — Ты поймешь, что значит чудесный отдых. Эта синеглазка абсолютная невежда. В голове у нее полнейшая пустота. Она будет верить каждому твоему слову. Между прочим, она добродетельна, так что не обольщайся пустыми надеждами.

И он положил трубку.

Не без трепета ступил я под своды магазина «Цветоводство». Одуряющий запах гардений[149] чуть не сбил меня с ног.

Затянутые в зеленые униформы служительницы выглядели точь-в-точь как Поппи, и я даже растерялся Наконец я все-таки углядел ее. Она мучилась над каким-то адресом, нетвердо зная, как пишется Фортескью-Кресчент. Когда она освободилась, с трудом рассчитав сдачу с пятифунтовой купюры, я рискнул привлечь ее внимание.

— Нас вчера познакомил Дэвид Ардингли, — напомнил я ей.

— Ах да, — любезным тоном отозвалась Поппи, рассеянно глядя куда-то поверх моей головы.

— Я хотел задать вам один вопрос, — сказал я и вдруг испугался. — Но, может быть, сначала мне лучше купить цветов?

— У нас чудесные свежие розы. Партия прибыла сегодня утром, — сказала Поппи заученно, как робот, которому нажали соответствующую кнопку.

— Наверное, этих желтых. — Роз в магазине было видимо-невидимо. — Сколько они стоят?

— Очень, очень недорого, — сладко пропела Поппи. — Всего по пять шиллингов штука!

Судорожно глотнув, я попросил себе шесть роз.

— И два-три этих элегантных листочка, правда?

«Элегантные листочки», как мне показалось, были несколько подсохшие, чем вызвали у меня сомнения. Вместо них я выбрал ярко-зеленый папоротник, чем сильно повредил себе в глазах Поппи.

— Я хотел спросить вас кое-что, — опять рискнул повторить я в то время, как Поппи довольно неуклюже прилаживала папоротник к розам. — Вчера вы упомянули про какого-то «Бледного коня».

Поппи вздрогнула и уронила розы и папоротник.

— Не могли бы вы рассказать про это поподробнее?

Согбенная Поппи наконец распрямилась.

— Что вы сказали? — проговорила она.

— Я спросил вас про «Бледного коня».

— Бледного коня? Что вы под этим подразумеваете?

— Вы упомянули о нем вчера вечером.

— Это совершенно невозможно. Никогда не слышала ни о чем подобном!

— Кто-то рассказывал вам о «Бледном коне». Кто это был?

Поппи набрала воздух и быстро проговорила:

— Я совершенно не понимаю, о чем вы меня спрашиваете! И нам запрещается болтать с покупателями! — Она Завернула мою покупку в лист бумаги. — С вас тридцать пять шиллингов.

Я дал ей две фунтовые купюры. Она сунула мне в руку шесть шиллингов и быстро занялась другим покупателем.

Я заметил, что руки у нее слегка дрожали.

Я медленно вышел… Уже на улице я сообразил, что она ошиблась (папоротник стоил‘семь шиллингов и шесть пенсов) и дала мне слишком много сдачи. До этого в арифметике она ошибалась в свою пользу. Я вспомнил ее хорошенькое бессмысленное личико, огромные синие глаза. В глазах этих что-то промелькнуло.

— Испуг, — сказал я себе. — Сильный испуг. Но почему? Почему?

Глава 5 Рассказ Марка Истербрука

1

— Какое облегчение, — вздохнула миссис Оливер, — знать, что все это кончилось и ничего не произошло!

Теперь можно было наконец отдохнуть. Организованный Родой праздник прошел как и полагается таким праздникам. Неумеренное волнение по поводу погоды, которая с утра казалась переменчивой. Серьезные дискуссии о том, где лучше расположить столики — на открытой лужайке или в большом амбаре и под навесом. Бесконечные яростные бои местного значения относительно чая, столиков с угощением и так далее. Такт, проявленный Родой при улаживании всех этих споров. Периодические исчезновения прелестных, но взбалмошных Родиных собак, которым надлежало сидеть взаперти в доме ввиду опасений, что поведение их на празднике не будет особенно примерным, опасений, полностью оправдавшихся. Прибытие очаровательной укутанной в палевые[150] меха звезды средней яркости, открывшей этот замечательный праздник чудесной речью, куда она вставила несколько прочувствованных слов о горестной судьбе репатриантов[151], чем несколько озадачила присутствующих, так как средства, собранные на этом празднике, предназначались на восстановление церковной колокольни. Выдающийся успех буфета. Обычные трудности со сдачей. Неразбериха с чаем, когда каждый из устроителей одновременно со всеми прочими норовил проникнуть под навес, чтобы выпить свою чашку и помочь с разливкой чая.

И наконец долгожданный вечер. Народные танцы в амбаре затянулись. Предстоял еще фейерверк, а также костер, но уставшие хозяева уже удалились в дом, чтобы съесть в столовой импровизированный холодный ужин и отдохнуть душой за одной из тех сумбурных бесед, когда каждый говорит о своем, мало заботясь о том, что думают и говорят другие, — времяпрепровождение бестолковое и очень уютное. Собак выпустили, и они, довольные, грызли под столом кости.

— Мы соберем больше, чем собрали в прошлом году в Детский фонд, — удовлетворенно заметила Рода.

— Удивительно, — сказала мисс Макалистер, гувернантка хозяйских детей, родом из Шотландии, — как это Майкл Брент умудряется три года подряд находить клад! Не наводит ли его кто-нибудь?

— Леди Брукбэнк выиграла свинью, — сказала Рода. — Не думаю, чтобы это ее здорово осчастливило. Вид у нее был крайне растерянный.

За столом собрались Рода, ее муж, полковник Деспард, мисс Макалистер, молодая рыжеволосая особа, очень точно прозванная Джинджер[152], миссис Оливер и здешний викарий, достопочтенный Калеб Дэн Калтроп, с женой. Викарий был пожилым мужчиной ученого вида, очень милым; ни с чем не сравнимое удовольствие ему доставляло цитирование по всякому поводу классиков. Этой привычке, весьма неудобной для окружающих, так как из-за нее часто нарушался ход общей беседы, он отдал дань и сейчас. Отклика на его звучную латынь викарию не требовалось; наградой ему служила сама по себе удачно подобранная цитата.

— Как говорил Гораций…[153]— заметил викарий и обвел всех сияющим взглядом.

В разговоре, как всегда в подобных случаях, произошла заминка, после чего Джинджер задумчиво сказала:

— Думаю, миссис Хорсфол что-то подстроила с номерами. Бутылку шампанского выиграл ее племянник.

Миссис Дэн Калтроп, строгая женщина с красивыми глазами, все поглядывала на миссис Оливер и наконец спросила:

— А что, вы думали, должно было произойти на празднике?

— Ну, если начистоту, так убийство или что-нибудь в этом роде.

Ответ очень заинтересовал миссис Дэн Калтроп.

— Но почему?

— Да уж так. Может быть, причин и вовсе нет, просто на прошлом празднике, на котором я присутствовала, так именно и случилось.

— Понятно. И это выбило вас из колеи?

— Чрезвычайно.

Викарий с латыни переключился на греческий.

После паузы мисс Макалистер выразила сомнение в честности лотереи, где разыгрывалась живая утка.

— Очень щедро со стороны папаши Лага из «Королевских доспехов» прислать нам для буфета двенадцать дюжин пива, — сказал Деспард.

— «Королевские доспехи»? — живо переспросил я.

— Это, милый, наш местный кабачок, — пояснила Рода.

— Но в округе есть и другой, не правда ли? «Бледный конь», так вы его, кажется, называли, — обратился я к миссис Оливер.

Ожидаемой реакции не последовало. Никто не переменился в лице, все остались спокойны и безучастны.

— «Бледный конь» — это не кабачок, — сказала Рода. — Я имею в виду теперь.

— Это бывший постоялый двор, — пояснил Деспард, — основная часть здания сохранилась, если не ошибаюсь, еще с шестнадцатого века. Но сейчас это просто обыкновенный усадебный дом, и не понимаю, почему бы им не назвать его как-нибудь иначе.

— О нет! — воскликнула Джинджер. — Ужасно глупо было бы переименовать эту усадьбу в какой-нибудь «Приют» или «Бельвю». Мне больше нравится «Бледный конь», и там ведь у них висит чудесная старинная вывеска постоялого двора. В зале, в раме.

— У кого у них? — спросил я.

— Дом этот-принадлежит Тирзе Грей, — объяснила Рода. — Разве вы ее сегодня здесь не видели? Такая высокая, седая, с короткой стрижкой.

— Она увлекается оккультизмом[154],— сказал Деспард. — Устраивает спиритические сеансы, впадает в транс, занимается магией. Не то чтобы служительница дьявола, но не без этого.

Джинджер неожиданно прыснула.

— Простите, — извиняющимся тоном сказала она. — Я вообразила мисс Грей, словно мадам де Монтеспан[155], у алтаря, обшитого черным бархатом.

— Джинджер! — прервала ее Рода. — Здесь викарий!

— Простите, мистер Калтроп!

— Ничего страшного, — расплылся в улыбке викарий. — Еще древние говорили… — Дальнейшее шло по-гречески.

После приличествующей паузы я опять возобновил свою атаку:

— Мне все-таки интересно, кто эти «они», мисс Грей, а кто еще?

— О, с ней живет ее подруга. Сибилла Стэмфордис. Она у них медиум, если я не ошибаюсь. Да вы наверняка с ней встречались, она вся обвешана бусами и скарабеями, а иной раз еще появляется в сари — непонятно почему, так как в Индии сроду не бывала.

— И есть еще Белла, — добавила миссис Дэн Калтроп, — их кухарка, она из Литл-Даннинга и слыла там колдуньей. У них вся семья такая. Мать ее тоже занималась колдовством.

Сказано это было очень просто и буднично.

— Вы говорите так, миссис Калтроп, словно верите в колдовство, — заметил я.

— Конечно верю! Ничего в нем нет особенного или таинственного. Все очень просто. Унаследовать такой семейный дар — большое преимущество. Детям тогда запрещают дразнить вашего кота, а вам носят со всей округи творог и домашнее варенье.

Я посмотрел на нее: не шутит ли? Но лицо миссис Колтроп было совершенно серьезным.

— Сибилла очень помогла нам сегодня с предсказаниями судьбы, — сказала Рода. — Сидела в зеленом шатре. Она, по-моему, великолепная гадалка.

— Мне она нагадала много всяких чудес, — заметила Джинджер. — Обещала богатство. Роман с темноволосым заморским красавцем, двух мужей и шестерых детей. Вот уж отвалила так отвалила!

— Я видела, как дочка Кертисов выходила от нее и хихикала, — сказала Рода. — А после она была крайне холодна со своим молодым человеком. Заявила, что напрасно он думает, будто на нем клином сошелся свет.

— Бедняга Том. Надеюсь, он отплатил ей той же монетой?

— О да! «О том, что она мне предсказала, лучше помолчим! Тебе, детка, это вряд ли придется по вкусу».

— Молодец Том!

— А старуха Паркер отнеслась ко всему этому весьма скептически, — усмехнулась Джинджер. — «Глупости какие, — сказала она. — Неужели вы верите всем этим сказкам?» Но тут встряла миссис Крипе. «Ты знаешь не хуже моего, Лиззи, — сказала она, — что мисс Стэмфордис видит вещи, другим недоступные, а мисс Грей способна предсказать смерть с точностью до дня! И не было случая, чтобы она ошиблась. Иногда, как подумаешь, просто мороз по коже!» А миссис Паркер ей в ответ: «Смерть — тогда другое дело. Это особый дар». И миссис Крипе сказала: «Как бы то ни было, но мне бы не хотелось ненароком досадить чем-нибудь этой троице».

— Все это так интересно! Вот бы познакомиться с ними, — мечтательно сказала миссис Оливер.

— Мы отвезем вас туда завтра, — пообещал полковник Деспард. — Старый постоялый двор стоит того, чтобы его посмотреть. У них хватило ума сделать его удобным для жизни и при этом не испортить стиля.

— Завтра утром я позвоню Тирзе, — сказала Рода.

Должен признаться, что в комнату свою я вернулся с чувством некоторого уныния.

«Бледный конь», который представлялся моему воображению чем-то непонятным и зловещим, оказался вовсе не тем, что я думал.

Если только где-то не существует другой «Бледный конь»…

Я размышлял над возможностью подобного феномена, пока не уснул.

На следующий день, который был воскресеньем, все проснулись с чувством приятной расслабленности. Обычной после подобных мероприятий. На лужайке билась на влажном ветру парусина навеса и праздничных шатров, дожидаясь следующего утра, когда служащим фирмы, помогавшим с устройством праздника, надлежало их убрать. В понедельник и нам всем предстояло засучить рукава и, произведя тщательный осмотр, все почистить и привести в порядок. А сегодня, как мудро решила Рода, лучше отдыхать, развлекаться и ни о чем не думать.

Всей компанией мы посетили церковь, где почтительно прослушали ученую проповедь Дана Калтропа, посвященную выдержкам из Книги пророка Исайи[156] и содержащую рассуждения, как показалось мне, не столько о религии, сколько о персидской истории.

— Мы приглашены на ленч к мистеру Венейблзу, — объявила затем Рода. — Он вам понравится, Марк. Он человек крайне энергичный — где только не бывал, чем только не занимался! Знает массу самых невероятных вещей. Года три назад купил «Приор-Корт», столько там всего понаделал и, наверное, ужасно потратился. Он перенес полиомиелит[157] и потому вынужден передвигаться в кресле на колесиках. Это для него настоящая трагедия. Ведь раньше он был, как я слышала, заядлым путешественником. Денег у него, конечно, куры не клюют. Как я уже сказала, он чудесно отделал дом, а ведь там все уже полуразвалилось, все пришло в негодность. А теперь в комнатах полным-полно всякой роскоши. Ведь мистер Венейблз, говорят, завсегдатай аукционов.

«Приор-Корт» был всего в нескольких милях. Хозяин встретил нас в холле, сидя в своем кресле на колесиках.

— Очень мило, что вы заехали, — радушно сказал он. — Вы, должно быть, совершенно измучились вчера. Но праздник, Рода, удался на славу.

Мистер Венейблз был человек лет пятидесяти, с лицом худым и несколько хищным, на котором заметно выступал крючковатый нос. Галстука он не носил, что придавало его облику оттенок старомодности.

Рода представила всех друг другу.

— Эту леди я видел вчера за ее основным занятием, — сказал мистер Венейблз, улыбнувшись миссис Оливер. — Имею шесть ее книг с автографами. Это значит, что шесть рождественских подарков у меня уже заготовлено. Вы потрясающе талантливы, миссис Оливер. Пишите больше. Ваши книги не могут наскучить. — Он осклабился, покосившись на Джинджер: — А вы, милочка, чуть не обставили меня с этой живой уткой. — Затем он обратился ко мне: — Мне очень понравилась ваша статья в «Ревью» от прошлого месяца.

— С вашей стороны было крайне любезно посетить наш праздник, мистер Венейблз, — сказала Рода. — После щедрого чека, который вы нам прислали, я уж не надеялась, что вы приедете сами.

— О, я такие вещи обожаю! Настоящий английский деревенский праздник, не правда ли? Я вернулся домой в обнимку с изумительно уродливой проволочной куклой, вдохновленный многообещающим, но маловероятным пророчеством старушки Сибиллы, весь обвешанный псевдоегипетскими побрякушками и в сверкающем золотой парчой тюрбане на голове.

— Добрая старая Сибилла! — воскликнул полковник Деспард. — Мы сегодня собираемся на чай к Тирзе. Это ведь очень интересный старинный дом.

— «Бледный конь»? Еще бы! Только я предпочел бы, чтобы он по-прежнему оставался постоялым двором. Не могу отделаться от чувства, что с местом этим в прошлом было связано что-то таинственное и дурное. Контрабанда едва ли, так как к морю этот край отношения не имеет. Разбойничий притон? Возможно. А может быть, здесь останавливались богатые путники и потом бесследно исчезали. Как бы там ни было, превратиться в конечном итоге в мирное обиталище трех старых дев — участь для подобного места незавидная.

— О, я их воспринимаю совершенно иначе! — воскликнула Рода. — Если Сибилла Стэмфордис со своими сари, скарабеями и аурами[158] вокруг головы, которые она якобы умеет различать, действительно смешна, то Тирза вызывает даже какое-то благоговейное чувство, разве я не права? Кажется, будто она читает твои мысли. У нее действительно есть дар ясновидения, только она это не афиширует, но все вокруг и так знают.

— А Белла — та и вовсе никакая не старая дева, она уже двух мужей похоронила, — добавил полковник Деспард.

— Ну тогда я искренне прошу у нее прощения! — рассмеялся Венейблз.

— Причем о смерти обоих в округе ходили довольно мрачные толки, — прибавил Деспард. — Поговаривали, что оба они ей чем-то не угодили, и она нагнала на них порчу, после чего и тот, и другой начали чахнуть, а затем и вовсе погибали.

— Да, конечно, я и позабыл, что она местная ведьма!

— Так утверждает миссис Дэн Калтроп.

— Занятная штука колдовство, — задумчиво протянул Венейблз. — Разновидности его встречаются повсюду, по всему миру. Помню, когда я был в Восточной Африке…

И он тут же, к общему удивлению, стал рассказывать об африканских знахарях, о малоизученных религиозных культах на Борнео[159]. После ленча он обещал показать нам маски колдунов Западной Африки.

— Чего только не встретишь в этом доме! — со смехом воскликнула Рода.

— Что ж, — заметил Венейблз, пожав плечами, — если не можешь себе позволить ездить повсюду и видеть все, то это все должно само к тебе попадать.

В голосе его проскользнула нотка горечи, и он покосился на свои парализованные ноги.

— «Есть многое на свете, друг Горацио»[160],— процитировал он слова Гамлета. — Это всегда было для меня настоящим проклятьем. Вокруг столько интересного, что мне хотелось обо всем узнать, увидеть! Ну что ж, в конце концов, в свое время я успел не так уж мало. И даже теперь в жизни моей есть нечто утешительное.

— Но почему здесь? — неожиданно спросила миссис Оливер.

Прочие ощущали некоторую неловкость, какую испытываешь всегда, мельком соприкоснувшись с чужой бедой. Но миссис Оливер не поддалась этому чувству и решилась спросить о том, что было ей интересно. Это откровенное любопытство восстановило в комнате атмосферу непринужденности.

Венейблз поглядел на нее вопросительно.

— Я хочу сказать, — пояснила миссис Оливер, — почему из всех мест вы поселились именно здесь, в таком захолустье? Вероятно, чтобы быть поближе к вашим друзьям?

— Нет. Если вам угодно знать, я выбрал это место именно для того, чтобы быть от них подальше.

Губы Венейблза тронула ироническая улыбка.

Интересно, какое влияние оказал на этого человека его недуг, подумал я. Искорежил ли его душу? Или же он смог приспособиться к изменившимся обстоятельствам сравнительно легко и хладнокровно, проявив подлинное величие духа?

И, как будто прочитав мои мысли, Венейблз вдруг сказал:

— В вашей статье вы пишете о различном понимании слова «величие», сравниваете то, что вкладывают в это понятие на Западе и на Востоке. Но какие качества мы сами, современные англичане, имеем в виду, называя кого-нибудь «великий человек»?

— Силу интеллекта, конечно, — ответил я, — а также силу нравственного примера.

Он взглянул на меня, и в глазах его зажегся огонек.

— А разве не бывает дурных людей, которых можно причислить к великим? — спросил он.

— Конечно, бывает, — азартно вскричала Рода. — Наполеон, Гитлер, масса других… Все это великие люди.

— Если судить по их роли в истории, — сказал Деспард. — А при личном общении не думаю, чтобы они производили такое уж сильное впечатление.

Джинджер подалась вперед в кресле и взъерошила свою морковного цвета гриву.

— Интересная мысль, — сказала она. — При ближайшем рассмотрении они могут оказаться жалкими, ничтожными людишками. Напыщенными позерами, движимыми комплексом неполноценности и желанием кем-то стать, даже если для этого надо отправить к черту весь мир.

— О нет, — горячо возразила Рода. — Если б они были такими, им не удалось бы достичь того, чего они достигли.

— Ну, не уверена, — сказала миссис Оливер. — Ведь устроить в доме пожар способен и самый несмышленый ребенок.

— Полноте, — сказал Венейблз. — Я решительно не согласен с этим новомодным приуменьшением зла как чего-то эфемерного. Зло существует. И оно — великая сила. Иногда даже более великая, нежели добро. Зло есть повсюду. Его надо уметь различать и побеждать. Иначе, — он развел руками, — все полетит в тартарары.

— В моем воспитании, конечно, — как бы извиняясь, заметила миссис Оливер, — дьявол играл кое-какую роль Я хочу сказать, вера в дьявола. Но, знаете, я все же никогда не могла отделаться от чувства, что он глуп. Эти копыта, рога и прочее. Ужимки, как у дурного комедианта. Разумеется, в моих романах часто действует ловкий и злой преступник. Публика это любит. Но воспитывать его характер мне становится все труднее. Пока читатель не знает, кто он, его еще можно делать яркой личностью, но потом, когда все обнаруживается, все летит в тартарары. Разочарование неизбежно. Куда проще изобразить банкира, растратившего чужие деньги, или мужа, который замыслил избавиться от жены, чтобы жениться на гувернантке своих детей. Понимаете, это ведь гораздо естественнее!

Все засмеялись, и миссис Оливер тут же принялась оправдываться:

— Я знаю, это звучит смешно, но вы, должно быть, поняли, что я имею в виду.

Мы все дружно заверили ее, что на этот счет она может быть совершенно спокойна.

Глава 6 Рассказ Марка Истербрука

Мы выехали из «Приоре-Корт» уже после четырех. Угостив нас весьма изысканным ленчем, Венейблз принялся показывать все свои достопримечательности — дом его оказался истинной сокровищницей.

— Да, в деньгах он, верно, купается, — заметил я, когда мы наконец все-таки отбыли из «Приорс-Корт». — Какая яшма[161], какие африканские статуэтки! Не говоря уже о фарфоре — мейсенском[162] и «Бау»[163]. Вам повезло, что у вас есть такой сосед!

— Мы прекрасно это понимали, — сказала Рода. — Здесь вокруг люди приятные, но определенно скучноватые. Мистер Венейблз выгодно отличается от всех них.

— Каким образом он разбогател? — спросила миссис Оливер. — Или он всегда был богат?

Деспард едко заметил, что в наше время никто не может похвастать наследственным состоянием. Порукой тому — большие расходы на похороны и налоговая система.

— Кто-то мне рассказывал, — добавил он, — что начинал он чуть ли не грузчиком, но это, по-моему, чистые домыслы. О детстве своем и родителях он, правда, никогда не упоминает. Вот вам таинственная личность, — обратился он к миссис Оливер, — специально для ваших романов.

Миссис Оливер отвечала, что ей вечно навязывают нечто совершенно ей не нужное.

Оказалось, что «Бледный конь» — наполовину деревянное сооружение (не обшитое деревом, а именно деревянное). Оно стояло немного в стороне от деревенской улицы. Позади него располагался обнесенный стеной сад, что придавало дому вид уютный и патриархальный.

Я был разочарован и не стал этого скрывать.

— Ничего зловещего, — пожаловался я. — Ни намека.

— Подождите, пока не посмотрите его внутри, — сказала Джинджер.

Мы вылезли из машины и подошли к двери, которая при нашем приближении тут же раскрылась.

На пороге стояла мисс Тирза Грей — рослая, несколько мужеподобная, в твидовом пиджаке и юбке. Высокий лоб обрамляли жесткие седоватые волосы, нос был крупный и крючковатый, а голубые глаза словно видели вас насквозь.

— Наконец-то, — приветливо пробасила она. — Я уж думала, вы заблудились.

В полумраке холла я едва различил выглядывавшее из-за ее твидового плеча еще одно женское лицо. Лицо было странное и какое-то расплывшееся, точно вылепленное из глины ребенком, случайно забредшим в мастерскую скульптора. Такие лица, подумал я, можно встретить на полотнах итальянских и фламандских примитивистов.

Рода представила нас друг другу и объяснила, что мы были на ленче в «Приорс-Корт», у мистера Венейблза.

— Ах, — воскликнула мисс Грей, — тогда все ясно! Праздник чревоугодия! Уж этот его итальянец повар! А после все редкости его редкостного дома. Ну да ладно, надо же бедняге как-нибудь развлекаться. Но входите, входите. Мы, знаете ли, гордимся нашим гнездышком. Постройка пятнадцатого века, а некоторые ее части — даже четырнадцатого.

Потолок в холле был низкий, в сумраке я едва различил ведущую наверх винтовую лестницу, а над большим камином — картину в раме.

— Это вывеска бывшего здесь постоялого двора, — сказала мисс Грей, поймав мой взгляд. — Как следует разглядеть ее при таком освещении вам трудно. Здесь изображен Бледный конь.

— Позвольте, я вам ее почищу, — предложила Джинджер. — Нет, серьезно! Только разрешите, и вы ахнете!

— Не знаю, право, — сказала Тирза Грей и откровенно спросила: — А что, если вы ее испортите?

— Но как это возможно! — возмутилась Джинджер. — Ведь это же моя профессия! Я реставратор Лондонских галерей, — пояснила она мне. — Увлекательнейшее дело.

— Да, к нынешним методам реставрации картин нужна определенная привычка, — сказала Тирза. — Каждый раз, когда мне случается теперь бывать в Национальной галерее[164], меня прямо оторопь берет. Картины выглядят так, словно их окунули в новейший стиральный порошок.

— Неужели вы всерьез предпочитаете видеть их потемневшими и порыжевшими? — возразила Джинджер. Она вгляделась в вывеску. — Вот у вашей, например, может появиться еще множество новых деталей, даже всадник на спине у коня!

Я тоже стал разглядывать полотно. Это была грубая живопись, единственным достоинством которой, если и было в ней какое-нибудь достоинство, являлся ее почтенный возраст вкупе с покрывавшим ее слоем копоти. На темном неясном фоне выделялась бледная фигура лошади.

— Эй, Сибилла, — закричала Тирза. — Гости покушаются на нашего коня, полюбуйся на этих нахалов!

Мисс Сибилла Стэмфордис вышла, чтобы присоединиться к нам. Это была высокая худая женщина с темными и довольно сальными волосами и плаксивым выражением рыбьего рта.

Даже ярко-изумрудное сари не в силах было украсить ее. Она заговорила слабым и дрожащим голосом.

— Наш милый, дорогой конь, — сказала она. — Мы влюбились в эту старинную вывеску с первого взгляда. По-моему, она тоже сыграла роль в том, что мы купили этот дом. Помнишь, Тирза? Но идемте, идемте!

Комната, куда она нас ввела, была небольшой и квадратной, возможно, в свое время здесь помещалась трактирная стойка. Теперь комнату украшал ситец и мебель в стиле «чиппендейл»[165], делавшие ее типичным дамским будуаром загородной усадьбы. Повсюду были расставлены вазы с хризантемами.

Нас повели смотреть сад, который, как я понял, летом должен был выглядеть очень мило, а когда мы вернулись в дом, чай был уже сервирован.

Когда мы уселись за стол с сандвичами и домашними пирогами, пожилая женщина, лицо которой я заприметил в зале, внесла чай в серебряном чайнике. На ней было некрасивое темно-зеленое домашнее платье. Впечатление, что ее лицо грубо слеплено ребенком из пластилина, при ближайшем рассмотрении не исчезло. Лицо это оказалось в достаточной мере бессмысленным и примитивным, но теперь непонятно было, почему оно меня так насторожило в первый момент.

Я почувствовал неожиданную досаду на себя. Взбрело же в голову вообразить бог весть что про этот бывший постоялый двор и трех его пожилых обитательниц!

— Спасибо, Белла, — сказала Тирза.

— Больше ничего не надо?

Слова эти, произнесенные невнятно, походили на бурчание.

— Ничего. Спасибо.

Белла направилась к двери. Она ни на кого не смотрела, но перед тем, как выйти, подняла глаза и бросила на меня быстрый взгляд. Было в этом взгляде нечто меня встревожившее — трудно сказать почему. Взгляд был злобный и какой-то странно проницательный. Я почувствовал, что без всякого усилия и даже без особого желания она в точности знает все, о чем я думаю.

Моя реакция не укрылась от Тирзы Грей.

— Вас смущает Белла, мистер Истербрук? — мягко сказала она. — Я заметила, что она посмотрела на вас.

— Она ведь местная, правда? — спросил я, стараясь выдать свой интерес за обычную светскую любознательность.

— Да. И кое-кто, без сомнения, называет ее местной ведьмой.

Сибилла Стэмфордис шевельнулась, и бусы ее звякнули.

— Сознайтесь, мистер… мистер…

— Истербрук.

— Истербрук. Вы, конечно, слышали, что все мы занимаемся колдовством. Сознайтесь. Видите ли, об этом ходят упорные толки.

— И, возможно, небезосновательные, — с довольным видом сказала Тирза. — Сибилла обладает незаурядными способностями.

Сибилла удовлетворенно вздохнула.

— Меня всегда влекло к сверхъестественному, — негромко проговорила она. — Еще в детстве я ощутила в себе какие-то необычные способности. Освоила автоматическое письмо как нечто само собой разумеющееся. Я даже не знала тогда, как это называется — когда тебе точно кто-то надиктовывает… Просто сидела с карандашом в руках, не понимая, что со мной происходит. И потом, конечно, я была чуткой сверх всякой меры. Однажды, когда друзья пригласили меня на чай, я, войдя в комнату, потеряла сознание, почувствовала, что там произошло нечто ужасное. Всей кожей почувствовала! А позже выяснилось, что там когда-то произошло убийство — двадцать пять лет назад. В той самой комнате!

Она затрясла головой и огляделась вокруг с победным видом.

— Удивительно, — заметил полковник Деспард, вежливо, но неприязненно.

— И в этом доме случалось кое-что зловещее, — хмуро сказала Сибилла. — Но мы предприняли необходимые меры. Духи земли получили свободу.

— Нечто вроде весенней уборки, только духовной? — предположил я.

Сибилла поглядела на меня странным взглядом.

— Какой чудесной расцветки ваше сари! — воскликнула Рода.

Сибилла просияла:

— Да, я купила его в Индии. Я там очень интересно проводила время — изучала йогу, ну и так далее. Но постоянно не могла избавиться от чувства, что все это слишком мудрено — не так близко к природе, как это следует, к истинной простоте. По-моему, надо вернуться к истокам, к первобытным силам. Я одна из немногих женщин, посетивших Гаити[166]. Вот там вы черпаете из истинного кладезя оккультизма. Не без искажений, конечно, и известной порчи. Но корни, несомненно, именно там.

Мне там многое показали, в особенности когда им стало известно, что у меня есть старшие сестры-близнецы. Ребенок, рожденный после близнецов, имеет особый дар, — объясняли они, — интересно, правда? У них есть изумительные ритуальные танцы, посвященные смерти. Все атрибуты смерти — череп и скрещенные кости и орудия могильщика — лопата, заступ, кирка. Они наряжаются в одежду факельщиков: плащи, цилиндры.

Верховный жрец их — барон Самди, а имя божества, которое он вызывает, — Легба. Это божество, «отверзающее врата». Чтобы вызвать смерть, надо послать за ней дух умершего. Занятная мысль, не правда ли?

— А вот это, — Сибилла поднялась из-за стола и достала с подоконника какой-то предмет, — это мой священный амулет: сушеная тыква с узором из бусинок и — видите? — змеиных позвонков.

Мы вежливо, но без особого энтузиазма осмотрели амулет.

Сибилла ласково потеребила свою ужасную игрушку.

— Очень интересно, — галантно сказал Деспард.

— Я бы куда больше могла вам про это рассказать…

Тут внимание мое рассеялось. Сибилла продолжала перетряхивать перед нами багаж своих колдовских познаний. Как в тумане, долетали до меня слова: «магистр Карфур», «Коа», «семейство Гиде».

Я повернулся и встретился с насмешливым взглядом Тирзы.

— Вам не верится, правда? — проговорила она. — Но знаете, вы не правы. Суеверием, страхом или религиозным ханжеством это полностью объяснить нельзя. Первозданные истины и первозданные силы существуют. Они были всегда. И всегда будут.

— Не рискну спорить, — сказал я.

— Вы мудрый человек. Пойдемте посмотрим мою библиотеку.

Через террасу она провела меня в сад и дальше вдоль какого-то флигеля.

— Мы перестроили ее из конюшни, — объяснила она.

Конюшня и какие-то старые надворные постройки были объединены под одной крышей. Внутри во всю длину помещения по стенам шли полки с книгами. Подойдя к ним, я был поражен.

— У вас есть чрезвычайно редкие издания, мисс Грей. Неужели это подлинный «Молот ведьм»?[167] Честное слово, вы владеете истинными сокровищами!

— Согласна.

— «Гримуар»[168], например, — это очень большая ценность!

Одну за другой я брал с полок книги. Тирза наблюдала за мной с выражением странного удовлетворения, природу которого я не совсем улавливал.

Когда я поставил обратно на полку «Sadducismus Triumphatus»[169], Тирза сказала:

— Приятно встретить человека, способного оценить твои сокровища. Обычно гости лишь бессмысленно глазеют на них или зевают.

— Наверное, все или почти все, что касается практического колдовства, ведовства и прочего, вам известно, — сказал я. — Что подтолкнуло вас к изучению этого предмета?

— Теперь уж трудно сказать… Это было так давно. Обычно заглядываешь куда-нибудь просто из любопытства; и кончено — увлекся! Это восхитительно интересная область — верования людей и связанные с этим их вполне обыденные идиотские поступки.

Я рассмеялся.

— Да, это поучительно. Я рад, что вы не верите слепо всему, что прочли в этих книгах.

— Не путайте меня с бедняжкой Сибиллой. Да-да, я видела, с каким превосходством вы глядели на нее! И все же вы были неправы. Во многих отношениях она, конечно, дурочка. Валит в одну кучу колдовство, демонологию, черную магию и готовит из всего этого какое-то адское варево, но при этом она обладает силой.

— Силой?

— Не знаю, как назвать это иначе. Люди, которые, подобно живому мосту, способны соединять нас с миром неведомого, действительно существуют. К ним принадлежит и Сибилла. Она первоклассный медиум. Никогда не делает этого за деньги. Но дар ее исключителен. Когда она и Белла…

— Белла?

— О, конечно. Белла тоже весьма талантлива. Нам всем здесь в той или иной степени это присуще. Своеобразное деловое предприятие.

Она осеклась.

— «Колдуньи лимитед»? — с улыбкой предположил я.

— Если хотите.

Я взглянул на книгу, которую держал в руках.

— «Нострадамус[170] и компания»?

— «Нострадамус и компания».

— Вы искренне верите в это? — негромко спросил я.

— Я не верю. Я знаю. — В голосе ее звучало торжество. Я покосился на нее.

— Но как это возможно? Каким образом? Почему?

Она простерла руку к полкам.

— Вот поэтому! Здесь столько чепухи и столько нелепых напыщенных слов. Но отбросьте всю эту шелуху, отбросьте суеверия и предрассудки былых времен — и в сердцевине вы обнаружите истину! Вам останется только разукрасить ее — ее всегда разукрашивали на потребу публике.

— Я не совсем понимаю вашу логику.

— Голубчик мой, почему люди вот уже который век обращаются к ворожеям, колдунам, знахарям? Только по двум причинам. В погоне лишь за двумя вещами, которых жаждут так сильно, что рискуют ради них вечной жизнью и не страшатся погибели. Это приворотное зелье и чаша с ядом.

— Вот оно что!

— Просто, не правда ли? Любовь и смерть. Приворотное зелье — чтобы заполучить того, в ком нуждаешься… Черная магия — чтобы удержать возлюбленного. Глоток зелья, выпитый в полнолуние. Имена дьяволов, духов, знаки, начертанные на полу или стене. Все это финтифлюшки. А истина в глотке укрепляющего любовного напитка.

— А смерть? — спросил я.

— Смерть? — Она усмехнулась странным смешком, заставившим меня ощутить неловкость. — Так вы тоже интересуетесь смертью?

— Кто же ею не интересуется? — улыбнулся я.

— Действительно. — Она метнула в меня взгляд — острый, проницательный. Я был поражен. — Смерть… Искусство, с этим связанное, всегда ценилось больше, чем искусство изготовления приворотных зелий. И все же — какие же это детские забавы! Борджиа[171] и их знаменитые таинственные яды! Да знаете ли вы, чем они пользовались на самом деле? Обыкновенным мышьяком! Тем же, что и любой неуч в какой-нибудь трущобе, задумавший отравить жену. Но в наши дни мы многому научились. Наука расширила наши возможности.

— Вы имеете в виду нераспознаваемые яды? — В голосе моем чувствовался скептицизм.

— Яды! Это vieux jeu[172]. Игрушки! Перед нами новые горизонты.

— Например?

— Сознание. Изучить, что такое сознание, на что способно сознание, на что можно его подвигнуть.

— Продолжайте, пожалуйста. Это так интересно.

— Основной принцип хорошо известен. В первобытном обществе его веками использовали шаманы и знахари.

Нет нужды убивать жертву. Все, что требуется, — это приказать ей умереть.

— Внушение? Но оно действует лишь там, где жертва верит в него.

— То есть вы хотите сказать, что на европейцев внушение не действует, — уточнила она. — Нет, иногда действует. Однако суть не в этом. Мы продвинулись гораздо дальше колдунов. И путь нам указали психологи. Стремление к смерти. Оно существует и присуще каждому. Так сыграйте на нем! Сыграйте на этом стремлении!

— Занятная идея, — сказал я с холодноватым любопытством ученого. — То есть толкать объект на самоубийство? Это вы имеете в виду?

— Вы все еще плететесь где-то в хвосте. Имеете понятие о травматических заболеваниях?[173]

— Конечно.

— Так вот: те, кто, сами того не зная, не желают возврата к нормальной деятельности, вырабатывают у себя симптомы подлинной болезни. Это не симуляция, это настоящий недуг с настоящими симптомами и настоящей болью. Долгое время такая болезнь для медицины оставалась загадкой.

— Я начинаю улавливать, о чем вы говорите, — медленно проговорил я.

— Чтобы уничтожить объект, надо воздействовать на его подсознание. Стремление к смерти, свойственное всем нам, надо развить в нем, укрепить. — Она оживлялась все больше. — Понимаете? Существу, тяготеющему к смерти, можно внедрить настоящий недуг. Вы желаете заболеть, вы желаете умереть — поэтому вы заболеваете и умираете.

Она гордо вскинула голову. Неожиданно я ощутил озноб. Какая чепуха! Просто эта женщина немного не в себе… И все же…

Тирза Грей вдруг расхохоталась.

— Вы мне не верите, правда?

— Ваше учение, мисс Грей, чрезвычайно увлекательно и, должен признаться, полностью отвечает духу современной науки. Но каким образом предполагаете вы пробуждать дремлющее в нас стремление к смерти?

— Это мой секрет. И способ и средства! Существует ведь передача мыслей на расстоянии. Вспомните хотя бы радио, телевидение… Опыты экстрасенсорики пока не дали обнадеживающих результатов, но это лишь потому, что, ставя их, пренебрегли первым и простейшим из правил. Иногда можно достигнуть многого и случайно… главное — понять принцип воздействия, и вы сможете каждый раз добиваться результата.

— Вы добиваетесь его каждый раз?

Она подумала. Затем сказала, уже направляясь к выходу:

— Не надо просить меня, мистер Истербрук, выдавать все мои секреты.

Я последовал за ней к двери, ведущей в сад.

— Почему вы рассказали мне все это? — спросил я.

— Вы оценили мои книги. Иногда необходимо… ну… с кем-то поделиться. А потом…

— Что?

— Мне показалось… И Белле тоже… что вам… мы можем понадобиться.

— Понадобиться?

— Белла считает, что вы приехали сюда, чтобы разыскать нас. А она ошибается редко.

— Зачем же мне понадобилось, как вы выразились, вас разыскивать?

— Этого я еще не знаю, — мягко сказала Тирза Грей, — пока не знаю.

Глава 7 Рассказ Марка Истербрука

1

— Так вот вы где! А мы все гадали, куда это вы запропастились! — В дверях появилась Рода, а за ней и остальные. Войдя, Рода огляделась. — Здесь вы проводите seances[174], да?

— Вы хорошо осведомлены, — весело рассмеялась Тирза. — В деревне каждый знает о тебе больше, чем ты сам о себе знаешь. У нас, как я слышала, дурная слава. Лет сто назад этого было бы достаточно, чтобы утопить нас или отправить на костер. Мою двоюродную прабабку, прапра или прапрапрабабку сожгли как ведьму где-то, если не ошибаюсь, в Ирландии.

— Я всегда считала, что вы родом из Шотландии.

— Это с отцовской стороны, с той, с которой я унаследовала дар ясновидения, а по матери я ирландской крови. Предки нашей пифии[175] Сибиллы были греками. Белла же представляет старую Англию.

— Макабрическая[176] смесь национальностей, — заметил полковник Деспард.

— Вы правы.

— Очень интересная смесь! — воскликнула Джинджер.

Тирза метнула на нее быстрый взгляд.

— Да, в своем роде интересная. — И обратилась к миссис Оливер: — Один из ваших романов следует посветить убийству с помощью черной магии. Могу предоставить вам много различной информации!

Миссис Оливер смутилась и заморгала.

— Я описываю только очень традиционные убийства, — как бы извиняясь, сказала она. Таким тоном говорят обычно: «Я умею готовить только очень традиционные блюда». — Мои герои замышляют убрать кого-нибудь с дороги и стараются сделать это как можно хитроумнее, только и всего, — добавила она.

— Да уж, на мой взгляд, хитроумия у них даже в избытке, — сказал полковник Деспард и посмотрел на часы. — Рода, по-моему, мы…

— Да, нам пора. Мы задержались дольше, чем я рассчитывала.

После подобающих случаю благодарностей и прощаний мы, не заходя в дом, проследовали к боковой калитке.

— У вас тут держат так много кур, — заметил полковник Деспард, заглянув в затянутый сеткой птичник.

— Ненавижу кур, — сказала Джинджер, — их кудахтанье меня раздражает.

— Ну, здесь-то все больше петушки. — Слова эти были сказаны появившейся из задней двери Беллой.

— Белые петушки, — сказал я.

— Вы их выращиваете к столу? — спросил Деспард.

— Да, пригодятся, — сказала Белла. Раскрывшийся рот ее, как змеящаяся щель, прорезал пухлое бесформенное лицо. В глазах вспыхнул хитрый огонек.

— Этим всем Белла занимается, — бросила Тирза Грей.

Мы распрощались, причем из передней двери выглянула, торопя наше отбытие, и Сибилла Стэмфордис.

— Не нравится мне эта женщина, — сказала миссис Оливер, когда мы отъехали. — Совсем не нравится.

— Не надо принимать старушку Тирзу чересчур всерьез, — добродушно возразил Деспард. — Ей просто нравится пыль в глаза пустить и наблюдать, как мы к этому отнесемся.

— Я не про нее. Она хоть и не слишком щепетильна, и если ей что нужно, ни перед чем не остановится, но не так опасна, как другая.

— Белла? Особа жутковатая, признаю.

— Нет, я и не ее имею в виду. Я о Сибилле. На первый взгляд, она попросту глупа. Все эти бусы, пестрые хламиды[177], вся эта чушь о колдовстве, о перевоплощениях душ… (Почему, кстати, никогда и речи нет о том, чтобы перевоплотиться кухарке или какой-нибудь старухе крестьянке? Перевоплощаются всегда лишь египетские принцессы ил и красавицы рабыни древнего Вавилона[178]. Очень подозрительно!) И все же, несмотря на всю ее явную ограниченность, у меня сложилось впечатление, что она и вправду кое-что умеет и способности ее довольно необычны. Я всегда путано объясняю… Мне кажется, что она может служить орудием, орудием неких сил… именно потому что она так глупа. Думаю, что никто не понял, что я имею в виду! — горестно заключила миссис Оливер.

— Нет, я поняла, — сказала Джинджер. — И не удивлюсь, если вы окажетесь правы.

— Нам надо будет посетить один из их сеансов, — сказала Рода. — Это может быть забавно!

— Я не пущу тебя, — твердо заявил Деспард. — Незачем тебе лезть в такие вещи.

Они затеяли шутливую перебранку. Я задумался и очнулся, лишь услышав, как миссис Оливер справляется об утренних поездах.

— Вы можете вернуться со мной в машине, — сказал я.

Миссис Оливер колебалась.

— Нет, наверное, мне лучше поехать поездом.

— Вы же раньше ездили со мной. Я вполне надежный шофер.

— Да нет, Марк, не в этом дело. Утром мне надо быть на похоронах. Поэтому я должна приехать в город без опоздания. — Она вздохнула. — Ненавижу похороны!

— Вам так необходимо там присутствовать?

— Думаю, что в данном случае — да. Мэри Делафонтен была моей очень старинной приятельницей, и она, наверное, хотела бы, чтобы я пришла проводить ее. Уж такой она была человек.

— О да, конечно! — воскликнул я. — Делафонтен… конечно!

Все с изумлением вскинули на меня глаза.

— Простите, — сказал я. — Просто я… вспоминал, где я слышал недавно фамилию Делафонтен. Это вы говорили о ней, да? — обратился я к миссис Оливер. — Говорили, кажется, что должны навестить ее… в больнице?

— Говорила? Вполне возможно.

— Отчего она умерла?

Миссис Оливер наморщила лоб.

— Токсический полиневрит — так, кажется, называется.

Джинджер с любопытством глядела на меня. Взгляд ее был острый, пронизывающий.

Мы вылезли из машины, и я вдруг сказал:

— Мне хочется немного пройтись, хорошо? Такое обилие еды… Чудесный ленч, а потом еще и чай. Надо размяться. — И торопливо ретировался в страхе, что кто-нибудь захочет составить мне компанию. Мне необходимо было остаться одному и как-то разобраться в своих мыслях.

В чем, собственно, дело? Хотя бы самому себе надо это прояснить. Начало всему, если не ошибаюсь, положила случайная, но тем не менее интригующая реплика Поппи, что если надо «от кого-то избавиться», то стоит обратиться в «Бледный конь».

А потом я встретил Джима Корригана и увидел список фамилий, так или иначе связанных со смертью отца Германа. В списке среди прочих значились Хескет-Дюбуа, Такертон; последнее заставило меня вспомнить кафетерий «Луиджи» и потасовку в тот вечер. Еще в списке была фамилия Делафонтен, показавшаяся мне смутно знакомой.

Ее называла миссис Оливер, рассказывая о своей больной приятельнице. Той самой, которая теперь скончалась.

После встречи с Джимом я, сам толком не зная почему, отправился к Поппи в ее цветочный будуар. Там Поппи принялась яростно отрицать хоть малейшее знакомство с «Бледным конем». И, что важнее, Поппи испугалась.

Сегодня на сцену выступила Тирза Грей.

Разумеется, «Бледный конь» и его обитатели — это одно, а список фамилий — совсем другое, и они никак не связаны друг с другом. С какой стати они у меня ассоциируются? Как я мог вообразить даже на минуту, что между ними есть что-то общее?

Миссис Делафонтен, по всей вероятности, жила в Лондоне. Усадьба Томазины Такертон — где-то в Суррее[179]. Никто в этом списке не имеет ни малейшего отношения к деревушке Мач-Дипинг. Если только…

Тут я как раз поравнялся с «Королевскими доспехами». «Королевские доспехи» были подлинной старинной гостиницей с трактиром, чей вид и свежевыкрашенная вывеска «Ленчи, обеды, чай» гордо возвещали об этом.

Толкнув дверь, я вошел. Стойка Бара, еще пустого, была слева от меня, справа же располагалось тесное помещение, где сильно пахло табаком. Лестница вела в так называемую контору. В конторе я обнаружил стеклянную перегородку с наглухо запертым окошечком и табличкой «Нажмите кнопку звонка». Трактир был пуст, как и все трактиры в это время дня. На полочке возле окошка лежала потрепанная регистрационная книга. Я открыл ее и перелистал страницы. Заведение не слишком усердно посещали: пять или шесть записей за неделю, и все, кажется, сделанные в один вечер. Я перелистал вспять еще несколько страниц, читая фамилии.

Вскоре я закрыл книгу. По-прежнему никто не появлялся. По правде говоря, пока мне и спрашивать-то было нечего. Я вышел на теплую сыроватую, чуть темноватую уже улицу.

Случайно ли совпадение, что в «Королевских доспехах» в прошлом году останавливался некто Сэндфорд и некто Паркинсон? Обе фамилии значились в списке у Корригана. Да, но Сэндфордов и Паркинсонов довольно много. Заметил я, правда, еще одну фамилию — Мартина Дигби. Если это тот Мартин Дигби, которого я знаю, то он приходится внучатым племянником женщине, которую я привык называть тетушка Мин — то есть леди Хескет-Дюбуа.

Я все бродил и бродил, не замечая ничего вокруг, испытывая острую потребность с кем-нибудь поговорить. С Джимом Корриганом. Или Дэвидом Ардингли. Или всегда с такой разумной и здравомыслящей Гермией. Но я был один на один со своими мыслями, хаотически крутившимися в голове, и это одиночество становилось все более невыносимым. Мне требовался кто-нибудь, способный переубедить меня, избавить от навязчивых мыслей. Более получаса месил я на улицах грязь, пока не очутился возле калитки викария. Пройдя по исключительно запущенной подъездной аллее, я тронул заржавленный колокольчик у входной двери.

2

— Он не звонит, — сказала миссис Калтроп, возникнув в дверях с поистине сверхъестественной внезапностью.

Я уже и сам начал это подозревать.

— Его чинили дважды, — пояснила миссис Калтроп. — И каждый раз хватало совсем ненадолго. Поэтому мне приходится быть настороже. На случай чего-нибудь важного. Ведь у вас дело важное, не правда ли?

— У меня… да, важное… для меня, разумеется.

— Я так и поняла. — Она внимательно разглядывала меня. — Да, я вижу, что-то мало приятное… Кто вам нужен? Викарий?

— Я… я в этом не уверен.

Я пришел побеседовать с викарием, но, придя, совершенно неожиданно заколебался. Но почему, я и сам не мог понять. Однако миссис Калтроп моментально все прояснила.

— Мой муж очень хороший человек, — сказала она. — Но это иногда лишь осложняет все. Видите ли, хорошие люди толком не разбираются в зле… — И, помолчав, решительно добавила: — Думаю, вам лучше будет поговорить со мной.

Я невольно улыбнулся:

— Неужто зло — это ваша епархия?

— Да. Ведь очень важно, чтобы кто-нибудь знал обо всем, что творится в приходе, о разных… ну… грехах, что ли.

— Но грехи, по-моему, находятся в ведении вашего мужа. Это, так сказать, его специальность.

— Его специальность — прощать грехи, — поправила она меня. — Он может дать отпущение грехов, чего я, к сожалению, предоставить не могу. Зато я, — очень весело проговорила миссис Калтроп, — могу помочь мужу понять грех, так сказать, классифицировать его. А когда грех понят, то можно постараться ослабить его пагубное влияние на окружающих. Ведь помочь тому, кто этот грех совершил, нельзя. Я, во всяком случае, за это не берусь. Один Господь, как вы знаете, может ниспослать раскаяние. Хотя не уверена, что вы это знаете. Теперь люди знают это не так уж твердо.

— Не могу соревноваться с вами во владении предметом, — сказал я, — но я тоже хочу помочь ослабить пагубное влияние одного греха.

Она бросила на меня быстрый взгляд.

— Вот как! Ну что ж, заходите и устраивайтесь поудобнее.

Гостиная викария была большой, с потертой мебелью. Свет в ней загораживали какие-то гигантские, по викторианской моде, растения, которые, видимо, обитателям дома лень было подрезать. Но царящие в комнате сумерки, как ни странно, не придавали ей мрачности, наоборот, они успокаивали глаз. И удобные потертые кресла, казалось, хранили еще отпечатки многих тел, не год и не два находивших в них отдохновенье. Приземистые часы на каминной полке тикали тяжело, с уютной монотонностью. Здесь всегда находили время для беседы, для того, чтоб выговориться, чтоб отдохнуть от всех забот ослепительно яркого дня, оставшегося за порогом…

Сюда, подумал я, приходили девушки с испуганными глазами, с ужасом удостоверившиеся в предстоящем им материнстве, приходили для того, чтобы поведать свои горести миссис Калтроп и получить всегда дельный, пусть не всегда в полной мере христианский совет. Сюда несли тяготы своих семейных неурядиц измученные несносным характером родичей соседи. Сюда забегали матери, чтобы объяснить, что Боб мальчик вовсе не плохой, а просто чересчур непоседливый и что отправлять его в школу строгого режима — нелепость. А супруги делились здесь своими интимными проблемами.

И вот я, Марк Истербрук, ученый и автор многих трудов, человек, повидавший мир, тоже пришел сюда, к этой седоватой пожилой женщине с красивыми глазами и готов выложить ей свои сомнения. Почему? Этого я не знал. Единственное, в чем я был уверен, — что она именно тот человек, который мне нужен.

— Мы только что пили чай с Тирзой Грей, — начал я.

Миссис Кал троп, похоже, все хватала на лету и сразу меня перебила:

— Ах, тогда понятно! И вы почувствовали себя не в своей тарелке? С этой троицей не так-то просто иметь дело. Согласна. Сама их не выношу. Они ужасные хвастуньи. Хотя по опыту знаю, что истинным злом вряд ли будут хвастаться. О совершенном злодеянии помалкивают. Вот если грехи ваши не так уж тяжки, то вас начинает одолевать зуд рассказать о них. Грех — штука подлая и низкая. Поэтому так необходимо расцветить его, придать ему важности и величия. Деревенские ведьмы — это обычно просто глупые и подлые старухи, которым нравится держать всех в страхе и получать мзду неизвестно за что. Чего уж проще! У миссис Браун дохнут куры — вы с многозначительным видом киваете и роняете что-нибудь туманное, вроде: «Да, ее Билли как раз дразнил мою кошечку в прошлый вторник». Белла Уэбб может быть из таких хитрых шельм. Но может оказаться — как знать — и кем-то пострашнее… И обладает чем-то, что сохранилось с незапамятных времен и иногда где-нибудь в захолустье, то тут, то там, вдруг возрождается… Тогда это очень страшно, потому что это подлинное зло, а не просто желание пустить пыль в глаза. Ну а Сибилла Стэмфордис… Женщин глупее мне редко доводилось видеть, но если уж есть на свете прирожденный медиум, так это она. Тирза — ну, не знаю… Что она вам сказала? Ведь это ее слова вас так разволновали, правда?

— Вы много чего повидали и слышали, миссис Калтроп. Вот скажите, исходя из вашего опыта, может ли человеческое существо уничтожить на расстоянии, без какого бы то ни было видимого контакта с ним, другое человеческое существо?

Глаза миссис Калтроп немного расширились.

— Говоря «уничтожить», вы, как я понимаю, подразумеваете «убить»? Убить физически?

— Да.

— По-моему, это чепуха, — решительно сказала миссис Калтроп.

— Да? — Я почувствовал облегчение. — Но я, конечно, могу ошибаться, — сказала миссис Калтроп. — Мой отец был уверен, что самолеты — тоже чепуха, а мой прадед, наверное, то же самое говорил о железной дороге. По-своему оба они были правы. В их времена это были вещи невероятные. А теперь всем этим никого не удивишь. Чем занимается Тирза? Посылает некий смертоносный луч, что ли? А может быть, все трое, собравшись вместе, чертят знаки и бормочут заклинания?

Я улыбнулся.

— После разговора с вами все становится на свои места, — сказал я. — Должно быть, я позволил этой женщине меня загипнотизировать.

— О нет, — сказала миссис Калтроп. — На вас это не похоже. Вы не производите впечатления человека легковнушаемого. Вероятно, было что-то еще. Что-то, произошедшее раньше. До этой встречи.

— Вы совершенно правы. — И я вкратце рассказал об убийстве отца Германа и о том, как, сидя в ночном клубе, я в случайном разговоре неожиданно услышал о «Бледном коне». Из кармана я вытащил копию того списка, что показал мне доктор Корриган.

Миссис Калтроп, нахмурившись, разглядывала его.

— Понятно, — сказала она. — А эти люди? Что их объединяет?

— Мы можем только предполагать. Возможно, шантаж, возможно, наркотики.

— Чушь, — сказала миссис Калтроп. — Из-за этого вы не стали бы волноваться. На самом деле вам не дает покоя одна мысль — что все они умерли, верно?

Я тяжело вздохнул.

— Да, — сказал я. — Мне не дает покоя именно это. Но точной уверенности в том, что все они мертвы, у меня нет. Умерли трое: Минни Хескет-Дюбуа, Томазина Такертон и Мэри Делафонтен. Каждая скончалась в своей постели и от естественных причин. Как и предвидела Тирза Грей.

— То есть как предвидела? Вы хотите сказать, что она уверяла вас в том, что она это и сделала?

— Нет-нет! О конкретных людях она не говорила. Она лишь рассуждала о том, что в принципе воздействие возможно, она верит в это, совершенно искренне.

— Хотя на первый взгляд это полнейшая чушь, — задумчиво заметила миссис Калтроп.

— Конечно. Я бы и сам лишь вежливо кивал, в глубине души помирая со смеху, если б не эта странная обмолвка о «Бледном коне».

— Да, — сказала миссис Калтроп. — «Бледный конь». Что бы это значило…

Она помолчала. Потом подняла голову.

— Плохо, — сказала она. — Очень плохо. Что бы за этим ни стояло, надо всем этим фокусам положить конец. Да вы и сами так считаете.

— Да, наверное. Но как это сделать?

— Вот с этим вам и предстоит определиться. И как можно скорее.

Миссис Калтроп вскочила, готовая действовать незамедлительно.

— Вы должны не теряя времени заняться этим делом. — Она задумалась. — Есть у вас друг, который мог бы вам помочь?

Я стал прикидывать. Джим Корриган? Он слишком занят и, кроме того, сам, вероятно, делает что может. Дэвид Ардингли? Но поверит ли он хоть одному моему слову? Гермия? Да. Гермия подходит. Ясная голова, прекрасно мыслит логически. Если удастся заполучить ее в союзники, на нее можно будет положиться. В конце концов, ведь она и я… эту мысль я не додумал до конца. Гермия — «моя пассия». Она тот человек, который мне нужен.

— Вы о ком-то вспомнили? Хорошо.

Миссис Калтроп говорила отрывисто, по-деловому.

— За тремя ведьмами я пригляжу, хотя мне кажется, что разгадка не в них, но где-то рядом. Конечно, эта болтушка Стэмфордис несет много всякой чуши про египетские древности и предсказания жрецов, записанные на папирусах, которые хранятся под сводами пирамид. Бессовестное вранье, рассчитанное на дураков. Но дело в том, что пирамиды-то существуют, и папирусы существуют, и таинственные жреческие письмена! Не могу отделаться от чувства, что Тирза Грей пронюхала о какой-то из этих тайн, что-то выведала или что-то где-то услышала и состряпала из этого нечто, чтобы придать себе побольше важности, чтобы внушить всем будто другой такой ясновидящей и колдуньи на свете нет. Люди ведь так гордятся своей причастностью ко злу. Странно, не правда ли, что добродетельным и в голову не приходит гордиться своей добродетельностью. Вот что, по-моему, значит истинно христианское смирение! Они и не подозревают, что добродетельны.

Она немного помолчала, затем сказала:

— Что нам надо, так это нащупать связь. Каким-то образом связать одну из этих фамилий и «Бледного коня». И получить в руки нечто вещественное.

Глава 8

Полицейский инспектор Лежен услышал хорошо знакомую мелодию «Папаши О'Флинна», насвистываемую в коридоре, и поднял голову от бумаг именно в тот момент, когда в комнату вошел доктор Корриган.

— Весьма сожалею, что вынужден всех огорчить, — сказал Корриган, — но водитель «ягуара»[180] был абсолютно трезв. То, что констебль Эллис счел алкоголем, было либо в его воображении, либо просто дурным запахом изо рта.

Но Лежена на этот раз не интересовали будничные прегрешения автомобилистов.

— Вот взгляните-ка, — сказал он.

Корриган взял протянутое ему письмо. Оно было написано мелким и аккуратным почерком. В качестве обратного адреса значилось: Борнмут, Глендовер-Клоуз, «Эверест».

Дорогой инспектор Лежен,

Вы, может быть, помните, что просили меня связаться с Вами в случае, если я увижу опять того человека, что шел по пятам за отцом Германом в тот вечер, как его убили. Я обрыскал всю округу, но так его и не нашел. А вчера я выбрался на благотворительный праздник в двадцати милях отсюда Там должна была раздавать автографы известный автор детективных романов миссис Оливер, вот почему я и надумал поехать туда. Я большой любитель детективов, и мне было крайне интересно взглянуть на эту прославленную леди.

И вот там, к моему крайнему удивлению, я и встретил того человека, которого описывал вам и который проходил мимо моей аптеки в вечер убийства. С тех пор с ним, видно, приключился какой-то несчастный случай, потому что на этот раз он передвигался в кресле на колесиках. Я осторожно расспросил, кто он такой, и узнал, что он, по-видимому, местный и что фамилия его Венейблз. Живет он в усадьбе «Приоре-Корт», что возле Мач-Дипинга. Говорят, что он человек со средствами.

Надеюсь, что добытые мной сведения могут вам пригодиться.

Искренне ваш Захария Осборн.

— Ну, что? — спросил Лежен.

— По-моему, не слишком убедительно, — кисло отозвался Корриган.

— На первый взгляд — возможно. Но я не отвергал бы этого так безоговорочно.

— Этот ваш Осборн… да он ничьего лица разглядеть бы не смог в таком тумане! Думаю, это лишь случайное сходство. Вы же знаете, каковы люди. Растрезвонят на всю округу, что видели человека, которого разыскивает полиция, а в девяти случаях из десяти там даже и примет-то таких не окажется.

— Осборн не таков, — сказал Лежен.

— А каков?

— Почтенный аптекарь, щеголеватый, старомодный, весьма неглупый и очень наблюдательный. Кстати, мечтает когда-нибудь выступить в суде с показаниями на отравителя, купившего яд в его аптеке.

Корриган рассмеялся.

— Ну, тогда уж ему наверняка все померещилось!

— Возможно. Но наверняка ли?

Корриган бросил на Лежена любопытный взгляд.

— Так вы считаете, что в этом что-то есть? И что вы собираетесь предпринять?

— Во всяком случае, не мешало бы осторожно навести справки относительно этого мистера Венейблза из… — он заглянул в письмо, — из «Приоре-Корт», что возле Мач-Дипинга.

Глава 9 Рассказ Марка Истербрука

1

— Оказывается, в деревне происходят интереснейшие вещи! — непринужденно заметила Гермия.

Мы только что завершили обед, и теперь перед нами стоял кофейник с черным кофе.

Я поднял на нее глаза. Не этих слов я от нее ожидал! За пятнадцать минут я рассказал ей всю историю. Она слушала — очень внимательно. Но реакция ее оказалась вовсе не такой, на какую я рассчитывал. Она не испугалась, не разволновалась — тон ее был ласково-снисходительным.

— Те, кто говорят, что в деревне тоска, а развлечения есть только в городе, ничего не понимают! — продолжала она. — В убогих домиках прячутся уцелевшие ведьмы, в уединенных усадьбах служит мессы дьяволу развратная молодежь! В Богом забытых деревеньках еще царит суеверие. Старые девы средних лет, позвякивая бусами из фальшивых скарабеев, проводят свои спиритические сеансы, и блюдечко выбивает зловещую дробь на белом бумажном листе! Да всего этого хватит на добрый десяток забавнейших статей! Что же вы теряетесь?

— По-моему, Гермия, вы не совсем поняли, о чем речь.

— Отлично поняла! И мне это все показалось чрезвычайно любопытным! Прямо-таки ожившие предания забытого средневековья! Находка для историка!

— Я интересуюсь этим вовсе не как историк, — досадливо сказал я. — Меня заинтересовали факты. Список фамилий на клочке бумаги. Я знаю, что случилось с некоторыми из этих людей. И меня беспокоит, что случится, если уже не случилось с остальными.

— Не слишком ли вы всполошились?

— Нет, — упрямо возразил я. — Не думаю. Я считаю опасность вполне реальной. И не только я так считаю. Супруга викария согласна со мной.

— Ах, супруга викария! — презрительно протянула Гермия.

— Не надо так говорить! Таким тоном! Она женщина весьма незаурядная. Это не выдумки, Гермия.

Гермия пожала плечами.

— Возможно.

— Но сами вы так не считаете?

— Я считаю, Марк, что вы чересчур дали волю воображению! Просто ваши старые ведьмочки сами искренне верят во всю эту чушь. Мерзавки!

— Однако никакого реального зла они, по-вашему, причинить не могут?

— Но подумайте сами, Марк, разве это возможно?

Я промолчал. Мысли мои были в шатком равновесии — колеблясь от света к тьме и обратно. Тьму воплощал «Бледный конь», а свет — Гермия. Добрый свет повседневности, свет разума — яркая электрическая лампочка, надежно укрепленная в патроне и освещающая все темные закоулки. Там нет ничего, совсем ничего — кроме обычных предметов меблировки. И все же — все же — свет Термин, при том, что достаточно ярок, — свет искусственный.

Мысли мои опять качнулись в другую сторону, упрямо и решительно.

— Я хочу разведать все это, Гермия. Хорошенько понять, что происходит.

— Конечно. Вы непременно должны это сделать. Это может быть крайне интересно. И даже доставить массу удовольствия!

— Хорошенькое же удовольствие! — довольно резко заметил я.

И продолжал:

— Я хотел бы просить вас помочь мне.

— Помочь? Но каким образом?

— Помочь все разузнать. И понять что к чему.

— Но, Марк, дорогой… Как раз сейчас я ужасно занята. Эта статья в журнале… И византийские древности… А потом, ведь я обещала двум моим студентам…

Она все говорила, говорила, говорила толково, разумно, и я с трудом заставлял себя слушать.

— Одним словом, — подытожил я, — у вас своих дел по горло.

— Вот именно!

По-видимому, моя сговорчивость доставила Гермии большое облегчение. Она улыбнулась мне. И опять меня кольнуло выражение снисходительной ласковости на ее лице. Так смотрит мать на поглощенного изучением новой игрушки малыша. К черту! Я уже вышел из детского возраста. И материнская опека мне уже не нужна. По крайней мере, такой матери. Моя собственная мать всегда была очаровательно безрассудна, и все вокруг, включая ее сына, с радостью опекали ее самое.

Я бесстрастно разглядывал сидевшую напротив Гермию.

Такая красивая, зрелая, духовно развитая, начитанная! И такая — как бы это выразиться? — такая… да, такая невыносимо скучная!

2

Все следующее утро я пытался застать Джима Корригана — но тщетно. Тем не менее я оставил ему записку, что буду у себя между шестью и семью и приглашаю его выпить Я знал, что человек он занятой, и потому не слишком рассчитывал, что он сумеет прийти в этот же вечер, до в десять минут седьмого он уже был у меня. Пока я наливал ему виски, он ходил по квартире, разглядывая мои картины и книги. В результате он заключил, что хотел бы быть Великим Моголом, а не измотанным делами врачом в полицейском участке.

— Хотя, признаться, — сказал он, усаживаясь в кресло, — им житья не давали женщины. А я, по крайней мере, от этой напасти избавлен.

— Значит, ты не женат?

— Боже упаси. И ты, как я вижу, тоже, судя по замечательному уюту этого свинарника. Жена бы тут в два счета навела порядок.

Я вяло вступился за женщин, заметив, что все-таки они не так дурны, как ему кажется. После чего расположился со стаканом напротив него и начал:

— Тебя, должно быть, удивляет настойчивость, с которой я домогался скорейшего свидания с тобой, но, понимаешь, произошло нечто, имеющее касательство к делу, которое мы обсуждали, когда виделись с тобой в последний раз.

— А какое мы обсуждали? Ах да, конечно! Дело отца Германа!

— Вот-вот. Но сначала скажи, знакомо ли тебе название «Бледный конь»?

— «Бледный конь»… «Бледный конь»… да нет, пожалуй. А при чем тут, собственно, этот самый конь?

— В том, что название это может иметь отношение к списку фамилий, который ты мне показал. Я был с друзьями за городом в местечке Мач-Дипинг, и они отвезли меня в старинный постоялый двор с трактиром, вернее в усадьбу, некогда бывшую постоялым двором и сохранившую название «Бледный конь».

— Минуточку! Мач-Дипинг… Мач-Дипинг… Это что, возле Борнмута?

— Миль пятнадцать от Борнмута.

— Тебе не встречался там некто по фамилии Венейблз?

— Встречался.

— Правда? — Корриган даже привстал от волнения. — Знаешь, куда ездить! Как он тебе показался?

— В высшей степени примечательная личность.

— Да? А чем примечательная?

— Главным образом силой характера. А вообще-то он калека, перенесший полиомиелит.

Корриган вдруг взволнованно перебил меня:

— Что?

— Несколько лет тому назад он перенес полиомиелит. Нижняя половина тела у него парализована.

Лицо Корригана выразило отвращение, и он откинулся в кресле.

— Кончено! Я так и думал, что это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

— Не понимаю, о чем это ты.

Корриган сказал:

— Тебе надо повидаться с О.П.И. — окружным полицейским инспектором Леженом. Ему твои сведения будут интересны. Когда убили Германа, Лежен допросил всех, видевших его в тот вечер на улице. Большинство показаний, как всегда, были бесполезны. Но среди прочих свидетелей там оказался один аптекарь по фамилии Осборн, чья аптека находилась поблизости. Он показал, что Герман проходил в тот вечер мимо его аптеки и он видел человека, шедшего за ним по пятам, — конечно, тогда он не придал этому значения. Тем не менее он ухитрился весьма подробно описать этого молодца и был уверен, что сможет его узнать. Ну а на днях Лежен получил письмо от Осборна. Он продал аптеку и живет теперь в Борнмуте. Осборн побывал недавно на каком-то местном празднике и уверяет, что встретил там того человека. В инвалидном кресле на колесиках. Осборн расспросил, кто это такой, и узнал, что фамилия его Венейблз.

Корриган вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.

— Совершенно верно, — сказал я. — Это был Венейблз. Он присутствовал на празднике. Но идти по пятам за отцом Германом в Паддингтоне[181] он никак не мог. Это было бы невозможно физически. Осборн ошибся.

— Он описал его скрупулезнейшим образом. Рост около шести футов, крупный нос крючком, кадык. Все так?

— Да. Все подходит. Но тем не менее…

— Понимаю Мистер Осборн вполне может переоценивать свою наблюдательность. Очевидно, его ввело в заблуждение случайное сходство. Но то, что ты устроил встречу для того, чтобы с таким энтузиазмом рассказать о каком-то там бледном коне, очень меня заинтриговало. Давай выкладывай!

— Ты мне не поверишь, — предупредил я. — Я и сам-то, строго говоря, себе не верю.

— Давай, давай! Не стесняйся.

Я рассказал ему о моей беседе с Тирзой Грей. Последовало молниеносное:

— Какое бессовестное вранье!

— Тебе так кажется?

— Тут двух мнений быть не может! Что с тобой, Марк? Белые петушки! Это для жертвоприношений, что ли? Медиум, местная ведьма, эдакая свеженькая еще старая дева, насылающая лучи, которые несут гибель всему живому! Это же безумие! Чистое безумие!

— Безумие, — грустно подтвердил я.

— И перестань мне поддакивать, Марк! Иначе я решу, что во всей этой чертовщине и впрямь что-то есть! Ты ведь думаешь именно так, верно?

— Разреши мне сперва задать тебе один вопрос. Все эти разговоры о тайном стремлении к смерти — есть под ними какая-то научная основа?

Корриган крепко призадумался, затем сказал:

— Я не психиатр. Между нами говоря, я считаю добрую половину их тоже немножко чокнутыми. Совсем помешались на всяких там теориях. А теории эти их бог знает куда завели. Между прочим, в полиции не очень-то жалуют медицинских экспертов, которые всегда тут как тут, если требуется оправдать очередного убийцу, поднявшего руку на беззащитную старушку ради денег, припрятанных в Шкатулке!

— Предпочитаешь свою теорию желез внутренней секреции?

Он осклабился.

— Ладно, ладно! И у меня есть своя теория, согласен! Но у моей теории будет хорошее материалистическое обоснование, если я своего добьюсь! А вся эта болтовня о бессознательном — пф!

— Ты в бессознательное не веришь?

— Нет, конечно, я верю! Но этих молодцов чересчур уж заносит. Бессознательное стремление к смерти и так далее — частично это верно, но часть эта вовсе не так велика, как они полагают.

— Но, значит, стремление к смерти существует, — настойчиво гнул я свою линию.

— Лучше найди себе учебник психологии — и прочтешь сам, что тебе надо.

— Тирза Грей утверждает, что и так все это знает.

— Тирза Грей! — фыркнул он. — Что может знать чокнутая старая дева из глухой деревеньки о работе человеческого сознания!

— Говорит, что знает много чего на этот счет.

— Как я уже сказал, бессовестное вранье.

— Но так, — возразил я, — и раньше говорили о каждом открытии, противоречащем общепринятым представлениям. Лягушки, дергавшиеся от электродов…

Он прервал меня:

— Итак, ты купился на это, целиком и полностью?

— Вовсе нет! — возразил я. — Я только хотел выяснить, подтверждается ли это современной наукой.

Корриган фыркнул:

— Современную науку ему подавай!

— Хорошо. Я только спросил.

— А скоро ты скажешь, что она и есть та женщина с коробом!

— Какая женщина и с каким коробом?

— Это просто одна из старинных нелепиц, используемых Нострадамусом. Люди ведь купятся на что угодно!

— Ты бы хоть рассказал мне, что слышно нового со списком фамилий?

— Ребята здорово поработали, но подобные розыски — дело длительное и кропотливое. Фамилии без адресов и имен мало что дают.

— А если подойти к этому с другой стороны? Голову даю на отсечение, что на каждую из этих фамилий в списке в последнее время — скажем так: за последний год или полтора — было выписано свидетельство о смерти. Разве не так?

Он бросил на меня странный взгляд.

— Вообще-то так…

— Общее у них одно — смерть!

— Правильно. Но все может оказаться не так страшно, как кажется на первый взгляд. Да знаешь ли ты, сколько народу умирает Каждый день на Британских островах! А среди этих фамилий к тому же есть весьма распространенные, что тоже не облегчает расследование.

— Делафонтен, — сказал я. — Мэри Делафонтен Не слишком распространенная фамилия, правда? Похороны состоялись в прошлый вторник, насколько я знаю.

Он быстро вскинул на меня глаза:

— Откуда тебе это известно?

— Приятельница ее рассказала.

— В ее смерти нет ничего особо примечательного. Смею это утверждать. Вообще все эти смерти — полиция расследовала их — не содержат в себе ничего вызывающего сомнения. Если б то были «несчастные случаи», это могло бы казаться подозрительным. Но тут каждый раз смерть была следствием совершенно естественных причин: воспаление легких, кровоизлияние в мозг или опухоль мозга, камни в желчном пузыре, один случай полиомиелита — никаких странностей не обнаружено.

Я кивнул.

— Вот именно. Не несчастные случаи, — сказал я. — И не случаи отравления. Обычные болезни со смертельным исходом. Как раз то, о чем толковала мне Тирза Грей.

— Ты утверждаешь, что эта женщина может вызвать смерть человека, которого никогда в жизни не видела, человека, живущего от нее на расстоянии многих миль? Может вызвать у него пневмонию, от которой он умрет?

— Я ничего не утверждаю. Утверждает она. Мне это представляется чистой фантастикой, и я предпочел бы, чтобы так оно и было. Но существуют любопытные факты. То случайное упоминание «Бледного коня», когда речь зашла об устранении неугодных. Потом этот «Бледный конь» действительно появляется на сцене, уже в реальном виде, а не в виде упоминания, и женщина, живущая там, грубо говоря, хвастается, что может совершить подобное… м-м… «устранение». Дальше — больше. Выясняется, что поблизости живет человек, который, судя по настойчивому утверждению весьма надежного свидетеля, преследовал отца Германа в вечер его убийства. Причем в тот самый вечер, когда священника вызвали к умирающей, рассказавшей ему о каком-то «злодействе». Не слишком ли много совпадений, как по-твоему?

— Но тот человек не мог быть Венейблзом, ведь, ты мне сообщил, Венейблз уже много лет как парализован.

— А возможно ли симулировать паралич? Как вы, медики, считаете?

— Конечно невозможно. Это привело бы к атрофии[182]конечностей!

— Твое утверждение, по-видимому, исключает такой вариант, — со вздохом признал я. — Жаль. Если б существовала какая-нибудь организация — нечто вроде фирмы «Устранение людей», то я мог бы представить Венейблза в качестве ее мозгового центра. Вещи, которые я видел в его доме, должны стоить фантастических денег. Откуда у него такие деньги?

— И, помолчав, задал еще один вопрос:

— А у этих людей, скончавшихся тихо-мирно в своей постели от той или иной болезни, был кто-нибудь, кому их смерть принесла бы выгоду?

— Та или иная смерть всегда кому-то выгодна — в большей или меньшей степени, но явно подозрительных обстоятельств в наших случаях мы не обнаружили. Ты это имел в виду?

— Не совсем это.

— Леди Хескет-Дюбуа, как ты, возможно, знаешь, оставила чистыми пятьдесят тысяч. Их унаследовали племянник с племянницей. Племянник живет в Канаде. Племянница замужем и обитает на севере Англии. Обоим деньги весьма кстати. Томазина Такертон получила большое наследство от отца. Если она умерла до двадцати одного года и не успела обзавестись мужем, наследство должно было перейти к ее мачехе. Мачеха не производит впечатления человека в чем-то виновного. Далее случай с миссис Делафонтен — деньги достались кузине.

— Да, да, помню. И где эта кузина?

— В Кении[183] с мужем.

— Все благополучно отсутствуют, — заметил я.

Лицо Корригана выразило досаду.

— Из тех трех откинувших копыта Сэндфордов один оставил вдовой жену, на много лет его моложе, которая поторопилась вновь выскочить замуж. Покойный Сэндфорд был правоверным католиком и развода ей не давал. Человека по имени Сидни Хармондсворт, скончавшегося от кровоизлияния в мозг, Скотленд-Ярд заподозрил в умножении своих доходов путем шантажа. Кое-кто из высокопоставленных лиц, наверное, вздохнул с облегчением, услыхав об этой кончине.

— Иными словами, из этих смертей каждая была кому-нибудь на руку? Ну а что скажешь о Корригане?

Корриган ухмыльнулся.

— Корриган — фамилия очень распространенная. Скончалось немало Корриганов, но, насколько удалось установить кончины эти никому особого удовольствия не доставили.

— Тогда понятно. Следующая из намеченных жертв — ты. Будь осторожен.

— Постараюсь. Только не думай, что эта твоя Эндорская ведьма[184] сумеет укокошить меня какой-нибудь язвой или испанкой. Врача с таким стажем прикончить не так-то просто!

— Послушай, Джим. Я хочу выяснить, правду ли говорила эта Тирза Грей. Ты поможешь мне?

— И не мечтай! Не понимаю, как умный, образованный человек может купиться на такой бессовестный блеф!

Я вздохнул.

— Ты не мог бы называть это как-нибудь иначе? Эта твоя присказка мне надоела.

— Чушь собачья, если так тебе больше нравится!

— Тоже не очень.

— Ты упрямый, Марк, правда?

— Думаю, да, — сказал я, — кто-то же должен проявлять упрямство.

Глава 10

Поселок «Глендовер-Клоуз» был новехоньким. Он представлял собой неправильное полукружие, на нижнем конце которого еще работали строители. Примерно в середине полукружия располагалась калитка, а над нею надпись — «Эверест»[185].

Над тюльпанной клумбой виднелась круглая спина того, в ком инспектор Лежен без труда распознал мистера Захарию Осборна. Отворив калитку, он вошел. Мистер Осборн разогнулся, чтобы посмотреть, кто это вторгся в его владения. Когда он узнал гостя, и без того раскрасневшееся лицо его прямо-таки вспыхнуло от удовольствия. Деревенский мистер Осборн мало чем отличался от мистера Осборна — лондонского аптекаря. На нем были грубые башмаки и рубашка с короткими рукавами, но и эта домашняя одежда не умаляла впечатления щеголеватости и аккуратности. На яйцевидной лысой голове сверкали обильные капли пота. Прежде чем двинуться навстречу гостю, он аккуратно вытер их платком.

— Инспектор Лежен! — радостно воскликнул он. — Это большая честь для меня. Истинная правда, сэр! Я получил от вас письмо с благодарностью, но не надеялся увидеть вас лично. Добро пожаловать в мой уголок. В мой «Эверест». Вас, должно быть, удивляет такое название? Я всегда живо интересовался Гималаями. Во всех подробностях изучил гималайскую экспедицию. Она прославила нашу страну! Эдмунд Хиллари![186] Вот это личность! Какая стойкость! Как человек, которому не довелось испытать никаких лишений, я всегда восхищаюсь мужеством тех, кто идет на штурм неприступных вершин или покоряет скованные льдом просторы, открывая тайны полюса. Но пойдемте скорее в дом и прошу отведать скромного угощения!

Идя впереди Лежена, мистер Осборн провел его в небольшой деревенский коттедж, воплощение чистоты и аккуратности, обставленный, правда, довольно скудно.

— Меблировку я еще не закончил, — объяснил мистер Осборн. — Когда представляется возможность, посещаю местные аукционы. Там можно высмотреть хорошие вещи, а стоят они вчетверо дешевле тех, что в магазине. Что вам предложить? Рюмочку хереса?[187] Или пива? А может быть, выпьете чаю? Я сейчас же поставлю чайник!

Лежен предпочел пиво.

— Вот, пожалуйста, — сказал мистер Осборн, возвратившись через минуту с двумя пенящимися оловянными кружками.

— Посидим, отдохнем. «Эверест»… Ха-ха! Название со значением! Я большой любитель пошутить.

Исполнив долг гостеприимства, мистер Осборн с надеждой наклонился над столом:

— Мои сведения вам пригодились?

Лежен постарался как мог смягчить удар.

— Боюсь, что не настолько, на сколько мы надеялись.

— Должен признаться, я разочарован. Хотя, конечно, понимаю, что человек, шедший за отцом Германом, не обязательно должен оказаться его убийцей. Это было бы слишком большой удачей. И вообще мистер Венейблз богат, и его в округе уважают, я знаю, что он вращается в высшем обществе.

— Дело в том, — сказал Лежен, — что в тот вечер видеть мистера Венейблза вы не могли.

— Но я его видел! Для меня в этом нет ни малейшего сомнения. Насчет лиц я никогда не ошибаюсь!

— Боюсь, что на этот раз вы все-таки ошиблись, — сказал Лежен. — Видите ли, мистер Венейблз — жертва полиомиелита. Уже более трех лет нижняя часть тела у него парализована, и ноги не действуют.

— Полиомиелит! — ахнул мистер Осборн. — О Господи! Тогда это меняет дело. И все же… Извините меня, инспектор, но… Надеюсь, вы не обидитесь… Но правда ли это? Я хочу сказать, есть ли у вас медицинское подтверждение?

— Да, мистер Осборн. Медицинское подтверждение у нас есть. Мистер Венейблз является пациентом сэра Уильяма Дагдейла, известного профессора, практикующего на Харли-стрит[188].

— Конечно, конечно! Медицинское светило! Кто его не знает! О Боже, как же я опростоволосился! Но я был настолько уверен… И побеспокоил вас понапрасну!

— Не надо так огорчаться, — прервал его Лежен. — Полученные от вас сведения все же весьма ценны для нас. Они доказывают, что человек, которого вы видели, очень похож на мистера Венейблза, а так как внешность у мистера Венейблза очень характерная, то знать это нам крайне важно. Под ваше описание подпадает не так много людей.

— Верно, верно! — Мистер Осборн немного приободрился. — Какой-нибудь деятель из преступного мира, внешне схожий с мистером Венейблзом. Таких, конечно, будет немного. И в картотеках Скотленд-Ярда…

Он с надеждой взглянул на инспектора.

— Может быть, все не так просто, — задумчиво сказал Лежен. — Преступник может и не значиться в картотеке. К тому же, как вы сами только что сказали, у нас пока нет оснований предполагать, что нападение на отца Германа совершил именно этот человек.

Мистер Осборн опять приуныл.

— Вы должны меня простить… Переусердствовал, вот как это называется… Слишком хотел помочь и выступить с показаниями в суде по делу об убийстве. Уж там бы им меня не сбить. О, там бы я стоял как скала!

Лежен молчал, пытливо разглядывая хозяина дома.

Мистер Осборн отозвался на это пристальное внимание.

— Что? — спросил он.

— Мистер Осборн, а почему бы вы тогда, как вы выразились, стояли как скала?

Мистер Осборн очень удивился.

— Потому что я абсолютно в этом уверен… О да, я понимаю ваш вопрос. Это оказался не тот человек. Значит, на уверенность я права не имею. И все же я ее чувствую.

Лежен подался вперед, наклонившись над столом.

— Вас, наверное, удивляет, зачем я сегодня приехал к вам. Получив медицинское подтверждение тому, что виденный вами человек не мог быть мистером Венейблзом, я все-таки здесь. Почему?

— Да-да, конечно! Так ответьте же мне, инспектор, почему вы приехали?

— Я приехал потому, — сказал Лежен, — что на меня произвела впечатление твердость ваших показаний. Я хотел понять, на чем основана такая уверенность. Вспомните, что вечер тот был туманным. Я был в вашей аптеке, видел место, с которого вы смотрели. И пришел к выводу, что в туманный вечер различить черты лица на таком расстоянии вы вряд ли смогли бы.

— Отчасти вы, конечно, правы. Тогда действительно был туман. Но он был, как бы это выразиться, клочковатым, что ли… В просвет я и увидел отца Германа, быстро идущего по противоположной стороне улицы. Ясно увидел и его, и человека, который вскоре прошел следом за ним. К тому же, когда этот человек поравнялся со мной, он чиркнул зажигалкой, чтобы зажечь потухшую сигарету. И профиль его в тот момент был виден очень отчетливо — нос, подбородок, выступающий кадык. «Какая необычная внешность, — подумал я тогда. — Никогда раньше не встречал его здесь. Если бы он хоть раз заглянул ко мне в аптеку, я бы уж его запомнил». Так я подумал. И теперь вы понимаете… — На этом мистер Осборн прервал свое объяснение.

— Да, понимаю, — задумчиво согласился Лежен.

— Брат, — с надеждой предположил мистер Осборн. — Может быть, даже близнец? Это было бы решением вопроса!

— Решение в виде как две капли воды похожего близнеца? — Лежен с улыбкой покачал головой. — Такое можно прочесть только в детективном романе. Но в действительности, — он опять покачал головой, — это нереально. Совершенно нереально.

— Да… Да, пожалуй. Но, может быть, просто брат. Сильное фамильное сходство… — Мистер Осборн выглядел удрученным.

— Насколько мы можем утверждать, — осторожно сказал Лежен, — у мистера Венейбл за брата не имеется.

— Насколько вы можете утверждать? — как эхо откликнулся мистер Осборн.

— Хотя он и англичанин, но родился за границей и был привезен родителями в Англию лишь в возрасте одиннадцати лет.

— Значит, вы не очень-то много о нем знаете? Я хочу сказать, о его семье и о прочем?

— Нет, — подумав, ответил Лежен. — Многое разузнать о мистере Венейблзе весьма проблематично — если не справиться, так сказать, у него самого. А для этого у нас пока нет оснований.

Инспектор Лежен немного слукавил. Конечно же у него были возможности выяснить что-то и не ставя в известность подозреваемого, но делиться ими с Осборном он вовсе не собирался.

— Итак, если б не заключение медиков, вы были бы уверены, что это он? — спросил Лежен, поднимаясь из-за стола.

— О, конечно, — сказал мистер Осборн, также поднимаясь. — Запоминать лица — это мой конек. — Он коротко хохотнул. — Скольких клиентов я этим поражал! Спросишь, бывало: «Как ваша астма?» Тот удивится. А я ему тогда: «Разве не вы заходили ко мне в марте с рецептом от доктора Харгривза?» У того прямо глаза на лоб! Очень помогало мне в делах. Всякому лестно, когда его помнят. Хотя, надо признать, фамилии я запоминаю хуже, чем лица. Я начал упражняться в этом деле еще в ранней молодости. «Если его величество это умеет, — твердил я себе, бывало, — значит, сумеешь и ты, Захария Осборн!» А потом это вошло в привычку! И уже вроде бы и усилий не требовало.

Лежен вздохнул.

— Вот бы мне в суд такого свидетеля! — сказал он. — Опознание — штука хитрая. Большинство свидетелей вообще не способны ничего вам сказать. Говорят, например, так: «О, он довольно высокий, по-моему. Белокурый. Нет, пожалуй, не очень белокурый, а скорее русый. Лицо обычное. Глаза голубые — или серые, а может, и карие. Плащ серый, а может быть, синий».

Осборн засмеялся.

— Ну, подобные свидетельства вам не очень-то помогают!

— Да, а вот такой свидетель, как вы, — это, честно говоря, благословенье Божье!

Мистер Осборн расплылся в довольной улыбке.

— Это талант, — скромно потупившись, сказал он. — Но учтите, что я развивал его! Знаете игру, которой развлекаются на детских праздниках? Множество предметов на подносе, и за считанные минуты надо их запомнить. Я всякий раз запоминал сто из ста. Все удивлялись. «Чудо!» — говорили они. А никакого чуда нет. Просто способность. Способность, развитая практикой. — Он опять хохотнул. — Я и фокусник неплохой. Немножко занимаюсь этим, веселю детей на Рождество. Простите, мистер Лежен, что это у вас в нагрудном кармане?

Наклонившись к Лежену, он вытащил из его кармана маленькую пепельницу.

— Ай-ай-ай, сэр, а еще полицейский!

Он расхохотался, и сам Лежен тоже. Затем мистер Осборн вздохнул:

— Уютный у меня домик, сэр. И соседи милые и дружат со мной. Сколько лет я мечтал о такой жизни, а теперь должен вам признаться, мистер Лежен, что скучаю по своему делу. В аптеке всегда люди сновали туда-сюда. Множество типов, понимаете ли, достойных изучения. А я ведь так мечтал о собственном клочке земли для садика. У меня столько увлечений. Бабочки, я уже говорил вам. И еще люблю иногда понаблюдать за жизнью пернатых. Никак не ожидал, что мне не будет хватать того, что называется «человеческим фактором».

Я мечтал немного попутешествовать. Что ж, на недельку я съездил во Францию. Очень мило, ничего не могу сказать, и при всем том я вдруг почувствовал, со всей определенностью почувствовал, что с меня и Англии вполне достаточно. Во-первых, мне не понравилась заграничная кухня. Ей-богу, они и понятия не имеют о том, что такое яичница с ветчиной!

И он опять вздохнул.

— Видите, какова она, человеческая натура! Так мечтать… об избавлении от хлопот, связанных с бизнесом, я ведь и вправду об этом мечтал. А теперь я, знаете, подумываю о том, чтобы стать совладельцем аптеки здесь, в Борнмуте, небольшую долю взять, не так, чтобы все время быть привязанным к аптеке, просто чтобы в жизни интерес появился, опять ощутить пульс жизни. Наверное, с вами то же самое произойдет. Будете строить планы, а потом придет время — и заскучаете по своей беспокойной работе.

Лежен улыбнулся.

— Жизнь полицейского вовсе не так романтически беспокойна, как вам это кажется, мистер Осборн. Вы рассуждаете как любитель. В основном она скучна и однообразна. Ведь отнюдь не всегда мы выслеживаем преступников по таинственным, одним нам ведомым приметам. Работа наша часто бывает на редкость нудной.

Но мистер Осборн остался, видимо, при своем мнении.

— Вам, конечно, лучше знать, — вежливо сказал он. — До свидания, мистер Лежен, обидно, что не смог вам помочь. Если что-нибудь когда-нибудь вам понадобится…

— Я дам вам знать, — пообещал Лежен.

— Тогда на празднике такой вроде бы случай представился, — горестно пробормотал Осборн.

— Понимаю. Жаль, но свидетельства медиков не оставляют места сомнениям. С этим ведь приходится считаться, верно?

— Ну… — Мистер Осборн как будто хотел еще что-то добавить, но Лежен словно не заметил этого. Быстрыми шагами он направился к выходу. Стоя у калитки, мистер Осборн глядел ему вслед.

— Свидетельства медиков, — проговорил он. — Тоже мне, медики! Если б он хоть вполовину знал о них то, что знаю я… Святая простота, вот что они такое! Медики!

Глава 11 Рассказ Марка Истербрука

1

Сначала Гермия. Теперь Корриган.

Что ж, значит, я выставил себя на посмешище.

Бессовестное вранье я принял за истину. Подпал под влияние этой мошенницы Тирзы Грей и дал себя обвести вокруг пальца. Оказался доверчивым суеверным ослом.

Я решил выкинуть из головы эту проклятую историю. Какое, на самом деле, она имеет ко мне отношение! Но сквозь туман разочарования пробивались слабые отголоски настойчивых призывов миссис Дэн Калтроп.

«Но вам необходимо что-то предпринять!» — вспомнилось мне.

Советовать, конечно, хорошо.

«Вам необходима чья-нибудь помощь».

Мне была необходима помощь Гермии. Необходима помощь Корригана. Но ни тот, ни другая в эти игры не играют. А больше у меня нет никого.

Если только…

Я сел, обдумывая новую идею. Потом бросился к телефону и позвонил миссис Оливер.

— Алло! Это Марк Истербрук.

— Да?

— Вы не можете припомнить, как звали ту девушку, на празднике, с которой мы разговаривали потом в доме?

— Могу, по-моему… Минуточку… Да, конечно! Джинджер! Вот как ее звали.

— Это я и сам помню. А по-настоящему?

— Что значит «по-настоящему»?

— Не думаю, чтобы при крещении ей дали имя Джинджер. А потом, у нее должна же быть фамилия!

— Конечно. Но я понятия не имею, какая у нее фамилия. О фамилиях сейчас как-то и речи нет. А я и видела-то ее всего один раз. — Миссис Оливер помолчала, а затем сказала: — Вам надо позвонить Роде и узнать все у неё.

Идея эта мне не понравилась. Я чувствовал какую-то неловкость.

— О, неудобно, — сказал я.

— Это же очень просто, — ободряюще начала миссис Оливер. — Скажите только, что потеряли ее координаты, а фамилию не можете вспомнить и что вы обещали ей прислать какую-нибудь вашу работу, или сообщить адрес магазина, где дешево продается икра, или что вам надо ей вернуть платок, который она вам одолжила, когда у вас шла кровь из носа, или связать ее с одним из ваших знакомых, который хочет отреставрировать какую-нибудь картину из своей коллекции. Хоть один из поводов вам подходит? Не то могу предложить вам еще десяток!

— Нет, прекрасно обойдусь одним из этих, — уверил я ее.

Положив трубку, я набрал сто и через секунду уже говорил с Родой.

— Джинджер? — сказала Рода. — Она живет в Мьюз. Калгери-Плейс, сорок пять. Подожди минуту. Я дам тебе ее телефон. — Рода отошла от аппарата, а спустя минуту опять взяла трубку. — Кейприкорн тридцать пять девятьсот восемьдесят семь. Записал?

— Да, спасибо. Только я не знаю, как ее зовут.

— Как зовут? А, ты имеешь в виду фамилию! Корриган. Кэтрин Корриган. Что ты сказал?

— Ничего. Спасибо, Рода.

Совпадение показалось мне удивительным. Корриган.

Два человека с фамилией Корриган. Может быть, это неспроста.

Я набрал Кейприкорн 35987.

2

Джинджер сидела напротив меня за столиком «Белого какаду», где мы встретились, чтобы пропустить рюмочку. Выглядела она так же, как и в Мач-Дипинге, что было приятно: спутанная рыжая грива, симпатичное веснушчатое лицо и настороженные зеленые глаза. На ней было ее лондонское богемистое одеяние, состоявшее из брюк в обтяжку, обвислого свитера и черных шерстяных гетр, в остальном же она предстала передо мной прежней Джинджер. Мне она очень нравилась.

— Не так-то просто было мне вас найти, — сказал я, — не зная ни вашей фамилии, ни адреса, ни телефона — ничего. Понимаете, у меня возникло одно затруднение…

— Так всегда говорит моя приходящая прислуга. Обычно это означает, что я должна купить ей новую щеточку для кастрюль или для ковра или еще какую-нибудь дребедень.

— Нет, в моем случае вам покупать ничего не придется, — успокоил я Джинджер.

И рассказал ей все. Это заняло вдвое меньше времени, чем в разговоре с Гермией, потому что Джинджер уже знала о «Бледном коне» и его обитателях. Закончив повествование, я опустил глаза. Я не хотел видеть ее реакции. Не хотел видеть ласковой снисходительности, насмешки или абсолютного недоверия. Более чем когда-либо, вся эта история показалась мне чистейшим бредом. Нет, никто (за исключением миссис Дэн Калтроп) не может разделить моих опасений. Вилкой я машинально чертил узоры на пластиковой поверхности стола.

— Это все? — резко прозвучал голос Джинджер.

— Все, — вынужден был признать я.

— И что же вы собираетесь с этим делать?

— Вам кажется, что я должен с этим что-то делать?

— Конечно! Кто-то же должен это сделать! Нельзя же допустить, чтобы какая-то организация убирала людей, а мы бездействовали!

— Но что я могу?

Я готов был расцеловать ее!

Нахмурившись, она потягивала «перно»[189]. А я. На душе у меня стало теплее. Я был теперь не один.

Она задумчиво сказала:

— Вы должны выяснить, что все это значит.

— Согласен. Но как?

— По-моему, существуют кое-какие зацепки Может быть, я смогу вам помочь.

— Правда? Но как же ваша работа?

— После работы тоже можно многое успеть. — Она опять нахмурилась, обдумывая что-то.

— Эта девушка… — наконец заговорила она. — Та, с которой вы встретились в клубе после спектакля в «Олд Вик»… Поппи, или как там ее? Она что-то знает, это очевидно, и должна все рассказать.

— Да, но она так испугалась, как только я начал ее расспрашивать, что прямо шарахнулась от меня! Она была до смерти перепугана. Не станет она говорить!

— Вот здесь могу пригодиться я, — уверенно заявила Джинджер. — Мне она расскажет то, чего вам не расскажет никогда! Вы можете устроить нам встречу? Пригласить вашего друга с ней и меня? На эстрадное представление, или на ужин, или еще куда-нибудь? — Она вдруг замялась. — Может быть, это чересчур дорого?

Я уверил ее, что могу позволить себе такую роскошь.

— Что же касается вас… — Джинджер опять немножко подумала и неспешно заключила: — То, по-моему, лучше всего вам взяться за это со стороны Томазины Такертон.

— Но каким образом? Она же умерла.

— Да, если ваши предположения верны, кому-то ее смерть была выгодна. И этот человек вступил в сделку с «Бледным конем». По-моему, тут возможны два варианта. Ее мачеха или же та девица, подравшаяся с ней у Луиджи, ну, у которой она сцапала ухажера. Возможно, она даже собралась за него замуж. А это, естественно, не устраивало ее мачеху или ту девушку, если ей всерьез нравился ее ухажер. Обратиться за услугами в «Бледный конь» могла как та, так и другая. Здесь мы и попытаемся найти зацепку. Как зовут ту драчунью, вы случайно не помните?

— По-моему, Лу.

— Пепельная блондинка среднего роста с довольно пышной грудью? С гладко зачесанными волосами?

Я подтвердил все эти приметы.

— Думаю, что немного знаю ее. Это Лу Эллис. Она и сама не из бедных.

— По виду не скажешь.

— Как водится. И тем не менее это правда. Во всяком случае, уплатить гонорар этим ведьмам она могла себе позволить. Потому что, надо думать, даром они ничего не делают.

— Да уж наверное!

— Вам надо прощупать эту мачеху. Вам это проще. Поезжайте, посмотрите, что она собой представляет.

— Я не знаю ни где она живет, ни кто она такая.

— Луиджи кое-что знает про семью Томми. Наверное, он знает и из какого она графства. А дальше полистаем адресные справочники. Господи, какие же мы недотепы! Ведь вы же видели в «Таймс» извещение о ее смерти! Значит, единственное, что надо сделать, — это порыться в подшивках.

— Для того чтобы прощупать мачеху, требуется предлог, — в раздумье сказал я.

Но Джинджер возразила, что нет ничего проще.

— Понимаете, у вас есть имя, — объявила она. — Вы историк, вы читаете лекции, вам пишут письма. Миссис Такертон будет лестно, а возможно, и просто интересно познакомиться с вами.

— Ну а предлог?

— Может быть, какая-нибудь достопримечательность в ее доме? — неуверенно предложила Джинджер. — Что-нибудь, если дом старый, там уж наверняка есть!

— Но это «что-нибудь» не имеет никакого отношения к моей специальности, — возразил я.

— Ей этих тонкостей не понять, — сказала Джинджер. — Большинство людей уверены, что каждому историку и археологу чрезвычайно интересно все, что старше ста лет, А о картине что скажете? Там ведь должны быть и старые картины! Так или иначе, попросите ее о встрече, поезжайте туда, умаслите ее, пустите в ход свое обаяние, потом скажите невзначай, что судьба свела вас случайно с ее дочерью, то есть падчерицей, выразите ей сочувствие, и так далее и тому подобное, а потом вдруг неожиданно бросьте что-нибудь про «Бледного коня». Намек этот может прозвучать даже слегка зловеще, если вам так больше нравится.

— Ну а потом?

— Потом вы следите за ее реакцией. Если при неожиданном упоминании «Бледного коня» на лице человека с нечистой совестью ничего не отразится, можете плюнуть мне в лицо!

— Хорошо: отразилось. Что делать дальше?

— Самое важное — что мы будем знать, на правильном мы пути или нет. Как только мы в этом уверимся, мы сможем взяться за дело по-настоящему.

Она задумалась.

— И еще. Как по-вашему, зачем эта женщина вам все это рассказывала? Откуда вдруг такая доверительность?

— Наверное, просто каприз, сумасбродство.

— Я не про то. Меня интересует, зачем вдруг рассказывать вам? Из всех именно вам? Я подумала, уж нет ли в этом некой логики?

— Какой же логики?

— Подождите минуту. Я соберусь с мыслями.

Я подождал. Джинджер дважды уверенно кивнула и потом продолжала:

— Предположим следующее… только предположим, конечно… предположим, что было так. Эта девчонка Поппи кое-что знает про «Бледного коня», нет, она их не лично знает, конечно, — просто слышала разговоры. Судя по вашему рассказу, она из тех, что в компании не слишком заметны, хоть это и не мешает им держать ушки на макушке и слышать больше, чем думают окружающие. Ограниченные и не блещущие умом люди, кстати, часто таковы. Предположим, кто-то подслушал ваш разговор о «Бледном коне» и взял ее на заметку. На следующий день вы приходите к ней и задаете ей вопросы, она пугается и не хочет отвечать. Но то, что вы приходили к ней, чтобы расспросить ее, тоже становится известным. Какова цель ваших расспросов? С полицией вы не связаны. Значит, напрашивается вывод о том, что вы являетесь потенциальным клиентом.

— Но, конечно…

— Повторяю, — это лишь логический вывод. До вас дошли слухи. Вы хотите все разузнать, поскольку у вас возникла надобность в услугах этой троицы.

Вскоре вы появляетесь на празднике в Мач-Дипинге. Вас привозят в их дом… видимо, потому что вы попросили вас туда привезти. И что же? Тирза Грей с места в карьер приступает к деловым переговорам.

— Как вариант готов это признать. — Я помедлил. — Вы думаете, она и впрямь может делать то, о чем хвасталась? А, Джинджер?

— Мне всей душой хочется ответить «нет» или «конечно нет». Но существование странных явлений отрицать невозможно! Особенно когда речь идет о гипнозе. Велят тебе: иди и откуси кусок свечи завтра в четыре часа, и ты повинуешься, сам не зная почему. Все эти фокусы… электрические ящики, которые, если капнуть в них крови, предскажут тебе, что через два года ты заболеешь раком. Выглядит шарлатанством, но, может быть, это и не совсем шарлатанство. А случай с Тирзой… не думаю, чтоб это было правдой, и, однако, как же я боюсь, что это может оказаться правдой!

— Да, — хмуро подтвердил я, — точнее не скажешь!

— Я могу заняться Лу, — подумав, сказала Джинджер. — Знаю немало мест, где можно на нее натолкнуться. А кроме того, Луиджи, наверное, тоже кое-что про нее известно. Но первоочередная задача, — добавила она, — это связаться с Поппи.

Выполнить последнее оказалось нетрудно. Три вечера подряд у Дэвида были свободны, мы условились пойти в варьете, где он и появился вместе с Поппи. Потом мы отправились ужинать в «Фантази», где я обратил внимание на долгое исчезновение Джинджер и Поппи, когда они удалились попудрить носики, после чего вернулись уже в нежнейших приятельских отношениях. Никаких животрепещущих предметов мы в этот вечер, согласно плану Джинджер, не касались. Наконец мы распрощались, и я повез Джинджер домой.

— Докладывать особенно не о чем, — весело сказала она. — Я говорила с Лу. Кстати, парня, из-за которого они тогда повздорили, зовут Джин Плейдон. Кошмарный тип, если желаете знать мое мнение. Но очень хваткий. Девушки от него без ума. Он сильно приударял за Лу, пока не появилась Томми. Лу говорит, что Томми ему не нравилась, а нравились ее деньги. Но, может быть, ей приятнее думать так, а не иначе. Во всяком случае, Лу он наподдал, что ей, конечно, обидно. Кстати, согласно ее версии, никакого скандала не было, просто они слегка погорячились.

— Слегка погорячились! Она с корнями выдирала волосы у Томми!

— Я лишь пересказываю вам то, что говорила мне Лу.

— Видно, она была с вами очень откровенна.

— О, такие, как она, обожают поговорить о себе и своих делах! С кем угодно, лишь бы их выслушали. Так или иначе, но у Лу сейчас новый кавалер, на мой взгляд, ничтожество, такое же, как тот, первый, но она уже по уши влюблена в него. Поэтому непохоже, что она обращалась к помощи обитательниц «Бледного коня». Это была моя версия, но она не подтвердилась. Я считаю, что с Лу подозрения надо снять. Хотя она и заверила меня в том, что у Томми были серьезные намерения относительно Джина, а Джин тоже ухлестывал за ней весьма серьезно. А что с мачехой?

— Она была за границей. Возвращается завтра. Я написал ей, вернее, поручил секретарю написать и попросить разрешения встретиться с ней.

— Хорошо. Мы сдвинули дело с мертвой точки. Надеюсь, усилия наши не пропадут даром.

— Только бы что-нибудь получилось!

— Что-нибудь получится! — бодро воскликнула Джинджер. — Да, кстати! Вернемся к началу событий, к версии, что отец Герман был убит после того, как его вызвали к умирающей, и убили его будто бы из-за чего-то, что сказала ему или в чем исповедалась эта умирающая. Что сталось с ней? Она действительно умерла? И кто она такая? Здесь ведь тоже может быть какая-то зацепка.

— Она действительно умерла. А знаю я о ней довольно мало. Кажется, фамилия ее Дэвис.

— А вы не могли бы навести еще кое-какие справки?

— Попытаюсь, а там посмотрим.

— Если бы мы могли познакомиться с людьми, которые ее окружали, можно было бы как-нибудь выведать, каким образом она узнала о том, что рассказала отцу Герману.

— Я понял, что вы хотите.

На следующее утро первым делом я позвонил Джиму Корригану и спросил, что нового.

— Дай вспомнить. Продвинулись еще на шаг, но не больше. Дэвис — это не настоящая ее фамилия; вот почему мы не сразу смогли навести справки. Подожди-ка секунду, я тут записал кое-что… Вот, пожалуйста. Ее настоящая фамилия Арчер, а муж ее был мелким жуликом. Она его бросила и опять взяла свою девичью фамилию.

— И чем же таким занимался Арчер? И где он сейчас?

— Воровал в универмагах. По мелочам. Одна-две вещицы. На жизнь. Такие у него были принципы. Что же касается того, где он сейчас, то он умер.

— Тоже не слишком много сведений.

— Ты прав. В фирме, где служила миссис Дэвис до того, как заболела — это И ПС (Изучение потребительского спроса), — насколько можно судить, ничего не известно ни о ней, ни о ее окружении.

Поблагодарив его, я повесил трубку.

Глава 12 Рассказ Марка Истербрука

1

Три дня спустя мне позвонила Джинджер.

— У меня для вас кое-что есть, — сказала она. — Фамилия и адрес. Запишите.

— Диктуйте.

— Фамилия Брэдли, а адрес такой: Бирмингем[190], квартал Муниципальной площади, семьдесят восемь.

— Убей меня, не понимаю, что это значит!

— А кто понимает? Я тоже не понимаю. И думаю, что и сама Поппи не совсем понимает.

— Поппи? Значит, вы…

— Да. Я как следует занялась Поппи. Говорила я вам, что если возьмусь за это дело, то кое-что из нее вытрясу. Важно было расположить ее к себе, а остальное пошло как по маслу.

— Как же вам это удалось? — полюбопытствовал я.

Джинджер рассмеялась.

— Обычное девчачье шушуканье. Вам этого не понять. Дело в том, что когда девушка откровенничает с подружкой, то все, что она ей рассказывает, как бы не в счет. Она не придает этому значения.

— То есть это как бы только их дело, никого больше не касающееся?

— Можно сказать, да. Так или иначе, мы с ней уговорились вместе сходить на ленч, и я начала плести что-то о своих амурных делах, о том, как все у меня неудачно складывается: он женат, а жена — мегера и католичка, не дает развода, отравляет ему жизнь. Рассказала, что она очень больна, вот уже который год не живет и не умирает, хотя смерть ее могла бы стать облегчением, даже и для нее самой. Что часто подумываю о том, чтобы обратиться к услугам дамочек из «Бледного коня», но плохо представляю, как это все устроить и не будет ли это чересчур дорого. На что Поппи сказала, да, она думает, что это обойдется дорого. Она слышала, что дерут они безбожно. А я ей: «Ну кое-какие деньги мне должны перепасть». Что, знаете ли, истинная правда, если иметь в виду двоюродного дедушку. Смерти его ни я, ни моя сестренка никоим образом не желаем, но в данном случае наличие престарелого дедушки пришлось как нельзя кстати. Я поинтересовалась, не устроит ли их рассрочка. И как бы все это узнать? И тут вдруг Поппи дает мне эту фамилию и адрес и объясняет, что для начала надо повидать этого человека и все деловые моменты уладить с ним.

— Фантастика! — воскликнул я.

— В общем-то, да.

Мы оба помолчали, потом я недоверчиво спросил:

— Вот так, прямо, открыто, она вам это и сказала? без всякого… страха?

— Вы не понимаете! — нетерпеливо отвечала Джинджер. — Говорю вам, то, что она рассказывала мне, — не в счет. А потом, Марк, если наши с вами домыслы верны и предприятие это поставлено на деловые рельсы, то ведь всякое предприятие нуждается в какой-никакой рекламе, верно? Другими словами, им надо постоянно привлекать новых клиентов.

— Но верить в подобные вещи способны лишь сумасшедшие!

— Пускай. Мы сумасшедшие. Так вы поедете в Бирмингем повидать мистера Брэдли?

— Да, — сказал я. — Поеду и повидаю. Если он существует.

Квартал Муниципальной площади представлял собой настоящий улей из всяческих фирм и контор. На первом этаже одного здания я обнаружил стеклянную дверь с аккуратной черной табличкой: «С.-Р. Брэдли, комиссионер», а ниже, помельче: «Пожалуйста, входите».

Я вошел.

Небольшая приемная оказалась пустой, внутренняя дверь с надписью «Служебное помещение» была полуотворена. Голос из-за двери сказал:

— Сюда, пожалуйста.

Кабинет был побольше. Он вмещал стол, пару удобных кресел, телефон, ящики с картотекой и самого мистера Брэдли, сидевшего за столом.

Мистер Брэдли был небольшого роста, темноволосый, с проницательными темными глазами. На нем был строгий темный костюм, и выглядел он воплощением респектабельности.

— Только дверь, пожалуйста, закройте, хорошо? — с ласковой непринужденностью сказал он. — Присаживайтесь. Вот в этом кресле вам будет удобно. Сигарету? Нет? Итак, чем я могу вам быть полезен?

Я глядел на него. И не знал, с чего начать. Понятия не имел, что бы такое ему сказать. И очертя голову выпалил фразу, произнести которую меня заставило, наверное, отчаяние. А может быть, меня толкнул на это взгляд его маленьких, как бусинки, глаз.

— Ну так сколько? — спросил я.

И обрадовался, увидев, что он несколько оторопел — немного, не так, как должен был бы. Не подумал, как подумал бы на его месте ясам, что в кабинет к нему ворвался сумасшедший.

Брови его поползли вверх.

— Ну-ну, — сказал он, — даром времени не теряете, правда?

Я гнул свою линию:

— Что же вы мне скажете?

Он покачал головой с легким укором.

— Так дела не делаются. Всему должен быть свой черед.

Я пожал плечами.

— Как угодно. И какой же черед вы предлагаете?

— Мы даже не представились друг другу. Я не знаю вашей фамилии.

— До поры до времени, — сказал я, — не считаю целесообразным вам ее сообщать.

— Осторожничаете.

— Осторожничаю.

— Осторожность — прекрасное качество, но не всегда уместное. Так кто же вас ко мне направил? Кто наш общий друг?

— И этого я вам не могу сказать. У моего приятеля есть приятель, знакомый с одним вашим приятелем.

Мистер Брэдли кивнул.

— Мои клиенты нередко попадают ко мне именно таким путем. Ведь некоторые из наших задач довольно… довольно деликатны. Полагаю, вы знаете, чем я занимаюсь?

Ждать моего ответа он явно не собирался, потому что поспешил ответить сам.

— Я комиссионер на ипподроме, — сказал он. — Может быть, вы интересуетесь… лошадьми?

Последнее слово он произнес после легкой заминки.

— Нет, на ипподроме я не бываю, — упорствовал я.

— Но лошади бывают разные. Лошади на скачках, для охоты, лошади-тяжеловозы. Я лично занимаюсь спортивными делами. Помогаю делать ставки.

Он помолчал и потом спросил небрежно, может быть, даже чересчур небрежно:

— Высмотрели какого-нибудь коня?

Я пожал плечами и бросился с головой в омут:

— Да. Бледного коня.

— Ах, вот как! Хорошо, очень хорошо. А сами вы, насколько я могу судить, скорее лошадка темная…[191] Ха-ха! Не надо волноваться, потому что волноваться, уверяю вас, совершенно не о чем.

— Так я вам и поверил… — довольно грубо буркнул я.

Тон мистера Брэдли стал еще ласковее и вкрадчивее.

— Я вполне понимаю ваши чувства. Но беспокойство ваше совершенно излишне. Можете не сомневаться. Я сам юрист. Изгнанный из корпорации, конечно, — добавил он с откровенностью почти обезоруживающей, — иначе я не был бы здесь. И учтите: все, что я предлагаю, вполне законно и честно. Это просто разновидность пари. Пари ведь можно держать на что угодно — будет ли завтра дождь, могут ли русские послать человека на Луну, родит ли ваша жена двойню или не родит. Вы можете держать пари, умрет ли миссис Б. до Рождества и доживет ли миссис С. до ста лет. Мнение ваше основывается на здравом смысле и интуиции, как бы вы сами их ни называли. Видите, никаких хитростей тут нет.

Я чувствовал себя точь-в-точь как больной перед операцией, которого хирург уговаривает не бояться. В качестве психотерапевта мистер Брэдли действовал мастерски.

— Я не очень понимаю, как они работают там, в «Бледном коне», — не сразу выговорил я.

— И это вас беспокоит? Конечно. И не одного вас. «Есть многое на свете, друг Горацио…», и так далее и тому подобное. Откровенно говоря, я и сам этого не понимаю. Но результаты налицо. Достигнутые каким-то непостижимым образом.

— Не можете ли вы рассказать мне об этом поподробнее…

Теперь я утвердился в своей роли — человека осторожного, обуреваемого желанием рискнуть и страхом. Наверное, с такими клиентами мистеру Брэдли часто приходилось иметь дело.

— Вы были там хоть раз?

Решение я принял быстро: лгать недальновидно.

— Я… да… был… с друзьями. Они однажды взяли меня туда.

— Очаровательный старый трактир! Историческая достопримечательность. Они совершили чудо, так его отреставрировав. Значит, вы знакомы с ней? Я имею в виду мою приятельницу, Тирзу Грей.

— Да-да, конечно. Поразительная женщина!

— Поразительная, правда? Поистине поразительная! Вы очень точно выбрали слово. Поразительная женщина! И обладает поразительными способностями.

— Но что она себе приписывает! Вещи, конечно, совершенно… ну, невозможные, что ли…

— Верно. В том-то и дело! Приписывает себе знания и умения совершенно невозможные. Кто угодно это скажет. И даже, например, суд.

Черные бусинки его глаз буравили меня, впиваясь в меня. Последние слова мистер Брэдли повторил, повторил намеренно, со значением:

— Например, суд. В суде это все просто высмеют! Если эта женщина вдруг встанет там и признается в убийстве, убийстве на расстоянии, при помощи «волевого импульса» или иным каким-нибудь бредовым способом, то как бы она это убийство ни называла, признание ее суд не примет и дела по нему не начнет. Даже если заявление ее — истинная правда (чему, конечно, здравомыслящие люди, вроде нас с вами, поверить не могут ни на секунду), суд его отвергнет.

Убийство на расстоянии по существующим законам убийством не является. Это бессмыслица. В чем, собственно, и прелесть такого способа — и вы со мной согласитесь, если хорошенько подумаете.

Я понимал, что меня пытаются ободрить. Убийство с помощью сверхъестественных сил английский суд убийством не считает. Нанимая гангстера и поручая ему совершить убийство ножом или дубинкой, я становлюсь его соучастником, и даже до совершения преступления меня могут обвинить в сговоре. Но, поручая Тирзе Грей прибегнуть к искусству черной магии, я должен знать, что магия неуловима и недоступна. В чем, по мнению мистера Брэдли, и состоит ее прелесть.

Весь мой врожденный скептицизм встал на дыбы. Я взволновался и воспротивился.

— Но черт возьми, — вскричал я, — это чистая фантастика! Это невозможно!

— Согласен с вами. Полностью согласен! Тирза Грей — поразительная женщина, обладающая, конечно, поразительными способностями, но поверить всему, что она себе приписывает, — невозможно. Как вы выразились, это чистая фантастика. В наше время невозможно поверить тому, что, сидя в английской деревенской усадьбе, кто-то, сам или через медиума, якобы способен посылать мысленные импульсы, или как там их называют, кому-то на Капри[192]или в другое не менее отдаленное местечко, вызывая у объекта воздействия ту или иную смертельную болезнь.

— Так вот что она себе приписывает!

— Да, конечно. Разумеется, способности у нее действительно есть; ведь она шотландка, и так называемое «ясновидение» — это их национальная особенность. Все так. Но вот во что я верю, и верю безоговорочно, — это, — он наклонился вперед и выразительно помахал пальцем у меня перед носом, — что Тирза Грей знает заранее о чьей-нибудь близкой смерти. Это талант. И он у нее есть.

И он откинулся на спинку стула, изучая меня. Я ждал.

— Ну представьте такую ситуацию. Кому-то, вам лично или другому человеку, весьма желательно было бы знать, когда умрет, скажем, его двоюродная бабушка Элиза Подобная информация, согласитесь, небесполезна, и ничего жестокого или дурного в ней нет — помощь в делах, не больше. Как строить планы? Будет ли, скажем, к ноябрю в вашем распоряжении кругленькая сумма или не будет? Зная это доподлинно, вы можете принимать важные решения. Смерть — штука капризная. Добрая старушка Элиза с помощью докторов способна протянуть еще десяток лет. Что вам, конечно, крайне приятно — вы очень привязаны к вашей милой родственнице, но как хотелось бы все же знать…

Он замолчал, а потом, подавшись вперед, продолжал:

— Вот тут и нужен я. Моя профессия — пари. Я и заключаю пари на что угодно — естественно, диктуя свои условия. Вы обращаетесь ко мне. Естественно, вы не желаете держать пари, умрет или не умрет старушка! Такое пари оскорбляло бы вас в ваших лучших чувствах. Поэтому мы сформулируем это иначе. Вы спорите со мной на определенную сумму, что к следующему Рождеству тетя Элиза будет жива и здорова. Я утверждаю обратное.

Глаза-бусинки снова впились в меня, наблюдая.

— Ничего против не имеете, так? Все очень просто. Мы поспорили. Я говорю, что тетушка Элиза — не жилец на этом свете, вы со мной не согласны. Мы заключаем контракт и подписываем его. Я называю вам дату и говорю, что к этому сроку, с допуском в две недели в ту и другую сторону, по тетушке Элизе отслужат панихиду. Вы говорите, ничего подобного. Если вы окажетесь правы, я плачу вам. Если же прав я — вы платите мне.

Я глядел на него. Я пытался вызвать в душе у себя чувства человека, желающего смерти богатой почтенной старушки. Но тут же заменил ее шантажистом. Это представить легче. Многие годы мне досаждает один тип. Терпение мое исчерпано. Он должен умереть. Убить его самому мне не хватает духу, но я готов пойти на что угодно, лишь бы он… на что угодно.

Когда я заговорил, голос мой звучал сипло — я хорошо вжился в роль:

— Каковы условия?

Мистера Брэдли как подменили. Он сказал весело, почти насмешливо:

— С этим мы и вошли, да? Вернее, вы вошли, ха-ха! Сказали «Ну так сколько?» Я прямо оторопел. Первый случай в моей практике, чтоб с такой скоростью ухватывали суть!

— Каковы условия?

— Условия разные. В зависимости от обстоятельств. Грубо говоря, условия — это сумма, на которую заключается пари. В случае, если дело касается нелюбимого мужа, шантажиста или кого-нибудь в этом роде, все зависит от того, сколько может заплатить клиент. С необеспеченными клиентами — должен сказать это сразу — я дела не имею, за исключением случаев, подобных тому, что я привел в качестве примера. Тогда это зависит от величины состояния тети Элизы. Условия вырабатываются по взаимному соглашению. Ведь они должны быть выгодны обеим сторонам, не так ли? Обычно пари заключается из расчета один к пятистам.

— К пятистам? Довольно жестко!

— Да, мои условия жесткие. Ведь если тетя Элиза на ладан дышит, вы это и так знаете и ко мне не побежите. Предсказать смерть с допуском всего в две недели в ту и другую сторону — дело непростое. Ставка пять тысяч фунтов на сотню фунтов здесь вполне уместна.

— А если вы проиграете?

Мистер Брэдли пожал плечами.

— Это будет огорчительно. Придется заплатить.

— А если проигрываю я, то плачу я. А вдруг я не заплачу?

Мистер Брэдли откинулся на спинку стула. И прикрыл глаза.

— Вот этого я бы вам не советовал, — мягко сказал он. — Никоим образом.

Несмотря на мягкость тона, я почувствовал легкий озноб. В его словах не было прямой угрозы, но она явственно ощущалась.

Я поднялся и сказал:

— Я… я должен все обдумать.

И сразу же мистер Брэдли стал прежним — сама любезность и обходительность.

— Конечно, конечно, обдумайте! Не надо никуда бросаться очертя голову! А если вы решитесь на сделку, приходите, и мы все подробно обсудим. Не спешите. Спешка к хорошему не приводит. Не спешите.

Я вышел от него, и в ушах у меня все раздавалось его «Не спешите».

Глава 13 Рассказ Марка Истербрука

О предстоящей мне задаче — побеседовать с миссис Такертон — я думал с большой неохотой. Несмотря на все подстегиванья Джинджер, я вовсе не был уверен в целесообразности этого шага. Начать с того, что я не чувствовал в себе сил выполнить мной же поставленную задачу. Я сомневался, что смогу выдержать нужный тон, и прекрасно чувствовал фальшь задуманного маскарада.

Джинджер, с напористостью почти устрашающей, проявляемой ею всегда, если что-то очень ее занимало, инструктировала меня по телефону:

— Нет ничего проще. Усадьба ее построена Нэшем[193]. В стиле, необычном для него. Какое-то причудливое приближение к готике[194].

— Ну и зачем мне вдруг понадобилось глазеть на эту усадьбу?

— Вы собираетесь писать статью или книгу об эволюции творчества архитектора в зависимости от различных влияний.

— Притянуто за уши, по-моему!

— Глупости! — упорствовала Джинджер. — Во всем, что касается науки или искусства, каких только невероятных теорий не выдвигают, причем их яростно отстаивают самые, казалось бы, благоразумные люди! Я могла бы привести вам массу примеров.

— Именно поэтому вы больше и подходите для поездки, чем я.

— Именно поэтому подходите как раз вы, — парировала Джинджер. — Миссис Такертон отыщет вас в «Кто есть кто», что произведет на нее соответствующее впечатление. А меня она там не отыщет.

Я остался при своем мнении, но временно решил сдаться. Возвратившись после своей невероятной беседы с мистером Брэдли, я обсудил ее с Джинджер. Ее откровения удивили этого господина гораздо меньше, чем меня. И даже вызвали у нее явное удовлетворение.

— Теперь, по крайней мере, никаких сомнений. Теперь мы знаем, что организация, которая устраняет людей, так или иначе кому-то мешающих, существует на самом деле.

— И действует с помощью сверхъестественных сил?

— Дались вам эти силы! А все из-за ловкой болтовни этих ведьм и из-за фальшивых скарабеев, которые цепляет на себя их Сибилла! Они вас сбивают с толку. Окажись мистер Брэдли каким-нибудь знахарем-шарлатаном или псевдоастрологом, вы бы и сейчас еще отрицали очевидное. Но так как он оказался омерзительным мелким дельцом — так я, по крайней мере, поняла из ваших слов…

— Очень похоже на правду, — сказал я.

— То машинка закрутилась. При всем нагромождении фальшивых слов, которыми они это окружают, эти три дамы из «Бледного коня» и впрямь ухватили что-то действенное.

— Если вы настолько в этом уверены, зачем нам миссис Такертон?

— Не грех лишний раз проверить, — сказала Джинджер. — Мы знаем, что говорит Тирза Грей о своем… даре. Знаем финансовую сторону дела. И кое-что о троих из их жертв. Теперь желаем узнать побольше об их клиентуре.

— Предположим, что миссис Такертон ничем не выдаст того, что была их клиенткой?

— Тогда придется поискать в другом месте.

— Боюсь, что я все провалю, — хмуро сказал я.

Но Джинджер заявила, что человек должен верить в свои силы.

Итак, я прибыл на место и стоял перед парадной дверью усадьбы «Каррауэй-парк». Разумеется, архитектура дома разительно отличалась от тех стандартов, какие, по моим представлениям, должны были отличать дом, выстроенный Нэшем. Усадьба скорее напоминала небольшой современных пропорций замок.

Джинджер обещала снабдить меня новейшей монографией о творчестве Нэша, но книга не пришла вовремя, поэтому подготовлен я оказался неважно.

Я позвонил и был впущен лакеем в довольно обтрепанном альпаковом[195] фраке.

— Мистер Истербрук? — осведомился он. — Миссис Тахертон ожидает вас.

Он проводил меня в тщательно меблированную гостиную, которая произвела на меня удручающее впечатление. Все в ней было дорогим и безвкусным. А ведь сами по себе пропорции комнаты были очень изящны. На стенах висели одна-две хорошие и множество плохих картин. Особенно удручало обилие золотой парчи.

Дальнейшие мои размышления были прерваны появлением самой хозяйки дома. Я с трудом выбрался из блещущих парчовой позолотой диванных недр.

Не знаю, что я ожидал увидеть, но настроение мое с ее появлением совершенно переменилось. В ней не было ничего зловещего — совершенно обычная, уже ближе к среднему возрасту дама. Не очень интересная и, как я решил, не очень приятная дама. Тонкие губы густо намазаны, но все равно какие-то злые. Подбородок западает. Глаза бледно-голубые и какие-то… приценивающиеся. Дамы подобного типа обычно недоплачивают носильщикам и швейцарам. Встречаются они часто и повсеместно, но по большей части не так хорошо одеты и не так искусно намазаны.

— Мистер Истербрук? — Судя по всему, она была в восторге от моего визита. И даже немного перебарщивала, силясь мне это выказать. — Я так рада с вами познакомиться! Подумать только, что мой дом заинтересовал вас! Я, конечно, знала, что дом построен Нэшем, муж говорил мне, но я никогда и не мечтала, что он привлечет внимание такого человека, как вы!

— Видите ли, миссис Такертон, дом этот выдержан в стиле, для Нэша не очень характерном, что и любопытно для…

Но она избавила меня от необходимости продолжать.

— Боюсь, что я ужасный профан во всем этом — я имею в виду архитектуру, археологию и так далее. Вы должны извинить мне мое невежество.

Я, конечно, не сказал ей, что, напротив, оно меня очень устраивает.

— Конечно, такого рода вещи жутко интересны, — заметила миссис Такертон.

— В отличие от тех, кто занимается ими не по долгу службы, — пошутил я, — мы, специалисты, редкие зануды, ничего не замечаем вокруг, кроме своих черепков и бумажек.

Миссис Такертон сказала, что она уверена в том, что я просто на себя наговариваю, и спросила, не хочу ли я сначала выпить чаю, а потом осмотреть дом или же наоборот.

На чай я не рассчитывал, так как визит мой был назначен на половину четвертого, и сказал, что, наверное, будет лучше вначале осмотреть дом.

Она провела меня по дому, причем болтала без умолку, облегчая мне, таким образом, задачу.

Она сказала, что пришел я очень вовремя: дом будет продаваться — «Муж умер, а для меня одной он чересчур велик», — и вроде бы уже объявился покупатель, хотя агенты включили его в свои списки всего около недели назад.

— Не хотелось бы показывать вам его таким опустевшим. Я считаю, чтобы оценить дом, надо видеть, каков он в обжитом виде, чем дышит, чем полон… Вы согласны, мистер Истербрук?

Я как раз предпочел бы видеть этот дом совсем пустым и без всякой мебели, но, конечно, не мог ей этого сказать. И, не ответив, спросил, не собирается ли она поселиться где-нибудь поблизости.

— По правде говоря, нет. Сначала я хотела бы немного попутешествовать. Погреться на солнышке. Ненавижу наш кошмарный климат. Зиму я подумываю провести в Египте. Я побывала там два года назад. Чудесная страна! Хотя, думаю, вы и без меня это прекрасно знаете.

Я ничего не знал о Египте, в чем и признался.

— Наверное, вы просто опять скромничаете, — сказала она с веселой небрежностью. — А это моя столовая. Она восьмиугольная. Правильно я говорю? А углов практически не видно.

Я сказал, что она совершенно права, и похвалил пропорции.

Осмотр был окончен, мы вернулись в гостиную, и миссис Такертон позвонила, чтоб принесли чаю. Чай принес все тот же обтрепанный лакей. Большой викторианский серебряный чайник нуждался в чистке.

Когда лакей удалился, миссис Такертон вздохнула:

— После смерти мужа двое слуг — супружеская пара, прослужившая у него чуть ли не двадцать лет, — настояли на расчете. Они сказали, что собираются на покой, но потом я узнала, что они устроились в другой дом. И получают очень высокое жалованье. С моей точки зрения, платить такие деньги неразумно. Как вспомнишь, сколько стоит их питание и содержание, не говоря уж о стирке их белья…

Да, подумал я, скуповата. Эти холодные блеклые глаза, эти поджатые губы — типичная скряга…

Разговорить миссис Такертон труда не представляло. Говорить она любила. Особенно о себе. Внимательно слушая ее и время от времени поддакивая, я много чего узнал о ней — пожалуй, даже больше того, что она собиралась поначалу мне рассказать.

Так я узнал, что она вышла за Томаса Такертона, вдовца, пять лет назад. Была она на много, на очень много моложе его. Познакомились они на взморье, в большом отеле, где она работала в игорном зале. Этот примечательный факт она сболтнула, не ведая, что такие подробности попросту неприличны. Дочь мистера Такертона училась там поблизости, а «мужчины никогда не знают, что делать с дочерьми, когда надо их развлечь».

«Бедный Томас, он был так одинок… Его первая жена умерла за несколько лет до того, и он очень по ней тосковал».

Портрет миссис Такертон пополнялся все новыми штрихами. Обаятельная, душевная женщина, пожалевшая стареющего одинокого мужчину… Его быстро ухудшавшееся здоровье и ее преданность…

«Хотя на последних стадиях его болезни уже и речи, конечно, быть не могло, чтобы проводить время с кем-нибудь из собственных моих друзей».

Интересно, подумал я, не было ли там друзей мужского пола, которым Томас Такертон не симпатизировал? А если так, то не этим ли объясняются условия завещания?

О завещании Джинджер навела справки в «Сомерсет-Хаусе»[196]. В нем упомянуты были старые слуги, двое крестников; назначалось содержание жене — достаточное, но не слишком щедрое. Денежная сумма по доверенности и доход с нее пожизненно. Все прочее состояние, исчислявшееся шестизначной цифрой, переходило к его дочери Томазине Энн и поступало в полную ее собственность и распоряжение по достижении ею двадцати одного года и, в любом случае, ко времени ее замужества. В случае ее смерти до достижения ею двадцати одного года — и если у нее до этого времени не появилось мужа — деньги отходили ее мачехе. Другие члены семьи, кажется, не предусматривались.

Куш порядочный, оценил я. А миссис Такертон деньги любит. Сколько перевидала их она, и все проплывали мимо! Собственных денег, пока не вышла за пожилого вдовца, она наверняка не имела. А потому богатство могло ударить ей в голову. Жизнь с инвалидом мужем стесняла ее, но она предвкушала свободу: она будет вдовой еще не старой и богатой, богатой настолько, что ей и присниться не могло.

Завещание, наверное, жутко ее разочаровало. Она рассчитывала на большее, нежели умеренный доход. В мечтах она уже видела себя в путешествиях и дорогостоящих морских круизах, мысленно примеряла роскошную одежду, драгоценности или же предвкушала просто радость обладания деньгами — ни с чем не сравнимое удовольствие копить их в банке…

И вместо этого все предназначалось девчонке! Совсем молоденькой девчонке выпало стать богатой наследницей! Девчонке, которая не только не любила свою мачеху, но и не удосуживалась этого скрывать, а наоборот, всячески это подчеркивала со столь свойственной молодым резкостью. Девчонка должна была разбогатеть, если бы не…

Если бы что? Достаточно ли у меня оснований? Неужели эта светловолосая распутная вдовушка, так и сыплющая банальностями, сумела отыскать «Бледного коня» и решилась уготовить гибель своей падчерице?

Нет, поверить в это невозможно!

И все же надо убедиться точно.

— Знаете, я, по-моему, однажды видел вашу дочь, вернее падчерицу, — ни с того ни с сего вдруг проговорил я.

Она взглянула на меня — слегка удивленно, но без особого интереса.

— Томазину? Правда?

— Да. В Челси.

— Ну, в Челси… Да, такое могло быть… — Она вздохнула. — Ох уж эти современные девицы! С ними так трудно. Они совершенно неуправляемы. Это так огорчало отца Томазины. Я, конечно, ничего не могла с этим поделать. Мои слова были для нее пустой звук. Видите ли, когда мы поженились, она ведь была почти взрослая. А тут вдруг мачеха… — Она покачала головой.

— Это всегда непросто, — сочувственно сказал я.

— Я старалась проявлять терпимость, очень старалась…

— Конечно. Я в этом уверен.

— Но все было без толку. Разумеется, Том не допускал, чтобы она мне дерзила впрямую, но она прекрасно умела это сделать и в вежливой форме. Она отравляла мне жизнь. И когда она настояла, чтобы ей разрешили жить отдельно, это, строго говоря, было для меня облегчением. Но я так сочувствовала Тому. Она ведь связалась с дурной компанией.

— Я… я это понял, — сказал я.

— Бедная Томазина, — вздохнула миссис Такертон и поправила выбившуюся белокурую прядь. Потом вдруг подняла на меня глаза. — О, вы, может быть, не знаете… месяц назад она умерла. От энцефалита[197] — так неожиданно! Это болезнь молодых, как я слышала… Такая жалость!

— Да, я слышал, что она умерла, — сказал я, поднимаясь. — Большое спасибо, миссис Такертон, за то, что показали мне дом.

Мы обменялись рукопожатием. Уже у двери я вроде бы случайно обернулся.

— Да, кстати, — сказал я. — Наверное, вам известен «Бледный конь»?

Усомниться в ее реакции было невозможно. Паника, настоящая паника — ют что появилось в ее бледно-голубых глазах. Лицо под слоем пудры мгновенно побелело от страха.

— Бледный конь? О чем вы? — Голос ее едва не сорвался на визг. — Понятия не имею ни о каком бледном коне!

Теперь изобразил легкое удивление я.

— О, значит, я ошибся. В Мач-Дипинге есть весьма интересный старинный постоялый двор. Мне случилось недавно побывать в тех краях, и меня туда затащили мои друзья. Здание чудесно отреставрировано, сумели сохранить атмосферу прошлых дней. И мне почему-то вспомнилось, что там говорили о вас, но, может быть, к ним заезжала ваша падчерица или однофамилица. — Я сделал паузу. — Место известное.

Да, я не напрасно припас эти слова на выход: получилось очень эффектно. В одном из зеркал я увидел лицо миссис Такертон. Она неотрывно глядела мне вслед. Она была очень и очень напугана, и я понял, какой она станет с течением времени. Зрелище было не из приятных.

Глава 14 Рассказ Марка Истербрука

1

— Итак, теперь мы абсолютно в этом уверились, — сказала Джинджер.

— Мы и раньше были уверены.

— Да, и с полным основанием. Но теперь поставлены все точки над «i».

Я помолчал. Я мысленно представил, как миссис Такертон отправляется в Бирмингем, ищет там квартал Муниципальной площади, знакомится с мистером Брэдли. Представлял себе ее беспокойную настороженность и как по-отечески он ободряет ее. Как умело ввертывает о совершенной безопасности дела. (В случае с миссис Такертон он особенно должен был напирать на безопасность.) Я видел, как она уходит от него, так и не решившись. Может быть, дома ей предстояла встреча с падчерицей, приехавшей на выходные. Мог состояться разговор, в котором девушка намекнула на скорое замужество. И все это время миссис Такер неотступно думала о деньгах, не о жалкой доставшейся ей доле наследства, а о фантастической сумме, которая позволила бы осуществить все заветные мечты… И все эти деньжищи достанутся испорченной невоспитанной девчонке, которая шляется в Челси по барам в джинсах и обвислых свитерах! В компании таких же испорченных подружек и дружков! На что этой мерзавке, которая уже никогда не станет приличным человеком, столько денег?!

И вот — вторая поездка в Бирмингем. Она все еще в смятении, а с его стороны, соответственно, еще больше ободрений. Наконец обсуждение условий. Тут я невольно улыбнулся: мистеру Брэдли не так легко будет сделать все по-своему. Торгуется она отчаянно. Но в конце концов соглашение достигнуто, честь по чести подписана соответствующая бумага, и что же дальше?

Дальнейшее представить было невозможно. Что последовало дальше, мы не знали.

Очнувшись от задумчивости, я увидел, что Джинджер наблюдает за мной.

— Представили себе, как это было? — спросила она.

— Откуда вы знаете?

— Начинаю понимать ход ваших мыслей. Вы сейчас представляли себе все это, да? Мысленно сопровождали ее в Бирмингем и так далее.

— Да. Но потом я словно осекся. В том месте, как в Бирмингеме они ударили по рукам. И что же произошло потом?

Мы обменялись взглядами.

— В конце концов, — сказала Джинджер, — кто-то должен окончательно выведать, что творится в «Бледном коне».

— Каким образом?

— Не знаю. Это нелегко. Никто из причастных к каким-либо крамольным манипуляциям никогда не проговорится. В то же время рассказать об этом могут только они. В чем и трудность… Интересно, имеет ли смысл…

— Обратиться в полицию? — подхватил я.

— Да. В конце концов, теперь мы располагаем вполне определенной информацией. Довольно этого, чтобы действовать, как вы думаете?

Я с сомнением покачал головой.

— Бесспорно лишь намерение. Но разве же этого достаточно? Вся эта чушь насчет желания смерти… Нет, конечно, — тут же поправился я, предвидя ее возражения, — может быть, и не чушь, но в суде это будет выглядеть чушью. Кроме того, мы не имеем ни малейшего понятия о том, как происходит сама… процедура.

— Значит, мы должны получить это понятие. Но как?

— Необходимо все увидеть собственными глазами. Но спрятаться в их огромном флигеле совершенно невозможно, а по моим предположениям, в какой бы форме это ни происходило, происходит оно именно там.

Джинджер выпрямилась, встряхнулась, подобно молодому ретивому терьеру, и сказала:

— Существует только один путь. Стать их клиентом.

— Клиентом? — Я глядел на нее во все глаза.

— Да. Кто-то из нас — кто именно, не важно, — задумывает устранить какого-нибудь человека, для чего отправляется к Брэдли и вступает с ним в сделку.

— Мне ваш план не нравится, — резко сказал я.

— Почему?

— Как бы вам объяснить… он может оказаться опасным.

— Для нас?

— Возможно, и для нас. Но в первую очередь я подумал про… жертву. Ведь нам придется выбрать жертву и сообщить им фамилию. Фамилия не может быть вымышленной. Они способны это проверить и, вероятнее всего, сделают это. Вы согласны со мной?

Прикинув что-то, Джинджер кивнула:

— Да. Жертвой должен стать реально существующий человек, с реальным адресом.

— Вот это мне и не нравится, — сказал я.

— И у нас должна быть реальная причина для устранения этого человека.

Мы помолчали, обдумывая последнее обстоятельство.

— Выбранный нами человек, кто бы он ни был, должен дать свое согласие, — веско сказал я. — А такое даже помыслить невозможно.

— Надо еще раз все тщательно обдумать, — задумчиво сказала Джинджер. — Но вы не так давно сказали одну совершенно правильную вещь: есть в их позиции одно слабое место. Они как бы между двух огней. Предприятие их должно быть тайным — и в то же время не слишком тайным. Слухи о нем должны доходить до ушей потенциальных клиентов.

— Что меня удивляет, — сказал я, — так это абсолютное неведение полиции. Ведь обычно они осведомлены о совершаемых в округе преступлениях.

— Верно. По-моему, вся закавыка в том, что это преступление совершают, так сказать, любители. Не профессионалы. Они вообще не пользуются услугами профессионалов. Никаких наемных убийц — у них предприятие частное. С грифом «Совершенно секретно».

Я сказал, что в этом соображении есть резон.

И Джинджер продолжала:

— Предположим теперь, что вы или я (мы обдумаем обе возможности) жаждем кого-то устранить. Итак, кто бы мог быть этот человек, с которым вы или я решили разделаться? Есть, например, мой дорогой старый дядюшка Мервин. Когда он сыграет в ящик, я получу порядочный куш. Ведь я и еще какая-то австралийская кузина — на данный момент единственные его родственники. Так что мотив к совершению преступления усмотреть тут можно. Но дядюшке больше семидесяти, он слегка выжил из ума, и разумнее было бы подождать естественного хода событий — если я не испытываю каких-нибудь ужасных финансовых затруднений. Признаться, мне весьма трудно будет изобразить безысходность и отчаяние. К тому же дядюшка мой — прелесть, я его очень люблю, и выжил он из ума или не выжил, но от жизни он пока получает полное удовольствие — которого я никак не хочу его лишать, даже помыслить об этом не смею.

Ну, а вы? Есть у вас родственники, от которых можно ожидать наследства?

Я покачал головой.

— Ни одного.

— Досадно. А как насчет шантажа? Хотя эту карту не так просто будет разыграть. Не такая уж вы находка для шантажиста. Будь вы членом парламента, чиновником министерства иностранных дел или еще какой важной птицей — дело другое. Я тоже — так себе добыча. Вот пять — десять лет назад все было бы просто. Компрометирующие письма или фотографии в обнаженном виде, но в наши дни кому до этого дело? Теперь каждый, уподобившись герцогу Веллингтону[198], может заявить: «Опубликуйте их и проваливайте к черту!» Так что нам остается? Двоеженство? — Она с упреком посмотрела на меня. — Какая жалость, что вы не были женаты! Если б когда-нибудь вы были женаты, мы бы из этого могли что-нибудь состряпать!

Должно быть, на лице моем что-то промелькнуло. Джинджер тут же это заметила.

— Простите, пожалуйста! — сказала она. — Я разбередила старую рану!

— Нет, — сказал я. — Это уже не рана. Слишком давняя история. Теперь, думаю, и не осталось никого, кто помнит.

— Вы были женаты?

— Да. Еще в университете. Мы скрывали это. Она не была… в общем, мои родные встали бы на дыбы. Я был еще несовершеннолетним. Мы прибавили себе годы.

Минуту-другую я молчал, вновь переживая прошедшее.

— Наш союз был обречен, — медленно проговорил я. — Теперь я знаю. Она была хорошенькой и умела быть очаровательной, но…

— Что случилось?

— На летние каникулы мы отправились в Италию… Там произошел несчастный случай… автомобильная катастрофа. Она разбилась насмерть.

— А вы?

— Меня в машине не было. Она ехала… с другом.

Джинджер метнула в меня быстрый взгляд. Я думаю, она поняла, как все произошло. Поняла, как больно мне было узнать, что девушка, на которой я женился, — не из тех, что зовутся верными женами.

Джинджер вернулась к вопросам практическим:

— Вы поженились в Англии?

— Да. В регистрационном бюро Питерборо[199].

— Но умерла она в Италии?

— Да.

— Значит, запись о смерти произведена не в Англии?

— Да.

— Так чего ж еще нам надо? Это ж Божье благословенье! Нет ничего проще! Вы безумно влюблены и хотите жениться, однако не знаете, жива ли еще ваша жена. С женой вы расстались много лет назад и ничего о ней с тех пор не слышали. Вы сомневаетесь — рискнуть или нет? В то время, как вы мучаетесь над этой проблемой, на горизонте снова появляется ваша жена. Появившись нежданно-негаданно, она не дает вам развода и угрожает раскрыть на все глаза вашей возлюбленной.

— А кто будет моей возлюбленной? — спросил я немного сконфуженно. — Вы?

Джинджер была шокирована моим вопросом.

— Конечно нет. Такая роль мне вовсе не подходит. Скорее я стала бы жить с вами во грехе. Нет, вы отлично знаете, кого я имею в виду — кандидатура, на мой взгляд, безупречная. Видная брюнетка, с которой вы всюду появляетесь. Жутко интеллектуальная и серьезная.

— Гермия Редклиф?

— Угадали. Эта ваша пассия.

— Кто вам рассказал о ней?

— Разумеется, Поппи. Она ведь к тому же и не бедная, правда?

— Она ужасно богата. Но я никогда…

— Ладно, ладно. Я же не утверждаю, что вы женитесь на ней из-за денег! На вас это не похоже. Но циники типа Брэдли могут запросто такое предположить. Хорошо, обрисуем позицию. Вы только было собрались просить у Гермии решительного ответа, как возникает препятствие в виде ненужной вам жены из далекого прошлого. Жена прибывает в Лондон, подливая тем самым масла в огонь. Вы настаиваете на разводе, жена — ни в какую. Она мстительна И тут вы узнаете про «Бледного коня». Бьюсь об заклад, что Тирза и эта полоумная Белла в тот день, когда вы приехали туда, так и решили. Они приняли вас за клиента, который хочет все разнюхать. Вот почему Тирза была так откровенна с вами. Она уже пустилась с вами в торги.

— Пожалуй, это не исключено, — согласился я, воскресив в памяти события того дня.

— И тогда ваше посещение Брэдли вскоре после этого совершенно естественно. Вы попались на крючок! Вы потенциальная добыча!

Она замолчала, торжествуя победу. В замысле ее, конечно, что-то было, но я еще не вполне понимал его.

— Все же, думаю, — сказал я, — они попытаются все дотошно разузнать.

— Конечно, — согласилась Джинджер.

— Мифическая жена из прошлого — несомненная удача, но им понадобятся подробности — где она живет и все такое прочее. И когда я стану отбиваться…

— Вам незачем будет отбиваться. Чтобы сделать все честь по чести, вам надо иметь про запас жену… и эту жену вы получите — не бойтесь, — сказала Джинджер. — Женой вашей буду я!

2

Я внимательно глядел на нее. Или вернее будет сказать, глазел. Ждал, уж не расхохочется ли она.

Не успел я оправиться от изумления, как она продолжила:

— И нечего так на меня смотреть. Это вовсе не предложение руки и сердца.

Я обрел дар речи:

— Вы сами не знаете, что говорите!

— Почему? Как раз знаю! План мой вполне убедителен и имеет, по крайней, мере одно неоспоримое преимущество: не навлекает возможной опасности на невинного человека.

— Но вы навлекаете опасность на самое себя!

— Это уж моя забота!

— Неправда! А кроме того, вся ваша история шита белыми нитками.

— Ничуть. Я все обдумала. Я явлюсь с чемоданом, сплошь в иностранных наклейках, в дом с меблированными квартирами. Сниму квартиру на имя миссис Истербрук, и кто тогда посмеет утверждать, что я не миссис Истербрук?

— Да любой из ваших знакомых!

— Любой из моих знакомых меня не увидит. На работе я отсутствую по болезни. Немного краски для волос — кстати, кто была ваша жена, блондинка или брюнетка? — и дело в шляпе!

— Брюнетка, — машинально ответил я.

— Хорошо, а то ужасно неохота обесцвечивать волосы! Сменить стиль одежды, побольше грима — и даже моя лучшая подруга меня не узнает. А так как вашей жены давно нет на свете — лет пятнадцать? — никто никогда и не заподозрит, что я — это не она. И почему, на самом деле, в «Бледном коне» должны вдруг усомниться, что я — не та, за кого себя выдаю? Если вы, подписав соответствующие бумаги, заключите пари на большую сумму, это и будет лучшим доказательством того, что я и на самом деле ваша жена? Вы их клиент, с полицией вы никак не связаны, в факте вашей женитьбы они могут убедиться, сверившись с записями в «Сомерсет-Хаусе», о вашей дружбе с Гермией они также могут навести справки — так к чему же сомнения?

— Вы не понимаете всех трудностей, степени риска.

— Черт с ним, с риском! — сказала Джинджер. — С удовольствием помогу вам выиграть какие-нибудь несчастные сто фунтов или сколько там поставит эта акула Брэдли!

Я смотрел на нее. Она мне очень нравилась. Нравились и ее рыжие волосы, и веснушки, и ее храбрость. Нет, я не мог позволить ей так рисковать.

— Я не могу пойти на это, Джинджер, — сказал я. — А если… если что-нибудь случится?

— Со мной?

— Да.

— Разве это не мое личное дело?

— Нет. Ведь это я вас в него втянул.

Она задумчиво кивнула:

— Да, наверное, вы правы… Но если честно, кто кого втянул, большого значения не имеет. Теперь мы в него втянуты оба и должны что-то делать. Я серьезно говорю, Марк. Я вовсе не считаю это каким-то развлечением. Если все то, что мы думаем, правда, — дело ужасно серьезное, и их надо остановить. Понимаете, это ведь не импульсивное убийство — из ненависти или ревности, и даже не убийство ради наживы. В таких случаях убийца и сам рискует. А это убийство, поставленное на конвейер, обычное деловое предприятие. Когда жертва просто не принимается в расчет. Конечно, — добавила она, — при условии, что все это правда.

И поглядела на меня с неожиданным сомнением.

— Это правда, — сказал я. — Вот почему я и боюсь за вас.

Тогда Джинджер, облокотившись на стол, принялась со мной спорить.

Мы вертели это так и эдак, со всех сторон, вновь и вновь повторяя одни и те же доводы, не замечая, что стрелки часов на моем камине отсчитали уже не один час.

Наконец Джинджер подвела итог:

— Итак, можно сказать следующее. Я предупреждена, следовательно, защищена[200]. Я знаю, что со мной захотят сделать. И ни на секунду не допускаю, что это может удаться. Если всем нам и впрямь свойственно «стремление к смерти», то, значит, мое еще не развилось! Я здорова и просто не могу себе представить, что у меня появятся камни в желчном пузыре или я заболею менингитом только потому, что старая Тирза начертит на полу какие-то знаки, а Сибилла впадет в транс или чем они там занимаются?..

— Белла, надо думать, совершит жертвоприношение с помощью белого петуха, — рискнул предположить я.

— Согласитесь, что выглядит это все ужасной чушью!

— Но мы не знаем, что они делают на самом деле! — возразил я.

— Не знаем. Потому и важно это выяснить. Но, положа руку на сердце, верите ли вы, что какие-то манипуляции этих трех ведьм в их флигеле могут вызвать у меня неизлечимую болезнь? В то время как я нахожусь в своей лондонской квартире? Нет, вы не можете поверить в такое!

— Не могу, — сказал я, — конечно не могу!

А затем добавил:

— И все же верю.

Мы обменялись понимающим взглядом.

— Да, — вздохнула Джинджер. — Вот она, слабость человеческая.

— Послушайте, — сказал я. — Давайте сделаем это иначе. В Лондоне останусь я. А вы будете их клиентом. Мы сможем что-нибудь придумать…

Но Джинджер энергично замотала головой.

— Нет, Марк, — сказала она. — Так не получится. По ряду причин. И самая важная из них — то, что в «Коне» меня уже знают — под моим собственным именем. А чего не знают — им ничего не стоит выяснить у Роды, и тогда пиши пропало. Вы же успели к настоящему времени стать идеальной кандидатурой: боязливый клиент, осторожно все вынюхивающий и тем не менее не решающийся на окончательный шаг. Нет, должно быть только так, и никак иначе!

— Я против. Не могу допустить, чтобы вы поселились в каком-нибудь сомнительном месте, под чужой фамилией, одна-одинешенька и некому будет даже присмотреть за вами. По-моему, прежде чем браться за все это, нам следует обратиться в полицию — и немедленно, в первую очередь.

— Вот тут я согласна, — задумчиво произнесла Джинджер. — И тоже считаю, что вы должны это сделать. Вот вам и дело наметилось. Но куда обратиться? В Скотленд-Ярд?

— Нет, — сказал я. — По-моему, окружной полицейский инспектор Лежен в данном случае подойдет как нельзя лучше.

Глава 15 Рассказ Марка Истербрука

Окружной полицейский инспектор Лежен мне понравился с первого взгляда. Он производил впечатление человека спокойного и очень надежного. А кроме того, мне показалось, что у него есть воображение — он из тех, что не станут с ходу отвергать то, что не вписывается в привычные рамки.

Он сказал:

— Доктор Корриган говорил мне о вашей встрече. Он с самого начала очень заинтересовался этим делом. Ведь отец Герман в округе известный человек и весьма уважаемый. У вас, вы говорите, есть для нас что-то любопытное?

— Я по поводу усадьбы, которая носит название «Бледный конь».

— Это, если не ошибаюсь, в Мач-Дипинге?

— Да.

— Ну что ж, я вас слушаю.

Я рассказал о том, как впервые услышал о «Бледном коне» в «Фантази». Описал свой визит к Роде и знакомство с тремя ведьмами. Передал, насколько мог точно, что говорила мне Тирза Грей в тот знаменательный день.

— И то, что она говорила, похоже, произвело на вас впечатление.

Я смутился.

— Нет, я бы этого не сказал. В том смысле, что по-настоящему я все же не верю…

— Серьезно, мистер Истербрук? А я как раз подумал, что верите.

— В общем-то, вы правы. Мне просто неловко в этом признаваться.

Лежен ухмыльнулся.

— Но кое-что в своем рассказе вы опустили, правда? Вы приехали в Мач-Дипинг, уже зная, что вас ждет что-то необычное. Но почему?

— Наверное, потому, что девушка так испугалась.

— Девушка в цветочном магазине?

— Да. Она случайно сболтнула про «Бледного коня». То, что она при этом так испугалась, настораживало: значит, с этим связано что-то, чего следует бояться. Потом я встретил доктора Корригана, и он рассказал мне про список фамилий. Две я уже знал. Обе принадлежали покойникам. Третья фамилия показалась мне смутно знакомой. Некоторое время спустя мне стало известно, что и эта женщина умерла.

— Вы имеете в виду миссис Делафонтен?

— Да.

— Продолжайте.

— Я решил разузнать обо всем этом побольше.

— И вы приступили к действиям. Каким именно?

Я рассказал ему о своем посещении миссис Такертон. А потом дошел и до мистера Брэдли и квартала Муниципальной площади в Бирмингеме.

Теперь он ловил каждое мое слово. Он повторил фамилию.

— Брэдли… — сказал он. — Значит, в этом замешан Брэдли!

— Вы его знаете?

— О да, о мистере Брэдли мы знаем все. Он нам доставил немало хлопот. Ловкий деляга — не подкопаешься! Знает все юридические каверзы. И никогда не нарушает закон. Таким, как он, хорошо справочники писать наподобие старинных кулинарных книг: «Сто способов обойти закон». Но убийство… впутаться в подобное — по-моему, это не его амплуа. Да, совершенно не его.

— Ну а теперь, когда вы узнали от меня о нашем с ним разговоре, сможете ли вы на основании этого принять какие-то меры?

Лежен медленно покачал головой.

— Нет, никаких мер мы принять не сможем. Во-первых, разговор ваш происходил без свидетелей, и при желании он может все отрицать. Во-вторых, он был совершенно прав относительно того, что никому не возбраняется заключать пари, причем любое, какое только ему заблагорассудится. Почему бы, например, не держать пари, что кто-нибудь не умрет, и проиграть. И что же, спрашивается, в этом преступного? Ничего, если только не удастся каким-то способом связать Брэдли с действительно совершенным преступлением, а это, сдается мне, будет ой как нелегко.

Он пожал плечами, помолчал. Потом опять заговорил:

— Во время вашего пребывания в Мач-Дипинге вы там случайно не встречали некоего Венейблза?

— Встречал, — сказал я. — Меня возили к нему на ленч.

— Ага. И позвольте спросить, какое он на вас произвел впечатление?

— Очень сильное. Весьма оригинальная личность. Он калека.

— Да. У него был полиомиелит.

— Передвигается он только в кресле на колесиках. Но недуг, как мне кажется, лишь усилил в нем жажду жить и наслаждаться жизнью.

— Расскажите о нем все, что вам известно.

Я описал дом Венейблза, его коллекцию, обширность и разнообразие его познаний.

— Жаль, — сказал Лежен.

— Что жаль?

— Что Венейблз калека, — сухо ответил Лежен.

— Простите меня, но вы совершенно убеждены, что это так и есть? Не может он… как бы… притворяться?..

— Нет, тут никаких сомнений. Он пациент сэра Уильяма Дагдейла с Харли-стрит, врача безупречной репутации. Сэр Уильям заверил нас в том, что нижние конечности мистера Венейблза атрофированы. Так что хотя наш милейший Осборн абсолютно уверен, что человек, виденный им в тот вечер на Бартон-стрит, — это Венейблз, он ошибается.

— Понятно.

— Вот я и говорю: жаль. Если это ведьминское предприятие действительно существует, возглавлять его мог бы именно такой человек, как Венейблз.

— Да, мне это и самому приходило в голову.

Указательным пальцем Лежен сосредоточенно обводил узор на столе — концентрические круги.

— Итак, давайте суммируем сведения, которыми мы располагаем: то, что мы знали раньше, плюс все, что сообщили вы. Мы имеем основания утверждать, что существует некая фирма или организация, специализирующаяся на устранении неугодных. Ничего мало-мальски похожего на насилие в их действиях нет. Бандитов и гангстеров они к своей деятельности не привлекают. Следов того, что жертвы умерли не совсем своей смертью, они также не оставляют. Могу сказать вам, что вдобавок к трем случаям, о которых вы упомянули, у нас есть информация и о ряде других — в каждом из них смерть последовала от причин вроде бы вполне естественных, но существовали люди, которым это было выгодно. Хотя доказательств, заметьте, у нас нет.

Хитрая штука, мистер Истербрук, чертовски хитрая! У того, кто разработал этот план — а разработан он так, что ни к чему не подкопаешься, — голова неплохо варит! А все, что заполучили мы, — это несколько случайных фамилий. Один Господь ведает, сколько их было еще и как далеко зашло дело! Да и узнали-то мы эти фамилии совершенно случайно — по милости женщины, которая, поняв, что умирает, пожелала, чтоб Господь простил ее!

Он сердито мотнул головой, а затем продолжал:

— Вы говорите, что эта Тирза Грей хвасталась своими способностями? Что ж, она действительно может делать это сколько угодно и с полной безнаказанностью! Попробуйте обвинить ее в убийстве! Притащите в суд и заставьте поклясться на Библии, что колдовскими чарами или внушением она избавляет людей от мирских тягот и соблазнов. Так вот: закон не признает ее виновной! Она ведь ни на йоту не приближалась к этим людям, мы удостоверились, что она не посылала им по почте ни отравленных конфет, ни чего-либо другого. По ее собственным словам, она ничего не делала, кроме того, что, не выходя из собственного дома, занималась телепатией. Да в суде все вас на смех подымут!

— Все, но не Энгус и не Лу. И не в чертогах поднебесных!

— О чем вы?

— Простите. Это всего лишь цитата из «Часа бессмертия»[201].

— Что ж, справедливо сказано. Бесы в преисподней хохочут, но воинство небесное хранит безмолвие. Черное это дельце, мистер Истербрук, греховное!

— Да, — сказал я. — Греховное. Это слово сейчас вышло из употребления. Тем не менее в данном случае оно единственно подходящее. Вот потому-то я и…

— Что?

Лежен вопросительно глядел на меня. И я торопливо продолжил:

— …я и подумал о способе, возможном способе узнать об этом немного больше, чем нам известно. Я и одна моя знакомая придумали план. Вы можете счесть его очень глупым…

— Посмотрим.

— Но могу ли я заключить из ваших слов, что лично вы верите в то, что такая организация существует и действует?

— Да, конечно же!

— Однако как именно она действует, вы не знаете, не так ли? Начальный этап нам уже известен. Некто, назовем его клиентом, услыхав о существовании этой организации, хочет узнать о ней больше, отправляется в Бирмингем к мистеру Брэдли и решается воспользоваться его услугами. По договоренности с мистером Брэдли он, как я думаю, отправляется в «Бледный конь». Но что происходит потом, мы не знаем. Значит, надо кому-то выяснить это!

— Продолжайте.

— Потому что, пока мы точно не узнаем, чем же именно занимается Тирза Грей, мы будем топтаться на месте! Ваш доктор Джим Корриган говорит, что все это чепуха, но так ли это? Я спрашиваю вас, инспектор Лежен, так ли это?

Лежен вздохнул.

— Вы знаете, что мне следует ответить. Как и каждому нормальному человеку, мне следует ответить: «Да, конечно же это чепуха!» Но разговор у нас с вами приватный. За последние сто лет мы наблюдаем странные вещи. Кто бы подумал семьдесят лет назад, что, услышав, как бьют часы Биг-Бена[202] из маленького радиоприемника, потом, когда они уже перестали бить, можно услышать это собственными ушами во второй раз, уже из окна, куда долетают звуки настоящего Биг-Бена! И при этом Биг-Бен бьет только один раз, а вовсе не дважды — и никакой особой хитрости, кроме двух видов волн, тут нет! А кто поверил бы раньше, что из собственного дома и даже без проводов можно услышать голос человека, находящегося в Нью-Йорке! Мыслимо ли это было? Как и десятки других вещей, вошедших в наш обиход и понятных теперь даже ребенку?

— Иными словами, чего только не бывает?

— Может ли Тирза Грей, — когда она закатывает глаза, или впадает в транс, или напрягает волю, — может ли она в это время убивать? Я склонен ответить вам «нет» И все же… все же я не уверен. И как я могу быть уверенным? А вдруг она случайно сделала какое-нибудь открытие…

— Все может быть, — согласился я. — Сверхъестественное пока кажется нам сверхъестественным, а завтра ученые отыщут этому объяснение.

— Я говорю с вами, конечно, неофициально, — опять предупредил меня Лежен.

— Вы говорите дело, вот что важно. И из слов ваших явствует, что кто-то должен отправиться посмотреть, что там на самом деле происходит. Это я и предлагаю — отправиться посмотреть.

Лежен изумленно на меня воззрился.

— И путь уже проторен, — сказал я и обстоятельно изложил ему план, придуманный мной и Джинджер.

Он, нахмурившись, слушал, время от времени теребя нижнюю губу.

— Понимаю, мистер Истербрук, обстоятельства вам, так сказать, благоприятствуют, но не знаю, осознаете ли вы в полной мере, как сильно вы рискуете. Ведь это опасные люди! Опасность может подстерегать и вас, и конечно же в первую очередь вашу приятельницу.

— Я это знаю, — сказал я, — знаю… Мы сто раз об этом спорили. Я против того, чтобы она действовала так смело. Но она непреклонна, абсолютно непреклонна. Хочется ей, черт возьми, сыграть эту роль, и все тут!

— Вы говорили, она рыжая? — неожиданно спросил Лежен.

— Рыжая, — отвечал я, несколько опешив.

— Ну, рыжих не переспоришь, — сказал Лежен. — Мне ли этого не знать!

Я подумал, уж не на рыжей ли он женат.

Глава 16 Рассказ Марка Истербрука

Отправляясь к Брэдли во второй раз, я совершенно не чувствовал беспокойства. Наоборот, я испытывал какой-то приятный кураж.

— Вам надо как следует вжиться в роль, — напутствовала меня Джинджер.

Что я и попытался сделать.

Мистер Брэдли встретил меня приветливой улыбкой.

— Очень рад вас видеть. — Он протянул мне пухлую руку. — Вы все хорошо обдумали, не так ли? На всякий случай готов повторить: не спешите. Торопиться не стоит.

— Согласен, но я не могу больше тянуть. Это, видите ли, довольно срочно…

Брэдли внимательно оглядел меня. И конечно же заметил мою нервозность, и то, что я прячу глаза, и то, как неловко уронил шляпу.

— Хорошо, хорошо, — проговорил он. — Посмотрим, что тут можно придумать. Речь идет о маленьком пари, не так ли? Немного азарта — это лучшее средство отвлечься от… от неприятностей!

— Дело вот в чем, — сказал я и надолго замолчал.

Я предоставил инициативу Брэдли, и тот начал действовать.

— Я вижу, вы немного нервничаете, — сказал он. — И осторожничаете. Осторожность — штука полезная. Никогда не говорите ничего, что было бы неприятно слышать вашей маме! Кстати, может быть, вы думаете, что в этой конторе есть жучок?

Я не понял его, что, видимо, и отразилось на моем лице.

— Это жаргонное слово для обозначения записывающего устройства, — объяснил он. — Магнитофонов и всего такого прочего. Нет! Даю вам честное слово, что здесь ничего подобного нет. Наш разговор никоим образом нигде фиксироваться не будет. А если вы мне не верите, — искренность его просто очаровывала, — в самом деле, почему вы должны мне верить? — то вы, безусловно, вправе назвать любое место по вашему выбору — ресторан, зал ожидания на каком-нибудь уютном старом вокзале, и мы перенесем нашу встречу туда.

Я заверил его, что место меня полностью устраивает.

— Разумно! Уверяю вас, что ни мне, ни вам не придется в этом раскаиваться. Ни вы, ни я не произнесем ни слова, которое можно было бы, согласно судейской терминологии, «использовать против» нас. Итак, для начала определим ситуацию в целом. Вы чем-то обеспокоены. Видя мое искреннее сочувствие, вы готовы поделиться со мной. Я человек опытный и, возможно, дам вам совет. Недаром говорится: поделишься своим горем — и полгоря как не бывало! Вы не против такого афоризма?

Афоризм вполне меня устраивал, и потому я начал сбивчиво излагать свою историю.

Мистер Брэдли был ловок и красноречив. В трудных местах он подсказывал мне слова, облегчая мой путь. И так он был любезен, что я с большой легкостью поведал ему всю историю моего юношеского увлечения Дорин и нашего тайного брака.

— Дело обычное, — сказал он, качая головой, — ах, какое обычное и какое объяснимое! Молодой человек с возвышенными идеалами. Милая и хорошенькая девушка. Все происходит молниеносно. Глазом не успеете моргнуть, как вы уже муж и жена. И что же в результате?

Я продолжил свой рассказ о том, что было в результате.

Я намеренно опускал многие подробности. Тот, за кого я себя выдавал, не стал бы вдаваться в непристойные подробности. Я ограничился картиной разочарования — молодой идиот, осознавший, как по-идиотски он себя вел.

Я намекнул об окончательном разрыве. Если Брэдли решит, что молодая жена моя сбежала от меня с другим или же что другой все время маячил где-то на горизонте, — это именно то, что надо.

— Но, знаете, — взволнованно сказал я, — хоть она и оказалась не такой, как я о ней думал, она все же была очень хорошая девушка, и мне никогда бы не пришло в голову, что она способна быть такой… так себя вести.

— Чем же она вам так не угодила?

Я объяснил: тем, что вернулась.

— А что же, вы думали, с ней случилось?

— Представьте, я почему-то вообще о ней не думал. Вероятно, считал, что она умерла.

Брэдли покачал головой.

— Принимали желаемое за действительное! С чего бы вдруг ей умереть?

— Она не писала мне, никак не давала о себе знать. И слышно о ней ничего не было.

— На самом деле вы просто хотели о ней забыть!

Он был недурным психологом — этот коротышка юрист со своими глазками-бусинками!

— Да, — с благодарностью подхватил я. — Видите ли, тогда о новой женитьбе я и не помышлял!

— А теперь помышляете, угадал?

— Ну… — Я изобразил нежелание говорить.

— Ну давайте, давайте, выкладывайте папочке! — подбодрил меня этот бес Брэдли.

Я стыдливо признался, что в последнее время, да, действительно подумывал о женитьбе. Но сообщить что-либо о девушке я отказался наотрез, заявив, что впутывать в это дело ее я ни в коем случае не желаю. О ней он от меня ничего не узнает.

И вновь интуиция меня не подвела. Он не настаивал. Вместо этого он сказал:

— Естественно, мой дорогой. Все неприятные моменты вы оставили в прошлом. Нашли наконец ту, кто, без сомнения, очень вам подходит, может разделить с вами и ваши литературные увлечения, и ваш образ жизни. Вы обрели достойную спутницу.

Было очевидно, что он осведомлен о существовании Термин. Узнать о ней было нетрудно. Любые расспросы указали бы лишь на нее одну — единственную женщину, которую можно было считать моим близким другом. Получив мое письмо с просьбой о встрече, Брэдли, видимо, навел все возможные справки обо мне и Термин.

— Ну а развод? — спросил он. — Разве это не естественный выход из положения?

Я ответил:

— Развод исключен. Она… Моя жена и слышать об этом не желает.

— Господи Боже! Как же она, позвольте спросить, к вам относится?

— Она… мы… хотела бы вернуться ко мне. Она совершенно неразумно ведет себя. Она знает, что у меня кто-то есть, и… и…

— И бесится. Понятно. Положение складывается безвыходное, если, конечно, не считать… Но она молода.

— Ей еще жить и жить! — с горечью воскликнул я.

— Ну, мистер Истербрук, не скажите! Она ведь — вы, кажется, говорили — долго жила за границей?

— Я знаю это только от нее. Где именно она жила, мне неизвестно.

— Ведь это мог быть Восток. А там, знаете, можно подцепить какой-нибудь микроб, который годами не будет давать о себе знать. А потом возвращаешься домой, и тут вдруг — здрасьте пожалуйста! У меня на памяти два-три таких случая. И здесь может произойти нечто подобное. Чтобы подбодрить вас, — он сделал паузу, — я готов поставить на это некоторую сумму.

Я покачал головой.

— Нет, ей еще жить и жить!

— Что ж, вам виднее, согласен… И все же давайте заключим пари. Пятнадцать против одного, что дама, о которой идет речь, скончается до Рождества. Как вам такие условия?

— Раньше! Это должно произойти раньше! Я не могу ждать! Есть причины…

Я намеренно говорил несвязно. Пусть он подумает, что дело между мной и Гермией зашло так далеко, что время не терпит или что моя так называемая жена грозится отправиться к Термин и устроить скандал. Или же что у меня есть соперник, строящий куры Термин. Не важно! Главное подчеркнуть срочность.

— В таком случае немного изменим условия, — сказал он. — Пусть это, скажем, будет восемнадцать против одного, что жена ваша станет покойницей не позже, чем через месяц. У меня какое-то предчувствие, что так и произойдет.

Я решил, что пора переходить к финансовой стороне сделки, и пустился в торги, пытаясь сбить цену, клянясь, что у меня нет таких денег.

Однако Брэдли был мастером своего дела. Он явно знал, какую сумму я мог бы выложить при чрезвычайных обстоятельствах. И знал, что у Термин денег предостаточно. Доказательством чему был деликатный намек на то, что после женитьбы я сумею себя вознаградить за проигранное пари. Мое нетерпение также было ему на руку. Уступать он не желал ни в какую.

В конце концов фантастические условия пари были выработаны и приняты.

Я подписал нечто типа контракта, густо нашпигованного казуистическими юридическими терминами, а потому даже и не пытался понять, о чем там речь. Что не помешало мне усомниться в какой бы то ни было ее юридической силе.

— А юридически это меня к чему-нибудь обязывает? — спросил я.

— Не думаю, чтобы дело дошло до выяснения этого вопроса, — отвечал мистер Брэдли, обнажая превосходные коронки. Улыбку нельзя было назвать приятной. — Пари есть пари. Если же клиент не платит…

Я молча ждал, что он скажет.

— …Я просто этого вам не советую, — мягко сказал он. — Нет, никоим образом не советую. Мы не любим неплательщиков.

— Я таковым не стану, — сказал я.

— Я в этом ничуть не сомневаюсь. Теперь… э… технические детали. Миссис Истербрук, вы говорите, находится в Лондоне. Где именно?

— Вам необходимо это знать?

— Мне необходимо знать все досконально. Следующий этап — ваша встреча с мисс Грей. Вы ведь помните мисс Грей?

Я сказал, что, конечно, помню.

— Удивительная женщина! В полном смысле слова удивительная. Уникальных способностей! Ей понадобится какая-нибудь носильная вещь вашей жены — перчатка, носовой платок, что угодно.

— Но зачем? Ради всего святого…

— Можете не продолжать. Меня вы не спрашивайте зачем. Я об этом понятия не имею. Мисс Грей держит свои секреты при себе.

— Но как это происходит? Что она делает?

— Очень прошу вас поверить мне, мистер Истербрук, — я действительно не имею об этом ни малейшего представления! Я не знаю и, более того, не хочу ничего знать. И давайте оставим этот вопрос.

Он помолчал, после чего заговорил — опять тоном почти отеческим:

— Советую вам, мистер Истербрук, навестить вашу жену. Успокойте ее, дайте ей повод подумать, что вы склоняетесь к примирению. И в разговоре киньте вскользь, что на неделю-другую вы вынуждены будете уехать за границу, но по возвращении… ну, сами сообразите, что сказать.

— А потом?

— Похитив какую-нибудь мелочь из ее повседневного гардероба, вы отправитесь в Мач-Дипинг, — Он задумался. — Минуточку. Если не ошибаюсь, в прошлый ваш визит вы упомянули о каких-то друзьях или родственниках там поблизости.

— Там неподалеку имение моей кузины.

— Это значительно упрощает проблему. Она наверняка сможет приютить вас на несколько деньков.

— А как поступает большинство клиентов? Останавливаются в местной гостинице?

— Иногда так, насколько мне известно. Или приезжают на автомобилях из Борнмута. Впрочем, точно сказать не могу.

— Но что… что подумает моя кузина?

— Вы объясните ей, что очень заинтересовались обитателями «Бледного коня». Что хотите принять участие в их сеансе. Мисс Грей и ее подруга-медиум часто устраивают такие сеансы. Кузина вас поймет! Вы же знаете, какой это народ, мистики. Можете сколько угодно не соглашаться с ними, говорить, что все это чепуха, однако не заинтересоваться этим невозможно. Вот и все, мистер Истербрук. Как видите, проще не бывает.

— А… а что потом?

Улыбнувшись, он покачал головой.

— Это все, что я вам могу сказать. И, строго говоря, все, что я знаю. Дальше ведомство Тирзы Грей. Не забудьте захватить с собой перчатку, или носовой платок, или что там вы выберете. А после предлагаю вам совершить маленькое путешествие за границу. На Итальянской Ривьере[203] в это время года настоящая благодать… Так, скажем, на недельку или две.

Я сказал, что не хочу уезжать за границу. Сказал, что предпочитаю оставаться в Англии.

— Решать вам, конечно, но только не в Лондоне. Да. Со всею решительностью советую вам держаться подальше от Лондона.

— Почему же?

Взгляд мистера Брэдли выразил упрек.

— Клиентам гарантируется полная… э… безопасность, — сказал он, — в том случае, если они не проявляют строптивости.

— А что вы скажете о Борнмуте? Борнмут подойдет?

— Да, Борнмут — это тоже неплохо. Поживите там в отеле, завяжите несколько знакомств, пусть вас видят почаще в обществе ваших новых друзей. Безупречная жизнь — вот к чему нам надо стремиться. А если вам станет скучно в Борнмуте, вы оттуда можете легко перебраться в Торки[204].

Все это он описывал с любезностью агента бюро путешествий.

И опять я вынужден был пожать его пухлую руку.

Глава 17 Рассказ Марка Истербрука

1

— Ты действительно собираешься на сеанс к Тирзе? — допытывалась Рода.

— Почему бы и нет?

— Не знала, что ты интересуешься такого рода вещами, Марк.

— Так я и не слишком интересуюсь, — сказал я с полной искренностью. — Но уж очень колоритна эта команда, эта их троица! Любопытно будет понаблюдать спектакль, который они разыграют.

Легкость, с какой я проговорил это, далась мне нелегко. Краем глаза я видел, как пристально поглядывает на меня Хью Деспард. Ему в прошлом довелось побывать в таких переплетах, что его не проведешь… Такие люди каким-то шестым чувством чуют опасность. И я понял, что он и тут что-то чувствовал, понял, что в гости к «троице» меня влечет нечто большее, чем праздное любопытство.

— Тогда и я с тобой пойду, — с жадным азартом сказала Рода. — Мне давно туда хочется.

— Никуда ты не пойдешь, Рода! — рявкнул Деспард.

— Но, Хью, я же не верю в духов и всю эту чертовщину. И ты это знаешь! Я просто хочу позабавиться!

— Хороша забава! — сказал Деспард. — Нет, тут все может оказаться гораздо серьезнее, учти это! И праздным зевакам тогда не поздоровится.

— Значит, ты обязан и Марка отговорить от этого!

— За Марка я не отвечаю, — сказал Деспард и опять кинул на меня этот взгляд, — быстрый, искоса. Я окончательно убедился: он знает, что иду я туда неспроста.

Рода подосадовала, но обижаться не стала, а когда попозже утром мы в деревне случайно столкнулись с Тирзой Грей, Тирза первая обратилась ко мне со словами:

— Приветствую вас, мистер Истербрук, мы ждем вас вечером. Надеюсь, что наше представление покажется вам интересным. Сибилла — замечательный медиум, но заранее никогда не знаешь, что получится. Поэтому в случае чего — не обессудьте. Попрошу вас лишь об одном. Гоните прочь предубеждения. Против откровенного любопытства мы никогда ничего не имеем, но легкомысленная насмешка может сослужить дурную службу.

— Я тоже хотела прийти, — сказала Рода, — но Хью… он такой противник всего этого. Вы же знаете.

— Я все равно бы не пустила вас, — сказала Тирза. — Одного постороннего вполне достаточно.

Она повернулась ко мне.

— А что, если вам сначала разделить с нами легкий ужин? — сказала она. — Перед сеансом мы много не едим. Около семи, хорошо? Ну, договорились, так ждем вас!

Кивок, улыбка, и она стремительно проследовала дальше. Я глядел ей вслед, теряясь в догадках и домыслах настолько, что совершенно пропустил мимо ушей слова Роды.

— Что ты сказала? Прости, пожалуйста.

— Ты какой-то странный, Марк! Как приехал, все эти дни. Случилось что-нибудь?

— Нет, конечно. Что могло случиться?

— Может быть, книга застопорилась. Это с книгой связано?

— С книгой? — Я даже не сразу понял, о какой книге речь. Но потом поспешно поправился: — Ах, книга! Нет, с книгой все обстоит более или менее хорошо.

— Наверное, ты влюбился, — укоризненно сказала Рода. — Да, вот это что такое. Влюбленность на мужчин действует очень плохо — они от нее дуреют. А у женщин — у тех наоборот: ходят радостные, сияющие и даже хорошеют. Не правда ли, смешно, что чувство, так украшающее женщину, из мужчины делает какую-то дохлую овцу!

— Вот спасибо! — сказал я.

— Не сердись на меня, Марк! Я считаю, что это прекрасно, я очень рада. Она просто прелесть.

— Кто прелесть?

— Гермия Редклиф, кто же еще? Ты, кажется, думаешь, что я совсем ничего не понимаю! Это уж бог знает сколько длится, и я все вижу. Она как будто создана для тебя — красивая и умная, как раз то, что надо.

— Такую обтекаемую характеристику можно дать кому угодно, — сказал я.

Рода бросила на меня задумчивый взгляд.

— Пожалуй, — сказала она и рассеянно добавила, что должна пойти и выяснить отношения с мясником Я сказал, что зайду к викарию. И тут же добавил, предваряя комментарии:

— Но не для оглашения будущей женитьбы.

2

Посетить дом викария было для меня все равно что вернуться домой.

Парадная дверь была гостеприимно отворена, и, едва ступив на порог, я почувствовал, что с плеч моих спадает тяжесть.

В передней появилась миссис Дэн Калтроп; с совершенно непонятной для меня целью она тащила куда-то громадное пластмассовое ведро ярко-зеленого цвета.

— Это вы, привет! — сказала она. — Я так и знала.

Она дала мне в руки ведро, и я, не имея понятия, куда его деть, замешкался, чувствуя себя полным идиотом.

— За дверь его, на крыльцо! — нетерпеливо сказала миссис Калтроп, так, словно я и сам должен был догадаться.

Я повиновался. Затем я проследовал за ней в темноватую гостиную с потертой мебелью, ту самую, где мы сидели с ней в прошлый раз. Огонь в камине еще теплился, но миссис Дэн Калтроп, поворошив угли, подбросила в него полено, и вскоре вспыхнуло яркое пламя. Жестом она пригласила меня сесть и, усевшись сама, вперила в меня живой и нетерпеливый взгляд.

— Ну? — требовательно спросила она. — Ваши успехи?

Энергии, с какою это было сказано, хватило бы на то, чтобы догнать уходящий поезд.

— Вы сказали мне, что необходимо что-то делать. Вот я и делаю.

— Отлично. Что именно?

Я рассказал. Очень обстоятельно. Как-то само собой получилось, что я рассказал ей даже и то, что самому мне было не совсем ясно.

— Сегодня вечером? — задумчиво переспросила миссис Калтроп.

— Да.

Она молчала, видимо, размышляя о чем-то Я не выдержал.

— Не по душе мне все это, ей-богу, не по душе! — вырвалось у меня.

— Почему же?

На такой вопрос я не нашел, что ответить, просто сказал:

— Я ужасно боюсь за нее.

Она сочувственно поглядела на меня.

— Вы не знаете, какая она, — сказал я, — какая она… храбрая. Если они каким-нибудь образом ухитрятся ей навредить…

— Не понимаю, действительно не понимаю, каким образом они могут навредить ей — при их, так сказать, методах, — задумчиво произнесла миссис Калтроп.

— Но по отношению к другим им ведь это уже удавалось!

— Да, пожалуй… Да, — с неохотой признала она.

— Во всем прочем она будет в безопасности. Мы примем все мыслимые меры предосторожности. Физически они вреда ей причинить не смогут.

— Но эти люди утверждают, что способны причинять именно физический вред, — возразила миссис Калтроп, — через психику воздействовать на тело. Вызывать заболевание, недуг. Если это правда, это очень интересно, но очень страшно… И этому надо положить конец, как мы и договорились.

— Но рискует именно она, — пробормотал я.

— Кто-то должен принять удар на себя, — спокойно сказала миссис Дэн Калтроп. — Ваше самолюбие уязвлено тем, что это не вы. Придется это проглотить. Джинджер идеально подходит для выбранной ею роли. Она умная и выдержанная. Она вас не подведет.

— Так я не об этом же беспокоюсь!

— Перестаньте вообще беспокоиться о чем бы то ни было. Ей вы этим не поможете. Помните о главном! Если в ходе этого эксперимента она погибнет, она погибнет во имя благородной цели.

— А вы жестоки!

— Кто-то же должен проявить разумную жестокость, — сказала миссис Дэн Калтроп. — Всегда предполагаешь худшее. Это очень успокаивает нервы. Сразу же возникает чувство, что на самом деле не может все быть так плохо.

И она ободряюще кивнула мне.

— Может быть, вы и правы, — неуверенно сказал я.

Тоном, не допускающим возражений, миссис Дэн Калтроп ответила мне, что, разумеется, она права. Я перешел к деловой части.

— У вас тут есть телефон?

— Разумеется.

— Видите ли, после этого… когда сегодняшний сеанс окончится, мне может понадобиться быть в постоянном контакте с Джинджер. Каждый день ей звонить. Вы позволите мне звонить ей от вас?

— Конечно, пожалуйста. У Роды вечно толкутся люди. А вам необходимо быть уверенным, что вас никто не подслушивает.

— Некоторое время я побуду у Роды, а потом, может быть, перееду в Борнмут. Мне запрещено возвращаться в Лондон.

— Не стоит загадывать далеко вперед, — сказала миссис Дэн Калтроп. — Сосредоточимся на сегодняшнем вечере.

— Да, на сегодняшнем вечере…

Я поднялся, собравшись уходить. И вдруг сказал нечто, мне не свойственное.

— Помолитесь за меня… за нас, — попросил я.

— Естественно, — отозвалась миссис Дэн Калтроп, удивленная, что я попросил о вещи, само собой для нее разумеющейся.

Когда я уже вышел на парадное крыльцо, меня неожиданно одолело любопытство, и я спросил:

— А зачем здесь ведро? Для чего оно?

— Ведро? A-а, это для школьников, они собирают в него ягоды и листья для украшения церкви. Выглядит безобразно, не правда ли, но такое удобное!

Оглядевшись вокруг, я только сейчас заметил пышную роскошь осени. Какая тихая и кроткая красота…

— Ангелы и силы небесные, защитите нас, — сказал я.

— Аминь, — сказала миссис Дэн Калтроп.

3

В «Бледном коне» я был встречен в высшей степени буднично. Не знаю, каких именно природных катаклизмов я ожидал, но их не последовало.

Дверь мне открыла Тирза Грей в однотонном платье из темной шерсти.

— А, вот и вы. Хорошо. Можно садиться за стол, — деловито сказала она. И в тоне ее не было ни намека на необычность предстоящего действа.

В углу обшитой деревом залы был накрыт скромный ужин. Подавали суп, омлет, сыр. Прислуживала Белла. Одетая в черное, она еще больше походила на фигуру, сошедшую с полотна итальянского примитивиста. В отличие от двух других дам, Сибилла все же не удержалась от некоторой экзотичности наряда. На ней было длинное платье из какой-то по-павлиньи пестрой ткани с вкраплением золотых нитей. Бус на этот раз не было, зато на обоих запястьях красовались тяжелые золотые браслеты. Ела она только омлет, совсем немного. Говорила мало, словно уйдя всеми помыслами в заоблачные дали. Замысливалось это, вероятно, как создание соответствующего настроения, но цели не достигало. Поведение ее казалось лишь театральным и неестественным.

Одна только Тирза хоть как-то поддерживала разговор за столом, оживленно судача и комментируя местные новости. В этот вечер она взята на себя роль типичной британской кумушки, полной стародевичьих предрассудков, любезной, острой на язык и совершенно равнодушной ко всему, что выходит за пределы ее непосредственного окружения.

«Безумие, — подумал я, — чистое безумие искать здесь какую-то опасность!» Даже Белла в этот вечер казалась простой деревенской недотепой, ничем не отличавшейся от сотен других подобных ей женщин, туповатых и невежественных, с явной печатью вырождения на всем облике.

Мой разговор с миссис Дэн Калтроп теперь, по прошествии времени, казался нелепым. Бог знает что мы себе внушили! Мысль, что Джинджер, перекрашенной и скрывшейся под чужим именем, будет угрожать опасность со стороны этой ничем не примечательной троицы, была просто-напросто смехотворной.

Трапеза подошла к концу.

— Кофе не будет, — как бы извиняясь, предупредила меня Тирза. — Перевозбуждение нам не годится. — И поднялась из-за стола, окликнув: — Сибилла!

— Да, — отозвалась Сибилла, и лицо ее приобрело выражение, которое самой ей, вероятно, казалось вдохновенным и отрешенным. — Я должна пойти подготовиться.

Белла начала собирать со стола. Я пошел посмотреть старую вывеску на стене. Тирза подошла туда вслед за мной.

— При таком освещении вы ничего не разглядите, — сказала она.

Это было истинной правдой. В еле различимом на закопченной доске бледном силуэте с трудом можно было признать коня. Залу освещали слабого накала лампочки и к тому же затемняли тяжелые бархатные шторы.

— Та рыженькая девушка, — как ее? Джинджер, фамилию не помню, — которая гостила тогда здесь, говорила, что может почистить и отреставрировать ее, — сказала Тирза. — Но наверняка она и думать об этом забыла. — И рассеянно добавила: — Она работает в какой-то там лондонской галерее.

Странно было услышать имя Джинджер, упомянутое так вскользь и мимоходом.

— Это может оказаться интересным, — сказал я, разглядывая картину.

— Хорошей живописью это, конечно, не назовешь, — сказала Тирза, — так, мазня. Но вписывается сюда хорошо, а потом, ей должно быть лет триста.

— Готово.

Мы резко обернулись.

Вынырнувшая из мрака Белла кивала нам.

— Пора приступать, — сказала Тирза по-прежнему буднично, хоть и оживленно.

Я последовал за ней на двор, а оттуда — по направлению к бывшим конюшням.

Как я уже говорил, прямо из дома во флигель хода не было. Ночь была мрачной и беззвездной. Из густой черноты двора мы попали в освещенный прямоугольник флигеля. Флигель преобразился. Днем это помещение казалось всего лишь уютной библиотекой. Теперь оно превратилось в нечто более важное. Кругом располагались лампы, но включены они не были. Свет был рассеянный — мягкий, но холодный. Посередине, как бы на возвышении, я заметил не то кровать, не то диван. Покрывало на нем было ярко-алое, расшитое какими-то кабалистическими[205] знаками.

Напротив двери стояло нечто, по виду напоминавшее маленькую жаровню, а рядом медный таз, далеко не новый.

У другой стены, придвинутое к ней почти вплотную, стояло тяжелое кресло с дубовой спинкой. Тирза сделала мне знак сесть в это кресло.

— Садитесь, — сказала она.

Я послушно сел. Теперь манера Тирзы переменилась. Страннее всего было то, что я не мог бы объяснить, в чем заключается перемена. Это не было похоже на псевдотаинственность Сибиллы. Вернее будет сказать, что с нее словно слетел налет повседневности. Приоткрылось ее подлинное «я», действовавшее сейчас с решительностью хирурга, направляющегося к операционному столу для проведения трудной, опасной операции. Это впечатление усилилось, когда она подошла к стенному шкафу и вынула из него что-то вроде длинного халата. Когда луч света упал на него, в материи халата слабо вспыхнула металлическая нитка. Она надела длинные перчатки — мелкосетчатые, напомнившие кольчугу, которую мне однажды довелось увидеть.

— Надо принять меры предосторожности, — сказала она.

Фраза неприятно кольнула меня, показавшись несколько зловещей.

Затем она обратилась ко мне, голос ее был ясным и звучным:

— Довожу до вашего сведения, мистер Истербрук, что вам совершенно необходимо будет сохранять полную неподвижность. Ни в коем случае не подымайтесь с кресла. Это может оказаться небезопасным. Мы здесь не в игрушки играем. Я вступаю в сношения с силами, разрушительными для тех, кто не знает, как с ними обращаться.

Помолчав, она спросила:

— Принесли, что вам было велено?

Я молча вытащил из кармана коричневую замшевую перчатку и вручил ее ей.

Взяв перчатку, она поднесла ее к металлической лампе на гибком штативе. Она зажгла лампу, подержала перчатку на мертвенном ее свету, сразу превратившем густо-коричневую замшу в бесцветно-серую.

Выключив свет, она одобрительно кивнула.

— Подходит, — сказала она. — Хорошо сохранила эманации владельца.

Она положила перчатку на какой-то ящик в углу, похожий на большой радиоприемник. Потом она сказала, немного повысив голос:

— Белла! Сибилла! Мы готовы.

Первой появилась Сибилла. На ее длинное павлиньей расцветки платье был накинут черный плащ. Театральным жестом она скинула плащ. Он скользнул вниз и раскинул-с я теперь словно чернильная лужица на полу. Сибилла шагнула вперед.

— От всей души надеюсь, что все пройдет хорошо, — сказала она. — Ведь уверенности никогда быть не может. Только не принимайте позу скептика, мистер Истербрук. Скептицизм тут очень мешает.

— Мистер Истербрук пришел сюда не для веселья, — сказала Тирза.

Слова эти прозвучали сурово.

Сибилла легла на алый диван. Тирза нагнулась, поправила ее одежду.

— Удобно? — заботливо спросила она.

— Да, дорогая, спасибо.

Тирза погасила лишний свет. Потом вкатила что-то, оказавшееся балдахином на колесиках. Она поставила его так, чтобы он затенял диван, оставляя Сибиллу в более полной тени, чем полумрак вокруг.

— Слишком яркий свет препятствует глубокому трансу, — сказала она.

— Теперь, я думаю, мы готовы. Белла?

Из темноты вынырнула Белла. Обе женщины приблизились ко мне. Правой рукой Тирза взяла мою левую руку, а левой — правую руку Беллы. Левая рука Беллы нащупала мою правую. Рука Тирзы была сухой и жесткой, а Беллы — холодной и бескостной, как медуза, отчего я содрогнулся с отвращением.

Должно быть, Тирза коснулась спрятанного где-нибудь выключателя, потому что откуда-то с потолка раздались тихие звуки музыки. Я различил похоронный марш Мендельсона.

«Постановочные эффекты, — подумал я с легким презрением, — театральщина!»

Я был настроен холодно-критически, но, несмотря на это, не мог не чувствовать подспудного волнения.

Музыка прекратилась. Наступило долгое ожидание. В тишине слышалось лишь дыхание присутствующих: с легким посапыванием — Беллы, глубокое, равномерное — Сибиллы.

А потом неожиданно заговорила Сибилла. Но голосом, непохожим на ее собственный. Это был мужской голос, и говорил он без ее жеманных интонаций, говорил гортанно, с иностранным акцентом.

— Я здесь, — сказал голос.

Руки мои теперь были свободны. Белла исчезла в темноте. Тирза сказала:

— Добрый вечер. Это Макандаль?

— Я Макандаль.

Подойдя к дивану, Тирза отодвинула защитный балдахин. На лицо Сибиллы упал мягкий свет. Казалось, она погружена в глубокий сон. В спокойствии сна лицо ее казалось другим. Морщины разгладились. Она помолодела. Можно даже сказать, что она стала почти красавицей.

Тирза продолжала:

— Готов ли ты, Макандаль, подчиниться моему желанию и воле?

Тот же мужской голос ответил:

— Да.

— Постараешься ли ты защитить лежащее здесь тело служительницы, в которое ты сейчас вселился, от всех вредных влияний и покушений? Направишь ли ты его жизненную силу к достижению поставленной мной цели, дабы цель эта была достигнута через него?

— Да.

— Направишь ли ты в это тело смерть, сообщив ему законы, властвующие над телом того, кто принимает в себя смерть?

— Мертвое шлем, чтобы вызвать смерть. Да будет так!

Тирза сделала шаг назад. Вперед вышла Белла с предметом, в котором я признал распятие. Взяв из ее рук распятие, Тирза перевернула его и положила на грудь Сибиллы. После чего Белла внесла маленькую зеленую чашу. Тирза капнула из нее одну-две капли на лоб Сибиллы и пальцем начертила какой-то знак. И мне опять показалось, что начертила она перевернутый крест.

Святая вода из католической церкви Гарсингтона, — кратко пояснила она.

Сказано это было обычным голосом, что должно было несколько снизить впечатление, но почему-то этого не произошло. Напротив, я ощутил тревогу.

Наконец она достала ужасную погремушку, которую мы уже видели в прошлый раз. Она трижды тряхнула ею, а потом вложила ее в руку Сибиллы и сжала ей пальцы.

Отступив на несколько шагов, она сказала:

— Готово.

И Белла повторила за ней:

— Готово.

Потом Тирза обратилась ко мне.

— По-моему, обряд наш не произвел на вас большого впечатления, — негромко заметила она. — На некоторых гостей производит. Вам же, осмелюсь утверждать, все это кажется чистым идолопоклонством. Но не судите так безапелляционно. Обряд — набор слов и фраз, проверенных временем и многими людьми, к ним обращавшимися, — имеет влияние на дух человеческий. Чем вызваны случаи массового психоза? Точно мы этого не знаем. Но феномен этот существует. Старинные обрядовые формулы, я думаю, просто необходимы.

Белла вышла. Теперь она вернулась, неся белого петуха. Петух был живой, он бился, желая высвободиться.

Встав на колени, она принялась чертить на полу вокруг жаровни и медного таза какие-то знаки. Она посадила петуха спиной к окружившей таз волнистой линии, и он присмирел, оставаясь неподвижным.

Она начертила еще несколько знаков, сопровождая это тихим гортанным пением. Слов я не разбирал, но было ясно, что всеми этими покачиваниями и коленопреклонениями она вводит себя в какой-то мерзкий транс.

Наблюдавшая за мной Тирза сказала:

— Не слишком нравится? Это старинное колдовство, очень старинное. Заклятие смерти по старым рецептам, передающимся от матери к дочери.

Я не мог понять Тирзу: она ничего не делала, чтобы усилить впечатление, которое мог производить на меня страшноватый ритуал, совершаемый Беллой. Вместо этого она словно бы нарочно предпочла роль комментатора.

Белла протянула руки к жаровне, и в ней взметнулось мигающее пламя. Она прыснула чем-то на огонь, и воздух стал густым и приторным.

— Мы готовы, — сказала Тирза.

«Хирург берет в руки скальпель», — подумал я.

Она подошла к ящику, похожему на радиоприемник. Ящик открылся, и я увидел, что это какой-то сложный электрический прибор.

Ящик был снабжен колесиками, и она осторожно подкатила его поближе к дивану. Она наклонилась над ящиком и принялась что-то в нем регулировать, тихонько бормоча: «Компас, норд-норд-ост… градусы… вот, примерно так».

Взяв перчатку, она уложила ее, особым образом расправив и включив возле нее маленькую лиловую лампочку.

Затем она обратилась к безжизненной фигуре на диване:

— Сибилла Диана Хелен, ты освобождаешься от своей бренной оболочки, которую сохранит для тебя дух Макандаль. Ты вольна теперь слиться с владелицей этой перчатки. Как и каждое из человеческих существ, она подспудно стремится к смерти. Одна только смерть способна насытить нас. Лишь она разрешает все противоречия. Лишь она дает истинное успокоение. Все великие это знали. Вспомните «Макбета»: «Дункан лежит в могиле, от лихорадки жизни отсыпаясь»[206]. Вспомните экстаз Тристана и Изольды[207]. Любовь и смерть. Любовь и смерть. Но смерть превосходит любовь…

Слова звенели, множились, звучали вновь и вновь — похожая на приемник машина начала тихо гудеть, лампочки в ней зажглись — я чувствовал легкую дурноту, головокружение. Теперь я понял: происходило нечто, над чем шутить не стоило. Тирза, во всеоружии своих удивительных способностей, полностью поработила лежавшую на диване фигуру. Она подчинила ее себе. Заставила служить своим, весьма определенным целям. Я смутно догадывался, почему миссис Оливер испугалась, и вовсе не Тирзы, а глуповатой на первый взгляд Сибиллы. Сибилла обладала великой силой, даром природы, ничего общего не имеющим с разумом или интеллектом, силой вполне материальной, умением отделяться от тела. Отделенная от тела душа ее уже не принадлежала ей, а принадлежала Тирзе. И Тирза использовала ее как ей было нужно.

Да, ну а ящик? При чем тут ящик? Внезапно вся моя тревога сосредоточилась на этом ящике. Каким дьявольским целям он служит? Не могут ли с его помощью вырабатываться какие-нибудь материальные лучи, воздействующие на клетки мозга? Мозга того или иного человека?

Голос Тирзы продолжал:

— Слабое место… его всегда можно обнаружить… глубоко в тканях… Из слабости рождается сила… сила и успокоение смерти. К смерти, медленно, неспешно, к смерти — вот он, истинный путь, естественный путь. Ткани покоряются мозгу. Правь ими… правь… к смерти… Смерть Победительница… Смерть… скоро… совсем скоро… смерть… смерть…

Голос ее делался все более звучным и громким, превращаясь в крик. И тут послышался еще один ужасный крик, крик зверя… Его издала Белла. Она вскочила, сверкнул нож, захлебнулся предсмертным воплем петух. В медный таз полилась кровь. Белла кружила по комнате, потрясая тазом.

Она выкрикивала:

— Кровь… кровь… кровь!

Тирза извлекла перчатку. Белла схватила ее, обмакнула в кровь и вернула Тирзе, положившей ее на прежнее место.

Опять послышались крики Беллы, громкие, экстатические:

— Кровь… кровь… кровь…

Она делала круги вокруг жаровни, еще и еще, пока не упала на пол, забившись в судорогах.

К горлу моему подступила тошнота. В глазах потемнело, я вцепился в ручки кресла, потому что голова моя тоже, казалось, шла кругом.

Что-то щелкнуло, гуденье машины прекратилось.

И я услышал голос Тирзы, ясный и четкий:

— Древняя магия и новая магия. Древнее знание веры и новое знание науки. Вместе они всесильны!

Глава 18 Рассказ Марка Истербрука

— Ну, как это было? — с жадным любопытством накинулась на меня Рода за завтраком.

— О, ничего особенного, — небрежно ответил я и смутился, почувствовав на себе взгляд Деспарда. Какой проницательный!

— Знаки на полу чертили?

— О да!

— Белые петухи были?

— Как же без них? Это уж Белла позаботилась.

— Транс и беспамятство?

— Совершенно верно: транс и беспамятство!

Рода казалась разочарованной.

— Судя по всему, тебе там было довольно скучно, — расстроенно сказала она.

Я заверил ее, что все было примерно так, как я ожидал. По крайней мере, я удовлетворил свое любопытство.

Позже, когда Рода удалилась на кухню, Деспард сказал мне:

— Задело вас немножко, да?

— Ну, вообще-то…

Я хотел отделаться шуткой, но Деспарда обвести вокруг пальца было нелегко.

И я сказал, неспешно подбирая слова:

— Вообще-то это было довольно мерзко.

Он кивнул и продолжил сам:

— Поверить до конца в это невозможно. — Особенно человеку рассудительному, но впечатление такие действа производят. Я много их видел в Восточной Африке. Тамошние колдуны обладают страшной властью и, надо признать, совершают удивительные вещи, необъяснимые с точки зрения рационального мышления.

— И люди умирают?

— О да. Если кому-то становится известно, что ему предназначено умереть, он умирает.

— Видимо, сила внушения?

— Вероятно.

— Такое объяснение не кажется вам исчерпывающим?

— Нет, не кажется. Существуют вещи, которые нашими гладкими европейскими научными теориями не объяснишь. На европейцев это все обычно не действует (хотя мне известны и исключения). Но если вера впитана с молоком матери — вы беззащитны! — Дальше продолжать он не стал.

— Согласен, что излишнее самомнение в данном вопросе ни к чему. Даже и у нас в Англии иногда происходят странные вещи. Мне случилось быть однажды в лондонской больнице. Туда обратилась девушка невротического типа с жалобой на ужасные боли в костях — болели руки. Боль не имела причины. Врачи заподозрили истерию. Доктор сказал ей, что вылечить ее можно, прикладывая к руке раскаленный прут. Согласна ли она попробовать? Она согласилась. Девушка отвернулась, зажмурилась. Доктор опустил в холодную воду стеклянную палочку и провел ею по внутренней стороне ее предплечья. Девушка вскрикнула от боли. Он сказал: «Отныне вы здоровы». Она в ответ: «Наверное. Но это было ужасно. Меня как огнем обожгло». Для меня же самым удивительным было не то, что она поверила в ожог. На коже девушки, там, где ее коснулась палочка, действительно появился волдырь.

— А она вылечилась? — с интересом спросил Деспард.

— Да. Неврит, или как там это называлось, больше не возобновился. Но от ожога ее пришлось полечить.

— Удивительно! — сказал Деспард. — Впечатляющее зрелище, должно быть?

— Доктор и сам был поражен.

— Да уж наверное!

Он кинул на меня любопытный взгляд.

— А почему на самом деле вам так хотелось посетить вчерашний сеанс?

Я пожал плечами.

— Эта троица занимает меня. Хотелось посмотреть, что за представление они разыграют.

Деспард больше ничего не сказал. Но, думаю, он не поверил мне. Как я уже говорил, он был человек проницательный.

Вскоре я отправился к викарию. Дверь была отворена, но в доме, как мне показалось, никого не было.

Зайдя в маленькую комнату с телефоном, я позвонил Джинджер.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я услышал ее голос:

— Алло!

— Джинджер!

— Ах, это вы! Что случилось?

— У вас все в порядке?

— Разумеется, все в порядке. Почему бы нет?

Я почувствовал огромное облегчение.

С Джинджер не произошло ничего дурного. Услышать ее знакомый дерзко-напористый тон было для меня истинным счастьем. Как мог я поверить, что все эти полуязыческие-полумистические игры способны причинить вред такому здравому человеку, как Джинджер?

— Я просто подумал, не мучили ли вас дурные сны или какие-нибудь кошмары, — слабо оправдывался я.

— Нет, не мучили. Я к ним уже приготовилась, но единственной неприятностью было то, что я все время просыпалась и прислушивалась, не происходит ли со мной что-нибудь необычное. И чуть ли не бесилась оттого, что ничего необычного не чувствовала.

Я рассмеялся.

— Но давайте расскажите-ка мне, — поторопила меня Джинджер, — на что это все похоже.

— Ничего особенного. Сибилла улеглась на красную кушетку и впала в транс.

Джинджер прыснула.

— Серьезно? Какая прелесть! Разделась догола и легла на бархат?

— Не путайте Сибиллу с мадам де Монтеспан, а происходившее — с черной мессой. Наоборот, на Сибилле было много чего наверчено — какие-то пестро-синие с отливом — знаете, как павлиний хвост — одежды, расшитые таинственными знаками.

— Впечатляюще — и вполне в духе Сибиллы! А чем занималась Белла?

— Вот это, надо сказать, было довольно мерзко. Она зарезала белого петуха и окунула в его кровь вашу перчатку.

— Фу… гадость какая! А еще что было?

— Чего только не было! — бодро сказал я, довольный своим доселе неведомым умением маскироваться.

— Тирза выложила всю обойму. Вызывала духа — помнится, имя его было Макандаль. Мерцали разноцветные огоньки, звучала музыка. Многих это, наверное бы, потрясло, испугало до помрачения рассудка.

— Но вы не испугались?

— Меня немножко испугала Белла. У нее в руках был такой страшный нож, что мелькнула мысль, не взбредет ли ей в голову уготовить и мне участь белого петуха, совершив еще одно жертвоприношение!

— А больше вас ничто не испугало? — допытывалась Джинджер.

— На меня подобные вещи не действуют.

— То-то вы так обрадовались, услышав, что у меня все в порядке!

— Ну это потому, что… — Я осекся.

— Ладно, — сказала Джинджер. — Не надо ничего говорить. И не надо лукавить — что-то там все же оказало на вас воздействие. Не знаю что, но оказало!

— Наверное, только то, что они, я хочу сказать — Тирза так непререкаемо уверена в успехе.

— Уверена, что вещи, о которых вы мне рассказали, могут убивать? — с явным сомнением в голосе спросила Джинджер.

— Сумасшествие какое-то! — признался я.

— Ну а разве Белла не была уверена?

Немного подумав, я сказал:

— По-моему, Белле просто нравится резать петухов и вгонять себя в какое-то неистовое злобное бешенство. Надо было слышать эти ее вопли: «Кровь… кровь!»

— Жаль, что я не слышала! — В голосе Джинджер действительно прозвучало сожаление.

— И мне жаль! — сказал я. — Честно говоря, представление того стоило!

— Ну что, пришли в себя?

— Что вы имеете в виду?

— Когда вы позвонили мне, вы были не в себе, а сейчас оправились.

Она говорила правду. Ее веселый голос в трубке сотворил со мной чудо. Хотя втайне я все-таки преклонялся перед Тирзой Грей. Какой бы чушью ни казался весь этот сеанс, он все же вызвал у меня известные сомнения и опасения. Но теперь это развеялось. Джинджер жива и здорова, и даже ночные кошмары ее не мучили!

— Что у нас следующим номером? — осведомилась Джинджер. — Сидеть ли мне взаперти и еще неделю-другую?

— Если вы не против, чтобы я содрал с Брэдли сто фунтов, то да.

— Вы их сдерете, чего бы это ни стоило. Вы остановились у Роды?

— Ненадолго. Потом перееду в Борнмут. Только помните, что вы должны звонить мне каждый день. Или нет, я буду вам звонить, так будет лучше! Я звоню вам теперь от викария.

— Как чувствует себя миссис Калтроп?

— Бодра, как никогда. Между прочим, я ей все рассказал.

— Я так и думала. Что ж, на некоторое время распрощаемся. Мне предстоят тоскливые одна-две недели. Я взяла с собой кое-какую работу и запаслась уймой книг из тех, что давно собиралась прочесть, но все как-то недосуг.

— А что думают про вас в вашей галерее?

— Что я отправилась в морское путешествие.

— А вам бы этого сейчас хотелось?

— Не очень, — сказала она каким-то непонятным тоном.

— Вас не тревожили подозрительные люди?

— Нет, только самые обыкновенные. Молочник, газовщик — снять показания счетчика, женщина с вопросником, выяснявшая, какую косметику и лекарства какой фирмы я предпочитаю, кто-то принес подписать воззвание за запрещение атомного оружия, и еще одна женщина приходила — собирала помощь для слепых. Да, и еще конечно, рабочие эксплуатационной конторы. Очень удобно. Один из них починил мне кран.

— Выглядит вполне безобидно, — заметил я.

— А что вы ожидали?

— Толком не знаю.

Наверное, я хотел чего-нибудь осязательного, чтобы потом решить, что с этим делать.

Но жертвы «Белого коня» умирали по собственной воле. Нет, говорить о собственной воле тут было бы неверно. В них зрел зачаток недуга, на который воздействовал физический процесс, мне непонятный.

Мои слабые подозрения относительно газовщика Джинджер отмела.

— У него был документ, — сказала она. — Я специально попросила предъявить. Все, что он сделал, — это забрался на лесенку в ванной, прочел цифры на счетчике и записал их. А до газовых труб и горелок такая важная персона и не дотрагивается! Уверяю вас, что газа в мою комнату он не напустил.

— Нет, в «Бледном коне» с внезапной утечкой газа мараться не стали бы — такая грубая работа не для них!

— Ой, забыла еще одного посетителя, — сказала Джинджер. — Вашего друга, доктора Корригана. Он очень славный.

— Думаю, его прислал Лежен.

— Он, кажется, считает, что должен поддержать однофамилицу. Молодец Корриган!

Заметно успокоенный, я повесил трубку.

Возвратившись, я застал Роду на лужайке с одной из ее собак. Она очень усердно втирала ей в шкуру какую-то мазь.

— Ветеринар только что ушел, — объяснила она. — Он сказал, что это лишай. Я слышала, это ужасно заразно. Не хотелось бы, чтобы подхватили дети… или другие собаки.

— Да и взрослым это ни к чему, — заметил я.

— О, дети ему больше подвержены. Но, слава Богу, они весь день в школе. Спокойно, Шейла! Не вертись!

— От этой дряни шерсть лезет, — продолжала она. — Образуются пролысины, но потом они зарастут.

Я предложил свою помощь, но, к моему удовольствию, был отвергнут и отправился по своим делам.

Я всегда считал, что самое досадное в любой деревушке то, что в них редко бывает более трех маршрутов для прогулок. В Мач-Дипинге вы можете выбрать либо Гарсингтонскую дорогу, либо путь на Лонг-Коттенхем, или прогулку по Шедхенгер-Лейн до находящегося в двух милях оттуда шоссе Лондон — Борнмут.

Назавтра часам к четырем я уже испробовал как Гарсингтонскую, так и Лонгкоттенхемскую дорогу. Оставалась одна лишь Шедхенгер-Лейн.

Уже на прогулке меня внезапно осенила неожиданная мысль. На Шедхенгер-Лейн выходили ворота усадьбы «Приорс-Корт». Почему бы мне не навестить мистера Венейблза?

Чем больше я обдумывал эту идею, тем больше она мне нравилась. Прошлый мой визит, с Родой, был абсолютно стихийным. Вполне естественно наведаться туда вновь и попросить показать мне какую-нибудь вещицу из коллекции, которую я не успел тогда как следует и со вкусом рассмотреть.

Опознание Венейблза этим аптекарем — как его? Осборн — факт крайне примечательный, чтоб не сказать большего. Правда, согласно данным Лежена, разыскиваемый убийца никак не может оказаться Венейблзом ввиду увечья последнего. Но то обстоятельство, что ошибка была допущена в отношении человека, жившего поблизости и, безусловно, весьма для этой роли подходящего по всему своему складу, вызывало мое любопытство.

В Венейблзе было что-то таинственное, я понял это с первого взгляда. Человек блестящего ума, в чем я тоже сразу убедился, он имел в себе нечто… как бы это выразиться? На память сразу же приходил эпитет «волчье», — нечто хищное, губительное. Слишком умный, чтоб самому совершить убийство, он, в случае нужды, вполне был способен организовать его.

Да, в такой роли я Венейблза себе отлично представлял. Подчиняющий себе и направляющий ум, который действует из-за кулис. Но этот аптекарь Огден? или Осборн — решительно утверждал, что видел Венейблза в Лондоне, идущего по улице. Однако, так как это невозможно, показание его бессмысленно, а близкое соседство усадьбы Венейблза с «Бледным конем» также не имеет никакого значения.

И все-таки, рассудил я, неплохо было бы еще раз повидать мистера Венейблза. Решив так, я, поравнявшись с воротами, не преминул свернуть в них и по извилистой дорожке длиной в добрых четверть мили подошел к дому.

Все тот же лакей, открыв мне дверь, сказал, что мистер Венейблз дома. Извинившись, что вынужден просить меня подождать в холле — «мистер Венейблз не всегда чувствует себя достаточно хорошо, чтобы принимать гостей», — он удалился и, вернувшись через несколько минут, передал мне, что мистер Венейблз примет меня с большим удовольствием.

Венейблз встретил меня очень сердечно, выехав мне навстречу в своем кресле и приветствуя как старого доброго друга.

— Вы очень любезны, что заглянули ко мне, дружище. Я прослышал, что вы опять в наших краях, и собирался вечером позвонить нашей милой Роде и пригласить вас всех на ленч или на обед.

Я извинился за то, что пришел вот так, не спросившись, сказал, что желание зайти возникло у меня совершенно неожиданно — просто гулял, обнаружил, что ворота рядом, и решился на вторжение.

— Честно говоря, — сказал я, — мне хотелось еще раз взглянуть на могольские статуэтки. В прошлый визит у меня почти не было времени как следует их рассмотреть.

— Конечно, конечно! Рад, что вы их оценили. Такая тонкая работа!

После этого мы погрузились в обсуждение деталей. Должен сознаться, что более тщательный осмотр некоторых истинных перлов его коллекции доставил мне огромное удовольствие.

Подали чай, и он настоял, чтобы я выпил чаю.

К числу моих любимых трапез эта не принадлежит, но я оценил ароматный напиток — настоящий китайский — и хрупкие чашки, в которые его разливали. К чаю подали гренки с маслом и анчоусами и очень сладкий старомодный кекс с изюмом, напомнивший мне детство и чаепитие в доме у бабушки.

— Домашний! — одобрительно заметил я.

— Конечно! Покупного кекса в этом доме никогда не было и не будет!

— Я слышал, что у вас замечательный повар. Нелегко, наверное, держать прислугу в деревне, да еще в такой глубинке?

Венейблз пожал плечами.

— Я предпочитаю все самое лучшее. Таков мой принцип! За это, естественно, приходится платить. Что я и делаю.

Такая неистовая, глубоко укоренившаяся гордыня прозвучала в этом ответе, что я сухо сказал:

— Тот, кто может себе это позволить, конечно, счастливо разрешает для себя многие проблемы.

— Понимаете, все зависит лишь оттого, какие вы предъявляете к жизни требования. При условии, что желания ваши достаточно определенны. Столько людей зарабатывает деньги, не имея ни малейшего понятия о том, что с этими деньгами делать! В результате они оказываются втянутыми в какой-то странный финансовый механизм — своего рода машину, делающую деньги ради денег. Они рабы. Спозаранку спешат в конторы и покидают их поздно вечером. Им некогда оглянуться, их ничто не радует. И что же получают они взамен? Машины пошикарнее, дома побольше, любовниц или жен более дорогих, чем у прочих, а также, позвольте заметить, и головные боли посильнее, чем у прочих.

Он подался вперед.

— Деньги ради денег — вот цель их, вот кумир большинства богачей. Чтобы вложить эти деньги в более крупные предприятия и получить еще большие деньги? А зачем? Притормаживают ли они когда-нибудь, прерывают ли свою гонку для того, чтобы спросить себя: зачем? Нет, никогда!

— А вы задаете себе этот вопрос? — спросил я.

— Я… — Он улыбнулся. — Я знал, чего хотел. Хотел бесконечного досуга для созерцания всей красоты мира — как естественной, так и искусственной. Так как с некоторых пор мне отказано в удовольствии ездить по свету и видеть это прекрасное в его естественном окружении, и тогда я свез его со всего мира к себе в дом.

— Но прежде, чем это сделать, надо было позаботиться о деньгах.

— Да, свои ходы надо тщательно планировать и выверять, а это требует больших усилий, но в наши дни можно обойтись без черновой, грязной стороны этой работы.

— Не уверен, что как следует понял вас.

— Мир меняется, Истербрук. Это всегда так было, но сейчас он меняется быстрее. Темп увеличился, это и надо использовать.

— Мир меняется, — задумчиво повторил я.

— И открываются новые перспективы.

— Знаете, боюсь, что вы говорите сейчас с человеком, чьи интересы лежат в другой плоскости — в прошлом, а не в будущем, — как бы извиняясь, сказал я.

Венейблз пожал плечами:

— Будущее? Кто может предугадать его? Я говорю о дне сегодняшнем, о непосредственном настоящем. И ничего другого в расчет я не беру. Новая техника создана, чтобы использовать ее. У нас уже есть машины, способные в считанные секунды дать нам ответ на наши вопросы — разве сравнить это с часами или днями напряженного труда, которые раньше для этого требовались!

— Компьютеры? Электронный разум?

— Да, нечто в этом роде.

— Машины, которые постепенно вытеснят людей?

— Людей, да! Людей, которые суть лишь вместилище мускульной энергии, они вытеснят. Но Человека они не заменят. Всегда будет Человек Управляющий, Человек Мыслящий, который станет формулировать вопросы, чтобы задавать их машине.

Я с сомнением покачал головой.

— Человек в качестве Сверхчеловека? — Я позволил себе едва заметную насмешку.

— Почему бы и нет, Истербрук? Почему нет? Вспомните, ведь нам известно — пусть пока в малой степени — кое-что о животной природе человека. Практика, которую иногда, недостаточно точно называли «промывкой мозгов», открывает в этом отношении крайне интересные возможности. Не только тело, но и сознание человеческое поддается некоторому воздействию.

— Опасное учение, — сказал я.

— Опасное?

— Опасное для тех, на ком его испытывают.

Венейблз пожал плечами.

— Все в жизни опасно. Мы забываем это, окопавшись в наших уютных цивилизованных сообществах. Потому что именно в эти сообщества выродилась современная цивилизация. Группки людей, собравшихся вместе для взаимной поддержки и для того, чтобы половчее подчинить и перехитрить Природу. Они покорили джунгли, но победа эта лишь временная. В любой момент джунгли опять могут взять реванш. Величественные города прошлых эпох превратились в холмики земли, буйно поросшие травой, потому что жизнь всегда полна опасностей — не забывайте об этом. И в конце концов, разрушение может быть не только результатом естественных процессов, но и делом собственно наших рук. К чему все и движется…

— Никто не станет этого отрицать, согласен. Но меня больше заинтересовала ваша теория власти — власти над разумом.

— Ах, это… — Венейблз неожиданно смутился. — Возможно, я преувеличил.

То, как поспешно он вдруг пошел на попятный, показалось мне примечательным. Венейблз принадлежал к людям, большую часть времени проводящим в одиночестве. У одинокого человека вырабатывается потребность говорить практически с любым человеком, с кем ни попадя. Венейблз пустился в разговоры со мной — возможно, несколько опрометчиво.

— Человека в качестве Сверхчеловека, — сказал я. — Знаете, вы изложили мне современную версию очень старой теории.

— Ничего нового в этом, разумеется, нет. Идея сверхчеловека восходит к очень давнему времени. Множество философских учений зиждилось на ней.

— Конечно. Однако, на мой взгляд, ваш Сверхчеловек отличается некоторыми особенностями. Он обладает властью, но другим власть его не видна. Сидя в кресле, он лишь дергает за веревочки.

Говоря это, я внимательно наблюдал за ним. Он улыбался.

— Так вот на какую роль вы меня прочите, Истербрук? Хотел бы я и в самом деле быть к ней пригодным! Надо же хоть в чем-то взять реванш за это!

Он хлопнул рукой по пледу, прикрывавшему его колени. В голосе его прозвучала горечь.

— Не стану выражать вам сочувствие, — сказал я. — От сочувствия человеку в вашем положении мало проку. Но позвольте сказать, что, думая о таком человеке, человеке, сумевшем подчинить себе неожиданно возникшие трагические обстоятельства и восторжествовать над ними, как мне кажется, невольно представляешь именно вас.

Венейблз от души рассмеялся.

— Вы мне льстите!

Но он был доволен, я видел это.

— Ничуть, — сказал я. — Я достаточно повидал людей на своем веку, чтобы, встретив личность исключительно одаренную, не обратить на нее внимания!

Я испугался, не перестарался ли, но там, где дело касается лести, разве можно перестараться? Грустно, но факт. И следует хорошенько зарубить это у себя на носу, чтобы в дальнейшем самому избежать подобной ловушки.

— Интересно, — задумчиво сказал он, — что побудило вас к подобному признанию? Это? — Небрежным жестом он обвел рукой комнату.

— Это служит доказательством, — ответил я, — вашего богатства, умения разумно вкладывать деньги, вашей рассудительности и вашего вкуса. Но для меня это нечто большее, чем просто собственность. Вы пожелали окружить себя прекрасными и редкими вещами и при этом намекаете, что приобрели их вовсе не кропотливым трудом.

— Совершенно верно, Истербрук, совершенно верно. Как я сказал, трудятся только дураки. Надо уметь думать, точно, во всех деталях рассчитывать свои действия. Секрет успеха всегда прост — но его надо обеспечить. Все просто. Обдумать, воплотить в действие — и вот вам, пожалуйста, результат.

Я разглядывал его. «Все просто». Неужто все, вплоть до устранения неугодных? Если того требует необходимость. Действие, не несущее опасности никому, кроме как жертве. Замысливается мистером Венейблзом в его кресле на колесиках, мистером Венейблзом с его крючковатым, как у хищной птицы, носом и сильно выступающим кадыком. А кто исполнитель? Тирза Грей?

Внимательно глядя на него, я сказал:

— Наш разговор о власти, подчиняющей себе на расстоянии, напомнил мне кое-что из рассказов этой странной мисс Грей.

— A-а, старушка Тирза! — Тон его был безразличен и добродушно-ласков (но показалось ли мне, что веки его дрогнули?). — Глупые речи, в которых соревнуются эти милые дамы! Но, знаете, они верят в это! На самом деле верят! Вы уже были (я уверен, что они успели затащить вас туда!) на каком-нибудь из их смехотворных сеансов?

Лишь на секунду я заколебался, прежде чем принять решение.

— Да, — сказал я, — я посетил сеанс.

— И нашли, что это чушь? Или они произвели на вас впечатление?

Я отвел глаза, изо всех сил пытаясь изобразить неловкость.

— О… ну… конечно, на самом-то деле я ни во что такое не верю. Они большие энтузиасты, но… — Я глянул на часы. — О… уже, оказывается, так поздно. Мне уже пора. Сестра, наверное, никак не поймет, куда я запропастился.

— Спасибо, что развлекали калеку, помогали ему скоротать томительный досуг. Кланяйтесь Роде. Надо будет вскорости еще раз пригласить вас на ленч. Завтра я собираюсь в Лондон. «Сотби»[208] организует интересный аукцион. Средневековые французские статуэтки из слоновой кости. Само изящество! Постараюсь их приобрести. Уверен, что вы их оцените!

На этой дружеской ноте мы и расстались. Правда ли, что в глазах его, когда я сбивчиво рассказывал о сеансе, промелькнула насмешка и злобная радость? Мне показалось, да, но я не был уверен. Я подумал тогда, что мне могло и почудиться.

Глава 19 Рассказ Марка Истербрука

Когда я вышел от него, было уже поздно. Стемнело, и, так как небо было затянуто тучами, ступал я по извилистой дорожке неуверенно. Я оглянулся на освещенные окна. И, оглянувшись, нечаянно сошел с гравийной дорожки на траву, тут же столкнувшись с кем-то, кто двигался в противоположном направлении.

Это был небольшого роста плотный человек. Мы обменялись извинениями. Голос у него был звучный и низкий, со сдержанно-мелодическими обертонами.

— Простите, ради Бога!

— Ничего страшного. Уверяю вас, это моя вина!

— Я здесь впервые, — объяснил я, — поэтому шел, похоже, сам не зная куда. Надо было захватить фонарик.

— Вот, возьмите, пожалуйста.

Незнакомец достал из кармана фонарик, зажег его и вручил мне. При свете фонарика я увидел, что он среднего возраста, с круглым щекастым лицом и черными усами, в очках. На незнакомце был добротный темный плащ, и он казался воплощением респектабельности. Все же меня смутило то, что он сам не воспользовался фонариком. Почему?

— А, вот оно что! — довольно нелепо сказал я вслух. — Понятно! Я сошел с дорожки.

Ступив на гравий, я протянул ему фонарик.

— Теперь я найду.

— Нет-нет, ради Бога. Отдадите мне его у ворот!

— Но вы… разве вы не в дом собирались?

— Нет-нет! Нам с вами по пути. Я иду к воротам. А дальше — к автобусной остановке. Чтобы сесть на обратный автобус до Борнмута.

— Ясно, — сказал я, и мы дружно зашагали бок о бок. Мой спутник, казалось, не совсем ловко себя чувствовал. Он осведомился, не иду ли я тоже к автобусной остановке. Я отвечал, что гощу неподалеку. Затем опять последовала пауза, во время которой я почувствовал, что смущение моего спутника усилилось. По-видимому, он принадлежал к людям, для которых очутиться в ложном положении — что нож острый.

— Вы навещали мистера Венейблза? — спросил он, кашлянув.

Я подтвердил это, добавив:

— Я так понял, что и вы шли по направлению к его дому?

— Нет, — ответил он, — нет. Строго говоря… — он запнулся, — я живу в Борнмуте, по крайней мере недалеко оттуда. Я только что обосновался там в маленьком котгеджике.

В голове у меня мелькнуло смутное воспоминание. От кого я слышал недавно что-то о маленьком котгеджике в Борнмуте?

Пока я силился это припомнить, мой спутник, чье смущение с каждой минутой возрастало, наконец вынужден был заговорить.

— Вам, должно быть, показалось странным, и согласен, что это действительно так, столкнуться возле самого дома с… кем-то, совершенно незнакомым с хозяином дома. Причины, по которым я там бродил, объяснить несколько затруднительно, хотя, уверяю вас, они есть. Могу лишь сказать, что, хоть я и недавно поселился в Борнмуте, меня там хорошо знают, и я мог бы представить поручительства от ряда уважаемых старожилов, удостоверяющие мою личность. Вообще-то я аптекарь, не так давно продал свое заведение в Лондоне и поселился в здешних местах, которые всегда мне нравились, поистине райские места.

Меня осенило. Я понял, кто был этот коротышка. А тот в это время сыпал, как из пулемета:

— Моя фамилия Осборн, Захария Осборн, и, как я уже сказал, я владелец, вернее, бывший владелец очень приличной ацтеки в Лондоне — Бартон-стрит, Пэддингтон-Грин. Когда-то был очень милый район, во времена моего отца, но теперь, к несчастью, переменился. Пришел в абсолютный упадок.

Он вздохнул и покачал головой.

Потом заговорил опять:

— Это ведь и есть дом мистера Венейблза, не правда ли? Он, видимо, ваш друг?

— Моим другом его вряд ли можно назвать, — осторожно сказал я. — До сегодняшнего дня я виделся с ним лишь однажды — мои друзья взяли меня к нему на ленч.

— Ах, вот как! Понятно… да… конечно…

Мы уже дошли до ворот. И вышли на улицу. Мистер Осборн в нерешительности замешкался. Я возвратил ему фонарик.

— Спасибо, — сказал я.

— Не за что. Мне очень приятно. Я… — Он замялся, и вдруг его прорвало: — Мне не хотелось бы, чтобы вы сочли… То есть я хочу сказать, что, объективно говоря, я, конечно, вторгся в чужие владения. Но, уверяю, не по причине пошлого любопытства. Вам это должно казаться подозрительным… наша встреча… можно предположить бог знает что… Я желал бы объяснить, как бы это выразиться… прояснить мою позицию.

Я ждал. Что, видимо, было самым благоразумным. Любопытство, уж не знаю, пошлое или не очень, он, конечно, во мне разбудил. Оно требовало удовлетворения.

Мистер Осборн довольно долго молчал, потом наконец решился:

— Я и вправду хочу вам объяснить, мистер… э…

— Истербрук. Марк Истербрук.

— Мистер Истербрук. Так вот, я бы хотел объяснить мое странное поведение. Если вы располагаете временем… Это займет не больше пяти минут. По этой улице мы выйдем на шоссе, а там на бензозаправочной станции очень приличное кафе. Мой автобус раньше, чем через двадцать минут, не придет. Вы разрешите предложить вам чашечку кофе?

Я согласился. Вместе мы пошли по улице. Мистер Осборн, несколько подправив в моих глазах свою пошатнувшуюся респектабельность, видимо, испытал облегчение и теперь мило разглагольствовал о достоинствах Борнмута, его превосходном климате, о замечательных концертах и о том, какие приятные люди его соседи.

Мы вышли на шоссе. Бензозаправочная станция расположилась рядом с автобусной, непосредственно за ней. В небольшом чистеньком кафе, кроме какой-то пары в углу, никого не было. Мы уселись, и мистер Осборн заказал нам кофе.

Потом он наклонился через стол и начал свою исповедь:

— Всему причиной тот случай, который вы, возможно, помните, это было в газетах. Хотя особой шумихи, если здесь уместно будет это слово, вокруг него поднято не было. Касался он священника римско-католической церкви в районе, где находится… находилась… моя аптека. На него было совершено нападение, и он был убит. Что очень огорчительно. Слишком часты в наши дни подобные происшествия. При всем том, что католических догматов я не разделяю, думаю, он был хорошим человеком. Так или иначе, я должен объяснить, чем меня это дело заинтересовало. Было напечатано сообщение, что полиция желает расспросить всех, видевших отца Германа в вечер убийства. Так случилось, что я в тот вечер около восьми часов стоял в дверях моей аптеки и видел отца Германа, проходившего мимо. За ним следом на небольшом расстоянии шел человек, чья внешность была настолько необычной, что привлекла мое внимание. Тогда, конечно, я не придал этому значения, но я, мистер Истербрук, человек наблюдательный и имею привычку про себя отмечать особенности внешности. Это, можно сказать, стало моим коньком. Сколько раз уже посетители удивлялись, когда я им говорил: «А, вы уже приходили за этим лекарством в прошлом году, в марте, да?» Людям приятно, знаете ли, когда их помнят. Помогает в торговле, я давно это понял. Так вот, я описал того человека в полиции. Они меня поблагодарили, и все.

А теперь начинается удивительное. Дней десять тому назад я был на благотворительном празднике — там, подальше, в начале той улицы, по которой мы шли — и, к моему удивлению, я встретил там человека, о котором говорил. Я подумал, что с ним произошел несчастный случай, потому что передвигался он в инвалидном кресле. Я расспросил о нем, и мне сказали, что это местный богатей по фамилии Венейблз. На следующий день я написал инспектору полиции, которому давал показания. Тот приехал в Борнмут — инспектор Лежен, вот как его звали. Однако к соображению, что это и впрямь тот самый человек, кого я видел в вечер убийства, он отнесся скептически. Он возразил мне, что мистер Венейблз уже несколько лет как перенес полиомиелит, превративший его в калеку. Должно быть, сказал он, меня ввело в заблуждение случайное сходство. — Мистер Осборн неожиданно замолчал. Я помешал бледную жидкость в стоявшей передо мной чашечке и осторожно пригубил ее. Мистер Осборн добавил в свой кофе три кусочка сахара.

— Что ж, таким образом, вопрос, видимо, снимается, — сказал я.

— Да, — сказал мистер Осборн, — да…

Но голос его при этом был недовольным. Затем он опять наклонился вперед, лысина его сверкнула на электрическом свету, глаза за стеклами очков горели фанатическим блеском.

— Я должен еще кое-что вам объяснить. Когда я, мистер Истербрук, был еще мальчишкой, то друг моего отца был вызван в суд дать показания по делу Жан-Поля Мариго. Может, помните? Он отравил жену-англичанку, мышьяком отравил. Друг моего отца засвидетельствовал в суде, что обвиняемый и человек, получивший в аптеке яд под чужой фамилией, одно и то же лицо. Мариго был осужден и повешен. На меня тогда это произвело огромное впечатление. Мне было девять лет, а в этом возрасте все впечатлительны. С тех пор у меня появилась мечта, что и мне когда-нибудь удастся послужить благородному делу, стать орудием возмездия убийце. Наверное, именно тогда я и начал практиковаться — запоминать лица… Сознаюсь вам, мистер Истербрук… хотя рискую показаться смешным… Я многие-многие годы лелеял мысль, что однажды какой-нибудь человек, решивший избавиться от своей жены, заглянет ко мне в аптеку и спросит то, что ему нужно для убийства.

— Как бы Мадлен Смит номер два? — заметил я.

— Именно. Увы! — Мистер Осборн вздохнул. — Этого так и не случилось. Или же, возможно, убийца так и не предстал перед судом. Что происходит, как я понимаю, не так уж редко. Ну а это мое показание — хотя все происходило не совсем так, как я вообразил, — все же давало мне возможность выступить в суде с освидетельствованием убийцы!

Его лицо на миг засияло детской радостью.

— И вы были очень разочарованы, — сочувственно сказал я.

— Да-а. — И опять в голосе Осборна прозвучали недовольные нотки. — Но я упрямый человек, мистер Истербрук. Чем больше проходит времени, тем больше я убеждаюсь, что был прав. Что человек, виденный мной тогда, был Венейблзом, и никем другим. Погодите! — Он протестующе поднял руку, заметив, что я хочу что-то сказать. — Я все знаю. Вечер был довольно туманный, и я находился не так близко, но полиция не пожелала принять во внимание, что я опытный физиономист. Дело ведь не только в чертах лица, в крупном носе и кадыке — важна еще и посадка головы, как шея переходит в плечи! Я ведь и сам твердил себе: «Хватит! Признай, что ты ошибся!» Но подспудно все время чувствовал, что я не ошибся. Полиция заявила, что это невозможно. Но невозможно ли это на самом деле? Вот о чем я себя спрашиваю.

— Но такой недуг, несомненно…

Он нетерпеливо прервал меня, подняв предостерегающе указательный палец:

— Да-да, но весь опыт моей работы в здравоохранении… Вы просто не представляете, на какие ухищрения пускаются люди и как им все сходит с рук! Поймите, я вовсе не утверждаю, что медицине нельзя доверять. Простейшие случаи симуляции выявляются довольно быстро. Но существуют способы, в которых фармацевт более сведущ, нежели доктор. Определенные лекарства, например, определенные, казалось бы, совершенно невинные процедуры. Ими можно поднять температуру, вызвать сыпь, раздражение кожи, сухость во рту, стимулировать деятельность желез…

— Но атрофию конечностей все же вряд ли!

— Разумеется, разумеется! Но кто сказал, что конечности мистера Венейблза атрофированы?

— По-моему, его доктор!

— Совершенно верно! Но на этот счет я располагаю некоторой информацией. Доктор, пользующий мистера Венейблза, находится в Лондоне и практикует на Харли-стрит; правда, когда он переехал сюда, его осмотрел и местный врач. Но этот врач теперь здесь не работает, он отправился за границу. А подменивший его ни разу не был у мистера Венейблза. Раз в месяц мистер Венейблз ездит на Харли-стрит.

Я пытливо на него посмотрел.

— И все же я не усматриваю в этом лазейки для…

— Вы не знаете всего, что знаю я, — сказал мистер Осборн. — Достаточно маленького примера. Некая миссис X. больше года получала большие деньги по страховке, получала их в трех разных местах; причем в одном из них она выступала как миссис С., а в другом — как миссис Т. Настоящие миссис С. и миссис Т. за вознаграждение одалживали ей свои страховые полисы, что давало ей возможность втрое превысить сумму страховки.

— Не понимаю, при чем тут…

— Предположим… это только предположение… — указательный палец опять взволнованно взметнулся в воздух, — что наш мистер В. знакомится с человеком, действительно страдающим полиомиелитом, причем находящимся в стесненных обстоятельствах. Он делает ему выгодное предложение. Допустим, человек этот внешне похож на него, — не слишком, но тот же типаж… Настоящий больной под именем мистера В. вызывает к себе специалиста, тот осматривает его, и в истории болезни возникает соответствующая запись. Затем мистер В. приобретает дом в деревне. А тамошний врач уже весь в мыслях о новом месте работы. Настоящий больной опять вызывает врача — теперь уже местного — тот опять его осматривает! И дело в шляпе! Мистер Венейблз отныне по всем документам жертва полиомиелита и страдает атрофией конечностей. Соседи видят его (в тех случаях, когда они его видят) в кресле на колесиках и т. д.

— Но прислуга будет, конечно, все знать, — возразил я, — лакей будет знать.

— Но допустим, что действует целая шайка и лакей один из них. Что может быть проще? Вероятно, тут замешан и кое-кто еще из прислуги.

— Но зачем?

— Ах, — воскликнул мистер Осборн, — вот это уже другой вопрос, не так ли? Не хотелось бы делиться с вами моими соображениями на этот счет. Наверное, они покажутся вам смехотворными. Ну да уж ладно! Если нужно алиби, то лучшего не придумаешь. Человек может присутствовать там, тут и где угодно, а знать об этом никто не будет. Видели, как он бродит где-нибудь в районе Паддингтона? Исключено! Он беспомощный калека, живет в деревне и т. д.

Мистер Осборн замолчал и поглядел на часы.

— Сейчас будет мой автобус. Так что постараюсь быть более кратким. В таком разрезе, как видите, я и мыслил. И все думал, что бы мне такое сделать, чтобы доказать верность моей версии. Вот я и решил выбраться сюда (времени У меня теперь хоть отбавляй, иногда даже скучаю по моей аптеке), а очутившись в этих местах, ну… говоря попросту, немного пошпионить. Не слишком благородно, скажете, — согласен. Но ради истины, ради изобличения преступника… Если б, например, я увидел, как мистер Венейблз совершает неподалеку от дома прогулку — вот вам и доказательство. Или же, — у меня была такая мысль, — если они не сразу задернут шторы — а вы, наверное, замечали, как многие с этим запаздывают, словно надеются, что сумерки наступят с опозданием, эдак на часок, — я могу подкрасться к окну и заглянуть внутрь. Вдруг он ходит по библиотеке, даже не догадываясь, что кто-то следит за ним? Да и откуда ему догадаться? Ведь, насколько мне известно, ни у кого нет ни малейших подозрений!

— Но почему вы так уверены, что человек, которого вы видели в тот вечер, был Венейблз?

— Я знаю, что это был он!

Он вскочил.

— Автобус идет! Рад был познакомиться с вами, мистер Истербрук, — у меня гора с плеч, что я сумел объяснить вам, зачем меня занесло в «Приоре-Корт». Должно быть, я вам здорово заморочил голову!

— Вовсе нет, — сказал я. — Но вы не сказали мне, в чем, по вашему мнению, состоит преступление мистера Венейблза.

Мистер Осборн смутился и вроде бы немного заробел:

— Вы, наверное, будете смеяться. Все говорят, что он богат, но никто, как мне кажется, не ведает, как удалось ему разбогатеть. У меня на этот счет имеется свое мнение. Полагаю, что он самый что ни на есть настоящий главарь банды. Знаете, как это бывает — он задумывает операции, а те, кто с ним в сговоре, только выполняют его приказы. Вы можете счесть это глупостью, но я…

Подъехал автобус, и мистер Осборн ринулся к нему.

Я шел домой в глубокой задумчивости. Мистер Осборн выдал мне невероятную версию, но я не мог не признать, что в ней могло оказаться рациональное зерно.

Глава 20 Рассказ Марка Истербрука

1

Позвонив Джинджер на следующее утро, я сообщил ей, что завтра перебираюсь в Борнмут.

— Я нашел там тихий маленький отель, который называется (один Господь ведает почему) «Олений парк». В отеле есть парочка очень удобных незаметных боковых выходов. Я мог бы улизнуть в Лондон и повидать вас.

— Наверное, вам не следует этого делать. Но все же, должна признать, ваш приезд был бы истинной Божьей милостью. Такая скука! Передать вам не могу! Если вам никак нельзя будет прийти ко мне, я могла бы сама потихоньку выскользнуть и где-нибудь с вами встретиться.

Неожиданно меня как громом ударило подозрение.

— Джинджер! Ваш голос… он какой-то другой…

— Ах, это! Это пустяки. Не беспокойтесь.

— Но почему у вас такой голос?

— Просто немножко горло болит, и больше ничего.

— Джинджер!

— Послушайте, Марк, горло может болеть у каждого. Наверное, я простудилась, а может быть, легкий грипп.

— Грипп? Знаете, не темните! Вы здоровы или больны?

— Не шумите. Я здорова.

— Скажите мне прямо, как вы себя чувствуете! Вам кажется, что у вас начинается грипп?

— Ну… может быть… Немножко знобит, ломает, знаете, как при гриппе…

— А температура?

— Ну, может быть, и температура немножко есть…

Я и сам почувствовал озноб — от ужаса. Я был страшно испуган. И кроме того, знал, что и Джинджер, как бы она это ни отрицала, тоже испугана.

В трубке опять послышался ее голос:

— Марк… не паникуйте. Вы паникуете, а причины для этого нет.

— Может быть. Но мы должны принять все меры предосторожности. Позвоните своему доктору, пусть он придет и осмотрит вас. Немедленно!

— Хорошо… Только… он решит, что я жутко мнительна.

— Пускай. Сделайте это! А как только он уйдет, перезвоните мне.

Положив трубку, я долго сидел, уставившись на черный безжизненный телефонный аппарат. Паника… Нельзя поддаваться панике… В это время года всегда гуляет грипп… Доктор успокоит нас, возможно, это просто окажется легкая простуда…

Мысленным взором я видел Сибиллу в ее павлиньем наряде, украшенном злодейскими символами. В ушах раздавался голос Тирзы, ее властный, приказной тон. На расчерченном мелом полу — Белла, она вопит свои злодейские заклинания и сжимает в руках белого петуха, а он вырывается.

Ерунда, полная ерунда… Вне всякого сомнения, это все лишь глупые суеверия… Но ящик… не так-то легко, однако, отмахнуться от ящика. В ящике воплотилось уже не просто суеверие, а новые возможности, которые открывает нам современная наука.

Нет, это невероятно, не может быть, чтоб это было правдой…

Миссис Дэн Калтроп застала меня все в той же позе: я тупо глядел на телефонный аппарат. Она тут же спросила:

— Что случилось?

— Джинджер, — сказал я, — плохо себя чувствует… Я хотел, чтобы она сказала, что это ерунда, чтобы она ободрила меня. Но она меня не ободрила.

— Плохо, — сказала она. — Да, ничего хорошего.

— Но это невозможно, — упирался я. — Ни на минуту невозможно допустить, что они в состоянии совершить то, о чем говорили!

— Невозможно?

— Ведь вы не верите… вы не можете верить…

— Дорогой Марк, — сказала миссис Калтроп, — и вы и Джинджер уже допустили такую возможность, иначе бы вы не стали делать то, что вы делаете.

— Наша вера только портит все, создает благодатную почву!

— Ну о вере пока речи нет — вы лишь допускаете, что доказательство может заставить вас поверить.

— Доказательство? Какое доказательство?

— Болезнь Джинджер — это доказательство, — констатировала миссис Калтроп.

В этот момент я просто ненавидел ее. И даже повысил голос:

— Откуда такой пессимизм? Это всего лишь простуда или еще какая-нибудь ерунда! Почему вы так упорно верите в худшее?

— Потому что в случае худшего мы должны встретить его во всеоружии, а не прятать голову в песок, иначе будет слишком поздно.

— Вы думаете, что такой смехотворный фетишизм[209] действенен? Трансы, заклинания, петушиные жертвоприношения — полный набор всех этих фокусов?

— Что-то из них действует, — сказала миссис Дэн Калтроп. — И нам следует это признать. Я думаю, что подобные вещи в большинстве своем — всего лишь мишура. Но ими создается атмосфера, а атмосфера тоже важна. А главное — глубоко в сердцевине, спрятанное среди всей этой мишуры, имеется что-то, и это что-то действует.

— Что-то наподобие радиоактивных излучений?

— Похоже. Видите ли, ученые ведь все время делают открытия, и опасные в том числе. Какое-нибудь новейшее научное достижение могло быть использовано и не очень щепетильным человеком — для личных нужд. Отец Тирзы, между прочим, был физиком.

— Но что же это? Что? Проклятый ящик? Если б можно было его подвергнуть исследованию! Если б полиция…

— Полиция не станет заниматься исследованиями, при которых необходима конфискация имущества, даже в случаях куда как более ясных.

— А если мне пробраться туда и разбить эту чертову машину?

Миссис Дэн Калтроп покачала головой.

— Судя по тому, что вы мне рассказали, если и были произведены какие-то действенные манипуляции, то в тот вечер.

Схватившись за голову, я застонал.

— Зачем только мы впутались в эту проклятую историю!

— Ваши побуждения были прекрасными, — твердо заявила миссис Дэн Калтроп. — И что сделано, то сделано. Вы узнаете больше, когда Джинджер вам позвонит после ухода доктора. Я думаю, она позвонит по телефону Роды.

Я понял намек.

— Мне лучше вернуться.

— Я веду себя глупо, — неожиданно заявила миссис Калтроп, когда я уже стоял в дверях. — И знаю, что веду себя глупо. Мишура! Мы купились на мишуру! Не могу избавиться от чувства, что мы вообразили себе что-то, что они пожелали нам внушить!

Возможно, она была права. Но что другое можно было вообразить себе на нашем месте, я не знал.

Два часа спустя мне позвонила Джинджер.

— Доктор был, — сказала она. — Казался немного озадаченным, но при этом заявил, что это может быть грипп. Грипп сейчас довольно-таки у многих. Он уложил меня в постель и обещал прислать какое-то лекарство. Температура у меня высокая. Но ведь это же естественно для гриппа, правда?

Несмотря на деланную бодрость, хриплый голос ее звучал потерянно и жалобно.

— Все будет хорошо, — беспомощно сказал я. — Слышите? Все будет хорошо! Вы очень скверно себя чувствуете?

— Ну… температура… ломает всю… все болит… ноги… кожа… Даже прикоснуться больно… И горит…

— Это от температуры, милая! Послушайте, я сейчас приеду! Я уже выезжаю. Немедленно! И не возражайте!

— Хорошо. Я рада, что вы приедете, Марк. Должна признаться, что я оказалась не такой храброй, как думала.

2

Я позвонил Лежену.

— Мисс Корриган заболела, — доложил я.

— Что?

— Что слышали. Она заболела. Она вызвала своего врача. Он говорит, что это, возможно, грипп. Но может быть, и нет. Чем вы могли бы помочь, не знаю. Единственное, что приходит в голову, — это позвать какого-нибудь специалиста, подключить его к этому.

— Какого рода специалиста?

— Психиатра. Или психоаналитика Или психолога. Психо — кого-нибудь! Кто разбирался бы во внушении, гипнозе, «промывке мозгов» и прочих вещах подобного рода. Ведь есть же такие специалисты, правда?

— Конечно есть. Есть. Например, в министерстве внутренних дел один-два человека специализируются в этой области. Я считаю, вы попали в самую точку. Конечно, это может быть и простой грипп, но может быть и связано с каким-то не совсем понятным нарушением психики Тогда, Истербрук, это может оказаться именно тот случай, которого мы все так долго ждали!

В сердцах я бросил трубку. Возможно, мы в результате и узнаем нечто новое о психологическом оружии, но моей-то единственной заботой была Джинджер, храбрая, но напуганная Джинджер. Мы не верили в это по-настоящему, ни она, ни я, а может быть, верили? Нет, конечно, не верили. Для нас это была игра — игра в бандитов и сыщиков. Но оказалось, это не игра. «Бледный конь» доказал свою реальность. Я обхватил голову руками и застонал.

Глава 21 Рассказ Марка Истербрука

1

Последовавшие затем несколько дней я, наверное, никогда не забуду. Они видятся мне теперь как в каком-то калейдоскопе, какие-то разрозненные и бесформенные, то и дело сменяющие друг друга странные картинки… Джинджер забрали в частную лечебницу. Навещать мне ее разрешалось лишь в приемные часы. Личный ее доктор склонен был, как я понимаю, никоим образом не терять самообладания. Он вообще не понимал, почему такая паника. Ему диагноз был совершенно ясен — бронхопневмония[210] как следствие гриппа, но осложненная некоторыми не совсем обычными симптомами, однако, повторял он, «это встречается сплошь и рядом. Ход болезни никогда не бывает типичным. К тому же и антибиотики не на всех действуют».

Без сомнения, все, что он говорил, было верно. Джинджер заболела бронхопневмонией. Ничего таинственного в ее недуге нет. Просто бронхопневмония, в тяжелой форме.

Я повидался с психологом министерства внутренних дел. Маленький, задиристый, как петушок, он раскачивался на носках, посверкивая глазами за толстыми стеклами очков.

Он задал мне бесчисленное количество вопросов, половина из которых показалась мне бессмысленной. Но смысл в них, по-видимому, был, так как на мои ответы он глубокомысленно кивал. Связывать себя каким-либо обязательством он наотрез отказался, что было, вероятно, мудро с его стороны. Отдельные замечания его, как я понял, были на профессиональном жаргоне. По-моему, он попробовал на Джинджер некоторые разновидности гипноза, но, словно по какому-то молчаливому уговору, никто об этом мне почти ничего не рассказывал. Может быть, потому, что рассказывать было практически нечего.

Друзей и знакомых я избегал, хотя такое затворничество делалось все более невыносимым.

В конце концов, когда отчаяние мое достигло крайности, я позвонил Поппи в цветочный магазин. Не согласится ли она куда-нибудь сходить со мной пообедать? Она ответила, что с большим удовольствием.

Я пригласил ее в «Фантази». Поппи весело болтала, и общество ее действовало на меня успокаивающе. Однако пригласил я ее не только для успокоения. Вогнав ее при помощи всяческих деликатесов и приятных напитков в состояние блаженного оцепенения, я начал осторожную разведку. Поппи могла кое-что знать, сама не отдавая себе полного отчета в том, что же именно она знает. Я спросил ее, помнит ли она мою приятельницу Джинджер. Поппи сказала «конечно» и, распахнув свои огромные голубые глаза, спросила, что теперь поделывает Джинджер.

— Она очень больна, — сказал я.

— Бедняжка! — На лице Поппи выразилась максимально доступная ей мера участия, которая была не слишком велика.

— Джинджер впуталась тут в одно дело, — сказал я. — По-моему, она с вами советовалась по поводу него. Дело связано с «Бледным конем» и стоило ей массу денег.

— О, — воскликнула Поппи, еще шире распахивая глаза. — Так это значит вы!

Я не сразу понял, но через минуту сообразил, что Поппи решила, будто я и есть тот самый мужчина, чья больная жена препятствует счастью Джинджер. Сделанное ею открытие о нашем романе так взволновало ее, что она даже забыла испугаться при упоминании о «Бледном коне».

Грудь ее взволнованно вздымалась.

— Подействовало?

— Подействовало, но не совсем так, как надо, — сказал я и добавил: — И умерла собака[211].

— Какая еще собака? — совершенно растерялась Поппи.

Я понял, что, когда беседуешь с Поппи, надо все объяснять на пальцах.

— Эта… штука… она рикошетом подействовала на Джинджер. Вы слышали, чтоб такое и раньше случалось?

Поппи не слышала.

— Конечно, — сказал я, — то, чем они занимаются в «Бледном коне» в Мач-Дипинге… вам ведь известно об этом, не так ли?

— Я не знала, где это находится. Знала, что где-то в деревне…

— Из рассказа Джинджер я как-то не очень понял, что же конкретно они там делают… Она не склонна откровенничать.

Я сделал осторожную паузу.

— Какие-то лучи, что ли… — неопределенно заметила Поппи. — Что-то в этом роде. Направляют космические лучи. — И тут же с готовностью разъяснила: — Ну как русские!

Я решил, что при ее ограниченном воображении сама Поппи до этого додуматься не могла.

— Да, похоже, — согласился я. — Но это может оказаться очень опасным. Я имею в виду — для Джинджер, то, что она заболела.

— Но ведь заболеть и умереть должна была ваша жена, разве не так?

— Да, — сказал я, соглашаясь на роль, уготованную мне сценарием Джинджер и Поппи. — Но что-то, наверное, сработало не так, как надо, и произошла обратная реакция.

— То есть как же это? — Поппи делала невероятные умственные усилия. — Как с испорченным утюгом, когда вас ударяет током?

— Совершенно верно, — сказал я. — Именно так! Не слышали, чтоб и раньше происходили такие вещи?

— Ну, не совсем такие…

— А какие?

— Ну если заказчик не заплатит… потом. Один мой знакомый не захотел платить, — она таинственно понизила голос, — так его в метро убило. Упал с платформы перед приближающимся поездом.

— Это мог быть несчастный случай.

— О нет! — Поппи даже возмутилась от подобной мысли. — Это все они!

Я подлил в бокал Поппи шампанского. Я чувствовал, что сидящая передо мной девушка может оказаться полезной, если удастся извлечь из нее разрозненные сведения, в беспорядке кувыркавшиеся в некой области, именуемой ее мозгом. Усвоила она лишь половину из них и перепутала остальные, и все-таки кое-что она слышала, потому что никого особенно не заботило, что он говорит в ее присутствии, ведь это была «всего лишь Поппи».

Ужасней всего было то, что я не знал, какой бы ей задать вопрос. Попади я впросак, и она в панике затворится, как раковина, и станет играть со мной в молчанку.

— Моя жена, — сказал я, — по-прежнему болеет, но хуже ей не стало.

— Плохо дело, — сочувственно сказала Поппи и отхлебнула шампанского.

— Так как же мне теперь быть?

Поппи явно не претендовала на роль советчицы.

— Видите ли, это ведь Джинджер все… я-то никакие переговоры не вел. Не знаете ли кого-нибудь, с кем мне стоило бы связаться?

— Есть одно место в Бирмингеме, — с сомнением в голосе сказала Поппи.

— Они прикрылись, — сказал я. — А вы не знаете, кто еще в курсе?

— Эйлин Брендон могла бы что-то знать — но нет, не думаю…

Совершенно неожиданное возникновение какой-то Эйлин Брендон встревожило меня. Я спросил, кто такая Эйлин Брендон.

— Это ужас, — сказала Поппи. — Тоска зеленая. Голова прилизана, а туфель на шпильках вообще не носит. Это финиш! — И пояснила: — Я с ней в школе училась. И уже тогда она была жуткой занудой. Она здорово знала географию.

— Какое отношение она имеет к «Бледному коню»?

— Вообще-то никакого. Она о чем-то догадалась. И бросила эту работу.

— Какую работу она бросила? — спросил я озадаченно.

— Работу в ИПС.

— А что такое ИПС?

— Ну, точно я не знаю… Просто ИПС, и все. Какое-то изучение покупателей или исследование потребителей. Маленькая такая фирма.

— И Эйлин Брендон в ней работала? В чем же состояли ее обязанности?

— Просто ходить и задавать вопросы — о зубной пасте, газовых плитах и какими губками кто пользуется. Очень, очень унылая работа, повеситься можно! То есть я хочу сказать, кому это надо?

— По всей вероятности, это надо И ПС.

Я ощутил легкий охотничий зуд. Ведь отец Герман в тот роковой вечер был вызван к женщине, тоже работавшей в подобной фирме. И… да, конечно, на квартиру к Джинджер приходил кто-то в этом же роде.

Выстраивалась некая цепочка.

— Почему же она бросила свою работу? Скучно стало?

— Не думаю. Платили они вполне прилично. Но она вроде бы догадалась о чем-то — что на самом деле все эти расспросы только видимость.

— Ей пришло в голову, что деятельность этой фирмы может быть каким-то образом связана с «Бледным конем»? Так или не так?

— Ну… я не знаю… Возможно, и так… Во всяком случае, теперь она служит в кафетерии возле Тотнем-Кортроуд[212].

— Дайте мне ее адрес.

— Она совершенно не ваш тип!

— Я не куры ей строить собираюсь, — грубо сказал я, — а узнать кое-что о Потребительском Спросе. Подумываю купить акции похожего предприятия.

— А, понятно, — сказала Поппи, вполне удовлетворенная этим объяснением.

Почерпнуть у нее больше было нечего, поэтому мы допили шампанское, и я проводил ее домой и поблагодарил за чудесный вечер.

2

На следующее утро я попытался дозвониться Лежену, но безуспешно. Вместо этого я не без труда, но смог пробиться к Джиму Корригану.

— Что там этот недотепа психолог, которого ты приводил ко мне, а, Корриган? Что он говорит по поводу Джинджер?

— Массу мудреных слов. Но, по-моему, Марк, ты его здорово поставил в тупик. А ведь воспаление легких — болезнь очень распространенная. В ней нет ничего таинственного или необычного.

— Правильно, — сказал я. — И те, кого мы знаем в небезызвестном списке, умерли от бронхопневмонии, гастроэнтерита, паралича, вызванного мозговыми нарушениями, от опухоли мозга, эпилепсии, паратифа и прочих хорошо изученных заболеваний.

— Понимаю твои чувства, но что мы можем сделать?

— Ей хуже, да? — спросил я.

— Ну… в общем, да…

— Надо срочно что-то предпринять.

— Что именно?

— Есть у меня некоторые идеи. Например, отправиться в Мач-Дипинг, заграбастать Тирзу Грей и заставить ее, хорошенько припугнув, снять заклятие или что там она натворила…

— Что ж, это могло бы помочь.

— Или же заявиться к Венейблзу.

— К Венейблзу? — резко спросил Корриган. — Но он то тут при чем? Какая может быть между ними связь? Он же калека.

— Интересно, калека ли. Отправиться бы к нему, сорвать с него этот его плед и посмотреть, на самом ли деле у него ноги не действуют или все это игра!

— Мы это выясняли…

— Подожди. В Мач-Дипинге я случайно наткнулся на этого коротышку-аптекаря, на Осборна. Так вот, я хочу изложить тебе его предположения.

Я обрисовал ему осборновскую версию перевоплощения.

— Чудак человек! — сказал Корриган. — Ему, видите ли, обязательно надо настоять на своем!

— Но, Корриган, скажи мне, разве такое исключено? Ведь это в принципе возможно, разве не так?

После некоторого размышления Корриган медленно произнес:

— Да. Должен согласиться, в принципе возможно. Только многие обязательно были бы об этом осведомлены, и им надо здорово платить, чтобы держали язык за зубами.

— Ну и что? Ведь он же купается в деньгах! Кстати, Лежену не удалось выяснить, откуда они у него?

— Нет. Толком нет. Вынужден в этом тебе признаться. Есть в этом типе что-то подозрительное! Темное у него прошлое. Но все денежные счета у него в полном порядке. А разузнать что-либо без всестороннего расследования невозможно, а на это могут уйти годы. Полиции надо было бы раньше этим заняться. Возможно, он — мошенник, запутавший всех в паутине финансовых тонкостей и сумевший ловко замести следы. По-моему, департамент внутренних налогов давно что-то унюхал насчет Венейблза. Но он ловок — не подкопаешься. А ты считаешь, что он и есть главарь этого бесовского предприятия?

— Да. Считаю. Думаю, что он мозговой центр.

— Может быть. Судя по твоим рассказам, ума у него для этого хватит, согласен. Но сам бы убивать отца Германа он бы не стал! Нанял бы кого-нибудь.

— Может, его уж очень припекло! Возможно, отца Германа надо было срочно заставить замолчать, прежде чем он успел бы сообщить о том, что узнал относительно «Бледного коня» и всех тамошних художеств. А потом…

Я осекся.

— Алло, ты куда пропал?

— Я здесь… Мне тут… пришла в голову одна мысль…

— Какая?

— Еще и сам толком не пойму. О том, что их безопасность могла достигаться одним-единственным путем. Но надо хорошенько поразмыслить. А сейчас должен бежать. У меня свидание в кофейне, в Челси.

— Не знал, что ты такой завсегдатай кофеен Челси!

— Это не совсем в Челси. Это возле Тотнем-Корт-роуд, если уж быть точным.

Положив трубку, я покосился на часы.

Я уже собрался уходить, когда опять раздался звонок.

Я медлил в нерешительности. Наверняка это снова Джим Корриган; хочет узнать поподробнее о том, что за мысль пришла мне в голову.

Продолжать беседу с Джимом мне сейчас было бы крайне некстати. Я двинулся к двери, но телефон все звонил, настойчиво, неотвязно.

Конечно, могли звонить из больницы… от Джинджер.

Нет, я подойду, а то буду терзаться потом неизвестностью. Я нетерпеливо ринулся к телефону, рывком поднял трубку.

— Алло?

— Это вы, Марк?

— Да, кто это?

— Ну конечно же я, — с упреком произнес голос. — Послушайте, мне надо вам кое-что рассказать.

— Ах, это вы! — наконец-то я узнал миссис Оливер. — Знаете, я ужасно спешу. Стою на одной ноге. Я вам потом позвоню.

— Никаких потом, — твердо заявила миссис Оливер. — Вы должны выслушать меня сейчас же. Это важно.

— Ну хорошо, только побыстрее, пожалуйста. У меня свидание.

— Пф, — фыркнула миссис Оливер. — На свидание не грех и опоздать. Привлечете к себе больше внимания.

— Но мне и вправду нужно бежать.

— Послушайте, Марк. Это важно. Я в этом уверена. Это непременно окажется важно.

Я изо всех сил сдерживал раздражение, поглядывая на часы.

— Ну так что?

— У моей Милли тонзиллит[213]. Она очень скверно себя чувствовала и потому уехала в деревню. К сестре.

Я скрипнул зубами.

— Мне ужасно жаль ее, но я действительно…

— Слушайте. Это только пролог. Так на чем я остановилась? Ах да! Милли надо было уехать, и я позвонила в бюро по найму, с которым всегда имею дело. «Регент» — так оно называется. Не устаю удивляться, что за идиотское наименование, прямо как у кинотеатра!

— Ей-богу, мне пора…

— Я спросила, не могли бы они прислать мне кого-нибудь. Они отвечали, что как раз сейчас это очень трудно — фраза, которую они, между прочим, говорят всегда, — но что они постараются…

Никогда еще моя приятельница Ариадна Оливер так меня не бесила.

— Сегодня утром появляется женщина, и кто бы, вы думали, она такая?

— Понятия не имею! Видите ли, я…

— Женщину эту зовут Эдит Биннз — смешное имя, правда? — и вы, оказывается, ее знаете!

— Нет, не знаю. В жизни не слыхал ни о какой Эдит Биннз!

— Да нет же, знаете! И не так давно вы с ней виделись. Она много лет прослужила у вашей крестной, леди Хескет-Дюбуа.

— Ах, вот это кто!

— Да. И она видела вас, когда вы приходили забрать картины.

— Это все, конечно, очень мило, и вам повезло, что это оказалась она. По-моему, она человек верный, надежный и все такое прочее. Тетя Мин так говорила. Но теперь я, право же…

— Неужели так трудно подождать? Я еще не дошла до сути. Она сидела у меня и все говорила о леди Хескет-Дюбуа, о ее роковой болезни, ну и так далее, потому что, знаете, этих женщин хлебом не корми, но дай поговорить о болезнях и смерти, а потом вдруг она возьми и скажи!

— Что скажи?

— Одну вещь, которая сразу привлекла мое внимание. Примерно следующее: «Бедная моя хозяйка, сколько же она вытерпела! Эта штука в голове, новообразование, так они ее называют, а ведь, пока это не случилось, она была совсем здоровая. А в лечебнице-то жалость была и глядеть на нее, волосы ее, такие хорошие, густые седые волосы, она их еще подсинивала аккуратно так, раз в две недели, все повылезли, и вся подушка в волосах была! Волосы лезли прямо пучками!» И тогда, Марк, я вспомнила о моей приятельнице Мэри Делафонтен. У ней ведь тоже выпадали волосы, и еще я вспомнила, что вы мне рассказывали о какой-то девушке в Челси, о том, как она подралась с другой, и та выдирала у нее волосы клочьями. Но волосы так легко не выдираются, Марк! Попробуйте-ка потяните себя за волосы, попробуйте выдрать у себя хоть маленькую прядь с корнями! Попробуйте! И вы увидите! Это неестественно, Марк, что у всех этих людей волосы выпадали клочьями. Неестественно! Видимо, это какая-то новая болезнь — и должна отыскаться причина.

Я сжимал трубку, и голова моя шла кругом. Обрывки самых разных сведений собрались воедино. Рода со своими собаками на лужайке… статья в нью-йоркском медицинском журнале… Конечно… Конечно!

Тут я внезапно понял, что миссис Оливер все еще оживленно лопочет что-то.

— Благослови вас Господи! — сказал я. — Вы прелесть!

Я бросил трубку и тут же вновь поднял ее. Набрав номер, я, по счастью, сразу же услышал голос Лежена.

— Слушайте, — сказал я, — у Джинджер выпадают волосы пучками?

— Как вам сказать… вообще-то, мне кажется, да. Наверное, это от высокой температуры.

— От температуры — держи карман шире! — сказал я. — У Джинджер, как было и у всех остальных, отравление таллием[214]. Молю Бога, чтобы мы еще не опоздали!

Глава 22 Рассказ Марка Истербрука

1

— Еще есть шанс? Она выживет?

Я метался по комнате. Я не находил себе места. Лежен сидя наблюдал за мной. Он был терпелив и участлив.

— Врачи сделают максимум возможного, уверяю вас.

Все тот же ответ! Который ни капельки не утешал.

— Они знают, как лечить отравление таллием?

— Случай нечастый. Но они испробуют все, что только возможно. Если вас интересует мое мнение, то, по-моему, она выдюжит.

Я пожирал его глазами. Как бы узнать, вправду ли верит он тому, что говорит? Не пытается ли просто меня успокоить?

— По крайней мере, подтвердилось, что это действительно был таллий?

— Да, в этом они удостоверились.

— Надо же, к какой банальности свелись все фокусы «Бледного коня»! Яд! Ни колдовства, ни гипнотического воздействия, ни смертоносных лучей, изобретенных нынешней наукой! Примитивное отравление! А она-то мне морочила голову! Лгала в глаза. И наверное, имела еще наглость смеяться исподтишка!

— О ком вы?

— О Тирзе Грей. О том вечере, когда я пил у них чай. Рассуждала со мной о Борджиа, о редких нераспознаваемых ядах, отравленных перчатках и прочей чепухе. «Обыкновенный белый мышьяк, ничего больше» — надо было слышать, с каким пренебрежением она это говорила! И сама же при этом пользовалась ядом… Ах как сложно! Умеют же пускать пыль в глаза! Трансы, белые петухи, жаровня, начертанные колдовские знаки, «переселение» душ, перевернутое распятие — расчет на элементарное суеверие. А их пресловутый «ящик» — еще одна уловка, но уже для шагающих в ногу с веком. Мы теперь не верим в духов, ведьм и наговоры, но легковерны как дети, когда дело доходит до «лучей», «волн» и явлений психики. Держу пари, что этот ящик не более чем набор электрической бутафории, разноцветных лампочек, гудящих проводов и переключателей! И все из-за того, что мы живем в постоянном страхе перед радиоактивными осадками, стронцием и прочими ужасами, мы крайне подвержены внушению в научной упаковке. Все, что они нагородили в «Бледном коне», — чистейшая фальшивка. «Конь» оказался своего рода обманкой, ширмой. Нас отвлекали всякой чертовщиной, чтобы мы не заподозрили ничего иного, никаких действий совсем в другом направлении. Изящество их замысла в том, что он гарантировал им полную безопасность. Тирза Грей могла сколько угодно хвастаться, что сумела подчинить или может подчинить себе потусторонние силы. Ее нельзя было привлечь к судебной ответственности на этом основании, нельзя было судить за убийство. Исследуй кто-нибудь ее «ящик», в нем не нашли бы ничего крамольного. Любой суд вынес бы решение, что все это абсолютная чепуха. И разумеется, был бы совершенно прав.

— Вы думаете, что вся троица — мошенницы? — спросил Лежен.

— Не сказал бы. Я считаю, что Белла искренне верит в свое колдовство. И так же искрения Сибилла. Она действительно прирожденный медиум. Она впадает в транс, а все остальное происходит без нее. Она верит всему, что ей внушает Тирза.

— Стало быть, всем заправляет Тирза? — спросил я, а подумав, добавил: — Заправляет всем, что касается «Бледного коня». Но не она мозговой центр всего предприятия. Тот действует за кулисами. Он все планирует и организует. Да, знаете ли, дело у них налажено отлично. У каждого — своя функция, и никто не лезет в область другого. Брэдли отвечает за финансовую и юридическую сторону. А помимо этого он не разбирается ни в чем и не знает, что делают все прочие. Его услуги щедро оплачиваются, как, впрочем, и услуги Тирзы.

— Довольны, что все это раскрутили?

— Не раскрутил. Пока что не раскрутил. Но мы выяснили главное — способ. Он все тот же, испытанный веками. Простой и грубый. Обыкновенный яд. Старое доброе смертное зелье.

— Что навело вас на мысль о таллии?

— Несколько сопоставленных фактов. Начало всему положила сцена, которую я наблюдал в тот достопамятный вечер в Челси. Девушка, выдиравшая клочья волос у своей соперницы. Слова, сказанные пострадавшей: «Это вовсе не больно», — не были бравадой, как я тогда решил, они были чистой правдой — больно ей действительно не было.

Как-то в Америке мне случилось прочитать статью, посвященную действию таллия. На фабрике один за другим умерли несколько рабочих. Смерть их приписали разнообразнейшим причинам. Среди прочих, если я не ошибаюсь, названы были паратиф, апоплексический удар, алкогольный неврит, паралич, вызванный мозговыми нарушениями, эпилепсия, гастроэнтерит и так далее. Приводился также случай, когда женщина отравила семерых человек. У этих несчастных были диагностированы, среди прочих, опухоль мозга, энцефалит и крупозное воспаление легких. Симптомы, как я понимаю, отличаются большим разнообразием. Первыми признаками могут быть расстройство желудка и рвота, словом, картина отравления. В ряде случаев болезнь может начинаться с болей в костях, объясняемых полиневритом, ревматизмом или полиомиелитом — на одного больного даже нацепили корсет. Иногда наблюдаются нарушения в кожной пигментации.

— Вы сыплете терминами, как медицинский справочник.

— Естественно. Я изучил литературу. Но раньше или позже у всех пострадавших непременно появляется один и тот же симптом. Выпадают волосы. Одно время таллий употребляли для удаления волос, в особенности у детей со стригущим лишаем. Потом это было признано опасным. Но в отдельных случаях его прописывают внутренне, очень тщательно подбирая дозировку в зависимости от веса пациента. А в основном, по-моему, его теперь используют как средство против крыс. Он безвкусен, растворяется в воде и свободно продается в аптеках. В общем, очень «удобное» зелье, главное, чтобы никто не заподозрил отравление.

Лежен кивнул.

— Точно, — сказал он. — Вот почему в «Бледном коне» так настаивали на том, чтобы заказчик держался подальше от намеченной жертвы. При этом условии ни у кого не возникнет подозрения, что дело нечисто. А с чего бы ему возникнуть? Никто из заинтересованных лиц не имеет доступа к еде или питью. Покупка ими таллия, равно как и другого яда, нигде не зарегистрирована. В этом вся и прелесть. Дело же делается кем-то, не имеющим к жертве никакого отношения. Кем-то, кто, как я думаю, лишь однажды возникнув, тут же исчезает с горизонта.

Он помолчал.

— Каковы ваши идеи?

— Идея у меня одна. Все наши случаи объединяет лишь одно — появление какой-нибудь милой, невинного вида женщины с анкетой, распространяемой какой-то статистической организацией.

— Вы считаете, что ад приносит такая женщина? Вместе с образцом товара? Что-то в этом духе?

— Не думаю, чтоб все было так просто, — задумчиво сказал я. — По-моему, эти женщины и сами ни о чем не подозревают. Но каким-то образом они все же в этом участвуют. Может, мы узнаем что-нибудь, поговорив с некоей Эйлин Брендон, которая работает в «Кофе-экспресс» возле Тотнем-Корт-роуд.

2

Эйлин Брендон Поппи описала достаточно точно, с учетом, конечно, вкусов самой Поппи. Ее голова не была похожа ни на пышную хризантему, ни на растрепанное птичье гнездо. Волнистые волосы аккуратно прилегали к голове, косметикой пользовалась она крайне умеренно, а ноги ее были обуты в недорогие, но весьма добротные туфли. Как она нам рассказала, муж ее погиб в автомобильной катастрофе, оставив ее с двумя маленькими детьми. До этой работы она год прослужила в фирме, носящей название «Изучение потребительского спроса». Ушла оттуда по собственному желанию, так как работа ей не нравилась.

— Чем же она вам не нравилась, миссис Брендон?

Вопрос этот задал Лежен. Она подняла на него взгляд.

— Вы инспектор полиции? Верно?

— Совершенно верно, миссис Брендон.

— Вы в чем-то подозреваете фирму?

— Я пытаюсь выяснить, есть ли основания для подобных подозрений. А вы в чем-то подозревали фирму? И потому бросили работу?

— Никаких определенных подозрений у меня не было. И ничего конкретного я вам сообщить не могу.

— Естественно. Мы об этом догадываемся. Нашу беседу мы сохраним в тайне.

— Я понимаю. Но я действительно мало что могу вам рассказать.

— Вы можете рассказать, почему у вас возникло желание бросить работу.

— У меня появилось чувство, что происходит нечто за моей спиной.

— Вы имеете в виду какую-то закулисную деятельность?

— Вроде того. Мне показалось, что все строится не на деловой основе. Я заподозрила, что существует и какая-то другая цель. Но в чем состояла эта цель, я и сейчас не знаю.

Лежен расспросил ее поподробнее о ее конкретных обязанностях. Ей вручались списки проживающих в определенном районе. Ей надлежало навестить этих людей, задать им ряд вопросов и записать ответы.

— И что же подозрительного вы в этом усмотрели?

— По задаваемым вопросам, как мне показалось, невозможно было бы что-то изучать. Они были беспорядочными, почти случайными. Словно… как бы это выразиться… Они служили лишь прикрытием для чего-то другого.

— Имели ли вы какие-нибудь соображения насчет того, в чем может состоять это другое?

— Нет. И это меня очень смущало.

Помолчав, она неуверенно сказала:

— Одно время я думала, а не разведка ли это на местности, не наводка ли для грабителей. Но непохоже, потому что никто меня не спрашивал: ни что в квартирах находится, ни расположение комнат, ни устройство замков, ни в какое время хозяева чаще всего отсутствуют.

— О каких товарах шла речь в анкетах?

— О разных. Иногда о продуктах, крупах, концентратах для кекса. Или о стиральных порошках и других моющих средствах. Иногда о косметике — пудрах, губной помаде, кремах и так далее. Иногда о лекарствах и лекарственных препаратах — разновидностях аспирина, пастилках от кашля, снотворных, тонизирующих средствах, полосканьях и зубных эликсирах, средствах от несварения желудка и так далее.

— От вас не требовалось, — как бы невзначай спросил Лежен, — приносить с собой какие-либо образцы товаров?

— Нет. Никогда.

— Вы только задавали вопросы и записывали ответы?

— Да.

— Для чего нужны были эти анкеты?

— Вот в этом-то и странность. Нам никогда этого не говорили. Предполагалось, что мы должны снабжать информацией какие-то фирмы-производители, но все делалось на удивление непрофессионально. Никакой системы.

— А как вы думаете, может быть, среди вопросов, которые вам полагалось задавать, притаился какой-нибудь один или какая-нибудь группа вопросов, которые и составляли смысл всего, остальное же нужно было просто для камуфляжа?

Нахмурившись, она подумала, а потом решительно кивнула.

— Да, — сказала она. — Это объяснило бы случайность вопросов в анкетах, но я совершенно не представляю себе, какие из этих вопросов можно было бы счесть важными!

Лежен вперился в нее взглядом.

— Должно быть что-то еще, о чем вы умолчали, — мягко сказал он.

— Да в том-то и дело, что больше ничего нет! Я просто чувствовала во всем какую-то фальшь. А потом я поделилась этим с другой женщиной, миссис Дэвис.

— Вы поделились с миссис Дэвис, дальше! — Голос Лежена при упоминании этого имени совершенно не изменился.

— Ей это все тоже не нравилось.

— Почему не нравилось?

— Она что-то подслушала.

— Что именно?

— Я уже сказала, что ничего определенного я не могу вам сообщить. Она не очень распространялась на этот счет. Только сказала, что из подслушанного поняла, что фирма наша — это какая-то банда. «Они не те, за кого себя выдают» — вот что она сказала. И еще сказала: «Ладно, нас это не касается. Деньги тут платят хорошие, и работа не отнимает много времени, кроме того нас не заставляют делать ничего противозаконного, поэтому нам нечего беспокоиться и ломать над этим голову».

— Больше она ничего не сказала?

— Сказала еще одну вещь, но я не понимаю, что это значит. Она сказала: «Иной раз я чувствую себя какой-то Тифозной Мэри»[215]. Я тогда не поняла, о чем она.

Лежен вынул из кармана листок бумаги и протянул ей.

— Вам знакомы какие-нибудь фамилии в этом списке? Вы к кому-нибудь из них заходили? Не помните?

— Вряд ли я вспомню. — Она взяла в руки список. — Встреч было так много… — Скользнув глазами по листку, она замолчала, затем сказала:

— Ормрод.

— Вы помните Ормрода?

— Нет. Но миссис Дэвис однажды упомянула его. Он ведь скоропостижно скончался, да? От кровоизлияния в мозг. Это огорчило ее. Она сказала: «Он был в моем списке две недели назад. Выглядел совершенно здоровым». После этого она и упомянула про Тифозную Мэри. И еще она сказала: «Некоторым из тех, кого я навещаю, словно достаточно разок взглянуть на меня — и они начинают сохнуть, а вскоре им и крышка». Она это со смехом сказала и объяснила случайным совпадением. Но не думаю, чтоб такое совпадение было ей очень приятно, хотя она и уверяла, что не собирается из-за этого переживать.

— А больше она ничего не сказала?

— Ну…

— Расскажите.

— Это было позже. Я некоторое время не видела ее. Но однажды мы встретились в ресторанчике в Сохо. Я рассказала ей, что бросила ИПС и нашла себе другую работу. Она спросила — почему, и я объяснила ей, как неловко себя чувствовала, не понимая, что на самом деле происходит. Она сказала: «Возможно, вы поступили мудро. Но все-таки платят здесь хорошо, а работа много времени не отнимает. В конце концов нам в жизни приходится хватать быка за рога. Мне лично всегда не так уж везло, зачем же думать о других?» Я ответила: «Не понимаю, о чем вы говорите. Что именно вам кажется странным в вашей работе?» А она сказала: «Точно не знаю, но скажу вам, что, по-моему, на днях я признала одного человека. Он выходил из дома, где делать ему было совершенно нечего, и нес мешок с инструментами. Интересно, что ему там понадобилось?» А еще она спросила меня, не доводилось ли мне когда-нибудь встречаться с женщиной — владелицей трактира «Бледный конь». Я спросила ее, при чем тут «Бледный конь».

— И что же она вам ответила?

— Рассмеялась и сказала: «Почитайте Библию». Я не знаю, что она имела в виду, — добавила миссис Брендон. — Больше я ее не видела. Мне неизвестно, где она сейчас, работает ли еще в ИПС или ушла оттуда.

— Миссис Дэвис умерла, — сказал Лежен.

Эйлин Брендон оторопела:

— Умерла! Но отчего?

— От воспаления легких. Два месяца назад.

— Понятно… Как жаль!

— Осталось ли еще что-нибудь, что вы могли бы нам рассказать, миссис Брендон?

— Боюсь, что нет. Я слышала от других упоминания о «Бледном коне», но, стоило начать расспрашивать, они тут же замолкали. С крайне испуганным видом.

Потом смущенно добавила:

— Я не хочу впутываться в какое-нибудь опасное дело, инспектор. У меня на руках двое маленьких детей. И, честно говоря, кроме того, что я вам рассказала, я больше ничего не знаю.

Инспектор Лежен пристально посмотрел на нее и кивком головы отпустил.

— Кое-что новое мы от нее узнали, — сказал инспектор Лежен, когда Эйлин Брендон ушла. — Миссис Дэвис слишком многое пронюхала. Она пыталась закрыть глаза на то, что там делалось, но подозрения ее были весьма основательны, потом она внезапно заболела и на смертном одре послала за священником и рассказала ему все, что знала и что подозревала. Вопрос заключается в том, как много она на самом деле знала. Наш список фамилий, как я полагаю, — это список тех, кого она по долгу службы навещала и кто впоследствии умер. Отсюда замечание ее насчет Тифозной Мэри. И особенно интересно, кого она «признала», кто под видом рабочего выходил из дома, где «делать ему было совершенно нечего», под видом рабочего. Вероятно, этот случай и сделал ее опасной. Если она узнала его, то и он мог узнать ее, поняв к тому же, что она его узнала. Если она сказала об этом отцу Герману, то преступнику жизненно необходимо было заставить священника раз и навсегда умолкнуть, прежде чем тот успел бы передать эти сведения куда следует.

Он взглянул на меня.

— Вы согласны со мной, не правда ли? Так все это, должно быть, и происходило.

— О да, — сказал я, — согласен.

— И вы догадываетесь, что за человек это мог быть?

— Догадываюсь, но…

— Знаю. У нас нет ни малейших доказательств.

Он помолчал. Потом поднялся с места.

— Но мы поймаем этого человека, — сказал он. — Не думайте, что нет! Зная доподлинно, кто это такой, можно многое предпринять. И мы ни перед чем не остановимся!

Глава 23 Рассказ Марка Истербрука

Недели три спустя к главному входу в «Приорс-Корт» подкатил автомобиль.

Из него вышло четверо мужчин: я сам, инспектор полиции Лежен и полицейский сержант Ли. А четвертым был мистер Осборн, с трудом сдерживавший радость и возбуждение от того, что ему разрешили участвовать в операции.

— Только помните, что вы должны помалкивать, — предупредил его Лежен.

— Конечно, инспектор. Вы совершенно можете на меня положиться. Я и слова не вымолвлю.

— Да уж, пожалуйста.

— Я так польщен, в высшей степени польщен, хотя и не совсем понимаю…

Но никто не стал вдаваться в объяснения. Лежен позвонил в дверь и спросил мистера Венейблза. Наша группка, выглядевшая как какая-то делегация, прошествовала в гостиную.

Если Венейблза и удивил наш визит, то виду он не подал. И принял нас в высшей степени галантно. Для лучшего обзора он откатил свое кресло немного назад, и я лишний раз подивился значительности его внешности — кадык, двигавшийся взад-вперед между уголков старомодного воротничка, исхудалый профиль с крючковатым, как клюв у хищной птицы, носом.

— Рад снова видеть вас, Истербрук. Вы прямо переселились в наши края!

В тоне, каким это было сказано, мне почудилась злобная нотка. Он продолжал:

— И, если не ошибаюсь, полицейский инспектор Лежен? Должен сознаться, что заинтригован. У нас такая тишь да гладь, о преступлениях и не слыхивали. И вдруг прибывает полицейский инспектор! Чем могу вам быть полезен, инспектор?

Очень спокойно и даже небрежно Лежен ответил:

— У нас дело, в котором вы можете оказать нам содействие, мистер Венейблз.

— Звучит как в романе, не правда ли? Какого же рода содействия вы от меня ждете?

— Седьмого октября на Уэст-стрит, Паддингтон, был убит приходский священник отец Герман. По моим сведениям, как раз от девятнадцати сорока пяти до двадцати пятнадцати в тот вечер вы находились рядом и, возможно, это видели.

— В то время я находился рядом? Сомневаюсь, сильно сомневаюсь! Насколько я помню, я никогда не бывал в этом районе Лондона. И если память мне не изменяет, меня тогда в Лондоне вообще не было. Я приезжаю туда от случая к случаю на аукционы, а также раз в месяц на медицинский осмотр.

— К сэру Уильяму Дагдейлу с Харли-стрит, если не ошибаюсь?

Мистер Венейблз смерил его холодным взглядом.

— Вы хорошо осведомлены, инспектор.

— Не так хорошо, как следовало бы. Однако я разочарован, что вы не в состоянии оказать мне содействие. А я на вас рассчитывал. Думаю, мне стоит объяснить вам обстоятельства смерти отца Германа.

— Конечно, как вам угодно. До сего времени мне не приходилось слышать об этом человеке.

— Как раз в этот туманный вечер отца Германа вызвали по соседству к одру умирающей. Женщина эта оказалась втянутой в преступную организацию, поначалу совершенно об этом не догадываясь, но потом кое-какие факты вызвали у нее серьезные подозрения. Организация эта занималась устранением неугодных — естественно, за солидное вознаграждение.

— Идею новой не назовешь, — пробормотал Венейблз. — Помню, в Америке…

— Но некоторые особенности их деятельности прецедента не имеют. Начать с того, что устранение это, по-видимому, производилось методами, которые мы могли бы назвать психологическими. В жертве возбуждалось то, что характеризуют обычно как «стремление к смерти».

— И человеку ничего не оставалось, как кончать самоубийством. Разрешите заметить, инспектор, что выглядит это уж слишком просто и забавно, чтоб оказаться правдой.

— Самоубийство тут ни при чем, мистер Венейблз. Намеченная жертва погибала смертью совершенно естественной.

— Ну будет вам, будет! Неужели вы в это верите? Так не похоже на обычную твердолобость полиции!

— Группировалась эта организация, видимо, вокруг усадьбы, называемой «Бледный конь».

— Ах, теперь я начинаю понимать. Так вот что привело вас в наш незатейливый уголок! Тирза Грей и вся эта ерунда! Мне так и не удалось выяснить, верит ли сама она во все это или нет. Но то, что это полная ерунда, несомненно. С ней живет еще ее глупая приятельница — медиум, а местная ведьма готовит ей обеды (вкушать их тоже храбрости надо набраться — того и гляди, подложит отравы в суп!). И вся эта милая троица очень уважаема в округе. Не сочтите за дерзость, но только не говорите мне, что Скотленд-Ярд или те, кто вас послал, принимают ее всерьез!

— Мы действительно принимаем ее всерьез, мистер Венейблз!

— То есть и вправду верите, что высокопарная чушь, которую порет Тирза, впадение в транс Сибиллы и черная магия Беллы могут окончиться для кого-то смертью?

— О нет, мистер Венейблз, причина смерти куда как проще.

Лежен сделал эффектную паузу.

— Причина — отравление таллием.

На какое-то время установилась мертвая тишина.

— Что вы сказали?

— Отравление… солями таллия. Ни больше ни меньше. Единственное, в чем эти умники, — так это прикрытие, а чего уж лучше для прикрытия, как не псевдопсихологический камуфляж с использованием современного научного жаргона, приправленный старинными суевериями! Чтобы отвлечь внимание от элементарного использования яда.

— Таллий. — Мистер Венейблз нахмурился. — Я вроде бы никогда и не слышал о нем.

— Правда? Широко используется против крыс, а иногда в качестве депилатория[216] для детей, больных стригущим лишаем. Покупка трудностей не представляет. Между прочим, пакетик таллия припрятан и в вашей оранжерее.

— В моей оранжерее? Невероятно!

— И тем не менее это так. Мы отдали его на экспертизу.

Венейблз встревожился.

— Кто-то, должно быть, подложил его мне! Я ничего об этом не знаю! Абсолютно!

— В самом деле? Вы ведь состоятельный человек, не правда ли, мистер Венейблз?

— Какое это имеет отношение к предмету нашего разговора?

— Департамент налогов, как я слышал, не так давно докучал вам своими бестактными расспросами? Касательно источника ваших доходов.

— Бич всех проживающих в Англии — это, без сомнения, местная налоговая система. Я серьезно подумываю о том, чтобы перебраться на Бермуды[217].

— Полагаю, что в ближайшее время вам это не удастся, мистер Венейблз.

— Это угроза, инспектор? Если так, то…

— Нет-нет, мистер Венейблз. Это лишь личное мнение. Хотите послушать рассказ о том, как работала эта компания?

— Вам, по-видимому, не терпится мне это рассказать.

— Организовано все очень хорошо. Финансовой стороной занимается выгнанный из корпорации адвокат по фамилии Брэдли. Контора его находится в Бирмингеме. Будущие клиенты заявляются к нему и вступают в деловые отношения. То есть с ними заключается пари, умрет ли тот или иной человек за означенный срок. Мистер Брэдли, страстный любитель пари, обычно настроен в своих прогнозах пессимистически. Клиент же, в свою очередь, смотрит вдаль более лучезарно. Когда мистер Брэдли выигрывает пари, деньги следует платить без промедления — иначе возможны малоприятные осложнения. Этим исчерпывается функция мистера Брэдли — он лишь заключает пари. Просто, не так ли?

Затем настает черед «Бледного коня». Тирза Грей и ее подруги устраивают представление, производящее на клиента должное впечатление. А за кулисами между тем разворачивается следующая незатейливая история.

Несколько женщин, проверенных служащих одной из многочисленных фирм по изучению потребительского спроса посылаются в определенный район с анкетой:

«Какой хлеб вы предпочитаете? Какие предметы туалета, косметику? Какие вы любите успокоительные микстуры, тонизирующие средства, снотворные, чем пользуетесь в случаях расстройства желудка?..» — и так далее. Люди в наши дни привыкли к таким опросам и редко отсылают этих дам прочь.

После чего остается сделать последний шаг — предельно дерзкий и в то же время не требующий никаких особых талантов. Единственный шаг, самолично совершаемый автором изобретенной схемы. Облачившись для этого в комбинезон рабочего эксплуатационной службы, он приходит в жилище жертвы якобы снять показания газового или электрического счетчика. При нем всегда соответствующие документы — на случай, если кто-нибудь попросит их предъявить. Но в большинстве своем люди доверчивы. А цель этого немудреного маскарада проста: подменить что-то из продуктов, которые обычно покупает жертва, на то, что он приносит с собой, с уже подсыпанной отравой и упакованный в точно такой же пакет или коробочку (для этого ему и требовались анкеты!). При этом он постукивает с умным видом по трубам, считывает показания счетчика, проверяет напор воды, но главная его задача — незаметно подсунуть смертоносную отраву. Совершив подлог, он уходит и больше в этом районе никогда не появляется.

В течение нескольких дней после этого ничего не происходит. Но рано или поздно у жертвы проявляются симптомы болезни. Приглашают доктора, но у того нет оснований подозревать что-либо из ряда вон выходящее. Задавая вопросы о том, что в последнее время ел или пил пациент, у него, конечно, не возникает подозрений, так как тот вроде бы не употреблял ничего особенного.

Вы оценили все изящество этой схемы, мистер Венейблз? Единственный, кто знает о действиях главы организации — это сам глава этой организации. Выдать его никто не может.

— Тогда откуда же вы почерпнули столь обширные сведения? — неожиданно вежливым тоном осведомился мистер Венейблз.

— Когда у нас возникают подозрения относительно кого-либо, мы используем разнообразные методы дознания.

— Серьезно? Какие, например?

— Не стоит вдаваться в подробности. Скажу только, что нас часто выручает фотоаппарат. С его помощью мы прибегаем к всевозможным уловкам. Ведь человека можно сфотографировать тогда, когда он об этом даже не подозревает. Мы, между прочим, располагаем превосходными фотографиями некоего рабочего эксплуатационной службы в комбинезоне, газовщика и так далее. Можно использовать накладные усы, вставную челюсть и тому подобное, но в нашем случае этот герой без всякого труда был узнан сначала миссис Марк Истербрук, сиречь мисс Кэтрин Корриган, а потом и некой Эдит Биннз. Опознание — занятная штука, мистер Венейблз! Вот, к примеру, присутствующий здесь джентльмен, мистер Осборн, рвется показать под присягой, что видел, как вы преследовали отца Германа на Бартон-стрит около восьми часов вечера седьмого октября.

— И я действительно видел вас! — Мистер Осборн подался вперед, он весь трясся от возбуждения. — Я тогда же точно описал вас!

— На мой взгляд, даже слишком точно, — сказал Лежен. — Потому что вы не видели мистера Венейблза в тот вечер из дверей вашей аптеки. И вы не стояли в дверях аптеки. Вы сами шли по противоположной стороне улицы вслед за отцом Германом до поворота на Уэст-стрит, а потом вы тоже свернули на Уэст-стрит и убили его.

— Что? — просипел мистер Захария Осборн вдруг севшим голосом.

Это могло показаться смешным. Почему показаться? Это и было смешным. Отвисшая челюсть, блуждающий взгляд…

— Разрешите познакомить вас, мистер Венейблз, с мистером Захарией Осборном, аптекарем, проживавшим некогда на Бартон-стрит, Паддингтон. Вы особенно заинтересуетесь им, когда узнаете, что именно мистер Осборн, за которым мы уже некоторое время ведем наблюдение, опрометчиво подложил пакетик таллиевой соли в вашу оранжерею. Не зная о вашем недуге, он забавлялся тем, что расписывал вас как отъявленного негодяя и, будучи человеком не только упрямым, но и тупым, отказывался в дальнейшем признать, что попал пальцем в небо.

— Тупым? Вы осмелились назвать тупым меня! Да если б вы знали… если б вы имели хоть малейшее понятие, что я сделал… на что я способен… я…

Осборн трясся и брызгал слюной от злости.

Лежен, прищурившись, смерил его оценивающим взглядом. Так рыбак оглядывает пойманную рыбу.

— Не надо было воображать, что вы хитрее всех, — сказал он с укоризной. — Да сиди вы, не высовываясь, в своей аптеке, я бы сейчас не предупреждал вас, что каждое слово, сказанное вами, может быть использовано..

И вот тут мистер Осборн издал вопль — теперь уже отчаянья.

Глава 24 Рассказ Марка Истербрука

— Послушайте, Лежен, мне надо задать вам множество вопросов.

Все необходимые формальности были совершены, и Лежен мог уделить мне время. Мы сидели с ним за двумя большими кружками пива.

— Да, мистер Истербрук? Полагаю, это было для вас неожиданностью.

— Разумеется. Мои мысли сконцентрировались на Венейблзе. А вы ни разу ни о чем мне не намекнули.

— Намеков я не мог себе позволить, мистер Истербрук. Такую игру надо вести, никому не раскрывая карт. В изобретательности им не откажешь. А козырей, надо сказать, у нас было не густо. Потому и пришлось, с помощью Венейблза, устроить это представление. Заманить Осборна, а там неожиданно выложить ему обвинение — чтобы ошеломить! И план удался.

— Он сумасшедший? — спросил я.

— В последнее время он действительно был несколько не в себе. Поначалу, конечно, он был совсем другим, но такие дела, знаете, даром не проходят. Я имею в виду убийства. Чувствуешь себя сильным и неуязвимым. Всемогущим, как Господь Бог. А на самом-то деле ничего подобного. И выясняется, что ты просто-напросто отъявленный мерзавец. И когда тебе это вдруг говорят, твое самолюбие вскипает. Ты начинаешь кричать и нести напыщенную чушь, хвастаясь тем, что сделал и какую хитрость проявил… Словом, вы все это видели.

Я кивнул:

— Значит, Венейблз был с вами в сговоре. Как он отнесся к идее сотрудничества?

— Она, по-моему, позабавила его, — сказал Лежен. — Кроме того, он даже имел дерзость заявить что-то об услуге за услугу.

— Что он хотел сказать этой загадочной фразой?

— Вообще-то я не должен был бы вам этого рассказывать, но только между нами. Восемь лет назад произошла целая серия банковских ограблений. В каждом из них чувствовался один и тот же почерк. И преступникам удалось уйти от ответственности! Ограблением руководил кто-то, не замешанный в самих операциях И этот кто-то заполучил в конечном итоге кучу денег. Определенные подозрения насчет того, кто был этот главарь, у нас имелись, но доказать мы ничего не могли. Он оказался слишком умен для нас. В особенности по части финансов. И у него хватило здравого смысла никогда больше не пытаться повторить свой успех. Больше я ничего не скажу. Он был ловким плутом, но не убийцей. Жизни он никого не лишил.

Я опять вернулся к Захарии Осборну.

— Вы всегда подозревали Осборна? — спросил я. — С самого начала?

— Как вам сказать… Он все время привлекал к себе внимание, — ответил Лежен. — И вправду, сиди он тихонечко в своей аптеке, никому бы и в голову не пришло, что почтенный фармацевт мистер Захария Осборн замешан в это дело. Но сидеть тихонечко, как это ни парадоксально, преступники не хотят. Чего бы проще, казалось, не лезь на рожон! Но им все неймется. И пойди разбери почему.

— Стремление к смерти, — предположил я. — Как раз вписывается в то, о чем говорила Тирза Грей.

— Чем скорее вы выкинете из головы Тирзу Грей и все, что она вам наговорила, тем лучше, — в сердцах сказал Лежен Потом задумчиво добавил: — Нет, по-моему, причина тут — одиночество. Досада, что вот ты такой умный, талантливый, а похвастаться этим некому.

— Вы так и не сказали, когда именно начали подозревать его, — напомнил я.

— Да сразу же, как только он начал врать Мы попросили всех видевших отца Германа в тот вечер прийти дать показания Мистер Осборн дал их, и они были очевидной ложью Он видел человека, шедшего за отцом Германом, и описал его черты, но увидеть все это через улицу в такой туманный вечер было невозможно. Крючковатый нос в профиль он мог еще различить, но кадык он бы никоим образом не увидел. Тут уж он зарвался. Конечно, ложь мистера Осборна могла быть и вполне невинной. Он мог просто пускать пыль в глаза. Этим многие из нас грешат. Однако это заставило меня к нему приглядеться, и он показался мне любопытным типом. С места в карьер начал много рассказывать о себе. Что было весьма неосмотрительно. Обрисовал себя как человека, всегда стремившегося придать себе весу в глазах других. Пойти по стопам отца, став обыкновенным аптекарем, его не устраивало. Он оставил семейное дело и попробовал себя на сцене, видимо, без успеха. Возможно, потому, что не мог довольствоваться простым исполнительством. Никто не должен был диктовать ему, как играть роль! Рассказывая о своей мечте выступить на суде со свидетельскими показаниями против мифического отравителя, который зашел бы за отравой в его аптеку, он, возможно, был, в сущности, искренен. Думаю, что он много размышлял об этом. Но мы, конечно, не знаем, в какой момент его посетила мысль, что он, пожалуй, и сам мог бы стать выдающимся преступником, которого никто никогда не смог бы поймать.

Однако это все домыслы. Вернемся к первому моему разговору с Осборном. Описание человека, увиденного Осборном в тот вечер, заинтересовало меня. Было совершенно очевидно, что он описывает реальное лицо, которое видел когда-то в действительности. Знаете, убедительно придумать облик несуществующего человека чрезвычайно трудно. Глаза, нос, подбородок, фигура и так далее. Попробуйте — и сразу обнаружите, что, сами того не желая, описываете кого-то уже виденного — в трамвае, поезде или автобусе. Осборн описывал человека с довольно необычной внешностью. Полагаю, что он мог увидеть Венейблза в Борнмуте, когда тот ехал в машине, и Венейблз поразил его своим видом; если это так и было, Осборн мог не заметить, что Венейблз калека.

Вторая причина, заставившая меня заинтересоваться Осборном, была его профессия, он же аптекарь. Я думал, что наш список фамилий может иметь отношение к торговле наркотиками. Догадка не подтвердилась, и я выкинул бы мистера Осборна из головы, если б не его настойчивое желание помогать следствию и дальше. Он, по-видимому, хотел знать, каковы наши успехи, что заставило его написать нам и сообщить, будто он видел интересующего нас человека на благотворительном празднике в Мач-Дипинге. Он по-прежнему не догадывался тогда, что Венейблз парализован. Но, даже когда узнал это, у него не хватило здравого смысла затаиться. Его подвело тщеславие. Типичное тщеславие преступника. Ни на минуту он не мог допустить, что дал маху. И, как последний дурак, он продолжал упорствовать, выдвигая одну версию нелепее другой. Я съездил к нему в Борнмут, что оказалось весьма любопытным. Название его усадьбы очень красноречиво. «Эверест» — вот как назвал он свой дом. И повесил в гостиной картину с изображением Эвереста. Он расписывал мне, как интересуется экспедициями на Гималаи. На самом же деле это была всего лишь попытка дешевого каламбура: Эверест[218] — название, связанное с родом его занятий — за хорошие деньги отправлять людей на вечный покой… Сама идея, надо отдать ему справедливость, была великолепна. И устроено все было очень ловко — Брэдли в Бирмингеме, Тирза со своими сеансами в Мач-Дипинге. И кто бы стал подозревать мистера Осборна, никак не связанного с Тирзой Грей, никак не связанного с Брэдли из Бирмингема и никак не связанного с самой жертвой? Что же касается непосредственной механики всего этого дела, то для фармацевта не было ничего проще. В общем, как я уже сказал, если бы только у Осборна хватило здравого смысла затаиться…

— Но что же он делал с деньгами? — спросил я. — Ведь конечной целью его, вероятно, были деньги.

— О да, он делал все ради денег. Без сомнения, тешил себя грандиозными мечтами о путешествиях и развлечениях, которым станет предаваться, когда разбогатеет и будет важной шишкой. Но уж конечно он был непохож на того, кем себя воображал. Думаю, что ощущение собственной силы возрастало у него всякий раз, как он совершал убийство. А раз за разом уходя от правосудия, он словно бы упивался этой силой, и, что еще существеннее, ему нравилось представлять себя на скамье подсудимых. Убей меня Бог, если не так! Как же — главная фигура, все глаза устремлены на него!

— Но с деньгами-то он что делал? — допытывался я.

— О, тут-то все ясно, — сказал Лежен, — хотя я, по-моему, и не догадывался об этом, пока не кинул взгляд на убранство его дома. Он был конечно же очень скуп. Он любил деньги и мечтал о деньгах, но не для того, чтоб их тратить. Дом его был обставлен весьма скромно, вещами, которые он покупал на дешевых распродажах. Он не любил тратить деньги, он просто хотел их иметь.

— Вы хотите сказать, что он клал их в банк?

— О нет, — сказал Лежен. — Я думаю, мы обнаружим их под половицей в этой его усадьбе.

И Лежен, и я помолчали, и в эти минуты я размышлял над странным характером мистера Осборна.

— Корриган, — задумчиво заметил Лежен, — все говорит, что это от какой-то железы и связано не то с ее повышенной активностью, не то с пониженной активностью — так никогда и не могу запомнить. Но я человек простой и потому думаю, что он обыкновенный негодяй. И что меня поражает, я всегда удивляюсь тому, как неглупый человек может вдруг выставить себя таким дураком.

— Отъявленного преступника, — сказал я, — всегда представляют сильной личностью, гением зла.

Лежен помотал головой.

— Вовсе нет, — сказал он. — Ничего от сверхчеловека в злодее нет, он как раз недочеловек. Наш преступник из тех, что хотят придать значительности собственной персоне и терпят поражение, потому что всегда остаются недочеловеками.

Глава 25 Рассказ Марка Истербрука

В Мач-Дипинге все было тихо-мирно. И это очень успокаивало. Рода была занята лечением собак. На этот раз, как я понял, от глистов. Когда я вошел, она подняла на меня глаза и спросила, не хочу ли я ей помочь. Отказавшись, я спросил, где Джинджер.

— В «Бледном коне».

— Что?

— Она сказала, что у нее там какое-то дело.

— Но дом пустует!

— Я знаю.

— Она переутомится! Она еще не совсем поправилась!

— Что ты суетишься, Марк? С Джинджер все в порядке. Видел новую книгу миссис Оливер? «Белый какаду». Она там, на столике.

— Да благословит Господь миссис Оливер! И Эдит Биннз вместе с нею!

— Откуда взялась еще какая-то Эдит Биннз?

— Эта женщина опознала фотографию. И преданно ухаживала за моей покойной крестной.

— Ты словно бредишь. Что с тобой?

Не ответив, я отправился к «Бледному коню». Немного не доходя до него, я встретил миссис Калтроп.

Она бурно меня приветствовала.

— Я всегда знала, что тупа, — сказала она. — Но не знала, до какой степени. Поймалась на мишуру!

И она махнула рукой в сторону бывшего постоялого двора, пустынного и благостного в лучах осеннего солнца.

— Злодейство там и не ночевало, во всяком случае, злодейство в том смысле, как мы это понимали. Никаких сверхъестественных договоров с дьяволом, никакой черной магии во всем ее великолепии. Салонные фокусы ради денег плюс пренебрежение человеческой жизнью. Вот в чем истинное злодейство! И ничего великого и могущественного — все мелко и презренно.

— Вы и инспектор Лежен говорите примерно одно и то же.

— Мне нравится этот человек, — сказала миссис Калтроп. — Но пойдемте в дом и отыщем Джинджер.

— Что она там делает?

— Отчищает что-то.

Мы нырнули в низенькую дверцу. Внутри сильно пахло скипидаром. Джинджер возилась с тряпками и бутылями. Когда мы вошли, она подняла взгляд. Она все еще была очень бледной и худой, обвязанный вокруг головы шарф прикрывал не совсем еще отросшие волосы. Бледная тень прежней Джинджер.

— С ней все в порядке, — сказала миссис Дэн Калтроп, как всегда прочтя мои мысли.

— Глядите! — торжествующе воскликнула Джинджер.

И показала нам старую вывеску, которую реставрировала. Въевшаяся с годами грязь была удалена, и теперь обнаружилась фигура всадника — скалящийся скелет зловеще белел костями.

За моей спиной раздался голос миссис Калтроп, глубокий и звучный, она продекламировала:

— Откровение Святого Иоанна Богослова, глава шестая, стих восьмой: «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним.»

Довольно долго мы молчали, а потом миссис Калтроп, никогда не боявшаяся сказать что-нибудь неуместное, проговорила: «Кончено» — тоном человека, выбрасывающего что-то в мусорную корзину.

— Я должна бежать, — тут же добавила она. — У меня собрание матерей.

В дверях она приостановилась, кивнула Джинджер и неожиданно изрекла:

— Вы станете хорошей матерью.

Джинджер почему-то пунцово покраснела.

— Джинджер, — сказал я, — вы согласны?

— Согласна на что? Стать хорошей матерью?

— Вы знаете, о чем я говорю.

— Может быть, и знаю. Но я хотела бы, чтобы предложение было мне сделано по всей форме.

Я сделал ей предложение по всей форме…

После того, как все было выяснено, Джинджер спросила:

— Ты совершенно уверен, что не хотел бы жениться на этой Термин?

— О Господи! — воскликнул я. — Совсем забыл!

Из кармана я вытащил письмо.

— Получил три дня назад, спрашивает, не хотел бы я пойти с ней в «Олд Вик» на «Бесплодные усилия любви»[219].

Джинджер взяла у меня из рук письмо и порвала его.

— Если ты когда-нибудь захочешь в «Олд Вик», — сказала она, — ты пойдешь туда со мной!

И В ТРЕЩИНАХ ЗЕРКАЛЬНЫЙ КРУГ The Mirror Crack'd from Side to Side 1962 © Перевод под редакцией А ТИТОВА

На паутине взмыл паук, И в трещинах Зеркальный круг. Вскричав: «Злой рок!» — Застыла вдруг Леди из Шалотта[220].

Альфред Теннисон

Глава 1

1

Мисс Джейн Марпл сидела у окна и смотрела в сад. Когда-то этот сад был для нее источником гордости. Когда-то… но не сейчас. Мисс Марпл поморщилась. Заниматься садоводством ей теперь запрещено. Наклоняться нельзя, вскапывать грядки нельзя, высаживать растения нельзя — в лучшем случае можно стричь ветки, и то чуть-чуть. Старый Лейкок приходил сюда три раза в неделю и делал что мог, у нее к нему претензий нет. Но то, что он мог (увы, увы), устраивало лишь его самого, но никак не его нанимательницу. Мисс Марпл точно знала, чего она хочет и когда именно, и давала приходящему садовнику четкие инструкции. Тут старый Лейкок с блеском исполнял отработанный номер — с энтузиазмом соглашался, но поступал по своему разумению.

— Будет сделано, хозяйка, все как вы велите… Мыльнянку[221] посадим сюда, а колокольчики вдоль стены, на той неделе этим сразу и займусь.

Но потом у Лейкока находились всякие отговорки, причем всегда обоснованные, — так капитан Джордж из повести Джером К. Джерома[222] «Трое в одной лодке» изобретал разные причины, мешавшие ему выйти в море. Того всегда не устраивал ветер: то он дул от берега, то, наоборот, к берегу, то приходил с запада, что ненадежно, то с востока — значит, жди беды. Лейкок же все сваливал на погоду. Слишком сухо… слишком влажно… почва раскисла от воды… слегка подморозило. Либо у него находилось какое-то более важное дело (обычно связанное с брюссельской или обычной капустой, эти овощи он был готов выращивать в немыслимых количествах). В садоводстве Лейкок исповедовал собственные принципы, и ни один наниматель, даже самый сведущий, не мог сбить его с панталыку.

Принципы эти были довольно просты: пить побольше чаю, крепкого и сладкого, чтобы воодушевить себя на трудовые подвиги, вдумчиво подметать листья в осеннюю пору, высаживать свои любимые цветы, главным образом астры и шалфей[223], чтобы, как он говорил, «хорошо смотрелось». Конечно же, розы надо опрыскивать, соглашался он, не то их погубит тля, но почему-то всегда мешкал с этим опрыскиванием, а если требовалось перекопать землю под сладкий горошек, незамедлительно следовало: «вы бы, хозяйка, посмотрели, какие сочные стручки выросли у меня в прошлом году! Прямо пальчики оближешь, и никто ничего заранее не перекапывал».

Впрочем, правду говоря, к своим нанимателям Лейкок был привязан, к их садоводческим причудам относился благосклонно (если не приходилось слишком много работать), но предпочтение отдавал овощам, овощи — вот это продукт! Скажем, савойская капуста или, еще лучше, листовая, листья у нее с эдакими завитушками. А цветы — это все баловство, для дамочек, которым время девать некуда. Что же, они в своем праве, надо их уважить — и он радовал сердце нанимательниц, выращивая упомянутые выше астры, шалфей, лобелии[224] и летние хризантемы.

— Я тут работал в Новых Домах. Тоже народ хочет, чтобы садики у них приличный вид имели. Да цветов по-накупили больше, чем надо, вот я кое-что и взял сюда да посадил вместо наших старушек роз — уж больно жалкий вид был у бедняжек.

— Н-да, невесело все это… мисс Марпл отвела глаза от сада и взялась за вязанье.

От фактов не убежишь: Сент-Мэри-Мид уже не та, что была раньше. В каком-то смысле, конечно, изменилось все. Причин можно выискать вдоволь: сделала свое черное дело война (две войны), не та теперь молодежь, женщины перестали заниматься домом и ходят на работу, придумали эти кошмарные атомные бомбы, никуда не годится правительство… Все так, но главное не это: берет свое возраст. Мисс Марпл, весьма разумная пожилая дама, не испытывала на сей счет никаких иллюзий. Удивительно, что именно здесь, в Сент-Мэри-Мид, где она прожила немалую часть жизни, мисс Марпл особенно ощущала бег времени.

Центр деревушки Сент-Мэри-Мид, оплот былого, все там оставалось как прежде. Стояли на месте и «Голубой кабан», и церковь, и дом викария, и гнездышко королевы Анны[225], и георгианские домики, в одном из которых жила мисс Марпл. Стоял на месте и дом мисс Хартнелл, да и сама мисс Хартнелл стояла скалой, отчаянно отражая нападки прогресса. А вот мисс Уэтерби перешла в мир иной, и в ее доме поселился управляющий банком с семьей, провел косметический ремонт, выкрасил двери и оконные наличники в бодренький ярко-синий цвет. Почти во всех старых домах жили теперь новые жильцы, но сами дома мало изменились: новым владельцам было по вкусу, как выражался агент по продаже недвижимости, «очарование былого». Они просто встраивали еще одну ванну с туалетом, обновляли сантехнику и трубы, покупали электроплиты и посудомоечные машины.

Возможно, дома и выглядели как прежде, но вот деревенская улица… Когда в магазинах поменялись хозяева, тотчас повеяло новыми ветрами… пожалуй, слишком уж сильно повеяло. Рыбная лавка изменилась до неузнаваемости: маленькие окошки сменились гигантской витриной, за которой поблескивала свежемороженая рыба. Мясник, впрочем, проявил консерватизм, да и немудрено: хорошее мясо есть хорошее мясо, были бы деньги. Нет денег — бери куски подешевле да пожестче и не жалуйся! Устояла перед натиском прогресса и бакалейная лавка Барнса, за что мисс Хартнелл, мисс Марпл и другие ежедневно благодарили небеса. И обласкают тебя, и на удобный стул возле прилавка посадят, и вежливо спросят, какой кусок бекона вам отрезать, какой сыр, мадам, желаете? А вот в конце улицы, на месте магазина, где мистер Томе когда-то торговал корзинками, сияет стеклом да металлом новехонький супермаркет — сущая анафема для пожилых обитательниц Сент-Мэри-Мид.

«Кругом пакеты невесть с чем, нормальный человек о таком и слыхом не слыхивал, — жаловалась мисс Хартнелл. — Сплошь какие-то полуфабрикаты — изволь этим кормить ребенка на завтрак, а про нормальный бекон с яйцами забудь. И еще — изволь сам брать корзинку да выискивать, что тебе нужно, а оно обязательно расфасовано, да так, что там либо намного больше, чем тебе хочется, либо намного меньше. Пока все найдешь — уйму времени потеряешь. А потом еще выстаивай длинную очередь — платят-то за все сразу, при выходе. Дурость несусветная. Конечно, оно, может, и ничего для людей из Новых Домов…».

На этом месте она останавливалась.

Потому что продолжать не было нужды. «Новые Дома»… И после этих слов «долгая пауза», как теперь повадились писать в газетах. Этими двумя словами было сказано все. И оба слова — с большой буквы.

2

Мисс Марпл раздраженно крякнула. Она снова пропустила петлю. Мало того что пропустила, так еще и не заметила этого. И поняла это только сейчас, когда пришлось считать петли для горловины. Она взяла запасную спицу, поднесла вязанье к свету, натянула его и, волнуясь, стала вглядываться. Но даже новые очки не помогали. Почему? Да все потому же, с горечью подумала мисс Марпл. Пришло время, когда окулисты, со всеми своими богато обставленными приемными, современными инструментами, яркими фонариками, которыми они светят тебе в глаза, и непомерными ценами больше ничего не могут для тебя сделать. Не без грусти мисс Марпл вспомнила, как хорошо она видела еще сравнительно недавно, вот именно, что сравнительно… Занимала выгодную позицию в саду, так что вся Сент-Мэри-Мид лежала перед ней как на ладони, и… ничего не укрывалось от ее проницательного взгляда. А если еще взять бинокль, в который она наблюдала за птицами, весьма полезное занятие, надо сказать, можно было увидеть… Тут мысли перенесли ее в прошлое. Вот Энн Протеже в летнем платьице идет к саду викария. А вот полковник Протеро… бедняга… да, это был занудливый и неприятный тип… но умереть такой смертью… кошмарное убийство…[226] Мисс Марпл покачала головой — в памяти у нее всплыла Гризельда, хорошенькая женушка викария. Ах, милейшая Гризельда… такая преданная… никогда не забывает прислать открытку к Рождеству. А ее красавчик малыш вон какой вымахал, взрослый мужчина, и работа у него прекрасная. Кажется, по инженерному делу. Разбирать на части игрушечные поезда — в детстве это было его любимое развлечение. За домом викария через стену вели ступеньки, а дальше тянулась тропа в поле, там пасся скот фермера Гайлса, а теперь на месте этого поля они, Новые Дома.

А что тут, собственно, такого? — строго спросила себя мисс Марпл. Разве могло быть иначе? Дома были нужны, и они очень удобные, насколько ей известно. «Плановая застройка», или как там ее?.. Хотя непонятно, почему все кварталы, как один, называются «клоуз»[227]. «Обри-клоуз», «Лонгвуд-клоуз», «Грэндисон-клоуз» и так далее. Тоже мне, «клоузы». Мисс Марпл знала, что такое «клоуз». В свое время ее дядя был каноником[228] в Чичестерском соборе[229]. Когда она ребенком навещала его, жили они именно в «клоузе».

Точно так же Черри Бейкер всегда называла почему-то холлом старомодную, заставленную мебелью залу мисс Марпл. «Это не холл, Черри, а зала», — мягко поправляла ее мисс Марпл. И Черри, женщина молодая и добрая, великодушно старалась это запомнить, хотя это чинное слово казалось ей очень забавным, и «холл» время от времени все равно срывался у нее с языка. В конце концов они сошлись на «гостиной». Мисс Марпл относилась к Черри очень хорошо. Черри была замужем за неким Бейкером и жила в Новых Домах. Она была одной из тех молодых женщин, которые предпочитали отовариваться в супермаркете и катали тележки с продуктами по тихим улочкам Сент-Мэри-Мид. Все проворные и прилично одетые. С аккуратно уложенными кудряшками. Они громко смеялись и весело болтали друг с другом. Этакая не знающая горя стайка птиц. Вероломный кредит ставил им одну ловушку за другой, и, хотя их мужья неплохо зарабатывали, им всегда требовались дополнительные средства. Поэтому они и нанимались кухарить или убирать по дому. Черри была отменной кухаркой, да и умом ее Бог не обидел, она исправно и толково отвечала на телефонные звонки и быстро находила неточности в приходящих на дом счетах. А вот выбивать матрацы… к этому она относилась без большого энтузиазма… что же касается мытья посуды… мисс Марпл всегда отворачивалась, когда проходила мимо двери в буфетную, где Черри действовала по своему методу: складывала в раковину все подряд, обильно посыпала мыльным порошком и включала воду. Мисс Марпл потихоньку изъяла из каждодневного пользования старый вустерский[230] чайный сервиз и убрала его в угловой шкафчик, откуда он теперь извлекался лишь по особым случаям. А на каждый день купила современный, с бледно-серым рисуночком на белом фоне и безо всякой позолоты, которая все равно смылась бы в злосчастной раковине.

Да, раньше старательности было больше — гораздо больше… Взять хотя бы верную Флоренс, этакую гренадершу в фартуке… или Эми, Клару, Элис, «милейших служаночек», девочек из приюта Сент-Фейт, они проходили у нее «выучку», а потом разъезжались кто куда, где побольше платят. По большей части это были простушки, у многих вечный насморк, а у Эми было явно что-то не то с головой. Они сплетничали и щебетали с другими служанками в деревне, прогуливались с помощником хозяина рыбной лавки, или с младшим садовником из Госсингтон-холла, или с кем-то из бакалейного магазина мистера Барнса — у него было полно молоденьких продавцов. Мисс Марпл с любовью вспоминала о своих подопечных: сколько детских костюмчиков она связала для их будущих отпрысков! Они не так умело обращались с телефоном, да и с арифметикой у них было плоховато. Зато посуду они мыли отменно, а постель застилали и вовсе на «отлично». Они не могли похвастать образованием, но с хозяйством управлялись ловко. А нынче работать по дому приходят все больше образованные — не странно ли? Студентки из-за рубежа, девушки, снимающие жилье напополам с подружкой, университетские тоже подрабатывают — на каникулах. И молодые замужние женщины, вроде Черри Бейкер, живущие в районах новой застройки, где все какое-то сомнительное, даже названия кварталов.

Конечно, остались люди подобные мисс Найт. Эта последняя мысль пришла внезапно — над головой раздались шаги мисс Найт, и стеклянные подвески светильников на каминной полке предупреждающе зазвенели. Мисс Найт, совершив обряд дневного сна, собиралась приступить к другому обряду — дневной прогулке. Через минуту она спустится вниз и зайдет спросить, не нужно ли мисс Марпл чего-нибудь в городе. При воспоминании о мисс Найт мысли мисс Марпл потекли по проторенному руслу. Конечно, со стороны ее дорогого племянника Реймонда это очень великодушно, и мисс Найт — сама доброта, и обострение бронхита не прошло для мисс Марпл бесследно, и доктор Хейдок твердо заявил — мало, чтобы кто-то просто к ней заглядывал, она вообще не должна находиться в доме одна, и все же… Тут она остановилась. Ибо дальше неизбежно мысленно добавляла: «Будь это не мисс Найт, а кто-то другой…» Но у пожилых дам в наши дни выбор, как известно, весьма ограничен. Верные служанки нынче перевелись. Если заболеешь по-серьезному, к тебе, может, и пришлют хорошую сиделку, разумеется, за большие деньги, и пойди еще ее найди, а нет — ложись в больницу. Но когда кризис минует, можешь рассчитывать только на мисс Найт и ей подобных.

Собственно, в таких как мисс Найт нет ничего плохого, одна беда — уж больно они тебя раздражают. Они полны доброты, готовы одаривать своих подопечных заботой и любовью, ублажать их, постоянно им улыбаться, сюсюкать с ними — словом, обращаться с ними как с умственно отсталыми детьми.

«Но, — сказала себе мисс Марпл, — при всем моем преклонном возрасте я пока еще не впала в детство».

В эту секунду, как обычно, слегка запыхавшись, в комнату, сияя, влетела мисс Найт. Это была крупная, слегка оплывшая жиром женщина пятидесяти шести лет от роду. Желтоватые седые волосы уложены в довольно замысловатую прическу, очки, заостренный нос, на губах добродушная улыбка, а ниже — чуть скошенный подбородок.

— А вот и мы! — лучась от радости, шаловливо воскликнула она, дабы рассеять сумеречную грусть оставленного на ее попечение божьего одуванчика. — Надеюсь, мы уже подремали?

— Лично я вязала, — ответила мисс Марпл. — И пропустила петлю, — добавила она с легким смущением, презирая себя за свою рассеянность.

— Ах, дорогая моя, — посетовала мисс Найт. — Ну ничего, мы скоро это поправим, правда?

— Вы поправите, — уточнила мисс Марпл. — Я, увы, на это уже не способна.

Ядовитые нотки в ее голосе остались незамеченными. Мисс Найт, как всегда, была рада помочь.

— Ну, вот, — сказала она вскоре. — Пожалуйста, дорогая. Теперь все в порядке.

Мисс Марпл ничего не имела против, когда ее называли «дорогой» (или даже «дорогушей») зеленщица или девушка из магазина канцтоваров, но «дорогая» из уст мисс Найт раздражало ее до крайности. Еще одно неудобство, с которым дамам в возрасте приходится мириться. Она вежливо поблагодарила мисс Найт.

— А теперь я сделаю маленький топ-топ-топ, — бодрым голосом доложила мисс Найт. — Туда и назад.

— Вы уж гуляйте сколько хотите, прошу вас, — сказала мисс Марпл вежливо и вполне искренне.

— Нет, дорогая, как я могу надолго оставлять вас одну? Вдруг вы захандрите?

— Уверяю вас, мне это не угрожает, — успокоила ее мисс Марпл. — Я, пожалуй, — она прикрыла глаза, — немножечко вздремну.

— Вот и прекрасно, дорогая. Что-нибудь принести?

Мисс Марпл открыла глаза и задумалась.

— Зайдите в «Магазин Лонгдона» и узнайте, готовы ли занавески. Да разве купите еще один моток голубой пряжи у миссис Уисли. А в аптеке — таблетки из черной смородины. И поменяйте книгу в библиотеке — но возьмите, пожалуйста, только что-нибудь из моего списка. В прошлый раз они всучили какую-то жуть. Я не добралась даже до середины.

Она достала книгу под названием «Весна просыпается».

— Ах, дорогая, дорогая! Неужели вам не понравилось? Я думала, вы будете в восторге. Такая трогательная история.

— И, если это для вас не слишком далеко, может быть, вы дойдете до «Халлетса» и посмотрите, нет ли у них сбивалки для яиц — но только не с ручкой, а чтобы сбивала сверху вниз.

(Она прекрасно знала, что в «Халлетсе» этих сбивалок нет и в помине, но это был самый дальний магазин в пределах разумного.)

— Если я вас не слишком обременяю… — смущенно добавила мисс Марпл.

Но мисс Найт совершенно искренне ответила:

— Ни в коем случае. Все сделаю с превеликим удовольствием.

Мисс Найт обожала ходить по магазинам. Это позволяло ей быть в курсе всех деревенских новостей. Там часто встречаешь знакомых, и можно с ними поболтать, посплетничать с продавщицами, ну и, разумеется, посмотреть, что, где и почем. На все эти приятные занятия с чистой совестью можно потратить довольно много времени, — все-таки тебя послали по делу.

И мисс Найт, бросив последний взгляд на хрупкую старушку, мирно сидевшую у окна, радостно выпорхнула из комнаты.

Выждав несколько минут — вдруг мисс Найт вернется за сумкой, кошельком или носовым платком (она вечно что-то забывала и возвращалась) — и придя в себя после легкого перенапряжения (не так-то просто было дать мисс Найт столько ненужных поручений), мисс Марпл деловито поднялась, отложила в сторону вязанье и целеустремленной походкой направилась в холл. Там она сняла с вешалки летнее пальто, взяла стоявшую тут же палку, сменила шлепанцы на уличные туфли. И через боковую дверь вышла из дому.

«Ее не будет как минимум полтора часа, — прикинула мисс Марпл. — Да, именно так, ведь сейчас по магазинам ходят все Новые Дома».

Мисс Марпл представила себе, как мисс Найт в «Магазине Лонгдона» ведет обреченные на провал переговоры насчет занавесок. И она угадала. В эту самую минуту мисс Найт восклицала:

— Конечно, я и сама была уверена, что они еще не готовы! Но раз старушка попросила, я сказала, хорошо, пойду и проверю. Бедные старички, что им осталось в этой жизни? И если уж у них есть какие-то желания, надо им потакать. Тем более она такая лапочка. Уже немножко с чудинкой, но куда деваться? Возрастное. Какой прелестный у вас матерьяльчик! А другие цвета есть?

Таким приятным образом мисс Найт провела около двадцати минут. Когда она наконец ушла, старшая продавщица заметила, слегка фыркнув:

— Немножко с чудинкой? Вот уж ерунда. Мисс Марпл всегда была в здравом уме и трезвой памяти, была и есть.

После этого она занялась молодой покупательницей в узких брючках и парусиновой курточке, той требовалась пластиковая занавеска с крабами для ванной.

Между тем мисс Марпл предалась своему любимому занятию.

«Эмили Уотерс, вот кого мне напоминает мисс Найт, — констатировала она с удовольствием, ибо всегда радовалась, когда находила в людях какие-то схожие черты. — Тоже куриные мозги. Минуточку, что же случилось с Эмили?»

Да ничего особенного. В свое время она едва не обручилась с викарием, но лишенный страсти роман совсем зачах через несколько лет. Впрочем, Бог с ней, с этой ее компаньонкой. Мисс Марпл сосредоточилась на предметах, непосредственно ее окружавших. Она быстро прошла по саду, заметив краешком глаза, что Лейкок подстриг ее старые розы так, как можно стричь разве что гибридные чайные… Нет, нет, не стоит из-за этого расстраиваться и вообще отвлекаться, зачем портить себе настроение? Ведь ей предстоит прогулка без сопровождающих — какое наслаждение! Вдруг с ней что-нибудь приключится? Она повернула направо, прошла в ворота дома викария, потом тропинкой по саду, взяла чуть правее. Ступеньки через стену теперь уступили место воротам на шарнирах, за ними тянулась асфальтированная дорожка. Дальше — аккуратный мостик через ручей, а по ту сторону ручья, где когда-то на поляне паслись коровы, раскинулись Новые Дома.

Глава 2

Видимо, схожие чувства испытывал Колумб, когда отправился открывать новые миры. Мисс Марпл перебралась через мостик и вскоре — пройдя несколько минут по дорожке — оказалась на улице под названием Обри-клоуз.

Разумеется, мисс Марпл видела Новые Дома со стороны Маркет-Бейсинг-роуд, то есть видела ряды ладных и аккуратных построек, с телеантеннами на крышах, с дверьми и оконными наличниками, выкрашенными в голубое, розовое, желтое и зеленое. Но до сих пор район был для нее лишь определенным контуром на карте поселка, не более. Она там не была, не ведала, что он собой реально представляет. И вот она здесь, своими глазами видит этот возникший из небытия прекрасный сказочный мир, совершенно чуждый всему, что ей дотоле было известно. Прямо игрушка, макет, возведенный из детских кубиков. Неужели все это — настоящее?

Да и люди не такие, к каким она привыкла. Дамы в брючках, зловещего вида молодые парни и мальчишки, у пятнадцатилетних девчонок груди такие, что одежда вот-вот треснет по швам. Было во всем этом что-то ужасно порочное. Мисс Марпл неспешно ковыляла по улице, и никто не обращал на нее внимания. Она повернула на углу Обри-клоуз и оказалась на Дарлингтон-клоуз. Она с жадностью вслушивалась в обрывки разговоров между молодыми мамашами с колясками, между девицами и парнями, между зловещего вида стилягами (наверняка все они — стиляги, так, кажется, называют записных модников), которые перебрасывались зловещими репликами. Матери выходили на ступеньки и звали своих детей, а те, как водится, занимались тем, чем не велено. Вот уж кто не меняется, так это дети. И слава Богу. Тут она заулыбалась, ибо в голове ее, как обычно, стали возникать аналогии.

Вот вылитая Кэрри Эдвардс. А вон та брюнетка невероятно напоминает дочку Хуперов… и семейная жизнь этой девочке так же не удастся, как не удалась Мэри Хупер… Ну-ка, а что там за мальчишки? Этот, темноволосый, похож на Эдуарда Лика, все кому-то угрожает да ерепенится, но на самом деле вреда от него никакого… если разобраться, хороший парнишка… а тот, светловолосый, — точь-в-точь Джош, сын миссис Бедуэлл. Очень славные, и тот, и другой. А вот этому, что похож на Грегори Биннса, не позавидуешь. Небось и у него мамаша не подарок…

Она свернула на Уолсингем-клоуз, настроение у нее поднималось с каждой минутой.

Новый мир, в сущности, ничем не отличался от старого. Да, дома здесь другие, улицы почему-то называются «клоузы», другой стиль одежды, по-другому звучат голоса… но люди все те же… те же, что везде. Да и темы разговоров такие же, разве что манера говорить немного иная.

Увлекшись своим исследованием, мисс Марпл немного сбилась с пути и снова оказалась на краю жилого массива.

Она стояла на углу Каррисбрук-клоуз, улица эта была застроена лишь наполовину. У окна второго этажа почти готового дома стояла молодая пара. Молодые люди обсуждали свои насущные проблемы, и их голоса были слышны и внизу.

— Согласись, Харри, дом расположен прекрасно.

— Тот был не хуже.

— Здесь на две комнаты больше.

— За них, между прочим, надо платить.

— Этот дом мне нравится больше.

— Еще бы!

— Слушай, не порть мне настроение. Знаешь ведь, что сказала мама.

— Твоя мама всегда что-нибудь говорит.

— Оставь мою маму в покое. Где бы я была без нее? Она, кстати, вполне могла показать коготки, если хочешь знать. И дело бы кончилось для тебя судом.

— Ну, хватит, Лили.

— И прекрасный вид на холмы. И даже можно увидеть… — Она высунулась из окна, выгнулась налево. — Можно увидеть водохранилище… Она еще больше подалась вперед, совсем забыв, что поверх подоконника — только слабо закрепленные доски. Под тяжестью ее тела доски разошлись и вывалились наружу, увлекая девушку за собой. Она вскрикнула, пытаясь удержать равновесие:

— Харри!

Молодой человек стоял в одном или двух футах у нее за спиной… Он словно окаменел. Потом шагнул вперед…

Девушка, сделав яростное усилие, ухватилась за стену и выпрямилась.

— Уф! — От испуга у нее даже перехватило дыхание. — Чуть не выпала. А ты почему меня не подхватил?

— Все вышло так быстро. Да ладно, все же в порядке.

— В порядке! Говорю тебе, я чуть не вывалилась. А джемпер, посмотри, во что превратился.

Мисс Марпл пошла было дальше, но потом, движимая импульсом, решила вернуться.

Лили уже вышла на улицу и ждала молодого человека, который запирал дом.

Мисс Марпл подошла к ней и негромко, но решительно заговорила:

— На вашем месте, голубушка, я бы не стала выходить за этого человека. Вам нужен тот, на кого можно опереться в минуту опасности. Простите меня за эти слова, но я не могла вас не предостеречь.

И зашагала прочь, а Лили уставилась ей вслед.

— Да какого…

Подошел ее молодой человек.

— Что она тебе сказала, Лил?

Лили открыла было рот — и закрыла.

— Предостерегала меня, как цыганка, вот что… — Она окинула его задумчивым, оценивающим взглядом.

Тем временем мисс Марпл, жаждавшая поскорее скрыться из виду, свернула за угол и, споткнувшись о камень, упала.

Тут же из ближайшего дома выбежала женщина.

— О, как же вы так неудачно? Не ушиблись?

И она с рвением, пожалуй даже чрезмерным, обхватила мисс Марпл и, приподняв, поставила на ноги.

— Ничего не сломали? Ну и слава Богу. Такое потрясение. Вам надо прийти в себя.

Голос у нее был громкий, дружелюбный. А сама — пухлая дородная брюнетка лет сорока, в волосах пробивалась седина, глаза голубые, а рот — большой и броский, слегка ошеломленной мисс Марпл даже показалось, что в нем чересчур много блестящих белых зубов.

— Зайдите ко мне, вам необходимо передохнуть. Я приготовлю вам чашечку чаю.

Мисс Марпл поблагодарила ее. Позволила провести себя через голубую дверь в маленькую комнату, заставленную стульями и диванами с кретоновой обивкой.

— Ну вот, — сказала ее новая знакомая, усаживая мисс Марпл в кресло с подушками. — Располагайтесь поудобнее, а я поставлю чайник.

И вихрем выметнулась из комнаты, в которой сразу стало как-то покойно и тихо. Мисс Марпл набрала полные легкие воздуха, выдохнула. Ушибиться она не ушиблась, но потрясение испытала, это точно. В ее возрасте падать довольно опасно. Впрочем, если повезет, виновато подумала она, мисс Найт об этом не узнает — незачем. Мисс Марпл осторожно пошевелила руками и ногами. Кажется, ничего страшного. Теперь главное — добраться до дому. Может, после чашечки чаю…

В ту же секунду появилась чашка чаю. Вместе с четырьмя плитками сдобного печенья на блюдечке. И все это — на подносе.

— Пожалуйста. — Хозяйка водрузила поднос на маленький столик перед мисс Марпл. — Давайте я вам налью. И сахара надо побольше.

— Мне без сахара, спасибо.

— Нет-нет, как раз с сахаром. У вас же шок. В войну я работала за границей в «Скорой помощи». Сахар прекрасно помогает взбодриться. — Она положила в чашку четыре куска и принялась энергично помешивать ложечкой. — А теперь проглотите это — и будто родитесь заново.

Мисс Марпл послушно ей повиновалась.

«Добрая женщина. Кого-то она мне напоминает… Кого же?»

Улыбнувшись, она сказала:

— Большое спасибо, вы очень великодушны.

— Ну, какие пустяки. Подумаешь, побуду немного ангелом-хранителем. Обожаю помогать людям. — Послышался легкий скрип калитки, и хозяйка выглянула в окно. — А вот и муж пришел. Артур, у нас гостья.

Она вышла в холл и вернулась с Артуром, который с озадаченным видом воззрился на мисс Марпл. Он был очень худощав и бледен и довольно медлителен.

— Эта дама упала — прямо у наших ворот, вот я и пригласила ее зайти.

— Ваша жена так добра, мистер…

— Бэдкок.

— Мистер Бэдкок. Боюсь, я причинила ей много хлопот.

— Ну, для Хетер это не хлопоты. Делать людям добро — для нее удовольствие. — Он с любопытством взглянул на мисс Марпл. — Вы куда-то шли?

— Нет, просто гуляла. Я живу в Сент-Мэри-Мид, рядом с домом викария. Меня зовут Джейн Марпл.

— Вот это да! — воскликнула Хетер. — Так вы и есть мисс Марпл! Я про вас слышала. Вы — специалист по убийствам.

— Хетер! Что такое ты…

— Ну, ты прекрасно меня понял. В смысле — по расследованию убийств. Правда?

Мисс Марпл скромно пробормотала, что раз-другой имела отношение к подобным расследованиям.

— Я слышала, что в вашей деревне тоже случались убийства. На днях в клубе «Бинго» об этом говорили. Кого-то убили в Госсингтон-холле. Ни за что бы не переехала в дом, где кого-то убили. Там наверняка привидения.

— Но убийство произошло не в Госсингтон-холле. Туда просто перетащили тело.

— А нашли его в библиотеке, на коврике перед камином, так?

Мисс Марпл кивнула.

— Надо же! Может, об этом даже фильм будут снимать. Может, потому Марина Грегг и купила Госсингтон-холл.

— Марина Грегг?

— Да. Вместе с мужем. Забыла его фамилию… то ли продюсер, то ли режиссер… зовут Джейсон, а фамилия выскочила из головы. А Марина Грегг не женщина, а просто чудо! Последние годы она, правда, почти не снималась, много болела. Но и сейчас ей равных нет, я так считаю. Вы видели ее в «Карманелле»? А в «Цене любви», в «Марии, королеве Шотландии»? Она уже не очень молода, но для настоящей актрисы возраст не помеха. Я всегда была ее поклонницей. В детстве если у меня и был кумир, так это она. Я была на седьмом небе от счастья, когда для «Службы скорой помощи святого Иоанна» на Бермудах организовали большой благотворительный вечер, и открывать его должна была Марина Грегг. Я чуть с ума не сошла от радости, и вдруг в день концерта у меня температура, и доктор говорит: «Надо лежать». Но я решила — нет, так просто не сдамся. Да и чувствовала я себя совсем неплохо. В общем, поднялась, посильнее, чем обычно, напудрилась — и туда. Ей меня представили, мы с ней минуты три поговорили, она даже дала мне автограф. В общем, чудесней не придумаешь. Я тот день никогда не забуду.

Мисс Марпл пристально посмотрела на нее.

— Надеюсь, на вашем здоровье… это никак не отразилось? — встревоженно спросила она.

Хетер Бэдкок засмеялась.

— Нисколечко. В жизни не чувствовала себя лучше. Я считаю, если хочешь чего-то добиться, надо рискнуть. Я всегда так и делаю.

И она снова засмеялась — резко, громогласно, весело.

— Если Хетер что взяла в голову, ее не остановишь, — восхищенно произнес Артур Бэдкок. — И все ей сходит с рук.

— Элисон Уайлд, — удовлетворенно кивнув, пробормотала мисс Марпл.

— Пардон? — не понял мистер Бэдкок.

— Нет, ничего. Просто я когда-то знала эту женщину.

Хетер вопросительно посмотрела на нее.

— Вы мне ее напомнили, вот и все.

— Правда? Надеюсь, это была милая женщина.

— Очень, очень милая. — Мисс Марпл призадумалась. — Добрая, пышущая здоровьем, жизнерадостная.

— Но хоть какие-то недостатки у нее были? — засмеялась Хетер. — У меня есть.

— Видите ли, у нее всегда была настолько определенная точка зрения, что порой она не замечала, как то или иное явление могут воспринимать другие.

— Вот и ты как-то в войну пустила в дом семью, которая лишилась крова, а они забрали наши чайные ложки и скрылись, — вставил Артур.

— Ну, Артур, как же я могла их не впустить! Это было бы не по-христиански.

— Между прочим, это было фамильное серебро, — с тоской в голосе напомнил мистер Бэдкок. — Восемнадцатый век. Принадлежало бабушке моей матери.

— Дались тебе эти старые ложки, Артур. Уж давно пора про них забыть.

— Боюсь, я не из тех, кто быстро забывает.

Мисс Марпл задумчиво посмотрела на него.

— А чем сейчас занимается ваша знакомая? — поинтересовалась Хетер, скорее из вежливости.

Мисс Марпл ответила не сразу.

— Элисон Уайлд? Она… умерла.

Глава 3

1

— Я так рада, что вернулась, — призналась миссис Бэнтри. — Хотя, чего греха таить, время провела прекрасно.

Мисс Марпл понимающе кивнула и приняла из рук подруги чашку чаю.

Когда несколько лет назад скончался полковник Бэнтри, его жена, миссис Бэнтри, продала Госсингтон-холл и прилегающий к нему довольно большой участок земли, оставив себе лишь Истлодж, прелестный домик с портиком, но начисто лишенный удобств — жить в нем отказывался даже садовник. Миссис Бэнтри наполнила его всем необходимым для современной жизни, подстроила кухню новейшего типа, подвела воду и электричество, сделала ванную и туалет. Пришлось выложить за все это немалые деньги, но попытка жить одной в Госсингтон-холле обошлась бы ей несравненно дороже. В то же время она сохранила полную независимость, сад на три четверти акра в изящном кольце деревьев и с полным правом шутила: «Теперь пусть делают в Госсингтоне что хотят, я ничего не увижу и буду жить спокойно».

В последние годы она много путешествовала, навещая детей и внуков в разных частях земного шара, изредка возвращаясь назад, чтобы насладиться уединением собственного дома. Тем временем и сам Госсингтон-холл несколько раз менял хозяев. Его превратили было в семейную гостиницу, но эта затея провалилась, потом дом стал собственностью четырех человек сразу, новые хозяева сделали из него четыре квартиры и вскорости переругались. Наконец, дом решило купить министерство здравоохранения для каких-то не вполне ясных целей, и в итоге Госсингтон-холл ему не понадобился. Он был снова перепродан — и именно эту сделку обсуждали сейчас две подруги.

— Слухи до меня, конечно, дошли, — говорила мисс Марпл.

— Естественно, — отвечала миссис Бэнтри. — Ведь ходили даже разговоры, что здесь поселится Чарли Чаплин[231]со всеми своими детьми. Вот уж было бы развлечение на славу; увы, это была всего лишь сплетня. Теперь точно известно, что жить здесь будет Марина Грегг.

— До чего она была хороша собой, — со вздохом произнесла мисс Марпл. — По сей день помню все ее ранние фильмы. «Перелетные птицы» с этим красавчиком, Джоэлом Робертсом. А какой она была Марией в «Марии, королеве Шотландии». Или «Как колосья на ветру» — вроде бы обычная сентиментальная история, но я этот фильм могла смотреть и смотреть. Господи, как давно все это было.

— Да, — согласилась миссис Бэнтри. — Сколько же ей сейчас? Как думаете? Сорок пять? Пятьдесят?

Видимо, все-таки ближе к пятидесяти, прикинула мисс Марпл.

— А она последнее время где-нибудь снималась? Я ведь теперь в кино почти не хожу.

— Разве что в эпизодах, — сказана миссис Бэнтри. — Она уже давно не звезда. И потом, у нее ведь было нервное расстройство. После очередного развода.

— Еще бы, — протянула мисс Марпл. — Они мужей меняют как перчатки. Утомишься тут.

— Я бы так не смогла, — заявила миссис Бэнтри. — Влюбляешься в человека, выходишь за него замуж, привыкаешь к нему, вьешь уютное гнездышко — и на тебе, все насмарку и начинай сначала! Даже в голове не укладывается.

— Тут я лучше помолчу, — потупив взор и смущенно кашлянув, промолвила мисс Марпл. — Ведь я замужем никогда не была. Хотя, мне кажется, этих кинозвезд можно пожалеть.

— Они, наверное, ничего с этим поделать не могут, — неопределенно заметила миссис Бэнтри. — Ведь у них такая жизнь. У всех на виду. Я с ней встречалась, — добавила она. — С Мариной Грегг, когда была в Калифорнии.

— И как она выглядела? — с интересом спросила мисс Марпл.

— Очаровательная женщина, — сказала миссис Бэнтри. — Такая естественная, прямо дитя природы. — Она задумчиво добавила: — Это, конечно, все благоприобретенное.

— Что именно?

— Да это самое — умение вести себя как дитя природы. Сначала этому учишься, а потом вживаешься в образ и уже из него не выходишь. Только представьте, какой это кошмар — все время помнить о приличиях, не иметь возможности закричать в голос: «Да оставьте вы меня, ради Бога, в покое!» Я бы сказала, что все эти их вечеринки, где спиртное льется рекой, все эти их оргии — просто самозащита.

— У нее, кажется, было пять мужей? — спросила мисс Марпл.

— Как минимум. Один в ранней молодости, его можно и не считать, потом какой-то иностранец, то ли принц, то ли граф, потом этот киноактер, звезда… Роберт Траскотт, да? Газетчики постарались, раздули вокруг них шумиху — безумная любовь. Но идиллия продлилась всего четыре года. Потом появился Айседор Райт, драматург. Тут все было глубоко и серьезно, у нее даже родился ребенок… видимо, она всегда хотела ребенка… даже почти усыновила нескольких беспризорников… в общем, на сей раз все было по-настоящему. Газетчики — снова тут как тут. Материнство с большой буквы. А потом оказалось, что ребенок — то ли дебил, то ли псих, то ли еще что-то такое… тут-то у нее и случилось нервное расстройство, она начала принимать наркотики… отказываться от предложений… и скоро совсем перестала сниматься.

— Вижу, вы про нее многое знаете, — заметила мисс Марпл.

— Естественно, — сказала миссис Бэнтри. — Я заинтересовалась ею, когда она купила Госсингтон. Нынешний брак она заключила года два назад, и вроде бы сейчас она снова в норме. Он продюсер… или режиссер? Все время путаю. Он был влюблен в нее, когда они были молодые, но тогда он ничего из себя не представлял, так что… А теперь, насколько я знаю, он очень знаменит. Как его фамилия? Джейсон… Джейсон, а вот дальше… Джейсон Хадд? Нет, кажется, Радд. Да, Радд. Они купили Госсингтон, потому что неподалеку находится киностудия, — она засомневалась, — «Элстри»?

Мисс Марпл покачала головой.

— Не думаю. «Элстри» находится где-то на севере Лондона.

— Это совсем новая студия. «Хеллингфорт» — вот как она называется. Что-то финское в названии, правда? Милях в шести от Маркет-Бейсинга. Марина Грегг будет сниматься в фильме про Елизавету Австрийскую[232].

— Надо же, сколько вам всего известно, — отметила мисс Марпл. — Вы все это узнали в Калифорнии?

— Не совсем, — призналась миссис Бэнтри. — Обо всем этом пишут разные диковинные журналы, которые я читаю у моей парикмахерши. Вообще-то я этих звезд все время путаю, но Мариной Грегг и ее мужем я заинтересовалась — ведь они купили Госсингтон! А в этих журналах чего только не прочтешь! Там небось и вполовину правды нет… ну, в лучшем случае, четверть. Я не верю, что Марина Грегг — нимфоманка[233], что пьянствует, да и наркотики она скорее всего не принимает, вполне возможно, ей просто понадобилось передохнуть, а никакого нервного расстройства и в помине не было! А вот то, что она будет здесь жить, — правда.

— Я слышала, она переезжает на следующей неделе, — сообщила мисс Марпл.

— Так скоро? Я знаю, что двадцать третьего она дает в Госсингтоне большой благотворительный прием для службы «Скорой помощи святого Иоанна». Дом как следует отремонтировали?

— Переделали почти все, — сказала мисс Марпл. — Наверное, проще и дешевле было бы этот дом снести и на его месте построить новый.

— Ванных комнат добавили?

— Я слышала, целых шесть. Во дворе — пальмы. И бассейн. И окна во всю стену, чтобы было красивее, а стену между кабинетом вашего мужа и библиотекой сломали и сделали одну большую комнату — музыкальную.

— Бедный Артур, наверное, в гробу переворачивается. Вы же помните, как он ненавидел музыку. Что называется, медведь на ухо наступил. Помню, с каким лицом он сидел в опере, когда нас туда вытаскивал какой-нибудь наш друг. Он еще придет к ним в белом саване. — Она смолкла, потом вдруг спросила: — Никто не намекал, что в Госсингтоне могут быть привидения?

Мисс Марпл покачала головой.

— Их там нет, — с уверенностью сказала она.

— Слух-то все равно можно распустить, — заметила миссис Бэнтри.

— Никто таких слухов не распускал. — Мисс Марпл помолчала, потом добавила: — Люди ведь не дураки. Особенно в деревнях.

Миссис Бэнтри метнула взгляд на собеседницу.

— Вы всегда придерживались этой точки зрения, Джейн. И я считаю, с полным на то основанием.

Она неожиданно улыбнулась.

— Марина Грегг спросила меня, очень мягко и тактично, не буду ли я страдать, видя, как в моем доме живут чужие люди. Я успокоила ее — это меня ничуть не огорчит. Пожалуй, она мне не поверила. Но ведь Госсингтон, кстати говоря, не был нашим домом, вы же знаете, Джейн. Мы здесь не родились, не выросли, — а это самое главное. Когда Артур отошел от дел, мы просто купили этот дом, не последнюю роль сыграло и то, что в этих краях хорошая охота и рыбалка. Помню, еще думали, ну, с этим домом у нас не будет ни забот, ни хлопот! Надо же так заблуждаться! Одних коридоров да лестниц сколько! И всего четверо слуг. Всего! Вот это были денечки, ха-ха! — Ни с того ни с сего она перескочила на другую тему: — Как же это вас угораздило упасть? Эта ваша Найт не должна была отпускать вас одну!

— Мисс Найт тут ни при чем. Я послала ее по магазинам, надавала всяких поручений, а сама…

— Решили от нее улизнуть? Понятно. В вашем возрасте, Джейн, играть в такие игры не стоит.

— А как вы об этом узнали?

Миссис Бэнтри ухмыльнулась.

— В Сент-Мэри-Мид все тайное быстро становится явным. Ваши слова. Я узнала от миссис Миви.

— Миссис Миви? — озадаченно переспросила мисс Марпл.

— Она приходит ко мне каждый день. Живет в Новых Домах.

— A-а, в Новых Домах.

Последовала обычная выразительная пауза.

— А что вы делали в Новых Домах? — полюбопытствовала миссис Бэнтри.

— Глазела по сторонам. Хотелось посмотреть, что там за люди.

— И что там за люди?

— Да самые обыкновенные. Даже не знаю, разочаровало это меня или успокоило.

— Наверное, разочаровало.

— Нет. Скорее, успокоило. Это позволяет… как бы сказать… выявить определенные типажи… и когда что-то случается… сразу понимаешь, почему и по какой причине.

— Что-то… вы имеете в виду убийство?

Казалось, мисс Марпл шокирована.

— Вы почему-то считаете, что я только об убийствах и думаю.

— Бросьте, Джейн. Вам давно пора прямо заявить: «Да, я специалист в области расследования убийств». Почему вы этого стесняетесь?

— Потому что никакой я не специалист, — с жаром возразила мисс Марпл. — Просто я немного разбираюсь в человеческой природе, но это так естественно — я ведь всю жизнь прожила в маленькой деревне.

— В этом, пожалуй, что-то есть, — задумчиво сказала миссис Бэнтри, — хотя, конечно, многие с вами и не согласятся. К примеру, ваш племянник Реймонд всегда говорил: эта деревушка — застойное болото.

— Мой дорогой Реймонд. — Мисс Марпл явно была готова простить ему все его прегрешения. — Он такой добрый. Это ведь он нанял мисс Найт.

При упоминании мисс Найт мысли ее сразу потекли по другому руслу, она поднялась и сказала:

— Пожалуй, пора домой.

— Надеюсь, вы не пешком отправились в такую даль?

— Нет, конечно. Я приехала в Инче.

Эта несколько загадочная фраза была, однако, встречена с полным пониманием. В давно ушедшие времена мистер Инч был владельцем двух экипажей, которые встречали поезда на местной станции, а также «вызывались» местными дамами, когда им предстоял визит на чаепитие к соседям, а порой необходимо было сопровождать на танцы своих легкомысленных дочерей, поддавшись их уговорам. С годами Инч, краснолицый весельчак семидесяти с лишком лет, уступил место сыну, известному как «молодой Инч» (тогда ему было сорок пять). Старый Инч тем не менее продолжал возить тех пожилых дам, которые считали его сына слишком молодым и безответственным. Шагая в ногу со временем, молодой Инч сменил гужевой транспорт на автомобильный. Но в технике он был не очень силен, и настал час, когда дело Инчей перешло к некоему мистеру Бардуэллу. Но название фирмы — «Инч» — осталось. В один прекрасный день и мистер Бардуэлл передал бразды правления мистеру Робертсу, но в телефонной книге официальное название осталось прежним — «Таксомоторы Инча». И пожилые обитательницы здешних краев, отправляясь в какой-нибудь вояж, по инерции говорили, что едут «в Инче», будто они были библейскими Ионами[234], а Инч — библейским китом.

2

— Приходил доктор Хейдок, — укоризненно доложила мисс Найт. — Я сказала ему, что вы отправились чаевничать к миссис Бэнтри. Он обещал заглянуть завтра.

Она помогла мисс Марпл освободиться от верхней одежды.

— А теперь, надо думать, мы устали, — побранила она мисс Марпл.

— Вы, может, и устали, — ответствовала мисс Марпл. — А я — нет.

— Устраивайтесь поуютнее у камина, — пригласила мисс Найт, как обычно, не обращая особого внимания на реплики хозяйки. («То, что лопочут эти старушки, можно пропустить мимо ушей. Ублажать их — вот что главное!»). А что вы скажете о чашечке «овалтина»?[235] Или «хорликса» [236]для разнообразия?

Мисс Марпл поблагодарила и сказала, что предпочитает бокальчик сухого хереса. У мисс Найт вытянулось лицо.

— Даже не знаю, что на это скажет доктор, — недовольно заметила она, вернувшись с бокалом.

— Завтра утром обязательно его спросим, — пообещала мисс Марпл.

Наутро мисс Найт встретила доктора Хейдока в холле и стала что-то взволнованно ему нашептывать.

Пожилой доктор вошел в комнату, потирая руки, — утро выдалось прохладное.

— А вот и доктор к нам пришел, — радостно сообщила мисс Найт. — Позвольте ваши перчатки, доктор?

— Ничего, пусть лежат здесь, — откликнулся Хейдок, легкомысленно бросая их на стол. — Сегодня, знаете ли, морозец. Пощипывает.

— Бокал хереса? — предложила мисс Марпл.

— Я тут слышал, вы пристрастились к спиртному. Пить в одиночку негоже.

Графин и бокалы уже стояли на маленьком столике возле мисс Марпл. Мисс Найт удалилась из комнаты.

Доктор Хейдок был старым и добрым другом. Он почти перестал практиковать, но своих давних пациентов навещал.

— Говорят, вы тут изволили упасть, — сказал он, опустошив бокал. — Так, знаете ли, не пойдет, годы уже не те. Имейте в виду. К тому же вы категорически отказались вызывать Сэндфорда.

Сэндфорд был напарником Хейдока.

— Но ваша мисс Найт все равно его вызвала — и была совершенно права.

— Да ничего со мной не случилось — отделалась небольшим синяком и легким испугом. Доктор Сэндфорд так и сказал. Вполне могла подождать, пока вы вернетесь.

— Поймите простую вещь, дорогая моя. Я ведь не вечный А Сэндфорд, позвольте вам доложить, куда образованнее меня Первоклассный доктор.

— Все молодые доктора одинаковы, — высказала свою точку зрения мисс Марпл. — Померяют тебе давление и, что бы у тебя ни было, пропишут гору таблеток, которые теперь шлепают на конвейере. Они очень красивые! Розовые, желтые, коричневые. Медицина нынче как супермаркет — все в броской упаковке.

— Вот пропишу вам пиявки, да слабительное из александрийского листа, да разотру камфарным маслом, тогда будете знать.

— Это я и сама делаю, когда меня слишком уж донимает кашель, — сказала мисс Марпл. — Очень помогает.

— Просто нам не нравится стареть, вот и все, — мягко произнес Хейдок. — Лично мне это очень не нравится.

— По сравнению со мной вы просто юноша, — попыталась подбодрить его мисс Марпл. — А меня то, что мы стареем, не огорчает. Скорее, огорчают связанные с этим проблемы.

— Кажется, я вас понимаю.

— Совершенно нельзя побыть одной! Выбраться в одиночку на прогулку — проблема! Даже вязанье — оно всегда было для меня такой отрадой, я ведь в этом — смею заметить — настоящая мастерица. А сейчас все время петли пропускаю — и часто даже этого не замечаю.

Хейдок задумчиво посмотрел на нее. Потом подмигнул.

— Всегда можно взглянуть на вещи с другой стороны.

— В смысле?

— Не можете вязать, для разнообразия начните распускать связанное. Пенелопа[237] поступала именно так.

— Боюсь, у меня с ней мало общего.

— Но ведь развязывать сложные узлы вы умеете?

Он поднялся.

— Мне пора. Знаете, что бы я вам прописал? Этакое симпатичное смачное убийство.

— Ну, это уж вы хватили!

— А что? Впрочем, ввязываться основательно совсем необязательно. Вспомните старину Холмса[238]. Меня всегда привлекала его методика. Увы, она отошла в прошлое. Но его самого будут помнить долго.

После ухода доктора в комнату сразу ворвалась мисс Найт.

— Ну вот, — проворковала она, — теперь мы заметно повеселели. Доктор рекомендовал тонизирующее средство?

— Он рекомендовал мне убийство, говорит, что оно меня взбодрит.

— То есть хороший детективный роман?

— Нет, — ответила мисс Марпл. — Самое настоящее убийство.

— Господи! — воскликнула мисс Найт. — Да где же его взять, настоящее убийство? В наших-то тихих краях?

— Убийства совершают, — сказала мисс Марпл, — где угодно.

— Разве что в Новых Домах? — предположила мисс Найт. — Тамошние молодые модники наверняка ходят с ножами.

Но убийство было совершено не в Новых Домах.

Глава 4

Миссис Бэнтри отступила на несколько шагов, оглядела себя в зеркало, чуть поправила шляпку (вообще-то шляпки она носила крайне редко), натянула дорогие кожаные перчатки, вышла из своего жилища и тщательно заперла за собой дверь. Последние дни она жила в радостном предвкушении надвигающегося важного события. После ее разговора с мисс Марпл прошло около трех недель. Марина Грегг с мужем прибыли в Госсингтон-холл и более или менее там обосновались.

Сегодня там должно было состояться собрание тех, кто готовил благотворительный прием в пользу службы «Скорой помощи святого Иоанна». Миссис Бэнтри не входила в состав организационного комитета, но получила записку от Марины Грегг с приглашением прийти на чай перед собранием. В записке упоминалась их встреча в Калифорнии, а подписана она была так: «С искренней симпатией, Марина Грегг». Текст был не отпечатан на машинке, а написан от руки. Вполне естественно, миссис Бэнтри была обрадована и польщена. Как ни крути, знаменитая кинозвезда — это знаменитая кинозвезда, а пожилые дамы, хоть и блистают на местном небосклоне, прекрасно понимают, что в мире подлинных звезд их сияние весьма тускло. Поэтому миссис Бэнтри напоминала сейчас ребенка, предвкушающего нечто особенно приятное.

Миссис Бэнтри шла по подъездной дорожке, и ее проницательные глаза не пропускали ничего вокруг, отмечая все новое. Все здесь заметно посвежело и стало более пышным с тех пор, как дом обрел нового владельца. Да, удовлетворенно пробурчала себе под нос миссис Бэнтри, новые хозяева на ремонт не поскупились. С дорожки не был виден сад с цветочными клумбами, и этому миссис Бэнтри тоже порадовалась. В те далекие дни, когда она жила в Госсингтон-холле, цветочный бордюр был предметом ее гордости. Ах, какие у нее росли ирисы! Лучших не было во всем графстве! Да, ей есть что вспомнить, есть чем гордиться.

Остановившись перед новой, блестевшей от свежей краски дверью, она нажала на кнопку звонка. Дверь, к удовольствию миссис Бэнтри, открылась в ту же секунду. На пороге стоял дворецкий, не иначе как из Италии. Он провел гостью прямо в комнату, когда-то служившую библиотекой полковнику Бэнтри. Ее, как уже знала миссис Бэнтри, объединили с кабинетом. Результат оказался впечатляющим. Стены были обшиты панелями, пол выстлан паркетом. В одном конце комнаты стояло роскошное фортепьяно, у стены разместился высококлассный стереопроигрыватель. Другой конец комнаты представлял собой небольшой остров — персидские ковры, чайный столик, несколько кресел. Возле столика сидела Марина Грегг, а у камина, облокотившись на полку, стоял мужчина… кажется, большего уродства миссис Бэнтри не встречала… во всяком случае, таково было первое впечатление.

Примерно за минуту до того, как миссис Бэнтри позвонила в дверь, Марина Грегг мягко, однако же настойчиво увещевала мужа:

— Этот дом — то, что мне нужно, Джинкс. То, что нужно. Именно этого мне всегда хотелось. Тишина. Английская тишина и английский сельский пейзаж. Я знаю, что смогу здесь жить хоть до конца своих дней. И жить мы будем на английский манер. В пять часов — китайский чай из моего старинного сервиза. Будем смотреть из окна на эти лужайки и английский цветочный бордюр. Наконец-то я обрела дом, я это чувствую. Здесь я смогу бросить якорь, жить спокойно и счастливо. Это место станет моим домом. Так говорит мой внутренний голос. Домом.

И Джейсон Радд (жена звала его Джинкс) улыбнулся в ответ. Это была улыбка согласия, но снисходительная и в меру сдержанная, потому что все это он слышал не впервые. Может быть, на сей раз ее мечта сбудется? И именно здесь Марина Грегг действительно обретет свой дом? Кто знает… ведь она такая восторженная… И поначалу ей всегда кажется: наконец-то она нашла то, что нужно. Своим низким голосом он произнес:

— Великолепно, милая. Просто великолепно. Я рад, что тебе здесь нравится.

— Нравится? Да я в полном восторге! Ты ведь тоже?

— Конечно, — заверил ее Джейсон Радд. — Конечно.

А что, подумал он про себя, дом и в самом деле неплох. Добротный, выстроен на века, этакий уродец в викторианском стиле. Но, безусловно, дает ощущение надежности. Он, конечно, был фантастически неудобен, но это в основном удалось устранить, теперь жить здесь вполне можно. И совсем неплохо время от времени сюда возвращаться. Если повезет, Марине это место года два, а то и два с половиной не надоест. Что же, поглядим…

Марина с легким вздохом произнесла:

— Так прекрасно снова ощущать себя здоровой. Здоровой и сильной. Способной управляться со всеми житейскими проблемами.

Он снова поддержал ее:

— Конечно, милая, конечно.

Вот в эту минуту дверь открылась, и итальянец-дворецкий ввел миссис Бэнтри.

Марина Грегг приветствовала ее со всем очарованием, на какое была способна. Она вышла вперед, простерла руки, говоря, как счастлива снова видеть миссис Бэнтри. Надо же, чтобы так совпало: два года назад они случайно познакомились в Сан-Франциско, а теперь она и Джинкс купили дом, когда-то принадлежавший миссис Бэнтри! Она надеется, нет, правда, она очень надеется, что миссис Бэнтри не сильно огорчилась из-за того, как они все тут перекроили и перестроили, уж пусть милейшая миссис Бэнтри не считает их злодеями, которые ворвались в ее жилище.

— Что вы, более замечательного события, чем ваш приезд, в этом доме еще не случалось, — с радостной улыбкой сказала миссис Бэнтри, глядя в направлении камина.

Марина Грегг тут же спохватилась:

— Вы ведь с моим мужем не знакомы? Джейсон, это миссис Бэнтри.

Миссис Бэнтри не без интереса взглянула на Джейсона Радда. Кажется, первое впечатление — в жизни не видела более уродливого мужчины! — ее не обмануло. До чего необычные у человека глаза! Как глубоко посажены! Пожалуй, такие ей не встречались. Глубокие недвижные озера — так могла бы написать о них какая-нибудь авторша дамских любовных романов. Черты его лица были какие-то рубленые, почти до смешного непропорциональные. Нос вздернутый — кажется, вымажи его красной краской, и вот тебе, пожалуйста, нос клоуна. И рот клоунский — большой и грустный. То ли в нем сейчас клокотал гнев, то ли он всегда выглядит, будто переполнен гневом, — сразу не определишь. Но вот он заговорил, и голос оказался на удивление приятным. Низшим и певучим.

— О муже, — сказал он, — она всегда вспоминает в последнюю очередь. Но я готов присоединиться к словам моей супруги: мы очень рады, что принимаем вас здесь. Надеюсь, у вас нет ощущения, что все должно быть наоборот.

— Если вы считаете, что выдворили меня из моего родного дома, — сказала миссис Бэнтри, — выбросьте это из головы. Этот дом никогда не был мне родным. Я не нарадуюсь, что в свое время сумела от него избавиться. Очень уж он был обременителен! Сад я любила, но дом причинял мне уйму хлопот. Я его продала и прекрасно себя чувствую, езжу за границу, навещаю моих замужних дочерей, внуков и подруг во всех частях земного шара.

— Дочерей, — повторила Марина Грегг. — У вас, наверное, и сыновья есть?

— Два сына и две дочери, — сообщила миссис Бэнтри. — И разбросало их по всему свету. Один сын в Кении, другой в Южной Африке. Одна дочка в Техасе, а другая, слава Богу, в Лондоне.

— Четверо, — подытожила Марина Грегг. — Четверо. А внуки?

— Пока девять. Быть бабушкой — это так замечательно, — призналась миссис Бэнтри. — Никакой родительской ответственности. Можешь их баловать сколько душе угодно…

Джейсон Радд перебил ее.

— Боюсь, солнце светит вам прямо в глаза, — сказал он, подошел к окну и поправил занавески. Вернувшись, попросил: — Расскажите нам о вашей замечательной деревне. — И передал ей чашку чаю.

— Угощайтесь, пожалуйста, берите горячую лепешку, или бутерброд, или кусочек торта? У нас итальянка повариха, всякие пирожные и торты — ее стихия. Мы, знаете ли, уже привыкли чаевничать по-английски, в пять часов.

— Чай, кстати говоря, восхитительный, — похвалила миссис Бэнтри, потягивая ароматный напиток.

Марина Грегг улыбнулась — кажется, вполне искренне. От Джейсона Радда не укрылось, что минуту назад ее пальцы стали нервно подергиваться — теперь они успокоились. Миссис Бэнтри смотрела на хозяйку дома с неподдельным восхищением Вершина славы Марины Грегг пришлась на пору, когда объем груди, талии и бедер еще не имел решающего значения. Никто не назвал бы ее «секс-бомбой», «несравненным бюстом», «королевскими бедрами». Она была изящной, стройной и гибкой. Овал лица и строение головы вызывали в памяти образ Греты Гарбо[239]. В свои фильмы она привнесла не просто волнующую сексуальность, но и обаяние личности. Внезапный поворот головы, взмах ресниц над обворожительными, загадочными глазами, легкое подрагивание рта — и зрители вдруг оказывались в плену очарования, и будоражили их вовсе не правильные черты лица, но некая магия плоти, застававшая их врасплох. Подобную магию она излучала и сейчас, хотя это не так бросалось в глаза. Как многие актрисы, она умела отключать свой шарм, если того хотела. Могла уйти в себя, замкнуться, быть тихой или отстраненной, на горе восторженным поклонникам. И вдруг — неуловимый жест, внезапная улыбка — и магия этой удивительной женственности снова пленяла вас.

Одной из ее лучших работ в кино была роль в «Марии, королеве Шотландии», и, наблюдая сейчас за Мариной Грегг, миссис Бэнтри вспомнила именно этот образ. Потом перевела взгляд на мужа Марины. Он тоже не сводил с жены глаз, совсем забыв, что они не одни, и его лицо ясно отражало его чувства. Господи, пробормотала про себя миссис Бэнтри, да он ее обожает.

Почему это так ее удивляет? Ну конечно: пресса так расписывает и обсасывает романы кинозвезд, их преданность друг другу, что, увидев нечто подобное, не веришь собственным глазам. Растроганная, она произнесла:

— Я очень надеюсь, что вам здесь понравится. Рассчитываете обосноваться здесь надолго?

Марина повернула голову и широко распахнула глаза, всем своим видом выражая удивление.

— Я хочу остаться здесь навсегда, — сказала она. — Разумеется, мне придется часто уезжать. Это естественно. В следующем году, например, мне предстоят съемки на севере Африки, хотя это еще не решено. Но мой дом будет здесь. И возвращаться я буду сюда. Возвращаться буду только сюда. — Она вздохнула. — И это прекрасно. Наконец-то обрести настоящий дом, куда тебя тянет, словно магнитом.

— Понимаю, — сказала миссис Бэнтри, хотя сильно усомнилась в словах актрисы. Вряд ли такое возможно.

Есть люди, которым стать на якорь просто не суждено. Марина Грегг как раз такая.

Миссис Бэнтри снова украдкой бросила взгляд на Джейсона Радда. Сейчас он не хмурился. Нет, он улыбался, улыбка эта была очень милой, и неожиданной, и в то же время грустной. Видно, и он не очень-то верил порывам своей жены.

Открылась дверь, и в комнату вошла женщина.

— Бартлетты просят вас к телефону, Джейсон, — сообщила она.

— Пусть перезвонят.

— Они говорят, что-то срочное.

Он вздохнул и поднялся.

— Позвольте познакомить вас с миссис Бэнтри, — представил он. — Элла Зелински, моя секретарша.

— Выпейте чашку чаю, Элла, — пригласила Марина, когда Элла Зелински кивнула гостье и с улыбкой пробормотала дежурное: «Рада с вами познакомиться».

— Бутерброд, пожалуй, съем, — сказала Элла. — А чай — без меня.

Элла Зелински выглядела лет на тридцать пять. На ней был хорошо сшитый костюм, блузка с гофрированным воротником — эта женщина явно была уверена в себе. Коротко подстриженные черные волосы открывали широкий лоб.

— Я слышала, вы здесь жили, — обратилась она к миссис Бэнтри.

— С тех пор много воды утекло, — ответила та. — Я продала дом после смерти мужа, а потом тут сменилось несколько хозяев.

— Миссис Бэнтри вполне по душе все, что мы тут понатворили, — объявила Марина.

— Я была бы очень разочарована, если бы вы ничего здесь не поменяли, — воскликнула миссис Бэнтри. — Я ведь вся извелась от любопытства — как тут теперь и что. Вы даже не представляете, какие слухи ходят по деревне.

— Понятия не имела, что в этой стране так трудно заполучить водопроводчиков, — сказала мисс Зелински, с деловым видом откусывая от бутерброда. — Правда, я не очень этим занималась, — добавила она.

— Не скромничайте, Элла, — возразила Марина. — Вы занимались всем. И персоналом, и сантехникой, и спорами со строителями.

— Об окнах во всю стену в этой стране будто и слыхом не слыхивали. — Элла взглянула на окно. — Но вид, надо сказать, отменный.

— Типично английский сельский пейзаж, просто прелесть, старая добрая Англия, — восхитилась Марина. — И атмосфера в доме соответствующая.

— Спасибо деревьям, а то пейзаж не был бы таким сельским, — заметила Элла Зелински. — Вон там жилой массив — разрастается прямо на глазах.

— В мои времена его не было, — сказала миссис Бэнтри.

— То есть, когда вы жили в этом доме, тут была только деревня?

Миссис Бэнтри кивнула.

— Наверное, было трудно с магазинами?

— Не сказала бы, — возразила миссис Бэнтри. — Скорее, до обидного легко.

— Разводить цветы — это я понимаю, — продолжала мисс Зелински. — Но вы здесь заодно и овощи выращиваете. Не проще ли их покупать? Разве тут нет супермаркета?

— Может, в конце концов мы и перейдем на магазинные овощи. — Миссис Бэнтри вздохнула. — Только у них вкус совсем другой.

— Уж пусть, Элла, все останется, как было, — вставила Марина. — К чему разрушать атмосферу усадьбы?

Дверь открылась, и в комнату заглянул Джейсон.

— Дорогая, — обратился он к Марине. — Извини, но тебе придется отвлечься. Их интересует твоя личная точка зрения.

Марина со вздохом поднялась и нехотя поплелась к двери.

— Не одно, так другое, — пробурчала она. — Ради Бога, простите, миссис Бэнтри. Это на пару минут, не больше.

— Атмосфера, — повторила Элла Зелински, когда Марина вышла и закрыла за собой дверь. — Вы считаете, у этого дома есть своя атмосфера?

— Не знаю, никогда об этом не думала, — сказала миссис Бэнтри. — Для меня это был просто дом. В чем-то очень неудобный, в чем-то очень милый и уютный.

— Примерно так я и полагала, — проговорила Элла Зелински и пристально посмотрела на миссис Бэнтри. — Кстати об атмосфере, где именно здесь произошло убийство?

— Здесь никакого убийства не было, — возразила миссис Бэнтри.

— Будет вам. Слухом земля полнится. Любители посплетничать всегда найдутся, миссис Бэнтри. Прямо здесь, на каминном коврике, верно? — Мисс Зелински кивнула в сторону камина.

— Да, — подтвердила миссис Бэнтри. — Здесь.

— Так убийство все-таки было?

Миссис Бэнтри покачала головой.

— Было, но не здесь. Девушку убили в другом месте, а затем притащили сюда и положили в эту комнату. К нам она не имела никакого отношения.

В глазах мисс Зелински мелькнул интерес.

— Наверное, мало кто в это верил? — спросила она.

— Вы попали в самую точку, — подтвердила миссис Бэнтри.

— И когда вы нашли тело?

— Утром пришла горничная. К утреннему чаю. Мы тогда, знаете ли, держали горничных.

— Знаю, — подтвердила мисс Зелински. — Они носили шуршащие ситцевые платья.

— Насчет ситцевых платьев не уверена, — усомнилась миссис Бэнтри. — Возможно, тогда уже носили комбинезоны. Так или иначе, она влетела к нам и закричала, что в библиотеке кто-то лежит. Я сказала: «Что за чушь», потом разбудила мужа, и мы пошли вниз посмотреть.

— И она лежала там, — заключила мисс Зелински. — Чего только в жизни не бывает. — Она метнула взгляд на дверь, потом снова посмотрела на миссис Бэнтри. — Если можно, не рассказывайте об этом мисс Грегг, — попросила она. — Ей такие истории[240] не на пользу.

— Конечно. Не скажу ни слова, — пообещала миссис Бэнтри. — Я об этом вообще никогда не говорю. Это ведь было так давно. Но она… то есть мисс Грегг… все равно об этом услышит?

— Совсем необязательно. Вы, наверное, знаете, что кинозвезды ведут очень замкнутый образ жизни. Иногда без этого просто нельзя. Их так легко вывести из равновесия. И ее, в частности. Она ведь последнее время серьезно болела. Где-то год назад начала более или менее приходить в себя.

— Похоже, дом ей нравится, — сказала миссис Бэнтри. — И она надеется найти здесь счастье.

— На год или два ее хватит, — сказала Элла Зелински.

— Не больше?

— Сомневаюсь. Знаете, Марина из тех, кому каждый раз кажется: вот, наконец-то я нашла то, что мне по сердцу. Но жизнь куда сложнее, верно?

— Верно. Куда сложнее.

— Если она будет здесь счастлива, это и на нем отразится, — добавила мисс Зелински. Она сосредоточенно, даже торопливо проглотила еще два бутерброда — так запихивают в себя пищу люди, которые страшно боятся опоздать на поезд. — Он, между прочим, гениальный режиссер. Вы какие-нибудь его фильмы видели?

Миссис Бэнтри смутилась. Она была из тех зрительниц, которых в кино интересует только сам фильм, и не более. Длинные списки действующих лиц, режиссеров, продюсеров, операторов и прочих всегда ускользали от ее внимания. Частенько она пропускала даже фамилии кинозвезд. Однако признаваться в этом ей не хотелось.

— У меня в голове настоящая каша, — пожаловалась она.

— Ему, конечно, со многим приходится мириться. И с ее фокусами в том числе, а это ох как не просто. Она все время должна быть счастлива. А это не всякому под силу — сделать человека счастливым. Разве что… то есть… если этот человек… — Она заколебалась.

— Разве что этот человек умеет быть счастливым сам по себе, — докончила миссис Бэнтри. — А есть люди, — добавила она, — которые упиваются собственным несчастьем.

— Ну, Марина не из таких. — Элла Зелински покачала головой. — Скорее, у нее просто слишком бурные перепады настроения. Понимаете, вот она безмерно счастлива, безмерно всем довольна, от всего на свете в восторге — прямо на седьмом небе! А потом — из-за какой-то ерунды — вдруг впадает в другую крайность.

— Наверное, тут дело в темпераменте, — неопределенно высказалась миссис Бэнтри.

— Да. Эта публика вся с темпераментом, но у Марины Грегг его на десятерых! Уж мы это знаем! Я могла бы вам такого порассказать! — Она проглотила последний бутерброд. — Слава Богу, я всего-навсего секретарь!

Глава 5

На прием в Госсингтон-холле в пользу ассоциации «Скорой помощи святого Иоанна» собралось неслыханно много народу. Входная плата составляла шиллинг, и горка монет росла на глазах, набиралась изрядная сумма. Свою роль сыграла и погода: стоял прекрасный день, солнечный и ясный.

Но это было не главным. Столь горячий интерес к сей благотворительной акции объяснялся иным: местные жители сгорали от любопытства — во что же эти киношники превратили Госсингтон-холл? Вынашивались самые экстравагантные предположения. В неописуемый восторг всех привел бассейн. По представлению большинства обывателей голливудские кинозвезды обязательно загорают у кромки бассейна на фоне экзотического пейзажа и в экзотическом обществе. Никто не принимал во внимание, что климат Голливуда подходит для плавательных бассейнов гораздо больше, нежели климат деревни Сент-Мэри-Мид. Ведь летом в Англии выдается всего одна по-настоящему жаркая неделя и один-единственный день, по поводу которого в воскресных газетах публикуются статьи типа: «Как хранить хладнокровие», «Как остыть к ужину» и «Как приготовить прохладительные напитки». Бассейн оказался именно таким, каким все его себе и представляли. Он был большой, наполненный до краев голубой водой, со слегка экзотическим павильоном для переодевания, а вокруг тянулась живая изгородь из кустарника, ухоженного до ненатуральности. Реакция местных обывателей также соответствовала ожидаемой и проявлялась в многообразных репликах.

— А-ах, какая прелесть!

— Да-а, тут есть где поплескаться!

— Я как-то на курорте точно такой видела!

— Это уже не просто роскошь, а прямо разврат какой-то. Кто только такое разрешает?

— Посмотрите на этот мрамор! Какая отделка! Представляете, сколько денег сюда вбухали!

— Думают, им все дозволено. Приехали сюда швыряться деньгами.

— Наверное, всю эту красотищу еще по телевизору покажут. Вот будет здорово!

Даже старейший житель деревни Сент-Мэри-Мид, мистер Сэмпсон, повсеместно хваставший, что ему девяносто шесть лет, хотя его родственники утверждали, что ему всего восемьдесят восемь, — даже он притащился с палочкой, еле передвигая свои ревматические ноги, чтобы поучаствовать во всеобщем ликовании. Увиденное он оценил по высшему разряду:

— Вот это разврат! — Он причмокнул губами, как бы предвкушая удовольствие. — Ну-у, здесь поразвратничают на славу! Дамочки с кавалерами голяком будут сидеть, коктейли попивать да, как пишут в газетах, сигаретки с начинкой покуривать! Точно так все и будет. Да, да. — Мистер Сэмпсон блаженно улыбнулся. — Поразвратничают на славу!

Итак, печать одобрения была поставлена. За дополнительный шиллинг позволялось войти в дом и обследовать новую музыкальную комнату, гостиную, переделанную до неузнаваемости залу — темный дуб и испанская кожа — и прочие восхитительные новшества.

— В жизни не скажешь, что когда-то это был Госсингтон-холл, верно? — прокомментировала невестка мистера Сэмпсона.

Миссис Бэнтри заметно припозднилась и теперь с удовольствием наблюдала за тем, как пополняется касса. От гостей просто не было отбоя.

Большой шатер, где подавали чай, был набит битком. Наверное, подумала миссис Бэнтри, блюда со сдобными булочками и кексами пускают по кругу. Но нет, угощением заправляли какие-то деловитые женщины. Миссис Бэнтри прямиком направилась к цветочному бордюру и стала ревностно его разглядывать. Что ж, денег на него не пожалели, это хорошо, бордюр получился отменный, цветы подобраны со вкусом, да и сорта все не дешевые. Наверняка здесь трудился не какой-то любитель-одиночка. Явно работала приличная садовая фирма, которой, скорее всего, предоставили полную свободу действий, да и погода не подвела, вот вам и соответствующий результат.

Она осмотрелась: чем-то все происходящее напоминало прием на открытом воздухе в Букингемском дворце. Все тянули шеи — ничего не пропустить, — а время от времени особо приближенных из числа гостей уводили куда-то внутрь, в святая святых этого лучившегося роскошью дома. Вскоре и к ней подошел изящный молодой человек с длинными волнистыми волосами.

— Миссис Бэнтри? Вы миссис Бэнтри?

— Да.

— Хейли Престон. — Он пожал ей руку. — Я работаю у мистера Радда. Не подниметесь ли на второй этаж? Кое-кого из гостей мистер и миссис Радд приглашают туда.

Весьма польщенная, миссис Бэнтри проследовала за ним. Они прошли через дверь, в ее времена называвшуюся «садовой». У основания главной лестницы была натянута красная лента, что означало: «Вход воспрещен». Хейли Престон отцепил ее и пропустил миссис Бэнтри вперед. Тут же она увидела члена местного совета, мистера Олкока, и миссис Олкок. Эта дама была весьма пышнотелой и явно страдала одышкой.

— Они здесь просто сотворили чудо, да, миссис Бэнтри? — пропыхтела миссис Олкок. — Хотелось бы еще посмотреть на ванные комнаты, но едва ли это удастся, — добавила она с сожалением.

У вершины лестницы избранных встречали Марина Грегг и Джейсон Радд. Дабы расширить площадку и превратить ее в своего рода салон, подверглась уничтожению гостевая спальня. Дворецкий Джузеппе ведал напитками.

Дородный мужчина в ливрее объявлял о прибытии гостей.

— Мистер Олкок — член местного совета, и миссис Олкок, — прогремел он.

Марина Грегг полностью соответствовала характеристике, какую дала ей миссис Бэнтри в разговоре с мисс Марпл: сама естественность, само очарование. Миссис Бэнтри представила, как миссис Олкок будет восторженно пыхтеть: «Надо же, такая знаменитая и в то же время сама естественность!»

— Очень рада, что вы пришли, миссис Олкок, и вы, мистер Олкок, надеемся, вы хорошо проведете здесь время. Джейсон, пожалуйста, займи миссис Олкок.

И она грациозно сбыла с рук чету Олкоков, передала их на попечение Джейсона Радда, который подвел их к напиткам.

— О-о, миссис Бэнтри, вам я особенно рада, как хорошо, что вы пришли!

— Ни на что не променяла бы такое удовольствие, — призналась миссис Бэнтри и решительно направилась к стойке с мартини.

Молодой человек по имени Хейли Престон с подчеркнутой вежливостью обслужил ее и удалился, на ходу заглядывая в маленький список — наверняка отправился за новой партией избранных, кому разрешен доступ к высоким особам. Что ж, подумала миссис Бэнтри, организовано все лучше некуда. Поигрывая бокалом мартини, она смотрела — кто же появится дальше? Появился викарий, худощавый аскет, чувствовалось, что он слегка ошарашен. Волнуясь, он обратился к Марине Грегг:

— Очень тронут вашим приглашением. Телевизора у меня, правда, нет, но я, конечно… вернее, моя молодежь держит меня в курсе дела.

Никто не понял, что он имел в виду. Мисс Зелински, также находившаяся при исполнении, налила ему бокал лимонада, светясь при этом добрейшей улыбкой. Следующими на ступенях появились мистер и миссис Бэдкок. Хетер Бэдкок, раскрасневшаяся и сияющая от счастья, чуть опередила своего мужа.

— Мистер и миссис Бэдкок, — прогремел человек в ливрее.

— Миссис Бэдкок, — викарий, держа бокал лимонада, обернулся, — это неутомимая труженица, секретарь нашей ассоциации. Таких, как она, у нас раз-два, и обчелся. Боюсь, в «Святом Иоанне» без нее все бы остановилось.

— Уверена, это не просто лесть, — сказала Марина.

— Вы меня не помните? — не без игривости спросила Хетер. — Ну, это неудивительно, вокруг вас столько людей вьется. И вообще, столько лет прошло. А дело было знаете где? На Бермудах. Я была там, с одним из подразделений нашей службы. Ой, сколько времени прошло.

— Да, конечно, — лучезарно улыбаясь, согласилась Марина Грегг.

— А я помню все, до мельчайших подробностей, — заявила миссис Бэдкок. — Я была в таком восторге, просто с ума сойти. Простая девчонка, что с меня взять? И вдруг такое счастье — своими глазами увидеть Марину Грегг! Я всегда была вашей безумной поклонницей.

— Спасибо на добром слове, большое спасибо, — мягко поблагодарила Марина, а взгляд ее уже начинал блуждать где-то над плечом Хетер — кто там следующий?

— Не хочу вас задерживать, — тараторила Хетер, — но я обязательно должна…

Бедная Марина Грегг, искренне посочувствовала миссис Бэнтри. Ведь вот так на нее, видимо, набрасываются постоянно! Какое терпение надо иметь!

Хетер между тем была полна решимости довести свой рассказ до конца.

У плеча миссис Бэнтри тяжело задышала миссис Олкок.

— Ай-ай-ай, как они тут все перестроили! Сама бы не увидела — нипочем бы не поверила! Ведь это какие деньги…

— …вообще-то больной я себя не чувствовала… и решила, что обязательно должна…

— Это водка. — Миссис Олкок с подозрением изучала содержимое своего бокала. — Мистер Радд предложил попробовать. Уж больно по-русски звучит. Не очень-то она мне нравится…

— …и сказала себе: ну нет, ни за что не сдамся! Напудрилась посильнее…

— А если я ее куда-нибудь поставлю? Или неудобно? — В голосе миссис Олкок слышалось отчаяние.

Миссис Бэнтри с добродушной улыбкой успокоила ее:

— Удобно. Водку вообще-то пьют залпом…

На лице миссис Олкок отразился испуг.

— Но для этого нужна практика. Поставьте ее на стол и возьмите у дворецкого мартини.

Она повернулась и услышала заключительную реплику торжествующей Хетер Бэдкок:

— До сих пор помню, как прекрасны вы были в тот день. Я сто раз была права, что рискнула.

Реакция Марины на сей раз не была автоматической. Ее взгляд, бродивший над плечом Хетер Бэдкок, вдруг словно застыл, вперившись в невидимую стену где-то посреди лестницы или чуть дальше… Она смотрела на что-то не отрывая глаз, и в ее взгляде было нечто настолько жуткое, что миссис Бэнтри даже подалась вперед. Неужели Марина Грегг вот-вот упадет в обморок? Что она могла там увидеть, что ее так заворожило? Но не успела миссис Бэнтри приблизиться к Марине, та уже пришла в себя. Взгляд ее, все еще туманный, снова вернулся к Хетер, и она с прежним, хотя и чуть менее естественным очаровательным дружелюбием произнесла:

— Какая милая история. Ну ладно, что будете пить? Джейсон!

— Ну, обычно я пью лимонад или апельсиновый сок.

— Нет уж, выпейте чего-нибудь получше, — предложила Марина. — Все-таки сегодня праздник.

— Рекомендую вам американский коктейль дайкири[241].— Это появился Джейсон, неся два бокала. — Марина его обожает.

Один бокал он передал жене.

— Мне, наверное, не стоит, — усомнилась Марина. — Уже три выпила. — Но бокал взяла.

Второй взяла у Джейсона Хетер. Марина отвернулась, чтобы встретить следующего гостя.

— Идемте посмотрим ванные комнаты, — предложила миссис Бэнтри, обращаясь к миссис Олкок.

— Ой, вы думаете, это удобно? Хозяевам это не покажется бесцеремонным?

— Уверена, что не покажется. — Она повернулась к Джейсону Радду: — Мы хотели бы, мистер Рад, оценить ваши чудесные новые ванные комнаты. Чисто женское любопытство.

— Ради Бога, — с усмешкой согласился Джейсон. — Все к вашим услугам, милые дамы, развлекайтесь. Можете даже принять ванну.

Миссис Олкок вразвалочку проследовала за миссис Бэнтри.

— Вы так любезны, миссис Бэнтри, так любезны. Я сама ни за что бы не осмелилась.

— Если хочешь чего-то добиться, надо быть посмелее, — назидательно заметила миссис Бэнтри.

Они пошли по коридору, открывая одну дверь за другой. Миссис Олкок и еще две женщины, присоединившиеся к ним, принялись охать и ахать.

— Та, выложенная розовым кафелем, просто сказка! — восклицала миссис Олкок. — Я вообще обожаю розовый цвет.

— А мне понравилась та, где на плитке нарисованы дельфины, — сообщила одна из дам.

Миссис Бэнтри изображала из себя хозяйку и прямо-таки вошла в роль. На мгновение она даже забыла, что этот дом ей давно не принадлежит.

— И везде — душ! — восхищалась миссис Олкок. — Впрочем, я к душу отношусь спокойно. Только и думай, как бы волосы не замочить.

— Вот бы еще в спальни заглянуть, хоть одним глазком, — мечтательно произнесла вторая их спутница. — Но это, наверное, будет уж чересчур. Как вы считаете?

— Пожалуй, лучше не стоит, — подала голос миссис Олкок. Обе с надеждой посмотрели на миссис Бэнтри.

— Да, действительно, лучше не… — Тут миссис Бэнтри стало их жалко. — Разве что одним глазком… никто ведь не узнает. — И она взялась за дверную ручку.

Но кто-то оказался весьма предусмотрительным. Двери в спальни были заперты. Дамы были сильно разочарованы.

— Что ж, они ведь имеют право на личную жизнь, — попыталась утешить спутниц миссис Бэнтри.

Они пошли обратно по коридору. Миссис Бэнтри глянула в окно, выходившее на площадку лестницы. Внизу она заметила миссис Миви (из Новых Домов) — в гофрированном платье из кисеи та была просто неотразима. С ней была Черри, которая приходит к мисс Марпл… а вот фамилия почему-то выскочила из головы. Обе были в прекрасном расположении духа, со смехом что-то обсуждали.

А ведь дом-то совсем старый, отживший свой век, весь какой-то… искусственный, вдруг подумалось миссис Бэнтри. Да, его подкрасили и подновили, но все равно это была порядком одряхлевшая викторианская усадьба. Правильно я сделала, подумала миссис Бэнтри, что продала его. Дома — они как все в этой жизни. Их время тоже проходит. Этот дом свое отжил. Его приукрасили на современный лад, но моложе от этого он не стал.

Внезапно ей показалось, что гул голосов усилился. Дамы, шедшие рядом, ускорили шаг.

— Что случилось? — спросила одна из них. — Похоже, что-то случилось.

Тут из-за угла со стороны лестницы появилась Элла Зелински и торопливо двинулась им навстречу. Пройдя мимо, она попыталась открыть дверь в одну из спален и тут же сообразила:

— Ах, черт. Конечно, все двери заперты.

— Что-то случилось? — спросила миссис Бэнтри.

— Одной женщине стало плохо, — бросила мисс Зелински.

— Господи, вот несчастье. Чем-нибудь помочь?

— Может, среди гостей есть доктор?

— Нет, местных точно нет, — сказала миссис Бэнтри. — Хотя кто-нибудь должен быть наверняка.

— Джейсон вызывает «скорую», — сообщила Элла Зелински. — Вид у нее совсем никуда.

— У кого? — спросила миссис Бэнтри.

— У некой миссис Бэдкок, так, кажется.

— Хетер Бэдкок? Но она только что была вполне здорова.

— С ней случился какой-то приступ, — нетерпеливо пояснила Элла Зелински. — Не знаете, может, у нее больное сердце?

— Я с ней почти не знакома, — ответила миссис Бэнтри. — Она здесь относительно недавно. Живет в Новых Домах.

— Где это? A-а, поняла, новый жилой массив. Даже не представляю, где ее муж и как он выглядит.

— Средних лет, светловолосый, тихий такой человек, — описала миссис Бэнтри. — Они пришли вместе, так что он где-то здесь.

Элла Зелински вошла в ванную комнату.

— Даже не знаю, что ей дать, — засомневалась она. — Может, нюхательную соль?

— У нее обморок? — спросила миссис Бэнтри.

— Нет, что-то серьезнее.

— Попробую чем-нибудь помочь, — сказала миссис Бэнтри. Она повернулась и решительно зашагала к лестнице. Свернув за угол, она едва не столкнулась с Джейсоном Раддом.

— Вы не видели Эллу? — спросил он. — Эллу Зелински?

— Она в одной из ванных комнат. Ищет какое-нибудь лекарство. Нюхательную соль или еще что.

— Уже не требуется, — пробормотал Джейсон Радд.

Что-то в его тоне заставило миссис Бэнтри вздрогнуть.

Она вскинула голову.

— Так плохо? — спросила она. — Совсем плохо?

— Да, совсем, — ответил Джейсон Радд. — Эта несчастная умерла.

— Умерла? — переспросила ошеломленная миссис Бэнтри. И снова повторила сказанное только что мисс Зелински: — Но она только что была вполне здорова.

— Я знаю. Знаю, — откликнулся Радд. На лицо его наползли тучи. — Ну надо же!

Глава 6

1

— Ну вот, — сказала мисс Найт, ставя поднос с завтраком на столик возле мисс Марпл. — Как мы себя сегодня чувствуем? Вижу, у нас уже и шторы раздвинуты? — добавила она с легким неодобрением.

— Я просыпаюсь рано, — сообщила мисс Марпл. — Доживете до моих лет, тоже, наверное, начнутся проблемы со сном.

— Звонила миссис Бэнтри, — доложила мисс Найт, — с полчаса назад. Хотела с вами поговорить, но я сказала: пусть перезвонит, когда вы позавтракаете. Я не хотела вас беспокоить, вы даже чаю еще не пили.

— Я хотела бы, чтобы вы ставили меня в известность, когда звонят мои подруги, — проворчала мисс Марпл.

— Я, конечно, должна извиниться, — покаянно произнесла мисс Найт, — но этот звонок показался мне несколько беспардонным. Вот выпьете свою обычную чашечку чаю, съедите вареное яичко и тост с маслом, тогда и поглядим.

— Полчаса назад, — задумчиво протянула мисс Марпл. — Сколько же это было… минуточку… восемь часов.

— Я и говорю, что рановато, — еще раз подчеркнула мисс Найт.

— Вот именно… миссис Бэнтри не стала бы звонить без серьезной причины, — возразила мисс Марпл. — У нее нет привычки звонить в такую рань.

— Ладно, что мы будем забивать этим нашу головку? — нежно проворковала мисс Найт. — Она наверняка вскоре снова позвонит. Или, хотите, я ей сейчас сама позвоню?

— Нет, спасибо, — отказалась мисс Марпл. — Свой завтрак я предпочитаю есть, пока он еще горячий.

— Надеюсь, я ничего не забыла, — с улыбкой добавила мисс Найт.

И вправду, она не забыла ничего. Чай был заварен прекрасно, яйцо варилось ровно три и три четверти минуты, тост пропечен равномерно, масло лежало на блюдечке симпатичным кружком, а рядом примостился кувшинчик с медом. Что и говорить, во многих отношениях мисс Найт была настоящим сокровищем. Мисс Марпл позавтракала с истинным удовольствием. Вскоре она услышала, что внизу заурчал пылесос. Значит, пришла Черри.

Звонкий мелодичный голос, состязаясь с урчащим пылесосом, напевал какую-то популярную мелодию. Мисс Найт, вошедшая за подносом, только покачала головой.

— Не нравится мне, что эта дамочка распевает на весь дом. Как-то непочтительно это.

Мисс Марпл чуть улыбнулась.

— Черри и в голову не приходит, что она должна вести себя почтительно, — заметила она. — И правда, с какой стати?

Мисс Найт презрительно фыркнула и сказала:

— Раньше все было иначе.

— Естественно, — согласилась мисс Марпл. — Времена меняются. От этого никуда не деться. — После паузы она добавила: — Пожалуйста, позвоните миссис Бэнтри и узнайте, зачем я ей понадобилась.

Мисс Найт поспешно удалилась. А примерно через минуту раздался стук в дверь, и на пороге возникла Черри. Румяная, сияющая, она была на диво хороша. Поверх темно-синего платья на ней был пластиковый передник, разрисованный лихими морячками и всякими флажками да якорями.

— У вас прекрасная прическа, — отпустила комплимент мисс Марпл.

— Вчера сделала завивку, — сообщила Черри. — Пока волосы немного жесткие, но потом они будут выглядеть естественнее. Зашла спросить: вы новость слышали?

— Какую?

— Насчет того, что случилось в Госсингтон-холле. Знаете, что там вчера устроили большую гулянку в пользу службы «Скорой помощи святого Иоанна»?

Мисс Марпл кивнула.

— И что же?

— В разгар вечера умерла женщина. Некая миссис Бэдкок. Живет совсем рядом с нами, за углом. Вы-то вряд ли ее знаете.

— Миссис Бэдкок? — Мисс Марпл насторожилась. — Представьте, я ее знаю. Кажется… да, да, это она… тогда помогла мне подняться — когда я на днях упала. Она была очень добра.

— Ну-у, доброты Хетер Бэдкок не занимать, — подтвердила Черри. — Некоторые даже говорят, от ее доброты иногда впору прятаться. Уж слишком она назойлива со своей участливостью. В общем, р-раз — и померла на ровном месте. Была и нету.

— Умерла? Но от чего?

— Да кто ж ее знает? — Черри пожала плечами. — Ее пригласили в дом, потому что она, кажется, была в этой службе секретарем. Пригласили ее, мэра, еще несколько человек. Насколько я знаю, она чего-то выпила, сока или вина, а через несколько минут ей стало плохо. Никто толком не успел понять, в чем дело, как она приказала долго жить.

— Какие ужасные вещи случаются на этом свете, — сказала мисс Марпл. — У нее было слабое сердце?

— Да нет, говорят, была здоровее некуда, — ответила Черри. — А там кто знает? Бывает, у тебя сердчишко барахлит, а ты об этом ни сном ни духом… Во всяком случае, повезли ее не домой — это факт.

Мисс Марпл озадаченно посмотрела на нее.

— Что значит «не домой»?

— Доктор сказал, надо делать вскрытие, — небрежным тоном пояснила Черри. — Аутопсия — так это называется? Она, мол, никогда к нему не обращалась, и причина смерти совершенно не ясна. Вот ведь как занятно получается, — заключила она.

— Что же тут занятного? — удивилась мисс Марпл.

— Ну, как? — Черри задумалась. — То и занятно, будто он чего-то не договорил.

— Для ее мужа это, наверное, страшный удар?

— Стоял белый как полотно. В жизни не видела, чтобы мужчина так горевал, точно говорю.

Слух мисс Марпл всегда умел выделять тончайшие нюансы, и сейчас она навострила уши, по-птичьи склонив голову набок.

— Он был ей так предан?

— Он ее слушался, во всем ей уступал, — сказала Черри. — Но это еще не значит, что такой тихоня — преданный муж, верно? Может, у него просто нет характера, чтобы настоять на своем.

— Вам она не нравилась? — спросила мисс Марпл.

— Я ее толком и не знаю, — уклонилась от прямого ответа Черри. — То есть не знала. Не сказать, что я ее не перевариваю… не переваривала. Просто она была не в моем вкусе. Уж слишком назойливая.

— В смысле любопытная, всюду сует свой нос?

— Как раз нет. Ничего подобного. Она была женщиной очень доброй, всем подряд помогала. Но всегда знала лучше их самих, что им надо. А что эти люди хотят, ее не волновало. У меня тетка была такая. Обожала булки с тмином, только их и пекла и всех угощала, ей и в голову не приходило, что кто-то может их не любить. Некоторые ведь даже запаха тмина не выносят. Короче, Хетер Бэдкок тоже была из таких.

— Да, — задумчиво произнесла мисс Марпл. — Наверное. Я подобных людей встречала. Они, — добавила она, — живут довольно опасной жизнью, хотя и не подозревают об этом.

Черри уставилась на нее.

— Это вы что-то занятное сказали. Я даже не поняла.

В комнату ворвалась мисс Найт.

— Миссис Бэнтри, видимо, куда-то вышла, — доложила она. — А куда — неизвестно.

— Думаю, как раз известно, — возразила мисс Марпл. — Она отправилась сюда. Надо вставать.

2

Едва мисс Марпл обосновалась в своем любимом кресле около окна, как действительно явилась миссис Бэнтри. Она слегка запыхалась.

— Мне нужно многое вам рассказать, Джейн.

— Насчет приема? — спросила мисс Найт. — Вы были вчера на приеме, да? Я и сама заглянула туда ненадолго, днем. В чайной палатке яблоку негде было упасть. Народищу собралось — жуть! А вот на Марину Грегг поглядеть не удалось, это, конечно, обидно.

Она смела со стола невидимую пылинку и бодро заявила:

— Вы, конечно, хотите немножко посплетничать, — после чего вышла из комнаты.

— По-моему, она ничего не знает, — сказала миссис Бэнтри. Долгим, испытующим взглядом она посмотрела на подругу. — Зато, как я понимаю, знаете вы, Джейн.

— Про вчерашнюю смерть?

— Вам всегда все известно, — поразилась миссис Бэнтри. — Но откуда, ума не приложу.

— Полно вам, голубушка. Откуда всем все становится известно? Рассказала моя поденщица, Черри Бейкер. А мясник, наверное, сейчас просвещает мисс Найт.

— И что вы об этом думаете? — спросила миссис Бэнтри.

— О чем?

— Перестаньте, Джейн, вы прекрасно меня понимаете. Эта женщина, как ее звали…

— Хетер Бэдкок.

— Она приезжает на прием в полном здравии и в отличном настроении. Я же ее видела. А через пятнадцать минут садится на стул, говорит, что ей нездоровится, хватает ртом воздух и умирает. Что вы думаете об этом?

— Ну, с выводами спешить не стоит, — сказала мисс Марпл. — Хотелось бы знать, что об этом думает врач.

Миссис Бэнтри кивнула.

— Будет дознание и вскрытие, — сообщила она. — Из этого уже ясно, что они об этом думают, правда?

— Необязательно. Внезапно почувствовать себя очень плохо и скончаться может любой — для того и вскрытие, чтобы определить причину смерти.

— Нет, здесь что-то еще, — сказала миссис Бэнтри.

— С чего вы взяли?

— Доктор Сэндфорд, вернувшись домой, позвонил в полицию.

— Кто вам это сказал? — с живейшим интересом спросила мисс Марпл.

— Старый Бриггс. Вернее, мне он об этом не сказал. Вы ведь знаете, под вечер он заглядывает к доктору Сэндфорду — наводит порядок у него в саду. Так вот, он что-то там стриг неподалеку от окна кабинета и слышал, как доктор звонил в полицейский участок в Мач-Бенэм. Бриггс рассказал своей дочке, та обмолвилась почтальонше, а уж почтальонша принесла эту новость мне.

Мисс Марпл улыбнулась.

— Все-таки кое в чем наша Сент-Мэри-Мид совсем не изменилась.

— Вы правы, местное агентство новостей как работало, так и работает. И все же, Джейн, что вы об этом думаете?

— Первым, конечно, приходит в голову муж, — как бы рассуждая вслух, произнесла мисс Марпл. — Он там был?

— Был. А может, самоубийство?

— Только не самоубийство, — решительно отринула эту версию мисс Марпл. — Она не из таких.

— Как вы с ней познакомились, Джейн?

— Познакомилась весьма оригинально… пошла прогуляться к Новым Домам и упала прямо возле ее дома. Она была сама доброта. Очень хорошая женщина.

— А ее мужа видели? Он похож на человека, способного отравить собственную жену? Ну, вы же понимаете, о чем я, — продолжала миссис Бэнтри, когда мисс Марпл всплеснула руками, как бы протестуя. — Он не напомнил вам, скажем, майора Смита, или Берти Джонса, или еще кого-нибудь, кто отравил жену или, по крайней мере, пытался?

— Нет, — ответила мисс Марпл. — Он мне вообще никого не напомнил. А вот она — да.

— Кто? Миссис Бэдкок?

— Да, — сказала мисс Марпл. — Она напомнила мне некую Элисон Уайлд.

— И кто же эта Элисон Уайлд?

— Она не имела ни малейшего представления о том, — медленно начала мисс Марпл, — что представляет собой этот жестокий мир. И какова человеческая натура. Она просто никогда об этом не думала. И стало быть, не могла защититься от мира и от людей его населяющих.

— Что-то я вас совсем не понимаю, — призналась миссис Бэнтри.

— Точно и не объяснишь, — извиняющимся тоном сказала мисс Марпл. — Тут дело в эгоцентризме, при этом совсем необязательно быть эгоистом. Среди таких людей встречаются и добрые, и бескорыстные, и даже заботливые. Но Элисон Уайлд и ей подобные буквально не ведают, что творят. А стало быть, и не ведают, что с ними может случиться.

— А нельзя ли поконкретнее? — попросила миссис Бэнтри.

— Сейчас, попробую объяснить на примере.

— Давайте, — приготовилась слушать миссис Бэнтри.

— Ну, допустим, вы пришли в магазин, а у хозяйки есть сын — из нынешних малолетних преступников, за ним всякое водится, и вы это знаете. И вот он сидит и слушает, как вы рассказываете его матери, что часть денег вы держите в доме, или скажем… фамильное серебро, или какие-то драгоценности. Не нарочно, конечно, просто об этом почему-то зашел разговор. А потом, опять-таки к слову, зачем-то добавляете, в какое время вас не бывает дома. И что не в ваших привычках запирать дверь. Или говорите, что сегодня вечером куда-то уходите. Понимаете? Вас интересует лишь ваша собственная персона, лишь то, что важно лично для вас. А вечером вы, что-то забыв, неожиданно возвращаетесь домой. Естественно, там уже орудует этот негодный мальчишка. То есть вы застаете его на месте преступления, он оборачивается и — бух вас по голове.

— В наши дни такое может случиться практически с кем угодно, — заметила миссис Бэнтри.

— Не совсем, — возразила мисс Марпл. — У большинства людей имеется защитный инстинкт. Они понимают: в присутствии посторонних или людей с сомнительной репутацией некоторых вещей лучше не говорить. Но Элисон Уайлд всегда была сосредоточена только на себе… Такие, как она, могут рассказать только о том, что они делали, что видели, что чувствовали и слышали. А что слышали или чувствовали другие — это их не интересует. Жизнь для них — это улица с односторонним движением, улица, по которой идут они — не замечая никого рядом. А другие для них… все равно что обои на стене. — Помолчав, она добавила: — Хетер Бэдкок, мне кажется, была именно такая.

— Вы считаете, — внесла ясность миссис Бэнтри, — что она была из тех, кто может влезть туда, куда ее не просят, даже совершенно об этом не подозревая?

— И не чувствуя, что это чревато опасностью, — добавила мисс Марпл. — Я просто не вижу другой причины, по какой ее могли убить. Если, разумеется, — поспешила оговориться она, — это действительно убийство.

— А если она кого-нибудь шантажировала? — предположила миссис Бэнтри.

— Ну, нет, — твердо возразила мисс Марпл. — Она была доброй и порядочной женщиной. И совершить что-то подобное просто не могла. Да и вообще, — добавила она с легкой досадой, — вся эта история какая-то неправдоподобная. Скорее уж тут другое…

— Что же? — нетерпеливо спросила миссис Бэнтри.

— Я просто подумала: а вдруг ее убили по ошибке?

Открылась дверь, и в комнату легким ветерком ворвался доктор Хейдок, за ним, что-то щебеча, — мисс Найт.

— Ага, уже при деле, — с ходу заявил доктор, взглянув на обеих дам. — Решил вас навестить, проверить, как здоровье, — обратился он к мисс Марпл. — Но можно не спрашивать. Сам вижу: вы уже начали прописанное мной лечение.

— Лечение, доктор?

Доктор Хейдок указал на лежавшее на столике вязанье.

— Взялись распутывать узел, — сказал он. — Или я не прав?

Мисс Марпл едва заметно ему мигнула так, как это когда-то умели делать светские дамы.

— Вам бы все шутить, доктор Хейдок.

— Меня не проведешь, дорогая мисс Марпл. Я слишком давно вас знаю. Внезапная смерть в Госсингтон-холле, эту новость перемалывают все языки в Сент-Мэри-Мид. Верно? Результатов дознания еще нет, но все говорят об убийстве.

— Когда дознание? — спросила мисс Марпл.

— Послезавтра. Думаю, к тому времени вы, дамы, уже проведете свое следствие, вынесете приговор и выясните многое другое. Что ж, — добавил он, — мне здесь делать нечего. Зачем тратить время на пациента, которому мои услуги совершенно ни к чему? Щечки у вас порозовели, глазки горят, вы довольны. Интерес к жизни — что может быть полезней этого? Желаю здравствовать.

И вышел из комнаты.

— Не раздумывая предпочла бы его Сэндфорду, — сказала миссис Бэнтри.

— Я тоже, — согласилась мисс Марпл. — К тому же он мой старый и добрый друг. — Чуть помедлив, она добавила: — По-моему, он пришел, чтобы сообщить, что путь открыт и можно действовать.

— Значит, все-таки убийство, — сказала миссис Бэнтри. Дамы переглянулись. — По крайней мере, таково мнение врачей.

Мисс Найт внесла две чашки кофе. Дамы с трудом дождались, когда она оставит их вдвоем. Едва за мисс Найт закрылась дверь, мисс Марпл заговорила:

— Итак, Долли, вы там были…

— Можно сказать, все произошло у меня на глазах, — со сдержанной гордостью поведала миссис Бэнтри.

— Прекрасно! — воскликнула мисс Марпл. — То есть я имела в виду… вы знаете, что я имела в виду. Значит, вы можете рассказать все, что там происходило, причем с самого первого момента ее появления.

— Меня провели в дом, — начала миссис Бэнтри. — Сподобилась попасть в число особо приближенных.

— Кто провел?

— О-о, весьма изящный молодой человек, кажется, секретарь мужа Марины Грегг, по крайней мере, что-то в этом роде. Он провел меня в дом, потом по лестнице наверх. Там хозяева и встречали гостей.

— Прямо на лестничной площадке? — удивилась мисс Марпл.

— Они там все переделали. Снесли гардеробную и спальню, и получилась, можно сказать, целая комната. Кстати, смотрится очень эффектно.

— Могу себе представить. Кто там был?

— Марина Грегг, сама естественность и очарование, в облегающем серо-зеленом платье — прелесть, да и только. Муж, разумеется, и эта Элла Зелински, я вам о ней говорила. Их домашний секретарь. И еще было… человек восемь или десять. Кого-то из них я знала, кого-то — нет. Незнакомые, скорее всего, киношники. Был викарий и жена доктора Сэндфорда. Сам он приехал позже. Позже явились и полковник, и миссис Клиттеринг, и главный судья графства. Кажется, был даже кто-то из газеты. И молодая женщина с большим фотоаппаратом, она все время снимала.

Мисс Марпл кивнула.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Хетер Бэдкок с мужем прибыли сразу после меня. Марина Грегг полюбезничала со мной, с кем-то еще… с викарием… потом появились Хетер Бэдкок с мужем. Она ведь секретарь бригады «Скорой помощи святого Иоанна». Кто-то сказал, какая она, мол, трудолюбивая и незаменимая на своем поприще. Марина Грегг отпустила ей комплимент. Тут миссис Бэдкок, которая, признаюсь вам, показалась мне большой занудой, набросилась на Марину Грегг с какой-то до жути канительной и бессвязной историей насчет того, как они с Мариной много лет назад где-то встречались. Это было не слишком тактично с ее стороны, потому что она уверяла, что это было очень давно, даже называла год. Актрисы, да вообще все женщины, не любят, когда им напоминают об их возрасте. А миссис Бэдкок это, наверное, и в голову не пришло.

— Естественно, не пришло, — заметила мисс Марпл. — Она не из тех, кто думает о таких пустяках. А что было дальше?

— Дальше ничего особенного, правда, мисс Грегг повела себя не совсем обычно.

— То есть выказала раздражение?

— Нет, вовсе нет. Я, кстати, даже не уверена, слышала ли она хоть слово из того, что ей говорила миссис Бэдкок. Она смотрела куда-то через плечо миссис Бэдкок, и когда та закончила наконец рассказывать о том, как она, с температурой, тайком выскользнула из дому, чтобы попасть на встречу с Мариной и даже взяла у нее автограф, наступила какая-то странная тишина… А потом я увидела ее лицо.

— Чье? Миссис Бэдкок?

— Нет. Марины Грегг. Говорю же, у меня было такое ощущение, что она не слышала ни слова из того, что сказала эта Бэдкок, и продолжала смотреть через ее плечо — то ли на лестницу, то ли на стену. Да, скорее все же на стену. Смотреть… даже не могу объяснить как…

— Постарайтесь, Долли, — настойчиво попросила мисс Марпл. — Это может оказаться крайне важным.

— У нее был застывший взгляд, — с трудом подбирая слова, выговорила миссис Бэнтри. — Будто она увидела что-то такое… Господи, что-то описать — это всегда так трудно… Вы помните «Леди из Шалотта»? «…И в трещинах зеркальный круг. Вскричав: „Судьба!“ — застыла вдруг Леди из Шалотта». Примерно так она и выглядела. Нынешнее поколение не принимает Теннисона всерьез, меня же его «Леди из Шалотта» как завораживала в юности, так завораживает и сейчас.

— У нее был застывший взгляд, — задумчиво повторила мисс Марпл. — И она смотрела через плечо миссис Бэдкок на стену. Что же было на этой стене?

— На стене? Какая-то картина, — сказала миссис Бэнтри. — Кажется, итальянская. По-моему, копия мадонны Беллини[242], но тут я не уверена. В общем, Святая дева держит младенца Христа.

Мисс Марпл нахмурилась.

— Не представляю, чем ее так поразила картина.

— Тем более что она видит ее каждый день, — заметила миссис Бэнтри.

— Может, по лестнице кто-нибудь поднимался?

— О да, поднимались.

— Кто именно, не помните?

— Вы считаете, что она могла смотреть не на картину, а на кого-то из гостей?

— Почему бы нет?

— Да… действительно… Сейчас, попробую вспомнить. Там был мэр, в парадном костюме, со всеми регалиями, его жена. Какой-то длинноволосый мужчина с забавной бородкой, такие нынче в моде, молодой еще человек. Девушка-фотограф. Она примостилась прямо на лестнице, чтобы снимать, как люди, поднявшись, здороваются с Мариной… и еще двое, я их не знаю. Скорее всего, киношники. И Грайсы, из Лоу-фарм. Может, был еще кто-то, но сейчас не вспомню.

— Не густо, — проворчала мисс Марпл. — Что было потом?

— То ли Джейсон Радд задел жену локтем, то ли еще что-то, во всяком случае, она вдруг очнулась, улыбнулась миссис Бэдкок и начала говорить обычные любезности. Опять стала сама естественность и само очарование, в общем, как обычно.

— А потом?

— Потом Джейсон Радд предложил им выпить.

— Что именно?

— По-моему, дайкири. Он еще сказал, что это самый любимый коктейль его жены. Один бокал он протянул ей, а другой — этой Бэдкок.

— Это очень интересно, — пробормотала мисс Марпл. — Весьма интересно. Что же было дальше?

— Не знаю, я повела нескольких женщин посмотреть ванные комнаты. И все, а потом прибежала эта секретарша и сказала, что одной даме стало плохо.

Глава 7

Дознание оказалось коротким и всех разочаровало. Опознал умершую муж, прочие показания были исключительно медицинскими. Причиной смерти Хетер Бэдкок явились четыре гранулы гиэтиладексилабарбохинделоритата — в общем, чего-то в этом роде! Сведений о том, каким образом препарат попал в организм, не было.

Дознание отложили на две недели.

Когда все стали расходиться, инспектор Фрэнк Корниш окликнул Артура Бэдкока.

— Можно вас на пару слов, мистер Бэдкок?

— Конечно, пожалуйста.

Артур Бэдкок, всегда выглядевший довольно болезненным, более чем когда-либо, походил на кусок изжеванной веревки.

— Ничего не могу понять, — бормотал он. — Что же это такое?

— У меня здесь машина, — сказал Корниш. — Давайте-ка я отвезу вас домой? Там и поговорим. И удобнее, и никто мешать не будет.

— Спасибо, сэр. Да, да, конечно, так будет лучше.

Они подъехали к ладным, выкрашенным голубой краской воротцам дома № 3 по Арлингтон-клоуз. Артур Бэдкок пошел вперед, инспектор — за ним. Хозяин достал ключ, но не успел вставить его в скважину, как дверь распахнулась. Открывшая ее женщина, чуть смутившись, отступила назад. Артур Бэдкок даже вздрогнул.

— Мэри? — ошеломленно пробормотал он.

— Я как раз готовила вам чай, Артур. Решила, что после дознания чашка чаю вам не повредит.

— Большущее вам спасибо, — поблагодарил Артур Бэдкок. Он замялся. — Познакомьтесь. Инспектор Корниш. Миссис Бейн. Моя соседка.

— Понятно, — сказал инспектор Корниш.

— Я налью еще одну чашку, — сказала миссис Бейн.

Она исчезла, и Артур Бэдкок, чуть помешкав, провел инспектора в комнату направо от холла, оказавшуюся гостиной с яркой кретоновой[243] обивкой.

— Очень добрая женщина, — сказал Артур Бэдкок. — Бывают же добрые люди.

— Вы давно ее знаете?

— О нет. Познакомились только здесь.

— Вы здесь живете два… или даже три года?

— Около трех, — уточнил Артур. — А миссис Бейн переселилась сюда с полгода назад. У нее сын работает поблизости, вот после смерти мужа она и перебралась сюда, а сын живет отдельно, но часто приходит к ней.

В эту минуту из кухни с подносом появилась миссис Бейн. Это была брюнетка лет сорока, на лице которой явно отпечаталась какая-то тревога. Она здорово смахивала на цыганку — цвет кожи, карие глаза и темные волосы. Взгляд был немного странным: чуть настороженным. Она поставила поднос на стол, и инспектор Корниш пробурчал какой-то ни к чему не обязывающий комплимент. Профессиональное чутье подсказало ему: будь начеку. От него не укрылась настороженность в ее взгляде, легкий испуг, когда мистер Бэдкок представил его. Он прекрасно знал, что в присутствии полиции многие робеют, и причины этому бывают обычно две. Первая — люди могли подумать, что нечаянно, сами того не ведая, каким-то образом преступили закон, и теперь полиция вдруг что-то разнюхала. Но, возможно, была другая причина, и именно с этим инспектор Корниш столкнулся сейчас, во всяком случае он в этом не сомневался. У миссис Бейн наверняка уже и раньше была встреча с полицией, после чего она, видимо, и относится к его коллегам с явной опаской и подозрением. Надо выяснить об этой миссис Бейн как можно больше. Поставив поднос на стол и отказавшись от чая, — дескать, ей пора домой, — она простилась и вышла.

— Похоже, милая женщина, — заметил инспектор Корниш.

— Да, очень. Добрая и чуткая, — с готовностью отозвался Артур Бэдкок. — Мне очень повезло с соседкой, ничего не скажешь.

— Она и ваша жена были подругами?

— Нет-нет, этого я утверждать не могу. Добрососедские отношения, вполне уважительные. Но подругами они не были.

— Понятно. Итак, мистер Бэдкок, мы хотим, чтобы вы рассказали нам все, что знаете. Результаты дознания, наверное, потрясли вас?

— Еще как, инспектор. Конечно, я сразу понял, что вы заподозрили неладное, да мне и самому было как-то не по себе ведь Хетер всегда была отменного здоровья. Можно сказать, вообще ни дня не болела. Так что я и сам себе сказал: «Тут что-то неспроста». И все же это настолько невероятно, понимаете, инспектор? Просто в голове не укладывается. Как называется эта штука… гиэтилгек… — Он запнулся, не в состоянии выговорить мудреное название.

— У него есть название попроще, — сказал инспектор — «Калмо». Вам он никогда не попадался?

Артур Бэдкок, словно ошарашенный, покачал головой.

— Им больше пользуются в Америке, чем здесь, — объяснил инспектор. — Там, насколько я знаю, он довольно популярен и вполне доступен.

— А от чего он?

— Насколько мне известно, этот препарат снимает тревогу, успокаивает. Его прописывают тем, кто находится в состоянии стресса; страдает от перенапряжения, депрессии, меланхолии, бессонницы и тому подобного Нормальная доза совершенно безопасна, но принимать его в больших количествах не рекомендуется. Судя по тому, что обнаружено в организме вашей жены, обычная доза превышена раз в шесть.

Бэдкок уставился на инспектора.

— Хетер в жизни ничего подобного не принимала, — сказал он. — Я в этом абсолютно уверен. Она не из тех, кто помешан на лекарствах. Она вообще не знала, что такое депрессия или бессонница. Таких жизнерадостных женщин, как она, я в жизни не встречал.

Инспектор кивнул.

— Понятно. И никто из врачей не прописывал ей никакого успокоительного.

— Нет. Я в этом уверен.

— Кто был ее лечащим врачом?

— Вообще-то доктор Сим, но, если не ошибаюсь, она ни разу к нему не обращалась.

— Говорите, — задумчиво произнес инспектор Корниш, — она не из тех женщин, кто нуждался в подобных средствах?

— Конечно, не из тех, инспектор, и думать нечего. Она приняла это по ошибке, уж не знаю, как это могло случиться.

— Действительно, непонятно, — сказал инспектор Корниш. — Что она ела и пила в тот день?

— Сейчас, надо вспомнить. На ленч…

— Ленч не нужен, после него прошло слишком много времени. Препарат, принятый в таком количестве, действует быстро и внезапно. Чай. Постарайтесь вспомнить про чай.

— Ну, мы вошли в чайную палатку, в саду. Там толпилось множество народу, но в конце концов мы получили по булочке и чашке чаю. Быстренько все проглотили — в палатке стояла жуткая духотища — и снова вышли на свежий воздух.

— То есть там она съела булочку и выпила чашку чаю. Все?

— Да, сэр, все.

— И после этого вы прошли в дом?

— Да. К нам подошла молодая дама и сказала, что мисс Марина Грегг будет очень рада видеть мою жену, если та не возражает. Разумеется, жена пришла в восторг. Марина Грегг в последнее время у нее с языка не сходила. Все вокруг из-за этого приема были так взбудоражены. Да что я вам говорю, инспектор, вы это знаете не хуже меня.

— Да, точно, — согласился Корниш. — И моя жена была крайне взбудоражена. Еще бы, ведь народ со всей округи собрался, люди платили по шиллингу — лишь бы увидеть, во что превратили Госсингтон-холл, хоть краешком глаза взглянуть на Марину Грегг.

— Молодая дама провела нас в дом, — продолжал Артур Бэдкок, — потом наверх по лестнице. Туда, где хозяйка встречала гостей. На лестничной площадке. Видимо, там все здорово переделали. Это была даже не площадка, а комната, большая зала в углублении — со стульями, столами, на них стояли напитки. Там было человек десять-двенадцать.

Инспектор Корниш кивнул.

— И вас там встретили… кто же?

— Сама мисс Марина Грегг. С ней был ее муж. Не помню, как его зовут.

— Джейсон Радд, — подсказал инспектор Корниш.

— Да-да, я на него сразу как-то не обратил внимания. В общем, мисс Грегг очень мило поздоровалась с Хетер, была вроде бы рада ее видеть, и Хетер начала ей рассказывать, как много лет назад она встретилась с мисс Грегг где-то в Вест-Индии… в общем, все было лучше некуда.

— Все было лучше некуда, — эхом отозвался инспектор. — А дальше?

— А дальше мисс Грегг спросила: что будем пить? И муж мисс Грегг, мистер Радд, дал Хетер какой-то коктейль. Дикери, кажется.

— Дайкири.

— Да, сэр, верно. Он принес два бокала. Один для нее, а другой для мисс Грегг.

— А что пили вы?

— Херес.

— Понятно. И вы стояли втроем и вместе потягивали напитки?

— Нет, не совсем так. Там ведь и другие поднимались по лестнице. Мэр, еще кое-кто… кажется, американский джентльмен с дамой… так что нас отодвинули чуть в сторону.

— И ваша жена выпила свой дайкири?

— Н-нет, не сразу, не тогда.

— В таком случае когда же?

Артур Бэдкок нахмурился, стараясь припомнить.

— По-моему, свой бокал она поставила на столик. Увидела кого-то из знакомых. Кажется, кого-то из бригады «Скорой помощи святого Иоанна», он приехал, если не путаю, из Мач-Бенэма. Вот они и принялись болтать.

— Так когда же она выпила свой коктейль?

Артур Бэдкок снова нахмурился.

— Вскоре после этого, — сказал он. — Народ все прибывал. Кто-то толкнул Хетер под локоть, и ее бокал расплескался.

— Что-что? — Инспектор Корниш резко поднял голову. — Ее коктейль пролился?

— Да, насколько я помню… Сначала она взяла его со стола, отхлебнула глоточек и скривилась. Она вообще не была любительница коктейлей, но по такому случаю конечно же грех не выпить. Короче, кто-то толкнул ее под локоть, и коктейль выплеснулся. Прямо ей на платье и, кажется, брызги попали и на платье мисс Грегг. Но мисс Грегг и виду не подала, что огорчилась. Сказала, мол, это пустяки, даже пятна не останется, дала Хетер свой платок, чтобы та промокнула пятно, а потом передала ей свой коктейль и сказала: «Вот, возьмите мой, я к нему не прикасалась».

— Она передала ей свой коктейль? — переспросил инспектор. — Вы в этом уверены?

Артур Бэдкок снова погрузился в раздумье.

— Абсолютно уверен, — подтвердил он.

— И ваша жена его взяла?

— Сначала, сэр, отказывалась. Говорила, нет-нет, ну что вы, я не могу, а мисс Грегг засмеялась и сказала, что, мол, она уже выпила достаточно.

— Итак, ваша жена взяла этот бокал? И что же?

— Она чуть отвернулась и выпила его, почти залпом. Потом мы прошлись по коридору, смотрели на картины, на занавеси. Занавеси просто загляденье, мы никогда таких не видели. Потом я встретил приятеля, Олкока, члена местного совета, и мы с ним разговорились, тут я обернулся и вижу: Хетер сидит на стуле, и вид у нее какой-то не такой, я подошел к ней и спрашиваю, мол, что случилось? А она говорит, чувствую себя как-то чудно.

— В каком смысле чудно?

— Не знаю, сэр. И спросить-то не успел. Голос у нее был какой-то… не ее, хрипловатый, и она медленно покачивала головой. Потом вдруг судорожно вздохнула, вернее, попыталась вздохнуть, и уронила голову на грудь. И… умерла, вот так-то, сэр. Умерла.

Глава 8

1

— Сент-Мэри-Мид, вы сказали? — Старший инспектор Креддок резко поднял голову.

Помощник комиссара заметно удивился.

— Да, — подтвердил он. — Сент-Мэри-Мид. А что? Что-нибудь…

— Нет, ничего, — сказал Дермут Креддок.

— Это, насколько я знаю, совсем небольшая деревушка, — пояснил помощник комиссара. — Хотя строительство там идет вовсю. Застраивают, если не ошибаюсь, почти все пространство между этой деревней и Мач-Бенэмом. А по другую сторону Сент-Мэри-Мид, — добавил он, — ближе к Маркет-Бейсингу, находится киностудия «Хеллинг-форт». — Вопросительное выражение еще не сошло с его лица. Дермут Креддок решил, что пора внести ясность.

— У меня там знакомая, — сказал он. — В Сент-Мэри-Мид. Пожилая дама. Собственно, совсем старушка. Не исключено, что она уже приказала долго жить. Но если нет…

Помощник комиссара понял мысль подчиненного, по крайней мере, ему так показалось.

— Конечно, — подхватил он. — Получите возможность взглянуть на это дело, так сказать, изнутри. Местные сплетни никогда не бывают лишними. Вообще весьма любопытная история.

— Полиция графства обращается за помощью к нам? — спросил Дермут.

— Да. Пришел письменный запрос тамошнего главного констебля. Они не исключают, что эта история выходит за границы деревни. Госсингтон-холл, самый большой дом в этих краях, недавно был куплен Мариной Грегг, кинозвездой, и ее мужем. Они уже переехали. Неподалеку находится их новая киностудия, «Хеллингфорт». Сейчас идут съемки, Марина играет главную роль. Благотворительный прием в их новом поместье был устроен в пользу ассоциации «Скорой помощи святого Иоанна». Умершая — ее звали миссис Хетер Бэдкок, — была секретарем местного отделения этой ассоциации и активно помогала организовывать этот прием. Судя по всему, это была весьма деловая и толковая женщина, местные жители ее хорошо знали.

— Этакая командирша? — предположил Креддок.

— Весьма возможно, — согласился помощник комиссара. — Но мой опыт говорит, что на жизнь таких командирш покушаются довольно редко. Хотя почему, ума не приложу. В общем, довольно Печальная история. Народу на прием собралось изрядное количество, погода стояла отличная, все шло по плану. Избранную публику мисс Грегг пригласил в дом. Там было человек тридцать или сорок. Местная знать, люди, связанные с ассоциацией «Скорой помощи святого Иоанна», несколько друзей самой Марины Грегг и кое-кто из мира кино. Все было тихо, мирно и просто чудесно. И вот в разгар праздника Хетер Бэдкок умирает, потому что ее отравили. Фантастика, невероятно — но это так.

— Странное место было выбрано для убийства, — задумчиво заметил Креддок.

— Их главный констебль тоже так считает. Если кто-то решил отравить Хетер Бэдкок, то зачем это нужно было делать именно во время приема? Можно было придумать множество куда более безопасных вариантов… Это же очень рискованно — подсыпать отраву в коктейль, когда рядом крутятся человек тридцать приглашенных. Кто-то мог увидеть.

— Доказано, что яд был в бокале?

— Да. Тут все подробно изложено. Длиннющее бессмысленное название, которые обожают врачи, но в той же Америке это довольно распространенное лекарство.

— В Америке? Понятно.

— В Англии тоже. Просто по ту сторону Атлантики такие снадобья больше в ходу. Если их принимать в малых дозах, организму они только на пользу.

— А их продают по рецепту, или можно обойтись и без него?

— Нельзя. Нужен рецепт.

— Да, странно, — пробормотал Дермут. — А Хетер Бэдкок к этим киношникам какое-то отношение имеет?

— Ни малейшего.

— Кто-то из членов ее семьи там был?

— Муж.

— Муж, — задумчиво повторил Дермут.

— Да, первая мысль всегда о муже, — согласился помощник комиссара. — Но наш деревенский коллега… кажется, Корниш, считает, что муж тут, скорее всего, ни при чем, хотя и доложил, что Бэдкок сильно нервничал и вообще был сам не свой. Но, по мнению Кэрниша, и вполне достойные люди частенько нервничают, когда их допрашивают. Судя по всему, мистер и миссис Бэдкок были преданы друг другу.

— Стало быть, тамошняя полиция считает, что муж убитой — здесь ни при чем. Что ж, похоже, дело интересное. Мне надо ехать туда, правильно я понял, сэр?

— Да. Поезжайте, Дермут, и как можно быстрее. Кого хотите взять с собой?

Креддок ответил не сразу.

— Пожалуй, Тиддлера, — задумчиво произнес он. — Он неплохой малый, к тому же большой любитель кино. Это может пригодиться.

Помощник комиссара кивнул.

— Желаю удачи, — сказал он на прощанье.

2

— Вот это да! — воскликнула мисс Марпл, порозовев от удовольствия и удивления. — Ну и сюрприз! Ну, как вы, дорогой мой мальчик., хотя какой вы теперь мальчик? Старший инспектор, или как это теперь называется? Подполковник?

Дермут объяснил, в каком звании он сейчас состоит.

— Думаю, нет смысла спрашивать, что вы здесь делаете, — сказала мисс Марпл. — Наше убийство удостоилось внимания Скотленд-Ярда.

— Дело передали нам, — подтвердил Дермут. — И естественно, приехав сюда, я сразу направился к нашему человеку.

— Вы хотите сказать… — Мисс Марпл была явно польщена.

— Да, тетушка, — произнес Дермут так, будто это фамильярное обращение само собой разумелось. — Я имею в виду вас.

— Боюсь, — в голосе мисс Марпл прозвучало сожаление, — что я здорово отстала от жизни. Я ведь сейчас так редко выхожу.

— Редко, да метко. Не вы ли упали возле дома Бэдкоков, не вам ли помогла подняться женщина, которая через десять дней была убита? — спросил Дермут Креддок.

Мисс Марпл еле слышно поцокала.

— Не знаю, откуда у вас такие сведения, — сказала она.

— А должны бы знать, — укорил ее Дермут Креддок. — «В деревне всегда все всем известно» — разве это не ваши слова? И кстати, не для протокола, — добавил он. — Вы, как только ее увидели, сразу поняли, что ее убьют?

— Ну что вы! — воскликнула мисс Марпл. — Как вам такое могло прийти в голову?

— А в глазах ее мужа вы часом не приметили выражения, которое напомнило бы вам о Харри Симпсоне, или Дэвиде Джонсе, или еще каком-нибудь вашем старом знакомце, который помог жене перейти в лучший мир?

— Нет, ничего похожего! — горячо возразила мисс Марпл. — Уверена, что мистер Бэдкок на такое злодеяние не способен. По крайней мере, — добавила она осторожно, — почти уверена.

— Но ведь человеческая натура, как известно… — довольно ехидно пробормотал Креддок.

— Именно, — перебила его мисс Марпл. Потом добавила: — Рискну предположить, что, оправившись от естественного шока, он вряд ли будет по ней сильно убиваться.

— Почему? Он был у нее под каблуком?

— Нет. Но не думаю, чтобы она… в общем, она не была чутким человеком. Добрым — да. А вот чутким — нет. Она, конечно, любила его, заботилась о нем, когда он болел, старалась вкусно накормить и была неплохой хозяйкой, но, на мой взгляд, она никогда бы… в общем, она даже не подозревала, что там у него на душе, о чем он думает. А мужчине требуется чуткость, понимание, иначе он чувствует себя одиноко.

Дермут хмыкнул.

— Вы думаете, теперь ему будет менее одиноко?

— Полагаю, он снова женится. И даже довольно скоро. Возможно, на женщине того же типа, что с его стороны будет весьма опрометчиво. То есть возьмет в жены человека с более сильным, чем у него самого, характером.

— Есть конкретная кандидатура? — осведомился Дермут.

— Мне она не известна, — сказала мисс Марпл. И с сожалением добавила: — Но мне вообще известно слишком мало.

— А что вы обо всем этом думаете? — продолжал напирать на нее Дермут Креддок. — Уж в умении думать и распутывать всякие сложные ситуации вы любому фору дадите.

— Я думаю, — неожиданно сказала мисс Марпл, — что вам надо поговорить с миссис Бэнтри.

— С миссис Бэнтри? А кто это? Из киношной публики?

— Нет, она живет в Истлодже, в Госсингтоне. В тот день она была на празднике. Когда-то Госсингтон принадлежал ей. Ей и ее мужу, полковнику Бэнтри.

— Она была на празднике. И что-то видела?

— Пусть она сама вам расскажет, что видела. Может, это и не имеет к делу никакого отношения, но вдруг… вдруг это натолкнет вас на какую-то важную мысль. Скажите ей, что вас прислала я, и… да, упомяните Леди из Шалотта.

Дермут Креддок посмотрел на нее, чуть склонив голову набок.

— Леди из Шалотта, — повторил он. — Это что — пароль?

— Ну, не совсем. — Мисс Марпл слегка смутилась. — Просто она сразу поймет, что я имела в виду.

Дермут Креддок поднялся.

— Скоро я снова к вам нагряну, — сказал он.

— Буду очень рада вас видеть. Когда будет время, заходите попить чайку. Надеюсь, вы его еще пьете, — добавила она с легким сожалением в голосе. — Я знаю, что нынешние молодые, когда им надо перекусить и что-то выпить, идут в бары и прочие заведения. Для них пятичасовой чай безнадежно устарел.

— Я уже не так молод, — заметил Дермут. — Так что как-нибудь обязательно загляну к вам на чаек. Поболтаем о ваших деревенских новостях. Кстати, а среди ваших знакомых нет каких-нибудь кинозвезд? Или хотя бы тех, кто так или иначе связан с кино?

— Ни единой души, — ответила мисс Марпл. — Знаю кое о ком только понаслышке.

— Вам и этого бывает достаточно, — сказал Дермут Креддок. — Что ж, до свидания. Счастлив был с вами повидаться.

3

— О-о, здравствуйте, — несколько ошарашенно приветствовала гостя миссис Бэнтри, когда Дермут Креддок представился и объяснил цель своего визита. — Надо же, не каждый день встречаешь таких людей. А где ваши сержанты? Они ведь обязательно должны вас сопровождать.

— Сержант со мной действительно приехал, — подтвердил Креддок. — Но в данную минуту он занят.

— Наверное, собирает информацию? — с надеждой в голосе спросила миссис Бэнтри.

— Что-то в этом роде, — многозначительно ответил Дермут Креддок.

— Значит, Джейн Марпл послала вас ко мне, — сказала миссис Бэнтри, проводя гостя в свою крохотную гостиную. — А я как раз цветы поправляла. Бывают такие дни — ну никак цветы не хотят тебя слушаться. Падают или торчат там, где торчать не должны, или не ложатся как нужно. Так что я рада отвлечься, тем более по такому интересному поводу. Значит, это все-таки было убийство?

— А вы так не думали?

— Ну, это мог быть и несчастный случай, — сказала миссис Бэнтри. — Ведь официально никто ничего не сообщил. Сказали только, что пока не известно, как яд попал в организм, — ну и какой толк от такого сообщения? Но мы между собой решили, что это все-таки убийство.

— А кто его совершил?

— А вот насчет этого — никаких догадок. Странно, правда? Тут даже нечего и обсуждать. Потому что лично я не представляю, кто мог бы это сделать.

— Вам непонятно, кто бы это сумел сделать?

— Нет, не то. Сделать это, вероятно, было трудно, но — не невозможно. Но я просто ума не приложу, кому это могло понадобиться.

— Если я вас верно понял, ни у кого не было причин избавляться от Хетер Бэдкок?

— Откровенно говоря, — отвечала миссис Бэнтри, — не та эта личность, чтобы кому-то понадобилось от нее избавиться. Я с ней встречалась несколько раз, по некоторым сугубо общественным делам. Девочки-скауты[244], бригада «Скорой помощи святого Иоанна», всякие приходские проблемы. Я бы сказала, что она — человек весьма докучливый. По любому поводу — мощный всплеск энтузиазма, какая-то необыкновенная восторженность, а уж начнет говорить — не остановишь. Но за это ведь людей не убивают. В прежние времена, когда подобная личность приближалась к дверям твоего дома, я тут же звала горничную — была такая должность в мои времена, кстати весьма полезная, — и велела ей говорить, что «Хозяйки нет дома» или, если горничная была чересчур совестливой и не могла обманывать, сообщать, что «Сегодня она никого не принимает».

— То есть многие с удовольствием избавились бы от ее общества, но никому не пришло бы в голову устранять ее навсегда.

— Вы очень точно выразили мою мысль. — Миссис Бэнтри благодарно кивнула.

— Сбережений у нее особых не было, — рассуждал вслух Дермут, — и ее смерть никому особых выгод не сулила. Ее могли недолюбливать, но о ненависти и речи не было. Она не могла кого-нибудь шантажировать?

— Исключено! — горячо возразила миссис Бэнтри. — Она была порядочным человеком.

— Может, у ее мужа был роман на стороне?

— Едва ли, — усомнилась миссис Бэнтри. — Я видела его тогда, на празднике Какой-то вялый и измочаленный… Вроде бы и приличный человек, но уж больно жалкий.

— Выходит, выбор у нас невелик, — подытожил Креддок. — Остается предположить только одно: ей было что-то известно.

— Известно?

— Что-то, что, мягко говоря, могло испортить кому-то репутацию.

Миссис Бэнтри снова покачала головой.

— Сомневаюсь. Сильно сомневаюсь. Такие женщины, как Хетер Бэдкок, просто не умеют держать язык за зубами. Если им что-то известно, это тут же становится достоянием всей округи.

— Значит, это тоже отпадает, — согласился Дермут Креддок. — Ну тогда вот что: мисс Марпл, к которой я испытываю искреннюю привязанность и уважение, велела мне сказать вам о Леди из Шалотта и уверяла, что вы сразу поймете, о чем речь.

— Ах, это! — воскликнула миссис Бэнтри.

— Да, — сказал Креддок. — Это. Чем бы оно ни было.

— В наши дни народ почти не читает Теннисона, — сокрушенно произнесла миссис Бэнтри.

— Что-то такое я помню — читал, когда был мальчишкой… Ведь это она смотрела на замок Камелот?[245]

На паутине взмыл паук, И в трещинах Зеркальный круг. Вскричав: «Злой рок!» — Застыла вдруг Леди из Шалотта.

— Именно. Вот и она так же, — сказала миссис Бэнтри.

— Простите? Кто так же? И что?

— Выглядела так же, — пояснила миссис Бэнтри.

— Кто?

— Марина Грегг.

— Ага. Марина Грегг. А когда?

— Вам Джейн Марпл разве не рассказала?

— Нет. Послала прямо к вам.

— Ну, это она напрасно, ведь Джейн куда лучшая рассказчица, чем я. Мой муж говорил, что я все время перескакиваю с одного на другое, что просто невозможно понять, о чем речь. Вообще-то мне, может быть, просто показалось. Но когда замечаешь у кого-то такой взгляд, как тут не вспомнишь Теннисона?

— Расскажите поподробнее, — попросил инспектор.

— Ну что ж, все произошло на празднике. Я говорю «праздник», потому что как еще это назовешь? Ведь так все было нарядно и торжественно… У них наверху, у лестницы, теперь что-то вроде большущей ниши. Там Марина Грегг и ее муж принимали особо важных гостей. Удостоился чести и кое-кто из местных. Я, например, потому что когда-то была хозяйкой этого дома, а Хетер Бэдкок с мужем — потому что она помогала организовать весь этот прием, обо всем хлопотала. Так вышло, что мы поднялись наверх почти вместе, я стояла рядом вот и заметила это.

— Так. Что же именно вы заметили?

— Сейчас. Ну, миссис Бэдкок заахала да заохала, знаете, как бывает, когда вдруг встречаешь какую-то знаменитость. Мол, как это прекрасно, и что она в таком восторге, и что они с мужем и мечтать не могли о такой встрече. А потом затянула какую-то нудную историю, как когда-то много лет назад они уже встречались и как она по этому поводу была счастлива. Я еще тогда подумала: каково этим знаменитостям всякий раз такое выслушивать да еще с милой улыбкой — с ума сойти можно! И вдруг я заметила, что никакой милой улыбки на лице мисс Грегг нет. Она просто стояла, оцепенев, вперившись взглядом в одну точку.

— В одну точку… на миссис Бэдкок?

— Нет… нет, она про миссис Бэдкок и думать забыла. Казалось, она вообще ее не слышит. Она стояла, оцепенев, как будто увидела что-то жуткое. Что-то кошмарное, такое, чего она увидеть никак не ожидала, и смотреть на это ей было невыносимо. Совсем как Леди из Шалотта.

— «Вскричав: „Злой рок!“ — застыла вдруг?..»[246] — сказал Дермут Креддок.

— Да, именно так.

— Но на что она смотрела, миссис Бэнтри?

— Если бы я знала!

— Вы говорите, она стояла у верха лестницы?

— Она смотрела поверх головы миссис Бэдкок… нет, скорее поверх плеча.

— То есть прямо на середину лестницы?

— Может быть, не на самую середину.

— А по лестнице поднимались люди?

— Да, человек пять или шесть.

— Может, она смотрела на кого-то конкретно?

— Не могу сказать… Я ведь не отрываясь смотрела на нее и не видела, кто там был за моей спиной, на лестнице. Я тогда еще подумала: может, она смотрит на какую-нибудь картину, которая висит на противоположной стене?

— Ну это вряд ли — что это вдруг ей вздумалось смотреть на свои картины.

— Да, конечно. Скорее всего, она смотрела на кого-то из гостей. Только на кого?

— Попробуем это выяснить, — сказал инспектор. — А кто хоть там был, вы помните?

— Мэр с женой. Потом, кажется, какой-то журналист, рыжеволосый такой, нас позже представили друг другу, но фамилию я не запомнила. Фамилии я никогда не запоминаю. Гэлбрайт… что-то в этом роде. Еще был крупный такой черный мужчина. Нет, не негр, в смысле темноволосый, и сразу чувствуется, что сильная личность. С ним была актриса. Броская такая, яркая блондинка, из тех, что ходят в норковых манто. Был там и старый генерал Барнстэпл. Он, бедняга, сейчас уже совсем выжил из ума. Едва ли кто-то станет, как раньше, цепенеть от ужаса, глядя на него. Да, еще были Грайсы с фермы.

— Это все, кого вы можете вспомнить?

— Может, там был и еще кто-то. Но, понимаете, я ведь… специально ни за кем не наблюдала. Я знаю, что примерно в это время пришли мэр, генерал Барнстэпл и американцы. Кстати, там работали фотографы. Один, по-моему, местный, а кроме него, девушка из Лондона, очень богемного вида, с длинными волосами и здоровенным фотоаппаратом.

— И вы полагаете, что она смотрела на кого-то из этих людей?

— Да я, собственно, ничего тогда не подумала, — с обезоруживающей откровенностью призналась миссис Бэнтри. — Просто удивилась: на что это она могла так уставиться? А вскоре вообще про это забыла. Только потом вспомнила… Ну, а вдруг мне все это показалось? Вдруг у нее в эту минуту зуб заболел, или булавка в тело вонзилась, или закололо где-нибудь в боку, так что свет стал не мил. Стараешься не подать виду, но лицо тебя выдает, ничего с этим поделать не можешь.

Дермут Креддок рассмеялся.

— Я вижу, вы не из тех, кто любит преувеличивать. И это очень приятно. Да, вы правы, миссис Бэнтри, вполне могло быть и что-то в этом роде. Но факт, несомненно, примечательный, глядишь на что-нибудь и наведет…

Он попрощался с ней и отправился в Мач-Бенэм, в полицейский участок — для официального знакомства с местными коллегами.

Глава 9

1

— Значит, на местном фронте — тишь да гладь? — спросил Креддок, протягивая Фрэнку Корнишу свой портсигар.

— Полнейшая, — подтвердил Корниш. — Врагов у нее не было, ни с кем не ссорилась, отношения с мужем — лучше не бывает.

— О другой женщине или другом мужчине не может быть и речи?

Корниш покачал головой.

— Не может. Ни единого намека. Серьезная женщина. Заседала во всех возможных комитетах и вечно что-то организовывала и кого-то опекала. Кто-то из местных тайком завидовал здешней ее популярности, но не более того.

— Может, ее муж приглядел себе другую жену? В конторе, где он работает, никого нет?

— Он служит в фирме «Биддл энд Расселл», агенты и эксперты по недвижимости. Там есть некая Флорри Уэст, у нее нелады с щитовидкой, еще мисс Грандл, которой минимум пятьдесят, шарма у нее не больше, чем у стога сена, — в общем, там позариться особенно не на что. И все же не удивлюсь, если он вскоре женится.

Креддок с интересом посмотрел на собеседника.

— Соседка, — объяснил Корниш. — Вдова. Когда я приехал с ним после дознания, она была у него дома, готовила чай и вообще всячески о нем заботилась. Он был приятно удивлен и очень тронут. Похоже, она вознамерилась его на себе женить, а он, бедняга, пока об этом и не подозревает.

— Что за женщина?

— Симпатичная, — признал Корниш. — Не первой молодости, но очень даже ничего, эдакая цыганочка. Смуглый румянец. Темные глаза.

— Как ее зовут?

— Бейн. Миссис Мэри Бейн. Вдова.

— Чем занимался ее муж?

— Понятия не имею. К ней часто ходит ее сын, он работает где-то неподалеку. С виду тихая такая, достойная женщина. Но у меня такое чувство, что я где-то ее раньше видел. — Он взглянул на часы. — Без десяти двенадцать. Я договорился в Госсингтон-холле, что вы будете там в двенадцать. Так что нам пора.

Глаза Дермута Креддока, всегда как бы слегка сонные, на самом деле пристально всматривались в очертания Госсингтонгхолла, примечая все детали. Инспектор Корниш привез его туда и передал на попечение молодого человека по имени Хейли Престон, после чего тактично удалился. Затем Креддок какое-то время лишь спокойно кивал, слушая многоречивые излияния мистера Престона. Хейли Престон работал на Джейсона Радда, был у него, как понял Дермут, то ли администратором, то ли помощником, то ли личным секретарем, а возможно, один совмещал все эти функции. Он говорил не переставая. Очень гладко и пространно, несколько монотонно, но чудесным образом почти не повторяясь. Это был приятный молодой человек, страстно жаждавший, подобно незабвенному доктору Панглосу[247] из вольтеровского «Кандида», чтобы его взгляды разделяли все, в чьем обществе он в данный момент находился, — «что ни делается, все к лучшему в этом лучшем из миров»1. Несколько раз он с вариациями сообщил, как мерзко все случившееся, как все обеспокоены, в каком жутком состоянии находится мисс Грегг, а мистер Радд огорчен так, что и не расскажешь, и кто вообще мог предполагать, что может произойти такое? А может, это какая-нибудь аллергия? Что вы насчет этого скажете? Ведь бывает же у людей аллергия на самые неожиданные вещества, теперь это не редкость. Инспектор, разумеется, может рассчитывать на любую помощь, которая потребуется от студии «Хеллингфорт», как и на помощь любого ее сотрудника. Он волен задавать любые вопросы, волен заходить куда угодно. Если они смогут хоть чем-то облегчить расследование, они с готовностью это сделают. Все они питали неподдельное уважение к миссис Бэдкок и ценили ее как весьма незаурядную общественницу. Ассоциация «Скорой помощи святого Иоанна» просто без нее осиротела.

Потом он затянул эту песню снова, слова были другие, но мелодия несомненно осталась той же. Человек так жаждал помочь, что просто приводил всех в умиление. При этом он дал понять, что от их киностудии все это безумно далеко — у них там свой мир, отделенный от грубых буден всех остальных. Но мистер Джейсон Раде, мисс Марина Грегг, да и все остальные, окажут любую возможную помощь, не сомневайтесь. Потом он легонько покивал головой, раз десять кряду. Воспользовавшись паузой, Дермут Креддок сдержанно ответил:

— Большое спасибо.

Произнесено это было негромко, но звучало настолько весомо, что мистер Хейли Престон осмелился лишь пробормотать:

— Ну, вот, — и выжидающе смолк.

— Вы сказали, что я могу задавать вопросы.

— Конечно. Конечно. Я весь внимание.

— Она умерла здесь?

— Миссис Бэдкок?

— Да, миссис Бэдкок. На этом самом месте?

— Да, именно. На этом самом. Могу показать вам стул.

Они стояли на расширенной после переустройства лестничной площадке. Хейли Престон сделал несколько шагов по коридору и указал на массивный стул, сделанный «под дуб».

— Она сидела здесь. Сказала, что ей нездоровится. Кто-то пошел за лекарствами. Но она уже скончалась, прямо на стуле.

— Понятно.

— Не знаю, давно ли она была у своего врача. Если ее предупреждали, что с сердцем у нее нелады…

— С сердцем у нее был полный порядок, — прервал его Креддок. — На здоровье она не жаловалась. А умерла оттого, что приняла большую дозу некоего лекарства, не помню официального названия, но все обычно называют его «Калмо». Так вот, доза, какую она приняла, превышает допустимую в шесть раз.

— «Калмо»? — подхватил Хейли Престон. — Ну как же, как же. Сам, бывает, его принимаю.

— Неужели? Это интересно. И что, здорово помогает?

— Да просто чудо, а не лекарство. Взбадривает, если ты не в форме, а если разгулялся, наоборот, успокаивает. Понимаете, да? Естественно, — добавил он, — если принимать его как полагается.

— А в доме это средство могло быть?

Сам он знал об этом, но хотел услышать, что скажет Хейли Престон. А тот и не думал скрывать правду.

— Еще сколько! В каждой ванной комнате, в шкафчике — минимум по пузырьку.

— Нашу задачу это только усложняет.

— Безусловно. Она могла принять эту штуковину сама, причем обычную дозу, не зная, например, что у нее аллергия на это лекарство.

Креддока, судя по выражению его лица, это не убедило. Хейли Престон вздохнул.

— А насчет дозы вы абсолютно уверены?

— Да. Доза была смертельной, а миссис Бэдкок никогда раньше ничего подобного не принимала. Насколько мы выяснили, она и других лекарств никогда не принимала, разве что питьевую соду или аспирин.

Хейли Престон покачал головой и изрек:

— Выходит, вам есть над чем поломать голову. Да, есть над чем.

— Где именно мистер Радд и мисс Грегг встречали гостей?

— Вот здесь. — Хейли Престон остановился у верхнего основания лестницы.

Старший инспектор Креддок подошел и встал рядом. Взглянул на стену напротив. Там висела картина — мадонна с младенцем. Копия с картины известного итальянского художника. Мадонна в голубом одеянии держит перед собой младенца, ребенок и мать улыбаются. Вокруг люди, их взгляды устремлены на ребенка. Одна из самых трогательных мадонн, подумал Дермут Креддок. Справа и слева от картины располагались два узких окна. Общее впечатление довольно радужное, и ничто, решительно ничто не могло заставить миссис Грегг оцепенеть, как Леди из Шалотта, которую настигла ее судьба.

— Гости, конечно, поднимались по лестнице? — спросил он.

— Да. По нескольку человек. Сплошного потока не было. Кого-то наверх препровождал я, кого-то Элла Зелински, домашний секретарь мистера Радда и мисс Грегг. Мы хотели, чтобы все было как можно неофициальней.

— А вы сами были здесь, когда поднялась миссис Бэдкок?

— Неловко признаться, инспектор, но этого я не помню. У меня был список фамилий, я выходил во двор и препровождал отмеченных там гостей в дом. Затем я их представлял, предлагал напитки, потом выходил к другим приглашенным. В то время я не знал миссис Бэдкок в лицо, а в моем списке ее точно не было.

— Как насчет миссис Бэнтри?

— A-а, вы имеете в виду бывшую владелицу этого дома? Она была в моем списке и, кажется, миссис Бэдкок, ее муж и миссис Бэнтри пришли примерно в одно время. — Он задумался. — Тогда же появился и мэр. У него на груди была массивная цепочка, а у его жены желтые волосы и небесно-синее платье с оборками. Их я помню. Но им я напитки не подавал — надо было идти за новыми приглашенными.

— Кто же угощал их?

— Точно не скажу. Нас на обслуге было трое или четверо. Я знаю, что я пошел вниз, а мэр как раз поднимался мне навстречу.

— А кто еще был на лестнице, когда вы спускались, не вспомните?

— Джим Гэлбрайт, из газетной братии, и еще человека три-четыре, я их не знаю. Двое фотографов, один местный, фамилию не помню, и богемная девица из Лондона, она мастерица неожиданных ракурсов. Ее фотоаппарат был нацелен как раз на то место, где мисс Грегг встречала гостей. Сейчас, минуточку… кажется, в это время появился Ардуик Фенн.

— Кто такой Ардуик Фенн?

Этот вопрос Престона явно поразил.

— Но это же знаменитость, инспектор. Большая знаменитость — и на телевидении и в кино. Мы даже не знали, что он в Англии.

— То есть его приезд оказался сюрпризом?

— Еще каким, — подтвердил Престон. — С его стороны это было очень мило, этакая приятная неожиданность.

— А он что, старый друг мисс Грегг и мистера Радда?

— Когда-то Марина очень с ним приятельствовала, во времена ее второго брака. А насколько они друзья с Джейсоном, я не знаю.

— Так или иначе, его приход оказался приятным сюрпризом?

— Ну, конечно. Мы все были в восторге.

Креддок кивнул и сменил тему разговора. Он дотошно выпытывал все подробности, связанные с напитками: из чего их делали, как подавали, кто подавал, кто из слуг работает в доме постоянно, а кого наняли специально на этот день. В результате напрашивался ответ, на который уже намекал инспектор Корниш: отравить Хетер Бэдкок мог любой из тридцати человек, находившихся в доме, но любого из этих тридцати могли застукать! Уж больно рискованная затея!

— Спасибо, — сказал он наконец. — А теперь, если можно, я бы хотел поговорить с мисс Грегг.

Хейли Престон покачал головой.

— Мне очень жаль. Мне действительно очень жаль, но об этом не может быть и речи.

Брови Креддока поползли вверх.

— Это почему же?

— Она в постели. Полнейший упадок сил. Здесь сейчас ее врач. Вот, навыписывал ей кучу лекарств и особо отметил, что ей показан постельный режим. Сейчас я вам покажу список.

Креддок взял список и прочитал его.

— Понятно, — сказал он. — А мисс Грегг всегда держит при себе врача?

— Актеры и актрисы, это ведь такой народ — каждый как натянутая струна. Всю жизнь — под высоким напряжением. Считается, что у знаменитостей должен быть свой врач, который знает все нюансы их организма, особенности нервной системы. У Мориса Гилкриста очень солидная репутация. Он уже много лет следит за состоянием здоровья мисс Грегг. Возможно, вы читали, что в последние годы она часто болела. Ее даже отправляли в больницу, и надолго. Она только с год как пришла в норму.

— Понятно.

Увидев, что Креддок решил больше не настаивать, Хейли Престон вздохнул с облегчением.

— Вы, наверное, хотите поговорить с мистером Раддом? — предположил он. — Мистер Радд… — он взглянул на часы, — вернется со студии минут через десять, если вас это устроит.

— Лучше не придумаешь, — сказал Креддок. — А пока… доктор Гилкрист, говорите, сейчас здесь?

— Да.

— Тогда я потолковал бы пока с ним.

— Пожалуйста. Сейчас я его приведу.

Молодой человек поспешно удалился. Дермут Креддок остался у лестницы. Конечно, застывший взгляд, который так смутил миссис Бэнтри, мог быть всего лишь плодом ее воображения. Она ведь из тех, кто торопится с выводами. Хотя… вывод, к которому она пришла, представлялся вполне логичным. Леди из Шалотта, которую настигла судьба, — это, скорее всего, перебор, но, возможно, Марина Грегг увидела нечто, вызвавшее у нее досаду или раздражение. Нечто такое, из-за чего она даже позабыла про гостью, с которой говорила. А что, если по ступеням поднимался нежданный гость — причем совсем нежеланный?

Он обернулся на звук шагов. Вернулся Хейли Престон в сопровождении доктора Гилкриста. Дермут Креддок представлял его себе совершенно иначе. Доктор отнюдь не был сюсюкающе-обходительным, никакой театральности. На первый взгляд это был человек грубоватый, добродушный и не склонный ко всяким вывертам. На нем был твидовый костюм, для англичанина чуть ярковатый. Голову украшала копна русых волос, глаза — живые, темные и, видимо, очень наблюдательные.

— Доктор Гилкрист? Я старший инспектор Дермут Креддок. Можно с вами переговорить… конфиденциально?

Доктор кивнул, затем, жестом пригласив Креддока, направился прямо по коридору. Пройдя его почти до концах он толкнул дверь какой-то комнаты.

— Здесь нам никто не помешает.

Это, вне сомнения, были апартаменты самого доктора, очень удобная и хорошо обставленная комната. Он указал гостю на стул и уселся сам.

— Насколько я понял, — начал Креддок, — мисс Марина Грегг сейчас не в состоянии отвечать на вопросы. Вот я и хотел бы узнать у вас, что с ней?

Доктор Гилкрист чуть пожал плечами.

— Нервы, — коротко ответил он. — Если вы начнете сейчас задавать ей вопросы, через десять минут она будет на грани истерики. Я не могу этого позволить. Можете прислать сюда врача из полиции, я с удовольствием изложу ему свою точку зрения. И на дознании она не могла быть по этой же причине.

— И долго она пробудет в таком состоянии?

Доктор Гилкрист взглянул на него и улыбнулся. Улыбка была располагающая.

— Если вас интересует мое мнение, — сказал он, — мнение не врача, а человека, максимум через два дня она не просто захочет видеть вас, она сама попросит послать за вами. Она захочет спрашивать. Захочет отвечать. Так уж они устроены! — Он наклонился вперед. — Сейчас, инспектор, я попробую вам объяснить, почему эти люди ведут себя именно так, а не иначе. Жизнь киноартиста — это непрерывный стресс, и, чем больший успех выпадает на его долю, тем сильнее стресс. Представьте на миг, что вся ваша жизнь, с утра до ночи, как на ладони Всему миру все о вас известно. А что такое съемки? Непрерывный и изнурительный труд! Приезжаете на съемочную площадку утром, садитесь и начинаете ждать. Скажем, эпизод в этот день небольшой, но режиссер чем-то недоволен, и его переснимают снова и снова. А до этого ведь еще бесконечные репетиции! А снимают картину частями — по эпизодам. В фильме-то все потом монтируют как надо, по порядку. Но во время съемки этого порядка нет и в помине. Могут снять сначала конец, потом серединку, потом эпизод, который будет раньше. Так что дело это изнурительное и нудное. В конце дня вы как выжатый лимон. Живут именитые актеры, конечно, в роскоши, вот вам успокоительное, вот ванны, какая хотите косметика, врач по первому зову. Они могут расслабляться на вечеринках, общаться, при желании, с народом, но вся их жизнь — как на ладони. Так что тихая и спокойная жизнь — это не для них. Они и расслабиться-то по-настоящему не могут.

— Понимаю, — сказал Дермут. — Да, я все это понимаю.

— И еще, — продолжал Гилкрист, — людям, которые ступили на эту стезю и которые как творческая личность чего-то стоят, обязательно присуще одно свойство: они — знаю по личному опыту — слишком чувствительны и уязвимы, их все время мучает чувство неуверенности. Жуткое состояние — все время в сомнениях: что тебе что-то не удается, не получается, что ты ни на что не способен. Говорят, актеры — народ тщеславный. Это неправда. Никакого самолюбования тут нет, а есть страх, который все время давит на тебя: а все ли у меня в порядке, а достаточно ли я хорош? Отсюда — необходимость в постоянном самоутверждении. Потребность в похвалах, поклонении, восхищении. Спросите Джейсона Радда. Он вам скажет то же самое. Им надо дать почувствовать, что предлагаемая задача им по плечу, что никто другой лучше с ней не справится, и терпеливо их все время подбадривать. И все равно они никогда в себе не уверены. И поэтому любой из них — это комок нервов. Сплошной комок нервов. И как ни странно, чем сильнее нервное напряжение, тем удачней у них получается роль.

— Интересно, — пробурчал Креддок. — Очень интересно. — После паузы он добавил: — Хотя мне не совсем понятно, зачем вы…

— Я хочу, чтобы вы поняли, что за человек Марина Грегг, — пояснил Морис Гилкрист. — Ее фильмы вы, конечно, видели.

— Актриса она замечательная. Просто замечательная. И личность, и собой хороша, и человек приятный.

— Да, конечно, — согласился Гилкрист, — но при этом ей приходится расходовать массу физических и душевных сил. В результате нервы ее вконец расшатаны… Физически крепкой ее не назовешь. А темперамент у нее… ну, просто вулкан — то впадает в отчаяние, то радуется, как малое дитя. И с этим она ничего поделать не может. Уж такая она есть. На ее долю выпало много страданий. В основном, конечно, по собственной вине, это факт, но не только. Ни в одном из своих браков она не была счастлива. Разве что в нынешнем… Сейчас она замужем за человеком, который ее просто боготворит и был влюблен в нее многие годы. Эта любовь для нее — настоящее спасение, в ней она находит радость и счастье. По крайней мере, в настоящий момент. Трудно сказать, долго ли это протянется. Вся трагедия в том, что ей присущи только два состояния. Либо ей кажется, что наконец-то она нашла себе вожделенное пристанище и что наступил момент, когда начнут сбываться все ее сказочные мечты, ничто больше не омрачит ее счастья, и небо всегда будет безоблачным. Либо она пребывает в растерзанных чувствах: дескать, жизнь окончательно разбита, любви и счастья никогда не было, нет и не будет. — Он сухо добавил: — Пришвартуйся она где-то посредине — и жить ей стало бы много легче. Но тогда бы мир потерял чудесную актрису.

Он умолк, но и Дермут Креддок ничего не говорил в ответ, пытаясь понять, с какой стати Морис Гилкрист так обстоятельно пытается рассказать ему об особенностях характера и жизни Марины Грегг? Между тем Гилкрист выжидательно смотрел на него. Словно убеждал задать какой-то вопрос. Интересно, какой именно? Медленно, как бы нащупывая почву под ногами, Дермут произнес:

— Эта трагедия на нее сильно подействовала?

— Да, — сказал Гилкрист. — Очень.

— Сильнее, чем можно было ожидать?

— Ну, это как посмотреть, — неопределенно ответил доктор.

— А как можно посмотреть?

— Надо выяснить, что именно на нее так подействовало.

— Ну, — Дермут продолжал нащупывать верный путь, — ее потрясла эта внезапная смерть во время приема.

Лицо собеседника, однако, осталось столь же бесстрастным.

— Или, — предположил Дермут, — тут нечто большее?

— Разумеется, нельзя сказать наверняка, как люди будут реагировать на те или иные события. Нельзя, даже если ты хорошо их знаешь. Всегда возможны неожиданности. Мне кажется, она могла бы отнестись к этому вполне спокойно, без особых эмоций. Скажем, могла бы отозваться приблизительно следующим образом: «Ах, бедняжка, какая трагедия! Как такое могло случиться?» Или могла выказать сочувствие, но при этом не так уж сильно расстроиться. В конце концов, смерть на вечеринке — для киношников не такая уж большая редкость. А будь реакция окружающих достаточно будничной, могла бы, так сказать, это скорректировать — на уровне подсознания, конечно, — окрасить все в более приличествующие ситуации драматические тона. Скажем, закатить сцену… Так что вполне возможно, что причина ее стресса совсем в другом.

Дермут решил взять быка за рога.

— Я бы хотел, — сказал он, — услышать ваше истинное мнение.

— Не знаю, — последовал ответ. — С уверенностью ничего утверждать не могу. — Чуть помолчав, он добавил: — Вы ведь знаете, существует профессиональная этика. Между врачом и пациентом есть определенные отношения.

— Она вам что-то сказала?

— В сущности, ничего конкретного…

— А эту женщину, Хетер Бэдкок, она знала? Раньше они встречались?

— Я думаю, она для нее была человеком из толпы, не более, — сказал доктор Гилкрист. — Нет. Дело не в этом. На мой взгляд, Хетер Бэдкок тут вообще ни при чем.

— А этот препарат, «Калмо»? — спросил Дермут. — Мисс Грегг и сама его принимает?

— Принимает, и даже часто. Впрочем, как и все, кто ее окружает. Элла Зелински, Хейли Престон, да что там, половина студии — сейчас это модно. Таких лекарств нынче развелось множество. Одно надоест, переходят на другое, поновее, и считают, что оно — просто чудо, что именно оно-то и приводит их в норму.

— А на самом деле?

— Конечно, все эти средства в какой-то мере помогают, — сказал Гилкрист. — Успокаивают или, наоборот, повышают тонус, помогают осилить что-то, на что вы, как вам казалось, не способны. Я стараюсь пореже их прописывать. Но в общем-то, если их принимать в минимальных дозах, они совершенно не опасны. Людям, которые не в силах помочь себе сами, они помогают.

— Хотел бы я знать, — сказал Дермут Креддок, — что именно вы мне пытаетесь втолковать.

— Я пытаюсь решить для себя, — ответил Гилкрист, — в чем именно состоит мой долг. Понимаете, с одной стороны, есть долг доктора по отношению к своему пациенту. Существует определенная информация, которую врач не имеет морального права разглашать. Но есть и другой аспект. Возможно, пациенту угрожает опасность. В этом случае необходимо сделать все возможное, чтобы этой опасности избежать.

Он остановился. Креддок выжидательно смотрел на него.

— Да, — решился доктор Гилкрист. — Кажется, я знаю, как поступить. Только хочу просить вас, инспектор, сохранить в тайне все, что я сейчас скажу. Не от ваших коллег, разумеется. А от всех прочих, в особенности от тех, кто находится в этом доме. Я могу на вас положиться?

— В принципе я согласен, хотя не исключено, что могут возникнуть обстоятельства, при которых я не смогу выполнить ваше условие, — сказал Кредок.

— Тогда слушайте, хотя, возможно, это ничего и не значит. Когда женщины находятся во взвинченном состоянии, как сейчас Марина Грегг, они могут наговорить что угодно. Имейте это в виду.

— Так что же она сказала? — спросил Креддок.

— После того как умерла та женщина, Марина была на грани истерики. Послала за мной. Я дал ей успокоительное. Сел рядом, взял ее за руку, сказал, что все будет хорошо. Она уже начала постепенно засыпать и вдруг сказала: «Это предназначалось для меня, доктор».

Креддок пристально посмотрел на него.

— Вот как? А потом… на следующий день?

— Больше об этом — ни слова. Тогда я сам ей напомнил. И вот что услышал в ответ: «Вы меня не так поняли. Ничего такого я сказать не могла. Наверное, мне ваше лекарство совсем затуманило мозги».

— Но вы считаете, что она и в самом деле так думала?

— Уверен в этом, — подтвердил Гилкрист. — Это еще не значит, что так оно и есть, — предупреждающе добавил он. — Ее хотели отравить или Хетер Бэдкок — этого я не знаю. Это уже по вашей части. Я лишь говорю, что Марина Грегг несомненно была убеждена: смертельная доза лекарства предназначалась именно ей.

Некоторое время Креддок хранил молчание. Потом сказал:

— Спасибо, доктор, за то, что вы решились на откровенность. Это очень важный факт. Ведь если эти ее слова имеют под собой какие-то основания, значит, ей и сейчас угрожает опасность, правда?

— Именно, — согласился Гилкрист. — В том-то и дело.

— У вас есть причины полагать, что все обстоит именно так?

— Нет.

— И вы не знаете, почему такое могло прийти ей в голову?

— Нет.

— Что ж, еще раз благодарю.

Креддок поднялся.

— Еще один вопрос, доктор. А мужу она это не говорила?

Гилкрист медленно покачал головой.

— Нет. Уверен, что не говорила.

Он пытливо посмотрел инспектору в глаза и спросил:

— Я вам больше не нужен? Ну, прекрасно. Тогда загляну к больной. Вы навестите ее, как только это станет возможным.

Он вышел из комнаты. Креддок, поджав губы, принялся почти беззвучно что-то насвистывать.

Глава 10

— Джейсон вернулся, — объявил Хейли Престон. — Я провожу вас в его комнату, инспектор.

Комната, служившая Джейсону Радду одновременно кабинетом и гостиной, находилась на первом этаже. Она была уютной, но меблирована безо всякой роскоши. И безликой — невозможно было определить, что за человек ее хозяин, каковы его наклонности и пристрастия Джейсон Радд поднялся из-за стола и вышел навстречу гостю Дермут Кредок подумал: вот уж кого не назовешь безликим, рядом с таким померкнет любой интерьер. Хейли Престон был вышколенным служакой и в то же время большим пустозвоном В докторе Гилкристе чувствовались сила и обаяние. Ну а Джейсона Радда распознать будет нелегко, это Дермут понял сразу. За долгие годы работы в полиции Креддок повидал немало людей. И мог с одного взгляда определить, кто что конкретно собой представляет, а зачастую и даже прочитать мысли собеседника. Прочитать же мысли Джейсона Радда, понял Кредок, удастся лишь в той степени, в какой тот позволит это. Глубоко посаженные глаза словно пронзали тебя насквозь, сами при этом не выдавая ровным счетом ничего. Неправильной формы голова с непокорной шевелюрой говорила о блестящем интеллекте. Лицо клоуна могло вызывать отвращение, но могло казаться и привлекательным. Тут, подумал Дермут, надо слушать очень внимательно и тщательно все записывать.

— Извините, инспектор, если заставил вас ждать. Возникли кое-какие проблемы на студии. Выпьете чего-нибудь?

— Сейчас нет, спасибо, мистер Радд.

Его клоунское лицо вдруг скривилось, изображая ироническую усмешку.

— Не тот дом, в котором стоит что-то пить, вы это подумали?

— Нет, откровенно говоря, я думал совсем о другом.

— Конечно, конечно, я пошутил. Итак, инспектор, вы хотите задать мне какие-то вопросы? Что вас интересует?

— Мистер Престон ответил довольно подробно на мои вопросы.

— Его ответы вам помогли?

— Помогли, но хотелось бы большей ясности.

Джейсон Радд вопросительно поднял брови.

— Я говорил также с доктором Гилкристом. Он считает, что ваша жена еще как следует не оправилась и встретится со мной попозже.

— Марина очень чувствительна, — сказал Джейсон Радд. — У нее, говоря между нами, случаются нервные срывы. А когда на твоих глазах совершается убийство — это, согласитесь, кого хочешь выбьет из колеи.

— Да, приятного тут мало, — сухо изрек Дермут Креддок.

— Во всяком случае, едва ли моя жена скажет вам больше, чем вы узнаете у меня. Когда все произошло, я стоял рядом с ней, а я, смею вас уверить, человек более наблюдательный, чем моя жена.

— Прежде всего один вопрос, — начал Кредок, — скорее всего, вы на него уже отвечали, но я хочу задать его снова. Вопрос такой: с Хетер Бэдкок вы или ваша жена были знакомы раньше?

Джейсон Радд покачал головой.

— Никогда. По крайней мере, я видел ее впервые в жизни. Я получил от нее два письма от имени ассоциации «Скорой помощи святого Иоанна», но лично с ней я впервые встретился за пять минут до ее смерти.

— Но она утверждала, что встречалась с вашей женой.

Джейсон Радд кивнул.

— Да, тринадцать лет назад. На Бермудах. Было какое-то мероприятие в парке, на свежем воздухе в поддержку службы «Скорой помощи», Марина, насколько я знаю, его открывала. И миссис Бэдкок, едва ее представили, начала взахлеб рассказывать какую-то длинную историю, как она, хотя лежала в постели с гриппом, все же поднялась, пришла туда и взяла у моей жены автограф.

Ироничная улыбка снова искривила его лицо.

— Могу сказать, инспектор, что она была не одинока в своем энтузиазме. Обычно толпы поклонников окружают мою жену, чтобы взять у нее автограф, и эта минута навсегда остается в их памяти дорогим воспоминанием. Понятно, для них это целое событие. Но сами понимаете, моя жена конечно же никого из них не помнит. Боюсь, и та мимолетная встреча с миссис Бэдкок не отложилась в ее памяти.

— Да, это вполне понятно, — согласился Креддок. — Сторонний наблюдатель сказал мне, мистер Радд, что вид у вашей жены, пока она слушала историю Хетер Бэдкок, был несколько рассеянный. Вам тоже так показалось?

— Весьма возможно, — сказал Джейсон Радд. — Особой выносливостью Марина не отличается. Разумеется, она привыкла к общественной деятельности подобного рода и выполняет эти свои обязанности почти машинально. Но к концу дня она обычно устает от такого интенсивного общения. Возможно, тут был как раз такой момент. Честно говоря, я ничего необычного не заметил. Хотя погодите… Она почему-то не отвечала миссис Бэдкок. Я, по-моему, даже легонько толкнул ее локтем.

— Может быть, что-то отвлекло ее внимание? — предположил Дермут.

— Не исключено, но скорее всего, просто сказалась усталость.

Некоторое время Дермут Креддок молчал, глядя в окно на несколько мрачноватый пейзаж — Госсингтон-холл плотной стеной окружали деревья. Потом перевел взгляд на картины, висевшие на стенах, и наконец снова посмотрел на Джейсона Радда. Лицо супруга мисс Грегг выражало внимание, но и только. Догадаться о его мыслях и чувствах было невозможно. Держался он любезно и совершенно раскованно, хотя на душе у него могло твориться что угодно. Джейсон Радд был человек очень умный. Из такого ничего не вытянешь, если он сам этого не захочет… разве что выложить козырную карту? Креддок принял решение. Именно так… по козырям.

— А вам не приходило в голову, мистер Радд, что Хетер Бэдкок была отравлена случайно? Что в действительности отравить хотели вашу жену?

В комнате повисло молчание. На лице мистера Радда не дрогнул ни один мускул. Креддок терпеливо ждал. Наконец Джейсон Радд глубоко вздохнул и словно сбросил с себя ношу.

— Да, — негромко произнес он, — вы совершенно правы, инспектор. Я с самого начала был в этом уверен.

— Но вы ничего об этом не сказали ни инспектору Корнишу, ни во время дознания.

— Не сказал.

— Почему, мистер Радд?

— Потому что это всего лишь мои догадки, ни на чем не основанные. Ну а факты, которыми я располагаю, в той же мере известны и служителям закона, а они наверняка лучше меня сумеют их истолковать. О жизни миссис Бэдкок мне не известно ровным счетом ничего. Не исключено, конечно, что у нее были враги, которые в конце концов и отравили ее, правда, это выглядит несколько странным — сделать это именно во время вечеринки, когда вокруг столько народу… Хотя, возможно, поэтому ее и отравили именно на этой вечеринке — большой прием, людей много, некоторых из них вообще мало кто знает, и в такой обстановке найти преступника очень непросто. Все это так… но буду с вами откровенным, инспектор. Я молчал совсем не по этой причине. Причина в другом. Я не хотел, чтобы у моей жены возникло подозрение, что отравить хотели именно ее, и только чудо спасло ее от смерти.

— Благодарю за откровенность, — сказал Креддок. — Хотя мотив мне не вполне понятен.

— Да? Что ж, постараюсь объяснить. Чтобы это понять, нужно знать Марину. Она из тех, кому просто необходимо быть счастливым и уверенным в себе. В материальном отношении жизнь ее сложилась весьма удачно. И в творческом. Она хорошо известна в мире искусства, а вот на личном фронте… счастье от нее все время ускользало. Сколько раз ей казалось, что вот наконец-то и ей повезло, она приходила в неописуемый восторг — а потом все ее надежды рушились. Она, мистер Креддок, не способна воспринимать жизнь трезво и рассудочно. Каждый раз, вступая в брак, она, словно наивный ребенок, ждала: вот теперь-то она заживет счастливо, отныне никакие беды ее не коснутся. Совсем как в сказке.

И снова уродливое клоунское лицо внезапно осветилось странной и слегка ироничной улыбкой, став на миг очень привлекательным.

— Но ведь семейная жизнь, инспектор, штука сложная. Небо не может быть безоблачным вечно. Если кому-то из нас удается достичь полного согласия, гармонии в отношениях со своей половиной, можно считать, что ему здорово повезло. А вы сами, инспектор, — добавил он, — человек семейный?

— Пока такого счастья — или несчастья — на мою долю не выпало, — пробормотал Креддок.

— В нашем мире, я имею в виду мир кино, вступление в брак — сродни игре в рулетку. Кинозвезды — люди азартные и вступают в брак довольно часто. Иногда бывают счастливы, иногда очередной союз оборачивается катастрофой, но почти всегда оказывается временным. В этом отношении причин жаловаться на судьбу у Марины ничуть не больше, чем у остальных ее коллег. Но люди с ее темпераментом такие вещи переносят очень болезненно. Она вбила себе в голову, что родилась под несчастливой звездой, что личная жизнь у нее так никогда и не сложится. Она всегда страстно желала одного: любви, счастья, нежности, уверенности в завтрашнем дне. Она безумно хотела иметь детей. Но, как считают некоторые медицинские светила, сама сила этого желания делала цель недостижимой. Один весьма уважаемый врач посоветовал ей усыновить ребенка. Он сказал: иногда страстная жажда материнства немного заглушается заботой о приемном ребенке, и тогда вскоре на свет может появиться свой собственный. Марина взяла на воспитание, если не ошибаюсь, троих детей. На время в ее доме поселились относительные счастье и безмятежность, но какая-то червоточинка оставалась. Можете себе представить, в какой восторг она пришла двенадцать лет назад, когда забеременела. Восторг и предвкушение подлинного счастья были совершенно неописуемы. На здоровье она не жаловалась, и доктора уверяли ее, что все будет в полном порядке. Не знаю, слышали вы или нет, но исход оказался трагическим. Мальчик родился слабым и умственно отсталым. В общем — полная катастрофа. Марина несколько лет тяжело болела, ее поместили в лечебницу. Выздоравливала она медленно, но в конце концов выздоровела. Вскоре после этого мы с ней поженились, и у нее снова проснулся интерес к жизни, ей снова стало казаться, что она сможет обрести счастье. Поначалу ей не удавалось заключить приличный контракт. Все так или иначе сомневались, хватит ли у нее сил для напряженной работы на съемочной площадке. Мне пришлось за нее как следует побороться. — Джейсон Радд плотно сжал губы. — Но я выиграл битву. Съемки картины уже начались. Мы купили этот дом и занялись его переустройством. Всего две недели назад Марина говорила мне, как она счастлива и наконец-то чувствует, что обрела желанный покой, что все ее беды остались в прошлом. Я слегка встревожился, потому что оптимизм ее, как обычно, был чрезмерен. Но счастлива она была — в этом сомневаться не приходилось. Она стала какая-то умиротворенная, спокойная, чего раньше я за ней не замечал. Все шло хорошо, пока… — Он остановился, потом с внезапной горечью добавил: — пока не случилось это! Надо же было такому случиться — и именно здесь! Для Марины это оказалось серьезным потрясением. И я не мог подвергать… да, я решил не подвергать ее дополнительному риску — незачем ей знать, что кто-то покушался на ее жизнь. Еще одно потрясение могло бы оказаться роковым. Она могла бы снова надолго угодить в больницу.

Он посмотрел Креддоку прямо в глаза.

— Теперь вы меня понимаете?

— Теперь понимаю, — сказал тот, — но, по-моему, вы упускаете из виду очень важный момент. Вы уверены, что отравить пытались именно вашу жену. Но разве эта опасность исчезла? Если убийца не добился своего, он ведь, вполне возможно, повторит попытку?

— Естественно, я об этом подумал, — сказал Джейсон Радд, — но теперь, если можно так выразиться, получив предупреждение, я приму все меры предосторожности. Марина будет под моим неусыпным наблюдением, и не только моим — я на этот счет дам соответствующие распоряжения. Но главное — она не должна знать, что ей угрожает какая-то опасность.

— И вы полагаете, — осторожно спросил Дермут, — что она об этом не догадывается?

— Конечно нет. Ни в малейшей степени.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Ей это в голову не придет.

— Но вам-то пришло, — заметил Дермут.

— Мне — другое дело. Если рассуждать логично, такое объяснение напрашивается само собой. Но с логикой у моей жены всегда обстояло не лучшим образом. Она даже и представить себе не сможет, что кому-то вздумалось от нее избавиться. Ей такая мысль просто не придет в голову.

— Может, вы и правы, — согласился Дермут, — но тогда возникают все новые вопросы. Позвольте опять-таки не ходить вокруг да около. Кого вы подозреваете?

— Не могу сказать.

— Простите, мистер Радд, «не могу» в смысле «не знаю» или «не хочу говорить»?

На этот вопрос Джейсон Радд ответил сразу:

— В смысле «не знаю». Не знаю, и все тут. Так ее невзлюбить, что решиться на убийство, — нет, этого я не могу себе представить. А она тем более. С другой стороны, как ни крути, произошло именно это.

— Обрисуйте, пожалуйста, ситуацию более подробно.

— Пожалуйста. Обстоятельства таковы. Я налил два бокала дайкири из кувшина — коктейль был приготовлен заранее. Передал бокалы Марине и миссис Бэдкок. Что дальше делала миссис Бэдкок, я не знаю. Видимо, разговаривала с кем-то из своих знакомых. Моя жена стояла с бокалом в руке. В эту минуту появились мэр и его жена. Марина поставила свой бокал, даже не пригубив, на стол и пошла их встречать. Потом подошли и другие гости. Приехал наш старый друг, с которым мы не виделись несколько лет, еще кое-кто из местных, двое коллег со студии. Все это время бокал с коктейлем стоял на столе — позади нас, потому что мы встали поближе к лестнице. Когда жена разговаривала с мэром, по просьбе местных репортеров их несколько раз сфотографировали — мы решили, что местным жителям это будет приятно. Я тем временем принес напитки для вновь прибывших гостей. Вот где-то в этом промежутке в бокал, вероятно, и подсыпали отраву. Даже представить не могу, как это сделали — задача была явно не из простых. С другой стороны, если у кого-то хватает духа провернуть нечто подобное вот так, в открытую, как правило, это лучше всего и удается — почти никто ничего не заметит! Попросту не обратит внимание! Вы спрашиваете, подозреваю ли я кого-нибудь конкретно? В принципе подсыпать отраву в бокал могли человек двадцать. Понимаете, все всё время перемещались, разговаривали, куда-то отходили, смотрели дом, мы же его порядком обновили. В общем, все ходили туда-сюда. Я уже столько раз старался что-то припомнить… но ничего, абсолютно ничего не указывает на кого-то конкретно. — Он огорченно вздохнул. — О том, что было дальше, вы, конечно, уже слышали.

— Хотел бы услышать еще раз от вас.

— Я вернулся к лестнице. Жена как раз брала со столика свой бокал. В этот момент миссис Бэдкок ойкнула. Кто-то, видимо, толкнул ее, бокал выскользнул у нее из рук и упал на пол. Несколько капель попало даже Марине на юбку. Но она поступила, как и подобает хозяйке, успокоила миссис Бэдкок, вытерла носовым платком ее платье и заставила взять свой бокал. Если не ошибаюсь, она сказала: «Я уже и так выпила достаточно». Вот, собственно, и все. Но одно могу сказать точно. Лекарство не могли подсыпать после этой сцены, потому что миссис Бэдкок стала пить свой коктейль сразу, как взяла бокал из рук Марины. А минут через пять ее уже не было в живых. Хотел бы я знать, что почувствовал убийца, когда увидел, как все обернулось.

— Вы сразу поняли, что произошло?

— Нет, конечно. Я, естественно, решил, что у миссис Бэдкок сердечный приступ. Что у нее коронарный тромбоз или что-нибудь в этом роде. Мысль об отравлении мне и в голову не пришла. Да и вам бы не пришла… и вообще никому.

— Возможно, вы правы, — признал Креддок. — Что ж, вы нарисовали довольно четкую картину того, как все это произошло. И никого конкретно не подозреваете. Вот тут у меня возникают сомнения.

— Уверяю вас, это чистая правда.

— Давайте зайдем с другой стороны. Есть ли люди, которым ваша жена мешает? Как говорят в мелодрамах, кто ее враги?

Джейсон Радд выразительно вскинул руку.

— Враги? Враги? Трудно сказать, на что могут решиться твои враги. В актерской среде зависти и ревности всегда более чем достаточно. И всегда найдется желающий облить тебя грязью… пустить какой-нибудь мерзкий слушок, при случае подставить ножку. Но убийство нет, на убийство они вряд ли осмелятся пойти. Вы согласны со мной?

— Да. Чтобы решиться на убийство, мелочной неприязни или зависти недостаточно. Может быть, ваша жена кому-то причинила страдания? В прошлом?

На сей раз категоричного «нет» не последовало. Джейсон Радд нахмурился.

— Честно говоря, думаю, таких нет, — произнес он наконец. — Об этом я тоже уже размышлял.

— Какой-нибудь роман?

— Романы, конечно, были. Да, можно предположить, что с кем-то из своих бывших возлюбленных Марина обошлась не лучшим образом. Но чтобы какой-то ее поклонник столько лет держал камень за пазухой… Такого просто не может быть, я в этом уверен.

— Ну а женщины? Кто-нибудь мог питать к мисс Грегг непреодолимую ненависть?

— Женщины, конечно, существа сложные, — сказал Джейсон Радд. — Но нет, вот так сразу никого назвать не могу.

— А кому смерть вашей жены принесла бы материальную выгоду?

— В ее завещании указаны многие, но суммы невелики. Материальную выгоду, как вы говорите, получу я, то есть ее муж, да, пожалуй, актриса, которая, если что случится, заменит ее на съемках. Хотя не исключено, что фильм теперь вообще рассыплется. Поди знай, что будет дальше..

— Ладно, пока не будем заострять на этом внимание, — сказал Креддок.

— Вы обещаете, что Марине ни слова не будет сказано о том, что ей угрожает опасность?

— Опасность… да, этим надо заняться серьезно, — заметил Креддок и добавил: — Но, я надеюсь, вы понимаете, что, скрывая от жены правду, вы подвергаете ее еще большему риску. Впрочем, ближайшие несколько дней, пока она находится под наблюдением врачей, пожалуй, волноваться не о чем. У меня к вам еще одна просьба. Составьте, пожалуйста, по возможности полный список людей, находившихся на площадке или поднимавшихся по лестнице в момент, когда ваша жена поставила бокал на столик.

— Постараюсь, хотя не уверен, что всех припомню. Лучше попросить об этом мою секретаршу, Эллу Зелински. У нее необыкновенная память, и у нее же должен быть список приглашенных. Если хотите поговорить с ней сейчас…

— Хочу, и даже очень.

Глава 11

1

Элла Зелински бесстрастно взирала на Дермута Креддока сквозь массивные очки в роговой оправе, а он думал — надо же, чтобы так повезло! Спокойно и деловито она извлекла из ящика стола листок с машинописным текстом и протянула его Креддоку.

— Могу сказать почти наверняка, — кроме тех, кто в этом списке, не было никого, — сообщила она. — Но, возможно, тут есть двое или трое, которые не пришли — кое-кто из местных жителей. То ли они по каким-то причинам не получили приглашение, то ли так быстро ушли, что их не успели проводить в дом. Но в любом случае они есть в списке.

— Чувствуется рука настоящего мастера, позвольте сделать вам комплимент, — сказал Дермут.

— Спасибо.

— Наверное… извините, я в этом полный профан, наверное, ваша работа требует определенной четкости и точности?

— Да, без этого не обойтись.

— А каковы ваши обязанности? Вы ведь, если можно так сказать, осуществляете связь между студией и Госсингтон-холлом?

— Нет. К работе студии я не имею никакого отношения, разве что отвечаю на звонки оттуда либо звоню сама. На мне — светская жизнь, деловые и личные контакты мисс Грег, ну и ее мужа соответственно… В какой-то мере еще слежу и за хозяйством…

— Вам нравится ваша работа?

— За нее щедро платят, и она достаточно интересна Впрочем, то, что произошло на приеме, в контракте оговорено не было, — добавила она сухо.

— Вы были потрясены?

— Настолько, что до сих пор не могу поверить неужели это действительно было убийство?

— Шестикратная доза этого то ли бодрящего, то ли успокоительного — чем еще это может быть?

— Несчастным случаем.

— Но как, на ваш взгляд, такой несчастный случай мог произойти?

— Вам трудно себе это представить, потому что вы не знаете здешней обстановки. У нас тут настоящий склад всяких снадобий. Я вовсе не имею в виду какие-нибудь запрещенные наркотики. Речь идет о лекарствах, выписанных доктором, но, как часто бывает в медицине, так называемая смертельная доза не всегда так уж сильно отличается от дозы лечебной.

Дермут кивнул.

— У людей, причастных к театру и кино, разного рода провалы в памяти — дело вполне обычное. Иногда мне кажется, что чем более ты талантлив, тем меньше у тебя остается здравого смысла, необходимого в повседневной жизни.

— Вполне возможно.

— А сколько они таскают с собой всяких пузырьков, облаток, порошков, капсул, каких-то коробочек! Успокоительное в кармашке, тоник в сумочке, таблетки от головной боли еще бог знает где — мудрено ли перепутать?

— Но все это едва ли применимо к нашему случаю.

— Как сказать. Допустим, кому-то из гостей потребовалось успокоиться или взбодриться, он (или она) достал свой пузырек и то ли потому, что с кем-то в эту секунду разговаривал, то ли потому, что забыл дозу — давно это средство не принимал, — положил себе в бокал больше, чем полагается. Потом отвлекся и куда-нибудь отошел, а в это время появляется миссис, запамятовала ее фамилию, думает, что этот бокал ее, хватает его и выпивает. На мой взгляд, такой вариант куда более вероятен, чем то, что вы говорите.

— Надеюсь, вы понимаете, что подобные варианты мы тоже рассматривали.

— Понимаю. И все же… Там толпилось столько народу, столько стояло бокалов. Она могла перепутать, схватить чужой — это не такая уж редкость.

— То есть вы не думаете, что кто-то намеренно отравил Хетер Бэдкок? По-вашему, она просто выпила из чужого бокала?

— Мне кажется, что это — самое вероятное.

— В таком случае, я должен кое-что уточнить, — сказал инспектор, — это был бокал Марины Грегг. Понимаете? Ведь мисс Грегг передала той женщине свой бокал.

— Может, она только думала, что это ее бокал, — возразила Элла Зелински. — Вы ведь с Мариной еще не разговаривали? Она рассеянна до крайности. Она может взять любой бокал, похожий на тот, что был у нее, и выпить из него. Я не раз видела, как она это делала.

— А «Калмо» она принимает?

— О да, как все мы.

— И вы тоже, мисс Зелински?

— Бывает. Люди вообще склонны обезьянничать.

— Я бы очень хотел поговорить с мисс Грегг, — сказал Креддок. — Она… на удивление долго не может прийти в себя.

— Это просто каприз, истерика, — объяснила Элла Зелински. — Она же все время себя заводит. А тут — убийство! Оно не могло не выбить ее из колеи.

— В отличие от вас, мисс Зелински?

— Когда вокруг тебя целыми днями все только и ахают да хватаются за сердце, — сухо ответила Элла, — поневоле впадаешь в другую крайность.

— Вы гордитесь тем, что способны сохранять спокойствие, когда на ваших глазах разыгралась трагедия?

Она на мгновенье задумалась.

— Возможно, это не самая хорошая черта. Но мне кажется, если не научишься этого делать, сама очень скоро чокнешься.

— А у мисс Грегг было… у мисс Грегг трудно работать?

Это был довольно дерзкий эксперимент, но Дермут Креддок решил попытать удачи. Если Элла Зелински вскинет голову и укоряющим взглядом даст понять, что это не имеет никакого отношения к убийству миссис Бэдкок, придется признать, что да, действительно не имеет. Но вдруг Элла Зелински захочет рассказать, что она думает о Марине Грегг?

— Она прекрасная актриса. Море обаяния, когда смотришь на экран, от ее лица невозможно оторваться. У нее редкий дар — покорять сердца зрителей. Работать у такого талантливого человека — большая честь. Но в частной жизни — это конечно же настоящий кошмар!

— Ага, — пробормотал Дермут.

— Промежуточных состояний она не знает. Либо на седьмом небе от счастья, либо на дне бездны от горя, эмоции все время через край. И планы, и настроение меняются вмиг, у нее вечно семь пятниц на неделе. Не дай вам Бог упомянуть при ней то-то и то-то — тут же обязательно расстроится.

— Что, например?

— Ни в коем случае ни слова про нервные срывы, про лечебницы для нервных больных. Понятно, к таким темам она особо чувствительна. И еще — про детей.

— А чем ей не угодили дети?

— Представьте, не может видеть детей, слышать о том, что кому-то повезло с детьми. А уж если узнает, что у кого-то появился или вот-вот появится ребенок, становится мрачнее тучи. Ведь рожать она больше не может, а тот ребенок, что все-таки родился, оказался умственно отсталым. Вы, наверное, про это слышали?

— Слышал. Печальная история. Для матери, конечно, трагедия. Но ведь прошло столько лет, казалось бы, это должно как-то забыться.

— Не забылось. У нее это прямо болезнь. Все, что связано с детьми, наводит ее на горькие воспоминания.

— А как к этому относится мистер Радд?

— Ну, ребенок-то был не его. Отец — ее прежний муж, Изидор Райт.

— Прежний муж. Интересно, а где он сейчас?

— Снова женился и живет во Флориде, — с ходу ответила Элла Зелински.

— Как вы считаете, у Марины Грегг за ее жизнь набралось бы много врагов?

— Не сказала бы, что сверх меры. Как у всех. Отчего появляются враги? Ревность, выгодный контракт, зависть. Обычное дело.

— Вам никогда не казалось, что она кого-то боится?

— Марина? Кого-то боится? Да нет вроде. С какой стати?

— Не знаю, — признался Креддок. Он взял лист с перечнем фамилий. — Большое спасибо, мисс Зелински. Появятся вопросы, я к вам еще разок обращусь, если не возражаете.

— Пожалуйста Буду рада… все мы будем рады вам как-то помочь.

— Ну, что принес мне, братец Том?

Детектив-сержант Тиддлер понимающе ухмыльнулся.

Его звали вовсе не Том, а Уильям, но коллеги просто не могли удержаться: кто же не знает Тома Тиддлера из детской считалочки!

— Сколько золота принес мне, сколько серебра? — продолжал игру Дермут Креддок.

Они стояли возле «Голубого Кабана», Тиддлер провел день на киностудии и только что вернулся.

— С золотом слабовато, — сказал Тиддлер. — Сплетен мало. Пугающих слухов тоже. Кое-кто намекает на самоубийство.

— Почему самоубийство?

— Полагают, что могла повздорить с мужем и хотела просто его припугнуть, чтобы он раскаялся. Что-то в таком духе. Естественно, накладывать на себя руки она не собиралась.

— По-моему, ссора с мужем тут ни при чем, — заметил Креддок.

— Конечно, ни при чем. Ее вообще не было. В общем, они там ничего толком не знают. Варятся в собственном соку. Только и твердят «спектакль должен продолжаться», это у них, актеров, поговорка такая, ну, в смысле, что съемку надо продолжать, и камеры должны работать. Сыплют своей терминологией, я в ней ни бельмеса не понимаю. Их одно волнует: когда Марина Грегг вернется на площадку. Она и до этого уже пару раз срывала съемки — устраивала истерику.

— Но вообще-то они ее любят?

— Я бы так сказал: они сыты ее штучками по горло, но, когда она в настроении, когда готова быть божеством — они ее обожают. Кстати, муж от нее без ума.

— Что там думают о нем?

— Что лучшего режиссера, или продюсера, или как там он у них называется, свет еще не видывал.

— А нет разговоров, что у него роман с какой-нибудь звездой или просто с кем-то на стороне?

Том Тиддлер внимательно посмотрел на него.

— Нет, — ответил он. — Нет. Ни единого намека. А вы считаете, что-то такое может быть?

— Мало ли, — уклончиво ответил Креддок. — Наша примадонна уверена, что смертельная доза предназначалась ей — вот в чем дело.

— Она и сейчас так считает? Думаете, она права?

— Почти наверняка, — категорично заявил Креддок. — Но важно не это. Она не сказала об этом мужу, а только доктору — вот что важно.

— Вы считаете, она сказала бы и ему, если бы…

— Я просто подумал, — произнес Креддок, — а вдруг она решила, что это муж, будто это его рук дело. По крайней мере, поведение доктора меня насторожило. Может, конечно, это всего лишь плод моего воображения, но обычно чутье меня не подводит.

— Во всяком случае, на студии про это не говорят, — сказал Том. — А такое обычно не скроешь.

— А у нее самой нет другого мужчины?

— Нет, судя по всему, она хранит верность Радду.

— Может, какие-то пикантные подробности из ее прошлого?

Тиддлер ухмыльнулся.

— Только то, что можно прочитать в любом киношном журнале.

— Пожалуй, придется их полистать, — сказал Креддок, — проникнуться атмосферой.

— Бульварные сплетни о звездах! — воскликнул Тиддлер.

— Интересно знать, — произнес Креддок задумчиво, — читает ли эти журналы мисс Марпл?

— Старушка, что живет возле церкви?

— Она самая.

— Говорят, глаз у нее острый. И все, что в здешних краях происходит, ей известно. Может, насчет киношников она вас не очень просветит, но всю подноготную Бэдкоков выложит, голову даю на отсечение.

— Это раньше было просто, — возразил Дермут. — А теперь тут не такая тихая заводь, как прежде. Вон сколько нового жилья понастроили. Бэлкоки поселились как раз там, причем не так давно.

— Местные сплетни до меня, естественно, не дошли. Я был сосредоточен в основном на жизни всех этих киношников.

— Но и про них вы ничего особенного не узнали, — пробурчал Креддок. — А в прошлом Марины Грегг не нашлось ничего интересного?

— Несколько раз прогулялась замуж, но не больше, чем у них это принято. Первому мужу не нравилось, что ей некогда было его ублажать, хотя сам он был человеком весьма заурядным. Вроде бы торговал землей.

— Наверное, был агентом по продаже недвижимости.

— Короче, в ее образ жизни он не вписывался — не хватало надлежащего блеска. Она с ним развелась и вышла замуж за какого-то иностранца — то ли графа, то ли принца. Тут вообще все кончилось в одночасье, и никто сильно не убивался. Она просто выставила его и живо нашла очередного счастливца. Кумира зрителей, Роберта Траскотта. Этот брак якобы был пылким и страстным. Его не хотела отпускать прежняя жена, но в конце концов ей пришлось поднять лапки. Дело решили внушительные отступные. Как я понимаю, эти кинознаменитости потому и стеснены в средствах, что платят своим бывшим женам огромные алименты.

— Но и этот брак был коротким?

— Точно. Тут, кажется, разбитым оказалось ее сердце. Но еще через пару лет — очередная великая любовь. Изидор… фамилию не помню — драматург.

— Н-да, веселая у них жизнь, — резюмировал Креддок. — Ладно, на сегодня хватит. Завтра нам предстоит тяжелая работа.

— Какая?

— Перелопатить список гостей. Двадцать с лишним фамилий надо свести к минимуму, а среди оставшихся будем искать нашего мистера Икса.

— Пока никаких идей насчет того, кто он?

— Ни малейших. Если только это не Джейсон Радд, — добавил Креддок, скривив губы в ироничной улыбке. — Пойду к мисс Марпл, надеюсь, она выложит мне все местные новости и интриги.

Глава 12

Мисс Марпл тем временем вела собственное расследование.

— Вы очень добры, миссис Джеймсон, очень добры. Я вам так благодарна.

— Что вы, мисс Марпл. Я рада оказать вам услугу. Вам, наверное, нужны самые свежие?

— Как раз нет, — сказала мисс Марпл. — За прошлые годы даже лучше.

— Тогда пожалуйста, — сказала миссис Джеймсон, — вполне солидная получилась стопка Мы без них вполне обойдемся, не беспокойтесь, так что держите их сколько понадобится. Только как вы все это донесете? Дженни, как твоя клиентка?

— Прекрасно, миссис Джеймсон. Я вымыла ей голову, и сейчас она сушится.

— В таком случае, дорогая, будь любезна, проводи мисс Марпл и помоги ей донести эти журналы. Что вы, что вы, мисс Марпл, никакого беспокойства. Всегда рады вам помочь.

Какими добрыми бывают люди, размышляла мисс Марпл, особенно если они знают тебя всю жизнь. Миссис Джеймсон уже много лет держала салон-парикмахерскую и теперь набралась храбрости, чтобы заказать новую вывеску с модным эффектным названием: «Диана. Модные прически» В остальном парикмахерская почти не изменилась, да и клиенты обслуживались на прежнем уровне. Здесь делали прочную и не лишенную изящества завивку, могли подкорнать и молодое поколение из не слишком прихотливых. Но в основном клиентуру миссис Джеймсон составляли солидные пожилые и слегка закосневшие в своих привычках дамы, которых почти нигде больше не могли постричь так, как им того хотелось.

— Интересно, — воскликнула Черри на следующее утро, собираясь пропылесосить неукротимым «Хувером» «холл», как она продолжала называть про себя залу. — Это еще что такое?

— Вот, решила немного просветиться, — ответила мисс Марпл, — узнать, что происходит в мире кино.

Она отложила в сторону «Новости кино» и взяла «В мире звезд».

— Очень занимательное чтение. Читаешь и понимаешь, что их жизнь во многом походит на нашу.

— Вот уж у кого не жизнь, а сказка, — вздохнула Черри.

— У них свой мир, — заметила мисс Марпл. — Довольно необычный. И тем не менее… читаю и вспоминаю, что мне рассказывала подруга. Она работала медсестрой в больнице. Там у них то же самое — на все смотрят просто, перемывают друг другу косточки, распускают слухи. И пс милости докторов, которые весьма недурны собой, тоже немало слез и всяких историй…

— Откуда вдруг такой интерес к кино? — полюбопытствовала Черри.

— Вязать мне стало трудно, глаза устают, — объяснила мисс Марпл. — Вот и придумала себе развлечение. Правда, здесь тоже шрифт мелковат, но можно взять увеличительное стекло.

Черри с удивлением взглянула на нее.

— От вас так и жди сюрприза. Что вас только не интересует!

— Меня интересует все.

— Чтобы в вашем возрасте увлечься чем-то новым?

Мисс Марпл покачала головой.

— Ничего нового тут нет. Меня интересует человеческая натура, а она всегда одинакова, будь то кинозвезды, больничные сестры, жители Сент-Мэри-Мид или, — задумчиво добавила она, — жители Новых Домов.

— Что-то я не вижу большого сходства между собой и кинозвездой, — засмеялась Черри. — Тем хуже для меня. Наверное, вы потому увлеклись кино, что в Госсингтон-холле поселилась Марина Грегг с мужем?

— Отчасти поэтому, а отчасти из-за происшедшей там трагедии.

— Вы про миссис Бэдкок. Да, не повезло бедняжке.

— А что об этом думают в… — слово «Новый» застыло на губах мисс Марпл, но так и не слетело с них. — Что об этом думаете вы и ваши друзья? — уточнила она свой вопрос.

— Дело темное, — сказала Черри. — Очень похоже на убийство, хотя полиция пока помалкивает, ничего прямо не говорит.

— Другого объяснения я просто не вижу, — высказала свою точку зрения мисс Марпл.

— О самоубийстве и речи быть не может, — поддержала ее Черри. — Хетер Бэдкок не из таких.

— Вы хорошо ее знали?

— Не очень. Скорее, почти не знала. Она была из тех, кому до всего есть дело. Только от нее и слышишь: вступите в общество, займитесь сбором средств, придите на собрание и тому подобное. Энергия так и била ключом. Ее мужу это, наверное, здорово надоедало.

— Но серьезных врагов у нее как будто не было?

— Люди от нее иногда уставали. Но я даже представить себе не могу, что у кого-то на нее могла подняться рука, разве что у мужа… Но на самом деле, куда ему — он у нее слабак. Ну да ничего, как говорится, правда все равно наружу выйдет. А может, и нет. Ведь как можно определить, что человек злодей? Я слышала, что Криппен[248], к примеру, был просто чудо что за мужчина, а человека очаровательнее Хейга[249], который все свои жертвы мариновал в баке с кислотой, свет вообще не видывал. Так что кто знает?

— Бедный мистер Бэдкок, — горестно произнесла мисс Марпл.

— Между прочим, говорят, что в тот день он был словно сам не свой, нервничал — до того, как все случилось: но наговорить могут все что угодно. А я вам вот что скажу — так хорошо, как сейчас, он уже много лет не выглядел. Такой стал бодрячок.

— Неужели?

— Вообще-то никто всерьез не думает, что это он, — сказала Черри. — Просто больше уж совсем некому. Потому в голову так и лезут мысли про несчастный случай. Ведь всякое бывает. Вот ты думаешь, что хорошо разбираешься в грибах, и спокойно их собираешь. Все тебе попадутся какие надо, а один — по виду и не отличишь — ядовитый, и пожалуйста — катаешься, схватившись за живот, да молишь Бога, чтобы врач вовремя поспел.

— Коктейли и бокалы с хересом — это совсем не вяжется с несчастным случаем, — заметила мисс Марпл.

— Ну, не знаю, — возразила Черри. — Схватили по ошибке не ту бутылку — и вся недолга. У меня есть знакомые, так они однажды всей семьей приняли изрядную дозу ДДТ[250]. Чудом уцелели.

— Несчастный случай, — задумчиво повторила мисс Марпл. — Да, это самый подходящий ответ. Надо признаться, я и сама не верю, что кто-то имел намерение убить Хетер Бэдкок. Не стану утверждать, что это невозможно. В этом мире возможно все, но уж больно это не похоже на правду. Нет, не похоже. — Перелистав страницы журнала, она потянулась за другим.

— Вы ищете что-то конкретное?

— Нет, — ответила мисс Марпл, — просто какие-нибудь интересные истории о людях, об их образе жизни, что-то в этом роде — вдруг поможет.

И она снова погрузилась в чтение, а Черри — с пылесосом перебралась на второй этаж. Мисс Марпл так увлеклась, что даже порозовела от удовольствия. С возрастом она стала немного глуховата и не услышала, как кто-то прошел по садовой дорожке и приблизился к окну залы. Лишь когда на страницу упала легкая тень, она подняла голову. У окна, улыбаясь, стоял Дермут Креддок.

— Выполняем домашнее задание? — поинтересовался он.

— Инспектор Креддок, как это мило с вашей стороны, что нашли время меня навестить. Чашечку кофе? Или, может, бокал хереса?

— Хереса выпью с большим удовольствием, — не стал отказываться Дермут. — Сидите, сидите, — остановил ее он, — сначала поговорим.

Войдя через боковую дверь, он вскоре присоединился к мисс Марпл.

— Ну и как? Эта макулатура навела вас на интересные мысли?

— Еще какие! Знаете, меня шокировать довольно трудно, но на сей раз я просто в шоке.

— Что же вас шокировало? Личная жизнь кинозвезд?

— О нет. Вовсе нет! Это-то как раз вполне естественно, если учесть их образ жизни, деньги, которые проходят через их руки, и то, что они подчас вынуждены переступать через себя, общаясь друг с другом. Нет, тут все естественно. Меня шокирует другое — как это написано! Я, знаете ли, человек старомодный и считаю, что такие вещи совершенно непозволительны.

— Новости! — Креддок пожал плечами. — Иногда под видом «объективного» комментария можно столько грязи вылить, только держись.

— Верно. — Мисс Марпл кивнула. — И меня это страшно удручает, и даже раздражает. Вы, наверное, думаете: вот странная старушка, нашла что читать. Но ведь так хочется быть в курсе дела, а сидя дома, много ли что узнаешь?

— Я так и подумал. Потому и решил зайти и все вам рассказать.

— Голубчик, простите ради Бога, но ведь ваше начальство не погладит вас за это по головке, а?

— Ничего, как-нибудь уладим, — ответил Креддок. — Я принес вам список. Эти люди поднимались по лестнице и стояли на площадке в тот отрезок времени, когда там появилась Хетер Бэдкок, и вплоть до ее смерти. Многих мы вычеркнули, возможно, рано, но я так не думаю. Скажем, мэра с женой, члена местного собрания с женой, еще кое-кого из местных, мужа, правда, оставили. Если я не ошибаюсь, вы к мужьям всегда относились с подозрением.

— Как правило, в списке подозреваемых они первые, — словно извиняясь, сказала мисс Марпл. — А то, что приходит в голову первым, чаще всего и оказывается правильным.

— Готов под этими словами подписаться.

— Но о каком муже, мой дорогой мальчик, вы говорите?

— А вы как считаете? — спросил Дермут, пристально взглянув на собеседницу.

Она тоже посмотрела на него.

— Джейсон Радд? — спросила она.

— Вот-вот! — воскликнул Креддок. — Мы с вами мыслим одинаково. Не думаю, что в убийстве хоть как-то замешан Артур Бэдкок — ведь на самом деле жертвой должна была стать Марина Грегг.

— Вы абсолютно в этом уверены?

— Мы ведь с вами пришли к одному и тому же выводу. А ведь ни я, ни вы, когда все это произошло, там не были. Значит, мы сделали свои выводы на основании имеющейся у нас информации, а она у нас наверняка из разных источников. Объединив ее, мы гораздо быстрее добьемся результата, — едва ли мое начальство, как вы его называете, будет против этого возражать.

— Что ж, вам виднее, мой мальчик, — кротко сказала мисс Марпл.

— Я вкратце изложу вам то, что мне стало известно, а потом перейдем к списку.

Он наскоро изложил ей все имеющиеся сведения, потом достал список:

— Кто-то из них. Мой крестный, сэр Генри Клиттеринг, рассказывал мне, что когда-то у вас здесь был клуб. Назывался «Во вторник вечером». Вы все по очереди обедали друг у друга, и кто-то рассказывал Историю — обязательно невыдуманную и обязательно с загадочной концовкой. Разгадку, кроме рассказчика, никто не знал. И каждый раз, говорил крестный, вы угадывали правильный ответ. Не могли бы вы и сейчас попробовать?

— Совсем не уверена, что каждый раз… — смущенно заметила мисс Марпл. — Могу я задать вам один деликатный вопрос?

— Да?

— Как у нее насчет детей?

— У Марины Грегг? У нее только один ребенок, причем умственно отсталый, его держат в одной американской клинике. Вы про это спрашиваете?

— Нет. Это, конечно, очень печально. Такие трагедии случаются, и винить в них некого. Я не про это. Я про детей, о которых идет речь в этой статье. — Она постучала по лежащему перед ней журналу. — Которых она усыновила. Если я ничего не путаю, два мальчика и девочка. В одном случае ей написала письмо многодетная мать, которая из-за отсутствия денег сама предложила ей взять одного ребенка. Про эту историю трубили все газеты, причем писали всякую чушь. Умиляясь, что мать, мол, правильно поняла материнский долг и что ребенок теперь будет жить в прекрасных условиях, получит отличное образование и что его ждет хорошее будущее. А насчет двух других мне почти ничего выяснить не удалось. Один, как я поняла, был сыном иностранных беженцев, а девочка — из какой-то бедной американской семьи. Марина Грегг всех их усыновила в разное время. Хотелось бы знать, какова их дальнейшая судьба.

Дермут Креддок с любопытством взглянул на нее.

— Странно, что вы об этом подумали, — сказал он. — Ведь и меня это тоже немного беспокоит. Но как вы их связываете с этой историей?

— Насколько я понимаю, они с ней не живут?

— Я думаю, они всем обеспечены. Да что там думать, в законе об усыновлении об этом прямо сказано. Скорее всего, она открыла для них опекунский фонд и перевела туда деньги.

— Выходит, когда она… устала от них, — подытожила мисс Марпл, сделав легкую паузу перед словом «устала», — она просто выкинула их вон. Лишив всей роскоши, среди которой они выросли, всех привычных благ и преимуществ перед остальными, менее обеспеченными детьми. Так?

— Может быть, — с сомнением произнес Креддок. — Точно не знаю. — Он продолжал взирать на нее с любопытством.

— Ведь дети, знаете ли, все тонко чувствуют. Взрослые и представить себе не могут, насколько тонко. Они очень тяжело переживают, когда посягают на их права, а уж тем более, когда от них отказываются… Этого они не прощают… Этого предательства никакими деньгами не загладишь, ни хорошим образованием или уютным жилищем, ни даже помощью в карьере. Такая рана не заживает.

— Согласен. Но думаю, что… это несколько притянуто… А вы что об этом думаете?

— Ну, далеко идущих выводов я не делала, — сказала мисс Марпл. — Просто хотелось бы знать, где эти дети сейчас, сколько им лет. Из того, что я здесь вычитала, следует, что они вполне уже взрослые.

— Это мы выясним, — медленно проговорил Дермут Креддок.

— Я вовсе не хотела вас беспокоить и совсем не уверена, что эти мои соображения заслуживают внимания.

— Выясним, — повторил Дермут Креддок. — Не помешает. — Он что-то черкнул в своей книжке. — На список взглянуть хотите?

— Тут я едва ли смогу вам помочь. Я почти никого из них не знаю.

— Я буду рассказывать вам по ходу дела. Поехали. Джейсон Радд, муж (мужья всегда на первом месте среди подозреваемых). Все в один голос твердят, что Джейсон Радд ее обожает. Это само по себе подозрительно, согласны?

— Вовсе не обязательно, — сухо возразила мисс Марпл.

— Он пытался скрыть, что отравить на самом деле хотели его жену. Полиции он об этом и словом не намекнул. Неужели он считает нас ослами, которые сами об этом не догадаются? Нам первым делом пришло в голову именно это. А мне он сказал, что боялся, что разговоры об этом дойдут до его жены, и она ударится в панику.

— Она из тех, кто ударяется в панику?

— Да, она неврастеничка, легко выходит из себя, подвержена нервным стрессам, перепадам настроения.

— Но это вовсе не значит, что она всего боится, — заметила мисс Марпл.

— С другой стороны, — продолжал Креддок, — если она знает, что отравить собирались именно ее, ей может быть известно и кто это мог сделать.

— Думаете, она знает, кто бросил таблетки в бокал, но не хочет его называть?

— Я просто говорю, что такое возможно, а раз так, задаешь себе вопрос: почему бы нет? Допустим, она не хочет, чтобы причина, по которой ее хотели отравить, стала известна мужу.

— Весьма интересная мысль, — сказала мисс Марпл.

— Вот еще несколько имен. Секретарша, Элла Зелински. Исключительно деловая и компетентная молодая дама.

— Думаете, у нее роман с мужем хозяйки? — спросила мисс Марпл.

— Почти не сомневаюсь, — заявил Креддок. — Но почему так думаете вы?

— Ну, такое бывает часто, — сказала мисс Марпл. — Значит, большой любви к бедной Марине Грегг она не испытывает?

— Что вполне может служить мотивом для убийства, — заключил Креддок.

— Секретарши и экономки сплошь и рядом влюбляются в мужей своих хозяек, — продолжала мисс Марпл, — но мало кто из них решается на убийство.

— Исключения всегда бывают. Кроме того, там было два местных фотографа, плюс фотокорреспондентка из Лондона и еще двое газетчиков. Они почти наверняка ни при чем, но мы все равно их проверим. Еще была женщина, когда-то бывшая женой второго или третьего мужа Марины Грегг. То есть Марина его у нее увела, и та, понятно, отнюдь не была в восторге. Но с тех пор прошло одиннадцать или двенадцать лет. Трудно представить, что она приехала на эту вечеринку специально, чтобы рассчитаться с Мариной за старую обиду. Был также некий Ардуик Фенн, некогда близкий друг Марины. Они много лет не виделись. Никто не знал, что он сейчас в этих краях, и его появление было большой неожиданностью.

— Может, она и оцепенела потому, что увидела его?

— Не исключено.

— А может, и от испуга.

— «Вскричав: „Судьба!“ — застыла вдруг…» — процитировал Креддок. — Именно. Дальше. Взад-вперед носился Хейли Престон, опекал гостей. Очень словоохотлив, но ничего определенного не слышал, не видел, не знает. И всячески это подчеркивает. Это не наводит вас на какое-нибудь конкретное соображение?

— На конкретное нет, — ответила мисс Марпл. — Но интересных вариантов много. И все же хочется подробнее узнать о детях.

Креддок взглянул на нее с откровенным изумлением.

— Дались вам эти дети, — пробормотал он. — Хорошо, постараюсь выяснить.

Глава 13

1

— Вряд ли это мэр, — с затаенной надеждой произнес инспектор Корниш.

Он постучал карандашом по листу с фамилиями. Дермут Креддок усмехнулся.

— А хотелось бы? — с лукавым видом спросил он.

— Еще как, — признался Корниш. — Напыщенный ханжа и лицемер! Им все сыты по горло. Строит из себя святошу, каких свет не видывал, а сам вовсю пользуется своим положением да и на лапу берет вот уже сколько лет!

— И что, вы не можете схватить его за эту самую лапу?

— Нет. Уж больно ловок мерзавец. Умудряется оставаться в рамках закона.

— Да, свалить все на него было бы соблазнительно, — согласился Дермут Креддок. — Но боюсь, Фрэнк, эту мечту вам придется выбросить из головы.

— Знаю, — сказал Корниш. — Теоретически возможно, что это он, но реально — едва ли. Кто у нас там еще?

Они заглянули в список. В нем было еще восемь фамилий.

— Здесь все, кто там был, на этот счет у вас нет сомнений? — В голосе Креддока слышалось именно сомнение. Корниш же настаивал:

— Я уверен, что список — полный. После миссис Бэнтри пришел викарий, следом за ним — Бэдкоки. На лестнице было восемь человек. Мэр с женой, Джошуа Грайс с женой — из Лоу-фарм. Дональд Макнейл, местный репортер. Двое гостей из Штатов, Ардуик Фенн и Лола Брюстер, кинозвезда. И фоторепортерша из Лондона, с претензией на оригинальность, она расположилась прямо на лестнице. В соответствии с версией миссис Бэнтри насчет «застывшего взгляда» Марины Грегг нужно выбирать кого-то из этого списка. Мэра, к сожалению, придется исключить. Грайсов тоже — они никогда в жизни не выезжали за пределы Сент-Мэри-Мид. Остаются четверо. Местный журналист — вряд ли, девушка-фотограф — тоже, она находилась в доме уже с полчаса, так что с какой стати Марине вдруг оцепенеть при ее виде? Кто остается?

— Зловещие незнакомцы из Америки, — подытожил Креддок, едва заметно улыбнувшись.

— Именно.

— Согласен, лучших подозреваемых у нас пока что нет.

Явились они неожиданно. Ардуик Фенн — старая любовь Марины, они бог знает сколько лет не виделись. Что до Лолы Брюстер, она когда-то была женой третьего мужа мисс Грегг, который развелся с ней и ушел к Марине. Бракоразводный процесс, насколько мне известно, протекал отнюдь не гладко и безболезненно.

— Пожалуй, в списке подозреваемых она на первом месте, — решил Корниш.

— Вы так считаете, Фрэнк? Но прошло ведь почти пятнадцать лет, она сама с тех пор дважды была замужем.

— Этих женщин разве поймешь?

— Так-то оно так, — согласился Дермут. — И что?

— Разве неприязнь и обида могут исчезнуть бесследно?

— Возможно и нет. Но я от этой версии не в восторге. А как насчет тех, кто обслуживал гостей и обносил их напитками?

— «Застывший взгляд» набил вам оскомину? Решили заняться прислугой? Так вот: за питание отвечала компания «Маркет Бейсинг», она как раз специализируется на обслуживании таких приемов. В доме всем заправлял дворецкий, Джузеппе; еще были две местные девушки из студийной столовой. Я их обеих знаю. Особым умом не отличаются, но существа вполне безобидные.

— Значит, все ложится на мои плечи? Ладно, первым делом поговорю с журналистом. Вдруг он что-то видел? Потом поеду в Лондон. Там встречусь с Ардуиком Фенном, Лолой Брюстер и девушкой-фотографом… как там ее?.. Марго Бенс. Может быть, она что-то заметила.

Корниш кивнул.

— Готов ставить на Лолу Брюстер, — сказал он. Потом пытливо посмотрел на Креддока. — Вы, я вижу, не слишком верите в ее причастность.

— Меня смущает техническая сторона дела, — пробурчал Дермут. — Как она могла бы незаметно подсыпать яд в бокал Марины?

— Да это любому было бы трудно. Надо быть безумцем, чтобы отважиться на это.

— Согласен, безумцем, но в случае Лолы Брюстер — еще большим безумцем, чем все остальные.

— Почему? — не понял Корниш.

— Важная гостья. Звезда, знаменитость. Наверняка все на нее пялились.

— Что верно, то верно.

— Едва она появилась, все наверняка поразевали рты, принялись подталкивать друг друга локтями и перешептываться, а после того как Марина Грегг и Джейсон Радд с ней поздоровались, наверняка ее тут же передали на попечение секретарей. Так что, Фрэнк, отравить коктейль ей было гораздо сложнее, чем остальным. Какой бы ловкой она ни была, все равно кто-нибудь наверняка бы заметил. И провернуть этот номер ей было почти невозможно.

— Как и всем остальным.

— Ну не скажите. Взять, к примеру, Джузеппе. Он отвечает за напитки и бокалы, разливает коктейли, обносит гостей. Ему ничего не стоило бы бросить в бокал несколько таблеток «Калмо».

— Джузеппе? — Фрэнк Корниш задумался. — Вы не исключаете, что это он?

— Причины подозревать его пока нет, — сказал Креддок. — Но она может найтись. Всегда ведь возможен какой-нибудь серьезный мотив. Да, я считаю, он вполне мог это сделать. Он или еще кто-то из обслуги. Правда, на месте убийства никого из них не было — увы.

— Может, кто-то поступил работать в «Маркет Бей-синг» специально ради этого?

— То есть замыслил убийство гораздо раньше? Мы пока ничего не знаем, — устало произнес Креддок. — Абсолютно ничего. И не узнаем, пока не вытянем хоть что-нибудь у Марины Грегг или ее мужа. Они должны что-то знать, должны подозревать кого-то — но они не хотят нам говорить. А почему — неизвестно. В общем, нам еще копать и копать.

Немного помолчав, он продолжал:

— Если сбросить со счетов «застывший взгляд» — скажем, это простое совпадение, — есть и другие люди, которые могли подсыпать в бокал отраву. Например, секретарша, Элла Зелински. Она тоже разливала напитки и что-то подавала гостям. Уж за ней никто наблюдать бы не стал. То же самое относится и к этому томному щеголю… забыл, как его зовут. Хейли… Хейли Престом? Да-да. И она и он без труда могли это сделать. Собственно, если кто-нибудь из них решил избавиться от Марины Грегг, большое скопище народу — самый безопасный для них вариант.

— Еще кто-нибудь?

— Ну, муж, как водится, — сказал Креддок.

— Опять, значит, муж, — с легкой усмешкой произнес Корниш. — Мы ведь сначала грешили на этого бедолагу Бэдкока, пока не сообразили, что отравить собирались Марину. Теперь подозреваем Джейсона Радда. Хотя он вроде бы искренне ей предан.

— Да, все это говорят, — согласился Креддок. — Но чужая душа — потемки.

— Если бы он хотел от нее избавиться, не проще ли было развестись?

— Конечно, проще — и безопаснее, — согласился Дермут. — Но в этой истории могут быть свои подводные камни, о которых нам ничего не известно.

Зазвонил телефон. Корниш поднял трубку.

— Что? Да? Соедините. Да, он здесь. — Он прикрыл рукой трубку и взглянул на Креддока. — Мисс Марина Грегг, — сказал он, — чувствует себя гораздо лучше. И готова ответить на все наши вопросы.

— Тогда я пошел, — заторопился старший инспектор, — пока она не передумала.

2

В Госсингтон-холле Дермута Креддока встретила Элла Зелински. Как всегда, деловитая и энергичная.

— Мисс Грегг ждет вас, мистер Креддок.

Дермут пытливо взглянул на нее. С самого начала Элла Зелински показалась ему интригующей особой. Не лицо, а какая-то маска, сказал он себе тогда. Она с подчеркнутой готовностью ответила на все его вопросы. Ему не показалось, будто она что-то от него скрывает, но что у нее на уме, каково ее истинное отношение к случившемуся… Сквозь броню ее сухой деловитости было не пробиться. Может, она и правда ничего не знает, а может, знает куда больше, чем говорит. Ясно одно, хотя доказательств никаких — она влюблена в Джейсона Радда. На протяжении своей службы он не раз убеждался, что для секретарш такое — своего рода неизбежная профессиональная болезнь. Правда, из этого ровным счетом ничего не следует. Но тут, по крайней мере, просматривается мотив, к тому же она явно что-то скрывает. Может, любовь? Или ненависть? Или просто чувство вины. Не исключено, что в тот день ей подвернулся удобный момент, и она им воспользовалась, а может, все хладнокровно продумала заранее. Ей-то все проделать было как раз несложно. Быстро, но не суетливо она движется среди гостей, что-то им говорит, передает бокалы с коктейлями, забирает пустые, а сама при этом следит за бокалом, который Марина поставила на стол. А потом, когда явились нежданные гости из Америки, когда Марина, радостно и удивленно вскрикнув, пошла им навстречу, пожираемая множеством глаз, Элла бросила в бокал таблетки. Да, для этого нужны крепкие нервы, дерзость и умение действовать быстро. Но все это как будто при ней. Бросая таблетки в бокал, она не стала бы затравленно озираться по сторонам. Преступление было бы совершено спокойно, уверенно и наверняка увенчалось бы успехом. Но его величество случай распорядился иначе. Кто-то из гостей случайно толкнул Хетер Бэдкок под руку. Коктейль у той расплескался, и Марина, со свойственной ей импульсивной любезностью и просто по долгу хозяйки тут же предложила гостье свой бокал, оставшийся нетронутым. И смерть настигла другую.

Впрочем, все это, конечно, домыслы, причем явно притянутые за уши, напомнил себе Дермут Креддок, обмениваясь вежливыми формальностями с Эллой Зелински.

— Хотел задать вам один вопрос, мисс Зелински. Приготовлением угощения занималась «Маркет Бейсинг»?

— Да.

— Почему выбор пал на нее?

— Не знаю. — Элла пожала плечами. — Угощение — это в мои обязанности не входило. Мистер Радд, насколько мне известно, решил, что лучше обратиться к местным кулинарам, чем к лондонским. Прием был не настолько большой, чтобы его не могли обслужить местные рестораторы.

— Ясно. — Он исподтишка за ней наблюдал, а она стояла, чуть нахмурив лоб и наклонив голову. Высокий лоб, решительный подбородок, фигурка вполне могла бы выглядеть соблазнительно, если бы того пожелала ее обладательница; жестко очерченный алчный рот. А глаза? Он взглянул на них и слегка удивился. Веки почему-то покрасневшие. Уж не плакала ли она? Похоже. Но ведь она явно не из тех, кто чуть что ударяется в слезы. Словно прочитав его мысли, она подняла голову, достала носовой платок и как следует высморкалась.

— Вы простужены, — прокомментировал он.

— Нет, это не простуда. Сенная лихорадка. Разновидность аллергии. Она всегда донимает меня в это время года.

Раздался приглушенный звонок. В комнате стояло два телефонных аппарата, один на столе, другой на столике в углу. Звонил последний. Элла Зелински подошла к нему и сняла трубку.

— Да, — сказала она, — он здесь. Сейчас я его приведу. — Она положила трубку. — Мисс Грегг ждет вас.

3

Марина Грегг приняла Креддока в комнате на втором этаже. Это была ее личная гостиная, соединенная со спальней. Наслушавшись рассказов о ее расшатанных нервах и упадке сил, он ожидал увидеть издерганную, взвинченную, измученную болезнью женщину. Марина Грегг полулежала на диване, но голос ее звучал бодро, а в глазах мелькали живые огоньки. Почти никакой косметики, но он никогда не дал бы ей ее лет… поразительно хороша, прямо-таки лучится красотой. Изысканные линии щек и скул, прямые волосы естественно обрамляют лицо. Глаза удлиненные, цвета морской волны, брови тонко подведены — но опять-таки их изящный абрис был ее собственным, подаренным ей природой, так же как и эта теплая и радушная улыбка, и это колдовское неизъяснимое очарование. Она сказала:

— Старший инспектор Креддок? Знаю, мое поведение просто непростительно. Ради Бога, извините меня. После всего этого ужаса я совершенно расклеилась. Нужно было взять себя в руки, но я не смогла. Мне очень стыдно.

Улыбка, печальная и нежная, чуть тронула уголки ее рта. Она протянула руку, и он осторожно ее пожал.

— Ваше состояние, — мягко произнес он, — вполне объяснимо.

— Но ведь огорчены были все. Я не должна была так распускаться, расстраиваться больше, чем остальные.

— В самом деле?

Она пристально на него посмотрела, потом кивнула.

— Да, — сказала она, — вы очень проницательны. Конечно же у меня было на то больше оснований.

Она потупила взор и машинально стала постукивать указательным пальцем (пальцы у нее тоже были очень изящными) по диванному валику. Он вспомнил, что видел этот жест в одном из ее фильмов. Жест, казалось бы, вполне безобидный, но что-то за ним скрывалось. Какая-то томная рефлексия.

— Я трусиха, — вдруг сказала она, не поднимая глаз. — Меня кто-то хотел убить, а умирать совсем не хочется.

— Почему вы решили, что кто-то хотел вас убить?

Глаза ее широко распахнулись.

— Ведь это был мой бокал… Этой несчастной он достался по ошибке. Вот в чем весь ужас, вся трагедия. К тому же…

— Да, мисс Грегг?

Похоже, желания откровенничать у нее поубавилось.

— У вас есть и другие причины считать, что намеченной жертвой были вы?

Она кивнула.

— Какие же, мисс Грегг?

Помолчав, она сказала:

— Джейсон считает, что я вам должна обо всем рассказать.

— Значит, ему вы доверились?

— Да… Поначалу я не хотела… но доктор Гилкрист меня просто заставил. И оказалось, что Джейсон думает так же, как и я. Он так считал с самого начала, но… даже забавно… — грустная улыбка снова тронула ее губы, — он не говорил мне, потому что не хотел меня расстраивать. Представляете? — Марина неожиданно взбодрилась, выпрямила спину. — Мой дорогой Джинкс! Неужели он считает, что я полная идиотка?

— Но что вы хотели мне рассказать?

Она ничего не ответила, потом резким жестом схватила сумочку, вытащила оттуда листок и протянула ему. На листке была всего одна машинописная строчка:

В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ТЕБЕ НЕ УЙТИ

Креддок встрепенулся.

— Когда вы это получили?

— Когда я вышла из ванны, это лежало на моем туалетном столике.

— Выходит, кто-то в доме…

— Необязательно. Кто-то мог проникнуть на балкон и подкинуть записку. Наверное, этот субъект хотел меня еще больше запугать, но здесь он промахнулся. Я жутко разозлилась и тут же послала за вами.

Креддок улыбнулся.

— Да, скорее всего автор послания не ожидал такой реакции. Вы впервые получили нечто подобное?

Марина снова замялась. Потом сказала:

— Нет, не впервые.

— Расскажите, пожалуйста, про другие случаи.

— Дело было три недели назад, когда мы только переехали. Записку принесли не сюда, а на студию. Смех, да и только! Текст даже не напечатали. Написали от руки, крупными буквами. Там было всего три слова: «Готовься к смерти». Она засмеялась, немного истерично, но вполне искренне. — Такая чушь, — сказала она. — Не так уж редко приходится получать записки от психов, с угрозами или с дурацкими признаниями. Я даже подумала: уж не церковник ли какой? У них же зуб на киноактрис… В общем, я разорвала эту бумажку и выбросила в мусорную корзину.

— А вы кому-нибудь об этом сказали, мисс Грегг?

Марина покачала головой.

— Никому, ни слова. У нас тогда не шла сцена, которую мы снимали. И я ни о чем другом не могла думать. Короче, я решила, что это либо идиотская шутка, либо какой-нибудь религиозный фанатик.

— А еще записки были?

— Да. В день приема. Кажется, мне передал ее кто-то из садовников. Кто-то, мол, велел отдать лично мне и спросить, отвечу ли я прямо сейчас? Ну, я решила, что там что-нибудь по поводу приема. Разорвала конверт. А там записка: «Сегодня твой последний день на этой земле». Я скомкала бумажку и сказала: «Ответа не будет». Садовник пошел было, но я его вернула и спросила, кто принес письмо. Он ответил: какой-то мужчина в очках, приехал на велосипеде. Ну, что я должна была делать? Решила, что это очередная дурацкая выходка. Мне и в голову не пришло, что угроза настоящая.

— Где эта записка сейчас, мисс Грегг?

— Понятия не имею. На мне был пиджак из итальянского шелка, веселенькой такой расцветки; кажется, я скомкала записку и сунула в карман. Но сейчас ее там нет. Может, выпала.

— И вы никого не подозреваете, мисс Грегг? Кто автор записок? Вы этого не знаете?

Ее русалочьи глаза широко распахнулись — детская невинность и изумление. Это привело инспектора в восторг, но не убедило.

— Откуда мне знать? Посудите сами, откуда же мне знать?

— Думаю, у вас на этот счет могут быть вполне конкретные предположения, мисс Грегг.

— Их нет. Уверяю вас.

— Вы — знаменитая актриса, — сказал Дермут. — Очень знаменитая. Сумели добиться фантастического успеха. И в профессии, и в личной жизни. В вас влюблялись мужчины, которые мечтали на вас жениться. К вам с ревностью и завистью относятся женщины. Любившие вас мужчины бывали вами отвергнуты. В том числе и мужья. Согласен, круг гипотетических недоброжелателей довольно широк, но какие-то подозрения у вас должны были возникнуть. Кто мог писать эти записки?

— Да кто угодно.

— Нет, мисс Грегг, не кто угодно. Кто-то из довольно большой, но тем не менее ограниченной группы людей. Возможно, кто-нибудь очень скромный и незаметный: костюмер, электрик, служанка. А возможно — кто-то из ваших друзей или так называемых друзей… В любом случае какие-то соображения на этот счет у вас должны были возникнуть.

Открылась дверь, и вошел Джейсон Радд. Марина повернулась к нему и умоляюще вскинула руки.

— Джинкс, дорогой, мистер Креддок убежден, что я должна знать автора этих кошмарных записок. А я понятия не имею, кто это. Ты ведь тоже не догадываешься, кто он, верно?

Сразу все выложила, отметил про себя Креддок, не дала ему даже рта раскрыть. Почему такая спешка? Чтобы он не проговорился?

Джейсон Радд, хмурый больше обычного, с темными кругами под глазами, подошел к ним. Взял руку Марины в свои.

— Наверное, вам это кажется невероятным, инспектор, — сказал он, — но это чистая правда: мы с Мариной в полном неведении.

— То есть вы те редкие счастливчики, у которых нет врагов? — В голосе Дермута явственно слышалась ирония.

Джейсон Радд слегка вспыхнул.

— Враги? Это очень библейское слово, инспектор. Уверяю вас, что никакие враги в библейском смысле мне в голову не приходят. Люди, которые тебя не любят, которые жаждут обойти тебя на повороте, при случае сделать тебе пакость, люди злобные и жестокие — такие люди есть. Но подсыпать таблетки в бокал — это нечто совсем другое.

— Только что я спросил у вашей жены, кто мог написать эти записки или быть их вдохновителем. Она сказала, что не знает. Но поскольку за записками последовало исполнение угрозы, круг резко сужается. Ведь кто-то действительно положил яд в бокал. Это, знаете ли, могли сделать немногие.

— Я ничего не видел, — буркнул Джейсон Радд.

— Я тоже, — откликнулась Марина. — Если бы я видела, как что-то кладут в мой бокал, я бы не стала из него пить.

— Знаете, не могу отделаться от ощущения, — вкрадчиво произнес Креддок, — что вам известно чуть больше, чем вы мне говорите.

— Ничего подобного! — воскликнула Марина. — Джейсон, скажи, что это не так!

— Уверяю вас, — заговорил Джейсон Радд, — что я в полнейшем и совершеннейшем недоумении. Все это просто непостижимо. Я скорее готов считать это шуткой… оказавшейся неудачной… роковой и что «шутник» и думать не мог о таких последствиях…

В голосе его слышались вопросительные интонации, потом он покачал головой.

— Нет. Вижу, вас такое толкование не устраивает.

— Хочу спросить еще кое о чем, — продолжил Креддок. — Вы, конечно, помните, когда пришли мистер и миссис Бэдкок. Сразу же после викария. Насколько я понимаю, мисс Грегг, вы встретили их так же тепло и дружелюбно, как и остальных гостей. Но от очевидца мне известно, что, поприветствовав их, вы посмотрели через плечо миссис Бэдкок и увидели нечто, сильно вас встревожившее. Правда ли это, и если да, то что же вы увидели?

— Конечно, неправда, — тут же выпалила Марина. — Встревожило? Что могло меня встревожить?

— Это я и хотел бы выяснить, — терпеливо произнес инспектор. — Свидетель говорит об этом с полной определенностью.

— Кто этот свидетель? И что конкретно он говорит, или это она?

— Вы смотрели на лестницу, — сказал Дермут Креддок. — По ней поднимались гости. Журналист, мистер Грайс с женой, почти всю жизнь прожившие в этой деревне, мистер Ардуик Фенн, только что приехавший из Штатов, мисс Лола Брюстер. Вы расстроились, увидев кого-то из этих людей?

— Говорю вам, я совсем не расстроилась, — почти рявкнула она.

— Тем не менее вы совершенно забыли о миссис Бэдкок. Она вам что-то говорила, но вы ее даже не слышали, потому что смотрели куда-то мимо нее.

Марина Грегг взяла себя в руки. Она заговорила быстро и напористо:

— Сейчас я вам все объясню. Если вы имеете представление об актерской игре, вы меня легко поймете. Наступает момент, даже если ты хорошо знаешь свою роль… собственно, обычно это как раз и происходит, когда роль знаешь очень хорошо… так вот, ты начинаешь играть автоматически. Улыбаешься, двигаешься и жестикулируешь как нужно, произносишь слова с отработанной интонацией, но мысли твои бродят где-то далеко. И вдруг в какую-то минуту — провал, ты отключился настолько, что не знаешь, в каком месте пьесы ты находишься, какие строчки должен произнести в следующую секунду. Автомат отключился, ты забыл свою роль! Это со мной и произошло. Физически я слабовата, муж это подтвердит. У меня сейчас довольно напряженное время, меня изматывают съемки да еще одолевают всякие дурные предчувствия по поводу нашего фильма. Но мне хотелось, чтобы этот прием прошел на славу, хотелось быть милой, обаятельной и радушной для всех без исключения. Но поскольку всем говоришь одно и то же, начинаешь делать это машинально, тем более что и тебе все твердят одно и то же. Как им давно хотелось с тобой встретиться. Как они однажды видели тебя у выхода из театра в Сан-Франциско или летели с тобой в одном самолете. В общем, всякую ерунду, но ведь надо всем улыбаться и что-то отвечать. Так вот, это происходит машинально. Ты не думаешь, что именно сказать, потому что все это ты уже говорил много раз. Ну и вдруг на меня, видимо, накатила усталость. Голова была словно в тумане. И вдруг я поняла, что миссис Бэдкок рассказывала мне какую-то длинную историю, начало которой я пропустила мимо ушей, и теперь она с сияющим видом смотрит на меня, а я стою и молчу, и не знаю что сказать. Это была просто усталость.

— Просто усталость, — медленно повторил старший инспектор. — Вы настаиваете на этом, мисс Грегг?

— Да. Странно, что вы не хотите меня понять.

Инспектор повернулся к Джейсону Радду.

— Мистер Радд, я думаю, вам легче понять меня, чем вашей жене. Меня очень и очень беспокоит ее безопасность. На ее жизнь было совершено покушение, она получала записки с угрозами. Согласитесь: это означает, что существует некто, кто был здесь в день приема, а возможно, он и сейчас где-то неподалеку, некто очень близкий к этому дому и ко всему, что в нем происходит. Возможно, человек этот слегка не в себе. И дело не только в угрозах. От угроз, как говорится, еще никто не умирал. Но ведь этот человек не ограничился угрозами. Была совершена попытка отравить мисс Грегг. Разве вы не понимаете, что при этих обстоятельствах попытка обязательно повторится? Есть только один способ обеспечить безопасность мисс Грегг: выявить этого человека. Вы должны дать мне все возможные ключи к разгадке. Я не утверждаю, что вы знаете этого человека, но у вас должна быть какая-то догадка, какое-то смутное предположение. Почему вы не хотите сказать мне правду? Понимаю, возможно, вы сами ее не знаете, тогда убедите жену, чтобы она все рассказала. Это же в ее интересах.

Джейсон Радд медленно повернул голову.

— Ты слышала, что сказал инспектор Креддок, Марина, — произнес он. — Ему кажется, что есть нечто, известное тебе и не известное мне. Если это так, Господом Богом тебя заклинаю: не глупи. Если у тебя есть хоть какие-то подозрения, скажи.

— Нет у меня никаких подозрений! — почти фальцетом прокричала она. — Почему вы мне не верите?

— Чего вы боялись в тот день? — спросил Дермут.

— Ничего.

— Мисс Грегг, среди тех, кто поднимался по лестнице, было двое ваших старых друзей, они явились без всякого предупреждения, вы давно их не видели и никак не ожидали увидеть в тот день. Это мистер Ардуик Фенн и мисс Брюстер. Может быть, у вас возникли какие-то особые чувства, когда вы увидели их на лестнице? Вы ведь не знали, что они приедут?

— Мы даже не знали, что они в Англии, — вставил Джейсон Радд.

— Я была в восторге, — сказала Марина. — В полнейшем восторге!

— Вас привело в такой восторг появление мисс Брюстер?

— Ну… — Она быстро глянула на него, заподозрив подвох.

— Лола Брюстер, насколько мне известно, — ввернул Креддок, — в свое время была женой вашего третьего мужа, Роберта Траскотта?

— Да.

— Он развелся с ней, чтобы жениться на вас.

— Ну, это известно всему свету, — нетерпеливо бросила Марина Грегг. — Не думайте, будто вы раскопали что-то новое. Вокруг этой истории тогда подняли жуткую шумиху, но в конце концов все окончилось мирно.

— Она вам не угрожала?

— В некотором роде… да. Господи, сейчас попробую объяснить. Ведь такие угрозы никто не принимает всерьез. Была вечеринка, она много выпила. Возможно, будь у нее тогда в руках пистолет, она и выстрелила бы в меня, зажмурившись от страху. К счастью, пистолета поблизости не оказалось. Но с тех пор столько воды утекло. А такие чувства, они ведь недолговечны. Проходят как не было. Я права, Джейсон?

— Думаю, что да, — согласился Джейсон Радд. — И хочу заверить вас, мистер Креддок, что Лола Брюстер просто физически не могла отравить коктейль моей жены. Почти все время я находился рядом с ней. К тому же представить, что Лола внезапно, после долгих лет хороших отношений, специально приезжает в Англию, в наш дом, чтобы подсыпать таблетки в бокал моей жены… нет, это полный абсурд!

— Что ж, я приму во внимание вашу точку зрения, — сказал Креддок.

— И учтите, что она просто не могла сделать этого. Она даже не была близко от того места, где стоял бокал.

— А другой ваш гость… Ардуик Фенн?

Джейсон Радд ответил не сразу.

— Ардуик Фенн — наш старинный друг. Мы не виделись с ним бог знает сколько лет. Так, изредка обменивались письмами. На американском телевидении он довольно крупная фигура.

— Вы тоже считаете его своим другом? — обратился Дермут Креддок к Марине.

Она заговорила несколько сбивчиво:

— Да, о да. Он… он был моим добрым другом всегда, но последние годы мы совсем не виделись. — Она вдруг затараторила: — Если вы думаете, что я, увидев Ардуика, испугалась, то это полная чепуха. Полнейшая. С чего это мне его пугаться, с какой стати? Мы всегда были большими друзьями. Когда я неожиданно его увидела, то страшно обрадовалась. Для меня это был сюрприз, я уже вам говорила. Просто чудесный сюрприз. — Вскинув голову, она взглянула на Креддока, пожалуй даже с вызовом.

— Спасибо, мисс Грегг, — спокойно поблагодарил ее тот. — Если вдруг пожелаете сказать мне чуть больше, весьма рекомендую сделать это безотлагательно.

Глава 14

1

Миссис Бэнтри стояла на коленях. День для прополки выдался подходящий. Отличная сухая почва. Но мотыгой не со всеми сорняками расправишься. Вон как лезет чертополох, как разгулялись одуванчики. Она решительно боролась с этими злыднями.

Поднявшись на ноги, запыхавшаяся, но довольная, она взглянула через изгородь на дорогу. Из телефонной будки около автобусной остановки наг другой стороне дороги выходила темноволосая секретарша Марины Грегг. Странно, зачем ей понадобилось звонить из телефона-автомата?

Как же ее фамилия? На «Б»? Или на «Р»? Нет, на 3. Зелински, вот как. Миссис Бэнтри вспомнила это как раз в ту секунду, когда Элла, перейдя через дорогу, проходила мимо ее сада.

— Доброе утро, мисс Зелински! — приветливо воскликнула она.

Секретарша прямо-таки встала как вкопанная. Даже не встала, а отпрянула, как испуганная лошадь. Странно, что это она?

— Доброе утро, — откликнулась Элла и быстро добавила: — Вот, вышла позвонить. У нас что-то телефон не работает.

Миссис Бэнтри еще больше удивилась. С чего бы это Элла Зелински стала оправдываться? Но виду не подала.

— Какое неудобство. Заходите ко мне и звоните, сколько вам нужно.

— О-о… большое спасибо. — Элла вдруг расчихалась.

— Э-э, да у вас сенная лихорадка, — немедленно поставила диагноз миссис Бэнтри. — Вам нужен слабый раствор двуокиси соды с водой.

— Не беспокойтесь. У меня есть пульверизатор с проверенным средством. Но спасибо за заботу.

Она еще раз чихнула и быстро зашагала в направлении Госсингтон-холла.

Миссис Бэнтри смотрела ей вслед. Потом перевела взгляд на свой сад. Ну вот! Сорняков что-то нигде не видно, значит, с работой покончено. А она только разохотилась.

— Душить больше некого, Отелло может отдохнуть[251],— пробурчала себе под нос миссис Бэнтри. — Наверное, я любопытная старуха, но хотелось бы знать…

Соблазн взял верх над минутной нерешительностью. Ну и пусть она будет любопытной старухой! Миссис Бэнтри вошла в дом, взяла телефонную трубку и набрала номер. Ей ответили с деловой американской интонацией.

— Госсингтон-холл.

— Это миссис Бэнтри, из Исттлоджа.

— О-о, доброе утро, миссис Бэнтри. Это Хейли Престон. Я встречал вас в день приема. Чем могу быть полезен?

— Я думала, может, это я могу быть полезна. Если у вас не работает телефон…

— У нас не работает телефон? — с удивлением перебил ее он. — Нет, он в полном порядке. А почему вы так подумали?

— Наверное, ошиблась, — сказала миссис Бэнтри. — У меня иногда бывает плохо со слухом, — без смущения пояснила она.

Она положила трубку, подумала минутку, потом снова набрала номер.

— Джейн? Это Долли.

— Да, Долли? Что-нибудь случилось?

— Какая-то странная вещь. Секретарша Марины Грегг звонила из телефона-автомата на дороге. И безо всяких причин принялась объяснять мне, что звонит с улицы, потому что в Госсингтон-холле не работает телефон. Но я только что туда позвонила, и телефон в полном порядке…

Она смолкла, ожидая соответствующих комментариев.

— Вот оно что, — задумчиво произнесла мисс Марпл. — Весьма интересно.

— С чего бы это ей вздумалось, как считаете?

— Наверное, хотела знать наверняка, что ее никто не подслушает.

— Именно.

— А причины для этого могут быть разные.

— Безусловно.

— Интересно, — повторила мисс Марпл.

2

Дональд Макнейл жаждал пообщаться. Это был добродушный рыжеволосый малый. Он встретил Дермута Креддока с улыбкой и нескрываемым любопытством.

— Ну, что-нибудь уже раскопали? — весело начал он. — Припасли для меня какую-нибудь пикантную новость?

— Нет пока. Чуть позже.

— Как всегда увиливаете. Строжайшая секретность. Еще не дошли до стадии, когда нужно кого-то пригласить «помочь в расследовании»?

— Я дошел до вас, — усмехнулся Дермут Креддок.

— Тут что, кроется какая-то double-entendre?[252] Может, вы подозреваете, что это я убил Хетер Бэдкок — по ошибке — вместо Марины Грегг или так-таки и целил в бедную миссис Бэдкок?

— Я, кажется, ни на что не намекал, — заметил Креддок.

— Нет-нет, все в порядке. Вы сама корректность. Ну, да ладно. Перейдем к делу. Да, я там был и мог совершить преступление, но как насчет мотива? Вы наверняка это хотите узнать. Какой у меня был мотив?

— Пока я этого не выяснил, — признался Креддок.

— Приятно слышать. Мне сразу стало как-то легче, — улыбнулся Макнейл.

— Расскажите, что вы в тот день видели.

— Я уже все рассказал. Меня допросили тут же, не откладывая в долгий ящик. Я был готов сквозь землю со стыда провалиться. Ведь убийство совершилось, можно сказать, у меня на глазах. Я должен бы знать, кто убийца, а я об этом и представления не имею. Я ведь обо всем догадался, только когда увидел, что эта несчастная сидит на стуле и хватает ртом воздух, не раньше… а потом ба-бах — и нет человека. Конечно, я был очевидцем, все видел своими глазами. И дал в газету классный материал. Но, признаюсь, мне жуть как стыдно, что я не знаю больше. А должен бы знать. И не говорите мне, что смертельная доза предназначалась для Хетер Бэдкок. Она была милая женщина, конечно чересчур болтливая, но за это не убивают — если, конечно, ты не выбалтываешь чьих-то тайн. Но вряд ли кто-то мог доверить Хетер Бэдкок какую-то тайну. Таких людей, как она, не интересуют чужие тайны. Насколько я понимаю, они говорят исключительно о собственной персоне.

— Это мнение высказывали и другие, — заметил Креддок.

— Стало быть, на самом деле отравить хотели нашу звезду. Не сомневаюсь, что имеется множество замечательных мотивов, чтобы отправить Марину на тот свет. Зависть, ревность, измена — здесь есть все, что полагается для драмы. Но кто мог это сделать? Наверное, тот, у кого не все в порядке с головой. Вот вам, пожалуйста, мое ценное мнение! Вы ведь это хотели услышать?

— Не только. Насколько я знаю, вы поднимались по лестнице вместе с викарием и мэром.

— Совершенно верно. Но до этого я уже был в доме.

— Я этого не знал.

— Так знайте. Я был наделен этакими «особыми полномочиями», бегал взад и вперед. При мне был фотограф. Я спустился вниз, чтобы снять прибытие мэра и немножко развеяться — побросать кольца, воткнуть колышек туда, где закопано сокровище, — и так далее и тому подобное. Потом я снова поднялся наверх, но уже не по работе, а просто чего-нибудь выпить. Выпивка была что надо.

— Понятно. А помните, кто еще был на лестнице, когда вы поднимались?

— Марго Бенс из Лондона, щелкала своей фотокамерой.

— Вы хорошо ее знаете?

— Да, мы частенько сталкиваемся. Она девушка толковая, свое дело знает. Фотографирует всякие светские рауты: премьеры, приемы, концерты, причем специализируется на снимках с необычным ракурсом. С претензией! Она стояла в углу площадки посреди лестницы, оттуда было очень удобно снимать гостей, когда они здоровались с хозяевами. Впереди меня шла Лола Брюстер. Я ее поначалу не узнал. Новая прическа, да еще выкрасилась в огненно-рыжий цвет. Последняя мода острова Фиджи[253]. Когда я видел ее в прошлый раз, ее золотисто-каштановые локоны спадали вниз до самых плеч. С ней был высокий темноволосый мужчина, американец. Его я не знаю, но с виду — важная птица.

— А вы, когда поднимались, на саму Марину Грегг смотрели?

— Да, конечно.

— Вам не показалось, что она чем-то расстроена, будто ее что-то шокировало или испугало?

— Странно, что вы об этом спрашиваете. Секунду-другую мне и вправду казалось, что она вот-вот бухнется в обморок.

— Понятно, — задумчиво произнес Креддок. — Спасибо. Больше ничего не хотите мне сказать?

Макнейл широко раскрыл глаза, изображая непонимание.

— Что же еще?

— Я вам не слишком доверяю, — заявил Креддок.

— Но зато вы убедились, что убийство Бэдкок — не моих рук дело. Понимаю, обидно. Вы, наверное, надеялись, что вдруг я окажусь ее первым мужем? Ведь его совсем никто не знает, даже имени никто не помнит, такой он был мелкотравчатый.

Дермут ухмыльнулся.

— Вы на ней женились сразу после детского садика? — спросил он. — Или еще будучи в ползунках? Ладно, я спешу. Надо успеть на поезд.

3

На столе Креддока в Новом Скотленд-Ярде[254] лежала аккуратная стопка бумаг. Быстро проглядев их, он бросил через плечо:

— Где остановилась Лола Брюстер?

— В «Савое»[255], сэр. Номер тысяча восемьсот. Она вас ждет.

— А где Ардуик Фенн?

— В «Дорчестере»[256]. Первый этаж, номер сто девяносто.

— Прекрасно.

Он взял со стола несколько телеграмм, еще раз пробежал их глазами и запихнул в карман. Читая последнюю, он не сдержал довольную улыбку.

— Я тоже кое-что делать умею, тетушка Джейн, — пробормотал он себе под нос.

Выйдя на улицу, Дермут Креддок направился к «Савою».

Лола Брюстер приняла его в номере, всем своим поведением давая понять, что безумно ему рада. Креддок внимательно разглядывал ее, сопоставляя увиденное со строчками недавно прочитанного отчета. Еще вполне красивая и даже роскошная женщина, может быть, несколько пышновата, но как раз такие пользуются успехом. С Мариной Грегг, разумеется, ничего общего, совершенно другой тип. Когда обмен любезностями был закончен, Лола отбросила со лба волосы — прическа жительницы острова Фиджи, — игриво надула щедро напомаженные губки, над карими глазами порхнули голубые веки.

— Вы пришли, чтобы опять задавать мне эти кошмарные вопросы? Как местный инспектор?

— Надеюсь, мисс Брюстер, они не будут уж очень кошмарными.

— Будут, как же не будут, и вообще вся эта история жутко нелепа.

— Вы действительно так считаете?

— Да. Какая-то глупость. Неужели вы всерьез считаете, что кто-то пытался отравить Марину? Да кому такое придет в голову? Это же милейшая женщина. Все ее обожают.

— Включая вас?

— Я всегда относилась к Марине с нежностью.

— Мисс Брюстер, а разве одиннадцать или двенадцать лет назад между вами не возник некий конфликт?

— Ах, это. — Лола махнула рукой — мол, какие пустяки. — Я тогда была в растрепанных чувствах, сильно нервничала, мы с Робом жутко цеплялись друг к другу. И он и я были на себя не похожи. Марина страстно влюбилась в него и унесла этого беднягу вихрем своей страсти.

— Вы ведь были категорически против?

— Тогда мне казалось, что да, инспектор. Но сейчас могу сказать — какое счастье, что мы разошлись! Если что меня и беспокоило, так это дети. Что рушится наша семья. Боюсь, к тому времени я уже поняла: у нас с Робом несовместимость. Вы, наверное, знаете, что, едва мы развелись, я вышла за Эдди Гроувза. В общем, я любила его давно, но не хотела разводиться из-за детей. Важно, чтобы у детей была семья, правда же?

— Но мне рассказывали, что вы были очень расстроены.

— Ну, люди вам еще не то расскажут, — туманно заметила Лола.

— Вы ведь тогда много чего наговорили, да, мисс Брюстер? Кажется, даже угрожали застрелить Марину Грегг?

— Ну и что? От меня ведь ждали чего-нибудь этакого. Но ни в кого я стрелять не собиралась, это же ясно.

— А кто пальнул в Эдди Гроувза несколько лет спустя?

— Да, был грех, мы здорово поссорились, — признала Лола. — Я тогда вышла из себя.

— У меня есть достоверные сведения, мисс Брюстер, что вы произнесли буквально следующее. — Он раскрыл записную книжку и стал читать: — «Пусть эта сука не думает, что это сойдет ей с рук. Если не застрелю ее сейчас, рано или поздно все равно до нее доберусь. Не знаю, сколько придется ждать, пусть даже годы, но в конце концов я обязательно с ней поквитаюсь».

— О-о, я уверена, что в жизни ничего подобного не говорила. — Лола засмеялась.

— А я уверен, мисс Брюстер, что говорили.

— Люди так любят преувеличивать, — проворковала она с очаровательной улыбкой. — В ту минуту я просто взбеленилась, вот и все, — доверительно добавила она. — А в таком состоянии чего только не скажешь. Неужели вы думаете, что я ждала четырнадцать лет, чтобы специально из Штатов приехать в Англию, отыскать Марину и сразу же после встречи подсыпать ей в коктейль яд?

Дермут Креддок так не думал. Ну действительно, мыслимо ли такое? Он сказал:

— Я лишь напоминаю вам, мисс Брюстер, что в прошлом имели место угрозы и что, увидев кого-то в тот день на лестнице, Марина Грегг безусловно испугалась, так что даже оцепенела. Логично предположить, что этим кем-то были вы.

— Но милая моя подруга была счастлива меня видеть! Она поцеловала меня и воскликнула, как прекрасно, что я приехала! Нет, правда, инспектор, думать так — ужасная глупость с вашей стороны.

— В общем, по вашим словам, воссоединилось счастливое семейство, да?

— Ну, это и то больше похоже на правду, чем все, что вы тут пытаетесь представить.

— И вы ничем не можете нам помочь? Не догадываетесь, кто хотел ее убить?

— Говорю вам, никто не хотел ее убивать. Вообще она неумная женщина. Все время поднимает волну из-за своего здоровья и очень уж капризна: то ей нужно одно, то другое, а как получит то, что хотела, тут же это ее не устраивает! Понятия не имею, почему ею так восхищаются. Джейсон всегда был от нее без ума. Чего только он из-за нее не натерпелся! И не только он! И вот поди ж ты, все равно все готовы ради нее наизнанку вывернуться После этого она их одаривает грустной, нежной улыбкой и говорит «спасибо». Видимо, этого ее обожателям вполне достаточно, их труды вознаграждены! Не знаю, как ей это удается. Так что выкиньте эту мысль из головы, — что кто-то хотел ее убить.

— Я бы рад, — сказал Дермут Креддок. — Но не могу, ибо это произошло.

— Что произошло? Марину ведь никто не убил?

— Нет. Но покушение на ее жизнь было.

— Не верю я в это! Уж не знаю, кто убийца, но убить он хотел другую — ту, которую и убил. Может быть, после ее смерти кто-то здорово разбогатеет?

— Никаких денег у нее не было, мисс Брюстер.

— Значит, другая причина. В общем, на вашем месте я насчет Марины не беспокоилась бы. У Марины всегда все в порядке!

— Вы считаете? А мне она не показалась очень счастливой женщиной.

— Да потому, что она все превращает в трагедию. То у нее неудачный роман. То она не может иметь детей.

— Кстати, она ведь кого-то усыновила? — спросил Дермут, тут же припомнив настойчивые вопросы мисс Марпл.

— Да, было такое. Правда, ничего путного из этого не вышло. Вечно взбредет ей что-то в голову, а когда она это сделает, то потом жалеет.

— И что случилось с ее приемными детьми?

— Понятия не имею. Куда-то исчезли. По-моему, она просто от них устала, как устает от всего на свете.

— Ясно.

4

Следующий визит — гостиница «Дорчестер». Номер сто девяносто.

— Итак, старший инспектор… — Ардуик Фенн взглянул на карточку, которую ему передал Креддок.

— Креддок.

— Чем могу быть полезен?

— Хочу задать вам несколько вопросов, если не возражаете.

— Ради Бога. Вы насчет этой истории в Мач-Бенэме? Вернее, как называется это место… Сент-Мэри-Мид?

— Да. Именно так. Имение Госсингтон-холл.

— Не представляю, зачем Джейсону понадобилось покупать такой дом. В Англии полно прекрасных усадеб георгианской эпохи… даже эпохи королевы Анны. А Госсингтон-холл — чисто викторианская обитель. Что его здесь привлекло?

— Кое-кого привлекает викторианская незыблемость.

— Незыблемость? Что ж, может, вы и правы. Наверное, Марина как раз и жаждет незыблемости. У нее, бедняжки, этой незыблемости никогда не было, вот она к ней и стремилась. Может быть, какое-то время она будет довольна этим Госсингтон-холл ом.

— Вы хорошо ее знаете, мистер Фенн?

Ардуик Фенн пожал плечами.

— Хорошо? Не сказал бы. Мы знакомы много лет. Время от времени встречаемся.

Креддок оценивающе взглянул на него. Темноволосый крепкий мужчина, за толстыми линзами очков проницательные глаза, тяжелый подбородок. Ардуик Фенн продолжал:

— Насколько я понял из газет, эту миссис, не помню фамилии, отравили по ошибке. Смертельная доза предназначалась для Марины. Правильно?

— Да. Именно так. Отраву подсыпали в коктейль мисс Грегг. Миссис Бэдкок свой коктейль расплескала, и Марина отдала ей свой бокал.

— Что ж, звучит убедительно. Хотя не могу себе представить, что кому-то понадобилось убивать Марину. Тем более что Линетт Браун поблизости не было.

— Линетт Браун? — с легким недоумением переспросил Креддок.

Ардуик Фенн улыбнулся.

— Если Марина разорвет контракт и откажется сниматься… ее роль получит Линетт, и для Линетт это будет большая удача. Но все равно, не представляю, чтобы она могла подослать кого-то отравить Марину. Это уже какая-то мелодрама.

— Да, явный перебор, — согласился Дермут.

— Хотя женщины из честолюбия способны на многое! Кстати, возможно, намерения убивать и не было. Скажем, просто хотели припугнуть — выбить из колеи, но не более того.

Креддок покачал головой.

— Доза явно была чрезмерной, — сказал он.

— Могли ведь и ошибиться, что-то напутать.

— Вы и в самом деле считаете, что кто-то мог напутать с дозой?

— Нет-нет. Это так, предположение. Я ничего не считаю. Я случайно оказался рядом, вот и все.

— Ваше появление Марину Грегг удивило?

— Да, для нее это был большой сюрприз. — Он довольно рассмеялся. — Она просто глазам не поверила, когда увидела меня. И очень тепло меня встретила, ничего не скажешь.

— Вы давно не виделись?

— Лет пять.

— А когда-то в прошлом вы были близкими друзьями?

— Вы на что-то намекаете, инспектор?

Голос его почти не изменился, но какая-то новая нотка в нем появилась. Стальная, угрожающая. Креддок вдруг почувствовал, что этот человек может быть и абсолютно безжалостным.

— Лучше выкладывайте прямо, — добавил Ардуик Фенн, — что у вас на уме.

— Пожалуйста, мистер Фенн. Мне надо выяснить, какие у Марины Грегг были отношения с людьми, собравшимися в доме. Отношения в прошлом. Как я узнал из самых разных источников, вы были в нее безумно влюблены.

Ардуик Фенн пожал плечами.

— Со всяким бывает, инспектор, людям свойственно иногда увлекаться. К счастью, это быстро проходит.

— Говорят, что поначалу она поощряла вашу страсть, а потом дала, что называется, от ворот поворот, и вам это очень не понравилось, и вы ей чуть ли не угрожали.

— Говорят, говорят! Вы, наверное, вычитали это в журнальчике «Между нами»?

— Мне об этом рассказали хорошо осведомленные и вполне здравомыслящие люди.

Ардуик Фенн откинул назад голову, открыв контуры своей бычьей шеи.

— Да, когда-то я был от нее без ума, — признал он. — Она была красивой и обворожительной женщиной, была и есть. Но говорить, что я ей угрожал, — это несколько чересчур. Я не люблю, когда кто-то встает у меня на пути, инспектор, и такие люди потом обычно жалеют, что связались со мной. Но этот мой принцип распространяется только на деловые контакты.

— Насколько я знаю, вы своей властью сняли ее с картины в разгар работы?

Фенн снова пожал плечами.

— Она не годилась на эту роль Не могла найти общий язык с режиссером. Я вложил в эту картину деньги и не имел ни малейшего намерения ими рисковать. Уверяю вас, это был шаг, продиктованный исключительно деловыми соображениями.

— Но, может быть, Марина Грегг посчитала иначе?

— Естественно. Она все всегда сводит к личным отношениям.

— И кое-кому из друзей даже сказала, что боится вас?

— Правда? Ну, это уже ребячество. Наверное, это щекотало ей нервы.

— Вы считаете, ей нечего было вас бояться?

— Разумеется. Как бы я ни был разочарован, я вскоре и думать об этом забыл. В отношениях с женщинами я всегда придерживался одного принципа: ни на одной из них свет клином не сошелся.

— Что ж, с таким принципом можно спокойно шагать по жизни, мистер Фенн.

— Я тоже так считаю.

— Мир кино вам хорошо известен?

— Я вкладываю в него деньги.

— Поэтому вы должны неплохо его знать.

— Возможно.

— В таком случае, к вашему мнению стоит прислушаться. Можете ли вы назвать хоть одного человека, которому Марина Грегг так насолила, что он решился бы с ней разделаться?

— Я назову вам таких с десяток, — сказал Ардуик Фенн. — Только, конечно, если им не пришлось бы заниматься этим лично. Другими словами, если бы для этого пришлось, скажем, нажать кнопку, и все — желающих нашлось бы предостаточно.

— Вы были там в тот день. Видели Марину Грегг и разговаривали с ней. Как вы считаете, был ли среди присутствующих там людей кто-то, способный, по вашему мнению, — я сейчас говорю лишь о догадке — способный подбросить отраву в бокал мисс Грегг?

— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, — произнес Ардуик Фенн.

— Это значит, что какие-то мысли на этот счет у вас есть?

— Это значит, что мне нечего об этом сказать. И что наш с вами разговор, инспектор, закончен.

Глава 15

Дермут Креддок взглянул на последнюю фамилию и адрес, записанные в его книжке. По его просьбе туда звонили уже дважды, но никто не брал трубку. Он набрал номер еще раз Безрезультатно. Пожав плечами, он поднялся — придется идти и выяснять самому.

Студия Марго Бенс находилась в тупичке, в стороне от Тоттенхэм-Корт-роуд. На двери висела только табличка с фамилией, больше ничего приметного, тем более никакой рекламы. В полутьме Креддок на ощупь поднялся на второй этаж. По белой панели шла броская черная надпись: «Марго Бенс, художественная фотография. Пожалуйста, входите».

Креддок вошел. В маленькой приемной никого не оказалось. Он постоял в нерешительности, потом громко, на театральный манер, откашлялся. Ответом ему была тишина, и он громко спросил:

— Кто-нибудь есть?

Из-за бархатной занавески послышался перестук шлепанцев, чья-то рука отдернула занавеску, и наружу высунулся молодой человек с буйной шевелюрой и бледно-розовым лицом.

— Извините, ради Бога, дружище, — сказал он. — Совершенно вас не слышал. Мне пришла в голову шикарная идея, и я как раз пытался ее воплотить.

Он оттолкнул бархатный занавес в сторону, и Креддок прошел за ним во внутреннее помещение. Оно оказалось неожиданно большим. Это, конечно, была студия Тут стояли фотокамеры, прожектора, дуговые лампы, шторки, ширмы на колесах.

— Извините за беспорядок, — сказал молодой человек, почти такой же худощавый, как Хейли Престон. — Но, когда работаешь, порядок сохранить довольно трудно Так о чем вы хотели с нами поговорить?

— Я хотел видеть мисс Марго Бенс.

— A-а, Марго. Обидно Еще полчаса назад она была здесь. Пошла снимать фотомодели для журнала «Вожделенная мечта». Надо было позвонить заранее, договориться. У Марго сейчас все дни расписаны.

— Я звонил. Но все время было занято.

— И правда, — согласился молодой человек. — Трубка-то у нас снята. Вспомнил. Звонки нам мешают. — Он разгладил свой фиолетовый халат. — А я не могу быть вам полезен? Вы хотите сделать заказ? Я для Марго часто заказы принимаю. Нужно что-то где-то поснимать? Что-то светское или, наоборот, деловое?

— Ни то, ни другое, — сказал Дермут Креддок. И протянул молодому человеку свое удостоверение.

— Потрясающе! — вскричал тот. — Департамент уголовного розыска! Знаете, я, кажется, видел вас на фотографиях. Вы один из Большой четверки… или Большой пятерки? А может, теперь она уже называется Большой шестеркой? Сейчас такой разгул преступности, приходится увеличивать численность, да? Ой, я совсем не хотел вас обидеть. Обидел, да? Честное слово, совсем не хотел. Так зачем же вам нужна Марго — надеюсь, не для того, чтобы арестовать?

— Я хотел задать ей несколько вопросов.

— Никаких неприличных снимков она не делает, ничего такого, — взволнованно заверил Дермута молодой человек. — Надеюсь, никто вам про нее ничего не наговорил, имейте в виду: это все вранье. Марго — настоящий художник. Она много работает для сцены, много снимает в студии. Но все ее эксперименты исключительно благонравные… я бы даже сказал, пуританские.

— Скажу прямо, что меня привело к мисс Бенс. Недавно она стала свидетельницей преступления, происшедшего около Мач-Бенэма, в деревне Сент-Мэри-Мид.

— A-а, ну конечно! Про это я знаю. Марго вернулась и все мне рассказала. Какой-то яд подсыпали в коктейль, да? Что-то такое. Тоска, да и только. Хотя если учесть, что дело было на приеме в честь ассоциации «Скорой помощи святого Иоанна», картина несколько меняется, верно? Но вы уже спрашивали Марго об этом… или не вы, а кто-то другой?

— По мере расследования часто возникают новые вопросы, — уклончиво ответил Дермут.

— Ну да, проявляется что-то новое. Понимаю. Как фотография. Проявляются контуры убийства.

— Действительно как фотография, — согласился Дермут. — Очень тонко подмечено.

— Спасибо, приятно слышать. Так что все-таки насчет Марго? Хотите заполучить ее прямо сейчас?

— Был бы вам очень признателен.

— Так, в данную минуту, — пробормотал молодой человек, взглянув на часы, — она должна быть у дома Китса[257]в Хэмпстед-Хите[258]. Моя машина на улице. Могу подбросить, если хотите.

— Вы очень любезны, мистер…

— Джетроу, — представился молодой человек. — Джонни Джетроу.

Спускаясь по лестнице, Дермут спросил:

— Чем она занимается у дома Китса?

— Понимаете, художественные снимки мы в студии больше не делаем. Предпочитаем естественный антураж, чтобы чувствовалось дуновение ветра. Ну и, по возможности, какой-нибудь нетривиальный фон. Например, строгое платье на фоне тюрьмы Уондсуорт или легкомысленный костюмчик на фоне дома известного поэта.

Мистер Джетроу быстро и весьма искусно провел машину по Тоттенхэм-Корт-роуд, вырулил на Кэмден-Таун и наконец оказался в районе Хэмпстед-Хит. На тротуаре возле дома Китса разыгрывалась сценка. Стройная девушка в прозрачном органди[259] стояла, вцепившись в огромную черную шляпу. Чуть позади другая девушка оттягивала юбку первой, как бы прикрывая материей свои колени. Тут же была и Марго Бенс, низким и глухим голосом она руководила съемкой.

— Господи, Джейн, задницу чуть опусти. А то она торчит прямо у нее над правым коленом. Чуть присядь. Вот, другое дело. Нет, чуть левее. Теперь то, что нужно. И куст хорошо оттеняет. Отлично. Снимаем! И еще раз. Сейчас вцепись в шляпу обеими руками. Голову выше. Блеск! Теперь ты повернись, Элси. Наклонись. Еще. Наклонись как следует! Ты поднимаешь с земли портсигар. Вот так. Шикарно! Есть! Теперь встань чуть левее. Позу не меняй, только голову чуть разверни к плечу. Точно.

— Не понимаю, зачем надо снимать мою задницу, — недовольно проворчала Элси.

— У тебя же не задница, а конфетка, дорогая. Просто глаз не оторвать, — растолковала ей Марго. — А когда ты поворачиваешь голову, подбородок поднимается, будто луна восходит над горой. Не переживай, все как надо.

— Привет, Марго, — окликнул ее мистер Джетроу.

Она обернулась.

— A-а, это ты. Откуда ты взялся?

— Тут кое-кто хочет с тобой поговорить. Старший инспектор Креддок, из уголовного розыска.

Девушка метнула на Креддока быстрый взгляд. Взгляд настороженно-подозрительный, но Креддок иного и не ожидал. На появление детектива-инспектора так реагируют почти все. Девушка была худощавая, сплошь из острых углов, но в целом очень стройненькая. Тяжелые темные волосы ниспадали на щеки, цвет лица болезненно-желтоватый. Во всем ее облике была какая-то неопрятность (Креддок решил, что мисс Марго не в его вкусе). Зато в ней чувствовалась воля. Чуть приподняв брови, уже и так приподнятые с помощью косметического карандаша, она спросила:

— Чем могу быть полезна, инспектор?

— Здравствуйте, мисс Бенс. Если не возражаете, хочу задать вам несколько вопросов. Они касаются той трагической истории в Госсингтон-холле. Вы, если не ошибаюсь, были там по работе.

Девушка кивнула.

— Была. И все хорошо помню. — Она снова стрельнула в него глазами. — Но вас там не было. Был кто-то другой. Инспектор… инспектор…

— Инспектор Корниш? — подсказал Креддок.

— Точно.

— Нам позвонили чуть позже.

— Вы из Скотленд-Ярда?

— Да.

— Значит, вы выхватили это дело у местной полиции, так?

— Не совсем так. Никто ничего не выхватывал. Кому вести дело, решает начальник полиции графства.

— На основании чего?

— Если преступление чисто местное — одно дело, если же оно выходит за пределы деревни — совсем другое. Бывают преступления и международного масштаба.

— И что же, начальник полиции решил, что это преступление как раз международного масштаба?

— Точнее, охватывающее два континента.

— Да, в газетах на это намекали. Что, мол, убийца хотел укокошить Марину Грегг, а по ошибке прикончил местную бабенку. Это правда, или тут больше рекламы для их будущего фильма?

— Боюсь, мисс Бенс, что это правда, и на этот счет никаких сомнений.

— И что вы хотите от меня? Мне придется ехать в Скотленд-Ярд?

Он покачал головой.

— Если только вы сами этого пожелаете. А вообще меня вполне устроит разговор в вашей студии.

— Хорошо. Моя машина за углом.

И она быстро зашагала по дорожке. Креддок последовал за ней.

— Пока, дорогая, — крикнул им вслед Джетроу, — знаю, вы с инспектором будете обсуждать страшные тайны, поэтому, так и быть, останусь здесь.

Он подошел к девушкам на тротуаре и принялся оживленно с ними болтать.

Марго села в машину, открыла другую дверцу и пригласила Креддока. За всю дорогу до Тотгенхэм-Корт-роуд она не произнесла ни слова. Машина свернула в тупик и в самом конце его заехала в открытые ворота.

— Тут у меня стоянка, — объяснила она. — Вообще-то здесь мебельный склад, но они сдали мне вон тот клочок. Сами знаете, что значит запарковать машину в Лондоне, или проблемы дорожного движения вас не особо касаются?

— Да, у меня другие проблемы.

— Надо думать, убийства вам больше по вкусу, — поддела его Марго Бенс.

Она провела его в студию, указала на кресло, сказала, что здесь можно курить, и опустилась на просторную тахту напротив. Сквозь пряди темных волос она окинула его вопросительно-хмурым взглядом и милостиво разрешила:

— Что ж, валяйте.

— Насколько я знаю, вы фотографировали в тот день в Госсингтон-холле? — спросил он.

— Да.

— К вам обратились как к профессионалу?

— Да. Им требовались неординарные снимки. А я на всяких спецэффектах собаку съела. Я частенько работаю для киностудий, но тут меня попросили запечатлеть в нужном ракурсе встречу Марины Грегг и ее мужа с их именитыми гостями. С местной знатью и прочими важными птицами Ну все в таком духе.

— Понимаю. Вы расположились с вашим аппаратом на лестнице?

— На некоторое время да. Уж больно хорошая была точка для съемки: сначала снимаешь, как гости проходят мимо тебя по ступеням, а потом разворачиваешься и снимаешь, как Марина с ними здоровается. Стоя на месте, можно сделать массу снимков с разных ракурсов.

— Я знаю, вас уже спрашивали, не показалось ли вам что-то необычным, может быть, важным. Но спрашивали, так сказать, вообще.

— А вы хотите узнать что-то вполне конкретное?

— В общем, да. С того места, где вы стояли, вы хорошо видели Марину Грегг?

Она кивнула.

— Прекрасно видела.

— А Джейсона Радда?

— Его тоже, но он не стоял на месте. Приносил выпить, представлял гостей друг другу. Знакомил местную знать со знаменитостями. В таком духе. Но как эта миссис Бэддли…

— Бэдкок.

— Да, извините, Бэдкок. Как она сделала роковой глоток, я не видела. Я ее вообще в этой толпе не видела.

— А вы помните, когда появился мэр?

— Да. Мэра я запомнила. Он был одет официально: цепь, мантия. Я сняла его крупным планом сверху вниз, серьезный вышел снимок, а потом щелкнула, когда он здоровался с Мариной.

— Попробуйте восстановить в памяти ход событий. Дело в том, что миссис Бэдкок с мужем поднималась по лестнице непосредственно перед мэром.

Она покачала головой.

— Но я все равно ее не помню.

— Это не так важно. Важно другое: вы все время видели Марину Грегг, постоянно направляли на нее объектив, так ведь?

— Да. Почти все время. Ловила подходящий момент, когда можно будет щелкнуть.

— Вы до этого видели Ардуика Фенна?

— Да, конечно. Сколько раз по телевизору… и в кино.

— Вы его сфотографировали?

— Да, он поднимался с Лолой Брюстер.

— Сразу после мэра?

Секунду подумав, она кивнула.

— Вроде бы.

— А вы не заметили, что примерно в это время Марине Грегг вдруг стало нехорошо? Не заметили какое-то необычное выражение на ее лице?

Марго Бенс наклонилась вперед, открыла портсигар и извлекла из него сигарету. Закурила. Она не ответила, но Креддок не стал ее подгонять. Он ждал, пытаясь догадаться, что именно она сейчас прокручивает в голове. Внезапно она бросила:

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Потому что мне очень важно знать, какое именно выражение было у нее на лице.

— Вы считаете, что я дам вам ответ, заслуживающий доверия?

— Да, именно так. Вы ведь привыкли всматриваться в лица людей, пытаясь подловить какие-то интересные моменты, выжидать, когда появится нужное вам выражение.

Она кивнула.

— Так вы заметили что-то необычное?

— Не я одна, да?

— Да. Несколько человек, и все говорят разное.

— Что именно?

— Кто-то сказал, что она была на грани обморока.

Марго Бенс медленно покачала головой.

— Другой свидетель утверждает, что она словно чего-то испугалась. — Он выждал паузу, потом продолжал: — А третьему показалось, что у нее был застывший взгляд.

— Застывший, — задумчиво повторила Марго.

— Вы тоже считаете, что у нее был застывший взгляд?

— Не знаю. Может быть.

— Мне это преподнесли в более изысканной форме, — продолжал Креддок. — Словами из баллады Теннисона: «…И в трещинах зеркальный круг. Вскричав: „Судьба!“ — застыла вдруг Леди из Шалотта».

— Никакого зеркала там не было, — возразила Марго Бенс. — Но, будь оно там, оно вполне могло бы дать трещины. — Она резко поднялась. — Минутку. У меня есть как раз то, что вам надо. Взгляните сами.

Она рывком отодвинула занавеску в дальнем конце комнаты и ненадолго исчезла. Он слышал, как она что-то бормочет за занавеской.

— Черт подери, — проворчала она, появившись снова. — Никогда сразу не найдешь то, что нужно. Вот.

Подойдя ближе, она протянула ему глянцевую фотографию. Это был очень хороший фотоснимок Марины Грегг. Она сжимала руку женщины, стоявшей перед ней и потому обращенной спиной к фотоаппарату. Но Марина Грегг не смотрела на собеседницу. Она куда-то уставилась… но не в объектив камеры, а чуть левее. Любопытно, отметил про себя Креддок, на лице никаких чувств. Ни страха, ни боли. Актриса что-то вдруг увидела, и охватившие ее чувства были столь сильны, что она была даже не в состоянии их выразить. Однажды Дермут Креддок уже видел такое лицо — это был мужчина, который через мгновенье был застрелен, убит наповал…

— Ну что, удовлетворены? — спросила Марго Бенс.

Креддок глубоко вздохнул.

— Да, спасибо. Знаете, иногда очень трудно определить, насколько соответствуют действительности показания свидетелей. На этот раз, я вижу, никаких домыслов. Она действительно что-то увидела. Могу я попросить у вас эту фотографию?

— Пожалуйста. У меня есть негатив.

— Вы не посылали ее в газеты?

Марго Бенс покачала головой.

— А почему? Ведь снимок очень выразительный. Наверняка нашлась бы газета, которая с готовностью заплатила бы за него хорошие деньги.

— Нельзя же все мерить на деньги, — сказала Марго. — Когда случайно заглядываешь в чью-то душу, воспользоваться этим — последнее дело.

— Вы Марину Грегг раньше знали?

— Нет.

— Вы приехали сюда из Штатов?

— Родилась я в Англии. А учиться уехала в Америку. Года три назад вернулась.

Инспектор кивнул. Он заранее знал ответы на все эти вопросы. Они вместе с другой информацией лежали в его кабинете на столе. Похоже, девушка не собиралась ничего скрывать. Он спросил:

— Где вы учились?

— В студии Райнгардена. Какое-то время — у Эндрю Куилпа. Он многому меня научил.

— Студия Райнгардена и Эндрю Куилп. — Внезапно Креддок насторожился. Где-то он эти фамилии уже слышал.

— Вы жили в Севен-Спрингс?

Она заметно удивилась.

— Вам, я вижу, многое обо мне известно. Наводили справки?

— Вы, мисс Бенс — известный фотограф. О вас можно прочитать в газетах. Почему вы приехали в Англию?

Она пожала плечами:

— Не люблю сидеть на месте. К тому же в Англии я родилась, хотя потом меня увезли в Штаты.

— В раннем детстве?

— Вас интересуют такие подробности? Мне было пять лет.

— Интересуют. Мне кажется, мисс Бенс, вы рассказали далеко не все.

Лицо ее напряглось. Она пристально посмотрела на него.

— Как вас понимать?

Дермут Креддок взглянул на нее и решил рискнуть. Собственно, никаких улик у него практически нет. Студия Райнгардена, Эндрю Куилп, название города… Но, казалось, старая мисс Марпл сидит рядом и толкает его в бок.

— По-моему, вы знаете Марину Грегг гораздо лучше.

Она засмеялась.

— Докажите. У вас просто разгулялась фантазия.

— В самом деле? Сомневаюсь. А доказать можно, надо только постараться. Может быть, мисс Бенс, вы лучше мне сами скажете? Признаетесь, что Марина Грегг удочерила вас, когда вы были ребенком, и вы жили в ее доме четыре года?

С резким шипением она втянула в себя воздух.

— Пронюхали, черт бы вас побрал! — воскликнула она.

Он даже чуть вздрогнул, настолько это не вязалось с ее прежней манерой. Она поднялась, тряхнула копной черных волос.

— Да-да, это правда! Правда. Марина Грегг забрала меня с собой в Америку. У моей матери было восемь детей Мы жили в каких-то трущобах. Сотни таких, как она, писали кинозвездам, о которых узнавали совершенно случайно, рассказывали им горькую историю своей жизни и умоляли взять ребенка, потому что сами ничего не могли ему дать. Об этом и вспоминать-то тошно.

— Вас было трое, — сказал Дермут. — В разное время Марина Грегг взяла на воспитание троих детей.

— Верно. Меня, Рода и Энгуса. Энгус был постарше, Род совсем крошкой. Жизнь у нас была — лучше не придумать. Ах, какая жизнь! Все, что твоей душе угодно! — Она заговорила громче, слегка кривляясь. — Тряпки, машины, шикарный дом, гувернантки, хорошее образование, еда — пальчики оближешь! Все по высшему классу! И она — наша мамочка! «Мамочка» в кавычках! О-о, она честно играла свою роль. Сюсюкала, фотографировалась с нами. От умиления прямо плакать хочется.

— Но ей действительно хотелось иметь детей, — заметил Дермут Креддок. — Тут никакой игры не было. Она взяла вас отнюдь не ради рекламы.

— Может быть. Пожалуй, вы правы. Ей хотелось иметь детей. Но ей не были нужны мы! По-настоящему — нет! Игра, представление, показуха: «Моя семья», «Так прекрасно, когда у тебя есть семья». И все это — при попустительстве Иззи. Уж он-то должен был понимать.

— Вы имеете в виду Изидора Райта?

— Да, это ее третий муж, если не четвертый, точно не помню. Кстати, замечательный человек. По-моему, он знал, что она собой представляет, и беспокоился о том, что будет с нами. К нам он был очень добр, но отцом не прикидывался. Да и не чувствовал себя таковым. По-настоящему его волновало только его творчество. Я потом кое-какие его книги прочитала. Все больше мрачные и жестокие, но написано сильно. Наверное, когда-нибудь его причислят к классикам.

— И долго это продолжалось?

Улыбка Марго Бенс внезапно искривилась.

— Пока эта игра ей не надоела. Нет, не совсем так… Оказалось, что она ждет ребенка.

— И что?

Она засмеялась с неожиданной горечью.

— Тут нашему счастью и пришел конец! Мы ей стали не нужны. Как заменители мы ее устраивали, но на самом деле ей было на нас абсолютно наплевать. О-о, она дала нам отставку на очень хороших условиях. Дом, женщина, которая за нами присматривала, деньги на учебу и кругленькая сумма, чтобы запустить нас на орбиту, — все это мы получили. Ничего не скажешь, она соблюла все приличия, была достаточно щедра. Но мы никогда не были ей нужны — ей был нужен только собственный ребенок.

— Едва ли ее следует за это винить, — мягко заметил Креддок.

— Я не виню ее в том, что ей хотелось иметь своего ребенка, вовсе нет! Но как же мы? Она оторвала нас от наших родителей, от родных мест. Моя мать, можно сказать, продала меня за тарелку похлебки, но о своей выгоде она при этом не думала. Она продала меня, потому что искренне считала, что за это я получу какие-то «выгоды», «образование» и вообще буду жить как у Христа за пазухой. Она считала, что делает это для моего же блага. Знала бы она, какое это благо!

— Я вижу, рана саднит до сих пор.

— Нет, не саднит. Я уже успокоилась. Просто сейчас снова вспомнилось прошлое. Нам всем тогда было очень горько.

— Всем?

— Мне и Энгусу точно. А Род вообще никогда не переживал. К тому же он был совсем малыш. А мы с Энгусом страдали, только он, пожалуй, жаждал мести куда больше, чем я. Он сказал: когда вырасту, убью ребенка, который у нее родится.

— А про ребенка вы знали?

— Конечно. И о том, что случилось дальше, известно всем. Она с ума сходила от радости, что у нее наконец-то будет ребенок, а он родился идиотом! Так ей и надо. Как бы то ни было, забрать нас назад она не захотела.

— Вы ее ненавидите?

— А вас это удивляет? За всю жизнь никто не причинял мне такой боли. Думаешь, что ты любима и желанна, а потом оказывается, что ты была просто игрушкой!

— А что случилось с вашими… так называемыми братьями?

— Потом нас всех развело в разные стороны. У Рода ферма где-то на Среднем Западе. Он из тех, кто умеет не зацикливаться на обидах. Про Энгуса ничего не знаю. Совершенно потеряла его из виду.

— А жажда отмщения у него осталась?

— Не думаю, — сказала Марго. — Обычно такое со временем улетучивается. Когда мы виделись в последний раз, он сказал, что собирается стать актером. А вот стал или нет — не знаю.

— Во всяком случае, этот разговор вам запомнился, — сказал Дермут.

— Да, запомнился.

— А Марина Грегг удивилась, когда увидела вас в тот день, или вас пригласили по ее просьбе — ей хотелось сделать вам приятное?

— По ее просьбе? — Девушка презрительно усмехнулась. — Да она и понятия не имела, что я здесь. Мне было любопытно ее увидеть, вот я и устроила так, чтобы мне дали эту работу. У меня в мире фото и кино свои связи. Хотелось посмотреть, как она нынче выглядит. — Марго провела рукой по крышке стола. — Она меня даже не узнала. Как вам это нравится? Я жила у нее четыре года. С пяти до девяти лет, а она меня даже не узнала.

— Дети меняются, — заметил Дермут Креддок. — И очень часто до неузнаваемости. Я на днях встретил на улице свою племянницу и, не останови она меня, клянусь вам, прошел бы мимо.

— Это вы говорите, чтобы я не расстраивалась? Да мне вообще-то все равно. Впрочем, какого черта? Если честно, мне совсем не все равно. Она словно заколдовала меня. Марина умеет очаровывать! Бог наделил ее чарами, перед которыми невозможно устоять и которые тебя губят. Можно человека ненавидеть и при этом по-своему его любить.

— И вы не сказали ей, кто вы?

Она покачала головой.

— Нет. Не сказала. И ни за что не скажу.

— А вам не хотелось ее справить, мисс Бенс?

Ее настроение изменилось. Она поднялась и засмеялась.

— Ну и вопросики вы задаете! Впрочем, куда вам деваться? Такая работа. Нет, могу вас заверить, я Марине ничего не подсыпала.

— Вы неправильно меня поняли, мисс Бенс.

Она взглянула на него и озадаченно нахмурилась.

— Она ведь жива, — сказал он.

— Надолго ли?

— Как вас понимать?

— Разве вам не кажется, инспектор, что кто-то попробует повторить попытку, и на сей раз — скорее всего — добьется успеха?

— Приняты меры предосторожности.

— Разумеется. Обожающий муж бдительно несет вахту и следит за тем, чтобы с женой ничего не случилось?

В голосе ее явно слышалась издевка.

— Значит, вы спрашивали меня не об этом, — сказала она, видимо, все еще озадаченная. — О чем же?

— О том, пытались ли вы убить ее. Вы ответили, что ничего ей не подсыпали. Это правда, но другой-то человек умер, стало быть, другого человека убили.

— Вы намекаете на то, что я пыталась убить Марину и по ошибке убила миссис не помню, как ее звали. Если вам требуется полная ясность, уточняю: я никого не пыталась отравить — ни Марину, ни эту миссис..

— Может быть, вы знаете, кто это сделал?

— Уверяю вас, инспектор, я не знаю абсолютно ничего.

— И даже никого не подозреваете?

— Ну, подозревать-то, может, и подозреваю. — Она улыбнулась ему, опять-таки насмешливо. — Тут наклевывается столько вариантов. Ведь убийцей может быть — вы со мной согласитесь? — и эта черноволосая робот-секретарша, и элегантный Хейли Престон, и слуги, горничные, массажистка, парикмахерша, кто-то с киностудии, и, вполне возможно, что этот человек совсем не тот, за кого себя выдает?

Неосознанно он сделал шаг в ее сторону, но она яростно замотала головой.

— Успокойтесь, инспектор, — сказала она. — Я просто вас поддразниваю. Кто-то жаждет Марининой крови, но кто — понятия не имею. Честное слово. Никакого понятия.

Глава 16

1

В доме номер 16 по Обри-клоуз миссис Бейкер разговаривала с мужем. Джим Бейкер, видный здоровяк блондин, в эту минуту собирал макет стратостата[260] и был полностью поглощен этим занятием.

— Соседи! — воскликнула Черри. И тряхнула своими черными локонами. — Соседи! — ядовито прошипела она еще раз.

Она осторожно сняла сковородку с плиты, аккуратно переложила жаркое в две тарелки, сделав две неравные порции. Большую порцию поставила перед мужем.

— Сегодня у нас жареное мясо, — объявила она.

Джим поднял голову и потянул носом воздух.

— Чувствую, — сказал он. — Что у нас сегодня за праздник? Мой день рождения?

— Тебе нужно хорошо питаться, — объяснила Черри.

В кремово-белом полосатом переднике с оборочками она выглядела обворожительно. Джим Бейкер немного сдвинул в сторону детали стратостата, чтобы освободить место для тарелки. Одарив жену широкой улыбкой, он спросил:

— Это кто сказал?

— Ну например, мисс Марпл! Если на то пошло, — добавила Черри, садясь напротив Джима и пододвигая к себе другую тарелку, — ей и самой не мешало бы подкормиться. Эта старая ведьма, мисс Найт, потчует ее одними углеводами. Только и знает, что «чудесная каша», «чудесный пшеничный пудинг с маслом», «чудесные макароны с сыром». И снова какой-то трясучий пудинг в розовом соусе. И целыми днями не дает ей покоя. Кажется, может заговорить до смерти.

— Ну, знаешь, — неопределенно пробурчал Джим. — Может, для больных такая диета — в самый раз.

— Ничего себе, — фыркнула Черри, — для больных! Мисс Марпл совсем не больная, просто… ну, да, она старая… И главное, всегда во все влезает!

— Кто, мисс Марпл?

— Нет. Эта ее мисс Найт. Меня учить изволит! Даже имеет наглость советовать, как готовить. Уж в готовке я как-нибудь лучше ее разбираюсь.

— Да, тут тебе просто нет равных, — уважительно вставил Джим.

— Готовка — еще не все, — заметила Черри. — Надо еще, чтобы было из чего готовить, что на зуб положить.

Джим засмеялся.

— Это мясо класть на зуб одно удовольствие. Интересно, почему твоя мисс Марпл сказала, что меня надо подкормить? Может, когда я приходил к ней чинить полку в ванной, она решила, что у меня изможденный вид?

Теперь засмеялась Черри.

— Знаешь, что она мне сказала? «У вас красивый муж, милочка. Очень красивый». Прямо герой из романа, или из телевизионного сериала.

— Надеюсь, ты с ней согласилась? — ухмыльнулся Джим.

— Я ответила, что муж у меня ничего.

— «Ничего»! По-моему, это слегка пресновато.

— А потом она добавила: «Милочка, вы должны как следует ухаживать за вашим мужем. Как следует его кормить. Мужчине нужно много мяса, причем отлично приготовленного мяса».

— Что верно, то верно!

— А еще она сказала: «Обязательно готовьте ему сами, а не пичкайте всякими полуфабрикатами, которые надо только в духовке разогреть». Вообще-то я этим никогда и не злоупотребляла, — тут же сказала миссис Бейкер.

— Ну, иногда можно, — разрешил Джим. — Эти полуфабрикаты бывают и вполне сносными.

— Лишь бы ты обращал внимание на то, что ешь, — сказала Черри. — И не слишком увлекался этими своими стратостатами. И не говори, что эту игрушку ты купил в подарок твоему племяннику Майклу на Рождество. Ты ее купил себе.

— Он до нее еще не дорос, — виноватым голосом проговорил Джим.

— Ты что, хочешь провозиться с этой штукой целый вечер? Может, послушаем музыку? Ты купил ту пластинку, о которой все время говорил?

— Купил. Чайковский. Симфоническая поэма — «Тысяча восемьсот двенадцатый год»[261].

— Бравурная музыка, будто идет битва, да? — спросила Черри. Она скорчила гримасу. — Наша миссис Хартуэлл тебе за это спасибо не скажет. Ох эти мне соседи. Мочи нет их терпеть. Все время скулят и жалуются. Даже не знаю, кто из них хуже. То ли Хартуэллы, то ли Барнаби. Хартуэллы то и дело барабанят в стену, когда еще нет и одиннадцати. Это ведь детское время! И по телевизору самые интересные передачи. А музыку послушать? Только поставишь, сразу начнут стучать: мол, сделайте, пожалуйста, потише!

— Такую музыку нельзя слушать вполуха, — авторитетно заявил Джим. — Пропадает весь эффект. Это любому известно. Для тех, кто любит музыку, это непререкаемая истина. Между прочим, их кошка все время наведывается в наш сад и рыщет в наших клумбах, которые я только-только привел в порядок.

— Если честно, Джим, мне здесь жуть как надоело.

— В Хаддерсфилде ты совсем не тяготилась соседями, — заметил Джим.

— Там все было иначе! — воскликнула Черри. — Там мы были сами по себе. А если что не так, знаешь, что тебе помогут, да и ты готов помочь другим. Но в чужую жизнь никто своего носа не совал. А здесь, в Новых Домах, всех так и тянет выяснять отношения. Наверное, потому, что все мы здесь — приезжие. И сплошные сплетни, пересуды, жалобы — с ума можно сойти! В городе людям просто не до этого. А тут — не поймешь: не то город, не то деревня.

— Да, радость моя, может, ты и права.

— Тебе-то здесь нравится?

— Работа подходящая. Да и дом неплохой! Тесновато, правда, трудно развернуться. Мне бы мастерскую — тогда было бы что надо.

— Сначала мне тут понравилось, — сказала Черри. — А сейчас сомнения берут. Дом вроде бы ничего, и двери веселенькие, и ванная — загляденье, но люди… что-то такое носится в воздухе… Нет, есть вполне симпатичные. Я тебе говорила, что Лили Прайс и ее Харри разбежались в разные стороны? Помнишь эту дурацкую историю, когда они пришли дом смотреть? И она чуть из окна не выпала? Так она потом рассказывала, что Харри даже не шевельнулся, так и стоял как истукан.

— И слава Богу, что она от него убежала. Мерзавец, каких мало, — заметил Джим.

— Раз ребенок скоро появится, значит, надо замуж, да? Ничего хорошего из этого обычно не получается. Он на ней и жениться-то не хотел. Не шибко он порядочный. И мисс Марпл на это намекнула, — добавила Черри задумчиво. — Самой Лили намекнула. Лили решила, что старушка совсем сбрендила.

— Мисс Марпл? Вот не знал, что она его видела.

— Случайно, в тот день, когда прогуливалась здесь у нас. Она еще тогда упала, а миссис Бэдкок помогла ей подняться и завела к себе. Кстати, как думаешь, у Артура и миссис Бейн что-нибудь получится?

Джим, чуть нахмурившись, взял в руки деталь стратостата и сверился со схемой сборки.

— Мне неприятно, когда ты меня не слушаешь, — проворчала Черри.

— Что ты сказала?

— Артур Бэдкок и Мэри Бейн. Получится у них что-нибудь?

— Господи, Черри, да он только что похоронил жену! Ох, женщины! Я слышал, у него сейчас с нервами совсем никуда — каждый раз вздрагивает, когда к нему обращаешься.

— Ну надо же! Никак не думала, что он будет так переживать. А ты?

— Убери, пожалуйста, со стола, — попросил Джим, не проявляя даже мимолетного интереса к проблемам овдовевшего соседа. — Мне надо все разложить.

Черри горестно вздохнула.

— Чтобы в этом доме на тебя обратили внимание, — язвительно сказала она, — надо, как минимум, быть турбореактивным двигателем. Жизни нет из-за этих твоих моделей!

Составив на поднос остатки ужина, Черри понесла его к раковине. Мыть посуду она не любила и оттягивала эту неизбежную процедуру как можно дольше. Вывалив тарелки в раковину, она накинула вельветовую куртку и вышла из дому, бросив через плечо:

— Забегу к Глэдис Диксон. Хочу взять у нее выкройки из журнала мод.

— Давай, давай, старушка. — И Джим снова занялся своим стратостатом.

Метнув ядовитый взгляд в сторону соседской двери, Черри прошла мимо, свернула за угол на Бленхейм-клоуз и остановилась у дома номер 16. Дверь была открыта. Черри постучала, вошла в холл и позвала:

— Глэдис? Ты дома?

— Это ты, Черри? — Миссис Диксон выглянула из кухни. — Она наверху, в своей комнате, что-то там кроит.

— Ладно, я поднимусь.

Черри вошла в маленькую комнату, там Глэдис, пухленькая простушка, раскрасневшись, стояла на коленях с булавками во рту и колдовала над бумажной выкройкой.

— Привет, Черри. Смотри, какую прелесть я купила в Мач-Бенэме, на распродаже. К этому рисунку прекрасно пойдут оборки, какие я сделала на териленовом[262] платье.

— Должно получиться ничего, — одобрила Черри.

Глэдис поднялась, отдышалась.

— Фу-у, даже желудок заболел, — пожаловалась она.

— Нельзя тебе так сильно наклоняться сразу после ужина.

— Наверное, надо сесть на диету, — сказала Глэдис, опускаясь на кровать.

— Что нового на студии? — спросила Черри, как всегда, охочая до киношных сплетен.

— Вроде бы ничего особенного. Правда, языками чесать не перестали. Вчера Марина Грегг снова изволила явиться на съемки — и тут же устроила кошмарный скандал.

— В смысле?

— Ей не понравился кофе. Они там часов в десять всегда пьют кофе. Короче, она попробовала и говорит: вкус какой-то странный. Чушь, ясное дело. Никакого странного вкуса быть не могло. Кофе приносят в кофейнике прямо из столовой. Ей-то я, конечно, наливаю в специальную фарфоровую чашку, шикарную такую, не как у других, — но из того же кофейника. Так что ничего странного в этой чашке быть не могло.

— Нервы, наверное, — предположила Черри. — И что дальше?

— Да ничего. Мистер Радд быстро всех успокоил. Он это здорово умеет делать. А у нее просто забрал чашку и вылил кофе в раковину.

— Между прочим, совершенно напрасно, — медленно сказала Черри.

— Почему это… почему напрасно?

— Если с кофе что и было не так, теперь об этом никто не узнает.

— Что могло быть не так? — с тревогой спросила Глэдис.

— Видишь ли, — Черри пожала плечами, — в коктейле у нее в день приема что-то оказалось, верно? Такой фокус можно провернуть и с кофе. Не вышло с первой попытки — вдруг выйдет со второй?

Глэдис поежилась.

— Уж больно не нравится мне все это, Черри. Кто-то ведь на нее взъелся. Снова были письма с угрозами… а тут еще эта история с бюстом.

— С каким бюстом?

— Мраморным. В одном павильоне устроили вроде как уголок то ли австрийской усадьбы, то ли дворца. С каким-то смешным названием, Шотбраун, кажется. Само собой развесили картины, кругом фарфоровая посуда, мраморные бюсты. Этот стоял наверху, на полке, но, видать, не затолкнули его назад как следует. В общем, по дороге прогромыхал тяжелый грузовик, и от тряски этот бюст слетел вниз — прямо на то самое место, где Марина сидит во время большой сцены с графом… не помню, как его… Размолотил это кресло вдребезги! Слава Богу, что в это время не снимали. Мистер Радд велел не говорить ей об этом ни слова и притащил вместо разбитого другое кресло, а когда вчера она появилась и спросила, почему поменяли кресло, он сказал: то кресло, мол, было из другой исторической эпохи, а это к тому же лучше смотрится в кадре. Но больно не понравилось ему все это, точно могу сказать.

Приятельницы переглянулись.

— Занятно, — медленно произнесла Черри. — И в то же время…

— Пожалуй, уйду я оттуда, из студийной столовой, — сказала Глэдис.

— Почему? Тебя-то никто не собирается травить или сбрасывать тебе на голову мраморные бюсты.

— Так-то оно так. Да ведь иногда хотят угробить одного, а достается другому. Ни в чем не повинному. Как Хетер Бэдкок.

— Что правда, то правда, — согласилась Черри.

— Знаешь, — сказала Глэдис, — я тут вспоминала… Я ведь была в тот день в Госсингтоне, помогала обслуживать гостей. И в тот момент была совсем рядом.

— Когда Хетер умерла?

— Нет, когда она расплескала коктейль. Все платье заляпала. А платье, между прочим, просто прелесть, нейлоновое, ярко-синее. Она купила его специально для этого случая. И чудно все как-то вышло.

— Что чудно?

— Я тогда сразу и не подумала. А вот сейчас снова все припомнила и вижу: чудно.

Черри выжидательно смотрела на нее. Она поняла, что «чудно» в данном случае вовсе не означает «забавно».

— Господи, и что там было чудного? — не утерпев, спросила она.

— Я почти уверена, что она сделала это нарочно.

— Нарочно пролила коктейль?

— Да. Разве это не чудно?

— На совершенно новое платье? Не верю.

— Как ты думаешь, — продолжала Глэдис, — что Артур Бэдкок будет теперь делать с платьями Хетер? Это-то платье отчистится, и сомневаться нечего. А если не отчистится, то его можно немного заузить, юбка там очень широкая. Как считаешь, Артур Бэдкок рассердится, если я попрошу, чтобы он мне это платье продал? Там и переделывать-то почти ничего не надо, а ткань — просто залюбуешься.

— А тебе… — Черри замялась, — не будет в нем…

— Что не будет?

— Ну, все-таки она в этом платье умерла… да еще не своей смертью…

Глэдис уставилась на нее.

— Я про это как-то не подумала, — призналась она и немного сникла, но потом воспрянула духом. — Ничего тут такого нет, — сказала она. — Ведь когда подержанные вещи покупаешь, они часто после покойника, верно же?

— Да. Но это не совсем одно и то же.

— Это уж ты чересчур привередничаешь, — сказала Глэдис. — Синева такая, что глаз не оторвать, и вещь, видно, дорогая. А насчет этой чудной истории, — задумчиво продолжала она, — завтра перед работой я, пожалуй, загляну в Госсингтон и перекинусь словечком с мистером Джузеппе.

— Это их дворецкий?

— Да. Красивый до жути. Глаза так и сверкают. А уж нраву грозного, прямо страх. Когда мы, девушки, приходим туда помогать, он нас держит в ежовых рукавицах. — Она хихикнула. — А иногда бывает такой разлюбезный… В общем, надо рассказать ему про это и спросить, что делать.

— Не понимаю, о чем ты собираешься ему рассказывать.

— Ну, как же, ведь чудно. — Глэдис не без вызова повторила любимое словечко.

— По-моему, — сказала Черри, — ты просто ищешь предлог, чтобы поболтать с мистером Джузеппе, только советую тебе быть поосторожнее, девочка моя. Знаешь небось, что за народ эти итальянцы? Кровь у них горячая, только и знают, что внебрачных детей плодить!

Глэдис мечтательно вздохнула.

Черри взглянула на расплывшееся, чуть тронутое веснушками лицо подруги и решила, что большой нужды в ее предупреждении нет. Польститься на Глэдис мистер Джузеппе мог разве что на полном безрыбье.

2

— Ага! — воскликнул доктор Хейдок. — Распутываем узелки, вижу, вижу.

Он перевел взгляд на горку пушистой белой пряжи.

— Вы сами посоветовали мне распускать, когда не смогу вязать, — напомнила мисс Марпл.

— Вижу, вы рьяно взялись за дело.

— Я с самого начала ошиблась в рисунке. Все петли сбились, вот и приходится теперь распускать. Уж больно сложный рисунок, вот в чем дело.

— Неужто вас можно испугать сложным рисунком?

— Все-таки зрение у меня теперь не то, надо было вязать безо всяких премудростей.

— Ну, это вам быстро наскучит. Рад, что вы вняли моему совету.

— Разве я не всегда внимаю вашим советам, доктор Хейдок?

— Нет, только когда вам это удобно.

— Скажите, доктор, когда вы давали совет, вы действительно имели в виду вязанье?

— А как распутывается тот узел? Убийство? — спросил он.

В глазах мисс Марпл мелькнул лукавый огонек, и глаза доктора тоже лукаво заблестели.

— Боюсь, я уже не та, что была раньше. — Мисс Марпл вздохнула и покачала головой.

— Ерунда, — возразил доктор Хейдок. — Не говорите мне, что вы не сделали некоторых выводов.

— Выводы-то я, конечно, сделала. И даже весьма определенные.

— Например? — поинтересовался доктор.

— Если коктейль кто-то отравил… хотя плохо себе представляю, как это можно было сделать…

— Скажем, заранее набрать ядовитое вещество в пипетку, — предположил доктор Хейдок.

— Вы настоящий профессионал. — Мисс Марпл восхищенно улыбнулась. — Но и в этом случае очень странно, что никто ничего не заметил.

— По-вашему, убийца не может быть довольно ловким и хладнокровным?

— Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать.

— Одно могу сказать точно: убийца боялся, что другого шанса у него не представится.

— В этом-то я как раз не сомневаюсь. Не о том сейчас речь. Я выяснила, что на месте преступления находилось восемнадцать или двадцать человек. Уж кто-нибудь из них должен был что-то заметить.

Хейдок кивнул.

— Безусловно. Но никто ничего не заметил.

— Не уверена, — задумчиво произнесла мисс Марпл.

— Что вы имеете в виду?

— Я считаю, что, по крайней мере, один человек из этих двадцати, должен был что-то видеть. Иначе просто быть не может.

— Ну, это как сказать, — усомнился Хейдок. — Есть такой дурацкий тест по теории вероятности, когда на шестерых надеты белые шляпы, а на шестерых — черные, и надо математическим путем вычислить, перепутают ли они шляпы и в какой пропорции, если свалить эти шляпы в кучу, а потом попросить быстренько снова их надеть… Если ломать голову над такими проблемами, недолго и свихнуться. Можете мне поверить!

— Ни о чем подобном я не думала, — остановила его мисс Марпл. — Тут, знаете ли, были возможны три варианта. Я думала лишь о степени вероятности каждого…

— Да, думать вы умеете, тут вам нет равных. И никогда не было.

— Так вот, — продолжала мисс Марпл, — весьма вероятно, что из этих двадцати человек, по крайнем мере, один более наблюдателен, чем остальные.

— Сдаюсь. — Мистер Хейдок поднял руки. — Давайте ваши три варианта.

— Боюсь, получится довольно схематично, — сказала мисс Марпл. — Я не все до конца продумала. Тех, кто был на месте убийства, уже допрашивал инспектор Креддок, а до него, видимо, Фрэнк Корниш, и по идее если бы этим людям было что сказать, они бы уже сказали.

— Это один из ваших вариантов?

— Нет, разумеется. Я просто подчеркиваю, что этого не произошло. И тогда-возникает резонный вопрос: если исходить из того, что кто-то что-то видел, почему он об этом не сказал?

— Продолжайте.

— Вариант первый, — начала мисс Марпл, и щеки ее порозовели от возбуждения. — Человек что-то видел, но не понял, свидетелем чего он был на самом деле. Стало быть, человек этот достаточно глуп. То есть он может заметить то, что не увидят другие, но сделать верный вывод он не в состоянии. Если такого спросить: «Вы видели, как кто-то клал что-нибудь в бокал Марины Грегг?», он обязательно ответит: «Нет», но если поставить вопрос иначе: «Вы видели, как кто-то держал руку над бокалом Марины Грегг?», он скажет: «Да, конечно, видел!»

Хейдок засмеялся.

— Надо признаться, — заметил он, — мало кто допускает мысль о том, что в его окружении есть подобный тупица. Хорошо, ваш первый вариант действительно вполне вероятен. Некий тугодум все видел, но не уловил смысл увиденного. Переходим к варианту номер два.

— Тут шансов меньше, но они все-таки есть. Положить что-то в бокал мог человек, который никого бы этим не удивил.

— Как это? Объясните, если не трудно?

— В наши дни люди все время что-то добавляют себе в еду или питье. В годы моей молодости считалось дурным тоном принимать лекарства вместе с едой. Все равно что высморкаться за обеденным столом. Не полагается, и все. Если тебе надо принять таблетки, пилюльки, проглотить ложку микстуры, изволь выйти из-за стола и сделать это в другой комнате. Сейчас подобными церемониями себя не утруждают. Я как-то останавливалась у моего племянника Реймонда и видела, как его гости прихватывают к столу какие-то пузырьки с таблетками. Кто пьет их перед едой, кто во время, кто после. А уж аспирин носят с собой в сумочках все и беспрерывно его принимают — с чаем или послеобеденным кофе. Понимаете?

— Конечно, — сказал доктор Хейдок. — Очень даже понимаю, и это весьма интересный штрих. Вы хотите сказать, что кто-то… — Он замолчал. — Нет, не буду перебивать. Говорите сами.

— Я хотела сказать, что вполне возможно, кто-то берет в руки бокал — разумеется, все считают, что бокал этот его (или ее) — и совершенно в открытую что-то туда сыплет. В такой ситуации ни у кого не возникнет подозрений…

— Ну… он (или она) не могут быть в этом абсолютно уверены, — заметил доктор Хейдок.

— Не могут, — согласилась мисс Марпл. — Какой-то риск несомненно существует — и все же это возможно. Но есть, — продолжала она, — еще и третий вариант.

— Значит, согласно варианту номер один — преступник — тупица. По второму варианту — авантюрист, сорвиголова. А номер три?

— Кто-то все видел, но решил никому ничего не говорить.

Хейдок нахмурился.

— Почему? — спросил он. — С целью шантажа? Но если так…

— Если так, — перебила его мисс Марпл, — то все это может плохо кончиться.

— Да, вы правы. — Он бросил быстрый взгляд на миссис Марпл. — И третий вариант вам кажется наиболее вероятным?

— Нет, — сказала мисс Марпл. — Этого я не могу утверждать. У меня нет никаких оснований. Пока. Только бы… — после недолгой паузы она робко добавила, — не убили еще кого-нибудь.

— Вы полагаете, это возможно?

— Надеюсь, этого не случится. Молюсь, чтобы этого не случилось. Ведь людей то и дело убивают, доктор Хейдок. Это очень грустно и очень страшно. То и дело убивают.

Глава 17

Элла повесила трубку, улыбнулась про себя и вышла из телефонной будки. Она была очень собой довольна.

— Старший инспектор Его Всемогущество Креддок! — пробормотала она себе под нос. — Да я его работу делаю куда лучше его самого. Вариации на тему «Тайное стало явным».

Она с наслаждением представила себе реакцию человека на другом конце линии. Наверное, ему было не по себе, когда он услышал в трубке угрожающий шепот: «Я все видела. Видела, как вы…»

Она беззвучно засмеялась, ее рот искривился в злобной и жестокой усмешке. Студенту, постигающему азы психологии, было бы полезно взглянуть на нее в этот момент. Никогда она еще не чувствовала себя такой могущественной, только в последние дни к ней пришло это ощущение силы. Она и сама в полной мере не осознавала, как действовало на нее это пьянящее ощущение власти…

Она прошла мимо Истлоджа, и миссис Бэнтри, как всегда возившаяся в саду, помахала ей рукой.

Черт бы подрал эту старуху, подумала Элла. Поднимаясь во дорожке, она спиной чувствовала взгляд миссис Бэнтри.

Внезапно ей вспомнилась старинная поговорка: «Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и разбитым быть…»

Чушь. Никто не заподозрит, что именно она нашептывает эти слова… «я все видела»…

Она чихнула.

Черт бы подрал эту сенную лихорадку.

Когда она вернулась в свой кабинет, у окна стоял Джейсон Радд.

Он круто повернулся на каблуках.

— Где вы были? Я уж тут терялся в догадках.

— Надо было поговорить с садовником. У нас… — Она остановилась, увидев выражение его лица. — Что случилось?

Он совсем осунулся, глаза еще больше спрятались в глазницы. От клоунского веселья не осталось и следа. У него на душе явно была страшная тяжесть. Бороться с напряжением он умел, но в таком состоянии она не видела его никогда.

— Что случилось? — еще раз спросила она.

Он протянул ей лист бумаги.

— Результаты анализа кофе. Того самого, который Марина отказалась пить.

— Вы послали его на анализ? — Она даже вздрогнула. — Но вы выплеснули его в раковину. Я сама видела.

Его большой рот растянулся в улыбке.

— Ловкость рук, Элла. Вы не знали, что я фокусник? Да, я вылил почти все, но самую малость оставил — для анализа.

Она взглянула на листок, который держала в руке.

— Мышьяк, — не веря собственным глазам, прочла она.

— Да, мышьяк.

— Значит, Марина была права, когда сказала, что кофе горчит?

— Нет, насчет этого нет. У мышьяка нет вкуса. Но инстинкт ее не подвел.

— А мы думали, что она ведет себя как истеричка!

— Станешь тут истеричкой! Шуточное ли дело? Прямо на ее глазах замертво падает женщина. Записки с угрозами сыплются одна за другой… сегодня, кстати, не было?

Элла покачала головой.

— Кто их подбрасывает, черт бы их побрал? Хотя, наверное, это совсем несложно — все окна нараспашку. Бросай что хочешь.

— Что же теперь, закрыть наглухо все окна и двери? Да еще в такую жару? В конце концов, у дома дежурит полицейский.

— Да, к тому же Марина и так испугана, не хочу пугать ее еще больше. На записки с угрозами можно было бы не обращать внимания, но мышьяк, Элла, мышьяк — это совсем другое дело…

— В доме подсыпать мышьяк никто не мог.

— Вы абсолютно в этом уверены, Элла? Так уж и не мог?

— Кто-то увидел бы. Ведь без специального разрешения сюда никто…

— За деньги, Элла, люди идут на многое, — перебил он ее.

— Не на убийство же!

— И на убийство тоже. Кстати, человек может и не догадываться, во что его вовлекли. Слуги…

— Уверена, что слуги здесь ни при чем.

— А Джузеппе? Не знаю, так ли я могу доверять Джузеппе, если речь идет о деньгах… Конечно, он работает у нас не первый день, и все же…

— Ну что вы себя так терзаете, Джейсон.

Он плюхнулся в кресло. Подался вперед, длинные руки повисли между колен.

— Что делать? — слабым голосом с отчаяньем произнес он. — Господи, ну что же делать?

Элла молча смотрела на него.

— Здесь ей было так хорошо, — сказал Джейсон. Он обращался скорее к самому себе, чем к Элле. И смотрел на ковер. Если бы он поднял голову, то, скорее всего, подивился бы выражению ее лица. — Так хорошо, — повторил он. — Она надеялась найти здесь счастье и вроде бы нашла его. Она сама сказала это в тот день, когда пришла миссис, забыл, как ее зовут…

— Бэнтри?

— Да. Когда мы пригласили миссис Бэнтри к чаю. Марина сказала тогда: «На душе так покойно». Наконец-то она нашла то место, где могла бы быть счастливой и ни о чем не тревожиться. Господи, ни о чем не тревожиться!

— И они зажили спокойно и счастливо? — В голосе Эллы послышалась легкая ирония. — Похоже на детскую сказочку.

— Во всяком случае, она в это верила.

— А вы, — нет, — сказала Элла. — Вы ни в какую райскую жизнь не верили?

Джейсон Радд улыбнулся.

— Нет. В вечное блаженство, конечно, не верил. Но мне казалось, что какое-то время — год или два — можно будет жить в покое и согласии. Я надеялся, что она станет другим человеком. Что у нее появится уверенность в себе, что она почувствует себя счастливой. А когда она счастлива, она превращается в настоящего ребенка. Да, в настоящего ребенка. И вдруг — такое.

Элла заерзала в кресле.

— С каждым из нас что-то случается, — резко бросила она. — Такова жизнь. От этого никуда не денешься. Кто-то умеет подлаживаться под обстоятельства, кто-то — нет. Она из тех, кто не умеет.

Элла чихнула.

— Опять сенная лихорадка не дает покоя?

— Да. Кстати, Джузеппе уехал в Лондон.

Джейсон слегка удивился.

— В Лондон? Зачем?

— Какие-то семейные проблемы. У него родственники в Сохо, и кто-то из них серьезно болен. Он обратился к Марине, и она сказала: «пусть едет», вот я его и отпустила. К вечеру вернется. Вы ведь не против?

— Да нет, конечно…

Он поднялся и стал шагать по комнате.

— Если бы я мог увезти ее отсюда… сейчас же… немедленно.

— И свернуть съемки? Но вы только представьте…

Он повысил голос:

— Я ни о чем, кроме Марины, думать сейчас не могу. Неужели вы не понимаете? Ей угрожает опасность. Какие уж тут съемки!

Она хотела что-то возразить, но смолчала.

Еще раз чихнула в ладошку и поднялась.

— Пойду возьму пульверизатор, а то совсем расклеюсь.

Она вышла из комнаты и направилась в свою спальню, а в мозгу ее эхом отдавалось только одно: «Марина… Марина… Марина… Всегда Марина и только Марина…»

Подавив забурливший гнев, она вошла в ванную и взяла с полочки свой пульверизатор.

Вставила наконечник в ноздрю и нажала на корпус.

В мозгу вспыхнул сигнал тревоги, но слишком поздно… Незнакомый запах горького миндаля… Но пальцы уже совершили непоправимое, роковое движение…

Глава 18

1

Фрэнк Корниш положил трубку.

— Мисс Брюстер сегодня в Лондоне не будет, — объявил он.

— Так и не будет? — спросил Креддок.

— Вы думаете, что…

— Не знаю. Вроде бы оснований для сомнений нет, но не знаю… А что Ардуик Фенн?

— Тоже нет. Я попросил, чтобы он позвонил, когда появится. Марго Бенс, девушка-фотограф, работает где-то за городом. Ее женоподобный партнер не знает, где именно… по крайней мере, сказал, что не знает. А дворецкий смылся в Лондон.

— Как бы этот дворецкий не смылся навсегда, — задумчиво произнес Креддок. — К внезапно расхворавшимся родственникам я всегда относился с большим подозрением. Что это его вдруг понесло в Лондон?

— Перед отъездом он вполне мог подлить в пульверизатор цианистый калий.

— Это мог сделать кто угодно.

— По-моему, он — самая подходящая кандидатура. Вряд ли это кто из посторонних.

— Почему? Надо только выбрать момент. К примеру, оставил машину где-то на боковой дорожке, подождал, когда все соберутся, скажем, в гостиной, влез в окно и сразу же наверх. А затем быстро в кусты. Вокруг дома сплошные кусты.

— Уж очень рискованно.

— Наш убийца — любитель рискнуть. Это было ясно с самого начала.

— Но возле дома постоянно дежурит человек.

— Знаю. Значит, одного человека точно недостаточно. Пока дело не шло дальше анонимных записок, я не чувствовал особой опасности. Сама мисс Грегг была под надежной охраной. Но что опасность может угрожать кому-то другому…

Зазвонил телефон. Трубку снял Корниш.

— Звонят из «Дорчестера». Мистер Ардуик Фенн.

Он передал трубку Креддоку.

— Мистер Фенн? Креддок слушает.

— Я слышал, вы мне звонили. Меня целый день не было.

— У меня, мистер Фенн, неприятные новости: сегодня утром умерла мисс Зелински, отравление цианистым калием.

— Да что вы? Какая беда! Несчастный случай? Или нет?

— Нет. Кто-то налил яд в пульверизатор, которым она всегда пользовалась.

— Понимаю. Да, понимаю… — Последовала небольшая пауза. — А почему, позвольте узнать, в связи с этим прискорбным событием вы звоните мне?

— Вы ведь знали мисс Зелински, мистер Фенн.

— Знал, разумеется. И очень давно. Но в число моих близких друзей она не входила.

— Мы рассчитываем на вашу помощь, сэр.

— Какую именно?

— Нам неясен мотив убийства. Может, вы что-то подскажете? В Англию она приехала недавно. Нам почти ничего не известно о ее друзьях, коллегах, обстоятельствах жизни.

— Вы бы лучше спросили мистера Радда.

— Разумеется. Мы его уже спрашивали. Но вдруг вам известно что-то, о чем не знает он?

— Ну, это вряд ли. Что я знаю об Элле Зелински? Что это была исключительно толковая молодая женщина, которая хорошо выполняла свою работу. Это все. О ее личной жизни мне не известно абсолютно ничего.

— То есть никаких соображений по поводу ее смерти у вас нет?

Креддок был готов услышать решительное «нет», но, к его удивлению, ответа не последовало. Наступила долгая пауза. В трубке было слышно, как Ардуик Фенн тяжело сопит.

— Вы меня слушаете, инспектор?

— Да, мистер Фенн. Слушаю.

— Я сейчас кое-что вам скажу, и, думаю, это вам поможет. Уверен, вы поймете, почему я не сказал вам об этом раньше. Но теперь это скрывать неразумно. А факты такие. Несколько дней назад мне позвонили. И кто-то шепотом сказал, я цитирую: «Я все видела. Видела, как вы… Как вы положили таблетки в бокал… Не ожидали, что вашему преступлению есть свидетель? Пока все, скоро вы узнаете, что вам делать дальше».

Креддок издал удивленное восклицание.

— Поразительно, да? Так вот, мистер Креддок, категорически заверяю, что это обвинение абсолютно необоснованное. Никаких таблеток в бокал я не бросал. Пусть кто угодно докажет обратное. Чистейший абсурд. Зато из этого можно сделать вывод, что мисс Зелински решила заняться шантажом.

— Вы узнали ее по голосу?

— Узнать человека, когда он говорит шепотом, довольно трудно. Но это была она, Элла Зелински.

— Откуда вы знаете?

— Перед тем как повесить трубку, она громко чихнула. А всем известно, что у мисс Зелински сенная лихорадка.

— И что вы об этом думаете?

— Что ее первая попытка оказалась неудачной, объект для шантажа был выбран неверно. Видимо, со второй или третьей попытки она нашла того, кому было чего опасаться. И вот результат.

Креддок успел оправиться от изумления и уже более официально продолжил:

— Мистер Фенн, большое вам спасибо. Для проформы я хотел бы точно знать, что вы делали и где вы находились в течение сегодняшнего дня.

— Разумеется. Мой шофер даст вам подробный отчет.

Креддок повесил трубку и пересказал Корнишу свой разговор с Фенном. Тот даже присвистнул.

— Либо его можно вычеркивать из списка подозреваемых. Либо…

— Либо он блефует. Почему бы нет? Он как раз из тех, кто на такое способен. Возможно, он хочет себя подстраховать на случай, если Элла Зелински свои подозрения изложила на бумаге. Тогда это великолепный ход — самому взять быка за рога.

— А его алиби?

— Можно сфабриковать любое алиби, — сказал Креддок. — А он в состоянии оплатить какое угодно.

2

Когда Джузеппе вернулся в Госсингтон, было уже за полночь. От Мач-Бенэма он взял такси, потому что последний поезд до Сент-Мэри-Мид он уже упустил.

Он был в превосходном настроении. Расплатившись у ворот с водителем, он пошел напрямик через кустарник. Открыл заднюю дверь своим ключом. Дом был окутан тишиной и сумраком. Джузеппе запер дверь, закрыл ее на задвижку. Повернувшись к лестнице, ведшей в его уютную спальню, он ощутил легкий сквозняк. Наверное, где-то оставили открытым окно. Ну и Бог с ним, решил Джузеппе. Улыбаясь собственным мыслям, он поднялся наверх и вставил ключ в замочную скважину. Свою комнату он всегда держал запертой. Повернув ключ, он распахнул дверь… и тут в спину ему уперлось что-то жесткое и круглое. Голос сказал: «Руки вверх и не вздумай кричать».

Руки Джузеппе быстро взметнулись вверх. Чтобы никто ни в чем не сомневался. Но никто и не думал сомневаться.

И вот палец нажал на курок… один раз… второй. Джузеппе упал лицом вперед.

Бьянка подняла голову от подушки.

Что это было? Выстрел? Ну да, выстрел… Она подождала несколько минут. Нет, видно, просто почудилось, решила она и снова уснула.

Глава 19

1

— Какой ужас, — сказала мисс Найт. Она положила покупки и теперь стояла, судорожно хватая ртом воздух.

— Что-то случилось? — спросила мисс Марпл.

— Мне так не хочется говорить вам об этом, дорогая, так не хочется. Для вас это будет настоящий удар.

— Не скажете вы, — заметила мисс Марпл, — скажет кто-то еще.

— Вы правы, правы, дорогая моя, — закудахтала мисс Найт. — Ужасно, но это так. Люди только и знают, что болтать. Да разве так можно? Лично я никому и ничего не рассказываю. Я — человек осторожный.

— Случилось что-то ужасное? — прервала ее мисс Марпл.

— Я совершенно выбита из колеи, — призналась мисс Найт. — Вы уверены, дорогая, что из окна не сквозит?

— А с закрытым окном слишком душно.

— Но ведь мы можем простудиться, правда? — игриво возразила мисс Найт. — Знаете что? Я сейчас приготовлю замечательный яичный коктейль, один момент. Мы ведь его любим, правда?

— Не знаю, любите ли его вы, — ответила мисс Марпл. — Но если любите, я буду очень рада, что вам доведется его отведать.

— Ну, ну. — Мисс Найт шаловливо затрясла пальчиком. — Пошутить мы всегда были большие мастерицы, да?

— Но вы что-то хотели мне сказать, — напомнила мисс Марпл.

— Незачем вам об этом беспокоиться, — увильнула мисс Найт, — и лишний раз трепать свои нервы, тем более что нас это совершенно не касается. А удивляться нечему — столько вокруг американских гангстеров развелось.

— Еще кого-то убили, — предположила мисс Марпл. — Правильно?

— Вы так проницательны, дорогая моя. Но как вы догадались?

— Между прочим, — задумчиво произнесла мисс Марпл, — именно этого я и ждала.

— Неужели? — воскликнула мисс Найт.

— Всегда найдется человек, который что-то видел. Только, к сожалению, далеко не все сразу понимают, свидетелем чего они оказались. Кого же убили?

— Итальянца-дворецкого. Застрелили ночью.

— Понятно, — пробормотала мисс Марпл. — Что ж, вероятно, до него все-таки дошел смысл того, что он видел…

— Интересно! — воскликнула мисс Найт. — Вы говорите так, будто вам все об этом известно. А почему его должны были убить?

— Наверное, потому, — объяснила мисс Марпл, — что он пытался кого-то шантажировать.

— Говорят, он вчера ездил в Лондон.

— Вот как? Это очень любопытно и наводит на размышления.

Мисс Найт удалилась на кухню, намереваясь приготовить свой фирменный напиток. Мисс Марпл продолжала в задумчивости сидеть, пока ее не вывело из этого состояния назойливое жужжание пылесоса, оно сопровождалось пением Черри, мурлыкавшей последний шлягер «Я сказал тебе, а ты сказала мне».

Из-за кухонной двери высунула голову мисс Найт.

— Черри, не так громко, пожалуйста, — попросила она. — Ведь вы не хотите потревожить нашу дорогую мисс Марпл, правда? Нельзя быть такой эгоистичной.

Она снова закрыла кухонную дверь, и Черри негромко спросила, то ли себя, то ли ее вопрос был чисто риторическим:

— А кто тебе позволил называть меня Черри, вешалка ты старая?

Пылесос продолжал подвывать, а Черри — петь, правда, чуть потише. Вдруг раздался ясный и четкий голос мисс Марпл:

— Черри, зайдите на минутку.

Выключив пылесос, Черри открыла дверь в ее комнату.

— Мисс Марпл, я тут распелась, извините, если помешала вам.

— Ваше пение куда приятнее этой кошмарной жужжалки, — успокоила ее мисс Марпл. — Но что поделаешь, примета времени. Ведь никого из вас, нынешней молодежи, не заставишь убираться по старинке, веником и совком.

— Ползать на коленях с совком и веником? — улыбнулась Черри.

— Сейчас это уже кажется чем-то неслыханным. Войдите и закройте за собой дверь. Я позвала вас, потому что хочу с вами поговорить.

Черри подошла к мисс Марпл, которая изучающе смотрела на нее.

— У нас не так много времени, — сказала мисс Марпл. — Эта старая… я хотела сказать, мисс Найт может войти сюда в любую минуту со своим яичным коктейлем.

— Что ж, он вам полезен. Повышает тонус.

— Вы слышали, — спросила мисс Марпл, — что вчера вечером в Госсингтон-холле застрелили дворецкого?

— Что, этого итальянца?

— Да. Кажется, его звали Джузеппе.

— Нет, не слышала. Я слышала другое: у секретарши мистера Радда вчера был сердечный приступ, и кто-то даже клялся, что она умерла, но это, скорее всего, слухи. А кто вам рассказал про дворецкого?

— Мисс Найт.

— Я еще сегодня ни с кем словечком не перемолвилась. Вы первая. Наверное, об этом еще никто не знает. Выходит, его убрали?

— Предполагают, что так. А уж правда это или нет, пока не знаю.

— Да уж, поговорить у вас тут любят, — сказала Черри. И тут же задумчиво добавила: — Интересно, успела Глэдис с ним повидаться или нет?

— Глэдис?

— Это в некотором роде моя подружка. Мы живем рядом. Она работает в столовой на киностудии.

— И она говорила с вами про Джузеппе?

— Да, ей кое-что показалось чудным, и она хотела спросить его, что он об этом думает. Но это был просто предлог — он ей просто нравится, вот и все. Он, конечно, мужчина интересный, да и вообще итальянцы к женщинам подход имеют — я ей сказала: «Ты с ним поосторожней». Сами знаете, какие они, эти итальянцы.

— Вчера он уехал в Лондон, — сообщила мисс Марпл. — И, как я поняла, вернулся поздно вечером.

— Интересно, удалось ей увидеть его до отъезда или нет?

— А почему она хотела с ним встретиться, Черри?

— Просто кое-что показалось ей чудным.

Мисс Марпл внимательно посмотрела на нее. Она знала, какой смысл в слово «чудной» вкладывали девушки, подобные Глэдис.

— Она вместе с другими помогала на вечеринке, — объяснила Черри. — В день приема. Когда миссис Бэдкок в ящик сыграла.

— Да? — Мисс Марпл сразу насторожилась, будто фокстерьер, обнаруживший крысиную нору.

— И там она что-то такое увидела — что показалось ей странным.

— Почему же она не сообщила об этом полиции?

— Да она не думала, что тут что-то серьезное. В общем, решила, что лучше сначала спросить мистера Джузеппе.

— Что же она в тот день увидела?

— Если по правде, — призналась Черри, — мне это показалось чистой ерундой. Я еще подумала, это она мне специально голову морочит, а сама только и думает, как бы повидать мистера Джузеппе. По другому поводу.

— И что же она сказала? — терпеливо, но настойчиво спросила мисс Марпл.

Черри нахмурилась.

— Про миссис Бэдкок и ее коктейль, она совсем рядом стояла. Так вот, она якобы сделала это сама.

— Что сделала сама?

— Расплескала коктейль на платье и испортила его.

— В смысле, из-за неловкости?

— Нет, не из-за неловкости. Глэдис сказала, она сделала это нарочно, она хотела расплескать коктейль. Ну, тут как ни крути, а такого быть не может, верно же? Какой в этом смысл?

Мисс Марпл озадаченно покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Нет, конечно… никакого смысла я тут не вижу.

— Ведь она была в новом платье, — добавила Черри. — С этого, кстати, и разговор зашел. Глэдис говорит: вот бы это платье купить! Вычистить его можно без проблем, но уж больно неохота идти с таким делом к мистеру Бэдкоку. Она ведь сама хорошо шьет, Глэдис то есть, и платье, говорит, просто загляденье. Ярко-синее, из искусственной тафты. Даже если пятна не отойдут, низ вполне можно ушить — подол у юбки широкий.

Мисс Марпл на секунду задумалась над этими швейными тонкостями, но тут же выбросила их из головы.

— Вам кажется, что ваша подруга что-то от вас скрывает?

— Ну, я подумала, может, она еще что-то видела… а то: Хетер Бэдкок вылила на себя коктейль… я просто не вижу, о чем тут можно спросить мистера Джузеппе?

— Я тоже, — согласилась мисс Марпл. — Но когда ты чего-то не видишь, это еще не значит, что ничего и нет. Не видишь — а вдруг ты смотришь не под тем углом зрения? Или у тебя нет всей информации. Похоже, в данном случае дело обстоит именно так. — Она вздохнула. — Жаль, что она не обратилась прямо в полицию.

Дверь открылась, и в комнату ввалилась мисс Найт со стаканом в руках, в котором соблазнительно поблескивало нечто бледно-желтое.

— Вот, дорогая моя, — сказала она. — Вкуснятина, просто пальчики оближешь. Мы это выпьем с превеликим удовольствием, правда?

Она выдвинула небольшой столик и поставила его перед своей подопечной. Потом бросила взгляд на Черри.

— Пылесос, — холодно заметила она, — стоит в холле посреди дороги. Я чуть не споткнулась об него. Этак можно все ноги переломать!

— Это точно, — откликнулась Черри. — Идем трудиться дальше!

И она вышла из комнаты.

— Ох уж эта миссис Бейкер! — проворчала мисс Найт. — Все время я должна ей на что-то указывать. Бросает пылесос где попало и идет к вам молоть языком. А ведь вам так нужен покой.

— Я сама ее позвала, — сухо пояснила мисс Марпл. — Мне нужно было с ней поговорить.

— Надеюсь, вы сказали ей, что застилать постель можно и поаккуратней, — сказала мисс Найт. — Я была просто потрясена, когда вчера увидела, как убрана ваша кровать. Мне все пришлось перестилать заново.

— Вы очень любезны, — поблагодарила мисс Марпл.

— Да я, если надо помочь, никогда не отказываюсь, — затараторила мисс Найт. — Для чего же еще я здесь? Чтобы некой особе было удобно и покойно — вот для чего. Дорогая вы моя, дорогая, — она всплеснула руками, — вы опять так много распустили!

Мисс Марпл откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

— Я хочу немножко отдохнуть, — сказала она. — Поставьте стакан сюда… спасибо. И пожалуйста, не заходите ко мне как минимум минут сорок.

— Конечно, конечно, дорогая моя, — засуетилась мисс Найт. — И миссис Бейкер я велю, чтобы не шумела.

И она стремительно направилась к двери.

2

Симпатичный молодой американец озадаченно огляделся по сторонам.

Как разобраться в этом переплетении улиц?

Он вежливо обратился к седовласой и розовощекой пожилой даме, кажется, единственному живому существу в квартале.

— Извините, мадам, не подскажете ли, как найти Бленхейм-клоуз?

Пожилая дама внимательно посмотрела на него. Он уже решил было, что она туговата на ухо, и собрался задать вопрос погромче, но тут она заговорила:

— Пойдете сюда, повернете направо, потом налево, затем второй переулок направо и дальше прямо. Какой номер дома вам нужен?

— Шестнадцать. — Он сверился с листочком бумаги. — Глэдис Диксон.

— Правильно, — подтвердила пожилая дама. — Но, по-моему, она работает на студии «Хеллингфорт». В столовой. Скорее всего вы найдете ее там.

— Она сегодня утром не пришла, — объяснил молодой человек. — Я должен забрать ее и отвезти в Госсингтон-холл. Там сегодня некому работать.

— Разумеется, — согласилась пожилая дама. — Вчера вечером застрелили дворецкого, да?

Молодого человека эти слова ошеломили.

— Вижу, в ваших краях новости передаются быстро, — вымолвил он.

— Что верно, то верно, — снова согласилась дама. — Насколько я знаю, секретарша мистера Радда тоже умерла, вроде бы от какого-то приступа. — Она покачала головой. — Кошмар. Сущий кошмар. И куда мы катимся?

Глава 20

1

Чуть позже в дом номер 16 на Бленхейм-клоуз наведался еще один посетитель. Это был сержант Уильям Тиддлер, по прозвищу Том.

Он резко постучал по веселенькой ярко-желтой дверке, и ему открыла девочка лет пятнадцати. Ее длинные светлые волосы висели космами, она носила черные брючки в обтяжку и оранжевый свитер.

— Здесь живет мисс Глэдис Диксон?

— Вам Глэдис? Считайте, вам не повезло. Ее нет.

— Где же она? Пошла на свидание?

— Нет. Уехала. Как бы в отпуск.

— Куда?

— Кто ее знает.

Том Тиддлер улыбнулся девочке своей самой обворожительной улыбкой.

— А войти можно? Мама дома?

— На работе. Раньше половины восьмого не придет. Да больше, чем я, она вам все равно не скажет. Глэдис уехала в отпуск.

— Понятно. А когда она уехала?

— Утром. Сразу. Сказала, ее отвезут за бесплатно.

— А ты не дашь мне ее адрес?

Светловолосая девочка покачала головой.

— Нету адреса, — сказала она. — Говорит, пришлю адрес, как только приеду на место. А сама возьмет да и не пришлет, — добавила она. — Прошлым летом намылилась в Ньюкей[263] и даже открытку нам не бросила. Она насчет этого ленивая, и вообще, говорит, что это матери все беспокоятся?

— Кто-нибудь дал ей деньги на этот отпуск?

— Наверное, — сказала девочка. — У нее сейчас с деньгами туго. На той неделе на распродажу ездила, истратилась.

— А может быть, ты знаешь, кто ей предложил эту поездку… кто оплатил?

Девочка вдруг вся подобралась, нахохлилась.

— Вы ничего такого не думайте. Глэдис не из таких. Может, она со своим парнем и ездит вместе отдыхать, но ничего такого в этом нет. За себя она платит сама. Так что вы ничего такого не думайте, мистер.

Тиддлер вяло пробурчал, что ничего такого он и не думает, но хотел бы получить адрес, если Глэдис Диксон пришлет открытку.

Все собранные за день сведения он принес в участок. На студии он узнал, что утром звонила Глэдис Диксон и сказала, что примерно неделю ее на работе не будет. Узнал и еще кое-что.

— У них там на студии настоящий бедлам, — сообщил он. — У Марины Грегг что ни день, то истерика. Тут заявила, что ей подсунули отравленный кофе. Который, мол, горчит. Жутко разнервничалась. Муж забрал у нее чашку, выплеснул кофе в раковину и велел ей не сходить с ума.

— Так, — выжидательно сказал Креддок.

— Но прошел слух, что мистер Радд выплеснул в раковину не все и что остаток он отдал на анализ, и там оказался мышьяк.

— Как-то мало похоже на правду, — буркнул Креддок. — Спрошу об этом его самого.

2

Джейсон Радд был взвинчен, раздражен.

— Инспектор Креддок, — сказал он. — Я имел на это полное право.

— Если вы заподозрили, что с кофе что-то не так, мистер Радд, вам следовало бы передать его нам.

— Да у меня и на секунду не возникло такого подозрения, вот в чем дело!

— Хотя ваша жена уверяла, что кофе горчит?

— Господи! — На лице Радда появилась едва заметная печальная улыбка. — Со дня приема у моей жены горчит практически все. А если прибавить к этому записки с угрозами…

— Что, были новые?

— Еще две. Одну подбросили в окно. Другую сунули в почтовый ящик. Вот они, можете полюбоваться.

Креддок взглянул на записки. Как и первая, они были отпечатаны на машинке. Одна гласила: «Теперь уже скоро. Готовься».

На другой был намалеван череп со скрещенными костями, а под рисунком надпись: «Это ты, Марина».

Брови Креддока поползли вверх.

— Уж больно по-детски, — сказал он.

— Вы хотите сказать, что их не стоит принимать всерьез?

— Отнюдь, — возразил Креддок. — Мозг убийцы часто напоминает мозг ребенка. Вы действительно не представляете, мистер Радд, кто автор этих посланий?

— Понятия не имею. Не могу избавиться от чувства, что все это какая-то мрачная шутка, и не более того. Мне даже казалось… — Он заколебался.

— Что, мистер Радд?

— Что это кто-нибудь из местных, может быть, этот человек… вдохновился убийством в день приема. Может быть, он недолюбливает актерскую братию вообще. Ведь некоторые провинциалы считают эту профессию орудием дьявола.

— Вы хотите сказать, что в действительности мисс Грегг ничто не угрожает? Но как тогда быть с кофе?

— Я даже не знаю, как вам стало об этом известно, — сказал Радд с некоторым раздражением.

Креддок покачал головой.

— Слухами земля полнится. Рано или поздно все тайное становится явным. Но вы должны были прийти к нам. Даже получив результат анализа, вы не сочли нужным нам сообщить.

— Да, не сообщил, — подтвердил Джейсон. — Но у меня и других забот хватало. Во-первых, смерть бедной Эллы. Теперь еще и Джузеппе. Инспектор Креддок, когда я смогу увезти отсюда жену? Она на грани срыва.

— Я вас понимаю. Но ведь она должна присутствовать на дознаниях.

— Вы понимаете, что ее жизнь все еще в опасности?

— Надеюсь, ей ничто не угрожает. Приняты все меры предосторожности…

— Меры предосторожности! Кажется, я это уже слышал… Я должен увезти ее отсюда, мистер Креддок. Должен.

3

Марина, прикрыв глаза, полулежала в кресле в своей спальне. Вид у нее был изможденный, лицо посерело.

Муж остановился радом, посмотрел на нее. Глаза ее открылись.

— Кто приходил? Этот Креддок?

— Да.

— Про кого он расспрашивал? Про Эллу?

— Да… и про Джузеппе.

Марина нахмурилась.

— Джузеппе? Они узнали, кто его застрелил?

— Пока нет.

— Все это словно кошмарный сон… Он разрешил нам уехать?

— Он сказал… пока нет.

— Почему? Мы должны уехать. Ты объяснил ему, что я не могу сидеть здесь и ждать, когда меня убьют? С ума сойти!

— Приняты все меры предосторожности.

— Это они и раньше говорили. Что же они не защитили Эллу? А Джузеппе? Ты что, не понимаешь — в конце концов эти убийцы доберутся и до меня… В тот день на студии они что-то подложили мне в кофе, я уверена… Зачем ты только его выплеснул! Лучше послал бы на анализ или куда полагается. Знали бы наверняка…

— Ну, узнали бы наверняка, тебе стало бы легче?

Она уставилась на него, зрачки заметно расширились.

— Я тебя не понимаю. Если бы полиция точно знала, что меня пытались отравить, нам с тобой разрешили бы уехать отсюда, не стали бы держать.

— Совсем необязательно.

— Но я так больше не могу! Не могу… Не могу… Помоги мне, Джейсон. Сделай что-нибудь. Я живу в таком страхе. В жутком страхе… Где-то рядом ходит убийца. А я не знаю, кто он… Ведь это может быть кто угодно — ну кто угодно. Со студии… или из дома. Этот человек меня ненавидит… но за что? За что? Кто-то жаждет моей смерти… Кто это? Ну кто? Я думала… была почти уверена… что это Элла. А теперь…

— Ты думала, что это Элла? — В голосе Джейсона послышалось удивление. — Но почему?

— Потому что она меня ненавидела… Да, да, еще как. Неужели мужчины в таких вещах ничего не смыслят? Она же была безумно влюблена в тебя. Ты, наверное, и понятия об этом не имел… Но Элла ни при чем, потому что она умерла. Джинкс, Джинкс, ну помоги мне, увези меня туда, где я буду в безопасности…

Она вскочила на ноги и быстро зашагала по комнате, заламывая руки.

Как режиссер, Джейсон с восторгом наблюдал за этими страстными, исполненными муки движениями. Надо их взять на заметку, подумал он. Может быть, пригодится для роли Гедды Габлер?[264] Тут он опомнился — ведь это он наблюдает за своей женой!

Он подошел к ней и обнял за талию.

— Не беспокойся, Марина, все будет хорошо. Я о тебе позабочусь.

— Этот дом мне опостылел, мы должны отсюда уехать — немедленно. Я ненавижу этот дом, ненавижу.

— Пойми, мы не можем вот так взять и уехать.

— Почему? Почему?

— Потому что смерть — это всегда какие-то осложнения… и еще кое-что нужно иметь в виду. Разве бегство что-нибудь даст?

— Конечно. Мы убежим от человека, который меня ненавидит, хочет убить.

— Если кто-то ненавидит тебя так сильно, ему ничего не стоит отправиться следом за тобой.

— Ты хочешь сказать… хочешь сказать… что мне от него не убежать никогда? И я всегда буду жить в страхе?

— Дорогая моя, все будет хорошо. Я о тебе позабочусь. Ты будешь в полной безопасности.

Она прильнула к нему.

— Правда, Джинкс? Ты меня защитишь?

Она вдруг обмякла, и он помог ей опуститься в кресло.

— Я такая трусиха, — пробормотала она, — трусиха… Если бы я знала, кто это… и за что?… Дай мне мои таблетки… желтые… коричневые не надо. Надо что-то принять, успокоиться.

— Ради Бога, Марина, не принимай их слишком много.

— Хорошо… хорошо… иногда кажется, что они на меня уже не действуют.

Она подняла голову и взглянула на него. Улыбнулась нежной, тонкой улыбкой.

— Ты обо мне позаботишься, Джинкс? Поклянись, что позаботишься обо мне…

— Я буду заботиться о тебе всегда, — пообещал Джейсон Радд. — Пока не придет час горького расставания.

Глаза ее широко раскрылись.

— У тебя был такой странный вид, когда ты это произнес.

— Странный? Какой же именно?

— Даже не объяснишь. Ты… был похож на клоуна, который смеется над чем-то ужасно грустным, хотя другие причин для грусти не видят…

Глава 21

На следующий день инспектор Креддок пришел к мисс Марпл. Он выглядел не лучшим образом — усталый, подавленный.

— Садитесь, устраивайтесь поудобнее, — пригласила его мисс Марпл. — Вижу, несладко вам пришлось последнее время.

— Не люблю проигрывать, — сказал инспектор Креддок. — За двадцать четыре часа — два убийства. Выходит, я не бог весть какой мастер своего дела. Тетушка Джейн, угостите меня чашечкой хорошего чая с бутербродом и успокойте мою душу воспоминаниями о былых временах в Сент-Мэри-Мид.

Мисс Марпл сочувственно прицокнула языком.

— Ну что вы, голубчик, не стоит хандрить, и вообще мне кажется, что чай с бутербродами — не совсем то, что вам нужно. Когда джентльмен находится в расстроенных чувствах, ему требуется кое-что покрепче чая.

Как обычно, мисс Марпл произнесла слово «джентльмен» так, будто речь шла о какой-то диковинной особи.

— Хорошая порция виски с содовой — вот что вам надо, — сказала она.

— В самом деле, тетушка Джейн? Что ж, не откажусь.

— Для вас я налью сама. — И мисс Марпл поднялась.

— Нет-нет, зачем же. Лучше я сам. Или эта ваша мисс, как там ее?

— Нет, мисс Найт нам здесь не нужна, — возразила мисс Марпл. — Мой чай она принесет не раньше, чем через двадцать минут, так что мы можем спокойно побеседовать. Было очень разумно с вашей стороны зайти в дом со стороны сада, а не звонить в парадную дверь. Так что надеюсь, никто нас не потревожит.

Ока подошла к угловому шкафу и извлекла оттуда бутылку, сифон с содовой и стакан.

— Ну, от вас всегда так и жди сюрприза, — сказал Дермут Креддок. — Мне и в голову не могло прийти, что в вашем шкафчике хранится такое. Уж не прикладываетесь ли вы, пока никто не видит, а, тетушка Джейн?

— Вам бы, молодым, все над стариками смеяться, — пожурила его мисс Марпл. — А я никогда и не была сторонницей воздержания. В доме всегда должно быть что-нибудь на крайний случай — привести кого-нибудь в чувство или на случай простуды. Если что-то такое происходит, алкоголь — вещь незаменимая. Или если нужно подбодрить решившего вдруг вас навестить джентльмена. Вот, держите! — Мисс Марпл с торжествующим видом протянула ему свое целебное средство. — И прекратите улыбаться. Лучше сядьте поудобней и расслабьтесь.

— Наверное, в годы вашей молодости жены были — просто сказка, — сказал Дермут Креддок.

— Уверена, мой дорогой мальчик, что молодая леди, которую вы рисуете в своем воображении, в наши дни оказалась бы никудышной женой. В мои времена от девушек не требовался высокий интеллект, очень мало кому из них удавалось закончить университет или преуспеть в науке.

— Преуспеть в науке — это далеко не все, — сказал Креддок. — Есть вещи поважнее. Например, знать, когда мужу совсем не повредит стаканчик виски с содовой.

Мисс Марпл одарила его нежной улыбкой.

— Ну, а теперь, рассказывайте. По крайней мере, то, что сочтете возможным.

— Да вы, наверное, знаете не меньше моего. А то и припрятали что-нибудь про запас. Как насчет вашей сторожевой овчарки, разлюбезной мисс Найт? Что, если преступление совершила она?

— С чего бы это? — с удивлением вопросила мисс Марпл.

— С того, что она совершенно вне подозрений, — сказал Дермут. — Такие оказываются виновными весьма часто.

— Ничего подобного, — решительно возразила мисс Марпл. — Я всегда твержу — и не только вам, мой дорогой Дермут (не сочтите за фамильярность), что преступником чаще всего оказывается именно тот, на кого подозрение падает сразу. Первым делом чаще всего подозревают жену или мужа, и чаще всего преступление совершают именно они — муж или жена.

— Вы имеете в виду Джейсона Радда? — Он покачал головой. — Он просто обожает Марину.

— Я сейчас не имела в виду никого конкретно, — заметила мисс Марпл. — Сначала убили миссис Бэдкок. На кого в первую очередь падает подозрение? Конечно же на мужа. Потом мы пришли к выводу, что в действительности покушались на жизнь Марины Грегг? На кого мы сразу подумали? На мужа. Действительно мужья часто хотят избавиться от жен, хотя, конечно, в большинстве случаев дальше желания дело не идет. Но я согласна с вами, голубчик, что Джейсон Радд действительно всем сердцем любит Марину Грегг. Его, конечно, можно заподозрить в очень тонкой игре, но нет, все-таки не верится. К тому же у него нет никакого мотива — зачем ему ее убивать? Если бы он хотел жениться на другой, в наши дни нет ничего проще. Ни о какой практической выгоде речь не идет. Бедным его не назовешь. У него завидная карьера, и, насколько я могу судить, он человек весьма преуспевающий. Так что нужно попробовать поискать в другом месте. А это ой как трудно. Очень трудно.

— Да, — согласился Креддок, — и вам в особенности, вы так далеки от мира кино. Не в курсе, у кого там на кого зуб, кто кому перебежал дорожку и так далее.

— Я знаю несколько больше, чем вы думаете, — сказала мисс Марпл. — Вы посмотрите, все эти журналы я тщательно проштудировала. — Она указала на солидную кипу.

Дермут Креддок, сам того не желая, рассмеялся.

— Ну и ну! Вы сразили меня наповал!

— Между прочим, они весьма занимательны, — сказала мисс Марпл. — Стиль, правда, не очень, если это вообще можно назвать стилем. Признаться, я немного разочарована — со времен моей молодости ничего нового в таких журналах не появилось. Тогда были «Современное общество», «Пикантные новости» и тому подобное. В общем, тоже сплетни. Скандальные истории. Ну и сейчас только и пишут, кто в кого влюбился да кто с кем развелся. У нас здесь, в Сент-Мэри-Мид, судачат на те же темы. И в Новых Домах тоже. Человеческая натура везде одинакова. И опять-таки возникает вопрос: кому так необходимо расправиться с Мариной Грегг, что даже после того конфуза на приеме он продолжает слать письма с угрозами и даже продолжает убивать. Наверное, у этого человека… — И она легонько постучала пальцем себе по лбу.

— Да, — согласился Креддок. — Вполне возможно. Только симптомы таких заболеваний далеко не всегда проявляются.

— Именно, — с жаром поддержала мисс Марпл. — Второй сын старой миссис Пайк, Артур, всегда казался совершенно нормальным и разумным. Можно сказать, даже чересчур, но на самом деле психика у него была никудышная. То есть он был попросту опасен А с виду человек как человек — тихий и вполне всем довольный. Миссис Пайк всегда говорила про него «мой тихоня», а сейчас он в психиатрической лечебнице «Фэйруэйс». Там его и раскусили, доктора говорят: крайне интересный случай. А ему это даже лестно, что он такой необыкновенный. Так что конец у этой истории счастливый, но пару раз миссис Пайк, что называется, едва ноги уносила.

Креддок мысленно перебрал всех из окружения Марины Грегг, кто мог бы страдать тем же заболеванием, что и второй сын миссис Пайк.

— Итальянец-дворецкий, — продолжала мисс Марпл, — которого убили. Накануне своей смерти — в тот самый день! — он ездил в Лондон. Известно, что он там делал? Если вы, конечно, вправе мне это рассказать, — понимающе добавила она.

— В Лондон он приехал утром, в половине двенадцатого, — сказал Креддок, — чем он там поначалу занимался, никому не известно, но без четверти два он появился в банке и внес пятьсот фунтов наличными. Могу сказать также, что причина, по которой он якобы поехал в Лондон — навестить родственника, то ли внезапно заболевшего, то ли попавшего в беду, — не подтвердилась. Ни у кого из родичей он в тот день не был.

Мисс Марпл многозначительно кивнула головой.

— Пятьсот фунтов, — повторила она. — Весьма примечательная сумма, правда? Не сказать, что очень солидная. Вам не кажется, что это, возможно, был только первый из целой серии вкладов?

— Очень может быть, — согласился Креддок.

— Возможно, у человека, которого он шантажировал, больше наличных денег просто не нашлось. Дворецкий мог сделать вид, что эта сумма его вполне устраивает, или взять ее в качестве первого взноса, а остальные деньги тот обещал добыть в ближайшем будущем. Едва ли человек, решивший устроить вендетту Марине Грегг, находится в стесненных обстоятельствах. Пожалуй, надо отбросить и другую версию: что кто-то специально нанялся работать на студию либо слугой или садовником в дом. Правда, такой вариант все же исключать нельзя, — поправилась мисс Марпл, — но это лишь в том случае, если человек этот был лишь исполнителем. Отсюда и поездка в Лондон — к заказчику.

— Именно. В Лондоне сейчас Ардуик Фенн, Лола Брюстер и Марго Бенс. Все они были на приеме. Каждый из них мог встретиться в Лондоне с Джузеппе между одиннадцатью и без четверти два. В эти часы Ардуика Фенна в конторе не было, Лола Брюстер тоже отсутствовала — якобы ходила по магазинам, Марго Бенс в студии тоже не было. Кстати…

— Да? — откликнулась мисс Марпл. — Вы хотели что-то сказать?

— Вы спрашивали, — вспомнил Дермут, — насчет детей. Которых взяла на воспитание Марина Грегг, когда у нее еще не было своего ребенка.

— Спрашивала.

Креддок рассказал про Марго.

— Марго Бенс, — задумчиво произнесла мисс Марпл. — А у меня ведь было ощущение, что кто-то из них в этом замешан…

— Не представляю, чтобы после стольких лет…

— Да-да. Конечно. Такое трудно себе представить. Но много ли вы, мой дорогой Дермут, сталкивались со страданиями детей? Вспомните собственное детство. Не было ли там какого-нибудь события, весьма пустячного и несущественного, тем не менее заставившего вас страдать? Нечто, вызвавшее у вас боль, чувство незабываемой обиды? Была, если помните, такая мудрая книжка, написал ее замечательный писатель, мистер Ричард Хьюз[265]. Забыла, как она называется, но там речь идет о детях, которые попали в ураган. Да, ураган на Ямайке[266]. И что же вы думаете, произвело на них самое сильное впечатление? Их кот, который, ополоумев, носился по дому. Именно этот эпизод сконцентрировался в их памяти. Именно в этом отразился весь ужас, напряжение и страх, какие они тогда испытали.

— Странно, что вы об этом рассказываете, — почесав затылок, произнес Креддок.

— Вам это о чем-то напомнило?

— Да, о смерти моей матери. Мне тогда, кажется, было пять лет. Или шесть. Я сидел в детской и уплетал рулет с джемом. Я его очень любил. И тут заходит кто-то из слуг и говорит моей гувернантке: «Какой ужас. Миссис Креддок убилась, несчастный случай…» Когда я думаю о смерти матери, знаете, что я вижу?

— Что?

— Тарелку с рулетом, я сижу и смотрю в нее. И вижу, причем сейчас так же отчетливо, как тогда, что с одной стороны вылез джем. Я тогда не заплакал, ничего не сказал. Просто сидел, будто меня пригвоздили к стулу, и смотрел на рулет. И знаете, даже сейчас, если в магазине, ресторане, у кого-нибудь дома я вижу рулет с джемом, меня окатывает волна ужаса, горечи и отчаяния. Иной раз я даже теряюсь, ведь это происходит на подсознательном уровне. Вам не кажется, что тут какая-то патология?

— Нет, — решительно возразила мисс Марпл. — Мне это кажется абсолютно естественным. Интересно… Это наводит меня на одну мысль…

Открылась дверь, и появилась мисс Найт. В руках у нее был поднос с чаем и бутербродами.

— Боже, Боже, — воскликнула она. — Да у нас гости. Как чудесно! Здравствуйте, инспектор Креддок. Сейчас я и вам принесу чашечку.

— Не беспокойтесь, — отозвался Креддок. — Меня тут потчуют напитком покрепче.

Мисс Найт вышла, но тут же сунула голову в дверной проем.

— Простите, мистер Креддок, можно вас на минуточку?

Дермут проследовал за ней в холл. Она завела его в столовую и плотно прикрыла дверь.

— Вы уж, пожалуйста, поосторожнее, — попросила она.

— Поосторожнее? В каком смысле?

— С нашей дорогой старушкой. Она всем так живо интересуется, но не приведи Господи, чтобы она нервничала из-за всех этих убийств и прочих безобразий, как бы это не отразилось на ее здоровье. Мы же не хотим, чтобы ее одолевали всякие там мрачные думы или по ночам мучили кошмары. Существо она хрупкое, возраста преклонного, ей нужна жизнь без тревог и волнений. Как она жила до этого. А все эти разговоры об отравлениях, убийцах и прочих ужасах могут чересчур ее разволновать.

Креддок смотрел на нее в полном изумлении.

— Не думаю, — мягко произнес он, — что разговоры об убийствах могут как-то потрясти или сверх меры взволновать мисс Марпл. Уверяю вас, дорогая мисс Найт, что мисс Марпл способна воспринимать убийства, как, впрочем, и любые другие преступления, с полнейшей невозмутимостью.

Он вернулся в комнату мисс Марпл, а мисс Найт, негодующе причитая, проследовала за ним. За чаем она пыталась вести разговор исключительно о политике и о чем-нибудь, как ей казалось, «веселеньком». Когда она наконец собрала посуду и удалилась, мисс Марпл облегченно вздохнула.

— Наконец-то можно спокойно поговорить. Иногда у меня возникает желание просто ее убить. Очень надеюсь, что до этого не дойдет. Ну да Бог с ней… Так вот, голубчик, меня интересует кое-что еще.

— Да? И что же?

— Я хотела бы понять, что же именно произошло во время того приема. Приехала миссис Бэнтри, потом появился викарий. Следом прибыли мистер и миссис Бэдкок. По лестнице же в это время поднимались мэр с женой, Ардуик Фенн, Лола Брюстер и этот журналист из «Гералд энд Аргус». Да, и еще Марго Бенс. Вы сказали, она расположилась на лестнице, снимала, как именитые хозяева приветствуют гостей. Вы, кстати, видели ее фотографии?

— Собственно, одну из них я принес показать вам.

Он вытащил из кармана фотографию. Мисс Марпл принялась внимательно ее изучать. На снимке была Марина Грегг, за ее спиной и чуть сбоку — Джейсон Радд. Артур Бэдкок, чуть прикрыв лицо рукой, явно в некотором смущении, стоял в стороне, а его жена держала Марину Грегг за руку, смотрела на нее и что-то рассказывала. Марина же вовсе не смотрела на миссис Бэдкок. Она смотрела куда-то в сторону, чуть влево от объектива аппарата.

— Какая интересная фотография, — вымолвила мисс Марпл. — Мне по-разному описывали этот ее взгляд. «Застывший взгляд». Пожалуй, эта характеристика наиболее точна. Еще кто-то сказал: «Ей словно явилась ее судьба». Не знаю… Скорее тут паралич чувств… Вам не кажется? По-моему, это не страх, хотя страх, конечно, тоже может довести человека до такого состояния. Говорят же: парализовало от страха. Но мне кажется, что тут что-то другие. Скорее шок. Дермут, мальчик мой, у вас записано, что именно Хетер Бэдкок говорила Марине Грегг в эту минуту: не общий смысл — это я и сама знаю, а что она говорила дословно. У вас, наверное, есть показания разных людей.

Дермут кивнул.

— Да. Сейчас соображу. Вашей подруги миссис Бэнтри, потом Джейсона Радда и еще, по-моему, Артура Бэдкока. Их показания немного отличаются друг от друга, но в главном они сходятся.

— Очень хорошо. Но меня интересуют как раз отличия. Благодаря им мы, возможно, и выйдем на правильный след.

— Но как? — усомнился Дермут. — Ладно, вам и карты в руки. Пожалуй, наиболее полно о том, что говорила миссис Бэдкок, рассказала ваша подруга, миссис Бэнтри. Насколько я помню… погодите… кое-какие записи у меня с собой.

Он вытащил из кармана небольшой блокнот и заглянул в него, чтобы освежить память.

— Это не стенограмма, — сказал он, — но все же довольно точная запись. Видимо, миссис Бэдкок была очень весела, даже игрива и чрезвычайно собой довольна. Сказала она примерно следующее: «Вы не представляете, какая это для меня радость. Вы, конечно, не помните, но много лет назад вы приехали на Бермуды… у меня была ветряная оспа, но я все равно поднялась с постели и пошла на встречу с вами, вы дали мне автограф, и это один из ярчайших моментов в моей жизни, я его никогда не забуду».

— Понятно, — сказала мисс Марпл. — Место она назвала, а когда это было — нет, так?

— Так.

— А как описал этот разговор мистер Радд?

— Джейсон Радд? Миссис Бэдкок сказала его жене, что поднялась с постели, несмотря на грипп, пошла на встречу с Мариной и все равно взяла у нее автограф. Он был более краток, чем ваша подруга, но суть та же.

— А время и место он не упомянул?

— Нет. Кажется, нет. Хотя… сказал, что дело было лет десять — двенадцать назад.

— Понятно. А мистер Бэдкок?

— Мистер Бэдкок… сказал, что его жена пришла в неописуемый восторг, когда узнала, что увидит Марину Грегг. Она всю жизнь была ее большой поклонницей, он сказал, что почти девчонкой, совсем больная, она все же встретилась с мисс Грегг и даже взяла у нее автограф. В подробности он не вдавался, видимо, эта история случилась задолго до того, как они поженились. Мне показалось, что этому событию он не придавал большого значения.

— Понятно, — сказала мисс Марпл. — Да, понятно…

— Что понятно?

— Не все, к сожалению, — сказала она. — Но у меня такое ощущение, что стоит только узнать, почему она решила испортить свое новое платье…

— Кто? Миссис Бэдкок?

— Да. Это такой странный поступок… совершенно необъяснимый… если только не… ну, конечно… Господи, как же можно быть такой глупой!

В эту минуту дверь открылась, и вошла мисс Найт. Она тут же щелкнула выключателем.

— По-моему, нам нужен свет, — бодро заявила она.

— Вы совершенно правы, мисс Найт, — воскликнула мисс Марпл. — Нам был нужен свет. И мне кажется, что свет наконец-то забрезжил.

Аудиенция явно подошла к концу, и Креддок поднялся.

— Остается, как я понимаю, только одно, — сказал он. — Вам надлежит рассказать нам, кто именно из ваших давних знакомых вспомнился вам в данный момент.

— Все бы вам надо мной подтрунивать, но, признаюсь, мне вдруг вспомнилась горничная Лористонов.

— Горничная Лористонов? — Креддок был явно заинтригован.

— Ей, конечно, — начала мисс Марпл, — приходилось иногда подходить к телефону и отвечать на звонки, но не сказать, что она вполне с этим справлялась. Ей что-то передадут и общий смысл она ухватит, но запишет все так, что иногда выходила полная ерунда. Наверное, у нее были нелады с грамматикой. Случались прямо-таки настоящие казусы. Одну историю я запомнила. Она записала: «Некий мистер Берроуз, если не путаю, позвонил и передал, что он встречался с мистером Элвастоном по поводу сломанного забора, но ремонт забора — это совсем не его дело. Забор находится на другой стороне поместья, и он хотел уточнить, действительно ли он сломан, а уж потом действовать дальше, от этого зависит, браться ему за это дело или нет, и прежде чем обратиться к стряпчим, он хотел иметь четкий план территории». Сами видите, какая вышла невнятица. Кто и что хотел уточнить, вы поняли?

— Раз вы называете ее горничной, — со смешком сказала мисс Найт, — это должна быть очень старая история. Я уж бог знает сколько лет ни про каких горничных не слышала.

— Да, давненько это было, — согласилась мисс Марпл, — но человеческая натура с тех пор не изменилась. И ошибки наши, и причины этих ошибок все те же. Господи, — добавила она, — какое счастье, что эта девочка в Борнмауте и ей ничто не угрожает.

— Девочка? Какая девочка? — спросил Дермут.

— Та, которая любит шить. Она собиралась в тот день встретиться с Джузеппе… Как ее зовут… Глэдис…

— Глэдис Диксон?

— Да, она самая.

— Она в Борнмауте? А вам-то, черт возьми, откуда это известно?

— Откуда? — повторила мисс Марпл. — Но ведь это я отправила ее в Борнмаут.

— Что? — Дермут уставился на нее непонимающим взглядом. — Вы? Но зачем?

— Я с ней встретилась, — объяснила мисс Марпл, — дала денег и велела взять отпуск и ничего не писать домой.

— Но зачем вы это сделали?

— Просто не хотела, чтобы ее убили, неужели не ясно? — И мисс Марпл, близоруко прищурившись, безмятежно заморгала глазами.

Глава 22

— Такое милое письмо пришло от леди Конуэй, — сказала мисс Найт два дня спустя, ставя перед мисс Марпл поднос с завтраком. — Помните, я вам о ней рассказывала? У нее, знаете ли… — она постучала пальцем по лбу, — не все дома. И с памятью совсем худо. Никогда не узнает своих родственников и велит им убираться прочь.

— Вполне возможно, что это не потеря памяти, — заметила мисс Марпл, — может, ей просто не хочется принимать их у себя.

— Ну уж, ну уж, — закудахтала мисс Найт. — Мы сегодня прямо-таки в боевом настроении. Она проводит зиму в отеле «Белгрейв», в Ландадно[267]. Прекрасный отель. Красивейшие места, шикарная терраса. Она умоляет меня приехать к ней. — Она вздохнула.

Мисс Марпл выпрямилась в постели.

— Но послушайте, — стала увещевать она, — если вас там так хотят видеть… если вы там так нужны и сами хотите поехать…

— Нет-нет, я и слышать об этом не желаю! — воскликнула мисс Найт. — Господи, да у меня и мыслей таких не было. Ведь что сказал мистер Реймонд Уэст? Что я должна неотлучно быть здесь, ухаживать за вами. И как же я могу вас оставить? Я же обещала! Это ж я так, мимоходом… ну что вы, дорогая, не тревожьтесь. — Она ласково похлопала мисс Марпл по плечу. — Брошенными мы не останемся. Нет, ни в коем случае! За нами будут ухаживать, нас будут ублажать, и нам будет покойно и уютно.

Она вышла из комнаты. Мисс Марпл с отрешенным видом смотрела на поднос с завтраком, не притрагиваясь к еде. Наконец, она сняла телефонную трубку и энергично набрала номер.

— Доктор Хейдок?

— Да?

— Это Джейн Марпл.

— Что-нибудь случилось? Вам нездоровится?

— Нет. Но я хочу вас видеть, и как можно скорее.

Доктор Хейдок застал мисс Марпл еще в постели.

— А вы прекрасно выглядите, — не без сожаления заметил он.

— Потому я и хотела, чтобы вы пришли. И засвидетельствовали, что я абсолютно здорова.

— Редкий повод для вызова доктора.

— Я совершенно здорова, у меня ничего не болит, и держать компаньонку в подобной ситуации — чистейший абсурд. Ко мне и так каждый день приходят делать уборку, и я не вижу смысла в том, чтобы кто-то жил здесь постоянно.

— Вы не видите, а я вижу, — сказал доктор Хейдок.

— По-моему, вы превращаетесь в старую наседку, — довольно резко бросила ему мисс Марпл.

— Так, а что еще скажете? Нет, для вашего возраста вы чувствуете себя очень даже прилично. Если бы еще не ваш бронхит… Но в любом случае в вашем возрасте оставаться в доме одной — верх легкомыслия. Вы же можете упасть на лестнице или с кровати, поскользнуться в ванной. И что? Будете себе лежать, и никто и знать об этом не будет.

— Ну а если мисс Найт упадет на лестнице, — парировала мисс Марпл, — а я, предположим, помчусь узнать, что там стряслось, и упаду, споткнувшись об нее.

— Что это вы так распетушились? — вопросил доктор Хейдок. — Вы пожилой человек, и за вами нужен надлежащий уход. Вам не нравится эта ваша женщина? Пригласите другую.

— Не так это просто, — пробурчала мисс Марпл.

— Найдите кого-нибудь из ваших старых служанок, с кем вы прежде ладили. Я знаю, эта старая квочка вас раздражает. Меня бы она тоже раздражала. Но ваши старые служанки — ведь наверняка кто-то живет здесь. А ваш племянник раскошелится — у него ведь, насколько мне известно, дела идут в гору. Еще бы, такой популярный писатель.

— Конечно, дорогой Реймонд все сделает. Он так щедр и великодушен. Но попробуй найди нужного человека! У молодых своя жизнь, а большинство из моих старых, преданных служанок, увы, уже на том свете.

— А вы на этом, — улыбнулся доктор Хейдок, — и проживете еще ого-го сколько, если будете следовать моим рекомендациям.

Он поднялся.

— Ну что ж, пойду. Рад был видеть вас в добром здравии. Не буду мерить вам давление и мучить нудными вопросами. Все эти местные события — лучшее лекарство. Вы небось уже сообразили, что же там произошло на самом деле. Ладно, пойду, а то меня заждались настоящие больные. Человек десять с коревой краснухой, шестеро с коклюшем, у одного подозрение на скарлатину, а кроме того, мои постоянные пациенты!

И доктор Хейдок, лучезарно ей улыбнувшись, ретировался. Мисс Марпл сидела, нахмурив лоб… Что-то такое он сказал… Что? Навестить пациентов… обычные для деревни заболевания… обычные? Мисс Марпл деловито отодвинула от себя поднос с завтраком. И позвонила миссис Бэнтри.

— Долли? Это Джейн. Хочу вас кое о чем спросить. Вы слушаете? Помните, в тот день Хетер Бэдкок рассказала Марине Грегг какую-то нудную историю о том, как она заболела ветряной оспой, но все равно встретилась с ней и взяла у нее автограф. Правильно?

— Более или менее.

— Ветряной оспой?

— Вроде бы. Миссис Олкок все это время приставала ко мне, пить или не пить ей водку, и их разговор я слышала краем уха.

— Вы уверены, — мисс Марпл затаила дыхание, — что речь шла не о коклюше?

— О коклюше? — Миссис Бэнтри явно удивилась. — Абсолютно уверена. Будь у нее коклюш, ей не пришлось бы так пудриться да прихорашиваться.

— Пудриться… она, говорила, что перед тем как выйти из дома, она пудрилась?

— Точно говорила… но с другой стороны… она была не из тех, кто помешан на косметике. Но, кажется, вы правы, речь шла не о ветряной оспе… может, о крапивнице?

— Вы так говорите только потому, — холодно заметила мисс Марпл, — что у вас самой когда-то была крапивница, и вы не смогли пойти на свадьбу. Нет, Долли, вы просто безнадежны, совершенно безнадежны.

Она бухнула трубку на рычаг, хотя мисс Бэнтри и пыталась что-то ей сказать в свое оправдание.

Мисс Марпл издала раздраженное урчание — так урчат кошки, когда страшно чем-то недовольны. Чтобы чем-то занять свои мысли, она задумалась о собственных проблемах. А что, если Флоренс? Вернейшая Флоренс, милая ее гренадерша, ее бывшая горничная — поддастся ли она на уговоры, покинет ли свой уютный домик ради того, чтобы вернуться в Сент-Мэри-Мид и ухаживать за своей бывшей хозяйкой? Вернейшая Флоренс всегда была ей так предана… Но поди ее теперь вытащи из своего уютного домика. Мисс Марпл огорченно покачала головой. Тут кто-то бойко забарабанил в дверь. В ответ на «Войдите» на пороге появилась Черри.

— Пришла за подносом, — сказала она. — Что-нибудь случилось? Вид у вас уж больно расстроенный.

— Я чувствую себя такой беспомощной, — пожаловалась мисс Марпл. — Старой и беспомощной.

— Будет вам, — улыбнулась Черри, забирая поднос. — Какая же вы беспомощная? Вы не представляете, какие про вас ходят разговоры! В Новых Домах о вас теперь знают почти все! Наслышаны о ваших подвигах! И никто не считает вас старой и беспомощной. Это из-за нее вам в голову лезут такие мысли.

— Из-за нее?

Черри энергично кивнула в сторону двери.

— Из-за этой сюсюкалки, — заявила она. — Вашей мисс Найт. Она все время вас расстраивает.

— Вообще-то она добрая, — сказала мисс Марпл. — Очень добрая, — добавила она, как бы уговаривая себя самое.

— Знаем мы эту доброту. Она со своей добротой небось у вас в печенках сидит?

— Да что уж там, — со вздохом вымолвила мисс Марпл, — у каждого из нас своих печалей хватает.

— Что верно, то верно, — согласилась Черри. — Не люблю плакаться, но иногда мне кажется, что, если так и буду жить по соседству с миссис Хартуэлл, добром дело не кончится. Эта старая мымра только и делает, что всем косточки перемывает да скулит. И у Джима терпение лопнуло. Вчера вечером он с ней схлестнулся, да еще как! Мы слушали «Мессию» Генделя[268], и ей, видите ли, не понравилось, что громко. Вы же ничего не имеете против «Мессии»? Все-таки религиозная вещь.

— А она была против?

— Не то слово. Давай лупить по стене и орать.

— Наверное, музыка играла слишком громко? — осторожно спросила мисс Марпл.

— Джиму так больше нравится. Он говорит, что некоторые вещи можно прочувствовать только на большой мощности.

— Боюсь, — предположила мисс Марпл, — человеку без музыкального слуха такое может прийтись не по нраву.

— В этих домах не стены, а папиросная бумага, — сказала Черри. — Если честно, я от нашего дома не в восторге. С виду конфетка, но комфортно себя не чувствуешь — чуть что, тебе живо включают красный свет, и ты не можешь ощущать себя личностью.

Мисс Марпл улыбнулась.

— Конечно же вам не может быть там уютно, Черри, именно потому что вы личность…

— Правда? — Черри, довольная, засмеялась. — Знаете что? — начала она и запнулась, отчего-то вдруг смутившись. Положила поднос и вернулась к кровати. — Вы уж не сочтите за нескромность… Если что, скажите просто «нет», и весь разговор.

— Нужно, чтобы я для вас что-то сделала?

— Не совсем. Я насчет комнат над кухней. Ими ведь сейчас никто не пользуется, да?

— Да.

— Я слышала, в них раньше жили садовник с женой. Только давно. Вот я и подумала… мы с Джимом подумали… что, если нам их занять? Переселиться сюда, и все тут.

Мисс Марпл уставилась на нее в изумлении.

— Но как же ваша чудесная новая квартира в Новых Домах?

— Да надоела она нам. Там, конечно, все на современный лад, так ведь осовременить можно что угодно, к тому же тут полно свободного места. А уж если Джиму отдать комнату над конюшнями… Он ее привел бы в божеский вид, и свои модели там держал бы, а то вечно у него проблема — куда их запихнуть. Да и проигрыватель туда можно поставить, чтобы он вам не мешал.

— Вы это серьезно, Черри?

— Ну да. Мы с Джимом не раз об этом говорили. А Джим вам все что хотите починит — руки-то у него золотые. А я за вами присмотрю не хуже вашей мисс Найт. Знаю, вы думаете, что я не всегда все делаю как надо, но я буду стараться — и застилать постель, и мыть посуду — все как надо… а уж насчет готовки — вы будете довольны: и мясное рагу… и даже кое-что печь…

Мисс Марпл размышляла.

Черри походила на шаловливого котенка — бойкая, жизнерадостная. Ну, а ее верная Флоренс? Флоренс, разумеется, будет содержать дом в большем порядке — насчет заверений Черри мисс Марпл не сильно обольщалась. Но Флоренс по меньшей мере шестьдесят пять лет. И захочет ли она покинуть свое гнездышко? Может, конечно, и решится покинуть, потому что предана мисс Марпл всей душой. Но самой мисс Марпл — нужна ли ей такая жертва? Разве мало она страдает от преданности и рвения, с какими исполняет свой долг мисс Найт?

Что же касается Черри… для ведения хозяйства она, конечно, не самый лучший вариант, зато ее не надо упрашивать, она сама хочет сюда переехать. И наделена качествами, которые сейчас для мисс Марпл важнее всего: отзывчивая, толковая, всем интересуется…

— Только я, конечно, не хочу, — сказала Черри, — договариваться за спиной мисс Найт…

— О мисс Найт не беспокойтесь, — перебила ее мисс Марпл, принимая решение. — Она переберется к некой леди Конуэй в Ландадно — и будет там абсолютно счастлива. Надо все обсудить, Черри, и я хотела бы поговорить с вашим мужем… если вы действительно считаете, что будете здесь счастливы…

— Нас все устраивает — целиком и полностью, — прощебетала Черри. — А делать я все буду на совесть, не сомневайтесь. Согласна даже подметать веником, если хотите.

Это было поистине королевское предложение — мисс Марпл даже рассмеялась.

Черри снова взяла поднос с остатками завтрака.

— Ну ладно, мне еще так много надо сделать. А то я сегодня припозднилась — заслушалась про несчастного Артура Бэдкока.

— Артур Бэдкок? А что с ним случилось?

— Вы разве не слышали? Он сейчас в полиции. Его попросили прийти, чтобы «помочь в расследовании». А вы-то уж знаете, что ничего хорошего это не сулит.

— Когда это произошло?

— Сегодня утром. Наверное, — добавила Черри, — это из-за того, что он когда-то был женат на Марине Грегг.

— Что-о? — Мисс Марпл от удивления даже выпрямилась в кровати. — Артур Бэдкок был женат на Марине Грегг?

— Представьте себе, да. Никто об этом и понятия не имел. Эту новость выдал мистер Апшо. Он несколько раз был в Штатах по делам компании, и кое-какие тамошние сплетни ему известны. А было это очень давно. Тогда Марина Грегг ничего из себя не представляла. Поженились они, а через пару лет она на каком-то фильме прославилась, премию получила, и сразу оказалось, что он ей не ровня, вот они и развелись потихоньку, по-американски, и он быстренько куда-то исчез. Он из таких, Артур Бэдкок. Не любитель поднимать шумиху. Сменил фамилию и вернулся в Англию. Но все это было бог знает когда. Казалось бы, к сегодняшнему дню какое это имеет отношение? А вот поди ж ты, оказывается, имеет. По крайней мере, полиция к чему-то там прицепилась.

— Неужели? — воскликнула мисс Марпл. — Неужели? Не может быть. Я и предположить не могла… Так, минуточку. Черри, пришлите ко мне мисс Найт. Я встаю.

Черри повиновалась. Мисс Марпл оделась, пальцы ее слегка подрагивали. Когда что-то приводило ее в возбуждение, она страшно раздражалась. Она то и дело одергивала на себе платье, и тут появилась мисс Найт.

— Вы меня звали? Черри сказала…

Мисс Марпл резко оборвала ее.

— Инча сюда, — распорядилась она.

— Простите, кого? — озадаченно переспросила мисс Найт.

— Инча, — повторила мисс Марпл. — Срочно Инча. Позвоните ему, пусть немедленно приезжает.

— Ага, ага, поняла. Вы имеете в виду такси. Но разве его зовут не Робертс?

— Для меня, — заявила мисс Марпл, — он Инч и всегда им останется. В общем, пусть приезжает. И немедленно.

— Хотите немного покататься?

— Позвоните ему, сделайте милость. И побыстрее, пожалуйста.

Мисс Найт с сомнением посмотрела на мисс Марпл, но приказание исполнила.

— Но мы хорошо себя чувствуем, дорогая моя, ведь правда? — взволнованно спросила она.

— Мы обе очень хорошо себя чувствуем, — отрезала мисс Марпл. — В особенности я. Бессмысленное прозябание меня никогда не устраивало, не устраивает и теперь. Мне уже давно не хватает настоящей полной жизни.

— Это вас миссис Бейкер чем-то расстроила?

— Никто меня не расстроил, — возразила мисс Марпл. — Я прекрасно себя чувствую. Я сержусь на себя за собственную глупость — что есть, то есть. С другой стороны, пока доктор Хейдок сегодня утром не упомянул… надо проверить, вдруг я что-нибудь путаю. А где мой медицинский справочник? — Она отмахнулась от мисс Найт, как от назойливой мухи, и решительно направилась вниз по лестнице. Искомый справочник она обнаружила на полке в гостиной. Вытащив его, она посмотрела оглавление и, пробормотав: «Страница двести десять», нашла эту страницу. Прочитав то, что ей было нужно, она удовлетворенно кивнула.

— В высшей степени поразительно, — сказала она, — и в высшей степени любопытно. Думаю, эта мысль не приходила в голову никому. Да и мне она пришла, когда удалось кое-что сопоставить.

Потом она покачала головой, и между бровей ее пролегла морщинка. Эх, будь там еще кто-нибудь…

Она мысленно прокрутила все имеющиеся описания этой сцены…

В глазах ее мелькнул огонек. Да, там был еще один человек — но будет ли от него какой-нибудь толк? Никогда не знаешь, чего ждать от этого викария. Совершенно непредсказуемый человек.

Тем не менее она подошла к телефону и набрала номер.

— Доброе утро, сэр, это мисс Марпл.

— Да, да, мисс Марпл, чем могу быть полезен?

— У меня к вам один вопрос. Речь идет о дне приема, когда умерла несчастная миссис Бэдкок. Если не ошибаюсь, когда появились мистер и миссис Бэдкок, вы стояли рядом с мисс Грегг?

— Да… да… я поднялся как раз перед ними. Такая трагедия.

— Да, еще бы. И кажется, миссис Бэдкок напомнила мисс Грегг, что они встречались много лет тому назад на Бермудах. Она была больна, но, несмотря на это, пошла на встречу с мисс Грегг.

— Да-да, я это помню.

— А не помните, не говорила ли миссис Бэдкок, что за болезнь у нее тогда была?

— Кажется… сейчас… да, это была корь… только не настоящая… коревая краснуха… это куда менее серьезно. Некоторые вообще переносят ее на ногах. Помню, моя двоюродная сестра Кэролайн…

Мисс Марпл решительно прервала готовые грянуть воспоминания о двоюродной сестре Кэролайн.

— Большое спасибо, сэр, — сказала она и повесила трубку.

Удивительное все-таки дело. Одна из величайших тайн Сент-Мэри-Мид заключалась в следующем: как викарию удается начисто о некоторых вещах забывать? Но была и еще одна не менее великая тайна: как это викарию удается помнить о таких вещах, о которых, кроме него, не помнил никто?

— Такси прибыло, дорогая, — ворвавшись с улицы, объявила мисс Найт. — Старая развалюха, да и грязная. Не хотелось бы мне, чтобы вы в таком ехали. Того и гляди, подхватите какую-нибудь инфекцию.

— Чепуха, — отрубила мисс Марпл. Водрузив на голову шляпу, застегнув доверху летнее пальто, она направилась к поджидавшему ее такси. — Доброе утро, Робертс, — приветствовала она водителя. — Доброе утро, мисс Марпл. Раненько вы сегодня. Куда поедем?

— В Госсингтон-холл, если не возражаете.

— Пожалуй, я поеду с вами, дорогая, — вызвалась мисс Найт. — Одну минутку, только уличные туфли надену.

— Нет, спасибо, — решительно возразила мисс Марпл. — Управлюсь сама. Поехали, Инч. То есть Робертс.

Мистер Робертс нажал на газ, пространно заметив:

— Н-да, Госсингтон-холл. Там все переменилось, как и везде. Кругом строительство! В жизни не думал, что Сент-Мэри-Мид так разрастется.

В Госсингтон-холле мисс Марпл открыл преемник Джузеппе, человек уже в летах, немного пришаркивающий.

— Мистер Радд, — с сомнением в голосе сказал он, — никого не принимает, мадам, если заранее не назначено. Тем более сегодня…

— Мне не назначено. — И тут же мисс Марпл добавила: — Но я подожду.

Она быстро прошла мимо него в холл и села в кресло.

— Боюсь, мадам, сегодняшним утром это невозможно.

— В таком случае я буду ждать до наступления дня.

Сбитый с толку, дворецкий удалился. Вскоре к мисс Марпл вышел довольно симпатичный молодой человек, обладатель приятных манер и веселого, с чуть приметной американской интонацией голоса.

— А я вас как-то видела, — сделала первый ход мисс Марпл. — В Новых Домах. Вы спрашивали у меня, как пройти на Бленхейм-клоуз.

Хейли Престон добродушно улыбнулся.

— Не сомневаюсь, что вы хотели как лучше, но отправили меня совершенно не в ту сторону.

— Господи, да неужели? — воскликнула мисс Марпл. — Этих «клоузов» здесь столько, немудрено перепутать. Я могу видеть мистера Радда?

— Честно говоря, вы выбрали крайне неудачное время, — сказал Хейли Престон. — Мистер Радд — очень занятый человек, к тому же… сегодня с утра у него много работы, и тревожить его нельзя.

— Не сомневаюсь, что он очень занят. Я готова подождать.

— Но вы можете изложить цель вашего визита мне. У нас так заведено. Я ведь секретарь мистера Радда, так что сначала все беседуют со мной.

— Боюсь, — разочаровала его мисс Марпл, — что мне нужен мистер Радд лично. А ждать, — добавила она, — я готова сколько понадобится.

И поудобнее уселась в большом дубовом кресле.

Хейли Престон хотел что-то сказать, потом повернулся и ушел наверх.

Вскоре он привел дородного мужчину в твидовом костюме.

— Это доктор Гилкрист, мисс…

— Мисс Марпл.

— Так вы — мисс Марпл! — воскликнул доктор Гилкрист, и в глазах его тут же вспыхнул острый интерес.

Хейли Престон проворно скрылся из виду.

— Я о вас слышал, — заговорил доктор Гилкрист. — От доктора Хейдока.

— Доктор Хейдок — мой очень старый друг.

— Да, разумеется. Итак, вы хотите видеть Джейсона Радда. Зачем?

— У меня на то серьезные причины.

Глаза доктора Гилкриста внимательно оглядели ее.

— И вы готовы ждать его сколько понадобится?

— Именно так.

— Что ж, — сказал доктор Гилкрист. — Тогда знайте, что есть весьма серьезная причина, по которой вы не сможете увидеть мистера Радда. Ночью во сне умерла его жена.

— Умерла! — воскликнула мисс Марпл. — Но как?

— Приняла чрезмерную дозу снотворного. Мы пока не хотим, чтобы это просочилось в прессу. Поэтому прошу вас некоторое время никому ничего не говорить.

— Разумеется. Это был несчастный случай?

— Лично я считаю, что именно так, — сказал Гилкрист.

— Но могло быть и самоубийство.

— Могло, но это маловероятно.

— Или кто-то мог специально дать ей такую дозу?

Гилкрист пожал плечами.

— Едва ли. К тому же, — строго добавил он, — доказать такое практически невозможно.

— Понятно. — Мисс Марпл глубоко вздохнула. — Простите, но теперь мне совершенно необходимо увидеть мистера Радда.

Гилкрист взглянул на нее.

— Подождите здесь.

Глава 23

При появлении Гилкриста Джейсон Радд поднял голову.

— Внизу пожилая дама, — сообщил доктор. — Очень пожилая. Хочет вас видеть. Ничего не желает слышать и говорит, что будет ждать. Что готова ждать целый день, а то и вечер, а если надо, и ночь — сил у нее хватит. Она явно хочет сказать вам что-то важное. На вашем месте я бы с ней встретился.

Джейсон Радд посмотрел на него. Он был бледен, во взгляде сквозила усталость.

— У нее что, плохо с головой?

— Хорошо. И даже очень.

— Не понимаю, почему я… впрочем, ладно. Пусть поднимется. Какая разница?

Гилкрист кивнул, вышел из комнаты и кликнул Хейли Престона.

— Мистер Радд готов уделить вам несколько минут, мисс Марпл, — объявил Хейли Престон, снова возникнув в холле.

— Спасибо. Очень любезно с его стороны, — сказала мисс Марпл, поднимаясь с кресла. — А вы давно работаете у мистера Радда?

— Два с половиной года. Деловые встречи, приемы, реклама — это все на мне.

— Понятно. — Мисс Марпл задумчиво посмотрела на него. — Вы мне очень напоминаете, — добавила она, — человека по имени Джералд Френч.

— В самом деле? И чем же этот Джералд Френч занимался?

— Да так, ничем. Правда, был очень красноречив. — Мисс Марпл вздохнула. — У него было очень нелегкое прошлое.

— Вот как, — отозвался Хейли Престон, которому стало несколько не по себе. — Какое же именно?

— Не буду об этом распространяться. Вспоминать свое прошлое он не любил.

Джейсон Радд поднялся из-за стола, не без удивления глядя на приближавшуюся к нему хрупкую пожилую даму.

— Вы хотели меня видеть? — спросил он. — Чем могу служить?

— Мне искренне жаль вашу жену, — сказала мисс Марпл. — Я понимаю, как вам сейчас тяжело, и, поверьте, ни за что бы не стала приставать со своими соболезнованиями, если бы не крайняя необходимость. Требуется срочно внести ясность, иначе пострадает невинный.

— Невинный? Не понимаю.

— Артур Бэдкок, — объяснила мисс Марпл. — Его сейчас допрашивают в полиции.

— В связи со смертью моей жены? Но это же абсурд, полнейший абсурд. Он к дому и близко не подходил. Он вообще ее не знал.

— Полагаю, что знал, — возразила мисс Марпл. — Когда-то он был на ней женат.

— Артур Бэдкок? Но… ведь он… был мужем Хетер Бэдкок. Может быть, вы… — он заговорил мягко и как бы извиняясь, — что-то перепутали?

— Он был женат на ней, — настойчиво повторила мисс Марпл. — Когда она была совсем молодой и еще не снималась.

Джейсон Радд покачал головой.

— Первого мужа моей жены звали Алфред Бидл. Он торговал недвижимостью. Брак оказался неудачным, и они почти сразу расстались.

— А потом Алфред Бидл сменил фамилию и стал Бэдкоком, — объяснила мисс Марпл. — А недвижимостью он торгует и по сей день. Даже странно, как некоторые любят всю жизнь заниматься одним и тем же. Наверное, из-за этого ваша жена и решила, что ей с ним не по пути. Поняла, что ему за ней не угнаться.

— Признаюсь честно, вы меня удивили.

— Уверяю вас, это не плод моей фантазии, не романтические бредни. Это бесспорный факт. В деревне, знаете ли, такие новости быстро распространяются, а вот в роскошные особняки, — добавила она, — добираются не сразу.

— Ну что ж… — Джейсон Радд попытался выиграть время, не зная, что сказать, потом понял — разговор неизбежен. — Так что вы от меня хотите, мисс Марпл?

— Если не возражаете, я хотела бы встать у края лестничной площадки, именно там, где вы с женой в тот злосчастный день принимали гостей.

Он с сомнением взглянул на нее. Еще одна искательница сенсаций? Но нет, лицо мисс Марпл было строгим и даже суровым.

— Пожалуйста, — сказал он, — если вам угодно. Идемте.

Он провел ее к лестнице и остановился в большой нише у края площадки.

— Вы здесь почти все перестроили со времен Бэнтри, — заметила мисс Марпл. — Очень славно. Так, посмотрим. Столы, наверное, стояли там, а вы с женой…

— Жена стояла здесь, — показал Джейсон Радд. — Гости поднимались по лестнице, она здоровалась с ними и направляла ко мне.

— Здесь, — повторила мисс Марпл.

Сделав несколько шагов, она встала туда, где в день приема стояла Марина Грегг. На мгновенье замерла. Джейсон Радд наблюдал за ней. Интересно, что у нее на уме? Она чуть подняла правую руку, как бы здороваясь, взглянула на лестницу — кто там еще поднимается? Потом посмотрела прямо перед собой. На стене напротив лестницы висела большая картина, копия кого-то из старых итальянских мастеров. По обе ее стороны были узкие окна, одно выходило в сад, через другое виднелась крыша конюшни и флюгер. Но внимание мисс Марпл привлекли не окна. Взгляд ее был устремлен на саму картину. Наконец мисс Марпл заговорила:

— Конечно же, первое впечатление — всегда самое верное. Миссис Бэнтри сказала мне, что ваша жена смотрела на картину и что при этом у нее был как бы «застывший взгляд». Мадонна… пышные красно-голубые одеяния… голова чуть откинута, на руках держит младенца и улыбается, глядя на него. «Мадонна с младенцем» Беллини. Библейский сюжет, но вместе с тем и воспевающий обычное человеческое счастье. Согласны, мистер Радд?

— Пожалуй.

— Теперь мне ясно, — произнесла мисс Марпл. — Да, ясно. И ведь все так просто, да? — Она посмотрела на Джейсона Радда.

— Просто?

— Мне кажется, вы знаете, насколько все просто.

Внизу затрезвонил колокольчик.

— Боюсь, — сказал Джейсон Радд, — я не совсем вас понимаю. — Он посмотрел вдоль лестницы. Снизу послышались голоса.

— Этот голос я знаю, — оживилась мисс Марпл. — Инспектор Креддок, да?

— Похоже, что он.

— Значит, он тоже хочет вас видеть. Вы не будете против, если мы обсудим это втроем?

— Я-то готов…

— Думаю, что он тоже не будет против, — сказала мисс Марпл. — К тому же откладывать дальше некуда. Пора окончательно разобраться, что же все-таки произошло.

— Кажется, вы сказали, что все очень просто, — напомнил Джейсон Радд.

— Так просто и очевидно, — подтвердила мисс Марпл, — что никто ничего не заметил.

В эту минуту на лестнице появился престарелый дворецкий.

— Вас хочет видеть инспектор Креддок, сэр, — объявил он.

— Скажите, что мы его ждем, — попросил Джейсон Радд.

Дворецкий снова исчез, и вскоре на лестнице появился Дермут Креддок.

— Вы! — обратится он к мисс Марпл. — Как вы сюда попали?

— Приехала на Инче, — сообщила мисс Марпл, приведя всех в смущение, как случалось всегда после этой реплики.

Стоявший за ее спиной, Джейсон Радд с вопросительным выражением лица постучал пальцем по лбу. Дермут Креддок покачал головой.

— Я как раз говорила мистеру Радду, — продолжала мисс Марпл, — …только надо подождать, когда уйдет дворецкий…

Дермут Креддок быстро глянул вниз.

— Все в порядке, — сказал он. — Он ушел. И вообще, сержант Тидцлер проследит, чтобы нам не мешали.

— Ну что ж, — успокоилась мисс Марпл. — Мы, разумеется, могли бы пойти и в комнату, но лучше поговорить прямо здесь. Мы находимся на том самом месте, где и произошла трагедия, именно здесь будет гораздо легче понять случившееся.

— Вы говорите, — уточнил Джейсон Радд, — о дне, когда отравили Хетер Бэдкок?

— Да, — подтвердила мисс Марпл, — и я повторяю: все очень просто, если посмотреть на происшедшее под правильно выбранным углом зрения. Не будь Хетер Бэдкок такой… напористой, ничего бы не случилось. Собственно, с ней обязательно должно было случиться нечто подобное — это было неизбежно.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — вставил Джейсон Радд. — Совершенно не понимаю.

— Конечно, я должна кое-что объяснить. Дело вот в чем. Когда моя подруга миссис Бэнтри описала мне разыгравшуюся тут сцену, она процитировала строчки из баллады, которую я очень любила в отроческие годы. Это баллада милого моему сердцу лорда Теннисона «Леди из Шалотта».

Мисс Марпл чуть возвысила голос:

На паутине взмыл паук, И в трещинах Зеркальный круг. Вскричав: «Злой рок!» — Застыла вдруг Леди из Шалотта.

Именно это увидела миссис Бэнтри — по крайней мере, ей так показалось, — хотя она чуть исказила цитату и сказала «судьба» вместо «злой рок» — может быть, в данных обстоятельствах это слово точнее. Она видела, как ваша жена разговаривала с Хетер Бэдкок, слышала, как та пересказывает вашей жене свою историю, и вдруг на лице вашей жены появилось такое выражение, будто ей явилась сама судьба.

— По-моему, мы это уже достаточно обсуждали, — заметил Джейсон Радд.

— Да, но придется обсудить еще раз, — сказала мисс Марпл. — Именно такое выражение было на лице вашей жены, и смотрела она вовсе не на Хетер Бэдкок, а на эту картину. А там, как мы видим, изображена улыбающаяся, счастливая мать, которая держит на руках прелестного младенца. Ошибка заключалась в том, что взгляд Марины Грегг был неправильно истолкован. Со своей судьбой встретилась не она, а Хетер Бэдкок. Хетер была обречена с той самой минуты, когда начала рассказывать о том, как рьяно она стремилась на встречу с мисс Грегг много лет назад.

— Нельзя ли пояснее? — попросил Дермут Креддок.

Мисс Марпл повернулась к нему.

— Да, да, конечно. Есть нечто, вам совершенно не известное. Оно и понятно, потому что никто не сказал вам точно, о чем же именно поведала Хетер Бэдкок.

— Почему? — запротестовал Креддок. — Сказали. И не один человек, а несколько.

— Да. — Мисс Марпл кивнула. — И все-таки вы этого не знаете, потому что лично вам Хетер Бэдкок ничего не говорила.

— А каким образом она могла бы это сделать?.. Когда я сюда приехал, она была уже мертва, — напомнил Креддок.

— Именно, — согласилась мисс Марпл. — Вы знаете только, что когда-то она была больна, но, несмотря ни на что, отправилась на какое-то торжество, где встретилась с мисс Грегг, разговаривала с ней, взяла у нее автограф.

— Ну и что?. — В голосе Креддока послышалось легкое раздражение. — Именно это мне и рассказывали.

— Но вы не слышали ключевую фразу, потому что никто не придал ей значения, — сказала мисс Марпл. — Хетер Бэдкок болела… коревой краснухой.

— Коревой краснухой? Но что, черт возьми, в этом такого ключевого?

— Вообще-то это легкое заболевание. Его почти не чувствуешь. Появляется сыпь, которую нетрудно скрыть с помощью пудры, тебя слегка лихорадит, вот, собственно, и все. Ты и чувствуешь себя вполне сносно, и из дому можешь выйти, и с людьми пообщаться, если есть желание. Еще раз повторяю — никто не обратил внимания на то, что речь шла именно о коревой краснухе. Миссис Бэнтри, к примеру, сказала мне, что Хетер лежала в постели то ли с ветряной оспой, то ли с крапивницей. Мистер Радд упомянул грипп, но он, конечно, сделал это намеренно. Я же считаю, что Хетер Бэдкок сказала Марине Грегг вот что: у нее была коревая краснуха, но, несмотря на это, она пошла на встречу с Мариной. И в этом — ключ ко всему, потому что коревая краснуха — болезнь, которая легко передается, понимаете? Заразиться ею ничего не стоит. Но у этой болезни есть одно страшное свойство. Если женщина заболевает ею в первые четыре месяца… — следующее слово мисс Марпл произнесла со стыдливым благонравием, — м-м-м… беременности, последствия могут быть очень серьезными. Ребенок может родиться слепым или умственно отсталым.

Она повернулась к Джейсону Радду.

— У вашей жены, мистер Радд, родился умственно отсталый ребенок, правильно? И она так до конца и не оправилась от этого потрясения. Она очень хотела иметь ребенка, и, когда он наконец появился, случилась такая трагедия. Ваша жена не забывала о ней никогда, не позволяла себе забыть, эта трагедия въелась в нее, как глубокая язва, стала для нее настоящим наваждением.

— Вы совершенно правы, — подтвердил Джейсон Радд. — Где-то в начале беременности Марина подхватила коревую краснуху, и впоследствии доктор сказал ей, что умственная отсталость ребенка объясняется именно этим. Что никакой дурной наследственности или чего-то в этом роде нет. Доктор думал, что таким образом облегчит ее страдания, но легче ей не стало. Она так всю жизнь и не знала, когда и от кого ей передалось это заболевание.

— Почти всю жизнь, — поправила его мисс Марпл, — но однажды по этим ступеням поднялась совершенно незнакомая ей женщина и рассказала об этом… да не просто рассказала, а при этом вся сияла от радости! Она явно гордилась тем своим поступком! Считала, что проявила силу духа, мужество и изобретательность, когда поднялась с постели, наложила на лицо густой слой пудры и, несмотря на недомогание, пошла на встречу с актрисой, от которой была без ума, и даже получила у нее автограф. Она ведь хвасталась этим всю жизнь. Хетер Бэдкок никому не хотела причинить зла, никогда, но люди подобные ей (и моей старой подруге Элисон Уайлд) способны принести много горя, потому что они — нет, недобрыми их назвать нельзя, добротой они как раз наделены, — потому что они не в состоянии оценить, как их поступки могут отразиться на других. Хетер Бэдкок всегда интересовало только то, что касалось ее лично, а остальное ее совершенно не волновало.

Мисс Марпл чуть кивнула, как бы соглашаясь с собственными мыслями.

— Вот она и умерла, а причиной стал пустячный эпизод из ее прошлого. Можете себе представить, что пережила Марина Грегг в минуту их встречи. Думаю, мистер Радд очень хорошо это понимает. Все эти годы в ней, я думаю, тлела ненависть к человеку, ставшему причиной ее страданий. И вдруг этот человек — женщина! — оказывается перед ней лицом к лицу. Веселая, жизнерадостная, довольная собой. Для Марины Грегг это было чересчур. Имей она время подумать, успокоиться, расслабиться и отвлечься… но она не дала себе этого времени. Перед ней стояла женщина, отнявшая у нее счастье, отнявшая разум и здоровье у ее ребенка. Наказать ее! А еще лучше — убить! К сожалению, орудие убийства оказалась под рукой. Она носила с собой это знаменитое средство, «Калмо». Довольно опасное средство, потому что стоит превысить дозу… Совершить убийство оказалось очень легко. Она опустила таблетки в свой бокал… Если бы кто и заметил, что она это сделала, наверняка не придал бы этому значения, решил бы, что она хочет себя взбодрить или, наоборот, успокоиться — к этому все привыкли. Возможно, один человек все-таки заметил, хотя сомневаюсь… Я говорю о мисс Зелински, но могло статься, что она просто догадалась. Свой бокал мисс Грегг поставила на столик и тут же, якобы случайно, толкнула Хетер Бэдкок под локоть, и та расплескала коктейль на свое новое платье. Именно с этого момента во всей этой истории возник некий ребус, а почему? Да потому, что некоторые люди не умеют как следует пользоваться личными местоимениями. Помните, — обратилась она к Дермуту Креддоку, — я вам рассказывала про горничную, которая путалась, когда по телефону ее просили что-то передать? Здесь вышло что-то похожее. Я знала лишь то, что Глэдис Диксон сказала Черри, а именно, что ее беспокоила судьба платья Хетер Бэдкок, на которое выплеснулся коктейль. Но странная штука, сказала Глэдис, она вроде бы сделала это нарочно! Так вот, «она», о ком говорила Глэдис, была вовсе не Хетер Бэдкок, это была Марина Грегг! Глэдис сказала: «Она сделала это нарочно!» То есть Марина Грегг толкнула Хетер Бэдкок под локоть. Не случайно, а намеренно. Мы знаем, что она стояла совсем рядом с Хетер, потому что отерла платком не только платье Хетер, но и свое, а уже потом сунула ей свой коктейль. Это, если вдуматься, — мисс Марпл словно размышляла вслух, — было изумительно исполненное убийство, просто блестящее. Понимаете, оно было совершено под влиянием момента, безо всякой паузы на то, чтобы подумать, подготовиться… Она захотела, чтобы Хетер Бэдкок умерла, и через несколько минут та была мертва. Скорее всего, Марина Грегг даже не понимала серьезность того, что совершает, не осознала, какой опасности подвергает при этом себя. Зато все это она поняла и осознала потом. И ее охватил страх, жуткий страх. Она боялась, что кто-то видел, как она кидала таблетки в бокал, как толкнула Хетер Бэдкок, что кто-то обвинит ее в этом убийстве. Она увидела только один выход из положения. Представить дело так, будто убить хотели ее, будто жертвой должна была стать она сама. Первым, кому она подбросила эту мысль, был доктор. Однако она велела ему ничего не говорить мужу — видимо, знала, что мужа провести вряд ли удастся. Она вытворяла нечто немыслимое. Писала себе записки и умудрялась находить их в самых неожиданных местах и в самое неожиданное время. Подсыпала отраву себе в кофе на студии. Собственно, раскусить ее игру было достаточно просто, задумайся кто-нибудь над этим всерьез. И один человек ее раскусил…

— Это всего лишь рассуждения, — заметил Джейсон Радд.

Мисс Марпл взглянула на него.

— Пусть так, если угодно, — согласилась она, — но вы, мистер Радд, прекрасно знаете, что я говорю правду. Разве нет? Знаете, потому что все знали с самого начала. Потому что при вас Хетер Бэдкок упомянула про коревую краснуху. Вы знали и изо всех сил старались защитить жену. Но вы не представляли, к каким последствиям это может привести. Не представляли, что смертью этой женщины, которая, — вполне могли думать вы, — сама навлекла на себя кару Божью, дело не ограничится. Последовали другие смерти — Джузеппе… он, конечно, был шантажист, но это не меняет дела. Элла Зелински, к которой относились с большой симпатией… И еще: вы ведь изо всех сил стремились не только защитить Марину, вы пытались помешать ей совершить новое зло. Хотели увезти куда-нибудь подальше отсюда. Старались, чтобы она все время была у вас на глазах, чтобы больше ничего не случилось.

Она смолкла, подошла к Джейсону Радду и мягко коснулась рукой его запястья.

— Мне вас очень жаль, — сказала она. — Очень. Я прекрасно понимаю, какие мучения выпали на вашу долю. Вы ведь так ее любили, да?

Джейсон Радд чуть отвернулся.

— Это, я полагаю, ни для кого не секрет, — сказал он.

— Она была таким прелестным созданием, — мягко заговорила мисс Марпл. — И обладала таким чудесным даром. Пылкая, страстная, она умела любить всей душой и всей душой ненавидеть, но под ее ногами всегда была зыбкая почва. Это прискорбно, но многие ощущают это с самого рождения. Она не умела расставаться со своим прошлым, а будущее видела лишь таким, каким оно ей казалось. Она была прекрасной актрисой и прекрасной, но очень несчастной женщиной. А как она блестяще сыграла Марию, королеву Шотландскую! В этой роли я никогда ее не забуду.

На лестнице вдруг появился сержант Тиддлер.

— Сэр, — обратился он к старшему по званию, — можно вас на минуту?

Креддок обернулся.

— Сейчас вернусь, — сказал он Джейсону Радду и направился к лестнице.

— Помните, — крикнула ему вдогонку мисс Марпл, — несчастный Артур Бэдкок тут совершенно ни при чем. Он просто пришел, чтобы взглянуть на женщину, на которой много лет назад был женат. А она его даже не узнала. Верно? — спросила она Джейсона Радда.

— По-моему, не узнала. Во всяком случае, мне она не сказала об этом ни слова. Едва ли, — задумчиво добавил он, — она могла его узнать.

— Едва ли, — кивнула мисс Марпл. — Но, так или иначе, у него и в мыслях не было ее убивать или мстить… Помните об этом, — еще раз воззвала она к Креддоку, который уже спускался по лестнице.

— Уверяю вас, ему ничего не грозит, — обернулся к ней Креддок. — Но когда мы узнали, что он был первым мужем мисс Марины Грегг, мы не могли его не допросить. Не тревожьтесь о нем, тетушка Джейн, — пробормотал он себе под нос и поспешил вниз.

Мисс Марпл повернулась к Джейсону Радду. Он стоял, погруженный в свои мысли, глаза смотрели куда-то вдаль.

— Вы позволите взглянуть на нее? — попросила мисс Марпл.

Немного подумав, он кивнул.

— Да, пожалуйста. Мне кажется, что вы… очень хорошо ее понимали.

Он повернулся, и мисс Марпл последовала за ним. Он вошел в большую спальню и чуть раздвинул занавески.

На постели, словно в большой белой усыпальнице, лежала Марина Грегг — глаза закрыты, руки сложены на груди.

Вот так, подумала мисс Марпл, могла лежать и Леди из Шалотта, лежать в лодке, что везла ее к замку Камелот. А рядом, погруженный в глубокое раздумье, стоял человек с грубыми и некрасивыми чертами лица — его вполне можно было принять за Ланселота.

Мисс Марпл негромко произнесла:

— Для нее большое счастье, что она… приняла роковую дозу. Смерть — другого способа спастись у нее не было. Большое счастье, что она приняла роковую дозу… или… ей предложили ее принять?

Их взгляды встретились, но он не ответил.

Потом надтреснутым голосом сказал:

— Она была… так прелестна… и всегда так страдала.

Мисс Марпл еще раз взглянула на неподвижную фигуру.

И процитировала последние строчки баллады:

Она прекрасна, — он изрек. — Вознаградил красою бог Леди из Шалотта.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

«Кошка на голубятне»

Один из лучших романов поздней Кристи о Пуаро. Отличается как добротностью интриги, так и живостью характеров героев, в том числе и эпизодических.

Место действия романа — престижная английская школа для девочек, прототипом которой послужила «Каледония», школа, где училась дочь писательницы, Розалинда. Атмосфера школьной жизни описана довольно убедительно, а здравый смысл и широта взглядов директрисы и основательницы школы, мисс Балстроуд, свидетельствуют о полном одобрении этого персонажа автором. На фоне жизни школы преступления выглядят весьма живописно, а детективные трюки смотрятся просто и очень эффектно.

Пародийный элемент в сюжет вносят восточные драгоценности, которые были весьма популярны в детективах времен «Золотого века» (традиция, начало которой просматривается еще в «Лунном камне» Уилки Коллинза).

Пуаро появляется лишь к концу романа, хотя цель его появления не совсем понятна. Вполне можно было бы обойтись и без него. Он всего лишь констатирует то, что тем или иным образом выясняется и без его участия.

В романе впервые появляются два персонажа, которые впоследствии встретятся в других произведениях Кристи. Первый — полковник Пайквэй, судя по всему связанный с разведкой, в его уста вложена фраза: «Мы должны знать все, для того и существуем» (ее же он повторит в «Пассажирке до Франкфурта» и уже пожилым отставником в «Смерти с черного хода»). Второй — загадочный финансист мистер Робинсон, который впоследствии появится еще в «Смерти с черного хода» и в «Отеле „Бертрам“».

Как и все поздние произведения Кристи, роман грешит всевозможными неточностями. Так, к примеру, мы узнаем, что Пуаро теперь живет в «Уайтхаус-Мэншенс» в то время, как в предыдущем произведении он жил в «Уайтхевен-Мэншенс». Снова небрежность миссис Кристи? Или просто опечатка? Или Пуаро переехал, не предупредив даже свою создательницу? Или что Джулию, школьницу, одну из героинь романа, вместе с другими везут в оперу, на «Фауста». Почему именно на «Фауста»? Если бы миссис Кристи имела привычку наводить справки ради точности изложения, то узнала бы, что эту оперу в Ковент-Гардене не ставили аж с 1938 года.

Впервые роман вышел в Англии в 1958 году.

Существует два перевода на русский язык. Настоящий перевод под редакцией М. Макаровой, Е. Чевкиной выполнен специально для настоящего издания и является первым полным переводом на русском языке. Публикуется впервые.

«Бледный конь»

Один из лучших детективных романов позднего периода творчества Кристи. Название его взято из Нового Завета: «И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя Смерть, и ад следовал за ним…»

В этом произведении миссис Агата Кристи исследует безличное Зло, представленное в романе тремя группами персонажей: «колдуньями», адвокатом и главой организации.

Удачен психологический портрет главного злодея, доказывающий агатовский тезис изначальной неполноценности преступника. Книга изобилует некими мистическими атрибутами, которые придают сюжету неповторимый колорит.

«Бледный конь» — это весьма глубокое исследование природы зла, и если местами оно требует от читателя сдерживать собственное недоверие, то не в связи с колдовством, хотя вера в действенность колдовства — существенный элемент для развития событий.

В романе собственно нет ни одного сыщика, если не считать таковой миссис Ариадну Оливер, которая действительно играет здесь ведущую роль. Кстати, это первый случай с момента ее знакомства с Пуаро («Карты на столе»), когда миссис Оливер появляется на страницах романа без него.

Роман вообще изобилует героями, ранее встречавшимися в других произведениях. Кроме миссис Оливер, читатель сталкивается здесь с Родой Доуз и ее мужем, полковником Деспардом, которые впервые появились еще в 1936 году в романе «Карты на столе», а также достопочтенным Калебом Дейном Колторпом и его женой, знакомыми читателю по «Отравленному перу».

Расследование являет собой интересный пример сотрудничества любителя и профессионала. Любитель, Марк Истербрук, несомненно проделал существенную работу, и на его фоне вялая местная полиция предстает явно не в лучшем свете.

Помимо исключительно хитроумно закрученного сюжета, в книге немало и других удач. Так, миссис Оливер на сей раз подана таким образом, что ее сходство с миссис Кристи явственно как никогда. Это действительно прелестная автопародия.

Для семидесятилетней писательницы «Конь бледный» — на редкость свежее и яркое произведение, хотя с тех пор, как ей впервые подали мысль о написании подобной книги, прошло почти полвека… Длительное созревание — но в результате появился один из любимейших романов самой писательницы!

«Бледный конь» хорошо подтверждает пословицу habent sua fata libelli[269]. Спустя одиннадцать лет изображенный в нем способ убийства был воплощен в жизнь неким Греем Янгом. В середине 80-х знание сюжета помогло одной женщине из Латинской Америки предупредить убийство, и приблизительно в то же время лондонской сиделке вовремя диагностировать болезнь девочки.

Роман впервые издан в Англии в 1961 году.

Существует три перевода на русский язык. Перевод Е. Осеневой впервые опубликован в издании: Агата Кристи. Избранное в 3-х томах. Т. 2. Художественная литература, 1992. В собрании сочинений печатается в новой редакции.

«И в трещинах зеркальный круг»

В марте 1962 году, по данным ЮНЕСКО, Агата Кристи стала самым читаемым британским автором в мире, оставив далеко позади Шекспира. Десятилетие «Мышеловки» отмечается самым роскошным образом в отеле «Савой». В этом же году умирает полковник Арчибальд Кристи, а к Рождеству выходит очередной роман, который называется «И в трещинах зеркальный круг».

Это очередной роман с мисс Марпл, но он выгодно отличается от многих последних книг с Марпл и Пуаро, характеризующихся вялостью и неряшливостью сюжета. И это последний из романов Кристи, где действие происходит в деревушке Сент-Мэри-Мид, по сути дела, это вообще последний английский деревенский детектив.

В романе неплохо передана атмосфера изменений в английской глубинке. Деревню Сент-Мэри-Мид уже не сравнить с той, что была в «Убийстве викария». Хотя все былые приметы остались — церковь, домик викария, дом доктора Хейдока, но многое уже модернизировано, а новые постройки, по мнению мисс Марпл, все на одно лицо. Мисс Марпл постарела, как, впрочем, и сама Агата Кристи, ставшая уже почти ровесницей своей героини.

Сюжетная линия романа довольно проста, убийства весьма незамысловатые. Первое из них происходит на благотворительном приеме, который устраивают знаменитая кинозвезда Марина Грегг и ее муж, Джейсон Радд. В этом мире мисс Марпл плохо ориентируется, к тому же во время самого события ее там не было, — так что ей приходится полагаться на рассказ своей подруги, Долли Бэнтри. Расследование составляет основную канву романа, при этом оно ведется как на официальном — старший инспектор полиции Дермут Креддок, так и на неофициальном уровне — мисс Марпл, которой и удается установить истину. Кстати, при внимательном чтении второй главы можно заметить, что мысли мисс Марпл двигались в правильном направлении еще задолго до совершения первого преступления.

В романе повторяются многие типичные для миссис Кристи темы (приемные дети, необычное выражение чьего-то лица, убийство не того человека), фактура сюжета также схожа со многими предыдущими романами («Фокус с зеркалами», «Испытание невиновностью»), когда ситуация строится вокруг одной центральной фигуры. Что же касается деталей, то здесь как, впрочем, и в других поздних произведениях, Кристи можно найти явные небрежности — чего стоит одно только описание картины Беллини, на которой якобы изображены улыбающиеся Мадонна и младенец. Беллини, один из немногих художников Возрождения, который никогда не изображал Мадонну и младенца Христа улыбающимися.

Роман вышел в Англии в 1962 году.

Существует два перевода на русский язык. Перевод под редакцией А. Титова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

А. Титов

Примечания

1

Триместр — в английских школах учебный год делится на три части по три месяца — триместры. Начало последнего — летнего триместра приходится на май, а конец на июль месяц.

(обратно)

2

Медоубенк (Meadowbank) — Лугобережье.

(обратно)

3

Имеется в виду стиль архитектуры, эпохи правления четырех королей — Георга I, Георга II, Георга III и Георга IV (с середины XVIII века до 30-х годов XIX века).

(обратно)

4

Имеются в виду каникулы, проведенные в Греции (греческое название страны Эллада, а ее жители — эллины) с посещением древних исторических и культурных памятников.

(обратно)

5

Счастлива вас видеть, мадам! Ах, я сожалею, но сегодня это уже невозможно. Мадемуазель Балстроуд очень занята (фр.).

(обратно)

6

«Роллс-ройс» — марка дорогого легкового автомобиля, про изводимого одноименной компанией.

(обратно)

7

«Остин» — марка дешевого легкового автомобиля.

(обратно)

8

«Кадиллак» — марка дорогого легкового автомобиля.

(обратно)

9

Бирма — государство в Юго-Восточной Азии, занимающее северо-западную часть полуострова Индокитай и прилегающую территорию собственно материка.

(обратно)

10

Малайя — страна в Юго-Восточной Азии, на полуострове Малакка. До 1948 года британское владение.

(обратно)

11

Подходящий (фр.).

(обратно)

12

Грандиозно! (фр.).

(обратно)

13

Рододендрон — альпийская роза, вечнозеленый кустарник с красными или белыми цветами.

(обратно)

14

Бакалавр — степень, присуждаемая выпускникам колледжа или университета, успешно сдавшим выпускные экзамены. Соответствует диплому об окончании высшего учебного заведения.

(обратно)

15

Мадам, вы восхитительны! (фр.).

(обратно)

16

Эмир — в странах мусульманского Востока правитель, глава государства.

(обратно)

17

Шейх — титул правителей княжеств и вождей кочевых племен в Аравии.

(обратно)

18

Шекспир Вильям (1564–1616) — английский драматург и поэт, крупнейший гуманист эпохи позднего Возрождения.

(обратно)

19

Имеются в виду поэтические строки, принадлежащие английскому поэту Сэмюэлю Батлеру (1612–1680) — «Тот, кто сражается, но вынужден бежать с поля боя, сохраняет надежду, выжив, снова принять участие в борьбе. Тот же, кто пал на поле битвы, уже никогда не сможет сражаться».

(обратно)

20

Триктрак — игра в кости или шашки на особым образом расчерченной доске.

(обратно)

21

Гольф — распространенная в Англии спортивная шла на поле с лунками, в ходе которой игроки по очереди должны специальными клюшками загнать в каждую из лунок небольшой резиновый мяч.

(обратно)

22

Криптограмма — сообщение, написанное кодом или шифром.

(обратно)

23

Аден — морской порт на юго-западе Аравийского полуострова в бывшей одноименной британской колонии. С 1967 года входит в состав Южного Йемена.

(обратно)

24

Блумсбери — район в центральной части Лондона.

(обратно)

25

Тилбери — доки на северном берегу Темзы, входящие в систему Лондонского порта.

(обратно)

26

«Санди Мэйл» — воскресная газета консервативного направления, выходящая в городе Глазго (Шотландия), крупном промышленном городе и порте.

(обратно)

27

Приводятся псевдолатинские якобы научные обозначения растений, производящие юмористический эффект из-за ассоциаций с английскими словами «сплетничать», «дурачить», «мрачный», «безнадежный» и т. п.

(обратно)

28

Библейская аллюзия: согласно Библии (Ветхий Завет, Книга Бытия, II–III) Бог поселил первого человека Адама в Райском саду — Эдеме, который Адам должен был возделывать и охранять.

(обратно)

29

Ньюкасл — город на северо-востоке Англии в графстве Нортумберленд.

(обратно)

30

Шиллинг — денежная единица которая имела хождение в Великобритании до 1971 года и равнялась одной двадцатой фунта стерлингов и двенадцати пенсам.

(обратно)

31

Симпатические чернила — особые чернила, которые становятся видимыми только после нагревания или обработки написанного специальным химическим веществом.

(обратно)

32

Жокей — профессиональный наездник, участник скачек.

(обратно)

33

Гана — государство на западном побережье Африки, член Британского содружества наций.

(обратно)

34

букингемский дворец — главная королевская резиденция в Лондоне, построенная в 1703 году, во дворе которой ежедневно происходит церемонии смены караула королевских гвардейцев.

(обратно)

35

Красное море — межматериковое море Индийского океана между Африкой и Аравписким полуостровом.

(обратно)

36

Яго — коварный злодей из трагедии Вильяма Шекспира «Отелло».

(обратно)

37

Право, вы меня раздражаете, дети мои! (фр.).

(обратно)

38

Джульетта — персонаж трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта» (1594–1595).

(обратно)

39

Дездемона — персонаж трагедии Шекспира «Отелло» (1604).

(обратно)

40

«Лебединое озеро» — балет П. И. Чайковского (1840–1893), созданный композитором в 1876 году.

(обратно)

41

Ленч — второй завтрак — то же, что у нас обед.

(обратно)

42

«Вог» — известный журнал мод для женщин, где также печатаются советы по ведению домашнего хозяйства; издается в Лондоне.

(обратно)

43

Горгона — в древнегреческой мифологии одна из трех сестер-чудовищ со змеями вместо волос на голове, взглядом превращающих все живое в камень, в широком смысле некрасивая, устрашающего вида женщина.

(обратно)

44

Коростель — небольшая птица семейства пастушковых, живущая на лугах, издающая громкие резкие звуки.

(обратно)

45

Дельфиниум — многолетнее растение семейства лютиковых, цветущее синими цветами.

(обратно)

46

«Шелл» («Роял Датч-Шелл») — крупнейший в Европе англо-голландский нефтяной концерн, основанный в 1906 году.

(обратно)

47

В оригинале игра слов — со словом «спрингер» в английском связаны значения «прыгун», а также «английский спрингер-спаниель» (порода крупных охотничьих собак). Спринтер — бегун на короткие дистанции.

(обратно)

48

Мэм — разговорное сокращение от «мадам» при обращении.

(обратно)

49

Имеется в виду Оксфордский университет, один из старейших и крупнейших в Англии. Основан в XII веке.

(обратно)

50

Крикет — популярная в Англии спортивная командная игра с мячом и битами на травяном поле, напоминающая русскую лапту.

(обратно)

51

Сквош — род упрощенного тенниса, в который играют на закрытых кортах ракетками и мягким резиновым мячом.

(обратно)

52

Лакросс — командная игра (индейская по происхождению), напоминающая хоккей на траве. В Англии особенно популярная среди женщин.

(обратно)

53

Дактилоскопия — раздел криминалистики, изучающий строение капиллярных линий пальцев рук с целью установления личности преступника.

(обратно)

54

Фут — мера длины, равная 30,5 см в английской системе мер.

(обратно)

55

Твид — грубая шерстяная ткань с особым диагональным плетением нитей двух или более разных цветов.

(обратно)

56

Имеется в виду старинная японская притча о трех мудрых обезьянках, стремившихся отрешиться от зла в окружающем мире. Их изображали одну — закрывающей лапками глаза («ничего плохого не вижу»), другую — закрывающей лапками уши («ничего плохого не слышу»), а третью — закрывающей лапками рот («ничего плохого не говорю»).

(обратно)

57

Скарабей — разновидность жуков-навозников, которые почитались в Древнем Египте как одно из воплощений бога Солнца Ра, а их изображения служили амулетами и украшениями.

(обратно)

58

Аристократка (фр.).

(обратно)

59

«Картье» — известная фирма по изготовлению и продаже драгоценностей.

(обратно)

60

«Тысяча и одна ночь» — памятник средневековой арабской литературы, сборник сказок, сложившийся около IX века.

(обратно)

61

Английская поговорка, означающая «любопытство до добра не доводит».

(обратно)

62

Рандеву (фр.) — условленная встреча, в частности, любовное свидание.

(обратно)

63

«Кандид, или Оптимизм» — философская повесть французского писателя и философа-просветителя Вольтера (Франсуа-Мари Аруэ, 1694–1778), высмеивающая бездумный оптимизм, теорию предустановленной мировой гармонии.

(обратно)

64

Интеллидженс сервис — общее название служб разведки и контрразведки Великобритании.

(обратно)

65

Имеется в виду Вторая мировая война 1939–1945 годов.

(обратно)

66

Анатолия — устаревшее название Малой Азии, а также азиатской части современной Турции.

(обратно)

67

Аллен Рут — известная английская теннисистка.

(обратно)

68

В сказке «Алладин и волшебная лампа» из сборника арабских сказок «Тысяча и одна ночь» злой волшебник хитростью выменял у жены Алладина старую медную лампу, обладавшую волшебными свойствами, предложив вместо нее две новых.

(обратно)

69

Джинн — в мусульманских легендах и сказках сверхъестественное существо, способное принимать различные формы.

(обратно)

70

«Кларидж» — одна из самых известных лондонских гостиниц высшего класса в районе Мэйфер.

(обратно)

71

Дувр — город и порт на юго-востоке Англии в графстве Кент у пролива Ла-Манш.

(обратно)

72

Скотленд-Ярд — традиционное название лондонской полиции.

(обратно)

73

Специальный отдел — отдел Департамента Уголовного розыска, осуществляет функции политической полиции, а также охрану членов королевской семьи, английских и иностранных государственных деятелей.

(обратно)

74

Строка из стихотворения «Непобежденный» английского поэта, писателя и журналиста У. Е. Хенли (1849–1903).

(обратно)

75

«Корона» — марка дорогой канцелярской бумаги с водяными знаками в виде короны.

(обратно)

76

Портсмут — город в графстве Гемпшир на берегу пролива Ла-Манш, известный морской курорт.

(обратно)

77

Маргарита — персонаж оперы «Фауст» французского композитора Ш. Гуно (1818–1893), написанной на сюжет одноименной поэмы немецкого поэта, философа, теоретика искусства и государственного деятеля И. В. Гёте (1749–1832) В сцене 8 «Фауста» Маргарита любуется ларцом с драгоценностями, который ей подбросил Мефистофель.

(обратно)

78

Ковент-Гарден — королевский оперный театр в Лондоне, современное здание которого было построено в 1858 году.

(обратно)

79

Сапфир Хоупа — самый крупный сапфир в мире, имеющий длинную и загадочную историю и хранящийся сейчас в Национальном вашингтонском музее.

(обратно)

80

О Господи! (фр.).

(обратно)

81

Только этого не хватало! (фр.).

(обратно)

82

Нас слушают вражеские уши (фр.).

(обратно)

83

Страз — искусственный камень, блеском и игрой похожий на драгоценный Назван по имени изобретателя — французского ювелира ДФ. Страза (1700–1773).

(обратно)

84

Бюро Кука — известное туристическое агентство, имеющее отделения во многих странах мира Названо по имени основателя Томаса Кука.

(обратно)

85

Девоншир — графство на юго-западе Англии.

(обратно)

86

Строго между нами (фр.).

(обратно)

87

Ветхий Завет, Книга пророка Иоиля, гл 2, ст 28.

(обратно)

88

Сингапур — остров у южной оконечности Малайского полуострова, а также государство на этом острове и его главный город; до Второй мировой войны оккупирован Японией, после войны, в период крушения Британской империи, стал независимой республикой.

(обратно)

89

Челтенхем — город в центральной части Англии в графстве Глостершир.

(обратно)

90

Ривьера — полоса франко-итальянского побережья Средиземного моря, международный курорт и центр туризма.

(обратно)

91

Дурно воспитанная (фр.).

(обратно)

92

Сколько — мальчики? девочек? — сколько? (фр.).

(обратно)

93

Одна дочь (фр.).

(обратно)

94

А мальчики? (фр.).

(обратно)

95

Пять (фр.).

(обратно)

96

Пять мальчиков — прекрасно (фр.).

(обратно)

97

Обыгрывается историческая легенда о том, как известный путешественник Г. Стенли (1841–1904), разыскав в 1871 году затерявшегося в дебрях тропической Африки, ослабевшего от болезни знаменитого естествоиспытателя, врача и миссионера Дэвида Ливингстона (1813–1873), снял шляпу и вежливо произнес: «Доктор Ливингстон, я полагаю?»

(обратно)

98

Травести — в драматическом театре актриса, исполняющая роли мальчиков, а также роли, требующие переодевания в мужской костюм (от французского слова со значением «переодеваться»), характерные роли — роли персонажей с ярко выраженным бытовым или социальным своеобразием.

(обратно)

99

Главные персонажи трагедии Вильяма Шекспира «Макбет» (1605).

(обратно)

100

Мой друг (фр.).

(обратно)

101

Имеется в виду английский поэт А. Теннисон (1809–1892), употребивший это выражение в Посвящении поэтическому циклу «Королевские идиллии» (I, 24).

(обратно)

102

Что ж! (фр.).

(обратно)

103

Ветхий Завет, Книга притчей Соломоновых, XXXI, 10.

(обратно)

104

Белый Король — персонаж книги известного английского писателя и математика Льюиса Кэрролла (1832–1898) «Алиса в Зазеркалье».

(обратно)

105

Челси — фешенебельный район в западной части Лондона, известный как район художников и писателей.

(обратно)

106

Великие Моголы — тюрко-монгольские завоеватели Индии, образовавшие в XVI веке Империю Великих Моголов в Северной Индии, просуществовавшую до XIX века и уничтоженную англичанами.

(обратно)

107

Хемпстед — фешенебельный район на севере Лондона, частично сохранивший черты живописной деревни.

(обратно)

108

Стрэтхем — большой жилой и торговый район на юге Лондона.

(обратно)

109

Мизантропия — ненависть к людям, отчуждение от них.

(обратно)

110

Форд Генри (1863–1947) — американский автомобильный магнат. Произнес указанные слова в ответ на упрек в незнании фактов американской истории, добавив, что, если бы счел их важными, очень быстро получил бы о них информацию.

(обратно)

111

Вирши (устар.) — стихи, иногда так иронически называют плохие стихи.

(обратно)

112

Апофеоз — прославление, возвеличивание чего-либо.

(обратно)

113

Битник — представитель анархически настроенной молодежи в США и в Англии в 50—60-х годах XX века, протестовавшей против морали «обуржуазившихся» взрослых нарушением норм.

(обратно)

114

Сари — индийская женская одежда из длинного куска ткани, обертываемого вокруг тела.

(обратно)

115

Кокни — лондонское просторечие.

(обратно)

116

«Ритц» — фешенебельная гостиница в центре Лондона на улице Пикадилли.

(обратно)

117

«Таймс» — ежедневная газета консервативного направления, основанная в Лондоне в 1785 году.

(обратно)

118

Конформист — приспособленец, человек, пассивно принимающий существующий порядок вещей.

(обратно)

119

Нонконформист — человек, не принимающий сложившегося порядка вещей, имеющий собственную позицию, отказывающийся покорно следовать образцам.

(обратно)

120

Вест-Индия — общее название островов Атлантического океана между Северной и Южной Америкой, в том числе Багамских, Больших и Малых Антильских и т. д.

(обратно)

121

Имеется в виду роман Кристи «Причуда» (т.15 наст. изд).

(обратно)

122

Викарий — приходский священник Англиканской протестантской церкви, государственной церкви Великобритании.

(обратно)

123

Тяжелая, массивная, с обилием резьбы мебель в стиле, характерном для эпохи правления английской королевы Виктории (1837–1901).

(обратно)

124

«Папаша О'Флинн» — песня из сборника ирландских песен и стихов, изданных в 1889 году ирландским поэтом Альфредом Персивалем Грейвзом (1846–1932).

(обратно)

125

Падре — отец, титул священнослужителя католической церкви (обычно в романских странах).

(обратно)

126

Гугеноты — французские протестанты, многие из которых бежали из Франции в эпоху религиозных войн католиков и протестантов в XVI веке.

(обратно)

127

То есть примерно 170 см роста.

(обратно)

128

Борнмут — крупный курорт на южном побережье Англии у пролива Ла-Манш.

(обратно)

129

Ирвинг Генри (1838–1905) — английский актер, режиссер и импресарио.

(обратно)

130

«Олд Вик» — театральная труппа, прославившая себя постановками пьес Шекспира. С 1963 года называется Национальным театром Здание театра «Олд Вик» находится на Ватерлоо-роуд.

(обратно)

131

Глайндборнские фестивали — ежегодные оперные фестивали в имении Глайндборн близ города Льюис (графство Суссекс), принадлежащем основателю фестивалей меценату Д. Кристи.

(обратно)

132

Вагнер Рихард (1813–1883) — немецкий композитор, теоретик искусства, автор музыкальных драм на сюжеты средневековых сказаний о Нибелунгах.

(обратно)

133

Ватерлоо — лондонский вокзал, главная конечная станция южного района для поездов, обслуживающих запад Великобритании, а также пересадочный узел метро.

(обратно)

134

Вестминстерский мост — мост через реку Темза, построенный в 1854–1862 годах на месте старого моста и названный по названию района, где находится.

(обратно)

135

Имеется в виду Оксфордский университет, один из старейших и крупнейших в Англии, основанный в XII веке.

(обратно)

136

Ибсен Хенрик (1828–1906) — норвежский драматург и поэт.

(обратно)

137

Описывается так называемый спиритический сеанс, в ходе которого участники с помощью посредника медиума якобы устанавливают контакт с душами умерших и получают от них указания, ответы на вопросы и т. п.

(обратно)

138

Сомнамбулизм — особый вид расстройства сознания, лунатизм, при котором человек, не просыпаясь, автоматически совершает некоторые обыденные действия. В трагедии Шекспира «Макбет» (акт V, сц. I) в таком состоянии действует леди Макбет.

(обратно)

139

«Макбет», акт V, сц. 3. Перевод Ю. Корнеева.

(обратно)

140

«Макбет», акт V, сц. 5. Перевод Ю. Корнеева.

(обратно)

141

Бербедж Ричард (15677—1619) — английский актер.

(обратно)

142

Бэкон Фрэнсис (1561–1626) — английский философ и государственный деятель, которому приписывали авторство шекспировских произведений.

(обратно)

143

Роджер Бэкон (1214–1294) — английский средневековый ученый и философ, изобретатель пороха.

(обратно)

144

В христианском вероучении греховность рассматривается как врожденное свойство человеческой природы, как прямое следствие грехопадения первых людей — Адама и Евы.

(обратно)

145

Эсторил — город в Португалии на побережье Атлантического океана в так называемой Португальской Ривьере, фешенебельный международный курорт.

(обратно)

146

Ланкашир — графство на северо-западном побережье Англии.

(обратно)

147

Мэйфер — фешенебельный район в западной части Лондона.

(обратно)

148

Гинея — денежная единица, равная 21 шиллингу и применявшаяся до 1971 года при исчислении гонораров, оценке картин и т. п.

(обратно)

149

Гардения — растение с белыми или желтоватыми сильно пахнущими цветами.

(обратно)

150

Палевый — бледно-желтый с розоватым оттенком.

(обратно)

151

Репатриант — лицо, подвергшееся репатриации, возвращению на родину, военнопленный, беженец, переселенец и т. д.

(обратно)

152

Джинджер — по-английски означает «имбирно-рыжий».

(обратно)

153

Гораций Квинт Флакк (65—8 до н. э.) — римский поэт, автор сатир, од и посланий.

(обратно)

154

Оккультизм — общее название мистических учений, согласно которым существует возможность общения с потусторонним миром при помощи магических действий.

(обратно)

155

Имеется в виду Франсуаза Афина де Монтеспан (1640–1707), французская аристократка, фаворитка короля Людовика XIV.

(обратно)

156

Книга пророка Исайи является частью Ветхого Завета. В Англиканской церкви основой проповедей часто служит созвучное моменту положение Священного Писания, которое в проповеди развивается и аргументируется.

(обратно)

157

Полиомиелит — острое вирусное заболевание, поражающее нервную систему и приводящее к параличам.

(обратно)

158

Аура — биополе человека, невидимое излучение вокруг живого существа или предмета.

(обратно)

159

Борнео — остров Малайского архипелага, большая часть территории которого принадлежит Индонезии.

(обратно)

160

Цитата из трагедии Вильяма Шекспира «Гамлет» (акт I, сц. 5).

(обратно)

161

Яшма — горная порода красного, зеленого или серого цвета, состоящая из мелких зерен кварца, используется для изготовления художественных изделий и как декоративный камень.

(обратно)

162

Мейсенский фарфор — изысканные по росписи изделия из фарфора, производимого в немецком городе Мейсен, где еще в начале XVIII века был открыт способ производства твердого фарфора.

(обратно)

163

«Бау» — марка английского фарфора, по имени местечка в котором первоначально производился. Изделия испытывали влияние мейсенского и китайского фарфора.

(обратно)

164

Национальная галерея — крупнейшее в Великобритании собрание картин. Была открыта в 1824 году в помещении на площади Трафальгар-Сквер.

(обратно)

165

«Чиппендейл» — стиль мебели XVIII века, рококо с обилием тонкой резьбы (по имени краснодеревщика Т. Чиппендейла, 1718–1779).

(обратно)

166

Гаити — остров из группы Больших Антильских островов в Вест-Индии.

(обратно)

167

«Молот ведьм» (лат.) — опубликованное в 1484 году книга-руководство о том, как распознавать колдовство и противостоять ему.

(обратно)

168

«Гримуар» — в эпоху средневековья таинственная книга, сборник заклятий, с помощью которых колдуны и маги вызывали злых духов.

(обратно)

169

«Торжествующее учение саддукеев» (лат.). Саддукеи — древнееврейская религиозно-политическая секта, отрицавшая бессмертие души и божественное предопределение (III–I века до н. э.). Названа по имени основателя Садока (Цадока).

(обратно)

170

Нострадамус Мишель (1503–1566) — лейб-медик французского короля Карла IX, астролог, автор пророчеств, содержавшихся в его книге «Центурии» (1555).

(обратно)

171

Борджиа — итальянский аристократический род, наиболее известными представителями которого были Александр VI (римский папа, 1492–1503) и его сын Чезаре (1475–1507); довольно часто избавлялись от своих политических и личных врагов с помощью яда.

(обратно)

172

Старые штучки (фр.).

(обратно)

173

Имеются в виду заболевания связанные с эмоциональным шоком, вызывающим неврозы и другие длительные болезненные психические состояния.

(обратно)

174

Сеансы (фр.).

(обратно)

175

Пифия — жрица-прорицательница (первоначально при храме Аполлона в Древней Греции).

(обратно)

176

Макабрический — ужасающий, мрачный.

(обратно)

177

Хламида — длинная нескладная одежда (первоначально мужская верхняя одежда у древних греков и римлян — разновидность плаща).

(обратно)

178

Вавилон — древний город в Месопотамии к юго-западу от современного Багдада, в XIX–VI веках до н. э. столица древнего государства Вавилония.

(обратно)

179

Суррей — графство на юго-востоке Англии к югу от Темзы.

(обратно)

180

«Ягуар» — марка дорогого легкового автомобиля компании «Бритиш Лейленд».

(обратно)

181

Паддингтон — лондонский вокзал, конечная станция за падного района, а также пересадочный узел.

(обратно)

182

Атрофия — истощение, потеря жизнеспособности каким-либо органом.

(обратно)

183

Кения — страна в Восточной Африке, бывшая колония Вели кобритании, с 1963 года независимое государство.

(обратно)

184

Эндорская ведьма — согласно Библии (Ветхий Завет, 1-я книга Самуила, XXVIII) волшебница из Эндоры, вызвавшая по просьбе израильского царя Саула тень пророка Самуила, который предсказал Саулу, отошедшему от Бога, поражение в войне с филистимлянами и гибель вместе с сыновьями.

(обратно)

185

Эверест — высочайшая вершина мира, находится в Гималайских горах.

(обратно)

186

Хиллари Эдмунд (род. 1919) — новозеландский путешественник и альпинист, в 1953 году вместе с проводникам Норджеем Тенцингом впервые покоривший Эверест.

(обратно)

187

Херес — крепкое испанское виноградное вино (по названию города на юге Испании, где оно было впервые произведено).

(обратно)

188

Харли-стрит — улица в Лондоне, на которой расположены приемные ведущих частных врачей-консультантов.

(обратно)

189

Перно — вид ликера, обычно зеленого цвета с анисово-лакричным ароматом.

(обратно)

190

Бирмингем — крупный промышленный центр в графстве Уорикшир.

(обратно)

191

Игра слов: темная лошадка — непонятный загадочный человек, от которого можно ждать неожиданных поступков (первоначально: неизвестная лошадь на скачках).

(обратно)

192

Капри — остров в Тирренском море на юге неаполитанского залива, с субтропическим климатом. Принадлежит Италии.

(обратно)

193

Нэш Джон (1752–1835) — английский архитектор, строивший модные загородные дома. Занимался также планировкой Лондона.

(обратно)

194

Готика — стиль средневековой западноевропейской архитектуры, характеризующийся остроконечными шпилями, стрельчатыми сводами, башенками, арками и яркими витражами.

(обратно)

195

Альпак — материя, изготовленная из шерсти особой породы лам — альпака, обитающих в горах Южной Америки.

(обратно)

196

Сомерсет-Хаус — большое здание в Лондоне на берегу Темзы, где находится ряд государственных учреждений, и в частности архив актов гражданского состояния, в котором за небольшую плату можно познакомиться с содержанием любого завещания или свидетельства о браке.

(обратно)

197

Энцефалит — инфекционное заболевание, воспаление головного мозга, вызываемое болезнетворными микробами.

(обратно)

198

Веллингтон Артур Уэсли (1769–1852) — английский полководец, государственный деятель и дипломат, командовавший союзными войсками в войне против наполеоновской Франции.

(обратно)

199

Питерборо — город в графстве Кембриджшир на востоке центральной части Англии в 120 км к северо-востоку от Лондона.

(обратно)

200

Парафраз английской пословицы «Тот, кто предупрежден, уже вооружен».

(обратно)

201

«Час бессмертия» — драма шотландского писателя Уильяма Шарпа (1855–1905). Издал также под псевдонимом Фиона Маклеод серию кельтских сказаний и лирических стихов.

(обратно)

202

Биг-Бен — колокол часов-курантов на здании английского парламента в Лондоне, бой которого передается ежедневно как сигнал точного времени.

(обратно)

203

Часть побережья Средиземного моря, от границы с Францией до города Специя. Зона отдыха и туризма международного значения.

(обратно)

204

Торки — приморский курорт в графстве Девоншир на юго-западе Англии.

(обратно)

205

Кабалистический — непонятный, загадочный (первоначально — связанный с кабалистикой, средневековым мистическим учением и магическими обрядами евреев).

(обратно)

206

Цитата из трагедии Вильяма Шекспира «Макбет» (акт III, сц 2. Перевод Ю. Корнеева).

(обратно)

207

Тристан и Изольда — персонажи рада произведений средневековой западноевропейской литературы о трагической страсти, связавшей двух любящих в жизни и смерти.

(обратно)

208

Сотби — известная лондонская аукционная фирма, продающая произведения древнего и современного искусства, старинные книги и т. п.

(обратно)

209

Фетишизм (от фр. fetiche — идол, талисман) — культ обожествляемых неодушевленных предметов-фетишей.

(обратно)

210

Бронхопневмония — воспаление легких, осложненное воспаление бронхов.

(обратно)

211

Строка из стихотворения «Элегия на смерть бешеной собаки» английского поэта, романиста и драматурга Оливера Голдсмита (1728–1774).

(обратно)

212

Тотнем-Корт-роуд — улица центральной части Лондона, известная своими магазинами по продаже радиотелевизионной и акустической аппаратуры.

(обратно)

213

Тонзиллит — воспаление небных миндалин.

(обратно)

214

Таллий — химический элемент серебристо-белого цвета, мягкий и легкоплавкий металл.

(обратно)

215

Тифозная Мэри — намек на Мэри Мэллон, умершую в США в 1938 году, которая, работая кухаркой, оказалась переносчицей тифа.

(обратно)

216

Депилаторий — средство для удаления волос.

(обратно)

217

Бермуды — группа островов в Атлантическом океане, принадлежащих Великобритании.

(обратно)

218

Созвучно английскому «ever rest» (вечный покой).

(обратно)

219

Комедия Вильяма Шекспира (1554–1595).

(обратно)

220

Перевод В. Лунина.

(обратно)

221

Мыльнянка — многолетнее травянистое растение семейства гвоздичных с белыми или бело-розовыми мелкими цветами.

(обратно)

222

Джером К. Джером (1859–1927) — известный английский писатель, юморист. Главное произведение — роман «Трое в одной лодке».

(обратно)

223

Шалфей — растение из семейства губоцветных с крупными сине-фиолетовыми цветами. Некоторые виды применяются в медицине.

(обратно)

224

Лобелия — травянистое растение с гроздьями синих, красных или белых цветов родом из Северной Америки.

(обратно)

225

Анна (1665–1714) — королева Великобритании и Ирландии. Для архитектурного стиля ее эпохи характерны здания из красного кирпича с простыми линиями в классической манере.

(обратно)

226

Упоминаются события из романа А. Кристи «Убийство в доме викария» (том 3 наст, издания).

(обратно)

227

«Клоуз» — территория собора с прилегающими постройками, как правило, огороженная.

(обратно)

228

Каноник — старший священник кафедрального собора.

(обратно)

229

Чичестерский собор — знаменитый собор в городе Чичестер в графстве Суссекс на юго-востоке Англии, построенный в конце XI века в раннеанглийском архитектурном стиле.

(обратно)

230

«Вустер» — марка фарфора, производимого с XVIII века в городе Вустер графства Вустершир на западе Англии на берегу Ирландского моря.

(обратно)

231

Чаплин Чарлз Спенсер (1889–1977) — американский киноактер, режиссер и продюсер, родившийся в Англии.

(обратно)

232

Елизавета Австрийская (1837–1898) — королева Венгрии и императрица Австрии, отличавшаяся редкой красотой. Была убита итальянским анархистом.

(обратно)

233

Нимфоманка — женщина с болезненно повышенным половым влечением, что вызвано эндокринным, нервным или психическим расстройством.

(обратно)

234

Иона — согласно Библии (Книга Ионы, I–IV), пророк, который, не желая выполнить повеление Бога, пытался бежать на корабле в другую страну, но во время бури был выброшен командой в море и проглочен большим китом.

(обратно)

235

Овалтин — фирменное название порошка для приготовления питательного шоколадно-молочного напитка.

(обратно)

236

Хорликс — фирменное название укрепляющего молочного напитка.

(обратно)

237

Пенелопа — верная жена Одиссея, персонаж гомеровской поэмы «Одиссея».

(обратно)

238

Имеется в виду Шерлок Холмс, гениальный частный сыщик, персонаж детективных произведений английского писателя Артура Конан Дойла (1859–1930).

(обратно)

239

Гарбо Грета (1905–1990) — американская киноактриса, шведка по происхождению.

(обратно)

240

Имеются в виду события из романа А. Кристи «Труп в библиотеке» (том 10 наст. изд.).

(обратно)

241

Дайкири — коктейль из рома с лимонным или лаймовым соком, сахаром и льдом (по названию города на Кубе).

(обратно)

242

Беллини Джованни (1428–1516) — глава школы венецианских колористов, автор многих композиций с мадонной и младенцем Христом.

(обратно)

243

Кретон — толстая бумажная ткань, употребляемая для обивки мебели и для драпировки.

(обратно)

244

Скауты — добровольная ассоциация, объединяющая подростков от 8 до 20 лет Была создана в 1908 году и пропагандирует здоровый образ жизни, христианские ценности, патриотизм.

(обратно)

245

Замок Камелот — место, где находился двор легендарного короля Артура, героя кельтских народных сказаний и рыцарских романов.

(обратно)

246

Весьма популярная «крылатая фраза» из вышеупомянутого произведения.

(обратно)

247

Доктор Панглос — персонаж повести Вольтера «Кандид», ученый немец, наставник простака Кандида, воспитывающий в нем, несмотря на все злоключения, оптимизм и веру в «мировую гармонию».

(обратно)

248

Криппен — преступник, повешенный в 1910 году за убийство жены.

(обратно)

249

Хейг — преступник, казненный в 1949 году за серию убийств, жертвами которых были женщины.

(обратно)

250

ДДТ — сокращенное название химического средства от вредных насекомых, ядовитого для человека и животных.

(обратно)

251

Иронический намек на события трагедии Шекспира «Отелло, Мавр Венецианский».

(обратно)

252

Двусмысленность (фр.).

(обратно)

253

Фиджи — группа островов в южной части Тихого океана, принадлежащих Великобритании. Население было обращено в христианство, но сохраняет пережитки традиционных верований и быта.

(обратно)

254

Новый-Скотленд-Ярд — название лондонской полиции с 1891 года.

(обратно)

255

«Савой» — одна из самых дорогих лондонских гостиниц на улице Странд.

(обратно)

256

«Дорчестер» — фешенебельная лондонская гостиница на улице Парк-Лейн.

(обратно)

257

Китс Джон (1795–1821) — английский поэт-романтик.

(обратно)

258

Хэмпстед-Хит — лесопарковый район на севере Лондона.

(обратно)

259

Органди — прозрачная тонкая ткань, кисея.

(обратно)

260

Стратостат — летательный аппарат, аэростат для полетов в верхних слоях атмосферы.

(обратно)

261

Имеется в виду «Торжественная увертюра 1812 года» П. И. Чайковского.

(обратно)

262

Терилен — вид синтетического волокна, применяемого чаще для костюмных тканей.

(обратно)

263

Ньюкей — курорт с песчаными пляжами на севере полуострова Корнуолл на юго-западе Англии.

(обратно)

264

Габлер Гедда — персонаж одноименной драмы Хенрика Ибсена.

(обратно)

265

Хьюз Ричард (1900–1976) — английский писатель и филолог, профессор риторики Речь идет о его книге «Ураган на Ямайке» (1929).

(обратно)

266

Ямайка — один из Больших Антильских островов в Вест-Индии.

(обратно)

267

Ландадно — популярный приморский курорт в Уэльсе на юго-западе страны.

(обратно)

268

Гендель Георг Фридрих (1685–1759) — немецкий композитор и музыкант, значительную часть жизни проживший в Англии, автор монументальных сочинений, опер, ораторий.

(обратно)

269

Книги имеют свою судьбу (лат.).

(обратно)

Оглавление

КОШКА НА ГОЛУБЯТНЕ Cat Among the Pigeons 1959 © Перевод под редакцией М. Макаровой, Е. Чевкиной

  Пролог Летний триместр[1]

  Глава 1 Революция в Рамате

  Глава 2 Женщина на балконе

  Глава 3 Появляется мистер Робинсон

  Глава 4 Возвращение путешественников

  Глава 5 Письма из Медоубенка

  Глава 6 Первые дни

  Глава 7 Солома на ветру

  Глава 8 Убийство

  Глава 9 Кошка на голубятне

  Глава 10 Фантастическая история

  Глава 11 Совещание

  Глава 12 Новые лампы вместо старых

  Глава 13 Катастрофа

  Глава 14 Мисс Чедвик не спится

  Глава 15 Новое убийство

  Глава 16 Загадка спортивного корпуса

  Глава 17 Пещера Алладина

  Глава 18 Консультация

  Глава 19 Консультация продолжается

  Глава 20 Разговор

  Глава 21 Распутывая нити

  Глава 22 Происшествие в Анатолии

  Глава 23 Карты — на стол

  Глава 24 Пуаро объясняет

  Глава 25 Наследство

БЛЕДНЫЙ КОНЬ The Pale Horse 1961 © Перевод Осенева E., 1992

  Предисловие Марка Истербрука

  Глава 1 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 5 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 6 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 7 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 8

  Глава 9 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 10

  Глава 11 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 12 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 13 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 14 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 15 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 16 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 17 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 18 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 19 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 20 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 21 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 22 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 23 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 24 Рассказ Марка Истербрука

  Глава 25 Рассказ Марка Истербрука

И В ТРЕЩИНАХ ЗЕРКАЛЬНЫЙ КРУГ The Mirror Crack'd from Side to Side 1962 © Перевод под редакцией А ТИТОВА

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg